«Потомки джиннов»

Потомки джиннов (fb2) - Потомки джиннов [Traitor to the Throne] (пер. Алексей Николаевич Круглов) (Пески - 2) 1435K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Элвин Гамильтон

Элвин Гамильтон Потомки джиннов Книга вторая

Глава 1 Чужеземный принц

Когда-то в стране под названием Мирадж среди раскалённых песков жил юный принц, которому очень хотелось занять трон своего отца. Ждать своей очереди предстояло слишком долго, а отца принц считал слабым правителем в отличие от себя самого и потому забрал власть силой. В одну кровавую ночь его меч и пришедшая на помощь армия чужеземцев сразили и султана, и всех других наследников. Когда наступил рассвет, юный принц уже не был принцем. Он стал султаном.

Жён в свой гарем новый правитель брал точно так же, как и власть, то есть силой. В первый же год сразу две новые жены произвели на свет сыновей под одними и теми же звёздами. Одна жена была местная, и для её сына пустыня была родной, но другая родилась за морем, в далёкой стране Сичань, и выросла на борту корабля. Сын чужеземки пескам не принадлежал.

Тем не менее братья росли вместе, и матери спасали их от бед, от которых не могли оградить стены дворца. До поры до времени в султанском гареме царили мир и спокойствие — пока первая жена не родила вновь, однако на этот раз не от султана. Ребёнок принадлежал джинну — девочка с огненно-алым цветом волос и таким же огнём в крови.

Гнев султана обрушился на жену-изменницу, и она скончалась, не выдержав избиений. На счастье, в пылу ярости муж позабыл о другой жене, и той удалось бежать. Она вернулась на родину, откуда была когда-то выкрадена, захватив с собой обоих сыновей султана и новорождённую дочь джинна. За морем, в стране Сичань, младший принц, наоборот, был своим, а принц песков оказался чужеземцем, как прежде его брат в Мирадже.

Однако и здесь оба принца не пробыли долго и, едва повзрослев, ушли в море на борту купеческого корабля.

До поры до времени всё шло хорошо: корабль бороздил океан, приходил из дальних краёв и уходил в другие, равно чуждые для обоих братьев. Однако настал день, когда на горизонте показались берега Мираджа.

Принц песков увидел свою страну, вспомнил, где его место, и оставил корабль. Звал с собой и брата, но чужеземный принц отказался. Страна отца показалась ему пустой и голой — как можно любить её и тянуться к ней? Так дороги принцев разошлись. Чужеземец вновь ушёл в море, гневаясь в душе на брата, который предпочёл пустыню, но не смог долго выдержать разлуки.

Когда он вернулся, Мирадж уже охватило пламя восстания, которое возглавил принц песков. Брат был одержим идеями равенства и всеобщего благоденствия, его окружали единомышленники — новые братья и сёстры, — но мятежный принц с радостью принял того, кто был его братом с самого рождения.

Потом появилась девушка, прозванная Синеглазым Бандитом. Выросшая в песках и закалённая ими, она несла в себе их огонь. Тогда чужеземный принц и понял впервые, как могла привлечь брата эта пустынная страна. Синеглазый Бандит вместе с чужеземцем пересекли страшное Песчаное море и приняли участие в великой битве под стенами города Фахали, где окопались иностранные союзники султана.

Это была первая большая победа восставших — они защитили жителей пустыни от огня джиннов, выпустили на волю владевшего им полукровку-демджи, которого султан насильно превратил в чудовищное оружие, и покончили с одним из султанских сыновей, проливавшим кровь подданных во славу отца. В результате рухнул и его союз с иностранцами, что десятилетиями оскверняли пески. Часть пустыни перешла в руки мятежников.

Весть о битве при Фахали разнеслась быстро, но вместе с тем стало ясно, что власть в стране шатается. На пески Мираджа обратились новые взгляды, жадные и завистливые. Только здесь, в этих жарких краях, могли сосуществовать древние существа и современные механизмы, магия и железо, и только Мирадж мог производить ружья и пушки, вооружая северян, сражающихся друг с другом у себя дома. Власть над песками означала власть над миром.

Армия за армией шли через море со всех сторон, правитель за правителем требовали нового союза, который означал новое рабство. На границах было неспокойно, и султан был вынужден держать там всю армию, а мятежники между тем действовали изнутри, захватывая в пустыне город за городом и привлекая жителей на свою сторону.

Восстание ширилось, и у принцев с Синеглазым Бандитом всё складывалось удачно — до поры до времени. Затем удача стала изменять. Два десятка бойцов угодили в засаду и были окружены в песках. Горожане, выкрикивавшие имя мятежного принца Ахмеда, встретили рассвет пустыми глазами мертвецов, а синий взгляд Бандита едва не померк навеки, когда при отступлении в горы девушку сразила пуля.

Тогда их пути с чужеземным принцем впервые разошлись. Он находился на восточной границе пустыни, где высадилась армия сичаньцев. Одетый в краденую форму и зная язык, проник в их ряды, чтобы выведать военные секреты для своего брата, мятежного принца. Всё складывалось удачно, но потом из лагеря султана явился парламентёр в белом, расшитым золотом мундире и принёс послание. Чужеземный принц был готов на всё, лишь бы узнать, что там написано, но стараться особо и не пришлось: не подозревая в нём врага обеих сторон, его вызвали в штабной шатёр и назначили толмачом на переговорах.

Как оказалось, султан просил перемирия. Он устал от кровопролития и соглашался на новый союз. Правитель Мираджа звал иностранцев, желавших присвоить его страну, к себе во дворец, чтобы торговаться.

На следующий день парламентёр отправился обратно с письмом от сичаньского императора. Пушки умолкли, перемирие вступило в силу. Что дальше? Переговоры, мир с захватчиками — армии, которые до сих пор были связаны на внешних границах, перебросят для усмирения восстания. Взор правителя песков вновь обратится внутрь страны.

Чужеземный принц понял: пора возвращаться к брату. Воевать предстояло всерьёз.

Глава 2

«Любимая рубашка вся в крови, как жаль. Ну хотя бы кровь по большей части не моя. Впрочем, и рубашка тоже — позаимствовала у Шазад, да так и не отдала. Теперь, наверное, она и не захотела бы её обратно…»

— Стоять!

Грубая верёвка рванула истёртые запястья. Я зашипела от боли и выругалась вполголоса, поднимая взгляд от своих пыльных сапог. Заходящее солнце слепило глаза, от стен Сарамотая тянулись навстречу длинные тени. Овеянные легендами, эти стены видели ещё самую первую войну на земле, когда первый смертный, созданный древними, дрался с Разрушительницей. Казалось, их построили из костей самой пустыни. Однако надпись, неряшливо выведенная над городскими воротами, была совсем новой: «Добро пожаловать в свободный город!» Потёки белой краски засохли на жаре в трещинах древних камней.

«Ничего себе, свободный город, куда меня тащат связанную, будто козу на верёвке». Хотелось высказаться, но сейчас это было бы неразумно.

— Назовите себя, или я стреляю! — раздался крик со стены.

Несмотря на грозные слова, ломкий голос юнца никак не впечатлял. Я прищурилась поверх куфии, разглядывая паренька, наставившего сверху ствол. Лет тринадцать на вид, худенький, голенастый, где ему справиться с тяжёлым ружьём… а между тем у нас в Мирадже приходится справляться, если хочешь выжить.

— Это же мы, Икар! Ты что, идиот?! — заорал под самым ухом тот, кто держал меня.

Я поморщилась. «Зачем так громко?»

— Открывай ворота, живо, не то, клянусь Всевышним, пожалуюсь твоему отцу, и он отделает тебя как лошадиную подкову, чтобы вправить мозги!

— Хоссам, ты? — Мальчишка всё ещё дёргался и не торопился убирать ружьё, держа палец на спусковом крючке.

«Не выпалил бы случайно…»

— Кто там с тобой? — Он качнул стволом в мою сторону, и я инстинктивно сгорбилась, повернувшись боком. «Целиться небось не умеет, но мало ли что — лучше уж пуля в плече, чем в груди».

— Она? — В голосе Хоссама прорезалась нотка гордости, и он грубо вздёрнул моё лицо к солнцу, словно хвастался добытой дичью. — Это сам Синеглазый Бандит!

Моя кличка теперь имела вес, вызывая почтительное молчание. Даже снизу было заметно, как юнец на стене вытаращил глаза и отвесил челюсть.

— Открыть ворота! — завопил он, опомнившись и исчезая внутри. — Живо, открывайте!

Огромные створки разошлись с тягостным скрипом, натужно преодолевая песчаные наносы. Хоссам поспешно толкнул меня вперёд, остальные двинулись следом.

Древние ворота приоткрылись лишь немного, пропуская людей по одному. Прошедшие тысячелетия не смогли подточить мощь постройки, возведённой на заре человечества. Цельнолитые железные створки имели толщину в размах человеческих рук и управлялись системой грузов и блоков, которую до сих пор не смог воспроизвести ни один город. Разбить такие ворота не было под силу никому, как и перелезть через стены Сарамотая. Проникнуть в город могли разве что пленники, связанные и под конвоем, так что мне, можно сказать, повезло.

Сарамотай стоял западнее горного хребта, то есть принадлежал мятежникам — во всяком случае, так считалось и так объявил принц Ахмед после битвы при Фахали. Большинство западных городов признали его власть вскоре после того, как иноземцы-галаны, владевшие этой половиной пустыни, убрались восвояси, и мы не встречали в их стенах сопротивления. В Сарамотае всё сложилось иначе.

«Добро пожаловать в свободный город!»

Здесь жители установили свои собственные законы, став мятежниками вдвойне. Принц Ахмед слишком много рассуждал о равенстве и справедливости, и сарамотайцы решили, пользуясь случаем, перейти от слов к делу — поделить все богатства поровну. Чем это закончилось, понятно. Теперь во дворце местного эмира, ныне покойного, жил и правил городом некто Малик аль-Киззам, его бывший слуга.

Мы послали людей в город разведать, что происходит, и что-нибудь сделать. Они не вернулись. Оставлять всё как есть было нельзя… И вот я вхожу в неприступные ворота — туго связанные за спиной руки онемели, на груди свежая рана от ножа, чудом миновавшего горло. Повезло, нечего сказать. Тем не менее повезло.

От нового тычка в спину я споткнулась и растянулась на песке, больно ударившись локтем об угол приотворённых ворот. Приподнялась, шипя от боли, вся в песке, налипшем на потное тело.

«Вот же сукин сын!»

Хоссам раздражённо дёрнул за верёвку, поднимая меня на ноги. Железные створки с гулким лязгом захлопнулись за спиной. Горожане явно чего-то опасались.

Перед воротами уже собралась небольшая толпа. Люди молча таращились, многие сжимали в руках ружья, и стволы были направлены на меня. Похоже, имя Синеглазого Бандита здесь и впрямь знали хорошо.

— Хоссам, — заговорил наконец какой-то старик, проталкиваясь вперёд и окидывая меня хмурым взглядом. Он выглядел спокойнее других, — что случилось?

— Мы поймали её в горах, — хрипло объяснил мой охранник. — Сидела в засаде, когда мы шли назад с грузом оружия.

Двое остальных сбросили с плеч тяжёлые мешки, словно хвастаясь, что героически отбили их у меня. Оружие так себе, не мираджийское, а из Амонпура, ручной работы, с затейливой резьбой и вдвое дороже, чем оно стоит. «Можно подумать, есть разница, из какого ствола вылетит пуля, которая тебя убьёт», — так говорит Шазад.

— Она одна? — хмыкнул старик, снова глянув на меня, словно надеялся по одному виду узнать правду.

В самом деле, как может семнадцатилетняя девчонка рассчитывать справиться с полудюжиной взрослых мужчин, имея один револьвер с горсткой патронов? Неужели знаменитый Синеглазый Бандит настолько глуп… или отчаян?

Я угрюмо молчала, боясь сказать что-нибудь лишнее. Сейчас главное — не дать себя убить. Если ничего не выйдет, хотя бы уйти живой.

— Ты и правда Синеглазый Бандит? — выпалил вдруг Икар, обращая на себя все взгляды. Мальчишка спустился со своего наблюдательного поста и с любопытством глазел на меня, подавшись вперёд и перегнувшись через ствол ружья. (Если случайно выпалит, останется без головы.) — Это правда, что о тебе говорят?

«Молчать, смотреть себе под ноги. Главное — остаться в живых…»

— Смотря что говорят, — усмехнулась я. «Не утерпела-таки!» — Ты поосторожней с ружьём.

Он рассеянно отодвинул ствол, не сводя с меня глаз.

— Ну… что ты попадаешь человеку в глаз с тридцати шагов в темноте… а в Ильязе проскочила под градом пуль и унесла секретные планы султана.

Я запомнила Ильяз несколько иначе, и одна пуля меня там всё-таки нашла.

— А ещё, — не унимался юнец, — что соблазнила одну из жён джалазского эмира, когда он посещал Изман!

«Вот ещё новости! Про соблазнение самого эмира мне слышать приходилось, но жены…» То ли ей и впрямь нравятся женщины, то ли Синеглазый Бандит в этой части легенд представал мужчиной. Правда, я давно уже не переодевалась в мужское платье, но и до женских форм, видимо, ещё не дотягивала.

— На улицах Фахали ты одна убила сотню галанских солдат! — продолжал Икар сбивчиво, округлив глаза, как два пятака. — А из Малала улетела на спине огромного синего рухха, оставив за собой засыпанный песком молельный дом… — Он запнулся, переводя дух.

— Не стоит верить всему, что слышишь! — вставила я, воспользовавшись паузой.

Мальчишка разочарованно сник. В его годы я тоже готова была верить каждому слову взрослых, но такой мелкой себя даже не помню. Не место ему на крепостной стене, да ещё с огромным ружьём… Вот что делает с нами огненная пустыня — превращает в воинственных романтиков.

Я провела языком по пересохшим губам.

— А с тем молельным домом… там случайно вышло… почти.

По толпе пробежал тревожный шепоток, отозвавшийся у меня мурашками страха. Что ж, куда деваться — лгать грешно.

С тех пор как мы с Ахмедом, Жинем, Шазад, Халой и близнецами Иззом и Маззом стояли у стен Фахали, прошло уже полгода. Тогда против нас выступали сразу две армии и Нуршем — демджи, обращённый султаном в страшное смертельное оружие. Демджи, оказавшийся моим братом.

Выстоять против такой силы казалось невозможно, но мы выстояли и победили, а слухи о битве при Фахали разнеслись по всей пустыне ещё быстрее, чем в своё время — о султимских состязаниях. Я слышала эту историю десятки раз от людей, не подозревавших, что их слушает участник событий, и с каждым пересказом наши подвиги становились всё невероятнее, а в конце каждый раз возникало ощущение, что это ещё не конец. Так или иначе, после того сражения пустыня не могла остаться прежней.

Легенда о Синеглазом Бандите также обрастала всё новыми подробностями, так что я и сама себя в ней едва узнавала. Меня называли воровкой, говорили, я сплю с нужными людьми, чтобы добыть сведения для мятежного принца, и убила собственного брата.

Последнее бесило больше всего, потому что едва не случилось на самом деле: палец мой уже лежал на спусковом крючке. Тем не менее брату я дала уйти, что было чуть ли не хуже. Теперь он бродил неизвестно где, обладая своей жуткой разрушительной силой, и, в отличие от меня, не мог воспользоваться помощью и советом других демджи.

Иногда поздно ночью, когда весь лагерь засыпал, я произносила вслух, что Нуршем жив, чтобы проверить, правда ли это. Пока выговорить удавалось без труда, но меня терзал страх, что настанет день и слова застрянут в горле. Это будет означать, что брат мой, одинокий и перепуганный, погиб где-то посреди безжалостной, охваченной войной пустыни.

— Если она так опасна, как говорят, надо её убить, — донеслось из толпы.

Слова принадлежали мужчине с ярко-жёлтым офицерским шарфом через плечо, явно сшитым из обрывков. Такие же я заметила у некоторых других. Очевидно, новые знаки отличия прежде принадлежали убитым стражникам. Говоривший держал ружьё, нацеленное мне в живот. «Плохая рана, медленно убивает».

— Синеглазый Бандит в друзьях у принца Ахмеда, — возразил кто-то. — Значит, она на нашей стороне?

Вопрос на миллион фауза.

— Просто чудесное обращение с союзником, — фыркнула я, демонстративно пошевелив связанными руками.

Толпа загудела. Выходит, не такие они тут сплочённые, как кажется из пустыни при виде неприступных стен.

— Так, может быть, развяжете меня и поговорим спокойно?

— Неплохо придумано, Бандит. — Хоссам усилил хватку. — Даже не думай добраться до ружья. Мне доводилось слышать, как ты одной пулей свалила десятерых.

«Какие глупости! Такое вообще невозможно. К тому же, чтобы убить десятерых, ружьё мне совсем не требуется. Смех, да и только, — связали простой верёвкой. Касайся меня хоть кусочек железа, другое дело, а так могу хоть сейчас разметать их всех песчаным вихрем. Только мне это сейчас не нужно, план совсем другой».

— Пускай Малик сам решает, что делать с Бандитом, — изрёк наконец старик, нервно потирая подбородок. Имя нового повелителя он произнёс с опаской.

— У меня есть имя, — заметила я.

— Малик ещё не вернулся, — буркнул тот, что целился в живот. Похоже, он волновался больше всех. — Пока его нет, она может устроить что угодно.

— Если что, меня зовут Амани, — продолжала я, но никто не слушал. В толпе начался спор. Коллективные решения никогда не бывают быстрыми — если они вообще бывают.

— Запрём её, пускай ждёт Малика! — выкрикнули из задних рядов.

— Правильно! — поддержал другой голос. — В тюрьме она ничего не сделает.

Послышались одобрительные возгласы, и старик, подумав, коротко кивнул.

Толпа раздалась в стороны, пропуская нас с Хоссамом. Далеко пройти, впрочем, не удалось, нас снова зажали. Люди протискивались вперёд, чтобы лучше рассмотреть знаменитого Бандита. Ну и кого они увидели? Девчонку моложе их собственных дочерей, с разбитой губой и волосами, прилипшими к окровавленному, покрытому потом лицу. Легенды никогда не оправдываются при близком рассмотрении, и я не стала исключением. Единственным моим отличием от обычной тощей и смуглой обитательницы пустыни были ярко-синие глаза, сияющие, как полуденное небо над песками или раскалённое пламя.

— Ты что, одна из них? — прорезался сквозь общий гомон пронзительный голос.

Вперёд выбилась женщина в жёлтой куфии с вышитыми цветами, синими, почти как мои глаза. На лице её читалось такое отчаяние, что я невольно вздрогнула. «Из них» она произнесла с особым выражением. «Неужели угадала?»

Даже те, кто знал о существовании демджи, как правило, не могли меня опознать. Мы, дети джиннов и смертных женщин, на удивление похожи на обычных людей. Даже я сама до семнадцати лет понятия не имела, просто считала себя наполовину чужеземкой.

Понять можно только по глазам, да и то если нарочно присматриваться. Видимо, эта женщина в курсе.

— Хоссам! — обратилась она к моему конвоиру, с трудом проталкиваясь следом. — Если она из них, то стоит не меньше моей Ранаи! Почему бы не заменить её? Если…

Хоссам молча оттолкнул её и поволок меня дальше. Женщина вновь смешалась с толпой.

Древние улочки Сарамотая были столь узки, что зеваки поневоле начали отставать и вскоре почти рассеялись. Слева и справа в сгущающемся вечернем сумраке нависали стены — так близко друг к другу, что кое-где я задевала их обоими плечами. Мы прошли между двух ярко расписанных домов с выбитыми дверями. Проёмы и окна забиты досками, на стенах — пороховая копоть. Чем дальше, тем больше попадалось следов войны — пришедшей изнутри, а не из песков. «Беспорядки в городе?»

Вонь разлагающейся плоти я почуяла прежде, чем увидела трупы.

Под тесным арочным проходом, завешенным ковром, пришлось наклонить голову. Оказавшись во дворике, я обернулась. Наверху вдоль стены висело две дюжины мёртвых тел с выклеванными глазами. Уже трудно понять, старики это или молодые, но все, без сомнения, из богатых. Стервятники не тронули их халатов из тонкого шёлка с разноцветной вышивкой.

От запаха меня чуть не вырвало. Смерть и жара успели поработать на славу. Солнце садилось за стеной, а значит, светило на повешенных с самого утра.

«Новый рассвет, новые пески».

Глава 3

Вонь в тюремном подвале оказалась едва ли не хуже, чем во дворе.

Хоссам стащил меня вниз по длинной лестнице. Там начинался узкий коридор с железными решётками камер по сторонам. Новый толчок в спину, и я растянулась на полу в одной из них, с размаху врезавшись плечом в каменный пол. «Проклятье!»

Вставать я не спешила, так и лежала, прижавшись щекой к прохладному камню. Хоссам повернул ключ в замке, и звяканье железа отдалось болью в сжатых челюстях. Когда шаги тюремщика по ступенькам окончательно затихли, я сделала ещё три глубоких вдоха и тогда только с трудом поднялась на ноги, помогая себе локтями связанных рук.

Крошечное оконце у самого потолка едва рассеивало тьму. За железными прутьями решётки виднелась камера напротив, где в углу скорчилась девочка не старше десяти лет в заскорузлом от грязи зелёном халате. Её огромные глаза были устремлены на меня.

Я шагнула к решётке, передёрнувшись от близости железа, и негромко позвала:

— Имин? Махди?

Подождала, затаив дыхание в ответной тишине. Наконец в глубине коридора показался краешек лица и руки, сжимающие толстые прутья.

— Амани? — Голос скрипел от жажды, но небрежные властные нотки никуда не делись. За последние месяцы, после того как Махди и другие члены политического кружка в Измане перебрались в наш лагерь, я хорошо узнала этот чуть гнусавый голос с чеканным северным выговором. — Это ты, Амани? Как ты сюда попала?

— Да. — У меня вырвался вздох облегчения. «Слава Всевышнему, не опоздала». — Пришла вас освободить.

— И сама угодила в тюрьму? Вот незадача.

Я прикусила язык, сдерживая раздражение. Даже здесь он не может обойтись без своей вечной иронии! Вся эта компания столичных слабаков, явившихся к шапочному разбору, когда мы уже давно проливали кровь и отвоевали половину пустыни, не слишком мне нравилась. С другой стороны, они поддержали Ахмеда, когда он только попал в Изман, обсуждали с ним свои идеи и заронили первые искры восстания. И вообще, если давать умереть каждому, кто тебя раздражает, можно остаться без союзников совсем.

— А как же ещё было попасть в город, — произнесла я с убийственной вежливостью, — после того как вы тут напортачили и они позапирали все входы?

В коридоре наступило молчание. Я усмехнулась: даже такой, как Махди, не станет отрицать, что провалился, находясь за решёткой. Впрочем, радоваться нечему и некогда, дневной свет почти совсем уже иссяк, надо спешить.

Отступив от железных прутьев, я стала сжимать и разжимать кулаки, разгоняя кровь в стянутых верёвкой запястьях. Песок, налипший на руки во время моего притворного падения у городских ворот, зашевелился в ожидании. Он накопился и в складках одежды, и в волосах, на всём теле.

Пустыня въедается и в кожу, и в душу. Невольно припомнив разговор с Жинем, я решительно отодвинула лишние мысли и сосредоточилась, прикрыв глаза. Глубоко перевела дух и стала мысленно собирать песчинки, все до одной, пока не окуталась полупрозрачной песчаной взвесью, золотистой в последних солнечных лучах, что проникали в оконце над головой. Девочка в зелёном халате из камеры напротив шевельнулась в сумраке, вглядываясь ещё пристальней.

Со свистом втянув воздух, я напряглась, скручивая подвешенный песок в тонкий жгут наподобие хлыста. Затем отвела руки от тела как можно дальше и раздвинула в стороны, насколько позволяли путы. Песчаный хлыст изогнулся, ожидая приказа.

Хала удивлялась, зачем для моей магии нужны какие-то телодвижения вроде пассов ярмарочного фокусника. Ей легче, она родилась со своим умением, а там, откуда я родом, оружие держат в руках.

Я резко выдохнула, и спрессованный песок хлестнул по верёвке, разрубая её. Теперь мои руки были свободны от пут и готовы к самому главному. Взявшись за жгут, я размахнулась и полоснула, будто саблей, поперёк запертого замка, вкладывая в один удар силу целой песчаной бури. Замок разлетелся вдребезги. «Свобода!»

Девочка напротив напряжённо смотрела, как я собираю подвешенный песок в пригоршню, пинком распахиваю решётку, чтобы не касаться железа открытой кожей, и шагаю по коридору.

— Ну что, — хмыкнула я у камеры Махди, стряхивая с рук остатки разрезанной верёвки и потирая красные, натёртые запястья, — как прошли мирные переговоры?

Он недовольно фыркнул.

— Ты издеваться пришла или нас спасать?

— А почему бы не совместить одно с другим? — Я задумчиво пожевала губами. — Ну-ка, напомни мне, что ты тогда сказал Шазад насчёт участия женщин… Нас нельзя принимать всерьёз — так, кажется?

— Нет, — поправил голос из тёмного угла камеры, — он сказал, что вы будете отвлекать мужчин от важных дел.

Имин приблизилась — приблизился? — к решётке, давая себя разглядеть. Лицо было, как всегда, незнакомое, но эти пронзительно-жёлтые глаза я узнала бы где угодно. Последний раз я видела нашу демджи-оборотня в облике миниатюрной девушки, одетой в мужское платье не по размеру. Так её конь меньше уставал. А вообще, она могла представать кем угодно — мужчиной, женщиной или ребёнком. Хрупкость и нежность в любой момент могли смениться могучей статью рослого воина или, как сейчас, тощей фигурой безобидного школяра. Не менялся только взгляд, сияющий бледным золотом.

— Ах да, точно, — кивнула я, снова повернувшись к Махди. — Совсем вылетело из головы, слишком уж удивительно было, что Шазад тогда не вбила тебе зубы в глотку.

— Ты уже закончила? — Махди скривился, будто отведал лимона. — Или наше освобождение на сегодня отменяется?

— Ладно уж…

Я отступила на шаг, поднимая руку. Песок снова вытянулся в жёсткий хлыст, напитываясь моей силой. Удар, и замок распался на куски.

— Ну наконец-то, — раздражённо процедил Махди, словно нерасторопной служанке. Он хотел протиснуться в дверь, но я остановила его жестом. — Что ещё?

Моя рука зажала ему рот. Я замерла, прислушиваясь, и гнев на его лице сменился страхом. Шаги на лестнице!

— Доболталась? — язвительно прошипел он.

— В другой раз вообще не стану тебя спасать, — проворчала я, заталкивая его назад в камеру и лихорадочно соображая, как нам выбраться живыми.

Имин я остановить не успела — да и не смогла бы. Она выскочила из камеры, на ходу сбрасывая облик хилого школяра и вырастая на две головы. Рубашка, прежде висевшая мешком, лопалась по швам на могучих плечах. С такой Имин мало кому захотелось бы встретиться в тёмном переулке.

Солнце уже село, в коридоре царил мрак. На верхних ступеньках блеснула лампа в чьей-то руке.

Не теряя ни секунды, я кинулась вперёд и прижалась к стене в углу у основания лестницы. Имин поспешила занять место напротив. Мы ждали, прислушиваясь к шагам, которые делались всё громче. Свет лампы плясал по каменным стенам. Судя по звуку, четыре пары ног… или пять. Много. Опять же с револьверами. Однако идти стражники могли только гуськом, что давало нам преимущество.

Шазад учила, что в драке с тем, кто сильнее, важен первый удар, и желательно, чтобы он стал и последним. Тюремщики удара не ждали.

Девочка в зелёном халате стояла, схватившись за решётку своей камеры, и смотрела во все глаза. Я прижала палец к губам, и она понятливо кивнула. «Отлично». Дети пустыни учатся выживать с самого рождения.

Едва первый стражник поравнялся со мной, я ударила его сжатым песком в висок. Пошатнувшись, он врезался головой в прутья решётки, и девочка испуганно отскочила вглубь камеры. В тот же миг могучие лапищи Имин подхватили идущего следом и впечатали в стену. Закатившиеся глаза солдата были последним, что я видела: лампа выпала из его руки и погасла. Наступила полная тьма.

Грохот выстрела, хор испуганных воплей. В одной из камер слышались отчаянные слова молитвы. Я прошипела ругательство и вновь прижалась к стене, чтобы не попасть под пулю, пущенную наугад. Оставшиеся на ногах стражники тоже ничего не видели, но случайно задеть сидящих в камерах не боялись.

Ещё выстрел, и на этот раз — крик боли следом. Я ощутила панику. Мне давно уже не приходилось драться в одиночку. Будь на моём месте Шазад, уж она бы что-нибудь точно придумала. Куда бить, чтобы не задеть Имин или девочку в соседней камере? «Свет, нужен свет!»

И тут, словно по моей просьбе, в тюремном коридоре взошло солнце.

Ослепительная вспышка заставила зажмуриться. Часто моргая, я пыталась что-нибудь разглядеть, но глаза не могли приспособиться сразу. С колотящимся сердцем я ощущала себя слепой и беспомощной перед вооружёнными врагами. Наконец зрение стало проясняться. Картина возникала словно бы по частям: двое стражников лежат без чувств на полу… ещё трое с револьверами в руках протирают глаза… Имин у стены зажимает окровавленное плечо… А девочка в зелёном по ту сторону железной решётки держит перед собой в ладонях крошечное солнышко размером с кулак.

От ослепительного света, падающего снизу, лицо казалось старше, и теперь стало видно, что огромные глаза малышки тоже неестественного цвета, как у меня или Имин, и похожи на тлеющие угли костра.

Передо мной стояла ещё одна демджи.

Глава 4

Подумать о новой союзнице можно было потом, а пока — срочно воспользоваться её чудесным даром. Револьверы уже поворачивались в мою сторону, но удар песчаного вихря выбил их из рук. Один солдат пошатнулся и тут же попал в могучие объятия Имин. Я услышала тошнотворный хруст свёрнутой шеи. Другой кинулся на меня с ножом. Расщепив песок надвое, я отбросила его руку новым вихрем, а остальное вновь обратила в хлыст и стегнула по лицу, оставив длинную кровавую рану.

Имин уже успела подобрать выроненный револьвер. Стреляла она хуже меня, но в узком коридоре это не имело значения. На всякий случай я пригнулась. Грохот выстрела прокатился по каменным стенам, вызывая новые крики ужаса из камер. Затем настала тишина. Мы остались живы, а тюремщикам не повезло.

Махди показался из камеры, с опаской озираясь. Скривился, бросив взгляд на трупы. «Ох уж эти интеллигенты — мечтают переделать мир, надеясь при этом обойтись без крови!»

Не обращая внимания на хлюпика, я повернулась к решётке, за которой стояла маленькая демджи в зелёном халате. Крошечное солнце всё ещё светилось в её ладонях, огромные тревожно-алые глаза уставились на меня.

— Значит, ты… — начала я, торопливо сбив замок, но девочка проворно распахнула решётку и кинулась в другой конец коридора.

— Самира! — позвала она, наклонившись к решётке, но не касаясь железных прутьев.

Мне в её возрасте про железо и демджи никто не рассказывал. Я прислонилась к стене. Схватка закончилась, наваливалась усталость.

— Раная!

Другая узница бросилась к решётке и опустилась на колени, глядя девочке в лицо. Когда-то красивая, но теперь, после тюрьмы, измождённая, с осунувшимся лицом и запавшими глазами. Никаких признаков демджи, человек как человек. Не старше меня, в матери девочке не годится. Сестра?

Она потянулась сквозь решётку и погладила малышку по щеке.

— Ты как?

Юная демджи обернулась ко мне с сердитой гримасой.

— Выпусти её! — Не просьба, а приказ, отданный привычным тоном.

— А тебя не учили говорить «пожалуйста», девочка? — не сдержалась я, хоть здесь было и не место для воспитательных уроков, да и учитель из меня неважный.

Раная сверлила меня взглядом. На других он наверняка действовал. Даже мне, привыкшей к демджи, стало не по себе от этих огненно-алых глаз. По легендам, такой взгляд был у злобного Адиля Завоевателя. Девочка привыкла всегда добиваться своего, но я не из тех, кто привык подчиняться, а потому спокойно ждала, перебирая в пальцах послушные песчинки.

— Выпусти её, пожалуйста, — пробормотала она наконец и тут же топнула ногой. — Сейчас же!

«Ну что ж, хоть попыталась», — подумала я, со вздохом отлепившись от стены.

— Отойди! — Я тоже умею командовать.

Едва замок успел упасть, Раная кинулась к девушке и крепко обняла её, вцепившись в грязный халат одной рукой, а другой — продолжая сжимать сияющий шар.

Магический солнечный свет озарил дальние уголки камеры, и я смогла разглядеть других узников — около дюжины, только женщины и девушки. Они лежали вповалку в страшной тесноте, но уже поднимались на ноги и проталкивались к выходу, отчаянно стремясь на волю, а Имин с Махди старались поддерживать порядок.

В остальных камерах было то же самое. Из мрака смотрели лица, прижатые к решёткам, в глазах светились страх и надежда. На одном из убитых тюремщиков нашлась связка ключей, и мы стали отпирать другие камеры — это было всё же легче, чем разбивать замки. Узницы толпились в коридоре: кто-то обнимал родных, кто-то просто стоял, затравленно озираясь по сторонам.

— А где же мужчины? — спросила я Самиру, когда та наконец выпустила из объятий юную демджи. Спросила, хотя уже знала ответ.

— Они были опаснее нас, — потупилась девушка. — Так сказал Малик, когда… — Она умолкла и зажмурилась, словно пыталась вытеснить из памяти картину массового убийства. — И потом, за них не выручишь денег.

Я встретила её многозначительный взгляд, брошенный поверх головы Ранаи, и до меня не сразу дошло, что все женщины в тюремных камерах — молодые. В последнее время участились слухи о работорговцах, наживавшихся на войне. Девушек похищали из нашей части пустыни и продавали солдатам, которые истосковались по женскому телу, и богачам в Измане. А у демджи была своя особая ценность.

— Раная… — Перед глазами вдруг всплыл образ той женщины в куфии с синими цветами, которая спрашивала, не одна ли я из них. Её интерес теперь стал понятен. — Раная, твоя мать тревожится о тебе.

Всё так же прижимаясь к груди Самиры, девочка окинула меня презрительным взглядом.

— Почему же тогда она не пришла спасти меня?

— Раная! — с укором прошипела старшая. Похоже, не одна я пыталась научить юную демджи хорошим манерам.

Самира тяжело оперлась на дверь камеры, и я подала ей руку, помогая подняться на ноги. Девочка продолжала цепляться за полу её грязного халата, отчего двигаться было ещё труднее.

— Прости её, — вздохнула Самира, указывая глазами на Ранаю. Тот же резкий северный выговор, что у Шазад, но чуть мягче. — Ей не часто приходилось общаться с незнакомцами.

— Она твоя сестра?

— Как бы да. — Девушка погладила малышку по голове. — Мой отец — эмир Сарамотая… был. Теперь он умер. — За спокойным сухим тоном пряталась боль, и я понимала, каково наблюдать смерть родителей. — Раная родилась от дворцовой прислуги, и когда её мать поняла, что ребёнок… особенный, то упросила отца скрыть это от галанов. — Самира бросила на меня проницательный взгляд. Для большинства я могла сойти за обычного человека, но тех, кто достаточно имел дело с демджи, мои синие глаза обмануть не могли, как и случилось при первом знакомстве с Жинем. — Думаю, ты понимаешь почему.

Самой мне просто повезло. Шестнадцать лет прожила в пустыне, захваченной галанами, и никто меня не разоблачил. Ранае с её огненными глазами такое не удалось бы, а для чужеземцев любой отличающийся от людей был монстром ничуть не лучше гуля или нетопыря. Девочку убили бы, как только заметили.

Самира снова нежно провела рукой по волосам малышки демджи, как, наверное, множество раз до того, укладывая спать.

— Когда мы увидели… это, — продолжала она, кивая на солнечный шар в руке Ранаи, — отец сказал, что на землю вернулась принцесса Хава.

Легенда о принцессе-волшебнице была одной из моих любимых. На заре человечества, когда Разрушительница ещё сеяла страх повсюду, у самого первого султана в Измане родилась дочь Хава. Голос её был столь прекрасен, что те, кто его слышал, падали на колени в благоговении. В конце концов пение девушки привлекло страшного гуля, который принял облик одного из слуг. Он вырвал у неё глаза, но Хава вскрикнула от боли, и, прежде чем гуль успел забрать и язык, на помощь пришёл герой Аталла, который обманул гуля и вернул принцессе зрение. При виде спасителя сердце замерло у неё в груди, она почувствовала себя так, будто умирает. Смотреть на Аталлу было мучительно, и Хава отослала его, но от этого стало ещё больнее. Так к смертным впервые пришла любовь.

Однажды до Измана дошли вести, что гули осаждают большой город на другой стороне пустыни, а среди его защитников — Аталла. Каждую ночь враги разрушали городские укрепления, и наутро, когда рассвет прогонял чудовищ, горожанам приходилось возводить их заново. Так продолжалось день за днём, и силы людей уже иссякали. Аталла был почти обречён.

Услыхав об этом, принцесса Хава вышла за стены Измана в пустыню и принялась плакать так горько, что буракки, бессмертный конь из песка и ветра, сжалился над девушкой и явился на помощь. Верхом на буракки она пересекла пески: она скакала и пела, а солнце не уходило, прислушиваясь к ней. Когда же она достигла города вместе с солнцем, гули в страхе попрятались. Ночь не наступала затем целых сто дней, и люди успели возвести мощные, неприступные стены, за которыми они были в безопасности. И там, в городе, Хава вышла замуж за своего любимого Аталлу.

Каждую ночь она стояла на стене, провожая его на битву, а на рассвете встречала. Ещё сто ночей Аталла сражался с гулями, обороняя город, и ни один вражеский коготь даже не поцарапал его. Однако на сто первую ночь случайная стрела долетела до вершины стены и вонзилась в грудь принцессы.

Когда Аталла увидел, что возлюбленная умерла, сердце его остановилось от горя, и набежавшие гули разорвали героя. Солнце вспыхнуло посреди тьмы, оплакивая влюблённых и обращая их врагов во прах. Город был спасён и с тех пор стал называться Сарамотай, что на самом первом языке людей означало «смерть принцессы».

«Может, какой-нибудь джинн нарочно подарил дочери, рождённой за этими стенами, ту же самую способность, что у Хавы? Да нет, та вроде бы была обычным человеком. По крайней мере, так утверждала легенда. В старых сказках даже простые люди обладают чудесными умениями. А может, настоящая Хава и в самом деле не принцесса, а одна из нас, демджи? Стала же красавица Далила в рассказах о султимских состязаниях страшным чудищем с рогами. А Синеглазый Бандит вообще поменял пол!»

— После битвы у Фахали мы успокоились… — Самира крепче прижала к себе девочку. — Но оказалось, что за демджи охотятся не только чужеземцы. — В песках многие верили, что части тела демджи лечат все болезни. Золотокожая Хала, единокровная сестра золотоглазой Имин, потеряла так два пальца, которые отрезали и продали, наверное, чтобы избавить какого-нибудь богача от боли в желудке. — Говорят, даже сам султан ищет…

— Мы знаем, — мрачно кивнула я.

Когда появились эти слухи, меня сразу охватила тревога за Нуршема. Кого ещё может искать султан? Ясно, что он надеется вновь заполучить убийственное оружие, в которое превратился мой брат. Даже мне с моей властью над песками не под силу разрушить целый город. Тем не менее мы старались скрывать, что демджи, повелевающий песчаными бурями, и есть Синеглазый Бандит.

Впрочем, какая разница, живой я сдаваться султану всё равно не собиралась. А вот маленькое солнышко в ладонях Ранаи… Сейчас оно выглядит так безобидно — а если вырастет и станет ярче в сотню раз? Пожалуй, правитель Мираджа может и заинтересоваться.

— Пока вы не пускаете солдат на нашу сторону гор, — продолжала Самира. — Как думаешь, долго продержитесь?

Сколько сможем. Разобьёмся в лепёшку, но не дадим ни с кем сделать то, что сделали с Нуршемом. Пусть Раная и маленькая зазнайка, привыкшая считать себя новым воплощением легендарной принцессы, но она демджи, а мы своих в обиду не даём!

— Её надо убрать из города, — нахмурилась я. Иначе как бы не пришлось и на неё смотреть через прицел ружья. — Я знаю безопасное место.

— Никуда я с тобой не пойду! — фыркнула малышка.

— Принц Ахмед хочет, чтобы демджи могли ничего не бояться, — продолжала я, не обращая внимания, — но пока им требуется защита и присмотр.

— А мне можно с ней? — спросила Самира, поколебавшись.

Я вздохнула с облегчением:

— Конечно… если дойдёшь.

Еле живая от слабости, она двинулась по коридору к лестнице наверх, опираясь на руку Имин. Раная семенила рядом, цепляясь за халат. Я собиралась двинуться следом, но луч магического солнца скользнул по дальней стене камеры, выхватив из тьмы очертания человеческого тела. В углу неподвижно скорчилась женщина.

Вначале я подумала, что она умерла, не выдержав голода и жажды, но затем разглядела, как бледно-жёлтый халат на иссохшем теле чуть шевелится в такт дыханию. Склонившись, я притронулась к её руке, слишком горячей для подземелья, где никогда не бывает дневного света, и поняла, что у несчастной сильная лихорадка.

Ощутив моё прикосновение, женщина распахнула глаза. Во взгляде, устремлённом на меня сквозь грязные спутанные волосы и запёкшуюся кровавую корку, мелькнул ужас.

— Ты можешь встать? — Я протянула руку, но узница лишь молча смотрела на меня огромными запавшими глазами. «Какое там встать, тем более идти, ей и в сознании оставаться тяжело…» — Имин, помоги! — позвала я, обернувшись.

— Захия? — раздался вдруг хриплый шёпот, похожий на истовую молитву. Пересохшая глотка больной ничего больше не смогла выдавить, а затем силы совсем оставили её, и голова бессильно откинулась.

Я застыла как вкопанная. Сердце замерло в груди, как у принцессы Хавы в легенде.

Из Синеглазого Бандита и мятежницы-демджи, отдающей приказы, я на мгновение вновь превратилась в простую девушку из Пыль-Тропы, где в последний раз слышала имя своей матери из чужих уст.

Глава 5

Ко мне подоспела Имин:

— Что там?

— Я…

Комок в горле мешал говорить, прошлое никак не хотело отпускать меня. В пустыне немало других женщин по имени Захия, ничего странного в нём нет… но узница смотрела так, словно узнала, да ещё и назвала имя моей матери!

Нет, взбалмошная девчонка из песков Захолустья осталась в прошлом. Мятежнице-демджи некогда предаваться воспоминаниям.

— Донесёшь её? — кивнула я на бесчувственное тело в углу, стараясь говорить твёрдо.

Золотоглазая, всё ещё в боевом богатырском обличье, легко подхватила женщину на руки, словно тряпичную куклу.

— Амани, не валяй дурака! — прошипел Махди, проталкиваясь навстречу сквозь толпу освобождённых узниц. Эти хотя бы могли сами передвигаться. — Как ты думаешь отсюда сбежать с грузом на руках?

— Мы возьмём её с собой, — процедила я.

Хватит и той ошибки в прошлом, когда я, спасаясь из Пыль-Тропы, бросила своего друга Тамида. В страхе и отчаянии схватилась за руку Жиня и ускакала верхом на буракки, а Тамид лежал на песке, истекая кровью. Девчонка бросила его умирать в ту ночь, и теперь ничего не вернёшь, но Синеглазый Бандит больше никого не оставит в беде!

— Кто из вас умеет стрелять? — повернулась я к женщинам. Они молчали. — Не бойтесь, это не так трудно — наводишь и спускаешь курок. — Самира робко подняла руку, за ней кое-кто ещё. — Заберите у них револьверы. — Я показала на убитых и взяла один для себя. Отщёлкнула барабан, который оказался полон, но тут же ощутила упадок силы от прикосновения к железу и поспешила сунуть оружие за пояс подальше от открытой кожи. Не то чтобы оно необходимо, к моим услугам весь песок пустыни, однако приятно, когда есть выбор. — Всё, пошли!

На опустевших улицах Сарамотая уже царил сумрак. Как-то слишком пусто, ещё не совсем ночь…

— Комендантский час, — объяснил Махди на ходу чуть слышным шёпотом. — Таким образом этот чумазый надеется удержать свою власть над местными.

Презрительное «чумазый» коробило, но защищать Малика, который захватил Сарамотай силой и опорочил имя принца Ахмеда, я не собиралась. Во всяком случае, было непонятно, поможет нам комендантский час или наоборот. На развилке за тюрьмой я замедлила шаг, припоминая, по какой дороге меня привели.

— Как пройти к воротам? — шёпотом спросила я.

Женщины лишь испуганно таращились. Наконец, Самира высвободила руку, за которую цеплялась Раная, и молча показала направо, с трудом скрывая дрожь от страха. Держа палец на спусковом крючке, я повела освобождённых узников вперёд.

Очень не хотелось признавать правоту Махди, но тащить за собой десятки женщин в роскошных, хоть и изодранных, халатах — не самый лучший способ незаметно выскользнуть из враждебного города, а револьверы бывшие узницы держали, будто кошёлки для похода на базар. Правда, Махди мог заговорить кого-нибудь до смерти, но такое оружие нас не спасло бы, а у Имин на руках лежала больная, которая назвала имя моей матери. Оставалось лишь постараться как-то избежать неприятностей — что никогда не было моей сильной стороной.

Тем не менее, пробираясь тихонько обратным путём по опустевшим улочкам Сарамотая, мы не встретили никаких преград. Я уже начинала верить, что затея увенчается успехом, когда за последним поворотом блеснули два десятка ружейных стволов.

«Проклятье!»

Подступы к городским воротам перекрывали солдаты в белых с золотом мундирах. Мираджийская военная форма, не случайные обноски местных стражников, что нашли свою смерть, охраняя тюрьму. Впервые после битвы при Фахали армия султана отважилась вторгнуться в нашу часть пустыни.

Отпустив самое затейливое из сичаньских ругательств, которым научилась у Жиня, я выхватила из-за пояса револьвер.

«Поздно — мы в ловушке».

Прежде чем я успела вмешаться, одна из женщин метнулась назад в лабиринт переулков, словно перепуганный кролик в нору. Однако уйти от ястреба-охотника кролику удаётся редко. Раздался выстрел, хор сдавленных воплей — и крик боли, оборванный второй пулей. Кровь из распластанного на дороге тела смешивалась с песком. Толпа беглянок застыла на месте.

Мой палец окаменел на спусковом крючке. Ружья солдат взметнулись, целясь почти в упор. Что против них один револьвер, даже мой? Какие бы слухи ни ходили в Мирадже, два десятка мишеней я одной пулей не поражу. Дар демджи и то не поможет — кого-нибудь да успеют подстрелить.

— Так вот он какой, Синеглазый Бандит из легенды! — заговорил мужчина в богато расшитом голубом халате и пурпурной куфии не в тон. Узурпатор Малик, новый хозяин Сарамотая, наконец вернулся. Краем глаза я заметила, как сверху из-за стены выглядывает юный Икар. — Мне сообщили, что ты удостоила наш славный город своим высочайшим посещением…

Напыщенная речь давалась ему с трудом. Измождённое лицо с впалыми глазами в свете масляного фонаря смахивало на череп. Я сама выросла в глуши и повидала достаточно таких бедняков, побитых жизнью. Однако этот не принял судьбу с покорностью, а решил примерить на себя чужую вместе с халатом с эмирского плеча, проходив в лохмотьях всю жизнь, полную нужды и страданий.

Руки так и чесались пристрелить кого-нибудь, да что толку — самим бы выбраться живыми. Солдаты султана нервно переглядывались, будто гадали, я ли это на самом деле. Видно, слава моя докатилась и до столицы.

— А ты, стало быть, тот самый Малик, — кивнула я. — Говорили, что ты повесил тут кучу народу во имя принца Ахмеда… однако, похоже, служишь вовсе не ему. — Я шутливо салютовала солдатам. — Тем, кто больше платит, так?

— О нет, я всем сердцем предан делу мятежного принца! — Улыбка Малика в свете фонарей, которые держали солдаты, напоминала волчий оскал. — Принц воюет за свободу и равенство для всех обитателей пустыни, а я всю жизнь кланялся тем, кто считал себя выше. Равенство означает, что кланяться мне больше не придётся — ни султану, ни принцу, ни… — Он повернулся и с ненавистью сплюнул в сторону Самиры, так что та отшатнулась. — Ни твоему отцу!

Его тень метнулась по городской стене туда, где высились каменные фигуры: Хава и Аталла сплели руки над аркой ворот. Я не поднимала взгляда, когда входила сюда, и их не заметила. Интересно, каково им было бы знать, что город, за спасение которого они столько сражались, сгниёт изнутри?

Краска давно уже осыпалась со статуй, разве что куфия на голове Аталлы сохранила красноватый оттенок, а в глазах у Хавы, я могла поклясться, виднелись остатки синевы.

— Я делаю всех равными на свой лад, — продолжал узурпатор. — Какая разница, возвышать низших или ставить на колени высших — все в конце концов уйдут в одну и ту же землю. А она, — кивнул он на Ранаю, — купит нам свободу!

Самира заслонила девочку спиной.

— Ты стоишь не на земле, — произнесла она, сдерживая страх и пылая ненавистью к убийце родных, — а на костях убитых!

Один из людей султана шагнул вперёд.

— Мятежный принц проиграет войну, и Малик это понимает… — Слова звучали фальшиво, офицеру было явно неловко оправдывать грязного выскочку. — Его величество султан согласился пожаловать ему Сарамотай, когда вернёт себе эту часть песков… в обмен на девчонку.

«Хм… От нового демджи вместо сбежавшего Нуршема султан точно не откажется, но я бы не поставила ни единого лаузи на шансы бывшего слуги удержать город под своей властью. На слово султана может полагаться только дурак».

— Силы неравны, — торжествующе ухмыльнулся Малик, — бросай оружие, Бандит.

Я презрительно хмыкнула:

— Меня так зовёт только один человек, а ты рылом не вышел.

Малик вспыхнул как порох. Револьвер, висевший на боку, вмиг оказался у него в руке и упёрся дулом мне в лоб. Ощутив, как за спиной дёрнулась Имин, я подняла руку, останавливая её, — любая неосторожность могла привести к жертвам. Бывшие узницы окаменели, глядя на нас вытаращенными в ужасе глазами. Кто-то тихо заплакал.

Угроза могла подействовать, но чужое железо не впервые обжигало холодом мою кожу.

— Слишком умная, да?

И такое я уже не раз слышала, но объявлять об этом вряд ли было бы умно.

— Малик! — Офицер тревожно поморщился. — Не забывай: султану она нужна живая.

— Ваш султан мне не хозяин! — злобно ощерился узурпатор, ещё сильнее вдавливая мне ствол между глаз. Сердце заколотилось, но я подавила страх. Умирать ещё рано.

— Теряю двадцать фауза, — вздохнула я. — Побилась об заклад, что выберусь из города и никто не остановит.

Малику не хватило ума даже встревожиться из-за моего странного спокойствия.

— Ну что ж, — усмехнулся он, взводя курок, — зато не придётся платить, с мёртвых какой спрос.

— Хватит! — снова дёрнулся офицер, не скрывая раздражения. Видно, сам не ожидал, насколько у предателя плохо с мозгами. Повинуясь взмаху руки начальника, солдаты развернули ружья в сторону Малика.

— Твоё последнее слово, Бандит, — не замечая, продолжал тот. — Не хочешь выпросить пощаду?

— А ты? — раздался вдруг голос у него над ухом.

Малик вздрогнул и напрягся. За последние полгода я наблюдала такое не раз. По его шее поползла тонкая струйка крови, хотя рядом, казалось, никого нет.

Я с облегчением выдохнула. Главная беда невидимой поддержки в том, что не знаешь заранее, откуда её ждать.

Воздух замерцал — иллюзия, созданная Далилой, развеивалась, открывая фигуру Шазад в том месте, где только что, казалось, никого не было. Туго заплетённые чёрные волосы венчали её голову короной, белая куфия свободно лежала на плечах, одежда кочевницы смотрелась щеголевато. В глазах Малика сверкнула бессильная ненависть, быстро сменившаяся страхом. К его горлу был приставлен один из широких изогнутых мечей, хозяйке которых явно не терпелось пустить их в ход.

— Брось-ка ты сам револьвер, — усмехнулась я, — пора задуматься о вечном.

Глава 6

Малик стоял так близко, что я успела заметить судорогу решимости на его лице и упасть на колени. Пуля ударилась в стену позади меня. В следующий миг он повалился на землю, украшенный кровавым ожерельем от меча Шазад.

Оставалось самое главное.

— Ты что-то припозднилась, — обернулась я к подруге, поднимаясь на ноги и воздевая пустые руки. Револьвер был уже не нужен.

По ту сторону городской стены послушно взметнулась волна песка. В тюремном коридоре в моём распоряжении была лишь жалкая его горсть, и теперь ощущение было опьяняющим. Вся пустыня в моей власти!

— Ну хотя бы пулю не поймала на этот раз, — хмыкнула Шазад, оборачиваясь к солдатам, — но двадцать фауза ты мне должна.

— Удвоим ставку? — бросила я через плечо, становясь с ней спина к спине.

Удивительно быстро оправившись от появления ниоткуда нового врага, офицер уже рявкал команды растерянным солдатам.

— Далила! — бросила Шазад в свою очередь. — Открывай всех!

Иллюзия отдёрнулась, словно занавес. Половина солдат из только что тесного строя теперь корчились на земле, а на их месте стояли вооружённые мятежники. Позади маячило круглое детское личико Далилы, полускрытое копной волос нечеловеческого тёмно-алого цвета. Тревожно тараща глаза, она уронила дрожащие от напряжения руки.

— Навид! — радостно воскликнула Имин у меня за спиной, разглядев среди наших своего возлюбленного.

Высокий и жилистый уроженец песков примкнул к нам в Фахали. Мы никого не звали с собой, но после выигранной битвы от новобранцев не было отбою. Чтобы выжить в нашей войне, требовались не только сила и выносливость, но и вера в общее дело. Навид проявил себя одним из лучших и всем понравился, но чувство Имин всё же стало для меня неожиданностью.

В глазах Навида, узнавшего Имин даже в мужском обличье, мелькнуло облегчение. Он на миг расслабился, но это заметила не только я, но и солдат в белом мундире сбоку от него.

Песчаная волна уже перевалила через городскую стену, обтекая статую принцессы Хавы. Я выбросила руку вперёд, направляя песок солдату в грудь.

— Навид, сзади!

Ещё один ураганный вихрь хлестнул по лицу солдата, прицелившегося в Далилу.

За спиной послышался крик, я развернулась и увидела блеск чужого клинка. Превращать песок в оружие было уже некогда, но этого и не потребовалось. Сталь заскрежетала о сталь — меч Шазад скользнул по клинку, останавливая его у самого моего горла. Неуловимое движение, и солдат мешком свалился на землю. Кровь, что лишь чудом не выплеснулась наружу, стучала у меня в ушах.

— Сама чаще оглядывайся, чем другим советуй, — усмехнулась подруга, кидая мне брошенный револьвер.

— Зачем, если ты всегда прикрываешь мне спину? — Выстрелить я не успела: другой противник подскочил уже почти вплотную, и пришлось врезать ему рукояткой в лицо. Кровь из его разбитого носа брызнула мне на рукав, удар отдался болью в руке.

Бой обещал быть коротким: врагов осталась лишь горстка. Я выстрелила, затем ещё раз и развернулась, выбирая новую цель.

Дальнейшее раскололось на отдельные моменты, которые не сразу удалось собрать в единую картину: страшная усталость замедлила мои мысли и движения.

Чужой револьвер был направлен не на меня, а на Самиру — солдат уже готовился спустить курок.

Всё случилось в один и тот же миг.

Раная метнулась в сторону.

Выстрел.

Дыра в зелёном халате, брызги крови.

Секунда, и всё было кончено. Бой завершился так же внезапно, как начался. В наступившей тишине Самира, рыдая, выкрикивала имя девочки, а сердце маленькой демджи судорожно выталкивало кровь в дорожную пыль. Солнце в ладошках Ранаи угасло навсегда.

Глава 7

Ахмед ждал нас у входа в лагерь.

«Плохой знак».

Мятежный принц особо не выпячивал своих королевских привилегий, но и навстречу, как жена, заждавшаяся мужа из бара, обычно не выходил.

— Далила!

Он шагнул к сестре, отделившись от скалы, и Шазад окинула насторожённым взглядом стены каньона. Если враги узнают, где прячутся мятежники, то смогут подстрелить сверху кого угодно. Кто-то всегда должен следить за безопасностью принца, даже если тот сам проявляет беспечность.

Ахмед, похоже, не заметил озабоченности Шазад — он смотрел только на сестру.

— Далила, ты цела?

Мне хотелось сказать, что на нас можно положиться и мы всегда приведём её назад в целости, однако, взглянув на свою рубашку, красную от крови, моей, вражеской и маленькой демджи, я предпочла не привлекать к себе лишнего внимания.

Мы пытались спасти Ранаю, но было слишком поздно. Девочка почти тут же скончалась на руках у плачущей Самиры.

Люди умирают. Во время наших походов я видела смерть не раз. Раная была не первой… и не последней — если только нам не удастся завтра же свергнуть султана и посадить Ахмеда на трон. «Такова цена войны, и мы сами её начали», — напомнил язвительный голос в голове, и перед глазами возникла ухмылка Малика.

Вот только демджи мы не теряли в бою ещё ни разу, тем более ребёнка.

Во всём виноват султан. Не мы, а он пропустил галанов через границу и позволил им убивать демджи, а теперь сам охотится на таких, как мы, рассчитывая получить новое оружие. Маленькая Раная погибла из-за него, но мы ещё живы — я, Имин, Далила — и ни за что не станем новым Нуршемом. Мы скинем султана с трона, прежде чем он найдёт себе другого, я уж постараюсь!

— Со мной всё хорошо. — Далила вырвалась из объятий брата, который с беспокойством осматривал её. — Правда, Ахмед!

Делая вид, что чешет нос, Шазад бросила на меня выразительный взгляд. За полгода я научилась читать её как раскрытую книгу. Этот взгляд означал, что нам сегодня достанется. Далилу мы взяли с собой без разрешения… но как было выбраться за неприступные стены Сарамотая без её помощи? Принц точно не позволил бы, потому его и не спрашивали. Так что напрямую и не запретил — но такое оправдание выглядело столь же жалким, как мы сами сейчас.

Я надеялась, что Ахмед, занятый военными планами, не заметит отсутствия сестры, ведь мы уходили всего на несколько дней, туда и обратно. Однако, похоже, не все так легко теряют из виду родственников, как некоторые.

— Она очень помогла, Ахмед! — вмешалась я. — Если бы не Далила, погибли бы… люди.

«Точнее, погибло бы больше людей». Шазад бросила на меня понимающий взгляд.

Далила с гордым видом опустила глаза, и принц наконец обратил внимание на нашу залитую кровью одежду и толпу спасённых позади — кто на своих ногах, другие, послабее, верхом. Махди тоже потребовал лошадь, сославшись на перенесённые в заключении тяготы. Имин вернула себе женский образ и устроилась в седле у Навида, который заботливо обнимал её сзади.

— Я смотрю, вы доставили не только Имин с Махди, — усмехнулся Ахмед.

Кое-кто из бывших узниц остался в Сарамотае, но многие решили бежать с нами. Ради кого им было оставаться? Их мужья и сыновья оказались среди повешенных, как и у той, что знала имя моей матери. Местный священник сделал всё, что мог, — во всяком случае, достаточно, чтобы больная перенесла дорогу в лагерь. Махди не хотел её брать, но я посчитала неправильным бросать несчастную в городе, который так жестоко с ней обошёлся. Шазад не стала задавать лишних вопросов, хотя наверняка подозревала, что я говорю не всё. Женщина то и дело теряла сознание и не падала с лошади только потому, что мы привязали её платком к другой спутнице.

Вообще-то, нам нередко доводилось привозить из походов новое пополнение. Да я и сама полгода назад попала к мятежникам так же точно. Жинь должен был тогда вернуться со сведениями о новом секретном оружии султана, а привёз меня, и с тех пор я давно уже перестала быть новичком в лагере, особенно после победы при Фахали, вдохновившей многих, как Навида. Были и сироты, подобранные в Малале и пришедшие пешком через пески, цепляясь за пояс Жиня, и солдат-дезертир, направленный к нам командующим Хамадом, отцом Шазад. В разговоре она причисляла их всех к бойцам, а Ахмед называл беженцами. Так или иначе, уже через неделю-другую каждый становился мятежником.

— Надо кое-что обсудить, — продолжал принц, выразительно глянув на нас с Шазад. Он не собирался бранить нас перед всеми, но это вовсе не означало, что мы прощены.

Подруга начала тараторить, едва мы вошли в тайный проход. Ловко обойдя подробности моего подстроенного плена, сразу перешла к тому, как я нарочно споткнулась у входа в город, и они с Далилой проскользнули следом под прикрытием её иллюзии, а с наступлением темноты пропустили за ворота остальных. Чем меньше Ахмед узнает о пережитых нами опасностях, тем лучше. Судя по рассказу Шазад, даже и стычки-то никакой, считай, не было.

Управлять городом осталась Самира, но ей требовалось подкрепление.

— Мы оставили ей в помощь всех, кого могли, — объясняла Шазад, пробираясь сквозь туннель в скале. Всего полдюжины из взятых нами в Сарамотай. Седьмым должен был стать Навид, но он не захотел снова разлучаться с Имин. — Такую крепость они в руках не удержат. Нужно хотя бы полсотни опытных бойцов, пока кто-нибудь не решил стать новым Маликом. Да ещё султан теперь… — Она понизила голос, опасливо оглядываясь на кучку спасённых, что робко ковыляли следом в темноте. — Там были солдаты твоего отца! Султан послал войска в нашу часть пустыни.

Принц не ответил сразу, хотя по его лицу, освещённому у близкого выхода, было видно, что он понял, насколько важна новость. Мы не могли удержать власть над половиной Мираджа одной силой. Нас боялись, пока считали непобедимыми, но теперь… Что будет, когда сюда явится вся армия?

Выйдя наружу, я на миг зажмурилась от яркого солнечного света. Лагерь мятежников, походивший своей красочной живописностью на одну из иллюзий Далилы, казался невероятным после жары бескрайних песков и ужасов войны. Свой, отдельный мир. С тех пор как я оказалась здесь впервые, он разросся почти вдвое.

Я невольно оглянулась через плечо на женщин из Сарамотая, выходивших из секретного туннеля одна за другой. Рассматривать выражения лиц новичков уже вошло в привычку. Зрелище не разочаровало меня и теперь: горечь, страх и усталость тут же уступали место восторженному изумлению при виде пышного оазиса среди неприступных скал. Глядя на других, я и сама будто любовалась всем этим заново.

На самом деле, таких возвращений за прошедшие полгода случилось у меня уже немало. Лагерь был изучен вдоль и поперёк, как и его обитатели со всеми их шрамами, полученными в наших битвах и унаследованными от прошлой жизни. Я знала, какой шатёр покосился, привыкла к вечерним птичьим трелям в береговых зарослях у прудов и к запаху свежеиспечённого хлеба. Казалось, сейчас ко мне навстречу с улыбкой подбежит Жинь в распахнутой рубашке с закатанными рукавами и знакомыми татуировками на груди, прижмёт к себе, и прохлада его кожи освежит мою, обожжённую солнцем песков. Однако, судя по всему, Жинь так ещё и не вернулся со своего задания.

Шазад увлечённо спорила с Ахмедом, сколько людей посылать в Сарамотай, и разбираться с новыми беженцами пришлось мне одной. Я велела Имин с Навидом найти им место для ночлега, отправить больных и раненых к святому отцу, а остальных пристроить к работе. Навид и без моих указаний помнил, что делать, поскольку сам ещё недавно был новичком, но выслушал с добродушной улыбкой и с помощью золотоглазой повёл женщин на другой конец лагеря.

Ахмед выразительно глянул на меня через плечо продолжавшей говорить Шазад, которую то и дело перебивал Махди, и показал взглядом на сестру. Я поняла: принц не хочет, чтобы она и дальше участвовала в нашей опасной затее.

— Далила! — окликнула я. — Поможешь Навиду с Имин? Проследи, чтобы меньше занимались друг другом, а больше новичками.

Хоть и слегка наивная, Далила вовсе не была глупа и всё поняла. Я ждала, что она всё же сделает попытку возразить, но аловолосая демджи лишь покорно кивнула и побежала следом за ковыляющей толпой.

Подождав, пока сестра уйдёт, принц сурово нахмурился, глядя ей вслед.

— Вы о чём думали вообще? — рыкнул он. — Далила ещё ребёнок, она не годится для боя!

— Тем более что ваш план едва не рухнул, — тут же встрял Махди. — Тебе едва не прострелили голову!

— А у тебя плана вообще не было, — парировала Шазад, — и ты едва не сгнил в тюрьме. Молчал бы лучше! Как говорится, не тыкай пальцем в других — вывихнешь ненароком и ткнёшь в себя.

Мою подругу Махди раздражал ещё больше меня, и знала она его гораздо дольше, со времён султимских состязаний в Измане.

— Не припомню, чтобы так говорили, — хмыкнула я.

— Ты чуть не погибла! — продолжал он втолковывать, словно неразумным детишкам.

— Можно подумать, в меня впервые в жизни целились из револьвера! — фыркнула я. Шазад закатила глаза. — Даже за последний месяц не в первый раз.

— Моя сестра не привыкла смотреть в лицо смерти, как вы, — возразил Ахмед и двинулся дальше, увлекая нас за собой. Махди поплёлся следом, безуспешно пытаясь протолкнуться поближе к принцу.

— Мы бы не дали ничему с ней случиться, Ахмед, — заверила Шазад.

— И потом, Далила тоже демджи, — добавила я. Уйдя с палящего солнца в тень фруктовой рощи, мы направились к ярко-красному шатру Ахмеда. Спорить с самим принцем было неожиданно приятно. — Она хочет помочь общему делу, как и все мы.

Ахмед даже не обернулся.

— Вы не поэтому её взяли, а нарочно! — буркнул он.

Ну конечно, всё дело в Жине, усмехнулась я про себя. Два месяца назад я поймала пулю во время нашего похода в Ильяз и чуть не отдала концы, а когда очнулась, Жиня рядом уже не было. Ахмед услал его на дальнюю границу с заданием проникнуть в ряды сичаньской армии, наступавшей на Мирадж с востока в надежде отхватить кусок пустыни после разрыва султана с галанами.

Неужели принц считает меня настолько мелочной, чтобы в отместку подвергать его сестру опасности? Но развивать эту тему вслух я не стала. Выручила, как всегда, Шазад.

— Да, нарочно! — фыркнула она. — Потому без Далилы мы бы не справились.

Перед самым шатром Ахмед резко развернулся к нам лицом, заставив остановиться. На фоне огромного синего солнца, вышитого на пологе, его фигура смотрелась так величественно, что я невольно сжалась, будто в ожидании сурового приговора.

Только теперь я осознала, что полог шатра задёрнут. Такое случалось только во время военного совета, но тогда мы все находились внутри. Сегодня что-то было не так. Шазад тоже это понимала.

— Хала вернулась, — проговорил Ахмед. Произошло что-то важное, раз он так быстро переменил тему. — Из Измана, только что перед вами. Мазз заметил вас с воздуха, и я решил подождать. — Он мельком глянул на Махди, но я успела уловить этот взгляд.

— Что случилось? — озабоченно спросила Шазад. — Почему ты сразу не сказал Имин?

У Имин с Халой был общий отец-джинн. Не отправься уже Хала к тому времени в Изман, мы бы уж точно взяли с собой её вместо Далилы. Золотокожая демджи в один момент обработала бы мозги всем жителям Сарамотая и выручила сестру.

— Саида тоже здесь? — с волнением выпалил Махди.

Из-за неё Хала, собственно, и ездила в Изман. Я никогда не видела Саиду, но много о ней слышала. Одного возраста со мной, она вышла в пятнадцать лет за одного из солдат Хамада, отца Шазад, которая заметила синяки и переломы, достававшиеся ей от мужа, и спрятала Саиду в Скрытом доме, столичном убежище мятежников. Там она и вступила в их ряды, а заодно, как поговаривали, и в связь с Махди. Ещё давно, сразу после султимских состязаний, ей удалось устроиться работать во дворец и тайно снабжать наших полезными сведениями, но месяц назад очередное донесение от неё не пришло. Принц ждал целую неделю в надежде, что задержка случайна, боясь раскрыть ценного агента впустую, но после настойчивых уговоров Махди, который весь извёлся, послал Халу узнать, в чём дело.

— Ну так что, как там Саида? — не унимался Махди. В голосе его звучала надежда, но тревожный взгляд был прикован к закрытому пологу.

Ответное молчание принца говорило само за себя.

Внутри шатра сидела Хала, скорчившись на коленях и прижав золотистые ладони к голове лежащей девушки. Глаза демджи были прикрыты, лицо осунулось — она настолько устала, что даже не спрятала, как обычно, под иллюзией недостающие пальцы на руке. Кожа её, блестящая от пота несмотря на прохладу в шатре, переливалась расплавленным золотом в свете масляной лампы при каждом судорожном вдохе и выдохе. Я поняла, что вся сила Халы уходит на пациентку.

Значит, это и есть та самая Саида. Широко раскрытые глаза девушки были неподвижно устремлены в потолок, словно разглядывали что-то далёкое и невидимое для нас, а золотокожая глубоко погрузилась в её сознание.

Махди опустился на колени по другую сторону от лежащей.

— Саида! — позвал он, приподнимая её. — Саида, ты слышишь меня?

— Будь так добр, оставь нас в покое! — Знакомый резкий голос Халы звучал напряжённо, глаза её по-прежнему оставались закрытыми. — Я уже неделю поддерживаю иллюзию для неё, а ты хочешь вытряхнуть меня из её головы, словно я — дурной сон.

Целую неделю! Вот почему Хала выглядела такой измождённой. Для любого из нас, исключая разве что оборотней, использовать свой дар дольше нескольких часов подряд — почти непосильная задача, не говоря уже о неделе.

— Найти её в камере было просто, — продолжала демджи, устало оседая на пол. Руки её дрожали, сил уже явно не хватало. — А чтобы вытащить потихоньку и доставить сюда, пришлось лезть в голову и оставаться там. — Она в отчаянии глянула на Ахмеда. — Ты принёс что-нибудь, чтобы отключить её?

Принц кивнул, доставая из кармана бутылочку с прозрачной жидкостью.

— Что с ней случилось? — Махди чуть отодвинулся, продолжая обнимать больную.

Я привыкла считать его трусом, но сейчас поняла, что впервые вижу страх у него на лице. Даже в темнице за решёткой он выглядел спокойным, а теперь боялся — но не за себя. Всё-таки не зря участники восстания считали его своим.

Хала молча взглянула на принца, словно испрашивая разрешения. Поколебавшись, он кивнул. С едва слышным вздохом демджи перекатилась с колен на пятки, освобождая мозг несчастной от своей власти. Реакция у той оказалась куда сильнее: казалось, ясный день мгновенно сменился ночной бурей. Безмятежное лицо исказилось в диком вопле, голова запрокинулась, тело забилось в страшных судорогах, вырываясь из объятий Махди. Руки молотили во все стороны, царапали его одежду — девушка будто превратилась в пойманное дикое животное.

Шазад проворно выхватила у Ахмеда бутылочку, сорвала у себя с шеи куфию и пропитала жидкостью, от одного запаха которой у меня закружилась голова. Обхватила больную сзади, сковывая её руки, и прижала влажную ткань к носу и рту, а затем нажала локтем на живот, заставляя сделать судорожный вдох.

Махди с выпученными глазами молча наблюдал, как рывки больной становятся всё слабее. Наконец Саида лишилась чувств и обмякла в его объятиях.

— Махди, — нарушил тишину принц, — отнеси её в шатёр к святому отцу, пусть отдыхает пока.

Благодарно кивнув, тот поспешил исполнить приказ. Учёный, а не боец, Махди едва сумел встать с девушкой на руках, ноги его дрожали, но никто из нас не стал его унижать, предлагая помощь.

— Отдых не поможет, — вздохнула я, когда полог шатра закрылся за ними. — Она умирает.

Демджи легко говорить правду, а будь это ложью, я не смогла бы выговорить ни слова. То, что произошло с девушкой в тюрьме, убивало её.

— Я знаю, — уныло кивнул Ахмед, — но разве скажешь такое тому, кто её любит?

Он глянул на меня в упор. «Интересно, о чём они говорили с Жинем, когда я лежала раненная на пороге смерти?»

— Что с ней сделали? — сдавленно спросила Шазад. — Она призналась, рассказала о нас?

Из находящихся в секретном лагере Шазад это угрожало бы больше всех. Её родные и близкие оставались в Измане, и если выяснится, что она на стороне мятежного принца, султан легко до них доберётся.

— Ах, извини, — ядовито фыркнула Хала, — я не успела расспросить её о подробностях пыток, когда спасала, рискуя сама оказаться на её месте. Может, мне вернуться и заплатить собой за эти ценнейшие сведения?

Золотокожая никогда не отличалась спокойным характером, но с Шазад обычно вела себя осторожно. Ссориться с нашей воительницей никто в лагере не решался. Видно, Хала и в самом деле была на пределе душевных сил.

— Узнай султан что-нибудь, до нас бы уже дошло, — проговорил Ахмед.

— Нам нужны свои глаза во дворце. — Шазад задумчиво побарабанила пальцами по рукоятке меча. — Может, пора мне вернуться из паломничества к святым местам?

Насколько было известно в столице, Шазад аль-Хамад, прекрасная дочь командующего армией, во внезапном припадке религиозного экстаза отправилась в священный Азхар, где, по преданиям, был создан первый смертный, и молится там в тишине и одиночестве.

— Ауранзеб уже скоро, — продолжала она — вполне убедительный повод вернуться.

— У тебя есть приглашение? — оживилась я.

Ауранзеб, праздник трона, отмечали каждый год в память о кровавом перевороте, когда нынешний султан Мираджа заключил сделку с галанами и с помощью чужеземной армии уничтожил своего отца, братьев и их сторонников. Слухи о пышных торжествах докатились даже до нашей Пыль-Тропы — о фонтанах, из которых били струи с золотыми блёстками, огненных танцах над горящими углями и ослепительных сахарных скульптурах.

— Дочери командующего приглашение не требуется, — буркнула Шазад, поморщившись, со скучающим видом.

— Нет, — решительно бросил принц, — тебя я отпустить не могу. Даже такой беспомощный стратег, как я, понимает, что глупо использовать лучшего бойца в качестве шпиона.

— А меня, стало быть, можно? — фыркнула Хала, по-прежнему сидя на полу.

Ахмед промолчал. Если отвечать ей на каждую шпильку, времени не останется ни на что. Я протянула руку, чтобы помочь Хале встать, но она отвернулась и взяла с блюда полуочищенный апельсин.

— Так или иначе, что-то делать придётся… — Шазад нервно разгладила карту Мираджа на столе, когда-то чистую и гладкую, а теперь истёртую и развалившуюся на многочисленные куски с названиями городов, исчёрканные и исписанные именами и датами боевых вылазок. Последняя надпись отмечала наш поход в Сарамотай. — Нельзя же вечно прятаться, Ахмед!

Вновь начинался спор, тянувшийся уже несколько месяцев. Шазад требовала расширить восстание и двинуться на столицу, иначе не победить. Принц считал риск неоправданным, а она возражала, что никто ещё не выигрывал войн, только обороняясь.

Задумавшись над ответом, Ахмед потёр двумя пальцами едва заметный шрам наверху лба, почти на линии волос. Это повторялось каждый раз, когда нам предстояла очередная смертельно опасная вылазка. Казалось, шрам ещё болел и был как-то связан с муками совести. Не знаю, как и когда он появился, но, очевидно, ещё в прошлой жизни, когда братья-принцы ещё не вернулись в Мирадж из своих морских странствий.

Жинь рассказывал мне о своих шрамах как-то ночью в пустыне вскоре после того, как заработал очередной, прямо под татуировкой в виде солнца на груди. До святых отцов было слишком далеко, и заниматься раной пришлось мне. В темноте палатки я ощупывала бугры и отметины у него на коже, а он вспоминал. Вот след от ножа пьяного матроса в альбийском порту, а здесь был перелом, полученный на палубе во время шторма… Наконец мои пальцы наткнулись на шрам у изображения компаса на левом плече с другой стороны от солнца.

— А это, — шепнул Жинь тогда, наклоняясь ко мне так близко, что от его дыхания поднялись волоски, выбившиеся из неряшливого пучка у меня на затылке, — от пули, что я словил, когда одна вздорная девчонка, которая притворялась мальчишкой, бросила меня посреди задания.

— Ну, эта вздорная девчонка хотя бы тебя заштопала, — хихикнула я, обводя пальцем татуировки.

По губам Жиня скользнула улыбка:

— А ведь я тогда уже понял, что пропал. Сидел у тебя на полу весь в крови, спасаясь от погони, а сам только и думал, как бы тебя поцеловать, и пропади всё пропадом.

Я обозвала его идиотом, и тогда он схватил меня и целовал, и целовал, и целовал…

— Что с Жинем? — вырвалось у меня невольно. Пока я пребывала в грёзах о той ночи в палатке среди песков, спор в шатре у принца продолжался по накатанной колее.

Ахмед покачал головой, всё так же потирая лоб.

— Ни слова от него пока.

— Тебе не кажется, что к нему стоит кого-нибудь послать, как к Саиде? — Я не смогла скрыть гнева, прозвучавшего в моих словах.

— Значит, всё-таки сердишься, — устало вздохнул Ахмед.

Я раздражённо дёрнула плечом:

— Война есть война.

«Неужели я и впрямь такая мелочно-мстительная? Выходит, так. Ну, отослал он Жиня, когда моя жизнь висела на волоске — значит, надо было».

— Да, — кивнул он, и от его спокойствия мне сделалось ещё хуже.

Краем глаза я уловила быстрый взгляд Шазад, но на этот раз адресованный Хале и не очень понятный. Золотокожая кинула в рот последнюю дольку апельсина, встала наконец на ноги и отошла в сторону.

— Да, — повторил принц, — но это не ответ. Ты считаешь, что я был неправ, когда отправил Жиня к сичаньцам? Только их вторжение не даёт моему отцу заняться нами вплотную.

— Какая теперь разница? Войска султана вернулись на нашу территорию… в том же Сарамотае мы немало положили его солдат. — «Ох, не надо было этого говорить». — Можно было поискать другой способ! — «И этого — тоже… хоть и думала я об этом все последние месяцы».

Ахмед сцепил руки на макушке. Жест так напоминал Жиня, что рассердил меня ещё больше.

— Выходит, — прищурился принц, — из-за твоей раны я не имел права послать брата на разведку во имя общего блага?

— Ты мог хотя бы подождать, пока я не приду в себя после своей раны… которую получила во имя того же самого! — почти выкрикнула я.

Шазад подалась вперёд, будто хотела остановить меня, пока я не наговорила лишнего.

Я не припоминала, чтобы принц когда-нибудь прежде выходил из себя, но на сей раз поняла, что перегнула палку, еще прежде чем он повысил голос.

— Жинь сам попросил меня, Амани!

Простые слова, но они не сразу дошли до моего сознания. Шазад и Хала застыли, не решаясь вмешиваться в нашу перепалку.

— Не я посылал его, — продолжал Ахмед уже тише, но всё так же горячо. — Он хотел уехать, пока ты без сознания. Я пытался отговорить, но слишком люблю своего брата, чтобы заставлять его смотреть, как ты умираешь. Два месяца молчал, но теперь не могу: нет времени с тобой воевать!

Обида и гнев боролись у меня в душе, и я не знала, чему отдать предпочтение. Хотелось назвать Ахмеда лжецом, но слишком уж правдиво звучали его слова. В самом деле, так не похоже на него было бы услать Жиня в такой момент, наплевав на наши чувства.

«Я умирала, и Жинь предпочёл, чтобы это произошло без него!»

— Амани…

Принц потянулся ко мне, чтобы задержать, хорошо зная, что сейчас я захочу убежать подальше, но зуд в ногах был уже нестерпим. Отпрянув, я вырвалась из душного сумрака шатра под насмешливо-яркое солнце цветущего оазиса.

Глава 8

Последний раз я видела Жиня за несколько мгновений до того, как была тяжело ранена в живот: пуля прошла навылет, задев бок и бедро. Мы отправились тогда в Ильяз, ключевую крепость, что контролировала проход через горы в восточную часть Мираджа. Пока Ильяз оставался в руках султана, нечего было и думать о наступлении на Изман и захвате трона.

Предстояла обычная разведка, но оказалось, что не мы одни понимаем значение горной цитадели для контроля над страной песков. Ильяз попал в осаду сразу двух чужеземных армий — альбийской и громанской. Я толком и не знала, где расположены эти дальние страны, но Жинь показал мне их флаги на палатках, когда мы лежали, прижавшись к земле, и наблюдали с вершины горы.

Надо сказать, что младший сын султана, командовавший мираджийским гарнизоном в Ильязе, проявил себя куда лучшим стратегом, чем его покойный брат Нагиб. Крепость успешно держалась без особых потерь против двух противников разом. Военное искусство принца оценила даже Шазад, однако взялась провести нас в город сквозь кольцо осады и укреплений. Кончилось тем, что мы угодили в гущу сражения на передовой линии крепостной обороны, которая была ещё надёжнее, чем ожидалось.

Память моя мало что сохранила из того боя. Вспышки выстрелов, озаряющие ночную тьму с обеих сторон, выкрики на незнакомых языках, кровь на камнях под ногами. Два стальных вихря, которыми Шазад пробивала нам дорогу назад, песчаные хлысты, покорные моим пальцам, и револьвер Жиня, направленный то на солдат султана, то на чужеземцев.

Случайная пуля оцарапала мне руку, мигом лишив власти над песком, и во тьме блеснул кинжал, направленный Жиню в спину. Ещё мгновение, и он был бы мёртв. Выхватив из-за пояса свой револьвер, я шагнула из укрытия и спустила курок, почти не целясь. Солдат с кинжалом осел на землю, но черноволосый мираджиец, стоявший за ним, тут же развернул ружьё, и пуля пронзила моё тело так же легко, как обычную плоть, не рождённую огнём джиннов и песками пустыни.

Обо всём, что случилось потом, я узнала уже с чужих слов, когда очнулась долгое время спустя. Жинь пробился ко мне, свалив с ног ещё троих, подхватил на руки и понёс, истекавшую кровью. Шазад шла впереди, орудуя двумя мечами. Выбравшись из гущи схватки, меня взвалили на спину Изза, который прилетел за нами в обличье гигантского рухха, но даже он не успел бы домчать до лагеря вовремя. Пришлось искать молельный дом в ближайшем городке на той стороне, во владениях султана. Обратившись снова человеком, Изз заставил святого отца поклясться, что вылечит меня и не причинит вреда, а затем повторил его слова сам, чтобы убедиться в их истинности. Из уст демджи не может выйти ложь. Тем не менее Шазад пришлось силой оттаскивать Жиня, который навёл на целителя револьвер и собирался лично присматривать за лечением.

Святой отец отнёсся к своим обязанностям добросовестно, но жизнь во мне еле теплилась. С большим трудом остановив кровотечение, он предупредил, что перевозить меня пока нельзя. Пуля прошла так неудачно, что хватило бы не на одну смерть. Однако полёт Изза не укрылся от вражеских глаз, и пришлось рискнуть. Меня доставили в лагерь и передали в надёжные руки нашего собственного святого отца.

Не будь я демджи, всё закончилось бы плохо, но огонь джиннов выжигает заразу лучше любых снадобий. Целителю было достаточно не дать мне истечь кровью, но и это оказалось непросто, так что в себя я пришла только неделю спустя в шатре у святого отца, с трудом продравшись сквозь болезненную пелену перед глазами.

Шазад спала рядом со мной, и тогда я поняла, что выжила лишь чудом. Место, где когда-то хозяйничал Бахи, подруга после его гибели обходила стороной, и даже когда вражеский меч единственный раз на моей памяти задел ей руку, я зашивала порез сама.

Она проснулась, стоило мне пошевелиться. Тревожно распахнула глаза, потянулась за оружием… и в изумлении уставилась на меня.

— Ну наконец-то! Поздравляю с воскрешением из мёртвых!

Теперь, после тяжкого объяснения с принцем, Шазад нашла меня сидящей по плечи в прозрачной воде неглубокого пруда, который ограждали от нескромных взглядов тёмные покрывала, развешанные на прибрежных кустах. Шевеля пальцами ног чёрно-белую гальку, устилавшую дно, я расчёсывала жёсткие волнистые пряди непросохших волос и бережно оттирала чистым песком кровавую корку с раны, полученной в Сарамотае. «Ерунда, заживёт само, у целителя и без того полно забот с беженками — особенно с той, что назвала меня именем моей матери. Если та уже очнулась, туда тем более пока лучше не соваться».

Шазад тоже успела стряхнуть с себя песок и переоделась в нарядный белый с жёлтым халат, цветом напомнивший мне мундиры мираджийских солдат. Блестящая смуглая кожа подруги, обожжённая солнцем пустыни, ярко выделялась на фоне светлой шелковистой ткани. Под мышкой Шазад держала какой-то свёрток.

— Наш Жинь — крепкий орешек, но лёгок на подъём, — сочувственно сказала она. — Ахмеда он тоже поначалу бросил в Измане одного.

Ту историю я знала. Когда принц решил остаться на родине предков, Жинь предпочёл отправиться дальше с кораблём, на котором братья прибыли в Мирадж. Вернулся он только месяцы спустя вместе с Далилой после смерти своей матери в Сичани.

— Во время султимских состязаний было то же самое, — продолжала Шазад, скидывая туфли на берегу. — Исчез накануне вечером и явился потом с подбитым глазом и сломанным ребром — даже не рассказал никому, что случилось.

— Подрался с каким-то солдатом в трактире из-за девчонки, — объяснила я.

— Хм… — Подруга закатала шаровары и присела на берегу, опустив ноги в прохладную воду. Лёгкий ветерок доносил птичьи трели вперемешку с обрывками голосов из лагеря. — Ладно, времени мало, давай разберёмся по-быстрому. Ты сейчас спросишь, знала ли я, что Жинь попросился уехать, а я отвечу, что не знала, — и ты мне поверишь, потому что я никогда прежде тебе не врала. Это одна из двух причин, по которым ты меня любишь.

«Что ж, трудно поспорить».

— А другая причина, о самая хитрая из подруг? — усмехнулась я.

Шазад весело рассмеялась:

— Та, что без меня тебе пришлось бы ходить голой!

Она развернула свёрток, который оказался халатом неописуемой красоты. Я как-то уже видела его на самом дне сундука с одеждой — тёмно-синий, как небо пустыни перед самым наступлением ночи, и усыпанный крошечными звёздочками. По их звяканью в руках у подруги я поняла, что это не вышивка, а блёстки из чистого золота.

К мятежникам я попала в чём была, без необходимого запаса одежды, но у Шазад её нашлось на двоих, хоть и не совсем подходящего размера. Таких прекрасных вещей я в жизни не видывала, а этот халат был, пожалуй, лучше всего, что хранилось в сундуке.

— Это по какому случаю? — поинтересовалась я, ложась в воду у самого берега и приподнимая голову.

Шазад снова усмехнулась:

— Навид каким-то образом сумел уговорить Имин выйти за него замуж.

От удивления я вдохнула так резко, что набрала в рот воды и поперхнулась. Шазад с улыбкой похлопала меня по спине.

Навид влюбился в Имин, едва попав в лагерь. Узнавал её в любом обличье безошибочно и с любого расстояния, а на празднике равноденствия несколько месяцев назад выпил для храбрости и признался в любви перед всем лагерем. Помню, как я тогда взволнованно сжала руку Шазад, ожидая, что Имин с насмешкой откажет парню, однако, как ни странно, ничего подобного не произошло, хотя прежде она держалась со всеми, исключая разве что сестру Халу, насторожённо и отстранённо. Слишком много обид причинил демджи старый мир, против которого воевали мы все.

Грозно окинув лица зевак своими золотистыми глазами, Имин посоветовала найти другой предмет для любопытства, а затем взяла под руку Навида и в изумлённой тишине удалилась с ним от общего костра.

— Ты не можешь пропустить свадьбу, — продолжала Шазад, пока я откашливалась, — и должна одеться поприличнее. Имин уже выпросила у меня три халата — её собственные, мол, стали не по фигуре.

Я с удивлением подняла брови:

— Свою фигуру она может сделать какой угодно — разве нет?

— Можно подумать, я не говорила, — сердито фыркнула Шазад, — да что толку! Теперь у меня на три халата меньше.

— Если так пойдёт, скоро совсем не останется.

— Тогда возьмём в осаду её шатёр и захватим добычу… Зато удалось отбить этот… — Она показала на свой белый с золотом. — …И твой — его хотя бы легче забрать назад, потому что мы спим рядом.

Подняв из воды руку, мгновенно высохшую на палящем солнце, я бережно провела пальцами по роскошному тёмно-синему шёлку, вспоминая историю, рассказанную подругой. Бывало, в душной тьме шатра не спалось, и мы часто беседовали, насколько хватало ночи и слов. Когда Шазад призналась родителям, что решила примкнуть к делу принца Ахмеда, отец вручил ей два меча, а мать — этот синий халат с золотыми звёздами.

— Ты хотела войти в нём в Изман, — вздохнула я, — когда мы победим.

«Если победим».

— До Измана ещё далеко. — Шазад словно услышала моё мысленное «если». — А пока нечего ему пылиться на дне сундука. Поноси вечерок, только обещай, что не вывозишь в крови.

— С меня опасно брать обещания…

Конечно, они сбудутся, демджи не может солгать, но результат может оказаться совсем не таким, какого ожидаешь.

Подруга подала мне руку, помогая выбраться на берег.

— Это всё же не поход, Амани, — даже тебе едва ли удастся попасть в неприятности.

У нас в Захолустье со свадьбой долго не тянули. Невеста быстренько напяливала свой лучший халат, доставшийся от матери и старших сестёр и порядком изношенный, и заматывала лицо куфией, чтобы в опасный промежуток времени между обручением и обрядом в молельном доме какой-нибудь гуль или джинн не забрал себе девушку, что уже не принадлежала отцу, но ещё не стала собственностью супруга.

В мятежном лагере молельни не было, но святой отец обходился и так. Церемонию проводили на песчаном холме, откуда открывался вид на весь лагерь. Всегда уже в сумерках, когда солнце скрывалось за отвесными стенами каньона. Смена дня и ночи — и перемена в двух жизнях.

Имин не стала обходиться куфией, её свадебное покрывало было настоящим, из тончайшего золотистого муслина, вышитого блестящей нитью. В последних солнечных лучах сквозь него виднелись черты лица невесты. Наша лучшая шпионка обычно выбирала неприметную внешность, но сегодня выглядела просто потрясающе и сияла улыбкой. Такой Имин мне ни разу не доводилось видеть.

Жених с невестой опустились бок о бок на колени в песок, и мы с Халой переглянулись. С того дня как Навид признался в любви, все демджи в лагере не спускали глаз с необычной пары. До появления Навида ещё никому не удавалось взять приступом крепостные стены, что возвела вокруг себя Имин.

У них с золотокожей Халой был общий отец-джинн, но матери и семьи отличались очень сильно. Ходили слухи, что Хала так ненавидела свою мать, что нарочно свела с ума, пользуясь своим даром, в то время как её золотоглазая сестра, напротив, росла в мире и покое, хоть и одиноко, у своей бабки.

Шестнадцать лет та скрывала от всех внучку-демджи, но однажды в лютую жару упала без чувств на пороге собственного дома. Не дождавшись, пока соседи заметят и помогут, Имин выскочила наружу, но худенькой девушке не под силу было поднять и перенести старушку в дом, и она превратилась в мужчину прямо на улице.

Кто-то донёс галанам, и те ворвались в дом, перебив родственников Имин, пытавшихся преградить им путь. Девушку-оборотня заключили в тюрьму, но казнить не успели — её освободили мятежники. Неудивительно, что с тех пор она относилась к обычным людям с опаской и недоверием — даже ко мне, ведь я до шестнадцати лет и не подозревала, что мой отец джинн.

Стоило Навиду допустить хоть небольшой промах, повести себя неправильно, и Имин снова замкнулась бы в стенах своей «крепости», однако никому, даже Хале, которая старалась изо всех сил, не удалось найти повода для малейшего упрёка. Все дивились, как преданно молодой человек смотрит на свою возлюбленную, и нисколько не важно, в каком она теле — молодом или старом, женском или мужском, мираджийском или чужеземном.

Приблизившись к жениху и невесте, святой отец произнёс ритуальное благословение и наполнил горящими углями из костра две большие глиняные чаши. Одну он подал Имин, другую — Навиду, а затем заговорил о том, как древние создали из земли, воды и ветра первых смертных и вдохнули в них огненную искру жизни. Напомнил, что принцесса Хава и герой Аталла стали первыми, кто принёс брачные клятвы и объединил свой огонь, чтобы тот горел ярче. И много столетий спустя мы повторяем те же самые торжественные слова.

Он говорил, а мы подходили ближе, женщины — к Имин, а мужчины — к Навиду, и опускали в глиняные чаши символические дары, благословляя новый союз. У себя дома в Пыль-Тропе я обычно бросала в священный огонь пустой патрон или прядь своих волос — ничего другого у меня не было. Теперь, впервые в жизни, что-то появилось, и сегодня, готовясь к празднику, я задумалась, что бы такое подарить. На секунду мои пальцы задержались на алой куфии, которую достал для меня Жинь в Садзи, посёлке горняков, где страшный взрыв разрушил железные копи. Прикрыв веки, чтобы Шазад могла наложить тени, я представила, как яркая ткань вспыхивает, брошенная на горящие угли, и мгновенно обращается в пепел…

«Нет, нельзя, я не настолько сильно сержусь на Жиня!»

Алая куфия осталась на мне, повязанная вокруг синего халата вместо пояса. Как всегда.

Стоя позади Халы, я смотрела, как та держит левую руку над чашей и колет по очереди иглой три оставшихся пальца — традиционное приношение от членов семьи, хотя у общего отца Халы с Имин и нет человеческой крови. На кончиках золотистых пальцев набухли алые капли, сорвались в чашу и зашипели в огне.

Хала отошла в сторону, уступая мне место. Я поднесла руку к огню и разжала пальцы. В чашу посыпался песок пустыни, рассеиваясь искорками среди языков пламени. Лицо Имин на миг осветилось улыбкой, и я уступила место Шазад, которая бросила в огонь гребешок для волос.

Стоя рядом перед свадебным огнём, Ахмед уронил в чашу Навида сичаньскую монетку. В свободной чёрной курте до колен, отороченной красной каймой, принц выглядел скорее обитателем султанского дворца, чем предводителем мятежного лагеря посреди пустыни. С Шазад в её белом с золотом одеянии они составляли великолепную пару.

За спиной у них близнецы Изз и Мазз вырывали друг у друга из рук синее перо рухха, толкаясь локтями за право кинуть его в огненную чашу. Шазад бросила укоряющий взгляд через плечо, и братья-оборотни притихли, но тут же радостно замахали, приметив меня рядом с невестой. Мы не виделись с тех пор, как меня ранили, а когда они вернулись в лагерь, я была ещё в Сарамотае.

Наконец свадебные дары были принесены, и молодожёны повернулись друг к другу, чтобы произнести священные обеты.

— Отдаю тебе себя. — Имин аккуратно наклонила свою чашу, и горящие угли вперемешку с пеплом от наших даров посыпались, взметая ослепительные искры, в третий глиняный сосуд, который держал святой отец. — Всё, что моё, отдаю тебе… навсегда, до последнего дня нашей жизни!

Навид повторил те же слова, добавляя свой огонь, и единое пламя ярко вспыхнуло, поднимаясь в воздух. Святой отец поставил сосуд на песок между супругами и воздел свои обнажённые татуированные руки в благословении.

На миг все затихли. Последний солнечный луч исчез за стенами каньона, и лагерь погрузился во тьму, озаряемую лишь священным огнём. И тогда Навид вскочил на ноги, подхватил Имин в объятия и поцеловал, вызывая оглушительный хор восторженных воплей и поздравлений. Торжественная церемония закончилась, наступало время угощений и бурного веселья.

— Амани! — окликнули сзади, и не успела я обернуться, как ярко-синие руки обхватили меня и развернули, подбрасывая в воздух.

Едва удержавшись на ногах, я со смехом оттолкнула полуголого демджи. Синеволосый Мазз рядом с ним пока оставался в одежде, но Изз уже поспешил избавиться от парадной рубашки и щеголял в одних шароварах. Близнецы чаще бывали в обличье животных и терпеть не могли одеваться.

— Мы с тобой одинаковые! — Изз широко улыбнулся, показывая на свою грудь и мой халат.

— Ну хоть не одинаково голые, — усмехнулась я. — Значит, в Амонпуре всё обошлось? Как там дела вообще?

Вынужденно уступив в своё время Мирадж галанам, альбы заключили союз с Амонпуром. По словам Шазад, вначале договор был просто бумажкой с подписями, но, когда пошли слухи, что галанов прогоняют из песков, его тут же использовали, чтобы заставить амонпурцев пропустить альбийское войско к западной границе Мираджа в надежде поживиться в свою очередь. Наш лагерь находился в опасной близости, и принц послал близнецов на разведку — вдруг альбы перейдут в наступление. Войны на два фронта нам хотелось бы меньше всего.

— Слоны! — Изз восторженно вскинул руки, и я невольно отшатнулась, едва не ступив в костёр. — У амонпурцев есть слоны, ты знала?

— А если знала, почему не говорила? — подхватил Мазз, забросив смуглую руку на голые плечи брата и уставив на меня обвиняющий палец. Синяя кожа и синие волосы, казалось, принадлежали обоим вместе, и говорили они словно один человек.

— Давай, колись, подружка-демджи! — подмигнул мне Изз.

Я с усмешкой выкатила глаза:

— Даже если б знала, промолчала бы! Вижу, вижу, что вы задумали.

— Разве ты не хочешь увидеть слона? — Мазз уже сбрасывал туфли, готовясь к перевоплощению.

— Нужно больше места, — озабоченно проговорил Изз, обводя руками вокруг, будто хотел раздвинуть веселящуюся толпу.

«Добром это не кончится», — с опаской подумала я.

— Что, как в прошлый раз, когда вы познакомились с носорогом?

Близнецы смущённо переглянулись.

— Ну, вообще-то…

— Слоны, они…

— Немного покрупнее… так что…

Я весело фыркнула:

— Нет уж, лучше в другой раз, когда вокруг будет меньше толкотни. Договорились?

Переглянувшись и печально вздохнув, так им не терпелось показать слона, Изз и Мазз с досадой кивнули и принялись взамен наперебой расписывать мне слона во всех деталях. Больше про Амонпур я ничего не узнала, но было ясно, что вторжение с той стороны пока не началось.

В лагере уже горели факелы и гремела музыка, пёстрая толпа пировала и танцевала. «Как хорошо, что можно не воевать хотя бы сегодня!» В такие вечера моя вера в наше общее дело становилась сильна как никогда. Вот она, вольная и счастливая жизнь, которую мы обещаем всему Мираджу!

Я заметила его в толпе часа через два и сперва не поверила своим глазам — выпито было уже немало, могло и показаться. Будто вспышка в памяти: запрокинутое лицо, беспечно хохочущий рот — как тысячу раз до того. Сбившись с шага посреди танца, я пошатнулась, едва не ступив в костёр, — хорошо, кто-то успел оттащить, иначе лучшему халату Шазад пришёл бы конец. Обернулась снова, вглядываясь в сумрак, полный весёлых лиц, — нет его, исчез словно видение…

Толпа на миг расступилась.

«Вот он, опять! Жинь! Вернулся!»

Он стоял по другую сторону от костра, в дорожной одежде, чёрные волосы запорошены пылью, небритый… Невольно вспомнилось, как кололась щетина в прошлый раз, когда мы целовались. Сердце заколотилось, рванулось навстречу, но я одёрнула себя, стараясь успокоиться, и торопливо отвернулась, пока он не заметил. Не готова я ещё с ним встречаться.

В голове шумело от вина и усталости, и я глянула на Шазад. Подруга стояла в нескольких шагах и разговаривала с Ахмедом. Руки её стремительно порхали, словно мотыльки вокруг огня, поддерживая яростный спор. Тоже подвыпила — трезвая Шазад не увлекалась лишними движениями, — однако, поймав мой взгляд, прочитала меня как открытую книгу.

Я чуть заметно кивнула себе за спину, и Шазад чуть прищурилась, как бывало в бою, когда она высматривала противника. Затем лицо её дрогнуло. Отлично, значит, точно он, а не какая-нибудь иллюзия вредной Халы.

Не рассчитывая увидеть Жиня так скоро, я надеялась, что успею прийти в себя и встретить его спокойно. Пока же я чувствовала себя будто выпотрошенной. Стоит оказаться лицом к лицу, и все слова полезут наружу, в том числе и лишние.

Утерев вспотевшую шею, я увидела на ладони кровь. На какой-то миг померещилось, что во мне и впрямь дыра, но это просто открылась рана на шее. Поспешно наложенные в Сарамотае швы не выдержали буйных танцев. Вообще-то ерунда, царапина, но, чтобы смыться, предлог удобный.

«Жинь сбежал от меня, когда я была при смерти, так что имею полное право!»

Жара и шум праздника остались далеко за спиной. Здесь, на краю лагеря, было совсем темно, впереди смутно вырисовывались очертания целительского шатра. Под его пологом, расшитым звёздами, я проснулась в первый раз, попав к мятежникам. Шатёр целителя немного изменился с тех пор, как здесь обитал Бахи, но от этого не стало легче. Полгода назад Бахи погиб от рук моего злосчастного брата, и я до сих пор, появляясь здесь, ощущала как наяву запах горящей плоти. Неудивительно, что Шазад старалась держаться отсюда подальше, ведь она, в отличие от меня, знала Бахи с самого детства. Да и звёзды на шатре остались те же, я первым делом заметила их, войдя внутрь.

Женщина на одной из коек тревожно вздёрнула голову. Я не ожидала никого здесь встретить, во всяком случае, не спящего. Ближе к входу неподвижно лежала Саида, а напротив неё — молодой парень с рукой, забинтованной от локтя до запястья. Он также был под действием снотворного зелья, которое помогало забыть о потере пальцев. А на третьей койке лежала та самая женщина, что мы привезли без сознания из Сарамотая, — я с тех пор и не вспоминала о ней. Та, что знала мою мать. Стало быть, пришла в себя.

— Извини… — Я помедлила, придерживая полог шатра. С какой стати извиняться? Это она здесь гостья. Однако я почему-то вновь ощутила себя маленькой девочкой из Пыль-Тропы. — Не хотела тебя будить… Просто у меня… кровь. — Я показала руку, словно требовались доказательства.

— Святого отца нет… — Женщина приподнялась на локте, беспокойно озираясь в тусклом сиянии лампы. Казалось, она ищет пути бегства.

— Да, он ещё на свадьбе. — Я наконец переступила порог, и тяжёлая ткань опустилась, закрывая вход за моей спиной. — Мне нужно только кое-что взять, — объяснила я, стараясь не глядеть на Саиду.

Очнувшись полумёртвая после Ильяза, я провела в этом шатре достаточно дней, чтобы в памяти отпечатался каждый уголок. Вот он, окованный железом деревянный сундук, расписанный священными словами, где святой отец держит бинты и снадобья.

— Там заперто, — предупредила незнакомка, когда я опустилась на корточки возле сундука.

— Знаю. — Я протянула руку к горящей масляной лампе из синего стекла. Целитель всегда оставлял в шатре свет на ночь, чтобы никому не пришлось умирать в темноте.

Пальцы нащупали за подставкой маленький железный ключ. Замок послушно щёлкнул, и я откинула крышку. Под ней рядами выстроились бутылочки, коробочки с иглами и порошками, сбоку аккуратно лежали хирургические ножи и прочие инструменты. Ничего похожего на всегдашний беспорядок у Бахи, который разбрасывал свои медицинские принадлежности где попало. В душе шевельнулась горечь: был человек, и вот ничего от него не осталось.

— Мне уже приходилось тут бывать, — добавила я через плечо, вытаскивая пузырёк с прозрачной жидкостью, которой целитель промывал раны, и отставляя в сторону. Затем поморщилась, перебирая на свету иглы. «Какие огромные! Неужели не найдётся какой-нибудь поменьше?»

— Ты сама себе собираешься накладывать швы? — с опасливым уважением спросила женщина.

— Тоже приходилось… — Я выбрала иглу наугад и повернулась к незнакомке.

Сейчас она выглядела куда лучше, чем в тюремной камере, когда лишь на миг пришла в себя. Лихорадка прошла, глаза смотрели осмысленно, лицо почти вернуло нормальный цвет.

— Я… — начала она и вдруг запнулась, нервно облизывая пересохшие губы. — У меня есть способности к целительству… так что, если хочешь…

Помощь мне, в общем-то, не требовалась, можно было взять всё необходимое и уйти. Забыть, что когда-то была девочкой из Пыль-Тропы, мать которой звали Захия. Но тогда пришлось бы встречаться с Жинем, да и спасаться бегством от трудного разговора в очередной раз не хотелось. Опять же, втыкать самой себе в кожу острое железо не очень-то приятно.

Подсев к незнакомке, я протянула ей пузырёк с жидкостью, нитки и иглу. Женщина робко отвернула ворот моего халата и, смочив пальцы, принялась осторожно смывать запекшуюся кровь. Кожу сразу защипало, но я не обращала внимания, а разглядывала в тусклом свете лампы склонившееся ко мне лицо, пытаясь отыскать в нём знакомые черты.

— Ты выпила, — проговорила она тихо. — Я чувствую по запаху. Спиртное разжижает кровь, вот она снова и выступила. Зашивать ничего не надо, только перевязать… и осторожнее пока с выпивкой.

То, как она произнесла последнее слово, убедило меня окончательно. Конечно, акцент сгладился за годы скитаний, но только у нас в Пыль-Тропе о питье говорят, будто сглатывая сухой комок. Напевные интонации тоже не оставляли сомнений. Я распознала бы этот выговор — мой собственный — даже среди шумного базарного разноголосия.

— В бреду ты обратилась ко мне по имени! — выпалила я, не успев смутиться. — Это имя моей матери — Захия аль-Хайза… — Я пристально глянула в глаза собеседнице. — До замужества — Захия аль-Фади.

Лицо женщины сморщилось, как от удара. Отшатнувшись, она отпустила ворот моего халата и прижала ладони к губам, сдерживая изумлённый рыдающий вздох.

Наверное, стоило оставить её в покое, дать прийти в себя, но я по-прежнему не могла оторвать глаз.

— Значит, ты Амани, — сдавленно выдохнула она наконец. Затем сердито тряхнула головой — у нас в песках женщины не плачут. — Вылитая Захия в твои годы. — Мне и раньше приходилось такое слышать. Незнакомка протянула руку, словно хотела меня потрогать. Глаза её были полны слёз. — Я как будто снова в Пыль-Тропе… в тот день, когда прощалась с сестрой.

— Что? — Я отдёрнулась, не дав её пальцам прикоснуться к щеке. — Ты… Сафия аль-Фади?

Только теперь стало ясно, что так странно притягивало меня в её лице. Сходство с моей матерью, столь очевидное во мне, проглядывало и в чертах этой женщины. Средняя из трёх сестёр аль-Фади, младше тётушки Фарры, она первая сбежала из нашего Захолустья и постылого жениха, чтобы самой строить свою жизнь. Та самая, к которой так мечтала уехать моя мать и я сама, когда покинула Пыль-Тропу — до того как предпочла Жиня и мятежников.

— Ты же уехала в Изман, — растерянно проговорила я.

— Да, в Изман… — Она вдруг отвернулась и засуетилась, перебирая бутылочки в целительском сундуке и окидывая их быстрым, опытным взглядом. — Отправилась туда искать свою судьбу… — Откупорив один из пузырьков без ярлыка, она задумчиво принюхалась, избегая моего взгляда.

Мне не нравилось, что она здесь. Что-то неправильное чудилось в том, чтобы среди всех бескрайних песков встретиться там, где ни она, ни я быть не собирались. Казалось, сам окружающий мир прогнулся, чтобы свести нас вместе. Не моих ли рук дело? Может, выдала что-нибудь этакое, когда мы с Жинем шагали через пустыню, а я всё ещё надеялась добраться до столицы? Взяла и случайно предрекла — не знала ещё тогда, что я демджи и не могу произнести ложь, а правда о будущих событиях может оказаться опасной, потому что насильно подгонит их под себя. Достаточно было обронить, что непременно найду свою тётку, вот звёзды и повернулись, чтобы так и вышло! Только вот правда оказалась с горькой начинкой… А может, и случайное совпадение, кто знает?

Дрожащие пальцы целительницы наконец выбрали нужную баночку и стали втирать мне в рану какую-то густую дурнопахнущую мазь.

— Как же получилось, что потом оказалась в Сарамотае? — не унималась я.

— Судьба — такое дело… — вздохнула тётушка, но подробностей я не дождалась. — Признаться, никогда не думала, что она приведёт меня в темницу руками мятежника, который вознамерился перевернуть мировой порядок.

— Малик был предателем, — возразила я, морщась от прикосновения её пальцев к больному месту.

— Ну вы же не копаетесь в душе каждого, кто хочет к вам… — Она нажала ещё сильнее. — Малик действовал от имени вашего принца, вот и всё, что я знала… ещё немного, и убил бы меня. Такой революции мы не просили. — Вытерев руку тряпкой, она отодвинулась. — Впрочем, как говорили у нас в Пыль-Тропе, есть судьба, а есть рок.

От этих двух слов я будто вновь оказалась в молельном доме на проповеди. Наш святой отец упоминал их, когда наступали особенно трудные времена. Так и есть: судьба и рок — не одно и то же, кому, как не мне, в этом разбираться.

— Вот, возьми. — Тётушка Сафия вытащила из сундука ещё один стеклянный пузырёк, на этот раз с пилюлями. — Они снимают боль и помогут уснуть.

Знакомые слова, родной выговор… В голове тут же вспыхнуло имя, и я сжалась как от удара в грудь.

«Тамид…»

Уже много месяцев я задвигала мысли о нём в самый дальний уголок памяти, но сейчас, в сумраке шатра, он будто возник перед глазами с такой же, как эта, бутылочкой — единственный мой друг из прежних времён, что зашивал когда-то мои раны и лечил ушибы.

Которого я бросила истекать кровью на песке.

Может, сказанная когда-то правда и повернула мою судьбу так, чтобы напомнить о людях, которые страдали и погибли из-за меня?

Вдруг остро захотелось и в самом деле выпить какого-нибудь зелья и поскорее забыться. Однако не успела я взять из рук тётушки пилюли, как полог шатра резко отдёрнулся. Я обернулась, думая, что Жинь всё-таки проследил за мной, но смутно различила на пороге два человеческих силуэта, тесно прижавшихся друг к другу. Жинь пришёл бы один. Подвыпившая парочка с праздника перепутала шатры в поисках уединения?

Тут фигуры сдвинулись, и в жёлтом свете лампы блеснуло лезвие ножа! Я вскочила на ноги ещё прежде, чем услышала, как знакомый голос испуганно выдавил моё имя.

«Далила!»

Глава 9

Парочка отшатнулась обратно во тьму, но я уже устремилась следом, выхватив из-за пояса свой нож и шепнув на ходу тётушке, чтобы осталась.

— Стой, где стоишь! — рявкнул другой знакомый голос, стоило мне выскочить из шатра.

Приглядевшись, я узнала того, кто держал Далилу, угрожая ножом. Чёрные волосы падают на высокий лоб, в глазах застыла паника.

— Махди? — с изумлением выдохнула я.

Он обнимал Далилу за талию и прижимал ей к горлу нож — так сильно, что на коже выступила кровь и струилась за ворот халата.

— Ни шагу! — Руки его тряслись.

— Махди… — Я старалась говорить спокойно, в то же время лихорадочно соображая, что могло случиться. — Какого гуля ты затеял?

— Я спасаю её! — истерически выкрикнул он. Я прикинула, как далеко от нас пирующая толпа. Нет, всё равно не услышат… — Спасаю Саиду! Руки подними, чтобы я видел!

Выполняя его требование, я не отрывала глаз от лица Далилы и старалась взглядом дать ей понять, что всё обойдётся. Я не позволю ей умереть.

— Что у тебя в руке? — взвизгнул Махди, разглядев нож.

— Выбрасываю, — ровным голосом ответила я, разжимая пальцы. Нож воткнулся в землю. — Теперь я безоружна.

— Как бы не так! — Он ещё крепче прижал к себе пленницу, и та жалобно пискнула. Псих, явный псих. С ножом. — В твоём распоряжении весь песок пустыни!

Тут он не ошибся — я могла расплющить его в пару мгновений… но этот нож, приставленный к горлу Далилы, — что он успеет натворить?

— Махди, — ровно выговорила я, словно успокаивала брыкливую лошадь, — зачем ты мучаешь Далилу? Как это может помочь Саиде?

— Она демджи! — торжествующе выпалил он. — Люди думают, что излечить может волшебная часть тела демджи, но они ошибаются — это всего лишь тёмное суеверие. Клочок алых волос не вернёт мне Саиду…

Махди тяжело дышал, в словах звучало отчаяние. Я никогда так не жалела, что не умею управлять песком без жестов. Потянулась мысленно — песчинки неохотно приподнялись, двинулись ко мне, но тут же бессильно осыпались. «Срочно нужна помощь!»

— Но я читал старинные книги, — возбуждённо продолжал Махди. — «Тот, кто забирает жизнь у демджи, может располагать ею для себя!» — возвысил он голос, будто цитировал Священное писание, хотя я ни разу не слыхала подобного на проповеди.

— В каком смысле располагать? — постаралась я выиграть время. «Что бы такое придумать, чем его отвлечь?»

— Саида выживет, если убьёт Далилу! — объявил он, сверкая глазами. — А за жизнь любимой я не пожалею десятка демджи…

Вот! За спиной у него что-то шевельнулось в лунном свете, метнулось из тени в тень, но в тот момент, когда показалось из-за дерева, я успела разглядеть лицо.

«Жинь!»

Мигом спохватившись, я вновь перевела взгляд на Махди. К счастью, он не успел заметить.

«Выходит, Жинь всё-таки последовал за мной. Теперь появился шанс обойтись без большой крови — надо лишь удержать внимание безумца достаточно долго. Отвлекать буду собой».

— А что потом собираешься делать? — усмехнулась я. — Сам знаешь, Ахмед никогда не простит тебе убийства сестры.

— Плевал я на вашего Ахмеда! — Резкий северный акцент проявлялся в его словах всё резче. — Всё равно этот мятеж скоро накроется медным тазом…

— Так или иначе, кого-то накроет раньше, — вставила я. Жинь в десяти шагах у него за спиной криво усмехнулся моей шутке, не отрывая напряжённого взгляда от сестры.

— Даже тебе должно быть ясно, — Махди продолжал не слушая. Он в отчаянии подался вперёд, словно надеялся меня убедить. Можно подумать, я уступила бы и пропустила его к шатру! — Принц отхватил кусок не по зубам… Сарамотай — только начало. Начнутся и другие беспорядки, а когда султан справится с чужеземцами, то бросит сюда все войска и уничтожит нас! Ахмед слишком слаб, чтобы удержать в руках страну. Мы не сможем спасти всех… но хоть кого-то — вот я и пытаюсь…

Тем временем Жинь подкрался уже совсем близко — слишком близко! Его тень в лунном свете упала на песок перед ногами Махди, и тот, в страхе распахнув глаза, стал разворачиваться, не отпуская свою жертву. От резкого движения нож прорезал её нежную кожу, и кровь полилась сильнее. Далила вскрикнула.

Отвлекать больше не получится. Я широко взмахнула рукой, и струя песка ударила Махди в лицо, ослепив его. В тот же миг Жинь рванулся вперёд и схватил его за руку, отводя лезвие ножа от горла сестры. Продолжая движение, нож устремился нападавшему в грудь, но я была готова, и песок разъехался под ногами безумца. Потеряв равновесие, он пошатнулся, едва задев плечо Жиня, а затем тяжело обрушился наземь. Пальцы хрустнули в сильной хватке, словно пучок соломы, теряя оружие.

Всё было кончено. Далила с рыданием бросилась на грудь к брату, пачкая кровью его белоснежную рубашку. Он глянул на меня поверх её головы.

«Вот мы и встретились. Стоило ли убегать?»

Глава 10

Вышитое солнце тускло сияло над головой в свете масляной лампы. В углах шатра собралась тьма, словно надвигаясь со всех сторон на нас пятерых.

Шазад, Хала, Жинь, Ахмед и я. Прежде было бы больше… будь жив Бахи, не будь Далила ранена — за ней сейчас ухаживала моя новообретённая тётушка — и не стань предателем Махди, запертый под охраной. Имин с общего согласия дали отдохнуть ночку от дел восстания — всё-таки новобрачная.

— Надо было убить его на месте! — пробурчала Хала, глядя в сторону, но я понимала, что это сказано в мой адрес. — Жаль, меня там не было.

— Можно подумать, тебя спросили бы, — хмыкнула я, не в силах забыть ужаса в глазах Махди, когда он прижимал к себе дрожащую Далилу. Пытался меня уговорить спасти Саиду: умолять не позволяла гордость. — Хочешь сказать, тебе самой не пришло бы такое в голову, умирай там в шатре Имин?

— Нет, никогда. — В голосе Халы прорезался угрожающий рык — как всегда, если речь заходила о её сестре. — Хотя Имин запросто могла там оказаться, как и мы с тобой или близнецы. Мы все каждый день рискуем жизнью — ради таких себялюбцев, как он… и вот как они нам отплачивают! Мне это известно лучше, чем кому-либо.

— Любовь делает людей эгоистами, — вздохнул Жинь так тихо, будто не хотел, чтобы я слышала.

Кровь бросилась мне в голову, но, прежде чем я успела отпустить колкость, Хала вновь заговорила:

— Вот это тоже во имя любви? — Она подняла к свету лампы левую руку, на которой не хватало двух пальцев. — Разве что любви к деньгам! С какой это стати мы должны решать, кого казнить, а кого миловать, по одному настроению Амани?

— Хала, перестань, — буркнула Шазад.

Но золотокожая её не слушала:

— Тебе прекрасно удаётся создавать для нас угрозу! Сегодня пощадила подонка Махди, а тогда… С чего ты вдруг решила, что жизнь твоего брата ценнее всех остальных здесь в пустыне? Какой город завтра превратится в груду обугленных развалин? Кто из нас обратится в пепел следом за Бахи? А может, и брата твоего выследят и поймают, и он будет умирать медленно и мучительно, хотя ты могла избавить его…

Вскипев, я кинулась на неё, словно пуля из револьвера, но не успела Хала наводнить моё сознание жуткими иллюзиями, как между нами встала Шазад.

— Хватит, говорю!

Она оттеснила меня, но я всё ещё рвалась вперёд, обмениваясь через её плечо горящими взглядами с Халой, и тут ощутила объятия знакомых рук. Жинь притянул меня к себе, бороться сразу же расхотелось. Тепло его груди разлилось по спине.

— Не надо, — тихонько шепнул он мне на ухо. От его дыхания щекотно зашевелились волоски на затылке, и захотелось обмякнуть, сдаться. — Ты же не хочешь в самом деле с ней драться, Амани.

— Пусти! — Пересилив себя, я оторвалась от желанной неги и стряхнула с себя его на миг ослабевшие руки. Тело горело от прикосновений, но демджи не так-то просто обжечь.

— У каждого из нас есть кто-то, ради кого мы готовы перевернуть мир, — вновь заговорила Шазад. Она глянула на Халу. — Но речь сейчас идёт не о любви или родной крови, а о предательстве. Махди совершил преступление против своих соратников и должен понести наказание!

Все повернулись к Ахмеду, который до сих пор не произнёс ни слова.

— Мой отец приказал бы его казнить, — наконец проговорил он.

— Как и твой брат, — хмыкнул Жинь у меня за спиной, на всякий случай отступая на шаг. Я знала это, даже не оборачиваясь.

— Тебе нужна месть, — кивнул Ахмед. — Око за око, да?

— Око, но, к счастью, не за око, — покачал головой Жинь. — Далила осталась жива, спасибо Амани.

Мятежный принц задумчиво побарабанил пальцами по расстеленной на столе карте.

— Правителю не пристало руководствоваться чувством мести.

У меня в ушах снова зазвучали слова Махди: «Ахмед слишком слаб, чтобы удержать в руках страну».

Жинь выступил вперёд:

— Наша сестра…

— Тебе она не сестра, — оборвал принц, сердито хлопнув ладонью по столу.

Все затихли. Никому ещё не приходилось слышать, чтобы Ахмед так резко разговаривал с братом. Даже Шазад отшатнулась, растерянно переводя взгляд с одного на другого, словно не знала, как их удержать от ссоры. Пускай у Далилы с Жинем и нет общей крови, как с Ахмедом по матери или как у Ахмеда с Жинем по отцу, но все они росли вместе. Жинь всегда звал её сестрой, а она считала обоих своими братьями. Ахмед связывал всех троих воедино.

— Поэтому, — продолжал он сурово, — решать не тебе, а мне!

Жинь сердито сжал челюсти.

— Отлично! Принимай решение, а я пока присмотрю за твоей сестрой. Мне уже приходилось — после смерти моей матери. Если ты забыл, это она спасла тебе жизнь, а потом умерла, пока ты строил из себя спасителя страны, которая её похитила и пыталась убить твою сестру!

— Все остальные свободны! — рявкнул Ахмед, не отрывая глаз от лица брата. — Нам надо поговорить наедине.

— Не о чем нам больше говорить! — Жинь резко откинул полог шатра, впуская прохладный ночной воздух. Свет лампы острым клином упал на песок снаружи. — Всё ясно.

И тут прогремел выстрел.

Казалось, весь мир вокруг застыл, и мы оцепенели, пытаясь понять, что происходит. Пуля засела в дереве посередине стола, едва миновав ладонь Ахмеда, а в крыше шатра, увенчанной золотым солнцем, появилась дыра.

Первой опомнилась Шазад. Дёрнув Ахмеда за рубашку, она опрокинула его на пол и толкнула под стол — буквально за мгновение до второго выстрела, за которым последовал ещё один. Жинь тут же повалил и меня. Удар об пол выбил дыхание из груди, и я вскрикнула от острой боли в плече, но не от попавшей пули, в огнестрельных ранах я разбиралась, просто так сильно придавил Жинь, прикрывая своим телом.

Выстрел за выстрелом продолжали рвать тонкую шёлковую ткань шатра.

«Саида!» Мысль ударила в голову словно пуля.

Таких совпадений не бывает, это ловушка! Девушку нарочно отпустили с Халой — как наживку. Отпустили, а затем проследили за ними до самого лагеря.

Снаружи послышались крики и новая стрельба. Пуля врезалась в пол совсем рядом с нами, подняв в воздух фонтанчик песка. Солдаты стреляли вслепую, но могли случайно и попасть.

Я мысленно потянулась к песку, но он ускользал от моей власти. К бедру прижималось что-то холодное — я изогнула шею, оглядываясь. Подол халата задрался, и железная пряжка ремня лежащего на мне Жиня вдавилась в обнажённую кожу, лишая меня способностей демджи. Услышав над головой новый удар пули в стол, мы оба тревожно зажмурились.

— Жинь… — выдавила я, морщась от боли в плече и всё ещё не в силах отдышаться после падения. — Пряжка!

Он понял сразу и чуть отодвинулся, убирая металл. Клокочущее бешенство, запертое у меня в груди, тут же с рёвом вырвалась наружу, устремляясь в окружающую пустыню и овладевая песком.

Я вызывала бурю.

Песчаные волны вздыбились, закручиваясь вихрями и набирая силу. Хлестали по шатру, разрывая его ткань в клочья, хоть я и старалась направить главный удар в стороны. Пустыня пришла в неистовство. Могучий порыв ветра подхватил шатёр и унёс прочь, как пушинку. Мутная бурлящая пелена застилала взор, стрельба прекратилась.

В лагере царил переполох. Замотав лица куфиями, мятежники суетились, собирая припасы и успокаивая лошадей. План бегства был составлен заранее, и каждый знал, что ему делать, но одно дело знать, и совсем другое — выполнять посреди ночи под огнём неприятеля.

Придя в себя и стараясь отдышаться, я поднялась на колени. Стреляли сверху — значит, солдаты засели на стенах каньона. Я вскинула руки, отправляя туда всю мощь песчаной бури, чтобы создать щит от ружейного обстрела. Тёмная воющая пелена раздалась в стороны, и я увидела первую жертву с развороченной пулей окровавленной грудью. От страшного зрелища магическая власть едва не выскользнула у меня из пальцев.

Шазад уже стояла на ногах, отдавая распоряжения и по мере сил наводя порядок посреди бушующего урагана.

— Амани, бежим! — позвала она, перекрикивая рёв бури.

Я помотала головой:

— Мне надо вас прикрывать! Уводи людей!

— Без тебя не уйду!

Чёрные волосы Шазад выбились из-под куфии, и ветер трепал их, хлеща по лицу. За спиной у неё седлали коней, а кое-кто уже карабкался на спины гигантских руххов, которыми успели обернуться близнецы.

— Не жди меня! — крикнула я сердито. Хотелось заверить, что со мной ничего не случится, но обещания демджи — опасная штука. — Уводи всех! Уводи Ахмеда! Ты нужна им, а я нужна здесь!

Она на миг задумалась. Подруге не хотелось покидать меня, но воительница понимала, что я права. Без прикрытия поляжет пол-лагеря, а кроме моей песчаной завесы других способов у нас нет.

Быстро обернувшись, Шазад глянула на Ахмеда, который тоже метался, стараясь подавить общую панику, затем снова посмотрела на меня.

— Если что, я вернусь за тобой, имей в виду!

Она исчезла в песчаном мареве, а я, собрав все силы, взметнула бушующие волны песка ещё выше, полностью отгораживая уходящих мятежников от взгляда солдат наверху.

Не знаю, как долго мне удавалось поддерживать бурю. Руки уже тряслись и еле повиновались, в глазах темнело. Я лишь смутно осознавала, что происходит вокруг — как грузят припасы на лошадей и ведут их к выходу, как поднимаются в небо на могучих крыльях Изз и Мазз, уходя от выстрелов в воздух. Крики доносились словно издалека.

Зато пески заполняли всё моё сознание, я сама была частью бушующего урагана, готовая рассыпаться в прах и унестись с ветром. Руки уже двигались словно сами по себе, песчаные вихри, оставив врага, устремлялись назад ко мне и хлестали по волосам и лицу. Пора было дать пустыне свободу — или стать ею навсегда.

С невероятным усилием я поднялась на ноги. Колени тут же подломились, но знакомая рука, обхватившая талию, не дала мне упасть.

— Держу тебя! — крикнул Жинь в ухо. — Отпускай бурю, давай!

В другой руке у него был повод коня, который пятился и взбрыкивал, оказавшись в плену бури.

— Откуда… почему ты здесь? — с трудом выдохнула я. — Шазад…

Голова кружилась от напряжения, песок уже едва слушался. Если его отпустить, засыплет и похоронит тех, кто не успел выбраться.

— Она всех вывела! — Жинь держал меня почти на весу, ноги подкашивались.

— А ты?

— Ещё не хватало бросить тебя здесь!

Уверенный голос звучал в ушах, крепкое тело прижималось к моему, защищая и поддерживая. Подтянув коня ближе, Жинь закинул меня в седло, а потом запрыгнул сам. Вблизи раздался ружейный выстрел.

— Амани, отпускай! Я с тобой, верь мне.

И я послушалась.

Глава 11

Мы скакали так, будто хотели догнать закатившееся солнце. По нашим следам шла армия султана, и спастись можно было, лишь забравшись подальше в горы.

Я потеряла сознание, едва оказавшись за пределами лагеря, и проспала немногие часы, оставшиеся от ночи. Очнулась на рассвете, по-прежнему ощущая спиной Жиня, и нас всё ещё преследовали солдаты. Последние свои силы я потратила на новую песчаную завесу позади нашего маленького отряда.

С нами ехала ещё дюжина беглецов из лагеря, не успевших покинуть его с Шазад и близнецами. Некоторым пришлось ехать верхом по двое на немногих последних лошадях. В горячем мареве песков их лица трудно было разглядеть, а кто успел раньше нас, я тоже не знала. Кто-то мог и отстать, не умея толком держаться в седле, но тут уж ничего не поделаешь.

Плечо не переставала дёргать острая боль, которая ещё усиливалась, стоило мне обернуться назад. Глаза уже застилал туман. Наконец терпеть стало уже невозможно, да и лошади уже спотыкались от усталости. Если преследователи всё ещё идут по следу, придётся разворачиваться и принимать бой. Я опустила песчаную завесу, с облегчением расслабляя тело, и Жинь стал вглядываться в горизонт позади. Проморгавшись сквозь пелену в глазах, я тоже посмотрела туда, прикрываясь рукой от слепящего заката.

Никаких признаков движения, лишь одни бескрайние пески. Вроде бы оторвались.

— Разобьём лагерь прямо здесь, — решил Жинь. Прижимаясь спиной, я ощущала, как его голос, хриплый от жажды, отдаётся во мне.

— Здесь опасно, — нахмурилась я.

Он беспечно отмахнулся:

— Нам везде опасно.

— Никакого укрытия, а лошади…

— Они всё равно не смогут идти дальше без отдыха, — шепнул он, — а пешком мы от солдат не убежим… и без твоей помощи — тоже. Поставим часовых, и если на горизонте появится пыль, тут же тронемся дальше.

Соскочив с коня, он начал отдавать распоряжения. Люди ставили палатки и разбирали припасы, которые успели захватить с собой. Жинь снял с пояса кожаную флягу, сделал глоток и протянул мне. Дрожащими руками я поднесла её ко рту и осторожно отхлебнула, опасаясь лишний раз шевельнуть плечом.

Как нас мало, всего десяток с небольшим! А сколько ещё остались лежать в песке на месте бывшего лагеря — тех, кто не успел уйти с Шазад и принцем? Здесь я единственная демджи. Только бы Хала с Далилой успели, они могут спрятать от глаз неприятеля даже большой отряд. А Шазад наверняка сумеет отыскать новое безопасное укрытие и дождаться нас. Остаётся только верить.

Тётушка Сафия тоже была с нами, как и ещё две женщины из Сарамотая. И как это им повезло выбраться, не зная выходов из лагеря? Теперь она помогала раздавать еду. Я увидела ещё несколько знакомых лиц, и от сердца немного отлегло.

Костёр разжигать нельзя. Конечно, от гулей и нетопырей так уберечься труднее, но оставлять маяк для армии султана было бы ещё хуже. Придётся окружить стоянку теми железными предметами, что нашлись, и надеяться на лучшее.

Наше бегство через горы и пески вымотало всех до предела. Некоторые, запихнув в рот выданный кусок лепёшки, валились с ног, где стояли. Нужно было ещё напоить и накормить лошадей, распределить между ними поклажу и подумать о тысяче других дел, но в голове у меня царил хаос.

Сделав ещё глоток воды, я немного приободрилась. Так или иначе, долго мучиться не придётся. Эта часть пустыни была мне хорошо известна. Отсюда три дня пути до порта Гасаб, а если спешить, как сегодня, можно добраться уже завтра к ночи. Там можно пополнить припасы, а затем отправиться к условленному месту сбора в горах. Туда потянутся все наши… то есть те, кому удалось уйти живым.

Отдав флягу, я стала слезать с седла, опираясь больной рукой как можно осторожнее, но она всё-таки подломилась, и я мешком обрушилась на песок.

— Да ты ранена! — воскликнул Жинь, кидаясь ко мне, но я не приняла его помощи и поднялась сама, цепляясь здоровой рукой за стремя. К счастью, усталая лошадь даже не пошевелилась.

— Ничего, переживу. — Я отвернулась и пошла к палаткам, стараясь двигаться как обычно. — Не впервой.

— Амани! — с тревогой крикнул он вслед. Кто-то у палаток поднял голову, но тут же вернулся к работе, зная нас и не рискуя вмешиваться в наши ссоры. — Мы с тобой прошли через всю пустыню, и твою походку я изучил. Похоже, у тебя вывих плеча, дай посмотреть!

— Возьми у меня болеутоляющее! — вставила Сафия, отряхивая песок с ладоней. Она нас ещё не знала.

— Не надо ей ничего, — спокойно отрезал Жинь, не сводя с меня глаз, — только вправить вывих… пока не пришлось отрезать руку.

Остановившись как вкопанная, я обернулась. Развязанная куфия больше не скрывала его лица, на котором играла лёгкая улыбка. Такая, будто он знает, о чём я думаю, лучше меня самой. Врёт или нет? По нему никогда не скажешь. Опасная улыбка.

— Хочешь рискнуть, Бандит? — усмехнулся он.

Может, и врёт. Я была почти уверена… но ещё больше уверена, что две руки лучше, чем одна.

— Ладно.

Я вытянула больную руку как можно дальше, словно ребёнок, что показывает раненого зверька, найденного в песках. Однако Жинь даже не дотронулся до неё, а шагнул вперёд и приобнял меня за плечи. По спине пробежала знакомая дрожь — моё тело не желало знать, что мы в ссоре. Войдя со мной в лёгкую синюю палатку, которую кто-то уже успел поставить, он опустил полог, и мы остались одни.

Потолок был низким, но я упрямо стояла, согнувшись в три погибели, пока Жинь силой не заставил меня сесть напротив. Сумерки уже сгустились, но кое-что было ещё видно. Снаружи доносились приглушённые звуки лагеря.

— Мне надо посмотреть. — Теперь, наедине, голос Жиня звучал нежно, и я не сразу поняла, что он имеет в виду.

— Ладно, — повторила я, отводя взгляд.

Он осторожно взял меня за плечо, а другой рукой залез под воротник. Я ощутила знакомое тепло. Прежде мы обменялись бы шутками, но сейчас в палатке повисло напряжённое молчание. Наконец я не выдержала:

— Ты точно в этом разбираешься?

— Даже не сомневайся. — Жинь не смотрел мне в лицо, хотя придвинулся так близко, что смотреть было больше особо и некуда. — На «Чернокрылой чайке» пришлось научиться, ещё до того как всё началось… всё это. — Он имел в виду восстание. Я чуть не рассмеялась. Слишком короткое слово для того, что мы все делали и ещё собирались сделать. — Матросы часто запутывались в снастях, вывихи случались нередко.

Его пальцы нажали на плечо, и в бок стрельнула обжигающая боль. Я зашипела сквозь зубы.

— Прости, виноват.

— Ну ещё бы не виноват! — Боль развязала мне язык. — Всё из-за тебя, навалился, как…

— Конечно, конечно, — кивнул он с каменным лицом, продолжая ощупывать руку. — Надо было оставить тебя под пулями, тогда и лечить было бы легче.

— Ты, что ли, взялся бы? — фыркнула я. Не время, конечно, выяснять отношения, когда бежишь, спасая свою жизнь, но он сам начал. — Много ты меня лечил, когда я поймала пулю!

Он мрачно сжал челюсти.

— Ты хотела, чтобы я смотрел, как ты умираешь?

— Я не умерла.

— Но могла.

— А ты мог погибнуть на своём шпионском задании у сичаньцев!

Вновь повисла тишина. Мы сидели неподвижно, лишь пальцы Жиня продолжали шарить по моему плечу.

— Так и есть, вывих, — наконец произнёс он, — никаких признаков перелома. Его лицо нависло над моим, я видела лишь движущиеся губы и тень небритой щеки. — Придётся сделать тебе больно. Готова?

— Ну, раз так, деваться некуда… Готова.

Уголки его губ чуть приподнялись, и я вновь ощутила, что мы вместе.

— Отлично. — Он посмотрел мне прямо в глаза. — Вправлю тебе плечо на счёт «три». — Я сжалась, скрипнув зубами. — Раз…

Я набрала воздуха в грудь.

— Два…

Не успела я напрячься в ожидании счёта «три», как Жинь резко дёрнул мою руку вверх и в сторону.

Жуткая боль ударила в плечо и вырвалась изо рта потоком ругательств:

— Сукин сын! Гадина! — Следом полились вперемешку сичаньские, джарпурские и прочие выражения, которым он научил меня во время нашего первого похода через пески. Посреди цветистой галанской фразы губы его внезапно прильнули к моим.

Все оставшиеся слова умерли в тот же миг, а за ними и рассыпались в прах и мысли.

Я почти уже забыла, каково это — целоваться с Жинем. И откуда он только знал, как меня нужно целовать? Словно в первый раз — и в последний. Я прильнула к нему всем телом. Казалось, этот поцелуй сожжёт нас дотла. Пускай провалится наше восстание и вся пустыня вместе с ним, но пока мы оба живы и вместе. Гнев, ещё недавно пылавший в душе, обратился совсем другим пламенем, которое пожирало нас — или мы друг друга, не знаю.

Жинь вдруг резко отстранился, оставив у меня внутри головокружительное ощущение пустоты. В наступившей тишине я слышала своё собственное неровное дыхание. Уже совсем стемнело, и можно было различить контуры плеч и белую рубашку Жиня.

— Зачем? — выдохнула я.

Он сглотнул, и мне захотелось прижаться губами к его шее, чтобы проверить, так ли тяжело он дышит, как я. Но, когда он заговорил, голос был спокойным и твёрдым:

— Чтобы отвлечь тебя. Ну как, прошло?

Боль в руке и впрямь затихла, вытесненная жаром поцелуя. Во всяком случае, ничего похожего на тот ужас, что я испытала перед этим.

Жинь подобрал что-то с земли. Моя алая куфия — я и не заметила, как случайно обронила. Снова ощупав вправленное плечо — уже обычное прикосновение, никакого огня, — он связал концы шёлковой ткани и набросил мне на шею, чтобы подвесить больную руку.

— И потом, — шутливо добавил он, словно ничего особенного не случилось, просто встретились в пути двое странников, которые ни разу не пересекали пески вместе и не смотрели в лицо смерти, — разве можно было устоять перед такими прелестными губками?

Он снова чмокнул меня и исчез — так стремительно, что я ничего толком не успела ощутить.

Я долго сидела в темноте и одиночестве, не вышла даже поесть со всеми, да и голода не чувствовала. Душа болела, словно выжженная изнутри.

«Тактика выжженной земли», — вспомнились слова, когда-то процитированные Шазад. Что-то из военного искусства. «Неужели мы с Жинем воюем друг с другом?»

Слушая последние звуки засыпающей стоянки, я вспоминала всё, через что мы прошли вместе, и гадала, что ждёт впереди. «Ну почему, почему он ничего не скажет?» Чем тише становилось вокруг, тем сильнее бушевал мой гнев. «Пусть мы оба упрямы как ослы, но кто-то же должен уступить первым!»

Повинуясь внезапному порыву, я вскочила на ноги и откинула полог палатки. Лагерь уже совсем затих, и все, кроме часовых, улеглись спать. Я шла в темноте, высматривая впереди хорошо знакомую палатку Жиня, красную и заштопанную с одного бока. Что сделаю, сама толком не знала. Накричу? Поцелую? Или… Ладно, решу на месте.

До палатки оставалась пара шагов, когда меня крепко обхватили и зажали рот тряпкой. Дёрнувшись в панике, я ощутила острый, приторно сладкий запах, как от пролитого спиртного. Инстинктивно ударила локтем назад… и чуть не взвыла от острой боли в пострадавшем плече. Резко втянула воздух сквозь зубы — запах обволок язык и глотку, проникая в лёгкие.

Ядовитое зелье подействовало мгновенно: колени подломились, мир вокруг покачнулся.

Отряд султана всё-таки нас выследил!

Почему никто не забил тревогу? Я могла бы сделать что-нибудь — поднять пески, снова вызвать бурю, остановить врагов. Теперь оставалось только драться. Беспомощно хватаясь за чужие руки онемевшими пальцами, я неловко повалилась набок, пытаясь стряхнуть нападавшего, но было уже поздно. В глаза бросились два неподвижных тела на песке чуть в стороне. Убитые часовые.

Взгляд застилала болезненная пелена, мысли путались. «Пока жива, надо хотя бы предупредить остальных… Жиня. Может, успеет удрать… спастись и помочь другим».

Я открыла рот, чтобы крикнуть, но тьма уже сомкнулась вокруг.

Глава 12

Очнулась я, терзаемая жестокой рвотой. Деревянный пол рядом был уже испачкан, невдалеке стояло ведро. Я еле успела схватить его, прежде чем комок подступил к горлу снова.

Опустошённый желудок болезненно ныл. Я зажмурилась, обнимая ведро и не обращая внимания на тяжёлый запах рвоты, поднимавшийся с его дна. Голова кружилась, живот сводило судорогой. Тошнотворные позывы не желали униматься, хотя внутри оставались разве что собственные потроха.

«Жива? Неожиданно. Что ж, значит, не всё так и плохо». Немного отдышавшись, я стала приводить мысли в порядок.

«Не отравили, а лишь одурманили. Странно. Армия султана должна была убить, как и всех остальных. Может, оставили в живых, потому что я демджи, представляю ценность? Или просто пожалели слабую девчонку?»

Так или иначе, щадить других им было незачем. Взять хотя бы Жиня: достаточно на него взглянуть, чтобы понять опасность. Могли взять и пристрелить во сне.

Есть лишь один способ проверить. Демджи не способен произнести ложь. Если не получится сказать, значит, Жиня больше нет.

Я сглотнула комок желчи в горле:

— Жинь не погиб!

Правда слетела с моих губ легко, словно молитва во тьме — столь весомо и убедительно, что я поняла наконец, как принцессе Хаве удалось призвать рассвет на помощь любимому. Слова упали, будто солнечные лучи, вмиг подавив панику у меня в груди.

«Он жив! Должно быть, тоже сидит где-то здесь, в заточении».

Я стала поспешно перебирать имена: Шазад, Ахмед, Далила, Хала, Имин. Все живы — мой язык не споткнулся ни разу. Сказать, что у них всё в порядке, после произошедшего было бы рискованно, но хотя бы живы.

Жива и я, теперь надо постараться, чтобы так и осталось. По крайней мере до тех пор, пока не удастся их найти.

Пол под ногами вдруг покачнулся. Что это, вагон поезда? Желудок вновь скрутила тошнота. Нет, на поезд не похоже, там ровная, мерная тряска. Скорее лежу в колыбели, которую качает пьяный великан.

В голове немного прояснилось, я поставила ведро на пол, приподнялась на койке и стала осматриваться. Могу сидеть, уже хорошо.

Сквозь крошечное окошко над головой проникал слабый свет. Тесная комнатка, сырые деревянные стены и такой же пол. Судя по багровым отсветам заката, как в конце жаркого дня в пустыне, время вечернее. Схватили меня ночью, стало быть, проспала почти целые сутки. А может, и дольше.

Наклонившись, чтобы встать, я зацепилась за что-то рукой… и поняла, что привязана к койке.

«Нет, не привязана. Прикована».

Железо обожгло кожу, едва я потянулась к своей силе. Задрала рукав халата, взглянула. Наручник обхватил запястье, словно хищная лапа ручку младенца. Однако не слишком туго: между кожей и железом виднелся просвет. Это хорошо.

Непроизвольно дотронувшись до шеи, я застыла как громом поражённая. Куфия исчезла. Так и есть, ночью Жинь сделал из неё перевязь для больной руки, а потом, когда я, одурманенная, боролась с нападавшим, соскользнула и затерялась в песках.

Конечно, глупо так переживать о какой-то алой тряпке, лежащей теперь где-то под солнцем пустыни. Просто мне её подарил Жинь — стащил с бельевой верёвки в Садзи в тот день, когда мы бежали из Пыль-Тропы. С тех пор я не снимала её никогда, даже будучи с ним в ссоре. Алая куфия была моя… а теперь её нет.

«Ничего, сгодится и что-нибудь другое».

Потеребив подшитый край рубашки, я оторвала от него длинный лоскут и принялась подсовывать под железный наручник. Это было нелегко, ткань была толстая и грубая, но, провозившись какое-то время, я наконец ощутила в себе силу — железо больше не касалось кожи. Во рту было сухо и горько от рвоты, измученное тело ныло, а одурманенная голова ещё кружилась, но песок вновь подчинялся мне.

Я мысленно потянулась за стены, к пустыне. Услышала еле различимый ответ, но связь тут же оборвалась. «Неужели слишком далеко?»

Долой панику, найдём и поближе, как тогда в Сарамотае. Глубоко вдохнув, я прикрыла глаза, отвлекаясь от тошноты и качки под ногами. Вот он, песок, прилипший к телу. Повинуясь взмаху руки, бесчисленные песчинки отделились от кожи и слились в тонкий тугой жгут. Ещё взмах, и цепь, разрубленная, как дерево ударом топора, бессильно повисла, отделившись от наручника.

Преодолевая дурноту, я вскочила и кинулась к двери. В голове стоял туман, руки и ноги онемели, как после долгого пути в жарких песках. Пол резко ушёл вниз, и я вывалилась в длинный тёмный коридор, в одном конце которого откуда-то сверху пробивался слабый свет.

Пол снова стал подниматься, вокруг послышался скрип, и только теперь обрывки услышанного когда-то у костра и рассказы Жиня о его путешествиях всплыли у меня в голове.

«Это не поезд! Меня везут на корабле».

Солнечные лучи падали на крутую деревянную лестницу в конце коридора. Задевая подбородком ступеньки, я кое-как вскарабкалась наверх и с наслаждением вдохнула свежий воздух. Яркий дневной свет после сумрака на миг ослепил, и что впереди, разглядеть было нелегко, но когда это меня останавливало? Ноги сами рванулись вперёд — туда, где палуба вроде бы заканчивалась.

Вслед раздались крики, но я и не думала останавливаться, наоборот, припустила изо всех оставшихся сил и с ходу врезалась в поручни, за которыми ждало спасение.

Спасения не было.

Однажды я спросила Жиня, похоже ли великое Песчаное море на настоящее, и он ответил загадочной насмешливой улыбкой, как обычно, когда я выпытывала очередной его секрет. С тех пор секретов почти не осталось, и я сама могла так улыбаться. Но совсем другое дело, когда видишь своими глазами.

Море раскинулось во все стороны, насколько хватало глаз. Столько воды я не видела за всю свою жизнь и понятия не имела, что в мире её так много. Успела повидать и ручьи, и озёра в оазисах, и даже побывала в богатых городах, которые могли позволить себе фонтаны, но такое… Невероятная ширь простиралась от горизонта до горизонта и держала меня в плену ничуть не хуже бескрайних раскалённых песков вокруг родной Пыль-Тропы.

Грубые руки ухватили меня сзади и оторвали от поручней. «Можно подумать, я такая дура, чтобы сама броситься в эту пучину!»

Пелена дурноты уже отступила, а глаза привыкли к свету, и окружающий мир начал вырисовываться в деталях. Странный запах, должно быть, исходивший от разлившейся во все стороны воды. Перебранка хриплых голосов: как, во имя Всевышнего, пленнице удалось выбраться и кто в этом виноват. Рядом собралась толпа разбойничьего вида — явные мираджийцы с кожей, обожжённой солнцем, а у некоторых она была ещё темнее. Лица обмотаны куфиями, руки затвердели от тяжёлой работы.

Я продолжала сжимать в кулаке песок, но иллюзиями себя не тешила. Получу пулю, прежде чем успею положить хотя бы половину своих тюремщиков. Три револьвера уже нацелились мне в грудь.

А в гуще толпы виднелся роскошный, ослепительно-белый халат. Вот главная причина, по которой Жинь и остальные ещё живы. Нас подстерегла в пустыне вовсе не армия султана.

На меня смотрела тётушка Сафия.

— Это ты меня одурманила! — выдавила я хрипло.

Как ловко и привычно управлялись её руки с пузырьками и коробочками в целительском сундуке у святого отца! Готовить ужин на стоянке тоже помогала она. Чего проще подсыпать что-нибудь в похлёбку, и все заснут — а затем дождаться, пока я выйду из палатки, и зажать рот тряпкой, пропитанной какой-то гадостью. Наворовать могла сколько угодно ещё в целительском шатре. Уже дважды пыталась подсунуть мне «болеутоляющее», и наконец…

Шазад всегда говорила, что я не готова к ударам в спину и потому ей приходится присматривать за мной. Сейчас бы добавила, что я не умею держать язык за зубами… но сама на этот раз была слишком далеко.

«Эта женщина похитила меня!»

— В прошлый раз, когда я опоила того, кто мне доверял, — фыркнула я, — у меня хватило порядочности оставить его в покое.

— Вот беда — и голос в точности, как у неё, — тихо пробормотала Сафия, подходя ближе к борту, где матрос держал меня за руки. — Хитро придумано! — Она дотронулась до лоскута рубашки, подложенного под железный браслет с обрывком цепи. Можно было подумать, она гордится мною. — Значит, всё-таки демджи.

— Ты знаешь про меня! — Я рванулась, но громила держал крепко. Это был не вопрос, но ответы всё равно требовались.

Она осторожно вытащила лоскут из наручника.

— Я торговала снадобьями в Измане ещё до твоего рождения… Думаешь, ты первая демджи, которую я вижу? Большая редкость, стоите целого состояния. Мы умеем вас распознавать. Я догадалась ещё по глазам, а когда нас спасла песчаная буря, убедилась окончательно. И потом… твоя мать так неохотно рассказывала о тебе в письмах.

«Так вот каким ветром занесло Сафию в Сарамотай! Должно быть, местный эмир похвастался, что у него есть девчонка с глазами, как тлеющие угольки, которая умеет зажигать солнце в ладонях… Я тоже кое-чего стою — но от меня им потребуются не пальцы, как от золотокожей Халы, а глаза!»

— Всё это лишь тёмное суеверие! — прошипела я, вспомнив слова Махди, когда он приставил нож к горлу Далилы. — Нас бесполезно разделывать, как мясные туши.

— А какая разница? — Она отвела взгляд, рассеянно наматывая полоску ткани на палец. — Главное, что все верят.

Что тут возразишь? Слухи и суеверия важнее, чем правда. Взять хотя бы легенды о Синеглазом Бандите. Только, похоже, Бандит скоро перестанет быть синеглазым — когда потеряет глаза.

Она кивнула подручному, держащему меня:

— Отведём её к другим девчонкам, так надёжнее.

На этот раз я оказалась куда глубже под палубой, на самом дне корабля. Здесь, в его сырых колышущихся недрах, царил кромешный мрак, но куда меня ведут, стало понятно, когда послышался плач.

По сравнению с трюмом, где содержались пленницы, моя прежняя крошечная тюрьма показалась бы верхом роскоши. Прикованные за обе руки к деревянным переборкам, они сидели в луже плескавшейся воды и дрожали от холода и сырости.

Всего их было около дюжины. Меня вели мимо, и пляшущий свет масляного фонаря выхватывал из темноты одну за другой. Светленькая с золотистыми кудряшками и в широком платье чужеземного покроя, от которого остались одни лохмотья. Другая, темнокожая, сидит зажмурив глаза и откинув голову, и что она жива, можно было догадаться лишь по шевелящимся в молитве губам. Ещё у одной чёрные как смоль волосы свисают на лицо, а глаза с сичаньским разрезом горят ненавистью, провожая тюремщиков. А вот и моя соотечественница в простом халате — сидит, сжавшись от холода. Совсем разные, непохожие друг на друга как день и ночь или небо и песок, — но все как одна красавицы… и это страшнее всего.

Я много слышала от Далилы о том, как их с Жинем мать попала в гарем. Дочь сичаньского купца, выросшая на его корабле, однажды оказалась на залитой кровью палубе среди трупов своих родных. Пираты пощадили её одну. Прелестную шестнадцатилетнюю Лин заковали в цепи и продали новому султану Мираджа, который только что прикончил родного отца и братьев, чтобы занять трон. А чтобы надёжно обеспечить продолжение династии, требовалось много жён.

Заточённая в стенах гарема, Лин выносила и родила сына от человека, которого всей душой ненавидела. Только страшная смерть подруги, ставшей ей почти сестрой, предоставила ей шанс улизнуть и снова уйти в море с новорожденной принцессой-демджи на руках и с двумя совсем юными принцами.

Иногда я сомневалась, знал ли Жинь историю злоключений своей матери. Такое женщины обычно не рассказывают сыновьям, а обсуждают лишь между собой. Дочерей же учат беречься, особенно красивых: люди заметят — обидят.

Я не красотка, но здесь оказалась совсем по другой причине — из-за своего могущества.

На этот раз железные браслеты туго сдавили мне запястья, врезаясь в кожу. Сафия с подручным направились к выходу, забрав с собой фонарь, но сдаться так просто я не могла.

— Тот, кто предаёт свою родную кровь, будет навеки проклят Всевышним! — крикнула я вслед, безуспешно пытаясь уберечь от гнилой воды расшитый халат. Одолженный у подруги, он так и остался на мне со дня свадьбы. Вода уже пробиралась к телу. — Святой отец в Пыль-Тропе много раз говорил это на проповеди!

Я не надеялась, что это тронет Сафию, но она остановилась на пороге и долго молчала, провожая взглядом матроса, исчезавшего во тьме прохода. Затем обернулась.

— Да, говорил. — Её лицо впервые напугало меня — своей невозмутимостью. Похоже, Сафия ни минуты не сомневалась в том, что делала со мной. — Мы с твоей матерью часто молились, — продолжала она сухо, — не только по праздникам и после проповеди, каждый день. Сдвигали вместе молитвенные коврики, закрывали глаза и молились — о своей будущей жизни, о том, чтобы уехать из Пыль-Тропы. — Она приблизилась и глянула мне в глаза холодно и сурово — совсем другой человек, чем я себе представляла. — Я любила свою сестру, как солнце любит небосвод, и сделала бы для неё что угодно… А потом она умерла, и осталась ты, такая похожая — как будто гуль в её мёртвом теле! Представь, каково это — смотреть на тварь, которая её погубила… которая даже не совсем человек, хоть и считает себя человеком!

Она взмахнула фонарём, и я испуганно моргнула, щурясь от пляски света и тени.

— Мою мать погубила не я.

— Она погибла, защищая тебя! От человека, который называл себя твоим отцом. Хочешь знать, что было в её последнем письме?

Хотелось ответить «нет», но демджи не могут лгать.

— Она писала, что ты родилась не от мужа. Он это знал, всегда знал. Ты росла, и она боялась за тебя всё больше. Наконец решила бежать и, если понадобится, умереть за тебя, но тогда и его прихватить с собой!

В тот день я была в песках, из дома донеслись выстрелы. Мне сказали, что мать сошла с ума… На самом деле она убила мужа совершенно сознательно — чтобы спасти меня.

— Твоя мать собиралась ехать в Изман следом за мной. Я возненавидела тебя сразу, ещё когда она написала, что не перенесёт пути через пустыню беременная или с младенцем на руках. Ждала, строила собственную жизнь и надеялась когда-нибудь воссоединиться с сестрой… Чем только я не занималась, что только не творила, лишь бы обеспечить жизнь для нас обеих! А потом Захия умерла — из-за тебя. Теперь я заживу, как того заслуживаю, — и расплачусь тобой!

— Если ты так меня ненавидишь, почему не заберёшь мои глаза сразу, прямо сейчас? — бросила я. «Так ли сильна её ненависть, как она хочет показать?» — Давай, и покончим с этим!

Она снисходительно усмехнулась:

— Можешь поверить: я не стала бы тащить тебя через пустыню просто так… но ты же ценишься на вес золота — вся, целиком.

Мне и раньше приходилось слышать такое. От маленькой демджи в Сарамотае. От Халы, когда она вернулась с Саидой из Измана.

Нет, тётке нужны не мои глаза на продажу для излечения какого-нибудь умирающего богача. Она везёт меня в подарок султану.

Глава 13

Я будто ослепла. Видела только картинки себя в голове, а снаружи царил вечный мрак, в котором лишь иногда слышались звуки.

Когда сознание на миг возвращалось, я понимала, что вновь одурманена. Огненные кошмары, пламя и горящий песок осаждали меня. Пустыня и люди в ней, охваченные пламенем. Знакомые мне, но лишённые имён в этих видениях. И пара наблюдающих глаз, синих, как раскалённая медь, — таких, как мои. Потому что глаза у меня ещё были. Только как их открыть?

Потом что-то изменилось. Меня как будто двигали, раздавались голоса — далёкие, будто слышишь из глубокого колодца.

— Ты же знаешь: султиму нравятся мираджийки.

«Султим! Когда-то где-то я знала это слово».

— Она не для гарема! — Другой голос, женский, тоже смутно знакомый. При его звуках захотелось потянуться к силе, но тут же снова навалилась тьма. Песок ускользнул из рук, голоса растаяли. Последним, что я услышала, было: — …Опасна.

В дальнем уголке памяти пробудилась слабая искорка.

«Опасна! Пусть даже не сомневаются».

Сознание вдруг прояснилось, в голову разом ударили обрывки ощущений. Ровный камень, холодящий спину, и щемящая боль во всём теле. Хрустально-режущий свет на опущенных веках, птичье разноголосие… и ещё что-то, чужое, странное, мешающее. Опять сонное зелье?

Однако на этот раз глаза удалось открыть. Я лежала в просторной, залитой светом комнате. Солнечные лучи из окна отражались от блестящего мраморного потолка над головой, заставляя камень пылать всем мыслимым многоцветьем небосвода — розовым и кроваво-красным рассветом, тёмно-пурпурным закатом и ослепительно-ясной синевой полудня.

Такой роскоши я ещё не видывала, даже в резиденции эмира в Сарамотае.

«Дворец! Я в столице, во дворце султана».

На совещаниях у принца мы проводили бессчётные часы, обсуждая, как бы ловчее заслать сюда шпионов. Пытались проникнуть через кухню, через прислугу… И вот я здесь — проще некуда, одурманили и притащили сами. Чудеса!

Теперь надо думать, как выбраться отсюда. Ирония судьбы. Я бы посмеялась, не будь так больно.

Тем не менее окружающий мир уже складывался из кусочков, мысли приходили в порядок. Невзирая на тошнотворную слабость и слипающиеся снова веки, я попыталась сесть. Упёрлась локтями в каменное ложе и оттолкнулась изо всех сил, зашипев от нового приступа боли. Лёгкое белое покрывало соскользнуло, я подхватила его и вновь поморщилась, ощущая всей кожей саднящие уколы. Впервые оглядела себя.

Всё тело в бинтах! Руки от запястий до плеч, грудь, поясница… Я залезла под покрывало и провела пальцами по бёдрам — тоже бинты. Словно кукла, сшитая из лоскутков. Только на куклах не бывает кровавых пятен, проступивших сквозь ткань.

«А ещё думала, ничего нет хуже, чем очнуться прикованной к койке на пиратском корабле. Как же неприятно ошибаться!»

Боль от непонятных ран под бинтами стала немного утихать, и я огляделась. Кроме меня, в комнате никого. Что ж, приятный сюрприз.

Рядом на спинку кресла наброшен синий халат — тот самый, в котором я была на свадьбе у Имин. «Сколько дней прошло с тех пор?»

Неловко разминая затёкшие ноги, я поднялась и натянула на перебинтованное тело халат, повозившись с многочисленными крошечными пуговками. «Пальцы шевелятся, значит, руки в порядке. Теперь бы ещё пригоршню песка или хоть револьвер… да что там, даже простой нож сойдёт». Однако никакого оружия в комнате не видно.

Воздушные розовые шторы трепетали на ветру, заслоняя огромный арочный проём. Оттуда веяло просторами песков, и я осторожно приблизилась. «Балкон!»

Впереди, насколько хватало глаз, раскинулся Изман. Такого зрелища мне ещё не приходилось видеть. Плоские, выложенные голубой плиткой дворцовые крыши с бьющими фонтанами теснились далеко внизу, будто обмениваясь дворцовыми слухами. Впереди совсем близко тянулась опалённая солнцем стена с крепостными зубцами, увитыми гроздьями жёлтых и пурпурных цветов, а за ней вплотную друг к другу стояли дома, сражаясь за каждый клочок тени, возвышались золочёные купола и устремлялись копьями в небо минареты.

Жинь как-то сказал, что мне даже не понять, насколько столица велика и обширна. Доведись мне когда-нибудь увидеть его живым, пожалуй, на радостях даже признала бы, что он был прав.

Скопление пёстрых крыш, казалось, уходило вдаль до самого края мира, но я знала, что это не так. Где-то там за стенами и домами начиналась пустыня, откуда я родом. Однако, потянувшись мысленно к желанным пескам, никакого отклика я не ощутила. Пустыня была безжалостно изгнана отсюда. Чтобы добраться до неё, придётся для начала выбраться за стены дворца.

Я прикинула на глаз расстояние от балкона до стены. Пожалуй, в лучшие дни могла бы допрыгнуть… но пульсирующая боль напоминала, что сегодня не лучший день. Если повезёт, сразу окажусь в городе, а если нет, лягу разбитым трупом на камнях внизу. Может, оно и лучше, чем застрять здесь навсегда.

«Нет! Надо выжить, чтобы снова увидеть Шазад… и Ахмеда на троне… и Жиня — должен же он объяснить, в конце концов, какое право имел целовать меня, после того как бросил!

Значит, уходить придётся через ворота. Так, будто я гостья, а не пленница — но там же часовые, к гадалке не ходи!»

Оружия в комнате не было, зато на полке стояла стеклянная ваза с засушенными цветочными лепестками. Схватив её, я подошла к двери и прислушалась. Затем подняла и грохнула о каменную плитку пола. Должны услышать.

Морщась от боли, я опустилась на колени, выбрала из разноцветных осколков самый крупный и зажала в кулаке острым концом наружу. За дверью уже слышались торопливые шаги. Я ждала с колотящимся сердцем, скорчившись у двери спиной к стене.

«Сработало в Сарамотае, сработает и здесь! Султанская стража едва ли сообразительнее, чем у Малика».

Дверь распахнулась, и мимо промелькнули ноги в светло-серых брюках. Тут же бросившись вперёд, я с силой полоснула их сзади под коленями, надеясь добраться до мягкой плоти.

Вместо этого стекло со скрежетом отскочило от чего-то твёрдого. В тонкой ткани брюк зияла прореха, в которой блестели бронзовые механические сочленения.

Я застыла, вспомнив было Нуршема в доспехах, однако вместо гулкого голоса из-под бронзовой маски услышала другой, хотя тоже очень знакомый:

— Берегись!

Запрокинув голову, я посмотрела в лицо человеку, стоявшему надо мной.

— Она вооружена, — продолжал он, равнодушно встречая мой взгляд.

Оказавшись здесь, я была готова к чему угодно, только не к этому. В дверях, аккуратно причёсанный и одетый, хоть и в разорванных брюках, стоял Тамид.

Голова шла кругом, я застыла от изумления. Не могла пошевелиться, даже когда стражник с револьвером в руке обошёл Тамида и выхватил у меня осколок стекла, испачканный кровью — так сильно его сжимали мои пальцы. Я даже не ощутила боли и не сопротивлялась, когда меня рывком подняли на ноги и отвели назад на мраморное ложе. Лишь раз только дёрнулась, но не в попытке убежать, а не в силах отвести взгляд от Тамида.

Мы выросли по соседству, и после смерти матери он стал мне единственным другом на долгие годы. Другом, которого я в последний раз видела, когда бежала из Пыль-Тропы с Жинем верхом на буракки, — видела лежащим в крови на дороге.

«Ты же умер!» — просились на язык слова, но так и не прозвучали. Демджи не могут лгать. Тамид был живёхонек и сосредоточенно подбирал с пола осколки стекла. На меня он даже не смотрел. Лишь еле заметная морщинка появилась между бровей — очевидно, от усилия делать вид, что не знаком со мной.

Теперь он ходил без костыля. Между тем в тот последний раз, когда мы виделись, принц Нагиб прострелил моему другу искалеченную от рождения ногу — за то, что я отказалась выдать Жиня. Я видела своими глазами, как Тамид с воплями корчился на песке. Знаю, как люди теряли ногу и с менее тяжёлыми ранами, но он как ни в чём не бывало ходил на двух. Прислушавшись к металлическим щелчкам, как у ружейного затвора, я с тяжёлым сердцем поняла: одна нога у него теперь металлическая.

— Что с ней делать, святой отец? — спросил охранник.

— Привяжи и оставь там, — сухо бросил Тамид, поднимая последний осколок стекла. — Сказал так, будто я даже не бывший друг, а какая-то вещь.

Грубые солдатские ладони больно обхватили мою забинтованную талию, и я невольно вскрикнула. Тамид наконец поднял глаза.

— Эй… — начал он, и стражник обернулся.

«Наконец-то!»

— Держи, гад!

Я ударила лбом, сама морщась от боли, и солдат пошатнулся, схватившись за голову. Проворно скатилась с лежанки и кинулась к двери, но он всё же успел опомниться и ухватить меня за халат. Кулак взметнулся, целясь в лицо. Сдвинувшись чуть в сторону, как учила Шазад, я готовилась пропустить его для броска через плечо… но удара не дождалась.

В комнате повисла тяжёлая тишина.

Руку стражника задержал незнакомец. На мгновение показалось, что это Ахмед. Гордый профиль сияет золотом в слепящих солнечных лучах, от которых моё зрение отвыкло за долгие дни во тьме. Чёрные волнистые волосы падают на высокий загорелый лоб, тёмные проницательные глаза чуть припухли, как от бессонной ночи. Только губы другие, решительно сжатые, никакой слабости и неуверенности, иногда заметной на лице принца.

Тем не менее несомненно вылеплен из того же теста. Вернее, из его теста вылеплен Ахмед. Что тут удивляться? Сыновья нередко похожи на отцов.

— Умей признавать своё поражение, солдат! — произнёс султан.

Стражник послушно отпустил мой халат, и я отскочила в сторону. Его повелитель повернулся ко мне.

Мне и в голову не приходило, что принц и его отец могут оказаться так похожи друг на друга. Представляла себе кого-то вроде тех жестоких тиранов с выцветших книжных картинок, которых неизменно побеждают хитроумные герои. Ожидала, что султан старый, жирный и лысый, в одежде, усыпанной драгоценностями, отнятыми у простых людей. Оказалось, ничего подобного. Действительность редко похожа на сказки и легенды, уж Синеглазому Бандиту следовало бы это знать.

Султан захватил отцовский трон примерно в возрасте теперешнего Ахмеда, который, как и Жинь, родился в первый год нового правления. Моих знаний арифметики хватало, чтобы подсчитать. Человек, стоявший передо мной, ещё не достиг сорокалетия.

— Ты привезла мне настоящего бойца, — усмехнулся он, обернувшись, и только тут я заметила новую фигуру в дверях. Тётка Сафия! Вскипев, я кинулась к ней и успела бы добраться, если бы султан не удержал меня за плечи. — Тихо, тихо! — буркнул он. — Побереги силы, у тебя их не так много.

В самом деле, от резкого движения голова пошла кругом, ноги подкосились, и я бессильно обвисла в его руках, несмотря на свою ярость.

— Вот и славно, — одобрительно кивнул он, словно собаке, выполнившей команду. — Ну-ка, покажись…

Он потянулся к моему лицу, и я невольно отпрянула, хоть деваться было и некуда. После бегства из Пыль-Тропы синяки от ударов Нагиба, другого его сына, не сходили у меня с лица неделю. Однако, против ожидания, пальцы султана взяли меня за подбородок бережно, почти ласково.

По слухам, когда он захватил трон, половина убитых была на его личном счету, и за минувшие с тех пор двадцать лет султан нисколько не ослаб. Жёсткие ладони его были в мозолях от охоты, войны… и убийств. Достаточно вспомнить казнённую им мать Ахмеда и Далилы. Но те же пальцы с удивительной нежностью отвели пряди моих спутанных волос, чтобы открыть лицо.

— Синеглазая, — задумчиво проговорил он, убирая руку, — как необычно для мираджийки. — У меня тревожно заколотилось сердце. Что успели поведать ему Сафия с Тамидом? Неужели слухи о Синеглазом Бандите достигли ушей самого султана? — Твоя тётка всё рассказала, Амани.

— Она лжёт! — поспешно бросила я. — Ей нельзя верить, ни единому слову!

— Хочешь сказать, что ты не демджи, как она утверждает? Или просто злишься, что тебя продала родная тётка?

— Даже не пытайся, Амани, — подхватила Сафия. — В Пыль-Тропе ты могла сколько угодно дурачить простаков, но твоя мать сама призналась мне.

Через плечо султана я поймала выразительный взгляд тётки. Всё ясно: сказала, что привезла меня прямо из Захолустья. А насчёт мятежников промолчала, лгунья. Если султан узнает, что я была с ними, дело кончится плохо и для меня, и для Сафии. Слишком много вопросов к ней сразу возникнет… В конце концов, я представляю ценность как демджи, а не как мятежница.

— Если лжёт, то далеко не первая, — усмехнулся султан. — Мне привозят дочерей отцы и матери со всех концов страны. Чего только не вытворяют: и волосы им шафраном красят, и кожу синькой — можно подумать, я не знаю разницы! — Он погладил меня по щеке, и я вздрогнула от боли, хотя не помнила, где успела пораниться. Презрительно глянул на тётку: — Ты её ненавидишь, и я не могу тебя осуждать… В молельном доме бываешь?

Тамид замер у стены, будто слившись с ней, и я ощущала его пристальный взгляд. В последний раз я молилась по-настоящему ещё в Пыль-Тропе, стоя на коленях с ним рядом, а он ругался, что я верчусь и глазею по сторонам.

— Святые книги учат, что предающие свою плоть и кровь — худшие из предателей, — продолжал султан. — Тётки, продающие племянниц, или сыновья, восстающие против отцов… — Я тревожно сжалась. — Давай договоримся так… как со всеми, кого приводят. Если скажешь, что твой отец не джинн, то свободно выйдешь из дворца и получишь золота, сколько сможешь унести, а тётка твоя получит наказание по твоему выбору. Например, та девушка, которой отец выкрасил кожу, захотела, чтобы его подвесили за ноги и оставили так, пока не умрёт. — Он вновь с улыбкой дотронулся до моей щеки. — Всего четыре коротких слова: «Я не дочь джинна» — и свобода! А если промолчишь, останешься здесь, и золото унесёт твоя тётушка. Ну как, что выберешь?

Роскошное предложение, ничего не скажешь. Свобода, богатство и месть одним махом! Вот только для этого требуется солгать.

— Давай, говори! — подбодрил он. Я не сводила глаз с его губ, всё остальное слишком напоминало Ахмеда.

Напрямую солгать не получится, но это и не обязательно. Мне не раз приходилось увиливать от правды, не произнося ни слова лжи.

— Я не знала своего отца, — выговорила я, помолчав.

Тамид мог бы подтвердить, но обращаться к нему без крайней нужды не хотелось. Может, никто и не знает, что мы знакомы. Кроме того, Тамид может сказать и лишнее, например, про свою ногу или моё бегство с мятежником. Если ещё не сказал, конечно. Лучше пускай молчит.

— Мать никогда не рассказывала об отце, — добавила я, — но другие говорили, что он был из галанов…

Рука султана прижалась к моим губам, не дав договорить. Он наклонился так близко, заслоняя всё своим лицом. Да, удивительно похож на Ахмеда, но не только. Ещё что-то смутно и тревожно знакомое, понять бы только что.

— Мне не нужны твои уловки и полуправда, — еле слышно прошептал он. — Отец мой погиб от моей руки, так и не поняв, в чём ошибся. Я умнее его, иначе мой мятежный сын давно сделал бы то же самое. А сейчас… — Он бережно отвёл последнюю прядь волос, упавшую мне на лицо. — Сейчас я хочу услышать лишь четыре простых слова — и больше ничего.

Про Синеглазого Бандита знали все, кто слушал байки у костра, но демджи — другое дело. Мы существа из легенд, добрая половина мираджийцев даже не верили, что мы существуем на самом деле. Однако султан, должно быть, знал больше других.

Придётся врать, деваться некуда. На карту поставлена не только моя свобода, моя жизнь, но и жизнь всех остальных. Если не удастся улизнуть, этот человек с лицом нашего вождя вытянет из меня правду обо всём, в том числе и о мятежниках. Достаточно с умом составить нужные вопросы… а потом он превратит меня в оружие, как тогда Нуршема. Сделает послушной рабыней.

Я напряглась, в отчаянии пытаясь выдавить спасительные слова.

Но я была демджи и не могла стать никем другим.

А демджи не могут лгать.

Султан расхохотался — весело и удивительно искренне.

— Ну конечно! Я понял, кто ты, с первого взгляда. — Он играл со мной, как кошка с мышью. — Вознагради эту добрую женщину, — повернулся он к стражнику, кивая на тётку.

Тот щёлкнул каблуками и сделал ей знак следовать за ним, всем своим видом выражая облегчение. В коридоре Сафия обернулась с самодовольной улыбкой. Как же я её ненавидела, словами не передать!

Краем глаза я уловила, как Тамид беспокойно шевельнулся, словно тоже ожидал разрешения уйти. Должно быть, не хотел видеть, что теперь его повелитель сделает со мной.

— Присядь, Амани, — велел султан.

«Вот ещё!» Я предпочитала остаться на ногах, глядя врагу в лицо. Однако ноги вдруг подогнулись сами по себе, против моей воли, и я опустилась на мраморную лежанку, на которой недавно очнулась.

— Что вы со мной сделали? — сдавленно выдохнула я, с трудом превозмогая панику. С предательством собственного тела мне сталкиваться ещё не приходилось.

Помолчав немного, он ответил:

— Твои глаза выдавали тебя с самого начала…

«Предательские глаза!»

— У нас уже был один такой демджи, синеглазый.

«Нуршем!» Я сразу вспомнила о брате.

— К счастью, наш мир устроен справедливо: несмотря на своё могущество, вы подчиняетесь словам.

«Они знали тайное истинное имя моего брата! Надели на него бронзовую маску с этим именем и так смогли Нуршемом управлять».

— Как думаешь, насколько вероятно, что такие глаза могли достаться двум демджи от разных отцов-джиннов? В такие совпадения я не верю.

«Ему известно имя нашего с Нуршемом отца, а значит, и моё настоящее имя!» Я невольно окинула взглядом комнату в поисках бронзовых доспехов. Нет, чисто и пусто, прямо как в молельне. Тамид всегда мечтал стать святым отцом.

— К сожалению, — продолжал султан, — мы того демджи упустили… однако наш юный Тамид придумал, как сделать, чтобы такое больше не повторилось.

Он кивнул на моего бывшего друга, и тот отвёл взгляд. Только теперь я поняла, что за раны у меня под бинтами.

— Вы зашили металл мне под кожу! — С моим настоящим именем, доставшимся от отца-джинна, тем же, что у Нуршема. — Бронзу?

— И железо.

«Железо!» У меня упало сердце. Разрезали, нашпиговали металлом и зашили. Вот почему я не ощущаю своей силы!

«Но… как же теперь султан будет использовать меня? Бронза — одно дело, но железо… За что же он так щедро наградил мою подлую тётку?»

— Гадаешь, зачем? — усмехнулся он, и я невольно поморщилась. «Ну почему по моему лицу всё так легко прочитать?» — В прошлый раз я переоценил возможность управлять демджи. Слишком уж вы хитры, умеете найти лазейки в моих словах и истолковать их на свой лад. Возможность тебя использовать не стоит риска, что магическая сила демджи обратится против нас. Это хуже, чем дать тебе разгуливать по дворцу с револьвером.

Я вздрогнула, услышав последнее слово. «Знает про Синеглазого Бандита? Не может быть, иначе беседа не проходила бы так мирно».

— Вот наш святой отец и сообразил… он вообще приносит много пользы. Кстати, тоже приехал из вашего Захолустья — напомни, любезный, откуда точно?

— Из Садзи.

Вот кто умеет лгать, не моргнув глазом! Садзи и в самом деле в наших краях, но достаточно далеко, и я никогда там не бывала, пока не приехала с Жинем. В Садзи вырос Нуршем, а не Тамид. Оттуда пришёл к нам в Пыль-Тропу отряд тысячника Нагиба. Просто Тамид не стал выдавать нашего с ним знакомства. «Ненавидит меня за то, что бросила, нашпиговал железом и бронзой, но под петлю подводить всё же не хочет?»

Я попыталась поймать его взгляд, но безуспешно. Мой бывший друг угрюмо уставился в пол.

«Нет, показалось. Глупо надеяться, что у него остались добрые чувства ко мне. Я его предала, а не он меня. Многое изменилось с тех пор, но Тамид этого не знает».

— В дальних уголках песков ещё помнят то, что остальные давно забыли, — продолжал тем временем султан.

— Но зачем вам демджи, лишённый силы? — Я поспешно отвела взгляд от Тамида.

Султан загадочно улыбнулся:

— Иди за мной и узнаешь.

И снова ноги задвигались против моей воли. Прежде чем дверь закрылась за нами, я успела лишь оглянуться через плечо и на этот раз встретила взгляд Тамида, на лице которого ясно читалось беспокойство.

Глава 14

Султан велел следовать за ним, но не приказывал молчать.

— Куда мы идём? — спросила я. Молчание в ответ. Лишь гулкое эхо прокатилось по гладким мраморным стенам, словно передразнивая. — Куда вы меня ведёте?

Сколько я ни окликала, петляя по запутанным дворцовым переходам, султан так ни разу и не ответил. Наконец он остановился посреди коридора и повернулся к стене. За спиной у нас возвышалась арка в два моих роста, за которой виднелся небольшой сад, где бродили павлины, а напротив — очерченное светом из арки мозаичное панно с изображением принцессы Хавы. Широко раскинув руки, она стояла на крепостной стене — должно быть, Сарамотая — на фоне восходящего солнца и смотрела прямо на нас ярко-синими глазами, в точности как у статуи за городскими воротами.

Шагнув вперёд, султан нажал на ладонь принцессы. Послышался щелчок, часть стены с мозаикой поддалась и распахнулась, словно дверь, открывая за собой лестницу, которая спускалась в темноту.

Последний часовой остался далеко позади, других поблизости я не заметила. Очевидно, здесь секретное крыло дворца.

— Что там внизу? — Каменные ступени отразили мой голос зловещим эхом.

— То, чего Всевышнему лучше не видеть, — буркнул султан. — Говорили, что Разрушительница явилась из подземной тьмы, куда не проникал свет Всевышнего. — Иди вперёд!

Придерживаясь рукой за стену, я считала ступени. Тридцать три — священное число. Ровно столько собралось джиннов, чтобы вылепить из земли, воды и ветра первого смертного и направить против Разрушительницы.

В самом конце лестницы я всё-таки споткнулась, но султан, шедший следом, успел меня поддержать, обхватив за талию. На какой-то миг показалось, что я снова в лагере мятежников, с Жинем. «Держу тебя!» — вспомнила я… и поспешно отстранилась.

Здесь, внизу, всё было по-другому. Вместо полированного мрамора стен — грубо отёсанный чёрный камень. Мощные своды опирались на толстые колонны, которые строй за строем уходили во тьму, словно шеренги древних солдат. Единственный свет падал из отверстия в потолке, позволяя с трудом рассмотреть каменную резьбу, полустёртую за долгие столетия — или тысячелетия? Должно быть, эти колонны стоят здесь с самого сотворения мира. Время скрыло их глубоко под землёй, но не смогло уничтожить.

Я ощущала себя как на дне колодца. Солнечное пятнышко над головой казалось блестящей монеткой в пол-лаузи. Босая нога вдруг наткнулась на что-то холодное, и в круге света на полу я заметила блеск металла. Кованое железо образовывало правильный узорчатый круг диаметром в человеческий рост, неподалёку виднелся ещё такой же, а за ним другие, заросшие пылью и грязью.

— Что это? — спросила я, невольно отпрянув.

— Ты же из Захолустья, сама должна догадываться, — поднял брови султан. — Твои предки-кочевники в песках сохранили в своих сказках многое о древних временах, когда джинны появлялись среди нас открыто и даже любили некоторых… — Он лукаво взглянул на меня. — Ты сама живое свидетельство того, что такое изредка случается и в наши дни. Однако было время, когда мои предки правили песками с помощью джиннов. Даже султимские состязания когда-то затеяли джинны, чтобы выбирать из принцев самых достойных — не то что нынешние дурацкие поединки, только ожесточающие людей.

«Ну конечно, дурацкие, — хихикнула я про себя, — раз победил наш Ахмед».

— В те дни принцы в одиночку покоряли горные вершины, летали верхом на гигантских птицах рухх и приносили в доказательство их перья, пили живую воду под недремлющим оком Вечного странника. Совершали настоящие подвиги. Мы чтим древние традиции, но времена достойных принцев давно позади, как и те, когда джинны приходили сюда по доброй воле, смиряя свою власть, а султаны откладывали в сторону своё оружие и принимали их советы.

Я задумчиво провела пальцем ноги по железной кромке. Такие истории мне приходилось слышать. Джиннов вызывали их тайным именем, а затем отпускали с миром. Наверное, и железных кругов здесь ровно тридцать три.

— Ты призовёшь сюда джинна, Амани.

Я удивлённо вскинула голову. Ладно буракки, нетопыри и гули, хоть они тоже древние, созданные прежде смертных. Но джинны — другое дело. Они не просто легендарные существа, а наши создатели. Нынче джинна так просто не встретишь. Правда, кто-то в Пыль-Тропе хвастался, что нашёл одного в запаянном глиняном кувшине… да и матери моей повезло.

— Всё так плохо, что вашему величеству необходим совет? — усмехнулась я, но султан будто не заметил.

— В сказках всё выглядит проще некуда, — продолжал он, — если знаешь, как джинна зовут. — И правда, герои и героини, будь то нищие или цари, вначале совершали какой-нибудь достойный поступок, получали в награду знание имени, а затем просили о помощи. — На самом деле, во-первых, говорить надо на языке древних… — Он достал из кармана листок бумаги с надписью. — А во-вторых… Сама догадаешься?

Я опасливо покосилась на листок, ощущая горечь во рту.

— Ну, наверное… звать должен демджи?

«Вот почему я ценилась на вес золота! Для того и железо под кожей. Не нужна ему моя сила, нужен только джинн!»

Джинны в сказках часто сражались на стороне людей. Адиль Завоеватель покорил с помощью пленённого джинна множество городов, пока не столкнулся с Серым принцем. Другой джинн возвёл стены Измана всего за одну ночь в подарок своей возлюбленной. Способности демджи не шли ни в какое сравнение с могуществом их отцов.

— Да, — кивнул султан с самодовольной улыбкой, — истинный язык древних в устах, которые не могут лгать. — Он был прав, только я могла сказать джинну: «Ты придёшь ко мне», и не ошибиться. — И ещё настоящее имя — то, что зашито тебе под кожу, имя твоего отца.

«Имя джинна!» Я невольно метнула взгляд на бумагу с надписью. Пальцы дёрнулись словно сами по себе, торопясь его схватить, хотя приказа от султана я не получала.

— Возьми, — разрешил он. — Если хочешь.

Я не хотела, но пальцы уже сомкнулись на листке. Хотела разжать их, но не смогла. Потому что на самом деле хотела знать. Подняла бумагу повыше к свету и прочитала.

Вот оно, имя. Чёрная тушь на белом.

«Бахадур».

То самое, что вырезано на бронзе и зашито мне под кожу. Только сейчас, в семнадцать лет, я узнала его.

«Меня зовут Амани аль-Бахадур».

— Читай вслух всё, что написано! — Это был приказ, которого я не могла ослушаться.

Губы задвигались против моей воли, и по сумрачному подземелью эхом прокатились древние, незнакомые мне слова. Они падали с языка легко, будто капли жира в угли костра. Казалось, половинка джинна во мне знала этот язык лучше любого другого. Последним прозвучало имя отца, и я умолкла.

На миг повисла тишина, а затем…

Ограждённый железом круг взорвался пламенем.

Глава 15

Я отшатнулась от гигантского столба синего огня, который взметнулся до потолка и выше, к самому небу. Так жарко и ослепительно не горел ни один костёр на моей памяти. Достигнув железного барьера, он дрогнул и замерцал, словно пытался его прорвать, а затем начал стягиваться к центру круга, приобретая форму.

Я невольно зажмурилась. Перед глазами плавали цветные пятна, как будто от яркого солнца. Когда зрение прояснилось, передо мной впервые в жизни предстал родной отец.

Бахадур выглядел как человек, слепленный из чистого пламени.

Нет, неправильно. Может, я и не слишком благочестива, но святые книги читала. Джинны — не люди из огня. Наоборот, люди созданы по их образу и подобию из глины и воды с частицей животворного огня джиннов. Наша душа — лишь искра от их костра, а тело — грубая копия.

Тело Бахадура мерцало и переливалось тёмно-синим пламенем того же оттенка, что мои глаза. Жар от него больше не исходил, зато ощущалось что-то другое, неведомое, проникающее в самую душу. Он возвышался подобно одной из могучих колонн вокруг, но поддерживал не свод потолка, а весь мир. Древний джинн, одно из первых созданий Всевышнего, создавших в свою очередь первого смертного — и всё человечество. В том числе и меня.

Ощущение власти — вот что от него исходило. Власти истинной и изначальной — той, что даётся не титулом или троном, а исходит из самой сути мироздания.

Огненная фигура продолжала меняться на глазах. Нечто подобное я наблюдала, когда меняла облик Имин. Мерцающая синева и блеск исчезли, появилась смуглая кожа и чёрные волосы, как у любого жителя пустыни из плоти и крови. Тем не менее даже в таком земном образе Бахадура трудно было спутать с обычным человеком: слишком тщательно вылепленным, слишком совершенным выглядело его тело, а глаза остались пылать — раскалённая синева в центре с чёрным зрачком и белизна вокруг. Они смотрели на меня в упор, и этот взгляд словно выворачивал наизнанку.

— Ты звала меня, — произнёс джинн. Три простых слова прозвучали с жутковатой весомостью. Он медленно перевёл взгляд на моего спутника. — Впрочем, вижу, что не по своей воле.

Рядом с джинном даже самый могущественный человек в стране выглядел не более чем жалкой искоркой над пылающим костром.

— Ну! — Голос Бахадура был полон скуки. — Давай, проси, что ты там хотел. Золота? Власти? Любви? Бессмертия? А может, всего и сразу?

Султан усмехнулся:

— Я не так глуп, чтобы просить тебя.

Немигающий взгляд джинна был неподвижен. Я пристально рассматривала его лицо, надеясь найти в нём хоть что-то родное, помимо цвета глаз.

— Я видел больше дней и встречал больше смертных, чем песчинок в вашей пустыне, — вновь заговорил Бахадур. — Нищих и царей, и всех, кто между ними, но ни разу не встретил ни одного, кто ничего не хотел. Будь то грязный уличный оборвыш или скучающий магнат, вам вечно что-нибудь нужно.

— А вы вечно оборачиваете наши желания против нас! Исполняете их на свой лад или делаете бесполезными, и в конце концов мы жалеем, что вообще обратились к вам за помощью!

Верно, я тоже читала об этом в сказках. И про Массиль, где джинн отомстил купцу, засыпав песком целое море, и о лудильщике, что погиб в пустыне, так и не найдя обещанного золота.

— Мы никогда не получаем от вас того, о чём просим! — Султан в сердцах пнул узорчатую кромку барьера.

— Значит, ты всё-таки чего-то хочешь? — проницательно заметил Бахадур.

— Ну ещё бы! Каждый чего-то хочет… Но я не такой дурак, чтобы просить. Ты сам мне это дашь, без всяких хитростей и уловок!

Хохот джинна прокатился гулким эхом по древним сводам.

— И как же ты меня заставишь?

— Ты узнал её, она из твоих. — Султан не сводил с него глаз.

— Ну конечно. — Бахадур тоже не отводил взгляда.

«Ну посмотри же на меня!» — хотелось мне крикнуть, и в то же время я ругала себя за это. «Прожила всю жизнь без отца, обойдусь и теперь!»

— Зря, что ли, мы их метим?

Султан вынул из-за пояса кинжал и не глядя протянул мне:

— Возьми, крошка демджи, и воткни себе в живот.

Тело пронизал могильный холод. Это был приказ.

— Нет! — воскликнула я, как будто была вольна что-то изменить. Рука сама потянулась к кинжалу.

— Медленно, — уточнил он, — чтобы побольнее!

Пальцы сжали рукоять и развернули клинок. Как я ни сопротивлялась, ничего не вышло — рука дрожала, но выполняла повеление. Острое лезвие приближалось к животу.

«Самая скверная рана, — подумала я, — медленная смерть».

— Твоя дочь умрёт, — снова заговорил султан, — если я не остановлю её. Если назовёшь имена других джиннов, так и быть, прикажу бросить кинжал.

Бахадур по-прежнему не смотрел на меня, его пылающие синие глаза равнодушно наблюдали за султаном. Древний и бессмертный, уступающий одному лишь Всевышнему. Даже полновластный правитель всей пустыни для него ничто. И я ничто, хоть и родилась от него.

Он спокойно опустился на каменные плиты пола и удобно скрестил ноги.

— Все вы когда-нибудь умираете. — Снисходительная улыбка на его устах, казалось, была обращена к несмышлёному ребёнку. Только не ко мне! — У смертных это получается лучше всего.

«Ему всё равно. Родная дочь умрёт, ну и пусть!»

Хищный изогнутый клинок уже коснулся шёлкового халата. Я вечно пачкала кровью вещи, которые одалживала у Шазад. На этот раз подруга не простит. Никогда не простит, что я погибла и бросила её посреди войны.

— Верно, — согласился султан, отворачиваясь с деланым равнодушием, — все когда-нибудь умирают. — Если он и чувствовал разочарование, то никак этого не выказывал. Вёл себя так, будто этот джинн — ничто перед ним. — Брось! — приказал он отрывисто, глянув на меня.

Пальцы разжались, кинжал со звоном покатился по камням. Моё тело снова принадлежало мне. Перехитрить джинна не удалось, да и глупо было надеяться: может ли смертный, пусть и непростой, тягаться с древним бессмертным?

Руки тряслись от пережитого, но ярость тут же вытеснила страх. Я ненавидела свою слабость, подлость султана, но ещё больше — равнодушного папашу, готового спокойно смотреть, как гибнет родная дочь.

Султан приказал мне бросить кинжал, но не запрещал подобрать его снова.

Мои пальцы сомкнулись на рукояти, и я развернулась, отточенным движением направляя клинок в горло жестокому правителю Мираджа. «Один удар, и с войной покончено!»

— Замри!

Приказ прозвучал вовремя. Остриё было на волосок от цели, когда мои мышцы стали будто каменные.

В глазах Бахадура, теперь обращённых на меня, впервые мелькнул интерес.

Султан перевёл взгляд с кинжала на моё лицо. Я ожидала гнева и немедленной кары за покушение, однако ничего подобного не случилось, лишь верхняя губа чуть дёрнулась в насмешливой улыбке.

— А ты, оказывается, опасна, крошка демджи!

Только теперь стало понятно, кого он мне напоминал помимо Ахмеда. Улыбку Жиня я не спутала бы ни с чьей другой.

Глава 16

Я представляла ценность, и только поэтому осталась жива. Иначе султан дал бы мне себя зарезать.

Он решил поместить меня в гарем. Так и сказал: «помещу» — даже не как пленницу, а как необходимую вещь вроде ружья с дорогой отделкой. Пускай лежит, пока не понадобится снова.

А ещё — новые приказы. Он отдал их, поручая меня надзирательнице в форменном халате песочного цвета и тёмной куфии на чёрных волосах. Зачем покрывать голову в дворцовых залах, где всегда прохладная тень?

— Из дворца не выходить! — приказал он мне. Я хотела возмутиться, да что толку? Тело всё равно не послушается. — Ни шагу за стены гарема!

Он знал, с кем говорит, и хорошо продумал слова. Сказал бы: «Не пытайся убежать», и дорога открыта. Убежать и только попытаться — разные вещи.

Поднимаясь по каменным ступеням из подземелья, я оглянулась. Бахадур — мой отец, как бы странно это ни звучало, — провожал нас взглядом, сидя на полу в освещённом кругу. Казалось, даже в человеческом облике он всё ещё горит своим внутренним огнём. Тысячекратно могущественнее меня, проживший бесчисленные жизни ещё до моего рождения, теперь он так же точно не мог уйти отсюда по собственной воле. «На что же надеяться мне?»

— А ещё ты не причинишь вреда никому во дворце, — продолжал султан, — и себе тоже! — Он боялся, что я покончу с собой, ускользну из его лап во тьму смерти. Не хотелось даже знать, от чего мне захочется спастись таким способом. — Но если со мной что-нибудь случится… если меня убьют, поднимешься на самую высокую башню и бросишься вниз!

Итак, мне не светило пережить султана. Были и другие приказы, и все намертво засели у меня под кожей. Женщина в песочном халате вела меня по сверкающим мрамором коридорам, и мои ноги послушно выполняли последний приказ:

— Пойдёшь с ней и сделаешь всё, что она скажет!

Пройдя под низкой аркой с вырезанными в камне сплетёнными телами танцующих женщин, я вдохнула горячий водяной пар, а затем приторный аромат цветов и благовоний, от которых сразу закружилась голова, словно от вина после долгой жажды в пустыне.

Впереди открылись бани, огромнее и роскошнее которых я в жизни не видывала. Радужная плитка голубых, розовых и золотистых оттенков от пола до потолка переливалась завораживающими мозаичными узорами. Подогретые бассейны окутывал пар, придавая влажный блеск стенам и обнажённым женским телам.

Женщин тут было не сосчитать.

Я слышала множество рассказов о султанском гареме, где женщин держали для удовольствия правителей и их наследников, а также пополнения рядов будущих претендентов на трон и принцесс на продажу ради будущих политических союзов.

Вот они — лениво намыливают плечи, плещутся на краю бассейнов, прикрыв глаза, пока служанки умащают им волосы благовонными маслами, сонно раскинулись на роскошных ложах, подставляя гибкие тела умелым рукам массажисток.

Надзирательница, не говоря ни слова, начала расстёгивать пуговицы на моём халате. Я не мешала, занятая непривычным зрелищем.

А вот и мужчина! Довольный, как лис в курятнике… и такой же, видно, прожорливый. Нежится на подушках у края воды, обнажённый до пояса. Старше меня всего на год-другой, но тело будто высечено из камня, массивное лицо с квадратным подбородком, ни единого следа юношеского изящества. Был бы красив, если бы не жестокий и неприятный изгиб рта. Никогда мне такие не нравились.

Подле неприятного здоровяка расположились в расслабленных позах три невероятно прелестные мираджийки, прикрытые лишь длинными льняными простынями, влажные локоны длинных чёрных волос свисали на голые плечи. Одна устроилась у мужчины в ногах, наполовину погрузившись в горячую воду и опираясь на колено малышке, прильнувшей к его боку. Третья положила голову ему на колени и жмурилась с блаженной улыбкой на пухлых губах, пока он лениво перебирал её волосы.

Смотрел он, впрочем, не на этих трёх, а на двух других, чем-то мне знакомых, стоявших напротив в чём мать родила под придирчивым взглядом служительницы, которая осматривала каждый уголок их тела — очевидно, в поисках недостатков. В царство совершенной красоты допускали далеко не всех.

Пока надзирательница снимала с меня халат, я усердно рылась в своей усталой голове и наконец вспомнила этих двух. Они были со мной на корабле у работорговцев. «Интересно, что случается с теми, кто не подходит для султанского гарема? Продают в богатые дома или, как утверждают слухи, топят в море?»

Словно ощутив посторонний интерес, малышка, лежавшая у мужчины под боком, подняла голову и встретилась со мной взглядом. Удивлённо наклонилась к уху подруги, и та, распахнув глаза, тоже воззрилась на меня. Задумалась, надув пухлые губы, затем обернулась и что-то шепнула остальным двоим, и все трое визгливо захихикали.

Их хозяин обернулся и взглянул на меня. Женщины мигом притихли.

— Новенькая? — поднял он брови.

Голос его мне сразу не понравился. Липкий какой-то, причмокивающий, он словно приставал к коже.

— Поклонись султиму! — бросила мне губастая, демонстративно потягиваясь, словно кошка на солнышке.

«Ах вот это кто! Старший из сыновей султана. Принц Кадир, наследник трона, за который мы воюем. Тот самый, что дрался с Ахмедом в последнем бою султимских состязаний».

Времена, когда принцы меня впечатляли, давно прошли. Только за последние несколько дней я успела поцеловаться с одним и наорать на другого. А этот вообще был моим врагом. Кланяться я не стала и спокойно ждала, пока служительницы снимут с меня бинты. Между тем султим не сводил с меня глаз.

Когда из-под бинтов показались уродливые багровые швы, красотки прыснули со смеху.

— Должно быть, это и есть творение портного Абдула? — воскликнула губастая под дружное хихиканье подружек.

Сердце кольнула обида.

В истории про портного Абдула рассказывалось о человеке, который был очень придирчив к женщинам. Взял первую жену за красоту лица, вторую за изящество тела, а третью за доброе сердце. Однако не переставал сокрушаться, потому что первая оказалась злой, вторая была уродлива, а тело третьей вызывало лишь отвращение. Тогда он нанял портного и поручил ему составить из трех жен одну, но зато идеальную. Абдул охотно принялся за работу. Пришил голову первой к телу второй, а сердце взял у третьей и сделал всё так аккуратно, что даже шрамов не осталось. Останки прежних жён бросили в пустыню, но в конце концов они были отомщены: их мужа сожрал живьём гуль, вселившийся в их тела.

Я потянулась было к швам, уродовавшим руки, но тут же одёрнула себя. Не к лицу мятежнице-демджи, Синеглазому Бандиту, повидавшему куда больше, чем какие-то соплюшки из гарема, смущаться перед ними.

Однако принц Кадир лишь улыбнулся.

— Значит, портной Абдул сшил её для меня.

— Скорее, для зверинца, — фыркнула другая жена. — Мышцы на руках, как у гориллы.

Остальные вновь захихикали, но султим их уже не слушал. Рывком поднялся на ноги, скинув с себя губастую, и двинулся ко мне.

— Ты из наших, я вижу, — произнёс он с опасным интересом в голосе. — Мне так редко привозят мираджиек, а я их так люблю! Судя по лицу, ты из западной пустыни…

Я молчала, но он не нуждался в ответах. Схватил меня за подбородок и повернул лицом к свету, оглядывая с головы до ног словно кобылу на рынке. Руки чесались двинуть ему как следует, но покорно свисали, повинуясь воле султана.

— Хоть какой-то толк от моего мятежного брата! — продолжал Кадир. — Война приносит пленниц!

Гарем султана Омана давно уже пользовался дурной славой. Говорили, что во времена его отца женщины приходили сюда по доброй воле. Теперь он пополнялся в основном рабынями, захваченными в занятых городах и селениях либо купленными в чужих землях и у пиратов, как мать Жиня. Теперь источником стала и неразбериха в самом Мирадже, которой вовсю пользовались работорговцы.

— А благословенная султима уже видела тебя? — встряла губастая, пытаясь вновь обратить на себя внимание.

— Все новые девушки для султима вначале представляются ей, — поддакнула крошка с подобострастием.

— Она должна одобрить тебя, — закивала третья.

— Или не одобрить, — ухмыльнулась губастая.

— Тише, Айет, не стоит беспокоить султиму. — Пальцы Кадира отпустили мой подбородок и поползли по шее вниз, вызывая у меня мурашки отвращения.

— Эта отдельно! — впервые заговорила надзирательница, едва пальцы султима добрались до края моей простыни. Голос старухи звучал сурово, как у матери семейства, отчитывающей ребятню. Кадир раскрыл рот, чтобы возразить, но она перебила: — Приказ твоего отца!

При упоминании султана Кадир опасливо отдёрнул руку. Лицо его вспыхнуло от унижения, он пожал плечами и двинулся прочь мимо меня, словно так и собирался. Жёны торопливо последовали за ним. Проходя мимо сброшенного мною халата, такого нового и чистого всего несколько дней назад на свадьбе, до нападения, бегства через пустыню и похищения, но всё ещё красивого, губастая Айет нарочно зацепила его ногой и сбросила в бассейн.

— Ой! — сверкнула она издевательской улыбкой. — Извини… — Она тряхнула мокрыми волосами, обрызгав мне лицо, и важно удалилась под хихиканье и шепотки подружек, раскатившиеся эхом по радужной плитке стен.

Кровь бросилась мне в лицо.

«Пусть только Ахмед захватит султанский дворец — сожгу дотла этот проклятый гарем!»

Глава 17

Пустыня разжимала свои объятия.

Служанки обливали меня горячей водой и тёрли мочалками до скрипа, очищая от въевшегося песка и запёкшейся крови, смывая пот и пороховую копоть, уничтожая все следы прошлой жизни, в том числе и прикосновений Жиня.

Дав ополоснуться в бассейне, завернули в сухую льняную простыню и уложили на лежанку. Одна служанка принялась натирать меня тёплым маслом с запахом цветов, которых я не знала, а другая — расчёсывать спутанную копну волос.

В прошлой жизни Синеглазого Бандита я только и делала, что сражалась, — сначала чтобы выбраться из Пыль-Тропы в самом глухом уголке пустыни и выжить в гибельных песках, а затем во имя принца Ахмеда.

«Новый рассвет, новые пески!»

Однако с каждым движением гребня, ласково расправлявшего мои волосы, готовность драться словно таяла, сменяясь непреодолимой усталостью.

«Потом, всё потом. Война подождёт. Сражаться продолжу завтра».

Мне не понадобилось много времени, чтобы понять, какое множество оград и стен, зачастую невидимых или искусно скрытых, охраняет султанский гарем. Он был выстроен как огромный лабиринт, заставлявший кружить, забывая, где вход, и не находя выхода. Десятки садов и садиков примыкали друг к другу, словно пчелиные соты — то травяные лужайки с бьющим в центре фонтаном и разбросанными вокруг подушками, то уставленные статуями, заросшие цветущими кустами и заплетённые лианами, так что стен даже не видно. Тем не менее стены всегда оставались на месте.

Население гарема с трудом поддавалось подсчёту: десятки жён, принадлежавших султану и султиму, и их дети — принцы и принцессы, рождённые султанскими жёнами, все моложе шестнадцати лет. Потом девушки переходили в руки мужей, а юноши пополняли ряды командиров, чтобы умереть на поле битвы, как Нагиб. Все — братья и сёстры Ахмеда и Жиня.

В конце концов мне удалось отыскать один из выходов — позолоченные железные ворота в дальнем углу. Створки были приоткрыты, но пройти в них я не могла. Ноги не слушались, как я ни старалась их заставить. Меня будто держала огромная невидимая рука, кровь застывала в жилах, а желудок сжимался в тугой комок.

Я получила приказ и не могла сделать дальше ни шагу.

Единственный выход — как-то дать знать своим. Только где они теперь? Впрочем, у Шазад родители в Измане, а Изман — вот он, за этими воротами, всего в нескольких шагах… и в то же время так далеко, словно на другом конце пустыни!

Надо что-то придумать, какой-нибудь способ. Сама не выйду, так хоть передам на волю, что я здесь, а у султана теперь есть джинн.

Мой отец.

«Нет, неправда! Какой он, к гулям, отец, если ему наплевать, жива я или нет. Такой “папаша” у меня уже был в Пыль-Тропе!»

От матери я слышала множество историй о джиннах, которые спасали девушек — и принцесс, заточённых в башню, и простых. Но истории одно, а жизнь — другое.

Теперь я сама по себе, никто мне не поможет.

Мне так казалось и прежде, в родном Захолустье, но это было неправдой. У меня тогда был старый друг, Тамид… а теперь только швы на коже, и каждый напоминает, что доверять ему нельзя.

Я нащупала в плече кусочек металла и нажала посильнее, чтобы ощутить боль.

«Одна, совсем одна. Первый раз в жизни».

Зверинец я обнаружила на третий день пребывания в гареме.

Нестройный многоголосый хор, доносившийся из железных клеток с затейливыми узорчатыми куполами оглушал ещё издалека. Сотни птиц по ту сторону решёток могли бы своим цветастым оперением пробудить зависть даже у джиннов. Желтизна свежих лимонов и зелень травы, как в нашем бывшем убежище в Стране дэвов. Алые краски напоминали о потерянной куфии, а синие — о моих собственных глазах. Только не такие синие, другие. Синевой моих мог похвастаться один Нуршем, если не считать глаз самого Бахадура.

Глаз, что так равнодушно сверкали, когда лезвие кинжала приближалось к моему животу, и даже поленились моргнуть или отвернуться, настолько им было всё равно.

Я отвела взгляд от птиц и двинулась дальше, минуя важных павлинов, распускавших веером пышные хвосты. За толстыми прутьями решётки развалилась на солнце пара великолепных тигров. В их зевающих пастях торчали клыки длиной с палец. Такие тигры попадались в росписях на скале перед входом в наш старый лагерь, но то были картинки тысячелетней давности размером с ладонь, а эти — настоящие.

У дальней клетки я замерла, разинув рот. Существо внутри почти достигало размеров рухха. Серая морщинистая кожа, ноги-колонны и гигантские уши. Я невольно подалась вперёд, будто надеясь протиснуться между железных прутьев и потрогать диковинку.

С другой стороны клетки, упершись коленками в подбородок, присела девочка лет пятнадцати на вид. Слишком юная для султимской жены, а значит, одна из целого выводка дочерей султана, которых замечали мало, в отличие от принцев. Чем-то она напоминала Далилу, наверное, ещё детской округлостью щёк, хотя, конечно, общей крови, как с Жинем, у них быть не могло.

Девочка лепила из красной глины миниатюрное подобие невиданного толстокожего существа в клетке. Толкнула пальцем ногу игрушки, и та послушно согнулась, лязгнув механическим суставом. Очевидно, внутри глины был металлический скелет.

— Кто это? — вырвалось у меня, и девочка вскинула голову, глядя сквозь решётку.

— Слон, — робко ответила она.

Сердце болезненно дрогнуло. Тот самый, которого так восторженно описывали у костра Изз и Мазз на свадьбе Имин, вернувшись из Амонпура.

«Настоящий живой слон!»

— Решила навестить родственников? — раздалось вдруг за спиной.

Голос звучал далеко не дружелюбно, и я резко обернулась. Передо мной стояла Айет, та самая губастая, что в первый день в гареме сбросила мой халат в бассейн, а с ней и две другие жены султима — они вечно сопровождали Айет наподобие личной охраны. Я уже знала из подслушанных разговоров, что звали их Мухна и Узма.

— А твоих небось у султана на псарне держат? — невинно парировала я.

Все три ухмыляющихся лица оскорблённо вспыхнули. Айет первая собралась с мыслями.

— Не думай, мы не враги тебе, — начала она, сбавляя тон, — просто хотим помочь. Знаешь, что это? Тот самый зверинец, где жена султана Надира встретила джинна, от которого потом родила демоницу.

Надира, мать Ахмеда и Далилы. Историю о ней знали все. Однажды жена султана гуляла по саду и заметила лягушку, которая случайно запрыгнула в клетку к птицам и не могла выбраться наружу. Птицы уже готовы были расклевать бедняжку. Надира пожалела её, открыла дверцу и достала, не обращая внимания на свои расцарапанные птичьими клювами руки. Снова оказавшись на дорожке, спасённая лягушка вмиг обратилась красавцем джинном.

— Видишь ли, — медовым голосом продолжала Айет, в то время как её подружки обступали меня слева и справа, словно хищники вокруг добычи, — девушки, которые не нашли себе законного места в гареме, долго здесь не задерживаются. Султим любит мираджиек… — Она вдруг сильно пихнула меня в грудь, толкая к соседней клетке. Тигрица по ту сторону решётки с любопытством подняла голову. — Однако возле него есть место только для трёх. Если появляется кто-то ещё, одна оказывается лишней, а нам вовсе неохота исчезать… Нет тебе места здесь, поняла?

— Меня не интересует ваш муж-идиот! — Хотелось отбросить её руку, но драться я не могла — чёткий приказ султана не оставлял никаких лазеек.

Глаза Айет свирепо прищурились.

— А знаешь, что ещё произошло в этом зверинце? Султан своими руками убил Надиру, после того как она произвела на свет чудовище! — Она теснила меня всё ближе к железным прутьям. — Потому что за птичьими криками тут ничего не услышишь… — Шум и в самом деле стоял невероятный, заглушая все звуки из гарема. — Давай, зови на помощь!

— Оставьте её в покое!

Голос девочки, лепившей слона, был едва различим в оглушительном хоре цветастых обитателей клеток. Её глаза расширились в ужасе.

Айет злобно ухмыльнулась, но явно сдержала уже готовое сорваться ругательство.

— Это наше дело, Лейла! Твой отец не брал новых жён уже лет десять, а значит, она тут не для него, а для благословенного султима, нашего мужа, да будет доволен им Всевышний!

— Ты точно уверена? — Девочка вскочила на ноги, совсем по-детски прижимая к себе глиняного слоника. — Я сейчас спрошу отца!

Одно упоминание султана оказывало в гареме поистине магическое действие, подобно заветному слову, открывающему двери в скалах и призывающему духов. Казалось, повелитель Мираджа сам незримо появился здесь.

Айет сдалась первая. Раздражённо закатив глаза, она отвернулась, как будто я не стоила её внимания.

— Моё дело предупредить! — бросила она через плечо и удалилась с важным видом в сопровождении подружек.

Я с ненавистью проводила её взглядом, почти презирая себя за то, что не могу расквасить ей нос.

Шагая к выходу из зверинца, Лейла рассеянно заводила ключиком свою игрушку.

— Ничего, привыкнешь, — вздохнула она.

Привыкать я не собиралась. У меня просто не было на это времени.

Когда я не бродила по садам, выискивая пути бегства, то сидела у себя в комнатах. Служанки приносили чистое бельё и таз с водой, а также и еду, предугадывая все мои желания. Мне не приходилось даже с ними разговаривать.

В один вечер, однако, ужин не принесли.

Невольно напрашивался вывод, что без Айет тут не обошлось. Потерпела неудачу в зверинце, но не успокоилась и решила портить мне жизнь, кипя злобой из-за моих воображаемых планов на её любимого султима. Можно подумать, у меня принцев вокруг не хватает. От тех двоих неприятностей уже больше чем достаточно.

Дождавшись темноты, я наконец уступила требованиям урчащего желудка и вышла наружу. Даже моего упрямства было мало, чтобы уморить себя голодом.

В саду, где подавали ужин, тут и там вокруг общих подносов, уставленных блюдами, собрались кучками женщины, так тесно, что пробиться к пище было невозможно. Я словно вновь оказалась в лагере мятежников в тот первый вечер, когда ещё никого не знала и ощущала себя незваной гостьей — с той только разницей, что тогда со мной были Шазад и Бахи.

Одна только Лейла сидела в одиночестве, продолжая трудиться над своим механическим слоником. Судя по всему, он был почти готов и очень похож на настоящего. Девочка завела его ключиком в спине, поставила на дорожку, и игрушка двинулась, дёргаясь и скованно переставляя ноги по направлению к детишкам, сидевшим с матерями неподалёку. Восторженно пискнув, к слонику бросился какой-то малыш, но мать тут же сердито подхватила его на руки, опрокинув игрушку.

Радость на лице Лейлы растаяла, девочка удручённо потупилась. Такую у нас в Захолустье сожрали бы живьём. С другой стороны, выросшую в песках, сожрут живьём там, где растут такие, как она.

Подобрав слоника, беспомощно дрыгавшего ногами в воздухе, я протянула его Лейле. Она подняла голову, распахнув на пол-лица свои огромные глаза.

— Ты помогла мне сегодня в зверинце, — напомнила я. Она продолжала смотреть молча, а я не могла объяснить, что сама бы не отбилась с сотней кусков железа под кожей, — спасибо тебе!

Кивнув, она взяла игрушку, и я присела рядом, не дожидаясь приглашения. Всё равно больше некуда, да и союзников в гареме неплохо бы завести. Во всяком случае, так я себя убеждала, стараясь не думать о больших печальных глазах, напоминавших о Далиле.

Айет и её прихлебательницы кучковались поодаль, излучая волны презрения, которые докатывались даже сюда. Поймав мой ответный взгляд, губастая что-то шепнула Мухне, и все трое стали визгливо перехихикиваться, словно стайка птичек на ветке.

— Они боятся, — заговорила Лейла. — Думают, Кадир заменит тобой кого-нибудь из них, и лишней придётся исчезнуть.

— Твой брат мне не нужен, поверь, — фыркнула я.

Служанка поставила передо мной тарелку с вкусно пахнущим мясом. Желудок отозвался нетерпеливым урчанием.

— Он мне не брат. — Девочка хмуро сжала челюсти. — То есть, конечно, мы оба дети сиятельного султана, но в гареме братьями и сёстрами называют только детей от одной матери. У меня только один брат, Рахим. — Она задумчиво глянула в сторону. — Он уже вырос, его здесь нет.

— А твоя мать?

— Она была дочерью громанского инженера… — Лейла повертела в руках заводного слоника. Компасы Жиня и Ахмеда, помогавшие им не потерять друг друга, тоже делали громанцы, которые научились оживлять магией механизмы. — Пропала, когда мне было восемь, — спокойно объяснила девочка.

— Что значит, пропала? — растерялась я.

— В гареме такое часто случается. Женщины исчезают, когда становятся не нужны. Потому Айет так тебя и боится. Она не смогла родить ребёнка для султима, и если ты её заменишь, Айет тоже пропадёт, как многие до неё. Здесь это дело обычное.

Слушая её, я рассеянно взяла ложку в рот… и едва не подавилась — пища обожгла язык, словно раскалённый уголь. Из глаз хлынули слёзы, из горла рвался сдавленный кашель.

— Что, не нравится наш ужин? — громко бросила Мухна из другого конца двора, положив в рот кусочек лепёшки и выразительно причмокивая. Айет с Узмой вновь покатились со смеху. — Это гостинец от благословенной султимы.

Лейла выудила из моей тарелки что-то ярко-красное и с гримасой отбросила в сторону.

— Перец смерти.

— Что ещё за гадость? — Я всё ещё отплёвывалась.

Она сунула мне в руку стакан с водой, и я жадно осушила его, заливая палящий жар.

— Такая пряность заграничная, — объяснила она, нервно облизав губы. — Отец запретил держать её в гареме, но некоторые добывают как-то и пользуются, чтобы… ну… уйти.

До меня не сразу дошло, что она имеет в виду.

Стало быть, кое-кто уже путь бегства отыскал. Только мне был нужен настоящий… Впрочем, раз запрещённый перец всё же как-то попадает в гарем, значит, должен быть и тайный путь за стены, хотя бы для весточки друзьям.

— Кто такая благословенная султима? — Я уже слышала, как её упоминали — в банях, когда только попала сюда.

— Первая жена султима, — пожала плечами Лейла, словно удивлялась моей несообразительности. — Ну, то есть не первая, которую он взял. Айет появилась уже на следующий день после его победы на султимских состязаниях… Просто благословенной султиме одной удалось забеременеть.

«Как же они, должно быть, её ненавидят! Сильнее, чем тётушка Фарра младшую жену дяди Ниду, потому что положение тётушки хотя бы укрепляли трое рождённых ею сыновей, и Ниде приходилось целовать ей ноги, чтобы выпросить что-нибудь. Что султим, что торговец лошадьми из песков Захолустья — женская ревность везде одинакова. Первая жена заправляет другими и в семье, и в гареме».

Я задумчиво глянула в тарелку.

— А где можно увидеть благословенную султиму?

Глава 18

О благословенной султиме в гареме ходили легенды. Избранная Всевышним, чтобы зачать от теперешнего наследника мираджийского трона и стать матерью наследника будущего, она большую часть времени оставалась за запертыми дверьми в своих покоях и, судя по слухам, передававшимся шёпотом, проводила его в молитве. Однако я помнила, что говорила Шазад: чем меньше показываешься врагам, тем сильнее тебя считают. А судя по тем же слухам, врагов у благословенной султимы был полный гарем.

Тем не менее легенды возникают вокруг людей из плоти и крови — это я усвоила на собственном опыте. А значит, когда-то и султима должна выходить из своих покоев.

На второй день после того, как Мухна подсунула мне перец смерти, Лейла разбудила меня, сообщив, что благословенная наконец отправилась в баню.

Я заметила её сразу, едва заглянула из коридора. Султима сидела на краю бассейна спиной к входу, подложив под себя ногу и болтая другой в воде, чуть повернувшись, так что выпирающий живот был хорошо заметен. Я видела в гареме и других беременных, но только от султана. Сам правитель не пополнял свой личный гарем уже лет десять, и самым младшим было уже за тридцать. Между тем даже издалека было видно, что султима не старше восемнадцати.

Задумчиво опустив голову, она неторопливо омывала живот ладонью и мало чем отличалась от беременных у нас в песках. Не то чтобы я ожидала увидеть её в бане в жемчугах и рубинах, но после всех слухов и легенд обычный белый халат выглядел бедновато.

Султима была не одна. На другой стороне воды развалился голый до пояса Кадир в одних просторных шароварах. Никакого сходства с Жинем я в нём не замечала, но неприязнь к рубашкам, похоже, была фамильной чертой.

В воде полоскались, брызгаясь и хихикая, ещё с полдюжины женщин в мокрых белых халатах — целая коллекция султимских жён. Я уже успела понять, что в гарем чаще попадают иностранки: бледные северные красотки с купеческих судов, узкоглазые восточные невольницы или темнокожие, захваченные в пограничных стычках с амонпурцами. Однако эта, судя по её виду даже со спины, не могла родиться нигде, кроме наших песков. Тонкий льняной халат, влажный от пара из бассейна, обрисовывал тело, мокрые волосы липли к лицу — какой-то слишком обыкновенный вид для всемогущей султимы, благословенного избранного сосуда, в котором рос будущий султан Мираджа.

Она обернулась, услышав шаги, и моё сердце застряло в глотке, пытаясь вырваться наружу.

«Проклятье! Великие силы рая и ада! Что я натворила, чтобы заслужить это?»

Передо мной была та самая благословенная султима, о которой я столько слышала — единственная женщина, достаточно чистая, чтобы выносить младенца для султима Кадира, и ниспосланная самим Всевышним, хранящим будущее Мираджа.

Только я знала её как свою двоюродную сестру Ширу, которую Всевышний ниспослал лишь для того, чтобы превратить мою жизнь в ад.

Жинь как-то сказал, что злой рок обожает жестокие шутки, и я уже начинала ему верить. Сначала Тамид, теперь Шира. Стоило пересекать пески вдоль и поперёк, чтобы вновь наткнуться на то, что, казалось бы, навсегда осталось за спиной.

Она глянула на меня так же изумлённо, округлив губы, а затем сжав в узкую линию. Наши взгляды жёстко скрестились над блестящим плиточным полом, как сотни раз прежде в крошечной захламлённой спальне тётушкиного дома.

— Ну и ну! — фыркнула Шира. Акцент Захолустья у неё больше не чувствовался, а может, просто терялся за умелым подражанием северному. — Облейте меня краской и назовите джинном, если это не моя самая нелюбимая кузина!

Ответная колкость уже рвалась с языка, но я сдержалась, сжав зубы. У султана есть древний джинн, обузданный и покорный, и ничто не мешает в любой момент натравить его на мятежников. Тогда всё будет кончено — для меня, Ахмеда, Жиня, Шазад и всех остальных. Семьи бывают разные, но едва ли в какой-нибудь другой от мира с родственниками зависит так много жизней.

— Думала, ты умерла, — выдавила я. — Вы с Тамидом оба.

В последний раз мы виделись с ней в поезде, когда принц Нагиб её арестовал и вёз в Изман, чтобы через неё узнать, куда направилась я, а там найти и Жиня, и других мятежников. Потом мы с Жинем спрыгнули с поезда, и узнать о нас Шира больше ничего не могла. Нуршем потом сказал, что пользы от пленницы было мало, и её оставили у султана в Измане. А она, выходит, не только выжила, но и процветает. «Интересно, знает ли, что жив и Тамид, брошенный мною умирать. Знает ли, какие услуги он оказывает сиятельному султану? Впрочем, такие мелочи её никогда не интересовали».

Я сердито отбросила мысли о Тамиде. Новая неожиданная встреча и без того сулила немало хлопот. Да и справиться со старой ненавистью куда легче.

— Ещё чего! — усмехнулась Шира. — Уж тебе ли не знать? Нас, девушек из песков, не так просто сжить со свету. Хотя любопытно, сколько ты здесь протянешь. — Слушая её, я шагнула под радужную плитку входной арки, вмиг ощутив липкие объятия жарких щупалец банного пара. — Когда мы виделись в последний раз, ты убегала с мятежником, изменившим султану. Такие у нас долго не живут. — Она выразительно повела глазами в сторону Кадира.

Банный зал был, наверное, шире, чем вся Пыль-Тропа, и благословенный султим, нежившийся у воды, пока меня не заметил. Он поднял что-то возле себя и, размахнувшись, бросил на середину бассейна. Крупный рубин прочертил в свете ламп сверкающую дугу и исчез в воде. Визжа и хихикая, купальщицы бросились его доставать, ныряя и отталкивая друг друга, в то время как Кадир следил за ними жадным взглядом, облизывая губы.

Наши с сестрой голоса тонули в поднявшемся шуме и плеске.

— Как думаешь, что сделает мой благословенный муж с пособницей его брата-изменника? — лениво поинтересовалась она.

Ужас разлился по моему лицу настолько явно, что Шира расплылась в самодовольной улыбке, будто кот, сожравший канарейку.

«Подумать только, а ведь я шла сюда за помощью!»

— Шира… — Я пересекла полосу блестящей плитки и присела рядом. — Если ты расскажешь Кадиру, что я участвую в… расскажешь то, что знаешь… — Неподалёку из воды показалась чья-то голова, и я понизила голос. — Клянусь Всевышним, если ты скажешь хоть слово…

«Чем бы её напугать?» Когда-то нам с ней уже приходилось торговаться. Она молчала о моих ночных вылазках к Тамиду, а я о том, как Шира позволяла Фазиму щупать себя на конюшне. Только здесь не Пыль-Тропа, и разоблачение грозит не поркой, а верной смертью, и не мне одной, а ещё сотням других людей.

— …Тогда я расскажу султиму, что ты беременна не от него! — осенило вдруг меня, и лицо сестры вдруг помертвело. «О Всевышний, так это правда!» — Значит, так и есть?

— Заткнись! — прошипела она, оглядываясь.

Одна из женщин вынырнула на той стороне с восторженным воплем и выбросила вверх кулак с зажатой находкой. Кое-как добралась до берега и гордо показала сияющий алый камень султиму, а он наклонился и чмокнул её в губы.

Победительница бросила рубин в свою кучку выигранных камней, из которых потом закажут для неё ожерелье. Детская игра… только не все игры в гареме заканчивались хорошо для проигравших.

Кадир потянулся и выбрал из общей кучи жёлтый алмаз.

Я оторопело уставилась на Ширу:

— Ты что, с ума сошла?

Неверность означала в гареме немедленную смерть. Все знали, что случилось с матерью Ахмеда, после того как она родила Далилу. Не только с ней, но и с многими другими. Историй о мужчинах, тайно проникавших в гарем, ходило множество, но будь это простолюдины или принцы без права на трон, кончалось всё одинаково как для них, так и для их возлюбленных и всех причастных.

Я недоумевала. Моя сестра Шира была кто угодно, только не дура.

— Я хотела выжить, — объяснила она, нервно барабаня ногтями по плиточной облицовке бассейна. Ногти были обрезаны куда короче, чем она носила дома. — Ты сбежала с принцем, а нам с Тамидом пришлось выкарабкиваться самим.

Имя прозвучало иначе, чем обычно в Пыль-Тропе, когда она обливала моего друга презрением. Должно быть, здесь им через многое пришлось пройти вместе.

— Так это ты с Тамидом… — начала я, заранее ужасаясь ответу.

— Не смеши меня! — фыркнула Шира. — Родить султану наследника-калеку? За кого ты меня принимаешь?

— Какая же ты всё-таки… — В душе вспыхнула обида за друга, пусть и бывшего. Впрочем, что его защищать, теперь он не ответит тем же.

«Может, из-за Ширы он и изменил отношение ко мне, заразился её неприязнью? Не только за то, что я его бросила?»

— А чем я хуже тебя? — Она задумчиво крутила ногой в воде, поднимая лёгкую рябь. — Нагиб сдал меня в гарем, когда стала не нужна. Не сумей я вызвать интерес у султима, погибла бы, как многие другие. — В бассейн шлёпнулся очередной камень, и женщины вновь завизжали. — Но даже так тут долго не проживёшь, нужно что-то более весомое, чем временная привязанность. — Шира довольно погладила свой вздувшийся живот. — Можешь говорить что тебе вздумается, сестрица, всё равно никто не поверит!

«Надеется выкрутиться?» С тех пор как мы в последний раз торговались дома у дядюшки, мне пришлось повидать многое и многих похуже её, но сейчас казалось, мы снова там, в Пыль-Тропе, и меня вот-вот снова положат на обе лопатки.

— Поверят, Шира. — Сдаваться я тоже не собиралась. Если в чём-то и была уверена, так в том, что рискует она не меньше моего. Если кто-нибудь узнает о её измене султиму, не сносить сестрице головы. Я держала в руках её жизнь точно так же, как она мою… — Ты сама это знаешь, — уверенно прищурилась я.

Она сурово глянула мне в глаза. Приходилось признать, что султима из неё получилась достойная: такой взгляд любого заставил бы первым опустить глаза… но только не того, кто всю жизнь целился из револьвера.

— Ладно, договорились, — моргнула она. — Если не выдашь меня, никому про тебя не скажу.

— Это ещё не всё, сестрица.

— Хочешь чего-то ещё? — хмыкнула Шира, продолжая поглаживать свой живот. Он давал ей огромную власть в гареме, но только не надо мной. — Кто бы сомневался…

Она вдруг откинула голову и громко расхохоталась, будто я выдала самую смешную шутку на свете. На миг показалось, что сестра не в своём уме. Смех прокатился эхом по радужной плитке стен, и все женщины в бассейне повернули головы. Обернулся и султим. Увидел меня. «Проклятье!»

Шира довольно ухмыльнулась.

— Тогда говори скорее, сестрица. Сдаётся мне, ты и есть та новая игрушка, о которой Кадир только и болтает. Та, что у него отняли. Поторопись, пока он не явился поиграть.

Я едва сдержалась, чтобы не сбросить её в воду.

— Говорят, у тебя есть лазейка наружу из гарема…

— Кто говорит?

— Люди… Так есть или нет?

Я не сводила глаз от Кадира, который лениво поднялся и зашагал по радужной плитке в нашу сторону, огибая бассейн. Казалось, что я слежу за голодным гулем.

«Скорее бы убраться отсюда!»

— Может, и так, — протянула она, явно выигрывая время. — Что же тебе так понадобилось, ради чего ты готова рисковать моей жизнью? Бутылка спиртного? Новый халат? Безусловно, оно того стоит…

«Бьёт на жалость, — подумала я. — Будь на её месте кто-то другой, и впрямь бы пожалела».

— С воли мне ничего не надо, — торопливо вставила я, следя за приближающимся Кадиром. — Наоборот, хочу передать весточку. Можешь?

— Наверное… — Она нарочито медленно провела языком по зубам. — Надо подумать, дай мне время.

— У меня его маловато! Так поможешь, или рассказать твоему мужу, как ты шастаешь по чужим постелям?

Кадир уже был почти рядом.

Шира сердито сжала зубы и положила руку на живот, словно защищая его.

— Ладно, помогу. Если ты…

Её перебил Кадир.

— Пришла с нами поиграть? — сладко улыбнулся он, окидывая меня похотливым взглядом. — Не слишком ли тепло одета?

Я поднялась на ноги. Шазад успела отучить меня смотреть на врагов снизу вверх.

— Я оделась, чтобы выйти, ваше сиятельное высочество.

Кадир неопределённо хмыкнул, как бы соглашаясь, но звук больше походил на смешок.

— Конечно, ты вольна уйти, если хочешь… — Он вертел в руке крупную белую жемчужину идеальной формы. Обошёл меня, преграждая путь к выходу, и бросил её в воду у края бассейна. Женщины внизу замерли в нерешительности. — Как только достанешь для меня этот жемчуг.

— Но… я не умею плавать, ваше высочество… — Встреться мы с ним не здесь и не теперь, я бы лучше знала, как говорить и что делать, а пока приходилось думать на ходу.

— Тогда ты не можешь уйти, — ухмыльнулся он. — Эта жемчужина очень дорога мне.

Драться я не могла. Одна мысль о том, чтобы поднять руку на этого самодовольного хлыща, вызывала обжигающее напоминание о приказе султана. Меж тем неизвестно, что предпримет его сын, попробуй я ослушаться.

«Предупредил ли его султан не трогать меня? Есть ли ему дело до безопасности жалкой демджи теперь, когда в руках полноценный джинн? Может, я и жива до сих пор чисто случайно».

Тягостное молчание нарушил громкий плеск: одна из жён всё-таки нырнула в воду и вскоре появилась с жемчужиной в руке.

— Мне стало скучно ждать, — объяснила она, капризно надув прелестные губки и откидывая с лица белокурые волосы.

Тем не менее в голосе женщины звучал страх, и я поняла, что она рискует ради меня.

Кадир шагнул к ней, и Шира, поспешно встав на ноги, схватила меня за локоть и подтолкнула к выходу.

— Вечером, как стемнеет, — шепнула она, — у Стены слёз!

Глава 19

Стена слёз ограждала гарем с востока, где посреди небольшой полянки в саду возвышалось самое величественное дерево, какое я только видела в своей жизни. Чтобы обхватить его, потребовалось бы три таких, как я, а раскинутые ветви касались верхушки стены.

По рассказам обитательниц гарема, на этом месте тысячу лет назад султима Сабрия ждала с войны своего мужа принца Азиза, который уехал на восточную границу, оставив жену в гареме. Она хотела быть как можно ближе к нему и поэтому стояла здесь день за днём, проливая потоки слёз, и дерево росло, поднимаясь всё выше и выше. Когда верхушка его поднялась над стеной гарема, Сабрия забралась туда, чтобы взглянуть на восток. В тот день женщины нашли её на земле рыдающей и бьющейся об стену. Безутешная, она плакала ещё три дня, а потом пришли вести, что султим Азиз погиб в сражении. Вот что, оказывается, разглядела Сабрия с вершины дерева через стены, пустыни, города и моря.

В тусклом свете моей масляной лампы Стена слёз ничем не отличалась от других в гареме. Побеги цветущего багрового плюща оттенка солнечного заката карабкались по каменной кладке, словно пытались скрыть, что она ограждает тюрьму.

Отодвинув плющ, я приложила ладони к стене и ощутила странные бороздки. Поднесла лампу ближе — и впрямь как следы ногтей!

— И рыдала она беспрерывно семь дней и семь ночей… — Я вздрогнула и обернулась, услышав язвительный голос за спиной. На Шире был тёмно-синий халат, терявшийся в сумерках. — Пока султан, не в силах больше терпеть, не повесил Сабрию на самом верху дерева, где только звёзды могли слышать её плач.

Я уронила руку.

— Кто бы мог поверить, что в гареме случается такая любовь.

— Любой, кто не думает, как ты, об одной себе, — парировала она.

В ответ хотелось упомянуть Кадира, не более любимого ею, чем до того Нагиб, но Шира вновь положила руку себе на живот, и я осеклась. Ради любви на что только не решишься. Так бывает не только в сказках. Шрам у меня на бедре, оставшийся с Ильяза, был тому свидетельством.

— Ну так что теперь? — Я выжидающе подняла бровь, в своё время научившись этому у Жиня.

— Теперь будем ждать, сестрица. — Шира устало прислонилась к громадному стволу и глянула наверх.

Я послушно устроилась рядом.

— Долго ждать-то?

Она ещё сильнее запрокинула голову.

— Может, и долго, не знаю. Из города плохо видно небо.

Цепляясь волосами за грубую кору, я тоже вгляделась в сплетение ветвей в вышине. Тёмное небо кое-где проглядывало, но звёзды в сиянии городских и дворцовых огней было не различить.

— Так что, — вновь заговорила Шира, помолчав, — ты и правда с мятежным принцем? — Она что-то теребила в руках, и я разглядела конец верёвки, спускавшейся сверху, а на верхушке дерева, торчащей в небе над стеной гарема, болтался лоскут ткани.

— Правда, — кивнула я, гадая, кому она сигналит. «Вдруг ловушка? Придётся рискнуть, ничего не поделаешь».

— Кто бы мог подумать? — усмехнулась сестра. — Сразу две девчонки из Пыль-Тропы связались с королевскими особами. Как там учил святой отец?.. — У неё вновь прорезался акцент Захолустья. — «Тот, кто пресмыкается в ногах у власти…»

— «…Часто бывает ею растоптан», — закончила я, сама не зная, с какой стати разговорилась. Наверное, потому, что больше особо болтать и не с кем. Лейла — милая девочка, но всё же дочь султана, а о Тамиде не хочется и думать. Похоже, тот друг моей юности так и умер, истекая кровью, на улице в Пыль-Тропе.

Чёрные глаза Ширы встретились с моими синими, и между нами проскочила искра понимания. Мы обе связали свою судьбу с сильными мира сего, просто на разных сторонах. Если один и возвысится в конце концов, то другого растопчут, и не иначе.

— Шира… — начала я, ещё толком не зная, что скажу, но так и не закончила.

Из Стены слёз крадучись вышел мужчина.

Да-да, прямо из стены.

Я видела много чудес в исполнении самых разных демджи, но ничего подобного не ожидала, врать не стану.

Мужчина был реальный, из плоти и крови, хоть и одетый по-нашему, но не мираджиец. В свете масляной лампы блестела светлая кожа, а куфию на буйной шевелюре песочного цвета повязывали явно неумелые руки. Глаза почти такие же синие, как у меня, — в первый миг я даже приняла его за демджи.

— Благословенная султима… — В тихом голосе слышался чужеземный акцент.

Незнакомец встал в полный рост, и я рассмотрела его внимательнее. Таких блестящих сапог до колен ни у кого в пустыне не встретишь. Брюки заправлены в голенища, белая рубашка расстёгнута на груди. Сделав эффектную паузу, он шагнул вперёд, но зацепился рукой за плющ и не сразу выпутался, слегка подпортив впечатление. Однако быстро исправился, сорвав той же рукой цветок и с изящным поклоном преподнёс его Шире.

— Твоя красота расцветает всё пышнее с каждым днём!

Плохо повязанная куфия упала на плечи чужеземца, и я лучше разглядела лицо. Он оказался ненамного старше нас, а россыпь веснушек на носу делала его ещё моложе. Северянин, но не галан, их я повидала немало, да и слова выговаривает совсем не так.

Снова выпрямившись, он забросил конец куфии за спину, словно плащ. Шира взяла цветок и поднесла к носу, вдыхая аромат.

Вот, значит, как она получала запрещённые вещи. А судя по взглядам незнакомца, возможно, от него и забеременела.

Только теперь он посмотрел на меня.

— Это… — начала Шира, но он не дал ей закончить.

— Позволь, я представлюсь сам! — Он порывисто схватил мою руку и потянул к губам. Я еле удержалась, чтобы не вырвать её, припомнив уроки приличных манер от Шазад. — Тем более такой прелестной юной особе… — Поцеловав мне руку по своему странному чужеземному обычаю, он выпятил грудь и гордо объявил: — Моё имя — Синеглазый Бандит!

Я подавилась смехом и мучительно закашлялась, складываясь вдвое. Шира неловко похлопала меня по спине.

— О да, я знаю, моя слава опережает меня! — снисходительно улыбнулся чужеземец, пока я силилась прийти в себя. — Не пугайся, на самом деле я не такой уж страшный. При Фахали от моей руки пали не тысячи солдат. — Он с заговорщицким видом наклонился, продолжая сжимать мои пальцы, и шёпотом продолжил: — А всего лишь сотни!

— Что, в самом деле? — выговорила я, тяжело переводя дух. Фахали остался у меня в памяти размытым пятном — порох, кровь, песок и я где-то там среди них. — Скажи тогда, как тебе удалось засыпать молельный дом в Малале?

— Ну, в общем… — Синие глаза северянина блеснули. Он не грассировал, как галаны, но произношение всё же было слегка гортанным. — Я бы рассказал, но не хочу никому подсказывать опасных идей, — ловко выкрутился он.

Наверное, с розыгрышем пора было кончать, но я не могла припомнить, когда так смеялась последний раз, с тех пор как стала участницей этого проклятого мятежа — после бегства из Страны дэвов уж точно.

— А что скажешь насчёт боя в Ильязе? — не унималась я. — Правду говорят, что Синеглазого Бандита там окружили со всех сторон?

— То, что другие называют окружением, для меня лишь приманка для врагов, — нисколько не смутившись, задрал он веснушчатый нос, в то же время притягивая меня к себе за руку.

— Говорят, Синеглазый Бандит получил там страшную рану в бедро… — Мы стояли уже почти вплотную друг к другу. — Можешь показать свой шрам?

— Моя прелестница так напориста… — Широко улыбнулся северянин. — В моих родных краях одежду скидывают не так быстро. — Он задорно подмигнул.

— Ну, тогда я покажу! — Отступив назад, я распахнула халат и приподняла подол рубашки, обнажая огромный уродливый шрам на бедре, который трудно было не заметить даже в вечерних сумерках. — Мне говорили, он примерно такой, да?

За такую ошарашенную физиономию, наверное, стоило бы отдать всё добро, что он успел протащить к Шире в гарем. А может, стоило и рискнуть, выдавая себя. Даже если глупость, но удовольствие я получила ни с чем не сравнимое.

Чужеземец оторопело отпустил мою руку, и я быстро привела в порядок одежду.

— Да, кстати, при Фахали я тебя тоже что-то не помню, — добавила я, глядя, как он смущённо чешет в затылке. — Галаны, пустыня, горящие заживо люди с обеих сторон — всё было, а вот тебя точно не было!

Он больше не выпендривался и смотрел на меня с искренним интересом. Между тем я продолжала:

— Теперь понятно, почему все думают, будто я могу появляться в двух местах одновременно… а также откуда берутся упорные слухи, что Синеглазый Бандит пользуется большим успехом у женщин.

В самом деле самозваный Бандит был необыкновенно хорош собой и знал это, пускай сейчас и выглядел несколько подавленно.

— Ну что тут сказать… — смущённо улыбнулся он. — Я прихожу в дома, чтобы забрать ценности, а заодно женщины дарят мне свои сердца.

Он подмигнул Шире, и она загадочно улыбнулась, продолжая нюхать цветок плюща. Ну нет, моя двоюродная сестра слишком расчётлива, чтобы отдать сердце за просто так. Скорее использует, как и других, ради себя и своего будущего младенца.

— Значит, это и есть твоя лазейка на свободу? — повернулась я к ней.

Шира с самодовольным видом повертела цветок в пальцах.

— Сэм ходил сюда, чтобы… ухаживать за Миассой, одной дурочкой из султанских дочерей. Я заметила, как она то и дело прибегает вся растрёпанная, и выследила. Глупо с её стороны… ведь она уже обещана эмиру Башиба. Я обещала не говорить её отцу, а взамен попросила Сэма об услуге.

— Да нормально всё, — пожал плечами северянин, давая понять, что ум Миассы его мало интересует. — Эмир нечасто здесь бывает, так что Синеглазому Бандиту нетрудно и теперь навещать её.

Моё негодование наконец прорвалось:

— Может, хватит про Бандита, а? Я его слишком хорошо знаю! Кто ты такой на самом деле?

— Ну, вообще-то… — Улыбнулся он, прислоняясь к стене. — Стоит ли так уж винить паренька, если он иногда надевает чужую личину? Откуда мне было знать, что настоящий Синеглазый Бандит такой… такой… — Он смерил меня взглядом, задерживаясь на тех местах, где я успела нагулять жирок за время сытой жизни. За мальчишку теперь мне было никак не сойти. — Короче, такой вот. Да я и сам бандит… точнее, вор. Когда пошли все эти слухи, было бы просто глупо не воспользоваться своей… м-м… благоприятной внешностью. — Его синие глаза насмешливо подмигнули. — Вы не поверите, насколько помогает в нашем деле хорошая репутация! Тем более заслуженная. Хотя… если Синеглазый Бандит так хорош, то как его занесло сюда?

Я подавила острое желание отвесить ему пинка.

— Скажи лучше, как ты сюда проникаешь?

— Я же альб, — снова пожал плечами Сэм, как будто это всё объясняло, но, заметив моё недоумение, продолжал: — У нас в стране магии хоть отбавляй. У меня бабка по отцу фея, и прабабка по матери — тоже. — Так северяне называли своих джиннов, только там они созданы Всевышним из земли и воды. — Мы можем проходить сквозь камень… видишь? — Облокотившись на стену, он наполовину провалился в неё.

Я ошеломлённо покачала головой. Если подумать, умение нисколько не хуже моего.

— Как же альбийского вора занесло в Изман?

— В Альби моими талантами никого не удивишь… — Сэм выпрямился, вытаскивая руку из стены, по каменной кладке пошла лёгкая рябь. — Вот я и решил применить их в вашей пустыне, где владельцы драгоценностей ещё с таким не сталкивались. Обычай запирать ценности в железный ящик до вас ещё не добрался.

Он не лгал, я видела, но всё же чего-то не договаривал. Деньги и ценности можно добыть в других местах куда легче, чем в Измане. Например, в землях, куда ещё не докатилась война. Тем не менее я получала как раз то, что хотела, — возможность передать весточку за стены гарема. У нас в Пыль-Тропе не привыкли смотреть в зубы дарёному коню.

Взяв сестру за руку, я отвела её подальше от ушей фальшивого Бандита. Она сердито отстранилась, но сейчас было не до обид.

— Скажи мне честно, Шира, этому воришке можно доверять? В смысле что-то важное — например чужие жизни?

— Я посылала с ним письма в Пыль-Тропу… моим родным. — Последнее меня покоробило. Неужели даже теперь она не упускает случая напомнить, что ни общая кровь, ни детство под одной крышей не делают меня своей? — Ну ещё денег немного.

Я уже давным-давно не вспоминала о Пыль-Тропе, разве что в очередной раз благодаря Всевышнего, что оттуда выбралась, но сейчас невольно представила, какой ужас там творится. Оружейная фабрика взорвана, работы больше нет — остаётся только уезжать, чтобы не умереть с голоду.

Шира доверила северянину деньги, которые могли спасти её семью. Значит, и мне стоит рискнуть… ради своей.

Я решительно повернулась к Сэму, который безуспешно пытался снова повязать куфию.

— Ты мог бы передать за стену послание?

— Само собой! — Он подсунул край куфии не с той стороны, и я невольно поморщилась. — Сколько?

— Сколько чего? — не поняла я.

— Э-э… Сколько денег ты заплатишь за то, чтобы я передал? — старательно выговорил он, вероятно, засомневавшись, что ранее правильно выразился.

Я глянула на сестру, но та выразительно растопырила пальцы без колец.

— Султим считает меня скромницей… — Благословенная султима и в самом деле очень мало пользовалась украшениями. Та же Айет дребезжала золотыми браслетами от запястья до локтя при каждом движении. — Просто я сразу пускаю в дело всё, что он дарит, — объяснила она. — В гареме всё продаётся и всё покупается, особенно безопасность. Тот, кто этого не понимает, едва ли выживет.

— У меня ничего нет, — снова обернулась я к чужеземцу, — но ты уже забрал моё имя, разве оно ничего не стоит?

— Да ты не шибко пользовалась им, — хмыкнул он. — Наоборот, я тебе сделал одолжение… и потом, легенды принадлежат людям, а не нам. Тем более что ты в затруднении сейчас. Нет, надо бы приплатить.

Я задумчиво облизала губы. «Будь в запасе хоть денёк-другой… Девчонки из гарема не очень-то аккуратны, можно было бы и позаимствовать кое-что, пока спят. Что бы такое ещё придумать?»

— Послание моё для Шазад аль-Хамад, — начала я, — дочери командующего Хамада. Он…

— Я знаю, кто такой Хамад. — Северянин вмиг растерял всю свою шутливость и позёрство.

— Тогда знаешь, что он богат, очень богат. Как и его дочь… прелестная и очаровательная, — добавила я, помолчав.

Шазад сняла бы с меня голову за такое описание, данное чужеземному воришке. Может, её даже и нет в Измане, но лучшего варианта не придумать.

— Она мне уже нравится, — усмехнулся альб, но ирония была какой-то грустной. Он рассеянно потёр основание одного из пальцев на левой руке, будто что-то вспоминая. — Но как она мне поверит? Богатая, избалованная дочь командующего…

За это Шазад сняла бы голову уже с него. Оставалось надеяться, что в лицо он её избалованной не назовёт.

— Просто скажи ей, что Синеглазый Бандит во дворце султана, вот и всё. — Больше я ничего не решилась передавать, ни про джинна, ни про остальное. По крайней мере, пока. Называть моё имя и без того рискованно. — Настоящий Синеглазый Бандит! А ещё добавь, что ей нужен кто-то, чтобы прикрывать спину.

Глава 20 Мальчик без имени

В одном заморском королевстве жил-был фермер. Они ютились с женой в жалкой лачуге, едва сводя концы с концами, и не могли дать своим шестерым детям ничего, кроме любви. Однако скоро поняли, что одной любви недостаточно, чтобы накормить и обогреть. Трое детей в первую же свою зиму не вынесли холодов, и когда в самый тёмный и промозглый день года родился седьмой, родители даже не стали давать ему имя в полной уверенности, что умрёт и он.

Однако сын, которого никак не звали, пережил самый тёмный день, а затем и следующий. Дожил он и до весны, и до новой зимы, а новой весной получил наконец и имя.

Он рос проворным и сметливым, и получил от предков дар проникать в места, где его не ждали, если стены вокруг были построены из камня. Когда мальчик узнал, что его семья бедна, а другие богаты, то решил, что это несправедливо. Когда на седьмую его зиму мать заболела, он стал брать еду на кухнях, где было больше припасов, чем в родном доме, и таскать серебро, чтобы покупать лекарства. Так он однажды попал в замок на холме, где жил местный лорд.

Юной дочери лорда было одиноко в огромном замке, но она, как и все дети богачей, привыкла получать всё, о чём ни попросит, и когда захотела дружбы с мальчиком, он с охотой подарил её. Показал девочке свои деревенские игры, а она научила его читать. Узнала, как интересно пускать вприпрыжку камушки по глади пруда, а мальчик открыл в себе способности к языкам, на которых говорили в далёких странах.

Годы шли, и мальчик стал юношей, крепким, сильным и очень красивым. Таким красивым, что дочка лорда это заметила. Она и теперь получала всё, чего хотела, и когда попросила отдать ей сердце, юноша подарил его с радостью.

Они тайно встречались в тех же укромных уголках, где играли ещё детьми. Старшие братья юноши, не имевшего когда-то имени, предостерегали его от дочери лорда. Сами они женились на бедных девушках из семей, что обитали в тени огромного замка, и жили вполне счастливо, несмотря на свою бедность. Однако младший брат успел прочитать слишком много сказок о простых деревенских парнях, заслуживших любовь принцесс, и разбойниках, покоривших сердца богатых леди, и не хотел слушать никаких уговоров. Он верил, что получил сердце своей возлюбленной точно так же, как отдал в дар своё.

Когда по всей округе разнеслась весть о помолвке дочери лорда с вторым сыном лорда соседнего поместья, юноша очень удивился и послал ей просьбу встретиться в тайном месте у пруда. Ждал там всю ночь, но девушка так и не пришла. Ждал другую ночь и третью, а в ночь накануне свадьбы прошёл через стены замка и опустился на колени у постели, где лежала, залитая лунным светом, прелестная дочь лорда, разметав по белой шёлковой подушке светлые волосы.

Юноша, когда-то не имевший имени, разбудил девушку и предложил бежать с ним, чтобы пожениться в дальних краях. Не умолял, хоть и стоял на коленях, — даже не думал, что должен, и не ожидал отказа. Но дочь лорда лишь посмеялась, вызвала стражу и прогнала юношу прочь, вернув ему сердце обратно.

Так он узнал, что девушки из замков не выходят замуж за тех, кто может обходиться без имени.

Он решил прославить своё имя, принёс присягу королеве и надел военную форму, чтобы сражаться за свою страну в другом заморском королевстве, где не бывает зимы. Однако вместо славного имени нашёл там только кровь, ружья и пески. Никто не теряет имя так быстро, как мёртвые, и он снова бежал, укрывшись в многолюдном городе под названием Изман, полном красок и звуков, которых и представить себе прежде не мог.

Проголодавшись, он вспомнил о своём даре проникать за чужие стены и в первую ночь стащил лепёшку, которую съел на крыше молельного дома, глядя на россыпь домов вокруг, а на вторую ночь украл пригоршню золотых монет, которой хватило бы всей его семье на целый год. Скоро он изучил все ходы и выходы и стал жить припеваючи, а однажды на улице услыхал имя, которое произнесли шёпотом. Вряд ли оно принадлежало реальному человеку — просто выдумка, легенда, — и он присвоил его себе.

Новое имя приносило ему драгоценности богачей и любовь их жён, а однажды даже сердце настоящей принцессы, дочки султана, прямо как в сказках, которых он столько прочитал ещё мальчиком. Только теперь он был не настолько глуп, чтобы дарить своё сердце взамен. Юноша давно научился не отдавать всё, что у него просят.

Имя стало известным и очень подходило ему, и юноша почти уже верил, что оно и впрямь его собственное… пока не встретил девушку, которой оно принадлежало на самом деле. Девушка жила в гареме, а в глазах её горел огонь, способный поджечь весь мир. Она просила о помощи.

Юноша должен был передать послание дочери генерала, местного военачальника. Её дом нашёлся легко — большой с красной лаковой дверью в самой богатой части города. Ожидая за углом, посланник наблюдал, как снуют туда-сюда слуги и приветственно машут друг другу гости, на руках у которых сверкает целое состояние.

Наконец появилась и генеральская дочь. Он узнал её ещё до того, как она взялась за ручку красной двери. Красота девушки ослепляла, как солнце. Казалось, она была создана лишь для того, чтобы восхищать и покорять, а двигалась так легко и уверенно, будто не сомневалась в своей власти над другими.

Он понял, кто она, хоть и не встречал никогда прежде. Тёмная кожа, чёрные волосы и глаза, совсем не такие, как у белокурой и бледной дочери лорда. Одежда яркая и красочная, как пламя джиннов, чуждая голубым, серебристо-серым и светло-зелёным тонам дождливого неба и свежей травы, которые предпочитала та. Но всё равно такая же — девушка, привыкшая получать всё, что ни попросит.

А потому он знал: бесполезно стучать в красную лаковую дверь. Вызовут стражу и прогонят с насмешками. Бандитов с крадеными именами не принимают в таких домах.

Оставалось только дожидаться ночи. Окна в домах загорались одно за другим, а затем так же постепенно гасли, а оживлённые улицы погружались в тишину. Светилось лишь окно в спальне генеральской дочери, но юноша, обходившийся когда-то без имени, умел ждать и наконец дождался, когда погасло и оно. Тогда он сделал то, что умел лучше всего: прошёл туда, где его не ждали, прямо через стену и поднялся по ступенькам в спальню.

Дочь военачальника лежала на пёстрых разноцветных подушках, чёрные волосы её разметались по лицу. Он опустился на колени, чтобы разбудить её, но, прежде чем выговорил хоть слово, ощутил у своего горла лезвие ножа. Не успел даже заметить, как она шевельнулась.

— Кто ты? — спросила девушка.

На её лице не было никаких признаков страха. И тогда юноша понял, что ошибся. Она совсем не похожа на дочь лорда и не создана восхищать и покорять, а лишь обманывает всех вокруг. Двигается так легко и уверенно, потому что знает свой секрет, только тот получает всё, что просит, кто умеет держать в руках клинок.

— Отвечай быстро и правду, — спокойно продолжала девушка, прижимая нож сильнее, — иначе твоя ложь станет последней в жизни.

Юноша, не имевший когда-то имени, внезапно понял, что не хочет больше краденых имён с сомнительной историей. Ему нужно собственное, чтобы без стыда назваться этой девушке. А пока придётся назвать чужое.

— Я пришёл от имени Синеглазого Бандита, — сказал он.

Глава 21

Я сразу насторожилась, когда вместо солнечных лучей меня разбудили три служанки. Заставили сесть в постели и стянули через голову рубашку, не давая толком проснуться.

— Что случилось? — Я потянулась за своей одеждой, но на меня уже напяливали что-то новое.

— Султим хочет взять тебя с собой на дворцовый приём, — ответила одна из них, та самая надзирательница, что привела меня в гарем, имени я так и не узнала.

«Эта отдельно», — вспомнились её слова. «Ничья я не жена. И не вещь, которую хранят на полке!»

Я попыталась выдернуть руку, которой завладела одна из служанок и скребла чем-то твёрдым по ногтям, но та удержала мои пальцы и стала пилить дальше, заставляя морщиться от противного звука.

— Это большая честь! — объяснила служанка, приподнимая мне сзади волосы и щёлкая застёжкой — не ожерелья, а какой-то странной одежды из тонкой синей материи с чёрной вышивкой под цвет волос.

Не халат и не рубашка, а главное, я осталась полуголая, с наполовину открытой спиной, плечами и руками. Было бы смешно оказаться так в песках, солнце сожжёт мигом. Город — другое дело, тем более гарем с его неприличной роскошью.

Меня поставили на ноги, оправляя длинные полы новой одежды поверх шаровар.

«Хотя бы их оставили, слава Всевышнему!»

Можно было бы, конечно, и затруднить служанкам работу и шевелить руками и ногами только по приказу султана, каждый раз особому, но мучиться снова уж очень не хотелось. Кроме того, я сильно подозревала, что султим может доставить мне не меньше неприятностей. Опять же, наконец выпал шанс выйти пусть не из дворца, но хотя бы из гарема.

Уже прошло семь дней, как я отправила Сэма с посланием, и они тянулись так же лениво и скучно, как остальные. Совсем не то что в лагере мятежников. Здесь не с кем было ни размяться в поединке, ни разделить предвкушение битвы и мучительную неизвестность. Раз или два я даже ходила к Стене слёз и поднимала на большом дереве сигнал, но северянин не возвращался.

Всё зависело от бестолкового мальчишки, неспособного даже правильно повязать куфию, а я могла лишь томиться в ожидании новостей. Прямо как та Сабрия из легенды, беспомощная и бессильная. Так и с ума можно сойти. Нет уж, не стоит пропускать возможность выглянуть наружу хоть одним глазком.

Теперь меня вели по другим коридорам, чем тогда с султаном, и в этой части дворца было совсем не так пустынно. Мимо то и дело пробегали, опустив голову, слуги с подносами, полными свежих фруктов, или стопками свежего белья. Мы прошли через уютный садик, где сидели гости в дорожном платье, по виду сичаньцы. Я невольно обернулась, вспомнив Жиня. Впереди показался кто-то разодетый, как эмир, с тремя женщинами в одинаковых халатах, но вскоре свернул на какую-то лестницу. Чуть дальше нам уступили дорогу двое чужеземцев в военной форме, и сердце у меня подпрыгнуло. «Галаны? Нет, мундиры другие. Может, альбы?»

Вернувшись в лагерь в прошлый раз, Жинь принёс слухи, что султан предложил воюющим странам временное перемирие и пригласил их правителей в Изман заключать новый союз. Должно быть, потому и чужеземцев во дворце так много, а солдаты охраняют послов, обсуждающих приезд гостей на Ауранзеб.

Пока, значит, бои прекратились. Только вряд ли надолго. Союз может быть заключён лишь с одним из бывших противников, а остальные останутся врагами. Война тут же продолжится с новой силой.

Мы повернули за угол, и я наконец увидела галанов. Неприметного вида человек в штатском шёл навстречу в сопровождении двух солдат, форма которых пробудила застарелый страх. Однако ещё сильнее почему-то встревожил взгляд самого посла, пронизавший меня насквозь и буравивший спину, когда мы разминулись.

В саду, где проходил приём, ко мне повернулись сразу две дюжины пар глаз. Здесь были одни мужчины, рассевшиеся на подушках вокруг. Советники султана, но не военные, а вроде нашего Махди, бледные от сидения в кабинетах над книгами и картами вдали от реального мира. Слуги носились взад-вперёд роем пчёл, подавая кувшины со сладкими соками и разгоняя опахалами жаркий воздух.

Лишь один гость стоял отдельно от других. Возраста Ахмеда и Жиня, в безупречном бело-золотом мундире султанской армии. Прямой как статуя, руки сцеплены за спиной, глаза устремлены вперёд, словно в ожидании приказа. Я ощутила укол узнавания, но вспомнить, кто это, не могла.

Во главе собрания сидел на возвышении сам правитель Мираджа. Увидев меня, он чуть приподнял брови. Выходило, что о решении привести меня Кадир никого не оповестил. Султим сидел по правую руку от отца, а Айет прижалась к мужу, одетая как я, только в ярко-красное с серебряными нитями. Она знала, что служит украшением и старательно показывала голую спину, разрисованную узорами из хенны. Узма сидела в ногах у Кадира, её хрупкое тело обтягивал наряд зелёных оттенков. Я поискала глазами Мухну, но нигде не нашла.

Султим выразительно положил ладонь на свободную подушку у себя под боком по другую сторону от Айет. Я бы многое отдала, лишь бы туда не садиться, но выбора не было.

Служанка аккуратно уложила длинный подол моей одежды вокруг пяток и исчезла, повинуясь жесту Кадира, но я нарочно тут же выставила голые ноги наружу. Мужчина в белом с золотом мундире чуть отвернулся и почесал бровь, скрывая улыбку.

— Кадир, — шепнул султан тихонько, чтобы не слышали советники, — тебе что, своих женщин не хватает?

— Хватает, отец, — смутился наследник. В скрещённых взглядах отца и сына что-то мелькнуло, но я не поняла. — Просто одна из мираджиек куда-то подевалась… — Мухна! Я вспомнила слова Лейлы об исчезнувших, как её мать. — Вот и потребовалась замена.

Он лениво провёл пальцем вдоль едва зажившего шрама у меня на спине, и я гневно передёрнула плечами.

Зубастая улыбка султана едва ли могла убедить советников, что он ведёт с наследником приятную беседу.

— Ещё раз распустишь руки, отрублю, — так же тихо проговорил он.

Я ощутила невольную благодарность, но тут же её подавила. «Сам виноват, что запер здесь и лишил возможности защищаться!»

Султан величественно выпрямился.

— Пусть войдёт первый проситель! — разрешил он.

— Тысячник Аббас аль-Аббас, — объявил распорядитель, — командир Одиннадцатой тысячи.

В сад шагнул офицер и низко поклонился.

— Ваше величество, я пришёл просить отставки.

— Серьёзная и необычная просьба во время войны, — поджал губы султан. — Не думаю, что она вызвана недостатком храбрости, иначе ты не решился бы предстать передо мной.

Тысячник гордо выпятил грудь, явно довольный, что его назвали храбрецом.

— Ваше величество, я получил известие из дома. Моего брата по воле Всевышнего призвали в святые отцы, а других сыновей у отца нет. Если я не вернусь, мужья сестёр передерутся из-за его земли. Семье необходим наследник.

Султан пристально взглянул на просителя.

— Что думаешь, Рахим? — повернулся он к молодому офицеру, который показался мне чем-то знакомым. Ах да, Рахим, единственный из толпы сыновей султана, которого Лейла считала братом. И впрямь, те же умные внимательные глаза, только, в отличие от сестры, сохранившей за стенами гарема бледность кожи от громанской матери, этот выглядел насквозь мираджийцем, а резкими отцовскими чертами лица даже напоминал Ахмеда.

— Сомневаюсь, что моё мнение что-либо добавит к вашим выводам, высокочтимый отец, — поклонился Рахим.

Он говорил с показным смирением, но это отдавало какой-то непонятной игрой.

— Скромность никогда не шла тебе, Рахим, — отмахнулся султан. — Уверен, у тебя есть свои соображения, поскольку ты давно уже в армии. Поделись с нами.

— Поскольку наши восточные границы находятся под большей угрозой, мне кажется, у Одиннадцатой тысячи должен быть самый честолюбивый командир… — Рахим помялся. Султан выжидающе смотрел на него. Советники затаились. — Кроме того, святые книги учат нас, что главный долг сына — перед своим отцом.

Султан улыбнулся так, будто только что одержал победу.

— Тысячник Аббас аль-Аббас, твоя просьба удовлетворена, — произнёс он, и проситель выдохнул с облегчением. — Ты освобождаешься от командования. Найди себе замену, и мы утвердим его.

Бесконечное имя следующего просителя я забыла ещё до того, как его закончили произносить. Забыла и о чём он просил. Один за другим они сменяли друг друга перед султаном и его советниками, а я смотрела, отчаянно скучая. Кому-то хотелось больше денег, кому-то земли, кому-то охраны от расплодившихся в порту сторонников мятежа. Затем какой-то горожанин потребовал найти и покарать Синеглазого Бандита, который украл драгоценности у его жены и совратил дочь.

«Что ж, если Сэм продолжает марать моё доброе имя, значит, Шазад по крайней мере не проткнула его мечом, не выслушав… либо он так и не удосужился передать моё послание».

Терпеливо выслушав жалобщика, султан развёл руками. Что ещё он может сделать кроме того, что уже сделано? Он не стал говорить, что совращение девицы — не самое большое из преступлений Бандита, но все поняли: помощь мятежному принцу — вот главное. За голову преступника уже объявлена награда, но разыскать его пока не удаётся. Такое впечатление, что он привидение из песков или вообще выдумка.

Мне не нравилось быть выдумкой, но и подвергаться пыткам до потери рассудка, как Саида, хотелось ещё меньше. Пожалуй, стоило бы поблагодарить Сэма за алиби, даже если он не добрался до Шазад.

От сидения на подушке поджатые ноги затекали, и я то и дело ёрзала, слушая одну за другой скучные просьбы посетителей. В конце концов, отбросив приличия, подтянула колени к подбородку и обхватила руками, чтобы не опрокинуться.

Глаза уже слипались, когда перед султаном появился человек, закованный в цепи. Томящиеся на жарком солнце зрители сразу оживились.

— Азиз аль-Азиф! — объявил распорядитель, и мужчина в роскошном халате, сопровождавший закованного, отвесил низкий поклон. — И его старший брат Худа аль-Азиф.

— Ваше пресветлое величество, — заговорил младший брат, — с глубочайшим прискорбием я прошу судить моего брата и приговорить его к смерти за связь с мятежниками. Он…

— Вот как? — перебил с усмешкой султан. — Мои осведомители доложили другое. По их сведениям, ты сам жаждешь власти и задумал предложить моему мятежному сыну свои услуги… а значит, солгал мне, чтобы в одиночку владеть землями своего отца. — По саду пробежал шепоток. — Немедленно освободить старшего аль-Азифа! — Правитель махнул рукой, и двое стражников кинулись выполнять. — А его младшего брата заковать в цепи!

— Ваше величество! — забился в руках стражников Азиз. — Я не совершал никаких преступлений!

— Покушение на убийство брата разве не преступление? — грозно прогремел хозяин Мираджа. — А ложь перед лицом султана? Что касается замыслов использовать мятеж моего сына для собственного возвышения, их ты ещё не осуществил, но и такого я терпеть не намерен! Тебя казнят на закате… если только твой брат не заступится за тебя. — Он взглянул на старшего, но тот молчал, потирая раскованные запястья. — Быть по сему! Объявите новость в городе, пускай жители славного Измана знают, как мы поступаем с изменниками.

У меня в памяти внезапно всплыл Ахмед — как он стоял у себя в шатре и не мог решиться казнить предателя Махди. Так и не отдал приказа. А надо было — ради всех нас. Хорошему правителю требуется решительность.

А его отец не задумался ни на миг.

Отчаянные крики Азиза стихли вдали, и настала очередь следующего просителя.

Жара не спадала. Солнце сдвинулось на безоблачном небосводе, и его лучи упали прямо на нас. По затылку у меня стекал пот, одежда уже намокла, а веки еле удавалось держать открытыми. Единственным, кто, казалось, совсем не ощущал полуденной жары, был султан.

— Шазад аль-Хамад! — послышался голос распорядителя.

Я подскочила на месте, будто получив пулю в спину. Решила сперва, что впрямь уснула и во сне подруга явилась выручать меня. Но у входа в сад стояла именно она, в халате цвета восходящего солнца и с такой лукавой улыбкой на губах, будто уже всех перехитрила.

«Шазад!»

Глава 22

Я готова была расцеловать глупое лицо Сэма. «Передал, всё-таки передал!» Шазад была здесь, и страх, засевший в груди с тех пор, как я очнулась на пиратском корабле, начал понемногу рассеиваться.

— Какая неожиданная честь для нас, — улыбнулся султан.

— Это для меня высочайшая честь — лицезреть ваше величество… — Так странно было слышать голос подруги здесь после сотен ночей в лагерном шатре и под открытым небом пустыни. — Я вернулась из паломничества к святым местам и хочу отдать дань уважения моему пресветлому повелителю султану и его высочеству султиму. — Она опустилась на колени и отвесила земной поклон — судя по изяществу движений, отработанный за шестнадцать лет перед мятежом.

Правитель Мираджа прищурился:

— А я было подумал, что ты пришла спросить, когда вернётся твой отец.

Если он рассчитывал смутить её, то ошибся адресом. Шазад начала отвечать, но я не расслышала слов, потому что их заглушил душераздирающий вопль над головой, похожий на скрежет железа.

В саду всё застыло, но в памяти у меня что-то шевельнулось.

Я знала этот звук.

— Крик рухха! — воскликнул принц Рахим, выразив вслух мои мысли. Запрокинув голову, он вглядывался в небо. — Он где-то поблизости.

— У нас в городе рухх? — недоверчиво фыркнул Кадир, однако выпрямился с явной тревогой. — Смех, да и только!

— Ну разумеется, брат, — насмешливо протянул Рахим, щеголяя военной выправкой и выразительно кладя руку на пояс, хоть сейчас и не был вооружён. — Что я могу знать, если провёл в горах Ильяза всего пять лет, слушая руххов каждую ночь, пока ты спал в гареме под боком у матери? Конечно, ты знаешь лучше.

Вспыхнув от гнева, Кадир шагнул к нему, но Рахим не отступил. Султим был куда шире брата в плечах, но, когда тот сжал кулаки, я заметила на костяшках шрамы, почти как у Жиня. Боец. Ничего похожего на гладкие руки Кадира.

Крик рухха вновь расколол небо, и правда, уже ближе. Толпа советников заметалась по саду, ища укрытия, султан выкрикивал приказы стражникам, посылая их на крепостные стены.

Я не двигалась, лишь сама запрокинула голову, слушая такой знакомый крик. Над дворцом пронеслась гигантская фигура, достаточно низко, чтобы можно было разглядеть, но вне досягаемости ружей. Два огромных синих крыла заслонили солнце, погружая двор в тень.

«Не просто рухх — это Изз!»

Сердце затопила радостная волна, и я вскочила на ноги.

«Изз тоже здесь, в Измане!»

В воздухе за руххом тянулось что-то длинное, рассыпаясь по сторонам и колыхаясь на ветру. На миг показалось, что это белые салфетки, но затем я разглядела бумагу — настоящий бумажный дождь!

Не дожидаясь, пока ближайший листок достигнет земли, я схватила его и жадно уставилась на текст.

Наверху было изображено солнце, знак принца Ахмеда, и я с волнением обвела его пальцем, словно касалась, как много раз прежде, груди Жиня. Ниже начинались строки, напечатанные расплывшимися чернилами:

Новый рассвет, новые пески!

Мы призываем Омана аль-Хасима бин Измана, султана Мираджа, сложить свою власть и предстать перед судом за измену.

Султан Оман обвиняется в следующих преступлениях против Мираджа и его народа:

• введение в стране незаконного чужеземного правления с помощью галанской армии;

• казнь без суда обвинённых в нарушении галанских законов;

• незаконное преследование собственного народа;

• преследование мираджийских подданных по подозрению в родстве с джиннами;

• угнетение народа несправедливой оплатой труда;

• угнетение мираджийских женщин…

Список продолжался и дальше, а ниже говорилось:

Мы требуем лишить всех прав изменника и преступника Омана и возвести на трон его законного наследника принца Ахмеда аль-Омана бин Измана, истинного победителя султимских состязаний, который вернёт Мираджу заслуженное величие и славу.

«Новый рассвет, новые пески!.. Мятеж достиг столицы».

Я вновь и вновь перечитывала чернильные строки и так увлеклась, что никого не замечала, пока вдруг не ощутила сзади на шее чужие руки. Обернулась, но Узма уже проворно отскочила, щёлкнув застёжкой моего нового одеяния.

Синяя ткань распахнулась и соскользнула к ногам. Я торопливо подхватила её, но острые маленькие глазки Узмы успели с ядовитой усмешкой пошарить по моей груди и животу.

— Ну и шрам у тебя! — хихикнула она, показывая на бедро. — Видать, портной Абдул не слишком старался. — Я всё ещё возилась с застёжкой на шее, ощущая всей кожей обжигающую насмешку чужого взгляда. — Теперь ясно… Ты просто шлюха, которая забеременела и решила вырезать из себя младенца!

Я молчала, язык словно окостенел. Отчаявшись справиться с застёжкой без помощи служанок, я нагнула голову и принялась связывать концы ткани простым узлом. Ухмыляясь, Узма снова шагнула ко мне. Один из листков хрустнул у неё под ногой, и солнце Ахмеда смялось.

— Может, тебе отойти? — Голос был, словно сталь, обтянутая шёлком, и очень знакомый. — Я могу помочь. — Слова, которые я тщетно пыталась выдавить сама.

Даже без оружия и в парадном халате Шазад выглядела так же опасно, как со своими двумя мечами. Когда, покончив с узлом, я наконец подняла голову, ухмылка на лице Узмы дрожала.

Шазад сделала ещё шаг, оттесняя её.

— Мои извинения! Как-то слишком вежливо получилось… Брысь!

Узма развернулась и кинулась к Айет, наблюдавшей из-за колонны. С неба вновь раздался крик рухха, и обе женщины мгновенно исчезли, оставив нас с лучшей подругой посреди быстро пустеющего сада с перевёрнутыми подушками.

— Говорила я тебе, чаще оглядывайся, — фыркнула Шазад.

— Зачем, если ты всегда прикрываешь мне спину?

Так и тянуло обнять её, но вокруг оставалось ещё многовато лишних глаз. Это не случайный разговор, который легко потом объяснить. Оставалось лишь нежно дотронуться до её разукрашенного рукава.

— На тебе даже халат в цветочек смотрится грозно, — улыбнулась я.

— Лучше пусть недооценивают, — ответила она с кривой усмешкой. Быстро огляделась и схватила меня за руку. — Смываемся отсюда, живо!

Изз вновь с криком пронёсся над дворцом, на нас никто не смотрел. Султан исчез, все остальные прятались кто куда. В самом деле, лучшего момента для бегства не придумаешь.

— Это нарочно, чтобы их отвлечь? — Я показала на разбросанные под ногами листовки.

— А заодно послужить делу принца. — Шазад потянула меня к выходу из сада. — Давай шевелись, ноги в руки!

Только теперь я спохватилась и остановила её.

— Будь я быстрее буракки, всё равно не помогло бы. Он взял меня на поводок.

Среди шума и сутолоки, царящих вокруг, я торопливо рассказала о железе и бронзе под кожей, которые удерживали меня надёжнее клетки в зверинце.

Лицо Шазад потемнело, глаза остро прищурились.

— Значит, придётся вырезать, — кивнула она.

— У меня, конечно, ума не столько, — хмыкнула я, — но и мне это приходило в голову. — Они могут быть где угодно — пока будете тыкать ножом наугад, истеку кровью, к гадалке не ходи.

— Я тебя здесь не оставлю!

— А что ты можешь предложить? Шазад… — Сказать хотелось многое, но время поджимало. Скоро суматоха утихнет, и на нас обратят внимание. Но было главное: — Султан заполучил джинна!

Шазад отвесила челюсть.

— Ты серьёзно?

Она умела сражаться и могла командовать целыми армиями, на десять шагов опережая любого противника даже в меньшинстве, но выходить с тростинкой против револьвера — совсем другое дело. Против джинна не устоит никакое войско.

— Тогда надо вызволять ещё и…

— Его зовут Бахадур, — вставила я.

«Впрочем, какая разница? Просто джинн, пускай он и зачал меня, и дал фамилию. Всё равно он мне не отец».

Рухх снова издал крик и развернулся, опускаясь ниже. В ответ раздался ружейный залп, и мы обе невольно пригнулись.

— Вытащим и тебя, и Бахадура, — спокойно пожала плечами Шазад, как будто речь шла о ерунде.

— Освободить джинна куда труднее, чем Саиду из тюрьмы, — возразила я.

«Хотя даже и с ней не вышло ничего хорошего».

— Он в ловушке, как и я.

— Ничего, найдём, кому поручить. — Она раздражённо откинула волосы со лба, и я ни на миг не усомнилась, что эта изящная красотка, на вид безобидная, как цветок, справится с чем угодно. — Всё равно один Всевышний знает, чем сейчас занимается половина наших. После перемирия весь Изман превратился в тюрьму, солдаты на улицах так и кишат.

Я покачала головой. Просто так освободить джинна не получится, но выяснить, что для этого нужно, пленнице гарема тоже не под силу. Так что пока и говорить не о чем, тем более что Изза надолго не хватит. Не хватало ещё вызвать подозрения в заговоре.

Тем не менее не спросить кое о чём я не могла:

— Как остальные, все выбрались? Как… — Имя Жиня застряло в горле. «Глупо».

— Не все. — Хоть и лишённая крови джиннов, Шазад отличалась честностью. — Махди погиб ещё в лагере, Саиду тоже не удалось спасти… и некоторых других. Но в целом жертв не так много, как могло быть. Ахмед жив, как и Далила, Хала, Имин и близнецы — все здесь, в городе.

— А Жинь? — решилась я всё-таки. Она не упомянула его, и это не означало ничего хорошего, как и заминка с ответом.

— Никто не знает, где он сейчас… — Шазад помялась, потом вновь раздражённо откинула волосы. — Когда ты пропала среди ночи, он едва не загнал коня, добираясь к месту сбора, а когда не нашёл тебя и там, расквасил Ахмеду нос и вернулся в пустыню искать. Я говорила, что нет смысла… и оказалась права.

Подруга усмехнулась, окидывая взглядом стены дворца, но у меня в сердце шевельнулась тревога. Как-то не приходило в голову, что Жинь сейчас мечется по пескам.

— Он жив, — произнесла я, с облегчением ощущая на языке правду, и вдруг нахмурилась: — Нос расквасил? Почему это вдруг?

Шазад смущённо почесала в затылке.

— Ахмед обронил, что ты не убегала бы так часто, не обращайся Жинь с тобой как с девкой из портового бара… — «Ничего себе! Он думает, я могу бросить наше дело из-за любовной ссоры?» — Ну и получил по лицу — я даже не успела встать между ними. Картинка была ещё та.

Изз снова крикнул, но уже в отдалении. Суета вокруг стихала.

— Мне пора, — кивнула Шазад. — Придумаем, как тебя вытащить, а пока сиди тихо, береги себя! — просьба подруги отдавала командирским приказом.

— От обещаний воздержусь, всё-таки я демджи. — «Возможно, мы больше не увидимся». Так приходилось думать каждый раз, а здесь, во вражеском тылу, тем более. — Опять же, меня ты знаешь, кланяться пулям не привыкла.

Глава 23

Какой-никакой план у меня имелся. Впрочем, это сильно сказано, стратегом из нас двоих всегда была Шазад, скорее смутные контуры идеи, которая, как я надеялась, не приведёт меня в могилу.

Чего от меня вполне можно ожидать.

Обдумать детали можно и потом, пока же требуется хоть сколько-нибудь свободы. Получить доступ в остальную часть дворца. А выпустить меня может лишь один человек — султан.

— Зачем тебе туда? — Лейла мастерила уже другую игрушку, хотя непонятно для кого. Матери не разрешали детишкам притрагиваться к её движущимся моделям. Наверное, просто старалась не сойти с ума в этом совершенно не подходящем для неё месте. — Гарем — ещё не самый худший исход.

Большие глаза девочки серьёзно смотрели на меня, а крошечный человечек лежал в ладонях, раскинув глиняные ручки. Лейла мне нравилась, и очень хотелось выложить всё до конца в надежде найти настоящего союзника, но всё же она была дочерью султана. Честного невинного взгляда маловато, чтобы рисковать жизнями всех, кого я люблю. В памяти возникло лицо Жиня в сумраке шатра после оборванного поцелуя, а затем лица Шазад, Ахмеда, Далилы, близнецов, Халы…

— Мечтаю убраться подальше с глаз твоего брата, — объяснила я, помолчав. — В смысле Кадира. — Я вспомнила, что братом она считает одного Рахима, поскольку у них общая мать. Сказала ей вчера, что видела молодого офицера на приёме, но Лейла тут же перевела разговор на другое. — Не говоря уже об Айет и Узме — они меня ненавидят. — Унижение от вмешательства Шазад её только разожгло, хоть и порадовало меня. — Если султан разрешит мне выходить во дворец, легче станет их избегать.

Лейла опустила глаза и закусила губу. Я знала её уже достаточно и поняла, что она напряжённо думает. Знала также, что не стоит прерывать размышления тех, кто умнее. Узнала от Шазад, разумеется.

— Бассаму послезавтра исполняется тринадцать, — оживилась вдруг Лейла. Совсем не то, что я ожидала услышать. — Он сын султана от Таны. У отца заведено учить сыновей накануне их тринадцатилетия стрелять из лука. Обычаю положили начало ещё его дед и прадед. Мальчишкам позволено есть только то, что они сами добудут. Через это испытание прошёл каждый.

«Каждый ли? Интересно, что делали в тринадцать лет Ахмед с Жинем — уж точно не стрельбой занимались под присмотром отца-султана. Небось уже плавали по морям и даже не знали, когда отмечать день рождения». Я невольно представила совершенно невозможную сцену: братья стоят бок о бок и соревнуются, кто точнее попадёт в цель, а отец ласково кладёт руки им на плечи.

— Султан придёт в гарем к Бассаму. — Лейла принялась лепить личико своему глиняному человечку. — Вот и попросишь у него.

Самый большой из садов гарема был раза в два обширнее нашего бывшего лагеря в горах. Широкая полоса зелени тянулась от голубого пруда у стен дворца, огибая высокий утёс, обрывавшийся в море, до другой стены. Пруд усеивали сотни откормленных птиц, и их белые крылья, хлопая, поднимали в воздух фонтанчики солнечных брызг.

Наблюдая из-за чугунной решётки гарема, я невольно вспомнила картинку из книги сказок. Султан на берегу пруда и мальчик, который, как я поняла, и есть его сын. Худенький, но крепкий, юный принц явно старался выглядеть старше, скрывая дрожь от напряжения в руках, натягивавших длинный лук.

Пока я смотрела, он промахнулся раз десять. Стрелы шлёпались в воду, не причиняя дичи никакого вреда, а после каждого выстрела приходилось ещё и упражняться в терпении, приманивая птиц хлебными крошками, и ждать, пока они снова усядутся в воду.

Султан ободряюще положил руку ему на плечо, и мальчишка просто расцвёл от счастья. «Может, нарочно, — подумала я, — чтобы подольше побыть с отцом?» Юный Жинь на его месте едва ли выпрямился бы с такой гордостью — мало кто на моей памяти меньше нуждался в одобрении окружающих.

Бассам привычно спустил тетиву, но мой острый глаз сразу уловил, что этот выстрел не похож на предыдущие. Утка с пробитой шеей издала болезненный крик, и вся стая поднялась в воздух, шумно хлопая крыльями. Дежуривший неподалёку слуга кинулся в воду доставать подбитую дичь.

Султан довольно расхохотался, закинув голову, и с гордостью похлопал сына по плечу. Юный принц радостно просиял. В золотых лучах утреннего солнца на миг показалось, что передо мной обычная счастливая семья: отец и сын.

Отвернувшись от пруда, султан заметил меня у ворот. Ещё раз одобрительно сжал плечо сына и что-то ему шепнул. Довольный Бассам убежал, закинув добычу за спину, а его отец поманил меня к себе.

— В наши дни мало кто пользуется луком и стрелами, — заметила я, приблизившись, — ружья надёжнее.

— Зато на охоте лук гораздо тише, и не так распугивает дичь. Кроме того, это традиция: мой отец учил сыновей, а сам учился у своего отца.

«А один из сыновей убил своего отца, — подумала я, — и его собственные сыновья жаждут продолжить и эту традицию».

— Что ты хотела, крошка демджи?

Я нервно облизала губы. «Только бы не догадался! Всё равно, Шазад сама говорила в тот день, когда привезли Саиду, что нам нужны свои глаза во дворце. Во всём дворце».

— Разрешите мне выходить из гарема!

Дворец я покинуть всё равно не смогла бы, зато узнавала бы новости и передавала с Сэмом. Шазад стала ему платить, и все три дня, после того как Изз сбросил листовки, мы встречались на закате у Стены слёз. Ловкий воришка мог понадобиться позже для дел поважнее, но пока работал посыльным, проникая в гарем, чтобы встретиться со мной и проверить, не попалась ли я и не выдала ли остальных, — поводок у меня крепкий, а демджи не может лгать. Задание для Сэма скучное, зато легче некуда — он шутил, что получает деньги за то, что каждый вечер любуется на красивую девушку. Если мне удастся выходить во дворец, работа станет поинтереснее.

Султан задумчиво потеребил тетиву лука.

— Ты хочешь покидать гарем, чтобы…

— Потому что не могу больше терпеть! — Правда, но не вся, такой маловато. — Ваш сын…

— Который? — прищурился он, небрежно опершись на лук.

По коже у меня пробежали колкие мурашки. «Снова какая-то игра, будто у нас есть общий секрет. Нет, не может быть! Если он знает о моей связи с мятежниками Ахмеда, достаточно было бы приказать напрямую, и я бы выдала Шазад и всех остальных».

— Кадир, — призналась я, подавив болезненные опасения. — Он смотрит на меня, как на цветок, который хочет сорвать.

Тетива лука вновь задребезжала, словно струна.

— Ты моя пленница, Амани, и знаешь это. Что велю, то и сделаешь. Захочу, отрастишь корни и будешь ждать на клумбе, пока тебя… сорвут. — Он многозначительно щёлкнул тетивой, и я вздрогнула, вновь ощутив мурашки. — Однако твоя смелость поражает. Нашла меня, пришла… Скажи, крошка демджи, ты умеешь стрелять?

— Да… умею.

Как ни хотелось скрыть свои навыки с револьвером, сказать «нет» я не могла. «Пусть лучше недооценивают», — считала Шазад и была права, но любую полуправду султан почувствовал бы сразу.

Он протянул мне лук, но я не спешила брать.

— Ты пришла с просьбой, но каждый должен заработать то, чего хочет.

— Я умею зарабатывать, не во дворце росла.

— Вот и отлично, — усмехнулся он так похоже на Жиня, — значит, понимаешь. Возьми лук. — Выбора не было, хотя его слова и не звучали как приказ. — Сумеешь подбить утку, разрешу гулять по дворцу, как и всем, а если нет… ну, тогда надеюсь, что постель у тебя удобная, потому что ложиться в неё тебе придётся часто.

Я провела пальцем по жёсткой тетиве. Лук старинный, тоже из сказок. Из таких в Мирадже стреляли ещё до ружей и револьверов. В памяти всплыла легенда о лучнике, который выбил глаз рухху.

Повернувшись к воде, я наложила стрелу и стала натягивать лук.

— Не так!

Он взял меня за плечи, и я невольно напряглась, но в прикосновении не было ничего лишнего. Так же точно он поправлял позу юного принца, а отцы в Пыль-Тропе учили своих сыновей прицеливаться из ружья. Меня не учил никто, я тренировалась сама, пока мой отец валялся пьяный. То есть не отец, конечно… хотя ему было так же всё равно, жива я или нет, как и настоящему.

— Встань шире! — велел султан, легонько стукнув меня носком ноги по щиколоткам. — Лук держи прямее… вот так.

Ощущая его придирчивый взгляд, я вновь натянула тетиву и прицелилась в ближайшую утку. Как из револьвера — стрела смотрела точно на неё. В последние несколько месяцев мне частенько приходилось охотиться на птиц, что неудивительно, когда живёшь в горах.

Спущенная тетива больно хлестнула по руке, державшей лук, а стрела, не долетев, шлёпнулась в воду. Стая в панике взмыла в воздух, оглашая окрестности кряканьем и хлопаньем крыльев. Я выругалась, опустила лук и поморщилась, ощупывая пострадавшее запястье.

— Ну-ка, покажи… — Султан взял меня за руку, и я не посмела ослушаться. Кожа уже вздулась и покраснела. — Руку при стрельбе нужно защищать, — наставительно произнёс он. — Вот…

Он снял с шеи куфию цвета шафрана, который я хорошо знала по блюдам, подававшимся в гареме, и аккуратно обмотал мне запястье. Я с горечью вспомнила свою алую куфию, подарок Жиня.

— Попробуй ещё, когда утки вернутся, — добродушно кивнул он, — и в следующий раз оттягивай тетиву дальше — до самой щеки. — Он словно забыл, что с ним я, а не сын.

Мы молча ждали, пока птицы вернутся на гладь пруда. Хотелось поругать их за глупость, но тут же вспомнилось, кто сейчас стоит рядом с султаном по своей собственной воле.

Во второй раз я снова промахнулась, как и в третий. От стыда кровь бросилась в лицо. «Надо победить — только так можно выбраться из постылого гарема! Я снова, как и в Пыль-Тропе, должна спасти свою семью от отца».

— Ваше пресветлое величество! — Мы обернулись на голос слуги, поклонившегося в ноги. — Вас ожидает для переговоров галанский посланник!

Я навострила уши. «Начинается! Переговоры о новой сделке, чтобы вновь отдать чужеземцам нашу страну. Вот почему надо иметь доступ во дворец!»

— Погодите! — в отчаянии окликнула я султана, который уже двинулся к выходу из сада. — Я смогу, смогу!

Чуть подумав, он кивнул:

— Если сможешь, найди меня.

Солнце уже завершало свой дневной путь, а я всё никак не могла попасть. Пот катился градом по лицу и шее, и уже хотелось размотать шафрановую куфию и повязать на голову, но не позволяло ноющее запястье. Однако натёртые до пузырей пальцы защитить было нечем, как и мышцы, протестующие против однообразных движений.

Когда солнце поднялось высоко, слуги поставили рядом кувшин с водой и блюдо фиников, но я не стала отвлекаться. «Надо победить, и я смогу!»

Ещё одна стрела с плеском нырнула в воду, птицы разлетелись. Я выругалась себе под нос.

«Проклятье! Мне удавалось куда более трудное!»

Прежде чем стая успела улететь от берега, я потянулась и схватила новую стрелу. Быстро наложила её, навела в самую гущу машущих крыльев и выстрелила по наитию, будто из револьвера в горячке боя.

Утка отделилась от стаи, беспомощно закувыркалась в воздухе и рухнула в прибрежные камыши. Я следила за ней с радостно колотящимся сердцем.

Волоча за шею жирную тушку и оставляя за собой следы крови, я ворвалась во дворец. Султан велел найти его, и приказ гнал вперёд, словно палкой. Не вполне осознавая, что делаю и куда мчусь, я оттолкнула оторопевшего стражника, который даже не попытался меня задержать, и распахнула дверь.

Ко мне обернулись сразу десятки голов. Запоздалая мысль, что так не положено, ещё не успела оформиться, когда я, подскочив к султану, бухнула мёртвую птицу перед ним на стол, едва не свалив на пол чашку с чаем.

Султан молча воззрился на убитую утку, и только теперь до меня дошло, где я нахожусь. Зал для совещаний был набит битком людьми в мундирах, бело-золотых мираджийских и голубых галанских, и все смотрели на девчонку с диким взглядом, которая бросила на стол перед владыкой Мираджа окровавленную утку со стрелой в шее. Смотрели ошарашенно, один лишь принц Рахим почесал нос, скрывая усмешку.

Я прервала то самое совещание о военном союзе, которое должно было решить судьбу целой страны. «Наверное, это будет стоить мне головы», — подумала я.

— Ну что ж, ты, похоже, всё-таки не так плохо стреляешь, — бросил султан вполголоса, чтобы никто не слышал. — Можешь выходить из гарема, когда захочешь… — Он чуть помолчал, и у меня в сердце вспыхнула надежда, что оставшаяся лазейка позволит уйти к своим, но столь же быстро угасла. — Но не из дворца, — продолжил он. Глупо было думать, что султан проявит такую неосторожность. Он повысил голос: — Эй, кто-нибудь, отнесите дичь на кухню и отведите мою демджи туда, где ей место!

Услышав про демджи, галанская делегация дружно вскинула головы. Они называли нас демонами, но мираджийское слово знали. «Интересно, не решил ли султан нарочно их поддеть… но с какой целью? Отношения с галанами это вряд ли улучшит».

Подбежавший слуга подхватил мою утку, сдвинув бумаги на столе, и я обратила внимание на карту Мираджа, начерченную поблёкшей чёрной тушью, но со свежими синими пометками. На нашей стороне пустыни! Чтобы понять это, мне хватило одного быстрого взгляда.

Возле чёрной точки, обведённой синим кружком, было чётко выведено: «Сарамотай».

Воспоминания тут же забурлили: Самира, наш посланный на помощь отряд, юный Икар на крепостной стене, оставшиеся в городе женщины. Все они находились сейчас в центре синего кружка, словно на мишени.

Слуга взял меня за руку и потянул к двери, но я уже не могла уйти, не узнав, что случится с городом, на освобождение которого мы уже потратили столько сил. «Какой бы повод найти, чтобы задержаться? Хоть бы взглянуть разок повнимательней на эти бумаги!»

Между тем галанский посланник продолжал свою речь:

— Вместе с его величеством на Ауранзеб из нашей страны прибудет отряд числом в тысячу человек. Чтобы они могли удержать Сарамотай, их потребуется вооружить. Кроме того…

— Он лжёт! — выпалила я.

Слуга, державший меня, что-то испуганно прошипел сквозь зубы и дёрнул к двери ещё настойчивее, но султан жестом остановил его.

— В чём дело, крошка демджи?

— Он лжёт! — повторила я громче, пробуя слова на язык. — Галанов прибудет с королём гораздо меньше тысячи.

Султан задумчиво провёл мозолистым пальцем по ободку своего бокала. Сообразительностью правитель Мираджа не уступал принцу Ахмеду. Я демджи и если утверждаю, что кто-то лжёт, мне можно верить.

— Где ты умудрилась выучить галанский? — прищурился он.

Опасный вопрос. В памяти всплыл Жинь, долгий путь через пустыню и бессонные ночи у костра в дозоре.

— Наше Захолустье долго страдало от галанской оккупации… — Чистая правда, искусно обёрнутая вокруг лжи. «Почувствует или нет? С другой стороны, я оказываю ему услугу…» — А мы, демджи, всё схватываем на лету.

Палец султана описал ещё круг по краю бокала.

— Мне жаль, что вы страдали, — хмыкнул он наконец, — и не только вы, а вся наша пустыня.

Он выразительно глянул на толмача:

— Скажи посланнику: мне известно, что с королём прибудет не тысяча, и я хочу знать реальное число.

Толмач принялся лопотать по-галански, с беспокойством оглядываясь на меня. Посланник тоже бросал на меня любопытные взгляды. Дослушав, снова заговорил на своём гортанном западном языке. Я не всё поняла, но названное число уловила.

— Опять лжёт! Не будет там пяти сотен.

Султан повернулся к толмачу:

— Переведи ему: возможно, ложь в Галании более терпима, чем в Мирадже, но у нас считается грехом. Уже не первый раз наш союз терпит ущерб из-за попыток его соотечественников ввести меня в заблуждение, чтобы под прикрытием вооружения их солдат у нас в пустыне вести войны за морем. Скажи, что у него осталась только одна возможность сообщить мне истинное число, иначе я прерву переговоры в ожидании прибытия их короля!

— Две сотни, — произнёс на сей раз толмач, и глаза султана обратились ко мне вместе со всеми остальными в зале.

— Это правда, — кивнула я, и слова легко слетели с языка.

— Вот и отлично! — Султан постучал по краю бокала. — Довольно существенная разница, не правда ли, посланник? Нет, этого переводить не надо, — остановил он толмача, который уже подался вперёд. — Посланник понял и так. Мне кажется он понял, как и все здесь присутствующие, что гораздо безопаснее говорить мне правду… Присядь, Амани.

Он показал на подушку у себя за спиной, и это был приказ, который я не могла не выполнить, тем более что ни о чём другом и не мечтала. Однако мои ноги всё-таки дрожали… и лишь усевшись, я осознала, что он обратился ко мне не «крошка демджи», а по имени.

Теперь я привлекла его внимание всерьёз. Оставалось только молить Всевышнего, чтобы султан однажды не назвал меня Синеглазым Бандитом.

Глава 24

Добытая мною утка исходила паром в окружении засахаренных апельсиновых долек и зёрнышек граната на золотом блюде цвета кожи Халы, так и запечённая со стрелой в шее. Очевидно, тоже традиция. Когда твоя пуля исчезает в теле дичи, о ней легко забыть. Стрела — совсем другое дело.

Переговоры затянулись дотемна, и толмачи выбивались из сил, путая галанские, альбийские, сичаньские и громанские слова. Голова и у меня шла кругом, но я повторяла услышанное как молитву, чтобы выучить и потом передать Шазад слово в слово. Одна перепутанная подробность или название могли стоить тысяч жизней. Повторяя про себя, приходилось с каждым разом отсеивать ненужное, чтобы лучше запомнить суть.

Султан собирался послать войска, чтобы вернуть себе Сарамотай. Если переговоры о военном союзе увенчаются успехом, город вновь займут галаны, получив таким образом доступ в нашу пустыню, а также в Амонпур, состоящий в союзе с альбами. Альбийский лагерь на границе совсем рядом. Войско отправится в поход через три дня.

«Султан собирается послать войска, чтобы…» — начала я мысленно в очередной раз.

— Ты о чём-то задумалась? — прервал султан мои мысли, усаживаясь напротив.

— Ваши покои, пожалуй, просторнее всего посёлка, где я выросла, — быстро нашлась я.

«Не хватало ещё получить приказ выложить, о чём думаю. Что тогда ответит правдивая демджи? “Повторяю донесение для мятежников?”»

По правде говоря, покои вполне приличествовали правителю всей пустыни. Меня не провели дальше гостиной, но за дверями впереди виднелась спальня с толстым красным ковром, а с другой стороны — собственные бани. Бело-золотые мозаичные стены отражали сияние масляных ламп, создавая иллюзию дневного света, если бы не ночное небо за огромным стеклянным куполом над головой. Широкий балкон нависал над утёсом, круто обрывавшимся в море.

— Пыль-Тропа? — извлёк он название из глубин памяти. — Расскажи мне о ней.

Вольный или невольный, это был приказ.

Я небрежно пожала плечами.

— Деревушка на дальнем конце пустыни, только и всего. — Чистая правда — приказ я уже исполнила, что бы на самом деле ни имелось в виду. Одно лишнее слово о Пыль-Тропе, и придётся открыть всё. — Мне не очень хочется говорить о своём детстве.

Несмотря на размер комнаты, стол, за которым мы сидели, был неширокий, и султан при желании мог бы дотянуться до меня и перерезать горло длинным ножом, который вертел в руках.

Общаться с султаном дольше, чем необходимо, совсем не хотелось, слишком уж большую власть имел он надо мной. Достаточно малейшего подозрения, и узнает, кто перед ним на самом деле. Кроме того, уже стемнело, и я опаздывала к Стене слёз, к Сэму, которому не сказала о своём плане выбраться из гарема, потому что не была уверена в успехе и уж точно не чаяла оказаться напротив султана за ужином на двоих.

Обидно, потому что сегодня я могла наконец рассказать Сэму куда больше, чем он мне. Достаточно явиться вовремя на встречу… пока не выдала всех султану.

Он наблюдал за мной, словно решая, заставить говорить про Пыль-Тропу дальше или освободить от приказа. Однако я уже начинала понимать, как надо вести себя с ним — выложить немного правды по собственной воле, и он отстанет.

— Всегда ненавидела эту забытую Всевышним дыру, — призналась я. — Пожалуйста, не заставляйте!

— Всё в ней ненавидела? — спросил он, помолчав.

Хотелось ответить «да», но не получилось бы. Я дотронулась до шрама на руке, под которым был зашит кусочек железа. Сейчас мне легко было ненавидеть Тамида, но тогда, в Пыль-Тропе…

— Нет, — ответила я, — не всё.

Думала, он станет выпытывать, но султан лишь кивнул и обвёл рукой стол.

— Угощайся!

Снова приказ, которому придётся подчиниться. «Чем бы заслужить приказ уйти? Иначе весь ужин придётся выкладывать правду за правдой».

— Зачем я здесь? — спросила я, поковыряв утку и переложив себе на тарелку пару апельсиновых долек. — У вас полный сад жён и дочерей, которые могут составить компанию за ужином, если вам одиноко.

Я переступала опасную черту, но чтобы оказаться за стенами гарема и успеть к Стене слёз, как раз это и требовалось. Однако султан лишь со вздохом отодвинул мою руку с вилкой и сам взрезал хрустящую коричневую корочку.

— А может, мне нравится твоё общество.

— Не верю… — Я зачарованно следила за точными движениями ножа, вырезавшего кость.

— Ну, пожалуй, «нравится» сильно сказано. — Султан переложил кусок мяса мне на тарелку. — Ты просто мне интересна, вот и всё. А теперь… — Он откинулся на спинку стула. — Съешь хоть что-нибудь!

Даже не глянув на мясо, я вновь потянулась к блюду и отделила от утиной кожицы ещё кусочек засахаренного апельсина, который взорвался во рту восхитительной горьковатой сладостью. Такого мне до сих пор не доводилось пробовать. Не дожевав, я тут же потянулась за другим.

— Что? — спросила с набитым ртом, заметив улыбку султана.

— Нет, ничего. — Он повертел в руке нож. — Жаль, что не видишь себя со стороны. Если бы выражение твоего лица можно было собрать в колбу, Мидхат получил бы всё, чего хотел.

Талантливый и несчастный алхимик Мидхат из сказки сошёл с ума, пытаясь с помощью своего искусства создать эликсир радости, которой так и не смог отыскать в реальном мире.

— Хотя, если собрать выражения лиц наших чужеземных друзей, когда ты бросила на стол свою добычу… — Султан перехватил нож поудобнее и снова воткнул в утку. — От такого эликсира не отказался бы и я сам.

Он отрезал утиную ножку и положил себе. Последний раз я ела утку в Ильязе, пойманную Иззом и прокушенную в нескольких местах крокодильими зубами. Горячий жир капал в костёр, а Жинь ругался, потирая обожжённую руку. Сегодня я принимала еду из тех самых рук, что взяли силой мать Жиня, когда султану было столько же лет, сколько теперь ему. Может быть, в этих же самых комнатах.

— Ваше пресветлое величество! — Слуга появился столь бесшумно, что я вздрогнула, и низко поклонился в дверях. — Галанский посланник просит позволения увидеться с вами. Я сообщил ему, что вы заняты, но он очень настаивает…

— Галанский посланник распоряжается мною в моём собственном дворце! — Султан с горечью воздел руки к небу и поднялся из-за стола. — Извини…

Проводив его взглядом, я тут же вскочила на ноги.

Нужная мне дверь оказалась третьей.

Кабинет султана!

Впереди — окно во всю стену, за которым раскинулась столица. Сверху ночной Изман казался ещё одним небом, усыпанным звёздами освещённых окон. Владения султана были открыты его взору. Я впервые видела город так близко с тех пор, как очнулась в мастерской Тамида, и с трудом подавила желание прижаться носом к стеклу, словно любопытный ребёнок.

Стены были отделаны в тон ночному окну тёмно-синей штукатуркой с золотистыми стеклянными звёздами. Наверное, днём они ярко сияли в солнечном свете. Невольно вспомнился шатёр Ахмеда в далёком горном убежище, которого больше нет, и я попыталась представить принца здесь, в этом кабинете, охраняющим мир, когда мы возьмём столицу. А сейчас, в разгаре войны, нельзя упустить возможность хоть как-то помочь её выиграть.

Всю середину комнаты занимал огромный стол, заваленный бумагами, книгами и картами. Едва ли хозяин сразу заметит, если что-нибудь пропадёт. Главное, решить, что взять.

«Султан возвращается», — попыталась я сказать вслух и не смогла. Значит, время пока есть.

Я стала аккуратно перебирать бумаги, поднося их по очереди к тусклому свету за окном и время от времени пробуя выговорить слова предупреждения. На одном листке теснились непонятные цифры, на другом была карта Мираджа с планом передвижения войск, но это я уже слышала на совещании.

В пальцах дрогнул набросок знакомых доспехов с надписанными буквами по краям — эту броню надевали на Нуршема, чтобы сделать его покорным. Какие-то схемы, чертежи механизмов… Один из листков был прижат к столу кусочком металла размером с монету, тоже с вырезанными буквами. Я разобрала своё имя и непонятные слова на языке древних. Вот что, оказывается, Тамид зашил мне под кожу! Хотелось швырнуть проклятой железякой в окно, чтобы разлетелось вдребезги.

А вот кое-что поинтереснее, похоже на план снабжения. Шазад разберётся лучше меня. План Измана, испещрённый красными точками. Я поднесла бумагу к окну, но не зная города, не смогла понять, что они означают.

— Султан возвращается!

Слова вдруг легко слетели с языка, нарушив тишину кабинета, и сердце в груди подпрыгнуло. Карманов не было, я запихала то, что было в руке, за пояс шаровар, натянула сверху рубашку и выскочила из кабинета.

Когда султан появился и сел напротив, я уже рассеянно ковырялась в своей тарелке.

— Что хотел посланник? — Только бы не понял всё по моему частому дыханию.

— Тебя, — ответил он спокойно, поигрывая ножом. Я опешила. — Ты же знаешь, так называемая вера галанов учит, что древние — порождение зла, а их дети — монстры.

— Я знаю веру галанов…

Во рту вдруг пересохло. Я потянулась за кувшином со сладким вином и замерла — спрятанные за поясом бумаги отчётливо хрустнули.

— Они хотят, чтобы я тебя выдал. — Если султан и услышал, то очень умело это скрыл. — По их словам, чтобы предать правосудию. Отговорка, конечно. Религиозная праведность тут ни при чём — просто не хотят признаться, что ты мешаешь им врать мне в лицо и снова заключить неравный союз.

— Они называли меня дикаркой, — с горечью вспомнила я. «Разве убийство древних и демджи не большая дикость, чем стрельба по уткам?»

— Вот и хорошо, — кивнул султан, — пускай знают, что люди Мираджа умеют взять своё… даже если это всего лишь утка. — Я невольно ощутила прилив гордости. — Спрашиваешь, зачем ты здесь, Амани? Вот зачем! Во времена прежнего союза мне пришлось бы отдать тебя на смерть, а теперь… — Он взял кувшин, до которого я так и не решилась дотронуться. — Теперь ты моя желанная гостья!

— Вы их ненавидите… — не выдержала я, — а они ненавидят нас, только используют! Зачем вообще новый союз? — Я невольно повысила голос.

Султан глянул мрачно, и глаза Ахмеда на его лице вновь поразили меня. Затем вдруг усмехнулся, словно наблюдая за сметливым не по годам малышом:

— Сторонники моего мятежного сына говорят точно так же.

— Вы спрашивали меня о Пыль-Тропе… — поспешила я увести разговор подальше. — Я выросла в самом дальнем и глухом уголке пустыни и сама наблюдала, какие беды причинил союз с галанами. В городах ловили демджи и стреляли в голову, а у нас в посёлке люди надрывались на фабрике за жалкие гроши и едва не умирали с голоду, делая оружие для чужеземцев. В пустыне царили страх, голод, нищета…

— Сколько тебе лет, Амани?

— Семнадцать. — Я выпрямилась, стараясь казаться старше, и вновь застыла, вспомнив о краденых бумагах.

Под ножом султана хрустнула утиная косточка.

— Ты ещё даже не родилась, когда я занял трон своего отца, а кто постарше, уже не помнят. Тогда шла драка между галанами и альбами, а призом был Мирадж. Завладеть нашими песками стремились чуть ли не все страны мира, но в конце концов остались только эти старые соперники, которые вечно спорят из-за своих фальшивых религий…

Нож снова хрустнул, отделяя хрящи и сухожилия. Звук отразился от стеклянного купола неприятным эхом. Султан деловито полил нарезанное мясо апельсиновым соусом и продолжал:

— Мой отец был глуп и нерешителен, он считал, что мы в состоянии воевать, как в дедовские времена, и выстоять против двух армий разом. Даже командующий Хамад предупреждал против войны на два фронта… То есть тогда ещё тысячник Хамад, командующим его назначил уже я, когда оценил его советы. — Шазад говорила, что её отец презирает султана, но тогда, двадцать лет назад, он поддержал нынешнего правителя, нашего врага. — Отец не понимал, что уцелеть, не дать разорвать страну на части можно, лишь заключив союз с кем-то одним. Уступить хищнику, но на наших условиях. Брат, который выиграл султимские состязания, тоже не соглашался… но разве победы над одиннадцатью братьями в поединках на арене достаточно, чтобы решать судьбы страны?

«А как же Кадир?» Но перебивать я не стала. Теперь мне уже не хотелось уходить. В школе нам преподавали историю, но слышать о тех событиях от самого султана — совсем другое дело. Всё равно что узнать о первом смертном от Бахадура, который с другими джиннами создал его и отправил драться.

Султан оторвался от мяса и глянул на мою нетронутую тарелку.

— Так было надо, Амани, — спокойно проговорил он.

То есть принял сторону одного из сильных, чтобы они не поделили страну между собой? В ту кровавую ночь принц Оман, не доросший даже до султимских состязаний, привёл во дворец галанских солдат и убил своего отца, а с ним и братьев, которые стояли в очереди на трон. Стал султаном в обмен на союз с галанами — и оккупацию страны их войсками.

Он вновь принялся нарезать утку.

— Не сделай я этого двадцать лет назад, Мирадж, скорее всего, целиком оказался бы у них в руках. Галаны захватили уже не одну страну, и я не хотел, чтобы мы оказались следующими… Мир гораздо сложнее, чем кажется в семнадцать лет, Амани.

— Сколько вам тогда было лет?

«Наверное, ненамного больше, чем мне сейчас. Примерно как Ахмеду».

Он улыбнулся, прожёвывая мясо.

— Так мало, что я целых девятнадцать лет потом гадал, как выгнать чужеземцев из страны… И знаешь, в конце концов мне это почти удалось.

«Нуршем!» Моего брата-демджи султан хотел сделать страшным оружием и уничтожить оккупантов, не пожалев жизней соотечественников.

— Ещё немного, и я бы навсегда избавил Мирадж от галанов. — Он сделал большой глоток вина.

«Ещё немного… но вмешались мы. Спасли Фахали, спасли горожан и моего брата. А султан хотел спасти всю страну, пожертвовав ими ради общего блага».

— Ты ничего не ешь, — нахмурился он.

Мне было не до еды, но я всё же нацепила на вилку кусочек остывшего мяса. Апельсиновый соус превратился в густое приторное желе, приставшее к языку. Как и слова «вы были неправы», которые я не смогла бы выговорить. Будь на моём месте Шазад, она бы нашла что сказать, потому что разбиралась в истории и философии, получив образование у частных учителей, а не в покосившейся сельской школе на задворках пустыни. И всё же мы обе побывали в Сарамотае и видели, как борьбой за правое дело прикрывают жажду власти.

— Чтобы спасти страну, вам пришлось стать султаном, не будучи законным наследником. Очень удобно…

— Султимские состязания — традиция давно устаревшая. — Он аккуратно поставил бокал на стол. — Поединки между братьями и разгадывание загадок, чтобы отсеять дураков и трусов, хороши для кочевников в пустыне, борющихся с исчадиями Разрушительницы, но современные войны ведутся иначе. Сообразительность и мудрость, навыки и знания — не одно и то же. Султаны больше не скачут в бой с саблей в руке, вождю требуются иные качества.

— Тем не менее традицию вы сохранили… — Я подцепила ещё кусочек апельсина, стараясь не шуршать рукавом.

— И чем это для меня обернулось? — горько усмехнулся султан, придвигая блюдо ко мне поближе. Так усмехался Жинь. — Мятежный сын пытается скинуть меня с трона… А состязания устроить пришлось — народ должен был видеть, что хоть я и пришёл к власти… другим способом, но всё-таки чту обычаи. Так что всё не зря… — Он откинулся на спинку стула, наблюдая, как я ем. — В других странах с той же целью широко празднуют королевские свадьбы и рождение наследников, и этого хватает, но мираджийцев не купишь так легко. Они любят своих правителей, только если за власть дерутся насмерть. Вот я и устраиваю Ауранзеб, чтобы напомнить, как своими руками убил двенадцать братьев за одну ночь… — От его добродушного смеха я зябко поёжилась. — Тогда они скорее забудут, что в ту же ночь я пустил в страну ненавистного врага. Мирадж — жестокая страна, Амани… Ты сама живое подтверждение, как и эта утка. — Он тронул стрелу в утиной шее. — Я дал тебе в руки кинжал, и ты первым делом попыталась меня зарезать…

— Это потом уже, а сначала наоборот! — возразила я, и он снова хохотнул:

— Суровая пустыня, суровые люди. Пескам нужен сильный правитель…

«Сильнее Ахмеда», — вновь мелькнула мысль, но я с негодованием отбросила её. Сам же султан сказал: «Лидеру в наши дни требуются иные качества!» Доброта Ахмеда восполнит недостаток решительности. Как человек, он лучше большинства из нас!

Так добр, что мы с Шазад нисколько не колебались, прежде чем взять Далилу с собой в Сарамотай. Ослушались своего вождя, не боясь никаких наказаний.

Шазад говорила, что только плохие правители опираются на страх. Лично я не настолько разбиралась в науках, но полагала, что, если правителю не подчиняются, он вообще никакой. Как же Ахмед собирается править всей страной, если не может справиться даже с нами двумя?

— Ради своей страны я готов на всё, Амани, — продолжал между тем султан. — Хотя… пожалуй, Кадира, не будь состязаний, едва ли сделал бы наследником. — Он задумчиво покрутил в руке бокал.

— Кого же тогда? — с усмешкой спросила я, сильно сомневаясь, что он сам настолько знает своих сыновей, чтобы выбирать с толком.

Однако султан воспринял вопрос серьёзно.

— Рахим куда сильнее, чем казался мальчиком… — Брат Лейлы, принц в военной форме, который поспорил с Кадиром на приёме. — Мог бы стать хорошим правителем, не будь так подвержен эмоциям. — Звёздный свет из-за стеклянного купола блеснул на ободке бокала. — И всё же самым лучшим выбором был бы Ахмед, вырасти он во дворце.

Я опешила.

— Мятежный принц? — с опаской выговорила я. Разговор переходил опасную черту.

— Мой сын верит, что помогает своей стране, и я знаю, что верит искренне. — Султан назвал Ахмеда сыном, и тот тоже всегда называл его отцом. Жинь — никогда, только султаном, словно стремился разорвать всякую связь, но эти двое, судя по всему, не спешили. — Беда с верой в том, что она не всегда бывает права.

Где-то в дальнем уголке шевельнулось воспоминание. Как-то ночью у костра в пустыне Жинь заметил, что вера и логика говорят на разных языках… но что у нас осталось, помимо веры?

Султан опустил бокал, вытер пальцы от соуса и достал из кармана знакомый листок желтоватой бумаги, сложенный в несколько раз и уже потёртый на сгибах, словно его много раз складывали и разворачивали. Перед глазами мелькнуло солнце Ахмеда. «Новый рассвет, новые пески!»

— Намерения у него очень даже благородные, — вздохнул султан, — но ты сама была сегодня на переговорах, Амани. Как думаешь, знает мой сын, сколько оружия мы можем поставить галанам, не перенапрягая собственные ресурсы? Известно ли ему, что у альбийской королевы, последней чародейки в великом роду, по слухам, почти не осталось магии, чтобы защищать свою страну, а сичаньский император ещё не назначил наследника, и его страна сейчас на пороге смуты?

Он и в самом деле ждал ответа.

— Не знаю, — сказала я правду, покачав головой.

Ахмед не посвящал меня слишком глубоко в свои дела. В то же время, полная честность требовала другого ответа: «Нет, он не знает».

— Будь наш мир проще, мы могли бы существовать, даже не замечая других стран. — Султан разгладил листовку на столе. — Однако существуют границы, за которыми есть не только друзья, но и враги, а я, в отличие от моего сына, не готов ставить под ружьё всех от мала до велика, чтобы отбиться. Как думаешь, сколько мираджийцев уже погибло в ходе его мятежа, за его благородные убеждения?

В памяти всплыло личико Ранаи, маленькой демджи из Сарамотая. Случайная пуля, и крошечное солнышко в её ладошках угасает вместе с жизнью. Армия султана приходила за ней, и если бы не наше вмешательство, то девочка сейчас сидела бы на мягких подушках, чистая и надушенная лавандой, и набивала рот засахаренными апельсинами, а не обратилась в пепел на погребальном костре среди песков.

— Если трон поменяет хозяина, — нахмурился султан, — в Мирадж вторгнутся чужеземные войска. Мой сын идеалист, из таких получаются великие вожди, но хорошие правители — никогда. Поэтому успех его мятежа или даже только ограничение моей власти приведут к тому, что наша страна будет разорвана на клочки чужеземцами. Мирадж перестанет существовать, как уже едва не случилось при моём отце.

Глава 25

В гарем я вернулась ближе к рассвету, чем к сумеркам. Ненавижу тишину. В ней все страхи становятся громче. В старом убежище мятежников никогда не было совсем тихо, даже в самые тёмные ночные часы: звяканье оружия на постах часовых, разговоры шёпотом, шорох бумаг в шатре у Ахмеда, который продолжал беспокойно размышлять и строить планы ещё долго, после того как остальные уходили отдыхать.

Здесь, если какие-то звуки и были, их заглушало журчание ручейков и щебет ночных птиц.

Вытерев о подол пальцы, жирные и липкие от утки с апельсинами, я шагнула в свою комнату и сразу принялась стаскивать с себя одежду.

— Ну и сколько можно вас ждать, юная леди? — Внезапно раздавшийся голос заставил меня подпрыгнуть на месте.

Отпустив подол рубашки, которую уже начала стаскивать через голову, я невольно потянулась за оружием, которого не было. Усталость и растерянность помутили зрение, и в первый миг я разглядела лишь фигуру в халате. Впрочем, халат оказался знакомый, он принадлежал моей подруге Шазад, но едва не лопался на широких плечах и был явно короток. Лицо скрывала куфия, локон песочного цвета выбился из-под неё и свисал на голубые глаза. «Сэм!»

— Какого гуля ты тут делаешь? — прошипела я, нервно оглядываясь, и опустилась на циновку напротив. — Тебя могли увидеть!

— Так многие и видели, — ответил он тоже шёпотом, приоткрывая лицо. На этот раз куфия была завязана правильно — видимо, моя подруга тоже не могла смотреть на такое безобразие. — Только мало ли в гареме женщин? — В самом деле, уж чего-чего, а их тут хватало. — Это Шазад придумала, не хватало ещё, чтобы тебя застали с мужчиной… но одежда её мне немного не по размеру. — Он неловко одёрнул халат.

— Ничего страшного, мне она тоже не совсем впору, — усмехнулась я и тут же нахмурилась. — Жинь так и не вернулся.

Это был не вопрос. Слова вылетели легко, не пришлось даже пробовать их на язык. Иначе Сэм не пришёл бы один.

Альб откинулся на подушки, закинув руки за голову, и лукаво подмигнул.

— Тот брат мятежного принца, о котором все ваши говорят? Небось предпочла бы увидеть его вместо меня на своей постели, а?

— Он вряд ли так легко сошёл бы за женщину, — парировала я и прищурилась: — Ты что, накрасился?

— Самую чуточку, — кокетливо поморгал он. — Тоже Шазад помогла.

— Должно быть, ты ей понравился, обычно она помогает только мне.

— Она так волновалась, когда ты не явилась вечером к Стене… Решила уже, что ты выкинула что-нибудь, как она выразилась, «в духе Амани» и попалась. Заставила весь лагерь паковаться, чтобы сниматься с места, если не встречу тебя до рассвета.

Увлёкшись беседой с султаном, я почти перестала опасаться, и со стыдом вспомнила, что рисковала не только собственной жизнью. Наш лагерь уже раз обнаружили, вполне достаточно.

— Я ждал так долго, — продолжал Сэм, — что уже и сам начал примерять личину Синеглазого Бандита навсегда… но, когда узнал, о каком-таком «духе Амани» шла речь, засомневался в себе. Ты правда бросилась прямо под копыта буракки? Так же и рёбра можно переломать.

— Подумаешь… — Я шутливо закатила глаза, но честно сказать, что подруга зря волновалась, не смогла. В конце концов, буракки и впрямь меня едва не затоптал, а сегодня я отличилась и того пуще — сидела с султаном и обсуждала принца Ахмеда! — Передай Шазад, что я жива и теперь могу разгуливать по дворцу… — Я придвинулась к нему и добавила ещё тише: — А потом скажи, что задержал меня султан, с которым я ужинала.

Альб в женской одежде разразился хохотом, рискуя всех перебудить. Стены в гареме тонкие.

— Интересно, о чём нынче мятежники болтают с султанами? — ухмыльнулся он. — Ах да, знаю, о погоде. Моя мать всегда говорила, что обсуждать политику за столом неприлично. Впрочем, погода у вас всегда одна и та же…

Я облизала губы, ощущая вкус апельсинов и думая о словах султана. Он старался остановить войну, а Ахмед, наоборот, приближал её. Мои сведения помогут мятежу, но могут повредить Мираджу.

— Султан задумал взять Сарамотай. — Приподняв подол рубахи, я вытащила из-за пояса карту с планом передвижения войск. — А вот схема снабжения… — Набросок доспехов Нуршема был в рукаве. — Через три дня пять сотен солдат двинутся на город через Ильяз… — Сэм с интересом наблюдал, как из моей одежды одна за другой появляются секретные бумаги, но обошлось без идиотских шуток. — Так много мы не остановим, Иззу и Маззу надо лететь вперёд, чтобы предупредить горожан. Они должны уйти оттуда.

— Куда?

— Не знаю. — Последней я достала из-за пояса шаровар карту Измана и с облегчением откинулась на подушки, вытянув ноги. — Либо всех надо увести, либо уговорить Ахмеда, чтобы велел Далиле скрыть на время от солдат весь город целиком. Шазад сообразит, что делать.

— Похоже, ты уже сообразила.

Я пожала плечами. Послушаешь с полгода, как Шазад с Ахмедом разрабатывают планы, поневоле наберёшься.

— Это ещё не всё… — Я стала пересказывать, что услышала на переговорах: войска двинутся и на юг, выискивая слабые места, но в основном для отвлечения наших сил — взять пока планируется один Сарамотай. — Когда начнётся наступление, здесь в городе солдат станет меньше. Шазад сказала, нашим нечего делать, вот и появится возможность. Вот… — Я показала на карту Измана с красными точками. — Не знаю, что это такое, пускай разбираются.

«Каждая из добытых бумаг поможет нам в войне с султаном, — подумала я, — но грозит нарушить хрупкий мир с чужеземцами. Неужели я предаю интересы своей страны?»

Глава 26

Получив разрешение покидать гарем, когда захочу, я старалась проводить там как можно меньше времени. Будь дворец заброшенным посёлком вроде Пыль-Тропы, меня бы это не остановило, лишь бы там не было Кадира, Айет и остальной стаи его жён.

Каждый день с утра меня забирал султан, и я проводила несколько часов на его встречах с чужеземными делегациями, с каждой по отдельности. Альбийский посланник, у которого бледные руки со старческими пятнами тряслись так, что не могли удержать перо, как-то сказал своему писцу, что я похожа на его внучку. Этот не врал так нагло, как галаны, но всей правды тоже не говорил и, несмотря на доброе лицо, тоже пытался ловчить. Сичаньцы прислали вместо посла какого-то генерала, непрерывно сверлившего меня недоверчивым взглядом.

Я сидела чуть позади и справа от султана, так что он мог видеть моё лицо, когда кто-то говорил, и определять, лгут ему или нет. Так благодаря мне переговоры о перемирии проходили честно, а заодно я узнавала всё, что можно: где вдоль наших границ расположены чужеземные войска, кому доверяет султан и что знает о мятежниках.

Его сын Рахим, брат Лейлы, также присутствовал на каждой из встреч, но говорил редко и только по просьбе отца. Несколько раз я ловила взгляд принца, направленный на меня.

Вскоре выяснилось, что полностью избавиться от Кадира мне не удалось. Султим то и дело являлся на переговоры, усаживался за стол и, в отличие от своего брата, высказывался по любому поводу без спроса. Помощникам султана оставалось лишь беспомощно закатывать глаза. Наследнику трона одному удавалось вызвать Рахима на спор, и когда два принца сталкивались, летели искры. Я помнила слова султана, что Рахим мог бы хорошо править, не будь он подвержен эмоциям, но пока наблюдала только одну — ненависть к Кадиру.

В гарем я возвращалась только в сумерках, встречалась с Сэмом и передавала, что удалось разведать, а остаток дня принадлежала самой себе. Бродила повсюду и совала нос куда могла, тщательно избегая чужеземцев, наводнивших дворец. Здесь насчитывалась добрая сотня садов и садиков, заполненных цветами до отказа, из-за стен слышалась музыка, а ветерок доносил свежий солёный аромат. Морской, поняла я, забравшись на башню, где такой же ветер взметал полы халата и трепал волосы. Мне уже довелось побывать на море одурманенной и закованной пленницей на пиратском корабле, но вспоминалось не это, а тесное пространство под прилавком так далеко от моря, как только возможно, и мои пальцы, ощупывающие татуировки на теле у Жиня.

Как-то раз, завернув за угол, я увидела впереди знакомо прихрамывающую фигуру и встала как вкопанная, готовая развернуться и убежать, так что сопровождавший меня охранник врезался в спину. Смущение на его вечно непроницаемом лице даже радовало: значит, есть в них всё же под военной формой что-то человеческое. А хромым оказался всего-навсего какой-то альб из делегации, раненный незадолго до перемирия. «Тамид больше не хромает», — вспомнила я.

Изображать бесцельные блуждания удавалось неплохо, но султан оказался не так глуп, чтобы позволить мне шататься где угодно. Солдат встречал меня по утрам у выхода из гарема и приклеивался сзади словно тень. Охранники менялись каждый день, и добиться от них ни слова не удавалось, кроме сообщения, что меня ждёт султан. Если я пыталась свернуть, куда не полагалось, сопровождающий просто загораживал путь, молча уставив перед собой каменный взгляд, словно хорошо вооружённая живая стена.

Тем не менее сдаваться я не собиралась. Мне нужен был Бахадур — джинн, мой отец и новое тайное оружие султана. Я хотела узнать, как его освободить, прежде чем тот приведёт оружие в действие и сотрёт с лица земли всех моих друзей.

Когда-то мне слишком часто доводилось просыпаться с ощущением опасности, но жизнь в гареме расслабляла. Прежде злоумышленнику, прокравшемуся в спальню, не удалось бы даже приблизиться, чтобы приставить мне нож к горлу.

Я подскочила в постели с колотящимся сердцем, готовая увидеть перед собой кого угодно. Солдат. Гулей. Оказалось ещё хуже.

«Айет!»

Она отшатнулась, свет почти полной луны дрожал на остром лезвии у неё в руке. Нет, не нож — ножницы. Куда неприятнее была улыбка на губах. В другой руке — длинная прядь чёрных вьющихся волос.

Я торопливо ощупала голову. Последней меня подстригала мать незадолго перед смертью, и с тех пор копна волос доросла до середины спины, хоть и была обычно скручена под завязанной куфией. Теперь волосы заканчивались, не доходя до плеч.

— Посмотрим, как он теперь захочет тебя! — прошипела Айет, с ухмылкой наматывая на палец отрезанную прядь.

Гнев вспыхнул куда сильнее, чем заслуживала такая несусветная глупость. «Плевать, что глупость!» Я рванулась вперёд, и ножницы оказались у меня в руке, прежде чем Айет успела пошевелиться. Порезать её мне не удалось бы, приказ султана, но она этого не знала. Приставив ножницы ей к горлу, я с мстительным удовольствием наблюдала ужас на хорошеньком личике.

— Послушай… — Я смяла в кулаке отвороты её халата и притянула к себе. — У меня есть дела поважнее, чем разбираться с вашей идиотской ревностью! Так что направьте её на кого-нибудь другого, кто в самом деле хочет украсть вашего сластолюбивого муженька!

Женщина в страхе сглотнула, косясь на сталь, прижатую к горлу, и вдруг горько рассмеялась:

— Ты называешь это ревностью? Думаешь, я люблю Кадира? Всё, что мне нужно, — это выжить! Гарем — настоящее поле битвы… Хотя уж ты-то небось знаешь. Куда подевались Мухна с Узмой, что ты с ними сделала?

— Ты о чём вообще? — опешила я.

Стараясь по мере сил избегать Кадира и его жён, я в последнее время не интересовалась новостями гарема, а Узму в последний раз видела на приёме, когда она испортила мой наряд.

— Узма исчезла! — злобно оскалилась Айет, но в глазах её сверкал страх. Такие, как она, гибли в гареме, как мухи, а защититься можно было разве что ножницами. — Так же, как и Мухна! Дело обычное, но мираджиек у Кадира всего четыре, и едва появляешься ты, пропадают сразу две из них — скажешь, совпадение?

— Нет, не скажу…

«Простые совпадения не шутят так жестоко», — сказал когда-то Жинь.

— Но это точно не я!

Ширу удалось отыскать только поздним утром. Сестра лениво растянулась на троне из подушек в тени развесистого дерева. Вокруг хлопотали полдюжины служанок: двое стояли на страже, одна прикладывала хозяйке ко лбу прохладную влажную салфетку, остальные обмахивали опахалами, массировали ноги, а одна держала наготове запотевший кувшин с питьём, сама обливаясь потом на самом краю тени.

Похоже, будущий султан Мираджа, ещё не родившись, уже располагал собственными придворными, хоть и был сыном фальшивого Синеглазого Бандита, а Шира использовала своё особое положение на всю катушку. Пыль-Тропа осталась далеко позади.

Одна из бдительных служанок преградила мне путь.

— Благословенная султима желает побыть в одиночестве.

В самом деле, под своим деревом благословенная султима была одна как перст, но мой язык отказывался произносить ложь даже в виде сарказма. Я лишь с сомнением подняла бровь, кивая на толпу вокруг, но охранница иронии не оценила.

— Шира! — позвала я через плечо служанки.

Сестра лениво приподняла голову, обсасывая финиковую косточку. Скорчила гримасу, но всё же царственно махнула рукой:

— Пропустить!

Охранница шагнула в сторону с недовольным видом. Я выразительно покосилась на неё, и султима очередным театральным жестом распустила всех. Всё её тело до самых кончиков пальцев источало лень, но острый взгляд буравил меня не переставая.

— Так вот для чего Айет выпрашивала ножницы, — усмехнулась она вместо приветствия, — а я-то гадала… Я сама собиралась, ещё в Пыль-Тропе, когда ты спала в шаге от меня, но подумала, что короткая причёска, чего доброго, тебе пойдёт. — Она оценивающе наклонила голову. — Зря боялась.

— Ты заказала Сэму ножницы? — Невольно потянувшись к обрезанным волосам, я отдёрнула руку, но Шира успела заметить движение.

— Удивлена? — Она усмехнулась, поглаживая живот.

Пожалуй, нет. Они, конечно, лишь используют друг друга, но младенец-то у них общий и что-то значит для обоих. Тем не менее Сэм теперь с нами, и то, что он помимо передачи добытых мною сведений продолжает крутить другие тёмные делишки, внушает опасения. Тем более доставляет в гарем то, что должно навредить мне. «Сволочь!»

— Скажи спасибо, что я отказалась доставать ей кинжал, — лениво хмыкнула она. — С перерезанным горлом ты выглядела бы ещё хуже.

Резкий ответ вертелся на языке, но я сдержалась. Сейчас не время для перепалок.

— Что за игру ты затеяла, Шира?

— Называется «выживание». — Сестра протянула руку, требовательно сжимая и разжимая пальцы, словно капризный ребёнок, и я помогла ей усесться прямо, чтобы не смотреть снизу вверх. Она неуклюже поёрзала, придерживая живот. — Я готова на всё, лишь бы мой сын выжил.

— А если он будет похож на Сэма, что будешь делать? — усмехнулась я. — Голубые глаза у мираджийца внушают сильные подозрения, уж я-то знаю.

— Не будет он похож! — прошипела она так яростно, будто могла заставить свои слова сбыться, хотя кровь джиннов из нас двоих имела только я. — Не хватало ещё после всех трудов проколоться из-за такой мелочи! Знаешь, чего мне стоило уцелеть, когда выяснилось, что я беременна? Даже ножницы я уступила Айет в обмен на её тайну, чтобы держать козырь против неё. Мне она куда опаснее, чем тебе, так что отвлекай её и дальше. С рождением сына для других жён всё будет кончено, если тоже не родят от него, а они не могут и знают это. Думаешь, та же Айет не решилась бы избавиться от меня? Я знаю, на что ты сама пошла ради выживания, Амани!

Тамид, истекающий кровью на песке… Я отогнала страшное воспоминание подальше.

— Стало быть, Мухна с Узмой тоже исчезли ради твоего выживания?

— Хм, интересно… — Шира задумчиво перекатила во рту финиковую косточку. — А я-то думала, твоих рук дело. Они тебе немало крови попортили, а ты теперь вроде бы с султаном на короткой ноге, могла и шепнуть кому надо…

«Тогда бы я уж точно начала с Айет».

— Тогда, если не ты и не я, то кто? Люди не растворяются в воздухе.

— Рассказывают всякое… — Султима с беспокойством облизала губы, задумчиво глядя перед собой, затем резко обернулась ко мне: — Если я попрошу об услуге, что бы ты хотела взамен?

Я выпрямилась, скрестив руки на груди.

— С чего вдруг я стану помогать? У меня и так твоя жизнь в руках. Сэма уже получила, зачем ещё что-то?

— Ничего ты не понимаешь в играх на выживание! — раздражённо бросила она, как будто мы снова играли на школьном дворе во что-то, ею придуманное.

— Ну так объясни мне свои правила!

— Мне надо узнать кое-что… Я видела тебя с Лейлой, той принцессой-дурнушкой.

— А что такого? — удивилась я.

С Лейлой я проводила почти всё время, что бывала в гареме. Мы даже ели вместе, хотя она больше возилась со своими механическими игрушками, забыв про остывшую тарелку.

— Она что-то затевает.

— Лейла? — хмыкнула я. — Ты игрушки её подозреваешь, что ли? Она же малышка совсем.

— Ходит повсюду, вынюхивает… — Шира потянулась за свежей салфеткой. — Уходит из гарема неизвестно куда, а я не могу даже проследить… зато ты можешь.

— Хочешь узнать, куда она ходит? — продолжала я недоумевать. — Чем тебя беспокоит Лейла?

— Да не сама девчонка, конечно! — закатила глаза сестра. — Беспокоит её брат. — Ах, ну да, принц Рахим… тогда понятно. — Ходят слухи, что он теперь в большой чести у султана…

«Верно». Слова, сказанные за уткой с апельсинами, всплыли в голове.

— Боишься, он зарится на трон, — кивнула я, поняв наконец, куда она клонит. Большой любви у Рахима к Кадиру явно не наблюдалось, но достаточно ли у него ненависти, чтобы нанести удар через султиму?

— Смотри-ка, не так ты и глупа, оказывается… — Шира сменила влажную салфетку на лбу, струйки воды скатились с бровей и потекли по щекам. — Ходят слухи, что пока жёны Кадира никак не могли забеременеть, султан подумывал, не назначить ли султимом Рахима вместо него. Рахим — любимчик, иначе зачем трётся при дворе, а не командует, как ему положено, войсками в Ильязе? — Услышав название крепости, я невольно поморщилась, ощущая вдруг занывший шрам от пули. — Если Рахим и впрямь замышляет что-то, а сестричка шпионит для него в гареме, я обязана всё знать!.. Так что ты хочешь за сведения о Лейле и её брате?

Лейла помогала мне в первые дни, не говоря уже о том, что её совет помог выбраться во дворец. По сути, она спасла меня от домогательств Кадира. Почти что подруга, если разобраться, а я больше никогда не собиралась предавать друзей. Только Шира об этом не знала, считая меня по-прежнему той, что бросила Тамида истекать кровью на песке в Пыль-Тропе. Сестра думала, что со мной можно сторговаться.

В голове вдруг мелькнула светлая мысль. Мне позарез нужно избавиться от присмотра. А если…

— Ты могла бы отвлечь стражника? — прищурилась я. — Надолго.

— К примеру, благословенная султима вознамерится рожать раньше срока? — Шира схватывала на лету.

— Гениально! То-то у нас в Пыль-Тропе говорили, что ум с красотой не уживается. — Это было мелко, но я не могла удержаться, не в силах забыть про свои обрезанные волосы.

Сестра фыркнула.

— Я прожила там шестнадцать лет и ни разу не влезла в такие неприятности, как у тебя! Зачем тебе понадобилось отвлекать стражника? Хочешь отыскать во дворце одного знакомого калеку? Если надеешься на радушный приём, то очень зря!

— Мои отношения с Тамидом тебя не касаются! — Я невольно коснулась пальцем шрама на боку, ощутив уже привычную тупую боль.

— Ага, стало быть, знаешь, что он здесь, — довольно ухмыльнулась Шира, отыскав наконец моё слабое место. — Нас тогда забрали сюда вместе, — объяснила она, — потому что ты нас бросила. Тогда я и подумала, что в игре на выживание ты лучше, чем кажешься.

— Ты сама хотела уехать, потому что Фазим порвал с тобой!

Удар пришёлся в точку, и я почти пожалела о том, что сказала, глянув на лицо сестры. «Ну и что, она начала первая! Глупо обмениваться колкостями с тем, кто знает тебя с детства, победителя всё равно не будет».

— Ну что ж… — Шира вновь натянула маску султимы. — Ты следишь за Лейлой, а я отвлекаю твоего солдата. — Она протянула руку, унизанную новенькими золотыми браслетами. Один из таких наверняка получил воришка альб за ножницы, от которых пострадали мои волосы. — Договорились?

— Да, идём. — Я взяла её за руку и помогла подняться на ноги.

Приходилось отдать должное актёрским способностям моей двоюродной сестры. Её вопли звучали столь убедительно, что я сама в какой-то момент всерьёз забеспокоилась. «Неужели судьба столь жестока, что наградит её настоящими родовыми схватками вместо фальшивых?» Тяжело опираясь на меня, она ковыляла к выходу из сада, заглушая криками и стонами мои сбивчивые объяснения стражнику, ожидавшему меня у ворот.

Солдат был молоденький, и в глазах его моментально вспыхнула паника, когда благословенная султима повисла у него на руках. Пока она отвлекала внимание, я скользнула ему за спину. Внезапно вспомнив о долге, он покрутил головой, но тут же отвернулся, услыхав новый вопль Ширы, а я бросилась бежать со всех ног через двор и залы дворца к заветной мозаике с изображением принцессы Хавы.

Мои глаза сравнивали и с морем в солнечный день, и со знойным небом над пустыней. Чужеземные глаза. Предательские глаза. Однако, по правде говоря, ничего похожего на их цвет я не видала, пока не встретила своего брата Нуршема.

И вот теми же синими глазами на меня смотрит наш общий отец Бахадур. Странное чувство.

Джинн молча ждал, пока я спущусь в подземелье и подойду к низкой железной ограде. Молчала и я. Затем он заговорил:

— Тебе не дозволено приходить сюда, верно?

Я мало интересовалась своим настоящим отцом, когда узнала, что он не муж моей матери. Предполагала, судя по своим глазам, что он чужеземный солдат, а быть полукровкой мне не нравилось, потому особо и не задумывалась. Когда же узнала, что я демджи и помимо метки в виде глаз получила от отца-джинна особые способности, то не раз гадала, что почувствую, когда встречусь с ним лицом к лицу.

Однако никак не ожидала, что меня охватит такой гнев.

— Пришла узнать, как тебя освободить. — Я скрестила руки на груди, словно старалась запереть ярость внутри. Сейчас не время. — Мне не особо хочется, чтобы ты наделал мне других братьев и сестёр, способных разрушить всё вокруг, но султан может использовать тебя против своих врагов, сжигать и засыпать песком их города, а я не слишком его одобряю, как и все мои друзья.

— Я только один город засыпал песком.

Массиль, догадалась я. Мы были там с Жинем, когда я ещё ничего не знала о себе, перед тем как отправиться через Песчаное море.

— Тебе не кажется, что ты тогда немного перестарался?

Синие глаза Бахадура окинули меня внимательным взглядом, ни разу не моргнув.

— Ты не должна меня освобождать, Амани. Я существую с начала времён, и жадные, но неосторожные смертные не в первый раз призывают меня. Так или иначе я всегда освобождаюсь, а рано или поздно, значения не имеет.

— Зато для меня имеет! — почти выкрикнула я, не сдержавшись. — Ты можешь жить вечно, но наше время уходит, у меня его мало, как и у всех нас, а пока оно не ушло, нам надо победить в войне и спасти многие жизни. Скажи, как тебя освобождали прежде — для этого есть какие-то особые слова?

— Слова есть, но я их не знаю… Есть другой способ, он тебе известен, вспомни про Акима и его жену.

Сказку про Акима мне рассказывала мать, когда я была ещё совсем маленькой, и с тех пор я эту историю почти забыла. Аким был учёным, очень мудрым, но бедным. Знания не так уж часто приносят богатство, что бы там ни говорилось в святых книгах. И вот однажды, копаясь в древних записях, Аким нашёл там истинное имя джинна. Он призвал джинна и заключил в круг из железных монет, но жена Акима как-то раз спустилась в подвал за сахаром и обнаружила его. Муж не очень внимательно относился к ней, предпочитая женщинам книги, а потому джинн легко соблазнил её и пообещал, что она родит давно желанного ребёнка, если освободит его. И тогда жена Акима разрушила круг из монет.

На этом месте мать обычно делала страшную паузу и кидала в очаг пригоршню пороха. Освободить джинна, не изгнав его — всё равно что устроить гигантский пожар. Жена Акима мгновенно обратилась в пепел, а с ней и весь дом.

— Это ты их сжёг! — вырвалась у меня правда.

— Да, я. — В голосе джинна не было ни капли раскаяния. — Может, немного и перестарался, — признал он, помолчав.

«Разрушить круг? Только этот не из монет, а уходит в каменный пол, и наверняка глубоко. Разве что взорвать порохом. Бахадур мой отец и вряд ли станет меня сжигать… хотя кто его знает?»

— Ты могла и иначе выяснить, как освободить меня, Амани. Этим знанием владеют и люди. — Джинн всё так же смотрел на меня из железного круга. Он сидел абсолютно неподвижно, не переминаясь и не теребя край одежды, как обычно делают люди. — Зачем же столько трудов, чтобы добраться сюда?

— Ты помнишь мою мать? — Я тут же выругала себя. «Что толку спрашивать? Сколько у него было женщин за бессчётные тысячи лет?» — Захия аль-Фади из Пыль-Тропы…

— Я помню всех. — Мне показалось, или голос отца чуть изменился, стал живее? — Твоя мать была очень красива, и ты похожа на неё. Она убежала из дома в горы, припасов взяла на несколько дней. Догнали бы или погибла… А я тогда попал в одну из ваших железных ловушек для буракки, примитивную, но действенную. Захия наткнулась на меня и освободила.

— Тогда почему ты не спас её? — Вот, наконец, вопрос, который на самом деле хотелось задать. Не про память и нежные чувства, а как мог он оставить её со мной, со своим ребёнком, защищая которого она потом погибла, — он, бессмертный и могущественный? — Ты ведь мог спасти, правда? Мог!

— Да, я мог появиться в тот день, когда её вешали, и унести с собой, как в тех сказках, что она тебе рассказывала. Только зачем? Чтобы держать её в башне ещё сколько-то лет в качестве своей жены? Она была смертная, и даже ты, в которой есть частица моего огня, когда-нибудь умрёшь. Смерть — ваш удел, она вам удаётся лучше всего другого. Спаси я её тогда, она всё равно умерла бы потом.

— Зато прожила бы дольше! — воскликнула я, едва сдерживая слёзы. — Мы бы спаслись…

«И тогда в её смерти не обвиняли бы меня!»

— Ты спаслась, — спокойно возразил он.

— Неужто тебе за твою вечность не надоело собственное равнодушие? — взорвалась я, уже не в силах сдерживаться. Плакать перед ним не хотелось, но куда деваться. Сквозь собственные рыдания я слышала шаги — за мной уже спешили солдаты. — Ты допустил, что мою мать повесили! Позволил нам с Нуршемом столкнуться на поле боя — двум своим детям! — Сапоги гремели уже за спиной. — Ты спокойно смотрел, когда я чуть не воткнула себе нож в живот! Ты же создал нас всех, почему тебе всё равно?!

Мне заломили руки, оттащили от железного круга и поволокли вверх по лестнице, но я продолжала кричать и вырываться. В шею кольнул холодный металл. Игла, поняла я, а в ней что-то одурманивающее. Кровь бросилась в голову, пол ушёл из-под ног, но, падая, я ощутила объятия сильных рук.

— Амани! — Сквозь бурю ощущений пробилось моё имя. — Амани, я держу тебя!

«Жинь?»

Зрение на миг прояснилось. «Нет, султан!» Я снова попыталась вырваться, но он подхватил меня под колени и поднял на руки, как младенца, прижимая к себе. Двинулся вперёд, и с каждым шагом я все сильнее ощущала стук его сердца.

— Я хотела… — «Какой бы полуправдой прикрыть своё бегство?» Язык уже заплетался под действием укола, голова кружилась.

— Ты хотела повидаться со своим отцом.

Я ждала ярости, обвинений, наказания. Мы вышли в тенистый дворик, высоко над головой раскинулись кроны деревьев, солнечные лучи плясали в листве.

— Да, — призналась я. — Так и есть, хотела. Повидаться, спросить и получить ответ.

Мир поплыл перед глазами, сон застилал веки, по телу пробегала дрожь. Каждая моя клеточка жаждала прильнуть к теплу другого тела, держащего меня, словно я и впрямь ребёнок, которого взял на руки отец.

Только он не мой отец, а Ахмеда с Жинем, Нагиба с Кадиром и Рахима. А ещё он убийца.

Вокруг смутно различались стены гарема. Я почувствовала, как султан опускается на колени и укладывает меня на постель с разбросанными подушками. Вновь услышала его голос:

— Отцы часто разочаровывают нас, Амани.

Глава 27

Проснувшись на следующее утро, я обнаружила подарок. Пока я спала, кто-то положил на одну из разбросанных по комнате подушек аккуратный бумажный пакет, перевязанный лентой. Он медленно обретал чёткость, выплывая из тумана, вызванного действием лекарства.

Я приподнялась на локтях и с сожалением глянула на кувшин с водой, ощущая болезненную сухость во рту. «Нет, рисковать не стоит, вдруг снова усну». Осторожно подтолкнула пакет ногой, подозревая новую проделку Айет, но ничего не взорвалось. Тогда я взяла подарок и стала разворачивать.

Из-под бумаги показалась синяя ткань. «Халат!» Такого цвета было море, когда я бросила на него короткий взгляд с борта корабля. Искусная золотая вышивка описывала жизнь принцессы Хавы, поражая мельчайшими деталями. На правом рукаве, где она скакала на буракки через пески, из-под копыт даже вздымалась пыль из крошечного золотистого бисера.

Такой красоты я ещё не видывала.

Синих и голубых тонов я всегда старалась избегать, чтобы не подчёркивать опасный цвет глаз, да и носили в Пыль-Тропе всё больше простенькие цвета. Алая куфия, которую подарил Жинь, устраивала меня куда больше. Новый халат заставил забыть о старой привычке. Я поспешила накинуть его, наслаждаясь ощущением гладкой прохладной ткани на коже, и тут осознала, что впервые надеваю новую вещь, пошитую по размеру. В Пыль-Тропе приходилось донашивать одежду двоюродных сестёр, и в Арче, когда убежала от Жиня, купила поношенное… Даже в лагере мятежников одалживалась у Шазад.

А этот халат только для меня, и я понимала, что значит сегодняшний подарок: выходка с Бахадуром прощена. Впрочем, полностью ли? Не потеряла ли я доверие султана, а с ним и право выхода из гарема? Отменит и будет не так уж неправ… Я со вздохом погладила роскошную золотую вышивку. В конце концов, я помогаю его врагам.

Замедлив шаг у ворот гарема, я не ощутила невидимого барьера. Прошла под аркой, ведущей во дворец, точно так же, как и вчера, когда мы с Широй устраивали спектакль. Опасливо глянула по сторонам, но никакого отряда стражников не обнаружила, а только одного, как и прежде. Только не солдата, а офицера.

Принц Рахим, брат Лейлы, стоял в своём белом с золотом мундире тысячника, прямой и стройный, сцепив руки за спиной. Тот самый командующий войсками в Ильязе, что авторитетно высказывался по просьбе султана на приёме, а во время переговоров с чужеземцами говорил мало, но по делу, часто поглядывая на меня своими живыми чёрными глазами и заставляя нервничать.

— Ну что ж, по крайней мере, в этой одежде ты от меня не убежишь, — усмехнулся он, оглядывая мой новый длинный халат и подавая руку.

— Разве принцу к лицу роль охранника? — Я обогнала его и двинулась по знакомой дорожке к залу совещаний. Рахим поспешил следом.

— Мне удалось убедить отца, что за тобой должен присматривать кто-нибудь поопытнее, — объяснил он. — Чтобы хоть разбирался в сроках беременности… Неплохая уловка, кстати.

— Я должна быть польщена, что за мной присматривает целый тысячник? — улыбнулась я, ныряя под бело-синюю мозаичную арку.

Рахим дёрнул уголком рта.

— Ясно, ты меня не помнишь, — кивнул он.

«Мы никогда не встречались прежде», — фраза вертелась на кончике языка, но вдруг застряла. Я с любопытством покосилась на сопровождающего, лихорадочно роясь в памяти. При первой встрече он и впрямь показался мне знакомым, но я подумала, только потому, что похож на Лейлу… и на их отца.

Он кивнул на моё бедро под халатом, где был шрам.

— Не повезло тебе тогда…

Память тут же прояснилась. Взрывы, запах пороха, внезапная боль в боку и темнота. Солдат за спиной у Жиня, его палец на спусковом крючке…

Я остановилась как вкопанная.

— Это ты подстрелил меня в Ильязе!

— Кто же ещё? — Рахим с довольным видом зашагал вперёд, будто встретил старого сослуживца, с которым успел понюхать пороха. — К счастью, подстрелил не слишком умело, так что, надеюсь, ты не станешь держать зла.

«Он всё знал! Вспомнил меня по Ильязу, а значит, догадался, что я не просто неизвестная крошка демджи из Пыль-Тропы!»

Увидев, что я замерла, Рахим тоже встал и обернулся.

— Я заподозрил тебя сразу, как только увидел на приёме у султана, но не был уверен, пока одна из моих очаровательных невесток не решила тебя немножко… э-э… оголить.

«Хорошо, хоть смутился…» Я невольно сжалась, припомнив то унижение.

— Заметил шрам и всё понял.

— Тогда почему я иду с тобой на совещание, а не болтаюсь вверх ногами в пыточной камере, выдавая секреты мятежников? — хмыкнула я с упавшим сердцем.

— За ноги мы теперь не подвешиваем, только за руки, — заметил он с непроницаемым видом. — Когда кровь приливает к голове, трудно что-то вспомнить.

— Не очень-то ты разговорчив.

— Потому что я солдат, а не политик… точнее, был. — Тысячник побарабанил пальцами по эфесу сабли на поясе. — Мы с отцом не очень-то ладим.

— Разве он не вернёт тебе свою милость, когда получит из твоих рук Синеглазого Бандита?

— Мой отец вообще не слишком милостив, только притворяется, когда ему это выгодно. Так что, похоже, у нас с тобой много общего в отношении к султану.

Я внимательно разглядывала его лицо. «Ловушка? Султан мог придумать и такое, но… я же в его полной власти, ему достаточно приказать, и я выложу всё, что знаю о мятежниках! Зачем подсылать фальшивого изменника?»

«Ты лжёшь», — попыталась выдавить я, но безуспешно. «Значит, правда… только наверняка не вся».

— Чего же ты хочешь? Что тебе даст это общее?

— Новый рассвет, — Рахим повертел в пальцах сложенную листовку из тех, что упали с неба, — новые пески…

— Хочешь сказать, что согласен посадить Ахмеда на трон? — Тогда Шира сильно ошиблась, подозревая Рахима в честолюбивых замыслах.

— Я хочу сказать, что моему отцу пора оставить трон, и в этом готов вам помочь. Только с одним условием: вы поможете спасти мою сестру из гарема.

— Лейлу? — удивилась я. Круглолицая малышка со своими игрушками напоминала мне моих самых мелких двоюродных сестёр, хотя была лет на десять старше. — Мне кажется, ей там безопаснее, чем где бы то ни было. Она и сама говорила, что гарем не самый худший исход.

— Я считаю, что ей грозит опасность.

Я сразу вспомнила подозрения Ширы, которая просила выведать секреты Лейлы, готовая на что угодно, лишь бы устранить угрозу своему младенцу, даже предполагаемую, но мне показалось, что Рахим имеет в виду что-то другое. Мужчины редко умеют разгадывать женские интриги.

— Какая опасность? — спросила я.

— Ты ведь демджи, я наблюдал твои способности на совещаниях у отца, — уклонился он от прямого ответа. — Я сказал правду?

— Да, — легко ответила я.

— Пытаюсь я тебя обмануть?

Ответ «да» не получился, как я ни старалась.

— Нет.

— Ты можешь мне доверять?

Во дворце я не доверяла никому.

— Да. — Тем не менее сразу сдаваться не хотелось. — Но мне надо знать почему. С отцами не ладят многие… — Чего стоит хотя бы моё общение со своим вчера в подземелье! — …Но вовсе не обязательно хотят их смерти.

— Отцы тоже далеко не всегда посылают сыновей на смерть в двенадцать лет, — возразил Рахим на удивление спокойно. — Во всяком случае, мне так кажется, возможности сравнивать не было.

Отвернувшись, он вновь двинулся к дворцу.

— За что он отправил тебя на смерть? — спросила я, догоняя.

Рахим ответил не сразу и явно тщательно подбирал слова, решая, что стоит говорить, а что — нет:

— Я пытался голыми руками раскроить череп Кадиру.

«Неожиданно», — подумала я.

— И что вышло?

— Ты не спрашиваешь почему? — бросил он косой взгляд.

— Мы общались с Кадиром, так что могу себе представить.

— Султан лишил меня матери, а я решил: пусть он лишится сына! Женщины в гареме пропадают каждый день, и большинству детей приходится с этим примириться. Я не такой, как они. — Сразу вспомнилось, как спокойно Лейла рассказывала об исчезновении матери — общей с Рахимом. — Меня едва оттащили от Кадира трое солдат. У него нос так кривой и остался. — Принц почесал свой идеально прямой нос, скрывая улыбку. Точно такой, как у султана… и у Ахмеда.

— Как же ты до сих пор жив?

— Убийство сына повредило бы султану в глазах подданных, у него и так все руки в крови родных. Вот он и решил отправить меня на войну, чтобы я там сгинул в безвестности… Он меня недооценил!

Я кивнула:

— А ты стал тысячником.

— Самым молодым в истории! Самым лучшим! — Не хвастается, поняла я, просто уверен в себе — как моя лучшая подруга Шазад. — Ну что, поможете спасти мою сестру?

Мне ли отвечать на такие вопросы? С Рахимом должны говорить Ахмед или Шазад, на худой конец, Жинь. Однако здесь только Синеглазый Бандит, придётся ему.

— Смотря что у тебя есть, — уклончиво ответила я.

— Как насчёт армии?

— Что ж, неплохое начало.

— На Ауранзеб сюда приедет эмир Ильяза, он любит султана не больше моего, а гарнизон крепости по численности почти равен всем остальным войскам Мираджа. Одно моё слово, и наша армия перейдёт на сторону мятежного принца…

Мы вошли в зал совещаний.

— О, Рахим! — поднял голову султан. — Я вижу, тебе удалось довести Амани и не потерять по дороге, — усмехнулся он. — Поздравляю, достижение немалое!

«Одно его слово, — подумала я. — Одно слово принца отцу, и с Синеглазым Бандитом покончено».

Рахим шагнул в сторону, вежливо пропуская меня вперёд, и шепнул:

— Скажи, что я неправ!

Промолчав, я уселась на своё обычное место позади султана. Демджи не лгут.

Глава 28

Сэм раскинул руки, будто читал огромную надпись в воздухе перед собой:

— Знаете, у меня на родине есть древняя поговорка, которую передают из поколения в поколение: «Никогда не поворачивайся спиной к тому, кто уже пытался убить тебя!»

— Небось сам только что придумал…

Шазад прислонилась к стене, сквозь которую только что прошла вслед за Сэмом. Кто бы ещё так спокойно позволил тянуть себя через твёрдый камень человеку, которого едва знает?

— Верно, — подмигнул альб, — но согласись, хорошо сказано.

— Шазад чуть не перерезала тебе горло, когда вы первый раз встретились, а ты теперь здесь. — Я опасливо глянула через плечо, не идёт ли кто. Поляну у Стены слёз освещало утреннее солнце, гарем уже не спал. Сэм добрался до лагеря с предложением Рахима только к рассвету, и подруга решила до вечера не ждать.

— Просто красота Шазад сильнее любых истин, — снова подмигнул он, но она даже не улыбнулась, — и потом, кто я такой? Жалкий посыльный. В пианиста не стреляют…

— Что? — не поняла я. «Всё ему шуточки».

— Такое выражение… альбийское — не важно. — Он тряхнул головой, подавляя смешок, но улыбался искренне, не напоказ. Таким он мне нравился больше.

Моя подруга смотрела отстранённо, погрузившись в размышления, но я уже догадывалась, какой будет ответ. Она уже давно внушала Ахмеду, что нам нужны постоянные боевые отряды, а тут целое войско предлагают! Прибежала сама и даже ничего не сказала про мои обрезанные волосы, хотя наверняка заметила.

— Ему можно доверять? — спросила она.

Я помолчала.

— Он скрывает что-то… не хочет, к примеру, говорить, почему боится за Лейлу, — но точно не врёт. Ненавидит отца, но на трон претендовать не собирается. — Правда слетела с языка легко, несмотря на подозрения Ширы.

— А ты что скажешь? — Шазад повернулась к Сэму, который на миг опешил под её требовательным взглядом.

— Скажу, что не моё дело решать, кому можно верить, а кому — нет. Вы другое дело, у вас отличный вкус. — Он выразительно показал на себя.

— Она имеет в виду, сможешь ли ты вытащить Лейлу из гарема.

— А, ну да… — Он откашлялся, прочищая горло. — Вывести-то легче лёгкого, точно так же, как провожу сюда… — Хвастливая улыбочка вновь приклеилась к его губам. — Только знаю по опыту: когда из дворца пропадает принцесса, кто-нибудь всенепременно заметит.

— Такой большой опыт? — фыркнула Шазад.

— Принцессы находят меня неотразимым! С бандитами и генералами всё не так просто…

— Он прав, — перебила я, не дожидаясь перепалки. — Жёны здесь пропадают то и дело, но дочери всё же под присмотром. Лейла не может просто исчезнуть, начнут искать, и тогда…

— Допросят тебя, — понятливо кивнула подруга. — Узнают правду, схватят Рахима и всех нас, а джинн останется в руках у султана. — Я уже успела рассказать о последней встрече с отцом — во всяком случае, самое главное. Чтобы разрушить круг из железа, требовалась взрывчатка, которая поднимет на ноги весь дворец. — Значит, сделаем всё разом, одним ударом! Вытащим сразу всех… или никого.

Она была права. Если освободить одного только джинна, тоже начнётся расследование, и у Лейлы с Рахимом не останется шансов выбраться. Только всех троих одновременно, три мишени одной пулей.

— Ауранзеб! — осенило меня вдруг. — Отличное прикрытие! Одни мы не справимся, даже если сильно повезёт, а в толпе гостей нашим людям будет легко затеряться.

Шазад снова надолго задумалась, видимо вспоминая прошлые торжества.

— Может сработать, — кивнула она наконец. — Имин просочится легко, и Хала тоже, если успеет вернуться из Сарамотая… Ну и ещё двое-трое, больше уже рискованно… — Подруга сверкнула глазами, уже представляя дворец полем сражения и прикидывая пути атаки и отхода, но вдруг приуныла, глядя на меня. — А как быть с тобой?

Освобождать в самом деле надо не троих, а четверых, иначе, как бы успешно ни прошла операция «Ауранзеб», всё тут же следом полетит в тартарары. Султан заставит меня вновь призвать джинна и станет всесилен несмотря ни на какие усилия Рахима. Узнает у меня имена всех мятежников и их планы…

— Поживём — увидим, — с деланой беспечностью отмахнулась я. — Пока скажу Рахиму, что его предложение принято, а до Ауранзеба время ещё есть.

Сэм принялся излагать свой план, но Шазад слушала вполуха, явно думая о том же, что и я.

Оставаться во дворце мне нельзя. Во всяком случае, живой.

Глава 29

Война стояла на пороге. Её приближение ощущали все, даже те, кто ещё не родился, когда нынешний султан взошёл на трон. Однако мало кто пока знал, на чьей стороне окажутся они сами.

Напряжение в зале переговоров росло с каждым днём. Я наблюдала, как сичаньский генерал в гневе обрушил кулак на стол, проливая вино на разбросанные бумаги, видела целый лес ружей и шпаг, охранявших альбийскую королеву, когда она лично прибыла во дворец, чтобы заменить своего престарелого посла.

В сопровождении Рахима я бродила по коридорам и залам гораздо свободнее, чем прежде, а через несколько дней поняла, зачем султан позволил ему охранять меня. Так он ясно давал понять, что не одобряет сластолюбивых взглядов и приставаний Кадира, поскольку братья-принцы терпеть не могли друг друга.

Рахим рассказывал о совещаниях военных, а я тут же передавала новости Сэму. Так мне удалось предупредить Шазад, когда султанские шпионы разнюхали, где находится наш новый лагерь в Измане, и те никого там не нашли, а через день им подбросили фальшивые сведения и послали рыскать на другой конец города.

Тревожная весть о том, что султан вновь сговаривается с чужеземцами, быстро разнеслась по столице. Ужасов галанской оккупации никто ещё не забыл, а между тем появлялись всё новые листовки, напоминавшие, во что обошёлся простым мираджийцам предыдущий договор. Султанские стражники сбились с ног в поисках авторов воззваний, но всякий раз возвращались с пустыми руками.

Народные выступления вспыхивали, словно порох, во всех концах Измана, особенно в бедных кварталах, пострадавших от оккупации сильнее всего. По ночам на стенах рисовали солнце Ахмеда, а на кухнях делали бомбы, чтобы бросать из толпы в солдат. Такое же солнце уже красовалось и на бортах многих кораблей, стоявших в порту. Мятеж набирал силу, на подавление его посылали уже армейские отряды, но арестные списки заранее попадали в руки заговорщиков, и солдаты врывались в их дома впустую.

Я сообщила Сэму о трёх десятках горожан, томящихся в тюрьме в ожидании показательной казни для устрашения сторонников мятежа. Ранее были арестованы подвыпившие посетители таверны, которые выкрикивали имя Ахмеда, из которых удалось спасти от петли едва половину, а остальных палач султана медленно задушил на глазах у толпы, нарочно заставляя мучиться — чтобы видели люди принца. На этот раз появилась надежда поспеть на помощь раньше.

Народ был за нас, вся столица была за нас, но для решительного выступления и штурма дворца требовалась регулярное войско. В ожидании обещанной Рахимом армии нам оставалось лишь поддерживать тлеющий пожар, или, как выразился Сэм, проделывать дыру за дырой в дне корзины. Он давно уже говорил «нам» вместо «вам».

— Они хотят отстроить оружейную фабрику в Захолустье, — сообщила я ему как-то раз, когда до Ауранзеба оставалось всего несколько коротких недель, — ту самую, что взорвали неподалёку от Пыль-Тропы. Сразу запустят, как только галаны снова займут нашу половину пустыни. — «Снова ублажать чужеземцев! Поставлять им ружья и пушки для наказания стран, где не разделяют их веру!» — А пока отправят в пустыню инженеров с армейским отрядом, чтобы уточнить объём работ.

Сэм глянул с любопытством.

— Я чего-то не знаю? — Несмотря на своё позёрство, дураком он не был, хоть иногда и прикидывался.

— Моя родина, — объяснила я, устало приникнув к стволу огромного дерева. Прохладный ветерок ерошил волосы, убаюкивая. — Я из Пыль-Тропы. Местечко не ахти, но заслуживает лучшей участи.

— Ясно, — кивнул он. — Хорошо бы отряд оттуда не вернулся. — Прислонившись к стене, выслушал остальные новости, но не ушел, как обычно, а серьёзно взглянул на меня.

— Знаешь, о Синеглазом Бандите ходит много баек… конечно, и о моих приключениях. Мне особенно нравится, как он стянул ожерелье прямо с шеи и попался, но всё равно сумел обольстить хозяйку.

— Ты на что-то намекаешь, — хмыкнула я, — или просто хочешь напомнить, что, пока я здесь, моя репутация портится всё сильнее?

— Намекаю, что ни в одной из баек Синеглазый Бандит не выставлен трусом.

Я сердито вскинула голову.

— А может, что давно не получал по морде?

— Если бы я знал, — упрямо набычился он, — что знаменитый Бандит, который при Фахали в одиночку обратил в бегство султанских солдат, такой мягкотелый, то вряд ли взял бы его имя. Я, знаешь ли, к именам придирчив. Мог бы стать Белокурым Бандитом или просто Красавчиком…

— Сэм, не выводи меня из себя!

— А что, «Красавчик» мне не подошёл бы? — усмехнулся он. — Нет, ты скажи, правдивая демджи! Скажи, что я не красавчик! Что, не можешь? То-то же.

— Хм… ты и правда почему-то уверен, что я не расквашу тебе нос.

— Видишь ли, — снова нахмурился он, — когда я думаю, почему ты до сих пор не поболтала с типом, который мог бы вытащить у тебя из-под кожи тот несчастный кусочек бронзы, в голову приходит только трусость…

— Шазад рассказала о Тамиде? — обиженно фыркнула я. — Понимаешь, всё не так просто…

— А если не пробовать, то даже трудно! — парировал Сэм. — Между тем, хоть меня и славят повсюду храбрецом, вашу генеральшу я боюсь как не знаю кого, и мне каждый раз неохота докладывать ей, что ты до сих пор не решилась. Меня же и обвинит, что не уговорил… из нас двоих не я её любимчик.

— Любимчик ты, успокойся… Тебе-то какая разница?

— Шазад без тебя не может, — буркнул он вдруг очень серьёзно, — хоть ты и не замечаешь. Неужели ты готова бросить её, лишь бы избежать неприятного разговора?.. К тому же, если ты погибнешь, я больше не смогу быть в двух местах одновременно.

Я не ответила на его улыбку. Сэм ещё больше раздражал меня, когда был прав.

Уходя из переговорного зала на следующий день, я нарочно задержалась, чтобы отстал и мой сопровождающий. Султан оглянулся, вопросительно прищурившись. Не хватало ещё вызвать подозрения, но Рахим быстро нашёлся — наклонился к отцу и прошептал:

— Посланник смотрит так, будто готов совершить какую-нибудь глупость. — Галан в самом деле кипел от бешенства, ведь я только что трижды разоблачила его ложь. — Будь он одним из моих солдат, я бы занял его строевыми упражнениями, чтобы выпустил пар, а так лучше пусть уйдёт подальше.

Подумав, султан кивнул, и мы с Рахимом отстали.

— Тут где-то есть один… — Слово «пленник» застряло на языке. — Один парень… из Захолустья. Одноногий.

— Знаю его, — кивнул тысячник.

— Проведёшь меня к нему?

— Для тебя это так важно? Отец запретил, рискованно. Зачем, расскажешь?

— А ты расскажешь, зачем так стремишься вызволить сестру из гарема?

Он почесал подбородок, скрывая улыбку.

— Ладно… нам вон туда.

Подойдя к основанию длинной винтовой лестницы, я вспомнила, как поспешно спускалась по ней в первый день вслед за султаном, морщась от свежих ран, но не в силах остановить свои ноги, послушные его приказу. Когда мы с Рахимом поднялись наверх, впереди послышались голоса. Тамида я узнала сразу. Этот голос столько раз смешил меня до колик, когда нас выгоняли с уроков, и читал главы из святых книг, когда умерла моя мать. Другой был женский, и мне мучительно захотелось развернуться и уйти. Не бередить старую рану… но Сэм в кои-то веки сказал дело, и выказать трусость я не имела права.

Я толкнула дверь, и на меня посмотрели две пары испуганных глаз. Тамид сидел на краю стола — того самого, на котором я когда-то очнулась. Вид бывшего друга казался до боли привычным — хоть бросайся и выкладывай всё, как прежде. Левая штанина завёрнута до колена — вернее, бывшего колена. Теперь на его месте блестел бронзовый диск, притянутый к обрубку кожаными ремнями. Ниже не было ничего. Пустотелую механическую ногу из полированной бронзы держала в руках Лейла, сидевшая за столом. Девочка уставилась на нас выпученными от ужаса глазами, хватая воздух ртом.

Кого-кого, а Лейлу я не ожидала тут увидеть, как, похоже, и её брат.

— Только не говори отцу! — пискнула она. Лучше бы молчала. Краска, бросившаяся в лицо, выдала её с головой. — Я тут просто… я смазываю, чтобы не…

— Чтобы не скрипело, — нашёлся Тамид. Звук, который издала Лейла, сам очень походил на скрип. — Сустав скрипел, и она пришла исправить… потому что сама его делала.

— Ясненько… — Рахим окинул его взглядом, которым обычно смотрят отцы и старшие братья на незадачливых ухажёров.

«Вот, значит, какой секрет скрывала Лейла, а Шира так отчаянно хотела узнать. Вовсе не сговаривалась с братом против султимы, а просто бегала на свидания!»

Всё это было бы смешно, не будь я уверена, что Шира и такое может использовать в своих интересах. Меня саму не раз пороли за свидания с Тамидом, а ведь я не принцесса, а он был просто друг без всякой влюблённости с моей стороны.

«Не потому ли Рахим спешил убрать Лейлу из гарема — боялся, что султан её накажет?»

Однако во взглядах брата и сестры чувствовалось что-то ещё, не имевшее отношения к Тамиду.

— Значит, твоя работа? — Рахим показал на суставчатый бронзовый протез у неё в руках.

Лейла со страхом кивнула.

— Я… я просто… хотела помочь…

«Выходит, не одни только игрушки для детишек из гарема», — подумала я. Мастерство девочки и впрямь впечатляло… но Рахима явно не радовало. Почему?

— Пойдём, Лейла, — сухо произнёс он. — Провожу тебя обратно в гарем, нам всё равно надо кое-что обсудить.

«Давно пора! Ауранзеб уже на носу, девочка должна знать, что ей предстоит».

В комнате повисло неловкое молчание. Лейла торопливо закрепляла протез, остальные старались друг на друга не смотреть. Тишину нарушали лишь щелчки механизма и звяканье металла. Когда нога окончательно встала на место, Рахим взял сестру за плечо и буквально выволок за дверь, лишь в последний момент вспомнив обо мне и бросив через плечо:

— Амани, я за тобой вернусь!

Мы с Тамидом остались одни, но неловкое молчание продолжалось ещё долго, после того как шаги брата с сестрой затихли.

— Я бы выскочил следом, — выдавил наконец мой бывший друг, — но сама понимаешь… — Он выразительно постучал по бронзовой ноге. Глухой звук эхом отразился от стен, и я невольно поёжилась. — Наверное, лучше уйти тебе… хотя бы из вежливости.

— Тамид…

— Тебе любопытно, как я потерял ногу, Амани? — перебил он.

— Я знаю как. — Та последняя ночь в Пыль-Тропе врезалась мне в память сильнее, чем все последующие бурные дни.

— Нет! — Тамид ударил ладонью по столу, и я бы вздрогнула, не будь так привычна к грохоту боя. — Ты не знаешь! Ты видела только, как Нагиб прострелил мне колено, а потом ускакала. Тебя уже не было, когда я истекал кровью на песке, и потом, когда Шира стала уговаривать и врать, что знает, где ты. — Он сжал трясущиеся кулаки. — Ты не видела, как меня оторвали от матери и увезли с собой — просто на всякий случай, вдруг пригожусь! Не знаешь, как я трясся в поезде на Изман…

Я была в том поезде, встретила там Ширу и целовалась с Жинем, только понятия не имела, что Тамид тоже рядом.

— Я думала, что Нагиб оставил тебя умирать в Пыль-Тропе… Думала, тебя уже нет, Тамид. — Слова, которыми я утешалась в последние месяцы, звучали теперь, перед ним, жалкой отговоркой.

— Я тоже так думал… — Он похлопал себя по бедру. — Когда корчился от боли, решил, что уже всё… а потом святой отец сказал, что у меня заражение и ногу придётся отнять. Тебя не было, Амани, когда мне её пилили… но теперь ты здесь. Дай догадаться — ты здесь, потому что хочешь моей помощи! Чтобы я сказал, где находится тот кусочек бронзы у тебя под кожей, который не даёт отсюда сбежать!

Я судорожно сжала бугорок под рукавом халата, подумав, что там уже, наверное, синяк.

Тамид хорошо меня знал и верно истолковал моё молчание. Он сполз со стола, поморщившись и чуть пошатнувшись, когда механическая нога упёрлась в пол, и принялся наводить порядок в мастерской, выравнивая стеклянные пузырьки с ярлычками и раскладывая в ряд инструменты. По пути захлопнул дверь, за которой я успела разглядеть кровать.

— Ты так предсказуема, Амани, — с горечью продолжал он. — Ты и правда думала там, в Пыль-Тропе, что меня мучила бессонница? Нет, просто, когда тебя наказывали, я нарочно не спал, зная, что ты влезешь в окно за пилюлями от боли.

Я проглотила слёзы, стоявшие в горле.

— Не верю, что ты так меня ненавидишь…

— Почему вдруг? — Он стал аккуратно раскладывать инструменты, забытые Лейлой.

— Потому что иначе ты давно уже донёс бы султану, что я с мятежниками. — «Правда!» — А ты притворился, что мы не знакомы… хотя помогал ему во многом другом. — Слова звучали обвинением, и мне чуть полегчало. — Ты научил его, как управлять Нуршемом — и мной. И нужным словам из языка древних тоже научил ты! Но меня всё-таки не выдал. — Я видела, как он поморщился, и тут же надавила. Пускай ему плевать на меня, но святошу из Тамида ничем не вытравишь. — Теперь, с помощью джинна, султан погубит в сто раз больше людей, чем прежде!

— Я знаю, — буркнул он.

— Получается, тебе всё равно?

— Думаешь, из-за того… — Пальцы его дрогнули, роняя на пол какой-то округлый предмет. — Потому что я так отношусь к тебе?

«Как относишься?» — хотелось спросить, но я и так знала ответ, написанный на его лице.

— Он наш султан, Амани. Наше дело — повиноваться, не ведая сомнений.

— Ты так не думаешь… — «Правда, чистая правда». Я подняла с пола металлическую трубку и протянула Тамиду, но он не спешил брать. — Тот, кто ходил на молитву каждый день, не может считать, что держать джинна в неволе — правильно.

— Тебе-то что за дело?

Не дождавшись, я положила трубку на стол.

— Вышло так, что теперь я занимаюсь спасением жизней.

— Какая жалость, что не занялась год назад, когда я умирал.

— То не моя вина, Тамид! Всё они…

— Да, они — но бросила меня ты!

Ответить было нечего.

Он резко отвернулся. У другого бы волосы упали на лицо, скрывая глаза, но Тамид всегда тщательно прилизывал их на пробор.

— Как мне заставить тебя уйти, Амани?

Больше ничего и не потребовалось.

Глава 30

Я прислонилась к колонне у основания лестницы, прижав ладони к холодному мрамору и стараясь подавить слёзы. У нас в пустыне привыкли беречь воду, да и место здесь не то, чтобы проявлять слабость. Дворец султана ничуть не безопаснее ночных песков.

Рахим сказал, что придёт за мной. Без охранника ходить не положено, но сколько ещё продлится их разговор с Лейлой? Подмывало сунуться ещё куда-нибудь, но риск был слишком велик. Если поймают, пострадает Рахим, а могут и разоблачить, задав правдивой демджи вопросик-другой. Сомнительно, что султан простит меня снова после той встречи с Бахадуром.

Прежде я никогда не боялась лезть в неприятности, но на этот раз моя голова точно могла слететь с плеч, и даже просто утрата доверия означала потерю источника таких необходимых нам сведений.

Я ждала, преодолевая зуд нетерпения, вслушиваясь в плеск фонтана среди кустов и заливистый щебет разноцветных птиц с подрезанными крыльями.

Внезапный скрежет на другом конце дворика заставил меня вздрогнуть и вжаться в тень за колонной. Неважно, кто идёт, — меня не должны застать одну!

Дверь распахнулась с грохотом, подобным выстрелу, но женский вопль, отдавшийся эхом от каменных стен был ещё громче. Не сдержав любопытства, я выглянула из-за колонны. Двое солдат в мираджийской форме вытаскивали из двери девушку, которая вырывалась с такими отчаянными криками, что сюда, наверное, сбежалась бы целая толпа, не будь птичьи трели вокруг столь оглушительны. Мне сразу вспомнились слова Айет в зверинце.

Рука привычно потянулась к поясу за револьвером, но встретила лишь пустоту. Более того, приказ султана запрещал причинять вред кому бы то ни было. Да и в любом случае справиться голыми руками с двумя вооружёнными солдатами я бы вряд ли сумела.

Они вышли на свет, и только тут я разглядела лицо бьющейся пленницы.

«Узма!»

Жена Кадира. Та самая, что так старалась унизить меня на приёме у султана, а потом таинственно исчезла, словно испарилась. Только я знала, что такое бывает разве что в сказках. В остекленевших глазах несчастной не было ни проблеска разума, и я сразу вспомнила, где встречала такой же взгляд, — у Саиды, когда Хала вызволила её отсюда, из дворца, и привезла к нам в лагерь. Но Саида шпионила для Ахмеда… Чем же так провинилась Узма, что потребовалось пытать её до полусмерти?

Солдаты свернули за угол, и вопли женщины затихли вдали. Я застыла на месте, уговаривая себя хоть раз в жизни остаться в стороне и не рисковать. Выслеживать двух стражников, волочащих безумную пленницу, — трудно придумать способ вернее, чтобы угодить в пыточную самой, тем более что разобраться в происходящем он вряд ли поможет.

Я оглянулась на дверь, из которой они вышли. «Скорее всего, заперта, но вдруг… Тем не менее выходить во дворик тоже опасно — могут заметить. Глупо и безрассудно!»

Впрочем, глупость и безрассудство я проявляла далеко не впервые. Ноги будто сами понесли меня через двор. Солнечный свет отбрасывал на дверь какие-то странные блики, и, только приблизившись вплотную, я поняла, в чём дело.

Дверь была железная, только зачем-то выкрашенная под дерево.

А ещё она гудела.

Я протянула к металлу растопыренные пальцы, ощущая странное притяжение. Приложила их, и гул словно пронизал всё тело, заставив его вибрировать. Казалось, я прикасалась к ревущему пламени, не ощущая жара, а одну только мощь, заключённую внутри. Острое покалывание в пальцах разлилось по коже, дыхание перехватило, а сердце заколотилось в груди.

Внезапно чьи-то руки грубо развернули меня и с силой впечатали в дверь, выбивая воздух из груди. Покалывание кожи тут же взорвалось острой болью в каждой клеточке тела.

На меня уставились горящие глаза галанского посланника. За спиной у него маячил Кадир. Прежде чем я успела вымолвить хоть слово, галан схватил меня за горло.

— У себя на родине мы вешаем отродье демонов за шею, — прошипел он картаво, сжимая пальцы, — но я не захватил с собой верёвки.

Железная дверь обжигала спину всё сильнее. Мысли путались, в глазах темнело. Я задыхалась, бессильно царапая его рукав. Отбиться можно было как угодно, хотя бы вцепиться ногтями в слабое место на запястье или в глаза, ударить коленом в пах, но приказ султана не позволял ничего. Меня охватила паника. Похоже, смерть на сей раз не шутила, а пришла всерьёз.

Пальцы на горле вдруг разжались, и я упала на колени, упёршись руками в землю и жадно глотая воздух. Над головой слышались крики, хруст удара, болезненный вопль. Тьма перед глазами понемногу рассеивалась, я подняла глаза и увидела Кадира, который пошатывался, хватаясь за разбитый нос.

Над ним грозно возвышался брат, сжимая окровавленный кулак. Вечернее солнце светило ему в спину и слепило мне глаза, так что я даже не сразу узнала его. Рахим был похож на сказочного героя — первого смертного, готового к бою с Разрушительницей, Аталлу под стенами Сарамотая или Серого принца, что вышел против Адиля Завоевателя.

Опустившись передо мной на колени, он вновь обрёл реальные черты.

— Амани, ты как? — Приподнял мне подбородок и ощупал шею уверенными пальцами, привыкшими к боевым ранениям. Сзади стояли двое солдат, удерживая за локти галанского посланника. — Амани, скажи что-нибудь, или я отведу тебя к святому отцу.

— Не надо, — хрипло выдавила я. — Разве что придётся надеть что-нибудь под цвет синяков.

Рахим помог мне подняться на ноги, и я поморщилась, бережно трогая пострадавшее горло.

— Солдаты! — гнусаво прорычал Кадир, всё ещё зажимая переломанный нос и плюясь кровью. — Отпустите посланника и схватите моего брата!

Они не двинулись с места, вопросительно глядя на Рахима. Я заметила на их бело-золотых мираджийских мундирах голубые полоски, такие же, как у него. Знак гарнизона в Ильязе — значит, эмир уже прибыл. Вот почему Рахим опаздывал.

«Он получил свою армию».

— Отставить! — бросил он деловито.

В голосе звучала властная уверенность, которой у своего сопровождающего мне ещё не доводилось слышать. Не царедворец, а боевой офицер, солдат до мозга костей, его место на войне, а не во дворце. Настоящий командир.

Взгляд Кадира метнулся от одного солдата к другому, затем обратился на Рахима.

— Отпустить его, я сказал! — проревел он. — Слушайте приказ своего султима!

Солдаты и ухом не повели, будто не слышали. Рахим спокойно снял мундир и накинул мне на плечи, затем повернулся к Кадиру:

— Это мои люди, брат. Они подчиняются не султиму, а своему командиру. Отведите в его покои, — приказал он солдатам, — не хватало нам ещё международных инцидентов… Пойдём, Амани.

Он уже успел отвернуться, когда Кадир вдруг вытащил из-за пояса револьвер. Я вскрикнула, но было уже поздно. Грянул выстрел, и пуля угодила в плечо одному из солдат. Слава Всевышнему, не в грудь, но посланнику этого оказалось достаточно, чтобы вырваться. Он выхватил саблю и сделал выпад в сторону раненого, но Рахим успел отразить удар своим клинком.

Кипя от бешенства, Кадир вновь поднял револьвер, нацелив брату в спину. На этот раз я была проворнее — сказались уроки Шазад. То ли от гнева, то ли от недостатка опыта султим держал оружие небрежно. Я не могла причинить ему вред, но позволить убить Рахима тоже не собиралась. Всего лишь ударила по рукоятке снизу вверх, и пуля ушла в стену, а револьвер выпал, и я легко подхватила его.

Увидев наведённый на себя ствол, султим застыл на месте, ошарашенно глядя на меня.

— Ты не выстрелишь! — прошипел он.

Он был прав, выстрелить я не могла. Мешал приказ султана, но Кадир об этом явно не знал.

— Проверим? — Я взвела курок.

Палец дрожал на спусковом крючке, не в силах нажать. Мне будто снова было десять лет, и я впервые в жизни держала в руках тяжёлое оружие, зная, что лишь оно одно способно защитить.

— Амани! Брось револьвер!

Даже не узнай я голоса, мучительно сжавшееся сердце подсказало бы, чей это приказ.

Я боролась изо всех сил, до боли напрягая мышцы, но руки уже двигались сами по себе. Оружие выпало, звякнув о каменные плиты двора. Я обернулась.

Двое солдат вытянулись по стойке «смирно», один зажимал раненое плечо. Галанский посланник скорчился в луже крови, бессильно откинув руку, ещё недавно державшую меня за горло. Над ним возвышался Рахим с окровавленной саблей, а рядом, окидывая непроницаемым взглядом всю сцену, стоял правитель Мираджа.

Пальцы султана барабанили по шахматному узору огромного стола из чёрного дерева, инкрустированного слоновой костью, а взгляд не отрывался от вздутого кровоподтёка у меня на шее. Вскоре там должен был образоваться грандиозный синяк с отпечатками пальцев галанского посланника.

Мы сидели в том самом кабинете, откуда я почти месяц назад выкрала секретные бумаги. В присутствии хозяина комната выглядела ещё внушительнее, как будто карты на стенах и на столе были его продолжением. Жинь как-то раз сказал, что я и есть эта страна. Загляни он сюда сейчас, наверное, передумал бы.

Мне одной разрешили сесть, точнее, приказали. Сыновья стояли за спиной, вытянувшись в струнку. Султан велел мне рассказать, что произошло. Всю правду. Так я и сделала. Лейлу не упомянула, но промолчать о Тамиде не вышло: пришлось объяснить, как я оказалась одна в той части дворца. Я тщательно, как могла, выбирала слова — одно лишнее, и всё будет кончено. Получалось, что Рахим уступил моей просьбе и отвёл меня к святому отцу, а затем оставил нас наедине. Слава Всевышнему, эта часть рассказа вопросов не вызвала.

Дальше было уже проще… Когда я закончила, все долго молчали. Казалось, я снова в школе и оправдываюсь перед лицом строгого учителя за какую-то нашу с Тамидом шалость, а позади смущённо стоят не солдаты и шпионы, а подравшиеся мальчишки. По ту сторону застеклённой стены горел закат и кое-где в городских кварталах Измана уже мерцали огоньки.

Султан молчал с каменным лицом, а у меня в голове вертелась паническая мысль: «Револьвер!» Тот, что я направила на его наследника и держала так, будто занимаюсь этим всю жизнь. Как держал бы Синеглазый Бандит. Простая девчонка из Захолустья, и способна на такое?

Впрочем, оправдываться и тем признавать свою вину я не спешила. Рахиму тоже хватало ума не нарушать молчание султана. Глупее всех оказался Кадир.

— Отец… — начал он.

— Я не позволял тебе говорить. — Голос правителя звучал ровно. Подозрительно ровно. Обманчиво. — Ты вор, Кадир… — Наследник оскорблённо вскинулся, но султан продолжал: — Даже не пытайся отрицать. Ты хотел украсть кое-что у меня… — Султан кивнул в мою сторону. Как ни противно было сознавать себя принадлежащей кому-то вещью, унижение Кадира всё же радовало. — Украсть и обменять на поддержку со стороны галанов.

— Отец, она не человек! — прорычал наследник. В своей ярости он сейчас походил на капризного ребёнка, который топает ногами.

— Это известно всем, брат, — заметил Рахим, и его спокойствие разозлило султима ещё сильнее. — Если ты понял только сейчас, у меня возникают большие сомнения в мудрости нашего будущего правителя…

Султан властно поднял руку.

— Во дворце лежит убитый чужеземный посол, и если ты думаешь, Рахим, что сейчас время для склоки, то у меня возникают сомнения в твоей собственной мудрости. — Он кивнул Кадиру, разрешая продолжить.

— Переговоры затянулись до невозможности, отец! Галаны ни за что не согласились бы на новый союз, пока рядом с тобой нахально сидит нечеловеческое отродье, оскорбляющее их веру. Вот они и пришли ко мне… — Наследник гордо выпятил грудь. — Пришли и потребовали её смерти, прежде чем договариваться дальше.

Спокойный голос султана не стал громче, но даже я поёжилась от взгляда, которым он наградил Кадира.

— Они хотели её смерти, потому что рядом с ней не получается лгать о своих возможностях и истинных намерениях. Им надо скрыть, что галаны слабее, чем хотят казаться. — Султан говорил медленно, словно объяснял ребёнку. — А к тебе пришли потому, что ты уже давно мечтаешь заполучить её или…

Капризно хмыкнув, Кадир плюхнулся на стул. Последовавшее молчание было ещё хуже взгляда.

— Я не позволял тебе садиться, — процедил султан. Наследник неуверенно ухмыльнулся, словно подумал, что отец шутит. — Встань! Хоть раз возьми пример со своего брата. Наверное, надо было послать в Ильяз тебя вместо него.

Рахим говорил, что его отправили в Ильяз на верную смерть. В словах султана заключалась явная угроза, но Кадир, похоже, её не понял.

— Никакая военная муштра не помогла ему победить меня на султимских состязаниях! — Наследник неохотно поднялся на ноги и с грохотом задвинул стул, смахнув рукавом на пол какие-то бумаги. — Так что, теперь пообещаешь ему трон вместо меня?

— Султимские состязания священны, — покачал головой султан, пристально глядя на сына. — Отмена их результата ещё сильнее настроит народ против нас. А чтобы провести новые, тебе пришлось бы умереть, Кадир.

— Оказав всем большую услугу… — пробормотал Рахим себе под нос.

Я с трудом подавила смешок и тут же встретила внимательный взгляд султана. Должно быть, он уже давно заметил добрые отношения между нами. Однако взгляд отвёл молча и продолжал:

— Король галанов прибывает к нам завтра, чтобы остаться на празднование Ауранзеба. — Пальцы правителя вновь забарабанили по столу. — Мы встретим его вместе с тобой, Кадир… и ты подтвердишь ему мои слова. Галанский посланник отправился в город без охраны и был убит на улице мятежниками. Ты хорошо меня понял?

Кадир сердито сжал челюсти, глядя в упор на отца, но быстро сдался.

— Да.

— Хорошо, можешь идти.

Обиженно пыхтя, наследник захлопнул за собой дверь.

— Полезна ли такая ложь, отец? — заговорил Рахим. — Чего доброго, галаны решат, что власть в Мирадже не в силах управлять ситуацией…

— Ничего, пускай считают нас слабыми, — нетерпеливо прервал султан. — Я всё продумал и не нуждаюсь в уроках политической стратегии от своего сына. Пусть королевская охрана активнее помогает охране порядка во время Ауранзеба… Ты что, предлагаешь выдать тебя галанскому правосудию?

Принц смущённо потупился.

— Он спас мне жизнь! — не утерпела я и вновь пожалела, сжавшись под пронизывающим взглядом. — Его надо наградить, а не наказывать. — Правитель молчал, и я робко добавила: — Разве я не для того здесь, чтобы говорить правду?

— Она права, — кивнул наконец султан. — Твои солдаты поступили правильно, Рахим… выполняя твои приказы. — Похвала сильно отдавала завуалированными подозрениями.

— Так точно, отец.

Похоже, Рахим не уступал умом султану. Он даже не попытался оправдать своих людей, отказавшихся выполнить приказ наследника. Отвечал кратко и чётко, как хороший солдат… и хороший шпион, желающий уклониться от лишних вопросов.

— Вчера мятежники захватили партию нового оружия, присланную с юга, — нахмурился правитель. — От кого они могли получить сведения, как думаешь?

Я боялась, что он услышит, как заколотилось моё сердце. Об оружии мне рассказал Рахим, а я передала Шазад через Сэма. «Неужели подозревает… или просто советуется как с опытным военным, проявляя своё благоволение? Только бы не спросил меня! Тогда всему конец».

— Идёт война, отец, — спокойно ответил принц, глядя прямо перед собой. — Солдаты устали, а усталый солдат много пьёт и много болтает. — Тщательно подобранная правда, которую могла бы повторить даже я, хотя вряд ли сумела бы так деликатно.

— Двоих мятежников удалось застрелить…

У меня упало сердце, в памяти замелькали лица друзей. Захотелось тут же бежать к Стене слёз, чтобы узнать у Сэма, кого я больше никогда не увижу. Шазад? Халу? Близнецов?

Между тем султан продолжал, не сводя глаз с сына:

— В следующий раз я хочу получить хотя бы одного живым для допроса. У тебя опытные солдаты, пускай эмир отправит половину на усиление городской стражи.

Я с облегчением перевела дух.

— Слушаюсь, отец! — Не дожидаясь разрешения, Рахим коротко кивнул и повернулся на каблуках.

Мы остались с султаном наедине. Молчание вновь затянулось. Казалось даже, что обо мне забыли, но не успела я напомнить, как он заговорил:

— Ты ведь с дальнего края пустыни, Амани?

— С самого дальнего, — удивлённо кивнула я, не ожидав такого вопроса. В самом деле, за Пыль-Тропой только необитаемые горы.

— Говорят, у вас там древние легенды передаются из рода в род и люди лучше помнят старину…

«Так и есть, — подумала я, — потому Тамид и знал, как управлять Нуршемом и захватить джинна. Здесь, на севере, всё давно забыто».

— Тебе приходилось слышать про абдалов?

Я знала, кто такие абдалы.

Во времена, когда не было ещё людей, джинны вылепили себе слуг из глины, простых существ, которые оживали только по приказу бессмертных и послушно выполняли их команды.

— Они были творением джиннов, как и мы, — продолжал султан, — однако священные тексты называют детьми джиннов только людей. Теперь я понимаю почему. — Он устало взъерошил волосы, откинувшись на спинку стула, — так похоже на Ахмеда, что у меня заныло сердце. — Дети бывают куда несноснее абдалов.

— Зато и землю доверить таким слугам куда труднее, — хмыкнула я и тут же прикусила язык. Слишком успокоилась — хоть и похож на Ахмеда, но вовсе не Ахмед.

Однако султан, к моему удивлению, лишь рассмеялся:

— Верно подмечено… хотя управлять полной страной абдалов было бы не в пример легче.

Он показал на стену, и я глянула на карту мира: мы в середине, с запада Амонпур, а с севера нависает Галания, уже поглотившая немало стран и рвущаяся на восток к Ионийскому полуострову и Сичани, приютившей когда-то Ахмеда с Жинем и Далилой. Аппетиты галанов сдерживают лишь морская крепость Альби да громанцы на суше.

— Люди Мираджа, — с сожалением покачал головой султан, — не желают мириться ни с галанами, ни с альбами, ни с сичаньцами — ни с кем из наших чужеземных друзей и врагов…

Я сглотнула, морщась от боли в горле и вспоминая, как меня только что душил один из «друзей».

— Ну так и не надо нам с ними никаких союзов!

Я поняла, что сказала лишнее, едва слова слетели с языка. Султан не впал в ярость и не стал мне выговаривать, как своим сыновьям. Не усмехнулся снисходительно и не стал растолковывать, как тогда за ужином в соседней комнате.

— Можешь идти, Амани, — произнёс он, и это показалось мне страшнее всего.

Глава 31

Осматривая моё пышное ожерелье из багровых отпечатков пальцев, Лейла кивнула:

— Мне кажется, краснота спадает. К Ауранзебу всё пройдёт.

Казалось, в гареме всех беспокоит не то, что я едва не умерла, а пойдут ли новые зловещие украшения к моему халату. Вот и сейчас две женщины шептались, украдкой бросая на меня взгляды из-за кустов. Один Всевышний знал, как я ненавидела это место.

— Тебе правда надо обратиться к Тамиду! — Мягкие пальцы Лейлы отпустили мою шею. — Он даст какую-нибудь мазь.

— Ничего, обойдусь.

В её огромных глазах мелькнула недосказанность. То, из-за чего она ждала меня до темноты.

— Что-то случилось? — нахмурилась я.

— Рахим сказал мне про Ауранзеб… что надо бежать. Я просто… просто не хочется бросать здесь Тамида.

Я вздрогнула. «Неужели Тамид рассказал обо мне? Ведь я его как раз и бросила. Тонкий намёк?» Но в словах девочки не слышалось насмешки.

Она смущённо потупилась, избегая моего взгляда, и заправила за ухо выбившуюся прядь. Любит Тамида, по крайней мере так думает. Все свои почти шестнадцать лет провела взаперти, он первый знакомый мужчина, близкий по возрасту и не связанный с ней родством, так что немудрено. Тем более что умный и добрый, такого трудно не полюбить.

Тем не менее она права, я не смогу бросить Тамида во второй раз.

Ближе к ночи наш курьер появился из стены с разбитой губой и зажимая бок — похоже, изрядно помяли рёбра. Судя по всему, события на улицах Измана подошли к точке кипения. Новости он принёс только хорошие: в Сарамотае всё в порядке, засада удалась, а отряд, посланный в Пыль-Тропу осматривать руины фабрики, так туда и не добрался.

— Теперь надо выводить отсюда четверых, а у меня всего две руки, — усмехнулся Сэм и тут же поморщился, трогая кровавую корку на губе.

— Троих, — поправила я, шлёпая его по пальцам. — Не трогай, шрам останется.

— Нет, четверых, с тобой вместе! Ты что, плохо меня знаешь? Не веришь в ловкость Синеглазого Бандита? — Он горделиво приосанился, закинув за плечо конец куфии, но зацепился за ветку дерева у Стены слёз.

— Не смеши меня… — «Вечно вышучивает даже самое серьёзное!» Мне и правда, скорее всего, придётся остаться.

— А если я до смешного влюблён? — Он освободил куфию, стараясь не терять достоинства.

«Нарочно старается развеселить — и не без успеха».

— Ты влюблён не в меня, а в… — Я осеклась, глядя ему в глаза.

Сэм то и дело хвастался своими многочисленными победами, наверняка наполовину вымышленными, но никогда не рассказывал о своей настоящей любви. Впрочем, смущения на его лице я сейчас не заметила. Предательские глаза у меня, а не у него.

— Ты так уверена, прелестная подруга? — усмехнулся он, опёршись ладонями на ствол дерева по обе стороны от меня. — А если ошибаешься?

Сейчас поцелует, поняла я. А может, только делает вид. Глупое упрямство, больше ничего. А я даже не знаю, хочу этого или нет. Шестнадцать лет живу на свете, а целовалась с одним Жинем.

— У тебя губа в крови… — Я протянула пальцы, но альб игриво перехватил мою руку и придвинулся ещё ближе.

Никаких особых ощущений. Когда на меня так смотрел Жинь, было совсем иначе. Жар не охватил тело, земля не качнулась под ногами, взгляд не затуманился.

«Нет, совсем не Жинь. Только где он теперь?»

Резкий смех заставил нас обернуться. Мы торопливо отстранились друг от друга, не успев соприкоснуться губами.

На краю поляны стояла Айет и хохотала, запрокинув голову, словно благодарила небеса за ниспосланный подарок. Тревожный инстинкт, впитанный в песках, заставил меня сжать кулаки, но здесь была не пустыня, опасности совсем другие.

— А я-то сколько мучилась, искала способ тебя отвадить от постели моего мужа! — фыркнула Айет. — Даже в голову не приходило, что ты банально заведёшь любовника, как сотни других идиоток до тебя.

— Айет… — Я шагнула вперёд, и она пугливо отскочила в сторону. Сейчас помчится со всех ног доносить! — Не надо, это не то, что ты думаешь…

— Нет уж, торговаться поздно, дорогая Амани! — Она развернулась и кинулась назад в гарем.

— Мне кажется, — покачал головой Сэм, — у тебя назревают неприятности.

Утром султан и султим встречают галанского короля, которому будут врать, что посла убили мятежники. Пока не вернутся, время есть. Считаные часы, чтобы остановить жену Кадира… или идти вызволять всех прямо сейчас!

Сэм побежал назад к нашим с новостями. Я до сих пор понятия не имела, где находится новый лагерь, и благодарила за это судьбу. Если султан прикажет назвать место, моё неведение поможет друзьям выиграть время… но им ещё надо собраться.

А пока надо постараться остановить Айет. Со стороны Ширы она видит ещё большую угрозу, и у сестры есть что-то на Айет, чтобы держать её на поводке. Надо срочно узнать, что именно.

С колотящимся сердцем я бросилась к гарему, где сразу заметила необычное оживление. Лейла стояла у входа, с тревогой глядя в сад и кусая ногти.

— Лейла! — подскочила я к ней, запыхавшись. — Айет только что меня застала… ну, долго объяснять. Если расскажет Кадиру или твоему отцу, мы не сможем вызволить тебя в праздник, как собирались… так что готовься бежать этой ночью! А пока мне надо срочно найти Ширу — не знаешь, где она?

Девочка слушала, испуганно распахнув глаза.

— Султима? Она же… она рожает! За Кадиром уже послали…

Вот почему такой шум и беготня, поняла я. «Проклятье, как не вовремя!»

— Где она?! — крикнула я, преодолевая неловкость. Лейла ткнула пальцем.

Дальше по коридору уже слышались крики роженицы. Кучка женщин из гарема распростёрлась в молитве на полу перед дверью. Оттуда выскочила служанка с окровавленными полотенцами в руках и донёсся очередной протяжный вопль. Дверь снова захлопнулась, приглушив его.

Затем вдруг камнем навалилась тишина.

Я затаила дыхание, считая удары сердца. Чего теперь ждать, новых криков? А вдруг выйдет повитуха и объявит, что Шира скончалась?

За дверью пронзительно заорал младенец, и я с облегчением выдохнула. Однако не успела выдохнуть до конца, как услышала новый вопль.

Только кричала на этот раз не роженица.

Распахнув дверь, я ворвалась в комнату. Шира скорчилась вся в поту на окровавленных простынях, подняв колени к груди и прижав к себе крошечный, обмотанный пелёнками комочек, словно пыталась защитить. Три женщины вокруг неё застыли, окаменев и вытаращив глаза. Четвёртая вжалась спиной в стену и вся тряслась, зажимая рот ладонями.

Я шагнула к постели, вглядываясь в комок пелёнок на руках у Ширы.

Глаза у младенца были не голубые. Зато волосы — синие. Как у Мазза — ярко, пронзительно синие, словно верхушка раскалённого пламени.

«Выходит, что Сэм вовсе и ни при чём! Ребёнок от джинна!»

Шира произвела на свет демджи.

А значит, выбраться отсюда ей ещё важнее, чем Лейле с Рахимом.

— Шира! — Я опустилась на колени рядом. — Ты сможешь идти?

Она с трудом оторвала взгляд от младенца.

— Даже бежать бегом, если придётся.

Весь её лощёный городской акцент куда-то пропал, слова выговаривались совсем по-нашему, как в Пыль-Тропе. Она поднялась с постели медленно, но уверенно и не дрожа. Никогда на моей памяти сестра не выглядела столь внушительно. Прежняя чопорность султимы в роскошной одежде не шла ни в какое сравнение с нынешней яростной решимостью несмотря на испачканный халат и залитое кровью бельё.

— Тогда пошли, — кивнула я.

Беспечность охраны в гареме, так волновавшая Ширу в дни беременности, теперь оказалась на руку. Никто не остановил нас в коридоре. Жёны, дети и служанки лишь растерянно наблюдали с разинутыми ртами.

Тем не менее я была уверена, что кто-нибудь уже побежал доносить. Времени в запасе почти не оставалось, и сердце у меня сжималось от плохих предчувствий.

— Шира… — Я опасливо глянула за угол. Садик, заросший цветами. Пусто. Стена слёз уже почти в двух шагах. Только бы Сэм подоспел вовремя! — Шира, скажи, что ты знаешь про Айет, какую тайну держала в запасе против неё? Мне очень надо!

Она пошатнулась, опёршись на мою руку. Усмехнулась.

— Так и быть, скажу, если выберусь живой. — Она пыталась торговаться даже перед лицом смерти.

— Шира, ну пожалуйста!

— Муж… — вздохнула она, с трудом переводя дух. — Бывший, из прежней жизни. Она его отравила, после того как он сломал ей два ребра… а потом откупилась — ну ты понимаешь. Теперь пара слов на ухо султиму, и она тоже исчезнет — мешок на голову и в море, как обычно.

«Вот оно! Осталось только поговорить с Айет, и ни к какому Кадиру она доносить не пойдёт».

Стена слёз маячила впереди за кустами, обещая свободу, но позади уже слышался топот сапог, скрип кожаных ремней и щёлканье курков.

Мгновение, и нас обступили стражники во главе с самим султаном. Кадир пробился вперёд и кинулся к жене. Я попыталась заступить дорогу, но стражники уже держали султима за локти.

— Пустите! — рыкнул он, вырываясь. — Это моя жена, лгунья и шлюха! Я могу поступить с ней, как хочу. Пусть ответит кровью за свою измену!

Прижав младенца к груди, Шира бесстрашно взглянула на мужа.

— Я сделала так, чтобы остаться в живых! Потому что ты злобный, тупой и бессильный мужчина!

Кадир снова рванулся вперёд, но перед ним уже стояла я. Стражники оттащили его, повинуясь жесту султана.

— Отведите моего сына в его покои, пускай поостынет!

— Она моя жена… — вновь начал султим.

— Суд — дело правителя, — оборвал его султан. — Обманутым мужьям лучше помолчать. — Вопящего Кадира потащили в глубину сада. — Тебе хорошо известно, Шира, какое наказание положено за супружескую неверность…

Слушая, я представила, как пятнадцать лет назад он душил собственную жену, а новорождённую Далилу тайком уносят, чтобы переправить в дальние края.

— У Кадира никогда не будет собственных детей! Он просто не способен их зачать, и вашему пресветлому величеству это тоже известно! — Сестра гордо расправила плечи. — Я сделала это ради своей страны!

— Допускаю, что ты так считаешь, — кивнул султан. — Ты мне всегда нравилась, Шира… Очень жаль, очень жаль. Ты умнее других. Говорят, любишь заключать сделки? Предлагаю тебе последнюю: жизнь твоего сына в обмен на имя джинна, от которого ты его зачала.

— Шира… — выдавила я в ужасе, но опоздала.

— Фереште! — Она надменно выпятила подбородок. — Он обещал, что я рожу будущего правителя — истинного принца и великого султана! Такого, каким Кадиру никогда не стать!

Прежде я ни разу не видела, чтобы султан колебался. Что ж, понятно — слова джинна сбываются ещё вернее, чем обещания любых демджи. Если Шира не соврала, она и впрямь держит на руках будущего правителя Мираджа.

— Фереште, — повторил султан. — Отлично… Амани, возьми у неё ребёнка.

Мои руки, послушные приказу, потянулись к сестре.

— Что с ней будет? — выдавила я, тщетно пытаясь их остановить. Сейчас он как никогда напоминал Ахмеда. С таким же точно выражением тот обычно сообщал о неприятном, но необходимом. — Пожалуйста, пощадите её!

Наклонившись к младенцу, Шира что-то шептала — должно быть, обещания, которые так и не сможет исполнить. Пыталась удержать последние мгновения, когда ещё могла видеть его. Я мучительно ломала голову в поисках выхода, но ничего не находила. Что ж, случается и такое.

Ребёнок уже лежал у меня на руках. Шира остро глянула мне в глаза, губы её шевельнулись…

Любит заключать сделки, сказал султан. Но что я могу сейчас предложить, чтобы Синеглазый Бандит не был разоблачён? Одно её слово, и для меня тоже всё кончено.

— Его зовут Фади, — отчётливо произнесла она.

Имя деда, отца наших матерей, которых до замужества звали Фарра и Захия аль-Фади.

— Заприте её, — рассеянно бросил султан, отвернувшись. Ещё одна бесполезная обитательница гарема, не до неё теперь. — Казним завтра на закате… Неси ребёнка за мной, Амани!

Удаляясь от матери, маленький Фади пищал всё громче у меня на руках.

Глава 32 Джинн-предатель

В дни, которые помнят одни бессмертные, мир был неизменен. Солнце не вставало и не заходило, море не знало приливов и отливов, а джинны не ведали ни страха, ни радости, ни боли, ни горя. Никто не рождался и не умирал, всё просто существовало.

Затем пришла первая война.

Она принесла с собой рассвет и закат, бурные волны и новые горы с ущельями, а главное, принесла смерть.

Вложив частицу своего огня, джинны создали первых людей, но век смертных оказался недолог. Тогда всё и изменилось. Люди не просто жили, они рождались и умирали, а между рождением и смертью успевали ощутить столько, что вызывали интерес даже у бессмертных, хоть и были всего лишь искрами от их пламени.

Когда война закончилась, джинны Великих песков собрались вместе и окинули взглядом изменившийся мир, который прежде принадлежал только им. Сражаясь и умирая, люди победили Разрушительницу — они выполнили свою задачу.

А потом стали плодиться.

Джинны с удивлением смотрели на их крепости и города. Жизнь людей продолжалась и после первой войны — новая жизнь и новые войны, уже их собственные. Джинны задумались. Стоит ли позволять людям существовать дальше? Созданные джиннами, они так же легко могли быть снова обращены в глину.

Некоторые джинны полагали, что люди больше не нужны. Теперь от них только вред, лучше сжечь их, да и дело с концом. Вернуть в землю, из которой они вышли и на которой расплодились. Джинн по имени Фереште был согласен. Жить без людей было проще и уютнее. Его собственный сын от смертной женщины пережил дюжину сражений с чудовищными порождениями Разрушительницы, только чтобы погибнуть в пьяной трактирной драке. После победы джинны успели забыть о страхе смерти, но чувство горя, придуманное людьми, оказалось слишком болезненным для тех, кто живёт вечно.

Однако джинн по имени Дарайвауш выступил против. Он считал, что своей доблестью в войне с Разрушительницей люди заслужили право остаться на земле. Гибли в сотнях битв, но не отступали перед её полчищами, и такая стойкость достойна награды.

Проходил год за годом, поколения людей сменяли друг друга, а джинны всё спорили, как с ними поступить. Росли новые города, одни правители уступали свои троны другим, и люди постепенно забывали времена Разрушительницы. Наконец, когда не стало последнего из смертных, кто помнил первую войну, джинны собрались в скалистом ущелье, где когда-то шла битва, а теперь поселился один из них, и стали бросать в реку камни, кто чёрный, кто белый, чтобы подсчитать и решить, исчезнуть людям с земли или остаться.

Камни падали в воду, то белый, то чёрный, и вышло так, что тех и других оказалось поровну. Один лишь джинн по имени Бахадур ещё не бросил свой камень, ему и выпало решить судьбу всего человечества.

Джинн Фереште был уверен, что Бахадур примет его сторону и бросит чёрный камень. Бахадуру тоже пришлось наблюдать смерть своего ребёнка, дочери с синими глазами и солнцем в ладонях, которую люди называли принцессой — одним из тех глупых слов, с помощью которых одни пытались возвыситься над другими. Бахадур должен был испытывать такое же чувство горя, что и Фереште, и захочет покончить с людьми.

Тем не менее, когда Бахадур наконец бросил в реку свой камень, тот оказался белее человеческой кости.

Сторона Фереште проиграла, и тогда все джинны поклялись, что никто из них не станет уничтожать смертных. Как известно, клятва джинна надёжнее всякой другой, потому что джинны не умеют лгать.

С тех пор прошли столетия. Джинн Фереште не знал, сколько именно. Зачем это бессмертному, чьи дни не сочтены? Поначалу он старался держаться подальше от людей, но они постоянно менялись, и не смотреть было трудно. Едва ему становилось скучно, они выдумывали что-нибудь новое и творили удивительные вещи почти из ничего. Их дворцы громоздились всё выше и выше, через бескрайние пески неслись поезда, человеческие пальцы воспроизводили чудесные мелодии, возникшие в голове.

Глядя на людей, Фереште стал всё чаще поддаваться искушению, но время научило его избегать горя. Он никогда больше не следил за своими детьми, рождёнными от смертных, не желая видеть, как частицы его огня гибнут в человеческом мире, который джинны решили пощадить.

Затем настал день, когда Фереште услышал своё имя и приказ, которому не мог не подчиниться. Так он оказался в плену. Перед ним стоял правитель людей, а рядом — демджи с младенцем на руках, которого пометил сам Фереште, хотя уже забыл его мать. Женщин он старался забывать, но детей помнил всех и помнил горе, которое испытывал, когда кто-то из них умирал. Поэтому, когда правитель занёс над младенцем нож, Фереште сдался и назвал истинные имена других джиннов. Он не хотел смотреть, как гаснет ещё одна искра его пламени.

Имя Дарайвауша он назвал первым, а затем имена остальных, кто был так глуп, что счёл человечество безобидным и достойным спасения. Тех, кто бросал белые камни, — половину всех джиннов Великих песков.

А потом смеялся, когда они один за другим оказывались в неволе у тварей, которым сами подарили жизнь.

Глава ЗЗ

Султан был опасен с одним джинном в руках, а теперь их у него целая армия!

Джинны создали людей, чтобы те дрались за них, но известны и другие истории, когда сами бессмертные сражались в людских войнах. Жестокие завоеватели надевали на джиннов железную узду и направляли их мощь против целых народов. Другие доблестью и геройством привлекали джиннов на свою сторону и с их помощью рассеивали врагов. Как бы то ни было, противостоять бессмертным не мог никто.

Уже пробивался рассвет, когда султан повёл меня обратно, по-хозяйски приобняв за талию. Мы уже подходили к гарему. «Что делать?» Мысли в голове крутились как бешеные. Слишком много надо успеть, а времени почти не осталось.

Рассказать о новых джиннах Сэму. Позаботиться о маленьком Фади, плачущем у меня на руках. Придумать, как вызволить Ширу. И всё это до того, как Айет донесёт на меня султану. Поговорить с ней! Сейчас всех занимает только история с Широй, но рано или поздно Кадир или кто-нибудь другой выслушает его жену, султан допросит меня и узнает, кто такой Синеглазый Бандит. Тогда всё кончено. Скорее, скорее…

— Отец!

Рахим шагал навстречу по коридору — воротник расстёгнут, волосы всклокочены. Похоже, не спал всю ночь. Следом за принцем семенили две служанки. Что он здесь вообще делает? Если Айет выдаст, ему тоже несдобровать.

— Отец, можно тебя на два слова?

Мужчины отошли в сторону, где никто не мог их слышать, и быстро заговорили полушёпотом. Я занервничала ещё больше. Рахим не захочет подвергать опасности Лейлу и пожертвует ради неё мною не задумываясь. Что его осуждать, ведь и для меня жизнь любого из наших дороже их обоих! Почему мне ни разу не пришло в голову, что он может спасти сестру и себя за мой счёт, не дожидаясь, пока это сделает Айет?

— Простите…

Служанки с поклоном шагнули ко мне, загораживая сомнительного союзника. Одна из них требовательно протянула руки к младенцу.

— Нет! — Я судорожно прижала его к колотящемуся сердцу.

«Пусть ничего не успею, но не дам ещё одному демджи исчезнуть в гареме!»

— Его пора покормить! — заговорила другая. Раздражение в её голосе казалось странным для дворцовой прислуги. — Ну же, не упрямьтесь!

Такое нахальство заставило меня глянуть внимательнее, но она стояла, почтительно склонив голову, и лица я не разглядела. Тем не менее наша перепалка привлекла внимание султана.

— Отдай, Амани! — рассеянно бросил он, продолжая беседу с сыном. Я попыталась поймать взгляд Рахима, но принц вёл себя так, словно мы никогда не были знакомы.

— Не надо бояться, — вновь заговорила первая служанка. Голос был чем-то знаком, но я совершенно точно никогда не видела её в гареме. — Мы о нём позаботимся.

Султан повернулся спиной, и она на миг приподняла голову.

Я стояла лицом к лицу с Халой!

Свою золотую кожу она скрыла под иллюзией, но черты невозможно было не узнать. «Как странно, знакомая и в то же время совершенно другая!» От прежней остались лишь высокие надменные скулы и длинноватый нос, но с обычным цветом лица она выглядела моложе и беззащитнее.

Другая служанка тоже взглянула на меня. Вместо тёмных глаз уроженки песков на меня смотрели золотые. «Имин!»

Сердце снова пустилось вскачь. Что-то уже началось!

Имин еле заметно подмигнула, так ловко, что не заметил бы и султан, смотри он на нас. Младенец был уже на руках у Халы. Хоть я и получила приказ, но мало кому доверила бы Фади с такой радостью. Не знаю, как насчёт материнских инстинктов у демджи, но своих они в обиду не дают.

Я ожидала, что они обе скроются в дверях гарема, но Имин обернулась и схватила меня за руку.

— Живо! — шепнула она, увлекая меня дальше по коридору. — Не оборачивайся!

«Слишком быстро, — подумала я. — Султан обернётся и сразу поймёт, что мы убегаем».

— Что вы затеяли?

— Время поджимает, придётся строить планы на ходу… Сюда! — Мы завернули за угол, и я немного перевела дух.

«Рахим не предатель, он просто отвлекал султана!» Мне стало стыдно за свои подозрения. Когда беседа закончится, султан подумает, что я уже в гареме, — если вспомнит обо мне вообще.

— Фади… младенец… — выдавила я, запыхавшись. — Султан станет его искать, надо…

Имин раздражённо закатила глаза к потолку.

— Думаешь, без тебя не сообразили? — Она замедлила бег и свернула из мраморного коридора в обширный сад.

Дневная жара ещё не навалилась, но яркое утреннее солнце после мрачных подземелий заставило меня прищуриться. Мы скользнули в тень деревьев подальше от любопытных взглядов, и Имин одним движением скинула халат служанки. Под ним оказался военный мундир, слишком длинный для её роста и обвисший на плечах. Ослабила затянутый ремень и отпустила закатанные рукава, готовясь сменить тело.

— Мы не можем просто так вынести ребёнка из гарема, — объяснила она. — Кто-нибудь обязательно заметит. Пусть сначала подумают, что он умер. Например, увидят, как Кадир топит его в припадке ярости…

«Хала способна такое устроить», — подумала я. Потому они рискнули послать её сюда. Может даже вложить воспоминание в голову самого Кадира, а если его не случится рядом, кому поверит султан, десятку жён и дочерей, видевших убийство своими глазами, или сыну, известному своим дурным характером? Особенно если младенец уже исчезнет.

— Тогда моя любимая сестрица сможет вынести его на руках под прикрытием другой иллюзии, — усмехнулась Имин. — Очень просто.

— А как же его мать? — У меня упало сердце. — Шира, моя двоюродная сестра… её получится вытащить?

— Её мы и не… — начала Имин и осеклась, не успев предсказать будущее.

Тем не менее я поняла. Мы не будем спасать Ширу. Предсказано или нет, но решение уже принято.

— Почему? Если вынести Фади, почему не вывести и его мать? Сэм проводил сквозь стену и Шазад, и вас…

— Мать в тюрьме, а там везде железные решётки, Сэму не пройти. — Имин опустила глаза. — Но я могу провести тебя, чтобы попрощаться перед казнью. — Вот для чего форма охранника. — Она хочет увидеться с тобой.

Я всё-таки не понимала. «Чего-то Имин не договаривает».

— Но почему нельзя заставить охранника просто отпереть замок и вывести её? Значит, есть ещё какая-то причина. Почему?

Имин выпрямилась. Она тонула в огромном мундире, рукава свешивались до колен, словно в детской игре с переодеванием в одежду взрослых, но по выражению лица ей можно было дать куда больше восемнадцати лет.

— Потому что мы ещё не оставили надежды спасти тебя.

Теперь понятно. Если Шира исчезнет, мне можно самой идти сдаваться. Она не младенец, смерть которого легко внушить. Рано или поздно султан меня заподозрит, ведь я уже упрашивала его пощадить изменницу. Пара вопросов, и я выдам всех… Получается, либо Шира, либо мы все.

— Но Айет… — начала я. Для меня всё и так уже почти кончено. Моя глупость и беспечность поставили наше дело на грань полного краха.

— Об Айет можешь не беспокоиться.

Тело Имин начало расплываться, заполняя одежду стражника и вырастая на глазах. Пара мгновений, и Имин была уже на голову выше меня. Был…

— Что ты имеешь в виду?

Она сердито потёрла подбородок, обрастающий щетиной.

— Терпеть не могу эту бороду! — Гулкий бас явно привык отдавать приказы. — Навид тоже отрастил, теперь с ним целоваться, как со щёткой! Везёт тебе, твой Жинь всегда гладко бреется.

— Зато Навид не пропадает то и дело неизвестно куда, — фыркнула я. Надавила пальцами на глаза, борясь с усталостью. — Выходит, мы позволим им казнить Ширу?

— Либо её, либо тебя, — стражник пожал могучими плечами. — Если очень хочешь, могу её вытащить, но тогда придётся убить тебя сразу и прямо здесь, чтобы не выдала всех нас. — Имин выразительно побарабанила пальцами по рукояти кинжала за поясом. Я понимала, что угроза не пустая. Ради общего дела так поступил бы любой из нас. — Ты полезнее живая, а она… — Голос Имин дрогнул, но демджи не может лгать. — Она полезнее мёртвая.

Во дворцовой тюрьме даже в разгар жары бил озноб. Спускаясь по выщербленным ступеням вслед за фальшивым стражником, я зябко передёрнула плечами. Взглянув на мундир, тюремный охранник пропустил нас без слов, и мы остались одни.

Шира дрожала в углу в том же окровавленном халате, в котором рожала. Я шагнула к ней, но Имин положила мне руку на плечо и выразительно кивнула на соседнюю камеру. По ту сторону запертой решётки виднелось в сумраке что-то похожее на груду тряпья, но затем я уловила еле заметное дыхание. Женщина скорчилась на боку, спутанные чёрные волосы скрывали лицо, но я узнала розовый халат с вишнёвой вышивкой, тот самый, в котором она была тогда в зверинце.

— Айет?

— Не зови, она больше не говорит, — хрипло произнесла Шира, не оборачиваясь. — Полумёртвая, еле дышит. — Как Саида и Узма, с ужасом поняла я. Шира медленно приподнялась и села, опираясь на стену. — Ты хотела знать, куда исчезают женщины из гарема? — Она величественно обвела рукой вокруг себя, словно демонстрировала золочёные палаты. — Вот сюда мы и исчезаем. А ты не верила, что я ни при чём. — Рука бессильно упала. — Хорошо ещё, только одна из нас сегодня умрёт.

— Шира…

— Можешь не утешать, — хмыкнула она презрительно, как когда-то в нашей общей спальне в доме у тётки, но теперь меня было не обмануть показной бравадой. В голосе слышалось отчаяние. — А ты мог бы и не таращиться! — прошипела она Имин. — На закате меня казнят, на вторую казнь уже не высмотришь!

Хотелось сказать, что Имин своя, но зачем? Ей не до того. Я чуть заметно кивнула Имин, и она вернулась на лестницу, чтобы не слышать.

— Ну вот… — вздохнула я, сползая по стене. Мы сидели почти рядом — впервые почти за семнадцать лет. Что в Пыль-Тропе, что в гареме только препирались лицом к лицу. Теперь нас разделяла железная решётка. — Ты хотела меня видеть, и я пришла.

— Смешно… Последний человек, которого я хотела бы видеть, он же последний, кого вижу в жизни.

— Можешь не объяснять, Шира. — За полгода я привыкла, что любая встреча с кем-то из своих может стать последней. Так бывало не раз… только теперь я знала наверняка. — Кому охота умирать в одиночестве?

— Только не надо пафоса, ради Всевышнего! Это утомляет, — раздражённо закатила глаза Шира. — Мне от тебя нужно только одно. Твои друзья-мятежники уже побывали здесь и сказали… — Она болезненно сглотнула, словно хотела скрыть, что надеялась до конца. — Сказали, что не могут меня вытащить…

Моё сердце сжалось от чувства вины. «Могут, но предпочли меня сестре. Я променяла старую семью на новую».

Шира вдруг широко распахнула глаза и вцепилась в прутья решётки.

— Зато сказали, что могут помочь Фади! — прошептала она. — Но я никогда не стала бы благословенной султимой, доверяй я всем и каждому… Теперь я хочу услышать это от тебя! Какая бы ты ни была, а всё ж родная кровь… и ещё ты никогда не врёшь. Скажи, что мой сын в безопасности!

— Хала вынесла его из дворца, — произнесла я, с облегчением ощутив правду на языке. — Мы сможем защитить твоего сына.

Глубоко въевшийся страх, которого я прежде даже не замечала, внезапно исчез с её лица. Наверное, ещё тогда, в первую встречу в банях, она увидела в моих глазах демджи свой приговор. Тогда я ещё могла бы спросить, зачем она так рискует, неужели надеется избежать участи матери Ахмеда и Далилы… и всех остальных, кто был настолько глуп и самонадеян? Теперь, прожив в гареме достаточно, я понимала, что здесь легко умереть и по-другому, взять хотя бы пример Айет.

— Почему ты не попробовала выдать меня султану в обмен на свою жизнь? — вырвалось у меня. Несмотря на месяцы, проведённые среди мятежников, мне до сих пор не верилось, что кто-то способен жертвовать собой ради других. Такой у нас в Захолустье долго бы не прожил. — Ты знаешь, кто я. Как же твоя игра на выживание любой ценой?

Она глянула свысока, как смотрела когда-то на школьном дворе, желая показать своё превосходство над несчастной идиоткой:

— Султан никогда не торгуется, Амани! Это знают все. Последний раз он сделал ошибку, поменяв на трон свободу Мираджа, и больше её не повторит. Теперь он только берёт, не взамен, а просто так. Узнай он о тебе, нас казнили бы вместе, вот и всё. А я хочу, чтобы хоть кто-то остался жив… лучше бы, конечно, я, но и ты сойдёшь… — На её лице мелькнула усмешка, но тут же угасла. — Я умру, а ты помоги своим друзьям-идиотам поскорее выпустить кишки султану с султимом! — Чем больше она говорила, тем ощутимее становился наш родной выговор. — Ненавижу их! Мне почти удалось захватить их трон…

— Что? — вытаращила я глаза. — Как это, захватить?

— Фереште мне обещал! — Глаза её горели наивной, почти детской верой.

«Обещание джинна, — подумала я с ужасом. — Если даже для демджи опасно обещать, то что говорить о бессмертных?» В памяти всплыли несчётные истории о жутком, вывернутом наизнанку исполнении таких обещаний.

— Я быстро поняла, — продолжала Шира, — что гаремных игр мне не выиграть. Родить принца мало, надо стать матерью султима. Только от Кадира принцев было не дождаться, вообще никаких! А Фереште вдруг появился в саду… прямо как из сказки. Сказал, что подарит мне сына, я стану султимой, и пускай тогда Кадир спит с кем хочет, меня он больше тронуть не сможет! — Взгляд её затуманился. — А ещё Фереште спросил, чего я хочу для нашего сына…

— В каком смысле? — нахмурилась я. Во рту вдруг пересохло.

Она вдруг вскинулась, налитые кровью глаза сверкнули.

— Сказал, что выполнит одно желание! Любой джинн такое может.

— Шира, — медленно произнесла я, — ты же слушала сказки, как и я. — «Обещания джиннов…»

— В сказках люди вымогают их, чтобы добиться богатства и счастья обманным способом! Потому джинны и извращают их желания, понимая слова на свой лад. Воры никогда не добиваются от джиннов, чего хотели… но если желание исполняется по доброй воле, совсем другое дело!

— Значит, ты захотела больше, чем принца… — Мне невольно вспомнилась Пыль-Тропа и моя собственная мать. Что бы она пожелала для меня? — Ты захотела сына-султана.

— Только так можно победить в игре. — Сестра вздохнула, откинув голову к холодной стене, и глаза её вдруг наполнились слезами. — Я хотела стать матерью правителя, тогда мне больше не пришлось бы выживать, у меня было бы всё. — «Слова джинна всегда сбываются. Если он и впрямь обещал такое, то какая судьба ждёт Ахмеда?» — Но я проиграла. — Она зажмурилась, слёзы покатились по щекам. Я впервые видела их у Ширы, и мне стало неловко.

— Хочешь, я уйду?

— Нет, — покачала она головой, не открывая глаз. — Ты права, никто не хочет умирать в одиночку.

Вместо горя я ощущала один только гнев. На себя, что не успела её вывести. На неё, что так глупо попалась. На султана, который во всём виноват…

Она тряхнула головой, смахивая слёзы.

— Надо было попросить что-нибудь другое. — В глазах её сверкнул огонь, которого я прежде не видела, просто не замечала. Ещё в Пыль-Тропе, когда воображала, что одна мечтаю выбраться в Изман, а потом в гареме, когда думала, что одна что-то скрываю. Просто Шира куда лучше умела скрывать. — Скажи мне, что победишь, Амани! Что убьёшь их всех! Отнимешь у них наши пески, и мой сын будет жить в мире, который не пытается его убить! Вот моё настоящее желание. Скажи правду!

Я раскрыла рот… и замолчала, не находя слов. Слишком многое хотелось сказать. Что её сын не пострадает… вырастет свободным, сильным и умным… увидит, как рухнет прогнившая власть, тираны падут, а герои возвысятся… У него будет детство, какого у нас никогда не было, и он сможет гнаться за своей мечтой в далёкие дали или, если захочет, спокойно остаться дома. Станет таким, что любые матери гордились бы, в мире, который мы построим после её смерти.

Говорить всё это было бы слишком опасно. Я не всемогущий джинн, который может всё предусмотреть, и не мне давать обещания.

— Не знаю, что будет, Шира, — вздохнула я наконец. — Зато знаю теперь, за что буду драться.

— Ты уж постарайся. — Она прислонилась щекой к решётке. — Ведь я отдаю за это свою жизнь… в обмен на вас всех! — Высохшие глаза лихорадочно блеснули. — Я обещала вашим, что если они спасут сына, то покажу всему городу, как умеют умирать девчонки из песков!

Толпа на площади перед дворцом гудела и бурлила. Я услышала её гул, даже ещё не добравшись до балкона. Ширу увели, когда стемнело. Предложили переодеться, но она отказалась. Её не пришлось тащить, она не вырывалась и не кричала. Когда за ней пришли, встала навстречу как султима, приветствующая подданных, а не девчонка в ожидании смерти.

Она взяла с меня обещание остаться с ней до конца. На каменное возвышение, где проводились казни, конечно, не пустили бы, но я не собиралась обманывать. Прошла по коридорам, поднялась на балкон, и никто не остановил. Имин следовала тенью по пятам.

Я впервые смотрела на Изман с высоты с тех пор как попала сюда. Балкон был наполовину огорожен резной деревянной решёткой, чтобы смотреть на город, но не показываться его жителям. Внизу расстилалась огромная площадь, вдвое шире каньона, где располагался наш первый лагерь, на которой сегодня не оставалось свободного места. Новость о казни султимы разлетелась по городу мгновенно, и люди пришли посмотреть, как умрёт женщина из гарема, родившая монстра, — история будто из сказок заканчивалась наяву у них на глазах.

Каждый старался пробиться поближе к эшафоту, расположенному прямо под балконом. Глядя сверху, на гладкой с виду поверхности камня можно было различить резьбу с адскими сценами: гули пожирали человеческие тела, нетопыри высасывали душу из младенцев, рогатый упырь поднимал в лапе оторванную женскую голову. Эти картинки видел последними каждый, сложивший голову на плахе. Увидит их и Шира.

— Ты зря не посоветовался со мной, Кадир! — прошипел султан, когда я протискивалась мимо. — В городе и так беспорядки! Надо было избавиться от неё по-тихому, как с ребёнком.

Хале удалось всех убедить, что султим убил маленького Фади. «Слава Всевышнему, младенец был в безопасности».

Тамид стоял в уголке и выглядел совсем несчастным. Так вышло, что в Пыль-Тропе они с Широй почти не разговаривали, а если бы познакомились поближе, наверняка возненавидели бы друг друга. Однако уехали в Изман и выживали тут вместе — такое не забывается.

— Она моя жена! — свирепо рыкнул Кадир, бросая вызов гневу отца. — Я могу делать с ней всё, что хочу! — Отвернувшись, он заметил меня и грязно ухмыльнулся. Затем покосился на Имин. — Ты свободен, убирайся!

Демджи в форме охранника у меня за спиной ощутимо напряглась, но поделать ничего не могла и с коротким поклоном удалилась.

— Рад, что ты здесь! — шепнул султим, придвигаясь и кладя руку мне на талию.

Я беспомощно взглянула на султана, но тот безучастно смотрел в сторону. Рахима нигде видно не было. Мы встретились взглядом с Тамидом, но и от него помощи ждать не приходилось. Даже если и не так уже ненавидит, с султимом ему не справиться.

Миновав двух своих жён, смотревших через решётку, Кадир подтолкнул меня к открытому краю балкона, и из толпы тут же уставились сотни любопытных глаз.

— Ты помогала ей удрать… — Султим подался ко мне, прижимая к перилам. Каждая клеточка тела протестовала, но оттолкнуть его я не могла — приказ султана. Жаркое дыхание обжигало шею. — А теперь полюбуйся, как она умрёт!

Мне не требовалось принуждение, я обещала сестре. Каковы бы ни были наши отношения, общая кровь требовала пойти навстречу хотя бы в такой малости. Шира заслуживала и большего, но я не могла ничем помочь.

Когда она появилась на помосте, толпа заревела. Кое-где раздались издевательские выкрики, но они быстро смолкли. Только теперь я поняла, как права была Шира, что не стала переодеваться. В шелках и бархате она была бы чужой, но в простом халате выглядела той, кем и была, — девушкой из пустыни, одной из тех, кто собрался на площади. Толпа её приветствовала, а не требовала головы.

Ступая босиком по камню, она пошатывалась и дрожала от холода. Когда глашатай стал перечислять её преступления, беспокойная толпа притихла, а приговорённая выпрямилась, гордо подняв голову. Лёгкий ветерок пошевелил её чёрные волосы, обнажая шею. Чуть повернувшись, Шира встретилась со мной взглядом, не обращая внимания на Кадира, и чуть улыбнулась, словно что-то обещая.

Тем временем глашатай продолжал зачитывать:

— За измену своему мужу и султиму…

— Я верна истинному султиму! — выкрикнула вдруг она, заглушая его и заставляя умолкнуть. — Нашему законному султиму, принцу Ахмеду! — Толпа откликнулась грозным рёвом. — Он избран на состязаниях рукой самого Всевышнего, а не своего отца, который пошёл против всех обычаев народа Мираджа! Я знаю волю джиннов — они накажут фальшивых правителей, и Кадир никогда не даст наследника нашей стране!

У меня в душе шевельнулась гордость. Султан был прав: публичная казнь только вредила ему. Кадир обеспечил легендарной султиме шанс выложить все его постыдные секреты. Простоволосая и оборванная, за миг до смерти, она на последнем дыхании сумела сделать больше, чем все разбросанные до сих пор руххами мятежные листовки, и даже если теперь её заставят умолкнуть, эта история разойдётся по всему Мираджу, обрастая всё новыми подробностями.

— Если Кадир когда-нибудь усядется на трон, он станет последним султаном Мираджа!

Отпустив меня, султим кинулся к выходу, выкрикивая приказы, но было уже поздно. Заткнуть рот приговорённой означало бы признаться в желании скрыть правду. Я перехватила отрешённый взгляд султана — похоже, он заранее ожидал от глупости сына подобного результата.

— Он умрёт без наследника! — продолжала выкрикивать Шира, перекрывая возбуждённый гул толпы. — Тогда страна снова попадёт в руки чужеземцев — тех самых, с которыми фальшивый султан сейчас договаривается за закрытыми дверьми! У народа Мираджа осталась лишь одна надежда — принц Ахмед! Он истинный наследник…

Стражники толкнули женщину вперёд и с силой впечатали её голову в плаху.

— Новый рассвет! — успела выдавить она, поворачивая разбитое в кровь лицо и снова встречая мой взгляд.

Восторженный рёв толпы заглушил остальное. Палач шагнул к плахе. Я подалась вперёд, перегибаясь через перила балкона, чтобы оказаться как можно ближе, и смотрела в глаза сестре, пока не рухнуло лезвие топора.

Глава 34

Я не видела, откуда прилетел первый камень. Неожиданно взмыв над толпой, он ударился в стену рядом с балконом.

— Новый рассвет! — выкрикнул кто-то. — Новые пески!

Клич мятежного принца подхватили другие, а за ними вся площадь. Толпа внизу стремительно превращалась в грозную силу. Другой камень ударился в деревянную решётку, и один из стражников, смотревших сквозь неё, отшатнулся с ругательствами. Открытая сторона балкона, где стояла я, уже опустела.

Бомбу я заметила сразу. В гуще толпы вспыхнул огонёк, и к балкону полетела бутылка, заткнутая дымящейся тряпкой. Я бросилась к выходу, но тут заметила Тамида, который прижался к сквозной резьбе, вглядываясь сквозь щели. Схватила его за шиворот и успела повалить на пол рядом с собой, когда бутылка ударилась в деревянную решётку и с грохотом взорвалась, разбрасывая пламя и осколки стекла.

Подняв голову и кашляя от дыма, я увидела, что части решётки нет, а оставшаяся горит. Солдат, который тоже смотрел в щель, кричал от боли, хватаясь за обгоревшее окровавленное лицо. Тамид смотрел на него, вытаращив от ужаса глаза. Увёртываться от смерти, как я, он явно не привык.

— Бутылка с горючей смесью, как мы делали дома, — торопливо объяснила я, отталкивая его, и огляделась, не заметил ли кто, но зрителям на балконе было не до нас. Султан уже исчез — должно быть, отдавал приказы о подавлении бунта и обороне дворца. — Надо где-нибудь укрыться! — Я схватила Тамида за руку и помогла встать. — Пошли!

По мраморным коридорам топали сотни солдатских сапог. Добравшись до своих покоев, Тамид задвинул засов и на миг прислонился к двери, переводя дух. Я устало опустилась на стул за рабочим столом, он уселся на другой у выхода на балкон. В комнате повисло неловкое молчание, мы тяжело дышали, вслушиваясь в крики беснующейся толпы вперемешку с треском выстрелов. Лицо Тамида осветила вспышка, где-то вдали прогремел взрыв. В городе шёл бой, а я застряла во дворце, не в силах помочь.

Над городскими крышами сгущалась ночь, уличные крики отодвинулись, и стук крови в ушах уступил место горестному стону. Я оказалась не в силах помочь и Шире, лишь беспомощно смотрела, как её убивают. Пусть она мне не нравилась, но смерти её я никогда не хотела. А теперь её нет… Ещё одна жертва во имя нашего дела.

«Что теперь, возвращаться в гарем? Там станет ещё тоскливее, чем здесь».

Тамид встал и принялся зажигать лампы, пощёлкивая на ходу механическими суставами своей бронзовой ноги. На столе лежала открытая книга, и в желтоватом масляном свете вспыхнула яркими цветами иллюстрация, своей чёткостью оставлявшая далеко позади тусклые картинки в дешёвых изданиях, которыми мы довольствовались в Пыль-Тропе. Джинн, сотканный из синего пламени, а рядом девушка с синими глазами и солнцем в ладонях. Принцесса Хава.

— У тебя не найдётся чего-нибудь выпить? — спросила я наконец, не в силах выносить молчание. — Если помнишь, у нас в Захолустье было принято поминать умерших… или ты уже слишком святой?

— А меня ты помянула, когда записала в покойники? — Тамид тряхнул рукой, гася спичку.

Хотелось снова просить прощения, но моё молчание говорило само за себя. Прискакав на буракки из Пыль-Тропы в Садзи, я пила с Жинем в баре «Пьяный джинн», но теперь уже не могла вспомнить, за что.

Видимо, сжалившись, Тамид открыл буфет, уставленный бутылями и кувшинами, содержимое которых на вид больше напоминало яд, чем выпивку. Однако, пошарив в глубине, всё же отыскал полупустую бутылку со стёртой этикеткой, в которой плескалась знакомая янтарная жидкость.

— Прежде я пил только под твоим дурным влиянием, — буркнул он, вынимая пробку. Плеснул немного в стакан и в глиняную чашку. — Мне только капельку… — Придвинул ко мне чашку. — Стакан только один, сюда редко ходят гости.

«А как же Лейла? Впрочем, им было чем заняться и помимо выпивки».

— Не бойся, посуда чистая… Если бы хотел, давно бы уже тебя отравил.

— Ну, за упокой души! — Я сделала глоток, выжигая язвительный ответ, который вертелся на кончике языка. — За тех, кому повезло меньше.

Тамид покатал стакан в ладонях.

— Не думал, что ты будешь так жалеть о Шире.

— Значит, ошибался.

Почему-то я не могла на него сердиться… тем более что не так уж он был неправ. Та, что бросила его раненным в Пыль-Тропе, и бровью бы не повела. Просто поняла с тех пор, что мир куда больше, чем Пыль-Тропа.

Мы снова замолчали. Я прихлёбывала обжигающий напиток, Тамид задумчиво смотрел в свой стакан. Затем вдруг поднял голову.

— Лейла сказала, что вы собираетесь похитить меня.

— Слишком сильно сказано, — хмыкнула я. Сама как-то обвинила Жиня, что он похитил меня из Пыль-Тропы, но мы тогда оба знали, что это неправда. Я всю жизнь мечтала оттуда выбраться… даже если придётся бросить Тамида. — Хотя близко к истине, более или менее.

— Зачем? Чтобы я больше не помогал султану? — Он отвёл взгляд. — А может, Лейла так настойчиво просила? Или потому что, как ты тогда выразилась, занимаешься спасением жизней?

Тон был презрительным, но давал шанс объясниться, которым я не могла не воспользоваться.

— Потому что бросать больше никого не хочу… — Слова упали с языка так легко, как способна лишь правда. Я глянула на бронзовый протез. — Ты и тогда не хотел бежать со мной… — Это было уже лишнее.

— И потому ты бросила меня умирать? — тут же нахмурился он, отодвигаясь. Тень примирения, забрезжившая было после пожара на балконе и совместной выпивки, снова рассеялась.

— Ты же знаешь, я не то хотела сказать… — Ругаться с ним не хотелось и больше ни с кем сегодня. Проводив одного друга на плаху, я отчаянно нуждалась в другом. — Просто… ты не убежал бы даже из самой последней дыры, и даже с лучшим другом. Вот и теперь мне трудно представить, что ты убежишь со своей принцессой… или всё-таки собираешься? Не будет соблазна сдать нас её отцу? — Я говорила с усмешкой, но если верность султану возобладает, Тамид может погубить множество людей. — Так что не осуждай меня за сомнения, из нас двоих только у одного есть привычка убегать с королевскими особами.

Быстрый взгляд, брошенный поверх стакана, выдал его внезапный интерес.

— Тот чужеземец, что угнал буракки, был принцем?

Я выругала себя за болтливость. С детства привыкла делиться всем с Тамидом, и вот результат.

— Его зовут Жинь… Да, он принц.

— Где он теперь?

С тех пор как Айет застукала нас с Сэмом под деревом, этот вопрос я старалась себе не задавать, но в тот момент, когда была уверена, что она расскажет мужу, невольно подумала, что никогда больше не увижу Жиня. Умру здесь, а он так и будет шататься неизвестно где… и неизвестно с кем. Будь он здесь, не дал бы меня в обиду. Оставил бы султану джинна, рискнул чем угодно, но меня спас!

— Кто его знает… — Поморщившись, я хлебнула из чашки.

Тамид шутливо отсалютовал стаканом.

— Выходит, не так уж приятно, когда тебя бросает любимый человек?

«Ты только думал, что любишь меня», — хотелось ответить, но я не смогла и на миг растерялась.

— Да уж, приятного мало. — Мы помолчали. — Так что у вас с Лейлой? Куда собираетесь, если мы вас вытащим?

Он пожал плечами.

— Может быть, домой… в Пыль-Тропу.

Я невольно фыркнула, и Тамид вновь обиженно вскинулся.

— Ну ты что? — поморщилась я. — Пусть уезжать, как тогда, тебе и не хотелось, но неужели после всего, что здесь повидал, ты вернёшься в нашу глушь? По оскорблениям соскучился? Лично я — нет.

— Я не такой, как ты, Амани. Всегда хотел вести простую жизнь, как святые отцы. Надеялся, что и ты в конце концов передумаешь… — Чёрные глаза Тамида на миг встретились с моими, и я с тяжёлым сердцем вспомнила, как он делал мне предложение. Ему до сих пор трудно понять, почему я отказалась. Я сделала бы что угодно, чтобы залечить ту душевную рану, но только не уступила бы из жалости ни к нему, ни к кому другому. Что касается Жиня, тот и не предлагал. — Вся эта кутерьма с джиннами и принцами не по мне, Амани. Я сделал свой выбор в жизни и не откажусь от него… как и ты.

От внезапной мысли я снова прыснула, едва не подавившись выпивкой. В его глазах снова мелькнула обида.

— Нет-нет, я не над тобой… — Я закашлялась, утирая слёзы. — Просто… представила лицо твоего отца, когда ты приведёшь в дом украденную принцессу.

— Помоги мне Всевышний! — Тамид в комическом ужасе возвёл глаза к небу.

Отец его был человеком суровым. Даже собирался утопить сына, когда тот появился на свет с врождённым вывихом. Ярый сторонник законной власти, он поминал султана при каждом удобном случае: «Что сказал бы наш султан о моём слабом и немощном сыне, Тамид?», «Что подумает наш султан о мираджийце, которого способна превзойти женщина?».

— Что подумает наш султан о том, кто украл у него дочь? — изобразила я, как могла, знакомый хриплый голос и расхохоталась. Голова уже чуть кружилась от выпивки.

Тамид в панике обхватил голову ладонями, но всё же улыбнулся.

— А как же ты? — Он взял стакан и повертел в руках. — Тебе нельзя бежать! Какое место назначили тебе друзья в своих грандиозных планах?

Я вмиг протрезвела. «Шазад всегда была готова отдать жизнь за наше дело, но согласится ли пожертвовать моей? Соглашусь ли я сама? Хотя Имин уже вызвалась помочь».

— Пока у султана власть надо мной, никуда я из дворца не денусь. — Я пожала плечами с деланой небрежностью, но Тамид знал меня слишком давно и чувствовал лучше других. Кроме Жиня и Шазад — те понимали, кто я и кем могу стать, а он часто видел то, что хотел видеть. Тем не менее мои предательские глаза изучил хорошо. — Если придётся, тоже умру за наше дело, Тамид. Хотя, конечно, очень не хочется, буду выкручиваться, как могу… — Я прислушалась к крикам толпы на площади. — И всё же оно бесконечно важнее одной моей или чьей-то жизни.

Он со стуком поставил стакан на стол.

— Должен признаться, не верю я в ваш мятеж.

— Понимаю. — Я опрокинула в горло остатки выпивки.

— Ваш принц скорее уничтожит нашу страну, чем спасёт её, — продолжал Тамид. Мне тоже так казалось, но я промолчала. — Тем не менее ты права: я не настолько сержусь на тебя, чтобы спокойно смотреть, как ты погибнешь… Снимай рубаху.

Последнего я не ожидала.

— Ты всем девушкам это предлагаешь? — невольно вырвалось у меня.

Глупо так шутить с бывшим старым другом и влюблённым, тем более когда кровь сестры на площади под балконом ещё не остыла, а на улицах буйствует толпа. И всё же Тамид рассмеялся — совсем как прежде, чуть закатывая глаза, словно делал одолжение, — но я-то знала его хорошо.

— Нет… — Он поднял со стола крошечный ножичек с лезвием не длиннее моего ногтя. — Только тем, из которых собираюсь вырезать кусочек бронзы.

Не шутит, поняла я. Тамид решил помочь. Только ему известно, где у меня под кожей что зашито, в том числе и бронза с истинным именем джинна, дающая султану власть надо мной.

Тамид спасал мне жизнь.

Глава 35

По ту сторону стены уже начинали праздновать Ауранзеб. Смех рассыпался звонкими колокольчиками, слышался разноязыкий гомон и нежные звуки музыки.

Мы сгрудились в ожидании в тени стены близ ворот, ведущих во дворец. Разодетые и тщательно накрашенные обитательницы гарема перешёптывались, бросая на меня любопытные взгляды и стараясь держаться поодаль. Никто не знал в точности, какое отношение я имею к истории благословенной султимы, но слухи по гарему разлетелись всё равно. Кое-кто даже якобы видел, как я помогала Кадиру топить младенца. Явная ложь — Хала не настолько глупа или сердита на меня, чтобы внушить кому-то подобную иллюзию.

Я покрутила головой в поисках Лейлы, но не смогла различить её в тени. На нашей стороне сада слышались лишь отдельные шепотки да шорох праздничной одежды. Мы напоминали стайку птиц, которых вот-вот выпустят на волю. Я глубоко вдохнула, успокаивая колотящееся сердце. Вот и настал главный день. Сегодня мы освободим джиннов и Лейлу. Так или иначе, это последняя моя ночь в гареме.

Потянувшись к саднящему боку, я поспешно отдёрнула руку, стараясь избавиться от привычки. Не хватало ещё, чтобы кто-нибудь углядел свежий заживающий шов над местом, где прежде находилась бронзовая пластинка. Железо Тамид удалять не стал — слишком большой риск. Металл изначально не предполагалось вытаскивать, и я могла умереть от кровотечения или выдать себя слабостью.

Бунт в городе, известный в народе как «мятеж благословенной султимы», продолжался всю ночь после казни Ширы. Впрочем, историю пишут победители, и если мы проиграем, то лишь мельком упомянут какие-нибудь «беспорядки из-за опозоренной султимы». Напряжение ощущалось до сих пор даже внутри дворцовых стен и наложило свой отпечаток на подготовку к Ауранзебу.

Наутро после ночных событий часть города оказалась в руках восставших. Сэм рассказал про баррикады на границах трущоб и некоторых других районов. Из песков мятеж перекинулся в столицу, и положение властей резко ухудшилось. Солнце Ахмеда мелькало повсюду и появилось даже на стене султанского дворца — скорее всего, дело рук Имин, ставшей с тех пор хрупкой и забитой служанкой при кухне, которую никто не заподозрил бы в таком безобразии хотя бы по причине маленького роста.

Трупов на улицах осталось множество, в том числе и в военной форме. По словам Сэма, стратегия Шазад была продумана великолепно, не хуже, чем на поле боя. Даже те бунтовщики, кто надеялся лишь пожечь и пограбить в своё удовольствие, направлялись умелой рукой, выполняя тактические задачи. Тем не менее, хотя жертвы были оправданы с лихвой, мятежники не могли не нервничать. Если у султана была возможность ввести в бой свою новую армию джиннов, то момент настал самый удобный.

Однако за три последующих дня ни одного бессмертного на улицах Измана не появилось, война велась лишь человеческими силами — если не считать демджи. Сегодня к мятежникам должна была открыто примкнуть и я сама.

Служанки из гарема нарядили меня в мираджийские цвета — как у военного мундира, хотя солдата я сейчас нисколько не напоминала. Тёмная кожа уроженки песков выгодно подчёркивала тонкий белый халат, льнувший к коже, словно пальцы любимого, и отделанный пышной золотой вышивкой с жемчугом по подолу, груди и рукавам. «Если пройду мимо султимских жён, — подумала я, — чего доброго станут выхватывать жемчужины, как тогда из бассейна». Руки обнажены до локтей, запястья унизаны звенящими золотыми браслетами. Кожа, усыпанная золотой пудрой, сияла, словно пронизанная солнцем насквозь.

Мои обрезанные волосы доставили служанкам немало хлопот. Обеспокоенно покудахтав, они пропитали пряди ароматными маслами и заплели в мелкие косички, перевивая блестящими золотыми нитями. Я давно уже не сердилась на Айет за ту выходку — стоило лишь увидеть её пустые от боли глаза в тюремной камере, как весь гнев испарился. Мою голову венчала миниатюрная диадема из золотых листочков с жемчужными ягодами, а губы накрасили тёмно-золотой помадой.

В бело-золотые цвета Мираджа одели всех женщин, допущенных на праздник, но я была поистине ослепительна, как золотая статуя, заказанная специально для дворца. От девчонки из песков мало что осталось. Я даже не представляла, что могу быть такой красивой, в то же время ощущая своё тело будто чужим. Тем не менее внутри оставалась прежней — мятежницей, готовой нанести удар.

— Внимание! — раздался голос глашатая из-за стены. — Наших гостей приветствуют роскошные цветы гарема!

В полной ожидания тишине ворота в стене распахнулись, и женщины вокруг меня устремились в дворцовый сад, словно детишки к долгожданным подаркам. Я шла медленнее всех, ощущая толчки обгоняющих меня и представляя, как гости любуются стаей бело-золотых птичек, выпущенных из клетки.

Пышные дворцовые сады в золотистом вечернем свете радовали глаз. Среди цветущих кустов и весело журчащих фонтанов прогуливались разряженные гости, услаждая обоняние и слух приятной музыкой и ароматом жасмина, с которым смешивались пряные запахи изысканных кушаний. Высоко над головой по всему саду протянулись золочёные гирлянды со сверкающими подвесками в виде птиц из хрусталя.

Мимо пробегал слуга с целым подносом пирожных в сахарной пудре, и я взяла одно. Оно вмиг растаяло во рту, оставив лишь ощущение сладости, так что не удалось даже как следует распробовать.

По толпе гостей вдруг прокатились шепотки, и я обернулась. Альбийская королева с брезгливым отвращением смерила взглядом девушку в открытом муслиновом платье, а затем резко отвернулась, зашелестев пышными тяжёлыми юбками.

Я поискала в толпе лица Шазад или Рахима, но поймала лишь острый взгляд султана. Кое-кто из гуляющих явно начал отмечать праздник уже давно, однако наш пресветлый повелитель был внимателен и собран как никогда. Глядя на меня, он приветственно приподнял свой почти полный бокал, а затем отвернулся, привлечённый чем-то ещё. Я облегчённо вздохнула. Вызвать подозрения сейчас было бы смерти подобно. Осмотрелась снова и стала медленно обходить сад по кругу, делая вид, что просто гуляю.

Рахим вскоре сам нашёл меня.

— Отец поручил мне сегодня приглядывать за тобой, — кротко поклонился он.

На тысячнике была новая с иголочки форма с саблей на поясе, судя по всему, не парадной, а боевой.

— Чужеземцев здесь порядочно, однако, по-видимому, он мне пока доверяет, даже после того как тебя чуть не убили.

— Как-то раз в засаде одному нашему оторвало руку… — хмыкнула я. Было это после Фахали, ещё до той пули в живот. — По моей вине, но Ахмед снова послал меня на такое задание и сказал, что во второй раз одну и ту же ошибку сделать труднее.

— Ну, будем надеяться, что больше у моих отца с братом ничего общего нет, — усмехнулся Рахим. — Пойдём-ка теперь отыщем твоих друзей. — Он предложил мне руку, но я виновато показала на золотую пудру у себя на коже и на его безупречно белый рукав. — Ах да, совсем забыл — руками не трогать.

Мы двинулись бок о бок сквозь великолепие праздника. Среди всех этих красот было легко забыть, в честь чего устроены торжества. Ровно двадцать лет назад султан Оман заключил тайный союз с галанами и силой захватил трон. К рассвету его отец султан Хасим лежал мёртвый в своей постели, а во дворце хозяйничали голубые мундиры. Султим лежал ничком в саду, словно пытался убежать, многих его братьев постигла та же участь. Новый султан оставил в живых только тех, кто был ещё моложе его, и женщин.

Двадцать лет назад здесь потоками лилась кровь, а сегодня сиял золотистый свет, звучала музыка и приятные беседы, сновали слуги с подносами, полными закусок и напитков. О смерти напоминали разве что статуи из глины и бронзы, окружавшие сад. Застывшие в болезненно искажённых позах с согнутыми коленями и воздетыми руками, они словно гибли, защищаясь.

— Я знал принца Хакима ещё мальчиком, — расслышала я слова пышно разодетого пожилого мираджийца, который показывал молодой хорошенькой девушке на одну из скульптур.

Стало быть, это принцы. Изображения двенадцати братьев, убитых нынешним султаном во время переворота двадцать лет назад. Кто-то оставил на поднятой ладони статуи полупустой бокал, и искажённое болью лицо умирающего теперь было обращено на остатки вина в стекле с отпечатками жирных пальцев.

— Что за дурновкусие! — тихонько фыркнул кто-то мне на ухо, заставив вздрогнуть.

Рядом стоял лишь слуга с подносом сладостей. Как будто знакомый, но припомнить не удавалось… пока он в раздражении не закатил глаза к небу.

— Имин? — Я насторожённо огляделась по сторонам.

— Кстати, эти цвета тебе тоже совершенно не идут, — пробурчала она, окидывая меня критическим взглядом. При виде пронзительно-золотых глаз демджи все сомнения отпали.

— Один из ваших? — догадался Рахим. — Как он ухитрился сюда попасть? — Тысячник ещё многого не знал о нас, но объяснять было недосуг.

— У меня свои секреты… — Имин взяла со своего подноса горсть печенья и кинула в рот. — Вас двоих разыскивает Шазад. — Она облизала пальцы и указала в сторону, где стояла моя подруга с косами, уложенными вокруг головы в виде короны. — Говорит, самое время познакомить её с тем, кто распоряжается той пресловутой армией.

— Дочь военачальника Хамада? — скептически воззрился на неё Рахим. — Я всегда считал её просто очередной красоткой.

— Как и все, — усмехнулась я. — Потому её и не обыскивали на входе. Одна пронесла столько пороха, что хватит освободить всех джиннов в подземельях.

— Пороха? — опасливо переспросил Рахим.

— Ты что, не рассказала ему о нашем плане? — хмыкнула Имин, набивая рот печеньем.

— У нас его тогда ещё не было, — пожала я плечами, — а потом дела навалились. — Моя рука вновь дёрнулась к ране на боку.

Золотоглазая демджи повернулась к Рахиму.

— Шазад сказала, что на закате султан, как всегда, скажет речь, и все будут смотреть на него. Тогда Сэм протащит Амани и Шазад во дворец, минуя охрану у входа, — прямо через стену.

Имин кивнула в другую сторону, но фальшивого Синеглазого Бандита я вначале проглядела. Он был в альбийской военной форме!

— Как бы сами альбы его не накрыли, — заволновалась я. «План и без того рискованный, а тут ещё и Сэм! От него зависит слишком многое». — Ведь это преступление — надевать чужую форму.

— Как и дезертирство из альбийской армии, — кивнула Имин, выковыривая из зубов семечко кунжута.

Слугу она изображала ужасно — даже странно, что до сих пор не попалась. Тем не менее была права: форма сидела на Сэме как влитая и явно была пошита на него.

Я бросила взгляд на кучку альбов, охраняющих свою королеву. Сэм сильно рискует, появляясь рядом с ними, — рискует ради нас.

Он обернулся, провожая глазами Шазад, которая не спеша двигалась в нашу сторону, и я поняла, что не только ради нас. «Беда, да и только!» Мужчины западали на Шазад и прежде, но взаимности на моей памяти не встречали ни разу.

— Хала встретит вас внутри, — продолжала Имин, — и скроет от чужих глаз, пока вы будете спускаться к джиннам и закладывать порох.

— А моя сестра? — Рахим огляделся, выискивая в саду Лейлу. Я тоже до сих пор её не видела.

— Терпение, молодой человек… — Имин нарочито тщательно прожевала печенье. — Если всё пойдёт по плану, Сэм выведет Шазад с Амани обратно прямо через стены подземелья, а затем вернётся за тобой и твоей сестрой через вон ту стену.

— Ждите его в юго-восточном углу сада, там будет спокойнее, когда публика услышит взрывы, — вставила я, понизив голос и отворачиваясь от проходящих мимо.

— Потом Хала прикроет Тамида иллюзией, — продолжала Имин, — и тоже выведет, а я просто сбегу вместе с толпой слуг… Что не так?

— Очень многое может пойти не так, — вздохнул Рахим.

— Ну, бывали у нас планы и похуже, — заметила я.

— Разве только тот, когда ты засыпала песком молельню, — ехидно фыркнула Имин, — так что сильно не хвали.

— Никто же не пострадал тогда, — пожала я плечами, встречая обеспокоенный взгляд Рахима.

— Добро пожаловать в ряды мятежников! — ослепительно улыбнулась ему подошедшая Шазад. — Приходится работать с тем, что есть… Ну так что, приведёшь ты нам армию или нет?

Билал, эмир Ильяза, стоял, полуприкрыв глаза и прислонившись спиной к одной из причудливых бронзовых статуй. Казалось, его утомляет собственное величие, но спрашивать об этом вслух будущего союзника едва ли было разумно.

«Хорошо, что говорить будет Шазад», — подумала я.

— Значит, ты и есть тот самый синеглазый мятежник, о котором ходит столько слухов? — прищурился эмир, оглядев меня, и повернулся к Шазад: — А ты, должно быть, главное лицо для переговоров — слишком красива для чего-либо другого.

Подруга сжала зубы, подавляя раздражение:

— А ты тот самый эмир, что решил пойти в мятежники?

Она кокетливо улыбалась, сложив руки, и со стороны казалось, будто всего лишь флиртует с мужчиной, а не строит планы военных действий. Музыка почти заглушала слова, и я поняла, почему эмир выбрал для встречи этот уголок сада.

— Я сын своего отца. — Билал лениво дёрнул плечом великолепного мундира. Мне показалось, что во взгляде Рахима, начинавшего службу при старом эмире, мелькнула тень сомнения. — Мой отец был верен трону и не простил султану Оману чужеземного засилья. Он только и рассуждал что о могуществе Ильяза и его важности для всего Мираджа… но не наоборот.

— Хочешь заполучить отдельную страну? — фыркнула Шазад. — Так тебя понимать?

«Да уж, скромненько и со вкусом», — подумала я.

— У тебя есть полномочия обсуждать это со мной? — Эмир высокомерно поднял брови.

Взять с собой на задание Далилу без разрешения Ахмеда — одно дело, но торговать направо и налево частями страны — совсем другое.

— Нет, — покачала головой Шазад, — для такого даже я недостаточно красива. — Не удержавшись, я прыснула, и она едва не пихнула меня в бок, но в последний момент сделала вид, что поправляет рукав. — Однако могу свести тебя с принцем Ахмедом… при условии, что назовёшь достаточно внушительные цифры.

Эмир вопросительно повернулся к Рахиму.

— Три тысячи солдат в гарнизоне Ильяза и вдвое больше резервистов в провинции, — доложил тысячник.

— А оружия достаточно, чтобы вооружить призванных? — тихо спросила Шазад и тут же весело рассмеялась, кокетливо тронув Рахима за плечо, как будто услышала что-то невероятно смешное.

— Амани… — За плечом у меня появилась Имин. — Султан идёт!

Я переглянулась с Шазад.

— Иди, — кивнула она, — я справлюсь.

От волнения мой желудок сжался в тугой комок, ни есть, ни пить не хотелось. Я сделала вид, что разглядываю жутковатые статуи, еле удерживаясь, чтобы не оглядываться через плечо на троицу переговорщиков. Скульптурные бронзовые маски на лицах глиняных истуканов напоминали о Нуршеме, хотя у того маска была гладкая. А боль и смертельный страх на их лицах напоминали, что сделает со всеми нами султан, если заподозрит.

— Внимание! — в очередной раз прокатился по саду бас глашатая. — Мы приветствуем его высочество принца Бао из Поднебесной империи Сичань!

Моё сердце глухо заныло при воспоминании о Жине.

Пёстрая кучка сичаньцев спускалась по парадной лестнице. Их яркие наряды столь же чужеземного покроя, как и у галанов, в то же время нельзя было ни с чем спутать. До сих пор мне доводилось видеть только сичаньские платья на Далиле, но здесь были одни мужчины.

Во главе делегации выступал щуплый сановник в длинной сине-зелёной мантии, за ним следовали ещё шестеро примерно такого же сложения, все чем-то похожие на Махди и его друзей-философов, если не считать одного, который держался позади. Ростом не выше других, он отличался широкими плечами и более воинственным видом.

Во рту у меня пересохло. Воспоминание вспыхнуло вновь, но на этот раз ниточка не оборвалась, а окрепла. Я невольно шагнула вперёд, вытягивая шею и всматриваясь, — и его лицо тут же повернулось, глядя из толпы прямо на меня. Казалось, нас и впрямь связывает невидимая нить, как стрелки той пары компасов.

Взгляды встретились и впились друг в друга. Нет, я не увидела на его лице лукавой улыбки султана. Мятежный изгиб рта был целиком наш.

Глава 36

Между нами был целый сад, вражеская территория. Одна ошибка, один неверный шаг могли провалить всё наше дело, но тем не менее остаться на месте стоило невероятных усилий. Притяжение было мучительнее, чем любой приказ султана.

Спускаясь по лестнице, Жинь шепнул что-то на ухо сичаньцу, тот кивнул, но мельтешащая толпа тут же скрыла их. Хотелось кинуться вперёд, пробиваясь локтями и наплевав на султана, но я сдержалась и не торопясь двинулась в сторону парадной лестницы — во всяком случае, насколько позволяло не торопиться бешено колотящееся сердце. Мимо мелькали живописные наряды чужеземцев, пёстрые мираджийские халаты, военные мундиры всех покроев и расцветок, но я их не замечала, выискивая глазами лишь одного человека.

«Неужели я снова его потеряла?»

— Амани! — Голос чуть задыхался, точно как после того последнего поцелуя — в палатке среди песков в ночь бегства из лагеря.

Я обернулась и увидела Жиня так близко, это могла бы коснуться рукой. Хотя трудно было придумать способ вернее, чтобы встретить такой же страшный конец, как глиняные принцы вокруг нас.

Его глаза обшарили меня целиком от диадемы на голове до босых позолоченных пяток — разукрашенную куклу из гарема, выставочный образец, который нельзя трогать руками. Сичанец рядом с ним занимался тем же самым, не упуская ни единой клеточки моей кожи, не прикрытой тканью. Однако Жинь, казалось, не замечал ни золотой пудры, ни всего остального.

— Ты остригла волосы, — сказал он наконец.

«Нашёл, что заметить».

Все остальные следы перенесённого мною в гареме были скрыты.

— Случайно получилось… — Не пускаться же сейчас в долгие объяснения. Впрочем, кое-что он уже и сам понял по лицу.

— Амани, они что… — Он осёкся. «Пытали тебя?» — застряло в горле.

Мне причинили боль, а его не было рядом, чтобы помочь. Как он теперь простит себя?

— С тобой всё в порядке?

«Трудный вопрос».

— Ничего, выживу.

Лицо Жиня напряглось, рука сжалась в кулак, голос зазвучал глухо и хрипло:

— Клянусь Всевышним, Амани — если тебе причинили боль, он ответит за это!

Объяснять, кто такой «он», не требовалось. Султан.

— Ты же не веришь во Всевышнего… — Ничего другого мне в голову не пришло.

Рука его дёрнулась, словно в попытке обнять, оградить от всего вокруг.

— Тогда просто клянусь!

Я судорожно сцепила пальцы, чтобы не потянуться к нему невольно. Будто снова мне десять лет, а в трясущихся руках тяжёлое ружьё. Больше всего на свете хочется разжать пальцы и уронить его, потому что держать дольше нет никаких сил… но как выжить, если не умеешь стрелять?

— Жинь, — шепнула я чуть слышно, — нам опасно здесь говорить.

— Плевал я на опасность! — прорычал он, я испугалась всерьёз. Сейчас не выдержит, схватит и потащит прочь… Но он всё же опомнился и поспешно отвесил поклон сичаньцу, отступая назад. — Я толмач принца Бао, будем говорить через него. — Услышав своё имя, тот наклонил голову и что-то неразборчиво произнёс.

— А что случилось с прежним толмачом? — кивнула я гостю, изобразив, как могла, вежливую улыбку.

— Обострение перелома рёбер помешало его присутствию на приёме, — подмигнул Жинь через плечо сичаньца, который продолжал кланяться, бормоча по-своему. — У принца слабость к красивым женщинам… Скажи ещё что-нибудь, а я как будто переведу.

Мы не виделись два месяца, в последний раз ругались, и я ощущала его руки у себя на теле… а потом его губы. Месяцы невысказанных слов — даже если не считать необходимых разговоров про сегодняшний вечер. С последними лучами заката, в которых уже вытягивались наши тени, предстояло ни много ни мало как выпустить на свободу целый выводок джиннов. Так много сказать за такое короткое время, да ещё с любезной миной!

— Ну и где же тебя носило? — выдавила я наконец, фальшиво оскалившись.

Я не видела лица Жиня, когда он повернулся к сичаньцу и что-то быстро проговорил. Я едва успела разобрать пару вежливых банальностей. Тот довольно кивнул, отвечая, и Жинь наконец повернулся ко мне.

— Искал тебя, — ответил он, всё ещё сжимая кулак.

— Ну и глупо, — хмыкнула я. Он подавил усмешку, и я вновь улыбнулась человечку в сине-зелёной мантии, который безуспешно пытался скрыть, что разглядывает мою грудь. — Я всё время была здесь.

— Да, Шазад уже высказалась по поводу моего интеллекта во всех подробностях.

— Она знает, что ты здесь?

Уже опускались сумерки, и скоро нам предстояло вновь разлучиться.

— Что в Измане, знает, а что во дворце… не очень.

«Вот она, та улыбка, за которой хочется бежать на край света!» Я еле сумела подавить ответную.

— Скажи уже что-нибудь своему принцу…

Жинь затараторил по-сичаньски. Что-то о нашем языке, который не столь лаконичен. Едва дождавшись ответа, повернулся ко мне.

— Я пришёл за тобой! — бросил он. — Даже если никого больше вытащить не удастся. Поняла?

На этот раз счастливая улыбка выскочила у меня сама собой, и принц Бао весь расцвёл, решив, что она предназначалась ему.

— Ты вернулся, чтобы меня спасти?

Он дёрнул плечом.

— Ну если можно так выразиться…

Так хотелось потянуться к нему! Больше всего на свете! Прижаться, обнять… а ещё напомнить, что идёт война, на которой, даже сражаясь бок о бок, не всегда удаётся защитить друг друга.

— Жинь…

Прежде чем я успела закончить, за спиной раздался голос, от которого стыла кровь:

— Вижу, моя демджи делает первые шаги на дипломатическом поприще?

Незаметно подкравшись, султан по-хозяйски взял меня за талию. По спине побежали мурашки. Жинь заметно напрягся, но тут же согнулся в поклоне, а за ним и принц Бао.

Снова выпрямившись, сын оказался лицом к лицу с отцом впервые с младенческих лет в гареме. Я понимала, что он видит, потому что в своё время удивилась сама: принца Ахмеда, постаревшего на два десятка лет — образы нашего вождя и нашего лютого врага, слитые воедино. Но даже представить себе не могла его чувства при виде того, кто сделал его мать рабыней в гареме, затем собственными руками убил мать брата, а теперь ещё и забрал меня. Каково стоять и улыбаться ему?

«Терпи! — мысленно повторяла я. — Не теряй голову, иначе мы оба умрём».

Он снова поклонился с приклеенной к лицу улыбкой, оглашая длинный список официальных титулов принца Бао, который благосклонно кивал.

— Твой мираджийский удивительно хорош, — поднял брови султан, обратившись к Жиню, едва удостоив взглядом чужеземного принца.

Я затаила дыхание. По слухам, передававшимся из уст в уста, Ахмед с Далилой исчезли в ночи, будто унесённые джиннами. Однако султан был не дурак, в чём я не раз успела убедиться. Ему наверняка было известно, что произошло на самом деле. Правитель не мог не связать их бегства с пропажей в ту же ночь сичаньской невольницы с её собственным сыном, даже если в слухах о нём не упоминалось.

Знал султан или нет, на лице у него ничего не отразилось. Как, впрочем, и у сына.

— Благодарю, — почтительно произнёс Жинь, — ваше пресветлое величество оказывает мне великую честь.

Однако любопытство правителя ещё не было удовлетворено.

— Наверное, твоя мать из Мираджа? — прищурился он.

Меня прошиб холодный пот.

«Только не ври! Рядом со мной нельзя, спросит, и конец!»

— Не мать, а отец, ваше пресветлое величество, — поклонился Жинь.

— Ясно, — кивнул султан. — А теперь прошу меня извинить… я должен забрать Амани — если, конечно, твой принц не возражает.

Я достаточно хорошо знала Жиня, чтобы представлять, каково ему сейчас со мной расставаться, — легче схватиться с отцом посреди сада, чем позволить забрать меня снова.

— Конечно, ваше пресветлое величество, — склонил он голову. — Я передам ваши извинения принцу Бао!

Означенный принц довольно кивал, не подозревая о кипевших вокруг него страстях. Между тем султан крепко взял меня за плечо, не обращая внимания на золотую пудру, пачкающую рукав, и повёл прочь. Нельзя было даже оглянуться.

— Тебе не положено бродить одной, — проворчал он. — Здесь слишком много чужеземцев, которые ненавидят таких, как ты. Я же просил Рахима…

— Он встретил старого друга по Ильязу, — нашлась я.

— Похоже, не только друга, — выразительно кивнул султан на увлёкшуюся беседой троицу. У меня упало сердце. — Ещё и смазливое личико. — Я с облегчением выдохнула. Пока он не видит ничего, кроме безобидного флирта, можно не волноваться. — Хотя я подозреваю, что и ум у этой красотки под стать.

Я постоянно наблюдала, как мужчины недооценивают мою подругу. Даже Рахим сегодня усомнился, несмотря на мою рекомендацию. Проницательность султана просто пугала.

— Зачем тогда я здесь? — обернулась я к нему, чтобы отвлечь от своего легкомысленного охранника и подруги. — Если здесь так опасно…

— Потому что… — Он остановился и подтолкнул меня к нише в ограждающей сад стене. — Ты спрашивала, зачем нам союз с чужеземцами, которые ставят себя выше нас, — вот я и хочу, чтобы ты получила ответ, Амани. Оставайся здесь!

Приказ больше не подчинял моего тела, но султан явно не сомневался, что с места скорее двинется соседнее дерево, чем я.

Оставив меня, он взошёл на помост, возведённый неподалёку. Напряжение, копившееся у меня в груди с самого рассвета, достигло высшей точки. Уже сгустился сумрак, но фонарей никто не зажигал, кроме нескольких над помостом. Лица гостей внизу тонули во тьме.

Момент настал. Чтобы смыться, лучше не придумаешь.

— Я приветствую уважаемых соотечественников и гостей, почтивших нас своим присутствием!..

Голос султана разносился далеко, привлекая всеобщее внимание. Лица поворачивались, отдельные беседы гасли, как задутые спички. Гуляющая толпа стекалась в тесное кольцо вокруг помоста, а я проталкивалась им навстречу в дальний конец сада, чтобы скорее вернуться в ряды мятежников — и выбраться наконец из проклятого дворца!

Если, конечно, повезёт не сгореть заживо, как несчастная жена Акима.

Султан продолжал вещать с трибуны. Он рассуждал о мире, власти и порядке. Общие слова, банальности. От сбившихся в кучки сановных чужеземцев доносились обрывки перевода, толмачи старались вовсю.

С трудом обойдя толстую мираджийку, увешанную крупными рубинами, я наконец увидела Шазад. Не обмениваясь взглядами, мы двинулись вперёд, словно два притока, сливающиеся в одну реку. Вскоре между нами вклинился Сэм, отделившись от группы офицеров в тех же альбийских мундирах, но верных, в отличие от него, своей королеве.

Наконец мы вырвались из толпы, над нами нависала стена. Провожатый ухватил нас за руки, пачкая обшлага мундира моей золотой пылью, и шагнул вперёд между двумя глиняно-бронзовыми истуканами. Я невольно дёрнулась, подавляя желание отшатнуться от массивной каменной кладки.

— Не дышите! — предупредил Сэм и потащил нас за собой.

Серый камень опасно надвинулся, но вместо того чтобы разбить себе лоб, я вдруг погрузилась в рыхлый песок. Он был словно живой — шевелился, обволакивал и явно не хотел пускать, стараясь вернуть себе привычную твёрдость, что оставалась неизменной несчётные годы. В страхе зажмурив глаза, я упорно протискивалась вслед за альбом. Не хватало ещё, выжив в гареме и в лапах султана, закончить жизнь навеки замурованной в стенах дворца!

Камень вдруг отпустил, в лицо ударил воздух. По инерции рванувшись вперёд, я споткнулась, едва не растянувшись на плитах пола. Шумный Ауранзеб остался по ту сторону стены. Здесь, среди отполированного мрамора дворцовых коридоров, царила тишина.

— Вы где прохлаждались? — поприветствовала нас Хала. Она больше не скрывала под иллюзией свою золотую кожу и простую одежду уроженки песков. Сэм провёл её уже давно, и ожидание не улучшило обычного настроения. — Тебе не идут эти цвета, — хмыкнула она, окинув меня взглядом.

— Спасибо, мы с Имин уже обсудили. — Я сердито повернулась к Шазад. — Почему никто не сказал мне, что Жинь вернулся?

Она помолчала, разматывая пояс, под которым теснились мешочки с порохом. Заговорщицки переглянулась с Сэмом. Я болезненно осознала, как долго пробыла вдали от всех наших.

— Не лги мне, Шазад, — вздохнула я. — Только не мне и только не сейчас!

— Да, он ещё вчера вернулся, — призналась она. — Его встретил Изз, когда полетел в Пыль-Тропу по поводу фабрики. Искал там тебя, решил, что передумала и вернулась домой вместе с тёткой… идиот.

— Вообще-то, — укоризненно глянул на неё Сэм, — я голосовал за то, чтобы рассказать сразу.

— Вообще-то, — язвительно бросила Шазад, — ворам не положено голосовать наравне с мятежниками!

— Стоит ли так задирать нос, пользуясь их услугами? — самодовольно хмыкнул альб, прислонившись к стене и явно наслаждаясь даже таким проявлением внимания со стороны моей подруги. — А кроме того…

— Всё это, конечно, крайне интересно, — раздражённо простонала Хала, — но только не мне! Я прикрываю вас, забыли?

Невидимые для посторонних, мы двинулись по коридорам, стараясь держаться впритирку к Хале. Я шла впереди, показывая дорогу. Видя перед собой одну пустоту, стражники на постах пропускали нас, не моргнув глазом. Впрочем, они попадались редко, большинство охраняли гостей на приёме в саду. Тихонько прокравшись уже знакомым путём, мы остановились перед мозаикой с изображением принцессы Хавы, и Сэм, не дожидаясь команды, вновь крепко ухватил за руки меня и Шазад.

Задыхаясь и пошатываясь, мы шагнули прямо на каменные ступени, ведущие под землю. Те самые, по которым вёл меня султан в первый день, освещая путь лампой. Только сегодня лампа оказалась не нужна, мерцающий свет и без того пробивался снизу.

В дворцовых подвалах мы были не одни.

Я коснулась плеча подруги, и она послушно застыла на месте. Затем мы осторожно двинулись вниз по ступеням, словно ночные гули, вглядываясь в тускло освещённый сумрак подземелья.

Впереди замаячили фигуры пленённых джиннов, каждый в своём железном кругу. Восемнадцать — столько имён я назвала по приказу султана. Даже в человеческом обличье эти столпы бессмертной власти, сверкающие бликами внутреннего огня, подавляли одним своим видом. Исходившая от них мощь давила, как напор встречного ветра.

Джинна по имени Фереште окружало с полдюжины военных с горящими факелами. Он сидел за тем же железным барьером, что и прежде, но теперь над его головой возвышалась полукруглым куполом непонятная конструкция наподобие клетки. Бронза и железо, золото и стекло переплетались сложными узорами, изогнутые металлические стержни переходили один в другой, закреплённые тысячами причудливых механических сочленений.

Другие бессмертные наблюдали со своих мест с ленивым любопытством, подобно родителям, дети которых затеяли какую-то свою непонятную игру. Взгляд Бахадура на миг метнулся к лестнице, где прятались мы, но затем вновь обратился на Фереште.

Солдаты, стоявшие вокруг, чуть сдвинулись, и я разглядела у клетки женскую фигурку. Лейлу можно было узнать даже издалека. «Вот почему никак не удавалось найти её в саду!» Руки девочки так и мелькали, передвигая и подкручивая части странной машины с той же ловкостью, что детали механических игрушек для детей в гареме.

Повернув что-то напоследок, она спрыгнула с купола и шагнула назад. Солдаты поспешно расступились, освобождая ей место.

Пару мгновений ничего не происходило, затем машина загудела и стала оживать. Металлические стержни двинулись с места и начали вращаться, поначалу медленно, потом всё быстрее.

Джинн в клетке с интересом следил за происходящим вокруг него. Он совсем не выглядел испуганным, но сердце у меня в груди внезапно сжалось. Машина вращалась всё быстрее с нарастающим гулом, блестящие, хищно изогнутые стержни описывали идеально отмеренные круги, охватывая купол, словно передвижные меридианы на глобусе. Сверкающий бронзовый рассвет и тусклый железный закат раз за разом сменяли друг друга, всё ускоряя свой бег, пока очертания клетки не превратились в зловещую туманную дымку, окружающую пленённого джинна.

Меня охватила паника. «Освободить его, пока не поздно!» Я рванулась вниз по ступенькам, забыв об опасности для себя, но мощная железная стрела, щёлкнув сочленением, уже отделилась от затуманенной сферы и взмыла по широкой дуге, зависая на миг в верхней точке. Стало понятно, что сейчас произойдёт.

Острое железо стремительно обрушилось вниз, нацеленное прямо в грудь Фереште.

Бессмертный джинн, одно из первых творений Всевышнего, возникший вместе с нашим миром и лично наблюдавший явление Разрушительницы, рождение человечества и вспышки первых звёзд, перестал существовать.

Глава 37

Джинны были сотворены из огня, который никогда не затухал, — бездымного и неугасимого пламени Всевышнего. Когда по воле Его возник мир, везде царил вечный день.

Затем пришла Разрушительница миров и принесла с собой тьму. Принесла ночь, страх и смерть. Владея железом, она убила первого джинна, и когда он умер, то превратился в звезду. Один за другим гибли джинны от рук Разрушительницы, и звёзды одна за другой заполняли небо.

Когда умер Фереште, на земле тоже вспыхнула звезда. Ослепительно-белый свет ударил по глазам, и я перестала видеть, только слышала крики Шазад, но ничего не могла разобрать.

Постепенно свет ослаб, и я приподняла веки, моргая и щурясь. Машина остановилась, но тела Фереште внутри уже не было, один лишь слепящий огонь, добела раскаливший металл вокруг себя. Волоски у меня на затылке встали дыбом, а по всему телу разлилось острое покалывание — точно как перед той железной дверью, вспомнила я, в тот вечер, когда галан пытался задушить меня в саду.

А затем вдруг белый слепящий огонь взметнулся к самому потолку и стремительно побежал по витой золотистой проволоке, протянутой над нашими головами и незаметной прежде. Вспышка осветила наши лица — теперь не заметить незваных гостей было трудно. Кто-то из солдат внизу вскрикнул. Сэм схватил нас за руки и потащил назад с такой поспешностью, что я не успела даже набрать в грудь воздуха, погружаясь в стену.

Золотокожая демджи в тревоге отшатнулась при виде нас, но объяснять было некогда.

— Хала! — торопливо бросила я, вырывая руку из хватки Сэма. Он на миг остановился, отпуская Шазад, которая, не дожидаясь, кинулась вперёд. — Хала, там внизу Лейла, выведи её!

Она даже не стала спорить, да и не успела бы — я уже бежала вдогонку за подругой и Сэмом. Заворачивая за угол, успела заметить, как из скрытой под мозаикой двери вываливаются солдаты и озадаченно застывают на месте, подчиняясь воле Халы. Теперь за Лейлу отвечала она.

У стены, отделявшей нас от сада, где проходил приём, Сэм снова взял меня и Шазад за руки. Мы вывалились наружу, хватая воздух ртом.

Султан как раз закончил свою речь. Вокруг помоста гремели аплодисменты, публика обменивалась улыбками, и я на миг даже растерялась. Здесь, среди праздничного убранства дворцового сада, только что увиденное казалось причудливым ночным кошмаром.

А затем вдруг по всему саду вспыхнули огни… но не желтоватый свет масляных фонарей и не красноватый от костров или факелов. Чистейший свет, ослепительно-белый, без жара и без дыма! Он исходил от машины, убившей джинна, поднимался из-под земли по золотой проволоке и наполнял стеклянные подвески, развешанные повсюду высоко над головой.

Звёздный свет, пленённый в стекле.

Разлитый по бутылкам.

Гости, собравшиеся на Ауранзеб, дружно заахали, запрокинув изумлённые лица и наслаждаясь невиданным представлением.

Уловив краем глаза какое-то странное движение у дальней стены, я оглянулась… и успела заметить, как одна из статуй шевельнулась. Один из убитых братьев султана повернул свою глиняную голову в бронзовой маске.

Я раскрыла рот от удивления. Следом пошевелилась другая статуя, за ней ещё одна… и ещё! Одна за другой они выпрямлялись и шагали вперёд, к гостям. Публика весело переглядывалась, радуясь очередному развлечению.

Однако скоро всем стало не до веселья.

— Что это? — В голосе Шазад звучал ужас.

Мне редко доводилось видеть подругу испуганной, но сейчас я точно знала, что она вспоминает, так же как и я, вагон поезда и юношу в бронзовых доспехах, прикосновение огненных ладоней и пронзительный вопль несчастного Бахи.

Какой-то галан в страхе отскочил от нависшего над ним шагающего истукана, и в памяти у меня всплыл разговор с султаном о слугах из глины, вылепленных джиннами ещё до людей. Абдалы подчинялись любым приказам. А ещё до того он жаловался, что переоценил свою возможность управлять хитрыми демджи, которые могли обратить свою магическую силу против него.

«Так вот оно что! Султан вовсе не отказался от магической силы — он решил добавить к ней абсолютное послушание».

Глиняные фигуры, одетые в бронзу, неумолимо надвигались со всех концов сада. Почему-то они аккуратно обходили мираджийцев, но не давали себя обойти чужеземным гостям. Сгоняли их в кучу! И тут я вспомнила другой разговор с султаном. Он говорил, что военные силы Мираджа не смогут выстоять в одиночку против всех враждебных государств разом.

Всё это ловушка — Ауранзеб, мирные переговоры и союзы — всё ложь! На самом деле султан хотел заманить к себе чужеземных правителей и…

Я резко обернулась, услышав дикий вопль. Один из альбов, охранявших королеву, вытащил меч и сделал выпад в сторону бронзового истукана, который теснил его. Солдат был объят пламенем с головы до ног, лицо мучительно искажено — как у Бахи, когда до него дотронулся Нуршем.

«Огонь джиннов!»

Глава 38

Вопли слышались по всему саду, обрываясь один за другим. Абдалы наступали. Теперь в сад ворвались и мираджийские солдаты, убивая чужеземцев, которым удавалось выскочить из жуткого кольца. Воздух наполнился запахом крови и горящих тел.

Я поймала себя на том, что жду приказа от Шазад. Приказа не было. Прижавшись спиной к стене, подруга застыла в ужасе рядом со мной, наблюдая, как горят заживо люди, повторяя участь нашего друга Бахи.

Кто-то должен был принять командование на себя. Я окинула взглядом сад в поисках Жиня, но не нашла его.

— Сэм! — повернулась я к альбу. — Выводи, кого сможешь, через стену, а потом уходи сам… Шазад! — Она вздрогнула, ощутив мою руку, сама не своя от страха. «Что ж, значит, кто-то должен стать ею». — Шазад, соберись! — Бледная как мел, она кивнула. — Сумеешь взорвать ворота своим порохом?

Ворота находились на другом конце сада, до них надо было ещё добраться через царящий вокруг кровавый хаос.

В глазах подруги появилось осмысленное выражение. Я понимала, о чём она думает: абдалы мираджийку не тронут, чего нельзя сказать об озверевших солдатах, рубящих направо и налево.

— Мне нужно оружие, — выдавила наконец она, приходя в себя.

— Вот, держи! — Рядом появился Рахим в окровавленном мундире и протянул непривычного вида чужеземный меч. — Ты правда так хороша в бою, как говорила Амани?

— Я ещё лучше, — буркнула Шазад, берясь за рукоятку. — Идём вместе?

Султан был прав: они составляли прекрасную пару. Меч и сабля мелькали в воздухе в такт, словно ими орудовал один человек, прорубая дорогу к воротам. Сэм уже исчез в толпе, сбрасывая на ходу свой альбийский мундир.

«Где Тамид?» Мысль поразила меня как громом. Его должна была вывести Хала, но всё поменялось, и ей поручили Лейлу. «Надо срочно добраться до Тамида! Как будто мало Пыль-Тропы — не хватает ещё бросить его в беде снова!»

Ещё не додумав, я бросилась бегом вдоль дворцовой стены, увёртываясь от мечущихся в панике людей, с ходу проскочила в дверь и бросилась по коридору. Однако затихающий шум за спиной тут же сменился топотом погони. Бросив взгляд через плечо, я увидела троих солдат с ружьями, а когда заворачивала за угол, вслед раздался выстрел, и пуля врезалась в стену, осыпав меня осколками камня. Похоже, брать меня живой не собирались.

Я устремилась к следующему повороту, оскальзываясь босыми ногами на гладком мраморном полу. Глянула за угол и обмерла: в конце следующего коридора стоял Жинь с револьвером в руке! С колотящимся сердцем я кинулась к нему, но сапоги за спиной топали всё громче. Он повернулся и поднял револьвер, но не мог выстрелить в преследователей, чтобы не задеть меня. Я припустила изо всех сил, ожидая в любой миг пули в спину.

Позади уже слышалось щёлканье взводимых курков. На полном ходу я врезалась в Жиня, он обхватил меня и развернулся, прикрывая своим телом, но я тут же выхватила у него револьвер и сразу почувствовала себя как дома. Оружие трижды дёрнулось у меня в руке, и больше стрелять нужды не было. Ни у кого.

На полу валялись три трупа. Мы с Жинем стояли в коридоре одни.

— Ты вся в крови! — Его руки лихорадочно ощупывали моё тело. Меня трясло от облегчения — и от близости Жиня. «Мы снова вместе!»

— Не знаю, чья это… — Я и правда не имела понятия. — Бежим скорее! Надо выводить людей…

— Уже выводят. — Он схватил меня за руку. — Шазад занимается воротами, а Имин вытащила твоего друга Тамида. А нам надо…

Мы завернули за угол к лестнице и встали как вкопанные. Путь загораживал Кадир, два абдала у него по бокам слепо таращились бронзовыми лицами, навеки искажёнными болью. Как у Нуршема, только без глаз, и вообще без плоти и крови внутри — и без единого человеческого чувства. Солдаты, не знающие сомнений. Точно такие, как мечтал султан. Демджи, которые никогда не предадут и не ослушаются приказа.

Я выстрелила инстинктивно. Пуля глубоко ушла в глиняное тело в том месте, где было бы сердце, но истукан даже не шевельнулся. Патронов в барабане больше не осталось.

— Ну что, сучка демджи? — прошипел Кадир, поднимая свой револьвер. — Теперь никакой мой брат-изменник тебя не спасёт.

— Ты уверен? — Жинь шагнул вперёд, загораживая меня и сжимая кулаки.

Однако султим не собирался драться честно. Его палец уже нажимал на спусковой крючок… но тут пол под ногами тряхнуло. Это взорвались ворота в саду. Рука Кадира дрогнула, пуля ушла в стену. Я дёрнула Жиня за руку, и мы кинулись назад за угол и вверх по винтовой лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Кадир пыхтел следом, но мы успели выскочить в коридор — и только тут мне стало ясно, куда попали.

Я рванулась к двери в конце коридора, увлекая за собой Жиня. «Мастерская Тамида!» Откуда в первый день я разглядывала с балкона крыши Измана и думала, смогу ли допрыгнуть до дворцовой стены.

Не выпуская из рук револьвера, я торопливо задвинула за нами засов. Дверь тут же затрещала от удара плечом снаружи. Полка на стене дрогнула, и с неё упал, разбиваясь вдребезги, какой-то стеклянный пузырёк.

«Вот!» На полке среди бутылочек и бинтов лежал моток верёвки. Схватив его свободной рукой, я кинулась к балкону, Жинь не отставал.

«Так и есть, допрыгнуть можно, а оттуда без помех спуститься вниз на ту сторону!»

— Ну что, попробуем?

Я глубоко вдохнула, настраивая себя на прыжок. На самом деле до стены не дальше, чем с крыши Тамида до соседней в Пыль-Тропе, а там прыгать приходилось не раз. Только было это давно, да и падать, если что, отсюда выше.

— Нет, не смогу, — неожиданно признался Жинь, прерывисто дыша и зажимая бок.

— Плохо… — Я отвела его ладонь и увидела длинную кровоточащую рану. Пуля прошла по касательной и прорвала кожу. Между тем в дверь продолжали ломиться. Мы были в ловушке, теперь только вперёд, на дворцовую стену. — А по верёвке переберёшься? — спросила я, привязывая её к балконным перилам.

Его губы чуть приподнялись в знакомой улыбке.

— Я давно говорил в последний раз, что ты замечательная?

— Нет! — Я затянула ещё узел. — Ты опять пропал на месяцы и даже не попрощался.

— Так вот: ты… — Жинь развернул меня к себе и быстро чмокнул в уголок рта. Меня бросило в жар. — Ты замечательная! — Ещё раз — в другой уголок.

Я притянула его к себе и яростно впилась в губы, потом оттолкнула.

— Нет времени, потом!

— Это просто, чтобы тебя отвлечь… — Он сильно дёрнул за верёвку, и все мои труды пошли прахом. — А вот узлы твои не слишком замечательные… дай-ка я. — Его пальцы проворно замелькали. Затем он обвязал меня другим концом за талию. — Если уж рискуешь жизнью, надо делать это безопасно.

— Точно выдержит? — Я с сомнением взглянула на петлю вокруг перил.

— Положись на моряка, когда речь идёт об узлах… и на меня — когда о тебе.

Он помог мне забраться на перила, поддерживая одной рукой. Смотреть отсюда вниз было ещё страшнее. Пусть прыгать и недалеко, но, если не допрыгнешь… да и стена впереди неширокая, можно и сорваться. Да ещё без разбега… Ничего, справиться можно.

Дверь за спиной загрохотала, только чудом держась на петлях.

«Надо справиться!»

Я глубоко набрала в грудь воздуха и прыгнула, что было сил оттолкнувшись от балконной ограды.

Подо мной распахнулась пропасть. Так, наверное, чувствовали себя в первый миг Изз и Мазз, превращаясь в птиц и взмывая в воздух.

Босые ноги подломились, ударившись о твёрдый камень, и я едва успела обхватить руками зубец стены, чтобы не опрокинуться вперёд. Убедившись, что стою крепко, торопливо отвязала верёвку от пояса и, натянув, обвязала вокруг зубца. Остаток повис на внешней стороне — не до самой земли, но достаточно низко, чтобы спуститься.

«Слава Всевышнему, всё вроде бы нормально… только бы и дальше повезло!»

Жинь перемахнул через перила и повис на верёвке спиной вниз, уцепившись руками и ногами. Узел на моей стороне затянулся до предела.

«Только бы не соскользнул, не развязался!»

Узел выдержал, и Жинь медленно пополз ко мне, подтягиваясь руками и оставляя на верёвке следы крови. Мне оставалось лишь смотреть и молиться с сердцем, подступившим к самому горлу.

Он был уже на середине пути, когда дверь опрокинулась внутрь, и в мастерскую влетел пунцовый от бешенства Кадир.

Я выхватила из-за пояса пустой револьвер.

— Стоять! Тронешь верёвку, пожалеешь, что родился на свет!

— Не посмеешь! — Султим застыл на пороге балкона, грудь его тяжко вздымалась.

— Демджи никогда не лгут! — Я взвела курок.

Мы оба замерли, теперь двигался только Жинь. Он уже приближался к крепостной стене. Очень медленно, правда, но торопиться и не стоило, достаточно было опередить тупые мозги Кадира. Когда ещё тот догадается, почему я не стреляла на лестнице!

— Кадир! — Голос в дверях заставил меня крепче обхватить зубец стены, чтобы не свалиться.

Султан шагнул в комнату и приблизился к сыну. Правитель был один. «Куда подевались те двое абдалов?»

— Отец! — Кадир вытянул руку, показывая на меня пальцем. — Осторожнее, у неё револьвер!

Взгляд султана переместился с меня на Кадира, потом снова на меня. Соображал правитель Мираджа куда быстрее, чем его первенец.

«Жинь, поторопись!» — мысленно воскликнула я. До стены ему оставалось совсем немного.

Ладонь султана тяжело опустилась на плечо Кадира:

— Ты дурак, сын мой.

В руке правителя блеснул кинжал.

Я вскрикнула. Из горла рвались пустые угрозы, которые я не смогла бы осуществить, обещания помогать, остаться во дворце, если Жиня пощадят, — что угодно, лишь бы купить для него последние несколько мгновений, хотя бы один шанс дотянуться до стены.

Однако лезвие кинжала не потянулось к верёвке… а стремительно чиркнуло по горлу Кадира, перерезав его от уха до уха.

Смерть наступила мгновенно, так приканчивают дичь на охоте. Лицо упавшего султима даже не исказилось в агонии, оставшись яростно-возмущённым. Кадир не успел пожалеть, что родился на свет.

Мой язык застыл во рту, тело бил озноб.

Султан спокойно глянул на меня, вытирая кинжал, испачканный в крови своего первенца, о его рубашку. Я будто вновь сидела за столом напротив него и слышала его слова о сыновьях, которые обратят Мирадж в прах под сапогами чужеземцев. О том, что Кадир достоин править не более чем Ахмед.

«Ради своей страны я готов на всё, Амани», — вспомнилось мне. А ещё он совсем не дурак, и если до сих пор не догадался, что револьвер пуст, ждать осталось недолго. Разве что как-нибудь заговорить его…

— Мне давно уже не приходилось бывать на молитве… — робко выдавила я с тяжестью на сердце. Видит Всевышний, как я ненавидела Кадира, но видеть его остекленевшие глаза, обращённые в ночное небо… — И всё же, насколько я помню, убийство собственного сына…

— Да-да, знаю, — кивнул султан с печальной улыбкой. — Грешно проливать родную кровь… но ты вспомни, Амани, годовщину каких событий мы сегодня отмечаем. Думаю, после своего восшествия на трон мне уже давно нечего терять. Кроме того, Кадир никогда не стал бы хорошим правителем. Моя вина — он родился, когда я был ненамного старше, чем он теперь… был. — Он мельком глянул на окровавленное тело у своих ног. — Я вообще надеялся, что трон достанется моему внуку, минуя Кадира, но так уж вышло. Кто мог знать, что его… честолюбивая жена окажется столь предприимчивой?

«Моей сестры нет в живых всего несколько дней, а имя уже стало забываться. Небось так и назовут в истории — “честолюбивой султимой”».

— Кстати, должен признать, я никак не ожидал, что ты сумеешь освободиться. — Он покачал головой почти с уважением. — Как тебе удалось?

— Верность подданных часто переоценивают… — Я не собиралась выдавать имя Тамида. — Но скажите, неужели вы думаете таким образом спасти страну? Надеетесь завоевать народную любовь, убивая всех, кто стоит на пути?

— Мёртвые чужеземцы там, внизу, — не главное, Амани. Главное — живые, которые остались за морем. — Султан задумчиво глянул на меня поверх револьвера. — Ты же знаешь, что бывает, когда гибнет правитель? Правильно, смута. Гражданская война. Им станет не до нас, Амани… а когда о нас вспомнят, границы уже будет охранять целая армия абдалов.

«Войско глиняных истуканов, повелевающих огнём! Да уж, — подумала я, — тогда никакие галаны не страшны».

— Тот мой демджи до тебя… — продолжал султан. Он про Нуршема, поняла я. Не подстрелила бы утку, сама осталась бы безымянной. Мы для него как вещи. — Хорош был огонь, но ничего не получилось… — Потому что я освободила брата! — Вот и возникла мысль создать бомбу из металла со всей мощью джинна внутри. А получилось ещё лучше: теперь у меня есть истинный огонь, источник жизни, ведь пламя джиннов, их кровь, и есть сама жизнь. Я сумел обуздать эту мощь, но не для разрушения, а чтобы подарить своей стране. Галаны отвергли магию и обратились к машинам, альбы до сих пор цепляются за своих бессмертных, а мы пойдём по пути тех, кто использует и то, и другое.

— За счёт убийства джиннов!

— Когда-то джинны создали нас, чтобы послать на смерть! А нам они помогли в наших войнах? Отразили полчища чужеземцев, которые осаждают наши границы? Особенно сейчас, когда мой сын натравил одну часть народа на другую и тем самым ослабил нас.

Он объяснял терпеливо, словно трудный урок своему ребёнку. Только отец мой был не он, а скованный в подземелье джинн, рискующий своей жизнью впервые с времён Разрушительницы. Джинн, которому было наплевать, жива я или нет. Только мне почему-то было не наплевать на него.

— Время бессмертных давно ушло, Амани. Их мир достался людям, потому и демджи, подобные тебе, стали теперь так редки. Мы дети джиннов, но детям суждено рано или поздно занять место родителей… — Султан вдруг лукаво прищурился. — А ещё я думаю, что у тебя больше нет патронов, Амани!

В тот же миг Жинь, закряхтев от боли, ухватился за стену и перемахнул на ту сторону, увлекая меня за собой и хватаясь другой рукой за свисающую верёвку. Мы стремительно скользнули вниз.

«Свобода!»

Глава 39

Изман кипел в праздничном водовороте, лишь кое-где попадались следы недавних уличных беспорядков. Слухи о событиях во дворце ещё не докатились до горожан, здесь никто не знал, что Мирадж свободен от чужеземного влияния, а султим Кадир убит.

Я послушно следовала за Жинем по лабиринту незнакомого города. Передвигались мы невыносимо медленно, избегая больших улиц, заполненных подвыпившей толпой и обходя освещённые дома, из которых доносился весёлый гомон, по тёмным кривым переулкам, где приходилось всё время смотреть под ноги, чтобы не провалиться в сточную канаву.

— Нам сюда, — объявил наконец Жинь, останавливаясь у низкой двери в белой оштукатуренной стене. Противоположную стену мы почти задевали плечами, так узок был проход.

Мне трудно было даже представить, что там, за дверью. Чудесный оазис, другой мир, как за той разрисованной скалой в ущелье Страны дэвов? Потайной ход? Что за место выбрали мятежники Ахмеда, потеряв свой старый лагерь?

Однако, переступив порог, я оказалась всего-навсего в просторной кухне, освещённой тлеющими угольками очага. Самая обычная кухня, чем-то похожая на тёткину в Пыль-Тропе, но только здесь, похоже, не испытывали недостатка в продуктах. Сияющие медные кастрюли и сковороды висели на стенах среди пучков сухих трав и специй, а на полках теснились банки с всевозможными консервами.

Я захлопнула за собой дверь, оставляя опасную ночь позади и чувствуя невероятное облегчение. Какая разница, что за место — главное безопасное. Жинь без сил сполз на пол, прислонившись спиной к стене возле очага, я опустилась на колени перед ним.

— Ты весь в крови! — Я осторожно сняла его руку со своего плеча. — Дай, погляжу.

— Да ничего страшного…

Тем не менее он позволил стащить с него через голову рубашку, болезненно поморщившись, когда пришлось поднять руки. Я бросила на пол окровавленный комок ткани, и он сцепил ладони на макушке, чтобы дать осмотреть себя со всех сторон.

Ну хоть не соврал: по большей части кровь и правда была чужая. Если не считать рваного следа от пули на боку, помешавшего прыгнуть с балкона, да огромного синяка под татуировкой чайки на спине, других ран я не заметила. Зато заметила кое-что другое.

Плечо было обмотано ярко-алой тканью. Могло бы даже показаться, что это повязка, пропитавшаяся кровью, но свою куфию я узнала бы где угодно. Пальцы будто сами потянулись к ней, ощупывая, и Жинь глянул, приоткрыв глаза.

— Да, это твоя, — кивнул он чуть удивлённо, как будто сам забыл, и, опустив руку, стал возиться с узлами под мышкой.

Я озадаченно присела на пятки.

— Была уверена, что потеряла…

Глупо, конечно. Всего-навсего кусок ткани, ничего не значащий по сравнению с Жинем и нашим делом, просто вещь. Вещь, которую я уже не чаяла вновь отыскать.

— А я думал, нарочно оставила. — Он не смотрел на меня, всё ещё распутывая узлы.

«Потому такие тугие, что боялся потерять?»

— Зачем?

Узлы наконец поддались, и Жинь стал разматывать алую ткань, охватившую тугие мышцы. Кожа под ней, долго не видевшая солнца, была бледнее.

— Утром, когда ты исчезла, она лежала у моей палатки, — объяснил он.

«Ну ясно, потеряла, когда отбивалась от Сафии, а сперва стояла у палатки, решая, войти или нет».

— Я думал, это вроде прощального послания.

Он протянул мне куфию, и я взялась за один конец. Между нами повисла вся история наших встреч, первых дней, когда всё было проще — только Змей Востока и Синеглазый Бандит, мы вдвоём, без всяких восстаний и судеб страны. Хотелось сказать, как глупо было решить, что я могла сбежать просто так, но слова не складывались. В разговорах с Жинем они никогда не складывались как надо.

— Всё равно ты первый меня бросил! — Я дёрнула куфию к себе. — Когда меня ранили…

— Когда ты нарвалась на пулю, Амани, — поправил он, отводя у меня от лица отбившуюся прядь, такую короткую из-за ножниц Айет, и вглядываясь в меня. «Сам нисколько не изменился, а я?» — Потому что не беспокоилась о собственной жизни.

— А ты часто беспокоишься о своей?

— Верно… — Он убрал руку от волос и положил мне на плечо, гладя пальцами затылок. — Только всё равно обидно.

— Ты на меня сердился, что я чуть не умерла?

Мы сидели так близко, что наше дыхание смешивалось. Казалось, лишь его руки не дают мне рассыпаться, и в то же время от их жара я готова была выпрыгнуть из собственной кожи.

— На тебя, на Ахмеда, на себя самого… на всех! — Он наконец взглянул мне прямо в глаза. Кожа его сияла в тёплом мерцании угольков. — Я не люблю терять друзей, Амани… а до этой страны мне дела нет, ты же знаешь. — Он сидел неподвижно, как скала, лишь пальцы играли моими волосами, заставляя меня ёжиться. — Шазад, Ахмед — другое дело, я здесь только потому, что мне есть дело до него и Далилы, а им не всё равно, что здесь будет. Вот и до тебя есть дело. Ты сама и есть эта страна. Когда ты готова была умереть, я ничего не мог поделать, но когда пропала, готов был обшарить всю пустыню в поисках.

Очень хотелось сказать что-нибудь утешительное, но я не могла лгать. Война есть война, сейчас никому не безопасно. Как обещать, что я вновь не поймаю пулю… да и он не может ничего мне обещать. Сама надежда, что ведёт нас вперёд, никому не даёт обещаний. Поэтому я промолчала и просто потянулась к нему, чтобы ощутить в поцелуе всё его отчаяние и решимость.

Конечно, одного поцелуя Жиню не хватило, ему никогда не хватало. Одна рука уже шарила по рваному халату, путаясь в пышной золотой вышивке в поисках моего тела, а другая сняла с волос золотую диадему и отбросила в сторону, словно освобождая меня от дворцовой мишуры и возвращая себе. Казалось, мы задыхаемся, перебегая под огнём неприятеля, и если остановимся, то погибнем. Халат уже валялся на полу рядом с окровавленным комком ткани, и я осталась в тонкой льняной рубашке, отталкивая руку Жиня, которая уже подбиралась к груди. Он задрал подол и принялся гладить шрам на бедре. Меня затрясло, я прижалась к нему, впитывая всей кожей его жар и ощущая другую руку на пояснице.

Его движения вдруг замедлились, сердце забилось реже. Огонь превратился в тлеющие угольки. Только тут я осознала, как близко мы подошли к опасной черте.

Внезапно дверь со стуком распахнулась, и мы отпрянули друг от друга. В кухню ввалился Сэм с бесчувственной Лейлой на плече.

— Что случилось? — Я вскочила на ноги. Жинь тоже поднялся, кряхтя и держась за стену.

— Девочка решила сопротивляться, — буркнула Хала, заходя следом и вновь обретая золотую кожу, скрытую на улице под иллюзией. — Кричала, что не оставит брата… но пришлось оставить. — Она окинула одним взглядом моё тело с разводами почти стёршейся позолоты, затем глянула на перепачканного той же пудрой Жиня и насмешливо хмыкнула: — Прискорбное зрелище.

Он смущённо потёр лицо, но безрезультатно: рука тоже успела стать золотой. Я бы тоже, наверное, смутилась, но появление друзей с принцессой пустило мои мысли в другом направлении.

— А где остальные? — тут же выразил их Жинь, оставив тщетные попытки отряхнуться.

Прежде чем золотокожая успела ответить, на пороге появилась Имин в обрывках костюма слуги, а следом Шазад, которая тащила за руку Тамида. Он сердито вырывался, но она отпустила не сразу, сначала вытолкнув вперёд. Потом заметила меня, расплылась в улыбке и кинулась обниматься.

— А что Рахим? — спросила я.

— Пока жив, — вздохнула она, отстраняясь, — но схвачен. Настоящий солдат… остался прикрывать наш отход. — Она решительно сжала челюсти. — Ничего, это мы поправим.

Не поверить было трудно. Главное, я вернулась! Я больше не пленница султана, а значит, нам любое дело по плечу.

Шазад повернулась к Имин, и я осталась лицом к лицу с Тамидом, который стоял, припав на бронзовую ногу и угрюмо опустив глаза.

— Спасибо тебе! — Я обняла его и прижала к себе, чувствуя невероятное облегчение. — Ты меня спас!

Однако Тамид даже не поднял взгляда и неловко отстранился.

— Я не предатель, Амани, — буркнул он, покосившись на Жиня, — и сделал это не ради вашего мятежа.

Последний раз он видел Жиня в Пыль-Тропе, когда лежал с простреленным коленом, а тот затаскивал меня на буракки. Понятно, что особой любви ожидать не приходилось.

— Ну что ж… — Шазад положила руку ему на плечо, и я сглотнула комок, подступивший к горлу. — Тогда, пожалуй, тебе лучше посидеть на цепи вместе с принцессой. Пошли!

— Что это за место? — с дрожью в голосе спросила я, направляясь следом за ними в другую дверь.

— Мой дом, — спокойно ответила Шазад, и от изумления я споткнулась на пороге. — Отец в отъезде, а мать я отослала в особняк на побережье, тут может стать слишком опасно.

— Вы устроили лагерь в доме командующего Хамада? — В памяти возник величественный сановник, которого я видела в тронном зале у султана.

— Нет, мы не настолько беспечны, — успокоил меня Жинь, придерживая за талию. — Лагерь не здесь… — Он поморщился, схватившись за бок, и я помогла ему войти в дверь, за которой открылось сумрачное пространство пышно отделанной столовой. — Мы устроились в саду неподалёку, отсюда прорыт тайный ход.

Через столовую мы прошли в другую дверь. Жинь всё так же обнимал меня за талию, словно боялся отпускать от себя, а я поддерживала его. Подземный ход начинался в подвале за двумя огромными ящиками — судя по надписям, с мукой, но звякало внутри явно оружие. Шазад зажгла масляную лампу и пошла впереди.

Подземный туннель оказался довольно длинным. Сначала я считала шаги, потом надоело. Наверное, за это время можно было бы дважды пройти Пыль-Тропу из конца в конец. Наконец впереди показался лучик света — ещё одна дверь, поняла я.

Сколько раз я стояла перед скалой в Стране дэвов и ждала, когда мне откроют! Смыть с себя песок, почувствовать себя дома. Теперь того лагеря нет, а есть новый дом, за этой дверью. Там не волшебный оазис, и тех, кто не успел убежать из него, тоже нет. Что там? Не важно, главное, что дом.

Я шагнула через порог.

Здесь оказалось тише, чем в старом лагере, — это я заметила сразу и поняла почему. Небольшой садик с лужайкой и плодовыми деревьями окружали высокие стены, за которыми виднелось лишь небо, но всё же вокруг теснился город, где даже стены имеют уши.

Тем не менее новый лагерь полнился светом и движением. Всё напоминало о прежнем — палатки, походные костры и даже небольшой арсенал в пристройке у стены. С натянутых над головой верёвок свисали фонари и сушащееся бельё. Надежда оставалась жива. Восстание продолжалось.

— Амани! — Далила первая заметила меня и бросилась навстречу. Обняла, отрывая от Жиня. — Ты жива! Слава Всевышнему, тебя вытащили! Что у тебя с волосами? А что, мне нравится! Так ты выглядишь старше… Я тоже хотела помочь, но меня не пустили!

— Это мы уже обсуждали, — хмыкнула Шазад. — Кто-то из вас двоих должен всё время оставаться в лагере, чтобы прикрыть, если что. — Она кивнула на Халу, которая невесело усмехнулась:

— Ну конечно, рисковать всегда приходится мне.

— Я тоже рад увидеться, сестрёнка! — пошутил Жинь, когда Далила наконец оторвалась от меня.

Она тут же бросилась ему на шею. Я невольно представила, какой бурной была встреча, когда он вернулся из пустыни.

Навид между тем крепко обнимал Имин, которая так и осталась в залитом кровью платье слуги. Должно быть, нелегко ему пришлось в последние дни, когда жена работала во дворце и не могла даже послать весточку. Кстати, она оказалась права: борода Навиду совсем не шла.

На меня набросились, передавая из рук в руки, друзья и знакомые, и даже те, кого я едва знала. Хлопали по плечу, обнимали, поздравляли со спасением. Благодарили, что жертвовала собой, так долго оставаясь в гареме. Близнецы, обратившиеся в двух котов, непрерывно тёрлись об ноги, заставляя меня спотыкаться. Казалось, с каждым новым приветствием возвращалась частичка меня самой, а тётка-предательница, султан, гарем, несчастная судьба Ширы и всё, что случилось за последнее время, уходили в прошлое.

Наконец словно раздвинулся главный занавес, передо мной предстал Ахмед. Мы оказались лицом к лицу, и я была уверена, что в моих предательских синих глазах он легко читает все былые сомнения, каждую робкую мысль о том, что султан решительнее и больше подходит для управления страной. Прочитает и поймёт, как я была глупа, что хоть на миг поверила гладким речам убийцы и тирана.

— Ахмед…

— Амани… — Он крепко взял меня за плечо и притянул к себе, обнимая. Я благодарно прижалась к его груди. В мятежного принца было куда легче верить, видя перед собой во плоти. — Добро пожаловать домой!

Глава 40

Вести о минувшей праздничной ночи расходились, как круги по воде, и многие в намеренно искажённом виде. Султан объявил Мирадж свободным от чужеземцев — любая страна, посягнувшая на наши границы, будет гореть в огне.

Далее сообщалось, что султим Кадир геройски погиб, защищаясь от мятежного принца и младшего брата Рахима, который коварно напал на своих родных вместе с Билалом. Эмира поймать не удалось, а Рахим схвачен при трусливой попытке к бегству. Его пресветлое величество оплакивает старшего сына, а оба принца-изменника будут прокляты навеки за покушение на родную кровь.

О казни Рахима не говорилось ни слова, но я понимала, что после истории с Широй султан не захочет рисковать ещё одним публичным скандалом. Нового наследника мираджийского трона должны были определить новые султимские состязания. Я вспомнила слова султана: у нас любят правителей, только когда за власть дерутся насмерть. Убив сына собственными руками, теперь он хотел воспользоваться его смертью, чтобы вернуть уважение людей и заставить их забыть о мятеже.

В то же время нам выпала возможность снова напомнить мираджийцам, что прошлые состязания уже определили законного наследника — принца Ахмеда.

В свете последних событий в столице объявлялся комендантский час. По ночам город будут обходить абдалы, неподвластные ни уговорам, ни подкупу, и сжигать живьём каждого, кто появится на улице между закатом и рассветом. Глашатаи на площадях объясняли, что делается это для безопасности горожан: тьма, как известно, благоприятствует только тёмным замыслам. За этими словами крылась угроза, понятная каждому стороннику мятежа. Мы оказались связаны по рукам и ногам.

Странно слышать со стороны о событиях, в которых сама принимала непосредственное участие. Протомившись целую вечность в стенах дворца, теперь я могла лишь гадать вместе со всеми, что там происходит. Однако мы не могли позволить себе действовать вслепую, особенно сейчас. В конце концов решили вновь отправить во дворец золотоглазую Имин.

— Хорошо бы всё-таки без этого обойтись, — вздохнула я, устало потирая лицо.

Мы сидели и спорили в доме Шазад, где кабинет её отца стал для мятежников своего рода штабом. Хоть и вдали от шатра Ахмеда, здесь было удобно, тем более что менять внутри ничего и не пришлось. Все стены увешаны картами и схемами, на широком столе разложен план столицы с остальными бумагами, выкраденными мною во время ужина с султаном и добытыми через Рахима.

Меня вызволили, зато молодой принц, наш союзник, оказался в плену. Как узнать, что с ним происходит, как помочь? Поэтому, возражая, я почувствовала укол вины. С другой стороны, никто лучше меня не знал, какие опасности поджидают Имин во дворце.

— Стоит ли рисковать, что ещё один демджи попадёт султану в руки?

Навид был явно со мной согласен. Он устроился в огромном мягком кресле в углу, обнимая хрупкую фигурку жены — как раз такого размера, чтобы уместиться у него на коленях. Поджав под себя ноги и прильнув к мужу, Имин казалась неотъемлемой его частью, которая наконец-то вернулась на место. Веки её были устало опущены, поспать не удавалось уже давно.

Прошедшая ночь вымотала всех. Золотокожая откровенно посапывала в другом углу. Жинь сгорбился на уголке стола в рубашке, наброшенной на плечи, позволяя Шазад осматривать пострадавший бок.

— Такое нельзя запускать, — обеспокоенно покачала она головой. — Надо обработать… только не здесь, не хватало ещё заляпать кровью кабинет. Ступай, найди Хаджару. — Во время бегства из Страны дэвов мы потеряли нашего святого отца, и пока все раны успешно штопала она.

— Ну если без меня обойдутся… — Жинь покряхтел, сползая со стола.

— Последнее время обходились, брат, — хмуро заметил Ахмед.

«Удар ниже пояса, однако». Мы с Шазад обменялись взглядами. Холодок в отношениях братьев-принцев не сулил добра нам всем.

Не сказав ни слова, Жинь поплёлся к двери. Проходя мимо меня, чуть коснулся руки и шепнул:

— Смотри, не ввяжись опять в какую-нибудь глупость, пока меня нет.

— А какой у нас выбор? — раздражённо бросила Имин, когда за Жинем закрылась дверь. — Или, может, ещё кто признается в тайном умении менять обличье? Нет никого? Вот и мне кажется, что нет.

— Я бы мог пробраться… только, боюсь, чужеземцам во дворце сегодня далеко не так рады. — Сэм взглянул на Шазад. — А обитательница гарема из меня никакая, Амани может подтвердить.

— Так и есть, — кивнула я. — Халат сидит как на корове седло.

Шазад фыркнула.

— Кому-то всё равно придётся… — Имин высвободилась из объятий мужа, вновь превращаясь в мятежницу, хоть тело и не меняла. — Если поймают, успею принять яд, пока не нашпиговали, как Амани. — Я не совсем поняла, шутит она или нет.

Только после рассвета, когда ночная суматоха в городе утихла и стало ясно, что потоки лжи из дворца иссякли, мы смогли позволить себе часок-другой сна. Шазад была у себя дома и располагала отдельными покоями, и только теперь я со всей остротой почувствовала, что нашего старого убежища больше нет, как и нашего общего шатра, который за полгода стал для меня роднее спальни у тётушки в Пыль-Тропе.

Наверное, стоило подыскать себе свободную палатку и вообще начать обустраиваться на новом месте, но я предпочла найти Жиня. Он дремал в тени раскидистого апельсинового дерева. Рубаха распахнулась на груди, обнажая краешек длинной свежезаштопанной раны. Когда я растянулась на траве под боком и устало сомкнула веки, он вздрогнул, просыпаясь, и тут же застыл, узнав меня.

Я кожей чувствовала его недоумённый взгляд. За всё время с победы при Фахали до моего ранения в Ильязе мы провели вместе множество ночей, но ни разу не спали рядом.

Он медленно повернулся на бок, наблюдая, как я с наслаждением ворочаюсь на прохладной с ночи траве, подложив ладонь под щёку. Здесь было куда приятнее, чем на сотне пуховых подушек в гареме.

— У меня пока нет своего места в лагере, — шепнул он наконец, осторожно кладя руку мне на талию. — Недавно только вернулся — искал одну знакомую девушку.

— В следующий раз получше следи за ней, — сонно пробормотала я в ответ, прижимаясь к нему.

— Уж как-нибудь постараюсь… — Жинь обнял меня, и больше я ничего не слышала, провалившись в сон.

Когда Шазад растолкала нас, волосы у неё были мокрые от купанья и скручены в узел на голове. «Интересно, спала ли моя подруга вообще?»

— Лейла пришла в себя, — сообщила она.

Насчёт цепей Шазад нисколько не преувеличивала. Тамид с Лейлой сидели в наручниках в отдельных запертых комнатах, которых в доме военачальника было множество. Я заглянула к Тамиду, но он притворился, что спит, так что разговора всё равно не получилось бы.

Лейла смотрела на нас, будто запертый в клетке зверёк. Подтянув колени к подбородку, она бросала насторожённые взгляды на нас с Жинем, Ахмеда и Шазад, словно старалась ни на миг не выпускать никого из виду.

Нет, пожалуй, наоборот. Она сама смотрела на нас, как на зверей, которые могут в любой момент разорвать в клочья. Сразу вспомнился тот день в зверинце, когда она мастерила игрушечного слонёнка, а меня окружали злобные жёны Кадира. Теперь всё иначе, только поймёт ли она?

— Так, значит, это ты, Лейла, сделала моему отцу тех механических чудищ? — лёгким тоном начал Ахмед, присаживаясь на край кровати.

Девочка сжалась ещё сильнее.

— Нет! — пискнула она. Детский голосок был еле слышен. — Я не… Пожалуйста, не бейте меня! Меня заставили, я… У меня не было выбора!

— Никто тебя не обидит, Лейла, — проговорил принц ласково.

Глядя в огромные испуганные глаза, Шазад недоверчиво фыркнула.

— Выбор есть всегда, — веско уронила она и сердито покосилась, ощутив мой пинок. Если девчонку запугать, откажется говорить совсем.

— Если бы я отказалась помогать отцу, он убил бы брата! — Звякнув цепью, Лейла в отчаянии спрятала лицо в ладонях. — Что бы ты сама выбрала на моём месте? — Плечи её затряслись, по рукам стекали слёзы.

— Твой отец угрожал Рахиму? — удивилась я, перебивая Шазад. — Сказал, что убьёт его, если ты не послушаешься?

«Рахим уверял, что сестра в опасности, а оказывается, всё было наоборот!»

— Он ничего не знал… не знал даже, что случилось с нашей матерью… — Лейла шмыгнула носом и неловко утёрлась рукавом — мешали наручники. — Тогда, давно… Она сказала отцу, что может построить машину, которая сделает его страну сильнее всех… изменит мир. — Мать Лейлы с Рахимом была из громанцев, которые научились сочетать магию с техникой. — Всё получилось, только нужна была жизненная сила… и она отдала свою. — Девочка сердито всхлипнула. — А потом стали брать у других… уже после неё.

— Таких, как Саида, — понятливо кивнула я, — и Айет.

«А ещё Мухна, Узма… все, кто исчезал из гарема, и никто не удивлялся».

— Да… на них проводили опыты. Если взять… — Лицо Лейлы болезненно сморщилось, она зажмурилась, вся дрожа. — В святых книгах сказано, что у каждого смертного есть искра от пламени джиннов, от их крови. Машина забирает эту искру и оживляет что-нибудь другое. Это не настоящая жизнь, но… в общем, то, что вы видели. Это отец уже сообразил: если можно взять силу у человека, то и у бессмертного тоже, и тогда…

— Создать целое войско из солдат, которые не боятся пуль и владеют огнём, как демджи, — закончила Шазад. Мы мрачно переглянулись. — Которые не устают и не просят есть, но защитят от любого врага.

— В том числе от нас, — с тревогой кивнула я. — Как же ими управляют, этими идеальными солдатами?

Девочка с несчастным видом пожала плечами.

— Как любыми магическими устройствами — слова, слова, слова…

— Скажи, как их остановить! — перебила Шазад, не давая ей вновь удариться в слёзы.

— Это почти невозможно… — горестно тряхнула головой Лейла. — Сначала надо уничтожить источник силы, а потом…

— То есть ту машину? — подался вперёд Жинь, и Лейла в страхе отшатнулась.

Я придержала его за руку. Пусть он ей и брат по крови, но с виду — всего лишь опасный незнакомец чужеземного вида, да ещё и разрисованный татуировками.

— Как её уничтожить? — задумчиво прищурилась Шазад. — У нас достаточно пороха, чтобы всё там…

— Нет-нет! — Девочка в страхе вытаращила глаза. — Только не взорвать — тогда сгорит весь город!

«Как в той истории про Акима и его жену, — подумала я. — Огонь джиннов…»

— Джинну нельзя просто дать вырваться, — тут же подтвердила мои мысли Лейла, — его надо отпустить словом! — Она вдруг впилась в меня взглядом. — Только тот, кто вызвал, может освободить!

Все смотрели на меня.

«Знай я раньше, что обречена на такое внимание, догадалась бы причесаться».

Глава 41

Окинув взглядом лица собравшихся, Ахмед начал речь:

— Не стану вас обманывать, задачи перед нами стоят нелёгкие.

«Очень хорошо, что он не демджи, — подумала я. — Если бы и впрямь не мог обманывать, “нелёгкие” едва ли удалось бы выговорить, скорее уж “невозможные”».

Кухня была забита до отказа. Дюжины две наших прислонились к стенам с разноцветным узором из плитки, похожим на клубы пара от горячей еды, задевая головами висящие кастрюли. Шазад, как всегда, стояла по правую руку от Ахмеда. Жинь с деланой небрежностью облокотился о плиту: не зная о его ране, никто бы не догадался, что иначе ему трудно стоять. Сэм приткнулся в уголке, рассеянно погружая руку в стену и вновь вынимая.

Я баюкала в руках чашку крепкого кофе. Поспать худо-бедно удалось несколько часов, но голова была тяжёлая. Многих привычных лиц я так и не увидела: далеко не всем удалось выбраться тогда из ущелья. Зато появились новые. Тем не менее даже в незнакомой обстановке я ощущала себя почти как в старом шатре Ахмеда. Мы потеряли прежний дом, но продолжали сражаться.

Красные шторы на окнах скрывали нас от посторонних глаз с улицы, и вся кухня окрашивалась в алые рассветные тона.

«Новый рассвет, новые пески!»

— У султана лучшая позиция, больше людей и оружия, — продолжал мятежный принц.

Поймав мой взгляд, Жинь с иронией поднял бровь. Я тихонько хмыкнула. И впрямь не слишком вдохновляющая речь.

— И больше магии, судя по тем вчерашним чудищам, — добавил кто-то у двери.

По кухне прокатился гул согласия. Слухи о невиданной мощи абдалов разлетелись с пугающей скоростью. По данным Шазад, некоторые очаги сопротивления властям, которые нам удалось разжечь в столице, уже угасали.

— Спасибо, Ясир, ты прав, — кивнул Ахмед. — С этого, пожалуй, и начнём.

Шазад спокойно шагнула к столу. Я невольно представила, как она сидит на султанском троне, задумчиво наклонив голову с короной, сползшей на ухо.

— Первоочередных задач у нас три, — начала она, — но теперь, когда, слава Всевышнему, наш настоящий Синеглазый Бандит опять с нами — прошу прощения, Сэм, — решение, я надеюсь, найти удастся.

— Хотя в одном из трёх случаев она сама и заварила кашу, — сердито буркнула Хала.

Не обратив внимания, я выступила вперёд, ощущая на себе все взгляды. Даже за такое короткое время стало заметно, что уважение ко мне выросло: разговаривать с самим султаном и суметь выбраться из дворца живой — не шутка.

Между тем Шазад продолжала:

— Прежде всего нам требуется настоящее войско, которое сможет выстоять против армии султана. Соглашение с эмиром Билалом могло бы дать нам такую боевую силу. Встреча с ним состоится через несколько часов, перед закатом. Надеюсь, армия у нас будет.

— Если эмир ещё не смылся из города, — ехидно вставила золотокожая.

Не выдержав, я повернулась к ней:

— Ты что-то совсем впала в пессимизм, пока меня не было… или я просто забыла, какая ты вредина?

— Говорят же, что разлука только разжигает любовь, — фальшиво улыбнулась она. — Ты разве не за оптимизм меня полюбила?

— Прошу не забывать, сколько у меня есть способов убить вас обеих, — погасила Шазад ссору в зародыше. По кухне прокатились смешки, общее напряжение чуть ослабло.

— Наша вторая проблема, — вновь заговорил Ахмед, нахмурившись, — состоит в том, что даже со своей армией нам не выстоять против механических монстров… а потому Амани должна получить доступ к питающей их машине.

— А между тем как раз сейчас её берегут изо всех сил, — добавила Шазад. — Значит, надо как-то отвлечь султана и его стражников… а наилучший способ отвлечения — это война.

Люди стали переглядываться.

— Ты предлагаешь начать войну только для того, чтобы Амани могла проникнуть во дворец? — спросил кто-то.

— Нет, — покачала головой Шазад, — войну мы начнём в любом случае, просто поведём её так, чтобы Амани смогла улучшить наши шансы на победу.

— А значит, возникает третья задача, — подхватил Ахмед. — Дело в том, что Амани пока… не слишком боеспособна.

Кухня затихла. Я невольно потянулась к месту на руке, где ощущался кусочек металла, зудевший, словно шатающийся зуб. Трогать его время от времени, вызывая боль, уже вошло в привычку. Он постоянно напоминал, что как демджи я сейчас бесполезна.

— Как у нас успехи с поисками целителя, которому можно доверять? — Шазад оперлась на стол, обводя взглядом лица. — Такого, чтобы смог вырезать железо из тела Амани?

Я знала, как трудно ей произносить эти слова. После страшной смерти Бахи мне не приходилось слышать, чтобы она вообще упоминала о святых отцах. Даже когда меня ранило — хотя тогда я по большей части валялась без сознания.

— Дела примерно так же, как в прошлый и позапрошлый раз, когда ты спрашивала, — ответил Сэм, — то есть никак. Святые отцы все под присмотром у вашего султана, продадут не моргнув глазом ещё раньше, чем помогут.

— Может, сами рискнём? — предложила я, теребя бугорок на руке и подавляя желание прямо сейчас вцепиться в него ногтями и вырвать.

— Нет! — впервые подал голос Жинь, и все головы повернулись к нему. Он нечасто высказывался на военных советах, только по самым важным поводам. Только теперь поглядывали на него косо — пусть из-за меня, но сбежал, бросив всех. — Рисковать твоей жизнью мы не будем.

Я пожала плечами:

— Тогда либо всё-таки найдётся кто-то, либо мне идти во дворец какая есть.

— Добро пожаловать в обычные люди, — усмехнулась Шазад. — Ладно, подыщу тебе револьверы…

Когда совет закончился и кухня стала пустеть, я поймала за рукав Сэма, который очищал апельсин, добытый из корзины на полке.

— Послушай, мне нужна твоя помощь… — Я умолкла, ожидая, когда мимо пройдёт Шазад, обсуждая с кем-то запасы оружия.

Альб удивлённо поднял брови:

— Я могу что-то, чего не может ваш генерал?

— Кажется, я знаю, кто вытащит из меня железо, — прошептала я, отводя его в сторону. — Не святой отец, а женщина… моя тётка.

Он замер, не донеся до рта апельсиновую дольку.

— Та самая, что одурманила тебя и продала султану в гарем? Надёжная особа, нечего сказать.

— Сэм, пожалуйста! Ты ходил туда-сюда, когда хотел, и понятия не имеешь, каково чувствовать себя во дворце беззащитной, не имея возможности выбраться. — Я задрала подол рубашки, показывая шрам на бедре, как при первой нашей встрече. — Это я получила, даже владея всеми своими способностями, а теперь риск будет во много раз больше! Лучше уж рискнуть сейчас, заранее… Ну что, поможешь?

Он оторвал от апельсина новую дольку и кинул в рот.

— Сколько?

— Сколько чего?

— Сколько ты готова заплатить, чтобы я разыскал твою высокочтимую родственницу?

Я шумно выдохнула.

— Сэм, ты серьёзно? Неужели после вчерашнего вечера ты станешь утверждать, что работал за деньги?

— А за что же ещё? Я бандит, не забывай.

— Ты хочешь стать больше чем бандитом. — Я брякнула наугад, но правда есть правда, иначе так легко не слетела бы с языка. Не стал бы Сэм так рисковать ни за какие деньги, проводя нас сквозь стены, да ещё в альбийском мундире. — Потому ты ещё и здесь.

— Дурацкая причина, на мой взгляд, — хмыкнул он, задумчиво почесав бровь. Я молча смотрела на него. — Ладно, погляжу, что можно сделать.

Глава 42

Так называемый Скрытый дом оказался вовсе не таким уж скрытым, а просто огромными банями в центре Измана на перекрёстке двух кривых улочек, вдоль которых тянулись разноцветные навесы над витринами лавок. На мой взгляд, эти улицы ничем не отличались от других в гигантском лабиринте, по которому мы шагали, и если бы Ахмед не показывал, куда поворачивать, я заблудилась бы здесь скорее, чем среди бескрайних песков.

Уже подходя, я ощутила ароматы цветов и пряных трав, а завитки пара, струившиеся из решётчатых окон и заползавшие в волосы, невольно вызывали неприятные воспоминания о гареме. Ахмед тронул за плечо, указывая наверх, и только тут до меня дошёл смысл названия. Все дома здесь были в три этажа, а этот надстроили ещё двумя, которые целиком скрывались от любопытных глаз под зарослями цветущих лиан, свисавших с крыши.

Этот дом Шазад и выбрала для тайных переговоров с эмиром Ильяза, но договорилась сначала встретиться без оружия и охраны в другом месте, а потом привести сюда. В нашем положении предосторожности были необходимы, как и доверие с обеих сторон.

Жинь отправился первым, чтобы выявить возможные засады и ловушки, и только потом к нему присоединились мы с Ахмедом. Прохожие могли принять нас за обычную супружескую пару, а вовсе не принца и охранницу с револьверами под халатом. Во всяком случае, до Скрытого дома мы дошли без приключений.

Толкнув дверь, Ахмед вошёл, и тут же над стойкой у входа показалось лицо незнакомой девушки.

— Кого я вижу! Наш мятежный принц! — Она захлопнула книгу, которую читала, и бросила взгляд на меня. — Можешь убрать оружие, здесь безопасно… — Я сняла палец со спускового крючка, но револьвер убирать не стала. — Твой брат уже на крыше, — кивнула она Ахмеду.

— Что это за место? — спросила я, когда мы подошли к лестнице, ведущей наверх.

— Безопасное убежище, — объяснил он, пропуская меня вперёд — не знаю уж, из вежливости или потому что так положено телохранителям. — Только не наше, им владеет Сара. — Он кивнул через плечо на стойку. — Она вышла замуж в шестнадцать, а в семнадцать уже овдовела… Никто не знает, от чего умер муж, отравление доказать не смогли, и Сара осталась одна с переломанными костями и крупным состоянием. — Слушая, я невольно вспомнила Айет с её тайной. Попади она сюда, а не во дворец, мы могли бы и не стать врагами. Была бы одной из нас… если бы не поймала пулю, конечно. — На эти деньги Сара устроила убежище для женщин, по той или иной причине покинувших своих мужей. Здесь их никто не найдёт и не обидит. Отсюда к нам пришла Саида, а потом и Хала…

— Она что, замужем? — Я чуть не споткнулась на ступеньке, и принцу пришлось поддержать меня.

— А кто отрезал ей пальцы, как думаешь?

— Хм… Тогда почему здесь всё такое яркое и пёстрое… как в публичном доме перед Шихабом?

Ахмед неожиданно расхохотался. Приятный смех, которого я так давно не слышала.

— Если людям сразу ясно, что это публичный дом, они никогда и не станут копать глубже — так рассудила Сара. В самом деле, что можно подумать о месте, полном женщин, куда часто заходят мужчины и где иногда появляются дети? — Теперь я вспомнила имя. Шазад упоминала Сару, когда дразнила Бахи в тот день на горе накануне его смерти. — Она любит говорить, что всего лишь добавила подушек… Мы отправили сюда маленького Фади, ему тут будет хорошо и спокойно.

Поднявшись по ступенькам на четыре пролёта, мы оказались на крыше. Жинь укрывался в густой тени лиан и вздохнул с облегчением, увидев нас.

— Ну как, нормально дошли?

— Всё в порядке, — заверила я. — Здесь тоже?

Он кивнул, и мы погрузились в тягостное молчание. Время тянулось медленно, и от волнения я уже места себе не находила, когда наконец по лестнице поднялась Шазад, которая вела за руку эмира с завязанными глазами. Он пришёл один, без охраны и оружия, и сразу согласился на все наши условия, а это всегда подозрительно. Окинув острым взглядом крышу, Шазад стащила с его головы капюшон и скинула повязку с глаз.

— Не волнуйтесь, — лениво протянул Билал, — у меня ничего не припрятано в рукавах. Спросите вашу демджи, если не верите.

«Он знал!»

Все обернулись ко мне.

— Это правда, — кивнула я, хотя опасения Шазад разделяла. Что-то с ним не так, если настолько не беспокоится за свою жизнь.

— Вот и славно! — Эмир с беспечным видом сунул руки в карманы. На нём была длинная мешковатая курта кричащих, пурпурных с золотом тонов — как раз в духе Скрытого дома. — Так ты и есть тот самый мятежный принц? — Он смерил взглядом Ахмеда. — Думал, ты выше ростом.

— Не следует верить всему, что говорят.

— Говорят, что ты способен скинуть с трона своего отца… с помощью моих солдат.

— Вот этому верить стоит.

— Отлично, — кивнул эмир, — а то уж очень меня утомили эти чужеземцы. Думаю, ты правильно распорядишься моим войском. Мне самому никогда не нравилось командовать. Рахим — другое дело, он был моему отцу почти вторым сыном… Только я попрошу у тебя кое-что взамен.

Принц заранее подготовился к просьбе.

— Когда я стану султаном, — заверил он, — то сделаю Ильяз самостоятельным княжеством. Ты будешь править там единолично — если принесёшь клятву верности трону Мираджа.

— Нет-нет, я имел в виду совсем другое, — покачал головой Билал. — Ильяз был только предлогом, чтобы твоя прелестная переговорщица устроила встречу лично с тобой. Если бы я сразу сказал, чего хочу, она, чего доброго, отказала бы сразу от твоего имени. Женщины бывают так непредсказуемы…

— Чего же ты хочешь? — осторожно поинтересовался Ахмед. Несмотря на наше отчаянное положение, обещать заранее не стал, отметила я.

— Ты получишь власть над всем Мираджем, каждым его уголком, — серьёзно произнёс эмир, — но в обмен на мою помощь отдашь мне в жёны одну из своих демджи!

Молчание, последовавшее за этим заявлением, можно было черпать ложками. Мы смотрели, буквально разинув рты. Однако Ахмед явно раздумывал.

— Демджи не мои, у меня нет права ими распоряжаться, — ответил он наконец, тщательно выбирая слова, — зато Ильяз…

— Мне неинтересно править собственной страной, — вяло отмахнулся Билал. — О независимом Ильязе мечтал мой отец, он был честолюбивым человеком… великим! А я человек обречённый. Святой отец говорит, у меня больная кровь, жить осталось несколько лет, и то если повезёт… — Только теперь я связала воедино небрежность в одежде, бледность кожи и постоянно усталый вид эмира. Это не высокомерие, а болезнь! — Даже если ты после победы отдашь мне Ильяз, сколько мне останется править им — год, два?

— Зачем тогда тебе нужна демджи? — не утерпела я. — Если ты хочешь перед смертью родить сына, можешь найти кого угодно!

Билал снисходительно улыбнулся.

— Всем известно, что демджи способны исцелять. Потому на чёрном рынке и предлагают их волосы и лоскуты кожи, а то и глаза… — Он махнул рукой. — Глупые суеверия! Другие считают, что у демджи нужно забрать жизнь… — Я вспомнила нож Махди, приставленный к горлу Далилы. Он надеялся обменять её жизнь на исцеление Саиды. — Но это просто неправильный перевод со старомираджийского… На самом деле в древних текстах сказано не «забрать», а «завладеть», точнее, получить в дар. Вспомните историю Хавы и Аталлы…

Я помнила. Они принесли клятву друг другу, произнесли брачные обеты. Любовь их была так сильна, что оберегала Аталлу в бою. А раз Хава была демджи…

«Брачные обеты!» Я застыла словно громом поражённая.

«Отдаю тебе себя! Всё, что моё, отдаю тебе навсегда, до последнего дня нашей жизни!»

Теперь для всех это просто красивый ритуал, но такая клятва в устах демджи исполнится непременно. Вот он, источник легенды: Хава на самом деле не давала мужу умереть! Она смотрела на него с крепостной стены, связав с ним свою жизнь, и он жил, пока она была жива. А когда умерла, умер и он — но не от горя, а от правды, произнесённой устами демджи!

Мы молча стояли на крыше, осознавая истину древней легенды.

— Отдай мне одну из своих демджи, — повторил Билал, царапнув меня взглядом. — Ей будет хорошо со мной, я никогда её не обижу… даже других жён не стану заводить — пусть родит только одного сына. Я хочу дожить до седых волос, увидеть внуков… Ты получишь моих солдат, Ахмед, и получишь трон — в обмен на одну-единственную девушку.

Он помолчал, обводя взглядом наши лица.

— Вижу, вам надо подумать… Утром я уезжаю в Ильяз. Привезёте мне жену, получите армию, а если нет… — Он пожал плечами. — Тогда я посмотрю со своей башни, как султан сжигает вас своим новым оружием, а сам успею умереть в своей постели, пока он доберётся до меня. А если вы возненавидите меня за это, выясним отношения после смерти.

Глава 43

По ночам я тосковала по пустыне сильнее. Тосковала до боли. Шира была права: в Измане толком не увидишь неба — жизнь кипит, слишком много вокруг городских огней, чтобы разглядеть в вышине созвездия умерших. Хотя в глубине души я знала, что тоскую не по звёздам. Всё изменилось, мы больше не были горсткой мечтателей в пустыне, и теперь мне не хватало той простоты, искренней и наивной уверенности в своей правоте, в том, что наше дело стоит всех лишений. Теперь начиналась настоящая война, которая требовала больших жертв, и я ощущала смутное беспокойство среди обитателей лагеря.

— Есть очень простой выход, ты знаешь, — пробормотал Жинь. Я лежала щекой у него на груди, и слова отдавались у меня во всём теле. Ночь давно наступила, и мы уже погружались в сон.

Из Скрытого дома все возвращались подавленные. Даже Шазад по большей части молчала. Ахмед с Жинем шли впереди, сердито обсуждая предложение эмира. Мы думали о том же самом. Хала с Имин были уже замужем, оставались только я и Далила, и кроме нас двоих было некому пожертвовать собой ради общего дела, чтобы получить солдат и наша война не превратилась в медленное самоубийство.

Да, я знала, какой выход имеет в виду Жинь. Если мы с ним поженимся, меня тоже можно будет списать со счетов.

— Понимаю, — буркнула я в ответ и замолчала.

Не стала говорить, что он сам никогда не простит себе, если спасёт меня за счёт Далилы, а если Ахмед попробует на меня надавить, то сразу перестанет быть тем, кому я доверила бы вести армию. Промолчала и о том, что бежала из Захолустья, а потом пересекала пешком всю пустыню вовсе не для того, чтобы оказаться замужем насильно, даже за Жинем.

Тем не менее моё молчание говорило само за себя.

Он обнял меня и притянул к себе, тёплый и надёжный, и я прижалась губами к его груди над сердцем, где было изображено солнце.

Вскоре он заснул, а я всё ворочалась. Промучившись несколько часов, осторожно освободилась от его рук и встала. Летняя жара заставила всех выбраться из палаток, люди лежали на траве тут и там, словно павшие на поле битвы.

Я потихоньку добралась до кухни, которая без набившихся людей казалась гораздо просторнее, и стала шарить по полкам в поисках кофе. Внезапно дверь с улицы с грохотом распахнулась, заставив меня подпрыгнуть на месте и сбить на пол какую-то бутылку, которая разбилась вдребезги. В кухню ворвался незнакомый мужчина, и я уже готова была наброситься на него с кочергой, когда заметила жёлтые глаза и расслабилась.

— Имин, что случилось?

Она обессиленно упала на стул у очага и тяжело перевела дух.

— Всю дорогу бежать пришлось… — Безбородое лицо юноши раскраснелось, на лбу выступил пот. — Весь город кишит этими абдалами. Один меня заметил… еле удалось оторваться. До ночи не мог вырваться из дворца, а рассказать надо. Рахим…

— С ним всё в порядке?

— Не совсем, — с иронией хмыкнула Имин, — он в тюрьме, так что всё никак не может быть в порядке. Живой, и то хорошо, а если верить дворцовым слухам, то его и не казнят. Рахима очень уважают в армии, это подорвало бы моральный дух солдат и уважение к власти. Отправят куда-нибудь на рудники, чтобы сам тихо загнулся от непосильной работы.

Новости были скорее хорошие, впервые за долгое время, но я не позволила своим надеждам слишком воспарить.

— Когда его отправляют, не знаешь?

Имин закатила глаза.

— Думаешь, я для собственного удовольствия от абдалов бегала? Завтра вечером!

Ахмеда я нашла в кабинете командующего. Ещё в коридоре был виден свет, пробивавшийся из-под двери, и я вспомнила сказку о злом джинне, который мерцающим огоньком в ночи выманивал детей из родительского дома и обращал в рабство.

За дверью слышались голоса.

— Далила, — устало произнёс Ахмед, — тебе нельзя…

— Нет, надо! — воскликнула она, и я замерла у порога, прислушиваясь. — Это тебе нельзя! Не будь меня, ничего вообще бы не случилось. Всё началось, когда я родилась, и маме… то есть Лин, пришлось бежать, а вам с Жинем — работать, чтобы нас прокормить, когда вы были ещё моложе, чем я сейчас. Из-за меня вы с ним выросли не здесь, а в Сичани, и потому началось восстание, погиб Бахи и Махди, и Саида, и все остальные! Я заварила всю эту кашу, мне и расхлёбывать. Почему ты не разрешаешь помочь?

Распахнувшаяся дверь ударилась о стену с грохотом, который мог перебудить полдома. Я едва успела отскочить. Далила побежала по коридору, даже не заметив меня. Подождав, пока она удалится, я шагнула в освещённый кабинет.

Ахмед сидел, облокотившись на стол и положив голову на руки. Заметив мою тень на полу, он вскинулся и прищурил глаза, вглядываясь. Рядом стояла пустая бутылка из-под спиртного.

— Амани… — Он устало потянулся, и огонь свечи упал на лицо сбоку, оставляя другую половину тёмной. Казалось, на меня смотрят двое. Прежде я ни разу не видела Ахмеда пьяным. — Если ты пришла жертвовать собой ради армии Билала, то, боюсь, моя сестра тебя опередила.

— Такие жертвы не вполне в моём стиле. — Не дожидаясь приглашения, я присела на стул напротив.

— Жинь никогда не простит, если я тебе разрешу… — Он тяжело покачал головой. — Если отпущу Далилу, не простит тоже, да и я себя сам… куда ни кинь, останусь виноват.

Он сказал: «Разрешу». Не «прикажу»! Вот почему мой правитель — Ахмед. Мог бы заставить, послать вместо своей сестры, но ему это даже в голову не пришло. То ли дело султан, его отец.

В плену меня не раз посещали опасения, что Ахмеду не хватает решительности и опыта дворцовых интриг, необходимых сильному правителю. Он идеалист, сказал султан, так и есть. Теперь я была убеждена, что Мираджу нужен как раз такой идеалист. Оставался лишь страх, что сами душевные качества мятежного принца помешают ему отобрать у отца трон.

Принц словно думал о том же самом.

— Казалось бы, выбрать легче лёгкого, — вздохнул он. — Что значит один человек по сравнению со всем Мираджем? С одной стороны, моя сестра, с другой — армия.

— Нет, — возразила я, невольно вспоминая, с какой лёгкостью убивал султан, — править страной вообще не должно быть легко!.. А что, если поискать другой путь?

— Вести войну без армии? — горько усмехнулся он. — Снова бунты? Мы уже потеряли Сарамотай, а у отца теперь в руках машина смерти, жертв станет всё больше.

— Нет, найти другой способ привлечь на свою сторону гарнизон Ильяза! — объяснила я, и в глазах принца блеснула надежда. — Рахим командовал войском ещё при старом эмире, его знают и уважают. — Стоило лишь вспомнить, как его солдаты не подчинились султиму, когда галанский посланник чуть не задушил меня. — Думаю, армия пойдёт за ним даже без согласия Билала!

— Ты предлагаешь послать Имин…

— Нет, — покачала я головой, — Имин принимает только внешний облик, но заменить Рахима никак не сможет.

— Она уже выручала нас…

— Только ненадолго. Ну ты представь, что она явится в лагерь под видом тебя и станет отдавать приказы — все мигом догадаются! Нет, нам нужен настоящий Рахим. Никаких подмен, его надо освободить!

Ахмед прищурился, откинувшись на спинку стула.

— Ты хочешь его освободить только поэтому?

— Я не люблю бросать людей… — «Особенно тех, кому обязана жизнью».

— Амани, весь город в страхе, абдалы обходят улицы по ночам… Ты хочешь предложить людям идти на верную смерть! Так или иначе, если уж планировать нечто подобное, то вместе. Зови всех!

Глава 44

Уже наступал рассвет, а мы всё гадали, как ухитриться не сгореть под огнём абдалов.

Сначала долго решали, где напасть на тюремную карету, в которой повезут Рахима. Перехватить её надо было ещё в городе. На узких улочках Измана мы ещё могли на что-то надеяться, тогда как бой на открытом пространстве шансов не оставлял.

Мы стояли вокруг стола, склонившись над картой города, когда из стены вдруг появился Сэм. Под глазом у него расцвёл синяк, которого в нашу последнюю встречу я не замечала.

— Где такой отхватил? — поинтересовалась Шазад, обернувшись.

— Встреча с другом… — Он пожал плечами, метнув на меня выразительный взгляд, но я не поняла. — Чем занимаетесь, подыскиваете местечко получше?

— Подыскиваем местечко для засады, — объяснила я.

Главная трудность состояла в другом. Карету сопровождали не только простые стражники, но и абдалы. Солдаты нас не пугали, Хала могла справиться с ними легко, а если не она, то наши пули. Абдалы — дело совсем другое.

А значит, без Лейлы не обойтись.

Заспанная и растрёпанная, она всё так же панически таращила глаза и, стоя в наручниках напротив моей подруги, казалась совсем ребёнком, хотя по годам немногим ей уступала.

— Лейла, я прошу тебя подумать очень серьёзно, прежде чем ответить! — Шазад наклонилась, опёршись на стол, и заглянула девочке в глаза. — Как остановить абдала? Хоть какой-нибудь способ есть?

Лейла в страхе окинула взглядом лица — наши с Имин и двоих её братьев, хоть и не считала их настоящими.

— Я… я не знаю… — сбивчиво пролепетала она. — Боюсь, скажу неправильно, и кто-нибудь пострадает.

Голос её дрожал от подступивших слёз. Хотелось обнять её и утешить, но я сдержалась. Пусть жалеет Рахим, если удастся его спасти.

— Лейла, речь идёт о жизни твоего брата, — строго нахмурилась я. — Сам он сделал бы что угодно, лишь бы тебя спасти. Постарайся и ты!

Она нервно закусила губу. То ли искала ответ, то ли уже знала и думала, стоит ли говорить. Наконец еле слышно выдавила:

— Можно попытаться уничтожить Слово…

— Что за Слово? — насторожился Ахмед.

— Которое даёт им жизнь… оживляет огнём джинна их искру. Я поместила его в пятку. — Лейла смущённо потупилась. — Самое безопасное место… они похожи на людей, и целиться им станут в голову или в сердце, о пятке никто и не подумает.

— Хитро придумано, — кивнула Шазад, — и очень неудобно для нас.

— А иллюзией их нельзя обмануть? — спросила я. — Не лезть в голову, как Хала, а просто отвести глаза?

Как Далила, но имени я называть не стала. Если окажется можно, то начнётся спор, брать ли Далилу с собой, а Лейле такого слушать не стоит.

— Наверное, можно, — задумалась девочка. — А что, у вас и такие есть?

— Спасибо, Лейла! — поспешно бросил Ахмед. — Ты очень помогла. — Он сжал зубы, глядя, как её уводят.

Сдаваться я не собиралась.

— Ты не сможешь вечно её оберегать, Ахмед! Без Далилы нам не обойтись…

— Я знаю. — Он остановил меня жестом. — Сам не смогу, поэтому положусь на вас… А теперь нам всем надо отдохнуть.

Когда все отправились спать, Сэм задержал меня. Жинь оглянулся в дверях, но я махнула ему, чтобы не ждал.

— Нашёл я твою тётку, — усмехнулся альб. — Устроилась роскошно, в квартире над лавкой ювелира. Для простой торговки снадобьями широковато живет, так что искать долго не пришлось.

«Ну ещё бы, на тот мешок золота, что отвалил за меня султан!» В том, что в результате её оказалось так легко найти, виделась некая вселенская справедливость.

— Отлично! — Я кивнула, ощущая свинцовую тяжесть в голове от недосыпа и долгих обсуждений. — Через денёк-другой навестим её и…

— И вытянем пустышку, — перебил Сэм. — Тётка уже пакует вещи, завтра утром отбывает из города. Как и многие, очень уж тут стало неспокойно, да ещё и комендантский час. Города во время войны — самое опасное место.

«Ну конечно, кто бы сомневался. Много удачи сразу не бывает».

— Что ж, придётся тогда сегодня. Может, и удастся избавиться от железа.

Однако помощи Сэма мне было недостаточно.

— Значит, ко мне пришла? — ядовито усмехнулась Хала. Она тоже устала — тёмно-жёлтые круги под глазами ярко выделялись на золотой коже. — А что же твоя дорогая Шазад и любимый Жинь?

«Они не умеют заплетать мозги, как ты», — вертелось у меня на языке, но так и не выговорилось. Хала была права. Пара хорошо продуманных угроз, и тётка сдалась бы всё равно. Мы, демджи, не обманываем друг друга.

— Они обычные люди, — вздохнула я. Шазад с Жинем дрались бок о бок со мной, мы отдали бы жизнь друг за друга… но им никогда не понять, что чувствуешь, когда украдена неотъемлемая часть тебя или кто-то причиняет тебе боль, потому что ты особенный. — В лагере ходят слухи, что твоя мать тоже продала тебя — выдала замуж за человека, который отрезал тебе пальцы.

Блестящее лицо Халы потемнело, она рассеянно запустила руку в угольно-чёрную копну волос.

— Ты знаешь, что наши матери получают от отцов помимо ребёнка?

— Исполнение одного желания, — кивнула я, припомнив разговор с Широй в тюрьме.

— Что попросила твоя мать?

— Не знаю…

«Если когда-нибудь ещё проберусь в подземелья дворца, — подумала я, — надо спросить у Бахадура».

— Моя потребовала золота.

«Примитивно, ничего не скажешь. Крестьяне и нищие в сказках и притчах постоянно просят его у джиннов».

Я молча ждала. Лицо Халы было задумчиво, губы приоткрыты, словно она хотела продолжить. Так и будет, если не наседать.

— Мать выросла в нищете и всю жизнь мечтала разбогатеть, — заговорила наконец золотокожая. — Может, думала, что не только для себя, просто не хотелось, чтобы ребёнок тоже рос в тех трущобах. Так и говорила мне маленькой… только я ни разу не смогла повторить эту ложь вслух. — Она горько усмехнулась. — А потом деньги кончились, осталась только дочка на продажу…

Свет от входа упал на её лицо, отражаясь зеркальными бликами. Хала одна из немногих поставила собственную палатку. Может, стеснялась своего вида? Золотая дочь жадной матери. Нас обеих продали за золото, каждую по-своему.

— Я помогу тебе, — кивнула Хала.

Жинь брился в комнатушке рядом с генеральским кабинетом, должно быть, служившей командующему Хамаду для краткого отдыха, когда некогда было идти спать. Треснутое зеркало над потёртым медным тазиком с водой висело низковато, и Жиню приходилось стоять согнувшись. Рубашку он повесил на дверную ручку, и на обнажённой спине перекатывались мышцы, заставляя шевелиться татуировку с компасом. На другом плече виднелся новый рисунок, которого прежде не было: скопление точек, похожее на взметнувшийся песчаный вихрь.

Заметив в зеркале, как я прислонилась к дверному косяку, Жинь выпрямился. Чтобы подойти и дотронуться до его спины, хватило пары шагов.

— Это что-то новое…

— Сделал у сичаньцев в армии. — Мои пальцы танцевали на его горячей коже, перебирая песчинку за песчинкой. — На память об одной девчонке…

Он быстро обернулся, ловя мою руку. От него пахло мятой, а ещё немного пылью и порохом, и меня вдруг охватила отчаянная тоска по родным пескам, а сказать, что хочу, от поцелуя стало ещё труднее.

— Жинь, — начала я, отстраняясь от его губ, — только не спрашивай ничего, ладно? Просто верь мне. Сегодня вечером у меня будет одно дело… перед тем как освобождать Рахима. Со мной пойдут только Сэм с Халой, а объяснять я сейчас не хочу, чтобы не сглазить.

— Мне твоё дело уже сильно не нравится, — проворчал он, утирая ладонью мокрое после бритья лицо.

— Так я и думала… но всё равно надо было кому-то сказать, а Шазад просто не пустит. А пока отправляйтесь без меня, нельзя допустить, чтобы засада сорвалась.

— Чтобы не сорвалась, тебе лучше сразу пойти с нами.

Он перебирал мои короткие волосы, вглядываясь в лицо, и я очень старалась, чтобы оно ничего не выдало.

— Отправляйтесь на перекрёсток, — твёрдо повторила я, — и ждите нас. Если всё пройдёт удачно, мы успеем вовремя и вместе спасём Рахима.

— Обещаешь? — нахмурился он, но я уже научилась узнавать по взгляду, когда Жинь на моей стороне.

— Обещаний от дочери джинна лучше остерегаться. — Я потянулась губами к тёмному пятнышку у него под ухом, куда не достала бритва. — Обычно они плохо кончаются.

Быстро повернувшись, Жинь успел чмокнуть меня в губы, а затем улыбнулся глаза в глаза:

— Тогда пусть это будет не конец, Бандит.

Глава 45

В квартире над лавкой ювелира теснились сундуки, одни забитые вещами до отказа, другие ещё полупустые. Выйдя из стены вслед за Сэмом, я больно ударилась ногой об угол одного из них и едва сдержала поток ругательств.

Мы тихонько пробирались втроём через завалы всевозможного добра, выпутывая ноги из свисающих повсюду шелков и муслинов, которые будто старались остановить нас. На крышке сундука валялась забытая жемчужная нить. Всё это было куплено на золото, полученное за меня от султана. А среди всего этого хлама развалилась на кровати храпящая тётка Сафия.

— Готова? — шепнула Хала.

Я молча кивнула, будучи не совсем уверена, что сумею сказать вслух.

Золотокожая обходилась без пассов руками, как уличные шарлатаны, лишь слегка наморщила лоб, выдавая внутреннее напряжение.

Тётка громко ахнула, просыпаясь. Её разум уже был захвачен Халой. Испуганно огляделась вокруг, затем узнала меня и ахнула снова.

— Захия! — Глаза её выкатились от изумления.

Я с любопытством наблюдала за её лицом, где реальность боролась с иллюзией, воспоминания о смерти сестры — с тем, что видела своими глазами. Моргнула раз-другой, и иллюзия окончательно победила.

— Сафия, мне нужна твоя помощь, — начала я, присаживаясь рядом и протягивая руку. Заставить себя коснуться тётки было выше моих сил. — Очень нужна, Сафия! Ты поможешь мне?

Она сама горячо сжала мои пальцы и поднесла к губам.

— Ты ещё спрашиваешь! — На глазах её выступили слёзы. — Ради тебя я затопила бы пустыню…

Она умолкла, выжидающе глядя на меня, и я тут же вспомнила вторую половину поговорки, которую они так любили повторять с моей матерью. Тайный пароль двух сестёр, обожавших друг друга, с детства не был для меня секретом.

Только как сказать это ей? Демджи не умеют лгать.

Я вспомнила о Шазад, своей сестре по оружию, с которой подружилась едва познакомившись, сразу и навсегда. Мы прошли вместе через кровь и огонь, и я тоже, наверное, возненавидела бы того, кто отнял её у меня… как сама невольно отняла у Сафии любимую сестру.

— Ради своей сестры… — выговорила я, подбирая слова, — я готова спалить море.

Чувствуя себя так, будто погружаюсь вместе с ней в иллюзорный мир, я пошла следом на кухню, всю увешанную пучками трав и горшками снадобий. Сафия расчищала широкий стол, не переставая болтать о каких-то прошлых событиях, большей частью мне неизвестных. Всё, что за долгие восемнадцать лет ей хотелось сказать любимой сестре, оставшейся по ту сторону пустыни, теперь выплёскивалось наружу вместе с воспоминаниями о старых временах и шутками, понятными лишь им обеим.

— Теперь снимай всю одежду, — распорядилась она, и мы с Халой, не сговариваясь, обернулись к Сэму.

Он комически поднял руки, будто сдаваясь.

— Я это… ну… пойду посторожу. — И торопливо отступил в соседнюю стену.

Раздевшись, я улеглась на стол. Тётка выбрала из груды инструментов нож с крошечным лезвием и принялась его чистить. Мне не раз приходилось оказываться в руках целителей после сражений и стычек, но вид этого ножа почему-то вызывал ужас. Заметив, Хала раздражённо закатила глаза и взяла меня за руку, в то время как Сафия стала протирать мне кожу вокруг шрама на руке ватой, смоченной чем-то едким.

Стальной кончик ножа уколол кожу, и я невольно напряглась, зажмурив глаза, но ощущение боли тут же прошло. Я больше не чувствовала под собой стола. Пошевелила пальцами, но нащупала кругом один только тёплый мягкий песок. Мои глаза распахнулись — над головой сияли звёзды, рассеивая глубокую тьму, окутавшую ночную пустыню. «Ну конечно, иллюзия, наложенная Халой». Я понимала, что по-прежнему лежу на кухонном столе, а тётка достаёт из меня один за другим куски металла и зашивает разрезы.

Потом небо над пустыней разбилось вдребезги, исчезли песок и ночь. Свет хлынул в глаза, и я зашипела от страшной боли, но боль тут же отступила — Хала просто забрала её у меня из головы.

В стеклянной миске на столе я увидела дюжину крошечных пластинок металла. На каждой вырезан знак — печать султана. Меня охватил гнев. Так похоже на него — специально заказал, хотя мог взять любые куски железа со свалки.

— Только вот последний, Захия… — озабоченно покачала головой тётка, ощупывая мой живот немного выше старой раны от пули Рахима. — Его пришлось доставать из-под самого шрама, а тот ещё не совсем зажил. — Она нахмурилась, явно пытаясь вспомнить, где могла сестра его получить. — Боюсь, не навредила ли я.

Я приподнялась, стараясь не обращать внимания на вернувшуюся боль от дюжины новых ран. Хоть и столица вокруг, а песка тут хватает. Мысленно я потянулась к нему, притягивая к себе, и едва не потеряла сознание от острой боли в боку. Однако встречное движение миллионов песчинок, послушных моим пальцам, всё же успела ощутить. Невероятное облегчение от вновь обретённой силы искупало любые муки.

Я отпустила песок, и боль отступила.

— Всё, — кивнула Хале, — нам пора.

— Погоди, — прищурилась она, глядя, как я одеваюсь. — С ней-то что делать? — Кивнула на тётку. — Оставить без мозгов? — Так поступила когда-то со своей матерью она сама.

Отомстить очень хотелось. Ахмед сказал бы, что всеобщий принцип «глаз за глаз» лишил бы зрения весь мир. Вот почему, добавила бы Шазад, лучше выбивать сразу оба.

— Тебе самой после этого стало лучше? — спросила я. Всерьёз, без иронии, мне и правда очень хотелось знать. Освободит ли меня несчастье тётки от гнева на неё, кипящего в груди? — Помогло успокоиться тогда… с матерью?

Золотокожая отвернулась.

— Ладно, пошли.

Глава 46

Пробираться в сумерках по кривым и ухабистым улочкам Измана было непросто. К тому же мы очень спешили. Абдалы могли встретиться в любой момент, любой звук или движение впереди заставляли нырять в переулки, и каждый мой шаг отдавался болью в истерзанном теле.

Завернув за угол в очередной раз, Хала отшатнулась и толкнула меня в узкую щель между домами. Снаружи мелькнули блики лунного света на полированной бронзе — абдал прошёл так близко, что я могла коснуться его рукой. И сразу вновь тяжёлые шаги — только на этот раз за спиной!

Первым нашёлся Сэм — схватил нас за руки и дёрнул, торопливо бросив:

— Не дышите!

Я едва успела набрать в грудь воздуха и тут же с колотящимся сердцем ввалилась в чью-то чужую кухню, к счастью, пустую. Переведя дух и немного подождав, альб снова вытащил нас на улицу.

Как ни странно, к условленному перекрёстку мы поспели более-менее вовремя. С одной из крыш свисала, как и было обещано, длинная верёвочная лестница. Я стала по ней карабкаться, оставив Халу с Сэмом прятаться в тёмном переулке. Жинь подал мне руку, помогая подняться на крышу. Его палец задел один из тёткиных швов, и я зашипела от боли, которая без помощи Халы и без того терзала немилосердно.

— Стоит оставить тебя на миг, и уже возвращаешься раненная! — сердито воскликнул Жинь, и я испуганно зажала ему рот, шепнув:

— Не льсти себе, я такая возвращалась и с тобой. — Рассказывать про тётку пока не хотелось.

Мы растянулись у самой кромки крыши, и он передал мне ружьё. Как раз вовремя — внизу из-за угла показался абдал. Стук его шагов прокатился по пустым улицами гулким эхом, а следом послышался грохот колёс по булыжной мостовой и новые шаги, уже человеческие. За абдалом следовала тюремная карета в сопровождении полудюжины стражников.

«Слово в бронзе — сердце истукана. В правой пятке, где никто не догадается его искать. Нам догадываться не придётся, знаем заранее».

Ещё шаг. Другой.

Ещё пара шагов.

Глубоко вдохнув, я прищурилась, вглядываясь во тьму поверх прицела в ожидании металлического отблеска в лунном сиянии.

В окне напротив шевельнулась занавеска, на миг озарив булыжники желтоватым светом масляной лампы.

Этого мне хватило. Палец нажал на спуск.

Меткий выстрел оторвал край бронзовой пластины, прикрывавшей пятку абдала, и отогнул её. Я чуть не рассмеялась от радости. «Спасибо Всевышнему, что сделал металлы такими мягкими!»

Охранники вокруг кареты озирались в поисках стрелявшего, держа оружие на изготовку, но меня они заботили мало. Рядом загрохотало ружьё Жиня, и тут же сквозь иллюзию, наброшенную Далилой, проступила подобно ангелу возмездия грозная фигура Шазад с двумя мечами в руках.

Я выстрелила во второй раз, затем в третий, выбивая хрупкую глиняную плоть. Наконец под глиной тускло блеснул металл.

«Вот оно! Слово! То самое, что дарит жизнь могучему абдалу».

Солдат внизу прицелился в меня, но тут же упал замертво, сражённый пулей Жиня. Я ощущала себя словно в прежние времена, ещё до Ильяза. Мы трое против всего мира! Простая романтика восстания, когда каждый маленький успех казался победой в войне.

Следующая моя пуля ударила точно.

Когда гибнут смертные, они, как правило, падают на землю, как те солдаты, что теперь валялись на булыжной мостовой. Вместо этого абдал просто остановился, застыл на месте, словно я в бытность во дворце, получив приказ султана.

На улице повисла мёртвая тишина.

Спустившись по верёвочной лестнице следом за Жинем, я с опаской приблизилась к замершему глиняному истукану, каждый миг ожидая, что он вновь оживёт. Заводные игрушки, что мастерила в гареме Лейла, выглядели совсем иначе. То, что я видела перед собой, казалось таким же творением джиннов, как я сама.

Замок на задней дверце тюремной кареты разлетелся от выстрела, и я обернулась, жестом останавливая Шазад и Жиня. Рахим спас мне жизнь, и теперь мне следовало ответить тем же.

Пол кареты качнулся на рессорах у меня под ногами. Рахим сидел с мешком на голове. Когда я стащила мешок, пленник дёрнулся, словно собираясь драться несмотря на связанные руки, но тут же замер, узнав меня.

— Что случилось? — прохрипел он, кашляя, едва я вытащила кляп.

— Догадайся с трёх раз, — фыркнула Шазад, стоя за моей спиной и глядя, как я разрезаю верёвки. — Тебя освободили. Что, не похоже? Добыл нам армию, теперь веди её в бой.

Освобождённый пленник растерянно оглядел нашу пёструю компанию. Рядом с прекрасной воительницей — незнакомый пока брат-принц с сичаньскими чертами лица. Фальшивый Синеглазый Бандит явно альбийского вида. Демджи с окрашенными в чёрный цвет алыми волосами застенчиво поигрывает иллюзорным цветком, а с ней ещё одна демджи, которая никак не скрывает свою золотую кожу… Мне не нужно было гадать, что думает Рахим, сама была на его месте почти год назад. В конце концов его недоверчивый взгляд обратился на меня.

— Добро пожаловать в ряды мятежников! — усмехнулась я. — Привыкай.

Не теряя времени, мы поспешили назад по тёмным и опустевшим улицам Измана. Абдалов, судя по всему, никак не встревожил шум стрельбы, и они продолжали патрулировать квартал за кварталом всё в том же предсказуемом ритме. Тем не менее становиться движущейся мишенью не слишком хотелось.

Шёпотом перебивая друг друга, мы наскоро ввели Рахима в курс последних новостей: Лейла у нас и в безопасности, а бойцов у эмира предстоит забрать без спросу, в чём и требуется помощь их любимого командира. Как ни удивительно, Рахим согласился не моргнув глазом. «Должно быть, мятежные наклонности у сыновей султана в крови, — подумала я. — Или, может, лучше назвать их предательскими? Да какая разница, если они помогут нам захватить трон!»

Кухня в доме Шазад встретила нас полной тишиной. Никого. Была уже поздняя ночь, но всё же стало как-то не по себе. «Неужели никто не волнуется, не томится в ожидании? Им всё равно, вернулись мы живые или нет? В конце концов, хотя бы Имин должна беспокоиться о Хале, сестра всё-таки!»

Поднимаясь по ступенькам в конце туннеля, я нервничала всё сильнее. Перед самым порогом что-то отлетело от ноги со знакомым звоном. Патронная гильза? Отлетела в тихий сад впереди… и исчезла.

Ощущение нереальности накрыло меня слишком поздно. До слуха вдруг донеслось звяканье металлических сочленений, механическое жужжание и щелчки.

Затем обман рассеялся.

Абдалы султана получили способности демджи, но не только жечь огнём, как Нуршем, но и создавать иллюзии, как Далила!

Иллюзия распалась, словно завеса, и перед нами открылось поле боя. Между опрокинутыми палатками валялись мёртвые тела с оружием в руках, по большей части мятежников и лишь кое-где в военной форме. Оставшиеся наши стояли кучкой на коленях у стены под нацеленными ружьями солдат, а вокруг застыли грозные фигуры абдалов. Я с ужасом узнала среди пленных Ахмеда, Имин, Изза с Маззом, Навида, Тамида…

— Так и есть, Амани… — На лице султана играла улыбка Жиня — та самая, что обещала неприятности. Рядом с правителем стояла Лейла — без наручников, в наброшенном на плечи халате правителя. Её привычный взгляд загнанного зверька сменился самодовольной ухмылкой. — Это ловушка.

Глава 47

Я выхватила револьвер, уже понимая, что опоздала. На нас нацелились две дюжины стволов. Шазад и Жинь озирались, готовые к бою, но шансов уцелеть не оставалось ни единого. В ловушке оказались мы все, включая Рахима, Далилу и Халу, только Сэм куда-то запропал. Однако никакой численный перевес противника не мог остановить моих друзей, готовых достойно пасть на поле битвы.

— Стойте, не надо! — крикнул нам Ахмед, стоя на коленях. — Бросайте оружие!

Краем глаза я видела, как не хочется Шазад выполнять ненавистный приказ, а пальцы Жиня судорожно сжались на рукояти револьвера, но внимание моё было целиком приковано к султану. Он не сводил с меня насмешливого взгляда, а в ушах будто звучал спокойный, рассудительный голос, каким взрослый обращается к ребёнку: «Ты же знаешь, чем закончится ваше сопротивление, Амани».

— Слушайте Ахмеда! — скомандовала я. — Оружие на землю! — И первая бросила свой револьвер, ощутив невольное облегчение, когда железо отделилось от кожи.

После мучительной паузы под ноги со звоном упали два меча, а затем револьвер Жиня.

Мы были безоружны, но я — не беспомощна. Казалось бы, султан продумал всё до мелочей, но такое он вряд ли предвидел. Где-то на грани моего сознания, в пустыне за пределами городских стен, уже дрогнул воздух и завихрились песчинки, откликаясь на мой требовательный зов.

— Очень мудро, — кивнул султан Ахмеду. — Ты знаешь, меня не перестаёт удивлять, как иронична бывает судьба. Сын, похожий на меня больше всех остальных, один хочет свергнуть отца с трона.

— Не совсем верно… — Рахим шагнул вперёд, заслоняя меня, и я смогла незаметно шевельнуть руками, притягивая к себе песок и черпая из бездонного источника силы в самой глубине своего естества. — Я бы не задумываясь сделал то же самое, отец!

Где-то далеко ветер уже ревел, и пески вздымались тучей, надвигаясь на город.

Рядом с султаном внезапно прозвенел детский голосок Лейлы:

— Потому и стоишь по ту сторону от меня! — Робость её исчезла бесследно, как и слёзы, круглые щёчки раскраснелись, в огромных глазах светилось торжество. — Я не из тех, кто предаёт свою семью!

Брат печально взглянул на неё через зелёную лужайку, заваленную трупами.

— Ты одна была моей семьёй, — подавленно выговорил он, — и я пытался спасти тебя. Когда понял, что ты унаследовала талант матери, не сомневался, что отец так же точно использует и тебя. Он погубил её, Лейла.

— Не надо меня спасать! — Вздрогнув от порыва холодного ночного ветра, девочка плотнее запахнула халат. — С тех пор как ты оставил меня среди тех женщин с их дрязгами, я сама научилась заботиться о себе. Выжила, потому что оказалась полезной!

Я вспомнила её слова о гареме: «Исчезают те, кто не нужен». Одинокая девочка среди волчьей стаи — как ещё могла она обратить на себя внимание, такая невзрачная и незаметная? Мне и в голову не пришло связать исчезновение Айет со своей жалобой, что та застала нас с Сэмом. Мухна и Узма исчезли сразу после истории с «перцем смерти» и моим унижением на приёме у султана. Лейле это не понравилось, вот она и выбрала их в очередные жертвы своих ужасных опытов.

— Ты ушёл, а я осталась, — продолжала она с хищной самодовольной улыбкой, — чтобы завершить дело нашей матери. Она была бы мной довольна, потому что ненавидела Галанов, а вовсе не нашего отца!

— Ты лгала мне с самого начала! — бросила я, не удержавшись. Хитрая девчонка с милым наивным личиком провела меня как младенца!

— Вас, демджи, обманывать легче всех, — усмехнулся султан, — вы плохо разбираетесь во лжи. Разве хорошая дочь не захочет порадовать отца? — Лукаво прищурившись, он щёлкнул пальцами, будто спускал тетиву, и тяжёлая песчаная туча над городскими крышами, за которой я следила краем сознания, внезапно дрогнула, поражённая, как я, в самое сердце. Память об унизительной попытке заслужить похвалу, о сомнениях в Ахмеде жгла и терзала невыносимо. — Ах, милый, доверчивый Синеглазый Бандит! — От неожиданности я пошатнулась. — Да-да, Амани, я всё понял о тебе, едва заглянул в глаза…

«К чему тогда были все попытки скрыть правду, не дать имени Ахмеда всплыть в разговоре, чтобы правда не слетела с моего предательского языка? Султан нарочно позволял мне уйти от темы — потому что уже знал, что я участница восстания!»

Он подошёл и ласково взял меня за подбородок.

— Конечно, я мог бы заставить тебя признаться сразу, но так никогда не разыскал бы Ахмеда. Гораздо полезнее оказалось скармливать ему через тебя ложные сведения, а когда Лейла сообщила, что Рахим изменник, то и через него…

В стороне возле стены внезапно сгустилась тень, я уловила движение, но не отвела взгляда от султана, сжимая кулаки и потихоньку усиливая свою власть над клубящимся вдали песком.

— Я получил немало удовольствия, водя вас за нос, — усмехнулся правитель Мираджа. — Пока вы беспокоились о Сарамотае, забрал назад Фахали, пока спасали изменников от виселицы, мои солдаты хватали других прямо в их домах, а пока бегали по городу, чтобы освободить моего сына-изменника, разгромил лагерь мятежников и захватил другого сына, их главаря. — Он положил руку на плечо подбежавшей Лейле. — Вот кто проделал главную работу! Как, думаешь, нам удалось отыскать ваше уютное гнёздышко в ущелье? Вот! — В его руке появился компас, такой же, как у Ахмеда с Жинем, только совсем маленький. Громанская работа, понятно. — Мы спрятали это на теле вашей шпионки, перед тем как отдать её вам… для спасения. — Саида, тоже ясно. — А когда Лейла узнала от брата о задуманном побеге…

— Я покажу! — радостно запрыгала девочка.

Её лицо светилось, как в гареме, когда она показывала свои новые игрушки. Обернувшись, она махнула стражникам, и те выволокли вперёд Тамида, хромающего на своей бронзовой ноге. Я в гневе рванулась к ним, но Жинь удержал меня за плечо.

Тамида силой усадили на траву, и Лейла сноровисто отстегнула протез, сработанный её собственными руками. Шагнула ко мне и с гордостью вытащила из пустотелой ноги точно такой же компас.

— Для того я и убедила вас забрать Тамида с собой, — с усмешкой объяснила она, — а он ничего и не знал, дурачок.

«Опять моя вина! Сама, считай, и привела сюда султана. Решила не бросать Тамида во второй раз, и вот чем это закончилось!»

Обычно мой гнев горел ярким пламенем, но теперь наливался леденящей чернотой. Я была полна решимости уничтожить их. Всех до одного.

Напрягая все силы, я мысленно рванула песок к себе, и звёздное небо вмиг заволокла непроглядная тьма. Ветер заревел в ушах, набирая мощь.

Султан вскинул голову, прикрываясь рукой от хлещущих в лицо песчинок. Бурлящая и завывающая туча стремительно накатывалась из-за стены. Я воздела руки, полностью подчиняя себе песок, скрываться дальше не имело смысла.

Взгляд султана упал на моё лицо, встречая яростный вызов. В ответ на его растерянную улыбку я резко опустила руки, обрушивая грохочущую тучу на сад.

Вокруг поднялся переполох, замелькали тени, едва различимые среди слепящих, сбивающих с ног песчаных вихрей. Шазад что-то выкрикивала, султан тоже, но отдельные слова терялись в общем хаосе.

— Амани… — разобрала наконец я и обернулась — как оказалось, вовремя.

За спиной подруги возвышался грозный силуэт абдала, поднятый кулак уже наливался раскалённым жаром. Я властно махнула рукой, превозмогая резкую боль в боку, и мигом скрутившийся песчаный хлыст перерубил, словно мечом, глиняную ногу чудища вместе с металлической начинкой, опрокидывая его навзничь.

— Оглядывайся почаще! — крикнула я сквозь летящий песок.

Её приказы были уже не нужны. Я знала, за что дерусь, с кем и что делать. Прежде всего спасать демджи, их никак нельзя оставлять в лапах султана, иначе повторится история со мной.

Послушный мне песок рассёк железо, сковавшее Изза и Мазза, и они разом прыгнули в воздух, стремительно увеличиваясь в размерах и отращивая крылья и когти. Два гигантских тёмно-синих силуэта описали круг над садом и нырнули вниз. Далила бежала к Ахмеду, а Имин, тоже освободившись от кандалов, помогала Навиду.

Сквозь грохот бури донеслись выстрелы, Хала рядом со мной вскрикнула, хватаясь за ногу, но Сэм не дал ей упасть, подхватил на руки и вновь исчез в стене. Однако, как я ни вглядывалась, нигде не заметила Ахмеда. Мы не могли победить, силы были слишком неравны, но это пока и не требовалось. Сейчас — вывести тех, кто выжил, больше ничего.

Я сжала песок в кулаке, резко взмахнула рукой… и вскрикнула от боли в животе, резанувшей сильнее, чем когда-либо прежде. В глазах помутилось, ноги стали подкашиваться. Ветер утих, песчаные вихри вокруг покачнулись, оседая. Завеса бури, до сих пор скрывавшая нас, постепенно рассеивалась. Я попыталась вновь поднять её, но тело не слушалось, словно превратившись целиком в сгусток ослепляющей боли.

Упав на колени, я хватала ртом воздух, едва сохраняя сознание.

— Амани! — Тьма чуть отступила, и я увидела перед собой Шазад, стоящую на коленях с испуганным лицом. За её спиной залегли ещё двое с ружьями, прикрывая нас. — Что с тобой, Амани? — Я и сама толком не знала, а терзавшая внутренности боль не давала говорить. Похоже, тётка и впрямь что-то напортила. — Всё, хватит, мы тебя забираем!

— Нет… — выдавила я. Но подруга уже поднимала меня на ноги и тащила прочь, не давая вырваться.

— Даже не спорь! В прошлый раз оставили тебя, и что вышло? — Пленённые джинны, абдалы и всё остальное. Спорить и впрямь было трудно. — Сначала уходят демджи — это приказ твоего командира!.. Жинь, ты где?! — крикнула она сквозь гущу схватки, и он тут же появился рядом. — Бери её, живо!

Повторять не пришлось, его руки уже подхватили меня под колени, а сопротивляться у меня не осталось сил. «Ты вернулся, чтобы меня спасти?» — вспомнила я вечер Ауранзеба и улыбнулась бы, но было слишком больно.

Шазад прикрывала нас, пока Жинь взваливал меня на спину Иззу. Гигантский рухх взмахнул крыльями и вмиг поднялся над крышами Измана, петляя из стороны в сторону, чтобы увернуться от выстрелов с земли. Город простирался под нами тёмным ковром с причудливым узором улиц, обозначенных яркими точками освещённых окон. А впереди за стенами и крышами разливалось море, уже розовое в лучах близкого рассвета.

Мы были почти уже вне досягаемости для стрелков… но только почти. Ещё чуть выше, ещё несколько взмахов крыльев, и рухх мог бы высадить нас с Жинем где-нибудь в безопасном месте, а потом вернуться за остальными, кто выжил. Боль продолжала терзать, и последнего выстрела я не услышала, но ощутила по тому, как дёрнулось вдруг огромное пернатое тело, пронзённое пулей. Гигантская птица испустила пронзительный крик, машущие крылья сбились с ритма. Рука Жиня судорожно сжалась, крепче обхватывая меня.

В памяти пронеслась сцена у дворцового пруда: мы стоим с султаном и смотрим на уток… я натягиваю тетиву… стрела попадает в утку, и та падает, трепыхаясь в воздухе.

Скособочившись и дёргая раненым крылом, Изз с трудом преодолевал встречный ветер, стараясь улететь подальше от лагеря. Отдавать демджи обратно султану было никак нельзя. Внизу мелькали крыши и стены, а затем вдруг утёс круто оборвался, и под нами разверзлась пропасть, на дне которой искрились розовые рассветные волны. Они приближались — теперь мы уже точно падали.

Огромная птица забила крыльями, вновь издавая болезненный крик, и тело её накренилось, сбрасывая нас. Рука Жиня соскользнула, ветер ударил в лицо, и последним, что я увидела, была стремительно надвинувшаяся стена воды.

Глава 48

Тому, кто вырос в пустыне, трудно объяснить, что значит тонуть. У нас море было только из песка, а теперь он ещё и подчинялся мне.

Это море вело себя совсем по-другому — оно нападало и хотело убить.

Вода, казалось, пропитала меня всю насквозь. Набрасывалась и хотела сожрать. Лезла в нос и рот, душила и ослепляла. Мир перед глазами потемнел и съёжился. Короче, похоже было, что для девушки из пустыни я тону вполне успешно.

А потом вдруг я почувствовала, что поднимаюсь из неведомых тёмных глубин, и в лицо вновь пахнуло солёным ветром. Воздух с болью ворвался в лёгкие, в глаза хлынул свет — вспыхнул и погас. Новая вспышка, потом ещё… Боль и свет мучительно чередовались, словно отнимая друг у друга моё тело.

В глазах мелькнули звёзды, а ко рту прижались чьи-то губы. Опять наваждение от Халы? Не похоже. Надо мной склонился Жинь, и он был настоящий — в отблесках предрассветного неба виднелась каждая складочка его лица.

Между тем воздух продолжал толчками врываться в рот, обжигая лёгкие. «Я дочь джинна, огонь мне нипочём», — пронеслась шальная мысль.

Звёзды исчезли, теперь я смотрела на песок, пропитанный морской водой, и меня выворачивало наизнанку. Море наконец оставляло моё тело в покое, хоть и неохотно. Сидя на корточках, откашливаясь и отплёвываясь, я ощутила у себя на плече знакомую руку.

— Напомни как-нибудь, чтобы я научил тебя плавать, — хмыкнул Жинь. Голос его звучал слишком напряжённо для шутки, но я всё равно рассмеялась. «Всё-таки выжила!»

Волны набегали на берег у подножия гигантского утёса, на самом верху которого виднелись городские крыши. Падать пришлось высоковато. Жинь тоже болезненно морщился, мокрые волосы свесились на лоб. Я потянулась и отвела прилипшую прядь.

Сердце в груди стучало уже спокойнее, но шум недавней схватки продолжал греметь в ушах. Боль в боку немного утихла, рассветный берег был пуст и безмятежен, но мелькнувшие звёзды не уходили из памяти, словно укоряя. Пора возвращаться в жестокий и опасный мир.

— А где Изз? — спросила я, озираясь в поисках гигантского синего рухха. Если пуля осталась у него в теле, обернуться вновь человеком не получится.

— Не знаю… — Жинь хмуро дёрнул плечом. — Мы с тобой свалились в воду, а он ещё летел. Когда я вынырнул с тобой, уже никого не увидел.

Я глянула на море. Так ласково омывает нам ноги, а вдали от берега превращается в рокочущего монстра, готового проглотить человека целиком.

— А остальные?

Он покачал головой.

— Я за всеми не следил. Кого-то увёл Сэм, кого-то убили… Ахмеда и Далилу точно видел, а потом ты вдруг упала. — Передёрнув плечами, он сел рядом со мной. — Так вот о каком важном деле ты не хотела говорить…

Я мысленно потянулась к песку, но сразу передумала — в бок снова стрельнуло. Пускай железо и вынули, но привыкнуть удастся не сразу. Вцепившись пальцами в пучки бурых водорослей, я глубоко вдохнула, успокаивая колотящееся сердце.

— Ахмед жив… Он жив! — Правда слетела с языка без запинки. — Шазад жива! — Имена легко выговаривались одно за другим: Далила, Имин, Хала, Изз, Мазз, Сэм, Рахим…

— Те, кому удалось уйти, встречаются в Скрытом доме. — Откинув с лица мокрые волосы, Жинь поднялся на ноги и глянул вверх на утёс. — Идём, там будет безопаснее.

— Надолго ли? — вздохнула я, хватаясь за протянутую руку. Колени дрожали от слабости. — Достаточно кому-нибудь одному проболтаться.

Обратный путь оказался долгим и выматывающим. Сначала мы брели по мелководью, а там, где волны с шумом разбивались о скалы, Жиню приходилось плыть со мной на спине. Солнце уже стояло почти в зените, когда прибрежные утёсы стали чуть ниже, позволяя карабкаться наверх. Взбирались мы с большим трудом, петляя по крутому склону между скалами и частенько отдыхая, когда у меня вновь начинало колоть в боку.

Достигнув наконец плоской вершины, мы с облегчением увидели невдалеке городские ворота, в которые рвалась огромная толпа. Когда уже подходили, кто-то протиснулся мимо, обгоняя, и едва не сбил меня с ног.

— Эй, ты! — Поддержав меня, Жинь хлопнул его сзади по плечу. Прохожий обернулся со свирепым видом, но при виде грозного незнакомца, явно побывавшего во многих переделках, робко втянул голову в плечи. — Что стряслось, почему такая давка?

— Мятежный принц! Его поймали и казнят на площади дворца.

— Когда? — вскинулась я, подаваясь вперёд.

Он окинул брезгливым взглядом мои всклокоченные волосы и рваную, задубевшую от морской воды одежду. Страха, как мой спутник, я определённо не вызывала.

— Отвечай! — рыкнул Жинь.

— На закате, — бросил мужчина, стряхивая его руку и снова ввинчиваясь в толпу. — Даже комендантский час на этот вечер отменили. Чего доброго, из-за вас не попаду!

Переглянувшись, мы обернулись к морю. Небо над горизонтом уже наливалось вечерними красками.

Глава 49 Мятежный принц

Когда путники на караванных тропах сидят вокруг костров среди ночной пустыни, где видеть их могут только звёзды, то часто рассказывают историю о мятежном принце. Каждый о нём слышал и что-нибудь знает, но далеко не всё. Полную правду не знает никто.

Когда говорят о его детстве, никогда не упоминают брата, принца-чужеземца, рождённого под теми же звёздами. Рассказывают о страшной ночи, когда родилась младшая сестра, отцом которой был джинн, но никто не помнит о молодой женщине, рискнувшей жизнью, чтобы вывезти в безопасное место всех троих, когда мать мятежного принца умерла. А когда говорят о султимских состязаниях, забывают о прекрасной генеральской дочери, которая обучала его боевому искусству, помогая подготовиться.

Собираясь у костров и рассеивая страхи ночных песков историями о героях, караванщики ещё долгие годы будут вспоминать, как тысячи жителей Измана собрались перед закатом, чтобы впервые после султимских состязаний увидеть мятежного принца — теперь уже на эшафоте в ожидании казни. Однако никто не расскажет, что в тот день принц был не единственным пленником султана. Никто не знает, что не стань он помогать другим, то не попал бы в плен, и никто не расскажет, как он сложил оружие и сам сдался отцу, давая остальным возможность скрыться.

Путники у костров так никогда и не узнают, что человек, стоявший на эшафоте, взошёл туда по своему выбору и мог бы избежать такой судьбы, не будь он столь благороден и смел.

В тот день многие тысячи горожан пришли на площадь дворца, и каждый потом рассказал, что видел и слышал. Их истории разлетелись по пескам во все концы пустыни и даже достигли чужеземных берегов, и караванщики ещё долгие столетия будут пересказывать их, чтобы дети и внуки знали, какие великие герои ходили по этой земле в давние времена.

Что на самом деле произошло между рассветом и закатом того дня, навсегда останется неведомым для путников у костров в песках, а было известно только шестерым, что оказались за решёткой в подземелье дворца.

Они сражались бок о бок и вместе попали в тюрьму. Ожидали своей судьбы, подобно тысячам прежде них, и шёпотом клялись друг другу, что не изменят своему делу, хотя к следующему утру двое из шестерых должны были умереть.

Эти шестеро никогда не расскажут, что произошло между ними в день, который останется в истории днём гибели мятежного принца.

Глава 50

Когда принцесса Хава погибла, сражённая стрелой, время остановилось. Солнце взошло посреди ночи и остановилось в зените, а звёзды продолжали сиять, наблюдая рождение горя в новом мире, и весь он затаил дыхание, когда у героя Аталлы разорвалось сердце.

Теперь время не останавливалось, оно текло и уже истекало. Строить планы было некогда, как и звать подкрепление, и даже сбегать за оружием. Я понятия не имела, что буду делать, хотя упорно проталкивалась вперёд, осознавая лишь, что должна как можно скорее оказаться там, на площади дворца.

У нас не будет времени ждать помощи и организовывать спасение Ахмеда — так рассчитывал султан. Казнить, пока мы не пришли в себя, не собрались с силами. Хорошо ещё, если успеем добраться, не говоря уже о каких-то действиях.

«Что ж, придётся думать на ходу. Как всегда. До сих пор получалось».

Протискиваясь мимо какого-то мужчины, я заметила за поясом револьвер.

— Жинь… — Я тронула его за плечо.

Он оглянулся и понял без слов. Подобрался сзади, заломил руки. Мы поспешно скрылись в толпе, уже с оружием, двигаясь дальше и слыша за спиной возмущённые крики.

Давка становилась всё сильнее, улицы на подходах к площади были забиты народом. Я напирала изо всех сил, но дворец султана ещё даже не показался впереди. Наконец пришлось остановиться. С большим трудом удалось лишь протиснуться к стене, и я задрала голову. Сама не заберусь, но, если подсадить…

Жиню вновь не понадобились слова.

— Ты будешь одна… — нахмурился он.

Толпа шевельнулась, вдавливая нас в стену.

«Да, одна, с невыносимой болью в боку и дюжиной кровоточащих ран, но хотя бы с револьвером».

— А куда деваться? — Я облизала губы, покрытые коркой соли.

Он поднял меня на вытянутых руках, и я ухватилась за край стены. Подтянулась, преодолевая боль, и побежала по стене, которая упиралась в соседний дом. К счастью, в старом центре города дома теснились близко друг к другу, но всё равно, прыгая с крыши на крышу, я рассекла колено и бежала дальше, прихрамывая и оставляя за собой капли крови. Прыгнула вновь, распугав стаю голубей… и ещё раз… и ещё — пока не оказалась на крыше дома, выходящего на площадь дворца.

Ахмед стоял на каменном возвышении, прикованный цепями. Вокруг бурлило и колыхалось море голов. Глаза принца были опущены, и я знала, что он сейчас видит — резные изображения чудовищ, сцены человеческой боли и смерти.

То, что видела в свои последние мгновения моя сестра Шира. Последнее, что суждено увидеть и ему.

«Если я его не спасу…»

Глашатай зачитывал что-то, скорее всего, список преступлений, вменяемых осуждённому, но в мощном рокоте толпы отдельные слова было не разобрать. Выше виднелся дворцовый балкон, с которого я смотрела, как убили сестру. Сгоревшую деревянную решётку заменили на железную, и сквозь неё можно было разглядеть кого-то, похожего на султана. «Решил посмотреть, как умирает ещё один его сын?»

Когда список закончился, Ахмед поднял голову, окидывая взглядом невиданное до сих пор скопление мираджийцев. Принц смотрел на свой народ. Толпа притихла.

— Его пресветлое величество султан, — выкрикнул глашатай, — в своей великой мудрости решил пощадить изменников, вновь проявив свойственное нашему благословенному повелителю человеколюбие! Они сохранят головы, но проведут остаток своей ничтожной жизни, искупая вину тяжким трудом на благо нашей страны…

«Человеколюбие? Это султану хочется, чтобы его любили!»

Я вспомнила, как он ругал Кадира за публичную казнь султимы: «Людям не нравится, когда казнят невинных».

— Однако принц Ахмед, виновный в покушении на родную кровь, приговаривается…

«Потому и предпочёл казнить Ахмеда по обвинению в убийстве брата, которого зарезал сам!»

Я подняла револьвер и прицелилась в фигуру за балконной решёткой. Нет, слишком узкие щели, далеко даже для меня, тем более что надо беречь патроны.

Над крышами Измана сияли последние лучи заходящего солнца.

Я распласталась на крыше и навела револьвер на каменный помост, молясь Всевышнему, чтобы чужое оружие не подвело.

«Убить палача!» Дальше я не думала, но для начала сойдёт, а там будет видно.

Палач ступил на помост, и сердце у меня упало. Это был не человек. Чтобы казнить сына, султан послал одного из своих бессловесных глиняных истуканов!

Попасть точно в пятку с такого расстояния я не могла. Надежды не осталось, и всё равно я прицелилась. Выстрел пришёлся в колено, покрытое бронзовой пластиной. В толпе раздались крики. Однако палач даже не пошатнулся. Я стреляла снова и снова, но ни одна из пуль не попала в цель.

Абдал шагнул к принцу и взял бронзовой рукой за плечо. Приговорённый не сопротивлялся, он опустился на колени со спокойным достоинством и сам положил голову на деревянную колоду. Глаза его не отрывались от жутких сцен, вырезанных на каменном полу.

Отбросив бесполезный револьвер, я потянулась к песку. На городских улицах его хватает, пустыня рядом. Начала собирать, заранее ожидая приступа боли, и не ошиблась — в боку резануло так, что в глазах потемнело, и я вскрикнула, бессильно рассыпая всё собранное в дорожную пыль.

Механический палач отступил на шаг от плахи и взметнул над головой топор.

А у меня ни патронов, ни магии. Ничем его не остановить. Всё кончено.

— Ахмед! — в отчаянии выкрикнула я, но мой крик утонул в рёве толпы. Одни требовали головы преступника, другие просили пощадить, а кто-то просто ругался, пробиваясь вперёд, чтобы увидеть.

Я была слишком далеко, чтобы дотянуться хотя бы криком. Однако, едва лезвие топора сверкнуло в последних солнечных лучах, приговорённый вдруг повернул голову. Отвёл глаза от жутких изображений и посмотрел прямо на меня. Наши взгляды встретились.

Солнце не остановилось, и время — тоже. Мир не затаил дыхания, сочувствуя моему горю.

Топор обрушился, и солнечные блики на стальном лезвии обратились в кровь.

Глава 51

Пока мы петляли по улицам, я не плакала. Даже не смотрела по сторонам, ощущая лишь руку, что вела меня по городскому центру, обратившемуся в кипящий хаос, едва голова казнённого слетела на плахе. Вела через мир, который сошёл с ума. В тот момент меня можно было привести к эшафоту, и я пришла бы в себя, лишь увидев толпу и занесённый надо мной топор.

Только оказавшись в безопасности Скрытого дома, где мы собирались все вместе ещё пару дней назад, и миновав у входа Сару с орущим младенцем на руках, я вдруг всхлипнула. Губы у Сары шевелились, а я ничего не слышала — меня словно ударило по голове. Жинь тянул вперёд, но на лестнице ноги подкосились. Я без сил рухнула на ступеньку и зарыдала.

«Столько мёртвых, столько потерь! Топор, кровь… и эти глаза… Взгляд, брошенный поверх толпы в последний миг.

Моя вина. Всё из-за меня… и из-за той, кому я поверила… которую считала простой и наивной!»

Горе вырывалось из груди так бурно, что пришлось заткнуть себе рот краем куфии, иначе всполошился бы весь дом. Мягкая ткань пропахла потом и песком… и немного — кожей Жиня.

Из комнаты наверху доносились голоса, тихие, растерянные и хриплые от горя. Там собрались те, кто сумел уйти из лагеря, — всё, что осталось от нашего восстания. Их невнятное бормотание словно пыталось утешить меня. Я зажмурила глаза и прислонилась затылком к прохладной стене.

Слишком многим уже пришлось пожертвовать собой ради других. Бахи сгорел заживо, спасая Шазад. Шира сложила голову на плахе ради своего ребёнка. Рахим отдался на милость немилосердного отца ради сестры. Моя собственная мать, чтобы спасти меня, сунула голову в петлю.

Я думала о любви и мести, великих жертвах и страшных преступлениях, которые мне довелось наблюдать. О людях, что снова и снова отдавали свои жизни за наше дело. Но взгляд тех глаз за миг до того, как свет в них потускнел, не выходил из головы.

Ступеньки скрипнули, кто-то сел рядом. Я узнала Жиня, не открывая глаз. Он прижал меня к себе и взял за руку, сплетая пальцы и гладя большим по ладони.

— С нами ещё не кончено, — хрипло выдавила я, обернувшись.

— Даже не сомневайся.

Тихий гул голосов умолк при нашем появлении, слышались только ритмичные выкрики с улицы, звучавшие, как биение сердца.

«Город жив, а значит, и восстание ещё дышит».

Все глаза в комнате обратились ко мне, знакомые и незнакомые. В золотистых руках Халы дымилась кофейная чашка, чёрные волосы свесились на лицо. Сара сидела у окна, баюкая младенца и глядя наружу через щели в закрытых ставнях. В глазах её стояли слёзы. Сэм угрюмо водил пальцем по ободку пустого стакана. Мазз трясся, закутанный в одеяло, растрёпанная синяя шевелюра торчала во все стороны, а над пробитым плечом его брата-близнеца, где пуля прошла сквозь крыло, трудился Тамид, зашивая рану и, похоже, радуясь, что можно хоть чем-то занять руки.

Комната была набита битком, пустым оставалось лишь место во главе стола. Его никто не занял, хотя половине пришлось устроиться на полу. Я почувствовала, как Жинь напрягся, увидев свободный стул.

— Надо решить, что делать дальше, — откашлявшись, выговорила я как могла твёрдо, подавляя привычку оглядываться на Шазад.

Моя подруга оказалась в плену вместе с Ахмедом, Далилой, Имин, Рахимом и Навидом.

— Что дальше? — Хала не подняла глаз от своей чашки. — Ждать, когда топор ударит снова, и ещё раз, и ещё… — Она зажмурилась в отчаянии.

— Хала… — Мазз остановил её жестом.

Она вдруг выпрямилась, обжигая меня взглядом, и я невольно вздрогнула. Хоть и обычные карие глаза уроженки песков, а так похожа на Имин с её золотыми…

— Пока не покончит со всеми нами! — мрачно закончила золотокожая.

— Нет! — Я упрямо покачала головой. Пускай султан перехитрил меня и сумел использовать, но и я провела время во дворце не без пользы, изучив характер правителя Мираджа. Он слишком умён, чтобы снова допустить уличный бунт. — Султан теряет поддержку народа и прекрасно это знает. Вот почему он не казнил Рахима! Ему нужно было только убрать Ахмеда… — Кто-то всхлипнул в углу, прикрывшись куфией. — Но с остальными он поступит мягче, чтобы выиграть в мнении людей.

— Надеешься, сошлёт и забудет? — недоверчиво прищурилась Хала.

— Что, в самом деле не казнит? — оживился Мазз.

Настроение в комнате немного потеплело. Надо было рассказать и остальное, но я никак не решалась, поглядывая на Халу, вновь поникшую в углу. Впрочем, как ни откладывай, легче не станет.

— Есть ещё кое что… — Все затихли, слушая меня. — Сегодня мы потеряли очень дорогого нам человека…

Перед глазами вспыхнули страшные воспоминания. Голова на плахе. Вырезанные на камне изображения чудищ и оборотней. Глаза, обращённые ко мне в последний миг…

— Но это был не Ахмед, — закончила я.

Глаза цвета расплавленного золота, обращённые к моим синим. Я слишком хорошо знала те глаза, чтобы не узнать.

Собравшиеся зашевелились, до них постепенно доходило, что я хотела сказать. До золотокожей демджи — медленнее всех.

Имин!

— Хала, мне очень жаль…

Горе и ярость разом исказили её лицо. Она уронила голову, обхватив золотыми руками. Остальные подавленно молчали.

Ахмед не позволил бы никому вместо себя сложить голову на плахе, только решал не он один. Половина мятежников готова была пойти на смерть, лишь бы не дать обезглавить восстание. План наверняка разработала Шазад. Далила, скрывавшая свои алые волосы под чёрной краской, наложила иллюзию, придав брату облик, который до того использовала Имин, а та уже сыграла роль мятежного принца. Сыграла гениально, до самого конца. Ужасного конца.

— Ахмед жив! — произнесла я чистую правду, обводя взглядом тесную комнату — наше новое убежище. — Пускай султан и провёл нас, но он не мог предусмотреть всего. Он не ожидал, что мне удастся освободиться от его власти. — Я встретила взгляд Тамида. — Не ожидал, что мы сумеем ускользнуть… и уж точно не ожидал, что Ахмед останется в живых.

— Кто же поведёт нас, пока его нет? — спросил Изз, покосившись на Жиня.

— Не надо на меня так смотреть, — буркнул тот, прислоняясь к двери, как будто мог сбежать в любой момент.

— Могу и я… — Все глаза вновь обратились ко мне.

Я ждала, но никто так и не возразил. Меня хорошо знали. Демджи по кличке Синеглазый Бандит была с восставшими в самые трудные времена, училась военному делу у Шазад, добывала сведения в стане врагов и ни разу не сбежала, как Жинь. Они верили мне.

Нам предстояло вызволить товарищей, наших друзей, ставших нашей новой семьёй, а затем с помощью Рахима заручиться поддержкой в гарнизоне Ильяза.

Я отделилась от стены и шагнула вперёд, пошатываясь, но держась на ногах.

«Мы выстоим несмотря ни на что!»

Сам того не желая, султан дал нам преимущество. Не армию жутких чудищ, а непобедимую идею. Легенду, которую народ Мираджа примет, в которую поверит.

Синеглазый Бандит был куда внушительнее меня в глазах людей, а мятежный принц — привлекательнее Ахмеда. Теперь история о них заиграет новыми красками, и её не забудут никогда.

История о мятежном принце, который восстал из мёртвых, чтобы возглавить свой народ и спасти его.

Оглавление

Глава 1 Чужеземный принц

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20 Мальчик без имени

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32 Джинн-предатель

Глава ЗЗ

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Глава 43

Глава 44

Глава 45

Глава 46

Глава 47

Глава 48

Глава 49 Мятежный принц

Глава 50

Глава 51 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg