«Тайна Элизабет»

Тайна Элизабет (fb2) - Тайна Элизабет [litres] 3909K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Михаил Радуга

Михаил Радуга Тайна Элизабет

Иллюстрации Андрея Гудкова

© Издательство ACT, 2016

© Михаил Радуга, текст, илл., 2016

* * *

Глава 1 Трагедия под Салепом

Сизый голубь приземлился на аккуратную плетеную изгородь у небольшого деревянного дома с соломенной крышей и своим острым клювом заботливо приступил к чистке перышек на крыльях и груди. Посреди ухоженного двора стояла запряженная гнедой лошадью телега, возле которой суетились двое босых ребятишек в рассчитанных на вырост длинных мешковатых туниках, и невысокий мужчина в потертой кожаной куртке. Всю ночь накрапывал благодатный дождь, и теперь, когда взошло теплое весеннее солнце, все принялись за свои насущные дела. Однако утренние процедуры несчастного голубя были внезапно прерваны коварной стрелой, пролетевшей буквально в дюйме от взъерошенной головы испуганной птицы, стремительно метнувшейся к небу с характерным урчанием.

– Мазила, мазила! – звонко закричала радостная девочка, пытаясь догнать несчастного голубя под задорный лай своего черного щенка.

– Больше практики, Томас, – тепло похлопал по плечу своего сына коренастый шатен с простыми деревенскими чертами лица. – Потом будет лучше получаться.

– Погоди…

Отважный юный охотник не сдавался и изо всех сил снова натянул льняную тетиву простенького лука из прута ясеня, но, выпустив одну стрелу, также безуспешно выпустил и вторую в далеко улетевшую к этому моменту потревоженную птицу. Он был на два года старше своей взбалмошной трехлетней сестры Ирэн, которая была как две капли воды похожа на него, если бы не разница в возрасте. Они оба росли крепкими детьми с длинными каштановыми волосами и зеленовато-карими глазами, но если спокойный мальчик по натуре своей был слишком сдержан, что сразу угадывалось по кроткому задумчивому взгляду, то веселая девочка никогда не сидела на месте и так и норовила сотворить что-нибудь эдакое.

Их увлеченный хлопотами отец, умелый охотник и рыбак, аккуратно складывал в промокшую телегу свою ценную добычу: внушительную связку сушеной рыбы, две лисьих и охапку заячьих шкур, а также целую тушу молодого оленя. Он готовился совершить свою еженедельную поездку на рынок в ближайший город Салеп, где намеревался выручить за свой достойный товар хотя бы пятнадцать серебряных монет или удачно обменять его на другие нужные для его семьи продукты и вещи. При этом четверть всего груза следовало отдать в виде дани для повседневных нужд и неприступной защиты великого Парфагона, чьим обширным территориям принадлежало их небольшое село и ближайший город. Не считая холодного и тревожного вулкана, дружное королевство занимало всю южную часть прекрасной Селеции, одиноко простирающейся в бескрайнем, всегда бушующем море с нагоняемыми ветрами то с запада, то с востока сокрушительными волнами.

– Мама ушла стирать и будет к обеду, – садясь на телегу, указывал своим детям охотник. – Томас!

– Да, пап.

– Остаешься за главного.

– Папулечка, обещаю, не буду обижать блатика! – опередила укоризненные наставления своим звонким и тоненьким голоском хитрая Ирэн, осторожно держа в пухленьких ручках ласкового щенка, который, быстро виляя маленьким хвостиком, пытался вылизать все ее довольное и широкое лицо.

– Ну, конечно! Я за себя не отвечаю на этот раз.

– Томас! Она же совсем еще маленькая, – охотник взглянул своим добрым взглядом на своего любимого сына и, нежно потрепав его по лохматой голове, заботливо добавил: – Я на тебя надеюсь.

– Хорошо, пап, – смущенно улыбаясь, смиренно ответил Томас, хотя непоседливая девочка уже оставила в покое собаку и теперь нагло пыталась отобрать его любимый самодельный лук, вцепившись острыми зубками в плечо и громко рыча.

Раздался легкий хлопок вожжей, скрипучая телега тронулась с места и веселые брат с сестрой, постоянно спотыкаясь и падая, радостными возгласами проводили рассмеявшегося отца через все их небольшое село. Целых полдня они были предоставлены сами себе – большего счастья юным сорванцам и не представить! Особенно это приводило в безудержный восторг Ирэн: теперь никто не сможет ее остановить бесконечно докучать своему старшему брату, который, в силу доброты душевной и любви к ней, никогда не мог поставить ее на место.

Когда счастливые дети бежали обратно к дому, то и дело, останавливаясь что-то откопать в слякоти дороги или напакостить у чужих изгородей, они встретили на центральном перекрестке плачущую пожилую соседку-ткачиху в бежевом платье с красным подолом и ярким цветастым платком на голове. Им стало любопытно, почему она горюет, и они решили тут же это выяснить:

– Тетушка, почему вы плакаете! – взволнованно окликнула женщину Ирэн, – что случилося такое?

– Вас кто-то обидел? – спросил Томас.

Однако растроганная женщина по какой-то причине громко засмеялась и начала назойливо обнимать и целовать отпрысков охотника, вытирая слезы на своем сияющем лице. У нее никогда не было своих детей, поэтому она испытывала глубокие чувства каждый раз, когда видела этих прекрасных ребятишек из соседнего двора или даже просто думала о них.

– Не волнуйтесь, мои сладкие, – начала она объяснять. – У нас праздник!

– Да что вы говолите! – выпучила глазенки Ирэн.

– Нам папа ничего не говорил про праздник.

– У нашего любимого короля Альберта родилась дочь и теперь у нас есть принцесса. Говорят, красивая, словно ангел. Радости-то сколько!

– Плинцесса? Ого-го!

– Сообщите всем, мои хорошие!

Несмотря на удивительную важность события, насупившийся Томас большой радости не испытал, хмуро глядя вслед быстро уходящей соседке. Хотя упоминание принцессы привело его к странным тягучим ощущениям в груди, он хорошо понимал, какой сильный натиск ему предстояло пережить в самое ближайшее время. И не ошибся:

– Невеста, невеста! – завизжала его сестра, прыгая на месте и размахивая руками во все стороны. – Мы нашли тебе невесту!

– Отстань ты.

– Жених, жених!

– Да если все девочки такие же, как и ты, то я вообще никогда не женюсь! Больно надо!

– Ну, и дулак. Это ж целая плинцесса. Целая!

Дойдя в изнурительных спорах до своего небольшого двора, брат и сестра развлекали себя как могли. Они играли то со своим неугомонным пузатым щенком, то с потревоженными, истошно хрюкающими свиньями, то со скудными деревенскими игрушками в виде самодельных деревянных кукол, стреляли из лука по мишеням из кухонной утвари на изгороди. Однако уже через четверть часа им все это смертельно наскучило, и они решили искупаться, а заодно и проведать свою маму. Тем более для того, чтобы добраться до источника, нужно было преодолеть всего лишь два небольших лесочка и поле с подсолнухами между ними, что довольно быстро и весело было пройдено в очередных спорах о будущей невесте.

Перед босыми малышами предстал залитый солнцем холмистый и вытянутый болотистый луг, с краю которого находился каменистый и слегка бурлящий ключ. Прозрачный ручей почти пополам разрезал пахнущую свежей травой и сыростью территорию, образуя два небольших озерца, больше похожих на глубокие лужи. У самого большого водоема их заботливая мама, как и еще несколько хорошо знакомых женщин из села, усердно полоскала скромную одежду и постельное белье. Она была молодой женщиной красивой полноты и взором безмерной сердечной теплоты. Именно ее каштановые волосы и зеленовато-карие глаза как в волшебном зеркале отражались в ее неразлучных детях. Одетая в простое подпоясанное льняное платье и чепчик, она долго смеялась своим нежным голосом, услышав весть о рождении принцессы и о том, что у нее уже есть жених.

– Это ж надо, как ты все ловко придумываешь, доча! – удивилась она. – Но невесту придется в другом месте искать.

– Почему? – вдруг предательски вырвалось у Томаса.

– Ага, попался! – взвизгнула Ирэн и столкнула его в воду.

– Эта нам не чета, Томас. Мы простые селяне, – объясняла женщина, пока ее дети брызгались в воде. – И они живут по другим правилам. Они… Они другие, милый.

– Так это правду о них говорят?

– Сложно объяснить. Вырастешь, сам все поймешь.

– Мам, а плавда, что они там все очень класивые, и у них там балы? – с любопытством спросила закружившаяся Ирэн, неуклюже изображая бальный танец по колено в воде.

– И что живут во много раз дольше нас? – добавил Томас.

– Ого-го! Плавда?

– Это все не важно, дорогие мои. И нам туда все равно нельзя. Да и счастье у нас другое, свое. Поверьте мне, здесь не хуже, чем в столице.

Вдруг обеспокоенные женщины обратили внимание на небо за верхушками деревьев. Где-то на юге, приблизительно со стороны Салепа, виднелся черный столб дыма. Затем появились другие столбы, словно гигантские ядовитые грибы, быстро растущие в глубине леса. Сердце заботливой матери учащенно забилось, и она предельно строгим голосом отправила своих удивленных отпрысков домой, а сама стала энергично достирывать вещи, напряженно обсуждая происходящее с взволнованными соседками.

* * *

Томас не понимал, что происходит, но он точно знал, что должен, во что бы то ни стало, добраться до дома вместе со своей маленькой и еще глупой сестрой, у которой из головы никак не выходила любопытная история про новорожденную принцессу и странных людей Парфагона. Она действительно не понимала, почему так распереживались взрослые из-за такого красивого и необычного дыма.

Однако, быстро пробежав ближайший лес и оказавшись на полном молодых подсолнухов душистом поле, они увидели леденящее душу зрелище. Поперек их пути беспорядочно бежали люди. Много людей. И старики. И взрослые. И дети. Кто-то кричал. Кто-то плакал. Кто-то держал в руках сундуки и свертки, а одна убитая горем женщина в прожженном сером платье несла на руках обмякшее тело грудного ребенка и рыдала. У многих была порвана одежда. У кого-то виднелись следы крови. Всех их объединяло одно: животный ужас в глазах и всепоглощающая бесконтрольная паника.

Они бежали с юга, из Салепа, куда беззаботные Ирэн и Томас проводили своего доброго отца. Маленькая девочка испуганно сопереживала пробегающим мимо людям, хотя и не связывала происходящее со своим родителем и уж тем более с самой собой, в отличие от старшего брата, у которого затряслись руки и ноги.

Потеряв дар речи и способность двигаться, они целую минут наблюдали происходящее. Наконец, осознав, что нужно что-то срочно делать, Томас очнулся. Крепко схватив за руку изумленную Ирэн, он побежал через истоптанное поле в сторону дома. Безумный поток спасающихся людей был столь напуган, что ни один из них даже не обратил внимания на пробегающих мимо них беспризорных сельских детей. Положение усложнялось тем, что Ирэн стала постоянно спотыкаться и падать буквально на ровном месте. К этому моменту она сама начала понимать, что происходит нечто жуткое, и потому ее маленькие толстенькие ножки едва ее слушались, постоянно заплетаясь друг за друга.

– Вставай, вставай! – отчаянно кричал Томас, когда девочка в очередной раз споткнулась. – Давай же!

– Встаю, – лишь успела ответить Ирэн, как снова упала.

– Ну, что ж ты такая неуклюжая!

Все же, перебежав беспокойное поле и оказавшись в темном влажном лесу, через который шел путь до спасительного дома, Томас побежал не протоптанной сельскими жителями извилистой тропой, а напрямую, чтобы сократить драгоценное время. От этого Ирэн еще больше спотыкалась и постоянно путалась в длинных ветках колючих кустарников. Но, несмотря на боль и многочисленные ссадины, она нисколько не плакала, а упорно пыталась молчаливо бежать дальше, то и дело с любопытством и волнением поглядывая на напряженное лицо своего раздосадованного ее медлительностью любимого брата.

Намучившись, дети все же выбрались из сырого леса и стремительно добрались до своего двора хорошо знакомыми тропами и улицами. Первым делом Томас спрятал маленькую Ирэн в стоге душистого сена в дальнем конце огорода с длинными грядками молодой моркови и капусты, а сам побежал дальше в сторону дома. При этом он обратил внимание, что по неизвестной причине совсем не чувствовал усталости, будто внутри него открылся источник дополнительной силы.

– Ты куда? – взволнованно окликнула его сестра.

– Сиди там и не выглядывай. Поняла?

– Мне стлашно очень, – плача, прошептала девочка и снова спрятала головку в сене.

– Я скоро!

Оказавшись у дома и найдя на крыльце свой самодельный лук со стрелами, запыхавшийся Томас столкнулся со сложной дилеммой: бежать в город за отцом или обратно к матери? В его голове не было варианта остаться дома и ждать. Несмотря на совсем юный возраст, мальчик не воспринимал себя ребенком. Отец приучил его принимать решения и нести ответственность, часто оставляя один на один с непоседливой сестрой и все чаще забирая с ночевкой на охоту или рыбалку. Именно пример отца, его решительность и контроль над любой даже самой сложной ситуацией подтолкнули его сына к необходимости дальнейших действий.

Более беззащитной ему показалась бедная мама, которая ничего не знала о пробегавших в панике людях. Все еще не чувствуя усталости, Томас тут же снова побежал к источнику. Вновь пробегая душистое подсолнечное поле, он все еще видел перепуганных людей, хотя их стало гораздо меньше. А когда он добрался до болотистого луга, его ждало удивление и разочарование: мать и другие женщины исчезли. Их корзины с опрокинутым в грязь бельем были беспорядочно разбросаны у водоема, часть недостиранной одежды лежала прямо в воде и уплывала вдаль медленным течением, а на горизонте уже все небо покрылось черной стеной уходящего ввысь дыма.

– Мама! Мама! – громко крикнул испуганный мальчик, сложив руки рупором у губ. – Мама, ты где?!

Он не знал, что разминулся с ней еще в лесу возле дома, вновь срезав путь по оврагу, и ему ничего не оставалось, как отправиться обратно. Вновь пробегая злосчастное поле, он заметил, что спасающихся людей стало совсем мало. В основном, это были немощные старики и раненные, которые просто не могли быстро передвигаться и часто падали. Также среди них были те, кто из последних сил тащил с собой слишком много вещей, рискуя жизнью ради своих скромных богатств в наспех набитых мешках и тюках. Тут и Томас начал чувствовать усталость, но старался не обращать на нее внимания.

Вскоре, вернувшись к дому, он сразу проверил стог сена, в котором оставил свою непоседливую сестру, но там уже никого не было.

– Ирэн! Мама! – закричал Томас, растерянно оглядываясь по сторонам. – Где вы все?! Мама!

С одной стороны ему стало совсем жутко. Да так, что внутри живота все сжалось и напряглось, а ноги задрожали. С другой стороны, он догадывался, что сестра должна быть уже с матерью и с ней, скорее всего, все хорошо. Но где они? Забежав в дом, Томас никого не обнаружил и потому снова вышел на проселочную улицу:

– Ма-ма! И-рэн! – прокричал он во все четыре стороны, но никто не отозвался, будто село полностью опустело.

Мальчик забежал в ближайший двор, но тоже никого не обнаружил. Потом он вспомнил про плачущую ткачиху и побежал в ее дом, но и там никого не было. Окликнув несколько раз своих близких, он вернулся на улицу. Только теперь он окончательно понял, что отныне вокруг вовсе никого не было, будто жители покинули село бегством, как и те испуганные люди, что перебегали подсолнечное поле.

Поняв, что остался совершенно один, он направился в сторону устрашающего Салепа. Хотя дорога вела в сторону загадочной опасности, она давала ему надежду встретить бесстрашного отца, который непременно решит все проблемы. По большому счету, мальчик просто не знал, что еще он мог сделать. Теперь он всего лишь хотел встретить хоть кого-то из своих близких.

Выжимая из себя последнее, взволнованный Томас бежал по извилистой и ухабистой дороге в ароматном хвойном лесу по направлению к зловещему черному дыму в небе. Теперь и он стал часто спотыкаться на ровном месте, а его взбудораженное сердце, казалось, вот-вот выскочит из маленькой детской груди.

– Ты куда?! – крикнула ему бежавшая навстречу пожилая заплаканная женщина с соседней улицы. – Стой же!

– Вы видели папу? – ловко увернулся от ее рук Томас.

– Беги обратно! Где твои мама и сестра?

Но Томас уже не слышал ее. Он снова бежал и бежал вперед, уже весь грязный и замученный, запыхавшийся и потерянный, не чувствуя ни времени, ни ног, ни тверди под ними. В какой-то момент он в очередной раз споткнулся и с шумными брызгами упал лицом вниз в огромную холодную лужу, намочив прилипшие к лицу длинные волосы, выронив из рук свой игрушечный лук и распугав жирных головастиков. Не в силах встать, он лишь смог немного приподняться на колени и снова упал, хлебнув взбаламученной воды полным ртом. Совершенно неожиданно в этот момент его схватили некие сильные руки и уверенно закинули на чье-то плечо. Знакомый солоноватый запах мгновенно успокоил потерявшегося малыша, и он тут же провалился в затягивающую темноту под ритмичные покачивания бегущего отца.

* * *

– Блатишка… Блатишка… – услышал Томас словно издалека.

Сквозь веки он почувствовал кромешную тьму. При этом холод и сырость обволакивали тело с головы до ног, а ощутимый запах старых и затхлых овощей наполняли нос и рот. Мамины теплые руки гладили его по голове, лежащую на ее мягких ногах. На его груди лежала бормочущая себе под нос Ирэн, а взрослые напряженно и тихо обсуждали последние новости:

– Не буду говорить, что я видел. Тут дети, – говорил голос отца. – Но это точно мутанты Арогдора. Все снова повторяется.

Томас в своей жизни редко слышал слово «мутант» и потому не совсем понимал о чем речь. Единственное, он знал, что это некие жуткие чудища и в этом нет ничего хорошего. А вот про Арогдор он знал хорошо. Хотя взрослые редко произносили название этого места, среди детворы было принято пугать им друг друга. Зловещее государство находилось на вершине вулкана, который в ясную и прохладную погоду можно было рассмотреть строго на севере. Так как оттуда всегда шел дым, особенно зимой, Томас считал, что там в расплавленной лаве живут те самые чудовища в виде огромных огненных пауков. С этим все время спорила Ирэн, убеждая, что там живут почти обычные люди. Обычные, но без голов. И если туда попасть, то придется тоже жить без головы, что, по словам смышленой девочки, должно быть, не так легко, и, вероятно, создавало массу неудобств.

– А как же король? – спросила ткачиха, судя по голосу. – Где войска Парфагона?

– Я никого не видел. Там были только сборщики дани. Эти чертовы красавцы, сносящие головы всем нашим бабам. От них толку мало.

– Похоже, что-то неожиданное, – предположил некий знакомый мужской голос.

– А ведь когда-то за мной ухаживал один такой, – мечтательно произнесла пожилая женщина. – Было время!

– Сборщик дани? Не ври, – произнес все тот же мужской голос. – Хоть ты была и красивой бабой, но для них ты все равно страшна как бегемот.

– Правда!

– Не придумывай! Еще и дура.

– Что же нам делать теперь? – перебила спор мама Томаса.

– Либо бежать, либо дожидаться рыцарей, – стал объяснять отец. – Бежать опасно, так как мы не знаем, куда можно бежать. Никто ничего не знает, а мутанты могут быть везде. Салеп ведь ближе к Парфагону, чем мы. То есть, мы отрезаны.

– Остается ждать? Здесь?

– Мы не знаем, когда это закончится. А если Парфагон поражен и уже никакой армии не будет? Одно могу сказать точно: мы не должны попасть в руки мутантов. Это будет конец всему. Вы не представляете, что они делают!

Услышав эти слова, Томас почувствовал странную трансформацию внутри себя. Вдруг все, что существовало в его короткой жизни, ушло на второй план или совсем исчезло. Все стало неважно и незначительно, растаяло как лед на июльском солнце. Взамен появилась только одна ценность – просто жизнь, когда можно быть вместе со своими близкими. Не важно, где и как, но быть всем вместе. Главное – продолжать чувствовать нежные руки заботливой матери, звонкий голос веселой сестры и добрый взгляд умного отца. Все остальное стало не важно, когда все главные ценности вдруг оказались под неведомой угрозой, напугавшей даже взрослых, даже его храброго и сильного отца, который, как всегда раньше казалось, вовсе не способен испытывать страх.

Взволнованный Томас открыл глаза и заплакал, не сдержав нахлынувшие чувства. Приподнявшись, он крепко обнял мать и огляделся. Они сидели при очень тусклом свете свечи в чьем-то погребе. Вокруг были насыпаны небольшими горками прошлогодние сморщенные овощи, в основном, редька, капуста и морковь, а у стены аккуратно поставлены глиняные горшки и кувшины, очевидно, с ценным зерном и мукой.

– Блатишка! – обрадовалась Ирэн.

– Как ты себя чувствуешь? – забеспокоилась мама, но ее тут же успокоил отец:

– Просто перенапрягся. Дайте ему воды и покоя.

– Так что нам сейчас делать? – спросил старый плотник с проплешиной на голове, одетый в измазанную грязью расстегнутую рубаху, черные штаны и такие же, как у всех селян, коричневые кожаные башмаки на ногах. Именно его голос сначала не узнал Томас.

Отец низко наклонил голову и задумался. Только сейчас малыш обратил внимание на кровавые пятна на его серой рубахе, и что на руках и лице виднелись глубокие ссадины. При тусклых отблесках свечи была заметна опустошенность, даже какая-то обреченность в его глубоких глазах. Его любимая кожаная куртка согревала плечи матери и частично прикрывала маленькую Ирэн, которой приходилось хуже других.

– У нас, конечно, есть оружие, – указал он своим охотничьим ножом на арбалет и топор, стоящие в углу погреба. – Но это нам не поможет.

– Я могу еще найти что-нибудь, – предложил плотник.

– Нет. В этом нет смысла! – неожиданно повысил голос отец Томаса. – Даже всем селом мы не смогли бы справиться всего лишь с одним раненым и ослепшим мутантом. Они наверняка не пройдут мимо нас, и потому нужно тщательно подготовиться.

– Сколько у нас есть времени?

– Не знаю. Чтобы разграбить Салеп и все поселения между нами, у них уйдет еще несколько часов.

– Может, нам все же нужно бежать? – почти плача предположила ткачиха. – А?

– Куда? Мы отрезаны от Парфагона, а до Башни совершенства или Башни самовыражения целый день пути.

В этом отец Томаса был полностью прав. Атака мутантов оказалась самой масштабной и неожиданно глубокой за многие годы. Как обычно, ее целью было нанести максимальный урон снабжающей территории неприятеля и пополнить свой запас малолетними детьми, будущими мутантами или обычными гражданами. Собственная рождаемость в Арогдоре была на недостаточном уровне, чтобы компенсировать потери в постоянных войнах с Парфагоном и от высокой смертности.

Также Варнеру Эйзенбергу, многолетнему и жесточайшему предводителю примитивного государства на вулкане, плохая экономическая составляющая правления не позволяла производить достаточно пищи и любой другой продукции. А ведь мощь его армии, каждого мутанта в отдельности, упиралась лишь в количество потребляемой еды. Поэтому совершать такие набеги на врага было просто жизненно важно для самого Эйзенберга и возглавляемого им государства. Именно поэтому его полководец и безжалостный генерал Айвор Джавер совершил внезапную атаку, дерзко отрезав всю северную сторону территорий мирного и цивилизованного Парфагона. Стояла цель полностью опустошить эти земли и восполнить дефицит ресурсов. Также имелась надежда, что беспрецедентная по жесткости операция обескровит короля Альберта Третьего, и все его королевство окажется под угрозой существования.

Посоветовавшись друг с другом, обеспокоенные взрослые решили все же оставаться на месте, попытавшись максимально обезопасить себя в случае вхождения мутантов в родное село. Было решено прятаться в этом же погребе, так как он находился в единственном кирпичном здании селения, принадлежавшем известному на всю округу мастеровитому кузнецу Максу Ланку. Тот, судя по всему, поддался общей панике и бежал в неизвестном направлении. Другие деревянные дома выбирать не стоило, так как армия генерала Джавера всегда сжигала все, что только можно. Этот двухэтажный кирпичный дом они тоже легко разрушат, но зато существовал шанс оказаться живыми в погребе и потом выбраться из него наружу. Кроме того, насыщенный смрад попорченных овощей мог спасти от по-животному острого обоняния мутантов, которым они легко выискивали своих жертв по запаху человеческой плоти.

Пока имелось время, следовало максимально подготовиться к приходу врага, у которого не должно остаться причин задержаться в их небольшом селении. Согласно слухам, для этого нужно избавить его от всех преследуемых целей, поэтому взрослые мужчины вылезли из погреба и пошли сами поджигать все окрестные дома, уже давно в панике покинутые односельчанами. Перед тем, как совершить каждый поджог, они выпускали из загонов и амбаров скот и птицу, чтобы те разбежались от рук мутантов, и сохранялась надежда хоть кого-то найти потом, когда все наладится. Если это произойдет, конечно.

Тем временем обеспокоенные женщины суетились обеспечением более насущных проблем для укрытия. Например, следовало найти много одежды и тряпок, чтобы не околеть за ночь в холоде подземелья. Также следовало собрать как можно больше еды, воды и свечей. Поскольку село было относительно зажиточное, всего этого добра находилось предостаточно практически в любом жилище. В итоге, собрав все необходимое в большие мешки, они уже подходили к порогу дома кузнеца по выложенной от изгороди каменной дорожке, когда обе измученные женщины вдруг кинулись друг другу в объятия. Простояв так минуту, они вытерли слезы с покрасневших глаз и снова пошли к дому кузнеца. Тусклое солнце уже начинало садиться, и это была последняя вылазка за провизией. Однако на улице не темнело. Горящие с треском дома освещали и согревали небольшие улочки. Свиньи, коровы, лошади, бараны, кролики и куры разбегались во все стороны, но многие оказавшиеся на свободе животные не знали, куда бежать и потому оставались на безопасном расстоянии от полыхающих, но привычных для них домов и загонов.

Подойдя к погребу и заглянув в него, ошарашенные женщины в ужасе обнаружили, что ни Томаса, ни Ирэн в нем нет. Также они не нашли их и в доме. Выйдя на улицу, ткачиха попыталась позвать их по имени, но внезапно откуда-то сбоку выскочил плотник, который заткнул ей рот руками и повалил на землю. Вместе с отцом Томаса они потащили ее ползком по земле в дом, где точно также повалили на пол вторую женщину, которая пыталась закричать и вырваться, но цепкие руки мужа изо всех сил сдерживали ее отчаянные порывы и упрямо тащили в сторону погреба.

Затащив находящихся в истерике женщин вниз, мужчины кинули следом их мешки с провизией и спустились сами. Быстро сообразив, что детей нет на месте, решительный отец Томаса шепотом обратился к плотнику:

– Лезь вниз и будь с ними. Я попробую найти сына и дочь.

– Сам только не попадись!

Используя все свои навыки бесшумного охотника, доблестный мужчина, где ползком, где на корточках вышел из дома кузнеца и обошел ближайший периметр, но был вынужден срочно возвращаться в погреб, так как чуткие мутанты уже находились в соседних дворах. Со слезами на глазах и в полном отчаянии он постучался в дверцу погреба в полу посреди кухни и живо ввалился вниз, как только ее открыли. Его жена не теряла надежду до последнего, но увидев растерянного мужа одного, ей осталось лишь крепко прижаться к нему и зарыдать в грудь.

За пять минут до этих событий Томас в полудреме почувствовал, как Ирэн зашевелилась и отошла от него. Сначала он не придал этому значения, но вскоре озадаченно обратил внимание, что уже совсем не слышит ее бесконечного бормотания и непоседливых движений. Открыв глаза, он к своему ужасу обнаружил, что находился в погребе совершенно один и потому тут же выбрался наружу, чтобы найти глупую сестру. Она уже как неделю буквально не отходила от привезенного из Салепа щенка, и поэтому Томас хорошо знал, где ее искать.

Он догнал Ирэн у калитки, где она с открытым ртом смотрела, как полыхает и потрескивает в слепящем ярком пламени родной дом:

– Песик!

– Пойдем обратно! Тебе кто разрешил уходить?

– Мне нужен Пузанчик!

– Он убежал или его забрали соседи.

– Плавда?

– С ним все хорошо.

– А кукла?

Деревянная игрушка в белом платье одиноко лежала на крыльце, которое хоть еще и не полыхало, но достать куклу не представлялось возможным из-за невыносимого и жуткого жара от горящих толстых бревен дома.

– За мной, быстро! – скомандовал Томас, схватив Ирэн за руку, но та упрямо не хотела идти:

– Кукла! Ей больно.

– Сестричка любимая, я тебе еще куклу сделаю потом, – почти со слезами на глазах умолял ее брат. – Пойдем?

Но упрямая девочка, не понимая происходящего, напрочь отказывалась идти, с пронзительным визгом цепляясь пухленькими ручонками за плетеную изгородь, роняя с нее черепки и сырые шкуры недавно разделанных животных. Томас понял, что у него есть только один выход. Несмотря на то, что огонь уже был на крыльце и почти подобрался к злосчастной кукле, он осторожно подбежал к ней и, схватив ее за ногу, вытащил из наступающего пламени, едва не подпалив свои длинные волосы. Затем вместе с обрадовавшейся Ирэн он торопливо побежал к кирпичному дому.

Вдруг Томас увидел вдали меж утопающих в пекле домов странное и непривычное движение на опушке леса, что примыкала к селу с юга. Недолго думая, он толкнул сестру на заросшую обочину дороги и сам упал рядом. Сквозь высокую траву и кусты они оба увидели то, что их сознание поначалу не могло воспринять. Это можно было сравнить с кошмарным сном, бредом сумасшедшего или больной фантазией. Но это происходило по-настоящему, словно привычного понятного мира больше не существовало, будто он – выдумка, которой, может, и вовсе никогда не существовало в природе. Такой парализующий и даже потусторонний страх вызвал у впечатлительных ребят первый настоящий мутант Арогдора, которого они к несчастью увидели в своей жизни.

Едва выехав из густого леса на странном широком коне, он остановился, осторожно разглядывая зрелище полыхающего села и тщательно внюхиваясь в воздух. Всполохи пламени освещали его невероятные габариты и потрясающее телосложение. Он был почти в полтора раза выше обычного человека, а его загорелое курносое лицо хоть и сохранило людские черты, но больше походило на звериное своей огромной выдающейся вперед нижней челюстью, массивными надбровными дугами, торчащими над верхней губой клыками и глубоко посаженными глазами. Огромное мускулистое тело с широченной грудной клеткой было покрыто плотными темными наростами в виде сплошных щитков поверх каждой из мышц. Эта полноценная броня являлась неотъемлемой частью его тела, так как она росла на нем. При этом кожу между щитками покрывал короткий и такой же темный мех, который значительно упрощал жизнь в экстремальных условиях вулкана. Но больше всего детский разум был поражен двумя парами абсолютно равнозначных мускулистых рук и длинными темными дредами на голове.

Из одежды на мутанте красовались помятые кожаные сапоги и штаны, а также перекрывающие грудь крест-накрест ремни, держащие торчащие за спиной ножны для меча и колчан для стрел. Массивный ремень на поясе держал ножны с двумя кинжалами, а на седле крепился увесистый дубовый лук, чехлы разных размеров и завязанные мешочки с провиантом. Двумя нижними руками мутант опирался на фигуристую деревянную ручку на седле впереди себя, а две другие руки держали устрашающе длинный топор с окровавленным лезвием и такой же большой слегка изогнутый и широкий меч с длинной рукоятью.

Оглядевшись, мутант решил медленно подойти немного ближе к ярко полыхающим домам. И тут Томас и Ирэн увидели, что он сидел вовсе не на лошади, как им сначала показалось. Если про мутантов они хотя бы уже слышали, то про это создание под необычным громоздким седлом они вовсе ничего не знали. С одной стороны, они видели, что это существо также имело некоторые привычные черты. Взгляд у него был какой-то понятный, свой, человеческий, может быть, даже добрый. С другой стороны, оно было похоже на что-то среднее между буйволом и конем, только немного выше и массивнее в мышечной массе, полностью лишенной жировых отложений. Лоснящаяся кожа этого странного существа была почти голая, лишь местами покрытая темными короткими волосками, особенно на груди и животе. На нем не было никакой одежды, если не считать седла со свисающими с боков и сзади плотными тряпичными накладками красного цвета, местами прожженными и забрызганными высохшей кровью. У него также как и у его наездника, выпирала еще более массивная нижняя челюсть, было круглое загорелое лицо с низким лбом и длинными волосами, заплетенными в две свисающие с плеч косы. При этом его рукоподобные копыта смотрелись немного странно, и у него напрочь отсутствовал хвост, ведь это был челоконь – человек, мутировавший в подобие коня.

– Говолила тебе, это не пауки!

– Молчи ты, – фыркнул Томас, зажав рукой рот своей говорливой сестре, и ползком потащил ее в укрытие по влажной земле с мелкими камнями.

Оказавшись в спасительном доме кузнеца Макса Ланка, они подползли к дверце погреба на кухне и тихо постучались в нее. Но им не открыли до тех пор, пока зарыдавшая Ирэн жалобно не позвала маму в узкую щель между массивными досками пола. Дверца тут же быстро приоткрылась и две пары мужских рук почти мгновенно затащила детей вовнутрь. Поддав детям крепких подзатыльников, взволнованные и обрадовавшиеся родители обняли их так крепко, как еще не делали этого никогда в жизни.

* * *

Дерзкие мутанты Арогдора, сидя на спокойных челоконях, постепенно и с подозрением заходили в опустевшее село с разных сторон. Их было всего два небольших отряда, около двух дюжин. Учитывая чудовищную боевую мощь каждого из них, этого было вполне достаточно для захвата и полного уничтожения небольшого города. Если, конечно, в нем не несли службу отважные рыцари Парфагона.

В сопровождении четырех мутантов из леса также выехал Айвор Джавер – полководец армии Арогдора, который всегда лично руководил жестокими рейдами против северных территорий неприятеля.

Внешне легендарный генерал был крупнее обычных мутантов и заметно выделялся среди них. Его всегда можно было легко узнать по умному и почти всегда обозленному взгляду, необычно толстым черным дредам, стальному шлему с широкими витыми рогами, а также кольчуге с блестящими стальными щитками под приятной глазу алой накидкой. В остальном он был похож на других массивных мутантов с клыками, наращенной темной броней, двумя парами рук и загорелыми лицами. Редкая целеустремленность и изуверская жестокость, помноженная на незаурядное мышление и отточенное умение контролировать свою мутацию, сделали из него невероятно успешного генерала, которого уже долгие годы не удавалось поймать или уничтожить страдающему от его рук Парфагону.

Пройдя вдоль улиц с горящими домами и собравшись на ярко освещенном пламенем центральном перекрестке, недоумевающие мутанты поприветствовали друг друга:

– Виват, Арогдор!

– Виват, Эйзенберг!

– Кто здесь работал? – спросил глубоким басом генерал, оглянувшись на грохот обрушившегося вдали дома.

– Похоже, это местные, – ответил старший мутант, которого отличали от других красные повязки на плечах. – Снова.

– Почему?

– Ресурсы не собраны, скот по улицам ходит…

– Понятно, – прервал рапорт раздраженный голос Джавера. – Ищите другое место.

– Нет необходимости. Пройдемте за мной.

Так получилось, что после напряженного и смертельно опасного дня полководец выбрал именно родное село Томаса и Ирэн, чтобы отдохнуть до утра. Логика состояла в том, что поселение было настолько мало, что разведка Парфагона вряд ли бы искала генерала в такой дыре в случае внезапной контратаки или спецоперации по его поимке. Вся остальная варварская армия нападения, состоящая почти из тысячи мутантов, продолжала свою кровавую работу в сотне других обреченных поселений, где и оставалась на ночь разрозненными группами. В самом Арогдоре и на его территориях возле вулкана остались еще две большие группы воинов резервного и оборонительного назначения. Таким образом, общая численность боевых мутантов в руках Джавера была порядка двух с половиной тысяч, что, по меньшей мере, ровнялось тридцати или даже сорока тысячам обычных воинов. Учитывая концентрацию силы и скорость передвижения на челоконях, общая мощь армии Арогдора представляла собой невероятно страшную и разрушительную силу.

Мутанты выстроили оцепление вокруг дома кузнеца, единственного уцелевшего в поселении, а подоспевшая телега тыловой службы штаба подвезла провиант генерала и двух его подруг. Так как кровати были слишком малы даже для обычного мутанта, Джаверу постелили специальную перевозную мягкую постель прямо на полу спальни кузнеца, предварительно выбросив все ее содержимое в широкое окно. Для каждого арогдорца удобство сна и его количество были определяющим элементом успеха в жизни, поэтому данному вопросу уделялось так много внимания даже в боевых походах.

Наконец, все было готово к ужину. В центре кухни стоял прочный стол, а в дальнюю стену была встроена кирпичная печь с уходящей в потолок толстой трубой, добротные шкафы с деревянными дверцами и полки с аккуратно разложенными чугунными сковородами, глиняными горшками, деревянными кружками, половниками и прочей разнообразной кухонной утварью. На стол поставили большое количество еды в огромных мисках. В основном это были приготовленные на огне поросята и куры, а также множество хлебных лепешек и питательная перловая каша с зеленым луком. Стол был рассчитан на ужин лишь четырех мутантов, хотя четыре обычных человека могли бы этим питаться несколько дней, а может даже и неделю.

На кухню вошли утомленные Джавер, старший воин и две хихикающие подруги генерала, блондинка и брюнетка, громко стучащие туфлями по полу. Последние хоть и не имели столь агрессивного вида как боевые мутанты, но и нормальными женщинами их нельзя было назвать. Они были высокими, тонкокостными, но при этом невероятно фигуристыми. При тонких коленях и талии, их упругие невообразимо пышные формы вовсю выпирали из длинных облегающих и без того открытых цветастых платьев. Их счастливые лица были удивительно похожи и странно привлекательны, хотя заостренные подбородки, огромные губы и совсем маленькие носики смотрелись неестественно. Можно было подумать, что они выглядели именно так, как мечтают выглядеть многие женщины, дай им возможность иметь тело на свое усмотрение.

Молча усевшись за стол и жадно разглядев еду, боевые мутанты откинули свои длинные дреды за спину и, громко чавкая, начали жадно поглощать пищу, так как их тела всегда требовали много энергии и питательных веществ. Без этого им было невозможно сохранить свой устрашающий облик, ведь их внушительные размеры критически зависели от качества и количества питания. Это являлось их самым уязвимым местом, поэтому перебои с продуктовым снабжением и уж тем более голод могли стоить Арогдору поражения в многовековом противоборстве с самодостаточным Парфагоном.

Прямо под столом за происходящим наблюдали шокированные Томас, его сестра, их родители, а также пожилые ткачиха и плотник, едва живые от всепоглощающего ужаса. Они не только слышали звериное чавканье и хруст пережеванных костей, но и могли видеть часть помещения и всех присутствующих в нем в щелях пола, который едва выдерживал массивные тела мутантов, периодически поскрипывая, словно стоная от нестерпимого напряжения. Никто из выживших селян никогда в жизни не мог и предположить, что такое ужасное совпадение могло произойти. Из сотен поселений в охваченной атакой территории Парфагона кровожадный Джавер выбрал именно их родное и мало кому известное село, а прочный кирпичный дом вместо того, чтобы стать их верным спасением, в итоге до предела усугубил ситуацию, почти похоронив их надежды на благополучный исход. Мутанты были всего в трех футах над их головами, что не могло не предвещать скорой беды.

Отойдя от первоначального шока, дрожащий Томас опустил испуганные глаза с потолка и сквозь почти полную темноту стал разглядывать присутствующих в погребе, освещенных лишь тусклыми полосами проходящего сквозь доски потолка отблесков свеч. Отец был взволнован и предельно сконцентрированно смотрел то в одну, то в другую полосу света. В его лице совершенно не было страха, в отличие от бедного плотника, который едва держал наготове топор своими трясущимися пальцами рук, и тоже смотрел вверх, практически не моргая. Ткачиха, сжавшись в комок, закрыв глаза и рот руками, спряталась в углу. Мама и Ирэн лежали на одеяле почти по центру, спрятав свои головы под большой мягкой подушкой, чтобы случайные возгласы беспокойной девочки не выдали их уязвимого укрытия.

– Да что же это за вонь?! – вдруг прорычал своим глубочайшим басом Джавер, перестав есть и громко обнюхивая стол и воздух вокруг себя, отчего все замолчали и перестали есть.

– Я тоже больше не могу это терпеть, дорогой, – раздраженно подтвердила блондинка, вызвав пристальный взгляд брюнетки.

– Извините, генерал, – оправдывался воин. – У нас не было выбора. Видимо, это из погреба под столом.

– Гнилые овощи. Какая мерзость, – не успокаивалась блондинка.

– Там еще что-то… – внимательно внюхивался Джавер, повергая в панику несчастных селян под полом: испуганные женщины еще больше сжались и затряслись, а мужчины в растерянности начали переглядываться, будто пытаясь найти поддержку в отчаявшихся глазах друг друга. Плотник еще выше поднял топор, будто собираясь прямо сейчас вступить в неравный бой, а отец Томаса, надеясь, что его стрелы смогут пробить хоть одну кость массивных монстров, медленно направил свой арбалет на дверцу. Тем временем старший воин и Джавер решительно поднялись со стульев и обступили ее сверху. Дожёвывая куски мяса и сглатывая тягучие жилы, они смотрели на дверцу из-под самого потолка кухни, не рассчитанной на таких высоких гостей. Нижние руки Джавера спокойно уперлись в талию, а правая верхняя рука сжала рукоять меча за спиной, со скрежетом немного его вытащив. Верхними руками воин достал из ножен на кожаном поясе острые кинжалы и наклонился к дверце погреба:

– Посмотрим, что там у нас, – произнес он, потянув ручку дверцы нижними руками.

Селяне приготовились к самому худшему. Томас прижался к трясущейся матери и уткнулся лицом в ее бок, а его отец начал прицеливаться в проем из арбалета. Плотник же, наоборот, тихо положил топор на земляной пол, и обреченные слезы покатились по его обрюзгшим щекам. В эти бесконечные мучительные мгновения все были уверены в своем скором конце.

Наконец, послышался скрип и тяжелая дверца начала подниматься, заливая погреб светом:

– Стойте! – внезапно произнесла брюнетка.

– Что? – оглянулся на нее удивленный генерал.

– Вы выпустите оттуда этот ужасный запах.

– И?

– Может, сначала доедим?

– Она права, – блондинке с горечью пришлось признать правоту соперницы. – Дорогой, давай поужинаем сначала?

– Женщины! То вам одно, то другое. Как вы вообще живете? – только и произнес раздосадованный генерал, вставляя меч в ножны за спиной и возвращаясь за стол. Это повторил и старший воин, опустив злосчастную ручку дверцы, так и не открыв ее до конца, отчего измученные страхом селяне облегченно обмякли и медленно выдохнули, обнаружив, что не дышали всю последнюю минуту.

Немногословная и всегда голодная компания снова приступила к остервенелому поглощению всего съедобного за столом, запивая еду ведрами жирного молока или воды. Вдруг, сквозь возобновившееся громкое чавканье и грохот посуды, раздалось очень тихое трехкратное постукивание пола со стороны стола, где сидела брюнетка. Отец Томаса переглянулся с плотником. Сначала мальчик не понял, что все это значит, но потом его осенило: эта странная женщина осознанно спасла их от своих сородичей. И действительно, в это время на широком лице брюнетки можно было заметить легкие признаки улыбки, а в глазах явное облегчение. Сами же прожорливые мутанты были слишком заняты своими ликующими желудками, чтобы обращать внимание на такие мелочи.

Наевшись до предела, сытые и довольные мутанты то ли забыли про погреб, то ли умышленно не хотели об этом вспоминать. После тяжелейшего дня все хотели лишь добраться до какой-нибудь постели и быстрее уснуть. Джавер понимал, что у него не так много времени. Разведка доложила, что озверевшие рыцари Парфагона уже активно атакуют по всем возможным направлениям, но имеют большие проблемы с успешностью своей контратаки, так как мутанты привычно рассеялись небольшими группами по множеству мелких селений. Хотя собственные потери генерала совершенно его не заботили, у него было не больше одного невероятно плотного до событий дня, чтобы завершить в любом случае уже удачный рейд и гарантированно живым отправиться обратно домой в Арогдор.

Страдальцы в погребе с облегчением обрадовались, услышав как мутанты, напоследок погремев опустошенной посудой, наконец, успокоились и, еле передвигая ноги, стали медленно расходиться по спальням, придерживая руками свои раздувшиеся огромные животы, покрытые наростами брони и коротким мехом. Немного пошептавшись, из кухни последними вышли обе женщины, громко стуча по полу каблуками.

При этом Ирэн, не выпуская куклу из рук, так и уснула под подушкой в объятиях матери еще во время громкого ужина арогдорцев. Несмотря на страх и крайне рискованное положение дел, эмоционально выхолощенный Томас, как и сестра, теперь тоже быстро и глубоко уснул вместе с остальными взрослыми. Лишь его мужественный отец окончательно измучился, всю ночь без устали внимательно следя за тем, чтобы никто не храпел и нечаянно не создавал слишком много звуков во сне, которые могли стоить им жизни.

* * *

На следующий день всем жильцам дома кузнеца пришлось проснуться прямо с рассветом. Хотя в обычной жизни мало о чем заботящиеся мутанты спали непомерно долго, во время рейдов они не могли себе этого позволить, опасаясь быть пойманными врасплох умелыми рыцарями. Поэтому спасшиеся в погребе несчастные селяне уже ранним утром услышали тяжелые шаги, когда на кухню зашел снова изголодавшийся Джавер, за которым поспевали другие, менее массивные мутанты:

– Где завтрак?

– Обоз попал в засаду, а вчерашний провиант закончился.

– Что за бред?! – послышался раздраженный голос генерала и скрежет вытащенного из ножен кинжала.

– Простите! Мы не ожидали, что село будет разграблено, – сдавленно произнес старший воин, горло которого уже прижимало холодное лезвие. – А здесь ничего в загонах не осталось.

– В вонючем погребе наверняка еще остались продукты. У тебя полчаса, чтобы стол был накрыт, пока мне докладывают обстановку. Понятно?

– Конечно!

– Может, не надо, Айвор? – услышали обомлевшие люди в погребе знакомый, и теперь такой дорогой, спасительный голос брюнетки. – Мы можем потерпеть.

– Я не буду терпеть, женщина.

– Куда такая спешка? В другом месте можем поесть.

– Не слушать ее. Выполнять приказ!

Сонные и промерзшие Томас с сестрой вновь прижались к побледневшей матери, которая осторожно отвела их в дальний угол к ткачихе. Мужчины обреченно взяли свое оружие в руки и приготовились к тому, чтобы отчаянно попытаться дать отпор превосходящему врагу. На глазах женщин быстро появились большие слезы и растерянное отчаяние. Они испуганно стали смотреть то на охотника, то на плотника, всей душой пытаясь искренне поверить, что они смогут хотя бы что-то изменить в этой обреченной ситуации.

Сначала селяне услышали, как из кухни все вышли, и воцарилась спасительная тишина, давшая надежду, маленький шанс на выживание. Но уже через минуту эти тщетные ожидания растворились в небытии, словно лопнувший мыльный пузырь. Послышались не предвещающие ничего хорошего быстрые и тяжелые шаги двух мутантов, которые все ближе и ближе неумолимо приближались к их головам. Они остановились возле дверцы, после чего последовали несколько адских мгновений тишины, тихой паники и смертельной неопределенности.

Вдруг с громким рванулась дверца, и опущенный вниз светильник в нижней руке мутанта осветил погреб, предательски выдавая всех его жильцов с искривленными от ужаса лицами. Меткая стрела из отцовского арбалета вонзилась точно в центр массивного лба мутанта, а брошенный наточенный топор плотника глубоко вонзился в его бронированный нарост на левой груди. Издав дикий звериный вопль, но, не сделав даже шагу назад, он вместо этого вытащил топор из груди свободной нижней рукой и смело спустился по ступенькам в погреб, держа в верхних руках сверкающие смертью кинжалы. За ним следом кинулся точно также вооруженный сообщник, наполняя помещение исходящей от них вонью. Потерявшие рассудок отец Томаса и плотник с ножами в руках с отчаянными криками бросились на огромных воинов, но длинные и натренированные руки мутантов, облаченные в толстый слой мышц и наросты брони, молниеносно расправились с мужчинами на глазах истошно кричащих детей и женщин, прижимающихся к углу.

С торчащей из головы сломанной стрелой, согнувшись почти по пояс из-за низкого потолка, обозленный арогдорец снова и снова наносил чудовищные мощные удары кинжалами в бездыханное тело отца Томаса до тех пор, пока оно не превратилось в обезглавленную и расчлененную кровавую массу. Весь погреб и все находившиеся в нем были с ног до головы обрызганы теплой кровью и склизкими ошметками человеческой ткани. Женщины продолжали орать во все горло и прижимать к себе рыдающих детей. Хотя они и пытались закрыть им глаза своим телом, сраженный Томас видел все произошедшее от страшного начала и до тошнотворного конца, не веря в происходящее. Ему казалось, что все это не по-настоящему, что ему это кажется или снится. Его не по возрасту серьезные глаза, пристально следившие за любимым отцом, заливались слезами, а внутри все обломилось и обмякло от невозможности что-то изменить и вернуть назад.

На шум и громкие крики быстро сбежались другие мутанты, включая генерала и его женщин. Обступив вход в смердящий погреб, они внимательно смотрели на представшую перед их равнодушным взором кровавую картину побоища.

– Убить баб! – послышалась команда, заставившая Томаса вцепиться в свою измученную трясущуюся мать изо всех сил.

– Да сколько можно?! Прекратите! – пыталась заступиться брюнетка, но получила гулкий удар в живот и тут же упала под стол, рыдая и от безысходности дергая свои роскошные волосы на голове. – За что? Уроды вы все!

Раненый старший воин и его помощник молча и с чудовищной силой отдернули за шеи беспомощно скулящих детей от матери и ткачихи, кинув их об стену. Затем они нанесли ошеломленным женщинам, отчаянно тянущим руки к детям, несколько глубоких ударов кинжалами в грудь и голову, вонзив лезвия по самые рукояти, после чего вдруг стало резко тише и спокойнее. Лишь тихие и охрипшие крики выживших мальчика и девочки нарушали безмятежность сельского утра.

Но на этом генерал не успокоился.

Все мутанты замерли, когда он вытащил из ножен свой широкий меч и спустился в и без того тесный, залитый кровью погреб. Дрожащие Томас и Ирэн прижались друг к другу, будучи полностью уверенными в том, что пришел их черед. Однако хладнокровный Джавер молча подошел к впавшему в ступор старшему воину и с хрустом вонзил ему меч под нижнюю челюсть, пробив голову насквозь и прибив ее к низкому потолку. Воин выронил светильник, выпучил удивленные глаза, быстро обмяк и с глухим ударом свалился на колени, повиснув массивным подбородком на крестовине меча, утопающего в пульсирующем потоке стекающей густой бордовой крови.

– Тупорылый предатель, – грубо и зло прокомментировал свое безжалостное действие Джавер и тут же дал приказ другим мутантам: – Недоносков – в ресурсный обоз и уходим на север. Доложите обстановку по пути.

Вскоре бесчувственный генерал вместе со своей молчаливой свитой покинул обугленные останки родного села Томаса на резвых челоконях. А к единственно уцелевшему дому кузнеца подоспели гремящие награбленным богатством старые поскрипывающие телеги из ресурсного обоза, запряженные обычными лошадьми. Большая их часть была отдана под бесконечные мешки с продуктами, металлолом, а также различные полезные инструменты и домашнюю утварь. Одна из телег, построенная в виде вместительной клетки из прочных прутьев, была битком набита совсем маленькими детьми, сидящими буквально друг на друге, в грязных, оборванных и окровавленных туниках, многим из которых было не больше года. Все они, зачастую порезанные и избитые, беспрерывно плакали и стонали, отчаянно зовя охрипшими простуженными голосами своих потерянных матерей и умоляя прохожих дать хоть каплю воды и крошку еды.

Тошнотворно пахнущий смесью пота и какой-то отвратной кислятины мутант подвел обреченно молчавших Томаса и Ирэн к скулящей деревянной клетке и уже собирался погрузить их в нее, но ответственный за ресурсы воин с красными повязками на плечах, рыжими дредами и такой же густой бородой вдруг остановил его:

– Так, а это что такое?

– Что еще не так?

– С девкой все понятно. Она пока еще подходит, – сказал старший воин, переводя раздраженный взгляд на Томаса, – а вот его я не возьму. Не видишь, безмозглый, что он уже слишком взрослый?

– Мне приказали – я выполняю.

– Хорошо. Вот тебе новый приказ: девку – в клетку, а пацану перерезать глотку.

Рыжий монстр произнес это настолько хладнокровно, что сразу почувствовалось, насколько часто ему приходилось отдавать такие безжалостные и бессмысленные приказы. Поскольку рядовой воин впал в ступор, он сам лично оторвал завизжавшую Ирэн от отчаянно вцепившегося в нее брата и грубо закинул ее в телегу поверх других стонущих детей. После этого обоз сразу же двинулся в сторону леса, проезжая обугленные останки села в сопровождении истошно лающего пузатого щенка, откуда ни возьмись выбежавшего на шум. Девочка высунула свои пухленькие ручонки из клетки и, отчаянно крича, тянула их в сторону тихо рыдающего брата, которого за волосы крепко держал мутант, медленно и неуверенно вытаскивая кинжал из ножен на ремне.

Было видно, что держащий Томаса воин очень молод и неопытен. В отличие от многих других мутантов, его нижние руки были несколько недоразвиты, худы и коротки, будто еще не успели до конца отрасти. В непосредственных боях, видимо, он пока еще никогда не участвовал, а лишь помогал собирать ресурсы на захваченных территориях. Судя по всему, убить человека, а уж тем более ребенка, ему было явно сложно. Оглядываясь по сторонам и будто ожидая чьей-то поддержки, он долго не мог решиться на выполнение приказа, боясь даже взглянуть на измученного и невинного юного селянина.

Когда телега с утихающими визгами Ирэн окончательно скрылась из вида на опушке леса, Томаса неожиданно накрыли необузданная злость и распирающий изнутри жар. Вдобавок к оставленной без защиты любимой сестренке, в его глазах всплыла чудовищная кровавая картина убийства беспомощных родителей. Вдруг совершенно пропал страх, и всем его телом начали управлять лишь животные эмоции и позывы, наглухо затуманившие его рассудок и разум. Откуда-то появилась невиданная ранее сила, бесконечный прилив которой можно было осязаемо почувствовать, и которую нельзя было не использовать немедленно, чтобы не разорваться на части от распирающих эмоций.

Резко дернувшись, ценою густого клока своих густых каштановых волос, озверевший Томас вырвался и ловко нырнул между ног у опешившего мутанта с недоразвитой парой рук. Пока неповоротливый и неопытный воин разворачивался, мальчуган уже скрылся за углом обугленных останков соседнего дома, а несколько других воинов с грубыми проклятьями кинулись за ним в погоню. В отличие от вторгнувшихся арогдорцев, ребенок хорошо знал свое родное село и мог ориентироваться в нем даже с закрытыми глазами. Быстро и юрко бегая от одного забора или пожарища к другому, он в какой-то момент почти добрался до спасительного леса и уже почувствовал шанс живым и невредимым сбежать от безжалостных монстров. Но, пробегая последний огород, отделяющий село от леса, он вдруг почувствовал сильный удар в заднюю сторону бедра и последовавшую за ним резкую нестерпимую боль.

Беспомощно упав на грядку с молодой капустой и оглядев себя, Томас увидел как необычно толстая и длинная стрела застряла в его ноге, пройдя ее насквозь. Туника стала быстро пропитываться кровью, а страшная боль не давала ему не только возможности встать, но и сделать хотя бы одно небольшое движение ногой. Поэтому, пока он обозленный, плача и крича, безуспешно пытался вытащить увязшую в плоти стрелу, его не спеша окружили довольные мутанты. Они весело смеялись, глядя на своего неопытного товарища, и беспрерывно над ними подтрунивали:

– Этот селянин храбрее тебя будет!

– Посмотри на его руки. Тебе бы такие, а?

– Они толще твоих в два раза!

– Хоть кого-то сможешь убить в этом рейде!

– Пошли вон, крысы, – растерянный и запыхавшийся молодой мутант подошел к истекающему кровью Томасу, замахиваясь через плечо приготовленным для быстрого и верного удара громадным топором. Однако последний из селян так просто не сдавался и продолжал делать, что было в его силах: он метко бросил острый камень в глаз мутанта и ползком на руках кинулся кусать его за ноги сквозь кожаные штаны под истеричный смех других арогдорцев. Конечно, молодой воин легко увернулся от молочных зубов малыша, но тут же, с внезапно оборвавшимся коротким криком неожиданно рухнул на землю рядом со своей жизнелюбивой и так и не покорившейся жертвой.

В первые мгновения удивившиеся мутанты, да и сам Томас, замерли, не в силах понять, что произошло. Однако вскоре они заметили стрелу в затылке опозорившегося воина в неловкой позе распластавшегося в свекольном молодняке. Тут же послышался свист других пролетающих мимо стрел и их удары в плоть и броню. Еще два мутанта сразу упали замертво, так и не поняв, откуда их атакуют, а один с жалостливым криком схватился за пробитую насквозь ногу. Затем послышался злой ор, сотрясающий землю топот копыт и угрожающее бренчание тяжелых доспехов: с леса на огромной скорости в село ворвался небольшой отряд рыцарей Парфагона.

До этого момента Томас видел их только на старых потрепанных и неуклюжих рисунках, в воображении и во снах. Он обожал слушать посвященные им истории, сказки и легенды от взрослых, а с соседскими ребятами часто сражался на импровизированных деревянных мечах, играя в рыцарей. В этом не было ничего удивительного, так как все мальчишки королевства мечтали ими стать во взрослой жизни, хотя это было невозможно для селян, о чем дети просто не подозревали.

В отличие от мутантов, доблестные воины Королевской рыцарской армии ездили на обычных лошадях, хотя и самых мощных и высоких мастей, и имели привычное человеческое строение тела. От обычных людей их отличали невероятная мускулистость и неестественная сила, а также выдающийся рост. Хотя, будучи на две или три головы выше обычного мужчины, в этом показателе они все же уступали любому четырехрукому мутанту. Под прикрывающей спину синей накидкой до земли их торсы были облачены в плотные рубахи, поверх которых красовался фигурный стальной панцирь с кольчужными рукавами, воротником и короткой юбкой. Голову они защищали округлым шлемом, прикрывающим не только голову и шею, но и почти все лицо, оставляя лишь овальные отверстия для глаз, переходящие в проем для носа и рта. Их ноги покрывали штаны из плотной темной ткани и до блеска начищенные кожаные сапоги выше колен. Для защиты у них также имелись выгнутые прямоугольные щиты, которые вместе с копьями крепились на сбруе. Из вооружения они использовали крепящиеся на поясе меч с кожаной синей рукоятью, небольшой кинжал, а также внушительных габаритов арбалет, способный пробить особо прочные наращенные броню и черепные коробки мутантов.

На глазах пораженного Томаса завязался молниеносный бой. Рыцари с разгона вонзили свои длинные копья и острые мечи в еще живых пеших мутантов, окруживших раненого и беспомощного мальчика. Кто-то из них пытался отчаянно сопротивляться или даже умолял о пощаде, но парфагонцам удалось легко и без потерь раскромсать пойманного врасплох противника, никого не жалея и не обращая внимания на стоны и причитания.

Едва не раздавив Томаса, разгоряченные и обозленные рыцари сходу рванулись дальше вглубь руин его села. Всего их было не больше дюжины, но это была очевидная колоссальная сила, которая произвела незабываемое одухотворяющее впечатление на мальчика. Он впервые испытал те невероятные и особые чувства, которые взрослый человек охарактеризовал бы как гордость за свое любимое королевство. Ощущение было настолько сильным, что, казалось, на одних этих эмоциях можно было легко жить без еды и воды целую неделю.

Забыв на мгновение о потерянных близких, раненый и истекающий кровью Томас воодушевленно и с открытым ртом наблюдал, как бронированные воины короля Альберта Третьего добивали оставшихся в его селении мутантов, пока внезапно не потерял сознание.

* * *

Отряд рыцарей Парфагона, состоящий из самых отборных воинов и находящийся под командованием Нильса Дора, расположился на поросших мхом стволах старых поваленных деревьев вокруг полыхающего пламени в ночном лесу, из глубин которого то и дело доносились чьи-то едва слышные истошные крики, а также отчетливые уханья совы, разносящиеся эхом на всю округу. Все были измучены и задумчивы, наслаждаясь запахом запекающегося дикого кабана. Только два раненых воина, что лежали возле потрескивающего костра, иногда тихо стонали или кряхтели, меняя положение. Сам Нильс уже почти целый век служил королю и стремился стать большим военачальником, но, несмотря на удивительную живучесть, продвижения по службе ему давались с большим трудом. Хотя он был на хорошем счету у главнокомандующего, на броне его груди со стороны сердца красовался всего лишь бронзовый жетон с гербом Парфагона в виде двух пересекающихся колец. Этот, похожий на срез угловатого яблока, знак отличия говорил о том, что его носил низший офицер в звании центуриона, который мог командовать сотней воинов, то есть, центурией, но чаще одной или несколькими дюжинами.

Желтое пламя освещало его брутальное лицо с широкими скулами на большой круглой голове, внушительным мясистым носом и задумчивым взглядом. На вид ему было чуть больше тридцати лет, он не особо стремился к безукоризненной внешности, в отличие от большинства жителей Парфагона. Он считал, что мужчине это совсем не обязательно иметь, чтобы получать все нужные радости жизни. Хотя такая позиция вызывала насмешки, в его случае она действительно была эффективной.

– Не волнуйся, Нильс, – пытался его приободрить красавец Ричард Фейн, длинноволосый блондин с утонченными благородно вытянутыми чертами лица и светло-голубыми глазами. – Ты его точно поймаешь в следующий раз.

– Если бы на несколько минут раньше…

– Будем еще ближе. Ему не уйти.

– Что я опять скажу легату? Как я буду смотреть в глаза нашему королю? – нервно перебирая палкой бревна в костре, спросил Нильс. – Опять та же самая история. В который раз.

– Постой, это ведь не наша вина. Мы были быстры как могли.

– Эта всегда наша вина.

Чуть в стороне, укрытый синей рыцарской накидкой, простонал и снова затих Томас. Взволнованный Нильс тут же встал и быстро подошел к нему. Увидев, что несчастный мальчуган все еще без сознания, он лишь плотнее прикрыл его и снова молча вернулся к костру, где уже что-то весело обсуждали рыцари.

– Я все-таки не понимаю, зачем ты его взял с собой, – кивнул Ричард в сторону Томаса.

– В нем что-то есть. Его нельзя там оставлять.

– От него даже мутанты отказались. Мы уже ничего не сделаем с ним. Он слишком взрослый.

– Ничего. Прорвется. У него нет выбора.

– Ты серьезно?

– Да, – Нильс пристально посмотрел в глаза Ричарду. – Ты же сам видел, как он один и еле живой, но все равно пытался биться с мутантом.

– И?

– Сам знаешь, что даже не все из нас на такое способны. Мы, тренированные и взрослые мужики, можем сдаться, потеряв все видимые шансы на спасение. Но ты видел его? Ты видел его смелость?

– Ну, делай, как хочешь. Ты ж сам понимаешь, что ему будет сложно освоить фазу. Какой бы он ни был храбрый, ему будет уготована низшая участь в стенах Парфагона. К тому же, кто его туда вообще пустит?

– У него есть шанс, Ричард.

– Он пришлый, селянин. Ты знаешь наши законы.

Нильс с заботой взглянул в сторону Томаса.

– Я все понимаю. Но мы должны дать ему шанс. Если у короля внезапно объявилась дочь, то почему мне нельзя?

– Очередная странная история нашего королевства, конечно, но у тебя немного иная ситуация, – Ричард весело ударил друга кулаком по плечу. – Да и с великим Альбертом себя не сравнивай. Как они ее назвали, кстати? О ее матери хоть что-то известно?

– Назвали Элизабет. Одна из его тайных фавориток разрешилась, но умерла почти сразу же. Сама, наверное, дитем еще была. Ты ж его знаешь.

– Хм, печально. И у нее все равно титул принцессы?

– А как еще быть в его ситуации? Поэтому и будет добрее. Нашему храбрецу это на руку в любом случае.

– Ну, ты и авантюрист.

Сытно перекусив недожаренной свининой и затем немного от души посмеявшись над предельно пошлыми байками расслабившихся рыцарей, Нильс отдал приказ идти на отбой. Проверив караульных, он осторожно лег рядом с Томасом, прикрыв его от холода своей могучей рукой, и мгновенно уснул, как это хорошо умели делать практически все жители Парфагона.

В это время обессиленному Томасу в больном беспамятстве снилась бесконечная череда насыщенных кошмаров, в которых то раздавались крики погибающих родителей, то за ним гнались остервеневшие мутанты, то плакала убегающая Ирэн. Он то внезапно просыпался, то моментально глубоко засыпал, так и не понимая, что с ним происходит и где он находится. Чувство голода и жажды все время настигали его постоянно усиливающимися волнами. А еще периодически возникала острая боль в левом бедре от постоянных скачков и покачиваний. В какой-то момент к этому бредовому состоянию добавился яркий свет сквозь веки и радостные трели лесных птиц на фоне звонкого постукивания копыт о каменную дорогу.

С трудом открыв затекшие глаза, Томас обнаружил себя сидящем в седле впереди огромного, как гора и удивительного на вид, русого рыцаря без шлема, с выдающимся носом, круглым лицом и добрым задумчивым взглядом. Рядом также спокойно шагали еще несколько лошадей с рыцарями. Через поле они все вместе приближались к огромным деревянным воротам уходящей за горизонт древней каменной стены с узкими бойницами на вершине. Эта стена поросла во многих местах мхом и даже кустами по всей высоте, и была выше любых самых высоких деревьев. За ней виднелись грозные башни и коричневые черепичные крыши удивительно высоких и красивых зданий. Томас никогда не видел Парфагон, но он сразу понял, что это именно он: тот самый город, где живут невероятные люди, о которых ходило так много легенд и слухов. Именно в его стенах стоит тот самый знаменитый замок, в котором живет любимый король Альберт Третий и его новорожденная принцесса, которой его так настойчиво дразнила сестра.

– Привет, храбрец, – улыбнулся ему рыцарь, пристально смотря в глаза.

– Здравствуйте! – смутившись, ответил Томас.

– Меня зовут Нильс. А тебя?

– Томас. Меня зовут Томас Юрг.

– Эй, соня!

Оглянувшись назад, спасенный селянин увидел рядом улыбающегося белокурого Ричарда, который аккуратно держал в своей большой руке мирно спящего щенка Ирэн.

– Это случайно не твой? Тоже спит все время.

– Здравствуйте! Да, дяденька, это мой.

– Можно я себе возьму?

– Конечно, забирайте Пузанчика.

– Небось, женушке подаришь, подкаблучник? – нарочито презрительно буркнул Нильс, хмуро разглядывая вытащенные из кармана солнечные часы размером в пол-ладони. – Как вообще таких в армию берут?

В этот момент расхохотавшиеся воины прошли мост над болотистым рвом, и перед ними медленно открылись толстые скрипучие двери Северных ворот, охраняемые с двух сторон приветствующими своих товарищей рыцарями:

– Да здравствует король!

– Да здравствует Парфагон! – дружно ответил отряд.

Навстречу Томасу дунул теплый ветер с тысячей новых для него насыщенных запахов и удивительных звуков. Прямо от исполинских ворот начиналась бесконечная аллея с сотнями прогуливающихся людей, по краям которой росли пышные зеленые деревья и аккуратные двух- и трехэтажные здания. Куда его взгляд не падал, везде что-то происходило и кто-то суетился, а на лицах опрятно одетых людей были исключительно довольные и счастливые улыбки. Оказавшись в таком радостном буйстве жизни, он вдруг вспомнил свою сестру Ирэн, маму и отца, которые никогда этого не увидят, а также родное село, которого больше не существовало, как и всей его прошлой жизни. Горечь и счастье смешались в невиданную им ранее непосильную смесь, которая застряла как ком в горле. Изо всех сил он пытался не заплакать перед спасшими его могучими мужчинами, особенно перед Нильсом. Но когда его приняла на руки и тепло обняла некая ароматная женщина с короткими рыжими волосами и немного заостренными ушками, он не выдержал. Его детские губы горестно искривились и большие круглые слезы безудержным потоком полились из покрасневших зажмуренных глаз, одна за другой капая на сиреневое платье местной красавицы.

– Добро пожаловать в Парфагон, бедный малыш, – лишь смог он расслышать из ее уст.

Глава 2 Идеальный город сверхлюдей

Первый месяц Томас практически все время находился в доме рыцаря Нильса Дора. Построенное из камня, как почти все строения в Парфагоне, его двухэтажное жилище имело две спальни, кухню, столовую, а также собственный небольшой фруктовый сад, огороженный каменным забором, поэтому выживший сельский ребенок чувствовал себя весьма комфортно, даже будучи взаперти. Ему выделили небольшую комнату на втором этаже с окном во внутренний сад, где изначально находилась скромная библиотека хозяина, помещавшаяся в двух узких книжных шкафах. Туда поставили рассчитанную на вырост большую дубовую кровать, заменили крошечный, почти декоративный, стол на массивный письменный и насобирали у знакомых и друзей целый ящик игрушек, большая часть которых была связана с рыцарями и их амуницией. Новая жизнь в столице, в добротном каменном доме, на высоком втором этаже в пропитанной запахом старых книг комнате казалась сельскому мальчишке чудесным сном, в который он долго не мог поверить, просыпаясь по утрам.

В доме также жила Маргарита, старшая сестра Нильса, рыжая женщина с мальчишеской стрижкой и всегда грустными глазами из-за заметно опущенных внешних уголков ее век, словно вечная вселенская печаль обрекла ее на страдания еще в утробе матери. Именно она первая взяла Томаса в свои нежные руки, когда он впервые въехал с рыцарями в город. Выглядя значительно моложе своего брата, ее поведение ничем не отличалось от повадок зрелой, опытной и видавшей виды женщины, кем она в действительности и являлась. Даже ее внуки уже были взрослыми людьми, а муж, известный рыцарь, дослужившийся до звания трибуна, настолько давно отдал свою жизнь за короля Альберта, что она перестала помнить, как он действительно выглядел. Пару раз в год она вспоминала детали образа совершенно вымышленного человека, в чем была повинна дурацкая людская память, не рассчитанная природой на такую жизненную дистанцию.

Благодаря доброй Маргарите и жалованью Нильса в десять золотых монет в месяц, уютный дом находился в идеальной чистоте, в нем всегда имелось достаточно мяса, а ранение Томаса быстро зажило, и он был достаточно хорошо одет даже по придирчивым городским меркам. Вместо простейшей сельской туники, больше похожей на мешок с дырками для рук и головы, теперь он стеснительно щеголял в обязательных для столичных мальчиков светлых рубахах с разноцветными пуговицами, коротких черных или коричневых штанишках с карманами и подтяжками, а также в кожаных башмаках поверх гольфов.

Сам Нильс считался убежденным и заматерелым холостяком, что было распространено среди рыцарей. Он никогда не имел детей, во всяком случае, официальных и живущих с ним в одном доме, что также было нередкой практикой в городе. В некоторой степени свои нереализованные отцовские чувства он перенес на Томаса, и потому ребенок оказался под гарантированной опекой, что бы ни случилось. Увидеть рыцаря дома было большой радостью для мальчугана, так как тот почти все время был занят своими опасными военными делами и часто отлучался в рискованные командировки, уничтожая бесконечные вторжения мутантов и устраняя их подлые провокации. Иногда к Нильсу приходил его давний друг Ричард Фейн, и они вместе с другими товарищами закатывали долгие и буйные посиделки в беседке в саду. Часто можно было заметить, как поутру из дома выходили, смущенно опуская глаза, красивые девушки и женщины, но Томас их не запоминал, так как почти каждый раз они оказывались разные.

Новая жизнь была настолько заполнена эмоциями и благополучием, что чуткая память ребенка вскоре вытеснила кровавые воспоминания из его недалекого прошлого. Томас начинал активно округляться и раздаваться вширь, так как много спал, и в рыцарском доме всегда хранилось полно еды на любой вкус. Внушительное обилие сна и пищи были главной необходимостью многих жителей столицы Парфагон, впрочем, как и у мутантов Арогдора.

Однако все было не так просто, как казалось изолированному в тепличных условиях наивному селянину. В Парфагон было практически невозможно попасть людям со стороны. Хотя периодически делались исключения, и была необходимость в свежей крови и силе, появление чужаков на постоянной основе в стенах столицы считалось риском для основ существования самого королевства. Одна из причин состояла в очевидной опасности внедрения агентов Арогдора, которые время от времени устраивали диверсии и теракты с ужасающим количеством жертв. Это происходило регулярно, в большой степени именно из-за приема новых жителей. Именно поэтому Томас целый месяц сидел под опекой Маргариты и лишь через высокую каменную кладку забора слышал шум оживленного и интересного ему удивительного города, который так хотелось изучить любопытному детскому разуму.

Все это время Нильс, его друзья и сестра обивали пороги различных инстанций, чтобы получить разрешение усыновить пришлого ребенка. Дотошных чиновников и вечно подозрительную службу безопасности сильно смущали два момента: Томас считался слишком взрослым, чтобы его можно было по-настоящему адаптировать для самых главных сторон бытия города и его жителей, а также полное отсутствие сведений о его прошлом. Так как все жители его села погибли, пустились в бега или были похищены мутантами, то не имелось никакой гарантии, что он именно простой селянин, а не маскирующийся под него агент-мутант. Хотя в практике это была сложнейшая и очень долгая мутация, теоретически в маленького мальчика могли превратиться многие арогдорцы.

Только благодаря весомым и всеми признанным заслугам храброго рыцаря и его неотступной настойчивости, сломившей не одну непреодолимую преграду, Томаса не только разрешили усыновить, но и приняли в полноценные граждане Парфагона. Как и во всех других подобных случаях, подпись на соответствующих документах была поставлена самим Питером Капицей – многолетнем канцлером Парфагона, мудрейшим человеком, а также близким другом и советником самого Альберта Третьего. Причем подпись на документах такой важности Капица мог поставить только с личного разрешения короля, которому таким образом тоже пришлось узнать о существовании некого несчастного Томаса Юрга из обескровленного округа города Салеп.

– Велели передать, что твоя репутация теперь зависит от успешности его адаптации, – сообщил Ричард, передавая в руки друга долгожданные документы у массивных деревянных дверей его дома. – Ну и взял же ты проблем на свою шею!

Выдернув бумагу, Нильс стал жадно разглядывать такую дорогую и долгожданную подпись, переливающуюся в свете дневного солнца. На обоих приятелях была городская рыцарская форма одежды для повседневной носки, состоящая из высоких сапог, темных широких штанов и, поверх светлой рубахи, обязательного зауженного у талии синего камзола с широченными вздутыми плечами, к тугому поясу которого крепились неизменные меч и кинжал.

– Меня это не волнует.

– Скажи, что вообще тебя волнует, кроме женщин и работы? – рассмеялся Ричард, заплетая свои роскошные белокурые волосы в толстую косу. – Серьезно, жениться не собираешься, кстати?

– Звучит, как предложение отрезать руку. Живешь себе, радуешься жизни. А тебе говорят, что-то больно хорошо поживаешь, друг. Давай-ка мы тебе тоже руку оттяпаем!

– Зато не скучно будет.

– У меня теперь есть Томас. Скучно не будет, – дочитал бумагу Нильс и спрятал ее за пазуху, свернув в плотную тонкую трубочку, после чего вздохнул и расплылся в счастливой широкой улыбке.

– Ах, так это теперь только меня одного интересуют убийства мутантов и женщины? Как теперь жить в этом жестоком мире!

– Да, иди, пожалуйся об этом своей любимой женушке.

– Какой женушке?

– Не той ли, с которой ты последние лет пятьдесят живешь?

– Клевета. Я вообще не понимаю, о чем вы говорите, вероломный предатель! Случаем, не на Эйзенберга работаете?

Оба друга понимающе рассмеялись. Действительно, Ричард был гулякой лишь на словах и в шутках. На самом деле, будучи едва ли не самым привлекательным мужчиной на Селеции, он, будто назло местным барышням, был однолюб и примерный семьянин, что считалось большой редкостью среди ветреных рыцарей, всегда живущих одним днем. Хотя на вид ему было около тридцати лет, у него уже имелось несколько взрослых и самостоятельных детей. С ненаглядной женой Лилией он проводил все свободное время и не чаял в ней души, вечно задаривая ее дорогими подарками и откровенно балуя излишним вниманием. На фоне других рыцарей, в особенности пропащего бабника Нильса, неугомонного рекордсмена всего Парфагона, всегда свободного спасителя одиноких женских сердец, ему было трудно контролировать свое мужское эго и потому шутки о предполагаемых похотливых похождениях являлись обязательной темой для разговоров. Чтобы придать им значимости и весомости, Ричард раз в несколько лет мог даже воспользоваться животным влечением к диковинным воинам какой-нибудь простой селянки на самой отдаленной окраине королевства, уродливой и глупой в сравнении с уникальными женщинами Парфагона. Однако Нильс был убежден, что на самом деле это не приносило никакого удовольствия его другу, а лишь создавало ему страдания и долгие угрызения совести перед любимой Лилией.

Попрощавшись с другом и зайдя в дом, центурион взял выбежавшего ему навстречу радостного Томаса в свои огромные мускулистые руки и крепко обнял. Затем он отнес его в свою, утопающую в аромате цветов, любимую крытую беседку в саду, круглые сетчатые стенки которой почти полностью заросли вьюном, создавая прохладную тень даже в самые жаркие дни.

– У меня к тебе разговор, – осторожно начал рыцарь, присев на лавочку и посадив Томаса себе на колено.

– О чем, дядя Нильс?

– С этого дня… – не знал, как начать воин. – В общем, я и моя сестра никогда полностью не заменим тебе родителей. Это невозможно. Но мне разрешили тебя оставить, и все будут тебя считать моим приемным сыном. Ты не против?

– Нет, – ответил Томас, глаза которого наполнились слезами от нахлынувших воспоминаний о любимом отце и доброй матери.

– Я сделаю все, чтобы ты добился самого лучшего в этой непростой жизни. Я верю в тебя. Именно поэтому ты здесь. Понимаешь?

– Понимаю.

– Но у меня есть одна важная просьба к тебе и мне хотелось бы донести ее до тебя. Слушаешь меня внимательно?

– Слушаю очень и очень внимательно!

– Я ничего не жду от тебя в ответ, когда ты вырастешь. Для меня счастье просто тебе помочь, Томас. Ты можешь стать великим человеком. Но…

– Что, дядя Нильс?

– Каждый твой поступок, пока ты считаешься моим сыном, отражается на мне. Я заплатил своим именем за твою жизнь в Парфагоне. В общем, тебе будет крайне непросто тут, но я верю, что ты не подведешь меня.

Неожиданно глаза рыцаря увлажнились, хотя он всегда считал, что никаких особых эмоций уже более не способен испытать в этой жизни, которую он считал познанной. Чтобы это скрыть, стесняющийся рыцарь снова обнял Томаса, к которому успел не на шутку привязаться за последние недели. Ему пришлось молча продержать его в таком положении еще целую минуту, пока бурные эмоции окончательно не схлынули с его лица. Нильс не подозревал, что в это же самое время Томас испытывал схожие чувства и сам крепко сжимал массивную шею своего буквально обожествленного рыцаря. Маленький мальчик про себя думал, что он обязательно станет таким же сильным и храбрым воином, когда вырастет, и что он никогда не подведет своего спасителя, которому обязан каждым своим вздохом.

* * *

Вместе с получением официального статуса гражданина Парфагона Томасу пришлось распрощаться с беззаботной жизнью за каменной кладкой забора своего нового дома. Уже на следующий день Маргарита отвела его в утопающую радостными детскими криками Школу, которая по своим размерам и устройству больше напоминала огромный университет со своими собственными парками, тенистыми аллеями, спортивными площадками и множеством красивых кирпичных зданий, главное из которых было увенчано невысокой угловатой башней с огромным черным флюгером в виде петуха, размером не меньше взрослого человека. Все без исключения жители столицы практически с первого года жизни и до шестнадцати лет ходили в это кипящее веселой жизнью место.

Продуманная система образования была построена таким образом, что к полному совершеннолетию человек владел всеми самыми важными навыками и знаниями реально ему необходимыми для повседневной жизни и любой выбранной профессии. Самое главное, сам подход к обучению был такой, что увлеченные дети с превеликим удовольствием учились и проводили время на интересных уроках. В Школе из них делали счастливых и раскрытых личностей, живущих в удовольствие, а не в тягость. После Школы больше не существовало никаких других образовательных систем и учреждений за отсутствием в них необходимости, благодаря эффективному начальному обучению. Исключения составляли только будущие защитники Парфагона. Они еще пять лет учились военному делу в элитной Рыцарской академии, для зачисления в которую требовалось в совершенстве освоить мутации в Школе, что удавалось далеко не каждому молодому человеку, как бы он не хотел защищать свою отчизну и как бы старательно не учился.

Однако для Томаса Школа стала настоящим адом, ведь подданные королевства за пределами столичного Парфагона жили весьма примитивно, и у них не имелось образования как такового в принципе. Если бы ничего не изменилось, то Томас должен был стать таким же охотником, как его отец, переняв его знания и получив практический опыт. А для Ирэн была уготована участь жены какого-нибудь ремесленника или даже такого же охотника из других многочисленных сел или городков. Они бы даже никогда толком не научились читать и писать. Как итог, сама картина мира в голове у мальчика была весьма примитивна, как и у его родителей. В чем и заключалось их счастье.

И вот с такой смешной базой знаний привели Томаса в класс, где все дети были не только гораздо умнее, но и при этом в среднем на два года младше него, будучи ровесниками похищенной мутантами Ирэн. К сожалению для сельского мальчишки, педагогический совет во главе с ректором Исааком Ньюртоном решил, что поместить его в младший класс будет оптимальным решением. Его ровесники уж слишком далеко ушли в знаниях и навыках, а с более младшими детьми он по определению не смог бы общаться или навредил бы им.

Нетрудно догадаться, к чему это привело. Вся Школа смеялась над Томасом Юргом, пришлым дурачком и деревенщиной. Для детей он был настолько прост и смешон, что никто не видел в нем равного. Его лишь только дразнили и издевались над ним при первой возможности, коих неопытный в городской жизни селянин предоставлял великое множество чуть не на каждом шагу. Ровесникам и старшим ребятам было смешно, потому что он учился с совсем маленькими детьми, а младшие веселились от того, что он такой большой, но при этом был настолько невообразимо глуп, что не знал простейших вещей, вроде фазы или букв. Как итог, Томас оказался совершенно одинок, и ему пришлось уйти в себя, замкнуться. Он старался не реагировать на издевательства и дразнения, понимая, что они заслуженные. Он действительно оказался настолько туп в сравнении с другими ребятами, что это стало очевидно даже для него самого, как бы это ни было горестно и обидно признавать.

У него был только один выход из сложившейся ситуации: учиться. И не просто учиться, а учиться так, чтобы стать как все и даже лучше. Учиться так, чтобы они считали его равным, и он не чувствовал колоссальной разницы между ними и собой. Учиться так, чтобы хотя бы эти малыши вокруг него говорили на понятном ему языке. Он должен был сделать все, что мог, ведь не имел права подвести Нильса Дора, своего приемного отца, который спас ему жизнь и дал шанс в новом мире. Поэтому каждый день, проглотив все обиды, он, не подавая признаков страдания, уходил из дома в Школу, где со стиснутыми зубами пытался все понять и усвоить, жадно поглощая каждый густой глоток знаний, даже не поворачивая голову в сторону вездесущих обидчиков.

Трехлетних детей в Школе продолжали учить познанию мира, основам математики и языка, о чем Томас имел хоть какие-то представления в целом. Мало того, он оказался большим экспертом в естествознании, так как рос близко от дикой природы, которую познавал с помощью отца-охотника. Проводя значительную часть времени в лесу, он хорошо знал, что там растет, и какие животные обитают. Но это были далеко не самые главные знания, которые давали в рациональной Школе. Самым непонятным и неожиданным для Томаса оказались уроки обучения фазе. В той или иной форме многие трехлетние дети уже владели фазой или хотя бы многое о ней знали. Более или менее серьезные и фундаментальные знания только начинались в программе обучения. Благодаря этой ключевой причине, согласно мнению ректора, пришлому ребенку стоило попробовать начать учиться именно с этого уровня.

Если другие дети с молоком матери впитывали идею культуры фазы, то Томасу было на самых фундаментальных уровнях сознания крайне тяжело понять, что это такое. Больше всего его удивляло, как эта огромная область знаний по какой-то причине совершенно отсутствовала в его жизни ранее. В его селе отродясь никто даже не упоминал о фазе, а тут в Парфагоне она являлась основой жизни с самых первых ее лет. Оказалось, даже рыцарем было невозможно стать без идеального владения этим удивительным навыком, поэтому селянину пришлось уделить ему наиболее пристальное внимание.

Фаза имела два основных проявления в жизни каждого столичного жителя без исключения. Во-первых, многие парфагонцы, предварительно осуществив ряд действий, значительную часть времени ночью или даже днем проводили в ситуации, когда могли временно менять пространство вокруг себя в нужном им направлении, что не сказывалось на ощущениях других людей. Это не было сном или фантазией, а было реальным изменением устойчивости обычного восприятия мира, который, полностью лишившись стабильности, не имел ни времени, ни пространства, в результате чего можно было пережить, что угодно и оказаться, где угодно. Например, рядовой парфагонец мог лечь на кровать, осуществить определенные вызывающие фазу техники, а затем встать и, пройдя сквозь стены, улететь за пределы города в любое место Селеции, где мог встретить, кого захочет и заниматься тем, что в голову только взбредет. При этом для всех других он будет все еще лежать в кровати, так как человек в фазе временно разрушает абсолютную стабильность только своего собственного воспринимаемого физического пространства.

Во-вторых, парфагонцы могли крайне полезно использовать свой удивительный навык для повседневной жизни. Помимо сотен возможных способов применения, которые предстояло изучить и освоить Томасу в Школе, жители Парфагона больше всего пользовались способностью фазы оказывать влияние на тело и организм в целом. При хороших навыках управления этим состоянием они могли буквально контролировать свой внешний вид, рост, пропорции, и даже возраст. Именно поэтому горожане могли удивительно долго жить, и, как правило, были невероятно привлекательны внешне, ведь могли корректировать свои телесные недостатки.

Как итог, фаза являлась фундаментом существования Парфагона, своего рода, удачно воплощенной в реальность смелой мечтой или сказочным сном. Она давал людям все самое главное, из-за чего они могут волноваться и к чему стремятся: красоту, молодость и здоровье. Как итог, самой главной ценностью людей в городе была возможность спать, ведь именно на грани сна им было проще всего оказаться в фазе и поддерживать в ней созданные шаблоны своего измененного внешнего облика, или, как это называли проще, мутации. Для ее достижения в любом возможном виде нужно было лишь изменять свое тело в фазе и ежедневно многократно повторять эту процедуру, чтобы получить результат через несколько недель или месяцев, в зависимости от сложности задачи и умения, а затем удерживать полученное благо на достигнутом уровне по точно такому же принципу, как и его получение.

Томасу не только было сложно все это понять и до конца осознать, но и поверить в то, что это вообще может иметь отношение к нему самому – уж слишком невероятно все это звучало и было больше похоже на чью-то бурную фантазию. Именно поэтому потребовалось немало времени, чтобы он смог впервые попасть в фазу самостоятельно и убедиться в ее правдивости.

Однажды поздним парфагонским утром, когда солнце уже медленно подбиралось к зениту, а птицам успело поднадоесть горланить свои звонкие и радостные песни в саду за окном, он проснулся и, стараясь не двигаться, уже по новой приобретенной привычке стал пробовать закрутиться вокруг продольной оси, не напрягая мышц, увидеть свои руки перед собой, не поднимая их и не открывая глаз, а также представить себя, быстро ходящим вокруг скульптуры Альберта Третьего из белого мрамора, стоящей на постаменте в центре площади у главного здания Школы, увенчанного флюгером. Не получив результата ни в одном из действий, он попробовал снова закрутиться, снова увидеть руки и снова оказаться у скульптуры. Он быстро и внимательно повторял этот выученный в Школе цикл техник раз за разом, и вдруг совершенно четко и неожиданно действительно увидел свои исцарапанные детские руки перед собой, хотя глаза были закрыты!

Как учили, он тут же попробовал взлететь, но к своему ужасу обнаружил, что вместо фазы, по-настоящему со свистом в ушах воспарил к ветхим деревянным перекрытиям потолка с мягким ароматом немного подгнившей древесины. И без того обостренные детские ощущения Томаса стали еще более реалистичны, достигнув чудовищной четкости и невиданной ранее детализации, в достоверности чего у него не было сомнений. Он настолько испугался этого загадочного происшествия, что сразу же приземлился на кровать, где с большим трудом смог расшевелиться и встать.

Босой, в одной пижаме и с выпученными глазами, он с криком выбежал из своей комнаты и стремительно спустился по холодным каменным ступенькам на первый этаж. В светлой столовой, всегда пропитанной запахом сладкой выпечки и свежих булочек, уже накрывала стол для завтрака сестра Нильса в чепчике и белом фартуке поверх легкого платьица ее любимого сиреневого цвета.

– Маргарита! Маргарита! – взволновано задыхался Томас.

– Что случилось? Доброе утро!

– Я научился летать!

– Вот время пошло: дети раньше учатся летать, чем здороваться.

– Простите меня. Доброе утро!

– Другое дело, – Маргарита аккуратно поставила последнюю тарелку на белую накрахмаленную скатерть, а затем вышла в открытую дверь на утопающую в пару и дыму кухню: – Так что у тебя там случилось?

– Я только что летал под потолком!

– Вот как! И давно ты так умеешь?

– Первый раз. Вы тоже так можете?

Внезапно послышались тяжелые шаги, и в столовую в одних панталонах вошел заспанный Нильс. Его невероятно массивное волосатое тело, с поигрывающими от каждого движения, свисающими от собственной тяжести мышцами на груди, спине и руках, поразило Томаса, который впервые увидел в таком откровенном виде своего спасителя:

– Ничего себе!

– Что тут случилось, что за крики? – недовольно пробурчал рыцарь. – Мутанты напали?

– Доброе утро! Наш герой научился летать, – рассмеялась Маргарита, гремя посудой на кухне.

– Хм, вот оно как. Доброе, доброе…

– Доброе утро, дядя Нильс! Это все правда.

– Да ну тебя! Не может быть.

– Прямо до потолка взлетел.

– А я-то думаю, кто там по крыше все утро ходит, – наконец рассмеялся зевающий рыцарь. – Наш будущий воин случайно не пробовал в фазу попасть перед этим?

– У меня не получилось.

– Интересно…

– Но зато я научился летать!

Нильс с хрустом в коленях присел на массивный белый стул с заскрипевшей мягкой спинкой и посадил рядом Томаса. Потрепав его за волосы, он опечаленно вздохнул, оглядев еще пока одиноко пустые тарелки, чашу с подтаявшим желтым маслом, кувшин с молоком и манящие ярко зеленые молодые яблоки на столе. Однако уже через миг на его лице расплылась довольная улыбка, когда его сестра вынесла кастрюлю вареных яиц и корзинку с еще горячими булками, от ароматного запаха которых у обоих мужчин свело скулы и обильно потекли слюни.

– Мм… – закатил глаза от удовольствия рыцарь. – Томас, мне кажется, мы все-таки должны тебя поздравить с первой фазой.

– У меня как раз сварилась праздничная перловка, – улыбнулась Маргарита и снова ушла греметь посудой на кухне.

– Но у меня же ничего не получилось?

– Ты же взлетел?

– Да.

– Значит, был в фазе.

– Ты меня не понял, дядя Нильс. Я, правда, взлетел.

– Понимаешь, фаза такой и должна быть. Она не отличается от реальности по ощущениям. Все как обычно, но только ты можешь сделать гораздо больше, чем сейчас. Например, взлететь, пройти сквозь стену или начать себе строить тело как у меня, – русый рыцарь гордо поднял необъятную руку и напряг переливающиеся груды мускулов на ней, после чего широко заулыбался своим и без того необычно круглым лицом.

– Но ведь я не почувствовал, как в нее попал.

– А ты и не должен чувствовать. Ты же меняешь мир вокруг, а не себя. Ты никуда не попадаешь, на самом деле. Просто твое тело и комната ненадолго потеряли свою привычную твердь.

– Значит, и у меня тоже фаза будет получаться?

– Конечно. Поздравляю тебя, будущий рыцарь!

– Вот это да!

– А теперь давай-ка отведаем праздничный завтрак.

– Класс!

В этот момент из кухни вышла довольная Маргарита с большой чашей перловой каши и увидела, как оба взъерошенные мужчины потянулись к выпечке. Ее лицо тут же нахмурилось, а голос обрел редкую для нее жесткость:

– Это еще что такое?

– У нас, – жадно кусал булку Нильс, – праздник.

– Оба встали, умылись, оделись и причесались. Пошли вон!

– Ну, сестренка, – жалостливо простонал центурион.

– Быстро, быстро!

Хотя Томас все равно безнадежно отставал от своих одноклассников, многие из которых уже фазили почти каждый день, после этого запоминающегося утра он почувствовал в себе непоколебимую уверенность и его дела резко пошли в гору. Уже через несколько дней, полностью погруженный в атмосферу изучения, как оказалось, такой интересной и захватывающей фазы, он смог попасть в нее снова. Хотя он все еще почти каждый раз пугался новых ощущений, с каждым месяцем это происходило все чаще и чаще, что позволило с уверенностью мечтать о поступлении в Академию и доблестном будущем такого же уважаемого рыцаря как Нильс Дор.

* * *

Однажды, приблизительно через полтора месяца учебы, Томас сидел в парке между корпусами Школы, прислонившись к шершавому стволу кедра с широкой раскинувшейся кроной, и мечтательно грыз сочное яблоко. С ним до сих пор брезговали общаться как сверстники, так и одноклассники, потому оставалось лишь в одиночестве наблюдать со стороны за их веселыми и буйными играми. В этот раз он с завистью наблюдал как старшие ребята, лет шести или даже семи, запускали на порывистом ветру большой красный ромбовидный змей с длинными цветными лентами, который уверенно завис высоко в небе.

Дюжина ребят восторженно кричала снизу и почти истерично радовалась, чуть не дерясь друг с другом за вожделенное право получить натянутую веревку управления в свои руки хотя бы на одно короткое и счастливое мгновение. У Томаса же, впервые увидевшего такую диковинку, рука с яблоком застыла напротив изумленно открытого рта. Сам факт того, что можно соорудить нечто своими руками, и это будет держаться в воздухе как птица, будоражил его сознание и фантазию. Еще месяц назад он бы принял это удивительное явление за очевидное колдовство, но теперь уже мог догадаться, что такие чудеса тут не при чем, так как в них мало кто верил в Парфагоне.

Вдруг снизу раздался громкий плач, а змей сначала дернулся, а потом сдвинулся вбок и начал стремительно падать прямо на переливающуюся темно-зеленой густотою крону огромного и старого дуба по центру парка, где вскоре застрял на недосягаемой для ребят высоте. Оказывается, Ален Оспэ, один неугомонный чернявый карапуз из класса Томаса, который вечно попадал в разные передряги и беспрерывно шкодил при первой возможности, с разбегу нечаянно толкнул держащего веревку старшеклассника, в результате чего тот упал, выпустив запутавшегося в кроне дуба змея. Старшие ребята тут же накинулись на Алена и стали его валять по земле, обидно обзывать маленьким засранцем и даже обозленно пинать по мягкому месту. На мгновение Томас испытал огромное облегчение и нечеловеческое удовлетворение, ведь никто так не дразнил его в классе как этот коротышка, который тоже был сыном потомственного рыцаря, как и абсолютно все без исключения дети в Школе.

Однако избиение маленького мальчика вдруг стало выглядеть для Томаса как-то совсем несправедливо: он ведь был еще совсем мал, да и явно неумышленно это сделал. За что с ним так грубо обходиться и так сильно обижать? Заслуживал ли он этого? Быстро забыв обиды, Томас внезапно разозлился, почувствовал прилив крови к лицу, и, бросив яблоко, стремительно побежал к ребятам.

– Эй, стой! – услышал он голос Карла Линна, главного белобрысого обидчика с маленькими острыми глазками и носом картошкой, который тут же получил удар ногой в живот и с громким плачем упал на землю.

– Ах ты, деревенщина… – замахиваясь кулаком, едва успел сказать толстенький мальчуган, как был легко сбит с ног зло пыхтящим Томасом.

– Не надо! – уже умолял третий, обтягивающие рубашка и узкие короткие штанишки которого были явно малы размером, но получил тычок ладонью в нос и тоже оказался на траве рядом со своими товарищами по несчастью.

– Все, стой! Мы поняли! Больше не будем! – дружно завопили другие ребята, испуганно отбежав подальше и с любопытством наблюдая, как жалобно стонали и плакали, словно совсем маленькие дети, главные забияки младших классов, на обиженных лицах которых искривлялись скорченные горестные гримасы.

– Ого! – удивленно и радостно воскликнул встающий с земли Ален, как будто его еще полминуты назад никто и не бил вовсе.

Разгоряченный и молчаливый Томас стоял возле маленького мальчика, наклонив голову и злобно смотря на всех вокруг исподлобья, сжав кулаки, напрягшись до трясучки и тяжело дыша. Все ребята в изумлении и полной тишине смотрели на него. Кто в страхе, кто в восхищении. Может быть, пришлый Томас и был деревенщиной и катастрофически отставал в своих знаниях, но он вырос в дикой жесткой среде, поэтому его физическая мощь была куда больше избалованных и изнеженных городских мальчуганов, хныкающих по любому поводу. Кроме того, в эту минуту все изменилось на более глубоком уровне, и Томас неожиданно для самого себя почувствовал неизвестно откуда взявшуюся абсолютную уверенность в себе и силу над другими. Только что он был никем и вдруг он уже контролирует все происходящее вокруг него, находясь в центре всеобщего внимания. В этот момент вся его душа неистово бурлила самими острыми эмоциями, которых он никогда прежде не испытывал. И они ему нравились.

– Зачем вы его били?

– Да мы и не били, – пытался отнекиваться толстяк, но тут же замолчал, увидев бескомпромиссный взгляд Томаса, готового поддать крепкого пинка.

– Нам просто змея жалко. Как мы его достанем теперь? – обидчиво спросил Карл, вставая на ноги, тщательно отряхиваясь и вытирая мокрые глаза запачкавшимися рукавами.

– И всего-то?

– Конечно. Тебе бы так.

– Учитесь, городские девочки! – демонстративно расслабленно и снисходительно произнес Томас, сдул с лица длинные волосы и, деловито потирая руки, гордо направился в сторону злополучного дуба. – Да я на такие по десять раз за день лазил.

– Ого! – снова удивился Ален и побежал следом.

На самом деле таких огромных дубов Томас никогда ранее в жизни не видел. И по деревьям он не так много лазил, хотя и жил в лесу. По неведомой ранее причине нечто заставило его бравировать и не испытывать страх. Не без труда, рискуя упасть с высоты, под охи и ахи снизу, получив множество ссадин и царапин, он все же действительно смог добраться до змея и скинуть его к восхищенным ребятам. Хотя его уже ждали строгие преподаватели, готовые дать надолго запоминающуюся взбучку, он совершенно не беспокоился о последствиях, ведь теперь стал своим. Ради этого можно было вытерпеть многое, гораздо больше, чем предстояло.

После полученного строгого выговора лично от ректора Школы Томас вернулся в свой классный кабинет, пропахший акварельными красками после недавнего урока художеств, а также уставленный горшками с цветами и обвешанный рисунками диких животных, карт Селеции и портретами всех многочисленных королей Парфагона. По привычке он пошел к своей самой дальней парте у окна, на которой лежали аккуратно сложенные книжки с картинками, исписанные каракулями листы бумаги, а также чернильница с длинным измазанным пером. Обычно он скучал в своем углу в полном игнорируемом всеми одиночестве, но теперь обнаружил, что рядом с ним занял место этот вездесущий кошмар в запачканной рубашке по имени Ален:

– Ты видел, как они тебя испугались?

– Бывает.

– Ты что не знаешь, что это были самые сильные и плохие ребята? Бандиты!

– Самые сильные? – удивился селянин, как бы равнодушно поглядывая в открытое окно и рассматривая барашков на небе. – Не заметил.

– Теперь о тебе все говорят, Томас Юрг, – вдруг смущенно произнес звонкий девичий голосок.

Обернувшись, юный герой увидел Марию Лури, маленькую девочку в светлом платьице в цветочек, обязательном для школьниц черном фартуке и ангельски белых носочках в черных сандалиях на пухленьких ножках. У нее были большие зеленые глаза с необычно решительным взглядом, черные волосы ниже пояса и округлые черты почти всегда серьезного лица с ямочками на розовых щечках. Она больше всех напоминала ему сестру Ирэн, хотя одноклассница лишь выглядела на три года, а по реальному уровню развития была близка к Томасу или даже выше него.

После этого дня любой ребенок младше семи лет мечтал дружить с Томасом, но так получилось, что ему комфортнее всего было общаться именно с рассудительной Марией и лукавым Аленом. Первая заменила ему потерянную сестру, а второй никогда не давал скучать. Конечно, временами бывший селянин пытался общаться со своими ровесниками и даже старшим на два года Карлом Линном, но он все же не мог найти с ними общий язык, так как его развитие значительно отставало.

Отныне окончательно расслабившийся Томас тоже получал удовольствие от дружественных детскому разуму познавательных уроков, и его уже никто не высмеивал, даже если он этого по праву заслуживал. Как часто бывает в таких случаях, самые красивые и неприступные девочки даже стали считать его простоту и отсталость своеобразной милой чертой, пикантной доброй изюминкой, хотя еще вчера брезгливо проходили мимо и боялись к нему прикоснуться, дабы не быть осмеянными даже за такой невинный проступок. Узнав о произошедшем, довольный Нильс лишь посмеялся и констатировал факт, исходя из своего богатого личного опыта, что отныне Томасу обеспечено гарантированное женское внимание всю его жизнь, чтобы он ни делал и чем бы ни занимался.

* * *

Теперь, когда сияющий Томас, припрыгивая, бегал в любимую Школу или из нее, у него было всегда отличное настроение, и он смог лучше изучить таинственный город, зачастую специально выбирая как можно более длительные маршруты. Парфагон оказался идеальным местом, в котором жили почти совершенные люди. Все в нем было продумано до мелочей, чтобы выглядело как можно симпатичнее, и при этом было максимально удобным и рациональным для повседневной жизни: красивейшие каменные или кирпичные жилые дома иногда выше Стены; аккуратные магазинчики и вычурные театры; приятные мостовые из ровной брусчатки, по которым шиковали лакированные кареты; бушующий всевозможными запахами шумный рынок с узкими рядами, где торговали повседневной утварью и всегда самыми свежими продуктами; грандиозная Аллея героев, заросшая густыми каштанами и простирающаяся почти через весь город от самых Северных ворот до главной площади; вместительная круглая Арена с многоуровневыми трибунами, используемая для рыцарских турниров и массовых торжеств; пышущие зеленью элегантные парки, где горожанам всегда было приятно проводить время, выгуливая своих избалованных собачек и кошечек. Все это выглядело предельно уютно, комфортно и настолько чисто, что за все время Томас так и не увидел нигде грязи или мусора, будто город вовсе был ненастоящим, придуманным или воображаемым.

Безусловно, самым красивым и эффектным зданием Парфагона, поражавшим не избалованное воображение простого сельского мальчишки, был королевский замок, стоявший недалеко от Южных ворот. Огромное каменное строение имело четыре расширенных на вершине округлых башни, уходящих высоко в небо и видимых из любого района. К нему прилегала главная площадь города, где проводились традиционные ярмарки, наиболее важные празднования и публичные анонсы важнейших событий королевства. У парадного входа стояла высокая белая арка, украшенная детализированными барельефами с рыцарскими сражениями, возле которой день и ночь несла вахту охрана из самых крупных, красивых и невозмутимых воинов, неподалеку от которых, в свою очередь, всегда дежурили небольшими кучками отчаявшиеся местные барышни в модных нарядах, безнадежно надеясь хотя бы на мимолетный случайный взгляд в свою сторону.

Еще большее удивление вызывали у любопытного Томаса сами люди, коих в необычном городе жило порядка пятидесяти тысяч. Причем численность преобладающего женщинами населения старались удерживать на одном уровне всеми возможными способами, так как древняя Стена физически не могла вместить всех желающих, а расширять город никто из королей не решался, ссылаясь на тонкости его внутреннего механизма. Конечно, такое ограничение было вовсе непросто сохранять, учитывая, сколь сильно обычные горожане хотели иметь свое собственное потомство. Именно по этой причине на весь город имелась всего лишь одна большая Школа, чужакам в Парфагон вход был заказан, а самих драгоценных детей следовало иметь исключительно от действующих рыцарей. В противном случае, нарушивших данный закон несчастных женщин ждало позорное изгнание или унизительное длительное заточение. Гарантированная популярность среди прекрасного пола мотивировала мальчиков с ранней юности определять свое будущее в военной сфере, поэтому ряды элитной армии, так необходимой для выживания королевства, никогда не редели, хотя туда брали далеко не каждого желающего, и такая работа подразумевала высокую вероятность гибели в первые же годы опасной службы, особенно на близких к вражескому вулкану территориях, постоянно страдающих от набегов безумных и вечно голодающих мутантов.

Считалось, что счастливые жители идеального города достигли длительности жизни в невероятные сотни лет, но это было лишь на словах. Они действительно могли ощутимо влиять на свое здоровье и поддерживать практически любой выбранный возраст так долго, как хотели, но все это напрямую зависело от качества непростых навыков владения фазой. Кто-то ими едва овладевал даже после полутора десятилетий ежедневного обучения в Школе и поэтому оказывался на безрадостных обочинах жизни Парфагона или предпочитал его вовсе покинуть, дабы не позориться на фоне его сверхлюдей. Кому-то эти умения давались значительно проще, но даже самым удачливым фазерам в любом случае требовалось тратить много усилий для эффективного поддержания мутаций, фактически подстраивая всю свою жизнь под жесткий ежедневный график множества далеко не всегда удачных попыток вечером, ночью, утром и даже днем. Это настолько сильно утомляло и раздражало со временем, что измученные люди с каждым годом все меньше уделяли внимания практике и могли вовсе от нее отказаться, предпочитая, наконец, спокойно умереть естественным путем. Поэтому реально достижимая длительность жизни обычно не превышала сорока или пятидесяти лет для тех, у кого были проблемы с фазой, а также не больше двухсот или в некоторых особенных случаях даже трехсот лет для признанных мастеров в этом вопросе.

Но в действительности и до векового рубежа мало кто доживал ввиду высокой смертности по массе не зависящих от человека причин. Чаще всех погибали еще молодыми рядовые рыцари, которым постоянно приходилось отражать остервенелые атаки мутантов Арогдора. Также нередко случались несчастные случаи или внезапные эпидемии, против которых не всегда удавалось найти быстрое и эффективное противодействие. Иногда могли происходить криминальные убийства или люди просто пропадали без вести, часто умышленно покидая городскую жизнь, устав от ее своеобразных правил и не всегда справедливых законов. Кроме того, в Парфагоне разве что не ежедневно сводили счеты с жизнью, но умиротворенные горожане довольно спокойно относились к таким поступкам, ведь на это существовали очевидные и понятные всем причины: столь долго жить в комфорте идеального города было действительно сложно, и люди зачастую просто теряли смысл жизни. Поэтому самоубийц все понимали и, по большому счету, толком не осуждали. За всю историю власти даже никогда не предпринимали каких-либо мер, чтобы бороться с этой вечной напастью, воспринимая ее как норму.

Парфагонцы не только веками сохраняли молодость, если не погибали, но и относительно легко могли контролировать свою внешность. Они старались быть выше, иметь кожу белее, а черты лица пропорциональнее. Именно поэтому уровень владения фазой предельно четко определял всю успешность жизни в городе: иначе просто было невозможно получить и поддерживать свою неестественную красоту. На фоне отборных красавцев и красавиц Парфагона обычный смертный человек из-за пределов Стены смотрелся уродцем, даже если в любом другом месте его могли выбрать королем или королевой красоты. Лишь некоторые мужчины не особенно переживали по этому поводу и едва ли заботились о внешности. Конечно, чаще всего это были всеми желанные удалые рыцари, которым и без того в фазе приходилось заботиться о более насущной и продуктивной военной мутации тела, а внимание женщин было и так гарантировано по определению и хитрым местными законам. Среди же дам существовала невероятно обостренная конкуренция, и шло бесконечное соревнование космической красоты, без которой не было ни единого шанса соблазнить хотя бы одного самого захудалого и никчемного воина, а другие мужчины их мало интересовали по целому ряду веских причин, словно они были неполноценными.

Но имелись и обратные стороны очевидного счастья контролировать свой внешний вид. Проблема заключалась в том, что, когда все красивые, то все равно можно выделить более или менее привлекательных. Получается, нужно всегда к чему-то стремиться и остановиться на одном достижении невозможно. Также к этому стоит добавить все время возникающие модные тенденции. Например, когда Томас попал в город, это были огромные глаза и заостренные ушки, которые пытались нарастить многие дамы, вынужденные регулярно попадать в фазу, чтобы изменять или закреплять в ней выбранный шаблон своего ощущаемого тела, под которое постепенно подстраивалось физическое.

Поскольку важность фазы для граждан была крайне высокой, весь устой помешенного на ней города был подведен под максимально удобную и эффективную практику. Спать все обязательно ложились не позже девяти или десяти вечера, и говорить на улице не шепотом после этого времени строго запрещалось. Окончательно все просыпались с восьми до десяти утра, а потом у всех был еще один обязательный сон с двух до четырех часов дня, во время которого весь город буквально вымирал, одиноко затихая, словно в глубокой ночи. В это время парфагонцы сладко спали, продуктивно фазили, а также с превеликим удовольствием предавались некоторым другим, не менее полезным и радостным утехам.

Работали люди в Парфагоне неспешно и от силы несколько часов, обычно до обязательного дневного сна. И то, делали они это не больше четырех или пяти дней в неделю. Объяснялась такая ленивая занятость просто: благодаря распространенности фазы отпали многие задачи, на решение которых косвенным образом обычные люди за пределами Стены тратили основную часть своего времени. Один только вопрос вековой молодости позволял решить все материальные проблемы в первые десятилетия жизни. Потом человеку нужна была лишь еда, редкая смена гардероба или покупка сломавшейся утвари для дома. Все остальное уже имелось. А если все же у невезучего человека возникала плохая жизненная ситуация, то ее решал безусловный доход. Его суть заключалась в том, что каждому взрослому жителю Парфагона, вне зависимости от возраста, ежемесячно выплачивалась одна золотая монета или ее размен из десяти серебряных, чего хватало на неприхотливый ночлег и еду. Также в ходу были мелкие медные и еще более малоценные бронзовые монеты. Все они имели круглую форму при величине с ноготь большого пальцы взрослого мужчины, а на их поверхностях красовались вычеканенные толстый меч и лучистый пшеничный колос в обрамлении двух пересекающихся идеально ровных кругов.

Учитывая, что подконтрольные территории за защиту от мутантов обильно снабжали всемогущий Парфагон ресурсами и пищей, некоторым жителям города еще приходилось потрудиться, чтобы решить, как проводить лишнее время и на что тратить свои накопления. Это оказалось целой проблемой, вызывающей страшные неизлечимые душевные муки, а также бесконечный поток бросающихся со Стены самоубийц. Поэтому культурная жизнь в городе всегда била ключом, а торжественные бальные вечера в замке короля Альберта Третьего проходили на еженедельной основе.

Весь этот жирный достаток, долгая молодость и избыточная масса свободного времени неожиданным образом повлияли на традиционные семейные ценности. Оказавшись в полном комфорте и независимости от кого-либо и чего-либо, многие зрелые мужчины и женщины предпочли жить сами по себе, входя во временные или множественные гостевые браки. Большинство просто стало получать примитивное удовольствие и радость от каждого дня жизни, как делал Нильс и даже сам король, который имел тайную, но все же всем известную слабость к совсем юным девицам едва ли оправданного возраста. Если, плевавшие на все мужчины могли легко и открыто себе в этом признаться, то, пугающиеся своих глубинных шокирующих позывов, женщины продолжали искать того единственного и самого лучшего, то ли придуманного, то ли настоящего. Они придирчиво перебирали ухажеров, снова и снова пытаясь заполучить своего несравненного и особенного, но, почему-то, конца этому процессу не было и не могло быть, а сам он значительно ускорялся, стоило женщине родить первенца от какого-нибудь снизошедшего до нее рыцаря. Каким бы хорошим не казался жених, всего через неделю или от силы пару месяцев обязательно находился еще лучше или еще интереснее. За небольшими исключениями, имитация поиска вечной любви была лишь благочестивым оправданием и хитрой ширмой чего-то иного, о чем было не принято говорить вслух.

При всем этом жители города имели некоторые жесткие ограничения, например в мутациях, в отличие от Арогдора, где за этим вопросом никто не следил. Специальная Этическая комиссия, возглавляемая ни кем иным, как самим Альбертом Третьим, запрещала определенные типы мутаций. Например, было категорически запрещено менять пол через фазу, стирать основные узнаваемые черты лица, создавать излишне пышные формы или уж тем более наращивать изначально не существующие у человека части тела. Поэтому рыцари могли лишь сделать себя значительно больше и сильнее обычных горожан, да и то, на такие кардинальные изменения разрешение было только у них. Также в городе были абсолютно запрещены любые наркотики, включая табак, увеселяющие напитки, азартные игры и многое другое, что могло разрушительно повлиять на развитие и жизнь человека, в том числе, все равно популярные в темных чуланах магические практики и религиозные культы.

Этическая комиссия также неустанно следила за тем, во что одевались парфагонцы. Было запрещено носить старую и грязную одежду, а также слишком броские и откровенные наряды. За неоправданно короткую юбку, чрезмерно глубокое декольте и излишнюю телесную наготу могли легко оштрафовать на десяток золотых или даже отправить в одну из Башен заточения, надолго отбивающую желание нарушать законы. Поэтому люди на улице всегда были опрятными и часто выглядели по самому последнему писку моды. Женщины отдавали предпочтение облегающим платьям самых вычурных покроев, кожаным сапожкам или туфелькам, а на голове носили чепцы и шапероны, представляющие собой капюшон с длинным шлыком на спине и часто большой пелериной на плечах. Более знатные особы и модницы показывались на люди в неудобных пышных платьях и носили на головах геннин – высокую рогообразную или конусовидную шляпу с торчащим из макушки длинным прозрачным шлейфом, иногда доходящим до пяток. Мужчины же чаще всего обходились лаконичным балахоном, плотной кожаной курткой или подпоясанной рубахой поверх коротких штанов. На ноги они обували сапоги до колена или сандалии в жаркую погоду, а голову вовсе предпочитали оставлять открытой или надевали популярный у обоих полов и возрастов шаперон. Непременным атрибутом знати были широкоплечий короткий камзол, круглая шляпа с перьями, туфли с вытянутым носком, а также накидки и облегающие ноги колготки, неизменно вызывающие неудержимый смех Томаса, не раз поставивший Маргариту и Нильса в неловкое положение.

Полному счастью идеального города мешали только уродливые мутанты Арогдора, постоянно нервируя своими кровавыми набегами и являясь вечной угрозой благополучию. От полного порабощения врагом Парфагон умело оберегал своими дальновидными решениями Королевский совет, объединяющий все высшие должностные лица и руководимый непогрешимым королем Альбертом Третьим, за что всеобщее почитание и нечеловеческая любовь его восторженных подданных не имела предела.

Альберт Штейн, как его действительно звали, правил Парфагоном последние 232 года из своих долгих 312 лет. Его семья правила королевством с самого его основания 948 лет назад, от чего и велось летоисчисление, так как до этого на Селеции была сплошная смута и темные времена. Именно приход на престол Альберта ознаменовал резкий скачок уровня жизни и развития технологии управления мутацией через фазу. До него все это было на непомерно низком уровне. Люди хоть и могли жить дольше и как-то влиять на свою внешность через фазу, но мало кто мог это делать качественно. Проведенные Альбертом тотальные реформы в конечном итоге привели к созданию того идеального и почти сказочного Парфагона, в который попал Томас. Именно поэтому в короле все не чаяли души. Все его искренне любили и уважали, чем неизбежно проникся и сам бывший селянин.

Личная жизнь короля была большим секретом в Парфагоне. Несмотря на то, что за все время у него числилось шесть официальных браков, недавно появившаяся на свет и оберегаемая от всех принцесса Элизабет была его единственным известным ребенком. Она родилась от некой тайной женщины, но Альберт все равно дал ей высокий титул, хотя и без права наследования престола. В случае внезапной кончины короля, власть должна была перейти в руки канцлера Питера Калицы. Об этом Альберт позаботился сам лично, ввиду отсутствия других наследников и достойных претендентов на управление сложнейшими механизмами жизни Парфагона, о котором он так пекся два века кряду. Когда-то давно у него имелся кровный наследник, но творческая натура чувственного сына не выдержала жизни в идеальном городе, и он трагически покончил с собой, едва преодолев порог юношества, на целый месяц погрузив в траур все королевство, уже успевшее свыкнуться с мыслью о том, что он рано или поздно должен был стать их правителем.

В относительном благополучии прошли следующие тринадцать лет. За это время изменилось многое. Во-первых, все забыли, откуда пришел Томас, и его не только теперь считали своим, но и гордились им, часто ставя в пример менее упрямым в достижении целей юношам. Во-вторых, он все же относительно хорошо овладел фазой, хотя на вход в нее по-прежнему тратил ощутимо больше усилий, чем многие жители Парфагона, с чем он ничего не мог поделать, как ни старался. В-третьих, Нильс Дор, его свободолюбивый приемный отец, все-таки дослужился до вожделенного звания трибуна и носил на своей широкой груди долгожданный серебряный жетон, отчего все больше проводил время в рискованных командировках за пределами безопасной Стены.

Томас, которому уже было восемнадцать лет, с нетерпением ждал, когда тоже станет рыцарем и сможет составить компанию приемному отцу. Он вырос плотным, мускулистым и высоким шатеном с густыми волосами до плеч. Его спокойные зеленовато-карие глаза, а также всегда уверенное выражение лица сводили с ума романтичных девушек своей задумчивостью и, то и дело, проскакивающими искорками простоты из сельского прошлого.

Как и большинство молодых людей, одетый в белую наглаженную рубаху с толстым кожаным ремнем на поясе, аккуратные коричневые штаны и начищенные башмаки со сверкающей медной пряжкой, Томас вместе со своими друзьями сидел на деревянной лавочке у высокой резной двери в кабинет ректора, который находился на втором этаже главного здания Школы. Из арок открытого коридора перед ними полностью просматривался такой им родной внутренний парк, где новые поколения будущих парфагонцев с радостными возгласами запускали свои разноцветные змеи высоко в небо меж шумящих на теплом весеннем ветру многовековых дубов.

– Как думаешь, они примут мою лабораторную работу? – выпучив счастливые глазенки, спросила шестнадцатилетняя Мария, которая выросла в весьма фигуристую румяную брюнетку и практически не отходила от него все годы учебы.

– А что у тебя было?

– Примут, – утвердительно покачивая головой, подсказал Ален – высокий жгучий брюнет с пронзительным взглядом черных глаз, сидящий по другую сторону от огромного Томаса. – Я бы принял. Сразу. Не думая.

– Как ты мог забыть? – обиделась Мария, но все равно еще больше повернулась своим глубоким вырезом в легком платье в цветочек под черным школьным фартуком.

– Как такое можно не заметить сыну Нильса Дора? – съехидничал Ален.

Томас аккуратно опустил глаза на грудь Марии:

– Я бы смог себе больше сделать.

– Ну ты и сволочь! – обозлилась подруга и обижено повернулась в другую сторону, скрестив пухленькие ручки. – Ну-ну!

– А что такого? Сказал, что думал. Я бы больше смог сделать.

– Ты вообще уверен в своих словах? – переспросил широко раскрывший глаза Ален. – Это как можно больше?!

– Да ему вообще не понятно, что надо. Все не так!

Дело в том, что на выпускной школьный экзамен по теории и практике фазы не распространялось правило жестких этических ограничений мутаций, и потому каждый достигал тех временных изменений собственной анатомии, каких мог себе только пожелать в самых смелых мечтах. Всего один раз в жизни парфагонцам можно было легально сделать все, что угодно со своим телом, и это не вызывало осуждения. Затем, без регулярной поддержки из фазы, мутации, как правило, сами полностью пропадали через недели или месяцы, в зависимости от сложности лабораторной работы.

Поэтому авантюрист Ален попытался сделать себя взрослым красивым мужчиной, и ему действительно удалось добиться внешнего сходства с привлекательным тридцатилетним молодым человеком. Необычайно рассудительная Мария, самая успешная ученица в Школе, скромнейшая девушка в потоке, невиннейшее на вид создание, большая надежда своей семьи, сделала себе огромную сочную и упругую грудь, хотя и так была девушкой достаточно фигуристой по своей природе. Но Томас действительно не мог оценить такое ценное и страшно высокое научное достижение, как она ни старалась обратить его внимание. По меньшей мере две из трех девушек именно таким же образом старательно работали над своими лабораторными работами для выпускного экзамена. Стоит ли говорить, что каждая из них пыталась невзначай поинтересоваться у всех привлекательных парней, насколько плохо и неудачно у нее получалось, и какие бы изменения они внесли в проект, будь у них возможность. Как итог, уже несколько недель Томас видел одно и то же, и ему все это порядком надоело. Несложно догадаться, что сам он выбрал шаблон тела рыцаря по подобию трибуна Нильса Дора, что было типично для многих юношей, которые далее надеялись попасть в легендарную Рыцарскую академию и пытались таким незамысловатым образом лишний раз доказать свою пригодность к выбранной стезе.

Настала очередь Томаса, и он с едва сдерживаемым волнением вошел в пропахший геранью кабинет ректора Исаака Ньюртона, принимающего основной экзамен Школы. Томас присел на стоящий в центре просторного помещения стул и морально приготовился к детальному расспросу. За одним столом с внимательно перебирающим бумаги ректором, одетым в черный камзол, сидели еще две учительницы Школы, которые стали практически близкими родственниками за все годы обучения, в отличие от Ньюртона. Отвратительно прилизанные волосы вездесущего ректора и, по совместительству, министра образования, ненавидели абсолютно все парфагонцы от мала до велика. Они были обречены поголовно проходить через его въедливые наставления и придирчивое отношение во время экзаменов на разных стадиях обучения в Школе или Академии. Наряду с удивительно пакостной манерой общения, Ньюртон также обладал не самой притягательной внешностью. Его бегающие и хитрые глазенки смотрели из-под огромного лба, а тонкие, едва заметные губы над маленьким детским подбородком вечно так и норовили выдать какую-то очередную гадость, совершенно не беспокоясь о задетых чувствах невинных людей.

Кроме дорогих сердцу учителей и уважаемого ректора, на будущего выпускника смотрел грозный портрет бородатого и упитанного Альберта Третьего в толстой позолоченной оправе в полстены, а также упирающиеся в высокий потолок книжные шкафы вдоль всех других свободных стен. Томасу тут же захотелось хотя бы просмотреть названия на этих обветшавших корешках явно редких и интересных трудов, не говоря уж о большем. Попав в развитый Парфагон и быстро научившись хорошо и бегло читать, он постепенно, год за годом, с жадностью поглощал абсолютно все давно забытые Нильсом книги, которые были в его комнате. Он хотел узнать об этом мире как можно больше и перестать быть таким глупым деревенщиной, как его изначально все недруги обидно обзывали при первой же возможности. В итоге, он безвозвратно пристрастился к увлекательному чтению, и эта шелестящая бумажными страницами, всегда верная любовь больше никогда его не покидала, вне зависимости от его настроения и меняющихся увлечений.

– Лабораторную работу мы, конечно, принимаем, – начал своим писклявым голосом Ньюртон, с любопытством разглядывая крупный, хотя еще и не совсем рыцарский торс Томаса. – Правда, я бы на твоем месте попробовал что-нибудь иное.

– Спасибо! – глубоким довольным басом ответил улыбающийся Томас, хотя не совсем понял смысла второй фразы.

– Знаешь, это весьма удивительно, что тебе удалось достичь такой мутации, и что ты вообще можешь так хорошо сразить. Не напомнишь, кто были твои настоящие родители?

– Отец был очень известным охотником под Салепом, – гордо ответил бывший селянин, – а мама хлопотала дома по хозяйству.

– Странно… – ректор вопросительно посмотрел на сидящих рядом учителей, но те лишь улыбнулись, пожав плечами. – Очень странно.

– Я старался оправдать оказанное Парфагоном доверие.

– Похвально. Что ж, теперь расскажи нам все существующие на данный момент способы применения фазы, кроме анатомических и физиологических мутаций, что мы на тебе уже увидели, – важно произнес ректор и откинулся на спинку кожаного кресла, пристально смотря в глаза своего очередного выпускника, словно голодный филин на беспомощную полевку.

Наполнив свою широкую грудь воздухом с умиротворяющим специфическим ароматом стоящих на длинном подоконнике горшков с цветущей красной геранью, Томасу потребовалось не меньше десяти минут, чтобы только вкратце перечислить все способы применения фазы, которые он узнал на практике в Школе. Изучив техники перемещения и нахождения объектов в фазе еще в начальных классах, дети сразу приступали к путешествиям в ней по удивительным местам Селеции, бесконечному небосводу и лабиринтам времени. Затем они познали встречи с людьми в фазе, родственниками и друзьями, знаменитостями и историческими личностями, причем, не важно – живыми или мертвыми. Далее они углубились в относительно простые способы применения фазы для раскрытия творческих навыков, реализации явных и скрытых желаний, избавления от скованности в поведении и решения других тонких душевных проблем и недугов, а также развлечения и еще много чего другого. В старших классах Томасу также рассказали, что фазу можно использовать для получения новых знаний и решения нетривиальных задач, но этот раздел науки был скверно изучен, поэтому такими недоработанными техниками было строго запрещено пользоваться простым парфагонцам, дабы нечаянно не навредить себе и окружающим.

Удовлетворившись точным ответом, учителя спросили Томаса о всех методах и техниках создания состояния фазы, другими словами, о способах входа в нее. Ввиду того, что ему было сложнее других освоить фазу сразу по многим причинам, эту тему он наверняка знал лучше всех иных учеников Школы. Сначала он рассказал о непрямом методе, когда различные алгоритмы техник применяются на пробуждении. Именно таким образом у него получилось попасть в фазу в первый раз. Потом он объяснил прямой метод, осуществляемый без сна, который ему до сих пор давался сложнее всего, впрочем, как и многим другим. Далее Томас поведал о всех тонкостях техник осознания во сне, что тоже считалось одним из вариантов достижения фазы. Закончил же он свой ответ перечислением всех неавтономных способов, включая различные механизмы, разнообразные вспомогательные растительные вещества и даже используемую в самых редких случаях работу в паре с партнером.

Затем еще около получаса, незаметно пролетевшего, словно считанные минуты, распаленный Томас воодушевленно рассказывал о техниках углубления и удержания фазы, перемещения и нахождения объектов в ней, парадоксальных принципах управления ее пространством и его удивительными свойствами. Наконец, спросив еще несколько хитрых вопросов, дотошный ректор все же удовлетворился исчерпывающими ответами:

– Хорошо, Томас Юрг, – смотря в бумаги, пропищал он, – а где ты сейчас находишься?

– У вас в кабинете.

– Томас! – не выдержала одна из учительниц.

– А! В фазе нахожусь.

– Да? Это почему же? – поднял глаза Ньюртон.

– Потому что мы всегда в одном и том же месте. Фаза – это та же повседневная реальность, но с отключенной стабильностью пространства и утерянной связью с другими людьми.

– То есть, прямо сейчас вокруг нас фаза?

– Да, но стабильная. Реальность без стабильности объектов – это фаза, которой мы обучались в Школе, а стабильная фаза – это привычная реальность, в которой мы сейчас находимся.

– Хорошо. Почти понятно объяснил, но учителем я бы тебе тоже не советовал быть. Ставим отлично?

Ньюртон посмотрел на учителей и затем поставил подпись в изобилующий пометками аттестат своего очередного выпускника.

– Спасибо, ректор!

– Вот твои документы, – протянул бумаги и свою худую руку утомленный Ньюртон. – Удачи!

– Спасибо еще раз! – пожал Томас его обмякшую руку, получив необходимую для зачисления в Рыцарскую академию оценку.

* * *

Ближе к обеду следующего дня, который выдался солнечным и ветреным, взволнованные Томас с Марией и Аленом стояли в синих выпускных мантиях и квадратных академических шапочках на главной площади Школы, ожидая праздничную речь ректора. Чуть в стороне за действом наблюдали счастливые родители выпускников и их близкие, в числе которых пришли порадоваться за Томаса не только Нильс и его сестра Маргарита, но и верный друг семьи Ричард. Как и полагается в таких торжественных случаях, гости были в лучших парадных костюмах, а привлекающие всеобщее внимание рыцари в начищенных доспехах и выстиранных синих накидках. По центру площади возвышалась украшенная душистыми весенними цветами скульптура Альберта Третьего. По ее периметру над головами были развешены разноцветные флажки, протянутые через кроны вековых дубов, колыхавшихся в порывах ветра, а над всем этим грозно нависало главное здание Школы с башней и флюгером.

Наконец, под пронзительные звуки фанфар на украшенный дорогими тканями невысокий помост поднялся Ньюртон в черном камзоле и такого же цвета колготках, облегающих его худые как спички ноги, обутые в модные черные туфли с длинным носком. Он еще сильнее прилизал свои волосы обслюнявленной расческой и подошел к деревянной трибуне, стоящей на фоне синих флагштоков с гербом Парфагона в виде двух пересекающихся колец:

– Да здравствует король!

– Да здравствует Парфагон! – завопили молодые люди.

– Приветствую вас, выпускники 961-го года и их близкие! – начал он своим писклявым голосом под дружные возгласы собравшейся толпы. – Вот и настал печальный и одновременно радостный момент нашего расставания. С одной стороны, мы больше не будем видеться с вами так часто, как раньше, но зато Парфагон получит новых полноценных подданных короля и храбрых защитников Стены…

– Я поражен тобой, – прошептал Ричард на ухо Нильсу. – Он уже без пяти минут один из нас. Кто бы мог подумать!

– Кто-то мог подумать, – подмигнул ему приятель, обняв за плечо растрогавшуюся сестру: – Если честно, я сюда только на лабораторные работы пришел посмотреть. У тебя случайно в следующем году никто из знакомых не заканчивает Школу?

– Ты Джавера не из зависти ли поймать хочешь? Он там – не раз в год, как мы, а с утра до вечера этим любуется!

– Каждый день? Может, ну его, короля нашего, а?

– Сбежим?

– А что? Ты только Лиленьку свою не бери.

– Я всегда знала, что он это сможет, – шмыгая носом произнесла Маргарита, не обращая внимания на еле сдерживаемый приступ смеха Ричарда, вытирая от слез свои и без того всегда грустные глаза. – Сколько же он пережил! Бедный мальчик.

– Да, шороху в Академии он наведет, – гордо отметил Нильс, и они все вместе продолжили слушать речь ректора, который когда-то выпускал не только их самих, но и многих их предков.

Когда нудная речь Ньюртона закончилась, академические шапочки под всеобщие ликование были выброшены вверх, а затем прямо на площади началось обильное пиршество и безудержное веселье последнего дня беззаботного детства юных выпускников. Непоседливые Мария и Ален так активно и упрямо пытались расшевелить всегда сдержанного Томаса, что все же смогли его вытащить на танцы и хороводы, что было для него крайне нетипично. Он просто не понимал смысла всего этого и чувствовал себя крайне неловко во время странных ритмичных телодвижений. Ему всегда казалось, что в этот момент все смотрят именно на него и незаметно смеются тому, как неловко и забавно он выглядит.

– Давай же, давай! – пыталась еще больше его расшевелить Мария.

– Что ты делаешь? – безуспешно пытался сопротивляться Томас. – Прекрати.

– Еще, еще!

– Ну, хватит уже!

– Нет, не хватит! – радостно, словно маленький поросенок, взвизгнула Мария, неожиданно повисла на его шее и мимолетно поцеловала в губы. Наконец, осуществив еще год-два назад запланированную провокацию, она тут же побежала дальше танцевать с другими молоденькими девушками, нарочито болтая во все стороны своей тяжелой, достойной самых высоких научных наград и восхищений лабораторной работой.

– Все-таки решилась, – засмеялся Ален, смотря на покрасневшего Томаса, который был не очень рад такому неожиданному происшествию. Только сейчас он до конца полностью осознал, что Мария с самого детства несколько иначе воспринимала их, как казалось, невинную дружбу. Всегда он смотрел на ее отношение к себе как на своеобразную веселую игру и ничего более. Теперь же он понял, что все становилось по-взрослому серьезно, и это могло иметь большие последствия, о которых он еще не задумывался.

После веселого празднования, когда настали сумерки, заскрипели сверчки и опустели тихие опрятные улочки идеального города, выпускники стали расходиться по домам, и Томас, как он обычно делал все последние годы, пошел провожать внезапно угомонившуюся Марию. На этот раз между ними впервые возникла некая интимная напряженность, как ему казалось, и он не находил тему, удобную для разговора, чувствуя себя крайне неловко в такой непривычной ситуации. Девушка же, обняв крепкую и твердую руку своего обожаемого кавалера, наоборот чувствовала почти религиозное спокойствие и обволакивающее умиротворение.

– Завтра поступаешь в Академию? – наконец спросила она, предельно нежно заглядывая в его растерянные глаза, когда они уже стояли у двери небольшого, но аккуратного каменного дома семьи Лури на окраине Парфагона.

– Да. Я этого всю жизнь ждал.

– Я тоже.

– Да? – удивился Томас.

– Конечно. Удачи, мой рыцарь! И спасибо за поцелуи, – сказала Мария, снова быстро прижалась своими горячими и пухлыми устами к его губам, а затем, задорно оглянувшись, шустро скрылась за громко захлопнувшейся дверью.

Вновь опешивший Томас не совсем понял, за что его отблагодарили, ведь, вроде бы, не он был инициатором всех этих поцелуев. Да и вообще, он не знал, что теперь ему делать! Мария с самого начала казалась всего лишь очень близким другом, почти сестрой, и теперь ему было крайне неловко переступить новую грань отношений мужчины и женщины. Имелось в этом что-то неправильное, даже неестественное. Но эти двойственные мысли вскоре вытеснились завтрашним долгожданным поступлением в Рыцарскую академию, ведь совсем скоро он сможет начать мстить мутантам Арогдора за то, что они сделали с его невинной семьей много лет назад. Кроме того, чем больше проходило времени и чем старше он становился, тем сильнее у него укреплялась уверенность в том, что бедная Ирэн выжила, и он сможет ее рано или поздно найти и спасти. Осталось только лишь зачислиться в Академию.

Из-за своих переживаний Томас отвратительно спал ночью, отчего не попал в фазу, так необходимую для поддержания рыцарской мутации. Хотя одна пропущенная ночь или даже неделя критического урона внешнему виду не наносила, он все равно очень переживал и еще хуже мог справиться с усиливающимся волнением.

Как итог, с первыми лучами солнца он уже стоял у аскетически оформленного огромного серого каменного здания с редкими узкими окнами, увенчанного двумя Башнями заточения и тремя стальными щитами в человеческий рост с лаконичной гравировкой простого герба Парфагона. Здание стояло на северной окраине города и примыкало к защитной Стене. Рядом с ним и внутри никого не было и не могло быть еще долгое время, ведь счастливые жители Парфагона вставали значительно позднее рассвета, умело защищаясь от наступающего дня плотными шторами или специальными тканевыми повязками для глаз. Сделав два круга вокруг почитаемой с раннего детства Академии, ее вспомогательных строений и разящих характерным сельским запахом конюшен, Томас уселся под крепкой деревянной дверью с высоким проемом и толстой чугунной ручкой, рассчитанными на могучих рыцарей, а затем неожиданно для самого себя снова провалился в глубокий сон.

Проснувшись спустя несколько часов, он обнаружил у заветного входа целую толпу знакомых лиц из Школы, ведь стать рыцарем было невероятно почетно и к этому стремились практически все молодые люди, которые теперь нервно ждали прибытия судьбоносной приемной комиссии. То и дело в здание входили и выходили разной степени величины молодые мужчины, курсанты Академии, которым уже разрешали носить престижный синий камзол с широкими плечами, а также кинжал на поясе. По их виду можно было легко угадать, на каком из пяти курсов они находились. Причем те, которые только заканчивали первый год обучения были самыми заметными, несмотря на наиболее скромные размеры мутировавшего тела. Их нарочито снисходительные ухмылки и пренебрежительные взгляды смешили и одновременно раздражали всех без исключения, особенно уравновешенных курсантов самых старших курсов, которые внешне не отличались от действующих рыцарей и ожидали скорого распределения по неспокойным гарнизонам у вулкана.

Вдруг толпа абитуриентов оживилась:

– Идут, а ты чуть не проспал, – откуда ни возьмись, появился рядом вездесущий Ален. – Вот было бы смеху!

– И не мечтай, – ответил ему Томас, как ни в чем не бывало поднимаясь на ноги и активно приводя в порядок свою помятую и запылившуюся одежду. – Выспимся в Арогдоре.

Достопочтенная комиссия, состоящая из двух возвышающихся над толпой громадных рыцарей в ранге центурионов, судя по бронзовым жетонам на груди, и того же тщедушного ректора Исаака Ньюртона, быстро продвигалась к заветной двери в Академию мимо умолкших вчерашних выпускников Школы, уважительно освободивших для прохода узкий коридор.

Проходя мимо заспанного Томаса, спросонья едва отдающего отчет в происходящем, Ньюртон вдруг сделал раздраженное лицо, фыркнул и встал напротив. Офицеры в недоумении тоже остановились, как и вся толпа, замерев в томительном ожидании. Бывший селянин почувствовал что-то неладное, и в его глазах внезапно потемнело, а перед взором забегали белые огоньки. Ректор с явным презрением и весельем смотрел на него снизу своими маленькими глазами из-под непропорционально огромного лба. Казалось, если молчание продлится еще хоть одно мгновение, то сердце Томаса полностью остановится от страшного предчувствия.

– Ты что здесь делаешь? – пропищал насмехающийся голос.

– Не понимаю…

– Еще раз спрашиваю: что ты здесь делаешь?

– Я пришел поступать. Рыцари… Академия…

– Ты не можешь сюда поступать, – холодно отрезал Ньюртон, отчего вся толпа ахнула, а Томас отшатнулся назад. – Ты пришлый. Тебе запрещено уставом Академии и по требованиям безопасности Парфагона.

Всегда спокойный Томас даже не заметил, как волнение молниеносно сменилось гневом и агрессией:

– Что вы говорите?

– Ты, правда, этого не знал?

– У меня же есть необходимая оценка!

– Это пра-ви-ла и за-ко-ны, мой глупый друг. Иди домой и прекрати поддерживать запрещенную мутацию. Это разрешено только настоящим ры…

Ньюртон не успел договорить, получив страшный и гулкий удар твердым, словно кремень, кулаком в свою хрустнувшую крохотную детскую челюсть, отчего, аки легкое воробьиное перышко, отлетел на руки удивленных вчерашних школьников, где по-девичьи смешно ахнул и потерял сознание, а может, и просто сделал такой вид. Опытные и сильные офицеры тут же бросились на озверевшего Томаса, не дав ему забить ректора до смерти, и, несмотря на ожесточенное сопротивление, легко повали его на прогретую солнцем брусчатку, плотно прижав шею мечом и проткнув ее чувствительную кожу. Ален хотел было броситься на помощь окровавленному другу, но был остановлен другим лезвием, внезапно появившимся у его растерянного и шокированного лица.

* * *

Проведя пару томительных недель в сырой Башне заточения, находящуюся как раз в здании Рыцарской академии, которая помимо подготовки воинов, брала на себя функции оборонного и полицейского ведомства, поникший Томас был все же освобожден и отпущен домой ко всеобщему обеденному сну одним из теплых дней незаметно наступившего лета. Скандальная история с избиением уважаемого ректора Школы и министра образования наделала много шума в городе, но почти все жители отнеслись с пониманием к существовавшим продуманным законам Парфагона. Сочувствующим людям осталось лишь испытывать жалость к несостоявшемуся рыцарю, и потому они старались не смотреть ему в глаза, когда он шел к дому с потухшим взглядом и изрядно исхудавший. Всю жизнь в городе он ждал момента поступления в Академию, а теперь его планы мести были безвозвратно разрушены у самого их основания, сойдясь в неравном бою с непоколебимым бюрократическим механизмом, перемалывающим судьбы из-за любых незначительных мелочей. Он не мог поверить, что Нильс или хотя бы кто-то из его многочисленных друзей с самого начала не знали, что Томас никогда не сможет стать рыцарем. Но почему они молчали, и все дошло до такого нестерпимо обидного публичного позора и унижения?

Когда он добрался до порога уже давно ставшего родным жилища Доров, его радостно встретила и горячо обняла Маргарита, которая все это время не находила себе места из-за переживаний о несчастном племяннике, вечном страдальце этой жизни. Она тут же заставила его немедленно помыться, хотя он, источая отвратное зловоние, упрямо сопротивлялся, а потом сытно накормила горячим и слегка пересоленным рыбным пирогом, после чего отправила отсыпаться на мягкой и свежей постели в своей комнате на втором этаже. Не пробуждаясь и не двигаясь, Томас мирно проспал до позднего вечера. Проснувшись в наступившей на Парфагон темноте, он зажег свечу и начал собирать в походный мешок наиболее нужные для жизни вещи: любимые книги, самую необходимую одежду, юношеский рыцарский инвентарь, а также небольшой мешочек с монетами, в том числе золотыми, которые были посильно накоплены за несколько лет, чтобы приобрести себе качественный взрослый меч.

В это время из-за Стены вернулся изможденный трибун Нильс Дор и, не снимая покрытые высохшей грязью доспехи, сразу же поднялся проведать своего приемного сына. Войдя в комнату своей бывшей библиотеки, ничего не подозревающий рыцарь попытался на эмоциях обнять Томаса, но тот дерзко оттолкнул его, чуть не свалив с ног, и замер, пристально смотря своим отчаявшимся взглядом исподлобья.

– Понятно, – неприятно удивился Нильс. – Думаешь, я знал. Так?

Однако Томас никак не реагировал и продолжал складывать в походный мешок свои вещи.

– И куда ты собираешься?

– Никуда.

– Думаешь, что я знал и молчал, видя твою мечту? Да?

– Ты не последний человек, Нильс.

– Я боевой офицер! – не выдержал и громко рявкнул обычно сдержанный рыцарь. – Мне насрать на этих штабных крыс и тупых бюрократов! Я с ними редко сталкиваюсь в своей работе. Их жопы трут штаны в Академии, а я каждый день рискую сдохнуть за Стеной. Понимаешь меня?

– И ты не смог ничего с этим сделать?

– Томас, пойми, я все время не находил себе места. Я обошел все инстанции. Я изучил все наши законы. Я был на приеме у канцлера. Но я не нашел ни одного выхода. Мало того, если ты продолжишь сохранять и развивать рыцарскую мутацию, они действительно предпримут жесткие меры в отношении тебя и, возможно, меня самого. Но мы что-нибудь придумаем. Найдем тебе полезное дело. Ты не горячись так.

– Найдем мне полезное дело? – усмехнулся Томас.

– Обязательно! Ты и не такое прошел.

– Не волнуйся: никаких санкций к тебе не будет.

– Конечно, я только о себе и забочусь все эти годы.

– Извини…

– Так что ты задумал?

– Ухожу. Туда, где я смогу встретить мутантов и наращивать силу.

– Все это чушь, и ты не понимаешь, о чем говоришь. Не забывай, твои обязанности гражданина Парфагона действуют и за его Стеной.

– Это не проблема.

Взволнованный Нильс попытался остановить стремительно выходящего из комнаты Томаса, но тот вновь с силой его оттолкнул прочь и непреклонно продолжил свой путь. Трибуну лишь осталось выругаться и отчаянно пнуть книжный шкаф, отчего тот с грохотом рухнул, и старые книги рассыпались по деревянному полу.

Быстро и громко спускаясь на первый этаж, несостоявшийся рыцарь наткнулись на испуганную Маргариту, выбежавшую с кухни на шум сверху:

– Что случилось? Ты куда, Томас?

– Спасибо тебе, Маргарита, за все, что ты сделала, – обняв и горячо поцеловав в лоб добрую рыжую женщину, лишь хладнокровно ответил он.

– Как это понимать? – прикрывая рот рукой, она начала плакать, смотря на спускающегося следом растерянного Нильса.

– Спасибо за спасенную жизнь, Нильс Дор. Я всегда буду обязан тебе. Проси, что хочешь, но сейчас я должен проститься с вами.

– Да ничего мне не надо, дуралей. Не уходи!

– Это невозможно. Прощайте! – выходя за дверь, бросил Томас, которого все еще пыталась остановить ничего не понимающая Маргарита:

– Стой же! Как же ты без нас?!

Томас увернулся от трясущихся рук рыдающей женщины, закинул на плечо тугой мешок и быстрым уверенным шагом направился в сторону тех самых ворот, в которые его ввезли тринадцать лет назад, тяжело раненного и едва выжившего в одном из самых страшных набегов арогдорцев последних десятилетий. На резонный вопрос сторожевого рыцаря о причине столь позднего выхода из города, Томас достал некогда так трудно добытую заботливым Нильсом драгоценную бумагу гражданина Парфагона и отрывистыми рывками разорвал ее в мелкие клочья, медленно опавшие у ног. Рыцарь тут же отдал сигнал, и огромные ворота открылись с переливающимся грохотом и скрипом в мертвой тишине уже заснувшего ленивого города.

– Томас!

Обернувшись, он увидел бегущую за ним в слезах Марию и нехотя остановился.

– Куда же ты? – подбегая, промолвила она, бросаясь ему на шею и целуя мокрыми солеными губами его безразличное лицо.

– Я вернусь в село.

– Что ты там будешь делать?

– Я теперь простой подданный короля и сам найду способ применить свои знания для борьбы с мутантами. Мне больше ничего здесь не нужно. Прощай!

– А я? Как же я, Томас? – не верила своим ушам еще недавно счастливая Мария.

– Еще увидимся. И передавай привет Алену, – лишь мог ответить сквозь застрявший в горле ком Томас, после чего вырвался из тесных объятий и быстрым уверенным шагом покинул жестокую столицу, оставляя в ней горько плачущую на коленях подругу и все несбывшиеся грезы, громко захлопнувшиеся за его широкой спиной вместе с тяжелыми воротами.

Глава 3 Награда Черного рыцаря

Часто останавливаясь на печальные раздумья и короткий сон, Томас, впервые во взрослой жизни оказавшийся в провинции, провел больше суток в неспешном пути по извилистой дороге на север прежде, чем оказался в знакомом с детства Салепе. По пути он проходил множество прохладных смешанных лесов и невысоких голых холмов, окруженных фруктовыми садами, бесконечными пастбищами и ярко-зелеными полями, на которых созревал будущий урожай и трудились лояльные Парфагону крестьяне. Ему навстречу часто попадались удивленные местные жители, пристально рассматривая странного чужака с ног до головы. Мужчины и женщины не могли понять, кто он такой, но все равно низко кланялись и снимали свои широкополые черные шляпы или светлые чепчики. Хотя внешне Томас уже не выглядел обычным человеком, он также еще не был достаточно велик для полноценного рыцаря. По признакам наличия мутаций и городской одежде все точно понимали, откуда он, но никак не могли понять, как его могло занести в эти края. По собственному желанию изнеженные горожане редко покидали безопасный Парфагон, и уж тем более не в одиночку и таком юном возрасте.

За прошедшие тринадцать лет сожженный мутантами почти дотла Салеп смог полностью восстановиться, будучи важным центром обширного и богатого округа. Оказавшись среди его вновь отстроенных улиц из деревянных домов, Томас в первую очередь отправился на тот самый рынок, где его трудолюбивый отец продавал добытые в лесу ресурсы, чтобы прокормить свою молодую семью. Уже на подходе к многочисленным торговым рядам с деревянными прилавками, загруженными товарами, он услышал галдящий шум толпы торгующих, почувствовав знакомый с детства, смешанный букет резких запахов сырого мяса, горячей выпечки, душистых специй, собранных в лесах лечебных трав, а также прошлогодних овощей и тут же запекающихся на углях аппетитных кур и индюков. Прямо у входа на рынок стояли четыре новые телеги Королевской службы сбора дани, куда высокие и красивые молодые люди, под восторженные взгляды местных хихикающих девушек, без устали грузили богатую дань населения в виде свежих продуктов, монет и любых других востребованных в столице ресурсов. Пройдясь по узким рядам и с улыбкой понаблюдав за нисколько не поменявшимися повседневными заботами селян, Томас прикупил на две медные монеты увесистый кусок вяленого мяса и пару теплых хлебных лепешек, а затем направился дальше на север к своему родному селу.

Его настрадавшееся сердце сжималось все сильнее и сильнее, когда он подходил к своим родным местам. Он до сих пор помнил каждый поворот этих дорог и потому легко узнал место, где упал в лужу с головастиками, когда бежал за отцом. А чуть дальше в хвойном лесу, насыщенным ароматом сочащейся из стволов густой желтоватой смолы, его пыталась остановить соседская женщина за минуту до этого. И вот, наконец, Томас вышел на окраину поселения и сразу почувствовал знакомый с рождения запах немного отдающих навозом крестьянских дворов. Он оптимистично надеялся увидеть не больше пары уцелевших хозяйств, но к своему удивлению обнаружил полноценно возродившееся село, в котором едва ли хоть что-то напоминало о случившемся много лет назад горе. Пройдя по улице из новых деревянных домов, поражаясь увиденному, он остановился напротив того самого кирпичного дома кузнеца Макса Ланка, у порога которого возвышалось высокое ореховое дерево, и который он почти ежедневно с содроганием вспоминал все эти годы. То из-за одного, то из-за другого угла строения выглядывали два коренастых мальчика лет трех и светловолосая девочка чуть постарше. Босые и лохматые, они носили мешковатые туники, напомнившие Томасу, как он вместе с Ирэн точно также выслеживал странных чужаков в селе.

Из трубы мастерской возле дома шел бурый дым и был слышен звонкий грохот тяжелых ударов о наковальню. После небольших раздумий Томас решился войти внутрь жилища, но у двери наткнулся на выходящую пожилую даму с маленьким круглым лицом и голубыми глазами. Эти знакомые черты он уже когда-то видел и быстро вспомнил, что это была жена кузнеца, некогда красивейшая женщина округи.

– Макс, иди-ка быстро сюда! – крикнула она, вытирая руки о желтый фартук и с подозрением оглядывая симпатичного молодого человека в городской одежде.

Из мастерской перестал доноситься грохот ударов и послышался раздраженный ответ:

– Что там опять такое?

– Ну, иди же быстрее!

– Снова что-то придумала… Иду.

Во двор вышел вспотевший пожилой мужчина в черном фартуке на обнаженном торсе, прожженных штанах и массивных сапогах по колено. У него была солидная окладистая борода и исполинский для обычных людей рост. Несмотря на возраст и седую растительность на голове, широкой груди и руках, он был необычайно хорошо и мощно сложен. Не бросая молота, он настороженно подошел к Томасу, выглядящему слишком странно для здешних мест. Мужчины молча смотрели друг другу в глаза, пока юный гость не выдержал:

– Вы меня не узнаете, Макс?

– Должен?

– Я Томас Юрг.

Стоящая рядом женщина тихо ахнула, медленно отшатнулась назад и прикрыла руками рот от изумления. Смутившийся кузнец начал еще пристальнее вглядываться в молодого человека, стоящего напротив него, пытаясь уловить что-то знакомое в его чертах.

– Не может быть, – наконец смог произнести могучий селянин и схватил в свои крепкие объятия Томаса, чему тут же последовала его растрогавшаяся жена:

– Где ты был? Где твоя сестра?

– Кто такой Томас Юрг? – вдруг раздался осторожный детский вопрос из кустов.

– Он пропал много лет назад, когда мутанты пришли. Беги, расскажи всем соседям. Быстро! – скомандовала женщина, и девочка в сопровождении своих мальчишек побежала в центр села, с любопытством оглядываясь на странного земляка.

Ближе к вечеру все без исключения местные жители собрались во дворе дома кузнеца, где был по-простому, но сытно, накрыт большой стол и юному горожанину впервые в жизни пришлось попробовать сладкого вина, как бы он ни пытался отказаться от запрещенного в пределах Стены напитка. Что бы он не сказал и что бы не сделал, радостные односельчане без устали восторгались им, окружив его плотным бормочущим кольцом, словно пчелы у забытой тарелки с приторно-сладким сиропом. Их поражал его внешний вид и, конечно, поведанные удивительные истории об укладе столичной жизни почти сказочного Парфагона. Особенно это было интересно детям, выглядывающим из-под ног взрослых. Самые смелые пытались незаметно его потрогать, что он им охотно позволял, в каждом из них вспоминая себя и свою сестру.

Немного охмелевший Томас смог узнать лишь не больше четверти жителей родного села. Как оказалось, мало кто пережил ту страшную трагедию, но зато все выжившие вернулись обратно и попытались восстановить размеренную жизнь, как это сделал Макс с женой, волею случая потерявшие всех своих пятерых детей. При этом никто не слышал вестей от Ирэн, и оставалось лишь гадать, что уготовила ей судьба в логове мутантов. Как и других невинных жертв внезапного рейда Арогдора, родителей Томаса похоронили на старом кладбище, что было на восточной окраине села. Он почти каждый день навещал их, временно поселившись в том же самом доме кузнеца, в погребе под которым провела последнюю ночь его дружная семья.

Несостоявшийся рыцарь все еще находился в жуткой душевной растерянности. С самого первого дня пребывания в Парфагоне у него была совершенно четкая, понятная и простая цель: стать бравым воином и затем жестоко мстить Арогдору и его предводителю Варнеру Эйзенбергу, генералу Джаверу и всем его мутантам. Теперь же выяснилось, что вся эта многолетняя дорога оказалось тщетной с самого начала, все безвозвратно рухнуло, и теперь нужно было придумать новый путь к заветной цели своей жизни. Находясь в этой неопределенности и полной душевной растерянности, он решил продолжить наращивать уже известную ему рыцарскую мутацию, надеясь постепенно найти ей соответствующее применение. Хотя такое вмешательство в человеческую природу было нелегально на всей подконтрольной королю территории, Томас был глубоко убежден, что его никто никогда не обнаружит в этом затерявшемся в лесах селе. По большому счету, он был вынужден действовать и думать подобным образом, так как не мог ни на каких условиях отказаться от своих грез. С одной стороны, он начинал жалеть, что на эмоциях безвозвратно покинул столицу, ведь неотступный Нильс и вправду мог рано или поздно найти какой-то выход из сложившейся тупиковой ситуации. С другой стороны, пусть и таким нелегальным и сомнительным способом, он продолжал идти по стопам свой мечты, что не могло не согревать его сердце.

Односельчане, по сути крайне добрые, открытые и совсем простые люди, особенно на фоне образованности Томаса, с большим пониманием и даже трепетом отнеслись к его пожеланиям. Ему не только дали кров, но и всячески опекали и заботились о нем, испытывая гордость за его судьбу. Чтобы он смог зарабатывать себе на еду, которая была нужна в огромных количествах для поддержания наращивания массивных мышц и скелета, его взял к себе в помощники сам кузнец. Хотя пришлось потратить некоторое время на обучение необходимым навыкам чуждого ручному труду Томаса, его нечеловеческая, с каждым днем возрастающая сила оказалась весьма кстати для такой тяжелейшей профессии. Таким образом, дела мастерской пошли в гору, и удалось начать действительно хорошо зарабатывать.

* * *

Однажды, проработав все утро с немногословным Максом и между делом все же расспросив его о своей семье, уставший Томас зашел за кузницу и присел у стога душистого свежескошенного сена, облокотившись на него спиной и с наслаждением прикрыв глаза.

Оказалось, в его прошлом имелись загадки, о которых он не мог и подозревать. Если его отец был потомственным охотником и его предков знали в округе издавна, то мать была большой тайной для селян. В один день он ее просто привел после долгой отлучки, уверив, что они познакомились в одном из отдаленных поселений к юго-востоку от Парфагона. Якобы между ними вспыхнула пылкая любовь с первого взгляда и она сразу же согласилась уйти с ним. Все бы ничего, но поначалу молодая особа выглядела уж слишком привлекательно и носила немного странную для крестьян одежду. Ее поставленная речь, чрезмерная чистоплотность, отсутствие многих примитивных навыков ведения хозяйства и необычные манеры столь разительно бросались в глаза, что сразу же поползли слухи об ее принадлежности к столичной знати. Вполне вероятно, она была парфагонских кровей, хотя со временем полностью адаптировалась к провинциальной жизни и гармонично слилась с окружающей простотой. Правда ли это – никто наверняка не знал. А если это так, то Томасу все равно оставалось лишь гадать, что ее могло заставить уйти за Стену и при каких обстоятельствах ее мог встретить отец.

Витая в загадках прошлого своих родителей и грандиозных мечтах о будущем, он почувствовал, как уверенная расслабляющая волна начала мягко обволакивать его измаранное грубым трудом молодое тело, а мысли стали проваливаться в бесконечную череду устойчивых картинок и сюжетов неглубокой дремы. И вот, Томас уже практически уснул, как сознание вдруг снова включилось, тем самым напомнив ему про натренированный в Школе навык прямого входа в фазу. Попытавшись, не напрягая мышц, применить несколько техник, он не смог сломать стабильность пространства и потому стал снова погружаться в забвение, провалившись в неглубокий сон.

Окунувшись в череду бессмысленных поверхностных сюжетов, уже через пару минут его сознание снова мягко включилось. Он опять начал неспешно чередовать техники вращения, фантомного раскачивания, визуализации рук, представления себя разделенным, а затем все сначала по кругу. А потом он снова уснул и снова проснулся, вновь перебирая техники. Вдруг упрямый Томас ясно почувствовал, что у него все же получилось добиться реального ощущения вращения вокруг своей продольной оси. Это означало, что физическое пространство сломалось, и он оказался в фазе! Тело быстро загудело, а в ушах возник знакомый стягивающий мозг шум, и вмиг обрадовавшийся Томас немедля попытался просто встать с земли. Хотя сначала движения показались тяжелыми, уже вскоре он все же смог подняться на ноги, отчего тут же прекратились вибрации в теле и практически осязаемые звуки в голове.

Томас сразу же побежал по проселочной дороге, интенсивно обтирая друг о друга огрубевшие руки и разглядывая в деталях глубокие линии на ладонях. Как итог, возникла не заставившая на этот раз себя долго ждать гиперреалистичность: зрение стало настолько острым, что можно было разглядеть каждый листок на самой отдаленной макушке дерева, а насыщенность красок пространства возросла чуть не в два раза относительно обычного бодрствования, ослепляя своей сочностью и живостью. Это означало, что фаза углубилась и стабилизировалась. Теперь ее можно было применять для обязательно заранее определенных целей, полезных или интересных. Хотя Томас изначально был высокого роста и ощущал громоздкую массивность, поскольку его фазовое тело за последние месяцы уже привыкло к шаблону рыцаря, он все равно попытался почувствовать себя еще больше и сильнее. В ответ, после некоторой паузы, его тело действительно стало интенсивно расти. Он буквально чувствовал, как с глухим треском его тело раздавалось вширь и вверх. Теперь, достигнув нужных габаритов, ему нужно было их только удержать как можно более длительное время. В этом состояла как раз самая большая проблема в практике фазы, так как пространство все время пыталось восстановить свою незыблемость.

Лучше всего этот вопрос можно было решить заранее приготовленным динамичным планом действий. Обычно Томас банально развлекался, летая в небе, словно быстрый сокол или плавая в воде как хищная рыба, но на этот раз он решил вновь навестить сестру, о которой вспоминал в селе каждый день. Взлетев вверх, он сначала увидел скачущего из леса рыцаря на черном коне, но не придал этому значения и, закрыв глаза, сфокусировал внимание на Ирэн, стараясь всем телом сохранять зафиксированное ощущение шаблона рыцаря. Тут же возникло стремительное движение, и он оказался в какой-то крохотной комнатке, где почти ничего не было, не считая столика на тонких ножках и многочисленной женской обуви в углу. В центре стояла кровать, занимая почти все пространство, на которой под покрывалом из бурого меха беззаботно валялась красивая и нагая девушка с каштановыми волосами.

Понаблюдав со стороны, Томас улыбнулся и провел рукой по ее нежной теплой щеке, отчего Ирэн открыла свои большие и всегда веселые глаза, а затем зевая присела на кровати:

– Привет!

– Все спишь и спишь тут, – рассмеялся Томас.

– Ну и в задницу ты забрался, – вдруг непривычно грубо сказала Ирэн, с силой дергая Томаса за руку.

– Не понял. Ирэн?

Зрение и восприятие тела стали быстро растворяться в серой пелене, почему Томас судорожно стал пытаться удержать фазу, насыщая себя всеми доступными ощущениями. Для этого он активно щупал гладкие доски пола и мягкую кровать, всматривался в линии на руках и мелкие бугорки на стенах. Активно двигаясь, ему довольно быстро все же удалось восстановить стабильность взбесившегося пространства, но на этом сюрпризы не заканчивались:

– Почему у тебя правая рука такая мозолистая и мускулистая? – каким-то поразительно знакомым мужским голосом заговорила Ирэн и снова дернула его за руку.

На этот раз все резко пропало, пространство восстановило свои привычные свойства, и Томас нашел себя сидящим у стога сена. Перед ним в комичных доспехах стоял Ален Оспе и рассматривал своего старшего товарища с лукавой улыбкой на губах. Поскольку он только приступил к рыцарской мутации, его тело еще мало чем отличалось от обычных людей, и потому даже самый маленький курсантский панцирь болтался на нем, как кастрюли на плетеной изгороди за спиной.

– Как насчет закона не трогать спящих людей? – обозленно и одновременно радостно спросил Томас, вставая, чтобы обнять своего приятеля.

– Мы ж не в Парфагоне, а ты простой смертный деревенщина, – как всегда легко парировал Ален. – Я еле тебя отыскал в этой дыре. Мне уже давным-давно пора возвращаться.

– Осторожней со словами. Я тут родился.

– Ха, тогда понятно, почему ты всегда был таким дуралеем!

– Так, могущественный рыцарь, – с сарказмом осмотрел своего собеседника Томас, – что Вас сюда занесло?

– Считай меня психом, но я больше не могу слушать сопливые причитания Марии и кое-что придумал.

– Ты придумал? Уже настораживает.

– Помнишь про ежегодный турнир?

– Это теперь не ко мне, – разочарованно ответил Томас. – Это все? За этим ты сюда приехал?

– Ты не понимаешь! Я изучил все правила и законы, посоветовался с Нильсом…

– Нашел, с кем советоваться.

– Не перебивай! – Ален больно ткнул друга в плечо и продолжил: – Так вот, это открытый турнир! В нем может участвовать, кто угодно. Помнишь, как каждый год всякие деревенщины вроде тебя выбывают в первом же туре?

– Предлагаешь сразиться с лучшими рыцарями, а потом в фазе еще новую руку или ногу отращивать? Молодец. Спасибо за идею. Как бы мы жили без таких заботливых друзей?!

– Это не все. Какой приз за победу?

– Сто золотых, как всегда.

– Или?

– Что «или»?

– Или любая личная просьба к королю.

– Это точно возможно? Всегда думал, что это слухи.

– Именно поэтому я тут, глупец. Не это ли твой шанс?

Нахмурившийся Томас уставился в пустоту и задумался. Этот авантюрный план хоть и выглядел отчасти логичным, с точки зрения фактического выполнения его было трудно не назвать сумасшедшим. Как можно победить лучших из лучших рыцарей, которые десятилетиями оттачивают своим боевые навыки? Каковы шансы, что Альберт Третий согласится на его нестандартную просьбу, даже если он каким-то невероятным образом выиграет турнир? С другой стороны, что терял Томас ради возможности иметь шанс продолжить свой путь среди легендарных воинов и преследовать главную цель своей жизни?

– Что сказал Нильс?

– План не реалистичен, прости. Но, если ты будешь пробовать, он поддержит и поможет. Решаешь ты.

– Я подумаю.

– Думай, – звонко бренча доспехами, новоиспеченный курсант Рыцарской академии оседлал своего молодого коня. – Смотрю, плохо без Марии. Слезы на глазах от вида твоей настрадавшейся руки.

– Ален, я теперь работаю в кузнице, – пытался оправдаться смутившийся Томас.

– И я там тоже горбачусь с утра до вечера.

– Прекрати. Серьезно работаю.

– Никому не расскажу, не переживай.

– Только попробуй это сделать, засранец в железках.

– Все, пока, кузнец!

– Вот сволочь… Пока!

Громко расхохотавшись, чернявый гражданин Парфагона пришпорил лошадь и быстро ускакал обратно в лес, оставив в глубокой задумчивости своего друга среди поднятой дорожной пыли.

* * *

В конце концов, после двух бессонных ночей раздумий и душевных метаний, обреченно решив, что выбора у него по большому счету нет, Томас осмелился попробовать сумасшедшую идею Алена.

Королевский рыцарский турнир проходил каждый год в последние выходные октября и был приурочен к завершению сельскохозяйственного сезона, когда все основные склады продовольствия доверху заполнялись данью с подконтрольных территорий. Это символизировало полную независимость и сытую жизнь Парфагона как минимум до следующей осени. За все время жизни в городе Томас в качестве самого активного зрителя не пропустил ни одного турнира и был хорошо знаком с его простыми правилами. Он отлично знал, что это был не только праздник храбрых воинов, но и самое ожидаемое ежегодное событие всей Селеции, почему король не жалел сил для запоминающегося проведения праздника.

Торжество силы, доблести и красоты состояло из трех туров, но сначала следовал сугубо официальный этап прохождения строгой судейской комиссии, целью которой было отобрать шестьдесят четыре лучших претендента. После этого, в первом туре нужно было в арбалетной дуэли поочередно одолеть двух претендентов. Затем в конном сражении на копьях стояла задача поочередно сбить с седел еще двух других рыцарей. В третьем и самом опасном туре стояла цель выиграть полуфинальный, а затем и финальный поединок на мечах. Конечно, такие рискованные бои иногда заканчивались смертью и довольно часто увечьями среди участников, но такие мелочи не должны были отпугивать бравых воинов.

Хотя турнир провозглашался открытым для всех желающих, в нем было категорически запрещено участвовать лицам с подконтрольных вражескому Арогдору территорий, то есть всем, кто жил на вулкане и его подножиях. Наградою за победу было сто золотых монет, которые могли обеспечить безбедную жизнь на протяжении нескольких лет. Из-за столь высокого поощрения мало кто помнил о возможном выборе другого вознаграждения: личной просьбы к королю. За многовековую историю существования торжества ею никто так ни разу и не воспользовался. Казалось, несметное богатство в виде ста золотых монет могло само по себе совершить любое чудо и при этом все равно оставались средства на год безудержного кутежа, как раз до следующего турнира.

Спустя три дня после неожиданного визита Алена к гостеприимному порогу дома кузнеца пожаловали дорогие столичные гости в лице уважаемого трибуна Нильса Дора, красавца центуриона Ричарда Фейна и прекрасной выпускницы Марии Лури в ярко-зеленом волнистом платье в мелкий цветочек, впрочем, как и все другие ее повседневные наряды. Произведя неизгладимый шок на местных жителей своим парфагонским внешним видом, они все по очереди горячо обняли и поприветствовали засмущавшегося от такого внимания Томаса, также испытывающего некоторый стыд за свой импульсивный уход из города. Всегда все понимающий Нильс, как опытный и взрослый человек, вел себя так, как будто ранее не было никакой ссоры, словно вовсе ничего необычного не происходило. Он был уверен, что юному приемному сыну нужно было лишь дать немного времени, дабы переоценить сказанное и наверняка глубоко пожалеть об этом. В своих сильных руках он крепко держал за повод резвого молодого жеребца яркого черно-белого окраса, который привлекал всеобщее внимание своими белыми лохматыми щетками над копытами, а также длинной смолисто-черной гривой и пышным хвостом почти до земли.

– Новый конь, Нильс? Шикарный!

– Нет, мой дуралей еще жив. Это тебе.

– Что?!

– Какой же рыцарь без лошади?

– Это невероятно! – Не верящий своему счастью Томас, почти подпрыгивая от радости, кругами заходил вокруг своего нового фыркающего друга с белым вытянутым пятном на переносице и большими умными глазами под лохматыми черными ресницами.

– Это Вектор. Ему пошел пятый год.

– Красивое имя.

– Хотел подарить тебе при поступлении в Академию.

– Правда? Спасибо!

Томас горячо обнял Нильса и сразу попытался неуклюже оседлать коня, но тот нервно заржал и встал на дыбы, скинув под всеобщий смех нового хозяина в грязную лужу. Собравшиеся вокруг неопытного всадника селяне и рыцари тут же его засыпали полезными и не очень советами по приручению своенравного животного, после чего всегда голодные воины дружно отправились на долгожданный ужин.

Хозяйственная жена кузнеца с радостью накрыла им богатый стол в той самой кухне, в погребе под которой когда-то прошли последние часы семьи Томаса. Впервые используемая праздничная скатерть ломилась от простых, но аппетитных сельских яств, по большей части состоящих из разных частей забитого молодого барашка, чтобы насытить трех исполинских рыцарей и ненамного отстающего от них кузнеца. Наевшись до отвала и с превеликим удовольствием выпив по большой кружке категорически запрещенного в Парфагоне крепкого вина, окончательно раздобревшие мужчины начали душевно решать, как им быть дальше. На дворе уже стоял жаркий июль, поэтому для обучения у Томаса было всего три интенсивных месяца. За это время он должен был дополнительно набрать не менее пятидесяти фунтов веса и десяти дюймов роста, чтобы хоть немного приблизиться к рыцарским четырехстам фунтами и семи футам трем дюймам соответственно, являющихся разрешенным Этической комиссией пределом. При более массивных показателях возникали существенные проблемы как в эффективном управлении такой горой мышц, так и ее поддержании пищей и фазой. Отчего в полной мере и страдали более массивные мутанты Арогдора, лишенные вообще каких бы то ни было ограничений в таких вопросах.

Чтобы Томас мог правильно тренироваться, Нильс привез ему несколько тренировочных копий, старый меч со сколами и используемый в королевской армии арбалет. Специальные турнирные доспехи и меч изначально планировалось купить, но Макс безапелляционно решил, что его долг вместе с самими Томасом за три месяца успеть сделать их самому. Дело в том, что соревнование, кроме всего прочего, выполняло важную светскую роль чуть ли не показа мод. Дамы целый год напролет готовили для него свои самые лучшие наряды, пользуясь случаем лишний раз поразить вожделенных мужей более удачных подруг на трибунах Арены и привлечь внимание самых мужественных воинов, смело сражающихся на центральной площадке. Рыцари же не намного отставали от слабого пола, приобретая изготовленные на заказ дорогущие и уникальные доспехи и обмундирование, часто безумно жертвуя необходимой практичностью ради эффектной зрелищности.

Для обучения меткой стрельбе из арбалета, по совету Макса, было решено нанять известного охотника, дальнего родственника Томаса, о котором он никогда раньше даже не слышал. Конной выездке и травмоопасному бою на копьях вызвался обучить Ричард, один из лучших в этом виде. А за бой на мечах решил отвечать сам Нильс, не понаслышке знающий нюансы этого вопроса, ведь в свое время он несколько раз безрезультатно пытался выиграть турнир, когда был молод, и ему это еще было интересно.

В итоге, к невероятной мотивации Томаса добавилась завидная комбинация из самых лучших наставников в каждой отдельно взятой дисциплине. Безрассудная и смелая задумка с турниром уже на этом этапе больше не выглядела бредом. Может быть, даже сам Ален не подозревал, что его безумная идея может оказаться столь реалистичной.

Не осталась в стороне и всегда отличавшаяся активной деятельностью и настырной заботливостью Мария. Ко всеобщему удивлению, она вовсе вызвалась добровольно остаться на время в селе, чтобы помочь решить всевозможные бытовые вопросы, а также придирчиво следить за графиком тренировок и так необходимой фазовой практики, тем самым позволив не отвлекаться от подготовки к турниру по мелочам. Несмотря на то, что ее простые доводы сильно рассмешили Нильса, поспорить с ними было действительно сложно. В этот хитрый и кем-то тщательно продуманный момент несчастный Томас начал подозревать, что его жизнь в некоторых личных аспектах начинает легонечко заворачивать на какую-то определенную дорогу и ходу обратно может уже не быть. Однако он тоже не стал спорить с рассудительной девушкой, так как впервые смог по-настоящему оценить преимущества Марии на фоне сельских женщин, которых он привык видеть последнее время.

Чистая, как безоблачное небо, ангельски белокожая, чертовски фигуристая от природы и доведенная до совершенства благодаря фазе, она впервые заметила, как пускающий слюни Томас смущается, украдкой бросая стеснительные взгляды на ее шикарное, облегающее верхнюю часть тела, платье с декольте строго-настрого запрещенной в Парфагоне глубины. Естественно, почувствовав коварное преимущество и неодолимую силу, она искусно делала донельзя серьезный, деловой и незаинтересованный вид, будто речь шла вовсе не о Томасе, который словно был ей совсем неинтересен. Этим она окончательно сбила его с толку, как это с самого рождения хорошо умеет абсолютно любая настоящая женщина.

Насытившиеся и полностью расслабленные от отнюдь не сухого вина гости решили остаться на ночлег у кузнеца, чему были несказанно рады хозяева дома. По удивительному стечению обстоятельств именно Марии не досталось свободной комнаты, а в соседских домах ей было страшно спать без должной рыцарской охраны. Обрадовавшемуся Томасу ничего не оставалось, как предложить эту ночь, одну-единственную и исключительную, остаться в его скромной комнате, где кроме одного соломенного матраса на полу практически ничего не было, если не считать стопку книг в углу и висящую на стенах военную амуницию. Единственным украшением, как считал Томас, был видавший виды склеенный плакат с неуклюже нарисованным рыцарем, прокалывающим мечем четырехрукого мутанта.

– Ты только не приставай к нему. Поняла? – нарочито серьезно попросил подвыпивший Нильс, зашедший пожелать доброй ночи. – Ни в коем случае!

– Конечно! Что вы?! – предательски покраснела Мария.

– Серьезно. Не прикасайся даже. Я знаю вас, баб!

– Ну, что ты говоришь? – попытался вмешаться Томас.

– Вырастишь – поймешь, – весело подмигнул Нильс. – Но советую тебе все равно сейчас не расслабляться. Всё. Всем спать. Это приказ! Пам-па, па-па-пам…

Выходя, поющий трибун сам громко захлопнул за собой дверь, за которой послышались его тяжелые удаляющиеся шаги, сотрясающие стены. В освещенной догорающей свечой комнате повисла неловкая тишина. Из открытого окна доносилось пение сверчков и дул теплый летний воздух, наполненный колоритными ароматами леса и села. Смущенные молодые люди молча стояли друг напротив друга и не знали, как нужно вести себя дальше.

Неопытный в таких взрослых ситуациях Томас неожиданно растерялся и заволновался больше подруги, понимая, что именно он должен что-то предпринять. На его счастье, природа сама решила эту проблему, и некое внутреннее чутье подсказало аккуратно взять Марию за нежную ручку и медленно подвести к окну. Там, плотно прижав ее к себе за чувственную мягкую талию, он томно шепнул самые правильные для такого случая слова:

– Спасибо, что приехала. Я рад тебя видеть.

– Скучал? – опуская свои большие зеленые глаза и прикусывая нижнюю сочную губку, спросила еще тише Мария.

– Да, конечно, – не совсем искренне ответил Томас, но это был еще один верный ход в этой взаимно хитрой викторине.

– Думала, что мы больше никогда не увидимся.

– Что ты! Я бы нашел выход, чего бы мне это не стоило, – прозвучал еще один правильный ответ.

Снова возникла неловкая пауза. Томас почувствовал, что пора сделать следующий шаг. Причем не просто пора, а можно и нужно, сейчас или никогда. Осторожно нагнувшись к милой девушке, он переместил левую руку с талии на ее затылок и, вожделенно закрыв глаза, уверенно пододвинул милую головку к своим распаленным устам. Сначала он почувствовал пухлые и влажные губки, осторожно и скромно позволяющие к себе лишь едва ощутимо прикасаться, а также нежные ладошки, плавными движениями ощупывающие его тут же напрягшиеся массивные и сухие мышцы рук под рубахой. Но уже через мгновение ни он, ни она не могли сдержать эмоции. Так быстро подпортив всю романтику, они слились в безумно жарком и страстном первом настоящем для них обоих поцелуе, о котором кое-кто терпеливо мечтал целое десятилетие.

– Все, – вдруг строго и неожиданно отрезала Мария, уверенно оттолкнув Томаса. – Нам пора спать.

– Спать? Да, конечно.

Расстроившийся горе-любовник задул свечу, в полумраке снял с себя верхнюю одежду, лег на грубый матрас со стороны двери и отвернулся, обреченно вздохнув. Мария же уже была переодета в накидку, под которой сияла в свете луны белая ночная сорочка. Она демонстративно легла с другого края, повернувшись к окну, и накрыла себя явно давно нестиранным покрывалом. Уже в который раз возникла тишина, перебиваемая вовсе не музыкальной трелью содрогающих стены храпов трех других массивных мужчин в доме.

– Спокойной ночи, Томас, – холодно пожелала Мария спустя не менее пяти минут.

– Сладких снов, – пожелал кавалер, зевая и переворачиваясь, при этом как бы невзначай кладя руку на ее талию.

– Томас!

– Что?

Якобы раздраженная Мария презрительно убрала его тяжеленную руку и бросила укоризненный взгляд, на миг повернувшись к нему. Томас в этот момент окончательно понял, что его наивный организм совершенно зря весь вечер находился в болезненном радостном предчувствии. Снова глубоко вздыхая, ему ничего не оставалось, как вернулся на свой одинокий и холодный край матраса.

– Все-таки ты и вправду деревенский дурак, – тоже расстроенно вздохнув, произнесла Мария где-то с минуту спустя, пробуждая очередную надежду чувствительного организма Томаса. Он тут же снова повернулся, уже более уверенно положил руку на талию и начал ее нежно поглаживать, тяжело дыша и уткнувшись в густые и ароматные волосы.

Смелеющая с каждым движением рука Томаса совершала все более и более размашистые поглаживания. В определенный момент, проводя ею от бедра и до вожделенной мясистой груди, его ладонь стала получать ощущения, которых еще не было в его восемнадцатилетней жизни ни разу. Биение сердца Томаса немедля волнительно участилось, в теле возникла дрожь, а дыхание стало прерывистым и тяжелым.

– Поигрался, и хватит, – снова жестко отрезала Мария, этим немало поразив саму себя, словно нечто неосознанное контролировало ее губы и тело, проверяя выдержку и истинное мужское начало претендующего на продолжение рода молодого человека.

Но уже наученный Томас не останавливался и молча продолжал все наглее изучать наливную подругу, одновременно просчитывая в уме возможные шансы на успех.

– Я сказала, прекрати, – еще более решительным голосом попросила Мария, в действительности находящаяся на тонкой грани помутнения рассудка, безвозвратно погруженная в бесконечные волны предательских мурашек и приливов обжигающего тепла то к одному, то к другому месту ее неистово требующего ласки пока еще невинного тела.

Томас же продолжал, хотя уже и не столь уверенно.

– Так! – слышно на весь дом сказала Мария.

– Что?

– Ты не понял?

– Что именно?

– Поигрался и хватит. Спать!

– Ладно, – Томас убрал руку и зло повернул свой опечаленный организм на другую сторону.

– Ду-у-ура… – очень тихо и в отчаянии произнесла обескураженная своими собственными действиями измученная Мария, скрежеща зубами и вонзая тоненькие ноготочки в промокшую простынь. – Ду-у-ура.

– Что? Что ты говоришь? – встрепенулся Томас, почуяв очередную порцию надежды, хотя и не расслышал, что именно сказала подруга по несчастью.

– Так легко сдался, да?

– Как бы… Что?!

– Фи, рыцарь еще называется.

На этот раз стремительно, пока в дурной женской головке что-то снова не переключилось в совершенно ненужную никому сторону, Томас жестко схватил ее обеими руками, страстно пытаясь охватить сразу все возможные обжигающе пылкие места. Затем он стал страстно целовать ее шею, губы, плечи, а в ответ она извивалась, закатывая глаза, тихо постанывая и постепенно проваливаясь в некое параллельное измерение, еще никогда доселе ею не изведанное.

– Ну, все! – опять встрепенулась она и из последних сил отбросила разгоряченного Томаса.

– Ты серьезно?

– А ты не соображаешь сам, да?

– Слушай, иди-ка ты куда подальше! – окончательно давая отбой своему героически настрадавшемуся организму, рявкнул взбешенный Томас. Он тут же вспомнил слова искушенного в таких вопросах Нильса, который сказал, что расслабляться не стоит, несмотря на такую очевидную победную компанию. Как это всегда бывает с мужчинами в эти дурацкие моменты, ему подумалось, что он в чем-то неправильно себя повел или, на самом деле, совсем ей не нравился. Почему еще она могла себя так странно вести? Она же не дура, так ведь?

Неиспорченный молодой человек просто не знал, что это было частью очень древней игры без понятных правил и осязаемых граней, разумных норм и соблюдаемых порядков. Стоило ему полностью разочароваться, окончательно повернувшись на бок, и попробовать побыстрее расслабиться, дабы попасть в фазу и там гарантированно продолжить так и не начавшееся романтическое дело, как он почувствовал нежные прикосновения к своей спине и рукам. Разозленный Томас принципиально не реагировал на эти заигрывания и тогда горячие и трясущиеся пухлые губки сами начали целовать его шею и руки. И это уже была открытая и честная игра, тотальное сжигание всех последних мостов на огненном пути к бурному морю сладострастной нежности и коварного наслаждения, бесконечного всплытия и погружения в его бездонные затягивающие пучины.

* * *

Следующие три напряженных месяца пролетели для окунувшегося с головой в подготовку к турниру Томаса как три коротких недели. Его ежедневный график был жестко расписан по минутам, за чем непреклонно следила строгая в таких моментах Мария, не давая проявить слабину даже в самых невинных мелочах.

По несколько дней в неделю у них гостил нанятый дальний родственник, отдаленно напоминавший отца своей коренастостью и простыми чертами лица. Он приезжал со стороны западного моста через реку Змея для обучения Томаса меткой стрельбе из арбалета. Не меньше двух раз в неделю, но в разные дни, приезжали Нильс и Ричард, делясь мастерством боя на копьях и мечах. При всех этих тренировках Томасу было необходимо каждый день выезжать своенравного Вектора, с которым уже давно хорошо сладил, а также с утра до вечера ударно работать в жаркой кузнице с неутомимым Максом, выковывая прочную и эффектную броню и амуницию. Также Томас должен был ежедневно не меньше трех или хотя бы двух раз попадать в фазу, по несколько минут выращивая шаблон рыцарской мутации, который нужно было заправлять обильной пищей в реальности, плотно перекусывая множество раз на дню.

Изначально юный Томас очевидно находился в самом проигрышном положении относительно любых других потенциальных участников соревнования. Однако никогда за всю историю Королевского рыцарского турнира никто так качественно и продуманно не готовился, привлекая самых лучших специалистов в своих областях. Все, кто участвовали в этом тяжелом процессе, включая самого Томаса, хорошо это понимали. Чем больше проходило времени, тем больше они обретали уверенности в его шансах на победу. Мотивированный до мозга костей, он так прилежно учился и тренировался, что заметно прогрессировал день ото дня, оправдывая самые смелые надежды.

Если все мужчины были заняты своим делом и едва ли думали о чем-то еще, то постройневшая Мария, как и полагается настоящей девушке, жила сразу в нескольких параллельных вселенных. Не считая периодических желаний то внезапно вернуться в цивилизованный город, то остаться навсегда жить ближе к природе в этом далеком селе, на первом месте у нее было развитие и, самое главное, долгосрочное планирование серьезных отношений с Томасом. На втором, весьма высоком месте был сам обреченный жених. Затем были заботы по быту, где они жили, а между всем этим она умудрялась следить за собой, достойно держа парфагонскую марку и делясь женскими секретами с простыми крестьянками, почитающими ее за святую. Каким-то невиданным образом ей также совершенно легко и непринужденно удавалось следить за плотным графиком Томаса, словно организация таких мероприятий было ее прирожденным призванием.

Естественно, сам турнир ее мало интересовал, хотя выиграть его не помешало бы. Почему? Потому что тогда она будет невестой победителя Королевского рыцарского турнира! Она еще не знала, в каком именно платье будет вызывать зависть и приступы ненависти всех придворных падших стерв, но определенно сможет к этому качественно подготовиться, используя свой весьма высокий для девушки интеллект и всегда проламывающую все преграды целеустремленность. Не зря же ей удалось с отличием окончить Школу и единственной захомутать, как она считала, самого привлекательного и перспективного мужика, всегда находившегося в центре всеобщего внимания. Все эти вселенные, в которых жила молодая девушка, только ненадолго отключались поздно вечером в нежных объятиях любимого, чтобы на следующий день с удвоенной силой расширяться дальше.

Буквально в последний день перед отъездом в Парфагон Макс и Томас смогли доделать завершающие элементы турнирных доспехов. В отличие от стандартной рыцарской защиты с панцирем и кольчугой, турнирная броня покрывала все тело воина латами и щитками, чтобы добиться максимальной безопасности, особенно в дуэли на копьях, но при этом сохранить свободу движений для поединков на мечах. С целью получить эффектный и дорогой вид, они добавили многочисленные кружевные декоративные окантовки и вставки из зеркально отполированной стали на плечах, груди и спине, а также строгую ярко желтую накидку, сшитую из редкого материала женой кузнеца. Шлем с продольной вертикальной пластиной на макушке имел выпирающее вперед угловатое забрало и был выдержан в стиле основных доспехов. По его бокам для устрашения красовались почти параллельные друг другу стальные соколиные крылья. У меча же был ребристый черен для двух рук, вытянутая крестовина и длинный клинок с широким зеркальным долом. Железная основа меча позволяла ему быть относительно гибким и упругим при жестких ударах, а наружный стальной слой придавал достаточную прочность режущей поверхности.

Отдельным вопросом была конская броня. Поскольку надорванным лошадям и так приходилось нелегко носить на себе тяжелых рыцарей, в доспехи их облачали только на турнирах. Дабы не тратить драгоценное время, кузнецам пришлось с помощью Нильса выкупить за четыре золотых монеты старый конский панцирь, наглавник и шейные пластины у дальнего родственника одного из погибших бойцов и просто доводить все это до достойного вида. Отполировав, добавив кружевных окантовок и зеркальных вставок ко всем деталям брони откормленного Вектора, им все же удалось добиться схожести с основными доспехами.

И вот, ранним пятничным утром, облачившись в турнирную защиту, слезно попрощавшись с опустошенным кузнецом, его плачущей женой и всеми другими добродушными селянами, взволнованная молодая пара отправилась верхом на своих лошадях в Парфагон. До глубокого леса их провожали бегущие босиком по холодной земле веселые крестьянские детишки, столь полюбившие удивительных столичных гостей. При удачном стечении обстоятельств, Томас должен был остаться в городе, впредь и дальше прославляя маленькое село под Салепом. Однако Макс, на всякий случай, попросил жену оставить все его вещи на месте в приведенной Марией в безупречный порядок комнате.

К вечеру того же дня они прибыли к воротам грозного Парфагона. Хотя Томас чувствовал некий элемент предательства, глядя на заросшую мхом Стену и выглядывающие из-за нее башни идеального города, он все же до боли в сердце скучал по нему и в глубине души все это время мечтал снова стать его полноценной частью. Когда-то благо жить в этом удивительном месте ему досталась почти даром, а теперь предстояло заслужить кровью. Хотя он весьма комфортно чувствовал себя в родном селе и, может быть, спокойно остался бы там жить до конца своих дней, но только столица могла дать ему инструмент мести за родителей и спасения исчезнувшей сестры. А это было главной жизненной доминантой, единственным стержнем его существования.

Строгие стражи ворот сразу узнали спрятанного в броне Томаса и немедленно выдали ему временное разрешение на пребывание в городе в качестве участника Королевского рыцарского турнира. Слух о его тайной подготовке где-то под Салепом активно муссировался среди воинов, искренне переживавших за приемного сына своего легендарного товарища, который стал жертвой жестких законов и непреодолимых обстоятельств. Никто всерьез не рассчитывал на успех храброго юнца, но сама отчаянная попытка решить вопрос, рискуя своей собственной жизнью, вызывала всеобщее уважение, а у кого-то даже и нескрываемое восхищение.

Проводив породнившуюся за последние месяцы Марию до родительского очага, где по ней все это время скучали дорогие родители, ее жених отправился к себе, едва веря в реальность происходящего и разглядывая знакомые опрятные улочки, вызывающие массу приятных воспоминаний из прошлого. Сняв тяжелейший конский панцирь и привязав утомленного Вектора у входа, где его ждало свежее сено, Томас вошел в ставшие родными стены дома приемного отца. На минуту он остановился на пороге и, закрыв внезапно намокшие глаза, глубоко вдохнул тот самый знакомый с детства, доносящийся из кухни, запах сладкой выпечки и свежего хлеба, который он уже не надеялся услышать вновь. Затем, сытно поужинав в компании довольного Нильса и растроганной Маргариты в такой родной светлой столовой, он поднялся к себе наверх. Там, в пропахшей старыми книгами комнате, он почти сразу свалился спать в родную кровать, так как в субботу нужно было с утра явиться на этап прохождения предварительной судейской комиссии.

Проснувшись на следующий день, Томас и Нильс позавтракали на скорую руку и отправились на Арену, где проходил отбор участников турнира. Песочная площадка имела полукруглую форму и ее окружали деревянные многоуровневые трибуны, вмещавшие несколько тысяч человек. По всему периметру этих трибун, в верхней их части, шелестели на ветру огромные синие флаги с гербом Парфагона, изображающим два пересекающихся кольца. С южной стороны почти на одном уровне с площадкой был оборудован плоский помост, подиум, на котором всегда располагалась королевская чета и придворные высокопоставленные особы. Там все еще шли активные подготовительные работы, чтобы к воскресному утру всем дорогим гостям было приятно и комфортно наблюдать многочисленные поединки, которые должны были занять весь долгий день с самого утра.

Как и ожидалось, попасть в списки участников оказалось совсем не сложно. Сначала всех претендентов собрали вместе и велели облачиться в свои доспехи. Затем их попросили взять короткие деревянные мечи и по одному проходить в центр круга из четырех офицеров-преподавателей Академии, которые увесистыми деревянными дубинками сбивали всех с ног. Хотя одолеть огромных и опытных рыцарей было практически невозможно, этот конкурс позволял быстро определить истинный боевой настрой каждого воина. Кто-то сразу же откровенно пугался и уходил в глухую защиту, быстро падая на песок, так и не произведя ни одной вменяемой атаки. А кто-то, как Томас и еще несколько дюжин других удалых бойцов, смело бросался в бой, ловко уворачивался от дубинок и хитрыми маневрами успевал задеть одного, двух или даже трех соперников прежде, чем быть в любом случае сваленным с ног тяжелейшими сокрушительными ударами.

В итоге, примерно из ста храбрецов были отсеяны шестьдесят четыре наиболее отверженных бойца и еще два запасных на случай, если кто-то из основного состава в последний момент не сможет принять участие в щекочущем нервы турнире. Как всегда, почти все участники были действующими рыцарями или курсантами Академии. Претенденты с внешней стороны Стены предсказуемо не прошли отбор, за исключением Томаса, одного небольшого шустрого парня в дешевой и легкой кольчуге, а также гордого вида брюнета с орлиным носом, лет двадцати шести на вид. Последний был в дорогих и необычайно красивых черных доспехах с мелким орнаментом, кожаными вставками и такой же качественной черной шелковой накидке. Его жуткий угловатый шлем с шипами и вытянутым вперед забралом с узкими прорезями привлекал внимание и вызывал плохо скрываемый испуг у будущих соперников, даже если они были гораздо больше в габаритах. Хотя при регистрации молодой человек представился сыном известного торговца из южного города Новый Альберт, в подтверждении чего предоставил рекомендации от известных в тех краях людей, не сговариваясь, его все дружно прозвали Черным рыцарем.

В этот же вечер Нильс старался дать последние дельные советы и важные наставления за легким ужином:

– В общем, просто делай, что ты знаешь и ни о чем не думай.

– Легко сказать…

– Знаешь, сейчас я понимаю, что всегда проигрывал, потому что слишком много додумывал. Я смотрел на турнир немного снаружи, даже будучи внутри него главным участником.

– Что ты имеешь в виду? – прожевывая очередную котлету, спросил нахмурившийся Томас.

– Я больше думал о том, смогу ли я победить, чем просто сражался. Я больше мечтал о тех сокровищах, славе и женщинах, что получу после победы, чем смотрел на соперников, которые были прямо перед глазами и в итоге легко пользовались моей расхлябанностью.

– Женщины? Неужели?!

– Не смешно. Я проигрывал, будучи действительно подготовленным лучше всех.

– Это обидно.

– Да. Поэтому просто выключи мозг и сконцентрируйся на бое с соперниками. Ты всему научен. Дай своим навыкам естественный выход.

– Что-то еще?

– Пожалуй, ты уже все знаешь и умеешь. Повторюсь, осталось выключить голову и делать свое дело, чем бы оно ни закончилось.

Однако мотивация Томаса была на порядок серьезней, чем у легкомысленного молодого Нильса. Как итог, селянин опять не смог быстро уснуть в ночь перед важнейшим событием. Как его в Школе не тренировали легко засыпать в самых экстремальных условиях, необычайная значимость и сложность предстоящего турнира никак не могли позволить успокоиться и расслабиться. Томас отчетливо понимал, что, будучи простым участником турнира, вряд ли имел такую проблему с пожирающим нервы волнением, отчего его шансы были бы предпочтительнее. Но вся его жизнь зависела от одного завтрашнего дня, и потому он ничего не мог с собой поделать, продолжая переживать и раздраженно ворочаться в кровати.

* * *

Толком не выспавшись, Томас привел в порядок свои вычурные доспехи, снарядил в тяжелую конскую броню отдохнувшего Вектора и в сопровождении своей приемной семьи молча пошел на Арену. В затхлом и темном помещении под трибуной уже разминались претенденты на титул чемпиона. Отовсюду раздавался скрежет и бряцание металла, то и дело слышались вздохи и вскрики, а снаружи доносился радостной шум прибывающей толпы.

Приготовившись к первому туру, Томас уселся на длинную лавочку в ожидании своей очереди, где рядом с ним оказался тот самый загадочный Черный рыцарь. Отвыкший за последние месяцы от роскоши селянин долго его разглядывал и не смог сдержать восхищения от качества и дороговизны его покрытых мелким орнаментом доспехов:

– Дорого?

– Смотря для кого, – лаконично и четко ответил незнакомец и демонстративно отвернулся, опустив вытянутое вперед забрало своего жуткого шлема.

– Есть все-таки жизнь и за Стеной…

В это время снаружи раздался торжественный звук фанфар, знаменующий прибытие всеми любимого короля в сопровождении свиты. И долгожданное событие, главное развлечение чопорной столицы, началось с громкого традиционного приветствования жюри:

– Да здравствует король!

– Да здравствует Парфагон! – ответила ему многотысячная аплодирующая толпа зрителей.

Спустя некоторое время, дождавшись пока высокие гости усядутся в своем шатре на подиуме, ищущих удачу воинов стали попарно вызывать наружу. Взяв арбалеты, они нарочито уверенно, боясь показать слабину соперникам, браво выходили под дробь барабанов и через несколько минут только один из них, как правило, весьма довольный, возвращался под шум аплодисментов. Томас оказался в двадцать седьмой паре, почему ему пришлось томительно долго ожидать своей очереди. Это привело к самым разным абсолютно ненужным мыслям, дурацкому самоедству, лишнему волнению и затем резко обволакивающей усталости, будто молодой организм пытался защитить себя от скорой бесполезной опасности, коварно усыпив беспокойный разум.

Вдруг сквозь глубокую приятную дрему он услышал свое имя и быстро вскочил, озадаченно и глупо оглядываясь по сторонам. Впопыхах схватив чей-то чужой арбалет, Томас растерянно выбежал на залитую солнцем Арену, чуть не оглохнув от звонких барабанов, которые его встретили у ширмы в подтрибунное помещение.

– Томас Юрг. Округ города Салеп, – торжественно объявил под аплодисменты зрителей председатель жюри в ярко-красной куртке, широкополой шляпе с перьями и колготках. – Самый юный участник. Всего восемнадцать лет.

Как и было рассчитано, сверкающие на утреннем солнце зеркально отполированные стальные вставки на доспехах, шлеме с декоративными соколиными крыльями и висящем на поясе мече, а также ярко-желтая волочащаяся по песку накидка, вызвали одобрительные возгласы зрителей, чья женская часть внимательно следила именно за этим маскарадным элементом турнира. Многие из них предпочитали закрывать глаза или отворачиваться во время непосредственных сражений, считая их ненужным и бессмысленным развлечением глупых мужчин.

Когда слипшиеся сонные глаза наконец привыкли к яркому свету, Томас обнаружил себя в центре песочной полукруглой площадки, со всех сторон которой на него смотрели тысячи ликующих жителей некогда родного Парфагона. Где-то в бушующей толпе он расслышал подбадривающие крики своих друзей по Школе. Вскоре смог разглядеть Нильса, Маргариту, Ричарда со своей семьей, поздоровевшего Алена и Марию, которая была в длинном платье из синего шелка, крайне выигрышно облегающего ее извилистую фигуру и переливающегося белым отблеском на солнце. Как всегда, все другие благочестивые дамы на заполненных трибунах тоже были броско наряжены по самому последнему писку моды, пытаясь удивить будущих и действующих кавалеров, расстроить несчастных бывших и попытаться вызвать смертельную зависть подлых соперниц.

Внезапно рассеянный Томас обнаружил, что на трибуне почему-то нет Альберта Третьего и его неотступной свиты. Однако, услышав нарастающий неодобрительный свист, быстро догадался, что все это время стоял спиной к самым влиятельным и уважаемым людям Парфагона. Резко обернувшись, он увидел на подиуме конусообразный синий шатер, в котором теснилась группа дорого одетых общающихся друг с другом людей, явно не особо интересующихся происходящим на площадке прямо перед их носами. По центру, почти у ближнего края, возвышалось два широких кожаных кресла, на которых под усиленной охраной восседал гордый король и утонченная принцесса. Вытянутая тринадцатилетняя Элизабет, облаченная в легкое белое платье, выглядела немного старше своего юного возраста, а ее длинные, ничем не покрытые белые локоны развевались на порывистом ветру, обнажая нежную шею, украшенную скромным жемчужным ожерельем. Ее всемогущий отец был одет в коричневый камзол и такого же цвета плотные колготки. На его ногах красовались черные туфли с вытянутым носком, а на широком кожаном поясе висел позолоченный кинжал. Он был высоким, бородатым на вид сорокалетним брюнетом с небольшим лишним весом, что, судя по всему, умышленно поддерживалось для придания дополнительной солидности. У него были добродушные и умные серые глаза, а красивая улыбка редко сходила с его уст.

Взглянув с любопытством на других высоких особ под шатром, удивленный Томас осознал, что многих женщин он откуда-то уже знает. Задумавшись о возможной причастности жизнелюбивого Нильса, все еще заторможенный Томас вдруг вспомнил, что ведь где-то должен быть еще и соперник, который действительно все это время с надеждой быстрой победы снисходительно любовался им со стороны.

Как и все туры, арбалетная дуэль была достаточно опасна. На живот соперников повесили круглые красные мишени из трухлявого дерева, развели по разным сторонам и выдали затупленные стрелы. Задача состояла в том, чтобы первым поразить мишень соперника трижды. При этом запрещалось двигаться и поворачиваться. Состязание было на скорость, меткость и смелость, которые были необходимы любому рыцарю в реальном бою с вечно спускающимися с вулкана мутантами.

Внезапная стрела, с глухим и резким толчком вонзившаяся в мишень на Томасе под эмоциональный возглас жаждущих крови трибун, наконец его окончательно отрезвила. Хотя своей первой стрелой из чужого арбалета он вынужденно промахнулся, чуть не пробив забрало соперника, все следующие выстрелы успел выпустить точно в цель за мгновение до того, как сам получил третью стрелу. Это оказалось результатом изнурительных тренировок с мудрым охотником, да и не зря стрельба из лука была его любимым развлечением еще в детстве. Под одобрительные возгласы зрителей и перенервничавших друзей, судья в красных колготках объявил взбодрившегося Томаса безусловным победителем и отправил его обратно в подтрибунное помещение. По пути он заметил, как радуются среди зрителей Мария и его близкие. Расстроенный же соперник, предчувствовавший такую легкую победу, тяжело вздыхая, побрел к своим многочисленным болельщикам, обескураженным таким быстрым его поражением.

Вторую арбалетную дуэль, также занявшую не больше минуты, уже со своим привычным оружием Томас без проблем выиграл спустя некоторое время, завершая этим поединком первый тур. После длительного перерыва, необходимого высоким гостям на плотный обед и беззаботный отдых, возобновившийся турнир продолжился долгожданной конной дуэлью на копьях. Томасу и его снаряженному в броню Вектору достался пижон в непрактично обшитых синей тканью доспехах и облаченный в такую же синюю накидку с вышитым гербом Парфагона по всей ее площади. Под его седлом дергался немного глупый черный жеребец в избыточно тяжелой броне, которого все время приходилось с большим трудом сдерживать на одном месте со стороны противоположных трибун.

Судья дал команду, и соперники с огромной скоростью помчались к центру площадки, выставив затупленные копья вперед. Когда они поравнялись друг с другом, модный пижон столь же красиво, как его праздничное одеяние, скувыркнулся со своего нервного коня под охи зрителей, при этом с громким хрустом сломав копье победителя. Благодаря грамотным тренировкам опытного Ричарда, также легко травмировав следующего соперника в потертых доспехах, Томас окончил свой второй тур. Одержав уже четыре победы, он вышел в полуфинал, где его ждал зрелищный бой на мечах.

Ожидая в подтрибунном помещении поединка с огромным как скала воином, между делом, действующим чемпионом, который постоянно бросал угрожающие и насмехающиеся взгляды из-под поднятого забрала, Томас с удивлением обнаружил, что поразительный Черный рыцарь также прошел все туры. Это означало, что они могли встретиться в финале, если оба одолеют своих соперников. Ситуация сложилась достаточно необычно, и потому в королевском шатре назревал скандал, сулящий больше проблемы военачальникам. Чуть ли не впервые в завершающем туре присутствовали чужаки, которые могли выиграть весь турнир, нанеся непоправимый удар по репутации и Академии, и короля лично.

Наконец, оказавшись лицом к лицу со своим грозным соперником на глазах у бушующей толпы, слегка улыбающийся Томас на этот раз не испытывал никого волнения. Опытный Нильс знал все секреты турнирного боя на мечах, поэтому огромные размеры и разъяренность полностью покрытого латами рыцаря казались большим подарком. Хотя он, бесспорно, был сильнее и наверняка лучше владел своим холодным оружием, у Томаса стояла задача лишь вытерпеть первые пару минут, ловко уворачиваясь от акцентированных ударов, максимально дергая соперника и беспрерывно передвигаясь по тягучему песку по всей ширине площадки.

Как справедливо и ожидалось, рычащий массивный чемпион уже после нескольких насыщенных атак быстро полностью измотался и начал откровенно опускать меч все ниже и все чаще, став до смешного легкой добычей. Под смех зрителей, сокрушив звонким ударом по голове и так еле стоящего на ногах громилу, огорошенный Томас впервые осознал, что теперь находился всего в одном небольшом шаге от заветной цели. Волнение усилилось еще больше, когда, уходя на отдых в подтрибунное помещение, он столкнулся с идущим навстречу совершенно уверенным в себе Черным рыцарем, который спокойно надевал на голову свой жуткий шлем. Он был хладнокровно сконцентрирован, не проявляя ни единой отвлекающей эмоции, будто и не человек вовсе.

Пытаясь отдышаться, задрожавший Томас старался сфокусироваться, но предательская мысль, что уже через несколько минут он сможет лично попросить самого великого короля Альберта Третьего о его принятии в такую вожделенную Академию, что гарантированно позволит в будущем отомстить мутантам и найти любимую сестру, не могла освободить его разум, да и все его настрадавшееся существо в целом, что бы он не предпринимал.

Совершенно неожиданно его почти сразу же попросили снова на выход. Выяснилось, что каким-то невероятным образом Черный рыцарь уже одолел своего могучего соперника, причем нанеся серьезную проникающую травму ноги, и ему прямо на площадке уже оказывали первую помощь. На трибунах стоял гул от эмоциональных разговоров зрителей, а в шатре бушевал обычно спокойный и добрый Альберт, понося самыми отборными ругательствами всех своих высокопоставленных приближенных, наконец переставших разговаривать друг с другом. Сенсационно ни один действующий рыцарь не вышел в финал Королевского рыцарского турнира, в результате чего титул и главный приз впервые покинут непобедимый доселе Парфагон.

Пока медики оказывали помощь раненному воину, Томас подошел к трибуне. Ему на шею сразу бросилась растроганная Мария, которая в своем синем шелковом платье действительно смотрелась намного выигрышнее многих других девушек.

– Я в тебя верю! – вопрошающе смотрели на него огромные заплаканные зеленые глаза. – Ты не травмирован?

– Думай только о бое! Иди отсюда, – рыкнул недовольный Нильс, толкая измученного Томаса обратно в центр Арены и оттаскивая за плечи его переволновавшуюся невесту.

– Пытаюсь.

– Просто делай свое дело. Иди!

Тем временем, окровавленного беднягу унесли, а уставшего Томаса и совершенно спокойного Черного рыцаря взволнованный судья пригласил подойти к себе, торжественно объявив начало финальной битвы и с опаской взглянув на уставившихся на него гостей в синем шатре. Под звук фанфар Томас тоже бросил взгляд на взбешенного короля, беспрерывно сотрясающего воздух напряженными кулаками, и в этот же момент получил скользящий удар по забралу. Еле увернувшись от мгновенно последующего повторного удара, он попытался применить проверенную тактику утомления соперника, что так хорошо ему удалось в полуфинале, но именно это и стало фатальной ошибкой наивного селянина.

Все три месяца Томас усиленно готовился к боям с огромными рыцарями и потому хорошо выучил все их слабости и боевые повадки. Однако перед ним теперь находился хотя и внушительных для обычных людей размеров соперник, но все же гораздо более легкий, мобильный и выносливый, чем любой настоящий воин Академии. Как итог, черные доспехи и накидка без устали мелькали в щелях забрала Томаса то слева, то справа, нанося бесконечное количество ударов и заставляя все время интенсивно двигаться в тяжелой броне по мягкому песку.

Неожиданные проблемы усугубились бесконечными мыслями о незавидном будущем и предчувствием очевидного проигрыша. В голове изнеможенного Томаса уже ничего другого не осталось. Опытный Нильс с самого начала учил, что стоит дать хоть небольшую слабину, как ты проиграешь, и понимание этого еще больше усугубляло положение. Вместо отчаянного сражения и использования преимуществ своих размеров и силы, он, не приземляясь, витал в облаках, слишком много анализируя и переживая, в отличие от холодного и потрясающе целеустремленного соперника, наносящего все больше точных ударов.

Полностью выдохнувшись, уже наугад махая мечом из последних сил и ничего не видя перед затуманенным взором, Томас вдруг почувствовал нестерпимую острую боль с правой нижней стороны спины. В глазах внезапно помутнело, движения остановились, и он непроизвольно обмяк, упав на колени и услышав пронзительный звон на фоне поглотивших его существо полной тишины и кромешной темноты.

Через несколько мгновений голова вновь разорвалась ором трибун и отчаянным криком Марии где-то вдалеке. Опустившийся еще ниже на коленях, опустошенный Томас сквозь пелену увидел, как к нему в истерике пыталась прорваться его подруга и озлобленный Нильс, но их агрессивно сдерживала многочисленная охрана Арены. Напротив стоял Черный рыцарь и равнодушно вытирал уже окровавленным платком свой меч с черненым долом.

Турнир проигран. Все мечты снова сгорели дотла. Все усилия были напрасны. Он не вернется в Парфагон. Не поступит в Академию. Страдающая в плену Ирэн не будет спасена, а мутанты не будут отомщены. Жизнь потеряла всякий смысл.

Тщательно протерев окровавленное оружие, Черный рыцарь убрал платок в карман под грудным щитом и оттуда что-то блеснуло. Это немного отрезвило Томаса, ведь это было определенно похоже на острое лезвие, хотя организаторы жестко следили за амуницией, и никаких дополнительных вооружений во время боя не могло быть. Он быстро понял, что никто и не мог увидеть этот спрятанный кинжал, ввиду его хитрого положения.

Врач был все еще занят с предыдущим, тяжело раненным рыцарем и потому скомканная процедура награждения началась, не дожидаясь, когда уведут поверженного Томаса, к которому лишь подошли несколько человек, чтобы оказать посильную помощь. Однако он перестал чувствовать боль, заподозрив неладное, и не отрывая глаз, внимательно наблюдал за незнакомцем в черной броне.

У победителя забрали меч и грубо повели в сторону шатра. Как бы невзначай Томас привстал и тоже сделал несколько шагов в сторону короля, приблизившись, как только это можно, и тут же снова припал на колени, увидев оглянувшуюся на него чуткую охрану.

– Ваше величество, – глубоко наклонился Черный рыцарь, снимая шипованный шлем, оголивший черные смолистые волосы и гордое решительное лицо с орлиным носом.

– Я поражен! – все еще пребывая в полном бешенстве, воскликнул Альберт. – Кто вы?

– Сын простого торговца.

– Вы победили моих лучших рыцарей. Невероятно! Забирайте свою сотню золотых и убирайтесь, – раздраженно пытался как можно быстрее закончить процедуру награждения Альберт.

– Но я хотел бы воспользоваться другой наградой.

Королевский шатер ахнул, и судья интригующе объявил зрителям на трибунах:

– Победитель отказался от ста золотых монет!

– Вы хотите у меня что-то попросить? – удивился Альберт. – Нонсенс! И что же это?

– Всего один мимолетный поцелуй прекрасной белой руки вашей изумительно волшебной дочери, – смело глядя в изумленные глаза короля, невозмутимо и гордо ответил незнакомец, от чего шатер полностью затих, пребывая в полном недоумении. Одна юная, хрупкая, голубоглазая и белокожая Элизабет, самое светлое и заметное пятно во всей этой бессмысленной кутерьме, не повела и бровью, безучастно наблюдая за происходящим, которое словно и вовсе не касалось ни ее, ни ее отца, ни вообще кого бы то ни было в этом бренном мире.

Напрягшийся Томас удивился еще больше. Изначально его замутненное сознание было без сомнения уверено, что подлый Черный рыцарь замыслил коварное покушение на любимого короля. На кого еще? Но это оказалось не так! Зачем ему понадобилась ничего не решающая в этом мире хрупкая принцесса? Или сам обессиленный Томас просто начал бредить, и никакого покушения вовсе нет? Тогда зачем этому странному незнакомцу кинжал и поцелуй руки Элизабет? Так или иначе, почувствовав скорую развязку и, пока все были отвлечены королем и чужаком, он стал медленно к ним приближаться на коленях, ощущая мощный прилив горячей крови к лицу и нарастающий приступ неконтролируемой агрессии.

– И все? – тихо и неуверенно спросил взволнованный Альберт.

– Да.

– Лишь один поцелуй руки? Вы не шутите?

– Один невинный поцелуй, и я сразу покину Парфагон.

Будто о чем-то быстро думая, задумчивый Альберт медленно почесал голову. Он неуверенно посмотрел на дочь, а затем с ног до головы внимательно оглядел нового чемпиона в черных доспехах самой дорогой и качественной отделки. Сам незнакомец пристально и хладнокровно смотрел только на невозмутимую принцессу.

– Ну… хорошо. Элизабет? – неуверенно обратился Альберт к дочери, будто от его всемогущего королевского желания теперь уже ничего не зависит.

Принцесса, безразлично взглянув на храбреца, подняла свою беленькую и тоненькую ручку, а затем, не спеша, протянула ее в сторону смелого незнакомца. Тот сделал шаг ближе, взял ее в свою загорелую мужскую руку и наклонился для поцелуя. Словно для удобства он снизу придержал грудной щит доспехов, как раз там, где Томас видел блеск металла.

Для всех присутствующих в синем шатре следующий короткий миг вместил столько кошмарных событий, что никто из них никогда бы не сказал, что это было такое мимолетное мгновение. Почувствовав критический момент, Томас сквозь нечеловеческую боль в боку сделал два быстрых прыжка и метнулся в сторону чужака, который резко придвинул вскрикнувшую принцессу к себе ближе и второй рукой, уже вооруженной кинжалом, замахнулся нанести страшный удар ей точно в нежную шею. Однако тяжелое тело Томаса со звоном доспехов сбило его с ног и тот лишь смог по касательной неглубоко полоснуть белоснежное плечо Элизабет. В этот момент проснулась опешившая охрана и под ахи трибун разъяренные рыцари нанесли множество стремительных ударов кинжалами между доспехов обездвиженного преступника.

– Агент Арогдора! – раздавалось со всех сторон.

– Бей его!

– Еще! Еще!

Под шатром началась беспорядочная паника, но побагровевший Альберт не растерялся и быстро взял ситуацию под свой контроль. Он приказал немедленно увести прочь забрызганную кровью и испуганную Элизабет, а затем грозно попросил всех замолчать. Истошные крики на трибунах тоже приутихли, так как умирающие от любопытства зрители пытались хоть что-то расслышать из происходящего на подиуме.

Умиротворенный Томас впервые так близко наблюдал короля и мельком бросившую на него свой драгоценный взор бездонных очей принцессу, которую проводил пристальным и восхищенным взглядом, пока его самого поднимали на подкашивающиеся ноги, а ее быстро уносила на руках толпа нервно оглядывающихся во все стороны воинов.

– Напомни, кто ты? – обратился Альберт к еле стоящему и окровавленному спасителю дочери.

– Томас Юрг.

– Тот самый подобранный селянин?

– Да.

– Турнир ты не выиграл, подчеркиваю, не выиграл! Но, по понятным причинам, можешь просить, что хочешь. Я твой должник.

– Я хочу… – взволновано пытался не потерять сознание Томас, но тело и язык уже не слушались его. – Мне…

– Он хочет вернуть статус гражданина Парфагона и быть зачисленным в Рыцарскую академию, несмотря на запрещающие ему там учиться законы, – вдруг внятно и четко произнес мягкий голос среднего роста мужчины с черной косой, в сером балахоне и мудрым взглядом на округлом лице. Это был канцлер Питер Калица.

Глава 4 Встреча старых друзей

Пять лет в легендарной Рыцарской академии прошли для Томаса незаметно, ввиду высокой интенсивности программы обучения и почти полного отсутствия свободного времени. Будущих воинов продолжали просвещать секретам мутации через фазу, чтобы они достигли и закрепили нужные размеры и силу, а также с утра до обеда тренировали выездке на конях и владению всеми возможными типами используемых вооружений, в основном мечом, арбалетом, кинжалом, копьем и даже щитом. Вторую половину каждого буднего дня их обучали общей военной теории, тактике набегов мутантов, биографии известных рыцарей и истории всех крупных сражений Селеции. Молодые мужчины получали настолько много знаний, что в случае необходимости без какого-либо дополнительного обучения могли достойно пройти всю карьерную лестницу. Начинали они с рядового, а потом за верную выслугу или видные подвиги получали гордые офицерские звания центуриона, трибуна и вплоть до легата.

Пока бывший селянин постигал премудрости военного дела, общая ситуация в подконтрольных Парфагону территориях все время ухудшалась. В некогда счастливом королевстве настали смутные и неблагополучные времена, из-за чего в Академию стали брать все больший процент мужчин, в том числе тех, кому отказывали раньше, значительно сокращая их программу обучения. Набеги мутантов на приграничные территории стали нормой, что вызывало растущее недовольство платящего дань населения. Мастерство храбрых рыцарей, управление благородного короля и его толкового канцлера не имели к этому никакого отношения. Вызвала такое удручающее положение стремительно возрастающая активность самой армии Арогдора, все чаще спускавшаяся с вулкана и действующая все более изощренными методами.

По этой причине наконец дослужившийся до звания легата и назначенный на пост главнокомандующего Королевской рыцарской армии, Нильс Дор теперь носил позолоченные доспехи и практически не появлялся дома, пытаясь вместе со своим белокурым другом, трибуном Ричардом Фейном, отражать бесчисленные атаки озверевших мутантов и без устали латать многочисленные бреши в ослабевающей с каждым днем обороне. Дома его по-прежнему ждала сестра Маргарита, которая последнее время все больше жалела о выбранной Нильсом и Томасом рыцарской стезе. Из-за возросших рисков в этом полностью пропала романтика, но зато появился ежедневный страх потерять своих самых близких людей, как это все чаще происходило в знакомых семьях и соседних домах. С другой стороны, ей было спокойнее жить и спать в Парфагоне, зная, что за его безопасность в сложнейшие за всю историю времена отвечал такой ответственный и доблестный человек, как ее смелый и опытный брат.

В прохладном марте 966 года настало время торжественного принятия в рыцари двадцатитрехлетнего курсанта Томаса Юрга, эффектного шатена с волосами до плеч и задумчивыми темно-зелеными глазами, и его товарищей по потоку в Академии, включая все также авантюристичного брюнета Алена Оспе, недавно трагически потерявшего своего отца в войне с мутантами. К этому моменту оба друга еще больше сблизились и нарастили максимально разрешенные рост и массу, обретя все необходимые навыки и с отличием изучив военное дело.

Церемония проходила на Арене, где на глазах большей части населения города король Альберт Третий лично вручал каждому выпускнику долгожданные именные рыцарские мечи:

– Сердце и душа Парфагона в твоих руках, сын, – сказал он, важно протягивая красивый меч с рукоятью из синей кожи в руки стоящему перед ним на одном колене Томасу в начищенных доспехах и свежей синей накидке. – Объявляю тебя рыцарем!

– Клянусь служить короне и Парфагону до последней капли крови! – дрожа от волнения, прокричал своим глубоким рыцарским басом Томас, всю жизнь ждавший этого момента. – Да здравствует король!

– Да здравствует Парфагон! – ответила многотысячная толпа.

Улыбающийся Томас поцеловал меч и украдкой бросил взгляд на стоящую чуть позади своего отца принцессу Элизабет, увидеть которую с такого близкого расстояния стало практически невозможно с момента того самого судьбоносного для Томаса турнира. Семнадцатилетняя девушка еще больше вытянулась и окончательно обрела взрослые черты, которые лишь усугубили ее и без того ослепительную привлекательность. Как и раньше, она безучастно наблюдала за происходящим безразличным взглядом своих огромных голубых глаз над маленькими носиком и ротиком, словно высеченными гениальным скульптором на совершенной статуе из белого мрамора. Только лишь ветер выдавал, что она живая и настоящая, легонько колыхая ее длинные белокурые волосы и такое же светлое тоненькое платьице на худом и хорошо сложенном юном теле, из украшений на котором было лишь одно ожерелье из жемчуга.

Такую же торжественную процедуру прошли все сто три новоиспеченных рыцаря, включая тех, кто прошел ускоренную программу подготовки Академии. Этого было катастрофически мало в связи со сложившейся ситуацией, но все ждали, что мутанты под предводительством Варнера Эйзенберга вот-вот прекратят свои активные действия, истратив весь запас сил, и вернутся прежние добрые и спокойные времена. Пока же положение было столь тяжелым, что по совету канцлера было решено отменить традиционный пир и Королевский бал в честь новоиспеченных рыцарей. Поле церемонии на Арене лишь выступили певцы с как всегда скучными и глупыми патриотическими песнями, и затем все дружно разошлись по домам. Самих же защитников отечества ждало скорое распределение по многочисленным гарнизонам, в качестве долгожданного пополнения их обескровленных составов.

К вечеру в город вернулся Нильс Дор, который после нескольких обязательных встреч в замке и Академии пришел домой и во время теплого семейного ужина наконец смог поздравить своего приемного сына:

– Молодец! Вовремя ты осуществил свою мечту, Томас. Сейчас нам как никогда нужны лучшие из лучших, – одним разом оставляя во рту сразу всю мякоть жареной куриной голени, сказал уставший легат. – Думаю, отправить тебя на практику в Башню самовыражения, а уже потом, эдак через полгодика, ближе к вулкану.

– Не рано ему? – переживала Маргарита.

– Самый раз.

– Я могу поехать с ним? – спросила Мария, одетая в свое очередное платье в цветочек и ставшая за последние годы неотъемлемой частью семьи легата, редко покидая его дом. Она надеялась, что ее жениха оставят во внутреннем гарнизоне Парфагона и потому неприятно удивилась словам Нильса.

– Что ты! – вмешался в разговор новоиспеченный рыцарь. – Рядовым нельзя брать с собой женщин. И самое безопасное для тебя сейчас – это оставаться внутри Стены.

– Что правда – то правда, – заглатывая очередную куриную голень, подмигнул Нильс.

– И долго мне снова ждать? – тихо и расстроенно поинтересовалась раздосадованная Мария, опустив свои большие зеленые глаза и теребя свою толстую черную косу пухленькими пальчиками. В ее мечтах уже давно было белое свадебное платье и статус жены рыцаря. Томас обещал лишь дождаться выпуска Академии, но теперь свадьба снова переносилась на неопределенный срок.

– Недолго, я вернусь, и мы все сразу организуем, – лишь смог пообещать Томас, обняв свою невесту за круглое плечо и поцеловав ее в такую родную пухленькую щечку с ямочкой.

– Точно?

– Мария, – прервала разговор Маргарита, – ты теперь невеста военного. Не строй иллюзий. Самое главное, что тебе понадобится – это терпение.

– Много терпения, – добавил задумавшийся Нильс. – Очень много терпения.

Девушке оставалось лишь тяжело вздохнуть и обнять сконцентрированного на еде и каких-то своих мыслях воодушевленного Томаса. В конце концов, она и так все время чего-то ждала на всех этапах отношений с ним и, вероятно, будет ждать даже после свадьбы. Маргарита была права. Оставалось только смириться и просто жить сегодняшним днем.

Вдруг без стука внезапно и громко открылась дверь в дом, и послышались быстрые шаги. В столовую ворвался взволнованный и запыхавшийся Ричард, отчего за столом все замерли, вопросительно смотря на него. Они сразу без слов поняли, что произошло очередное вторжение, так как такая ситуация происходила не первый раз за последний год. Вопрос был лишь в том, насколько срочно нужно было выдвигаться и куда именно. Зарыдавшая Мария кинулась на шею Томасу, как никогда теперь отчетливо понимая, что его тоже ждет первый боевой опыт, после которого он может не вернуться, как это часто стало происходить в последнее время с мужьями и женихами многих ее знакомых.

* * *

Возникла более чем нестандартная ситуация: мутанты впервые в истории и при этом сразу успешно, атаковали славный город Новый Альберт, находящийся едва ли не в самом безопасном месте королевства. Причем сделали они это с моря, что также казалось невозможным, так как арогдорцы не имели достаточных познаний и технологий для построения морского флота, ведь интеллектуальное развитие их мало интересовало в принципе. Их тактика всегда была до смешного проста: мутировать как можно сильнее и атаковать противника в лоб.

Уже на следующее утро после получения трагических новостей, главнокомандующий и его приемный сын, рядовой Томас Юрг, впервые вместе собрались выходить из дома в боевой поход, сопровождаемые дружным плачем Маргариты и Марии. Для опытного Нильса, несмотря на необычность ситуации, это все равно была каждодневная рутина. Даже сама нестандартность очередного кровожадного набега его больше нисколько не удивляла, ведь мутанты уже давно стали активно проявлять невиданный ранее творческий подход к боевым операциям. Еще несколько лет назад это были тупые набеги напролом, на что и была рассчитана относительно примитивная система обороны Парфагона. А теперь они находили все более и более изощренные способы нанести ощутимый урон и добыть максимум ресурсов. Причем, по некой загадочной причине они перестали увозить с собой детей, без которых раньше не могли полноценно существовать. Заходя в населенный пункт, они просто самым жестоким образом вырезали абсолютно всех, кто не успевал от них скрыться или случайно попадался на пути.

Несмотря на опасность положения и трясущиеся руки невесты, настроение у возмужавшего Томаса было практически праздничным. Вместо отправки в состав гарнизона ближайшей сторожевой Башни, которая могла без боевых действий стоять многими скучными месяцами и даже бесконечными годами, Нильс все же решился прикрепить его к своему штабу и взять в Новый Альберт. Сияющий новоиспеченный рыцарь был бесконечно уверен в своих собственных силах и непобедимости армии Парфагона, и потому за свою жизнь совершенно не переживал. Зато в его горячей крови бурлила вот-вот осуществимая долгожданная мечта перерезать собственными руками горло первому несчастному мутанту. А потом второму, третьему и еще сотням другим, пока эти подлые твари не будут уничтожены все до единого. Содрогающая картина окровавленного погреба в доме кузнеца Макса Ланка стояла перед его взором так ярко и четко, как будто это произошло буквально вчера. Жажда ощутимой скорой мести теперь наливала глаза Томаса краской и вызывала жестокую улыбку на холодных губах.

Десятитысячный Новый Альберт был назван в честь его основателя Альберта Второго – отца нынешнего короля – и находился на юго-западной окраине Селеции. Это был милый рыбацкий и торговый город-порт, расположенный на узком участке полуострова в раздвоенной бухте, выходящей в открытое море. Он был единственным городом, в который из столицы можно было добраться не только по суше, но и по воде. Спокойная река Тихая, бравшая свои истоки в неприступных Яртинских горах на юго-востоке, ровным и спокойным руслом проходила рядом с Парфагоном, а потом, приблизительно через сто миль, сливалась с морем в широкой и глубокой бухте Нового Альберта.

Лучшие почтовые гонцы посуху и на самых выносливых конях могли добраться в город из столицы всего за одни сутки. Однако массивным рыцарям с их тяжелой амуницией требовалось два, а то и три дня, чтобы преодолеть такое расстояние даже на их специально натренированных лошадях. По этой причине Нильс решил существенно сократить путь и воспользоваться торговыми судами, которые позволяли по течению добраться минимум в два раза быстрее. Для этого ему потребовалось среди ночи добиться разрешения Питера Калицы временно конфисковать все имеющиеся в порту галеры и к утру следующего дня доставить на них в пострадавший район три центурии по сотне воинов из Первой когорты. В то же время обозы тыловой поддержки с дополнительным провиантом и запасной амуницией были сразу же отправлены сушей, чтобы прибыть на сутки или двое позже основных войск.

Хотя общая численность направленных на спасение портового города войск казалась небольшой, в целом около трехсот опытных рыцарей, их реальная боевая мощь соответствовала нескольким тысячам обычных, не мутировавших воинов, или порядка полтысяче четырехруких мутантов. Снабжение такой относительно мощной группировки сил требовало особого отношения, и всегда было хорошо обеспечено. В этом и состояло одно из главных отличий армий Парфагона и Арогдора. Спускающиеся с вулкана мутанты мало полагались на тыловую поддержку, больше используя обозы для вывоза награбленных ресурсов и ими же и подкрепляясь в пути. Практически единственным исключением был все еще живой генерал Айвор Джавер, который никогда не забывал о своем личном комфорте и безопасности во время боевых походов.

Медленно проплыв равнинные красоты и бесконечные вспаханные крестьянские поля юго-запада Селеции, одна большая, а также десять средних и малых торговых галер ранним морозным утром наконец приблизились к обширному устью, где меланхоличная река сливалась с игривым морем в северной бухте Нового Альберта. Проснувшись в тесном кубрике по сигналу оглушающего горна, быстро взбодрившийся Томас раньше всех влез в холодные доспехи и затем прямо на усыпанной веслами и мирно спящими измученными гребцами палубе оседлал ставшего невероятно широким и мускулистым Вектора. За деревянным бортом штабной галеры на двадцать одну пару весел виднелись красивые белые здания на холмах, и то тут, то там тянулись в небо ровные и тонкие столбы дыма затухающих пожаров. Под крики дурных чаек и протяжный скрип единственной мачты с опущенными парусами Томас с нетерпением ждал высадки, дабы немедленно начать столь долгожданную спасительную атаку.

– Не торопись, – услышал он спокойный голос Нильса, подошедшего сзади с кружкой горячего молока и в расстегнутой льняной рубахе. – Только насмешил всех, дуралей.

– Почему?! Мы здесь зачем?

– Первыми высадятся самые опытные отряды. Ты будешь со мной.

– А когда наша очередь?

– Не забывай, ты пока при штабе. Легат лично берет оружие только в самой отчаянной и критической ситуации. Обычно это означает полное поражение и позор.

– Тогда переведи меня в боевые подразделения!

– Успокойся. Успеешь еще, – раздраженно кинул легат, отпив молока, и совершенно спокойно пошел по своим делам, как будто предстоял не бой с переросшими мутантами, а повторное свидание с очередной бесстыжей подружкой не первой молодости.

– Нильс, черт тебя побери! – лишь оставалось крикнуть сбитому с толку Томасу, наблюдая, как первые судна начинают пришвартовываться в пригороде, готовясь к атаке с тыла.

В это время на старой накренившейся галере, которая самой первой неторопливо приближалась по течению реки к центральной пристани города, ожидал высадки вместе с тремя дюжинами воинов трибун Ричард Фейн, длинные волосы которого мирно развевались из-под шлема при небольших порывах слабого утреннего бриза, а сконцентрированный взгляд голубых очей внимательно разглядывал опустошенные окрестности. Подплывая к безмолвному берегу, он увидел следы пожаров и тотального разрушения, которые всегда оставляют после себя безжалостные мутанты. От многих рыбацких и торговых судов остались лишь торчащие из воды обугленные останки. На набережной и прилегающих к ней улочках были видны многочисленные трупы местных жителей, а среди них виднелись изуродованные тела состава местного гарнизона рыцарей, первыми встретивших в неравном бою противника, и, судя по всему, сражавшихся до последнего. Где-то в глубине окровавленного города слышались крики и шум, но Ричард сразу понял, что они в очередной раз опоздали.

Осторожно высадившись на пристань, он дал каждому отряду приказ с разведкой обскакать ближайшие кварталы и к моменту, когда через несколько минут подошли основные силы, уверенно владел общей ситуацией и немедленно доложил ее Нильсу, уже облаченному в позолоченные доспехи с сияющим золотым жетоном на груди. Затем Ричард взял дюжину воинов и лично поскакал по узкому переулку вверх на пригорок, откуда начиналась кольцевая улица, вокруг центрального холма Нового Альберта.

В самом дальнем конце дороги, по всему пути окруженной прекрасными двух- и трехэтажными белыми зданиями, многие из которых были повреждены или обуглены, разгоряченные рыцари наткнулись на обреченную группу из нескольких испуганных и уставших мутантов. Те выпустили стрелы из своих луков в парфагонцев, ранив одного в ногу, и тут же спрятались в ближайшем дворе. Ричард приказал убрать арбалеты, уже приготовленные его воинами, взять в руки мечи, и затем с жутким ором самый первый кинулся следом за четырехрукими монстрами. Пешие и высоченные мутанты, хотя и сопротивлялись ожесточенно, но оказались заперты на небольшой территории, став легкой добычей для полных сил и злости рыцарей, которые кинулись их безжалостно рубить на мелкие части, умело попадая лезвием в плоть меж наращенной брони.

По итогу скоротечного боя, Ричард и еще три рыцаря получили ранения. Против шести трупов расчлененных мутантов, погиб лишь один храбрый сын Парфагона. Но даже эта небольшая, заблудившаяся и затем умело уничтоженная группа противника была весьма ощутимым достижением, учитывая, что ее реальная боевая мощь была эквивалентна целой центурии воинов из обычных людей. При этом вся армия Арогдора обычно насчитывала всего от двух до трех тысяч мутантов, ощутимую часть из которых только что удалось нейтрализовать с небольшими потерями.

После полудня рыцари собрались за бескрайним обеденным столом, накрытым сразу для всех трех центурий. Его установили прямо на залитой солнцем и криком чаек центральной набережной, зачищенной от мертвых тел возвращающимися из укрытий местными жителями, которые впервые столкнулись с таким ужасом и еще не знали, благодарить или проклинать опоздавшую армию.

– Молодец, – хвалил Нильс друга, похлопывая по его раненому плечу и прожевывая еще горячую душистую хлебную лепешку, – не растерял сноровку на офицерском пайке!

– Был у меня один учитель.

– Откуда ж эти твари взяли такие хорошие суда? На плоту почти триста миль по морю не пройти.

– Сам догадываешься. Важнее, куда они ушли.

– Куда угодно.

– Что будете делать дальше? – спросил Томас, впервые в жизни и с большим любопытством наблюдая, как реальное противоборство с мутантами выглядит изнутри, а не на теоретических занятиях в Академии.

– Я приказал увеличить гарнизоны Города заката и Ярты. Надеюсь, их интересуют только крупные города, иначе мы не в состоянии защитить всю нашу береговую линию.

– Подмога ведь все равно не успеет к ним подойти… Что говорят местные? – поглаживая свою кровоточащую рану, спросил Ричард.

– Поздней ночью высадились, крича «Виват, Арогдор!» с появившихся из тьмы четырех галер. Вроде, не намного больше сотни. Все пешие. А дальше, как обычно.

Выяснилось, что везучим жителям Нового Альберта относительно повезло. Многие из них успели благополучно скрыться в ближайшем лесу, так как мутанты не стали перекрывать узкий перешеек суши между бухтами, на котором стоит поселение. В самом городе мутанты были всего один день и, хотя пытались нанести максимальный урон, каменный город не так уж и сильно повредили, как все ожидали. Правда, они успели практически полностью разграбить основные склады продовольствия и увезти с собой все эти запасы. Видимо, это было их главной целью, которую они весьма удачно выполнили.

Восстановив усиленный состав гарнизона города, так и не вступившие в серьезные сражения, расстроенные воины уже собрались его спокойно покидать, не дожидаясь прибытия вспомогательных обозов, как вдруг, словно гром среди ясного неба, запыхавшийся гонец принес новую сенсационную новость. Оказывается, практически одновременно с морской атакой на Новой Альберт было начато невероятно массированное наступление по всему востоку королевства в районе озера Звездное. Поскольку эти места находятся немного дальше от Парфагона, чем рыбацкий город, весть о нападении пришла в столицу сразу же после того, как ушло последнее судно с рыцарями. Хотя гонец был сразу же отправлен вдогонку, он все равно не смог догнать флотилию, как ни старался, да и дорога не пересекалась с руслом реки.

Объявив тревогу и скорое отбытие импровизированного флота назад, быстро среагировавший Нильс пустил гонца обратно в Парфагон с приказом отправить часть Второй когорты из гарнизона столицы на помощь опустошенному округу города Звездного, если это уже не было сделано ранее без его участия. Наблюдая за всем этим хаосом, раздосадованный Томас пришел к безутешному выводу, что ему придется окончательно распрощаться с романтическими представлениями о героической войне, которая состоит из бравых сражений и отдыха между ними. Ему следовало больше готовиться к постоянным изнуряющим переходам. Этому и учили в Академии, но он все время думал и надеялся, что это было глупое преувеличение.

* * *

За полтора суток пути, к вечеру следующего дня, Первая когорта вернулась в тревожный Парфагон, тоскливо проплыв весь обратный путь против течения реки, но, благодаря счастливому стечению обстоятельств, по попутному ветру и с помощью усиленной работы изморенных гребцов. Уже на следующее утро, заменив свои войска свежей Второй когортой, главнокомандующий двинулся в тяжелый трехдневный путь к круглому озеру Звездное и одноименному городу на его берегу, путь к которым лежал на северо-восток через Салеп и Башню самовыражения. По приданию, водоем с романтическим названием образовался в незапамятные времена от падения самой яркой звезды с ночного небосвода, легко пробившей многострадальную земную твердь до самого ее основания.

Опытный легат понимал, что к его приходу, а это более, чем через неделю после начала массированной атаки, проворные мутанты, скорее всего, уже полностью покинут разоренную территорию, выбитые подоспевшими центуриями гарнизонов Башни самовыражения, Башни потребности и Башни безопасности, а также гарнизоном самого города Звездный. На горе Томаса, у него совершенно не стояла задача атаковать врага. Ему нужно было лишь привести с собой свежий резерв, да провести необходимую ротацию и выявить критические ошибки в системе обороны, которые напрямую привели к такому масштабному провалу и, вероятно, огромным экономическим потерям.

Ночью, пока Нильс находился в Парфагоне, ему пришлось вытерпеть массу обидных оскорблений и реальных угроз со стороны взбешенного короля, но существующая система не давала возможности действовать эффективнее. Конечно, зная всю нелицеприятную подноготную вечного противоборства двух городов, рассудительный Нильс имел определенные мысли о том, как можно было попробовать одолеть сумасбродного предводителя Арогдора раз и навсегда. Но все это не вписывалось в дозволенные правила, и потому начисто отвергалось как Альбертом, так и Калицей, ведь правила и законы в Парфагоне всегда жестко соблюдали, что и считалось причиной его многолетнего процветания, с чем было трудно поспорить.

Если вся монстроподобная армия Эйзенберга почти полностью сосредоточивалась в обширном и укрепленным природой кратере вулкана или охраняла труднодоступные ущелья на сложнейшем подступах к нему, то доблестные войска Парфагона были уязвимо рассредоточены по всей контролируемой им территории. Именно такой несправедливый расклад сил позволял мутантам часто действовать эффективно, несмотря на примитивную тактику, направляя концентрированные силы в многочисленные бреши обороны королевства.

Когда-то давным-давно, в бесконечном море вдруг забурлила и зашипела вода, превратившись в обжигающий кипяток, и из нее вырвался стремительно растущий исполинский вулкан. Извергая реки огненной лавы, которая почти полностью стекала с его южных склонов, он образовал обширную территорию к югу, и спустя многие годы так сформировался первый облик современной Селеции.

Спустя многие тысячелетия у затухшего и обвалившегося внутрь себя вулкана, труднодоступный подъем на который может длиться несколько дней, сформировалось десять основных ущелий с холодными и быстрыми реками. Издревле было принято их именовать простым числом, начиная с самой северной: первая река называлась Первой рекой, следующая, чуть более восточная река – Второй и так далее до самой последней Десятой реки с северо-запада. Южные ущелья, по которым спускались холодные и извилистые Третья, Четвертая, Пятая и Шестая реки в конечном итоге формировали живительные водные потоки по всей средней части Селеции, занимаемой территориями Парфагона. А вот с северной стороны вулкана не было ничего, кроме опасных ущелий, шумных безумных рек и уходящих далеко в море обрывистых скал.

Чтобы сдерживать голодающих мутантов на их обедненной возвышенности, армия Парфагона соорудила четыре сторожевых укрепления: Башню потребности – у Третьей реки, Башню безопасности – у Четвертой, Башню причастности – у Пятой и Башню признания – у Шестой реки. Последняя из них находилась на крайнем западе, недалеко от самого проблемного и прекрасного населенного пункта королевства – Города заката. Дополнительные Башня самовыражения и Башня совершенства были сооружены на линии приблизительно на семьдесят миль южнее основных укреплений и прикрывали проходы в менее защищенные территории. Через них вели западная и восточная дороги на Салеп, которые в нем сливались и далее направлялись к Северным воротам Парфагона.

Не считая обслуживающего люда, во всех шести Башнях было по сотне, то есть, по целой центурии, королевских рыцарей, каждая из которых была эквивалентна полуторам или даже двум и трем тысячам солдат из обычных воинов, незнакомых с практикой фазы. Такая ощутимая мощь позволяла любой Башне в одиночку победоносно выстоять оборону при набеге до полутысячи сметающих все на своем пути мутантов. В крупнейших городах – Салепе, Новом Альберте, Звездном, Ярте и Городе заката – стояло от двух до пяти дюжин рыцарей, которые честно следили за порядком и могли, в случае нападения арогдорцев, героически сложить свои головы, сдерживая первую волну вторжения, а то и полностью отстоять свои позиции. В итоге, около восьмисот рыцарей находились в составах гарнизонов подконтрольных королю территорий. Еще две огромные когорты, общей численностью около семисот удалых бойцов всегда были в самом Парфагоне или рядом с ним, готовые в случае необходимости подоспеть на подмогу любому гарнизону в течение нескольких дней. Вся эта система долгими благостными веками слаженно и эффективно работала, но в последнее время начала давать болезненные сбои, словно мутанты внезапно поумнели.

На исходе второго дня пути, привычно измученные утомительной дорогой, войска Нильса прошли мимо массивной Башни самовыражения и стали все чаще натыкаться на выжженные дотла села и изуродованные трупы селян, часто несчастных детей и женщин. Гарнизон самой Башни больших потерь не имел, так как мутанты редко решались атаковать столь неприступные сооружения, бесполезность чего была очевидна даже для них. Поэтому рыцарям, разделившись на небольшие отряды, оставалось все это время выискивать рассредоточенные группы противника и его ресурсные обозы в глубине своей грубо потревоженной территории.

К очередному разочарованию Томаса, главные войска действительно прибыли слишком поздно и могли лишь беспомощно наблюдать последствия одного из крупнейших по масштабу набегов мутантов за последний век, сравнимый разве что с незабываемой бойней под Салепом восемнадцать лет назад, когда под угрозой чуть было не оказалась сама столица. Спустившись среди ночи по руслам рек в районе восточных Башни потребности и Башни безопасности, а также легко преодолев их сдерживающие усилия, сотни мутантов прошлись широкой тридцатимильной полосой строго на юг. Обогнув с двух сторон озеро Звездное, одноименные город и реку, они за пять дней почти добрались до труднодоступных Яртинских гор, а теперь сытые и уставшие беспорядочно возвращались обратно в Арогдор с ломящимися от лакомой добычи ресурсными обозами. За время рейда они успешно разграбили сотни небольших селений и фермерских хозяйств, нанеся колоссальный урон благополучию и авторитету ничего не предпринявшему Парфагону.

Наконец, войдя в Звездный и окунувшись в его сельский запах сена и навоза, приятно обрадовавшиеся войска обнаружили одноэтажный город почти нетронутым. Хотя в некоторых местах все же виднелись обугленные здания, такого кровавого месива, как в Новом Альберте, этому провинциальному поселению удалось избежать. Оглядевшись, утомленные длительной поездкой штабные рыцари собрались на покрытой брусчаткой главной площади, окруженной опустевшим рынком, чуть подпаленной мэрией, а также серой казармой местного гарнизона.

Вскоре к ним доковылял облаченный в поврежденные доспехи израненный и хмурый комендант с необычно широкими плечами и хищным взглядом:

– Да здравствует король!

– Да здравствует Парфагон!

– Приветствую вас, легат Дор!

– Уже подсчитали потери?

– Общие потери убитыми и пропавшими без вести города и трех составов гарнизонов ближайших Башен – около пятидесяти рыцарей.

– Сколько?! – не выдержал ошарашенный Томас, осознав, что это половина ежегодного выпуска Академии.

– Пятьдесят.

– Противник? – продолжил Нильс, укоризненно взглянув на приемного сына.

– Трудно сказать. Полагаю, не меньше двухсот трупов. Вылавливали по лесам, как крыс в амбаре.

– Мирное население?

– Многие спаслись, но склады опустошены.

– Похоже, у них там снова голод, – предположил Ричард.

Томас никак не мог поверить, что уже больше недели не мог добраться ни до одного мутанта и лишь со стороны наблюдал последствия их страшных умыслов. Рассматривая в руках потертую карту Селеции, он с надеждой обратился к задумавшемуся Нильсу:

– А теперь что будешь делать?

– Что-то мне подсказывает, это далеко не все, сын мой. Судя по всему, Джаверу наскучила постная жизнь в проклятом кратере.

– Эта неуловимая кровожадная тварь! – громко выругался и харкнул Ричард. – Что с ним случилось?

От одного имени неуловимого генерала Айвора Джавера у Томаса затряслись руки, крепко сжавшие синюю рукоять выданного королем новенького меча, и налились бордовой кровью сощурившиеся глаза. Он живо представил, что совсем недавно этот проклятый монстр был где-то рядом, проходил по этим же истоптанным дорогам, видел эти же распускающиеся деревья – как близко была месть!

Было решено благоразумно остаться на несколько дней в Звездном, чтобы хорошо отдохнуть и тщательно обдумать план дальнейших действий. Хотя сам город был ничем не примечателен, по большому счету, просто огромным селом, его главным всем известным достоянием являлось удивительно озеро, безмерно глубокое, словно море, и невероятно круглое, как полная луна на восходе. Наполняемое стекающими с южных Яртинских гор холодными реками, оно было такое большое, что на пеший обход требовалось до трех изнурительных дней пути. Стоя на рыбацкой пристани и любуясь этой волнистой красотой, Томас невольно вспомнил Марию, которая наверняка была бы не против провести здесь несколько дней. Сама молодая девушка в это же самое время не находила себе места от тревожного волнения и, чтобы хоть косвенным образом быть рядом со своим любимым и ненаглядным, жила в его комнате в доме Нильса. Маргарита, добрая сестра легата, оказалась этому только рада, ведь ей самой было тяжело слышать те страшные вести, которые теперь с ужасным постоянством приходили то с одной, то с другой стороны королевства.

А убийственные новости действительно не прекращались. В то самое время, когда нетерпеливый Томас вместе со своим приемным отцом прибыли в уцелевший Звездный, вездесущий Джавер зашел с моря в Ярту, настоящую жемчужину королевства, окруженную с севера красивейшими и абсолютно неприступными горами, а с юга полукруглым бирюзовым заливом. Уникальное расположение города создавало в нем особенный климат, в котором росли коренастые пальмы, и всегда было значительно теплее, чем в любом другом месте Селеции, местами весьма суровой. Считалось, что именно там жили самые счастливые люди, пусть и не имеющие благ столичного Парфагона.

Но главная новость состояла в другом: Джавер не просто дерзко зашел в этот уютный город, сроду не видавший никаких боевых действий, и не только разграбил его, как этого можно было легко ожидать, но и неожиданно засел в нем, будто собираясь навеки оторвать от Парфагона такую удобную для обороны землю.

Подданные короля Альберта Третьего были буквально ошеломлены произошедшим, так как такой непомерной наглости мутанты себе никогда ранее не позволяли. Мало того, плохая новость состояла в том, что Ярта сама по себе была крайне труднодоступной природной крепостью, которая находилась непомерно далеко от регулярных войск. Отбить ее у неприятеля было совсем непросто.

На фоне всеобщей задумчивости и печали, а также распространяющегося, словно зараза, предчувствия постепенного наступления чего-то совсем нехорошего в этом разрушающемся мире, только один Томас в определенной степени радовался новым обстоятельствам. Как ему казалось, у него впервые появился совершенно очевидный шанс не только активно поучаствовать в гарантированном сражении с настоящими мутантами, но и попробовать добраться до самого Джавера. Он даже с трудом мог поверить, что ожидаемая всю жизнь развязка могла случиться так быстро.

И действительно, после многочасовых мучительных раздумий и напряженных советов с другими офицерами, легат Нильс Дор решил действовать наверняка. Уже много раз у него был шанс сразиться лицом к лицу со своим главным визави всей своей жизни, но каждый раз опытному Джаверу каким-то сверхъестественным чутьем удавалось почувствовать опасность и скрыться из, казалось бы, самых безвыходных и обреченных ловушек. Теперь же, взяв с собой две центурии самых надежных рыцарей, главнокомандующий решил срезать по лесным тропам путь от озера Звездного до дороги, которая по всему восточному берегу огибала Селецию от Башни потребности у склона вулкана до Ярты на юге. Затем, добравшись до захваченного города, он искренне надеялся, что долгая история противостояния все же имела высокие шансы закончиться. Выбранный путь должен был занять порядка недели, и оставалось только молиться всем богам, чтобы враг за это время не сменил планы и сидел на месте. Конечно, можно было двигаться быстрее, но при этом возникал риск потерять ценнейшие обозы снабжения. А этого ни в коем случае нельзя было допустить, так как рыцари нуждались в бесперебойном сытном питании, дабы не потерять форму и силы, таким трудом приобретенные через фазу.

Кроме всего прочего, просчитав все варианты, решительный Нильс с надеждой отправил Ричарда с быстрыми гонцами в Парфагон, чтобы тот взял две центурии рыцарей и зашел в подло захваченную Ярту с запада. Также его друг должен был отобрать три самых крепких торговых галеры и, погрузив в них еще сотню воинов, а также достаточного на неделю провианта, рискнуть отправить их морем, чтобы окончательно захлопнуть ловушку для обнаглевшего противника, хотя это был большой риск, ведь уже целые поколения не проводили морских операций. Считалось, что во флоте не существовало необходимости: реальные доступы к Арогдору были только через сушу, а сами отсталые мутанты по определению не могли построить свой собственный морской флот.

* * *

Из-за вынужденно затянувшегося путешествия Томас и Нильс впервые проводили столь много времени вместе и смогли стать гораздо ближе, уже как взрослые мужчины. Один другого раньше всегда воспринимал исключительно как отца, умудренного опытом старшего наставника, но теперь сам достаточно вырос, чтобы взглянуть на близкого человека с другой стороны. И в этом было много непонятного. Например, почти в каждом разговоре о Джавере Нильс немного странно себя вел, что не могло остаться незамеченным, ведь Томас всегда полагал, что личные вопросы к высокопоставленному мутанту были исключительно лишь у него самого. Учитывая довольно смутную историю кровожадного генерала и самые разные слухи о его загадочном прошлом, за этим действительно могла скрываться некая тайная история.

Более не в силах держать в себе мучительные догадки, юный рыцарь легонько пришпорил Вектора и быстро догнал идущего немного впереди легата, когда их колонна медленно спускалась с очередного живописного склона вдоль холмистого юго-восточного берега Селеции. Потревоженный Нильс по выученному за много лет взгляду своего приемного сына не мог не почувствовать гложущее его смертельное любопытство:

– Последний раз ты с таким лицом хотел спросить, чем девочки от мальчиков отличаются.

– Ха-ха, и ты меня обманул!

– Конкуренция никому не нужна, друг мой.

– Всего лишь интересно, что у тебя с Джавером? – спросил Томас как бы невзначай, задорно играясь пожеванной соломинкой во рту и, зажмуриваясь, смотря на заходящее за великолепные Яртинские горы послеполуденное солнце.

– Откуда такие мысли?

– Посмотри на себя, – он громко сдунул волосы с глаз и кивнул на руки легата, сжавшие до посинения повод его уставшей лошади.

– Тебе не станет легче.

– Несмотря на всю ненависть к нему, приходится честно признать, что он настоящий гений военного дела, раз способен так долго от нас уходить. Не так ли?

– Про безнаказанность ты зря. Когда он только к ним перешел, мы его много раз оставляли без армии.

– Что ты сказал?

– Ну, однажды мы их зажали между Пятой и…

– Откуда он перешел? Так это правда?

– Эх, – тяжело вздохнул Нильс, – тебя не удивляет, что он так сильно выделяется среди других мутантов?

– Как раз это меня всегда и удивляло.

– Это настолько давняя и нелицеприятная история, что у нас не принято о ней вспоминать.

– Я слышал эти слухи, но раз нам в Академии ничего не говорили…

– Еще бы вам такое рассказали! Надежда Парфагона стал героем Арогдора. Позор, если вдуматься.

– Ну, Нильс, хватит уклоняться от ответа. Я ж тебя не жениться прошу.

– Друг мой, жениться – это легко. Любой дурак может жениться! А вот оставаться холостым, пользуясь популярностью у дам, могут только избранные, – рассмеялся на мгновение расслабившийся Нильс, затем вздохнул и вновь стал серьезным. – В общем, не упади с лошади. Трудно представить, но некогда благочестивый Айвор Джавер был моим лучшим другом. Я бы даже сказал, наставником.

– Не может быть! – опешил Томас, остановив любопытно крутящего ушами Вектора.

– Мы оба учились в Академии.

– Прекрати!

– Да, это был редкий красавец. Если честно, он был еще и умнее, и удачливее меня. Хотя Айвор вышел из очень бедной и простой семьи, он почти во всем был лучший. Однажды даже выиграл турнир. Думаешь, почему я так старался стать чемпионом? Он ведь это сделал. Я тоже хотел доказать, что не хуже.

– Да и я не смог.

– Ты был ребенком. Никто из нас не смог бы дойти до финала в восемнадцать лет! – взбудоражился Нильс. – Не в этом дело. В общем, он быстро шел вверх по карьерной лестнице, в отличие от такого тугодума, как я. Каждый им восхищался, все лучшие женщины всегда сами к нему шли, в отличие от меня, которому приходится все время заманивать их чем-нибудь: то на звезды посмотреть, то на крыше посидеть. А ему все само в руки шло. Мастер он был во всем. Ну, и не смог он остановиться, познать границы дозволенного. Тогда у нас была, если не ошибаюсь, четвертая жена Альберта Третьего, совсем юная королева Джейн.

– Стоп, – снова остановился изумленный Томас, окончательно выронив несчастную соломинку изо рта. – Даже ты бы не пошел на это, Нильс!

– Я ж говорю, у него совсем пропало чувство реальности, – вздохнул задумавшийся легат. – Джейн Гуднол была великолепна, поэтому там возникла настоящая любовь, страстная и бессмысленная. Конечно, она не устояла перед всеобщим любимцем и каким-то образом смогла найти для него время и место. Причем, не раз. Пока не забеременела, и все не всплыло. Причем публично. Причем всплыло благодаря этому недоноску, Исааку Ньюртону, твоему достопочтенному ректору. Тварь!

– Сволочь еще та, оказывается, – сгоряча сплюнул Томас, вспомнив свою печальную историю поступления в Академию.

– Как понимаешь, король немного, так сказать, расстроился, – хитро подмигнул Нильс. – Скандалы, отставки, неудачная попытка побега любовной парочки. В конце концов, Джейн на восьмом месяце беременности сбросилась со своей восточной башни замка, где теперь прячут принцессу Элизабет. Еще молодого и амбициозного Джавера лишили гражданства и с грандиозным позором изгнали. Куда он направил свои таланты дальше, ты уже знаешь. До сих пор удивляет, что его не казнили. Даже тут он вывернулся!

– Невероятно. Получается, вы должны были остаться друзьями?

– Это самое страшное, – побагровевший Нильс снова напряг свои руки до посинения и неприятного хруста в суставах. – Для меня он – все еще близкий друг, с которым я вырос, с которого я брал пример, который всегда мне помогал. Хотя я его больше никогда не видел вблизи, сотни раз приходилось наблюдать последствия его работы. Вспомни свое детство. Вспомни, что мы видели за последнюю неделю. Я не могу понять, как он на это идет. Что с ним случилось? Неужели это просто месть за Джейн и их ребенка?

Разгорячившись болезненными воспоминаниями, расстроенный Нильс больно пришпорил своего бедного коня и быстро ускакал вперед растянувшейся колонны, которая по извилистой дороге все больше углублялась в узкое пространство между морем и Яртинскими горами. Шокированному Томасу было, о чем подумать оставшуюся часть пути. Из примитивного безжалостного чудовища генерал Джавер вдруг превратился в человека со сложной судьбой.

Поскольку это был шестой день изнуряющего пути, виды вокруг постепенно становились все более захватывающими. Слева их по-прежнему сопровождало бескрайнее синее море с набегающими длинными волнами, а справа все более высокие отвесные скалы самых причудливых форм. Все это было признаком приближающейся Ярты, которая действительно появилась в низине между гор и холмов на следующий день. Если бы не черные двухуровневые и одномачтовые галеры с опущенными парусами в бирюзовой воде большой полукруглой бухты, то ни за что не предположить, что кто-то нарушил спокойствие этого удивительно прекрасного места.

Перекрыв узкую дорогу, заняв надежную оборонительную позицию и разбив временный лагерь, ушедший в себя Нильс стал выжидать визуальных знаков приближения Ричарда с западной стороны Ярты, а также прибытия своего скромного флота.

Уже на следующее утро он заметил в подзорную трубу одну большую и две средние торговые галеры из Парфагона, осторожно подходящие к бухте и выглядящие совсем несерьезно по сравнению с гигантскими на их фоне чернеными суднами врага. А к вечеру с противоположной стороны города стал подавать сигналы Ричард, разбивший лагерь на нависающем над городом холме. В итоге, Нильс решил атаковать обнаглевшего и окруженного Джавера на следующее же утро, хотя что-то сверлило его изнутри. Он никак не мог найти уверенность в себе и обрести душевное спокойствие.

– Ты какой-то сам не свой, – обратил внимание Томас на растерянный вид главнокомандующего во время позднего ужина у согревающего пламени костра с раскинувшимся перед ними потрясающим видом на огни блокированной Ярты под безоблачным ночным небосводом, плотно усеянным яркими звездами.

– Может ему просто все надоело?

– В смысле? Кому?

– Понимаешь, – внимательно оглядевшись, Нильс придвинулся ближе к приемному сыну и понизил голос, – я знаю, что он что-то задумал, но не знаю, что именно.

– Вроде, мы все логично делаем.

– Правильно! Я вынужден все это делать, так как иначе меня обвинили бы в предательстве. Чувствуешь? Все же логично? Город-то нужно отбить, – тяжело вздохнул легат. – Но это Джавер. Он не может просто взять и подставиться, сидя на одном месте. Такого никогда не было. Эта тварь прекрасно знает, что у меня сейчас нет выбора.

– Что бы он ни придумал, там всего четыре судна, Нильс.

– И?

– Сколько их там? Только пешие или еще и с челоконями в придачу? Сто, двести? Ну, даже если все триста, мы из них все равно фарш завтра сделаем!

– Посмотрим, Томас. Посмотрим…

* * *

Ранним утром следующего дня настал решающий момент. Впервые появилась возможность не только взять живым или уничтожить распоясавшегося Джавера, освободив захваченный город, но и прекратить панические настроения во всем настрадавшемся за последнее время королевстве, вернув его в привычное спокойное русло мирной жизни.

Легат Нильс Дор лично взял в руки два дымящихся факела и заранее оговоренными с Ричардом движениями дал знак начала наступления. Взведя свои арбалеты, пятьсот огромных рыцарей, с ором и сотрясающим землю топотом лошадей, эффектно развивая свои синие накидки, кинулись с трех сторон на прекрасную Ярту. Как и ожидалось, не сидящие на месте мутанты за полторы недели успели хорошо укрепиться и тщательно перекрыть единственные дороги с запада и востока, а также подготовить несколько крепких линий внутренней обороны. Единственной неожиданностью была атака с моря, к подготовке отражения от которой у них был лишь один короткий день.

Предсказуемо рыцари начали нести ощутимые потери еще на подступах к первой линии обороны арогдорцев. Проблема заключалась в отсутствии опыта брать такие серьезные укрепления, ведь враг никогда прежде не успевал столь плотно закрепляться в захваченных населенных пунктах. Как итог – четырехрукие мутанты ловко и метко пускали стрелы из многочисленных укрытий, сражая то одного, то другого отчаянного рыцаря или его невинного коня.

Встретив столь ожесточенное сопротивление, Нильс на какое-то время даже успокоился. Получалось, именно в этом и заключался загадочный план Джавера: всего лишь создать неприступную линию обороны и неотступно держать позиции. Вздохнув с облегчением и видя, как мучается в тылу взбудораженный Томас, главнокомандующий армией Парфагона настолько расслабился, что, скрепя сердцем, все-таки дал ему разрешение присоединиться к смелой атаке.

Приученный к работе со стрелами с самого детства, Томас немедленно накинул округлый шлем со сливающимися овальными прорезями для глаз и рта, оседлал заржавшего Вектора, вставшего на дыбы от резких движений и отовсюду раздающихся криков, и вскоре прискакал к передовой у первых зданий на окраине Ярты. Спрятавшись за огромным валуном, он начал метко пускать стрелы из арбалета, пробивая брешь в обороне одного из типично желтых для южного города зданий, где у неприятеля была устроена надежная боевая позиция.

Едва почувствовав возможность продолжения атаки, облаченные в доспехи воины с мечами наперевес смело кинулись к обстрелянному дому, ведомые одним из храбрых центурионов, тогда как все уцелевшие мутанты дружно отступили ко второй линии обороны в соседнем квартале, также благоразумно заранее приготовленной. Не отставая от рыцарей, в бой с отчаянным криком кинулся и теряющий рассудок Томас. Добравшись до освобожденного дома, он мгновенно спешился и сразу же наткнулся в просторной и скромной прихожей на клыкастую загорелую морду раненого в грудь мутанта, который упирался дредами в высокий потолок и источал ту самую тошнотворную вонь смеси пота и отвратной кислятины, которую бывший селянин хорошо запомнил из своего раннего детства.

Не успевший сбежать арогдорец вовсе не собирался сдаваться, в чем попросту не было никакого разумного смысла. И поэтому, недолго думая, он бросился с проржавевшим топором на обрадовавшегося Томаса, который легко увернулся от свистящего лезвия и двумя акцентированными движениями меча нанес точные проникающие ранения между щитами наращенной брони на животе скулящего мутанта, как его и учили все пять лет в Академии. Когда огромный четырехрукий и вонючий монстр свалился без чувств, сотрясая треснувший деревянный пол своей чудовищной массой, ликующий рыцарь со всей злости пробил острием меча его массивный лоб, крепко прибив громко треснувший череп к дубовому полу, с головы до ног обрызгав себя сладострастной горячей кровью.

Наконец, все восемнадцатилетнее ожидание мести разом изверглось наружу. Утонув в бурлящих эмоциях и страшной злости, дико крича во всю раскрытую глотку и страшно выпучив покрасневшие глаза, повзрослевший селянин снова и снова вытаскивал застревающий в полу огромный меч и все с большей силой вонзал его обратно в изуродованную тушу бронированного мутанта. Наконец некая увесистая глыба с грохотом свалилась с освобожденных плеч Томаса, и он стал постепенно трезветь, ощущая себя совсем иначе, чем все эти годы. Будто оказался в другом мире. Словно заново родился. Выплеснув самые поверхностные эмоции, он отчетливо почувствовал настоящую глубину своего стойкого желания уничтожить всех мутантов до единого, но отныне только хладнокровно и предельно расчетливо.

Та же самая история с прорванной обороной повторилась и с западной стороны, где под командованием белокурого трибуна разгоряченные рыцари все глубже и глубже пробивались внутрь построенного из ракушечника великолепного города. Все это происходило на глазах руководящего операцией Нильса, который под тяжелые удары взволнованного сердца по-прежнему наблюдал за результативными перемещениями своих войск с высоты штаба на холме с восточной стороны сверкающей на солнце бухты.

– Легат Дор, – вдруг прервал его наблюдения один из охранников и показал пальцем на море, где на полных парусах с запада приближались еще четыре черных двухуровневых галеры. Полсотни длинных и синхронных весел каждой из них медленно, но уверено приближали суда к берегу, словно это были некие огромные многоножки из кошмарного сна ребенка, спящего в лихорадочном бреду.

– Понятно, что ты задумал, – зло бросил Нильс. – Но это бесполезно, мой старый друг!

Действительно, к этому моменту упрямые парфагонцы с суши и моря уже захватили пришвартованные у берега суда, успешно пробили все основные линии обороны и с трех сторон прижимали паникующих мутантов к отвесным горам, по которым те пытались отчаянно спастись. Увидев сложившуюся ситуацию, подоспевшая вражеская подмога не решилась высаживаться на берег, вероятно, и без того измотанная интенсивной работой веслами, поскольку, судя по всему, нанятых гребцов у них не было. Прибывшие суда лишь ограничились выпущенными зажигательными стрелами по скромной флотилии Парфагона, быстро подпалив все до одного судна на пристани, включая только что захваченные рыцарями черные галеры.

Еще через полчаса радостные Нильс и Ричард горячо обнялись на центральной площади Ярты, покрытой ровной брусчаткой и с расположенными по периметру непривычными для Селеции мохнатыми пальмами. Позади них была бирюзовая бухта, а спереди простирался великолепный вид на уползающие вверх узкие улочки уютного города, над которым нависали неприступные макушки скалистых гор, частично утонувших во взбитых облаках.

– Женушке привет успел передать? – съязвил Нильс, пребывая в приподнятом настроении.

– А давай, мы тебя тоже женим? На Джавере? Тебе ведь женщины уже давно надоели, наверное.

– О-о-о, какая отличная идея! Томас, – крикнул легат прискакавшему на Векторе приемному сыну, – мою любимую невестушку нигде там не видел?

– Что? Какую невесту? – не понял шутки разгоряченный рыцарь с торчащей из левого плеча стрелой, которую он явно не замечал.

– Нашего друга Айвора Джавера не встречал?

– Они все лезут в горы. Мы уже не можем их преследовать.

– Да неужели?!

– Ага! Что нам делать?

– Эти твари выросли в горах. Что тут поделать? Но оттуда они все равно уже не уйдут, – довольно отметил Нильс, рассматривая в подзорную трубу карабкающихся в отступлении мутантов. – Дожимайте, сколько сможете, а там посмотрим.

Вдруг главнокомандующий перестал улыбаться и начал нервно водить трубу то далеко в правую, то в левую часть склона и обратно:

– Твою ж мать! – заорал он. – Ричард, Томас, гоните тыловые обозы в город. Немедленно!

Еще не понимая происходящего, новоиспеченный рыцарь кинулся к восточному выходу из города, где были оставлены перед атакой части поддержки и их служащие. Выжимая из своего и без того уставшего коня последнее, он заметил как с гор к нему наперерез стремительно спускались на могучих челоконях сотни полных сил мутантов, дреды которых словно взбешенные ужи подпрыгивали и дергались во все стороны. Обернувшись, он увидел такую же удручающую картину с западной окраины Ярты, и стало понятно, что он не успевает на помощь.

Хотя несчастные люди из обозов сами заметили опасность и попытались спастись, невероятно быстрые мутанты не дали никому и шанса избежать незавидной участи. На глазах пораженного Томаса они по-зверски убивали всех оставленных Нильсом беспомощных людей, зачастую расчленяя их пополам лишь одним мощным ударом меча или топора. На их защите оставалась всего дюжина воинов, которые были молниеносно и безжалостно повержены, так и не сумев оказать никакого ощутимого сопротивления шумно спускающейся лавине противника. Все другие резервы уже давно были в городе, так как побелевший к этому моменту легат сделал коварную и смертельную ошибку, непростительно посчитав его взятым.

Заняв ключевые позиции с запада и востока, мутанты не стали сразу атаковать, внимательно наблюдая за происходящей паникой в дымящемся городе. Славная рыцарская армия под руководством Нильса Дора, в которой оказались собраны лучшие воины короля Альберта Третьего, теперь была беззащитно заперта между скал и морем без обозов тыловой поддержки и, вероятно, с опустошенными погребами и складами крохотной Ярты, пятитысячное население которой было то ли полностью уничтожено, то ли спасалось где-то в непроходимых лесах или безжизненных горах.

Генерал Джавер, знающий не понаслышке все секреты подготовки военачальников Парфагона, не стал долго ждать развязки и рисковать достигнутым успехом. Плотно сгруппировав спустившихся с гор мутантов, он тут же отдал приказ на долгожданную контратаку, справедливо рассчитывая свежими силами просто добить измотанных и растерянных рыцарей. В этот момент подданные короля наивно полагали, что смогут использовать приготовленные противником укрепления, но они оказались лишь имитацией, не пригодной для удержания позиций, что объясняло такое легкое взятие Ярты.

Однако, безвозвратно потеряв около половины своей армии, вовремя спохватившемуся Нильсу удалось оперативно создать круговое укрепление в центральном квартале, где раньше жили самые состоятельные граждане в надежных особняках с толстыми стенами, будто изначально рассчитанными на длительную осаду. По его периметру были заграждены и завалены проходы всех смежных улиц, а также расставлены в ключевых точках сторожевые позиции из наиболее опытных и свежих воинов. При этом раненых и мирных подданных короля спрятали в холодных подвалах и погребах. Обезопасив себя, удрученным парфагонцам теперь оставалось лишь с болью в сердце и горькими слезами на глазах наблюдать, что вытворяли остервеневшие мутанты с пойманными собратьями за пределами спасительно квартала. Около часа топот стремительных челоконей раздавался по всему городу: арогдорцы прочесывали Ярту вдоль и поперек, яростно добивая неспособных в одиночку защищаться воинов и совсем беспомощных заблудившихся гребцов, отчего вечернее небо то и дело разрывалось от отчаянного крика и адского смеха.

Зажав обреченного противника на маленьком клочке суши, Джавер логично решил начать позиционную осаду анклава, понимая, что измучившиеся рыцари все равно не выдержат больше нескольких бесконечных дней. При этом минимум полторы недели у Нильса не было ни единого шанса получить ни подмогу, ни пищу, ни воду. К тому же, мутанты с нижних склонов гор и соседних домов планомерно и веселясь пускали обычные и зажигательные стрелы в как на ладони расположившийся перед ними временный укрепрайон, с каждым часом все больше ослабляя его.

* * *

Следующие три дня были сущим адом для имевших счастье выжить парфагонцев. Каждые несколько часов, ночью и днем, им приходилось отбивать непрекращающиеся атаки мутантов, направленные больше на изнурение и моральное подавление, нежели чем на реальные потери живой силы. Если на оборонительных позициях, к которым подключили неопытных гребцов, была хоть какая-то ротация, то остаток штаба работал денно и нощно в одном из темных подвалов огороженного квартала, стараясь продумывать оперативный ответ на любую ситуацию. В это время хитрый Джавер сделал все, чтобы попавший в ловушку главнокомандующий армии Парфагона и его команда не могли расслабиться ни на минуту. В купе с полной безысходностью, терпение и выдержка самого Нильса падали с каждым часом. То же самое произошло с Ричардом и другими офицерами, которые все больше возлагали вину на своего легата, которым искренне восхищались еще буквально несколько дней назад.

В обычной жизни в гарнизонах рыцари спали не меньше двенадцати часов в сутки, потребляли безграничное количество пищи и воды, в общем, жили в свое удовольствие. Теперь же они пребывали в беспрерывном стрессе, угрозе бесславной смерти в любой момент и почти полном отсутствии провианта. Кроме того, они совершенно не могли спокойно отдыхать, что не только лишало их возможности попасть для восстановления в спасительную фазу, но и почти не давало шансов хотя бы просто нормально уснуть, что с каждым часом все больше расшатывало и так поврежденную психику. Как итог, с каждым днем все больше теряющие силу воины стали стремительно худеть: их организму требовалось очень много энергии только лишь для простого существования и для ее восполнения он начал без оглядки пожирать собственные излишки в виде массы, наращенной с таким трудом.

Чтобы хоть как-то исправить с каждым часом катастрофически ухудшающуюся ситуацию, не сдающийся Нильс с содроганием разрешил забивать также измученных жаждой и голодом лошадей, особенно если они были сильно травмированы или принадлежали погибшим героям. Это помогло сохранить остатки сил, но парфагонцы все равно не могли съесть всех своих лошадей, к которым относились как к верным младшим товарищам, без которых они лишали себя последней надежды на возможное спасение.

Еще хуже приходилось раненым, так как не было никакой возможности надлежащим образом обработать их раны и облегчить страдания, ведь вся немногочисленная медицинская служба трагически погибла вместе с утраченными тыловыми обозами. Среди этих несчастных, выбывших из строя воинов, в одном из сырых подвалов, к горечи еле живого от усталости Нильса, в холодном жару и бессознательном бреду лежал его приемный сын. Кроме нескольких мелких и незначительных ранений, попавшая в плечо роковая стрела вызвала большую кровопотерю и оставила после себя распухшую почерневшую рану, которая все время гноилась и привела к болезни всего организма. Отсутствие медикаментов и возможности попасть в фазу для самолечения, чему интенсивно обучали в Школе и затем в Академии, почти не оставляли ему шансов продержаться хотя бы еще пару дней. А ведь подмога даже не предвиделась, ввиду фатальной удаленности Ярты от любых крупных гарнизонов, которые, в лучшем случае, только узнали о случившемся, и им теперь требовалось не меньше недели, чтобы выручить своих попавших в беду товарищей.

К этому времени весть о страшной трагедии действительно потрясла Парфагон. Близкие попавших в осаду рыцарей едва находили себе место в ожидании развязки кампании. Конечно, эта ситуация потрясла и убитую горем Марию, которая, почувствовав своим чутким любящим сердцем неладное, решила через фазу проведать Томаса и попытаться хоть как-то ему помочь.

Так как расслабиться у нее не получилось из-за сильнейшего в ее жизни нервного срыва, зареванной девушке пришлось дождаться обычного засыпания в кровати Томаса в его пахнущей библиотекой комнате. В череде бессмысленных кошмарных сновидений она вдруг проснулась и, не двигаясь и не открывая глаз, сразу начала перебирать разнообразные техники. Она представляла вращение тела, пыталась увидеть воображаемые трущиеся перед глазами руки, пробовала раскачивать тело в разные стороны, а также расширять и уменьшать его. Снова и снова безрезультатно прокручивая один и тот же цикл, она решилась сменить подход и, во что бы то ни стало, представила себя уже в Ярте, словно она там по-настоящему находилась. Мария начала воображать, что активно трогает пол в некоем доме и почти сразу же почувствовала, что уже больше не лежит в своей кровати, а буквально находится в тесном смердящем подземелье, где лежали огромные и стонущие мужчины. Стабильность пространства отключилась, и она все-таки оказалась в фазе!

Мария сразу же начала искать среди умирающих мужчин своего жениха, понимая, что он один из пострадавших. Для удержания состояния она пыталась как можно детальнее сконцентрироваться на всех получаемых ощущениях и не терять намерения найти цель – Томаса. Как и ожидалось, уже через несколько футов она и вправду рассмотрела его в кромешной темноте, окровавленного и бессознательного. Сначала она заплакала и кинулась его обнимать, но потом, чуть не упустив с таким трудом полученную фазу, начала пытаться залечивать его пульсирующие раны. По сути, находясь в своем собственном пространстве, она все равно магическими пассами исправляла раненый шаблон тела Томаса, наблюдая, как на глазах затягиваются повреждения, и он становится полностью здоровым. Хотя в Школе это считали абсолютной ересью, колдовским предрассудком, она хотела хотя бы таким образом попытаться помочь своему будущему супругу, раз не было других разумных вариантов.

Тем временем, внимательно проанализировав произошедшее и рассматривая карту Селеции за шатающимся скрипучим столом в сыром подвале и при свете одинокой тусклой свечи, Нильс и Ричард пришли к очевидному выводу: набег на округ города Звездный был лишь прикрытием переброски далеко южнее не менее полутысячи мобильных мутантов на, как прежде казалось, совершенно неприступные хребты Яртинских гор, где была устроена коварная засада. С самого рождения адаптированные к жизни на недружелюбном вулкане, а также привыкшие к суровым условиям мутанты легко переждали неделю в скалах, учитывая, что по пути разграбили несметное множество населенных пунктов, вдоволь пополнив запасы провианта. Вся операция, включая отвлекающую атаку на Новый Альберт, выглядела дьявольски продуманной и совсем не типичной для всей истории столкновений с Арогдором.

Чувствуя тяжесть вины на себе и несмотря ни на что, Нильс все-таки не терял связь с реальностью и пытался до последнего найти выход из ситуации. Одним из самых отчаянных вариантов было попробовать пробиться на западную дорогу и выйти к наверняка идущему навстречу долгожданному подкреплению. Хотя измученные рыцари вряд ли могли осилить такой маневр, они хотя бы тогда полегли гордой смертью храбрых, а не позорно сгинули от жажды и страдания на глазах у праздных мутантов, которые неугомонно веселились и закидывали их мешками с фекалиями с окрестных крыш.

В начале четвертых суток обороны, когда постепенно стемнело, и звезды все ярче освещали безучастное море, к баррикадам неожиданно подошел смелый монстр с белым флагом наперевес. Оказывается, заскучавший Айвор Джавер пригласил своего школьного приятеля Нильса Дора на невинный ужин. Понимая, что тот хочет ему что-то предложить, да и просто от безысходности, измученному гордому рыцарю ничего не оставалось, как раздраженно согласиться. Он был уверен, что его разрушенной жизни теперь вряд ли что-то угрожает. А если и угрожает, то она в любом случае практически потеряла смысл, поэтому он наказал Ричарду взять командование в свои руки в случае его невозвращения. Сам он полностью разоружился и смело отправился на рискованную встречу со своим более удачливым на этот раз визави.

Конвой из четырех полных сил мутантов вывел осунувшегося Нильса на тот самый холм, где он несколько дней назад разбил свой лагерь и затем отдал приказ штурмовать злосчастную Ярту. Теперь вытоптанная до земли поляна была заполнена многочисленными постреливающими кострами, громким галдежом веселых воинов и мирно отдыхающими челоконями с самыми разнообразными глупыми прическами. В воздухе витал стягивающий живот аромат прожаренного мяса и отвратное зловонье редко мывшихся мутантов, а со всех сторон то и дело раздавались патриотичные возгласы хлебающих ведрами вино и пиво счастливых патриотов:

– Виват, Арогдор!

– Виват, Эйзенберг!

– Виват, Джавер!

Униженного и осмеянного, заплеванного и закиданного помоями запинающегося легата затолкали в огромный красный шатер с вышитым на стенах гербом Арогдора в виде вулкана и четырехконечной звезды над ним, по углам которого стояли бравые вооруженные воины. За столом жадно поглощал пищу невероятно массивный мутант с толстыми черными дредами и знакомыми остатками выражения человеческого лица. Его спину прикрывала алая накидка, а поверх наращенной брони сверкала кольчуга со стальными щитками, которая во многом имитировала рыцарские доспехи. В трех из его четырех рук были оторванные куски поросенка, а нижней правой он держал полный жирного молока кувшин. На столе рядом с мисками, больше похожими на тазы, лежал шлем с витыми рогам и слегка изогнутый широкий меч.

– С прошлым не получается расстаться, да? – дерзко начал Нильс охрипшим голосом, разглядывая броню генерала.

Джавер лишь косо и холодно взглянул на бывшего приятеля своим умным, но безразличным взглядом, молчаливо продолжая откусывать своей огромной клыкастой челюстью невероятного размера куски, запах которых сводил с ума уже три дня ничего не евшего, кроме конины, рыцаря.

– Раньше, кстати, посимпатичнее был.

В ответ изо рта Джавера со свистом вылетели во все стороны недожеванные ошметки обслюнявленного мяса, забрызгав всех присутствующих под шатром. Выронив все из рук, мутант стал громко ими стучать по дубовому столу, нарочно хохоча так, чтобы его было слышно даже в центре оставленной без заслуженного легата Ярты.

– Шутник, – еле смог сказать тяжелым басом Джавер и с трудом успокоился. – А ты, я смотрю, все такой же вечный неудачник.

– Что ж ты десятилетия напролет от неудачников убегаешь?

– Эх, это ты так думаешь. Дураком был – им и остался.

– Мы, видимо, о разных вещах говорим, – снова начал Нильс, но собеседник его жестко перебил:

– У меня к тебе предложение.

– Представляю, какое оно выгодное.

– Поешь сначала? – ехидно улыбнулся Джавер.

Не думая, Нильс схватил кувшин с молоком и стал жадными глотками его опустошать, но потом неожиданно замер и выплюнул все содержимое рта на стол, вспомнив, что две сотни его еле живых товарищей сейчас сидят даже без воды и вынуждены пить свою мочу или кровь любимых коней.

– Все то же самое, – усмехнулся генерал. – Сдохнешь ради других!

– Я же не ты.

– Конечно, я ни за что так не сделаю, – отметил Джавер, вытирая тряпками свое лицо и руки от следов обильного ужина. – Бери полсотни своих и уходи прочь.

– Хм, добить на дороге хочешь?

– Понимаешь, мне выгодно, когда такие дураки руководят армиями. Зачем мне тебя убивать? Вдруг кого-то умнее поставят?

Почерневший от злости Нильс не знал, что ответить. На фоне осознания себя виноватым за сдачу своих лучших воинов в трагическое окружение и за погибающего в незавидных муках родного Томаса, далеко не бессмысленные слова Джавера были сродни последнему гвоздю в свеженький гроб с самолюбием гордого легата.

– Что будет с остальными?

– Это уже не имеет значения.

– Я могу забрать сотню? – отчаянно пытался найти выход из ситуации легат. – А гребцы?

– Полсотни кого угодно. С рассветом. Уведите его! – приказал генерал конвою, который молниеносно взял рыцаря под руки и показанно грубо потащил прочь.

Вскоре вернувшись в забаррикадированный квартал, опустошенный Нильс тут же собрал в штабном подвале совет из выживших офицеров и изложил им предложение противника. Поскольку никто не увидел рационального смысла в безнаказанном отпуске части окруженных войск, ведь сами они ни за что в жизни так не поступили бы, все пришли к единогласному выводу, что это очередная ловушка хитрого мутанта.

Однако к утру мнения резко поменялись. Так как остатки сил были на исходе, все время возрастали потери, и ждать оставалось нечего, стало понятно, что атаки уже почти невозможно сдерживать, и в этом имелось все меньше здравого смысла. В итоге, было решено пойти на сумасшедший шаг и воспользоваться предложением Джавера. В этом случае пятьдесят рыцарей могут хотя бы попробовать пробиться, даже если это действительно примитивная и подлая ловушка. Логика заключалась в том, что в таком случае существовал маленький шанс хоть кому-то выжить, а не гарантированно погибнуть всем в одной из ближайших атак. По грустному стечению обстоятельств, реально передвигаться были способны как раз не больше полусотни измученных воинов. При этом сам Нильс в любом случае принял решение оставаться на позиции со своими товарищами до самого конца, чем бы это не закончилось, а командование идущей на прорыв колонной он поручил надежному Ричарду.

Как только начало всходить утреннее солнце и беззаботно запели тут же пробудившиеся птицы, самые боеспособные рыцари расчистили баррикады у проходов между зданий с западной стороны и стали неспешно прощаться друг с другом и с гребцами:

– Ричард, позаботься о Маргарите и Марии, – опустошенно попросил Нильс.

– Конечно. Ты уверен, что не пойдешь с нами?

– Уверен.

– Смотри сам…

– Привет Лилии и здоровья всей твоей семье.

– Спасибо, – саркастично ответил его друг, оглядывая полчища злорадствующих мутантов меж домов соседних улиц, явно не с мирными целями ожидающих выхода его колонны из обреченного квартала. – Больше всего Томаса жалко.

– Молчи. Я и так с ума схожу!

Пожав уставшую руку и обняв старшего приятеля, Ричард повернулся и уверенно повел своих смелых бойцов в сторону западной дороги из Ярты, в надежде, что хоть кто-то из них сможет прорваться.

Мутанты замерли и с ухмылками на веселых лицах медленно потянулись к рукояткам мечей за спинами, но предстоящее вероломное нападение внезапно остановил свист сотен метких стрел, которые с глухими ударами вонзались в их бронированные тела. Страшные крики погибающих монстров тут же утонули в сотрясающем воздух приближающемся гуле тяжелой конницы. Сотни оголтелых рыцарей стремительно вырвались из леса на западном склоне и клиньями вошли в тыл расслабленных скоплений врага, копьями прошивая сразу по нескольку из них и безжалостно добивая сверкающими в лучах рассвета мечами. Звуки горна где-то вдалеке говорили о том, что спасительным наступлением руководил никто иной, как сам Альберт Третий.

Защищенные отполированными до блеска доспехами и развевая на ветру ярко-синие накидки, воины Первой когорты стремительно заполонили некогда симпатичные улицы полуразрушенного города. Затем полные свежих сил рыцари принялись зачищать каждый двор и дом без исключения, безжалостно уничтожая пойманных врасплох, заспанных и мерзко пахнущих мутантов, которые с отчаянным ревом пытались разбежаться во все стороны. Но их легко ловили в холодной воде, когда они пытались неуклюже доплыть до своих гигантских галер, и легко останавливали у отвесных скал, где они с детства чувствовали себя как дома. Кроме того, им удачно перекрывали все пути спасительного отступления к резервам на восточной дороге, тем самым лишая последней возможности не сгинуть в этом грешном мире. Во всех этих случаях их тела жестоко перерезали меж наращенной брони, отсекали мясистые руки и ноги, выпускали еще с вечера плотно набитые дерьмом кишки, сносили с плеч тяжелые тупые головы и с хрустом ломали прочные черепа, обнажая бледно-желтые мозги и обильно заливая землю фонтанами густой крови.

С нервной улыбкой на лице наблюдая за происходящим ужасом из своего шатра на холме, вновь поверженному Джаверу оставалось лишь побыстрее дать сигнал на незамедлительное отступление уцелевшим в лагере воинам и предусмотрительно державшимся на рейде суднам. В итоге, уже через полчаса многострадальная Ярта была полностью освобождена и благополучно вернулась под исконный контроль родного Парфагона.

Альберту Третьему, облаченному с головы до ног в сверкающие латы доспехов с витиеватыми узорами из разноцветных драгоценных камней и восседающему на высоком белом коне, осталось лишь с высоко поднятой головой войти в забаррикадированный квартал в сопровождении своей, испытывающей победную эйфорию армии. Там его со слезами на глазах встретили измученные жаждой и голодом израненные рыцари и гребцы, кто на ногах, кто ползком. Грязные и едва передвигающиеся, они, было, потеряли всякую веру в спасение и уже распрощались с жизнью. Теперь же, оказавшись чудесным образом вырученными подоспевшими товарищами, они кинулись целовать руки своему королю и спасителю.

* * *

Изрядно исхудавший Томас очнулся на второй день пути, когда медленные обозы медицинской службы под монотонный топот копыт все еще везли раненых по прекрасному берегу южной части Селеции, всегда залитой благостным солнцем. Рядом с ним в скрипучей телеге сидел задумчивый и необычно спокойный Нильс в потертой кожаной куртке. Чуть поодаль хромал часто фыркающий Вектор, чья белая переносица окрасилась в темно-бордовый цвет из-за запекшейся крови.

– Что случилось?

– Все хорошо. Не двигайся.

– Кто нас спас? – спросил Томас и застонал от резкой боли в распухшем левом плече.

– Альберт.

– Сам? Ничего себе! Мы так долго продержались?

– Они пришли на четвертый день. Калица просчитал ситуацию еще до того, как мы атаковали Ярту и сразу отправил помощь, – вздохнул Нильс. – Хоть у кого-то есть голова на плечах в нашем странном мире.

– Кстати, – опомнился воин, – почему ты не со штабом? Где твои доспехи?

– Доспехи? Эх, нет больше рыцаря Нильса Дора.

– Не может быть!

– Кто-то же должен отвечать за этот позор.

– Невероятно. Сожалею, – осознавая всю ситуацию, задумался Томас, разглядывая уставшие, но при этом впервые за долгое время расслабленные глаза приемного отца. – Тогда кто теперь руководит армией? У меня родилась одна сумасшедшая идея…

– Прямо таки сумасшедшая? Это тебе у Марии надо спрашивать – вот кто у тебя главнокомандующий! – засмеялся Нильс и по жестокой армейской привычке задорно постучал по поврежденному плечу заскулившего раненого друга, отныне полностью познавшего цену своей доблестной жизненной стезе.

Глава 5 Приключения лесных разбойников

С каждым днем все лучше себя чувствующий Томас вместе с обозами тыловой поддержки вернулся в Парфагон через долгих восемь дней после чудесного спасения в Ярте. Встреченный счастливой подругой, он увидел, как на улицах радостного города бушевал патриотичный праздник в честь очередной большой победы над бесовским Арогдором. Со всех сторон беспрерывно слышались восторженные возгласы:

– Да здравствует Король!

– Да здравствует Парфагон!

– Да здравствует Альберт Третий!

Однако, когда в цветущий город вместе со скрипучими обозами стали ввозить сотни распухших и смердящих тел покойных рыцарей, многие из которых были расчленены на несколько частей, праздник значительно снизил свой пыл, залившись слезами и бесконечными причитаниями убитых горем женщин. Долгая история королевства едва ли имела мало столь кровавых прецедентов, когда почти каждый житель потерял в трагедии своего близкого или знакомого.

Несмотря на очевидную противоречивость ситуации, в которой можно было много кого обвинить или возвысить, пока еще наивный и молодой Томас был искренне удивлен, насколько однобоко этот, потрясающий основы сознания, ужас повлиял на разум людей, как ранее казалось, таких адекватный, толковых и образованных. Пережив все на себе и изнутри понимая, что именно происходило в течение тех двух недель по всему беззащитному королевству, он заметил, как это не только сплотило парфагонцев, но и легко разделило в их головах черное и белое, хорошее и плохое. Вся слава досталась как всегда почти святым королю и канцлеру, а весь негатив был возложен на каменные плечи Нильса Дора, вдруг повинного во всех грехах на свете. Его смещению многие по-настоящему обрадовались, а кто-то даже этим не удовлетворился и настойчиво требовал немедленной казни.

Но ведь проливший первую кровь Томас, ближе узнав своего приемного отца и его реальные задачи во время тяжелой военной компании, отлично понимал, что бывший легат все делал практически безупречно, во всяком случае, полностью согласно созданной тем же королем и канцлером системе. Нильс многократно намекал, что была возможность существенно изменить странное положение дел в уязвимой обороне, хорошенько преступив некоторые привычные устои, но его никто не слышал или не хотел слышать.

Так или иначе и несмотря ни на что, новоиспеченный рыцарь, как и все без исключения граждане Парфагона, включая самого настрадавшегося Нильса, все равно по-настоящему любил и уважал короля. По этой причине юный воин допускал существование неизвестных ему доводов в пользу отстранения приемного отца и щепетильного следования проверенным веками правилам. В конце концов, великий Парфагон здравствовал сотни лет и был настоящей мечтой, воплощенной в реальность. И именно Альберт Третий был ее автором в текущем виде. Разве спасенный селянин, которого приютил этот идеальный город, мог осознать истинные механизмы существования всех подноготных систем королевства?

Немного подлечившись, хорошенько отоспавшись и отъевшись, восстановив свой привычный удалой рыцарский вид, повеселевший Томас сразу же отправился на прием к Ричарду Фейну, который неожиданно для себя получил высочайшее звание легата и теперь возглавил всю армию Парфагона вместо своего горячо любимого друга.

Дождавшись в темном коридоре своей очереди на прием, облаченный в новый синий камзол, Томас вошел в еще не обжитый кабинет нового главнокомандующего, находящийся в сером здании Академии. Рядом с дверью во всю стену висела пожелтевшая детальная карта Селеции, а два широких окна выходили на шикарный вид королевского замка, в одной из башен которого была надежно спрятана от возможных покушений принцесса Элизабет. За широкой спиной легата, сидящего за большим дубовым столом, красовался огромный портрет гордого Альберта Третьего с окровавленным мечом в руках, а стену с противоположной стороны устланного протоптанным зеленым ковром помещения загораживал старый шкаф с толстыми книгами по военной науке.

– Теперь придется все это разгребать, – перебирая огромную кипу пыльных бумаг, недовольно пробурчал Ричард, на груди которого красовался прикрученный к камзолу исцарапанный золотой жетон Нильса, его предыдущего владельца.

Рассмотрев в шкафу книги с редкими названиями и посмотрев, сколько времени утекло в водяных часах на столе легата, сооруженных в виде опорожняющегося перевернутого конуса с метками, Томас смело присел на скромный стул напротив массивного стола:

– Как тебе повышение?

– Лучше бы я каждый день рисковал жизнью в Башне причастности, чем занимался этим!

– Как сказал бы один наш общий знакомый, почему бы тебе не попросить помочь разобраться с бумагами свою любимую женушку Лилию? – нарочито серьезно спросил гость.

– Хм, знаешь, в Башне причастности и вправду освободилось теплое местечко. Не хочешь?

– Всегда мечтал! – рассмеялся Томас и продолжил: – У меня есть немного необычная идея. Нужно твое разрешение.

– Валяй.

– Последнее время мутанты активизировались. И мы не знаем, почему. Тебя это не волнует?

– Всех волнует. Мы не только не знаем, почему это происходит, но и не знаем, что будет завтра.

– Отправь меня на разведку!

– Вот оно что! Тот же самый наш общий знакомый любил говорить, что если тебе в голову пришла умная мысль, то будь уверен – она уже посещала чью-то более умную голову раньше.

– Почему более умную голову?

– Потому что раньше тебя.

– Так у нас уже есть агенты?

– Были. Но в последние годы Арогдор стал до странности легко вычислять нас. Ничего не сумев с этим поделать, мы больше никого туда не отправляли. Это верная и страшная смерть, поверь.

– А ждать, когда они опять пройдутся по всем нашим городам – это не смерть?

– Парфагон не тронут, Томас, – многозначительно сказал Ричард, откинувшись на высокую спинку стула. – Я помню твое происхождение, но ты должен понимать, что для нас главное.

– Вчера – Ярта, а завтра – столица.

– Даже не думай, приятель. Нильс не простит мне этого.

– Он в курсе, и у тебя есть человек, который готов на все!

– Туда добраться живым – это уже испытание похуже Ярты.

– Я могу узнать, что там произошло, что изменило их тактику. Не это ли тебя интересует больше всего?

– Эх, – Ричард осторожно приподнялся и, выйдя из-за стола и подойдя к окну, стал задумчиво изучать королевский замок. – Хорошо.

– Ура! – прервал его вскочивший Томас.

– Но есть условие.

– Что пожелаешь!

– Я разрешу, если ты найдешь еще одного такого же сумасшедшего напарника. Один ты туда не пойдешь.

– Считай, все решено!

– Ну и продуманную деревенщину спасли на голову свою.

Довольный Томас обнял на эмоциях своего старшего товарища и быстро убежал прочь. Ему предстояла долгая дорога за единственным человеком, который мог согласиться на такой безрассудный поступок, причем с большим удовольствием и энтузиазмом.

Новоиспеченный рыцарь Ален Оспе, вымахавший в массивного и высокого жгучего брюнета с красивыми черными глазами, проходил смертельно скучную практику в одном из наиболее спокойных гарнизонов Башни совершенства, в отличие от сразу же попавшего в кровавую передрягу, более удачливого друга. Укрепление прикрывало северо-западные подступы к драгоценному Парфагону, находясь в двух днях пути от него. Его гарнизон вступал в бой, что случалось крайне редко, лишь в случае прорыва мутантами обороны более северных Башни причастности или Башни признания, находящихся под непрерывным давлением врага.

Преодолев порядка семидесяти миль на едва подлечившемся Векторе, пред взором Томаса предстала та самая Башня совершенства. Сужающееся к верху сооружение, высотой не меньше пятиэтажного здания, было похоже на наполовину вкопанную в землю широкую каменную бочку, и стояло посреди холма, вокруг которого были тщательно выкорчеваны все до единого деревья. Стены Башни у основания имели семифутовую толщину, но к верху постепенно сужались до трех футов. Узкие бойницы начинались лишь с половины высоты строения, а на самом верху находилась под открытым небом просторная смотровая площадка, с которой было удобно наблюдать на многие мили вокруг и вести прицельную стрельбу по приближающемуся противнику.

Усиленный гарнизон состоял из целой сотни не самых опытных, но все равно прожорливых рыцарей и пары дюжин обслуживающего люда. Именно поэтому требовалось достаточно вместительное и одновременно надежное укрепление в таком важном для безопасности королевства месте. Для содержания позиции, эффективность которой всегда вызывала справедливые споры, требовалось огромное количество сытного провианта и качественного сена для лошадей. Доставкой всего этого занимались специальные обозы, которые курсировали между крупными населенными пунктами и всеми шестью Башнями.

Скучающий от тоскливого безделья и замученный бесконечной бессмысленной муштрой, как это часто бывает в тыловых частях армии, Ален сразу же согласился на предложение совершить безумное путешествие на вершину жуткого вулкана, в кишащий мутантами Арогдор. По его мнению, это было точно лучше, чем страдальческая смерть от бесконечных построений и пошлых шуток скучающих без доступных дам рыцарей. Ради интереса Томас даже попробовал переубедить Алена, во всех подробностях красочно рассказав, что произошло с предыдущими агентами и какие сложности могут ждать их на пути к кратеру. Однако, чем красочнее он описывал возможные нестерпимые мучения, тем у безбашенного друга все ярче загорались глаза. Не на того напал!

Таким образом, заполучив безрассудного напарника и окончательное разрешение от Ричарда, вернувшийся в столицу Томас наконец решился на самое сложное: посвятить в свои планы Марию. Он выбрал для этого вторую половину солнечного воскресенья и пригласил ее прогуляться по всегда оживленной Аллее героев, простирающейся ровной линией от могущественных Северных ворот до широкой площади у королевского замка.

Среди пышных каштанов по обе стороны широкой дороги, среди гудящего галдежа тысяч голосов, звонкого смеха, радостных возгласов, а также мелодичной музыки и жалостливых завываний уличных артистов, царила беззаботная праздничная атмосфера выходного дня. Каждые сто футов стояли благоухающие своими товарами лавки со сладостями, орехами и сырами, а также сновали бесчисленные торговцы цветами, яблоками и, конечно, прошлогодними жареными каштанами, которые в сыром виде по осени будут валяться прямо под ногами. Оставленные без присмотра, сходящие с ума дети с визгом носились по сторонам, так и норовя сбить с ног, а маленькие карманные собачки лаяли на многочисленных прохожих из рук одетых в лучшие боевые наряды, на все готовых дам, целыми когортами вышедших на коварную охоту за несчастными рыцарями. Все эти барышни с нескрываемой злой завистью смотрели на красивую пару в ярко-синем камзоле и бледно-розовом платье с пышными волнистыми плечами, а также длинным подолом, элегантно волочащимся по брусчатке.

Но молодым людям было не до тщеславия:

– Ты же обещал! – не скрывала горечи девушка, которая терпеливо ждала выздоровления Томаса в надежде на скорую свадьбу. – Это невозможно терпеть каждый раз.

– Ну, еще немного. Пару месяцев. Я сам этого жду, поверь, но сейчас это невозможно, – пытался оправдаться Томас, который действительно уже давно не видел другого пути, как жениться на подруге детства. В его жизни просто не существовало других претенденток. Мало того, если бы не упрямая Мария, в его однобокой жизни женщин могло еще долго не быть – настолько он был увлечен своим рыцарским делом и с детства избалован избыточным настырным вниманием слабого пола.

Чтобы хоть немного сгладить свою бесконечную вину, волнующийся Томас сгоряча забрал всю охапку свежих и душистых желтых тюльпанов с лотка у проходящей мимо торговки, осчастливленной тремя медными монетами. Немедленно вручив спонтанный подарок открывшей рот подруге, он нежно поцеловал ее в ямочку на розовой щечке, по-детски наивно надеясь на моментальное снисхождение:

– Прости меня, любимая.

– Спасибо, – немного смягчилась Мария, но все равно тут же упрямо встала напротив него, категорично перегородив путь и твердо смотря точно в глаза: – Почему мы не можем это сделать до твоего дурацкого похода?

– Ты хочешь замуж за рыцаря или кого?

– За «кого» сам замуж выходи. Спасибо, дорогой.

– Ну вот! А нам с Аленом предстоит мутировать.

– Это еще зачем? С ума сошли?

– Чтобы нас не раскусили.

– Невероятно! И кем же ты станешь?

– Лучше тебе пока не знать, – рассмеялся Томас.

– А если ты не вернешься?

– Тогда точно нет смысла пока этого делать. Ты же не хочешь сразу стать вдовой? – не подумав, ляпнул неопытный юнец, дав чертовски неправильный ответ на очередной хитрый вопрос сложнейшей, ни днем, ни ночью, ни на мгновения не прерываемой викторины общения с молодой и горячей женщиной.

Расстроившуюся, расплакавшуюся и злую Марию удалось успокоить только спустя час, силой затащив в спальню у себя дома, когда уже никакие другие доводы не работали. Этот последний отчаянный маневр, как всегда, оказался даже несколько пугающе эффективен, как будто теперь возможная смерть возлюбленного уже и вовсе не становилось такой уж большой проблемой. Само понятие «проблема» вдруг временно исчезло из раскупоренной женской головки на один или, если несказанно повезет, целых два дня. В итоге, девушка согласилась подождать еще несколько месяцев. Но потом у Томаса не будет других шансов свернуть с дороги, на которую его аккуратно, как бы непринужденно и невзначай, совершенно случайно и по воле судьбы, направили еще пять лет назад, коварно, расчетливо и вероломно пойманного в доме у кузнеца, где у него на фоне безобразных селянок живо обострились мужские позывы, наглухо притупленные в изобилующей аморальной столице.

* * *

Итак, получив все необходимые разрешения, Ален вернулся в Парфагон и вместе с Томасом начал секретные приготовления к рискованной роли агентов в самом сердце Арогдора. Подготовка должна была длиться не меньше нескольких месяцев, так как предстояло выучить особенности повседневного поведения в высокогорном городе мутантов, узнать их нестандартный образ жизни, а также достичь не вызывающего подозрения внешнего облика. К сожалению, принять вид типичного боевого монстра не представлялось возможным, так как на такие серьезные вмешательства, вроде наращивания второй пары рук, требовалось слишком много времени и усилий. На это мог уйти год или даже гораздо больше. С другой стороны, рыцари также не собирались слишком сильно терять с таким трудом наращенные рост и объем, почему становиться обычными людьми тоже не подходило. В итоге, было решено принять компромиссную форму арогдорских лесных разбойников, которых периодически вылавливали в примыкающих к вулкану районах. Они были похожи на обычных людей, но выделялись своими внушительными габаритами, пусть и не самых гармоничных пропорций тела.

В первый же день после получения разрешения на начало тайной операции, воодушевленный Томас проснулся после дневного сна и, не двигаясь и не открывая глаз, стал перебирать привычные техники входа в родную фазу. Он настойчиво пытался увидеть свои воображаемые напротив глаз руки, пробовал добиться вращения вокруг оси, старался услышать шум в ушах и всматривался в пустоту перед глазами. Томас с минуту чередовал эти техники, но либо ничего не получалось, либо ощущения были совсем слабыми. Тогда он живо представил, будто решил снова заснуть, и в момент провала в легкое забытье вдруг увидел образы: перед его закрытыми глазами появилась ясная и четкая картинка хвойного леса, которая не расплывалась, даже когда он пытался рассмотреть сучок на одной покосившейся сосне. Стабильность пространства исчезла!

Все еще ощущая себя в кровати, Томас сразу же приступил к изменению своего уже привычного ощущения рыцарского тела по новому шаблону. Он попытался сделать себя значительно короче и тут же почувствовал, как его тело прерывисто сокращается, издавая звуки лопающихся пузырьков. Затем, встав с кровати и направляясь к зеркалу, он стал пытаться чувствовать растущие во рту клыки, выпирающий круглый живот, вытягивающуюся обильную растительность по телу, но выпадающую на голове, а также выезжающую вперед массивную челюсть. Дойдя до зеркала, Томас увидел в отражении типичного арогдорского лесного разбойника и оставшееся время в фазе сохранял приобретенные ощущения нового тела, заодно стремительно слетав на далекий вулкан, дабы сразу получше разглядеть обустройство его труднодоступных ущелий.

Будущим агентам было необходимо строго ежедневно обязательно несколько раз повторять подобный несложный алгоритм действий в фазе, чтобы добиться нужной мутации в течение нескольких месяцев. Если в первые недели они еще спокойно ходили по Парфагону, то уже через месяц были вынуждены сидеть дома или выходить на улицу только в балахоне с капюшоном, что было сложнейшим испытанием для непоседливого Алена.

Чтобы избежать утечки о секретной миссии, Ричард каждый день сам лично доставлял друзьям ценные книги с необходимыми знаниями и сообщал последние слухи и новости о жизни необычного города на вершине вулкана. Также полезными знаниями делился участвующий во всех нюансах подготовки Нильс. Хотя его пожизненно отстранили от рыцарства, и он без права сохранять мутацию постепенно превращался в обычного высокого мужчину, следящего в фазе лишь за относительно молодым возрастом, он не мог отойти от забот о хрупкой безопасности отчего королевства, так как это было делом всей его долгой жизни. Ричард не только держал это втайне от канцлера и самого короля, но и продолжал относиться к старому другу как к своему более опытному и сведущему наставнику, без колебаний прислушиваясь ко всем его дельным советам. Фактически, Нильс Дор тайно продолжил руководить армией Парфагона, ведь новоиспеченный главнокомандующий прекрасно осознавал, что пока еще не был готов к этой должности и тяготился упавшей на его плечи непосильной ответственностью. Он вообще слабо понимал, как его могли назначить на такое важное место.

К пасмурному и дождливому октябрю друзья, наконец, в идеале освоили новую мутацию, чем до колик в животе смешили своих близких. При этом Ален давно жил в комнате Томаса, отчего им обоим не было слишком скучно недели напролет сидеть взаперти, и проще познавался образ жизни вечного противника, чтобы агенты гарантировано вписались в среду обитания Арогдора и их не раскрыли, а затем безжалостно казнили после страшных мучительных пыток.

В последний вечер перед их отправкой в глубокий тыл врага Нильс решил провести заключительную лекцию за ужином в столовой, где они собрались за десять минут до запланированных восьми вечера.

В такой предусмотрительной пунктуальности была виновата вовсе не известная рыцарская доблесть, а их кабанья прожорливость и хозяйственная Маргарита, из кухни которой последние полтора часа доносился соблазнительный запах жареного мяса, заставляющий громко и жалостливо бурчать животы обитателей дома. Одетая в свое очередное сиреневое платье, она положила перед вытирающими слюни воинами большие керамические тарелки с ароматными говяжьими вырезками и тушеными овощами, зажгла свечи в двух канделябрах и, с едва заметной улыбкой на губах, обратилась к сидящему во главе стола брату в светлой рубахе:

– Прошу тебя, пусть у них останется хоть немного уважения к женщинам.

– Не переживай, дорогая сестричка, – ответил Нильс, повесив на спинку стула темно-коричневый камзол, в котором он теперь ходил взамен армейской формы.

– Побереги их психику. Они же еще дети.

– Сегодня они станут настоящими мужиками и принесут много счастья одиноким женским сердцам в погибающей без любви Селеции!

– Счастья, говоришь? Любви?

Вздохнув, Маргарита оглядела своим печальным взглядом пока еще невинных, ничего не подозревающих молодых людей, погладила их по бледным лысинам и ушла в свою комнату, расстроено покачивая головой. Оставшись без присмотра, как и любые настоящие мужчины, ее домочадцы тут же радостно отбросили в сторону ненужные вилки с ножами и голыми ручищами жадно набросились на беспомощную манящую еду, словно их неделю морили голодом в Башне заточения. Сладко причмокивая и часто протяжно отрыгивая, они буквально в считанные мгновения опустошили свои огромные блюда, а затем с довольными лицами расслабленно облокотились на спинки массивных белых стульев, задумчиво ковыряясь пальцами в зубах и носу.

– Понимаете, – оглядел зеленых юнцов Нильс, вытирая жирные руки о белоснежную скатерть, – Ричард – действительно умный человек, и он дал вам много полезных знаний. Но кое-что могу дать только я. Да-да, нечего страдальчески закатывать глаза, Томас. Мой друг растерял все мужские боевые навыки за долгие годы плена у своей женушки. А эти навыки – самые главные в Арогдоре.

– Мне иногда кажется, что ты их агент. Подозрительно хорошо этими навыками владеешь, – съязвил Томас.

– Тогда Мария – агент Лилии! – радостно потирая руки, выдал Ален, получив пинок в ногу. – Нильс, не тяни, расскажи все, как есть.

– Ну, хоть кто-то в моей игре, – рассмеялся разжалованный рыцарь, и его очередная громкая отрыжка сотрясла основания толстых стен каменного дома. – Запомните, если вы не будете засматриваться на каждую проходящую юбку и не будете пытаться ее задрать, то вас сразу же порешат, как агентов Парфагона. Даже если вы ими не являетесь.

– О, боги! – вознес руки и взгляд к потолку Ален. – Мне это не снится? Мы, правда, попадем в такое волшебное место?

– А как же я? – почесал лоб Томас, задумавшийся о невесте.

Он только сейчас понял, что его каверзное задание может включать в себя некоторые пикантные детали, которых он хотел бы гарантированно избежать, дабы сохранить верность своей будущей жене и потом всю жизнь не страдать угрызениями совести по этому поводу.

– Это работа, – как можно более серьезно отметил его приятель, переживая, что друг может вовсе передумать идти на вулкан. – Мы спасаем отечество.

– И что теперь?

– Это требует жертв. Кто-то отдает за это жизнь, кто-то…

– Так, заткнись, – перебил его Нильс. – Все, что от вас требуется – это быть мужиками. Вы думаете, почему я тут за пол Парфагона отдуваюсь? Мужики вымерли здесь, и весь мир приходится спасать одному мне. Бедные бабы!

Томас тяжело вздохнул, но эта было только лишь самое начало поучительной лекции бывшего легата, который разлил теплый грушевый компот по внушительным чашкам на столе и с наслаждением продолжил:

– Смешно, но в Арогдоре с этим все в порядке. Мужики являются мужиками. Культура такая. Что это значит? Делай, что хочешь и не слушай ее. Прямая целеустремленность от природы привлекает женщин, которые постоянно нас тестируют на это мужское начало. Поэтому действуйте там по правилу: лучше сожалеть о содеянном, чем сокрушаться об упущенном. Мы тут все слишком умные, образованные, голову свою включаем, когда надо и когда нет. Это вместо того, чтобы просто следовать своим желаниям. Эта беда с мозгами еще больше портит жизнь нашим дамам. У тебя в голове одно, а у нее – и женитьба на тебе, и как послать тебя тактично, и сколько детей у вас будет, и где вы вместе жить будете, и в каком платье она на похороны к тебе придет, и гладкие ли у нее ноги, и какая завтра погода, и вдруг ты ничего не можешь, и где взяла ее подруга, тварь эдакая, такую сумочку, и еще чего там только нет, в этих маленьких и красивеньких головках. И это все в первую минуту знакомства!

– Отлично! А с чего начинать-то? – почти прыгал от радости взбудораженный Ален.

Гордый лектор торжественно встал, почесал низ спины и не только, а затем пошел вокруг стола, мастерски выдержав эффектную паузу под пристальными напряженными взглядами молчаливых ребят:

– Там такие мутантки, что у тебя само все сразу начнется! – наконец, вымолвил он. – Видишь самую… С самой… У которой… Ну, в общем, это кому как. Главное, самую! Ей сегодня с утра дюжина внезапно осмелевших маменькиных сыночков сказали, какая она великолепная, восхитительная и, видите ли, самая красивая. А ты ей скажи, что из-за ее большой жопы, даже если она размером с кулак, пройти улицу не можешь. Все! Если ты не слишком сильно противен, то ей придется доказать своему самолюбию, что и для тебя она королева. Это как пример, конечно.

– Каким же идиотом я всегда был, – схватился за блестящую голову искренне расстроенный Ален. – Вот оно в чем дело!

– В общем, сразу бери все в свои руки, – продолжал поймавший свою волну Нильс. – Но веди себя так, будто ты еще ничего до конца не решил насчет того, нравится она тебе или нет. Даже если она действительно королева красоты, делай вид, будто она обычная и не более. Запомните, женщинам не интересны быстрая близость и падающие у ног слабаки. Им хочется поиграться и привыкнуть к мужику хоть немного. Просто следуйте этим простым правилам, интригуйте, маневрируйте и делайте правильные ходы. Это поинтересней шахмат будет. А какая награда за удачную партию! Эх…

– Ладно, тут понятно, но дальше-то что делать? Это ведь самое сложное.

– Что? Что ты сказал? Это тебя маменька так научила! Ничего там сложного нет. Пообщавшись, не обязательно при первой же встрече сразу брать ее за руку и уводить туда, где ближе.

– А если она не согласна?

Нильс резко остановился напротив неопытного лесного разбойника, укоризненно покачал головой и окончательно уничтожил его презрительным взглядом:

– Так ты из тех, кто спрашивает? Сопляк! И у скольких спрашивал?

– Ну, может у десяти. И ничего.

– Конечно. Если бы не спрашивал, половина из них точно бы не противилась, а вторая половина только для виду выпендривалась.

– Не может быть! Нильс, пощади!

– Открою секрет: если видишь, что даму от тебя не особо тошнит, даже если она вроде как нехотя общается, она уже давным-давно сказала тебе «да», раз уж проводит время с тобой, а ты, осел безмозглый, сидишь и чего-то ждешь! Спрашивать не надо. С ними вообще на эти темы лучше не разговаривать, будто тебе ничего и не сдалось вовсе, но при этом нужно уверенно действовать в правильный момент. Поэтому берешь и уводишь. А если она вдруг скажет, пытаясь сохранить приличие, будто ты что-то недозволенное задумал, удивленно ответь, что ты вообще не такой. Ишь, размечталась окаянная! Ваша задача состоит лишь в том, чтобы создать даме комфортную ситуацию и не терять момент, когда он появится. А дальше нужно быть настойчивым и упрямым вплоть до криков о помощи, не сдаваясь и не отступая хоть целый час, хоть всю ночь. Не сдаваться! В случае любых проблем на всех этапах в Арогдоре всегда есть вино. Что-то не так? Надо еще вина. Эх, жаль запрещено у нас…

Вероятно, это была самая полезная в жизни Алена лекция, хотя с этим мог поспорить праведный Томас, которому с самого детства изрядно поднадоели ежедневные похождения Нильса. Он себя оправдывал только тем, что, как бы не казались правила жизни в Арогдоре дикими, дабы остаться в живых, молодым агентам следовало идеально раствориться в этом необычном городе, почему все сказанное умудренным опытом наставником действительно было жизненно важно знать или хотя бы понимать.

Ближе к утру, попрощавшись со своими растроганными близкими, взволнованные Томас и Ален под прикрытием темноты бесшумно забрались в крытую повозку военного обоза, запряженную в двойку гнедых лошадей, и в сопровождении особого рыцарского конвоя отправились к Северным воротам, чтобы совершить долгое и опасное путешествие в неприступную падшую столицу беспощадного врага.

* * *

Целую вечность пришлось трястись истосковавшимся агентам Парфагона по ухабистой дороге от родного города до долгожданного предгорья. По пути они проехали Салеп, Башню совершенства и каменный мост через реку Змея, чьи воды наполняли Четвертая и Пятая реки вулкана. При этом друзья практически не имели возможности любоваться красотами родной Селеции, разве что тайком заглядывая в щели прохудившейся льняной ткани полукруглых стен и потолка. Ввиду своего неординарного вида и конспирации, дабы не вызывать лишних вопросов случайных очевидцев, они могли покидать ставшую домом повозку лишь во время ночных стоянок в безлюдных лесах.

Переговорив обо всем на свете, в последние пару дней пути они просто молчали, погружаясь на каждом повороте в свои собственные грезы. Больше всего на свете Томас надеялся встретить свою Ирэн, ради которой и придумал всю эту авантюру, на своей шкуре почувствовав истинную мощь врага и невозможность его одолеть в обозримом будущем. Еще он представлял свою будущую тихую семейную жизнь с Марией и обязательно многочисленным потомством, когда с мутантами будет окончательно покончено. Ален же воспринимал саму спецоперацию, как способ довольно хорошо провести время и пережить массу новых ощущений. Для него это было просто развлечение, чего он был гарантированно лишен минимум на год вперед в ставшей из-за этого ненавистной Башне совершенства, поэтому так несказанно обрадовался безумному предложению школьного товарища. То, что это действительно смертельно опасно, он еще не понимал, так как не имел такой бесценной возможности лично познакомиться с очаровательными монстрами и их длинными топорами воочию, какая выдалась удачливому по жизни Томасу.

И вот, на восьмой день пути, напрочь отлежав себе все бока и кости на жестких мешках с амуницией и солью, парфагонцы медленно приближались к вызывающей трепет своей героической историей Башне признания, прикрывавшей пути с вулкана по неспокойному ущелью Шестой реки. Как и все другие легендарные оборонительные сооружения Парфагона, она возвышалась на невысоком холме, вокруг которого была аккуратно вычищена все растительность, а вдали виднелась спускающаяся со скалистого ущелья холодная река. С этой выгодной позиции выход с вулкана на территорию королевства отлично просматривался во всех возможных направлениях, однако это не мешало настырным мутантом периодически просачиваться незамеченными, особенно глубокими безлунными ночами.

Наконец, бренчащая телега с агентами заехала внутрь Башни через ее массивные железные ворота. Там их встретил комендант в лице немногословного бородатого центуриона Аарона Коннелла, седого рыцаря на вид чуть больше сорока лет, в потертом выцветшем камзоле уже почти серого цвета, с угрюмым взглядом и волевым подбородком. Он немедленно провел визитеров в темное подвальное помещение, где изумленным Томасу и Алену впервые пришлось лицезреть компанию из четырех самых настоящих лесных разбойников, специально заранее отловленных во время недавней разведывательной вылазки.

Сонная банда скучала в проржавевшей железной клетке из толстых прутьев, в которой кроме сена на земляном полу ничего больше не было. Из скромного одеяния на них болтались пестрые меховые жилетки и дырявые штаны, заправленные в потертые кожаные сапоги. При этом они источали весьма ощутимый жуткий болотистый душок, отравляя и без того спертый воздух и вызывая едва сдерживаемую тошноту. Данный тип жителей вулкана занимал одну из самых презираемых социальных ниш и не отличался особым умом даже на фоне своих недалеких по определению сограждан. Они минимально использовали мутации, лишь стараясь быть немного больше да выглядеть немного страшнее. На что-то иное их умственного развития и навыков владения фазой просто не хватало. Именно поэтому они искали свое счастье за пределами родного кратера, промышляя наглым грабежом, дерзким разбоем и бесстыдным насилием.

Банда сильно удивилась, когда с другой стороны решетки в свете слепящих факелов неожиданно появились их лысые сородичи с такими же огромными выдающимися вперед челюстями, пугающе торчащими из пасти клыками и мило отвисающими животами.

– Ни черта себе, брателлы! – радостно бросился один из разбойников к железным прутьям.

– Вы, блин, что? – подозрительно удивлялся второй. – Пожрать есть че?

– И пить! Братцы, есть, чем горло промочить?

– А че это мы тут, а они там?

– Может, курнуть есть, а?

– Какие-то мутные братишки.

– Ага, че-та не нравятся они мне.

– Братаны, мы вам тут не это!

– Пожрать дадите или нет, шакалы?

В полном шоке от вони и манеры общения, которую им придется тщательно соблюдать, агенты молча понаблюдали за своими новыми соплеменниками и вскоре озадаченные пошли обратно к пологой лестнице, так и не выдавив из себя ни единого слова. Пребывающие в замешательстве члены банды, лишь бросили им вслед недовольные возгласы и продолжили отчаянные мольбы дать хоть немного еды и воды.

– Центурион, вы их совсем не кормите? – удивился Томас.

– Конечно. Они больше не нужны?

– Вроде, нет.

– Согласен. Устранить! – скомандовал Коннелл, и трое охраняющих подвал, облаченных в доспехи рыцарей с довольными ухмылками достали мечи из ножен и с топотом устремились вниз к обреченным разбойникам.

Поднявшись в аскетичный кабинет коменданта, где из мебели были лишь простой стол и стулья на деревянном полу, Томас и Ален были поражены озлобленностью взаимоотношений с Арогдором и его жителями, к которым неожиданно возникло кроткое и неуверенное сочувствие. Им лишь с содроганием оставалось слушать раскатывающееся по Башне эхо отчаянных животных криков приговоренных к жестокой погибели разбойников.

– В общем, не знаю, что вы там задумали и не мое это дело, – ворчал Коннелл, усевшись на свое место и приступив, аппетитно причмокивая, грызть жареные ребрышки, которые в изобилии ждали компанию в ведре на столе, – но я готов вас в случае чего вытащить, если вы будете не выше одного дня пути.

– Мы надеемся, что до этого не дойдет, и…

– Конечно, вы вообще не вернетесь.

От такой грубой реальности, витающие в облаках агенты одновременно переглянулись, выронив из рук обглоданные кости. Но видавший виды Коннелл упрямо стоял на своем:

– Если случится чудо, главное – добраться до нижней части ущелья. Через пять дней я поставлю там дозор, который будет вас ждать неделю. Не успеете – ваши проблемы.

– Спасибо и за это, – лишь оставалось ответить готовому на все Томасу, продолжая наедаться нормальной пищей, которую мог еще не скоро отведать вновь, в отличие от окончательно шокированного Алена, вдруг ставшего подозревать, в какую мрачную передрягу его затягивают на самом деле. Что-то ему подсказывало, что предстоящий праздник может весьма скверно закончиться, а томная служба в Башне совершенства была не так уж и плоха.

Беспокойно переждав бесконечно длинную ночь в Башне, дрожащей от безмятежных храпов целой центурии громадных рыцарей, новоиспеченных разбойников ранним утром доставили максимально глубоко к основанию вулкана и оставили в тумане хвойного леса и его чистейшем свежем воздухе с ароматом вязкой смолы. Оделись они в те самые поношенные кожаные сапоги, дырявые штаны и окровавленные меховые жилетки, а из оружия пришлось взять лишь топоры и кинжалы, так как ничем другим их сородичи обычно не пользовались. Переглянувшись, друзья молча пошли вверх по протоптанному пути вдоль русла кристально чистой Шестой реки. Периодически они натыкались на стада пасущегося скота и даже скромные фермы, где трудились обычные крестьяне, которые, едва завидев опасных в этих краях гостей, немедля бросали все из рук и прятались в своих жалких домишках, а то и вовсе убегали подальше в непролазный лес. К удивлению Томаса и Алена, уклад жизни у подножия вулкана практически ничем не отличался от приграничных территорий Парфагона: те же обычные люди, те же безразличные коровы и заросшие бараны. В общем, все было то же самое, разве что заметно беднее.

Со второго дня, после короткой ночевки в расщелине меж огромных валунов, ущелье становилось все более каменистым и обрывистым с каждым пройденным порогом все более беспокойной и шумной реки. К этому моменту уже можно было любоваться шикарными видами половины равнинной Селении, что навивало агентам романтические идеи и дорогие сердцу воспоминания.

– Ты слышал? – вдруг спросил Ален.

– Что?

– Вот. И вот, – вертел он головой. – Кто-то кричит.

И действительно, прислушавшись, Томас расслышал слабые крики и смех с западного склона, откуда-то из глубины кедрового леса. Достав топор, он сразу пошел по направлению к этим звукам.

– Постой! Ты куда? – попытался его остановить Ален. – Нам нельзя отвлекаться, у нас другие задачи. Стой!

Но Томас уже не слушал, поэтому его раздосадованному другу не оставалось ничего другого, как пойти следом, рискуя нарваться на неприятности намного раньше, чем на безудержное веселье, тщетно ожидаемое уже несколько месяцев кряду.

Поднявшись немного вглубь заваленного сушняком леса, они увидели картину, которую невозможно было даже представить во владениях цивилизованного Парфагона: на небольшой поляне лежал измученный и раненый челоконь с помятым черным ирокезом на голове, а вокруг него суетилась очередная шайка лысых разбойников, сплошь в бурых медвежьих жилетках. Двое членов банды пытались снять седло, а главарь, самый маленький и шустрый из них, бодро бегал вокруг окровавленной жертвы, разглядывая ее мясистые сухие мышцы и сверкая лезвием огромного изогнутого кинжала в волосатой руке:

– Да, жратвы надолго хватит. Колбаски наделаем!

– Братишки, да мы только на силушке озолотимся, – пыхтел второй, возясь с ремнями седла. – Пять золотых. Не меньше!

– Умоляю, не трогайте меня! Вы же уже и так забрали все мои монеты, – пытался встать челоконь, но сразу получил глухой удар обухом топора по голове, что вызвало очередной приступ смеха у бесчувственных негодяев.

– Ха! Тварь, еще сопротивляется!

– Мочите его уже! Пищит без умолку.

Ален почувствовал, что его внезапно обозленный друг, вечно страдающий обостренным чувством справедливости, решил выйти на глаза бесчинствующим арогдорцам. Он стал тянуть Томаса обратно в спасительный лес, но тот все равно вырвался и смело вышел на поляну. Алену ничего не оставалось, как опять молча и осторожно последовать за ним.

– Опаньки! – воскликнул коротконогий разбойник и приготовил к атаке свое острое оружие. – Нихрена себе, ты бычара!

– Вы ниче не попутали, братишки, а? – уверенно буркнул Томас.

Затем, нагло и не церемонясь, он подошел ближе и одним тяжелейшим ударом ноги повалил на землю сидящего на корточках лесного разбойника, который все еще пытался снять драгоценное седло. Ошарашенные невиданной дерзостью, все трое членов банды вскочили и, спрятавшись за телом челоконя, приготовили свои орудия к возможному, хотя и совсем нежелательному, бою:

– Это че такое было?!

– Че та некультурно как-то!

– А если перышком, а?

– Вы че тут делаете, ваще? Это наше ущелье и конь наш. Валите отсюда! – пробурчал Томас, грозно рассматривая своих новых сородичей исподлобья.

Не ожидавшие такой беспардонной наглости разбойники теперь окончательно растерялись, испуганно глядя то друг на друга, то на еще более массивных нежданных гостей. Но еще более ошарашенным выглядел круглолицый челоконь, который не оставлял напрасные попытки встать на свою сломанную в локте правую руку.

– Братишка, это ж вроде всегда наше ущелье было. Не? – с сомнением в голосе спросил коротышка.

– Косого знаешь? – хитро подмигнул ему Томас.

– Да… – растерянно мямлил собеседник. – А че, он жив еще?

– Вот иди и спроси у него, брат, – агент Парфагона сменил тон на добродушный и убрал ржавый топор за пояс, примеру чего последовал немой Ален.

– Че, все так резко опять поменялось, да? – поддавшись настроению, подобревшим голосом ответил ему глупый главарь и тоже убрал свой кинжал.

– Вот так кровушка чуть не пролилась наша.

– Ну, ты только Косому не говори, а?

– Брат, по-человечески просим, не говори, а?

– А че, ты бы так просто его кинул, да? Соврал бы ему, да? – шел в атаку Томас, пристально смотря в глаза приседающему коротышке и подходя к нему все ближе.

– Че ты! Мы ваще не это…

– Да! Мы не это, брат!

– Ну, ща Косой досюдава доковыляет, и вы сами ему сказочку свою споете, – пошел ва-банк перевоплощенный рыцарь.

Разбойники снова испуганно переглянулись, и лохматые бурые жилетки тут же врассыпную кинулись, сломя голову, бежать выше по отвесному склону, хрустя сухими ветками, спотыкаясь об острые вездесущие камни и выкрикивая друг другу массу не очень дружественных пожеланий и таких же сердечных приветствий.

– Вы меня теперь Косому сдадите? – жалостливо спросил явно не очень далекий челоконь.

– Ты его знаешь?

– Нет. А что? Спасибо!

– Я уж надеялся, что познакомишь, – ответил Ален и громко захохотал на все ущелье. Наконец, долгожданный праздник жизни начался!

Растерянный челоконь задумчиво размышлял с полминуты, вслушиваясь в разносившийся по всему вулкану смех загадочных спасителей. Потом он сам истерично и долго ржал, пока не начал громко икать, хотя в итоге и вовсе горько разрыдался. Оказалось, его звали Билл. Несколько дней назад дозор Башни признания наткнулся на перевозимого им мутанта, который доставлял некое секретное письмо из Города заката. Воина быстро убили, а сам Билл смог чудом убежать. Сломав руку в непроходимых каменных завалах, куда его изначально загнали настырные рыцари, он вот уже третий день подряд пытался безуспешно добраться до родного Арогдора.

Как выяснилось, челокони больше всего на свете боялись пойти на мясные изделия, которые из них получались весьма недурные на вкус. Поэтому он никогда не переставал всех подряд благодарить только за то, что из него не собирались делать колбасу или сосиски. Поняв, что необычные разбойники действительно не намеревались этого делать, настрадавшийся Билл несказанно обрадовался. Когда же сердобольные друзья заботливо перебинтовали его сломанную правую руку, старательно наложили грамотную шину и затем аккуратно поправили его модный ирокез, то он окончательно расслабился и наивно согласился помочь обойти все дозоры своих войск, чтобы без лишних проблем выйти к главному входу в кратер – Вратам свободы.

В итоге, добродушный Билл действительно заранее показал многочисленные позиции и маршруты следования дозоров мутантов, что спасло много времени и нервов агентам Парфагона, которые иначе могли бы не добраться до вершины вулкана. Когда компания остановилась на последнюю ночлежку в глубине холодной и бесконечной пещеры, они кремнием высекли искры на заранее припасенное высохшее гнездо какой-то мелкой птички и разожгли согревающий костер из также раздобытого по пути сушняка. Разложившись вокруг потрескивающего пламени, разморенная компания с наслаждением перекусила последними запасами вяленого мяса с толстыми жировыми прослойками, после чего Томас решил задать вопрос, мучивший его с того самого момента, когда он увидел первого челоконя в своей жизни:

– Скажи, что тебя заставило выбрать такую мутацию?

– Правда, зачем? – тоже задумался Ален. – Ни тебе богатств, ни уважения, ездят на тебе, приказывают. Как-то скромненько и без амбиций.

– Ну, это как посмотреть, – важно начал Билл. – Мало кто знает, сколь много больших преимуществ у нас есть. Спасибо!

– Например? – не терпелось узнать Томасу.

– Все мечтают жить счастливо. Так?

– Так.

– А что такое счастье? Это жизнь без стресса, без проблем, чтобы еда всегда была и тепло, чтобы тебе не надо было решать сложных задач, чтобы не надо было иметь большой ответственности, чтобы работы не так много было, чтобы жить, спать и ни о чем не думать, чтобы…

– Мы поняли, – прервал его Ален.

– Короче, чего из этого списка у меня нет, а у вас есть? – спросил сияющий Билл, чье круглое лицо чуть не треснуло от гордости за свой гениальный вопрос.

– Хитрец!

– Ну, серьезно? Чего из этого списка нет у меня, а много ли есть у тебя? Меня лишь иногда берут в набеги на Парфагон или еще какие-нибудь редкие задания. В остальное время меня кормят и поят, а в голове всегда спокойствие и расслабление. Сплю и ем – вот и вся моя беззаботная жизнь, по сути. А ведь кто-то еще считает нас идиотами!

Конечно, ни Томас, ни Ален не могли возразить Биллу, тем самым раскрыв свое истинное происхождение, но изобретательный ответ причудливого челоконя заставил их лечь спать с немного иной картиной мира в голове. Они оба выросли амбициозными молодыми людьми, но никогда не задумывались, что обратный путь тоже имеет свои очевидные плюсы и бесспорные преимущества.

На третий день пути вокруг уже не осталось леса, а некогда могучая река превратилась в жалкий промерзший ручеек. Куда ни глянь, были только серые скалы и ослепляющий снег, а вдалеке на вершине появились вкопанные с внешней стороны кратера могучие железные ворота, на подходе к которым стояло несколько пеших мутантов, пропускавших внутрь бесконечную вереницу повозок и различного люда.

Чтобы не вызывать подозрения, тяжело дышащие агенты попрощались с Биллом и как ни в чем не бывало смело встали в очередь на вход в город, которым их когда-то пугали в детстве. Однако лесных разбойников мало кто жаловал, и все бросали на них брезгливые и настороженные взгляды. В основном в очереди толпился простой народ с нижних земель вулкана, который для последующей продажи вез на прохудившихся повозках и телегах уголь, дрова, бревна, пушнину и разнообразные продукты, как когда-то отец Томаса снабжал Салеп. Вдоль кратера была и другая очередь покороче, которая предназначалась армии и двигалась куда быстрее. В ее составе Томас разглядел ресурсные обозы, видимо, везущие награбленное или контрабанду из проблемного Города заката, что никак не удавалось перекрыть Альберту Третьему. В ту же очередь встал хромающий Билл и вскоре скрылся внутри.

Наконец, спустя полчаса бесконечного ожидания на пронизывающем холоде, когда начали медленно опускаться сумерки, а снег мелкими иголками посыпался с чистого неба, смелые агенты дошли до вожделенных Врат свободы, на которых во всю высоту были изображены вулкан и звезда над ним. Эти массивные деревянные двери, будучи высотой в три роста человека, были обиты толстыми листами железа с острыми шипами размером с руку. Несмотря на гордое название, всю их поверхность покрывала старая ржавчина, множество болтающихся заклепок и глубоких трещин.

Не желая пропускать разбойников внутрь, их грубо оттолкнул глава охраны, клыкастая морда и мерзкие слипшиеся дреды которого вызывали бурление в напрягшихся до изнеможения жилах Томаса и шок у остолбеневшего Алена, который еще никогда так близко не встречался с этими жуткими существами. Однако агенты не могли так просто сдаться и дружно обратились к смотрящему со своей исполинской высоты монстру:

– Виват, Арогдор!

– Виват, Эйзенберг! Что надо, упыри?

– Братишка, пусти на денечек, – все же смог дерзко вымолвить Ален, хотя его ноги все еще предательски дрожали.

– Валите, я сказал.

– Ты ни че не попутал?

– Чего? Убирайтесь! Даю минуту.

– Брат, нам бы только на мутанточек посмотреть, – умоляюще произнес поникший Томас, поморгал засмущавшимся взглядом и кинул под могучие ноги охранника две сияющие серебряные монеты, которых с лихвой хватило бы на умопомрачительный кутеж в трактире, и что составляло четверть его недельного денежного довольствия.

– А-а-а… – протянул старший воин, смотря себе под ноги, после чего немедленно пропустил разбойников внутрь. – Так бы и сказали сразу. Сьюзи привет!

Наконец, пройдя сквозь пристальные взгляды четырехруких мутантов и короткий каменистый тоннель, отдающий эхом усталых шагов, с трудом верящие в происходящее агенты вошли в вечерний Арогдор, поглотивший весь чашеобразный кратер давно потухшего и обвалившегося внутрь себя древнего вулкана. Перед их бегающим взором простирался огромный и кипящий жизнью город, население которого было почти в два раза больше Парфагона. Резкий запах сажи и угля встретил друзей еще на подходе к вершине, но теперь буквально ударил в их изнеженные рыцарские носы. Повсюду виднелись тусклые огни из небольших окошек, а в звездное небо, извиваясь, тянулись сотни освещенных луной столбов дыма из труб на заснеженных крышах. Друзья ожидали увидеть сущий ад, но окантованное стенами кратера поселение, в центре которого возвышался огромный замок, вызывало неподдельный интерес и самое настоящее любопытство.

Первым делом Томас с надеждой стал всматриваться в каждого встреченного жителя, надеясь разглядеть в нем бедную Ирэн, которая определенно была где-то рядом. Однако в арогдорцах, одетых в длинные пальто, лохматые шубы и меховые шапки с хвостами, было трудно разглядеть знакомые черты. Спустя восемнадцать лет, несмотря ни на что, он все-таки прошел все непреодолимые испытания и почти нашел ее, но жива ли она, да и узнает ли он ее?

Еле стоя на ногах от дикой усталости, выхолощенные друзья ввалились в первый же попавшийся постоялый двор, который ждал их почти напротив Врат свободы. Двухэтажное каменное здание с узкими окнами имело тесный холл с прохудившейся простой мебелью и внутреннюю территорию, заставленную гниющими телегами, на которую выходили открытые лестничные пролеты и коридоры. Привыкшие к аристократической чистоте друзья были шокированы необъяснимой неопрятностью и кошмарной запущенностью затхлого строения. Единственным плюсом временного крова была его работница Рита, которая приветливо встретила промерзших насквозь гостей у двери, задорно подмигнув правым глазом, и угостила подслащенным кипятком у согревающего пламенем кирпичного камина. Молодая на вид женщина носила броское шерстяное платье с глубокими вырезами, выставляющими напоказ все ее чрезмерно ярко выраженные женские достоинства, похоже, лишившие зрения и разума несчастного Алена. В Парфагоне в таких эксцентричных нарядах показывали себя только на Королевском балу, и только самые эпатажные дамы, недавно брошенные своими подлыми кавалерами. Там их могли запросто арестовать за распущенность, о чем они втайне и мечтали, а вот в Арогдоре это было обычной формой рабочей одежды. Томас поначалу даже усомнился, что они зашли на постоялый двор, а не в бордель, но, вспомнив выученные материалы, довольно расслабился.

Несмотря на внешний вид, по манере общения Рита была явно немолода и благодаря своему опыту вскоре легко почувствовала подозрительную странность чужаков. Так как Ален уже несколько минут остолбенев сидел с выпущенным языком и идиотским взглядом, проблему решил сам Томас, рыкнув ей на ушко что-то очень неприличное и звонко шлепнув по мягкому месту, потом еще целую минуту благодарно и радостно колыхающемуся в ответ. Мило хихикнув и застенчиво покраснев, преобразившаяся женщина явно успокоилась, поверив в благонадежность мерзких разбойников, и радушно показала им их адову конуру за пять медных монет – мизерную комнату без окон и удобств, которую полностью занимали две поломанные деревянные кровати с соломенными матрасами. Друзья могли взять что-нибудь получше, но не смели выходить из своей роли бедных лесных болванов. Поэтому, вымотанные впечатлениями и тяжелым трехдневным подъемом, они моментально отключились, едва упав на разящие гнильем ложа.

* * *

Проснувшись к обеду следующего дня, Томас и Ален, почти съеденные заживо многочисленными клопами, блохами и вшами, сразу же выбежали на спасительную улицу, дабы увидеть город в дневном свете и глотнуть свежего воздуха. Непривычно яркое солнце действительно тщательно освещало подтаявшие, пропитанные слякотью и грязью мостовые из плохо уложенной брусчатки. Но все это источало такой адский смрад гниющих человеческих и пищевых отходов, а также бесконечных борозд навоза, что исчесанные до крови лесные разбойники едва не потеряли только пробудившееся сознание и немедленно проблевались. Поскольку канализация в городе отсутствовала, его жители вываливали отходы быта и жизнедеятельности под окна и двери, в чем жадно рылись нищие в лохмотьях и стоящие почти на каждом углу попрошайки. Кроме того, эти помои, как и дома, люди, да и абсолютно все вокруг, были покрыты слоем разящей черной сажи, пропитавшей каждую песчинку и ворсинку в Арогдоре, до чего не было никакого дела многочисленным дворникам, которые целыми днями занимались черт знает чем.

Повсюду сновали разваливающиеся телеги и кареты, запряженные худыми лошадьми или упитанными челоконями; вечно харкающие и плюющиеся, разнообразно мутировавшие мужчины с загорелыми лицами в тулупах и шубах; дикие голодные собаки с торчащими ребрами; огромные наглые крысы, чувствующие себя хозяевами вулкана, а также сказочно привлекательные женщины в самых броских открытых пальто и шубках, несмотря ни на что. Достаточно тесные улицы окружали двух и трехэтажные дома из камня с крошечными окнами. Город был почти одинаково серым, узким и безликим, если бы не несколько выдающихся и отовсюду заметных строений.

Главной доминантой в центре чаши кратера был замок предводителя, который уже много лет занимал его превосходительство Варнер Эйзенберг. Темно-серое строение отдаленно напоминало королевский замок в Парфагоне, но имело только две высокие башни. Резиденцию предводителя окружали изящные особняки его приближенных, в том числе полководца и премьер-министра, а также Казармы с толпящимися воинами-мутантами и еще несколько внушительных зданий, выполняющих административные функции. Там же красовалось сразу несколько храмов с высокими конусообразными крышами, по бешеной популярности которых власти умело оценивали устойчивость своего положения, ведь молящиеся граждане благодарили своих многочисленных богов за редкие благодати своей жизни, но почему-то никогда их не винили в более многочисленных неприятностях, используя этот же принцип отношений и со своими правителями.

Одной из отличительных черт Арогдора были огромные деревянные амбары, расположенные аккурат у всех трех ворот в город. Именно там хранились награбленные набегами на Парфагон жизненно важные ресурсы, ведь только чтобы прокормить прожорливых мутантов армии генерала Джавера требовались неимоверные запасы пищи. Склады также пополняли своей данью живущие на территории вулкана обычные крестьяне, а холод позволял большую часть года хорошо сохранять накопленное продовольствие, которое редко успевало испортиться и часто все равно заканчивалось.

Рассмотрев город вблизи, получив первые неизгладимые впечатления и немного привыкнув к отвратной вездесущей вони, нетерпеливый Ален решил приступить к рекомендациям Нильса и проверить примитивные повадки местных дам, а заодно и окончательно влиться во вражескую колоритную жизнь:

– Ну, попробуем?

– Братишка, у нас тут и так полно делишек, – не выходя из образа, пытался его отговорить Томас.

– Так что там надо говорить? Не помнишь?

Измученный Ален уже целый квартал разглядывал идущую впереди девушку в короткой черной шубке и высокой меховой шапке с волчьим хвостом, а также в кожаных штанишках, выгодно обтягивающих ее дивно сочную фигуру. Он долго не мог набраться смелости и начать действовать, но все же собрал в кулак всю свою рыцарскую храбрость и, громко прочистив горло, решился на первое романтическое знакомство с очаровательной арогдоркой:

– Эй ты, жирная тварь!

– Что ты сказал? – повернулась она.

– Мне кажется, ты что-то перепутал, Ален, – отходя в сторону, тихо произнес Томас.

– Отойди, говорю… Грязная свинья… – С большим сомнением в голосе не сдавался ловелас.

– Что?!

– Не пройти совсем белым господам…

Обиженная девушка, во-первых, оказалась не совсем девушкой. Ален просто остолбенел, едва слышно ахнул и снова широко разинул рот, когда она повернулась в своем обтягивающем наряде. Во-вторых, недолго думая, мутант дал такую звонкую пощечину агенту Парфагона, что его пыл был надолго остужен разболевшейся головой, сверкающими молниями в глазах и надоедливой писклявой трелью в ушах. Вся ситуация выглядела настолько комично, что со всех сторон был слышен гулкий хохот довольных мутантов и их одобряющие комментарии:

– Мужик!

– Сразу видно, что долго в лесу сидел!

– Ну, разбойники!

– Разбираются же в бабах!

Хотя знакомство не вышло, Томас и Ален сразу почувствовали, что попали в нужную волну брутальной жизни Арогдора. Судя по всему, такие вещи в кратере происходили действительно повсюду. Почти все мужчины постоянно пытались потрогать каждую проходящую мимо женщину, а те в ответ все время смачно ругались или умело и метко колотили нахалов по самому наиценнейшему. Многие же просто не обращали внимания на сотни нагло тянущихся рук и, как ни в чем не бывало, шли дальше.

Конечно, самой главной особенностью города, принципиальной отличительной чертой от Парфагона, была полная свобода мутаций, которой многие местные жители по неведомой причине владели явно гораздо лучше столичных подданных короля. Женщины, кроме длительного поддержания молодости и красоты, в основном стремились только к трем типам внешнего вида: худенькой девочки-подростка, сочной молодой девушки и экстремально фигуристой женщины средних лет. Все это пользовалось равнозначным спросом среди элитной касты четырехруких воинов, ради привлечения которых и существовала вся эта нешуточная конкуренция. При этом иногда дамы подходили к вопросу мутаций достаточно творчески и добавляли собственные неповторимые изюминки. Удивленный Ален не раз спотыкался на каменистых дорогах от вида женщин с тремя грудями, а то и с двумя их рядами, причем не обязательно одинаковых размеров и расположенных в привычных местах. Также легко они могли нарастить себе любые другие органы или даже сменить пол, до чего никому не было никакого дела.

Проблема была в том, что чем больше арогдорцы увлекались разнообразием привлекательности своего тела, тем быстрее им это приедалось и тем больше хотелось получить что-то новое. Возникла своеобразная и стойкая зависимость от бесконечного изменения тела, причем, необязательно в лучшую сторону. Как итог, все часто доходило до полного абсурда или очевидного извращения, а конечного удовлетворения от вымышленного идеального тела так все равно и не возникало. Каждый раз для счастья нужно было еще что-то изменить или добавить. И так продолжалось снова и снова.

Ввиду того, что в городе совершенно отсутствовали хоть какие-нибудь правила, в нем безраздельно царствовала свободная любовь и часто огромные мужественные воины-мутанты могли сменить в фазе шаблон на тощую девочку или наоборот. Это было повсюду и не вызывало никаких эмоций у местных жителей, поэтому существа с ярко выраженными характерными признаками обоих полов то и дело мелькали перед глазами ошарашенных агентов. Брезгливый по своей природе Томас предпочитал всего это не замечать и потому стойко сопротивлялся шутливым провокационным предложениям дорвавшегося до счастья Алена пойти в более глубокую разведку и познать настоящую суть врага.

Среди мужчин, кроме уже встреченных четырехруких монстров, круглолицых челоконей с причудливыми прическами и убогих лесных разбойников, в городе можно было встретить много других популярных мутаций: строителей и рабочих, похожих на огромных обезьян с короткими ногами и висящими до пола массивными волосатыми руками; тощих курьеров, больше похожих на резвых гончих собак; заторможенных продавцов с худыми и длиннющими руками, а также потрясающих воображение очень редких людей-кранов, огромных великанов в три роста обычного человека, которые очень тяжело ходили по узким улицам, с большим трудом глубоко дышали и все время что-то пережевывали.

Многие жители Арогдора не соответствовали ни одной из категорий и выбирали свой собственный путь, играясь с настрадавшимся телом, словно с глиной, согласно насущной необходимости или простому человеческому желанию. При этом нередко можно было заметить переходные формы мутантов. Например, чаще всего встречались юные воины с еще маленькими нижними парами рук и едва наметившимися наростами брони. Также в кратере было много несчастных граждан, которые не смогли хорошо освоить фазу в Школах и теперь жили скучной и чрезвычайно короткой жизнью обычных людей, занимая самые неприглядные социальные ниши.

Перекусив горячими лепешками и исследовав ценные окрестности центральной площади возле величественного замка, все еще беспрерывно почесывающиеся агенты Парфагона дошли до одного из многочисленных рынков, где выставленные на продажу гнилые продукты просто валялись неровными горками на отвратительно загаженной помоями земле. Там они купили у юного и чумазого разносчика листовок свежий вестник пропаганды под названием «Звезда Арогдора», который был в виде одного большого листа коричнево-серой ворсистой бумаги с корявыми рукописными буквами. Оттуда они узнали последние новости, в числе которых были не только героические сводки с неспокойной границы и наиважнейшие указы мудрого предводителя, но и перспективные достижения в мутациях. Судя по восхищенным патриотичным сообщениям, в некой секретной лаборатории арогдорцы в экспериментальных целях все успешнее обретали внешний вид и способности птиц, рыб, кротов, отдельных предметов и даже небольших зданий. Также они активно работали с новым направлением по кардинальному изменению цвета кожи, делая ее ярко красной, насыщено зеленой, иссиня черной или даже абсолютно прозрачной. Кроме того, продолжалась многолетняя работа над мутацией в виде огромной родильной машины, словно матки у муравьев, с помощью которой хитрый Эйзенберг планировал решить свои демографические проблемы.

Начитавшись о таком невиданном ранее многообразии мутаций, всегда пышущий идеями Ален вдруг воодушевился:

– Слушай, у меня гениальная мысль!

– Я в предвкушении.

– А почему бы не нарастить себе большую голову? Попробуем?

– Зачем это?

– Самые умные станем, деревенщина!

– Думаю, таких хитрецов много. И в Парфагоне тоже.

– И?

– У нас они уходят в лес или бросаются со Стены.

– Не понимаю…

– Не просто быть умным. Говорят, мы живем лишь потому, что не до конца понимаем происходящее вокруг. Поймешь – жить не захочешь. Совсем.

– Как-то скучновато сразу стало, – быстро расстроился Ален, но также внезапно снова обрадовался: – Может, тогда уменьшить голову?

– А вот это уже отличная идея, брат!

Наблюдая за происходящим хаосом вокруг, Томас постоянно ловил себя на мысли, что несколько простых мутаций могли помочь и самому Парфагону, как в бесконечной войне, так и в повседневной жизни. Однако введенные Этической комиссией строгие правила запрещали все лишнее, хотя этим же и сохраняли городу человеческий облик. С некоторыми особенностями жизни в кратере Томас вовсе не мог согласиться и понять. Например, с полной свободой продажи пива, вина и наркотиков, а также доступностью манящих борделей и игорных заведений. Родившийся в девственной сельской культуре и затем сформировавшийся в строгой столице, он считал все это полной дикостью и бессмыслицей, наносящей урон самим устоям государства, незаметно разлагая его общество, самую главную его ценность. Однако с этим мог активно поспорить ликующий Ален, которому подобных вещей в жизни явно не хватало, и он не видел в них ничего зазорного и предосудительного.

Также Томаса удивляло полное пренебрежение к образованию. По сути, граждан Арогдора обучали только хорошо мутировать через фазу и примитивным основам письма и арифметики. Причем детей, также как и в Парфагоне, начинали обучать с самого раннего возраста, но выпускали из закрытых Школ уже к десяти годам, так как активно использовалась строго-настрого запрещенная в королевстве Альберта Третьего мутация ускоренного взросления. Именно по этим причинам огромные четырехрукие воины генерала Джавера были часто наивны, как глупые дети: они зачастую ими и являлись.

Как итог, уровень и продолжительность жизни на вулкане были невыносимо низкими. Несмотря на потенциальную возможность многовековой жизни, люди постоянно погибали от чего-то, как в бесконечных войнах, так и в хаосе самого города с высокой преступностью, фактически принятым за норму насилием и даже с каннибализмом в голодные времена. Если избранная элита могла запросто жить по два века и более, то обычным людям виделось большим счастьем дожить хотя бы до полсотни лет. Все это так или иначе, косвенно или прямо, было последствием низкого интеллектуального развития, которое оставляло желать лучшего. Однако было в этой тьме и множество характерных исключений. Например, многолетний предводитель Варнер Эйзенберг был склонен поддерживать мутацию обычного привлекательного мужчины, имел весьма неплохое образование и сам лично был горячим сторонником высокой культуры и науки. Это же касалось его неординарного полководца, который и вовсе оказался успешным перебежчиком из Парфагона. Ввиду примитивности мышления населения кратера, изменившие Альберту Третьему подданные легко находили здесь достойное и теплое местечко. Аборигены просто не были способны управлять чем-либо более серьезным, чем первобытной продуктовой лавкой на примитивном рынке.

Переходили в Арогдор по разным причинам. Кого-то с позором изгоняли, как перешедшего разумные грани дозволенного Джавера, кто-то прятался от сурового наказания за совершенные тяжкие преступления, но большинству банально не хватало личной свободы. Именно такие мечтательные люди и основали сам город приблизительно четыре века назад. Сначала он мирно существовал и цивилизованно развивался, как и все другие поселения королевства, но возрастающие разногласия с Парфагоном и все учащающиеся набеги на его регионы, привели к великому противостоянию, которое до сих пор никто не в силах прекратить.

Прогуляв весь день по городу в поисках Ирэн и причин возросшей военной активности, друзья зашли в трактир, надеясь встретить какого-нибудь пьяного воина с развязанным языком. Одноэтажное здание находилось недалеко от замка предводителя и из него на всю улицу доносились громкий галдеж, басистый хохот и женский визг. Внутри был один широкий зал с гнилыми деревянными столиками и стульями, меж которых сновали подавальщицы, обслуживая многочисленных разгоряченных клиентов. В тесном, пропахшем потом и засохшей блевотиной помещении царил полнейший бардак и хаос, а изрядно напившиеся мутанты могли найти себе только два достойных занятия: ожесточенно бить друг другу сиплые морды и старательно тискать хихикающих прелестных дам.

Присев за стол к пьяному четырехрукому монстру, еле державшемуся на стуле, друзья за три медных монеты заказали ему и себе по деревянной кружке пива, не забыв шлепнуть по набитому месту равнодушной подавальщицы в помятом и уже порванном платье. Однако вкус любимого напитка арогдорцев, чрезмерно отдававший соленой горечью и гнилой рыбой, оказался не таким приятным, как друзья надеялись. Увидев их скорченные от отвращения рожи, пьяный воин все же смог открыть пасть и выразить свое недовольство:

– Чего рыла корчите, собаки лесные?

– Это же моча какая-то, брат, – честно ответил Ален, сплевывая пиво на пол и вытирая язык о грязную руку.

– А это и есть моча!

Грозно осмотрев разбойников захмелевшим отсутствующим взглядом, мутант расхохотался, явно довольный тем, что нашел новых собеседников. Судя по кровавым ссадинам под левым глазом, припущенным кожаным штанам и широченному поясу на плече, используемым для поддержания женской груди, все остальные боевые подвиги вечера уже были достойно совершены. Почувствовав необходимый контакт, Ален решил попробовать его разговорить:

– Как жись, защитничек?

– Прекрасно! Как еще может быть в таком чудесном городе?

– Чудесном?

– Ага.

– У нас же на улице везде говно…

– Так и в головах говно. И власть – говно. Мы самое гармоничное государство!

– И поменять ничего не хочешь?

– Ты спятил? У нас же идиллия.

– Хм, а как там на службе?

– Ого, как! Бьем этих мерзких дрыщей в железках каждый день! Альбертик рыдает, бедняжка.

Услышав обидные оскорбления, побагровевший Томас еле сдержал себя. В его глазах замелькали обрывки памяти из Ярты, когда он в самом начале атаки раскромсал на мелкие кусочки похожего мутанта.

– Брат, так рыцари не виноваты, – продолжал Ален. – Это их работа.

– Так и мы не виноваты! Только они почему-то там все хорошие такие, а мы тут звери. Как так?

– Король у них такой, брат. Мозги им промыл.

– А нам не промыли? Этот хрен в нашем замке сидит и сказки рассказывает. Но мы ж тут знаем, что там правды – от силы половина. А эти чистюли в своем королишке вообще не сомневаются. Что пукнет, то и сделают, на то и помолятся. Дебилы!

Мутант громко ударил кулаком по столу, а уязвленный Томас вскочил, не выдержав столь паскудных оскорблений, но Ален каким-то чудом все же быстро посадил его обратно за стол:

– Что правда, то правда, брат. Видишь, как мой друг их ненавидит?

– Молодец! – громко и с уважением похвалил Томаса мутант, одобряюще оглядев его с ног до головы своим замутненным взглядом глубоко посаженых глаз. Затем он глотнул пиво, громко отрыгнул, отчего задрожали стекла, и продолжил: – А что получается? Мы тут варвары безмозглые, но хоть понимаем, за кого нас держат, а они там, чистюли фиговые, слепы как котята. За Арогдор! – поднял он кружку с пивом вверх.

– За Арогдор! За Арогдор! – послышалось со всех сторон так активно, что тост были вынуждены поддержать даже агенты, дабы не вызвать подозрения.

– Но мы им скоро устроим… Еще месяц, и сам Парфагон не устоит! – гордо вымолвил мутант и с глухим грохотом замертво свалился со стула, тут же моментально захрапев.

– Что устроим? – хотел спросить Томас, подняв за липкие дреды голову мутанта, но в этом уже не было смысла.

– Вот гадина, – тоже расстроился Ален. – Будем ждать, когда очнется?

– Это сколько? Неделю?

– Не знаю. Нильс другим вещам учил.

– Ах, да! Так это сейчас надо брать его за руку и уводить за угол, ничего не спрашивая?

– Иди-ка ты…

Друзья зло переглянулись и пожали плечами. Затем внимательно оглядевшись, они заметили немного в стороне одиноко стоящую и невинно моргающую большими притягательными глазками совсем юную девушку, практически еще девочку. Ангельский вид одетой в школьный фартук худышки дополняли русые девичьи косы и полная растерянность. Рассматривая ее, друзья совершенно не могли понять, как это прелестное создание оказалось в столько позднее время и в таком злачном месте.

– Еще попробуем познакомиться? – шепнул Ален.

– С удовольствием посмотрю, – предвкушал Томас и на всякий случай сел немного подальше от товарища, который не стал откладывать приключения в долгий ящик:

– Эй, малышка!

– Ой, это вы мне?

– Радуешь мужской глаз.

– Спасибо, красавчик!

– И второй глаз тоже радуешь.

Милая арогдорочка женственно захихикала тоненьким голоском, осмотрела оценивающим взглядом нелепых лесных разбойников и, недолго думая, сама подошла к столу, сев обалдевшему Алену на колени. В этот момент Томас понял, что ему пора уходить, но он не мог не уколоть товарища:

– Братишка, не подскажешь мне напоследок, какой именно глаз у тебя первым порадовался?

– Давай, шуруй в свой клоповник!

– А что, друга не будет? – вдруг искренне опечалилась маленькая девочка, сложив губки бантиком и вызвав неподдельный восторг не верящего в свое счастье Алена.

– О-о-о, – лишь вымолвил Томас и пошел к выходу.

На пути к ночлежке он пытался состыковать все события дня. Хотя ничего необычного друзья так и не нашли, стало понятно, что грядет новое наступление. Причем, если верить вырубившемуся воину, мутанты готовят нечто необычное, раз уж бесстрашно замахиваются сразу на неприступный Парфагон!

Зайдя на постоялый двор, утомленный Томас наткнулся в открытом лестничном пролете на идущую сверху сменщицу Риты. Не в силах поднять тяжелых уставших глаз выше ее декольте, он шепнул ей на ушко заготовленную для всех вульгарную глупость, дабы вновь не вызвать ненужных подозрений, и не спеша побрел к себе в шуршащую конуру, где его ожидали соскучившиеся и изголодавшиеся букашки. Юная особа лишь сдержано посмеялась ему вслед и пожелала доброй ночи.

* * *

На следующее утро ничего не понимающий Ален проснулся в загадочном богатом доме, полностью пропахшем приторно сладкими духами. Огромная мягкая кровать, на которой он лежал, ощущая себя господом богом, была рассчитана на мутантов всех мастей и стояла в центре опочивальни с прекрасным обзорным видом на обе башни темно-серого замка Эйзенберга. В комнате абсолютно все было сделано из золота или позолоты: стены с выгравированным элегантным волнистым орнаментом, толстые рамы широченных пейзажей, подсвечники, люстра, торшеры, кресла, шкафчики, столики, шторы, подушки в форме сердечек, пуховые одеяла, высокие двери, деревянный резной потолок, рамы окон и даже лохматый ковер. Агент Парфагона такого шального богатства никогда ранее не видел даже в королевском замке Альберта Третьего, куда однажды был приглашен на праздничный бал.

Сквозь ноющую боль в звенящей голове и просохшее как пустыня горло, он услышал за спиной тихое шуршание постели и чье-то нежное зевание с невинным почмокиванием. Оглянувшись, он увидел вчерашнюю школьницу из трактира, отчего довольная клыкастая улыбка расплылась по его бандитской роже с лукавым взглядом жгучих черных глаз. Волшебное юное тело, по пояс спрятанное в одеяло, изгибалось в приятных потягиваниях и улыбалось ему своими сладострастными пухлыми губками:

– Привет…

– Привет, красавица, – еле смог сказать охрипший Ален. – Похоже, я заболел.

– По-моему, ты просто вчера перебрал, дорогой.

– Да? А что, так каждый раз происходит?

– Какой молоденький дурачок мне попался! – радостно взвизгнула девушка и обняла Алена, жадно ощупывая с пребольшим интересом его пузатое, но зато брутальное и сильное тело лесного разбойника. – У меня лет сто пятьдесят назад такое тоже бывало, а потом привыкла.

– Сколько?! – отодвинул от себя Ален, как ему теперь казалось, мерзкое существо, тянущее свои ручонки и губешки к его самому дорогому. – Ты сказала – сто пятьдесят?

– А что такого? Я еще тогда совсем мужиком была.

– Так! – плюясь и обтираясь простыней, вскочил несчастный Ален и схватился за свою блестящую лысину. – Я всю ночь провел с древним вонючим хрычом?!

– Ты вообще откуда такой? – обозлилось оно.

– Да вы тут с ума все посходили! – быстро одеваясь, почти плакал храбрый агент, вмиг пожалевший о своей разведывательной миссии, которая так хорошо начиналась.

– Так ты, правда, рыцарь Парфагона?

– Что? Кто тебе сказал?

– Ты.

– Я ничего не говорил.

– Да ты после второй кружки пива вчера собирался на мне жениться и сбежать от короля.

– Не может быть!

– Это ты еще не знаешь, что ночью было…

– Неужели оно так работает?!

– Это невозможно не знать. Я думала, ты все врал про рыцарей! – Существо вскочило с кровати и начало звенеть в колокол для вызова прислуги. – Охрана! Охрана!

Несчастному Алену ничего не оставалось, как разбить ветвистым канделябром окно, молча выпрыгнуть со второго этажа внушительных размеров особняка, а затем окольными путями бежать со всех ног, спасая свою жизнь и морщась от предательски всплывающих отвратных воспоминаний бурной ночи.

Тем временем, вновь покусанный несметными полчищами кровожадных насекомых, Томас устал ждать своего друга и решил пойти изучать город самостоятельно. Спустившись вниз и зайдя в холл глотнуть воды из графина, всегда радушно ожидающего нищих постояльцев, он снова увидел новую работницу. Фигуристая шатенка выгребала золу из камина в деревянное ведро, тихо напевая задорную детскую песенку и весело двигая попой ей в такт. Глотнув воды, он тут же дерзко подошел к ней, неуклюже изображая видавшего виды разбойника:

– Малышка, вопросик можно, а?

– Все прилично на этот раз? – мягко улыбнулась она.

– Можно и так, – усмехнулся Томас, рассматривая поразительно знакомое лицо. – Не знаешь тут одной сладкой хрюшечки по имени Ирэн, а?

– Редкое имя.

– Ага.

– И что, прямо хрюшечка?

– Еще какая! Жопа там, мм…

– Да что вы говорите!

– Так знаешь? По-братски.

– Знаю. Например, меня так зовут, – звонко засмеялась она, поразив до мозга костей Томаса своим смехом. – Но я точно не ваша жирная хрюшечка.

– Ирэн?

– Да? – успокоилась девушка и тоже начала внимательно рассматривать собеседника.

– Не обращай внимания: я мутировал.

– Я – это кто? – дрожащим голосом прошептала Ирэн.

– Твой брат, Томас Юрг.

Побледневшая Ирэн вскрикнула и со слезами на глазах накинулась на своего брата, которого уже не надеялась увидеть. С последней встречи она помнила, что его должны были убить, но все равно устроилась за пять серебряных монет в неделю в самый первый от Врат свободы постоялый двор, чтобы видеть всех приезжих гостей Арогдора. Она знала, что был маленький, но все же шанс встретить его или кого-то другого из родных мест, рано или поздно.

– Я знала, что ты смог выжить… Я верила, Томас!

– Я тоже, Ирэн, – не в силах сдерживать слезы, ответил он.

Через минуту, когда эмоции немного поутихли, счастливый Томас отвел ненаглядную сестру в свою конуру, где вкратце рассказал о жизни после ее похищения из села и, конечно, объяснил текущую рисковую ситуацию, в которой оказался ради нее.

– Так ты снова можешь погибнуть?

– Не волнуйся. Главное, мы живы и нашли друг друга. Теперь нас никто никогда не разлучит. Я же настоящий рыцарь, представляешь? Я смог!

– Ты герой!

В коридоре послышался чей-то тяжелый бег. С треском выбив худую дверь ногой, в комнату ворвался задыхающийся и обессиленный Ален с красными заплаканными глазами:

– Томас, осторожно! Это может быть старый пердун! – Он зло указал пальцем на обескураженную девушку, облокотившись в изнеможении на колени.

На несколько мучительно протяжных мгновений все присутствующие в переполненной комнатушке замерли. Лишь надрывное присвистывающее дыхание легких несчастного любовника заполняло образовавшуюся неловкую тишину, которую все же осмелилась шепотом прервать Ирэн:

– Кто это, Томас?

– Ален. Мой напарник и друг…

– И мы уходим! – быстро опомнился товарищ.

– Почему? Это моя сестра.

Невольно опешив, Ален замер и задумался, разглядывая незнакомую девушку с удивительными формами, но вскоре продолжил:

– Тогда вместе уходим. Срочно!

– Что случилось?

– Я все испортил! Нас уже ищут.

– Идите за мной, – строго скомандовала быстро сориентировавшаяся Ирэн и стремительно вышла из комнаты.

Схватив свои топор и кинжалы, провалившиеся агенты беглым шагом покинули постоялый двор и направились за девушкой к Вратам свободы, у тоннеля к которым сидели на бревне расслабленные мутанты, явно не успевшие получить приказ запереть выходы из кратера.

– Ирэн? – обрадовался старший воин. – Ты все-таки подумала над моим заманчивым предложением, кисуля?

Ничего не говоря и равнодушно улыбаясь, она подошла к монстру и дерзко вцепилась в его потрескавшиеся губы своими холодными устами, чего он явно не ожидал. Его посвистывающие приятели тут же начали кидать свои подбадривающие шутки про шевелящиеся дреды и лишние руки, и, увлеченные неожиданным развлечением, совсем не обратили внимания на скромно проходящих мимо лесных разбойников. Когда Томас скрылся из виду, Ирэн оттолкнула огорошенного любовника и побежала следом.

– Ты куда? – крикнул вскочивший воин ей вслед. – Я тебя жду!

– Минуту, дорогой!

С другой стороны кратера она догнала спускающегося по тропе меж огромных заснеженных валунов Томаса, который крепко взял ее за нежную руку и уверенно повел за собой дальше вниз, где меж взбитых облаков виднелось цивилизованное королевство Альберта Третьего.

Но она остановила брата и вырвалась из его пальцев:

– Я не могу пойти с тобой.

– Что? Как это? Я же только нашел тебя!

– Знаю, но я не могу…

– Ирэн, это я – Томас. Как ты не можешь уйти со мной?

– Я тебе потом как-нибудь объясню. Беги же!

– Я не уйду без тебя!

– Уходи! Мы еще встретимся, – заплакала Ирэн, отталкивая брата в сторону ущелья. – Уходи же быстрей!

Осознавая стоимость каждой минуты и понимая, что его товарищ находится в шоке и полном непонимании происходящего, убитый собственным горем Ален силой потащил его в сторону истока Шестой реки. Вскоре опомнившийся Томас перестал сопротивляться и, обреченно помахав сестре рукой, сам побежал вниз, периодически оглядываясь в надежде, что она все же передумала.

Зареванная Ирэн зашла обратно в Арогдор, где растерянные военные в панике суетились возле закрывающихся с протяжным металлическим стоном ворот, в которые один за другим, словно ошпаренные псы, выскочили на четырех конечностях резвые и тощие курьеры-мутанты в облегающих черных костюмах. Очевидно, их отправили предупредить многочисленные дозоры всех четырех южных ущелий, чтобы они никого не пропускали сверху.

До следующего утра истощенные Томас и Ален оголтело неслись вниз, не останавливаясь на отдых и обходя насторожившиеся дозоры, которые им показал наивный Билл еще во время пути наверх. Измученные и почти теряющие сознание от странной одышки, они неизбежно начали терять внимание и все менее аккуратно прятались. Как итог, расчет самого последнего дозора заметил движение в скалистой расщелине у восточного склона и погнался за обессиленными друзьями. Бодрые и полные свежих сил мутанты на откормленных челоконях молниеносно догнали пытавшихся сбежать агентов и сбили их с ног у оглушающего шумом порога горной реки:

– Твари! Попались!

– Тридцать золотых наши, мужики!

– Ломайте подонкам ноги, – скомандовал старший воин с рыжими дредами. – Но не убивать!

Один из мутантов спрыгнул со своего челоконя прямо на ногу неудачливому в этот день Алену, отчего раздался глухой хруст, и бедный рыцарь во все горло заорал от нечеловеческой боли, разогнав потревоженных птиц с коренастых кедров ущелья. Затем мутант не спеша подошел к прижатому мечами к холодной земле Томасу, который уже приготовился к самому худшему, но такой до боли знакомый свист арбалетных стрел снова спас его жизнь в самый последний момент. Два поверженных мутанта сразу тяжело повалились с ног, а другие отчаянно кинулись навстречу превосходящему отряду Башни признания под руководством развивающейся на ветру седой бороды Аарона Коннелла, который не оставил ни малейших шансов несчастным монстрам, перерезав их в считанные мгновения.

– Умеешь на помощь звать, – пошутил центурион, подойдя к сжавшему зубы Алену и вытирая меч о труп сломавшего ему ногу воина. – Хоть чему-то вас еще учат в Академии.

* * *

Оказавшись в спасительной Башне, Томас, не переводя дух и даже не перекусив, поднялся в аскетичный кабинет коменданта и за его столом детально описал все произошедшие события в длинном письме, которое незамедлительно отправил с гонцом в Парфагон, пообещавшим не более чем за два дня доставить его главнокомандующему. Переживающий за свое отечество Томас надеялся, что сэкономленные на дороге четыре, а то и пять дней, обязательно помогут лучше подготовиться к вероятной атаке на столицу. Только после этого он спокойно уснул, проведав в лазарете несчастного Алена.

Когда на следующий день чуть отдохнувших агентов отправили трястись домой, снова спрятав в крытой повозке военного обоза, у них была целая неделя спокойно поразмыслить о произошедшем. Всего две короткие ночи в Арогдоре фундаментально повлияли на то, как они теперь смотрели на государство мутантов, родное королевство, да и жизнь в целом. Для более юного Алена, на долю которого пришлось больше всего мучительных страданий, увиденное было сродни полному уничтожению всего того привычного мира, который он знал раньше. Несмотря ни на что, несмотря на все страдания и невзгоды, удивительная жизнь вулкана потрясала его своей свободой и вседозволенностью, пусть и ценой ужасных условий существования. К своему страху, он даже чувствовал и понимал тех людей, которые основали этот город и во все времена бежали в него из золотой клетки Парфагона. Сможет ли он сам устоять перед таким соблазном?

Для Томаса весьма своеобразное государство на вершине вулкана теперь тоже не выглядело как воплощение ада, которое настойчиво вырисовывалось в его воображении с раннего детства. Несмотря на очевидную убогость и бесспорную абсурдность многих сторон жизни, там обитали совершенно обычные люди, которыми двигали понятные ему интересы. Мало того, в чем-то они были даже гораздо свободнее и счастливее людей в таком идеальном и примерном Парфагоне. Томас только не мог понять, как так получилось, что и тут, и там живут нормальные люди, которые хотят только мира и добра, но при этом они ненавидят друг друга и при первой же возможности пытаются жестоко расквитаться.

Получается, одни хорошие с самыми доблестными намерениями сделать мир лучше идут на других хороших с такими же самыми доблестными намерениями, а потом они обманывают, предают, нападают, убивают и радуются всему этому. Как это возможно? С чего все это началось?

В связи с этим, он впервые критически посмотрел на происходящее в столице и, наконец, понял, о чем всегда говорил давно осознавший это Нильс: их родное королевство настолько зажало себя в придуманных им самим жестких рамках, что в итоге само стало жертвой этих же ограничений. С одной стороны, конечно, они помогали городу сохранять человеческий облик и высокую цивилизацию. С другой стороны, многовековая война с кровожадным противником, надежно спрятавшимся на неприступной высоте, ни к чему не приводила долгие века напролет. А теперь эта нерешенная проблема вылилась в реальную угрозу существованию самого Парфагона, ни больше, ни меньше.

Конечно, самое большое потрясение было вызвано встречей с Ирэн. Он никак не мог представить себе причину, по которой она решила остаться в отвратительном Арогдоре, в этом оплоте похоти и грязи, беззакония и абсурда. Во всех своих наивных мечтах с самого детства Томас спасал сестру и воодушевленно возвращался с ней с вулкана в свой дом в Парфагоне. Он даже ни на минуту не сомневался, что так бы оно и случилось, лишь найди он ее. Но именно этот, казалось, самый очевидный момент пошел не по плану, напоровшись на безжалостную реальность. Что ее могло там держать? Что было сильней их родственной связи? А смог бы он сам остаться ради нее в Арогдоре?

Томаса лишь успокаивало понимание, что она хотя бы точно выжила, за что его исстрадавшееся сердце теперь могло больше не переживать, а жизнь наполнилась новым смыслом и красками. Мало того, она вымахала красивой и здоровой девушкой, не потерявшей остатки разума и человечности после пережитого кошмара в детстве. В конце концов, ему действительно стоило поблагодарить судьбу за предоставленный бесценный шанс просто увидеть и обнять ее.

Глава 6 Предательство Города заката

Ноябрь 966 года выдался томительным и пасмурным. Хотя Альберт Третий скептически отнесся к донесению о возможной атаке на доселе неприступную столицу, справедливо усомнившись в рассказе одного пьянчуги, устойчивый слух о возможной скорой беде быстро распространился по задрожавшему Парфагону. Оглядываясь на мощное весеннее наступление Арогдора, полностью сломавшее представления о шаблонах привычной тактики мутантов, легат Ричард Фейн и его тайный советник Нильс Дор, в отличие от короля, готовы были поверить во что угодно и не хотели сидеть, сложа руки. Было очевидно, что набирающие с каждым днем невиданную ранее силу мутанты не будут откладывать надолго новую кампанию, которая гарантированно должна стать еще более опасной.

Как итог, по негласному согласию канцлера Питера Калицы, главнокомандующий начал пассивную подготовку к жизненно важной обороне. Все внешние склады продовольствия и всевозможных ценных материальных ресурсов были почти полностью перевезены внутрь Стены. Также были значительно увеличены запасы гарнизонов всех Башен, справедливо ожидая получить первый удар именно на них, если это будет стандартная атака с суши. Боевой состав как самих Башен так и обеих могучих когорт Парфагона был переведен в состояние постоянной боеготовности. Тяжелее всего приходилось малочисленным гарнизонам городов, которые в случае внезапного нападения, как это трагически случилось с Новым Альбертом и Яртой, не имели возможности долго сопротивляться или оперативно получить подмогу. Однако, в условиях наличия реальных угроз столице, никто не мог и не собирался менять такое уязвимое положение обреченных поселений, в которых жили бесчисленные тысячи невинных жителей.

Хотя лесные разбойники так и не успели выяснить причину возросшей активности мутантов, король радушно пожаловал им звания центурионов за храбрые действия в тылу облапошенного врага. За долгое время они были единственными агентами, сумевшими живыми и почти невредимыми вернуться из своей гиблой миссии. Почти целый месяц они оба просидел взаперти у себя по домам, попадая в фазу по нескольку раз в день и постепенно возвращая привычную рыцарскую форму. Особенно в этом вопросе спешил Томас, которому было необходимо успеть хоть как-то подготовить себя к некоторым важным событиям в своей личной жизни. Между делом, находясь в своеобразном отпуске, он постепенно свыкся с мыслью об оставшейся в зловонном Арогдоре сестре и больше всех беспокоился о скором начале неизбежных военных действий, активно участвуя в ежедневных переговорах почитаемых Нильса и Ричарда.

Однако было место и счастливым событиям. Сразу по возвращению из рискованной и трудной командировки, после недели тщательных раздумий на тоскливом обратном пути, окончательно решившийся Томас таки сделал предложение своей осчастливленной возлюбленной. Хотя это было не самое лучшее время, молодые люди резонно полагали, что прежняя безмятежная жизнь может уже никогда не наступить. В итоге, когда все вокруг ожидали событий, сравнимых разве что с концом света, одна сияющая невеста вела себя так, будто ничего и не происходит вовсе. Она занималась приятной суетой организации торжества, в чем ей неустанно помогали Маргарита, родители и немногочисленные так называемые подруги, которые присутствовали в ее продуманной жизни разве что для порядка.

Наконец, в один из редких солнечных и теплых последних дней осени, настало самое важное, ожидаемое и приятное утро во всей жизни дождавшейся своего часа Марии. В одном из небольших уютных парков Парфагона, окруженном приятными трехэтажными каменными зданиями, среди желтых и оранжевых дубов, на все еще зеленой траве был щедро накрыт большой праздничный стол с ярко-белой скатертью, за которым собрались близкие невесты и окружение Томаса, в том числе, практически родственник, сам лично командующий Королевской рыцарской армией Ричард Фейн. Конечно, за столом среди гостей преобладали массивные воины, которым вместо привычного камзола по такому случаю было положено красоваться в сверкающих доспехах и ярко-синей накидке среди уныло выглядящих гражданских в обычной блеклой одежде. Какого бы высокого ранга они не были и какой бы красотой не отличались, все внимание слабого пола в любом случае было бесперебойно приковано к удалым защитникам отечества.

И вот началась та самая величайшая церемония, важность которой для многих женских сердец всегда была зачастую выше ее первоначального смысла, смысла самого брака и даже смысла жизни, причем иногда вместе взятых. Еще ни одна дама в этом бренном мире не смогла почувствовать себя не хуже других без церемонии бракосочетания. Пусть даже и с каким-нибудь никчемным идиотом, смысл существования которого будто только и заключался в том, чтобы хотя бы одной женщине позволить вздохнуть спокойно после формальной свадьбы, а затем придумать себе какие-нибудь более полезные цели. Во всяком случае, именно так всезнающий Нильс Дор объяснял своему приемному сыну с самого детства. Но, как оказалось, безуспешно.

Согласно многовековой традиции Парфагона, жених, в данном случае центурион Томас Юрг, должен был на глазах свидетелей, которыми выступали сразу все гости, дать сердечную клятву в вечной верности и любви своей подруге. Также дав клятву ее отцу оберегать свою новоиспеченную жену от всех будущих невзгод, он должен был посадить ее с собой на красивого коня и умело обскакать город по внешнему периметру древней Стены. Только после этого ритуала можно было вернуться за стол и продолжить веселое празднование со всеми близкими.

На глазах у многочисленных зевак, которые с любопытством окружили парк, приглашенные гости собрались за столом и негромко перешептывались. В это время отец невесты взял за руку свою прекрасную дочь и гордо вывел ее к столу. В высоком широкоплечем брюнете, недавно ушедшем в отставку штабном рыцаре, легко угадывались черты лица Марии. Но еще больше они угадывались в ее очаровательной матери, которая сидела в розовом платье у ближайшего края стола и визуально являла собой буквально копию своей дочери, причем не только привлекательными формами и симпатичным личиком, но и внешним возрастом.

Плодородное тело будущей Марии Юрг прикрывало удивительной красоты белоснежное платье с облегающим верхом. Его бездонное декольте обнажало подаренное женихом массивное золотое ожерелье, все время беспомощно проваливающееся меж колыхающихся форм. Многослойная пышная юбка была украшена длинным полупрозрачным шлейфом, раскинувшимся по зеленой траве и опавшим желтым листьям. Держа в руке изящный букет белых розочек, скромно опустив вниз якобы смущенный взгляд, добрая и румяная Мария терпеливо ожидала прибытия допрыгавшегося жениха.

Но Томаса не было. Заскучавшие гости начали немного беспокоиться и разговаривать чуть погромче, а среди зевак все чащи раздавались смешки и пошлые шутки, смех над которыми не все за столом могли сдержать, особенно вновь повеселевший после длительного траура по своей невинности Ален и другие неотесанные рыцари. Всем назло Мария, как ни в чем не бывало, продолжала скромно переминаться на месте, задумчиво теребя хрупкие лепестки роз и бесчисленное количество золотых колец на пухленьких пальчиках. Но это была только внешняя картина.

Внутри, точно согласно очередной версии женского разума видавшего виды Нильса, бушевала нещадная буря. Мария абсолютно искренне мечтала четвертовать Томаса самым беспощадным образом и тут же беспокоилась, не случилось ли с ним чего плохого. Она одновременно, ну или с разницей в мгновения, то хотела с драматическим видом убежать на глазах у ахающих зрителей, то в одиночестве тут же намертво стоять до самого утра, обреченно промокая под снегом и дождем. Конечно, при всем этом не меньше, чем за жизнь жениха, она волновалась за непонятно откуда взявшуюся предательскую складку на платье, очень дорогом платье, которую, на самом деле, никто кроме нее и не видел. Как и любая нормальная девушка, Мария также не могла не переживать, насколько толстой она выглядела и достаточно ли красиво уложены ее роскошные черные волосы всем потаскухам на зависть.

Наконец где-то за домами послышался долгожданный учащенный топот копыт, позволив невесте облегченно выдохнуть, впрочем, как и многим гостям, не считая почерневших все еще одиноких, уже не таких молодых подруг, приглашенных то ли по дружбе, то ли для такой изощренной пытки.

Из-за угла, в сопровождении приемного отца, показался эффектный жених, вызвав ликующие аплодисменты заждавшихся зевак и слезы на глазах растроганных женщин. Уже почти снова отрастивший каштановые волосы до плеч Томас, облаченный в идеально начищенные доспехи с бронзовым жетоном, а также свежую синюю накидку, рысью приблизился на вымытом и расчесанном Векторе к великолепной невесте, ловко спешившись возле нее. Тут оказалось, что будущий супруг изрядно запыхался, а также был встрепан и взволнован. Судя по его странному виду, удрученной Марии снова почудилось, что выстраданная свадьба может не состояться. Однако на самом деле паскудный Томас всего лишь чуть не проспал церемонию и в последний момент был впопыхах собран проклинающим все на свете Нильсом.

– Клянешься ли ты в вечной и верной любви к моей дочери Марии Лури? – с волнением начал церемонию отец невесты, пристально и недоверчиво оглядывая все еще странно выглядящего после сложных мутаций жениха.

Улыбающийся Томас уже держал за вспотевшие руки свою ненаглядную женщину и нежно смотрел в ее счастливо сверкающие глаза:

– Клянусь вечно и верно любить свою жену Марию Юрг!

– Клянешься ли ты оберегать и хранить от всех невзгод и опасностей мою дочь Марию Лури?

– Клянусь оберегать и хранить свою жену Марию Юрг! Отец невесты повернулся к сияющей девушке:

– Дочь моя, согласна ли ты стать женой Томаса Юрга, доверить ему свою жизнь навечно и действительно именоваться впредь Марией Юрг?

– Да, согласна! – задрожала она, в этот самый момент официально став женой Томаса, и разрыдавшись, кинулась с жарким поцелуем в его могучие объятия под умиленные возгласы многочисленных гостей и случайных зрителей.

Уже через минуту счастливые молодожены мчались на своем резвом черно-белом коне через весь город к Северным воротам Парфагона. В их сердцах невольно появилось какое-то новое чувство, которое перевело их отношение друг к другу на некий более ответственный и глубокий уровень. Смакуя его, они незаметно для себя добрались до выхода из залитой солнцем столицы и затем блаженно поскакали вокруг бесконечной парфагонской Стены, нарочито вставляя в каждую фразу обращение друг к другу исключительно как муж и жена. Спустя приблизительно час они вернулись к праздничному столу, где веселье было в самом разгаре и их ни на минуту не отпускали от себя печальные родители счастливой невесты, понимая, что теперь их повзрослевшая драгоценная доченька навсегда покинет свою ухоженную комнату в родном доме.

Первую брачную ночь новоиспеченные молодожены провели в скромной спаленке небольшого, но уютного домика на окраине, который, как новоиспеченному офицеру Королевской рыцарской армии Парфагона, был всего несколько дней назад передан храброму Томасу в пожизненное пользование. Хотя они не жили в нем до свадьбы, хозяйственная Мария все же успела навести посильную чистоту и порядок. Тем не менее, каменный одноэтажный домик, пока почти лишенный мебели, был далеко не нов, сыроват, пах затхлым деревом от трухлявых перекрытий, скрипел дверьми и окнами, жутко продувался сквозняками, а его пыльная штукатурка вечно осыпалась со стен. Но зато это было первое собственное жилье молодой пары, принадлежащее только им одним, и где они были единоличными хозяевами.

Наслаждаясь новым положением в обществе и полной законной свободой передвижения голышом в своих скромных хоромах, в перерывах между жаркими объятиями, они всю бесконечную ночь воодушевленно проболтали о всякой ерунде, в том числе вспомнив свое знакомство в Школе и первую сумасбродную ночь в доме кузнеца Макса Ланка.

* * *

Проснувшись после обеда следующего дня, заспанный Томас услышал за прохудившимся окошком необычно много шума и поспешил немедленно выйти на оживленную улицу в одних панталонах и рубахе. Вокруг творилась невообразимая паника. Испуганные люди беспорядочно сновали во всех направлениях. Из раздающихся с разных сторон разговоров стало понятно, что мутанты впервые за свою историю успешно атаковали ту самую Башню признания под командованием Аарона Коннелла. Также звучали противоречивые слухи о том, что враг собирается или уже атакует другие укрепления на подступе к самому Парфагону, который и вправду стал главной целью Эйзенберга.

Пораженный Томас не мог понять, как осмелевшие мутанты смогли так молниеносно взять абсолютно неприступную Башню, и что вообще там происходит. Но еще больше его поразило, как скоротечно изменились настроения рядовых обывателей и их взгляды. Еще вчера многие были уверены, что многовековой мирной жизни могущественного Парфагона ничего не угрожает, издевательски смеясь над думающими иначе разумными скептиками, кого считали позорными паникерами. А сегодня эти же самые люди внезапно оказались в совершенно перевернутом мире, в котором, казалось бы, простейшее благо – быть просто живым и просто радоваться самой жизни – было поставлено под вполне реальную угрозу, снизив до ничтожности важность всех других еще вчера ценных до абсурдности понятий.

Мигом вернувшись в дом, Томас стал быстро собираться, до последнего не решаясь разбудить несчастную Марию, теперь уже его законную жену. Зная, какую ценность для нее представляют их отношения и их совместное будущее, о котором они мечтательно проболтали полночи, ему было трудно представить, каким тяжелым ударом для нее окажутся последние жуткие известия. Возможно, она бы не так сильно переживала, если бы он был простым гражданином Парфагона. Но он был военным, рыцарем, защитником, опорой короны, который был обязан по своему прямому долгу встать между отчим королевством и вечно сумасбродным агрессором.

Услышав ненавистный звон доспехов вместо мягкого шороха тяжелого камзола, обнаженная Мария сама проснулась и без слов все поняла. Еще буквально только что ей было так хорошо и по-детски беззаботно в этой тесной уютной кровати. Возможно, это даже были самые счастливые минуты во всей ее жизни. А теперь все светлые мечты могут превратиться в сухую, никому не нужную труху. Она хотела вернуться к своему короткому счастью и потому, будто это что-то и вправду изменит, снова легла под теплое одеяло, закрыла опустошенные глаза и даже вернулась в то самое положение на правом боку, в котором еще мгновение назад не знала бед.

Через пару минут, поцеловав молодую жену в нежную шею под маленьким ушком, взволнованный Томас спешно покинул свой новый дом и направился в Академию. Мария же еще долго лежала в кровати, то плача, то крича, пытаясь возвратить свое счастливое прошлое. Лишь когда нагрянул ее обеспокоенный отец, она с трудом пришла в себя и, как и все обескураженные жители Парфагона, начала готовиться к встрече с неизбежным злом. Он также принес увесистый мешок с крупами и заставил ее пойти купить любую еще доступную еду на все золотые и серебряные монеты, а также обязательно запастись теплыми вещами и чистой водой.

Ее муж, прибыв в Академию, обнаружил в ее темных коридорах массу напряженных, но вовсе не паникующих рыцарей, спокойно собирающихся в очередной боевой поход. Поднявшись в шумный кабинет главнокомандующего, он застал столпотворение оживленных офицеров, некоторые из которых также уже были облачены в доспехи и ожесточенно спорили у разорванной в нескольких частях старой карты на стене, тыча пальцами в северо-западные части территорий Парфагона. Задумчивый легат, сложа руки за спиной, стоял у дальнего окна и ни на что не реагировал. Поняв, что его лучше пока не трогать, уже позабывший вчерашнюю свадьбу Томас стал внимательно вслушиваться в разговоры старших товарищей:

– Нужно срочно выдвигаться, отбивать Башню признания или сразу спасать отрезанный Город заката, – спорил один из трибунов. – Там тридцать тысяч жителей!

– Что за глупость? Надо занимать все подступы к Башне совершенства и уже потом решать другие задачи. Парфагон важнее, – раздраженно отвечал ему коллега.

– С Парфагоном никогда ничего не было и не будет! Они не осмелятся.

– За эти два дня они уже полностью захватили или уничтожили Город заката, – прервал спор Ричард своим погрубевшим за последние месяцы голосом.

– Мы не будем его отбивать?

– Пока будем неделю туда добираться, они окажутся здесь.

– Неужели они решились?

– Какой им смысл ограничиваться одним городом и Башней, если у них теперь есть новый тип вооружения?

Услышав беседу, Томас сразу понял, что произошло. Судя по всему, мутанты получили очередное преимущество в бою, о котором он не успел ничего узнать в разведке из-за бессовестного Алена, обидно и глупо испортившего всю миссию. Но где они могли достать новое вооружение? Не там ли, где они взяли устрашающие черные галеры для атаки на Новый Альберт и Ярту? Не сами же они все это изготавливают! До недавнего времени арогдорцы вообще ничего не использовали, кроме своей живой силы, холодного оружия и простейших луков. Этого им всегда было вполне достаточно для коротких разорительных вылазок по беспомощным крестьянским округам. Но теперь у проклятого Эйзенберга возникли не только более амбициозные цели, но и новые возможности их эффективного достижения.

– Будем защищать Башню совершенства и Салеп, – продолжал Ричард. – Дорога на Парфагон должна быть защищена любым путем. Дальше будем действовать по обстоятельствам.

Вдруг распахнулась тяжелая дверь, и в заполненный кабинет втиснулся запыхавшийся гонец, передавший окровавленное письмо белокурому легату, который буквально почернел, просмотрев его содержание.

После минуты напряженной тишины он выругался и все же зачитал его вслух:

«Легату Ричарду Фейну.

Тяжело отступая с боями по дороге на юг, мы заняли каменный мост через реку Змея. Держимся из последних сил. Когда вы будете читать эти строки, мы уже погибнем или продолжим отступать южнее к Башне совершенства. Противник использует неизвестные ранее метательные орудия, которые наносят сильнейшие повреждения строениям и существенный урон живой силе. Орудиями управляют люди из Города заката, откуда и началась неожиданная атака на Башню признания, поддержанная сотнями мутантов из ущелья. Очевидно, город вероломно перешел на сторону противника.

Прошу принять срочные меры к созданию максимально эффективной обороны Парфагона с учетом новых реалий и выступить ко встрече противника в районе Башни совершенства. Она долго не продержится.

Комендант Башни признания, центурион Аарон Коннелл».

Кабинет буквально загудел от шокирующих новостей. Офицеры в неистовстве хватались за головы, плевались на зеленый ковер, заботливо перечисляли все известные им проклятья и в сердцах сокрушали воздух запоздалыми прозрениями:

– Как они посмели!

– Почему мы раньше не решили эту проблему?!

– Доигрались!

– А мы спасать их собирались!

– Теперь нам конец!

– И это после всего, что мы для них сделали?!

– Заслуженно, коллеги, заслуженно! Поделом нам!

– Молчать! – рявкнул Ричард и, дождавшись полной тишины, приказал одному своему адъютанту: – Первая когорта выступает через час.

– Будет выполнено!

– Сообщи все Нильсу и жди меня при штабе, – попросил он шепотом юного центуриона, быстрым шагом покидая кабинет. – Я к Калице и Альберту.

Томас помчался по охваченному паникой Парфагону к родному дому своего приемного отца. Но, узнав о чудном письме Коннелла, покрасневшему от ярости Нильсу оставалось лишь тоже выругаться относительно злополучного Города заката, его пакостного и своенравного мэра Вальтера Мейсера, а также его матери и всех четырех прабабушек. Во все времена королевство имело проблемы с этим самым северным и западным поселением, которое граничило с морем и подножием вулкана. Несмотря на такое уязвимое положение, безжалостные мутанты крайне редко его атаковали, хотя у него всегда были огромные запасы ресурсов на переполненных складах, чтобы прокормить свое внушительное население. Невероятно красивый город, занимающийся торговлей и ремесленными производствами, был настолько богат, что некоторые не без причин считали его достойным конкурентом даже самой столице. Главной его особенностью была прославленная прекрасная архитектура: бесконечные белые здания и дивные дворцы с колоннами были с любовью выстроены в одном архитектурном стиле, что создавало непередаваемое ощущение законченности, а также высокого уровня жизни и интеллектуальной развитости горожан, что во многом теперь было обидной правдой.

Дипломатичный и несколько малахольный Альберт, чувствуя опасную силу своенравного города с невероятно романтичным именем, никогда не провоцировал его свободолюбивых мэров и давал им всяческие незаслуженные поблажки, например, в виде трехкратно сниженной дани. В итоге таких заигрываний, все знали, что Город заката всегда вел незаконную торговлю с Арогдором и поддерживал с ним самые разнообразные тесные теневые связи, что неудивительно, когда столица мутантов была в два раза ближе Парфагона. Даже во время весенней атаки на южные территории, внезапно появившийся у мутантов флот не атаковал своего таинственного союзника, хотя не мог не пройти мимо него в самую первую очередь.

Скорее всего, и это понимали многие, сами галеры там и построили, а потом и преступно продали или даже подарили агрессивным соседям, неспособным на такие сложные инженерные сооружения. На эту правду старались закрывать глаза, так как было сложно представить последствия конфликта с таким крупным центром, способным в одночасье изменить баланс сил на всей Селеции, что, в конце концов, все равно и произошло. Также никто в королевстве не понимал моральной стороны умышленного сотрудничества с отвратительными монстрами, причиняющими столько бессмысленных бед мирному люду и олицетворяющими самое настоящее, воплощенное в реальность зло.

Теперь же, когда случилось непоправимое, коварное, но закономерное предательство, стало окончательно понятно, что призрачное влияние на проблемную территорию было давно и безвозвратно утеряно, а ее интеллектуальные и экономические ресурсы встали на сторону отныне невероятно мощной армии Эйзенберга и его умелого полководца Джавера, получивших и свирепую живую силу и самые современные технологии. Такая дурацкая ситуация вылилась в настоящую катастрофу для Парфагона, мощь которого практически не эволюционировала в техническом направлении, так как для борьбы с примитивными мутантами в этом никогда не было необходимости, как считал мудрейший Королевский совет.

* * *

После опустошающей весенней атаки, трагически унесшей порядка трехсот самых подготовленных сынов отечества, в руках короля Альберта Третьего осталось всего тысяча двести воинов, то есть, двенадцать центурий. К текущему моменту семьсот из них были расквартированы по гарнизонам частично оказавшихся под ударом Башен и теперь совсем беспомощных провинциальных городов, а две обескровленных когорты по две с половиной сотни рыцарей по-прежнему безотлучно находились внутри Стены. Отправившись вместе с Первой когортой на защиту Башни совершенства, набравшийся смелости Ричард отдал ранее неслыханный приказ одному из трибунов Второй когорты готовить сам Парфагон к возможной обороне, для чего нужно было соорудить как можно больше преград на окружающих подступах к городу по всему его обширному периметру. В обомлевшей столице также ввели неизбежное военное положение, что позволило привлечь к возведению оборонительных сооружений все дееспособное население, а в Академии была немедленно возобновлена работа исследовательского подразделения, которое раньше постоянно недальновидно закрывали.

Такой оборот событий для изнеженных райской жизнью парфагонцев стал настоящим потрясением. Вместо многочасового сна и беспечной сытой жизни, они были вынуждены срочно возводить непроходимые препятствия и оборонительные позиции в лесу и на северной дороге, а также выкапывать дополнительные рвы с наиболее уязвимых сторон спасительной Стены, что явно не предвещало ничего хорошего. Кроме того, для взрослых мужчин были срочно созданы курсы, на которых их спешно обучали владению холодным оружием и арбалетом.

Ближе к вечеру следующего дня облаченные в доспехи рыцари стали взволнованно подъезжать на своих измученных разномастных лошадях к некогда безопасному расположению Башни совершенства. Для этого им пришлось нарушить все правила и пройти долгий путь почти без остановок, преодолев Салеп и сразу повернув на западную дорогу в сторону атакованных территорий. Томас эту позицию немного знал, так как когда-то навещал в ней школьного товарища, который теперь остался во Второй когорте готовить оборону столицы. Однако юному офицеру с бронзовым жетоном на груди было не суждено снова попасть внутрь широкого бочкообразного строения.

Уже на подходах они натыкались на отступающие в спешке обозы тыловых служб, в панике направляющихся в Парфагон и даже не надеявшихся на помощь подоспевшей армии. Когда руководимое легатом войско еще издали приблизилось к Башне совершенства, занимающей выгодную позицию на холме, Томас сразу до конца осознал всю реальную тяжесть и опасность сложившегося в королевстве положения.

Укрепление уже было полуразрушено, особенно с северной стороны. Бои шли как внутри, так и снаружи, а полчище озверевших мутантов на мечущихся челоконях взяло несчастное строение в полное окружение. Вдалеке виднелась пара дюжин онагров – широких и массивных устрашающих деревянных конструкций на вытянутой прямоугольной опоре с колесами, управляемых людьми в черном обмундировании. Орудия, резко поднявшимися ковшами в полтора человеческих роста, периодически выплевывали в сторону Башни огромные каменные валуны. Со свистом и грохотом врезаясь в толстые стены здания, они ощутимо его разрушали с каждым новым залпом. Кроме того, там же были еще и другие конструкции, похожие на огромные арбалеты баллисты, которыми также управляли по три немутировавших человека в легком черном одеянии, судя по всему, армейской форме предателей из Города заката. Эти орудия с недосягаемого расстояния порядка тысячи футов метко метали длинные и толстые стрелы в несдающихся защитников позиции, отныне не способных прикрывать окружающую территорию со смотровой площадки при помощи теперь жалких и почти бесполезных арбалетов.

Недолго думая, облаченный в позолоченную броню Ричард приказал одной из центурий немедленно пробить окружение с южной стороны и рыцари, словно и не было никакого длительного перехода, с радостью ринулись в бой. Отряд находящегося на краю атаки Томаса одним из первых достиг мутантов, и он сам лично с остервенением приступил их кромсать своим острым мечом, не на шутку переживая за запертых в Башне исстрадавшихся товарищей.

Вскоре они смогли пробить брешь у массивных ворот, и наружу сразу же посыпали еще уцелевшие воины:

– Братцы, как мы вас ждали!

– Уходим! Уходим отсюда!

– Быстро! – осипшим голосом скомандовал им измученный и окровавленный Коннелл. – Взять раненых, и уходим!

Оказалось, внутри все уже было полностью разрушено и позицию больше не имело смысла отстаивать. Мало того, она опасно кишела вторгнувшимся вонючим неприятелем, пробравшимся через разрушенные стены с северной стороны.

Неожиданно хитрые мутанты отступили со всей южной стороны Башни и через мгновение на сверкающие в закате солнца округлые шлемы оставшихся там в недоумении рыцарей со свистом полетели острые камни, размером с голову, и огромные чудовищно меткие стрелы сменившей дислокацию коварной техники Города заката. Три бравых рыцаря тут же замертво рухнули рядом с Томасом, обрызгав его сладковатой теплой кровью и заставив всю центурию пуститься в бегство. Страшную смертоносную технику немедленно попробовал атаковать сам обозленный легат, но тогда снаряды, приправленные запущенными ордой мутантов тучами стрел, сразу полетели в его конницу, мгновенно принеся весьма ощутимые потери и производя потрясение на психику всегда ранее имевших преимущество рыцарей.

Мало того, на опушке леса с левого фланга неожиданно появилось несколько сотен неизвестных ранее черных лучников, которые присоединились к эффектному обстрелу обескураженных войск Ричарда. В этот момент, неся все большие потери, ему уже ничего не оставалось, как дать вынужденный приказ на обидное и неизбежное отступление. Башня совершенства вслед за Башней признания была впервые потеряна, что теперь все более очевидным образом угрожало девственной столице.

Противник не стал активно преследовать сдавших еще одну позицию рыцарей, поэтому парфагонцы решили дойти до многострадального Салепа и именно там попробовать отбить мутантов, решивших взять реванш за все свои прошлые поражения. Хотя в провинциальном сельском поселении не существовало оборонительных сооружений, это был последний осязаемый шанс достойно исправить фатально сложившуюся ситуацию. Если этого не случится, то непобедимые арогдорцы в течение одного или двух дней впервые доберутся до древней Стены, и это может стать печальным концом долгой и счастливой истории идеального города, Альберта Третьего, его любимой белокурой принцессы и вообще всех, кто живет в королевстве.

* * *

Дойдя до Салепа к обеду следующего дня, полностью вымотанный и совершенно невыспавшийся Ричард устроил временный штаб в скрипучих комнатах деревянной казармы местного гарнизона и после напряженного совещания с офицерами смог подвести некоторые неутешительные итоги. Оказалось, Первая когорта потеряла убитыми сорок шесть бойцов, а из двух сотен рыцарей гарнизонов отданных врагу Башни признания и Башни совершенства выжило чуть больше половины. В итоге, в распоряжении объединенной и реструктуризованной когорты оказалось три центурии приблизительно по сотне деморализованных рыцарей, многие из которых были ранены и едва боеспособны. Понимая, что этого может не хватить для отражения массированного наступления, легат назначил седовласого Коннелла трибуном, дал ему в помощники набирающегося опыта Томаса и поскорее отправил за жизненно важным подкреплением в Башню самовыражения, находящуюся приблизительно в тридцати пяти милях восточнее. При этом, если они не успеют вовремя вернуться со свежими силами в Салеп, что было очень вероятно, им следовало возвратиться в Башню и собирать рыцарей по всем другим гарнизонам, дабы потом направить эту объединенную громадную силу на спасение попавшего впросак Парфагона.

Оставшийся без дельных советов старшего Нильса Дора, Ричард до позднего вечера неуклюже пытался наиболее выгодно расположить своих воинов на незащищенном западном подступе к Салепу. Однако ему не хватало опыта в таких вещах, да и сам город крайне неудачно располагался на открытых просторах, не имея никаких существенных природных препятствий, представляя собой легкую добычу любому желающему. В то же время, измученные постоянной передислокацией воины просто валились с ног и мгновенно засыпали там, где им удавалось остановиться.

Сразу после беспокойной моросящей ночи и с самыми первыми петухами в уверенную атаку остервенело бросились сотни бодрых мутантов на резвых челоконях, прикрываемые метким огнем онагров и баллист. Орущий в смертельном азарте противник грамотно и методично выбивал беспомощно сопротивляющихся изо всех сил рыцарей из импровизированных укрепленных позиций в редком лесу и деревянных домах, а затем без видимых проблем легко продвигал их к южной окраине города. Изначально главнокомандующий наивно надеялся на подмогу из Башни самовыражения, но потом понял, что это не изменит ситуации в любом случае, ведь у превосходящего противника тоже имелись колоссальные резервы, в том числе из лучников в черном. Скрепя разболевшимся сердцем и бессмысленно потеряв еще с полсотни воинов, обомлевший от позора легат уже через полчаса отдал новый приказ к отступлению, на этот раз последний в любом случае: дальше великолепного Парфагона и грациозного королевского замка идти было некуда.

Когда сбежавший Ричард уже был далеко южнее оставленного на растерзание Салепа и всех его преданных жителей, измотанные Коннелл и Томас подвели свежую центурию Башни самовыражения к восточной окраине города. Под мирно переливающиеся трели равнодушных птиц им осталось лишь наблюдать из заросшей жимолостью желто-красной опушки осеннего леса, как многочисленные ресурсные обозы арогдорцев и черные лучники все еще входили устрашающе бесконечной вереницей в поверженное, разграбленное и вновь частично спаленное поселение с его северо-западной стороны:

– Может, хотя бы этих побьем? – метался на месте Томас, отчего уставший Вектор то и дело вставал на дыбы.

– Побьем. Но не сейчас, – хмуро пробурчал Коннелл, погладил в задумчивости свою роскошную бороду и продолжил:

– Столица уже завтра будет в осаде, а ты хочешь с телегами тут повоевать.

– Не подумал. Простите!

– Жизнь Парфагона теперь в наших руках. Бери дюжину самых надежных рыцарей и иди в обход дороги на юг. Твоя задача – собрать гарнизоны Нового Альберта и Ярты.

– И прорывать осаду с юга?

– Ждать со стороны Южных ворот начала моей атаки с севера.

– Будет выполнено!

– И никаких глупостей, мой друг. Мы спасем королевство, только если начнем, наконец, действовать без ошибок.

Кратко попрощавшись с немногословным трибуном, Томас выбрал себе дюжину удалых воинов и лесом отправился в сторону столицы, издали наблюдая, едва себя сдерживая, неторопливое движение могучей реки мутантов по неровной дороге и их частые стычки с отступающими силами потрепанной Первой когорты. В это время Аарон Коннелл развернул свою пока единственную центурию обратно на восток, где ему предстояло собрать мощнейшую армию из гарнизонов всех оставшихся Башен и города Звездного. Впервые ради спасения Парфагона нужно было рискованно оставить без защиты все подконтрольные территории и живущих на них преданных подданных, беззащитных перед лицом даже самых хилых рейдов Арогдора.

В этот же пасмурный и скверный день, но уже поздно вечером, удрученная армия под командованием раненного в голову главнокомандующего бесславно вернулась к основным воротам столицы, вокруг которых уже отчасти смирившиеся столичные жители все эти дни впопыхах возводили посильные препятствия в виде баррикад и оборонительных позиций, а также рыли многочисленные рвы. Теперь до конца понимая реальный расклад сил и возможностей, а также, не желая в очередной раз почем зря рисковать остатками немногочисленных войск, умеривший аппетиты легат немедленно отдал приказ всем без исключения срочно покинуть внешнюю территорию и закрыться внутри спасительной Стены, фактически согласившись на осаду.

Затем удрученный Ричард отправился на ужин в замок короля, где в довольно небольшом вытянутом обеденном зале собрались главные лица Парфагона. Относительно скромное убранство немного пропахшего жареным мясом помещения украшалось лишь высоченными фигурными спинками синих стульев в темно-зеленой обивке и аппетитными гастрономическими натюрмортами на темных стенах с витиеватым орнаментом и без единого окна. Во главе длинного стола, плотно заставленного плоскими серебряными блюдами с дымящимся мясом и ветвистыми канделябрами, сидел в коричневом камзоле с гордо выпрямленной спиной статный Альберт Третий:

– Что вы будете делать дальше? – спокойным голосом поинтересовался король, равнодушно взглянув своими серыми глазами на нерешительно присевшего с правой стороны главнокомандующего.

– Обороняться, – обреченно ответил легат, поправив окровавленную повязку на лбу. – И ждать.

– Не подскажете, чего именно ждать? – спросил сидящий напротив Питер Калица, черные волосы которого как всегда были собраны в аккуратную косу.

– Мы все время чего-то ждем от вас, Фейн! – зло пропищал Ньюртон откуда-то из-под правой руки Ричарда. – И еще ни разу ничего не дождались.

– Вы вообще не вмешивайтесь! – неожиданно для всех взорвался всегда спокойный рыцарь, на нервах громко ударив кулаком по вздрогнувшему столу, отчего удивленно переглянулись сидящие чуть поодаль офицеры. – Кто вообще вас спрашивает?!

Ньюртона, его прическу, черный камзол и худые ноги по-прежнему ненавидели все, поэтому король кинул презрительный взгляд на министра образования и тут же продолжил:

– Так чего нам ждать и как долго?

– Простите, Ваше величество… Трибун Аарон Коннелл собирает армию из гарнизонов.

– Этот двоечник еще жив? – не унимался Ньюртон.

– Жив, – кипел злобой Ричард. – И ваша никчемная жизнь в его руках!

– Все пропало! Вы знаете, с какой попытки он выпускной экзамен сдал?

– Ну, Исаак, твою ж мать, сколько же можно-то, а?! – уже разгоряченно вскочил сам Альберт, метко швырнув грязную ложку в старого друга.

– Долго? – осторожно спросил тактичный Калица.

– Несколько дней. Может больше, – ответил успокоившийся легат, внимательно посмотрев в глаза правителей королевства. На самом деле, он хорошо понимал, что Коннеллу, как бы он не старался, потребуется гораздо больше времени, но не хотел расстраивать мирно сидящую на другом конце стола принцессу Элизабет, чью ангельскую красоту охраняла неотступная пара самых огромных во всей Селеции рыцарей, облаченных в отражающие всполохи свечей доспехи. Присутствующие без лишних слов поняли его намек и продолжили ужинать, как ни в чем не бывало, пока в зал не вбежал растерянный адъютант Ричарда и не попросил его срочно выйти.

Поднявшись на освященную луной Стену, почувствовавший прилив сил от невообразимой ответственности за полсотни тысяч жизней Ричард по кругу прошел всю ее длину, дотошно проверяя расположение напряженных дозоров рыцарей, на что ушло почти три долгих часа. По всему периметру уже виднелись огни окружившей армии Арогдора, еще никогда ранее не осмеливавшейся так близко подходить к святому Парфагону. Спустившись вниз, он спешно направился по улицам вымершего от страха и спящего города к спасительному Нильсу, надеясь получить необходимые советы по обороне, чтобы больше не совершать непростительных ошибок.

Спрятавшись в тихой ночной прохладе любимой беседки старого друга и объяснив ему все известные к этому моменту детали сложившейся незавидной ситуации, расстроенный Ричард, к своему нескрываемому разочарованию, получил от него лишь и так всем понятный и очевидный вывод: враг отдышится эту короткую ночь и обязательно с утра начнет максимально ожесточенную атаку на слабые места Стены или особо защищаемые ворота. Долго осаждать такой большой и сильный город, когда огромная мечтающая о мести армия озлобленных рыцарей вот-вот соберется в тылу и убийственно ударит тебе в спину – не лучшая идея.

Поэтому приятелям осталось лишь в мельчайших подробностях обсудить сложную тактику активной обороны, дабы попытаться продержаться хотя бы неделю до спасительной подмоги. В это время, через приоткрытое окно комнаты Томаса, их разговор в саду услышала проснувшаяся Мария, которая надела черный балахон, тихо спустилась вниз и, незаметно подкравшись, затаилась за опавшим, но густо заросшим вишневым кустом. Нильс и Маргарита заботливо забрали ее вместе с родителями к себе домой на все время непредсказуемой осады, которая может привести как к бесчинствующим беспорядкам в городе, так и еще более вероятному кровавому вторжению в него.

Не сдержав эмоций от своих личных обид, недовольная девушка через минуту все же выдала себя и вошла в беседку с полными слез глазами:

– Что случилось с Томасом?

– Все хорошо, – ответил Ричард.

– Почему он не с тобой?

– Помогает новому трибуну в тылу.

– Он сам решил или ты приказал?

– Понимаешь, – хотел было начать раненый легат, не зная правильного ответа на непростой для такой ситуации вопрос, но растрепанная и ночами не спавшая новоиспеченная супруга рыцаря уже кинулась на него с кулаками:

– Сволочь! Зачем?!

– Мария!

– Гад! За что?!

– Успокойся, наконец! – Нильс схватил взбесившуюся девушку и крепко прижал к себе.

– Ты же все понимал… – продолжала рыдать она, осознавая, что первая ночь с мужем может стать для нее и последней. – Ричард, ну как ты мог? Ведь кому, как не тебе это знать?

– Это его работа. И еще неизвестно, где ему безопасней, – лишь мог сказать в свое оправдание давний друг семьи, поправляя потревоженную повязку на голове.

Подобные драмы в эту напряженную ночь развивались во многих домах Парфагона, попавшего в самую страшную трагедию за все годы своего существования. Изнеженные почти райской жизнью люди не были готовы к такому убийственному стрессу и потому уже ни на кого не надеялись, ожидая самой ужасной участи уже в ближайшее будущее. Новость о предательстве Города заката перечеркнула недавно зародившиеся надежды на возвращение к беззаботному прошлому. Даже зная, что где-то на севере собирается могущественная освободительная армия, мало кто теперь верил в ее реальную способность хоть что-то изменить. Все видели, как никчемно и беспомощно рыцари сдали все свои укрепленные позиции и с поджатыми хвостами трусливо вернулись домой.

Единственным спокойным уголком внутри Стены оставался королевский замок. На его охрану Альберт потребовал выделить сотню рыцарей против обычных тридцати. Он также перевел Элизабет из восточной башни, которую теперь могли обстрелять своими установками осаждающие, в подземелье замка, где в одном из небольших помещений ей попытались воссоздать все привычные условия жизни, соответствующие статусу дочери короля. При этом он поставил у ее двери больше половины воинов усиленной охраны замка, дабы гарантировать ее безопасность даже при самом негативном сценарии. Сам же он держался удивительно хорошо, несмотря на такую очевидную угрозу своему трону.

– Тебе нужно что-нибудь еще? – нежно спросил он, оставляя обожаемую дочь на коричневой кровати в темной и до жути тихой комнатке, переполненной мягкой бежевой мебелью.

– Ты же знаешь, мне ничего не надо.

– Точно?

– Все хорошо.

– А книги не забыла? Может, нужно больше цветов и света?

– Отец, оставь меня в покое, наконец!

– Хорошо, хорошо.

Статному Альберту Третьему, самому влиятельному и уважаемому человеку королевства, во всяком случае как это было еще совсем недавно, в очередной раз было не очень приятно почувствовать, как об него совершенно бесцеремонно вытерли ноги, пусть и такие длинные и родные. Однако, привыкнув к такому обращению за все последние годы, он очень быстро отвлекся на другие вопросы и, негромко насвистывая одну из своих любимых мелодий, вальяжно удалился решать важные дела осажденного Парфагона.

* * *

Трибун Аарон Коннелл, устроив временный штаб в нетронутой Башне самовыражения, сразу же по прибытии отправил гонцов с приказами всем составам северных и северо-восточных гарнизонов Башни потребности, Башни безопасности и Башни причастности, а также города Звездного, полностью оставить свои положения и вместе с обозами тыловых служб как можно быстрее прибыть в его распоряжение. По расчетам, на это должно было потребоваться от четырех до пяти томительных дней, во время которых он планировал полностью разобраться с тем, как правильно атаковать окружившего Парфагон неприятеля.

Получив судьбоносные письма, шокированные коменданты Башен едва могли поверить в их достоверность, ведь содержание прочитанного начисто противоречило всему тому, что они делали и видели в своей жизни. Хотя Башни не всегда могли сдержать мутировавших арогдорцев, они выполняли необходимую роль важного сдерживающего фактора и успешно отражали большинство мелких вылазок. Как итог, беззащитные территории Парфагона всегда надеялись на их сокрушительную силу, а мужественные рыцари не могли не мечтать в них служить, особенно на передовых позициях. Теперь же приходилось оставлять полностью незащищенной всю северную границу, предательски открыв ее для любой, даже самой незначительной опасности, исходящей от неугомонных жителей вулкана.

Получивший свою первую командирскую задачу, Томас Юрг в это время незаметно пробрался мимо окруженной столицы и обустроил себе импровизированный лесной штаб всего в миле от хлипкого моста через реку Тихая со стороны Южных ворот. В этом месте он планировал дожидаться немногочисленные составы восстановленных гарнизонов пострадавших от весенних набегов Нового Альберта и Ярты. Юный офицер понимал, что эта скромная для нынешнего положения дел сила – чуть больше полсотни бесстрашных рыцарей – не будет главной или решающей, но все же может определено помочь эффективно решить многие важные задачи при скором прорыве блокады подоспевшим Коннеллом. Пока же у него было около недели безмятежного ожидания прибытия отозванных воинов, которые ради спасения Парфагона оставят беззащитными свои многострадальные города.

Впервые за последние суматошные дни у Томаса появилась бесценная возможность вдоволь отоспаться и никуда не спешить, при этом не решая абсолютно никаких задач. Он взял своего любимого коня, тщательно помыл его у близлежащего ручья и отправился с ним гулять по пожелтевшим окрестным лугам. Фыркающий и довольный Вектор то жадно срезал языком хрустящую травку, то по-дружески тянул свою вытянутую морду с белой переносицей к своему заботливому хозяину, будто пытаясь ему сказать что-то доброе и ласковое. В его больших темных глазах под длинными лохматыми ресницами словно чувствовалось сочувствие и понимание, но отзывчивое животное могло лишь внимательно и спокойно смотреть на радушно улыбающегося ему хозяина и дальше опускало шею с роскошной смолистой гривой к аппетитной траве. Погладив черно-белую спину своего друга, расслабившийся центурион прилег на мягкий покров земли под опавшим ясенем и прикрыл сонные глаза.

Как всегда бывает в таких мирных условиях, на раскисший ум начали беспрерывно приходить самые разнообразные нужные или ненужные вязкие мысли, начиная от горестной судьбы Ирэн и заканчивая загадочной причиной коварного предательства Города заката. В беспорядочной череде размышлений встрепенувшийся Томас только сейчас осознал, что ведь перед всем этим бардаком и ужасом он стал мужем, и что где-то за Стеной его ждала дорогая жена. Он только сейчас понял, что оставил ее одну в этой опасной ситуации с неизвестным концом. Да, была надежда на ответственного Нильса или верного Алена, но ведь не он ли сам должен теперь печься о благополучии будущей матери своих многочисленных детей? Не это ли теперь самое главное в его жизни, учитывая, что любимая сестра жива и невредима, хотя и осталась во вражеском Арогдоре?

Задумываясь обо всем этом, немного загрустивший Томас вдруг неожиданно почувствовал, что его рассеянное сознание на короткое мгновение отключилось, и он едва не заснул. Поняв, что в этот момент можно попробовать сломать стабильность пространства и снова попасть в фазу, он начал монотонно перебирать различные техники входа в нее. Долгое время ничего себя не проявляло, и он остановился на фантомном раскачивании, для чего пытался двигать свою правую руку вверх и вниз, не напрягая мышц, ничего не представляя и не включая воображение. Первые минуты ничего существенного не получалось, но потом постепенно появилось слабое и тягучее ощущение совершенно реального движения. Старающийся сдерживать радостные эмоции Томас понял, что пространство начало потихонечку гнуться и осторожно продолжил усиливать амплитуду вязкого движения. В какой-то момент рука неожиданно начала свободно двигаться, а в ушах появился едва заметный низкий гул – снова возникла чудотворная фаза! По привычке он сразу же попробовал встать, и это тут же легко и просто вышло.

Физическое пространство сломалось и насыщенные осенние краски природы стали куда ярче, а все главные человеческие ощущения – еще четче и глубже. Воссоздав шаблон своего могучего рыцарского тела, частично потерянного во время похода в Арогдор, Томас увеличил свою массивность и рост до максимума, прочувствовав весь этот удивительный процесс во всех мелочах, а затем разбежался и стремительно взмыл ввысь. За оголенными деревьями показалась река со старым и потрепанным каменным мостом, а за ним глубокий ров и Южные ворота. Пролетая вдоль Стены, он видел то тут, то там группирующиеся боевые подразделения противника, которые с нетерпением приготовились к долгожданной атаке на такой ненавистный для них и теперь почти беззащитный Парфагон.

И действительно, в эти минуты смертоносные метательные машины Города заката начали упорно атаковать Стену недалеко от Южных ворот, рядом с которыми находился великолепный замок Альберта Третьего. Угловатые онагры подошли достаточно близко, и обороняющиеся рыцари пытались из узких бойниц отстреливать их умелые расчеты из своих массивных арбалетов. Однако у воинов в черном все было тщательно продумано: они благоразумно позаботились выставить вокруг каждой машины людей с непробиваемыми железными щитами. При этом немного вдалеке за их спинами виднелись внушительные скопления мутантов и лучников, готовых при первой же возможности остервенело броситься в пробитую в Стене брешь или на помощь уязвимым онаграм.

Выстрел за выстрелом, огромные валуны со свистом и жутким грохотом стали наносить повреждения Стене, выбивая из нее блоки или хотя бы скалывая их. Многие орудия целенаправленно метили в бойницы с рыцарями или даже в ошеломленный город, чем вызывали настоящую панику, разрушая близлежащие строения и убивая мирных граждан. Баллисты же без какой-либо защиты обслуживающего расчета и с безопасного расстояния выстреливали либо одной большой, либо несколькими обычными зажигательными стрелами, вызывая многочисленные пожары и случайные смерти в разных районах Парфагона.

За всем этим внимательнее других наблюдали двое: раненый легат Фейн с одного из южных участков Стены и, облаченный в доспехи и рогатый шлем, генерал Джавер, который расположил свой скромный штаб с красным шатром прямо напротив основного места атаки. Оба уже сделали все, что могли для наиболее эффективного действия своих войск, и им оставалось лишь нервно наблюдать, к чему это приведет. Задача Ричарда состояла в том, чтобы выстоять до прихода Коннелла, что с каждым часом выглядело менее и менее реалистично, так как древняя Стена заметно поддавалась разрушению. Стало понятно, что разъяренное вторжение определенно произойдет до того, как прибудет долгожданная подмога. Хотя это еще не было окончательным поражением, если столица хорошо подготовится и потом продержится один или два дня во внутренних сражениях.

Джавер же до конца не знал, как именно поведет себя сдающий свои позиции противник и, перестраховавшись, не стал использовать всю колоссальную мощь своей армии. В отличие от отчаянного Парфагона, он оставил надежную защиту не только у всех до единого подступов к великому Арогдору, но и союзникам из прекрасного Города заката, которые самостоятельно не смогли бы защищаться, какими бы уникальными вооружениями не владели. Причина такой уязвимости лежала на поверхности: даже если кто-то из подопечных мэра Вальтера Мейсера каким-то чудом вдруг владел фазой, которой никогда не было в местных учебных программах, они все равно до недавнего времени не могли использовать военные мутации, которые ради безопасности были строго-настрого запрещены еще дедом Альберта на всей подконтрольной ему территории за Стеной. Это всегда внимательно отслеживалось теперь предательски уничтоженным составом гарнизона рыцарей.

Если храбрые полководцы лишь созерцали плоды своей работы, то несчастные жители осажденной столицы переживали свои очередные нелегкие времена, при том что некоторые из них прожили сотни лет и ничего подобного никогда раннее не видели. Родной им город постепенно накрывала удушающая дымовая завеса от бесконечных пожаров, которые не успевали вовремя потушить, а смертоносные валуны и стрелы могли в любой момент свалиться на их бедные головы. По возможности, люди старались прятаться в глубоких подвалах и прочных стенах самых надежных зданий. Однако кому-то все равно нужно было участвовать в смелом тушении пожаров, жизненно важном снабжении рыцарей, оперативном восстановлении разрушенных строений, спасительном выносе и лечении раненых, а также захоронении тел трагически погибших верных поданных короля.

Как всегда случается в таких тяжелых случаях, в погибающем городе стали все чаще звучать трусливые призывы к сдаче настойчивым мутантам мирным путем. Якобы, благородные арогдорцы в таком случае больше не посмеют бессмысленно уничтожать люд и потому такое поражение никому ничем не грозит. Однако почти все выловленные распространители таких паршивых слухов оказались легко пробравшимися в город до осады секретными агентами еще недавно дружественного Города заката.

Волею случая в сыром подземелье особо прочного дома Нильса спрятались под его опекой не только прекрасная Мария с родителями, очаровательные Маргарита и Лилия, но и грустный центурион Ален Оспэ со своей одинокой матерью, а также еще несколько человек из их окружения. Как назло, в самом начале осады именно в недавно заживленную не без помощи фазы ногу бывшего проколовшегося разведчика прилетел увесистый осколок огромного валуна, снова предательски сломав ее, что было хоть каким-то поводом для шуток с его стороны:

– Вот бы разрешили по три ноги отращивать, раз четыре руки нельзя. Был бы в строю сейчас!

– А что делать тем, у кого и так три ноги? – спрашивал его подмигивающий Нильс, помогая отвлечь совсем растерянных близких своими избитыми рыцарскими шуточками.

– Меня один такой трехногий чуть не пришиб, кстати.

– Что-то новенькое, Ален…

– Это я на вулкане чьим-то умным советом воспользовался.

– Ой-ой! Расскажи лучше, отчего ты потом целый месяц каждый день отмывался как очумелый.

– Эх, лучше бы меня тот трехногий и пришиб.

– Той самой третьей ногой?

– Да уже какой угодно!

– Извини, но я в свою молодость иначе представлял героическую смерть.

Покрасневшие женщины умело старались делать вид, что не понимали, о чем шла речь, но все же не выдержали и громко захохотали, на одну короткую минуту полностью забыв о происходящем кошмаре. А потом в компании кто-то вновь поднял насущные вопросы выживания, и они продолжили хмуро укрываться в темном и холодном подвале, пребывая в смиренном ожидании своей участи и в последних надеждах на доблестную армию надежного Коннелла.

* * *

Следующая пасмурная неделя действительно стала страшным сном для жителей Парфагона и армии многократно раненного Ричарда, действиями которого грамотно руководил Нильс. Безнаказанно перемещая свои меткие баллисты от одного участка Стены к другому, враг нанес значительные повреждения осажденному городу, отчасти его спалив и прямо или косвенно вызвав многочисленные жертвы среди населения. Легат не мог выпустить внушительные отряды рыцарей для решения этой досадливой проблемы, так как ворота были заблокированы крупными силами противника. Попытка же отправить небольшие смелые группы рыцарей по ночам через секретные лазы тоже не увенчалась успехом, так как они все до единого были безжалостно уничтожены, так и не успев нанести никакого вреда.

Однако самой большой проблемой, как и ожидалось, стала постепенно расширяющаяся щель в Стене у Южных ворот. Хотя круглосуточная работа часто ломающихся онагров не оказалась такой эффективной, как ожидали по обе стороны, ее драматический результат отчетливо проявлялся с каждым новым днем, и в один момент ситуация стала по-настоящему критической. Обеспокоенный Ричард заметил, что расслаблявшиеся всю неделю мутанты и лучники наконец подозрительно зашевелились и начали стягиваться к все возрастающей пробоине, которую безуспешно пытались тут же залатать и забаррикадировать изнутри отчаявшиеся горожане. К досаде, готовящиеся к атаке арогдорцы практически не стали брать заранее приготовленные деревянные мосты для перехода через ров, так как напротив пробоины он оказался доверху завален отскочившими метательными валунами и многочисленными осколками самой Стены.

Ричард хорошо понимал, что вот-вот должен был подойти так ожидаемый трибун Коннелл, но все равно начал посильно готовить настрадавшийся город к наступающему вторжению. Все население вместе с остатками провизии было спрятано в подвалах и погребах уцелевших зданий, внутри которых были расположены охранные дюжины хоть немного обученных военному делу мужчин. Их навык мутаций для строения и поддержания привлекательного внешнего облика, конечно же, оказался абсолютно бессмыслен, когда встал вопрос жизни и смерти. Конечно, после наспех пройденного обучения они все равно не могли противостоять четырехруким монстрам, но зато могли помериться силами с вероломными лучниками из переметнувшегося на сторону противника города.

И вот ближе к вечеру настал долгожданный момент, когда онагры замерли, и не меньше тысячи разгоряченных мутантов при поддержке сотен метких черных лучников сломя голову бросились в сторону пробитой расщелины. Внутри их ожесточенно встречали мужественные рыцари и наиболее сильные горожане. Поначалу, благодаря узкому проходу и тщательной подготовке, воины Парфагона весьма успешно отражали беспорядочную и хаотичную атаку: на орущих во все горло мутантов лили горячее обжигающее масло, бросали сверху угловатые тяжелые камни, закидывали тучей точных стрел и неустанно резали мечами, топорами и кинжалами, наточенными за неделю до невиданной остроты. Однако несшие непомерно чудовищные потери, озверевшие мутанты продолжали все отчаяннее лезть внутрь, даже не думая отступать, словно внутри их ждало единственное спасение, а не верная погибель.

С ноющим от страдания сердцем всю эту душераздирающую картину наблюдал в подзорную трубу скрытый в ближайшем лесу центурион Томас Юрг. В его распоряжение уже прибыли составы восстановленных гарнизонов пострадавших по весне южных городов, и он был готов в любой момент использовать свое немногочисленное подразделение для любой задачи, пусть даже самой сумасшедшей и смертельно опасной. Но ее до сих пор было некому поставить. Занятый обороной Ричард просто не знал, что его младший друг с ценным подкреплением находился у Южных ворот, а седовласый Коннелл и его спасительная армия до сих пор не появлялись на горизонте. Не находившему себе место Томасу оставалось лишь с болью смотреть, как варварские арогдорцы ожесточенно врываются в невинную и цивилизованную столицу, которая дала ему все, что у него было в жизни, и где теперь совершенно беззащитными перед смертельной угрозой оказались все его самые дорогие люди. Ему лишь оставалось надеяться и молиться, что они еще не сгинули в пламени нескончаемых пожаров, которые всю неделю освещали ночное небо над погруженным в адское зарево Парфагоном.

Наблюдая, как мутанты прорывались внутрь Стены, Томас, не смотря на строгие наставления Коннелла, размышлял о смелой идее неожиданно броситься на наступающего противника с южного тыла, но пришел к быстрому выводу, что все равно ничем не сможет помочь. Его полсотни рыцарей были бы в течение минуты уничтожены этой громадной массой противника, а вреда было бы не больше, чем спящему медведю от укуса вредного комара.

– Так и будем на все это смотреть? – не выдержал загорелый центурион Карл Линн, давний школьный приятель, который на четыре года раньше закончил Академию и с весны дослужился до коменданта яртинского гарнизона, где из-за страшной летней жары выучился на лучшего в Парфагоне матершинника и променял свою белокурую шевелюру на блестящую лысину.

– Мы не можем погибнуть просто так, – нервно ответил Томас, который и сам был бы рад кинуться в атаку.

– Лучше подохнуть, чем такое видеть!

Вдруг, как будто услышав их слова, медленно распахнулись Южные ворота, и пестрое море паникующих людей выплеснулось наружу. Видимо, увидев, что противник отвел войска от ворот к пробоине, Ричард отдал смелый приказ открыть массивные двери и выпустить оставшееся в живых население, чтобы оно имело хоть какие-то шансы выжить, скрывшись в ближайших обширных лесах. У самой щели в полуразрушенной Стене уже никто не оказывал сопротивления: смертоносные мутанты на мускулистых челоконях, а затем и дождавшиеся своей очереди пешие лучники теперь беспрепятственно просачивались внутрь, выстроившись в длинную очередь.

– По коням! – взревел Томас, бросая подзорную труб и вскакивая на вставшего на дыбы испуганного Вектора. – За мной!

Измученные томительным ожиданием рыцари накинули на головы блестящие шлемы, с силой пришпорили мигом оседланных коней и резво бросились за командиром:

– Да здравствует король!

– Да здравствует Парфагон!

– Да здравствует Альберт Третий!

В это же время, на счастье столичных жителей, с северной стороны осажденного Парфагона из редкого леса стремительно вырвалась тяжелая рыцарская конница, вскоре разделившись на два плотно сгруппированных сине-стальных клина. Первый, не замедляя хода, резко проник в Парфагон через распахнутые Северные ворота, а второй живо набросился на рассредоточенные с юго-восточной стороны от Стены рассыпанные по полю, почти беспомощные при таком раскладе сил, остатки войск пойманных врасплох мутантов, которые еще не успели войти внутрь почти поверженного города.

Завидев озверевших рыцарей во главе с хладнокровным трибуном Коннеллом, бывшим жесточайшим комендантом легендарной Башни признания, струхнувшие мутанты резко пустились наутек, спасая свои бронированные смердящие шкуры, кто как может. Несгибаемый генерал Джавер еще какое-то время пытался ими безуспешно руководить, но, когда все стали окончательно разбегаться в разные стороны, приказал своему штабу и резервам покинуть отныне небезопасные окрестности Парфагона и самостоятельно возвращаться в Арогдор всеми возможными путями. Сам же, ко всеобщему удивлению, на особо мощном редком черном челоконе и вместе с отборной личной охраной бросился во всю прыть в сторону выстраданной пробоины в Стене, зловеще развевая свою длинную ярко-алую накидку. При этом он держал наготове в верхних руках меч и топор, явно намереваясь лично вступить в бой, который, как всем без сомнений казалось, уже был окончательно проигран.

Разъяренный Томас со своим подразделением достиг разрушающегося моста через реку, преодолел скромную пристань порта с обугленными судами и, наконец, тоже ворвался в желанную столицу через изрядно поврежденные Южные ворота.

– Король! – кричали выбегающие ему навстречу измученные и испуганные люди. – Спасите нашего Альберта!

Среди бегущей и плачущей безумной толпы юный центурион с надеждой искал любимую Марию или хотя бы кого-то из своих близких, но, куда бы он не глянул и кого бы не окликнул, это были только совершенно чужие или малознакомые лица.

– Замок, – вдруг остервенело вцепился в него растерянный мужчина в прожженной коричневой куртке и зеленом шапероне.

– Что замок?

– Мутанты в замке.

– Где легат Фейн?

– Не знаю. Мутанты в замке, офицер!

Томас со своими мужественными рыцарями тут же ринулся в сторону высоких башен грозного оплота короля. По пути им на каждом шагу попадались добравшиеся до своей цели арогдорцы, сходящие с ума от поглотивших их ярости и страха, но дерзкий центурион приказал не останавливаться и никого не трогать, несмотря ни на что, под угрозой неизбежного трибунала и даже незамедлительной казни. В итоге, на их промокших от слез глазах монстры врывались в аккуратные домики и тут же резали, рубили и душили найденных там беспомощных людей, включая невинных женщин и грудных младенцев. На расстоянии удара спасительного меча вонючие монстры трусливой гурьбой нападали на их раненых товарищей и буквально разрывали на части с громким истеричным хохотом. Но Томас упрямо, зло и не выбирая галантных выражений, заставлял почти рыдающих от безысходности воинов все равно как можно быстрее двигаться только к заветному замку и ни на что не отвлекаться.

Оказавшись у парадного входа под громоздкой аркой, рыцари легко расправились с полдюжиной мутантов, а затем прямо на сопротивляющихся конях въехали внутрь. Там на каждом шагу они натыкались на небольшие скопления суетящихся черных лучников, которых ни разу до этого не встречали в других частях города. Воины Города заката оказались беспомощны в прямом столкновении с исполинскими бронированными воинами Парфагона, которые почти что между делом и не глядя могли одним размашистым ударом длинного меча разрубить пополам два, а то и три несчастных противника.

Прочистив все основные помещения и башни, потеряв не больше трети своей группы и все же получив несколько стрел, пробивших кольчугу или попавших в незащищенные броней части тела, уставший и окровавленный Томас совершенно случайно услышал громкие крики сражения откуда-то из подземелья. Спрыгнув с коня и спустившись по каменной лестнице мимо усыпанных стрелами тел погибших товарищей, он увидели ошеломляющую картину, которая буквально ошарашила его своей невероятностью. Обширное складское помещение, пропахшее земляной сыростью и затхлыми овощами, было заставлено бочками, мешками и различного размера кувшинами. По всей его площади и в кромешной тьме, освещаемой лишь бесконечными искрами от чудовищных скользящих ударов встретившихся мечей, уродливые мутанты сражались вовсе не с удалыми рыцарями, а с отчаянным полчищем черных лучников. Весь пол уже был завален бездыханными телами и тех и других, а со всех сторон доносились ужасные крики, жалостливые стоны и многоэтажные искренние проклятья в адрес друг друга.

– Как это вообще возможно? – подумал вслух Томас, на что тут же отреагировал комендант яртинского гарнизона:

– Они под землей с ума что ли сходят?

– Поживи на вулкане всю жизнь, – пошутил еще один воин.

– Принцесса! – внезапно закричал Карл Линн.

В едва различимой тьме, в сопровождении всего лишь одного отчаянного и израненного рыцаря, из последних сил отбивающегося от всех, кто приближался, вдоль стены действительно двигалась отрывистыми перебежками закутанная в плед стройная фигура. Ее яркие светлые волосы и вытянутый силуэт отчетливо просматривались привыкшим к темноте взором молодого командира. Она периодически вскрикивала от кидающихся в ее сторону врагов, которые еще немного и могли окончательно добраться до нее.

– Вот, кого они не поделили… – как в тумане услышал теряющий слух Томас, глаза которого накрыла плотная серая пелена. Почувствовав в себе удвоение сил, он, словно бешеный раненый волк, яростно бросился в сторону принцессы, обрывистыми и точными ударами меча смертельно поражая всех несчастных, кто оказывался на его грозном пути. Надежно прикрываемый своими храбрыми рыцарями, он вскоре настиг беззащитную Элизабет и прижал ее вместе с еле живым телохранителем к углу. Оставив возле них еще пять воинов, он вместе с остальными бесстрашно кинулся зачищать помещение от растерянных мутантов и от отчаявшихся лучников.

– Где Элизабет?! – услышал Томас звериный и отчаянный рев Альберта, громко спускающегося в подвал вместе с Питером Капицей и несколькими дюжинами гремящих доспехами рыцарей с ослепляющими факелами в руках.

– Она здесь! – добивая последних врагов, крикнул Линн, показывая в угол зловонного склада.

– Элизабет, – заплакал Альберт, подбегая к дочери. – С тобой все в порядке, цветок мой? Элизабет?

– Да. Жива. Несмотря ни на что, – зло ответила тяжело дышащая принцесса, хотя по тону ее испуганного голоса было отчетливо слышно, что она все же была рада видеть своего до смерти перепуганного отца.

– Бедная моя девочка… Как же все это произошло?!

Томас осторожно подошел к королевской чете и при свете яркого пламени смог третий раз в жизни внимательно рассмотреть драгоценную принцессу, которую не поделили одновременно напавшие мутанты и лучники. Она как всегда была безупречна, ослепляя своей белоснежной кожей и насквозь прожигая бездонными голубыми очами каждого, на кого падал этот до дрожи строгий холодный взгляд.

– Меня снова спас он, – показала она своим тонким белым пальчиком на стоящего с приоткрытым ртом Томаса, у которого теперь еще и подкосились ноги: оказывается, она его запомнила!

– Это сейчас неважно, дорогая.

– Нет, – строго возразила девушка, когда король быстро повел ее в сторону каменной лестницы, – это важно.

– Потом разберемся. Нам сейчас нужно вернуть тебя в башню. Ее уже никто не обстреляет.

– Она цела?

– На наше счастье, любимая.

– Жаль. Надеялась, что ее уже нет.

Проходя мимо в очередной раз спасшего ее жизнь молодого центуриона, Элизабет бросила еще один взгляд в его сторону, и на одно мизерное мгновение их юные глаза впервые встретились. Она тут же безразлично отвернулась и спокойно пошла дальше, но шатающегося Томаса словно парализовал удар июньской молнии. Ему показалось, что в этот момент замерло не только его дыхание, но и сердце. Что-то чудовищно пугающее, незнакомое и одновременно родное было в этом взгляде молодой, невероятно прекрасной и столь же загадочной особы. Он просто обомлел и замер в этой переплетающейся пучине звенящих ощущений.

– Расслабься уже, – толкнул его в плечо выжатый Карл Линн, когда в подвале уже почти никого не осталось, а в темноте раздавались лишь протяжные стоны умирающих поверженных воинов.

Опомнившись, Томас тут же выбежал за своими рыцарями наружу, где со всех сторон продолжали разноситься отчаянные крики и звонкий скрежет металла. Однако это уже были не жестокие бои, а монотонное добивание не успевших сбежать из непобежденного Парфагона четырехруких монстров и их жалких подельников в черном. Распустив остатки своего подразделения, спаситель королевской крови оседлал слоняющегося без дела Вектора и помчался к себе в новый дом, где успел провести с ненаглядной женой всего одну ночь. Однако там никого не было. С плохими предчувствиями он еще быстрее поскакал к Нильсу, где все же обнаружил заплаканную и окровавленную, но все же живую Марию, которая вновь зарыдала, кинувшись ему на шею.

Оказывается, в дом приемного отца все же ворвались три озверевших чудовищно мощных мутанта и потерявшие право иметь рыцарские габариты Нильс и отец Марии, не смогли спасти ни ее мать, ни Маргариту, ни еще двух других людей, надеющихся переждать вторжение в подвале. Мало того, ее смелый отец буквально несколько минут назад все же скончался от несовместимых с жизнью ранений, полученных от глубоких ударов топором. Бывший легат также имел ряд серьезных повреждений, но все могло закончиться несравнимо хуже, если бы Ричард Фейн не подоспел спасать свою жену и этим не выручил погибающую компанию в самый безысходный момент.

* * *

На следующий день, в горечи похоронив близких, опустошенный горем своей жены, Томас вновь обработал свои незначительные проникающие ранения от коварных стрел и впервые в жизни отправился принять участие в Королевском совете, неожиданное приглашение на который ему доставили ранним утром. Закрытое мероприятие проходило в северной башне замка Альберта Третьего, в круглом помещении с высокими вытянутыми окнами, которые по всему кругу смотрели на лежащий внизу почерневший Парфагон, обрамленный потрепанной Стеной. В центре у поднимающейся снизу винтовой лестницы стоял округлый дубовый стол с деревянными и жутко неудобными стульями без мягкой обивки, а над ним висела ажурная свечная люстра на случай вечерних собраний. На совет во главе с Альбертом Третьим также были приглашены канцлер Питер Капица, министр образования Исаак Ньюртон, трибун Аарон Коннелл и еще несколько других высокопоставленных чиновников и офицеров.

Назло возмутившемуся Ньюртону, Королевский совет почти единогласно повысил центуриона Томаса Юрга, еще недавнего выпускника Академии, до ошеломительного в его возрасте звания трибуна, позволяющего в случае необходимости командовать целой когортой или несколькими центуриями. В обход правил уже назначенный трибуном Аарон Коннелл был вовсе повышен до высшего звания легата и под горячие аплодисменты товарищей назначен главнокомандующим всей армией Парфагона, вернее того, что от нее осталось.

Отсутствующему Ричарду Фейну вменили катастрофическую ошибку неправильной оценки ситуации под Башней совершенства, что в итоге привело к колоссальным потерям времени и живой силы, а также к вторжению в Парфагон. Лично почувствовав мощь врага, ему стоило сразу же собирать освободительную армию по гарнизонам, а не бессмысленно пытаться отразить наступление очевидно превосходящего противника и при этом почем зря гонять туда-сюда спасшего королевство Коннелла, который мог подойти к Стене на два, три или даже четыре дня раньше. Но это было не самое ужасное.

В критический момент, буквально считанные минуты не дождавшись подмоги, он отдал сомнительный приказ открыть ворота, а затем посмел взять часть охраны замка самого короля и отправился спасать своих близких. И хотя именно эти странные шаги позволили зайти в город юному герою Юргу, а затем все-таки спасти от верной гибели всеми любимую принцессу, их противоречивые последствия заслуживали очевидной смертной казни. До этого дело не дошло, так как все остальные действия по обороне осажденного города, осуществленные не без помощи Нильса Дора, как всем стало потом известно, заслуживали пощады и снисхождения, поэтому его понизили до центуриона и решили отправить в один из гарнизонов Башен на должность простого коменданта.

После всего этого кошмара, в руках короля в общей сложности осталось всего восемьсот рыцарей, почти в два раза меньше, чем весной этого же года. В Парфагоне было решено оставить пятьсот из них в составе теперь единственной Первой когорты. Остальные, в два и три раза усеченные составы, должны были отправиться в прежде занимаемые гарнизоны, если те остались незанятыми мутантами, и если их еще можно было восстановить, что касалось разрушенных Башни совершенства и Башни признания.

Общие потери гражданского населения пока не были известны, но самому городу в любом случае понадобятся долгие годы, чтобы восстановить свой роскошный вид. Однако имелись и плюсы. Главным из них был захват всех уцелевших уникальных метательных орудий, которые можно было изучить и взять на вооружение.

Больше всего вопросов на Королевском совете вызвало предательское участие посрамленного и отныне обреченного мэра Вальтера Мейсера на стороне Эйзенберга. Именно этот симбиоз привел к невиданному ранее бедствию такого масштаба, но теперь никто точно не знал, что делать с его странным городом дальше, ведь еще вчера утром он был на стороне мутантов, а уже вечером почему-то сражался против них. Не говоря вслух, Томас вспомнил непобедимого Черного рыцаря с турнира, который ведь тоже покушался на тогда еще совсем юную Элизабет. Похоже, он был не агент Арогдора, как до сих пор все считали, а действовал в интересах Города заката. Получается, они тайно сопротивлялись Альберту уже не меньше пяти лет. Но почему в обоих случаях им был нужен не всемогущий король, а его юная дочь? Или случившееся в подземелье лишь простое совпадение, а сама невинная девушка их в действительности не интересовала? Тогда из-за чего лучники так ожесточенно бились с мутантами? Что еще они могли не поделить?

Вернувшись в отчий домой, задумчивый Томас нашел в разгромленной столовой, где из мебели целыми остались лишь два стула, хмурую Марию с красными глазами от беспрерывного плача, болезненные ссадины которой начали постепенно затягиваться, а также убитого горем раненного в живот приемного отца. Он поделился с ними основными новостями, а также показал новенький и сверкающий серебряный жетон трибуна, который еще никому не давали в таком юном возрасте.

– Глядишь, такими темпами у тебя скоро будет и золотая погремушка, – пытался порадоваться почти почерневший Нильс, но неуверенная улыбка недолго продержалась на его измученном и опухшем лице.

– Не знаю, хочу ли я этого.

– Что за глупости?

– Недолго в последнее время носят жетон легата.

– Коннелл, этот седой видавший виды волк, будет долго носить.

– Думаешь?

– Он заслуживает.

– То есть, – с нескрываемой злостью и раздражением вдруг начала Мария, молча выслушав разговор мужчин, – проспав неделю на травке, пока мы тут все дохли, как навозные мухи, ты первым делом направился спасать эту вечно несчастную суку?

– Как ты можешь ее так называть? – не понимая происходящего, наивно воскликнул Томас.

– Это ты зря, Мария, – хотел было заступиться Нильс, но уже было поздно:

– Мы тут погибали, пока ты бегал за этой королевской поганкой. Мой отец, мама, Маргарита, в конце концов, – все они погибли из-за тебя!

– Как ты смеешь?!

– Если бы не Ричард, – расплакалась девушка, – ты бы уже никогда меня не увидел.

Она тяжело поднялась на исцарапанные ноги и собралась уйти наверх, но все же не выдержала и продолжила:

– К кому он пошел в первую очередь? А к кому – ты?

– Как ты могла такое подумать? – только сообразил, что происходит Томас. – Я просто выполнял свой прямой долг, обязанность. Я же не знал, что происходило с вами. И у меня не было выбора.

– А он знал, и у него был выбор!

Томас хотел обнять свою расстроившуюся жену, но она с силой его оттолкнула и, хромая, побрела наверх.

– Разженился, теперь следи за языком, – наставлял Нильс.

– В смысле? Я же не виноват.

– Не в этом дело. Жена вообще не должна слышать из твоих уст о других женщинах. А тут такое!

Глава 7 Самый романтичный мутант

Уже несколько дней покрытый грязью Айвор Джавер, одетый по стандартной форме рядового мутанта в одни лишь кожаные штаны и сапоги, в одиночку бесстрашно пробирался по зимней слякоти строго на север в сторону ставшего родным вулкана через никем не охраняемые территории почти поверженного королевства Альберта Третьего. Вся его личная охрана из самых опытных и мощных мутантов была жестоко уничтожена подоспевшими на подмогу озверевшими от злости рыцарями, когда он преодолевал полуразрушенный Парфагон по пути от замка до спасительных Южных ворот. Получив несколько незначительных ранений, которые уже почти зажили благодаря особым мутациям, полученным в фазе, он был вынужден сам лично вступить в сражение в столице врага и едва покинул освобождаемый город.

Несмотря на грандиозный провал всей операции, Джавер нисколько не был опечален тотальным поражением. Кроме того, в любом случае вся обширная территория Альберта Третьего получила настолько серьезный урон, что было трудно представить, сколь долго займет процесс восстановления, если он вообще возможен. Поэтому генерал, бросив свои доспехи и пребывая в отличном настроении, считал свою миссию вполне выполненной, почему преспокойно двигался в сторону ущелья Пятой реки вулкана, что являло наикратчайший путь в Арогдор. У него было еще несколько утомительных дней, чтобы хорошо обдумать, каким образом и с какой стороны наиболее выгодно для себя преподнести предводителю Варнеру Эйзенбергу произошедшее в замке. Тот, конечно, не будет в восторге и устроит очередную истерическую взбучку, но ничего более опасного своему лучшему полководцу сделать все равно не сможет – слишком сильно он зависел от него. Да и не было ему никаких других альтернатив среди примитивных арогдорцев.

На ночлег дерзкий мутант останавливался исключительно в холодном лесу, чтобы не попасть в ловушку к преследующим недалеким рыцарям. Затем, покрывшийся инеем генерал с утра просто шел по прямой, избегая крупных дорог, но не проходя мимо небольших беспомощных селений и ферм, где жадно съедал буквально все, что находил, и по возможности голыми руками жестоко убивал случайных свидетелей, словно не успевших разбежаться тараканов. Дабы не чувствовать себя голодным и не терять драгоценную массу, ему нужно было совершать хотя бы по два таких кровавых разорения в сутки, каждый раз уничтожая по несколько селян и доверху набивая свой вздувающийся огромный живот, от чего наросты темной брони расползались в разные стороны.

На исходе очередного дня настырный Джавер наконец оказался у обширного подножия вулкана. Перед взором его глубоко посаженных умных глаз простирались холмистые поля, а вдалеке просматривалось начало ущелья, из которого доносился шум преодолеваемых порогов переполненной обжигающе холодной горной реки. Прямо перед ним грозно возвышалась достопочтенная Башня причастности, в которой он сам когда-то давно проходил веселую и нескучную практику, едва окончив с отличием желанную Рыцарскую академию. Мир постаревшего умом, но не телом Джавера настолько изменился с тех давних пор, и прошло так много времени, что ему требовались значительные внутренние усилия, чтобы до конца осознать и полностью признать, что это удивительное прошлое действительно принадлежало ему самому, а не кому-то другому или вымышленному герою приключенческой книжки.

Справедливо ожидая, что состав гарнизона полностью покинул Башню и еще не мог успеть вернуться обратно, он решил зайти внутрь и окунуться в воспоминания своей бурной юности, освежив краски памяти. Однако со свистом пролетевшая мимо его головы стрела, а потом и другая, дали отчетливо понять, что покинувший позицию комендант все же благоразумно оставил хоть какую-то охрану и, видимо, еще надеялся вскоре вернуться обратно. Расстроенному Джаверу пришлось шустро отбежать подальше и обойти опасную Башню по более широкому радиусу.

Теперь нужно было лишь добраться до первого же дозора Арогдора, и долгий утомительный путь будет быстро завершен. Почувствовав близость дома, Джавер уже не останавливался на ночлег и к раннему утру вышел на своих бравых бойцов, укрепленная позиция которых находилась в дымящемся сосновом срубе, отапливаемым пылающей дровяной печкой. Старшему воину, потерявшему дар речи от удивления, было немедленно приказано срочно накрыть стол, приготовить свежую постель в затемненной тихой комнате и запрячь сразу два самых резвых и выносливых челоконя.

Наевшись до отвала и немного вздремнув в пропитанном ароматом хвои теплом деревянном домике, взбодрившийся Джавер вскоре отправился дальше в путь. Полностью вымотав первого челоконя, беспрерывно жалостливо умоляющего дать хоть небольшую передышку, он сразу пересел на второго и в результате уже через несколько часов увидел вдалеке заветные Врата свободы. В этот же момент он обратил внимание, что где-то на полпути до входа в кратер на отвесной заснеженной скале рядом с дорогой одиноко обняв колени, сидела девушка в длинном сером пальто с белыми меховыми вставками на рукавах и капюшоне. Обычно насытившийся вечно преследующими его женщинами, Джавер уже несколько дней был голоден до них и потому, приближаясь, он с большим интересом и не отрывая глаз наблюдал за странной романтической особой, смело посмевшей рискнуть выйти за пределы смердящего города в одиночку.

Подходя к привлекательной шатенке все ближе, он вдруг разочарованно заметил, что к ней сзади подоспел старший воин, судя по красным повязкам на руках. Он стал активно дергать и щупать фигуристую девушку, однако ей это явно не нравилось, и она попыталась тут же сбежать. Тогда мутант схватил ее верхними руками за плечи и поднял напротив себя, продолжая нижней парой рук изучать брыкающееся тело уже визжащей во все горло беспомощной авантюристки, теперь пытающейся отчаянно отбиться ногами от своего насильника, который только лишь смеялся в ответ и обильно брызгал слюнями.

Остановив своего еле живого запыхавшегося челоконя под скалой и злобно сжав железные кулаки, угрюмый Джавер молча спешился и быстрым, но спокойным шагом направился наверх к повздорившей парочке.

– Нет, не надо! – кричала в истерике девушка в распахнутом пальто. – Отпусти меня!

– Ты же сама не против. Расслабься… – тихо и томно звучал бас огромного воина, притягивающего к себе из последних сил пытающуюся вырваться красавицу, которая, увидев подходящего из-за спины мутанта очередного незваного гостя, начала еще сильнее пинаться и визжать, предчувствуя самое худшее:

– Помогите! Спасите меня!

– Генерал Джавер? – обернулся ошарашенный насильник, и в это же мгновение с противным хрустом отведал сокрушительный удар в свою в недоумении каменную челюсть, отчего выпустил вскрикнувшую жертву и с гулким грохотом рухнул на землю, словно огромный мешок с камнями.

Бывший благочестивый рыцарь молча и хладнокровно наносил новые и новые чудовищные удары старшему воину, пока тот окончательно не замер и обмяк. Скинув его со скалы, мутант по-прежнему без слов взял за нежную руку обомлевшую спасенную девушку и повел ее вниз.

– Вы, правда, и есть тот самый генерал? Спасибо большое! Если бы не вы… А что Вы здесь делаете один?

Не обращая внимания на разговорчивую особу, Джавер закинул ее к себе на седло и приказал передохнувшему челоконю незамедлительно продолжить путь к воротам.

– Где армия? Красивое у меня пальто? А как зовут этого челоконя? Я слышала, Парфагон отбился? Это правда? – упрямо не унималась шатенка, сидя впереди легендарного полководца, который нижними руками, обхватив ее тело локтями, держался за массивную ручку на седле, а верхними аккуратно придержал ее за хрупкие плечи, чтобы она не свалилась от резких движений и частых спотыканий замученного челоконя. – Я думала, у Вас есть штаб и охрана, а Вы всегда в доспехах. Вы точно генерал? Точно-точно? Вам не холодно? Почему от Вас тоже так плохо пахнет? Вы давно мылись? Кстати, я работаю на очень хорошем постоялом дворе. Между прочим, недалеко от главных ворот. Если Вам или даже самому предводителю вдруг будет негде переноче…

– О, боги! – не выдержал и рявкнул Джавер, закатив глаза вверх. – Женщина, ты молчишь когда-нибудь?

– Простите, простите!

– Что за несусветную ерунду ты несешь?!

– Простите меня, пожалуйста!

– Казнил бы того, кто научил вас говорить!

После таких до слез обидных слов обиженная девушка обреченно сложила пухлые губки бантиком и с пребольшим трудом героически молчала до самого кратера. Конечно, она то и дело порывалась что-то снова сказать, но он тут же тыкал ее пальцем между ребер или реалистично грозился скинуть с челоконя.

Хотя она привыкла к такой не самой галантной манере поведения обнаглевших мутантов, ее чуткая женская натура все равно каждый раз глубоко обижалась. Она всю свою жизнь слышала столь много поражающих воображение историй об этом выдающемся генерале и потому теперь не могла поверить, что вот так просто смогла его одного встретить за пределами города, любуясь своей бывшей родиной далеко внизу у подножия вулкана. Кроме того, она надеялась, что служащий у Врат свободы, назойливый старший воин после такой взбучки от своего могучего военачальника теперь навсегда перестанет к ее домогаться. Если выживет.

На подъезде к долгожданному кратеру к ним кинулись узнавшие полководца, обожествляющие его подчиненные, чтобы тут же взять под свою охрану. Затем они все вместе вошли в массивные двери и, преодолев небольшой тоннель в стене кратера, оказались в Арогдоре, который, как всегда, испускал в небо сотни столбов черного дыма из многочисленных труб на крышах и источал такой родной тошнотворных запашок. Уже окунувшийся в новые заботы, грандиозный Джавер легко высадил свою спутницу на промерзшую землю и хотел было двигаться дальше, но все же напоследок равнодушно заглянул в ее глаза:

– Имя?

– Ирэн Юрг. Спасибо вам за… – ответила девушка, но не стала заканчивать благодарственную фразу, так как холодный Джавер уже отвернулся и в окружении взбудораженной толпы своих восторженных мутантов вальяжно направился вглубь заснеженного города.

* * *

Когда больше восемнадцати лет назад плачущую трехлетнюю Ирэн вывезли на ресурсном обозе из родного поселения, на глазах жестоко убив родителей и навсегда оторвав от любимого брата, приблизительно через две недели ее вместе с остальными измученными детьми привезли в Арогдор. Страшный город, которым ее пугали с самого рождения за все ее бесконечные выходки, действительно произвел на нее неизгладимое впечатление. Как и большинство похищенных детей, она ничего еще не видела в свои годы, кроме окружающей дикой природы и крохотного родного села. Поэтому в столице мутантов перед ней предстала совсем иная, невообразимая ранее жизнь, будто она попала в придуманный мир злодеев из причудливых древних сказок соседки-ткачихи.

Ее сразу же отдали в одну из шести огромных Школ, где первым делом стали учить не только осваивать удивительные мутации через загадочную фазу, но и искренне любить новую родину, так тепло и горячо принявшую настрадавшихся бедных детишек. Там им с утра до вечера вбивали в наивные головки весьма простые и всем очевидные принципы: теперь они часть великого Арогдора, который самый сильный и непобедимый, в котором живут самые свободные и счастливые люди, который столетия сопротивляется никчемному Альберту Третьему, поработившему и промывшему головы всему глупому Парфагону, и безуспешно пытающемуся сделать то же самое с райским городом на вулкане. Если же в славном кратере все-таки были небольшие проблемки и недостатки, например беспросветная нищета и вездесущее смердящее дерьмо под ногами, то настоящие патриоты ни на минуту не должны были сомневаться, что это исключительно происки вечного врага. Разве могут быть другие причины? Не они же сами могли это делать? Не предводитель же за это в ответе? Это как раз подтверждали многочисленные паршивые агенты и провокаторы злобного короля, предатели, которых быстро казнили, безжалостно и жестоко пытая вместо справедливого суда.

Многие арогдорцы настолько искренне верили своему гениальному, как они считали, правителю, что не только закрывали глаза на всю очевидную абсурдность окружающей жизни и тотальное воровство абсолютно всех представителей власти, но и были готовы беззаветно отдать свою единственную жизнь за продолжение этого цирка и унижения. Даже если бы все они вдруг погибли в итоге его глупых и непродуманных поступков, предварительно промучившись в голоде и потеряв всех своих близких в самых страшных страданиях, то все равно нашлось бы оправдание хорошему и ни в чем не повинному Эйзенбергу. Ведь как можно оставаться патриотом и одновременно искать корень проблем в себе и тех, кто так много и искренне говорит про любовь к родине? Какие же они патриоты после этого? Таких неправильных отчизнолюбцев сами жители готовы были при первой возможности загрызть заживо и без участия вездесущих секретных служб генерала Джавера.

Поскольку им без устали внушали, что все живущие внизу – нелюди, которые при первой же возможности убьют любого невинного арогдорца, все силы, соответственно, были направлены на оборону и выживание. Ведь чтобы прокормиться и не дать врагу набраться сил, нужны были постоянные набеги то на одну, то на другую его территорию. Закрыв доступ к плодородным землям своими дурацкими Башнями, недоумки Парфагона сами вынуждали совершать порою жестокие рейды, дабы не умереть с голоду и заодно спасти от бессмысленного существования юные поколения неприятеля. В связи с этим, ценнейшее, что было в Арогдоре – это громадная армия из самых верных граждан, умело мутировавших по наиболее угрожающему шаблону огромных четырехруких монстров с наращенной броней. Полностью самодостаточное государство просто не могло существовать без них, а они не могли существовать без него.

Пройдя такую мощную идеологическую обработку, почти все мальчики мечтали стать престижными боевыми мутантами. Однако после Школ, заканчиваемых уже в десять лет, в желанные Казармы брали только наиболее способных к мутациям детей, чтобы выращивать исключительно самых сильных и боеспособных воинов. Там их усердно кормили, тренировали и содержали в лишенном стресса режиме, позволяющем вдоволь отсыпаться и фазить много раз на дню, что все-таки требовало больших усилий и нешуточной концентрации. В итоге, их, еще наивных подростков, уже начинали активно использовать в реальных боевых действиях.

Дабы ряды храброй армии мутантов гарантированно никогда не иссякали и пополнялись самыми качественными кадрами, как и в Парфагоне, только исключительно военным было разрешено становиться отцами, что очень жестко контролировалось, а нарушения могли заканчиваться казнью для оступившихся парочек. Это вызывало огромный спрос на четырехруких мутантов среди самых лучших женщин вулкана, что служило для любого нормального мужчины дополнительной мощнейшей мотивацией попытаться попасть во всеми уважаемую армию, дабы вскоре почти неизбежно героически сложить свою самоотверженную голову на защиту великой родины.

Эвакуированные, как это нужно было обязательно правильно называть, из девственной среды дети, не больше трех или иногда четырех лет, уже через несколько месяцев начисто забывали свое отвратительное сытое и чистое прошлое. Они еще не могли считать и писать, но зато уже становились ярыми сторонниками своей новой родины и готовы были пожертвовать жизнью за дорогого предводителя, неустанно пекущегося об их благополучии. Ирэн дольше всех сопротивлялась такой пропаганде, так как яркие краски расставания с семьей навсегда запечатлелись в ее несчастной памяти. Однако еще в Школе ее взгляды постепенно начали меняться.

По факту, она не видела противоречий с предлагаемой точкой зрения. Жестокие подданные короля действительно искренне ненавидели Арогдор, что она помнила по страшилкам из детства. Кроме того, их действительно лишили самых плодородных земель и были готовы жестоко уничтожить при первой же возможности. Мало того, еще ни один арогдорец не захотел жить в чопорном Парфагоне, чьих жителей считали безмозглыми курицами. А вот из Парфагона в свободный, пусть и не всегда опрятный Арогдор люди перебегали регулярно.

Окончив патриотичную Школу еще ребенком, она сразу была вынуждена начать работать, чтобы добыть хоть какое-то простое пропитание и теплый ночлег. При этом она уже давно перестала каждый день мечтать о спасительном побеге обратно в королевство Альберта Третьего. Во-первых, там не осталось ее близких. Во-вторых, она не хотела ограничений свободы, особенно в том, как она захочет выглядеть в будущем, что немаловажно для любой женщины. В-третьих, она просто привыкла к колоритному Арогдору и считала его своим домом, несмотря на все его многочисленные недостатки. Родина есть родина. Единственное, ей не давали покоя беспокойные мысли о бедном брате, который мог все же выжить.

По-прежнему люто ненавидя воинов-мутантов, вернее, относясь к ним крайне противоречиво, жизнерадостная Ирэн искренне полюбила простых арогдорцев, которых заботили всем понятные насущные проблемы выживания и маленькие человеческие радости. Эти люди, пусть и часто значительно мутировавшие по своей прихоти, похоти или необходимости, в действительности, были добрыми и отзывчивыми. Многие из них, в отличие от образованных подданных короля, действительно осознавали, что позиция их предводителя условна и не всегда воспринимали ее всерьез, хотя об этом было не принято говорить вслух, дабы внезапно не сгинуть из этого мира одной темной ночью. А самое главное, они все по-настоящему жили в удовольствие, точно согласно своим самым глубинным и часто низменным позывам, дававшим наиболее насыщенные и глубокие эмоции. За это они были готовы платить даже той вонючей грязью, нескрываемым воровством правителей и пропащей нищетой, которые традиционно царили в кратере родного вулкана.

Возвращаясь после знакомства с выдающимся полководцем в свою крохотную, но уютную комнатку в обветшалом доходном доме, счастливая Ирэн продолжала в деталях вспоминать короткую встречу с по-прежнему таким же задумчивым и рассудительным братом, чем в одиночестве и занималась на холодной скале, пока ее не потревожил любвеобильный монстр. Вытерев свои запачкавшиеся светлые сапожки и поставив их в угол с другой многочисленной обувью, она сняла серое пальто со своих, типичных для Арогдора, неестественных, но привлекательных выпуклых форм и, закрыв большие глаза, забралась под теплую медвежью шкуру на своей узенькой кровати, которая практически полностью занимала пространство ее конуры. Кроме небольшого окна, симпатичного столика с аккуратным подсвечником и маленькой коробочкой для украшений, а также шкафчика для одежды, внутри практически ничего больше не было. Имея самое ценное – сводящую с ума красоту и возможность долго поддерживать цветущую молодость – женщин Арогдора мало что интересовало из бренного. Не считая самых провокационных и вызывающих нарядов, конечно же. Именно эти качества местных дам, несмотря ни на что, заставляли мечтать многих мужчин Селеции перебраться в этот смердящий, неопрятный, неотесанный, неуютный, похабный и холодный Арогдор.

В это же время Джавер, не отдохнув и даже не приведя себя в порядок после длительного опасного путешествия, прибыл в замок Эйзенберга, зловеще нависающий над окружающими его зданиями своими тянущимися в небо серыми башнями. Пройдя несколько плотных кордонов охраны, он по хорошо знакомому пути направился в любимое место хозяина – огромный, пышущий теплом, зимний сад с каменистыми тропинками, который под застекленной крышей из плотной сети стальных ферм утопал в благоухании свежей зелени. В нем со всех сторон раздавалось пение довольных птиц, монотонное трещание цикад и журчание веселых ручейков среди бесконечных рядов папоротника, кактусов, орхидей всех раскрасок и даже невысоких пальм с толстыми колючими стволами.

Там, на круглой площадке в центре, стоял с лютней в изнеженных белых руках красивый брюнет в черной накидке, на вид не больше тридцати лет. Его спокойные серые глаза внимательно вглядывались в пальцы на струнах, издающие простенькие мелодии.

– Что-нибудь новое?

– Ох! – вздрогнул, потревоженный басом мутанта, Варнер Эйзенберг. – Сколько раз просил так не делать?

– Простите, Ваше превосходительство, я устал, – оправдывался Джавер, с жадностью целиком заглатывая яблоки и сливы из большой цветастой вазы на стеклянном столе.

– Как все прошло? – почти безразлично начал Эйзенберг. – Разрозненные группы уже второй день возвращаются, а от тебя никаких вестей. Думали, уж нет у нас больше великого генерала.

– Размечтались…

– Ну, и?

– Все прошло хорошо.

– Ты уверен? Ничего не хочешь мне рассказать?

– Ну, есть пара моментов.

Джавер стал подробно описывать все стадии операции, когда вместе с секретно подготовленными лучниками Города заката внезапно атаковал Башню признания и затем пошел вглубь девственной территории Парфагона. Однако, спокойный Эйзенберг вдруг взорвался, услышав детали осады столицы и того, что произошло в замке Альберта:

– Как ты это допустил?! Это же катастрофа!

– Никто не знал, Варнер. Они нас обманули.

– А ты сразу понять не мог? Ты вообще для чего нужен?

– Мы были союзниками уже давно.

– И?

– Подлый Мейсер не раз доказывал лояльность своего города. Не было причин не доверять.

– Ты вообще понимаешь, чем все это могло закончиться для всех нас? Ты идиот!

– Да, да, да! Еще грязный и вонючий тупорылый идиот, – в зимний сад вошла Николь Свежая Роза, умная и экстравагантная премьер-министр Арогдора с внешностью худой русой девочки, предпочитающей самые откровенные и провокационные наряды. На этот раз на ней было обтягивающее полупрозрачное красное платье в широкую сеточку и сапоги с невероятно высоким каблуком.

– Хм, что такой злой? Опять агент из кровати сбежал? – пробовал защищаться Джавер, но в итоге все равно выслушал все возможные гневные тирады с обеих сторон, каких Эйзенберг не позволял себе никогда ранее за все годы их долгого знакомства.

* * *

Спустя неделю Ирэн с платком на голове и засучив рукава весь день усердно стирала на работе постельное белье и замызганную одежду жалких постояльцев. На ней были деревянные башмаки, а также согревало теплое многослойное платье с забрызганным фартуком, но это не мешало ей задорно пританцовывать между бочками со вспененной водой и сушильными веревками темного цокольного этажа, пискляво напевая веселые песенки.

Пробегая в очередной раз мимо узкого окна, она случайно заметила, как на постоялый двор неожиданно нагрянул некий старший воин. Услышав по разговору с настороженным управляющим, что ищут именно ее, она сразу своей чуткой и острой женской интуицией совершенно определенно поняла, что какая-то сволочь доложила об ее содействии подлым агентам Парфагона, и теперь она будет неизбежно арестована. Она не зря уже давно предчувствовала такое развитие событий где-то в глубине души.

Не собираясь сдаваться, мужественная красавица попыталась немедленно сбежать через окошко с внешней стороны здания, но снаружи тут же наткнулась на двух мутантов, которые с радостью схватили ее за руки, старясь между делом потрогать все остальное:

– Попалась, малышка!

– Ха, от нас не уйдешь, сочная!

– А-а-а! Пустите, сволочи! А-а-а!

Визжащая Ирэн знала, что в таких случаях никто не будет церемониться, и после короткого допроса ее с безжалостными пытками просто убьют самым мучительным образом. Приготовившись к такой тяжелой непосильной участи, она расплакалась, а также перестала сопротивляться и колотить своими мягкими кулачками все равно бесчувственных монстров.

– Ирэн Юрг? – строго спросил подоспевший на шум старший воин.

– Нет, это не я!

– Как же это? Мне управляющий сказал, что это вы.

– Он врет! Я ни в чем не виновата. Отпустите! А-а-а!

– Мы точно приглашение на бал передаем? – спросил один из мутантов, вопрошающе смотря на товарища.

От услышанного у вмиг успокоившейся Ирэн внезапно отпала челюсть, а теперь и сам сомневающийся старший воин достал помятую бумажку из кармана своих кожаных штанов и стал прищуриваясь читать ее содержание:

– И-рэн Ю-р-г. При-гла-ше-ни-е. Пут… Пет… Пят-нич-ный бал. О! Смог, – довольно заулыбался он, чему осталось лишь позавидовать младшим воякам:

– Ни черта себе, ты быстро читаешь!

– Вот и мне бы так…

– Эй, волосатые обезьянки! Так это я и есть, – вдруг, как ни в чем не бывало, с элементами явной гордости и само собой разумеющейся снисходительности, заявила бесстыдная Ирэн.

– Кто?! Вы же сказали, что нет?

– Я? Что вы себе позволяете?! – начала откровенно наглеть еще минуту назад распрощавшаяся с жизнью арестантка. – Вы вообще знаете, с кем я завтра буду общаться на бале? Вас потом найдут!

– Понятно. Ирэн Юрг?

– Да. Сколько вам можно повторять?!

Раздраженно вздохнув и сплюнув, старший воин отдал приглашение и, не прощаясь, отправился со своими товарищами разносить особо важную корреспонденцию дальше:

– Что за день! Они с ума все посходили?

– Еще две бабы – и я разжалуюсь в челокони. Надоело!

– Да лучше бы я сдох под Яртой!

В это время молниеносная Ирэн уже стояла в холле постоялого двора и грозно показывала драгоценное приглашение хмурому управляющему в теплом коричневом тулупе, требуя немедленно отпустить ее с постылой рабской работы.

– Так ведь бал только завтра вечером.

– Уже! Уже завтра вечером.

– Ты меня разоришь когда-нибудь!

– Спасибо, господин управляющий! – поцеловала его в щеку ценный кадр и тут же стремглав унеслась искать достойное платье и превращать себя в совершенство.

Как и любая другая нормальная девушка, она всегда мечтала оказаться на светском балу, но в жизни ей приходилось общаться с простолюдинами, и дальше замызганного трактира ее еще никогда и никуда не приглашали даже самые романтичные поклонники. Теперь у нее вдруг появился шикарный шанс оказаться среди самых уважаемых гостей на самом престижном и ожидаемом мероприятии великого Арогдора. Она очень торопилась, так как слышала про невероятную конкуренцию в замке и потому боялась не успеть дать достойный ответ экстремально мутировавшим дамам высшего света.

Она сразу поняла, кто именно прислал ей заветное приглашение. И это было неприятно. По понятным причинам она принципиально старалась не общаться с военными и искренне ненавидела их, несмотря на признанные заслуги. И это в то время, когда все другие смелые женщины Арогдора считали этих нелепых четырехруких монстров эталоном привлекательности и мужественности во всех смыслах. Ирэн, по большому счету, еще практически совсем не общалась с мужчинами и слыла скромной и неприступной девушкой, что было большой редкостью для такого падшего города. Однако ее собственное тщеславие ликовало, ведь она будет еще лучше знакома не только с легендарным генералом Айвором Джавером, но и наверняка сможет хотя бы мельком увидеть самого Варнера Эйзенберга, например.

Подготовка к мероприятию проходила легко и весело, но у нее не было самого главного: подходящего наряда. Если нужные для бала удивительной красоты туфли она уже давным-давно совершенно случайно прикупила, нечаянно потратив свое месячное жалованье и оставшись надолго голодной, то вопрос с платьем пришлось решать крайне хитрым и коварным маневром. Его можно было взять лишь у ее белокурой напарницы Риты Леви, которая за свои семьдесят лет успела накопить большую коллекцию первоклассного гардероба буквально на все случаи жизни. Сначала подруга пошла на уступки, но когда Ирэн целенаправленно выбрала самое лучшее платье из редкого на вулкане шелка светло-гранатового цвета, привезенного контрабандой из Города заката, выяснилось, что опомнившаяся блондинка категорически отказывалась делиться таким несметным богатством. Пришлось на ходу придумать, что по приглашению всегда можно с собой брать подругу, особенно красивую и молодую, и Рита как раз для этого идеально подходила, чему несказанно обрадовалась.

Как итог, долгожданным пятничным вечером обе превосходно выглядящие дамы в одинаково коротких белых меховых накидках прибыли на запряженной двумя челоконями черной лакированной карете, арендованной в соседнем переулке за бесценок, к порогу грандиозного замка Эйзенберга, куда, при свете пылающих ярким пламенем костров, съезжались в мохнатых шубах самые уважаемые люди не такого уж и бедного Арогдора: в основном торговцы и старшие воины со своими надменными подругами. Естественно, наивная блондинка была бесцеремонно и у всех на глазах торжественно выкинута с прохода на грязную слякоть морозной улицы первым же кордоном бесчувственной охраны. Ирэн лишь широко раскрыла глаза и громко ахнула, прикрыв свой ротик ручками в полупрозрачных бордовых перчатках почти до плеч. Когда все оглянулись на нее, она укоризненно покачала головкой своей несчастной подруге, будто и не знала ее вовсе. Затем, непринужденно демонстрируя два года ждавшие своего проклятого часа туфли, Ирэн приподняла подол потрясающего бордового платья с облегающим верхом и многослойной волнистой юбкой и быстренько вбежала внутрь замка, развевая на сквозняке лохматую накидку и свои волнистые каштановые волосы до пояса.

– Вот тварь! – только и могла бросить ей вслед Рита, почувствовав, как ее дважды использовали за одну минуту: забрали лучшее платье и обидно воспользовались вниманием ее же публичного позора. Ей ничего не оставалось, как в своем запачканном вычурном полностью белом наряде отправиться напиться в ближайший трактир, который маняще шумел за углом, где ее определенно ждал запоминающийся вечер.

Наконец последний мутант тщательно проверил дрожащую в нетерпении Ирэн, взял ее верхнюю одежду и проводил в главный бальный зал замка, откуда аж до самой улицы доносилась мелодичная музыка оркестра. Резко открывшаяся дверь ударила в сияющее лицо прыгающей от счастья девушки ярким светом тысяч свечей, ароматом дорогих духов, гулом формальных разговоров и поддельного смеха сотен самых высоких особ Арогдора. Вытянутый в длину праздничный зал был удачно оформлен в черно-бордовых оттенках как раз в цвет ее выстраданного платья. В одном конце стояли напряженные музыканты в черных костюмах с длинными носками на башмаках, а в другом – ломящиеся столы с разнообразной закуской и выпивкой, а все это сверху освещалось длинным рядом круглых люстр размером с ту дорогую карету, на которой она только что проехала не больше полминуты, но запомнила на всю жизнь.

Высоко задравшая носик Ирэн вскоре осознала, что выглядит точно не хуже большинства присутствующих дам, обвешавших себя и свои вычурные наряды таким толстым слоем золотых украшений с бесчисленными драгоценными камнями, словно у входа некто сыпал их из бездонного ведра на каждую проходящую мимо счастливую голову. Светские львицы в ответ презрительно оценивали свежую и наивную кровь в своем тесном родственном обществе, где романтические интрижки уже давно пошли по третьему и четвертому кругу, отчего поникшая Николь Свежая Роза грустно скучала у стола с выпивкой.

Поймав на себе несколько пристальных взглядов уважаемых мужчин, Ирэн взяла себя в руки и с абсолютно безразличным видом тоже грациозно проплыла к игристым винам, переглянувшись со странной девочкой в детском бальном платье. Встав рядом со столом, она принципиально дождалась, когда ей кто-нибудь подаст долгожданный бокал. Это сделал некий симпатичный брюнет в хорошем и дорогом черном костюме, но она холодно отвергла его беспомощную попытку познакомиться в надежде, что он снова сделает это еще не меньше трех раз. Мало того, зачем так сходу портить всю интригу только начавшегося вечера? Поэтому она начала искать взглядом генерала Джавера, одновременно отмечая новые и модные тенденции женских мутаций, которые можно было бы применить на себе в будущем.

Внимательно разглядев всех присутствующих, она все же нашла знакомые толстые и черные дреды Джавера, который что-то увлеченно обсуждал с другим мутантом в обществе двух эффектных дам в самом дальнем углу зала. На нем был элегантный черный костюм из зауженного камзола и тесных штанов, выгодно подчеркивающих выдающуюся массивность его четырехрукого натренированного тела, а также свежая белая сорочка и лакированные туфли невероятного размера. Ирэн немедленно направилась к полководцу, испытывая радость от того, что знает хоть кого-то в этом высшем обществе.

– Айвор? – немного присела на ножку Ирэн, отчего сразу занервничал экстремально мутировавший эскорт воинов.

– Добрый вечер! – улыбнулся Джавер, сверкнув своими начищенными клыками. – Подожди меня в сторонке. Я позже подойду.

– Конечно, генерал.

Ирэн обиделась такому неприветливому приему, не понимая, почему она должна чего-то ждать и вообще его слушать, но все же послушно отошла от компании к нескрываемой радости ее женской половины. Как раз в этот момент объявили первый раунд долгожданных танцев и, встав в глубине зрителей, она с восторгом начала наблюдать, как под бодрый вальс по овалу зала проходили изысканные пары монстров в самых лучших нарядах. Мечта сбылась! Однако сама она танцевать не умела и потому снова у всех на виду отказала тому же назойливому красавцу, который буквально побледнел от публичного позора и, осунувшись, побрел прочь. После этого все ошарашенные гости почему-то стали смотреть на нее несколько косо, и уже никто не посмел познакомиться или пригласить ее на танец. Вскоре Ирэн заподозрила проблему и судорожно пыталась понять, что случилось с ее платьем или прической, параллельно сомневаясь в собственной привлекательности как таковой. За четверть часа страданий и мучений, взвинтив себя до позеленения и почти расплакавшись, все еще одинокая Ирэн решила убежать от этого позора и больше никогда сюда не возвращаться. Она стремительно направилась к спасительному выходу, но там ее за вспотевшую руку в последний момент поймал Джавер:

– Тебе не угодить, женщина, – смеялся он, пристально смотря на нее своими в чем-то притягательно умными и глубокими глазами. – Ни насильник, ни предводитель не интересны ей! Генерал тоже не пойдет?

– Это был Варнер Эйзенберг? – чуть не упала в обморок Ирэн, вспомнив докучавшего брюнета.

– Он самый. Его превосходительство сейчас, поди, плачет у себя в огороде.

– Как вы можете так говорить!

– Я могу говорить все, женщина, – уверенно отметил Джавер и также уверенно повел ее к столу с выпивкой и закусками. – Нас ждет вино.

– Я не пью.

– Умница! Я тоже. Но нам придется взять бокалы в руки, чтобы не выделяться и не вызывать подозрения в нашей ненормальности.

– Ну, только если ради этого…

Опытный мутант знал, что ни одна женщина не умеет просто так держать бокал в руках, и потому хотел лишь дождаться нужного момента в непринужденном разговоре, чтобы затем легко получить свое. Конечно, дабы не спугнуть красивую девушку, он даже не собирался намекать на истинную цель своего общения, которое в любом случае не должно было длиться больше одной или двух ночей, если ей несказанно повезет.

– Местная или эвакуированная?

– В три года забрали.

– Забрали, значит? Не эвакуировали? – усмехнулся Джавер.

– Мне не хочется об этом говорить.

– Понимаю. Иногда все это выглядит некрасиво на первый взгляд, но так должно быть. Это к лучшему.

– Может быть.

– Женщина, так что ты делала за воротами? Ограбить кого-то пыталась? Я, кстати, сегодня не должен так сильно вонять, – начал смешить вновь расслабленную девушку генерал, любуясь ее большими и веселыми глазами. Она ему определенно нравилась и потому красочные истории из его наглых уст легко сменяли друг друга как бесконечные бокалы игристого вина в ее пухленьких пальчиках. Конечно, обреченная неопытная девушка не отдавала отчета в реальном смысле происходящего. Хотя ей все еще был страшен огромный мутант, сильно наклоняющийся для общения с ней, это был единственный воин, от которого хотя бы не воняло и которого оказалось довольно интересно слушать.

В кромешной тьме умов падшего Арогдора было почти невозможно найти увлекательного собеседника. Удивительный Джавер оказался определенно самым интересным в этом смысле человеком, которого она только встречала. Он мог много рассказать из своей невероятно богатой на события жизни. Он знал почти все о происходящем вокруг. Он часто смешил и реально интересовался ее мыслями. И при всем этом не было ни намека на привычную пошлость или жестокость. Поэтому его мутировавшая внешность все меньше пугала, даже когда он начал аккуратно гладить ее густые волосы и то тут, то там невзначай прикасаться к ее нежному телу в тех самых местах, которые вроде бы ничего особенного не представляют, но одновременно могут вызвать самые глубокие реакции, выдавая сокровенное и тайное. А ведь Ирэн была из тех женщин, для которых одно правильное и своевременное касание могло спутать все мысли в голове и заставить забыть обо всем на свете. Поэтому его многократные нечаянные прикосновения то к ее утонченной шее, то к белой коже внутренней стороны локтя, то к маленьким ушкам, то к бархатным подушечкам пальцев, то к чувствительной нижней части спины и многим другим невинным местам были крайне эффективными и совершенно обезоруживающими.

Внезапно очнувшаяся Ирэн осознала, что ее без спросу ведут по темному коридору с ворсистыми узорчатыми коврами на полу и редкими мраморными колоннами вдоль стен. Она тут же в панике остановилась. Где-то вдалеке все еще слышалась ритмичная музыка, но редкие масляные светильники не освещали ни одного человека поблизости. Только лишь огромные картины с безмятежными лесными пейзажами смотрели на нее с разных сторон.

– Куда мы идем?

Но уверенный мутант не отвечал и с силой тащил дальше.

– Генерал Джавер, куда мы идем?

– Какая разница?

– Стойте! – начала еще больше пугаться Ирэн.

– За угол зайдем и пришли.

– Нет, – Ирэн крепко вцепилась в прочную ручку некой черной двери и слезы покатились по ее щекам. – Мы никуда не пойдем. Отпустите меня!

– Ты, наверно что-то не то подумала, женщина.

– Хватит меня так называть. Я девушка!

– Размечталась тут о чем-то, – рассмеялся Джавер, нагло смотря ей в глаза.

– Что? Это я размечталась?! – вмиг успокоилась она.

– Ну, не я же. Больно надо!

– Я не верю.

– Сама, поди, приставать ко мне собираешься. Вот женщины пошли! – совсем обнаглел мутант, будучи полностью уверенным в своей безнаказанной тактике, срабатывавшей тысячи раз за его долгую жизнь.

– Хватит. Пустите! – хотела вырваться Ирэн, но тут генерал внезапно перестал улыбаться, схватил ее правой нижней рукой за тонкую шею, полностью охватив ее огромными пальцами, и грубо прижал к стене. Оперев остальные три руки на ту же стену, он навис над ней своим массивным телом сверху. Отныне парализованная от страха жертва уже не могла ничего сказать, едва дыша. Однако она все же в панике смогла из последних сил схватить мощную руку мутанта у своей головы, но он вряд ли даже почувствовал ее хилые потуги освободиться.

Джавер медленно наклонился и приблизил к ней свою голову. Девушка в страхе и волнении закрыла мокрые глаза, почувствовав его ровное дыхание у своего крохотного правого ушка с едва заметной золотой сережкой. В опустившейся тишине, не говоря ни слова, он медленно осматривал ее голову то с одной, то с другой стороны. Иногда его нос, губы или даже холодные клыки необычайно мягко и на короткое мгновение касались ее чувственного лица и шеи с запутавшейся в его напряженных пальцах тоненькой серебряной цепочкой. Ее вцепившиеся в запястье мутанта ладони чувствовали его большие и твердые мышцы, переливающиеся в спазмах напряжения. Ее извивающееся тело было беспомощно и теперь полностью зависело от его воли и прихоти. От всех этих странных ощущений теплая кровь совершенно неожиданно устремилась в низ живота и в затуманенную голову, сладкий ротик немного приоткрылся, затрудненное дыхание участилось, а дрожащие руки расслабились. Потрясенная Ирэн вдруг осознала, что ей одновременно нестерпимо страшно, больно и… чудовищно хорошо. Сама эта мысль вдруг удвоила глубину всех этих потрясающих ощущений, и она предательски вздрогнула и глубоко вдохнула от очередного нечаянного прикосновения к ее липу.

Умудренный опытом Джавер молниеносно прочувствовал изменения в Ирэн. Поэтому он упрямо продолжал дальше давить на все прощупанные слабые места молодой неопытной девушки, которая сама о них не подозревала еще даже пару минут назад. Его могучая рука на шее, то ослабевая, то напрягаясь, будто начала раскачивать все ее женское существо по все возрастающим волнам, в которые она все глубже и глубже проваливалась. Когда ее дрожащее тело, судорожно сжав ноги, начало покрываться мурашками, почти задыхающаяся Ирэн, наконец, перестала сопротивляться захватывающей ее пучине. В это время его дыхание и мягкие прикосновения то к липу, то к губам, то к ушкам все продолжались и продолжались. И еще через несколько мучительных мгновений, приоткрыв еще больше свой чувственный ротик и непроизвольно вскрикнув, она моментально провалилась в какую-то внутреннюю глубокую темноту и последующее огненное пламя, беспощадный жар которого откуда-то снизу и изнутри сжигал до невидимого пепла все ее чувства, ощущения и мысли. Снова и снова. Судорожно закручиваясь, словно вихрь. Пока все не пропало, включая ее и ее тело. Впервые в жизни Ирэн почувствовала Пустоту. Настоящую Пустоту.

Спустя непродолжительное время она начала осознавать, что ощущения снова потихоньку заполняют ее сожженный мир, как осенью постепенно наполняются пересохшие реки ущелий вулкана. В этот самый момент коварный и невероятно чувствительный Джавер неожиданно разжал обжигающую руку, и обмякшая Ирэн медленно опустилась по стене вниз, широко открыв потерянные глаза и судорожно глотая еще минуту назад ненужный воздух.

Громко шагая, легендарный генерал Айвор Джавер ушел в неизвестном направлении, предательски и хладнокровно бросив ее наедине с этим новым мироощущением, похоронившем всю ее предыдущую жизнь навеки. Оставшаяся одна в этом темном, безлюдном и уже тихом коридоре, Ирэн вдруг испугалась самой себя и тихо зарыдала.

* * *

На середину холодного января многообещающего 967 года силы главного полководца армии Арогдора генерала Айвора Джавера все еще насчитывали почти две тысячи мобильных боевых мутантов, что более чем в два раза превышало численную мощность некогда великой и непобедимой армии Парфагона, хотя его рыцари были более эффективными в реальных боевых действиях. Взвесив все «за» и «против», решившийся Эйзенберг приказал верному генералу сконцентрировать почти все самые боеспособные силы в один убийственный кулак и мощным ударом покончить с каверзными предателями из Города заката. Разведка докладывала, что загадочный город под руководством отчаянного мэра Вальтера Мейсера оказался в печальной ситуации полной беспомощности. Обозленный Альберт Третий не мог простить ни кровавое уничтожение состава гарнизона рыцарей перед предательством прошедшей осенью, ни само предательство, а также многочисленные мелкие пакости, которые копились из года в год, вроде незаконной торговли с Арогдором и снабжения его технологиями.

Как итог, прекрасный город был полностью открыт для любого вторжения, а остатки сил Парфагона были заняты восстановлением своей поврежденной инфраструктуры и заживлением многочисленных ран в экономике и пошатнувшемся мироощущении. Нападать на еще недавно своих же подданных, что бы они ни сделали, было нежелательно для авторитета безупречного короля. Фактически, он просто ждал, когда неизбежная месть будет совершена руками холодного Арогдора, правитель которого не особо волновался о том, что и кто о нем думает, имея такую колоссальную внутреннюю поддержку, несмотря даже на отвратительные условия жизни сограждан.

Получив приказ, привыкший к таким ужасным поступкам, Джавер равнодушно собрался в очередной недолгий и беспрецедентно кровавый поход. Пока многие, раненные в атаке на Парфагон, воины все еще заново отращивали потерянные конечности, он отобрал тысячу наиболее надежных мутантов, восемьсот из которых пустил вниз по наиболее протоптанному ущелью Шестой реки. С двумя сотнями других отважных воинов он пошел по ущелью Восьмой реки к своему затаившемуся флоту из сохранившихся четырех двухуровневых галер, некогда приобретенных у Города заката и теперь готовых с энтузиазмом навестить родные верфи. Северо-западное ущелье было наиболее обрывистым, но зато выходило в самую глубокую и большую бухту всей Селеции, в которой мог легко поместиться флот из сотен крупнейших судов.

Через два дня черная река мутантов достигла восстанавливающейся Башни признания и прямо на глазах состава ее безучастного гарнизона начала спокойно готовиться к атаке на Город заката, который находился всего в двадцати милях западнее. При этом половина предчувствующих отличное развлечение мутантов прошли значительно южнее, дабы плотно закрыть последние возможные пути отступления несчастных жителей города, уже к тому моменту находящихся в безумной панике и пытавшихся хаотично бежать как в сторону вулкана, так и Парфагона.

Когда флот под личным руководством Джавера перекрыл морские пути отступления для многочисленных торговых галер, не способных ни сопротивляться, ни быстро перемещаться, мутанты начали со всех сторон медленно зажимать взревевший город в жуткие смертельные клещи. Приказ любящего искусство Эйзенберга был по творчески безумен: не соглашаясь ни на какие переговоры, уничтожить все население и захватить как можно больше ресурсов, особенно технологичных.

У отчаянного мэра Вальтера Мейсера в руках находилось лишь несколько сотен экстренно подготовленных лучников, пара дюжин сооруженных за месяц баллист и онагров, к чему добавлялись едва ли полезные силы всего остального мужского населения. Чтобы отбить такую мощную атаку мутантов, требовалось, по меньшей мере, не меньше пятнадцати тысяч подготовленных бойцов, что, безусловно, было непосильной задачей. Как итог, некогда соперничающий с самим Парфагоном, светлый и образованный город попал в самую кровавую бойню во всей истории Селеции. Как бы отчаянно жители не сопротивлялись, арогдорцы легко вошли во все густонаселенные районы и в течение двух суток добивали абсолютно всех, кого находили, не щадя ни детей, ни женщин, ни стариков. Вязкая кровь подобно обильной дождевой воде залила улицы города, а море вокруг него окрасились в темно-бордовый цвет. Все многочисленные прекрасные белые здания с колоннами были полностью или частично сожжены и разрушены. Все склады опустошены, а ценные технологические разработки и рыбацкий флот присвоены мутантами, потерявшими всего не более сотни своих верных воинов.

Еще через три дня Джавер уже рапортовал об удачной операции довольному Варнеру Эйзенбергу, в руках которого теперь были жизни почти тридцати тысяч ни в чем не повинных мирных жителей некогда счастливого города, ставших заложниками недальновидных и никому не понятных решений своего мэра. Хотя Арогдор таким образом лишился давнего тайного союзника, Парфагон теперь тоже не мог рассчитывать на внушительную дань и помощь ценными ресурсами от своего крупнейшего сателлита.

Как и полагается, в воодушевленном кратере был объявлен заслуженный праздник в честь сокрушительной победы над вероломным и опасным противником, имевшим смелость изменить великому соседу, за что немедленно и поплатился. На центральной площади, прямо напротив темно-серого замка Эйзенберга, собрались несметные тысячи люда в меховых шубах и шапках, скандируя самые заветные слова в их жизни:

– Виват, Арогдор!

– Виват, Эйзенберг!

– Виват, Джавер!

На всеобщий обзор были представлены для осмотра захваченные несметные богатства и любопытные технологии, а также множество мелкой домашней утвари, которую любой желающий мог забрать себе. Еще две долгих недели ее без устали подвозили перегруженные ресурсные обозы из стертого с лица Селеции легендарного Города заката, оставшегося лишь в памяти людей и исторических летописях.

Проведя все утро в храме, на праздничную площадь вышла и Ирэн, как и все другие питающая невероятную гордость за непобедимую родину, внимательно рассматривая захваченные диковинные технологии, вроде различных никому не понятных станков и грациозных метательных орудий, облепленных отпущенными из Школ по такому случаю радостными детишками. С одной стороны, она понимала, что где-то там внизу были совсем недавно безжалостно уничтожены тысячи таких же как она женщин и детей. С другой стороны, она неосознанно чувствовала очевидную зверскую силу, которая могла все это учинить и о которой теперь говорили все без исключения жители шокированной Селеции. Получается, будучи гражданкой Арогдора, она была частью этой силы, имела косвенное отношение к произошедшему. Поскольку реальной крови убитых она не наблюдала, но зато могла ощутить витающую на площади осязаемую, почти материализовавшуюся, густую патриотичность, которую можно было практически есть ложкой вместо обеда, ее глаза наполнялись слезами странного, какого-то животного счастья. Она даже не знала искренние ли это эмоции или она просто поддалась общему настроению, своеобразному массовому религиозному экстазу.

Когда на центральном балконе замка неожиданно показались гордые силуэты Джавера и Эйзенберга, чтобы поприветствовать скандирующую их имена взбесившуюся от счастья толпу, Ирэн непроизвольно вздрогнула и, предательски покраснев, сразу вспомнила ту дикую ночь несколько недель назад. Все это время она безуспешно старалась не думать о произошедшем и гнала прочь бесчисленные странные мысли и дурацкие фантазии. Боясь и одновременно надеясь снова увидеть генерала, она вместе с другими зеваками все же простояла до позднего вечера у парадного входа в замок предводителя. Однако мужественный полководец вышел в сопровождении эффектной блондинки в длинной белоснежной шубке, внешние данные которой признала даже сама Ирэн, спрятавшаяся за спинами обрадовавшихся поклонников легендарного воина, плачущих и выкрикивающих признания в любви и верности своему идолу. Его было легко узнать по неотлучной алой накидке поверх черного пальто, ведь во всем Арогдоре лишь он один из всей армии четырехруких мутантов носил нормальную одежду. Остальные довольствовались примитивной кожаной казенной формой, полагаясь в суровом климате лишь на свои наращенные грубые доспехи и плотный мех.

Вернувшись в свою маленькую комнатку в мерзком доходном доме, то взбудораженная, то опустошенная Ирэн не смогла уснуть всю бесконечно длинную ночь, как ни старалась. Нечто, копившееся в ней весь этот период, вдруг разом выплеснулось наружу. К своему неописуемому ужасу она поняла, что все-таки снова хочет обязательно и непременно увидеть храброго и невероятно умного Джавера, о котором снова говорили абсолютно все вокруг, лишая ее возможности стереть его из своей девичьей памяти. Мало того, она почувствовала, что до бешенства ревнует его к действительно красивой спутнице, с привлекательностью которой едва ли хотела, да и могла ли соперничать.

Она не знала, что самый безжалостный человек в истории Селении все это время ожесточенно сражался не с беспомощным противником, а с самим собой. Что-то в открытой Ирэн, ее глазах, ее искренности и ее чувственности, не говоря уже о внешности, глубоко зацепило холодную, намертво зачерствевшую душу испытавшего все в этой жизни бесстрашного генерала, и теперь он все свои внутренние резервы отчаянно направлял на неотступную борьбу с этими предательскими эмоциями и чувствами. Подготовка атаки и стремительное уничтожение бесславного Города заката немного отвлекли его, но, вернувшись в Арогдор и зная, что упрямая и до безобразия разговорчивая девушка где-то рядом, он снова начал мучительно страдать. Пытаясь заглушить пагубные и действительно разрушительные для себя чувства, которые однажды уже полностью выжгли его душу дотла, он беспрерывно развлекался с самыми лучшими женщинами и, как ему казалось, вполне успешно забывался, чему также способствовало изъятое у поверженного предателя прекрасное красное вино пятилетней выдержки.

* * *

На следующее после патриотичного праздника утро успокоившаяся Ирэн размеренно надела свое лучшее черное платье под единственное серое пальто с капюшоном и смело пришла к входу в главную Казарму недалеко от замка предводителя. Весь день у мрачного трехэтажного здания над ней беспрерывно измывались своими пошлыми шуточками караульные, отчетливо понимая, зачем она пришла и кого ждет. Судя по всему, подобное случалось нередко, поэтому все без исключения мутанты, проходя в раскрашенные в желтые и черные полосы ворота, бросали в ее сторону подмигивающие ухмылки и воздушные поцелуи. Однако упрямая Ирэн не обращала ни на кого внимание и упорно ждала, отбиваясь от самых смелых настырных мутантов предусмотрительно прихваченной кочергой. При этом весь день ревела вьюга и страшный ветер, от этого ее нежные руки и ноги промерзли насквозь. Но она все равно ждала и не сдавалась. Она страшно хотела кушать и валилась с ног от усталости и недосыпа. Но все равно упрямо ждала назло всему и всем.

И дождалась.

Ближе к сумеркам в сопровождении бравого отряда мутантов на челоконях в своей огромной скрипучей карете подъехал Джавер. Выйдя на ледяную улицу, он сразу наткнулся на почти заметенную снегом и едва ли не насмерть околевшую Ирэн, покрасневший сопливый носик которой беспрерывно шмыгал. В глубине души он знал, что после произошедшего в стенах замка, она в любом случае, рано или поздно, сама его найдет. Это был лишь вопрос времени. Он совершенно объективно и непредвзято отдавал себе отчет в том, что ни по интеллектуальному развитию, ни по опыту общения с женщинами никто и никогда не мог с ним сравниться во всем Арогдоре. Может быть, и во всей отныне обреченной Селеции ему не было равных. Общаясь с каждым жалким местным отпрыском вулкана, Ирэн не могла их не сравнивать с ним, практически богом на их блеклом фоне. Как итог, она оказалась в безвыходной ловушке, когда каждый встреченный лишь мог только еще больше подтолкнуть ее сдавшуюся в плен душу и невинное тело в его сильные и уверенные руки, которым словно было всегда предопределено получить абсолютную власть над ней. Проблема была лишь в том, что сам оживший Джавер, некогда доблестный рыцарь, до сих пор наверняка не знал, хорошо это или плохо для него самого.

Чтобы не унижать и без того натерпевшуюся очевидных издевательств от караула девушку, сжалившись, он решил начать разговор первым:

– Здравствуй!

– Здравствуйте, генерал! – немного улыбаясь и пряча глаза, тихонечко пропищала его беспомощная жертва, мысленно умоляя его ни в коем случае не спрашивать, зачем она сюда пришла.

– Можно на «ты», Ирэн.

– Хорошо.

Джавер мягко улыбнулся и заботливо стряхнул с ее капюшона на голове и плечах толстый слой снега, вместе с ярко красным сопливым носиком, предательски выдающим время ожидания его приезда. Продолжавшуюся далее несколько минут бессмысленную беседу ошарашенно наблюдали притихшие караульные и переглядывающиеся личные охранники генерала. Отлично и не понаслышке зная его грубые повадки, они никогда не видели такого вдруг спокойного и галантного Айвора Джавера. Конечно, они время от времени замечали странности в его поведении весь последний месяц и вот теперь имели благость лицезреть их загадочную и симпатичную причину.

– Думаю, нам стоит это обсудить за ужином, – заканчивал формальное общение Джавер, нежно отдирая примерзшую кочергу от ее окоченевших пальцев.

– Не знаю, – ответила девушка, словно это вовсе не она, а он ждал ее весь день на холоде. – Может быть.

– Завтра вечером за тобой заедут. Хорошо?

– Посмотрим…

– Договорились! – словно открытую книгу, легко читал ее желания опытный полководец. – А теперь садись внутрь. Тебя довезут.

* * *

Проведя вечер в суете планирования нового нападения на Парфагон, уставший Джавер приехал в свой небольшой, но уютный особняк у площади возле замка Эйзенберга, одно из немногих мест в кратере, где не было тошнотворного смрада, а лишь едва ощутимо благоухал расслабляющий аромат розового масла. Дом был наглухо обставлен прочной и резной дубовой мебелью, покрытой темным и блестящим янтарным лаком. Везде висели тяжелые чугунные люстры и лежали толстые мохнатые ковры меж выкрашенных в бордовые оттенки стен. Лишь ванная комната, полностью, от пола до потолка, выложенная темно-красным мрамором с тонкими белыми прожилками, отличалась от всех других не менее изящных помещений. Там генерал и свалился в почти кипящую воду, заранее приготовленную предусмотрительными слугами, и в горячей неге стал болезненно размышлять об Ирэн. Больше всего его поражало, что он ничего не мог поделать с самим собой. Что в этой девочке такого, что не мог победить великий военачальник и не менее великий разрушитель женских сердец? Неужели эта история снова повторялась спустя столько времени, почти целую вечность?

Велев принести крепкого вина, Джавер сквозь столетнюю боль в сердце стал вспоминать королеву Джейн, четвертую жену Альберта Третьего, до сих пор единственную женщину, которую он по-настоящему любил. Тогда он еще был юн, и его сердце искренне и честно открылось той, на которую даже нельзя было посмотреть. Как и все его невинные жертвы, у юной Джейн Гуднол также не было выхода, кроме как ответить такой же безудержной взаимностью. И случилась страшная трагедия, разрушившая их жизни и сломавшая в нем самом все человеческое.

Джавер так искренне боялся последствий своего проснувшегося сердца, что после пятой бутылки однозначно решил больше никогда не видеться с Ирэн. Спьяну ему казалось, что, может быть, стоило ее даже просто убить, закопать поглубже где-нибудь в скалах, и тем самым вырезать потенциальную беду раз и навсегда.

Однако следующим вечером его большая и удобная карета раньше времени прибыла за Ирэн к ободранному зданию ее доходного дома и, возможно, уже навсегда забрала ее из этого отвратительного гадюшника. Она ожидала, что предстоящий романтический ужин состоится в единственном нормальном ресторане Арогдора или даже замке предводителя, перед которым она планировала извиниться за свою выходку на балу, но челоконный экипаж бесстыдно прибыл сразу к особняку генерала. Это вызвало неожиданное облегчение, несмотря на откровенную дерзость, наглость и уверенность хозяина жилища, который сам лично встретил ее у дверей в небольшой прихожей, с двух сторон которой стояли аккуратные шкафчики для обуви и верхней одежды.

Одетый в свой зауженный черный костюм и белую рубашку, Джавер умело снял с нее пальто, обнажив открытые плечи в ее льющемся по телу черном платье с кружевным верхом. Затем, скромно поцеловав в щеку, он осторожно взял ее за прохладную руку и провел в небольшую столовую, сходу расплавляя женский мозг:

– Какой прелестный у вас наряд, мадам.

– Спасибо!

– Ирэн, как боевой генерал, однозначно рапортую, что нет ничего опасней в нашем обреченном мире, чем молчащая или, еще хуже, голодная женщина. Поэтому…

– Это чушь, – перебила она его.

– Судя по всему, замолчать вас может заставить и вправду только глубокая холодная могила где-нибудь в самом неприступном ущелье, поэтому осталось лишь не дать вам помереть с голоду.

– Что значит «и вправду»?

– Это так, к слову.

– Ага, эти три бутылки крепленого тоже должны спасти от голодной смерти? – указала она пальчиком на небольшой круглый стол с канделябром на пять свечей.

– Женщина, зачем ты все испортила? Мне теперь нечего сказать. Я пойман с поличным, – поднял вверх все свои четыре руки мутант. – Могла бы и промолчать.

– Ну вот, только пришла и уже все испортила…

– Бабы, – вздохнул он. – Что с вас взять?

– Ах, так? Где же ваша галантность, генерал?

– Может, тебя лучше сразу отправить обратно домой?

– Это еще почему?

– От греха подальше, так сказать.

– Ну, уж нет.

– Карета еще здесь.

– Пока не поем, точно не уйду!

Вежливо усадив повеселевшую девушку за стол и усевшись напротив нее, Джавер звонко щелкнул пальцами, и они вмиг были окружены напряженно суетящейся прислугой в белых закрытых платьях, черных чепчиках и фартуках. На больших блюдах им подали дымящееся ароматное рыбное рагу с обжаренными овощами и грибами в густом сливочном соусе, а затем мягкие медовые пирожные с нежным сладковатым вкусом. Все это, исключительно ради аппетита, обильно запивалось красным вином, а сам Джавер вел себя предельно аккуратно и сдержанно. Его опыт говорил, что сегодня она будет принадлежать ему в любом случае, чего бы он ни сказал и ни сделал, поэтому можно было расслабиться и спокойно наслаждаться непринужденным общением. Более того, безжалостный генерал, привлекательность которого будто каким-то магическим образом усиливалась с каждой его новой жертвой, решил забавы ради поиграться с юным неопытным созданием.

После многочисленных тостов за Ирэн и ее сводящую с ума красоту, после всех романтических разговоров об опасности войны и бескрайности звездного неба, после скромных и ненавязчивых прикосновений ко всем зонам будущих боевых действий на колыхающемся свежем теле девушки, после всех взглядов и смен тембра голоса, после сладкого вина и вкуснейших закусок, после всех томных надежд и обволакивающих сознание грез, после такого тщательного рассматривания его наращенной брони под расстегнутой сорочкой и ковыряния ее пальчиком под ней, бессовестный и паскудный Джавер не моргнув глазом заявил сидящей у него на коленях, уже два часа готовой на все девушке:

– Так, женщина, хватит меня спаивать и соблазнять!

– Мм… Так я еще и не успела начать.

– Ты шутишь? – серьезно спросил он. – Мы же просто поужинаем. А ты тут губку свою пухленькую раскатала!

– Вот так мы и ужинаем… – томно ответила и вправду раскатавшая губку Ирэн.

– Ну, теперь и спать пора.

– Да, уже давно пора, – смотрела она ему в глаза и водя пальчиками по мускулистой руке, держащей на колене ее давно не очень устойчивое тельце.

– Славненько. Тебе приготовили постель в гостевой комнате.

– Что? – немного протрезвела она. – Что мне приготовили?

– Постель в гостевой.

– Да? Конечно…

– Ну, вот и все тогда, – вставая, он взял ее за руку и томным голосом продолжил, подводя к действительно приготовленной гостевой комнате: – Приятно было провести этот волшебный вечер с такой потрясающей собеседницей. Спокойно ночи и сладких снов!

Холодно чмокнув ее в лоб, этот беспощадный тварюга невозмутимо развернулся и поднялся в свою спальню на втором этаже, оставив замолчавшую и остолбеневшую Ирэн у двери ее одинокого ночлега. Бедная девушка с подкашивающимися ногами еле добрела до холодной кровати, лихорадочно пытаясь понять, где она допустила ошибку и правильно ли она поняла, зачем ее пригласили. Неужели это действительно был обычный для него вечер, и это только она успела себе чего-то нафантазировать? Может быть, у нее пахло изо рта? Может, у нее недостаточно гладкие ноги? Может быть, ее вычурное черное платье оказалось слишком старомодным? Может быть, он вообще из тех, кому только поговорить и надо, в конце то концов?!

В это время абсолютно спокойный Джавер, ни о чем не переживая и посвистывая, зашел в свою бордовую спальню, разделся, зажег две толстые свечи и в предвкушении страстной близости со своей юной подругой лег на встроенную в пол невероятно массивную дубовую кровать. Единственный вопрос, который его интересовал, был предельно прост: сколько она выдержит?

Измученная жестокими военными хитростями боевого генерала, Ирэн героически продержалась целых четверть часа, за которые успела по два круга поплакать, пообещать себе больше никогда не видеть идиота Джавера и даже решить стать блондинкой, вроде той, что она видела в его компании два дня назад. Затем, все-таки окончательно наплевав на свою женскую гордость, разозлившись до скрипа зубов на всех мутантов вулкана, она, громко и возмущенно топая, пошла быстрыми шагами наверх. Ей хотелось его убить. Но еще больше ей хотелось просто отдаться его сильным, уверенным и нежным рукам.

Там, в уютной спальне с красивой турнирной рыцарской амуницией на стенах вместо картин, при свечах и силуэте полной луны за занавесками узкого окна, Ирэн узнала, зачем действительно нужны четыре руки и откуда столько силы в них, а также какие детали включает в себя понятие эталонного шаблона мутаций воина Арогдора. Сводящая с ума боль и нечеловеческое наслаждение долго сменяли друг друга, раз за разом погружая в Пустоту потерявшую остатки рассудка девушку.

* * *

Счастливая Ирэн действительно больше не жила в доходном доме. Вернувшись лишь однажды, чтобы забрать все самое любимое из предметов своего скромного гардероба, она больше не покидала благоухающий ароматом розового масла особняк ее личного романтичного мутанта. На прогнившем постоялом дворе она также появлялась лишь для того, чтобы проведать сердобольного управляющего, относившегося к ней как к дочери, и многострадальную Риту Леви, которая до сих не простила ей историю со злополучным балом и той удивительно запоминающейся ночью, в броском наряде пережитой в окрестных замку трактирах и переулках.

В один короткий миг взлетев с низа социального положения на самую его макушку, став подругой самого уважаемого и желанного человека Арогдора, еще более похорошевшая Ирэн впервые почувствовала себя счастливой и нужной. Новое высокое положение в обществе нисколько не испортило ее душевную простоту и человеческую доброту, хотя в случае чего, она могла с достоинством дать ответ всем недоброжелателям, чувствуя за своей грациозной спиной самую большую силу государства в виде ее собственного генерала-мутанта. Как женщина, она была уверена, что с ней рядом находился самый лучший мужчина, которого только можно было придумать, что давало полное спокойствие, умиротворение и уверенность в себе, чем бы она ни занималась. Действительно, что еще нужно прекрасным созданиям? Хотя Джавер, впрочем, как и все мутанты, не был красавцем, его невероятная сила, неординарный ум и убаюкивающее обаяние были таких заоблачных высот, что любые недостатки, вроде торчащих для устрашения клыков, избыточного волосяного покрова и даже не всегда приятного душка, лишь превращались в его неоспоримые плюсы и даже в привлекательные особенности. Его незаурядный интеллект и полное понимание чуткой женской природы не оставляло Ирэн никаких шансов, чтобы не потерять голову от самой что ни есть на этом свете настоящей страсти и преданной любви.

В это же время сам некогда ветреный Джавер произвел шок на свое мужланское окружение и весь падший Арогдор в целом. Там, где серьезные отношения были презираемым нонсенсом, их никто не мог ожидать от такого прожженного холостяка как популярный полководец. О его гранитную стену, надежно оберегающую холостяцкую жизнь и полную свободу, было разбито немало женских сердец и судеб. Однако эта, вроде почти обычная по меркам вулкана, девушка смогла всего за пару встреч растопить себе теплый уголок в смертельно холодной душе легендарного воина-мутанта.

При этом сам Джавер изменился и почувствовал душевное равновесие, перестав заниматься нескончаемым самоедством, и окончательно отступил от обороны своей одинокой души. Впервые за долгие годы он пустил внутрь себя еще одного человека, не боясь за непредсказуемые последствия и подразумевающие такими серьезными отношениями ограничения, положившими конец его распущенной жизни. В его большой голове чуть ли не впервые в жизни появилось абсолютное спокойствие, безмятежность и полное умиротворение, о существовании которых он лишь подозревал, но вряд ли испытывал. Что бы теперь не случилось, ему было трудно не пребывать в хорошем настроении, зная, что где-то рядом всегда была прекрасная и ароматная Ирэн, трепещущая от каждого его слова и неуклюжего поворота клыкастой головы.

Новоиспеченная пара безупречно подходила во всех отношениях. В серых стенах Арогдора, вечно погруженного в холод, смрад и дым, они оба нашли друг друга и просто радовались жизни всем назло. Однако вскоре забеспокоившаяся Ирэн начала замечать возрастающее напряжение Джавера, который подозрительно все больше времени проводил в злосчастных Казармах и скалистых окрестностях кратера. Она так хотела спокойной и счастливой жизни, что совсем позабыла, чем в действительности занимался ее возлюбленный, и чем это могло закончиться для ее не витиеватого женского счастья.

Нехорошие предчувствия усилились, когда Ирэн узнала, что все мужское население Арогдора начали понемногу обучать военному делу и приказали через фазу добиваться более массивных и устрашающих мутаций. Официально эта было объяснено необходимостью всегда быть в высокой боевой форме в случае возможной агрессии взбесившегося Парфагона, который отныне был способен на все. Когда уставший Джавер однажды вечером вернулся домой, она не выдержала и сразу же атаковала его с самого порога в узкой прихожей:

– Что все это значит?

– Ирэн, тебе не о чем переживать.

– Опять война?

– Опять? Она никогда не заканчивалась.

– Но зачем сейчас нам это нужно? Неужели у нас опять кончились ресурсы?

– Так, прекрасная женщина, это уже не твое дело.

– Как это не мое дело? – удивилась девушка.

– Пойми, мы в полной безопасности. Война нас не касается.

– Как это не касается? Ты руководишь этой войной. Почему вы берете теперь всех мужчин?

– Что же это такое! Мне сам Варнер столько вопросов не задает! – пока вполне успешно и ловко уклонялся от прямых вопросов опытный в тяжелых боях генерал.

– Ты не сдвинешься с этого места, пока не объяснишь, что вы задумали!

– Хочу напомнить, что ты чуть больше моей ноги, женщина.

– Ах, ты еще будешь на меня руку поднимать? Ногу?!

– Приятного аппетита.

– Что? – опешила Ирэн от неожиданного поворота и сразу же немного расслабилась.

– Ты сейчас ешь мой мозг. Приятного аппетита! Вилочку, может?

– Ах, так?! Хорошо, я тебе сейчас его весь съем, мужчина! Больно умный.

– Ну, все, успокойся! – наконец, сдался Джавер, понимая, что на этот раз не выкрутится из сложного окружения и придется капитулировать. – Скоро мы покончим с Парфагоном. Будет тяжело и страшно, но потом войн еще долго не будет.

– Что значит «покончим»? Разве все это нужно не для защиты?

– С каких это пор простому народу говорят правду? Так надо, поверь. Самое главное, тебе не о чем волноваться. Еще есть вопросы ко мне?

Возможно, в атаке на подлый Парфагон был резонный смысл, раз всезнающий генерал об этом уверенно говорил. Как любая женщина, Ирэн по своей естественной природе уже начала подстраиваться под своего защитника и идола, которому полностью доверилась, перенимая его взгляды и правила, какими бы они странными или чудовищными не были. Поэтому решения Джавера по его работе не подвергались сомнению: если он что-то делает – значит так надо. Какие еще тут могут быть варианты? Но как же быть с ее многострадальным братом по другую сторону войны? Она не успела спросить, но наверняка у него тоже имелись драгоценные семья и друзья. Мало того, любопытная девушка все же не могла понять, зачем нужно уничтожать Парфагон и заодно всех его жителей, как чуть было не случилось пару месяцев назад. Не достаточно ли просто добраться до этого дурацкого короля?

Целую неделю Ирэн мучилась в сверлящих догадках и по маленьким крупицам вытаскивала из своего ненаглядного возлюбленного ценные сведения о готовящемся сокрушительном уничтожении вылизанной столицы вечного врага. Но, чем больше она узнавала, тем больше начинала сомневаться в смысле и оправданности этой затеи. Ей все время казалось, что она либо чего-то не понимает, либо от нее что-то все равно скрывают. У нее складывалось твердое ощущение, что Варнер Эйзенберг не такой уж и святой, как она всегда думала. Все выглядело так, словно он собирался убивать людей вовсе не из-за жизненной необходимости Арогдора, а для собственного больного развлечения или, еще хуже, едва скрываемого удовольствия. Очевидно, они на пару с Джавером будто осознанно выбирали самые кровавые варианты с наибольшим количеством жертв.

Всем этим жутким мыслям было тяжело уживаться с воспитанным в крови патриотизмом, который не отступал от желания испытывать гордость за свою родину, какая бы она не была, отчего юная женщина пыталась найти массу самых разных оправданий готовящемуся новому вздоху военного противоборства. Не мог же великий Арогдор, сам претерпевший столько ужасов и унижений от беспечного Парфагона, просто так, без особой причины и надобности уничтожать невинных людей, словно мельница перемалывая их судьбы и тела в бессмысленных смертоносных акциях, как это случилось в Городе заката?

Настал критический момент, и спустя несколько дней измучившаяся Ирэн все же окончательно сломалась и была вынуждена признать, что не сможет мириться с таким странным бесчинством. Она, может быть, и смирилась бы, как это часто бывает в таких случаях в отношениях мужчины и женщины, но наличие близкого человека среди возможных жертв значительно усилило ее чувство сострадания и осознанности. Без личного горя смерть даже тысяч людей не более, чем цифры для странной природы человеческого сознания. Другая бы закрыла на все глаза, утопила свои сомнения в слезах и дальше, как ни в чем не бывало, потакала бы своему суженому, тем более такому особенному и завидному, но Ирэн не могла так подло поступить со справедливостью. Несмотря на все преданные чувства и искреннюю любовь, она не хотела жить, зная, что в то же самое время готовится беспрецедентная по своей мощи атака и убийство многих тысяч ни в чем не повинных людей, в том числе ее бедного брата и его близких.

Испытывая страшные угрызения совести и паскудное чувство предательства близкого человека, продолжая его боготворить и разрывая свою душу от этого, Ирэн стала искать способ предотвратить почти неизбежную катастрофу. Ни коварный слепой патриотизм, ни такая же всеобъемлющая слепая любовь не смогли убить настоящего человека в душе бывшей селянки, хотя обычно необъяснимо легко это делают с более умными и достойными людьми.

* * *

Так получилось, что схлестнувшиеся судьбы двух таких разных народов оказались в руках юной и дерзкой шатенки с большими зелено-коричневыми глазами. Пикантность ситуации заключалась в том, что не всегда способная держать себя в руках Ирэн прекрасно осознавала, что часто не могла разобраться со своими собственными простейшими проблемами, а теперь же ей предстояло каким-то невиданным образом решить грандиозные неприятности всей Селеции сразу, сотен тысяч человек. Хотя само это понимание вызывало не проходящую дрожь отныне всегда ухоженных рук, некий прочный железный стержень, который внезапно возник в ее бойком сердце, заставлял быть более решительной и ответственной, нежели это себе может позволить женщина в естественных условиях повседневной жизни.

Окончательно решившись вмешаться в судьбы Арогдора и Парфагона, тем самым предав потрясающего Джавера, по которому она продолжала все больше и больше сходить с ума, вновь встрепенувшаяся Ирэн решила немедленно действовать в целях спасения мира. Вроде бы ее задача была проста: нужно оповестить короля Альберта о неизбежном весеннем вторжении, которое должно стать самым разрушительным и кровопролитным за всю историю. Стоя на краю кратера, ей казалось, что она почти видит Стену Парфагона и даже замок короля, но кажущаяся близость не упрощала реальную сложность ситуации. Прежде всего, она думала сделать все самой, но потом поняла, что самостоятельно пройти незамеченной все зоркие дозоры и опасные обрывистые ущелья будет просто невозможно. Она вряд ли сможет добраться до ненавистных Башен и, уж тем более, потом вернуться обратно. Да и как бы на ее отсутствие посмотрел Джавер?

Затем она планировала нанять тощего гонца, но почти превратившиеся в собак люди-мутанты были примитивны и настолько ненадежны, что могли легко посмотреть записку. Кроме того, никто просто так не мог покидать вулкан, тем более курьеры, которых за пределами кратера использовали исключительно военные. Также она додумалась отправить плот с запиской по многочисленным рекам, живо спускающимся с вулкана в обширные территории Парфагона. Однако была большая вероятность, что рукотворное судно застрянет в многочисленных порогах или его просто никто не заметит, даже если оно доплывет до вожделенной цели. Еще ей опять взбрело в голову подставить свою любимую, ненаглядную и самую лучшую подругу Риту Леви, придумав какую-нибудь глупость про тайную любовь к ней одного из романтичных рыцарей Башен. Хотя подруга легко бы поверила в любовь никогда не видевшего ее воина, она уже вряд ли поверила бы самой Ирэн, почему и от этой прекрасной затеи пришлось отказаться с большим сожалением.

В итоге, перебрав массу самых неожиданных вариантов, Ирэн вдруг вспомнила любопытную историю проникновения в Арогдор своего брата. Он упоминал некого челоконя, который в награду за спасенную жизнь легко провел их незамеченными по всем дозорам мутантов и опасным местам ущелий. Наконец долгожданное решение было найдено! Нужно было лишь найти и легко уговорить этого самого Билла, наверняка глупого, передать записку в ближайшую парфагонскую Башню.

Проблема заключалась в том, что в городе имелось несколько тысяч челоконей. В последнее время эта беспечная мутация стала приобретать невиданную ранее популярность, на что не раз жаловался раздосадованный Джавер, покрывая ленивых сограждан самыми изысканными проклятьями за то, что они пожирают больше половины съестных запасов Арогдора. Однако деваться было некуда, и отчаянная Ирэн направилась в огромные конюшни, которые возвышались недалеко от главной Казармы почти в центре города. Зайдя в светлое и вытянутое на целый квартал, парящее на холоде деревянное строение, она обнаружила внутри сотни пропахших стойким запахом пота достаточно чистых стойл, откуда доносился хор умиротворенных храпов и галдеж неспешных любезных разговоров. Обслуживающие рабочие, больше похожие на огромных обезьян, беспрерывно развозили по стойлам ведра с мерзкой едой, тщательно мыли ездовых мутантов и чистили их дорогостоящие седла. Причем каждое действие рабочих сопровождалось обязательной галантной и негромкой благодарностью до тошноты вежливых в основной своей массе челоконей. Недолго думая, Ирэн сразу же подошла к ближайшему из них, на голове которого кокетливо красовалась аккуратная кудрявая стрижка:

– Здравствуйте!

– Спасибо, спасибо, уважаемый господин! – почти шептал он моющему его рабочему.

– Извините за беспокойство! Как мне найти Билла?

– О, Билла? Билл мой лучший друг, – ответил челоконь и, заигрывая, повернулся к рабочему: – Еще ниже потрите, пожалуйста.

– Может, мне еще твою жопу снова помыть? Охренел! – выругался раздраженный рабочий.

– О, было бы неплохо. Благодарю!

– Где мне найти вашего друга Билла?

– Во-о-он там слышите храп? – показал он своей круглой мордой в середину конюшни. – Он еще все время разговаривает во сне.

Тактично поблагодарив любезного челоконя, Ирэн направилась к говорящему во сне спасителю Томаса. Тот мирно спал, распластавшись на боку, а все проходящие мимо спотыкались о его выпавшую в проход толстую белую косу, которой позавидовала бы любая красавица и об которую все дружно вытирали измазанные в дерьме ноги. Сначала засиявшая девушка обрадовалась такой быстрой находке, но ее насторожили обрывки фраз из странного сновидения мутанта:

– Мы непобедимы! Великий Арогдор… Да, да! Великий… Виват, Арогдор! Виват, Эйзенберг! Мы лучшие на свете… Ура! Да, да!

Было трудно представить, что такой патриотичный гражданин мог пойти на непростительное предательство своей отчизны, приведя пакостных разбойников в самое сердце родины. Тогда Ирэн поинтересовалась у проходящего мимо рабочего о других Биллах. Тот ради приличия сначала попытался грубо схватить ее за самые стеснительные и заметные части сочного тела, но потом, услышав о генерале, все же указал на стойло в самом дальнем углу.

Подойдя, Ирэн увидела необычайно мощного челоконя с высоким черном ирокезом, в отличном расположении духа поедающего второе ведро тошнотворных помоев:

– Добрый день, гражданочка!

– Здравствуйте! Вы Билл?

– Да. Спасибо!

– Пожалуйста…

– Чем могу быть полезен?

– Вы помните лесных разбойников? – на ухо спросила Ирэн, – Вы им помогали пройти в Арогдор.

– Вы что! Какие разбойники?!

– Вас тогда еще чуть не порезали на колбасу.

– Стоп. Кажется, я вспомнил. Спасибо!

– За что спасибо?

– За то, что на колбасу не отдали.

– А первый раз вы мне за что спасибо сказали?

– За то, что не собирались меня на колбасу отдавать.

– А что, должна была?

Хитрая дуэль двух в чем-то схожих разумов продолжалась еще несколько минут. Со стороны можно было подумать, что девушка набиралась опыта для очередного разговора по душам со своим несчастным мужчиной. Однако, опомнившись, Ирэн все же предложила Биллу оказать помощь еще раз. Боясь разоблачения, она всего лишь просила довезти записку до любой из четырех приграничных Башен, но упрямый челоконь все равно отказывался:

– Спасибо! Но это опасно. Зачем мне так рисковать?

– А если на колбасу? – тихим голосом и с прищуром смотря в глаза, начала блефовать Ирэн.

– Как это? Меня? Вы что?! Спасибо!

– За что сейчас-то спасибо?

– Не знаю, – волновался Билл.

– Знаешь, кто мой муж?

– Кто?

– Сам генерал, – мечтательно добивала свою жертву Ирэн. – Джавер.

– Говорят, он съел своего челоконя, когда в одиночестве вернулся из Парфагона!

– Потом неделю дома доедали. Мм… Вкусно-то как было!

– Нет! Что вы говорите такое?!

– Ах, какие это были мягонькие сосисочки, солененькая колбасочка, вкусненькие рулетики…

– Спасибо! Спасибо! Спасибо! Все сделаю!

Больше не в силах общаться с побежденным и нагло поверженным мутантом, Ирэн спрятала в его седло драгоценную записку и просила передать ее как можно скорее. На что дрожащий Билл ответил, что обязательно это сделает в самое ближайшее время, и что беспокоиться не о чем.

* * *

Ранним утром следующего дня обычный старший воин взял челоконя с красивым ирокезом и спустился на нем к нижнему дозору ущелья Четвертой реки. Объезжая позицию по периметру, тщательно обдумавший измену родине Билл умышленно споткнулся у наиболее пологого обрыва ущелья и будто нечаянно скинул мутанта на сырую землю, а сам картинно покатился вниз, беспомощно зовя родненькую маменьку на помощь. Когда скатился достаточно далеко и скрылся из вида за грудой гигантских камней, он быстро помчался дальше, надеясь не вызвать подозрения длительным отсутствием. Добравшись до жуткой Башни безопасности к вечеру этого же дня, полностью измотанный челоконь был встречен прицельным огнем из арбалетов. Получив легкое ранение стрелой в плечо, упрямый арогдорец все равно добежал до железных ворот и умоляюще попросил передать записку всемогущему коменданту. Получив секретное сообщение в свои мускулистые руки, необычайно красивый офицер с вытянутыми чертами лица и длинными белыми волосами тут же отправил стремительного гонца в Парфагон и распорядился накормить уставшего Билла, который на следующее же утро отправился обратно, безумно радуясь, что избежал почти гарантированную отправку на колбасу и надеясь, что снова ее избежит, когда так поздно вернется в дозор, якобы, провалявшись целые сутки в бессознательности.

В это время Ирэн, несколько дней находившаяся будто в каком-то тумане, планируя и осуществляя коварное и одновременно спасительное предательство, вдруг полностью поняла тяжесть своего низкого поступка, когда уже было поздно что-то менять. Может быть, будь такая волшебная возможность, она бы вернула все вспять и не стала совершать такой неординарный поступок, в одночасье поставивший ее за зоной дозволенного. Об этом еще никто не знал, но она сама начала чувствовать себя гнусным изгоем своего родного Арогдора, нанеся ему подлый удар ножом в спину. Еще хуже она себя чувствовала, когда сильные руки ненаглядного Джавера, обнимая, окончательно отключали все остатки контроля ее разума и неприкрытые эмоции собственной никчемности уже ничем не сдерживались. Тяжелое чувство вины перед любящим и любимым человеком, ничем не смываемое и никуда не уходящее, навеки повисло тяжким грузом на ее тонкой шее.

Вечером, когда мужественный генерал вернулся в свой уютный особняк, она вдруг расплакалась в его чутких объятиях, когда они засыпали в постели. В чувствах, чтобы хоть как-то облегчить свои страдания, благоухая молодостью своего нежного и обнаженного тела, Ирэн начала рассказывать о всех своих настоящих переживаниях, которые она умело скрывала раньше. Конечно, главной трагедией было тяжкое убийство родителей и отлучение от любимого брата. Ранее она боялась поднимать эту тему в разговорах, так как знала иную позицию Джавера по вопросу принудительной «эвакуации» и боялась расстроить его своим мнением в этом спорном вопросе.

– Ирэн, это война.

– Знаю. Но мне было так больно и страшно.

– Иногда приходится действовать жестко, чтобы делать все наверняка и не терять времени, любимая.

– Но не так же! – зарыдала она. – Зачем столько жестокости?

– Их убили у тебя на глазах?

– Я плохо помню. В один момент дверца погреба раскрылась, спустился наш воин и начал…

– Погреб? – что-то резко укололо в груди Джавера.

– Да, мы прятались в погребе всю ночь. Мама меня согревала…

– Что было рядом с твоим селом? Где оно было?

– Салеп.

Словно некое тяжелое ребристое копье вошло в непробиваемое сердце Айвора Джавера, прошло его насквозь и в нем и осталось. Похолодев и остолбенев, он присел на кровать у окна и горькие слезы впервые после гибели прекрасной королевы Джейн упрямо полились по его щекам.

– Это давно было. Не переживай так, любимый!

Генерал пытался не выдать себя, но он не смог вымолвить ни слова больше. Поэтому ему оставалось лишь крепко прижать к себе бедную Ирэн и уткнуться в ее душистые густые волосы, когда в его голове появилась одна четкая дорога в никуда для их совместного будущего. Стоило снова так глупо, открыто, молниеносно, неожиданно и неконтролируемо влюбиться, и тут же все оказалось стерто в труху, еще не успев толком начаться. Все точно также как тогда, много лет назад, когда он был самым перспективным рыцарем Парфагона. И вот, злой рок судьбы достиг его, даже когда он перевоплотился в самого жестокого мутанта Арогдора.

Скулящий Джавер еще крепче схватил ненаглядную Ирэн, понимая, что их время теперь ограничено, ведь рано или поздно все будет известно, и она никогда его не простит. Понимание такой неотвратимой беды и неизбежного расставания в сотни раз увеличило ценность каждого прикосновения к ней и каждого взмаха ее густых ресниц, отчего он не хотел отрываться от нее ни на миг. В то же время сама девушка плакала от совершенного, уму непостижимого предательства своего любимого и тоже наслаждалась последними мгновениями гармоничной близости, которым рано или поздно теперь обязательно придет неизбежный конец. Ни он, ни она не представляли, как смогут скрывать друг от друга такие ужасные вещи и при этом спокойно смотреть в глаза, и жить, как ни в чем не бывало. Вцепившись друг в друга как в последний раз, они молча так всю ночь и пролежали в кровати, каждый в своих собственных непростых размышлениях о спорных поступках далекого и не очень прошлого.

Глава 8 Загадка таинственного леса

Получив неожиданное письмо из Арогдора, скандальный комендант Башни безопасности Ричард Фейн, прикрепил к нему другие косвенные данные в подтверждение готовящегося наступления и сразу же отправил все это дальше в Парфагон со своим самым лучшим гонцом. Уже через два дня, преодолев Башню самовыражения и Салеп, важная корреспонденция была успешно доставлена лично в руки Аарону Коннеллу. Седой легат, в этот момент ужинавший со своей дружной семьей дома, немедленно отправился к разбуженному Альберту с требованием сейчас же созвать внеочередной Королевский совет. Тот хотел перенести мероприятие на утро, но упертый главнокомандующий, не понаслышке знающий стоимость каждого часа в таких экстренных ситуациях, отказался уходить, пока его требование не будет выполнено.

Уже через час все главные лица Парфагона неохотно собрались за большим круглым столом в замке короля, в ожидании очередной беды и новых бессонных ночей. Рядовые горожане, забывшие некогда размеренную жизнь в достатке и уже понадеявшиеся, что самое худшее позади, были неприятно удивлены и встревожены, увидев среди ночи тусклый свет в окнах северной башни, что ничего хорошего не предвещало и в обозримом будущем.

Недовольный Альберт дождался, когда все усядутся, размеренно поглаживая свою красивую черную бороду. Когда-то давным-давно ему в голову пришла гениальная идея поставить в переговорные помещения деревянные стулья, украшенные очень детализированной мелкой резьбой. Они хоть и выглядели красиво и дорого, но долго просидеть на них было невозможно. Это в разы сократило желание назойливых министров и военачальников проводить бесконечные бессмысленные совещания и консультации. Сам же Альберт, восседал на кожаном кресле такого качества и размера, что на нем можно было с большим комфортом просидеть целую неделю.

– Итак, – начал он, грозно хмурясь на Коннелла, – что же у нас тут? Почитаем вашу бумажку:

«Томасу Юргу.

Дорогой мой брат, наш великий генерал Айвор Джавер готовится весной напасть на Парфагон. Он готовит все возможные силы, включая мирное население, чтобы покончить с вашим дурацким королишкой Альбертом Сумасшед…»

– Что? – возмутился король. – Мы должны этому верить? Это что за дикая баба там нашлась?!

Покрасневший Томас лишь скромно увел в сторону смущенные глаза, стараясь не добавлять масла в огонь. Великий и многовековой предводитель Парфагона продолжил:

«…покончить с вашим дурацким королишкой Альбертом Сумасшедшим и всем вашим королевством. Я по тебе очень скучаю. Надеюсь, ты на меня не обижаешься за то, что я с тобой не ушла. На улице зима и у вас там внизу тоже должно быть прохладно. Носишь ли ты шапку? Мужскому здоровью ведь нельзя студить голову. Вчера я купила себе…»

– Дальше можно не читать, – перебил Коннелл.

– А что, правда, голову нельзя студить? – спросил кто-то.

– Стоп! Да что же это за писулька такая? Это донесение? Это разведданные? – обычно спокойный и уравновешенный Альберт, особенно на публике, в бешенстве вскочил и стал быстро ходить вокруг круглого стола, нервно сотрясая письмом в воздухе. – Позор! И это мы тут собрались обсуждать среди ночи? Не верю. Не будет никакого нападения.

– По содержанию текста сразу видна необразованность, – не смог промолчать министр образования Исаак Ньюртон своим писклявым голосом. – Не наш человек. Деревенщина арогдорская.

– Я бы попросил! – вскочил Томас, уже ни один год мечтающий скормить ненавистную голову Ньюртона голодным хрякам в свинарнике.

– Вот это баба! – прокомментировал ситуацию один из трибунов. – Вот ее тут даже нет, а какой эффект!

– Молчать! – Альберт вернулся в свое кресло и хмуро посмотрел на Томаса: – Это ваша родственница?

– Так точно, Ваше величество! Это моя сестра. Ее похитили из под Салепа больше восемнадцати лет назад.

– Понятно. Почему мы должны ей доверять.

– Не знаю. Но она не может обманывать.

– Как не может обманывать человек, который живет в Арогдоре? Подчеркиваю, в Арогдоре! Она пишет, что вы можете обижаться. На что?

– Я случайно встретил ее, когда был в разведке.

– Случайно, говорите? И она не захотела вернуться на свою родину к дурацкому королишке Альберту Сумасшедшему?

Безмерно уважающий короля, особенно после своего чудесного спасения под Яртой, Томас снова покраснел и не знал, что ответить. Он сам был до глубины души поражен таким мировоззрением своей родной сестры на такие, как ему казалось, очевидные вещи. Теперь ему стало понятно, почему она не захотела уйти с ним, ведь для нее чопорный Парфагон был чуждым и ненавистным местом, а свободный Арогдор – любимым домом.

– Простите ее, Ваше величество. Ирэн еще молодая совсем. Кровь кипит.

– Ох, уж эти молодые бабы, – вздохнул и задумался Альберт, настрадавшийся со своей собственной дочерью приблизительного того же возраста.

– Так точно, Ваше величество!

– Это не все, – строго продолжил Коннелл. – У нас также имеются и другие неопровержимые и теперь вполне однозначные подтверждения. Враг действительно готовится к чему-то масштабному. Я бы вам просто так эту бумажку не показывал.

– Ладно. Что будем делать?

За круглым столом все дружно нахмурились и замолчали, вспомнив изначальную суть страшного письма. Судя по освещенным свечами лицам, до участников Королевского совета постепенно начала доходить серьезность донесения, а также истинный масштаб нависшей угрозы: предстояла очередная тяжелая оборона. Причем, самая масштабная, ведь Эйзенберг еще никогда не давал гражданских в руки своего полководца, который собирался устроить очередную страшную мясорубку, судя по всему, рассчитывая окончательно расквитаться со своим ослабленным противником.

– Есть предложение, – начал Коннелл.

– Да какие тут могут быть предложения? – перебил его Альберт. – Собираем селян, обучаем их вместе с городскими, а потом пускаем с рыцарями стенка на стенку против мутантов. Что тут еще делать? Ну, оборону укрепить по всей границе.

– Позвольте, а если не получится? Будет как в Городе заката?

– Что не получится, Аарон? Мы умнее и сильнее.

– Погодите. Вы предлагаете собрать все мужское население и выставить его лоб в лоб с мутантами Арогдора? Мы же тогда в любом случае почти всех потеряем!

– Дорогой наш легат, я понимаю ваш опыт сдерживания врага у Башни признания, но тут нужны более серьезные решения. Масштаб другой.

– Они есть.

– Ну?

– Судя по всему, у нас от пары недель до трех месяцев. Подготовиться мы можем и не успеть.

– Не факт.

– В общем, я предлагаю нам самим внезапно атаковать Арогдор и, как минимум, сбить их пыл, а то и покончить с ними навсегда.

– Хм, предлагаете на вулкан подняться?

– Именно так.

– Думаете, вы первый? Мне Нильс Дор все уши прожужжал этой идеей. Глупость.

– Не знаю, что было тогда, но сейчас у нас нет выбора.

– Это же невозможно, в любом случае.

– В этом и есть наш плюс. Они не ожидают такой дерзости. Кто «за»? – Коннелл оглядел присутствующих и остановил свой взгляд на Капице: – Питер, что вы думаете?

– Пока сложно сказать, но надо действовать подобно вашим предложениям. Особенно пока они не знают, что мы знаем.

– Именно! Действовать нужно сейчас.

После непродолжительных споров было решено рискнуть и в кратчайшие сроки разработать дерзкий план для секретного опережающего удара. Если этого не сделать, можно было действительно потерять остатки не только уважения населения подконтрольных территорий, но и сами территории вместе с их уже едва ли хоть от чего-нибудь защищенным людом. Кроме того, при поддержке трезвомыслящих Капицы и Коннелла, осмелевшим в кругу старших товарищей Томасом смело был поднят вопрос о помиловании искупившего спорную вину Нильса ввиду тотальной нехватки качественных сил и опытных умов, на что раздосадованный король согласился без особых переживаний.

Когда все разошлись, опечалившийся Альберт спустился вниз и затем медленно поднялся в соседнюю башню, где почти на самом верху перед ним расступилась отборная охрана, освобождая толстую железную дверь. Открыв ее и преодолев последнюю дюжину футов по винтовой лестнице, он оказался посреди круглого помещения с вытянутыми по периметру узкими зашторенными окнами, где сидела, поджав тонкие ножки, на диванчике его бесценная Элизабет, читая обветшавшую толстую книгу при свете свечи на столике у изголовья. Ее белокурые волосы были собраны в широкую косу до пояса, а стройную фигуру покрывало узкое темно-зеленое платье до пола с длинными рукавами. Уставленная живыми цветами и зелеными деревцами комната делилась на спальный и гостиный сектора. С восточной стороны возвышалась широкая темно-коричневая кровать с высокими колоннами почти до потолка, обрамленная плотными волнистыми занавесками. С запада стояли дорогие диваны, столы и кресла, выдержанные в самых нежных оттенках бежевого цвета, создавая приятный теплый уют. Учитывая сторожевые Башни у вулкана, древнюю Стену, внутренний гарнизон Парфагона, бравых стражей замка и всегда усиленную личную охрану принцессы, она являлась самой защищенной и ценной персоной на всей Селеции. Сам могущественный Альберт чувствовал себя бесправным рабом и жалким слугой восемнадцатилетней белокурой девушки небесной красоты.

– Элизабет? – обратился король, проходя вглубь помещения – Чем занимаешься? Читаешь? У нас тут новая небольшая неприятность. Решаем ее уже.

Однако читательница находилась где-то в другом мире и ни на что не реагировала, словно в комнате до сих пор была одна. Как обычно, немного раздраженный Альберт оказался вынужден вырвать из ее рук книгу, чтобы обратить на себя внимание:

– Тебе что-то нужно, отец?

– Да, дорогая. Хотел тебя попросить кое о чем.

– Опять фрукты? Я их ем, не переживай.

– Нет. Кое-что необычное.

– Говори.

Встав своим грациозным вытянутым телом с небольшого мягкого дивана, она взяла прозрачный графин с чистейшей горной водой и показанно отошла в другую сторону, подальше от Альберта.

* * *

Не дожидаясь утра, воодушевленный Томас сразу же бросился с новостями к Нильсу Дору, которому король согласился вернуть лишь звание трибуна, но и этого было вполне достаточно, ведь он теперь вновь был рыцарем со всеми соответствующими правами и положением в обществе. После страшной смерти неотлучной словно няньки сестры Маргариты, которую он сам лично не смог защитить перед лицом врага, бывший главнокомандующий долго не находил себе места в своем новом осиротевшем мире и сильно изменился. Запрещенная ему ранее рыцарская мутация почти напрочь сошла, лишь оставив высокий рост, а некогда уютный и тщательно убранный дом погряз в несмываемой грязи и полной разрухе. Казалось, ничем хорошим это не закончится, но буквально последний месяц Томас стал замечать позитивные изменения в его настроении и внешнем более опрятном виде, а также впервые в жизни видеть в его доме одну и ту же девушку, которую даже смог запомнить!

Очаровательная блондинка Виктория выглядела как невысокий ангельский подросток, но при этом была неопределенного возраста, как и многие жители многострадального Парфагона. Тактичный Томас стеснялся спросить, но судя по общению ей было явно не меньше пятидесяти лет, что сам Нильс железно относил к категории молодух, наивных зеленых глупышек, почти школьниц. Каким-то неведомым образом эта, все время что-то говорящая и въедливо расспрашивающая своим звонким голоском девушка смогла не только заменить свою полную противоположность Маргариту, но и бесконечную череду разнокалиберных любовниц хозяина дома, о существовании которых он сам обычно забывал, едва они перешагивали порог и за ними закрывалась дверь, а уже к обеду герой вообще не помнил, проводил он ночь с кем-то или в гордом одиночестве.

– Снова в бой, значит? – вздохнул с разочарованием Нильс, угощая Томаса обжигающе горячим молоком в сумерках своей любимой беседки в промерзшем фруктовом саду.

– Разве не это ты умеешь делать лучше всего?

– Надоело все…

– Извини, но сейчас мы без тебя не сможем. Тем более, возможно, это будет последний бой с Арогдором.

– Сомневаюсь.

– У тебя снова Виктория? – услышал Томас звуки из дома.

– Что? Где?

– Нильс!

– Да. Кто-то там есть.

– Виктория?

– Что ты привязался?

– Не из-за ее ли детских ножек ты воевать больше не хочешь? – вгонял в краску своего приемного отца юный трибун. – Что-то мне это напоминает! Есть тут у нас один комендант в Башнях…

– Так, успокойся и иди к себе. Ночью подумаю, а завтра с утра в Академии все вместе разберемся.

– Ну-ну! Даже Ричард вышел бы достойнее из этой ситуации.

– Шагай уже. Герой-любовник нашелся!

– Ко мне-то какие претензии?

– Первая же юбка навеки поработила.

– А вот это уже ниже пояса.

– Так и не увидел мой сынок радости жизни! Как тут не переживать?

Еще немного посмеявшись, повеселевший Томас отправился по все еще зализывающей раны ночной столице к себе домой, где его ждала жена, которая постепенно отошла от своей смертельной обиды за произошедшее при ужасной осаде. Она искренне попыталась понять и в итоге даже почти простила его за то, что он сначала кинулся защищать королевский замок, а не ее жизнь. Но, как и любая женщина, хоть и простив своего мужчину, она уже никогда не могла забыть предательства. Теперь она всегда думала о том, что в случае любой опасности останется беззащитной, в то время как он без оглядки помчится выручать любимого короля и его чертову принцессу. Казалось, и через тысячу лет эта обида будет всплывать снова и снова, что бы ни случилось, и как бы прилежно он не пытался искупить свою вину.

Услышав ошеломительную новость про новый боевой поход, потрясенная Мария расстроилась и горячо расплакалась. Неотступный страх потерять своего дорогого мужа был настолько велик, что она уже долгое время настойчиво уговаривала его уйти из рыцарей. Особенно актуально это казалось после долгожданной встречи с Ирэн, когда его мотивация каждый день рисковать жизнью должна была значительно поубавиться. Но Томасом будто двигало что-то еще, не известное не только ей, но и ему самому, поэтому он лишь смеялся в ответ на просьбы навсегда отложить в сторону синий камзол.

При этом повседневная жизнь в израненном Парфагоне стремительно изменялась. Во время кошмарной осенней осады и последовавшего затем яростного штурма трагически погиб каждый десятый житель некогда счастливого и не видавшего бедствий идеального города. Затем многие погибли от ранений и неожиданно нагрянувших эпидемий, а некоторые сбежали на более безопасный, как уже казалось, вулкан или в далекие крестьянские села, отныне самые безопасные клочки земли залитой кровью Селеции. В итоге в несчастном городе осталось около сорока тысяч человек, немногим больше, чем в недавно истребленном Городе заката, и более чем в два раза меньше, чем в грозном оплоте мутантов на вулкане.

Были и другие проблемы. Например, жизнь в Парфагоне досадливо усложнялась постоянными диверсиями вездесущих агентов Арогдора, которые стали легко просачиваться внутрь Стены или вербовать обозленное местное население. При этом многие красивейшие здания были и так разрушены, а на их восстановление просто не оказалось ресурсов. Мало того, спасительные сборы дани с подконтрольных территорий уменьшились более, чем в три раза, что заставило очнувшихся в реальной жизни горожан почувствовать вероятность скорого голода, нищеты и окончательного конца даже надежд на возвращение некогда праздной жизни, когда кроме как о фазе, заботиться было не о чем.

Как всегда бывает в самых тяжелых ситуациях, любовь к бессменному королю резко пошла на спад и многие зло шутили, что вовсе не отказались бы его поменять на бездушного Эйзенберга или хотя бы беспощадного Джавера. Но все это почему-то не особо печалило самого короля, а ведь он был действительно умным человеком, раз уж смог своими смелыми реформами и умелой командой создать такое, еще недавно совершенное королевство и столь долго успешно с ним справляться. Понимая все это, многие стали думать, что Альберт стал безразличен к жизни подданных, сходя с ума из-за своей не вполне нормальной, а может даже и душевнобольной дочери. Получается, уж не она ли была первопричиной всех этих мрачных бед, внезапно обрушившихся из ниоткуда на головы невинных людей?

* * *

Очередное одиозное проявление странного поведения короля случилось буквально на второй день экстренной подготовки к атаке на Арогдор, начавшейся в строгой секретности. В такой тяжелой обстановке на субботу был назначен вычурный Королевский бал, который до смутных времен проходил еженедельно и пользовался большой популярностью. Чуждый таких светских приемов Томас сначала лишь холодно удивился, но потом ему впервые пришло личное приглашение от самого короля, и от несвоевременного события уже было невозможно отказаться. Проблема была в том, что он по-настоящему ненавидел такого рода мероприятия и искренне не понимал, для чего они проводятся и зачем нужно тратить столько времени и денег на ненужное празднование. Его благочестивая жена, напротив, раньше могла лишь об этом мечтать, но отныне ее совсем не радовала возможность находиться в одном помещении с Элизабет. Со времен турнира, когда Томас спас принцессе жизнь, ревнивая Мария затаила необъяснимую, но вполне осознанную злобу на нее, а затем и вовсе возненавидела после предательской истории во время осады мутантами.

Однако деваться было некуда, и молодая супружеская пара была вынуждена все же прибыть к королевскому замку на тщательно вымытом черно-белом Векторе. На Томасе были вновь начищенные до блеска защитные панцирь с кольчугой и свежевыстиранная синяя накидка. Едва сдерживая неприкрытое раздражение, недовольная Мария надела свое золотое свадебное ожерелье, заплела густые волосы в толстую косу под высоким конусом геннина с прозрачным воздушным шлейфом почти до пояса и надела скромное черное платье, подчеркнувшее ее от природы роскошные округлые формы. Главным козырем лаконичного наряда была подходящая по цвету к туфлям красная подкладка, виднеющаяся в области декольте и из неестественно длинных рукавов с глубоким разрезом.

Прибыв в помпезный тронный зал королевского замка, не удивившиеся супруги обнаружили, что не они одни были в недоумении от происходящего. Лица присутствующих носили хмурые и задумчивые маски, за исключением нескольких не самых молодых красавиц, для которых, видимо, лишь собственная смерть могла быть веской причиной пропустить такое важное светское событие. Сам вытянутый зал казался невероятных размеров и хорошо освещался факелами и свечами полдюжины огромных витиеватых чугунных люстр, угрожающе свисающих со сферического потолка. Огромные мраморные колонны и возвышающийся на постаменте трон, выполненный в виде позолоченных острых языков пламени, создавали ощущение могущества и силы хозяина замка.

После скучной приветственной речи несколько равнодушного Альберта неожиданно весело заиграл ожидавший в углу оркестр, но никто не изъявил и малейшего желания пуститься в пляс. Весь высший свет Парфагона в своих наилучших нарядах рассредоточился по залу маленькими группами и вполголоса обсуждал последние события. Король и его близкие друзья, Калица и Ньюртон, уединились в самом дальнем углу и тоже что-то напряженно обсуждали, не обращая внимания на происходящее, будто это вовсе и не с их стороны исходила инициатива собраться.

Вдруг всеобщее внимание мгновенно переключилось на громко распахнутую парадную дверь, через которую в сопровождении дюжины едва поспевавших и бренчавших доспехами рыцарей стремительно ворвалась божественная Элизабет. Изумленный зал замер и ахнул, а оркестр сбился и с писком умолк. Даже у Марии раскрылся рот от эффектного вида белокожей красавицы. Высокая, худая и вытянутая как лань принцесса была в невероятно пышном белом платье с полупрозрачным кружевным корсетом, облегающим верхнюю часть ее тела. Ее шею украшала дивная серебряная цепочка, а неземной красоты голубые глаза смотрели из-под тоненькой и такой же ослепительной серебряной диадемы, сверкающей бриллиантами на аккуратной головке со сложно сплетенной широкой косой, прикрывающей оголенную хрупкую спинку.

Наученный горьким опытом Томас, единственный в зале, даже не посмел бросить беглого взгляд в сторону блистательной Элизабет. Такую тактику он благоразумно продумал заранее и потому, с самым невозмутимым видом, какой только можно представить, повернулся куда-то к пустой стене, едва не сломав себе левый глаз, все-таки пытаясь хоть что-то разглядеть. Серьезная как новый главнокомандующий Мария, благодушно оценив заботливый поступок и послушность верного до дурости супруга, демонстративно прижала его к себе. Затем она с легкой улыбкой повернулась к нему и начала рассказывать придуманную на ходу бессвязную ерунду, внимательно следя за его дрожащими и слезящимися от напряжения глазами, которые судорожно моргали и пытались смотреть исключительно на любимую супругу.

– Это бал или базар? – громко и четко спросила Элизабет. – Почему никто не танцует?

Сразу же вновь заиграла оживленная музыка, а бесподобная принцесса, широко раскинув в стороны тонкие руки, в по-настоящему гордом одиночестве плавно закружилась в своем прекрасном пышном платье по всей площади зала, обрамленного массивными мраморными колоннами. Постепенно к ней начали подключаться другие пары. Даже Томас и Мария специально весь вечер репетировали этот неизбежный момент, и хотели было тоже пуститься в танец, но тут случилось нечто неожиданное и едва ли кем-то предвиденное.

Кружась по всему залу и, наконец, оказавшись возле напряженных, словно на казни молодых супругов, разогнавшаяся принцесса вдруг схватила за руку обомлевшего Томаса и с неожиданной силой выдернула его из железных объятий парализованной от шока жены. При этом Элизабет издевательски рассмеялась и бросила самый уничтожающий взгляд, который та когда-либо только видела в своей жизни:

– Кто не танцует – того можно похитить!

– «Сука», – можно было с расстояния мили легко прочитать по губам Марии ее лаконичный ответ из-под покосившегося черного геннина, но это уже совершенно не волновало сумасбродную дочь короля, которую до этого момента все знали крайне спокойной и холодной молодой женщиной.

Весь закружившийся зал бросал жалкие и сочувственные взгляды в сторону униженной Марии, у которой все сильнее дрожали похолодевшие руки и колени. Чтобы спасти юную красавицу от окончательного позора, к ней подошли серьезный Нильс в смешно висящих доспехах пока явно не по размеру и его прекрасная Виктория в пышном красном платье. Однако оглушенная Мария не слышала, что они ей говорили и, словно увидевшая жертву дикая кошка, не отрывала пристального взгляда с демонстративно радостной Элизабет, которая не могла этого не замечать.

– Танец – это небольшая благодарность за спасение моей жизни, – сказала принцесса все время спотыкающемуся Томасу, потерявшему чувство реальности происходящего, чему не в последнюю очередь способствовал нежный фиалковый аромат дочери короля, способный смутить разум даже самого бесчувственного мужлана.

– Что вы! Это мой долг! – на весь тронный зал почти крикнул рыцарь, чтобы его обязательно слышала жена.

– Вы такой смешной и глупый!

– Так точно!

Услышав этот дурацкий диалог, все гости дружно расхохотались и обстановка в зале тут же взлетела до праздничной. Музыка стала еще громче и веселей, а разноцветные облегающие колготки мужчин и высокие геннины на головах модных женщин игриво закружились в танце, и уже никто не обращал внимания ни на короля, ни на его дочь, ни на публично уничтоженную Марию. Она же медленно вырывала свои крепкие черные волосы из длинной косы, нервно смотря только на свою цель. Она видела, что до последнего державшийся Томас, закружившись, словно в ядовитом тумане, тоже о ней позабыл. Он просто утонул от прикосновений к божеству, ее убийственного взгляда и сводящего с ума благоухания. Он не был в этом виноват. Что-то глубинное и мощное всегда вырывалось из его души от одной мысли о принцессе и ее имени, хотя он и понятия не имел, что это такое, ведь искренне считал любовью и страстью свое отношение к дорогой Марии.

Совсем опьянев от происходящего, оказавшийся в непривычной обстановке Томас снова грубо споткнулся и с металлическим грохотом доспехов комично распластался недалеко от своей жены, от чего весь зал снова взорвался безудержным хохотом.

– Вот что бывает, когда жена стоит как бревно! – громко прокомментировала Элизабет своим смеющимся звонким голоском и мигом получила молниеносную оглушающую оплеуху от Марии, молниеносно подпрыгнувшей, словно голодная черная пантера на косулю.

Одновременно с упавшей на пол обескураженной принцессой и зазвеневшей где-то у выхода диадемой снова умолк взвизгнувший оркестр, послышались удивленные охи, громкие крики, бесстыдные ругательства и приближающийся грохот бегущих тяжелых рыцарей. Как в бреду, отчаянный Томас пытался не дать арестовать кричащую и тянущую к нему руки несчастную жену, но его быстро скрутили и снова повалили на пол, и он уже ничего не смог поделать с последующими далее неотвратимыми последствиями опасной выходки своей горячей супруги.

* * *

Под конец февраля все приготовления к судьбоносной атаке на Арогдор были завершены с небольшим опозданием. Усиленно тренировавшиеся все последние недели королевские рыцари облачились в обновленную утепленную амуницию и смело двинулись в свой самый опасный в жизни поход. Преследуемая ими цель еще ни разу не покорилась их мужественными предшественниками, в конце концов вовсе бросившими безуспешные попытки добраться до злополучного кратера, но это не мешало нынешним самоотверженным воинам быть твердо уверенными, что отныне смертельно опасный вулкан будет непременно взят. Иного выхода просто не оставалось. Если столетиями можно было с относительно небольшими потерями легко обороняться, то теперь нужно было обязательно добраться до самого логова Эйзенберга и покончить с ним. В крайнем случае, нужно было нанести ему такой непоправимый урон, после которого ему пришлось бы на тысячелетие вперед отказаться от любых планов порабощения южных территорий Селеции. С другой стороны, если же смелая спасительная компания провалится, вскоре настанет неизбежный конец славной истории Парфагона, но в это мало кто верил.

Несмотря на возможно последние дни своей жизни и существования королевства, двадцатитрехлетний трибун Томас Юрг в голове держал совсем иные заботы. Больше похожая на удар, пощечина Марии была предсказуемо расценена как покушение на жизнь королевской особы, что грозило позорной публичной смертной казнью. Однако все спорные разбирательства планировалось провести по возвращению доблестной армии с вулкана, и потому бедную девушку временно поместили в одну из Башен заточения вместе с другими отъявленными преступниками. Учитывая нестандартность ситуации и близкую родственную связь с набирающим в народе популярность высокопоставленным офицером, ей все же обеспечили полную безопасность и максимально возможный в такой ситуации комфорт. Однако это нисколько не облегчало участь ее измучившегося в страданиях и угрызениях совести супруга.

Ему разрешили увидеть ее лишь однажды, буквально за день до выхода армии в долгожданный поход. Похудевшая и посеревшая Мария произвела на него удручающее впечатление своими оголившимися скулами и потухшими впалыми глазами. Она то горько рыдала и умоляла простить ее, то опустошенно смотрела куда-то в сторону и ни на что не реагировала. Измученная и грязная, беспрерывно кашляя до хрипоты и шмыгая посиневшим носиком, она вся насквозь промокла в своем разорванном бальном платье и ему едва разрешили передать ей теплую одежду, без которой она могла бы вскоре погибнуть. Конечно, Томас нисколько не винил ее за произошедшее. Он понимал, что точно также могла поступить любая другая нормальная женщина. Винил он только себя. Испытав столько страшного горя и лишений в своей короткой жизни, преодолев столько непреодолимых препятствий, многократно совершив невозможное, он вдруг оказался беспомощен перед хрупкой восемнадцатилетней девушкой и не смог себя контролировать. Ему казалось, что он мог предусмотреть тысячи вариантов и предотвратить трагедию, но этого не произошло, в чем была исключительно его вина.

Вспомнив необыкновенную Элизабет, Томас почувствовал, как горечь сопереживания Марии медленно и паскудно уходит из его сердца на второй план и не становится таким уж страшным делом. Будто в жизни есть вещи намного важнее. Стараясь гнать прочь будоражащие кровь фантазии и надежды, он пытался разобраться в тех ярких эмоциях, которые вдруг испытал в замке. Во всяком случае, пытаясь их хоть с чем-нибудь сравнить. А разобраться в этом действительно придется, так как начавшаяся на балу история не закончилась – Элизабет разрешила навещать себя. Когда во время того самого коварного танца на неожиданный невинный вопрос о его любимом досуге, он поведал о своих обожаемых книгах, она любезно позволила пользоваться ее собственной обширной библиотекой, вполне возможно, лучшей на Селеции. Мало того, она учтиво добавила, что ей будет приятно обсудить некоторые поразившие ее романы с таким интересным и целеустремленным человеком как Томас, самоотверженно спасшим ее жизнь дважды. Самое страшное, и он это уже сейчас совершенно определенно понимал, что при любом развитии ситуации он ни за что не откажется от этого невероятного приглашения, если вернется обратно. Что бы по этому поводу не думала бедолага Мария, которую такой жестокий поворот вряд ли обрадует, даже если ее помилуют.

Хотя все силы королевства были брошены на максимально продуманные и стремительные шаги против набирающего мощь противника, вернуться бравому войску домой на этот раз будет крайне непросто. Не имея большого выбора, после долгих мучительных вычислений и бурных споров офицеры Академии все же остановились на самом простом варианте, но именно примитивность задумки должна была стать ее главным козырем и решающим преимуществом.

Исходя из разработанного плана, всего лишь одна единственная центурия рыцарей была оставлена в Парфагоне для посильной охраны Стены и короля, а еще сто воинов должны были продолжить нести службу в составах десяти крайне усеченных гарнизонов внешних городов и сторожевых Башен. Остальные восемьсот героев участвовали в непосредственной смертельной атаке на труднодоступный кратер вулкана. Изначально воинов было значительно меньше, но ситуацию облегчили за счет двухсот экстренно подготовленных рыцарей, которых распределили по наиболее безопасным гарнизонам, дабы высвободить самых опытных их товарищей для более важных задач наступления. Все захваченные при обороне столицы метательные орудия оставили на месте, так как их было невозможно стремительно транспортировать по ущельям, когда скорость рассматривалась решающим фактором во всей этой дерзкой затее.

Достигнув вулкана, главный акцентированный удар должен был нанести храбрый легат Аарон Коннелл, проведя в своих позолоченных доспехах пополненную Первую когорту из полутысячи самых удалых рыцарей через опасное ущелье Третьей реки. С ущелья Четвертой реки центурию из сотни рыцарей должен был повести в атаку центурион Ричард Фейн, а с ущелий Пятой и Шестой рек две другие центурии вели в бой родственные трибуны Томас Юрг и Нильс Дор. Таким образом, в безумном нападении на девственный оплот многовекового врага принимали участие один действующий и два бывших главнокомандующих Королевской рыцарской армией Парфагона, что выглядело еще одним неоспоримым преимуществом дерзкого и смелого плана.

Все три отвлекающие центурии и одна ударная Первая когорта должны были собраться у соответствующих ущельям Башен и начать стремительный подъем на вулкан таким образом, чтобы одновременно оказаться у вражеского кратера на раннем рассвете первого дня марта. Неглупый Джавер наверняка быстро узнает эти детали авантюрной кампании, но не сможет обеспечить надежную защиту сразу всех четырех южных ущелий. Через какое из них будет нанесен главный удар, он вряд ли успеет разобраться, тем более, что подробный план был известен лишь немногочисленному Королевскому совету. Поскольку реальную защиту Арогдора можно было обеспечить только в труднодоступных ущельях, прорвавшись к южной стороне вулкана, перед парфагонцами стояла простая задача – войти внутрь города прямо через края кратера и затем направиться прямо к беззащитному замку Эйзенберга. Такую возможность хорошо изучил внимательный Томас, когда провел полтора насыщенных дня в смердящем логове врага.

На открытой местности мощь каждой дюжины бесстрашных рыцарей примерно соответствовала шестнадцати или даже двадцати огромным мутантам. Учитывая внезапность и концентрацию сил, этот показатель можно было легко увеличить раза в два. В итоге, скопленных для отчаянного нападения сил должно было с лихвой хватить для полного поражения назойливого Арогдора, главной оборонительной надеждой которого являлись опасные и часто неприступные ущелья. У самого города никто никогда не додумывался строить хоть какую-то защиту, так как считалось полным безрассудством его атаковать, но храбрые рыцари армии седовласого Аарона Коннелла находились в отчаянии за судьбу своего отечества и были готовы буквально на все ради последнего шанса спасти попавшее в непростую ситуацию королевство.

Почти через пять дней томительного пути измучившийся своими собственными мыслями Томас добрался до Башни причастности, месту начала своего стремительного броска по малознакомому ущелью Пятой реки. В блеклой надежде, что на проклятом вулкане еще ничего не подозревают, он спрятал своих рыцарей и тыловые обозы в изрядно опустевшей сторожевой позиции, забрав в подчинение ее наиболее боеспособную живую силу. Потом целых двое суток он терпеливо выжидал, когда должны были занять свои позиции в других Башнях его дорогие старшие друзья и главнокомандующий.

Затем, согласно расчетам, он вступил рано утром в шумное ущелье, чтобы отчаянно резвым переходом уже к этому же вечеру добраться до его верхних частей, а затем, переждав холодную ночь, оголтело броситься с рассветом первого дня весны на Арогдор. Близость финальной кровавой мести настолько ослепляла воодушевленного Томаса, что он, в отличие от умудренных опытом старших товарищей, едва понимал свои реальные шансы на выживание и лишь думал, каким образом сможет быстрее начать резать кровожадных мутантов.

По пути наверх единственная центурия юного трибуна встречала лишь опустошенные позиции дозоров мутантов и испуганных жителей прилегающих территорий, в основном простых селян и выглядывающих из-за деревьев лысин любопытных лесных разбойников. Настроение быстро теряющих силы рыцарей постепенно ухудшалось, ведь стало очевидно, что наверху их уже гарантированно ждал горячий прием, и завтра с утра предстояла действительно кровавая бойня. К этому моменту и их молодой командир все больше начал осознавать близость возможной смерти, но окутывающий страх пока еще успешно глушился его бурлящими эмоциями. К переполняющей душу мести добавилось ощущение ответственности за оставленных позади беззащитных селян, таких же, как когда-то были его отец и мать. Бесспорно, ему также добавляли силы надеющиеся на своих сыновей, исстрадавшиеся жители столичного Парфагона, а также беспомощная Мария и божественная Элизабет.

Хотя предательская дрожь рук с каждым часом усиливалась, не отчаивающийся трибун Томас Юрг все же пытался найти внутренние доводы в успешности утренней атаки. Он всячески, но не всегда умело, продолжал делать максимально уверенный вид для своих опустошенных соплеменников, которые могли лишь нервно шутить и истерично смеяться во время короткого ночного отдыха перед решающим историю Селеции днем. Типичная для походов бравада вдруг сменилась осязаемым страхом смерти, с ногами поглотившим даже самых опытных и видавших виды воинов. Еще не так давно все считали свою службу достаточно легким и относительно безопасным занятием, что вполне объяснимо, когда им в большинстве случаев приходилось лишь лихо гоняться за уже отступающими силами уязвимых мутантов. Однако за последний беспрецедентный год ситуация настолько кардинально изменилась, что многие доблестные защитники короны успели глубоко пожалеть о выборе своего призвания.

В сумерках, едва поспав всего пару часов в узкой, но высокой холодной пещере, почти расщелине, усыпанной костями съеденных животных и погибших людей, Томас разбудил своих несчастных воинов и, оставив тыловые обозы позади, вскочил на верного Вектора и бойко погнал собратьев наверх, дабы попытаться на еще сохраняющих силы конях добиться хоть какого-то элемента внезапности в таком почти безнадежном положении.

Однако, когда его грохочущая по камням центурия с первыми лучами солнца оказалась на более плоском выходе из ущелья, их уже ждали ко всему готовые парящие на морозе, как всегда едва одетые мутанты, яростно встретившие отчаянных защитников Парфагона убийственным дождем хаотичных стрел. Взбодрившийся Томас выпустил вперед разъяренных и уже ничего не соображающих от страха рыцарей и сам тут же помчался следом за ними, стараясь не потерять хрупкую нить руководства и надеясь разглядеть где-нибудь вдалеке своих уже прибывших товарищей. Хотя никого не было видно, юный трибун сразу с облегчением почувствовал, что сможет одолеть встретившую группу мутантов и благополучно пройти дальше к цели. Главные силы Арогдора были явно сосредоточены в другом месте: либо в самом городе, либо в одном из ущелий.

Дерзкая конница рыцарей, выставив острые копья и прикрываясь прочными щитами, с ходу вонзилась клином в строй противника на челоконях. Верхними руками мутанты ловко орудовали маленькими круглыми щитами, а нижней парой наращенных конечностей – острыми мечами и длинными топорами, которыми с криками рубили прочные доспехи парфагонцев. В глупых, глубоко посаженных глазах монстров был виден животный страх и безумное отчаяние, но это не вызывало никаких эмоций в бурлящей крови Томаса, с оглушающими криками и жуткими отъявленными ругательствами подбадривающего своих воинов и размашисто рубя обжигающе холодным мечом горячую плоть обреченного врага.

Вскоре, потеряв больше половины центурии, первое скоротечное сражение было победоносно завершено. Разгоряченный трибун тут же повел выживших героев ближе к проклятому кратеру, где уже виднелись заветные Врата свободы. Но их ждал еще один внушительный отряд свежих мутантов. В этот момент Томас стал терять ранее непоколебимую уверенность в своих действиях, так как на горизонте не было ни Нильса, ни Ричарда, ни седовласого легата. Мало того, несмотря на превосходную тренированность, его силы каким-то странным образом очень быстро иссякали, и он все больше задыхался и уставал, как и все его другие окровавленные воины, в отличие от невероятно выносливых в своих привычных условиях мутантов. Но, несмотря ни на что, отступать было категорически запрещено, так как нуждающиеся в помощи командиры могли появиться рядом в любой момент.

С ходу вступив в неравный бой и немедленно понеся очередные ощутимые потери, обомлевший Томас оставил последние надежды на подмогу и просто из последних сил молча рубил умело обступающих рычащих мутантов, ни о чем не думая, будто уже погиб, и более не существовало весомых причин для страха несправедливой смерти или нестерпимой боли. Вдруг с запада послышались подбадривающие крики и глухой топот копыт конницы Нильса Дора. Вклинившись в полчище врага с левого фланга, спасительная подмога вовремя значительно улучшила ситуацию, и обрадовавшиеся рыцари с удвоенной силой принялись резать неотступных арогдорцев. Показавшаяся с востока, по большей части уцелевшая центурия Ричарда окончательно вернула в потеплевшую душу Томаса вполне реальную надежду на выживание и возвращение домой.

Разбив мутантов и залив южные подступы к кратеру бурными парящими ручьями горячей крови, оказавшиеся на открытом покатом пространстве друзья стали нервно решать, что делать дальше, так как главный ударный кулак Коннелла все еще не показывался с самой восточной стороны горизонта. При этом из Врат свободы беспрерывным потоком выскакивали свежие резервы мутантов на пышущих силой челоконях и скапливались в нескольких местах, готовясь к продуманной контратаке с различных направлений, которую измученные рыцари определенно не могли выстоять. Это больше всех понимал задыхающийся Нильс, который, несмотря на потерянную рыцарскую мутацию, все равно старался участвовать в непосредственных боях, а не только командовал:

– Ждем четверть часа и идем в город.

– Погоди, он должен прийти, – все еще надеялся на положительный исход измотанный Ричард, жадно глотая коварный высокогорный воздух. – У него пять центурий!

– Тогда он бы первый нас ждал.

Волна убийственного осознания произошедшего прокатилась по раненому Томасу до основания его души. Ржание уставших лошадей и далекие возгласы возбужденных мутантов резко пропали, и в его ушах зазвенела тишина надвигающейся, реально осязаемой, почти неизбежной гибели, от которой свело все внутренние органы и затошнило. Действительно, такая огромная сила как Первая когорта, сопоставимая по мощи едва ли не с тысячей мутантов, не могла так долго задерживаться ни при каких разумных обстоятельствах, если только не случилась непредвиденная катастрофа. Это означало, что им придется пытаться брать Арогдор меньшими силами, практически наверняка отправившись на верную смерть.

– Может со временем ошибся? Не туда пошел? – с надеждой искал варианты Томас.

– Коннелл перепутал время? Не туда пошел?

– Друзья, неужели мы пойдем одни? – лишь обреченно спрашивал самого себя Ричард, уставившись куда-то в землю. После ужасной осады на Парфагон некогда веселый рыцарь кардинально изменился и полностью замкнулся в себе и своей семье. Близость смерти близких заставила его сменить жизненные приоритеты, и он с большой радостью пошел на понижение в качестве коменданта Башни безопасности. Гарнизон укрепленной позиции всегда был защищен толстыми стенами, где он спокойно прожил с Лилией последние месяцы. Теперь же он рисковал всем: и своей жизнью, и любимой женой, и родиной.

Так получилось, что все три славных командира впервые больше заботились о своем доме, нежели о беспощадном враге, который в прямой видимости от них скапливал силы для скорой контратаки. Если верный Ричард по-прежнему думал о своей Лилии, то некогда пропащий Нильс, впервые за долгое время по-настоящему влюбившись, не мог выкинуть из головы мысли о чудной Виктории, ее маленьких детских ручках и ножках. Томас же разрывался между женой и принцессой, любовью и страстью, умом и сердцем, долгом и желанием, реальностью и мечтой, перемешанными в самых причудливых комбинациях.

Подождав еще немного, они были вынуждены немедленно приступить к реализации самого худшего из заготовленных заранее планов на случай потери одной из колонн. Наблюдая, как в их сторону выдвинулись решительные четырехрукие мутанты, они бросились не к ним навстречу, а на запад, чтобы обогнуть кратер и по его пологим краям войти непосредственно в город с самой незащищенной стороны.

– Сразу в замок! Не рассредотачиваться! – кричал Нильс, пришпоривая своего еле живого жеребца. – Нам нужен только Эйзенберг, и с ними будет покончено!

– Да! У нас все получится! – подбадривал сам себя Томас, в глубине души надеясь, что Коннелл все же выведет свою армаду из ущелья Третей реки и оглушит неприятеля ударом с противоположной стороны.

Приблизительно через две мили они нашли самый плоский хребет края кратера и по нему успешно ворвались в разящий сажей и дерьмом город, сметая небольшие отряды ошарашенных мутантов, всегда равномерно распределенных по всей длине природной стены их города. Не больше полутора сотен сошедших с ума от ярости и отчаяния рыцарей, раненных и задыхающихся, сметая всех на своем пути, помчались прямо к замку предводителя. При этом испуганные арогдорцы разбегались во все стороны, не оказывая никакого сопротивления возникшим из ниоткуда незваным гостям, а редко попадавшиеся воины не могли ничего сделать с конницей и либо прятались, либо почти моментально были порублены стремглав пролетавшими мимо рыцарями.

Легкость, с которой удалось ворваться в город и добраться до его центральной площади, окрыляла уже распростившихся с жизнью офицеров. Теперь они предчувствовали скорый неминуемый захват окруженного особняками и конусами храмов замка, а также предвкушали устранение в нем корня зла, что непременно вернет давно утерянный мир на Селецию. Они не без оснований полагали, что сами мутанты ввиду своей недалекости были неспособны самостоятельно руководить собой и причинять осязаемый урон.

Однако оплот Эйзенберга встретил их не только высокими и укрепленными стенами, но и ордой охраняющих его отборных воинов, которые при поддержке тысяч обученных мирных жителей со всех сторон рьяно накинулись на блокированных рыцарей, запертых на площади у замка в самом центре выстоявшего Арогдора. Уже через минуту реки мутантов окончательно перекрыли все пути отступления и поглотили кричащих от безысходности и боли парфагонцев. В какой-то момент, среди криков и звона ударяющихся друг о друга мечей и топоров, перед потухающим взором Томаса вместо его товарищей были лишь озверевшие четырехрукие монстры, смеющиеся челокони и испуганные обезьяноподобные рабочие. Скрежеща зубами своих искаженных и изуродованных лиц, они топором разрубили шею испуганного Вектора и повалили его вместе с юным трибуном на мерзкую землю. Там, в каше из вонючей грязи и плещущейся горячей крови из шеи любимого лягающегося в конвульсиях коня, они стали забивать отчаянно сопротивляющегося трибуна камнями, палками и голыми руками, пытаясь буквально разорвать его на части.

В ту же минуту с восточных окраин все-таки вторглись около двухсот бесстрашных рыцарей Первой когорты. Но они были лишены скоординированного управления, и могли лишь сражаться разрозненными группами с взбешенными арогдорцами в разных частях города. Так и не причинив никакого стратегически важного вреда, они были также постепенно подавлены местным населением и армией. Единственным их достижением стала масса погибших мирных жителей, что привело лишь к еще большей озлобленности всего вулкана на бесстыдного короля Альберта Третьего и всех его подлых подданных.

* * *

Пропащие рыцари не знали, что каким-то невероятным образом хитрый Варнер Эйзенберг знал их план в деталях еще в тот же день, когда они только выдвинулись из Парфагона сразу после окончательной встречи Королевского совета, где эти секретные детали плана и были одобрены. То есть, у Джавера была целая неделя на качественную подготовку достаточно легкой обороны и без того хорошо защищенного природой Арогдора.

Также предводитель точно знал гнусного предателя среди своих верных сограждан. Передав ошеломленному генералу имя некой твари Ирэн Юрг, по совместительству родной сестры ни много ни мало неожиданно взлетевшего по карьерной лестнице юного трибуна Томаса Юрга, он приказал отыскать ее и затем безжалостно замучить до смерти. От такой поразительной новости Джавер потерял дар речи, но все же не выдал своего рискованного положения, так как побоялся немедленной жестокой расправы, которую мог на эмоциях учинить неуравновешенный Эйзенберг. Такой чудовищной безалаберности на грани прямой измены могли не простить даже такому заслуженному и уважаемому человеку, как легендарный полководец.

Почувствовав гадкое предательство со стороны своего самого близкого человека, из-за которого он натерпелся столько болезненных душевных страданий в последнее время, неистовый Джавер в ярости бросился домой. Он не мог понять, как его могли так грубо обмануть? Как он не заметил игры в ее глазах? Как он мог поверить в ее чувства и искренность? Как он мог поверить в ее преданность Арогдору? Как он мог так рисковать хорошо отлаженной системой контроля Селецией, в конце концов?

Вломившись в свой благоухающий особняк, он попытался сходу оглушить пойманную у ванны предательницу в белом махровом халате, но она ловко увернулась и с истошным визгом убежала от разъяренного мутанта наверх в спальню. Быстро сообразив, в чем дело, она заперлась и хотела немедленно сбежать через окно, но огромный Джавер одним непринужденным ударом ноги мгновенно вынес крепкую дубовую дверь вместе с осыпавшимся косяком. С животной жестокостью, свойственной лишь диким и голодным хищникам, самый крупный боевой мутант Арогдора схватил за каштановые волосы и начал неистово избивать беспомощную хрупкую девушку, душераздирающий крик которой разносился по ближайшей округе, пока она вскоре не потеряла сознание.

Когда очнулась ближе к вечеру, вся серо-синяя и грязная, в кровоподтеках и ставшем бордово-черном халате, испуганная Ирэн обнаружила себя связанной на обледенелом земляном полу в промерзшем пустом подвале, где кроме одиноких каменных стен и пары узких окошек ничего не было. Все ее нежное тело теперь жутко болело, многие кости были явно переломаны, а сустав вывернуты. Опустошенный Джавер еще не знал, что с ней делать и пока просто спрятал. Сейчас у него не было на нее времени и он из последних сил пытался контролировать свои действия, чтобы не наделать непоправимых глупостей на горячих эмоциях и потом горько не жалеть об этом очередную сотню лет. Занимаясь подготовкой внезапного вторжения Парфагона, он пытался таким образом отвлечься и между делом решить, как выкрутиться из этой сложной ситуации, ведь о его новой подруге знали многие, и они обязательно его сдадут в скором времени.

Через неделю он собрал тысячу своих лучших мутантов, половину всей армии, и отправил их в верхнюю горловину ущелья Третьей реки навстречу полутысячной армаде Первой когорты Коннелла. Сотни других воинов были распределены по трем южным ущельям и непосредственно у кратера, а в самом Арогдоре первого сигнала о помощи дожидались дополнительные резервные группы и немного подготовленные к войне мирные граждане. Если изначально у дерзкого плана внезапного вторжения были серьезные шансы на успех, то при таком раскладе несчастные защитники короны были гарантированно обречены на верную погибель с самого начала, еще на выходе из Северных ворот своего дома.

Чудовищно мощный и бесконечный поток страшной силы обрушился на зажатых в узком выходе из ущелья рыцарей, где различные препятствия сооружались на протяжении нескольких дней. Наблюдая сверху, как отчаянно сражались за свою жизнь обреченные парфагонцы, грустный Джавер думал о себе и своей собственной судьбе, вспоминая, как сам был бесстрашным рыцарем, и чем все это закончилось в итоге. Увидев, что основные офицеры неприятеля были уничтожены, а оставшиеся войска не отступают и упрямо пытаются пробиться вверх, он отдал совершенно неожиданный и шокирующий для всех приказ пропустить их дальше. Разгоряченные, задыхающиеся и ошалевшие рыцари воспользовались чудесным случаем и поднялись наверх, где из последних сил своих замученных шатающихся лошадей рванулись через стены кратера в такой желанный Арогдор, где устроили ужасную расправу над местными жителями, пока не были заслуженно уничтожены внутренними резервными войсками.

В это время постепенно приходящая в себя Ирэн, все еще находившаяся в холодном подвале особняка генерала, начала слышать с площади дикие крики, громкий топот копыт и пронзительный звон металла. В доме начали биться стекла и все пространство вокруг него погрузилось в абсолютный хаос, от чего все еще находящаяся в полубреду Ирэн начала горько рыдать, отчетливо понимая, что происходящий ужас у стен замка – это ее собственных рук дело, и что преданный Джавер был совершенно прав, поделом избив ее до полусмерти. Вскоре беспорядочный шум немного стих, и она стала слышать ропот тысяч голосов, жалостливые стоны раненых жителей города и мычание добиваемых рыцарей. Если в начале кровавой бойни она надеялась на неожиданный успех армии противника, что могло хотя бы спасти ей жизнь, то теперь она догадалась, что для них все закончено. Ей осталось только надеяться и молиться, что среди раздираемых в клочья воинов не было бедного Томаса, и что это были не его надрывные крики возле окна, которые прекратились под множественные глухие удары и радостные возгласы мутантов.

* * *

– Я челоконь что ли, такие тяжести таскать?

– Зато на колбасу не отправят, когда голод будет.

– Поскорее бы, а то деликатесы совсем уже расслабились в своих стойлах.

– Ух, пожрали бы сейчас!

Томас очнулся от беспечного разговора неизвестных мутантов, когда они его грубо волокли за ноги по какому-то длинному коридору с мягкими коврами. Над его головой мелькали светильники, мраморные колонны и бесконечные картины между ними. Попытавшись двинуться, он обнаружил себя прочно связанным и невольно вскрикнул от страшной волнообразной боли во всех уголках его огромного рыцарского тела. При этом его разбитая голова больно гудела, а правый глаз ничего не видел. Сквозь стрекочущий звон в ушах он услышал другие звуки за спиной и, немного повернув голову назад, увидел, как четырехрукие монстры тащили по коридору еще два бессознательных тела, после чего внезапная темнота вновь накрыла его разум.

Неожиданно Томас услышал журчание ручья и аромат насыщенной весенней растительности. Ему показалось, что он снова вернулся в детство, в знойную душную жару своего села и что где-то рядом играет смеющаяся сестра, а любимые родители ласково разговаривают с ней. Невольно заулыбавшись и почувствовав облегчение от каких-то неведомых страданий, которые никак не мог вспомнить, он попытался открыть глаза и поприветствовать своих самых дорогих близких. Однако удивленный Томас смог лишь немного приоткрыть левый глаз и затем целую вечность не мог понять, что происходит вокруг него, где он находится и кто он вообще такой?

Несмотря на то, что зима только закончилась, он стоял на коленях на круглой гранитной площадке посреди душного летнего леса, утопающего в пении цикад и непонятно откуда взявшихся пальм, словно он вернулся в Ярту. Окружающее пространство ярко освещали несколько высоких торшеров с морем свечей, а чуть в стороне лежала одинокая лютня. Рядом с Томасом также на коленях стояли два связанных и окровавленных рыцаря, изуродованных до неузнаваемости. Едва подающие признаки жизни, они качались из стороны в сторону, а перед ними стоял высокий и приятный на вид брюнет в строгой черной накидке до пола:

– Так кто из них Дор?

– Вон тот с большим носом, – ответил ему невероятно огромный мутант в доспехах с откуда-то знакомыми Томасу толстыми дредами.

Молодой человек наклонился напротив Нильса и внимательно его оглядел:

– Одно расстройство. Столько лет мечтал увидеть его лицо. А это отбивная какая-то!

– Я бы тоже посмотрела, – вдруг сказала совсем юная девочка в высоченных сапогах выше колена и бесстыдно расстегнутой лохматой красной шубке, под которой едва ли виднелась одежда.

Именно ее голос Томас принял за Ирэн, когда всплывал из помутненного состояния. Ее лицо тоже было ему до боли знакомо, но он не мог понять, где и при каких обстоятельствах мог с ней встречаться в принципе.

– В любом случае это шикарный день, генерал Джавер, – обратился брюнет к огромному мутанту. – Скрасили мне вечер. Отлично!

– Рад стараться, Ваше превосходительство.

– Только не перестарайся опять, – съязвила необычно храбрая и смелая девочка.

– Николь, прекрати! – поставил ее на место брюнет, подходя к столу с бутылками вина. – Генерал сегодня заслуживает похвалы.

– Пусть радуется.

– Ну, вот и славненько. Выпьем за это?

Томас стал понимать, что перед ним те самые правители Арогдора, о которых он столь много слышал всю свою жизнь и которых так хотел уничтожить своими собственными руками буквально несколько часов назад. Только он не мог понять, почему премьер-министр Свежая Роза ему знакома. Так или иначе, судя по всему, рядом с ним стояли на коленях выжившие Нильс и Ричард. Как и Томас, они были в таком жалком состоянии, что не могли произнести ни звука и вряд ли понимали, что происходит вокруг.

Вдруг раздался странный писк, как если бы некая огромная мышь стремительно пробежала рядом. Потом снова и снова, создавая странную мелодию, исходящую буквально из ниоткуда. Томас никогда в жизни не слышал такого неестественного звука и завертел головой, пытаясь найти его источник.

– Так, сделали серьезные лица, – попросил Эйзенберг, достав из кармана небольшой шар из полупрозрачного синего стекла, внутри которого едва заметно вращалось что-то зеленое, и мерцали красные всполохи яркого света. Он осторожно прикоснулся к нему пальцем, и яркая вспышка полностью ослепила глаза пораженного Томаса.

– Добрый вечер, господа! – вдруг послышался очень громкий и знакомый голос.

– Добрый! Как твое настроение, отец?

Томас не мог поверить своим ушам и не мог понять как все это возможно, но голос определенно принадлежал его королю. Словно Альберт прибыл во вражеский Арогдор, которым, как оказалось, управлял его сын! Как это может быть? В чем тут смысл? С кем он воевал и зачем? Подумав, что глупо ослышался, встревоженный рыцарь все же смог снова раскрыть свой ослепший левый глаз и окончательно обомлел, когда зрение вернулось.

Напротив умирающих товарищей, их плотной охраны из мощных мутантов, Джавера, Свежей Розы и Эйзенберга сияло в воздухе огромное и яркое лучезарное окно размером с небольшой дом. Причем это окно было плоским и за ним ничего не было, а из него смотрело огромное лицо Альберта Третьего, как будто он магически стал великаном и заглядывал в этот странный лес из такой уже хорошо знакомой комнаты Королевского совета в своем замке в Парфагоне!

Некий животный страх и ужас обволок всего Томаса. Его сознание столкнулось с чем-то за гранью того, что он видел всю свою жизнь, и что от начала и до конца абсолютно противоречило его пониманию мира, возможного и невозможного.

– А-а-а! – в истерике закричал он, вызвав дружный смех всей компании. – Что это? Уберите!

– Ха, этот деревенщина еще живой? – улыбнулся Альберт. – Удивительно.

– Что он здесь делает? Уберите его! – продолжал кричать Томас, будучи уверенным, что Альберт действительно в этом странном арогдорском лесу, и он действительно такой огромный.

– Пусть замолкнет уже! – приказал Джавер, и незамедлительный тяжелый удар по затылку выключил орущего от испуга рыцаря.

– Я ведь его себе в помощники хотел взять.

– Уже поздно, отец.

– Жаль. Зачем ты мне их показываешь?

– Сам хотел полюбоваться.

– Да, врагов нужно знать в лицо. Особенно умирающих и таких глупых, – рассмеялся Альберт. – Что будешь с ними делать?

– Порадуем люд: вывесим помучиться на главной площади.

– И?

– И потом торжественно казним всем на радость.

– Отлично. Дальше?

– Завершаем подготовку к последней атаке и нападем.

– Ну, что сказать?.. Получается, планы не особо нарушились?

– Возможно, даже проще все стало. Во всяком случае, веселее! Спасибо той редкостной дуре, что все испортила.

* * *

Следующий раз Томас пришел в сознание от жутко пересохшего горла, невыносимой жажды, обжигающего холода, оскорбительных выкриков сотен гневных людей, а также постоянно прилетающих в него острых камней и страшной боли в суставах плеч, хотя самих рук даже не чувствовал. Едва открыв левый глаз сквозь слой запекшейся крови и прилипшие к лицу волосы, он увидел перед собой площадь у замка Эйзенберга, где когда-то мирно бродил с Аленом и даже предположить не мог, что снова здесь окажется, тем более в таком качестве. Он висел подвешенным за руки в компании своих старших товарищей, которые тоже пришли в сознание и о чем-то удивительно спокойно переговаривались. Перед ними бушевала такая внушительная и разъяренная толпа колоритных арогдорцев, что не меньше сотни четырехруких и обозленных мутантов с большим трудом и постоянными потасовками защищали эшафот, взяв его в круговое оцепление.

– Твари! Изверги! Убить их! – кричала толпа, вспоминая вчерашнее вторжение. – Убийцы! Не по зубам вам великий Арогдор! Сдохните, наконец! Ублюдки!

– Томас, ты в порядке? – с хрипом спросил с правой стороны изуродованный Нильс.

– Как сказать… Жив.

– Этого разве мало? – попытался улыбнуться он.

– Конечно, что еще нужно для счастья? – прошепелявил беззубый Ричард с другой стороны, чьи некогда красивые и длинные волосы окрасились в грязно бордовый цвет и были наполовину вырваны вместе со скальпом, оголив желтоватый череп с засохшими кровяными подтеками.

– Какие планы? – по привычке надеясь на старших, спросил Томас.

– Планы? Никаких.

– Не ври, – бубнил Ричард.

– Ах, да. Надеяться на чудо.

– Что это было вчера? – вспомнив странную площадку в ночном лесу, спросил Томас. – Или мне все это приснилось?

– Ты о чем? – удивился Нильс.

– Окно в лесу… Альберт и Эйзенберг, его сын… Девочка…

– Приснилось, конечно.

– Определенно. Хотя я тоже какой-то лес видел, – задумался Ричард, но так ничего определенного и не вспомнил.

Поникшему Томасу ничего не оставалось, как теперь попрощаться с неудавшейся жизнью и тоскливо думать о том, что он потерял в ней. Никакое чудо уже не могло спасти молодого трибуна Королевской рыцарской армии, так как этой доблестной армии больше не было. Скоро не будет и славного Парфагона и его короля. Не будет ни бедной Марии, ни волшебной Элизабет. Ни горя, ни страдания. Может, это и к лучшему? Во всяком случае, так Томас размышлял, пока тяжелый камень не попал ему в висок, и он в очередной раз не потерял сознание.

В этот момент с правой стороны площади из маленького окна подвала особняка легендарного полководца выглядывала все еще в коричнево-желтых оттенках Ирэн. Вскрикивая от нестерпимой боли в ребрах из-за постоянных покашливаний, она рассматривала изуродованных пленников на деревянном эшафоте и выла от понимания своей ответственности за случившееся горе. За бесконечную неделю, проведенную в пустом промерзшем подвале, она так и не пришла ни к каким планам на дальнейшую жизнь. Она вообще отбросила эти напрасные мысли, понимая, что теперь полностью зависит от решения гордого Джавера, к которому не имела никаких претензий, уже давно простив его эмоциональную выходку и мечтая вернуть все на свои места. Мало того, она испытывала огромное облегчение, что он все узнал. Теперь она могла быть полностью открыта с ним и не переживать за свое глупое предательство.

– Узнаешь? – вдруг как гром прозвучал бас генерала.

– Что?! Кого? – вздрогнула она.

– Посередине.

– Что посередине?

– Твой брат висит посередине, женщина.

Пошатнувшаяся Ирэн почувствовала мгновенное колоссальное облегчение, услышав драгоценное «женщина». Ее Джавер никогда бы не использовал это немного грубое обращение, если бы по-настоящему ее ненавидел. Так он с издевкой и любя называл только нравившихся ему девушек, к которым определенно не испытывал негативных эмоций. Это означало, что он ее полностью простил, и у них все будет как прежде, пусть и немного позже. Главное, он остыл и действительно ее любит, несмотря ни на что. Жизнь вдруг заново обрела краски и мечты. Всего за один миг. Всего благодаря одному слову.

Только во вторую очередь витиеватое женское сознание Ирэн добралось до реального смысла убийственной фразы, и она ужаснулась самой себе. Неужели ее личное благополучие и ее мужчина важнее жизни такого любимого и так настрадавшегося брата?

– Томас! – закричала она, бросившись к окну. – Нет! Нет! Нет!

Джавер схватил и аккуратно обнял всеми четырьмя руками переломанную Ирэн, в истерике пытающуюся вырваться и убежать на площадь к погибающему на ее глазах брату. Генерал много о чем думал последнюю неделю, и в его голове опытного и мудрого человека сформировалась четкая картина будущего и необходимых действий для его достижения.

Едва узнав о невообразимом предательстве со стороны любимой и больше всех желанной женщины, сначала он действительно хотел ее убить, причем самым жестоким образом, доставив максимум как телесных, так и душевных травм. Вызвано это было даже не столько самим предательством, а тем, что он засомневался в искренности Ирэн, в которую он так легко поверил. Ему показалось, что все было хитро подстроено с самого начала, когда он спас ее от насильника. И Джаверу было до слез обидно, что он оказался таким глупцом, наивно поверив во все это.

Однако, немного остыв, он значительно трезвее взглянул на такую непростую ситуацию. Он вспомнил, как она внезапно начала допрашивать его про секретные военные дела Арогдора, как рыдала из-за жестоко потерянного брата, в чем была вина самого же Джавера. И вот, оказалось, что ненаглядный брат жив, и он – тот самый молодой трибун, который оказался успешнее даже него самого. Что бы сам Джавер сделал на ее месте? Имелся ли у нее выбор? Вероятно, она сама страдала и разрывалась от безысходности, полагал он. Вместо того, чтобы посоветоваться с ним, глупая молодая женщина решила действовать самостоятельно и, как часто бывает в таких ситуациях, создала настоящую катастрофу. Причем умудрилась это сделать не только для себя, но и для тысяч других людей по всей многострадальной Селеции. Не это ли было в духе взбалмошной Ирэн, за что он ее так сильно любил? Можно ли это считать предательством? Она просто растерялась, и только в этом и была ее вина! Потому все последние дни он мучился и не находил себе места за то, что сделал с ней, чуть не угробив.

Но решительный генерал не только простил свою юную любовь. Смотря, как обреченные с самого начала рыцари Первой когорты Коннелла беспомощно рвались из кровавого ущелья к своей цели, зная, что иного выбора для них и их народа просто нет, он вспомнил, как допустил единственную крупную ошибку своей жизни. Как он не сделал все, что мог, когда королева Джейн была поймана с поличным. Он мог что-то придумать и не сдаваться, но на него так надавили со всех сторон жесткие обстоятельства и обозленные люди, что ему пришлось подчиниться требованиям и в спешке покинуть родной Парфагон, а она не выдержала и следом покончила с собой и их ребенком. Даже умирающие рыцари не сдавались до самого конца. А он сдался один раз и сломался навсегда. Будет ли он снова совершать эту ошибку?

Нет. На этот раз генерал Айвор Джавер решил не отступать до последнего. Чего бы это ему не стоило. Поэтому, успокоив плачущую, едва живую Ирэн, он отнес ее в теплую мраморную ванную, где в густом молочном пару аккуратно раздел переломанное тельце и осторожно положил его в горячую ароматизированную воду. Затем он долго допрашивал о последних годах ее жизни и тех людях, которые ее окружали. Узнав и записав все детали, он расслабленно вздохнул:

– Все будет хорошо, дорогая.

– Правда? Ты так думаешь?

– Да. Есть только еще один небольшой момент.

– Какой?

– С этого момента, женщина, ты являешься моею женой и твое имя Кейт Джавер.

– Что? – разрыдалась Ирэн, не веря своим ушам.

– Забудь свое прошлое и свое имя. Ты Кейт Джавер. Имя уже менять нельзя. Ты поняла?

– Да, я поняла! – Не обращая внимания на чудовищную боль, обнаженная девушка приподнялась из воды и дрожащими руками обняла широкую волосатую шею своего бога.

– Если какая-то тварь тебя спросит о твоем прошлом или твоем реальном имени, сразу отправляй ее ко мне. Поняла?

– Да, конечно, – продолжала рыдать новоиспеченная миссис Кейт Джавер, преданно смотря ему в глаза своим невинным еще детским взором.

– Я настолько крутой мужик, что не делаю предложение, а сразу объявляю тебя женой. Поняла?

– Да, я согласна!

– Что? Женщина! – рассмеялся мутант и осторожно поцеловал ее в еще синие, распухшие и разорванные от убийственных ударов губы.

* * *

На следующий день около двух дюжин мирных граждан и воинов, включая управляющего одного из постоялых дворов и всю его семью, а также ряд старших мутантов курьерской и охранной служб, были стремительно задержаны и немедленно приговорены к смертной казни за организацию подпольной агентурной сети и измены великому Арогдору в пользу Альберта Третьего, что привело к недавнему кровавому вторжению. Среди обезглавленных в самом малонаселенном ущелье Первой реки была безымянная девушка около двадцати лет, а также Ирэн Юрг, фигуристая блондинка из постоялого двора, о чем было немедленно доложено Варнеру Эйзенбергу.

Но и на этом настойчивый Айвор Джавер не остановился, твердо решив насколько это возможно исправить все гнусные ошибки прошлого. Понимая, что рано или поздно любимая Кейт все равно узнает о его прямой вине в зверском убийстве родителей, он решил заранее искупить и загладить свою вину всеми возможными способами. Главным образом он решил во чтобы то ни стало немедленно освободить уникального юнца Томаса Юрга, который стал его шурином, хотя и вряд ли мог такое представить даже в самом страшном бреду.

Поздней ночью под предлогом необходимости последнего допроса старший воин в сопровождении двух мутантов забрал с эшафота на площади уже находящегося при смерти молодого трибуна. Его вывезли в грязном мешке на телеге ресурсного обоза через Врата свободы и увезли далеко вглубь ущелья Шестой реки. Там, в туманном непролазном кедровом перелеске у скалистого обрыва их лично встретил обходящий дозоры генерал. Поблагодарив за бесценный подвиг, он приказал немедленно разоружиться, а затем молниеносно и хладнокровно перерезал горло обомлевшим и ничего не успевшим предпринять в ответ мутантам.

С большим трудом вытащив тяжелейшего бессознательного Томаса из огромного мешка, дружески похлопав по плечу, Джавер водрузил его на ожидающего чуть в стороне Билла и прикрепил ремнями к седлу:

– Повтори свою задачу.

– Спасибо! Доставить груз в Башню признания, обходя наши дозоры и селения.

– Еще раз.

– Доставить груз живым в Башню признания, обходя наши дозоры и селения. Спасибо!

– Что будет, если ты с этим не справишься?

– Я и все мои близкие пойдут на колбасу.

– Билл, а спасибо?

– Спасибо!

– Кто я?

– Не знаю. Спасибо! Не знаю!

* * *

На следующее утро прохожие видели, как некая неважно выглядящая девушка наблюдала за происходящим из окон одного из особняков вокруг главной площади Арогдора. Это была Кейт Джавер. Всех поражало, как искалеченная вторгшимися в город рыцарями жена генерала все равно удивительным образом не потеряла радость к жизни, сияя своей искаженной улыбкой.

Собравшись на долгожданную казнь агрессоров, обомлевшая толпа обнаружила, что одного из нападавших военачальников дерзко похитили. Хотя взбешенный Эйзенберг тут же публично высказал свою претензию Джаверу, это не так сильно волновало предвкушавшего кровь и злорадствующего народа, так как в его руках остались два бывших главнокомандующих Королевской рыцарской армии Парфагона, на чьей совести было много крови и бесчисленных бед арогдорцев и помимо безумно глупого нападения.

В итоге, многие тысячи человек с удовольствием наблюдали как бывших легатов Нильса Дора и Ричарда Фейна отвязали от балки и подтащили к окровавленному дубовому полену на эшафоте, за которым на пол стены замка гордо и победоносно развивался вышитый на ярко-алой ткани огромный герб Арогдора. Под изображающим звезду и вулкан символом стояли все высшие лица государства, достойно подготовившиеся к обороне и мужественно спасшие невинный вулкан от смертельно опасного вторжения.

– О чем думаешь? – прошептал Нильс своему другу, не в силах говорить громче.

– О Лилии.

– Говорил бы всегда так честно, я бы не издевался.

– Уже не важно. А ты о чем думаешь?

– Виктории.

– Что?! Кто это? – забыв на мгновение про неотвратимую гибель, воскликнул удивленный Ричард, когда его изуродованную голову уже силой склоняли на пень. Однако затем он закрыл опустошенные, залитые кровью глаза и тихо заплакал, вспоминая свою любимую жену и детей. Старший воин под одобрительные возгласы бушующей толпы объявил список вменяемых преступлений против великого отечества, и сверкнувший в воздухе меч навсегда остановил страдания красавца Ричарда Фейна.

– Виват, Арогдор!

– Виват, Эйзенберг!

– Виват, Джавер!

Убрав ногами ненавистное бездыханное тело в сторону, мутанты в нетерпении подтащили Нильса, который все это время молча и пристально смотрел в глаза своему некогда ближайшему другу и наставнику, бывшему лучшему рыцарю Парфагона, удивительному человеку, которому всегда пытался подражать во всем, благодаря чему и достиг всех высот в своей собственной жизни. Генерал тоже спокойно и безмолвно смотрел ему в глаза, лишь глубоко вздохнув, когда в его глубокой памяти вдруг мелькнули славные дни их беззаботных приключений в Академии и первых лет службы в гарнизонах по всей Селеции. Следующий взмах меча поставил жирную точку на этой печальной странице воспоминаний, и большая голова бывшего товарища с глухим ударом упала на залитый кровью эшафот и подкатилась к ногам Джавера. Поникшие глаза Нильса все еще смотрели на него снизу под радостное ликование толпы:

– Виват, Арогдор!

– Виват, Эйзенберг!

– Виват, Джавер!

В тот же миг, на полпути к Башне признания внезапно очнулся израненный приемный сын казненного рыцаря. Обнаружив себя на потном Билле, он не имел сил даже обрадоваться за собственное чудесное спасение или опечалиться уготованной судьбе старших товарищей, очевидно не имевших ни единого шанса выжить. Узнав странные подробности своего спасения и немного подкрепившись мягкой хлебной лепешкой, он лишь снова уснул, надеясь через фазу как можно быстрее восстановиться и тщательно подготовиться к возвращению в такой теперь загадочный и таинственный Парфагон.

Глава 9 Интриги королевского двора

Караульные недавно на скорую руку восстановленной Башни признания забили тревогу, увидев приближающегося из ущелья бодрого челоконя. Так как состав гарнизона имел лишь дюжину досрочно выпущенных юных рыцарей, не имеющих реального боевого опыта, даже единичные мутанты теперь представлялись реальной угрозой. Взволнованный рыжий восемнадцатилетний комендант поднялся на крышу, выполняющую роль смотровой площадки, и с трудом пробрался к ее передовому краю, путь к которому был все еще завален строительными отходами в виде засыпанных слоем пыли разбросанных досок и осколков камня. Внимательно оценив ситуацию через обзорный проем в свежей кладке, он широко раскрыл глаза от ужаса и приказал своим молодым воинам немедленно выстроиться вдоль стены и приготовиться к прицельной стрельбе по дерзко приближающемуся злобному врагу.

– А если мутант ворвется внутрь? – спросил дрожащий рыцарь в тренировочных доспехах курсанта Академии.

– У нас десять арбалетов. Хоть один, да попадет, – надежно успокаивал комендант своих рыцарей, но их волнение только усиливалось с каждым новым шагом челоконя:

– А если нет?

– Может он нас не заметит и дальше пройдет?

– Нет! Он идет прямо на нас!

– Ты смотри, какой он страшный…

– Гораздо противнее, чем я думал.

– Я так близко никогда не видел.

– Ты, вообще, где мог их видеть?

– Приготовились… Выстрел! – едва не оглушив своих воинов, с дрожью в губах заорал комендант, когда противник оказался на расстоянии выстрела, и юные защитники выпустили в беспощадного мутанта свои первые боевые стрелы в жизни.

Томас был глубоко убежден, что опытный состав гарнизона никогда в жизни не перепутает мутанта с мирным жителем и уж тем более с бравым рыцарем, хоть и настолько окровавленным и даже без доспехов. Поэтому он спокойно направил Билла к спасительному укреплению, надеясь на долгожданный теплый ночлег, горячую пищу и надлежащий уход. Однако коварные стрелы одна за другой продолжали свистеть над его израненной головой и он, наконец, понял, в чем дело.

– Вот черт, – испугался Билл, когда ему чуть не задели мясистую руку, на что Томас тут же громко выругался:

– Идиоты! Дебилы!

– Это вы нам? – раздалось из Башни.

– Мутанты еще и обзываются? Не знал…

– Продолжать обстрел противника! – храбро скомандовал комендант. – Прекратить болтать!

По мере приближения к Башне, до которой оставалось уже не так далеко, стрелы стали часто пролетать слишком близко, что заставило Томаса действовать активнее:

– Сопляки! – начал он, будто окончил Академию не меньше десяти лет назад. – Вас с какого курса сюда отправили? Первого?

– Третьего!

– Да молчи ты, дурак, – прошипел комендант, стукнув разговорчивого бойца по болтающемуся шлему.

– Эй! Он же спросил.

– И что?

– Идиоты, на каком курсе теперь про четыре руки рассказывают?

Рыжий офицер присмотрелся в зловещему мутанту повнимательнее и вдруг понял свою глупую ошибку, от чего тяжелейший груз облегчения свалился с его пока еще не очень выдающихся плеч. Еще полгода назад он был радостным и беззаботным разгильдяем, а теперь ему неожиданно поручили такую опасную и ответственную должность.

– Ты кто?

– Генерал Джавер.

– Ребята, мы попали!

– Да заткнись ты! – опять дал пинка своему рыцарю комендант. – А серьезно?

– Трибун Томас Юрг.

– Он же погиб.

– Да. Одни меткие ребята его только что едва не прикончили.

– А почему вы тогда на мутанте?

– Это свой человек. Не переживайте.

Будущие храбрые бойцы с трясущимися руками встретили единственного выжившего командира, лицо и огромное тело которого были больше похожи на один большой и распухший синяк, покрытый ссадинами и разорванной кожей. Он вкратце рассказал им свою историю спасения и приказал пустить гонцов во все Башни, чтобы коменданты направляли выживших на вулкане рыцарей в Салеп, но ни в коем случае не в Парфагон.

Проведя короткую ночь в Башне признания, где ему обработали глубокие раны, дали самую свежую постель и долгожданную горячую еду, Томас немедля отправился дальше, несмотря на страшные боли и уговоры отлежаться хотя бы еще день или два. Причем, ко всеобщему удивлению, невиданно осмелевший трибун продолжил свой путь на пугающем парфагонцев Билле. Он резонно предположил, что тот, кто спас его с эшафота и в тайне отправил вниз по ущелью, скорее всего захочет избавиться от ненужного свидетеля, поэтому у несчастного челоконя просто не было обратного пути. Кроме того, потеряв любимого Вектора, ставшего близким другом за все проведенные вместе годы, он хотел заменить его хоть кем-то более или менее знакомым, и своеобразный челоконь вполне подходил для этой роли. Хотя иметь такие мутации в королевстве было строго запрещено, отныне Томас стал значительно проще относиться к его правилам, надеясь уладить этот вопрос тем или иным путем.

По долгой и томительной дороге в Салеп, которая должна занять еще три или четыре дня, он надеялся тщательно обдумать все произошедшее за последние недели и хорошо подготовиться к моменту входа в Северные ворота благочестивой столицы.

По пути он иногда встречал разрозненных рыцарей и слоняющиеся тыловые обозы, которых тут же твердой рукой брал под свое личное командование. Он понимал, что многие из случайно выживших воинов просто сбежали с поля боя, а не были ранеными или заблудились, как горячо уверяли. Однако у него не было ни времени, ни желания разбираться в этих поганых вопросах, когда каждый опытный рыцарь представлял собой огромную ценность. В итоге, на подходе к Салепу с ним было уже десять воинов, пусть и половина из них были серьезно ранены.

В быстро заживающей голове возмужавшего за последние недели Томаса беспорядочно крутилось множество странных и неоднозначных мыслей. Во-первых, он был рад, что просто выжил, хотя и не должен был ни при каких обстоятельствах. Он чувствовал, что к этому неведомым образом приложила руку сестра, но не мог даже представить, как она могла такое организовать, учитывая место ее работы и незавидное положение в резко расслоенном арогдорском обществе. Хотя, если уж она организовала всю эту бойню с самого начала, то может все! С самого детства она его допекала своими выходками, тренируя каменную выдержку. И вот, выросла девочка…

Во-вторых, потеря почти тысячи доблестных рыцарей, родного приемного отца и дорогого старшего товарища Ричарда, а также храбрейшего легата Аарона Коннелла вызывали у Томаса приступы ярости и ненависти. Причем теперь он не мог даже понять, к кому обращать все эти пылающие местью эмоции! Что вообще в этом мире происходит? Кому и зачем это надо? Хотя многие вещи всегда были не совсем понятны, но сам мир казался прост: белое и черное, добро и зло, Парфагон и Арогдор. Отныне все это смешалось в одну уродливую смесь, с чем нужно было как можно скорее разобраться, дабы выжить самому и попробовать спасти оставшееся без защиты невинное население некогда идеального города и его многострадальных территорий.

Хмурые рыцари все дни долгого пути до Салепа с любопытством наблюдали, как их юный командир то смеялся, то плакал, то иногда словно терялся в каком-то своем мире и часто ни на что не реагировал часами напролет. Незаметно перешептываясь, они порой полагали, что он немного сошел с ума от пережитого в ненавистном кратере. На самом деле вновь осиротевший Томас бесконечно прокручивал в голове все самые яркие жизненные истории, связанные с такими родными Нильсом и Ричардом. Как они его храбро спасли в самый последний момент перед жестокой расправой в сожженном селе. Как рискнули взять с собой и отстаивали всеми путями его право жить в невероятном Парфагоне. Как помогали учиться в Школе и, жертвуя временем, щепетильно готовили к проигранному турниру. Как самоотверженно бились в окруженной Ярте и как затем обороняли осажденную Стену. Как смешно Нильс наставлял перед рискованной отправкой в Арогдор и как прекрасный Ричард все время стеснялся, что он не такой удалой бабник, каким он должен быть, как ему казалось, в глазах беспросветно распущенного друга. Теперь все это стало прошлым. Все эмоции, радости и печали. Но что он должен будет сказать несчастным Лилии и Виктории? Как он может их утешить?

Кроме того, чем ближе он приближался к желанному Парфагону, тем более неприятные ощущения испытывал. Появился животный страх чего-то чуждого и неизведанного. В проклятом замке явно происходило нечто абсолютно непонятное для Томаса и того простого мира, в котором он всегда жил. Хотя погибающие товарищи не помнили странной и жуткой истории в жарком лесу, он все же предпочел верить своим собственным глазам. Это невероятно яркое окно, широкое и ослепляющее, которое вдруг появилось из ниоткуда и зависло в воздухе, было главным ключом к разгадке многих тайн жизни столицы. Но что это было? Может быть, это была магия? В Школе учили над такими вещами лишь смеяться, но что тогда могло объяснить это страшное, практически потустороннее явление?

Если в этом впечатляющем окне действительно каким-то невообразимым образом был сам король, а не его огромный двойник или какой-нибудь брат-великан, то тогда загадок становилось еще больше. Хотя как Альберт мог оказаться в окне, если он не покидал Парфагон? И зачем он тогда так и сидел в этом окне, а не вышел к сыну на мраморную площадку? Почему он был такой большой? В конце концов, что это был за пышущий летней зеленью лес, ведь на каменистой вершине вулкана нет растительности?

Так или иначе, но озлобленный Томас теперь наверняка понимал, что фальшивый Альберт не только в курсе всего того, что происходит во вражеском Арогдоре, но и приходится родным любящим отцом сумасшедшего предводителя Эйзенберга! Они даже похожи внешне. Если Варнеру добавить черную бороду да немного веса и возраста для солидности, то он будет точной копией некогда всеми обожаемого короля Парфагона. Выходило, они во все времена обменивались ключевыми данными и просто беспечно игрались безвольными людьми в солдатики? Но зачем? Как это вообще возможно? Получается, мужественный Коннелл и его бесстрашная Первая когорта не смогли выйти из блокированного ущелья Третьей реки, потому что сам же хитрый Альберт его туда умышленно направил и сам же сообщил об этом своему дорогому сынишке? Что это за чудовищная игра, которая уносит все больше и больше жизней? Почему это так активно стало происходить только в последний год? Что изменилось? Почему раньше все было иначе? Ради чего разрушать такой идеальный и прекрасный Парфагон?

Если родственный сговор отца и сына был понятен как факт, хотя бесспорно и абсурден по сути, то некоторые другие моменты не имели под собой и толики смысла. Например, больше всего ломающий голову Томас не мог понять противоречивую роль Города заката, так безжалостно и бессмысленно уничтоженного вместе со всем его образованным населением. Без сомнений, именно оттуда подослали того самого непобедимого Черного рыцаря для дерзкого и одновременно странного покушения на божественную Элизабет, и ее же они так отчаянно преследовали в захваченном замке после успешного прорыва Стены не без помощи Арогдора.

Было понятно, что свирепые мутанты по чьему-то вовремя подоспевшему приказу в самый последний момент в открытую вступились за дочь Альберта, а не бездумно сражались в споре за получение невинной принцессы, как все наивно подумали. Но почему тогда четырехрукие монстры и черные лучники изначально вместе так удачно атаковали едва не павший Парфагон? Неужели загадочный Вальтер Мейсер, своенравный мэр Города заката знал о творившихся темных делишках на Селеции и смог ловко обмануть и Эйзенберга, и Джавера, и Альберта Третьего, лишь бы добраться до бесценной принцессы? Возможно, именно ароматная и белокожая Элизабет была нужна ему с самого начала, и именно за покушение на нее целый город в итоге был кроваво стерт с лица Селеции руками ее же старшего брата. Что в ней такого важного, что заставило отчаянного Мейсера пойти на такой чудовищный риск?

Тысячи вопросов мучили сознание Томаса ежечасно. Нелепых загадок было так много, что у него сложилось полное впечатление, что ни он, ни Нильс, ни Ричард никогда не владели реальным пониманием происходящего. Они уютно жили в чьем-то придуманном мире и лишь играли по его одичалым правилам. Именно поэтому у покойного приемного отца всегда было столько вопросов к выстроенной королем системе дырявой обороны. Именно поэтому полный злобы Томас теперь принципиально не расставался с благодарным Биллом, вызывающим шок у каждого встречного. К черту правила!

Дойдя в таких мучительных размышлениях до Салепа, он встретил в нем еще сорок пять раненых и скверно выглядящих рыцарей, в основном неведомым образом уцелевших воинов растворившейся в истории Первой когорты. Оставив свое карликовое и наполовину пешее войско в городе, он отправился на ночлег в родное село к почти родственному кузнецу Максу Ланку и его жене, которые по нему сильно соскучились и были очень рады видеть. Там ему снова обработали стремительно заживающие раны на теле и страшно изуродованном лице, где зияла разорванная кожа от правого глаза до уголка рта и глубоко рассеченный пополам лоб. Затем Томаса с любовью посадили за плотный ужин в той самой злосчастной кухне, с которой все когда-то началось. Из холодного погреба доносился неприятный запах испорченных продуктов, который теперь сверху могли услышать не только острые на обоняние мутанты, но и обычные люди. Однако заметно постаревшие хозяева дома уже не могли этого почувствовать.

– Что теперь будет? – поглаживая свою поредевшую, но все еще окладистую бороду спросил осунувшийся и похудевший Макс, узнав холодящие кожу подробности поражения у кратера.

– Они скоро пойдут вниз, а у нас нет обороны, – ответил Томас, вспоминая невинных детей из Башни признания. – Совсем нет.

– Опять на Парфагон? Снова через Салеп?

– Они пойдут везде, Макс. Я бы рассказал тебе кое-что, но не могу. Надеюсь, все это удастся решить. В крайнем случае, мы объявим всеобщую мобилизацию, как это давно сделал Арогдор.

– Как же Мария? Переживает за тебя, наверно? – интересовалась превратившаяся в бабушку жена кузнеца в выцветшем льняном платье, успевшая когда-то проникнуться теплыми чувствами к ответственной и прекрасной девушке.

– Она же теперь твоя жена? – спросил Макс.

– Да. Все хорошо с ней.

– Могли бы и здесь свадьбу провести, раз нам нельзя было приехать.

– Не обижайтесь, прошу вас. Разве это так важно?

– А как же? У нас не так много радости в жизни.

Томас тяжело вздохнул и отказался продолжать говорить на эту больную тему. Ему и так все время приходилось думать о том, что его ждет в Парфагоне, если его туда вообще пустят. Хотя захочет ли король оставить его за пределами столицы с теми щекотливыми знаниями, которые у него теперь были? Во всяком случае, юный трибун приготовился к возможным попыткам ареста и почти не сомневался, что измученную Марию тоже вмешают в его дела. Ему так не хотелось снова причинять ей боль и страдания, но каждая мысль о скорой встрече с ненаглядной Элизабет буквально будоражила его израненное тело и гнала в Парфагон быстрее и быстрее, заставляя закрывать глаза на очевидные смертельные угрозы внутри Стены и забыть обо всех нерешенных загадках.

Отоспавшись у Макса и затем рано утром выступив со своей потрепанной армией из Салепа, уже на закате солнца Томас медленно и осторожно подошел к веющим холодом могущественным Северным воротам. Захваченные при осаде и затем освоенные баллисты прицельно смотрели на выживших героев сверху. Хотя никто не стрелял, было очевидно, что их долго и с нетерпением ждали. Когда ворота после продолжительной паузы все же со скрипом и грохотом распахнулись, отстраненные воины зашли в город под аплодисменты мужчин и плач многочисленных женщин и детей, судорожно и почти всегда напрасно ищущих среди них своих доблестных сынов, мужей и отцов. В глазах оставшихся в городе рыцарей читалось безмерное уважение и неестественная сдержанность. Видимо, их о чем-то предупредили, но сами они были по-человечески бесконечно рады видеть своих уцелевших товарищей и особенно молодого трибуна Юрга, не прекращающего удивлять своей живучестью и храбростью. В полуразрушенном Парфагоне уже давно пошатнулась вера в непогрешимого короля и как всегда бывает в таких случаях, осиротевшая вера людей начала искать новых обожествляемых лидеров, без которых большинство отныне беззащитных от внешней угрозы простых людей не могли существовать по определению.

Хотя вход ненавистным мутантам в столицу был категорически запрещен, никто не смел и тихого слова сказать хромающим воинам, неровным строем шагающим по все еще прекрасной Аллее героев. Разинув рты, толпившиеся по обе стороны дороги горожане ошарашенно рассматривали невероятно мощные переливающиеся мышцы челоконя под его лишенной жира кожей, а также удивлялись его загорелому круглому лицу с большой челюстью и роскошному высокому ирокезу. Польщенный вниманием, Билл такую важность еще никогда в жизни не испытывал, отчего радушно и искренне благодарил любого, кто просто бросал на него боязливый или брезгливый взгляд. При этом многие мужчины откровенно пугались и невольно делали несколько шагов назад, а чувствительные дамы вскрикивали и убегали прочь вместе с рыдающими от ужаса детьми.

– Томас! – кинулся навстречу бодрый Ален. – Томас!

– Ты ли это, дружище? – горячо обнял его друг.

– Что с твоим лицом? Кому ты позволил колоть на нем дрова?

– Все так плохо? Заживет…

– Как ты вообще выбрался из этой мясорубки?

– Потом расскажу.

– А где Вектор? Дашь как-нибудь на новой коняшечке покататься?

– Я вам не коняшечка, – обиделся Билл. – Я человек.

– Ален, это наш старый друг. Ты забыл? Вектора больше нет.

– Тот самый хромой Билл? Ну, вы даете!

– Я не хромой. Спасибо!

– Теперь с голоду не помрем!

– Как вы смеете! Спасибо! Ой, не спасибо!

Пообщавшись с воодушевленным приятелем, которому повезло остаться среди нескольких офицеров во внутреннем гарнизоне и пройдя еще несколько минут по знакомым улочкам, изумленный Томас вдруг поймал себя на дерзких ощущениях и мыслях, которых прежде никогда не было в его скромной голове. Хотя с ним может приключиться все, что угодно, он будто отныне стал иметь право на этот город. Он чувствовал и видел, что сама столица с ее настрадавшимися жителями думала точно также. Он внезапно стал смотреть на горожан с осязаемым чувством личной ответственности перед ними, перед каждым из них. Только один он мог вытащить их из той незавидной ситуации, где они не по своей воле оказались, словно слепые котята копошась в ящике со старыми тряпками в темном чулане, ничего не видя и не понимая. Смелый Томас был их единственной надеждой, хотя бы потому, что все это просто осознавал. Сколько еще таких сведущих людей в городе? Ньюртон? Капица? Сколько бы их ни было, только один он хотел что-то изменить в этом абсурдном мире и всем сердцем заботился о простых горожанах и многочисленных селянах на подконтрольных территориях.

Первым делом израненный воин направился в благочестивую Академию, где в промерзшей Башне заточения ему на этот раз сразу же разрешили увидеть настрадавшуюся Марию. Она хоть и выглядела исхудавшей и потрепанной, но была в заметно приподнятом настроении, испытывая выпирающую гордость за своего выжившего мужа, героически вернувшегося из настоящего ада и теперь претендующего далеко не на последние роли во всем Парфагоне, ввиду горестной погибели почти всех более взрослых и опытных товарищей. Она уже начала понемногу забывать истеричную историю с избалованной Элизабет, списав ее дурацкую выходку на простое чудачество. Сама себе Мария клялась впредь более понимающе и сдержанно реагировать на прихоти королевских особ, дабы такая беда не повторилась впредь.

Пообещав в самом ближайшем будущем высвободить молодую жену из тягостного заточения, благодарный Томас позаботился о том, чтобы смелому и доброму Биллу гарантировали временное содержание в стойле Вектора, пока не будет вынесено внятное решение относительно его будущего. Уязвимого челоконя расстроило обидное соседство с обычными лошадьми, нервно ржавшими и испуганно смотревшими на него со всех сторон, но он был безмерно благодарен всем окружающим хотя бы за то, что его до сих пор не пустили на колбасные изделия. Доверчивый Билл был воспитан пропагандой родного Арогдора так, что еще долго не мог свыкнуться с мыслью, что в поганом Парфагоне его никто не собирался убивать. В действительности, это сразу бы сделали, если бы не неопределенная ситуация со статусом выжившего трибуна.

Уже почти ночью и с болью в сердце хромающий Томас побрел к опустевшему дому Нильса, чтобы лично передать скорбную весть той самой удивительной женщине, которая смогла сделать невозможное в жизни его мужественного приемного отца: разрушить и полностью забыть холостяцкий образ жизни. Поникшая Виктория уже все знала и понимала, и горячо встретив его еще на подступах к дому любимого, ничего не спрашивая, провела в любимую Нильсом беседку. Пока они молча сидели, лишь изредка вспоминая многочисленные смешные истории из жизни их друга, в дом пришла заплаканная Лилия, до последнего надеявшаяся, что ненаглядный Ричард смог как-то выбраться живым из этого кровавого похода. Уходя вверх по ущелью Четвертой реки, он наказал ей возвращаться в Парфагон, будто уже тогда понимал, что никогда снова не будет комендантом Башни безопасности, где им так хорошо и спокойно жилось после его скандальной отставки.

Конечно, благоразумный Томас не стал рассказывать убитым горем женщинам, как именно выглядели последние дни жизни их достойные мужчины. Они по-прежнему представляли быструю смерть на поле боя, а не те невыносимые страдания и зверские издевательства, которые пришлось пережить и самому Томасу. Не зная, как правильно себя вести в такой печальной и тяжкой ситуации, он оставил причитающих женщин наедине и предпочел в одиночестве отправиться в свое запущенное супружеское жилье.

* * *

Следующим вечером, уже более или менее по-человечески выглядящий молодой трибун под восторженные взгляды прохожих, особенно детей и молодых женщин, направился на долгожданный Королевский совет. Его еще с утра предупредили об этом мероприятии и он за целый день смог окончательно обдумать и подготовить все основные вопросы. Больше всего ему было интересно, как Альберт просто посмотрит ему в глаза и что вообще сможет сказать после всего случившегося. При этом король продолжал вызывать жуткую ассоциацию с тем гигантским потусторонним окном в непонятном лесу, и волнующийся Томас лишь надеялся, что получит хоть какие-то вразумительные объяснения этому сверхъестественному явлению.

Обескровленная охрана замка с удовольствием проводила своего героя в северную башню. Однако, вопреки правилам, в большой освященной свечами круглой комнате, его ждал только один скучающий Альберт Третий, который повел себя необычайно радушно и всеми силами делал невозмутимый вид, будто ничего и не произошло. Он даже снял свой коричневый камзол и по-приятельски кинул его на стол, оставшись в наполовину распахнутой чистейшей белой рубахе поверх неизменных колготок. Хитрый король был настолько спокоен, что у взбесившегося Томаса сложилось впечатление, будто он вовсе не из отвратного Арогдора только что вернулся, где был предан и где погибли почти все его друзья, а всего лишь выгуливал любимую собачку Ньюртона на ближайшем лугу у Южных ворот.

– Сложный у нас будет разговор, Томас.

– Кто предал Коннелла?

– Постой! – раздраженно перебил король, помогая усесться юному разгоряченному трибуну за стол. – Сразу хочу тебе сказать, что жизнь бывает намного сложнее, чем кажется. Подчеркиваю: намного сложнее.

– Я задал простой вопрос.

– Находясь на разных уровнях, мы друг друга не поймем, и я буду выглядеть сумасшедшим. Но я сейчас хочу тебя поднять к себе, чтобы ты увидел, как наш мир устроен на самом деле. Понимаешь?

Альберт присел в свое удобное кресло, с любопытством разглядывая шрамы на лице Томаса, который, в свою очередь, искренне надеялся ошибаться в своих убийственных подозрениях и потому старался держать себя в руках:

– Ваше величество, я всегда был вашим покорной слугой и надеюсь услышать разумные объяснения.

– Понимаю. Кстати, кто тебя спас?

– Не поверите, я и сам был бы рад узнать.

– Хорошо. Я обрадовался, узнав, что ты выжил. Начнем тогда с…

– Но что это за окно в лесу было?! Как вы в него попали?

– Какой лес? Это не окно, а экран Связи в зимнем саду Варнера. Долгая история. В общем, как тебе сказать… Эти штуки нам когда-то сделали в Городе заката.

– Хм, я могу понять, как работает баллиста за счет натягивания жил, но тут…

– Томас, ты же знаешь этих изобретателей! Это не важно. Смысл Связи в следующем: сидя здесь, я могу нажать кнопку и увижу на экране Варнера, который находится на вулкане, а он увидит меня здесь. Это как большая подзорная труба, в которую можно смотреть с обеих сторон одновременно.

– То есть, вы были здесь в тот момент?

– Да.

– Как это возможно? В этом точно нет магии?

– Ты что?! – возмутился Альберт – Я тоже пугался вначале. Но ты еще увидишь и привыкнешь.

– Хорошо. Допустим. Но кто такой Эйзенберг?

– Ты не с того края начинаешь. Сколько повторять? Это мой сын. Я его туда еще совсем юным отправил, сымитировав самоубийство. И Джавер тоже с нами.

– Что?!

Разъяренный Томас вскочил из-за стола, живо наливаясь краской. Значит, все эти бессмысленные жертвы: Нильс, Ричард, Коннелл, тысячи рыцарей и мирных жителей, родители, Вектор, в конце концов – и вправду дело рук спятившего Альберта! Огромные мышцы озверевшего трибуна напряглись, и он едва не набросился на своего ошарашенного собеседника, но тот быстро встал из-за кожаного кресла и отошел в сторону, достав из внутреннего кармана камзола необычный молоток с очень вытянутой головкой с несколькими поперечными и продольными углублениями, а также с изогнутой и непрактично короткой рукоятью. Этот странный стальной предмет явно придал небольшому в сравнении с рыцарем королю уверенности в себе:

– Стой! Есть объяснение. Я же тебе говорил, что ты не с той стороны подходишь, – успокаиваясь, продолжил Альберт. – Выслушай меня, а потом делай что хочешь. По рукам?

– Как это можно объяснить? Вы убили моих родителей, тысячи людей! За что? Какие могут быть объяснения?

– Ты думаешь, я сумасшедший?

– Теперь да!

– Еще раз прошу присесть и выслушать меня, – по-отечески продолжил Альберт, несмотря на едва себя сдерживающего трибуна. – Я тебя понимаю. Я бы тоже так себя вел. Но дай мне шанс все объяснить, а потом делай, как захочешь. Хорошо?

Томас отчаянно вскрикнул и громко ударил по дубовому столу своими израненными руками, отчего снизу послышался лязг металлических дверей, а в помещение по винтовой лестнице напротив стола тут же поднялась испуганная личная охрана короля. Альберту потребовалось несколько попыток, чтобы ее вывести, так как хмурых рыцарей не на шутку насторожил злобный и по-животному агрессивный взгляд гостя, от тяжелого дыхания которого колыхалось пламя многочисленных свечей массивной люстры над треснувшим столом.

– Выслушаешь?

– Попробуй! – Томас пообещал держать себя в руках хотя бы еще одну минуту и с грохотом сел обратно на деревянный стул. – Да кто такие пыточные табуретки придумал?!

– А что? Красиво и практично, – Альберт подошел к окну с видом на башню Элизабет, где осиротело мелькал тусклый свет за шторами, и задумчиво продолжил: – Знаешь, в чем заключается главная проблема управления людьми? Им всегда нужно к чему-то стремиться. Всегда будут какие-то силы, которые чего-то хотят. Всегда будут появляться группы людей, которых что-то не устраивает и которые хотят это обязательно поменять. Когда они этого добьются, обязательно появятся другие такие же люди, которые снова захотят что-то поменять. Сначала они будут спорить, а если это не поможет, то воевать. Какое бы идеальное государство ты не создал, всегда кто-то будет этим недоволен. Ты все равно всегда будешь под чьей-то критикой, у которой всегда будут находиться уверовавшие в нее олухи. И это бесконечная цепочка, из-за которой ты никогда не сможешь держать все в своих руках. Ты даешь людям свободу, а они тут же поддерживают идиотов, которые их снова лишают этой свободы. А потом появляются другие, которые хотят восстановить торжество справедливости. Восстанавливают, и все начинается сначала. Я все это много раз проходил. Видел своими глазами.

– К чему все это? Как это объясняет убийство людей?! Причем тут были мои родители?

– Подожди ты! В общем, я хочу до тебя сначала донести два простых принципа. Во-первых, люди всегда что-то хотят и требуют, какие бы ты действительно совершенные условия им не создал. Во-вторых, всегда будет противоборство сторон. Всегда! Это наша суть! Соперничество в нашей крови и именно оно сделало нас людьми.

– Я понял! Допустим, – снова терял терпение Томас.

Альберт, наконец, оторвался от созерцания восточной башни и присел на один из пыточных стульев рядом со своим агрессивным оппонентом, все еще держа в руке странный блестящий молоток, словно магнит притягивающий взгляд молодого и любопытного рыцаря.

– Устав бесконечно с этим бороться, постоянно рискуя не только своей властью, но и жизнями самих людей, которые слепо бросаются в руки своих же мучителей, я решил что-то придумать. Я долго думал и экспериментировал. Иногда получалось. Иногда нет. В общем, ради благополучия самих людей, я выбрал наиболее прочную систему, когда сам создал все проблемы.

– Что? – никак не мог понять смысл Томас. – Что?!

– Все просто: люди все равно гибнут, люди все равно страдают, люди все равно ищут себе неприятности. Я сам все это создал и сразу же решил все проблемы. В противном случае, горя и беды было бы еще больше. Подчеркиваю, еще больше.

– И?

– В общем, получив полный контроль, уже не было риска, что ситуация будет ухудшаться. Я сделал хаос управляемым механизмом.

– То есть, вся эта вечная война…

– Да, да! У людей есть, о чем подумать, попереживать, принять ту или иную сторону.

– Но зачем же столько крови? – Томас вроде бы понял Альберта и даже отчасти ему поверил. Подобные, казалось, глупые подозрения с недавнего времени сами периодически мелькали в его пытливой голове, но он не мог понять, зачем для этого нужно так много жертв.

– Томас, люди все равно будут убивать друг друга. Эта даже не плата за общее спокойствие. Это так должно быть. Поэтому главное – не заканчивать войну ни в коем случае.

– Вот почему они не взяли Парфагон, а мы Арогдор?

– Да. Какой в этом смысл? Потом появится другой Арогдор. Это такая общечеловеческая игра.

– Но мои родители были простыми селянами и никогда не хотели никого убивать.

– Поверь, твои добрые родители искренне поддержали бы какого-нибудь идиота с умным и честным лицом, который бы все равно кого-то убивал. Это отдельная тема. Я имею в виду твоих родителей.

– Почему это отдельная тема? – спросил Томас, чувствуя, как слезы отчаяния наворачиваются на его глаза. Вся его никчемная жизнь оказалась игрой одного то ли сумасшедшего, то ли гениального человека.

– Когда ты находишься внизу всей этой системы, ты просто пешка и ничего не видишь и не понимаешь, искренне реагируя на все, что тебе подадут сверху. Когда ты находишься над этой системой, с тобой и твоими близкими все в порядке. Ведь они уже не пешки, не звенья всех этих процессов. Прости, но ты и твоя семья были пешками. Их смерть была неизбежна. Это плата за непонимание мироустройства. Плата за простую и понятную жизнь по чужим правилам.

– Да они просто жили и никого не трогали!

– Так и должно быть, мой друг. – Расслабившийся Альберт внимательно и с пониманием заглянул в растерянные глаза опустившего голову и ссутулившегося Томаса. – Жизнь пешки никакой ценности не имеет, как только она встает на пути нашего механизма, который первостепенен. Именно поэтому Джавер может убить тысячи, причем с обеих сторон, и не моргнуть при этом глазом. Ты знаешь, что он умышленно пропустил часть Первой когорты Коннелла? Вы нанесли Арогдору ровно столько вреда, сколько нужно было. Если ты думаешь, что Варнер или Джавер хотя бы о своих гражданах переживают, то сильно заблуждаешься. В работе механизма нет сторон: правые или не правые, белые или черные. Есть только верх и низ. Если ты внизу, то в любом случае, подчеркиваю, в любом случае, ты проигравшая сторона с промытыми мозгами. И в любом случае, хорошие всегда воют с хорошими. Плохой враг, он всегда где-то там, но не я. К какой бы стороне ты не обратился, она обязательно скажет, что она права, а другие нет. Знаешь, почему? Потому что у них промыты мозги, а сами они – пешки. Если у тебя в голове понятия плохо и хорошо, то ты внизу этой системы. И ты будешь платить за это своим достатком или здоровьем.

– Неужели люди не могли этого понять за все годы?

– Что за глупости! Ты не задумывался, почему у нас все такие наивные? А почему арогдорцы еще глупее? Думаешь, мы не можем это исправить? Мы стараемся держать их на том уровне развития, при котором они ни о чем не могут догадаться. Любить родину – это хорошо, но рационально мыслить и оставаться слепым патриотом как-то сложновато, друг мой.

– То есть, у Школы стоит цель не умней сделать, а как не сделать слишком умным?

– Видишь, уже что-то доходит до тебя! И, заметь, на вулкане живут одни примитивные тугодумы, а при этом у Варнера куда более прочная почва под ногами, чем у меня. Смотри, у нас уже волнения вот-вот начнутся лишь за одно поражение и некоторые жизненные неудобства, а в Арогдоре жить всегда было куда хуже, но никто никаких претензий к власти не имеет. Чем беднее и тупее народ, тем легче сохранять власть. Был бы ты в моем положении заинтересован в образованных смышленых подданных? Многолетнее обучение в Школе и Академии – это всего лишь имитация развития интеллекта. Мы обучаем только тому, что нужно и не более.

В круглом помещении повисла напряженная пауза. Довольный Альберт убрал во внутренний карман камзола странный стальной предмет и ждал реакции побледневшего Томаса, но тот смог лишь брезгливо посмотреть на него:

– Как вы со всем этим живете?

– Я понимаю твои эмоции, мой храбрый друг. Сейчас я тебе предлагаю окончательно покинуть территорию пешек и встать над всеми этими бедами и невзгодами. Это единственная гарантия безопасности для тебя и твоих близких. Я тебе больше скажу: эта система является единственным способом существования человечества, и ты ничего с этим не сможешь поделать, кроме как выбрать себе роль. Ничего не поделать! Только выбор роли вверху или внизу.

Альберт снова внимательно и с сочувствием посмотрел в глаза утихомирившегося Томаса и серьезным голосом продолжил, положив мягкую руку на его плечо:

– Я предлагаю тебе стать полноправным членом Высшего совета, который управляет всеми процессами на Селеции, а не только в Парфагоне, в отличие от Королевского совета. И это только начало, поверь!

– Начало чего? Мне нужно подумать.

– Конечно. Марию я отпущу в любом случае уже сейчас, а Питер выдаст поощрение в сотню золотых монет. Помимо членства в Высшем совете, ты получишь звание легата и должность главнокомандующего. Отныне ты почти бог!

Пораженный свалившимися на него спорными фактами и заманчивыми предложениями, изумленный Томас резко встал из-за стола и нервно заходил вдоль вытянутых окон из одной стороны в другую, сложив руки за спиной и смотря себе под ноги:

– Дор, Фейн, Коннелл?

– Нет, они были обычные вояки. Мне были нужны люди уровня Джавера.

– Айвора Джавера? Вы сравниваете меня с этим ублюдком, убийцей моих родителей?

– Да. И он входит в совет. Ты, Томас Юрг, его уровня или даже выше. Именно поэтому и, подчеркиваю, только поэтому, ты находишься здесь и слышишь все это.

– Кто еще?

– Варнер, Свежая Роза, Ньюртон, Калица. Я действительно считаю тебя особенным. Твоя еще пока недолгая жизнь это доказала, – искренне говорил Альберт, надеясь иметь такого редкого целеустремленного и решительного человека возле себя.

– Это все? – остановился Томас.

– Как же! Слава, женщины, богатство – и все без ограничений. Сколько унесешь.

– Билла могу оставить?

– Это твой челоконь? Если только он откажется от мутации. Правила, Томас. Пра-ви-ла иг-ры! – рассмеялся Альберт, подойдя и похлопав по плечу опустошенного почти бога, потерянно смотрящего в темное окно. – Как насчет ужина? Нас уже ждут.

– Почему нет? – оставалось смириться юному другу короля, полностью заблудившемуся в своих мыслях.

Сопровождая пошлыми шутками и бессмысленными разговорами на отвлеченные темы, счастливый Альберт проводил бледного Томаса в свой темный обеденный зал с высокими спинками сине-зеленых стульев и натюрмортами вдоль стен с витиеватым орнаментом. Как и ожидалось, за столом уже присутствовали члены того самого Высшего совета в лице Ньюртона с его отвратительно прилизанными волосами и приятного Калицы в сером балахоне. В противоположном конце длинного стола сидела улыбающаяся голубоглазая Элизабет в своем любимом темно-зеленом платье. Поздоровавшись с присутствующими, Томас перестал слушать веселое бурчание Альберта и лишь собирался скромно присесть с мужчинами, судя по всему, уже давно с нетерпением ожидающих подачи яств.

– Вы куда? – расстроенно спросила принцесса, широко раскрыв глаза.

– Я думал…

– Нечего думать с этими больными старикашками.

– Элизабет! – хотел поставить ее на место король, увидев недовольные лица своих друзей.

– Отец, но это ведь так и есть. Эй, там, привет, старикашечки!

– Попытайтесь не обращать внимания, – шепотом пропищал Ньюртон вмиг расстроившемуся королю. – А то будет, как прошлый раз.

– А вы, – обратилась принцесса к смущенному Томасу, впопыхах поправляющему свои спутанные волосы, – присядьте с моей стороны.

– Вы уверены? Хорошо.

– Мы тоже тут будем с умным видом всякую ерунды обсуждать. Вы умеете делать умный вид?

Услышав вопрос, удивленный Томас подумал, что совершено неправильно представлял себе Элизабет. Он был уверен, что эта богоподобная девушка не очень разговорчива и от природы невероятно спокойна. Теперь же, она все время представала перед ним активной и общительной особой, постоянно провоцируя всех вокруг. Возможно, думал он, ей несколько наскучило все время быть одной. Что еще может так повлиять на женщину?

В это время вереница слуг в белых платьях подавала на стол грандиозное разнообразие ароматных мясных и рыбных блюд, печеных овощей и фруктов, горы лепешек и сладких пирогов, будто в обеденном зале было не несколько человек, а целая дюжина прожорливых рыцарей, тщательно блюдущих свои ценные габариты и силу.

– Мне жаль ваших товарищей, – правдиво сказала принцесса с абсолютной безразличностью уже через мгновение, что тут же уловил уязвленный таким отношением и оскорбленный Томас:

– Да. Жаль. Хотя, признаться, траура я тут не замечаю.

– Бросьте! Не в этом дело.

– Не в погибших друзьях и тысячах людей? – впервые посмел перечить посланнице небес Томас.

– А? – обомлела от такого тона Элизабет. – Это ужасно. Я понимаю…

– Ладно. Простите меня!

– Что с вашим лицом?

– Шрамы – это мелочи для рыцаря.

– Ничего себе, мелочи! Вам не больно?

– Не беспокойтесь, Элизабет.

– Какие книги вы прочитали за последнюю неделю?

– Книги? Последнюю неделю? Я? – с горечью рассмеялся Томас, понимая, что его потрясающая собеседница действительно живет в другом мире и не отдает отчета в происходящем вокруг.

Через час, плотно поужинав, впервые довольно тесно и откровенно пообщавшись с восхитительной белокурой принцессой, опомнившийся Томас сразу же направился в Академию. Грязную клетку с Марией без каких-либо лишних разговоров и вопросов немедленно отворили перед ним, и уже все последние дни предчувствовавшая свободу счастливая девушка кинулась на толстую и крепкую шею своему многострадальному мужу. Когда они вернулись в свой скромный домик, хозяйственная Мария, не дожидаясь зари и едва приведя себя в сносный вид, начала тут же наводить порядок и чистоту, как будто все это время не в мерзкой тюрьме страдала, а всего лишь отлучалась на полчасика, дабы купить свежей капусты на рынке. Увидев эту ненужную суету, впервые за долгое время расслабившийся и успокоившийся Томас загадочно попросил шибко в этом неподобающем их уровню жилище не обустраиваться, так как вскоре предстоят большие изменения в их быту.

Лежа в чистой и уютной постели и обнимая спавшую на его груди жену, задумчивый Томас наблюдал, как теплые мысли о принцессе и колкая горечь потери друзей переплетались в его вскруженной голове с заоблачными мечтами о грядущих новых временах, гораздо более успешных, чем он мог себе представить даже в самых безумных снах. Неужели все это происходит с ним? Стоит ли сопротивляться естественным законам жизни на таком высоком уровне? Стоит ли оставаться пешкой и продолжать платить за чужие игры своей собственной жизнью и жизнью своих близких?

* * *

Почти неделю измучившийся Томас не мог принять окончательного решения. С одной стороны была простая, четкая и понятная цель с глубокого детства: доблестно уничтожать кровожадных мутантов в мести за свою семью и то, что они учиняют веками напролет по всей Селеции. С другой стороны было удивительное предложение пожизненной головокружительной карьеры, полного достатка и абсолютной безопасности, если верить хитроумному королю. Иногда ему казалось, что он легко согласился бы на второй заманчивый вариант, но тяжкая идея быть на одной стороне с безумным Джавером, который каким-то невероятным образом был ключевой фигурой и того и другого выбора, останавливала Томаса от быстрого решения. Он не мог даже представить, как сможет с ним просто общаться, не говоря уж о том, как будет отдавать этому беспощадному монстру на растерзание беззащитные сельские округи, неся прямую кровавую ответственность за такие же зверские убийства, как и убийство его любимых родителей.

При этом вскоре ожидалось отложенное грандиозное нападение отныне жаждущих мести мутантов, и весь славный Парфагон вместе с подконтрольными ему территориями теперь находился в постоянном ожидании непоправимого. Но никто не видел никаких особых приготовлений хотя бы к попытке дать отпор неотступному и смертельно опасному врагу. В уязвимом королевстве до сих пор не было нового главнокомандующего и всю ответственность нес на себе Альберт, который уже начинал изрядно терять терпение из-за слишком долгих размышлений строптивого и живучего трибуна, которого надеялся быстрее заполучить рядом с собой и перенести на него все мерзкие вопросы совместной работы с надежным Джавером.

Еще пару недель назад всегда ратующий за справедливость Томас сходил бы с ума от готовящейся беды. Он не смог бы спокойно спать, не подготовив еще одно дерзкое вторжение в ненасытный Арогдор или не создав непробиваемую оборону столицы. Однако теперь ему было абсолютно все равно. Выходит, прав был ушлый король: если ты на другом уровне понимания мироустройства, то тебе ничего не грозит, и ты живешь спокойно, ведь все эти беды касаются только разменных пешек.

– Так что будет дальше? – спросил его как всегда бодрый Ален, когда они вместе с раздобревшим и довольным Биллом прогуливались под оголенными каштанами Аллеи героев. – Что будем делать?

– Все будет хорошо.

– Что значит «хорошо»? Никто ничего не делает! У людей паника.

– Думаю, ты преувеличиваешь.

– Ты ждешь, когда эти уроды тебе в дверь постучат?

– Король все решит. Он же всегда нас спасал.

– Слышал, тебя хотят сделать главнокомандующим.

– Хочешь трибуна сразу получить? – рассмеялся Томас.

– Почему бы и нет? – обиделся Ален, уже успевший представить себя со сверкающим серебряным жетоном, который пока так выгодно красовался на груди его друга.

– А что же мне делать? – вмешался в разговор Билл, бесконечные благодарности которого всем встречным уже начинали бесить друзей. – Спасибо! Спасибо!

– Пока ничего, Билл. Но я решу.

– Меня отправят на…

– Расслабься.

– Спасибо!

Вдруг Ален выпрямил необъятную спину, втянул и без того стройный живот, гордо поднял голову, расправил широкую грудь и откашлялся.

– Приятель, не надо, – почувствовал беду Томас. – Прошу.

– Снова?! Только не это! Спасибо!

Но снисходительно улыбающийся Ален уже пошел в уверенную атаку на идущую впереди худющую девушку в шерстяном фиолетовом платье с зеленым поясом и коричневым шапероном:

– Эй, дамочка!

– Что это?! – увидев огромного Билла, испугалась блондинка, выронив плетеную корзинку с редькой и прижав тоненькие ручки ко рту.

– Вы свою широкую корму-то пришвартуйте в стороночке, пожалуйста, – помог ей подобрать продукты галантный Ален. – Тут важные люди обойти вас не могут. Всю улицу перекрыли.

– Всю улицу?! Я? – Бедная девушка начала испуганно и разочарованно осматривать свои торчащие кости, а потом широкую аллею. – Так мама мне врала… Простите!

– Вам не холодно часом?

– Так, прохладно.

– Если замерзнете, то на меня просто посмотрите.

– Что? – сначала не поняла девушка, но потом громко рассмеялась. – Так вы все шутите!

– Нисколько! Увидимся вечерочком, а? Я на своем чудо-коне могу подъехать на часочек.

– Я не чудо… – хотел возразить обиженный Билл, но его больно ткнули пальцем между ребер. – Ох!

– А это, правда, ваш конь? Странный такой, – засмущалась покрасневшая девушка, поправляя свои жиденькие волосы и теплое платье. – Ну, не знаю. Я вообще-то не такая…

После целых полминуты доводов и уговоров, страшно неуступчивая девушка все же согласилась пять минуточек прогуляться вокруг романтичной Стены, на что в действительности требовался не один час.

– Мастер, – с сарказмом восхищался Томас.

– Я все-таки не чудо-конь.

– Практика и только практика, неудачники!

– Ты к лету-то вернись. Там у тебя сегодня столько кружочков накопилось, – продолжал его друг.

– Все будет отлично!

– А что ты им скажешь, когда приедешь без своего чудо-коня?

– Я не чудо-конь. Спасибо!

– Скажу, что на замену подков отдал. Еще и не из такого выкручивался, – гордо подытожил ученик Нильса Дора. – Главное, чтобы адресок на этот раз настоящий был.

Равнодушно глядя на все эти глупости, самодостаточный Томас понимал, что имел несколько другие взгляды на женщин. Во-первых, у него была дорогая жена, к которой он был душевно привязан и думал, что действительно по-настоящему любил. Во-вторых, в замке его теперь почти каждый день с большим нетерпением ожидала сама изумительная принцесса, в сравнении с которой все другие, по-прежнему потрясающие женщины Парфагона были утонувшими в дневном небе звездами на фоне ослепляющего солнца. Как-то совершенно незаметно получилось, что он зачастил к ней в гости и уже не чувствовал в этом ничего особенного. Это стало нормой его сильно изменившейся жизни.

Ближе к вечеру, когда прохладные сумерки начали постепенно обволакивать некогда счастливый город, довольный Томас снова неспешно прогуливался с невинной Элизабет, одетой в воздушное белое и длинное меховое пальто с капюшоном, по уже почти восстановленной спасительной Стене, где то тут, то там возвышались строительные леса. При этом их охраняла добрая четверть боеспособного состава внутреннего гарнизона, а снизу глазели пораженные явлением божественной принцессы осчастливленные зеваки, выкрикивающие громкие приветствия и искрение восхищения, рыдая навзрыд или молча молясь небесам.

– Это и есть ваш друг? – вдруг радостно улыбаясь, указала благоухающая принцесса на идущего внизу осунувшегося человека с черным конем, на котором восседала худая девушка. Удивленный Томас присмотрелся вниз, где действительно совершенно измученный Ален, судя по всему, накручивал уже далеко не первый круг у почти бесконечной Стены. Похоже, пока не все ценные уроки легендарного Нильса были до конца усвоены. И это при такой сумасшедшей востребованности рыцарей местными дамами!

– Да, это он. Соболезную несчастной.

– Ах! – внезапно прижалась испуганная Элизабет к его плотному синему камзолу, когда две дюжины потревоженных охраной голубей неожиданно взмыли вверх прямо над ее головой.

Словно ошпаренный кипятком и затем оглушенный кувалдой по голове, засмущавшийся Томас замер, аккуратно прикасаясь к хрупкому телу сказочно ароматной принцессы. Еще никогда мужественный воин не видел так близко эти шикарные длинные ресницы, аккуратный носик и маленький ротик с бледно-розовыми губками. Сама она тоже смутилась, покраснела и опустила свои чистейшей воды горящие очи вниз, будто не в силах так близко смотреть в его умные и спокойные глаза.

– Простите, – все-таки выпустила она его из рук после продолжительной паузы. – Я испугалась.

– Тут же толпа гигантских рыцарей! Кого тут можно испугаться? – удивился боевой трибун, но быстро одумался и спохватился: – Хотя да, неожиданно как-то было.

– Кстати, ваши ужасные шрамы почти зажили.

– Стараюсь. Приходится в фазе отвлекаться.

– Знаете, Томас, мне так хочется больше и ближе с вами общаться, но…

– Мне тоже. Но что?

– Как вам сказать… Я дочь короля, вы трибун. Меня никто не поймет.

– В смысле?

– Мне нужно соблюдать статус. Понимаете?

До потрясенного Томаса с большим трудом дошло, что имела в виду бедная Элизабет. Действительно, она, драгоценная дочь короля, самая ценная жемчужина Парфагона и всей Селеции, все это время проводила с простым офицером, бывшим деревенщиной. Если для него это общение было сравнимо разве что со снисхождением ослепительной богини, то как себя чувствует она, спускаясь к нему с бездонно-голубых небес у всех на глазах? Комфортно ли ей? Что ей говорят и что о ней думают?

* * *

Вернувшись в свой небольшой домик поздно вечером, уставший Томас обнаружил в столовой пьющую холодную воду неприветливую Марию, одетую в воздушную ночную сорочку. В скромной комнате кроме простенького стола, за которым она и сидела, пары шатающихся стульев, шкафа с кухонной утварью и печи из красного кирпича ничего не было. Его жена собрала свои некогда густые черные волосы в косу и была нарочито холодна и безразлична. Ее муж, не самый чувственный человек в этом мире, сразу ничего не заметил и, как ни в чем не бывало, стал готовиться ко сну и фазе, необходимой для поддержания рыцарской мутации. Только перед самым уходом в спальню он понял, что потерянная Мария все еще сидит за столом, молча смотря в одну точку на стене, и небольшими глотками отпивает воду из широкой чаши. Он вдруг вспомнил опытного Нильса, который больше всего на свете остерегался не озверевших мутантов Арогдора, а хрупких, но молчащих женщин. По его словам, даже у безжалостного Джавера начинали трястись все четыре руки от такой леденящей кожу картины.

– Все хорошо, дорогая? – предельно аккуратно спросил он, пытаясь осторожно прикоснуться к ее лежащей на столе руке.

– Все потрясающе, – как гром среди ясного неба прогремело в доме, и Мария раздраженно убрала руку.

– Точно? – предвкушая беду, уточнил наивный Томас, надеясь, что ему все-таки показалось.

– Точно, – прогремело еще раз в ответ, и бесстрашный рыцарь понял тщетность своих безнадежных надежд.

– Тогда пошли спать, милая моя, – попытался провести ловкое тактическое отступление искусный трибун, вложив в свой грубый армейский голос столько нежности и заботы, сколько не было у беременных кошек всего Парфагона.

– Пошли, – улыбнулась ему жена.

Получив утвердительный ответ, расслабившийся Томас выдохнул, после чего спокойно отправился в их крошечную спальню. Потеряв таким глупым образом жизненно важную бдительность, наивный мужской разум воина немедленно и горько поплатился:

– Не поняла! Ты куда?

– Спать. Мы же пошли спать?

– Где ты сегодня снова шлялся?

– Когда ты это прекратишь? – разочарованно предчувствуя нескорое занятие укрепленной позиции в теплой кровати, воскликнул окружаемый и раненый боец.

– На глазах у всего города! По Стене! – окончательно замкнула убийственное окружение вероломного противника коварная жена. – Ты вообще думаешь обо мне?

– Мария…

– Как на меня все смотрят? Что они думают?

– Тебе не о чем переживать. Это просто общение.

– Я – твоя жена. Так? – встала она, грозно смотря на мужа.

– Так.

– Зачем ты проводишь все время с этой тварью, а не со мной?

– Это дела. Часть работы. Не называй ее так!

– Какой работы? Ты соображаешь, что делаешь со мной и нашей семьей? Зачем ты меня позоришь?!

– Так, прекрати.

– Я больше не могу терпеть это унижение, Томас!

– Прекрати, говорю.

Обозленная Мария начала быстро ходить по комнате, сжав похудевшие кулачки и все время бросая бешеный взгляд с одного предмета на другой:

– Я старалась быть терпима, но ты переходишь грани и уже открыто наглеешь.

– Хорошо. Что ты хочешь сейчас?

– Ты говоришь, что это просто общение?

– Да, так и есть.

– Раз я твоя жена, ты обязан мне рассказать, как оно происходит.

– Что, все рассказать?

– В деталях.

– Мария, ну это же бред!

– Любишь меня?

– Конечно.

– Ты хочешь меня сохранить?

– Я не знаю, как вообще можно без тебя жить.

– Тогда тебе придется все рассказать, – облегченно вздохнув, парировала супруга, снова присаживаясь на скрипящий деревянный стул.

Не имея другого выбора, пойманный с поличным Томас был вынужден доложить все. Причем честно, открыто, в мельчайших подробностях, которые, как ему казалось, ничего не значат и не решают, но почему-то въедливую Марию интересовали в первую очередь. Он ей рассказывал о том, где они были и о чем говорили, а она спрашивала об одежде Элизабет, ее поступках, эмоциональных реакциях и даже движениях рук, что ему казалось полной несуразицей и страшной глупостью.

– Ах, эта гнусная малолетка! – подытожила жена допрос беспечного мужа.

– Ты о чем?

– Ты – слепая деревенщина, Томас. Ты всегда им был.

– Между прочим, я почти главнокоман…

– И что? Ты можешь выигрывать войны, но проиграть любой дуре. Ты совсем нас не чувствуешь.

– Что же я такого не чувствую?

– Тебя используют.

– Кто? Зачем?

– Ты что, поверил, что ей интересен?

– Я?! Интересен?

– Да, да. Это хитрая девочка обводит тебя, дуралея, вокруг пальца, причем делает это настолько неумело, что я поражаюсь, как ты ничего не замечаешь. Что за пелена на твоих глазах? Где твой рассудок, Томас? Какой из тебя главнокомандующий? Ты дурак!

Дерзкая Мария до черноты разозлила своего проглотившего язык мужа такими резкими выводами, но сама вместо сверлящей ревности стала больше переживать за их совместную безопасность. Если уж за него взялись через всеми оберегаемую как зеницу ока принцессу, то что за серьезная и опасная игра его поглотила?

Хотя как женщине ей было обидно до слез, что ее родной и так выстраданный супруг очевидно испытывал яркие эмоции по отношению к хитрой Элизабет, Мария все равно почувствовала умиротворение. Несмотря на душевную боль, ей было в определенной степени даже приятно осознавать, что ее единственная соперница – это не какая-то уродливая городская потаскуха, не освоившая фазу, а почти святая дочь короля, принцесса Парфагона! Она была действительно так красива, что вряд ли можно было винить нормального мужчину за такой невинный проступок, как мельком взглянуть на это белоснежное чудо и помечтать о чем-то недозволенном. Да будь Мария сама мужиком, то уже давно не думала бы ни о чем другом! Стойкий Томас даже молодец, что так хорошо и долго держался. При взгляде на восхитительную Элизабет даже половина женщин ловили себя на странном удовольствии от разглядывания ее нежного тела и утонченного безупречного лица. Что тут взять с беспомощных и бестолковых идиотов мужчин?

Кроме того, неглупая Мария хорошо понимала, что беспокоиться было не о чем. Дурной Томас мог испытывать сколько угодно влечения к прекрасной юной девочке, но у той не было никаких ответных чувств. Она явно его лишь использовала в неизвестных целях, и потому ей было плевать на него по существу. Рано или поздно, он будет жестоко отвергнут, ведь в реальности на Томаса никто не претендует! Эта успокоительная мысль вернула Марии едва не утерянную надежду на свое заслуженное маленькое женское счастье, над которым она столько лет так тщательно работала, аккуратно оберегая своего лучшего на свете мужчину от всех тех страшных глупостей, которые он мог совершить, ненароком свернув с давным-давно показанной ему единственно верной дороги.

* * *

Действительно обозлившись на Марию, оскорбленный ее идеей, Томас лишь быстрее принял судьбоносное решение, которое в его разуме, на самом деле, уже давно сформировалось, и лишь некая внутренняя преграда не давала возможности признаться в этом самому себе. Он решил, что натерпевшаяся ужасов жена просто из ревности придумывает различную чушь, чтобы поссорить его с бесценной Элизабет и вернуть его угасающий интерес. Вспоминая невинные и бездонные голубые глаза принцессы, он видел в них столько чувственности и искренности, что даже не допускал возможности обмана. Он знал, что она жесткая. Он знал, что у нее нет сострадания. Но это касалось только тех глупых пешек внизу, которыми, не глядя, разменивались в интересах поддержания работы общего механизма надежного контроля огромной Селеции. Да и как она могла, такая юная, иметь столько хитрости и навыков общения, что смогла обвести вокруг пальца видавшего виды Томаса, которому уже исполнилось целых двадцать четыре года?

Уже на следующий день после неприятной ссоры он пришел в замок, чтобы искренне присягнуть Высшему совету и отныне доблестно жить по его правилам. Он еще не знал, как сможет отдавать страшные приказы, из-за которых будут в мучениях погибать ни в чем не повинные люди, но для него лично это был положительный шаг в любом случае. Как он считал, с моральной стороной дела можно будет как-нибудь разобраться. Главное, он будет как рыцарь и воин гарантированно максимально успешен в этом жестоком мире, а его близких не коснуться никакие бесконечные передряги и лишние риски, с которыми он все равно ничего не сможет поделать.

Поскольку визит к заждавшемуся Альберту был внезапный, без какого-либо предупреждения, набравшегося смелости Томаса попросили недолго подождать короля во внутреннем саду, где он уже не раз ожидал Элизабет. Там, в окружении четырех стен с красивыми резными ставнями на окнах, тихо журчали мраморные фонтаны, а невысокие кипарисы создавали причудливые лабиринты между цветочных клумб, редких и небольших яблонь, крошечных прудов и уютных беседок. Присев на одну из деревянных лавочек у миниатюрного озерца, взволнованный Томас с интересом наблюдал в кристально чистой воде красных рыб размером с локоть, проплывающих под крохотным мостиком то в одну, то в другую сторону, словно в поиске выхода из этого райского места.

– Дорогой друг, – кто-то окликнул его сзади.

Оглянувшись, он увидел добродушное круглое лицо Питера Калицы, который как всегда был одет в свой серый балахон и подходил к Томасу откуда-то из дальнего угла:

– Вы меня избегаете?

– Я? Что вы, уважаемый канцлер!

– Можно просто Питер.

– Спасибо. Вы были здесь?

– Да. Судя по всему, вы меня снова не заметили.

– Снова?

– Я тут часто бываю. Пару раз пришлось за вами понаблюдать, – ответил, загадочно улыбаясь Капица, посмотрев на незаметный холм во мху.

Покрасневший Томас сразу вспомнил, как прошлый раз пытался неуклюже выловить одну из красивых рыбин, но в итоге лишь сломал небольшую тонкую статуэтку короля у кромки воды. Чтобы скрыть следы преступления, он спрятал ее останки под мхом, надеясь и молясь, что об этом никто и никогда не узнает до конца его дней.

– Ничего интересного не видел, – подмигнул ему Калица.

– Спасибо, Питер, – с облегчение вздохнул вандал.

– У меня есть для вас печальные новости, к сожалению.

– Что-то случилось?

– Да.

– Что именно? – встрепенулся рыцарь, предчувствуя плохое, отчего его сердце учащенно заколотилось.

– Ваша сестра. Ее же звали Ирэн?

– Нет!

– На следующий день после вторжения в Арогдор…

– Я не верю, Питер! – схватил Томас его за грудь. – Этого не может быть!

– Они сразу ее казнили и еще две дюжины человек.

– Ирэн… – уже не сдерживал слез юный трибун, упав на колени. – Как же так?..

– Вы должны понимать, мы еще не знали, что вы будете с нами сейчас. Простите, – закончил Капица и с грустным выражением лица стремительно покинул благоухающий сад.

Убитый горем Томас не слышал последних слов канцлера и продолжал отрешенно рыдать. В его глазах мелькали дорогие сердцу картинки из беззаботного детства и яркие отпечатки в памяти той короткой встречи в ненавистном Арогдоре. Он снова ее потерял. Теперь навсегда. Свою милую шкодницу Ирэн, любимую сестру, которую так бережно оберегал в детстве от всех бед и невзгод. Отныне уже не было надежды, что она где-то там, на холодном вулкане. Сейчас ее нигде нет. И такая жестокая и бессмысленная смерть, от чего лютая злость и неприкрытая ненависть наполнили сердце и душу уязвленного в самое слабое место Томаса. Он вдруг внезапно осознал сразу все вещи, которые были буквально минуты назад словно в некой вязкой пелене его помутненного и одурманенного сознания. И вот, свежая волна озарения, сметая все на своем пути, грубо прошлась по всем догадкам и окончательно оголила его отважный разум, его реальные чувства и его собственные настоящие желания.

Во-первых, он жаждал мести. Никто не будет прощен за беспощадное убийство родителей и кошмарную казнь Ирэн, какой бы ценой ему это не далось. Это стержень его жизни. Это он – Томас Юрг! И теперь были известны имена всех гнусных ответчиков, которые должны понести давно заслуженное наказание. Мало того, теперь он понимал, что просто обязан отомстить за своих несчастных друзей и те сотни тысяч невинных жертв, которых некто назначил пешками в своей безумной игре и зверски уничтожил в совершенно бессмысленной мясорубке искусственной войны Арогдора и Парфагона.

Во-вторых, омерзительный Альберт явно обманул. Слишком много смешных несовпадений и дичайшего абсурда было в его ничего не стоящих словах. Как обманутый Томас может присягнуть Высшему совету, если он все равно не знает, чем тот реально занимается? Это означает, что на воображаемый высший уровень он все равно не попадет, так как лукавый король ведет какую-то другую еще более сложную и загадочную игру.

Дело в том, что в его описании картины мира не вписывалась загадочная и печальная история Города заката. Не потому ли его жестоко уничтожили, что он выбился из якобы до совершенства отлаженного механизма контроля Селеции? Что-то заставило мэра Вальтера Мейсера пойти против такой идеальной системы и рискнуть всем, что у него было. А странная история в подвале замка, когда спятившие мутанты вдруг стали защищать едва не сгинувшую дочь Альберта? Почему Город заката отчаянно направил все свои последние силы не на уничтожение системы, не на уничтожение короля, а на уничтожение именно Элизабет, чему Томас сам лично помешал два раза подряд, пусть и волей случая?

Также в больную картину мира спятившего короля не вписывалось самое главное: почему за последнее время интенсивность столкновений Арогдора и Парфагона настолько усилилась? В последний сумасшедший год напряженность вообще достигла колоссального уровня! Вместо обещанной стабильности и бесконечного процветания, о чем так красноречиво вещал непогрешимый и безупречный Альберт, все будто идет к какому-то тотальному самоуничтожению. От некогда доблестной и непобедимой армии Парфагона уже ничего не осталось, но ведь это не останавливает кровожадного Эйзенберга от его бесчеловечных планов нового разорительного и кровавого нападения. Описанная изворотливым королем картина могла соответствовать правде еще буквально несколько лет назад, когда свирепость и частота рейдов генерала Джавера были действительно на тонкой грани поддержки постоянных очагов напряженности и сохранения общего мира и спокойствия в целом. Что же случилось в последние годы, если якобы совершенная система не изменилась? Чего они хотят добиться? И в этой кровавой истории должен участвовать он, гордый Томас Юрг, который всегда стоял за правду, честность и справедливость?!

Учитывая смутное объяснение работы жуткой Связи, буквально во всем было слишком много непонятного и спорного. В итоге, у отрезвленного жуткой новостью Томаса не было оснований доверять роскошному предложению Альберта, даже если он действительно получит власть и славу. Не будет ли он все равно безвольной пешкой в чьей-то отвратительной игре, но уже на другом уровне сложности? Может это и вовсе подлая и очень хитрая ловушка?

Но самую необузданную злобу вызвало уничижительное использование прекрасной принцессы для его мягкого завлечения во всю эту дьявольски странную историю. Обидно было не само использование красивой женщины, ведь это распространенный трюк в любых интригах. Обидно было, как он в это легко поверил, одурманенный ангельским благоуханием и невинным взглядом. Возможно, ненаглядная супруга права: бездушная Элизабет лишь неуклюже выполняла чью-то черную работу и не имела ни малейшего интереса к нему. А этот ее намек, что ему нужно срочно поднять свой статус? Как он сам не догадался?!

В то же время, уже трясущемуся от распирающего гнева Томасу было совершенно непонятно, зачем все эти чудаковатые люди используют столь много усилий, чтобы завлечь его к себе, когда могли легко убить в любой момент еще неделю назад. Кто его вообще спас в Арогдоре? Почему сердобольный Билл до сих пор не осмеливается об этом говорить даже у открытых ворот колбасной мастерской?

Наконец, осознав все это, и поняв, что ему ни в коем случае нельзя вступать в некий преступный и бесчеловечный сговор, осмелевший Томас моментально почувствовал и другую сторону этого непростого решения: едва ли его просто так отпустят, если он посмеет отказаться. С ним опять же умело играются, пытаясь завлечь к себе вроде как добровольно, хотя у него, на самом-то деле, выбор прост: быть в Высшем совете или немедленно сгинуть в этом мире. Вероятно, его тут же втайне казнят, как только он скажет «нет». Уж слишком много он узнал об этом сумасбродном мире за последние ужасные недели и для беспощадной шайки будет непростительным преступлением оставить его в живых.

Засуетившийся Томас резво вскочил на ноги, понимая, что с минуту на минуту войдет проклятый Альберт, и ему нужно будет что-то сказать в ответ. Судорожно пытаясь его найти, мужественный рыцарь начал живо ходить по саду, будто этот ответ где-то в нем и спрятан, словно сломанная статуэтка под мхом.

Вдруг послышался строй тяжелых шагов личной охраны короля и, оставив сопровождение у входа в сад, ничего не подозревающий Альберт в одиночку вышел на улицу и радушно направился в сторону растерянного трибуна:

– Какие дорогие и незваные гости! Извиняюсь за ожидание.

– Добрый день, Ваше величество!

– У вас есть ответ?

– Да. Именно поэтому я здесь.

– Ха-ха, долго думали, – обрадовался Альберт и горячо обнял долгожданного гостя, пристально смотря ему в глаза.

– Нельзя спешить в таких вопросах.

– Ну и каково Ваше решение?

– Оно очевидное: я полностью принимаю ваше предложение, – четко и не моргнув глазом ответил Томас.

* * *

Следующим безмятежным утром любимый и бессменный король Парфагона Альберт Третий как всегда нехотя проснулся только ближе к обеду. С хрустом потянувшись и громко зевнув, он аккуратно встал своим обнаженным и солидно упитанным тельцем со своего крошечного края огромной кровати с толстыми витыми колоннами и массивным навесом, с которого волнами свисали плотные занавески. Затем он с заботливой улыбкой поцеловал в маленькое плечико свою также нагую совсем юную любовницу, яркой звездой эффектно распластавшуюся по всему главному ложу королевства. Довольный собой и счастливый, он по очереди поприветствовал огромные портреты своих предков, что в массивных оправах гордо красовались по всем широким стенам отделанной бордовым велюром опочивальни с многочисленной позолоченной мебелью во всех ее углах.

Внезапно озадаченный Альберт стал понимать, что все время слышал какой-то странный шум, к которому настолько привык, что уже давно не обращал на него внимание. Внимательно прислушавшись, он понял, что тревожный звук исходит из-за толстой рамы узкого наружного окна. Подойдя к нему и нерешительно раздвинув плотные желтые шторы, он побледнел и остолбенел.

Чуть в стороне, где просматривалась залитая солнцем главная площадь перед замком, обычно используемая для торжественных мероприятий, виднелась бесчисленная толпа нервно перемещающихся людей, которая постепенно заполоняла все пространство вокруг. Придя в себя и предательски задрожав, он открыл тяжелое окно и на свою голову с любопытством прислушался:

– Не сдадим Парфагон сыну Альберта!

– Не сдадимся в руки Джаверу!

– Свергнем короля-скотоложца!

– Долой короля!

– Долой гермафродитов!

– Что?! – буквально взвизгнул ошарашенный Альберт, преступно разбудив свою ненаглядную подружку. – Что там происходит?!

– Поросеночек, это ты мне мешаешь спатки? – хмурилась потревоженная девушка, обиженно складывая губки бантиком и хмуро грозя всемогущему королю своим тоненьким пальчиком, пока он продолжал напряженно вслушиваться в тревожный шум с улицы:

– Заткнись, дура безмозглая!

Не обращая внимание на разрыдавшуюся во все горло, швыряющую подушки подругу, белый, словно снег, Альберт стал судорожно натягивать рвущиеся от резких движений колготки и искать любимый коричневый камзол. Его руки заметно тряслись, а достопочтенные родственники будто снова с порицанием покачивали головами с огромных полотен, снисходительно и равнодушно наблюдая за веселыми событиями. Пока их несчастный потомок пытался быстро сообразить, что произошло и какие важнейшие действия нужно немедленно предпринять, массивная дверь с грохотом распахнулась, и в комнату буквально вполз на четвереньках сильно потрепанный и немного побитый Исаак Ньюртон в одних черных колготках на костлявом голом торсе, за спиной которого переглядывались бравые рыцари из особо подготовленной личной охраны короля. Не в силах ничего сказать, кроме телячьего мычания тонкими дрожащими губами, судорожно икая, он просто протянул в похолодевшие руки Альберта замызганную бумажку со свежим запахом печатных чернил:

«Братья и сестры!

Из-за вероломного предательства Альберта Третьего погибли наши мужья и отцы на подступах к вулкану. А теперь он сдает Парфагон своему сыну Варнеру Эйзенбергу и его премьер-министру гермафродиту Николь Свежей Розе. Всех детей и женщин изнасилуют мутанты, а потом отрубят головы. Несчастного пленного челоконя угрозами склоняют к утехам с самим королем и его пассивным любовником Исааком Ньюртоном.

Долой короля! Не сдадимся в руки Джаверу! Долой гермафродитов и скотоложцев! Вернем сытую и безопасную жизнь! Долой Альберта! Да здравствует Парфагон!»

На минуту потерянный Альберт остолбенел, уставившись в невидимую точку где-то на стене, а проклятая бумажка выпала из его замерших пальцев и, плавно раскачиваясь в воздухе, медленно упала на мягкий ковер. Он почувствовал, что вся его столь успешная и правильная жизнь резко и безвозвратно усложнилась на его безопасном верхнем уровне. Едва стоящий на ногах король не подозревал, что сразу после вчерашнего праздничного ужина в узком кругу Высшего совета, получивший все возможные блага жизни Томас не отправился к себе домой довольствоваться достигнутым, а незамедлительно пошел к своему легкому на подъем другу Алену, которому рассказал почти все, что знал. Когда шокированный приятель с паскудной болью в патриотичном сердце осознал, что все это, действительно, правда, они всего за полчаса разработали невероятно дерзкий, жутко коварный и почти гениальный план.

Сначала они тщательно обдумали каверзный текст той самой листовки, куда именно Ален для колких эмоций добавил немного красочной клеветы для тех, кто вдруг засомневается в правдивости ее содержания. Затем они захватили печатника и его сына, а потом заставили их изготовить до утра столько судьбоносных листовок, сколько они только смогут. Взяв из сильных и уверенных рук авторитетного героя Томаса Юрга лист с невероятным текстом, взбешенный мастер типографии сам лично созвал всех своих родственников, измученных последними событиями в королевстве, и они дружно и с большим энтузиазмом сделали оттиски нескольких тысяч убийственных экземпляров листовок.

Пока в ударном темпе печатались листовки, вовсе не собирающийся ложиться спать Томас оперативно разыскал пару дюжин выживших на вулкане рыцарей, что вернулись с ним в Парфагон. Он показал им ценные бумаги со свежей подписью самого непогрешимого Альберта, согласно которым доблестного юного трибуна буквально накануне назначили главнокомандующим Королевской рыцарской армии Парфагона и присвоили ему высшее звание легата, что подтверждал новенький золотой жетон на камзоле. Затем он приказал немедленно оцепить до обеда наступающего дня небольшой квадрат недалеко от Южных ворот и никого в него не впускать и не выпускать. Неглупые воины сразу сообразили, что в центре блокированного района совершенно случайно оказался прекрасный замок Альберта, но никто не сказал ни единого слова по этому радостному поводу.

В итоге к утру напечатанные листовки раскидали во всех самых проходимых местах города, например, у рынка и на Аллее героев, и уже к полудню вся шокированная столица гудела, гневно обсуждая их невероятное содержание. В неведении оставался лишь спящий Альберт, его невинная дочь и их личная охрана, которые были надежно изолированы в замке.

Расчет Томаса и Алена был прост. Натерпевшись боли, страдания и унижения, парфагонцы все последние месяцы пребывали в состоянии постоянного стресса. Ожидающееся тотальное нападение окрепшего и обозленного Арогдора, а также вероятность скорой верной смерти окончательно лишило их способности рационально и трезво мыслить. Получив почти правдивые сведения, хотя и не подтвержденные никакими реальными фактами, обреченные люди уцепились за них, так как они давали хоть какое-то объяснение происходящему и надежду на выживание. Добавленная клевета лишь окончательно уничтожила в их глазах оступившегося короля, на которого в мгновение ока перекинулась вся их злость и разочарование, накопленные за все это время, и которые до сих пор было не на кого излить. Конечно, далеко не все поверили в глуповатые листовки, но для достижения цели новому легату нужна была только разъяренная толпа из самых горячих голов, действия которых выглядели бы, как отражение реального гнева заброшенного народа, даже если их – всего один процент.

– В подвал! Срочно! – крикнул король Ньюртону и зло достал из внутреннего кармана камзола небольшой вытянутый стальной предмет. – Выдаешь бластеры охране и ко мне в башню Элизабет! Понял?!

– Бегу!

– Быстро, Исаак!

Сам Альберт быстрым шагом немедленно направился к принцессе, взяв с собой всю имеющуюся охрану, но уже в тронном зале его встретила разъяренная толпа и быстро зажала меж массивных мраморных колонн. Однако взбешенный и агрессивный король вовсе не собирался сдаваться и стал храбро отстреливаться из своего диковинного оружия, напрочь перепугав и поразив сознание вторгшихся подлых изменщиков, а также своих преданно сражающихся верных воинов, которые до сих пор ничего не понимали. Из его миниатюрного бластера с неестественным гулким звуком на короткий миг появлялся тонкий синий луч, с шипением прожигающий встреченные на своем пути тела и даже прочные доспехи. Увидев это, испуганная толпа с животным криком ринулась из проклятого замка, пока чья-то меткая рука все же не осмелилась запустить стрелу прямо в магический бластер, чуть не оторвав несчастному королю его пухлые пальцы.

Осознав, что заоравший от страшной боли Альберт снова не опасен, неуправляемая толпа с удвоенной силой вновь ринулась на него. Заметавшись, он был вынужден отступить от своего плана и в сопровождении еще выживших рыцарей, в отчаянии отбивающих своего преданного короля, стремительно направился в темный подвал. Но и там его ждало незамедлительное разочарование:

– Там оцепление! – пищал ему навстречу запыхавшийся костлявый Ньюртон, по-прежнему бегающий по всему королевскому замку в одних колготках.

– Как это?! Не может быть!

– Туда не пробиться!

– Это полный провал, Исаак! Все назад! – с горечью скомандовал покрасневший от злобы Альберт, и из последних сил уворачиваясь от сотен камней, стрел и хаотичных ударов, отбиваемых самоотверженными рыцарями, он забежал обратно в опочивальню к своей все еще оголенной подруге. – Закрыть дверь на засов! Отодвинуть кровать!

Верные воины закрыли толстую дверь, затем с великим трудом согнали с белоснежной мягкой постели умело проклинающую всех вокруг оборзевшую голую девицу и откатили тяжелую кровать, под которой виднелась в полу запылившаяся дверца в секретный лаз. Витиевато проходя по всему обширному замку, он уходил глубоко под землю и выходил в ближайшем лесу за Стеной. Под бесчисленные удары в дребезжащую дверь и проклинающие крики за ней, взбудораженные и дрожащие Альберт Штейн и Исаак Ньюртон покинули Парфагон вместе с дюжиной верных рыцарей и все глуше из глубины бесконечного тоннеля раздавались расстроенные возгласы свергнутого короля:

– Вот гаденыш! Что теперь будет с Элизабет? Почему ему мало звания легата в его-то возрасте? Что делать, Исаак? Как нам ее спасти?

В этот момент к кишащему обезумевшей толпой замку на своем грандиозном челоконе медленно подъехал облаченный в сверкающие позолоченные доспехи сонный Томас Юрг, которого радостно встретила восторженная толпа, беспрерывно скандируя его имя. Узнав от заполнивших замок людей, что сумасбродный Альберт все-таки сбежал, он вышел на площадь и настойчиво попросил всех расходиться по своим домам, пока не будет сделано важное объявление.

Приказав держать максимально усиленную охрану Элизабет, довольный легат вальяжно поднялся в высокую башню Королевского совета, где его уже ждал совершенно спокойный и уверенный в себе Питер Капица:

– Присаживайтесь, – показал тот на единственное удобное кресло за столом, с трудом скрывая счастливую улыбку.

Удивленный Томас на мгновение опешил. Только сейчас внезапно осознав произошедшее, его разболевшаяся голова неожиданно закружилась, а в глазах резко потемнело. Едва сдерживая дрожь в ногах, он все же прошел мимо учтивого канцлера и медленно-медленно, крайне осторожно и деликатно, аккуратно присел на предложенное ему королевское место, тщательно пытаясь прочувствовать и запомнить невероятную важность этого момента:

– Ах, этот старый черт… – закатил он глаза от удовольствия.

– Что-то случилось?

– Я понял, зачем он нам такие кресла поставил.

– В этом есть смысл: ясная мысль коротка.

– Как же удобно! Я бы тут поспал денек-другой.

– Согласен, очень удобное место.

– Что?!

– Попробовал только любопытства ради.

– Почему вы тоже не сбежали, многоуважаемый канцлер?

– И не собирался. – ответил Калица. – Только надо было посоветоваться со мной перед таким риском. Если бы я вовремя не выставил оцепление в одном месте, вас бы уже не было на этом свете.

* * *

Следующим еще более солнечным днем при ясном безоблачном небе почти все настрадавшееся население некогда идеального города собралось на главной его площади. Синие флаги с согревающим сердце родным гербом опоясывали весь периметр и еще больше украшали все четыре башни величественного замка. Ожидая коронации нового молодого правителя, возбужденная толпа беспрерывно скандировала его имя. Далеко не все поддерживали происходящее, но абсолютно все надеялись, что новый король вернет многострадальному Парфагону его былое могущество или хотя бы добьется стабильности и безопасности, ведь опасный Арогдор должен был напасть со дня на день по всей площади незащищенных территорий королевства.

Наконец, на обшитый синей тканью подиум поднялись все самые высокопоставленные и уважаемые лица королевства, включая задумчивого Томаса, только с утра осознавшего глобальность едва ли решаемых проблем и ту чудовищную ответственность, что теперь тяжелым грузом легли на его могучие плечи. Иногда он уже жалел о совершенном дерзком перевороте, ведь играть и жить по чужим правилам, какими бы они не были, было гораздо проще и спокойнее. Рядом с ним в строгом черном платье и рогатом геннине сияла от счастья Мария, периодически злобно оглядываясь на башню Элизабет. Новоиспеченная первая леди королевства с добрейшей улыбкой на устах предвкушала скорую неминуемую и жесткую расправу над своей главной соперницей. Она знала, что эта худенькая девочка, должно быть, в полной растерянности наблюдает за происходящим в одно из вытянутых окошек и видит ее нетерпеливые взгляды в свою сторону.

– Великий народ Парфагона! – вышел вперед Питер Калица, отчего весь город погрузился в мертвую тишину, – после многолетних предательств и страданий, которые обрушились на наше королевство, мы вновь обрели надежду на светлое будущее и мирное существование. Согласны ли вы считать своим королем героя, воина, легата и главнокомандующего Королевской рыцарской армии Томаса Юрга и быть ему верными и преданными подданными до последней капли вашей крови?

Восторженный рев толпы, кидающей вверх цветы, маленькие чепчики, широкополые шапки, шапероны и даже тяжелые сверкающие на солнце шлемы, оглушил весь город. Среди этого радостного рева можно было отчетливо расслышать недовольное гудение, свист и ругательства, но это уже ничего не меняло. Умиротворенный Томас медленно подошел к улыбающемуся Капице, которому один из офицеров подал в руку строгую и угловатую золотую корону без каких-либо излишеств:

– Объявляю легата Томаса Юрга королем великого Парфагона Томасом Первым! – громко прокричал канцлер, осторожно надевая корону на высокого рыцаря и с трудом себя слыша от бешеного рева ликующей толпы:

– Да здравствует король!

– Да здравствует Парфагон!

– Да здравствует Томас Первый!

Коронованный селянин повернулся к преданным ему парфагонцам и со слезами на глазах произнес будоражащую сердце клятву:

– Я торжественно клянусь, что буду добросовестно служить великому Парфагону и в полную меру моих сил буду поддерживать, охранять и защищать всех его жителей и все подданные ему территории.

– Да здравствует король!

– Да здравствует Парфагон!

– Да здравствует Томас Первый!

После долгого и бурного приветствования своего народа, покрасневший от волнения король в сопровождении своей лучезарной жены проследовал под аркой с барельефами в свой замок, где направился в величественный тронный зал. Там, среди широких мраморных колонн и огромных люстр, ожидали многочисленные слуги и длинные столы с праздничными угощениями для самых высоких персон столицы. Все еще дрожащий Томас поднялся по ступенькам к возвышающемуся трону, огромная позолоченная спинка которого имитировала по форме жаркое пламя, и после некоторого колебания присел на его черное кожаное сидение, практически не почувствовав ничего необычного, вопреки собственным тщетным надеждам и ожиданиям. В глазах окружающих он стал богом, а сам как никто другой понимал, что остался простым наивным мальчишкой, глупым деревенщиной, даже когда своим нежным и мягким местом присел на такое легендарное и важное седалище.

Глава 10 Спасительный синий дождь

Первые дни молодого короля прошли как в беспросветном тумане. Если раньше в его простой жизни было не так много забот, как он отныне отчетливо понимал, то теперь он должен был с раннего утра до позднего вечера решать самые необычные проблемы жизни королевства, о существовании которых раньше и не подозревал. Хотя большинство вопросов продолжал контролировать сохранивший свой пост канцлер Питер Калица, самые принципиальные проблемы и общую политику управления, а также детали подготовки к скорому вторжению все равно нужно было решать самому Томасу. Во всем этом он пока плохо разбирался и потому каждый шаг давался с большим трудом, ведь теперь рядом не было всегда готового подсказать или помочь опытного Нильса.

Когда самые критичные вопросы и задачи были сняты, он все же решил подробнее поговорить со всегда спокойным Капицей и понять, что же реально происходило на Селеции до его коронации. Они встретились в круглой комнате Королевского совета, где Томас уже без чужой подсказки занимал свое законное место в самом удобном кресле во всей столице, хотя до сих пор не отказался от простого синего рыцарского камзола:

– Питер, вы будете со мной откровенны?

– Нет смысла что-то скрывать, Ваше величество, – как всегда мягко ответил Калица и вежливо улыбнулся своим исхудавшим и уставшим за последние бессонные ночи лицом.

– Мне показалось или Альберт и вправду уничтожал население просто так, без реальной надобности его чертовой системы?

– Когда?

– Ну, последний год точно.

– Все непросто, Ваше величество.

– То есть, это правда? Что за бред?! – встрепенулся Томас. – Они с ума посходили? Абсурд!

– Понимаете…

– Неужели и тут есть какое-то объяснение?

– Это сложная тема.

– Нет никакого оправдания! Это невозможно.

– Согласен. Но все сложнее.

– Ну?

– Ваше величество, этот разговор пока может зайти только в тупик. Смысл сейчас говорить о том, что было в прошлом, если нас не будет в будущем?

– Эти вечные загадки!

– Вы теперь король. Это все пока не важно.

– Зачем же мы с вами тут собрались?

– Элизабет.

– Понятия не имею, что с ней делать.

– Я знаю.

– И что же? – неприятно удивился Томас, понимая, что не все улавливает в логике хитрого канцлера, соответственно, не все знает в своем же королевстве.

– Нужно усилить охрану и обеспечить ее гарантированное выживание в любой ситуации.

– Хм, кому она нужна, пока они не напали? Мы будем ее спасать от королевы Марии?

Новоиспеченный король наивно рассмеялся своей шутке, но на окаменевшем лице канцлера не возникло ни единой усмешки. Более того, оно стало еще серьезней, а во всегда вежливом голосе появились редкие для него нотки строгости:

– Вы пока этого не понимаете, но Элизабет – это самое ценное, что у нас есть.

– Как это может быть? Я вам приказываю доложить все, как есть!

– Как только мы отобьемся от Арогдора, я обещаю все рассказать. Но сейчас вы просто должны понимать, что Элизабет является смыслом нашей жизни и она всегда в опасности.

– Дочь свергнутого Альберта является смыслом моей жизни? Это уже ни в какие рамки не входит, – обреченно вздохнул Томас. – Чем вы тут вообще занимаетесь? Что это за бред?

Вдруг громко раздался знакомый писк. Вспомнив, где его уже слышал раньше, взбудораженный король вскочил с кресла и почувствовал, как волосы на его массивном теле содрогаясь поднялись от животного ужаса.

– Все хорошо, Ваше величество! – лишь смеялся Калица. – Это просто Связь.

– И?!

– Похоже, Альберт добрался до вулкана, и хочет нас поприветствовать.

– Он в Арогдоре, а мы здесь?

– Да.

– Как он поприветствует нас? Я не хочу.

– Понимаю Ваш страх, но нужно идти ему навстречу и привыкать.

– Зачем мне привыкать к этой дряни?

– Она Вам еще пригодится.

Писк упрямо продолжался и все больше нагнетал обволакивающий страх на Томаса, и он стал бегать по помещению, пытаясь за что-нибудь спрятаться.

– Вот! – Калица достал из стола небольшой прозрачный шар синего цвета, в котором просвечивались сложные мерцающие красным светом механизмы. – Прислоняете сюда палец и…

Следом за коротким пронзительным свистом на всю ширину комнаты Королевского совета образовался яркий экран из зимнего сада Эйзенберга. С него смотрел озадаченный Альберт, а за его спиной стояли его сын, Ньюртон, Джавер и полуголая, по случаю приезда высокого гостя, Свежая Роза, хрупкое детское тело которой прикрывали лишь редкие алые тряпочки на тонких веревочках. Ошарашенный Томас спрятался за своим широким креслом, хотя на этот раз ему было уже не так страшно перед этим чуждым его пониманию явлением.

– Представьте, что это такое зеркало, – шептал учтивый Калица, пытаясь спасти от верного позора своего нового короля, – но вместо отражения видно не себя, а…

– Альберта? – шепнул ему в ответ Томас.

– Хм… Ну, сейчас да, но я его там первый раз вижу.

– Содержательная у вас там беседа, – прервал их сам Альберт. – А ты, Питер, смотрю, с ним заодно? Удивил… Всегда считал тебя другом.

– Что вам надо?! – выкрикнул набравшийся храбрости дерзкий Томас Первый, выглядывающий из-за спинки своего кресла, и тут же снова за нее спрятался.

– Мне? Ты спрашиваешь, что мне надо? Ты даже себе представить не можешь, какую катастрофу учинил!

– Я просто остановил весь этот бред.

– Ты вообще не понимаешь, о чем говоришь!

– Уберите это, Питер.

– Конечно, – Калица подошел к синему шару.

– Стой! Томас, я действительно не мог все тебе сразу рассказать, – все сильнее злился Альберт. – Но после того, что ты сделал, у тебя уже нет пути назад. Такое я не прощу.

– Уберите это, – еще жестче приказал Томас канцлеру.

– Ты еще ни разу не видел войны. Это все лишь было детской игрой. Но скоро ты поймешь, что такое настоящая боль и жестокость. Тебе конец! И только притронься пальцем к Элиза…

Раздался звонкий щелчок и в круглой комнате резко потемнело. Магический экран исчез и дрожащие волосы на напряженном теле короля-рыцаря, редкого храбреца и отчаянного героя войн, постепенно улеглись на место.

* * *

Время быстро шло и уже через две недели после судьбоносной коронации, вновь почувствовавший вкус к жизни Томас ощущал себя как дома в своем замке, превосходящем его личные потребности в сотни раз. Вместе с Марией они решили, что не будут пользоваться королевской опочивальней, пока там полностью не поменяют всю мебель и обустройство. На время чрезвычайной ситуации они просто поселились в одной из лучших гостевых секций, которая все равно была непривычно большая в сравнении с их маленьким и ободранным, но зато уютным домиком.

Счастливая королева Мария полностью преобразилась за такой короткий промежуток времени и, наконец, перестала одеваться в свои простые платья в цветочек, отдавая предпочтение каждый раз новым нарядам самых лучших фасонов и покроев. Совершенно неожиданно она вдруг из больной заключенной стремительно преобразилась во всемогущую первую леди Парфагона, которой не имела возможности стать при нормальном стечении обстоятельств. Считая это справедливой наградой за все, что она пережила с любимым Томасом, деятельная Мария с первого дня чувствовала себя полноправной хозяйкой замка и всего города. Она без спросу легко вмешивалась во все нужные и не нужные вопросы, вне зависимости от того, как хорошо в них разбиралась. Она пыталась заниматься всеми самыми важными делами в этот сложный период, но почему-то никак не могла столкнуться интересами с самим Томасом или Капицей. Ей долгое время казалось, что они только создают видимость работы, в отличие от нее, организующей прекрасное цветочное оформление парков и планирующей самый громкий Королевский бал в истории столицы.

Ожидаемо новое положение друга привело в восторг всегда жаждущего приключений и перемен Алена. За помощь в молниеносном свержении старой власти ему все же дали звание трибуна, а на правах лучшего друга короля он имел круглосуточный доступ почти ко всем помещениям замка. Фактически, радующийся жизни Ален жил в нем в полное удовольствие. Причем ночевал он в пустующей опочивальне сбежавшего Альберта, нисколько не брезгуя личными вещами ее бывшего хозяина. Там же в замке в чистой и ухоженной королевской конюшне было огорожено улучшенное место для довольного Билла, которому разрешили сохранить свою мутацию за его уникальные заслуги. После тех провокационных листовок он стал знаменитостью, что придавало ему все больше уверенности в том, что на колбасу его уже никогда не отправят, хотя благодарить за это всех подряд он, конечно, не переставал.

Сам же залитый весенним солнцем город, находившийся в праздничной эйфории от произошедших событий, был вскоре неприятно шокирован отчаянными действиями нового короля. Решительный Томас, понимая, что не в состоянии защитить растянутые границы уязвимого королевства, принял тяжкое решение временно эвакуировать всех жителей подконтрольных территорий внутрь Стены. Многие века образованные столичные жители и примитивные селяне жили своими собственными мирами и интересами. Они кардинально отличались как интеллектом, так и внешним видом. Теперь же они должны были неведомым образом уживаться и тесниться вместе.

Такое сложное решение было настоящим шоком не только для парфагонцев, но и самих селян, а также для населения провинциальных городов. Решение оставить дома в самый разгар весны стало тяжелейшим ударом по измученным крестьянским хозяйствам и всей пошатнувшейся экономике королевства. Многие такой смелый шаг не одобрили, но мужественный Томас был непреклонен. Он был уверен, что спас жизни тех самых несчастных людей, которые его теперь же и проклинали. Ему нужен был результат, и он не волновался о том, что о нем могли подумать. Уж он-то теперь отлично знал, как можно ничего не понимать, даже находясь на самом верху социальной лестницы, не говоря о простых жителях, поэтому не держал на них зла.

В итоге в некогда всеми желанную столицу, ворота которой впервые смело открылись для всех без исключения, хлынули сотни перегруженных продуктовых обозов и тысячи потрясенных сельских жителей, которым пришлось делить жилье с поразительными парфагонцами, почти не имевшими никаких забот всего год назад. Среди прибывших был и постаревший кузнец Макс Ланк, которому вместе с женой нашлось место в одной из роскошных гостевых комнат замка самого короля. Оказавшиеся под огнем критики Томас и Калица всех беспрерывно успокаивали и говорили, что этот шумный хаос продлится совсем недолго, хотя сами только надеялись на это и ничего не могли знать достоверно. Так или иначе, население города в считанные дни увеличилось более чем в два раза, а запаса продуктов должно было хватить лишь на пару месяцев.

Всех прибывших взрослых и не слишком пожилых мужчин сразу же привлекали на короткие курсы жизненно необходимых при осаде профессий и военных навыков. Самых крепких и ловких обучали стрельбе из арбалета, а также работе с холодным оружием и метательными машинами Города заката. Остальные должны были помогать несчастному городу не сгореть от зажигательных стрел и оперативно восстанавливать Стену.

Хотя в потрясенном изменениями Парфагоне находилось всего лишь не больше четверти тысячи доблестных рыцарей, даже когда были снова полностью отозваны составы всех внешних гарнизонов, уверенные Томас и Калица не без причин считали, что у них был реальный шанс не только выстоять новую мрачную осаду, но даже и одолеть беспощадного врага. Хотя со стороны варварского Арогдора ожидалось около полутора тысяч зловонных четырехруких монстров и не меньше двадцати тысяч неплохо обученных военному делу мутировавших мирных жителей.

Дело в том, что однажды вечером, после восторженных рассказов за ужином о неком лучевом оружии бежавшего Альберта, взволнованный Калица привел нового короля в один из мало кому известных длинных подземных коридоров замка, который тянулся параллельно складу с продовольствием. Там, в самой глубине и в свете всего одной масляной лампы на стене, виднелась ничем не примечательная, немного проржавевшая железная дверь, у которой дежурил конвой из дюжины крупных и опытных рыцарей, половина из которых обедали на длинной деревянной лавке вдоль стены.

– Я думал, что лучшие стоят у Элизабет, – удивился Томас.

– Это взаимосвязано, Ваше величество, – загадочно ответил Калица.

Завидев высоких гостей, обедавшие жареной курятиной и вареными яйцами, вечно голодные воины тут же побросали на грязный пол свою еду и, звонко бренча доспехами, выстроились в ровную шеренгу у блестящей от влаги стены, дожевывая оставшиеся в зубах куски мяса и торчащие изо рта длинные перья зеленого лука. Быстро вытерев о казенные штаны свои запачканные жиром руки, они дружно поприветствовали главнокомандующего:

– Да здравствует король!

– Да здравствует Парфагон! – ответили им Томас с Капицей, а также сопровождающая их личная охрана из четырех рыцарей.

Перебирая в руках целую связку ключей всех форм и размеров, Калица не без труда открыл многочисленные тяжелые замки и толстые засовы, а затем и саму скрипнувшую массивную дверь, после чего компания дружно вошла в чистую и сухую комнатку с лежащими друг на друге, вытянутыми темно-зелеными ящиками и расставленными вдоль стен черными казначейскими мешками с бесчисленными тысячами золотых и серебряных монет в каждом. Осветив помещение висящими в углу факелами, канцлер сделал гордый вид и показал на аккуратно сложенные ящики:

– Вот!

– И как это нам поможет?

– Минуту.

Томас с надеждой ожидал увидеть очередные похожие на впечатляющие онагры установки, поэтому ему оставалось лишь расстроиться, ведь в эти ящики не поместился бы даже обычный арбалет. Какую силу они могут нести? Калица же, почти пританцовывая от радостного предвкушения, открыл один из ящиков и с восторгом посмотрел на обескураженного короля. Внутри в странной застывшей черной пене лежал блестящий предмет, по размерам похожий на большой топор, но на нем то тут, то там виднелись непонятные выпуклости, разноцветные стекляшки, крючки и тончайшие углубления. Что-то похожее Томас уже видел в руках Альберта, но тогда этот непонятный предмет был гораздо меньше.

– Бластеры? Так?

– Они самые!

– Опять Город заката? – заволновался Томас, почувствовав холодок по коже. – Да?

– Город заката, конечно.

– А где тот самый луч? Я ничего не вижу.

В ответ сияющий Капица молча и аккуратно взял бластер двумя руками и с еще большей гордостью вышел в длинный коридор:

– Видите вон там вдалеке крысу? – приставил он один конец металлического бластера к голове и стал присматриваться в маленькое окошечко в нем.

– Кстати, почему у нас их столько разве…

Внезапный неестественный гулкий звук, сопровождаемый ярко-синей вспышкой, заставил воинов в панике броситься на пол или в открытую комнату, как это сделал ошарашенный Томас:

– Питер, что это было?!

– Ваше величество, идите сюда.

– Ничего пока не делай с этим блястером!

– Бластером.

– Как угодно!

– Хорошо, идите сюда.

Переглянувшись с удивленными рыцарями, рассыпавшимися по укрытиям с приготовленными к бою мечами, побледневший Томас все же осторожно вышел в коридор и медленно подошел к восторженному Капице, который показывал пальцем в сторону ранее пробегавшей крысы:

– Гляньте, Ваше величество.

– Там ничего нет.

– Подойдите поближе.

Вновь пораженный очередным невообразимым явлением, Томас в сопровождении дрожащей охраны с мечами наперевес прошел к началу холодного коридора с капельками воды на стенах. Вместо несчастной крысы он увидел лишь остаток ее безмятежной головы и дымящиеся угольки.

– Пахнет паленой шкурой? – крикнул канцлер.

– И жареным. Что произошло?

– Пусть кто-то оставит там шлем, и возвращайтесь обратно.

Послушав загадочного Капицу, они выполнили его чудаковатую просьбу и вернулись обратно, после чего сконцентрированный канцлер снова подвел к глазу прицел бластера:

– Внимательно смотрите на шлем…

– Ох, ты! – все же дернулся Томас, снова услышав неожиданный гулкий и немного протяжный звук. – Что же это за магия такая, куда ни глянь!

На этот раз он успел обратить внимание, как из тонкого ствола бластера на мгновение появился луч синего света, который точно осветил внезапно покрасневший и тут же треснувший шлем. Подбежав к последствиям второго выстрела, новоиспеченный король обомлел: в стальной боковине округлого шлема виднелась сквозная идеально круглая дыра, будто проплавленная некой чудовищно раскаленной силой.

– Сколько у нас таких блястеров?

– Бластеров, Ваше величество. Двенадцать штук.

– Почему Альберт никогда ими не пользовался? – возбужденно возвращался к складу с новым оружием озадаченный Томас, который, наконец, понял, какую невероятную выгоду из всего этого можно извлечь, видя открытые рты и изумленные глаза отряда переглядывающихся рыцарей, которые еще пару минут назад казались несокрушимой силой.

– Они нужны только на критический случай. Их нельзя вот так просто использовать.

– Почему я – король, но все равно ничего не понимаю?

– Пока дело не в этом. Вам нужно научиться пользоваться самым небольшим из них. Он всегда должен быть при Вас. Также нам нужно обучить несколько самых метких арбалетчиков, чтобы отбить атаку Арогдора.

Все еще изумленный Томас зашел в комнату и стал нежно поглаживать крепкие ящики, рассматривая их загоревшимися глазами:

– Теперь у нас есть реальный шанс, Питер!

– А Вы думали, зачем я Вас сюда привел?

– Сколько рыцарей стоит один стрелок с этой хреновиной?

– Пятьдесят, сто, а может и больше.

– Это невероятно! В этом точно нет магии?

– Что Вы!

– Как же они это разработали?

– Уже не с кого спросить.

– Минуту. А не из-за этих ли орудий было сражение мутантов с лучниками? – осенило Томаса.

– Смею сомневаться, Ваше величество, но охрана здесь всегда должна быть усиленной, как Вы понимаете.

На следующий же день был объявлен срочный турнир на выявление самого меткого стрелка из арбалета, в котором мог участвовать любой желающий. Он прошел на специально подготовленной площади у замка при большом скоплении народа и выявил тридцать лучших финалистов, многие из которых оказались пришлыми охотниками. Уже со следующего дня их начали обучать пользованию страшным и пугающим оружием прямо на широком поле у неприступных Северных ворот, которое сделали полигоном для всех видов оружия и посильной подготовки беспомощного населения к предстоящей обороне. Множество зевак с восторгом и трепетом наблюдало, как их молодой мужественный король, его верные рыцари и любопытные охотники по очереди пускают смертоносные лучи синего света по различным целям, превращая их в разлетающийся по ветру пепел или прожигая насквозь. Простая задача состояла в том, чтобы с большим запасом обучить самых способных людей, которые смогут во время скорой осады отстреливать наступающего противника. Также тренировка на полигоне должна была приучить население к самому факту наличия такого странного и пугающего оружия, один лишь вид которого должен был заставить пуститься в бега слабоумных мутантов.

Впервые после трусливого побега опозоренного Альберта, усталый народ почувствовал, что безвыходная ситуация действительно может выправиться. Мало того, к этому моменту слух о нахождении свергнутого короля в замке маниакального Эйзенберга плотно распространился в обозленных предательством домах Парфагона. Поэтому даже горячие противники переворота стали все чаще переходить на сторону решительного короля и полностью поддерживали его во всех неоднозначных начинаниях.

* * *

После очередного продуктивного и обнадеживающего дня, приближенные отныне обожествляемого Томаса Первого в отличном настроении собрались в скромном обеденном зале за обильным и изысканным ужином, который стал своеобразной, почти праздничной традицией завершения абсолютно каждого вечера без исключения. Рядом с купающимся в лучах славы королем сидели Питер Капица, Ален Оспе, Макс Ланк, комендант яртинского гарнизона Карл Линн, а также ряд других немногочисленных офицеров. В другом конце стола сидела деятельная королева Мария в отныне типичном для нее строгом черном наряде, ее несчастные завистливые подруги, жена кузнеца, женщины рыцарей и другие дамы из быстро разрастающегося окружения первой леди королевства. Все с аппетитом ужинали и активно обсуждали события последних насыщенных дней.

– Они сразу разбегутся, – доказывал всем разгоряченный Ален, с трудом находя время на еду из-за своего несмолкаемого рта. – Говорю вам! Да я сам чуть не сбежал от этих блястеров.

– В сортир? – рассмешил всех Макс.

– Это же хорошо! Настолько страшно, что и в сортир не стыдно сбежать.

– Как это может быть хорошо? – нарочито серьезно удивился Томас. – Я бы в сортир еще не скоро после тебя зашел. Знаю тебя. Помню, идем мы хвойным колючим лесом лысыми агентами на Арогдор…

– Ваше величество!

– В общем, до вулкана еще день пути, а мы наелись каких-то ягод. Я сразу говорил, что это плохая идея.

– Ваше величество, – покраснел Ален, все еще наивно надеясь спасти ситуацию. – Прошу тебя, Томас!

– В общем, не буду портить аппетит, но обратно я долго сопротивлялся возвращаться этим же ущельем, – еще больше рассмешил всех Томас, обычно скудный до шуток, но сейчас пребывающий в приподнятом настроении из-за первых успехов на своем новом поприще.

– Альберту определенно не понравится, если он узнает, кто живет в его опочивальне, – вмешался в разговор Линн, лысина которого задорно отблескивала в пламени многочисленных свечей на столе.

– Теперь мы знаем, зачем он хочет отбить Парфагон. За сортир переживает, – окончательно загубил авторитет уже смеющегося Алена седой кузнец, что тут же радостно подхватили все остальные офицеры, многие из которых еще недавно были рядовыми и имели большой навык поддержания подобных содержательных бесед:

– Может, нам теперь столицу по доброй воле отдать?

– Лучше отстоять! Альберт староват для таких потрясений.

– Ладно, на трон нового короля посадили, но Алена на любимый горшок? – сокрушался Линн.

– Может, Ален – мутант?

– У них четыре руки, а у него две ж…?

– Вы что! У нас в Парфагоне такие извращенные мутации строго запрещены. Это вам не Арогдор всякий.

– Но проверку проводить мы не будем.

– Да я сейчас сам все покажу! – вскочил на зеленую обивку стула и повернулся задом разгоряченный Ален, будто и вправду собираясь снять штаны. Подобным забавам он научился еще во время скучной службы в самой строгой Башне совершенства.

– Нет! Спасите! – закричали в панике сидящие рядом товарищи: – Помогите!

– Так, Томас! Мужчины, успокойтесь, – потерявшая терпение Мария пыталась спасти ситуацию, чувствуя стыд за высшее общество перед своими умирающими от смеха гостьями. – Тут же дамы.

– Прости, дорогая, – извинился перед супругой король, но тут же сам продолжил: – Кстати, Ален, а откуда ты знаешь, что Свежая Роза гермафродит?

– Объясните мне кто-нибудь, что это вообще такое! – встал из-за стола Линн со строгим и решительным лицом.

– И я не в курсе!

– Дайте слово Алену, ребята!

– Так! – окончательно прервала разгулявшихся рыцарей строгая королева, вскочив из-за стола и тряся серебряной ложкой. – Мы сегодня весь день трудились, столько важных дел сделали, а вы тут пошлятину какую-то устроили. Вам всем не стыдно?

Пока все пытались сделать серьезный вид и остановить приступ смех, в том числе и не привыкший к такой простоте общения Капица, в помещение торопливо вбежал адъютант короля-главнокомандующего, что-то шепнул ему на ухо и передал в руки запечатанный сверток. Удивившийся Томас, стараясь не выдавать своего волнения, нервно сломал печать и молча прочитал:

«Королю Парфагона Томасу Первому.

Мои поздравления, Ваше величество! Мне искренне хочется верить, что Вы сохраните свою жизнь и останетесь на троне. Вероятно, Вы еще не знаете, но единственный способ прекратить войну и бессмысленное истребление людей заключается в устранении бывшей принцессы Элизабет. Убейте ее и спасете Парфагон, а также тысячи других невинных жизней всей Селеции. Жизнь одного человека не может стоить так дорого. Надеюсь на Ваши скорые действия.

Вальтер Мейсер

P. S. Это первое и последнее предупреждение».

Побледневший Томас, не в силах больше терпеть эти странности, не говоря ни слова, уверенно и зло встал из-за стола и стремительно покинул обеденный зал. Вместе со своей личной охраной он сразу поднялся на вершину восточной башни к запертой в одиночестве Элизабет, чья тайна с каждым днем становилась все глубже и загадочней.

Усиленная стража бывшей принцессы разошлась, и молодой король резко открыл железную дверь, а затем взлетел по винтовой лестнице и мгновенно оказался почти в центре ее бежевой уютной комнаты. Вздрогнувшая от неожиданности, Элизабет проснулась и стала пытаться разглядеть в полутьме своего нежданного гостя, который лишь снизу частично освещался болтающимся светильником в его руке. До этого она мирно дремала в своем повседневном темно-зеленом платье не на своей удобной кровати, а на устланном ковром полу под одним из вытянутых ввысь окон, где ее совсем исхудавшие руки плотно обхватывали костлявые колени, будто она чего-то все время пугалась.

Увидев ее, разъяренный Томас подошел поближе и грубо поднял за мягкие волосы, пристально глядя в сонные глаза. Она негромко вскрикнула, и он увидел, как утонченный ротик искривился и из больших бездонных глаз дружно покатились огромные круглые слезы. Она шмыгнула маленьким носиком и хотела попробовать обнять своего мучителя, но он лишь дальше отодвинул ее беспомощное дрожащее тело, продолжая крепко держать за волосы и тем самым все сильнее опрокидывать ее голову назад. От неожиданности и усилившегося страха, Элизабет перестала плакать, а ее глаза уже без слез широко и пристально смотрели на нового короля Парфагона, возвышающегося над ней, словно скала. Она безуспешно пыталась освободиться, но многократная разница в силе не давала ей шансов. Затем он сжал ее оголившуюся нежную шею второй рукой и начал безжалостно душить, отчего несчастная девушка закашляла и захрипела, в конвульсиях брыкаясь ногами.

Вдруг, словно дикий зверь, Томас заорал на весь замок, выпустил едва выжившую девушку из напряженных рук и, полностью опустошенный, свалился на пол рядом с ней. В этот же момент в комнату ворвался запыхавшийся Капица, который не сразу понял, куда так стремительно умчался взбесившийся после прочтения записки король, и потому выглядел непривычно агрессивно:

– Все хорошо?

– Да, – тихо подтвердила Элизабет.

– Точно?

Неуверенно помявшись на месте и внимательно рассмотрев присутствующих подозрительным взглядом, расслабившийся канцлер все же медленно спустился к выходу. Как только тяжело дышащая парочка вновь осталась наедине, оживший Томас снова со злостью схватил за длинные волосы несчастную принцессу, хотя и не так сильно как прошлый раз:

– Что?! Что в тебе такого?

– Я не понимаю…

– Что им всем от тебя надо?

– Честно, я не знаю, Томас, – беспомощно шептала Элизабет.

– Этого не может быть!

– Я ничего не знаю…

Он заметил, как из ее удивительных глаз снова покатились огромные слезы. Казалось, он даже слышал, как они падали на мягкий как пух ковер.

– Из-за тебя они всех убивают?

– Я не знаю, о чем ты. Правда! Где мой отец?

– В Арогдоре с твоим братом.

– Что ты со мной сделаешь?

– Не тебе решать. Ты меня использовала?

– Он попросил. Томас, прости меня, пожалуйста!

Умоляющая прощения Элизабет еще сильнее заплакала, но он тут же грубо швырнул ее на пол и вышел из комнаты по винтовой лестнице, а затем громко хлопнул дверью внизу. Еще через полчаса она услышала беспокойный шум и оживленные разговоры снизу. Она и не подозревала, что ее и без того внушительную охрану усилили вдвое. По большому счету, почти все находящиеся на территории замка рыцари прямо или косвенно стали отвечать за безопасность бывшей принцессы.

Как ни надеялась злорадствующая Мария, находящаяся взаперти Элизабет не сильно страдала от своего заточения. Кроме смутных воспоминаний раннего детства, всю свою сознательную жизнь она и так находилась в сплошной изоляции. Будучи самым ценным, что есть в жизни влиятельнейшего лица на всей Селеции, она была самым ограниченным человеком в своих возможностях среди всех его подданных. С каждым годом ее все больше оберегали и старательно прятали от посторонних глаз, и постепенно восточная башня стало ее единственным миром. Как итог, она почти не сталкивалась с настоящей жизнью, не имела понятия, как устроен мир и чего в нем хотят обычные люди.

Все ее скупое представление о жизни за пределами проклятого замка было взято из многочисленных книг, которые были единственным окном в действительность, пусть и искаженную. Лишь книги и их герои были ее настоящими близкими и верными друзьями, будто реальными людьми, о ком она могла бесконечно думать и мечтать круглые сутки напролет. В своем юном возрасте она была единственным человеком на всей огромной Селеции, кто прочитал абсолютно все книги, художественные и даже сугубо технические, например, по строительству и выплавке металлов. Самые же интересные романы, где речь шла о храбрых героях, сумасбродных королевах и сверкающих балах она перечитывала по многу раз из года в год, так как выход новых изданий был большой редкостью в королевстве.

Так получилось, что она жила в трех реальностях: надежно запертая в ненавистной башне, в удивительных сюжетах книг и в волшебной фазе. Только лишь сломав стабильность пространства на грани сна, она могла стремглав вылетать за пределы каменных стен и, словно молодая ласточка, летать над волнами безграничного моря, шумящей сочной листвой леса и обрывистыми склонами гор. Она бродила в фазе по такому неизвестному ей Парфагону, бедным окрестным селам, купалась в холодных озерах и даже была на вершине страшного и мерзкого вулкана. Если все другие жители столицы использовали фазу только для изменения внешнего вида и возраста, а также бессмысленного развлечения, то для нее это был реальный мир свободы, единственной возможностью выйти из этой круглой комнаты и делать все, что захочется.

Сердобольный Альберт, хорошо понимая, что лишал свою самую главную ценность всех возможных радостей жизни, пытался компенсировать ее безутешные страдания своей избыточной любовью и совершенно лишним потаканием. Без спросу посадив ее в золотую клетку над таким ярким и живым Парфагоном, словно дорогую певчую птичку в гостиной, он при каждой возможности изливал на нее свои чрезмерно теплые чувства. Но не выпускал. Кормил, поил, одевал, боготворил, уступал во всех мелочах, но никуда никогда не выпускал и даже не мог об этом подумать. Потерянная в фантазиях Элизабет вообще не могла понять смысла своей никчемной жизни и с каждым днем все больше ненавидела и одновременно любила своего родного отца. Ненавидела за каждодневные страдания и бесконечное заточение. Любила, как единственного, кого просто могла любить, ведь у нее никого больше не было. После всех этих загадочных покушений, даже проверенной годами прислуге было строго настрого запрещено приближаться к ней и о чем-либо разговаривать.

Она часто представляла в своем развитом воображении умершую при родах мать, которая могла хоть как-то за нее заступиться и скрасить скучную жизнь, но принцесса мало что о ней знала. Отец практически ничего не рассказывал дочери о ней: ни о том, какая она была, ни что ее интересовало, ни как и где они познакомились. По необъяснимой причине Альберт всегда крайне неохотно реагировал на любое упоминание об этой печальной для него истории и всегда упрямо уходил от таких вызывающих боль разговоров.

Даже если к Элизабет вдруг допускали каких-то избранных людей или она с ними должна была сталкиваться на крайне редких и самых важных официальных мероприятиях, на нее все равно никто не смотрел как на нормального человека. Как и умирающий от любви отец, все ее искренне боготворили, считая за невероятное счастье лишь просто лицезреть ее божественный лик. Они не могли с ней адекватно общаться, а сама она, выросшая в придуманном книжном мире, тоже не имела практики в этом естественном вопросе, чтобы самой на что-то повлиять. Но она и не хотела никакого общения с этими вечно пресмыкающимися людишками. Она так хотела нормального отношения и простого человеческого разговора на какую-нибудь интересную или простую, да хоть бессмысленную тему, но обязательно с равным себе собеседником. Как в книжках. Вместо этого перед ней все падали на колени, теряя дар речи, а она даже не понимала, почему они это делают, и чем, собственно, она все это заслужила. Как итог, разочарованная Элизабет постепенно теряла основу веры в реальный мир и его людей.

Подрастая, она начала понимать, что и с ее странным отцом не все в порядке. И дело было вовсе не в его бессмысленной и чрезмерной опеке. То тут, то там случайно собирая разрозненные данные по крупицам, она достаточно рано поняла, что все эти бесконечные проблемы многострадального Парфагона являлись делом рук самого короля. Оказалось, что ее якобы давным-давно погибший брат был предводителем Арогдора, и он сам договаривался с коварным отцом, куда и насколько сильно вторгаться его кровожадным мутантам и сколько при этом можно уничтожить ни в чем не повинных мирных жителей. Она видела, как они относились к обычным людям, по сути, обесценивая жизнь каждого их них. Все это чудовищное зрелище настолько отличалось от созданного в ее голове с помощью романов и рассказов совершенного мира, что она окончательно теряла связь с реальностью. Поскольку других примеров она не видела, жизни настоящих людей для нее тоже перестали иметь хоть какое-нибудь значение. Все видели в ней неприкасаемое божество, а она, как и полагается настоящей богине, видела в них лишь тлен и пустоту.

И вдруг все это изменилось. Понимая, что в его окружении стремительно появляется новый сильный и молодой игрок, озаботившийся Альберт попросил ее немного приблизиться к мужественному Томасу Юргу. Он хотел узнать, что тот хочет от жизни, какие у него есть слабые места, чтобы в будущем хорошо с ним сработаться. Более того, он не без оснований надеялся, что этот уникальный и упрямый юнец будет более лоялен, когда божество в виде снизошедшей неприкасаемой Элизабет поможет закрыть глаза на многие жестокие правила жизни королевства. Спохватившийся Альберт одновременно искренне хотел просто развеять свою измученную заточением дочь, которая постепенно сходила с ума, что стало очевидным даже для него самого.

Конечно, она с огромной радостью согласилась на эту любопытную авантюру. В своих умных и драгоценных книжках она уже давно почерпнула все необходимые для этого знания. Эта коварная игра с наивным рыцарем стала самым запоминающимся и веселым приключением в ее постной и скучной жизни. Томас для нее был лишь живым инструментом развлечения, словно безымянные пешки для бесчувственного отца. Этот, безусловно, успешный и храбрый воин все равно оказался пустым звуком, как и все те, кто пресмыкался перед ней, в чем он сам был виноват и потому получал по заслугам. Мало того, она каждый раз всем сердцем его ненавидела, когда в очередном припадке душевных мук вспоминала эти необъяснимые и дурацкие покушения на нее. Если бы ее убили, то ничего бы не изменилось в этом мире. В нем лишь стало бы на одного страдальца меньше, измученного бессмысленным существованием в окружающем идиотском бреду.

А потом прогремел Королевский бал, где ее главной бесстыдной целью с самого начала было расшатать до умопомешательства психику его бедной жены, к которой она ничего личного не испытывала и даже немного жалела. Потом был веселый ужин, когда она заставила Томаса присесть рядом и затем, как бы невзначай, давила на его придуманные идеалы, которых, как она знала, в мире точно нет. В нем вообще ничего нет, по ее мнению, кроме выдуманных никчемными людьми бесполезных вещей и забот. Настоящие преданные чувства, глубокое понимание и искреннее внимание были только в ее толстых бумажных романах. Да и там их кто-то придумал. Может, таких вещей вообще не было в нашем иллюзорном мире с самого его начала?

Но нет. Все это существовало! Хотя Элизабет продолжала безжалостно играться с глупым, но все же добрым и отзывчивым Томасом во время их прогулок по замку, саду и Стене, она все чаще ловила себя на удивительной мысли, что делала это не столько сугубо ради развлечения или важной просьбы отца, а сколько ради того, чтобы задорно поиграться именно с ним. Она уже сама хотела каждый день видеть этого чудаковатого офицера. Мало того, он один из немногих в этом поблекшем мире, кто тоже читал книги и жил теми же возвышенными идеалами, которые были у нее, но с той лишь разницей, что для нее они существовали только в воображении, а для него в реальности, что ее искренне поражало. Ей не только было интересно обсуждать с ним содержание того или иного романа, но и впервые в своей жизни она чувствовала в другом человеке настоящую родственную душу. Никогда ранее ее никто так не понимал. Никогда ранее она никому не могла рассказать те глубокие философские мысли, пусть иногда и совсем глупые, которые были в ее юной головке и будоражили фантазию бессонными ночами. Другие темы ей было сложнее обсуждать, ведь откуда ей знать обыденную реальность и ее действительно насущные повседневные заботы?

Ситуация настолько стремительно начала развиваться буквально в считанные дни, что ей пришлось с силой гнать из своего одурманенного простым деревенщиной сердца внезапно возникшие совершенно сумасшедшие мечты. Но иногда она не могла устоять и полностью отдавалась им со сладострастным наслаждением. В ее буйном красочном воображении он крепко прижимал ее к себе за талию, затем нежно целовал в чувственные губы, и они вместе на белом коне посреди лунной ночи, наплевав на все на этом белом свете, сбегали из проклятого замка и ненавистного Парфагона. Точно как в избранных книжках. В ее разыгравшейся фантазии они счастливо жили где-то в живописных горах у синего моря в их безупречном мире, где ты понимаешь – и тебя хотят понять, где ты любишь – и тебя обожают, где ты воспринимаешь человека, как он есть – и от тебя не требуют того, чего в тебе нет.

Но все эти мечты длились очень недолго. Однажды утром она проснулась от истошных и отвратительных выкриков с улицы, а потом услышала жуткий шум в замке, но ей никто ничего не сообщал и не объяснял. Она лишь на следующий день все поняла, наблюдая за коронацией своего наивного рыцаря и его обозленной жены, которая поглядывала на ее башню, зная, что она все видит. Дальше Элизабет смиренно ждала своей незавидной участи, потеряв счет дням, пока к ней не ворвался обезумевший Томас. Как она и ожидала, он догадался, что она с ним просто игралась и использовала в грязных целях хитрого отца. Что теперь он предпримет? Может быть, ее казнят, наконец? А что будет с ее отцом и загадочным братом, которого она лишь несколько раз видела на экране в компании этого страшного и огромного мутанта Джавера? Как они будут ее спасать, и хочет ли она этого?

Так или иначе, она отчетливо осознавала, что у нее не будет шанса все объяснить разочарованному Томасу. А если и будет, то он никогда не поверит, что она вдруг в процессе игры почувствовала реальный интерес к нему. Слишком это наиграно и неправдоподобно в ее безысходном положении.

Обреченно размышляя о своем безрадостном будущем, Элизабет не заметила, как снова уснула на ковре в своем любимом дневном платье прямо в том месте, где ее и бросил обозленный Томас. То ли сходя с ума, то ли от невыносимой тоски, она все чаще и чаще стала засыпать в каком угодно месте ее круглой комнаты, но только не на большой и удобной кровати. Она могла уснуть на диване, на кресле, под окнами, под столом и вообще везде, где можно лежать. Лишенной какого-либо разнообразия реальной жизни, для нее это стало элементом посильного развлечения, способом пережить новые эмоции.

Глубоко проспав всю беспокойную ночь, она вдруг поняла, что проснулась. В этот же момент, не двигая хрупким телом и не открывая глубоких глаз, мгновенно увлеченная Элизабет стала пытаться представить себя в той маленькой рыбацкой лодочке, которую она часто видела из окна вдали на реке Тихой. Она попыталась внимательно почувствовать, что просто сидит в ней и разглядывает ее. Сразу же, буквально через несколько мгновений, она вдруг поняла, что все ее ощущения уже находятся в этой деревянной лодке, а свое реальное тело в восточной башне она перестала чувствовать, лишь только помня о нем. Пространство сломалась, она снова в любимой фазе и ей предстоит новый глоток свободы!

Ощупав и рассмотрев свои невероятно детализированные и четкие руки, обнажающее худые колени легкое белое платьице в розовый цветочек, деревянное дно лодки и весла, радостная Элизабет резко встала и во весь девичий голос завизжала от переполняющего ее восторга. Попрыгав на одном месте, она вдруг всем телом облокотилась на левый борт лодки и смело перевернула ее. Оказавшись в кристально чистой и обжигающе холодной воде, она сразу поплыла к каменистому дну, распугивая редких рыб и пытаясь снова визжать от необузданных эмоций, отчего пузыри с воздухом громко бурлили в ее ушах. Стремительно проплыв по дну между камней и водорослей, она словно дельфин выпрыгнула из воды на берег и быстро побежала, пока вскоре не взлетела вверх. Она все мчалась и мчалась в бесконечную высь, пока не оказалась так высоко, что вся прекрасная Селеция была видна у ее ног. Снова завизжав от волнительного страха, она кинулась головой вниз в сторону идеально круглого озера, чтобы больно ударившись о гладь, добраться до илистого дна, а потом взлететь как можно выше. Затем так повторять снова и снова, пока всемогущая фаза не закончится, и вернувшее свою силу пространство не зажмет ее в стенах проклятой башни.

* * *

В этот же день на другой стороне Селении генерала Айвора Джавера провожала в очередной боевой поход его красивая молодая жена Кейт, шикарные каштановые волосы которой развевались на пронизывающем горном ветру у дверного проема их уютного особняка.

– Никуда не выходишь, пока я не вернусь, женщина.

– Поняла, Айвор. Хватит повторять.

– Если тебя кто-то узнает, то нам конец.

– Я никуда не выйду из особняка, пока ты не вернешься. Обещаю!

– Вдумайся, кто теперь король Парфагона, а кто в замке в ста футах от нашего дома. Невероятно!

– Да, вот такая я, – хихикнула и улыбнулась Кейт, но потом снова стала грустной, вспомнив, что ее любимый муж идет воевать с родным братом.

– Не переживай особо тут.

– Это какой-то кошмарный сон, Айвор! – вдруг зарыдала она. – Ты же всегда знаешь, что делать. Придумай что-нибудь! Вы же их там поубиваете всех.

– Ситуация сложная. Мы тут впервые ничего не контролируем. На самом деле, мы раньше никогда ни с кем не воевали.

– Как это?

– Не важно, но я сделаю все, чтобы вернутся к тебе. И я вернусь. Это все, что ты должна знать.

– Обещаешь?

– Конечно, женщина!

Обняв и горячо поцеловав свою молодую жену, храбрый полководец забрался на подоспевшего боевого челоконя и вместе с охраной отправился к штабному подразделению, которое ждало его за гниющими Вратами свободы. Его особняк находился под круглосуточным оцеплением лучших мутантов, в связи с чрезвычайной ситуацией и возможной угрозой близким легендарного генерала.

Вместе с покидающими неприступный кратер хмурыми реками воинов их родной город значительно опустел. Через ущелье Восьмой реки в сторону бухты с флотом Арогдора ушла почти полутысячная армия, чтобы повторно атаковать с моря безмятежный Новый Альберт и оттуда смело двинуться к южным подступам обреченного Парфагона. По протоптанным ущельям Третьей, Четвертой, Пятой и Шестой рек начали спуск армии по триста четырехруких монстров, причем каждая двигалась в сопровождении пятитысячной орды обученных мирных жителей. В состав могущественных армий также входили осадные орудия, захваченные в поверженном Городе заката. Все это сопровождали тысячи служащих тыловых служб и бесчисленные ресурсные обозы, которые в очередной раз планировалось загрузить доверху награбленными богатствами.

Внимательному Джаверу многократно докладывали о спешной эвакуации мирных жителей и составов дозоров со всех территорий королевства Томаса Первого, но он отныне не мог доверять никаким сообщениям до конца, поэтому всем армиям было дано строгое указание максимально собранно и в постоянной боеготовности следовать до однажды уже покоренной Стены противника. Там они собирались взять древний город в плотное окружение и агрессивную осаду, а затем как можно быстрее войти внутрь и добраться до бесценной Элизабет. Если она жива, то после ее спасения нужно было почти полностью уничтожить город вместе с его жителями. Ели она мертва или пропала, то следовало обязательно тут же осторожно отступать, стараясь никого не трогать. В любом случае, было жизненно необходимо захватить живым или мертвым нового дерзкого короля. Таким образом, у генерала Джавера впервые в жизни была реальная боевая задача, а не бессмысленный размен пешками. Если, конечно, не считать неожиданное спасение в последний момент оказавшейся в беде принцессы, когда подлые лучники Города заката вопреки всем договоренностям полным составом ринулись за ней в замок во время первого штурма Парфагона.

На случай внезапной контратаки, на вулкане было оставлено несколько сотен стойких мутантов и три тысячи подготовленных мирных жителей. Сами арогдорцы с большим энтузиазмом восприняли возможность навсегда отомстить подлому врагу за недавнюю ужасную атаку на родной кратер и все те бесконечные унижения, которые они терпели века напролет. Однако их все больше беспокоили вести о новом загадочном короле в Парфагоне и просто убийственные слухи о самом Альберте Третьем, который, якобы, находился аж в замке предводителя Эйзенберга прямо в центре кратера. Также ходили абсолютно невероятные и неправдоподобные разговоры, что их великолепный предводитель, ни много ни мало, приходился сыном неожиданного гостя вулкана. Распространителей таких удручающих новостей каждый день умело отлавливали дюжинами, без разбирательств арестовывали и затем втайне сразу же изуверски казнили.

Такая обидная до слез ситуация стала гложущей душевной болью не только для патриотичных жителей города, но и для несчастных обитателей темно-серого замка, где, сложа руки за спину, Эйзенберг нервно метался вдоль круглой площадки своего зимнего сада и опустошенно смотрел себе под ноги. В это время его отец безмятежно качался на мягком гамаке между пальмами и пытался хоть ненадолго забыться под пение мирных птиц и стрекот беспокойных цикад:

– Все будет хорошо, Варнер.

– У нас уже все челокони перепуганы в городе!

– Ну, хоть не об этом, прошу тебя…

– Это не моя вина, заметь. У меня все работало идеально.

– Думаю, она жива и скоро все вернется на свои места.

– А если не жива? А если они смогут отбиться бластерами?

– Джавер выплавил сотни толстых щитов. Еще он будет использовать дымовую завесу и метательные орудия. Не забудь про гигантскую армию. Подчеркиваю, гигантскую!

– А вдруг? Я тебе всегда говорил, чтобы ты хоть несколько штук мне отдал.

Бывший безукоризненный король Парфагона Альберт Третий медленно присел на свой гамак и обреченно положил руки на разболевшуюся голову. Пение птиц не помогало от бесконечной паники его несдержанного сына, едва ли способного принимать самостоятельные решения, в отличие от Томаса, который мог бы сильно пригодиться в его рухнувших планах.

– Это не игрушка, Варнер, – вздохнул он. – Это слишком мощное оружие и в неправильных руках оно может…

– А сейчас – в правильных руках? Этот сопляк столько пережил и везде выкрутился. Я так и не понял, как он с эшафота сбежал!

– Да, еще тот сорванец. Жаль, что он не с нами.

– Что? – остановился пораженный Эйзенберг. – Ты уже не тот, отец. Не знаю, что с тобой случилось… Как можно было все так легко сдать какому-то деревенщине? Столетия такой тяжелой работы – коту под хвост!

* * *

Спустя около двух напряженных недель оптимистичной подготовки Парфагона к очередной обороне, умиротворенный Томас прогуливался среди белого дня по древней Стене вместе с канцлером Калицей, постепенно ставшим для него достаточно близким человеком, практически другом. В сопровождении внушительной охраны они придирчиво наблюдали, как достраиваются дополнительные укрепления и готовятся новые боевые позиции. Особенно их интересовало, как идут работы по установке десяти вращающихся бойниц размером с карету. Снаружи они были покрыты листами непробиваемого стрелами железа, а внутри должны были находиться меткие стрелки со смертоносными бластерами. Главным преимуществом такого решения была способность поражать цели как за пределами спасительной Стены, так и в самом поверженном городе, если в него все-таки прорвутся озверевшие мутанты. При этом попасть внутрь можно было только через закрывающийся изнутри лаз, что позволяло избежать случайных ранений и захвата такой ценной позиции. Вся система обороны держалась на этих подвижных бойницах, почему основная часть всей живой силы должна была защищать их любой ценой.

Как казалось, ситуация стала выглядеть обнадеживающе, и Томас уже не сомневался в том, что даже объединенные силы мерзких мутантов Арогдора будут неизбежно повержены и великий Парфагон снова устоит. Что будет после этого, он пока еще не знал. Единственное, некоторое волнение вызывала угрожающая записка Вальтера Мейсера. Этот уникальный человек, уже совершивший два покушения на загадочную Элизабет, не только выжил в той жуткой мясорубке Города заката, но и все еще не отступал от своей пакостной цели. Как этому человеку удается оставаться незамеченным между двух жернов? Где он прячется? Что ему вообще надо от жизни?

Конечно, Томас хотел всеми силами остановить бессмысленное кровопролитие, но он чувствовал, что бесконечную войну можно закончить и другим способом, а не только парадоксальным и спорным жертвоприношением белокурой девушки, о которой в итоге все время приходилось думать и невольно вспоминать их романтические вечера, что будоражило былые чувства. Однако после такого унизительного предательства он потерял к ней доверие, но что с ней делать, он тоже не знал. Казнить? Отдать Альберту?

Вечно сидеть в своей опостылевшей башне одинокая Элизабет тоже не могла, да и для верной Марии это было бы сущим кошмаром. Пожалуй, этот нерешенный вопрос был единственным препятствием, который мешал новой королеве полноценно наслаждаться жизнью. Полностью погрузившись в привилегированное положение первой леди, она даже не особо придавала значение надвигающейся опасности со стороны зловещего вулкана. По ее мнению, все это были глупые мужские заботы, и они их сами как-то решат. Ей-то о чем беспокоиться? Она теперь бесценная первая леди вечного Парфагона и ее должны оберегать надежнее самого короля! Но пока ей казалось, что одну только бывшую принцессу по совершенно непонятной причине охраняют больше, чем саму столицу. Мало того, ей ни разу не дали к ней пройти. Случись это хоть раз, вполне возможно, что загадочный Вальтер Мейсер в своем послании обошелся бы лишь поздравлениями в коронации.

– Не стоит ли увеличить состав новых бойниц? – Калица внезапно разбудил утонувшего в размышлениях Томаса, стряхнув с его синего камзола деревянную щепку.

– Что?

– Там по три человека, но может быть лучше по четверо?

– Добавить запасного охранника?

– Почему нет? У нас так много от этих блястеров зависит, что нужно перестраховаться.

– Бластеров, Питер. Там им не тесно будет?

– Я опять так сказал? – покачал головой Калица. – Будет тесновато. Надо было сразу их больше делать.

– Но ценой же маневренности.

– Зато больше брони.

– Ваше величество! Ваше величество! – сквозь охрану пытался прорваться запыхавшийся гонец. Побледневшие Томас и Калица молча переглянулись, осознав, что долгожданная фатальная атака неугомонных мутантов Арогдора, о которой когда-то сообщала покойная Ирэн, все-таки началась. Бесспорно, цели у этого массированного вторжения теперь были явно иного характера в связи с бегством Альберта на их сторону и разрушением его механизма управления Селецией. Это означало, что предстояло первое за столетия настоящее и безжалостное сражение до последней капли крови.

Взяв два помятых свертка из рук еле стоящего на ногах молодого и худого гонца, судя по всему, измучившего до полусмерти не одну лошадь за последние пару дней, напряженный Томас молча прочитал их мрачное и тяжкое содержание. Согласно первому страшному сообщению, ушлые мутанты еще вчера высадились в пустом Новом Альберте на своих черных галерах. Согласно второму посланию невероятно медленная, но бесчисленная армия безжалостного Джавера должна была уже в этот момент приближаться к Башне совершенства и Башне самовыражения. Им понадобится два или три недолгих дня, чтобы сомкнуть плотное кольцо вокруг осиротевшего Парфагона, защищенного всего двумя с половиной центуриями рыцарей и беззаветно хранящего жизни почти ста тысяч мирных подданных короля. В этот жуткий момент осознания надвигающейся беды отважный Томас вдруг почувствовал новый прилив сил и уверенности в себе. Если бы не его отчаянное решение эвакуировать жителей с незащищенных территорий, чему так активно противились почти все вокруг, уже к этому моменту реки багровой крови затопили бы всю равнину южнее вулкана. Значит, он был прав. Значит, он может полагаться на себя, несмотря ни на что и несмотря на чужое мнение.

Вечером Томас нежно обнял Марию, когда они, жутко уставшие и объевшиеся, пришли с веселого, несмотря ни на что, ужина, и, скинув верхнюю одежду, свалились на широкую кровать, приготовившись к долгожданному сну в своей временной опочивальне. Они оба до сих пор чувствовали себя весьма неуютно в этом обширном чуждом помещении, сплошь отделанном красным деревом, начиная с потолка и заканчивая канделябрами на столиках и рамами окон, смотрящими своими резными ставнями на тихий внутренний сад с успокаивающим журчанием фонтанов. Возможно, этот осязаемый дискомфорт отражался на их отношениях, так как только тут они и общались. Утопая в бесконечных заботах целого королевства, супруги все реже видели друг друга, что не могло их самих не беспокоить. Молодой паре лишь оставалось надеяться, что возникшая между ними отчужденность и напряженность сразу закончатся, как только многострадальный Парфагон будет спасен.

– Мария, ты должна немножко вернуться в реальность.

– Что ты имеешь в виду, любимый?

– Ты слышала, что через два дня, ну три, мутанты нас окружат?

– Конечно! Это ужасно.

– Тогда зачем ты сегодня спрашивала Питера о том, где взять рабочих и двести золотых для постройки фонтана?

– Томас, это не какой-то там фонтан, а самый большой и с мраморными статуями, изображающими нас с тобой. Люди во время осады будут пить оттуда воду.

– Ты хочешь его сейчас строить?

– Ну, да. А этот змей тебе все докладывает?

– Мы без него вообще бы ничего не сделали. Не думаю, что тебе стоит так называть Питера. Я ему верю.

Вдруг раздался нервный, но тихий стук в деревянную дверь. Потом еще один. Затем она медленно приоткрылась и в ней показалась испуганная голова одного из бравых рыцарей личной охраны:

– Срочно, Ваше величество, – прошептал он.

– Что такое?

– На минуту, – продолжал шептать рыцарь, думая, что строгая королева спит. – Срочно.

– Ну, что там?

– Питер Капица, Ваше величество.

– Ну вот! – взбесилась подпрыгнувшая на кровати Мария, отчего бесстрашный боец мгновенно испарился за дверью. – Теперь мы еще и спать втроем будем? Полное доверие!

– Прекрати.

– А что? Ты его когда-нибудь видел с женщиной? Хоть с одной?

Томас уже не слышал свою озлобленную жену, по привычке предполагая, что послушный генерал Альберт устроил очередной неожиданный сюрприз. Быстро накинув халат с витиеватым орнаментом из золотых ниток, он немедленно вышел за дверь, где в тихом коридоре нервно ожидал бледный Калица с растрепанными длинными волосами и в помятом балахоне, что было удивительно само по себе, учитывая его возведенную в высшую степень аккуратность. Вокруг него возвышалась толпа высоких рыцарей охраны, по напряженным лицам которых скакали отраженные от отполированных доспехов блики светильников на стенах.

– Вот, – Калица сунул в руки удивленного короля маленькую бумажку с рукописным текстом. – По всему городу. Везде! Тысячи. Завтра все пропадет. Все!

Томас никогда не видел бессменного канцлера Парфагона в таком отчаянном состоянии. Это ничего хорошего не предвещало и потому, приготовившись к самому худшему, он внимательно прочитал:

«Мир в наших руках, Парфагон!

Беспощадная война началась к совершеннолетию ведьмы Элизабет, до сих пор охраняемой в восточной башне замка короля. Мир вернется на Селецию, как только она перестанет дышать. Мутанты на подступах к городу. Жизнь ведьмы или жизнь наших детей!

Мир в наших руках, Парфагон!»

Дважды прочитав текст, Томас облегченно вздохнул. По растрепанному виду канцлера он изначально решил, что злобные мутанты уже проникли внутрь Стены и отныне нет шансов на спасение ситуации, но все оказалось значительно проще.

– Завтра, Ваше величество, – все равно дрожал Калица с искривленной гримасой на лице, – завтра отчаянный и испуганный народ придет сюда. Они ее разорвут!

– Что ж, кому-то понравились наши методы. Мы даже знаем, кому. Но как? Мейсер в городе?

– Забудьте! Нам нужно что-то быстро придумать прямо сейчас. Но я не знаю, с чего начать… Я никогда в жизни не был в такой тяжелой ситуации. Элизабет должна быть спасена в любом случае! – тараторил канцлер. – Теперь и мутантам, и горожанам нужна только она! Как мы этому будем противостоять?

– Что Вы так трясетесь из-за нее? Может, ничего не будет.

– В городе уже локальные бунты! А ведь еще все спят. Я отправил людей собирать листовки и усмирять народ, но ничего не соображающая толпа завтра снова снесет этот замок. Они ее разорвут на части!

Так получилось, что Томас половину предшествующего дня напряженно размышлял о том, смог бы он казнить невинную Элизабет, если бы это безусловно гарантировало мир? Вероятно, смог бы, но ему были нужны внятные объяснения такой бредовой ситуации. Может, она, правда, ведьма? Истребление населения началось действительно незадолго до ее совершеннолетия. Как это может быть связано? Или это просто клевета для глупого люда, обожающего бессмысленные привязки к датам и событиям?

Также молодой король думал и о другом. Обходя древнюю Стену по всему ее периметру, он вдруг поймал себя на неприятной мысли, что все еще может продолжать играть по чужим правилам и что все как-то подозрительно шаблонно происходит во всей его жизни и взаимоотношениях Парфагона с Арогдором. Будто некто тщательно нарисовал одни и те же схемы в головах каждого. Будто не существует других вариантов жизни и реакции на постоянно повторяющиеся события. Посмотрев еще раз на трясущиеся руки Калицы, зло улыбнувшийся Томас неожиданно для всех направился в соседнюю гостевую комнату кузнеца Макса Ланка.

* * *

С первыми лучами рассвета из грохочущих Северных ворот показались две дюжины бодрых рыцарей на отборных жеребцах, фыркающих бурлящими облаками пара в морозном утреннем воздухе. Впереди них на мощном бронированном челоконе с ирокезом ехал облаченный в позолоченные доспехи отважный Томас Первый. Перед ним сидела восторженная дочь бывшего короля, плотно укутанная в теплые меха. На первый взгляд воины ничем примечательным не отличались от обычных товарищей, однако почти у половины из них красовались стальные перчатки турнирных доспехов, плотно сидящие на левой руке вплоть до локтя. В них были надежно вмонтированы вытянутые бластеры, придавшие практически полную неуязвимость модифицированным рыцарям. Для смертоносного и сжигающего все на своем пути выстрела им нужно было лишь направить руку в нужную сторону и сжать пальцы в определенной комбинации.

– Томас, давай сбежим? – тихо спросила белокурая и худая Элизабет. – Уйдем, убежим от этих глупых людей!

– Куда?

– Куда-нибудь. Где спокойно и никого нет. И чтобы красиво было!

– Сиди и молчи.

– Тогда куда мы?

– Я – в Арогдор. А ты переждешь там, где тебя никто не найдет.

– Ты за мной вернешься?

– У меня нет выбора, к сожалению.

– Знаешь, но ведь у меня никого, кроме тебя теперь нет…

– Молчи. Нам не о чем больше говорить.

Дерзкий и невероятно решительный Томас действительно направлялся в кратер вулкана. Второй раз подряд, пока нерасторопные мутанты готовились уничтожить его безмятежное королевство. Он снова туда шел после невероятного и загадочного спасения, что вряд ли повторится. Он снова туда шел всего с двумя дюжинами рыцарей, когда оттуда прошлый раз не вернулась почти тысяча. Он снова туда шел, оставив в скорой и неминуемой осаде всех своих беззащитных подданных, которых лишил спасительного оружия. Он рискнул всем, что у него было, включая собственную жизнь, чтобы пойти в самую неожиданную и сумасшедшую атаку, которой надеялся навсегда прекратить бесконечный абсурд в этом сошедшем с ума мире.

Через сутки пути, проходя самыми малоизвестными дорогами и лесами, они увидели с невысокого холма, как невероятно огромная армия генерала Джавера медленно и неповоротливо двигалась в сторону Салепа.

Через двое суток, находясь на полпути между покинутой Башней совершенства и мостом через реку Змея, по-прежнему неразговорчивый Томас спрятал испуганную Элизабет в недавно брошенном доме того самого дальнего родственника, который, будучи известным охотником, участвовал в подготовке к турниру. Для надежной охраны бывшей принцессы он оставил половину обычных рыцарей во главе с верным трибуном Аленом Оспе. Других он взял с собой, чтобы они могли заменить в случае ранений или гибели кого-то из десяти модифицированных товарищей.

Через трое суток бесчисленная армия Арогдора взяла в неразрывное кольцо паникующую столицу, не имеющую никаких отступных путей и готовую к сражению насмерть. Но, когда неповоротливые осадные орудия и колонны скалящихся мутантов пошли в атаку на заросшую мхом Стену, они внезапно остановились. К потрясению и удивлению парфагонцев, больше нескольких дней не способные выдержать натиск и уж тем более прямое вторжение, арогдорцы внезапно вернулись к своим исходным позициям вокруг Стены и остались там в загадочном ожидании. В это же самое время их жесточайший и легендарный полководец уже спешил изо всех сил обратно на вулкан. С собой он взял лишь сотню самых верных мутантов и две сотни наиболее выносливых челоконей, чтобы как можно быстрее вернуться домой.

Через четверо суток король Томас Первый уже проходил нижние территории вулкана, в легких и буквально минутных боях побеждая все попавшиеся дозоры и идущие навстречу немногочисленные тыловые службы противника. В это время страшное кольцо вокруг изумленного Парфагона все еще продолжало неподвижно стоять, а отчаянный генерал Джавер с невероятными усилиями достиг моста через реку Змея.

Через пять суток со дня выхода из Северных ворот бесстрашные королевские рыцари дошли до верхней части горловины ущелья Пятой реки. К этому времени уставший полководец арогдорцев уже стремительно заходил в это же самое ущелье снизу, а застывшее в ожидании полчище мутантов так все еще и не пошло в атаку на окруженную столицу неприятеля.

Через шесть суток пути, на восходе солнца храбрый Томас Первый направил свою дерзкую до безумия группу на уже знакомый ему западный пологий хребет зловонного кратера. Пойманные врасплох мутанты кинулись навстречу отчаянным рыцарям, но все их усилия по защите родного города были тщетными. Молодой король на огромной скорости вел своих преданных воинов уже знакомыми провонявшими улицами в низину чаши кратера. Они легко и на большом расстоянии сражали несущихся на них с разных сторон, истошно орущих мутантов, прожигая в них сквозные дыры и часто разрезая пополам. Синие вспышки и лучи озаряли один район за другим, неотвратимо приближаясь к темно-серому замку, в котором еще даже не знали о вторжении. Прорезав весь усыпанный сажей и дерьмом город, словно масло раскаленным ножом, разгоряченные Томас и его модифицированные рыцари без единой потери ворвались в незапертый замок, вмиг спалив всю его изумленную охрану синим дождем лучей смерти.

Попав внутрь, они спешились и начали продвигаться вглубь по великолепным коридорам с мраморными колоннами. Однако в ограниченном пространстве их невероятная эффективность резко упала, а уязвимость столь же сильно возросла. Левой рукой в стальной перчатке они метко отстреливались из бластеров, а правой ловко отбивались мечами от изо всех щелей лезущих четырехруких мутантов, которые упрямо подбирались вплотную. Так или иначе, отвратное зловоние паленых волос и обугленного мяса, а также адские крики и звон металла все неумолимее приближались к горячему воздуху зимнего сада. Там в безумной панике метались между кустами и пальмами истеричный Эйзенберг, его лишившийся короны отец Альберт, снова застуканный обстоятельствами в одних колготках, пищащий Ньюртон и орущая, как огромный взрослый мужик, Свежая Роза на сломанных каблуках и в коротких мальчишеских штанишках.

Из длинных лабиринтов коридоров в зимний сад выбралось только пять измученных и израненных модифицированных рыцарей во главе с обезумевшим королем и потерявшим шлем загорелым центурионом Карлом Линном, который незамедлительно кинулся выжигать всех присутствующих высших лиц Арогдора своим мощным и точным синим лучом бластера. Томас планировал спасти Альберта, к которому у него было еще много вопросов, но меткий выстрел озверевшего товарища уже срезал ему голову, оставив лишь глухо упавшее тело и откатившуюся в колючие кусты голову с дымящейся бородой и испуганными глазами.

– Что ты наделал?! Я же просил! – лишь мог крикнуть Томас, но рыцарь уже был занят выжиганием появляющихся со всех сторон мутантов:

– Все в центр!

Еле передвигающиеся отважные воины, оставляя за собой густые следы стекающей крови, дружно встали спинами друг к другу в центре мраморной площадки вокруг обезглавленного тела их бывшего короля. Затем они начали безостановочное движение по кругу, отстреливая нескончаемые полчища уродливого противника, и из последних сил крича во все горло, чтобы излить животный ужас от своей смертельной карусели. Из всех проходов, проемов, окон и уже разбитой стеклянной крыши на них бежали, прыгали, падали четверорукие мутанты и обычные жители Арогдора, вооруженные топорами и кинжалами.

В этот момент к замку добрался измученный напряженной дорогой Джавер и приказал всем своим ошарашенным от увиденного в городе воинам приготовить луки и подняться к стеклянной крыше.

– Не стрелять! – скомандовал он им, когда уже через две минуты наблюдал сверху за происходящим хаосом в зимнем саду. Его мутанты с непониманием ждали сигнала, чтобы забросать стрелами уязвимых в такой беспомощной ситуации рыцарей.

– Генерал, что мы ждем?

– Можно мы начнем? Они же всех перебьют!

– Это всего полминуты займет!

– Не стрелять, я сказал! Не стрелять, – Джавер зло повторил команду и продолжил смотреть вниз, где лежали изуродованные остатки тел Варнера, Альберта и Николь. Их все больше и больше засыпали тела других мутантов, нескончаемым потоком выскакивающих из всех щелей и дверей на отчаянно кружащихся рыцарей, от чего жуткая вонь жженой плоти и озаряемый синим цветом дым распространились с разбитой крыши замка на весь центр кратера.

– Генерал, ну что же происходит?!

– Я уже не могу!

– Все вниз! Немедленно! – скомандовал обомлевшим мутантам Джавер. – Вниз, я сказал!

Упрямо дождавшись, когда все ушли, он последний спустился с крыши, а затем приказал прекратить попытки отбить замок.

– Вы предатель! – вырвалось у одного из разгоряченных старших воинов. – Предатель!

– Эйзенберг мертв, идиот. А рядом с ним лежит тело Альберта Третьего, его отца!

– Что? – удивился мутант, как и его сородичи:

– Так это правда?

– Что тут вообще происходит, люди?!

– Я беру временные права предводителя Арогдором на себя. Собрать всех на площади! Всех! У вас полчаса, – приказал Джавер шокированным мутантам.

Пристально оглядев своим озлобленным взглядом окруживших его воинов, он развернулся и в одиночку смело пошел в замок, откуда нескончаемой жуткой песней раздавались жалостливые стоны и затухающие крики раненых. Пройдя длинные коридоры, усыпанные подпаленными трупами, Джавер вышел к задымленному саду и осторожно заглянул за угол. Среди обугленных стволов пальм и гор трупов, трое тяжело дышащих рыцаря пытались оказать помощь двум умирающим на полу товарищам, которые уже теряли сознание от кровопотери.

– Ваше величество! – крикнул Джавер.

– Что?! Кто это?

– Айвор Джавер.

– Иди сюда, тварь! – заорал все еще озверевший и окровавленный Томас в помятых доспехах, лицо которого снова было в ссадинах и глубоких порезах.

– Иду, – спокойно ответил полководец, выкидывая вперед меч и кинжалы, которые с глухими ударами упали на усыпанный бездыханными телами пол.

– Почти двадцать лет тебя ждал. Иди быстрее! Посмотрю в твои глаза, тварь.

– Все кончено. Я сдаю Вам Арогдор.

– Это понятно. Иди сюда!

– Хорошо.

Как только Джавер шагнул из-за угла, синий луч из бластера короля тут же прожег ему огромную правую ногу. Рыкнув, он не остановился и хромая, все равно поковылял через груды дымящихся трупов к площадке, смело смотря в глаза дерзкому королю Парфагона.

– Это твоя последняя минута, Джавер!

– Убей же его, Томас, – прорычал Линн.

– Одумайтесь. Минуту назад я стоял над вашими головами с сотней лучников.

Изумленные рыцари посмотрели вверх и, недоумевая, переглянулись. Они сразу осознали произошедшее, но не смогли понять, почему он их не убил:

– Сдал своих, урод, – терял контроль Томас, подойдя к поверженному Джаверу и грубо поставив его на колени. Он приставил бластер к его клыкастой голове с толстыми дредами и собрался сделать то, о чем мечтал с самого детства. – Смотри мне в глаза, кровожадный ублюдок!

– Одумайтесь, Ваше величество. Я вас спас уже не первый раз. И я сдаю Арогдор. Что еще нужно?

– Прикончи его, – нервничал Линн, целясь в генерала. – Давай же!

– Прощай, тварь, – нажимал на курок озлобленный король, не веря ни единому слову мерзкого мутанта, но неожиданный знакомый женский голос парализовал его в последний момент:

– Томас, стой!

Он не мог понять, что происходит и потому еще несколько мгновений не двигался, слыша, как некая девушка неуклюже пробирается по теплым трупам, горько плачет и постоянно спотыкается, словно маленькая Ирэн, когда спешила.

– Не делай этого, братик!

– Не может быть!

– Ты что, забыл про меня?

– Ирэн! – кинулся ей навстречу Томас, рыдая и удивляя своих обомлевших товарищей, которые все еще держали бластеры направленными на осунувшегося Джавера. Полководец понимал, что любимая и ненаглядная молодая жена сейчас узнает его главную тайну и потому даже не особо переживал, если ему немедленно снесут голову, как напряженно и безмолвно смотрящему из-под куста Альберту.

Буквально несколько минут назад, разбуженная странными криками, Кейт увидела из окна спальни, как ее находящийся в дальнем боевом походе муж в одиночестве вошел в усыпанный трупами замок, из которого шел странный, сверкающий синими вспышками дым. Предчувствуя непоправимую беду, она сбежала из оцепленного особняка, выпрыгнув через окно спальни на втором этаже, больно вывихнув себе ногу. После этого она прорвалась в замок мимо оцепления растерянных мутантов и в самый последний момент успела найти супруга, погибающего от рук похожего на брата рыцаря в позолоченных доспехах.

– Я думал, тебя казнили, Ирэн.

– Так надо было. Только не убивай его, Томас!

– Ты что?! С чего вдруг?

– Это мой муж, Томас! Меня теперь зовут Кейт, а его я люблю больше жизни, – бросилась она обнимать раненого в ногу Джавера: – Тебе сильно больно, любимый?

– Ты спятила! – лишь смог вымолвить ее брат.

– Нет. Он спас меня от казни. Он спас тебя с площади. Его нельзя убивать. Он твой спаситель и мой муж!

– Ого, – удивился Линн, перестав целиться в Джавера.

– Ирэн, с тобой все в порядке? Этого просто не может быть!

– Это все правда. Айвор, скажи ему.

– Уже говорил, – потерянно ответил генерал.

Томас снова подошел к нему и с гневом, едва себя сдерживая, посмотрел в его глубоко посаженные глаза монстра:

– Ты знал, кто она и кто я?

– Не сразу.

– Вы о чем? – не понимала Кейт.

– Это же… Я же ради него все это… – Томас еще больше задыхался от полученного потрясения, но не смог ничего сказать, смотря то на поникшего Джавера, то на плачущую сестру. В его сознании все перемешалось. С одной стороны, перед его глазами стоял на коленях гнусный мутант, который приказал зверски убить его дорогую семью и похитил маленькую Ирэн, который бессмысленно уничтожал тысячи невинных селян и олицетворял самое настоящее зло этого мира. С другой стороны, Джавера действительно боготворила ничего не понимающая сестра и, выходит, он уже два раза спас самому Томасу жизнь. Ситуация оказалась столь неоднозначной и сложной, что король Парфагона моментально пришел в себя после безумного сражения и нашел пока единственное правильное решение:

– Погниешь в Башне заточения, а потом с тобой разберемся.

– Согласен.

– Томас, может, не надо? – снова зарыдала Кейт.

– А тебе потом все расскажу, дорогая сестричка.

Далее сдавшийся полководец объяснил королю Парфагона, что нужно делать, дабы бескровно довести капитуляцию до логического конца, а затем они оказали помощь раненым рыцарям, взяли их под руки и медленно выдвинулись на площадь перед поверженным замком. Уже в коридорах их встречали расступающиеся озадаченные мутанты: после подтвержденных новостей об Альберте уже никто не знал, что делать дальше, кого считать врагом, а кого – новым предводителем.

Через несколько минут шатающиеся модифицированные рыцари в сопровождении хромого Джавера доковыляли до обширной площади, полностью забитой взбудораженными гражданами в распахнутых шубах и пальто. Там они медленно поднялись на деревянный помост, где обидно преданные патриоты Арогдора встретили их оглушающими отборными ругательствами и гневными возгласами. Под все взрастающие крики туда же вытащили мертвого Эйзенберга, голову Альберта и дергающуюся в предсмертных конвульсиях прожженную Свежую Розу с пеной у рта. Дождавшись пика волнения толпы, спокойный генерал бросил взгляд на доблестных рыцарей, в ответ они дружно подняли металлические перчатки вверх и синий дождь надолго озарил утреннее небо во всех направлениях.

Воцарившуюся тишину громко и четко прервал Джавер:

– Виват, Арогдор!

– Виват, Эйзен… – замялась оконфуженная толпа.

– Приветствую вас, граждане великого города на вулкане. Я, ваш преданный полководец армии Арогдора, генерал Айвор Джавер, со скорбью сообщаю вам, что наш предводитель, Варнер Эйзенберг, действительно оказался сыном Альберта Третьего.

– Позор! Не может быть! – взорвалась толпа. – Катастрофа!

– Они оба мертвы. Мы воевали из-за вражды между ними. Теперь этой войны нет. Нам просто не с кем воевать. Как высшее должностное лицо, я торжественно передаю Арогдор в руки нашего нового короля, храброго и достойного, молодого и умного, Томаса Первого, отныне короля Парфагона и Арогдора.

– Он сошел с ума! Не может быть! Они же нас убьют! – еще сильнее заревела толпа, все активнее расшатывая помост. – Позор! Твари!

Рыцари подняли вверх бластеры и вновь смертельные синие лучи осветили небо, отрезвив бешеную и рыдающую толпу, перед которой теперь вышел все еще тяжело дышащий Томас:

– Жители великого Арогдора! Я, Томас Первый, король Парфагона и Арогдора, объявляю завершение многовековой войны между нашими братскими народами. Никто никого не будет больше притеснять. Все правила и свобода жизни в Арогдоре остаются прежними. Отныне каждый из вас вправе жить в любом другом незанятом месте объединенной Селеции…

* * *

Через четыре дня вновь заживляющий раны Томас был на полпути обратно в невредимый Парфагон. Его грандиозную королевскую колонну сопровождали две центурии присягнувших боевых четырехруких мутантов. Впервые каменистую дорогу по ущелью он преодолел в комфортной голубой карете, которая раньше принадлежала Варнеру Эйзенбергу, что дало ему возможность в полном спокойствии много что обдумать и разобрать в своей непростой жизни. За ним ехала черная карета бывшего кровожадного генерала Айвора Джавера. Связанный, но в бесконечной опеке неотступной Кейт, он направлялся в сырую тюрьму той самой благочестивой Рыцарской академии, которая некогда сделала его талантливым военачальником. Прошлое его жены и ее связь с новым королем было решено держать в строжайшей тайне от рядовых подданных, так как такой странный факт родства можно было принять за очередное предательство.

Оказавшись ближе к вечеру у полуразрушенной мельницы между рекой Змея и одинокой Башней совершенства, оживший Томас попросил свернуть на ухабистую проселочную дорогу. Проехав еще немного вглубь темного леса, он вышел из мягкой кареты и пересел на радостного Билла, который тут же помчался к спрятанной в этих краях ненаглядной Элизабет. Так как Томас наотрез отказался с ней общаться по пути из Парфагона, болтливый Билл буквально за два дня сдружился с бывшей принцессой и с нетерпением ждал долгожданной встречи. Оставшиеся в живых рыцари во главе с Карлом Линном еле успевали за ними, чтобы не оставить короля без охраны и быстрее встретить своих старых друзей.

Вскоре нетерпеливый Томас разглядел вдалеке скромный деревянный дом охотника и мирно отдыхающих на лугу возле него товарищей, которые еще ничего не знали о глобальных изменениях во всей Селеции. Все это время они были вынуждены выслушивать бесконечные грандиозные идеи скучающего Алена, в этот момент с умным видом расхаживающего вокруг своих, хихикающих над ним, товарищей и что-то им упорно доказывая на правах умудренного опытом трибуна.

Чуть в стороне в воздушном белом платье гуляла немного потемневшая на солнце счастливая Элизабет, впервые в жизни увидевшая мир и свободу по-настоящему, а не только в волшебной фазе. Она беззаботно собирала душистые весенние цветы, но тут же выронила цветастый букет в зеленую траву, увидев своими загоревшимися глазами несущегося с болтающимся языком ликующего Билла, в седле которого едва держался израненный Томас. Сияющая девушка тут же бросилась им навстречу, развевая свои бесконечные белые волосы по теплому весеннему ветру:

– Привет! На колбасу не сдали?

– Нет, не сдали. Спасибо! – Челоконь помог спешиться сморщенному от боли Томасу и стал высоко и радостно прыгать, словно пародируя бешеного жеребца. – Угадай, что! Угадай, что!

– Что? – смущенно спросила она, глядя на молчаливого и покрасневшего рыцаря.

– Томас Первый, король Арогдора и Парфагона!

– Что?!

– Билл, Парфагона и Арогдора, – принципиально поправил радостного челоконя немного уязвленный король.

– Спасибо! Спасибо!

– Все получилось, Томас? Мы спасены? – воодушевилась Элизабет, от чего ее сверкающие голубые глаза почти округлились.

– Тебе еще не разрешили рот открывать.

– В книжках так с принцессами не разговаривают, между прочим, – осторожно подошла она, а затем убрала с его лица каштановые волосы и медленно обняла за могучую шею.

– Просто книжки у тебя неправильные.

– Да ну!

– А как нужно?

– Не помнишь? Ну, те моменты, когда потом целуются, – томно прошептала залившаяся краской девушка, потянувшись вверх к его лицу.

– Хм, я всегда пролистывал эти моменты.

– Сразу видно…

Томас все же наклонился и позволил ей достать до своих порезанных губ. Они слились сначала в нежном и спокойном, а потом жарком и голодном первом поцелуе, жадно обхватывая друг друга руками, словно боясь чего-то упустить. Все вокруг них внезапно пропало и перестало иметь смысл настолько, что даже тугой на ум челоконь догадался на всякий случай вернуться к рыцарям:

– Ого, я пошел. Спасибо! Арогдора и Парфагона! Шучу! Я быстрее пошел!

Глава 11 Мечта Совершенного общества

Томас вновь подошел к величественным Северным воротам. Почти каждый раз, когда он проходил через них в течение своей недолгой жизни, его статус удивительным образом становился выше. Как будто это был вовсе и не обычный проход в столичный город, а путь на новый жизненный этап. Но в свои двадцать четыре года он достиг столько, что даже эти магические двери уже не могли дать ему большего. Он отважно одолел внутренних коварных и внешних кровожадных врагов. Он благородно спас жизни тысячам простых людей и восстановил долгожданный мир на всей потрепанной Селеции. Он стал обожествляемым королем великого Парфагона и легендарного Арогдора. Весь трепещущий от восторга мир теперь принадлежал только ему. Если и существовали еще некие нерешенные проблемы, то они не шли ни в какое сравнение с тем, что ему было суждено пережить за последние кровавые месяцы.

Хотя обескураженные мутанты давно покинули перетоптанную округу осажденного города, надежные ворота до сих пор были на замке. По сообщениям благоразумного Калицы в этом имелась жесткая необходимость, так как нужно было перестраховаться для гарантированной безопасности. Почти бесконтрольные отныне мутанты могли легко взбеситься и вернуться обратно, с чем не мог не согласиться натерпевшийся от них Томас. Несмотря на продолжающуюся изоляцию, утомленный город и все его несчастные жители с большим воодушевлением и искренней радостью встретили своего долгожданного спасителя. Еще недавно им грозило полное уничтожение, но в итоге все обошлось без единой жертвы, не считая спонтанных стычек с пьяными компаниями мутантов, когда они случайно подходили слишком близко к оберегаемой Стене во время своей скучной осады. Все это везение и счастье были заслугой нового правителя, который, ко всему прочему, смог каким-то чудом разгромить и подчинить их главного врага – Арогдор. Любимый и обожаемый король был мужественен, молод, прекрасен и внушал людям надежду на скорое возвращение прежних времен, чем ему самому не терпелось заняться во время долгого путешествия из побежденного вулкана.

Все в жизни окончательно возмужавшего Томаса теперь выглядело гораздо проще и легче, а ненаглядная Элизабет помогала жизнерадостно смотреть в светлое будущее и ждать от него только хорошее. За все проведенное вместе время, влюбленный Томас узнал совершенно новую девушку. Если раньше она сводила его с ума только лишь невероятной привлекательностью своего божественного образа и своим романтичным титулом, то теперь он неожиданно открыл для себя абсолютно новое чувство родственной души.

По сути, всю разумную жизнь он был беспомощным заложником своей мести жутким мутантам. И он только-только освободился от этого с большим трудом и риском. Она же всю жизнь была заложником своего собственного отца и надежно изолирована от жизнерадостного мира в своей одинокой башне. И она тоже только-только от этого освободилось. Они оба всего несколько дней были на долгожданной свободе, и никто не мог их понять лучше, чем они друг друга. Кроме того, они оба выросли на одних и тех же книгах. Возможно, это помогло привить им похожие взгляды на бренную жизнь и схожие идеализированные ожидания от нее.

Медленно въехав в солнечный и цветущий город, грозную колонну встретили радостные подданные победителя и спасителя:

– Да здравствует король!

– Да здравствует Парфагон!

– Да здравствует Томас Первый!

Разглядев вблизи массу гнусно пахнущих мутантов, радостные возгласы шокированного населения сменились шоком и тишиной. Обомлевшие женщины и дети сразу убегали, а изумленные мужчины лишь неумело пытались сдержать свой страх при виде огромных четырехруких монстров с наращенной броней, клыками и грязными липкими дредами. Сами воины Арогдора и их челокони тоже со сдержанным энтузиазмом и явной настороженностью рассматривали улицы непобежденного города, в который они так долго не могли попасть и который они раньше так ненавидели за свои вечные страдания, голод и притеснения.

Потрясающая сознание процессия бесстрашного короля разделилась на две равные части. Одна из них повезла арестованного Джавера в его родную Академию, где его с нетерпением ожидали соскучившиеся товарищи в одной из Башен заточения. Ошеломленные парфагонцы и пришлые селяне, едва узнав, кто находится в огромной черной карете, даже сквозь животный страх начали агрессивно нападать на нее, закидывая камнями и отходами, выкрикивая самые страшные проклятия за своих потерянных близких и тот сущий кошмар, который они пережили за последний и все предыдущие годы.

Вторая часть гордой процессии направилась по Аллее героев к грациозному замку, где у парадного входа под аркой их ждали в сопровождении воодушевленной охраны как всегда опрятный канцлер Питер Калица и высокомерная Мария Лури в строгом черном платье и сразу трех золотых ожерельях. Надменная королева, по бокам головы которой были собраны в косы волосы, завязанные в виде аккуратных круглых калачей, сдержанно улыбалась, стараясь выглядеть достойно и знатно на виду у многочисленных ликующих подданных. Однако из сверкающей в лучах солнца лакированной голубой кареты вслед за невозмутимым Томасом вышла скромная Элизабет в светлом балахоне и с опущенной головой, что повергло в неистовый шок не только его ахнувшую жену, но и всех пораженных зевак, которые перестали скандировать его имя и подняли галдеж:

– Кто это? Это она? Снова! Как это возможно?

– Ты спятил?! – позабыв о публике, рявкнула побагровевшая королева на подходящего как ни в чем не бывало супруга. – Как это понимать? Ты сдурел?!

– Тоже рад тебя видеть, Мария.

Он попытался холодно поцеловать ее в щеку, но она со злостью оттолкнула его и своим проснувшимся хищным взором испепеляла бывшую принцессу, которая лишь еще ниже опустила свои небесного цвета глаза. Равнодушный Томас молча поздоровался с довольным Капицей и увел молчаливую Элизабет за руку внутрь уже родного замка, оставив публично опозоренную и униженную жену у входа:

– Что тут происходит?! Питер, я требую объяснений.

– Простите, мне нужно идти, – лишь извинился учтивый Калица, последовавший за Томасом и Элизабет.

– Стой. Я приказываю тебе остановиться! Взять его!

В ответ на прямой приказ, почесавшие затылки охранники замка лишь вопрошающе посмотрели на проходящего мимо канцлера, неуверенно переглянулись, но не сдвинулись с места.

– Я королева Парфагона! Как вы смете?! Я тогда сама…

Позабывшая о статусе отчаянная Мария попыталась поймать канцлера за черную косу, но безмолвные стражи тут же ее крепко схватили и держали до тех пор, пока он не исчез из виду. Сама же она не прекращала кричать оскорбления ему вслед и сыпать угрозы расправой всем окружающим, включая заливающихся смехом зевак.

Еще во время пути определившийся Томас отправил с гонцами распоряжение в срочном порядке заменить обустройство королевской опочивальни, чтобы по прибытии занять свое законное место с той, на ком остановился его осознанный выбор. В спешном порядке сотня плотников и строителей круглосуточно работали над этой непосильной задачей под личным контролем сияющего канцлера, как бы это не могло расстроить по возвращению из похода поселившегося в роскошных хоромах проворного Алена. Обширное помещение не только полностью обновили изнутри, сделав все в привычных для Элизабет бежевых тонах, но и усилили безопасность. Теперь толщина новых железных дверей могла выдержать выстрел бластера, а на окнах поставили дополнительные рамы и решетки.

Оставив потерявшую отца горюющую девушку отсыпаться после долгого пути в новой опочивальне, еще пахнущей свежей древесиной новой мебели и краски, успокоившийся Томас сразу же вместе с Капицей пошел в башню Королевского совета, дабы обсудить дальнейшие действия.

– Первый день был кошмаром! – начал канцлер еще на подходе к лестнице. – Бешеный люд ворвался в замок и все здесь перевернул с ног на голову. Никто не мог поверить, что вы действительно с ней ушли, забрав ценное оружие.

– Дальше.

– А дальше началась паника: ведьма сбежала, король предал, мутанты наступают, блястеров нет.

– Бластеров, Питер.

– Опять? Сколько можно?!

– Может, издам указ сменить название?

– Не стоит, Ваше величество.

– А то мне наш вариант тоже больше нравится.

– В общем, я вышел на площадь. Пытался сказать, что король не бросил и все будет хорошо. Закидали яйцами. Потом чуть не сожгли, – запыхавшись, продолжал Калица, поднимаясь по лестнице. – Потом пришли мутанты и окружили. Парфагонцы, надо отдать им должное, решили обороняться до последней капли крови и без нашей помощи. И чудо! Никто не мог понять, как вы остановили наступление, но все знали, что именно король действительно спас город. Я еле пережил все это, Ваше величество.

– Простите Питер, но я не видел другого выхода.

– Я все понимаю. Это был потрясающий ход! Хотел бы также извиниться за ложную прискорбную новость о вашей сестре.

– Никто не знал. Вам не за что извиняться.

– Хорошо. Ну и самое главное…

– Что?

– Вам пора познакомиться.

– В смысле? Мейсер?

– Вы все увидите.

Войдя в круглую комнату, Томас уселся в свое удобное кресло и собрался ждать неких гостей, но вместо этого, Калица положил перед ним синий прозрачный шар:

– Помните, как пользоваться?

– Кто там еще остался? Я надеялся, нам это чертова штука больше не понадобится.

– Вы все поймете, – тихо ответил улыбающийся канцлер и, загадочно оглядываясь, быстро удалился.

Томас остался один и, так как ничего не происходило, он немного задумался. Впервые его вечно перегруженная голова не была забита сверхсрочными задачами, и даже не надо было никого убивать. Он даже стал сомневаться в необходимости своей с таким трудом достигнутой рыцарской мутации, которая доставляла массу неудобств в повседневной жизни. Тот же ушлый Альберт и даже его глупый сын были обычными людьми, которые лишь следили в фазе за возрастом и, может быть, отчасти внешним видом. Может, и ему настала пора расслабиться и тратить фазу на что-нибудь более полезное и интересное? Из окна виднелась соседняя башня, где столько времени была спрятана от мира его божественная Элизабет. Столь божественная, что весь мир будто сошел с ума из-за нее, но теперь всему этому необъяснимому абсурду пришел конец, и освобожденный от этих проблем Томас начал мечтать, как вернуть великому Парфагону былую невиданную красоту и избыточный достаток. В скверной экономике он вовсе не разбирался, но надеялся на прилежную работу верного канцлера, так как своей главной задачей он видел обеспечение безопасности, готовый лишь изредка включаться и в другие вопросы.

Вдруг раздался уже знакомый писк и синий шар замелькал красными всполохами: заработала Связь. Вздрогнувший Томас догадался, что таким образом ему придется часто общаться с далеким Арогдором, где он по совету Джавера оставил надежного временного коменданта из местных. Возможно, с ним хотели пообщаться мэры других городов. Кто знает, кому еще мог передать эти странные шарики сумасшедший Альберт?

Все еще испытывая животный страх, Томас все же осмелился прикоснуться пальцем к стеклу, как показывал Калица, и перед столом опять появился огромный яркий экран во всю комнату.

– Добрый день, Томас!

Некий незнакомый блондин по-доброму улыбался и с любопытством разглядывал молодого короля. На нем почему-то была надета странная облегающая черная одежда без единой застежки, и его было видно только по пояс, словно он тоже сидел за столом. Сначала изумленный Томас подумал, что незнакомец находится где-то на невысокой горе в лесу, так как за его спиной виднелся зеленый лес на отвесных скалах. Но затем он неожиданно понял, что это огромные чудаковатые здания, на стенах которых растут деревья! Все это было видно, так как за спиной загадочного блондина возвышалась полностью стеклянная стена, по которой били зеленые ветки бушующего на ветру дуба. Нахмурившийся Томас пытался вспомнить, где такое может быть на территории огромной и разнообразной Селеции, но ему в голову ничего не приходило:

– Ты кто?

– Называй меня Прокуратор.

– Как? Я, король Парфагона и Арогдора, должен тебя называть Прокуратором?

– Да, Томас.

– Ваше величество, а не Томас!

– Ох, давай я тебе быстро кое-что разъясню.

– Где это находится? Ярта? Откуда ты?

Невежественный блондин лишь расстроено покачал головой и стал смотреть вбок и одновременно делать мелкие движения свой рукой на столе, не глядя на нее. Томас в недоумении тоже стал рассматривать ту стену в комнате Королевского совета, в сторону которой смотрел незнакомец с экрана.

– Не двигайся.

– Почему? Хватит ко мне так обра…

Вдруг синий еле видимый луч, словно из бластера, появился из окна и стал прожигать деревянный стол вокруг ладони ошарашенного Томаса. Он уже хорошо знал, какую чудовищную силу несет этот смертоносный свет и просто замер в оцепенении. Загадочный луч буквально в два мига выжег ровное отображение руки на столе и пропал, оставив после себя только дым и запах жженого дерева, а также невредимую руку, если не считать подпаленных волосков.

– Что это?! Как? Опять Город заката?

– Конечно, нет.

– Тогда откуда ты?

– Даже не знаю, с чего начать.

– Вулкан! Северная сторона вулкана?

– Гораздо дальше.

– Там море.

– И в море больше ничего нет?

– Ха-ха! Нет, конечно, – рассмеялся озадаченный глупостью блондина Томас, но тот его резко перебил:

– Ты очень сильно заблуждаешься. Когда в следующий раз решишь рассмеяться, посмотри на выжженный отпечаток своей руки на столе. Подумай, я могу одним движением пальца уничтожить тебя и всех, кто есть на твоем острове. В течение нескольких минут. Тебя, мутантов и всех, кого ты знаешь. Конечно, ты можешь считать меня богом, но все же называй Прокуратором. Договорились? И просто слушай меня внимательно.

– Что это за бред! – вскочил Томас.

– Тебе не достаточно?

– Еще раз спрашиваю: ты кто?! – уже кричал король, вновь испытывая некий предательский и неконтролируемый животный ужас.

– Подойди к окну, – спокойно попросил блондин и опять повернулся куда-то в сторону и стал шевелить рукой по столу.

Томас, еле сдерживая свой страх и стараясь утихомирить дрожь в коленках, медленно подошел к окну, откуда увидел залитую солнечным светом площадь перед замком, по которой прогуливались влюбленные парочки и торговцы с лотками:

– И?

– Смотри.

Вдруг свет начал тускнеть, словно облака закрыли солнце. Но небо было чистым, а согревающего солнечного света все равно становилось все меньше и меньше. Обеспокоенные внизу люди замерли и стали напряженно всматриваться ввысь. И тут, когда уже стало почти полностью темно, словно глубокой ночью, обомлевший Томас обнаружил, что нечто закрывало солнечный диск. Как будто это было затмение, но бледная луна виднелась на горизонте совершенно с другой стороны. Закрывающий небесное светило объект был невероятно огромным и, судя по всему, неведомым образом им управлял этот странный блондин из ослепляющего в наступившей темноте экрана Связи.

Шатаясь, опустошенный и униженный король Парфагона и Арогдора подошел к своему мягкому креслу, медленно присел на него и обреченно вымолвил:

– Я готов слушать…Прокуратор.

* * *

Поздно вечером бледный и ни на что не реагирующий Томас наконец спустился к аплодирующим ему гостям, в своих лучших нарядах заждавшихся начала праздничного ужина в обеденном зале, где огромные и аппетитные натюрморты смотрели со стен на богато сервированный стол. Со злостью отмахнувшись от всех приветствий, он молча занял свое место во главе стола и стал монотонно поедать все, что ему подавали слуги. Рядом сидели воодушевленные Калица, Элизабет, Кейт, Ален, Макс, новоиспеченный трибун Карл Линн, а также другие немногочисленные офицеры Парфагона и все выжившие в смертельном походе рыцари. В противоположном конце стола по-прежнему восседала бледная и равнодушная Мария вместе со своей словно оглушенной дамской свитой, отныне не реагирующей на бесконечные пошлые шутки с мужской части комнаты. Она попыталась переосмыслить ситуацию, но не нашла ни единого решения кроме как делать вид, что ничего не происходит. Она знала, что их сломанная жизнь уже никогда не будет прежней, и его уже не стоит ждать в своей опустевшей без огромного супруга кровати.

Радостные люди под звон вилок и ножей оживленно обсуждали светлое будущее освобожденной Селеции и ознаменовавшее его необычное солнечное затмение. Однако Томасу было ни до затмения, ни до Марии, ни до кого-либо вообще.

Кроме Элизабет.

Хотя не все детали были до конца понятны, в его гудящей голове сложилась целостная картина настоящего мира, в котором он жил. Теперь он знал, что в действительности творилось все это время на Селеции. И его это шокировало. Еще лучезарным и беззаботным утром он считал себя почти богом, но теперь отлично понимал, что является просто винтиком в чьей-то грандиозной игре. Игре, в которой есть смысл. Страшный и великий смысл.

Прежде всего, выяснилось, что несчастный Альберт был предельно честен с ним, когда говорил про глобальные правила жизни. Он говорил, что существуют противоборствующие стороны, которые всегда проигрывают, а также высшие уровни, где жизнь идет по другим правилам и где уже нет сторон. Но Альберт просто не успел ему объяснить, что уровни бывают разными. Даже Высший совет, куда был приглашен наивный Томас еще будучи трибуном, оказался лишь одним из уровней. И каждый уровень являлся пешкой в руках более высшего уровня. Даже сам Прокуратор не был конечным звеном этой огромной цепи.

Как понял Томас, на самом деле мир гораздо больше того, что он мог вообразить. Прокуратор сказал, что даже на самых быстрых лошадях его не проехать за год, и это не считая просторов заселенного неведомым образом бесконечного небосвода. Селеция, все ее радости и беды, является лишь небольшим островом в огромном мире материков. Но не простым островом. В руках Томаса находилась немыслимо важная для будущего всего человечества система, в которую вложено непомерно много сил и ресурсов, а самое главное, бесценного времени.

Когда-то давным-давно мир столкнулся с парадоксальной проблемой. Достигнув уровня Совершенного общества, когда Связь стала таким же пустяком, как для Томаса шпоры, а все без исключения были счастливы и богаты, люди вдруг узнали о фазе и ее возможностях. Верней, они знали о ней почти всегда. Разные чудаки ею бесцельно занимались ради развлечения или выдуманного просветления, а все остальные им не верили или просто не понимали, зачем она нужна. Да и как это могло быть иначе, когда эти чудаки полностью дискредитировали фазу, считая ее неким параллельным магическим миром, называя его самыми дурацкими и глупыми названиями? Это недоразумение совершенно случайно исправила группа молодых ученых, которая сенсационно обнаружила, что через фазу можно не только развлекаться, но и производить сверхсложные вычисления и, самое главное, напрямую влиять на организм человека. Оказалось, с ее помощью можно менять внешний вид и органы тела по своей собственной воле, а также контролировать возраст. Теоретически, это открывало перед окрыленным человечеством перспективу бессмертия и даже вечной молодости – того, чего как раз не хватало для перехода на конечный уровень развития в форме Абсолютного общества.

Главная загвоздка оказалась в том, что фазить могли далеко не все члены Совершенного общества. Даже те, кто мог в нее попасть легче других, все равно делали это с большим трудом. Чтобы добиваться с ее помощью ощутимых изменений собственного тела им и вовсе приходилось применять настолько большое количество усилий, что идею было невозможно масштабировать на жизнь каждого человека, да и вообще лишало ее смысла. Сначала ученые с надеждой предположили, что дело лишь в том, что фазой нужно заниматься с детства, и тогда все будут легко и просто в нее попадать. Однако быстро выяснилось, что это лишь ненамного меняло ситуацию, а данная обнадеживающая теория оказалась ошибочной. Стало понятно, что фаза то ли только возникала в фундаментальных кирпичиках человека, в генах, как их назвал Прокуратор, то ли наоборот, уже пропадала из них. Эти самые гены могут быть плохими или хорошими. Передаваясь с родителями, они обуславливают то, насколько человек адаптирован к жизни и какие у него есть способности. В общем, в той ситуации фазу оказалось невозможно использовать для совершенствования цивилизации.

Да, человечество развилось столь высоко, что могло решить эту проблему путем некой науки генетики. Но ведь это Совершенное общество. Оно посчитало такое вмешательство в природу неэтичным, недопустимым, ведь все должно быть естественно в истинно правильном мире, и никак иначе. Даже после долгих дискуссий лучших умов науки с представителями органов власти так и не удалось получить разрешения. Парадокс, но они могли как угодно использовать генетику для совершенствования кроликов, но не могли и пальцем пошевелить во благо самого человека.

В итоге, в их руках остался лишь один инструмент: естественная эволюция, когда поколения людей сами по себе генетически совершенствуются в нормальных условиях бесконечной цепочки жизнь-смерть. Но сколько нужно ждать до тех пор, пока легкодоступная фаза проявит себя в генах каждого человека, если люди живут до сотни лет, не освобождая места для новых поколений? Тысячу лет? Сто тысяч? Миллион? Возможно ли это в принципе, если наличие фазы не дает преимуществ в повседневной жизни, то есть не дает больше шансов для передачи нужных генов? Мало того, Совершенное общество не могло не то, чтобы эволюционировать, оно вообще вырождалось. Свои гены мог передать любой его член, даже если он не должен был выжить в условиях дикой среды, прекратив свою ущербную линию.

Ученые пришли к выводу, что достигнутые идеальные условия существования являлись главным врагом человека, ведь жизнь без справедливой, с точки зрения природы, смерти обречена на грандиозные проблемы и неизбежное вымирание в будущем, так как это противоречит фундаментальным правилам самой природы. А самым ценным и гениальным правилом является грандиозная по эффективности череда смерти и рождения, в награду за которые дается бесконечное совершенствование и выживание. Почти остановив этот идеально отлаженный механизм своим высоким развитием, создав колоссальный дисбаланс естественности, Совершенное общество поставило под угрозу свое собственное существование в долгосрочной перспективе, не говоря уже об эволюции и фазе, необходимой для достижения мечты в виде Абсолютного общества. Все понимали, что нужно было решить эту проблему в любом случае. А решить ее можно было только смертью. А смерть можно было получить, только сняв с себя ответственность за нее, а также только в том случае, если она не будет касаться самого Совершенного общества и его полноправных членов.

И после долгих поисков и обсуждений, они все же нашли выход из сложившейся ситуации, придумав проект «Селеция». Для этого они достигли внутренних компромиссов, изменили некоторые законы, наняли некие большие мастерские, которые Прокуратор назвал международными корпорациями, вложили огромное количество ресурсов и создали в безграничном океане изолированный остров, который заселили владеющими фазой добровольцами, и где теперь главным действующим лицом был именно он, Томас Юрг. Путем давно пройденных Совершенным обществом проблем в виде войн и низкого уровня развития, на острове можно было устроить анклав естественной жизни, в которой первобытный человек когда-то пребывал миллионы лет и успешно генетически совершенствовался. Этим потрясающим по замыслу и масштабу проектом они убили сразу двух зайцев, создав такие механизмы жизни изолированного социума, при которых гены могли передавать не просто самые здоровые и совершенные люди, а только те из них, кто мог легче других попадать в фазу, что открывало прямую дорогу к вечному бессмертию и нескончаемой вожделенной молодости.

Жизнь людей в черте эксперимента не стоила и гроша, так как согласно принятым законам считалась искусственной. То есть, все жители Селеции не имели прав человека. Они были биоматериалом, как это назвал Прокуратор, не заслуживающим внимания и даже толики жалости. Любой член Совершенного общества мог горестно оплакивать попавшую под колесо бедненькую белочку, но при этом с интересом наблюдать публичную статистику гибели тысяч невинных женщин и детей на Селеции, которые своей смертью приближали проект к цели его существования, с нетерпением ожидаемой заботливым человечеством.

На острове было важно создать тот уровень развития цивилизации, при котором люди могли быть разумными, но не представляли никакой опасности, и чтобы ими можно было легко руководить. Именно поэтому Томаса пугали неизведанные принципы работы Связи и бластеров, тогда как в мире за пределами Селеции это считалось нормой еще задолго до основания самого острова. Именно поэтому Альберт так противился любым научным работам, а способы получения знаний через фазу не изучались и были под запретом. Никакие технологии нельзя было развивать без особого разрешения, а люди не должны были становиться слишком умными. По этой причине Томасу в будущем категорически запрещалось использовать бластеры, хотя ему доставят новую партию. Он сможет ими пользоваться только в целях самообороны и в критических для проекта ситуациях. Фактически, помощь оружием оказалась единственной законной возможностью для Совершенного общества влиять на происходящие на острове процессы. Поэтому Прокураторам всегда были нужны решительные и умные управленцы на месте, которым они могли лишь ставить цели и давать советы, но не более, дабы эксперимент считался чистым.

Всеми этими чудовищно жестокими и продуманными нюансами Совершенному обществу удалось невероятно ускорить эволюцию в нужном направлении, чтобы рано или поздно получить исходного члена Абсолютного общества, потомкам которого предстояло заселить весь мир. Действительно, с каждым новым поколением на острове возрастало количество тех, кому удавалось легко фазить и эффективно использовать этот навык в повседневной жизни. Хотя все это все еще не соответствовало поставленной задаче, с каждым столетием этот снежный ком успеха нарастал и разгонялся, позволяя надеяться на резкий эволюционный скачок.

И вот, на 946-ом году они его получили в лице бесценной Элизабет, первого человека, которому не нужно было применять ощутимых усилий для входа в фазу, а значит, способным легко сохранять вечную молодость и жить неограниченное время.

Сама того не понимая и не зная своего отличия от других, волшебная девушка оказалась результатом почти тысячелетней целенаправленной работы уникального проекта, являясь тем, что Совершенное общество получило взамен колоссальных ресурсов и времени, которые были вложены в существование Селеции. Она одна стоила больше, чем все вместе взятые, когда-либо жившие на острове люди. Она была самым совершенным человеком из всех когда-либо существовавших в этом мире. Элизабет – это мечта всего человечества, которую смог получить именно несчастный Альберт за время своей кропотливой работы.

Почти девятнадцать лет назад в одной из Школ Арогдора была выявлена необычная двухлетняя девочка, соответствующая изначально поставленной цели глобальной селекции, как Прокуратор называл процесс отбора лучших особей. Ее отцом оказался один из старших воинов-мутантов, а эффектная мать простой прачкой. Невероятно драгоценную девочку немедленно изъяли из рискованного Арогдора и тайно перевезли в самые безопасные и надежные стены замка Альберта, который выдал ее за свою новорожденную дочь. Поскольку никто из обычных людей не видел ее первые годы жизни, то разница в возрасте была не замечена. Альберт так привязался к ней и так переживал за нее, что едва ли не с первого дня искренне считал ее своей дочерью, впрочем, вполне заслуженно. Он действительно полюбил ее своей беспечной и открытой отеческой любовью.

В общем, Альберт успешно выполнял поставленные перед ним задачи. Он удачно управлял двумя городами с уникальными элементами селекции, которые путем искусственной смертоносной конкуренции между собой значительно ускоряли этот процесс. Он делал гениальную работу, пока не появился простак Томас и все не испортил! Не зря его с детства дразнили деревенщиной! Еще утром он считал себя спасителем мира, но теперь понимал, что сложнейший проект всего человечества был поставлен под угрозу полного провала от его добрых и заботливых рук. Оказывается, то, что для одного человека или даже тысяч людей может быть счастьем, для несметного количества других людей, многих тысяч миллионов, это может быть невообразимой катастрофой. Это также, как жизнь Совершенного общества Прокуратора. С одной стороны, добившись счастья и гармонии для текущих поколений, они, с другой стороны, погубили нечто большее – саму суть человека и его стремление становиться лучше, от чего чудовищно страдали абсолютно все последующие поколения. И именно эту проблему они пытались решить на Селеции. И именно это едва не испортил дерзкий Томас.

Альберт, Джавер, Эйзенберг и даже Свежая Роза и Ньюртон были не просто положительными людьми во всей это истории – они оказались надеждой всего человечества! Они были героями, которые, несмотря на трудности и вынужденную чудовищную жестокость, делали свое тяжкое дело и исправляли глобальную ошибку, допущенную Совершенным обществом Прокуратора в результате своего благостного и беззаботного существования. Даже ненавистный Исаак Ньюртон был настоящим гением. Именно он выстраивал и следил за качеством работы непосредственной селекции в Школах, Академии и Казармах. Именно он направлял русло той гремучей реки, которая в конечном итоге выдала сокровище Элизабет.

Но почему могущественный Прокуратор не остановил сумасбродного Томаса, поставившего под угрозу спасительный для человечества проект «Селеция»? Хотя по закону он не мог это сделать напрямую, он мог эффективно этому посодействовать, хотя бы даже оружием или данными.

Когда оплошавший Альберт приглашал возмужавшего Томаса в Высший совет, он просто не мог ему рассказать всего сразу. Для бывшего селянина было шоком услышать даже те общие и простые вещи, которые ему выдали в качестве первого шага познания проекта. Король надеялся, что сможет постепенно ввести его в курс дела. Он искренне полагал, что возвышение до главнокомандующего, несметные богатства и золотые доспехи легата усмирят аппетиты простоватого Томаса. Никто же не думал, что ему будет этого мало и что он окажется настолько стремительным в своих решительных действиях. Никто не предполагал, что этот дерзкий юнец попытается решить все проблемы сразу, став не просто королем Парфагона, но и всей Селеции сразу!

Попав в неожиданную и тяжелую ситуацию, озадаченный король просил помощи всемогущего Прокуратора, но тот отказал. Проблема была в том, что Альберт стал допускать слишком много ошибок в последнее время, и хитрый Прокуратор хотел всего лишь посмотреть, кто же реально окажется умнее и сильнее в этом сражении за престол. Тем более, Питер Калица уже давно начал советовать обращать внимание на юного рыцаря. Именно канцлер спровоцировал дворцовый переворот, сообщив новость о гибели Ирэн именно в тот момент, когда Томас хотел дать согласие работать в системе Альберта. Сам Питер в неменьшей мере заботился о проекте Совершенного общества, но не мог претендовать на главную роль в связи с возрастом. Прокуратору нужен был решительный и молодой человек, способный выполнять активную работу хотя бы одно или два столетия.

Так или иначе, во главе Селеции действительно оказалась самая сильная и решительная персона. Альберт выполнил свою задачу, но перестал соответствовать дальнейшим целям и более строгим требованиям. Он был слишком слаб, недостаточно решителен и недостаточно жесток. Он действовал слишком мягко, гуманно, заигравшись во всеми любимого короля вместо того, чтобы быстро и жестко осуществлять поставленные задачи, не теряя драгоценного времени. Именно это теперь нужно было исправить Томасу, на которого возлагают свои надежды тысячи миллионов людей Совершенного общества.

Если будет продолжаться восторжествовавший мир при неестественной долготе жизни, то весь смысл существования острова улетучится. Мало того что нужна была постоянная война, проект «Селеция» нужно было срочно переводить на совершенно новый этап развития. Когда Альберт обнаружил Элизабет, он сразу же приступил к чистке ненужного населения, чтобы вскоре заселить территории более совершенными людьми, потомками его приемной дочери. Именно поэтому случилась та трагедия под Салепом, когда сам Томас впервые услышал о принцессе и затем потерял всех своих близких. Однако потом была взята пауза почти на восемнадцать лет, так как Высший совет по совету Прокуратора все же решил подождать еще хоть одного уникального ребенка по старой схеме. Но ни родители Элизабет, ни другие жители Арогдора и Парфагона не смогли родить за следующие годы других совершенных людей с целевым набором генов. Тогда было принято решение о возобновлении естественной зачистки. Именно поэтому началось столько, как казалось, бессмысленных кровопролитных событий за последний год. Однако Прокуратор не был доволен скоростью работы. Именно поэтому смелому Томасу позволили сместить мягкого Альберта и поставили перед ним три сложнейших задачи, которые молодому неординарному лидеру нужно было оперативно решить, применив свое нестандартное мышление и удивительную твердость характера.

Во-первых, он должен в короткие сроки почти полностью уничтожить человеческую биомассу острова, чтобы она не мешала дальнейшему развитию проекта и не создавала лишних рисков.

Во-вторых, Томас должен исправить ошибку Альберта с Вальтером Мейсером, который живет на другом уровне понимания и сражается за жизни мирных людей Селеции. Он случайно узнал или догадался, что их жизни будут вновь иметь ценность, как только будет уничтожена Элизабет, хотя и не знал, почему именно, поэтому и считал ее ведьмой, несмотря на всю свою образованность. Действительно, если ее убить, Прокуратор, по логике, должен будет ждать еще сто или тысячу лет вторую Элизабет, и ему понадобится старая система селекции, а также массы людей в ней. На самом деле, существовало большое сомнение, что Совершенное общество захочет ждать еще столько же. Вместо этого оно могло закрыть дорогостоящий проект вместе с его биоматериалом, удовлетворившись эвакуацией всех самых маленьких детей, имеющих в любом случае уже значительно улучшенную генетику.

В-третьих, Томас должен изменить сами правила селекции, чтобы новые поколения формировались по особым принципам только от совершенной Элизабет, праматери всего будущего человечества, а также ее потомков. Он сам должен стать первым отцом, но затем ей нужно будет рожать сотни лет напролет от разных мужчин, даже не обязательно имея с ними близость. В конце концов, когда на Селеции сформируется население исключительно с целевыми генами, Совершенное общество будет постепенно переселять ее детей к себе, тем самым трансформируясь в свою мечту – бессмертное Абсолютное общество.

Все было понятно озадаченному и ошарашенному Томасу, но никак не смысл уничтожения столь большого количества невинных людей, что противоречило его нутру. Но Прокуратор был непреклонен и другие решения просто исключал. Например, их нельзя вывести на другие территории по причине специально введенных законов для Селеции. Согласно им, только достигнувшие определенных генетических качеств люди смогут в будущем заселять мир, причем только детьми. Если же этих невинных людей просто изолировать где-то на острове, то они будут представлять потенциальную угрозу. Это был всего лишь отработанный и ненужный актив, устаревший биоматериал, от которого Прокуратор хотел как можно быстрее избавиться, не видя смысла в его существовании, а также боясь неоправданных рисков, так как массы могут легко стать неуправляемыми. Мейсер уже не раз это доказывал, будучи до сих пор основной и нерешенной угрозой.

Для Прокуратора ни одна жизнь на Селеции, кроме Элизабет, не представляла ценности. Как и для всего Совершенного общества, которое с самого начала выработало правило такого холодного отношения к эксперименту на острове. Иначе бы в этом не было смысла. Иначе бы ничего не получилось. Иначе человечество может вымереть в будущем, вместо достижения вечной молодости. Хорошо это или плохо? Смотря, с какого уровня смотреть.

Шокированный Томас должен был стать еще безумнее Альберта и кровожаднее Джавера. Именно поэтому ему позволили стать королем. И это притом, что в курсе ситуации теперь находились только два человека: канцлер и генерал. Все остальные, ни подданные, ни друзья, ни близкие, никогда не поймут того, что будет делать новый благочестивый правитель. Да он и сам не имел понятия, сможет ли на все это решиться.

* * *

За несколько следующих дней в протрезвевшем Парфагоне начала назревать напряженная ситуация. Запертые селяне и радушные хозяева домов, где их беззаветно приняли, не могли понять, почему ни Северные, ни Южные ворота до сих пор не раскрыты, несмотря на избавление от опасности. Мудрый Калица как мог в своих доходчивых объявлениях убеждал в необходимости предусмотрительности. По его словам, еще не известно, как отреагирует побежденный Арогдор, и потому нужно было продолжать держаться вместе. Хотя люди пока соглашались терпеть временные неудобства, ситуацию усугубляли две сотни поселившихся в городе отвратительных мутантов. Все-таки, мирные люди с молоком матери впитали страх и ненависть к ним, а теперь были вынуждены видеть их каждый день. Напряженные монстры, чувствуя очевидное давление окружающих, злились не меньше и таили нарастающую обиду. Действительно, было трудно представить, как все они смогут мирно сосуществовать в светлом будущем.

В это время оглушенный правдой жизни Томас практически никого не подпускал к себе. Он упорно искал компромиссное решение предъявленных ему колоссально сложных задач и надеялся избежать невинных жертв, хотя уже не мог назвать их бессмысленными. С точки зрения многострадальной Селеции, это было чудовищно. С точки зрения всего человечества и его будущего, в этом просматривалась жизненная необходимость, хотя все же было трудно понять, зачем сердобольное Совершенное общество избрало такие безжалостные правила в отношении изолированного острова. Ко всему прочему, Томасу следовало решать свои обостренные семейные проблемы, так как жить с уничтоженной Марией в одном замке он больше не мог. Он питал к ней самые глубокие и близкие чувства, но это были далеко не те животрепещущие ощущения, которые он испытывал к бесценной Элизабет.

В один из темных вечеров, уже ближе к ночи, он смог застать по-прежнему деятельную жену в величественном тронном зале, где она все-таки готовила очередной Королевский бал, уже больше по инерции и в попытках хоть как-то отвлечься, чем ради самого праздничного мероприятия. Ведь бедная девушка не находила себе места, чувствуя себя униженной, преданной и выкинутой на помойку.

– Мария, нам нужно поговорить, – Томас уверенно взял ее за дрожащую руку и повел из зала в сторону коридора к цветущему внутреннему саду, где среди журчащих фонтанов хотел с ней спокойно поговорить. – Все-таки, готовишь бал?

– Война кончилась – люди ждут и хотят радости.

– Понятно. Я долго думал…

– И? – уже все поняла она, и ее глаза начали быстро наполняться горькими слезами.

– Мы должны расстаться.

– Почему?

– Я люблю Элизабет.

– Это бред!

– Поверь, это окончательное и хорошо обдуманное решение.

– Сволочь! Гад! Тварь! – начала орать теряющая самообладание Мария, набросившись на ненавистного супруга с кулаками в бесконечно широком темном коридоре, но он ее грубо схватил за руки и крепко прижал к себе:

– Все будет хорошо. Расслабься.

– Как ты мог? После всего, что с нами было. Томас, так нельзя…

– Я сам виноват во всем изначально, когда еще после Школы не провел границу наших отношений. Но и твоя вина в этом тоже есть.

– Я? Как я могу быть виновата? Томас…

– Ты всегда вела меня к своей собственной цели, пока я думал о чем-то другом. Ты даже не задумывалась, нужно ли мне это самому.

– Ты меня не любил?

– Я не знал, что это такое. Я думал, что любил, когда шаг за шагом вдруг находил себя на новых этапах отношений, которые ты одна придумала и строила.

– Но ведь нам было так хорошо…

– Это действительно так! Я очень долго думал над этим, – тяжело вздохнул Томас, продолжая обнимать рыдающую Марию и нежно целуя ее мокрое соленое лицо. – И понял, почему.

– И что же это?

– Взгляни на мою сестру. Я ведь все первые годы жизни рос вместе с ней и мне ее не хватало, когда нас разлучили. И вот почти сразу появилась ты, похожая и внешне и по поведению. Даже такого же возраста. Прости, но ты мне заменила сестру, Мария.

– Томас, это неправда!

– Я обещаю тебе заботу и пожизненное содержание. Но ты должна покинуть замок.

– Тварь!

– Тебя можно понять. Но я надеюсь, что ты остынешь и поймешь меня тоже. В любом случае, у меня всегда будет хорошее отношение к тебе, и я никогда не забуду все, что ты сделала для меня. Я хочу остаться твоим другом и братом…

– Молчи и уходи! Уходи! Уходи!

У окончательно поверженной Марии началась безудержная истерика, она упала на устланный зеленым ковром пол и начала колотить его руками. Не находящий себе место Томас попытался поднять ее, но она лишь со всей силы ударила его по лицу, и он молча ушел прочь. На крики и шум прибежала встревоженная охрана и обеспокоенные женщины из многочисленной обслуги, которые пытались успокоить брыкающуюся девушку, как могли. Но что может утешить женщину, когда любимый человек ушел к другой, не стало всеми уважаемого и успешного мужа, а в придачу ко всему растаял в воздухе сказочный титул королевы?

Томас с разрывающейся душой побрел к своей новой избраннице. Он понимал, как Марии сейчас тяжело, и ему хотелось тут же броситься к ней обратно. Но тогда все будет еще хуже. Иногда нужно выбирать между двух зол, и он мужественно сдерживал свой сиюминутный порыв вернуть все на свои места, чтобы не видеть эту страшную душевную боль.

Войдя в новую бежевую королевскую опочивальню, обставленную в привычном для Элизабет стиле, он обнаружил ее одетой в короткие шелковые штанишки, такую же нежную белую рубашку и снова читающей толстую книгу в постели. Все эти дни он изо всех сил пытался не менять своего отношения к возлюбленной. Он помнил, во что это вылилось для доброго Альберта, который не мог нарадоваться драгоценному плоду своей усердной работы. Пресмыкаясь, он убил любое уважение к себе и потерял обратную связь с ней. Поэтому предусмотрительный Томас, все еще находясь на эмоциях, стойко старался держаться подальше от обожествляемой праматери сверхлюдей Абсолютного общества, ощущая, насколько трудно сдерживать дрожь в руках, прикасаясь к хрупкой надежде всего мечтательного человечества на вожделенную бессмертную жизнь.

– Добрый вечер, дорогой! – улыбнулась она, убрав книжку на столик у кровати, и сразу потянулась к свече, намереваясь немедленно ее затушить.

– Опять философия?

– Да. Очень интересно!

– Шутишь? Как ты спишь после этого?

– Я всегда усну, поверь.

– Что правда, то правда…

В резко наступивших сумерках осмелевший Томас снял с себя всю одежду и аккуратно прилег рядом с утонченной Элизабет, чьи раскинувшиеся длинные волосы занимали полкровати. В отличие от энергичной и инициативной Марии, она была во многих вещах стеснительной и совсем скромной. У нее едва присутствовал навык общения с людьми и полностью отсутствовал опыт общения с мужчинами, как таковыми. Иногда в ней что-то прорывалось, и она была неестественно решительна, но гораздо чаще она была нежна, приветлива, но не более. Поэтому, ложась в холодную постель, она каждый вечер без исключения нежно целовала, почти официально признавалась в безграничной любви и старалась сразу же отодвинуться как можно подальше, на безопасное расстояние от страшной беды. Особенно быстро она это делала, когда чувствовала внезапно появляющуюся буквально из ниоткуда могущественную рыцарскую угрозу ее безупречному книжному миру. Если же отодвинуться было недостаточно, то в ход шло грубое оружие в виде той самой увесистой книги, которая именно для этих целей всегда лежала рядом и читалась исключительно перед сном. Пара глухих ударов по прочному королевскому черепу очень эффективно отрезвляли мнимого всемогущего правителя всей Селеции и остужали его исстрадавшийся рыцарский пыл.

На этот раз, окончательно закрыв больной вопрос с уже бывшей супругой, душевно освобожденный Томас решил все же довести дело до конца. Теперь у него имелось на это моральное право, да и пора уже было приступать к приятному третьему пункту поставленных требовательным Прокуратором задач.

– Спокойно ночи, любимый! – Элизабет нежно прикоснулась к его губам и тут же попыталась быстро спрятаться на безопасном расстоянии, повернувшись к двери на противоположном краю обширного ложа.

– Ты куда?

– Спать. Уже поздно.

– Ну-ну.

Обнадеженный собственными ожиданиями, Томас словно в смертельно опасной разведке еле заметно подкрался к ней сзади и стал нежно целовать ее вытянутую и благоухающую фиалками шею. Затем он осторожно и ненавязчиво начал трогал все ее извивающееся от прикосновений чувственное тело. Ей вроде и нравилось, но и продолжать она не хотела по некой неведомой разгоряченному воину причине:

– Томас! – Что?

– Прекрати.

– Почему?

– Потому что мне щекотно! – категорично ответила Элизабет, демонстративно бросив предупреждающий взгляд в сторону спасительного томика философии. Но Томас, видавший и не такие ужасы на изуверском вулкане, смело продолжал и дальше все наглее ее ощупывать:

– Может тебе просто хорошо, а не щекотно?

Однако такая непонятливая девушка резко убрала его вспотевшие руки и тяжело дышащую голову от себя подальше, а расстроенный Томас был вынужден признать, что ни рыцарские заслуги, ни королевские почести в таких вещах не всегда работают. Но, как и полагается настоящему отважному герою, он не сдавался до последнего. Несмотря на возрастающие по громкости протесты, он легко перевернул ее на спину, прижал беспомощные руки к кровати и стремглав забрался наверх, жадно целуя нежную шею и изящные плечи под тонкой тканью рубахи.

– Томас, остановись! – вдруг по-настоящему испуганно закричала Элизабет, широко раскрыв глаза. – Прекрати!

– Ну что такое?

– Ложись спать. Ничего не будет.

– Почему это?

– Я не готова. Что тут непонятного? – С надеждой и грустью косилась она на спасительную книгу, которая была так близко.

– Я опять какие-то страницы зря пролистывал?

– Ты вообще это не читал!

– Элизабет, ты не понимаешь, – не знал, как правильно сказать Томас. – Мы тут мир должны спасать.

– О-о-о, да ты просто не те книги читал!

– Я серьезно. Нам нужно продолжать род человеческий. Все только от нас с тобой сейчас зависит. Прямо сейчас! – тараторил наивный боец. – Не могу рассказать тебе всех подробностей, но это правда. Нам нужно срочно начать, а потом я тебе уже все объясню.

– Да вы всем так говорите!

– Да? – искренне удивился озадаченный Томас. – Так я же правду говорю. Честно.

– Нет. Ложись спать.

– Когда?

– Как-нибудь.

– Элизабет, на нас все надеются. Серьезно. Мир не может ждать!

– И я не жена тебе, между прочим.

– Сначала жениться?!

– Конечно! В книжках по-другому не бывает.

– Да где ты берешь такие книжки? Сжечь – кто продает! Отрубить руки – кто пишет!

– Спокойной ночи.

– Спокойной, – пробурчал обиженный король Парфагона и Арогдора, доблестный завоеватель всей Селеции. Он нехотя отпустил руки своей холодной женщины и рухнул рядом на спину. Только теперь до него стало доходить, что коварные задания хитрого Прокуратора были гораздо сложнее, чем можно было предположить. Спасение будущего человечества – не такая уж легкая задача, если этот путь лежит через такой крепкий орешек. Или он делал что-то не правильно?

Сама же взволнованная Элизабет, делая вид, что уже спит, в этот момент тоже пыталась себя понять. Ее чуткое сердце все еще учащенно билось, и она одновременно искренне проклинала себя и тут же с облегчением радовалась тому, что ничего не произошло. Она бесспорно хотела сделать шаг навстречу более близким отношениям, но невероятно боялась этого, ведь дело было не в ее желании. Она все же воспринимала себя нормальным человеком и ей хотелось того же, что и другим людям. Так и неотесанный до конца Марией Томас, просто совершенно не понимал, что для нее это не рядовое событие, а большой и серьезный шаг в новую жизнь. До сих пор в своей головке она чувствовала себя маленьким ребенком, ведь долгая изоляция от взрослого мира значительно продлила период детства и усугубила его. Она очень хотела стать полноценной женщиной, но ее это сильно пугало. Ее пугал вовсе не сам Томас, а совершенно новая жизнь, новый взгляд на вещи и новые ориентиры. Она очень хотела окунуться в эту неизбежную историю прямо сейчас, но ей все еще было некомфортно покидать территорию невинного, наивного и беззаботного детства, в котором было так легко и непринужденно находиться.

Она хорошо понимала, что долго это не продлится и решение должно быть найдено. Но его все не было. Каждый день с самого утра она храбрилась и действительно думала, что все будет хорошо этим же вечером. У нее даже была масса своих потайных фантазий и желаний, с которыми она пока не знала, что делать. Но, как только сгущались предательские сумерки, она вдруг никчемно терялась в своих глупых страхах и переживаниях. В итоге ей оставалось лишь с горечью жалеть невинного Томаса и все больше ненавидеть саму себя.

Запутавшись в своих мучительных мыслях, Элизабет вдруг почувствовала, как ее утомленное сознание на мгновение провалилось в легкое забытье, тонкий полусон, и снова аккуратно всплыло обратно. Очнувшись после такого микросна, она попробовала встать, не напрягая мышц, и тут же почувствовала весьма вязкое плавное движение, тихий шум в ушах и легкое гудение в теле. Она продолжила движение и вскоре окончательно встала с кровати. Шипящие звуки пропали, вибрации исчезли, а невероятно обостренные ощущения поглотили ее восприятие – она снова в фазе и снова можно все, что угодно!

Последнее время она беспрерывно горестно переживала за своего свергнутого, а затем бесславно погибшего отца и теперь, наконец, осмелилась его увидеть. Пока он был жив, она издевалась над ним как могла и не ценила его чрезмерную заботу, так до сих пор и не понимая ее причин. Теперь же ей стало стыдно за свои гадкие поступки. Она с каждым днем все больше ненавидела себя за свое вечно недовольное поведение и бесконечные унижения. Как итог, почти сразу после трагической вести ей захотелось самой с ним увидеться, что было трудно представить в последние годы его жизни. Осознав свою заветную цель, она уверенно пошла к толстой железной двери, тщательно фокусируя свое внимание на том, что ее бедный отец уже стоит за ней. Подходя ближе, она чувствовала, что он действительно прямо сейчас стоит с другой стороны и ждет ее, отчего ей стало нестерпимо жутко.

Но она пересилила себя и, с большим трудом открыв тяжелейшую дверь, все же предстала перед ним, немедленно растворив холодящий потусторонний страх в вечной любви. Он стоял немного в сторонке в своем любимом коричневом камзоле и смущенно улыбался, будто извиняясь за то, что теперь не может докучать ей своими отягощающими переживаниями и нежностью. Слезы горечи ручьем полились из ее глаз, и растроганная Элизабет мигом кинулась к нему в объятия. Он обхватил ее своими нежными и мягкими руками, осторожно прижав к своему упитанному телу, отчего осиротевшая девушка сразу почувствовала этот обволакивающий, знакомый с самого раннего детства пряный и немного горьковатый аромат, жадно вдыхая который всегда было так приятно уткнуться в его широкую грудь и шелковистую бороду, находя там блаженное умиротворение. Посмотрев на него вблизи, она увидела удивительно красивый ажурный рисунок радужки серых глаз и даже смогла разглядеть тоненькие полоски между крошечных пор на гладкой коже его носа и лба – настолько детализированно все было видно даже при тусклом свете масляных ламп, ведь в реальности она никогда не замечала таких мелочей. Смущенный Альберт в ответ все еще нерешительно улыбался, хотя его глаза постепенно тоже увлажнились:

– Как ты тут без меня? – мягко спросил он, вытирая рукой мокрые щеки прижавшейся дочери.

– Папа…

* * *

Время не шло и не текло – оно словно летело, но обескураженный и чрезмерно рассудительный Томас снова не мог определиться дни напролет. Снова слишком многое стояло за его решением. Да и как убить совершенно невинного человека? А если тысячу или сто тысяч? А если вся эта история про такое продвинутое Совершенное общество – не более чем очередная больная выдумка, коварный обман? Между тем, как и при приглашении Альберта вступить в Высший совет, он сомневался, был ли у него на этот раз выбор в принципе. Скорее всего, неглупые Прокуратор и Калица просто выжидали, когда он осмысленно придет к нужному для них решению и начнет действовать по собственной воле. Если же он откажется, то его наверняка попробуют принудить грубой силой или подлым шантажом. Если и это не поможет, то его ждет неизбежное уничтожение. Разве это выбор?

Тем временем, сдержанный Калица начинал потихоньку терять свое титаническое терпение и все чаще устраивал неожиданные встречи Томасу, который старался всеми возможными способами его умело избегать. Нервничающего канцлера можно было понять, ведь стонущий город все еще был заперт, а панические настроения грозили в самое ближайшее время превысить критическую планку, и тогда уже никто ничего не сможет контролировать и весь проект «Селеция» окажется под угрозой. Отчаянные селяне все чаще начали пробовать объединяться, чтобы совместно противостоять надвигающейся катастрофе: если кормящих королевство крестьян в самый разгар весны не отпустить, то уже в конце лета начнется гарантированный голод, а до следующей весны уже мало кто доживет. Все это отчетливо понимали, но никто в замершем замке не действовал. Ситуация находилось в абсолютно подвешенном состоянии и потому напряженная обстановка накалялась с каждым днем.

Даже привычно веселый ужин у короля превратился в скучное сборище поникших страдальцев. Все собравшиеся, даже самые близкие, просто молча и понуро ели в недоумении из-за вечной подавленности Томаса Первого, который, якобы, без устали пекся о благополучии всего народа объединенного королевства. Сложности добавляли убийственные слухи, что нерастерявшиеся мутанты, получив полную свободу и открытые просторы, бесстыдно заселяли добротные земли и хозяйства, которые по праву принадлежали запертым в отныне проклятом Парфагоне селянам. Такие невыносимые новости на фоне недавнего полного покорения Арогдора вызывали шок у любого, кто их слышал. Кто кого завоевал? И не вернувшаяся ли ведьма стала причиной вновь возникших странным образом проблем?

В один из вечеров одинокая и потерянная Мария Лури неспешно возвращалась в тот самый небольшой домик, где некогда жила с молодым и скромным офицером Томасом Юргом. Она смогла уговорить амбициозного короля позволить ей довести до конца ее заветную мечту и организовать Королевский бал, так как ей было тяжело отойти от жизни в замке, а такие приятные хлопоты помогали отвлечься от семейного несчастья и при этом заниматься любимым делом. Больше в ее жизни ничего и никого не осталось, если не считать жену кузнеца, которая заменила ей погибшую по вине бывшего супруга мать.

Подходя к своему дому на окраине, она вдруг заметила, что в окне виднелись блики свечи. Расстроившись, бывшая первая леди подумала, что снова пришла какая-нибудь из бывших подруг для очередного раздражающего утешения, наигранного и злорадствующего. Однако на прохудившемся пороге ее встретил жгучий трибун Ален Оспэ и молча проводил в до сих пор скромно обустроенную столовую, где на шатающемся и скрипящем стуле с трудом сидел высокий и невозмутимый брюнет, на вид не меньше шестидесяти лет. Было сразу понятно, что он один из многочисленных пришлых, без спросу запертых в умирающем городе, так как коренные парфагонцы крайне редко так ужасно выглядели, даже если им было за две сотни лет. На нем сидел плотный черный балахон с капюшоном, а его гордое лицо показалось ей знакомым. Эти смолистые волосы и этот орлиный нос она уже где-то определенно видела.

– Добрый вечер, Мария!

– Здравствуйте!

Она пыталась вспомнить, откуда ей известны эти характерные черты, но у нее никак не получалось. Тогда она вопросительно взглянула на понурого Алена, но тот лишь невинно улыбнулся. Наконец, загадочный незнакомец сам почувствовал ее терзания и продолжил:

– Не можете меня вспомнить? Мы не знакомы.

– Но ваше лицо кажется мне знакомым.

– Возможно, вы путаете меня с сыном.

– Сыном?

– Ему помешал ваш супруг.

– Он много кому мешает. Хотя… – ошеломленная Мария внезапно вспомнила шрам Томаса с правой стороны поясницы: – Вы… Ваш сын тогда… Черный рыцарь!

– Да. Меня зовут Вальтер Мейсер. И я здесь для того, чтобы закончить дело моего погибшего пять с половиной лет назад сына. Вам должно понравиться.

– Невероятно! Ален?

Мария широко раскрытыми глазами посмотрела на лучшего друга своего мужа, но тот лишь покраснел и опустил глаза: ему явно было не по себе. Он взял со стола кувшин с водой и сделал два жадных глотка, будто решаясь сказать нечто противоречащее его сути:

– Я случайно познакомился с Вальтером, – вытирая рукавом намокший подбородок, начал Ален, – и он ответил на вопросы, на которые Томас не смог ответить. Но ты не волнуйся: король нам не нужен. Мы не будем его трогать…

В это же самое время сам новоиспеченный глава Селеции находился в дорогой сердцу Академии, в одной из ее Башен заточения, где на коленях перед ним стоял закованный в толстые цепи исхудавший Айвор Джавер с гниющей раной на правой ноге. Жутко зловонная камера была настолько мала и сыра, что одетый в одни лишь дырявые штаны униженный генерал даже не мог встать во весь свой гигантский рост, а его толстые черные дреды приобрели мокрый блеск и поросли плесенью. Рядом стояли ведра с мутной водой и тошнотворными помоями, которыми его кормили.

С утра до вечера в приунывшем замке ходила по всем углам и беспрерывно стонала убитая горем Кейт. В целях конспирации ей было запрещено покидать охраняемую от простолюдинов территорию, но она при каждой встрече умоляла отпустить и простить ненаглядного Джавера. Ее женское сердце настолько ослепло от беспечной любви, что она уже совсем не отдавала себе отчета в том, кто ее суженый. Ей было совершенно все равно, что он тысячами убивал невинных людей, ведь для нее он был живым идолом, которого она боготворила и находила оправдание любым его самым сумасшедшим поступкам. Раздраженный таким отношением к извечному врагу, Томас часто хотел все это закончить лишь одним упоминанием о том, какую роль этот бесстыжий монстр сыграл в их не самом счастливом детстве. Однако ему все чаще казалось, что это ничего не изменит. Мало того, парадоксальная женская любовь могла стать еще сильнее и глубже, почувствовав или даже просто вообразив мучения и душевные страдания своего бедненького чудовища.

Но в этот день ситуация изменилась для самого Томаса. Разрыдавшаяся сестра неожиданно сообщила, что ко всему прочему она уже неделю назад обнаружила себя беременной. Она боялась это сразу сказать, так как думала, что ей не поверят, ведь она и так постоянно придумывала всевозможные глупости и ухищрения, лишь бы снова увидеть любимого супруга на свободе. Получается, теперь в руках всемогущего Томаса была не только жизнь любимого человека своей сестры, но и отца его родного племянника. Мало того, он стал чувствовать, что даже сама жизнь сестры и еще неродившегося ребенка тоже от него могут напрямую зависеть, ведь Кейт болезненно привязалась к этому чертовому мутанту. Кто знает, что еще сотворит в таком отчаянии эта, готовая на все, сумасбродная и непоседливая женщина?

Все эти мучения и страдания сестры, а также его собственные угрызения совести, вынудили немедленно проведать в Башне заточения самого страшного человека Селеции, выдающегося полководца Арогдора, генерала Айвора Джавера:

– Почему ты сдался и не убил меня?

– Кейт. Я бы потом уже не смог себя простить.

– Что? У тебя есть совесть?

– Ты еще не общался с Прокуратором? – съязвил четырехрукий монстр. – Какая совесть? Я выполнял поставленные задачи. Не для себя. Не для предводителя. Не для короля.

– Для удовольствия?

– Думаю, ты знаешь ответ.

– Мне просто хочется понять, как ты это делал.

– Так ты еще только решаешься? У тебя нет выбора.

– А если Прокуратор врет?

– Хм, во-первых, он не врет. Во-вторых, даже если он врет, у тебя все равно нет выбора.

– Я просто не понимаю, как я буду отдавать эти приказы.

– Первый раз помучаешься, а потом как отлить.

– Не верю! Что, и Нильсу снес голову как отлить? – взбесившийся король резко вскочил и зверским ударом по голове с глухим грохотом уложил генерала в мерзкую слякоть. – Ты знаешь, кем для меня был Нильс, тварь вонючая?!

– Прости… – хлюпая хлынувшей кровью, почти невозмутимо ответил оглушенный Джавер. – Это часть нашей работы.

– Бред!

– Прости, но это так.

– Так ты сдался только из-за Кейт?

– У любого правильного решения должен быть только один явный довод.

Каждый задумался о своем и оба замолчали. Как часто бывает среди мужчин, если они кого-то сильно боятся, то рано или поздно проникаются к противнику уважением, как бы он изначально не раздражал и не бесил. Возможно, это был один из тех случаев. В короткой, но насыщенной жизни Томаса еще не имелось примеров настолько страшного и опасного человека, который, не смотря ни на что, стоял перед ним до сих пор живой и почти невредимый. Это можно было бы решить одним взмахом меча, но его останавливали страдания сестры:

– Что было, когда ты узнал о ее родителях?

– Я хотел покончить с собой.

– А если она узнает?

– Жизнь потеряет всякий смысл.

– Она беременна, Айвор.

– Что? – встрепенулся Джавер, подумав, что ему послышалось. – Ты сказал «беременна»?

– Да. Поэтому я тут.

В ответ лежащий в грязи огромный мутант совершенно внезапно и абсолютно неожиданно затрясся и громко разрыдался, не в силах сдержать убийственный удар своих поверженных чувств. Все действительно повторялось в его дурацкой жизни: страстная любовь, глубокие чувства, неотвратимая катастрофа, тонкая грань между жизнью и смертью, а также ребенок от самой дорогой женщины, которого он опять может никогда не увидеть.

– Не знаю, Айвор, чем все это закончится. Но я не буду разбивать сердце сестры, – с содроганием произнес Томас, наблюдая жалкий вид своего окончательно поверженного врага. – Она и так достаточно настрадалась, поэтому никогда не узнает, поверь. Но за твою жизнь я не ручаюсь.

– Только береги их, прошу тебя!

– Об этом не беспокойся.

– Спасибо!

– Кстати, у меня есть к тебе еще пара вопросов…

* * *

Согласно теории генерала Айвора Джавера об истоках женского счастья, существует только два рецепта вывести несчастную женщину из продолжительного неадекватного состояния и истерик, вылечить от уныния и мрачных мыслей, избавить от душевной и телесной холодности. Первый способ, по его заверению, самый простой и эффективный, заключается в том, чтобы посадить ее на цепь в какой-нибудь глухой комнате без окон и дверей, а затем в течение хотя бы двух или трех дней периодически зло избивать и безжалостно насиловать. Но Томас был еще юн, менее чуток и решителен, и потому пошел вторым путем с более кратковременным эффектом.

Для этого весь следующий день молодой король занимался подготовкой к спасению будущего всего человечества. Покинув Парфагон в сопровождении лучших приближенных рыцарей и в строгой секретности, чтобы ни в коем случае не увидел Питер Калица, Томас и Элизабет в простых балахонах обычных горожан отправились гоняться за зайцами на ошалевшем от радости Билле. Затем они весело катались на лодке по реке Тихой, устроив романтический пикник на небольшом островке. По совету одного опытного человека, половина всего их провианта была из сытных мясных продуктов, а вторая половина – из всего, что содержит как можно больше меда и прочих сладостей. Объевшись и настрелявшись из арбалета, они мирно вздремнули под теплым весенним солнцем и безмятежное журчание воды. При этом обнаружилось, что Томас был большим специалистом в хиромантии, а линии на нежных ладонях его спутницы так и говорят о ее несчастном прошлом и романтичном будущем.

Домой парочка возвращалась под трагические рассказы рыдающих Карла Линна и Билла о том, как они с Томасом героически прорывались в беспощадный Арогдор и, потеряв почти всех отважных друзей, сражались в холодном кратере до последней капли крови с бесчисленными кровожадными мутантами. Это заставляло впечатлительную Элизабет то и дело раскрывать в изумлении утонченный ротик, тихо охать и жалея обнимать своего настрадавшегося героя, как будто те самые болезненные ранения он получил только что, во время явно преувеличенного рассказа его подозрительно эмоциональных друзей.

Вечером, во время веселой прогулки по древней Стене с огромным букетом ароматных темно-красных роз, любовной парочкой вдруг была обнаружена контрабандная бутылка очень сладкого и, следовательно, весьма крепленого вина. Обругав клятых спекулянтов и нарушителей закона, было решено попробовать, что за гадость употребляют в падшем Арогдоре. Гадость бывшей принцессе, одетой в пышное розовое платье с теплой шалью на плечах, пошла неожиданно хорошо, ведь она словно компот, едва ли не залпом опустошала каждый предательски бездонный стакан. Дальше, одетый в эффектный офицерский камзол Томас вдруг оказался знатоком небосвода. Тыкая пальцем в небо абсолютно наугад, в реальности зная лишь Луну и Полярную звезду, он с совершенно уверенным лицом рассказывал о далеких созвездиях и романтических историях про их названия: Падший ангел, Безымянная любовь, Разбитые сердца, Холодная постель монарха и тому подобное.

Потом Томас непредвиденно почувствовал себя проголодавшимся и спросил, нет ли у кого-нибудь из охраны чего съестного. Неожиданно нашлось ведро еще горячих бараньих ребрышек и огромная кружка меда. Они решили перекусить, как простые люди, свесив ноги со Стены и на меткость кидая обглоданные кости вниз. Тут же выяснилось, что они, судя по всему, напали на тропу контрабандистов: еще одна бутылка крепленого вина вдруг оказалось в расщелине, где жили бедные ласточки. Передав срочное сообщение канцлеру о бесчинствующих спекулянтах, разгулявшейся подругой короля было решено мужественно уничтожить все запасы предателей, дабы они не попали в руки невинных женщин и детей.

С самого начала, все это выглядело так, будто Томас решил всего лишь провести время со своей невестой. Никаких неприличных мыслей у него, конечно, не было и не могло быть! Чтобы доказать это, он не сделал ни одного неоднозначного прикосновения. На самом деле, их было много, но таких, что вроде как и обвинить было не в чем. Мало того, ни одного пошлого слова и намека не вырвалось из его честных и благородных уст! Вел он себя так, будто женщины вообще внезапно перестали его интересовать, словно некое серьезное ранение в кратере мутантов сделало его простым романтиком и мечтателем.

Вернувшись в уже давно спящий замок, кричащая во все горло пошлые стишки Элизабет скинула туфли и босиком побежала в опочивальню, таща за собой изо всех сил сопротивляющегося Томаса. Забежав внутрь и попрыгав, как бешеная лань на кровати, она запрыгнула на него и повалила на постель.

– Эй, ты что? – чрезвычайно серьезно удивился король Парфагона и Арогдора.

– Нужно спасти человечество! Ну, или хотя бы одну человеченку!

– Элизабет, мы так не договаривались. Ты какая-то несерьезная сегодня. У меня с утра встреча с Питером, между прочим.

– Снимай платье, – томно улыбнулась она. – И быстро.

– Ага, это вот так в книгах пишут, да?

– К черту дурацких писак!

Элизабет дотянулась до лежащего рядом толстого томика философии и с нечеловеческой силой и яростью кинула его в самую дальнюю стену, отчего трухлявая книга с грохотом рассыпалась, и одинокие страницы разлетелись по всей комнате.

* * *

Весь следующий день окрыленный Томас пребывал в приподнятом настроении, ощущая легкость в любом действии и оживших мыслях. Хотя он все еще не мог принять страшного решения, жизнь уже не казалась таким уж скучным и ужасным делом. В его голове появилась ожившая надежда, что всю эту неприятную историю с настойчивым Прокуратором можно безболезненно решить. Не зря же он столько раз в своей жизни находил выходы из самых пропащих ситуаций?

Вечером все же состоялся Королевский бал, который так долго и тщательно готовила внимательная к каждой мелочи Мария. К счастью и большому облегчению переживавшего Томаса, она уже не рыдала при каждой встрече и вела себя почти как прежде, разве что немного прохладно. Безусловно, он продолжал ее любить как родную сестру и преданного друга, поэтому ему было важно каждый день видеть, что она не страдает и не мучается. Понимая возможные опасности от скопления сомнительного народа, ставший подозрительным Томас сразу же запретил ожившей Элизабет посещать это никчемное мероприятие. Тем более, это могло навредить только пришедшей в себя Марии, которая смогла действительно удивить собравшихся гостей. Блистательный тронный зал со своими гигантскими люстрами, доминирующим на возвышении троном в виде пламени, шикарными букетами свежих цветов и ломящимися от диковинных закусок столов никогда ранее не был так элегантно и шикарно украшен таким количеством ярких разноцветных лент вдоль необъятных мраморных колон, переливающимися волнистыми тканями на стенах и разбросанными по всему полу лепестками растерзанных роз.

Наблюдающему за всем этим с высоты своего престола скромному по происхождению Томасу даже стало несколько неловко перед многочисленными изумленными гостями, ведь находящийся в кризисе Парфагон переживал далеко не самое лучшее время. С одной стороны, люди по-прежнему видели простоту короля в его неизменном синем рыцарском камзоле, пусть даже идеально свежем и с новым сверкающим золотым жетоном легата напротив сердца. С другой стороны, столь много сил и ресурсов были без какой-либо необходимости просто выброшено на ветер в тот тяжелый момент, когда в пределах безжалостной Стены страдали тысячи нуждающихся, а через пару месяцев ожидался почти неминуемый голод.

На бал пришло около двухсот пар гостей, которые, забывшись в ностальгии по прежним славным временам, в своих самых изысканных нарядах ритмично кружились под веселую музыку оркестра, привлекая внимание отвлекшегося от тяжких раздумий Томаса бросающимися в глаза рогатыми или конусообразными геннинами, потешными длинными носками мужских туфель и совсем смешными разноцветными облегающими колготками. Хотя он едва ли знал хотя бы четверть присутствующих, он был рад такому скоплению людей на его первый бал, который превзошел все самые смелые ожидания оптимистов и, безусловно, вышел лучшим за всю долгую историю королевства. Мария, как хозяйка мероприятия, в своем достаточно простом синем платье с пышной юбкой и новом рогатом геннине с белой вуалью ни с кем не танцевала и без устали заботилась о дорогих гостях. Все было настолько талантливо организовано, что в очередной раз потрясенный своей бывшей супругой Томас не смог не отметить этот очевидный факт Алену и Калице, напряженно стоящим по разные стороны трона:

– Может, ей стоит этим всегда заниматься?

– Чем?

– Организацией балов. Думаю, и другие подобные мероприятия у нее получатся.

– Согласен! У нее есть явное призвание к планированию, – широко улыбнулся Ален. – Кстати, где Элизабет? Ты ее пригласил?

– Тебе-то чем Мария напакостила? – рассмеялся Томас, удивившись внезапной наивности своего дорогого друга детства. – Это опасно, да и ни к чему в нынешней ситуации.

– Я бы все-таки придумал бывшей королеве иное занятие, Ваше величество, – мягко включился в разговор Калица. – Женщины – неуправляемые существа. Она никогда не забудет своей обиды, поверьте. Рано или поздно, это проявит себя. Достаточно лишь небольшого перепада настроения.

– В этом тоже есть смысл, Питер.

– Я прожил долгую жизнь и могу ручаться за свои слова, – учтиво добавил канцлер.

– Кстати, Ален, я все забываю у тебя спросить кое-что, – опомнился король.

– Ну?

– Ты когда-нибудь соблазнял своих несчастных подружек доводом, что через твое ложе нужно срочно и без объяснений спасать мир?

– Всегда так делаю, – как само собой разумеющееся ответил все более удачливый последователь Нильса Дора.

– Правда? – изумился Томас.

– А что, есть другой способ?

В этот момент к ним направилась сияющая Мария, которая явно находилось в своей стезе. От нее веяло уверенностью и отличным настроением:

– Где Элизабет? Вы ее не пригласили, Ваше величество?

– Хм, не думаю, что тебе это могло бы понравиться. Мы как раз только что это обсуждали.

– Бросьте вы! Зовите вашу белую худышку, – весело сказала Мария и переглянулась с Аленом, который тут же опустил глаза и отвернул голову в сторону. – А то ведь она опять белого света не видит!

Что-то внутри побледневшего Томаса перевернулось, и нехорошие предчувствия начали грызть его большое рыцарское сердце влюбленного молодого человека. В загудевшей голове сразу закружилась масса хаотичных мыслей. С чего вдруг они так интересуются? Не задумали ли они чего? Не собираются ли они, самые близкие ему люди в этом мире, предать его? Так или иначе, он был невероятно рад, что его бесценная половинка осталась в опочивальне.

Однако в следующий миг время вдруг замедлилось, когда массивная парадная дверь резко распахнулась и как в прошлый раз в тронный зал вплыла божественная Элизабет. На ней было точно такое же убийственное для присутствующих дам потрясающее, невероятно пышное платье с полупрозрачным кружевным корсетом, но на этот раз оно было ослепляющего глаза ярко-красного цвета. Счастливая до безумия, с горящим жизнерадостным взором сверкающих глаз, она начала неистово кружиться по направлению к центру зала, купаясь в лучах всеобщего пристального внимания и восхищения, развевая во все стороны свои шикарные волосы под тонкой золотой диадемой.

И она была без охраны.

У Томаса помутнело сознание, и он с открытым ртом встал с трона и начал спускаться в ее сторону, чтобы как можно быстрее уберечь от чего-то неизведанного, как вдруг неожиданно быстро внутри него все оборвалось.

Когда улыбающаяся Элизабет приблизилась к странному пожилому мужчине в черном камзоле с до боли знакомым гордым лицом, тот вдруг бросил свою страшную пышную женщину на пол, вырвав из ее яркого многослойного желтого платья угловатый свирепый кинжал. Острое и беспощадное лезвие несколько раз сверкнуло в воздухе, прежде, чем спохватившийся Томас успел достать свой портативный бластер и прожечь грудь бессердечному чужаку насквозь, также насмерть сразив случайно попавшую под синий луч молодую пару.

Ярко-бордовая кровь в мгновение ока залила весь центр зала вокруг упавшей на лепестки роз и захлебывающейся Элизабет. Началась всепоглощающая паника и непонятные люди что-то кричали и бежали со всех сторон, но побелевший Томас видел лишь удивленное лицо ничего не понимающей Элизабет, озадаченно смотрящей на свои окровавленные руки. Подбежав, он хотел обнять ее, но тут же получил неожиданный жесткий удар в лицо и ошарашенно упал рядом на пол:

– Не трогай ее! – проорал разъяренный Калица.

– Что? Ты?

– Идиот! Ей нужна помощь!

Невероятно хладнокровный и уверенный Калица тут же прижал куском чьего-то платья пульсирующие кровью раны теряющей сознание Элизабет, а к нему на помощь быстро подоспели рыцари и медики из теперь всегда дежуривших в замке армейских тыловых служб. Шокированному Томасу лишь оставалось наблюдать весь этот ужас со стороны и горестно осознавать, что по собственному недосмотру он погубил не только любовь своей жизни, но и мечту всего человечества.

Затем как в удушающем тумане молодой и обескураженный король провел срочную беседу по Связи с озверевшим Прокуратором, который в иступленном бешенства едва не вылез из ослепляющего экрана прямо в северную башню к чуть не провалившему тысячелетнюю работу деревенщине. Выяснилось, что в связи с чрезвычайной ситуацией Совершенное общество срочно приняло принципиальное решение: в случае смерти Элизабет экзотический проект «Селеция» будет немедленно закрыт и абсолютно все взрослые жители экспериментального острова будут уничтожены, включая даже Томаса и Калицу. Чтобы этого не случилось, нужно во что бы то ни стало спасти Элизабет. Чтобы ее спасти, ее отныне нужно было гарантированно оградить от всех опасностей. А самой главной опасностью стали сами люди.

Среди холодной ночи, все еще находясь в полубессознательном шоке, озверевший Томас стремительно направлялся в сопровождении четырехруких мутантов в Академию. Он винил себя за то, что ни в чем не повинная Элизабет, потеряв много крови, в это время отчаянно боролась за свою молодую жизнь. Он ненавидел себя за то, что сделал с гениальным Альбертом, который создал уникальную и безукоризненную систему создания высшего человека. Он проклинал себя за отказ от его предложения, дальновидность которого просто не мог осознать в тот момент. Он возлагал всю ответственность за произошедший кошмар на свою преступную нерасторопность.

Но он собирался все это исправить.

Почти состоявшаяся потеря самого драгоценного человека в его жизни и предательство самых близких людей убили в нем последние сомнения. Он будет работать на всемогущего Прокуратора и его высокоразвитое Совершенное общество. Он будет их лучшим королем на Селеции, о котором они только могли мечтать, и с удвоенным успехом продолжит великое дело Альберта. Будет ли он это делать только ради того, чтобы быть рядом с ненаглядной Элизабет, или ради счастья тех бесчисленных миллионов людей, которые будут жить в далеком будущем? Это не имело значения, и он сам не знал правильного ответа. Но зато он теперь понимал самоотверженного Джавера, который отдал все за свою единственную Кейт. И он, Томас, отдаст все за это невинное создание Элизабет, бесценное сокровище, ставшее волею судьбы заложницей интересов кого угодно, но только не ее самой.

* * *

Прошло две недели и поздней морозной ночью в темном лесу на подступах к непобежденному Парфагону тревожно задрожала пыльная земля. Разбуженные птицы с криком взлетали в темное небо, предвещая грандиозную беду. Топот несметного скопища копыт и злого рыка все ближе и ближе приближался к заросшей мхом Стене. Это полчище вел лично легендарный полководец и новый предводитель Арогдора бесстрашный генерал Айвор Джавер, облаченный в рогатый шлем и непробиваемые доспехи под колыхающейся алой накидкой. Неделю назад он добрался до своих потерявших смысл жизни мутантов с удручающей новостью, что подлый Томас Первый всех предал и готовит тотальное уничтожение покоренного города. Обманутому паскудным королем герою удалось чудом бежать из неприступной Башни заточения, но он потерял при этом всех двухсот воинов-мутантов, которые все это время были в столице. Их неведомым образом хитро заманили и закрыли в одном из продовольственных складов, а затем безжалостно зажарили заживо. Обозленные арогдорцы с воодушевлением восприняли призыв отомстить за погибших товарищей, реабилитироваться за недавнее унизительное поражение и предотвратить готовящееся к ним вторжение. Они с радостью отправились за любимым генералом, прекрасная молодая жена которого, счастливая Кейт Джавер, умиротворенно ожидала наследника в темно-сером замке в самом центре кратера вулкана.

Бесчисленное море мутантов с колышущимися словно по волнам дредами все ближе и ближе приближалось к подступам некогда идеального Парфагона с северной и южной стороны, отрезая любую возможность спасения или отступления невинных жителей. Вдруг никем не охраняемые ворота начали медленно и со скрипом открываться, обнажая пути в самое сердце еще пока спящей переполненной столицы. Озлобленные и уверенные в себе монстры на буйных челоконях легко и без сопротивления ворвались в город, держа переточенные мечи, топоры и кинжалы во всех своих четырех руках. Город начал постепенно утопать в криках, стонах, скрежете, топоте, мольбах, пожарах и грохоте разрушающихся строений. Разбуженные парфагонцы и селяне в отчаянии стали пытаться отстоять свое обреченное жилище, ценой жизни и здоровья себя и своих близких, для чего их и держали всех вместе в одном городе с самого начала.

В итоге, великий Парфагон будет полностью залит кровью, внутренностями и отрезанными конечностями. Но он не утонет в них. Он выстоит! Из-за странных ошибок в командовании, всех запертых в Стене мутантов неожиданно перережут, когда они уже будут думать, что дело сделано. А затем жаждущие мести выжившие горожане и селяне пойдут в поход на подлый Арогдор, почти все боевые мутанты которого будут уже истреблены, впрочем, как и доблестные рыцари.

* * *

Теплым и солнечным майским днем счастливый Томас сидел в удобном кресле председателя Королевского совета и непринужденно разговаривал по Связи с довольным Прокуратором. Перед ним лежали бесчисленные исписанные пером листочки с пометками. Как обычно, он периодически поглядывал в окно на восточную башню, где почти всю жизнь провела ненаглядная Элизабет, словно райская птица в золотой клетке. Она быстро поправлялась после очередного покушения и даже снова взялась за чтение высоконравственных романов, которые благодаря дельным советам коварного Джавера больше не являлись угрозой для будущего человечества.

Однако во всей этой истории появилась и грустная нотка. Томас вдруг понял, что, как бы он не любил Элизабет, и как бы им не было хорошо, они не смогут быть вместе до конца своих дней. Он рано или поздно состарится и покинет этот мир, а она продолжит жить дальше, всегда оставаясь такой же удивительно красивой и молодой. Затем у нее гарантированно будут другие мужчины и через пару сотен лет он превратится лишь в блеклое и искаженное воспоминание в ее невероятно насыщенной жизни.

Так или иначе, все это являлось далеким будущим, а жить нужно было сейчас, поэтому любая мысль о ней неизменно вызывала у молодого короля непринужденную улыбку.

Но почему он был так расслаблен? Только Элизабет? Отчасти. Имелось кое-что еще. Что-то совершенно новое.

Озадаченный Томас вдруг понял, что у него напрочь пропали враги. Не в том смысле, что он их уничтожил, а по определению. Он сидел и пытался вспомнить хоть одного конкретного человека, которого он искренне ненавидел. Даже из прошлого. Еще недавно он терпеть не мог половину населения северной части Селеции и самую паскудную часть самого Парфагона: того же Ньюртона, Джавера, бесчисленных четырехруких мутантов и многих других. А сейчас? Теперь всех их можно было понять. Даже Марию с Аленом, беспомощно гниющих в заточении и ожидающих казни за подлую измену, глупо считавших Элизабет ведьмой. И тем более можно было понять уже обезглавленного за попытку организовать новый переворот бравого Карла Линна. Каждый выполнял свою собственную роль и был для самого себя уж точно положительным героем, действующим во благо своей высоконравственной цели, идеалистичной мечты или даже ради жизни других.

Может, бывший селянин не мог найти ни одного настоящего злодея лишь потому, что сам стал эталоном зла? Или просто он вышел на тот самый уровень Альберта, где все друг друга понимают и лишь играются пешками, ненавидящими друг друга на ровном месте и по чьей-то чужой прихоти в итоге расплачиваясь за это своей жизнью и благополучием?

– Томас! – перебил его забытье Прокуратор, как всегда смотрящий с экрана из далекого и загадочного места в своей простой черной водолазке. Яркое и чистое небо за его спиной как всегда было ярко-синим, а зелень в небоскребах переливалась сочностью в вечных порывах ветра. – Ты меня слушаешь, Ваше величество?

– Простите, Прокуратор.

– Точно? Так как же у нас раньше проходила селекция?

– В Школах отбирали тех, кто фазит лучше всех. Только им разрешали идти в Академию или Казармы. Только от рыцарей или боевых мутантов можно было иметь детей, которые шли в Школу, а затем новый цикл селекции начинался сначала. Мы лишь обеспечивали текучку военных кадров, которые должны были быть бабниками, чтобы успеть передать как можно больше генов до своей скорой смерти. Также мы поддерживали моду на сложные мутации у женщин, особенно в Арогдоре, чтобы только самые успешные в этом деле особы интересовали самых избранных воинов. И так каждое новое поколение приближалось к Элизабет.

– Угу, гениальная система. Зря ты им головы оторвал!

– Альберту? Да уж…

– У нас бы тут миллион лет ушло на это.

– Кстати, можно было еще быстрее все это сделать.

– Расскажешь? – удивился Прокуратор.

– Потом. У меня другой вопрос. Выходит, селяне не могут фазить по своей природе, а не только из-за отсутствия Школ. Так?

– Либо не могут, либо с очень большим трудом, как и я.

– Спасибо, – улыбнулся Томас.

Он вспомнил таинственную историю своей матери. Получается, она тоже была активной частью программы селекции и действительно по какой-то загадочной причине покинула или была изгнана из Парфагона, ведь только так она могла передать своим детям способность попадать в фазу, пусть и не так легко, как это удавалось многим коренным жителям столиц.

– Уснул опять? Ты мне лучше теперь расскажи, как у нас будет проходить следующий этап.

– Еще раз извините, Прокуратор. Детей можно будет иметь только тем потомкам Элизабет, которые получат ее целевой набор генов. Когда носителей этих генов будет достаточно, чтобы избежать слишком близкого родства, можно будет иметь детей только тем парам, в которых оба родителя несут ключевой набор генов. И так до тех пор, пока все жители не станут носителями нужных качеств, а потом вы их будете постепенно заселять вместо себя. Так?

– Долго учил?

– Один день.

– Ого, так быстро.

– И неделю с Калицей разбирался.

– Спасибо за честность, Ваше величество, – подмигнул заулыбавшийся блондин из Совершенного общества.

Хотя Томас не мог забыть его хитрый блеф с закрытием проекта сразу после тяжелого ранения Элизабет, ему было страшно представить, что вот таким же образом Прокураторы общались со всеми его предшественниками год назад, пятьсот лет назад и все 967 лет назад. И вот теперь, в этот сложнейший и ответственный переходный момент судьба доверила именно в их руки судьбу всего человечества.

– Только чем именно ее фаза отличается от моей? В чем именно ей легче? – не скрывая любопытства, продолжил Томас, ковыряя пальцем выжженный след от своей ладони на столе. – Честно, я боюсь с ней об этом говорить, чтобы она ничего не заподозрила.

– Да, ей лучше этого не знать! – с воодушевлением начал Прокуратор, закинув руки за голову и откинувшись назад в своем кресле. – Вот тебе не надоело столько усилий применять, чтобы каждый раз с таким трудом попадать в фазу для поддержания своей рыцарской мутации и возраста?

– Ну, возраст пока меня не беспокоит, но я представляю, как это надоест лет через двадцать.

– А как насчет тысячи?

– Я лучше состарюсь и помру, а от рыцарской мутации уже отказался.

– Именно! А ей почти ничего не надо делать.

– Как это? Вот этого и не понимаю.

– Фаза сама ее настигает практически каждый раз, когда она ложится спать или просто просыпается. Ей надо всего лишь легко и с удовольствием использовать эти моменты.

– В смысле, просто использовать фазу?

– Ты каждый раз вынужден мучиться с разными техниками и методами, чтобы попасть в нее и поэтому не можешь в полной мере пользоваться предоставленными ею возможностями. А Элизабет лишь надо уметь легко использовать фазу, саму возникающую на засыпании, пробуждении или во сне. Представляешь, ей обычно нужно всего несколько секунд, чтобы утром там оказаться! Во сне же она сама почти каждую ночь понимает, что спит. Без каких-либо техник. У тебя такое бывает?

– Первый раз о таком слышу.

– Вот и я об этом же!

– Стоп, – вдруг Томас стал предельно серьезным. – А как мы поймем, что у человека присутствует нужный целевой набор генов? Я ведь за столько времени не смог этого увидеть в ней.

Прокуратор развернулся в своем кресле и задумчиво посмотрел куда-то вдаль через прозрачную стену:

– Легко! Первое: сверхчеловек будущего иногда прямо во время сновидения понимает, что спит, ничего для этого не делая. Второе: при засыпании или пробуждении он периодически чувствует, будто непроизвольно падает, взлетает или его куда-то засасывает. Третье: ему временами очень реалистично кажется, что он проснулся, после чего он встает и занимается своими делами, но затем обнаруживает себя проснувшимся по-настоящему. Четвертое: такой человек на стадии засыпания или пробуждения может неожиданно почувствовать себя парализованным, полностью обездвиженным на несколько секунд или минуту, отчего сильно испугаться. Есть еще признаки. Много. Но эти – главные.

Томас внимательно записал слова Прокуратора в тетрадку и поднял взгляд на своего собеседника:

– Должны все сразу совпадать?

– Достаточно одного, но часто они идут вместе. Зависит от образа жизни и степени обученности с детства.

– Не все понимаю…

– Калица поможет.

– То есть, нам не надо будет их учить фазе?

– Мы все с рождения имеем возможность говорить. Так? Но если тебя не научить говорить с детства, будешь мычать как корова, когда вырастишь. Здесь – то же самое: фаза у них будет врожденная, но ею все равно нужно уметь пользоваться. Причем, чем раньше это обучение будет начинаться, тем лучше, ведь с каждым упущенным годом это дается тяжелее. Взрослого ты тоже вряд ли сможешь научить разговаривать, если он это не освоил в детстве. Это же относится к фазе, пусть и в меньшей степени, поэтому ее уже с двух лет дают в Школах. Понимаешь?

– Понял, – горестно вздохнул Томас. – Ищем нового Ньюртона…

– Иногда новые вещи будоражат сознание, но когда ты вдумываешься в их смысл и потенциал, то выясняется, что там ничего нет, пустой звук, – Прокуратор от волнения и энтузиазма вскочил со своего кресла и стал ходить взад и вперед. – Иногда ты узнаешь, казалось бы, что-то совсем незначительное, а вдумываешься, и твой мозг взрывается от того, что это может принести. Это тот самый случай! Вроде бы у Элизабет просто имеется врожденная легкодоступная фаза и всего-то. Но это фундаментально новый уровень человека, которому дано гораздо больше, чем не только нам, но и даже тебе, хотя и ты сам намного совершеннее любого из нас.

– То есть, ей и мутировать проще?

– Ей все проще, Томас. Все! В этом-то и дело. Если для нас фаза – это фантастически сложный навык, едва доступный единицам, а для тебя – это не до конца естественная, но все же с трудом осваиваемая способность, то для нее это – врожденное благо, много раз на дню само приходящее к ней, хочет она того или нет. Вроде, мы и сами достигли немалых высот, но ее потомки пойдут еще дальше, и им все это будет еще проще. Эти здоровые и счастливые люди будущего будут жить вечно молодыми в бессмертном Абсолютном обществе, достигнув невероятных пределов эволюции. О чем еще можно мечтать? Нам остается лишь им позавидовать.

Томас задумался. Он осознал, что все же не все понимает и решил попробовать перевести разговор на более понятные темы:

– Когда вы рассчитываете начать вывозить плоды работы?

– Пятьсот лет. Тысяча. Как справишься ты, я и наши последователи, но мы будем всегда ускорять этот процесс всеми возможными способами. Потом у нас будет следующая по сложности и последовательности цель. Так или иначе, проект «Селения» – это что-то вроде вечной колыбели человечества при его жизни. Когда-нибудь, люди будут видеть в своих генах след всего одной женщины. Это будет Элизабет. Может, они ее будут как-то иначе называть: Таней, Крис, Джулией. Или Евой, например. Понимаешь?

– Честно, едва ли, – пожал плечами деревенщина.

Наконец, Прокуратор остановился. Он облокотился руками на свой стол, и его лицо заняло весь огромный экран в круглой комнате Томаса, который теперь мог разглядеть рисунок радужки глаз и даже поры на носу своего собеседника:

– Слушай внимательно. Я тебе скажу больше, – набрал он в легкие воздуха для чего-то важного. – Рано или поздно вся Земля достанется потомкам Элизабет. Эти сверхлюди с грандиозными перспективами будут гораздо совершеннее нас с тобой. Главное, чтобы они сначала хотя бы понимали и полностью осознавали то, что уже имеют. Понимаешь?

Оглавление

Глава 1 Трагедия под Салепом

Глава 2 Идеальный город сверхлюдей

Глава 3 Награда Черного рыцаря

Глава 4 Встреча старых друзей

Глава 5 Приключения лесных разбойников

Глава 6 Предательство Города заката

Глава 7 Самый романтичный мутант

Глава 8 Загадка таинственного леса

Глава 9 Интриги королевского двора

Глава 10 Спасительный синий дождь

Глава 11 Мечта Совершенного общества Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg