«Город призраков»

Город призраков (fb2) - Город призраков [litres] (пер. Елена Яковлевна Мигунова) (Кэссиди Блейк - 1) 2045K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Виктория Шваб

Виктория Шваб Город призраков

Victoria Schwab

City of Ghosts

Text copyright © 2018 by Victoria Schwab

© Е. Мигунова, перевод на русский язык

©ООО «Издательство АСТ», 2019

Городу, в котором я оставила свое сердце.

Умереть – это ведь тоже большое и интересное приключение.

Джеймс Барри, «Питер Пэн»

Часть первая Оккультурологи

Глава первая

Считается, что призраки являются только по ночам или на Хэллоуин, когда кругом темно, а границы между мирами истончаются. Но на самом деле призраки повсюду. В хлебном отделе вашего супермаркета, в бабушкином саду, на переднем сиденье автобуса, в котором вы едете.

То, что вы их не видите, совсем не значит, что их там нет.

Я сижу на уроке истории и вдруг чувствую тук-тук-тук по плечу – словно капли дождя. Одни называют это интуицией, другие ясновидением. Такое странное щекочущее чувство на границе ощущений, подсказывающее, что за этой границей есть что-то еще.

Меня оно посещает уже не в первый раз – за сравнительно короткое время. Иногда накатывает даже тут, в школе. Я пробовала не обращать на это внимания – каждый раз пробую – не помогает. Оно будто уворачивается, потом нападает снова, и я уже знаю, что единственный способ справиться – это подчиниться. Пойти и проверить, что там.

Сидя в другом конце класса, Джейкоб ловит мой взгляд и качает головой. Он не чувствует тук-тук-тук, но достаточно хорошо меня знает, чтобы понять, когда я это слышу.

Я ерзаю на стуле, заставляя себя сосредоточиться на том, что происходит в классе. Мистер Мейер отважно пытается вести урок, не обращая внимания на то, что идет последняя неделя занятий и до летних каникул осталось всего ничего.

– …к концу войны во Вьетнаме в 1975 году американские войска… – бубнит учитель. Его никто не слушает. Да что там, его вообще не замечают. Дерек и Уилл спят с открытыми глазами, Мэтт мастерит из бумаги очередной футбольный мяч. Элис и Мелани составляют какой-то список.

Элис и Мелани – популярные девочки.

Это можно сразу понять по тому, что выглядят они, как клоны – одинаковые блестящие локоны, одинаковые безупречные зубы, одинаково накрашенные ногти, – а вот я тощая и нескладная, с круглыми щеками и курчавыми темными волосами. У меня даже нет лака для ногтей.

Считается, что все спят и видят, как бы стать популярным. Но, признаюсь, сама я никогда этого не хотела. По-моему, это ужасно утомительно – пытаться следовать бесчисленным правилам. Их и запомнить-то невозможно. Улыбаться, но не слишком широко. Смеяться, но не очень громко. Носить правильную одежду, заниматься правильным спортом, проявлять заботу о том и о сем, но не чересчур.

(У нас с Джейкобом тоже есть правила, но они же совсем другие.)

Вдруг Джейкоб встает и подходит к парте Мелани. Вот он, я думаю, мог бы стать популярным, с его-то волнистыми светлыми волосами, ярко-голубыми глазами и добродушным характером.

Бросив на меня озорной взгляд, он подсаживается к ней на край парты.

Да, мог бы стать, если б не одна проблема.

Джейкоб мертв.

– «Что нам нужно для киновечеринки…», – громко читает он, заглядывая в записку Мелани. Но слышу Джейкоба только я одна. Мелани складывает другой листок – приглашение на вечеринку, понимаю я, потому что печатные буквы ярко-розового цвета – и тянется, чтобы передать его Дженне, сидящей перед ней. И ее рука проходит прямо сквозь грудь Джейкоба.

Он делает вид, что страшно оскорблен, и вскакивает с парты.

Тук-тук-тук, тихонько стучит у меня в голове, будто кто-то шепчет, но я не могу разобрать слов. Я нетерпеливо поглядываю на часы над дверью. Когда же, наконец, звонок?

Джейкоб подруливает к Элис, у которой на парте разложено множество разноцветных ручек. Нагнувшись над ними, он протягивает к одной из ручек палец, целиком сосредоточившись на том, чтобы толкнуть ее.

Но ручка лежит, не шелохнется.

В кино духи-полтергейсты швыряют телевизоры и двигают по полу кровати. Но на самом деле призраку приходится тратить уйму энергии, чтобы пройти сквозь Вуаль – завесу между их миром и нашим. А те призраки, которым хватает на это сил, обычно очень старые и довольно угрюмые. Живые могут черпать силы в любви и надежде, а мертвецы крепчают от более мрачных вещей. От боли, гнева и тоски.

Теперь Джейкоб, хмурясь, пытается – снова безуспешно – сдвинуть с места бумажный мячик Мэтью.

Как хорошо, что он не мрачный.

Вообще-то, я даже не знаю, давно ли Джейкоб мертв (об этом я стараюсь думать приглушенно, так как знаю: ему это не понравится). Наверное, все произошло не так уж давно, потому что выглядит он вполне современно – в футболке с супергероем, темных джинсах и высоких кроссовках. Но он никогда не рассказывает, что с ним случилось, а я не спрашиваю. У друзей есть право на секреты друг от друга – это так, даже несмотря на то, что Джейкоб может читать мои мысли. Я вот не могу узнать, о чем думает он. Но не жалею: если все взвесить, лучше быть живым, хоть и не телепатом, чем телепатом, но призраком.

При слове призрак он вскидывает голову и многозначительно покашливает.

– Предпочитаю формулировку «человек с ограниченными телесными возможностями».

Я возмущенно округляю глаза – Джейкоб отлично знает, я не люблю, когда он без разрешения роется в моих мыслях. Да, наши отношения необычны – но, слушайте, должны же быть какие-то рамки!

– Я не виноват, что ты так громко думаешь, – оправдывается Джейкоб, усмехаясь.

Я фыркаю, и несколько одноклассников косятся в мою сторону. Втянув голову в плечи, стараюсь слиться с партой, при этом ногами задеваю лежащий на полу рюкзак с учебниками. Приглашение, которое Мелани передала Дженне, перемещается по классу. У моей парты оно не задерживается. Меня это не огорчает.

Уже почти наступило лето, а это значит – свежий воздух, много солнца и читать книжки не по списку, а просто для удовольствия. Это значит, что наше семейство, как всегда, отправится в съемный дом на пляже в Лонг-Айленде, где мама и папа будут работать над новой книгой.

Но – самое главное! – это значит: никаких привидений.

Сама не знаю, что не так с этим домом на пляже – может, дело в том, что он совсем новый, или в том, что стоит на отлете, один на берегу, но там и вправду намного меньше призраков, чем здесь, в Нью-Йорке. А значит, когда окончатся занятия, меня ждут целых шесть недель солнца, песка и спокойного сна по ночам.

Шесть недель без бесконечного тук-тук-тук от неугомонных духов.

Шесть недель, когда я буду чувствовать себя почти нормальной.

Жду не дождусь, скорей бы уже.

Жду не дождусь… и все же, когда звенит звонок, я вскакиваю, вешаю рюкзак на одно плечо, а фиолетовый ремень фотоаппарата на другое и позволяю ногам нести меня вперед, навстречу настойчивому тук-тук-тук.

– Безумная идея, – заявляет Джейкоб, проявляясь на лестнице рядом со мной. – Но есть еще время передумать, мы еще можем просто пойти пообедать.

Сегодня четверг. День мясного рулета, думаю я, следя за собой, чтобы не говорить вслух. Уж лучше встретиться с призраком.

– Эй, полегче, – говорит он. Но мы оба знаем, что Джейкоб не обычный призрак, как и я – не обычная девочка. С некоторых пор. Это был несчастный случай. Велосипед. Река подо льдом. Не вдаваясь в детали, Джейкоб спас мне жизнь.

– Ага, я почти супергерой, – гордо говорит Джейкоб, и тут дверца шкафчика резко открывается, прямо ему в лицо. Я морщусь, но он проходит прямо сквозь стену. Я не то чтобы забыла, кто такой Джейкоб – как можно забыть, что твой лучший друг невидим для всех остальных. Но это просто удивительно, насколько быстро к такому привыкаешь.

Да и вообще, то, что Джейкоб рядом со мной уже почти год – это еще не самая странная часть моей жизни. Согласитесь, тут есть о чем задуматься.

Мы выскакиваем в вестибюль. Налево – коридор, ведущий к школьному буфету. Направо – лестница.

– Последний шанс сделать нормальный выбор, – предостерегает Джейкоб, но на лице у него появляется хитрая, кривая улыбочка. Мы оба знаем: нормальное для нас уже давным-давно осталось позади.

Мы идем направо.

Спускаемся по лестнице, попадаем в другой вестибюль, пробираемся сквозь толпу (все спешат на обед), и с каждым поворотом все сильнее, все громче звучит тук-тук-тук, тащит нас к себе, будто на веревке. Мне даже не приходится задумываться, куда идти. Вообще-то, проще, когда я перестаю думать и просто разрешаю звуку вести себя.

Он приводит меня к дверям актового зала. Джейкоб, сунув руки в карманы, бормочет что-то насчет плохих идей. На это я напоминаю, что ему идти туда не обязательно – хотя на самом деле очень рада, что он со мной.

– Девятое правило дружбы, – отвечает он, – наблюдение за призраками – забава для двоих.

– Вообще-то да, – киваю я, снимая крышку с объектива фотоаппарата. Он старый и неуклюжий, этот аппарат, висящий у меня на плече на широком фиолетовом ремне, – неавтоматический, с неисправным видоискателем и черно-белой пленкой.

Если кто-то из учителей застукает меня в актовом зале, скажу, что делаю снимки для школьной газеты. Хотя учебный год кончается, и школьные кружки уже закрылись на лето…

И я никогда не работала в школьной газете.

Толкнув дверь, я вхожу в зал – просторный, с высоким потолком и тяжелым алым занавесом, скрывающим сцену от глаз.

Вдруг я понимаю, что тук-тук-тук зовет меня именно туда. У каждой школы есть свои предания. Некое объяснение, что за странный скрип раздается в туалете для мальчиков, почему на задних партах в кабинете английского всегда холодно, а в актовом зале попахивает дымом.

Моя школа не исключение. Единственное отличие в том, что, слыша рассказы о привидениях, я могу проверить, правдивы ли они. Чаще всего это оказывается выдумкой.

Таинственный скрип – всего лишь дверь с несмазанными петлями.

Зловещий холодок – просто сквозняк.

Но сейчас, следуя за тихим тук-тук-тук по проходу между рядами, а потом на сцену, я понимаю, что с этой легендой дело обстоит иначе.

В ней говорится о мальчике, который погиб во время театрального представления.

Давным-давно, когда школа только открылась, во время второго акта «Сна в летнюю ночь» начался пожар. Пламя охватило декорации, но все успели спастись – вернее, думали, что все.

Пока не подняли крышку люка и не нашли того мальчика.

Джейкоб – он идет рядом со мной – вздрагивает, а я закатываю глаза. Для привидения он слишком пуглив.

– Тебе никогда не казалось, – говорит он, – что это ты недостаточно пуглива?

Но меня так же легко испугать, как любого другого. Хотите верьте, хотите нет, я вовсе не стремлюсь проводить время в поисках призраков. Просто, когда они рядом, я не могу не обращать на них внимания. Как будто ты знаешь, что кто-то стоит у тебя за спиной – попробуй тут не обернуться. Кто-то дышит тебе в затылок, и ты это чувствуешь, и, чем дольше не оглядываешься, тем хуже, ведь понятно же – то, чего не видишь, всегда намного страшнее того, что видишь.

Я залезаю на сцену, Джейкоб не отстает. Я чувствую, что ему не по себе. Его колебания так и тянут меня назад, но я приподнимаю край тяжелого красного занавеса и пробираюсь под ним. Джейкоб за мной – только он проходит прямо сквозь занавес.

Здесь темно – настолько, что глаза не сразу различают бутафорские предметы и скамейки, в беспорядке расставленные по сцене. Из-под занавеса пробивается узкая полоска света. Здесь тихо, но есть какое-то жутковатое ощущение движения. Я слышу еле слышный слабый стон – это покачиваются на крюках отвесы из мешков с песком. Шепот воздуха под половицами. Шелест – надеюсь, это шуршит бумага, а не крысы.

Я слышала, как ребята постарше подзадоривали друг друга: слабó тебе зайти туда? Прижать ухо к полу и прислушаться – не зовет ли на помощь тот мальчик, не сумевший выбраться. А один раз в коридоре я подслушала, как старшеклассники хвастались тем, кто сколько здесь продержался. Минуту. Две. Пять. Кто-то утверждал, что слышал голос мальчика. Другие будто бы чувствовали запах дыма и слышали топот убегающих детей. Но разве поймешь, где кончаются выдумки и начинается правда.

Меня никто не подбивал сюда прийти. Да и кому придет в голову пугать чем-то этаким человека, у которого родители пишут книги о паранормальных явлениях.

Ну да, это и правда было бы странно.

Пробравшись в темноте почти на середину сцены, я обо что-то спотыкаюсь и лечу вперед. Джейкоб взмахивает руками, пытаясь меня удержать, но его пальцы проходят насквозь, а я падаю на четвереньки, стукнувшись коленкой о деревянный пол. Странно, но половицы под ладонями немного пружинят – я не сразу догадываюсь, что рухнула прямо на крышку люка.

Тук-тук-тук звучит все настойчивее, отдаваясь в ободранных руках. Краем глаза я замечаю движение: тонкая серая завеса колышется, как от ветра. Она совсем не похожа на тяжелый сценический занавес. Эту завесу не видит никто, кроме меня.

Вуаль.

Граница между этим миром и чем-то иным, между жизнью и смертью. Ее-то я и искала.

Джейкоб переминается с ноги на ногу.

– Давай покончим с этим поскорее.

Я поднимаюсь.

– Дай призрачные «пять», – отвечаю я. То же самое, что дать «пять», но для друзей, которые не могут коснуться друг друга. Выглядит это примерно так: я поднимаю руку, а Джейкоб делает вид, что хлопает по моей ладони своей, и при этом мы оба изображаем тихий звук шлепка.

– Ой! – Джейкоб отдергивает руку. – Ты зачем так сильно бьешь?

Меня это смешит. Иногда он такой прикольный. Но вот я касаюсь Вуали, и смех смолкает, стремительно уступая место страху и тревоге.

Как-то по телевизору я видела «охотников за привидениями», они рассказывали о переходе, о встрече с другой стороной. По их рассказам это было, все равно что щелкнуть выключателем или распахнуть дверь. Но для меня все по-другому: нащупать край завесы, уцепиться за ткань и потянуть.

Иногда, если по ту сторону никого нет, Вуаль очень тонка, скорее похожа на дымок, чем на ткань, и тогда ее трудно схватить и удержать. Но уж если место облюбовали привидения – если они там действительно есть, – ткань вьется вокруг и чуть ли не сама втягивает меня внутрь.

Сейчас она вьется у меня между пальцами, ждет, чтобы ее поймали.

Я хватаюсь за Вуаль, набираю в легкие побольше воздуха и тяну.

Глава вторая

Когда я была маленькой, то боялась чудища в шкафу. Часто я не могла уснуть, и тогда приходил папа, открывал дверь шкафа и показывал мне, что там никого нет. Пройти Вуаль – это примерно как распахнуть закрытую дверь.

С той разницей, конечно, что чудищ на самом деле не существует, и шкаф всегда оказывался пустым.

С Вуалью… все не так.

По коже пробегает холодок. На секунду я оказываюсь не на сцене, а под водой, над головой ледяное течение, свет исчезает, а что-то тяжелое тянет меня вниз, вниз, вниз…

– Кэссиди.

Услышав голос Джейкоба, я моргаю, и воспоминание о реке уходит. Я опять на сцене, и тут все, как раньше, но другое. Сцена потускнела, точно старая выцветшая фотография, зато теперь здесь не так темно. Наоборот, сцена освещена, на нее направлены софиты, а из-за занавеса слышен приглушенный шум голосов.

Джейкоб по-прежнему рядом со мной, но сейчас он кажется более осязаемым, реальным. Опустив глаза, я осматриваю себя. Выгляжу обычно, как всегда, разве что бледнее – но это все равно я, с камерой на плече. Единственное серьезное отличие – свет у меня в грудной клетке. Прямо сквозь ребра пробивается яркое, голубовато-белое свечение, скрученное в спираль, как в электрической лампочке.

– Как у Железного человека [1], – шутит иногда Джейкоб.

Я прижимаю фотоаппарат к груди, чтобы приглушить сияние.

– По местам! – раздается из кулисы голос взрослого, и от неожиданности я вздрагиваю. Джейкоб прихватывает меня за рукав, и на этот раз его рука не проходит насквозь. Здесь то ли он более плотный, то ли я – менее, но в любом случае я благодарна ему за поддержку.

– Второй акт! – добавляет голос.

И тогда я понимаю, что это.

Когда это.

День того пожара.

На сцене суетятся, занимая свои места, взволнованные мальчики и девочки, в коронах фей и блестящих плащах. Меня и Джейкоба они не замечают. Поднимается занавес, и слышно, как в темном зрительном зале переговариваются зрители. Мне приходится напомнить себе, что на самом деле в зале никого нет. Это место, пространство, время – все здесь принадлежит призракам. И их воспоминаниям.

Прочее – только декорации.

Я поднимаю камеру, не поднося видоискатель к глазам (он все равно сломан). Быстро щелкаю несколько раз, хотя и знаю: в лучшем случае на снимке удастся разглядеть бледную тень того, что здесь происходит. Чуть больше того, что видят все. Но меньше того, что вижу я.

– Подумать только, – с тоской шепчет Джейкоб, – мы могли бы сейчас сидеть в школьной столовой, обедать, как все нормальные люди.

– Нормальные? Ты не можешь есть, а я вижу призраков, – шепчу я в ответ. Между тем, начинается второй акт. Феи собираются вокруг королевы в нарисованном лесу.

Я оглядываю сцену, конструкции над головой, декорации, пытаясь обнаружить источник огня. Возможно, меня потому и тянет в такие места. Ведь не случайно же здесь собираются привидения. Может быть, если кто-то узнает правду – если я узнаю правду – о том, что случилось, это принесет им покой. И они смогут уйти.

– Ерунда, все вообще не так, – шепчет Джейкоб.

Я резко оборачиваюсь на него.

– Что ты имеешь в виду?

Он открывает рот, чтобы ответить, но тут появляется мальчик. Невысокий, с бледной кожей и копной черных кудрей. Я сразу понимаю, что это именно он, призрак – такое безошибочное чувство, как будто земля кренится к нему, и я вот-вот поеду в его сторону.

Я вижу, как его плащ задевает за канаты и запутывается в них. Мальчику удается высвободиться, он бредет к сцене прямо перед нами, но роняет корону и снова возвращается. На мгновение наши глаза встречаются, и мне кажется, что он видит меня, я хочу заговорить с ним, но Джейкоб, зажав мне рот, энергично мотает головой.

Звучит музыка. Мальчик отворачивается, и я смотрю, как он занимает свое место на сцене.

– Нужно уходить, – шепчет Джейкоб, но я не могу уйти. Пока не могу. Я должна узнать, что же произошло.

И тут раздается какое-то шуршание. Я вижу, что один из крепежных канатов – тот самый, в котором запутался мальчик – отвязался и раскачивается. Мешок с песком мотается, скользит, опускаясь все ниже, падает, а по пути задевает распределительный щиток и выбивает предохранитель.

Вспыхивает искра – всего-навсего искра, такая крохотная, – но у меня на глазах она падает на обрывок бумажной декорации, отброшенный в кулису.

– Ох, только не это! – ахаю я, а спектакль продолжается.

Пламени нет. Его пока не видно. Только тепло и дым. Дым, который невозможно заметить в темном театре. Я поднимаю глаза и смотрю, как тонкая нежная струйка растет, становясь все толще, и собирается под потолком в густое облако. И никто по-прежнему ничего не замечает.

До тех пор, пока, наконец, не вспыхивает огонь.

А на сцене так много горючих материалов: лес, сооруженный из деревянных планок, марли и бумаги. Все это мгновенно воспламеняется и разрушает волшебство спектакля. Ученики-феи разбегаются, зрители в панике. Хоть я и знаю, что это только воспоминания, эхо того, что случилось давным-давно, но все равно ощущаю, что становится все жарче.

Схватив за руку, Джейкоб тащит меня подальше от бушующего огня.

Несмотря на ужас, мои пальцы продолжают направлять камеру и щелкать, чтобы поймать в кадр хоть что-то. Мир вокруг заволокло дымом. Огонь, крики, ужас…

У меня начинает кружиться голова, как будто я надолго задержала дыхание. Я понимаю, что нахожусь здесь уже довольно долго, что пора удирать, но ноги меня не слушаются.

И тут я вижу того самого темноволосого мальчика. Он старается держаться ближе к полу, как всех нас учат в школе, но огонь распространяется стремительно, поглощая все на своем пути, взлетает вверх по занавесу. Бежать некуда, вся сцена охвачена языками огня, и мальчик опускается на пол и ползет по-пластунски, пока не добирается до люка.

– Не лезь туда! – кричу я, но он меня, конечно, не слышит. Не оборачивается. Поднимает дверцу и забирается внутрь, за миг до того, как большой кусок горящих декораций рушится сверху прямо на дверцу люка.

– Кэссиди, – зовет Джейкоб, но я не могу оторвать глаз от этого зрелища, хотя уже задыхаюсь от дыма.

Джейкоб трясет меня за плечи.

– Нужно идти, – командует он, но я все равно не трогаюсь с места, и тогда он с силой толкает меня вперед. Я чуть не падаю, задев деревянную скамейку. Когда я касаюсь пола, он уже холодный. Пожара нет, погасло и свечение у меня в груди. Рядом со мной на корточках сидит Джейкоб, снова призрачный. Увидев его, я без сил откидываюсь назад.

Иногда, понимаете ли, я застреваю.

Это как страна Неитинебудет в «Питере Пэне» – чем дольше потерянные мальчишки в ней находились, тем больше они забывали свою настоящую жизнь. Чем дольше я нахожусь по ту сторону Вуали, тем труднее вернуться.

Джейкоб скрещивает руки на груди.

– Ну, теперь ты довольна?

Довольна – не совсем подходящее слово. Постукивание все равно продолжается – оно никогда не стихает, – но, по крайней мере, теперь я знаю, что там по другую сторону. Так намного легче не обращать на него внимания.

– Прости, – я поднимаюсь на ноги, отряхиваю с джинсов невидимый пепел. Мне все еще мерещится запах гари и дыма.

– Двадцать первое правило дружбы, – наставительно говорит Джейкоб. – Не бросай друга за Вуалью.

Не успевает он договорить, звенит звонок.

Обеденный перерыв закончился.

Глава третья

Прежде чем продолжить рассказ, я должна вернуться назад.

Понимаете, есть три вещи, которые вы должны знать.

Первое: сколько себя помню, я всегда фотографировала.

Папа говорит, что мир постоянно меняется, каждый день, каждую секунду. В нем меняется все, а это значит, что вы прямо сейчас отличаетесь от того, каким были, когда начинали читать это предложение. С ума можно сойти, правда? И наши воспоминания тоже изменяются. (Например, я могу поклясться, что плюшевый мишка, с которым я росла, был зеленого цвета, но родители уверяют, что он был оранжевым.) Но, когда вы делаете снимок, вещи застывают. Какими они были, такими и остаются, такими будут всегда.

Вот почему я люблю фотографировать.

Второе: у меня день рождения в конце марта, прямо там, где встречаются два времени года. Когда солнце уже теплое, но ветер еще холодный, а деревья начинают цвести, хотя земля еще не прогрелась. Мама любит говорить, что я родилась, стоя одной ногой в зиме, а другой – в весне. Потому-то я такая непоседливая, мне не сидится на месте, а еще (тоже по мнению мамы) из-за этого я постоянно влипаю в неприятности.

Третье: мы живем в пригороде, среди полей и холмов (и множества привидений), и деревьев, меняющих цвет, и рек, замерзающих на зиму, и великолепных пейзажей.

Кажется, что фотографии, время и место не связаны между собой, но все это важно, вот увидите. Как нити, из которых сплетена ткань.

Когда мне исполнилось одиннадцать лет, мама и папа подарили мне фотоаппарат, уже знакомый вам – старый, на фиолетовом ремне, со старомодной вспышкой и диафрагмой, которую надо крутить самому. Все ребята в нашей школе снимают на мобильники – но мне хотелось что-то солидное, настоящее. Я влюбилась в свою камеру с первого взгляда и сразу же поняла, куда хочу пойти и что сфотографировать.

Есть в нескольких милях от нашего дома такое место, расщелина между холмами, и вечером на закате солнце садится прямо туда, закатывается между двумя склонами, будто кто-то держит в ладонях мяч. Я там бывала десятки раз, и это всегда выглядело по-разному. Вот я и придумала – ездить туда целый год, ежедневно, чтобы поймать и снять на пленку каждый закат.

А начать решила прямо сразу.

Помните, я говорила, что день рождения у меня в марте? Так вот, в прошлом году это был первый теплый день – в смысле, теплый для того, чтобы кататься на велосипеде. Правда, воздух еще был холодным – мороз пощипывал, как говорит мама. Так что я повесила себе на шею фиолетовый ремень и наперегонки с солнцем отправилась на велике к тем холмам. Шины шуршали по полузамерзшей земле, по улицам, мимо футбольного поля и к мосту.

Мост. Неширокая полоса из металла и дерева, перекинутая над водой. Из тех мостов, по которым приходится ехать по очереди, потому что двум машинам там не разъехаться. Я была уже на середине, когда из-за поворота вылетел грузовик и понесся прямо на меня.

Я попыталась увернуться, водитель грузовик тоже вильнул в сторону так резко, что шины завизжали – а мой велик с такой силой врезался в перила, что выбил искры. С такой силой, что я вылетела из седла.

Через перила.

Я упала. Звучит нестрашно, правда? Как будто споткнулась, плюхнулась на землю, ободрала коленку. Но я летела вниз двадцать футов, прямо в воду, еще пару дней назад покрытую льдом. И когда я оказалась под водой, сила удара и холод вышибли у меня из легких весь воздух.

В глазах сначала вспыхнуло, потом все потемнело. Придя в себя, я поняла, что тону. Камера на шее свинцовым грузом тянула вниз, вниз, вниз. В воде было темно, вверху на поверхности виднелась серебристая рябь. Где-то – не в воде – я вроде бы увидела кого-то, неясный силуэт человека, тень. Но тень тут же исчезла, а я продолжала тонуть.

О смерти я не думала.

Я вообще ни о чем не думала, кроме ледяной воды в легких, каменной тяжести реки над головой, но даже и это начало меркнуть, и осталась одна мысль: я все дальше ухожу от света. Говорят же, что надо пробиваться к свету, я даже пыталась, но не могла. Руки и ноги будто свинцом налились. И воздуха не хватало.

Не помню, что было дальше. Нет, что-то помню, но смутно.

Мир словно замер, как в кино, когда движение на экране то замедляется, то совсем замирает, то перескакивает вперед. А потом я уже сидела на берегу, судорожно хватая воздух ртом. Рядом сидел мальчик, в джинсах и футболке с супергероем, со светлыми волосами, стоящими торчком, как будто он только что запустил в них пятерню и взъерошил.

– Еще бы чуть-чуть, и все, – сказал он.

Тогда я еще ничего не понимала.

– Что случилось? – спросила я, стуча зубами.

– Ты свалилась в воду, – ответил мальчик. – А я тебя вытащил.

Что за чушь, подумала я – на мне нитки сухой не было, а он даже не намок. Возможно, если бы меня так не трясло, если бы так не болели глаза от речной воды, а голова бы не была тяжелой, как ледяная глыба, я бы и заметила его необычную, сероватую бледность. И то, что я почти, почти, почти могла видеть сквозь него. Но я слишком устала и слишком замерзла.

– Я Джейкоб, – представился мальчишка.

– Кэссиди, – ответила я, повалившись на землю.

– Эй, – он встревоженно склонился надо мной, – не засыпай…

Я услышала другие голоса, потом захлопали дверцы машины, по откосу затопали башмаки. Меня окутало теплом чьей-то куртки, но глаза закрывались сами собой. Проснулась я на больничной койке, рядом были мама и папа, и руки у них были такими же теплыми, как и у меня.

Был здесь и Джейкоб – он сидел с ногами на незанятом стуле (я довольно быстро поняла, что никто кроме меня его не видит). Рядом на тумбочке лежала моя камера. Фиолетовый ремень был ободранным, а видоискатель треснул. Она была повреждена, но не погублена, изменилась, но осталась в живых. Примерно, как я сама.

Чуть-чуть особенная.

Немного странная.

Не вполне живая, но уж точно не…

В смысле, может ли человек называться мертвым, если в конце концов он не умер? Живы ли те, кто возвращается оттуда?

Скажете, подходящее название – ходячий мертвец? Но дело в том, что я никакой не зомби. Сердце бьется громко и ровно, я ем и сплю, и вообще делаю все, что положено живым.

Побывала на волосок от смерти. Так это называют. Но я знаю, что была не просто рядом со смертью.

Я побывала прямо там. Внутри. Достаточно долго, чтобы глаза привыкли, как в темной комнате. Достаточно долго, чтобы обследовать то пространство, прежде чем меня потянули обратно, к яркому, холодному свету.

В конце концов, думаю, что мама права.

Одной ногой я стою в зиме, другой – в весне.

Одной ногой я там, где живые, а другой – там, где мертвые.

А еще через неделю я обнаружила Вуаль.

Мы с Джейкобом отправились погулять, чтобы все обсудить и поразмыслить о нашей странной связи. Говорю же, я прежде никогда не имела дела с привидениями, и с ним ничего подобного не случалось. И тут это произошло.

Мы срезали угол через пустырь, и вдруг я почувствовала это: тук-тук-тук, будто кто-то пристально на меня смотрит, щекочущее чувство, как от прикосновения паутины к голой коже. Краем глаза я заметила серую ткань. Надо было отвернуться, но я не смогла. Вместо этого я стала поворачиваться к ней. Я схватила завесу рукой, и мне показалось, что я снова лечу с моста и врезаюсь в воду. Но я не отпустила ткань.

А когда пришла в себя, рядом сидел Джейкоб, только он выглядел плотным, материальным и был так же огорошен, как я сама. Пустырь вокруг нас исчез. Мы стояли внутри складского помещения, от стен эхом отдавались металлические позвякивания и удары, а где-то плакал какой-то человек. Сама Вуаль меня не испугала, зато до ужаса испугал этот звук, ощущение вторжения в чью-то жизнь – или смерть. Я поспешила освободиться от этого места, брезгливо отбросив от себя Вуаль, как будто это и правда была прилипшая к одежде паутина.

Я поклялась, что никогда туда не вернусь.

И была уверена, что говорю правду.

Но недели через две я это снова почувствовала – тук-тук-тук, серую завесу, мазнувшую меня – и не успела ничего сообразить, как уже ловила ее, отдергивала, а Джейкоб дулся и ворчал, но пошел следом за мной, хоть и неохотно.

С тех пор прошел год.

Для большинства обычных людей жизнь и смерть – противоположности, как черное и белое. Но в тот день, когда Джейкоб вытащил меня из воды, со мной что-то случилось. Думаю, что и я тоже откуда-то его выдернула, и теперь мы связаны. С тех пор я не вполне живая, а он не вполне мертвый.

Если бы мы были героями комикса, это было бы историей нашего происхождения.

Кого-то кусает паук, а кто-то падает в чан с кислотой.

У нас была река.

Глава четвертая

– Да, и еще обязательно «Бэтгерл», – говорит Джейкоб, – переиздание, а не оригинал…

– Обязательно, – нога за ногу, шаркая кроссовками, мы возвращаемся домой. Двое, но только одна тень на тротуаре. Мы обсуждаем, какие комиксы мне нужно приготовить для Джейкоба на время наших каникул.

– И не забудь про «Череп и Кость», – добавляет Джейкоб.

«Череп и Кость» – любимый комикс Джейкоба. В нем погибшего ковбоя по имени Стрелок по черепам воскрешают для того, чтобы он сражался с восставшими духами. Ему помогает верный пес, волкодав Кость.

Джейкоб продолжает перечислять и выбирать, пытается решить, что предпочесть: 31-й выпуск «Тора» или 5-й выпуск «Черепа», но я слушаю его вполуха. Другие мысли не дают мне покоя.

Там, в актовом зале, я сперва думала, что могу помочь мальчику-привидению, если увижу, что с ним случилось. Но тогда Джейкоб сказал, что все это вообще не так. Раньше Джейкоб ничего подобного не говорил, он вообще никогда ничего не рассказывал о Вуали. Я думала, что он и сам не знает, почему меня так тянет туда. И о том, как мне удается туда попадать. Но что, если он все-таки знает, но только не говорит мне?

Сейчас он слышит все мои мысли, вопросы, сомнения.

– Правило номер семь, – говорит он. – Не суй нос в чужие дела.

Ну да, конечно, думаю я. Но первое-то правило дружбы гласит: у друзей нет секретов друг от друга.

Джейкоб вздыхает.

– Я не могу все тебе рассказать, Кэсс. У нас… – он взмахивает рукой, – есть свои правила.

– И что это за правила? – не отстаю я.

– Правила как правила! – огрызается Джейкоб, краснея. Мне неприятно видеть друга огорченным, и я замолкаю. Ну, то есть, я не могу совсем перестать думать об этом – очень громко, к тому же, – но Джейкоб притворяется, что не слышит, а я больше не задаю вопросов вслух.

– Хочешь, бери не пять, а шесть комиксов, – говорю я вместо этого.

Он надувает губы, но мне почему-то кажется, что это не всерьез. Мне очень нравится отходчивость Джейкоба: если он и разозлится, то ненадолго. Все плохое мигом забывается.

– Ладно, семь, – говорю я, когда мы добираемся до моей улицы. – Но окончательный список должна одобрить я. И никакого «Бэтмена».

Он глядит на меня с напускным ужасом.

– Для тебя нет ничего святого!

Я поднимаю фотоаппарат и гляжу на счетчик кадров – интересно, получится ли хоть что-нибудь из того, что я нащелкала сегодня за Вуалью? Замечаю, что остался один последний кадр.

– Улыбнись, – я навожу камеру на Джейкоба, а он успевает вскинуть руку в победном жесте. Но, пока я снимаю, он не смотрит в объектив. Он никогда в него не смотрит.

– Ты разве не слышала? – шутит он обычно. – Фотографии крадут душу. Да и вообще, не люблю я высовываться.

Щелк.

Мы идем дальше. Вот уже и мой дом показался – старый викторианский дом, так и кажется, что в нем должны быть привидения.

(Их там нет.)

(Не считая Джейкоба.)

(А он не в счет.)

– Это грубо, – бурчит он, идя за мной по пятам.

Я снимаю кроссовки и бросаю их у входа, рядом со стопкой книг. Кабинет тоже набит книгами под завязку, и в коридоре их полно. В основном это научные труды – история, религия, мифология, этнография, – но есть и романы. А еще книги с именами моих родителей на обложках и названием серебряными или золотыми буквами:

ОККУЛЬТУРОЛОГИ

Это, понимаете ли, игра слов, потому что культуролог – это человек, который изучает и исследует разные явления культуры, а слово оккультный указывает на явления, связанные с потусторонним миром.

Мои родители написали целую серию книг, сейчас они заканчивают шестой том. Их книги похожи на исторические, только в них вплетены рассказы о привидениях, перемешаны правда и мифы. Представьте, они довольно популярны у читателей. Я останавливаюсь, беру в руки одно из последних изданий, смотрю на фотографию на задней стороне обложки. На ней худощавый мужчина в твидовом пиджаке, темные волосы начали седеть на висках (это папа). Под мышкой у него большая тетрадь, на носу очки. Рядом с ним женщина в светлых брюках и цветастой блузке. Ее буйные темные кудри собраны в довольно-таки неряшливый пучок, сколотый авторучками вместо шпилек. В руках у нее открытая книга, с разлетающимися, как от ветра, страницами (это мама).

А в ногах у них свернулся шар черного меха с зелеными глазами. Это наш котик, Мрак.

Общее впечатление: то ли история, то ли магия, плюс небольшая доля старых добрых суеверий.

Забавно, что папа вообще не верит в существование привидений (но издателю как раз нравится, что папа такой скептик, потому что благодаря этому рассказанные истории кажутся читателям более «реалистичными» и «понятными»). Словом, мои родители – отличная, сплоченная команда: папа ученый, а мама мечтательница. Он пишет о прошлом, а она раскручивает истории с привидениями, опираясь на всевозможные а вдруг и что, если.

А я? Я держусь от этого в стороне.

Потому что родители не знают обо мне всей правды. Я так и не рассказала им, что действительно случилось со мной в реке. Не рассказала ни о Вуали, ни о том, что вижу по другую сторону. Мне кажется, что я должна сохранить это в тайне.

Вот и получилось, что мои родители рассуждают и пишут о призраках, хотя и не видят их.

А я вижу призраков, но не хочу рассуждать или писать о них.

Кажется, это называется парадоксом.

– Эй! – зову я. – Есть кто-нибудь?

Из глубины коридора доносится мамин голос – она у себя в кабинете, разговаривает по телефону. По тому, как она говорит, нетрудно догадаться, что у нее берут интервью.

– Считаю ли я, что в мире много непонятного и непостижимого? – повторяет мама. – Конечно. Было бы крайне самонадеянно утверждать обратное…

Мама выглядывает из дверей (ее пучок, как всегда, напоминает дикобраза, столько в нем ручек) и с улыбкой машет мне, а сама продолжает разговор:

– Духи, привидения, призраки, фантомы, называйте их как хотите…

Одной рукой она обнимает меня, не переставая тараторить.

– Конечно, кое-что наука может объяснить, но когда разные люди наблюдают одни и те же сверхъестественные явления, видят одно и то же привидение, рассказывают почти об одном и том же, мы должны задаться вопросом: в чем причина?

Мама прикрывает трубку рукой.

– Папа уже едет домой, – шепчет она мне в волосы. – Не уходи далеко. Нам нужно поговорить.

Нам нужно поговорить.

Три слова, от которых сразу становится не по себе, и я бы не прочь услышать объяснение, но мама уже отвернулась.

– О да, – это она говорит уже интервьюеру. – Я действительно ощущала присутствие призраков.

Вполне вероятно.

– Я их видела.

Джейкоб машет рукой у нее перед глазами.

Менее вероятно.

Что самое странное, мама вроде как знает о Джейкобе. Потому что, когда постоянно болтаешь с невидимым лучшим другом, рано или поздно наступает момент, когда приходиться объяснять, кто твой собеседник.

Но я не знаю, верит ли мама в потусторонние силы и все такое, или только хочет в них верить, потому что с ними мир становится интереснее. Она говорит, что у нее на самом деле были какие-то сверхъестественные переживания и что у нас наследственная «чувствительность» к паранормальным явлениям. Еще она говорит, что когда дело касается странного и необъяснимого, важно сохранять непредубежденность.

Но я точно знаю, что мама не смотрит на меня свысока, как папа, когда речь заходит о Джейкобе. Она не говорит о нем, как о воображаемом друге, и не подкалывает, спрашивая с явной насмешкой, как он себя сегодня чувствует или что он хочет на ужин.

Если Джейкоб хочет что-то ей сказать через меня, она слушает.

При мысли о пропущенном обеде у меня бурчит в животе, и я пробегаю мимо маминого кабинета на кухню и делаю себе АМ + Б + ШЧ, то есть, арахисовое масло, банан и шоколадные чипсы, то есть, самый вкусный в мир сэндвич, что бы там ни говорил Джейкоб. (Думаю, ему просто завидно, что он не может попробовать.) Половину сэндвича я сразу запихиваю в рот, вторую убираю в холодильник на потом и стрелой несусь к себе наверх.

У меня на кровати спит Мрак, наш котик.

В реальной жизни он не очень похож на свой портрет в книге. У Мрака совершенно отсутствует то, что мама называет природным кошачьим достоинством. Вот сейчас, к примеру, он лежит кверху брюхом, раскинув лапы, как делают собаки по команде «умри». Когда я с грохотом швыряю на пол рюкзак, кот даже не вздрагивает. Я чешу его за ушком – надо же проверить, жив ли он – и ныряю в каморку, которая раньше была моим шкафом.

Переделать ее мне помог папа. Как-то мы с ним потратили выходные, вытаскивая оттуда полки, и превратили тесный закуток в отличную фотолабораторию. Там есть стол с бобинами для пленки, проявочный бачок, увеличитель, фотобумага и кюветы для химических растворов. И даже натянут стальной трос с прищепками, для просушки отпечатков. Все, что нужно фотографу.

Джейкоб уже поджидает меня – он не тратит времени на такие штуки, как двери и лестницы.

Пожав плечами, он прислоняется к стене.

– Есть свои плюсы в том, что ты призрак. Ходить кратчайшим путем.

Я снимаю с плеча фотоаппарат, прокручиваю пленку, потом открываю заднюю крышку и вынимаю кассету.

А потом закрываю дверь, и бывший шкаф – вместе с нами – погружается в полную тьму.

Хм, тьма была бы полной, если бы Джейкоб немного не… сиял. Свечение не слишком яркое, больше всего напоминает лунный свет. Пленка от него не засвечивается, да и я мало что могу рассмотреть, поэтому больше доверяю свои рукам и действую на ощупь.

Я вскрываю кассету и извлекаю пленку. Накручиваю ее на маленькую металлическую шпульку и опускаю в проявочный бачок – он похож на коротенький термос.

Теперь можно щелкнуть выключателем – и в лаборатории вспыхивает тусклый красный свет. Теперь на нас обоих зловещие багровые отблески, как будто мы персонажи ужастика. Джейкоб размахивает скрюченными пальцами и издает леденящие душу звуки.

Я наливаю воды, чтобы промыть пленку в термосе, потом проявитель. Встряхиваю контейнер. Пока я всем этим занимаюсь, Джейкоб рассуждает вслух, какой выпуск «Тора» лучше взять с собой на каникулы: 57-й или 62-й. Наконец, негативы готовы, и я вешаю пленку сушиться. Пройдет несколько дней, прежде чем с нее можно будет печатать.

Тем временем я выбираю другую пленку – ту, которая уже готова. На ней еще одна наша с Джейкобом недавняя экскурсия: в дом с привидениями в паре кварталов отсюда. В том доме уже много лет никто не живет, но, как мы с Джейкобом обнаружили, совсем пустым его не назовешь. Я заправляю пленку в увеличитель (что-то вроде проектора, который нужен, чтобы перевести изображение на фотобумагу). Можно приступать к печати.

В проявке пленки есть какая-то магия. Она заключена в самом этом слове проявлять – делать видимым. Чувствуя себя немного сумасшедшим ученым, я перекладываю бумагу в разные кюветы с растворами – проявитель, закрепитель, промывка. И, держа бумагу щипцами, смотрю, как на поверхности возникает, наконец, изображение.

Фотоаппарат у меня, конечно, необычный, но он не такой странный, как я сама. Я могу проносить его с собой за Вуаль, но он не видит того, что вижу я. По большей части на снимках все, как в обычной жизни: черно-белое воплощение моего разноцветного мира.

Но время от времени мне все-таки везет.

Время от времени камера ловит тень у стены, или линии, похожие на струйки дыма вокруг чьей-то фигуры, или дверь, ведущую в какое-то место, которого давно уже нет.

Джейкоб заглядывает мне через плечо.

– Не сопи мне в ухо, – шепчу я.

– И не думал.

– Ага, рассказывай.

У него холодное дыхание, как ледяной ветерок в тесной комнатке, но я уже переключилась на кюветы.

Одна за другой проявляются фотографии.

Вот снимок дома с привидениями, сделанный с улицы. Блики солнечного света на покоробившихся досках.

А это уже внутри – дверь, ведущая в темный холл.

А дальше…

Победа.

Эту фотографию я сделала по ту сторону Вуали, что доказывает слабый сероватый отблеск. И там, на верхней ступеньке лестницы, смазанное изображение призрачной девочки в ночной рубашке.

Джейкоб тихонько присвистывает.

Покажи я кому-нибудь этот кадр, наверняка сказали бы, что это «Фотошоп». Но даже если бы мне поверили, я все равно не собираюсь никому рассказывать о своих находках. Не хочу быть, как эти экстрасенсы с телевидения, которые вертятся перед камерой и делают вид, будто общаются с мертвецами. А на самом деле… со мной, например, мертвые не говорят. Не считая, конечно, Джейкоба.

– Я могу стать твоим переводчиком, – предлагает он.

Я фыркаю.

– Нет уж, спасибо.

Глядя на сегодняшние свежие негативы, я гадаю, увижу ли на ней призрачного мальчика в плаще и короне, на фоне занавеса.

Я так долго просидела, скрючившись над столом, что все тело затекло. Я выключаю красную лампочку и выхожу из шкафа в комнату, щурясь и моргая от яркого света.

Джейкоб падает на кровать рядом с Мраком. Никакого удара, разумеется, и на покрывале ни складочки, но Мрак подергивает ухом, а через секунду пытается поймать Джейкоба, хватая лапами воздух. Мы никак не можем выяснить, видит его Мрак по-настоящему или просто чувствует что-то неясное в воздухе.

Кошки – таинственные существа.

Решив не терять времени, я приступаю к сборам. Вытаскиваю из-под кровати чемодан. Пока я роюсь в своей летней одежде, Джейкоб притворяется, что нашел пятнышко на футболке, и пытается его отчистить. Представить не могу, чтобы мне пришлось ходить в одном и том же до конца жи… хм, существования.

Джейкоб пожимает плечами.

– Мне еще повезло, что в тот день мне пришло в голову надеть майку с Капитаном Америкой.

В тот день. Что случилось с ним в тот день? Не знаю, расскажет ли он мне когда-нибудь об этом.

На эту мысль Джейкоб ничего не отвечает. Просто переворачивается на живот и принимается читать комикс, оставленный мной на кровати.

Несколько секунд он тратит на то, чтобы усилием воли перевернуть страницу, пока я не подхожу и не переворачиваю ее сама.

– Не самый удачный день, – бормочет Джейкоб.

Слышно, как внизу открывается и захлопывается дверь. Через несколько секунд раздается папин голос.

– Семейный совет!

Глава пятая

Семейный совет.

Это такие же слова, как «нам нужно поговорить» – от них ничего хорошего не жди.

На столе – паста-пицца, еще один плохой знак. Паста-пицца, иначе известная, как спагетти с морепродуктами, мясными фрикадельками и сыром на горячем чесночном хлебе – моя любимейшая еда. Мама с папой заказывают ее в соседнем ресторанчике только по торжественным датам или когда случается что-то очень важное. Сейчас ее появление совсем сбило меня с толку. Лучше бы было так: для хороших новостей одна еда, для плохих – другая, чтобы понимать, что тебя ждет.

Мама достает тарелки, а папа накрывает на стол, они что-то бурно обсуждают, но понятнее не становится.

– …уф, я дала интервью для Пятого канала…

– И как все прошло?

– Отлично, отлично… Ты распечатал наш контракт?

Джейкоб подпрыгивает, садится на высокий кухонный стол, болтает ногами, бесшумно колотя пятками по тумбе с ящиками. Я кладу себе большую порцию пиццы. Джейкоб рассматривает смесь сыра, фрикаделек и соуса.

– Фу, гадость какая.

Ты хотел сказать прелесть, думаю я, отправляя в рот большой кусок.

Сыр обжигает мне нёбо, а мама щелкает пальцами – молчаливое замечание за то, что начала есть, не дождавшись, когда все сядут за стол. Папа одной рукой обнимает меня за плечи. От него пахнет свежевыстиранной рубашкой и старыми книгами.

Наконец все за столом, но я замечаю еще один сигнал опасности: мама с папой не едят. И даже не делают вид, будто едят. Я тоже невольно опускаю вилку.

– Ну, – я стараюсь, чтобы голос звучал, как обычно, – что случилось?

Мама вытаскивает из пучка фиолетовую ручку и втыкает обратно.

– О, ничего особенного, – отзывается она. Папа бросает на нее убийственный взгляд, как на предательницу.

– Кэссиди… – начинает он, называя меня полным именем. – У нас есть кое-какие новости.

Боже, думаю я, скоро я стану старшей сестрой.

Джейкоб морщится, изображая отвращение, а я так поглощена переживаниями по поводу новости, что следующие папины слова застают меня врасплох.

– У нас будет телевизионное шоу.

Я тупо хлопаю глазами.

– Помнишь, когда вышли первые «Оккультурологи», – вступает в разговор мама, – книгой очень заинтересовалась пресса? И уже тогда многие говорили, что из этого может получиться хорошая телепередача? Тогда одна компания купила права…

– Ага, – медленно тяну я. – Но еще я помню, как вы говорили, что ничего из этого не выйдет.

Мама беспокойно вертится на стуле.

Папа потирает шею.

– Ну да, – просто говорит он. – Но за последние недели кое-что сдвинулось с мертвой точки. Мы не хотели говорить тебе заранее, на случай, если все сорвется, но… – и он оглядывается на маму за помощью.

Она подхватывает, ослепительно улыбаясь.

– Все действительно состоится!

Я в растерянности. Не представляю, что это значит для них, для нас, для меня…

– Ладно, – я говорю неуверенно, пытаясь сообразить, в чем подвох. В смысле, это отличная новость, но я не понимаю, почему они оба так нервничают. – Здорово! И кто вас будет играть?

Папа хмыкает.

– Никто. В том-то и дело, что мы будем сами себя играть.

Я хмурюсь.

– Не понимаю.

– Это будет не шоу с актерами, – поясняет папа. – Скорее что-то вроде репортажа, документального кино.

Мама больше не в силах скрывать восторг.

– Все будет точно, как в книгах, твой папа с фактами и я с легендами, – тараторит она как пулемет. – Каждая серия будет посвящена новому городу, разным местам, достопримечательностям и историям…

У меня голова идет кругом, я пробую разобраться, радует это меня или пугает – а может, и то и другое понемножку. В голову ничего не приходит, кроме бесконечных телевизионных шоу про призраков. Ну, знаете, где люди сидят в темных комнатах, освещенных только аппаратами ночного видения, и таинственно что-то шепчут в микрофон. Это что же, шоу моих родителей будет в таком же роде?

– Ты в кадре появляться не должна, – говорит мама, – если только сама не захочешь! Но ты будешь с нами все время, всю поездку. А на побережье съездим в другой раз…

– Подождите, как это? – Я трясу головой, мои летние планы рассыпаются, как карточный домик. – Когда все начинается?

Папа хмурит брови.

– В том-то и дело, все завертелось очень быстро. Они хотят, чтобы на первой точке мы были уже на следующей неделе.

На следующей неделе. Как раз тогда, когда мы должны были валяться на пляже.

– Хм. И правда, быстро. – Я очень стараюсь, чтобы родители не заметили паники в моем голосе. – А куда мы едем?

– По всему миру! – Мама достает толстую папку, на обложке надпись: «Оккультурологи». – «Самые известные в мире города с привидениями». Вот какая тема у этого шоу.

Мир, думаю я, это очень большое место.

– Меня больше волнует часть про города с привидениями, – замечает Джейкоб.

Даже странно: он призрак, но не любит страшилки, зачарованные места и все, что связано с Вуалью.

Довольно долго я не понимала, в чем причина. Много думала, но не хотела спрашивать. А потом, в один прекрасный день, Джейкоб, видимо, устал от моих мыслей, потому что пришел и все объяснил.

– Там… холодно, – сказал он. – Представь, что попала под снегопад, но сначала тебе тепло и дрожь начинает бить не сразу. Сначала из тебя должно уйти все тепло. А я чувствую себя так, как будто только что зашел в дом, и не хочу опять оказаться там, на морозе. Страшно, что тогда мне уже больше никогда не согреться.

Мне бы так хотелось взять его за руку и сжать ее.

Передать частичку своего тепла.

Но все, что я могу – это пообещать, что никогда не дам ему замерзнуть.

Что никогда не брошу его.

Куда ты, туда и я, думаю я.

– Ну что, Кэсс? – спрашивает папа, и его очки вспыхивают бликами, как будто он мне подмигивает.

Плакало мое лето без привидений.

– Что ты об этом думаешь? – настаивает мама.

Это не очень честный вопрос. Совсем не честный. Родители любят его задавать, когда все уже решено и выбирать особо не приходится. Я думаю, что все это звучит безумно и страшно. Я думаю, что предпочла бы отправиться в домик на побережье.

Но у мамы и папы такой радостный вид, что я не хочу все портить. К тому же – я кошусь на Джейкоба, – это может оказаться интересно.

Он рычит.

Мама открывает папку, и мой взгляд падает на первую страницу.

ОККУЛЬТУРОЛОГИ

ПЕРВАЯ СЕРИЯ

Место действия: Эдинбург, Шотландия

Что мне известно о Шотландии? Она на севере Англии, а нас от нее отделяет океан. Там носят килты, и… вроде, все.

Продолжаю читать и вижу название серии:

ГОРОД ПРИЗРАКОВ

– Звучит не слишком зловеще, ага, – язвит Джейкоб, а я вздрагиваю от волнения и предвкушения.

Я думала, что жизнь у меня очень необычная.

Чувствую, она становится еще необычней.

Часть вторая Город призраков

Глава шестая

– Кэссиди! Такси ждет!

Я запихиваю в чемодан последние вещи и сажусь сверху на крышку, чтобы заставить ее закрыться. Я-то думала, что буду собирать вещи для пляжа – купальники, шортики, крем от загара – для безмятежного лета без призраков. Вместо этого я утрамбовываю в чемодан свитера и ботинки. Если верить приложению в моем телефоне, шотландское лето – это синоним холода и дождя, да еще и с градом.

На краю кровати сидит Джейкоб, в неизменных джинсах и футболке: призракам не нужны дождевики.

– Комиксы не забыла? – беспокоится он.

– Они у меня в рюкзаке.

– А найдется там место еще для парочки, а то я подумал, мы не захватили ни одного выпуска «Правосудия»…

– Нет, – бросаю я, уже не в первый раз проверяя, достаточно ли пленки в футляре для камеры.

В дверях показывается папа, с чемоданом в одной руке и кошачьей переноской в другой. Из глубины клетки на меня сердито смотрит Мрак.

– С кем ты тут разговариваешь? – интересуется папа.

– Да так, с Джейкобом, – отвечаю я.

Папа смотрит по сторонам с таким видом, что сразу видно – он хочет меня посмешить.

– А Джейкоб уже готов к отъезду?

– Ответ отрицательный, – отзывается с кровати Джейкоб. – Я считаю, что все это плохая затея.

– О да, – мстительно заявляю я. – Он умирает от желания посмотреть на все эти дома с привидениями, пещеры с привидениями и замки с привидениями.

Джейкоб мрачнеет.

– Предательница.

– Я рад, – жизнерадостно восклицает папа. – Не могу обещать, что там будут призраки, зато какая там история!

Мрак возмущенно шипит.

Я закрываю молнию на чемодане и с бум-бум-бум на каждой ступеньке тащу его вниз. На улице я оглядываюсь на дом и вижу, как папа запирает входную дверь. Внутри у меня настоящий комок нервов.

– Он никуда не денется и будет ждать нашего возвращения, – говорит мама, по лицу догадавшись о том, что я чувствую. – Это просто смена декораций, свежий сюжет, новая глава. Нам предстоит написать целую книгу, – продолжает она, обхватив меня за плечи. – А как мы пишем?

– Понемногу, по страничке, – машинально отвечаю я.

Это мамина любимая присказка. Со дня своего падения в реку я все время цепляюсь за нее, как за веревку. Каждый раз, как я чего-то пугаюсь или нервничаю, я напоминаю себе, что ни одна хорошая история не может обойтись без крутых поворотов и завихрений. А любой героине полагаются приключения.

И вот мы усаживаемся в такси – родители, девчонка, привидение и разозленный кот – и направляемся в аэропорт.

В дороге мама и папа обсуждают расписание. Телевизионщики наняли местную съемочную группу и гида, и у нас есть неделя, чтобы снять все, что мы хотим. Папа сжимает папку с историческими сведениями о разных местах, а у мамы в руках тетрадка с каракулями, прочитать которые не может никто, кроме нее самой. Чем больше я слушаю, как они обсуждают и планируют, тем яснее понимаю, что это шоу рассчитано на несколько месяцев, даже если все пойдет гладко.

Ничего не случается раньше, чем случится, а потом – раз, и уже случилось. Это одна из папиных присказок.

Такси доставляет нас в аэропорт. Но высаживаются из машины уже не родители, девчонка, привидение и разозленный кот…

Потому что Джейкоб исчез.

Иногда он такое проделывает. Пропадает, улетучивается. И я не знаю, то ли он дуется, то ли просто пошел кратчайшим путем. Первый раз он пропал в поездке на восточное побережье, куда мы отправились в поисках маяков с привидениями для последней книги моих родителей. Только что был здесь, а в следующий миг бесследно исчез. Я тогда страшно перепугалась, решила, что он как-то привязан к нашей реке, что его держат какие-то невидимые узы, не давая отъехать больше, чем на десять или двадцать миль.

Но когда мы добрались до первого маяка, Джейкоб был там и ждал нас, сидя на ступеньках.

– Ну и что? – оправдывался он. – Меня в машине укачивает!

Типичный ответ Джейкоба.

Хотела бы я знать, куда он девается и что делает без меня. Мне интересно, нужен ли призракам сон, приходится ли ему возвращаться за Вуаль для подзарядки, или он просто вредничает.

Мы с родителями регистрируем багаж, проходим таможенный контроль и ждем посадки, а от Джейкоба по-прежнему ни слуху, ни духу. Я сажусь у окна, смотрю, как стремительно уходит вниз земля, и даже хочу, чтобы он остался дома.

– Дамы и господа, обратите внимание на сигнал «Пристегните ремни»…

Я открываю глаза и прижимаюсь лбом к иллюминатору. Солнце как раз выныривает откуда-то снизу. Трудно представить, что там под нами настоящий океан. По другую его сторону меня ждет новый незнакомый мир. Мир, полный тайн и секретов… и привидений.

Самое прикольное, что на этой высоте, в тридцати пяти тысячах футов над землей, сидя в металлической птице, я не чувствую Вуаль. Другая сторона ничего не нашептывает и не теребит меня за плечо, и поэтому кажется, что мне не хватает части себя. Я как Питер Пэн, разлученный с собственной тенью.

То, что рядом нет Джейкоба, положение не улучшает.

Я уговариваю себя не волноваться. Рано или поздно он всегда появляется.

Самолет начинает трястись – не сильно, это называется зона турбулентности, и Мрак с тревогой смотрит на меня из переноски, которая стоит под сиденьем передо мной. Он не издает ни звука, но прищуривает зеленые глазищи с таким видом, как будто в его временном заключении виновата лично я.

Папа задремал, но мама не спит, штудирует книгу под названием «Духи, Призраки, Шотландия». На вид какая-то дешевка – на обложке замок под полной луной и щупальца тумана, которые ползут к привидениям, небрежно обработанным на компьютере. Но я сама не замечаю, как увлекаюсь и, заглядывая через мамино плечо, начинаю читать раздел про Эдинбург.

Этому городу (не забыть бы, что произносится «Эдин-бург», а не «Эдин-берг») больше девятисот лет! В книге есть карта, а на ней отмечены парки и мосты, церкви и даже замок. Но город не такой большой, как я ожидала, всего несколько миль из конца в конец, он разделен на Старый Город и Новый Город.

– Новый Город, конечно, относительно новый, – поясняет мама, заметив, что я читаю. – Ему тоже больше двухсот лет. Но лучшие привидения, – добавляет она восхищенно, – все в Старом Городе.

– А где мы будем жить? – беспокоюсь я. И почти сразу догадываюсь, каким будет ответ – еще до того, как мамин палец опускается на карту прямо посреди Старого Города.

Превосходно. Я представляю, как это говорит Джейкоб, и откидываюсь на спинку кресла.

Смотрю в окно, как дневной свет заливает небо. Я вспоминаю о Джейкобе и снова начинаю волноваться – вдруг привидения не могут преодолеть водную преграду. Самолет начинает снижаться, а у меня на сердце тревога. К тому времени, как самолет садится, я уже в панике.

На выходе Джейкоба нет.

Нет его и в терминале.

И на эскалаторе, и в зоне получения багажа.

Но, когда багаж начинает выезжать по ленте транспортера, первое, что я вижу – это не красные и желтые полоски моего чемодана (да, я за Гриффиндор), а мальчика, сидящего на нем по-турецки. У Джейкоба слабость к эффектным появлениям.

Я вздыхаю с облегчением. Соскочив с транспортера, Джейкоб сует руки в карманы и хитро улыбается.

– Вот они, плюсы быть призраком, – весело говорит он, а я не могу решить, чего хочу больше: обнять друга или пихнуть кулаком в плечо. На его счастье, я не могу сделать ни того, ни другого.

Мы усаживаемся в черное такси. Мрак улегся на дно переноски и косится оттуда на Джейкоба, а тот строит рожицы маме, пока она называет водителю адрес гостиницы.

Несколько минут мы едем по самым обычным улицам с магазинами, парикмахерскими и банками. Потом, совершенно неожиданно, асфальт под колесами сменяется булыжной мостовой – мы как будто совершили путешествие во времени. Машина трясется на неровной дороге. У Мрака кровожадный вид, а Джейкоба того и гляди стошнит.

Таксист что-то говорит, но произношение у него настолько непривычное, что я не сразу понимаю, что он обращается к нам, а просто не напевает что-то себе под нос. Папа кивает, притворяясь, будто понимает его. Но мне и в самом деле удается разобрать отдельные слова в потоке певучей речи водителя. Он задал нам вопрос.

– Что же привело вас сюда, в милую Шотландию?

Мама, кажется, тоже его поняла, она отвечает:

– Привидения.

У нас дома одного этого слова было бы достаточно, чтобы разговор угас. Но здешний таксист и ухом не ведет.

– А, – роняет он. – Видел я однажды привидение, на севере.

Мама оживляется.

– В самом деле?

– О да, – кивает таксист. – Мы с супругой отправились на денек в горы. Нагулялись на свежем воздухе, посмотрели все, что только можно было, и забрели в ближний замок в надежде перевести дух и подкрепиться.

Ничего странного, думаю я.

– Кухню в этом замке давно переделали в ресторан – кругом камень и стекло, и камин горит. У огня стояли три низких кресла, – продолжает таксист. – Два кресла стояли пустые, а в третьем сидел мужчина и смотрел на огонь. Благородного вида, сразу ясно, что джентльмен. Супруга моя подошла к столу с закусками, а я взял в обе руки по стакану и пошел за ней следом. Проход там узкий, а я не маленький, вот и задел кресло, в котором сидел джентльмен. Чуть не облил его пивом. Я извинился, а жена тут как раз обернулась и спрашивает, с кем это я разговариваю.

– И что вы думаете… – Таксист помолчал, все затаили дыхание. Напряжение было такое, что, казалось, воздух звенит. – Никого там не оказалось. Все три кресла оказались пустыми.

Папа сидит с глубокомысленным видом, как будто пытается решить сложную задачу, зато у мамы глаза блестят, как у маленькой девочки, которая слушает сказки у костра. Мы с Джейкобом встревоженно переглядываемся. Одно дело, когда призрак двигается предметы или затуманивает зеркало в ванной. Но вот так, запросто показаться в нашем мире, как существо из плоти и крови? Это умеет только Джейкоб, но и его вижу только я, и только потому, что мы связаны. Возможно, таксист просто нас разыгрывает или его подвело зрение. Людям иногда мерещатся призраки в темноте, игра света обманывает нас.

Водитель ловит в зеркале мой взгляд.

– Не веришь мне, девочка? – спрашивает он с улыбкой. – Ничего. Поживешь в Шотландии с мое, у тебя свои истории появятся.

Ничего-то он обо мне не знает. У меня и так этих историй выше крыши.

Такси заворачивает за угол, и мы неожиданно оказываемся прямо перед замком из маминой книжки. Только он не маленький, как на картинке. Это настоящий замок в натуральную величину. На скале. Я смотрю на него во все глаза. Папа одобрительно присвистывает. Мама сияет. Даже Джейкоб впечатлен. Замок выделяется на фоне неба, как нарисованный, до чего же он хорош!

– Красотища, верно? – замечает таксист.

Из книги я помню, что замок находится в Старом Городе, поэтому не удивляюсь, когда, переехав через мост (под ним нет воды, там железнодорожный вокзал и большой зеленый парк), мы оказываемся в более старой части Эдинбурга.

Таксист сворачивает с оживленных улиц и едет вниз по склону.

– Ну вот, приехали, – говорит он, останавливаясь перед старым каменным домом с ярко-красной дверью. – Лейнс-Энд.

Глава седьмая

Лейнс-Энд напоминает мне сцену из книги «Гарри Поттер и Орден Феникса». Ту, где Гарри привозят в штаб-квартиру Ордена, в дом Сириуса Блэка, который скрыт заклинанием за фасадом другого дома.

Лейнс-Энд похож на эту штаб-квартиру – серый невзрачный дом, втиснутый между двумя другими, такими же серыми. Дома стоят тесно, как книги на полке, между каменными переплетами нет никакого просвета, крыши ощетинились каминными трубами.

Мы звоним в ярко-красную дверь, и ее тут же отворяет пожилая женщина. У нее румяные щеки, светлая кожа, а у ног вьется толстая белая кошка.

– О, привет, – говорит женщина. – Вы, должно быть, Блейки. А я миссис Уэзершир, хозяйка Лейнс-Энд. Входите.

В вестибюле все стены увешаны старомодными портретами каких-то людей, которые смотрят прямо перед собой. Справа проход в виде арки ведет в гостиную, а в конце вестибюля виднеется деревянная лестница – такая крутая, что возносится вверх, как ствол дерева. Пока миссис Уэзершир рассказывает о правилах жизни здесь, я подхожу к лестнице.

Джейкоб не отстает от меня ни на шаг.

– Ручаюсь, что здесь есть привидения.

Он думает, что привидения есть везде. Что касается Лейнс-Энд, мне пока трудно что-то сказать. Дом, конечно, старый, но это не всегда означает…

В стенах что-то дребезжит – наверное, в трубе, а над головой слышатся шаги.

Джейкоб высоко поднимает брови.

Ну, может быть…

Остановившись у лестницы, я поднимаю взгляд и обнаруживаю, что сверху на меня смотрит девочка.

Она примерно моего возраста, на ней накрахмаленная блузка и юбка в клетку. У нее смуглая кожа, блестящие черные волосы аккуратно заплетены в косу. Она смотрит на меня не мигая, и я тоже не могу оторвать от нее глаз. Что-то в этой девочке кажется мне странным. Знакомым. Я не могу избавиться от чувства, что видела ее раньше – хотя я точно знаю, что этого не может быть.

– Кэссиди! – зовет папа.

Я спешу обратно, к переноске Мрака. Вокруг нее с любопытством крутится пушистая белая кошка миссис Уэзершир, пытаясь просунуть между прутьев лапу. Мрак бросает на меня не то злобный, не то умоляющий взор. Подхватив клетку, я поскорее уношу ее в гостиную.

Высокий потолок, стены, скрытые книжными полками, камин. Перед ним стоит кресло, а по бокам два дивана. Разумеется, я сразу же вспоминаю три кресла из рассказа таксиста. Но никакого призрачного джентльмена здесь нет, только мама с папой и миссис Уэзершир.

Поставив переноску с Мраком, я сажусь на один из диванов и вскрикиваю: я в нем тону, подушка оказывается неожиданно мягкой и я проваливаюсь, как в зыбучие пески.

Мама приходит мне на помощь – протягивает руку и вызволяет из плена. Миссис Уэзершир тем временем ставит на стол чайник и поднос. И это очень кстати: тем, чем кормят в самолете, наесться невозможно.

– Бисквиты? – предлагает миссис Уэзершир, протягивая мне тарелочку, на которой вовсе не бисквиты, а сухое печенье. Пусть называет их, как хочет, главное, что можно угоститься.

Но едва я протянула руку к тарелке, как над головой снова раздались шаги.

На этот раз мы все посмотрели на потолок.

– О, не обращайте внимания, – говорит миссис Уэзершир. – Это мой муж.

– Будем рады с ним познакомиться, – вежливо замечает папа.

Наша хозяйка негромко смеется.

– Не думаю, что вам это удастся. Мистер Уэзершир уж восемь лет, как помер. – Она не перестает улыбаться. – Еще чаю?

Джейкоб пристально на меня смотрит, и не обязательно быть телепатом, чтобы понять, о чем он думает.

Здесь точно есть привидения.

Может, он и прав, но сейчас я не настроена затевать проверку. У меня есть правило – я не захожу за Вуаль в тех местах, где сплю. Иногда безопаснее не знать.

– Итак, – спрашивает миссис Уэзершир, разливая чай, – что же привело вас сюда, в наш славный город?

– Собственно говоря, – говорит мама, – мы будем снимать здесь телешоу о привидениях.

– О, – миссис Уэзершир берет свою чашку. – Что ж, далеко ходить не придется. Мой Реджинальд очень интересовался эдинбургскими мертвецами. У него был прямо пунктик, – она кивком указывает на книжные полки. – Он много лет расспрашивал местных жителей, собирал воспоминания и истории и записывал вот в эти тетради.

При упоминании об историях мама подпрыгивает, а у папы проясняется лицо, когда он слышит о записях.

– Серьезно? – спрашивает папа, привставая. – Можно мне…

– Конечно, не стесняйтесь.

Папа набирает стопку тетрадей, мама допивает чай, а я чувствую, что съела слишком много печенья. Миссис Уэзершир поднимается со своего стула.

– Ну что ж, – говорит она. – Пойдемте, я покажу вам апартаменты.

Видимо, апартаментами здесь называют квартиру. Слово шикарное, но в том, что на четвертый этаж приходится лезть по крутой лестнице, ничего шикарного нет. На лестничной площадке второго этажа черноволосой девочки больше нет.

Мама замечает, что лифт в Шотландии называют подъемником. Это название не лишено смысла – в том случае, когда подъемник в доме есть. Еще мама объясняет, что Лейнс-Энд – это меблированные комнаты. Это то же самое, что небольшая гостиница, только в ней не номера, а апартаменты. На каждом этаже по две квартиры. Наконец, мы добираемся до четвертого этажа. Миссис Уэзершир останавливается у двери с медным номером 4В и достает ключ, который выглядит очень старым.

– Ну вот…

Дверь отворяется со скрипом, как в фильме ужасов, но квартира оказывается уютной и чистой. В ней две спальни и гостиная со старым камином и диваном (который не пытается съесть меня, как тот, внизу). У большого окна стоит письменный стол.

Мама с папой выходят за дверь и что-то обсуждают с миссис Уэзершир.

– Если вам что-то понадобится, – говорит она, – я живу под вами, двумя этажами ниже…

Пока они разговаривают, я выпускаю Мрака на свободу. Он тут же прячется под диваном, а я подхожу к окну. Холодное стекло слегка запотело, я провожу по нему рукой, и неожиданно вижу напротив замок. Он возвышается над остроконечными крышами и каминными трубами, и я любуюсь им, не в силах оторвать глаз: это больше похоже на сказку, чем на историю с привидениями.

– Джейкоб, – тихо зову я, – ты должен это видеть.

Но Джейкоб не отзывается.

Я поворачиваюсь. Его нет. Заглянув в ванную комнату, я обнаруживаю там ванну на львиных лапах. А на лапах огромные когти, как будто у горгульи. Но Джейкоба и здесь нет.

– Джейкоб? – шепчу я, заглядывая в первую спальню. Ничего.

Я отворяю вторую и нахожу его. Он стоит в ногах кровати и неотрывно смотрит на что-то, скрытое за дверью.

– Джейкоб!

Он не моргает, не двигается.

Протиснувшись у него за спиной, я вижу, на что он глядит: это зеркало.

Большое зеркало в золоченой раме, висящее на стене.

Сначала я решаю, что само зеркало чем-то удивило Джейкоба, но почти сразу понимаю, что его внимание привлекло отражение. Проследив за его взглядом, я замираю, чувствуя, как по коже бегут мурашки.

Джейкобов два, один рядом со мной, второй в зеркале, но они разные. Рядом со мной стоит тот Джейкоб, которого я знаю. Но тот, что в стекле, осунулся, он смертельно бледен, майка и джинсы на нем мокрые, а вокруг ног плещется речная вода. Меня непросто испугать, чего я только не видела за последний год, но сейчас мне страшно. Джейкоб в зеркале выглядит мерт… – так, стоп. Я не позволяю себе даже в мыслях произнести это слово.

– Джейкоб, – окликаю я его, но он как будто не слышит. Глаза у него пустые и в то же время сосредоточенные. Я хватаю его за плечи, чтобы встряхнуть, но, конечно же, мои руки проходят насквозь. В конце концов я догадываюсь встать между ним и отражением, чтобы он этого больше не видел.

– Джейкоб!

Он моргает, нерешительно делает шаг назад.

– Что это было? – спрашиваю я.

Ответ звучит неуверенно, вяло.

– Я… не знаю.

Он вздрагивает, как от холода, отворачивается и выходит из комнаты. Я оглядываюсь на зеркало, почти ожидая, что снова увижу того, другого Джейкоба.

Но в нем только мое отражение.

Возвращаюсь в гостиную. Папа заряжает телефон, а мама разбирает вещи. На диване сидит Джейкоб, взгляд у него до сих пор странный, отсутствующий.

Тебе лучше? – думаю я, падая на диван рядом с ним.

Он рассеянно кивает.

Солнце прячется за облаками, в комнате вдруг становится темно. Как будто мы шагнули за Вуаль – все сразу кажется серым и мрачным.

Мама, уперев руки в бока, осматривается.

– Очаровательно, – говорит она без намека на иронию. Потом поворачивается ко мне: – Есть какие-то признаки того, что тут живет привидение?

Я догадываюсь, что она говорит о мистере Уэзершире, а не о Джейкобе, поэтому мотаю головой.

– Разве что большая кошка и несколько старых курительных трубок, – отвечает папа.

Мама собирает волосы в лохматый пучок.

– Вот зануда, – и она целует папу в щеку.

– Сама такая, – улыбается он, протирая очки.

Я подавляю зевок. В следующую секунду папа тоже зевает.

– Не смейте! – восклицает мама. – Нам нужно продержаться до вечера. Это единственный способ справиться с джетлагом.

Джетлаг – это, видимо, то, что случается, когда за ночь перелетаешь на другой конец света и организм не успевает приспособиться к смене часовых поясов.

Я клубочком сворачиваюсь на диване и краем уха слышу, как папа звонит продюсерам и сообщает, что мы прибыли. Съемочная группа прилетит из Лондона завтра, они приедут сюда, чтобы познакомиться с нами, а вместе с ними и наш местный гид. Папа бредет в спальню, обсуждая всякие подробности, но я подозреваю, что он хочет только одного – спать. Снова зевнув, я закрываю глаза, но мама начеку. Она хватает меня за плечо.

– Ну-ка перестань, – уговаривает она и стягивает меня с дивана. – Смотри, какой хороший денек.

Я выглядываю в окно.

– По-моему, там дождь.

Но от мамы так легко не отделаться. Она сует мне в руки плащ.

– Хорошо, что мы подготовились.

Я оглядываюсь на диван, но Джейкоб исчез. Надо бы его поискать, но мама берет меня под руку и тянет к двери. Я едва успеваю на ходу схватить со стола свой фотоаппарат.

Когда мы выходим под серое небо, оказывается, что на улицы опустился туман, люди похожи на тени. Резко кричат чайки. Где-то вдалеке звонит церковный колокол.

Вот она какая, Шотландия, думаю я.

Много ли тут привидений?

Глава восьмая

– Пытки! Убийства! Кровопролития!

Человек в цилиндре и потрепанном костюме широко раскидывает руки.

– Узнайте все о самых мрачных тайнах города! Посетите Эдинбургскую темницу!

В воздухе разносятся звуки волынки, а к столбу с фонарем на верхушке прислоняется женщина в темном платье.

– Экскурсии в гости к призракам! Каждую ночь, – сообщает она, – начало на закате. Ищите фонарь.

– Посетите Тупик Мэри Кинг [2]! – выкрикивает другой зазывала в старомодном плаще.

– Узнайте историю Бёрка и Хэра!

– Пройдите по следам городских мертвецов!

Мы с мамой идем по Королевской Миле. Это череда широких и многолюдных улиц, ведущих от замка к подножию высокого холма, который здесь называют Троном Артура.

Замок и Холм держат город с двух сторон, словно гигантские книгодержатели на полке.

Мама счастлива, увлечена шумом и кутерьмой. А вот мне не до смеха. Кажется, я сойду здесь с ума, потому что сквозь гул голосов просачивается знакомое тук-тук-тук призраков – то ближе, то дальше, оно слышится со всех сторон, тихое, равномерное биение, будто у города есть пульс.

Пробираясь сквозь толпу, я не выпускаю мамину руку. Обычно это родители беспокоятся, чтобы дети не потерялись, но мне всегда приходится следить за мамой. Папа еще как-то запоминает дорогу, а вот мама всегда норовит заблудиться.

«А как еще ты найдешь что-то новое и интересное?» – всегда говорит она.

Мама ныряет в магазин для туристов, чтобы купить нам воды. Я жду ее на тротуаре, фотографируя уличных артистов и прохожих. Я снимаю женщину в белом, которая стоит на небольшом постаменте и поет что-то протяжное и заунывное. Старика с букетиком черных бумажных роз, на лепестках которых написаны какие-то слова. Волынщика в килте; его волынка издает пронзительные звуки, похожие на вой ветра.

Все это, конечно, артисты, которые нужны, чтобы придать улице зловещий вид. Но за всем этим балаганом я чувствую призрачную силу Вуали. Обычно мне приходится самой тянуться за ней, искать, но здесь, среди толчеи и хаоса Королевской Мили, она находит меня сама. Кладет руку на плечо, притягивает ближе, ближе. Перед глазами танцуют серые нити, но я не касаюсь их, а лишь плотнее заворачиваюсь в дождевик и разглядываю улицу, фотографирую сувенирные лавки и пабы, церкви и винные магазины, и…

Мой взгляд падает на ряды фотоаппаратов в большой витрине, и сердце начинает биться быстрее. Это фотомагазин. На витрине буквы с завитушками: «У Беллами». Я делаю мысленную отметку: зайти сюда, когда кончится пленка.

Появляется мама с бутылками воды, шоколадным батончиком и путеводителем.

– Идем, Кэсс. Я нашла кое-что, тебе понравится.

Я напрягаюсь, ожидая чего-то противного или ужасного, но мама ведет меня к кафе под названием «Дом Слона», с ярко-красными стенами и плакатом, который гордо сообщает:

«Здесь родился Гарри Поттер!»

– Не может быть! – и я тащу маму внутрь.

Я в полном восторге, мы рассматриваем кафе. Оказывается, именно здесь, в «Доме Слона», писательница Джоан К. Роулинг – та самая Джоан Роулинг! – придумала Гарри, и Гермиону, и Рона.

Здесь, сидя за одним из этих деревянных столиков, она создала Хогвартс, Азкабан и Косой Переулок.

Здесь она изобрела квиддич и вообразила Турнир трех волшебников и Дары смерти.

Даже крошечные тесные туалеты могут многое рассказать. Стены в них сплошь исписаны благодарностями – на множестве языков, множеством разных почерков, которые сплетаются в один ковер любви, настоящий памятник легендарным книгам.

Когда, наконец, мы снова оказываемся на улице, я чувствую восторг. Теперь Эдинбург – мой любимый город, заявляю официально.

Вскоре небо у нас над головами опять заволакивают темные тучи. Ветер, треплющий волосы, тоже ничего хорошего не предвещает.

– Кажется, сейчас дождь начнется, – говорю я, поеживаясь.

Мама пожимает плечами.

– Это же Шотландия. Здесь почти всегда идет дождь.

Она с головой ушла в изучение путеводителя.

Не исключено, что чары «Дома Слона» еще не рассеялись, потому что, когда мама предлагает посетить место под названием Грейфрайерс Кирк, я соглашаюсь.

Но позже, когда мы уже идем, я спохватываюсь, что понятия не имею, что такое кирк.

– Это церковь, – поясняет мама и весело добавляет: – А на тамошнем кладбище привидений больше, чем где бы то ни было в Европе!

Как по мановению волшебной палочки очарование сказочного мира улетучивается, уступая место опасности. Мы идем на кладбище, и я так и слышу ехидный голос Джейкоба: «О, как кру-у-уто!»

Железные ворота между двумя каменными колоннами, над ними вьются металлические буквы: «Грейфрайерс».

За воротами я вижу зеленые лужайки, цветные витражи в окнах церкви, прогуливающихся по двору людей. Вздохнув, чувствую запах сырого камня и седой древности.

Но как только мы приближаемся к воротам, я вдруг останавливаюсь, как вкопанная.

Меня тревожит не то, что я вижу, и не запахи. Дело в том, что я ощущаю.

Воздух сгущается, напряжение растет, а давление Вуали здесь такое сильное, что больше похоже не на руку, которую кто-то положил тебе на плечо, а на тяжелое и удушливое мокрое одеяло. Перед глазами повисает серая пелена.

Мама восторженно вскрикивает и показывает мне свою руку – волоски на ней встали дыбом.

– Гляди! – говорит она. – Гусиная кожа!

У меня тоже появилась гусиная кожа, но по другой причине. Хоть Королевская Миля и была переполнена призраками, там я ничего подобного не чувствовала.

Вуаль сама по себе не страшная и не плохая. Это просто другой вид пространства. Но энергия здесь темная и угрожающая. Я уже хочу попросить маму вернуться, но не успеваю, а она хватает меня под руку и тащит через порог, к кладбищенским стенам. Хотя я не пересекала при этом Вуаль, все равно кажется, будто мы шагнули из одного мира в другой.

Внутри, прямо за воротами, стоит группа туристов. Гид указывает на одну из могил, вокруг которой в грязи раскиданы собачьи игрушки.

– Одним из самых знаменитых обитателей Грейфрайерс, – говорит гид с великолепным британским акцентом, – был терьер по кличке Бобби. Но, в отличие от большинства наших постояльцев, он прибыл на кладбище еще живым…

Мы с мамой пристраиваемся сзади к группе и слушаем.

– Рассказывают, что, когда его хозяин умер и был похоронен здесь, Бобби провел на его могиле не одну ночь, и не две, а целых четырнадцать лет. Когда он скончался…

Туристы печально вздыхают.

– …его похоронили у самых ворот. – Интонации гида становятся более жесткими. – Бобби, пожалуй, самое доброе привидение из тех, что можно встретить среди этих надгробий. Грейфрайерс не раз становился пристанищем как для убитых, так и для убийц. – Он умолкает, выдерживает паузу, чтобы напряжение нарастало, а потом хлопает в ладоши. – А теперь у вас есть час, чтобы все здесь осмотреть. Постарайтесь не встретиться с полтергейстом на холме!

Туристы маленькими группками разбредаются в разные стороны.

При упоминании о полтергейсте мама оживляется.

– Вот его-то нам и нужно увидеть.

– Ну, ты и иди, – отвечаю я ей. – А я буду держаться поближе к нормальным могилам.

– Ладно, – соглашается она. – Только не уходи далеко.

И она убегает вприпрыжку, с таким энтузиазмом, словно впереди ее ждет торт.

Я озираюсь. Повсюду могилы, тянутся вдоль кладбищенской стены – надгробия высокие, торчат из земли, как зубы. Одни могильные плиты выглядят новыми (ну, относительно новыми), от других остались лишь каменные обломки или ушедшие в землю плиты, заросшие травой.

Рядом со скульптурой ангела я вижу череп и скрещенные кости. Над корабельными якорями навис каменный жнец с косой. Веревка с петлей, херувим, букет каменных роз. Кое-где прямо на надгробиях или среди травы лежат бесхитростные приношения – колокольчики, безделушки и сложенные пополам записки.

«Не уходи далеко», сказала мама, а я и не собиралась. Но с каждым шагом Вуаль становится все тяжелее, обвивается вокруг меня, облепляет, как намокшая в реке одежда, как ледяной воздух…

Мне больно дышать, перед глазами все становится серым, и, когда я начинаю понимать, в чем дело, это и происходит.

Меня втягивает на ту сторону.

Глава девятая

Я слышу скрежет тормозов, чувствую, как в легкие устремляется ледяная вода – и вот я по ту сторону. Туристы исчезли, а кладбище растягивается и становится больше, мрачное и безлюдное.

Такого со мной раньше никогда не бывало.

Бывают, конечно, места, где Вуаль сильнее. Но никогда она не была сильной настолько, чтобы схватить меня, вцепиться и втащить внутрь.

Опустив глаза, я вижу у себя в груди полоску синеватого света. Вокруг моих коленей клубится туман. Мне не по себе, особенно без Джейкоба, я оглядываюсь и думаю, что пора отсюда выбираться, но ноги словно приросли к влажной земле.

Шуршит трава, мое сердце отчаянно бьется, но это всего-навсего собака. Между надгробными плитами трусит терьер – Бобби из Грейфрайерс, преданный пес, который умер на могиле хозяина.

Я замечаю еще движение выше, на склоне. Там, рядом со склепом расхаживает мужчина. Он курит трубку и что-то бурчит себе под нос. Вокруг него клубятся такие плотные тени, что в воздухе черно.

Полтергейст, думаю я, вспоминая мамины восторги. Но он не отходит от своего склепа, и я уже начинаю думать, что тут не так уж плохо, когда раздается крик.

Я оглядываюсь, Вуаль рябит, в тумане появляются очертания новых фигур. Кого-то тащат к помосту, где его ждет виселица. Поспешно отвернувшись, я вижу целую процессию, входящую в ворота.

Я не должна тут оставаться, нужно идти, выбираться наружу. Это я и собираюсь сделать… как вдруг замечаю на себе взгляд. На меня смотрит женщина.

Первое, что бросается в глаза – это ее красный плащ, такой яркий, что кажется прорехой в серой ткани Вуали. Женщина идет по кладбищу, из-под ее капюшона выбиваются пряди черных волос, похожие на скрюченные пальцы. Капюшон надвинут низко, но видно, что кожа у нее молочно-белая, а губы красные, как кровь.

Мне хочется сделать фотографию, но руки беспомощно повисли.

Где-то за пределами Вуали начинают звонить церковные колокола.

Где-то за пределами Вуали кто-то зовет меня по имени, но голос далеко, он слабеет, а я не могу оторвать глаз от женщины в красном.

Она глядит прямо на меня. Не в сторону, не сквозь меня, как другие призраки, а на меня, и это очень неприятно, будто по спине проводят костлявым пальцем. Ее темные глаза сверлят меня и замирают, прикованные к завитку света в моей груди.

На ее лице появляется голодное выражение.

– Кэссиди… – снова слышится голос и замирает, а женщина в красном начинает напевать.

Ее голос, низкий и монотонный, вспарывает пространство над кладбищенским двором. У меня такое чувство, словно кто-то дергает струну где-то у меня за ребрами. Мелодия волнами проходит сквозь кости, мышцы, голову.

У меня начинает кружиться голова, легкие болят так, будто я слишком долго нахожусь под водой. Нужно вынырнуть и глотнуть свежего воздуха. Женщина плавно поднимает руку, и в следующий момент я, обходя могилы и надгробья, начинаю двигаться к ней, к ее протянутым пальцам, и…

– Кэссиди! – на моем пути вырастает Джейкоб. Схватив меня за руку, он выдергивает меня наружу, сквозь Вуаль. Я проваливаюсь, пролетаю сквозь холодный, как лед, воздух и с размаху плюхаюсь на траву.

– Ты что? – я тру виски, сидя на газоне.

– Я звал, звал, – говорит Джейкоб. – Ты не отвечала. – Он качает головой. – Тебе совсем нельзя ходить за Вуаль без меня.

– Я и не собиралась, – отвечаю я. – Меня туда вроде как засосало.

На лице моего друга непонимание и тревога. Я заглядываю за его плечо, но женщина в красном, конечно, уже исчезла, растаяла вместе с остатками Вуали. На кладбище вокруг толпы беспечных туристов, снова звучит церковный колокол, отбивая время.

Я поднимаюсь на ноги, стряхиваю с джинсов травинки.

– А где был ты?

Джейкоб низко опускает голову.

– Прости. Я, кажется, немного… потерялся.

Я вспоминаю зеркало, отсутствующее выражение, с которым Джейкоб выходил из спальни. Он вздрагивает, видимо, это воспоминание ему неприятно, и я пытаюсь не думать о нем.

– Ты ее видел? – спрашиваю я.

– Кого?

Я невольно смотрю туда, где она только что стояла.

– Женщину в красном плаще…

– Вот ты где! – восклицает мама, бросаясь ко мне. – Я с ног сбилась, везде тебя искала. – Морща нос, она поднимает лицо к небу. – Кажется, дождь собирается. Ну, пойдем отсюда, ты готова?

– Еще как! – отвечаю я, и тут на нас падают первые капли дождя.

Когда мы добираемся до Лейнс-Энда, только один из нас не вымок до нитки – это Джейкоб. У нас был с собой зонт, но сейчас он на шнурке беспомощно болтается на руке у мамы – тонкие спицы погнулись от первого же порыва ветра. Маму это нисколько не обескуражило, а вот мне не нравится, когда вода заливает глаза и хлюпает в кроссовках. Фотоаппарат я плотно завернула в куртку.

Оказавшись под крышей, мама тут же бросается к миссис Уэзершир, чтобы поговорить, а мы с Джейкобом поднимается по широкой деревянной лестнице. Я мечтаю только об одном: принять горячий душ и переодеться в сухое. И вдруг вспоминаю наш дом на пляже – прямо насмешка…

– Какая она? – спрашивает Джейкоб. – Та женщина в красном.

Я мотаю головой, пытаясь вспомнить. Но осколки никак не хотят складываться в целое, в то, что я видела. И что чувствовала.

– Не знаю, – неуверенно говорю я. – Но она не такая, как другие привидения. Слишком яркая, слишком реальная, она не сливалась с фоном. А потом она на меня посмотрела и увидела. Понимаешь? По-настоящему увидела…

– С кем ты разговариваешь?

Откуда раздался голос – непонятно. Но, поднявшись еще на несколько ступенек, я вдруг вижу ту девочку. Она чинно сидит на площадке третьего этажа, на коленях у нее открытая книга, черная коса перекинута на грудь.

– Так с кем ты говорила? – снова спрашивает она. У нее очень правильное произношение, такое четкое, что я не могу сообразить: то ли она старше меня на год-другой, то ли просто истинная британка. – С кем ты только что говорила?

– Сама с собой, – отвечаю я, стараясь не коситься в сторону Джейкоба. – Ты что, никогда так не делаешь?

Девочка поджимает губы.

– Не имею такой привычки, – и утыкается в книгу.

– Идем, Кэсс, – шипит Джейкоб. Но я снова чувствую что-то, похожее на слабое постукивание: тук-тук-тук. Это Вуаль, только на этот раз она ближе и тянет меня.

– Ты надолго сюда приехала? – спрашиваю я у девочки.

– Кто знает, – бросает она, не поднимая глаз.

М-да, похоже, болтливой ее не назовешь.

– Ладно, пойду переоденусь, – я киваю на себя, на мокрую одежду. – А то я промокла до трусов.

Девочка издает что-то среднее между негромким фырканьем и хихиканьем.

– Ты хотела сказать – исподнее.

Я с недоумением гляжу на нее.

– Трусы – это… Это то, что надевают вниз, под одежду.

Джейкоб хмыкает, и… Бред какой-то, но клянусь – девочка украдкой бросает быстрый взгляд в его сторону. Всего на секунду. Так стремительно, что я могла ничего и не заметить. Так стремительно, что я даже не уверена в этом. Но Джейкоб, притихнув, становится у меня за спиной.

– Бисквиты, апартаменты, подъемники, исподнее, – говорю я. – А я думала, что англичане и американцы говорят на одном языке.

– Едва ли, – захлопнув книгу, девочка оглядывает меня с головы до ног. – И что же привело вас в Шотландию?

– Привидения.

Она щурится.

– Что ты хочешь сказать?

– Это мои родители затеяли, – поясняю я. – Они снимают шоу о знаменитых привидениях по всему миру. Здесь у нас первая остановка.

С ее лица исчезает напряжение.

– А. Понятно.

– Ага, – киваю я. – В Шотландии реально полно призраков.

– Видимо, это так, – она встает. И тут я замечаю ее кулон.

Это маятник на длинной серебряной цепочке. Когда девочка выпрямляется, маятник переворачивается. Теперь я вижу, что это никакой не маятник, а круглое зеркальце. Это о чем-то мне напоминает, мысль крутится в голове, но я не могу ее ухватить. А девочка уже спрятала кулон под воротник.

– Я Кэссиди Блейк, – протягиваю я ей руку.

Не сразу, но она все же пожимает ее.

– Лара Джейн Чаудхари.

Она обходит меня и спускается вниз по лестнице. Это какое-то безумие, но я чувствую, что она уходит, как будто между нами натянута веревка. Вероятно, она это тоже чувствует, потому что оглядывается и, нахмурившись, оценивающе смотрит на меня.

– А ты веришь в привидения, Кэссиди?

Не знаю, что на это ответить.

То есть, понятно – надо бы сказать нет. Но это не так-то просто, когда рядом, скрестив руки, стоит Джейкоб. Наверное, мое молчание само говорит за себя, потому что на лице Лары появляется подобие улыбки.

– Вероятно, я должна считать это утвердительным ответом, – говорит она и сбегает по лестнице прежде, чем я успеваю спросить, во что верит она сама.

Джейкоб молчит, пока Лара не скрывается из виду.

– Странное у меня чувство насчет этой девчонки, – признается он.

– Вот-вот, – соглашаюсь я. – И у меня тоже.

Глава десятая

Вечером мы с мамой и папой сидим на полу вокруг низкого кофейного столика и собираемся ужинать «рыбой с чипсами», которую купили в соседнем магазине. Мне рыба с чипсами заранее не очень нравится, но от аэропорта до Лейнс-Энда мы проехали мимо шести разных заведений, где рекламировали это блюдо, так что, наверное, что-то в этом есть.

Открыв картонную коробку, я удивленно таращусь на ее содержимое. Огромный кусок жареной рыбы лежит поверх целого моря картошки фри.

Я с недоумением поднимаю голову.

– Это не чипсы.

– Именно они, – коварно улыбается мама, и я понимаю, что это просто еще одна проблема перевода.

– Да нет же! – настаиваю я. – Это картошка фри. А чипсы продают в пакетиках.

– А-а! Такие чипсы здесь называются хрустящим картофелем.

Что же это такое! Ни в чем нельзя быть уверенной. Я осматриваюсь, заглядываю под стопку салфеток.

– А где же кетчуп?

Мама просвещает меня и на этот счет: кетчупа нет, потому что все эти штуки покрыты солью и уксусом. Комнату наполняет странный запах – причудливая смесь жареной еды (круто!) и уксуса (штука, которую я ну никак не могу отнести к съедобным).

Я уже готова взбунтоваться, но тут мама протягивает мне кусочек картошки, чипс.

– Да брось, Кэсс, – уговаривает она, – хотя бы попробуй. Если не понравится, закажем тебе пиццу.

С моим везением может оказаться, что «пицца» – это по-британски «осьминог». Я морщу нос.

– Трусишка, – дразнится Джейкоб, сидя на диване. Нечестно, ведь ему-то не придется это пробовать.

Я беру чипс и опасливо надкусываю.

Рот наполняется вкусом теплой картошки и солью, а слабый привкус уксуса, как ни странно, кажется освежающим, и картошка с ним не такая маслянистая. Это не похоже ни на что из знакомой мне еды.

И это потрясающе вкусно.

Пробую рыбу – она оказывается ничуть не хуже.

– Ух ты.

Мама сияет.

– Вот видишь!

– Правда вкусно, – киваю я, но еда горячая, а у меня полный рот, так что получается нечто вроде ававгуу.

– Ты еще должна попробовать хаггис.

Это еще что такое? Я понятия не имею, но при упоминании о нем даже папа кривится, и я решаю, что лучше не уточнять. Возьмем на заметку: хаггис – это штука, о которой лучше даже не спрашивать.

Вскоре выясняется, что чипсы изумительно вкусны, пока горячие. Остывая, они тут же превращаются в соленую размокшую гадость, что и происходит с папиной порцией.

Он даже не прикоснулся к своей еде, так увлекся тетрадями мистера Уэзершира. В них записи разных историй, которые он слышал от соседей, друзей и собутыльников в местном пабе.

– Поразительно, – шепчет папа. – Как все причудливо переплетено, история и мифы. Прослеживается языческая основа, и…

– Джон, – терпеливо напоминает мама. – Твой ужин.

Издав неопределенный звук, папа выхватывает из горки холодный чипс и рассеянно сует в рот. Знакомая картина, совсем как дома: папа, склонившийся над ноутбуком, самозабвенно печатает, а рядом на столе – забытый ужин. Нам с мамой к этому не привыкать.

Джейкоб сосредоточенно сопит – все свое внимание он направил на ломтик картошки, выпавший из папиного пакета на край стола. Будь он человеком, от такого напряжения у него, пожалуй, пошла бы кровь из носа. Вместо этого по телу у него пробегает рябь, он тянется к картошке… Секунда – и она действительно падает на пол.

Джейкоб вскидывает руки в победном жесте, он торжествует.

– Смотрите все, я овладел телекинезом! – кричит он, но я уверена, что ломтик картошки просто и так уже проигрывал в битве с земным притяжением.

Перевернув страницу потрепанной тетради, папа хмыкает.

– Нашел что-то интересное? – спрашиваю я.

– Здесь такая мешанина, – отвечает он. – Есть и полная ахинея, и что-то относительно правдоподобное, но вот что удивляет – все они о мифах и легендах говорят, как о реальных фактах.

Мама торжествующе улыбается.

– Если в истории верят, это наделяет их силой, – заявляет она.

Папа рассеянно кивает.

– Как здесь, – он постукивает пальцем по странице. – Это серия рассказов о Бёрке и Хэре.

Имена кажутся мне знакомыми. И я почти сразу вспоминаю, где их слышала – от одного из уличных зазывал на Королевской Миле.

– Кто они такие? – я заинтригована.

– Давным-давно, в начале 1800-х, – объясняет папа, – студентам медикам были нужны трупы, чтобы изучать анатомию. А их, конечно, не хватало, поэтому кое-кто выкапывал покойников из свежих могил и доставлял их в анатомические театры. Но Уильям Бёрк и Уильям Хэр решили не ждать, пока кто-то выроет им труп. И стали добывать их сами.

Сидящего рядом со мной Джейкоба передергивает.

Я слушаю, затаив дыхание.

– Прежде чем их поймали, они убили шестнадцать человек. На суде Хэр дал показания против Бёрка, и его отпустили на свободу. А Бёрка повесили, а потом по приговору суда его тело было вскрыто в анатомическом театре, точно так же, как вскрывали тела его жертв.

Мы с Джейкобом потрясенно переглядываемся.

Папа переворачивает страницу.

– Рассказчик утверждает, что скелет Бёрка по сей день хранится на медицинском факультете университета. Его призрак бродит по коридорам и аудиториям, неся с собой запах смерти и могильного тлена.

С минуту никто из нас не может произнести ни слова.

За окном поднимается ветер, он зловеще воет, задувая в щели старой оконной рамы.

Большим пальцем папа перелистывает несколько страниц.

– Здесь десятки рассказов. Одни основаны на исторических фактах, как этот, о Бёрке и Хэре, другие – всего лишь городские легенды. Жертвы чумы, погребенные под городской стеной. Безголовые музыканты. Призрачные таверны. Полтергейст Маккензи. Женщина-Ворон в Красном.

Я выпрямляюсь, вспомнив женщину за Вуалью и ярко-алый цвет ее плаща. У меня сжимается сердце.

– А это еще кто такая?

– Кто именно?

– Женщина-Ворон в Красном.

Папа возвращается на парочку страниц.

– Хм-м. Она упоминается в нескольких историях о пропавших детях. Судя по всему, это какой-то вариант мифа о «безутешной матери», женщине во вдовьем трауре, похищающей чужих детей. Но здесь нет исходной, оригинальной истории, нет ее и в тетрадях Уэзершира.

Но я до сих пор под впечатлением от пропавших детей.

Я чувствую на себе взгляд Джейкоба, а в памяти всплывает воспоминание: Вуаль, черные волосы и глаза той женщины, ее гипнотическая песня. Удивительно, но, когда я ее увидела, мне совсем не было страшно. Наоборот, она была яркая, как солнечный зайчик в пасмурный день. Когда она запела, я в первую минуту хотела пойти за ней. И просто не могла думать ни о чем другом.

Но сейчас ее нет рядом, и меня охватывает страх.

Хлопнув в ладоши, мама вскакивает на ноги.

– По-моему, хватит на сегодня страшилок!

Мы убираем со стола и начинаем готовиться ко сну. Папа выключает свет в гостиной, и Джейкоб как всегда исчезает на ночь.

Привидениям сон не нужен. Однажды я проснулась и обнаружила, что Джейкоб примостился на краешке моей кровати и смотрит, как сплю я. Мне пришлось тогда ему сказать, что это не здорово. Я не знаю, куда уходит мой друг – просто выключается, как свет, или слоняется по улицам? Знаю только, что здесь его нет.

Я зеваю без перерыва и, забравшись, наконец, в постель, почти сразу проваливаюсь в полудрему. В приоткрытое окно веет прохладный ветерок, издалека доносится шум города. Где-то рядом плачет маленький ребенок. Смеется старушка. Ругаются мужчина и женщина.

Так мне слышится, но вскоре я понимаю, что это просто чайки перекликаются в темноте. Они пронзительно верещат, орут, тараторят, но чем дольше я их слушаю, тем больше мне кажется, что я слышу женский голос, сплетенный с ветром, он то взлетает вверх, то падает вниз, затягивая меня в глубины сна.

Глава одиннадцатая

На следующее утро появляется съемочная группа, двое мужчин и женщина, все трое в черных водолазках. Они тащат на себе оборудование, и наши апартаменты в Лейнс-Энд наполняются шумом. Взрослые начинают обсуждать график съемок, фотографируют, и в уютной гостиной мигом закручивается бурный водоворот деловых переговоров.

Джейкоба вся эта кипучая энергия быстро заводит, и он начинает играть в свою любимую игру – ходит по пятам за членами съемочной группы, машет руками у них перед носом и поминутно вставляет реплики в их разговоры.

Чтобы не путаться под ногами, я сижу на диване и полирую линзы своего фотоаппарата, стирая с них капли дождя. Под окном сидит Мрак, и я успеваю запечатлеть, как он зевает, на секунду превратившись в крошечного черного льва.

– Прекрасный аппарат, – говорит женщина из съемочной группы. – Винтажный.

У нее на шее висит ее собственная камера, большая, ультрасовременная, с множеством функций – что называется, навороченная. Женщина замечает Мрака.

– Ого, отлично, это тот самый котик с обложки? – Она встает на колени, чтобы его сфотографировать.

К коту подскакивает Джейкоб и, подмигнув мне, начинает позировать. Мы-то с ним знаем, что его не будет видно на снимках – я уже вижу изображение у нее на экранчике. Но до чего же это весело, знать, что на самом деле в кадре есть то, чего никто никогда не увидит!

Я смотрю на свой фотоаппарат. Снимаю я вслепую и никак не могу увидеть, что получится. А это значит, что, пока я не проявлю пленку, она остается тайной, которую еще предстоит раскрыть.

Появляются мама и папа в таком виде, словно они сошли с обложки одной из своих книжек: папа в твидовом пиджаке и мама с лохматым пучком, из которого торчат ручки. У меня никакой особой роли нет. Наверное, телевизионщики думали, что я внесу «изюминку, милую семейную нотку», но родители решили меня поберечь. И меня это устраивает. Я терпеть не могу выступать и предпочитаю находиться по другую сторону камеры. Так что теперь, сидя на диване в просторном худи и леггинсах, я смотрю, как папе на пиджак цепляют крохотный микрофончик. Женщина прицепляет такой же микрофон маме, которая роется в своих папках.

Мама находит, наконец, лист бумаги, где перечислены места сегодняшней съемки. Их три:

1. ПОДЗЕМЕЛЬЯ ЮЖНОГО МОСТА

2. ТУПИК МЭРИ КИНГ

3. ГОСТИНИЦА «БЕЛЫЙ ОЛЕНЬ»

– Вот, Кэссиди, – и я вскакиваю, потому что папа протягивает мне мобильный телефон. – Это твой мобильник, но интернет здесь не дешевый. Так что это для звонков, смс и непредвиденных случаев. Не для игры в Кэнди Краш!

Я закатываю глаза.

Раздается веселая мелодия рингтона, но не из моего нового телефона. Один из членов съемочной группы сообщает, что внизу ждет Финдли. Оказывается, это наш официальный сопровождающий и гид.

Мы сбегаем вниз по лестнице (вместе с телевизионщиками и Джейкобом, разумеется). Внизу в холле нас дожидается Финдли – могучий, с аккуратно подстриженной бородкой и круглой лысиной, окруженной ярко-рыжими кудрями, так что кажется, будто на голове у него корона. Он немного напоминает Хагрида, только рыжего.

Миссис Уэзершит наливает ему чаю. В его широкой лапе маленькая чашечка тонет, и кажется, что он пьет прямо из ладони.

Увидев нас, Финдли расплывается в приветливой улыбке, в глазах у него вспыхивают искорки.

– Финдли Стюарт, – представляется он. – Я слышал, вы ищете ужасы. Что ж, вы приехали в правильное место.

В его низком, грохочущем голосе слышится отголосок зазывал с Королевской Мили, мимо которых мы вчера проходили с мамой.

Он одним глотком допивает чай и отставляет чашку.

– Готовы?

И мы отправляемся на прогулку. Финдли шагает впереди.

– Не хочется упускать хорошую погодку, – объясняет он. – В этих краях стараешься ухватить солнышко – неизвестно, долго ли оно будет баловать.

Кажется, Финдли понимает «хорошую погоду» так же, как моя мама.

Под ногами сыро, в облаках время от времени появляются небольшие просветы голубого неба, но их быстро заволакивают серые тучи.

Папа поднимает голову, и, как нарочно, на очки ему падает капля дождя. Финдли со смехом хлопает папу по спине, и выходит на дорогу.

Все время, пока мы идем по Старому Городу, Финдли беспечно болтает о бедствиях и убийствах, расхитителях гробниц и трупах, замурованных в стены, как другие болтают о чае с тортом и цветочках.

Папа не закрывает тетрадь и строчит в ней, стараясь не упустить ни одной детали и в то же время не растянуться на булыжной мостовой. Мама захвачена байками Финдли и тянется к нему, как подсолнух к солнцу. По опыту я знаю, что папа берет на себя историческую часть, а дело мамы – расцветить сюжет красочными подробностями, чтобы заставить читателя поверить. Она здорово умеет это делать. Она рассказывала мне на ночь такие яркие сказки, что потом они мне снились. Или такие страшные, что я полночи не могла уснуть.

Выясняется, что Финдли дружил с мистером Уэзерширом. Они вдвоем слонялись по городским пабам, и Финдли помогал собирать все те сюжеты, что записаны в тетради покойного. Судя по всему Финдли есть, что рассказать. Он знает много эдинбургских мифов и легенд.

Это наталкивает меня на мысль.

– Финдли, – спрашиваю я, – а вы знаете историю Женщины-Ворона в Красном?

Финдли задумывается, потирает голову.

– А-а, ну как же, – кивает он наконец. – Давненько я о ней не слышал…

У меня замирает сердце.

– Она же из тех историй, которыми пугают маленьких детишек, – продолжает он, – чтобы ночью лежали тихо в своих кроватках. Дайте-ка вспомнить… Люди по-разному ее рассказывают: одни говорят, что она потеряла ребенка, другие – что она вообще не могла иметь детей, а третьи – что она была ведьмой… Но я расскажу ту версию, которую лучше знаю.

Жила-была женщина, красавица с белоснежной кожей и волосами, как вороново крыло, и был у нее сын, маленький мальчик, который очень любил гулять. Вот как-то лютой зимой вьюга запорошила весь город, мальчик побежал поиграть на улицу и не вернулся. Женщина надела красный плащ, чтобы мальчик увидел ее издалека, и пошла его искать. Она звала, пела, плакала, но он так и не нашелся. Она искала всю ночь и весь день и замерзла – вернее, должна была бы замерзнуть, но вместо этого что-то с ней произошло. Она изменилась, стала заглядываться на других детей, зазывала их, пела им, плакала, и они шли за ней, завороженные ее голосом и ярко-алым плащом.

Бросив взгляд на Джейкоба, я вижу, что он встревожен.

– Всю зиму она крала ребятишек, – продолжает Финдли, – выманивала их из теплых постелек, от родительского очага. А наутро их находили совсем рядом с домом, замерзшими до смерти.

Представив себе это, я вздрагиваю. Ледяная вода в легких. При одном воспоминании об этом меня пробирает озноб. Мороз по коже.

– Но почему ее прозвали Вороном?

Вопрос задает Джейкоб, но я повторяю его для Финдли.

– Ну, – говорит Финдли, – возможно, из-за птиц, которые собираются у нее на могиле, или из-за цвета ее волос. А еще там говорилось, что стоит ей схватить кого-нибудь за руку, как ее пальцы тут же превращаются в птичьи когти, а вместо пения изо рта вырывается хриплое карканье. Ну, а черные волосы становятся крыльями, и она взлетает, унося добычу. Каждую зиму ее призрак наведывается в город, ворует детей и согревается их теплом.

– Как крысолов из Гамельна? – спрашивает мама.

– И да и нет, – отвечает Финдли. – Крысолов – это сказка. А наша Женщина-Ворон – это призрак. Дух реального человека. Она была повешена за свои преступления и зарыта неподалеку, на кладбище Грейфрайерс Кирк. Молодые матери приносят ей на могилу колокольчики и разные безделушки, – добавляет он. – Вроде как святому покровителю, но молятся, чтобы она держалась подальше. – Тут наш гид добродушно улыбается. – Но в это время года вам нечего бояться. Она появляется только с наступлением холодов.

Почему же тогда я видела ее на кладбище? Чего она от меня хотела?

Папа поправляет очки на носу.

– Так вы, значит, верите в призраков, мистер Стюарт?

Финдли чешет бороду.

– Я вам скажу, во что я верю, мистер Блейк. Я верю в историю. – Папа одобрительно улыбается. Правильный ответ, думаю я. А Финдли продолжает: – У Эдинбурга чертовски долгая история, и не все в ней радостно и весело. Мой город навидался всякого, и это не могло не оставить отпечатка. Не могу сказать, в чем причина – в могильных плитах или в привидениях, а только вам придется потрудиться, чтобы найти тут человека, который ни разу не ощутил потустороннего присутствия или не видел бы чего-то, чему трудно найти объяснение.

Мы сворачиваем на широкую улицу, которая называется Южный Мост: первый пункт в расписании съемочного дня.

Вокруг – кофейни, книжные магазины и другие самые обычные вещи, так что я начинаю успокаиваться. Я чувствую Вуаль, но она не так уж настойчива и не стучит меня по плечу. Наоборот, я ощущаю, что она мягко стелется у моих ног, как дуновение ветерка.

Телевизионщики проверяют оборудование и начинают снимать, а родители приступают к рассказу.

– Южный Мост может показаться обычной улицей, – начинает мама, – но под ней находятся подземелья, в которых множество привидений.

Ой, да ладно, думаю я, глядя вниз.

– Не-а, вот и нетушки, – вторит Джейкоб.

– Девятнадцать подземелий, если быть точным, – вступает папа и добавляет: – А здесь в самом деле был мост. До того, как город разросся.

– Поговаривают, будто Южный Мост с самого начала был проклятым местом, – подхватывает мама. – Когда его строительство завершилось, честь первой пройти по нему была предложена супруге судьи. Но она умерла за несколько дней до церемонии… – Мама делает выразительную паузу. – Городские власти не знали, как поступить, разрываясь между суевериями и своими планами, и наконец решили отметить открытие моста, пронеся по нему ее гроб.

– Снято, – объявляет оператор. – Отлично.

– Разрешение на съемку у нас оформлено на завтра, – говорит его коллега, – так что в подземелья пока спускаться не будем.

Мы с Джейкобом вздыхаем с облегчением.

Свернув за угол, мы оказываемся на Королевской Миле с ее уличными зазывалами и экскурсоводами в старинной одежде.

На улице снимают то, что Финдли назвал «подводками»: как мама и папа идут по улице среди прохожих, а вокруг величественные старинные здания. Потом Финдли приводит нас к зданию с небольшой дверью. Вывеска гласит: «НАСТОЯЩИЙ ТУПИК МЭРИ КИНГ».

– Почему эта Мэри попала в тупик? – спрашиваю я.

– Тупик сначала был обычной улицей, – объясняет папа. – Здесь жили и работали люди. Но город разрастался, и часть улицы была разрушена, а часть ушла под землю. Ее использовали в качестве фундаментов, строя поверх новые здания. А недавно во время раскопок нашли то, что оказалось под землей.

– Звучит вдохновляюще, – мрачно замечает Джейкоб, когда мы входим внутрь.

К своему удивлению я вижу там сувенирный магазин.

На высоких решетчатых стойках разложены сувениры и буклеты, на стенах висят увеличенные фотографии. Рядом стойка, где можно купить билеты в музей. Все это выглядит совсем не страшно.

– А вот и телевидение, – говорит женщина за стойкой.

– Мы вас ждем, – радостно добавляет мужчина, ее коллега.

Выйдя из-за стойки, женщина указывает нам на внутренние двери.

– У вас есть час. – С этими словами она отпирает двери.

Из проема сразу начинает тянуть сквозняк, и у меня сжимается сердце от недобрых предчувствий.

Мама озабоченно смотрит на меня.

– Детка, – говорит она, – тебе не обязательно спускаться туда с нами, если не хочешь.

– Слышишь? – радуется Джейкоб. – Мы можем просто побыть здесь. Тут так мило, и духов не так много.

Но именно сейчас – тук-тук-тук – я снова ощущаю это. Потребность приподнять завесу и войти туда.

Я распрямляю плечи.

– Нет, – отвечаю я маме. – Я иду с вами.

Джейкоб стонет, а Финдли улыбается.

– Наш человек, – замечает он.

Члены съемочной группы раздают «факелы» – оказывается, здесь так называют фонарики. В их тусклом электрическом свете мы спускаемся в темноту.

Глава двенадцатая

Мы спускаемся, и вместе с нами вниз ползет температура.

С каждой ступенькой становится холоднее. Вернее, ступеней здесь нет, вход в Тупик Мэри Кинг – это пологий спуск, освещенный лишь тусклыми желтыми лампочками на стенах.

Над головами сушатся простыни и белье, развешенные на веревках. Трудно поверить, что мы под землей, даже несмотря на сырой воздух и тяжелый затхлый запах земли и мокрых камней.

Вскоре дорога становится горизонтальной. Мы спустились в самый низ.

– Было не так уж и страшно, – заявляю я.

Финдли смеется.

– Нет, девочка, это еще не Тупик, – он берет меня за плечи и разворачивает направо. – Вот Тупик.

Ох.

Он тянется прямо передо мной: лабиринт узких улочек и переулков, каменных арок и темных ниш, куда не проникает свет. Где-то капает вода, на стенах пляшут тени.

Джейкоб стоит, скрестив руки на груди.

– Приехали. Просто замечательно.

Съемочная группа устанавливает и проверяет технику, налаживает освещение.

– Чуть не забыл! – Финдли протягивает маме маленькую прямоугольную коробочку с огоньками на передней панели. Похоже на маленькую рацию.

– Измеритель ЭМП! – восторженно восклицает мама. Ее голос отдается эхом под сводами. Мама показывает мне гаджет. – Электромагнитные поля, – объясняет она. – Прибор для измерения паранормальной активности.

Она нажимает кнопку, и измеритель тихо шипит – это похоже на звук радиоприемника, когда ищешь станцию. Мама начинает двигать приборчиком, как будто ищет сигнал. Подмигнув мне, Джейкоб подходит к ней ближе. Приборчик оживает, издавая низкий гул.

– Подумать только! – ахает мама. – Работает!

Я уже собираюсь сказать ей, что это Джейкоб, но в последний момент передумываю: не хватает еще, чтобы телевизионщики узнали, что мой лучший друг – привидение. И все-таки… должна признать, это было приятно, убедиться, что прибор регистрирует его присутствие.

Джейкоб отступает на шаг, и гул стихает, слышно только, как капает на камни вода, и еще – наши шаги.

В подземелье довольно тихо, но не так, как могло бы быть.

Завывает ветер, и мне кажется, что я слышу чей-то зов, только слов не разобрать. Заметив, что я прислушиваюсь, Финдли улыбается.

– Старый город играет с нами шутки, только и всего, – тихо говорит он.

– Да ну? – усмехается мама. А потом поворачивается к группе, и съемка начинается.

– Все несчастья Тупика Мэри Кинг, – рассказывает мама, – начались с эпидемии чумы.

– Когда речь идет о массовых человеческих жертвах, – вступает папа тоном лектора, – история знает два их основных источника: болезни и войны.

– А в Шотландии в избытке было тех и других, – добавляет мама.

Они передают друг другу историю, как эстафетную палочку.

– Когда в Эдинбург пришла чума, здоровые так боялись заразиться, что иногда спешили похоронить заболевших еще до того, как те умрут.

Я потрясенно гляжу на Джейкоба, а он таращит свои голубые глаза в притворном ужасе. Хотя, может быть, ужас и неподдельный. Трудно понять, когда Джейкоб действительно испуган, а когда просто дразнит или смешит меня.

Такие уж у нас отношения. Он постоянно притворяется испуганным, даже когда на самом деле ему не страшно. А я притворяюсь, что мне не страшно, даже когда умираю от страху.

Я подхожу к нему ближе. Пусть Джейкоб бесплотный, рядом с ним мне спокойнее. Мы становимся рядом – я бы подвинулась еще ближе, да боюсь, как бы мой локоть не прошел сквозь его бок.

Мне на плечо опускается Вуаль, и я машинально сжимаю ремень фотоаппарата.

– Даже не думай, – предостерегающе шипит Джейкоб.

Не волнуйся, отвечаю я мысленно.

Вуаль пляшет где-то сбоку, я вижу ее краем глаза. Она будто заманивает, приглашает меня повернуться и посмотреть, но я не делаю этого. Здесь она несет тьму, затаенную злобу, как энергии в Грейфрайерс Кирк.

– Что нужно, чтобы появился призрак? – спрашивает мама. Говорит она тихо и таинственно, как будто сидит на краю моей кровати. – Иногда это зависит от того, как человек жил. Но лично я считаю, что дело в том, как он умер. – Она стучит костяшками по ближайшей стене. – Не случайно же мы называем призраков неупокоенными душами.

Все это совершенно не похоже на дрянные шоу по телевизору. То, как говорят мои родители… мама как будто читает вслух книжку. А папа – как будто объясняет материал студентам. Они держатся так естественно, и меня так увлекают их голоса, что на некоторое время я забываю о страхе. Забываю, что мы на самом деле стоим перед подземным лабиринтом, полным костей.

А потом я смотрю в сторону и вижу уставившиеся на меня глаза на бледном лице.

Ахнув, я пячусь и налетаю на Финдли.

– Стоп! – кричит один из операторов.

– Извините, – бормочу я, мне стыдно, что я испортила дубль. – Я увидела…

Второй оператор направляет в проход фонарик и освещает стоящую там восковую фигуру.

– Ну, – говорит Финдли, – они тут повсюду расставлены. Для атмосферы.

– Все нормально, – сдержанно замечает Джейкоб. – Дубль не испорчен.

Мама с папой, съемочная группа и Финдли продвигаются вперед. Тук-тук-тук даже слегка слабеет. Обернувшись, я вглядываюсь в коридор, делаю шаг назад. Вуаль становится плотнее. Если это игра в горячо-холодно, мне становится теплее, а родители движутся в прямо-таки ледяную воду.

Мама и папа, конечно, изумительны, но они не имеют ни малейшего представления о том, как искать настоящих призраков.

Я дожидаюсь перерыва в съемке – когда потухнут маленькие красные огоньки на камерах – и кричу:

– Идите сюда!

Сюда-сюда-да-да, отвечает эхо.

Мама и папа поворачивают обратно, за ними следуют телевизионщики.

– Нашла что-то? – интересуется Финдли.

Я пожимаю плечами.

– Просто что-то показалось.

Мы входим в низкую дверь. Мир смыкается, потолок такой низкий, что папа задевает его головой. Тесная каморка. Без окон. Сплошной камень.

Она напоминает мне могильный склеп.

Включаются камеры, и измеритель ЭМП снова гудит.

Но на этот раз рядом с ним нет Джейкоба. Низкий гул прибора становится все громче и выше, пока не превращается в громкий свист, почти вой.

– М-да, это обнадеживает, – это вернулся Джейкоб.

Как ты мог меня здесь бросить? – шиплю я беззвучно.

У меня никогда не случалось приступов клаустрофобии, но сейчас я мечтаю оказаться наверху, на свежем воздухе. Пока команда снимает, я бочком выхожу в коридор и не сразу замечаю, что тук-тук-тук устремляется за мной – а когда замечаю, уже поздно.

Вуаль до меня дотянулась.

– Когда во время эпидемии чумы нижние улицы обнесли стеной и заложили кирпичом… – рассказывает папа.

Она хватает меня за плечи.

– …внутри остались замурованные жертвы…

Хватает меня за рукава.

– Кэсс, – обеспокоенно окликает Джейкоб, а я крепко зажмуриваюсь.

Не стану оглядываться.

Не стану смотреть.

Не стану…

Но вдруг все это становится неважным.

Вуаль у меня за спиной расступается, я делаю вдох, и легкие наполняет холодный, ледяной воздух, и меня тянет вниз.

* * *

В Тупике Мэри Кинг полно привидений.

Они кашляют, зовут, шмыгают за спиной. Издают какие-то отрывистые звуки. У ног шевелится кучка лохмотьев. Под ними человек – точнее, то, что когда-то было человеком.

На сырой земле лежат штабеля кирпичей. Со всех сторон, куда ни глянешь, поднимаются недостроенные стены, где выше, где ниже. Где-то невдалеке кто-то глухо колотит в стену кулаком.

Джейкоб со вздохом запускает руку в свои всклокоченные светлые волосы.

– Ну, Кэсс…

– Я не нарочно, – оправдываюсь я.

– Знаю. – Он ежится, обхватив себя обеими руками. – Только давай отсюда выбираться.

Я смотрю по сторонам.

Операторы, Финдли и родители исчезли за завесой. Напрягаясь, я все еще могу слышать их голоса: они звучат издалека и отдаются эхом, как в колодце. Протягиваю руку к Вуали, но рука натыкается на что-то твердое. Больше похоже на стену, чем на занавес.

Это неприятно. Я сглатываю, пытаясь отогнать нарастающую панику, а мимо ковыляет человек, тощий, как скелет.

Рыдает старуха.

Группка людей жмется друг к другу, пытаясь согреться.

Джейкоб придвигается ко мне ближе, воздух вокруг сгущается, он наполнен страхом, омерзением, одиночеством.

По призракам словно пробегает рябь, они поворачивают голову, как будто видят меня. Кто-то вторгся в их смерть, их воспоминания, их мир.

Человек-скелет замирает.

Старуха щурит молочно-белые глаза.

Семья озирается.

– Кэссиди, – шепчет Джейкоб. Я тянусь к Вуали, надеясь ухватиться за край завесы и приподнять ее, открыть проход, но под моими пальцами твердая поверхность. Я пытаюсь снова и снова. Такого раньше никогда не бывало.

Призраки начинают двигаться.

К нам.

– Джейкоб, – говорю я медленно, стараясь не показывать, что я в панике. – Поможешь?

– Спокойно, – отвечает он. – Мы выберемся.

Он хватает меня за руку повыше кисти и с силой сжимает – так что я чувствую каждый его палец.

Но ничего не происходит.

– Джейкоб?

Он только пыхтит, будто пытается сдвинуть какую-то тяжесть.

Я догадываюсь, что он старается протащить нас обоих через Вуаль, да только ничего не получается, мы все еще здесь, а призраки наступают, а с ними надвигается волна…

Угрозы.

Злобы.

Гнева.

Ужаса.

Отвращения.

Скорби.

У меня в легких снова будто ледяная вода, все тело болит от пронизывающего холода. Я не могу отделить одно от другого. Не могу различить их воспоминания от своих; то, что я пережила когда-то – от того, что переживают они, снова и снова.

– Джейкоб! – вздыхаю я беззвучно.

– Я пытаюсь!

Я отступаю, пока не натыкаюсь на стену. Нащупываю камеру на шее, вцепляюсь в нее, как в оберег, как в напоминание о реальной жизни. Пальцы нажимают на кнопку…

И срабатывает вспышка.

Из-под пальцев вырывается сноп света, внезапного, слепяще-белого, хлесткого, как удар хлыста в темных туннелях.

Призраки шарахаются назад, одни прикрывают глаза руками, другие моргают, ослепленные. Скоро они опомнятся. Но в эту выигранную секунду Джейкоб тянет меня за руку, мы прорываемся сквозь лазейку в ряду призраков – и бежим со всех ног.

Глава тринадцатая

Мы мчимся по лабиринту подземных переулков. Я чувствую, что позади нас привидения, слышу их шаги, но не оглядываюсь. Ноги сами несут меня по грубо обтесанным камням мостовой, через арки, двери, комнаты, вниз по коридорам.

Наконец я вижу впереди лестницу.

Наверх! Это моя единственная мысль. Наверх! С каждым шагом мы все дальше от Тупика Мэри Кинг и его призрачной толпы, от этой волны кошмарных ощущений.

Уже на полдороге к улице Вуаль истончается, так что мне удается ухватить завесу, снова напоминающую ткань, и с трудом отдернуть ее в сторону. Мы выбираемся из-за Вуали обратно, в мир дневного света и свежего воздуха.

На мгновение я задыхаюсь от ощущения холода в легких – кажется, что я вынырнула с большой глубины. Руку Джейкоба на своей я больше не чувствую, но сам он здесь, рядом. Стоит, прислонившись к каменной стене, а солнечный луч просвечивает его насквозь.

Я смотрю по сторонам, не понимая, где нахожусь.

Нет, я не заблудилась – довольно трудно заблудиться, когда невдалеке слышится гул Королевской Мили. К тому же, улицы здесь наклонные, и можно сообразить, куда попадешь, идя вверх, а куда – вниз. Я не потерялась, но в то же время не знаю, где я.

Я так сосредоточилась на том, чтобы выбраться из Тупика Мэри Кинг, из-за Вуали, что не следила за дорогой. Видимо, мы с Джейкобом поднялись по другой лестнице, потому что сейчас стоим на незнакомой узкой улочке – я ее раньше не видела. Вокруг все серое: на три четверти – из-за каменных стен, а на четверть – из-за пасмурного неба. Здесь тихо, ни суеты, ни шума.

Я обессиленно сползаю вниз по стенке, прямо на землю. Наверное, это негигиенично, но мне плевать. Мне до сих пор мерещится, что к коже липнет паутина, а стоит закрыть глаза, я вижу призраков. Как они глядели на меня – с жадностью, гневом и страхом!..

Мне приходилось бывать в разных местах с привидениями, но ни разу – там, где Вуаль сильнее меня. Сильнее Джейкоба. Он стоит рядом, скрестив руки, и мне очень хочется хоть раз прочитать его мысли, но лицо у него непроницаемое.

– Лучше бы просто пошли гулять по городу, – говорю я.

Джейкоб вздыхает и садится рядом со мной на корточки.

– Жалеешь, небось, о тех противных школьниках в горящем актовом зале, а?

Я пытаюсь выдавить улыбку. Так мы сидим какое-то время, в полной тишине, если не считать чаек над головами и волынки, которая звучит где-то вдалеке.

– Ну, ты в порядке? – спрашивает Джейкоб, и я ему за это благодарна. Он знает, что это не так, но все же спрашивает, а я знаю, что могу соврать в ответ, и он не станет докапываться. Просто притворимся, что мы нормальные, как будто он – не привидение-телепат, а я… не то, что я есть. Что меня не затягивает в места, полные смерти, что я не влетаю в них, как камень, который катится вниз по склону. Неизменно и неуклонно, как сила тяготения.

Что со мной не так?

– С чего бы начать? – усмехается Джейкоб.

Я пихаю его в плечо и чувствую укол холода, когда кулак проходит сквозь его рукав.

– Щекотно, – замечает он, вставая.

Протягивает мне руку. Эх, если бы я могла на нее опереться!.. Я отталкиваюсь от стены, растираю ноги. И вдруг Джейкоб бормочет, глядя куда-то направо: «Да быть не может!»

Проследив за его взглядом, я вижу девочку, которая переходит дорогу.

Я сразу узнаю ее. Смуглая кожа, черные волосы, заплетенные в аккуратную косу. Девочка из Лейнс-Энд.

Лара Джейн Чаудхари.

Она идет, в одной руке у нее цепочка, зеркальце крутится и качается, как маятник, отбрасывая солнечные зайчики.

– Что это она делает? – спрашивает Джейкоб, когда Лара скрывается за углом.

– Понятия не имею, – отвечаю я, – но хочу это выяснить.

Мы бежим за ней и заворачиваем за угол как раз вовремя, чтобы заметить, как Лара останавливается, озирается по сторонам, а потом исчезает.

Только что стояла посреди улицы – и вдруг ее нет.

Но это невозможно.

– Если только… – начинает Джейкоб.

Я заканчиваю за него: если она не такая же, как я.

Мне вспоминается то чувство взаимного узнавания. То, как Лара смотрела на меня, как она, казалось, услышала смех Джейкоба.

А ты веришь в привидения? – спросила она меня.

Я перебегаю улицу, подхожу к месту, где она исчезла, и сразу чувствую, как колышется завеса, будто возвращаясь на место.

Лара ушла не в никуда.

Она шагнула за Вуаль.

И я тоже тяну к ней руку, но Джейкоб решительно встает передо мной.

– Ну уж нет, – говорит он. – Ты забыла, что только что случилось? Забыла, где мы едва не застряли?

– Ничего я не забыла, – отвечаю я. Воспоминания о призраках еще очень свежи. Но я ни разу не встречала кого-то, похожего на меня. Я должна посмотреть. Должна узнать. Я хватаю край завесы, отдергиваю.

– Ты можешь оставаться, – предлагаю я Джейкобу и на секунду верю, что он так и сделает, как будто он не слышит моих мыслей, которые колотятся в голове, как сердце в груди.

Ты можешь оставаться, но я этого не хочу.

Джейкоб фыркает.

– Правило номер пять, – ворчливо напоминает он. И идет за мной следом.

Здесь Вуаль совсем тонкая, переходить легко. Холод в легких – как легкое дуновение, трепет, а потом и он исчезает.

Мы проходим. Я стою на старой булыжной мостовой. В груди разгорается свет. Рядом Джейкоб. Здесь он снова плотный, и очень рассержен.

– Ну? – он обводит рукой пустой переулок.

Да, пусто. Лары нет. Привидений нет. Ничего, кроме легкой дымки.

Но это невозможно. Я своими глазами видела, как она исчезла. Я видела…

Тишину прорезал голос с хорошо знакомым английским акцентом.

– Смотри и слушай…

Слова разносятся в воздухе. Я иду на звук, сворачиваю за ближайший угол и вижу Лару у подножия короткой лестницы. Она стоит к нам спиной и выглядит так же, как я: все краски немного выцвели, а в груди такое же свечение.

На лестнице перед ней призрак, он как будто пытается убежать. Это мужчина, кажется, что по возрасту он примерно, как мой папа. У него короткая бородка, а вокруг, словно тень, вьется длинный плащ.

В руке у Лары цепочка, зеркальце висит перед призраком, как маятник гипнотизера. Только он не качается из стороны в сторону. Он вообще не двигается, замер неподвижно, как и призрак.

Я стою, затаив дыхание. Рядом застыл Джейкоб.

– Узри и узнай… – продолжает Лара.

Слова звучат почти как заклинание. Может быть, это и есть заклинание, потому что призрак словно прирос к лестнице. Лара выпрямляется во весь рост, широко расставляет пальцы и произносит третью, последнюю строчку.

– Вот что ты такое.

От мощи этих слов воздух подергивается рябью, Вуаль содрогается. Я ошеломленно смотрю, а призрак становится прозрачным, как будто он не из костей и плоти, а из стекла и тумана. Я вижу сквозь него и замечаю у него в груди какую-то штуку. То ли ленточку, то ли свернутую веревку.

Как у меня, но без света.

Лара протягивает руку и выдергивает ленту. Один конец застревает, но Лара снова дергает. И вот в руке у нее темная нить. На миг она повисает, а потом рассыпается в прах.

И человек тоже рассыпается… прямо на глазах. Только что было привидение – и нет его. По переулку проносится ветер, внезапный и неестественный. Он уносит пыль прочь.

Джейкоб не может удержать короткого вздоха, и Лара вскидывает голову.

Я едва успеваю оттолкнуть Джейкоба за угол, как она поворачивается, стряхивая с пальцев остатки золы.

Остолбенев, я гляжу на нее.

Лара смотрит на меня долгим, оценивающим взглядом, ее темно-карие глаза не мигают.

– В чем дело? – спрашивает она наконец. – Ты так смотришь, будто никогда не видела охотника за призраками.

Часть третья Охотники за призраками

Глава четырнадцатая

– Что… – я умолкаю, не зная, что сказать.

Охотница на призраков? Краем глаза вижу, как Джейкоб пожимает плечами, и радуюсь, что она его не заметила.

– Я должна была догадаться, – спокойно замечает Лара.

– Догадаться? О чем?

– Что ты такая же, как я. – Она снова надевает цепочку на шею, прячет маятник под рубашку. Я замечаю, что свет у нее в груди теплого розового оттенка, а у меня более холодный и голубой.

– Впрочем, я что-то заподозрила, еще там, на Лейнс-Энд. Но ты казалась совершенно беспомощной и ничего не понимающей. Примерно, как сейчас…

– Полегче! – ощетиниваюсь я. – Вообще-то я тоже почувствовала в тебе что-то странное.

Лара выгибает безукоризненную черную бровь.

– Что ты говоришь, неужели?

– Но я не поняла, что именно, – пускаюсь я в объяснения. – Просто потому что не знала, что бывают другие люди… которые могут…

– О, – она поправляет косу. – Ты думала, что тебе одной удалось обмануть смерть? И что только ты одна можешь попадать в промежуток? Оригинально.

– Промежуток?

Лара обводит рукой окружающее нас пространство.

– А, – киваю я. – Вуаль.

Лара снова поднимает бровь.

– Так ты называешь это место?

– Уж лучше, чем промежуток, – парирую я. Лара хочет возразить, но нас прерывают: слышатся голоса, шаги, приближаются новые призраки. Их много. Мы с Ларой замираем.

– Нам нельзя здесь оставаться, – говорит она, разворачивается и исчезает, мгновенно пройдя сквозь Вуаль. Я собираюсь последовать за ней, но Джейкоб хватает меня за запястье.

– Не нравится мне все это, – шипит он. – И она не нравится. Ты видела, что она сделала с тем человеком? А я видел, Кэсс. Она превратила его в прах.

Знаю. Я тоже видела. Но от множества вопросов у меня пухнет голова.

А что если у Лары есть на них ответы? Я выдергиваю свою руку и шагаю в Вуаль. Меня обдает холодом, и вот я уже снова по эту сторону, в реальном мире.

Джейкоб за мной не последовал.

Лара задумчиво трет переносицу.

– От Эдинбурга у меня голова болит…

– Что ты сде… – начинаю я.

– Дома, в Лондоне, мне казалось, что промежуток плох, но в этом городе вообще творится что-то ужасное, ты чувствуешь? Как свинцовое одеяло…

– Что ты с ним сделала? – перебиваю я.

Лара поднимает глаза.

– С кем?

– С человеком на лестнице.

Она морщит нос.

– Это был не человек, – наставительно говорит она. – Это был призрак. Я его отослала.

– Куда?

Она пожимает плечами.

– В великое неизведанное? На безмолвную сторону? В тишину и покой? Называй как хочешь. Я отправила его в загробный мир. Туда, где ему положено находиться.

Положено находиться?

– Почему?

Брови Лары ползут еще выше.

– Что ты имеешь в виду?

– Почему ты это сделала?

Она вспыхивает.

– Да потому, что это моя работа!

– Кто-то нанял тебя охотиться на призраков?

– Нет, конечно, – отвечает она. – Но это то, что мы делаем.

Мы? Охотимся на призраков? Я ничего не понимаю. Видимо, я произношу это вслух, потому что Лара вздыхает:

– Конечно. Кэссиди, призраки остаются в промежутке не потому, что хотят остаться. Они там потому, что не могут выбраться. Они застряли. А мы можем помочь им освободиться.

Мы.

Она хмурится.

– А чем же ты занимаешься в своей Вуали, если не охотой на призраков? – Ее взгляд останавливается на фотоаппарате, висящем у меня на шее. – Боже, только не говори, что ты там осматриваешь достопримечательности!

– Э-э-э… – Я не знаю, что сказать.

У Лары звякает телефон – пришло сообщение, и она его читает.

– Эх, я должна идти.

– Постой! – я пытаюсь ее удержать. – Не можешь же ты вот так уйти?

– Я опаздываю, – бросает Лара, уже шагая по переулку. – У нас с тетей Алисой встреча в музее. Родители настояли, чтобы раз в неделю мы занимались культурным развитием или чем-то подобным… Ой, кстати, – она вдруг замолкает, будто неожиданно что-то вспомнив. – Ты знаешь, что за тобой ходит призрак? Мальчик, – продолжает она, поднимая руку, – примерно такого роста, блондин с нечесаными волосами, футболка с рисунком в круге…

Я замираю. До сих пор еще ни один человек не видел Джейкоба.

– Да, – осторожно признаюсь я. – Знаю.

Лара хмурится.

– И ничего с этим не делаешь?

У меня внутри все холодеет, потому что я понимаю, что она имеет в виду. У нее же такая работа: охотник за привидениями.

– Джейкоб мой друг.

Лара кривится, будто попробовала какую-то кислятину.

– Скверная идея. – Кажется, она собирается сказать что-то еще, но тут у нее снова звонит телефон, она встряхивает головой и поспешно уходит.

– Подожди! – снова окликаю я. – Пожалуйста! Я же никогда не встречала никого, кто… кто может… ты сказала…

В голове роятся десятки вопросов, и она, кажется, это понимает, потому что говорит:

– Я в 1А.

– Чего?

– Наши апартаменты, в Лейнс-Энд. Приходи завтра утром. В десять, – она уже почти бежит. – Не опаздывай.

* * *

Я стою, прислонясь к стене, и лихорадочно соображаю, не поспевая за собственными мыслями.

Это то, что мы делаем.

Моя работа… охотиться на призраков… отсылать их…

Неужели я поэтому… для этого могу пересекать Вуаль?

И еще вопрос, от которого становится еще более неуютно: а Джейкоб знает?

Всегда знал?

Не успела я подумать о Джейкобе, как он появляется. Вырастает прямо из булыжной мостовой: глаза мрачные, руки снова скрещены на груди. Сразу заметно, мой друг недоволен.

Я стараюсь выбросить из головы все вопросы, чтобы он их не слышал, но он, судя по всему, и не слушает.

– Хорошо поболтали? – холодно спрашивает он.

– Зачем ты так, – отвечаю я. – Мне просто очень интересно. Я же не знала, что другие люди тоже могут попадать за Вуаль. А ты знал?

Он ковыряет землю носком кроссовки.

– Нет.

Джейкоб явно не расположен разговаривать, но меня-то просто распирает от вопросов.

– А ты знал, кто я на самом деле, Джейкоб? Что я могу делать?

Он не отвечает, только морщится.

– Ты говорил, что за Вуалью есть свои законы.

– Есть.

– Такие, о которых ты не можешь мне сказать. Это правда? Или ты не хотел, чтобы я узнала?

Джейкоб краснеет и отворачивается. Можно считать, что это и есть ответ.

– Ты мне не доверяешь, – говорю я, удивляясь, как больно, оказывается, может быть от слов.

Джейкоб мотает головой.

– Это совсем не так, Кэсс.

– Правило дружбы номер шесть, Джейкоб. Друзья не оставляют друзей в потемках. А незнание – те же потемки.

По лицу Джейкоба видно, что он мучается.

– Прости меня. Я… – Он трясет головой. – Мне было страшно…

– Почему? – спрашиваю я, но он не успевает ответить. У меня в кармане звонит телефон «на крайний случай».

Ой-ей-ей.

– Кэссиди! – папа почти кричит, голос у него очень встревоженный. – Ты где?

– Извини, – тараторю я. – Мне нужно было подышать свежим воздухом, я вышла и немного заблудилась.

Папа инструктирует меня по телефону, я иду, следуя его указаниям, Джейкоб не отстает. Вскоре мы оказываемся у входа в Тупик Мэри Кинг. Через секунду появляется и папа, взлохмаченный и в запорошенных пылью очках.

– Ну вот и ты, – облегченно вздыхает он. – Мы искали везде. Я четыре раза тебе звонил!

Значит, за Вуалью сеть не ловит.

Обернувшись, папа кричит в туннель:

– Я ее нашел!

…нашел, нашел, нашел, отвечает эхо.

– Извини, – я опускаю голову. – Вообще-то, мне стало там немного страшно.

Папа притягивает меня к себе и обнимает.

– Хочешь, открою тебе секрет? – Я киваю, и тогда он шепчет: – Мне в этом месте и самому жутковато.

Он крепко сжимает мне плечи.

– Только маме не говори, – прибавляет он. – Нужно держать марку.

Через пару минут появляется и мама, а следом за ней съемочная группа и Финдли.

– Просто великолепно! – сообщает мама, у нее пылают щеки. Да, кто-кто, а мама обожает всякие страшилки. И я уверена: она полюбила бы их еще больше, если бы могла видеть ту, другую сторону. Папа многозначительно кашляет, и мама приходит в себя, перестает улыбаться и сурово хмурится. – Если не считать того, что ты как сквозь землю провалилась. Это было совершенно не великолепно.

Я не очень искренне бормочу какие-то извинения.

Финдли подмигивает мне.

– Ну как, удалось нам тебя убедить? Поверила в призраков?

– О, – замечает мама. – Кэссиди и убеждать не нужно, она в них всегда верила.

Кустистые рыжие брови Финдли лезут на лоб.

– Вот как? – спрашивает он с уважением, будто видит меня по-новому.

– Да у нее же лучший друг – привидение.

Вот так, запросто, она превращает интересного человека в дурочку.

– Мама, – я гляжу на нее с упреком.

А она заключает меня в объятия.

– Я люблю тебя со всеми странностями, дорогая моя. Ну что за радость быть нормальной?

Так может говорить только тот, кто не видит призраков.

Глава пятнадцатая

День завершается на Грассмаркет – да-да, на Сенном рынке!

Конечно, сена там нет и в помине, не вижу я и никакого намека на рынок. Только просторная площадь, окруженная магазинами, магазинчиками и пабами. А над ней, будто мрачный страж, нависает замок, но сама площадь симпатичная, воздушная и совсем не зловещая.

Здесь не так уж плохо, успеваю подумать я за секунду до того, как мама сообщает, что на этом самом месте казнили преступников. И почему я еще чему-то удивляюсь?

Само собой, пока мы с телевизионщиками идем по площади, Вуаль становится все плотнее, так что мне кажется, будто я иду по шею в воде. Меня не затягивает туда лишь потому, что я по-прежнему размышляю о Ларе Чаудхари: о ее кулоне-зеркальце, странном заклинании, о том, как у ее ног рассыпался призрак.

Это то, что мы делаем.

Идущий впереди Джейкоб нервно передергивает плечами. Мы с ним больше не говорили о том, что произошло в переулке, и не обсуждали, что он имел в виду, когда сказал, что боялся мне признаться. Сейчас на это нет времени. Вот мы и стараемся делать вид, будто у нас все как обычно.

Папа указывает на невысокий камень.

– Видишь, Кэссиди? Вот на этом самом месте казнены сотни людей.

Протянув руку, я опасливо касаюсь камня. Вуаль при этом сама делается, как каменная.

– О-о-о не-е-ет, – Джейкоб машет руками, отгоняя меня от этого места.

Когда мы, наконец, добираемся до цели нашего путешествия – паба под названием «Постоялый двор „Белый Олень“», наверняка известного своими привидениями, – я готова к худшему. Поэтому с огромным облегчением обнаруживаю, что тук-тук-тук Вуали вдруг слабеет, превращаясь в легкую щекотку.

Какое счастье, в этом пабе призраки не водятся.

По крайней мере, здесь их не больше, чем в целом городе. И это хорошо: я могу торжественно заявить, что участвовала во всем, что делали сегодня «Оккультурологи». Мама с папой и группа спешат в паб, где у них намечена съемка. Там они сразу скрываются в заднем помещении. Ну, а мы с Финдли (и Джейкобом, конечно) садимся за ближайший стол и заказываем еду.

Финдли встает и подходит к барной стойке. Но даже оставшись одни, мы с Джейкобом не начинаем разговор. У меня из головы не выходят слова, которые он мне сказал – и то, чего не сказал. Джейкоб сидит, не отрывая глаз от стола, и пытается сдвинуть с места картонный кружок – подставку под кружку.

Снова появляется Финдли, с двумя пинтами пива.

– Гм, – говорю я, – мне нельзя пить, я еще не взрослая.

Финдли раскатисто смеется.

– Не, девочка, это не для тебя, – он ставит один стакан перед собой. – Вот это мне… – объясняет он, придвигая второй стакан ближе к пустому стулу рядом с собой, – а это для Реджи.

Я озираюсь.

– Реджи?

– Реджи Уэзершир, – спокойно отвечает Финдли. – Мой старый приятель. Это было его любимое место.

У меня округляются глаза. Покойный муж миссис Уэзершир. Тот, что умер восемь лет назад.

– Вы думаете, его дух здесь? – спрашиваю я.

Финдли добродушно разводит руками.

– Чего не знаю, того не знаю. Но если он здесь, я хочу, чтобы у него была возможность промочить горло. И всегда покупаю ему пиво.

Никаких признаков мистера Уэзершира я не вижу ни здесь, ни по ту сторону Вуали. Но папа мне как-то объяснял, что живые цепляются за умерших, а «привидения» – это просто наш способ сохранить рядом с собой потерянных людей. Я-то знаю, как все обстоит на самом деле, но, может, и в папиных словах есть доля правды – вон как радуется Финдли при мысли, что мистер Уэзершир как будто здесь, с ним, в пабе.

Нам приносят большую коробку картошки фри – я хотела сказать, чипсов. Я брызгаю на них уксусом и кладу одну штучку в рот.

Финдли усмехается.

– Мы еще сделаем из тебя местную жительницу!

Я тянусь за следующим ломтиком.

– А вы правда верите в привидения?

– Именно так, – отвечает он, не задумавшись ни на секунду. – В каком-то смысле. Верю, что после смерти человека что-то остается, вроде как память о нем. Я слишком долго живу в этом городе, чтобы не верить. Но не думаю, что они могут быть для нас по-настоящему опасны.

Лара бы, пожалуй, с этим не согласилась.

– А даже если и так… – продолжает Финдли. – Я слышал, у тебя есть собственное привидение вместо ангела-хранителя.

Я настораживаюсь, но в его голосе нет насмешки. Правда в глазах мелькает озорной огонек, но Финдли надо мной не издевается.

– С таким другом тебе нечего бояться.

Джейкоб поднимает голову и скупо улыбается.

– Ты и сама знаешь, я всегда тебя прикрываю, Кэсс.

– Ну, – говорит Финдли, – расскажи мне о своем призраке. Как его зовут?

Я забрасываю в рот еще кусок картошки.

– Джейкоб. Он спас мне жизнь.

Финдли высоко поднимает брови.

– Серьезно? Ну, ты просто везунчик.

Я бросаю на Джейкоба взгляд. Еще бы.

Покраснев, Джейкоб снова опускает глаза. Вскоре к нам присоединяются мама, папа и съемочная группа, и, пока все едят, разговор переходит на технические проблемы съемки. Я строю башни из чипсов. Джейкоб пытается их разрушить.

Наконец, мы поднимаемся из-за стола, разбираем вещи и оборудование и идем к выходу. Оглянувшись на наш стол, я замечаю, что стакан мистера Уэзершира пуст.

Если этот день чему-то меня научил, так это тому, что мне еще многое предстоит узнать.

Возможно, мир еще более странное место, чем я думаю.

Телевизионщики с нами прощаются, мы бредем домой, в Лейнс-Энд. Папа и Финдли увлечены разговором, Джейкоб насвистывает мелодию из мультфильма (я никак не могу вспомнить, какого), а мама с наслаждением подставляет лицо летнему ветерку. Высоко в небе висит луна.

Вечер чудесный – ясный и безоблачный. Я без устали фотографирую извилистые улочки, янтарные фонари. Даже здесь, по эту сторону Вуали, я чувствую в этом городе что-то волшебное.

Мы уже почти в конце Королевской Мили, когда я слышу песню.

Ее подхватывает эхо. Сначала мне кажется, что это поет кто-то из уличных артистов или играет волынщик. Но на улице темно и пусто. А звук ясный, как хрусталь.

Поет женщина.

Ее голос цепляет меня, как крючок, заставляет замедлить шаг. Мне знакома эта песня. Вернее, знаком голос той, кто поет. И это не человек. Я представляю себе ее алый плащ, ее черные локоны, протянутую ко мне руку. Я останавливаюсь и поворачиваюсь, пытаясь понять, где поют. Песня звучит так близко. Я хочу ее найти.

Я должна ее найти.

– Вы слышите? – шепчу я. Но никто ничего не замечает, даже Джейкоб смотрит на меня так, будто я выжила из ума. Я верчу головой, прислушиваюсь, но не успеваю найти источник звука, как мелодия обрывается.

Теперь я не слышу ничего, кроме ветра.

* * *

Родители долго не ложатся, обсуждают, как прошел день, готовятся к завтрашней съемке. Зато я сразу ложусь – ничего не хочу, только спать (и желательно увидеть во сне что-нибудь получше, чем закоулки с призраками и могильные склепы).

Но сон не идет.

Не спится и все тут.

Я кручусь и верчусь с боку на бок. Стоит закрыть глаза, как я вижу туннели Тупика Мэри Кинг и десятки изможденных бледных лиц, обращенных ко мне. Картина блекнет, и я уже не в подземелье. Передо мной на улице стоит Лара Чаудхари, в пальцах у нее кулон-зеркало.

Смотри и слушай…

Узри и узнай…

Вот что ты такое…

Проворочавшись полночи, я не выдерживаю, отбрасываю одеяло и вскакиваю, чуть не наступив на Мрака. Тихонько пробираюсь в гостиную. Дверь в спальню родителей приоткрыта, но свет не горит, и я слышу негромкое похрапывание папы.

– Джейкоб! – шепчу я в надежде, что мой друг где-то рядом, но он не отзывается.

Я подхожу к старому письменному столу у окна. Мой аппарат на фиолетовом ремне здесь, в луче лунного света. Я смотрю на счетчик кадров – в кассете их осталось еще десять. Я поворачиваю камеру, чтобы протереть линзу полой пижамы, и неожиданно кое-что замечаю.

Не так уж часто мне приходится оказываться по эту сторону камеры, поэтому я никогда раньше не замечала, что объектив блестит как стекло. Или зеркало.

Что если Джейкоб именно поэтому упорно не смотрит в камеру, когда я его фотографирую?

Сколько же тайн он хранит?

Сколько всего мне еще предстоит выяснить и понять?

Глава шестнадцатая

– Ты уверена, что не хочешь пойти с нами? – спрашивает меня утром мама. – Мы будем исследовать подземелья под Южным Мостом. Говорят, что паранормальная активность там буквально бьет ключом!

По-вашему это нормальный разговор родителей с детьми?

– С каких пор ваша семья стала нормальной? – спрашивает Джейкоб.

– Наверняка так и есть, – говорю я маме, прижимая к себе Мрака, – но, думаю, я лучше это пропущу.

– Все в порядке? – интересуется папа. Он торопливо записывает в тетрадь мысли, только что пришедшие ему в голову.

– В полном! – уверяю я. Но не уточняю, что внизу меня ждет девочка, чтобы поговорить про охоту на призраков. Я даже не позволяю себе думать об этом, пока рядом Джейкоб, и секрет встает между нами, как обман. А я предпочитаю притвориться, будто побаиваюсь. – Просто… – для правдоподобия я прикусываю губу. – Я все еще не пришла в себя после Тупика Мэри Кинг… – Там в самом деле было страшно. Особенно, когда Вуаль меня не выпускала. – Я не уверена, что хочу сегодня все повторить.

– Ой, детка, – мама откидывает волосы, упавшие мне на лицо, – я слышала, как ты всю ночь ворочалась и металась. Так вот в чем дело? – Я киваю, и она гладит меня по голове. – Ты же всегда так чувствительна к подобным вещам.

– И утопление не улучшило ситуацию, – весело вставляет Джейкоб. Я кидаю на него предостерегающий взгляд.

– Энергия там внизу, – я опускаю голову и картинно вздрагиваю, – была такая темная.

Джейкоб фыркает. Он считает, что я переигрываю, но мама сочувственно кивает.

– Да, там отчетливо ощущалось что-то недоброе, – соглашается она.

– Вероятно, брать туда ребенка было не самой лучшей идеей, – говорит папа.

Меня это так возмущает, что я еле сдерживаюсь. Ненавижу, когда меня называют ребенком. А по его тону я догадываюсь, что они с мамой уже разговаривали на эту тему. Папа вообще был против того, чтобы я ехала с ними в Эдинбург. Значит, они рассматривали и вариант без моего участия?

– Нет! – выпаливаю я. – Со мной все будет прекрасно. Мне нужен всего один день. Даже не день. Одно утро! Несколько часов в нормальной обстановке без призраков, духов, полтергейстов или…

Я тараторю, а сама быстро соображаю.

По тому, как хмурится Джейкоб, я понимаю: он пытается догадаться, что я задумала. Но сейчас я сосредоточена только на родителях.

– Может, все дело в жирной еде и джетлаге. Я немного отдохну, а потом отправлюсь на встречу с привидениями, – обнадеживаю я их под конец.

– Я уверена, золотко, так и будет, – и мама целует меня в макушку.

Папа оставляет мне на всякий случай немного денег, листок с сегодняшним расписанием съемок и строго-настрого велит дожидаться их возвращения в Лейнс-Энд – Эдинбург, конечно, очень красивый город, но мы все-таки за границей.

– Веселой погони за призраками! – кричу я им вслед и закрываю дверь.

Джейкоб падает на диван рядом со мной.

– Чем займемся? – слишком громко спрашивает он. – Можем посмотреть телевизор: у шотландцев такие дурацкие передачи… Или поищем, где миссис Уэзершир прячет свои бисквиты, или… Ты почему так на меня смотришь?

– Не заводись, – медленно говорю я.

Джейкоб зло щурит глаза.

– Не стоит так со мной разговаривать, если ты правда хочешь, чтобы я оставался спокойным.

Я и сама нервничаю, потому что обманывать его бесполезно. Врать вообще трудно. А врать тому, кто читает твои мысли, почти невозможно.

– Я… ну, в общем, мне надо кое с кем увидеться.

Джейкобу не нужно уточнять, с кем именно. Он уже знает ответ, заглянув в мои мысли, и я вижу на его лице неподдельный ужас.

– Ты меня разыгрываешь.

– Мы только поговорим.

– Я не верю, что ты собираешься с ней встречаться!

Как же мне не хочется снова выяснять отношения с Джейкобом. Тем более на эту тему. Он не должен злиться на меня за то, что я хочу понять…

– Она охотница на призраков! – Джейкоб тычет пальцем себя в грудь. – Пойми, она – человек, который охотится на призраков!

– Да знаю я, кто она такая. Но я целый год была уверена, что в мире никто, кроме меня, не может попасть за Вуаль. Прости за то, что мне интересно, но я никогда не встречала таких, как я.

– Но она не такая, как ты! – кричит Джейкоб. – Ты фотографируешь призраков. Ты их не… – он машет рукой, подбирая слово, – не отменяешь.

Вот в том-то и загвоздка. А вдруг окажется, что я должна это делать?

Видимо, Джейкоб услышал эту мою мысль, потому что лицо у него перекосилось. Я никогда не видела его в такой ярости. Гнев меняет людей, но призраков – еще сильнее. Контуры Джейкоба колышутся и расплываются, лицо теряет краски. Сейчас он похож… на привидение.

– Я только за то, чтобы у тебя были друзья, Кэсс, – говорит он, и я хочу возразить, что Лара вряд ли захочет со мной дружить, но он не дает мне вставить ни слова: – Но неужели нельзя выбрать кого-то, кто не превращает таких, как я, в прах?

Не успев сообразить, что делаю, я выпаливаю в ответ:

– Если бы ты был честен со мной с самого начала, может, я и не стала бы искать ответы у кого-то другого!

Джейкоб долго пристально смотрит на меня, потом вскидывает руки и исчезает. Я стою одна в пустой комнате.

Так нечестно – пропадать без следа в самый разгар ссоры!

Да, но до этой поездки мы с Джейкобом ни разу не поссорились.

Эта мысль заставляет меня похолодеть.

Я жду, я тяну время, как могу, – высыпаю в карман горсть мелочи, вешаю на плечо камеру, натягиваю кроссовки, медленно-медленно затягиваю шнурки, в надежде, что он вернется. Но Джейкоб так и не появляется. Уже десять часов.

Надо идти, а то опоздаю.

Я стучу в дверь 1А, думая о Ларе. Поэтому, когда дверь открывает миссис Уэзершир, для меня это оказывается полной неожиданностью. На ней домашний халат, а седые волосы собраны на затылке в большой пучок.

– О, здравствуй! – как всегда жизнерадостно восклицает она. – Ты ведь девочка Блейков, не так ли? Все в порядке?

Сперва я думаю, что ошиблась квартирой, но тут в коридорчике появляется Лара.

– Тетя, она пришла ко мне.

Миссис Уэзершир хлопает в ладоши.

– Ах, как это мило, – наклонившись ко мне, она шепчет: – Нашей Ларе давно пора заводить друзей! – Потом выпрямляется и отходит в сторону. – Входи, дорогая. Я поставлю чайник.

– Не беспокойся, – говорит Лара, надевая куртку. – Мы идем гулять.

Гулять? – удивляюсь я, но Лара уже тащит меня вниз по лестнице. На ней леггинсы и платье с длинными рукавами, волосы заплетены в сложную косу. На мне джинсы и фуфайка, а конский хвост на голове не назовешь аккуратным.

Мы спускаемся в вестибюль, и я слышу наверху звук шагов.

– Мистер Уэзершир? – наудачу спрашиваю я, задирая голову.

Лара закатывает глаза.

– Не для всего надо искать сверхъестественную причину, Кэссиди. Иногда это просто старая сантехника.

Дождя нет, но, судя по всему, он может пойти в любой момент – я уже знаю, что в Шотландии это называется «небольшая облачность». Холодный ветер пронизывает насквозь, напоминая, что я недостаточно тепло одета. Но Лара так целеустремленно шагает по улице, что я не решаюсь остановить ее и предложить вернуться.

Улица идет под гору, в сторону от Королевской Мили. Я не знаю, куда мы направляемся, а Лара не слишком разговорчива, но я все же делаю попытку завести разговор.

– Ты любишь Гарри Поттера? – спрашиваю я.

– Спрашиваешь, потому что я англичанка?

– Нет, – отвечаю я, – спрашиваю, потому что Гарри Поттер – это очень круто. И его написали здесь!

Лара поджимает губы.

– Ну, местные жители считают, что в истории про «Дом Слона» много неточностей… – Она колеблется, но договаривает. – Кх-м. Себя я отношу к Когтеврану.

– Значит, тебе все-таки нравится!

Лара искоса смотрит на меня.

– Дай-ка угадаю – ты за Гриффиндор.

Я прихожу в восторг.

– Как ты догадалась?

Она окидывает меня взглядом.

– Безрассудность, упрямство, способность влипнуть в сложную ситуацию без подготовки. – На ее лице появляется намек на улыбку. – К тому же, на тебе гриффиндорская красно-желтая кофта.

Я осматриваю себя. М-да, она права.

Внизу Лара наконец замедляет темп.

– Здесь лучше, – говорит она, глубоко вздыхая. – В этом городе невозможно найти уединение.

– Миссис Уэзершир – твоя тетя?

– Моя двоюродная бабушка с материнской стороны. Семья моего отца из Нью-Дели. Мамина семья из Шотландии. Вот почему… – Она взмахивает рукой, показывая назад, в сторону Лейнс-Энд. – Я родилась и живу в Лондоне… но если останусь здесь слишком надолго, то начну, кажется, глотать согласные.

Я улыбаюсь, хотя и не совсем уверена, что понимаю ее беспокойство. Произношение у нее прямо-таки чеканное, а шотландский акцент, насколько я могла убедиться, более напевный, но мне оба варианта кажутся хоть и непривычными, но очень красивыми.

Мы останавливаемся у палатки на улице и покупаем горячий шоколад. То есть, это я покупаю горячий шоколад. Лара предпочитает чай.

Медленными, уверенными движениями она размешивает молоко в картонном стаканчике. Готова поспорить, у нее отличный почерк. Такие, как она, никогда не спотыкаются, не разбивают коленки и когда они просыпаются, волосы у них не превращаются в воронье гнездо.

– Ты еще долго будешь гостить у тети? – спрашиваю я.

Лара со вздохом пожимает плечами.

– Родители не сообщили мне точной даты возвращения. Они на раскопках в Танзании. Ищут какие-то черепки.

– И не взяли тебя с собой?

Грустная улыбка появляется и тут же исчезает.

– Разумеется, ведь археологические раскопки – не место для девочки.

Как и погоня за привидениями, думаю я, внезапно ощутив прилив благодарности к маме с папой за то, что не оставили меня дома.

– Обычно они появляются перед самым началом учебного года.

– Сочувствую.

– Это еще почему? – отрывисто спрашивает она.

– Я имела в виду…

Лара резко останавливается, так что я едва не врезаюсь в нее.

– Я согласилась встретиться с тобой не для того, чтобы обсуждать мои семейные… обстоятельства. Пора заняться делом.

Все время, пока мы идем, над нами нависает замок на высокой скале. Лара показывает мне невысокие железные ворота, и мы входим в парк у подножия скалы. Нас окружают старые деревья, на тропинках видны только несколько человек, гуляющих с собаками.

Лара решительно садится на скамейку в тени скалы. Я усаживаюсь рядом, подобрав под себя ноги, и стараюсь не выдать волнения. Повернувшись ко мне, она сверлит меня темно-карими глазами. Под таким взглядом – пристальным, тяжелым – трудно усидеть на месте.

Я так привыкла к тому, что мою жизнь постоянно сопровождают комментарии Джейкоба, что без них мир кажется слишком тихим. Мой друг не всегда рядом, но сейчас он впервые демонстративно покинул меня.

Лара как будто читает мои мысли.

– Сегодня без подпевалы?

– Моего друга зовут Джейкоб, – говорю я.

Она пренебрежительно дергает плечом.

– Призракам не место в промежутке. И уж подавно им нечего делать по эту сторону.

– Он спас мне жизнь.

– И за это ты прихватила его с собой в страну живых? Неумно, Кэссиди. Совсем неумно, – Лара озирается. – Так где же он сейчас?

– Дуется, – отвечаю я. – Обиделся, что я пошла сюда. И что вообще разговариваю с тобой, после того, что ты наделала.

У Лары удивленный вид.

– А что я наделала?

– Тот человек в переулке…

– А, – кивает она. – Тот призрак! – Она пренебрежительно щелкает пальцами. – Ничего не поделаешь, издержки профессии. Итак, давно ли ты стала промежуточницей?

– Кем?

– Промежуточницей, – повторяет она медленно, чтобы я как следует расслышала. – Ходящей. Пересекающей тени.

Я опять не понимаю ее, и она со вздохом закатывает глаза.

– Ну, я не знаю, как ты называешь таких, как мы с тобой.

– Ой. Я не знала, что для этого есть особое слово.

– Слова есть для всего на свете.

– Например, Вуаль и промежуток, – говорю я с нажимом.

Лара неохотно кивает.

– Отлично. Да, по крайней мере, мне это место известно как промежуток. И следовательно, тот, кто попадает туда, как я – как ты – это промежуточник.

– А кто тебя всему этому научил? – спрашиваю я. – Кто объяснил тебе, кто ты? Кто рассказал, что надо делать?

На этот раз смущенно отводить глаза приходится Ларе.

– Я… ну… дело в том… никто меня не учил. Дядя Реджи… У дяди Реджи большая библиотека. Пришлось потратить немало времени и сил на ее изучение, а потом, методом проб и ошибок…

Врет, думаю я. Или, по крайней мере, не говорит всей правды. Но не успеваю я сказать об этом вслух, как Лара резко меняет тему.

– Ты не ответила на мой вопрос. Сколько времени прошло с тех пор, как ты умерла?

Меня коробит это слово и ее бесцеремонность, но времени на расчеты мне не нужно. Я точно знаю, сколько прошло времени. И, кажется, буду знать это всегда.

– Чуть больше года, – отвечаю я. Потому что это звучит не так странно, как триста семьдесят три дня.

Лара глядит на меня чуть ли не возмущенно.

– Год? И ты не упокоила ни одного призрака?

– Откуда мне было знать, что я должна это делать, – так же резко отвечаю я. В моем распоряжении не было учебника или библиотеки (хотя, честно говоря, среди маминых и папиных книг могло бы найтись что-то, но мне в голову не пришло в них рыться). – Честно говоря, я и сейчас еще не уверена, что должна.

Лара трет переносицу.

– Вот смотри, – начинает она, – тебя тянет за Вуаль, так?

Я киваю.

– Хотя это тебя пугает…

Еще как, думаю я.

– И ты хотела бы забыть об этом, но не можешь…

Да.

– Ты чувствуешь, что обязана отдернуть завесу, переступить черту и оказаться по ту сторону…

– Да, – признаю я чуть слышным шепотом.

Лара торжествующе кивает.

– То, что ты ощущаешь, Кэссиди, зовется предназначением.

Будь рядом Джейкоб, он отпустил бы шуточку насчет доблестных героев и монстров, которых ожидает расправа. Но Джейкоба нет, а единственные монстры, о которых говорит Лара – это призраки. Такие, как он.

Лара продолжает.

– Вуаль притягивает нас потому, что нуждается в нас. Потому, что мы можем то, чего не могут другие люди. Мы можем освободить духов, оказавшись в ловушке. И переправить их дальше.

– Это обязательно? – спрашиваю я внезапно севшим голосом.

Лара сжимает губы.

– Ты чувствуешь, как тебя туда тянет, это ощущение не проходит. Оно только будет становиться сильнее… пока ты не выполнишь свою часть сделки.

– Но я не заключала никаких сделок! – выкрикиваю я. В тот день я не собиралась падать с моста. Я не собиралась падать в реку. А тем более тонуть… Я хотела только одного – выплыть на поверхность. Хотела только воздуха, света… шанса на спасение.

По лицу Лары пробегает легкая тень: жалость.

– Заключала, – мягко произносит она. – Наверное, ты не произносила каких-то особых слов… Но ты сидишь здесь, живая, а должна была быть мертвой. Ты получила шанс и должна за него заплатить. Ты и я – мы можем пересекать Вуаль, должны это делать, потому что на той стороне у нас есть дело. И тебе давно пора им заняться.

Глава семнадцатая

Предназначение.

Звучит дико, но я понимаю – Лара права.

Я чувствую это всем своим существом. Ответ на вопросы, которые мучили меня весь этот год, которые все громче звучали с того самого дня.

Почему меня тянет за Вуаль?

Как получается, что я могу проходить за нее?

Что я должна делать на той стороне?

Лара тянется к маятнику-зеркальцу, висящему у нее на шее.

– Как оно работает? – спрашиваю я, вспомнив, как она качала им перед тем призраком, произнося странное заклинание.

– Привидения не могут смотреть в зеркало, – объясняет Лара. – Они застревают.

Я вспоминаю Джейкоба в Лейнс-Энде – окаменевшего в спальне перед отражением, жуткой копией самого себя. И вспоминаю те несколько слов, которые он сумел произнести.

Я… немного… потерялся.

Начинаю вспоминать – приходилось ли мне хоть раз видеть Джейкоба перед зеркалом? Дома в моей комнате зеркал нет, а в ванную он никогда не заходит – ему и незачем. Оказавшись в прихожей, он никогда не задерживался около зеркала. Но я не придавала этому значения.

– В каком смысле застревают? – спрашиваю я.

– Зеркала не обманывают, – отвечает Лара. – Они показывают тебя таким, как есть. Призрак, посмотрев в зеркало, поневоле видит правду.

– И в чем она, эта правда?

Лара смотрит на меня. Глаза у нее, словно камни. Тяжелые.

– Правда, – медленно говорит она, – в том, что они мертвые. Покойники. – Она откидывается на спинку скамейки. – В каком-то смысле мы с тобой тоже вроде зеркал. Мы показываем им. Мы говорим. А когда они осознают правду, тебе остается протянуть руку и дернуть за нить. И вот еще что, – добавляет она, – нужно всегда носить при себе что-то отражающее. Для защиты.

– Защиты? – я удивлена. – От чего?

– Не все призраки настроены дружелюбно, – прямо говорит она. – Каждый раз, попадая за Вуаль, ты стоишь одной ногой в нашем мире, а другой – в их. И тебе может казаться, что ты гостья, наблюдательница, но если призрак достаточно силен, он может причинить тебе вред. И сделает это, ведь у нас есть кое-что, к чему они стремятся.

– Что же это?

Лара легонько ударяет себя в грудь.

– Жизнь.

Я вспоминаю тусклую темную веревку, которую она выдернула из груди призрака. И странный свет в моей груди, когда я оказываюсь за Вуалью. То же свечение видела я и у Лары.

Она бросает быстрый взгляд мне за спину.

– Вы только посмотрите, – сухо говорит она. – Твой дружок тут как тут.

Я оглядываюсь – и впрямь, из-за дерева выглядывает мрачный Джейкоб. Какое облегчение! Я так рада, что готова его обнять, но, увидев, что я его заметила, он тут же скрывается. Из-за ствола виден лишь носок кроссовки и клок растрепанных светлых волос.

Лара вдруг вспоминает о картонном стаканчике, который держит в руке.

– Чай совсем остыл, – она встает, хватает со скамейки свой маятник. – Я на минутку, сейчас вернусь.

Я гляжу, как она идет по аллее. У палатки толпится народ; стоя в очереди, Лара проверяет мобильник.

Краем глаза я замечаю движение. Это Джейкоб. На этот раз он садится рядом. Несколько минут мы оба молчим. Я, вроде бы, должна извиниться, но, с другой стороны, и ему бы не мешало. Все же я открываю рот, чтобы сказать «извини», но он меня опережает.

– Я не должен был исчезать.

– Правило дружбы номер шестнадцать, – отвечаю я. – Не ходи туда, куда я не могу за тобой последовать.

– Мне казалось, шестнадцатое правило – не рассказывать, чем кончилось кино.

– Ни разу, – уверенно говорю я. – Про кино – двадцать четвертое.

Он фыркает. Это здорово, снова видеть его смеющимся – но все равно мы оба настороже, словно боимся коснуться больного места.

Джейкоб набирает в грудь воздуха.

– Я не рассказывал тебе, – начинает он медленно, – потому что боялся, что если ты узнаешь, почему призраки застревают в Вуали, если узнаешь, что ты можешь их оттуда отослать, то ты отошлешь меня…

– Но ты же не сидишь на привязи в Вуали.

– Раньше сидел, – Джейкоб опускает голову.

– Ну, теперь-то нет. Теперь ты здесь, со мной. Ты хочешь уйти?

Он резко поднимает голову.

– Нет. Конечно, нет!

– Тогда почему я должна тебя куда-то отсылать? Ты мой лучший друг. И мне кажется, что мы с тобой связаны не просто так. Этому должна быть какая-то причина.

Джейкоб оживляется.

– Ты так думаешь?

Я убежденно киваю.

– Ты не обычное привидение. Наверное, ты должен мне помогать. Я уверена, что мы с тобой – команда.

Он немного успокаивается.

– Как Череп и Кость?

– Точно, – подтверждаю я. – Как Череп и Кость.

Он улыбается до ушей.

– И кто же из нас собака в этом сценарии?

Возвращается Лара с новым стаканом чая.

– Ну вот, – говорит она. – На чем мы?…

Джейкоб наклоняется ко мне и заявляет:

– Мне она все равно не нравится.

Лара устремляет на него взгляд.

– Ты мне тоже не нравишься, призрак.

Джейкоб чуть не падает со скамейки.

– Она меня слышит?

– Да, я слышу тебя, – говорит Лара, – и вижу, а не должна бы, потому что тебя тут быть не должно.

Я громко откашливаюсь, собираясь сменить тему разговора, и вдруг чувствую это.

Тук-тук-тук призрака, где-то рядом.

Лара тоже слышит, я сразу понимаю это по тому, как она мгновенно собирается, замирает, склонив голову набок, словно прислушиваясь.

– Что скажешь? – обращается она ко мне, вставая. – Готова узнать, на что ты способна?

Глава восемнадцатая

Лара не ищет Вуаль, не хватает воздух. Просто поднимает руку, резко взмахивает одним решительным движением – и Вуаль расступается перед ней.

Перед нами.

Я делаю шаг вперед, чувствуя уже привычный холод, и вот мы уже там. Все еще в парке, у подножия замка – более блеклой его версии. Мир вокруг стал серым и призрачным.

Я была почти уверена, что Джейкоб не пойдет за нами, но он здесь, рядом со мной. Прерывисто вздохнув, он скрещивает на груди руки. «Череп и Кость», – слышу я его шепот и не могу понять, со мной он говорит или с самим собой.

Лара стряхивает с рукавов невидимые пылинки, в груди у нее горит уже знакомый теплый огонек.

Неподалеку мужчина в теплой зимней одежде зовет кого-то по имени. Его высокий голос еле слышен, будто ветер уносит его в сторону.

Начинается снегопад, не везде, а только вокруг него. Когда, повернувшись, он шаркающей походкой уходит к выходу из парка, Вуаль следует за ним, как прилив, неся с собой зиму.

– Как… – начинаю я.

– Промежуток – не одно место, – объясняет Лара. – Для каждого призрака он свой. Вроде… временнóо́й капсулы. Иногда призраки частично совпадают, существуют вроде бы вместе, но рано или поздно каждый дух оказывается в своем промежутке, движется по собственной петле.

По пятам за мужчиной мы выходим из парка и движемся по дороге. Он бредет по сугробам, пока не подходит к двери дома. Толкнув дверь плечом, он входит. Лара прибавляет шаг, и мы успеваем вскочить в дверь раньше, чем ее захлопнут.

Мы с Ларой и Джейкобом оказываемся в доме. Джейкоб встает передо мной, как щит. Но мужчина не поворачивается к нам. Он стоит у камина и длинной кочергой ворошит догорающие поленья. Высокий, с буйной седой шевелюрой и глубоко сидящими глазами, он мог бы внушать страх. Но он не страшный. Я чувствую только его безграничную печаль, которая буквально струится, как пар.

– Вы его не видели? – спрашивает мужчина севшим, хриплым голосом.

Я делаю шаг вперед.

– Кого? – спрашиваю я тихо.

Лара уже поднимает свой маятник, но я удерживаю ее руку и мотаю головой.

– Подожди, – шепчу я.

– Почему? – шепчет она в ответ. – Нам не обязательно слушать его рассказы.

Может, и не обязательно, но мне кажется, что это важно.

Грустный взгляд человека останавливается на мне, на фотоаппарате у меня на шее.

– Что это у тебя, девочка?

Я показываю ему камеру.

– Это чтобы делать фотографии.

Лицо мужчины омрачается, и я уже думаю, что он, наверное, не знает, что такое фотографии. Может, когда он жил, фотографии еще не было. Но он достает из кармана рубашки маленький обтрепанный кусочек бумаги и показывает мне.

С пожелтевшего квадратика старого снимка смотрит мальчик.

– Сынок мой, Мэтью, – объясняет человек. – Сделали снимок на зимней ярмарке. Как раз перед тем, как он пропал.

У меня сжимается сердце. Ребенок, похищенный зимой.

Человек, отвернувшись, смотрит в окно.

– Жена уехала на юг, повидаться с родней. А я не могу бросить сына. Пообещал его матери, что дождусь. Буду ждать столько, сколько понадобится. – Он садится на стул у потухающего камина и, ссутулившись, прикрывает глаза. – Буду ждать, пока он не вернется домой.

За окном завывает ветер.

У мужчины идет пар изо рта, и я ежусь, хотя тот холод до меня не добирается.

Буду ждать столько, сколько понадобится.

Я вспоминаю, что рассказывала Лара о призраках. Что в Вуали остаются только те, кто застрял. У меня болит душа за этого несчастного человека, оказавшегося в ловушке, в этом мире, в этом доме, в бесконечном дне ожидания, я понимаю, что он обречен вечно смотреть в это окно. Ведь его сын никогда не вернется.

– Кэссиди, – рядом со мной появляется Лара. Я понимаю, что время настало. – У тебя есть зеркало? – спрашивает она и протягивает мне свое.

Я кивком показываю на камеру, которую держу в руках.

– У меня есть это, – я снимаю крышечку и показываю ей блестящую линзу объектива. Если повернуть, она сверкает и отражает комнату. – Сработает?

Лара смотрит скептически.

– Ну, мы это сейчас узнаем.

Я ищу взглядом Джейкоба, и он с непроницаемым лицом машет мне рукой от входной двери.

Ты не такой, как он, думаю я. Ты не отсюда. Ты со мной.

Джейкоб прикусывает губу, но все же кивает, и я переключаюсь на человека у окна. Иней посеребрил ему бороду, а лицо совсем побелело от холода.

– Если увидишь моего мальчика… – шепчет он, и его дыхание превращается в облачко пара.

– Я отправлю его домой, – обещаю я, поднимая аппарат. – Можно мне вас сфотографировать, чтобы показать ему?

Мужчина поднимает голову, смотрит в объектив – и замирает, увидев свое отражение. Как будто кто-то мгновенно превратил его в статую. Он застывает, и одновременно с его лица исчезает вся боль и скорбь.

Я слышу, как тихо ахает Джейкоб, но не отвлекаюсь.

– Ты помнишь слова? – спрашивает Лара.

Кажется, помню.

– Смотри и слушай, – говорю я.

Мороз покрывает узорами оконные стекла.

– Узри и узнай.

На лице мужчины появляются сосульки.

– Вот что ты такое, – шепчу я.

Очертания мужчины становятся размытыми, по его телу идет рябь. Тогда я глубоко вздыхаю, собираюсь с духом и касаюсь его груди. Извлекаю из нее тонкую нить, ломкую, серого цвета. Держа в руках жизнь человека – его смерть, – я понимаю, что имела в виду Лара, говоря о предназначении. Я понимаю, почему меня снова и снова тянет в Вуаль. На что я смотрю, но не вижу. Что мне нужно.

Вот это.

Нить в моей руке крошится, как и сам человек – превращаясь сначала в прах, а потом в ничто.

Джейкоб, Лара и я молча стоим в тесной комнатке, плечом к плечу. Первым приходит в себя Джейкоб. Шагнув вперед, он опускается перед стулом на корточки, перебирает пальцами прах.

А потом комната вокруг нас начинает бледнеть, как выцветшая фотография, детали исчезают. Ну, конечно, ведь призрака больше нет. Логично, что его Вуаль тоже растворяется.

Лара опускает руку мне на плечо.

– Нам пора.

Снова оказавшись по эту сторону, мы втроем отправляемся домой, в Лейнс-Энд.

Джейкоб и Лара идут чуть впереди, и Джейкоб засыпает ее вопросами. Кажется, прежняя враждебность между ними исчезла. Или они заключили временное перемирие.

Я плетусь следом. Руку до сих пор покалывает – странное все-таки чувство, держать в руках ленточку человеческой жизни. И смерти. Было грустно отсылать его, но я испытала и облегчение – как будто надолго задержала дыхание и наконец выдохнула. Теперь он свободен.

И тук-тук-тук больше не слышится.

Оно не стало тише, а совсем исчезло, оставив после себя тишину, покой, умиротворение.

Это… правильно.

Прибавив шаг, я догоняю Джейкоба и Лару.

– А какой из твоих призраков был самым страшным? – спрашивает Джейкоб.

Лара задумчиво постукивает пальцем по губе.

– Трудно сказать. Может быть, Уильям Бёрк…

– Т-тот похититель трупов, превратившийся в серийного убийцу? – заикается Джейкоб.

– Тот самый, – подтверждает Лара, – либо он, либо маленькая девочка в юбочке с оборками, которую я нашла в одном из чумных подземелий.

Джейкоб фыркает.

– Какая связь между хладнокровным убийцей и девочкой в платьице?

Лара пожимает плечами.

– От детей меня бросает в дрожь.

Дети. Я чуть не забыла.

– Лара, – говорю я, еще сильнее ускоряя шаг. – Ты когда-нибудь встречала женщину в алом плаще?

С лица Лары тут же исчезает насмешливость, она стискивает зубы.

– Ты говоришь про Женщину-Ворона в Красном?

Я киваю.

– Ты ее видела?

– Один раз, – глухо говорит она, – прошлой зимой. Я приехала погостить на каникулы, охотилась в промежутке и услышала ее пение. И, не успела я опомниться, как уже шла прямо к ней, в ее объятия. – Лара трясет головой. – Была на волосок от гибели.

– Но ты сумела уйти.

– Просто повезло. Тетя Алиса была совсем рядом, я услышала, как она меня зовет, и это разрушило чары. Мне хватило ума рвануться от нее и выскочить из промежутка. И с тех пор я очень, очень осторожна, – темные глаза Лары превращаются в две щелки. – А почему ты спрашиваешь, Кэссиди? Ты что, ее видела?

Я киваю, и Лара тут же хватает меня за плечо.

– Держись от нее подальше, понимаешь? – Это звучит, как приказ. Совсем не похоже на Лару. – Помнишь, что я сказала о наших жизнях?

Она прижимает ладонь к груди, к тому месту, где по ту сторону Вуали разгорается свет.

– А о призраках, которых они привлекают? Женщина-Ворон – одна из таких. Она питается нитями похищенных детей. Но это тонкие и слабые ниточки. Чтобы оставаться такой, как сейчас, ей нужно сожрать много таких ниточек. Но стоит ей заполучить такую нить, как твоя или моя – яркую, – и может произойти катастрофа.

Я вздрагиваю от этой мысли.

Лара смотрит на Джейкоба.

– Делай свою работу, дух. Береги ее от опасности.

Джейкоб хмыкает.

– Проще сказать, чем сделать.

Мы поднимаемся по улице, ведущей к Лейнс-Энд.

– Странно, просто чепуха какая-то, – говорит Лара, и кажется, что она разговаривает сама с собой. – Для нее время года сейчас неподходящее.

– Я знаю. – Меня и саму это беспокоит. Что говорил Финдли? Она появляется только с наступлением холодов. Я думаю о реке, вспоминаю свое падение в ледяную воду. О том, как холод охватывает меня каждый раз, когда я прохожу сквозь Вуаль. О голубоватом оттенке света у меня в груди.

– Возможно, это имеет отношение к тому, как я… – мне до сих пор трудно выговорить это вслух, даже сейчас, даже с таким собеседником, как Лара. Я пытаюсь зайти с другой стороны. – Что ты чувствуешь, когда проходишь сквозь Вуаль?

Лара задумывается.

– Все как в тумане. Жарко, лихорадит. Я однажды болела, тяжело болела. Дело чуть не кончилось плохо, – отрывисто говорит она. – И я все время была в забытьи, как во сне. И когда прохожу сквозь Вуаль, ощущение похожее. Как будто спишь, но это не сон, а что-то куда хуже.

Я киваю.

– А у меня это похоже на падение в ледяную воду. Чувствуешь дикий, смертельный холод. Если Женщину-Ворона притягивает холод, возможно, ее тянет и ко мне.

– Возможно, – кивает Лара. – Что ж, тем больше у тебя причин держаться от нее подальше. Как только увидишь ее, затыкай уши и беги прочь из Вуали. И умоляю, – она тычет пальцем в мою камеру: – заведи нормальное зеркало.

Мы уже почти добрались до Лейнс-Энда, когда я замечаю впереди человека, которого сразу узнаю по венчику рыжих волос, светящихся на солнце. Увидев его, я резко останавливаюсь.

– Ой-ой, – комментирует Джейкоб.

– Что тут у нас? – спрашивает Финдли, глядя на Лару. – Мисс Чаудхари. Уж вас-то я никогда не считал нарушительницей правил.

Лара выпрямляется.

– Я не нарушала никаких правил, – отвечает она, просто воплощенная строгость. Мои каштановые волосы, растрепанные ветром, стоят торчком. И как только ей удается сохранять свою черную косу в идеальном порядке?

– Что вы здесь делаете? – пищу я, обращаясь к Финдли.

– Это даже забавно, – говорит он. – Твои родители послали меня проведать тебя. Но тебя на месте не оказалось.

Я бросаю взгляд на Лару.

– Кажется, я обещала родителям не выходить из дома, – сообщаю я ей. Потом поворачиваюсь к Финдли: – Мы просто вышли подышать свежим воздухом.

– Серьезно? – его глаза поблескивают. Такие искорки мне знакомы, видела их у мамы раз сто, не меньше.

– У меня проблемы, да?

– Да будет тебе! – миролюбиво отвечает гид. – Небольшая прогулка еще никому не повредила.

Я совершенно не уверена, что это так, особенно, когда люди не взрослые, а город чужой, да еще и полон духов, ворующих детей. Но я благодарна Финдли.

– Знаешь что, – он поднимает толстый палец, – я ничего не расскажу твоим родителям, но при одном условии.

– Что за условие?

– Дело в том, – продолжает он, – что твои мама и папа послали меня узнать, хватит ли тебе храбрости отправиться вместе с ними в замок.

– Я не трусиха, – возмущаюсь я.

– Бояться не стыдно, – замечает Финдли. – Но одно дело – бояться, а совсем другое – струсить и сбежать. Идем с нами, а я обещаю сделать так, чтобы тебе там понравилось. Вы тоже приглашены, мисс Чаудхари, милости прошу.

Я гляжу на Лару, а она разводит руками.

– Спасибо, но нет, – говорит она. – Замок замечательный, это потрясающая достопримечательность, – прибавляет она, не отводя от меня глаз, потом переводит взгляд на Джейкоба и снова на меня. – Только помни, что я тебе говорила.

– А можем, – подхватывает Джейкоб, – просто посидеть дома, в тепле, выпить чаю с кексом и полистать комиксы.

– Понимаешь, – Финдли видит, что я колеблюсь, – нельзя приехать в Эдинбург и не побывать в замке.

– Мы можем посмотреть и отсюда, – замечает Джейкоб, указывая на скалу.

– Неужели тебе совсем не любопытно? – гнет свою линию Финдли.

Конечно же, мне очень любопытно. Я еще ни разу не бывала в настоящем замке. К тому же, из головы не выходят слова Лары о предназначении, а руки до сих пор покалывает, после того как я отослала того человека.

– Ну? – продолжает Финдли. – Что скажешь?

Я смотрю на Джейкоба.

Мне любопытно посмотреть замок, но я не хотела бы оказаться там без своего друга, и не только потому, что могу застрять в Вуали. Сегодня утром, когда его не оказалось рядом, было так странно. Казалось, будто кто-то отрезал мою тень.

Хотя Джейкоб не просто моя тень.

Мы с ним сообщники.

Я герой, он – мой помощник (или он герой, а я помощник, тут же мысленно добавляю я, заметив оскорбленный взгляд Джейкоба). И он тоже должен высказать свое мнение.

Решать тебе, думаю я, если ты не хочешь в замок, то и не пойдем.

Возможно Джейкобу просто хотелось, чтобы ему предложили выбирать. Потому что он подмигивает мне и усмехается.

– Ладно. Я все равно уже перечитал все комиксы, а попробовать кекс все равно не смогу.

Улыбнувшись, я поворачиваюсь к Финдли:

– Хорошо. Идем в замок.

Глава девятнадцатая

Эдинбургский замок построен на высоком утесе и словно парит надо всем. Мы начинаем подъем по широкой каменной лестнице, а он смотрит на нас – темно-серая тень на светло-сером небе.

Пока мы карабкаемся, Финдли без умолку рассказывает о многочисленных знаменитых привидениях замка. С каждым новым сюжетом его глаза загораются все ярче. Тут и волынщик, заблудившийся в лабиринтах замка, и воины, которые погибли во время осады, и безголовый барабанщик, и заточенные в подземельях пленники, и женщина, обвиненная в колдовстве и сожженная на костре. С каждым новым рассказом, с каждой ступенькой вверх Вуаль становится тяжелее. Это вес истории, воспоминаний. И всего того, что уже не здесь, но и не ушло.

Вслед за Финдли мы переходим по мосту через пустой ров и сквозь ворота входим на территорию замка.

При слове «замок» я всегда представляла себе огромный дом.

Но оказывается, что он больше похож на миниатюрный город.

Мы все еще на улице, а вокруг высокие каменные стены и множество невысоких построек – одни с плоскими крышами, другие со скатами, а все вместе похоже на какое-то средневековое фэнтези.

– Класс! – выдыхает Джейкоб.

Краем глаза я замечаю, как трепещет серая завеса Вуали. Если перейти на ту сторону, что я увижу? Меня так и разбирает любопытство. Но я уже знаю, что это не просто любопытство. Это тяга предназначения. Сердце колотится. Я обеими руками сжимаю фотоаппарат.

Я замечаю, что остановилась, только когда Финдли начинает оглядываться.

– Сюда! – кричит наш гид. Он проводит нас сквозь то, что называется «порт-кулис» [3]. Это особые воротца, похожие на половину открытой пасти с острыми стальными зубами.

Мы поднимаемся все выше, выше, выше, на самый верх, во внутренний двор с пушками. Здесь полно туристов. Видно продюсерам не удалось договориться, чтобы такое популярное место закрыли на время съемок.

– Я их не вижу, – беспокоится Джейкоб, но Финдли уже устремился к зубцам крепостной стены. Я не понимаю, на что он смотрит, и только подойдя, вижу, наконец, какой вид оттуда открывается.

Вид – это не то слово. Мы забрались очень высоко, постройки замка остались где-то позади, внизу – отвесная скала, настоящий обрыв. А еще ниже, как на ладони, весь Эдинбург.

– Ух ты, – говорит Джейкоб.

– Ух ты, – эхом отзываюсь я.

– Видишь? – сияет Финдли. – Я ж говорил, что дело того стоит.

И он прав.

У меня просто дух захватывает. Не поверите, но в кои-то веки я даже не пытаюсь сделать снимок, я понимаю: фотографии никогда не передать того, что я вижу. И я просто облокачиваюсь о парапет и любуюсь. Вуаль колышется и подергивается, и я прикрываю глаза, представляя, будто слышу отдаленный топот солдатских сапог, пушечную канонаду, заунывную мелодию волынки и…

Пение.

Я холодею.

Ты это тоже слышишь? – безмолвно спрашиваю я у Джейкоба, но его ответ звучит как-то растерянно.

– Наверное, это ветер.

Но это не ветер. Мы высоко, и ветер действительно есть, но тот звук совсем другой.

Это тот самый голос.

Я понимаю это, потому что музыка пробирает меня до костей. Я пытаюсь вспомнить слова Лары, ее наставления, но мысли разбредаются, я не могу сосредоточиться, приходится прикладывать неимоверные усилия, чтобы они не путались.

– Кэсс! – Джейкоб машет у меня перед глазами полупрозрачной рукой.

Я растерянно моргаю, и пение стихает, сменяется пронзительным воем ветра. Может быть, Джейкоб все же прав. Может, это ветер сыграл со мной злую шутку.

Я отхожу от парапета, и в это время раздается громкое: БАБАХ!

Подскакиваю от неожиданности, но сразу понимаю: это слышала не я одна. В воздухе вьется струйка дыма, и воздух дрожит от взрыва. Финдли только улыбается.

– Это значит – час дня, – говорит он так, будто палить из пушки средь бела дня – самое обычное дело. – Идем дальше, – зовет он. – Давай-ка найдем твоих родителей.

Я достаю из кармана расписание съемок, но там написано просто: ЗАМОК. Не слишком информативно, ведь замок огромен и занимает всю вершину горы.

– Вы хоть примерно знаете, где они могут быть? – спрашиваю я у Финдли.

– Нет, – признается он. – Но, думаю, найти их будет не трудно. Скорее всего они рядом с казармами или где-то у темницы.

Точно! Родители здесь не ради сокровищ короны, их вряд ли заинтересует королевская кухня или Часовня святой Маргариты – ни одно из мест, обозначенных на указателях и знаках. Нет, они предпочтут менее известную и более мрачную главу из истории замка.

Мы насквозь проходим ближайшее здание – если верить вывеске на стене, это Большой зал. Первое, что мне приходит в голову – тут совсем как в парадном зале Хогвартса.

– Пигвортс! – торжествующе восклицает Джейкоб. – Метлобол! Слизендор!

Он так и не прочитал книги о Гарри Поттере, хоть и знает, что я их обожаю. Но еще он знает, что у меня нет времени сидеть и переворачивать для него десять тысяч страниц, поэтому я сдалась и показала ему фильмы.

– Очень похоже на сцену с Тумблдором и Магической шляпой, – восхищенно кричит он мне.

Да уж, не слишком внимательно он смотрел кино.

Из Большого зала мы выходим во двор, поменьше предыдущего. И очарование волшебства тут же пропадает из-за указателей к туалетам и небольшому кафе для туристов.

– Портит все впечатление, правда? – замечает Джейкоб.

Финдли на ходу покупает себе чай в картонном стакане. Я осматриваюсь, пытаясь понять, почему здесь, в замке, атмосфера не такая тягостная, как в Тупике Мэри Кинг. То ли из-за того, что здесь так многолюдно, то ли из-за свежего воздуха… Послушать Финдли, так здесь полным-полно привидений. И Вуаль чувствуется, но не кажется угрожающей. Я слышу тихое и равномерное тук-тук-тук, но оно отличается от вчерашнего, как легкий дождик от ливня.

Мне только кажется, думаю я, или это место не такое зловещее, как Тупик Мэри Кинг?

– Тихо! – шипит Джейкоб. – Не поминай!

Почему это?

– Еще накликаешь беду.

Я делаю большие глаза.

Тем временем мы начинаем спускаться к темницам, и радостное ощущение «здесь не так уж и страшно» постепенно улетучивается, как тепло в открытую форточку.

Я дрожу, вокруг незаметно похолодало. Низкие потолки, кирпичные стены, железные решетки. На стенах камер нацарапаны какие-то надписи – уж не ногтями ли? От нехорошего предчувствия по телу бегут мурашки.

Джейкоб мрачно смотрит на меня.

– Ну вот, накликала все-таки.

– Ничего я не кликала, – громко шепчу я. – В замке и так уже были привидения.

– Может быть, – хмуро откликается он. – Но теперь стало еще хуже.

Я хочу возразить, что все не так, но меня уже окутывает Вуаль, пытается затащить внутрь. Тук-тук-тук грохочет, будто молот о наковальню. Я пячусь, пытаясь снова оказаться в безопасном дворике. И вдруг слышу папин голос, каким он обычно читает лекции студентам.

– Из погребенного города мы перенеслись в грозную крепость. Эдинбургский замок построен на уступах скалы и вот уже четырнадцать веков высится над городом, как страж…

– Неудивительно, что замок с такой долгой историей стал прибежищем для многих и многих призраков, – подхватывает мама.

К сожалению, их голоса раздаются не из светлого и свободного от привидений двора, а снизу, от подземных темниц.

Словно чувствуя, что я оробела, Финдли слегка подталкивает меня в ту сторону. Вскоре мы натыкаемся на родителей, которые стоят в тесной камере. Для съемки их осветили так, чтобы неровные тени падали на них сквозь решетку.

– Вот в этих самых камерах держали военнопленных, – говорит мама. – Если приглядеться, можно увидеть их полные отчаяния послания, нацарапанные на стенах. Но это, разумеется, не единственное, что от них осталось.

Я отчетливо слышу глухой стук, будто кто-то ударяет кулаком о решетку.

Никто кроме меня этого не замечает.

Я хватаюсь за фотоаппарат.

– Снято! – кричит оператор.

Мама видит Финдли, потом замечает меня и улыбается.

– Кэссиди!

– А вот и наша девочка, – говорит папа. – Молодец, Финдли, здорово, что вытащил ее из дома.

– Это не составило труда, – заявляет Финдли, переглянувшись со мной. – Мне кажется, она непоседа.

– Ты пропустила подземелья Южного Моста! – говорит мама, обнимая меня. Я притворяюсь огорченной, хотя на самом деле чувствую облегчение.

А еще большее облегчение охватывает меня, когда съемка заканчивается, мы выбираемся из темницы и оказываемся во дворе, на открытом воздухе. Телевизионщики обсуждают следующую съемку в казематах замка, но я замедляю шаг. Не от страха, нет, а потому, что снова слышу прекрасную, чарующую музыку.

– Это просто волынщик, – говорит Джейкоб. И оказывается прав. Там, впереди, человек в шотландском килте стоит на зубчатой стене, и инструмент в его руках негромко плачет.

В этом музыканте нет ничего необычного, но почему меня охватывает такое странное чувство? Может, я зря так переживаю? Так иногда говорит мне мама. Ищу чудовищ в шкафу. Тени во мраке. Наверное, я до сих пор на взводе после встречи с тем человеком в доме. Вся эта история с развоплощением призрака меня потрясла.

Острые ощущения, признаюсь.

Папа оглядывается, стоя в дверях.

– Кэсс! Не отставай!

– Я догоню, – и я киваю на указатель в сторону туалета. Я скрываюсь внутри, а Джейкоб остается ждать снаружи. Я закрываю объектив крышкой, убираю фотоаппарат в футляр, умываюсь холодной водой. Немного успокоившись, со вздохом вешаю на шею фотоаппарат и выхожу.

Но Джейкоба нет.

Джейкоб? – зову я сперва мысленно, а потом вслух.

– Джейкоб!

Ответа нет.

Как же так, он снова исчез. Но он не мог, не должен был, после всего, что случилось утром!

Снова звучит волынка, ее мелодия теперь похожа на колыбельную.

До меня доносится голос Джейкоба, но будто издалека.

– Кэссиди…

Я кручу головой, озираюсь. Где ты?

Почему я его не вижу? Почему его голос звучит так тихо?

Вдруг до меня доходит. Вуаль.

Но почему он перешел ее без меня?

Я иду к тебе! – и я хватаюсь за серую завесу.

Не на… – начинает он, но голос резко обрывается, а я уже отдергиваю ткань, переходя из одного мира в другой.

Ледяная вода, онемевшая от холода кожа, в легких нет воздуха – и переход завершен.

Глазам хватает доли секунды, чтобы привыкнуть к потускневшему серому миру и свету в моей груди.

К тому, что вместо туристов меня окружают призраки солдат, марширующих на плацу во дворе замка.

К перепуганному лицу Джейкоба, которое мелькает передо мной, в потом кто-то утягивает его внутрь, в темницу.

Думать некогда, надо действовать.

Мне даже в голову не приходит бежать прочь. Я должна следовать за моим другом.

– Джейкоб! – кричу я и кидаюсь следом.

Потом я очень, очень пожалею об этом. О том, что действовала без плана. О том, что не сняла с объектива крышечку. О том, что просто бросилась бежать.

Но в тот момент я думаю только о том, что Джейкоба надо спасать.

Я вбегаю в сумрачный подвал.

Тесные камеры сейчас не пустуют.

За решетками люди в лохмотьях, но мне не до них. В дальней клетке я вижу Джейкоба, он лежит на сыром каменном полу, и какие-то дети, их с полдюжины, не дают ему подняться.

Двое из них богато одеты и выглядят так, будто сошли со старинной картины, третий – настоящий оборванец. У остальных одежда более современная, а некоторых вообще можно было бы принять за ребят из моей школы. Единственное, что у них всех общего – синюшная бледность и то, что они нападают на Джейкоба.

Они затыкают ему рот и коленями придавливают руки к полу. Один мальчишка, подернутый инеем, уселся ему на грудь, а остальные пытаются удержать Джейкоба, не дают ему встать.

– Отвалите от него! – приказываю я, вбегая в клетку.

Джейкобу удается крикнуть:

– Беги! – но я не могу, не стану убегать, я не брошу его.

– А ну, убрали руки от моего друга! – рычу я, поднимая фотоаппарат. Но линза закрыта, а когда я хочу снять колпачок, меня хватают за руку и чей-то голос шепчет в самое ухо:

– Прости, милая. Они слушаются только меня.

Пальцы на моей руке сжимаются крепче, заставляют меня повернуться в другую сторону. Сначала я вижу только красное пятно – ее плащ. Потом различаю тусклый блеск черных кудрей, белую кожу, алые губы, изогнутые в ласковой улыбке.

– Здравствуй, дорогая, – нежно воркует Женщина-Ворон. Я знаю, что надо бороться, вырываться, но не могу. Ее пальцы сжимают мне руку, глаза смотрят прямо в мои, ее голос – как музыка у меня в ушах.

– Вы… – бормочу я, но не могу собрать разлетающиеся мысли.

Другой рукой она приподнимает мой подбородок и склоняется ко мне.

– Ах, сколько света, сколько тепла…

– Кэссиди! – отчаянно выкрикивает Джейкоб, и я прихожу в себя, но поздно.

У меня на глазах Женщина-Ворон начинает изменяться.

Ее плащ взвивается, словно от сильного порыва ветра, пальцы становятся острыми, как когти. Улыбка становится жестокой. Она вонзает когти прямо мне в грудь.

Холод, смертельный холод охватывает меня, и это хуже, чем было на дне реки. Кажется, что ее ледяные пальцы стиснули мое сердце.

Я не могу вздохнуть, не могу говорить, ничего не могу сделать – только смотрю, как Ворон достает из моей груди ленту бело-голубого света. Это мой свет. Моя жизнь.

Она без труда вытягивает ее из моей груди.

И все погружается во мрак.

Часть четвертая Женщина-Ворон в Красном

Глава двадцатая

– Кэсс… Кэссиди! О боже, Кэссиди, да очнись же!

Я открываю глаза и вижу серый свет.

Не сразу, но вспоминаю, где нахожусь, а еще через секунду понимаю, что лежу на спине. Я смотрю на тусклые, скользкие камни тюремного потолка.

Рядом со мной на корточках сидит Джейкоб, он крепко держит меня за плечо, и я понимаю: что-то не так. Ведь я не просто чувствую его хватку – мне больно. Его рука такая же плотная, как и моя.

– Что случилось? – спрашиваю я, но выходит только невнятное бормотание.

Джейкоб помогает мне сесть. Я оглядываю себя и потрясенно ахаю: я стала блеклая, как старая фотография, как Джейкоб, как любой другой призрак по ту сторону Вуали. Но отсутствие цвета – не главное, что меня поразило. Свет, тот ровный синевато-белый свет у меня в груди пропал.

И вдруг – будто прорвало плотину – я разом вспоминаю все.

Женщина-Ворон в Красном.

Ее рука тянется к моей груди.

Яркая ленточка намотана на ее пальцы.

Следом всплывает другое воспоминание: Лара стоит, прижав руку к груди.

У нас есть нечто, к чему они стремятся.

Стоит ей заполучить такую нить, как твоя… и может произойти катастрофа.

Пошатываясь, я встаю на ноги, голова идет кругом.

– Где она?

Тюремные камеры вокруг забиты призраками узников, но я их почти не замечаю, ковыляю к лестнице, поднимаюсь во двор.

На квадратном плацу полным-полно привидений – солдаты со штыками, изящно одетые кавалеры, дамы, затянутые в корсеты. Но Женщины-Ворона нигде не видно.

Я тянусь к Вуали, чтобы отбросить ее и вернуться в мир живых. Но пальцы хватают только воздух.

Снова?

Только не это.

– Кэссиди, – зовет Джейкоб, но мне нужно сосредоточиться.

Я закрываю глаза и стараюсь представить серую ткань, завесу у себя в руке, и…

…хватаюсь за что-то совсем легкое, но все же…

Открыв глаза, я судорожно вздыхаю, увидев в руках Вуаль. Пытаюсь отдернуть ее, но не могу.

Не могу найти место, где завеса разделяется.

Потому что она не разделяется. Вуаль вьется вокруг моих пальцев, чуть проминается, если нажать, но, как я ни тяну, не пропускает меня. Я изо всех сил налегаю на серую ткань, она натягивается, но не рвется.

Неудивительно, что призракам так сложно проникнуть в наш мир и оставить там хоть какой-то след.

Но я-то не призрак.

Я – промежуточница. Ходящая. Пересекающая Вуаль.

Одной ногой я стою здесь, другой там.

Я должна вернуться.

Джейкоб что-то говорит, но я ничего не слышу, в ушах гул от охватившей меня паники.

И новое потрясение – я вижу ее.

Она идет по двору, по другую сторону Вуали. Но я вижу ее, ясно и четко, будто в тумане появилось окно. Красный плащ. Черные волосы. Свет моей жизни у нее на пальце.

Женщина-Ворон глядит на меня сквозь Вуаль и улыбается.

Потом отворачивается и смешивается с толпой.

Я не должна позволить ей вот так уйти.

Нельзя ее отпускать.

Но она уже ушла, а я осталась здесь, биться о Вуаль, которая под моими руками становится все плотнее – уже не ткань, а стена.

Наконец голос Джейкоба пробивается ко мне.

– Прости, Кэсс! Я пытался предупредить тебя, что это западня. Не надо было бросаться мне на помощь.

– Я не могла по-другому.

Мой голос звучит слабо, я и сама едва его слышу. Снова гляжу на свои руки. Они совсем не такие, какие должны быть. Не такие яркие. Не такие цветные. Не такие реальные.

Нет. Нет. Нет, – бьется у меня в голове. Я не совсем понимаю, что это значит. Я что, отрицаю, что застряла в Вуали, как другие призраки, и тоже не могу посмотреть правде в глаза? А правда в том, что без этого света, без этой жизни я… нечто противоположное живому, я… Я мерт…

– Нет! – восклицает Джейкоб с неожиданной силой. – Ты не противоположна жизни! Ты только временно без жизни. А это абсолютно разные вещи. Видишь ли, одни уходят навсегда, а ты просто не туда попала, так что все, что нужно сделать – это отыскать свою жизнь и вернуть ее на место.

Обычно это я отвлекаю Джейкоба от мрачных мыслей. И хотя он слишком переигрывает, чтобы вот так запросто поверить тому, что он говорит, на душе становится чуть легче. Он дал мне хоть что-то, за что можно уцепиться.

– Кэссиди!

Я оглядываюсь. Звук раздается издалека, Вуаль искажает голос, он звучит пронзительно, пискляво. Но я его знаю. Всегда знала. Мама.

И вдруг паника накатывает с новой силой.

– Мамочка! – кричу я в ответ, но мой голос звучит глухо, как сквозь вату. Ей никогда меня не услышать.

Я прижимаюсь к Вуали, стараюсь выглянуть из мира мертвых в страну живых. Как будто окунаешь лицо в миску с водой: воздуха нет, все выглядит расплывчато и колышется.

– Кэссиди!

Это папа. Сначала тон у них спокойный, как бывает, когда они знают, что я рядом, и просто окликают. Как будто я просто отошла. Как в прошлый раз. Но постепенно голоса родителей становятся все громче, напряженнее, в них звенит тревога.

– Я здесь! – кричу я изо всех сил, и все, кто есть во дворе – мужчины и женщины в старинных одеждах, – поворачиваются ко мне.

Но там, за Вуалью, родители продолжают выкрикивать мое имя.

Я их вижу, но они не видят меня.

Я их слышу, а они меня нет.

И в этот момент я вдруг окончательно понимаю, что Лара сказала правду – о том, что призраки остаются в Вуали не по своей воле. Они там в ловушке.

Призраки не потому остаются, что хотят остаться.

Они остаются потому, что не могут выбраться.

Папа достает из кармана мобильник, и я с бешено бьющимся сердцем лезу в карман за своим «экстренным» телефоном. Я сжимаю его так, что сводит пальцы. Но без толку: я же понимаю, что он не заработает.

Папа набирает номер, ждет, но мобильник в моей руке не звонит.

Рядом с родителями появляется Финдли, сквозь Вуаль даже его бодрая шотландская скороговорка звучит чуть громче шепота. «Уверен, она не могла уйти далеко…»

Он даже не догадывается, как близок к правде.

– Мы ее найдем… – продолжает Финдли.

Я в отчаянии поворачиваюсь к Джейкобу.

– Ты должен привлечь их внимание. Сделай что-нибудь, там, снаружи.

Джейкоб заметно бледнеет.

– Кэсс, у меня никогда не получалось…

– Пожалуйста! – умоляю я. – Ну хоть попытайся!

Джейкоб медлит, но потом решительно кивает.

– Ладно. Стой здесь.

Как будто у меня есть выбор.

Он вытягивает руку, и Вуаль движется под его пальцами, плотная, но гибкая, податливая. На секунду, когда Джейкоб прижимается к завесе и туман истончается, я вижу мир за ней и думаю, что все получится.

Но рука Джейкоба дрожит от напряжения, Вуаль его не пускает. Он отступает, пошатываясь. Я смотрю на него с упавшим сердцем.

– Не понимаю, – бормочет он, растирая пальцы.

Но кажется, я понимаю.

Мы с Джейкобом всегда были в связке, вдвоем.

Он всегда мог попасть на другую сторону, но ведь тогда и я проходила. Он мог явиться в мой мир, а я – в его. А теперь, когда я заперта здесь, заперт и он.

Прямо перед нами останавливается призрак солдата, закрывая мне обзор. Вуаль идет рябью, мир вокруг нее бледнеет, как сон.

– Детям тут не место, – грохочет солдат, указывая на плац. – Пшли вон отседа, а не то посажу в холодную.

Голоса родителей удаляются, стихают.

– Подождите! – Я хочу заглянуть солдату за спину. Он хватает меня за шиворот и толкает прямо на Джейкоба. Мы оба падаем на булыжники, а солдат хмуро смотрит на нас. Джейкоб встает, помогает мне подняться.

– Идем, – шипит он мне на ухо. – Нам нельзя здесь оставаться.

Но не могу же я вот так взять и расстаться с родителями.

Джейкоб крепко обнимает меня.

– Нужно с этим разобраться.

Его голос – как якорь. Его слова – спасательный плот.

– Ты прав, – киваю я.

Я должна вернуть свою жизнь.

Освободившись, я иду к воротам, прочь от родителей, Финдли и телевизионщиков, прочь от звука моего имени. Джейкобу не нужно спрашивать, куда мы идем. Он читает мои мысли, он и так уже знает.

Мы идем за помощью.

Глава двадцать первая

Иногда помощь – это человек, иногда – место, а иногда – и то, и другое.

Мы со всех ног мчимся к порт-кулис, к воротам.

Нужно как можно скорее попасть в Лейнс-Энд.

Мы должны найти Лару.

Сломя голову мы скатываемся по ступеням вниз и оказываемся в конце Королевской Мили. Современный Эдинбург исчез за завесой. Здесь, в Вуали, город обретает другие очертания, он старинный, странный, и в нем бурлит – хм, ну, не жизнь, конечно, но движение. Люди.

Вот он – настоящий город призраков.

Они здесь повсюду, одни в современной одежде, другие в старинных одеяниях. Я вижу десятки разных сцен и понимаю, что Лара была права – каждый призрак заперт в своем времени, в своей петле.

Жмутся друг к другу под зонтами скорбящие родственники на похоронах.

Женщина в длинном платье толкает перед собой богато украшенную коляску и воркует с невидимым мне младенцем.

Поодаль о чем-то толкуют между собой шотландцы в клетчатых килтах, у них такой сильный акцент, что я не понимаю ни слова.

– А ну-ка вернись! – кричит какой-то человек. Я оглядываюсь, думая, что он обращается ко мне, но в следующую секунду мимо нас проскальзывает мальчишка, прижимающий к груди буханку хлеба. Лавочник бросается за ним вдогонку, через дорогу, прямо перед лошадью, запряженной в телегу.

Я дергаюсь, хочу его остановить, но поздно. Мальчик спотыкается, лошадь встает на дыбы, и я зажмуриваю глаза, ожидая криков – но никто не кричит. Миг – и все они, мальчик, торговец, лошадь – исчезают. И где-то петля начинается снова.

– Идем, Кэсс, – тянет меня за руку Джейкоб.

Мы сворачиваем с Королевской Мили, мир вокруг колеблется, меняется. Мы как будто переходим из комнаты в комнату в странном бесконечном доме. Иногда он кажется пустым, кругом серая ткань, а в других местах привидений и воспоминаний столько, что они наслаиваются и ничего не понять.

Из комнаты стремглав выбегает дама в старинном платье.

Из здания напротив вырываются клубы дыма.

Человек в плаще с капюшоном велит всем оставаться внутри.

Еще никогда я не оставалась в Вуали так надолго. К этому времени все уже должно бы тонуть в дымке, а вместо этого видимость становится четче. У меня не кружится голова, я не чувствую ни слабости, ни потерянности – ничего такого, что должен бы чувствовать живой человек, слишком надолго задержавшийся в мире мертвецов.

Это скверный признак, я знаю. Понимает это и Джейкоб, он не выпускает мою руку, и мы несемся к Лейнс-Энд. Но, чем ближе мы подходим, тем сильнее у меня чувство, что мы выбрали неверный путь. Что в этом нет никакого смысла.

Поворачивай обратно, говорят мои ноги.

Иди, как идешь, говорят руки.

Следуй за мной, зовет сердце.

Но здесь, в Вуали, я не могу им доверять, никому из них.

Впереди уже виднеется Лейнс-Энд, и у меня вырывается тихий вскрик облегчения. Как здорово снова увидеть эту ярко-красную дверь!

Я стараюсь не задумываться, как вышло, что Лейнс-Энд существует здесь, в Вуали. Это наверняка означает, что с этим местом были связаны чьи-то последние минуты.

Я распахиваю дверь настежь.

– Лара! – зову я, врываясь в вестибюль.

– Лара! – кричит Джейкоб, пока мы поднимаемся по лестнице к номеру 1А.

Вряд ли она нас слышит, ведь сейчас нас разделяет Вуаль, но мы все равно выкрикиваем ее имя.

Дверь открыта, и мы входим внутрь. Комната кажется незнакомой, странной, кругом стопки книг, обои другие. Разумеется, это не жилье Лары. Но мы приблизились к нему, насколько могли.

Остается надеяться, что мы достаточно близко.

Я прижимаюсь к Вуали, пытаясь различить хоть что-то сквозь завесу – кажется, что она с каждой секундой становится все плотнее. Мир с той стороны, наконец, становится виден, но не в фокусе, как будто смотришь в очки для стереокино, а резкость не наведена.

У меня падает сердце, потому что, хотя картинка и нечеткая, я все же вижу, что квартира пуста.

Надо бы удивиться, но я не удивлена. Я так и думала, я знала, что Лары здесь не окажется. Только не понимаю, как и почему я это знала.

– Ба, ба, ба, – раздается тихий голос прямо у меня за спиной.

Джейкоб вздрагивает от неожиданности, а я, обернувшись, вижу старика в халате. В зубах у него трубка, под мышкой зажата книга. Он призрак, это очевидно, но что-то в нем кажется странно… плотным. Настоящим. Если вспомнить того безутешного отца в замерзающем доме, там сразу было ясно, что мы ворвались в его воспоминания. Даже, когда он со мной разговаривал, его все время окутывала дымка, густой туман.

Но этот старик не похож на пленника временной петли. Он переводит взгляд с меня на Джейкоба, и я уверена: он действительно нас видит.

– Чем могу служить? – голос у него добрый.

– Я… ищу Лару, – лепечу я.

– Ох, боюсь, моей племяшки нет дома.

– Как, она ваша племянница?

– Что за воспитание! – качает он головой и протягивает руку. – Я Реджинальд Уэзершир. Друзья зовут меня просто Реджи.

Ну конечно же, это мистер Уэзершир!

Лейнс-Энд – это, видимо, его Вуаль.

– Кэссиди Блейк, – представляюсь я, пожимая его руку.

Мистер Уэзершир хмурится.

– Она о тебе упоминала. Но… – он непонимающе крутит головой, – она говорила, что ты… – он тычет мне в ребра, туда, где раньше горел свет, – как она.

– Я не призрак, – говорю я, морщась от этого слова. – Просто… день выдался трудный.

– Здрасьте, я Джейкоб, – вклинивается в разговор Джейкоб, – извините, пожалуйста, но мы вообще-то очень спешим. Вы случайно не знаете, куда пошла ваша племянница?

Мистер Уэзершир качает головой.

– Боюсь, в последнее время я не слишком часто выхожу.

Паника наполняет мне легкие, будто ледяная вода.

Как, интересно, я должна искать Лару?

Я медленно хожу кругами, пытаясь сообразить, что делать. Но ждать подсказок от Вуали бесполезно. Я закрываю глаза и заставляю себя дышать, сосредоточиться на воздухе, поступающем в легкие, на странное тянущее чувство в груди…

Стоп.

Тянущее?

То же самое я чувствовала, когда впервые повстречалась с Ларой. Как будто между нами протянулась ниточка. Я ощущаю ее и теперь, только она тянет не в квартиру, а из нее, на лестницу, а оттуда вниз.

– Нам нужно идти.

– Обожди, куда? – удивляется Джейкоб.

– Кажется, я знаю, как ее найти, – говорю я уже на ходу.

Но на пороге что-то заставляет меня оглянуться.

Мистер Уэзершир проходит по комнате, ставит книгу на полку. Лара говорила, что он призрак – значит, должен быть упокоен и отослан отсюда? Но у него совсем не затравленный, не потерянный вид. Он не выглядит попавшим в ловушку.

– Почему вы здесь? – спрашиваю я.

Старик с нежностью обводит взглядом комнату.

– Полагаю, я не готов со всем этим попрощаться.

– И Лара разрешает вам остаться?

Он тихо смеется.

– Каждому из нас необходим кто-то, кто видит нас насквозь.

Ага. Кажется, у несгибаемой Лары есть слабое место.

– У Лары?! Если у нее есть слабое место, тогда я – Стрелок по черепам, – заявляет Джейкоб. – Не обижайся, Кэсс, но мне нет дела до внутреннего Пуффендуя Лары. Меня волнует, как вернуть твою жизнь, а для этого нужно найти ее.

Разумеется, Джейкоб прав.

Я следую за странным чувством, которое тащит меня по лестнице вниз и из дома на улицу. Мама всегда говорит, что нужно прислушиваться к своему внутреннему голосу, так я и делаю.

Вы когда-нибудь стояли на вершине холма? Оттуда ноги сами несут вниз, набирают скорость, и чувство земного тяготения всегда, всегда, всегда направляет вниз в подножию.

Вот на что это похоже.

Как будто Лара – подножие горы, а меня к ней так и тащит.

Мне остается только довериться ногам и идти.

Глава двадцать вторая

– Понимаю, это звучит, как полный бред, – говорю я, объясняя, что за сила тянет меня вперед через город призраков.

Джейкоб пожимает плечами.

– Это не самое странное, что с нами случилось.

Я смеюсь – жалкий, почти незаметный звук. Джейкоб хлопает меня по плечу.

Вуаль вокруг нас слабеет, вокруг мелькают дома, по улицам бродят призраки. Надо было мне сразу послушаться своих ног, когда они отказывались идти, намекая, что нам не туда. Теперь я даю им свободу. Надо только не отмахиваться от таинственной тяги, и ноги сами выбирают, куда идти, где свернуть. Они несут меня, и с каждым шагом нить между мной и Ларой натягивается все сильнее и сильнее, и сильнее, и вдруг… начинает слабеть.

Я останавливаюсь резко, как будто налетела на что-то.

Решив, что свернула не в ту сторону, я пячусь назад до тех пор, пока нить снова не натягивается. Новая попытка – безуспешно, куда бы я ни направилась, нить обвисает.

Здесь – именно здесь – я должна остановиться.

А загвоздка в том, что именно здесь ничего нет.

В Вуали пусто – только смазанные очертания улиц и домов, не существующих по эту сторону завесы. Похоже на картину – бывают такие, где художник оставляет карандашные линии наброска по краям. Здесь тоже край, граница, место, где Вуаль и обычный мир не соединены.

Я щурю глаза в надежде рассмотреть, что по ту сторону, но различить что-то сквозь завесу все трудней. Я снова пытаюсь, но все не в фокусе, и…

Фокус.

Это наводит меня на мысль.

У меня на шее по-прежнему висит фотоаппарат. Наверное, он странный и смешной, в чем-то лучше, в чем-то хуже современных. Но любая камера позволяет изменить фокусное расстояние, чтобы четче видеть предметы, расположенные ближе или дальше. Как Вуаль и обычный мир.

Я подношу к глазу треснутый видоискатель, кручу ободок линзы, и Вуаль постепенно становится все более мутной и размытой. Какое-то время все плывет у меня перед глазами, но я продолжаю вращать линзу, пока Вуаль окончательно не превращается в дымку, а реальный мир за ней становится виден отчетливо и резко.

Если бы мы были сейчас в реальном мире, то оказались бы в книжном магазине.

«БЛЭКВЕЛЛ» – гласит бело-синяя надпись на стене.

– За мной, – командую я Джейкобу.

Он держит руку у меня на плече, я не отрываю глаз от видоискателя – так мы бродим среди покупателей в лабиринте книжных полок.

Вниз, тянет нить в моей груди, и я спускаюсь по лестнице, в мире, которой не могу ни увидеть, ни пощупать, проходя сквозь людей, будто их там и нет вовсе – хотя на самом деле нет меня.

Мы добираемся до подвального этажа – и видим Лару в углу магазинной кофейни. Она сидит за круглым столиком, помешивает чай в стакане и читает книгу.

– Лара! – кричу я, надеясь, что ее чувства обострены больше, чем мои.

Она поднимает голову, и на миг во мне вспыхивает надежда, но – она возвращается к книге.

– Лара, пожалуйста.

Между ее бровями появляется морщинка, но и только.

Протянув руку, я толкаю ее изо всех сил. Что ж, по крайней мере, я попыталась. Рука ударяется в Вуаль, больше похожую сейчас на стекло, чем на ткань. Стекло дрожит, но не разбивается.

Лара встает из-за столика, захлопывает книгу и собирается уходить.

Только не это.

Я бегу за ней, прочь из кофейни, Джейкоб наступает мне на пятки.

– Лара, Лара, Лара, Лара, Лара! – не переставая вопит он, а она сворачивает за угол в проход между полками, где нет людей, стремительно разворачивается и плавно переходит сквозь Вуаль на нашу сторону.

– Что? – шипит она.

Я выпускаю из рук камеру, и она повисает на ремне. Книжный магазин то погружается в полумрак, то вспыхивает, как от фотовспышки – вспышка, темно, вспышка, темно.

Но Лара здесь.

Реальная.

– Так ты все-таки нас слышала, – говорит Джейкоб.

– Да, я слышала тебя, призрак, – презрительно бросает она.

– Меня зовут Джейкоб! – возмущается он.

У меня нет на это времени.

– Лара, у нас проблема! – говорю я.

Наконец, Лара обращает на меня внимание. С ее губ уже готов слететь ехидный ответ, но увидев меня, серую, выцветшую и без света в груди, она осекается. Впервые с нашего знакомства Лара по-настоящему удивлена. Вот уж не думала, что ее можно выбить из колеи, и теперь не знаю, как на это реагировать, гордиться или пугаться.

– Кэссиди… – шепчет она.

Я догадывалась, что мое нынешнее состояние заслуживает некоторого беспокойства, но следующие слова Лары застают меня врасплох.

– Что ты наделала?

– Я ничего не делала! – в сердцах отвечаю я.

– Я же тебя предупреждала, – продолжает Лара, уперев руки в бока. – Я говорила, чтобы ты держалась подальше от Женщины-Ворона. А ты?! – она поворачивается к Джейкобу: – Я велела тебе ее защищать! – И снова поворачивается ко мне: – Стоило оставить тебя одну на час – и ты потеряла свою нить?!

– Чем отчитывать меня, лучше помоги, – говорю я, стараясь, чтобы мой голос не выдал, как я напугана.

– О чем вы только думали? – продолжает Лара. – Где был твой фотоаппарат?

Я низко опускаю голову.

– Не успела снять крышку с объектива.

Лара всплескивает руками.

– Ну, ты даешь, Кэссиди! – Она со вздохом потирает переносицу. – А как ты меня нашла?

– Сама не знаю, – вздыхаю я. – Я вроде как знала, куда идти. Как будто между нами натянули веревку.

Лара кивает. Глаза ее превращаются в щелки, я уже знаю – это значит, что она размышляет.

– Да, кажется, между нами действительно есть связь. В конце концов, мы похожи. Я тоже чувствовала сигнал, только не сообразила, что это не просто так…

– Не хочется прерывать твой мозговой штурм, – замечает Джейкоб, – но вообще-то Кэсс СТАЛА ПРИЗРАКОМ.

Впервые я слышу эти слова произнесенными вслух, и к горлу подступает комок.

– Не нагнетай, – отмахивается Лара и обращается ко мне: – Ты просто застряла в Вуали. У тебя украли нить жизни. Нужно ее вернуть. Расскажи подробно, как все случилось.

Так я и делаю.

Рассказываю ей о замке, о жутких детях, о Женщине-Вороне в красном плаще и о том, как она украла у меня жизнь. Лара слушает молча, скрестив руки на груди и уставившись куда-то перед собой. Когда мой рассказ закончен, она остается в той же позе.

– Скажи что-нибудь, – прошу я, меня пугает затянувшееся молчание.

– Я думаю.

– Думай быстрей, – требует Джейкоб.

Внезапно меня охватывает дрожь, в глазах темнеет, больно дышать и так холодно, что, кажется, мне никогда уже не согреться.

– Кэсс? – У Джейкоба глаза круглые от страха. – Что с тобой?

– Не знаю, – отвечаю я шепотом, стараясь унять дрожь в голосе. Но когда я смотрю вниз и вижу свои руки, мне кажется, что они стали… серыми.

– М-да, выглядишь ты не очень хорошо, – говорит Лара. Но что толку от подобных замечаний? У нее-то сквозь рубашку ярко сияет теплый свет.

– Хочу вернуть свою жизнь, – еле выговариваю я, стуча зубами.

Лара кусает губу.

– Что ты хочешь услышать – хорошую новость или плохую?

– Лучше, конечно, хорошую.

– Хорошая новость заключается в том, что Женщина-Ворон пока еще не завладела твоей жизнью. Она все еще принадлежит тебе. Женщина-Ворон ее просто позаимствовала.

– А плохая новость? – выдавливаю я.

Лара колеблется.

– Плохо то, что она собирается с ней сделать.

Я не хочу ни о чем спрашивать. Но мне приходится.

– И что же это?

– Ладно, – говорит Лара. – Она должна выкопать свое тело и засунуть в него твою жизнь. Но – и это, я думаю, тоже хорошая новость – на то, чтобы выкопать гроб с телом, потребуется немало времени, так что у нас есть шанс успеть, пока она с этим возится. Но в этом есть и плохая сторона. Как только твоя жизненная нить окажется внутри ее тела, увы, этот узел уже не развязать. – Лара смотрит на наручные часы. – В Эдинбурге пять исторических кладбищ, и можно смело предположить, что она отправится на одно из них…

Захваченная чехардой плохих и хороших новостей, я не сразу понимаю, что знаю ответ, но вскоре вспоминаю об этом. Финдли же мне рассказывал!

– Она похоронена в Грейфрайерс.

Лара сияет.

– А вот это уже что-то! Шаг в правильном направлении. Грейфрайерс отсюда недалеко. Надо идти.

Лара уже готова бежать, но я хватаю ее за руку.

– Подожди. Ты не можешь идти с нами.

– Я нужна тебе там.

Она права.

– Я знаю. Но мне нужно, чтобы сначала ты кое-что сделала.

– И что же, хотелось бы мне знать, важнее, чем…

– Ты должна найти моих родителей.

Лара ошарашена.

– Что?

– Они наверху, в замке. По крайней мере, были там. Ищи съемочную группу и Финдли, и…

– И что, по-твоему, я им скажу? – возмущается Лара. – Что их дочь стала жертвой персонажа зловещей шотландской легенды?

На миг я задумываюсь – поверят ли этому мама и папа? Нет, не думаю. Они, конечно, увлечены сверхъестественным, но всему есть предел.

– Просто скажешь им, что я в порядке…

– Я не умею врать…

– Сделай исключение. Пожалуйста.

Лара недовольно мотает головой, но деваться некуда.

– Ладно, – говорит она.

Я ее обнимаю. Сначала Лара замирает, но потом даже слегка похлопывает меня по спине в ответ. Я стараюсь не думать о том, насколько она сейчас отличается от меня, насколько она более осязаемая и реальная.

– Скажу им что-нибудь, – говорит она, высвобождаясь из моих объятий. – А потом разыщу вас на Грейфрайерс.

Лара собирается уходить, поднимает руку, чтобы коснуться Вуали. Но перед тем, как разделить завесу, оглядывается.

– Кэссиди.

– Да?

– Мы все исправим, – говорит Лара.

В следующее мгновение завеса идет мелкой рябью, и Лара исчезает.

Глава двадцать третья

По эту сторону Вуали нет солнца, только белесый сероватый свет, но, как только мы с Джейкобом направляемся в сторону Грейфрайерс, небо над нами мрачнеет еще сильнее. Кажется, будто все вокруг накрыто чьей-то огромной тенью.

По улицам ползет туман, призраки вдруг начинают казаться опасными.

Я сжимаю в руках фотоаппарат – объектив открыт, линза наготове, на всякий случай.

– Насколько я понимаю, плана у нас нет, – замечает Джейкоб.

– Конечно, есть! – Я стараюсь, чтобы мой голос звучал бодро. – Наш план – остановить Женщину-Ворона и вернуть мне жизнь.

– Неприятно напоминать, но ни у одного из нас нет физической оболочки.

– Я знаю.

– А Ворон по ту сторону Вуали.

– Знаю.

– И мы не можем…

– Знаю! – рявкаю я так злобно, что Джейкоб отшатывается.

Я глубоко вздыхаю.

– Вообще-то, я видела ее в замке уже после того, как она оказалась на той стороне.

– И что?

– А то, что она была за Вуалью, а я ее все равно видела, без всякого труда.

Джейкоб морщит лоб.

– И что это по-твоему значит?

– Точно не знаю, – признаюсь я, – но думаю, что она стала такой, как я. – Джейкоб хочет возразить, но я останавливаю его, подняв руку. – Я имею в виду, что одна нога у нее там, а другая здесь. И еще я думаю, что она до сих пор привязана к Вуали. И надеюсь, это поможет втянуть ее обратно.

Не нужно быть телепатом, чтобы узнать, о чем думает Джейкоб. Он боится, и это тот же страх, что гложет меня.

А что если мы не справимся?

Но моему другу хватает благородства не говорить этого вслух.

Не будем торопиться, думаю я. Сначала нужно попасть на кладбище.

– Расходитесь по домам! – раздается чей-то голос. Оглянувшись, я вижу людей в плащах с капюшонами и нелепых масках: птичьи лица с длинными клювами. В руках у них фонари, из которых вместо света вырывается дым.

– Берегитесь заразы! – говорит один. – Будьте бдительны…

– Ну разве ты не прелесть? – умиляется беззубая старуха и протягивает мне букетик подгнивших цветов. – Маки для милашки. Или сюда, иди…

Я отшатываюсь и едва не налетаю на солдата.

Они толпятся у стены, воротники мундиров у всех подняты, как на холодном ветру. Я никакого ветра не чувствую, а они поеживаются, дрожат, изо рта вырываются клубы пара. Солдаты замечают нас, я бормочу извинения, и мы с Джейкобом бежим дальше.

Будь я хорошим охотником за призраками, остановилась бы и упокоила этих людей. (Хотя, если подумать, хороший охотник за призраками не попал бы в такую переделку.)

Чтобы успокоиться, я вспоминаю карту города. Мы уже совсем рядом с Грейфрайерс. Нужно только перейти улицу, спуститься по старой булыжной мостовой, и…

Откуда ни возьмись появляется рука, и костлявые, в грязных пятнах пальцы сжимают мое запястье. Рука принадлежит мужчине, сидящему в телеге для арестантов. Его лицо расплывается в кривой ухмылке. Не улыбка, а гримаса.

– Девочка, выпусти меня отсюда.

– Отпусти ее! – командует Джейкоб, пытаясь оторвать руку арестанта от моей.

Но узловатые пальцы сильнее стискивают мое запястье.

– Выпусти, а не то разобью твою…

Я не раздумываю. Поднимаю аппарат и тычу ему прямо в лицо. Глянув в объектив, он разжимает руку так внезапно, что я теряю равновесие и начинаю падать назад. Джейкоб ловит меня и не дает упасть, а вот ремень соскакивает, и фотоаппарат падает на булыжники.

Затаив дыхание, я сажусь на корточки, смертельно боясь, что он разбился – но, к счастью, фотоаппарат упал объективом вверх. Поднырнув под руку арестанта, я хватаю фотоаппарат.

Я не собираюсь смотреть в объектив.

Я даже не думаю от этом.

Но, стоило мне увидеть в стекле свое отражение, как из головы разом улетучились все мысли, а потом я…

Снова в реке, легкие наполняются ледяной водой, но на этот раз меня никто не спасает.

На этот раз я не могу подняться, чтобы глотнуть воздуха.

На этот раз свет удаляется, а я погружаюсь вниз, вниз, вниз…

В глазах темнеет.

Проходит несколько секунд, прежде чем я сознаю, что это не кромешный могильный мрак. Это рука Джейкоба закрывает мои глаза, в ушах звучит его голос.

– Ты жива. Ты жива. Ты жива.

Я сильно вздрагиваю и прихожу в себя. Тяжело дыша, я стою на коленях посреди улицы, на булыжной мостовой. Но я здесь, реальная. Я жива. Или, учитывая мое нынешнее состояние, настолько близка к этому, насколько это возможно.

– Спасибо, – еле слышно говорю я. Джейкоб делает вид, что не замечает, как дрожит мой голос.

– Правило номер тридцать пять, – улыбается.

– Друг не бросает друга, застрявшего в отражениях?

– Вот-вот, оно самое.

Знаю, он пытается меня рассмешить, но я могу думать только о том ужасном холоде и о том, как мог бы окончиться тот день. Должен был окончиться. Или на самом деле окончился?…

– Хватит! – решительно заявляет Джейкоб, прочитавший мои мысли. – Это неправда. Все было не так. И не будет ничего такого. Похожего на то. Это позади. А теперь вставай. Мы почти на месте.

Он прав.

Грейфрайерс совсем недалеко. Осталось только пройти за поворот и немного вниз по крутому спуску. Я бережно поднимаю аппарат, перекидываю фиолетовый ремень через голову, старательно отворачивая от себя линзу.

Неудивительно, что Джейкоб всегда отводит от нее взгляд. Никогда не смотрит прямо в объектив.

Мы заворачиваем за угол, идем по дороге. Впереди маячат железные ворота кладбища. Перед ними кого-то дожидаются мальчик и девочка.

Девочка высокая, светловолосая, в джинсах, свитере и шарфе Слизерина. Мы с ней вполне могли бы встретиться в «Доме Слона». Но мальчишка из другого времени. Черные волосы, печальные глаза – он словно сошел со старинного портрета. Они очень разные, но у обоих на лицах застыло одинаковое отсутствующее выражение. Их кожа одинаково подернута инеем.

Я замедляю шаг. Джейкоб тоже.

– Может, они просто хотят поговорить?… – неуверенно предполагает он.

– Возможно, – отвечаю я, но особых надежд не питаю.

Девчонка выпрямляется и глядит на нас.

Мальчик отталкивается от ворот и идет к нам, вынув руки из карманов. Вдруг я понимаю, что видела его раньше. На пожелтевшей карточке, в руке у того человека в замерзшем доме.

Если увидишь моего мальчика…

– Привет, Мэтью, – здороваюсь я, когда мы оказываемся ближе. Но он никак не реагирует на свое имя, даже не моргает.

Слышали когда-нибудь выражение «не все дома»? Здесь, я бы сказала, «дома совсем никого».

Такая мысль приходит при виде этой парочки, сверлящей нас пустыми глазами.

– Может, нужен пароль? – спрашивает Джейкоб. – Сезам, откройся!

За воротами слышны глухие удары лопат о землю. Но когда я пытаюсь обойти мальчишку, он одним стремительным движением снова преграждает мне путь.

Я обеими руками хватаюсь за фотоаппарат.

– Прости меня, – с этими словами я резко поднимаю его прямо перед лицом мальчика. Тот смотрит в объектив.

– Смотри и слушай, – начинаю я.

У мальчика начинает клониться голова.

– Узри и узнай.

Он медленно моргает, всего один раз.

– Вот что ты такое.

Он не шевелится, когда я протягиваю руку, готовясь достать нить из его груди.

Мои пальцы смыкаются в… пустом пространстве.

Ни ленточки. Ни веревки.

Ничего.

Видимо, я что-то сделала не так? Или…

Мальчишка вскидывает руку и хватает меня за шею.

Это происходит очень быстро – и вдруг он прижимает меня к каменной стене.

Когда-то я посетила несколько занятий на курсах самозащиты – это был один из школьных факультативов, на которых обычно твердят о том, что и так всем известно (не разговаривайте с незнакомцами, не садитесь в машину к взрослым, которые предлагают конфеты или игрушки). Но потом нас научили, как освободиться, если вас схватили и удерживают. Вот только я не могу вспомнить, как это сделать.

К счастью, мне это и не нужно.

На мальчишку бросается Джейкоб, и они вдвоем начинают кататься по улице.

Согнувшись в три погибели, я пытаюсь отдышаться, но ко мне бросается девчонка. Увернувшись от нее, я помогаю Джейкобу подняться.

А потом мы делаем единственное, что нам остается.

Бежим со всех ног.

Глава двадцать четвертая

– Какой у нас план? – спрашивает Джейкоб, пока мы бежим.

– Как раз разрабатываю его, – задыхаясь, отвечаю я. Камера болтается у меня на шее.

Все должно было получиться.

Почему же не получилось?

– С ними что-то не так, – говорю я.

– Ты имеешь в виду что-то еще, помимо того, что они за нами гонятся? – уточняет Джейкоб.

Мы останавливаемся, чтобы перевести дух.

– Только не это.

Раньше, находясь по другую сторону Вуали, я чувствовала ее вес, и это давление предупреждало меня о местах, где водятся призраки, и помогало узнать, когда они подходили близко. Но по эту сторону я ничего такого не чувствую.

Поэтому я не осознаю, куда мы бежим, пока не оказываемся на… Грассмаркет.

По ту сторону Вуали это была квадратная площадь с интересной историей, толпами туристов, множеством пабов и свежим воздухом.

Здесь это место казней – именно то, чем Грассмаркет и была в прошлом.

Место, где встретили смерть сотни мужчин и женщин.

Площадь полна привидений, окруживших деревянный помост.

– Обойдем, – шепчет Джейкоб, но я слышу, что те жуткие дети бегут за нами, деваться некуда, единственный путь – вперед.

Взявшись за руки, мы с Джейкобом пробираемся сквозь плотную толпу, и тут на эшафот выводят человека. На шее у него болтается грубая веревка.

Я отворачиваюсь и прячу лицо на плече у Джейкоба, потому что есть вещи, на которые невозможно смотреть.

Но казнь почему-то задерживается.

Голоса на площади стихают, повисает зловещая тишина. Подняв голову, я вижу сотни лиц. Люди глядят не на осужденного на помосте.

Их взгляды устремлены на нас.

Ко мне бросается женщина.

– Женщина-Ворон пошла туда…

Мужчина подходит ближе.

– Она обещала, что освободит нас…

Сквозь толпу с трудом протискивается ребенок.

– Для этого нам нужно только…

Старуха хватает меня за рукав.

– …заполучить вас.

Ахнув, я поднимаю аппарат, как щит, и старуха пятится назад, словно ее ударили.

Джейкоб тянет меня за руку к краю площади.

– Нам их не опередить! – вскрикиваю я.

– А нам и не нужно, – говорит он.

И он прав. Может, мы и застряли в Вуали, но не застряли здесь. Мы не привязаны ни к какому месту, ни к какой петле времени и памяти.

Нам нужно только добраться до края Грассмаркет.

Нас пытаются схватить, к нам тянутся руки, а мы уворачиваемся и продираемся сквозь толпу.

Кто-то хватает Джейкоба за шиворот, но я освобождаю его, подняв перед собой фотоаппарат, и мы продолжаем бежать. Грассмаркет мерцает и переливается, а нас обступает море призраков.

Я чувствую, как чьи-то пальцы касаются моей спины, пытаются ухватить ремень фотоаппарата, но за секунду до того, как им это удается, мы сворачиваем налево и вырываемся на узкую улицу. Грассмаркет у нас за спиной исчезает, будто за захлопнутой дверью.

Скопище призраков, вся эта вопящая толпа, жаждущая освобождения, тонет в складке Вуали.

Джейкоб согнулся пополам и пытается отдышаться, а я сползаю по стене, хватая ртом воздух и дрожа крупной дрожью. Снова резко холодает. Я не говорю об этом Джейкобу, но он видит мое лицо, читает мои панические мысли. Я смотрю на свои руки – они совсем обесцветились. Я не успеваю, мое время истекает.

Вытянув шею, я смотрю на город, крыши домов, и наконец вижу темно-серые каменные стены кладбища.

– Пошли, – тяну я Джейкоба за собой.

Стена мелькает за домами, между ними, и я не спускаю с нее глаз, все время держу ее в поле зрения, потому что сейчас, когда Женщина-Ворон так близко, а времени совсем мало, не хватает нам только заблудиться.

Описав большой круг, мы выходим на узкую дорогу, идущую вдоль стены кладбища, почти к самым воротам, и тут я вижу мальчика с печальными глазами. Это Мэтью. Рядом с ним ребенок, совсем маленький.

Джейкоб пытается свернуть на бегу, но налетает на ту белобрысую девчонку, за спиной у нее еще два призрака.

– Какой план? – спрашивает он срывающимся от волнения голосом.

– Разрабатываю. – Я отступаю, пока не упираюсь в стену кладбища.

Не знаю, чего хотят эти дети, но разговаривать по душам они точно не собираются.

Они вообще не издают звуков – хоть бы прошептали что-то, застонали или хихикнули. Трудно представить, до чего пугающей может быть полная тишина, пока она не окружит тебя со всех сторон.

Кольцо призраков сужается, затягивается, как узел. Не хочу даже думать, что случится, когда они сомкнутся, не оставив нам никакой лазейки.

– Назад! – командует Джейкоб. Призраки продолжают надвигаться, и он нервно косится на меня. – Попробовать все же стоило.

Я прижимаюсь спиной к стене. Бежать некуда. А ведь мы так близки к цели. Совсем рядом. Я слышу, как по ту сторону стены стучат о землю лопаты. Приблизившись к нам, дети открывают рты, но вместо хора голосов раздается один-единственный. Голос Женщины-Ворона. Ее жуткая, гипнотизирующая песня льется с их губ. Воздух наполняется звуками.

Джейкоб трогает меня за руку.

– Я их отвлеку, – шепчет он. – Беги.

– Нет, – отвечаю я не задумываясь, потому что мне тошно от одной мысли, что я куда-то побегу, или застряну в Вуали, или встречусь с Женщиной-Вороном без своего лучшего друга. – Только вместе.

Джейкоб улыбается с явным облегчением.

– Уф-ф. Я рад, что ты это сказала. Вообще-то, я не очень-то готов благородно пожертвовать собой. Но… – Он смотрит на кольцо призраков. – Что будем делать?

Я поднимаю взгляд выше, на стену. Грубо отесанные камни, сверху, как веревки, спускаются плети плюща.

У меня появляется идея.

Если честно, плохая идея.

Я кладу руки на фотокамеру.

– План такой, – говорю я твердо. – Как только вспыхнет, лезем наверх.

Джейкоб стонет.

– Да ты что! Я боюсь высоты!

– Настало время попрощаться со страхами, – шепчу я. – На старт… внимание…

Я жму на кнопку.

Срабатывает вспышка, и на один слепящий миг ошеломленные призраки пятятся. Их пение обрывается.

В ту же секунду мы начинаем карабкаться вверх по стене.

Я залезла уже довольно высоко, но тут носок кроссовки соскальзывает. Я успеваю ухватиться за побег плюща и повисаю на нем, обдирая пальцы о камни. Ногой нащупываю ямку на месте выпавшего камня и продолжаю лезть по шершавой стене. Вниз я не смотрю, пока не оказываюсь на самом верху.

Перекидываю ногу через стену и только тогда гляжу вниз. Прямо подо мной Джейкоб. Он улыбается, поскальзывается и начинает падать.

Откуда только взялись силы – сделав стремительный выпад, я успеваю поймать его за руку и втаскиваю на каменную приступку рядом с собой.

– Видишь? – выдыхаю я обессиленно. – Было не… так уж трудно.

Снизу, запрокинув головы, на нас равнодушно смотрят мертвые дети. Потом они разворачиваются и уходят вверх по дороге.

– Может, сдались, наконец? – с надеждой говорит Джейкоб.

Может быть, думаю я. А может, ищут другую лазейку. Так или иначе, времени на раздумья нет. Повернувшись спиной к мерцающему городу, я заглядываю вниз, на кладбищенский двор.

Под нами раскинулся Грейфрайерс.

В воздухе плывет звон церковных колоколов, медленный и печальный. Мой взгляд мечется по лужайкам, дорожкам и надгробиям, пытаясь отыскать Женщину-Ворона. Над могилами клубится туман, и в сумраке я ее не вижу.

Не вижу, но знаю, где она.

Я ощущаю зов своей нити так явственно, словно одним концом она до сих пор закреплена у меня в груди. Я компас, а Женщина-Ворон сейчас – мой Север.

Меня охватывает новый приступ озноба, по телу словно проходит волна ледяного холода, выдавливая воздух из легких, и я едва не теряю равновесие. Но Джейкоб тут как тут. Опираясь на его крепкую руку, я медленно встаю на ноги.

Сам Джейкоб стоит на стене на четвереньках.

– Боязнь высоты – вполне рациональный страх, – оправдывается он. Слишком громко. Его голос эхом разносится в тумане и, спохватившись, он прикрывает рот.

Сейчас мы в слишком невыгодном положении.

Единственное, на что можно рассчитывать – это шанс захватить Ворона врасплох.

Где-то за церковью по-прежнему слышно, как кто-то копает, и сквозь туман я различаю, наконец, в той стороне слабое голубоватое свечение. Мой свет.

Пора вернуть его себе.

Присмотревшись, я вижу невдалеке высокий камень, прислоненный к стене. Это надгробие со скульптурой – ангел с раскинутыми крыльями, с поднятым вверх лицом, он будто готовится взмыть в воздух.

Стараясь на смотреть в глаза ангела под полуопущенными веками и на его открытый рот, я сползаю по стене на каменное крыло, а с крыла на голову.

Прыгаю.

Падаю, и ноги уходят в сырую, недавно вскопанную землю. Рядом приземляется Джейкоб. Пробежав по инерции несколько шагов, он тоже валится в рыхлую землю. Тихо шипя что-то себе под нос, он пытается встать.

Я поднимаюсь, отряхиваюсь и вдруг замечаю, что мир вокруг изменился. Что-то произошло.

Вуаль начинает мигать, и кладбище меняется. На один долгий миг мир вокруг погружается во мрак, а через мгновение возвращается, но уже другим – резким, ярким и до боли знакомым. Это не Грейфрайерс, который я видела недавно, с призрачным псом и другим призраком, курившим на вершине холма.

Нет, это Грейфрайерс настоящего времени.

Впервые Вуаль и мир за ней выравниваются, два изображения, поколебавшись и подвигавшись, совмещаются, идеально совпадая.

Это было бы прекрасно, если бы не дурное предчувствие – а оно не уходит, холодными пальцами касается позвоночника.

– Не понял, – говорит Джейкоб.

Зато я поняла.

Каждый призрак творит собственную Вуаль, пишет ее своими воспоминаниями по чистому холсту. И это моя версия.

Если я так и не смогу вернуть жизнь, если я умру – умру по-настоящему, – моя жизнь после жизни будет выглядеть именно так. Я буду вечно слоняться по этому двору, глядя, как Женщина-Ворон выкапывает свое тело и оживляет его моей жизнью.

Но я не сдамся.

Я не умру здесь.

Я вообще не умру.

Глава двадцать пятая

Мы с Джейкобом осторожно крадемся между могилами, двигаясь на стук лопат. Нам предстоит подняться по склону и обогнуть церковь.

Мы благополучно все это проделываем, и я сразу вижу ее.

Женщина-Ворон сидит на большой каменной плите и, тихонько напевая, вертит светящуюся нить моей жизни, перебирает ее пальцами, будто играет в «колыбель для кошки».

Она не копает сама.

Но я продолжаю слышать стук. Я вижу в воздухе блики от стальных лопат, а яма у ее ног становится все глубже и шире, как по волшебству.

Тогда я поднимаю аппарат и смотрю через видоискатель, Вуаль меркнет, а реальный мир приобретает четкие очертания. Обе картинки выглядят одинаково, есть всего несколько отличий, но это важные отличия.

В реальном мире Ворон тоже сидит на камне, но там она не одна. Рядом, по грудь в яме стоят двое подростков, явно зачарованные ее пением. У них остекленевшие глаза, изо рта вырываются облачка пара, они без остановки выбрасывают из ямы жидкую грязь на поросший травой холмик.

Не отрываясь от объектива, я оглядываюсь по сторонам.

Ворота кладбища на замке. Из-за запертых дверей церкви доносятся глухие звуки, как будто кого-то заперли внутри. Кладбищенский двор пуст, если не считать Женщины-Ворона и двух мальчишек.

Я опускаю камеру, и в фокусе снова Вуаль. Подростки исчезают, видна только Женщина-Ворон, держащая украденную у меня жизнь.

– Какой план? – спрашивает Джейкоб.

Ох, как не вовремя! Его голос раздается в паузе между двумя шлепками грязи.

Ворон резко вскидывает голову.

Мы с Джейкобом ползем назад, прячемся за ближайшими памятниками, вжимаемся в сломанные надгробные плиты.

– Прости! – шепчет он.

Я выглядываю из-за плиты и вижу, как могильная яма Женщины-Ворона становится все глубже. И вдруг понимаю: у меня есть план.

Очень слабый, возможно, худший из всех, какие я придумывала, и Джейкоб – которому не нужно даже спрашивать, ведь он читает мои мысли, – уже мотает головой: нет, нет, нет, нет!

Но обсуждать и спорить некогда.

Лопаты перестали стучать.

Женщина-Ворон неторопливо встала.

– Нужно ее отвлечь, – шепчу я. – Прикроешь меня?

После долгой паузы Джейкоб отвечает:

– Как всегда, – и, нахмурившись, добавляет: – Но если умрешь, я никогда тебя не прощу.

Я обнимаю его за шею. А потом иду. Точнее, не то иду, не то ползу между могилами, по широкой дуге вокруг дерева, ямы и Женщины-Ворона в красном плаще.

Женщина-Ворон расхаживает около своей могилы, намотав на палец мою жизнь. Она уже готова забраться в яму, но тут над кладбищем раздается звонкий голос Джейкоба.

– Эй, послушайте!

Женщина-Ворон озирается и видит Джейкоба, стоящего на каменном надгробии.

– В чем дело? – спрашивает она нараспев с уже знакомой мне пугающей интонацией. – Маленький мальчик потерялся?

– Я не потерялся, – отвечает Джейкоб.

Она идет к нему, повернувшись спиной к могиле. Это мой шанс. Я совершаю короткую перебежку, а Джейкоб немного отступает, заставляя Женщину-Ворона идти за ним по дорожкам, все дальше от ямы.

– Бедняжечка, – воркует она, – иди же ко мне.

Краем глаза я вижу подростков, черты которых размыты завесой Вуали. Они стоят у кучи вырытой земли, глаза смотрят в пространство, руки безвольно повисли. Мальчишки все еще под чарами Женщины-Ворона.

Я уже почти добралась до могилы, но вдруг одна из моих кроссовок скользит. В яму сыплются комья земли, стучат о деревянный гроб на дне. Затаив дыхание, я замираю, но Женщина-Ворон не оглядывается, и я торопливо спускаюсь в могилу.

Прямо на гроб.

Я поднимаю крышку, а потом, хотя голос разума умоляет не делать этого, заставляю себя влезть внутрь.

Прямо туда, где лежат останки Женщины-Ворона в красном плаще.

Открою вам тайну: несмотря на то, что со мной случилось, больше всего я боялась не утонуть. Самый худший мой страх – быть похороненной заживо. Так вот, по собственной воле опустив над собой крышку гроба и погрузившись в затхлую и сырую тьму, я понимаю: этот страх никуда не делся.

Вжавшись в стенку гроба, я кое-как устраиваюсь рядом со скелетом в выцветшем красном платье. Судорожно сжимаю фотоаппарат и не дыша жду, что будет. Вот кто-то прыгает сверху на крышку.

Еще мгновение, и крышку поднимают.

Первое, что я вижу – моя жизнь. Женщина-Ворон держит ее в поднятой руке, как фонарь.

А она меня не замечает.

До самого последнего момента – до тех пор, пока не протягивает вниз руку, чтобы вложить в промежуток между своими ребрами краденую жизнь. Но она опаздывает. Молниеносным движением я перехватываю нить.

Руку охватывает жаром, взрыв света почти обжигает.

Но я не разжимаю кулак. Я крепко держусь за свою драгоценную жизнь – ведь это она и есть.

– Тупая девчонка! – шипит Женщина-Ворон.

Она хочет вырвать у меня нить, но теперь мы с ней связаны. Накрепко связаны этой самой нитью, за которую обе держимся, моей похищенной жизнью. Женщина выпрямляется и тянет меня за собой, прочь из гроба, вот я уже на ногах и другой рукой поднимаю аппарат, уверенная, что я справилась, справилась, уже победила…

Но Женщина-Ворон слишком проворна. Слишком сильна.

Ее свободная рука прикрывает объектив, загораживает отражение. Она срывает у меня с шеи камеру, фиолетовый ремень лопается, и отбрасывает ее в сторону. Камера падает на ее могильный камень, я слышу ужасный звук – линза разбита, серебристые осколки дождем сыплются на землю.

Я не успеваю подумать, вскрикнуть, а Женщина-Ворон вышвыривает меня из могилы. Раздается треск, я лечу назад, падаю на спину – не на мягкую травку, а на могильный камень, и воздух вышибает у меня из легких.

Кто-то трогает меня за рукав, я вскакиваю, но это Джейкоб, он стоит рядом со мной на коленях.

Моя разбитая камера валяется в грязи, но все было не напрасно.

Я не проиграла.

– Тебе не по силам тягаться со мной, – нараспев говорит Женщина-Ворон.

Я поднимаюсь на ноги.

– Ты уверена? – спрашиваю я, крепко сжимая в руке нить жизни. Ее половинку. Из кулака торчит обтрепанный кончик – место, где лента порвалась. Женщина-Ворон смотрит на свою руку, где тускло светится вторая половина. Теперь моя жизнь поделена между нами. Женщина-Ворон с жутким утробным рыком кидается ко мне.

Как же стремительно она движется – не человек, а тень, птица! Только что она была в четырех могилах от нас, а через мгновение уже нависает надо мной, раскинув руки, как крылья. Но между нами вклинивается фигурка, я едва успеваю заметить отблеск света на черной косе, и Лара поднимает свой маятник-зеркало.

– Смотри и слушай! – приказывает она.

Однако Женщина-Ворон успевает отвести глаза в сторону и выбивает у нее маятник. Цепочка отлетает в темноту, а Ворон нацеливается на Лару.

Лара проворно отскакивает и чудом увернувшись от когтей Женщины-Ворона, падает на нас с Джейкобом. Мы успеваем ее подхватить.

– Прости, что так поздно, – выдыхает она.

– Лучше поздно, чем никогда, – откликается Джейкоб.

– Как ты сюда пробралась? – спрашиваю я.

Лара кивает на кладбищенскую стену.

– Хорошо, что я не боюсь высоты… Я полагаю, – продолжает она, – у вас есть план.

– Конечно есть, как не быть, – вру я, пряча в карман светящуюся нить.

Женщина-Ворон, как змея, снова подбирается к нам.

– Хорошо, – кивает Лара, – но на всякий случай, если у вас все-таки нет плана, у меня он есть.

В этот самый момент Женщина-Ворон вдруг застывает.

Не так, как неутешный отец, смотревший в объектив моей камеры. Ее движения не замедляются, не делаются плавными, постепенно замирая.

Женщина-Ворон дергается, но ее руки прижаты к бокам. Она бьется и вырывается, и сквозь дымку Вуали я вижу обхватившего ее за плечи человека с копной рыжих волос.

Ей не вырваться. Ее крепко держит… Финдли!

– Изыди, нечистый дух! – разносится над кладбищем его звучный голос.

Я изумленно гляжу на Лару.

– Ты ему сказала?

– Я не хотела, – то ли оправдывается, то ли сердится она. – Но он пошел следом за мной и, я бы сказала, настоял.

– И он тебе поверил?

Лара разводит руками.

– Мы, британцы, редко чему-то удивляемся.

– Не хочу перебивать, – вставляет Джейкоб, – но кажется, у нас проблема.

Я сразу понимаю, о чем он.

Женщина-Ворон больше не вырывается. Она вдруг замирает в руках у Финдли – честно говоря, от этого еще страшнее.

– Ах, дети, – говорит она медленно и до тошноты ласково, – так дело не пойдет.

И она запросто проходит сквозь Вуаль. Прочь из мира живых, сюда, в землю мертвых. Финдли, оставшись с пустыми руками, падает и ударяется головой о могильную плиту.

Но мы пока не можем помочь ему. Женщина-Ворон уже здесь, прямо перед нами. Реальная, словно она и впрямь из плоти и крови, и краски такие яркие – волосы, как смоль, плащ красный, как кровь.

– Твоя жизнь – моя, – повторяет она. Ее голос завораживает, усыпляет, но я не позволяю ему увлечь меня за собой.

– Если хочешь вторую половину нити, – говорю я, – тебе придется иметь дело со мной.

– С нами, – уточняет Джейкоб.

– Со всеми нами, – Лара встает по другую сторону от меня. Она отыскала свой кулон, и теперь покачивает зеркальцем-маятником.

– Что вы говорите? – сладко воркует Женщина-Ворон, на ее губах играет недобрая улыбка. Во рту виднеются обломки острых зубов. Когда она набирает в грудь воздуха, чтобы запеть, я зажимаю руками уши. То же самое успевают сделать Джейкоб и Лара.

Но, как выясняется, она поет не для нас.

Для кого – становится понятно спустя мгновение.

На кладбищенском дворе появляются дети, они проникают сквозь ворота, движутся потоком меж могильных плит. Восстают из-под земли и собираются вокруг церкви.

Они идут отовсюду.

И все надвигаются на нас.

Нет, на Джейкоба и Лару.

Потому что на меня надвигается Женщина-Ворон.

Глава двадцать шестая

– Некуда бежать, – ласково поет Женщина-Ворон.

Но я должна попытаться.

Я резко приседаю, скрывшись за надгробным камнем, и готовлюсь дать деру.

– Негде спрятаться.

Ее голос раздается прямо надо мной. Острые пальцы впиваются в верхушку надгробия. Я отползаю и бегу, стараясь не попасться.

– Ты моя, ты моя, ты моя, – повторяет она, преследуя меня.

Джейкоб борется с двумя призраками-мальчишками, которые пытаются повалить его на землю. Лару окружили несколько детей, ее зеркало бессильно против этих пустых детей-марионеток.

Я остаюсь с Женщиной-Вороном наедине.

И на двоих только одна жизнь.

Я стрелой бросаюсь в щель между двумя плитами. Ах, если бы со мной была моя камера, если бы было хоть что-то, кроме половинки светящейся ленты.

И тут я замечаю… Лунный зайчик отражается от осколков стекла, лежащих рядом с разрытой могилой Женщины-Ворона.

Я знаю, что делать.

Я бегу со всех ног, изо всех своих оставшихся сил.

За мной слышатся шаги Женщины-Ворона.

Она гонится за мной по пятам.

Но я не оглядываюсь.

Кидаюсь к куче глинистой земли на краю могилы и…

Я почти сделала это.

Почти.

Руки погружаются в свежевскопанную почву, но руки Женщины-Ворона, острые и цепкие, как птичьи когти, смыкаются у меня на щиколотке.

Одновременно мою ладонь пронзает острая боль, но я не обращаю внимания.

Я не обращаю внимания на то, что Женщина-Ворон держит меня за ноги.

На то, что она хватает меня за горло.

Что она поднимает меня, оторвав от земли, пока наши лица не оказываются на одном уровне. Глаза в глаза.

– Попалась, – шепчет она, свободной рукой шаря у меня в кармане.

– Попалась, – отвечаю я, поднимая свой трофей.

Острый осколок линзы объектива, маленький, посеребренный, сверкающий.

Край запачкан кровью, я порезала о него руку, но это все, что у меня есть, и я сую его Женщине-Ворону прямо в лицо.

На этот раз она оказывается недостаточно проворна. На этот раз у нее заняты руки – одна держит меня за горло, другая пытается отобрать мою жизнь – и она не может отпустить ни то, ни другое… и натыкается взглядом на свое отражение.

– Вот что ты такое, – произношу я.

С ее губ, словно шипящая струя пара, вырывается вздох, глаза изумленно расширяются. Лицо искажает бессильная ярость, а затем оно становится отсутствующим, пустым и гладким, как лед.

Не знаю, кого Женщина-Ворон увидела в зеркале.

Потрясенную горем мать, которая бродит по улицам и зовет пропавшего ребенка?

Гнусную злодейку, выманивающую мальчиков и девочек из безопасных уютных домов?

Не знаю, какой она была до смерти.

Знаю только, какая она сейчас.

Дух, фантом, сотканный из горечи и гнева, страха и пустоты.

Я протягиваю руку сквозь красный плащ Ворона, в пустую дыру на месте ее груди. Нить трется о мои пальцы, сама обматывается вокруг запястья, как живое существо, змейка в норе, и я едва не отбрасываю ее, но сдерживаюсь. Закусив губу, я стараюсь покрепче ухватить нить Женщины-Ворона и тяну. Ее вес оттягивает мне руку, и в кладбищенском полумраке я вижу перед собой не бесцветную ленточку, вроде той, что я выдернула из груди у скорбящего человека, а целый канат.

Толстую черную веревку, скрученную из десятков более тонких нитей. Здесь куда больше нитей, чем может принадлежать одному человеку. Так оно и есть – ведь они ей не принадлежат. Вот почему я не смогла нащупать нить в груди у Мэтью. Ее там не было. Она здесь, в числе многих других, которые Женщина-Ворон похитила у детей, укрепляя свое могущество.

Веревка сопротивляется, но я наматываю ее на пальцы и упрямо тяну.

Наконец, она поддается, но не лопается с громким звуком, не трещит – я просто чувствую, как нечто тяжелое начинает двигаться.

Темная, вязкая, как грязь, веревка распадается на части, прежде чем раствориться в воздухе и исчезнуть навсегда.

Одновременно с ней исчезает и Женщина-Ворон.

Только что она была здесь, из-под алого капюшона вились черные кудри, пальцы скребли по моему воротнику… и вдруг ничего, лишь облачко пепла и дыма, а я падаю – ведь больше меня никто не держит, – обрушиваюсь на мягкую землю.

Все столпились вокруг ямы. Похищенные дети дрожат, как свечи у открытого окна, а потом, с порывом ветра просто… гаснут. Как свечи.

Лара, задыхаясь, без сил привалилась к дереву, ее коса растрепана.

Джейкоб стоит у могилы, сжимая руками палку, как бейсбольную биту.

Но сражаться больше не с кем.

Лара откашливается.

– Ну вот, – говорит она, отряхивая перепачканную блузку, и в ее голосе слышится едва заметная дрожь. – Я же говорила, что мы все исправим.

Я наклоняюсь над темными останками Женщины-Ворона, ворошу пепел и наконец нахожу ленточку синевато-белого света.

Вторую половину своей жизни.

Лара сдавленно ахает. Я ее не виню. Очень надеюсь, что привидение никогда не похитит жизнь у нее и ей никогда не придется увидеть свою собственную нить вне тела, да еще и разорванную надвое.

Вынув из кармана второй обрывок, я соединяю половинки.

Сначала ничего не происходит, и одну ужасную долю секунды я думаю, что моя жизнь погублена безвозвратно. Джейкоб кладет мне руку на плечо, и тут у нас на глазах нити начинают соединяться, сплетаться, пока место разрыва не превращается в тонкую черточку, похожую на едва заметную трещину.

Нить кажется… хрупкой. Она светится не как электрическая лампочка, а скорее как свеча, которую надо защищать, укрывать от ветра. Но синеватый свет горит ровно и ярко. Это совсем не похоже на гадкую веревку, которую я вытащила из груди Женщины-Ворона.

Я подношу ленточку к груди. Понятия не имею, как это делается. Может, я должна произнести какие-то слова, вроде заклинания, взмахнуть руками или что-то в таком роде.

Поэтому, глядя, как лента просто влетает мне в грудь и сама ложится между ребрами, будто камушек на речное дно, я чувствую неимоверное облегчение, а потом…

Я судорожно ловлю воздух ртом, перед глазами все плывет.

Моя жизнь…

Воздух в измученных легких.

Рука, сжимающая мою руку.

Свет в темноте.

Я лежу на камнях на заснеженном берегу, с волос течет вода, и слышится голос Джейкоба: «Я тебя поймал».

А потом я возвращаюсь, не в Вуаль, а в реальный мир, со светом и тенями, я – реальная, во плоти, среди грязи, травы и могильных плит.

Я живая.

Воздух расступается, это Лара возвращается из-за Вуали, а следом за ней Джейкоб. Мне хочется обнять их обоих, но Лара не из тех, кто любит нежности, а с Джейкобом мы снова разные, так что я ограничиваюсь благодарным кивком и даю ему призрачные пять.

Потом я вижу ее, лежащую у могильной ямы, наполовину скрытую под глиной. На рваном фиолетовом ремне.

Свою камеру. Каким-то образом она вернулась сюда со мной. Вытягивая ее из грязи, я надеюсь, что не увижу на ней повреждений, что она целехонька, как я.

Но линза объектива разбита.

У меня обрывается сердце.

Лара прочищает горло.

– Кх-м, Кэссиди…

Я следую за ее взглядом: разрытая могила; подростки непонимающе уставились на лопаты в своих руках; Финдли сидит на земле и со стоном потирает затылок. Я слышу звук сирен, вижу, что кто-то старается сбить замок с ворот кладбища, и твердо знаю только одно.

У нас большие проблемы.

Часть пятая Съемка окончена

Глава двадцать седьмая

В первый раз за все время, что мы в Шотландии, на небе ни облачка. Светит солнце, и воздух совсем теплый, а мы с папой (и Джейкобом) шагаем по Королевской Миле к фотомагазину «У Беллами».

Прошло уже два дня после той истории на кладбище, и мне строго-настрого запрещено выходить без взрослых. Родители смотрят на меня так, будто я в любую минуту могу исчезнуть, раствориться в воздухе прямо у них на глазах.

Проблемы? Оказалось – это было еще слабо сказано.

Родителям пришлось забирать меня из полицейского участка. Придя туда, они обнаружили меня сидящей между Финдли и Ларой (Джейкобу удалось избежать взбучки. Это просто, если вас никто не видит). Все мы были как потерянные и покрытые комьями могильной грязи.

Скандал вышел неописуемый, даже говорить об этом не хочется. Обвинение в мелком хулиганстве и вандализме. Хорошо хоть, я не участвовала в осквернении могилы. Мальчишки в один голос твердили, что ничего не помнят, и хотя я знала, что они говорят правду, копы все равно выписали им штраф. Мне было жалко парней, но им здорово повезло, что они вообще остались живы.

А у меня и самой хватало неприятностей.

Лара не придумала ничего лучше, как сказать моим родителям, что я сама им все объясню, когда вернусь. А что я могла объяснить? Куда я девалась, или что со мной случилось? Ничего я объяснить не могла – то есть, могла, конечно, но такие объяснения только вызвали бы новые вопросы, на которые ответов не было.

Тем не менее я попыталась рассказать им правду.

– Десять баллов за фантазию, – сказала мама, когда я закончила, но суровый папа все равно приговорил меня к пожизненному заключению. Но я думаю, что они просто ужасно за меня испугались и очень рады, что я оказалась жива.

Я и сама этому рада.

Вчера закончились съемки первой серии «Оккультурологов». Мама осталась дома, чтобы собрать чемоданы и просмотреть с телевизионщиками отснятый материал. Я целый день ныла, умоляя, чтобы папа сходил со мной к «Беллами». Наконец, он согласился – подозреваю, только потому, что погода наладилась и ему нужен был предлог, чтобы выйти погулять.

Моя камера хоть и сломалась, но корпус остался цел. Внутри по-прежнему кассета с пленкой. И я хочу поскорее увидеть, что на ней.

Поднявшись наверх, мы с папой поворачиваемся, чтобы полюбоваться Королевской Милей, которая спускается с холма, словно лента.

– Великий город, – говорит папа.

– Да уж, – киваю я, – это точно.

«У Беллами» открыто, но внутри никого. Ни одного посетителя. Никого за прилавком. Джейкоб и папа остаются снаружи, а я захожу. Никак не могу избавиться от странного чувства. Мне не хватает моей темной и тесной фотолаборатории, да и непривычно как-то оставлять свои снимки чужому человеку. Ведь это значит, что я не первая увижу, что вышло, не увижу, как проявляется изображение. Но у меня нет выбора.

– Здравствуйте! – здороваюсь я.

Слышатся шаги, и через несколько секунд из задней комнаты выглядывает девушка. Она старше меня, но не такая взрослая, как я ожидала – может, лет восемнадцати, с коротко стриженными голубыми волосами и ногтями всех цветов радуги.

– Привет! – говорит она с сильным шотландским акцентом.

– Скажите, у вас можно проявить черно-белую пленку? – спрашиваю я.

– Конечно, можно. А иначе что же это был бы за фотомагазин? Скажу честно, – говорит она, опираясь локтями о прилавок, – это я люблю больше всего. В старой пленке есть что-то такое… Мир в черно-белом цвете выглядит совсем по-другому. Иначе. Более волшебным. Понимаешь, о чем я? – Она замечает фотоаппарат у меня в руках. – Боженьки, что ты с ним делала, в футбол, что ли, играла?

Я кладу испорченный фотоаппарат на прилавок.

– Он сломан, я понимаю, – говорю я, – но там внутри пленка, и я надеялась…

Девушка тычет в аппарат ногтем.

– Я гляну? – спрашивает она, а сама уже вертит камеру в руках. Она обращается с ней бережно, с любовью, оглядывает со всех сторон. – Старая модель, трудно будет подобрать.

– Подобрать?

– Ой, да здесь же только объектив и разбит. А, ну и видоискатель еще. С этим я помочь не смогу, но… – неуловимое движение, тихий щелчок, и разбитая линза лежит у нее на ладони. – Стекло посеребренное, хм-м… – Они скрывается в заднем помещении и через несколько минут возвращается с новой линзой. Не новой, конечно. Видно, что она такая же старая, как мой аппарат. Быстрым движением девушка вставляет линзу на место. – Вот и все.

При виде исцеленной камеры сердце у меня радостно екает, но тут же падает.

– Боюсь, я не смогу позволить себе…

Она кладет камеру на прилавок.

– Вообще-то продать тебе эту линзу я не могу. – Девушка разворачивает объектив ко мне, и я замираю, но взглянув в линзу, вижу… просто себя. Правда, на долю секунды мне кажется, что волосы в отражении будто плывут, как по воде, а в груди светится огонек. Но это, наверное, просто блик на линзе, игра света, ошибка зрения, потому что я моргаю, и все это исчезает. – Видишь? – она постукивает по линзе. – Она с дефектом. Вот тут.

Прищурившись, я замечаю на внутренней стороне крохотное пятнышко, похожее на облачко тумана.

– Из-за этого снимки получаются немного странные. Так что лучше уж ты избавь меня от нее.

Я облизываю губы.

– Серьезно?

– А то! – и она хватает камеру. – Я проявлю твою пленку и – о, кстати, у тебя еще остался кадр, знаешь? – она помахивает камерой в воздухе. – Хочешь, сниму тебя?

Я оглядываюсь, вдруг почувствовав себя неуютно от мысли, что окажусь на фотографии, а не сама ее сниму. И тут сквозь витринное стекло я вижу Джейкоба. Стоя к нам спиной, он глазеет на прохожих.

– Секунду!

Я подбегаю к окну и прижимаюсь спиной к стеклу так, чтобы оказаться рядом с Джейкобом. Нас разделяет только витрина с затейливой надписью «У Беллами».

Джейкоб замечает меня, оглядывается через плечо, улыбается. Я улыбаюсь в ответ и слышу тихий щелчок – это девушка-продавщица сделала снимок.

– В это время дня хорошее освещение, – замечает она, сматывая пленку. – Должно хорошо получиться.

– Спасибо, – говорю я, возвращаясь к прилавку, – я тоже так думаю.

Девушка откидывает заднюю крышку камеры и извлекает кассету. У меня руки так и чешутся, приходится даже спрятать их за спину, чтобы не вырвать пленку у нее из рук. Но я стою смирно и провожаю глазами кассету, исчезающую в бумажном конверте.

– Приходи завтра утром, – говорит девушка. – Я все сделаю.

Вечером, заказав рыбу и чипсы, мы собираемся в Лейнс-Энд все вместе – съемочная группа, мама и папа, Финдли, Джейкоб и я – посмотреть черновой монтаж сериала «Оккультурологи». 1 серия, «Город призраков». Мне очень жаль, что с нами нет Лары, но я не видела ее с того самого злополучного вечера в Грейфрайерс. (Боюсь, миссис Уэзершир решила, что я плохо на нее влияю.)

Мы с Джейкобом сидим на диване рядом, а на экране папа рассказывает про Тупик Мэри Кинг. Мама сопровождает просмотр замечаниями о том, что можно сократить, и записывает, что стоило бы добавить в комментарии за кадром. На коленях у Финдли развалился Мрак, не обращая внимания на то, что Финдли разражается громовым хохотом каждый раз, как на экране кто-то появляется – это он так «пугается», объясняет наш гид.

Финдли уверяет, что ничего не помнит о вечере на кладбище, но на щеке у него синяк, полускрытый в зарослях бороды, а в глазах каждый раз, как наши взгляды встречаются, появляется хитрый блеск.

С экрана звучит мамин голос, отдаваясь эхом от сводов темницы в замке:

– Это было очень давно и очень далеко отсюда…

Пожалуй, думаю я, в каком-то смысле это так и есть.

Когда все встают и начинают прощаться, Финдли подходит и обнимает меня, как медведь лапами.

– Спасибо, – шепчу я, – за все.

– Ты отмечена, Кэссиди, – неожиданно говорит он совершенно серьезно. – Береги себя, девочка.

У меня на глазах выступают слезы.

Сама не знаю, почему. Но от этого не легче.

На другое утро мы полчаса гоняемся за Мраком, который, в редком для него припадке врожденного кошачьего достоинства, решил, что больше ни за что не зайдет в переноску.

– Ну, давай, котик, – пытается выманить его из-под дивана Джейкоб.

У меня другой подход: по всей комнате разложены вкусные кошачьи приманки.

Пока мы с Джейкобом ловим Мрака, мама с папой заканчивают укладывать вещи. Атмосфера напряженная, нам всем не терпится поскорее расстаться с этим городом, хотя причины у всех разные.

Наконец мы с Джейкобом без сил валимся на диван, а между нами – загнанный в переноску Мрак.

– Он тебя оцарапал? – озабоченно спрашивает мама, входя в комнату.

Я морщу лоб, не понимая.

– Нет, с чего ты взяла?

– Твоя ладонь.

Я смотрю на свою руку. Потираю большим пальцем ярко-красную полоску, то место, где тогда, на кладбище я оцарапалась об осколок линзы. Пореза там нет, но все равно больно.

– Ничего страшного, – отвечаю я. – Все в порядке.

Наступает время трогаться в путь, мы стаскиваем свои чемоданы вниз. Там нас поджидает миссис Уэзершир.

– Значит, уезжаете? – бодро интересуется она. – Я вызову такси.

Мама с папой выходят на улицу. Я иду следом, но останавливаюсь и оглядываюсь, услышав шаги на лестнице. На сей раз это не призрачный мистер Уэзершир. Это Лара. Она тяжело дышит – может, боится, что не успеет и упустит меня. Из ее безупречной косы выбилась прядь. Лара пытается заправить ее обратно.

– Привет! – здороваюсь я, радуясь, что увидела ее.

– Привет, – отвечает она, бросив оценивающий взгляд на Джейкоба, и снова поворачивается ко мне.

– Как ты себя чувствуешь?

– Как будто мою жизнь разорвали пополам, – мрачно отвечаю я.

Глаза у Лары лезут на лоб.

– Правда?

Я мотаю головой и хохочу.

– Да я отлично себя чувствую. Нормально. Ну, насколько это можно назвать нормальным. Тебе сильно влетело?

Лара пожимает плечами.

– А, ничего серьезного. – Я с удивлением вижу в ее глазах искорку, что-то похожее на озорство. – Тебя это, возможно, удивит, но, случается, я время от времени тоже нарушаю некоторые правила.

Подхватив одну из моих сумок, Лара помогает мне вытащить ее на улицу.

– Нужно поговорить.

Джейкоб нерешительно топчется на месте.

Дай нам минутку, думаю я. Он хмурится, но отходит.

Лара ждет, когда он окажется подальше.

– Плохую услугу ты ему оказываешь, – говорит она, – удерживая здесь.

Ох, сколько же можно!..

– Он мой лучший друг, Лара.

– Верю, но есть разница: одно дело хотеть остаться, другое – бояться отпустить. Ты обязана отослать его.

Я смотрю ей в лицо.

– Ты же не отослала своего дядю.

Лара застывает с открытым ртом.

– Что?

– Я видела его, когда искала тебя. Это ведь он тебя всему научил, да? Рассказал про призраков и промежуточников? Про Вуаль, зеркала и про то, что мы должны делать. Ты сказала, что вычитала все в его библиотеке, но это ведь не совсем правда, так?

Лара колеблется, но потом кивает.

– Дядя не сразу стал меня учить. Только после того, как…

Она смолкает, и я не знаю что она имеет в виду – после того, как он умер или она умерла.

– Ты знала, что он здесь, на Лейнс-Энд. Ты знала, кто он и кто ты, но все же не отослала его.

– Он не такой, как другие, – протестует Лара.

– Понимаю, – отвечаю я так же резко, – вот и Джейкоб тоже.

Лара складывает руки на груди.

– Ты права. Я не упокоила дядю Реджи, но я и не протаскивала его через Вуаль в наш мир. – Она подходит ближе и понижает голос: – Джейкоб воспользовался тобой, чтобы проникнуть сюда, а ты его тут держишь, и чем дольше он здесь, тем сильнее становится. Он опасен, Кэссиди.

Мы оба оглядываемся на Джейкоба, который слоняется среди голубей, пытаясь спугнуть птиц, чтобы они взлетели.

– Ничего, я рискну, – говорю я.

Лара вздыхает.

– Ладно. Просто будь осторожна. – Она собирается уходить, но возвращается обратно. – Ой, чуть не забыла. Вот…

Она снимает с шеи зеркальный кулон.

Я уже тяну за ним руку, но тут же отдергиваю.

– Я не могу его взять. Тебе самой нужно зеркало.

– Не беспокойся. – Лара достает из кармана второй такой же кулон. – У меня всегда есть запасное.

Мне все-таки неудобно брать подарок, тогда она подходит ближе и сама надевает цепочку мне на шею.

– Спасибо, – говорю я, убирая холодный кулон под рубашку. – За все.

Лара небрежно дергает плечом, будто благодарить ее не за что. Но мы обе знаем, что это не так. Ведь нас связывают не только одинаковые кулоны.

Подъезжает наше такси. Лара сует мне клочок бумаги.

– Моя электронная почта, – говорит она. – На случай, если снова попадешь в беду.

– Ох, – отвечаю я. – Надеюсь, этого больше не случится.

Лара прямо-таки хрюкает, издает не очень приличный звук. А потом еще и пихает меня в грудь кулаком.

– Смотри, поаккуратней там.

– Обещаю, – и я нащупываю зеркальце под рубашкой.

Лара качает головой.

– Я говорила не о медальоне.

С этими словами она резко разворачивается и шагает к двери.

– Пока, Лара! – кричит ей Джейкоб.

Лара оглядывается.

– Пока, призрак, – бросает она через плечо.

И скрывается за дверью.

Рядом со мной на сиденье едет Мрак – время от времени из переноски раздается глухое басовитое рычание. Джейкоб глядит в окно на проплывающий мимо город, на замок, который маячит вдали.

Мама с папой уже просматривают следующую папку, обсуждая сюжеты и сценарии – впереди у нас новый город, новая съемочная группа, новый гид.

Новая серия.

Новая глава.

Но перед отъездом мы делаем еще одну остановку.

* * *

Увидев меня, девушка за прилавком в фотомагазине улыбается.

Родители остались в такси – это уже прогресс, но я понимаю, пройдет еще немало времени, прежде чем я смогу вернуть себе их доверие.

Девушка уходит в подсобное помещение и возвращается с конвертом. Кладет его на прилавок и с восторгом присвистывает.

– Некоторые кадры – просто фантастика!

– Вы смотрели?

– Извини, – она разводит руками. – Это моя обязанность. Но ты молодец, умеешь снимать. Большинству фотографов таких эффектов нипочем не добиться без цифровых технологий, – она стучит по конверту радужным ноготком. – Ты точно поймала характер нашего города, – говорит она, протягивая мне фотографии.

Я благодарю ее, хватаю конверт и расплачиваюсь деньгами, которые папа выдал мне в машине.

– Последний снимок самый крутой, – подмигивает мне девушка.

Я спешу вернуться в машину и потому не смотрю снимки в магазине.

На конверте изображены красивые виды города, парочки позируют на фоне знаменитых зданий, закусывают на крышах, машут руками с вершины горы.

Обычно люди путешествуют, любуются достопримечательностями, фотографируют дома.

А я путешествую и фотографирую привидения.

И вот я достаю из конверта стопку снимков.

На этой фотографии Лейнс-Энд: миссис Уэзершир стоит в дверях, держит поднос с чаем.

На следующей – Королевская Миля, уличные артисты и толпы туристов.

Один раз мелькает Грейфрайерс, тоже с туристами. А вот второй снимок, темнее, с клочьями тумана.

Тупик Мэри Кинг, с его высокими стенами и неравномерным освещением, в темноте маячит что-то странное.

На этом снимке вечер, мои родители стоят под фонарями рядом с Финдли, на другом – Лара на лестнице. Безутешный отец в своем заиндевевшем доме, замок, а в нем – пушки, порт-кулис и темница.

А дальше начинаются странные вещи. В Вуали. Десяток снимков, и почти ничего не получилось. Мазки и пятна, которые могут оказаться лицами, руками – или просто обманом зрения, игрой света.

Если не знать, можно подумать, что пленку испортили в процессе проявки.

Но я-то знаю. В серых пятнах я различаю призраков.

А вот и последний снимок. Единственный, сделанный не мной.

На нем я стою, прислонившись к магазинной витрине. По ту сторону стекла – клякса, дымок, очертаниями напоминающий мальчика. Кто-то примет его за странное отражение, за искажение – да только никакое это не искажение.

Я вижу хохолок его волос. Изгиб скулы. Поворот головы: он оглянулся ко мне. Уголок смеющегося рта.

Есть разница: одно дело хотеть остаться, другое – бояться отпустить.

Здесь, в машине, Джейкоб оглядывается на меня, как будто сумел прочитать мои мысли. Конечно же, сумел.

– Когда я спас тебя в реке, – говорит он, – ты тоже кое от чего меня спасла.

Я замираю, затаив дыхание. Джейкоб ни разу не говорил со мной о своей жизни – или смерти, – о том, что было до нашей встречи. Я жду продолжения, но он, разумеется, ничего больше не рассказывает.

Он поднимает руку, как будто хочет дать призрачные пять. Но на этот раз, соединив ладони, мы не изображаем звук шлепка. И не убираем руки. Мы продолжаем держать их вместе. И, клянусь, я почти ощущаю его прикосновение.

Чем дольше он здесь, тем сильнее становится.

Машина тормозит – мы прибыли в аэропорт.

Родители расплачиваются с водителем, и мы все высаживаемся: родители, девочка, привидение и разъяренный кот, готовые к новым приключениям.

Благодарности

Эта книга посвящается многим людям и одному очень старому городу. Городу, который я уже поблагодарила. Людям, из которых перечислю лишь некоторых.

Моей маме, которая вечно подбивала меня специально теряться, и папе, который, когда это случалось, всегда помогал мне найти дорогу назад.

Моему агенту Холли и редактору Эйми, которые всегда готовы к приключениям, даже когда неизвестно, куда это может завести.

Кэт, Каро и Кьяре – ведь они лучшее, что есть в этом городе, а также Дхониелле и Зораиде, которые составили мне компанию на этом долгом и запутанном пути.

Команде издательства Scholastic, предоставившей мне возможность написать эту, местами страшную, местами странную, книжку.

Об авторе

Виктория Шваб – автор бестселлеров по версии «Нью-Йорк таймс». Перу писательницы принадлежит более десятка романов, в том числе трилогия «Оттенки магии», «Зло», «Архив», «Эта свирепая песня» и «Наш темный дуэт». Виктория живет в Нэшвилле, штат Теннесси, но ее часто можно встретить бродящей по парижским улицам или поднимающейся на холмы Шотландии. Больше всего она любит сидеть в тихом уголке какого-нибудь кафе и придумывать истории.

Приглашаем вас посетить ее сайт .

Примечания

1

Джейкоб имеет в виду комиксы и мультсериал «Железный человек: Приключения в броне».

(обратно)

2

Подземная улица в центральной части Эдинбурга. В XVIII веке вместе с несколькими прилегающими к ней улицами была частично разрушена, а частично – замурована и использована в качестве фундаментов для нового здания. В течение многих лет комплекс улиц оставался недоступен извне и оброс пышным букетом мрачных мифов и городских легенд («Википедия»).

(обратно)

3

Порт-кулис, или герса – опускная решетка для крепостных ворот, из металлических или деревянных деталей, заостренных снизу.

(обратно)

Оглавление

Часть первая Оккультурологи

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

Часть вторая Город призраков

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

  Глава девятая

  Глава десятая

  Глава одиннадцатая

  Глава двенадцатая

  Глава тринадцатая

Часть третья Охотники за призраками

  Глава четырнадцатая

  Глава пятнадцатая

  Глава шестнадцатая

  Глава семнадцатая

  Глава восемнадцатая

  Глава девятнадцатая

Часть четвертая Женщина-Ворон в Красном

  Глава двадцатая

  Глава двадцать первая

  Глава двадцать вторая

  Глава двадцать третья

  Глава двадцать четвертая

  Глава двадцать пятая

  Глава двадцать шестая

Часть пятая Съемка окончена

  Глава двадцать седьмая

Благодарности

Об авторе Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg