«По ту сторону Алой Реки»

По ту сторону Алой Реки (fb2) - По ту сторону Алой Реки [СИ] (По ту сторону Алой Реки - 1) 1538K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Василий Анатольевич Криптонов

Криптонов Василий По ту сторону Алой Реки

Часть 1 Вы должны слушаться

На заре времен люди нередко убивали вампиров, причем без существенного численного перевеса. Тогда вечность дала вампирам возможность укрепить позиции. В отличие от смертных людей, они могли столетиями наблюдать и делать выводы. Так зарождалась система управления, которую вернее назвать системой порабощения. Система эта в основе имела тот непреложный факт, что люди умирают и рождаются, тогда как вампир существует постоянно. Это давало вампирам преимущество: они могли предостеречь людей от ошибок и направить по верному пути. Но куда мы направили людей?

Герцог Освик Вэссэлот «По ту сторону Алой Реки»

Глава 1 Санат

Знойным летним днем, когда женщины пропадают в полях на прополке, а мужчины слоняются без дела, на единственной дороге, ведущей к деревне, появилась запряженная двумя лошадьми повозка. Левмир, двенадцатилетний мальчишка, томящийся от жары, как раз поднимал из колодца ведро с водой. Он замер, позабыв про жажду. Янтарного цвета глаза следили, как двое незнакомцев, спрыгнув с повозки возле заколоченного дома, о чем-то заговорили. Один объяснял, а второй больше слушал, кивал, пока рассеянный взгляд скользил по деревне.

Возница Левмира не заинтересовал — обычный. Спрыгнув на землю, сразу слился с пейзажем. Может, из соседней деревни? Но до нее не меньше семи дней езды. Что вытащило его в такую даль? Причиной, должно быть, являлся пассажир, который и привлек внимание Левмира.

Высокий стройный мужчина с очень уж бледным для разгара лета лицом казался не то грустным, не то раздраженным. Хмурится, слушая слова возницы. Холщовая одежда самая простая, но чистая и свежая, будто только из мастерской. Когда он поднял руку, прикрывая глаза от солнца, Левмир заметил: подмышкой, там, где у всех мужиков в это время года расплывались огромные мокрые пятна, сухо. В отличие от возницы, этот человек не казался своим.

Разговор подошел к концу. Возница запрыгнул на повозку и, один за другим, подал мужчине три объемистых тюка. Потом хрипло каркнул что-то лошадям, и повозка, развернувшись, выехала прочь из деревни.

Проводив повозку взглядом, мужчина заметил Левмира. Рука поднялась в шутливом приветствии, вроде как он даже подмигнул. Мужчина очевидно приглашал к знакомству, и Левмир почувствовал к нему расположение. Будто бледная рука проникла ему в голову и выдернула оттуда все подозрения и недоверчивость.

Левмир поставил ведро на край колодца, зачерпнул ковшом, и ледяная вода освежила пересохшее горло. Тащить воду домой он не собирался — до вечера все равно станет теплой. Лучше подождать возвращения матери.

Утолив жажду, Левмир вновь наполнил ковш и пошел с ним к мужчине. Тот не смотрел на мальчика, он легко, как листы от старой книжки, отрывал доски, закрывающие окна и двери. Левмир вспомнил, как мужики заколачивали их — после того как друг за другом, с разрывом в несколько дней, умерли старые Осбар и Орвала. Детей у них не было — не сложилось. Вот и остался дом никому не нужным.

— Попьете, с дороги? — спросил Левмир, протягивая ковш.

Мужчина обернулся. Вблизи черты его лица производили скорее приятное впечатление, но выражение безграничного уныния, быстро сменившееся улыбкой, озадачило мальчика. Улыбка оказалась хорошей, от нее будто засияло все лицо. Мужчина кивнул, подавшись немного вперед, так, что Левмиру показалось, будто он хотел поклониться, но в последний момент передумал. Взяв ковш, мужчина сделал пару глотков. Не похоже, будто его мучит жажда, скорее просто не хотел отказывать мальчику.

Пока незнакомец пил, Левмир рассмотрел его руки. Чистые, белые, с длинными пальцами. Можно подумать, эти руки в жизни не знали никакой тяжелой работы. Но как легко он отрывал доски от окон!

Мужчина вернул ковш мальчику. Левмир посмотрел незнакомцу в глаза, снизу вверх. Похоже, мужчина чего-то ждал, и Левмир, повинуясь интуиции, отпил воды. Мужчина улыбнулся.

— Знаешь, что давным-давно люди могли считаться друзьями только после того, как разделили воду из одного сосуда? — сказал он мягким, сильным голосом.

— Нет, — покачал головой Левмир. — А откуда вы такое знаете?

— Читал. — Мужчина продолжал, улыбаясь, рассматривать собеседника.

— В книжке?

— Конечно. Ну что ж, паренек, давай знакомиться? — Мужчина протянул руку. — Меня зовут Санат, я из деревни к югу отсюда.

— Левмир, — представился мальчик.

Рука Саната оказалась приятно-прохладной и сильной. Левмир почувствовал неловкость за свою мозолистую, исцарапанную ладонь.

Покончив с церемониями, Санат продолжил отрывать доски. Левмир подергал одну — даже не шелохнулась. Прибивали на совесть.

— Дай-ка, — подвинул его Санат.

Одной рукой он дернул доску, и гвозди со стоном выскочили из стены.

— Вы кузнец? — вдруг спросил Левмир.

— Я? Ничуть не бывало. Почему так подумал?

— У нас кузнец Балтак есть, так он тоже сильный — подковы пальцами гнет.

Санат замер. Тонкие губы шевельнулись, будто произнося беззвучное проклятие. Последние три доски оторвал двумя руками.

— Запомни, Левмир, — сказал Санат, — мужчина должен быть сильным, чтобы защитить себя и близких.

— От кого защитить? — засмеялся Левмир. — Неужто у вас, на юге, дерутся?

Драки в деревне случались редко, и все больше оканчивались парой-тройкой тычков и смехом. За порядком следили староста с помощниками, а уж они-то наказывали так, что в другой раз кулаками махать никому не захочется.

Санат не ответил. Толкнул дверь, переступил через порог и поманил за собой Левмира. Тот вошел, чувствуя себя глупо с ковшом в руках.

Дом встретил гостей затхлым горячим воздухом. От шагов поднималась пыль, покрывшая скрипящие половицы. Душно, темно и пусто. От всей обстановки осталась лишь печь, да лежак, приколоченный к полу. Все остальное растащили по домам мужики, прежде чем заколотить дверь.

Санат открыл окна. Дом заполнился светом, но свежее не стало — погода тихая, ни ветерочка.

— Здесь жили старики? — спросил Санат.

Левмир кивнул.

— Ясно. Нет ничего омерзительнее запаха старости. Будь старикам присуща та мудрость, которую им приписывают, они бы не доживали до такого состояния.

Левмир содрогнулся от бесчувственности высказывания.

— Разве на юге солнце не светит? — спросил, чтобы переменить тему разговора.

— Ты о чем? Солнце везде светит одинаково.

— Вы такой бледный…

— Ах, вот оно что… — засмеялся Санат. — Я сюда не из деревни, парень. Из города.

— Из города? — распахнул глаза Левмир. — Вы там жили? Видели вампиров? Какие они?

— Видел, видел, — вздохнул Санат, садясь на лежак. — Они меня туда и притащили. Видишь ли, Левмир, в городе я сидел в тюрьме. А туда солнце редко заглядывает.

За двенадцать лет жизни Левмир не встречал человека, который сидел бы в тюрьме. Он даже не знал, что нужно такого натворить, чтобы оказаться в тюрьме.

— Как же вы так? — пробормотал он.

Санат рассмеялся, но как-то не весело.

— Какой ты любопытный, парень. Ты, часом, не староста здесь?

— Нет, — мотнул головой Левмир. — Сын его.

Взгляд Саната задержался на лице мальчика.

— Интересно встретились, — сказал он. — Скажи тогда, как твоего папку найти? Мне бы с ним поговорить. Я ведь жить здесь буду.

— А кто вам разрешил? — вырвалось у Левмира.

Санат не стал его одергивать.

— У меня есть бумага от лорда Эрлота, которому принадлежит эта деревня, — сказал он, оглядываясь по сторонам, будто искал что-то. — Она у меня… Ах, да, я забыл вещи.

Санат пошел за тюками. Левмир сделал шаг следом.

— Лорд Эрлот? — переспросил он. — А разве мы принадлежим не герцогу Освику?

Санат занес два тюка и бросил их на лежак, видно, избегая пыльного пола. Лицо помрачнело.

— Герцога Освика казнили, — сказал он глухим голосом. — Теперь деревня принадлежит Эрлоту.

— Казнили… — прошептал мальчик.

Слово звучало страшно, запредельно, как и слово «вампир». Будто пришло из другого мира, живущего по иным законам.

— За что казнили? — спросил он.

— Какая тебе разница, паренек? — отозвался Санат, занося последний тюк. — Дела вампиров нас с тобой не касаются. Они решают проблемы так, как привыкли. А мы справляемся так, как привыкли мы.

Подойдя к окну, Санат глубоко вздохнул и даже будто застонал.

— Хорошо, что к ночи разразится буря.

— Старики говорят, еще неделю так печь будет, — возразил Левмир.

Санат усмехнулся. Высокий, статный, он совсем не походил на деревенского мужика, который только и знает, как напиться, пока работы нет.

— Много они понимают, эти твои старики. Их мозг умирает и гниет, распространяя повсюду зловоние. Я говорю: сегодня будет великолепная буря!

* * *

Ближе к вечеру Левмир натаскал домой воды. Пришла с поля мать, высокая худая женщина. Несмотря на усталость, смеялась и расспрашивала сына, как прошел день. Тот рассказал о новом соседе, мать заинтересовалась. Выглянув из окна, женщина быстро отметила детали:

— Ишь, ставни все пораскрыл и сидит снаружи. Конечно, там сейчас дух стоит — хоть топор вешай.

— Странный он, — сказал Левмир. — Обещал бурю к вечеру. Только старики ведь…

— Тучки-то ходят, — перебила мать. — Да ладно, давай ужин готовить. Скоро отец придет.

Принялись за готовку. Левмир чистил картошку, мать резала зелень и низким мелодичным голосом напевала древнюю песню-молитву:

Ярко-алая река Что течет издалека Принеси нам к дому счастье Жизнь людская нелегка

Еще с далекого детства, когда мать пела колыбельные песни, Левмир полюбил ее голос. Он очаровывал, захватывал, уносил воображение в дальние страны. Вот и сейчас мальчик будто воочию увидел величественный ток Алой Реки, струящейся где-то далеко за пределами мира. Только благодаря голосу матери можно было ее увидеть, ведь ни один человек не одолеет долгий путь через вымершие земли. Река, которая, по легендам, дала жизнь людям и вампирам, теперь оказалась недосягаемой.

Пусть бурлит твоя волна Нет ни отдыха, ни сна Ты уносишь наши жизни Ниоткуда в никуда

Закипела вода. Мать положила овощи. Застучала деревянная ложка о стенки чугунка. Из окна задувал прохладный ветерок, приятно освежая вспотевшее лицо Левмира.

Солнце уходило, окрашивая горизонт в пунцовый цвет. Таинственный свет разливался по облакам, будто сама Алая Река, ответив на песню, решила явиться людям. Несла ли она с собой счастье? Да и какое оно — счастье? Разве что хороший урожай, да доброе здоровье. Но нет, не об этом пелось в песне. Чувствовалась в словах какая-то грусть, тоска по чему-то несказанному, далекому, а то и вовсе небывалому.

Пусть пустынны берега Нет ни друга, ни врага Ты струишься через земли Через годы и века

Постепенно кухню заполнял аромат поспевающего варева. Не успел Левмир достать из шкафа три миски, как послышались шаги, отворилась дверь, и в дом ввалился отец. Высокий мускулистый мужчина, всегда напоминавший сыну крепкий молодой дуб, сейчас больше походил на подрубленную березу. Бледное, как у нового соседа, лицо не выражало никаких чувств, кроме смертельной усталости. Плечи поникли, грязные черные волосы, казалось, посерели и свисали на лоб безобразными патлами.

— Лакил! — бросилась к нему мать. Подставила плечо, помогая дойти до лавки. Отец будто не сел даже, а рухнул. Закрылись глаза, тяжелое дыхание раздавалось в тишине.

— Что случилось? Куда ты ходил? — лепетала сама не своя от волнения мать.

— В город, — слабым голосом произнес отец. — На донацию. Повестка была, а вчера замотался, ну сегодня и пошел…

— А чего ж пешком-то? — всплеснула руками мать. — По жаре такой.

— Вам-то на поля тоже не близко. Не хотел лошадей отнимать. Левмир, подай воды.

Сын сорвался с места, выбежал в сени и, зачерпнув холодной еще воды ковшом, поспешил обратно. Отец в мгновение ока опорожнил ковш. Мать накладывала густой суп в глубокие миски.

— Сколько ж с тебя взяли? — спросила она. — Ты же раньше так не шатался.

— Сколько давал, столько и взяли, — улыбнулся отец. — Не шуми, мать. Выживу.

Он наклонился, и лишь теперь Левмир заметил у него в руке пузатый мешок. Отец распустил тесьму, на столе появились кульки с конфетами, пряниками и печеньями. Следом забренчали бутылки: сливовый сироп, газированная вода, яблочный и грушевый сок.

Мать улыбнулась, покачала головой.

— Ну что ты все как дите малое? — сказала она. — А ну как помер бы там, на дороге, с мешком своим?

— Чего мне помирать-то? — возмутился отец. — Я еще знаешь, сколько переживу? Таких цифер даже ученые вампиры не знают! А это все… Ну, надо же иногда сына порадовать, да, Левмир?

Левмир обнял отца, ничего не говоря. Он предвкушал, как быстро расправится с супом и возьмет большой пряник в виде толстой улыбающейся свиньи. А как вкусно будет запивать его разбавленным сливовым сиропом!

Отец вынул из-за пазухи кошель, в котором побрякивало еще немало монет, и протянул жене.

— Спрячь-ка. Я через пару дней в силу войду — поедем вместе в город, надо вам обновок купить.

Едва со стола убрали лишнее, как послышался осторожный стук в дверь. Лакил нахмурился, взглядом велел сыну открыть. За окном почти стемнело, ветер стал сильнее и холоднее. Пришлось закрыть ставни. Несколько лучин тлели в светцах, не столько разгоняя тьму, сколько порождая сотни теней, пляшущих и извивающихся по стенам, будто злые духи из сказок.

— Кто там? — спросил Левмир, подбежав к двери. В сенях стало прохладно. Будто даже прохладнее, чем на улице.

— Это ты, паренек? — Знакомый голос. — Я это, Санат. Хочу поговорить с твоим отцом. Пустишь?

— Подождите!

Левмир вбежал в избу и коротко доложил:

— Это наш новый сосед, его зовут Санат. Он поселился в доме Осбара сегодня. Хочет с тобой поговорить.

Подумав, отец кивнул.

— Пусть войдет, — сказал он. — Юдера, поставь еще миску.

Левмир открыл дверь. Санат улыбнулся ему, стоя на пороге.

— Не помешаю?

— Отец сказал, можно, — отозвался Левмир. — Заходите скорей, дует.

Санат переступил порог, Левмир запер за ним дверь.

— Пойдемте, сюда, — поманил гостя мальчик.

Санат вошел в избу и полупоклоном поприветствовал хозяев.

— Счастья вашему дому. Меня зовут Санат, по распоряжению лорда Эрлота буду жить в пустующем доме неподалеку от вас. Днем я познакомился с вашим сыном, он был так любезен, что помог мне освоиться на новом месте. Я всего лишь хочу засвидетельствовать почтение и уладить все формальности как можно скорее.

Лицо Саната, несмотря на благожелательное выражение, казалось пугающе белым в полумраке.

Подойдя к старосте, передал сложенный вчетверо лист бумаги и застыл в ожидании. Лакил развернул лист. Долго, обстоятельно читал, шевеля губами. Левмир вновь отметил, что отец так же бледен, как новый сосед. Может, у Саната брали кровь в городе? Нет, вряд ли. Отец пришел чуть живой, а Санат одной рукой отрывал доски, которые Левмир не мог даже пошевелить.

Лакил поднял взгляд на гостя, коротко кивнул, возвращая бумагу.

— Ну что ж, приветствую. С новосельем. — Отец протянул руку, поднявшись со скамьи.

Левмир заметил, что правая ладонь Саната все время пряталась за пазухой. Он сжимал там что-то, и теперь должен это достать. Холодный пот выступил на лбу мальчика, рот приоткрылся — крикнуть, остеречь отца, но не смог подобрать слов и только пискнул что-то внезапно сломавшимся голосом.

Санат вытянул руку из-под куртки. Левмир перевел дух, увидев оплетенную бутылку из темного стекла. Перебросив бутылку в другую руку, Санат ответил на рукопожатие хозяина дома.

— Будем знакомы, коли так, — сказал отец мальчика. — Меня зовут Лакил, я здешний староста. Это моя жена, Юдера. Ну, с Левмиром вы уж познакомились. Эй, малец, ты чего остолбенел? Кивни, что ли.

Левмир не мог пошевелиться. Сердце все еще колотилось от пережитого непонятного страха. Почему-то фигура Саната, которая днем вызывала лишь любопытство, теперь казалась страшной, исполненной смутной угрозы. Чего он ждал от этого человека? Что он вытащит нож? Глупо как-то. Невозможно представить, как Санат бегает за ними по избе, размахивая ножом. Угроза была другая. Будто само существование Саната каким-то образом означало опасность.

— Маленький подарок — вам. — Санат протянул старосте бутылку. — Это хорошее красное вино. Отлично восстанавливает силы, особенно после кровопотери. Вы ведь только что с донации? Я просто предположил, очень уж слабый у вас вид.

— Да, угадал, — проворчал отец. — Давай-ка уже без «выканья», не люблю я этого. За подарок спасибо, отведаем. А ты садись, поужинай с нами. Уважь.

— О, благодарю. Если не стесню вас.

Расселись вокруг стола вчетвером. Ложки застучали. Мать, уставшая на поле, ела быстро и с аппетитом, отец — без особого пыла, но тщательно пережевывал каждый кусочек. Вино, принесенное Санатом, пил более охотно.

— Хорошее питье, — сказал, ополовинив кружку. — Прямо жар по телу разливает. В городе продают?

— Да, в городе. Есть там одна лавка — если хотите, подскажу, как найти. В других местах могут продать дрянь.

Глотнув еще вина, отец задал другой вопрос:

— Долго ты в городе-то прожил? Говор совсем не наш, да и выглядишь не по-нашему.

Санат погрустнел. Он ел быстро, но как-то без аппетита. Будто просто складывал еду внутрь, не чувствуя вкуса и не понимая пользы. Так же, как Лакил, вино глотал куда внимательней.

— Я не совсем жил там. Я сидел в тюрьме.

За столом стало тихо. Слышалось только, как первые капли дождя начинают барабанить по крыше. Да еще ветер выл, будто призрак.

— За что? — Лакил положил ложку на стол.

— В той деревне, где я жил, был один парень, из грамотных. Сам постоянно бегал в город, книжки читал. Какие покупал, какие в библиотеке изучал. Меня с собой брал часто. В общем, дружили мы с ним. Но вот он однажды затеял опасное дело. Началось все с разговоров. Ну, вроде как, посмеялись и забыли. О том, что, мол, кто так расставил все, что вампиры живут в роскоши, выкачивают из нас кровь. А мы, мол, только и успеваем, что работать. Ну, знаете, такие разговоры — они везде ведутся, и ничего в этом страшного нет. Сейчас где-нибудь сидят мужики и про тебя, Лакил, нехорошо говорят, раз уж ты староста. А иной раз — до вампиров доберутся. Надо же как-то душу отводить.

— Ну, — поторопил его Лакил. — Что ж случилось-то?

— А то случилось, что слишком уж часто он про это говорить начал, — вздохнул Санат, отхлебнув еще вина. — Начитался книжек умных, и давай людям мозги промывать. Постепенно сбилось вокруг него человек двадцать, которые его разглагольствования слушали и сами бурчали понемногу. Ну, это еще куда ни шло, но слово за слово начали они обсуждать, как бы скинуть нашего барона. Мол, надо бы его к ногтю прижать. План простой был: не идти на донацию. То есть, вовсе в город не выбираться. У нас край плодородный, хороший, могли бы и без торговли на крайний случай прекрасно жить. Думали, значит, что барон пошлет пару-тройку своих, ну да мы их всей толпой одолеем. А там они и побоятся дальше лезть.

— Вот до чего додумались, — ахнула Юдера.

— А это сейчас вспоминать страшно, — повернулся к ней Санат. — А тогда все просто казалось. Начали-то с малого, с разговоров. А потом — умом-то уж всех победили, да сидели, довольные. Страшно-то не было, вампира никто еще в глаза не видел. Но вот, осмелели, и устроили бунт. Пару раз донацию пропустили — ничего. А после третьего пришла бумага. Мол, нужно срочно покрыть все недоимки, иначе будут приняты меры. Посмеялись, начали готовиться. Этот, что в библиотеках сидел, каждого обучил, что с вампиром делать. Наточили колья, топоры взяли. Он ведь как говорил — главное топором рубануть, а пока он очухиваться будет, кол ему в сердце забить — и дело с концом. Слыхали про такое?

— Слыхал, — кивнул Лакил. — Да говорят еще, силы у них — немерянно. И с топором не вдруг-то сунешься.

— Силы! — хохотнул Санат. — Там помимо силы еще… Ну, в общем, дождались. Ночью они пришли. Нас — тридцать мужиков взрослых, а их — трое. Сила, говоришь? Они только улыбались, когда мы на них бросились. Колы насквозь проходят, Лакил. Насквозь! Как через туман. И топоры туда же. А уж когда он тебя за глотку хватает — вот тут уже сила чувствуется. Обезоружили нас быстро, потом скорый суд устроили. Выволокли баб, детей, давай опрашивать. Быстро выявили зачинщиков, и тут же, на месте, взяли недоимки. От зачинщиков высохшие тела остались. С остальных — чуть больше обыкновенной донации выпили. Ну и забрали, наверное, наугад, некоторых с собой. Меня и еще восемь человек. В город привезли, бросили в тюрьму, по разным камерам. Больше года я там сидел, и вот — выпустили.

— Хорошо хоть не убили, — пробормотал Лакил. У него слипались глаза от усталости и вина, но интерес к рассказу гостя оказался сильнее. — А деньги у тебя откуда?

— Они же и дали. Я пока в тюрьме сидел, работал. Ну, так, кожи выделывал, табуретки сколачивал. Оказалось, за все это плата начислялась. Вот и получил на руки три сотни монет. Думаю, до весны протяну, а там уж отсеюсь, как человек, да, может, скотину какую заведу. Надо на ноги становиться. Спасибо за ужин, хозяева, пойду я. Дождик зарядил, а у меня все ставни настежь.

В дверях Лакил его окликнул:

— Так что же, они вовсе не как люди, что ли?

— Не люди и не призраки, — отозвался Санат. — Как будто что-то среднее. И вся эта чушь про колы — это они сами слухи распускают. Я-то теперь знаю.

— А как же они друг друга-то убивают? — вдруг вырвалось у Левмира. Все посмотрели на него, и он, покраснев, добавил:

— Вы ведь говорили, что нашего герцога Освика казнили.

Мать ахнула и поглядела на отца. Тот кивнул.

— Да, слышал в городе сегодня. Нам-то? Был один, пришел другой. Пока вроде не меняет ничего.

При этих словах Саната передернуло. Голос изменился, стал каким-то жестоким.

— Есть на них управа, — сказал. — Побороть их можно, но я больше пытаться не буду. Говорят же, умному раза хватит, а дураку десяти мало. Так вот, у меня этих десяти не будет.

Санат поклонился, и вот спина его скрылась за струями дождя. Закрывая дверь, Левмир заметил целую череду разветвленных молний, а потом над деревней прокатился гром, будто небо разодралось на части.

* * *

Левмир лежал без сна до глубокой ночи. Рассказ Саната никак не шел из головы. Живое воображение мальчика рисовало жуткую картину: ночь, деревенские мужики с топорами и кольями стоят, перешучиваясь и подбадривая друг друга. Из сгустившегося тумана появляются три фигуры. Неумолимые, безжалостные, стремительные. А потом — кровь…

Должно быть, перевалило за полночь, когда дождь утих. Ветер прекратил завывать, гром растаял вдалеке, и Левмир встал отворить ставни. Кровать в отгороженном углу, так что мальчик не боялся потревожить родителей. Выглянув наружу, в темную безлунную ночь, Левмир вдохнул полной грудью прохладный воздух. После стольких недель жары дождь казался благословлением. Страх постепенно ушел, мальчик мысленно посмеялся над собой. Испугался грозы, как маленький, а потом еще и нового соседа. Но как же он ловко предсказал бурю! Должно быть, знает какие-то приметы, о которых не догадываются старики.

Под окном клубился туман, парила после дождя перегретая за день земля. Ни звука не доносилось до ушей, кроме капанья с крыши. Левмир вернулся в постель, оставив окно открытым: скоро рассвет, и уже постепенно теплеет воздух. Умиротворенный, Левмир быстро проваливался в сон, но на границе забытья приоткрыл глаза. В оконном проеме кто-то сидел. Выкарабкалась из-за туч луна, и слабый призрачный свет озарил устроившуюся на подоконнике фигуру.

Левмир не испугался. Решил, что это — просто начало сна. Когда спустя мгновение легкий ветерок, подув на лицо, заставил его снова открыть глаза, подоконник оказался пустым. Исчезла таинственная гостья, которую он видел не дольше мгновенья. Такая глупость — ему показалось, что на окне сидела красивая девочка, его ровесница. И еще… Похоже, на ней совсем не было одежды. С этой мыслью Левмир уснул окончательно.

Глава 2 И

С появлением Саната жизнь в деревне потекла по-другому. Левмир не удивлялся. Ведь он не помнил, чтобы когда-нибудь прежде здесь появлялись чужаки. Санат же не просто чужак — его венчал ореол таинственности. Шутка ли — человек, целый год страдавший в тюрьме, под надзором вампиров. Каждому хотелось посмотреть на этакое диво, перемолвиться парой слов.

Особый интерес к Санату проявили девушки. Молодые, незамужние красавицы отмахнулись от кавалеров и стройным потоком устремились ко двору Саната. Строили глазки, зубоскалили, пекли пироги. Так продолжалось до тех пор, пока родители не учинили девкам скандал по поводу переведенных продуктов. Снеди Санату натащили столько, что он не знал, куда ее девать. С удовольствием делился с Левмиром и другими мальчишками, забегавшими в гости. А однажды ночью Левмир, выглянув в окно, увидел, как Санат во дворе копает яму. Закончив, высыпал что-то из ведра и забросал землей. Левмир усмехнулся — понятное дело, пироги начали пахнуть.

Парни, сначала отнесшиеся к Санату с любопытством, после этаких событий сменили милость на гнев. Сперва перестали здороваться, потом начали злословить — ведь ни одну из девок Санат так и не приветил. А закончилось все дракой.

Близился закат. Левмир, гонявший мяч во дворе с друзьями, увидел толпу из двух десятков парней, направлявшихся к дому Саната. Смекнул, что к чему, и бросился наперерез.

— Стойте! — кричал, размахивая руками. — Я отцу скажу!

Его оттолкнули. Не сильно — просто отодвинули в сторону. Саквобет, самый сильный, плечистый парень в деревне, добродушно сказал:

— Не лезь, Левмирка. Наше дело.

Левмир огляделся, но не увидел никого. Мальчишек как ветром сдуло. Остальные прятались от жары, только Исвирь, девушка из дома на краю деревни, стояла поодаль, прикрыв глаза от солнца, и смотрела на происходящее. От нее помощи ждать нечего.

Из окна заметив процессию, Санат вышел и встал, сложив руки на груди.

— Меня ищете?

— Тебя, родной, тебя, — пробасил Саквобет и, не смущаясь гордой осанкой Саната, взял его за шиворот. — Жениться тебе пора, болезный.

«Болезным» за глаза парни звали Саната из-за бледного лица.

— На тебе, что ли? — поморщился Санат и с неожиданной силой оттолкнул здоровяка. — Не интересно.

Саквобет отступил на два шага и, словно не веря себе, оглянулся на товарищей. Те отозвались глухим ропотом. Их оскорбили, их высмеяли, они нуждались в отмщении.

— Пойдем-ка, на полянку отойдем, — предложил Рабед, задиристый некрасивый парень, который и без Саната не купался в девичьем внимании.

— Здесь говори, если есть, что сказать, — отозвался Санат.

— Не до разговоров уже, — улыбнулся Саквобет. — Да ты не боись, пойдем. Личико тебе аккуратно поломаем, и всех делов. Всех-то староста не осудит. А осудит, так ответим.

Санат, поколебавшись, кивнул. Пошел к лесу, будто король в окружении свиты. Так, во всяком случае, показалось Левмиру.

— Отцу ни слова, — бросил Санат, проходя мимо. — Не смей, слышишь?

И Левмир, готовый бежать на поиски отца, послушался. Иногда Санат не говорил — приказывал. Подождав, пока толпа отойдет подальше, мальчик двинулся следом. Улица пустовала, лишь таял вдалеке силуэт бегущей девушки. Исвирь. Наверняка помчалась за помощью. А ведь Санат может подумать, что это — он! Левмир ускорил шаги.

Лес за деревней начинался как-то вдруг. Деревья часто рубили, но молодые люди строились и разбивали хозяйство на очищенных местах. Поэтому за последним участком в небо сразу же устремлялись могучие стволы. Вся компания вышла на полянку, посреди которой журчал ручей. Рядом с ручьем — поросшее мхом старое расщепленное бревно. На нем можно сидеть, разведя рядом костер. На нем в такие минуты звучали признания в любви. На нем собирались тайком выпить мужики, называя это «сходить на полянку». И еще здесь когда-то Левмир встретил вампира.

Это случилось два года назад. Осеннее солнце катилось к закату, когда к Левмиру подбежал младший друг и, захлебываясь от восторга, сообщил, что мальчишки в лесу поймали волка и собираются казнить. Необычайность этой вести не оставила Левмиру выбора: он тут же подскочил и побежал вслед за проводником.

Волки в окрестностях деревни появлялись редко, но когда появлялись, мужики брали колья, рогатины, натравливали собак и шли охотиться. Волки могли зарезать овцу или даже корову, могли уволочь маленького ребенка — поговаривали, такое случалось давно, еще до рождения Левмира. Потому взрослые и не тянули с истреблением. Дети же всегда повторяли за родителями, и теперь сердце Левмира переполняла радость: надо же, ему удастся поучаствовать в убийстве волка, как взрослому. На бегу он не представлял себе, как это — убийство. Волк виделся свирепым страшным чудищем, а он с друзьями — этакими рыцарями, как-то героически побеждающими зверя.

Пяток ребятишек окружили бревно и хохотали, тыкая палками во что-то маленькое и серое. Рядом горел костер, заменяя свет почти угасшего солнца. Левмир подошел, и решимость истаяла, как последний солнечный лучик, запутавшийся в ветвях деревьев. На бревне не то стоял, не то лежал волчонок. Красивый серебристый мех стоял дыбом. Зверь тщетно пытался принять горделивую осанку — передняя лапа застряла в трещине, лишив возможности двигаться. Волчонок рычал, скалил зубы, но этим вызывал лишь смех мучителей и новые тычки палками.

Левмир перехватил взгляд черных глаз волка. В них не было страха, только боль и… ожидание? Как будто волчонок смирился, что умрет, и просто хотел подороже продать жизнь. В этот момент что-то надломилось в душе мальчика. Он рванулся вперед, крича и расталкивая друзей. Они отступили.

— Отстаньте от него! — кричал Левмир, чувствуя, что слезы застилают глаза. — Идите отсюда! Я отцу расскажу!

Эта последняя фраза, решающий аргумент в любом споре, который Левмир применял нечасто, возымела обратное действие. Мальчишки рассмеялись.

— И что? — спросил один. — Да твой батя сам его убьет скорее. Это ж волк!

Левмир снова посмотрел в глаза волчонку. Теперь в них светился интерес. Как будто это были человеческие глаза. Левмир решился.

— Ты! — Он ткнул пальцем в одного из друзей. — Рассказать всем, как ты за своей мамкой в бане подглядывал? А ты? — Левмир указал на второго. — Твой отец знает, что ты у него самогон воруешь?

Не помня себя, переводил палец с одного из друзей на другого, вытаскивая наружу самые гнусные секреты, выворачивая наизнанку души. Мальчишки побледнели, взгляды устремились вниз, в стороны. Нервный смешок родился и умер — нельзя уже обернуть все шуткой.

Они ушли, бросив напоследок: «Дружи с волками. Волчий друг». Но в этих словах не было ни угрозы, ни силы. Пойманный волчонок, огрызающийся на пятерых палачей, казался более опасным.

Левмир подошел к зверю. Почему-то даже мысли о страхе не появилось. Волчонок не рычал, а молча смотрел, что будет делать человек. Левмир взял одну из палок, покрепче, вставил в щель и нажал. Бревно сухо застонало, и зверь, коротко тявкнув от восторга, вызволил несчастную лапку. Левмир потянулся к ней, чтобы осмотреть, но волчонок не дался. Отскочив в сторону, подбежал к ручью и принялся лакать воду. Лапку он поджимал, не наступая на нее.

Утолив жажду, волчонок повернул голову к Левмиру и внимательно на него посмотрел, будто стараясь запомнить. А потом захромал прочь. У самой кромки леса волк исчез. Левмир моргнул, думая, что это привиделось, но волка не было. Сполохи костра явственно освещали пустую поляну. Только малюсенький черный комочек дрожал в траве. Левмир шагнул к нему, но комочек взвился в воздух, расправил крылья и, петляя между деревьями, скрылся в лесу. Левмир остановился, поняв, что волк превратился в летучую мышь. Вот теперь холодный пот проступил на лбу.

— Вампир, — шепнули онемевшие губы.

Что теперь будет? Убьют ли вампиры его? Или только тех мальчишек? Или вырежут всю деревню? Или как-нибудь обойдется?

Левмир бросился к дому, но вспомнил о костре. Вернулся, натаскал в подоле засаленной рубахи воды и залил огонь, растоптал угли. Занятие несколько успокоило мальчика, и он вернулся домой. Ночью не случилось ничего. Следующей тоже. Через неделю восстановился хрупкий мир с обиженными мальчишками. Через месяц происшествие постепенно забылось. А еще через месяц, проснувшись среди ночи, Левмир увидел на фоне яркого диска луны висящую вверх ногами летучую мышку в проеме окна. Заметив, что Левмир проснулся, мышь расправила крылья, тишину пронзил писк. Левмир проводил взглядом уменьшающийся силуэт…

Сейчас, выглядывая из-за дерева, Левмир видел Саната неподалеку от старого бревна, в окружении рослых злых парней, и вспоминал того волчонка. Только в глазах Саната не было ничего, кроме спокойствия.

— Говори, что хотел, — обратился он к Саквобету.

Здоровяк поежился. Не привык, чтобы с ним так разговаривали. Окажись Санат таким же широкоплечим верзилой, Саквобет начал бы драку тут же. Но Санат бледен и худ, ему полагалось трястись от страха и заискивать.

— Да вот, у нас тут про девок речь зашла, — пробурчал Саквобет, потеряв весь запал. — Чтой-то они к тебе зачастили…

— По делу говори, — одернул его Санат. — Обвиняешь меня в чем?

— Да чего с ним говорить! — крикнул парнишка, стоявший дальше всех. — Бей его, и всех делов!

Никто не двинулся с места. Санат перевел взгляд на крикуна.

— Просто кулаки почесать не терпится? — спросил. — Так и говори, нечего девок приплетать.

— А хоть бы и так! — раздался крик.

— Ну так налетайте, чего лясы точить.

Саквобет, широко размахнувшись, нанес удар. Удар этот мог бы вколотить Саната в землю, но тот, легко отмахнувшись, отвел кулак в сторону, и Саквобет кувырком полетел через бревно. Толпа возмущенно загудела.

— Не по-людски так-то! — крикнул кто-то.

— Двадцать на одного — по-людски? — ледяным тоном спросил Санат.

Бросились сразу все. Злобно, неумело размахивая руками, подпрыгивая, атаковали спокойно защищавшегося Саната. Он медленно отступал, отражая удары, изредка бил сам. Каждый замах награждал одного из нападавших разбитым носом, валил с ног. Левмир, забыв обо всем на свете, смотрел на это чудо. Редко доводилось видеть драки — только по согласию. Но таких драк не видел он никогда. Темнота сгущалась, но еще различимы лица дерущихся. Глаза привыкают к таинственному свету полной луны.

Кто-то хихикнул. Левмир подпрыгнул от неожиданности, обернулся, но сзади оказалось только дерево. Голос был девчоночий.

— А я-то выше! — пропел тот же голос.

Взгляд скользнул по стволу дерева, и Левмир увидел сидящую на ветке девчонку. Улыбается и болтает босыми ногами в воздухе. Левмир позабыл про драку, несмотря на все громче раздававшиеся крики.

Девчонка была — волшебная. Именно это слово первым возникло в голове Левмира, когда он поднял голову. Длинные чистые волосы струились по плечам золотыми и серебряными прядками. Большие зеленые глаза искрились смехом и лукавством. Забавно морщился маленький носик, губы прятали улыбку, а когда она прорывалась наружу, виднелись маленькие белые-белые, будто снег, зубки. Девчонка куталась в какую-то накидку, а то и вовсе одеяло — Левмир не мог понять, что это. Ясно лишь, что не совсем и одежда. Еще казалось, будто под накидкой ничего у девчонки не было.

Левмир просто онемел от удивления, и девчонка, заметив это, залилась тихим мелодичным смехом, будто сказочная фея. Гримасничая, наклонила голову влево, потом вправо, давая себя рассмотреть.

— А тебя Левмир зовут! — сказала, будто сама имя дала.

— А… А тебя? — хрипло спросил мальчик. Впервые в жизни вдруг почувствовал себя каким-то серым, грязным, некрасивым и, покраснев, опустил взгляд. Теперь перед ним беззаботно болтались ее ступни. Белые, гладкие, будто никогда не ступавшие по земле, с аккуратно подстриженными ноготочками. Левмир непроизвольно поджал пальцы на своих босых ступнях.

— А меня зовут И! — сказала девочка.

— Как? И? — растерялся Левмир.

— Ага, вот так. Просто И! Левмир-Левмир-Левмирка! — запела, прикрыв глаза. — Помнишь меня?

Левмир только головой покачал. Забыть такое чудо и за тысячу лет не получится.

— А вот так?

Девчонка сделала стремительное движение и перевернулась. Левмир ахнуть не успел, а она уже висит вниз головой. Сверкающие волосы метут по земле, хорошенькое личико прямо против его лица. Левмир взглянул выше, и, прежде чем осознал порыв, ощутил легкий укол разочарования — край накидки девчонка плотно сжала коленями. Она висела, как… Как летучая мышь!

Еще движение, и вот она стоит перед ним на одной ноге, балансирует руками и смеется. Легкая и грациозная, как будто рыбка в реке или птичка в небе. Девочка перескочила с одной ноги на другую, мурлыча песенку без слов, и, внезапно посерьезнев, уставилась в глаза Левмиру.

— Приходи сюда завтра в полночь, — сказала без тени улыбки. — Придешь?

— З-зачем?

— Поцелую-заколдую-к-алой-речке-унесу! — протараторила И.

Потом округлила глаза, прикрыла рот ладошкой и указала куда-то за спину. Левмир повернулся. Драка в самом разгаре, Саната не видно под грудой нападавших. Трое валяются у ручья, не подавая признаков жизни. Дело приняло нешуточный оборот.

Левмир повернулся к И. Ветка пуста, среди деревьев не мелькнет силуэт. Остался легкий, истаивающий запах чего-то сладкого и праздничного, как сливовый сироп из отцовского гостинца. Ничего похожего, но больше не с чем сравнить. Впервые в жизни ощутил Левмир ноющую тупую боль в груди, будто отобрали что-то очень важное. В этот же миг он твердо решил вернуться на поляну следующей ночью, хотя и твердил себе потом, что не очень-то ему и хочется встречаться с этой девчонкой, кем бы она ни была.

Послышались тяжелые шаги и сопение. Левмир шмыгнул за дерево, стараясь не дышать. Мимо протопал отец, и вид его — сдвинутые брови, сжатые кулаки — не сулил ничего хорошего драчунам.

— Вы чего это тут устроили, а? — разлетелся по лесу громовой рык. Да, отец оправился после донации, стал таким, каким знал его Левмир.

Те, кто еще стоял на ногах, замерли. Расступились, потупившись. Левмир увидел помятое лицо Саната. Нос ему, кажется, свернули на бок, на щеках пятна крови. Санат тяжело дышал, но умирать не собирался. Левмир перевел дух.

— Лакил! — улыбнулся разбитыми губами Саквобет и шагнул старосте навстречу. — Да мы тут просто… Ну, по согласию.

Кулак отца врезался парню в челюсть, и Левмир, не сдержавшись, ойкнул. Никогда раньше не видел, как отец дерется.

— Ты кому врешь? Мне? — заорал Лакил, склонившись над рухнувшим на пятую точку Саквобетом. — По согласию? Два десятка бездельников парня в лес утащили — по согласию?

— Они спросили, я согласился, — послышался спокойный голос Саната. — Без претензий, Лакил. Прости за беспокойство.

Саквобет, да и все остальные покосились на Саната, но ничего не сказали. Лакил тоже поднял взгляд.

— Так вот, значит? — спросил он. — Ладно, ты решил. Теперь я решу. Сейчас разбегаетесь по домам и зализываете раны. А завтра с утра — с бабами на прополку. И послезавтра. И вообще — пока не закончите. Услышу, что отлыниваете — шкуру спущу.

— Лакил! — воскликнул Саквобет. — Да ты чего? Ну правда, по согласию ведь…

— Согласия перво-наперво у меня нужно спрашивать, — отрезал староста. — А теперь быстро все за мной.

Сунув руки в карманы, староста двинулся к деревне. Остальные, поддерживая тех, кто ровно не мог идти, поплелись следом. Последним шел Санат с непроницаемым, как всегда, лицом. Проходя мимо дерева, за которым прятался Левмир, он улыбнулся и подмигнул.

* * *

На следующий день, когда провинившиеся вернулись с прополки, Левмир наведался к Санату. Тот валялся на лежаке, уставившись в потолок. Рядом, на столе — блюдо с пирогами.

— Здорово, паренек, — улыбнулся Санат. — Что расскажешь? Пирог возьмешь?

Левмир из вежливости взял пирог, хотя дома сытно поел. Санат потянулся и сел, выглянув в окно. Солнце садилось, тихо стрекотали кузнечики.

— Серьезный мужик твой папаша, — сказал Санат, видя, что Левмир мнется. — Видал, как всех приструнил?

— Не я его привел, — буркнул Левмир. — Честное слово, я не доносил.

— Да знаю, — отмахнулся Санат. — Чай будешь?

Санат подошел к столу, который сколотил сам, и принялся разжигать самовар, который в благодарность за вино подарил ему Лакил. Труба тянулась от самовара к печному дымоходу.

Левмир следил за его действиями, но на душе все еще неспокойно. Хотелось точно знать, что Санат верит.

— Я ведь сразу за вами пошел. Там, за деревом стоял.

— Левмир, все нормально, — отмахнулся Санат. — Я тебя видел там. Принеси-ка лучше воды.

Приободрившийся Левмир выполнил поручение. Санат залил воду в пузатый самовар, поставил на стол заварник и чашки, отмерял заварку специальной ложечкой.

— Еще видел девчонку, с которой ты беседовал, — добавил Санат, не глядя на Левмира. — Давно ее знаешь?

Левмир покраснел и отвернулся. Обсуждать увиденное чудо не хотелось.

— Нет. В первый раз увидел.

— Ясно. Красивая девчонка. Понравилась?

Левмир в ответ пробурчал что-то невразумительное, и Санат улыбнулся. Он будто бы слышал не слова, а то, что за ними скрывалось.

— Не увлекайся, паренек, — посоветовал Санат. — Заведет она тебя… не туда.

«Поцелую-заколдую-к-алой-речке-унесу!» — вспомнил он, как девчонка, назвавшаяся забавным именем И, произносила этот старый детский заговор. Тогда прозвучало шуткой, но теперь, после слов Саната, по коже пробежали мурашки.

— А кто она? — спросил Левмир. — Ты ее знаешь?

— Можно и так сказать, — поморщился Санат. — Она… Ну… Считай, что она — фея, живущая в лесу.

— Правда? — вытаращил глаза мальчик. В другое время он бы посмеялся над этими сказками, но не теперь. Потому что девчонка и в самом деле была волшебной.

— Она не человек, вот что тебе нужно знать. Люди для нее — забавные игрушки и только. Тебе может показаться, что она с тобой дружит, но это не так. Если повезет — поиграет и бросит. Не повезет — домой ты не вернешься.

— Злая фея? — прошептал Левмир.

— Не злая. Но и не добрая. Такая вот особенная фея. Ладно, хватит о ней. Давай чай пить.

Когда с чаепитием покончили, Левмир направился к дому, но у забора его окликнули по имени. Обернулся и увидел Исвирь. Черноволосая, черноглазая девушка в ярко-зеленом платке, пряталась за колодцем так, чтобы со стороны дома Саната ее не заметили. Левмир прищурился. Из-за нее он чуть не попал в доносчики!

Сунув руки в карманы, Левмир небрежной походкой подошел к колодцу и, показывая, что понимает маскировку девушки, принялся крутить ворот, поднимая ведро.

— Ты у Саната был? — зашептала, явно волнуясь, Исвирь.

— Ну и что? — усмехнулся Левмир, чувствуя себя рядом с ней почему-то взрослым и мудрым.

— Так… Как он там?

— Нормально. Жив-здоров.

— Сильно его?

Левмир вытащил ведро, но понял, что пришел без ковша. Поколебавшись, приложился к ведру губами. Увидь такое отец — влепил бы подзатыльник.

— Ну? Что же ты молчишь? — торопила девушка.

— Пью, видишь? Ничего ему не будет. Здоровее тебя.

— А ты ведь часто к нему заходишь, хорошо его знаешь? — не отставала Исвирь. Явно чего-то хотела, но не решалась спросить.

— Ну так что ж?

— А что он любит? Что ему принести можно?

— Пирогов! — усмехнулся Левмир.

Исвирь покачала головой.

— Я видела, с каким лицом он пироги принимает. Не к душе они ему. Что он сильно-сильно любит?

Левмир задумался. Он не помнил, чтобы Санат что-то с аппетитом ел или хотя бы говорил о каком-либо кушанье. В первый день он вроде бы охотно пил вино, но где ж этой несчастной раздобыть вина?

— Чай! — воскликнул он.

— Как?

— Чай он любит. Крепкий заваривает — аж во рту вяжет. Вот. А больше — не знаю.

Бросив ведро в колодец, он пошел к дому. Робкое «спасибо» достигло ушей уже у забора, и Левмир только рукой махнул в ответ.

* * *

Чуть стемнело, и на улице послышался шум. Левмир подбежал к окну. Сердце ёкнуло. Толпа парней — почти сплошь все те же, что и днем — подходили к дому Саната. Шумели и галдели, а громче всех хохотал Саквобет, лицо которого напоминало баклажан. «Убьют! — решил Левмир. — Твердо решились!»

Отца не было, он еще днем уехал в город — решать какие-то вопросы с новыми хозяевами. На кого надеяться? Что делать? Внезапно решившись, Левмир рванулся из дома, надеясь не образумить, так хоть напугать парней грядущей карой.

— Далеко? — окликнула мать, суетившаяся у печи.

Левмир молча вылетел во двор, добежал до жилища Саната, с ужасом понимая, что никого не видно — зашли. В глазах потемнело, Левмир чуть не упал. Вот знакомая дверь. Дернул на себя, влетел внутрь.

— Вы! Вы! — задыхаясь, кричал Левмир.

Тишина. Все смотрят на Левмира — кто с испугом, кто с любопытством, а кто и вовсе с улыбкой. Ни драки, ни смертоубийства. У каждого в руках кружка, несколько бутылок с мутноватой жидкостью стоят у печки. Гости расселись на полу, а сам хозяин восседал на лежаке, с сомнением разглядывая налитое в кружку пойло.

— О, Левмирка! — воскликнул Саквобет. — Накатишь за компанию, за дорогого соседа?

Все рассмеялись, но холодный голос Саната будто ножом вспорол этот гам, прозвучав отчетливо и громко:

— Только попробуй. Тебе сперва я всыплю, а потом Лакил добавит, да так, что зубы из задницы вылезут.

— Да ладно, не серчай, хозяин! — смеялся Саквобет. — Давай уже, за мир!

— За мир, — вздохнул Санат и, зажмурившись, опрокинул кружку в рот. Его примеру последовали остальные. Только Левмир, не сводящий глаз с Саната в поисках признаков принуждения, заметил, как при слове «хозяин» вспыхнули его глаза, искривились губы.

— Садись, малой, чего ноги топчешь попусту? — предложил кто-то.

Левмир опустился возле стены рядом с Ровбалом. Тот потеснился, похлопал мальчишку по плечу и даже достал из-за пазухи яблоко. Левмир почему-то посмотрел на Саната, будто спрашивая разрешения, и тот чуть заметно кивнул. Яблоко оказалось кислым, но сочным, Левмир с удовольствием его сгрыз.

Когда руки и ноги, наконец, перестали трястись от волнения, Левмир начал прислушиваться к разговорам. Поначалу в них не было ничего интересного — одни сплошные удары кулаками в грудь и заверения в вечной дружбе. Санат с улыбкой кивал, изредка вставляя словечко-другое, но видно было, что происходящее его мало интересует. Процедура замирения постепенно переходила в попойку, и Левмир начал подумывать о том, чтобы улизнуть домой, когда Саквобет, выпив залпом кружку, которая у него больше напоминала небольшой кувшин, спросил:

— А что, Санат, ты правда у вампиров в тюрьме сидел?

Левмир затаил дыхание. Ему было очень интересно послушать про вампиров, но расспросить Саната всегда стеснялся. Думал, не очень-то ему будет приятно бередить старые раны. Саквобет такими мыслями не терзался.

— Было дело, — кивнул Санат, на которого самогонка, казалось, вовсе не действовала. — Просидел год.

— Ну и как они? Многих видел?

— Ну, так… — пожал плечами Санат. — Некоторых. Их ведь не так чтобы очень много…

— Это как так? Ну, охраняли-то тебя…

— Люди.

— Люди? — Саквобет вскочил, сжал кулаки. — Это что ж за…

— Не шуми, сядь, — успокоил его Санат. — Люди в городе работают на вампиров. Сами вампиры не работают, платят людям. Обычно это те, кто хочет стать вампиром. Едут из деревень, нанимаются и ждут своего часа. Иные дожидаются, иные нет. Многие так и оседают, семьи там заводят. У вас разве не знают об этом в деревне? Наши все знали. Многие даже к знакомым ездили в гости в город, а то и наоборот. Правда, с города не больно-то охотно ездят. Вампиры следят, чтобы человек от всего человеческого отошел, всех родных забыл. Иначе не обратят. Им такие не нужны.

Стало тихо. Все молча смотрели на Саната, лицо которого тускло освещала керосиновая лампа. Лампу подарили ему опять-таки девушки, и все об этом знали, но сейчас никто не обращал внимания на такую мелочь.

— Что ж за человек это, если о близких ради вампирства позабудет? — пробурчал Саквобет. — Вампир и есть…

— Каждый сам себе путь выбирает, — пожал плечами Санат. — Не нам судить…

— Да я б им без суда головы поразбивал всем! — взревел Саквобет.

— Будешь голосить — ничего больше не скажу.

— Молчу! — поднял руки здоровяк. — Ну, так какие они, вампиры? А то я их только в центре донации видел, они там в масках…

Санат расхохотался.

— Что не так сказал? — нахмурился Саквобет.

— Шутник ты! В центре — это люди были. Станут вампиры около тебя с иголками прыгать, как же!

Несколько человек засмеялись, но большинство выглядели обескуражено. Левмир же, которому и по возрасту еще не полагалось сдавать кровь, слушал, раскрыв рот.

— Вот падлы! — Саквобет стукнул кулаком по полу. — Ну, я им тогда в следующий раз устрою там! Шавки!

— Ну и сядешь, как я, — сказал Санат. — Давай лучше выпей, да выброси чушь из головы.

Левмир заметил, что Санат стал выражаться проще, старательно подделываясь под местный говор. Будто волк пытается блеять по-овечьи. Санат надел маску, и понял это один Левмир. И то лишь потому, что каждый день разговаривал с загадочным соседом.

Саквобет осушил еще кружку и замолчал, только фыркал, о чем-то думая. Разговор продолжил Ровбал:

— А чего там с герцогом-то нашим стало? С Освиком?

Санат стиснул зубы, глаза сверкнули — и все за какой-то миг. Никто не обратил внимания, кроме Левмира.

— Его осудили и казнили, — прозвучал ответ.

— Так все ж их как-то убить можно? — воспрял Саквобет.

— Можно.

— Ну? Рассказывай!

— Тебе-то зачем?

— Давай уже, раз заикнулся!

— Это я заикнулся? — покачал головой Санат. — Ну что ж… Ладно, скажу немного. Вампиров обычными способами убить не получится. Ножи, топоры, колья — все бесполезно. Но есть верные способы. Каждый вампир любит считать всякую мелочевку. Если перед ним рассыпать, например, горсть семян, он с места не стронется, пока все не пересчитает. В этот момент он уязвим. Пока считает, нужно металлом очертить круг вокруг него, и за черту вампир выйти не сможет.

— И чего? Ждать, пока он там с голоду подохнет?

Засмеялись нервным смехом, будто боялись, не подслушивает ли кто под окном. Левмир почувствовал, как сердце снова убыстряет ход. Неужели сейчас откроется тайна?

Санат не успел ответить. В дверь постучали, и все, как один, вздрогнули. Левмир так и вовсе подскочил на месте. «Вампиры!» — мелькнула мысль.

Санат отворил дверь и, отступив на шаг, запустил внутрь Лакила. Протянул руку, поддержал.

Левмир никогда не видел отца таким изможденным. Глаза совсем провалились в череп. Когда веки опускались, с лица смотрели два черных провала. В свете керосинки кожа казалась бледнее, чем у Саната, который, кстати, в последнее время немного загорел.

— Что, уже замирились? — хрипло сказал Лакил, увидев бутылки. Потом заметил сына. — Левмир, вставай, пора домой. Мать с ужином ждет.

— Папа, — прошептал Левмир, поднимаясь. Но отец не услышал его, потому что в этот момент загудел Саквобет:

— Лакил, это чего с тобой? Опять кровь, что ли, сдавал?

Санат достал бутылку такого же вина, что подарил при первой встрече, налил в кружку и поднес старосте.

— Давай, — сказал. — Пей, только медленно. И рассказывай, что случилось.

Не без колебаний Лакил принял кружку. Оглядел собравшихся.

— Утром всем все равно объявлять, — пробормотал он. — И повестки еще привез… Лорд Эрлот распорядился сдавать кровь каждую неделю, и норму разовую поднял. И еще… Теперь дети тоже. С десяти лет. Меньше, чем со взрослых, но тоже. Ты, Левмир, послезавтра пойдешь. Я тебя отвезу, как оклемаюсь…

Страшная тишина повисла в доме. На одних лицах читался ужас, на других — закипающая ярость.

— Каждую неделю? — скрипнул зубами Саквобет. — А работать мы как будем? Это ж… Скоро ведь осень, урожай собирать!

Лица парней вытягивались по мере осознания того, что им предстоит. Левмира трясло мелкой дрожью. Смотрел на этих людей — взрослых людей! — и ждал от них помощи, спасения. Они просто обязаны защитить маленького мальчика, который не ожидал встречи с ужасным миром взрослых еще года четыре. «Не раньше шестнадцати лет» — таким был закон.

Взгляды опускались. Никто не встал. Даже Саквобет лишь глухо ворчал под нос, да стискивал кружку.

— Пойдем, Левмир, — сказал староста. — Долго не сидите, парни. Вам завтра на прополку по жаре.

— Какая уж тут прополка… — протянул Саквобет.

— Такая, — отрезал Лакил. — У вампиров свои дела, у нас свои.

Выйдя на улицу, Лакил обратился к сыну, на плечо которого опирался.

— Ты-то чего там забыл? Не пил, нет? А ну дыхни!

— Нет, папа! — возмутился Левмир. Он рассказал, как было дело, и закончил фразой:

— Ну я и остался на всякий случай. Присмотреть.

Отец тихо рассмеялся и потрепал его по голове.

— Присмотреть, значит? Ну-ну. Молодец, сынок. Смотри-ка, не испугался ведь.

* * *

Лишь мать с отцом уснули, Левмир тихонько оделся и выскользнул через окно на улицу. Стемнело, на небе появились звезды и луна, превратили привычный деревенский пейзаж в волшебный, сказочный мир. Левмир прошел мимо колодца, по широкой дуге обогнул несколько дворов и, не без внутреннего содрогания, углубился в лес. Воздух теплый, а в лесу душно от насыщенных запахов.

До последнего Левмир не знал точно, пойдет ли на зов загадочной девчонки. Хотел пойти, очень уж запала она ему в память, но от такой причины можно лишь краснеть — вот еще, побежал к девчонке среди ночи! Лишь после известий, принесенных отцом, Левмир твердо решился. Если девчонка правда фея, как сказал Санат, то, может, она как-нибудь спасет деревню от этой напасти. Кроме того, Левмир, опасаясь грядущей донации, почему-то твердо взял себе в ум, что не переживет ее, и теперь то и дело смахивал слезу, представляя, как будет прощаться с И, а она в ужасе станет умолять его сбежать. Он-то, конечно, откажется — он ведь сильный и смелый.

Ближайшие к деревне участки леса Левмир знал не хуже любого деревенского мальчишки. Ноги сами несли к заветной поляне. Издалека слышалось журчание ручья — значит, направление верное.

Выйдя на полянку, Левмир остановился. Девчонка лежала на бревне, ладони плескались в ручейке. Левмир почувствовал, что краснеет: И была совсем голой. Стройное тельце казалось белым в лунном свете. Да, она лежала так, что ничего нельзя было рассмотреть, но все же… Череда соблазнительно-жутких картинок промелькнула в голове мальчишки, вся смелость истаяла. Ступил назад, надеясь быстро скрыться между деревьями, нога угодила на корень, скользнула, и Левмир с тихим вскриком шлепнулся на землю.

Не успел прийти в себя, как словно порыв ветра взъерошил волосы, а лунный свет что-то заслонило. Вскинув голову, Левмир перестал дышать. Над ним возвышалась И, теперь укутанная в ту же накидку. Зеленые глаза вспыхнули зловещим красноватым светом, ярче звезд и луны. Волосы, всколыхнувшиеся от стремительного броска, невероятно медленно опадали на плечи.

— Ты что, следил? — прошипела И.

— Н-н-нет, — пискнул Левмир. — Ты же сама сказала, чтоб пришел!

— Я тебе в полночь прийти сказала!

— Ночь же ведь!

Девочка моргнула, тряхнула головой, будто осваиваясь с непривычной мыслью. Пламя в глазах потухло.

— Так ты что же — время определять не умеешь? — Голос стал спокойнее.

— Умею, — буркнул Левмир, поднимаясь на ноги. — Когда темно — значит, ночь, а светло — день.

И расхохоталась. От злости не осталось и следа. Тонкая ручка толкнула Левмира в плечо. Развернувшись, И пошла в сторону, противоположную деревне.

— Идем, — бросила через плечо.

Левмир зашагал следом, гадая, что будет дальше. И весело скакала впереди, что-то напевая. До слуха Левмира доносились обрывки деревенских считалок и песенок, а иногда — вовсе незнакомые слова.

Полянка осталась далеко позади, лес стал густым и незнакомым, когда Левмир решился задать вопрос:

— А куда мы идем?

— Отведу тебя в соседнюю деревню, — не оборачиваясь, ответила И. — Будешь там жить. Дня за два-три дойдем. Ты еды-то взял? Вам же есть надо. Эй, ты чего остановился?

Она с упреком смотрела на Левмира.

— Зачем в соседнюю деревню? — спросил мальчик. — Я не хочу!

— Что значит «не хочу»? — Девчонка нахмурилась и топнула ножкой. — Я так сказала! Слушайся меня!

Левмир шагнул назад, потом — еще раз. Глаза И раскрывались все шире и шире. Она будто поверить не могла, что ей осмеливаются перечить.

— Ты! — крикнула она. — Да я тебе… А ну стой! Сейчас как врежу по голове — будешь знать! Дрянной мальчишка!

Левмир пошел обратно. Когда девчонка принялась сыпать угрозами, ему стало легче отделаться от ее чар. Она ведь не подруга и не родная, она даже не взрослая, чтобы выслушивать такое. Спрятавшаяся было гордость всколыхнулась в груди.

И, ругаясь, шла следом. Потом стала забегать вперед, смотреть в глаза. Левмир молчал. На лице девчонки читалось безграничное удивление, смешанное со злостью. Она не могла понять, почему ее не слушаются. Левмир ее пожалел. Глупая девчонка, избалованная. Откуда же она взялась такая?

На полянке И решительно выскочила перед Левмиром, расставив руки в стороны.

— А ну стой! — крикнула. — Подожди, не уходи. Давай поговорим, хорошо? Ну вот, садись сюда, на бревно.

Левмир, подумав, подчинился. В конце концов, ему все еще было интересно, зачем И хотела увести его в чужую деревню. Девочка присела на небольшом расстоянии, зеленые глаза смотрели в лицо мальчику. Тихо журчал ручей, звенели комары. Левмир поежился — холодало.

— Ты что же, жить не хочешь? — голосом, все еще звенящим от обиды, спросила И.

— Хочу, — признался Левмир.

— А почему тогда не слушаешься?

Левмир отвернулся. Эта нелепая угроза ему совсем не понравилась. Как будто внезапно все волшебство рассеялось, и перед ним оказалась самая обычная девчонка, правда, непонятно, как и откуда появившаяся. Может, из соседней деревни и сбежала? Дурная какая-нибудь.

— Ты мне все усложнил, — вздохнула И. — Я же не могу постоянно сюда мотаться и ждать, чтоб ты все увидел и послушался.

— А я, может, не хочу тебя слушаться, — буркнул Левмир.

— Хочу, не хочу… Кто ты такой, чтобы выбирать? Вы должны слушаться нас.

— Кто мы? Кого — вас? — недоумевал Левмир.

— Ну, вы, люди.

Она говорила серьезно, и мальчик снова вспомнил слова Саната: «Она не человек, вот что тебе нужно знать. Люди для нее — забавные игрушки и только. Тебе может показаться, что она с тобой дружит, но это не так. Если повезет — поиграет и бросит. Не повезет — домой ты не вернешься».

— Мне про тебя Санат все рассказал, — заявил Левмир.

— Все рассказал? — Теперь девчонка, кажется, испугалась. — Он дурной, что ли, совсем? Что он рассказал?

— Что ты — фея.

После недолгого молчания девчонка расхохоталась так, что упала с бревна и скатилась почти до самого ручья. Левмир бросился к ней — как бы эта полоумная не утонула! Но И не собиралась тонуть. Вскочила, вытирая слезы, выступившие от смеха, отряхивала накидку. Вернулась на бревно.

— Ну и ладно, — воскликнула И. — Ну и пусть я — фея. А этот твой Санат тогда — черт самый настоящий. Ерунды какой-то наговорил, а я помочь хочу. Спасти тебя.

— От донации?

— Чего? — навострила ушки девчонка. — От какой донации? Тебе же рано еще.

Левмир рассказал об известии, что принес из города отец. Веселье с И как рукой сняло.

— Это опасно для вас? — спросила.

— Что?

— Ну, это. Крови столько отдавать.

Левмир пожал плечами. Захотелось похрабриться перед девчонкой.

— Переживем как-нибудь, — сказал, копируя вальяжные интонации Саквобета. — Вампиры ведь понимают, что делают.

И посмотрела ему в глаза. Теперь она сидела совсем близко, и мальчик ощущал приятное волнение.

— Боишься? — Голос стал почти нежным.

— Боюсь, — прошептал мальчик, разом позабыв все заготовленные высокопарные фразы.

— А почему тогда бежать не хочешь?

— Как так — бежать? — удивился он. — А отец? А мать?

— Их найдут. А тебе одному проще. Тебе ведь не обязательно… Ну, дожидаться до конца. Я бы тебя спрятала.

Левмир смутно ощущал, что девчонка говорит о какой-то другой опасности, может, даже совсем не связанной с повышением кровавого налога. Она ведь, кажется, узнала об этом только сейчас.

— От чего ты хотела меня спрятать?

И не ответила. Отвернулась. По лицу было заметно, как она пытается на что-то решиться. Но в конце концов губы плотно сжались.

— Хорошо, — сказала девочка, поднимаясь. — Послезавтра твоя первая донация, тут уж мы ничего не сделаем. Но в ночь перед следующей, через неделю, приходи сюда опять. Придешь?

— А ты не будешь пытаться меня увести?

— Нет. Подарю тебе кое-что. Ладно, пока. Не забудь, через неделю!

Легкая, изящная, она не убежала, а упорхнула в чащу леса. Миг — и будто бы не было никогда никакой И, лишь тонкий приятный аромат, постепенно рассеивающийся, напоминал о ней.

Левмир медленно шел домой с глупой улыбкой на губах. Снова и снова ловил себя на том, что перебирает в памяти картинки из этих двух встреч с И. Вот она висит на ветке вниз головой. Вот играет с водой в ручье, думая, что никто ее не видит. Весело прыгает, уводя его в чащу… Левмир уже скучал, только не хотел себе в этом признаться.

Глава 3 Лорд Эрлот

Словно насмехаясь над хмурыми мужчинами, вышедшими с утра в поля, солнце жарило сильнее прежнего. Задолго до полудня даже самые крепкие и привычные женщины предпочли скрыться в тенях повозок, обмахиваясь платками и соломенными шляпами. Десятки пар глаз смотрели на небо в тщетной надежде увидеть хоть облачко. Но предсказанная Санатом буря пришла и ушла, будто единственно для того, чтобы проветрить, освежить ему жилище.

— Ну вот и скажи мне, что этот лорд Эрлот — нормальный человек! — ворчал Саквобет, обращаясь к Санату. — Надо думать-то, а? Вот поедут бабы завтра кровь сдавать, а потом? Что им тут, подыхать, что ли?

— Он не человек, — ответил Санат, выдергивая сорняки. — Он вампир.

— Да какая разница? Голова-то на плечах должна быть, нет? Угробит деревню, откуда потом кормиться будет?

— Ему есть откуда кормиться, — проворчал Санат. — Плевать он хотел на эту деревню.

Саквобет покосился на собеседника, выдернул тоненькую травинку и скрутил между пальцами.

— И что же нам делать?

Санат повернулся к нему. В глазах, обычно спокойных, вспыхнул гнев.

— Подыхать.

Все, кто слышал ответ, промолчали. Один Саквобет не унимался:

— Да ну, брось! — махнул рукой. — Не совсем же там дураки сидят. Наверное, понимают, что к чему. Ну, мало ли. Ну, может, надо так, а? Зубы стиснем, да перетерпим, а потом все вернется…

Когда солнце вошло в зенит, Санат отозвался, и, хотя прошло немало времени, каждый понял, что он отвечает на слова Саквобета:

— Это у нас все возвращается и повторяется. У вампиров нет такого, у них — движение вперед. Если выдержишь сейчас — значит, выдержишь и завтра. А раз так — значит, можно давить дальше. Никто не повернет назад, увидев, сколько крови можно получить с деревни.

— Так если в деревне все передохнут, крови больше не будет!

— Новых заселят. С ними чуть помягче будут — чтоб сразу не передохли.

Работа не клеилась. С похмелья на жаре и так не больно-то приятно, а после мрачных разговоров мужики вовсе загрустили. Вяло ползали между рядами посадок, обливаясь потом, и шепотом материли сорняки, солнце и лорда Эрлота. Наконец, женщины позвали обедать.

Исвирь, то и дело заправляя под платок выбивающиеся прядки волос, отыскала Саната сидящим возле повозки в одиночестве. Вчерашние собутыльники побежали к ручью за водой. Встав неподалеку, девушка покраснела и попыталась откашляться, чтобы привлечь внимание. Вместо кашля вышел странный писк, но Санат повернул голову. Скользнул взглядом по загорелому лицу с облупившимся носом, задержался на черных глазах и вовсе без всякого интереса пробежал глазами по стройной фигурке.

— Хотела чего? — спросил.

— Поздороваться, — пролепетала Исвирь.

— Здравствуй. Да ты садись, чего стоять-то на солнцепеке, — предложил Санат, словно устыдившись нечаянной грубости.

Исвирь села на землю рядом с ним. В руках глиняный кувшин, плотно заткнутый пробкой. Протянула его Санату.

— Вот. Тебе…

— Что это? — Санат принял сосуд и осмотрел его. Обычный кувшин, но с узким горлышком, видимо, специально изготовленный для какой-то цели.

— Это чай. У нас в роду все так готовят. Я с утра заварила, и он весь день лежал на солнце, впитывая его лучи. — Исвирь заговорила бойчее, явно повторяя чужие, заученные слова.

Она покраснела, когда заметила взгляд Саната, направленный уже не на кувшин, а на нее. Взгляд выражал любопытство. Сердце девушки заколотилось сильнее. Неужели так просто? Неужели исполнение мечты так близко?

— Спасибо, — улыбнулся Санат. — Я люблю чай.

— Я знаю! — выпалила Исвирь, и тут же пожалела об этом. Улыбка исчезла.

— Откуда?

— Ну… Я… Мне Левмир сказал, — призналась девушка, чуть не плача.

Она не решалась смотреть в глаза Санату, разглядывала женщин, которые, так же прячась от солнца в тени повозок и навесов, вяло переговаривались, обмахиваясь платками. К еде почти никто не прикасался, зато воду пили как не в себя. Вряд ли вину за подавленное настроение можно было возлагать на одну лишь чудовищную жару. Весть, привезенная старостой минувшей ночью, облетела всю деревню.

— Левмир — парень дельный, — пробормотал Санат, а Исвирь услышала в сказанном извиняющиеся нотки и снова засияла.

Санат легко вынул пробку, которую она в поте лица утрамбовывала утром, и сделал несколько глотков прямо из горлышка. Улыбнулся и протянул кувшин Исвири.

— Очень вкусно. Будешь?

Она, склонив голову, взяла кувшин, глотнула, думая о том, чтобы коснуться губами там, где касался Санат, а потом вернула обратно. Отпив еще немного, Санат спросил:

— Дед твой чай делал? Или бабушка?

— Бабушка, — сказала Исвирь. — Она маму научила. А мама — меня.

Санат помолчал, глядя на девушку, потом задал еще один вопрос, самый странный:

— А как вы себя называете? Ваша семья?

Исвирь забыла о смущении. Изумлению нет предела. Глаза широко раскрылись, девушка долго не могла найтись с ответом.

— Никак, — наконец, сказала она. — А как нужно?

— Никак, — отрезал Санат. — Отец записи ведет?

— Да какие записи ему вести? Он проще так подойдет, да скажет. Читает разве — это да. Ну, когда бумагу какую с города привезут.

— И все?

— Все.

Санат вздохнул, поставил под повозку закрытый кувшин.

— Не принимай близко к сердцу, — сказал. — Просто те люди, что записывают и сохраняют историю семьи, часто уходят к вампирам. Вот я и подумал, когда ты сказала про чай, что ты из этих…

— Никогда бы не ушла! — воскликнула Исвирь. — Вот тоже мне! Сидеть впотьмах и одной кровью питаться!

Санат рассмеялся, пальцы коснулись ладони девушки. Исвирь вздрогнула.

— Прости. — Санат отдернул руку. — Пальцы холодные…

— Ничего, — шепнула девушка.

Со стороны ручья приближались друзья Саната по несчастью. Судя по их топорщащимся волосам, они не только напились и набрали полные бурдюки, но даже искупались. Однако беспощадное солнце полностью высушило их по дороге, от свежести не осталось и следа.

Исвирь заторопилась, явно не желая становиться мишенью для насмешек.

— А вы… Ты… Приходите сегодня на вечорку к нам? Там много народу соберется, будем истории страшные рассказывать. Ну? Придете?

— Как тут откажешься? — улыбнулся Санат. — Может и загляну.

— Буду ждать. Приходите обязательно. У оврага дом, где еще забор синей краской покрасили.

Убежала, ловя на себе завистливые взгляды девушек. Может, и накинулись бы на нее, если б не жара, а так только шипели втихомолку.

* * *

Караван повозок тронулся с рассветом. Левмир не раз выбирался в город с родителями, но все равно вертел головой, будто впервые видел пустующие поля, рощицы, где по осени можно насобирать грибов, узкую извилистую речку, где купались дети и взрослые, собираясь небольшими группками — все же далековато от деревни. Смотрел и чувствовал, что на обратном пути все это изменится. Будто в последний раз так искрится на солнце вода, в последний раз так переливается на ветру пшеница.

Санат, сидевший на повозке рядом с Левмиром, похлопал его по плечу и улыбнулся.

— Не кисни, паренек. Переживем.

Отец с утра все еще на себя не походил, ехать с Левмиром собиралась мать, но рано утром зашел Санат и решительно отверг эту идею. «Ни к чему вам это, — сказал он. — Работайте или отдыхайте — все лучше, чем без толку себя изматывать. А за Левмиром я прослежу». Не сразу, но мать согласилась.

— Как это делают? — спросил мальчик. Воображение рисовало тускло освещенное помещение с каменными стенами, где стоит зловещего вида устройство с кучей игл, трубочек и баночек, поблескивающих в свете черных свечей…

Санат пожал плечами:

— Скучно. В очереди дольше сидишь.

Левмир вздрогнул от неожиданности. Голос Саната звучал спокойно и уверенно, как будто и правда ничего страшного не будет.

— А потом? — шепнул мальчик.

— Ну зайдешь ты в комнату, ляжешь на кушетку. Вот сюда, — Санат коснулся пальцами венки на руке мальчика, — воткнут иглу. Будет больно немножко, но это ерунда. Потом кровь начнет по трубочке сливаться в банку. И все. Получишь денег, поедем домой.

— И все?

— Все. Можно, если хочешь, по городу пройтись. А что? Мысль! Купим тебе ботинки. Хочешь? Хорошие, крепкие ботинки — сносу не будет!

Мысль, что после донации не обязательно падать в повозку и ползти домой, чувствуя себя наполовину мертвым, подняла мальчику настроение. Оказывается, жизнь будет продолжаться!

— Страх — это ерунда, — сказал вдруг Санат. — У страха множество видов: ужас, лень, отвращение. Когда доходит до дела, все это нужно послать подальше. Какая разница, страшно или нет? Если нужно что-то сделать, ты берешь и делаешь. Потом можно плакать и плеваться, но дело будет сделано.

— Разве лень — это страх? — озадачился Левмир.

— А то нет? Страх взяться за работу, страх перед усталостью. Запомни, паренек: сначала — дело, потом — страх.

Левмир улыбнулся, и как будто мир стал ярче, веселее. Рядом человек, которому можно доверять, и который, что еще важнее, знает, что к чему в этом мире. Мальчик поглядел на соседние повозки. Сегодня многие поехали на донацию впервые. На детских лицах застыло мрачное, торжественное выражение. Только Арека, младшая сестра Саквобета, поймав взгляд Левмира, улыбнулась и махнула рукой.

Вскоре рощи и поля сменились пустынной местностью. Как будто нейтральная полоса, разделяющая город и деревню, чтобы одно не мешалось с другим. Позади оставался мир людей, а впереди — таинственный и непонятный мир вампиров.

И вот начался город. Повозки поползли по булыжным мостовым. Со всех сторон доносится гомон. Люди снуют туда-сюда, словно безо всякой цели. Что-то кричат, над чем-то смеются. Деревянных домиков мало — все больше высятся монолитные каменные постройки. В воздухе разносятся приятные запахи — неподалеку рынок, где можно купить всяких невиданных и очень вкусных вещей.

Караван, извиваясь, прополз несколькими улочками и оказался возле ряда приземистых бревенчатых строений.

— Приехали, — спрыгнул на землю Санат. — Пойдем? Раньше сдадим — больше времени будет.

Левмир, скрепя сердце, слез с повозки. Изо всех сил старался преодолеть страх, как советовал Санат, но когда переступал порог, колени дрожали.

В комнате ожидания, полутемной и кисло пахнущей, не меньше двадцати человек. Левмир понял, что это — люди из других деревень, и с любопытством разглядывал чужаков. Хотелось найти в их внешности что-то, сразу же отличающее от привычных односельчан. Но нет — те же самые мужики и бабы, парни и девушки. Просто лица незнакомые. Они хмуро покосились на вошедших, и тут же отвернулись, потеряв интерес.

Санат, держа мальчика за руку, подошел к лавке, на которой оставались свободные места. Сели. Послышался резкий, неприятный звук, и Левмир, повернувшись, увидел женщину с красными от слез глазами. На руках она держала ребенка, желтушного, покрытого странными пятнами. Малыш даже не плакал, лишь время от времени вскрикивал страшным хрипло-писклявым голоском и замолкал.

Вошли остальные. Некоторые успели сесть, остальные стояли, ворча и переминаясь с ноги на ногу. Среди них ни женщин, ни стариков, и Левмир не уступил место. Молодежь в том же положении, что и он. Другого, может, и турнули бы, но к сыну старосты цепляться не решались.

В дальнем конце помещения — дверь. Когда Левмир посмотрел в ту сторону, она открылась, оттуда вышли двое: мужчина с серо-зеленым цветом лица, прижимающий ватку к сгибу локтя, и поддерживающий его молодой парень в белом халате и марлевой повязке, прикрывающей рот. Должно быть, врач. Мужчина, шатаясь, прошел к выходу, а парень глухим голосом потребовал предъявить повестки. Новоприбывшие зашевелились, доставая измятые в знак презрения к процедуре листы бумаги. Санат сунул руку за пазуху и вытащил две повестки — свою и Левмира. Мальчик скосил на них взгляд. Впервые ему доводилось видеть эти таинственные бумажки, заставляющие людей ехать в такую даль, чтобы сдать кровь.

На верхнем листе он увидел свое имя. Пошарив взглядом по словам, нашел еще одно, непонятное.

— Сатвир, — произнес Левмир. — Что это?

Санат посмотрел на повестку, потом — на мальчика.

— Читать умеешь?

Левмир кивнул, все еще ожидая ответа.

— Это твоя деревня, паренек.

— Моя? Деревня? — хлопал глазами Левмир. — А почему…

— Потому что так она называется. Конечно, вам-то это название ни к чему — у вас и других деревень рядом нет, и в город вы редко выбираетесь. Но у деревни имя есть — Сатвир. А город знаешь, как называется?

Изумленное молчание мальчика красноречивее слов.

— Кар-ма-игс, — по слогам произнес Санат. — Запомни на всякий случай.

— Кармаигс, — прошептал Левмир.

— Ваши повестки, пожалуйста, — послышался голос врача.

Санат протянул бумаги. Врач просмотрел повестку Левмира, смерил его равнодушным взглядом и переменил листы местами. Вторая повестка заставила его вздрогнуть. На Саната врач поглядел вежливо, даже заискивающе.

— Пожалуйста, — пролепетал. — Можете прохо…

— Нет, сначала — этот паренек. — Санат хлопнул Левмира по спине.

— Но…

— Я пройду прямо за ним. Подождет.

Врач, поманив за собой Левмира, пошел обратно к двери.

— Давай, удачи, — подмигнул мальчишке Санат. — Все, что от тебя нужно — это спокойно ждать.

Левмир кивнул, прежде чем пройти в дверь.

Маленькая комната, белые стены, пол и потолок. Кушетка застелена белыми простынями. Рядом — приземистый белый столик, на котором и расположилось то самое страшное устройство, что воображал Левмир. Оно оказалось маленьким. Левмир заметил ряд вставленных в устройство стеклянных баночек, тонких и длинных, прежде чем врач заставил его лечь на кушетку.

Теперь, лежа, Левмир осознал, что, уделив все внимание загадочному аппарату, упустил из виду самое интересное. В комнате, помимо него с врачом, кто-то был. Этот кто-то стоял у окна, которое теперь оказалось позади, и Левмиру пришлось изрядно вывернуть шею, чтобы его разглядеть. Врач тут же заставил его лечь спокойно, надавив ладонью на макушку, но мальчик успел увидеть стоящего у окна человека в черном. Он зиял на фоне комнаты, будто огромная дыра в никуда. Словно гигантская летучая мышь, раскинувшая крылья, он расправил полы плаща. Черные волосы свободно лежали на плечах. Ни один деревенский не стал бы носить такие длинные волосы — жарко и бесполезно, мешает работе.

Мальчик так задумался об этом загадочном человеке, что вспомнил, где находится, лишь когда в сгиб локтя что-то кольнуло. Вздрогнул, пытаясь отдернуть руку, но врач держал крепко. Из вены торчала длинная игла, переходящая в прозрачную гибкую трубку, змеящуюся к таинственному аппарату. На глазах у Левмира трубка окрасилась красным. Кровь начала вытекать из тела. Как завороженный, мальчик смотрел на это чудо. В памяти всплыли строки из песни-молитвы:

Ярко-алая река Что течет издалека Принеси нам к дому счастье Жизнь людская не легка

Послышался звук вдыхаемого воздуха. Человек у окна к чему-то принюхивался. Зашуршала одежда, и Левмир снова вывернул шею, чтобы разглядеть незнакомца. Он встретился взглядом со смертью.

Длинные черные волосы обрамляли узкое бледное лицо с глубоко посаженными глазами. Глаза невероятного цвета — черные с красными прожилками. В них ничего теплого, доброго или хотя бы человеческого. Глаза зверя, убийцы. Но бледные тонкие губы кривились в улыбке.

— Ребенок, — прошептал человек. — Надо же… Совсем другой запах. Совсем другой вкус. Упакуешь мне это отдельно! Я не могу допустить, чтобы она перепуталась.

— Да, господин, — тихо отозвался врач.

— И впредь помечай все, что от детей до шестнадцати лет.

— Слушаюсь, господин.

Голос господина звучал приятно. Сильный, низкий, легко перетекающий от шелестящего шепота к раскатистым командным интонациям. Господин подошел к кушетке, черные глаза смотрели на мальчика, улыбка будто приклеилась к лицу. Левмир не мог отвести взгляда от этих голодных глаз.

— Вы — вампир? — прошептал он.

Господин поклонился в знак согласия.

— Вы… пьете кровь? — спросил Левмир, не зная, что еще сказать.

— Приходится, малыш. Надеюсь, ты не в обиде? Поверь, у тебя останется достаточно, чтобы жить.

Левмир замотал головой, всеми силами стараясь показать, что не собирается обижаться на это жуткое существо. В нем чувствовалась огромная сила. Сила, позволяющая уничтожать целые деревни одним движением руки. А Левмир наоборот становился все слабее. Маленький перепуганный мальчик на кушетке и нависший над ним черный ворон.

— Думаю, хватит, — послышался голос врача.

Господин перестал улыбаться и перевел взгляд на него. Левмир с облегчением заморгал.

— Хочешь сказать, это все, что ты можешь с него выдоить? — прошипел господин.

— Да, если вы хотите, чтобы через неделю он пришел снова.

— Почему бы ему не прийти?

— Он может умереть, господин. Детский организм более хрупок, чем организм взрослого человека.

Господин окинул взглядом, полным презрения, тщедушное тельце Левмира и, щелкнув языком, вернулся к окну.

— Пусть идет. И зови следующего. Скажи, что дольше я ждать не намерен.

Левмир сполз с кушетки, зажимая ватой место, куда вонзалась игла. Голова кружилась, ноги подкашивались, но он мог идти. Шаг, еще шаг…

— Эй, мальчик, — остановил его голос врача. — Вот, это твое.

Онемевшие пальцы сжали холщовый мешочек, туго набитый монетами. Плата за донацию.

Левмир вывалился за дверь, где его подхватил Санат.

— Ты как, паренек? — спросил он. — Не тошнит? Нормально?

Левмир кивнул.

— Подожди меня здесь.

Санат подвел мальчика к месту, где только что сидел. Там уже развалился бугай из другой деревни.

— Дай присесть парню, — сказал Санат.

— Насидится еще, — сплюнул бугай. — Молодой.

— Ты меня плохо услышал, — понизил голос Санат. — Я велел тебе уступить место.

Левмир вспомнил драку в лесу. Вспомнил, как Санат в одиночку сдерживал атаку двадцати человек. А Саквобет был немногим меньше этого здоровяка.

Послышалось движение, и Левмир, оглянувшись, заметил односельчан. Подходят ближе, разминая кулаки. Нет, слишком много драк в последнее время! Он, как сын старосты, не должен такого допускать.

— Я посижу на повозке, — сказал Левмир. — Не надо, не здесь. Я лучше там, на воздухе. Правда.

Санат посмотрел на него, пожал плечами и, тут же потеряв к бугаю всякий интерес, повел мальчика на улицу. Усадив его на повозку, хлопнул по плечу и вернулся в домик.

* * *

Санат вошел в белую комнату и остановился, глядя в черные с красным глаза ее обитателя. Врач, стараясь не шуметь, укладывает в ящик пробирки, запечатанные бронзовыми пробками в виде голов драконов. Тишину нарушает редкое звяканье стекла.

— Что слышно? — ухмыльнулся вампир. — Что скажешь?

— Что происходит? — в свою очередь спросил Санат. Левмир бы вздрогнул, услышав его голос сейчас. В нем не только преобладали знакомые властные интонации. В нем звучала сила.

Вампир развел руками. Лицо сохраняло издевательское выражение.

— Донация. Разве это похоже на что-либо иное?

— Это похоже на то, что ты решил уничтожить мою деревню.

— «Мою деревню»! — передразнил вампир, досадливо морщась. Отвернулся и отошел к окну. — Насколько я помню тот разговор с Эмарисом…

— Не нужно напоминать мне решение короля, — перебил его Санат. — Ты прекрасно знаешь, что взял чужое. И он это знает. Потому принял правильное решение, чтобы никого не обидеть. Но то, что сейчас делаешь ты, обижает меня. Как я должен поступить, когда все закончится, Эрлот?

Вампир лорд Эрлот тихо рассмеялся, покачивая головой, будто услышал несусветную чушь.

— А как ты можешь поступить, Паломник? Побежишь жаловаться королю? И что? Он меня накажет? Интересно, как? Это ведь не измена и даже не ослушание. Я просто пользуюсь тем, что в данный момент — мое. Пользуюсь так, как считаю нужным. Если что-то останется — установишь свои порядки. А если нет… Ну что ж, прости. Лорд Эрлот честно выполнил условия соглашения, и не его вина, что ты недоволен.

Эрлот вернулся к ящику, длинный палец ткнул в одну из пробирок.

— Это — мальчишки?

— Да, господин, — прошептал врач.

Поднеся пробирку ко рту, Эрлот нажал на голову дракона. Из разверстой бронзовой пасти ударила струя крови, Эрлот ловко поймал ее ртом. Пробирка выскользнула из руки, разлетелась вдребезги, оставив на белой плитке алые брызги.

— М-м-м, дети, — произнес Эрлот с закрытыми от наслаждения глазами. — Нет ничего слаще, нет ничего краше, чем это…

Санат отвернулся, посмотрел на врача, который как раз закрывал ящик.

— Эй, ты, — окликнул Санат человека, протягивая руку. — Делай дело.

— Что? — вздрогнул врач. — Но как…

— Наложи повязку и давай деньги.

Врач бросился исполнять указания.

— Эй, Паломник, — окликнул Саната лорд Эрлот, когда тот подошел к двери. — Ты заговорил мне зубы. Я сюда пришел не для того, чтобы слушать твое нытье, а чтобы выяснить, как обстоят дела.

Санат повернулся. Взгляд его был, как обычно, спокоен и прям.

— Делаю то, что должен делать. И закончу, когда закончу.

— Ага, здорово, — кивнул Эрлот. — Ну, на случай, если ты не можешь сложить два и два, дам тебе ценный совет. Чем скорее закончишь, тем вероятнее сохранишь деревню. Так что давай, поторопись.

* * *

Левмир сидел на повозке и грыз сушку, которую обнаружил в кармане, когда сунул туда мешочек с деньгами. Сушку, наверное, положила мать. Не то от пережитого волнения, не то от кровопотери Левмир ощущал страшный голод, и сушка пришлась кстати.

Оглядывая двор, Левмир гадал, на какой из повозок прибыл вампир. Все повозки выглядели одинаково: грязные, обшарпанные, запряженные серыми усталыми лошадьми. Представить себе такого величественного господина сидящим в этаком позорище Левмир не мог. А может, он сам пришел, ногами? Или прилетел… Вспомнив превращение волка в летучую мышь, мальчик вздрогнул.

Из домика вышел хмурый Санат. В отличие от других, ему руку перевязали, а не просто дали держать ватку. Левмир, правда, не придал этому значения.

— Ну что, оклемался? — улыбнулся мальчику Санат, остановившись рядом с повозкой. — Пойдем ботинки искать?

— Так ведь уедут без нас, — озадачился Левмир.

Санат отмахнулся.

— Не уедут! Что ж они, по-твоему, с кучей денег прям-таки домой направятся?

Левмир засмеялся и легко спрыгнул с повозки. Голова кружилась, и он покачнулся, но Санат придержал за плечо.

— Нормально? — понизив голос, спросил он.

— Ага, — кивнул Левмир. — Это так…

— Ясно. Давай-ка сперва как следует перекусим. Тут недалеко хорошее местечко есть. Ну? Сам пойдешь, или дотащить?

— Сам! — Левмир почувствовал, как остатки крови бросились в лицо. Еще чего не хватало — позволять носить себя, как малыша!

— Ну, сам так сам. Пошли.

Не успели отойти далеко. Шум и крики привлекли внимание. Левмир обернулся.

«Черный Господин», как он про себя называл первого увиденного вампира, вышел на улицу, держа в руке объемистый ящик с ручками. Следом выбежала женщина с желтушным ребенком. Она плакала, ребенок надрывался, и сперва ничего нельзя было понять. Черный Господин не очень и старался. Выражение благородной скуки на лице ничуть не изменилось, когда женщина рухнула перед ним на колени.

— Умоляю вас, лорд Эрлот! — кричала она. — Прошу, пощадите! Отрекусь, сей же час отрекусь от ребенка, только спасите!

Эрлот остановился, без всякого интереса посмотрел на протянутого ему ребенка.

— Что это? — спросил он.

— Малыш, малыш мой! — простонала женщина. — Сильно заболел, лекарь говорит, не спасти. Но вы же можете? Умоляю!

— Я не лекарь.

— Но вы же… Вы ведь…

— Что? Вампир?

Женщина закивала, боясь повторить слово.

— Спасите его, пожалуйста, — враз охрипшим голосом повторила она. — Ничего мне не надо, забуду навсегда, только спасите! Нет сил смотреть, как дите умирает. Чем он такое заслужил?

— Никто не знает, почему Алая Река приносит ему то, что приносит, — сказал Эрлот.

— Умоляю, господин лорд Эрлот. Прошу, не откажите! Хоть каждый день кровь сдавать буду, хоть помру здесь — только сыночка упасите!

Вампир протянул руку и взял младенца. Поднес его к лицу. Ребенок сразу же замер, крики смолкли. Левмир, вспомнив взгляд Черного Господина, поежился. Даже неразумное дите ощущало страх.

— Хорошо, — сказал Эрлот. — Я возьму его, а ты отречешься. Ступай обратно и не досаждай мне больше.

Женщина билась головой о землю, захлебываясь словами благодарности. Черный господин не смотрел на нее. Прошел вдоль центра донации, завернул за угол, а чуть спустя оттуда вылетела запряженная четверкой вороных лошадей черная зашторенная карета. Женщина, стоя на коленях, проводила ее взглядом. Постояла еще немного, видно, прощаясь в мыслях с ребенком, потом отерла слезы грязным подолом и побрела обратно в центр.

Санат тронул Левмира за плечо.

— Пойдем, паренек.

Левмир молча подчинился. В молчании отошли довольно далеко от центра донации, и тут Санат указал на неприметное строение в ряду совершенно таких же. Над рассохшейся дверью покосившаяся табличка с надписью: «Питейное». Видимо, это слово было одним из двух или даже трех, но оставшаяся часть надписи почему-то затерлась.

Санат потянул мальчика туда. Левмир запротестовал:

— Мне ведь нельзя…

— Здесь хорошо и недорого кормят, — сообщил Санат. — Пойдем, а то у тебя уже синяки под глазами.

Состояние и вправду оставляло желать лучшего. Больше всего Левмир хотел сейчас свернуться калачиком где-нибудь в тени, да поспать до вечера. А вечером чтобы уже быть дома, потому что обратный путь навевал на него ужас. Столько тащиться по жаре…

Внутри «Питейного» приятный полумрак и легкая прохлада сразу же подняли Левмиру настроение. Он приободрился и стал осматриваться. В маленьком помещении, пропахшем ароматом пшеничного пива, чувствовалась свежесть недавно вымытых деревянных полов. Когда-то плотно пригнанные друг к другу половицы теперь поскрипывали под ногами. Десяток столиков, разбросанных по залу, казались братьями-близнецами.

Пока Санат разговаривал с толстым хозяином, Левмир присел за один из столиков. За окном бегают люди, торопятся, кричат. Сколько же их здесь таких, постоянно суетящихся? Левмир вздрогнул, вспомнив слова Саната о том, что в городе живут лишь те, кто хочет стать вампиром. Но ведь не могут они все превратиться в вампиров! А даже если и превратятся, разве на их место не придут другие?

— О чем задумался? — отвлек его вернувшийся Санат. Он поставил перед мальчиком большую кружку с чем-то коричневым и пенистым. Левмир понюхал кружку — пахло незнакомо.

— Что это?

— Горячий шоколад. Попробуй, тебе понравится. Это не спиртное.

Мальчик пригубил напиток, оказавшийся не таким уж и горячим. Облизнул губы, сделал глоток и вдруг, сам не заметив, осушил кружку. Ничего более сладкого пробовать ему еще не приходилось.

— Ого! — улыбнулся Санат. — Эй, хозяин, еще шоколада!

— Понял! — послышался голос хозяина из кухни. Оттуда доносится запах жарящегося мяса.

— Так о чем задумался, паренек? — повторил вопрос Санат.

Левмир выложил свои рассуждения о людях, живущих в городе. Выслушав его молча, Санат кивнул и сказал:

— Ты правильно все понял. Конечно, все они вампирами не станут. Никому это не нужно. Многие думают, что обращение — награда от хозяина за хорошую работу, но на самом деле все иначе. Наградой за хорошую работу идет золотая монета. А обращенный работник перестает быть работником. Вампир не должен трудиться, он должен владеть и повелевать. Поэтому тот, кто обратил человека в вампира, берет на себя заботу о его благополучии. Принимает его, как собственного ребенка. Дает долю из того, чем владеет сам. Ну а теперь сообрази: так ли уж хочется вампирам расставаться с куском?

Левмир снова посмотрел в окно. На что же надеются все эти люди?

— Люди выдумывают сказки и верят в них, — сказал Санат. — Они повторяют сказки друзьям и знакомым. А когда эти же сказки возвращаются к ним из других уст, расценивают это за подтверждение. Вот они и верят, что усердная работа приведет к успеху. Вампиры же получают прекрасную, хотя и недолговечную прислугу. Впрочем, большинство работает даже не на вампиров, а на таких же людей. Делают одежду, готовят еду, держат питейные заведения. Ведь такому количеству людей надо как-то жить, что-то делать в свободное время. Многие забыли, зачем пришли. А еще больше даже не имели выбора — просто родились здесь.

Тут в голове мальчика сверкнула вспышка озарения.

— Так вот чего хотела та женщина! — воскликнул он. — Она просила, чтобы лорд Эрлот сделал его вампиром!

Санат кивнул, и лицо его при этом помрачнело.

— Как хорошо, что он согласился, — сказал Левмир. — Она была так несчастна, а ребенок совсем слабенький.

Санат молчал. Подошел хозяин, поставил перед мальчиком еще одну кружку с горячим шоколадом и блюдо с золотистыми кусочками мяса. Санату досталась лишь кружка пива.

— Ешь хорошенько, — сказал Санат. — Сегодня поешь и отдохнешь, а завтра проснешься сильным и бодрым.

Левмир упрашивать себя не заставил. Из головы мигом выдуло все мысли о людях и вампирах. Он ел и пил, пил и ел. Заливал тающее во рту мясо восхитительным горячим шоколадом, кусал душистый белый хлеб и только что не урчал от удовольствия. Сквозь пелену этого вкусового дурмана чуть брезжила мысль, что он со стороны выглядит безобразно, как свинья, жрущая из кормушки. Но что он мог поделать?

Покончив с едой, Левмир почувствовал себя значительно лучше, правда даже думать о том, чтобы куда-то идти, стало лень. Санат с улыбкой смотрел на него.

— Ну? Наелся?

— Ага, — кивнул мальчик. — Спасибо!

Вдруг он понял две вещи. Во-первых, он не с отцом здесь, а во-вторых, у него же есть деньги! Левмир вытащил из кармана мешочек с монетами.

— Сколько нужно? — спросил он.

Санат махнул рукой.

— Я заплатил. А вот деньги лучше за пазуху спрячь. Это город, тут нужно осторожнее. Ну, пойдем. Давай-давай, не время лениться! После хорошего обеда нужно хорошо пройтись, а то станешь толстым и страшным.

С этими словами Санат вытащил Левмира из-за стола. Снова шли по городу. Перед усталым взглядом мальчика мелькали вывески, дома, лица. Лица только человеческие, как ему казалось.

— А почему вампиров почти не видно? — спросил он Саната.

— Они редко выходят при свете дня. Слишком суетно. К тому же их не так много. В этом городе не больше трех сотен.

Три сотни! Число казалось огромным. В деревне всего-то сотни полторы жителей, если считать с младенцами. Но здесь, в городе, глядя на толпы бегающих вокруг людей, Левмир понял: сотня — это ничто. Если все жители деревни разойдутся по улицам города, им долго придется блуждать, чтобы собраться вместе. Может, даже не один день. А в деревне достаточно громко крикнуть, чтобы тебе ответили.

Наконец, добрались до обувной лавки. Здесь пахло кожей и тряпками, в окна бил солнечный свет, а хозяин, не в пример хозяину «Питейного», был худым, как спичка, и злым, как черт. Он долго о чем-то пререкался с Санатом, и Левмир понял из его слов только то, что хорошую обувь нужно долго ждать, а вот прямо сейчас ничего поделать нельзя. Потом как-то невзначай зазвенели монеты, и почти сразу же перед мальчиком оказалось несколько пар ботинок.

— Примеряй, — сказал Санат.

Никогда прежде Левмир не носил такой обуви. Вроде как и ни к чему казалось. Летом вполне можно бегать босиком, весной и осенью — тоже. А с холодами все больше приходилось сидеть дома, выходя лишь по крайней необходимости. Тогда в ход шли валенки.

Первые ботинки жали с боков, вторые оказались коротковаты, а третьи чуть длиннее, чем надо. Левмир сделал в них несколько шагов по магазину и удивился. Шагалось настолько легко и приятно, что не верилось, будто на ногах что-то есть. Он посмотрел на ботинки. Красивые, темно-коричневые, со шнуровкой. Легкие и прочные. В таких можно не задумываясь бегать по лесу!

— Хороши? — спросил Санат.

— Ага! — отозвался Левмир. — Только длинноваты. На ноге болтаются.

Хозяин фыркнул, брызнув слюной, и закатил глаз под потолок. Санат же опустился перед мальчиком на одно колено и крепко завязал шнурки.

— Теперь попробуй.

Зашнурованные, ботинки сидели гораздо лучше. Левмир на пробу пробежался туда-сюда, не обращая внимания на ворчащего хозяина лавки.

— Здорово!

— Ну и прекрасно. Забираем. Спасибо, уважаемый. — Санат бросил хозяину еще одну монету и повернулся, чтобы уйти.

— Носи на здоровье, малыш, — оскалился хозяин, впервые обратившись к Левмиру. — Эти боты делались для вампира-баронета, да он так и не забрал. На совесть делали!

Левмир вышел из лавки, благоговейно глядя на ботинки. Ноги сами понесли к центру донации. Санат шагал рядом, и Левмир искоса поглядывал на его сапоги. Тоже кожаные, но старые, потертые. Он ведь мог бы и себе купить обновку…

— Санат, а почему ты мне их купил? — спросил Левмир. — Давай я деньги тебе отдам?

— Нет.

— Почему? Ведь…

— Потому что знаю я деревенских, — вздохнул Санат. — Скажешь, что купил ботинки — ремня получишь, а завтра же отец поедет в город и продаст их. А если узнают, что подарок, слова не скажут, разве что мне. Хорошая обувь хорошо пригодится. Береги их. Сильно без толку не таскай — разве если в лес, или еще куда, в дорогу дальнюю. Но и не забывай — носи иногда, чтобы нога привыкала. Понял меня?

Левмир кивнул.

— Спасибо.

— Да, ерунда.

Но это была не ерунда. Левмир пока не мог понять, чем заслужил такое хорошее отношение Саната, но твердо решил как-нибудь отплатить добром за добро.

Возле центра повозок прибавилось, но свою нашли без труда. Деревенские тоже постепенно стягивались, таща большие и малые мешки. Левмир ощутил запоздалое раскаяние: он-то домой ничегошеньки не купил! А вот отец с донации всегда с гостинцами приезжал, да и мать постоянно чего-нибудь покупала. Но, поразмыслив, Левмир решил не рисковать. У него ведь впервые деньги появились, пусть родители сами решают, как с ними поступать. А то и впрямь, вместо благодарности на ремень нарвешься.

Санат куда-то исчез ненадолго, а потом появился мрачнее тучи, поманил за собой Левмира. Завернули за угол и остановились. Здесь пусто и тихо. У стены — большой деревянный ящик для мусора, рядом — две метлы.

— Хочу тебе кое-что показать, — сказал Санат, глядя в глаза мальчику. — Обещай, что не испугаешься и не убежишь. Обещаешь?

Левмир кивнул, подумав, что скорее умрет, чем побежит, что бы там ни было.

— Просто посмотри и не задавай никаких вопросов. Я хочу, чтобы ты сам все понял. Вспомнил, о чем мы сегодня говорили, и понял. Хорошо?

Еще один кивок.

Санат подвел мальчика к ящику. Оттуда пахло неприятно, но Санат явно хотел, чтобы Левмир заглянул внутрь. И он заглянул.

Посреди месива из окровавленных игл и трубок, ватных шариков и повязок, каких-то бумажек и прочего мусора лежал желтушный ребенок. Он не кричал и не шевелил ручками. Лежал на животе, но голова, вывернутая под неестественным углом, оказалась лицом вверх. Невидящий взгляд уставился в небо. На личике застыло выражение страха и как будто обиды.

Левмир почувствовал, что его начинает колотить крупная дрожь. Глаза застила пелена. Он вспомнил равнодушное выражение лица Черного Господина, когда он держал в руке это тщедушное тельце. Наврал… Он просто наврал той женщине и убил ее ребенка, прежде чем она успела зайти в центр. Левмир не знал, чего в нем сейчас больше — бессильного гнева или ужаса перед такой страшной, такой нелепой смертью. «Так ли уж хочется вампирам расставаться с куском?» — вспомнились слова Саната.

— Он так поступил не потому что злой, — сказал Санат, будто почувствовав, что в мыслях мальчик обратился к нему. — Просто ему плевать. Понимаешь? Ну а теперь пойдем. Пора домой.

Глава 4 Медальон

Аммит спустился по мраморной лестнице к пруду, и в свете одинокого фонаря увидел сидящую на скамейке у самой воды свою подопечную. Сегодня принцесса Ирабиль явилась на тренировку в платье и туфельках, такая красивая, что Аммит остановился в тени вяза, любуясь, будто картиной гениального художника. Волосы принцессы, собранные в высокую прическу, переливаются золотом и серебром. Ярко алеют губы на молочно-бледном лице. Девочка смотрит на воду через правое плечо, застыв в этой позе, словно специально позволяет себя разглядеть.

Аммит вышел на площадку перед прудом, обнаруживая себя. Ирабиль повернула голову и улыбнулась. Ей нравился Аммит. Сегодня он, как всегда, в плотной кожаной куртке с множеством карманов и прорезей. Тяжелые ботинки мягко, почти неслышно касаются полированной поверхности камня.

— Опаздываешь, старик! — засмеялась принцесса.

Аммит улыбнулся в ответ и, прикрыв глаза, изменил возраст. Исчезла седая борода, волосы стали каштановыми, сгладились морщины. На принцессу смотрел мужчина лет сорока, не больше. Ирабиль надула губы:

— Хорошо тебе. А я могу только прикинуться младенцем…

— Зато я этого уже не могу, — развел руками Аммит. — Не расстраивайтесь, принцесса. Возраст — это то, чего мы всегда сможем достичь. А вы сегодня нарядились…

— О, да! — Глаза принцессы заблестели, она соскочила со скамьи, подлетела к Аммиту. — Я бы хотела научиться так. Можно?

— Вам можно все, что угодно. Правда, мне кажется, вы опять торопите время. Не лучше ли как следует отработать обычные превращения?

— Аммит! — Принцесса, поднявшись на цыпочки, заглянула ему в глаза. — Мне нужно срочно! Ты мне друг?

Ирабиль с важным видом протянула учителю мизинец. Тот пожал его своим мизинцем.

— Друг.

— Значит, научишь? И чтобы никому!

— Договорились. Начнем?

Принцесса отступила на шаг, сложила ладони перед собой и приготовилась слушать. Аммит заговорил:

— Ваш нынешний облик, принцесса, является основным. Все остальные формы, которые вы можете принять, создаются на основе вашего настоящего тела. Вы без труда можете взять с собой одну вещь, если как следует на ней сосредоточитесь — но это мы усвоили.

Ирабиль кивала, выражая нетерпение. Аммит украдкой вздохнул и продолжил:

— Что касается превращений с множеством предметов одежды, то здесь требуется иной подход. Нет, конечно, вы можете усилием воли сосредоточиться на каждом предмете, но это заберет все ваше внимание и немалую толику силы. После обратного перехода вы будете истощены, кровь потребуется немедленно. Поэтому тот, кто желает превратиться и сохранить полное облачение, должен прибегнуть к умножению сущностей.

— Это как туман, да? — Принцесса наморщила нос. — Мне не нравится туман. Очень медленно и… странно.

— Туман — самый простой вариант, — кивнул Аммит. — В других формах это стая волков или летучих мышей.

— Стая? — захлопала глазами принцесса. — Но как…

— В момент превращения — нужно будет почувствовать этот момент, когда сознание будет словно соскальзывать вниз! — разделите его на части с твердым желанием забрать с собой каждую вещь. В этот миг все изменится, но вы быстро освоитесь. Стая волков побежит туда, куда вам захочется, или разделится по вашему желанию. Это сравнимо с тем, как если одной рукой вы срываете с дерева яблоко, а другой подбрасываете мяч, одновременно прыгая на одной ноге. Неудобно, но после небольшой практики будет получаться.

— А как вернуться назад, если я буду стаей? — озадачилась принцесса.

— Идеальный способ — собраться всей стаей в одном месте и, ощутив единство из множества, превратиться обратно. Тогда все получится безукоризненно.

— А если вся стая не соберется?

— Из любой части стаи вы сможете вернуть себя, но только себя. Возможно, с одной вещью, которая пребывала в сознании этой части. Давайте начнем с тумана. Помните: как только скользнете вниз, нужно рассыпаться!

Принцесса сделала еще шаг назад, зеленые глаза закрылись. Глубокий вдох, и сердце остановлено. Исчезло волнение, по телу прополз холодок, мысли заструились спокойнее. «Туман!» — подумала принцесса. Ничего не произошло. Тогда она не просто подумала, но отдала приказ самой себе: «ТУМАН!» В темноте с закрытыми глазами принцесса почувствовала, как летит вниз, будто земля расступилась под ногами. Тогда, быстро перебрав в голове каждую из надетых вещей, приказала вновь: «РАЗДЕЛЕНА!»

Вокруг туман, ничего не разглядеть, кроме белого морока. Потом, довольно быстро, пришло осознание, что она уже не целое, а смотрит сама на себя мириадами частичек себя. Сосредоточившись, принцесса изменила углы зрения, и в мыслях пронесся восторженный вздох. Она одновременно видела пруд, ярко освещенную белую громаду дворца, звездное небо, старый вяз, мраморную лестницу, каменные плиты, на которых только что стояла, и замершего со сложенными на груди руками Аммита.

«Получилось!» — возликовала принцесса. Теперь она ощущала себя как нельзя более цельной. Раньше, во время обычных превращений, сознание словно металось в облаке тумана, боясь потеряться. Теперь принцесса повелевала им так же легко, как рукой или ногой. Туман растянулся над прудом, свернулся кольцом вокруг него. Наконец, принцесса разделила туман на два клубка, задержав их по разные стороны пруда. Странное, необычное ощущение приятно возбуждало.

Наигравшись вдоволь, собралась в единое целое, по туману пролетел безмолвный приказ: «ВЕРНУТЬСЯ!»

Краткий миг темноты, ощущение взлета. Принцесса открыла глаза и первым делом посмотрела вниз. Платье, туфли…

— Получилось! — запрыгала, хлопая в ладоши. — Аммит, спасибо! Это просто здорово!

В порыве чувств принцесса обняла учителя, и он, что-то проворчав, похлопал ее по спине.

— Неплохо, — заметил Аммит, когда принцесса успокоилась. — Обратное превращение получилось довольно медленным. Эту практику изобрели древние воины, чтобы стремительно атаковать врага. Медленное исполнение уничтожает всякий смысл.

— Но я ведь не воин! — засмеялась Ирабиль. — Мне для другого…

— Вот теперь я, как ваш учитель и телохранитель, должен задать вопрос. Для чего же вам этот навык?

Принцесса, прищурившись, долго смотрела на Аммита, потом сказала:

— Я еще потренируюсь. Чтобы получалось хорошо.

Аммит склонил голову. Наблюдая за тем, как принцесса снова и снова превращается в туман, летает над прудом и осматривает платье, обернувшись собой, он ощутил острую жалость к этому одинокому созданию. У принцессы, пожалуй, было все. Любящий отец, множество знакомых, каждый из которых всегда готов улыбнуться и погладить по голове. Вокруг увивались слуги, да и сам Аммит большую часть времени уделял ей. Но не было друга, с которым Ирабиль могла бы играть, которому доверила бы тайные помыслы. Сейчас Аммит жалел, что не может стать ей таким другом. Принцесса явно тяготилась какой-то мыслью. Она что-то планировала, но что?

Отдаленный звук шагов достиг ушей Аммита, он развернулся, вглядываясь в темноту.

— Кто там? — шепнула принцесса с таким таинственным видом, что Аммит едва не расхохотался.

— Сейчас увидим.

Сквозь заросли кустов показалось бледное лицо в обрамлении черных волос.

— Лорд Эрлот, — сказал Аммит. — Идет к вашему отцу. Полагаю, хочет лично отдать дань.

Лорд Эрлот поднимался дворцу по Западной лестнице. Стремясь показать свою открытость и доступность для всех, король Эмарис велел выстроить дворец, войти в который можно с любой стороны. Четыре мраморные лестницы — Северная, Восточная, Южная и Западная — служили этой цели. А еще четыре, расположенные между ними, вели к живописным уголкам владений короля. В каждом из них по очереди тренировалась принцесса под руководством Аммита.

— Послушай, Аммит, — зашептала Ирабиль. — Я попытаюсь провернуть это с мышами?

— Я бы порекомендовал сначала потренироваться с накидкой, — заметил Аммит. — Потом можно будет усложнить…

— Времени нет! — всплеснула руками девочка. — У меня все получится, я уверена! Ты дождешься?

— Даже если придется умереть от жажды, — улыбнулся Аммит. — Вперед, принцесса. Раз уж решились — действуйте.

Ирабиль отпрыгнула от него, удивительно легко сохраняя равновесие в туфельках с высоким каблуком. Закрыв глаза, глубоко вдохнула и… рассыпалась на сотню пищащих серебристо-серых мышей. Зверьки бестолково толклись в куче, потом замерли и развернулись в сторону дворца. Одна мышка отделилась от общей кучи, попробовала взобраться на ступеньку, но сорвалась и, пискнув, упала на спину. Аммит с улыбкой наблюдал за ее злоключениями.

Мышка не стала больше штурмовать неприступную крепость лестницы. Она побежала в обход. В том миг, когда ее лапки коснулись земли, она остановилась и посмотрела на оставшихся. Потом медленно, будто тяжело на что-то решаясь, повернулась и, прыгнув, исчезла в траве. Аммит проводил ее взглядом, посмотрел на остальных мышей. Постепенно, по мере того как сознание принцессы сосредотачивалось на мышке-лазутчице, остальные начинали жить собственной жизнью. Инстинкты брали верх над крохами человеческого разума. Мыши разбрелись по площадке, обнюхивая все любопытными носами. Несколько принялись обследовать ботинки Аммита. Они испугались бы его, будь он человеком, но запах не казался угрожающим. Кроме того, где-то в глубине маленьких головок звонкий голос принцессы говорил: «Это Аммит, он хороший!»

Довольно скоро мыши разбежались по сторонам, на площадке не осталось ни одной. Аммит покачал головой и вдруг исчез. Крупная летучая мышь взвилась в воздух, черные крылья понесли ее в сторону дворца. Вскоре она вернулась, и вот, вместо нее сидит на скамье Аммит. Руки сжимают небольшой сверток. Любуясь рябью воды в лунном свете, телохранитель ждет возвращения принцессы.

* * *

Лорд Эрлот с ящиком в руке поднялся по Западной лестнице. Дверь открылась, не пришлось даже сбавлять шага. Длинный коридор, предупредительно кланяющиеся слуги, золотые канделябры с горящими свечами, картины в массивных золотых рамах, изображающие батальные сцены Второй Великой Войны, что окончательно расставила все на свои места более двух тысяч лет назад. Лорд Эрлот миновал и картину, изображавшую его самого, одним из первых ворвавшегося в Черную крепость. Несколькими днями позже крепость снесли, а на ее месте вознесся прекрасный дворец, который сейчас мерил шагами лорд Эрлот. Под ногами змеилась красная линия, выложенная множеством сердоликов — Алая Река, ток которой направляет все сущее.

Посреди первого этажа сиял, залитый светом множества ламп, тронный зал. Пол выложен каменными плитами, стены искрятся голубоватым мрамором. Десять белых колонн удерживают над головами посетителей сверкающий золотом потолок.

Эрлот не заметил маленькую мышку, шмыгнувшую мимо него вперед, держась в тени у самой стенки. Только слуга, кланяясь лорду, обратил внимание на досадный факт и поморщился. Видно, в кладовой появились щели. Нужно сказать управляющему. Если видишь одну мышь — значит, еще десяток их оказались более осторожны.

Король Эмарис, высокий и широкоплечий, стоял посреди зала, ожидая гостя. Он не признавал никаких регалий и знаков отличия. Простой зеленый камзол, брюки грубого покроя, короткая стрижка. Властителя в нем выдавал взгляд — тот самый взгляд, которым, говорят, король мог убивать. Издалека, ощутив на себе силу этого взгляда, Эрлот моргнул и уставился на ноги короля. Туфли тоже самые простые. За два тысячелетия правления Эмарис ни разу им не изменил. Туфли снашивались и отправлялись в мусор, но тут же очередной человек-мастер делал новые, такие же. Однажды Эрлот спросил короля о причинах такой привязанности, и тот сказал: «Живущие вечно нередко путаются в переменах. Им важно видеть перед собой что-то неизменное, безоговорочно надежное. Иногда достаточно такой мелочи, как туфли на ногах короля».

Эмарис стоял, положив руку на стол для подношений. Сзади — просторное кресло красной кожи, заменяющее трон. Правитель редко садился в него, только во время торжественных церемоний, вроде Посвящения. Но и Посвящения не проводились больше трех сотен лет. Две лестницы ведут наверх, в обеденный зал.

Эрлот склонился, выражая почтение монарху. Король нетерпеливо шевельнул пальцами руки — ближе к делу. Эрлот поставил ящик на стол для подношений.

— Явился по вашему зову, — сказал Эрлот. — И, раз уж так вышло, решил лично принести дань.

— Очень любезно с твоей стороны, — кивнул Эмарис. — Как дела у Паломника?

— Вы же знаете, он не очень болтлив со мной. Считает, что я его лично обидел. Никак не хочет понять, что обстоятельства…

— Эрлот, — перебил король. — Мне не нужно сейчас это выслушивать. Я спросил, как он справляется с заданием.

Маленькая мышка, все еще незамеченная, затаилась в тени ножки стола, и будто прислушивалась к разговору.

— С его слов все прекрасно, — сказал Эрлот. — По крайней мере, он точно вошел, и его держат за своего.

— Хорошо, — кивнул Эмарис. — Пойдем. У меня есть для тебя кое-что.

Эрлот успел подхватить ящик раньше короля и широко улыбнулся.

— Не стоит трудов. Я донесу, если уж нам по пути.

Эмарис не стал комментировать эту выходку, на лице не проступило ни намека на чувство. Только мышка заметила, что шаг короля стал чуть короче, чем обычно. Визитер раздражал его.

В Северной галерее, где сегодня ни одного слуги, за монолитной дубовой дверью между двумя картинами скрывалось еще одно помещение. Король вынул из кармана ключ, отпер дверь. В просторной комнате на стенах висят мечи, пики и алебарды, сабли и рапиры, боевые топоры и палицы. На стеллажах — ящики, подобные тому, что принес Эрлот. Увидев свободное место, король указал туда, и лорд поставил свою ношу. Король и лорд подошли к шкафчику, стоящему в углу. Он также запирался на ключ, король открыл его. Взгляду Эрлота предстали груды бумаг, заполняющих нижние полки. На верхних — аккуратные стопки бронзовых медальонов, размером с большую монету.

Король Эмарис повернулся к лорду Эрлоту.

— У тебя ведь никогда не было своей деревни, так? — спросил он.

— Своей? Вы имеете в виду…

— Да, я имею в виду «своей». Выращенной своими руками. На которую никто не сможет предъявить права, кроме тебя и твоих возможных детей.

— Нет, — покачал головой лорд. — Никогда.

— Взгляни сюда. — Король достал карту с нижней полки, развернул ее и поочередно указал пальцем в три места. — Плодородные земли на Севере, целина на Юге и лес на Северо-западе. Как тебе?

Лорд Эрлот молчал, не понимая, к чему клонит король.

— Хочу, чтобы ты основал там поселения. Это будут твои деревни, целиком твои. Никакой дани с них. Понимаешь?

Глаза Эрлота блеснули.

— Это большая честь для меня, — сказал он. — Но…

— Но все бывшие деревни герцога Освика ты передашь Паломнику, когда он закончит дело.

Эрлот долго не решался посмотреть на короля, а когда осмелился, взгляд его выражал смирение.

— Слушаю и повинуюсь, ваше величество.

Никто из них не заметил маленькую мышку, бесшумно вскарабкавшуюся по стенке шкафа. Схватив зубами медальон, мышка шлепнулась на пол и бросилась наутек.

— Я дам тебе тридцать медальонов, — сказал Эмарис, обернувшись к шкафчику. — Это по десять производителей на деревню. Для начала хватит, а через поколение… Посмотрим.

— Но кто…

— А это вторая часть нашего разговора. Ты потребуешь производителей у Атсамы.

— У Атсамы? — скривился лорд Эрлот. Потом другое слово привлекло его внимание. — Потребую?

— Потребуешь моим именем, когда подтвердишь то, что я скажу тебе сейчас. Я знаю, что она устраивает охоту. Выясни, когда и как она это делает. Принеси мне список тех, кто в этом участвует. Ей же передашь мои слова. А я говорю так: «Это сойдет с рук лишь однажды. Цена — тридцать лучших. Пятнадцать мужчин и пятнадцать женщин». Впрочем, думаю, будет разумно, если ты сам их выберешь.

Эрлот с поклоном принял тридцать медальонов. Выпрямившись, он решился посмотреть в глаза королю еще раз.

— Я услышал каждое слово, мой король, — сказал он. — Поверьте, я вас не разочарую.

— Не говори так, Эрлот, — покачал головой Эмарис. — Просто не разочаровывай. Жду вестей насчет Атсамы в ближайшее время.

Еще раз поклонившись, лорд Эрлот вышел из помещения. За спиной щелкнул замок, запирающий дубовую дверь.

— Эрлот! — настиг его оклик короля.

С заискивающей улыбкой лорд Эрлот обернулся.

— Да, мой король?

— Хочу внести ясность. — Король подошел к Эрлоту и положил руку на плечо. — Я не желаю слышать вести о гибели Атсамы. Ее проступок, если ты его подтвердишь, должен быть наказан, но не так. Она полезна, хорошо управляется со своими деревнями.

— Я даже не думал…

— Всего лишь говорю те слова, на которые потом смогу сослаться. — Глаза Эмариса блеснули, и Эрлот с трудом удержался, чтобы не отвернуться. — Я был глубоко расстроен смертью герцога Освика, но готов признать, что Алая Река вынесла ему приговор, который поздно обсуждать. Однако второй раз я не спишу все на Алую Реку. Если ты меня понимаешь — иди.

Эрлот прошел длинным коридором, чувствуя, как вонзается в спину неусыпный взгляд короля. Руки стискивают медальоны — по пятнадцать в каждой. Слуги безмолвно кланялись. Горели свечи, освещая картины. Спустившись по мраморной лестнице, Эрлот перестал держать себя в руках. Плечи поникли, руки бестолково засуетились под плащом, пряча медальоны. Лицо исказила ужасная гримаса. Эрлот улыбался, одновременно кривясь от страха и ярости.

* * *

Аммит проводил взглядом Эрлота. Он не мог видеть лица, но почувствовал смятение, исходящее от лорда. «Надо поразмыслить над этим и поговорить с королем», — подумал Аммит.

На площадку перед прудом выбежала мышка. Она двигалась с трудом, таща в зубах что-то блестящее. Аммит следил за ее действиями, держа сверток наготове. Мышь разжала челюсти, медальон звякнул о камни. Маленькие черные глазки взглянули на Аммита, мышь исчезла. Вместо нее появилась принцесса Ирабиль. Едва раскрыв глаза, она подпрыгнула, взвизгнув от восторга, и захлопала в ладоши.

— У меня получилось! — воскликнула она. — Они даже ничего не заметили, Аммит, и я… Ой!

На плечи принцессы мягко опустилось покрывало, то самое, в котором она всегда отрабатывала превращения.

— Ой-ой, — забормотала Ирабиль, кутаясь в покрывало. — Я забыла…

— Вы забыли собрать всех мышей здесь, принцесса, — с улыбкой заметил Аммит. — Ничего. Для первого раза удачи с туманом вполне хватит. Многие даже такого добиваются далеко не сразу.

В смущении принцесса прятала взгляд от Аммита, и он понял один из мотивов, заставивших ее просить о такой тренировке. Девочка начинала стесняться наготы. Сама она не дошла бы до такого, значит, появилось что-то в ее жизни, о чем Аммит не знал.

— Принцесса, — сказал он. — Для меня вы навсегда останетесь маленькой девочкой.

— Но я ведь не такая и маленькая, — буркнула девочка. Лед растаял. Ирабиль улыбнулась, все еще не решаясь поднять взгляд. — Что теперь будет с моим платьем?

Аммит развел руками.

— Думаю, утром его, как и все остальное, найдет садовник. Милый парнишка, но, боюсь, находка натолкнет его на дурные мысли. Я почувствую — ведь это моя работа. Парнишке придется умереть, вот и все.

Аммит пошел к лестнице, полагая занятие оконченным. Острый слух различил шуршание покрывала и чуть слышный лязг — принцесса наклонилась и подняла медальон.

— Зачем он вам? — спросил Аммит, остановившись. Он не оборачивался, чтобы не смущать принцессу. — Я должен что-то знать?

— Нет, ничего такого, — отозвалась принцесса. — Просто он нужен мне… Для игры.

— Ясно, — сказал Аммит. «Конечно, для игры, — подумал он. — Я должен поверить, что вы все еще играете в игры? Разве что это игры с людьми».

— Аммит! — позвала принцесса.

На этот раз он обернулся — в голосе девочке звучало нечто большее, чем просто смущение.

— Что такое?

— Аммит, я не хочу, чтобы садовник умирал.

Они смотрели друг на друга в лунном свете, и ни один не отводил взгляда. Аммит развел руками.

— Ладно, маленькая госпожа, — сказал он. — Идем искать платье.

* * *

Через день уходили обозы в город, унося злых, плюющихся людей, а назад возвращали поникших и обессиленных. Жара довершала дело. Стихли на улице крики, прекратились игры и прогулки. С прополкой покончили, предоставив сорнякам волю. «Все равно солнце урожай попалит», — говорили старики.

Только малые детишки все еще бежали на улицу, ища спасения от тоски, поселившейся в домах. Им невдомек, что за беда посетила деревню. Дети просто затаили еще одну обиду на непонятный мир взрослых. Левмир смотрел на них в окно и думал, что еще несколько дней назад носился бы с ними, играя в догонялки или пиная сшитый из тряпок мяч. Сейчас же прятался дома, в спасительной тени, и только мысль о ночи, с ее прохладой и тишиной, немножко бодрила. Как будто сам стал вампиром.

Слабость прошла через четыре дня после донации. Один день Левмир ходил веселым и довольным, а потом его, будто каменной плитой, придавило осознание, что еще два дня — и все повторится. Но будет хуже, как без обиняков сказал отец. «Что же делать?» — спросил Левмир. «Ждать, — отозвался староста. — Придется скотину резать, без мяса быстро ноги протянем. Ну ничего. Не может вечно так продолжаться…»

Другого мнения придерживался Санат. Собрания у него дома проходили каждый вечер, Левмир тоже на них выбирался. Это было тем проще, что и отец его стал там завсегдатаем. «Им плевать на то, что с вами происходит, — говорил Санат. — Вымрет деревня или нет — дело временное. Нагонят еще народ, дадут им вольную лет на двадцать, а там и начнут снова кормиться. Что такое двадцать лет для вампира, который живет больше тысячи лет? Которого на заре времен породила Алая Река?»

Все молчали, пытаясь представить такую неимоверную древность, и не могли. Что такое тысяча лет для человека, который лишь двенадцать раз видел, как зиму сменяет лето? Так ли уж велика разница между двенадцатью и сорока?

«Так что ты предлагаешь?» — обязательно спрашивал кто-нибудь. «Я? — Санат пожимал плечами. — Ничего». Что-то зрело в маленьком, битком набитом людьми домике. Что-то отчаянное и недоброе, чего пока еще никто не решался высказать.

В ночь перед следующей донацией Левмира устроили гуляния. Так случилось, что на эту ночь выпала середина лета, которую всегда широко и весело отмечали. В этом году никто не говорил о гуляниях — не то настроение. Но Саквобет за несколько часов до заката решительно и быстро распалил деревню жаркими речами с обилием матерных слов. Общий же смысл его разглагольствований сводился к тому, что «Да и черт с ними, с вампирами этими! Что ж нам теперь, и погулять не выйти?» Медленно и нерешительно, но молодежь вылезала из домов. С закатом ушли к реке.

Когда в деревне стало тихо, и луна взошла достаточно высоко, Левмир прыгнул из окна и побежал в лес. С непривычки частенько спотыкался в новых ботинках, но даже мысли не допускал, чтобы оставить их дома. Хотелось покрасоваться перед подругой.

Выбежав на знакомую полянку, Левмир остановился. Он просто лишился дара речи, а когда наконец смог нормально соображать, пожалел, что не оставил ботинки дома. Разве можно удивить подобным ее? Девочка стояла спиной к Левмиру, высоко подняв руки, и плавно двигалась, будто танцуя под неслышную мелодию. Левмир узнал ее по волосам — и только. Накидки, которую он ожидал увидеть, не было. Вместо нее стройную фигурку облегает пышное белое платье, сделанное из материала, которого Левмир раньше никогда не видел. Наверное, даже первый выпавший снег не смог бы сравниться по белизне и мягкости с этим платьем. Бросив взгляд на ноги девчонки, Левмир увидел такие же белые туфли и чулки.

— Пришел? — обернулась И. — Долго ты. Умеешь танцевать? Иди сюда!

Левмир шагнул к ней, лихорадочно обдумывая услышанное. Надо же, то ей рано, то ей долго — не угодишь! Да еще и танцевать… Что?

— Я не умею. Не хочу! — шарахнулся Левмир, когда И, легко подскочив к нему, положила ладони на плечи. Сияющие глаза девочки смотрели прямо в его, смущенные.

— Это не важно, — сказала И. — Я хочу! Давай, эту руку сюда, эту вот так… Теперь шагай вот так вот… Стоп-стоп-стоп! Погоди.

Снова не успел разглядеть ее движения. Миг — и она возле бревна. Скинула туфли, стянула чулки и вернулась босиком.

— Раздавишь мне все туфли к чертовой матери, — пояснила И. — Ну? Давай еще!

За ноги она не беспокоилась, но Левмир все же потратил немного времени, чтобы развязать шнурки и сбросить ботинки. И наблюдала за его действиями.

— Хорошие ботинки, — сказала. — Береги, пригодятся.

— Санат то же самое говорит, — заметил Левмир.

— Санат любит говорить то же самое, ничего другого ему и в голову не придет! — засмеялась И. — Ну, давай сюда. Запоминай!

Довольно быстро Левмир научился переступать так, как хотела взбалмошная девчонка. Привык обнимать ее одной рукой, другой чувствуя прохладные пальцы. Танец ничуть не напоминал те бодрые пляски, которые видел Левмир на гулянках и посиделках. Те, что наверняка сейчас происходили где-то далеко, у реки, возле костра. Здесь же — только свет луны, журчание ручья и девчонка, равной которой нет в целом мире. Теперь она не похожа на деревенскую дурочку, а вот на фею — все больше и больше. «Заведет она тебя… Не туда», — вспомнились слова Саната.

— Разве без музыки танцуют? — спросил Левмир, когда тишина начала смущать.

— Кто? — удивилась И.

— Ну… Все.

— Вот не знаю. По мне так пусть хоть через луну прыгают. Но если хочешь, можно и под музыку.

Девочка принялась напевать какую-то мелодию. Закрыв глаза и покачиваясь в такт, она будто забыла о существовании всего мира. Левмир не мог оторвать взгляд от ее лица. Сердце колотится быстрее, дыхание перехватывает. Кто она? Откуда? Где живут такие волшебные создания?

Девочка напевала без слов, то повышая, то понижая тон, но ни разу не прервалась. Это показалось Левмиру невероятным. Он наклонился ближе, чтобы услышать ее дыхание, но И вдруг ответила на движение, прижавшись теснее. Танец продолжался, песня лилась, перемежаемая журчанием ручья.

Блекла луна, небо серело, близился рассвет. Левмир видел все это, но не мог прервать волшебного танца. Понимал, что осталось всего ничего до утра, до поездки на донацию, после которой он и так будет — тряпка тряпкой, а тут еще бессонная ночь. Левмир все понимал, но чувствовал на шее ароматное дыхание И, ощущал ее пальцы, теперь теплые и нежные, необычную ткань платья, под которой чувствовалась кожа. Боялся резко вдохнуть, чтобы не разрушить сказку.

Мелодия, которую напевала И, сошла на нет. Стало тихо, лишь ручей журчал, да где-то далеко начали чирикать птицы. Дети замерли посреди полянки. Медленно И открыла глаза, посмотрела на Левмира.

— Спасибо, — шепнула она.

— За что? — хриплым шепотом отозвался он.

— За танец. Я раньше никогда взаправду не танцевала, только с учителем.

Девочка шагнула назад, разрывая объятие. У бревна обулась. Левмир тоже надел ботинки, чувствуя какую-то незавершенность. Будто он что-то должен был сказать или сделать, но не сделал, и это чувство сверлило ему сердце.

— Пора, — сказала И. — Беги домой. Подожди! Совсем забыла. Вот.

Подойдя к мальчику, сунула ему в руку что-то, напоминающее монету. Левмир поднес подарок к глазам. Монета оказалась необычной, на ней была выгравирована голова дракона и все. На краю Левмир увидел маленькое ушко, будто бы для того, чтобы продеть шнурок.

— Давай так, чтобы не потерял. — И выдернула откуда-то из рукава платья белую ленточку, от чего рукав немного потерял форму, и, скрутив ее в тонкий шнурок, продела через ушко на монете. — Иди сюда.

Левмир наклонился, и девчонка завязала ленточку у него на шее.

— Вот так, — пропела она, спрятав монетку ему под рубаху. — Смотри, никому этот медальон не показывай. Это наш секрет, понял?

— Понял, — кивнул Левмир. — А что…

— А когда придешь на донацию, там его покажешь. И все. Ничему не удивляйся, ничего не говори. Просто покажи и спокойно жди. Ну все, беги, мне нужно… В общем, беги!

Левмир сделал несколько шагов и обернулся. Девчонка смотрела на небо, на лице появилось выражение озабоченности. Заметив, что Левмир остановился, И поморщилась.

— Ну чего ты? Иди! Утро почти!

— А мы увидимся еще? — спросил Левмир, краснея.

Улыбнулась:

— Через неделю. Приходи?

— Обязательно! — заверил ее Левмир. — Пока!

Девчонка махнула рукой. Когда Левмир еще раз обернулся, дойдя до первых деревьев, полянка опустела. Он шагал к дому, сжимая под рубахой медальон. Ленточка пахла так же, как И, Левмир то и дело подносил ее к носу.

Глава 5 Секреты вампиров

Жертва бежит среди деревьев, спотыкаясь о выпирающие корни. Петляет, путая след, не в силах смириться с тем, что бежать бесполезно. Преследователи близко, смыкается круг. Сзади слышится волчий рык, слева клубится туман. Стая летучих мышей с писком вьется над головой.

Под ногами образовался овраг, и жертва, вскрикнув, скатилась вниз. Летучие мыши пролетели дальше, рычание затихло. Неужели шанс? Жертва поднялась на ноги и побежала по дну оврага, пока края не снизились настолько, чтобы выскочить из него. Слева, далеко позади, взвыл волк. Тумана не видно. Неужели…

Впереди просвет. Жертва удвоила усилия, и вскоре выбежала на проторенную через толщу леса дорогу. Влево — город, царство смерти. Вправо — деревня. Там ждет муж, дети, привычная каждодневная работа. Жертва побежала направо. Старалась не замечать потрескивания сучьев, доносящегося из леса, изредка мелькающих силуэтов и заливистого смеха. Пусть это все будет разыгравшимся воображением. Лишь бы дотянуть до рассвета!

Черная фигура в развевающемся плаще замерла посреди дороги. На миг жертва сбилась с шага, но стоящий поманил ее к себе, и она решилась. Жертва помнила всех пятерых охотников, и этот не походил ни на одного из них. Жертва упала в его объятия, задыхаясь от бега и пережитого страха, глотая слезы.

— Ну-ну, тише, — улыбнулся вампир. — Сейчас все закончится.

На дорогу один за другим выскочили пять охотников в одинаковых серых балахонах, и возглас разочарования вырвался из их глоток. Жертва, с которой они столько времени увлеченно играли, безвольно повисла в руках чужака, который на глазах допивал последние капли. Миг — и безжизненное тело лежит на обочине, уставившись на луну гаснущими глазами. Одна из серых фигур вышла вперед.

— Лорд Эрлот! — прозвучал гневный женский голос. — Ты испортил нам всю игру!

Эрлот улыбнулся, язык скользнул по окровавленным губам. Кровь, выпитая из горла живого человека, да еще в таком количестве, будоражила. Чувства обострились, мысли разбежались в разные стороны, вопя от наслаждения. Взяв себя в руки, Эрлот окинул взглядом охотников. Та, что вышла вперед — миледи Атсама. Хотя капюшон скрывал лицо, голос не оставлял сомнений. Остальных пока опознать не получалось. Они застыли на почтительном расстоянии, пряча лица.

— Ну так пожалуйся королю, — сказал Эрлот. — Впрочем, не беспокойся — я сам доложу. Тем более что я здесь по его просьбе.

Эрлот сделал вид, что хочет уйти, но миледи Атсама схватила его за руку. Нет, она не была смелой — просто находилась в своих владениях. К тому же помнит об участи герцога Освика.

— Ну, погоди же, милый, — проворковала миледи. — К чему торопиться? Давай поговорим, посмотрим, что можно сделать…

Белая ладонь с изящными длинными пальцами отбросила капюшон, и по плечам рассыпались густые темно-рыжие волосы, почти черные в лунном свете. Безупречные черты надменного лица кривились в непривычной заискивающей гримасе. Остальные охотники тоже сняли капюшоны. Эрлот узнал вытянутое лицо Варэлла, седые нечесаные патлы Каммата, приглаженные жиром волосы Мэросила и широкие скулы Олтиса.

— Давно не виделись! — Эрлот развел руки, словно для объятия. — Надо же, какая неожиданность. Все лорды здесь. Неужели кроме меня у короля не осталось верных соратников?

— Давай ближе к делу. Чего ты хочешь? — сказала Атсама.

Эрлот смотрел на нее холодным взглядом. До трапезы он знал, что делать и говорить. Планировал поиграть с ними, потрясти перед глазами ложной надеждой, а после исполнить королевский приказ. Но мысли, подстегнутые свежей кровью, заструились в другом направлении.

— Речь не о том, чего хочу я, а о том, чего хочет король, — заговорил Эрлот. — Король хочет, чтобы я разобрался с вами так же, как с Освиком. Король хочет, чтобы его слово означало закон. И я его в этом прекрасно понимаю. Уничтожить ради одного ужина девушку, которая может кормить тебя еще лет сто — что может быть нелепее?

Атсама рассмеялась, Эрлота затрясло от ярости. Как она смеет потешаться, когда он ведет столь виртуозную игру!

— Ты так и не запомнил человеческих сроков, Эрлот? — сказала Атсама. — Сто лет! Пятьдесят — в лучшем случае. Может, шестьдесят. Считая со старостью, а кровь стариков, сам знаешь, никуда не годится.

— Что ж, если тебе хочется обсудить это… — не скрывая раздражения, начал Эрлот.

— О, нет, нет! — взмахнула руками миледи. — Давай обсудим другое. Что мы можем для тебя сделать, чтобы король остался доволен докладом? Хочешь поучаствовать в следующий раз? Поверь, нет ничего увлекательнее! Мы можем взять побольше жертв, чтобы добавить игре огоньку.

Мысль о том, чтобы еще разок вонзить клыки в тело человека, дать им, наконец, выполнить данное природой предназначение, заставила Эрлота непроизвольно вдохнуть. Ночь полнилась ароматами, самым сильным и приятным из которых был, к ярости Эрлота, аромат владелицы этих земель.

— Я не играю в игры, — покачал головой Эрлот, пряча взгляд. — Меня интересует только то, что годится в пищу. Люди и их кровь. Поговорим об этом? Есть некоторые соображения.

Но миледи заметила его замешательство. Она оглянулась на сообщников, шагнула вперед и, понизив голос, заговорила:

— Брось, Эрлот. Хватит играть в послушную собачку. Как насчет встретиться в более приятной обстановке? Мы можем запустить наши сердца, выпить по бокалу вина, а потом… Ну, вспомним, каково это — быть людьми.

— Ночь перед казнью? — улыбнулся Эрлот. — Что ж, вряд ли я смогу тебе в этом отказать.

Миледи отстранилась. В глазах мелькнуло что-то крайне опасное, что очень понравилось Эрлоту. Атсама злилась и боялась, теперь все стало на свои места.

— Король пообещал мне тридцать производителей из твоих деревень, — заговорил Эрлот громче. — Я почти выполнил работу, так что могу и успокоиться. Эти тридцать — уже мои. Если ты хочешь меня заинтересовать, то давай начнем с шестидесяти.

— Сколько? — Миледи отшатнулась. — Да ты сошел с ума! Эрлот, ты соображаешь, что это такое — вырвать из деревни шестьдесят лучших? Ты понятия не имеешь! Если их столько и наберется, то деревне придет конец!

— Можно подумать, у тебя одна деревня, — пожал плечами Эрлот. — Переживут.

Атсама выглядела как ребенок, у которого взрослый отбирает куклу.

— Ты же понятия не имеешь, каково это — управлять деревней, — прошипела Атсама. — И уж, само собой, не знаешь, как важны производители.

— Вот и займусь на досуге. — Эрлот похлопал ее по плечу. — Идем к тебе? Хочу посмотреть записи и выбрать тех, что мне понравятся.

— Эрлот! — Она сбросила его руку с плеча. — Давай сойдемся на тридцати — это разумное требование.

— Но их я получу, не преступая королевской воли.

— Вдобавок могу дать кровь. У меня есть запасы. Кроме того, мое предложение остается в силе.

— Первое или второе?

— Оба.

Они смотрели друг другу в глаза. Атсама — с надеждой, Эрлот — с насмешкой.

— Хорошо, — сказал он. — Твое предложение номер два — по первому моему требованию. Один ящик крови — сейчас. И пятьдесят производителей.

— Эрлот! — взвыла миледи.

— Я не настаиваю, чтобы ты одна выделила всех. Вас тут пятеро. Всего по десять с каждого. Мое последнее слово.

Заговорил Мэросил — высокий юноша с приглаженными волосами:

— С чего бы нам идти на такие жертвы? Я так понимаю, король говорил только о ней. — Кивнул в сторону миледи.

Атсама метнула на него гневный взгляд.

— Хочешь соскочить так просто, Мэросил? Попробуй. Я отдам пятьдесят производителей и уйду к этому стервятнику в служанки, если потребуется, но до короля дойдет то, что вы самовольно устроили охоту на моих землях.

— Это мы устроим, — с улыбкой кивнул Эрлот.

Мэросил переглянулся с остальными. Четверо вампиров один за другим склонили головы.

— Проклятый закон, — поморщилась Атсама. — Что плохого в том, чтобы немного поиграть перед ужином?

— Ничего, — развел руками Эрлот. — Но у короля свои требования. Мы усадили его на престол, зная, как он смотрит на жизнь.

— Ну да, мы усадили, — задумчиво произнесла миледи.

— Что ж теперь жаловаться, да?

Они снова обменялись взглядами. Эрлот ликовал. Посеянные им семена стремительно прорастали. И, хотя эйфория от крови постепенно сходила на нет, мысль эта не пугала. Лорд Эрлот принял решение.

— Пошли к тебе, — сказал он. — Нам есть о чем поговорить. А вы, парни, — обратился к лордам, — подходите тоже. Со своими списками. Хорошо бы успеть до рассвета, иначе мне придется содержать крайне строптивую служанку.

Мэросил исчез, обратившись облаком тумана, которое тут же понеслось к югу. Остальные рассыпались стаями крыс, летучих мышей и волков. Лорд Эрлот, взяв под руку Атсаму, пошел к ее замку, не меняя обличия. Кое-что, самое важное, они могли обсудить по дороге.

* * *

На берегу играли в костер — традиционная, хотя и опасная, осуждаемая старшими игра. Возле реки (обязательно возле реки — если дело зайдет слишком далеко, будет, куда откатиться) раскладывали большой костер. Девушка, желающая найти счастье, становилась на плоский камень в центре костра, и тот, кто ее оттуда вытащит, считался суженым. Нередко случалось, что какую-нибудь дурнушку или скверную характером девицу никто спасать не собирался. По древней традиции она должна была мужественно гореть до конца или пока все же не найдется кто-нибудь, в ком жалость возьмет верх над разумом. На деле ни одна девушка до такого не доводила. Прыгнув в костер и окинув взглядом собравшихся, она тут же с матерщиной вылетала обратно под всеобщий хохот, спасая себя тем самым как от позора, так и от смерти. Сами по себе случаи «спасения» были редки, и происходили все больше по сговору.

Санат сидел на пригорке неподалеку, наблюдая за действом. Он не знал, плакать или смеяться. В деревне, где он родился, такого обычая не водилось, но даже беглого знакомства с историческими хрониками хватало, чтобы понять, откуда он пошел. После Второй Великой Войны, в ходе которой войска императора Киверри, в нарушение всех существующих уложений, прошлись огнем и мечом по деревням, проблема крови стала нешуточной. Впервые число оставшихся людей стало сопоставимо с количеством вампиров.

Ко всеобщему счастью тогда к власти пришел король Эмарис. Он остановил вампиров, которые в панике похищали и убивали людей, приближая собственную кончину. Эмарис запретил убийство, заменил процедурой донации. Это стоило гражданской войны, которая, правда, почти не затронула людей. По результатам между выжившими вампирами разделили выживших людей и заложили основы нынешних деревень. Оставался лишь один вопрос: как убедить людей, которые, оказавшись не то что между двух, но между сотен огней, лишились всякой надежды, продолжать жить? Люди ничего не боялись. Грабили и убивали, подобно вампирам. Предавали смерти детей, не желая им жизни в жестоком мире. Тогда-то король Эмарис и проявил в очередной раз свою мудрость.

Вампиры приходили в деревни и ставили перед людьми простой вопрос: жить или умереть? Никаких рассуждений, никаких «если» и «но» — простой вопрос и простой ответ. Тогда костры разводили не в пример больше, и ставили в них всех деревенских девушек и женщин. Их привязывали к столбам для верности. Потом толкали вперед мужчин. Им предлагалось либо смотреть, как женщины сгорают заживо, либо спасти. Их спасали. Не всех, но многих. Так сформировались послевоенные семьи — крепкие и плодовитые. Не сразу, конечно, но жизнь вошла в русло, а жестокое испытание забылось. Лишь кое-где сохранились такие вот игрища.

Сначала, как водится, несколько девчонок поплоше попытали счастья. Никто из парней даже не двинулся в их сторону. Санат заметил, что когда очередная девушка вставала на камень, все замирали и смотрели, раскрыв рты. Люди сами не понимали, чего ждут. Они хотели увидеть смерть. Боялись — да, но хотели. Санат нахмурился. Все-таки люди есть люди, и ради зрелища они готовы наплевать на все.

Интерес проснулся, когда в костер встала Бечра. Крупная, но симпатичная девушка с грубым, почти мужским голосом. Санат заметил, что нравилась она многим, но большинство ее опасалось. Теперь же настал момент истины. Бечра стояла посреди огня, уперев руки в бока, и придирчивым взглядом осматривала парней. Выбрав одного, кивнула, и парнишка бросился на выручку.

Санат отвернулся. В мгновение ока увидел всю жизнь этой пары до самого конца. Сильная, голосистая жена и робкий тщедушный муж. Она будет им помыкать, а он, лишь только схлынет первый вал эйфории, начнет втихую пить. Она будет его колотить, а он будет чувствовать себя виноватым и пить еще больше. Впрочем, Бечра, наверное, сделала верный выбор. Другой парень, поздоровее, мог бы побить в ответ, и все закончилось бы куда как хуже. А таких семей везде полно — живут как-то, детей рожают.

Смех и крики утихли. Санат повернулся к костру и вздрогнул. В огне стояла Исвирь, ее взгляд устремлен на него. Санат не двинулся. «Уходи», — мысленно попросил он. «Нет», — ответили ее глаза.

Санат перестал дышать, сердце остановилось. Он не думал, поступая так, просто приготовился на всякий случай. Слишком уж далеко от костра он сидел. Слишком уж решительно сверкали глаза девушки.

К костру, захохотав, бросился Саквобет. Медленно, убийственно медленно он двигался! «Как только он ступит в костер — я запущу сердце», — пообещал себе Санат.

Словно насмехаясь над его страданиями, Исвирь взмахнула рукой, рассыпала под ноги что-то белое и блестящее — огненный порошок! Перед носом у Саквобета взлетела в небо огненная стена. Парень с криком отшатнулся, упал на спину и принялся отползать. Все отпрянули. Все тянули головы вперед, а шли назад. Вот она, вот она, смерть! В какофонии криков Санат не услышал лишь одного голоса — голоса Исвири. Девушка все еще стояла там.

Вампир бросился вниз. Несмотря ни на что, он упивался этим восторгом — двигаться так стремительно, как и не снилось людям. Ощущать, видеть и слышать гораздо больше, чем дано им. Он отшвырнул в сторону поднимающегося Саквобета, прыгнул в огонь. Руки обхватили тонкий стан девушки. Не останавливаясь ни на миг, Санат выбежал с ней из костра и прыгнул в реку. Он полностью погрузил Исвирь в темную воду, а потом разжал руки. Голова девушки тут же появилась над поверхностью. Она закричала — только теперь.

Санат выдернул ее из воды, поставил рядом с собой и трижды ударил по лицу ладонью. Слишком сильно — от последнего удара девушка упала. Санат снова поднял ее, встряхнул за плечи.

— Ты же чуть не сгорела! — зарычал он.

— Ну и ладно! — крикнула Исвирь. — И сгорела бы! Что мне…

Оттолкнув его, она выбежала из реки, понеслась куда-то, не разбирая дороги. Санат двинулся следом.

Провожаемые взглядами, они быстро скрылись из виду. На берегу стало тихо. Все произошло так быстро, что никто не успел сообразить, смеяться или расстраиваться. Один щуплый парень, первым вырвавший из огня счастье, усмехался.

— Бежит курица от петуха и думает: «Ой, хоть бы догнал!» — громко сказал он, чем вызвал дружный хохот и крепкий подзатыльник от суженой.

В костер, однако, лезть больше никто не захотел. «Купаться! Купаться!» — родился в толпе крик, и его поддержали целым хором. Сорвав одежды, юноши и девушки бросились в теплую реку.

Исвирь выбежала на дорогу, захлебываясь слезами. Мокрая насквозь, с пылающими от ударов щеками, она не знала, куда направиться дальше. В деревню? Там нет больше счастья. Так может, в другую сторону, в город? Или в лес, на съедение волкам?

— Остановись, — приказал знакомый, но такой чужой сейчас голос.

Исвирь замерла. Санат рывком развернул ее, заглянул в глаза. Луна светила сзади, и глаза показались девушке чернее самой ночи.

— Ты не представляешь себе, что натворила, Исвирь, — говорил Санат. — Зачем ты так?

— Все равно мне без тебя жизнь — не в жизнь, — всхлипнула Исвирь. — А ты… Как камень, хуже даже! Камень вон обнять можно, он не оттолкнет никогда, а ты… ты…

Санат положил руку ей на плечо. Холодные пальцы пробежались по пылающей коже, коснулись шеи, ласково приподняли подбородок.

— У меня нет времени сейчас принимать осмысленное решение, — пробормотал Санат. — Ты все это начала, тебе и нести ответ. Стой спокойно.

Сердце замерло, когда губы приблизились к ее лицу. Исвирь задрожала, предвкушая и боясь первого поцелуя. Руки обхватили спину Саната. Девушка закрыла глаза. Холодные губы не коснулись лица, скользнули по шее, мимолетно касаясь кожи, выискивая определенное место. Острая боль заставила девушку вскрикнуть, но тут же странное, ни на что не похожее наслаждение разлилось от места укуса по всему телу. Боль и сладость, причудливо сплетаясь, подхватывали, несли все дальше и дальше. Исвирь не могла пошевелиться, не могла раскрыть глаза. Задыхаясь, она хватала ртом воздух и все сильнее прижимала к себе того, кого любила.

Санат оттолкнул ее. Ноги девушки подкосились, она села прямо на дорогу. Воздух мягко заполнил грудь, голова кружилась. Послышался шепот Саната:

— Нет… Они ведь видели, что я пошел за ней…

А потом — тихий вдох. Что-то изменилось. Как будто другой человек стоял над ней, протягивая руку. Исвирь приняла предложенную помощь. Пальцы ее скользнули к шее, но Санат остановил это движение.

— Не трогай, — сказал он. — Пошли ко мне, я наложу тебе повязку. Потом ты уйдешь домой и забудешь об этом навсегда. Поняла меня? Скажешь, что обожглась, или еще чего придумаешь. Но если ляпнешь хоть слово…

Она и не могла сказать ни слова — язык не слушался. Санат шел по дороге, а Исвирь, спотыкаясь, плелась следом. Он несколько раз оглянулся, потом взял девушку под руку. Она едва не упала на него.

— Да держись ты, в конце концов, — тихо сказал Санат.

Они медленно двигались к деревне — счастливая парочка, уставшая от гуляний. А что еще могли подумать случайные свидетели?

За всю дорогу Санат не проронил ни слова. Исвирь тоже молчала, благословляя невероятную слабость и туман в голове. Мысли путались в этом тумане и не могли соединиться в единую цепь. А если бы смогли, то что бы сказала она себе? Может, что вместо жарких объятий наполучала оплеух, а вместо страстного поцелуя — укус? Или что вместо любви, от которой сердце колотится быстрее, а душа будто воспаряет в небо, она обрела лишь презрение? Туман не позволил задуматься об этом, и она просто радовалась, что рядом идет Санат. Идет и держит ее, подстраивается под шаг.

Отворив дверь, Санат легонько подтолкнул девушку в спину. Она зашла. Остановилась у порога, сложив руки перед собой. В голове по-прежнему лишь туман. Только сердце колотится все сильнее и сильнее.

Санат зажег лампу, стало светло и уютно. Исвирь огляделась. Она впервые была тут, в отличие от более решительных соперниц. Взгляд скользнул по голым стенам, чистому дощатому полу, закрытой печи. Исвирь увидела аккуратно застеленную лежанку, посмотрела на полку. Там несколько бутылок и кувшин, в котором она заваривала чай. Санат взял одну из бутылок, вынул пробку. Красная жидкость, булькая, полилась в кружку. По комнате разлился терпкий густой аромат вина.

— Выпей. — Санат сунул кружку ей в руки.

Исвирь покорно поднесла напиток к губам. Первый раз она пила вино. Содрогнулась от необычного вкуса, но потом распробовала и сделала еще один глоток, побольше. Как ни странно, туман в голове начал рассеиваться, и девушка с ужасом посмотрела на Саната, который перебирал тряпки в одном из тюков. Вытащил чистую простынь, оторвал от нее полосу. Исвирь вскрикнула, услышав звук рвущейся ткани, и выронила кружку. Вино разлилось по полу, впитываясь в доски красным пятном.

— Ничего, оставь, — сказал Санат, приближаясь к ней.

Исвирь смотрела на пустую кружку, лежащую на полу, и не могла остановить дрожь. Ее трясло, как в лихорадке. Пытаясь отступить, она зацепилась каблуком за половицу и начала падать. Санат подхватил ее, притянул к себе стремительным движением. Исвирь сжалась, прикрывая горло руками. Глаза широко распахнулись.

— Нет, пожалуйста, не надо больше! — залепетала она.

Санат усмехнулся. Поставив Исвирь на ноги, он бросил лоскут ей на плечо.

— Перевяжи сама, раз так боишься, — сказал он. — Что, хватило любви? Как вы все ее настойчиво добиваетесь! Только и слышишь от вас: любовь, любовь! А как придет время пожертвовать ради нее парой капель крови, так всю решимость будто ветром сдуло.

Исвирь смотрела на него, держа в руках лоскут. Никак не могла понять, что же такое он говорит. Смеется? Или злится? От бесстыдного намека в его словах у нее заалели щеки. Вернулась боль от ударов. Наконец, Исвирь снова почувствовала себя цельной, не рассыпавшейся на куски. И вместе с этим чувством пришло понимание. Она посмотрела в глаза Санату и сказала:

— Ты-то чего боишься?

Он вздрогнул, отвел глаза.

— Боишься, что я всем расскажу? Не бойся. Молчать буду, пока не сдохну. Когда эта гадость заживет?

Санат поднял взгляд.

— Ну? — торопила Исвирь. Она легко, словно шарфом, обмотала шею куском простыни. — Говори, чтоб я знала. Не сдохну, пока не заживет, чтоб вопросов не было.

Одним прыжком Санат преодолел разделившее их расстояние, схватил Исвирь за воротник платья и с силой прижал к стене. Сквозь плотно сжатые зубы вырвалось рычание, но Исвирь не дрогнула под этим натиском.

— Пугаешь? — спросила она. — Или убить хочешь? Мне не страшно. Решил — так убивай. Мне же заботы меньше.

Он разжал пальцы, опустил голову.

— Зачем ты так? — шепнул он.

— А зачем ты так? — отозвалась Исвирь. — Все вы там такие, что ли? Все за нас решаете. Когда жить, как умирать. А я вот не хочу. Не хочу вас кормить до самой старости! У других хоть радость жить есть, а у меня — ничего нет. Решила для себя: пойду и сгорю принародно, хоть так, может, запомнят. Хоть чем-то отличусь. Если уж возлюбленный мой на меня не смотрит. А он взял меня и вытащил с той стороны. Вытащил, избил, обругал, дал тряпку и прогнал пинком, как кошку заблудшую. Как мне еще быть? Не стану я тебе обузой, не волнуйся! Но вот смерть — моя, и мне решать, звать ее или нет.

Она оттолкнула Саната и пошла к двери. Хотя плечи дрожали, шаг стал ровным. Она коснулась рукой двери, и в этот момент пальцы Саната стиснули ее плечо.

— Останься, — сказал он.

Исвирь опустила руку. Санат ловко освободил ее от «шарфа» и поцеловал чуть зудящее место укуса. От поцелуя по телу девушки снова прошла сладкая дрожь.

— К утру заживет, — сказал Санат. — Утром — пойдем к тебе домой.

Она резко повернулась, уставилась в глаза Санату.

— Ты… Ты, — лепетала она.

— Пока я человек, — сказал он. — Это не продлится долго, и у тебя будет время до утра подумать, хочешь ли ты этого. То, что будет потом… Я не знаю, что случится, и куда понесет меня Алая Река.

— Я согласна!

— До утра, Исвирь. Подумай.

Их губы встретились. Первый настоящий поцелуй, на который Исвирь уж не надеялась. Сладкий и нежный, как во сне. Все, что последовало, тоже оказалось нежным, сладким и сказочным, будто греза, ставшая явью.

Глава 6 Арека

Словно отмечая переход на вторую половину лета, жара спала. Но пасмурное утро не принесло людям радости. Сидящие на повозках мужчины, женщины и дети, зевая и поеживаясь, смотрели на серое небо и морщились. Лучше бы жара и прежние порядки!

Дети чувствовали себя лучше взрослых. Они верили, что жизнь наладится, что взрослые решат все проблемы — так всегда было и так всегда будет. Взрослых голосов почти не слышалось, а вот детские переклички то и дело звоном раскалывали угрюмую тишину.

Левмир опять ехал с Санатом, и, единственный из всех, не мог убрать с лица улыбку. Он толком не успел поспать, вернувшись домой, как его разбудила мать и, сунув в руки узелок с едой, выпроводила на улицу. Голова гудела от недосыпа, но зато сон не успел смазать воспоминания. Стоило прикрыть глаза, как он видел улыбающуюся И, которая прижимается к нему, напевая сказочную мелодию.

В очередной раз поймав себя на том, что сидит и улыбается, глядя в пустоту, Левмир сделал серьезное лицо и покосился на Саната — не заметил ли? Но Санат точно так же смотрел перед собой с печальной улыбкой на губах. Заметив внимание мальчика, не стал скрываться, а улыбнулся еще шире:

— Что, тоже хлопотная ночка выдалась?

Левмир покраснел и отвернулся, пытаясь придумать непринужденный ответ. Санат положил ему на плечо ладонь.

— Паренек, я ведь предупреждал тебя… Ничего хорошего не выйдет. Дело, конечно, твое, да только и мучиться потом тебе одному.

— Ты-то откуда знаешь? — буркнул Левмир.

— На лицо твое посмотрел, и все сразу понял. Не лезь туда, откуда выйти не сможешь, Левмир. Без того тяжело будет.

Левмир открыл рот, чтобы высказать все. Он готов был объяснить этому зануде, строящему из себя всезнающего старца, что все и так плохо, хуже некуда. Что никогда он еще не видел, чтобы посреди лета люди ходили такими понурыми. Хотел сказать, что лишь благодаря этой непонятной девчонке ему хочется проживать день за днем, чтобы увидеть хоть одно искренне счастливое лицо. Чтобы танцевать при луне, несмотря на то, что ночь коротка…

— Левмир, привет! — Девчоночий голос слева от повозки.

Мальчик вздрогнул и повернул голову. Рядом с повозкой идет Арека — сестра Саквобета. Ей четырнадцать, она все больше походит на взрослую девушку. Грубоватые черты, роднящие ее с братом, уравновешиваются открытым выражением лица, подростковая угловатость постепенно переходит в девичью стройность. Левмир мысленно поставил ее рядом с И. Нет, даже думать об этом не хочется! Даже глаза — скучные серые глаза Ареки — не идут ни в какое сравнение с сияющими изумрудами ночной красавицы.

— Привет, — отозвался Левмир. — Чего тебе?

— Так. Пойдем, поговорим? Пошли в конец, потом нагоним — все равно едва плетутся!

Левмир оглянулся на Саната, почему-то ожидая, что тот его остановит. Санат махнул рукой, словно благословляя его. Левмир спрыгнул с повозки.

Они с Арекой медленно шли, пропуская вперед караван. Дети хихикали, глядя на них, взрослые скользили равнодушными взглядами. Когда последняя повозка ушла вперед на три сажени, Арека заговорила:

— А ты знаешь, что Санат на Исвири женится?

Левмир споткнулся на ровном месте и выпучил глаза на Ареку. Санат? Женится? Такого он даже вообразить не мог.

— Как так?

— Так вот. — Арека сорвала сухую травинку, вставила ее в зубы. — Саквобет вчера пришел поздно, пьяный, и все рычал, пока не уснул. Говорит, из костра он ее вытащил. Так-то вот.

Левмир молчал, обдумывая новость. Надо же, а ведь ему Санат ни слова не сказал. Только всю плешь выел непрошенными советами…

Арека тем временем изжевала травинку, сплюнула и выбросила ее. Посмотрела на Левмира.

— Ну? — спросила она.

— Чего?

— Ну, что думаешь?

— А чего тут думать? Ну, женится и женится. — Левмир пожал плечами.

— А восстание как же?

Тут Левмир остановился, глядя на девчонку.

— Какое восстание? Ты что, с крыши шмякнулась?

— Тихо ты! — широко раскрыв глаза, цыкнула Арека. — Разорался! Не все ведь еще решились.

Левмир вспомнил постоянные заседания у Саната. Все чаще там всплывали разговоры о том, как убить вампира. Раньше мальчик не придавал этому значения, но теперь занервничал. Санат ведь сам рассказывал, чем закончилось его предыдущее «восстание».

— А что, будет? — чуть тише спросил, продолжая идти. — Ты знаешь?

— А то! — вздернула нос Арека. — Мне Саквобет все рассказывает, особенно когда выпьет.

— И когда?

— Кто ж знает? Подготовиться нужно, чеснок высадить…

— Чеснок?

— Ну да. Ты не знал разве? Вампиры чеснока боятся. Запах им не нравится. Мы с мамкой сегодня в городе купим, чтоб на всех хватило!

Она свысока смотрела на Левмира, хотя они были почти одного роста. Постепенно уголки губ Ареки опустились вниз. Левмир должен был восхищаться, приставать с расспросами, но он лишь угрюмо молчал. Тогда девочка решилась на еще одну попытку:

— А куда ты ночью ходил? — спросила она.

Левмир медленно повернул голову, и Арека испугалась, увидев в его глазах готовность убить или умереть сей же миг.

— На рыбалку, — процедил он сквозь зубы.

— Ого… — Арека промолчала о том, что не заметила у него удочек. — А ты часто так ходишь?

— Не очень. Тебе-то что за печаль?

— Ну… Я бы тоже ночью на рыбалку сходила!

— Не женское это дело, — повторил Левмир отцовские слова.

— Ну и что ж? Я так посижу. Посмотрю просто.

— Там видно будет…

Впереди показался город, и Левмир, попрощавшись с Арекой, побежал догонять повозку. Усевшись рядом с Санатом, оглянулся и увидел, что Арека все так же идет в самом хвосте. При виде одинокой, поникшей фигурки у Левмира защемило сердце. Может, правда как-нибудь позвать на рыбалку?

Эта мысль заблудилась в тускнеющих дебрях воспоминаний о ночном танце, улеглась на задворках сознания. Громадная каменная масса города поглотила караван, отрезав задние мысли, тревоги и воспоминания.

В этот раз Левмир не нуждался в помощи Саната, на которого, к тому же, был обижен. Санат, чувствуя настроение мальчика, тоже к нему не лез, но глаз не спускал. Сегодня его никто не вызывал, он сидел в очереди вместе со всеми.

Наконец, дверь открылась, и врач выкрикнул:

— Левмир, деревня Сатвир! Тебя нарочно, что ли, в рифму назвали? Ладно, иди сюда!

Врач не тот, что прежде. Постарше, но повеселее. Он уложил мальчика на кушетку и, не переставая болтать о всякой ерунде, настраивал аппарат. Левмир порадовался, что сегодня нет лорда Эрлота. От одного воспоминания об этой мрачной фигуре, застывшей у окна, ему делалось не по себе.

— Второй раз, да? — бросив взгляд в бумаги, спросил доктор. — Не боишься?

— Нормально! — заверил его Левмир.

— Ну, вот и хорошо. А то детишки обычно приходят — плачут, в обморок хлопаются. С этими новыми порядками все умучились.

Левмиру не понравилось услышать, как его определили в один ряд с какими-то «детишками». Хотелось сказать или сделать что-то такое, что могло бы смутить этого добренького доктора, показать ему, что он, Левмир, вполне себе взрослый и серьезный человек. Тут он вспомнил про подарок И.

— Мне нужно вам вот это показать, — сказал он, и вынул медальон из-под рубашки.

Рука доктора, державшая иглу, дрогнула. Он посмотрел на медальон, потом — на Левмира. Снова на медальон и еще раз на Левмира.

— Тебе кто его дал?

— Кто надо, тот и дал, — пискляво ответил Левмир. Не умел хамить — голос сразу подводил его. Но доктору, кажется, нет дела до голоса.

— Ничего не понимаю, — нахмурился доктор. — А зачем тогда ты… Погоди, тебе же сколько? Двенадцать лет? Не рано ли?

— Осенью тринадцать будет, — заметил Левмир.

— Ах, вот как… Нет, я все же ничего понять не могу. А впрочем… Впрочем, мое ли это дело? Давай я тебе повязку сделаю, а ты сам — молчи.

Левмир знал, что нужно молчать — И предупредила. Доктор перевязал ему руку, целую и невредимую. Страсть как хотелось спросить, что все это означает, но мальчик молчал. Пройдет неделя, и она все расскажет. Или не расскажет — не все ли равно? Главное, снова придет и развеет серую хмарь, окутавшую сердце.

Левмир вышел и, не глядя на Саната, вернулся к повозке. Арека стояла рядом, побледневшая, с синяками под глазами.

— Думала, помру там, — жалобно сказала она.

— В прошлый раз ведь выжила, — отозвался Левмир.

— Так если каждую неделю так…

Она заговорила о том, как тяжело будет жить, как все скоро начнут умирать. Левмир слышал об этом не в первый раз. Детская вера в лучшее все еще удерживала его от паники, но сейчас стало стыдно. Подарок И, оказывается, спасал его от всеобщей участи. Значит, он тоже может кое-что сделать для остальных.

— На вот, поешь, — Левмир развязал узелок перед Арекой.

Девочка посмотрела голодными глазами на хлеб, но не решилась притронуться.

— А ты как же?

— Я не хочу, — признался Левмир. — С утра поел.

— Ну нет… Давай напополам?

Они разделили хлеб, но, поскольку Левмир и впрямь жевал без всякого аппетита, кончилось все тем, что Арека слопала и его половину. Пока она ела, Левмир думал о случившемся. Откуда И взяла медальон? Что он означает? Не просто ведь вольную от донаций — вон как доктор удивился. И про возраст спрашивал…

Внезапно пришло озарение. Этот миг Левмир запомнил навсегда — миг, когда детство рухнуло, лишившись последней сказки. Фея… Какая же она фея? Разве можно верить в такую чепуху? Он вспоминал И. Ее красивые одежды, не имевшие ничего общего с деревенскими. Ее своеобразную манеру речи. Ее уверенность в том, что люди должны ее слушаться. И то, как быстро она двигалась, как внезапно исчезала. Она не была феей — она была вампиром. Избалованным, капризным ребенком-вампиром!

— Ты чего так побледнел? — с набитым ртом спросила Арека.

— Да, это… Кровь ведь, — пробормотал Левмир.

Голова кружилась, будто у него действительно взяли кровь. Мальчик вдруг представил, как кровь сотен людей, что приходят сюда из разных деревень, собирается в пробирки, укладывается в ящики, которые разлетаются по городу. А потом вампиры, смеясь, пьют из пробирок кровь, танцуя под немыслимой красоты музыку в освещенных залах, где даже полы и стены сделаны из золота. Там же кружилась и она — маленькая девочка с озорными зелеными глазами. Левмир представил себе, как она припадает к бронзовым губам дракона и выпивает кровь — всю, без остатка. Кровь его родителей и друзей, кровь Ареки, кровь Саната…

— Ты, может, ляжешь? — предложила Арека. — Ложись в повозку, а я тебе воды принесу. Хочешь?

Левмир кивнул. Он с трудом перевалился за борт повозки и прикрыл глаза. Послышался удаляющийся топот босых ног Ареки. Хорошо, хоть немного тишины, чтобы собраться с мыслями.

Что делать, как быть теперь с этим открытием? Чего хотела от него И? От чего она пыталась его увести в ту, первую ночь? А была ли она первой? Левмир содрогнулся, вспомнив сонный морок, одолевший его в ночь, когда в деревню прибыл Санат. Та девчонка, что привиделась сидящей на подоконнике. Наверняка не скажешь, все-таки он почти спал, да и темно было, но… Но на подоконнике сидела И. Значит, дома от нее не укрыться. А надо ли укрываться?

Вслед за первым испугом пришла другая мысль, поспокойнее. Ну да, она — вампир. Ну и что? Не ей ведь деревня принадлежит, наверное. И не она этот кошмар еженедельный устроила. А если разобраться, так и вообще ничего плохого девочка не сделала. Наоборот, даже помогала, как умела. Так стоит ли бояться?

Несмотря на эти успокаивающие рассуждения, Левмир так и не сумел решить, идти ли ему на поляну через неделю. «Время есть еще, подумаю», — решил он. А в следующий миг чьи-то сильные руки схватили его за грудки и подняли. Левмир открыл глаза. Над ним нависло перекошенное лицо Саната.

— Ты где это взял? — прошипел он, одной рукой продолжая сжимать рубашку мальчика, а другой держа медальон. Левмир, видимо, неудачно лег — так, что медальон выскочил из-под рубахи и лежал на виду.

— Тебе-то что? — Левмир попытался его оттолкнуть, но Санат был словно каменный.

— Ты соображаешь, что это? Ты это врачу показывал? То-то я смотрю, ты так бодро с донации вышел! А если он кому ляпнет? А увидит кто? Ладно она — дура малолетняя, с нее взять нечего, а ты… Ты… — Тут Санат замялся, ослабил хватку и, глядя на упавшего в повозку Левмира, закончил:

— Тоже дурак малолетний. Принесла же мне всех вас Река в одночасье…

Левмир быстрым движением спрятал медальон обратно, застегнул верхнюю пуговицу, не обращая внимания на то, что воротник стал жать. Через ткань он стиснул медальон и бросил на Саната затравленный взгляд. В этот момент Левмир бессознательно принял решение. Подарок И — это святое. Никто не посмеет больше его коснуться. А значит, и через неделю он пойдет на поляну, будь что будет!

Санат, должно быть, прочитал все это в его глазах, потому что сплюнул на землю и негромко выругался.

— Слушай внимательно, Левмир, — заговорил он. — Вижу, ты на меня придумал надуться — с этим мы потом разберемся. Но как бы то ни было, никому эту штуку не показывай. Никому и никогда. Лучше закопай где-нибудь, а доставай только перед донацией. Если кто-то из вампиров узнает, что у тебя это есть — тебя убьют. Да, вот так — просто убьют и все! Может, и люди тоже убьют, если разберут, что такое. А ей… Ей за это, может, на танцы разок сходить запретят.

— Но что это такое? — спросил Левмир, забыв про обиду. Казалось гораздо важнее узнать, что на самом деле означал подарок И.

Санат качнул головой и взглядом указал в сторону. Не успел Левмир повернуться, как подбежала запыхавшаяся Арека с ковшом воды.

— Вот, попей, — сказала она. — Ты как? Нормально? Может, зря не ел?

Левмир взял ковш, и сразу ощутил жажду. Горло пересохло, желудок будто ссохся от всех переживаний и размышлений. Он быстро выпил полный ковш теплой и неприятной воды, поблагодарил девочку и вернул ей ковш.

— Еще принесть? — спросила она. — Я мигом! Мамка еще там, успею.

— Не надо, — улыбнулся Левмир.

Арека унеслась возвращать ковш. Левмир посмотрел на Саната и увидел, что тот улыбается.

— Ну что тебя здесь не устраивает? — спросил он мальчика.

Левмир снова насупился.

— Ты про штуку эту не сказал.

— Это называется «медальон производителя». Их вампиры выдают тем, кто отправляется основывать новые деревни. Мужчины, женщины поселяются на новых местах, на целине. Сами строятся, поля разбивают, хозяйство налаживают. При этом их никто не трогает, кровь у них не берут. Если хоть кто-то позарился на производителя — с таким жестоко расправляются. Об этом все знают, кто с вампирами связан. Потому врач у тебя и не взял кровь. На то эта бестолочь и рассчитывала. Да только кровь-то врач у тебя не возьмет, а Эрлоту доложить вполне может. Об этом она не подумала. Не приняла в расчет, что люди умеют думать, и уж один к одному прибавить запросто смогут.

Теперь Левмир понял, почему врач так удивился его возрасту. Понял и покраснел, вспомнив, как глупо и нагло себя вел. Знай заранее — не показал бы медальон. А теперь… Что теперь доктор про него думает?

— А она — вампир, да? — тихо спросил мальчик.

Санат кивнул.

— Разобрался, что к чему? И как, страшно?

Левмир мотнул головой.

— Она совсем не страшная, — сказал он. — Одинокая и грустная, хотя смеется всегда.

Санат смотрел на него долго, не произнося ни слова. Потом отвел взгляд.

— Наверное, так и есть. Их дети одиноки. Редко они получаются…

Снова в голове забегали мысли. Как он сразу об этом не подумал? Ведь, как говорят, вампиры получаются из людей после укуса. А значит, кто-то укусил И? Но она так не похожа на обычного человека… Нет, не может быть.

— Но она ведь не была человеком, да? — решился спросить Левмир.

Санат ответил не сразу. Он молчал, пока мимо проходили люди.

— Не была. Не знает, что это такое. Ты ей — игрушка, не больше и не меньше. Она эту игрушку хочет уберечь.

Левмир не успел слова сказать — Санат перевел разговор на другую тему:

— Ну так что, в город-то пойдем? Как насчет шоколада?

Левмир, который до этого момента не собирался никуда идти, вспомнив о вкуснейшем напитке, тут же подскочил.

— Пойдем! — воскликнул он.

— Ну и подругу зови тоже, а то обидится, — улыбнулся Санат.

Сперва Левмир ошалел от его слов, а потом понял, что тот имеет в виду всего лишь Ареку, которая стояла неподалеку, делая вид, что не прислушивается к разговору. Услышав последние слова, она посмотрела на дверь центра донации, из которой как раз выходила ее мать.

— Нам за чесноком надо, — вздохнула девочка.

— Купит твоя мама сама чеснок, — ответил Санат. — Спросись, да идем скорее.

Арека вихрем метнулась к маме, обменялась с ней парой слов и вприпрыжку принеслась обратно.

— Можно! — смеялась, не сводя глаз с Левмира.

Он не удержался и улыбнулся в ответ. Девочка протянула руку, и Левмир оперся на нее, спрыгивая с повозки. Пальцы Ареки остались сжатыми, а вырывать ладонь показалось Левмиру грубым. Так они и шли, помахивая сомкнутыми руками, а чуть правее, довольный, шел Санат.

* * *

Лист бумаги на подоконнике, быстро скользит огрызок карандаша. На белом фоне постепенно вырастает темная фигура в плаще. Прикусив губу, Левмир сосредоточенно рисовал лорда Эрлота. Штрих за штрихом, все больше похоже. От фигуры веяло страхом, но не хватало чего-то важного. Карандаш оказался бессилен передать мощь взгляда, без которого Эрлот оставался лишь ночной страшилкой.

— Ах, ты рисовать умеешь?

Левмир подскочил на месте. Увлекшись рисунком, ловя последние лучи солнца, не заметил, как к окну подкралась Арека. Теперь она, вывернув голову, разглядывала изображенного на листе вампира.

— Ты чего тут? — нахмурился Левмир. Арека будто не заметила вопроса.

— Очень красиво, — прошептала.

Левмир поежился. «Красиво»? Нет, что-что, а этого он бы про лорда Эрлота не сказал никогда.

— Нравится — забери.

Левмир понял, что не хочет оставлять дома этот рисунок. Ничего хорошего он не принесет.

— Спасибо! — просияла Арека. — Ну что, пойдем?

— Куда? — удивился Левмир.

— Ну даешь! — воскликнула девочка, пряча сложенный листок в карман платья. — Обещал ведь!

Левмир нахмурился, вспоминая. Утром, под руководством Саната, они сходили в то самое «Питейное», где от души наелись мяса и напились горячего шоколада. Потом бродили по городу, смотрели каменные дома. Арека хотела увидеть дворец короля вампиров, но Санат ее отговорил, сказал, что это далеко. Тогда вернулись к повозкам и, дождавшись своих, вернулись в деревню. Как ни старался, Левмир не мог вспомнить, что такого наобещал Ареке.

— Я уж и червей нарыла! — На подоконнике появилась жестяная банка с землей.

Левмир уставился на банку.

— Ты что, на рыбалку, что ли, собралась?

— А то куда? Пойдем, отоспались ведь! Все равно теперь всю ночь куковать.

Левмир упрямился, но Арека, сообразив, что твердого «нет» от него не услышит, продолжала наседать.

— Ладно, пойду отца спрошу, — вздохнул мальчик.

Отец, выслушав слова сына, потер подбородок, покосился на мать, которая второй день лежала бледная после донации (она всегда тяжело их переносила, а теперь и вовсе расклеилась) и неожиданно махнул рукой:

— А пошли! — воскликнул он. — И то правда, чего зазря дома киснуть. Глядишь, рыбки раздобудем. Э, мать, рыбки-то не помешает?

— Идите, конечно, — слабым голосом отозвалась с печи мама. — Только вот поесть я вам не знаю, что собрать.

— На рыбалку ведь идем — наловим, да поедим, — заявил отец, вставая. — Давай, готовь удочки.

Левмир предпочел бы остаться дома или хотя бы отделаться от Ареки, чье назойливое внимание начинало его тревожить, но отец оказался на редкость сговорчивым. Радости Ареки не было предела. Она, распевая песни, бежала впереди. Отец посмеивался, глядя ей вслед, а Левмир хмурился. Не мог даже сам себе объяснить, что его беспокоит, но тревога становилась все сильнее.

Перед тем как свернуть с дороги к берегу, Арека повернулась к Левмиру, легонько шлепнула его по плечу и с криком «Догоняй!» побежала вниз. Левмиру стало еще тревожнее, потому что он совсем не хотел ее догонять. Но побежал, не слишком стараясь.

— Догнал! — хлопнул по плечу стоящую у самой воды Ареку. Сзади неторопливо шел отец.

— Все равно я первая, — сказала Арека, показав Левмиру язык.

— Ты молодец, — улыбнулся он.

Арека покраснела и отвернулась, а Левмир почувствовал себя еще хуже. Ну чего она вдруг привязалась? Зачем? Он не знал, не мог знать, как прошлой ночью случайно попался на глаза Ареке, которая тихонько сидела на лавочке у забора, ожидая брата. Не знал, что вдруг луна осветила его лицо, и Ареке оно показалось таким добрым и прекрасным, что дыхание сбилось. Бывает так — в одночасье ломается все в душе, и понимаешь, что нельзя без этого человека. Эта беда, именуемая любовью, постигла и Ареку.

— Давай костер мастерить, — сказал подошедший отец. — Вон там, где лесок к воде спускается, он реденький — там можно дров наломать. Арека, посидишь одна?

— Конечно, дядя Лакил, — откликнулась девочка. — Я закат посмотрю!

Ярко-красное солнце опускалось за виднеющиеся вдалеке холмы, и по рябящей поверхности реки разлилось алое сияние. Как будто в двух шагах от деревни раскинулась Алая Река, а не привычный глазу Росвирк. Полюбовавшись, Левмир пошел вслед за отцом.

* * *

Костер горел в шести шагах от кромки воды, весело треща и разбрасывая искры. На небольшом отдалении друг от друга поставили три удочки. Арека притащила удочку брата, и Левмир, наслаждаясь гордым званием учителя, помогал ей привязать снасть и наживить червя. Арека переспрашивала каждое слово и казалась безнадежно глупой. Левмир терпеливо повторял объяснения, пока не понял, что девчонка просто тянет зачем-то время. Тогда он ограничился кратким напутствием и вернулся к удочке, посередине между отцом и Арекой.

Как обычно, везло больше всех отцу. Он нет-нет, да выдергивал из воды посверкивающих в свете костра рыбин. Левмир поймал двоих, да и то вялых. А вот у Ареки дело, как ни странно, пошло. Девочка прыгала, шепотом издавая крики восторга, и неслась к Левмиру после каждой удачной подсечки, чтобы тот помог снять рыбу с крючка. Когда наловили достаточно, Ареку отправили к костру готовить ужин.

Левмир, понурившись, глядел на поплавок и думал: «Ну какая рыбе разница? Вот почему лучший клев всегда у взрослых и у новичков? Наживка такая же, все такое же… Ладно бы вверх по течению у Ареки лучше клевало, но ведь отец — ниже по течению. Я посередке сижу, почему рыба у меня не клюет?»

— Чего приуныл? — послышался голос отца. Он, оставив удочку на рогатой палке, подошел к сыну.

Левмир не стал признаваться в завистливых мыслях — понимал, как по-детски прозвучит. Поэтому решил копнуть глубже и выложить то, что действительно тревожило его с самого утра.

— Пап, а вы правда с вампирами драться собрались?

Он ожидал, что отец рассмеется или разозлится. Может, даст подзатыльник и велит прекратить нести чушь. Но ответ оказался страшнее: отец вздохнул и опустился на песок рядом с Левмиром. Сердце мальчика упало. Он уже не видел понуро качающегося поплавка — взгляд устремился в темноту. Тучи, разгулявшиеся с утра, так и не прошли и не разразились дождем. В эту ночь небо не порадовало ни луной, ни звездами.

— А что бы ты на моем месте сделал? — спросил отец.

Впервые в жизни Левмир слышал от него такое. Отец всегда знал, как поступить, а если и советовался с кем, так со стариками, а не с сыном. И вдруг что-то изменилось. Как будто староста Лакил растерялся. Словно не может решиться ни на что, и в отчаянии спрашивает мнения у такой мелюзги, как Левмир.

— Не знаю, — осторожно сказал мальчик. — Ничего, наверное… Санат же рассказывал, каково это — с вампирами драться…

— Деревня умрет, сынок, — сказал староста, и слова давались ему тяжело. — Понимаешь? Мать вон уже с печи не встает, а она не одна такая слабая. Следом и сильные тоже потянутся. Никто такого не выдержит. Я, думаешь, почему каждый день в городе пропадаю? Я все пишу в приемной обращения к лорду Эрлоту. Встречи прошу или пересмотра правил донации. Все объяснил, и ничего. А вчера случайно заметил, как слуга из приемной мусор выбрасывает — так там все мои писания до единого были! Понимаешь?

Левмир понимал. Он вдруг вспомнил желтый труп ребенка и слова Саната: «Он поступил так не потому что злой. Просто ему плевать».

— Посмотри хоть на корову, — сказал отец. — Казалось бы, куда тупее человека, а начни-ка с нее сейчас в четыре раза больше молока требовать — что будет? Да она либо сдохнет, либо, что вернее, устроит тебе копытом по голове. А то и на рога поднимет.

— Ты б ее зарезал после такого, — заметил Левмир.

— Зарезал бы! — кивнул отец. — А как иначе? Я понимаю, что ты говоришь. Но видишь, Левмир… Никак иначе. Ну не могу я, как староста, смотреть, как деревня загибается. Всяко пробовал. И так и этак — без толку. В городе с мужиками разговаривал — нигде больше такого нет. Понимаешь? Я про другие деревни этого Эрлота, будь он неладен! Как будто именно против нас ополчился. А мы-то что, виноваты в чем? Если виноваты, так объясни, исправимся. Мы ж не коровы бессмысленные. Но ничего не объясняет. Давит и давит, как проклял нас. Значит, правда решился деревню со свету сжить. А нам что терять-то тогда? Воспротивимся — хоть помрем быстро. Но я все же надеюсь, что Эрлот задумается, когда до этого дойдет. Пусть нас, зачинщиков, накажет примерно, да зато с деревни ярмо снимет.

Левмир не знал, что сказать, чем ответить отцу. Единственное, что вертелось на языке — глупая фраза, что «все само как-нибудь образуется». Он вдруг понял, что ничто и никогда не образовывалось само. Все образовывали взрослые люди и взрослые вампиры, чтобы он, Левмир, получил тот мир, в который можно верить. Мир, в котором знаешь, когда и что нужно делать. И вот сложилась страшная ситуация, когда взрослые сами не знают, что делать дальше.

Арека позвала «к столу», и отец хлопнул Левмира по плечу:

— Не вешай нос! Мало ли, что Река принесет нам завтра? Пойдем ужинать.

Глотая у костра обжигающие кусочки жареной рыбы, Левмир немного повеселел. Окинул взглядом улов, мысленно разделил на две части. Маме тоже достанется, а ведь еще вся ночь впереди! Левмир сосредоточился на мысли как следует накормить мать, и твердо решил после ужина нагнать отца с Арекой. Как будто от его решимости зависела рыбья воля.

Костер догорал, и Левмир вызвался сходить за дровами. Арека, подхватив горящую ветку для света, пошла с ним. Отец отправился проверять удочки.

— Никогда раньше на рыбалку не ходила, — трещала Арека, шагая рядом с Левмиром. — Весело — до жути! А ты чего такой грустный? Не выспался? Не наелся?

— Да наелся я! — отмахнулся Левмир. — Так, думаю…

— О чем? — не отставала Арека.

Левмир решил, что ничего страшного не будет, если поделиться с Арекой опасениями.

— Про восстание это думаю. Убьют ведь всех…

— Чего это убьют? — захлопала глазами Арека. — Ничего не убьют! У меня брат видал, какой сильный? Да он один их всех переколотит!

— Кого всех? — озадачился Левмир.

— Вампиров! Кого ж еще? Он сам так говорит!

Что-то тут не складывалось. Левмир прекрасно помнил, как Санат отзывался о вампирах в первый вечер. Помнил ощущение ужаса, неотвратимости. Как же так получилось, что теперь Саквобет, послушав его, так запросто похваляется? Да и остальные… Отец почти решился, а где отец — там и добрая половина деревни. Наверное, стоило еще разок сходить со всеми к Санату, послушать — авось и прояснится чего.

Тем временем они углубились в лесок и нашли в свете огня пару сухих бревен. Левмир попробовал их поднять и убедился, что ему вполне по силам за две ходки дотащить их до костра. Арека, конечно, тут же бросилась помогать, и, пока они спорили, из-за туч вышла луна. В лесу от этого мрак словно еще больше сгустился, но вот речная гладь тускло блеснула в переплетении ветвей, и Левмир замер. Он был уверен, что ему показалось. Но сердце забилось быстрее, бревно выскользнуло из рук, а последние слова Ареки пролетели мимо ушей.

— Тут жди, — велел он и двинулся к реке.

— Чего это? — насторожилась Арека. — А ты куда?

— Надо мне. Ну, надо, понимаешь? Подожди, скоро приду!

Идти пришлось недолго. В том месте, где он вышел из лесу, маленькая заводь укрылась от посторонних глаз. Заметить ее с того места, где они ловили рыбу, было бы невозможно. Левмир остановился, потрясенный увиденным: у самой воды на корточках, подперев лицо ладонями, сидела И. Он узнал ее в темноте со спины, как узнал бы голубку среди воробьев.

А еще он сразу понял, что И не в духе. Она ведь знала, что он пришел, но даже не двинулась.

— Привет, — тихо сказал Левмир.

— Ага, — откликнулась чуть слышно И.

— А… А ты чего тут?

— Сижу.

— Вижу, что сидишь.

— А видишь, так зачем спрашиваешь?

Она так и не обернулась. Левмир подошел ближе, сел рядом, пытаясь заглянуть ей в лицо. Девочка покосилась на него и уставилась в противоположную сторону.

— У тебя что-то случилось? — Мальчик предпринял еще одну попытку разговорить таинственную подругу.

— Ага.

— А что?

— Ничего! — огрызнулась И. — Давай, беги к своей ненаглядной, а то она сейчас припрется.

Левмир не успел не то что слова сказать — даже понять сказанного не успел, как из лесу вышла Арека.

— Ну ты где пропал? — громко заговорила она. — У меня ветка погасла, будем сейчас впотьмах корячиться. Ой, а ты кто?

И не удостоила ее взглядом. Дернула плечами, будто сбрасывая надоевшую ношу.

— Кто надо, — отозвалась она. — Забирай этого и беги отсюда, пока горло тебе не перегрызла.

Арека не знала, что угроза вполне реальная. Она видела лишь девчонку, младше себя, которая ни с того ни с сего начала грубить.

— А ну иди сюда, я тебя хворостиной высеку, хамка такая! — прикрикнула Арека.

Левмир бросился между ними, задыхаясь от ужаса. Отец рядом, до него долетают голоса, он может прийти в любой момент. Уж он-то, наверное, сразу поймет, кто такая И! Да она сама, кажется, не скрывалась. Что будет? Слышала ли она разговоры о восстании?

Несмотря на сумбур в голове, Левмир понял одно: нужно любыми путями успокоить девчонок. Или хотя бы заставить перейти на шепот.

— Арека, молчи! — зашипел он. — Это…

«Это» прыжком поднялось на ноги. Тонкая, но сильная ручка оттолкнула мальчишку.

— Ты кого хворостиной бить собралась? — взвизгнула И, сверля соперницу зелеными глазами. — Страшилище чумазое!

— А сама чего куклой вырядилась? — не осталась в долгу Арека. — Праздник, что ли? Аль топиться собралась?

И растерялась. Никто никогда не говорил с ней так. Она могла бы сейчас одним движением убить эту дерзкую девчонку, могла напугать ее до смерти… Но больше всего ей хотелось зареветь и убежать. Может, так бы она и сделала, если бы не Левмир. Он схватил ее за руку и тихо, но твердо сказал, обращаясь к Ареке:

— Прекрати орать! Это моя подруга, понятно?

И всхлипнула. Левмир покосился на нее — глаза на мокром месте. Зато теперь смотрела на него.

— Правда подруга? — жалобным голосом спросила И.

— Конечно, — кивнул Левмир.

И порывистым движением обняла его, зарылась лицом в рубашку. Мальчик ощутил горячие слезы, мигом пропитавшие ткань. Он был слишком ошеломлен, чтобы сказать еще что-нибудь. Посмотрел на Ареку, и увидел, что в ее глазах тоже слезы. «Да что они все, сговорились, что ли?» — подумал мальчик.

Арека бросилась через лес. Она бежала не к костру, а в противоположную сторону — в деревню. Левмир хотел окликнуть ее, но так и не придумал, что крикнуть. Перевел беспомощный взгляд на И. Девочка подняла голову.

— Не дружи с ней больше! — с серьезнейшим выражением лица потребовала И. — Обещаешь?

— Обещаю, — кивнул Левмир. — Только… давай ее догоним, а? Надо объяснить все, чтобы она никому не разболтала. Понимаешь? Ну, про тебя. Ты ведь…

В глазах у девочки мелькнул страх. Она отстранилась от Левмира, вытерла слезы рукавом платья.

— Ты догадался? — прошептала она.

— Ага.

— Ой-ой… Ты не говори никому!

— Да я-то не скажу, а вот она…

— Жди!

И прыгнула в сторону леса, почти сразу же исчезла. Облачко тумана поплыло, лавируя между деревьями.

— Настоящая! — шепнул Левмир, не веря глазам.

Мысль, что она может заблудиться, посетила Ареку сразу, но лишь заставила стиснуть зубы. «И пускай!» — подумала. Правда, почти сразу поняла, что полоса леса в этом месте узкая, с одной стороны — река, с другой — дорога. Если и заплутает, то со светом куда-нибудь да выйдет. Это открытие даже разозлило девочку, она в сердцах плюнула на бегу. Хотелось действительно заблудиться, да так, чтобы Левмир пошел искать. И нашел. Но было бы поздно, потому что…

Не успев дофантазировать, на полном ходу Арека врезалась в кого-то и упала. Кто-то ойкнул тонким голосом.

— Опять ты! — крикнула Арека, даже не задумавшись, как мерзкая девчонка ее обогнала. — Пошла вон с дороги!

— Нету здесь никакой дороги, — ответила девчонка. — Куда ты понеслась? Левмир сказал, тебя надо вернуть.

— Мало ли, что он сказал!

— Пошли назад, помогу добраться.

В этой части леса было темно, как в погребе, даже силуэта собеседницы не разглядеть. Как Арека умудрялась бежать, не врезаясь в деревья, осталось загадкой для нее самой.

— Без тебя обойдусь! — огрызнулась Арека.

Она поняла, что ведет себя глупо. Пусть разозлилась на Левмира, но ведь его отец — староста. Если она пропадет, он тут же поднимет на ноги всю деревню. Арека представила брата, который, матерясь, ходит с факелом по ночному лесу. Представила, как мать с отцом попеременно зовут ее, сложив ладони рупором, а потом вполголоса обещают выпороть на сеновале. Нет здесь ничего красивого и таинственного. А убить себя, наверное, Арека никогда бы не осмелилась.

Развернувшись, она пошла в обратную сторону и немедленно споткнулась. Полетела бы носом в землю, если б тонкие ручки не подхватили ее.

— Отстань, тебе говорят! — взвизгнула Арека.

— Расшибешься ведь.

— Ну и пусть! Тебе какое дело?

Арека снова оступилась, и на этот раз шлепнулась на землю, больно стукнувшись о выпирающий корень. Всхлипнула от бессилия.

— Погоди ты! — сказал голос. — Сейчас попробую кое-что придумать.

Арека слышала в темноте шуршание, шепот. А потом забрезжил слабый огонек. Как будто далекая звездочка внезапно решила заглянуть в гости к людям. Огонек увеличился, стало видно, что отвратительная, похожая на куклу девчонка держит его в ладонях. Осветилось и ее лицо — она сосредоточенно вглядывалась в огонь и что-то шептала. Арека затаила дыхание.

— Пойдем! — Одной рукой девчонка продолжала держать голубоватый огонек, а другую протянула Ареке. Та, не без колебаний, приняла ее ладонь. Девочки пошли к реке.

— А ты кто вообще? — спросила Арека, заворожено глядя на пляшущий в ладошке девчонки огонек.

— И.

— Как?

— И.

— Это имя что ли?

— Ага.

— А полностью как?

— Никак. Неважно. Не скажу. Меня и так отец накажет, если узнает, что я огонь зажигала.

— Выпорет?

И метнула на Ареку выразительный взгляд.

— Это тебя, может, и выпорют. А меня накажут!

— Ну и как тебя наказывать? — Арека спросила совершенно искренне. Сейчас, в робком свете загадочного огня, она присмотрелась к проводнице и поняла, что не может даже вообразить сколь-нибудь строгое наказание для этого ухоженного, расфуфыренного создания. Ее хотелось посадить куда-нибудь на полку, кормить с ложечки, расчесывать и менять наряды.

И промолчала. Тогда Арека снова переключила внимание на огонь.

— Как ты его зажгла? Ты колдунья? Откуда ты вообще?

— Фея, — улыбнулась И.

— Чего?

— Я — фея. Из фейной страны, где изумрудные деревья с золотыми ветками.

— И летать умеешь?

— Иногда.

— А ну покажи!

— А ну отвяжись! Пришли почти.

Они вышли к тем самым двум сухим бревнам, с которых все и началось. На одном из них сидел Левмир. Он поднялся навстречу девочкам, мирно идущим, взявшись за руки, и улыбнулся, переведя дыхание.

— Отец уже кричал, — сказал он. — Арека, пойдем скорей к костру. Ни слова про нее. Поняла? Никому!

Арека ответила не сразу. Она посмотрела на Левмира, на И, которая успела погасить огонек, прежде чем его заметил Левмир. По лицу мальчишки она видела, что тот так ничего толком и не понял. Но девочка-фея И точно знала, что за битва развернулась здесь сегодня. Знала и то, что победила.

— Поняла, — кивнула Арека.

— Жизнью поклянись! — потребовала И.

— Клянусь жизнью, никому про тебя не расскажу.

Левмир посмотрел в глаза И. Та кивнула.

— Идите, — тихо сказала. — Я буду ждать, как договорились. Хорошо?

— Я приду, — улыбнулся ей Левмир.

И отступила в тень, почти сразу исчезла из виду. Ни шороха, ни треска — была и нету.

Арека все же взялась тащить второе бревно, не уступила Левмиру.

— Дурак ты, — бросила она мимоходом.

— Чего это? — обиделся мальчик.

— Того. «На рыбалку ходил!» Сказал бы честно, что с девчонкой встречался. Я бы тогда не потащилась в эту скукотень.

Много спустя, когда горизонт начал сереть, Левмир, засыпая у костра, содрогнулся, сон как рукой сняло. Широко раскрытыми глазами посмотрел на лицо мирно спящей Ареки. Вспомнил обиду И, ее слезы. Загорелся и рухнул еще один мостик в детство: Левмир понял, что с ним случилось. Оказывается, он не помирил двух странных девчонок, а выбрал одну, отказав второй. В груди запоздало шевельнулось теплое чувство к Ареке, но чувство к И — куда сильнее.

Глава 7 Подальше от людей

Внизу шумел, играл, переливался бал, принцесса Ирабиль впервые являла себя обществу. Король Эмарис хотел спуститься к дочери, помогать, подсказывать, заботиться, понимая, насколько это глупо. Ирабиль получила прекрасное воспитание, и первый выход в свет не сможет ее озадачить. Эмарис провел с ней в зале немного времени, после чего гости — бароны и графья из разных городов — проводили взглядами удалившихся на совет лордов с королем во главе. Лорды заняли овальный стол в зале на третьем ярусе дворца. Темное и мрачное помещение с маленькими окнами, через которые даже днем не проникает достаточно света. Снаружи третий ярус — изящный цилиндр из голубого мрамора, будто кусочек неба, спустившийся на землю. В солнечный день на нем поблескивают золотые нити, искусно вплетенные между стыками камней.

Слуги зажгли свечи, появились подносы с пробирками, украшенными бронзовыми головами драконов. Мэросил, Олтис, Варэлл, Каммат, Атсама и Эрлот молча взирали на короля Эмариса. Он тоже молчал, глядя на них. На каждого по очереди, внимательно, будто читая мысли. Дольше всех взгляд монарха задержался на Эрлоте и Атсаме, севших напротив друг друга. И тот и другая отвели взгляды.

— Наш первый совет без Освика, — заговорил Эмарис.

Лорды склонили головы, выражая скорбь. Снова стало тихо. Наконец, голос подал лорд Эрлот:

— Мне тоже очень не хватает Освика, что бы вы все ни думали. Но, в конце концов, я просто сделал свое дело.

— Тебя никто не обвиняет, Эрлот, — отозвался Мэросил. — Но я хотел бы знать, нашли письма, о которых шла речь, или нет? Это ведь нас всех касается, не так ли?

На вопрос ответил король Эмарис:

— Он сжег все важные бумаги, так что — нет, ничего. Но сам факт того, что он жег бумаги, говорит о многом. Кроме того, удалось обнаружить книгу, которую он писал.

— «Хроники Алой Реки»? — удивился Олтис. — Но…

— Если бы, — перебил Эрлот. — Он писал другую книгу. Назвал ее «По ту сторону Алой Реки».

Лорды насторожились. Выражение, прозвучавшее сейчас, имело лишь одно известное всем значение: «после смерти».

— И что там? — поинтересовалась Атсама.

— Там — все то, что мы боялись обнаружить в письмах, — пояснил Эмарис. — Герцог Освик написал другую историю, ту, которую он надеялся рассказать людям. Тысячелетия жестокого гнета, кучка злобных вампиров, забравших власть в свои руки, несчастный народ, обреченный на прозябание в нищете и безграмотности…

За столом поднялся ропот. Лорды переглядывались, разводили руками.

— Я понимаю, как это звучит, — продолжал король. — Освик — мой старый друг, и тем неприятнее было узнать его взгляды. Подобные мысли нередко возникают среди новообращенных вампиров. Не успев толком распрощаться с прежней жизнью, они изо всех сил цепляются за нее. Возникают общества, строятся какие-то планы… Но с возрастом все проходит. В давние времена эти движения имели какой-то смысл. Благодаря ним мы пришли к нынешней формации, когда человеческие ресурсы расходуются разумно.

Король Эмарис метнул быстрый взгляд на Атсаму, но та сделала вид, что ничего не заметила.

— Те времена, когда люди выпивались досуха по первой прихоти вампира, унесла Река. Некоторые из вас помнят, во что это превращалось. Бесконечные войны, грызня с себе подобными, даже стычки с людьми. Надо признать, мы стояли на грани. Теперь этого нет. Люди пользуются дарами природы спокойно, не боясь внезапной гибели от клыков вампира. Мы же спокойно пользуемся дарами людей. Я не мог предположить, что кто-то окажется недовольным. Не из нас. Или хотя бы не из лордов. Но удар пришел с неожиданной стороны. Возможно, расправа над Освиком вышла чрезмерно скорой. Возможно, все решилось бы иначе, при других обстоятельствах. Но он начал драться, и… Случилось то, что случилось.

Лорд Эрлот выдержал взгляд короля. Слишком долго смотрел на него Эмарис. Так долго, что Эрлот понял: король знает. Может быть, не все. Может быть, не точно, но — догадывается.

— И что мы будем делать? — спросил Эрлот.

— Трое из вас, — сказал король, отвернувшись от Эрлота, — рождены вампирами. Двое — обращены в давние времена. И лишь один, не считая меня, вышел из Алой Реки на заре времен.

Король снова посмотрел на Эрлота. Тот кивнул.

— Герцог Освик был третьим и последним. Здесь, — король постучал пальцем по столу, — всегда заседали восемь. Восемь вампиров — власть. Сейчас нас семеро, и это означает нестабильность. Многие баронеты остались не у дел, и это становится опасным.

— Освик кормил целую свору этих паразитов, — пробурчал Мэросил. — Вампиры ему разве что не прислуживали.

— Если бы не Освик, обращенные стали бы серьезной проблемой, — возразил молчавший до сих пор Каммат. — Они каждый год появляются. Оставить их так — они начнут убивать людей в городе или пойдут в деревни. Это ведь было уже, не так ли? Я не считаю нужным напоминать.

— Ты не посчитал нужным оставить их там, где они были, получив свою часть, — усмехнулся Эрлот.

— А ты, можно подумать, оставил?

— Я не выхваливаюсь. Герцог делал большое дело, но это его личный выбор. Мое мнение — нужна смертная казнь для новообращенных.

— Голосую «за»! — Атсама подняла обе руки, услышав предложение Эрлота.

— Они ведь ни в чем не виноваты! — вскинулся Варэлл.

— Люди тоже ни в чем не виноваты, — повернулся к нему Эрлот. — Вопрос выживания. Сильный диктует слабому, вот и вся история. Но я не об этом хотел…

— Хватит, — сказал король.

В зале стало тихо. Только музыка и смех доносятся снизу. Эмарис поднес ко рту пробирку. Струя крови вылетела из разверстой пасти дракона. Пустая пробирка звякнула о поднос. Король окинул взглядом лордов.

— Очень скоро нас снова станет восемь. Да, речь идет о Паломнике, у которого пока нет настоящего имени. Когда он справится с заданием — войдет сюда и займет место Освика. Я хочу, чтобы вы осознали это, и чтобы не было никаких возражений. Он официально обращен герцогом Освиком и является наследником всех его регалий.

Атсама подавилась возгласом, вовремя сообразив закрыть рот обеими руками. Остальные молчали. Эрлот осмелился спросить:

— То есть, Паломник станет герцогом? Я правильно понимаю? Вампир, которому меньше сотни лет, станет указывать мне, вышедшему из Алой Реки, что делать и куда идти?

Король поднялся, упершись кулаками в стол.

— Он совершил паломничество к Алой Реке, — медленно произнес Эмарис. — Он вошел в ее воды и получил первозданную силу. Он равен тебе, Эрлот. Он равен мне. И по нашим законам он наследует титул герцога. Я хочу, чтобы вы усвоили это, прежде чем я введу его сюда.

— Забавно, — пропела Атсама. — Мы почему-то думали, что подрастет наш дорогуша Эрлот.

Эрлот смерил ее ненавидящим взглядом, но Атсама улыбнулась и добавила:

— Он ведь так старался тогда, с Освиком. И вот, надо же, новорожденный выскочка пролез вперед.

— Хочешь что-то сказать, Атсама? — повернулся к ней король.

— Нет-нет, ничего, — замахала она руками. — Разве что как бы новенький не повторил ошибку Освика.

— Ты обвиняешь меня в фальсификации? — поднялся Эрлот. — По-твоему, я подставил Освика?

— Спокойно! — Король заговорил громче. — Никто никого ни в чем не обвиняет. Никакой смертной казни для новообращенных не будет. И кандидатура Паломника не обсуждается. Я хочу, чтобы вы все по очереди, глядя мне в глаза, сказали, что принимаете порядок таким, какой он есть. Нравится или нет — другой вопрос. Вы должны принять факт и следовать дальше, исходя из него. Эрлот?

Лорд Эрлот после непродолжительной внутренней борьбы склонил голову.

— Мэросил? Олтис? Варэлл? Каммат? Атсама?

Все кивали, принимая слова короля. Атсама сказала с усмешкой:

— Что ж, Паломник — парень симпатичный. Я думаю, мы с ним поладим.

Король опустился в кресло и развел руками.

— Если все так, то я не вижу смысла тянуть. Бал в самом разгаре, давайте спустимся и повеселимся.

— При всем уважении, — заговорил Эрлот. — Вы так и не дали мне сказать слово. Я хотел спросить, что мы предпримем теперь, когда знаем, над чем работал Освик? Эта угроза…

— Угрозы нет, — отрезал Эмарис. — Все, что делал Освик, сгорело вместе с ним. Совет окончен.

С каменными лицами лорды поднялись с мест. Согласно этикету, подождали, пока король обойдет стол, и двинулись вслед за ним к выходу. Эрлот и Атсама шли последними. Улучив момент, они переглянулись. Эрлот хмуро кивнул. Атсама улыбнулась, обнажив клыки.

* * *

Принцесса Ирабиль в одном из лучших платьев стояла спиной к освещенному тысячами свечей, исполненному музыки и смеха залу. Взгляд девочки стремился в сторону пруда, где — она знала это наверно — сидел на скамье Аммит и смотрел на звездное небо. Ирабиль мечтала оказаться там, предпочла бы очередной урок следующему танцу. Но дочь короля не может оставить общество. Даже то, что она отвернулась от них сейчас, может иметь неприятные последствия. Принцесса вздохнула, и тут же ощутила чье-то присутствие рядом.

— Окажете мне честь? — произнес юноша с темно-коричневыми зачесанными назад волосами. Именно волосы позволили принцессе определить, кто это.

— Конечно, Мэросил, — сказала с улыбкой, не выходящей за рамки этикета.

По лицу юноши стало заметно, что он разочарован.

— Не думал, что вы меня узнаете…

— Хотите оскорбить мой ум?

— Хотел вам понравиться — и только.

— Что ж, даю еще один шанс. — Принцесса взяла предложенную руку, и они быстро влились в круг танцующих пар.

Мэросил, глядя на задумчивое лицо принцессы, спросил:

— Вам, должно быть, здесь скучно?

— Иногда, — согласилась Ирабиль.

— Может быть, если вы захотите, я бы как-нибудь пригласил вас прогуляться по городу…

— Я вполне могу сама прогуляться по городу, — перебила принцесса. — Если хотите меня развлечь — придется придумать что-нибудь пооригинальнее.

— Намекните! — улыбнулся Мэросил.

— Охота на людей.

Принцесса смотрела прямо ему в лицо, и Мэросил не сумел скрыть гримасы ужаса и злости.

— Что вы имеете в виду? — переспросил, заикаясь.

— Ничего, — улыбнулась принцесса. — Просто болтаю. Несу чушь, как и полагается ребенку в двенадцать лет. Вряд ли вы можете рассчитывать, что король одобрит наш брак, Мэросил.

— Да, я уже понял, — пробормотал юноша.

— Музыка закончилась.

Оркестр действительно умолк, они застыли посреди зала. Руки Мэросила, дрогнув, опустились. Поклонившись, лорд направился к выходу. Когда он обернулся, то уже не походил на юношу. Волосы посерели, лицо огрубело — Мэросил принял привычный облик.

Принцесса перевела дух. Мимо проходили двое слуг с подносами. Первого, на подносе у которого стояла подставка с пробирками, Ирабиль отослала прочь жестом руки. Второго, с крошечными бутербродиками, подозвала. Судя по нетронутой горе бутербродиков, ни у кого, кроме принцессы, сердце здесь не билось.

Оказавшись в относительном одиночестве, Ирабиль с грустью подумала, как тяжело быть ребенком среди древних вампиров. Так же тяжело, как и быть дочерью короля. Никто и никогда не заговаривал с ней просто так. Несколько лет назад Ирабиль еще могла многое принять за чистую монету, но теперь за каждым обращенным к ней словом она видела целую череду мотивов и желаний.

Она хотела смеяться. Хотела танцевать при луне на полянке у ручья, громко кричать, бегать и прыгать. А вместо того стояла здесь, украдкой жуя бутерброд и тщательно отмеряя каждому положенную порцию вежливой улыбки. По одному танцу на каждого надутого от собственной важности зануду. Бал, которого она ждала с таким нетерпением… Но все наскучило после первого танца. Не было праздника. Все пришли сюда решать проблемы, и каждый норовил втравить в это ее. Принцессе пришлось вежливо отклонить несколько записок, два разговора об истощающихся деревнях и четыре тонких намека на какие-то необходимые реформы. Очередной проситель, подойдя, сперва смотрел на принцессу с сомнением, будто размышляя, можно ли уже сейчас использовать ее в своих интересах. Прислушается ли к ней король? Но, поскольку большинство из них были до такой степени стары, что не видели существенной разницы между пятью и пятьюдесятью годами, в конце концов решались.

— Не скучаешь, милая?

Принцесса вздрогнула. Отец подошел незаметно, протянул дочери руку.

— Подаришь один танец?

— Разве что один, — с каменным лицом изрекла принцесса и небрежно вложила теплую ладошку в его холодную длань. Они посмотрели в глаза друг другу и рассмеялись.

— Ты безупречна! — воскликнул король, закружив принцессу в танце. — Надеюсь, первый бал не очень тебя расстроил?

Ирабиль поморщилась и пожала плечами.

— Не знаю, папа. Скажи, а что мне делать, когда я вырасту?

Вопрос нисколько не озадачил отца.

— Ты унаследуешь все, что есть у меня, как только войдешь в силу. Если, конечно, захочешь.

— А если нет? Или даже захочу… Кто будет рядом со мной, папа?

Король прочел в глазах дочери недетскую боль, и брови его сдвинулись. Словно осенние листья, медленно, неохотно облетели мысли об управлении государством. Он пытался понять Ирабиль, но не мог.

— Помоги мне, дочка, — попросил. — Я не знаю, что тебя беспокоит.

Принцесса просияла. Она любила отца за искренность и за искреннее желание помочь.

— У меня никого нет, кроме тебя и Аммита. Ни друзей, ни… — Она сделала паузу, подбирая нужное слово, но, не найдя подходящего, произнесла то, что было на языке:

— Ни любимого.

Король долго молчал. В мыслях он уносился все дальше и дальше в прошлое. Вспоминал жену — мать Ирабиль.

— Нас слишком мало, чтобы каждый мог найти любовь, — тихим голосом ответил король. — Большей частью все мои подданные одиноки.

— У тебя ведь была мама. — Принцесса тоже понизила голос.

— Мама умерла.

Танец закончили в молчании. Король повернулся, чтобы пройти сквозь строй приготовившихся к атаке просителей, но Ирабиль удержала его за рукав.

— Папа, а если я полюблю человека? — и затаила дыхание, ошалев от собственной смелости.

Эмарис остановился, глядя на дочь. Принцесса, нахмурившись, ждала ответа.

— Его жизнь промелькнет перед тобой, как молния, — сказал король. — А если ты сделаешь его подобным себе, то не сможешь быть с ним.

— Почему? — Глаза принцессы раскрылись слишком широко. Король заметил в них испуг, и мысленно застонал. Ну почему, почему так рано?

— Потому что он станет твоим сыном, Ирабиль. Я не могу этого объяснить, а ты не сможешь понять. Это можно лишь ощутить за миг до того, как свершится обращение. Ни он не захочет разделить с тобой жизнь, ни ты этого не захочешь. Поэтому — держись от людей так далеко, как только можешь.

Одна, совсем одна посреди забитого вампирами зала, девочка не могла совладать с дыханием. Душили слезы. Подавив рыдание, Ирабиль остановила сердце. Миг — и все стало иначе. Ушла боль. Изящным танцевальным движением принцесса подскочила к слуге, взяла с подноса пробирку и осушила. Кровь приятно вскружила голову, и вот принцесса, улыбаясь, танцует с лордом Олтисом. Бал продолжается.

* * *

Первая смерть от малокровия постигла Сатвир в конце лета. Умерла взрослая женщина, которой до выхода из возраста донации оставалось всего-то пять лет. По слабости здоровья она за всю жизнь не выносила ни одного ребенка, и скорбел по ней только муж. Староста Лакил, как полагалось, засвидетельствовал смерть и лично отвез тело в город. Потянулись дни ожидания. Но все так же шли повестки, все так же лилась кровь из человеческих вен в ненасытную пасть лорда Эрлота.

Бледные злые люди собирались в доме у Саната каждый день. Говорили мало, потому что все уже обсудили. Но им было важно встречаться, видеть друг друга и читать на лицах соседей уверенность. Муж умершей женщины тоже присоединился к собранию, хотя раньше посмеивался над «горе-вояками», как называл общество Саната. Теперь смеха не осталось. Он выслушал все, что говорил Санат, и получил немного чеснока у матери Саквобета и Ареки.

Однажды утром, выйдя из дома, Левмир увидел щетину стрелок чеснока, пробивающихся из грядочек под окнами. Стоял и смотрел, как медленно лезет из земли смерть. Мальчик направился к Санату, и такую же поросль увидел у него под окнами.

Санат принял Левмира как всегда — с улыбкой.

— Заходи, сосед, — сказал он. — Чай будешь?

Левмир отказался от чая. Сел на предложенный стул и высказал Санату свои опасения:

— Они ведь всех убьют, да?

Санат, нахмурившись, смотрел на мальчика. Видно было, что тема ему неприятна, но отказаться отвечать он не может.

— Почему так решил? — спросил он.

— Но это же глупость. То, как ты рассказывал о вампирах… Тогда, в первый раз… И неужели их остановит чеснок? Или семечки? Или круг?

— Важно верить в то, что ты делаешь. Потому что то, что ты делаешь, и есть ты.

Больше Санат ничего не сказал мальчику, и тот тоже промолчал. Он не сказал о том, что на одно из ставших регулярными свиданий с И принес головку чеснока. Результат оказался скромным: перед рассветом девочка сморщила нос и чихнула. «Воняет от тебя какой-то гадостью, — заметила она. — Сходил бы помылся, что ли!»

Левмир встречался с ней каждую неделю, но порой ему казалось, что И приходит в лес рядом с деревней едва ли не каждую ночь. Он чувствовал ее присутствие, а иногда даже видел, засыпая, ее силуэт в раскрытом окне. Тем не менее, они никогда не расспрашивали друг друга. Левмир каждое утро после встречи с И пытался вспомнить, о чем они говорили, и не мог. Сказочная девочка пела, танцевала, смеялась. Иногда, взявшись за руки, бродили по лесу. Однажды И показала огонек в ладонях. Левмир попросил подержать, и голубое пламя горело у него в руках, покалывая пальцы. И тогда очень удивилась, но вскоре огонек погас.

Порой они просто лежали на траве и смотрели на звезды.

— Хочу достать звезду оттуда! — заявила однажды И.

— Хочу взлететь и посмотреть на звезды поближе, — сказал почти одновременно Левмир. Они переглянулись и рассмеялись.

Левмир часто хотел спросить ее о вампирах. Он не понимал, почему ее руки теплые, хотя вампиры должны быть холодными. Когда она смеялась, Левмир видел ее белые ровные зубки, которые совсем не напоминали клыки. А однажды… Однажды И принесла бидон с горячим шоколадом и две кружки. Они прекрасно провели ночь, попивая вкусный напиток и болтая о всякой ерунде, которая приходила в голову. Левмир так и не понял, почему И снова и снова восторгается тем, что сумела принести сюда бидон. Зато увидел, что она с удовольствием пьет шоколад, а не кровь.

— Что ж ты за вампир такой? — не выдержал Левмир.

— Маленький! — тут же откликнулась И, будто ждала этого вопроса. Она показала, сдвинув большой и указательный пальцы, что-то очень маленькое и рассмеялась. Больше на эту тему не заговаривали.

После первой смерти последовали новые. Сначала — еще две женщины, потом начали умирать дети. Левмир и раньше ни с кем не дружил близко, а после знакомства с И вовсе отстранился от сверстников. Но даже так ему было больно и страшно смотреть на повозку, вывозящую гроб из деревни в город. Плачущие родители прощались с телом здесь. В городе ребенка ждала печь.

Провожая взглядом одну из таких повозок, Левмир сжал под рубахой ставший ненавистным медальон. Да, Левмир жив. Да, он хотел жить и не хотел умирать. Но сейчас чувствовал себя подлецом, будто победил в игре, сделав подножку сопернику. Почувствовал чей-то взгляд. Со своего двора смотрел Санат — мрачный, непреклонный. Санат мотнул головой в ответ на невысказанный вопрос мальчика. Этот вопрос он задал И:

— Я могу дать медальон кому-нибудь другому?

Он думал в этот момент об Ареке, которая очень плохо переносила донации. Если и держалась на чем-то, так это на регулярных походах в «Питейное» с Санатом и Левмиром. Санат угощал каждый раз, так что Левмир даже не представлял, сколько же у него денег.

— Почему? — удивилась И.

— Многие… умирают, — ответил мальчик.

— Скоро все закончится, — сказала И. — Потерпи.

— Закончится? Как? Ты знаешь о восстании?

Девочка кивнула. Выражение лица ее стало отсутствующим, она не смотрела в глаза Левмиру.

— Расскажи, что будет? Что значит «все закончится»? — не отставал Левмир.

— Не могу, — шепнула И. — Не делай так.

— Как?

— Так не должно быть. Есть ты, есть я, есть эта полянка, бревно, ручей и звезды. А больше ничего нет. Носи медальон, не отдавай его. Я хочу, чтобы ты был здесь.

— Зачем?

— Без тебя никого нет, — чуть слышно сказала И.

Левмиру показалось, что она плачет. Шагнул к ней, и девочка спрятала лицо у него на груди, как в тот раз, на берегу. В этот момент действительно не было ничего. Волосы И пахли сладкой свежестью летнего утра.

После смерти пятого ребенка отец Левмира собрал жителей на площади посреди деревни и сказал:

— Все.

Он махнул рукой, будто подводя черту. Толпа проводила взглядом его ссутуленную фигуру, не издав ни звука. На следующий день в город никто не поехал. И на следующий тоже. Все в деревне замерло в ожидании. Под окнами крепли, тянулись к солнцу стрелки чеснока.

Глава 8 День рождения принцессы

Принцесса Ирабиль открыла глаза, разбуженная солнечным лучиком. Поежилась от света и спряталась под одеяло с головой. По привычке она принялась считать дни до встречи с Левмиром. Осталось всего одна ночь. Принцесса улыбнулась и, окончательно проснувшись, отбросила одеяло. В тот момент, когда босые ноги коснулись мягчайшего ковра, принцесса ощутила жажду. Язычок пробежался по зубам, обнаружив острые клыки. Сердце опять остановилось во сне.

Ирабиль спрыгнула с кровати. Три высоких зеркала поочередно отразили ее, идущую к комоду. В верхнем ящике три пробирки. Ирабиль выпила одну. Тишину комнаты нарушил звук вдыхаемого воздуха. Румянец вернулся на щеки принцессы.

В дверь постучали.

— Папа? — крикнула принцесса.

— Услышал, что ты проснулась. Можно войти?

Принцесса одним прыжком оказалась у зеркала. Отбросила спутанные волосы, вытерла с подбородка капельку крови и с немым упреком посмотрела туда, где растущая грудь с каждым днем все больше приподнимала ткань ночной рубашки. Наверное, из-за этого постоянного смущения Ирабиль останавливала во сне сердце.

— Входи, — сказала, закутавшись в халат.

Дверь открылась, впустив полностью одетого отца. Он улыбнулся дочери.

— С днем рождения, милая.

Глаза принцессы широко распахнулись, рот приоткрылся.

— Только не говори, что ты забыла! — воскликнул отец, всплеснув руками.

— За-бы-ла, — пролепетала Ирабиль. — Погоди, нет… Сегодня…

— Сегодня, сегодня. Тринадцать лет. Целая вечность для тебя, и одно мгновение для меня.

Отец вздохнул. В его глазах принцесса читала грусть, но губы улыбались.

— Спасибо, папа, — сказала Ирабиль.

Она обняла отца и, почувствовав, как его руки сомкнулись у нее на спине, замерла, наслаждаясь этим ощущением. Отец любил ее, но был скуп на ласку. Недавний танец на балу, да это объятие… Когда еще он прикасался к ней с такой нежностью? Наверное, в далеком детстве. Принцесса сказала «спасибо» не только за поздравление. Она благодарила отца за улыбку — пусть и с грустными глазами.

— Я велел накрыть на стол. Ты голодна?

Еще одна черта отца, которая восхищала принцессу. Он ни разу не забыл, что она дышит и растет. Король Эмарис, чье сердце в последний раз стукнуло почти четырнадцать лет назад, а до этого молчало целую вечность.

— Спасибо, — повторила Ирабиль.

— После завтрака прокатишься со мной? Хочу показать тебе Храм.

Принцесса отстранилась от отца. Она не верила собственным ушам.

— Ты покажешь мне его?

— Конечно. Думаю, теперь я смогу увидеть вас вместе.

Сердце принцессы забилось быстрее, дыхание сперло.

— Что случилось, папа? — спросила она.

— Ничего. Почему ты спрашиваешь?

— Почему вдруг ты решил, что теперь можно показать мне ее?

Теперь и в глазах короля сверкнула улыбка.

— А почему вдруг моя дочка, которая всегда с нетерпением ждала дня рождения, вздумала о нем позабыть?

Она покраснела и отвернулась. Отец видел ее насквозь, а вот она его — нет.

— Надеюсь, ты ведешь себя осторожно? — Эти слова прозвучали беспомощно. Отец знал, что может выполнить любой каприз дочки, кроме одного. Он не мог дать ей друга. Не мог и запретить ей найти его самой.

— В основном, — отозвалась Ирабиль. — А… А что на завтрак?

Чудеса продолжались. Обычно Ирабиль завтракала в одиночестве, хотя и предпочла бы разделить трапезу с кем-нибудь из слуг-людей. Например, с Акрой, доброй служанкой, у которой всегда находилось доброе слово. Сегодня за столом напротив принцессы сидел папа. Не ел, смотрел на дочь и улыбался, думая о чем-то далеком. Под его взглядом принцесса вовсе не испытывала неудобства.

Стол находился посреди загнутого полумесяцем зала. Того самого, где недавно прошел грустный бал. Кажется, потолок над этим залом просто висит, потому что с трех сторон — лишь громадные окна, через которые можно разглядеть пышный сад, окружающий дворец. В саду, то тут, то там виднеются выложенные камнем площадки с фонарями и скамейками.

— Идем? — поднялся отец, когда принцесса отложила вилку и промокнула губы салфеткой.

— Поехали!

Они ехали через весь город на лучшей из карет. День выдался солнечным, только далеко на западе, над деревнями, нависли тучи. Принцесса выглядывала из окошка и видела, как встречные люди кланяются. Некоторые, впрочем, делали вид, что не замечают кареты, а иные так и вовсе плевались.

— Почему они так себя ведут? — спросила Ирабиль.

— Может быть, не хватает денег на развлечения. А может, слишком много денег, но они не заработаны. Бедняки редко находят время осуждать власть, которой нет до них никакого дела.

Сейчас он говорил, как монарх. Принцесса закрыла окно, заметив, как корчит рожу очередной мальчишка, примерно ее возраста.

— Они бедствуют? — спросила принцесса.

— Нет, это исключено. Они могут испытывать недостаток в алкоголе, но не в еде. За этим строго следят.

Помолчав, король добавил:

— Ты должна понять, хоть это и неприятно. Мы следим за их благополучием не из любви. Просто нищета — это грязь и зараза. Стоит выпустить из виду, пойдут эпидемии. Так было в прошлом, и нам не нужно повторение в будущем.

Принцесса вспомнила миссию Паломника и решила еще раз влезть в государственные дела:

— Но разве это не опасно? Почему в деревнях работают такие, как Санат, а в городе — нет?

— Деревня кормит город. И нас, и живущих здесь людей. В основе всего лежит деревня. Поэтому ей мы уделяем пристальное внимание. Если деревня страдает, то начинается голод среди людей в городе. Беспорядки, смерти. К тому же закономерно возрастают поборы с горожан. Сейчас речь идет о крови, дорогая.

— Я все еще не понимаю…

— Ты не понимаешь главного. — Отец потрепал ее по голове. — Видишь ли, может показаться, будто мы ведем такую работу в деревнях, чтобы обезопасить себя от возможного бунта. Но на самом деле все ради спасения деревни. Какими бы милостивыми ни были поборы, раз в двести-триста лет вспыхивают недовольства, перерастающие в бунты. Всегда находится человек, который скажет верные слова и поведет людей за собой. Поведет на смерть, потому что ни один человек не сумеет причинить вред вампиру. Результат — разорение деревни, которое немедленно сказывается на городе. Вот и вся история, милая. Мы спасаем людей от самих себя, вовремя подбрасывая им того, кто скажет нужные слова. Если слова падают не на ту почву, то ничего не происходит, деревня живет дальше. Правда, я такого не помню. Если же за ним идут… Мы приходим и напоминаем людям, кто есть кто. После такого ужаса они долго не могут оправиться. Еще двести-триста лет мы обрастаем легендами и мифами. А потом — потом все повторяется.

Карета выбралась за пределы города. Притихшая принцесса снова открыла окно. Песчаная почва, усеянная низкими кустарниками, казалась мертвой. Принцесса поежилась, потом вздрогнула, когда рядом с окном промелькнул часовой с алебардой. Она проводила его взглядом. Вампир стоял у дороги и даже не шелохнулся, когда мимо проехала карета. Отвернувшись от одинокой удаляющейся фигурки, принцесса вскрикнула — еще один часовой встретился с ней глазами.

Ирабиль отстранилась от окна.

— Зачем они здесь стоят? — спросила она.

— Это берсерки, — ответил король. — Они стоят здесь… Двенадцать лет. Ни единого движения, никакой пищи, кроме нарушителей.

— Нарушителей? Ты о людях?

— Им строго запрещено двигаться по этой дороге, но иногда, надо думать, находятся смельчаки. Не знаю, что их ведет. Любопытство или бунтарство. Никто из них не возвращается.

Свистнул кучер, карета остановилась. Расторопный слуга спрыгнул на землю, и дверь кареты отворилась. Король вышел сам, помог спуститься дочери. Ирабиль замерла, глядя на громадину храма. Колонны из белого мрамора взмывают в небо. Монолитные плиты, белые, как снег, кажутся легкими, почти невесомыми. Храм словно спустился с неба, соткался из облаков.

Ирабиль поставила ногу на первую ступень и замерла. Нога не прошла сквозь молочно-белую плиту. Ступень была твердой.

— Смелее, — подбодрил отец.

— Он как будто не настоящий.

— Я знаю. Если бы я мог поставить его не на земле, то сделал бы это.

Пустая арка без дверей манила зайти внутрь. Принцесса миновала колоннаду, звук шагов эхом раскатился по огромному залу. Король в мягких туфлях ступал почти не слышно.

Подняв голову, принцесса увидела множество витражей, через которые мягко струился разноцветный свет.

— Это сделал ты? — шепотом спросила Ирабиль, а эхо закружилось вокруг нее, повторяя вопрос на разные лады.

— Нет. Она.

Ирабиль посмотрела туда, куда указывал отец. В середине зала она увидела девушку и удивилась, как не заметила сразу. Подойдя ближе, Ирабиль поняла, что перед ней невероятной красоты скульптура. Принцесса остановилась в двух шагах от нее и, забыв обо всем на свете, смотрела.

Лицо девушки было мраморным, как и руки. Только мрамор использовали другой, не такой белый, отчего издалека девушка и казалась живой. Волосы выглядели настоящими, мягкими, но Ирабиль поняла, что их с невероятной тщательностью отлили из золота и серебра. Изумрудные глаза смотрели на принцессу. Ирабиль совсем растерялась, пытаясь понять, из чего созданы одежды незнакомки. Каменья и металлы переплетались в непостижимую вязь, походившую на мягкую ткань.

— Это…

— Да. Это — королева Ирабиль. Такая, какой я ее запомнил за тысячу лет.

Принцесса бесшумно опустилась на колени. В этом жесте смешалось все — и нервная дрожь, и внезапно пришедшая усталость, и молчаливое преклонение перед самым прекрасным, что только может существовать в мире.

— Мама, — прошептала принцесса, и лицо статуи расплылось у нее перед глазами. Слезы закапали на мраморный мол. — Мама, мамочка…

Король стоял чуть поодаль и молчал. Не было нужды вмешиваться в разговор между живой и мертвой. Он достаточно говорил с обеими.

Принцесса опустила голову, не в силах удержаться от рыданий. Хотелось ползти вперед, коснуться руки этой женщины, ощутить ее тепло и ласку, но она не смела. Понимала, что лишь коснется камня, и боялась разрушить это сладостное, гнетущее чувство.

Что-то коснулось ее волос. Принцесса замерла. «Папа?» — подумала она. Но рука, гладившая волосы, гораздо меньше руки отца. Меньше и нежнее. А вот и вторая… Затаив дыхание, на грани между жизнью и не-жизнью, принцесса впитывала ощущение ласковых рук, которые ласкали, прикасались к щекам, щекотали подбородок. Принцесса не могла открыть глаза, боялась, что сказка исчезнет, останется холодная статуя.

Родился тихий звук, и принцесса не сдержалась, громко всхлипнув. Стараясь не дышать, слушала мелодию без слов, которую напевала мама. Ту же самую, под которую она танцевала на поляне под луной.

Принцесса подняла голову, не открывая глаз. Протянула руку, и почувствовала, как пальцы переплелись с другими. Легкое дыхание на виске.

— Ты совсем выросла, любовь моя, — угадывались едва слышные слова. — Я рада, что после меня осталась ты.

— Мама, — шептала принцесса. — Мне без тебя так… так…

— Не говори ничего. Не мучь себя. Я знаю о тебе все, даже то, о чем ты не догадываешься. Ты прекрасная девочка, моя дорогая И. Ты красива душой и телом. Мне больно думать о том, что тебе предстоит вынести, но ты справишься. Когда ты любишь и веришь, нет никого сильнее тебя.

Губы коснулись глаз принцессы, запечатлев на веках поцелуи.

— Теперь иди. — Голос почти исчез, но принцесса жадно ловила каждое слово. — Ты живая, так иди и живи. Подари жизнь другим. Не мне. Я отдала тебе свою.

Морок исчез. Принцесса лежала на мраморной плите, не в силах унять бешено бьющееся сердце. Сильные руки отца подняли ее и понесли прочь.

— Это было по-настоящему? — спросила Ирабиль, когда карета ехала обратно.

— Я хочу, чтобы это было по-настоящему, — сказал отец.

Ирабиль подняла взгляд и увидела слезинки в глазах отца. Лицо его стало непривычно старым, морщинистым. Таким принцесса его никогда не видела.

— Папа, не надо, — испуганно шепнула она, и взяла сухую старческую ладонь в свои руки, ощутила толчки крови.

— Я устал, милая, — проговорил старик. — Если бы ты знала, как я устал… Меньше всего хотелось бы свалить на тебя все заботы, но я не знаю, сколько еще продержусь. Знаешь… Беги. Беги, куда глаза глядят, и забудь обо всем. Если впереди вечность, то лучше потратить ее на то, что любишь, чем на то, что должна.

— Папа, перестань! — задрожал голосок принцессы. — Я тебя не брошу!

Он улыбнулся. Пожал ее ладонь.

— Ты так на нее похожа… Маленькая моя И…

Спустя мгновение морщины на лице короля разгладились. Холодный взгляд серо-стальных глаз, который часто пугал принцессу, на этот раз заставил ее улыбнуться.

— Прости, — сказал отец. — Испортил тебе подарок…

— Нет! — Принцесса перебралась к отцу на колени и обняла его, свернувшись калачиком. — Спасибо, папа. Самый лучший подарок. Больше ничего не надо, никогда. Спасибо!

Ирабиль держала отца за руку, поднимаясь по ступенькам Западной лестницы к дворцу, когда увидела наверху черную фигуру лорда Эрлота. Девочка нахмурилась. Довольная улыбка на его лице не предвещала ничего хорошего. Лучше было, когда он улыбался заискивающе — тогда отец мог разнести его в клочья, а после рассмеяться. Но сейчас будет иначе.

— Сегодня третий день, как Сатвир молчит, — доложил Эрлот, обменявшись с королем приветствиями. — Если даете разрешение, я бы начал сегодня ночью.

— Хорошо, — кивнул король. — Кого думаешь взять с собой?

— Атсама хочет поразвлечься. Ну, и остальные лорды.

— Никого из молодых?

— Нет, не думаю. Сами справимся.

— Я разрешаю. Отвечать будешь ты. Важно, чтобы люди, несмотря на страх, видели, что свершается суд. Что бунтовщики получили по заслугам. Они могут ненавидеть этот суд, считать его несправедливым, но они должны видеть, что это — именно суд. Ты меня понял?

Лорд Эрлот склонился в раболепном поклоне. Ирабиль заметила, что мерзкая улыбка стала еще шире.

— Иди. Завтра утром жду тебя с отчетом. Послезавтра вечером я жду Паломника и всех лордов на церемонию.

— Да, ваше величество.

— Иди.

Ирабиль проводила взглядом мрачную фигуру лорда.

— Ненавижу его! — вырвалось у нее, когда Эрлот скрылся из виду.

— Знаю, милая. Но когда-нибудь тебе придется его терпеть. Кроме того, ты будешь у него учиться, как бы отвратительно это ни звучало. Он — из первых вампиров, вышедших из Алой Реки. Нас таких осталось всего двое. Когда я уйду, он останется один.

— Что за ерунда, папа? — Ирабиль сжала его руку. — Никуда ты не уйдешь!

* * *

Утро разразилось дождем, и никто не поехал на жатву. Улицы пустовали. Люди, надеявшиеся хотя бы в работе отвлечься от постоянного предчувствия беды, грустно смотрели из окон на затянутое от края до края небо.

— Эх, думала, хоть сегодня, наконец, из дому выйду, — вздохнула мама Левмира.

Мальчик сидел рядом с ней и радовался, что мама начала понемножку оживать. Одна пропущенная донация, и в ее глазах появились огоньки. Если бы лорд Эрлот согласился хотя бы на раз в две недели! Левмир надеялся на такой исход, но понимал в глубине души, что никто, а в особенности лорд Эрлот, не станет спрашивать его мнения.

— Видать, не судьба…

Левмир посмотрел на маму.

— Что «не судьба»? — спросил он.

— А? Да, не знаю. Так, что-то вдруг чувство какое-то нехорошее. — Мама положила руку на сердце и нахмурилась. — Как будто щемит что-то…

— Приляг, мама. Воды принести?

— Не надо, Левмир. Я полежу, а ты погуляй. Вон, вроде перестает дождь-то.

Ливень превратился в мелкую морось, но небо так и осталось затянутым. Левмир вспомнил день, когда в деревне появился Санат, и поежился. Заныло от нехорошего предчувствия сердце. Не то мама внушила тревогу, не то действительно что-то носилось в воздухе.

Выйдя из дома, Левмир направился в гости к Санату. Шлепая ботинками по грязи, мальчик думал, что осталось чуть больше суток до очередной встречи с И… Вспоминал ее лицо и улыбался.

В дверях дома Саната Левмир столкнулся с Исвирью. Девушка не обратила на него внимания, проскользнула мимо и побежала прочь. Левмир проводил ее взглядом.

— О, еще гости, — появился в проходе Санат. — Забегай, чего стоишь. Чай?

— Можно, — пожал плечами мальчик.

Прихлебывая горячий ароматный напиток, Левмир косился на Саната. Тот казался грустным или встревоженным. Задумчивый взгляд устремлялся в пустоту, неподвижная рука подолгу держала чашку на весу.

— Как думаешь, что будет? — спросил Левмир, устав от тишины.

Санат дернулся, будто забыл, что в доме кроме него кто-то есть.

— Не знаю. — Голос подвел его, и половина вышла шепотом. Санат откашлялся и, глядя в окно, повторил:

— Не знаю.

Беспокойство достигло предела. Никогда еще Санат не позволял себе так говорить. Всегда был прям и честен. Смерть называл смертью и не увиливал. Почему же теперь он прячет глаза?

— Ты со своей красавицей когда встречаешься?

Левмир не сразу понял, о ком говорит Санат. Не привык, чтобы про И говорили вот так буднично, за чашкой чая. Она ведь была ночной сказкой, светом звезд, журчанием ручья…

— Завтра, — сказал он. — А что?

— Так… Завтра, значит… А сегодня, значит, дома будешь?

Левмир не отвечал. Чашка дрожала у него в руках. Как и в тот далекий день, когда Санат пришел к ним знакомиться, он вдруг ощутил страх. Как будто что-то черное и злое вползало в дом, свивалось в клубки по темным углам, тянуло щупальца к нему.

— Ну конечно дома! — сказал Санат и улыбнулся. Вернее, искривил губы в мучительной ухмылке, от которой хотелось бежать. Глаза помутнели, словно затянутые туманом.

— Ты пьяный, что ли? — воскликнул Левмир, вскакивая.

Как же он надеялся, что Санат сейчас виновато потупится и вытащит откуда-нибудь пустую бутылку. Скажет что-нибудь вроде: «Ну да, вот, выпил немного. Не рассчитал».

— Я? — удивился Санат, и взгляд его стал, как прежде, прямым и острым. — С чего ты взял?

Левмир открыл рот, но не смог ничего сказать. Опрометью выскочил из дома, не обращая внимания на окрик Саната. Лужи разлетались под подошвами ботинок. В висках стучала кровь.

«Что происходит? — думал он, несясь неизвестно куда. — Почему мне сейчас так страшно? Ах, если бы увидеть И!»

— Эй, Левмирка, ты куда несешься? — окликнул его девичий голос.

Левмир остановился и увидел Ареку, которая в маминых сапогах вышла из дома.

— А, привет, — сказал он.

— Привет, привет. Куда бежишь, спрашиваю? К этой своей, что ли? — Арека кивнула в сторону леса.

— Нет. Просто бегу.

— Ишь, весь в грязи уделался, — показала девочка на штаны Левмира. — Нашел время носиться.

От этой простой заботы на душе немного потеплело.

— А ты куда собралась? — спросил Левмир.

— Так, погулять. Пойдешь со мной? У колодца посидим.

— Пошли.

Они вернулись к колодцу, сели рядом на сруб. Левмир вдруг подумал, что с самой рыбалки не обменялся с Арекой ни словом. Во всяком случае, наедине.

— Как у тебя дела? — спросил он.

— Пока не родила, — засмеялась Арека. — Чего это ты вдруг такой заботливый стал? Никак эта хвостом крутанула? Где ты ее нашел такую вообще?

— В лесу была, — усмехнулся Левмир, пряча лицо. Боялся, что покраснеет.

— Ну так что? Бросила? — не отставала Арека. Левмир слышал надежду в ее голосе, и хотел соврать, просто чтобы сделать приятное, но сдержался и мужественно мотнул головой.

— А… — Арека не стала скрывать разочарования. — Ну а чего несся-то?

Решившись открыться, Левмир рассказал ей о предчувствии матери, о собственном ноющем сердце, и о странном поведении Саната. Теперь, облекая мысли и наблюдения в слова, со стыдом понимал, как глупо они звучат.

— Ты прямо как бабка наша, — зевнула Арека. — Та тоже весь день за сердце хватается и стонет. Ей-то чего стонать — не пойму. Уж коли придут вампиры, ее-то точно не тронут. Скоро сто лет стукнет, а все беспокоится чего-то.

— А ты разве не боишься? — посмотрел на нее Левмир.

— Не-а. Чего бояться-то? Ну убьют, делов-то.

За деланным равнодушием Левмир видел грусть. Арека прятала взгляд. По навесу над колодцем начали барабанить крупные капли.

— Ты с ней целовался хоть?

Теперь настал черед Левмира смотреть в сторону.

— Тебе-то что? — буркнул он.

— Значит, нет, — хихикнула Арека. — А умеешь?

— Отстань!

— Да ладно тебе, чего смущаешься! Давай научу?

Как он ни отмахивался, все же вдруг оказался в объятиях этой назойливой девчонки. Когда их губы соединились, Левмир почувствовал, что она дрожит. Дрожь передалась ему. Стена ливня скрыла их от посторонних глаз, и они целовались, медленно и сладко. Левмир отстранился первым.

— А сам все равно ее вспоминал, — с горечью сказала Арека.

Он кивнул.

— Прости…

— Не за что, — махнула рукой Арека. — Думала, может… Ну да ладно.

Они сидели, болтая ногами, пока не закончился дождь. Говорить было не о чем. Внезапно Левмир понял, что рядом с ним посторонний человек. Заботливая, добрая, симпатичная Арека, тем не менее, оставалась чужой. С ней не хотелось танцевать под луной и любоваться звездами. Зато ее легко можно представить дома, за стиркой и готовкой. А вот И могла быть только там, на полянке у ручья. Больше ей нет места в мире. «Наверное, я просто не люблю Ареку, — думал Левмир. — Наверное, я люблю И. Вот она какая, любовь! Любовь — это когда хочешь танцевать под луной, и даже без поцелуев». Ему стало легко и приятно от этой мысли, даже недавняя тревога куда-то ушла.

Дождь унялся. Арека коснулась руки Левмира.

— Пойду я, — глухо сказала она. — Увидимся.

— Пока, — сказал Левмир.

Арека сделала движение к нему, будто собираясь поцеловать на прощание, но Левмир не подался навстречу, не успел. Наверное, такие мысли должны приходить в головы одновременно. Арека поспешно отвернулась и соскочила с колодца. Левмир смотрел ей вслед, пока она не скрылась за поворотом. Арека не обернулась.

Вечером дома зажгли лампу, закрыли ставни. В уютном свете огня мать суетилась, собирая на стол поужинать. Левмир сидел напротив отца, оба молчали, слушая пение матери:

Пусть бурлит твоя волна Нет ни отдыха, ни сна Ты уносишь наши жизни Ниоткуда в никуда

Особенно грустно звучала сегодня песня-молитва. Левмир снова почувствовал, как защемило сердце. Должно быть, отец разделял его чувства, потому что решился перебить мать:

— Ну хватит, Юдера. И так тоскливо на душе. Давай лучше веселое что-нибудь спой.

Мать покосилась на него.

— Споем, когда все на места вернется и как раньше станет, — отозвалась она. — А до тех пор — пой не пой, а все равно сиди, да трясись.

Отец замолчал. Мать не стала больше петь и села за стол. За ужином никто не проронил ни слова. В тишине поели, затушили огонь и разошлись спать. Засыпая, Левмир вспоминал еще один куплет песни-молитвы:

Что тебе моя судьба? Лишь плеснет твоя волна А быть может, просто рябью Гладь подернется твоя

Глава 9 Не бросай меня

— Левмир! — Голос во тьме.

Сквозь сон мальчик ощущал, что его трясут, но только ворчал и пытался завернуться в одеяло. Одеяло полетело на пол, маленькие руки трясли сильнее.

— Левмир, проснись!

Открыл глаза. В тусклом свете блестят пуговицы матерчатой куртки. Простой покрой одежды навел Левмира на мысль, что к нему зачем-то пожаловала Арека. Поднял голову и ахнул. Ладошка И быстро зажала ему рот.

— Тихо! — прошептала она. — Одевайся. Быстрее! Только молчи, прошу! Там, на улице спросишь.

Левмир окончательно проснулся. Соскользнув с кровати, принялся натягивать одежду, смущаясь присутствия при этом девчонки. Впрочем, И не смотрела — она выглядывала в окно. Разожженный ею звездный огонек чуть теплился на кончиках пальцев.

Завязывая шнурки ботинок, Левмир обратил внимание, как оделась сегодня И. Куртка, брюки, изящные ботиночки. Куда же делись ее платья? Должно быть, не хотела запачкать в грязи.

— Готов? — прошелестел ее голос.

Левмир кивнул.

— Тогда пошли!

Перемахнула через подоконник, Левмир последовал за ней. Не успев приземлиться на чесночную грядку, почувствовал ладонь И. Она потянула за собой, пришлось бежать. Огонь девочка погасила, но в этот момент в просвет между тучами выглянула луна.

— Поздно! — прошептала И. — Сядь!

Левмир понял, где они находятся, и покраснел, вспомнив дневное происшествие с Арекой. Но от кого прятаться за колодцем?

Девочка, привстав, следила за кем-то, едва выглядывая из-за сруба. Потом повернулась к Левмиру. Судя по лицу, готова была заплакать.

— Пожалуйста, не бойся, — шепнула. — Ничего не делай, ничего не говори. Не испугаешься?

Левмир даже рассердился. Чего это он вдруг должен бояться? Но прежде чем успел раскрыть рот, И обняла его одной рукой и прыгнула. Свистнул воздух в ушах, голова закружилась. Левмир не сразу понял, что произошло и где они оказались.

— Обними меня крепко. — Голос щекотал ему ухо. И прижалась щекой к его щеке. Левмир обхватил девочку, ожидая почувствовать тепло, но ощутил холод.

— Еще крепче. И не отпускай.

И отпустила его. Левмир решился посмотреть по сторонам. Черные влажные бревна, свисающая веревка… И затащила его в колодец, и теперь они непостижимым образом висели. Левмир держался потому, что обнимал И. Но на чем держалась она? Присмотревшись, Левмир увидел, что девочка вцепилась в бревна сруба обеими руками. Вцепилась так крепко, что пальцы, проткнули дерево. Левмир задохнулся от удивления, хотел что-то сказать, но И закрыла ему рот. Так уж случилось, что единственный способ, которым она могла это сделать, оказался поцелуем. Холодные губы заставили его содрогнуться.

— Не говори. Не двигайся, — снова попросила И. Левмир не ощутил ее дыхания.

Ногами нащупал бревно. Жесткие подошвы ботинок вгрызлись в дерево, удалось приподняться. Если уж надо прятаться в колодце, то имеет он право хотя бы узнать, от чего!

— Пожалуйста! — Голос И не колыхнул воздуха. Левмир ощутил это, потому что губы ее прижимались к его шее.

Наконец, он выглянул из колодца. Дрожали от напряжения ноги, рукам тяжело.

Левмир увидел дом, открытые ставни и чей-то силуэт. Человек стоял, заглядывая внутрь!

Мальчик перестал дышать. Если бы не И, лежал бы сейчас там один, под взглядом незнакомца. Но незнакомец не стал задерживаться. Он отвернулся от окна, пошел к колодцу. Левмир вздрогнул, ботинки скользнули по дереву, и он рухнул бы вниз, бестолково взмахнув руками, но его подхватила И. Как ей это удалось? Левмир завертел головой. Девочка висела на одной руке. Левмир услышал, как она скрипит зубами от усилий, и торопливо обнял ее. И снова перенесла вес на обе руки, мальчик почувствовал ее облегчение. Но почему же она так холодна?

Шаги слышались близко. Левмир старался дышать как можно тише, стиснул зубы, чтоб не стучали. Он узнал этого человека. Санат.

Шаги затихли. Санат не дошел до колодца. Левмир услышал его тихий голос:

— Слишком поздно.

Потом он добавил:

— Ни звука. Ни шороха. Если захотят — разорвут обоих.

Один за другим послышались шесть порывов ветра, и Левмир услышал голос, который надеялся никогда больше не слышать. Голос того, кто, не раздумывая, убил младенца. Голос лорда Эрлота:

— Ну что тут у нас? Кажется, маленькое восстание?

Вампир расхохотался, его поддержали несколько голосов. Левмир отчетливо расслышал женский смех.

* * *

Санат стоял на коленях со связанными за спиной руками и смотрел в землю.

— Выглядишь как настоящий, — сказал Эрлот, прохаживаясь перед ним. — Особые пожелания будут?

— Да. — Санат посмотрел в глаза вампиру. — Детей не тронь.

— Это зависит от того, скольким ты задурил головы, — усмехнулся Эрлот. — Если ребятам покажется мало, я не смогу отнять у них детишек. Ты ведь знаешь, детская кровь так сладка…

— Не знаю, — отрезал Санат.

Отовсюду слышался треск ломающихся досок, крики и ругань. Пятеро вампиров разбрелись по деревне, выполняя простой приказ: тащить всех, у кого во дворе растет чеснок. Люди пытались бороться. Саквобет бросил в лицо Атсамы пригоршню маковых зернышек, но она рассмеялась и одной рукой вышвырнула его на улицу. Маком бросались многие. Несколько человек пытались очертить круг сталью. Мэросил позволил кузнецу Балтаку окружить себя, после чего схватил его за шиворот и потащил к Эрлоту. Больше всего неприятностей доставил староста Лакил. Он ударил топором вломившегося к нему Варэлла. Лезвие рассекло вампира от плеча до середины груди. Воя диким голосом, Варэлл отобрал топор и выволок старосту наружу.

— Люди! — заорал Эрлот, подняв голову. — Выходите все, не заставляйте меня умолять!

Рядом с Санатом на колени бросили старосту. Потом — Саквобета и Ареку. Выволокли их родителей и даже старуху. Один за другим бунтовщики падали возле дома Саната, и Атсама связывала им руки, мурлыча песенку. Арека тихонько всхлипывала, Саквобет же словно одеревенел. Снова и снова повторял:

— Она даже не глянула на зернышки, даже глянула на зернышки…

Лорд Эрлот тряхнул рукой, на пальцах заплясал красный огонь.

— Здорово, да? — спросил у коленопреклоненных. — Только вот сил забирает до жути много. Не буду злоупотреблять вашим вниманием.

Эрлот бросил огонь в дом Саната. Сначала казалось, огонь просто разбился о доски и исчез, но вот дом вспыхнул. Насвистывая, Эрлот подошел ближе, выломал кол из забора и поджег его от пожара.

— И принесла Река вам смерть! — провозгласил он.

Следующим запылал дом Лакила. Пространство у колодца постепенно заполнялось людьми. Иных сгоняли вампиры, но большинство шли сами. Любопытство и страх вытаскивали людей из домов. При виде Эрлота, чье благородное белое лицо освещалось огнем пожаров, многие падали на колени. Дети рыдали, девушки прятались за парней. Но одна рванулась к Санату, Эрлот поймал ее.

— Куда торопишься, милая? — улыбнулся он.

— Пусти! Пусти меня к нему! — билась девушка.

— Пусти ее! — сказал Санат.

Эрлот подчинился. Он тут же пожалел об этом, потому что Атсама посмотрела на него с безграничным презрением.

Исвирь приникла к Санату, шепнула на ухо:

— Что теперь… Как ты…?

— Я человек, — еще тише ответил Санат. — Запомни: я — человек. Меня просто увезут в тюрьму, вот и все.

— Как я тебя найду?

— Никак. Я говорил, что все кончится. Не хочешь навести беду на родных — играй. Моли, чтобы они оставили меня в живых.

Эрлот оттащил девушку от Саната. Исвирь упиралась, ей не нужно было изображать страх. Она действительно тряслась, но выражала ужас не теми словами, что просились на язык:

— Нет, не убивайте его, не надо! — кричала Исвирь. — Только не его, пожалуйста!

Эрлот отшвырнул ее в сторону, и повернулся к стоящим на коленях бунтовщикам.

— Четырнадцать человек! — провозгласил он. — Неплохо, неплохо. Кто зачинщик?

Он переводил взгляд с одного лица на другое, и все отворачивались.

— Ох, простите, я же забыл представиться! — спохватился вампир. — Меня зовут лорд Эрлот, и я — хозяин этой деревни. Так что же, с кем я могу поговорить?

— Давай ближе к делу, сладкий, а то у меня в горле пересохло! — крикнула Атсама, застывшая позади Саквобета. Она смотрела то на его шею, то на шею его сестры, видно, не зная, с чего бы начать.

— Попей из колодца, заодно рот свой займешь, пока я тут делом занимаюсь, — оборвал ее Эрлот. — Я задал вопрос, твари. Кто затеял эту дрянь? Кто? Ты, здоровяк? А? Ты тут главный?

Он подошел к Саквобету и схватил его за горло длинными пальцами. Парень захрипел.

— Ну? — Эрлот ослабил хватку.

— Лакил, староста, — просипел Саквобет.

— Хороший мальчик, на, пожри. — Эрлот сунул ему в рот кусок шоколада. Атсама расхохоталась, а Саквобет задвигал челюстями, с ужасом глядя на вампира.

Эрлот подошел к старосте.

— Ну что, это ты? — спросил он. — Твоя затея была? Отвечай!

Лакил посмотрел вампиру в глаза. Рядом с ним всхлипывала Юдера.

— Каждую неделю — это слишком много, — глухим голосом сказал он. — Я пытался донести это до вас, я обращался в приемную, но…

— Но я плевать хотел на твои обращения, так?

— Вы не ответили. У меня не было другого выбора. Если кто-то и должен нести ответ, то пусть это буду я.

Сапог Эрлота с силой ударил в грудь Лакила. Староста, охнув, повалился назад, но его сразу же поднял стоящий сзади Варэлл. Его длинное лицо перекосилось от злости.

— Не убивай его, — сказал он. — Этого подонка я хочу выпить лично. Погляди, как он порвал мне плащ!

Часть рукава болталась, обнажая плечо, испачканное кровью.

— Послушай, староста Лакил, — вздохнул Эрлот. — Послушайте и вы все. При Освике вы жили слишком хорошо. Настолько хорошо, что в ваши тупые разлагающиеся головы пришла мысль, будто у вас есть какие-то права. Так вот, на самом деле ничего подобного. Вы — скот. Ваша задача — пастись, когда скажут, стоять, где указано, и доиться, когда положено. Видите, до чего вы меня довели? Мне приходится говорить на вашем языке, пропахшем навозом. Разве мало того, что я стою здесь?

— Я отвечаю за деревню, — заговорил староста, стараясь не обращать внимания на то, что горлом идет кровь. — У меня не было выбора.

— Был у тебя выбор — сдохнуть самому и позволить сдохнуть остальным. Но ты решил, что ваши жизни чего-то стоят. Итак, староста Лакил, вы не справились с задачей. Должны были пасти скотину, а вместо этого спрятали ее от дойки. Что ж, Варэлл, давай. Но имей в виду, это не за плащ, а за то, о чем я сейчас говорил.

Варэлл легко поднял Лакила и вгрызся ему в шею. Вскрик, судорожное движение, и вдруг человек, казавшийся живым и полным сил, обмяк. Лицо посерело, щеки ввалились, глаза запали внутрь черепа. Кто-то закричал, и толпа подхватила крик. Люди бросились врассыпную, но их остановил возглас Эрлота:

— Стоять! Каждый, кто убежит, будет убит.

Варэлл поднял голову к небу, оскалил клыки.

— Почему король запретил нам это счастье? — завыл он.

Поднял опустевшее тело Лакила над головой и швырнул в сторону колодца. Лакил упал спиной на ворот, треск хребта заставил людей содрогнуться. Труп медленно перекатился и упал вниз. Загрохотало ведро, ворот провернулся несколько раз, плеснула вода. Все стихло. И тут закричала Юдера.

— Заткнись! — рявкнул на нее Эрлот. — Можно подумать, не знала, что так будет. Где твой сын?

Женщина смотрела на него безумными глазами.

— Я читал записи, скотина. Говори, где ребенок. Мальчик, двенадцать лет, зовут Левмир. Мы с ним еще как-то болтали на донации. Почему его здесь нет? Я хочу выпить этого милого щеночка досуха.

Юдера молчала. Рот беззвучно открывался и закрывался, глаза казались пустыми. Эрлот поморщился.

— Каммат, — сказал он. — Осмотри дом.

Вампир шагнул к дому, но тут же остановился. Эрлот засмеялся:

— Прости, забыл, что дом горит. Ладно, стой на месте, жди ужина.

Каммат метнул на Эрлота злобный взгляд, но промолчал.

— Возвращаемся к делу, — вновь обратился Эрлот к Юдере. — Где твой сын? Я мог бы соврать, что пощажу его, что возьму к себе в дом мыть посуду или еще что-нибудь, но я не герцог Освик. Скажу честно: я выпью его до последней капли у тебя на глазах. И ты сейчас скажешь мне, где он. Говори!

— Я не знаю! — завизжала Юдера. — Не знаю, не знаю, не знаю!

Раздался сильный и спокойный голос Саната:

— Мальчик сбежал. Я видел.

Вся деревня смотрела на него, как на безумца. Он осмелился раскрыть рот в присутствии вампира! Эрлот подошел к нему и остановился, уперев руки в бока. Санат смотрел ему в глаза.

— Мальчик сбежал, — повторил он. — Не нужно трогать детей. Отпусти Ареку. Хватит. Убей нас всех, чтобы дети видели, но их не тронь.

Губы Эрлота растянулись в улыбке.

— Видел, да? А почему же ты его не остановил?

— Потому что он не перебегал мне дорогу.

В следующий момент все ахнули — лорд Эрлот налетел на Саната и принялся избивать ногами. Санат упал на бок, вскрикнул, скорчился, пытаясь защитить живот, но удары посыпались в голову. Закричала Исвирь. Она рвалась к любимому, но ее крепко держали отец с матерью.

— Не перебегал дорогу, да? — рычал Эрлот. — Это на что ты, дрянь, намекаешь? Что я тебе дорогу перешел?

— Эрлот, ты ведешь себя недостойно! — сказала Атсама. За вальяжным тоном ощущалась тревога.

Эрлот занес каблук над головой Саната. Удар должен был превратить череп в кровавую кашу, но когда он почти достиг цели, Санат дернулся, и каблук ударил в грязь. Брызги полетели на черные брюки лорда Эрлота.

Санат вскочил на ноги, раздался треск лопнувшей веревки. Сжав кулаки, Санат смотрел на Эрлота.

— Коровка взбунтовалась, — зарычал вампир, и, сделав один шаг, оказался рядом с Санатом. — Пора ее на мясо.

Вся деревня замерла в ожидании укуса, но произошло странное. Санат, схватив лорда Эрлота за грудки, поднял его над головой. Держал без всяких усилий, а Эрлот смеялся все громче.

— Какая неожиданность! — воскликнул он. — Вот уж простите, не признал сразу, что вы благородных кровей. С моей стороны весьма опрометчиво было…

Санат не дал ему договорить, отбросил в сторону. Эрлот на мгновение исчез, в лунном свете блеснули гладкие кожистые крылья, и вот он снова стоит перед Санатом, держа руку у него на плече.

— Силен, малыш. А замашки все равно деревенские. Но ничего, мы тебя поднатаскаем, герцог Санат.

Лорд Эрлот повернулся к жителям деревни, нагло обнимая поникшего Саната одной рукой.

— Дамы и господа! — воскликнул он. — Позвольте представить вам герцога Саната, который с завтрашнего дня становится единоличным хозяином вашей вонючей дыры.

Санат сбросил руку Эрлота с плеча и выпрямился. Во взглядах, направленных на него, читалась ненависть. Он усмехнулся — ничего не изменилось. Когда был человеком, на него смотрели точно так же.

— Заканчивай представление, — велел он.

— Нет-нет, малыш, все не так просто, — покачал головой Эрлот. — Видишь ли, формально деревня все еще моя, пока мы не подпишем документы в присутствии короля. К тому же герцогом я тебя назвал рано. Пока тебя еще даже за вампира не признали. Поэтому отойди подальше и смотри. Наслаждайся. Или же поучаствуй, если хочешь. А будешь мешать — нас здесь пятеро. И любой с удовольствием подтвердит, что уничтожить тебя было необходимостью.

Санат смотрел в черные глаза Эрлота и понимал, что тот прав. Он ничего не сможет поделать. Дернувшись, Санат отошел к пылающему строению, в котором жил последние месяцы.

— Девушка, — сказал он. — Дети.

— В виде одолжения оставлю девушку, — кивнул Эрлот. — Эй, ребята, начинаем пир!

* * *

Когда мимо пролетел труп отца, Левмир закричал. Он не мог ничего с собой поделать, крик рвался наружу, но уткнулся в холодную ладошку И. Наружу вырвался чуть слышный стон.

— Тс-с-с! — прошипела девочка. — Молчи!

Молчи? Что значит, «молчи»? Его отец внизу, в воде, убитый вампиром!

Левмир рвался, боролся, но И умудрялась держать его одной рукой. Он чувствовал, как напряглось все ее тело, понимал, каких усилий стоит ей держаться на весу, но все равно пытался вырваться. Левмир слышал крики матери и хотел прийти ей на помощь, сделать хоть что-нибудь.

В отчаянии Левмир вцепился зубами в ладонь И. Девочка вздрогнула.

— Нет, пожалуйста! — прошептала она. Левмир увидел ее широко раскрытые глаза, ощутил дрожь в голосе, и понял, что речь идет не о боли. И пыталась его защитить. От чего-то, что казалось ей куда более страшным, чем происходящее снаружи.

— Нельзя! — простонала девочка чуть громче, чем следовало бы. К счастью, снаружи в это время Эрлот бил Саната.

Левмир замер, глядя в глаза И. Почувствовав ее страх, он сам вдруг успокоился. Оставалась лишь тупая боль в сердце. Да еще — страх.

Левмир кивнул, и девочка, помедлив, убрала руку.

— Дамы и господа! — услышал Левмир возглас. — Позвольте представить вам герцога Саната, который с завтрашнего дня становится единоличным хозяином вашей вонючей дыры.

— Как? — прошептал Левмир. И моргнула, соглашаясь со словами Эрлота. — Ты знала?

Снова моргнула. Холод ее тела стал нестерпимым. Руки Левмира занемели. Он смотрел в красивое лицо девочки, и думал: «Вампир!»

Снаружи лилась кровь. В криках жертв трудно было различить чей-нибудь голос, но Левмиру показалось, что он слышал, как задохнулась в вопле и потом замолчала мама. Он будто заледенел, не в силах ни двинуться, ни заговорить. Лицо И выглядело испуганным и измученным. Она дернулась, прижалась холодными губами к его шее, будто целуя. Со стоном отстранилась и закрыла глаза.

Крики смолкли. Лорд Эрлот что-то говорил оставшимся селянам. Что-то про их место в жизни. Левмир не придавал значения услышанному. Его место было здесь. Он висел в колодце, вцепившись в девочку-вампира, которая боролась с желанием убить его. Внизу плавал труп отца, снаружи лежал труп матери. Наверное, рядом лежали Саквобет, Арека и многие другие. Все те, кто высаживал чеснок под окнами.

— Не меня, не меня, пожалуйста, не меня! — слышался чей-то писк. Это скулил Саквобет. Здоровенный бесстрашный парень плакал, умоляя о пощаде.

— Тебя не тронут, сладенький, — раздался женский голос. — Ты хороший производитель. К тому же нам нужен кто-то, кто останется живым напоминанием об этой ночи.

Смех. Всхлипывания. Селяне молча расходились.

— Идите к себе домой и тряситесь от страха! — гремел голос Эрлота. — За все приходится платить, а у вас есть одна монета, которую мы принимаем. Уходите. Утром заберете этот хлам.

Снова послышались порывы ветра — на этот раз семь подряд. А потом стало тихо. Только Саквобет все еще всхлипывал неподалеку.

— Не смотри, — тихо сказала И. — Мы сейчас вылезем и побежим на нашу полянку, хорошо? Ты, главное, не смотри. Обещаешь?

Она подтянулась на руках, и Левмир неуклюже перевалился через сруб. В ладонь тут же вцепились холодные пальцы. Левмир вырвался.

Тени пляшут на бледных лицах, глядящих в небо. Будто мертвецы продолжают гримасничать от боли. Вповалку, один на другом, со сломанными шеями, связанными руками. Среди них сидел, обхватив голову руками раскачивался и подвывал Саквобет. Иногда в его стонах слышалось: «Мама!». Иногда: «Арека!»

Левмир поискал взглядом мать. Она лежала, уткнувшись лицом в землю, казалась живой. Мальчик двинулся к ней, но И схватила за локоть.

— Пошли. Тебе нельзя здесь больше, — прошептала.

* * *

Чернеет во мраке старое бревно, журчит ручей. Луна притаилась за тучами.

— Попей, — сказала И. — Нам… долго идти.

Черпая холодную воду руками, Левмир услышал звук, ни на что не похожий. Он быстро обернулся, но успел лишь заметить, как И прячет в карман что-то, вытирает губы.

— Ты готов?

Левмир подошел к И, она попятилась.

— Ты все знала заранее.

— Пожалуйста, не надо так, — прошептала И, прижимая ладони к сердцу. — Не бросай меня!

— Ты все знала, и ничего мне не сказала. Знала про Саната, знала, что он сделает. Ты знала, что папу и маму убьют, но молчала, смеялась, танцевала и таскала горячий шоколад сюда!

Левмир кричал. Голос звенел от слез, кулаки сжимались. Он хотел убить И, но, глядя на ее грустное лицо, по которому тоже струились слезы, понимал, что не сможет даже толкнуть. Это ведь была И, его И!

— Не бросай меня, — еще тише сказала девочка. — Я не уйду все равно.

— Я не хочу тебя больше видеть

Бросился в лес, перескочив через ручей. Бежал прочь от деревни, не зная, куда и зачем. Бежал и плакал. Голубой огонек блуждал среди деревьев — И шла следом. Левмир несколько раз свернул, а когда обернулся в очередной раз, огонек пропал. Лопнула последняя ниточка, связывающая с прошлым.

«Не бросай меня!»

Левмир задыхался — он никогда еще столько не бегал. Гудят ноги, каждый шаг отдается в голове громом. Споткнулся, упал на колени. Хриплое дыхание заглушало все звуки леса, кроме одного.

«Не бросай меня!»

Раскатистое рычание. Мальчик подумал, что ему послышалось, но краем глаза уловил движение. К нему шел волк. Большой, больше самого крупного пса в деревне. Хищник шагал не торопясь, зная, что добыча никуда не денется. А за ним, одна за другой, появлялись тени. Еще семерых волков насчитал Левмир.

Мальчик медленно поднялся на ноги, в спину толкнулось дерево. Волки приближались. Вожак пригнулся перед атакой. Левмир приготовился умереть. Когда последняя перед броском дрожь пробежала по телу волка, сзади раздался вой. Вожак замер, оскалился. Стая зарычала, и все, кроме вожака, принялись медленно отползать.

Левмир слышал, как что-то бежит, все ближе и ближе, но боялся повернуть голову, выпустить из виду вожака.

Словно серебряная молния промелькнуло, ударила чудовище в грудь. Еще один волк, серебристо-серый, вступил в битву с черным. Рычание, глухие удары, звуки когтей, дерущих плоть, зубов, разрывающих шкуру.

Стая не вмешивалась, вожак бился один. Серебристы казался щенком по сравнению с этим чудовищем, но двигался гораздо быстрее. На один укус вожака приходилось три — серебристого.

Предсмертный крик волка напоминал человеческий. Серебристый перегрыз вожаку горло, обагрил пасть кровью павшего. Тело вожака, дернувшись, замерло. Серебристый поставил лапу на бок поверженного соперника, лес огласился победоносным воем.

Стая отступала. Рыча, колотя по бокам хвостами и облизываясь, они таяли в потемках один за другим. Серебристый волк долго стоял, не двигаясь. Казалось, он прислушивается, что делает стая. Когда их звуки затихли, запах рассеялся, серебристый задрожал. Лапы подогнулись, волк рухнул рядом с противником.

Левмир вспомнил этого волчонка, вспомнил, как он рычал, пытаясь напугать смеющихся мальчишек. Вспомнил, как освободил его лапку. Спустя два года зверь вспомнил о долге и пришел на помощь. Но вот память подбросила Левмиру окончание истории — волк превратился в летучую мышь.

— Ты, — прошептал мальчик, склонившись над серебристым. Рука остановилась, не дотянувшись до тяжело вздымающегося бока зверя. Волк исчезал. Туманная дымка скрала очертания, а в следующий миг Левмир увидел И. Глаза закрыты, веки трепещут, пытаясь подняться. Губы беззвучно шевелятся, и мальчик разобрал шепот: «Не бросай меня!»

Левмир коснулся плеча девочки и вздрогнул. Почему-то сразу не обратил внимания, что И без одежды. Теперь он касался ее обнаженного тела, чувствовал мертвенный холод.

Левмир огляделся, надеясь увидеть неподалеку одежду девочки, но не увидел. Стянув куртку, Левмир прикрыл ее наготу. Без труда поднял безвольное тело. И оказалась легкой, гораздо легче, чем можно было даже предположить. Но чем дольше шел Левмир, тем тяжелее она казалась. Он шел и шел, не зная куда. В голове мутилось от усталости, от горя и страха.

«Пока я буду идти, пусть она не умрет, — думал Левмир. — Пока она не умрет, я буду идти. Кроме нее нет никого»

Небо серело, занимался рассвет, а он все шел и шел. Наконец, споткнувшись о корень, упал. Даже не пытался подняться, только уберег от удара И.

Левмир осторожно положил девочку на землю, прикрытую первыми желтыми листами, свалился рядом, обессиленный. Наверное, скоро появятся волки. Может, давно идут следом.

На изломе между сном и явью Левмир услышал шаги. С трудом разлепляя веки, увидел ноги в сапогах. Сапоги казались гигантскими. Сильные и большие руки подняли Левмира.

— И, — прошептал он, указывая на девочку. — Она…

Слабый стон раздался рядом — великан поднял девочку. Покачиваясь в такт шагам, Левмир уснул, больше не тревожась. Если им и суждено умереть, то вместе. Никто никого не бросил.

Часть 2 Великан

Вампиры уверены в своем праве на власть. Эта уверенность завела их так далеко, что они искренне верят: человек не сможет причинить им вреда. В этом и кроется уязвимость. Человек может победить вампира хотя бы потому, что вампир не допускает подобной мысли.

Герцог Освик Вэссэлот «По ту сторону Алой Реки»

Глава 10 Новый дом

Двери дома герцога Освика заколотили, и лорд Кастилос оторвал доски. Звук шагов гулко разнесся по просторным залам. Картины смотрели на пришельца со стен. Кастилос остановился возле портрета, изображавшего круглолицего мужчину с добродушным выражением лица. Седые волосы свободно рассыпались по плечам, во взгляде сквозит равнодушие. Кастилос опустил голову, отдавая последнюю дань уважения бывшему владельцу дома.

Ничего не изменилось, но все казалось умершим. Пылились столы и стулья, стояли раскрытыми шкафы с посудой и статуэтками. Ковры, давным-давно не чищенные, из белых стали серыми. В буфете Кастилос обнаружил початую бутылку красного вина и фужер. Поднявшись с ними на второй этаж, миновал библиотеку, в которой пять лет назад началась его жизнь, и вышел на лоджию, увитую завядшими цветами. Там, усевшись в кресло, наполнил фужер и вдохнул аромат вина. Ночь выдалась теплой, спокойной, и первый же глоток увлек Кастилоса в пучину трепетных воспоминаний.

Когда-то Освик любил сидеть здесь. Учитывая его возраст, каждый такой выход на лоджию грозил необратимыми последствиями, но герцог рисковал со спокойным сердцем. Теперь на его месте сидел Кастилос, унаследовавший все.

— Мы не могли подумать, что будет именно так, — сказал он, глядя на заросший сад. — Ты еще о многом должен был мне рассказать.

Он вспомнил, как впервые увидел герцога. Тот сидел перед камином внизу, а Кастилос, тогда еще просто мальчишка по имени Санат, храбро смотрел ему в глаза, стараясь не думать, что за лохмотья покрывают его грязное худое тело.

Дворецкий отрекомендовал мальчика и спросил, как с ним поступить. Герцог Освик смерил Саната пренебрежительным взглядом. «Пусть моет посуду».

Мыть посуду в доме вампира! Герцог не ел никогда, делая исключение лишь для красного вина. Поэтому Санат драил тарелки за прислугой.

Кастилос усмехнулся и отпил из фужера. Сколько же всего он здесь пережил! Большую часть времени Освик не замечал его существования, или делал вид, что не замечает. Если бы не тот случай в библиотеке…

Погрузившись в воспоминания, Кастилос не заметил, как на лоджии появился кто-то еще. Лишь тихий голос человека вырвал его из задумчивости.

— Я рад приветствовать вас, господин.

Кастилос повернул голову. Взгляд скользнул по безукоризненно черному фраку, из-под которого выглядывала белоснежная рубашка. Руки в белых перчатках вытянуты по швам.

— Чевбет, — вспомнил имя Кастилос. — Когда я ушел, ты был здесь, и когда я вернулся, первым здесь я увидел тебя. Ты заставляешь меня усомниться в собственной вечности!

— Мы вернулись сразу же, как смогли, господин, — улыбнулся пожилой дворецкий. — Сразу, как только в дом пришел хозяин.

— Мы?

— Слуги приводят дом в порядок. Не все вернулись, и я взял на себя смелость нанять новых. Надеюсь, вы не сочтете этот мой поступок чрезмерно самонадеянным? Я лишь хотел как можно скорее обеспечить вам уют.

Кастилос расхохотался.

— Чевбет! — воскликнул он. — Как такое могло случиться? У тебя на глазах убили герцога, дом заколотили, тебя вышвырнули на улицу, а ты… Где ты был все это время?

— Не отходил далеко, господин, — сказал Чевбет. — Я дворецкий. Мой долг — служить хозяину дома.

— Дворецкий, — пробормотал Кастилос. — Что ж… Делай свое дело. Пусть все будет как прежде, за одним исключением. Я хочу ужинать. Каждый вечер в двенадцать часов я буду садиться за стол и есть человеческую пищу.

— Я найму лучшего повара.

— Не нужно лучшего. Прежний сойдет. Знаешь, меня устроит то, что я ел тогда, после целого дня работы. Простая пища и, может, бокал-другой вина.

— Будет исполнено, господин, — поклонился Чевбет, прежде чем уйти. — Через час приглашу вас к ужину.

Через час? Кастилос содрогнулся. Стало не по себе от такой исполнительности. Неужели за час повар сумеет купить продукты и приготовить ужин? Должно быть, среди слуг сейчас паника. Остановить их? Сказать, что сегодня можно и пропустить ужин? В конце концов, у него же есть несколько пробирок с собой, а утром подвезут остальное. Можно остановить жизнь, только и всего.

Кастилос остался на месте. Да, он помнил, как выматывался, будучи на побегушках у старого дворецкого. Но помнил и то, какая тоска рождалась в сердце, если работы не было. В действии — жизнь. Если дворецкий сам взял на себя такую задачу, пусть выполняет. Отменить приказ из жалости — значит, унизить старика, обидеть без всякой на то причины. Кастилос отхлебнул вина, и веки его опустились.

— Господин? — Мягкий голос дворецкого вырвал его из сна.

— Да? — встрепенулся Кастилос. — Уже готово?

— Будет через пять минут. К вам посетитель. Я не знал, как вы расположены принимать, а потому осмелился попросить девушку подождать внизу.

— Девушку?

Кастилос покинул лоджию, и прошлое вернулось. Волшебным образом исчезла пыль, загорелись свечи в канделябрах. Повсюду чувствовалось какое-то движение, суета. Мелькали едва заметные глазу фигурки служанок. Проходя мимо библиотеки, Кастилос толкнул дверь и остановился. Книги стояли на местах, тисненные золотом корешки блеснули в свете свечей.

— За пять лет работы в этом доме я допустил ровно одну ошибку, которая стоила мне должности, — сказал Кастилос. — Помнишь, когда ты заболел и поручил мне исполнять твои обязанности? Я так этим гордился… Заполучив ключи от всех дверей, стал наведываться в библиотеку герцога, несмотря на строгий запрет. Прекрасно зная распорядок его жизни, я всегда мог выкроить один-два часа на чтение. Там мне открывались тайны мироздания. Я читал о сотворении мира, читал об Алой Реке, из которой вышли первые вампиры. Перелистывал страницы истории, переживал жестокие войны, которые вели между собой вампиры…

— Герцог застал вас за этим занятием? — спросил Чевбет.

Кастилос кивнул. Потом снова заговорил, медленно, с трудом, будто вырывая из сердца слова:

— Однажды я чрезмерно увлекся и упустил время. Я весь был погружен в мир Второй Великой Войны, которая привела мир к нынешнему облику. Лорд Эрлот на боевой колеснице врывался в ворота столицы. Летели стрелы, порхали мечи, лилась кровь — вампирская и людская. В этой последней битве было не до рассуждений о достоинстве — все бились бок о бок. Я буквально видел перед собой блеск оружия, слышал звон и крики… Вдруг чья-то тень упала на страницу. Я поднял взгляд и увидел герцога Освика. Впервые на моей памяти он улыбался, будто отец, радующийся успехам сына. Пожалуй, он и был мне отцом — родного я давно позабыл.

Кастилос стоял, закрыв глаза, и по щекам его текли слезы. Рука так и осталась на ручке двери.

— Я вскочил на ноги, покраснел, чудом не выронил книгу, но герцог велел мне успокоиться. «Эрлот был героем, сынок, — сказал он. — Настоящий боец. Мы с ним дружили долгое время. Но про меня ты в этой книге ничего не прочтешь. Я не из тех, кто бьется. Моя стезя — книги, знания. По душе ли тебе такой путь?» «Другого пути мне не нужно», — так ответил я. Освик сказал, что я больше не работаю на него. Он уволил меня с позором — за грубое нарушение правил. А покончив с этим, признал сыном и подарил новую жизнь.

— Он в вас не ошибся, господин, — произнес Чевбет.

— Спасибо.

— Не стоит благодарности.

Кастилос прикрыл дверь и спустился вниз, туда, где ждала посетительница. Своим появлением Кастилос опять вспугнул стайку служанок, которые исчезли, не дав себя разглядеть. Рука хозяина лежала на гладко отполированных перилах, яркий свет заливал прихожую, в которой стояла, переминаясь с ноги на ногу, смущенная девушка.

— Исвирь, — сказал Кастилос.

— Санат, — прошептала она.

Они не сделали движения навстречу друг другу. Кастилос покачал головой.

— Этого имени больше нет, — сказал он. — Этого человека не существует. Я предупреждал.

Лицо девушки исказила гримаса отчаяния.

— Зачем же ты врешь? — еще тише спросила она. — Ты сказал, что не знаешь, куда тебя понесет Река. Ну что ж, она принесла тебя сюда. И я здесь. Что же ты скажешь теперь? Скажи, что я никогда тебе не нравилась!

Кастилос обнаружил, что до сих пор держит фужер с вином. Должно быть, он выглядит таким заносчивым в ее глазах, таким надменным. Если бы она знала, что означает этот фужер. Что это — не часть аристократической позы, не игра, а мучительное воспоминание о том, кого больше нет.

Он прошел мимо Исвири, поставил фужер на сверкающий черным лаком стол. Взгляд задержался на камине. Огонь весело потрескивает, как в далеком прошлом. Неужели здесь и сейчас действительно воскресает прошлое?

— Ты мне нравишься, Исвирь, — сказал Кастилос, не глядя на нее. — Нравишься так, как может нравиться человек. Но здесь, в моем доме, ты сможешь быть лишь служанкой. Невидимкой-призраком, старающимся угодить мне, не попадаясь на глаза. И вскоре я забуду о твоем существовании. Ты этого хочешь?

— Я хочу быть с тобой по праву жены, — ответила она. — Как мы и собирались. Ты ведь сватался за меня!

— Я вампир.

— Ты человек!

— Нет. Человек умер больше пяти лет назад. Я — вампир. Человеческие обязательства меня больше не связывают. Даже если я убью тебя сейчас, меня осудят лишь за нелепую растрату ресурсов. Ты ведь помнишь, что говорил Эрлот в деревне? Знаю, ты ненавидишь его, но он говорил правду. Люди — это скот, а вампиры — пастыри. Что бы ты сказала о пастухе, который спит с коровой?

— Зачем ты меня оскорбляешь? Ведь ты же не думаешь так!

— Речь не о том, как я думаю, а о том, как все есть на самом деле. Хочешь играть в жену? Прошу, располагайся. Я глазом не успею моргнуть, как в моей постели окажется не юная красавица, а скрюченная от старости карга, которую я с отвращением выгоню. Но будешь ли ты счастлива до тех пор? Я ведь не для того выбрал вечность, чтобы умереть. Большую часть времени я для тебя буду живым трупом. Холодным, бездыханным, говорящим сознанием.

Кастилос остановил сердце еще на лестнице. Надеялся, так будет проще. Мертвые не испытывают таких сложных чувств, как живые. Сейчас до его ушей доносились всхлипывания. Девушка плакала, но ему было все равно. Как вампир, он знал: слезы высыхают, плоть разлагается. Вампир же смотрит вдаль, идет вперед.

У Исвири оставался еще один шанс, и она решилась испытать его:

— Но ты ведь можешь обратить меня! — воскликнула она. — Я стану такой же, как ты, равной тебе!

— Нет, — покачал головой Кастилос.

— Почему? Почему ты отказываешь мне даже в этом?

Он повернулся к ней и заглянул в глаза.

— Назвать причины? Изволь. Первая причина — то, как ты к этому относишься. Будто это проклятие, которое ты принимаешь ради меня. Вечность — величайший дар, ради которого люди гнут спины годами. Величайшее благо, заслужить которое дано единицам. Дать его тебе — все равно что бросить пригоршню золотых монет в грязь перед свиньей.

Исвирь отступила на шаг. Ее трясло от страха и обиды, лицо побледнело.

— Вторая причина, — продолжал Кастилос. — Обратив, я сделаю тебя дочерью. А у меня пока нет потребности в наследниках. Я не восприму тебя, как равную. Ты будешь моим ребенком, вот и все. Твоя ко мне любовь станет мне противной.

— Ты лжешь, — выдохнула она.

— И, наконец, третья причина. Даже упроси я самого короля Эмариса обратить тебя в вечность, ты все равно останешься такой, как сейчас. Девушкой, которая создана для того, чтобы служить мужчине. Доить коров, сеять и полоть, прибираться и стирать. Твоя единственная страсть — я. Целую вечность терпеть рядом существо, которое может лишь смотреть на тебя с обожанием? Это не для меня. Мной владеют совсем иные страсти, и моя спутница должна либо разделять их всем существом, либо предаваться своим. Пусть даже они пойдут наперекор с моими. Мне нужна личность, а не виляющая хвостом собака.

Плечи девушки поникли. Подойдя к двери, она положила руку на засов и замерла. Лорд Кастилос стоял спиной к камину, глядя на нее безразличным взглядом.

— Значит, все? — спросила она.

— Да, — сказал он. — Забудь и живи дальше. Подожди!

Исвирь вздрогнула и обернулась. Несмотря на все оскорбления, сердце ее затрепетало. Неужели он передумает сейчас? Неужели все как-нибудь да свершится?

Кастилос сделал несколько шагов к ней.

— Кто новый староста? — спросил он.

— Тирмад, — сказала Исвирь. — Зачем тебе?

— Скажи ему, что повесток не будет ближайшие полгода. Знаю, это не компенсирует потери, но… Потом все будет так же, как при Освике. Никаких детей. Одна донация в месяц.

— Я поняла. Это все?

— Да. И ты это передашь. Ясно? Хочешь наложить на себя руки — сделаешь это потом. Но знай, что за твой грех поплатится твоя семья. Я лично повторю тот кошмар, что устроил Эрлот. Думай об этом и живи, пока не найдешь другого повода.

Страшный стон вырвался из груди девушки, но она ничего не сказала. Ладонь стиснула засов так, что пальцы побелели.

— Левмир появился? — спросил Кастилос.

— Нет. Никто его не видел.

— Если появится, передашь ему, чтоб уходил. Скорее всего, Эрлот выбросил его из головы, но рисковать не стоит. В Сатвире ему больше делать нечего.

Засов с грохотом отлетел в сторону. Дверь распахнулась. Стоя на пороге, Исвирь повернулась к Кастилосу и, сверкнув глазами, прошипела:

— Тебя этот мальчишка заботит больше, чем я!

— Да, — кивнул вампир. — Потому что у него есть страсти, которые поведут его вперед. Страсти, ради которых он найдет в себе силы меняться.

Закрыв дверь за Исвирью, Кастилос прижался к дереву лбом и вздохнул. Заколотилось сердце. Ноздри наполнил тонкий тающий аромат девушки. Его быстро заслонили другие запахи, и Кастилос улыбнулся.

— Все ведь уже на столе, так, Чевбет?

Он повернулся и увидел дворецкого, застывшего возле подноса с ужином.

— Прошу вас, господин, — поклонился Чевбет.

Отужинав, Кастилос придвинул кресло к камину, взгляд устремился в огонь. Освик частенько сидел здесь, читая книгу. Кастилос хотел сегодня повторить все за названным отцом. Поминовение продолжалось.

— Чевбет! — позвал он, и дворецкий немедленно появился поблизости.

— Вашу постель приготовили, господин.

— Пододвинь кресло, присядь.

— Господин, уместно ли…

— Я не всегда был господином. Я был мойщиком посуды, уборщиком, поваренком — и все это под твоим началом. Ты был мне другом и наставником, ты помогал мне выжить. Неужели теперь я не могу позволить себе сидеть рядом с тобой, если мне так хочется?

Чевбет сел рядом с господином. В неровном свете огня профиль дворецкого казался отлитым из бронзы.

— Как ты думаешь, почему он не обратил тебя? — спросил Кастилос.

— Я всего лишь дворецкий, господин. У меня не было счастья, кроме как служить в этом доме.

Они долго молчали, прежде чем дворецкий решился снова нарушить тишину:

— Вы все правильно сказали девушке, господин. Она молода, глупа и считает, что вы ее оскорбили, но это не так. Человек должен заниматься тем, к чему он расположен, в этом его счастье. Вампирами же становятся те, кого страсти ведут дальше человеческих пределов. Вы были таким, господин, и он это понял. Я — нет. И эта девушка — нет.

Дрова почти выгорели, за окнами занимался рассвет, когда Кастилос встал с кресла.

— Спасибо, — сказал он, прежде чем отправиться в постель.

— Не стоит благодарности, господин.

Кастилос мог поклясться, что впервые увидел, как губы Чевбета дрогнули в улыбке.

* * *

Удар.

Еще удар.

Один за другим, с равными промежутками. Трещит дерево. Удар за ударом, неотвратимые, будто сама смерть.

Левмир открыл глаза. Еще не соображая, где он и что происходит, увидел осунувшееся лицо И. Девочка лежала с закрытыми глазами на лавке, укрытая по горло рваным одеялом. Левмир лежал на полу. Под ним оказалась соломенная подстилка, покрытая медвежьей шкурой.

Удар.

Память неохотно вышвыривала картинки минувшей ночи. Левмир вспомнил волчью драку и то, как серебристый волк превратился в И. Вспомнил, как нес ее, бесчувственную, пока не свалился от усталости.

Удар.

Левмир приподнялся на руках, осматриваясь. Маленькая комнатка с покатыми стенами. Ни одного окна. Справа — круглая дверь. Слева — застеленная, как кровать, деревянная колода. В дальнем углу коптит печурка, рядом с которой сидит великан. Таких больших людей Левмир не видел никогда. Он, казалось, мог одной ладонью раздавить голову кузнеца Балтака, который считался самым сильным в Сатвире. Саквобет же в сравнении с ним — просто щенок.

Великан поднял топор, и лезвие врезалось под углом в палку, снимая толстую стружку. Конец палки с каждым ударом все больше заострялся.

— Вода в углу, — прогудел великан, не глядя на мальчика.

Левмир перевел взгляд в другой угол и увидел кадку с лежащим рядом ковшом. Пить действительно хотелось. Он встал. Плотно пригнанные доски даже не скрипнули под его весом. Левмир зачерпнул из кадки, и не заметил, как осушил ковш. Вода оказалась теплой, но вкусной.

— Сбежал? — все так же, не поворачиваясь, спросил великан. Левмир смотрел на его огромные руки, большую голову, длинные седые волосы, прихваченные лентой и такую же седую бороду.

— Из дома сбежал? — повторил вопрос великан.

— Нет, — прошептал мальчик.

— Громче скажи.

— Нет! — На этот раз голос сломался, получился какой-то петушиный крик. Левмир покраснел от досады.

— А что тогда?

— Дом… Сожгли… — Теперь память показала остальное, и Левмир, покачнувшись, свалился на пол.

Мать, отец… Труп, упавший в колодец. Тело матери, освещенное пылающим домом предателя Саната. Голова кружилась, к горлу подступила тошнота.

— Кто? — спросил великан.

— Ва… Вампиры, — выдавил мальчик, задыхаясь. — Они пришли, и… Они всех… Санат!

— Санат? — Великан посмотрел на Левмира. У него оказались блеклые, почти бесцветные глаза. — Он жил у вас?

— Да. Он оказался вампиром. Оказывается, это теперь его деревня. А отца убили. И маму… Они все…

— Вот, значит, как, — сказал великан, возвращаясь к делу. — Выбился-таки…

Левмиру было плевать, что великан делает, о чем говорит. Перед глазами темнело от невыносимой тоски. Он обратил внимание на великана только тогда, когда тот прошел мимо и остановился у лавки. Сорвал одеяло с И.

— Что вы делаете? — спросил мальчик.

— Забью кол ей в сердце.

Великан говорил спокойным голосом, а руки поднесли к девочке заостренную палку. Одна рука, держащая топор лезвием кверху, поднялась, готовясь нанести удар.

Левмир прыгнул и повис на этой руке. Вцепился в нее зубами, заколотил ногами в ботинках по каменной спине великана. Тот обернулся, лишь удивившись этой атаке.

— Ты чего, малыш? — спросил он.

— Не трогайте ее! — заорал Левмир. — Отпусти! Убери кол, не надо!

— Это вампир. Ты разве не понял?

— Пусти ее!

— Если я не пробью колом ей сердце, она будет орать, когда я начну ее жечь, — терпеливо, словно неразумному младенцу, втолковывал великан. — Эти твари очень громко орут. И очень долго. Когда жег трех первых, чуть не оглох. С тех пор всегда сначала пробиваю сердце.

— Тогда меня вместе с ней жги! — крикнул мальчик. — И колом тоже — давай меня сначала!

На И не было одежды. Лишь три кожаных ремня перехватывали тело, удерживая на лавке. «Проснись! — мысленно взмолился Левмир. — Пожалуйста, открой глаза! Ты же вампир, ты разорвешь эти ремни, или превратишься в туман и выскользнешь!»

Великан без усилия повел рукой, и Левмир упал на медвежью шкуру, громко застонав от удара. Внутренности чуть не вылетели через рот — так ему показалось. Но через мгновение снова на ногах, снова бросился на великана. Тот отступил. Не отдавая себе отчета в том, что делает, Левмир нагнулся, поднял драную тряпку, которую отбросил великан, и снова накрыл И.

— Да что с тобой такое, малыш? — все таким же бесстрастным голосом спросил великан. — Она сожгла твой дом, убила твоих родителей…

— Это была не она! — крикнул Левмир.

— Прекрати орать, иначе я действительно начну с тебя. Ты же сказал, что их убили вампиры.

— Да. Но не она. Она спасла меня, понимаешь? Меня ведь тоже должны были убить, а она меня спасла! — Он говорил, и, слыша свои слова, понимал их. Слышал, и не мог сдержать слез. — Она меня спасла, а я накричал на нее за то, что она не спасла всю деревню. Она хотела дружить со мной, а я оттолкнул ее и бежал. А она все равно шла за мной, и дралась с волком, чтобы снова меня спасти.

Левмир рыдал, глотая окончания слов. Его трясло, и он попытался схватиться за скамейку, на которой лежала И. Пальцы сомкнулись на ее запястье, Левмир сжал его, не обращая внимания на холод кожи. Рука дрогнула в ответ.

Великан переводил взгляд с Левмира на девочку и обратно. Как будто размышлял о чем-то. Резким движением отбросил топор, и острое лезвие вонзилось в полено возле печки.

— Защищаешь свою женщину, — сказал он. — Вот, значит, как.

— Просто отпустите нас, — взмолился Левмир.

— И куда вы пойдете? Назад в деревню, где тебя убьют ее сородичи? Или к ней домой, где тебя убьют ее сородичи? Или в соседнюю деревню, где слух о ней разлетится за день, а потом тебя убьют ее сородичи? Или ты намерен ползать перед ней на коленях, вымаливая бессмертие?

— Ни за что! — вырвалось у Левмира. Не зная, почему, он твердо понял в этот миг, что никогда не возьмет у И этот дар.

— А вот теперь ты мне нравишься, малыш. Что-то там у тебя в голове происходит, что-то крутится. Ладно, я подожду. Я буду спокойно смотреть, как все пойдет. Времени до вечера много.

— До вечера?

— Да, до вечера. Нам нужно решить, как мы поступим. Потому что с заходом солнца она сможет бежать. Не раньше. Днем эти мрази остаются в той форме, в какой их застает солнце. Ты голоден?

Левмир сглотнул слюну, желудок заурчал. Великан кивнул и направился к печке. По комнате разлетелся вкуснейший аромат.

— Держи, стола у меня нет. Так что осторожно, не разлей. Горячо.

Левмир принял из рук великана глиняную миску с вареным мясом. В бульоне плавали еще какие-то травки и коренья, почти не рубленые. Обжигаясь, перехватывая миску из руки в руку и то и дело роняя деревянную ложку, Левмир с аппетитом съел предложенное кушанье и подумал, что отродясь не пробовал ничего вкуснее. Великан ел неторопливо, держа горячую миску одной рукой. Покончив с обедом, забрал посуду у Левмира, сложил возле двери.

— Потом пойдешь к ручью и помоешь, — сказал великан.

Левмир кивнул.

— Теперь буди свою женщину.

Мальчик покраснел.

— Она не моя…

— Тогда не возражаешь, если я ее возьму?

Левмир замер. Дыхание перехватило от услышанного. Вот так просто и нагло… А он ничего не сможет сделать.

— Нет. Она моя.

— Тогда разбуди ее.

Веки девочки опущены, но ресницы трепещут. Как будто И пыталась вернуться в явь, но никак не могла. Левмир склонился над ней, погладил по щеке. Девочка не реагировала.

— Проснись, — сказал на ухо. — Проснись, И! Это я, Левмир.

Губы шевельнулись, и Левмир услышал едва различимые слова:

— Не… Бросай… Меня…

— Не брошу. Я здесь. Проснись, пожалуйста, ты нужна мне.

Глаза распахнулись, и Левмир с криком отпрянул. Великан тут же оказался рядом.

— В чем дело?

Левмир дрожащей рукой указал на лицо И. Ее глаза будто залило черной краской, только радужки, прежде изумрудно-зеленые, теперь пылали красным огнем.

— Что, никогда не видел ее такой? — улыбнулся великан. — Это нормально для кровососов. Твоя женщина хочет жрать. Накорми ее, будь добр. Такова обязанность мужчины.

Великан, посмеиваясь, отошел обратно к печке и сел на колоду, подперев рукой подбородок.

Левмир приблизился к И. Девочка натянула прочные ремни, пытаясь сесть, но не смогла и со стоном повалилась обратно. Веки опустились.

— Не смотри, — хрипло сказала она.

— Как ты? — шепотом спросил Левмир. Сердце колотилось все сильнее и сильнее. Он не мог заставить себя подойти ближе, чем на расстояние вытянутой руки.

— Плохо, — отозвалась И. — Не могу вернуться. Больно.

Она с трудом выплевывала слова, извиваясь под жалким одеялом. Левмир взглянул на золотые и серебряные пряди волос, и чуть не заплакал. Грязные, перепутанные космы — вот все, что осталось от былой красоты.

— Ты хочешь… крови? — спросил он.

— Да. Там. У меня. В кармане. Потеряла…

Левмир повернулся к великану.

— Вы не находили ее одежду? — спросил он.

Тот покачал головой.

— Прости, малыш, я не знал, что она была. Мало ли что голые дети вытворяют в лесу. Чуть позже схожу поискать — ни к чему такие следы. Но скорее всего волки разодрали все, и концов не сыщешь.

— Что же делать…

— Пусти меня, — прошептала И. — Я пойду искать. Я найду, правда. Отпустите.

— Это все, чего ты хочешь? — обратился к ней великан. — Пойти в лес искать одежду? Ради глотка крови?

Она закивала. Лицо исказила чудовищная мука.

— Надо же, — снова заговорил великан. — А другие варианты у тебя есть? Что если я не отпущу тебя?

И открыла глаза и, приподнявшись, посмотрела на него.

— Я ведь умру тогда! — воскликнула она.

— Уверена?

— Мне нужна хотя бы одна пробирка, чтобы вернуться. Я не смогу иначе, никак.

— Так уж и никак?

Лавка громко скрипнула, когда И шарахнулась от великана.

— Нет! — взвизгнула она. — Нет, пожалуйста, не надо!

— Ну, у тебя два выхода, — пожал плечами великан. — Либо так, либо подыхать от голода. Вряд ли я найду твои запасы. А если и найду — кто мне запретит просто сжечь все?

Левмир крутил головой, ничего не понимая. И плакала, великан смеялся.

— О чем вы? — крикнул он. — Что мне сделать? Давайте я сбегаю, поищу.

— Оставишь меня наедине с ней? — еще громче захохотал великан. — Сколько ж я смогу сдержаться… Увидишь дымок издалека — знай: дальше можно не искать.

— Что мне делать?! — закричал Левмир.

Великан перестал смеяться и посмотрел на него бесцветными глазами.

— Дай ей руку. Пусть напьется крови.

— Нет! — завизжала И, выгибаясь так, что ремни трещали.

— Любопытная тварь, — сказал великан. — Знаешь, чего она боится сейчас? Эй, мелкая, ты ведь никогда раньше не кусала человека?

И замотала головой.

— Вот… Это, как я слышал, весьма непросто. Очень часто вампиры, впервые пробующие человека, не могут удержаться и высасывают досуха. У них будто мозги отключаются. Даже опытным трудно удержаться. А ведь ей-то нужно не больше двух глотков. Вот в чем все веселье, малыш! Я ей не помощник, остаешься ты. Рискнешь жизнью, чтобы спасти свою женщину?

Левмир перевел взгляд на И. Во рту пересохло. Захотелось убежать куда-нибудь и спрятаться. Доверить этому великану все. Он ведь не сможет ее убить, правда? Он ведь взрослый, а взрослые не бывают такими бессмысленно-жестокими! Но бежать некуда, и великан уже сделал кол.

Великан встал, выдернул из полена топор и повернулся к мальчику.

— Отвернись, если страшно, — сказал он. — Я просто избавлю ее от мучений.

Глядя ему в глаза, Левмир медленно поднял левую руку и закатал рукав рубахи. Великан приподнял брови, но даже удивление выглядело у него равнодушным.

— Уверен? — спросил он.

Левмир кивнул.

— Если она тебя прикончит, я тут же прибью ее.

Левмир снова кивнул. Великан пожал плечами и сложил руки на груди. Топорик смешно торчал из его громадной ладони. Левмир понял, что это самый обыкновенный топор, просто на фоне великана кажется игрушкой.

Мальчик подошел к И, которая, отвернувшись к стене, дрожала мелкой дрожью. Губы раздвинулись, обнажив острые клыки.

— И, — позвал Левмир. — Возьми.

Он протянул руку. Девочка открыла глаза, посмотрела на запястье, и красные радужки полыхнули еще ярче. Она дернулась, но тут же со стоном повалилась назад.

— Нет, — шепнула она. — Пусти меня…

— И, он тебя не отпустит, — говорил Левмир. — Возьми мою кровь.

— Нет, убери!

— Я верю тебе, И. Давай.

— А если…

— Не важно. Давай.

Она не могла больше бороться с собой. Левмир вздрогнул, когда ледяные губы коснулись запястья, но не отдернул руку. В следующий миг руку пронзила острая боль, тут же сменившаяся парализующей тело сладостью. Левмир ахнул, ноги подкосились. Голова кружилась, казалось, будто он летит куда-то. Почти сразу желудок сжался, пришла тошнота, и Левмир понял, что умирает. Не было сил вырваться, оставалось лишь ждать конца.

Вдруг все закончилось. Он услышал треск кожаных ремней, а потом в грудь ему с силой ударили две маленькие ладошки. Он снова упал на медвежью шкуру, заморгал, пытаясь вернуть зрение. И сидела на лавке, прижимая к груди одеяло. Голова опущена, лицо скрывают перепутанные волосы. В тишине раздался хриплый вдох, а потом — дикий, отчаянный визг, от которого заложило уши. И визжала, пока воздух в легких не закончился, а потом начала дышать. Глубоко, часто, жадно, будто пожирая воздух. Плечи затряслись, послышались всхлипывания.

— Ду… Ду… Дурак чертов! — пискнула она, и зарыдала в голос.

Послышались хлопки. Левмир повернул голову. Великан, улыбаясь, медленно хлопал в ладоши.

Глава 11 Сатвир

Дворец светился, издалека приковывая взор. Окутанный темнотой и тишиной, этот последний оплот света по-прежнему открывал двери каждому. Никаких секретов и недомолвок. Кастилос в новом мундире, соответствующем званию, поднялся по ступеням Северной лестницы. Слуги, мимо которых он проходил, кланялись, и лорд благосклонно кивал им в ответ. Взгляд скользил по картинам на стенах. Возле одной из них он ненадолго задержался. Лорд Эрлот и король Эмарис бок о бок врывались на боевых повозках в город.

«Нас всегда было трое, — вспомнил Кастилос слова Освика. — Эмарис, Эрлот и я. Как будто сама Река отметила нас и велела держаться вместе. Эмарис оказался мудрым правителем, Эрлот — бесстрашным и беспощадным воином, а я стал между ними недостающим звеном. Я мог заставить Эрлота стать более мягким, а Эмариса — более решительным и твердым».

Освика не было на картине. Он не участвовал в сражениях. Как он говорил, Река создала его для других целей.

— Спасибо, что зашел, Паломник! — послышался голос короля. Эмарис шел к Кастилосу, чуть расставив руки для приветствия.

Кастилос смутился такой откровенности, но ответил на объятие короля.

— Вы все еще зовете меня так? — сказал он, чтобы нарушить тишину.

— Извини, — улыбнулся король. — Просто среди всех нас ты — действительно Паломник. А уже потом — лорд. Но давай все же выйдем на улицу. Я вижу, ты предпочитаешь передвигаться как человек. Тебе приятнее будет дышать свежим воздухом.

Король Эмарис провел его через съежившийся в ожидании снега сад, и остановился возле пруда. Кастилос огляделся. Красивое место, малозаметное для посторонних глаз. На каменной площадке, подходившей вплотную к пруду, две скамьи, но король не стал садиться. Заложив руки за спину, он смотрел на пруд, поверхность которого серебрилась в лунном свете.

— Это было любимым местом моей дочери, — сказал король тихо.

— Было? — переспросил Кастилос. Чувствовал, как резко изменилось настроение Эмариса, но не мог понять, с чем это связано.

— Именно. Но об этом позже. Расскажи, как у тебя дела.

Кастилос пожал плечами, обдумывая вопрос.

— Мне вернули все, принадлежавшее Освику. Последний месяц я осматривал деревни. Нашел их в удовлетворительном состоянии. Кровь сдается регулярно, настроение среди людей умеренное. Исключение — Сатвир. Мне пришлось дать им вольную на неопределенный срок…

— Что послужило причиной?

Кастилос поморщился. В памяти всплыли чудовищные картины той ночи, когда закончилась его человеческая миссия.

— Это из-за процедуры подавления бунта, — тихо сказал он. — Тогда не все прошло гладко, и у людей остались не те мысли, которые должны…

Король Эмарис повернулся, и Кастилос вздрогнул, пронзенный острым, как меч, взглядом.

— Почему бы не назвать вещи своими именами? — спросил король. — Вместо того чтобы спокойно дождаться конца процедуры, ты раскрылся, и люди почувствовали себя обманутыми. Вместо того чтобы потушить костер вольномыслия, ты раздул из него настоящий пожар, а теперь пытаешься забросать его дровами.

Кастилос наклонил голову.

— Это моя ошибка, — сказал он и остановил сердце. Хватит прятаться за маской смертного, искать оправданий. Не для того принял дар и совершил паломничество.

— По-твоему, такой как ты может быть одним из лордов?

— Я не просил такой чести, ваше величество.

— Верно, — кивнул король. — Так почему бы не назвать вещи теми именами, которые им поистине присущи, и которые знаем мы оба. Лорд Эрлот спровоцировал тебя, ведь так?

— Я этого не говорил.

— Я бы не уважал тебя, если бы ты сказал. Но это так. Он совершил одну ошибку, а ты совершаешь другую. Ты должен отменить вольную.

Кастилос ответил после короткого молчания:

— Только не подумайте, что я пытаюсь оспорить… Но разве мне не дана полная свобода в управлении своими ресурсами?

— Так и есть. Но речь идет не о приказе. Считай это советом. Знаешь, чего стоит совет того, кто вышел из Алой Реки на заре времен? Скажем так: когда ты поймешь, что я прав, будет поздно. Ты потеряешь Сатвир. Люди живут спокойно, пока сверху есть необходимая мера гнета. Иначе они обретают свободу и начинают паниковать. Человек в панике убивает сам себя. Поэтому не увлекайся, лорд Кастилос. Дай им небольшую передышку и отмени вольную.

— Да, ваше величество. Я так и поступлю.

— Теперь второе. — Взгляд короля снова устремился на поверхность пруда. — Я объявил об этом на совете, так что ты — единственный, кто не знает. Я назначаю тебя герцогом. Это означает, что ты становишься вторым после меня. Шесть остальных лордов — твои вассалы. Ты ознакомишься с новыми правами и обязанностями.

Кастилос смотрел на короля широко раскрытыми глазами.

— Но ваше величество, — проговорил он. — Такая честь…

— Это не честь, — перебил король. — Так получилось, что ты — единственный, кому я могу доверять. Не считая Аммита, но он лишь воин. А ты — ты другой. Освик не выбрал бы того, кто хоть немножко не напоминал бы его самого.

Кастилос хотел задать вопрос насчет герцога Освика, но не придумал, как сделать это, не задев королевского самолюбия. Вместо этого он молча смотрел на Эмариса и думал, что тот выглядит плохо. Глаза будто провалились в глазницы, морщины глубоко врезались в кожу. Кастилос понял, что видит старость вампира. Не человеческой составляющей его, а бессмертной. Должно быть, когда иссякает дух, тело не спасет ничто.

— Наконец, главное, — вздохнул король Эмарис. — У меня есть к тебе просьба, лорд Кастилос. Не приказ — просьба. Но это такая просьба, отказать в которой нельзя.

— Что вам угодно?

— Найди мою дочь. Защити мою дочь.

В тишине три раза прокричала сова. Кастилос тряхнул головой, пытаясь осмыслить услышанное. Король говорил тихо, но слова раскаленным клеймом врезались в сознание.

— Что значит…

— В ночь, когда закончилась процедура подавления бунта, принцесса Ирабиль исчезла.

— Но это же было месяц назад! Почему вы…

— Скольким вампирам я могу доверять?

Кастилос опустил взгляд.

— Двоим, — шепнул он.

— Именно. Я тщательно скрываю пропажу, но слухи уже поползли. Я могу пустить их по ложному следу, но… Ты должен найти ее прежде, чем это сделают другие.

Кастилос не обратил внимания на слово «другие». Ощущение, что это — скользкая тема заставило его заговорить о другом:

— Найти ее, привести сюда…

— Нет, ни в коем случае. По крайней мере, не сейчас. С тобой пойдет Аммит, у которого более подробные инструкции. Он постепенно раскроет тебе их. Просто ему я доверяю больше. Ничего личного, но мы с ним знакомы так давно, что я даже не помню, с чего все началось.

— Хорошо, но как, где мне ее найти? Если даже примерно не…

Кастилос осекся. Лицо побледнело, рот приоткрылся. Вспомнил, как обостренным чутьем новообращенного почувствовал присутствие в колодце двоих: живого и мертвой. Испуганного и Ждущей. Значит, принцесса не вернулась. Пропала вместе с мальчиком той ночью.

— Не произноси догадку вслух, — попросил король. — Да, я думаю, все так и есть. На это указывает многое. Я знал, что у нее появился друг из людей. Слышал о той накладке, которая вышла в Сатвире. Ирабиль умная девочка, она наверняка спланировала все заранее, но в ее планы вмешалось что-то еще. Поэтому прошу тебя найти ее и защитить. Не нужно отправляться сейчас. Когда будет пора — ты поймешь, или тебе скажут.

— Но почему я? Если Аммит, ее телохранитель…

— Скажем так: я хочу удалить тебя на время из Кармаигса. Когда нужно будет вернуться — ты поймешь сам. Итак, выполнишь ли ты мою просьбу?

— Почту за честь.

— Спасибо, лорд Кастилос. Герцог. Иди, оставь меня здесь.

Кастилос сделал шаг назад, поклонился и обернулся летучей мышью. Предельная концентрация, необходимая для того чтобы сохранить каждую частичку облачения, казалась сейчас желанным отдыхом. Слишком много вопросов в голове, слишком мало ответов. Влетев в раскрытое окно своего дома, Кастилос вернул человеческий облик. Осушив одну из пробирок, лежащих на туалетном столике, глубоко вдохнул. После жизни в Сатвире никак не мог отделаться от этой глупой болезненной привычки — быть человеком.

Кастилос сидел в кресле и вертел пустую пробирку между пальцами. Перебирая в памяти слова, произнесенные королем, и слова, сказанные в ответ, думал, почему так легко согласился выполнить странную просьбу. Нет, конечно, это просьба короля, и он в любом случае принял бы ее к исполнению. Но его больше волновало то, что происходило при этом у него в душе. Он знал Ирабиль, видел ее несколько раз, хотя и случайно, сопровождая герцога Освика. Избалованная глупая девчонка — такое мнение он составил о ней. Наконец, Кастилос признался себе: он пойдет искать не ее, а Левмира. Мальчишку, который потерял все, и которому необходима помощь.

— Мне нужно поменьше дышать, — пробормотал Кастилос, бросив пробирку в корзину для мусора.

* * *

— Хоть бы погулять сходила, что ли.

— Что? — вздрогнула Исвирь, отвернувшись от окна. За окном трепещущая осина роняла ярко-красные листы на землю.

— Погуляла бы хоть, а то сидишь тут, как старуха, — повторила мать, не прекращая месить теста. — Месяц уж в окно выглядываешь. Придет он к тебе, как же! У него там, в городе, знаешь, красавиц сколько? Не перечесть. А ты? Тоже мне, миледи!

Исвирь, задохнувшись от избытка чувств, вскочила со скамьи. Дверь за ней хлопнула так, что горшки задребезжали.

— То-то же, — сказала мать, будто не заметив вспышки дочери.

Заборы, дома, люди — все это мелькало в глазах Исвири, пока она, глотая слезы, бежала по деревне. Будто маленькая обиженная девочка, хотела спрятаться и выплакать все наболевшее. Потом должно стать легче, пусть ненадолго. Только некуда ей бежать. Не знала таких мест, где можно спрятаться от себя.

Исвирь остановилась у колодца. Уперлась руками в сруб, перевела дыхание. Слезы капали вниз, в бездонную глубину. Какая разница? Все равно после того как достали тело старосты, никто больше из этого колодца пить не рисковал. Как будто в трех шагах отсюда другая вода течет.

Отвращение к людям, среди которых прошла жизнь, переполнило сердце Исвири, и она, всхлипнув, ударила кулаком по навесу.

— Ты чего дерешься? — послышался мужской голос. Исвирь обернулась. Приближался Саквобет.

— Ничего, — огрызнулась Исвирь. Принялась крутить ручку ворота.

Саквобет остановился рядом и молча следил за ее движениями. Когда он заговорил, Исвирь ощутила запах перегара:

— Отсюда ведь не пьют больше.

— Не пьют.

— А ты что же?

— А я — пью.

— Там ведь этот… староста валялся.

— Валялся.

Разговор явно не клеился, и Саквобет, почесав затылок, перешел к главному:

— Слушай, ты бы это… Ну, хватит уже по этому-то своему чахнуть. Мы с парнями почти дом мне построили, скоро новоселье справим.

— И что?

— Ну как что… Один ведь я теперь. Хозяйка нужна.

— Блевотину за тобой подтирать?

Исвирь сама не ожидала, что так резко ответит. Но слово вырвалось. Она взяла ведро обеими руками, вылила часть воды обратно, чтобы не так тяжело было, и приникла губами к холодному железу. Глотнула ледяной воды, вспомнив, как впервые коснулись ее губы любимого. Какими холодными они были… По телу пробежала сладкая дрожь, будто девушку трясло от холода.

— Чего ты сразу? — оскорбился Саквобет. — Я ведь по-хорошему хотел.

— А по-плохому как будет? — посмотрела на него Исвирь. — Ты с тех пор хоть день трезвым провел?

Ведро загремело о стенки колодца, плеснула вода.

— У меня мать убили! — стукнул себя кулаком в грудь Саквобет. — Бабку сожгли! Сестру…

— А ты и рад стараться. Вот счастья-то привалило: пей — не хочу! И слова ведь никто против не скажет, горе у него.

Саквобет тяжело дышал. Кулаки сжались так, что костяшки пальцев хрустнули. На шее вздулись жилы, глаза налились кровью.

— Ох, подумала бы ты, — прорычал он. — Наговоришь грубостей, а потом сама ведь приползешь. Кто тебя еще такую возьмет, порченую, да еще и вампиром?

Исвирь молча взялась за ворот, а когда ведро поднялось, перевернула его на голову остолбеневшему Саквобету. Холодная вода окатила парня, а ведро так и осталось на голове. Выглядел он при этом настолько забавно, что Исвирь, не удержавшись, хихикнула. Потом, правда, поняла, что лучше убраться подобру-поздорову, и побежала обратно к дому. Позади ревел обиженный Саквобет.

Вечером вернулся из города поддатый отец. Никто не знал, какими правдами и неправдами он упросил взять у него кровь, но кровь взяли.

— Благодетель чертов, — ворчал отец, распаковывая привезенные свертки. — Вольную он дал! Спросил бы кого, что ли… При Эрлоте хоть и тяжко было, а денег давали досыта! Что смотришь? Про хахаля твоего говорю! — прикрикнул отец на сидящую в углу Исвирь.

— Он же как лучше хотел, — отозвалась та.

— Вот я и говорю — благодетель чертов. При Эрлоте хоть на жратву не жаловались.

Многие в деревне с грустью вспоминали недолгий период правления лорда Эрлота. Все помнили, что денег тогда было много, правда, никто не говорил, что все эти деньги улетали на еду, чтобы как можно скорее восстанавливать кровь. Зато о вкусной еде, что при Эрлоте была, говорили много и с удовольствием, заканчивая разговор неизменным плевком при упоминании предателя Саната.

— Вот, примерь-ка, — сказал отец, развернув светло-зеленое платье с оборками. — Если большевато — подшей.

— Зачем оно мне? — удивилась Исвирь.

— А замуж ты в чем собираешься?

Отец прятал глаза, говоря это.

— Замуж? — ахнула девушка. — За… За кого?

— Саквобет на днях интересовался…

— Ни за что!

— Ты прекрати голосить-то, тебе ж дело говорят!

— Не пойду!

Конечно, этим дело не кончилось. Разговоры о замужестве начинались каждый день, с обязательными криками и скандалами. После долгих боев Исвирь примерила платье. После ссоры с матерью — подшила. Но про Саквобета слышать не желала, несмотря на все увещевания.

— Да как ты не поймешь, что никто кроме него не интересуется! — убеждал отец.

— И что теперь? — отвечала Исвирь. — Так и кидаться, лишь бы муж был?

— А ты как хотела? Пока не спуталась с этим кровососом недоделанным, сколько за тобой парней ходило? Рожи друг другу чуть не били! А с тех пор — как отрезало. Устроила себе смотрины, никто больше не виноват! А Саквобет — парень нормальный, хозяйственный. Я абы за кого дочурку выдавать не стану. Ну выпивает. Ну не красавец. Так что ж теперь?

Приходил в гости и сам Саквобет. Исвирь в его присутствии вела себя спокойно, а на подмигивания и намеки не отвечала, взгляд оставался холодным, щеки если и краснели, то лишь от сдерживаемой злости.

— Да выходи ты уже за меня, пока зима не началась! — не выдержал однажды Саквобет. — Хоть погуляем всей деревней, по теплу-то!

— Никогда, — глядя в глаза, сказала Исвирь.

Когда дверь хлопнула за Саквобетом, отец и мать налетели на Исвирь, словно воронье на падаль. Ссорились до поздней ночи, а утром, выйдя из дому, Исвирь увидела, что забор облили кровью. Свиной, скорее всего — ночью у кого-то поросенок визжал. По засохшей крови не то углем, не то еще чем-то черным вывели слова: «Вомпирава сука». Исвирь засмеялась над ошибками в первом слове, а второго будто и не заметила. Заметил отец. Взяв ремень, оттащил взрослую дочь на сеновал и долго порол, перемежая удары самыми страшными ругательствами, которые мог придумать. Исвирь вытерпела все без единого звука.

Закончив порку, отец обмотал кулак ремнем, поднес его к носу Исвири.

— Сейчас приведу Саквобета, — прошипел он. — Не дай бог что-то не то скажешь — ты у меня подохнешь на этом сеновале. Поняла меня?

— Поняла, — прошептала девушка.

Отец ушел и вскоре вернулся с довольным улыбающимся Саквобетом. Несмотря на то, что перегаром от него несло на всю хату, мать не уставала нахваливать гостя и все подливала ему, да подкладывала.

— Ну что, когда свадьба-то? — подмигнул Саквобет Исвири, которая стояла рядом со столом, не в силах сесть.

— Зарезал ты свою невесту ночью, — отозвалась та. — Хоть полюбиться-то успели?

На ночь отец запер ее на сеновале. Опуская засов, чуть не плакал от усталости и боли в руках. Утешало одно: если уж переживет девка ночь, то к утру точно замуж согласится.

Всю ночь Исвирь не смыкала глаз. Дышала с трудом, хватая ртом воздух, и мечтала о смерти. Но утром, когда поднялся засов и на пороге появилась фигура отца, упрямые губы шепнули: «Никогда!»

Наверное, следующей пыткой должен был стать голод. Так подумала Исвирь, когда за весь день дверь сенного сарая больше ни разу не открылась. Есть, впрочем, почти не хотелось. Хотелось пить. Должно быть, началась лихорадка — во рту пересохло, болезненная дрожь сотрясала тело. Пытаясь согреться, Исвирь зарывалась глубже в сено и плакала.

Она ненадолго забылась, а очнувшись, ощутила жар. Раскидала сено со стоном, вдохнула воздух и закашлялась — воздух отравлен дымом. Снаружи слышался страшный гул горящего огня, кое-где языки пламени пробивались сквозь стены. На глазах девушки огонь лизнул сено и, распробовав, побежал по нему в разные стороны.

Снаружи кричали. Визжала мать, отец что-то говорил про воду. Несколько раз слышался голос Саквобета. Исвирь закрыла глаза, стоя в новом красивом платье посреди горящего сарая.

— Санат, — шептала имя того, кто однажды вытащил ее из огня.

Его не было. А без него — не было и жизни, не было и боли. Исвирь не дрогнула, когда огонь переметнулся на волосы и платье. Лишь ощутила, как жар становится сильнее, а потом рухнула без чувств на пол. Дым свалил ее быстрее огня, а огню осталось лишь подбирать остатки.

Глава 12 Цепь

— Я хочу гулять! — И топнула ножкой, звенья цепи забренчали. — Куда я днем денусь, ну?

Левмир посмотрел на великана, который в задумчивости поглощал завтрак.

— Может, хватит держать ее на привязи? — спросил мальчик.

Великан посмотрел на него, потом на И.

— Может, и хватит, — сказал он. — Да только пусть лучше так.

Согласившись оставить И в живых, великан выдвинул два условия: девочка должна остаться у него, а гарантом выступит цепь. И на удивление легко согласилась. Правда большей частью она грустила на лавочке, подперев подбородок руками. Левмир пытался говорить с нею, но девочка молчала. Почему-то она предпочитала обращаться лишь к великану, который надел на нее цепь.

Одежду И так и не обнаружили. Вместо нее великан принес нечто, назвав это «платьем». На взгляд детей «платье» больше напоминало грубо перешитый мешок, но И безропотно его надела. Вымытые сияющие волосы, рассыпавшиеся по мешковине, выглядели еще прекраснее, чем прежде. А вот улыбаться И перестала.

— Послушай! — Левмир давно перешел в общении с великаном на «ты». — Но ведь можно вбить кол снаружи и пристегнуть там!

Великан прекратил жевать и задумался. Гигантские плечи приподнялись и опустились.

— Это можно, — сказал он. — Поем — устрою. А ты собирайся. На охоту пойдем.

Левмир устремил на И взгляд, исполненный радости. Девочка посмотрела на него холодно и, фыркнув, отвернулась. Что с ней? Почему она ведет себя так? Левмир не понимал. Он стеснялся говорить с ней при великане, а ночью она делала вид, что спит, и не отвечала на его шепот.

Покончив с завтраком, великан выдернул из бревна в стене длинный штырь, к которому крепилась цепь, и пленница смогла, наконец, увидеть неяркое осеннее солнце. Неподалеку от землянки боролся с гниением старый пень. Великан выбрал на нем самое прочное место и вколотил штырь туда. И уселась на тот же пень и поежилась.

— Замерзла? — тут же подскочил Левмир. — Я сейчас!

Он скрылся в землянке, тут же выбежал обратно, неся плотное одеяло, которое пожертвовал ему великан. И сделала вид, что не заметила, как он ее укутывает.

— Точно тут сидеть будешь? — спросил великан, почесывая бороду. — Мы, может, до ночи проблуждаем. Не замерзнешь?

— Я люблю лес, — отозвалась И. — Посижу тут.

— Смотри. А бежать не думай. Ближайшая деревня Сатвир, а там вампиров ой как теперь не любят. Попробуй к кому с клыками сунуться — сразу на костер.

И улыбнулась вместо ответа, что вполне удовлетворило великана. Девочка не пыталась бежать. Знала, что стоит ей остановить сердце, как организм потребует крови. Великана ей не одолеть, а Левмира она больше никогда кусать не хотела. Значит, оставалась деревня… Которая находится незнамо где. Выросшая во дворце, И плохо ориентировалась в лесах. К заветной полянке, где никогда уж, верно, не танцевать ей при луне, вела память. Но и полянка осталась где-то далеко, в другой жизни.

Левмир, держа здоровенный самострел, улыбнулся девочке на прощание, и она едва сдержалась, чтоб не ответить улыбкой. Когда они скрылись из виду, И, поджав под себя ноги, плотнее закуталась в одеяло. «А вот найдет меня сейчас кто-нибудь — что я ему скажу?» — думала она. В голове мелькнула мысль воспользоваться кровью этого путника. Потом — узнать у него, где Сатвир, и бежать. До темноты. Потом — лететь. Добраться до дворца, обнять папу, заплакать…

— Ни за что, — шепнула девочка, представив, как впивается в человеческую плоть. Ее передернуло от этой мысли. Отец много рассказывал о тех, кого он лично отправил на костер за подобную охоту на людей. «В моем королевстве людей кусают только по приговору, — говорил он. — Кровь в пробирках — единственный приемлемый вариант».

Принцесса не могла нарушить волю отца, а потому сидела и ждала, когда вернется Левмир. Когда он поймет, что делает с ней собственными руками.

— Дурак чертов, — прошептала И.

* * *

«Я погоню его на тебя, а ты стреляй прямо в грудь!» — так сказал великан, прежде чем уйти.

Левмир притаился за деревом, чуть дыша. Взгляд не отрывался от вершины холма, где нет-нет, да и появлялись оленьи рога. Хитрый зверь знал, что с холма быстро заметит опасность и сможет легко убежать. Как великан собирался заставить его выбрать нужное направление — этого Левмир не понимал. Предпочитал не думать, а просто покрепче сжимал самострел. Таких ответственных заданий раньше никто ему не давал.

«А что если я промахнусь?» — спросил он великана, прежде чем тот ушел. «Тогда твоя женщина останется голодной», — ответил тот. Левмир стиснул зубы: «Не бывать этому!»

Мысли об И навели Левмира на грустный лад. Он всеми силами прятал от себя воспоминания о последней страшной ночи в деревне, но И спрятать не мог. Каждый взгляд на нее, вызывал в памяти колодец…

Зашипев сквозь стиснутые зубы, Левмир вытер глаза рукавом. Не время сейчас для слез. Ночью, когда все уснут, и не раньше.

Он поднял голову, и сердце на мгновение замерло. Олень взбрыкнул, издал странный звук и понесся вниз. Он бежал не прямо на Левмира, а южнее. Мальчик поднял самострел, но понял, что промахнется. Что же делать? Решение пришло быстро: Левмир кинулся наперерез. Бежал так быстро, как никогда. Ветер свистит в ушах, ветки хлещут по лицу. Он уже не обращал внимания на шум, который производит, шум, который не мог не привлечь внимания даже перепуганного оленя.

Зверь повернул голову, и Левмир заглянул в его перепуганные глаза. Будто время остановилось. «Пора!» — понял мальчик. Он вскинул тяжелый самострел и спустил тетиву. Свистнула стрела. Олень поднялся на дыбы, потом припал на передние лапы и, выпрямившись, побежал дальше. Из груди торчала стрела. Мальчик думал, что олень сразу упадет, и потому выдернул из колчана новую стрелу. Прицелился, выстрелил. Олень уже далеко, и стрела вонзилась на излете — кажется, в круп. Раз моргнув, мальчик потерял оленя из виду.

Руки дрожали, стучали зубы, а успокоить сердце никак не получалось. Левмир скорее не услышал, а почувствовал тяжелые шаги великана, бегущего к нему.

— Успел? — спросил тот.

Левмир кивнул.

— Пошли.

«Куда? — думал мальчик. — Домой? Все равно ведь олень убежал».

Но великан направился в ту сторону, где скрылся зверь. Мальчик плелся следом. Великан опустился на корточки. Левмир обошел его, чтобы увидеть, что же там, на земле.

На земле — вернее, на траве, — была кровь. Розовая, с пузырями, и немало.

— Хороший выстрел, — сказал великан. — Грудину пробил.

— Откуда ты знаешь? — изумился Левмир.

— Садись. Поговорим.

Мальчик послушался. Нашел взглядом толстый корень, выпирающий из земли, сел на него. Великан не часто давал указания, но уж если давал, то их нужно было выполнять. Одно из них гласило: не сидеть на холодной земле.

— Я две стрелы в него выпустил, — оправдывался Левмир. Думал, что речь пойдет о неудаче с оленем.

— Вторую зря потратил. Первая рана — смертельная.

— Чего ж мы тогда сидим? — подпрыгнул мальчик.

— Сядь! Почует погоню — будет бежать изо всех сил. А подумает, что оторвался — ляжет и сдохнет.

— Но как же мы его…

— По следам. Уймись. Не всегда нужно куда-то бежать и что-то делать, чтобы все было хорошо. Иногда нужно просто подождать.

Левмир сел. В голове не укладывалась мысль, что он, оказывается, все сделал правильно с первого раза.

— Что дальше делать думаешь? — спросил великан.

— А что нужно?

Великан вздохнул и почесал голову. Сейчас он казался старым и уставшим, несмотря на огромный рост и бугрящиеся мышцы.

— Левмир, ты ведь больше не ребенок. Ты хозяин своей жизни. Мне больно смотреть, как ты поступаешь с ней.

— Как я поступаю? — прошептал Левмир.

Ладони, все еще сжимающие самострел, вспотели. На лбу тоже выступила испарина, несмотря на холодный воздух.

— Я не твой отец, как бы тебе не хотелось этого.

— Да я зна…

— Молчи, — осадил его великан. — Я говорю. Той ночью ты потерял все, кроме жизни и девчонки. А теперь ты приносишь в жертву мне и то и другое. Что же думаешь дальше? Так и жить со мной? Держать ее на цепи, как собаку? Выгуливать три раза в день?

— Но ты же сам ее приковал! — вспылил Левмир. — Я говорил, что не надо!

— Нет, — покачал головой великан. — Это ты ее приковал. Поэтому она и не хочет с тобой говорить. Ждет, что ты поймешь.

Левмир молчал, пытаясь найти место словам великана. В чем он его упрекает? Что нужно сделать?

— Я ненавижу всех вампиров одинаково, — сказал великан. — Будь у меня под рукой рычаг, повернув который я уничтожу весь их поганый род, я бы повернул его трижды. Но эта пигалица! — Тут великан улыбнулся. — Она человек. В самом хорошем смысле — человек. И если, как ты говоришь, она всем рискнула, чтобы спасти тебя, то не мне ты должен прислуживать, как послушный щенок.

Левмир молчал. Те слова, что крутились у него в голове, были глупыми. Скажи он их — великан замолчит. Так уже было. Второй ценный урок, который мальчик усвоил у великана, был таким: не знаешь, что сказать — молчи.

— Я держу ее на привязи, потому что не могу допустить, чтобы она выдала мое убежище своим, — сказал великан. — Что ж, она, как может, прибирается, научилась с горем пополам готовить — я мирюсь с ней. Убей я ее — наживу смертного врага в твоем лице. А мне ни к чему враги-люди. Поэтому все остается так, сейчас. Но ты? Тебя-то как может это устраивать? Вот чего я не пойму. Вот почему вампиры наверху, а люди внизу. Люди готовы втоптать в грязь все самое светлое, что у них есть, за кусок хлеба и теплый угол. А вампиры… Они берут силой все, что нужно. За это я их ненавижу, но уважаю.

Помолчав еще немного, великан добавил:

— У тебя свой путь, Левмир, а у меня — свой. Чем раньше ты это поймешь, тем лучше для вас обоих. А теперь пошли, найдем оленя.

Кровавый след провел их через заросли высоких кустов, изломанных несущимся зверем. Олень будто специально выбирал места, где человеку тяжело пройти, но оставлял за собой коридор. Великан шел впереди, и ветки, задеваемые им, больно хлестали Левмира по лицу.

Олень нашелся в овраге. Глаза погасли, могучие бока не вздымались. Левмир увидел обе стрелы.

— В круп зря саданул, — покачал головой великан. — Шкуру попортил. А впрочем, и так хватит.

Он вынул стрелы, перевязал оленю ноги, чтоб не болтались, и с небольшим усилием закинул тушу на плечо. Левмир ахнул от удивления: олень весил не меньше годовалого теленка. Грузно топая по ослепительно-желтому ковру из листьев, великан сказал:

— Через пару дней возьму тебя на другую охоту. Настоящую. Увидишь, чем я занимаюсь, а заодно подумаешь: хочешь ли быть мною.

Остаток дня Левмир учился под руководством великана свежевать и разделывать тушу, превозмогая тошноту и головокружение. Сидя на пеньке, И с любопытством наблюдала за его действиями. Когда же все закончилось, она сказала фразу, от которой Левмир сперва застыл, а потом покатился со смеху:

— Так вот как мясо получается!

Великан тоже рассмеялся. И обиделась. Она ничего больше не сказала, но отвернулась, гордо тряхнув головой. Хотела уйти, но вспомнила про цепь, и лишь дернулась в направлении землянки.

Ужин прошел в молчании. Левмир то и дело посматривал на И, но так и не решился заговорить. Да и что сказать? Нужные слова никак не шли на ум. Ложась спать, он вдруг подумал, что сейчас ему бы очень пригодился совет Саната. Мальчик вспомнил его простую манеру говорить весело о сложном. С этими мыслями он коснулся шнурков на ботинках и замер. Череда озарений пронзила его, заставила содрогнуться.

Санат — предатель! Эта мысль, будто кровью выписанная, висела над всеми остальными. Санат подарил ему ботинки. Ботинки, в которых Левмир ночью бежал через лес, не разбирая дороги. Санат — предатель! Но той ночью он крался к его дому, чтобы спасти. Так кто же он? Друг или враг?

«Как можно даже думать об этом? — шепнул кто-то в голове у Левмира. — Из-за него ты лишился родителей. Их жестоко убили вампиры. Труп отца пролетел мимо тебя!»

Левмир закрыл лицо руками. Слезы просачивались сквозь пальцы, заливали штаны. Мальчика трясло, и он не мог ничего поделать. Рыдания рвались наружу.

Великан спал или делал вид, что спит. Дотлевали угли в печи, землянка тонула во мраке. Совсем один посреди бескрайней ночи, Левмир оплакивал свою несчастную жизнь. Тысячу раз прав проклятый великан! Его Левмир уже чуть не называл папой. А кем же была И? Уж не матерью ли, прикованной к постели из-за безумных донаций лорда Эрлота? Вот так Левмир пытался спастись, вернуть утерянное, вместо того чтобы признать: все кончено. Выплакать положенное и двинуться дальше.

— Папа, — шептал он, вызывая в памяти облик отца. — Мама! — Представлялась добрая мамина улыбка. Их больше не было в мире, пройди хоть тысячу верст, хоть две тысячи!

Маленькие теплые ладошки вдруг коснулись его рук. Левмир не услышал даже бряцанья цепи — И просто оказалась рядом, обняла его и позволила уткнуться в грубую мешковину платья. Сквозь рыдания мальчик слышал знакомый напев, мелодию без слов, будто возвращающую в тот волшебный мир, что окутывал их на маленькой полянке с весело журчащим ручейком и холодно-прекрасным светом луны.

Левмир не заметил, как уснул, убаюканный волшебной девочкой. Когда открыл глаза, она лежала рядом. Великан растопил печь и отворил дверь, впуская утренний свет в землянку. Чем-то гремел, видимо, собирая завтракать. Левмир смотрел на лицо И, освещенное смешанным светом огня и солнца. Приоткрыв рот, девочка тихонько дышала во сне. Можно ли представить кого-то прекраснее? Левмир почувствовал, как глаза вновь застилает пелена слез. Теперь не горя, но гнева.

Вскочил с лежанки, бросился к печке под пристальным взглядом великана. Молоток, зубило. И приподнялась на локтях, ее глаза тоже следили за Левмиром, остановившимся возле нее.

Можно было попросить великана, но Левмир не хотел слов. Он освободил ножку И от одеяла. Брякнула цепь, зубило чиркнуло по металлу, взметнулся молоток. Он бил снова и снова, рыча от напряжения, чувствуя, как металл неохотно подается, разгибается. Наверное, И было больно. Она поджала губы и нахмурилась, но терпела, даже не вздрагивала от пронзительных звуков.

Удар, еще удар, и вот полоска железа отогнулась достаточно, чтобы можно было просунуть руку. Левмир отбросил инструмент. Ладони вцепились в горячее от работы железо. Застонав, он разогнул кольцо. И подтянула ногу и принялась растирать затекшую щиколотку.

— Спасибо, — шепнула она в наступившей тишине.

— Иди, — отозвался Левмир, не глядя ей в глаза. — Иди домой. Я не держу тебя.

Говоря эти слова, снова заплакал. Еще горше, еще страшнее, чем ночью, когда И разделила его боль. Но теперь она не утешала. Девочка бросилась вперед, размахнулась, и ударила Левмира по щеке, потом — по другой. Снова и снова, изо всех сил, что-то крича.

Левмир услышал, как великан закрывает дверь. Стало темнее. Мальчик отшатнулся от разозлившейся И, упал на спину, больно ударившись о дощатый пол.

— Дурак! — орала И, что есть мочи. — Дурак проклятый! Куда ты меня гонишь? Зачем цепь снял? Давай, верни все обратно, раз по-другому не умеешь, человечишка бессмысленный!

Мальчик хлопал глазами, щеки горели так, что слезы мигом высыхали. Зато теперь плакала И. В поисках подмоги Левмир посмотрел на великана, но тот лишь покачал головой, будто осуждая. Но что он сделал не так? Что?

— Я не хочу, чтобы ты сидела на цепи, как собака! — крикнул он, вспомнив вчерашний разговор с великаном.

— Да что ты все «якаешься»? — И вскочила на ноги. — Я тебя… Я с тобой… А ты меня теперь…

Она упала на лежанку и заревела в голос, как маленький ребенок. Разом всю напускную взрослость смыло потоком слез. Только теперь Левмир понял, что происходит. От этого стало немного страшно, но очень, очень прекрасно. Он подполз к девочке, положил руку ей на плечо. И стряхнула ее, но Левмир повторил жест.

— И, — шепнул он ей на ухо. — И, послушай… Я дурак. Думал, ты хочешь вырваться, сбежать, вот и сказал глупость.

И повернулась к нему покрасневшим лицом.

— Я хотела, чтобы ты мне верил! — крикнула она. — Без цепи, просто верил!

— Оставайся, не уходи. Будь со мной всегда. Пожалуйста!

Долго еще могла тянуться эта сцена, если бы не великан. Откашлявшись, он сказал:

— Раз уж все помирились, давайте молча поедим. А потом бегите себе на улицу, в куличики играть.

Глава 13 Баронеты

Старый и, кажется, слепой и глухой слуга Атсамы проводил Эрлота к залу приемов. Когда шаркающие шаги старика стихли в недрах коридора, Эрлот прислушался к звукам, доносящимся с той стороны двери. Мужской голос что-то доказывал. Женский раздавался реже, казался усталым. Эрлот толкнул дверь.

Миледи Атсама, подперев кулаком щеку, сидела на троне, который размерами и богатством оставлял далеко позади королевский. Небольшой зал блистал великолепием. Золоченые колонны, ярко-алые шторы на окнах, пестрые ковры под ногами. Перед троном, коленопреклоненный, дрожал человек. Эрлот не сразу распознал в ничтожестве вампира. Совсем юный, не больше десяти лет среди вечных.

Атсама заметила Эрлота и улыбнулась ему, едва заметно приподняв уголки губ. Положение тела осталось неизменным, глаза все так же уныло смотрели на просящего.

— Не могу понять, чего ты от меня хочешь? — спросила она. — В тебе не моя кровь, я не несу никакой ответственности перед тобой.

— Миледи, я прошу вас о милости, — дрожащим голосом говорил вампир. — Герцог Освик заботился обо мне, когда…

— Герцога Освика больше нет, — отрезала Атсама. — Все его владения переданы герцогу Кастилосу. Собственно, я не понимаю, почему ты пришел ко мне.

— Я голоден, — шептал вампир. — Мне нужна кровь…

— И поэтому ты убиваешь людей на улицах. Я знаю, поверь. Ты приходишь ко мне, просишь о какой-то милости, тогда как мой долг перед королем — отдать тебя под суд или даже сжечь на месте.

— Но в чем моя вина? — Вампир вскочил, сжал кулаки, и Эрлот поморщился, разглядев его наряд: грязный рваный плащ, стоптанные ботинки. Похоже, несчастный не только голодал, но еще и жил на улице.

— Где еще я должен брать пропитание? — кричал вампир на безразличную Атсаму. — Освик давал мне поручения, расплачивался кровью. А теперь?

— К сожалению, нашего короля такие тонкости не интересуют, — сказал Эрлот, встав рядом с троном. Атсама милостиво позволила ему коснуться губами руки. — Закон один на всех: тот, кто добывает пропитание охотой, виновен и подлежит уничтожению.

Вампир дрожал, переводя взгляд черных глаз с Эрлота на Атсаму и обратно.

— Что же мне делать? — жалким голосом спросил он.

— Запусти сердце, — пожал плечами Эрлот. — Стань человеком, найди работу. Сдохни от старости. Заодно посмотрим, что с тобой произойдет.

Атсама залилась звонким смехом, а из уст вампира вырвался вопль ужаса.

— Ты совершал паломничество? — спросил Эрлот.

— Нет. Я… Я не мог. Ведь если пойду, то мне понадобится кровь, а…

— Ты мог пойти, как человек, — перебил его Эрлот. — Так ли уж сложно добраться до Монолита? Никто ведь не заставляет тебя идти к Алой Реке, хотя и это, как выяснилось, возможно. Ты не можешь считаться даже баронетом. Чего же ты просишь сейчас? Деревню?

— Нет, хотя бы работу…

— Пошел вон! — взорвалась Атсама. Она поднялась с трона, глаза сверкнули, будто два факела в ночи. — Ты — позорище. Вампир не нанимается на работу, он либо владеет, либо дохнет! Так пойди сдохни, раз уж ни на что иное не способен!

Вампир замешкался, хотел еще что-то сказать, но Атсама махнула рукой, и прямо перед ним вспыхнул огонь. Вампир отскочил с криком.

— Убирайся, пока я не сожгла тебя! — топнула ногой Атсама.

Вампир убежал, едва не выломав дверь. Усмехнувшись, Атсама погасила пламя.

— Так о чем ты хотел поговорить, Эрлот? — спросила она, усевшись обратно.

— Как раз об этом. — Лорд указал вслед убежавшему вампиру. — Что думаешь о баронетах?

Атсама скривилась.

— С ними нужно будет что-то решать, — сказала она. — На том совете так ни до чего и не договорились. Король будто махнул рукой.

— А так оно и было, — усмехнулся Эрлот. — Я знаю его вечность. Да, он может железной рукой навести порядок, но голосом разума всегда был Освик. Он изобретал новые схемы, когда старые отказывались работать. Он, ни слова не говоря, брал к себе этих баронетов. Ах, если бы я знал, что он ко всему прочему еще обратит этого сопляка Саната! Кто мог подумать, что ему недостаточно лизоблюдов?

— Да-да-да, Эрлот, — кивнула Атсама. — Мы с тобой уже плакались друг другу на эту тему. Скажешь что-то новенькое? Если нет, то вот моя мысль: давай повеселимся как-нибудь ночью и сожжем хоть нескольких ублюдков. Ты и я, ни к чему лишние свидетели. Как такое предложение?

— Все это очень здорово, но у меня есть идея получше. Мы их разделим и станем заботиться о них.

Миледи наградила Эрлота долгим взглядом, в котором читалось сочувствие. Как будто смотрела на слабоумного.

— Ты находишь это веселым? — ласково спросила она.

— Нет. Я нахожу это скучным и хлопотным. Лишние расходы, лишние проблемы… Но мы это сделаем. Ты, я и четверо остальных.

— Четверо? А как же Кастилос?

— Нет, я бы не хотел его привлекать.

— О, блестящий план! То есть, мы станем облизывать баронетов, и король увидит, что мы хорошие? Возьмет, да и сместит Кастилоса. Ты об этом, милый?

Эрлот покачал головой. Спустившись с возвышения, он подошел к двери. Темный и пустой коридор успокоил его. Эрлот закрыл дверь.

— Я трепещу, — усмехнулась Атсама. — Что же сейчас прозвучит?

Эрлот присел на подлокотник трона, склонился к уху миледи и заговорил:

— Знаешь, я читал последнее сочинение Освика. Могу сказать, что догадался, зачем он привечал баронетов. Видишь ли, нас так мало, что личная гвардия имеется лишь у короля. Гвардейцев достаточно, чтобы отвести совместный удар лордов. Но что если под видом благодеяния мы приютим, скажем, пять сотен баронетов? Всех, кого сумеем найти? Что если обратим еще сотни, но не станем об этом докладывать? Что если мы расскажем этим ничтожествам, что заботимся о них против воли короля? Угадай, кого они будут ненавидеть, а перед кем преклоняться?

Атсама повернулась к Эрлоту и прищурилась. Рот приоткрылся, выдавая изумление.

— Эрлот, — протянула она. — Я слышу то, что не должна слышать, или ошибаюсь?

— Король Эмарис давно сидит на троне, и он устал, — отозвался Эрлот. — Мы должны позаботиться о будущем. Кто сядет на трон следующим? Малолетний Кастилос? Все наше хрупкое существование сейчас держится на одном лишь железном слове Эмариса. Сможет ли Кастилос сказать такое же слово? Нет. Смогу ли его сказать я? Еще как. Я всегда был при Эмарисе демоном войны. Все знают об этом. Но я не собираюсь ограничиваться словами.

— Но как же остальные вампиры? — перебила Атсама. — Как они поступят, когда начнется? Если они пойдут за короля…

— Ты говоришь о тех, в чьем владении одна-две деревни. Они составляют массу, они независимы, но им плевать, кто сидит сверху. Если пообещать им кусок пожирнее… Скажем, ссудить доли из того, что сейчас выжимает лично Эмарис. Поверь, они не сунутся. Да, рассчитывать на них мы не сможем, но и проблем они не доставят. Так что? Как тебе мое предложение? Если не хочешь ты — давай поиграем в поджигателей. Без тебя нет смысла говорить с остальными лордами. Они пойдут туда, куда скажем мы.

Атсама задумалась, барабаня пальцами по подлокотнику. Вскоре пальцы спокойно легли на полированное дерево, лишь указательный остался в приподнятом положении.

— Надо будет разрешить охоту, — сказала она. — Конечно, как-то ограничить, ввести правила, законы, но запрет следует убрать. Вампир — хищник, который настигает жертву и вонзает в нее клыки. На этом можно будет построить новый мир. Никаких идиотских донаций!

— Я не ошибся в тебе, — улыбнулся Эрлот. — Поговоришь с Мэросилом и Олтисом, а я возьму на себя Варэлла и Каммата.

— Договорились. Думаю, смогу взять штук двести баронетов под крылышко.

— Как легко! — усмехнулся Эрлот. — Слушая твой разговор с этим бедолагой, я чуть было не поверил, что ты едва сводишь концы с концами.

Атсама лишь рассмеялась его словам.

* * *

Сэтрок, дрожа от холода, брел по ночному городу. Луна прячется за тучами, и только редкие фонари освещают путь. Разговор с Атсамой окончился ничем. Куда теперь? На поклон к герцогу Кастилосу? Или к самому королю? Но если о его преступлениях знают, что будет дальше?

Мысль о возможной смерти заставила его всхлипнуть. Сэтрок кутался в старый плащ и скрежетал зубами. Сердце не билось — он остановил его перед визитом к Атсаме, чтобы предстать перед ней вампиром. Надеялся, она посочувствует. Но даже намека на жалость не сверкнуло в ледяных глазах. А ведь так надеялся, что единственная женщина из власть имущих окажется милосердной. Она даже не дала ему пробирку с кровью, и сейчас Сэтрока трясло. Да, он успел убить нескольких людей с тех пор как исчез герцог Освик, но каждый раз, возвращаясь к человеческому облику, плакал. Нет, Сэтрок — не убийца. К тому же он боялся попасться. Слишком много гвардейцев на улицах.

Сэтрок хотел вытереть губы, и будто провалился в беспамятство. Когда сознание вернулось, понял, что грызет руку. Холодная кровь с трудом высасывалась из мертвых вен, заполняя род болезненно-сладким вкусом. Сэтрок судорожно сглотнул, и острая боль скрутила живот. Вампир скорчился, обхватив фонарный столб.

«Я умираю», — подумал он, и мысль показалась приятной.

«Стань человеком», — вспомнилось наставление лорда Эрлота. Да, ему легко говорить! А сколько крови нужно, чтобы запустить сердце? Взгляд Сэтрока скользнул по мостовой. Покажись там карета, бросился бы к ней, умоляя дать ему глоток благословенной крови.

Кареты не было.

Рана затянулась. Сэтрок оторвался от столба и побрел дальше. На окраине, совсем рядом, есть заведение, где наливают допоздна. Последний шанс. Другие баронеты, которых он изредка встречал, делали так.

Из-за двери доносился шум нескольких десятков голосов. В ноздри ударил запах дешевого пива, превратившийся в удушливую волну, когда дверь распахнулась. Сэтрок шел между грязными столами в тусклом свете свечей. Черные с красным глаза скрывал полумрак, но все равно каждый, кто бросал взгляд на вошедшего, понимал — вампир. Каким бы ни был старым плащ, это все же плащ, а не рубаха и не рабочая куртка.

Сэтрок сел за пустующий столик, огляделся. Что же дальше? Кого выбрать?

— Доброй ночи, господин, — послышался грубый голос. — Чем могу служить?

Подняв голову, Сэтрок увидел полного мужчину в фартуке — не то официанта, не то хозяина. По крайней мере, он выглядел трезвым. Сэтрок решил действовать напролом. Бросил на столик три золотые монеты — все, что было. Постарался сделать жест небрежным.

— Ты знаешь, что мне нужно. В кружках такого не подают.

Мужчина посмотрел на деньги, потом — на Сэтрока. В глазах стояло недоумение.

— Но я все сдал три дня назад, справка есть.

— Я даю тебе шанс заработать еще — и неплохо. — Сэтрок старался говорить спокойно и уверенно. На три монеты можно купить не меньше двадцати кружек пива. Когда-то он хаживал в подобные заведения и знал, чего здесь стоят деньги.

— Мне не нужно много, всего пару глотков. Я иду издалека, у меня закончились запасы. Ну? Ты готов или нет?

Мужчина посмотрел на деньги, на Сэтрока и, покачав головой, отступил на шаг.

— Простите, господин, — сказал он. — Но я сдаю лорду Эрлоту. Если такое дело… Вам лучше поговорить с ним. Я не хочу неприятностей, поймите меня верно.

— Да не будет никаких неприятностей! — зарычал Сэтрок. — Просто возьми деньги и дай мне пару глотков!

«А ты, можно подумать, ими ограничишься, — прозвучал в голове насмешливый голос. — Ты ведь высосешь до дна этого несчастного, зачем врать самому себе? А потом заберешь монеты, раз уж мертвому они не нужны». Сэтрок велел голосу заткнуться.

— Нет, господин! — Мужчина поклонился. — Я могу сказать, где дом лорда Эрлота, если хотите поговорить с ним, но я вас не знаю. Простите.

Он убежал прежде чем Сэтрок успел сказать хоть слово. «Проклятье! — подумал вампир. — Ну и где мне найти добровольца?»

Сквозь шум он различил скрип двери, и взгляд метнулся в ту сторону. В помещение вошел мальчик лет двенадцати. Босой, взъерошенный, он смотрел по сторонам запуганным взглядом, теребя шапку. Сэтрок поднялся навстречу. «Детская кровь — самая лучшая», — вспомнил он. Вот шанс, который нельзя упустить!

Мальчик заговорил, перекрикивая гул голосов:

— Прошу вас, помогите, кто чем может! Родители из дома выгнали, я три дня не ел. На улице спать холодно, дайте хоть на гостиницу!

Несмотря на бледное лицо мальчика, Сэтрок усомнился, что он три дня голодает и ночует на улице. Слишком уж крепко стоит на ногах. Да и не допускают вампиры бродяжничества. Впрочем, какая разница?

Мальчик петлял среди столов, а в шапку сыпалась мелочь. Народ подобрался сердобольный, мальчика жалели, хотя и поругивали, что родителей довел. Ответом была смущенная улыбка.

Когда мальчик подошел к Сэтроку, тот бросил ему золотую монету. Мальчик вздрогнул и посмотрел в глаза благодетелю. Не испугался, не попятился.

— Хочешь еще две таких? — улыбнулся Сэтрок.

Мальчик закивал.

— Тогда пойдем. Окажешь мне услугу.

Лишь только они оказались на улице, мальчик повернулся к Сэтроку.

— Вы будете пить мою кровь? — спросил он.

— Совсем немного! — вырвалось у Сэтрока. — Я голодаю ничуть не меньше твоего! А ты потом купишь себе еды и…

«Ничего он потом не купит», — засмеялся голос в голове.

— Хорошо! — сказал мальчик. — А правда две монеты еще дадите?

— Правда, правда. Ну?

— Давайте отойдем подальше от фонаря.

«Милый, хороший мальчик!» — засмеялся мысленно Сэтрок. От предвкушения скрутило живот.

Остановились у кромки леса, подступившего вплотную к черте города. Мальчик положил шапку на землю и закатал рукав. Сэтрок предпочел бы кровь из яремной вены, но пугать мальчика не хотелось. Вампир склонился над протянутой рукой, обнимая ее, будто возлюбленную. В тот миг, когда клыки почти коснулись кожи, в левом боку полыхнула боль. Боль, пронзающая мертвое тело! Никогда раньше Сэтрок не испытывал ничего подобного. Он взвыл и отшатнулся от мальчика, успев поймать его взгляд. В нем теперь не было ничего запуганного и нерешительного. Янтарные глаза смотрели с ненавистью и каким-то нечеловеческим любопытством.

Ноги Сэтрока подкосились. Упав на колени, он почувствовал, как пробитое сердце затрепетало. Боль стала в сотню раз сильнее. Краем глаза Сэтрок заметил большую тень, а потом все исчезло.

Обезглавленное тело упало на траву. Из артерий вылилось совсем немного крови.

— Ты молодец, — прогудел великан, вытирая топор о траву. — Хорошо попал, прямо в сердце.

Левмир подошел к телу и протянул руку за ножом, торчащим из бока вампира.

— Нет, — сказал великан. — Мы сожжем его так. От этих тварей никогда не знаешь, чего ожидать.

Он перевязал руки и ноги вампира, после чего взвалил туловище на плечо. Голову подхватил за волосы и двинулся в лес. Мальчик, так и не сказав ни слова, пошел следом.

* * *

Возвращались поздно. Левмир еле добрался до землянки — ног не чувствовал от усталости и пережитых волнений. Из открывшейся двери плыл запах еды — И усердно тушила мясо в горшочках. Великан посмотрел на ее произведение и что-то одобрительно проворчал. Левмир повалился на лежанку без чувств.

— Ничего не нашли? — спросила И.

— Нашли, еще как, — отозвался великан. — Отличного зверя забили.

— А где же он?

— Сожгли.

Великан смотрел прямо в глаза И. Девочка несколько раз моргнула, прежде чем до нее дошла суть произошедшего. Руки, держащие тарелку, задрожали, рот приоткрылся. Великан следил за ней, искал ту реакцию, которую одну только и могла проявить девчонка-вампир. Но, как ни следил, И его удивила. Быстрая, как летучая мышь, она подскочила к великану и расколотила о косматую голову тарелку. Великан вздрогнул, глядя на посыпавшиеся осколки.

— Значит, беспокоишься все же, — сказал он.

— Да я тебя сама сейчас в печке сожгу! — закричала И, с трудом удерживаясь от соблазна остановить сердце. — А если бы его убили?

— Так мы и убили, — отозвался Левмир.

— Я вообще про тебя говорю, дурак, — огрызнулась девочка. — И не с тобой вообще разговариваю!

Она снова уставилась на великана, который, к ее возмущению, начал смеяться.

— Смешно тебе? — И уперла руки в бока. — Ребенка заставлять таким заниматься!

— Он не ребенок, — махнул рукой великан. — Пора учиться жизни.

— Жизни? — И усмехнулась. — Ты хочешь, чтобы он вот этим занимался, что ли?

— В нашем мире это — единственное занятие, достойное мужчины, — отрезал великан. — Собери осколки и накладывай ужин. Мы устали.

— Подождите чуть-чуть, ладно? Сейчас я лягу на скамью и буду умирать от смеха, — мрачно заявила И.

Она тут же привела угрозу в действие. Левмир, позабыв про смертельную усталость, смотрел, как девочка легла на ту самую скамью, к которой ее привязывал великан, и начала хохотать. Смех звучал так искренне и заливисто, что поневоле хотелось присоединиться. Левмир посмотрел на великана. Тот пожал плечами. Оставалось ждать, пока закончится приступ.

Левмир вспомнил большой костер, который они разложили неподалеку отсюда, полыхающее в нем тело. Тогда казалось, что ноги вампира продолжают дергаться, несмотря на пробитое сердце и отрубленную голову. Но самое тяжелое осталось напоследок. Когда костер прогорел, великан и Левмир принялись копать могилу. Жесткая земля, горячие останки, уголья…

— Может, ты объяснишь, наконец, чему так радуешься? — угрожающе проворчал великан.

— Я не радуюсь, — отозвалась немедленно успокоившаяся И. — Я смеюсь над тобой, Ратканон.

Левмир не знал этого слова, но, увидев побледневшее лицо великана, понял: И назвала его имя.

— Откуда ты…

— «Занятие, достойное мужчины», — передразнила его И. — Еще раз потащишь Левмира своим занятием заниматься — я тебе всю рожу расцарапаю, понял меня?

Великан подошел к лавке, наклонился над И. Его лицо не предвещало ничего хорошего, но девочка смотрела без страха.

— Говори, что знаешь, — потребовал он, не обращая внимания на Левмира, вставшего рядом. Мальчик прятал за спиной нож. Пусть он не понимал, что происходит, но готовность защитить единственное дорогое существо переполняла его.

— О тебе? — переспросила И. — Знаю то, что все знают. Тебя зовут Ратканон. Ты живешь в лесу, в землянке, к северу от излучины ручья. Ты иногда ходишь в город, чтобы убивать баронетов, и думаешь, что ведешь войну. Вот, собственно, и все. Давайте ужинать.

И соскочила с лавки, загремела горшочками, что-то напевая. Левмир посмотрел на великана как раз в тот момент, когда тот рухнул на освободившуюся лавку. Доска затрещала под его весом.

— Что с тобой? — шепнул Левмир. Тот миг, когда он был готов убить наставника, прошел. Теперь мальчик смотрел на поникшие усы, застывшие глаза и боялся.

— Они знают, — пробормотал великан. — Они знают…

— Конечно, знают! — фыркнула И, подходя к нему с тарелкой. — Как не знать? Про людей они все знают, без этого никак!

— Но почему тогда… Позволяют…

— А чего бы и не позволить? Возьми тарелку!

Великан послушно принял тарелку, но есть не стал. Смотрел на девочку пустым взглядом.

— Почему ты сразу не сказала?

И подала тарелку Левмиру, сама уселась на лежанку и принялась с аппетитом поглощать мясо.

— А что мне было сказать? — спросила она. — Я ведь не знала, что ты вампиров убиваешь. И что такое «землянка» я тоже только сейчас поняла. Знала бы сразу, куда попала, наверное, померла бы от страха!

Левмир посмотрел в свою тарелку, потом перевел взгляд на девочку. Она ответила обиженным взглядом.

— Чего не ешь? Вкусно ведь!

Левмир машинально поднес ложку ко рту. Мясо оказалось действительно очень вкусным и вовсе не горячим, а как раз.

— То есть, получается, вампирам плевать, что я их убиваю? — не отставал Ратканон.

— А ты хоть знаешь, кого убиваешь? — Теперь в голосе И слышались сочувствующие нотки.

— Представь себе. Кровососов.

— Ага. Ты убиваешь баронетов, с которыми без тебя никто не знает, что поделать.

— Баронеты? — переспросил Левмир. — Это как?

И вздохнула, отложила тарелку.

— Смотрите, — сказала она, тыча пальцами в воздух. — Главный — король. Он управляет государством. Но решения все принимает совет лордов. Лордов семеро. Среди них главный — герцог. Был герцог Освик, но его Эрлот, скотина, угробил. Пап… Король был недоволен, даже плакал, но не возражал, потому что Освик, вроде как, и правда чего-то не то сделал. Теперь вместо него вроде бы Саната назначат. Впрочем, у него должно быть другое имя…

— Санат! — взревел великан, грохнув по лавке кулаком. — Вот кому я бы с радостью сердце выдрал.

— А ты его откуда знаешь? — спросил Левмир.

— Еще бы не знать, когда мы с одной деревни! В ту ночь, когда мою жену убили, он за этими тварями со слезами бежал, умолял с собой забрать! Вот сучонок, пролез! Так и думал, что у вас чем подлее — тем лучше!

— Я же про вас плохого не говорю, — насупилась И. — Зачем ругаться?

— Молчи!

— Ну и замолчу.

Ратканон глубоко задышал, прикрыв глаза. Наконец, какое-то подобие спокойствия вернулось к нему.

— Прости, — буркнул он. — Ты не виновата. Ну так что там, насчет баронетов?

— Я же говорю, — продолжила И. — Все решения принимают король и лорды. Они же несут ответственность за всех остальных вампиров. То есть, если кого-то обращают, то дают ему доходное место. Деревню, или притон какой в городе хотя бы. Над каждым городом, получается, один главный сидит — это граф. В Кармаигсе граф вроде как Эрлот, но это почти ничего не значит, раз там же и король. Поэтому Эрлот постоянно и бесится, что он вроде как и кто-то, а вроде как и никуда, — туманно пояснила И, видимо, не вполне сама понимая причину недовольства Эрлота. — Но графу неудобно за всем следить, поэтому под ним есть бароны — эти собирают большую часть крови и отдают долю графу. Граф — лично королю или герцогу. Понятно?

— А баронеты? — спросил Ратканон.

— А баронетами называют детей баронов. Вроде как. Им, получается, вовсе кормиться не с чего, они живут подачками баронов. Ну, может, барон умудрится расширить владения — тогда и баронету достается. Но тогда он тоже, получается, барон. А вообще, баронетами называют тех, кого не пойми кто обратил и бросил. Такие постоянно появляются, и с ними вечно всякие проблемы. Они на людей кидаются, что в деревнях, что в городе. Когда Освик был — он их прикармливал, как собак, чтоб не кидались. Давал поручения всякие, не очень унизительные. Но и он не мог всех обеспечить, да и теперь, без него, гораздо хуже все стало. Так что… Понимаешь?

Ратканон покачал головой, но по лицу его Левмир видел, что все он понял. Просто не хотел верить.

— Ни граф, ни бароны никогда не попадутся тебе в руки, — сочувственно закончила свою речь И. — Ты убиваешь отчаявшихся голодных баронетов. Кто-то этим должен заниматься, но никому не хочется.

Стало тихо. Левмир, затаив дыхание, смотрел на великана, который будто уменьшился в размерах, скорчился и постарел. Мальчик задумался, сколько ему лет. Может, далеко за шестьдесят? Или сорок? Раньше, когда великан казался воплощением человеческой силы, такого вопроса не возникало, но теперь…

— Выходит, я им услугу оказываю? — прошептал Ратканон.

— Выходит, — кивнула И. — Но не только им. Людям тоже. Баронеты ведь людей убивают. Если бы не убивали — на них бы и внимания никто не обращал. А они не могут не убивать, потому что молодой вампир, если начинает пить из человека, остановиться не может.

Тут она взглянула на Левмира и побледнела. Не забыла того страха, когда пришлось вонзить клыки ему в руку. До сих пор девочка не могла поверить, что пересилила себя.

— Вампиры ведь не враждуют с людьми, — тихонько добавила она. — Наоборот, заботятся. Люди это не всегда понимают.

Тут не выдержал Левмир.

— Заботятся? — переспросил он. — Это они той ночью заботились так?

И молчала. Она перебирала в голове слова, которые говорил отец на пути в Храм. Правильные и мудрые слова, но сказанные вампиром вампиру. Как воспримет их Левмир? Девочка мучительно пыталась понять, что сказать сейчас, чтобы не разрушить это нечто, хрупкое и непонятное, но очень хорошее, что установилось между ними.

— Раньше было гораздо хуже, — жалобно сказала она. — Король Эмарис сделал так, что людей почти не убивают. Раньше очень много убивали, правда.

Ратканон молча прошел к выходу. И бросила умоляющий взгляд на Левмира, но тот отставил в сторону миску. Девочка ничего больше не говорила, не двинулась, когда он прошел мимо. Оставшись одна в полутемной землянке, она тоже отодвинула подальше свою миску, в которую упало несколько слезинок.

* * *

Великан сидел неподалеку, спиной к землянке, на голой земле. Левмир сел рядом, скрестив ноги. Великан не повернулся, даже будто не заметил, что уже не один. Когда его рот открылся и послышались слова, Левмир подумал, что Ратканон говорит сам с собой:

— Они все знали, но не трогали меня. Знали, кто я. Знали, где меня найти… Старый дурак. Думал, что сражаюсь с ними, а сам всего лишь помогал им выносить мусор.

— А какая разница? — вдруг сказал Левмир. — Ты хотел убивать вампиров — ты убивал их. Что с того, что им это нравится?

Ратканон повернул голову к мальчику, смерил его взглядом.

— Я хотел уничтожить их всех. Понимаешь? Всех! А сегодня я выяснил, что они скармливали мне слабых и немощных. Что мне теперь делать, не подскажешь? Как жить? На что надеяться? Я поклялся, что отомщу за жену, но даже этого не могу сделать!

Левмир промолчал. Его не столько тревожили беды великана, сколько беспокоили собственные чувства. Вновь и вновь вспоминал, как вонзил нож в сердце вампира, как помогал жечь его и закапывать. Ни тогда, ни сейчас он не проронил и слезинки. Почему? Вот о чем думал Левмир. А великан ждал ответа.

— Что молчишь? — спросил он.

— А кто ее убил? — спросил Левмир.

— Их уже нет. Что ж, теперь я понимаю: то, наверное, были баронеты.

Великан невесело усмехнулся.

— Ты уже отомстил, получается.

Сперва Левмиру показалось, что великан ударит его. Он вскочил на ноги, навис над мальчиком, но ограничился криком:

— Отомстил? Ты совсем глупый? Каждый из них в ответе! Кто-то отдал приказ — об этом ты не подумал? А как насчет того, что кто-то создал этот мир таким, что в нем возможно безнаказанно убивать людей? Что ж, я хочу мир, где можно безнаказанно убивать вампиров.

— Ты этим и занимаешься.

Левмир ужасался своему спокойствию, но даже ужас был каким-то далеким, будто его испытывал другой человек. Тот маленький мальчик, который ходил с отцом на рыбалку и любил горячий шоколад. Мальчик, который с каждым днем становился все дальше.

— Я убиваю лишь малую часть.

— Как и они.

— Ты что же, оправдываешь их? Эта твоя вампирочка тебе совсем голову вскружила?

Левмир поднял голову и посмотрел на великана. Его массивное тело заслонило луну, виден лишь темный овал на месте головы. Глядя в него, Левмир сказал:

— Какая же это справедливость, если за одного человека ты хочешь убить всех вампиров? Чем твой мир лучше их мира, если в нем еще больше смертей, еще больше боли?

Великан молчал, собираясь с мыслями. Левмир терпеливо ждал ответа. И ответ прозвучал:

— Иногда один человек равен целому миру.

— Никогда, — тихо отозвался Левмир. — Знаешь, а ведь ты точно такой же, как я. Потеряв все, я искал смысл жизни и нашел его в том, чтобы стать твоим сыном. Делать все, что скажешь. А ты, потеряв все, решил убивать вампиров. Но я не твой сын, а ты — не убийца. Мы — люди, и наша жизнь в том, чтобы жить. Сеять и жать, рожать детей, воспитывать их. Тогда мы счастливы. Сегодня ты сказал мне убить, и я убил. Может быть, кто-то придет мстить, и убьет нас обоих. Кто во всем этом виноват? Кто когда-то, тысячу лет назад, нанес первый удар? Мы ведь не знаем. Да и какая разница? Нет, я не оправдываю вампиров. Они виноваты в том, что построили неправильный мир. Но убив их, мы построим мир немногим лучше.

Великан отошел в сторону. Судя по положению луны на небосводе, давно перевалило за полночь. Левмир встал, собираясь вернуться в землянку.

— Откуда ты таких слов-то набрался? — крикнул великан, и в этом крике Левмиру почудилась злость хулигана, которого высекли за очередную проказу. — Говоришь, будто сто лет на свете живешь.

— Не знаю, откуда берутся слова, — пожал плечами Левмир. — Просто вдруг стало как-то спокойно в голове. Я больше не боюсь, не плачу. И слова идут свободно — такие, какими должны быть.

Помолчав, он добавил:

— Я не пойду больше с тобой в город. Не хочу убивать незнамо кого, думая, что мщу за родителей.

— Тогда забирай свою сучку и пошли вон из моего дома! — заорал великан. — Что притих? Взрослый стал? Иди, живи, как знаешь.

Левмир спустился в землянку. И, так и сидевшая на лежанке перед почти нетронутой едой, подняла на него испуганный взгляд.

— Мы уходим, — сказал Левмир.

— Куда? — ахнула девочка.

— Не знаю. Отсюда.

И встала, нерешительно огляделась, словно думая, что взять с собой. Но даже платье-мешок на ней принадлежало великану. Левмир ждал. И взяла его за руку, заглянула в глаза.

— Пошли, — тихо сказала она. — Будем идти всю ночь, чтобы не замерзнуть. Хорошо?

Он кивнул, улыбнувшись.

Первые шаги дались нелегко. В горле стоял ком, хотелось оглянуться, передумать. Потом Левмир посмотрел на спутницу и заметил, что та шагает босиком. Левмир легко подхватил ее на руки. И, казалось, ничего не весила. Она тихонько пискнула от неожиданности, обхватила шею Левмира. Он пошел дальше, теперь уверенный в своих силах. «Наверное, нельзя быть слабым, когда кто-то на тебя надеется», — подумал он.

Лес сомкнулся за спиной, когда послышались гулкие шаги. Великан нагнал ребят, остановился перед ними.

— Возвращайтесь, — тихо сказал он.

— Почему?

С трудом, будто поднимая тяжеленный камень, великан произнес:

— Я дурак старый, а ты и уши развесил. Ну куда вы, в самом деле? Пойдемте, ужин остыл…

Левмир посмотрел в лицо И. Она кивнула.

— Ладно, — сказал Левмир. — Но я больше не стану убивать.

— А я тебя и не зову. Топай давай, заморозишь принцессу!

Левмир развернулся и пошел обратно к землянке. Он заметил, как вздрогнула И, услышав, что ее назвали принцессой, но не придал этому значения. Главное — мир, хрупкий мир, который не разрушился, но стал гораздо крепче.

Глава 14 Землянка

— Как ты это объясняешь?

Вопрос прозвучал громко, отразившись от стен тронного зала. Король, хмурясь, ждал от командира гвардии объяснений. Командир — высокий, худой вампир с длинными каштановыми волосами являл воплощенное спокойствие и уверенность.

— Не в моих обычаях повторять слухи, ваше величество. Но кроме слухов передать нечего. Поговаривают, что лорды занялись баронетами.

— Что это значит? Они начали убивать? Говори, что ты слышал! — не отставал Эмарис.

Он говорил громко, не опасаясь чужих ушей. Еще вчера слуги покинули дворец, перебравшись в зимнюю резиденцию — крепость на южной окраине города.

— Никак нет, — покачал головой командир гвардии. — Лорды берут их под свою опеку так же, как это делал Освик.

— Кто именно?

— Не знаю точно, но говорят, что все. Кроме Кастилоса.

— Все…

Король прошелся по залу. Руки уперты в бока — жест, доставшийся по наследству принцессе Ирабиль. Командир гвардии видел перед собой того самого Эмариса, который огнем и мечом выстроил современный мир.

— Ваше величество, — сказал он негромко, и тут же, словно извиняясь, добавил:

— Эмарис… Мы должны принять меры.

Король остановился возле Восточной галереи, тонущей во мраке. Взгляд его стремился туда, будто надеясь увидеть восходящее солнце.

— Принять меры… Какие меры ты предлагаешь мне принять, Рамокс? Перебить всех лордов до единого? А потом — держать ответ перед графьями? Все ради того, чтобы обеспечить себе еще несколько столетий спокойного сидения во дворце. Не слишком ли дорогая цена? Когда на тебя идет стадо, ты можешь убить многих, прежде чем тебя затопчут. Но если исход все равно известен, зачем умножать зло? Пусть стадо идет.

Рамокс сделал шаг вперед, глаза вспыхнули.

— Эмарис! — вскричал он. — Что ты говоришь? Я присягнул на верность тебе, самому сильному, самому мудрому, лучшему правителю, какого только можно представить. Неужели ты хочешь, чтобы я теперь прислуживал Эрлоту?

Король Эмарис покачал головой. Слова давались нелегко, но он произносил их, будто отрывая куски от бессмертной души:

— Лучший правитель, говоришь ты? Но для кого? Я рад, что ты меня таким считаешь, но как насчет лордов? Как мы с тобой можем судить, что хорошо для всех, если зреет восстание? За эти тысячи лет жизнь ушла вперед, а я остался там. У берегов Алой Реки, которой ни один из нас не помнит. Время пришло, Рамокс. Как солнце восходит и заходит, так и мое правление прошло путь от начала до конца. Я сделал все, что мог ради страны, и мне не в чем себя упрекнуть.

— В вас говорит слабость, — скрипнул зубами Рамокс.

— Не слабость — усталость. Я устал, и очень давно. Мне некуда расти дальше, и я вечность готов употребить на то, чтобы стать другим. Рамокс! Ты можешь себе представить, сколько всего сокрыто в этом мире? Несметные богатства, невероятные знания, которые только и ждут, чтобы их постигли. Мы же забили себя в рамки ролей, которые были нужны тысячелетия назад! Я повзрослел, возмужал и состарился на этом посту. Знаешь, сколько раз я помышлял о смерти? Об этом проклятии людей! Такие мечты не должны посещать вампира. Алая Река течет. Все меняется, оставаясь неизменным. Пусть на мое место придут другие — те, кто жаждет власти. Мне же нечего больше сказать в оправдание своего титула.

— Даже если на вашем месте окажется Эрлот? — возмутился Рамокс. — Он ведь устроит хаос!

Эмарис дернул плечом, будто услышал нечто, незаслуживающее внимания.

— Хаос — лишь необходимый этап становления порядка. Рано или поздно все придет к равновесию. Возможно, при Эрлоте, а возможно — при ком-нибудь другом. Тем мы и отличаемся от людей, что можем заглянуть далеко вперед.

— Может случиться так, что заглядывать станет некуда.

— Мне пора перебираться в крепость, — молвил король. — Я хочу, чтобы ты усилил охрану Храма.

— Но, ваше…

— Я пока еще король. Такова моя воля. Как бы все ни повернулось, я хочу, чтобы Храм оставался тем, что он есть. Никто, кроме меня и моей дочери не должен ступать внутрь.

— Да, ваше величество.

— Завтра я хочу видеть Эрлота в крепости, мне нужно поговорить с ним. Прости, что утруждаю тебя, но мне хочется выбросить эту историю из головы как можно скорее.

— Я все устрою, ваше величество.

— А теперь слушай, как все произойдет, и как должен будешь вести себя ты.

Король вдохнул и, превратившись в старого человека с грустными глазами, зашептал на ухо Рамоксу последние распоряжения.

* * *

После ссоры Ратканон будто постарел. Не казался таким огромным — со сгорбленной спиной, с поникшими плечами, просиживал в землянке целые дни, что-то мастеря из оленьей шкуры. Раздобыв где-то ножницы и нитки с иголками, горбился при свете огня, шил, выкраивал.

— Ты что делаешь? — спросила как-то И.

— А не видишь? Шью, — отозвался Ратканон.

Тон подразумевал другое: не лезь. Но И пропустила мимо ушей намек.

— Чего шьешь? Может, помогу?

— А ты умеешь?

— Не знаю…

— Вот и сиди на лавке, пока ужинать не позвали.

— Надоело уже сидеть! — ворчала И, пристраиваясь на лавку. — Да и кто меня звать-то будет? Готовлю я.

Несколько дней назад выпал снег, да так обильно, что в первый день с трудом отворили дверь. Левмир еще раз ходил с Ратканоном на охоту, а потом великан махнул рукой:

— Сиди уж дома. Заболеешь — как тебя лечить будем?

Левмир остался. Раньше начал бы спорить, рваться в помощники, но теперь понимал: болезнь принесет столько проблем, что никакая помощь того не стоит. Иногда он все же выходил, побродить около землянки. Порой компанию составляла И. Левмир носил ее на руках, пока девочка не начинала дрожать, либо садил на пенек, отряхнув его от снега.

Как-то раз Левмир, вспомнив утерянное детство, скатал снежок и легонько запустил им в сидящую на пне девочку. Она вздрогнула, снег красиво рассыпался по злато-серебряным волосам.

— Ты чего? — крикнула И, не зная, обижаться ей или смеяться.

Левмир скатал еще один снежок…

Вскоре на крики и смех выбрался из землянки Ратканон. Долго, улыбаясь, смотрел, как дети бегают друг за другом, бросаясь снежками, толкаются и падают в сугробы. Случайно оказавшись рядом, Левмир заметил, как по щеке великана скатилась слеза.

— Ну хватит! — сказал Ратканон. — Идем внутрь. Принцессу застудишь.

И хохотала над новым прозвищем и не хотела возвращаться домой.

Как-то раз Левмир спросил ее:

— Ты не скучаешь?

Ночь, темно и тихо, где-то далеко тлеют угли в печи, да сопит чуть слышно во сне Ратканон. И ответила не сразу, хотя поняла, о чем говорит мальчик. Они лежали на мягкой медвежьей шкуре, обнявшись, как привыкли засыпать.

— Немножко. По отцу, — сказала она.

— Скажи, почему ты со мной осталась?

— А как иначе?

Левмир не понял ответа. Девочка тоже долго не могла найти нужных слов, потом сказала, как есть:

— Если даешь человеку новую жизнь, должен о нем заботиться. У нас такие правила.

— Так ведь это если бы ты меня вампиром сделала.

— Может, и так. Но ведь я изменила твою жизнь. Значит, забочусь.

— И все? Только поэтому?

— Нет, конечно. Просто мне с тобой хорошо жить.

Левмир открыл рот, чтобы высказать те горькие мысли, которые его посетили, но осекся. Он хотел упрекнуть И, что она так относится к нему, думая лишь о своих удовольствиях, да о вампирских законах. Почти сказал, но подумал: а что еще должно быть? Если тебе хорошо с человеком, и ты о нем заботишься — можно ли хотеть большего?

Все-таки, не выдержав, спросил, благодаря темноту, что не видно покрасневших щек:

— А ты меня любишь?

И вздрогнула. От неожиданности ответ прозвучал громко, так, что дыхание Ратканона сбилось на мгновение:

— Конечно!

Левмир почувствовал, как странная теплая масса под названием «счастье» заполняет его с ног до головы. Он крепче прижался к своей принцессе. Ухо щекотнул вопрос:

— А ты меня?

— Очень люблю.

Он поцеловал ее в щеку, а потом И подставила губы. Все было так странно и сказочно, в затерянной посреди густого леса землянке…

Утром великан разбудил детей громовым голосом:

— А ну-ка подъем, ночью наобнимаетесь!

Когда Левмир, протирая глаза, встал, Ратканон тут же отвесил ему легкий подзатыльник и велел разжигать печь.

— Да смотри, не оборачивайся, — добавил он. — Обернешься — ослепнешь. А ты, принцесса, поди сюда.

Укладывая в печку дрова, Левмир сам сгорал от любопытства. Особенно после того, как услышал восторженный возглас И. Огниво плевалось искрами, наконец, огонек затеплился на кусочке коры. Левмир торопливо раздул его и замер в ожидании.

— Смотри, какая красота! — воскликнула И.

Великан сказал:

— Можно, оборачивайся.

Левмир не узнал И. Вместо мешковатого платья на ней кожаные штаны и куртка, великолепно облегающие тело. На ногах — изящные сапожки. Девочка будто сразу стала выше, стройнее. Но главное — как сияли ее глаза!

— Красота? — крикнула и, смеясь, крутнулась на одной ноге.

— Ты будто Эмкири-охотница! — вырвалось у Левмира.

— Кто это?

— Из сказки. У нас была книжка, мне мама иногда читала.

Впервые за долгое время, произнеся слово «мама», Левмир не почувствовал ничего, даже не заметил, что сказал.

И прыгнула на великана, тот чуть не упал от неожиданности, когда на шее повис маленький, но такой счастливый груз.

— Спасибо! — взвзвизгнула И.

Великан осторожно приобнял девочку и, улыбаясь, сказал:

— Да не за что, принцесса. Не ждал, что так обрадуешься. Ты это… За цепь прости уж…

— Е-рун-да! — пропела И, спрыгивая с великана. — Я теперь гулять могу! Левмир, пошли скорее!

— А… — Мальчик поглядел на печь и сглотнул слюну, но И бесцеремонно схватила его за руку.

— Пошли! Потом поешь, надоел!

Впервые они вместе по-настоящему гуляли при свете дня. Бегали по лесу, догоняя друг друга, играли в прятки среди деревьев, катались в снегу, пока оба не замерзли и не проголодались.

* * *

Древние каменные стены дышали могуществом, бойницы башен хищно щурились на одинокую черную фигуру. Лорд Эрлот идет по свежему снегу, длинные волосы и плащ вьются на ветру, а на бледном лице — улыбка. Мост, перекинутый через опоясывающий крепость ров, задрожал под шагами Эрлота.

Стражники ворот проводили лорда взглядами, прежде чем вновь застыть без движения. Миновав внутренний двор, Эрлот подошел к центральной башне. Двери разверзлись, и вампир скользнул в полумрак, разгоняемый висящими на стенах светильниками. Взгляд метнулся влево — там закрытая дверь тронного зала. Справа — обеденный зал, с большим столом посередине. Пылает камин, с трудом отапливая каменную громаду.

Король Эмарис ждет у камина. Руки сложены на груди, взгляд цепкий, колючий.

— Ваше величество! — воскликнул Эрлот, шагая по залу. — Явился по вашему приказанию.

Король указал на кресло напротив камина. Эрлот отряхнул снег с плаща, прежде чем сесть.

— До меня дошли странные слухи, — прогремел голос короля.

Эрлот придал лицу заинтересованное выражение.

— Слухи? — переспросил он.

— Мои лорды привечают баронетов. Не расскажешь, с чего бы такая доброта?

Эрлот развел руками. Вопрос словно обескуражил его.

— Мы ведь решили, что без внимания вопрос оставлять нельзя. Баронеты — угроза безопасности государства.

— Все верно. — Эмарис сделал быстрое движение и оказался напротив кресла. Его тень упала на Эрлота. — На этом совет и закончился, не так ли?

— Ну, вы ведь не отдали конкретного распоряжения, — бормотал Эрлот, пряча глаза.

— Потому что я не принял конкретного решения. Но, хвала Алой Реке, у меня есть лорды, которые решают все сами, не считая нужным ставить меня в известность.

Эрлот заерзал в кресле. Бегающие глаза остановились на лице короля.

— Поверьте, ваше величество, мы хотели всего лишь облегчить вам…

Пощечина застала Эрлота врасплох. Голова дернулась, с губ сорвался вскрик.

— Облегчить мне? — грянул король. — По-твоему, проблема с баронетами слишком тяжела для меня?

Эрлот проглотил оскорбление. Взгляд вновь стал спокойным, решительным.

— При всем уважении, ваше величество, политика в отношении баронетов всегда была попустительской.

Губы короля едва шевельнулись, выплюнув одно слово:

— Продолжай.

— Мы не первый век миримся с ними. Да, Освик нашел способы контролировать некоторую их часть, но теперь его нет. Мы решили последовать его примеру, и я не вижу здесь ни малейшего повода для вашего недовольства.

— Конечно, не видишь, недовольство-то мое! — усмехнулся король. — Знаешь, что меня раздражает? Два момента. Первый — чисто практический. Вы будете кормить эту ораву, а моя доля станет уменьшаться.

— Этого не произойдет! — взмахнул рукой Эрлот.

— Закрой рот, слушай меня. Вы все постоянно плачетесь, как вам мало крови, жаждете прибрать к рукам больше деревень. Я должен поверить, что теперь ничего не потеряю? Не смеши. Через месяц ты придешь блеять о снижении ставки. Что ж, я снижу, но ценой твоего лордства.

— Эмарис! — Эрлот подскочил, но король ударом в грудь бросил его обратно.

— Я велел молчать. Второй момент, который меня расстроил — единодушие. Лорды собираются у меня за спиной, чтобы обсуждать вещи, которые не обсудили на совете. Что это, Эрлот? Поведай, прошу. Как давно у нас такие обычаи?

— Я думал, у нас есть право общаться, — проворчал Эрлот, потирая грудь.

— На случай, если ты забыл, мы здесь страной управляем. У нас нет личной жизни, каждое движение должно быть взвешено. К примеру, я дважды ударил тебя, но сделал это без свидетелей. Я не хотел тебя унизить, но ты должен понять свое место. А ты устраиваешь собрания за моей спиной. Я вижу заговор, Эрлот. Разубеди меня.

— Послушайте, о каком заговоре идет речь? Проблема с тем, что мы взяли баронетов? Их легко разогнать. Но я, как лорд, должен понимать, что происходит. Чего мы пытаемся добиться?

— Дисциплины, — отозвался Эмарис. — Нет, конечно, разгонять их теперь нельзя. Они вовсе озвереют. Что сделано, то сделано. Осталось определиться с моими выгодами.

Эрлот покачал головой. Разговор шел не так.

— Но мы сами ничего не получаем, — сказал он. — Что можно предложить вам? Не знаю… Может, золото? Я не оскорбляю, просто золото бывает нужно, как ни крути. Поощрить слугу, например…

По лицу короля скользнула улыбка, от которой Эрлот содрогнулся.

— Наконец-то мы заговорили о делах! Мне нравятся такие разговоры, гораздо больше, чем орать на тебя. Золото само собой, завтра я жду от тебя тысячу монет.

Скривившись, Эрлот кивнул.

— Но это лишь загладит твой промах, — продолжал король. — Чтобы успокоить меня окончательно, вы сформируете роту из сотни баронетов для охраны этой крепости. А расходы на их содержание пойдут из вашего кармана.

Эрлот задумался. Король нависал над ним, ожидая ответа.

— Думаю, мы это устроим, — вздохнул Эрлот.

— Уверен, что устроите, — улыбнулся король. — Можешь идти. Золото жду завтра, баронетов — через неделю. Обучите их держать оружие, да размахивать им как следует.

Кресло скрипнуло, выпустив Эрлота. Король равнодушно смотрел, как тот кланяется. Остановившись у дверей, Эрлот обернулся.

— Простите мою назойливость, ваше величество, но почему вы так беспокоитесь об охране? Есть какие-то опасения?

— О, да, — кивнул Эмарис. — Я опасаюсь смерти.

Лицо короля оставалось бесстрастным, и Эрлот решился задать еще один вопрос:

— Я должен что-то знать?

— Нет, — покачал головой король. — Все, что нужно, ты знаешь.

Двери распахнулись, впустив внутрь порыв ветра со снегом, и Эрлот вышел под солнечный свет. Постоял, собираясь с мыслями. Нахмурился, потом усмехнулся и двинулся прочь. Бойницы высоких стен провожали его, словно злые глаза исполинского чудовища.

* * *

Баронеты весело шумели, сидя в гостиной лорда Эрлота, но голоса стихли, стоило хозяину переступить порог. Он держал в руке свернутую в трубку бумагу. Сев на стол, Эрлот окинул взглядом присутствующих. Бледные, худые лица, потеки крови на подбородках, дорогая, но подобранная без всякого вкуса одежда. Лорд поморщился. Терпеть у себя дома сотню жалких тварей, которых даже вампирами назвать язык не поворачивается! Люди, вот и весь сказ. Люди, дорвавшиеся до вожделенного бессмертия.

— Вам сильно повезло, — мрачно сказал Эрлот. — Я говорил с королем, и он изъявил желание задействовать вас для охраны крепости. Это — высочайшая честь, поэтому сегодня же вы получите оружие и начнете с ним тренироваться.

Баронеты загудели, переглядываясь. В глазах некоторых Эрлот заметил огоньки гордости, но остальные лениво прикидывали, так ли уж это лестно — служить в охране. Все знали, какие требования предъявляет король.

— А что за бумага? — крикнул один, светловолосый, с таким высокомерным выражением лица, что Эрлот захотел его уничтожить.

— Маленький подарок.

Эрлот соскочил со стола, и на ровной поверхности развернулась карта. Баронеты подтянулись ближе, глядя на черные линии с зелеными точками и кружками, обозначавшими зоны расселения людей. Лишь одна красная точка посреди леса притягивала взгляды.

— Что это? — ткнул в нее пальцем светловолосый.

— Убежище Ратканона, — пояснил Эрлот.

Шум стих. Все смотрели на Эрлота большими глазами. Лорд наслаждался произведенным впечатлением. Да, баронеты знали имя того, кто их убивал. Оно передавалось из уст в уста, заставляло трепетать и шипеть сквозь зубы.

— Как вы узнали? — не унимался светловолосый. Эрлот с тоской посмотрел на него. Ну почему бы еще кому-нибудь не включиться в разговор? Тем не менее, лорд выдавил грустную улыбку и пояснил:

— Мы всегда знали, где он живет. Это землянка в лесу, обнаружить ее достаточно непросто, но для настоящего вампира проблем не возникнет

— Всегда знали? — Светловолосый посмотрел на стоящих рядом баронетов, и они ответили ему полными возмущения взглядами. — Но…

— Ты соображаешь, какие вопросы и кому задаешь? — оборвал его Эрлот. — Король не хотел расправы. Вернее, хотел, но не над ним. Это вы всегда были проблемой, которую нужно решать, а не этот жалкий воин-одиночка. Те, кто имеет доход, не идут кормиться на окраины, в отличие от вас. Да, вот так король Эмарис решает вопросы. Нам, лордам, никогда не нравился такой подход. Поэтому сейчас мы решились взять вас под свою опеку. И что мне наговорил за это король? Обвинил в подготовке бунта! Нет, я уверен, через какое-то время все утрясется, но может быть и по-другому. Король вполне способен отыскать другие варианты давления.

— Король хотел нашей смерти? — Это сказала девушка, единственная из собравшихся. Темно-русые волосы, собранные в пучок, на лице такое простодушное удивление, что не возникало сомнений: из деревни, причем глухой и далекой.

— Я ведь не произносил таких слов, да? — посмотрел на нее лорд Эрлот, радуясь, что светловолосый замолчал. — Можно ли обвинять короля, что он не уделил должного внимания благополучию баронетов? Хотя, кажется, это так просто — распределить ресурсы и сделать всех счастливыми… Для меня это очевидно, я бы так сделал. Но я лишь лорд, и мой голос против голоса короля не много значит.

Эрлот вздохнул, демонстрируя отчаяние.

— Убью гада! — взревел белобрысый, стукнув по карте кулаком.

— Точно! Порвем на куски! — поддержали его.

— Нет, — осадил всех Эрлот.

Он добился своего. На него смотрели, как на командира, ловили каждое слово.

— Вы не тронете Ратканона до тех пор, пока я не скажу. Терпите, выполняйте приказы и думайте о том, что я вам сказал. В конце концов, ваша проблема не в землянке прячется, а… Впрочем, идите во двор. Распоряжусь насчет оружия.

Один за другим баронеты покинули гостиную. Эрлот позвонил в колокольчик, но вместо угрюмого дворецкого в дверь вошла Атсама.

— Ты могла бы хоть изредка соблюдать приличия? — зарычал на нее Эрлот.

— Куда мне до тебя! — не осталась в долгу Атсама, падая в самое удобное кресло. — Как наш план?

— Лучше, чем хотелось бы. Или хуже. Пока не знаю.

— Поясни.

Эрлот в общих чертах передал разговор с королем. На лбу вампирши собрались морщины.

— Словно сам себя загоняет в ловушку, — сказала она.

— Или он совсем глуп, чего быть не может, или что-то подозревает, — кивнул Эрлот. — Но если так — что он задумал? Это выше моего разумения!

— Просто ты никогда не мог подняться выше своего разумения, — улыбнулась Атсама.

Эрлот не успел спросить, что она имеет в виду — в гостиную вошел Лэквир, самый толковый из всех найденных баронетов. Эрлот поставил его дворецким, выгнав человека.

— Там, во дворе, собрались баронеты, — сказал Эрлот. — Найди оружейника, скажи, чтобы выдал им мечи, алебарды. Если захотят — пусть перережут друг друга. Скоро я выйду и преподам пару уроков.

Лэквир скрылся, Эрлот повернул голову к гостье.

— Так что там, с разумением?

— Ты полагаешь, что все рассуждают одинаково, — пояснила Атсама. — Но что если король мыслит иначе? У него могут быть другие ценности.

— Думаешь, он хочет умереть? — Эрлот задумался.

Атсама потянула носом воздух.

— Думаю, твоя зверушка притаилась за дверью.

Черты лица Эрлота разгладились, губы изогнулись в улыбке.

— Входи! — приказал он.

Дверь приоткрылась, впустив красивую девушку в облегающем красном платье. Платье казалось чересчур откровенным для ее возраста. Глубокое декольте смущало девушку, она то и дело пыталась сложить руки на груди, но тут же сама себя одергивала. В глазах читалась мучительная борьба между страстным желанием и смущением.

— Чего ты хотела, Арека? — спросил Эрлот.

Щеки девушки покраснели, взгляд уперся в каменные плиты пола.

— Вы знаете, господин, — прошептала она.

Атсама с любопытством наблюдала за ней. Вампирша никак не могла взять в толк, что Эрлот обнаружил в ней той ночью. Почему не дал убить, почему забрал. Тогда Арека походила на обычную замарашку в жалких лохмотьях. Но прошло время, и фигура девушки изменилась, обрела истинную женственность — за такой короткий срок. Платье удивительно ей шло. Атсама даже почувствовала зависть к ее красоте.

— Скажи сама, — настаивал Эрлот. — Подойди ко мне и попроси.

Арека остановилась на расстоянии вытянутой руки от господина. Сияющие глаза просительно смотрели ему в лицо.

— Прошу вас, господин, возьмите мою кровь.

Лорд Эрлот улыбнулся еще шире.

— Ну как можно отказать?

Он привлек девушку к себе, острые клыки пронзили тонкую кожу. Арека вскрикнула, глаза подернулись пеленой, а ноги подкосились. Эрлот поддержал ее. Один, два, три глотка, и связь распалась. Эрлот облизнул алые губы, Арека опустилась на колени, дрожа от пережитого наслаждения. Дыхание стало порывистым, взгляд — туманным. Трясущаяся рука осторожно коснулась раны на шее, на пальцах остались капельки крови. Арека слизнула их, не понимая, что делает.

— Люди обожают это, — сказал Эрлот, обращаясь к Атсаме. — Вот чего никак не понимал Эмарис. Все эти центры донаций, пробирки, повестки… Глумление над природой! Я изменю этот мир.

— О, дорогой, мы все этого хотим, — улыбнулась Атсама. — Какая хорошая девочка…

— Даже не думай, она — моя, — оборвал ее Эрлот. — А потом — дай только срок! — я разыщу мальчика. Прекрасная выйдет пара!

— Левмир, — шевельнулись губы Ареки.

— Да, дорогая, да. Будь хорошей малышкой, и я обязательно вас соединю. Хочу смотреть, как вы наслаждаетесь друг другом, а потом наслаждаться вами обоими. Юная горячая кровь влюбленных!

Атсама рассмеялась, ее смех подхватил Эрлот, а потом к ним присоединился тихий нерешительный смех стоящей на коленях девушки.

Глава 15 Добрая Эмкири

Левмир, задыхаясь, упал в снег, топор шлепнулся рядом.

— Отдыхай, сколько нужно, потом продолжишь, — донесся сквозь шум в ушах голос великана.

Дыхание вошло в норму, Левмир хрипло сказал:

— Не могу больше. Завтра…

— Так дров нету. До завтра твоя женщина замерзнет.

Левмир скрипнул зубами. В землянке жарко топилась печь, а рядом грудой лежали дрова. Но воображение услужливо подсунуло мальчику зрелище И, трясущейся от холода на соломенной подстилке. Покрываются инеем роскошные волосы, синеет лицо…

Рука нашарила топор, и Левмир встал на ноги. Взгляд скользнул по упрямому дереву.

— Может, пообедаем? — без особой надежды спросил Левмир.

— Так ведь дров нет, готовить не на чем, — захлопал глазами великан.

Со стоном Левмир обрушил очередной удар на неподатливый ствол. Боль раскатилась по рукам, до самых плеч. Поясница ныла, ноги дрожали, но топор вздымался и опускался, снова и снова. Когда в глазах потемнело, дерево издало скрипучий стон, ствол накренился, затрещали ветки окрестных деревьев.

— Так выглядит победа, — улыбнулся Ратканон, положив мальчику руку на плечо. — Ты молодец. Теперь идем обедать. Отдыхай.

— Что, в землянке появились дрова? — огрызнулся Левмир.

— Ну, завалялась пара чурочек. — Великан остался невозмутимым. — До завтра хватит. Завтра будешь пилить и колоть. С утра начнешь, чтоб дотемна закончить.

Левмир издал стон, но великан улыбнулся.

— Не скули. Чем скорей научишься без меня обходиться, тем лучше. Меня, может, завтра убьют на охоте, так что ж вам, тоже пропадать?

Левмир повернулся к землянке, но лицом к лицу столкнулся с И. Девочка висела вниз головой на ветке дерева. Даже с бьющимся сердцем И поражала ловкостью и быстротой.

— Я думала, ты решил оставить баронетов в покое, — сказала И, обращаясь к Ратканону.

— Решил было, да вот передумал. Какая разница, кто они, да почему? Вампир есть вампир. Они, может, еще хуже тех, что во дворцах сидят.

— Я тоже вампир, — напомнила И.

— В жизни не поверю, — улыбнулся ей Ратканон. — Сердце у тебя стучит, как у людей, ешь ты обыкновенную пищу. Да и нос не задираешь. Какой с тебя вампир?

Девочка задумалась, покачиваясь на ветке.

— А ведь и верно, — сказала она. — Раньше у меня постоянно сердце во сне останавливалось, а сейчас — нет.

Левмир содрогнулся — так жутко и буднично прозвучали слова И.

— Почему останавливалось? — спросил мальчик. В который уже раз голос подвел его, и девочка нахмурилась, не разобравшись в сдавленных звуках. Левмир покраснел, откашлялся и повторил:

— Почему у тебя сердце останавливалось?

— Папа говорит, я боюсь упустить жизнь, потому и останавливаю сердце каждую ночь. — При воспоминании об отце глаза девочки повлажнели, но до слез было далеко. — А здесь мне не страшно! — закончила она.

Левмир едва уловил взглядом движение — И соскользнула с ветки, в воздухе сверкнули волосы, и вот она уже стоит напротив Левмира. На губах — улыбка, в глазах — ни следа печали.

— Пойдем? — И перевела взгляд с Левмира на Ратканона. — Обед готов, а вы тут бродите.

Пожалуй, единственным недостатком землянки была скука. Обеда и ужина ждали, как праздника — ведь они хоть как-то разрушали монотонное течение одинаковых дней. Покончив с едой, Левмир взял из груды дров тонкую и широкую дощечку. В печи нашлось несколько угольков, и Левмир, глядя на И, принялся набрасывать ее портрет. Угольный след послушно ложился на дерево, а стереть его — легче легкого. Левмир так увлекся, что забыл и смотреть на И. Ее образ прочно врезался в память мальчика, он мог бы изваять ее из мрамора, если б захотел.

— Красотища какая! — Голос раздался над плечом Левмира. Он вздрогнул, греза рассеялась. И стояла за спиной, рассматривая рисунок.

— Нравится? — улыбнулся мальчик.

— Ага, очень, — закивала И. — Ты художник?

— Нет, просто люблю рисовать. Когда бумага есть.

Ратканон, заинтересовавшись разговором, подошел посмотреть. Долго сверлил взглядом деревяшку, потом одобрительно хмыкнул.

— Ловко, — заметил великан. — Но завтра все равно дрова колоть пойдешь.

— Пойду, — вздохнул Левмир.

Он и не думал жаловаться. Хоть и тяжелый, труд тоже разбавлял монотонность будней. Кроме того, Левмир начал замечать, что его тело меняется, обрастает мускулами от постоянной физической работы. Помимо хозяйственных хлопот, Ратканон приучил Левмира каждое утро начинать с приседаний и отжиманий, после которых показывал несложные приемы драки. Нередко компанию составляла И, но слабость тела так раздражала ее, что еще ни одной тренировки девочка не выдержала. Кончалось все руганью и фырканьем, над чем не уставали смеяться Левмир с Ратканоном. Тем не менее, ловкая от природы, она быстро приноровилась освобождаться от захватов.

И взяла доску. Глаза медленно следили за изгибами черных линий.

— Как настоящая, — шепнула девочка, трогая деревяшку пальчиком.

— Осторожней, размажешь! — предупредил Левмир.

Вздрогнув, она убрала палец, но взгляд остался прикованным к портрету.

— Как настоящая… — шевельнулись губы.

И не расставалась с портретом до ночи. Но и тогда деревяшка лежала на соломе рядом.

— Так сильно нравится рисунок? — спросил Левмир шепотом, когда дыхание великана стало размеренным и спокойным.

— Ага, — шепнула И. Казалось, она тихонько плачет в темноте.

Левмир положил руку ей на плечо. И шмыгнула носом, успокаиваясь, после чего сказала:

— На маму похоже очень. Она как будто старше меня.

Левмир задумался. Ведь он ничегошеньки не знает о родителях И. Все казалось просто: вампиры, да и дело с концом. Но для нее, наверное, все иначе.

— Расскажи о маме, — попросил Левмир.

— Она умерла.

— Прости…

— Ничего. Я только родилась тогда. У вампиров редко дети появляются, а если появляются, то…

Она не закончила фразу. Левмир обнял девочку, спасая от нового приступа рыданий.

— Я понял, — шепнул он. — Не надо дальше…

— Не буду, — всхлипнула И. — Спроси еще!

— О чем?

— О чем хочешь. Дай мне наговориться и уснуть.

Левмир задал вопрос, который давно уже вертелся у него на языке:

— Каково это, когда сердце останавливается?

— Спокойно, — ответила И. — Первым делом — спокойно, как бы ни волновался перед тем. Но быстро начинается жажда. Пока крови не выпьешь, сердце не запустить обратно. Но можно и не запускать, если не хочется. Можно бегать — очень быстро. Высоко прыгать, даже как будто летать. Или превратиться во что-нибудь. Летучую мышь, туман, волка…

— Ты ведь была тем волчонком, да?

И не сразу ответила. Левмир почувствовал тепло ее улыбки.

— Я. С папой тогда поссорилась, всю ночь по лесу бегала, а к утру застряла. Тут же солнце, и никуда. Так весь день просидела, к вечеру выть начала — тут-то эти набежали, с палками.

Голос И звенел от позабытой, но сильной обиды.

— А тут еще дернулась так, что ногу вывернула. Больно! От боли превратиться не получается. Уже и солнце-то почти спряталось, а я все равно сижу, никуда не могу деться… И вот ты прибежал. Я тебя сразу запомнила. Потом, ночью, прилетала смотреть.

— Да, — прошептал Левмир, вспомнив, как среди ночи увидел летучую мышь, повисшую на фоне луны. — А почему не разговаривала со мной?

— Не знала, какой ты. Думала, люди все одинаковые. С тех пор начала к деревням присматриваться, все гадала, какие же люди бывают. Бывали злые, бывали равнодушные. Иногда и добрые попадались, но таких, как ты, добрых, я не видела.

— Ну уж, — пробормотал Левмир.

— Правда. Я долго решалась, а потом как узнала, что этот… Санат к вам в деревню назначен… Я ведь не думала, что у людей все так. Прости меня.

— Чего не думала? За что простить? — Левмир ничего не понял из ее скомканной исповеди.

— Не догадывалась, что люди — как вампиры, — прошептала И. — Так же грустят, так же любят… Я-то думала, спасу тебя, уведу в другую деревню, проживу с тобой до старости, потом к отцу вернусь.

Левмир не верил услышанному. Все отчетливее понимал, что говорит с другим существом, лишь внешне похожим на него. Как просто звучало: прожить жизнь, да вернуться. Услышать от бессмертного отца что-нибудь вроде: «И, дорогая, я тебя уж было потерял. Где ты была восемьдесят лет?»

— Ты и сейчас так думаешь? — спросил мальчик.

— Нет. Теперь я не хочу, чтобы ты старел. Хочу, чтобы ты всегда был…

Левмир улыбнулся. И говорила то как взрослая женщина, то как избалованный ребенок. Пожалуй, он привыкал к этой манере. Такова была его И.

— Правда вот не знаю, зачем мне быть, — прошептал Левмир.

— Как это? — насторожилась И.

Левмир второй раз в жизни ощутил, что мысли словно бы рождаются в момент произнесения слов. Говорит и понимает, что хочет сказать.

— Ну как… Я, как все, должен был хозяйство вести. А теперь хозяйства того уж нет. Здесь… Что мне тут делать? В деревне хоть знаешь, что твоя кровь кому-то нужна, а здесь… Будто бросили, да забыли совсем. Как будто даже не ясно, кто я теперь, зачем нужен…

Помолчав, И сказала:

— Наверное, поэтому новообращенные вампиры отправляются в паломничество.

— Куда?

— В паломничество. Это путешествие такое. Чтобы понять, зачем быть дальше. Говорят, в пути можно многое понять, если хотеть понять. Большинство идут к Монолиту, в центре мира. Но те, кто хочет действительно найти себя, идут к Алой Реке.

— К Алой Реке? — удивился Левмир. — Так она действительно существует? Это не сказка?

И пожала плечами.

— Существует, конечно. Какая еще сказка? Мой папа из нее вышел. И этот твой Санат, кстати, путешествовал именно к Алой Реке. Потому-то его все Паломником прозвали. Собственно, про него не знал никто толком. А тут… Не успел Эрлот с Освиком разделаться, вдруг, откуда ни возьмись, Санат образовался. То-то им теперь весело должно быть…

Судя по тому, какой размеренной стала речь девочки, она засыпала. Но Левмир не мог отпустить ее просто так. Оставался один вопрос.

— Послушай… Ты так много обо всем этом знаешь… А кто твой отец?

Почему-то Левмир думал, что она скажет: «Эрлот». Затаив дыхание, он ждал ответа. И напряглась.

— А что? — спросила она.

— Так, просто.

— Барон. Один из баронов, вот и все.

И сделала вид, что уснула, но Левмир ей не поверил. Сам тоже долго не мог распрощаться с явью. Вспоминая деревенские стычки на полях каждую весну («Ты куда прешь со своим столбом? Тут всегда мое место было, вот тут, по камню!» «Да перетащил ты свой камень ночью, думаешь не видно? Вона где он лежал, еще ямка осталась!»), мальчик сомневался, что девочке-вампиру будет позволено свободно разгуливать по чужим территориям. Кем мог быть ее отец? Левмир видел лишь два варианта: граф Эрлот и герцог Освик.

* * *

Положив голову на плечо Левмира, И смотрела, как бегает по бумаге карандаш. Быстрые, четкие линии складывались в рисунок. И затаила дыхание — ей казалось, что на бумаге творится волшебство.

— Нравится? — спросил Левмир.

И смотрела на девушку с копьем, луком и колчаном со стрелами. Одеждой девушке служили шкуры убитых зверей. Длинные волосы развевались ветром, а глаза казались добрыми, хоть и щурились лукаво.

— Ага, — шепнула И. — Это та самая?

— Да. Эмкири-охотница.

— Такая картинка была в книжке?

Левмир качнул головой.

— В книжке не было картинок. Просто так я увидел ее.

Карандаш снова заметался по бумаге. Вокруг Эмкири поднялись вековые дубы, тонкие березки.

— Эмкири-охотница вышла из Алой Реки, — говорил Левмир. — Долго она путешествовала по свету, в самых разных краях побывала. Но вот однажды вышла из лесу и увидела деревню. Решила зайти, посмотреть, кто там живет.

Лист лег на пол, а Левмир уже покрывал рисунками следующий. На глазах у потрясенной И возникли покосившиеся домики, да несколько голых грязных людей, гнущих спины перед красавицей Эмкири.

— В деревне жили люди, и люди эти голодали, — продолжал Левмир. — Приняв Эмкири за невиданного воина, они заплакали. Стояли на коленях, моля о быстрой смерти.

Еще один листок отлетел прочь, а на следующем снова вырос лес. Эмкири и два человека целятся в оленей из луков.

— Но Эмкири не хотела убивать людей. «Пойдемте, — сказала она. — Я научу вас, как добыть себе пищу». Люди пошли за ней, научились гнуть луки, а потом Эмкири обучила их охоте. Когда же вечером на огне приготовили первого убитого оленя…

На другом листе взметнулись языки пламени. Вокруг костра танцуют счастливые люди. Чуть поодаль стоит Эмкири, на губах у нее улыбка, а в волосах — венок.

— Не знали люди, как отблагодарить Эмкири, и спросили, чего она хочет. Эмкири сказала: «Многое я знаю, многое могу, но нужно мне — всего-то немного вашей крови, чтобы всегда оставаться доброй, мудрой и красивой».

На последнем листе Эмкири сидит на высоком троне, а люди, раболепно кланяясь, протягивают ей чаши.

И собрала все листочки. Левмир с улыбкой смотрел, как она их перекладывает, шевеля губами.

— А ты можешь написать здесь сказку? — спросила она.

— Как? — растерялся Левмир.

— Ну вот, под картинками. Напиши?

Задача оказалась посложнее рисования. Левмир предусмотрительно взял сперва чистый лист, попробовал накарябать начало сказки. В первом же слове И обнаружила две ошибки. Когда выяснилось, что Левмир пишет впервые в жизни, И забрала у него листок.

— Говори, — потребовала она.

Левмир повторял сказку, а девочка записывала аккуратным почерком. Потом отдавала Левмиру карандаш, и он переписывал текст под картинку. За этим занятием их застал Ратканон, вернувшийся с очередной неудачной охоты. Он бросил на пол перед детьми еще целую кипу бумаги и коробку карандашей. Лицо великана хранило выражение отрешенности.

— Снова никого? — спросил Левмир, когда Ратканон уселся на любимое место возле печки.

Ратканон кивнул. Каждый вечер уходил он в город, надеясь выискать вампира, но тщетно. Их будто не стало вовсе.

— Поговорил с людьми, но про баронетов никто не знает, — проворчал Ратканон. — Зато про герцога Кастилоса знают все!

Сердце мальчика заныло. Кастилос… Это имя он запомнил. Так теперь звали Саната.

— А чего он учудил? — поинтересовалась И.

— Этот учудил! Школу в городе устроил. Уже, представляешь, кого-то там учит.

— Школу? Как это? — нахмурился Левмир.

— Бордель на иждивении у Освика разогнал, перестроил комнаты и нанял учителей, — объяснил Ратканон. — В одной комнате счету учат, в другой — письму, да чтению. Родители довольны. Кто детей отдает в школу — от дани свободен.

Левмир повернулся к И. Девочка фыркнула.

— Надолго ли? — спросила она. — Можно подумать, кто-то позволит ему.

— А почему нет? — Левмир удивился. Идея Саната казалась достойной.

— А кому это нужно? Крови-то у людей больше не станет от учения.

В словах И прозвучала неподдельная горечь. Прожив столько времени с двумя людьми, привыкнув к ним, она не могла рассуждать о людях отрешенно или свысока.

— Он все же герцог, — заметил Ратканон.

— Когда против него шесть лордов и король, что он может сделать?

Взгляд Левмира опустился на гордую фигуру Эмкири-охотницы. «Нужно мне — всего-то немного вашей крови, чтобы всегда оставаться доброй, мудрой и красивой».

Карандаш полетел в печь.

— Ты чего? — И вздрогнула от неожиданности. — Допиши, немного ведь осталось.

— Я тебе потом… другую сказку напишу, — пообещал Левмир. — Эта мне не нравится.

* * *

Тирмад, новый староста Сатвира, присел на край заколоченного колодца. Унылое зимнее солнце нехотя бросало рассеянный свет на заснеженную деревню. Пусто, тихо. Не слышится смех, не бегают дети с санками. Лишь одинокий снеговик высится поодаль, кренясь на бок, будто устыдившись своего существования. Тирмад вздохнул, пальцы, расстегнув пуговицу тулупа, скользнули за пазуху в поисках табака.

Заскрипел снег, Тирмад повернул голову. Рука замерла, не дотянувшись до кисета. Со стороны леса приближалась фигура. Щуря подслеповатые глаза, Тирмад перебирал в голове имена всех деревенских жителей, но чем ближе фигура, тем меньше вариантов.

— Левмир! — ахнул Тирмад, вскакивая на ноги. — Как ты… Ох, бедняга… Пошли в дом скорее!

— Не надо, дядя Тирмад, — улыбнулся Левмир, обняв старика. — Я ненадолго. Просто узнать хотел, как вы тут теперь.

Великих трудов стоило уговорить Ратканона согласиться на эту авантюру. Левмир заверил великана, что будет крайне осторожен, назад пойдет кружным путем. Но все равно тот заставил его взять И. Левмир долго сопротивлялся, но, увидев мрачное лицо подруги, передумал. Понял, что снова приковывает ее цепью. Ведь, найдя Сатвир, И с легкостью вернется домой. Теперь девочка оставалась в лесу, а Левмир верил — дождется. Внимательный взгляд И ощущался даже отсюда.

— Как мы тут, — вздохнул Тирмад. — Так себе, Левмирка. Этот Кастилос, Санат который, попервоначалу донации отменил. Ну, после Эрлота-то оно, вроде как, и неплохо. Обрадовались. А потом смотрим — денег-то нету, ни тебе купить чего, ни тебе как… Стали обманом кровь носить другим. И, знаешь, многие, черти, так раз в неделю и бегали, не надрывались.

— А что ж урожай не продавали? — осведомился Левмир.

Часть продали, да ведь деньги-то беречь не умеем, как городские. Привыкли, что раз в месяц перепадает. Так и проелись деньги все…

— Ясно. — Левмир понурился. С каждым словом старика на душе становилось все хуже. — Ну, а теперь-то как?

— Теперь нормально. Вернули дань, рады все.

В памяти мальчика всплыл карандашный рисунок Эмкири-охотницы. Кулаки непроизвольно сжались, но Левмир заставил себя говорить спокойно:

— А как остальные? Саквобет, Исвирь?

Тирмад содрогнулся. От лица отхлынула кровь, и Левмиру показалось, что перед ним стоит вампир.

— Нету больше Исвири, — прошептал Тирмад. — Погибла. По осени еще пожар приключился у них, сенной сарай сгорел. Ну и она там же…

Староста прятал глаза. Левмир, потрясенный услышанным, понимал, что сказано отнюдь не все.

— Что же она делала в сарае?

— Да какая уж теперь разница?

— Дядя Тирмад! Мне есть разница. Раз уж вы знаете…

— А ты кто? — разозлился вдруг староста. — Живешь тут, или как? Чего ж дом не отстраиваешь? Где тебя носило столько времени? Ты прости уж, да мы тут сами разбираемся, кто кого, куда и как. В крайнем случае — Кастилос рассудит.

— Я ведь не судить пришел, — терпеливо говорил мальчик. — Могу я просто узнать, что в деревне происходит?

— Можешь, — кивнул Тирмад. — Сарай сгорел. Исвирь там же.

Взгляд его метнулся за спину Левмира, глаза расширились, и староста поковылял прочь.

— Куда же вы? — протянул вслед руку Левмир.

Тирмад отмахнулся, даже не обернувшись. Не успел Левмир сказать еще слово, как огромная ладонь опустилась на плечо и сжала. Густой, тошнотворный запах перегара вырвался изо рта Саквобета вместе со словами:

— Вот оно как. Явился, значит.

Мальчик нырнул под руку, вывернулся, и вот они уже стоят лицом к лицу. Левмир понял, что вырос — теперь, чтобы заглянуть в лицо Саквобету, не приходилось почти поднимать голову.

— В гости зашел, проведать. — Левмир смотрел на Саквобета, а видел трясущегося от жажды баронета. Тот так же стоял напротив, а в глазах — жажда и ненависть. Но тогда Левмир сжимал в кармане нож.

— В гости? — ухмыльнулся Саквобет. — Ну здравствуй, гость дорогой. Рассказывай, чем живешь теперь?

Саквобет шагнул вперед, нога зацепилась за ногу. Злобная ругань вспорола тишину — Саквобет едва не свалился.

— Охотой, — ответил Левмир. — Как сам?

Почему-то ни капли страха в душе. Левмир смотрел на Саквобета с таким спокойствием, что тот заколебался. Глаза начали бегать, руки зашарили по карманам.

— Лучше всех, — буркнул Саквобет.

— Хорошо, коли так, — пожал плечами Левмир. — А чего там с Исвирью-то получилось? Тирмад чего-то темнит…

Взгляд Саквобета сделался злобным, колючим. Перестали суетиться руки.

— Тебе что? — прошипел он. — Мстить за нее пришел? А ты знаешь, что тебя Эрлот разыскивает?

Две мысли столкнулись в голове Левмира, закружились в неистовом вальсе и замерли. С пугающей отчетливостью осознал, что смотрит в глаза убийце. И что убийца хочет отдать его лорду Эрлоту.

Левмир шагнул назад. Сердце застучало часто, стук отдавался по вискам. «Беги! Обогни его по широкой дуге, и беги в лес!» — надрывался голос разума.

Левмир стиснул зубы. Помимо страха его останавливала злость. Сколько можно бегать? Хоть раз взять, да и встретить судьбу лицом к лицу. Пусть проиграть, но не отступить.

— Зачем ты ее убил? — Слова просто сорвались с языка, но Левмир не жалел о них.

Саквобет содрогнулся. Налитые кровью глаза чуть не вываливались из глазниц.

— Потому что нечего с вампирами шашни разводить! — заорал он, колотя в грудь кулаком. — Я б ее, тварь этакую, еще бы десять раз поджег!

— Ты сам хуже любого вампира, — прошептал Левмир. — Они хоть знают, зачем убивают.

Саквобет с ревом бросился на Левмира. Мальчик шагнул навстречу, кулак полетел в лицо противника… Удар вышел слабым, но Саквобет хрюкнул, ноги подкосились, и бесчувственное тело рухнуло, проделав яму в сугробе. Долго удивляться не пришлось — позади поверженного убийцы оказалась И. Девочка держала в руках толстую ветку, покрытую сучками.

— Кто такая Исвирь? — мрачным голосом поинтересовалась И, не отрывая взгляда от Саквобета.

— Чего? — удивился Левмир. — Ох… Спасибо, опять ты меня спасаешь…

— Ты не увиливай! — И погрозила веткой. — Что за Исвирь? Чего ты о ней беспокоился?

Левмир нахмурился.

— Когда Санат тут жил, она… В общем, влюбилась она в него. Вроде как даже свадьбу играть собирались. А потом… Потом сама знаешь.

Выражение облегчения на лице И озадачило Левмира. Девочка бросила ветку на крышку колодца.

— Я думала, это та. Ну, с которой вы тогда на рыбалку ходили…

— Арека?

Щеки девочки покраснели. Она прятала взгляд.

— Думала, ты о ней волнуешься…

Левмир подошел к И, сжал прохладную ладошку.

— Арека умерла, — сказал он. — Все умерли, только ты осталась.

И ответила легким пожатием. Огляделась. Пусто, тихо.

— Пойдем отсюда, — шепнула И. — Пойдем домой.

Снег заскрипел под ногами. Погруженный в раздумья, Левмир не сразу заметил, как беспокоится И. Она то и дело останавливалась, смотрела в сторону Кармаигса.

— Чего ты? — Левмир коснулся плеча подруги.

— Не знаю, — шепнула И. — Что-то страшно мне. Как будто…

Девочка тряхнула головой, блестящие волосы колыхнулись, будто волны реки.

— Сердце болит почему-то. Неважно. Идем скорее.

Сатвир остался позади, провожая незваных гостей пустыми окнами, закрытыми ставнями.

Глава 16 Огонь

«Я в ловушке», — отрешенно думал Эрлот, стоя в огромном каменном зале перед высоким троном. Зачем король вызвал его? Почему молча смотрит? Эрлот не решался нарушить тишину — так он проявит слабость. Но и в угрюмом молчании король мог разглядеть угрозу. Слишком поздно разыгрывать удивление. Эрлот, заложив руки за спину, сверлил взглядом короля, который отвечал таким же испытующим взглядом.

— Видимо, пора, — уронил, наконец, слово Эмарис.

Не успел Эрлот спросить, что «пора», как двери зала растворились, вошли слуги. Должно быть, все, что были, и каждый нес охапку соломы. Люди безмолвно поднимались к трону, бросали перед ним ношу и удалялись. Когда ноги короля скрылись за грудой соломы, пучки полетели на пол. Слуги приходили и уходили, а зал наполнялся сухим запахом, несущим отголоски далекого лета.

Солома лежала вровень с коленями Эрлота. Дверь за последним слугой захлопнулась, оставив за собой тишину. Двое бездыханных вампиров продолжали смотреть друг на друга, будто сражаясь.

«Я в ловушке»

— Ваше величество, я не понимаю, что происходит, — как можно непринужденнее сказал Эрлот. Даже развел руками и улыбнулся, но король не принял игры.

— Происходит переворот, — пояснил король, и снова в каменных стенах повисла тишина.

Где-то за стенами сотни баронетов стискивали оружие, глаза и уши ждали сигнала. Любой громкий звук мог поднять их на битву. Только вот биться не с кем. Король остался в крепости один, направив все силы на защиту Храма. Даже принцесса Ирабиль пропала, Эрлот знал наверно. Накануне он целый день потратил на поиски принцессы. Теперь, глядя в глаза королю, вспомнил: принцесса не появляется с середины осени. В последний раз Эрлот видел ее в тот день, когда… Когда она с отцом возвращалась из Храма! Эрлот непроизвольно оскалил клыки, губы разошлись в чудовищной улыбке.

— Ты слишком глуп, Эрлот, — сказал король Эмарис. — Иначе ты не стал бы улыбаться сейчас. Но все же я дам тебе последний шанс изменить судьбу. Подумай. Стоит ли погибать от руки человека?

— О чем ты говоришь? — Лицо Эрлота хранило пренебрежительное выражение. — От руки человека… Что за нелепая фантазия? И зачем все это? — Он поддел ногой солому.

— Ты великий воин, Эрлот. Мы бок о бок сражались с вампирами, я знаю, о чем говорю. Но что ты сделаешь, когда против тебя выйдут те, кто не боится умереть? Те, кто с радостными воплями будут кидаться на острия копий. Такой войны у нас еще не было. Войны, победить в которой нельзя. Прошу тебя: смирись. Отрекись от своих притязаний и наслаждайся вечностью.

— Вечностью… — протянул Эрлот. — Знаешь, я сыт по горло тысячелетиями вылизывания пробирок. Ради этого я сражался? Ради этого преклонил перед тобой колени? Нет, друг. Я, наконец, прозрел. Такая вечность мне ни к чему. Алая Река стремится вперед, не встречая препятствий, а мы заковали себя в кандалы. Глумление над природой!

— У Алой Реки есть берега, — возразил король.

— Но лишь с двух сторон, — парировал Эрлот. — А моя вечность проходит в колодце. К чему этот разговор, Эмарис? Мы оба знаем, как обстоит дело. Ты разгадал мой ход и решил напугать меня. Принял на службу баронетов, отослал охрану… Тут я должен задуматься, да? Мол, так ли уж прост король Эмарис? Не припас ли он чего-нибудь страшного?

— Пока ты не сказал, ничего не случилось. Слова все еще не сорвались у тебя с языка. Задумайся, Эрлот!

— Знаешь, в чем твоя ошибка, старый друг? Ты убрал дочь. Она ведь в Храме, так? О, я вижу, как ты прячешь страх в глазах! Будь ты уверен в своих силах, она бы сейчас играла во дворе, или бегала где-нибудь здесь. Но ее нет. И ты один.

— И ты все еще не сказал тех слов. Переворот, Эрлот. Снаружи толпа баронетов, готовых свергнуть меня. Я пока не знаю, кто их надоумил. Может, это Атсама? Или Мэросил? Назови имена, и мы с тобой уничтожим их всех. Новый совет наберешь сам. Ну? Решай, кто ответит за восстание.

Эрлот сунул руки в карманы, тут же вытащил. Пальцы переплелись, расцепились. Взгляд, бегающий по полу, усеянному пучками соломы, замер. Лорд Эрлот поднял голову.

— Я. — Слово взорвалось посреди каменного зала, отразилось от стен и стихло под потолком.

Король со вздохом поднялся с трона.

— Будь по-твоему.

Эмарис вытянул руку, на ладони заплясал голубой огонь.

— Расскажешь всем, как ты сразил меня, король Эрлот, — грустно улыбнулся Эмарис. — Да вразумит тебя Алая Река.

Он перевернул руку, и огонь упал в груду соломы. Эрлот вскрикнул, отпрыгивая от стремительно распространившегося пламени. Но куда бежать? Весь зал охватило пожаром. Огонь рвался в окна, из которых слышался крик — баронеты бросились в атаку.

Позабыв обо всем, Эрлот ринулся к двери. Толкнул, дернул — заперто. Всех сил вампира не доставало, чтобы отворить ее.

— Нет, — прошептал Эрлот.

Бросил взгляд на трон, но Эмариса не увидел. Показалось, объятая пламенем фигура стоит, гордо глядя на него, а потом все сокрыла стена огня.

Заорав, Эрлот ударил ногой в дверь. Раз, еще раз — без толку. Лязгнул засов. Сбрасывая на ходу пылающий плащ, Эрлот выскользнул из огненного кошмара. Его подхватили руки, сбили огонь с волос, ботинок.

— Все в порядке, господин? — Голос одного из баронетов, того, что раздражал Эрлота больше всех. — Эмарис…

— Он мертв, — ответил Эрлот. — Все кончено.

— Вы победили его в одиночку?

— Думал, мне нужна помощь такого отребья, как ты? — огрызнулся Эрлот, досадуя на свое не слишком торжественное появление. — Займитесь пожаром!

Пока баронеты суетились, сражаясь с огнем, Эрлот прошел по обеденному залу, усеянному трупами. Что за трупы? Остановился, перевернул ботинком одно тело, другое…

— Слуги, — пробормотал он. — Какого… Эй! — он схватил за плечо белобрысого, который бежал из подвала с кадкой воды. — Зачем убивали людей?

— Так они бросались! — захлопал глазами тот. — Больше никого не было, только эти. Мы не хотели их убивать, зачем бы? Они стали стеной, принялись нападать. Вели себя, как сумасшедшие.

Пальцы разжались, белобрысый убежал. «Но что ты сделаешь, когда против тебя выйдут те, кто не боится умереть? Те, кто с радостными воплями будут кидаться на острия копий», — вспомнил Эрлот. По телу пробежала дрожь — небывалое явление для вампира.

Отворилась дверь. Окруженная мириадами танцующих снежинок, улыбаясь, вошла Атсама.

— Король Эрлот! — провозгласила она. Наступив на череп одного из слуг, раздавила его и пошла дальше, словно не заметив. — Да здравствует король Эрлот!

Баронеты разразились приветственными криками, в которых отчетливей, чем радость, звучали растерянность, сомнение. Эрлот скрипнул зубами. Не так все должно было быть, не так. Ни сражения, ни победы. Власть, которую он готовился вырвать зубами, упала под ноги, будто брошенная ребенком игрушка. Эрлот поднял ее, держал в руках и не знал, что с ней делать.

* * *

Мягкое покачивание прекратилось, Арека открыла глаза. Сидящий рядом баронет по имени Лэквир, с длинными белыми волосами, отворил дверцу кареты, вышел. Арека увидела протянутую руку. Лэквир помог ей выбраться наружу. Сапоги девушки по щиколотку увязли в снегу, она поежилась. Отблески заката играли красным на черных каменных стенах, стремящихся в небеса. Арека открыла рот. Дом Эрлота казался огромным, но этот… Страшной силой веяло от гладкого камня башни.

— Идем, — сказал Лэквир.

Ноги плохо слушались, несколько раз она чуть не упала. Сейчас Арека мечтала об одном — лечь скорее в постель и уснуть мертвым сном. Но перед тем она рассчитывала получить подарок от господина. Губы тронула улыбка, сердце застучало быстрее.

Тяжелая дверь башни отворилась плавно. Арека увидела лестницу, ведущую на второй этаж. Справа от лестницы, в огромном зале стоял господин. Лэквир помог Ареке отряхнуть шубку от снега. Бледный палец прижался к губам — тихо! Арека наклонила голову.

По правую руку Эрлота в кресле раскинулась Атсама, чье присутствие всегда нервировало Ареку. Напротив них — толпа баронетов: молодые мужчины и женщины. Попутчик Ареки присоединился к ним.

— С сегодняшнего дня к вампирам возвращается былое величие, — говорил Эрлот, продолжая давно начатую речь. — Больше никаких пробирок, никаких «производителей». Каждый из вас найдет себе фаворитов, обязанности по их содержанию — всецело ваша забота. Но без убийств. Ясно вам?

Нестройный хор одобрительных голосов заверил Эрлота в понимании.

— Люди должны осознать, что быть фаворитом — прекрасно. Они должны стремиться к этому, а не к тому, чтобы стать одними из нас. Кстати, если кто-то еще не понял — никаких обращений. Тот, кто нарушит запрет, умрет — это мое слово.

Атсама хихикнула и обмахнулась веером, будто из ниоткуда появившимся в руке. Арека поморщилась. Манерная вампирша постоянно смотрела на нее, как на диковинную зверушку.

— Теперь о том, что нужно сделать уже сегодня, — говорил Эрлот. — Я поручаю вам посетить каждого барона в городе и доставить мое послание. Король Эмарис мертв. Король Эрлот взошел на престол. Все должны явиться для принесения присяги с рассветом. Тот, кто не явится, лишится всего.

Арека замерла, боясь вдохнуть. Кровь отхлынула от лица, мертвенный холод лизнул кожу. Значит, король мертв, а ее господин встал на его место? Бурная радость мешалась в душе с ледяным ужасом. Король Эрлот… Из глубин памяти рвались позабытые картины. Эрлот в деревне, его лицо с пылающими от восторга глазами освещают огни пожаров. Атсама тоже была там, ее лик выражал еще большее безумие.

— Ваше величество! — подал голос кто-то из баронетов. — Могу я обратиться с просьбой?

— Попытайся, — махнул рукой Эрлот.

— Мы исполним приказ как можно скорее, но… Словом, можно сперва немного поразвлечься?

Говоривший нервничал, его толкали со всех сторон, что-то шепча.

— Ближе к делу, — поторопил Эрлот. — Чего вы хотите?

— Хотим разобраться с Ратканоном! — выдохнул баронет. — Не спросив вашего разрешения, туда уже отправились Рабед и Гиннох.

— Рабед? — Эрлот нахмурился. — Это тот белобрысый?

— Он самый, ваше величество.

— Ступайте, но сделайте все быстро. Передайте Рабеду, что я крайне разозлен его самоуправством. Если он думает, что я не знаю, кто разорил королевские покои, то ошибается. Немедленно хочу его видеть здесь. Ступайте!

«Что же теперь будет?» — думала Арека, пока ее пальцы вгрызались в ладони, пронзая кожу до крови. Мимо ушей пролетели последние слова о каких-то Рабеде и Ратканоне. Что ей до них? Сейчас решалась ее судьба.

Арека оглянулась на дверь. Там оставался мир, из которого ее вырвали. Родная деревня, брат. Вернуться туда? Разделить его судьбу?

Но снаружи лежит снег, завывает холодный ветер. Семья разрушена, у Саквобета своя жизнь. А единственный, с кем хотела остаться Арека, пропал. Как его найти? Здесь она бессильна. Крошечная слабая девушка посреди занесенного снегом мира. Совсем одна, без денег, без друзей.

Она повернулась к Эрлоту и встретила его насмешливый взгляд, будто ее мысли звучали вслух. Король Эрлот… Он обещал ей Левмира. Теперь у него власть, сила и все, что необходимо, чтобы исполнить обещанное. Арека шагнула вперед, повинуясь безмолвному зову. Мимо шли баронеты, бросая на девушку равнодушные взгляды. Один лишь Лэквир остался, смотрел в жарко пылающий камин, заложив руки за спину. Арека не обратила на него внимания, ее взор пленился черными с красным глазами Эрлота. Склеры оставались белыми — значит, он недавно пил кровь. Должно быть, целые реки крови из королевских запасов.

— Господин, — прошептала Арека, склонив голову. Ее передернуло от тихого смеха Атсамы.

— Ну что, моя радость? — Эрлот положил руку ей на голову. — Как видишь, мы гораздо ближе к цели. Сегодня ты ляжешь в спальне принцессы. Все для тебя, малышка. Для тебя и твоего принца. Вы станете моими возлюбленными детьми. Но какой же у тебя усталый вид! Наверное, тебе лучше прямо сейчас отправиться спать. Идем, я провожу тебя, спальня на третьем этаже.

Арека вскинула голову, дыхание сперло. Глубоко вдохнув, она шепнула:

— Я очень хочу спать, господин. Но перед тем… Можно ли… Еще один раз?

— Можно ли отказать? — Острые клыки показались из-под алых губ. — Иди ко мне.

Со стоном Арека повалилась вперед, в объятия господина, повелителя, короля. Немножко боли, а потом — сладкое падение в неизмеримые бездны.

* * *

Герцог Кастилос повернулся на бок и в который уже раз закрыл глаза. Лег рано, надеясь, что немедленно провалится в сон. Но спасительное забытье не спешило обволакивать его. Кастилос слушал стук сердца, считал удары, а в голове медленно вращалась мысль: «Почему я — человек?»

Бессмертным вампиром возвращался он из паломничества, таковым и надеялся остаться до тех пор, пока Алая Река не выйдет из берегов и все сущее не исчезнет в ее водах. Задание короля заставило его вновь запустить сердце, и там, в Сатвире, Кастилос ждал возможности остановить его стремительный бег. Но в кладовых пылились сундуки с кровью, а повар уже нанял помощников, чтобы чаще радовать хозяина разносолами. Если Кастилос и останавливал сердце, то лишь по необходимости.

Сон все не шел, и Кастилос решился. Остановил сердце на пятитысячном ударе. Исчезло раздражение, пропало беспокойство, по телу разлилось приятное ощущение силы. Осталось отдать себе приказ и уснуть мертвым сном.

— Кровь лучше пить с вечера, иначе утром озвереешь.

Кастилос подскочил на месте, одеяло свалилось на пол. В лунном свете виднелся силуэт сидящего в кресле человека. Ноги на столе, одна рука за головой, другая свободно свешивается вниз. Сидит и любуется звездным небом через раскрытое окно.

— Ты кто такой? — Кастилос быстро справился с испугом, теперь его наполняла злость.

— Твой новый лучший друг. — В голосе визитера слышались смеющиеся нотки, хотя сам тон полнился грустью.

Кастилос махнул рукой, с пальцев сорвались искры. Несколько свечей разом вспыхнули, озарив лицо незваного гостя.

— Аммит? — озадачился Кастилос. — Что ты… Как ты попал сюда?

— Через окно, — зевнул телохранитель принцессы.

Кастилос повернулся к застекленному окну.

— Туман, Санат. Туман, — пояснил Аммит. — Если вернемся, расскажу, как обезопасить дом от подобных вторжений. Все-таки, ты еще слишком человек.

— Откуда вернемся? — недоумевал Кастилос. — Тебя послал король?

— Можно и так сказать. Король оставил мне подробные инструкции на случай гибели. Одевайся, возьми побольше крови, и пойдем. Правда, я бы предпочел полететь, но не знаю, как у тебя обстоит с превращениями.

— Не хуже, чем у тебя, — огрызнулся Кастилос. — Погоди… Что ты там говорил про короля?

Лицо Аммита оставалось бесстрастным. А вот голос дрогнул:

— Эмариса больше нет. Сегодня на трон взошел король Эрлот, а рядом с ним восседает герцогиня Атсама. Если не хочешь поспорить с ней о титуле, собирайся. У нас много работы.

Послышался тихий стук.

— Да, входи, Чевбет, — сказал Кастилос.

Старый дворецкий, войдя в комнату, поклонился господину и вопросительно взглянул на развалившегося в кресле Аммита.

— Я слышал, как вы кричали, господин…

— Все в порядке. Просто у меня гость, который не умеет пользоваться дверьми, — успокоил его Кастилос. — Мне нужен дорожный костюм. Много карманов, много пробирок с кровью. Сможешь устроить?

— Все будет готово через пять минут. Вы покинете нас?

Кастилос окинул взглядом комнату. Кресло, письменный стол, канделябры… Он не изменил ничего, каждая мелочь продолжала напоминать об Освике, истинном владельце дома. Кастилос оставался здесь гостем, так же, как и в теле вампира. Несмотря на посвящение в Алой Реке, несмотря на признание Эмарисом.

— Да, Чевбет, покину, — тихо сказал Кастилос.

— И надолго, — добавил Аммит, подняв указательный палец.

— Очень жаль, — прошелестел голос дворецкого. Он уже повернулся, чтобы идти, но остановился — Кастилос отдал еще один приказ:

— Принеси бумаги, перо и чернила. Я напишу несколько распоряжений. Чевбет, ты будешь вести мои дела. Это не сложно. Просто следи за сбором крови…

— Не стоит отдавать такие приказы человеку, которого надеешься еще увидеть живым, — вмешался Аммит. — Новый король, судя по всему, закроет пункты донации.

— Что? — повернулся к нему Кастилос. Одновременно воскликнул Чевбет:

— Новый король?

— Завтра ты услышишь об этом от каждого мальчишки в городе. Да, теперь у нас новый король. Эрлот. Вряд ли он будет в восторге, если человек открыто выступит против его политики.

Кастилос обдумал эту мысль, кивнул. Руки начали дрожать, не то от злости, не то от отчаяния.

— Хорошо. Тогда школа. Чевбет, ты постараешься сохранить школу?

— Я приложу все усилия, чтобы выполнить любой ваш приказ, господин.

— Я напишу все необходимые письма, и… Да хранит тебя Алая Река.

Дворецкий удалился. Кастилос подошел к столу и жестом попросил Аммита освободить кресло. Легким плавным движением тот переместился на разобранную кровать. Кастилос сел за стол.

— Что мы будем делать? — спросил он.

— Если не ошибаюсь, задача у нас одна: отыскать принцессу Ирабиль. Обеспечить ей безопасность и… надеяться, ждать. Впереди вечность, Санат.

— Прекрати меня так называть! — вспылил Кастилос.

— А ты прекрати вести себя, как человек, — отмахнулся Аммит. — Начнем в Сатвире, потом отправимся по следу. Король почему-то был уверен, что ты сможешь взять след.

Кастилос не слушал. Мысль о принцессе вернула к воспоминаниям о Левмире. Если ни он, ни принцесса до сих пор не объявились, значит, они где-то прячутся. Вместе. Какие узы успели связать их? А может, принцесса давно прикончила парнишку? Нет, об этом не хотелось и думать. Левмир жив, и долг Кастилоса — помочь ему выжить в том кошмаре, что разразится со дня на день.

Взгляд упал на сверток, лежащий на столе.

— Что это?

— Ах, это! — Аммит зевнул. — Небольшой прощальный подарок Эмариса. Взгляни, тебе понравится.

Кастилос развернул ткань. Пальцы коснулись мягкой воловьей кожи. Небольшой, скромно переплетенный том. Красной краской вытеснено название. Кастилос прочел вслух, не веря глазам:

— «По ту сторону Алой Реки».

— Возьми с собой, в дороге почитаешь.

— Я думал, ее сожгли…

— Все так думали. Вампиры легко верят в огонь. Вся наша история — череда пожаров и костров.

Кастилос покосился на Аммита.

— Можешь вести себя прилично? — буркнул он.

— Я что-то не так сказал? — изумился тот.

— Сделал. Ты сидишь в верхней одежде на моих простынях, положил на них грязные ботинки.

Аммит откинулся на спину. Поерзал, устраиваясь.

— Ну, теперь я лежу. Так лучше?

Кастилос покачал головой.

Дворецкий принес светло-коричневый костюм, в специальных кармашках которого словно влитые сидели пробирки с кровью. Написав нужные бумаги, Кастилос переоделся, отправил за пазуху сверток с книгой и замер. Не хотелось покидать обжитую комнату. Взгляд метался по углам, в поисках чего-то недоделанного, чего-то, что можно взять с собой…

— Ты вампир, дружище, — подбодрил его Аммит. — Все, что тебе нужно, это ты сам. Ну и еще немножко крови.

Кастилос промолчал. Вот позади осталась комната, проскочил коридор, мелькнули картины и свечи. Лестница, ступенька за ступенькой, осталась позади. На последней ступеньке Кастилос задержался. Нерадивая горничная забыла в спешке тряпку для полировки. Кастилос взял ее и протер деревянный лакированный шар, венчающий перила. Шар засиял, будто подсвеченный изнутри. Кастилос положил тряпку в протянутую руку дворецкого.

— Кажется, все…

Несколько шагов отделяло его от двери, но Кастилос все искал знамения, толчка, чтобы оставить позади эту жизнь.

— Вы сделали все, что могли, будучи человеком, господин, — сказал Чевбет, положив руку на засов. — Теперь идите, сделайте еще больше, как вампир.

Засов отъехал в сторону, дверь распахнулась, и в гостиную рванулся ветер со снегом. Мимо хозяина дома протиснулся Аммит. Пожилой вампир бросил монетку дворецкому и обернулся на пороге.

— Не скажу, что знаю, какого рода помои плещутся в голове Эрлота, — сказал Аммит, — но могу точно сказать, что это именно помои. А ты, друг мой, изначально стоишь ему поперек глотки. Начни с малого — спаси себя. А потом поразмыслим, как выполнить последнюю волю короля.

Аммит вышел на улицу. Кастилос шагнул следом. Задержался лишь на мгновение — положил руку на плечо Чевбета, тот кивнул в ответ. Когда дверь закрылась за спиной Кастилоса, он издал вздох, в котором слышалось облегчение.

— Предлагаю начать с летучих мышей. — Аммит бросил Кастилосу пробирку. — Закуси как следует, и рванем на счет «три». Кто последний доберется до Сатвира, тому и пытать местных.

— Мы что, играем? — поморщился Кастилос.

— Ты ведь купался в водах Алой Реки! Любопытно, на что способен этакий выскочка, не успевший разменять первую сотню лет.

Кастилос усмехнулся. Пожалуй, ему недоставало именно этого — общения с вампиром, равным по силе. Он поднес к губам пробирку, нажал на драконью голову и выпил всю, до капли, ароматную кровь. Нестерпимый жар на миг объял тело, но быстро превратился в приятную теплоту.

— Один вопрос. — Кастилос бросил пустую пробирку в снег. — Откуда ты знаешь, что след ведет в Сатвир?

Аммит сделал обиженное лицо.

— Я все же телохранитель принцессы. Было бы нелепо не знать, где и с кем она проводит время.

— Ты следил за ней в ту ночь?

— Я за ней не следил. Милашка И засекала меня за версту, как минимум, устраивала страшные скандалы. Все, что нужно знать, она сказала сама. А все, что нужно делать, сообщил Эмарис, да упокоится дух его по ту сторону. Ну так что, ты взялся мне зубы заговаривать?

Вместо ответа Кастилос прыгнул и тут же исчез. Спустя мгновение исчез Аммит. Две летучие мыши, одна черная, другая — серая, будто седая, купаясь в воздушных потоках, понеслись в сторону Сатвира.

* * *

— Расскажи об Алой Реке.

И, расстилавшая новую солому вместо слежавшейся, замерла. Быстрый взгляд метнулся к Левмиру.

— Что рассказать?

— Правда, что если испить ее воды, станешь вампиром?

— Да, — сказала И. — Нет, — добавила, подумав.

Левмир смотрел на нее непонимающим взглядом. И поспешила объяснить:

— Человек не дойдет до Алой Реки. Даже вампирам непросто. Санат пять лет ходил, про него уж и думать забыли. Говорил, что увидел Реку, когда силы совсем закончились.

Ратканон хмыкнул. Он грелся возле печки — ни дать ни взять, обычный старичок, только очень уж высокий и широкоплечий.

Левмир склонился над листом бумаги. Извилистая река, струящаяся меж черных берегов. Жаль, нет красок — река оставалась белой.

— Говорят, — задумчиво сказал он, — что воды Реки — это кровь…

— Так и есть, — с серьезным видом кивнула И. — Кровь драконов.

— Сказки, — буркнул Ратканон.

— Вовсе и не сказки! — возмутилась девочка. — Давным-давно, когда ни людей, ни вампиров еще не было, жили два дракона — черный и белый. Они постоянно сражались, и то один побеждал, то другой. Но как-то раз сцепились не на шутку, и белый разорвал черного пополам. Упали половинки, а между ними потекла драконья кровь. Но белый понял, что и сам смертельно ранен. Тогда он вырвал свое сердце, бросил его в начало потока. Сердце стало гнать кровь, будто по-прежнему билось в груди дракона. Тело черного дракона стало берегами Алой Реки, а белый дракон превратился в нашу землю, на которой все мы живем. Так все и было, папа рассказывал!

Левмир и Ратканон выслушали рассказ. У мальчика заблестели глаза, но великан усмехнулся в усы:

— Кто ж там был, да все видел?

— Никто! — И посмотрела на него с удивлением. — Но ведь вампиры вышли из крови. Они сразу знали о драконах.

— А люди, можно подумать, не оттуда вышли?

— Ну, люди… Люди жили, умирали, и память исчезала постепенно. А вампиры продолжают помнить. Особенно первые, которые из Реки вышли.

Несколькими штрихами Левмир изобразил сердце дракона. Большое, похожее на коровье.

— Я нарисую эту историю, — улыбнулся он.

— Здорово! — воскликнула И. — Так люблю, когда ты рисуешь!

Левмир покраснел и отвернулся. Напевая песню-молитву, И набросала еще соломы на пол. Сверху легла медвежья шкура.

— Ну, сейчас мусор вынесу и можно ложиться, — сказала девочка.

Сгребла старую солому, шагнула к двери. Пальцы уже легли на задвижку, но замерли. Снаружи отчетливо послышался смех. Захлебывающийся, дикий, будто у смеющегося началась истерика. Ратканон поднял голову — ладонь уже держала топор. Левмир уронил рисунок, вскочив на ноги.

— Самострел! — прошипел Ратканон.

Мальчик бросился в угол землянки, руки стремительно подготовили оружие к бою. Загудела натянутая тетива. Левмир успел обернуться, раскрыл рот, чтобы велеть И отойти, но сказать ничего не успел. С грохотом дверь вылетела из проема. Пламя в печи метнулось от ворвавшегося ветра. Тонко вскрикнув, упала на спину И. Солома разлетелась по полу.

— Тук-тук, старый пень! — заорал высокий противный голос снаружи. — Настало время отмщения!

«Хорошо бы остановить сердце, — подумал Левмир. — Перестанут дрожать руки…» Руки перестали дрожать, когда наконечник стрелы уставился на дверной проем. Минуя ступеньки, в землянку прыгнул вампир, одетый во все черное. Белыми были только волосы, да туфли. Скалясь в довольной улыбке, он окинул взглядом комнатку.

— Да у тебя гости, Ратканон! Что, детишек завел? Уютно у тебя здесь, ничего не скажешь. Позволь внести лепту — хочу покрасить тебе пол красным…

Вампир осекся. Лихорадочно блуждающий взгляд, остановился на И, которая как раз поднималась на ноги. Девочка тоже замерла, в нелепой позе, полусидя-полустоя. Если вампир не отрывал глаз от ее волос, то И смотрела на его туфли.

— Принцесса… — В голосе вампира звучала растерянность. Он перевел взгляд на Левмира, словно в поисках совета. Левмир нажал спусковой рычаг. Как всегда точно стрела вонзилась в левую сторону груди. Вампир охнул, схватившись за сердце. Ратканон, широко размахнувшись, опустил топор на голову врага. Левмир отвел взгляд от дергающегося на полу тела. Пол и вправду окрашивался красным. Левмир смотрел на И, пытаясь отгородиться мысленно от кровавого месива, над которым в задумчивости застыл Ратканон. Девочка не ответила на его взгляд.

— Что с тобой? — ужаснулся Левмир, увидев, как побледнело лицо И.

— Папа, — шепнула она. Опустившись на четвереньки, подползла к трупу. Ноги еще слегка подергивались в последних конвульсиях.

«Папа?» — подумал Левмир. Теперь руки не просто задрожали — затряслись. Неужели они сейчас убили отца И? Прямо у нее на глазах? Левмир едва сдержал стон отчаяния. Судя по выражению лица, Ратканон испытывал схожие чувства.

И коснулась туфель на ногах вампира, сняла одну, вторую. Левмир ничего не понимал. Вздрагивая от рыданий, девочка сидела на коленках, баюкая пару туфель.

— Рабед, чего там у тебя? — донесся снаружи раздраженный голос. — Тащи его сюда, мне тоже хочется развлечься.

Левмир наложил на тетиву новую стрелу. Колчан на кожаном ремне повис на привычном месте между лопатками. Встретив взгляд великана, Левмир кивнул.

— Иди сюда! — не своим голосом заорала И.

Второй вампир, одетый так же, как первый, спрыгнул на пол и огляделся. Левмир выпустил стрелу, Ратканон взмахнул топором, и одновременно раздался крик И:

— Где мой отец?

Вампир взмахнул рукой. Одним движением он поймал стрелу и отбросил в сторону великана. Тот рухнул возле печки, едва не угодив в огонь. Левмир вздрогнул. Сердце припустило во весь опор, но руки делали свое дело. Миг — и на тетиве новая стрела.

— Не трудись, малыш, — посоветовал вампир. — Выстрелишь — брошу стрелу обратно и не промахнусь.

Левмир замер. Ратканон, кряхтя, поднимался, рука все еще сжимала топор. Вперед выступила И. Она будто не замечала происходящего. Прижимая туфли к груди, бросила в лицо вампиру слова:

— Что вы сделали с моим отцом, твари?

Вампир смерил ее равнодушным взглядом.

— Вашего отца больше нет, принцесса. Мой долг, раз уж мы так удачно встретились, препроводить вас в зимнюю крепость, где вы обсудите с королем Эрлотом ваш новый статус и дальнейшие перспективы. Но сперва я должен позаботиться о соблюдении буквы закона. Что вы тут натворили? Нападение на вампира, похищение особы королевской крови, уклонение от донаций. Пожалуй, возьму на себя право судить. Мой вердикт — смерть. Хотя…

Он задумчиво посмотрел на Левмира.

— Надо же, какое удивительное совпадение. Нет, малыш, тебе повезло. Ты тоже отправишься со мной, Эрлот давно тебя ищет. С таким уловом я смогу претендовать на графство!

Низкий, раскатистый смех Ратканона заставил вампира повернуться. Великан поднял топор, размахнулся, и звонко ударил обухом по одному из кирпичиков печки. Кирпичик подался внутрь. Страшный гул потряс землянку. Из печи рванулась струя огня, ударив вампира в грудь. Огонь быстро разлетелся по стенам, по полу, объял лежащее без движения тело. Вампир с визгом метнулся в сторону, и Левмир выстрелил. Стрела пробила голову вампира. Он упал на колени. Руки вцепились в древко, вытягивая стрелу. От крика дрожали стены. Пламя металось, вздымаясь до потолка.

— Бегите! — взревел Ратканон.

Великан бросил топор в объятого огнем вампира — лезвие глубоко ушло в спину. Левмир прыгнул через языки пламени, схватил за руку И. Перед выходом их встретила стена огня, но мальчик бросился вперед. Повалившись в спасительную прохладу сугроба, ощутил, как нестерпимо болят обожженные руки, лицо. От ресниц не осталось и следа, но он жив. А что еще важнее — жива И.

Ратканон выскочил следом, бухнулся в снег, сбивая пламя с одежды. Левмир тем временем помогал И выбраться из сугроба. Девочка, казалось, не понимала, где находится. Отсутствующий взгляд бродил по заснеженной поляне, даже не останавливаясь на рвущихся из-под земли языках огня.

— Летят, — проскрипел Ратканон, глядя в небо. На фоне бледного лунного диска показалась стая. Никакие птицы не летают среди ночи — Левмир понял, что их ждет.

— Прочь отсюда, — распорядился великан.

— А ты?

— Я в другую сторону. Бегите и не останавливайтесь.

— Но…

— Левмир! — Ратканон заглянул ему в глаза. — Все закончилось. За мной они пришли, о вас никто не знает. Бегите и забудьте обо мне. Спасай принцессу.

Мальчик вздрогнул, когда огромная ладонь великана хлопнула его по плечу. В следующий миг Ратканон скрылся в лесу. Бегал он быстро, несмотря на размеры.

Левмир посмотрел на И. Красные глаза на черном фоне пылают яростью. Губы шевельнулись, нехотя произнося слова:

— Обними меня сзади. Крепко. И не отпускай, что бы ни случилось.

Руки Левмира сомкнулись на ее груди. Впервые он заметил, как повзрослела за эти месяцы девочка. Лицо, и без того обожженное, вспыхнуло от притока крови. Попытался убрать руки, но И прикрикнула:

— Крепче!

Левмир стиснул ее, как мог. Головокружение, ощущение падения, и вдруг со всех сторон замелькали стволы деревьев. Не веря глазам, Левмир посмотрел вниз. Серебристая шерсть, ритмичное движение лопаток… Он лежал на спине волка! Слева и справа раздался вой. Левмир заметил еще не меньше десятка таких же волков, разбегающихся в разные стороны. И заметала следы.

На глаза Левмира навернулись слезы. Как же ему хотелось вернуться и вступить в битву с этими тварями, что разрушили уже второй его дом! Но что он мог? Трясущийся от холода мальчишка с самострелом против толпы вампиров, против целого мира. Он мог держаться как можно крепче и, скрипя зубами от злости и досады, делал свое дело.

Должно быть, несколько раз он терял сознание, потому что видел луну то с одной стороны, то с другой, тогда как ощущение времени пропало. Руки онемели, уши и лицо покрывались изморозью, а волк все бежал и бежал, не ведая усталости. Когда же он остановился, Левмир увидел широкую дорогу, освещенную занимающимся рассветом.

Левмир скатился с волчьей спины. Занемевшие ноги отказывались подчиняться, но он все же поднялся, всхлипывая и скуля сквозь плотно сжатые зубы. Волк завыл, подняв голову, а из леса послышался ответный вой. Левмир отступил. Один за другим волки выбегали на дорогу, собирались в кучу. Пятнадцать волков насчитал Левмир, прежде чем они исчезли. Вместо них осталась И, склонившая голову. Дрожащие руки прижимают к груди пару туфель. Девочка плакала.

— Это последний раз, — сказал Левмир, но голос его подвел. Сел на середине фразы, превратив окончание в жалкий писк придавленного камнем утенка. Как будто кто-то внутри него упрямо шипел: «Ты ребенок, ты всегда будешь только бегать. Послушай свой ничтожный голос — даже с ним не можешь управиться!»

Левмир вдохнул полной грудью, поднял голову и заорал. Так громко, как никогда в жизни. Крик, живой, настоящий, исполненный ярости и боли, рвался наружу, бросая вызов небу и земле, вампирам и людям, даже самим древним Драконам.

И смотрела на Левмира широко открытыми глазами. Губы приоткрылись, но слова так и застыли на них. Снова и снова, истощив запасы воздуха, Левмир вдыхал и кричал, громче и громче, страшнее и страшнее, пока не свалился на колени, держась за горло руками. И подскочила к нему, заглянула в глаза, но тут же отвернулась. Даже видя себя такой в зеркале, она пугалась. Левмир протянул ей руку.

— Пей, — произнес чужой, низкий и хриплый голос. И вздрогнула.

— Пей и пошли, — повторил Левмир, и девочка подчинилась. Два больших глотка сделала она из вен Левмира. На этот раз отстранилась без усилий.

Левмир помог ей подняться.

— В последний раз я от них бежал, — прохрипел он. — Идем.

— Куда? — спросила И.

— На север. К Алой Реке.

— Чего? — воскликнула И. — Какая еще Алая Река? Ты с ума сошел?

— Если у меня нет силы, чтобы отомстить им, я пойду за этой силой.

И преградила ему путь.

— Хочешь стать вампиром? — воскликнула она. — Незачем идти! Я могу сделать это для тебя. Хочешь? Я сильная! Мой отец вышел из Алой Реки, как и мать.

— Ты этого хочешь?

— Если так надо, — прошептала И. — Чтобы ты жил… Просто… Ты не дойдешь до Реки, Левмир! Человек не сможет…

— Многие пробовали?

На этот вопрос у девочки ответа не нашлось.

— Я пойду туда и не остановлюсь. А ты? Ты со мной, принцесса?

Кивнула. Взяла за руку. Снег заскрипел под ногами. Солнце всходило справа, над лесом, слева простиралось бескрайнее поле, а позади оставалась прежняя жизнь.

Часть 3 Новый мир

Вот мы и подошли к основному отличию человека от вампира. Вампиры — одиночки, объединяющиеся лишь внешне. На деле каждый преследует свои цели, каждый по-своему заполняет собственную вечность. Люди же — будто единый организм, вечно обновляющийся. Даже без письменности они умудряются передавать потомкам огромные пласты знаний. Что же станет, дозволь мы им фиксировать знания на бумаге?

Да, у человека нет в запасе вечности, но у людей она есть. Люди сильнее вампира, ибо вампир один, а людей множество. Не будучи частью человеческого общества, вампир обречен познавать мир, опираясь лишь на себя. За каждым из людей — миллионы живых и миллиарды отживших. У вампира есть предел, как и у человека, но у человечества предела нет. В тот день и час, когда люди осознают свое могущество, они найдут способ усадить вампиров в клетки.

Герцог Освик Вэссэлот «По ту сторону Алой Реки»

Глава 17 Следы

— Опять вонь на всю избу развел, — ворчала с печи старуха. — Шел бы на улицу со своей пакостью, пока пожара не случилось.

Староста Тирмад не слушал. Сидя за столом, потягивал крепкую самокрутку. Взгляд прикован к окну. Пусто на улице, солнце еще только-только поднимается. Пустота таилась и в сердце старика. С каждым днем он все грустнел и мрачнел, чувствовались годы.

— Не мое это, — вздохнул Тирмад. — Зря взялся.

Старуха что-то пробурчала, Тирмад поморщился. Давно перестал воспринимать ее, как человека. Так, мебель говорящая, навроде скрипучего стула. Выбросил бы, да привык.

Тирмад вспоминал Лакила, прежнего старосту. При нем деревня жила, к нему ходили за советом, его уважали и боялись. А Тирмад? Старик затянулся в последний раз, пальцы смяли окурок и отщелкнули в сторону. Никто не приходил к нему. И ничего-то Тирмад не делал. Сначала обрадовался власти, ходил по деревне, расправив плечи, покрикивал. А потом вышел случай с Исвирью, и все закончилось. Как бы повел себя Лакил? Да при нем такого и быть-то не могло!

Вытряс кисет на бумажку. Мало табака осталось, всего-то на раз. «Вот и меня тоже ненадолго хватит», — подумал Тирмад, сворачивая папироску.

В дверь постучали. Тирмад вздрогнул, бумажка полетела на пол, рассыпался табак.

— Вот гадство! — воскликнул староста. — Кого там несет в такую рань?

— Небось, беда какая приключилась, — проскрипела старуха.

Тирмад распахнул дверь. Угрюмая гримаса превратилась в радостную улыбку, которая в свою очередь сменилась широко раскрытыми глазами и ртом. Тирмад схватился за сердце. Руки дернулись закрыть дверь, но гость уже вошел внутрь.

— Санат, — захрипел Тирмад. — Как же… Вы… Ваше величество, я…

— Здравствуй, Тирмад, — наклонил голову Кастилос. — Здравствуйте, Овака, — обратился он к старухе.

— Пошел ты отсюда прочь, кровосос окаянный! — каркнула та. — Мало поглумился над людьми?

— Ты что? Ты что? — с кулаками бросился на нее Тирмад. — А ну захлопни пасть свою вонючую! Да я тебя своими руками в колодце утоплю!

Сказав про колодец, староста спохватился. Лицо перекосилось, ноги задрожали.

— Прости, кормилец наш! — шлепнувшись на колени, завопил Тирмад. — Не ведаем, что говорим, глупые мы, темные! Прости!

В дверь просунулся Аммит. Посмотрев на Тирмада, усмехнулся:

— А тебя здесь уважают!

— Не лезь, пожалуйста, — попросил Кастилос.

— Как скажешь. А все ж таки спор ты проиграл, так что давай, не затягивай.

Кастилос подошел к Тирмаду, коснулся его плеча.

— Хватит тебе, старик. Пошли, за стол сядем.

Во главе стола развалился Аммит. Закинув руки за голову, он принялся раскачиваться, с удовольствием внимая скрипу стула. Тирмад сел спиной к окну, а Кастилос — напротив.

— Меня интересует Левмир, — перешел к делу Кастилос. — Что тебе известно о его местоположении?

— Местопо… чего? — захлопал глазами Тирмад.

— Мой друг хотел спросить, где пацан, — перевел Аммит. Кастилос покосился, но смолчал.

— А! Так это… Не знаю я. Тут его нету.

— Это понятно, — поморщился Кастилос. — Расскажи лучше, где он, по-твоему, есть. Не может быть, что паренек ни разу не пришел проведать деревню.

Тирмад с оживлением закивал.

— Было, было! Заходил буквально вот вчера! А я ж, старый пень, не знал, вот и не спросил, чего он, да как…

— Вчера? — Кастилос наклонился вперед. — А потом куда делся?

— В лес! В лес он ушел, и девчонка с ним какая-то! — Тирмад несколько раз ударил кулаком по столу, заверяя в честности.

— Как выглядела девочка? — насторожился Аммит.

Кастилос фыркнул.

— Думаешь, у него их выводок?

— Подростки есть подростки, — развел руками Аммит. — Ну, давай, стукни еще разок по столу и расскажи о девчонке, — поторопил он старика.

— Как она выглядела? — забормотал Тирмад. — Не знаю… Издалека ведь смотрел. Невысокая такая, чуть выше плеча ему. Волосы длинные, без шапки была даже, хотя мороз немалый.

— Цвет волос? — наседал Аммит.

— А пес его знает… Непонятно как-то. Блестели, будто золотые, а…

— Хватит, ясно. — Аммит рубанул рукой воздух. В глазах читалось удовлетворение. Жестом предложил Кастилосу продолжать.

— Куда они потом ушли? — спросил тот.

— В лес пошли, вон туда.

— Сказали, где живут?

— Да нет… Я ведь и не говорил почти. Там они с Саквобетом чего-то сцепились, он, может, знает.

— Саквобет? — Кастилос нахмурился. — Ладно, допустим.

Аммит поднялся из-за стола, но Кастилос уходить не торопился.

— Расскажи, как Исвирь, — попросил он.

Тирмад затрясся. Взгляд начал бегать, перепрыгивая с места на место, избегая лишь Кастилоса.

— Исвирь, — пробормотал Тирмад. — Нету ее больше.

— Чего? — Кастилос вскочил, отбросив табурет в сторону. — Что значит «нету»?

Тирмад еще больше стушевался, едва под стол не залез.

— Померла, стал быть, коли нету, — прошептал он.

— Что, мать твою, состарилась, что ли? — рявкнул Кастилос. — Говори, когда спрашивают!

— Пожар ведь был…

— Да брешет он тебе все! — закаркала Овака, так и лежавшая на печи. — Пожар, как же!

Тирмад завизжал, как ребенок:

— Молчи! Молчи, старая! Убью!

— Убивец нашелся! — Старуха зашлась хриплым смехом. — Ты иди вон Саквобета убивай, коли смелый такой.

Кастилос отвернулся от Тирмада и подошел к печи. Злобные желтые глазенки старой женщины вперились в него без всякого страха.

— Ее убили?

— А сам как думаешь? — Овака сплюнула. — Саквобет и порешил бедную. Из-за тебя ведь, кровосос! Спутал девку, да сбежал к своим бездельникам, бросил ее.

— Убью-у-у-у! — простонал Тирмад.

— Ишь, завыл! — ощерилась Овака. — Только выть и может. Староста еще!

— Ты это точно знаешь? — не отставал Кастилос. — Саквобет убил?

— А то кто же? Вся деревня знает! Он, скотина такая! Нажрался, как кувшин, да и сжег девку в сарае.

Кастилос прислонился к теплому боку печи, глаза закрылись. Даже острая на язык Овака промолчала, увидев, как побелело его лицо. Аммит положил руку на плечо спутника.

— Убери, — процедил сквозь зубы Кастилос. Рука исчезла.

— Тирмад, — проговорил Кастилос, не меняя позы. — Я освобождаю тебя от должности. Пусть люди сами выбирают нового старосту. Если в этом есть еще какой-то смысл.

— Думаю, никакого, — вставил Аммит. — Лучше уж выкатить все запасы выпивки, да погулять напоследок.

Кастилос развернулся, сильные пальцы вцепились в ворот плаща Аммита.

— Я молчу! — улыбнулся тот. — Ни слова больше, клянусь Алой Рекой!

Оттолкнув его, Кастилос повернулся к Тирмаду.

— Найди мне хорошую веревку.

* * *

Саквобет проснулся от грохота. Оторвав голову от липкой, вонючей подушки, уставился красными слезящимися глазами на прямоугольник дверного проема. Дверь, вынесенная ударом, лежала на полу, а на ней стоял…

— Ты, сука, — просипел Саквобет, нашаривая штаны.

Штаны оказались в противоположном углу. Кастилос, проследив за взглядом Саквобета, подобрал их двумя пальцами и бросил хозяину. Руки тряслись, завязывая пояс, во рту горело.

— Дай-ка воды, — махнул рукой Саквобет.

В следующий миг на голову выплеснулась целая кадка ледяной воды. Из груди Саквобета вырвался дикий вопль, он подскочил, готовый разорвать Саната, но вместо него увидел улыбающегося старика.

— Аммит, — представился тот, отбросив кадку к двери. — Просто Аммит, без титулов. Но ты можешь называть меня: господин Аммит.

Саквобет перевел взгляд на Кастилоса. Тот стоял угрюмый, будто размышлял о чем-то. В руках появилась толстая веревка, почти канат. Такими привязывали продукты к саням и телегам. Такими привязывали лошадей, чтобы не срывались.

Аммит повернулся к спутнику.

— Ничего, если я начну? — Указал на Саквобета.

Молчание и неподвижность. Аммит кивнул.

— К делу, — сухо сказал он, толкнув Саквобета на лавку. — Посиди, сосредоточься. Отвечай коротко и по делу. Где Левмир?

На красном, распухшем лице парня появилась надменная улыбка.

— А, тоже денег захотелось?

— Пожалуй, я отступлю немного от стандартной техники допроса и полюбопытствую: это ты о чем? — Аммит оставался невозмутимым.

— «О чем!» — передразнил Саквобет. — О мешке монет, который Эрлот обещает за Левмира, о чем еще!

Аммит не скрыл удивления. Повернулся к двери.

— Думаешь, он…

— Нет, — мотнул головой Кастилос. — О принцессе он не знает.

— Но тогда почему…

— Об этом мы поговорим, когда закончим тут.

Аммит весело прищурился.

— О, да ты знаешь что-то такое, чего не знаю я? А мне все больше нравится наше приключение! Но вернемся к пыткам.

Саквобет, вновь ощутив к себе внимание, буркнул:

— Хоть дверь прикрой, ты! Холодно же, снег несет. Это вам, упырям, все равно, а мне холодно.

— Я и смотрю, даже руки трясутся, — посочувствовал Аммит. — Ничего, сосредоточься. Холод бодрит тело и дух, а с похмелья так и вовсе лечит лучше любого рассола. Поверь, я тоже за свои годы успел многое попробовать. К тому же ты скоро согреешься, обещаю.

Аммит подмигнул, и Саквобет непроизвольно улыбнулся в ответ. «Нальет!» — мелькнуло в голове. Запасы бормотухи истощились минувшей ночью, как и деньги, а до донации еще две недели.

— Где Левмир? — повторил вопрос Аммит.

— А черт его знает, — сказал Саквобет. — Вчера приходил. Я его поймать хотел, но меня сзади чем-то огрели. Отрубился, в общем…

Аммит улыбнулся, глаза мечтательно закатились.

— Моя милая И! — воскликнул он. — Я знал, что смогу тобой гордиться! Так бы и расцеловал эту мелкую шкоду!

— Поторопись, — сказал Кастилос.

Саквобет поднял на него мутный взгляд.

— А ты-то чего со мной не разговариваешь? Стыдно, что ли?

Аммит поднял руку одновременно с движением Кастилоса.

— Стоп! Дай мне закончить. Если тяжело — подожди снаружи.

Кастилос отвернулся к стене, скрипя зубами.

— В общем-то, ты прав, — снова обратился к Саквобету Аммит. — Мы с ним поспорили, он проиграл, и сейчас говорить с тобой должен он. Но видишь ли, какая незадача… Господин Кастилос молод, горяч, и порой чувства затмевают его разум. С этим легко справляться, когда сердце не бьется, но ему, видимо, кажется, что это будет нечестно по отношению к человеческой части его натуры. Короче говоря, если я уступлю ему место, ты умрешь раньше, чем скажешь то, что нам нужно услышать.

Саквобет икнул, грязная голова мотнулась из стороны в сторону. Очевидно, не многое из речи Аммита до него дошло.

— Чего вам еще надо? — зевнул.

— Что говорил мальчишка? Может быть, намекнул, где он живет? Чем занимается?

Аммиту наскучила мотающаяся перед глазами вонючая голова. Он вытянул руку и влепил Саквобету затрещину.

— А! — завопил тот. — Голова и так раскалывается!

— Скоро пройдет, — заверил его Аммит. — Ты давай про Левмира.

— Да не помню я ничего! — взвыл Саквобет, которому теперь захотелось еще и в туалет. — Не знаю! Ну, сказал, вроде, что охотой живет…

— Охотой? — Кастилос и Аммит переспросили хором.

— Ратканон! — воскликнул Кастилос. Аммит кивнул и, подмигнув на прощание Саквобету, вышел на улицу.

Саквобет перевел взгляд на Кастилоса, который, опустившись на корточки, раздувал угли в печи.

— Ну так чего, нальешь, что ли? — буркнул парень.

Кастилос посмотрел на него с изумлением, даже злость куда-то пропала.

— Чего?

— Да чего угодно! Башка трещит — спасу нет. Выпьем, да, так уж и быть, забудем.

Из печки вырвались языки огня, чуть не опалив волосы Кастилоса. Он даже не заметил этого, во все глаза глядя на Саквобета.

— Что забудем?

— Да все, — махнул рукой Саквобет. — Ну их в Реку, всех этих баб. Мы ж с тобой друзьями были, да какими! Ну и что, что вампир? Говорю ж — выпьем, да забудем. Так-то ты мужик нормальный был всегда.

Кастилос подошел к Саквобету, навис над ним. Подняв голову, человек задрожал. Будто ярко-красные уголья пылали в пустых глазницах стоявшего перед ним существа.

— Даже сейчас я не могу сдержать злость! — Изо рта Кастилоса вырывался не голос — утробный рык, где странным образом различались слова. — Одно хорошо — боли нет, когда сердце не бьется.

Саквобет вжимался в стену, губы беззвучно шевелились, из носа потекла красная капля.

— Глядя на тебя, я ненавижу себя за то, что был человеком. — Голос Кастилоса грохотал все громче. — Бесполезные твари, годные только на то, чтобы ковыряться в грязи. Ты прощаешь меня за то, что я — вампир? Я никогда не прощу тебе, что ты — человек!

Поднял веревку, но, скользнув взглядом по трясущемуся Саквобету, отбросил в сторону. Саквобет завизжал, когда холодные руки вцепились ему в лодыжку. Хрустнула кость, и визг превратился в вой. Кастилос со спокойной уверенностью сломал Саквобету обе ноги, потом пришла очередь рук.

— Вспоминай Исвирь, — сказал Кастилос, стоя на пороге. — До последнего мгновения вспоминай, мразь.

Огонь вспыхнул на ладони. Шевельнув пальцами, Кастилос направил его в печь. Пламя взметнулось, загремело. Ненасытные языки разбежались по полу, перекинулись на стены — слишком быстро для обычного огня.

— Не надо, перестань! — кричал Саквобет, пытаясь отползти от огня. — Я пьяный был, не помню даже. Да может, это и не я был-то, мало ли что в деревне болтают? Потуши!

Кастилос вернулся, но лишь за тем, чтобы взять стул.

— Спаси меня! — заорал Саквобет. Одежда начала гореть.

Кастилос вышел из дома, не оглядываясь. В десяти шагах от дома стоял с задумчивым видом Аммит. В снег рядом с ним воткнулись ножки стула. Усевшись, Кастилос пожирал глазами пылающий дом. Огонь уже прорывался сквозь крышу. Вопли Саквобета становились все страшнее.

— А ведь я мог позавтракать, — вздохнул Аммит.

— Замолчи.

— Сказал бы, что такое устроишь… Все равно ведь добро пропадает.

— У него в венах не кровь, а грязь, — нехотя сказал Кастилос.

— Это надо понимать так, что ты заботишься о моем здоровье?

Кастилос покачал головой. Нашел в кармане пробирку. Струйка консервированной крови привычно скользнула в рот. Глаза посветлели, и Кастилос перестал походить на чудовище. Но запускать ли сердце сейчас? Пока он остерегся.

На пожар сбегались люди. Некоторые несли ведра, но, увидев Кастилоса, сидящего напротив охваченного пламенем дома, замирали. Вскоре вся деревня собралась у гигантского костра. Плакали дети, шептались взрослые. Саквобет уже замолчал, и Кастилос досадливо поморщился — слишком мало мучений вынес подонок.

С треском провалилась крыша. Аммит похлопал Кастилоса по плечу.

— Ты сделал все, что мог, не кори себя. По крайней мере, мы спасли стул, а это главное.

Кастилос вскочил и швырнул стулом в огонь. Представил вместо стула Аммита и даже улыбнулся. Сердце все еще стояло, Кастилос порадовался, что не испытывает человеческих чувств, когда от толпы отделились два человека.

В подошедшей паре он с трудом узнал родителей Исвири. Как же быстро они постарели. Кастилос шагнул навстречу, его глаза перебегали с ожесточенного лица женщины на потерянное лицо мужчины.

— Мне жаль, — заставил он себя произнести.

Женщина плюнула. Кастилос непроизвольно отшатнулся, и слюна угодила на куртку стоящего сзади Аммита. Тот с недоумением посмотрел на плевок. Рот телохранителя приоткрылся, готовый изречь очередную горькую шуточку, но, поймав твердый взгляд Кастилоса, Аммит смолчал. Ворча под нос, опустился на колено, принялся оттирать плевок снегом.

Сгрудившиеся неподалеку жители зароптали. Кастилос разобрал их шепотки: «Убьет! Ой, мамочка, убьет ведь ее!» Женщина вырвала руку из ладони мужчины. Кастилос проводил ее взглядом. Судя по гордо вскинутой голове, женщина приготовилась к смерти, но ни один вампир не пошевелился.

Отец Исвири смотрел на Кастилоса, по щекам стекали слезы. Хотел бы дать выход боли, разозлившись, но не мог. В глазах Кастилоса он видел ту же боль, что рвала ему сердце. Мужчина протянул руку.

— Спасибо, — пробормотал он.

Кастилос уставился на трясущуюся ладонь. Грубая, мозолистая, она не собиралась опускаться. Кастилос шагнул навстречу. Отец Исвири содрогнулся, ощутив холодное сильное пожатие.

— Никто не виновен, — прошептал он. — Виновного забрал огонь.

«О ком из них ты говоришь?» — спрашивал взгляд Кастилоса. Глаза мужчины не дали ответа.

— Примешь деревню? — спросил Кастилос, сильнее сжав пальцы.

Мужчина тряхнул головой, приходя в себя.

— Как? — чуть слышно переспросил.

— Тирмад никуда не годится. А ты что-то понимаешь. Бери.

Мужчина принялся отнекиваться, но Кастилос его оборвал:

— Что тебе теперь делать? Нет молодости, чтобы тешить себя надеждами. Пить станешь? Или сидеть, в стену таращиться? Бери деревню. К тебе все с почтением относятся.

Заслышав одобрительный гул толпы, мужчина кивнул. Холодная рука ослабила хватку.

— В городе произошли перемены, — заговорил Кастилос, обращаясь ко всем. — На троне теперь король Эрлот. Что будет дальше — об этом я знаю столько же, сколько и вы. Слушайтесь нового старосту, не делайте глупостей и, если будет на то воля Алой Реки, солнце еще взойдет над Сатвиром. Прощайте.

Затаив дыхание, селяне смотрели вслед двум вампирам, идущим в сторону леса. Такими чужими, ненастоящими казались они — в легких куртках и плащах, без шапок, будто мороз не имел над ними власти. Разжалованный Тирмад вспомнил, что Левмир тоже приходил без шапки, в каком-то тряпье. Да и та девчонка, что выскочила позднее, напоминала Эмкири-охотницу в летнем лесу. Может, Левмир стал вампиром? Нет, оборвал себя старик. Уши-то у него красные были! Успокоив себя этой мыслью, старик засвистел веселую мелодию. «Хорошо-то как закончилось! — подумал Тирмад. — Собственно, мне этот пост только поперек горла стоял. Нехай теперь другие отдуваются!»

Бодрой молодецкой походкой Тирмад направился к дому.

* * *

Кастилос опустился на колено перед дырой в земле. Из квадратного отверстия поднимался дымок, отвратительный запах гари стоял в воздухе.

— Неожиданно, — пробормотал он.

— Разве? — с горечью отозвался Аммит. — Надо было предположить, что Эрлот немедленно станет наводить порядки.

Он стоял за спиной Кастилоса, стараясь не приближаться к дыре, из которой так и несло смертью. Покрутив головой, Аммит досадливо сплюнул:

— Тут весь снег истоптан. Пришли целым стадом, трусливые ублюдки.

Кастилос прыгнул вниз. Аммит подошел ближе, щурясь от солнца, бьющего по глазам.

— Я не боюсь, пойми меня правильно, — крикнул в землянку. — Просто не могу видеть… То, что ты видишь сейчас.

— Все не так плохо, — послышался приглушенный голос Кастилоса. — Два обгоревших скелета, у одного череп пробит, у второго разрублен.

Прикрыв глаза, Аммит прошептал слова проклятия.

— И кто из них кто?

— Какая разница? — В голосе Кастилоса звучало равнодушие.

— Огромная. Я должен знать, пробить Эрлоту череп перед смертью, или разрубить.

Кастилос выбрался на поверхность, отряхивая черную пыль с рукавов.

— Скелеты великоваты для детей, — пояснил он. — Подростки, конечно, могут быстро вытягиваться, но не до такой степени.

Аммит перестал жмуриться. В глазах сверкнула надежда:

— Ратканон и…

— Не думаю, — мотнул головой Кастилос. — Я знал Ратканона. Его скелет куда как больше.

Он уставился на Аммита. Морщины на лице старика постепенно разгладились.

— Хочешь сказать, девочка жива?

— Хочу сказать, девочка и мальчик не сгорели в землянке. Их либо забрали, либо они умудрились сбежать.

Аммит посмотрел вниз и покачал головой.

— Принцесса Ирабиль, в таком месте… Знал бы отец! Что с ней могли сделать…

— Девчонка — вампир, — отрезал Кастилос. — Думаю, с ней не сделали ничего такого, чего бы ей самой не хотелось.

Кастилос мигнуть не успел, как стальные пальцы вцепились ему в шею.

— Держи свои грязные мысли при себе, понял? — процедил сквозь зубы Аммит.

Аккуратно, один за другим, Кастилос разогнул его пальцы.

— У меня нет никаких грязных мыслей, старик. И не стоит на меня кидаться. Когда-нибудь мне это надоест. Давай-ка лучше подумаем, куда они могли побежать.

Аммит пожал плечами. Голова повернулась в сторону Сатвира.

— Нет, — отверг идею Кастилос. — Левмир не дурак. Да и твоя воспитанница тоже. Осмотри ветки!

— Ветки? — озадачился телохранитель.

Махнув рукой, Кастилос быстрым шагом обошел поляну, разглядывая следы и ветви кустов. Останавливался, что-то бормотал себе под нос, трогая изломанные ветки кустов, а потом снова принимался мерить поляну шагами.

— Ну чего? — не выдержал Аммит.

— Слишком многое произошло, так сразу и не разберешь, — отозвался Кастилос. — Но понятно, что сначала прибыли двое. С ними разобрались. Вполне возможно, землянку Ратканон поджег сам. Потом они сбежали.

— Куда? — подскочил к нему Аммит.

— Множество следов ведет в этом направлении. — Кастилос указал на северо-восток. — Волчьи следы. А вот туда, — повернулся он к северо-западу, — туда ведут следы одного волка. Причем, очень тяжелые.

— Можно сразу к выводам?

Но Кастилос не спешил. Глубоко ушедшие в снег следы озадачили его. Подперев рукой подбородок, он задумался. Чуть дальше виднелись еще следы, но они могли остаться позже. Следы вели в разные стороны. Возможно, уже утром волки подходили посмотреть на пожарище, но, не найдя ничего вкусного, поворачивали вспять.

— Пожалуй, можно объяснить все просто, — сказал Кастилос. — Обыкновенный матерый волк заглянул на вкусный запах как раз когда начался пожар. Огонь спугнул его, он предпочел сбежать.

— Так говоришь, будто есть еще какой-то вариант, — насторожился Аммит.

— Есть… Напомни, Ирабиль не была толстухой?

Пылающий взгляд Аммита заменил ответ.

— Значит, она и в обличье волка не много весит. Что ж, придется идти туда. — Кастилос ткнул пальцем в северо-восточном направлении. — Готовься увидеть худшее.

Поправив под плащом сверток с книгой, Кастилос зашагал в лес. Аммит, бредя следом, проворчал:

— Они бы не стали ее убивать. Доставили бы к Эрлоту.

— Ты сам себя утешаешь? — спросил Кастилос.

— Это не утешение. Как по мне, лучше бы нам найти то, о чем мы не говорим, чем этот вариант. Поверь, я давно знаю Эрлота. Не относись король к нему с таким уважением… Жаль, не сожгли его сразу после войны. Это сейчас он герой, нарисованный на картинах. Немногие помнят, каков он был на войне, и как близко стоял от казни.

Кастилос молча шагал, глядя под ноги. Следы то сбивались в кучу, то расходились в разные стороны. Сколько же мог пробежать Ратканон? Особенно если пришлось тащить на себе Левмира. Кастилос не сомневался, что все было именно так. Подметки ботинок Левмира он изучил в день покупки, и на снегу их следов не нашел. Разве что возле землянки, и то не точно. Что касается И, вряд ли она стала бы обременять великана собой. Вилась рядом летучей мышкой.

— Идиоты, — пробормотал Кастилос. — Зачем преследовать в обличье волков? Мыши летят куда быстрее.

Следы запетляли — Ратканон резко изменил направление. Потом, кажется, оступился, но бежать продолжал. Вдруг на глаза попался трупик летучей мыши, разорванной пополам. Потом еще один и еще. Кастилос не верил глазам.

— Это что, так просто? — повернулся он к Аммиту.

— Если они не умножали сущность, то да, — ответил тот, хмуро глядя на кровавые останки. — Если умножали… Впрочем, тогда трупов бы не осталось.

Кивнув, Кастилос продолжил путь. Солнце стояло в зените, когда дорогу перегородила изуродованная волчья туша. Аммит присвистнул:

— Да этот парень дорого продал свою жизнь!

— Не уверен, что он ее продал, — отозвался Кастилос.

— Что ты…

Аммит замолчал, увидев, куда смотрит Кастилос. Они стояли на заснеженном пригорке, а внизу распростерся кровавый кошмар.

— Ратканон вряд ли надеялся вечность водить смерть за нос, — проговорил Кастилос, не отрывая взгляда от обезображенных трупов внизу. — Он подготовил пути отхода. Смотри, внизу есть место. Если знать, куда падать, то риска почти нет. Он просто скользнул с обрыва, а эти идиоты прыгнули дальше, на ходу оборачиваясь людьми. Хотели встретить его лицом к лицу, но не заметили колья.

— А потом он просто ходил и рубил им головы, — пробормотал Аммит. — Сколько же их там… Раз, два, три…

Пока Аммит считал, Кастилос спустился. Осмотрел снег — следов Левмира не было. Ирабиль его не тревожила — девчонка вполне могла улететь куда-нибудь или раствориться туманом.

— Девятнадцать! — воскликнул сверху Аммит. — Не считая тех, что прикончил по дороге.

— Думаю, некоторые просто сбежали, — ответил Кастилос. — Судя по густоте следов, их было десятка три, не меньше. Если, опять же, некоторые не умножали сущность.

Скатившись вниз, Аммит приблизился к Кастилосу. Взглядом скользнул по трупам.

— Наверное, большинство из них еще можно оживить, — сказал он. — Дать им крови, приставить на место головы…

— Да, — вздохнул Кастилос, и на его ладони заплясал красный огонь. — Жаль, что он их сжег дотла…

— Действительно, — покачал головой Аммит, зажигая зеленоватое пламя. — Большая потеря для короля.

Два огненных шара столкнулись в воздухе, перемешались, брызжа искрами, и обрушились на окровавленные тела. Полыхнуло до верхушек сосен.

— Следы ведут дальше, — сказал Кастилос, оборачиваясь. — Идем, хватит таращиться.

Аммит неохотно оторвался от зрелища. Видно, представлял на месте одного из трупов короля Эрлота.

Вампиры вышли на укатанную дорогу, когда солнце приблизилось к горизонту. Следы исчезли. Остановившись, Кастилос задумался.

— Ну, что теперь? — развел руками Аммит.

— Теперь надо смириться с одной неприятной мыслью, — сказал Кастилос. — Видишь ли, я не знаю, в какую сторону направился Ратканон. Могу лишь предположить, что он предпочел держаться подальше от Кармаигса. Но даже если двинуться за ним туда… Там дорога разветвляется. Не угадаем сразу верную — и он ушел. Придется путешествовать по всем деревням, задавать вопросы, убивать людей, которые будут нас ненавидеть.

— Ну и что в этом такого? — ухмыльнулся Аммит. — Наша природа подразумевает…

— Наша природа подразумевает, что перемещаться быстро мы можем только после захода солнца.

— И днем тоже. Если не менять форму.

— Ты хочешь в образе волка попасться крестьянам? Или сможешь распознать Ратканона среди толпы глазами летучей мыши? Может, тебя устроит туман, который сносит дуновением ветра?

Лицо Аммита помрачнело.

— Ты прав…

— Как стемнеет — летим над первой дорогой. Если до рассвета не увидим здоровяка, превращаемся и бредем обратно, как побитые псы. Ночью снова становимся летучими мышами, берем вторую дорогу и летим до первой деревни. Из которой он уже успел бы уйти. Днем расследование. И так далее, и так далее… Если еще успеем долететь за ночь. Мыши тоже устают, причем довольно быстро.

— Что поделать? — улыбнулся Аммит. — Надо признать, я поражен твоей преданностью королю. Так рьяно выполнять приказ, когда отдавший его уже сутки как мертв…

— Дело не в преданности, — покачал головой Кастилос. — Я уже сказал: меня интересует Левмир. Этот паренек мне доверился, а я его подвел. Кроме того, на мне кровь его родителей. Я обязан помочь ему выжить. Если пожелает — обращу его. Вот и весь интерес.

Солнце зашло. Луна, еще тусклая, висела в небе надкушенным яблоком.

— Летим?

— Летим.

Две стаи летучих мышей, хлопая кожистыми крыльями, устремились на восток.

Глава 18 Портрет

Первый луч солнца, пробившись сквозь занавески, коснулся глаз Ареки. Девушка чихнула, и сон мягко откатился. Тело приятно ныло, не хотелось шевелиться. Рука скользнула вдоль тела и замерла, нащупав кружевную ткань. Арека открыла глаза. Она лежала на широкой кровати, мягче которой не могли быть даже облака. Приподнявшись, села, спина утонула в груде подушек. Вечером, перед тем как сознание оставило ее, Арека была в красном платье, которое так любил ее господин. Сейчас же на ней оказалась… Но что это? Ночная рубашка? Должно быть, так, но до чего же красивая! Арека залюбовалась белоснежными кружевами. «Он переодел меня!» — сверкнула мысль. Щеки девушки вспыхнули. Представила, как прохладные пальцы господина касаются ее тела… Ах, как жаль, что она этого не помнит!

Арека слезла с кровати, и ступни погрузились в белый ворс ковра. Попыталась расправить рубашку, но тщетно — ткань заканчивалась чуть ниже бедер. Арека поежилась. Нужно найти что-то поприличнее. Принцесса, должно быть, не отличалась высоким ростом.

Подойдя к трюмо, Арека осмотрела себя в зеркало. Крутнулась на месте, подняв руки. Дух захватило от увиденного. «Красавица! — покраснев еще сильнее, подумала девушка. — Если бы Левмир увидел…»

Комната поражала размерами. Три, если не четыре деревенских избы можно было сюда засунуть. Одна кровать чего стоила — хоть десять человек на нее клади. А ведь здесь жила одна-единственная принцесса. Арека почувствовала что-то вроде торжества. Прошлась по комнате, разглядывая убранство. Потрогала непонятные флакончики и баночки на столике, один открыла и понюхала. Запах приятный, но резкий. Арека чихнула и расплескала содержимое на себя. Запах, рассеявшись, соединился с ароматом ее тела, и Арека поняла, что случайно раскрыла предназначение таинственных жидкостей. Еще один триумф.

В углу рядами сидели куклы. Арека залюбовалась изящными платьицами, шляпками, фарфоровыми лицами. Сколько младенцев можно одеть в такие платьица? Но всем владела одна принцесса. Кроме того, судя по слою пыли на фарфоре, она уже давно не играла в них. Арека не знала, что крепость оживала лишь зимой, а летом королевская семья обитала во дворце. Не знала и что комната принцессы во дворце мало чем отличалась от этой. Такой же слой пыли образовался на куклах с тех пор, как принцесса поняла, что не хочет больше играть.

В другом углу обнаружилась маленькая, будто игрушечная печурка. Рядом с ней — изящная золотая корзина с дровами. Арека скривилась, увидев эту ерунду. Надо же, принцесса изволила мерзнуть!

Раскрыв шкаф, Арека не удержалась от восклицания. Десятки, если не сотни платьев. Глаза разбежались. Увы, все оказались малыми. В конце концов, отыскалась подходящая туника. На принцессе, очевидно, она болталась, но Ареку облегала достаточно плотно. Полы заканчивались на ладонь выше колен — и на том спасибо.

Арека закончила осмотр, поочередно выдвинув все ящики комода. Белое хлопковое белье, пахнущее свежестью и цветами. Множество непонятных инструментов. По золотистому волоску, застрявшему в одном из них, и по лежащим рядом расческам, Арека заключила, что все это предназначалось для волос. В последнем ящике почти ничего не оказалось — три полные пробирки с кровью и золотой ключик. Повертев его в руках, Арека закрыла ящик. Пора осмотреть крепость.

Ступив босыми ногами на холодный камень, Арека поежилась. Ну конечно, вампирам-то плевать на такие мелочи. Поискать тапки? Она с сомнением оглянулась на светлую комнату. Представила, как будет выглядеть в тунике и тапках, усмехнулась. Нет, лучше потом попросить у господина какие-нибудь туфли. Да и вообще, ей понадобится гардероб. Не вечно же ходить в малых обносках принцессы.

Сразу за дверью начинался коридор. Арека напевала песенку, скользя от двери к двери, толкала их, заглядывала внутрь. Должно быть, здесь жили слуги, чтобы примчаться к принцессе по первому зову. Вдруг ей приснится страшный сон, или захочется на горшок. Арека хихикнула. В голове уже сложился образ принцессы — глупая, избалованная малявка, которая сейчас сидит где-то и оплакивает утерянную роскошь.

За одной из дверей оказалась библиотека, но книги Ареку не интересовали. Сняв несколько штук с полок, перелистала в поисках картинок и, со вздохом разочарования, вернула на место. Заперта была лишь одна дверь, в конце загибающегося полукругом коридора. Арека подергала ручку, но тяжелая, окованная серебряными полосами дверь не шелохнулась. Замочная скважина, украшенная золотыми узорами, навела Ареку на мысль. Бросилась обратно в комнату, схватила золотой ключ. Босые ноги вновь прошуршали по каменным плитам. Сердце девушки колотилось от предчувствия тайны, когда она пыталась попасть ключом в скважину.

С третьей попытки ключ вошел. Арека повернула его, и механизм сработал так мягко, будто весь был из золота.

Дверь бесшумно отворилась, и Арека вошла в практически пустой зал. Ни одного окна, но из стен торчат канделябры с нетронутыми свечами. Арека ощупью нашла спички на столике и зажгла несколько свечей. Мягкий свет озарил то, что Арека принимала за стол. Это оказался комод, поменьше того, что в комнате. С золотыми ручками. Над комодом висела картина, но света недоставало, чтобы рассмотреть ее. Арека высвободила из зажима канделябр, шагнула вперед, и… В зале заметался крик, полный отчаяния.

Арека упала на колени, рядом брякнул о камни канделябр. Поплыл по полу воск.

— Нет, — шептала девушка. — Не может быть. Только не эта мразь!

— О ком ты говоришь? — Голос господина заставил ее вздрогнуть. Величественная фигура в дверном проеме немного успокоила Ареку. Она забыла о приличиях, указывая рукой на портрет.

— Кто это? Чей это портрет?

Эрлот перевел взгляд на стену, приподнял бровь, будто удивляясь вопросу.

— Это? Принцесса Ирабиль. В ее комнате ты провела ночь. Что тебя смущает, дитя?

— Я видела ее! — крикнула Арека. Глаза пылали, просили Эрлота найти и убить принцессу. Арека хотела увидеть кровь мерзкой девчонки, увидеть, как закроются в последний раз дерзкие зеленые глаза.

— Что, сегодня? — Эрлот обернулся, словно надеясь увидеть принцессу там.

— Нет… Еще летом. Она… Она дружила с Левмиром!

Эрлот приблизился к ней, сел напротив. Арека не могла защититься от его пронзительных глаз.

— Это ведь ревность, да? — прошептал он. — Понимаю тебя. Нет ничего хуже, чем смотреть, как кто-то счастлив с тем, кто отвергает тебя. Но тебе не за что ее ненавидеть. Не знаю, где прячется твой избранник, но принцесса скрылась в Храме. Дай только срок — мы ее достанем. Хочешь сама нанести удар?

— Хочу! — крикнула Арека, сжимая кулаки. — Хочу, мой господин! Пожалуйста!

— Всему свое время. — Поднявшись, он протянул девушке руку. — Ты, должно быть, голодна? Я распорядился накрыть на стол. Ну же, прекрати лить слезы, тебе это не идет. А вот туника замечательна.

— Почти все вещи малые! — Арека шмыгнула носом.

— Мы с этим разберемся. — Эрлот потрепал ее по голове. — Иди, подкрепись. Если и дальше будешь такой бледной, придется лишить тебя удовольствия.

Арека содрогнулась. Лишиться этих волшебных секунд, ради которых она живет? Нет, только не это!

— Я буду послушной, — шепнула. — Самой послушной в мире!

— Я тебе верю, милая.

Король Эрлот улыбался, но глаза его оставались непроницаемыми. Внутри он оставался серьезным. Внутри он, может, и вовсе не замечал никакой Ареки.

В обеденном зале на столе стоял накрытый поднос. Баронет с длинными светлыми волосами, собранными в хвост, поднял крышку. Фрукты, вареные яйца и миска бульона.

— Прошу! — Баронет отодвинул стул.

— Спасибо, Лэквир, — сказала Арека и принялась за еду.

Утолив первый голод, Арека принялась ерзать на стуле. Господин стоял в углу зала и, не отрываясь, смотрел на нее. Арека покосилась на него. Отсутствующий взгляд, улыбка. Так городские старики выглядели, когда бросали хлебные крошки голубям. «Может, я как-то неправильно ем?» — заволновалась Арека. Застывший сзади Лэквир добавлял беспокойства.

— Ты не скучаешь по людям? — спросил господин, когда Арека промокнула рот салфеткой.

Арека замерла. Вопрос будто рухнул в пропасть, у которой нет дна. В такую пропасть превратились воспоминания о деревне. Пустота, серая и грязная. Только с появлением господина вспыхнул огонь, негасимый, как сама жизнь. Но что-то еще теплилось далеко внизу. Другое пламя, не сжигающее душу, но согревающее. Слабое, едва заметное.

— По одному, — сказала Арека.

Господин наклонил голову.

— Мы его найдем, — пообещал он. — Рано или поздно. А теперь — не хочешь прокатиться по городу?

* * *

Лошади мерно цокали подковами по расчищенной от снега мостовой, черная карета плыла по главной улице. Арека чуть не вываливалась в окно, ее переполняла гордость. Пусть все смотрят, пусть завидуют ей! Ни одному из этих грязных, перепуганных людишек не взлететь так высоко.

Но никто не обращал внимания на Ареку. Девушка поняла, что в городе творится нечто странное. Со всех сторон неслись крики и плач. Люди, мужчины и женщины, старики и дети с сумками, узлами и тюками шли, подгоняемые баронетами, в сторону крепости. Потоки людей поменьше текли в другие стороны. Арека, услышав несколько возгласов, поняла, что их отправляют к домам баронов и лордов.

— Что происходит? — спросила Арека, повернувшись к сидящему рядом господину.

— Что ты чувствуешь? — спросил тот.

Арека пожала плечами.

— Не знаю. Ничего.

— Тебе не страшно? Не хочется плакать?

— Нет, господин. Когда вы рядом, мне не страшно.

Эрлот с улыбкой изучал взглядом лицо девушки. Ареку охватило смущение, но она не посмела отвернуться.

— Как интересно, — прошептал господин.

— Что интересно?

Эрлот повернулся к окну на своей стороне кареты.

— Сейчас ты видишь, как умирает город. Видишь, как пустеют, обескровленные, его вены. Город, который люди, не спросясь, выстроили вокруг наших домов, дворцов и замков. Город, в который люди приезжали, чтобы лелеять мечту стать вампирами. Кармаигса больше нет, Арека. Многие из этих людей умрут в ближайшие недели, еще больше умрут потом. Остальные будут жить при домах своих господ, в бараках, которые сами построят.

Арека положила руку на грудь. Сердце билось спокойно, размеренно. Почему же оно не трепещет, почему не заходится от страха?

— Зачем это вам? — спросила Арека.

— «Зачем?» — Господин засмеялся. — Не «за что?» Ты просто прелесть, Арека! Но, боюсь, у меня нет ответа на твой вопрос. Во всяком случае, такого, который ты смогла бы понять. А что если я скажу, что всего лишь хочу уничтожить в этих людях жалкие крохи гордости? Растоптать эти искорки, заставить людей мычать и блеять? Что ты скажешь, если это — всего лишь моя прихоть?

— Скажу, что верю в вас, мой господин. Если вы что-то делаете, значит, так нужно.

Лицо Эрлота стало серьезным. Он закрыл окно, чтобы отрезать ставший невыносимым шум с улицы.

— Арека, ты ведь хочешь, чтобы мы всегда были вместе? Хочешь до конца дней жить рядом со мной?

— Я мечтаю лишь об этом! — не задумываясь, воскликнула Арека.

— Как и я, — сказал Эрлот. — Выпить из человека всю кровь — это одно. Выпить, смакуя по капельке, всю жизнь — совсем другое. Я наслаждаюсь тобой, Арека. Ты, как вино, с годами будешь становиться все лучше. Драгоценный сосуд, наполненный чудесным напитком. Каждый раз, когда ты будешь сомневаться, вспоминай то, что я сейчас скажу. Господин знает, что делает, и делает это ради меня.

— Господин знает, что делает, — повторила Арека. — И делает это ради меня.

— Вот и умница. — Эрлот погладил девушку по голове.

* * *

— Не понял. Что? — Кастилос глядел в пьяные глаза шатающегося перед ним старосты деревни Дикраиг.

Пятая деревня, третий день пути. Никаких следов пропавших детей. А теперь еще и вот какие новости.

— Я ж вам утверждаю, — заплетающимся языком говорил староста. — Пришли вампиры. И говорят: пакуй манатки, братцы. Дальше в городе жить будете.

Кастилос посмотрел на Аммита, но не увидел на его лице удивления. Телохранитель принцессы спокойно смотрел, как люди грузят скарб на повозки.

— Это моя деревня! — сказал Кастилос, вновь повернувшись к старосте. — Здесь я отдаю приказы. Немедленно прекратите сборы.

Люди остановились, глядя на Кастилоса и старосту.

— Деревня-то, может, и ваша, — сказал староста. — А король-то — Эрлот. Мы если до завтра отсюда не уедем — всех пожгут, так и сказали.

Не дожидаясь ответа, он поплелся к повозкам.

— И что это значит? — Кастилос повернулся к Аммиту. — Он что, решил уничтожить все мои деревни? Это все, что он придумал, дорвавшись до власти?

— Я думаю, ты слишком высокого о себе мнения, — отозвался Аммит. — То, что это твоя деревня, лишь случайность. Эрлот уничтожит все деревни.

— Да это же бред!

Кастилос пнул снег в бессильной ярости. Повозки продолжали нагружать, на кучи тюков забирались дети.

— Ты знал? — Он снова повернулся к Аммиту. — Еще в Сатвире говорил, что смысла дальше жить нет. Почему не сказал сразу?

— Не хотел тебя расстраивать, — развел руками Аммит. — К тому же я не был точно уверен. Просто знал, что если Эрлот пришел к власти, это означает одно из двух. Либо он окончательно рехнулся и уничтожит весь мир. Либо раскрыл план Освика… и уничтожит весь мир. Собственно, так ли уж важно знать, почему именно он это сделает?

— План Освика? — удивился Кастилос. — Ты о чем?

— Я о той книжке, что ты прячешь под плащом. Полистал на досуге. Полагаю, Эрлот тоже имел удовольствие ознакомиться с этим трудом. Ну, а последней каплей стало твое назначение, как я полагаю. Герцог Кастилос Вэссэлот, наследник Освика, второй после короля. Эрлот понял, что лучше решить проблему сверху, раз и навсегда. А теперь он собирает армию, заодно ослабляя врага. Что-то подобное три тысячи лет назад делал император Киверри. Но он убивал людей. Эрлот же настолько благороден, что позволит людям подыхать от голода в бараках.

Кастилос достал книгу, пальцы погладили обложку. Он так и не осмелился еще раскрыть ее, просто берег, как реликвию.

— Название-то хорошее, — сказал Аммит. — Освик знал, где все закончится. И все равно раскачивал лодку.

Кастилос с тоской поглядел на солнце. Его охватило дурацкое желание тут же полететь к Эрлоту и потребовать объяснений. Так же, как он полетел к Эмарису, когда, вернувшись с берегов Алой Реки, обнаружил заколоченный дом.

— Забудь про деревни, — сказал Аммит. — Забудь про все. Мы ищем детей, остальное неважно.

— Как это может быть неважным? — прошептал Кастилос.

— Как ты хочешь воевать с Эрлотом? Даже налети мы вдвоем на него, я не уверен в победе. Я видел, каков он в деле еще тогда. А с годами сила вампира растет. Добавь пяток лордов, да свору баронов. Это не говоря о баронетах, которые сейчас хрюкают, плескаясь в крови, и благословляют великого Эрлота.

— А ты что предлагаешь? — вскинул голову Кастилос. — Смотреть, как все рушится? Можно ведь навестить другие города, не могут же все…

— Кас, — вздохнул Аммит. — Перестань. Я даже думать обо всем этом не буду до тех пор, пока не отыщу девочку. А ты сосредоточься на парне. Подумай, каково ему. Ведь он наверняка прячется в какой-то деревне. И вдруг туда приходят вампиры. Как в ту ночь. Хочешь, чтобы он снова все это пережил?

Кастилос покачал головой. Сверток с книжкой вернулся за пазуху.

— Ты прав, — сказал он. — Летим.

— Рановато…

— Ну, значит, бежим.

Деревенские жители, сидя на повозках, с интересом проводили взглядами двух вампиров, стремительно бегущих по дороге. Плащи развевались за их спинами, словно крылья.

* * *

— Баронеты готовы к атаке на Храм, — тараторил Лэквир, новый дворецкий Эрлота.

— Как они самонадеянны, — усмехнулся Эрлот. Они спускались по лестнице на первый этаж башни, причем Лэквир на ходу умудрялся листать тетрадь с важными записями.

Верхние этажи пустовали, там предполагалось размещать войско, в случае необходимости. Третий этаж — жилые помещения, второй — фехтовальный зал со множеством развешанного на стенах оружия. Эмарис одно время собирал коллекцию.

— Школа Кастилоса разогнана — этим лично занялась госпожа Атсама, — продолжал доклад Лэквир. — Там вмешался его дворецкий. Оказывается, Кастилос оставил его полномочным представителем. В общем, он разрешил детям приходить на уроки к нему в дом.

— Мило с его стороны, — кивнул Эрлот. — И крайне мило со стороны Кастилоса опять исчезнуть. Посади пару баронетов к нему в дом, как появится — пусть сразу ведут ко мне. Что вообще в городе?

— Собственно, ничего, — пожал плечами Лэквир, сделав запись в тетрадке. — Вернее, никого. Всех согнали строить бараки.

— Прекрасно. Скоро начнут собираться люди из деревень.

— Могу я спросить? — Лэквир замедлил шаг. Эрлот остановился, глядя на него равнодушным взглядом.

— Спрашивай.

— Зачем все это? Я про бараки, про выселение деревень. Ходят неприятные разговоры.

— Ответ прост, Лэквир. В этих бараках люди будут подыхать. У тебя все? Тогда пометь у себя: есть один парень, его зовут Левмир. Моя фрейлина очень хочет, чтобы его нашли. Пусть опрашивают всех, прибывающих из деревень. Глаза у мальчишки забавные, будто золото. Почему не пишешь?

Карандаш застыл в руке Лэквира. Дворецкий во все глаза глядел на короля.

— Как — подыхать? — пролепетал он.

— Не волнуйся! — Эрлот потрепал Лэквира по щеке. — Тебе всегда будет, куда вонзить клыки.

— Но, простите, зачем? Что плохого сделали эти люди?

Эрлот вздохнул, потер лоб рукой.

— Лэквир… Ты задаешься непосильными вопросами. Скажем, так. Я знаю, что делаю. Эти люди ни в чем не виноваты, но я должен заботиться о будущем. О будущем вампиров, которое очень скоро окажется под угрозой. Поверь, когда-нибудь ты возблагодаришь Реку за то, что я оказался на престоле именно сейчас. А теперь идем. Ни к чему заставлять себя ждать.

Служанка, пожилая женщина с седыми волосами, увязанными в пучок, сидела одна в обеденном зале за огромным столом перед пустой миской. Увидев Эрлота и идущего рядом с ним баронета, женщина поднялась. Эрлот скользнул взглядом по исхудавшей фигуре, нахмурился.

— Ты не больна?

— Нет, ваше величество.

— Говоря «ваше величество», ты впустую сотрясаешь воздух. Отвечай на вопрос быстро и коротко, мне прекрасно известно, кто я и кто ты.

— Я не больна, — повторила служанка. — Просто голодала последние дни.

— Ясно. — Эрлот сел в кресло на противоположном конце стола. — Имя?

— Акра.

— Ты прислуживала принцессе Ирабиль?

— Я.

— Знаешь, где она?

Акра пожала плечами.

— Незадолго до… В общем, среди слуг ходили слухи, что король отправил ее в Храм.

Эрлот кивнул. Храм падет, рано или поздно. Род Эмариса пресечется.

— Ясно. Я беру тебя на службу, Акра. Работа будет такая же, как раньше, но твоей подопечной будет моя фрейлина. Ты должна исполнять все ее капризы. Если, конечно, они не идут вразрез с моими делами. Думаю, ты сможешь провести границу.

— Полагаю, да, — кивнула Акра.

— Хорошо. Лэквир! — Эрлот повернулся к замершему сзади баронету. — Проведи ее в комнаты слуг, пусть переоденется во что-нибудь поприличнее. Потом представь ее Ареке.

— Слушаюсь, — отозвался Лэквир и сделал служанке знак следовать за ним.

— А я займусь Храмом, — сказал Эрлот, встав с кресла.

* * *

Руки дрожали, когда Арека открывала ящик комода в злополучной комнате. Сегодня здесь горели все свечи, и ненавистная девчонка с наглой усмешечкой смотрела на Ареку.

В первом ящике лежали бумаги. Во втором — тоже. И в третьем. Целые кипы листов, исписанных мелким, узорчатым почерком. Кто их писал? Арека взяла лист, лежащий поверх остальных в самом верхнем ящике. Это оказалось письмо. Медленно шевеля губами, Арека принялась читать вслух:

«Здравствуй… Глупо, наверное, писать, обращаясь к той, что сейчас находится внутри меня. Но когда я закрываю глаза, то вижу тебя, моя милая малышка. Ты так на меня похожа. Во сне я перебираю пальцами твои волосы, целую твои щеки, а ты смеешься и уворачиваешься. Во сне ты всегда убегаешь куда-то вдаль, а я смотрю тебе вслед и плачу — счастливая.

Ты будешь читать это письмо от той, кого ни разу не увидишь. Что ты почувствуешь? Будет ли тебе больно, или ты просто пожмешь плечами и забудешь? Не знаю. Но мне хочется, чтобы ты меня вспоминала. Иногда, говоря с Эмарисом, я забываюсь. Начинаю рассказывать, как мы все вместе будем гулять в саду, как я научу тебя ездить на лошади. Он смотрит на меня, и я умолкаю. Ничего этого не будет.

Так просто прекратить все. Достаточно лишь остановить сердце и никогда не запускать его вновь. Ты исчезнешь, я останусь. Но зачем, для чего мне оставаться? Я ведь ничего никогда не умела, кроме как грезить наяву о волшебных мирах, представлять сказочных существ. Ты прочтешь об этом, если захочешь, в моих стихах. Я пишу их каждый день — для тебя. Иногда мне больно, иногда — весело. Я радуюсь, что после меня останешься ты. Я слышала, чувствовала тебя, как ты рвалась откуда-то извне, с той стороны Алой Реки. Как будто лучшая часть меня хотела вырваться на свободу, хотела жить, страдать и любить так, как никогда бы не смогла я. И однажды я уступила. Во мне зародилась жизнь, наполнила меня неведомым прежде восторгом».

Арека швырнула листок обратно, захлопнула ящик. Щеки пылали, зубы скрипели.

— Да что бы вы все понимали в любви! — прошипела девушка.

Кто-то откашлялся. Подпрыгнув на месте, Арека метнула гневный взор в сторону двери. Там стоял Лэквир, а с ним какая-то старуха. Со спокойным интересом она смотрела на Ареку.

— Что нужно? — крикнула девушка.

— Его величество король Эрлот велел представить вам вашу служанку, — сказал Лэквир. — Это Акра. Акра, это Арека. Не буду вам мешать, если понадоблюсь — я на стройке.

Лэквир удалился. Акра вошла в комнату, поклонилась. Ее взгляд задержался на портрете.

— Знала ее? — спросила Арека, все еще кипя от раздражения.

— Конечно, госпожа, — послышался кроткий ответ. — Я ухаживала за ней с первых дней.

— А кто нарисовал портрет?

— Королева Ирабиль.

— Ты лжешь! — крикнула Арека. — Королева умерла в родах!

— Вы совершенно правы, госпожа, — снова поклонилась Акра. — Она написала портрет за неделю до родов. Она писала его по своим снам.

— Чушь!

Арека, громко топая, прошла из одного угла комнаты в другой, снова остановилась напротив портрета.

— Какая она была? Ну, говори!

— Королева?

— Да нет же, дура! Принцесса!

— Очень милое и доброе дитя. За двенадцать лет я не слышала от нее ни одного дурного слова. Она никогда не скучала, всегда училась чему-то новому. Рано начала читать — ей хотелось узнать, что писала ей мама. Зимой она часто сидела здесь, смотрела на портрет, читала стихи. Иногда засыпала на полу, держа в руках стихотворение.

Арека что есть силы ударила кулаком по комоду.

— Ты врешь! Она была избалованной дрянью, разве нет?

— Нет, госпожа. Ничего подобного за ней я не замечала. Ей с пеленок приходилось учиться тонкостям этикета. Немного повзрослев, она их возненавидела. Говорила, что этикет учит ее лгать в глаза. Но хотя и ругалась — всегда следовала правилам, потому что так хотел отец. Когда она говорила с баронами и графьями, ее речь могла показаться дерзкой, но никогда не выходила за рамки приличий.

Тяжело дыша, Арека смотрела на спокойное морщинистое лицо служанки.

— Она сдохнет сегодня! — взвизгнула. — Слышишь? Твою любимую принцессу разорвут на куски! Эта дрянь прячется в Храме, думает, что никто ее не достанет, но мой господин уже отправился туда. Еще чуть-чуть, и она умрет!

— Очень жаль, если это случится, — прозвучал бесстрастный ответ.

— Жаль?

— Да. Всегда жалко, когда умирают невинные.

— Она украла у меня счастье!

— Счастье нельзя украсть, госпожа. Выбросить — можно, украсть — нет.

Арека выскочила из комнаты, вцепившись в рукав Акры.

— Пошли!

— Слушаюсь, госпожа.

Арека вошла в спальню, достала шубу из шкафа. Акра дожидалась у порога.

Все так же, волоча служанку за собой, Арека спустилась вниз.

— Вы позволите мне надеть пальто? — спросила Акра.

— Надевай!

Выйдя на улицу, они обогнули крепость справа. Грохот молотков, пил и топоров слышался издали. Лэквир, заложив за спину руки с тетрадью, стоял чуть в стороне от стройки. Арека двинулась к нему.

— Ты! — окликнула.

Лэквир обернулся.

— Забери эту дрянь! — Арека почти швырнула Акру к ногам вампира. — Пусть строит барак вместе со всеми. А как закончит — пусть в нем сгниет!

Несколько рабочих, услышав этот вопль, остановились, провожая взглядами удаляющуюся девушку. Потом посмотрели на Акру. Лэквир махнул им, чтоб продолжали.

— Я теперь в вашем распоряжении? — спросила Акра.

— А я знаю? — огрызнулся Лэквир. — Я уже вообще ничего не знаю. Можно подумать, без того хлопот мало.

Он потер лоб рукой, потом посмотрел на опальную служанку.

— Вот что. Пройди дальше, там флигель. Впрочем, ты, наверное, знаешь.

— Конечно, — улыбнулась Акра. — Весной и летом в нем живут сторожа.

— Вот-вот, точно, — кивнул Лэквир. — Дверь открыта. Там печь и немного дров. Вечером попробую принести еды. Сиди тихо. Его величество, скорее всего, не отменит приказа этой… В общем, будешь жить в бараке, но загибаться на строительстве женщина не должна, такое мое мнение.

Акра склонила голову.

— Спасибо вам, господин.

— Я тебе не господин, — улыбнулся Лэквир. — Ступай. И надейся… На что-нибудь.

Спровадив женщину, Лэквир снова уставился на работников. Каркас растет быстро. Может, через день-два строительство закончится. Что начнется тогда?

— Эй! — заорал Лэквир, увидев, как один из шатающихся рядом баронетов попытался вцепиться в горло работнику. — Эй, ты, а ну оставь! Слышал меня? Выведешь его из строя — я тебе молоток дам, будешь колотить, пока дворец тут не построишь!

Взбешенный баронет отступил, а работники расхохотались. На лице Лэквира ни тени улыбки. Казалось, он сейчас заплачет.

* * *

Баронеты увидели черную лошадь Эрлота издалека. Командиры попытались выстроить подопечных в подобие боевого порядка, но тщетно. Победоносная армия короля Эрлота больше напоминала сброд оборванцев.

Разбивая копытами наледь, лошадь проскакала мимо баронетов. Взгляд Эрлота заставлял вампиров опускать головы.

— Ничтожества! — сорвалось первое слово с уст короля. — Кто из вас готов подохнуть?

Баронеты переглядывались, пожимая плечами.

— Вы сдохнете все до единого, если не попытаетесь хоть чему-нибудь научиться! Знаете, с кем предстоит драться?

Ответил один из командиров:

— Здесь обычная охрана Храма, да еще гвардия короля.

Эрлот подвел лошадь к нему, спешился. Удар вышел настолько быстрым, что немногие заметили блеск клинка. Покатившуюся голову увидели все.

— Он хотел сказать: гвардия Эмариса, — сказал другой командир, не отрывая взгляда от содрогающегося на земле тела.

— Разойдитесь! — велел Эрлот.

Баронеты прыснули в стороны, и Эрлот прошел через образовавшийся коридор. Храм возвышался вдали, робкие лучики солнца отскакивали от золоченых деталей орнамента, играли на разноцветных витражах. Заснеженная дорога вела к дверям Храма, вдоль нее застыли неподвижные фигуры. Еще больше таких же изваяний разбросаны вокруг. Словно черные столбики на белом снегу. Не больше сотни стражников против двух сотен баронетов.

— Когда я был молод, вампиры часто сводили счеты друг с другом, — заговорил Эрлот. — Поэтому мы учились драться. Мы делали оружие и упражнялись с ним. Тогда я был лучшим. Таким остаюсь и теперь. Но стараниями Эмариса войны ушли в прошлое. И теперь единственный воин здесь — я. Думаете, меня это радует? Нет. Это означает, что мне придется обучить часть из вас, чтобы они обучили остальных. Но как выбрать эту часть?

Эрлот повернулся к баронетам.

— Я обучу тех, кто переживет атаку.

— Да их там всего… — заговорил кто-то, но Эрлот оборвал его:

— Я не отрубаю твою тупую голову потому, что если начну — уже не остановлюсь. Так что заткнись и слушай. Вы не знаете, кто перед вами, потому что не знаете, кто такие вампиры. Испокон веков вампир — повелитель и раб одной страсти. Мы беремся за дело и доводим его до совершенства. Наша страсть ведет нас через столетия. Мы получили эту страсть от Алой Реки. Вы же ничем не отличаетесь от людей. Сколько из вас добралось хотя бы до Монолита? Сколько из вас хотя бы начали путь?

Никто не шевельнулся, но Эрлот и не ожидал.

— Мне не в чем вас винить. Люди ничего не знают о вампирах, а вы были людьми. Кого-то обратили шутки ради, кто-то вымолил себе эту честь, думая, что потом наступит блаженство. Вы не знали, что блаженство вампира — в его страсти, которой вы лишены. Но сегодня я открываю истину. Я принимаю вас и рассказываю, как обстоят дела. Там, — Эрлот махнул рукой в сторону Храма, — стоят те, кого мы называли берсерками. Те, чья страсть, по той или иной причине, затопила разум.

Эрлот продолжал, повернувшись к Храму:

— Берсерк — это высший вампир. У них нет чувств, нет страха, им неведома боль. Они будут подыхать с равнодушным выражением на лице, тогда как вы будете корчиться от боли и ужаса. Страсть тех, кто стоит перед вами — защита Храма. Они стоят здесь, упиваясь своей страстью. Неподвижные, они могут стоять так тысячелетиями, до тех пор, пока Храм не рухнет, уничтоженный временем. Им почти не нужна кровь, в них замерло все. Вот с чем придется бороться.

Эрлот опять повернулся к баронетам. На губах змеилась улыбка.

— А теперь идите. Выжившие получат урок настоящего воинского искусства. Тот, кто принесет мне златокудрую голову принцессы, получит право именоваться лордом.

Встрепенувшись, командиры закричали:

— К оружию!

Мечи, топоры, алебарды и копья высунулись вперед.

— В атаку!

Две сотни баронетов нерешительно шагнули вперед.

— Бегом! — рявкнул Эрлот.

Наступление выглядело жалко. Баронеты бежали по дороге, по снежному полю, пытаясь растянуться цепью. Эрлот качал головой, глядя на это позорище. Когда до ближайшего черного столбика осталось не больше десяти метров, он пришел в движение. Эрлот увидел, как сверкнул меч, тут же обагрившись кровью баронета. Словно воздушная волна поднялась от взмаха — сразу несколько нападавших отлетело назад. Эрлот рассмеялся. Война. Какая-никакая, а это — война! Страсть, ради которой он жил, которую таил тысячелетиями.

Левый фланг пересек первую линию обороны, и берсерки тронулись с места. Перестроились молниеносно, будто исчезли и вновь появились, выстроив цепь. Часть осталась за спинами баронетов.

— Кретины, — зашипел Эрлот. Кулаки сжимались в бессильной ярости. Баронетов зажали в тиски.

Ветер донес звон мечей и предсмертные вопли. Атака не продвинулась больше ни на шаг. Берсерки стремительно и методично — не дрались, нет! — убивали. Левый фланг смяли в мгновение ока. Середина сопротивлялась, а правый фланг обратился в бегство. Улыбка вернулась на лицо короля. Эти хоть что-то поняли. Берсерки не препятствовали отходу. Они защищали Храм.

Назад баронеты неслись быстрее прежнего. Оглядываясь и спотыкаясь, спасали жалкие жизни. Эрлот пересчитал их — восемнадцать. Что ж, есть с чего начинать.

Баронеты выстроились перед королем. На лицах — запредельный ужас. Бежали от верной смерти, но вот перед ними король с мечом в руке. Каким будет наказание за бегство?

— В чем ваша ошибка? — спросил Эрлот.

Тишина. Каждый боится раскрыть рот. Не осталось в живых командиров, которым полагалось отвечать на вопросы. Эрлот выделил среди баронетов одного, чье лицо показалось не таким глупым, как у остальных, и взглядом приказал говорить.

— Мы… Мы слишком медленно двигались, — пролепетал баронет.

— Как тебя зовут?

— Мэролл, ваше величество!

— Я назначаю тебя командиром отделения, Мэролл. Но это не значит, что ты ответил верно. Ваша ошибка состояла в том, что вы осмелились вкусить крови вампира. Ну? Неужели так плохо было пасти коров?

Молчание и полные ужаса глаза. Эрлот вогнал меч в ножны, запрыгнул на лошадь.

— Оставайтесь здесь, пока не прибудет смена, — сказал Эрлот. — Ваша задача — следить за Храмом. Никто не входит туда, никто не выходит оттуда. Когда вас сменят, идите в крепость. Ближайшие недели ваша новая жизнь покажется пыткой. Так оно и будет, потому что я начну делать из вас бойцов. В моем государстве будет армия. Когда-нибудь вы станете гордиться тем, что стояли у ее истоков.

Эрлот тронул лошадь, оставляя позади перепуганных баронетов. Но, не проехав и версты, почувствовал, как спину буравит чей-то взгляд. Эрлот натянул поводья. Лошадь развернулась, позволяя всаднику осмотреть поле битвы. Вот баронеты, застывшие, как берсерки. Вот берсерки, несущие вахту, будто ничего не случилось. Вот догорающие трупы… Откуда же исходил этот взгляд?

Цепкие глаза Эрлота устремились на Храм. Двери, колонны, витражи, стены… На крыше кто-то стоял. Сощурившись, Эрлот разглядел крошечную фигурку с развевающимися на ветру блестящими волосами. Золото и серебро. Она стояла и смотрела на Эрлота.

— Ты в ловушке, принцесса, — усмехнулся король. — Очень скоро я придумаю, как добыть тебя оттуда. Если раньше не сбежишь сама, рехнувшись от голода.

Глава 19 Голод

— Эй, ничтожество!

Лэквир обернулся. Он стоял возле ворот крепости, следя за приближающимся караваном. Каждый день прибывали новые люди из деревень. Уже дважды приходилось удлинять и расширять бараки, которые теперь занимали едва ли не все пространство двора.

— Я с тобой говорю, мальчик! — еще более наглым голосом произнес толстяк в ярко-красном плаще с капюшоном. Лэквир узнал одного из баронов, но имени вспомнить не смог.

— Родители плохо поработали над вашим воспитанием, — сказал Лэквир. — Вежливостью можно добиться больше, чем грубостью. Чем обязан?

С удовольствием Лэквир заметил, как исказилось лицо вампира. При новых порядках граница между баронами и баронетами с каждым днем становилась тоньше. К тому же Лэквир был вхож к самому Эрлоту, что ставило его вне привычной иерархии.

— Мне нужно говорит с королем, — уже спокойнее сказал барон.

— Король не желает никого принимать, — сказал Лэквир.

— Я прилетел не для того, чтобы выслушать отказ от…

— Я отказываю не для того, чтобы вас позлить. Король не принимает. Если вас это утешит — вчера к нему пытались попасть лорды, и не преуспели. Можете изложить свою просьбу мне, и я передам ее королю.

— Просьбу? — Барон подошел вплотную к Лэквиру, обдав его тошнотворным ароматом духов. — Я не просить пришел, а требовать!

— С его величеством Эрлотом вы бы стали говорить так же?

Барон заморгал, отвернулся. Лэквир, сощурившись, глянул в сторону каравана. Уже близко, но как медленно ползут. Кажется…

— Они что, пешком идут? — воскликнул Лэквир.

— А ты только сейчас проснулся? — вновь осмелел барон. — Знаешь, что творится за чертой города? Партизане грабят всех, кого ваши молодцы отсылают сюда. Забирают детей, лошадей, скот, еду — все! Три мои деревни сейчас подыхают от голода у меня во дворе! Они болеют, потому что несколько дней шли пешком по морозу.

— Возьмите! — Лэквир написал что-то на тетрадном листе и вырвал его. — Пройдите по складам, вас поставят на очередь.

— На очередь? — Барон взял листок, но смотрел растеряно.

— Да, на очередь. Пока не решится проблема с партизанами, у нас будет централизованная выдача продуктов.

Барон скомкал бумагу, но не выбросил — сунул в карман.

— А ты в курсе, малыш, что творится в самом городе? — заорал он, брызжа слюной. — Знаешь, что склады пустеют? Люди, которые их охраняли, взяли, что могли, и сбежали. Три амбара просто сожгли.

— Я знаю, — вздохнул Лэквир. — Охраной теперь займутся вампиры.

— Что же они будут охранять? Стены?

— Мы ожидаем несколько караванов, которые сопровождают баронеты. Они должны дойти в целости. Ждите.

Закончив извергать поток разнообразных ругательств, барон погрозил Лэквиру пальцем.

— Я хочу, чтобы король меня услышал!

Прежде чем Лэквир успел раскрыть рот, мелодичный женский голос раздался у него из-за плеча:

— Я тебя услышала, сладкий. Поверь, король скоро все узнает.

Лэквир развернулся. Перед ним стояла непривычно серьезная герцогиня Атсама. Позади нее — четверо лордов. Лэквир с тоской взглянул на сереющее небо. Скорее бы рассвет! Хоть перестанут появляться за спиной незваные гости. Барон, завидев Атсаму, сразу же испарился.

— Госпожа, — поклонился Лэквир.

— Все верно, это я, — улыбнулась ему Атсама. — Ну? Чего ты такой грустный, малыш? Пошли ко мне несколько своих ребятишек. Как только прозвучало слово «бараки», я позаботилась о том, чтобы собрать всю принадлежащую мне продукцию. Кое-что могу ссудить ради общего блага. А ты взамен окажешь мне услугу.

— Я? — Лэквир удивился. — Это что, ради меня лично?

— Нет. Но ты воспримешь это так. Не пытайся казаться равнодушным, малыш. Тебе до слез жалко людей, а меня ты сейчас готов расцеловать. Останавливает тебя лишь одна мысль: если попытаешься — я сожгу тебя дотла. Так что слушай и запоминай.

Атсама наклонилась к самому уху Лэквира и шепнула:

— Через несколько дней я приду сюда, и ты проведешь меня в тронный зал. Потом доложишь королю, что я его ожидаю. Ты меня услышал?

— Да, миледи Атсама, — кивнул Лэквир. — Меня, возможно, за это убьют, но… я все сделаю.

— Славный мальчик! — Атсама потрепала Лэквира по щеке. — До скорой встречи.

Атсама и лорды исчезли, обратившись летучими мышами. Едва Лэквир проводил их взглядом, как послышались кашель и плач.

Караван подошел к крепости. Жалкие, изможденные люди. Из-под одежд выглядывают окровавленные повязки. Нескольких женщин и одного мужчину несли на носилках. Ни одного ребенка.

— Пойдемте за мной, — сказал Лэквир. — Сейчас вы, по крайней мере, согреетесь.

* * *

— Госпожа!

Арека завертела головой. Голос донесся со стороны барака. Арека не хотела подходить, оттуда плохо пахло. Она прогуливалась вокруг башни, кутаясь в теплую шубку.

Голос раздался вновь:

— Госпожа, прошу вас!

Теперь она узнала голос. Акра, та дерзкая служанка! Арека сощурилась, губы изувечила усмешка. Взвыла, значит! Будет обратно проситься. Что ж, отчего бы не позабавиться!

Арека неспешно направилась к бараку. Слонявшийся неподалеку баронет, охранник, оскалился, заметив ее, и подмигнул. Арека наградила его холодным взглядом. Она здесь хозяйка! Баронет усмехнулся и потерял интерес к девушке.

Голова Акры торчала из окна. Встав на достаточном расстоянии, Арека сложила руки на груди. Лицо сохраняло надменное выражение, но глубоко внутри шевельнулась жалость. Слишком изможденным стало лицо женщины.

— Чего тебе? — сказала Арека. — Небось, вспомнила, какой самовлюбленной тварью была принцесса?

Служанка мотнула головой.

— Нет, госпожа. Ничего такого я не вспомнила.

— Так зачем ты меня зовешь? У меня нет времени на тебя!

У Ареки было время на все. Целыми днями она слонялась по крепости. Жила ради тех мгновений, когда Эрлот обращал на нее внимание. Она знала, что каждый день он пьет кровь других. Мучившая поначалу ревность постепенно ушла. Ведь господин не брезговал ею. Пусть пьет чью захочет кровь, но ведь на прогулки он ходит с ней, ее целует перед сном, с ней разговаривает.

— Я посмела обратиться к вам, потому что думаю, у вас доброе сердце, — сказала Акра. — Вы — человек, и знаете, что такое страдание.

— Я-то знаю! — воскликнула Арека. — Так страдать, как мне, еще никому не довелось!

— Соболезную вашему горю, — шепнула Акра, пряча взгляд.

— Ну так и что? — Арека дернула плечами. — Я не возьму тебя назад, пока не скажешь правду о принцессе.

— Я не прошусь назад, — сказала Акра. — Не смогла бы жить там, есть, когда другие голодают. Мы ведь видим слуг, что живут в крепости. Они сытые, довольные…

— Потому что знают, как себя вести!

— Пусть так… Они смеялись, когда я обращалась к ним. Поэтому теперь прошу вас. Без особой надежды, но если не сделать все, покоя не будет.

— О чем ты просишь, старуха? Мне скучно.

— Принесите, пожалуйста, еды. Хоть какой-нибудь, сколько сумеете.

— А, жрать хочешь! — засмеялась Арека. — Ничего, потерпишь. За дурной язык.

— Не я, — возразила Акра. — Дети. Подойдите ближе, посмотрите в окно. Вы ведь росли в деревне, госпожа? Вы знаете, как должны вести себя дети. Они лежат и смотрят в потолок, плачут от голода. Так не должно быть, госпожа.

Арека не нашла слов, чтобы срезать служанку. Ждала чего угодно, только не этого. Голодная, больная женщина — почему она просит за каких-то детей? Неужели ей есть до них дело?

— Принесу, — решилась Арека. — Но с условием.

— Все, что в моих силах, госпожа.

— Посмотри мне в глаза и скажи, что принцесса была злобной, избалованной, самовлюбленной дрянью!

Арека приготовилась выслушать привычный отказ. Готова была развернуться и уйти, выбросить из головы дурацкий разговор. Акра посмотрела ей в глаза.

— Принцесса была злобной, избалованной, самовлюбленной дрянью, — громко произнесла служанка. — Она изводила меня придирками и насмешками, нередко била. Швырялась посудой, если ей не нравилась еда. Постоянно капризничала, требовала чего-то, а когда ей приносили — ломала и выбрасывала. Ночами она любила убегать из дома. Гуляла по лесу, похищала деревенских детей и пила их кровь, а когда они умирали — подбрасывала трупики к дверям. Утром она пряталась поблизости и слушала вопли родителей. Она смеялась над ними…

— Ты лжешь! — заорала Арека. — Зачем ты так говоришь?

— Я скажу все, что вам будет угодно, если вы принесете детям еды, — хриплым от слез голосом сказала Акра. — Прошу вас, госпожа. В следующий раз я… я придумаю еще что-нибудь. Только избавьте меня от этого. Я не хочу видеть, как дети плачут от голода!

Глава 20 Человеческое сердце

«До сих пор доподлинно неизвестно, что происходит, когда вампир делает последний вдох. Умрет ли он, как человек, или же станет абсолютным вампиром? Может быть, наша природа подразумевает именно это? Вдруг быть человеком для нас сродни тому, как для бабочки — быть гусеницей?

Возможно, Река не предполагала, что мы научимся призывать смерть по собственному желанию. Многие из нас безрассудно растратили молодость, прежде чем поняли, что возможен другой способ существования.

Но если здесь — единственное отличие нас от людей, то чем же мы лучше, что занимаем господствующее положение? Тому причиной наша сила в смерти? Или способность изменить облик в смерти? Или же бессмертие? Полагаю, причиной стало последнее».

Кастилос закрыл книгу. Задумчивый взгляд устремился в небеса. Вампир сидел на толстой ветке дерева, ожидая прихода ночи. Кастилос хотел идти, но Аммит настоял на привале. Сейчас старый телохранитель принцессы развлекался внизу, заставляя плясать и принимать таинственные формы языки костра.

— Эй, Аммит, — крикнул Кастилос. — Ты никогда не думал, что будет, если ты умрешь, как человек?

Аммит поднял голову.

— Иногда, — отозвался он. — Только вот проверять что-то не хочется.

— Страшно?

— Страшно, — признал Аммит. — Неизвестное всегда пугает.

— А люди живут с пониманием того, что в конце будет смерть.

Взмахнув руками, Аммит заставил пламя взметнуться почти до ветки, на которой устроился Кастилос.

— К чему ты ведешь?

— К тому, что превратись все вампиры в людей — они бы с ума сошли от ужаса перед неминуемой смертью.

Аммит покачал головой, усмирил огонь и вновь принялся колдовать.

— Вряд ли. Или, по крайней мере, далеко не все. Страх происходит от возможности выбора. Представь, если бы человек мог не чувствовать боли? Да хотя бы и не человек — вампир. То есть, по собственному желанию мог бы убирать боль. Представил?

— Ну? — Кастилос нетерпеливо шевельнул пальцами.

— Вроде бы хорошо, ничего не болит, но… Боль ведь не одни лишь неудобства создает. Благодаря боли мы понимаем: что-то не так. А если убирать боль, то сигналы не приходят. Остается понятие: боль нужна. Что в итоге? В итоге мы просто возвращали бы боль раз-два в неделю, просто чтобы проверить, все ли в порядке. Боялись бы этого мига, но ждали его с нетерпением. Так и со смертью. Почему, ты думаешь, вампиры иногда все же запускают сердца? Боятся, но хотят. Рискуют, но играют. Я понимаю, что ты хочешь сказать. Вот, мол, какие люди храбрые — живут в постоянном страхе. Ничего подобного. У них попросту нет выбора, а у нас он есть. И вампир, не останавливающий сердца, куда храбрее человека. Поэтому в Храме стоит изображение не деревенской дурочки с красной рожей и грубыми руками, а королевы Ирабиль. Той, что девять месяцев прожила, вынашивая ребенка. Зная, что отдаст жизнь ради ее продолжения.

Над костром взвился огненный дракончик. Крылышки трепетали, открывалась и закрывалась пасть. Кастилос наблюдал за упражнениями Аммита с интересом.

— Долго ты этому учился?

— Чего у вампиров полно — так это времени.

Ладонь Кастилоса, лежащая на книге, погладила обложку. При каждом удобном случае он читал труд своего ушедшего создателя, и под воздействием спокойного, рассудительного слога душа оттаивала. Затягивалась рана, нанесенная Саквобетом.

— Наше бессмертие оплачено кровью людей, — заметил Кастилос. — Не думал об этом?

— Думал, — отозвался Аммит, распылив дракона. — Боюсь, не смогу разделить твоего возмущения. По той простой причине, что ты уже месяц носишься со мной по деревням в поисках мальчишки, которого едва знаешь. А что сделали его односельчане? Где его друзья? Где друзья его родителей? Сидят в Сатвире и трясутся. Если и есть от них какой-то толк, так это кровь.

— Не все же такие, — буркнул Кастилос, пряча книжку за пазуху.

— Нет, конечно. Другие находят способ стать вампирами. Кастилос, пойми, ты — самое лучшее опровержение всех дурацких теорий. Разве не из отвращения к людям ты решился поклониться Освику?

Кастилос молчал. Солнце медленно клонилось к закату. Скоро начнется путь.

— Хочешь пари? — предложил Аммит.

— Заинтересуй меня.

— В следующей деревне найди хоть одного достойного, и я его испытаю. Если устоит — обратим его. Если же нет — я сожгу деревню. Ты, собственно, ничем не рискуешь. Все равно Эрлот собирает сельчан в города. Ну как?

Кастилос прыгнул с ветки и протянул руку Аммиту.

— По рукам. Я заговорю с ними и заставлю вспомнить о достоинстве.

— Хорошо. Только не забудь, что потом заговорю я, — ухмыльнулся Аммит.

* * *

Дорога забирала на запад, двое путников остановились. Девочка со странными волосами, будто выкованными из золота и серебра, смотрит под ноги. Левая рука бережно прижимает к сердцу сверток.

— Опять через лес. — Девочка говорила без вопросительной интонации.

— Да, — шепотом ответил мальчик. Глаза цвета янтаря вглядываются в чащу. Пока солнце держится над горизонтом, надо идти, искать убежище на ночь.

Больше ни слова. Между ними давно пролегло тяжелое молчание.

Левмир шагнул вперед, нога провалилась в рыхлый снег по щиколотку. Левмир не оборачивался. Знал, И не отстанет. Она идет, глядя под ноги пустым взглядом.

На одном плече Левмира — самострел и колчан, на другом — мешок. Добрые жители деревни дали с собой немного припасов. Среди этих людей Левмир с И прожили два дня, больше не выдержали. Каждый день в избу к старосте, где они остановились, набивался народ. Смотрели на путешественников, качали головами. Больше внимания доставалось И — редкой красоты девочка привлекла всех местных парней. С ней пытались заигрывать, но И угрюмо молчала, не выпуская из рук сверток. Левмир оказался более разговорчив.

— Куда вы идете? — спрашивали у него.

— К Алой Реке.

Сначала смеялись, потом таращили глаза, сообразив, что ответ серьезен.

— Зачем?

— Больше некуда.

— Оставайтесь у нас!

— Мы не сможем.

Мы, мы, мы… Так он говорил. Только И все молчала.

Лес, уже третий на пути, быстро густел. Еще быстрее сгущались сумерки. Левмир осматривался, думая, как устроить ночевку.

Их путь начался около месяца назад, в самые морозы. Бежали по дороге, ничего не соображая от страха и горя. Лес остался далеко позади, когда опустилась тьма. Вокруг — голое поле. Тогда И зажгла голубой огонек. Стояли на дороге, грея пальцы у волшебного пламени, питающегося силой девочки. Смотрели в глаза друг другу. Что делать?

Тогда Левмир принялся копать нору в сугробе. «Что ты делаешь? — спрашивала И. — Мы замерзнем!» Но в снегу они согрелись. В тесной темноте Левмир протянул руку И. Она не хотела, плакала, но огонек забрал много сил. Клыки пронзили вену, кровь Левмира запустила сердце И.

— Сугробов нет, — прошептал Левмир. — Разожжем костер?

Думал, И не ответит. Боялся оборачиваться, боялся снова увидеть пустой равнодушный взгляд. Девочка долго молчала, но вот послышался тихий голос:

— Там, слева, избушка.

Левмир встрепенулся. Посмотрел в сторону — смутные силуэты деревьев. Глаза вампиров видят гораздо лучше. Особенно в темноте.

Выйдя вперед, И показывала дорогу. Левмир брел следом, и вдруг пелена упала с глаз. Приземистое строение затесалось среди деревьев. Казалось, не человек его построил, а старые деревья падали, падали, пока не получилась бесформенная хижина. Закрыты ставни на единственном окне, тяжелая дверь болтается на петлях.

И вошла первой. Левмир не отставал. Правая рука сжимала нож — мало ли кто притаился там, во мраке.

— Я зажгу огонек, — сказала И.

— Не надо! — Забывшись, Левмир заговорил в полный голос, и лицо исказилось от боли. Связки все еще саднили, голос хрипел. Зато теперь Левмир знал, чего ожидать. Голос, пусть и хриплый, прекратил ломаться.

— Тут никого нет, — отозвалась И. — В печке дрова. Я быстро, обойдусь без крови.

«Обойдусь без тебя», — услышал он.

Голубая молния пронзила воздух. Волшебный огонь заплясал над дровами, превратился в обычный. Левмир закрыл дверь, опустил засов. В воздухе повеяло дымком, и Левмир поторопился вынуть заслонку.

Внутри избушка почти пуста. Рядом с печью — поленница, аккуратной горкой лежат дрова, в одно бревнышко впился топор. Массивный стол, единственный табурет. У двери — сундук, окованный железными полосами. Одна кровать из массива. Широкая, застелена ватным одеялом. На кровати уже сидит И. Вытащила из свертка пару светлых мужских туфель, гладит их. На губах улыбка, на щеках слезы. Каждую ночь одно и то же.

Левмир поставил самострел в угол, развязал мешок.

— Ты будешь есть?

Девочка мотнула головой. Легла лицом к стене. Тишина. Левмир опустился на стул. Хотелось плакать, кричать. Иногда он так и делал, но в ответ получал пустой взгляд. Что-то умирало, корчилось в судорогах за закрытой дверью, и Левмир не знал, как это спасти.

В памяти мелькали картинки. Вот И, смеясь, сидит на ветке дерева, кутаясь в покрывало. Вот они танцуют у ручья. Играют в снежки возле землянки великана. Тогда было много боли, но они смеялись. Теперь же смех ушел. Умер вместе с последними крохами тепла.

Девочка что-то пробормотала, свернулась калачиком. Сон быстро побеждал ее измученный рассудок. Левмир хотел прилечь рядом, обнять свою И. Можно даже поцеловать ее, но… Ничего не изменится.

Левмир подошел к сундуку. Крышка скрипнула. Внутри оказались свечи. Множество разных, ручной работы. Синие, белые, красные, толстые и тонкие, завитые, причудливо выгнутые. Левмир перебирал их, и вдруг лицо осветилось улыбкой. Покосившись на И, он взял топор. Тихонько открылась и закрылась дверь.

Если бы И проснулась, то, наверное, вскрикнула бы, когда в дверь просунулась елочка. Стройная лесная красавица, ростом как раз с нее. Левмир, неслышно ступая, вынес елочку на середину комнаты. Перевернул табурет. Елочка не хотела стоять внутри табурета, пришлось крест-накрест привязать ствол к ножкам.

* * *

Сквозь сон послышался шепот Левмира. Сжавшись в комок, И поморщилась. Зачем он зовет? Почему не спит? С рассветом опять идти, убеждая себя, что где-то там, далеко, течет Алая Река. Только и разговоров, что об этой Реке. Будто кроме нее в мире ничего не осталось.

Левмир потряс ее за плечо. Девочка стряхнула руку, села. Комнату заливал мягкий, трепещущий свет. Подняв глаза, И ахнула. Посреди комнаты сияет елка. Не сразу И поняла, откуда исходит сияние. Чуть ли не к каждой веточке крепилась изящная свечка. Самых разных форм и цветов свечки давали волшебный свет, по комнате плыл аромат плавящегося воска.

Левмир, сидя на полу возле кровати, смотрел на лицо подруги. Вот губы тронула улыбка, сверкнули глаза.

— Что это? — воскликнула И.

— Новый год.

— Как? Почему? — Она ничего не понимала, но не сводила глаз с елки.

Левмир рассказал про новый год. Про хороводы вокруг елок, про снежные горки и лабиринты, про то, что желания, загаданные в новогоднюю ночь, обязательно сбываются.

— Прямо сегодня — новый год? — удивлялась И.

— Пусть у нас будет сегодня.

Девочка сползла с кровати, устроилась на коленях Левмира.

— Такая красота, — прошептала. Стиснула его руки, а не пару туфель, как все последнее время.

— Загадаешь желание? — спросил Левмир.

Кивнула. Задумалась. Лицо девочки просто сияло, когда она кивнула еще раз.

— Загадала! Теперь ты.

Повернув голову, И заметила решительное, суровое выражение лица Левмира. Сказка закончилась.

— Алая Река? — спросила И.

Левмир вздохнул. И опустила голову. Встала, подошла к елке. Медленно, одну за другой принялась задувать свечи. Комната погружалась во тьму.

— Почему ты сразу не сказала, что твой отец — король?

Девочка замерла. Левмир, затаив дыхание, ждал. Он уже отчаялся подбирать ключи к внезапно появившейся двери. Осталось лишь рискнуть.

— Что это меняет? — Глухой голос и наверняка тот же безжизненный взгляд.

— Ничего. Но… Я думал, ты мне доверяешь.

Она долго молчала, будто заснула стоя. Когда заговорила, голос прозвучал страшно. Откуда-то из глубины что-то рвалось, пыталось вернуться, но долбилось в ту же запертую дверь, от которой ни у кого не было ключей.

— Ты думаешь, я рада была, что дочь короля? Никто ни разу не заговорил со мной просто так. От меня всегда чего-то хотели. Даже отец не мог быть со мной долго. Любил меня, да, но я несла ему одну боль. Знаешь, кто был моим единственным другом?

Наконец она обернулась, и Левмир увидел ее лицо, все в слезах.

— Аммит, учитель и телохранитель. Мы с ним занимались искусством трансформации. Вампир, который, может, старше моего отца, был моим единственным другом. Потому что ему ничего не нужно было.

— Но чего я мог от тебя потребовать?

— Не знаю. Я не думала об этом. Просто вдруг поняла, что у меня есть друг, которому не важно, кто мой отец. А когда ты спросил… Я испугалась. Солгала. Прости. Но почему тебе это так важно? Почему ты не можешь этого забыть даже сейчас, когда у меня нет больше отца?

Ответить Левмир не успел. Глаза И широко распахнулись. Девочка метнулась к Левмиру, схватив за шиворот, отбросила к окошку. Левмир чудом не сбил по пути елку.

— Ты что…

— Молчи!

Левмир понял, что это — не продолжение ссоры. Медленно пятясь, И не сводила глаз с двери. Через щели внутрь затекал густой туман. Взгляд Левмира заметался в поисках самострела. Оружие оказалось у двери, вне досягаемости. Переборов страх, Левмир шагнул вперед, стал вровень с И.

* * *

В темноте пылает погребальный костер. Люди, замотавшись во все мыслимое тряпье, стоят вокруг. Телеги забиты скарбом, лошади фыркают, но никто не тронется с места, пока не догорит костер. Последняя дань уважения покойным. Последние мгновения старой жизни, отмеченные сожжением тех, кто не нашел силы покинуть дом.

Мужчины хмурились, несколько женщин плакали. Притихшие дети жались к родителям. Тишину нарушал треск горящих дров. Но вот захлопали крылья. Люди принялись вертеть головами. Стая… Нет, две стаи летучих мышей влетели в освещенный огнем круг и, пометавшись, приняли вид двух мужчин. Один, тот, что постарше, отступил ближе к костру, жестом пригласив другого действовать. Тот выступил вперед. Несмотря на испуг, женщины отметили, как он красив. Волосы почти до плеч, мягкие черты лица. Он окинул взглядом собравшихся.

— Кто староста? — послышался приятный сильный голос.

Люди указали на костер. Мужчина склонил голову, не то выражая скорбь, не то — разочарование.

— Я — герцог Кастилос Вэссэлот, — заговорил он, чуть более глухо. — Вы могли обо мне слышать.

Некоторые кивали, но большей частью переглядывались и жали плечами.

— Незадолго до смерти король Эмарис поручил мне отыскать и сберечь двух детей. Сейчас им по тринадцать лет. Мальчик такого роста, — показал рукой. — Глаза необычные, желтого цвета, будто золото или янтарь. Девочка чуть ниже, глаза зеленые, волосы разного цвета — золото с серебром. Приметная пара. Не проходили они здесь?

Люди качали головами. Нет, никого не было. Никто сюда не заходит.

— Может быть, вы видели их спутника? — не сдавался Кастилос. — Огромный такой, выше меня, в плечах шире раза в два. Зовут Ратканон. Его не видели?

Тот же ответ.

Подал голос Аммит:

— Мне это уже порядком надоело. Целый месяц — одно и то же. Ты уверен, что мы ищем там, где нужно?

Кастилос отмахнулся, и Аммит со вздохом уставился в огонь. Сделал нервный жест пальцами, над костром возник пылающий дракончик. Вздох восхищения прокатился по толпе.

— Не глумитесь над покойными! — чей-то дрожащий крик. Аммит обернулся и увидел девушку лет семнадцати. От нее отступились, полагая, что расплата за дерзость окажется скорой и страшной.

— Извини, — улыбнулся ей Аммит и щелчком пальцев отправил дракона в небытие. — Продолжай, Кас.

— Еще раз так меня назовешь — убью, — тихо сказал Кастилос, прежде чем обратиться к деревенским:

— Я знаю, что Эрлот собирает деревенских в города. Вы знаете, какая жизнь ждет вас там?

Они не знали.

— Вы будете жить в загонах, как скот, по первому требованию подставляя шеи баронетам. Те, кому повезет больше, станут фаворитами — великая честь стоять на коленях рядом с хозяином и служить пищей лишь ему. Такой жизни вам хочется? Такую судьбу уготовите вы своим детям? Жрать брошенный на землю хлеб, спариваться по приказу?

Аммит посмотрел на лица людей. Те прятали глаза, переминались с ноги на ногу.

— А что поделать? — неуверенно начал один, молодой мужчина в толстенном тулупе, надетом поверх уймы рубашек и кофт. Руки не прижимались к бокам, и выглядел он так, будто собирался всех обнять. — Донаций больше не будет, денег не заработать толком. Да и то — сами не уйдем, так вампиры придут, угонят силой.

— А ты что — корова, чтобы тебя силой угонять? — обратился к нему Кастилос.

— Не драться же с ними…

— Почему?

— Убьют ведь…

— Лучше так, в загоне? Смотреть в глаза жене, когда баронеты будут рвать ее плоть и обливаться кровью?

Вперед выскочила женщина — видно, жена притихшего обладателя тулупа.

— А тебе-то что? — заорала она. — Ты нас, что ли, содержать будешь? Ты от остальных защитишь?

Симпатии толпы на стороне женщины. Люди кивали, со всех сторон раздавалось одобрительное ворчание. Почувствовав поддержку, женщина еще больше осмелела:

— Стоишь, такой красивый, речи двигаешь! А чего же ты короля-то своего спасти не сумел? Видать, кто сильнее — у того и власть! А нас-то на что подбить хочешь? Мы-то не улетим, как ты! Да, пойдем и будем в загонах жить. И шею подставлять, и хлеб с земли жрать станем. Нехай, и к такому привыкнем. Что? Не нравимся? Ну так возьми и убей всех, ты же сильный — с людьми драться!

Кастилос смотрел на перекошенное от ярости лицо женщины и с трудом сдерживался. Убить всех казалось благом. С жизнью они распрощались, а умерев, хоть лишат эрлотову клику крови.

Повернувшись к Аммиту, Кастилос кивнул. Аммит взмахнул руками. Струи огня рванулись во все стороны, ударили по крышам, пробежали по заботливо прикрытым ставням. Деревенька запылала. В панике люди кричали, кидались к повозкам. Одни падали — их топтали другие.

— Гори, прежняя жизнь! — провозгласил Аммит. — Пылай, обращайся в пепел! Никто не отдаст за тебя ни капли крови, но всю ее отдадут даром тем, кого ненавидят! Бегите, люди! Спасайтесь!

Лошади понесли. Кого-то забыли. Несчастные с воплями бежали вслед за повозками. Деревня опустела. Лишь трое тех, кто не хотел меняться, догорали в большом костре. Быть может, они бы откликнулись.

— Спасибо, — сказал Кастилос, когда Аммит подошел к нему.

— За что? — удивился тот. — Неужели ты думал, что я буду жечь людей?

— Ну…

— Послушай, дорогой друг! — Аммит положил ему руку на плечо. — Мне очень жаль, что здесь у тебя ничего не вышло. Поверь, я сам был бы рад увидеть среди людей тех, кто будет защищать свою свободу. Я готов стать на их сторону и объявить Эрлоту войну. Но той силы, на которую ты рассчитываешь, не существует. Мы одни. Ты, я, малышка И, да этот паренек Левмир, если он еще жив и не сошел с ума. Все, что нам остается — это собраться вместе и бежать куда-нибудь подальше. На Восток, где живут люди, не слышавшие о вампирах. Может быть, там мы найдем покой и счастье. Но, впрочем, если хочешь — мы можем продолжать пари. В конце концов, так гораздо веселее.

Кастилос улыбнулся, кивнул.

— Летим дальше, — сказал он. — Успеем одолеть большую часть пути до следующей деревни.

— Молодые никогда не сдаются, — покачал головой Аммит. — Летим. Кто первый — тот начинает играть. Как тебе?

— Принимаю!

Две стаи летучих мышей, стремительно наращивая скорость, полетели дальше на запад.

* * *

Туман собрался в плотную массу. Глаз не успел отследить мига, когда грязно-серое облако обратилось вампиром. Ватные штаны, тулуп, голова без шапки, седые волосы — все это сразу отпечаталось в сознании Левмира. И лишь потом — лицо. Бледное до серости, искаженное. Клыки торчат наружу. Склеры глаз черные, а посреди пылает ненасытное пламя.

— Кро-о-о-овь! — взвыл вампир.

Левмир оттеснил И, но она упрямо вылезла вперед.

— Это ваш дом? — спросил Левмир, глядя вампиру в глаза. Почему-то казалось, его можно усмирить так же, как некоторые умельцы усмиряют диких собак и даже волков.

Блуждающий взгляд вампира остановился.

— Мой дом! — провыл он. — Мой! Мой дом!

— Мы просто шли по лесу и наткнулись на него. Можем сейчас же уйти.

— Нет! — Интонации изменились. Казалось, вампир сейчас заплачет. — Нет, не уйти! Не уйти! Не уйти!

— Пожалуй, мы лучше пойдем, — вмешалась И. — Простите, что…

— Да! — Вампир закивал. — Да! Да-да-да! Ты — иди! Уходи! Мой дом! Кровь — мне. Оставь мне кровь!

Левмир ощутил, как немеют руки и ноги. Он привык, что вампиры считают людей за скотов. Но этот смотрел на него, как на бочонок с кровью.

— Он сумасшедший! — воскликнул Левмир.

Перед глазами пронеслась жизнь бедолаги. Что-то выгнало его в лес. Может, натворил бед в деревне и бежал, опасаясь возмездия. Построил дом, жил здесь, постепенно сходя с ума. Где-то доставал воск, делал свечи. Целыми днями, одну за другой, совершенствуя мастерство и лишаясь рассудка. Но вот однажды на огонек заглянул вампир. Скитающийся баронет. Наверное, ему показалось забавным обратить пускающего слюни дурачка. Дал ему несколько капель крови и ушел. Теперь же эта шутка стояла здесь, бестолково размахивая руками, крутя косматой головой. Быть может, он даже не знал, как запустить сердце.

Вампир вскрикнул. Замер, уставившись в одну точку. Левмир проследил за его взглядом. Елка. Горящие свечи…

— Свечи! — застонал вампир. — Мои! Мои свечи!

Он прыгнул. И отскочила вправо, Левмир — влево. Но вампир забыл о них. Руки обняли елку, но прыжок оказался слишком сильным. Елка упала, увлекая вампира за собой. Свечи раскатились по полу.

— Бежим! — крикнула И.

Левмир успел подхватить самострел. И успела забрать туфли. Тьма за дверью встретила их холодом. Запоздало Левмир сообразил, что в доме осталась шапка и теплая куртка. Он так и остался в старой застиранной рубахе. Хорошо хоть И не стала раздеваться.

Из домика донесся рев, что-то затрещало. Вылетели ставни, из окна рванулись языки огня. И вцепилась в плечо Левмира. Замерев в нескольких шагах от домика, они не знали, что делать дальше. Бежать? Но безумец легко нагонит их. Остаться и принять бой?

Левмир зарядил самострел.

— Уйди! — велел он И.

— Никуда я не уйду!

— Ты же все равно не сможешь драться, ты ведь не останавливаешь сердца…

«чтобы не пить потом мою кровь», — так хотел он закончить, но проглотил остаток фразы.

В руке И сверкнул нож.

— Могу, — сказала она.

В проеме появился хозяин дома.

— Вы! — заорал он. — Вы!

Левмир спустил рычаг. Стрела ударила в левое плечо — в последний миг вампир успел дернуться.

— Больно! Больно, больно, больно!

Вампир заметался, разнося в щепки толстые бревна. Огонь подкрался к выходу из дома, и вампир, почуяв жар, отскочил. Еще одна стрела скрылась в доме. Новую Левмир наложить не успел.

Вампир стал двигаться иначе. Так, должно быть, атаковал на дорогах припозднившихся путников. Бросок влево, прыжок вправо, и вдруг прямо перед Левмиром пышущее яростью лицо. Раздался визг И — бросилась на вампира, лезвие ножа вонзилось в шею. Одновременно Левмир ударил безумца ногой. Вампир отшатнулся, оглашая ночной лес воплями.

— Подожги его! — крикнул Левмир.

Одного взгляда на лицо И хватило, чтобы понять — никогда. Она погибнет, как человек, но не остановит сердца.

Рванув из колчана еще одну стрелу, Левмир прицелился. Стрела порхнула. Вампир выбросил вперед ладонь, не то пытаясь поймать стрелу, не то защищаясь. Стрела пробила ладонь, пригвоздила к правому плечу.

— Бежим! — завопила И.

Она потащила Левмира за собой. Вперед, в единственно верном направлении — на север. Спотыкаясь, Левмир бежал за девочкой, чьи глаза прекрасно видели в темноте. За спиной, все ближе, раздавались шаги, вопли.

— Свечи! — рыдал вампир. — Кровь! — рычал он.

— Наверх! — И потянула Левмира в сторону. Он успел заметить каменный склон.

В мгновение ока вскарабкались на обледенелую глыбу. Левмир наложил еще одну стрелу, повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть пылающие уголья глаз.

— Кровь! — взревел вампир.

Щелкнула тетива. Стрела, пущенная с близкого расстояния, насквозь пробила голову между глаз. Вампир взмахнул руками. И выбросила вперед руку с ножом, лезвие ткнулось в живот. Со стоном вампир упал.

Перезарядив самострел, Левмир посмотрел вниз. Вампир занимался чем-то странным. Руки так и мелькали, остервенело разбрасывая снег. Вот крепкие пальцы вонзились в землю.

«Почему я все это вижу?» — подумал Левмир.

— Солнце, — прошептала И.

— Что?

— Солнце встает. Он боится солнца!

Левмир посмотрел на подругу, приоткрыв рот.

— Почему?

Прежде чем ответить, И опустилась на колено, глядя с каменного выступа вниз. Вампир уже зарылся довольно глубоко. Он не выбрасывал землю из ямы, а будто вворачивался, втискивался внутрь.

— Ты ведь знаешь, что вампиры распускают много нелепых слухов о себе?

Левмир вспомнил, как описывал вампиров Санат. Словно призраки, колы насквозь проходят… И эти дурацкие советы про чеснок и маковые зернышки.

— Среди таких баек есть и про солнце. Что вампиры сгорают на солнце. Должно быть, он верил в это, когда его обратили.

Вампира уже не видно. Только бесформенное черное пятно земли посреди снега.

Левмир повесил самострел на плечо. По телу пробежала дрожь. До чего же холодно…

— Возьми. — И принялась стаскивать куртку, подарок деревенских. Под курткой — вторая, легкая, из кожи оленя.

— Нет! — Левмир запахнул на ней одежду.

— Ты же замерзнешь!

— А ты?

— Я не так чувствую холод.

— Ну и что? Если ты боишься моей крови, то я не возьму твою куртку!

В глазах И блеснули слезы.

— Дурак! — бросила она, и принялась спускаться вниз.

Левмир зажмурился. Теперь хотелось, чтобы вампир вылез из норы. Пусть продолжится драка, погоня. Тогда они, по крайней мере, будут вместе.

«Почему она стала такой? — думал Левмир. — Что я делаю не так? Что мне нужно сказать или сделать?»

Рев, почти сразу же — отчаянный визг. Левмир прыгнул вперед, на выступ, с которого соскочила И. Самострел будто сам собой оказался в руках. Палец дрогнул на спусковом крючке. Внизу шевелилось что-то огромное, бурое. Из-под огромной туши виднеется дрожащая белая рука.

Палец нажал на крючок, а в следующий миг Левмир летел вниз, догоняя стрелу. Наконечник впился в шею медведя. Левмир упал ему на спину, взмахнул ножом. Могучая туша пришла в движение. Нож скользнул по шкуре. Медведь закрутился на месте, Левмир упал, но тут же подскочил. Показалось, будто большая сияющая юла завертелась в снегу — из-под медведя стремительно выкатилась И. Живая, даже не ранена.

Схватив ее, Левмир отскочил. Спина ударилась в ствол дерева. Медведь, разбрасывая лапами снег, рванулся прямо на них. Самострел далеко, в руке маленький, бесполезный нож.

— Кто это? — застонала И, трясясь от ужаса.

Медведь остановился перед рыхлой землей. Нос смешно задергался, обнюхивая странное место. Лапы разгребают землю. Левмир снова посмотрел в сторону самострела…

Справившись с собой, И вывернулась из объятий. Она будто исчезла, а в следующий миг что-то дернуло Левмира вверх. Он поднял голову. И сидела на ветке, пытаясь поднять его. Левмир подтянулся. Вот они уже сидят рядом.

— Кто это такой? — Девочка перестала трястись, но голос дрожал.

— Медведь, — шепнул Левмир. — Мы разбудили медведя.

Рев и крик снизу привлекли внимание. Медведь вытаскивал вампира на солнце.

— Он… сильнее вампира? — прошептала И. На лице появилось благоговейное выражение.

— Сейчас узнаем…

Вампир посмотрел на солнце, на медведя. Зверь зарычал, недоумевая, что перед ним.

— Свечи! — всхлипнул вампир. — Дом! Кровь!

Безумие произошедшего дальше заставило детей замереть без движения с раскрытыми ртами. Вампир вгрызся медведю в шею.

Зверь взвыл, поднялся на задние лапы. Тело вампира болталось из стороны в сторону. Медведь схватил его передними лапами, отшвырнул. Вампир подскочил, но поздно. Огромная туша уже накрыла его, могучие лапы рвали плоть, огромные челюсти сомкнулись на голове.

— А что если он станет вампиром? — ахнула И.

— Кто? Медведь? — удивился Левмир.

— Ну да!

— Ну… Даже не знаю…

Медведь издал победный рык. Вампир больше не шевелился. Голова свесилась на сторону, болтаясь на тонкой полоске кожи.

— Подожги его, — сказал Левмир.

— Нет!

— Просто отпугни. Пусть он отбежит, я успею добраться до самострела.

Он положил руку на ладошку девочки. Ладошка вздрогнула. Наконец-то взгляды встретились.

— Если он повалит дерево — нам конец, — сказал Левмир.

«Если он повалит дерево — я тебя потеряю», — услышала И.

— Я сделаю, — прошептала она.

В спину медведя, брызжа искрами, ударил голубой сгусток огня. Запахло паленой шерстью. Медведь заревел, покатился по снегу. Соскочив с дерева, Левмир бросился за оружием. В двух шагах от оскаленной морды он схватил самострел.

Выстрел — оперение торчит из правого глаза медведя. Еще один — стрела ушла в открытую пасть. Медведь тяжело протопал вперед и упал. Левмир едва успел отпрыгнуть.

И подошла к останкам вампира. Левмир проследил за ее взглядом. Словно неведомая сила подтаскивала голову к телу, место разрыва медленно стягивалось полосками нарастающей кожи. Руки девочки взметнулись вверх, в каждой ладони вспыхнуло по огоньку. Бросив волшебные снаряды, И отскочила. Пламя охватило изувеченную плоть. В треске огня послышалось: «Свечи!»

Левмир обнял И, зарылся лицом в ее сказочные волосы. Какая же она холодная…

— Из руки, — попросила девочка. — Не могу так.

Левмир протянул ей запястье, но И колебалась.

— Как же ты? — прошептала она. — У нас даже еды нет.

— У нас теперь полно еды. Не думай, просто… просто запусти сердце.

Острые клыки впились в руку, Левмир зажмурился. Все закончилось быстро. И глубоко вдохнула, на щеках появился румянец.

— Спасибо, — прошептал Левмир, расцеловал ее в щеки. Что-то мешало прижаться ближе. Опустив взгляд, Левмир увидел туфли. Все это время И прижимала их к сердцу.

* * *

Разделать медведя оказалось не сложнее, чем оленя. Левмир вытащил внутренности, нарезал мяса. Костерок разложила И, настругав коры с деревьев.

— Держи, — сказала, бросив что-то Левмиру. Грязный, рваный, но теплый тулуп вампира. Наверное, слетел, пока медведь трепал безумца. Левмир оделся.

Куски мяса пришлось поджаривать на стрелах. Без соли, с черной коркой нагара мясо, тем не менее, оказалось вкусным.

— Тебе нужно поспать, — заметила И. — Бледный… Только вот домика больше нет.

Она содрогнулась.

— Мерзнешь все-таки, обманщица?

— Да ну тебя! — отмахнулась И. Но Левмир успел заметить улыбку.

— Ничего, если нам придется… Ну, в общем, сделать кое-что необычное? — спросил Левмир.

Он знал, что нужно сделать, хотя всем сердцем не хотел этого. Лес слишком старый, стволы толстые — без топора не срубить даже самой тонкой ветки. Даже если удастся разложить костер побольше, на таком морозе долго не сдюжить. А если огонь перекинется на одежду? Может, и были способы выжить в такой ситуации, но Левмир их не знал. Лишь один вариант представлялся возможным.

Девочка покраснела.

— Ты что, умирать собрался? — буркнула она. — Холодно ведь.

— Потому-то и надо. Потому что холодно. Чтобы не умереть.

— Я боюсь.

— Ничего страшного. Я ведь буду с тобой.

— Знаю. Потому и боюсь.

— Мне тоже неприятно, — признал Левмир. — Но…

— Неприятно? — Теперь И смотрела с обидой. — Тогда зачем…

— Там, внутри, еще долго будет тепло.

Девочка потрясла головой, ничего не понимая.

— Где внутри?

— Там.

Левмир указывал на медведя.

— Ты хочешь, чтобы мы забрались внутрь? — удивилась И.

— Ну да. Думаю, мы сможем проспать до следующего рассвета. Спрячем мясо в снег. Утром поедим и отправимся дальше. Сейчас никаких сил нет.

— Прятаться в медведе? — почему-то засмеялась И. — Ой… Ну ведь мог бы сразу так и сказать!

— А что?

— Да ничего! Полезли в твоего медведя дурацкого.

Глава 21 Монолит

Эрлот толкнул дверь тронного зала и вошел внутрь. На троне королевы развалилась Атсама. Она закинула одну ногу на подлокотник, но, несмотря на вальяжную позу, выглядела настороженной.

— Знаешь, — начал Эрлот, — мне не нравится, когда гости приходят вот так. «В тронном зале вас ожидает миледи Атсама!» Если хочешь поговорить — веди себя прилично.

Атсама будто не услышала его слов. Махнула рукой:

— Прикрой дверь, милый. Разговор не для чужих ушей.

Эрлот подчинился. На злость сил не оставалось. Каждый день он вступал в борьбу за тонкую полоску, пролегшую между жизнью и смертью города.

— За мной небольшой должок, и я пришла его вернуть, — сказала Атсама, когда Эрлот подошел к трону.

— Хочешь прямо здесь? — усмехнулся король. — Или ты про охоту? Для последнего больше нет препятствий, так что…

— Хочу предупредить! — Атсама сменила позу, наклонилась вперед, нависая, будто королева над баронетом. — Вчера был тайный совет лордов. Единственный вопрос, который мы обсуждали — твою уместность на троне.

— Хорошо, лорды умрут, — пожал плечами Эрлот. — Ты мне больше не должна. Это все?

Глаза Атсамы заливала чернота. Страх и волнение сжигали все силы. Она закричала:

— Я прошу тебя подумать! Что ты делаешь? Когда мы обсуждали свержение Эмариса, мы хотели не так много. Охота, истребление баронетов, возможность пускать в дело клыки. Но что происходит теперь? Зачем ты разоряешь деревни? С лордами трудно не согласиться: мы совершаем самоубийство. Вернее, ты задумал всех нас убить! Баронеты бегут из города, хотя теперь и нет никаких запретов! Люди мрут от голода в этих бараках!

Эрлот кивал, пока она говорила. На лице не проступило ни одной эмоции. Он знал, что так будет. Знал еще в тот день, когда стоял над догорающим трупом Освика.

— Что думаешь ты?

— Я? — Атсама нервно рассмеялась. — Ты знаешь, как я к тебе отношусь. Одно то, что я пришла предупредить…

— Какие высказываются версии? — оборвал ее Эрлот.

— Первая — ты сошел с ума. Вторая — ты знаешь что-то, чего не знаем мы. Зачем собирать такую массу людей в одном месте? Зачем ломать то, что прекрасно работало? Посади наместников в деревни, если так уж обязательно вовсе отменить донации. Городского населения вполне хватит, чтобы прокормить всех нас, включая баронетов.

Эрлот подошел к окну, выходящему на ту часть двора, где вдоль стены тянулось занесенное снегом длинное приземистое строение. Там, внутри, умирали люди. С наступлением весны их выгонят на полевые работы. Со временем появится и еда. Но сейчас — самый сложный этап, пережить его получится не у всех.

— Правильный ответ прозвучал, — сказал Эрлот. — Правильный вопрос находится там.

Атсама посмотрела в окно. Спрыгнув с трона, подошла к Эрлоту. Его взгляд стремился дальше, сквозь барак, сквозь крепостную стену.

— Восток? — спросила Атсама.

Эрлот кивнул.

— Я напомню тебе, из-за чего погиб Освик. Он держал связь с правителями Востока. Когда об этом стало известно, Эмарис направил меня к нему. Я был настроен на разговор, но тихуша Освик бросился в бой. Ответы с Востока он успел сжечь, но осталась книга.

— «По ту сторону Алой Реки»? — вспомнила Атсама.

— Именно. Набор бредовых идей о том, как вампирам и людям получить равные права и возможности. А теперь, Атсама, попробуй прибавить один к одному.

Атсама тряхнула головой. Мысль, слишком сложная, слишком чудовищная, отказывалась укладываться в голове. Но память воскресала. Память поворачивала в далекое прошлое, в те дни, когда вампиры оставили Восток, продвинувшись вслед за поверженным императором Киверри. Что тогда они оставили за спиной?

Эрлот заметил во дворе движение. Кто-то быстро, но осторожно бежал к бараку. В свете фонаря Эрлот без труда узнал Ареку и улыбнулся.

— Но это же бред! — воскликнула Атсама. — На востоке лишь дикие разрозненные племена…

— Да, три тысячи лет назад так и было, — кивнул Эрлот. — Теперь там государства, в которых живут люди, никогда не имевшие дел с вампирами. К чему, по-твоему, готовил их Освик?

— Война, — прошептала Атсама.

— Третья Великая Война, по итогам которой вампиры должны очутиться в клетках. Охота, донации… — Эрлот засмеялся. — Мне нужно было чем-то заинтересовать вас, чтобы устранить Эмариса. Он, увы, не хотел шевелиться. Может, даже разделял взгляды Освика. Но я не желаю кланяться людям, Атсама. Когда войска двинутся на нас, они не найдут в деревнях ни еды, ни союзников.

— Лучше тогда убить их сразу, — сказала Атсама, не сводя глаз с барака. — Перебить лишних, а остатки будет проще прокормить.

— Лучше ли? — спросил Эрлот. — С чем же мы встретим профессиональных убийц? Со сворой плохо обученных баронетов, которые, чуть что, побегут, позоря нашу расу? Нет, люди нужны мне здесь. Многие умрут, но остальные проживут столько, сколько понадобится. Когда придет время, Восток увидит, что такое смерть.

— Полагаешь, люди бросятся защищать бараки?

— Полагаю, вампиры бросятся за жратвой.

Атсама покачнулась. Эрлот придержал ее за руку. Будто вся сила разом ушла из тела женщины. Она задрожала.

— Безумие, — прошептала Атсама.

— Безумие, — согласился Эрлот. — У меня нет времени изобретать другой план. Воин на Западе остался лишь один, и ты сейчас говоришь с ним. Вы решили, что я уничтожаю мир? Нет, я всего лишь спасаю его огромной ценой.

* * *

Стараясь двигаться как можно тише, Арека проскользнула в башню. Остановилась, позволяя глазам привыкнуть к темноте. Сердце, минуту назад отчаянно стучавшее, успокаивалось. Даже если теперь ее увидят, она скажет, что просто гуляла. Сверток с едой передан, никто ничего не докажет.

Вот уже пятую ночь она приносит в бараки еду. Прячась, обманывая, выдумывая изощренные планы — будто вампир, одержимый единственной страстью.

Каждый день из дверей барака выносили трупы. Арека смотрела на них, но не находила в сердце отклика. Только одно ее беспокоило, одно занимало мысли — накормить детей. Детей, которых она даже не видела, на которых ей плевать.

Арека не знала, зачем рискует каждую ночь. Задавала вопрос, но ответ таял в пустоте души. «Я хочу сделать для них все, как мой господин делает для меня все, — говорила себе Арека. — Я хочу стать для них госпожой».

Ни на мгновение не верила себе, но боялась копнуть глубже, разбросать каменные плиты, которыми закрыл ее сердце господин, и увидеть, что там поселился кто-то чужой. Боялась увидеть там исхудавшее лицо Акры.

Когда в темноте стала различима лестница, Арека двинулась к ней. Уже занеся ногу над ступенькой, девушка замерла — со стороны обеденного зала отчетливо послышался звук зажегшейся спички. Пахнуло табаком.

— Тоже не спится? — спросил голос. — Иди сюда, присядь. Не бойся меня, я человек. Больше, чем когда-либо.

Страх стиснул сердце холодными пальцами, но гордость пересилила. «Я здесь хозяйка!» — сказала себе Арека. Осторожно ступая, чтобы не споткнуться, пошла на голос и огонек папиросы. Когда сидевший за столом затянулся, огонек осветил лицо. Арека узнала Лэквира.

— Что ты здесь делаешь? — спросила Арека, стараясь говорить уверенно.

— Курю, — сказал Лэквир. — И пью. Составишь компанию?

В темноте что-то забулькало — похоже, Лэквир глушил вино прямо из горлышка. Если это, конечно, вино, а не самогон, изъятый у новоприбывших.

Арека стукнулась о край стола, нащупала кресло и села напротив силуэта вампира.

— Я не пью и не курю, — не без гордости сказала Арека.

— Да ты у нас прямо идеал, — засмеялся Лэквир. — Еще и детишек голодных подкармливаешь. Скажи, мне просто интересно, а в сортире после тебя розами не пахнет?

Оскорбление пролетело мимо ушей. Арека задрожала.

— Каких детей? — прошептала она. — Ты что?

— Хватит дуру изображать! — повысил голос Лэквир. — Ничего тебе за это не будет. Эрлоту плевать, мне подавно. Разве что слуги, которых ты обокрала, начнут брюзжать, но… Кому на них не плевать, скажи мне?

Арека перевела дыхание. Похоже, Лэквир не собирается жаловаться.

— Чего ты от меня хочешь?

Папироса упала на пол, но тут же зажглась следующая.

— Чего я хочу? — задумчиво повторил Лэквир. — От тебя? Знаешь, занятный вопрос. Вот, например, я хочу взять тебя на руки, унести далеко-далеко отсюда, построить маленький домик на берегу реки и жить долго и счастливо. Никогда не вспоминать о Кармаигсе, забыть имя Эрлота. Я бы мог ловить рыбу, ты бы готовила. Вечерами мы бы сидели на крылечке, любовались закатами. А ночью любили бы друг друга до изнеможения. Я бы никогда не останавливал сердца, ни на мгновение. Как тебе такой план?

— Ты что, серьезно? — прошептала Арека. — Ты… Да ты пьян.

— Это да. Но я серьезен. Только, прошу, не думай, что я в тебя влюбился. Просто ты здесь так же к месту, как и я. Но ты пока еще не поняла, что происходит. Поэтому я пью в одиночестве. А может, когда-нибудь и ты напьешься в одиночестве. Когда поймешь, что все кончено.

— Что кончено? — недоумевала Арека. Разговор почему-то затягивал ее. Будто впереди брезжила какая-то тайна, заставляя трепетать сердце.

— Сегодня я получил приказ кормить людей трупами.

Арека прикрыла рот ладонью.

— От кого?

— От твоего обожаемого господина. Нет, ты знаешь, я не виню его за это решение. Если чего-то не предпринять, люди попросту вымрут. Решение страшное, но оправданное. Но скажи мне, Арека, для чего все это устроено? Зачем здесь все эти люди? Чтобы Эрлот имел возможность каждый вечер выбрать глотку по вкусу?

— Господин знает, что делает, — твердо сказала Арека и поднялась, чтобы уйти.

— Не сомневаюсь, — отозвался Лэквир. — Как и я. Я тоже знаю, что напиваюсь до бесчувствия. Но это лишь моя проблема.

Помолчав, Лэквир добавил:

— Знаешь, сестренка, если хочешь действительно помочь детям, подожги барак. Я, как видишь, слишком пьян, чтобы останавливать тебя.

Уже на лестнице Ареку настигли последние слова Лэквира:

— Забудь. Завтра я снова стану собой. Буду метаться по городу, пересыпать остатки хлеба из пустого в порожнее. Погоню баронетов на охоту, на рыбалку. Завтра я снова обману себя, снова поверю, что можно изменить все… Но только сейчас я могу признаться, что никогда не будет домика на берегу реки. Не будет «долго и счастливо». А впереди — одна смерть.

* * *

На следующий день мороз пошел на убыль. Левмир ободрал шкуру с медведя, кое-как почистил и соорудил мешок. Бодрые и отдохнувшие, вернулись на пепелище. Среди углей отыскались почерневшие вещи — котелок, ложки. Путь продолжался.

К вечеру вышли из леса. Дальше тянулось снежное поле. Здесь в изобилии высились сугробы, и Левмир выкопал укрытие.

— Так гораздо лучше, чем в медведе, — пробормотала И, засыпая.

Утром снова двинулись в путь. Далеко впереди появилась черная точка. К полудню она превратилась в столбик.

— Интересно, что это? — прошептал Левмир.

— Мне кажется, это Монолит, — отозвалась И.

— Что такое Монолит?

— Не знаешь? Ах, да… Кто-то говорит, что это — коготь черного Дракона, а кто-то — что клык. Он стоит посреди Западного мира с начала времен. Сюда ходят в паломничество обращенные вампиры. Говорят, Монолит показывает вампиру его страсть.

— Страсть? — озадачился Левмир.

— У каждого вампира есть своя страсть, которая ведет его вперед. Можно самому осознать ее, но можно и ошибиться. Монолит показывает правду. В нем частичка силы Алой Реки.

Сказав последние слова, И покосилась на Левмира, с губ сорвался вздох. Опять его лицо ожесточилось. Одна только страсть — Алая Река. Все остальное перестало существовать.

Солнце стояло высоко, когда подошли к Монолиту. Огромный, гладкий, черный, будто полированный камень, он вздымался вверх изогнутым когтем. Или клыком.

— Что нужно сделать? — спросил Левмир.

— Положить руки. Хочешь?

— Давай.

Встали с разных сторон. Левмир зажмурился, пытаясь успокоить сердцебиение. Вот он, момент истины. Сейчас Монолит покажет его страсть. Положив руки на гладкий и почему-то теплый бок Монолита, Левмир открыл глаза. Он знал, что увидит — черные берега и струящуюся между ними Алую Реку.

Но Монолит просто исчез. Вернее, он оставался, руки ощущали гладкую поверхность, но стал прозрачнее стекла. С той стороны в точно такой же позе застыла И. Их взгляды встретились.

— Видишь что-нибудь? — крикнула И.

— Ничего! — отозвался Левмир.

— Совсем?

— Он просто стал прозрачным, вот и все. Я вижу тебя.

— И я тебя вижу!

Левмир отнял руки от Монолита, и тот появился, будто черной краской плеснули сверху.

— Глупость какая-то, — проворчал Левмир, обойдя Монолит.

И, глядя на него, почему-то улыбалась.

— Просто глупая волшебная шутка, — сердился Левмир.

— Ага! — Девочка рассмеялась. — Ничего глупее в жизни не видела!

— А чему ты радуешься?

Столько восторга на лице И Левмир не видел давно. Со времен первых встреч на полянке.

— Глупости радуюсь! — хохотала И. — Самой глупой на свете глупости!

Она посмотрела на Монолит с непонятной нежностью. Наклонилась и положила перед ним туфли отца.

— Спасибо тебе, большая глупость! — сказала И. — Мы пойдем. Не забывай нас!

Схватив Левмира за руку, И понеслась вперед. Он едва поспевал за ней, но не пытался остановить. Девочку переполняло невесть откуда взявшееся счастье, и Левмир боялся его спугнуть.

— Ты ведь нарисуешь еще сказки? — крикнула И, не оборачиваясь.

— У нас ни бумаги, ни карандашей! — ответил Левмир.

— Найдем! Обязательно найдем все, что угодно!

Вырвав руку, она убежала вперед, завертелась на месте, продолжая смеяться. Левмир не хотел больше думать. Что-то сломало дверь, стоявшую между ними, и он бросился в пролом. Поймав девочку, поднял ее, закружил. С визгом и хохотом они упали в снег, будто в объятия следующей главы жизни. Быть может, она будет счастливее, быть может, нет. Но счастье поселилось между ними, и с каждым мигом становилось крепче.

Глава 22 Сардат

Недавно сошел снег, вода все еще ледяная, и работали с долгими перерывами, грея у костров покрасневшие руки. Старатели ворчали, жаловались, но долг заставлял брать лопаты, ковши и гнал вниз, к реке. На дне общего котла мало-помалу образовалась едва заметная кучка серого песка. Для постороннего взгляда — грязь, да и только, но опытные старатели с удовлетворением цокали языками — сезон начался хорошо.

Вдоль линии берега, сунув замерзшие руки в карманы, шел Сардат. Несмотря на возраст — лет семнадцать-восемнадцать, точно не знал он сам — держался уверенно. Под взглядом строгих карих глаз рабочие, взрослые мужчины, бросали травить байки, и работа кипела. Спутанные темно-русые волосы Сардата трепал холодный ветер, капюшон плотной кожаной куртки то и дело сдувало, и Сардат в конце концов махнул на него рукой.

— Веселее, парни! — крикнул он. — Поезд через месяц, расслабляться некогда!

Поезд ждали, как весну. Зима выдалась суровой, истощила все запасы. Трижды Сардат наказывал воров, однажды — разбойника. Люди шли на преступления от отчаяния и гордости. Сардат спасал их от того и другого, сначала показательно избив, а потом выдав долю из общака. Каждый человек на счету, любые руки сгодятся в работе. И вот, наконец, погода смилостивилась.

Вдалеке несколько человек сетями ловили рыбу. Сардат поморщился. Лучше б сначала золота набрать, сколько нужно, а потом… Но ведь золотом сыт не будешь. Махнув рукой рыбакам, Сардат пошел в другую сторону.

Вниз по течению случилась потасовка. Издали Сардат заметил двух не на шутку сцепившихся мужиков. Долетали крики. Стиснув зубы, он поспешил туда. Подрались соседи, хорошие друзья, в одночасье став заклятыми врагами.

— А ну стоять! — рявкнул Сардат, размашистым шагом подходя к драчунам. — Что за парашу вы тут устроили?

Мужики расступились, кулаки неохотно разжались.

— Не слышу! — еще громче сказал Сардат. — Или мне обоих вздуть, чтоб говорить обучились?

— Это он все, — буркнул Гидар, высокий, но худощавый, смотрел на Сардата сверху вниз.

Кутаз, приземистый коренастый силач, покосился на Гидара и сплюнул кровью:

— Я вообще ничего не делал, гон все это!

— Никто ничего не делал, да? — Сардат переводил взгляд с одного на другого. — Это Алая Река вдруг вышла из берегов, прилетела сюда и заставила вас бить друг другу морды, верно? Если так, идите оба к ней и разбирайтесь, передайте, что мне в поселке беспредел не нужен.

Мужики мялись, хмурились, но правда все же всплыла, не без помощи соседей. Гидар и Кутаз не поделили два ковша. Один — новенький, без единой царапины. Другой весь в глубоких бороздах, в которых застревал песок. И Гидар, и Кутаз наперебой приводили неопровержимые доводы в свою пользу, но выяснить, чей же на самом деле новый ковш не получалось.

— Этот? — ткнул Сардат в ковш носком ботинка.

— Ага, — хором отозвались мужики.

Сардат поднял ковш и пошел прочь.

— А как же… — донесся до него растерянный голос Гидара.

— Я оставляю вам Ковш Дружбы, — бросил Сардат через плечо. — Он научит вас уважать друг друга и работать сообща. Время дорого, хватит сопли размазывать!

Вполголоса оба кляли командира на чем свет стоит, призывали на его голову самые страшные кары, но взяли ковш и спустились к реке. Сардат улыбался. Людьми легко управлять, когда они даже не подозревают, что ими управляют. Часа не пройдет, как Гидар и Кутаз вновь станут закадычными друзьями. А власть… Что ж, власть всегда виновна.

Сардат уже потянулся к лопате, когда заметил бегущего со стороны поселка мальчугана. Сердце оборвалось. Пожар? Поножовщина? Может, из стариков кто прибрался? Лучше бы последнее — старики все равно лишь обременяют.

— Ну? Чего? — спросил Сардат запыхавшегося мальца, не вспомнив его имени.

— Дядька Сардат, там, это, — затараторил мальчик. — Двое пришли. Пацан с девчонкой, старшие.

— Какой пацан, какая девчонка? — Сардат широко раскрыл глаза. — Поезд через месяц, тут до ближайшей деревни пилить черте сколько.

— Не знаю, пришли, — развел мальчик руками. — Спрашивали работу, лошадей… Я сразу за тобой побежал.

— Это ты молодец, — задумчиво сказал Сардат и протянул мальцу кусок сахара, завалявшийся в кармане. — Дуй-ка обратно, да веди их сюда, тут разговаривать будем. Я работу не оставлю.

Мальчишка, обрадованный сладостью, отсалютовал Сардату и бросился в поселок так, что песок из-под ног летел. Сардат, проводив его взглядом, спустился к воде. Лопата вонзилась в песок, наполнился ковш. Медленными отработанными движениями Сардат принялся вымывать грязь.

Приближение чужаков почувствовал издали. Прежде чем донесся звук шагов, что-то изменилось. Стихли разговоры, крики, несколько шепотков слились с журчанием реки. Сардат отставил ковш, сплюнул и поднялся навстречу.

К берегу спускались двое. Выглядели так странно, что Сардат не сразу сообразил, сколько им лет. Парень ростом ему до подбородка, крепкий, но исхудавший. Одежда — ни на что не похожая рванина. На плечах остатки тулупа, кое-как скрепленные на груди веревкой. Штаны прохудились в нескольких местах, через прорехи видно множество царапин. Одни кожаные ботинки, хоть и грязные, хранили первозданную форму. Но больше всего Сардата удивило его лицо — молодое, даже детское, а выражение — будто у взрослого мужика. Недоброе лицо. Только в глазах, цветом напомнивших золото, еще виднелись какие-то жалкие остатки детской непосредственности и открытости.

Рядом с парнем шла девчонка. На полголовы ниже ростом, она держалась чуть сзади, будто прячась за плечо спутника. Одежда девочки выглядела более прилично. Сапоги, штаны и куртка из выделанной кожи. Местами потертые, но без явных дыр. Волосы непонятного цвета из-за покрывающей их грязи. Будто специально испачкала. Встретив взгляд зеленых глаз, Сардат вздрогнул. «Как такая красотка связалась с этим отребьем? — подумал он. — Сестра, видно».

Сардат скрестил руки на груди, поджидая пару. Мальчик, семенящий рядом с ними, указал пальцем на него, что-то сказал. Девочка улыбнулась, тонкая рука потрепала мальчика по голове, и тот, довольный, вчистил обратно. Секундной ласке обрадовался больше, чем сахару.

— Мы тут нечасто видим гостей, — заговорил Сардат, обращаясь к парню. — Откуда вы оба взялись?

Парень подошел близко — гораздо ближе, чем казалось приличным. Девчонка не отставала ни на шаг.

— Мы пришли издалека, — заговорил парень. Голос тихий, хриплый, никак не соотносящийся с внешностью. — Хотели узнать, можно ли получить работу и жилье. Только до тех пор, пока не сможем купить коней — слышали ржание издалека, потому и пришли.

— Издалека? — усмехнулся Сардат. — Это откуда? Из Варготоса?

— Дальше, — покачал головой парень.

— Слушай, тут не принято темноту разводить. Либо говори как есть, либо счастливого пути. В работниках недостатка нет, а тебя еще учить надо.

Лицо парня исказилось неприятной гримасой. Сардат заметил, что из-за плеча у него виднеется самострел. С наложенной стрелой.

— Вы сдаете вампирам кровь? — спросил парень.

— Да ты и правда издалека. — Сардат хмуро смотрел на собеседника, но все больше косил глазом на девчонку, которая до сих пор не произнесла ни звука. — Старатели не сдают кровь. Мы не скоты, чтобы нас доить, ясно?

— Сатвир.

— Что?

— Деревня, из которой мы пришли. Называется Сатвир.

Сардат мысленно повторил название, но в памяти ничего не отозвалось.

— Э, парни! — повернулся он к мужикам, собравшимся у костра. — Кто-нибудь про Сатвир слышал?

Мужики пожимали плечами.

— Это очень далеко отсюда, — прохрипел парень. — Шли не меньше трех месяцев. Оттуда. — Он махнул рукой.

— Пешком? — Сардат посмотрел на их одежды. — Ты меня за дурака держишь?

— Я не говорил, что было легко.

С большим раздражением Сардат заметил, как девчонка вцепилась в руку парня. Не то искала защиты, не то наоборот — сдерживала его.

— Почему же вы не замерзли?

Заговорила девчонка:

— Жгли костры, когда было из чего. Иногда попадались брошенные избы. Когда было совсем плохо, выкапывали в сугробах пещеры, ночевали там. Однажды Левмир подстрелил медведя, ночевали в его шкуре.

От костра донесся ропот. Сардат понимал людей. Они, золотодобытчики, привыкли считать себя героями, противостоящими стихии. Но если то, о чем рассказывает нежным голоском эта девчонка правда, то все их подвиги пустого песка не стоят. Будто подтверждая историю, из-за другого плеча парня выглядывал ужасного вида мешок, сделанный из облезшей медвежьей шкуры.

— Ну и что же вас заставило отважиться на такой путь? — Сардат смотрел на девочку, и поморщился, когда ответил парень, которого она назвала Левмиром:

— Вампиры.

— Говори громче, — резко сказал Сардат.

— Я говорю тихо, чтобы меня слышали. — Голос стал еще ниже, но Сардат различал каждое слово. — Нас разыскивали вампиры.

— Зачем?

— Чтобы убить.

— Ты в своем уме? Вампиры не убивают. Эмарис прекратил это три тысячи лет назад.

— Ты живешь слишком далеко, Сардат. Теперь на троне король Эрлот. Все изменилось.

Сардат снова посмотрел на мужиков и крикнул:

— Чего уши развесили? Работы нет? Ковши похватали и марш к реке! — Убедившись, что приказ выполняется, Сардат повернулся к гостям. — Кое-что не меняется. Золотодобытчики работают на себя, ни один вампир сюда носа не покажет. Ладно… Идите в поселок, найдите пятый дом отсюда. Там живу я. Скажете матери, что я велел вас принять. Вечером вернусь — поговорим. Лады?

— Спасибо. — Два голоса, хриплый и звонкий, причудливо переплелись.

— Из «спасибо» монеты не чеканят, — улыбнулся Сардат. — Все, мне работать пора.

Выполоскав ковш, Сардат пошел к котлу, но глаза смотрели вслед странной паре. Девчонка не отпускала руку парня. Сардат так и не выяснил, кем они друг другу приходятся. Это стало очень важным. Зеленоглазая бестия оказалась первой девчонкой, что заставила трепетать суровое сердце Сардата.

* * *

С последними лучами солнца старатели покинули берег. Котел унесли, золотой песок едва покрывал дно. Рабочие смеялись и перебрасывались шуточками — для начала отработали очень даже неплохо.

Сардат шел в стороне от остальных, взгляд задумчиво блуждал. Парень отмахнулся от трех предложений отметить хороший почин, и от него отступились. Про внезапных гостей успели позабыть все, кроме Сардата. Он же думал только о том, что сейчас придет домой, где снова увидит зеленые, будто из драгоценного камня сделанные, глаза.

«Да что со мной такое? — сплюнул Сардат. — Неужто влюбиться приспичило?» Он даже засмеялся нелепому предположению.

— Чего ржешь, командир? — крикнул Гидар. Он шагал рядом с Кутазом. Оба и думать забыли о дневной стычке.

— Рожу твою вспомнил, — огрызнулся Сардат. — Дай-ка папироску.

В сгустившейся темноте вспыхнул огонек. Процедив «благодарю» сквозь зубы, Сардат распрощался с мужиками. Те, балагуря, разбрелись по домам. Сардат остановился у приземистого строения с крытой просмоленными досками крышей. Дом, такой же, как остальные, в окне неровный трепещущий свет. Сардат прислушивался, докуривая папиросу. В доме беседовали. Он различал низкий, раскатистый голос матери, иногда — звонкий голосок девчонки. Парень не то молчал, не то говорил — с улицы не разобрать. Сардат поморщился, вспомнив неприятный голос.

Войдя в дом, Сардат сдвинул брови, лицо сделалось суровым. Мать, широкая в талии женщина, повернулась на скрип двери.

— О, Сардатушка явился! — воскликнула она. — А чего смурной такой? В речку шлепнулся?

Девица расхохоталась, но быстро зажала рот обеими руками. Сардат поймал себя на том, что улыбается, глядя на нее. Щеки девочки раскраснелись в тепле, стала еще краше. Страшным усилием воли Сардат согнал с лица улыбку.

Парень и девушка сидели за столом. Все в той же одежде, только страшный тулуп Левмир успел где-то сбросить. Умылись, лица посвежели.

— Накормила ты их? — Сардат повернулся к матери.

— А то как же? Обедали. Теперь и отужинать можно. Вот уж повезло так повезло — тыщу лет столько языком не молотила! С этим-то, — кивнула на сына, — не больно поболтаешь. Все молчит, да хмурится, руками машет. Не до меня ему, видите ли. Ну, теперь И меня будет слушать, правда ведь?

— Кто? — Сардат приподнял бровь.

— А это зовут ее так, — пояснила мать. — Забавное имечко, правда?

— И? — Он посмотрел на девчонку. Та кивнула.

— Ну, И так И, — вздохнул Сардат. — Давайте ужинать.

Стараниями матери за столом царило веселье. Женщина так и сыпала прибаутками, рассказывала какие-то нелепые истории. Слушая, И кивала, смеялась, а иногда задавала вежливые вопросы. Сардат подумал, что девочка, кажется, половины того, что говорит мать, не понимает. Слишком отсутствующий взгляд. Смеется хоть весело, да заразительно, только не от души. Сардат ел молча, как и Левмир. Несколько раз они встречались взглядами, но отворачивались одновременно.

Покончив с ужином, Сардат отослал мать топить баню. Сам же, сложив руки на столе, посмотрел на гостей. Пришла пора обещанного разговора.

— Первое, что мне нужно знать, — заговорил Сардат. — Куда вы направляетесь? Как вообще сюда пришли?

— Мы шли на север, — прохрипел Левмир. — Пришлось обогнуть болото, и тогда нашли какие-то длинные железные палки на земле.

— Палки? — озадачился Сардат.

— Ну да. С перемычками деревянными.

— Рельсы что ли?

Переглянувшись с И, Левмир пожал плечами. Девочка сделала точно такое движение. Сардат скрипнул зубами. Непросто будет вбить клин между такой парочкой.

— Никогда не видел рельс? Не видел поезда?

— Нет, — покачал головой Левмир. — Мы пошли по этим… рельсам. Думали, они выведут куда-нибудь к людям. Рельсы вывели к вам.

— Ясно. Но ты не ответил на другой вопрос. Куда вы направляетесь?

Левмир не успел раскрыть рта, как Сардат указал пальцем на И:

— Ты говори, — велел он. — Без обид, парень, но твои хрипы слушать — рехнуться можно.

— Он простудился! — вступилась за спутника И. — А вообще он обычно не так сильно хрипит. А пальцами тыкать невежливо.

Левмир коснулся ее плеча, но И дернулась, будто невесть какая барыня.

— Ладно-ладно, извини, — улыбнулся Сардат. — Говори, куда направляетесь.

И ответила не сразу. Посмотрела в глаза Левмиру, будто спросила о чем-то без слов. Видно, Левмир дал согласие.

— Мы идем к Алой Реке, — сказала девочка.

Сардат, как раз зевнувший, поперхнулся воздухом и согнулся от приступа кашля.

— Чего? — просипел, будто передразнивая Левмира.

— К Алой Реке! — твердо повторила И.

— А можно спросить… Для чего это вам понадобилось?

— Спросить-то можно, — проворчала И, рисуя пальцем на столе невидимые узоры. — Да разве о таком спрашивают?

— В смысле?

— К Алой Реке каждый идет за своей судьбой, — пояснила девочка, не поднимая глаз. — Мы вот за своей идем. Старую-то у нас отобрали. А где новую взять? Вот и пошли…

Сардат недовольно засопел.

— Шутки шутишь…

— Какие уж тут шутки! — И подняла честный взгляд, и Сардат, быстро замигав, повернулся к Левмиру.

— Ты-то скажешь чего, или молчать будешь?

Левмир бросил на него сумрачный взгляд.

— Могу то же самое повторить, но хрипло.

Сардат не успел придумать остроумный ответ — вернулась мать. Женщина хмурилась, держась за спину, но широкая улыбка будто приклеилась к лицу.

— Баня готова, — заявила она. — Беги, малютка, первая. Мужики подождут.

Тут И повела себя странно. Встав из-за стола, огляделась, сделала шаг к двери и застыла. Покосилась на маму Сардата.

— Ну чего ты? — улыбнулась женщина. — Сразу за домом баню увидишь. Я таз поставила, одежку свою выстираешь. Полотенца есть.

Девочка еще больше встревожилась. Наконец ее волнение выразилось вот как. Она схватила Левмира за рукав и потащила за собой. Тот подчинился.

— Э, вы куда? — Сардат широко раскрыл глаза. Такой дерзости он не ожидал.

— А что? — насторожилась И.

— У нас так не принято!

— Как? — не понимала И. Понял Левмир.

— Я снаружи посижу, — сказал он Сардату. — Покажу ей, что там как, и выйду.

— Чего там показывать-то?

— Да не знаю я, что такое «баня»! — крикнула И, чуть не плача. — Чего пристал?

Сардат не нашелся с ответом. Когда Левмир с И вышли за дверь, он посмотрел на мать.

— Не знает, что такое баня? — проговорил он. — Да откуда они появились? Говорила она тебе что-нибудь?

— Темнит, — сразу посерьезнела мать. — Я уж и так, и эдак — все как-то выкручивается, выскальзывает, будто рыбка. Не хочет говорить.

— Ясно. — Сардат почесал нос в задумчивости.

— Но девчонка хорошая! — Мать погрозила ему пальцем. — Смотри у меня! Не обидь!

Сардат только рукой махнул. Встав из-за стола, потянулся, разминая кости.

— Куда это собрался? — насторожилась мать, увидев, как сын идет к двери.

— К бане. Поболтаю еще с этим хриплым. Представляешь, чего говорят? К Алой Реке идут!

— Да ну? — ахнула мать.

— Вот тебе и «да ну». Ладно, стели тут пока чего-нибудь. Не на улице же им ночевать.

— Конечно-конечно, — засуетилась мать.

Дверь за Сардатом закрылась, тихо скрипнув.

* * *

Сквозь сон доносилось множество звуков. Сардат морщился, просыпаться не хотелось. Снилось что-то такое невыразимо-приятное, что безумием было бы бросить это ради еще одного дня в поселке. Открыть глаза Сардата заставило воспоминание: сезон начался! Командир артели старателей рывком сел. Пока глаза открывались, руки нащупывали папиросу и огниво. Затянувшись, Сардат огляделся.

Оказывается, все, кроме него уже проснулись. Только мать, бледная, лежала еще на топчане. Горшками гремела И, она же напевала вполголоса песню-молитву об Алой Реке. С улицы доносились размеренные удары — Левмир колол дрова.

— Мать, ты чего? — нахмурился Сардат.

— Ох… Проснулся? — забормотала женщина. — Да спину чего-то прихватило — спасу нет. Ничего, полежу денек — авось и отпустит.

Обернувшись на голоса, И улыбнулась, вроде как заменив так привычное «доброе утро». Пожалуй, замена получилась достойной — куда там хмурому весеннему утру против такой улыбки. Но сегодня Сардат больше смотрел на волосы девушки. Чисто вымытые, они поражали глаз невероятным цветом, вернее — двумя цветами. Причудливо путались золотые и серебряные пряди. Блестели в тусклом свете, словно правда выкованные из благородных металлов.

«Надо же, и готовить умеет, — подивился про себя Сардат. — Принцесса такая».

— Зря тебя баню топить гонял, — вслух посетовал Сардат, повернувшись к матери.

С улицы пришел Левмир, неся охапку чурок. Вывалив ношу в ящик, кивнул Сардату. Видать, не принято у них вовсе говорить «доброе утро».

— Я насчет вас подумал, — солгал Сардат. Он сочинял на ходу, но Левмир с И замерли, внимательно слушая. — В общем, так. До золота абы кого не допускаю. Сперва посмотрю, кто вы и что вы. Жить будете здесь. Накормить вас худо-бедно накормим, пока поезд не придет. Там-то полегче станет. Будете по хозяйству помогать. Мамаша, сами видите, слегла. За конями присмотр, корма им задать, навоз убрать — умеешь?

Левмир кивнул.

— Вот и славно. Мать слушайтесь, а я пошел.

— Не пошел! — И брякнула на стол тарелку с кашей. — Вот, завтрак твой. Как мама велела.

Сардат заколебался, но И, превратно истолковав его замешательство, заверила:

— Мы завтракали, вчерашнее доели.

Сардат сдался. Опустившись на табурет, заработал ложкой. Горячая каша обжигала рот, но Сардат привык терпеть боль. А вот к чему он не привык — так это чувствовать себя дураком. В присутствии И ощущение это не проходило. Потому-то и стремился командир поскорее сбежать к своим, на речку.

Закончилась каша. Пробурчав благодарность, Сардат выскочил из дому. Взял в сарае инструмент, и вскоре окрестности огласились его веселым свистом. Слева и справа, тоже насвистывая, приближались старатели, по одному и группами тянувшиеся к реке. Начинался новый день, а в работе, как известно, хорошее настроение — половина дела.

Второй день не уступил первому. Трудились слаженно, без стычек. Когда подошло время обеда, из поселка потянулись женщины и дети со свертками. Сардат, глуша голод папиросами, продолжал мыть песок, когда проходящий мимо Гидар крикнул:

— Глянь, командир, к тебе, кажись.

Сардат повернул голову. Ковш выпал из рук, его понесло течением. Чертыхнувшись, Сардат подхватил инструмент, не отрывая глаз от приближающейся И. Девчонка шла уверенно, быстро, но все косилась по сторонам. Чувствовала, что не одна пара глаз ее провожает. Мужчины смотрели с интересом, парни — с вожделением, девушки — со злостью. «А ведь с этим тоже придется что-то делать», — подумал Сардат, и тут же нахмурился. Если исключить смазливую мордашку и странное поведение, то проблемы — единственное, что принесет И в поселок.

Многое, впрочем, будет зависеть от ее поведения. Сардат вспомнил минувший вечер, когда они с Левмиром сидели около бани.

— Слышь, а она кто тебе? — поинтересовался у парня Сардат.

— Она? — озадачился Левмир. — Мне?

— Ну, в смысле, сестра или кто? Или девчонка твоя?

Левмир надолго задумался. Такой вопрос словно не приходил ему в голову. Сардат терпеливо ждал, и ответ, в конце концов, прозвучал:

— Она моя. Моя женщина.

Не было таких слов, что выразили бы раздражение, охватившее Сардата. «Моя женщина!» — повторял он про себя снова и снова. Надо же, будто клеймо поставил! С течением дня в голове командира сложился образ тирана, держащего девчонку в черном теле. Ведь неспроста она даже бани не знает. Шаг без его ведома сделать боится.

Все это успел передумать Сардат, пока И приближалась к нему. Когда она подошла на расстояние вытянутой руки, твердо решил бросить пробный камень.

— Привет, я тебе тут еду принесла, — скороговоркой произнесла И.

Корзинка опустилась на землю, И чуть пригнулась, будто поклонившись, и заспешила обратно.

— Погоди! — сказал Сардат. — Ты куда?

Девочка обернулась.

— В дом, куда же еще!

— Да не спеши ты так, — махнул рукой Сардат. — Сядь, давай со мной перекусишь. Ну?

Она явно колебалась, бросая взгляды в сторону поселка.

— Что, боишься, Левмир накажет? — насмешливо сказал Сардат.

— Накажет? — И посмотрела на него, как на заговорившую лошадь. — Как это он меня накажет?

— Ну, вам виднее, как там все это у вас происходит.

— Что происходит?

Сардат раскладывал на чистой тряпке принесенные из дома продукты. Немного вяленого мяса, вареная картофелина, кусок пирога.

— Пирог-то сама пекла? — проигнорировав вопрос, улыбнулся Сардат.

И кивнула. Усевшись на относительно чистую дощечку, Сардат похлопал ладонью рядом, приглашая девочку сесть. Она подчинилась, но в ее позе сквозило такое напряжение, что парень поежился.

— Чего ты, будто палку проглотила? Бери, ешь!

— Я уже поела, — чуть слышно отозвалась И.

— Ну, так посиди.

Она сидела молча, смотрела, как после перерыва возвращаются к работе люди.

— Не знала, что так золото добывается, — сказала И. Сардат, напряженно искавший способ разговорить загадочную девицу, ухватился за соломинку:

— Не только так. К востоку отсюда рудничий поселок есть. Так там мужики каждый день под землю спускаются, камень долбят.

— Под землю? — И повернулась к нему, на личике появился интерес.

— Ну да. Пашут, как проклятые. Правда, от них все больше порода идет, из которой потом, на фабриках, золото добывают. А у нас, видишь, почти чистое прет.

Сардат залюбовался поблескивающими прядками, что взметнулись, когда И повернула голову.

— Ты ведь не хочешь ни к какой Алой Реке идти, да? — спросил он.

Вздрогнула.

— Ну скажи честно, я молчать буду.

— Что сказать? — едва различимый шепот.

— Что он тебя за собой тащит, а тебе все до смерти надоело.

И молчала так долго, что Сардат перестал ждать ответа. Когда же ответ прозвучал, то поразил холодной страстью:

— Плевать мне на Алую Реку, ты прав. На все плевать, кроме него. Если он верит, что должен идти, я иду следом. Если он упадет, я его потащу. Такой честности ты хотел?

Сардат поежился. Неприятные слова, странно произнесенные.

— Значит, будете работать, чтобы купить лошадей? — проворчал он.

— Будем работать. Не лошадей, так хоть одежды, еды в дорогу.

Взгляд Сардата скользнул по груди девушки. Курточка явно стала маловата за последние месяцы. «А ведь она совсем ребенок! — подумал вдруг Сардат, краснея от этой мысли. — Растет еще… Может, вытянется, на две головы выше станет».

— Право на инструмент надо еще заслужить, — сказал, глядя в сторону. — А до тех пор все, что вам остается — по хозяйству помогать. У нас расценки есть на такой случай — как раз вам ночлег, да кормежку отбить.

Любая девчонка смекнула бы, что ей намекают на более легкий путь.

— А как заслуживается инструмент? — спросила И.

Сардат выругался про себя, но ответил спокойно:

— Смотреть надо, что за человек. Как держит себя, что умеет… Ну, в общем, так и не объяснить.

— То есть, тебе надо понравиться?

Вздрогнув под пристальным взглядом зеленых глаз, Сардат отвернулся.

— Не совсем, но близко, — пробормотал он. — Мне надо увидеть, что за человек, можно ли ему доверить важное дело. Да вот не лежит у меня душа доверять ему. Из таких смурных редко что хорошее выходит. Будто только и ждет ножом в спину ткнуть.

— Важное дело доверить, — повторила И в задумчивости. Сардат проследил за ее взглядом и даже подпрыгнул от возмущения. Один из его ровесников приплясывал на берегу, надев ковш на голову. Рука нашарила камень. Миг спустя ковш жалобно звякнул, а возмущенный крик парня и хохот мужиков эхом разнеслись над рекой.

— Есть и другой вариант, — сказал Сардат, убедившись, что молодой принялся за работу. — Ты можешь помочь ему заработать инструмент.

— Что сделать? — встрепенулась И.

— Поцелуй.

Он выдержал этот взгляд. Смотрел дерзко, с вызовом, но молча. Пусть подумает красавица, верная мысль не сразу в голову приходит.

— Просто поцелуй, и все? — уточнила И.

— Ага, — улыбался ей Сардат.

— И ты дашь Левмиру инструмент?

— Конечно, слово чести.

— И не станешь бояться, что он тебя ножом в спину ударит?

Сардат, как раз прикуривший папироску, закашлялся от неожиданности. Таинственные искорки, пляшущие в глазах девчонки, превратились в яростные огни.

— Ты не знаешь, кто мы, и никогда не узнаешь. — И встала, явно намереваясь уйти. — Хочешь поцелуй? Да пожалуйста, хоть десять. Хоть силой меня бери, если сумеешь. Но не того ты хотел от меня, Сардат. А того, чего хотел, у меня нету. Уж прости. Мы лучше уйдем отсюда. Скажу Левмиру, что пора.

Опешивший Сардат позволил ей отойти шагов на десять, прежде чем опомнился и догнал.

— Стой, куда несешься? — заговорил он. — Угомонись, что ли. Про поцелуй — это я так, шуткой сказал…

— Не шуткой, — мотнула головой И.

— Ну, не важно. Ладно, в общем, не спеши. Оставайтесь. А с инструментом… Я подумаю. Глупостей не будет, по-взрослому решим. Лады?

— Наверное, — отозвалась И. Тут же, словно извиняясь за кислое выражение лица, добавила:

— Не знаю, что такое «лады».

Сардат рассмеялся и быстрым движением взъерошил девочке волосы.

— Беги! — сказал он. — А то твой возлюбленный уже на поиски пошел.

Девочка обернулась. На вершине холма, за которым таился поселок, стоял человек. По трепещущим на ветру волосам, очертаниям одежды и еще чему-то, неопределимому, узнала Левмира. Лицо озарилось улыбкой. И побежала вверх по холму, сразу же забыв про собеседника.

Сардат медленно побрел вниз, к реке. «Вот тебе и бросил пробный камень», — подумал он. Странная девчонка, как ни крути. Ни одна другая так прямо бы не сказала. Какая уклонялась бы, хитрила, иная — по морде врезала, а некоторые принялись бы интересничать. К тому, как повела себя И, Сардат оказался не готов. Да и как она себя вела? Не то как взрослая и мудрая женщина, а не то как ребенок. «Но ведь потому она и прекрасна», — мелькнула мысль. Улыбнувшись, Сардат вонзил лопату в песок.

Глава 23 Угроза

Ночь выдалась теплая, только редкие порывы ветра холодили кожу. Левмир с И гуляли по спящему поселку, любуясь звездным небом. За время путешествия они привыкли быть вместе, и теперь им не хватало общения. Целыми днями между ними стояли то Сардат, то его мать, а то и оба сразу. Теперь же, взявшись за руки, они шли и молчали, слушая дыхание друг друга.

И настойчиво тянула к реке. Поймав вопрошающий взгляд Левмира, кивнула. Тот пожал плечами.

Опустившись к самой воде, И освободила руку. Левмир улыбался, не отрывая глаз от принцессы, шлепающей по воде ладошками.

— Теплая, — долетел шепоток. — В реке ведь можно купаться?

Левмир потрогал воду и вздрогнул. Все-таки вампиры иначе ощущают температуру. Он бы назвал воду ледяной.

— Придется раздеться, — с сомнением прошептал Левмир.

И указала в сторону. Темной кучей громоздились кусты, обрамляя маленькую заводь. Если укрыться там, никто не заметит.

Один за другим два всплеска — и тишина. Левмир плыл на спине, почти не шевелясь, подчиняясь потоку. Рядом так же небрежно плыла И. Левмир нашел и сжал ее пальцы.

— Думал, не умеешь, — шепнул он.

— Я в пруду плавала дома. Папа ругался…

Левмир погладил большим пальцем ее ладонь. Боль потери притупилась, но все еще глодала сердце принцессы.

— Нас так унесет черте куда. — И прижалась к Левмиру, глаза закрылись.

— Нас уже унесло, — отозвался тот. — Принцесса и деревенский дурачок…

— Не говори так про себя!

— Был бы умным, погиб бы с родителями.

— Почему? — И повернула голову к Левмиру.

— Потому что умный не стал бы спасать волчонка и ссориться с друзьями. Рассказал бы родителям про странную девчонку в лесу, и никогда-никогда не подружился бы с ней.

В тишине плеснула рыба, прокричала ночная птица. Принцесса решилась спросить:

— А если бы…

— Все равно. Снова и снова. Хоть тысячу раз подряд.

Девочка отвернулась, пряча слезы от человека, который знал ее мысли прежде нее самой.

Левмир встал на ноги, удержал И. Девочка взмахнула рукой, рассекая воду. Вот они стоят по горло в воде, чуть пошатываясь.

— Сколько ни плыви по течению — обратно плыть против, — улыбнулся Левмир. — Такая у нас была поговорка.

— Доплыву вперед тебя, — фыркнула И.

Прижавшись к любимому, она зажмурилась, наслаждаясь живым теплом посреди прохладной реки. Все-таки слукавила, перехвалила воду — очень уж хотелось искупаться.

— Замерзла?

— Нет.

— Как ребенок…

— Ага. — И шмыгнула носом. — Красиво тут.

Левмир огляделся. В лунном свете серебрилась, рябила золотоносная река. Тихо и безлюдно. Сердце замирало от непонятной тоски, неотличимой от восторга. Приподнявшись на цыпочки, И коснулась губами его губ. Долгий поцелуй, сбившееся дыхание, и та граница, к которой они подходили уже много раз, но так и не решились переступить.

— Мы тут как на ладони, — шепнула И. — Давай… Туда. Вернемся, где одежда.

Поплыли, борясь с течением. Соревновались сперва в шутку, а потом все серьезнее и сильнее атакуя равнодушную стихию. Левмир приплыл первым. Только успел повернуться, как в его объятия скользнула И.

— В следующий раз — обгоню, — пообещала, грозя пальчиком.

Больше ни слова не прозвучало в тихой заводи. Только дыхание, да тихий возглас, но, может, это всего лишь всполошившаяся птица крикнула, возмутившись человеческому вторжению.

* * *

Возвращались так же, как уходили — держась за руки и молча. Ночь стала темнее, сгустилась, будто набираясь сил. Но на самом деле власть ее подходила к концу.

— Человек! — Ладошка И крепко сжалась.

Левмир напряг глаза. Возле одного из домов действительно кто-то сидел.

— Ну и что? Идем.

Почему-то И боялась этого человека. Проходя мимо, Левмир приобнял ее, посмотрел в лицо полуночника, освещенное тлеющим огоньком папиросы. Старик. Седые усы и волосы, сморщенные щеки. Когда И, вздохнув облегченно, отстранилась от Левмира, сзади послышался голос:

— Вампир.

Замерли, чувствуя, как ледяной вихрь пронизывает с ног до головы.

— Что ты сказал? — Левмир повернулся к старику.

— Вампир, — упрямо повторил тот, тыча папиросой в сторону И. Девочка тряслась так, что Левмир заметил это, несмотря на темноту.

— Ерунду городишь, — буркнул он, привлекая И к себе.

— Знает, — одними губами произнесла. — Он знает!

— Я их за версту чую, — подтвердил старик. — Давненько сюда кровососы не жаловали. Ох, давно!

* * *

Двадцать три графа в тронном зале не сводят с Эрлота внимательных глаз. По левую руку от короля сидит Атсама. Должно быть, многие приняли ее за королеву, и Эрлот не видел смысла разубеждать.

— Я ожидал увидеть всех, — сказал Эрлот.

Лэквир выбежал вперед, преклонил колени у подножия трона.

— Прошу простить, ваше величество, но граф Ливирро отказался прийти.

Эрлот подавил вспышку гнева. Получить такую весть в последний момент!

— Гонец, посланный за ним, вернулся только что, — тараторил Лэквир. — Увы, но… — он помялся. — Слишком поздно было что-то предпринять.

— Хорошо. Значит, Ливирро потеряет свои земли. — Голос Эрлота прозвучал бесстрастно. — Убирайся.

Лэквир, кланяясь, отступил под прикрытие колонны. Эрлот обратился к графьям:

— Не буду утомлять вас долгими речами. Мы все, так или иначе, знаем друг друга. Знаем достаточно хорошо, чтобы я мог ограничиться фактами. Эмарис мертв, теперь король я. И прежде чем вы принесете присягу, я объясню, как будут обстоять дела.

Вампиры переглядывались, но молчали. Это тревожило их больше всего — как теперь будут обстоять дела. Никто и не спросит, что за хворь одолела короля Эмариса.

Эрлот рассказал об отмене донаций, обрисовал идею сокращения деревень, поведал о бараках. Закончил словами: «Мы возвращаем людям и вампирам то, чего они заслуживают».

На лицах графьев появилось алчное выражение. Они предвкушали, как будут вонзать клыки в трепещущую плоть жертв. Но тут же пришла задумчивость. Да, это правильно. Никто из них не подумал, что все пройдет гладко.

— Мы могли бы задать вопросы? — спросил граф Кэлпот, правитель Туриудса. Он пользовался правом обращаться к королю запросто до принесения присяги. Заключалась сделка, результат которой пока неизвестен.

— Для того мы здесь, — отозвалась Атсама. Эрлот наклонил голову.

— Как теперь будет выглядеть дань?

— Для начала — четыре человека из каждой сотни в год. — Эрлот приготовился к ответу. — Для своих баронов можете выставлять ставки сами. Думаю, у вас хватит опыта не пустить человечество в расход за сотню-другую лет.

— Прекрасно, — кивнул граф Кэлпот. — Тогда… Тогда вопрос: что будет, если кто-то не захочет отменять донации? Допустим, можно сделать некоторые послабления, к примеру, разрешить охоту, но оставить пробирки основным вариантом…

— Если я буду получать четырех из каждой сотни — мне плевать, что вы делаете с остальными, — оборвал его Эрлот. — Но я бы хотел, чтобы с каждым поколением моя доля росла, а не таяла. Подумайте, как вы сумеете это обеспечить.

— А как с остальными законами Эмариса? — заговорил граф Масгиарл, правитель Сиптида. — Чего стоит опасаться нам?

Первый осторожный шаг в сторону выяснений обстоятельств смерти Эмариса. Эрлот оценил изящество этого шага.

— Пока вы на своем месте, пока я получаю свою долю, вам нечего бояться, — заговорил Эрлот. — Хочу, чтобы вы поняли. Мы с вами — одно целое. Мы — вампиры, которые управляют миром. То, что происходит сейчас, это лишь ломка одной системы и построение другой, более соответствующей нашим потребностям. Люди поймут свою выгоду, будут из кожи вон лезть, чтобы пробиться в фавориты к какому-нибудь барону.

Постепенно робкие улыбки расцвели на бледных лицах. Посыпались вопросы. Что будет с баронетами? Как решать вопрос с обращениями? Эрлот отвечал, понимая, что победа уже одержана. Графья почуяли запах крови.

— Теперь скажите то, что хочу слышать я, — велел Эрлот, когда поток вопросов иссяк.

Двадцать три графа преклонили колена и хором произнесли слова присяги, закончив ритуальным:

— Клянемся служить королю Эрлоту.

Король поднялся, благословляя подданных. Рядом встала Атсама, с улыбкой глядя на коленопреклоненных правителей.

— Благодарю вас, друзья, — провозгласил Эрлот. — А теперь предлагаю бал, какого не видывал ни один из вас.

Распахнулись двери в обеденный зал, загремела музыка. Графья потянулись туда, на яркий свет хрустальных люстр, повешенных по такому поводу. Послышались восхищенные возгласы — навстречу гостям выступили прекрасные обнаженные девушки.

— Это — угощение для вас, — говорил король Эрлот. — Наслаждайтесь, почувствуйте эту радость — вкушать кровь из живого источника, оставляя сердце биться. Не стесняйтесь, прошу. Девушки жаждут ваших поцелуев.

Клыки впивались в нежную плоть, девушки стонали в объятиях вампиров. По залу закружились первые пары. Не было недостатка в вампирах женского пола — многие графья приехали с эскортом, да и местные баронессы не преминули появиться на балу.

— Почему ты не сказал правду? — шепнула Атсама, оставшись наедине с Эрлотом.

— Потому что так они охотнее последуют моему примеру, — ответил Эрлот. — В правду нужно сперва поверить. Потом они начнут выдумывать свои планы. Потом разбегутся.

Атсама кивнула. Подошли к лордам, собравшимся возле лестницы. Лорды улыбались, но чувствовалась какая-то недосказанность.

— Как насчет Ливирро? — поинтересовался Мэросил.

Эрлот кивнул — ждал этого вопроса.

— Действовать нужно сейчас. Ты, Мэросил, возьми десяток баронетов и выдвигайся на север.

— Мы что, должны объявить ему войну? — В глазах лорда мелькнул страх.

— Нет. Для войны пока рано. Покажем Ливирро, как скоро он может лишиться всего. Пройдитесь по деревням, отправляйте людей в любой из городов поблизости, кроме Варготоса. Если часть людей умрет — я не расстроюсь. Ты меня понял. Задача не забрать всех, но показать ему такую возможность. Обязательно разберитесь с золотодобытчиками — он даже не берет с них дань. Если Ливирро против новых порядков, значит, захочет и сохранить золотую монету для людей. Поглядим, как это у него выйдет без золота. Разломайте рельсы — насколько помню, там ходит поезд. Лишим его этой роскоши.

— Я все понял, — кивнул Мэросил. — Выдвигаться сейчас?

— Чем скорее, тем лучше. Жду вестей.

Поклонившись, Мэросил двинулся к выходу, лавируя между танцующими фигурами. Графья пустились в пляс с обнаженными жертвами, млеющими от восторга.

— Ну разве это не прекрасно? — воскликнул Эрлот.

— Только ради этого стоило убить Эмариса, — вздохнул Варэлл.

По лицу Эрлота пробежала тень, но он смолчал. Продолжал с улыбкой созерцать бал. На него же, не отрываясь, смотрела Атсама. Ее тревожил лишь один вопрос: а что если Эрлот действительно сошел с ума, но настолько хитер, что обманул всех?

Глава 24 Новая сказка

— Тобой руководит отчаяние.

Левмир не сразу понял смысл произнесенных Сардатом слов. Держа наизготовку самострел, он стоял на краю ямы, рядом с которой валялось несколько разорванных заячьих тушек.

— Пожалуй, — отозвался он.

Простуда сошла на нет, и голос Левмира, хоть и хриплый, зазвучал громче и увереннее.

— Попробуй лучше рыбалку, — зевнул Сардат. — Там проще. Взял сеть, да пошел…

Левмир опустился на колено, пальцы коснулись шкурки убитого зайца.

— Не трожь падаль! — Голос Сардата послышался рядом — командир навис над левым плечом. — Мало ли какая зараза. Мясо гнилое…

— Оно не гнилое. Да и мяса почти нет. Вчера вечером разорвали.

— С чего ты взял? — фыркнул Сардат. — Почему вечером?

— Потому что вечером он вылез из-под земли.

Ни за какие сокровища и поцелуи Сардат не признался бы, что от этих слов у него мурашки по коже побежали.

— Кто? — спросил, пытаясь сохранить издевательскую интонацию.

— Вампир.

Сардат рассмеялся с облегчением.

— Ты что, веришь в эти сказки? Вампиры не спят в земле, мальчик. Они…

— А если бы ты был вампиром? — Поднявшись, Левмир отряхнул штаны, хотя на взгляд Сардата лишняя грязь их только украшала. — Путешествуешь от деревни к деревне, стараешься скрывать нападения. Но рано или поздно жители понимают, в чем дело. Или вампир-хозяин понимает. Где найти безопасное место? Вампирам ведь тоже нужен отдых. Потому они закапываются в землю на день, а ночью выбираются и идут за кровью. Этот, видно, совсем отчаялся. Разорвал зайцев… Этим ведь голод не утолишь. Он пытался запустить сердце.

Сардат с возрастающим удивлением глядел на Левмира.

— Ты серьезно? И что это значит?

— Это значит, что нынешней ночью в поселок приходил вампир.

— Исключено, — мотнул головой Сардат. — Кабур их за версту чует.

«Он и почуял, — с горечью подумал Левмир. — Но более близкий запах сбил старика с толку». Вслух же сказал:

— Возможно, он ушел. А может, все еще где-то здесь. Нужно предупредить людей, пусть будут осторожнее.

Сардат перешагнул яму, глаза, гневно вспыхнув, уставились на Левмира.

— Слушай сюда, мальчишка. Никому ты ничего не скажешь — истерики бабской мне не хватало. Яму звери разрыли. Сюда иногда волки, даже медведи приходят. Они и кроликов порешили.

— Думаешь, вот так медведь ест кролика? — усмехнулся Левмир. Носком ботинка поддел аккуратно объеденную шкурку.

— Хочешь поспорить?

Левмир молча пошел прочь. Сардат, матерясь сквозь зубы, потащился следом. Вот уже час ходили по полю, но даже намека на зайцев не увидели. Никакие увещевания не действовали на Левмира. Да, весна — не сезон. Да, зайцев лучше ловить силками. Но ведь можно попробовать!

Сардат остановился. Уже раскрыл рот, но исполненная яда фраза так и осталась на языке. В шаге колыхнулась трава, и серый рысак прыгнул, думая, что охотник обнаружил его лежку. Левмир, стремительный и собранный, повернулся на шорох и, не целясь, спустил рычаг самострела. Стрела пронзила зайцу хребет.

— Ох ты ж, мать твою! — сказал Сардат, вложив в эту фразу и удивление от скорости случившегося, и восхищение меткостью Левмира.

— Подбери, — кивнул в сторону трупика Левмир и наложил новую стрелу.

— Ты мне приказываешь, что ли? — ощетинился Сардат.

— Сам вызвался.

Левмир пожал плечами, и злобный взгляд Сардата наткнулся на удаляющуюся спину. Действительно, сам напросился. Хотелось всласть поиздеваться над этим заморышем, проучить его, а после опозорить, как никчемного охотника. Даже мешок Сардат взял нехотя — не верил, что Левмир хотя бы стрелять умеет.

Новую тактику освоили сразу. Через каждые десять-пятнадцать шагов останавливались. Через два раза на третий откуда-нибудь выскакивал заяц и несся, очертя голову, порой навстречу охотникам.

— Хватит! — воскликнул Сардат, с трудом запихивая в мешок последнюю тушку. — Сейчас уже нижние тухнуть начнут.

Левмир закинул самострел за спину. Сардат бросил мешок за плечо. Шли рядом, будто закадычные друзья. Сардат старался выгнать из головы злобные мысли насчет Левмира. Устал отделять правду от ревности. Не зная о чем подумать, мысленно вернулся к яме. Снова холодок пробежал по коже.

— Слышь, а с тем вампиром вы чего сделали? — спросил он нарочито небрежным тоном.

— Убили, — откликнулся Левмир.

— Вампира? — Сардат усмехнулся. — А не врешь ли ты мне?

— Он напал первым.

Надо же, убил вампира! Поди проверь. Можно, конечно, И спросить, но разве та не подтвердит каждое слово Левмира, даже если оно лживо!

— Про яму молчи, — напомнил Сардат, когда впереди показался поселок.

Левмир наклонил голову.

* * *

— Это еще что такое? — нахмурился Сардат, заметив толпу ребятишек возле дома. Левмир покачал головой.

Вопреки обыкновению, дети молчали. Кто сидя, кто стоя, облепили что-то настолько интересное, что многие забирались на плечи друг другу, дабы хоть одним глазком посмотреть.

Подойдя ближе, Левмир улыбнулся. Из толпы детей звенел голосок И:

— Тогда Эмкири-охотница сказала вампирам: «Согните луки себе, сделайте стрелы и достаньте пропитание, как подобает. Люди же без вас проживут, и вы живите, как люди».

Зашуршала бумага. Дети восторженно загудели, увидев последнюю картинку. Вампиры, терзавшие человеческие деревни, пока на защиту не явилась Эмкири-охотница, раболепно склонились перед ней.

— Вот вам, гады кровососущие! — крикнул из толпы мальчик. Голос дрожал от сдерживаемых слез.

И прочла последние строки. Левмир вспомнил, как они бились ночь за ночью над непослушными словами. Вспомнил, как дрожал карандаш в красной от холода руке, как И дышала ему на пальцы, пытаясь хоть немного вернуть им подвижность.

— «Ни один из вас не лишит человека крови против желания его. Но кровью люди отплатят вам за добрую службу. Охотьтесь, и за мясо получите кровь. Защищайте, и за спокойствие вам отплатится. Стройте, и за города вас накормят. Таково мое слово, по нему и живите».

Словно подменили детей: крик поднялся невообразимый. Из самых дальних домов женщины выходили посмотреть, что же такое творится. В разноголосом гомоне Левмир различал возгласы: «А что дальше с Эмкири случилось?» «А можно мне домой такие картинки?» «Читай дальше, тетенька!»

«Тетенька» рассмеялась и встала со скамьи. Над всклокоченными макушками детей засверкали злато-серебряные пряди.

— А это вы дядю Левмира просите, чтобы дальше нарисовал. И того вон дядьку злого поколотите, чтобы лампу разрешил ночью зажигать! — Зеленые глаза озорно сверкнули на Сардата. Прежде чем тот успел хоть слово сказать, толпа собралась вокруг него и Левмира. Дети кричали, требовали. Несколько кулаков почти взаправду ткнулись в живот Сардата.

Левмир стоял среди вопящей мелюзги, старше них всего-то года на четыре-пять. Давно ли сам был одним из них? И был бы еще, может, не приди Санат в деревню.

— Ну хватит! — рявкнул, не выдержав, Сардат. — Кыш отсюда, посмеялись и будет!

Дети прыснули в разные стороны. Одна девочка задержалась. Подойдя к И, попросила потрогать ее волосы. И с улыбкой опустилась на корточки. Детские грязные поцарапанные пальцы утонули в мягком золоте.

— Настоящие! — восторженно протянула девочка. — Тоже такие хочу!

— У тебя тоже замечательные! — И поиграла с каштановыми кудряшками на голове девочки.

Малышка улыбнулась похвале.

— А завтра ты еще почитаешь?

— А ты прибегай! Вдруг, да и почитаю?

Девочка стремглав полетела прочь, на прощание чмокнув И в щеку.

— Зря ты ее привечаешь, — сказал Сардат, проводив девочку взглядом. У нее мать умерла зимой. Привяжется теперь…

— Завтра же поленом ее побью, чтоб не повадно было привязываться, — огрызнулась И. — Хитрая какая! Грустно без матери, так она к чужим полезла!

— Да я же не к тому… А, ну вас, делайте что хотите, — махнул рукой Сардат. — Все равно потом слез будет — не утрешься.

— Будет, — согласилась И. — Значит, есть еще, о чем плакать. Мешок-то давай сюда! Готовить надо.

— Там много, — предупредил Сардат, положив ношу у стены.

— Значит, на всех и приготовим. Нож давай!

Выходя с ножом из дома, Сардат понял, что зеленоглазая им командует. Этак она скоро весь поселок к рукам приберет! Детей уже очаровала, взрослыми помыкает, осталось стариков с толку сбить.

* * *

Устало бредущие домой работяги издалека чуяли сказочный запах мяса, и ноги шагали быстрее. Прямо на улице выстроились длинными рядами столы, расторопная зеленоглазая девчонка со сверкающими в свете костров волосами разливала благоухающую еду по тарелкам. Неподалёку скорбно качал головой Сардат. Не радовала его вкусная еда, а за каждое зря сожженное полено душа болела. Никогда прежде такого гомона в поселке не случалось.

— Садитесь-садитесь! — замахала руками И, увидев озадаченных старателей. — Сегодня будет праздник!

Мужчины расселись, глядя в тарелки с не то мясным супом, не то тушеной зайчатиной.

Еще в землянке Ратканона, впервые попробовав готовить, И с негодованием отмела все законы и правила. Лишь одно имело значение: вкусно или нет. Ни Левмир, ни великан ни разу не остались разочарованными. Когда И говорит, что «приготовила вкусное» — значит, придется дважды просить добавки, если же со вздохом заявляет, что «ерунда получилась», покорно довольствовались одной порцией. Сегодня же И была категорична: «Превкуснейшее черте-что!» — так назвала свое произведение, и весь поселок с удовольствием ел это «черте-что».

— Откуда мясо-то? — удивлялись работники.

Из стайки детишек, уже отужинавших и затеявших шумную игру в стороне, прозвучал ответ:

— Эмкири-охотница настреляла!

— А что за праздник? — спрашивали мужики.

На этот вопрос ответил Левмир:

— Проводы зимы. У нас в Сатвире как раз в такое время празднуют.

На шум и запах из дома выбрался старый Кабур. Недоверчиво потягивая воздух носом, опустился на скамеечку. Давно уже сил хватало только на этот недолгий путь.

Вскоре от стола отделились двое. Левмир с И приблизились к старику, с поклоном протянули не миску даже, а самое большое блюдо, до краев наполненное кулинарной фантазией И.

Кабур, поняв, что ему принесли, промокнул рукавом глаза. Почти слепой, он уставился на И, кивнул и принялся за неспешную трапезу. Левмир присел слева от него, И — справа.

— Спасибо вам, детишки, — прошептал старик. — Порадовали… Уж не надеялся перед смертью еще зайчатины отведать. Я ведь ночью-то так это сказал, со злости, не подумавши… Уж полста лет как последний раз охотился народ. Все с тех пор от поезда к поезду перебиваемся. Ну, да живите себе. Никому ничего не расскажу. Со зла так не делают, а значит, добрые вы оба.

— Спасибо за хорошие слова, — отозвался Левмир. — Я вот что спросить хотел… Больше ты вампиров не чуешь?

Челюсти Кабура, только что перетиравшие жестковатое мясо, остановились. Дряблая рука поднялась, почесала седую голову. Затаив дыхание, И следила за выражением лица старика.

— Нынче ночью, уж под утро, почудилось. — Губы едва шевелились, взгляд затуманился воспоминанием. — Стоял на краю… Смотрел на поселок… черные с красным глаза… Плакал. Потом ушел, далеко, в лес. Зарылся в землю. Думал, снится… Не сон?

— Не сон, — вздохнул Левмир. — Но ты об этом тоже молчи, хорошо? Командир велел…

Услышав про командира, Кабур встрепенулся.

— Сардат! — Голос неожиданно сильный. — Эй, Сардат, а ну поди сюда!

Сардат нехотя приблизился, отирая рот рукавом.

— Слушай мое старческое слово, — поднял палец Кабур. — То слово, по которому ты, сопляк, над поселком поставлен. Завтра же на рассвете выдашь Левмиру инструмент, да научишь работать. Слышал ли ты меня?

Губы командира искривились в неприязненной усмешке. Сплюнув, Сардат сказал:

— Да я и без того собирался…

— Ты собираться-то горазд, а как дело делать, так нет тебя. С тех пор ведь еще зайчатинки обещаешь, вот и жди от тебя. А парень, вон, по первому слову пошел, да сделал. Так что не юли! Принимай работника. Да послушивай, чего он тебе говорить станет. Зряшных слов парень ронять не любит.

— Понял тебя, старик, — отмахнулся Сардат.

Под звонкий смех И, вернулся командир к столу. «Ишь ты, старика и того охмурили! — беззлобно думал он. — Вот и пускай таких домой. Инструмент ему, лампу на ночь! Может, звезду еще с неба достать?» Про лампу Сардат уже твердо решил — поворчав, позволит. Пуще всего хотелось как-нибудь незаметно посмотреть те картинки, про Эмкири-охотницу.

Глава 25 Смерть в поселке

Горизонт только-только посерел, а вереница старателей уже двигалась к реке. Левмир шагал рядом с Сардатом, неся лопату и ковш.

— Запоминай сразу, — втолковывал Сардат. — Черпаешь песок, вываливаешь в ковш. Потом аккуратно вымываешь лишнее. Сильно не тряси. Со временем приучишься замечать, что на слив уходит, а что вниз падает. Золото тяжелее песка, потому на дне остается. Натаскаешь в котел песка — дам по шее. Будешь отлынивать — замечу. Усек?

— Буду стараться, — кивнул Левмир.

— Будешь хорошо стараться — через месяц поговорим о лошадях.

— Месяц?

— А ты как думал? Лишних коней у нас нет, надо будет мужиков собирать, думать, обсуждать.

— Месяц — это подходит.

Сардат поежился. Левмир постоянно заканчивал разговор сам. Вот уж пара так пара! Одна, не скрываясь, всеми командует, и другой туда же. Поди поспорь — посмешищем окажешься.

У реки Сардат долго смотрел, как Левмир неуклюже работает лопатой и ковшом. Ждал заискивающего взгляда, просьб о помощи. Но парень снова и снова повторял одни и те же движения, стремясь отработать их до автоматизма. Не засиживался, перебирая золотые песчинки, не отлынивал. При всем желании не найти повод для окрика. Шепотом выругавшись, Сардат отправился смотреть остальных.

Две недели минуло с начала сезона, и работники перестали заниматься ерундой. Сошли на нет потасовки, споры превратились в редкие обмены грубыми шуточками. Зевнув, Сардат вернулся к Левмиру.

— Получается?

— Должно быть.

— Ну давай, старайся.

Сардат бросил на берег ковш, отбитый у Гидара с Кутазом, и принялся за работу. Работа не клеилась. Хмурясь, Сардат замечал, что Левмир куда как сноровистей промывает золото. Будто и не сидел за полночь над своими картинками. «Он-то сидел, — подумал с раздражением Сардат. — А ты-то какого черта приглядывался?»

Все время, пока Левмир рисовал, сидя за столом, И от него не отходила. Что-то нашептывала, тонкий пальчик тыкался в бумагу. Иногда сама брала карандаш, но, кажется, не рисовала — только выводила буквы. Сардат все ждал, когда ей надоест. Но нет — у обоих в глазах горел одинаковый задорный огонек.

— Слышь, сосед, а ты про Реку-то хорошо подумал? — спросил Сардат.

Левмир повернулся, на лице отразилось удивление.

— А чего думать? Идти надо.

— Надо… А не думал один пойти?

— Я вроде никого с собой не зову.

— Да ну? А красотка твоя — тут, что ли, останется?

Сардат смотрел на острие лопаты. Не хотел, чтобы Левмир прочел в его глазах страстное желание: «Пусть останется!»

— Мы с ней вместе, — был ответ.

— Да я уж вижу. Только… Ну, ты о ней совсем не думал?

— О чем ты говоришь? — Даже не глядя, Сардат почувствовал, как хмурится Левмир.

— Присмотрелся к ней вчера, — нехотя объяснил командир. — Как с детишками спелась. Готовить любит, веселая… Нравится ей тут, понимаешь? А ты ее потащишь черте куда, да еще и угробишь. Ладно сам, дурак, помрешь — девчонку-то зачем убивать?

Сардат перевел дыхание. Кажется, удалось спрятать подлую, низкую страсть за искренней заботой. Даже голос звучал равнодушно.

Левмир молчал долго, продолжая покачивать ковш в воде.

— Мы дойдем.

Сардат сплюнул.

— Не о том речь, как ты не понимаешь! Зачем рисковать? Молодая девка ведь…

Ковш лег на дно. Левмир замер, сидя на корточках. Покосившись на него, Сардат вздрогнул. Такого потерянного выражения лица у парня не было еще ни разу.

— Ты думаешь, она не хочет идти? — Голос хрипел так, что Сардат скорее угадал, чем услышал слова.

— Ну чего она хотеть может? Понятно, за тобой побежит, куда скажешь. Только все равно видно, как здесь ей хорошо. Тут и крыша над головой, и с голоду не помрет. Люди, опять же. Без людей-то дичают быстро.

Сардат сглотнул противный комок, застрявший в горле. Глаза Левмира так доверчиво смотрели на него. Но поздно отступаться. Сардат выложил главный довод:

— Подумай хорошо. Она тебя послушает, сделает, как скажешь. А если оставишь ее — лошадь выдам сразу, можешь не отрабатывать. Пойми меня — девчонку просто жалко. Пропадет.

«Какая же ты все-таки мразь!» — подумал Сардат со смешанным чувством удовлетворения и отвращения к себе. Удар явно попал в цель. Бледный, растерянный Левмир все сидел без движения, сжимая ковш. Одну ногу неудачно подвернул, и в резиновый сапог текла вода. Сардат хотел указать на оплошность, чреватую если не простудой, то мозолью, но не нашел силы сказать еще что-то. Молчание затягивалось.

— Мужики, трупак! — закричал кто-то дурным голосом.

Сардат выпрямился, мигом позже рядом подскочил Левмир — ни следа растерянности на лице, рука тянется за спину, но нет там самострела.

— Какого… Пошли! — Сардат дернул Левмира за плечо и поспешил к зарослям ивняка, где уже собирались старатели.

— Ирабиль! — выдохнул Левмир непонятное слово и побежал, оставив Сардата далеко позади.

То самое место, точь-в-точь. В укромную заводь, ломая ветви, продирались мужики. Левмир не мог рассуждать. В голове вертелись беспорядочные обрывки мыслей, сводясь к одному: он теряет И! Такая близкая, такая родная, и вдруг исчезнет навсегда. Перед глазами стояла ужасная картина: И лежит в воде лицом вниз, легкое течение колышет прекрасные волосы… Не будет никакой Реки, не нужно никаких лошадей! Он умрет там, в ту же секунду. А потом и весь мир разрушится, потому что незачем больше существовать.

Растолкав взрослых мужиков с неожиданной силой, Левмир ворвался в заросли и остановился, тяжело дыша. Из груди вырвался сдавленный крик. Ноги подкосились, и если бы его не подхватили, упал бы рядом с лежащей ничком женщиной. Волосы темные, одежда грубая и простая. Закрыв глаза, Левмир мысленно благодарил незнакомку за то, что приняла на себя молнию, что должна была поразить его.

— Что тут? Ну? — Сардат протиснулся к покойной. — Ах ты ж… Олнора.

— Намаялась, видать, — вздохнул кто-то.

Олнора овдовела несколько лет назад. Сначала пыталась выйти замуж, но Река не принесла ей красоты, да и годы не те. Потом просилась на добычу, но тут мужики уперлись. Не женское это дело, золото мыть! Женщина зарабатывала кусок хлеба, помогая по хозяйству. До сегодняшнего утра.

— Вытащим ее, что ли…

Холодное задеревеневшее тело положили на берегу. Стояли полукругом, молчанием отдавая последнюю дань усопшей. Левмир пришел в себя. Кровь прихлынула к лицу, ноги твердо стояли на земле. Внимательным взглядом окинул покойную.

— Может, оно и к лучшему, — сказал Гидар. — Все одно не жила, а мучилась. Ради чего — непонятно. Сильная баба была. Решила вот — и пошла, утопилась, даже слова не сказала, чтоб не останавливали.

Сардат кивал. Жестокие слова, но правильные. А те, что прозвучали после, заставили вздрогнуть всех:

— Она не утопилась. — Левмир подошел к трупу, присел. Рука коснулась подбородка Олноры, с трудом поворачивая голову. — Сюда смотрите.

Сардат первым подошел и наклонился. С губ сорвалось ругательство, говорящее не о злобе, а скорее о страхе. На шее женщины две ранки. Левмир выпрямился, обтирая ладони о штаны. Глаза цвета золота спокойно смотрят на Сардата.

— Ну что? — Левмир развел руками. — Мы все еще должны молчать?

* * *

Собрались у Сардата. Трое крепких мужиков, да старый Кабур, который по такому случаю сумел-таки проковылять дальше привычной скамейки. Зажгли лампу, пляшущий огонек разбросал по стенам причудливые тени. Мать Сардата ушла, чтобы не мешать серьезному разговору. Левмир с И сидели на полу возле окна — не нашлось пришлым места за столом.

Сардат обвел взглядом собравшихся.

— Объявился вампир, — начал без долгих вступлений. — Как будем решать проблему?

Тишина. Мужики курили, бросая друг на друга косые взгляды. Слово взял Россак, известный любитель пошутить, да посмеяться:

— А может, зря морочимся? Как пришел, так и уйдет. Ну по правде, мужики! От этой Олноры все равно толку было…

— Она была нашей! — Сардат пронзил Россака свирепым взглядом. — С толком, без толку — не важно. Это наши проблемы, и не вампирам их решать.

— Так-то оно так, — почесал затылок Гидар. — Да с вампирами-то шутки плохи. Ну что мы ему, морду набьем, что ли? А они нас всех тут перережут, как вон, Левмир рассказывал.

В сторону притаившейся у окна пары посмотрели. Левмир сохранял задумчивое выражение лица. И, обняв коленки, прислушивалась к разговору.

— Не понимаю! — взорвался Сардат, стукнув кулаком по столу так, что пепельница подпрыгнула. — Они ведь всегда соблюдали договор — золотодобытчиков не трогать! В чем дело? Как это понимать? Может, с ним нужно поговорить? Может, Олнора лично ему чем-то не угодила?

Послышался смешок. Повернулись к Левмиру.

— Хочешь что-то сказать — говори, — нахмурился Сардат.

— Он убил Олнору, потому что она была одинокой. — Левмир окинул взглядом лица собравшихся. — Кабур говорил, что он плакал, глядя на поселок. Значит, решался долго, боролся с голодом.

— Голодающий вампир? — удивился Кутаз. — Да ну, не поверю. Они ж вон в каких хоромах живут!

— А ты, можно подумать, видал! — фыркнул Россак.

— Говорят…

— Говорят — пять раз подряд, а как до дела — один раз не смело.

Нервный смешок растаял в воздухе.

— Левмир, — вздохнул Сардат. — Давай говори, что знаешь.

Левмир кивнул.

— Большинство вампиров действительно не голодают. Берут кровь с центров донации. Но некоторые не могут себе такого позволить. Их просто бросают на произвол судьбы, им приходится искать пропитание.

— Не «большинство», — послышался тихий голос И. — Не «некоторые».

На нее выжидающе смотрели. Подняв голову, И пояснила:

— Баронетов гораздо больше, чем баронов и графьев. В основном они охотятся в городах, даже поделили территории. Но некоторым и там места не досталось. Они идут в деревни, на верную смерть…

— Почему на смерть? — озадачился Кутаз.

— Потому что убийство человека — преступление, за которое баронета казнят.

— Милая, откуда ты все это знаешь? — улыбнулся ей Россак.

— Речка во сне нашептала, — отшутилась И.

Сардату в ее словах послышалась надежда.

— Если все так, — заговорил он, — мы просто должны сообщить вампирам. Пусть решают проблему.

— И как ты сообщишь? — еще больше развеселился Россак. — На крышу залезешь и орать начнешь? Тогда уж лучше хором, громше выйдет.

— Еще одна шутка, и ты ушел, — осадил его Сардат. — Можно послать в город гонца, но это долго. Быстрее дождаться поезда. Объясним все машинисту — передаст.

Кивали, прикуривали новые папиросы. Казалось, идея пришлась по вкусу всем, кроме Кабура — он попросту задремал.

— Вряд ли это поможет, — сказал Левмир. — О чем мы говорим… Так было при короле Эмарисе. Но зимой королем стал Эрлот. А он… Он убил моих родителей за то, что они хотели жить.

Помолчали, будто поминая мертвых. Тишину нарушил Левмир:

— Что-то заставило его уйти так далеко от городов. Он бежал, как и мы.

Сардат уставился на него с прищуром.

— Но это ведь хорошо, так? Если вампиры преследовали его, то цели у нас совпадают. Или я чего-то не понимаю?

Заговорила И:

— Волк напал на овечку, а сверху обрушилась скала. Думаешь, у овечки цели совпадают со скалой?

— Мы не овцы! — скрипнул зубами Сардат.

Кабур встрепенулся, глаза открылись, но смотрели будто не сюда.

— Ты чего, дед? — удивился Кутаз.

— Идет, — шепнул Кабур. — Над рекою плывет, над землею летит…

Кутаз схватился за сердце. Россак помрачнел, веселость как рукой сняло. Сардат бросился из дома. Снаружи послышались крики — звал домой мать. Как будто дом служил защитой.

Левмир посмотрел на И — что будем делать? Девочка вскочила.

— Сидите здесь, — велела.

Сардат, как раз втолкнувший мать в дом, посмотрел на И.

— Ты куда собралась? Сдурела?

Левмир заряжал самострел.

— Не выходите на улицу, — сказал страшным от хрипоты голосом. — Ночью с ним не совладать.

— Я сказал, сиди здесь! — заорал Сардат, брызгая слюной.

— Куда же ты, девочка? — пролепетала его мать.

И выскользнула за дверь, следом вышел Левмир.

— Он здесь, — прошептал старик. — Летит и смотрит в окна. Ищет, выбирает…

— Сохрани нас Река, — забормотала мать Сардата. — Унеси, унеси злую напасть!

Левмир схватил за руку И. Она неслась вперед, сломя голову.

— Что ты задумала? Хочешь драться?

— Нет, — мотнула головой девочка. — Попробую поговорить. Видишь, там туман?

Густые струи тумана, едва различимые во тьме, ползли по главной улице. И перевела дух.

— Будь здесь, — сказала она. — В этом виде мы друг другу ничего не сделаем, но если он превратится…

— Я убью его.

Кивнула. Левмир не успел моргнуть, как И пропала, а вместо нее навстречу пришельцу потек, стелясь над землей, молочно-белый туман. Левмир поднял самострел.

Лишь только сердце остановилось, И ощутила его.

Чужак, совсем молодой, не больше года как обратился. До такой степени беспечный, что не сразу заметил противницу.

«Кто ты?» — словно волна прокатилась по туману. Собрав волю в кулак, И толкнула вперед мысль:

«Уходи! Это мое место!»

«Любое место чье-нибудь. Но я голоден».

«Я велю тебе уйти! Я, принцесса Ирабиль, дочь короля Эмариса и королевы Ирабиль, первых вампиров, вышедших из Алой Реки, приказываю оставить поселок!»

Туман содрогнулся.

«Королева Ирабиль мертва, — прошипел он. — Король Эмарис мертв. Ты больше никто, дитя. Прочь с дороги!»

И окружила его плотным кольцом. Чужак остановился, не решаясь пройти насквозь или перелететь.

«Отступись! — услышала И. — Иначе я убью тебя!»

«Я знаю, что ты плакал прошлой ночью».

Туман застонал.

«Как ты можешь знать?»

«Знаю. Ты не хочешь убивать».

«Но я голоден! Ты ведь знаешь этот голод? Чего же просишь от меня?»

«Отправляйся к Алой Реке — она утолит твою жажду».

Окруженный туманом И, появился человек. В грязной, изорванной одежде с господского плеча, с короткими светлыми волосами. Глаза пылают красным.

— Не смей стоять у меня на…

В горло вонзилась стрела. Остаток фразы превратился в булькающий хрип. Вампир упал на колени, вторая стрела просвистела над головой. Левмир шепотом выругал себя за промашку. Пока накладывал третью стрелу, вампир вырвал первую и швырнул ее в туман.

— Человек! — заорал он. — Как смеешь ты…

Ему пришлось откатиться в сторону, спасаясь от третьего выстрела. Левмир побежал к нему. Вампир исчез, вместо него оказался крупный волк белого цвета. Зверь прыгнул вперед, но, приземлившись, начал отползать. Перед ним, скаля острые зубы, стояла целая стая серебристо-серых волков. Они окружали, смыкали круг.

Свистнула стрела, пронзив лапу белого. Волк взвыл, превратился в летучую мышь. Крылья трепыхались, унося тщедушное тельце от поселка. Левмир выстрелил вслед, но мышь пропала из виду.

— Он даже не умеет умножать сущности! — воскликнула девочка, снова став сама собой. — Так испугался… Решил, видно, что тут много вампиров!

Смеялась, трясясь от пережитого страха.

— А если бы он бросился на тебя? — улыбнулся Левмир, обнимая И.

— А если бы он бросился на тебя? — отозвалась девочка.

Смотрели в глаза друг другу и не искали других слов. Белки глаз И постепенно чернели. Левмир закатал рукав.

— Пей.

И прильнула губами к запястью. Левмир зажмурился. Не в первый раз удивительное чувство одолевает, кружит в водовороте, поднимает к небу и бросает вниз, но привыкнуть невозможно. Всем сердцем хочется дойти до конца, умереть, а потом — потом вкусить сладостной, прекрасной крови И, воскреснуть для новой жизни…

— Все! — Девочка улыбнулась и зажала ранку платком. Крошечные отверстия от ее укуса затягивались мгновенно, а еле заметные точки пропадали чуть позже. Левмир вернул платок, на котором не осталось и пятнышка.

— Что скажем Сардату?

— Правду, — пожала плечами И. — Ты ранил его стрелой, и он сбежал.

* * *

Рассказывать ничего не пришлось. Стоило Левмиру с И зайти внутрь, как на них набросилась мать Сардата.

— Ну, мы тут страху натерпелись! Живы? Здоровы? Кабур все рассказал!

— Что рассказал? — захлопала глазами И. Посмотрела на посеревшее лицо Кабура.

— Как твой дружочек метко стреляет, — улыбнулся старик. — Напугался, кровопийца, и улетел себе за реку. Туда и дорога.

Россак, Гидар и Кутаз нерешительно улыбались, только на лице Сардата застыло угрюмое выражение.

— Он ведь вернется. — В голосе лишь полунамеком затаилась вопросительная нотка. И кивнула.

— Ему больше некуда идти. Но у нас будет день…

— Для чего?

— Чтобы найти его и убить, — резко сказал Левмир.

Стало тихо. Мужчины избегали смотреть друг другу в глаза. Только Сардат не опустил головы.

— Почему днем? — спросил он. — Почему сегодня мы должны были сидеть здесь?

— Потому что ночь — его время. Он может менять форму, подкрадываться незаметно и убивать. Может стать туманом, волком, летучей мышью. Ночью сила вампира огромна. Но днем он закован в одну форму.

Сардат не отводил взгляда от лица Левмира.

— Почему тогда вы не боялись? Зачем потащил девчонку?

И стиснула руку Левмира. Ладошка вспотела. Как они могли не подумать об этом?

— Потому что мы сталкивались с ними, — пояснил Левмир. — Знали, чего ждать.

— И вот так запросто отправились рисковать жизнями за поселок, в котором живете меньше месяца?

Кабур тростью стукнул Сардата по плечу.

— Нет чтоб спасибо сказать! Развел тут допросы.

Сардат не обратил внимания на старика. Медленно вынул из-за пояса нож.

— Возьми, — протянул Левмиру.

— Чего ты хочешь? — нахмурился тот, приняв нож.

— Слышал, на вампирах все моментом заживает. Давай, резани чуток, если не страшно.

Левмир положил нож на стол и закатал рукава.

— Смотри.

Все уставились на его руки, сплошь покрытые подживающими царапинами и синяками.

— Ладно тебе, Сардат, хватит, — пробурчал Гидар.

— Или хочешь, чтобы я ее порезал? — спросил Левмир, кивнув на притихшую И. — Тут уж давай сам. Но сначала меня придется убить.

— А ну прекратите! — подскочила мать Сардата. — Хватит! Не хватало еще между собой передраться — только вампира спровадили! Хватит! Посидели — пора и поспать. Гости дорогие, расходитесь. А ты, — повернулась она к сыну, — пошел баню топить. Днем, на помывке будешь командира из себя строить, а тут пока я хозяйка! Сам-то себе даже портки постирать не в состоянии, а командовать горазд.

Гости, посмеиваясь, прощались и уходили. Неприятный момент постепенно сглаживался. Сардат, не сказав ни слова, пошел топить баню. Первой вымылись И с матерью Сардата. Потом пошли парни. Сидя в парилке, Сардат повернулся к Левмиру.

— Ты и я, — сказал он. — Завтра.

— Да, — кивнул Левмир.

— Без нее.

— Тогда молчи при ней.

— Я потому здесь и говорю. Возьмешь самострел. Спросим Кабура, где эта тварь прячется.

— Сделать нужно до обеда.

Глядя в глаза друг другу, оба чувствовали причудливую смесь ненависти и растущего уважения.

— Сопляк, — буркнул Сардат, отвернувшись.

— Не сопливей тебя.

Рассмеялись, не выдержав напряжения.

— Ладно, хриплый, — сказал Сардат. — Посмотрим, как ты хорошо стреляешь по вампирам.

* * *

Деревня за деревней вспыхивали огромными кострами в ночной темноте. Шли дни. Летели летучие мыши, неутомимые, отчаянные. Их встречали растерянные, злые люди. «Мальчик с глазами, как солнце, и девочка с золотыми и серебряными волосами?» — один и тот же вопрос. Качали головами, и Кастилос понимал — нет смысла наседать, нет смысла задерживаться.

В каждой деревне, иногда опережая баронетов Эрлота на несколько дней, но все чаще опаздывая, Кастилос пытался разбудить в людях давно утраченную гордость. «Мир рушится, — говорил он. — Своим бездействием вы убиваете не только себя, но всех людей! Через тысячу лет вы даже забудете это слово — «человек»».

Некоторые загорались, спрашивали — куда их поведет Кастилос. Но Кастилос не мог стать предводителем. Искры гасли, так и не превратившись в пожар. В отличие от огненных драконов Аммита. Несколько деревень, еще не встречавшихся с баронетами, сгорели со всем скарбом, оставив едва одетых людей на улице. Кастилос пытался остановить Аммита, но тот оказался неумолим.

— Пусть лучше подыхают на морозе, проклиная меня, чем в бараке, кормя эрлотских выродков со счастливым выражением лица. Я просто даю им возможность принять смерть достойно.

И они улетали во мрак.

Нередко днем Кастилос доставал бережно хранимую книгу Освика и читал.

«Вампиры уверены в своем праве на власть. Эта уверенность завела их так далеко, что они искренне верят: человек не сможет причинить им вреда. В этом и кроется уязвимость. Человек может победить вампира хотя бы потому, что вампир не допускает подобной мысли. Путем долгих размышлений я пришел к выводу, что изменить мир могут лишь две силы. Первая — это вампир, никогда не знавший, что такое быть человеком. Вторая — человек, принявший обращение, чтобы остаться человеком».

Кастилос прочитал эти слова Аммиту, тот лишь пожал плечами.

— О чем тут спорить? Мы смотрим, что делает с миром тот, кто не знает, что такое быть человеком. А знаешь, что еще страшнее, Кас? То, что его незнание вполне простительно, ведь знать-то становится нечего. Люди теряют свою культуру, забывают свои легенды. Из уст в уста передаются лишь те сказки, что пишут для них вампиры. Люди почитают Эмкири-охотницу, которая объясняет им, что без вампиров они — никто.

— Не смей называть меня Кас! — Только на это мог возразить Кастилос. — Хочешь унизить — зови лучше Санатом.

— Как скажешь, Сан, — улыбался Аммит.

По весне удалось напасть на след Ратканона. Пьяный кузнец рассказал о партизанах, которые, как призраки, появлялись и исчезали то тут, то там. Они то нападали на отряды баронетов, осыпая их стрелами из-за деревьев, то пытались уводить в леса людей, угонять скотину. Но где они живут, как с ними связаться — этого кузнец не знал.

— И никаких упоминаний о детях, — сокрушался Аммит. — Мы опоздали. Они либо мертвы, либо гниют в бараках.

— Уж она-то гниет, как же, — морщился Кастилос.

Однажды им посчастливилось поймать баронета, запировавшегося в деревне, и допросить о происходящем в городе. В числе прочего баронет рассказал о попытках Эрлота взять приступом Храм. Аммит возликовал, когда прозвучало имя принцессы, но тут же сник. Храм окружили еще по осени, когда принцесса пропала. Вряд ли Эмарис отправил их на поиски, зная, что И в безопасности.

— Ответь на один вопрос. Почему ты ее так ненавидишь?

Кастилос долго думал над ответом.

— Не ненавижу, — вздохнул он. — Я видел ее несколько раз при дворе, обменялся парой слов… Она милашка и красавица, да. Но за всеми ее детскими ужимками всегда виделось что-то почти взрослое. Оттуда на меня смотрела совсем другая принцесса. Смотрела с презрением, мне непонятным. Когда я увидел, что она пудрит мозги мальчишке, то просто взбесился. Если уж меня, тогдашнего баронета, она презирала, то кто для нее он? Игрушка посреди пустого детства и выхолощенной юности? Признаться, когда в ту ночь она пришла его спасать, я удивился. Красивый жест, согласен. Но из-за этого жеста мы теперь и носимся по деревням.

— То есть, ты ненавидишь ее за то, что она поступила правильно?

— Я не знаю, как к ней относиться, — сказал Кастилос. — Я не знаю ее. И если я никогда ее не узнаю — не буду грустить. Все, чего я хочу на самом деле — спасти мальчишку. Перед ним я виноват.

— А как же просьба короля?

— Я ведь здесь, с тобой.

— А если их след разделится?

— Пусть он хотя бы появится. Летим в следующую деревню, а потом начнем прочесывать леса.

Следующая деревня встретила их огнем. Пылали дома, пылали тела.

— Что здесь произошло? — вытаращил глаза Аммит. В куче горящих трупов виднелись лишь женские и детские тела. Нестерпимый смрад пропитывал весенний воздух.

Толпа мужчин стояла неподалеку. Завидев появившихся из воздуха пришельцев, они приблизились. Одного взгляда на отчаянные, страшные лица хватало, чтобы понять все.

— Давайте, суки! — заорал один. — Мы за вас половину работы сделали!

Толпа ощетинилась кольями, топорами и лопатами. Кастилос не находил слов.

— Тут мальчишка с девчонкой не пробегали? — как ни в чем не бывало, спросил Аммит. Слова разбились о суровую уверенность людей.

— Наши дети не будут гнить в ваших поганых бараках! — взревела толпа.

Кастилос обернулся, почувствовав чье-то присутствие. Со стороны леса приближалась толпа баронетов.

— Эй, вы двое! — крикнул идущий первым. — Кто разрешил? Это наш участок!

— А это — моя деревня, — отозвался Кастилос, понятия не имея, так ли это на самом деле. Деревушки Освика были многочисленны и разрозненны.

— О, да это сам Кастилос! — захохотал баронет. — Прости, брат, но Эрлот приказал тебя уничтожить.

— Кто я такой, чтобы спорить с королем? — развел руками Кастилос.

Забыв о людях, баронеты бросились на Кастилоса с Аммитом. Вспыхнуло пламя, полетели огненные драконы. Люди, поняв лишь то, что первые двое не хотели ничего плохого, рванулись на подмогу — все равно собирались умирать.

Разрывая голыми руками тела баронетов, сворачивая головы волкам, испепеляя останки, уворачиваясь от ударов, Кастилос ощущал, как где-то в безмолвной груди с остановившимся сердцем зреет восторг. Люди предпочли смерть рабству — а значит, им было, что терять. Что-то существенней жизни, дороже привычных жилищ.

Откуда-то появились еще люди. Два баронета попытались скрыться стаями летучих мышей, но их настигли огненные драконы Аммита. Воспламенив тело последнего врага, Кастилос развернулся и поднял руку как раз вовремя, чтобы перехватить огромный топор, метящий ему в затылок. Не просто огромный — гигантский. Всей силы вампира едва хватало, чтобы с ним справиться. Лишь один человек в мире мог поднять такое оружие.

— Ты — огромная куча коровьего дерьма, Ратканон! — завопил Кастилос, бросившись опешившему великану на шею. — Как же я рад тебя видеть!

Ратканон отшвырнул вампира, вгляделся в его смеющееся лицо.

— Санат? — воскликнул он. — Мелкое ничтожество!

Топор взлетел вновь, но теперь Аммит перехватил руки гиганта.

— Уважаемый, — улыбнулся Аммит. — Не могли бы мы немного побеседовать?

— Мне не о чем говорить с вампиром! — рычал Ратканон, высвобождая из мертвой хватки топор. — Эй, вы, чего встали?

— Они ведь помогали, — нерешительно отозвался кто-то из окруживших троицу людей.

— За добычу дрались, как звери! — рявкнул Ратканон и, наконец, отбросил Аммита. Кастилос подхватил друга, не позволив упасть.

— Мы, как звери, ищем твою тушу больше двух месяцев! — закричал Кастилос. — С тех пор, как началось все это безумие.

— Надо же, какая честь! — проворчал Ратканон, но топор больше не поднимал.

— Предлагаю сразу к делу, — заговорил Аммит. — Мы ищем детей. Левмир и принцесса, где они?

— Принцесса? — Ратканон явно озадачился.

— Слушай, ты же здоровый мужик, — вздохнул Аммит. — В этакой глыбе должно найтись место разуму. Неужели ты так и не понял, кого прятал в вонючей землянке? Принцесса Ирабиль, дочь короля Эмариса и королевы Ирабиль. Скорее всего, она назвала себя просто И. Это ласковое прозвище, так называли еще ее мать.

Обескураженное выражение на лице Ратканона изменилось. Он вдруг расхохотался:

— Вот почему она так дергалась, когда мы ее принцессой дразнили!

— И где они теперь? — спросил Кастилос.

Ратканон посмотрел на него.

— Ты знаешь, что я тебя ненавижу. С чего мне тебе помогать?

Кастилос опустился на колени, коснулся лбом земли, не слушая изумленные шепотки сзади.

— Потому что я прошу тебя помочь. Потому что я хочу защитить этого мальчишку, которому сломал жизнь. Потому что я — такой же враг Эрлоту, как и ты. Я умоляю о помощи, Ратканон. Мне плевать, что я вампир, а ты — человек. Это ничего не значит. Мы — те, кто мы есть. Ты никогда не мирился с несправедливостью. Я никогда не делал зла людям — до того злополучного задания в Сатвире. Мне показалось это правильным — пожертвовать несколькими людьми, но вернуть все деревни и позаботиться о них.

— Я слышал про твою школу, — задумчиво сказал Ратканон.

— Я многое хотел изменить, но не успел. А теперь и не успею. Прежде чем понять, что я буду делать в новом мире, я должен найти Левмира. Должен заслужить его прощение.

Аммит добавил:

— Было бы также неплохо, если б где-то неподалеку от него отыскалась Ирабиль.

— Встань.

Кастилос поднялся, не отряхивая брюк. Посмотрел на Ратканона.

— Я не знаю, где они.

Аммит взвыл и швырнул огненный ком в догорающий домик. Люди пригнулись, послышались вскрики.

— Как это понимать? — Кастилос шагнул к великану. — Ты не хочешь мне помочь?

— Это понимать так, что я не знаю, — отрезал Ратканон. — В ночь, когда на землянку напали, мы разбежались в разные стороны. Я заметил, что ваша принцесса унесла на себе Левмира, превратившись в волка. Собственно, толковая девочка превратилась в стаю волков, чтобы запутать следы. Правда, в этом не было особого смысла — вампиры все равно неслись за мной.

— Она превратилась в стаю, чтобы не оказаться голой на морозе, — проворчал Аммит, но в ответ на вопросительный взгляд великана махнул рукой.

— Глубокие следы! — застонал Кастилос. — «Толстый волк» — ну конечно! Проклятый придурок!

— Век бы слушал, — вздохнул Ратканон.

Кастилос отошел в сторону, толпа расступилась перед ним. Люди с любопытством смотрели на вампира, который остановился рядом с деревом и с силой ударил ствол кулаком. Прислонился к коре лбом, будто собираясь заплакать.

— Может быть, у тебя есть какие-то мысли? — послышался его голос. — Вы о чем-то говорили? Может, он куда-то собирался идти? Может, она знала какие-то места?

С закрытыми глазами Кастилос услышал, как скрипят сапоги Ратканона. Великан остановился рядом.

— Ничего такого, Санат, — тихо сказал он. — Прости. Есть только вера.

— Что за вера?

— Вера в то, что внутри мальчишки есть стальной стержень. Когда он рядом со своей подругой, его почти не заметно. Она сияет и звенит, как красивая игрушка. Но именно в нем есть что-то такое, что позволяет им быть вместе. Когда я его нашел, этот стержень был крошечным. К тому моменту, когда все закончилось, он вырос. Может быть, что-то подобное есть и в тебе. Ты не побоялся упасть в ноги вампирам на глазах людей, чьих близких только что убили. Не побоялся навлечь на себя наш гнев. А сегодня ты стоял на коленях передо мной.

— Да, я понял, что в совершенстве овладел искусством стояния на коленях.

— Я не шучу, Санат. Представь себя на его месте. Прежний мир рухнул, а в новом нет места для тебя и твоего счастья. Как бы ты поступил в такой ситуации? Нет… Как ты поступил в такой ситуации?

Кастилос поднял голову. Всмотрелся в лицо великана.

— Ты хочешь сказать…

— Мы говорили об этом в последний день. Совпадение или провидение… Как я сказал, у меня есть только вера. Если этот стержень внутри мальчишки не сломлен — они сейчас идут туда.

— Нет, — прошептал Кастилос, колотя дерево кулаками.

— Почему бы и нет? — пожал плечами Ратканон. — Каждый сам выбирает дорогу.

— Потому что это — дорога к смерти! — закричал Кастилос. — На пути — миллионы погибших, замерзших на смерть, задранных чудовищами!

— Но ты ведь дошел.

— Я был вампиром.

— Ну, рядом с ним принцесса. Может, он тоже вампир.

Кастилос рассмеялся.

— Как они относились друг к другу? Как брат с сестрой?

Ратканон мотнул головой.

— Нет. Эти детишки любили друг друга, причем сильно.

— Тогда он не пойдет на это, не примет ее кровь, даже если будет умирать. Этот, как ты его называешь, стержень ему не позволит.

На поле боя подбирали раненых, клали на носилки. Ратканона позвали — пора уходить. Тот махнул рукой.

— Я сказал все, что тебе нужно, — обратился он к Кастилосу. — А теперь летите. Мы не тронемся, пока вы не уберетесь.

Кастилос посмотрел на замерших партизан, с которыми смешались остатки жителей деревни.

— Где вы живете? — спросил он. — Как?

Ратканон покачал головой.

— Понимаю, — вздохнул Кастилос. — Прощай, Ратканон. Надеюсь, мы еще встретимся. Надеюсь, при этой встрече мы будем драться за одно дело.

— Отыщи парня. — Рука великана легла ему на плечо. — Передай ему, что я жив и зол, как никогда. Он обрадуется.

Кастилос подошел к Аммиту.

— Ну? — спросил тот. — Куда дальше?

— Домой, — улыбнулся Кастилос.

Глава 26 Маленькая, да слабенькая

— Нервничаешь? — поинтересовался Сардат, когда Левмир обернулся в очередной раз.

— Да.

— Правильно. Только дурак в такой ситуации не испугается.

Шли через лес долго. Сардат держал топор, Левмир — самострел. За плечами висели охапки соломы. Кабур не сумел указать точное место, пришлось довольствоваться смутным описанием. Вдалеке угрожающе ворчал гром, низкие тучи застили солнце.

— Я никогда ее не обманывал, — тихо сказал Левмир.

Сардат остановился.

— Так ты из-за этого, что ли?

— Конечно.

— Тьфу ты! — Покачав головой, Сардат двинулся дальше. — Я думал, вампира боишься.

— Не так сильно. У них хороший слух. Давай лучше молча.

Сардат безропотно вскинул руки.

Лес постепенно густел. Идти рядом не получалось, и Левмир уступил первенство Сардату. Шагая след в след за командиром, он думал. Вспоминал долгий путь сквозь снега, постоянную борьбу со смертью. Ни разу И не пожаловалась, ни разу не оглянулась назад в тоске. В какой-то момент они перестали разделять друг друга даже в мыслях, словно слились в единое целое. Но так ли на самом деле? Принцесса… Как мог, Левмир представил ее комнату. Высокие потолки, просторная мягкая кровать. Кругом золото, зеркала, куклы. Десяток слуг только и ждут исполнить любую прихоть маленькой госпожи. Могла ли она после всего спокойно идти сквозь сугробы, сражаясь со стихией? Зная, что впереди не будет ничего.

Да, у нее отобрали прежнюю жизнь. Больше И не принцесса. Но ведь она жива! А если погибнет на пути к Алой Реке — что тогда? Думая об этом, Левмир обычно убеждал себя, что и сам дольше жить не станет. Но теперь, после разговоров с Сардатом, понял — это не оправдание. Конечно, дворец принцессе он не вернет, но сможет подарить ей хотя бы эту жизнь, среди людей, которые так ей понравились.

Новая мысль поразила Левмира. А что если плюнуть на все? К чертям эту Алую Реку. Остаться здесь, с И, работать и охотиться, гулять у реки долгими вечерами. Чем не жизнь?

Нет. Левмир качнул головой. Всем сердцем он давно был там, на пути к Алой Реке. Она завладела его умом, затопила алыми водами рассудок. «Вы — скот, — вспомнил слова Эрлота, обращенные к Лакилу. — Ваша задача пастись, когда скажут, стоять, где указано, и доиться, когда положено». Левмир скрипнул зубами. Много времени понадобилось, чтобы на смену ужасу и горю пришла злость. Ненависть и желание отомстить. Заставить Эрлота рыдать от страха и просить пощады. А потом — потом будет целая вечность вместе с И. Только ради этого стоит пройти длинный путь. Но одному. Сардат прав. Потерять И — потерять все.

Сардат остановил его, выбросив назад руку.

— Вот, — шепнул командир.

Деревья здесь росли не так часто. Левмир узнал описанный Кабуром кривой дуб, увидел рыхлую землю. Поймав взгляд Сардата, кивнул. Солома полетела на землю. Сардат чиркнул кресалом по кремню и раздул искру. Солома занялась быстро. Подняв топор, Сардат отошел назад. Левмир встал поодаль, держа наготове самострел.

Трещал костер, светлый дым валил в небо. Сардат облизнул пересохшие губы.

— Похоже, ничего не…

Гром взорвался над головами, сверкнула молния, а из-под земли донесся стон. Сардат побледнел, рот так и остался приоткрытым, топор ходил ходуном.

— Приготовься, — прохрипел Левмир.

«Приготовься»? О чем это он? Да мыслимо ли — сразиться с тварью, издающей такие звуки? Бежать, бежать и молиться, чтобы оно не погналось!

Один лишь взгляд, брошенный на сосредоточенное лицо Левмира, заставил Сардата унять дрожь в руках. Нет, он не уступит этому недомерку! Приподнял топор, и как раз вовремя.

Разметав землю и горящую солому, наружу вырвался вампир. Почти одновременно свистнула стрела, вонзившись в грудь, чуть выше сердца. Левмир тут же наложил вторую. Сардат бросился в атаку.

Лицо вампира менялось от безграничного удивления к немыслимой злобе. На него напали люди! Нельзя такого спускать, просто нельзя!

Перехватив руки Сардата, вампир отшвырнул его. Топор улетел в другую сторону. Следующая стрела упала, переломленная надвое. Вампир перевел взгляд с Левмира на Сардата. Первый стреляет, а второй сильнее, больше. С кого начать? Он бросился на Левмира. Стальные пальцы вцепились в горло, стиснули, ломая хрящи. Левмир почувствовал зловонное дыхание вампира, когда его клыки приблизились к шее.

Руки действовали быстрее головы. Выхватив нож, Левмир ударил вампира в левый бок, и сразу понял: мимо. Пальцы лишь на мгновение ослабили хватку, прежде чем сомкнуться еще сильнее. Левмир отвел руку назад, ударил еще раз. Перед глазами расплылось черное пятно, сквозь рубашку прошли клыки, впились в плечо. «Вот и смерть, — подумал Левмир. — Совсем не страшно».

Воздух заполнил легкие со страшным, скрежещущим звуком. Тряхнув головой, Левмир обнаружил себя на земле. Зрение медленно возвращалось, горло, казалось, распухло раза в четыре, но зато он мог дышать.

Стрелы из колчана рассыпались. Найдя взглядом самострел, Левмир пополз к нему. Издалека доносились звуки битвы. Что-то кричал Сардат, ревел вампир.

Рука легла на ложе самострела. Взгляд скользнул по земле. Одна из стрел валяется рядом. Быстрым движением наложить на механизм, взвести рычаг — готово. Левмир перекатился на спину.

Из спины вампира торчал топор. Сардат с ножом в руках отбивался от неуклюжих атак вампира. Видно, поврежденная спина мешала тому двигаться выверено. На сосредоточенном лице Сардата никаких эмоций. Спокойные расчетливые движения. Каждый выпад — колотая рана или порез. Левмир заметил, что раны зарастают не так быстро. Вампир терял силы.

Левмир прицелился. Голова, сердце… Руки слишком дрожали, поэтому пришлось выбрать цель попроще. Выждав, пока вампир повернется к нему спиной, Левмир спустил рычаг. Самострел едва ощутимо дрогнул в руках, стрела пробила спину вампира под лопаткой, и тот упал на колени, ахнув. Кровь потекла из раны. Значит, получилось. В последний миг их сердца всегда выбрасывали небольшую порцию крови.

— Голова, — прохрипел Левмир, сам испугавшись своего голоса.

Сардат подскочил к вампиру. Сильные руки выдернули топор. Сапог ударил в спину, бросив баронета лицом в землю.

— Это тебе за Олнору, выродок, — зарычал Сардат.

Окровавленное лезвие вонзилось в плоть, и голова откатилась от судорожно дергающегося тела. Левмир прикрыл глаза. Кончено.

— Ты как? — подбежал к нему Сардат. Левмир только рукой махнул — говорить не хотелось.

— Башку задери. Так, ну-ка… — Шершавые пальцы прощупали гортань. Левмир морщился, но терпел. — Вроде не сломал, передавил только. Да, нехорошо вышло…

— Жив ведь, — шепнул Левмир, кривясь от боли.

— Это пока тебя твоя разлюбезная не увидела. Увидит — убьет.

Левмир улыбнулся. От мысли, что где-то там есть целая и невредимая И, даже боль немного отступила.

— С этим чего? — Сардат повернулся к останкам вампира. — Закопать?

Левмир мотнул головой.

— Сжечь?

Кивок. Сардат огляделся в поисках хвороста. Солома давно прогорела, а поблизости, как назло, росли только массивные деревья.

— Придется коры настругать, — вздохнул Сардат. Но не успел двинуться с места. Тучи, с утра висевшие над лесом, разразились дождем. Одежда моментально промокла, по земле заструились ручьи.

— Вот гадство! — заорал Сардат, перекрикивая мощь неистовствующей стихии. — Ладно, никуда он без башки не денется!

Обоюдными усилиями столкнули тело в яму и наспех присыпали землей. Голова осталась лежать на безопасном расстоянии. Сардат махнул рукой в сторону поселка: пошли! Разговаривать даже не пытались — дождь глушил все звуки.

Подойдя к реке, Левмир заметил на той стороне одинокую фигурку. Все разбежались по домам, застигнутые дождем, мокли брошенные ковши и лопаты. Лишь одно живое существо могло упрямо сидеть, не сводя глаз с леса, под таким сильным ливнем. Мокрые волосы казались издалека серыми, но Левмир узнал И. Побежал к ней, поплыл, сражаясь с течением. И не двигалась. Когда Левмир, едва дыша от усталости, остановился напротив нее, она встала. Взгляд скользнул по отекшему горлу Левмира, отметил несколько новых прорех на одежде.

— Убили? — спросила.

Левмир кивнул. Сардат встал рядом с товарищем.

— Все нормально. Ну да, немножко повозились, но зато проблему решили. Давай только без истерик, лады?

— Давай, — согласилась И. Спокойно подняла ковш, зачерпнула больше половины мокрого песка и вывалила на голову Левмиру. Сардат расхохотался от этого зрелища, но смеялся недолго — следующий ковш песка высыпался на него.

— Дураки оба! — закричала И, судя по голосу, заливаясь слезами. — Я тут… А вы!..

Развернулась и побежала. Ноги скользили по песку. Она падала, поднималась, но ни разу не обернулась. Левмир даже не мог ее окликнуть. Шагнул следом, но на плечо легла рука Сардата. Левмир повернулся и прочел в его глазах страшный ответ на невысказанный вопрос.

— Сейчас? — одними губами произнес он.

Сардат кивнул.

— Лучшего случая не будет. До вечера точно не хватится, а вечером я ее отвлеку как-нибудь. У тебя будет время. Жди. Я приведу лошадь.

Спустившись к реке, Сардат умылся, стряхнул песок с волос и побежал к поселку. Левмир опустился на то же место, где сидела И. Песок еще теплый. Рядом лежит канифасовый сверток. Вода почти не пропитала плотную материю. Развязав несколько узелков, Левмир увидел краюху хлеба и две картофелины. Обед.

Левмир крепко завязал узел, прижал сверток к груди. Он возьмет его с собой. Не есть, нет — просто прикасаться и вспоминать, как в последний раз проводил взглядом ту, без которой жизнь не имела смысла.

Прекратился дождь. Над лесом вдали показалась радуга. Левмир встал на ноги, ладонь отряхнула капли с лица.

— Сейчас, — шепнул он. Ни завтра, ни послезавтра он бы не решился.

* * *

Задержались на работе дотемна. Сардат не пускал мужиков домой, пеняя им, что бросили работу в дождь.

— Меньше недели до поезда! — восклицал он, сам себе не веря. Золота добыли достаточно, чтобы запастись пропитанием на ближайшие три месяца. Но никто не спорил, только смотрели недоуменно.

Подойдя к дому, Сардат остановился, закурил папиросу. Итак, все случилось. Левмир уехал в сторону горной гряды, высящейся на севере. Сейчас он должен быть довольно далеко отсюда. Куда она денется? Не бежать же следом — толку нет. Сардат поморщился, представляя, сколько будет слез и криков. Ничего, пройдет. Все проходит.

Войдя в дом, Сардат увидел И, сидящую в углу, обняв колени. Она изо всех сил старалась не смотреть на дверь, но, краем глаза заметив, что Сардат один, повернула голову. Мать, напевая, собирала на стол.

— Поздно ты, — сказала она сыну. — А Левмира куда задевал?

— Задержится он, — проворчал Сардат. — Давайте ужинать. Чего ты там уселась? Садись за стол.

И не шелохнулась. Зато теперь зеленые глаза буравили Сардата, не мигая.

— Где это он задержится? — спросила.

Сардат устроился на лавке, взял ложку, перемешал суп. И, не отрываясь, следила за каждым движением.

— Садись есть! — повысил голос Сардат.

Мать, почувствовав, что происходит неладное, замерла у печи.

— Где Левмир? — еще громче спросила И, стиснув кулачки.

— Сказано тебе — занят он! — крикнул Сардат. — Ешь давай, а то голодной спать отправлю.

И подошла к столу, села напротив Сардата. Бледное лицо, глаза горят, будто у припадочной.

— Где он? Что случилось? Он жив? — Последний вопрос прозвучал тихо, почти неслышно.

— Жив, конечно, чего ему помирать-то? — буркнул Сардат. — Хватит пытать, все равно поздно…

— Что поздно? — И привстала, нависнув над ним, будто хищная птица над кроликом.

— Нечего мне тут в суп волосами трясти! — прикрикнул Сардат. — Уехал он. Тебя здесь оставил. Ну? Ясно?

И покачнулась. Сардат вскочил, взял ее за руку, боясь, что она упадет. Но И даже не заметила прикосновения.

— Куда уехал? — шепнула она.

— Куда-куда… К Алой Реке, куда же еще? — Дальше тянуть смысла не было.

Такого бледного лица он еще ни разу не видел. И смотрела, как безумная. Медленно повернув голову к матери Сардата, она сказала:

— Уважаемая Дорла, не будет ли это оскорблением, если я попрошу вас ненадолго оставить нас наедине?

Ровный, безжизненный голос, не окрашенный ни единой эмоцией. Женщина закивала, выскочила за порог. Как только дверь захлопнулась, И спросила:

— Это ты его подбил?

— Намекнул, — признался Сардат. — Ну сама посуди — какая тебе Алая Река? Мы с мужиками как-то на скалу забирались — там, сколько глаз видит, одна степь. Даже на горизонте не блеснет. А ты вон какая маленькая, да слабенькая. Сиди уж тут, дай парню перебеситься. Вернется он, никуда не денется.

— Маленькая, да слабенькая, — повторила И, поворачиваясь к Сардату. — Решил за всех, да?

Сардат почувствовал, как от увиденного отнимаются ноги. Еще недавно зеленые, глаза пылали красным, белки почернели. Верхняя губа поползла вверх, обнажая клыки.

— Что ж затрясся, большой и сильный? — прошипела девочка, больше не казавшаяся самым милым на свете созданием. — Помнишь, поцелуй просил? Сейчас я тебя расцелую — взвоешь!

* * *

Лошадь шла шагом, Левмир не понукал ее. Ослабив поводья, предоставил Златке выбрать подходящую скорость, обходить пригорки. Отец иногда позволял ему прокатиться верхом, но это было давно, да и лошади свои, знакомые. К этой же надо привыкать, потому Левмир и не хотел навязывать свою волю. Кроме того, из-за слез, застивших глаза, он ничего не видел.

Ярко светит луна, причудливые тени ползут по земле. Что сейчас там, в поселке? Должно быть, Сардат уже рассказал о его решении. Как поступит И? Бросится следом, но Сардат ее остановит. Поплачет, наверное… Много дней или даже недель пройдет, прежде чем она смирится, поверит, что так правильно.

Представив заплаканное лицо И, Левмир стиснул поводья, закрыл глаза. Лошадь фыркнула, почувствовав напряжение.

— Я вернусь! — прошептал Левмир. — Вернусь, во что бы то ни стало! А ты… Ты просто дождись.

С каждым шагом обрывалась очередная ниточка, связывающая душу с поселком. Каждый разрыв — мучительная боль. «Это пройдет, — убеждал себя Левмир. — А когда вернусь, ни за что ее не оставлю. У меня будут силы, чтобы защитить ее от чего угодно!»

Он заставил себя поверить, перед глазами встала картина триумфального возвращения. Руки приподняли поводья, бедра сжали бока лошади. Издав короткое ржание, Златка перешла на бег.

Ветер осушил слезы, губы кривились в нелепой усмешке. Да, только так — все ближе Алая Река, и даже если идти до неё пять лет, бегом можно управиться за два!

Как будто другая лошадь заржала, но Левмир решил, что ослышался. Слишком сильно бил по ушам ветер. Но вот Златка поднялась на дыбы. Вцепившись ей в шею, Левмир успел заметить, как что-то голубое, сверкающее ударило в сухое дерево впереди. Молния? Но откуда, среди ясного неба? Дерево вспыхнуло, затрещало.

Лошадь опустилась на все четыре ноги, Левмир похлопал ее по шее — мол, успокойся, все нормально. Не успел обернуться — черная лошадь с громовым ржанием выскочила перед ним, остановилась, озаренная сполохами огня. Всадник явно знал, как обращаться с поводьями. Но не всадник — всадница!

Со смешанным чувством ужаса и восторга Левмир смотрел на раздуваемые ветром сверкающие волосы, на пылающие уголья глаз. Позади неистовой всадницы на крупе коня лежал бесформенный сверток. Легким движением И скинула его на землю. Сверток застонал, зашевелился и оказался Сардатом. Левмира передернуло, когда он увидел окровавленное лицо. Нос явно сломан, губы разбиты, под правым глазом расплывается фингал.

— Вот о таких вещах надо сразу предупреждать! — закричал командир, указывая трясущимся пальцем на И. Судя по тому, как невнятно звучали слова, нескольких зубов недоставало.

— Ты не это хотел сказать, — прорычала И.

Сардат плюнул кровью и, не глядя в глаза Левмиру, опустился перед ним на колени.

— Я прошу прощения, — пробормотал он.

— За что? — Левмир все еще не мог оценить происходящее. Что случилось в поселке? Для чего И выдала себя?

— Я просто пытался от тебя отделаться, чтобы заполучить ее, — еще тише договорил Сардат.

И спрыгнула с лошади.

— Заполучил? — спросила, проходя мимо. — Или еще добавить?

— До смерти хватит, — огрызнулся Сардат.

Левмир тоже соскочил на землю. Смотреть на Сардата не мог — в сердце будто выжгли дочерна еще один, прежде живой и трепещущий кусок.

Остановившись в шаге от Левмира, И преклонила колени.

— А мне за что извиниться? — всхлипнула она. — Ты скажи, в чем провинилась, что ты меня бросил? Чем разозлила, что даже не попрощался?

Ни толики обвинения не было в ее словах. Только слезы и отчаяние. Забыв про все на свете, Левмир бросился к ней, поднял, прижал к себе, вдыхая такой родной запах ее волос.

— Я ведь ничего плохого не делала, — лепетала И. — Старалась помогать, делала, что могла. Может, больше надо? Ты скажи, я все смогу!

— Я просто хотел, чтобы ты жила, — шепнул ей на ухо Левмир.

Холодное тельце в его руках перестало вздрагивать. Отстранившись, И заглянула ему в лицо. Светящиеся красным глаза, казалось, пронзали душу насквозь, но Левмир давно привык видеть за ними другие, зеленые, блестящие, как росинки на траве.

— Ты оставил меня, чтобы спасти?

Левмир кивнул.

— Я же видел, как тебе там хорошо. Дети тебя полюбили… Думал, так будет лучше.

По выражению лица И было непонятно — то ли она сейчас его ударит, то ли рассмеется.

— А ты правду тогда сказал, — медленно произнесла И. — Дурак деревенский.

Улыбнулась, потом усмехнулась, и вот чистый, звонкий смех разливается по степи.

— Мне нужна кровь, — сказала И, отсмеявшись.

— Можешь взять мою, — предложил Сардат. Он стоял, опираясь о черную лошадь. — Я виноват…

И отмахнулась:

— Еще чего! Чтоб вообще за мной хвостом ходил? Нет уж.

Прижалась к Левмиру. Он вздрогнул, ощутив на шее холодные губы, острые клыки. Крошечный укол — будто комар ужалил. Голова закружилась, по телу пробежала сладостная дрожь. Раньше И никогда не пила кровь из шеи, чувство оказалось в сотню раз сильнее. Левмир застонал. Руки безвольно обвились вокруг талии девушки. А прекрасная пытка все не кончалась. Все глубже и глубже в бездонный колодец. Все дальше и тише надрывается панический голос в голове: «Я умираю, умираю!»

Левмир очнулся, лежа на лошадиной шее. Внизу неспешно плыла земля, доносился перестук копыт. Должно быть, уснул дорогой, вот и примерещилось все…

Левмир приподнялся и сразу понял две вещи. Впереди виднеются знакомые домики поселка, а сзади кто-то сидит.

— Такое тебе наказание, — прошелестел самый прекрасный в мире голос. — Будешь плохо себя вести — каждую ночь стану кровь пить, чтоб сил бегать не осталось.

Левмир вывернул шею и поцеловал зеленоглазую девчонку в теплые губы.

— Ты лежи, отдыхай. — Она толкнула его в спину. — Я погорячилась все-таки…

Левмир послушно прилег, обнял мускулистую лошадиную шею. Глаза сами собой закрылись.

— Хочешь, я с тобой останусь? — пробормотал он в полусне. — Не пойдем никуда, будет просто жить, как все.

Маленькая ладошка легонько шлепнула его по затылку.

— Дождемся поезда, — сказала И. — Возьмем припасы и пойдем, как собирались. Понял меня?

— Понял, — улыбнулся Левмир и провалился в глубокий сон.

* * *

— Зря мы тут сидим, — вздохнул первый баронет. Он распростерся в огромном кресле, ноги вытянуты в сторону камина.

— А тебе не все равно? — отозвался второй баронет, развалившийся во втором кресле. На коленях у него лежала раскрытая книга. На столике между креслами — четыре полных пробирки. — Пьем вволю, Кастилос угощает, да еще и выслуживаемся перед Эрлотом.

Первый заерзал.

— Не люблю я так. Делать — так уж делать. А если про нас забыли? Если Кастилос не вернется? Надо идиотом быть, чтобы вернуться в город сейчас.

— А он, по-твоему, великого ума? Знаешь ведь, что он к Алой Реке ходил? Какой нормальный человек в такую даль попрется!

— Но-но! — Первый поднял палец. — Выбирай слова!

— Ох, прости… Вампир, конечно.

Размеренное течение беседы прервал стук. Баронеты повернулись к двери, их глаза расширились от удивления. Удивление стало еще сильнее, когда по лестнице со второго этажа спустился пожилой человек во фраке.

— Ты кто? — спросил первый баронет.

— Чевбет, дворецкий господина Кастилоса Вэссэлота, — не глядя на баронета, отозвался человек.

— Откуда ты взялся?

— Я здесь живу.

— Мы тут месяц сидим, тебя не видели!

Чевбет проигнорировал восклицание. Отодвинув засов, он склонился, приветствуя вошедших. Вошли двое. Один — молодой и, очевидно, вампир. Длинные спутанные волосы безжизненно свисали до плеч, одежда — изодранные лохмотья. На лице — озабоченность. Бросив взгляд на баронетов, повернулся к Чевбету.

— Это что?

— Господа изволят дожидаться вас последние тридцать дней, — доложил Чевбет.

— Ясно. Перо, чернила, бумагу, печать и конверты. Ах да, еще ящик с кровью.

— Подать сюда?

— Да, пожалуйста. Я переоденусь. Аммит, тебе что-нибудь захватить?

Тут он повернулся к спутнику. К нему же обратились взгляды недоумевающих баронетов. Этот вампир постарше, в волосах серебрится седина. Усталое, равнодушное лицо, одежда не лучше, чем у первого.

— Пожалуй, только плащ, — зевнул Аммит. — Я не привередлив. Ну и кровь, само собой.

Баронеты взглядами проводили молодого вампира, взбежавшего по лестнице. Чевбет немедленно испарился, Аммит же подошел к креслу, в котором сидел первый баронет.

— Встань, походи, — велел Аммит. — Разомни ноженьки.

Баронет уступил место. Одного взгляда на Аммита хватило, чтобы понять — это не просто старый вампир, а древний. Возможно, даже из первых.

Второй баронет попытался завязать разговор:

— А это что, Кастилос? — Палец указывал вверх.

Аммит поднял глаза и посмотрел на потолок.

— Надо полагать, что да.

Баронеты переглянулись. В глазах зажглось алчное пламя.

— Дождались! — воскликнул второй.

— Это точно, — сказал Аммит. — Дай-ка книжку, а то заляпаешь.

Баронет протянул книжку через столик, раздумывая, что имел в виду Аммит.

Простучали быстрые шаги, и Кастилос, одетый в новый серый костюм, спустился в гостиную. Бросил свернутый плащ на колени Аммиту. Словно призрак, появился Чевбет, положил на столик письменные принадлежности. Первый баронет шагнул к Кастилосу, вытянув руку перед собой, но тот не заметил его, подошел сразу к столику.

— В моей комнате спят какие-то дети, что это значит? — спросил у Чевбета, одновременно жестом показывая второму баронету, что кресло нужно освободить.

Баронеты лишились дара речи. Дети? Дворецкий? Сколько же людей незримо живет в этом доме?

— Его величество Эрлот изволил закрыть школу, — развел руками дворецкий. — Чтобы хоть частично соблюсти ваши инструкции, я уговорил его отпускать детей сюда раз в неделю, но пришли только эти трое. Их не успели приписать ни к кому, никто их не ищет. Я позволил себе укрыть их здесь…

— Ты все сделал правильно, Чевбет. Да уберись ты, в конце концов! — Последнее относилось ко второму баронету.

Тот, воспылав негодованием, рывком поднялся с кресла и протянул руку, думая схватить Кастилоса за плечо. Вышло иначе. Кастилос выкрутил баронету руку, заломил за спину и ударил ребром ладони по затылку. Когда баронет упал, Кастилос уперся ногой ему в спину и безо всякого усилия оторвал голову. Огляделся, словно ища, куда бы пристроить, и бросил в камин.

— Осторожно! — воскликнул Аммит. — Ковер!

Спохватившись, Кастилос отшвырнул обезглавленное тело на камни перед камином. На ковер не упало ни капли.

Первый баронет, разинув рот, смотрел, как Кастилос садится в кресло, как перо окунается в чернильницу, как на бумаге появляются слова.

— Ты… Ты…

— Аммит, убей его, если тебя не затруднит, — бросил Кастилос, не поднимая глаз. — Чем быстрее я закончу, тем скорее уйдем.

— Мы исполняем приказ короля Эрлота! — завопил баронет, пятясь к двери.

— «Мы»? — усмехнулся Аммит, приближаясь к нему. — И много «вас» осталось?

Пока Аммит разбирался с баронетом, стараясь не запачкать кровью роскошный ковер, Кастилос продолжал писать. Одновременно давал инструкции Чевбету:

— Я напишу три письма. Одно оставлю тебе — на всякий случай. Другое ты отправишь Эрлоту. Третье… Тут придется постараться. Я хочу, чтобы его получили графья. Насколько мне известно, они сейчас в крепости. Найди кого-нибудь из прислуги, если надо — подкупи. Хотя, чем сейчас подкупать — ума не приложу… В общем, я в тебя верю, Чевбет. Совет должен знать ситуацию — это поможет сдержать Эрлота.

— Слушаюсь, господин. Осмелюсь спросить: когда вас теперь ожидать?

— Не знаю, право слово. Возможно, придется добираться до Алой реки.

— Лет через пять?

— Не теряй надежды!

Тут подал голос Аммит:

— Ты все-таки намерен вернуться?

— Ты там закончил? — поморщился Кастилос.

— Сейчас. Последние штрихи…

— Тащи его к огню. Чевбет, прости, что намусорили. Нужно будет сжечь тела, сам понимаешь… Разделаешь, или помочь?

— Думаю, управлюсь до пробуждения детей, — улыбнулся дворецкий.

— Ты лучший, Чевбет!

Ворча под нос, Аммит положил изуродованный труп на первый, голову аккуратно поставил сверху.

— Черепа можешь потом на кольях выставить снаружи, — посоветовал дворецкому. — Хотя… Нет, Эрлот взбесится. Лучше зарой где-нибудь.

Кастилос запечатал три конверта, протянул их Чевбету. Аммит набивал карманы пробирками из ящика. Кастилос тоже взял, сколько смог.

— Надеюсь на тебя, Чевбет.

— Счастливого вам пути, господин!

Закрыв дверь, Чевбет повернулся к безжизненным телам у камина. Улыбнулся, расстегивая манжеты.

— Ну, хоть какая-то работа.

Глава 27 Поезд не пришел

Сардат боялся обернуться. Стоя на дощатом помосте полустанка, до боли в глазах всматривался в туманную даль, туда, где рельсы, постепенно сходясь в одну точку, исчезали из виду. Пусто. Тихо. Сардат спрыгнул с помоста, положил руку на рельс, надеясь уловить хотя бы слабую дрожь.

Кто-то прыгнул на землю рядом. Не глядя, Сардат понял, что это Левмир.

— Опаздывает?

Велик соблазн ответить: «Да!» Сардат покачал головой.

— Поезд всегда приходил в этот день. Задолго до моего рождения. Ни раньше, ни позже. Не понимаю…

Сардат повернулся к застывшим в ожидании мужикам. Они сгрузили с повозки бочки золота и теперь глядели на командира. Будто от него зависело, придет поезд или нет.

— Подождем, — сказал Сардат.

Мужики закивали. Никто не проронил ни слова, на одеревеневших лицах читался страх. Продукты на исходе, рыбы в реке не так уж много. Поезда ждали, как чуда.

— Может, день перепутал? — спросил Левмир.

— Чушь не городи, — оборвал его Сардат. — Не дети малые, понимаем, когда какой день.

Присели на помост, свесив ноги. Сардат закурил папиросу. «Думай! — приказал он себе. — Что будешь делать, если поезд не придет?» Нехотя, еле шевелясь, идеи начали выходить на поверхность. Первое — свернуть золотодобычу, в ней нет больше смысла. Второе — охота. Придется наделать луков, оживить старую кузню и выковать наконечники. Хорошо бы разбить огороды, но для этого нужны семена. Пожалуй, можно дойти до рудокопов, у них вроде были какие-то посадки. Да, конечно, кто-то будет роптать, некоторые умрут, но поселок будет жить.

— Что могло заставить людей отказаться от золота? — произнес Сардат.

Левмир ответил. Говорил в полный голос, и хрипов оказалось на удивление мало:

— Полагаю, вампиры.

— Для чего? — пожал плечами Сардат. — То, что столько лет работало… А, да что с тебя спрашивать! Кто знает, что там происходит теперь?

— Кое-кто знает.

Левмир кивнул в сторону реки и стоящего за ней леса. Сардат замер, не донеся папиросу до губ.

— Ты что же, думаешь, его еще можно…

— Можно. Он будет слаб, проблем не доставит. К тому же его можно связать. Найдется цепь?

— В кузне. — Сардат махнул рукой в сторону. Кузня, когда-то основательно отстроенная на месте первого поселка, так там и осталась. Люди передвигались по течению реки, когда песок истощался, переносили дома, а если нужно было подковать лошадей или поправить инструмент — шли к старой кузне.

— Лучше перенести его туда.

Сардат смотрел на Левмира, на его суровое, задумчивое лицо.

— Тебе сколько лет-то?

Левмир ответил не сразу, будто вспоминал правильный ответ:

— Тринадцать.

— Тринадцать… Ты хочешь сказать, что мы с тобой потащим в кузню гниющий труп, пришьем ему голову…

— Нет! — Левмир почему-то улыбнулся. — Во-первых, они не гниют. Во-вторых, пришивать не надо, просто приставим.

— Не стал бы я его башку в руки брать…

— Я возьму. Ну так что?

Сардат вздохнул, поднимаясь на ноги.

— Все равно ждать нет смысла. Давай. Ты и я.

Левмир встал рядом с ним.

— Ты, я и она, — поправил. — Больше такого не будет.

Сардат повернулся к своим, смело глядя в настороженные глаза. Он не ощущал себя смельчаком — просто посмотреть в глаза Левмиру казалось еще тяжелее.

— Грузите бочки, отправляйтесь по домам. Поезда не будет.

— Как? — хором выдохнули мужики.

— Видимо, никак. Знаю то, что вы. Вижу то, что вы. Пока с поездом непонятка — никаких работ. Ловите рыбу и отдыхайте. Берегите припасы. Все, пошли. Вечером вернусь в поселок, тогда поговорим.

Бросив последний взгляд на убегающие вдаль рельсы, Сардат пошел к поселку. Левмир держался сзади. После того как Сардат в третий раз покосился на него, Левмир не выдержал:

— Что-то не так?

— Ага, — кивнул Сардат. — Пытаюсь понять, что у тебя на уме.

— Я ничего не скрываю.

— Я ничему не верю. Ты узнал, что я пытался отбить у тебя девчонку. И что? Так все это оставишь?

Левмир пожал плечами.

— А что, по-твоему, я должен делать?

— Это что, я тебя должен учить? Ну, ты должен меня ненавидеть, следить, чтобы я не оставался с ней наедине. Может, даже морду мне набить.

— Твоей морде, по-моему, хватит. — Левмир рассмеялся. Сардат недовольно шмыгнул распухшим носом.

— То есть, что — совсем не боишься?

— Нет.

— Я ведь сказал, что не буду пытать эту тварь, буду ждать снаружи. Как и она — вряд ли девочка захочет на такое смотреть. Не беспокоишься, что произойдет, когда мы с ней останемся наедине?

— Нет.

— Почему?

Левмир снова задумался. Этим он сильно отличался от всех людей, которых знал Сардат. В подобных разговорах каждый знал, как отвечать — быстро, нагло. Замолчать означало признать правоту соперника. Но когда молчал Левмир, Сардат не чувствовал себя победителем.

— Было время — я держал ее на цепи, — огорошил его Левмир. — И тогда она не была со мной. Я разбил цепь, и теперь мы связаны так крепко, что нельзя разделиться. За что мне тебя ненавидеть, если ты никогда такого не видел? Зачем мне приковывать ее цепью, если она — часть меня?

Помолчав еще, он добавил:

— В деревне я ничему не успел научиться — не смотрел на девчонок, они казались глупыми и скучными. Встретил ее, и понял, что других таких нет. Она единственная. Если кто-то и мог меня научить, как с ней быть, так это она. Я хорошо учился, и последний урок усвоил крепко. Вот и подумай, можно ли с ней, как с другими?

Сардат не знал, смеяться или плакать. Улыбнулся.

— Тринадцать лет, — сказал, глядя на виднеющуюся вдалеке фигурку с блестящими волосами, облепленную детьми. — Много ли понимаешь? Да и она не старше. Все люди одинаковые. А про девок и говорить нечего.

Подойдя к дому, Сардат разогнал в стороны детей.

— Кыш отсюда, мелюзга! Тетеньке пора заниматься делами.

Потом сказал, обращаясь к удивленной И:

— Мы тут собрались поразвлечься. Раскопаем труп, отнесем в кузню, приделаем ему башку и станем пытать. Левмир считает, ты такую веселуху ни за что не пропустишь.

Подумав, И кивнула:

— Правильно считает. А зачем?

— Поезд не пришел, — отозвался Левмир.

Посмотрели друг другу в глаза. Сардат почувствовал, как они будто разговаривают, не произнося ни слова. «Она — часть меня». Так и выглядит ведь.

— Плохо. — И поджала губы. — Я сейчас, сказку спрячу.

Собрав разрисованные листы с очередной сказкой — что-то о двух драконах и Алой Реке — И скрылась в доме.

— Все хочу спросить, — повернулся к Левмиру Сардат. — Зачем ты эти сказки перекраиваешь? Про Эмкири я еще в детстве слышал — там совсем по-другому было.

Взгляд Левмира стал жестче.

— Потому что это — их сказки, — процедил он сквозь зубы. — А я хочу, чтобы у нас свои были. Пусть они сами себя развлекают, если так нравится.

Из дверей выскочила И, готовая к походу.

— Идем? — Она схватила Левмира за руку.

Сардат кивнул. Хотел еще расспросить о сказках, но при девчонке не стал. Лучше уж так подумать, как Левмир постоянно думает. Может, и придет в голову какая дельная мысль.

* * *

Сардат помог приковать безголовое тело к столбу посреди кузни.

— Есть тут огненный порошок? — спросил Левмир.

Сардат указал на бочку.

— Я бы все-таки просто сразу его сжег, — сказал он на всякий случай.

Левмир не обратил внимания — исследовал содержимое бочки. В дверях стояла И, теребя ромашку. В глазах стояла тревога.

— Может, мне остаться? — предложила.

— Не надо. Просто будь рядом, хорошо?

И кивнула. Сардат вышел, увлекая ее за собой. Закрылась дверь.

Левмир поковырял ножом слежавшийся порошок. Рука проверила карман — огниво на месте. Можно начинать.

— Ни капли страха, — прошептал Левмир. — Ни капли.

Подняв с пола отрубленную голову, шагнул к столбу. Сердце застучало, пересохли губы. Левмир вытянул руки и поставил голову на остатки шеи. Почти сразу в ладони передалась дрожь. Голова шевельнулась.

Левмир отступил. В правой руке поблескивал нож. Голова почти срослась с телом, но никакого движения. Левмир предполагал, что так получится. Сжав лезвие левой ладонью, сделал разрез. Махнул рукой в сторону вампира, несколько капель попали на синюшные губы, большей же частью — на грудь и лицо. Синий язык молнией скользнул по губам, слизывая кровь. Остальные капли впитались в кожу, придав ей чуть более живой оттенок. Вампир застонал, приподнялись веки, открывая черные глаза.

— Ты…

— Я, — кивнул Левмир. Скинув куртку, обмотал кровоточащую ладонь. Вампир жадно следил за его действиями.

— Еще… Еще немного крови, — прошипел. Брякнула цепь — пленник пробовал силы.

— Хочу тебя кое о чем спросить.

— Нет, сперва кровь. Дашь крови, и я…

— И ты порвешь цепь, попытаешься меня убить. Сюда ворвутся те, что остались снаружи. Одна из них — вампир, ты с ней сталкивался. Она гораздо сильнее тебя. Так что нет, никакой крови. Я предлагаю другое.

— Что? — Вампир заскрипел зубами. Казалось, сейчас из глаз потекут слезы.

— Смерть. Не мучения от голода, а смерть. Я сожгу тебя, и все закончится.

Лицо вампира исказилось. Из-под верхней губы показались клыки — кривые, желтые.

— Ты забрался в такую даль — почему? — продолжал Левмир. — От чего ты бежал?

— Тебя это не касается! — отвернулся, глядя в единственное окошко. На шее проступила ломаная линия шрама.

— Мне нужно знать, что происходит в мире. После того как Эрлот стал королем — что изменилось?

Вампир издал звук, похожий на смешок.

— Все изменилось.

— Расскажи все. — Левмир приблизился к пленному, оставаясь все же на безопасном расстоянии.

— Ага. Чтобы ты меня потом сжег?

— Ты меня неправильно понял. У тебя два пути. Либо я сожгу тебя, либо оставлю здесь, бессильного, умирать от голода. Перед закатом буду отрезать тебе голову, а с рассветом ставить обратно. Никто тебя не найдет, твои мучения продлятся вечность. Жажда ведь невыносима?

— Выродок! — заскрежетал зубами вампир. — Откуда в тебе столько злобы? Ты ведь совсем ребенок!

— Да, ребенок. У которого вампиры убили родителей. Которого вампиры лишили дома. Не рассказывай о злобе тому, кто прятался в колодце рядом с трупом отца.

Солнечные глаза Левмира встретились с лихорадочно-красными — вампира.

— Как тебя зовут?

Пленник отвел взгляд.

— Рогид, — проворчал он. — Человеческое имя. Я — баронет.

— Хорошо. Меня зовут Левмир.

Во взгляде Рогида проснулся интерес.

— Да неужели? Из Сатвира?

— Откуда ты знаешь?

Рогид рассмеялся.

— Эрлот ищет тебя, малыш. А если он ищет — он найдет. Мой тебе совет: возьми мою кровь, ту, что осталась, и беги.

— Мне не нужна твоя кровь. Зачем я Эрлоту?

— Никто не знает, — прошептал вампир. — Если хочешь знать мое мнение — он безумен, только и всего. Все его деяния — безумие. А еще больше безумны те, кто его поддерживает.

— Так ты расскажешь мне?

Рогид помолчал.

— Проследи, чтобы сгорело все. Развей пепел. Обещаешь?

— Клянусь.

— Тогда позови ее.

Левмир часто заморгал, не ожидал такой просьбы.

— Кого?

— Ту, что осталась за дверью. Я чую ее. Пусть войдет, я буду говорить с ней.

Заметив колебания Левмира, вампир оскалил клыки в усмешке.

— Ты же не думаешь, что для нее я опасен больше, чем для тебя?

— Нет, не думаю, — медленно проговорил Левмир. — Но если выбирать, то лучше моя смерть, чем царапина на ее коже.

Рогид набрал воздуху в грудь. Это далось ему нелегко, судя по гримасе. Зато голос зазвучал чище:

— Я умру. Так неужели ты откажешь мне в том, чтобы исповедаться той, к чьему роду я примкнул? Я не трону ее, клянусь… клянусь Алой Рекой, ибо больше у меня ничего не осталось.

* * *

«Любит. Не любит. Любит. Не любит», повторяла мысленно И, ощипывая лепестки ромашки. Сидела на скамеечке неподалеку от кузни и вспоминала. Давным-давно, когда еще отец был жив, она при каждом удобном случае сбегала из дому и гуляла по лесам в различных формах. Часто подкрадывалась к деревням, смотрела, слушала. Однажды в лесу увидела девушку, сидящую на дереве с ромашкой в руке. В памяти остались нежные пальцы, отрывающие лепесток за лепестком, мечтательная улыбка, и едва слышный шепот: «Любит. Не любит. Любит». Кружась, лепестки падали на землю, будто снежинки…

На лицо И упала тень. Сардат смотрел, как девочка терзает ромашку.

— Чего тебе? — нахмурилась И.

— Любуюсь, — ухмыльнулся Сардат.

— Нечего мной любоваться. Я обычная.

Смех Сардата окончательно смутил И.

— Ты-то обычная? Хотел бы я тогда на необычных поглядеть!

И покраснела. Пальцы вырвали оставшиеся лепестки, получилось, что «Любит».

— А все же, почему он? — Сардат не сводил с девочки глаз.

— Мало получил тогда? — нахмурилась.

— Мы ведь просто разговариваем. Бить меня можно бесконечно. Мне, знаешь, и похуже доставалось, покуда отец жив был. Ты просто объясни, чем я плох? Что у него есть такое, чего нет у меня?

И задумалась, скручивая стебель ромашки в колесико. Губы тронула улыбка.

— Просто в глазах у него — солнце! А у тебя — земля.

Сардат принял игру:

— А у тебя глаза цвета свежей травы.

— Ну и что же?

— Трава-то на земле завсегда растет.

— Может, и растет. А тянется-то к солнцу!

— Так ведь не достать.

— А это смотря как стараться.

— Сожжет!

— Согреет!

Скрипнула дверь. Спорщики повернулись к Левмиру.

— Ну чего там? — крикнул Сардат.

Левмир подошел к И.

— Он хочет говорить с тобой.

— Да ни за что! — вырвалось у Сардата. — Рехнулся? Пустить туда ее одну?

— Я пойду, — подскочила И. Левмир кивнул, но Сардат заступил дорогу.

— Не вздумай!

И хлопнула его по плечу, прошмыгнула мимо.

— Найди мне пока новую ромашку! — крикнула, не оборачиваясь.

Любит? Не любит? Как можно думать о подобных вещах? И вспомнила, как когда-то, в прошлой жизни, Левмир спросил, любит ли она его. Вспомнила и ответ: «Конечно!» Удивилась тогда. Неужели можно усомниться, не понять такого? Неужели где-то есть люди, которые врут, что любят? Да, именно люди. Потому что вампирам не свойственно любить. Их сердца не трепещут, их кровь не горит. Но если разжечь этот огонь, потушить его не сможет никто. Лишь в человеческом языке существует страшное, непонятное, холодное слово «разлюбить».

И остановилась, касаясь ручки двери. Там, за дверью, искалеченный вампир ждет ее. Почему же в голове крутятся такие мысли? Почему нет даже легкого страха? Почему сразу побежала? Ответ пришел: потому что он так сказал. Левмир не заставил бы ее войти внутрь без нужды. А раз так — значит, надо, вот и все.

Дрожь пробежала по телу. Крепко зажмурившись, И попыталась найти в глубине души ту гордую принцессу, что топала ножкой на Левмира и кричала, что он должен слушаться. Исчезла, не оставив следа. Растаяла вместе с границей между «я» и «он». Ирабиль вошла в полумрак кузни, твердо зная, почему не боится: она не одна.

Рогид смотрел на нее, трясясь от боли. И прикусила губу — надо быть сильной! Несколько шагов, и вот она стоит напротив пленного.

— Значит, дочь Эмариса? — раздалось шипение. — Что тебя занесло в такую даль?

— Ты об этом хотел говорить? — И сложила руки на груди.

— Да, об этом. Хочу знать, почему принцесса бежит на край света. Почему живет среди людей, как равная. Мне не так много осталось — вы ведь не рискнете дождаться заката? — так почему бы и не рассказать? Я никому не выдам твой секрет, малышка.

Принцесса посмотрела по сторонам. Нашла табуреточку, села, сложив руки на коленях.

— Нет никакого секрета. Я бежала, чтобы спасти любимого. Потом узнала, что отца убили, и возвращаться стало некуда.

— Но так далеко… Зачем?

— Мы идем к Алой Реке.

— Зачем?

— Ты правда не понимаешь?

Голова вампира мотнулась из стороны в сторону, как у сломанной куклы. Отвернувшись, И вздохнула:

— Левмир всякое говорит. Говорит, что хочет стать сильным, чтобы защищать меня. Или что хочет отомстить за смерть родителей. Только это неправда. Он просто должен стать вечным, чтобы никогда не расстаться со мной. Понимаешь?

— Наверное, — прошептал Рогид. — Я мог бы дать ему свою кровь. Это решит проблему?

И улыбнулась, закрыв глаза.

— Нет, не решит. Он не поднимет подачки, иначе я бы его не любила. Дары ему тоже не нужны. Пока есть вдали призрак Алой Реки — мы будем идти. Может, это и есть жизнь. Может, так и выглядит счастье. Просто идти вместе, пока держат ноги. А потом — ползти. Вместе.

— Хочешь сказать, ты не вольешь ему в рот своей крови, когда придет последний миг?

Из-под опущенных век девочки показались слезинки.

— Я не знаю. Не спрашивай о том, о чем сама себя спрашивать боюсь.

— Ни один человек не добирался до Алой Реки…

— Я знаю! — вскричала И, срываясь с места. — Знаю, знаю, знаю! Чего ты от меня хочешь? Что мне сказать? Что когда он умрет, я дотащу его до Алой Реки и буду молиться на берегу, пока она не пересохнет? Ну вот, сказала! Доволен? Рад?

Услышав ответ, она не поверила ушам.

— Да, — выдохнул вампир. — Я рад, что вы существуете. Ты хоть понимаешь, кто вы такие?

Отерев рукавом глаза, И мотнула головой.

— Вы — сказка этого дрянного мира, — заговорил Рогид окрепшим голосом. — Вы — легенда, которую будут пересказывать люди и через тысячу лет. Дочь короля вампиров и деревенский парнишка, рука об руку идущие к мечте. Каждый ваш шаг сотрясает землю, рушит твердыню Эрлота. Представь, что вам удалось. И вы вернетесь. И все об этом узнают. Что тогда? Я вижу огонь, что загорится в глазах каждого человека. Я вижу сотни кулаков, взметнувшихся в воздух. Я вижу страх и растерянность на лицах вампиров. Вы двое — вы перевернете мир. После вас ему не стать прежним. Да умри вы оба на этом пути, про вас все равно сложат легенды! Я рад. Теперь я рад умереть, зная, что существует… немыслимое.

— Тебе не обязательно умирать, — прошептала И, ошеломленная речью вампира. — Мы могли бы…

— Избавь! — поморщился пленник. — Я не найду в себе сил стать рядом с вами. А против вас идти не захочу.

— Неужели можно лишь за или против?

— Когда вы вернетесь, других вариантов не будет. А теперь спрашивай. Я отвечу на все вопросы и приму смерть от того, кто достоин забрать мою жизнь.

* * *

Никогда еще жители поселка, собравшись вместе, не хранили столь жуткое молчание. На каждом лице — печать страха. В глазах — недоумение. На помосте, с которого Сардат обычно раздавал указания работникам или давал разносы провинившимся, стояли трое. В середине — И, с покрасневшими от слез глазами. К ней стремились все взгляды, ее словам внимали. Слева от девушки понурился Сардат, справа разглядывал обожженные ладони Левмир.

— Король Эрлот объявил конец эпохи людей! — дрожал тонкий голосок. — Он отменил донации, теперь… Теперь вампиры пьют кровь из горла каждого, кого пожелают. Людей собирают в городах. Держат в загонах и бараках. Деревни уничтожают. Оставляют лишь немного — чтобы было, чем кормить людей. Но и это ненадолго. В Кармаигсе их кормят…

Не смогла договорить — задохнулась от плача. Вперед шагнул Левмир. Его рука легла на плечо И.

— Людей кормят человечиной, — зазвучал хриплый голос. — Почти во всех городах сейчас творится одно и то же.

— Нам-то что? — выкрикнули из толпы. — Этих, деревенских, вечно доили, кто во что горазд. Поезд-то чего задерживается?

Пришел черед Сардата сделать шаг.

— Ты тупой? — крикнул, найдя взглядом возмущающегося. — Не слышал, что тебе рассказывают? Людей собрали в отстойники и кормят дерьмом. Они не покупают и не продают. Монеты больше не нужны. У вампиров одна ценность — кровь. А золото теперь вообще ничего не стоит. Поезд не задерживается, он просто не придет. И не надо мне тут сопли размазывать, не надо кричать, насколько все плохо. Даю время до рассвета. Подумайте, поговорите. Утром собираемся здесь же и решаем, как быть дальше. Если кто-то захочет покончить с собой, навалив полные штаны — сделайте это подальше. У тех, кто еще способен расправить плечи, будет полно забот, помимо того чтобы выносить ваши смердящие трупы. Все. Разошлись.

Безрадостно, тихо прошел ужин. Дорла плакала в углу, вытирая слезы платочком, остальные пытались есть. Проглотив несколько ложек супа, большей частью состоящего из воды, И отвернулась. Задрожали худенькие плечи. Сардат хмурился, глядя, как Левмир гладит девушку по спине, пытаясь утешить.

— Хотите идти — идите сейчас, — сказал командир.

И покосилась на него, Левмир покачал головой.

— Сейчас я могу дать пару лошадей, — продолжал Сардат. — Что будет завтра — не знаю. Если решим уходить, народ станет против — каждая лошадь на счету. Спасибо вам за все. Большего я сделать не смогу.

— Мы остаемся, — сказал Левмир. — По-крайней мере, пока.

И шмыгнула носом, кивнула. Сардат стиснул зубы.

— Что вы этим докажете? — чуть не закричал. — Поможете доесть остатки жратвы?

Левмир толкнул по столу тарелку.

— Забери. Обойдемся.

— Да я тебе сейчас…

Сардат вскочил, навстречу поднялся Левмир. Стол отлетел в сторону под испуганный возглас Дорлы. Между готовыми сцепиться парнями метнулась И.

— Перестаньте! — закричала девушка. — Левмир, сядь! А ты чего взъелся? Можно подумать, еды пожалел.

— Вас, дураков, пожалел! — прорычал Сардат, но кулаки опустил. — На лошадях хоть сколько-нибудь проедете, и на том спасибо. А так… Ну уйдем мы отсюда, пойдете вы пешком сразу. Кому легче-то будет? Чего вам ждать? Ну?

Левмир сидел, обхватив голову руками. Когда заговорил, голос доносился будто из глубокой ямы:

— Я поклялся больше никогда не бежать. Хватит. Не знаю, чем мы сумеем помочь, но не уйдем отсюда, пока поселок не опустеет. Не теперь. Я чувствую то же, что тогда, в деревне. То же, что в землянке. Я чувствую страх, который гонит прочь. Но в страхе не дойти до Алой Реки. Здесь что-то ждет нас. Зачем-то Алая Река привела нас сюда. Будет еще какое-то испытание, последнее, после которого откроется путь. Не спрашивай, откуда я знаю. Просто знаю и все.

Помолчал, глубоко дыша. Солнечные глаза уставились на Сардата.

— Прости, что оскорбил тебя.

Сардат взмахнул рукой.

— Ладно. Ты прости. На мне вины больше.

Сделав шаг к Левмиру, протянул раскрытую ладонь. Левмир крепко сжал ее.

— Будь мне братом до конца. — Сардат смотрел в глаза Левмиру. — И я не забуду тебя после.

Левмир не был жителем поселка, не знал обычаев и традиций. Но почему-то догадался, что Сардат произносит древнюю формулу прощания. Будто суровый командир собрался умирать, обязуясь после смерти замолвить Реке словечко за живых.

— Я твой брат, — ответил Левмир. — На той стороне мы будем рядом.

Сверху на их сцепленные ладони легла маленькая теплая ладошка.

— Мир! — подытожила принцесса. — А у вас есть алкогольные напитки?

Сардат моргнул от неожиданности.

— Чего есть?

— Ну, спиртное, — пояснила И, краснея и отводя взгляд. — Люди же пьют? Никогда не пробовала.

Сардат рассмеялся, отыскал взглядом притаившуюся в углу Дорлу.

— Ну что, мать, — крикнул. — Хватит киснуть, тащи «корчму», будем тризну справлять.

— Тьфу на тебя, дурак этакий! — выругалась женщина, не скрывая облегчения. — Нашел, с чем шутить! Сейчас принесу, этого-то добра полно осталось.

* * *

Стоя на башне, Эрлот наслаждался весной. День и ночь люди из бараков пропадали в полях. Причин тому было две. Во-первых, подошли к концу даже самые секретные запасы продовольствия, и люди с большим подозрением стали относиться к странному мясу, которым их кормили. Во-вторых, графья, месяц наслаждавшиеся балами и специально откормленными людьми, захотели осмотреть бараки.

Далеко внизу к дощатому строению ползла гусеница из двадцати трех вампиров. Лэквир вел их на экскурсию. Эрлот улыбнулся, но улыбка вышла невеселой. В бараке их встретят баронеты с бьющимися сердцами. Они будут шутить и улыбаться, рассказывать, как рады, наконец, служить вампирам в полную силу. Лишь бы никто из графьев не захотел полакомиться прямо там.

— Господин!

Эрлот обернулся. Арека поднялась на смотровую площадку. На ней толстый вязаный свитер и теплые штаны. В таком виде она совсем не привлекала Эрлота, но он терпел неудобства. Арека умудрилась простудиться с наступлением тепла, побледнела, зачахла. Должно быть, всему виной эти ночные прогулки.

— Зачем ты встала, дорогая? — Эрлот старался быть ласковым.

— Надоело лежать, — шмыгнула носом девушка. — Там, внизу, госпожа Атсама. Я случайно встретила ее. Она вас ищет.

— Атсама? — удивился Эрлот. — Ладно. Спасибо, я иду. Ступай в постель, береги себя.

— Хорошо, господин, — поклонилась Арека. — И все же, не могли бы вы оказать мне честь…

На этот раз Эрлот улыбнулся искренне. Мир мог трещать по швам, люди могли умирать тысячами, баронеты могли болтать что угодно и бежать в разные стороны, но это кроткое существо каждый день доказывало, что он прав. В ее глазах никогда не утихала страсть. Перестань Эрлот пить ее кровь — она, верно, не проживет долго.

Эрлот отнес девушку на руках в комнату. Покосился на разбитых, искалеченных кукол в углу, но не сказал ничего.

— Сладких снов, дорогая.

— Мой господин…

Клыки пронзили артерию. Эрлот не спешил пить. Играл, зная, что она сейчас испытывает. Арека извивалась в постели, тихо постанывая. Пальцы впивались в простыню. Насладившись ее исступлением, Эрлот сделал маленький глоток и разорвал связь. Девушка осталась лежать с закрытыми глазами. Грудь тяжело вздымалась, на губах расцветала улыбка.

В тронном зале его дожидалась не только Атсама, но и Лэквир.

— В чем дело? — спросил Эрлот.

— Наш дорогой Паломник становится скучным, — отозвалась герцогиня. — Опять тот же самый ход. Сбежать, заставив всех позабыть о себе, а потом вернуться и разнести все планы вдребезги.

— Кастилос? — озадачился Эрлот. — Он что, в городе? Я ведь отдал приказ убить его!

— Убить его не получится, — вздохнула Атсама. — Эй, малыш, покажи письмо.

Лэквир, метнув на герцогиню яростный взгляд, передал Эрлоту конверт. Тот узнал печать рода Вэссэлотов — гордый волк, стоящий на страже деревни. Разорвав конверт, Эрлот прочитал следующее:

«Ваше величество, король Эрлот!

В странствиях меня настигли две вести. Грустная — скончался наш обожаемый Эмарис. Тяжелая утрата, о которой все мы будем скорбеть вечно. Но есть и радостная новость! Разумеется, я говорю о Вашем восшествии на престол. Несмотря на разногласия, бывшие между нами, я всегда знал, что никто, кроме Вас, не достоин занять место правителя.

К величайшему сожалению, не нахожу времени для визита вежливости в Вашу резиденцию. Прошу не считать это проявлением неуважения с моей стороны. Возможно, узнав о причинах вынужденного манкирования Вашим гостеприимством, Вы простите меня.

Рад сообщить, что после долгих поисков мне удалось напасть на след Левмира, мальчика, избежавшего кары в деревне Сатвир. Лишь только до меня дошли известия о том, что Вы его ищете, я сразу же отправился в путь. Если Река будет мне благоволить, в самые кратчайшие сроки я представлю беглеца пред Ваши очи.

Путешествуя по стране, я узнал о том, что за новые порядки Вы учредили. Что ж, остается склониться в земном поклоне! Вы возвращаете вампирам былое величие. В связи с этим, хотелось бы обозначить и свой статус. Разумеется, я не могу более претендовать на титул герцога (госпожа Атсама, несомненно, более достойна этой чести!), но кровь Вэссэлотов чего-нибудь да стоит. Полагаю, об этом думали и Вы, оставив мой дом в неприкосновенности. Вы, должно быть, уже нашли и графа, потому и на этот титул я не заявляю претензий. Но быть бароном — почему нет? Я обладаю деревнями, мне подчинены и некоторые заведения в городе. Конечно же, я в курсе, что большая часть моих людей ныне находятся в Ваших бараках. Ценю степень Вашего участия — Вы избавляете меня от необходимости переучивать их на новые правила, а заодно обеспечиваете сохранность. Разумеется, это не бесплатно. Мое предложение — половина. Меня вполне устроит деление пополам. Это немало, и я уверен, что смогу восстановить ресурсы со временем. Если позволите — мой поверенный займется переселением людей. Барак возле моего дома люди выстроят сами.

Особый восторг вызвала у меня идея с фаворитами. Вот уж поистине — величайшая мудрость новоиспеченного монарха! В моем доме Вы можете обнаружить троих детей, которых я отобрал лично из своих деревень. С Вашего позволения хотел бы оставить их у себя как фаворитов. Детская кровь прекрасна, Вы не находите? Кроме того, надеюсь, что Вы позволите мне оставить слуг.

Чуть не забыл! Во время моего недолгого визита домой мне докучали двое баронетов, утверждавших, что выполняют какой-то Ваш приказ. Я пришел в ярость, услышав их лепет, и немного погорячился. Не думаю, что это серьезный проступок, поскольку помню, что и Вы всегда выступали против засилья этих бессмысленных карикатур на истинных вампиров. Кроме того, я и подумать не мог, что Вы прибегнете к услугам столь жалких тварей. Смешно, не правда ли, Ваше величество?

С улыбкой заканчиваю письмо. Надеюсь на понимание. Еще раз — простите, что не смог прийти на прием лично.

С глубочайшим уважением, барон Кастилос Вэссэлот».

— Барон! — прорычал Эрлот, комкая письмо. — Этот гаденыш глумится надо мной в каждой строчке! Ну и что? Что меняет эта выходка?

Заговорил Лэквир:

— Графья сегодня тоже получили письмо. Уж не знаю как — похоже, его просто подбросил кто-то из слуг. У них теперь только и разговоров, что о Кастилосе.

— Что? — взревел Эрлот.

— Успокойся, милый, — подняла руку Атсама. — Глобально это ничего не меняет.

— Что было в том письме? — Эрлот продолжал кипеть от ярости.

— Сама я его не видела. Но поговорила с графьями. Ты знаешь, я умею быть обольстительной милашкой.

— Ну?

— Во-первых, все крайне заинтересованы вампиром, который дошел до Алой Реки и вернулся назад. Хочешь или нет, но он — легенда. Кажется, графья хотят остаться здесь, пока он не вернется.

— Только не это! — застонал Эрлот, повалившись на трон.

— Не время для отчаяния! — повысила голос герцогиня. — Да, твой маскарад теперь ни к черту. Придется вернуть людей, придется раскрыть перед графьями часть реально существующих проблем. Не думаю, что их это слишком удивит. Должны понимать, что не все сразу идет гладко. Но они должны увидеть, что все хоть как-то идет!

Эрлот задумался. Постепенно лицо его расслабилось.

— Кастилос опять переходит мне дорогу, — вздохнул он. — Что же теперь? Назначить его бароном? Отдать людей? Как это будет выглядеть?

— Относительно графьев — это еще не все, — продолжала Атсама. — Освика Вэссэлота помнят все. Они глубоко расстроены его смертью. Все хотят увидеть наследника. Хотят склонить перед ним колена. А еще они хотят, чтобы он занял подобающий пост. Графья в ярости — Вэссэлот не может быть простым бароном. Они хотят видеть его герцогом.

Эрлот впал в глубокую задумчивость. Не дождавшись ответа, Атсама сказала:

— Если ты беспокоишься обо мне, то я не против уступить. Титулы меня никогда особо не волновали. Но побеспокоиться стоит вот о чем. Чем занят Кастилос на самом деле? Ты ведь не думаешь, что он действительно разыскивает для тебя какого-то мальчонку, будто верный пес?

— Отряды баронетов пропадают, — нехотя отозвался Эрлот. — Не так много, чтобы беспокоиться об этом, но все же. Полагаю, Кастилос как-то с этим связан. Может, примкнул к партизанам. С него станется.

— В любом случае, своей писаниной он связал нас по рукам и ногам, — подытожила Атсама. — Остается ждать его возвращения, а потом мириться с ним.

— Надо было сжечь его дом…

— Поздно, — сказал Лэквир. — Графья, осмотрев бараки, отправились туда. Они хотят говорить с поверенным Кастилоса. Окажут ему покровительство. Нам придется отдать людей, взятых из его деревень. Ну и, разумеется, школа. Графья не поймут, если мы запретим детям эту странную забаву. Если уж такова воля Кастилоса.

Король кивнул. Отослал прочь Лэквира. Когда дверь за ним закрылась, Атсама села на подлокотник трона Эрлота.

— Но есть ведь и хорошие новости, милый, — сказала она, погладив его по руке. — Ты знаешь, что графья отослали вести с летучими мышами в свои владения?

— Какие вести? — насторожился Эрлот.

— Подробные инструкции баронам. Бараки строят по всей стране, Эрлот. Я сама только узнала.

Эрлот улыбнулся. Улыбка становилась все шире и шире.

— Так что же — маленькая победа? — спросил, не решаясь поверить.

— Похоже на то, — кивнула Атсама. — Кроме того, скоро сюда отправятся первые повозки с данью. Я намекнула, что неплохо бы пригнать еще и еды для людей. Так что скоро мы решим проблему голода.

— Это и вправду хорошая весть, — признал Эрлот. — Атсама, ты одна стоишь всех лордов, вместе взятых!

Атсама скромно улыбнулась.

— Такое чувство, будто мы и правда создаем идеальный мир для вампиров.

Эрлот пожал плечами.

— Какое-то время так оно и будет. Пир перед войной.

Глава 28 Поджигайте дома

С первыми лучами рассвета люди, так и не ложившиеся, выходили из домов. Лица посерели, разговоры умирали, не успев родиться. Тишину хмурого утра разорвал бешеный стук копыт. Взгляды устремились на юго-запад. По толпе пролетел шепоток — кто же так нещадно гонит лошадь?

Конь пролетел мимо добытчиков, словно ветер. Всадник, за спиной которого висела кирка, остановился возле дома Сардата, и только успел соскочить, как конь, издав стон, от которого замерли сердца слышавших, рухнул на землю. По телу пробежала судорога, но всадник не смотрел на умирающее животное.

— Сардат! — кричал, колотя в дверь. — Эй, Сардат! Давай вылазь, а то так и сдохнешь!

Сардат, едва успевший завязать штаны, хмурясь, покосился на дверь.

— Кого там принесло? — буркнул он.

Левмир, готовый к выходу, сидел на лавке рядом с И. Девочка положила голову ему на плечо, бледная после вчерашнего грустного веселья. Дорла у печи пыталась придумать завтрак.

Сардат отбросил засов, и в дом тут же, не дожидаясь приглашения, ввалился незнакомый мужик с заросшим бородой лицом. По-хозяйски сорвал крышку с бадьи, зачерпнул ковшом и принялся жадно пить. Вода потекла по бороде, закапала на пол.

— Ты кто такой? — Сардат словно бы невзначай вертел в руках нож. Краем глаза заметил движение — Левмир положил на колени самострел.

— Я? — рявкнул мужик, бросив ковш в бадью. — Я из рудников, Токсаром звать. Видались мы с тобой пару раз, но да ладно. Я неброский.

— Токсар, — повторил Сардат. — Припоминаю что-то… Почему в дом врываешься? У вас там, в рудниках, такие правила?

— Я всю ночь лошадь гнал! — Кулак грянул в грудь с таким звуком, будто гром зарокотал вдали. — Наши все поверили, идут, как свиньи под тесак, а я не смог. Если своих не спасу, так хоть вас предупредить успею!

— О чем? — Сардат спрятал нож. — Если есть что-то про поезд, про вампиров — погоди. Пойдем к помосту, там все равно сейчас сходка будет. Расскажешь сразу всем, чтоб не повторять.

— Вот за что я тебя всегда уважал, Сардат, так это что сопли не размазываешь! — Токсар поднял палец вверх. — Идем, веди к своему подмосту.

* * *

Токсар, сгорбившись, смотрел на удивленные лица людей внизу. Руки в карманах, ноги широко расставлены.

— Непривычный я, чтоб речи толкать, — начал громко, но хрипло. — Дела такие… Ночью пришли к нам вампиры. Ну как пришли — прилетели! Всех из домов повытягивали, говорят, все, конец вашей работе. Мы — как так? А они — все, говорят, не нужно больше золота. И утешают: мол, не бойтесь, вас не бросят. Собирайте сейчас же вещи, грузитесь, да идите к городу. Сказанули! До города недели две добираться. Мы про поезд, а они — мол, рельсы разломаны. Ну, стал быть, дали жратвы какой-никакой, да отправили.

— Да вы слыхали хоть, что в этих городах творится? — заорал Кутаз. — Кроты слепые!

— А ты не ори на меня! — Токсар саданул в грудь кулаком. — Ничего мы не слыхали, потому как делом заняты были! Знаешь — расскажи, только сперва мне закончить дай.

Кутаза усмирили. Толпа возгласами попросила продолжать. Токсар откашлялся.

— Так я про что… Провожают они нас, а сами посмеиваются. Гаденько так, будто сволочи. У меня тут-то сердце и заныло — ну чую, врут ведь. На убой народ послали! А сам верить не хочу. Но тут они, смотрю, девчонок помоложе в сторону так отводят. Потом пареньков несколько. Ну, наш главный давай ерепениться — что это, мол, такое? А они ему — ничего, они вас догонят. Мы тут, говорят, переднюем, а потом к соседям вашим наведаемся. А молодежь, мол, для компании. И ведь поверил командир! Ну, или там вид сделал.

— Вот твари какие! — отчетливо прозвучал шепот Гидара.

— А я про что толкую? — Еще один удар кулаком. — Поползли мы, делать нечего. Сидят дуры наши на повозках, рассуждают, как будут в городе жить. Там, мол, и театра какая-то, и люди сплошь в шелках ходят, и работать почти не нужно. Смотрю — мужики поддакивают. Тут мне шлея под хвост попала. Вы, говорю, что же, уши-то развесили, мать вашу разэтак? У вас детей забрали, вас среди ночи выпнули не пойми куда, а вы и рады? Бежать, говорю, нужно от этого города! Лучше в лесу укрыться, да разведать потихонечку, что да как. На меня тут как принялись шипеть! Ну, я разозлился! — Токсар снова ударил себя в грудь. — Дал по башке командиру, скинул с лошади, и поскакал. Гнаться не стали, так, поорали только вслед. А я скачу и думаю, что ж делать-то? Хотел в лес бежать, да потом совесть заела. Сидят, думаю, наши речные братья, ни сном ни духом, а на них такая напасть завтра сверзится. Такая история, други. Бежать отсюда надо!

— Мы уж так и порешили! — крикнул Россак. — Чего тут сидеть? Пойдем лучшей доли искать.

Сардат, оттеснив Токсара, упер руки в бока.

— Хорошо, что решили. Только вот я не в курсе.

— Да ты чего, командир? Сам же сказал — думать до утра!

Сардат нашел взглядом Левмира, поманил его пальцем. Парнишка вскарабкался на помост.

— Теперь слушайте меня, да хорошенько забивайте в голову. Жить, как скотина, мы не станем. Кто хочет — лично тут же загрызу.

Старатели одобрительно загудели.

— Дальше! — оборвал расшумевшихся Сардат. — Просто так мы не уйдем. Вампиры ночью быстрее ветра летят. Догонят — и здравствуй, городская жизнь. Если на месте кровь не пустят. Потому сейчас собирайте в повозки все, что из жратвы осталось, одежду, важное все. Грузите баб, детей, стариков — и вон отсюда этот груз. Те, кому взамен штанов юбку надеть хочется — с ними отправляйтесь. А мы, мужики, с вампирами потолкуем.

Люди будто с ума посходили. От воплей зазвенело в ушах. Женщины что-то доказывали с пеной у рта, мужики, бледнея матерились. Никто не хотел раскола. Но Сардат взмахнул рукой, и все стихло.

— О чем завыли? — нахмурился. — Или, может, наоборот? Мужиков спасать, а бабы пускай за топоры берутся? Слышать не хочу! Я над вами командир, мое решение такое. Кто против? Выходи сюда. Только обратно уже не слезешь, обещаю. Токсар! Сколько их?

— Десяток! — ударил в грудь Токсар. — И один главный, мерзкий такой. Волосы как зализанные.

— Левмир! — Сардат повернулся к названному брату. — Как считаешь, сумеем ночью десяток вампиров отметелить?

Левмир с сомнением оглядел замерших в ожидании людей. Считал взрослых мужчин, молодых парней. Вышло, вместе с Токсаром, десятка три. Да все ли останутся?

— Вампиры считают людей за скотов, — вспомнил слова Ратканона. — В этом наша сила. Они не ожидают удара. А большинство из них, скорее всего, и не дрались-то никогда. Привыкли на готовое. Нападать нужно быстро, бить наверняка. Тогда сможем.

Левмир проглотил «наверное», чуть не сорвавшееся с языка.

— Ты-то откуда знаешь? — выкрикнула женщина. — Дрался, что ли?

Ответил Сардат:

— Рот прикрой, когда мужики решают! Забыли, как на днях Олнору из реки вытянули? Которую вампир убил? Куда, по-вашему, он делся?

Теперь все смотрели на Левмира с уважением, даже со страхом.

— Мы его вдвоем прикончили, а вчера — сожгли, — продолжал Сардат. — Да, днем, конечно. Но если хорошо подготовиться — мы и ночью найдем, что сказать. Так что хватит попусту трепаться. Все, кончилась прежняя жизнь! Чем раньше выйдете — тем больше шансов, что не догонят.

В поднявшейся суматохе никто не обратил внимания на последнюю фразу. Никто, кроме Левмира, который не сводил взгляд с Сардата. «Тем больше шансов, что не догонят». Значит, и не надеялся победить. Только бы задержать, сколько можно.

— Кузнец в поселке есть? — спросил Левмир.

— Я могу. А чего хотел? — повернулся Сардат.

— Тогда идем в кузню. Надо сделать много наконечников. И пошли кого-нибудь в лес, прутьев наломать. Сообразят, какие на лук, а какие на стрелы? На стрелы лучше тис брать, на лук — ясень.

— Луки у нас отыщутся. Охотились когда-то.

— Значит, стрелы.

Сардат кивнул, а его глаза уже выискивали в толпе подходящего человека.

* * *

Собрались скоро. В суматохе Сардат с Левмиром исчезли, не попрощавшись. Осталась И. Ее облепили плачущие дети. Она сама рыдала, не в силах удержаться.

— Подождите! — крикнула, скрывшись в доме. Тут же выскочила обратно, с огромной кипой бумаги. — Вот! Возьмите. Это сказки, все сказки. И много-много чистых листов. И карандаши тоже берите.

Детвора расхватала листы — бережно, боясь помять, прятали под одежду, заворачивали в простыни. Ненадолго на лица вернулись улыбки. К И подошла девочка-сирота. Обняла, ткнулась носом в живот. И гладила ее волосы, не находя слов.

— Ты ведь придешь к нам еще, да? — спросила девочка, подняв заплаканные глаза.

— Обязательно! — И через силу улыбнулась. — А ты жди! Всегда жди — слышишь? Разыщу, во что бы то ни стало! Тебя как зовут?

— Унтиди, — всхлипнула девочка.

— Какое красивое имя… Пока, Унтиди. Я… Я люблю тебя, слышишь, маленькая?

— Я тоже тебя люблю!

Унтиди чуть ли не силой оторвал отец. Кивнув И, поспешил посадить девочку на повозку. Тут же заспорил с Кутазом, которого Сардат оставил за главного. Тот настаивал, чтобы отец остался с дочерью.

— Что я, баба, что ли? — возмущался мужчина.

— У нее ж кроме тебя нет никого! — возражал Кутаз. — А с ними все равно надо кого-то отправить. Ну хватит! Давай уже. Будь мне братом до конца, и после я тебя не забуду.

Крепко обнялись. С криком и плачем повозки тронулись в путь. Когда последняя выехала из поселка, стало тихо. Мужики растерянно переминались с ноги на ногу, чувствуя себя осиротевшими. Кутаз первым отвернулся от уходящего каравана.

— Ну что сопли развесили? — хрипло закричал он. — Бегом по хатам! Тащите все, чем бить и резать можно. Мы этим сволочам устроим вечер танцев!

Его слова поддержали воинственным воплем.

Размазав слезы по лицу, И огляделась. Все суетились, бегали туда-сюда. Кто-то взялся рыть яму-ловушку. Сказать, что без толку? Нет… Пусть уж лучше делом занимаются, чем просто сидеть и ждать. На глаза принцессе попался Кабур. Старик, как обычно, сидел, вытянув ноги, на скамеечке. И подошла к нему, Кабур подвинулся, уступая место.

— Ну что, красота, как жить-то будем? — вздохнул.

— А чего вы не поехали?

— А чего я там потерял? С меня и так песок сыплется. Только и осталось, что дорогой помереть. Посмотрю хоть, как вампиров убивают. Все веселье перед смертью.

Потупившись, И разглядывала утоптанную траву под ногами. Непонятно откуда пришла обида.

— Вампиры не все такие, — прошептала.

— Конечно, нет! — воскликнул старик. — Ты другая.

— А еще… Еще Аммит! — вспомнила учителя. — И еще…

Кто еще? Отец мертв. А остальные… И вспомнила единственный бал, на котором успела побывать. Вспомнила отвратительные лица баронов и графьев, жаждущих получить больше, больше, еще больше крови.

— Ты человек, милая. — Кабур похлопал девочку по спине. — Ты по ошибке вампиром родилась. Что уж тут поделаешь?

— Ничего не по ошибке! — И насупилась. — Я такая, какая есть, а другой не бывает.

— Вот это правильно, дочка, — кивнул старик. — Это — верно ты говоришь.

В раскаленной кузне голый по пояс Сардат крушил железо. Лопаты, ковши — все, что можно было — переделывали в оружие. Левмир, едва не теряя сознание от жары, пытался помогать. Когда, споткнувшись на ровном месте, он упал, Сардат, матерясь, выгнал его на улицу. Занятие нашлось и тут — подтащили тисовые ветки. Принялись мастерить стрелы. Левмир стонал от досады — кривые стрелы летели абы куда. Оперения не было вовсе — даже Левмир не знал, нужно ли оно, и если нужно, то зачем.

— Не вешай нос! — убеждали Левмира. — Главный стрелок у нас все равно ты. А нам бы по разу выстрелить — потом за топоры возьмемся.

Но Левмир приободрился, когда пришла И. Девочка сразу заметалась, ища себе дела. В конце концов, ее со смехом заставили петь песни. С серьезным выражением лица И отошла в сторонку и, сложив руки перед собой, глубоко вдохнула.

Кто же ночью, кто же темной постучался в дверь ко мне? Дверь открывши, очутилась в странной сказочной стране Огоньки в лесу мелькают, звезды пляшут в небесах Дружно волки завывают, только мне неведом страх Феи весело резвятся на полянке у ручья С ними до лучей рассвета буду танцевать и я Радуга во тьме сияет, а под радугой — луна Как же я в тебя влюбилась, непонятная страна Ветви золотые тянут изумрудные дубы Вкруг веселым хороводом разноцветные листы Серебрясь, ручей играет песню нежную свою Я желаю тебе, дочка, отыскать страну сию Там, где сказки, не кончаясь, льются с неба и звенят В лунном серебре сверкает драгоценный твой наряд Там любовь тебя дождется, в этой сказочной стране Жалко, что не доведется повстречать тебя там мне

Закончила со слезами. Мужики хлопали от всей души — в слова не вслушивались, но красивый голосок очаровал всех.

— Откуда такая песня? — спросил Левмир, когда И подошла к нему.

— От мамы, — прошептала И. — Мама писала стихи для меня…

Левмир молча обнял ее.

— Я растерялась просто, — говорила девочка. — Просили спеть… Я и спела, что в голову пришло.

— Ты прекрасно спела.

Наконец, с оружием разобрались. Когда вымотавшийся Сардат, выйдя из кузни, рухнул ничком на траву, приличных стрел было вдосталь. Из трех получившихся луков поочередно пробовали стрелять, выбирая лучшего. Лучшим оказался Левмир. Поразмыслив, выдали ему лук, а самострел передали Гидару, который оказался самым метким из старателей.

Солнце, миновав зенит, поплыло к горизонту. Подхватив стрелы и странные, ни на что не похожие, но острые орудия, потянулись к поселку бывшие старатели. Добравшись, разделились. Стрелки продолжили упражняться, остальные взялись за сооружения укреплений. Тесали колы, ставили их под углом, надеясь швырять на них вампиров. Ям вырыли с десяток, хорошо замаскировали их подпиленными досками, присыпали землей. Под досками ждали острые колья. И, глядя на них, задумалась.

— А ведь может сработать…

— Ты про что? — спросил Левмир.

— Ямы. Если сами не попадают… Кто-то может и попасться!

Левмир перестал мучить лук и приблизился к девушке.

— Ты ведь не собираешься драться?

— Я? — И широко распахнула глаза. — А что, по-твоему, я должна делать? В погребе сидеть?

Левмир кивнул. И задохнулась от возмущения:

— Да ведь… Я же… Кто, кроме меня может..?

— Если с тобой что-нибудь случится…

— А с тобой? — Кулачок ударился в плечо Левмира. — Снова бросаешь? Опять на цепь сажать будешь? Тогда со мной в погреб лезь! Пусть тут все полягут, а мы дрожать будем! А там, глядишь, и Алая Река до нас сама дотечет.

Сардат, упражнявшийся неподалеку с подобием меча, перекованным из косы, рассмеялся.

— Отстань от девчонки, Левмир! Все равно ведь не послушает. Еще и по голове наполучаешь, как я.

— Вот-вот! — вздернула нос И. — Послушай старшего, он иногда умные вещи говорит.

Левмир вздохнул, уступая.

С заходом солнца все собрались на площади. Горели факела, поблескивала сталь. За домами укрылись трое стрелков, но Левмир стоял вместе со всеми. Два-три выстрела — так он себе назначил. Потом возьмется за топор и нож, висящие на поясе. Потому что рядом стояла И, которая не умела стрелять.

Сардат взошел на помост.

— Скоро сюда придет враг, — сказал, обводя взглядом суровые лица мужиков. — С врагом никаких разговоров. Поняли меня? Вы глухие, немые. Каждый, кто не с нами, должен умереть. Увидите мразей — сразу стреляйте. Бейте, рубите, не давайте им опомниться. Пусть знают, что это — наша земля. Мы здесь хозяева, мы свободны, и мы решаем, кого хотим здесь видеть, а кого нет. Помните о женах и детях. Пусть им некуда бежать, но лучше сдохнуть с голоду в пути, чем накормить свору кровожадных тварей, давясь мертвечиной. Вы слышали меня?

— Да! — Дружный рев потряс округу.

— Будьте мне братьями до конца, и потом я вас не забуду. А ты, — Сардат повернулся к И, — будь мне сестрой.

— Мы твои братья! — грянул в ответ хор. — На той стороне мы будем вместе!

В тишине, зазвеневшей после крика, прошуршал голос Кабура:

— Летят!

И сжала руку Левмира, и он ответил таким же крепким пожатием.

— Нужны костры! — крикнул он Сардату. — И много.

Командир оскалил зубы. Отчетливо послышался удар — Токсар врезал себе в грудь кулаком. Толпа ждала приказа, и приказ прозвучал:

— Поджигайте дома!

Глава 29 Свободны

Разделенное сознание не располагало к долгим размышлениям. Стая летучих мышей, объединенная личностью лорда Мэросила, просто неслась сквозь тьму, ощущая поблизости такие же раздробленные сущности баронетов. От стремительного полета ветер завывал, но тонкий писк вспарывал пространство, возвращаясь обратно четким отголоском, и стая лавировала между редкими деревьями.

Вот очередная трель вернулась громче, чем обычно. Впереди не дерево — что-то большее. Миг спустя в сознании вырисовалась картинка — дома, люди… Почему люди стоят на улице, будто чего-то ждут? Эта мысль растворилась в стае, как бесполезная. Цель проста: добраться, принять привычный облик и объяснить дикарям, что нужно делать.

Стая Мэросила летела впереди. Сделав круг над людьми, летучие мыши собрались в кучу на некотором отдалении. Слева, справа, сзади собирались другие стаи. Волевым усилием Мэросил объединил сознание и открыл глаза. Разрозненные мысли все еще метались в голове, когда его взгляд фокусировался на людях. Что-то странное вокруг… Огонь! Поселок горел! Но почему? Неужели какая-то банда вампиров побывала тут раньше них?

— Не стреляйте в летучих мышей! — громкий вопль.

Правильно, подумал Мэросил. Ведь летучие мыши — это мы.

Из толпы выбежала девчонка. Кто-то пытался ее остановить, но она вырвала руку. В свете огня блеснули золотые волосы, чуть тусклее отозвалось серебро. Глаза Мэросила расширились. Принцесса? Здесь? Но кто же тогда сидит в Храме, о который бьется войско Эрлота?

Принцесса Ирабиль прыгнула, вытянув руки, словно бросалась в воду со скалы, и пропала. Стая серебристых летучих мышей с отчаянным визгом атаковала вампиров. Яростные зверьки путались в волосах, царапались, кусались, выдирали глаза. Застигнутые врасплох, баронеты суматошно размахивали руками. Сквозь гвалт Мэросил расслышал свист. Один из баронетов, пытавшийся оторвать мышь от лица, схватился за пробитую стрелой грудь. Другому попали в живот.

«Они атакуют!» — Мэросил все не мог прийти в себя после трансформации. Люди вступили в бой. На Мэросила катилась разъяренная толпа, с косами, топорами, лопатами. Он не мог, не хотел в это верить.

Свист опять привлек внимание лорда. Машинально поймал летящую в грудь стрелу и переломил древко меж пальцами. Стрелявший парень целился снова из кривого, но, видно, надежного лука. Мэросил швырнул в него огненный шар. За миг до того, как парень должен был вспыхнуть, он взмыл вверх. Раскрыв рот, Мэросил поднял взгляд. Не меньше полусотни мышей подняли парня в воздух, спасая от смерти.

— Да что здесь творится? — рявкнул Мэросил. — Вы хоть понимаете, что вам за это будет?

Чей-то безумный взгляд сверкнул рядом. Мэросил поднял руку, и тут же ощутил удар. Рука, отрубленная по локоть, отлетела в сторону. Человек занес над головой топор, предвкушая убийство. Мэросил оскалил клыки. Что ж, война так война, жалкие остолопы!

* * *

Сердце едва не разорвалось, когда И побежала навстречу вампирам. Маленькая, смелая, безрассудная капелька жизни атаковала саму смерть. Успела лишь крикнуть: «Не стреляйте по летучим мышам!» Она все спланировала. Знала, что не соперница взрослым вампирам, и решила отвлечь внимание, дать людям еще одну крохотную надежду на успех.

— Вот сучка! — выдохнул стоящий рядом Россак.

Левмир не почувствовал злости — столько искреннего восторга звучало в этих словах. Подняв лук, прицелился. Щелкнула тетива, стрела пробила грудь первому намеченному вампиру. Точно в сердце! Кровь взыграла в жилах, словно на охоте. Прячущиеся стрелки тоже спустили тетивы. В цель попала одна стрела, другие улетели в ночь. Но время стрелков закончилось так же быстро, как началось. В бой побежали все. Левмир, улучив момент, выстрелил еще раз, целясь в мерзкого на вид вампира с волосами, словно смазанными жиром. Когда стрела переломилась у того в руке, Левмир понял, что перед ним не баронет. Дыхание перехватило. Неужели кто-то из баронов? Или даже граф? Но почему, зачем он здесь? Выполняет грязную работу?

Огненный шар развеял остатки сомнений. Ни один баронет не сможет сделать такого с огнем! И рассказывала — сила Драконов проявляется лишь у тех, кто вошел в воды Алой Реки, либо прожил не меньше тысячи лет. Либо у рожденных вампирами. Левмир не успел отпрыгнуть — непонятная сила подняла его вверх и бросила в сторону. Летучие мыши! И снова спасала его, как всегда. Вместо радости, Левмир почувствовал досаду. Вскочил на ноги, выбирая мишень. Вот еще один вампир, которому летучая мышь залепила лицо. Свистнула стрела, мышь спорхнула с неподвижного тела.

— Жгите их! — заорал Левмир.

Он подбежал к подстреленному, схватил его и поволок в сторону горящего дома. Вампир не двигался — значит, сердце пробито. Значит, это — баронет.

— Давай! — Знакомый голос.

Сардат подскочил к телу, схватил его за ноги. Подняли, качнули и швырнули огонь. Взметнулись искры, пламя полыхнуло, будто от огненного порошка. Сардат поднял «меч».

— Не стой! — крикнул, тут же куда-то исчезнув.

Левмир сорвал с пояса нож и топор. Взгляд блуждал по полю битвы. Ничего нельзя было понять. Страшные тени с воплями метались на фоне огня, летели головы, хлестала кровь. Вот один баронет оказался совсем рядом, но с воплем провалился сквозь землю — работали ямы-ловушки. Над всем этим носились летучие мыши, время от времени пикируя на вампиров. И делала все, что могла. «А я?» — подумал Левмир. Прямо на него побежал огромный волк, и Левмир шагнул навстречу, улыбаясь. Он не сбежит. Не сегодня.

Зверь прыгнул. Взлетел и опустился топор, раскроив волку череп. Массивное тело сбило Левмира с ног, но, падая, он успел вонзить нож в мохнатый бок. Когда земля ударила в спину, волк уже испускал дух.

Из разрубленного черепа лениво капала кровь. Сбросив страшный груз, Левмир освободил оружие. Снова взметнулся топор, и отрубленная голова откатилась. Кто-то подхватил ее, швырнул в пожар.

«Их было десять, — думал Левмир. — Двоих точно нет. Осталось восемь!» Но вслед за этой мыслью появилась другая: «А наших-то сколько?»

Будто в ответ на мысли раздался крик. Три человека, объятые пламенем, бежали… Куда? Должно быть, к реке. Но волшебный огонь пожирал плоть так быстро, что все трое упали, не успев даже покинуть площадь. Мерзавец с жирными волосами хохотал. Значит, вот она, цель. Петляя между дерущимися, Левмир побежал к нему.

* * *

Стая делала то, ради чего появилась. Тонкие звуки врезались в непонятные силуэты внизу и, возвращаясь, рисовали смутную картину. И отличала вампиров от людей по оружию. Если в руках что-то было — пролетала мимо, если нет — летела в лицо. И тут когти находили глаза, вырывали с животной беспощадностью. С каждым заходом все сложнее. Вампиры стали уворачиваться. Некоторые обратились в волков. На них тоже бросалась стая, слепя и путая.

В рассеянном сознании мелькнула мысль: «Хватит!» Она не понимала происходящего внизу. Жив ли Левмир? Сколько осталось людей? А тут еще две стаи взметнулись в воздух. В них полетели факела и камни. И потеряла несколько особей из своей стаи, но всякий раз успевала перенести сущность из умирающей плоти. Теперь же люди не станут смотреть, кто есть кто. Хватит.

Стая метнулась к свободному месту на помосте. Здесь стоял лишь один человек. Мир изменился в мгновение ока. Открыв глаза, И содрогнулась от обилия красок. Черная ночь, красный огонь и багряная кровь. Будто вся палитра цветов собралась в этом триединстве, веками сопровождавшем вампиров. Смердела горящая плоть, от криков закладывало уши, но один голос прорвался сквозь какофонию:

— Я к вашим услугам, принцесса.

Повернув голову, И замерла. Перед ней, улыбаясь, стоял Мэросил. Опять принял облик молодого, скрыл седины дурацкой магией.

— Подарите мне один танец? Или займемся охотой на людей?

На правой руке лорда не было рукава, но И не придала этому значения. Перед ней стоял тот, кого она ненавидела. Тот, кто должен был защищать отца, но поклонился Эрлоту. На ладонях принцессы заметалось голубое пламя.

— Предатель! — С этим криком она метнула огонь, тут же бросившись на дощатый настил. Предчувствие не обмануло — огненный шар Мэросила пролетел там, где она только что стояла.

Подскочив, И подготовила еще один огонек. Глаза Мэросила уже черные — значит, много сил потратил. Главное теперь не дать ему дотянуться до пробирки… Если она, конечно, есть. Своих глаз И видеть не могла, но жажда, хоть и сильная, не затмевала рассудок. Бросив огонь, она метнулась в сторону, уворачиваясь от ответного. Краем глаза заметила запрыгнувшего на помост Левмира. Весь в крови, но живой, глаза пылают, а в руках оружие.

— Он был в Сатвире! — закричала И, очертя голову бросаясь на Мэросила. Тот не ждал лобовой атаки, но сориентировался быстро. Маленький ножик И вспорол туман. Она остановилась посреди затхлого облака. Рука вознеслась над головой, и прекрасный огненный цветок распустился на ладони, пожирая туман. Облако дрогнуло, поплыло прочь, но И подожгла помост под ним. Пламя взвилось, и туман превратился в стаю летучих мышей. Они метнулись в сторону, а вслед прыгнул Левмир. В тот миг, когда стая собралась в человеческую фигуру, Левмир оказался рядом. Лезвие ножа вошло точно в сердце, топор вгрызся в шею.

Мэросил ударил наотмашь, и Левмир вылетел с помоста. И не смотрела что с ним. Если Мэросил выживет — умрут все. Лорд вырвал нож из груди — сердце настоящего вампира не так уязвимо, как сердце баронета. Огромная рана на шее слишком медленно затягивалась. И ударила ножом по горлу. Мэросил всхрипнул, махнул рукой, но девочка поднырнула под локоть, ткнула ножом в бок. Тело вспомнило уроки Ратканона — сделав подсечку, И бросила врага лицом вниз — прямо в горящие доски. Настил провалился, Мэросил исчез в бушующем огне. Собрав все силы, И грянула в пролом целый столб огня, чувствуя, как чернеют склеры, как жажда полонит мозг. Теперь не отделаться несколькими глотками.

Кто-то схватил ее, потащил прочь. И обернулась, готовая пустить в ход клыки, но увидела Левмира.

— Сгоришь! — закричал он.

Действительно, кругом бушевал огонь. И позволила унести себя. Левмир спрыгнул на землю в тот миг, когда помост будто взорвался. Пылающие волки выскочили из огня, с ревом бросились в разные стороны, атакуя людей. Левмир побежал наперерез одному из них с топором, а И сделала то единственное, что еще могла. Бросила навстречу Мэросилу свою стаю. Серебристые волки ринулись в бой.

* * *

Люди погибали. Гидар, сменив самострел на топор, зарубил одного вампира, прежде чем лишиться головы. Кутаз погиб в самом начале, лишь оцарапав соперника. На остальных Сардат даже не смотрел. Несся вперед, рубил, пинал, не замечая ран, не чувствуя, как струится кровь. Какая разница? Мы все равно готовились умереть!

Удар вампира отбросил его в пылающий дом. Доски сломались под тяжестью тела, но, несмотря на боль, Сардат тут же вскочил. Куртка горела, пришлось прокатиться по земле. Это спасло от волчьего прыжка. Волк горел! Сардат не успел атаковать, потому что на волка бросились трое других, серых. Значит, И еще жива! От этой мысли Сардат пришел в восторг. Взгляд заметался по сторонам, выискивая жертву. И вдруг стало ясно, что битва завершена. На ногах остался один вампир, и с ним дрался Рамокс. Человек отступал под свирепым натиском. Сардат побежал на помощь.

Лезвие бывшей косы вспороло воздух — в последний миг вампир почувствовал опасность и отскочил. Рамокс тут же вцепился ему в горло, но отлетел в сторону. Сардат воспользовался заминкой. Высоко подпрыгнув, выбросил вперед ногу, и сладостное чувство удара наполнило душу ликованием. Вампир упал. Взметнулась коса. Вампир закрывался руками, и кисти отлетели, отрубленные. Не обращая внимания на дикий вопль, Сардат вновь поднял оружие и, упав, вонзил его в грудь врага. Слишком далеко от сердца! Вампир оттолкнул Сардата, окровавленные культи неуклюже попытались вытащить лезвие, но только согнули. Сардат налетел на вампира, будто в пьяной драке.

— Не надо! Было! Сюда! Приходить! — орал он, сопровождая каждое слово ударом кулака. Красивое, с тонкими чертами лицо вампира превращалось в кашу. Сардат не останавливался. Он уже не говорил — рычал, как зверь, вкладывая в удары всю ярость, всю боль от потери друзей, все отчаяние от рухнувшей жизни. Наконец, обессилев, схватил голову вампира и повернул на бок. Отчетливо хрустнули позвонки. По обезображенному телу пробежала судорога.

— Готов? — подскочил Рамокс. Он тяжело дышал, зажимая рваную рану в боку.

— Хватай!

Потащили тело к огню. Где-то поодаль Левмир добивал волка топором. Еще дальше стая серебристых расправлялась с догорающими волчьими полутрупами. Победа. Победа!

Тело загорелось, будто сухая солома. Суча ногами, рыча, вампир пытался вылезти, но Сардат пинком отправил его обратно.

— Передай привет на ту сторону! — крикнул. — Скажи, что мы еще не скоро.

Подошел Левмир, держа на руках обессилевшую И. Девочка стонала, крупная дрожь колотила ее.

— Что с ней? — Сардат переключился на новую проблему.

— Кровь, — шептала И. — Нельзя… Я… Убью…

— Заткнись и кусай! — Сардат сунул ей под нос запястье. — Быстро! Ну!

Рамокс качал головой:

— Командир, ты бы хоть предупреждал, что за гости у нас…

— Не нравится — иди поплачь, — огрызнулся Сардат. — Пей, тебе говорю! А ты, — он посмотрел в глаза Левмира. — Оттолкни меня, когда совсем плохо будет. Нас здесь трое осталось. Так ведь?

— Трое, — кивнул Рамокс. — Да и мне все равно как-то погано… Отчего б не покормить милашку напоследок?

И боролась с собой, понимая бессмысленность борьбы. Застонав, вонзила в руку клыки. Сардат вздрогнул, но не сдвинулся с места. Сладкая дымка заполнила сознание. Исчез мир, осталась лишь невероятная, непостижимая сладость, и страх. Больше, чем жизнь, больше, чем смерть, и гораздо сильнее, чем любовь. Теперь он понимал, что имела в виду И: «Еще чего! Чтоб вообще за мной хвостом ходил?» О да, он пойдет за ней хвостом, куда угодно!

Удар привел его в чувство, разрушил сладкую грезу. Сардат открыл глаза и увидел Левмира, к шее которого приникла И. Хотел возмутиться, но обнаружил, до какой степени слаб. Голова кружилась, руки и ноги отказывались слушаться.

Лицо Левмира стремительно бледнело, под глазами появились круги. Губы приоткрылись… И оттолкнула его сама.

— Я не могу! — закричала девочка.

— Рамокс! — бросил Сардат.

Рамокс шагнул к И.

— Давай, маленькая. Делай, что нужно.

Клыки впились в предплечье. Рамокс мужественно держался, скрипя зубами. Судя по лицу, ему укус И не принес ничего, кроме боли. Наконец, она отстранилась. Сардат перевел дух, увидев, как глаза девочки возвращают естественный цвет. Она начала дышать — громко, тяжело, с всхлипываниями. Подползла к Левмиру, и тот положил окровавленную руку ей на голову, успокаивая, лаская.

— Хм, командир, а у меня рана затянулась, — удивился Рамокс, осматривая бок.

— Да ты что?

— Ага. Вот они, оказывается, чего умеют.

Сардат поглядел на свои раны. Всерьез его никто не зацепил — так, царапины глубокие. Но кровоточить перестали, да и выглядели, будто им дня три.

— И на том спасибо, — пробормотал Сардат, поднимаясь на ватных ногах.

Обошел поле боя. Пятеро вампиров лежали несожженными, и Сардат жестом подозвал Рамокса. Кряхтя, они принялись носить тела к огню. Проходя мимо одного из трупов, Сардат заметил движение.

— Погоди, — сказал Рамоксу и положил вампира.

Токсар, печальный вестник из рудничьего поселка, был еще жив. С разорванным горлом, распоротым животом он продолжал хрипло дышать. В левой руке кирка, испачканная кровью. Безумные глаза смотрят в небо. Сардат нагнулся над ним, и Токсар его узнал.

— Свободны? — выдохнули посиневшие губы. — Свободны?

— Свободны! — кивнул Сардат.

Губы изогнулись, пытаясь улыбнуться. Правая рука, сжатая в кулак, дрожала, и Сардат понял, что нужно сделать. Согнул в локте руку Токсара, положил кулак на грудь. Улыбка, наконец, удалась.

— Свободны! — шепнул Токсар и перестал дышать.

Глава 30 В путь

Под покровом ночи Арека выскользнула из крепости и направилась к баракам. Теплый весенний воздух ласкал кожу, на ясном небе горели далекие звезды. Но почему же так темно? Арека остановилась, задрав голову, и возглас сорвался с губ. Диск луны, обычно озарявший двор серебряным светом, заволокло красной пеленой. Багровый круг на черном небе — будто глаз вампира, обезумевшего от жажды. Никогда в жизни Арека не видела подобного.

В раскрытых окнах барака трепетал свет. Люди целыми днями пропадали на полях, вручную пахали, тут же сеяли. Возвращались глубокой ночью — те, что возвращались. Сейчас, должно быть, сидели, на сотый раз пережевывая жалкие крохи хлеба.

Подойдя к окну, Арека тихо позвала служанку по имени. Тут же показалась седая голова. Арека закусила губу, взглянув Акре в лицо. Глаза глубоко запали, кожа плотно обтягивала череп, губы растрескались.

— Здравствуйте, госпожа. — Голос остался прежним.

— Вот, возьми! — Арека протянула сверток.

— Спасибо, госпожа. Я сейчас.

Акра исчезла — понесла еду детям. Помимо хлеба, в свертке было немного вареного мяса — то, что Арека сумела спрятать за ужином. Ни за что не осмелилась бы она сказать Акре, что кладовые стремительно пустеют. Арека, которой всегда доставалось самое лучшее, давно заметила, как оскудело ежедневное меню. Оскудело и измельчало.

Вернулась Акра. Арека вдруг поняла, что не знает, зачем ждала служанку. Раскрыв рот, сказала, не думая:

— Вернись, Акра.

— Что вы говорите? — прошептала та.

— Вернись ко мне. Тебе незачем сидеть в бараке. Тебе нужно поесть, поспать в хорошей постели.

Акра покачала головой.

— Нет, госпожа. Мое место здесь — и нигде больше.

— Но почему? — Арека всхлипнула.

В глазах Акры забрезжила жалость. Месяц назад Арека оскорбилась бы, наорала на служанку, но сейчас… Сейчас ей хотелось, чтобы Акра ее обняла.

— Подождите, я выйду.

Арека прислонилась к стене. Кулаком яростно размазала слезы по лицу. Там, в бараке, тоже кто-то плакал. Больше не слышно ничего, кроме тяжелого дыхания. Люди берегли силы.

Скрипнула дверь, раздались торопливые шаги. Вот Акра стоит рядом, смотрит на луну.

— Недобрый знак, — вздохнула женщина. — Где-то пролилась кровь.

Арека смотрела лишь на Акру. Теперь она казалась еще более изможденной, чем через окно. Легкий ветерок пошатывал ее.

— Что вас тревожит, госпожа? — мягко спросила Акра. Она смотрела девушке в глаза.

Арека потупилась.

— Какая я тебе госпожа…

— Избалованная, — сказала Акра. — Самовлюбленная. Очень глупая и очень несчастная. Одинокая.

Арека дрожала. Слез не сдержать — потоки хлынули из глаз. Почему, почему она терпит эти слова? Почему не ударит по лицу служанку? Неужели ласковый голос тому виной? Или просто говорит она правду.

— Я ненавижу ее, — простонала Арека. — Ничего не могу с собой поделать, Акра. Каждый день захожу в ту комнату, смотрю на портрет — и ненавижу! Ее волосы, глаза, ее улыбку, ее платье… И стихи еще эти, дурацкие!

— Да что же такого сделала вам эта малышка? — Акра коснулась пальцами волос Ареки и, не встретив сопротивления, погладила.

— Я любила одного человека. И сейчас его люблю. А он… Он хотел быть только с ней. Знал ведь, что она вампир, и все равно… Так же, как эти… Как я теперь… Наверняка она каждый день пила у него кровь, а он и радовался! Но даже теперь я выбежала бы ему навстречу, обняла бы его и никогда не отпускала. Хотя господин заполнил мое сердце и душу — там все равно еще много места для него. А он… Он не нашел для меня даже вот столечко места. Все отдал ей!

Акра обняла плачущую девушку, и та обхватила ее руками.

— Бедный ты ребенок, — вздохнула служанка. — Ешь досыта, а несчастнее тех, кто от голода шевельнуться не может.

— Это она все сделала!

— Это ненависть твоя с тобой делает. Ненавистью полон твой господин, и в тебя она льется — с каждым укусом. Борись, глупышка. Сражайся с ненавистью, пока она тебя не испепелила.

Акра запела песню-молитву об Алой Реке. Тихо, темно. Только робкий свет из окошка, только багровая луна, да плавные покачивания в такт мелодии. Слушая знакомые слова, Арека успокоилась. Не хотелось размыкать объятий. Откуда же в этом тщедушном теле столько доброты? И к кому — к Ареке, которая ей слова доброго никогда не сказала!

— Может, уже испепелила, — прошептала Арека.

— Я в это не верю, госпожа. Вы сильны. Боритесь, и рано или поздно счастье вам улыбнется. Всем нам — улыбнется.

* * *

В тяжелое забытье просочилось журчание реки. Вода омывала правую ладонь — ласково, мягко. Чья-то рука, еще более нежная, гладила лицо Левмира. Потом зазвучал тонкий грустный голос:

Ярко-алая река Что течет издалека Принеси нам к дому счастье Жизнь людская нелегка Пусть бурлит твоя волна Нет ни отдыха, ни сна Ты уносишь наши жизни Ниоткуда в никуда

Голос убаюкивал, но засыпали только боль и страх. К Левмиру возвращалось сознание. Дрогнули, приподнялись веки. Рассеянный взгляд блуждал по голубому небу, но вот в поле зрения попал серебряный локон. Левмир шевельнулся.

Он лежал головой на коленях И. Девочка покачивалась в такт песне, глаза закрыты, по щекам бегут слезы, а на губах — грустная улыбка. Тихо-тихо лилась песня:

Пусть пустынны берега Нет ни друга, ни врага Ты струишься через земли Через годы и века

— Жива, — шепнул Левмир.

— Потому что ты жив, — отозвалась И, не открывая глаз. — Послушай, как журчит река. Совсем как ручеек на той полянке, правда?

— На той полянке ты забрала мою жизнь, а взамен дала другую. Ту, где мы вместе.

И глубоко вдохнула. Левмир ощутил дрожь ее тела.

— Прости. — Слово вырвалось с рыданием.

— За что?

— Нужно было спасти твоих родителей. Сказать сразу, увести вас прочь. Прости меня! Я такая была глупая. Хотела, чтобы ты был у меня — и только.

Подняв левую руку, Левмир коснулся лица И, вытер слезинку — одну из многих.

— Их унесла Река, — твердо сказал он. — Я не стану прощать тебя за то, в чем ты не виновата. За то, что ты есть, я буду благодарен тебе вечно.

Наклонившись, И дотронулась губами до его лица. Левмир обнял ее тонкую талию. Даже спустя столько времени трудно поверить, что И можно коснуться, что она всегда будет рядом, и чувствует то же самое.

— Где все? — спросил Левмир, когда поцелуй завершился.

— Никого не осталось. Только Сардат и Россак. Пошли догонять своих. Сардат обещал привести лошадей, но… Мне кажется, он не вернется. Мы должны идти, Левмир. Ты слишком слаб. Надо раздобыть какой-нибудь еды. Может, ты сумеешь подстрелить кролика? Или я попробую.

Вдруг И рассмеялась. Левмир с улыбкой смотрел на ее заплаканное лицо.

— Какая глупость! — воскликнула. — Хотели заработать лошадей, набрать припасов на дорогу… А теперь сидим тут… Ни с чем. Как мы дойдем, если уже сейчас без сил? Я боюсь.

Последнюю фразу сказала серьезно, смех как рукой сняло.

— Сначала дело — потом страх, — ответил Левмир. — Это мне сказал Санат, давным-давно.

— Санат! — фыркнула И. — Нашел, кого слушать.

— Он прав, И. Для страха будет время потом. Помоги мне встать.

Ноги держали. Первый шаг дался тяжело, Левмир взмахнул руками, удерживая равновесие. И подставила плечо.

— Опирайся, — велела. — Я сильная, не бойся.

В этом месте река была совсем мелкой. Медленно шагая по колено в воде, они перебрались на другой берег. Левмир с тоской смотрел на пришедшие в негодность ботинки, которые, к тому же, стали малыми. Потом взгляд переместился на потертое кожаное одеяние И.

— Когда-нибудь ты снова наденешь красивое платье, и мы будем танцевать под луной, — сказал Левмир.

Девочка улыбнулась.

— А ты наденешь фрак!

— Ни за что! — воскликнул Левмир.

— О-бя-за-тель-но! — пропела И, пихая Левмира плечом. Тот в долгу не остался.

Смеялись и толкались, будто оставив за рекой все темное и страшное, что было. Будто впереди не тянулась унылая степь, а вдали не маячили высокие горы. На плече у девочки болтался мешок, который они сделали из шкуры медведя, внутри побрякивали ложки в котелке. Левмир пытался забрать мешок, но И, смеясь, убегала.

— Самострел свой неси! — крикнула. — Да гляди по сторонам. Пока не пообедаешь, мешка не получишь.

— Надо было рыбы наловить, у реки же сидели! — воскликнул Левмир.

— Поздно, ушли уже! — От реки успели отойти на десяток саженей, но девочка не собиралась возвращаться. — Мы наконец-то начинаем путь. Что ж, с возвращения начинать?

Левмир не хотел спорить и не стал. Сжав самострел, внимательно смотрел на траву, в небо. В колчане за спиной постукивали при ходьбе стрелы. Левмир понял, что их собрала И. Сколько же времени он был без сознания? Девочка ходила среди трупов, подбирая его стрелы. Оттащила его к реке… Или это Сардат постарался?

Проходя мимо опушки леса, Левмир заметил движение. Стрела сорвалась с тетивы, прежде чем вмешался разум. Взмахнула крыльями и упала большая птица.

— Ура! — подпрыгнула И. — Пойду деревяшек поищу, а ты пока перья дергай.

Упорхнула в лес, напевая, радуясь, что живет.

Солнце миновало зенит, когда подобие супа подоспело. Левмир, обжигаясь, глотал несоленое мясо, И больше расковыривала, делая вид, что ест. Молчали. Левмир вспоминал недели, прожитые в поселке. Вспоминал Сардата и его мать. Людей, с которыми пусть недолго, но все же трудился бок о бок. Успел-таки привыкнуть, хоть и зарекался сходиться с людьми. В памяти взрывались страшные картины минувшей ночи. Горящие дома и люди, кровь, хлещущая из разорванных артерий, катящиеся по земле головы…

— Не мы ведь принесли им все это? — прошептал Левмир, замерев с ложкой над котелком.

— Мы, — сказала И. — Кто же еще?

— Они все равно бы дрались, если бы не мы.

— Может быть. А может, пошли бы с теми, другими. Ты научил их убивать вампиров, ты дал им надежду, с которой они шли в бой. Я рассказала, что их ждет в городе.

Левмир положил ложку. В животе урчало, голова кружилась, да и аппетита большого не было. Как после донации.

— Ты так легко это приняла…

— Очень легко, — согласилась И. — Это ведь не я, а кто-то другой там, на пепелище, землю зубами грыз, выл так, что луна покраснела. Не я стрелу у горла держала, смерть звала, да бессмертие проклинала. Не я, другая!

Губы дрожали, руки тряслись, ложка выпала.

— Не я у Реки спрашивала, почему людям одни страдания от меня! — Уже кричала, глаза снова брызнули слезами. — Не я трупы кровью своей поливала, не я молилась, чтоб проснуться!

Левмир не находил слов. Казалось, И сейчас просто умрет от страдания, исказившего лицо. Снова и снова переживала она эти страшные часы после битвы. Часы, когда Левмир был без сознания, оставил ее одну. Левмир открыл рот, не зная, что скажет, но его опередили:

— А я-то дорогой все удивлялся, чего луна вдруг красной стала.

Услышав этот спокойный задумчивый голос, И вскочила с диким визгом, зацепила горящую палку в костре, и в воздух взметнулся сноп искр. Левмир тоже поднялся, но без суеты — он видел, кто подошел к И сзади.

— Ты?

— Я, — кивнул Сардат. Он вел в поводу трех лошадей, привязанных одна к другой. Одну белую и двух серых.

— Козел тупой! — заорала И, кинувшись на него с кулаками. — Еще раз так напугаешь — я тебя в землю закопаю!

Маленькие кулачки несколько раз ударились в грудь парня. Потом, без всякого перехода, И обняла Сардата. Тот содрогнулся, но все же положил руку девочке на спину.

— Хватит тебе, — совсем другим, охрипшим голосом сказал. — Что сделано — то сделано. Плакать потом будешь, когда мы все втроем за горами с голоду подыхать станем.

— Втроем? — переспросил Левмир.

— Ну или вдвоем. Только что-то мне подсказывает, что твоя девчонка тебя без компании не отпустит. Ты не смотри, что ко мне прижалась, это она так, из сострадания. Хрена ты от нее отделаешься.

Спохватившись, И отскочила от Сардата. Подбежала к Левмиру с краснющими щеками.

— Я нечаянно, — пробормотала, потупив взор.

Левмир улыбнулся, прижал ее к себе. Сардат выловил крыло птицы из котелка и принялся обгладывать.

— Ты что, идешь с нами? — Левмир перевел взгляд на Сардата.

— Ага.

— Почему?

— А куда мне еще идти? Одна дорога осталась.

— Как же твои?

Лицо Сардата помрачнело.

— Не спрашивай. Серьезно говорю — не спрашивай.

Левмир почувствовал, как кровь отливает от лица.

— Они… Их что…

— Нет, — мотнул головой Сардат. — Живы. Россак у них теперь за главного.

Не сразу, но понял Левмир, что произошло, когда Сардат с Россаком нагнали караван. Представил, как женщины вытягивали шеи, глядя за спины двоих — всего двоих! — вернувшихся. Как услышали весть. Как кричали и рвали на себе одежды. Как плевали в лицо и проклинали командира. Все это таилось в ожесточенном лице Сардата, в его плотно сжатых губах.

Сардат повернулся к лошадям, начал распутывать связку.

— Много урвать не получилось. Спасибо Россаку, он на язык бодрый, повел себя правильно. Выставил меня тварью конченой, да бросил два тюка, как подачку.

— Что? — И задохнулась от возмущения. — Почему?

— Ну а как? — пожал плечами Сардат. — Мы с ним сразу так решили. В общем, тут хлеба немножко, пара ножей, топор, да одежда теплая. Говорят, на севере холодно.

Левмир подошел к Сардату, увлекая за собой И.

— Я рад, что ты пойдешь, — сказал, протягивая руку.

Сардат рассеянно ответил на пожатие.

— Ты лошадь выбирай, какую возьмешь — серую или серую?

— А почему…

— Потому что мне — белую! — воскликнула И, взлетев в седло. Засмеялась, снова позабыв горе.

Сардат в возмущении приоткрыл рот, но, подумав, махнул рукой.

— Ее будут звать Голубка. Правда же, Голубка? — И наклонилась к голове лошади, и та дернула ухом. — Вот видите! — И торжествовала. — Поехали скорее!

— Да, с тобой не соскучишься, — признал Сардат.

Завернув остатки пищи и потушив костер, трое всадников тронули лошадей. Те двинулись шагом, белая посередине и две серых по бокам. Позади оставалась испепеленная жизнь, а впереди сияла окровавленная мечта.

Часть 4 Алая Река

Алая Река, текущая из ниоткуда в никуда, уносящая жизни людей — это и есть люди. Бесконечный поток живительной крови. А вампиры — это утесы, о которые разбиваются волны. Иногда — лодки, плывущие по течению. Еще реже — лодки, пытающиеся бороться с потоком и идти вверх. Или плотины, направляющие воды в нужное русло.

Настоящая Алая Река течет через деревни и города, а та, к которой стремятся редкие смельчаки — призрак, морок. Должно быть, те, кто осознал это, уже оказались по ту сторону. Им не позволят жить дальше с подобным знанием.

Герцог Освик Вэссэлот «По ту сторону Алой Реки»

Глава 31 Падает снег

Ночи пролетали, как мгновения, рассекаемые крыльями летучих мышей. Днем приходилось спать, зарываясь в землю, но лишь только солнце поднималось в зенит, Кастилос и Аммит снова пускались в путь. Шли и бежали по пустым дорогам, преодолевая немыслимые расстояния. Они не заметили красной луны, потому что подслеповатые глазки летучих мышей смотрели вперед, на север.

Наконец, последние деревни остались позади. Закончилась территория Кармаигса. Путь выбирали наугад, сохраняя основное направление. Таяли запасы крови.

— Нужно поспать, — пробормотал Аммит, когда посеревшее перед рассветом небо заставило их принять обычную форму. Летучие мыши не могли найти пропитания в пустынной местности.

— Лучше выпей пробирку! — воскликнул Кастилос. — Я вижу кое-что занятное.

Аммит осушил и выбросил пробирку, догнал друга.

— И что это? — спросил, издалека завидев нечто непонятное.

— Паровоз, — отозвался Кастилос. — Он возит на север продукты, а оттуда — золото. Видимо, все давно бросили.

Паровоз, застывший без вагонов на заброшенном полустанке, оказался пустым. Пока Аммит, хмуря брови, осматривал огромные колеса и стучал по корпусу, Кастилос проверил запас воды.

— Иди сюда, внутрь, — крикнул Аммиту.

Остановились напротив топки. Кастилос схватил лопату, уголь полетел в жерло печи.

— Ты хочешь сказать, эта штука быстрее вампира? — Аммит усмехался.

— Я хочу сказать, эта штука, если ее хорошенько раскочегарить, обойдет и летучую мышь. Под «хорошенько» я подразумеваю твой несравненный талант обращаться с огнем.

— Хочешь, чтобы я…

— Не хочу — страстно желаю! — Кастилос похлопал Аммита по плечу. — Я буду в кабине. Выдай все, на что способен.

Аммит остался в одиночестве.

— Глупость какая-то, — пробормотал он.

Сосредоточенно взглянув на угли, Аммит взмахнул рукой, и пламя загудело. Паровоз дернулся, Аммит едва устоял на ногах. Здесь, в тесной кочегарке, он мог только ощущать скорость, и вскоре, опустошив еще одну пробирку, улыбнулся.

— Надо же, и от человеческих изобретений бывает польза.

Уголь в топке стремительно прогорал. Взгляд Аммита упал на лопату.

— Похоже, этим тоже придется заниматься мне.

Время исчезло, остался лишь ревущий огонь. Аммит, не разгибаясь, швырял уголь в топку, лишь изредка доставая пробирку.

— Аммит? — просунулся в дверь Кастилос. — Впереди разобраны рельсы.

— И что это значит?

— Значит — держись!

Охваченный нехорошим предчувствием, Аммит схватился за трубы, выпирающие из стен. Кочегарка накренилась, все поплыло перед глазами.

— Великая Река, да мы летим! — вскричал Аммит.

Он понятия не имел, что сделал Кастилос. Может, взорвал под колесами огромный сноп огня, или просто поднял махину в воздух неукротимой волей. На заре времен вампиры могли перемещать предметы усилием мысли, но все это осталось в легендах.

Паровоз обрушился на рельсы. Яростный лязг металла о металл, из топки летят искры, все вокруг стонет и ревет. Но движение продолжалось, скорость увеличилась. Аммит схватился за лопату.

Вечность спустя стремительный бег замедлился. Стали различимы постукивания колес. Аммит отложил лопату, вытер кровавый пот со лба. В дверь снова просунулся Кастилос.

— Похоже, это все, — сказал он. — Чуть дальше вижу сгоревшие дома, поднимается дым. Полетели!

— А что, уже ночь? — спросил Аммит.

— Уже третья ночь. Если люди когда-нибудь победят вампиров, ты без проблем сможешь устроиться кочегаром.

— Это что, комплимент?

— Считай хоть признанием в любви.

Пепелище оказалось давнишним. Аммит и Кастилос обошли сгоревший поселок, восстанавливая картину битвы. Вампиры большей частью сгорели, но двое остались на дне ям-ловушек, проткнутые кольями. Один даже пытался шевелиться. Страдания несчастных тут же оборвали.

— Только мужчины, — сказал Кастилос, осмотрев трупы. — Женщин и детей отправили куда-то.

— Хорошо хоть не сожгли, как те умники. — Аммит вспомнил судьбоносную деревню, где им посчастливилось встретить Ратканона. — А как насчет нашей парочки?

Кастилос подвел его к одному из трупов. На подбородке старика засохло несколько капель крови.

— И что? — пожал плечами Аммит.

— Тут еще несколько таких же, — сказал Кастилос. — На что похоже?

Аммит закрыл глаза ладонью.

— Бедняжка, она пыталась их оживить, — прошептал он.

— Похоже, она дралась на их стороне. И выжила.

Кастилос обратил взор на север. Далеко-далеко, в освещенных луной горах, острые глаза вампира заметили движение. Горные козы? Бараны? А может — люди?

— В любом случае, нам — туда.

Аммит заторопился вслед за Кастилосом.

— Скажи, ты вообще устаешь?

— Не теперь, — мотнул головой Кастилос. — Не тогда, когда мы взяли след.

Аммит остановился выпить еще пробирку. Живительная сила заструилась по телу.

— Ну что ж, — сказал он. — Последний рывок.

Безмолвные летучие мыши устремились к далеким горам.

* * *

Левмир понимал, что спит, но все равно наслаждался грезой. Снежные горки и крепости в Сатвире, веселый визг детей, играющих в снежки, катающихся на санках. А вот и взрослые включаются в игру. Морозный солнечный день звенит от криков. Падают редкие снежинки, тают на лице.

Рядом с Левмиром — отец и мать. Улыбаясь, смотрят на всеобщую забаву. Левмир обнимает их, его переполняет счастье. Холодно, но это — живительный холод, от такого кровь быстрее бежит по венам, а на щеках появляется здоровый румянец.

Вот от толпы детей отделяется одна фигурка. Она бежит сюда. С замиранием сердца Левмир узнает И. Такая смешная, в заячьей шапке и потрепанном полушубке. Слева из-под шапки выбилась золотая прядка, справа — серебряная. Подбежав, И схватила Левмира за руку.

— Пойдем со мной кататься! — смеется, переводит взгляд с мамы на отца. — Можно?

— Бегите, конечно, — улыбается мама.

— Не потеряйтесь, — предупреждает отец.

Левмир смеется, убегая с И. Что за глупости, где здесь потеряться?

Но впереди уже нет детей, исчезли горки. Да и солнце успело куда-то скрыться. Остались только одни санки.

— Готов? — спрашивает И.

— Да.

Они ложатся на санки, смотрят вперед, в темноту. Левмир понимает, что впереди обрыв. Они должны скатиться вниз.

— Что там? — спрашивает он.

— Тьма.

Голос И звучит мрачно, но глаза сияют, но губы улыбаются. Левмир целует ее в губы.

— Не может быть, чтобы тьма, — шепчет он.

— Но там лишь тьма, — еще веселее улыбается И. — Пока мы не осветим ее. Ты готов сгореть вместе со мной?

— Я уже горю вместе с тобой.

— Тогда вперед!

Они отталкиваются ногами, и сани летят в темноту.

Сон закончился. Левмир лежал с закрытыми глазами, смакуя остатки горько-сладкого послевкусия. Под головой ощущал свернутый тулуп, на котором и заснул ночью. Холодно, как во сне, а щеки почему-то мокрые. Неужели плакал?

Левмир приоткрыл один глаз, и тут же зажмурился. Что-то белое и холодное попало между ресниц. Рывком сел, протер рукавом глаза и осмотрелся. Бескрайняя степь, еще вчера радостно тянувшаяся травами к солнцу, покрывалась снегом. Крупные хлопья падали с нахмурившегося неба.

Левмир забыл про холод. Обернувшись, увидел Сардата с И. Они сидели возле костра, мрачные и озадаченные. И мешала в котелке суп.

— Доброе утро! — крикнула Левмиру. На миг лицо осветилось той самой улыбкой, что и во сне. — Как погода?

Выпутавшись из дерюги, которой его, наверное, укрыла под утро И, Левмир подошел к костру погреться.

— Почему снег? — глупо спросил он.

— Потому что холодно, — огрызнулся Сардат. — Думаешь, мы тут всю ночь колдовали, чтоб тебя подивить? Сами вот удивляемся.

— В легендах, — сказала И, — всегда герои идут к Алой Реке через снега. Я думала, это просто совпадение такое. Но вот… — Она показала рукой на небо. — Значит, мы на правильном пути.

— Всюду-то ты хорошее видишь, — ворчал Сардат.

— А ну не бухти, а то рожу сострою!

Угроза подействовала, Сардат замолчал. Левмир подавил смешок. «Строить рожу» И научилась несколько дней назад, о чем-то заспорив с Сардатом. Раздосадованная, она вдруг не стала ругаться и сделала такое умильное личико, так захлопала глазками, что Сардат покраснел, будто помидор, и уступил. С тех пор И постоянно пугала его «рожей», покатываясь со смеху.

Завтракали молча. Снег шел все гуще, лошади недоуменно ржали, выкапывая траву. Левмир порадовался, что во время перехода через горы уговорил спутников набрать дикого овса. Мелочь, конечно, но все же.

Переход через горы занял несколько дней. Многие тропы окончились обрывом, приходилось возвращаться и искать обходные пути. Хотели даже оставить лошадей, но Сардат воспротивился. В горах в изобилии водились козы, и Левмир быстро наловчился их выслеживать. Теперь серые лошади везли немалый запас засоленного мяса. Голубка шла налегке, как самая слабая, к тому же за нее заступалась И.

Покончив с едой, оделись теплее. Левмир вздрогнул, когда И надела заячью шапку.

— Что? — забеспокоилась девочка, озадаченная выражением лица Левмира. — Некрасиво?

— Я тебя во сне такой видел, — сказал Левмир. — Ты была в Сатвире, играла там вместе с ребятами, а потом мы уехали на санях в темноту…

— Ну, саней у нас пока нет, — улыбнулась И. — Прыгай на коняшку.

Сани нашлись через несколько дней. Полузасыпанные снегом, с хорошим запасом дров. Впереди лежала заледеневшая лошадь.

— Снег ведь недавно выпал. — Сардат, спешившись, попинал мертвую лошадь носком ботинка. — Что-то мне все меньше нравится эта затея.

— Мы должны взять сани, — сказал Левмир. — Наверное, этого хочет Река.

— Не знаю уж, чего там хочет Река, но сани не помешают. Помоги распутать веревку.

Вскоре сани, запряженные тройкой лошадей, покатились к горизонту. Сардат стоял впереди, держа поводья, Левмир с И сидели сзади, опираясь спинами на промерзшие дрова. Девочка стала непривычно молчаливой, но и Левмир не стремился болтать. Слишком все странно. Еще недавно вокруг бушевала весна, а теперь от горизонта до горизонта — снежная равнина. Даже горы, вчера видневшиеся позади, сегодня скрылись за белесой дымкой. Будто кто-то отрезал путь назад.

— Хватит, — сказал Сардат, когда начало смеркаться. — Завтра пойдем пешком. Лошадям тяжело — по колено в снегу.

Левмир кивнул. Он и сам чувствовал себя неудобно, сидя без движения.

Лошадям дали немного овса, сварили ужин, потратив пару полешек из запаса. За едой завязался разговор.

— Теперь-то можете мне сказать, чего вы ждете от этой Реки? — спросил Сардат, переводя взгляд с Левмира на И. — Про любовь и вечность вместе можно больше не заливать. Это все красиво, конечно. Но как вы это себе представляете? Вот дошли мы, вот течет она. А дальше-то что? Что с ней делать? Как вы из нее эту свою вечность добывать намерены?

Ответила И:

— В Реку нужно просто зайти, когда она позовет. А она уже нас зовет. Видишь, подарила нам сани. Она ждет нас, знает, что мы идем.

— Сани нам не Река подарила, — возразил Сардат. — Кто-то шел, так же, как мы, но замерз и помер.

Встретившись взглядом с Левмиром, Сардат развел руками — мол, чего уж тайны разводить. Левмир вздохнул.

— Вы про что? — недоумевала И.

— Там, рядом с лошадью, в снегу был человек, — нехотя ответил Левмир. — Такой же замерзший. Не хотели тебя пугать…

И встала, уперев руки в бока.

— Может, хватит? — крикнула. — Сколько можно от меня все скрывать? Я ведь с вами! Не ребенок малый, могу понять.

— Уймись, принцесса, — сказал Сардат. — Мы же люди. У нас так принято — женщин оберегать от всего. Женщины — существа нежные, им лишний раз беспокоиться ни к чему. А ты вообще…

— Маленькая и слабенькая, да? — съязвила И. — Не знаю, чего там у вас принято, но так больше не надо. Вместе — значит, вместе. Лады?

Сардат усмехнулся, услышав свое словечко.

— Лады, сестренка, — сказал он. — Да только, ты меня прости, но в сказки я не верю.

— Зачем тогда с нами пошел?

— Потому что больше некуда.

Разговор стих.

Спать легли на санях, закутавшись всем возможным тряпьем. В середину, где потеплее, положили И, хоть та возмущалась, что ее опять посчитали за слабую.

Среди ночи И разбудила Левмира. Он открыл глаза. Лица девочки не разглядеть в темноте, виден лишь силуэт.

— Что такое? — пробормотал Левмир. Стало холоднее, где-то рядом тревожно переступали лошади.

— Я останавливала сердце, — прошептала И.

— Тебе нужна кровь? — спросил Левмир, и только потом:

— Зачем?

— Не нужна, я ненадолго. Левмир, я ничего не могу. Ни превратиться, ни огня зажечь — ничего!

В голосе девочки звучал неподдельный ужас. Левмир затащил ее под тряпки, прижал к себе.

— Чего ты напугалась? — зашептал на ухо. — Ну не можешь и не можешь.

— Ты не понимаешь, да? — шепнула в ответ И. — Я ведь вампир, для меня это все равно что для тебя — бегать. Ну как тебе объяснить…

— Я все понимаю, И. Но что можно сделать? Не знаю, почему с тобой так получилось. Не знаю, почему пошел снег. Просто так надо и все. Хочешь — вернемся? Туда, где тепло.

И сжала его ладонь.

— Ни за что. — Жар ее дыхания обжигал. — Не для того начали, чтобы возвращаться.

— Тогда не бойся. Мы вместе, остальное неважно.

Постепенно И успокоилась, выровнялось дыхание.

— Знаешь, — сказала она, — мне совсем не страшно замерзнуть вот так.

— Мы не умрем, — ответил Левмир. — Мы ведь должны вернуться, помнишь? Превратиться в драконов и спасти людей.

И улыбнулась, вспомнив сказку, которую они сочинили зимой. Сказку про себя, со счастливым концом.

— Сейчас я в дракона превращусь, если шептаться не прекратите, — послышался голос Сардата.

На следующий день мороз усилился. Говорить не получалось, лица замерзали. К середине дня набрели на второго замерзшего человека. Вернее — вампира. Он окоченел, так и не прекратив идти. Постояли, молча глядя на раскрытый в последнем оскале рот.

Вскоре мертвецов перестали считать — сотни, тысячи статуй, напоминавших И берсерков, охраняющих Храм. Лошади шарахались от них, приходилось петлять.

Для ночлега вырыли большую нору в сугробе, законопатив тряпками вход. Лошадей оставили снаружи, не надеясь застать их живыми. Но лошади выжили. Пока.

Глава 32 Чудовища

Одолев очередной подъем, белая лошадь упала. Две остальных, заржав, шарахнулись, но, почувствовав натяжение поводьев, стали. И подбежала к Голубке.

Лошадь тяжело дышала, бока вздрагивали, из пасти рвались хрипы.

— Ну что же ты, маленькая? — шептала И, гладя лошадиную морду. Глаза животного мутнели.

Сардат подошел, держа в руке нож.

— Отойди, — сказал, глядя в сторону.

И посмотрела на него, на нож. Руки обились вокруг шеи Голубки.

— Левмир, уведи ее, — попросил Сардат.

— Не дам, — прошептала девочка. — Она поправится.

— А дальше? — Сардат сплюнул в снег. — Посмотри!

И проследила взглядом за его рукой. С холма открывался вид на снежную пустошь, уходящую за горизонт. Каждый день одно и то же, будто не двигались с места. Давно перестали считать дни, недели.

— Кормить их нечем, — продолжал Сардат. — Через день-два пойдем пешком. Оставь, прошу. Она зря мучается.

— Откуда тебе знать, что зря, а что нет? — закричала И.

Подошел Левмир. Ощутив на плече его руку, И закрыла глаза.

— Дай нож, — севшим голосом попросила она.

— Лучше я.

— «Лучше» позади осталось. Дай.

Сардат протянул нож рукоятью вперед.

— Отойди.

Сардат снял с лошади упряжь и отогнал двух оставшихся подальше. Им незачем было смотреть.

Одной рукой И сжимала ладонь Левмира, другой поднесла нож к горлу лошади.

— Лети быстрее ветра, Голубка, — сказал Левмир.

— Лети на ту сторону, — добавила И.

Сильным движением глубоко прорезала горло лошади, и та, в последний раз взбрыкнув, успокоилась. И передала нож Левмиру.

— Буду в санях, — сказала она.

Сардат принес топор и мешки. Принялись за дело.

— Долго она выдержит? — спросил Сардат, вырезая куски мяса.

— Столько же, сколько я.

— Ты должен заставить ее это есть, когда придет время.

— Она будет есть. Не надо ее заставлять. Она не ребенок. Лучше беспокойся о волках.

— О ком? — рука Сардата, с занесенным ножом, замерла.

— Прислушайся.

Сардат затаил дыхание. Сквозь посвист ветра слабо слышался вой.

— Ветер. — Сардат вернулся к туше. — Откуда здесь волки? Степь голая, ничего кроме снега. —

Тридцать три зубастых волка Алу речку стерегли. От огня здесь мало толка От зари и до зари.

— Это еще что? — проворчал Сардат.

— Сказка. Или не сказка. Посмотрим.

— Если придут волки, И отпугнет их огнем. Потом восстановим ее силы.

— От огня здесь мало толку, — повторил Левмир.

— Хватит, а? Прибереги сказки для детей. А если хочешь, чтобы они у тебя когда-нибудь появились, руби скорее.

Левмир перехватил топор, но бить не спешил. Смотрел на Сардата.

— Речь не о сказках, — сказал он. — И не может зажечь огня. Не может превращаться. У нее не осталось никаких волшебных сил.

Сардат выругался.

* * *

Волки появились на закате.

Костер из последних дров уныло сыпал искрами. Трое путников сидели вокруг него, понимая, что горит последняя надежда. Больше не будет тепла. Только чудовищный холод, только сырое мясо Голубки.

Рычание. Сардат подскочил, держа нож наготове. Левмир замерзшими, непослушными пальцами подготовил самострел.

Волки — если это были волки — окружили место стоянки и приближались. Глаза горели красным, из разверстых пастей стекала слюна. Каждый в два или три раза больше обычного волка.

— Дай мне топор, И, — приказал Сардат.

Девочка тут же подлетела к нему, вложив в руку рукоять топора. Сама достала нож, приготовившись к бою. Никто не сказал ни слова — теперь даже призрачной возможности уберечь ее не было. Левмир отвязал лошадей, и те в панике бросились, куда глаза глядят. Стремительный бросок черных тел, рык и ржание. Лошади упали, поливая кровью снег. Волки перешагнули через тела. Их не интересовало мясо, они пришли за другим.

— Стреляй, чего ждешь, — процедил сквозь зубы Сардат.

Спустя мгновение он понял, чего ждал Левмир. Огненная стрела прорезала темноту, ударила волка в бок. Шерсть вспыхнула, чудовище взвилось на дыбы. Левмир обматывал тряпкой вторую стрелу.

Подожженный зверь, бестолково носясь по кругу, немного сбил с толку остальных. Но вот мощная лапа сломала обреченному хребет. Волки бросились в атаку.

Левмир выстрелил — пылающая стрела ушла глубоко в глотку монстра, бросившегося на И. Девочка отпрыгнула вовремя, извивающийся волк упал туда, где она только что стояла. Подхватив горящую палку, И ткнула в морду следующего.

— Вон отсюда! — кричала она. — Пошли вон, твари!

Спиной почувствовав опасность, Левмир развернулся и ударил наотмашь самострелом. Удар тяжело отдался в руки, но волк отлетел в сторону. Треснул и переломился самострел. Левмир бросил обломки в волка и подхватил второй топор. Стали спина к спине.

Волки, поняв, что перед ними не легкая добыча, принялись ходить кругами.

— Выжидают, уроды, — прошипел Сардат. — Тридцать три голодных волка!

— Осталось тридцать один, — ответил Левмир.

— Ах да, правда, чего это я беспокоюсь.

— Я остановлю сердце, — сказала И.

— Все равно ведь…

— Я буду сильнее.

— Не вздумай на них напасть.

— А что, ждать просто? А если они вечно так кружить смогут? Раз могут жить здесь, среди снегов.

Левмир ощутил, как сбилось дыхание И. Девочка остановила сердце.

Волки не ждали нападения, И застала их врасплох. Стремительная, сильная, подскочила к одному, и нож с хрустом вонзился в череп. Волк дернулся и затих. А нож порхал дальше. Еще один монстр упал, хрипя перерезанным горлом. Другой прыгнул, но И увернулась, вспоров ему брюхо. Все произошло в мгновение ока. Сообразив, что происходит, Левмир с Сардатом бросились на помощь. Остальные волки сорвались с мест.

Сквозь толстый тулуп Левмир почувствовал острые когти — звериная лапа прорвала ткань, оставив глубокие борозды на предплечье. Теплая кровь потекла по руке, но времени на это не было. Левмир ударил топором и раскроил зверю череп. Махнул ножом навстречу метнувшейся тени, и снова повезло — нож вонзился между ребер.

Вой, рев и крики заполнили все. Никто не замечал боли. Левмир старался не выпускать из виду И, прикрывал ей спину, совсем забыв о Сардате. Страшный вопль последнего заставил его отвлечься. Сардат лежал возле костра, придавленный огромным волком. Пытался закрыть лицо рукой, но мощные челюсти сомкнулись на предплечье. Левмир бросился на подмогу.

Не добежал шага — другой волк сбил его в прыжке. Нож вылетел из руки, но Левмир тут же рванул стрелу из колчана. Когда волк, развернувшись, кинулся на него, стрела вошла прямо в пылающий красный глаз. Волк убежал, визжа, а Левмир уже поднимал топор над терзающим Сардата монстром. В удар он вложил все силы, и наградой стал треск хребтины. Сардат сбросил тушу, поднял нож и бросил, как показалось Левмиру, в него. Лезвие просвистело над плечом, а в следующий миг страшной силы удар в спину бросил его вперед. Левмир выбрался из-под издыхающего волка, которому нож Сардата вошел прямо в горло.

Казалось, нет числа этим кровожадным тварям. Поднимался и опускался топор, рассекал воздух нож, кровь лилась и лилась — людская и звериная. Но вот последняя туша рухнула в костер, взметнулись искры, стало тихо. Сардат издал торжествующий вопль, который тут же перешел в стон отчаяния. Все так же холодно. Погас огонь, нет лошадей, а из глубоких ран извергается сама жизнь.

И подбежала к Левмиру, стащила с него тулуп и приникла к ране. Левмир задрожал от странного ощущения, к которому нельзя было привыкнуть. В этот раз И не пускала в ход клыки, она просто зализала раны, и кровь перестала бежать.

— Теперь ты. — Приблизилась к Сардату. Тот протянул ей обглоданную руку.

И остановила кровь, но глубокие раны оставались ужасными. Сардат, морщась, спрятал руку в рукав.

— Тебе хватит? — спросил он И.

— Да, сердце бьется, — отозвалась она.

— Тогда пошли.

— Идем, — кивнул Левмир.

И распахнула глаза.

— Но ведь…

— Это конец, понимаешь? — крикнул Сардат. — Эти твари убили последнюю надежду. Если не хочешь, чтобы мы здесь просто сдохли от боли — пошли.

Они пошли, волоча за собой во тьму сани с мерзлым мясом Голубки.

* * *

Превозмогая голод, летучие мыши летели на север. Горы остались позади. Солнце встало, но полет продолжался. Палящие лучи заставляли прижиматься к земле, и здесь иногда удавалось поймать зазевавшихся насекомых. Дневной перелет сожрал все силы, и с закатом Кастилос и Аммит повалились на землю в обычном обличии. Осушив по пробирке, поднялись на ноги. Кастилос оглядел степь.

— Мы опоздали, — прошептал он.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Аммит.

— Они уже на пути.

— И что?

— Теперь я даже близко не знаю, как будет дальше. Река не даст вернуться назад.

— Река? — Аммит пожал плечами. — Я не вижу никакой Реки. Если ты готов — летим дальше. Но с рассветом пойдем пешком. Еще одного такого перелета мне не выдержать. А если какой-нибудь степной волк решит полакомиться обессилевшими летучими мышами, все закончится глупее не придумаешь.

— Ну что ж, летим, пока возможно.

Кастилос обратился прежде чем Аммит успел спросить, что означает его последняя фраза.

Утро бросило в лица снегом.

— Поздравляю, — сказал Кастилос. — Мы на пути.

— Ты хочешь сказать, что это нормально? — с сомнением произнес Аммит, глядя на серое небо. — Весной может пойти снег, но чтобы такой холод…

— Забудь про весну, — отрезал Кастилос. — Забудь про весь мир. Ничего этого больше нет. Путь к Алой Реке лежит через снега.

Аммит спешил за ним, крутя головой по сторонам. Степь покрывалась снегом слишком быстро. Как будто он не только падал сверху, но рос из-под земли.

— Постой! — Аммит остановил Кастилоса, когда ничего, кроме снега, вокруг не осталось. — Это что — все пять лет так и будет?

Кастилос моргнул, не понимая.

— Тебя не было пять лет, — продолжал тормошить его Аммит. — Это что, весь путь через мертвые снега?

— Пять лет? — засмеялся Кастилос. — Храни тебя Река, Аммит! Меня не было пять лет, но шел я — миллионы. Ты пока еще не понимаешь, но здесь нет ни времени, ни пространства. Все меняется так, как заблагорассудится Алой Реке. Потому я и не знаю, сумеем ли мы догнать их. Быть может, они идут уже миллиарды лет, или умерли год назад. Но они, по крайней мере, идут к Реке, это их цель. А наша цель — они. Странно, что Река вообще нас сюда пустила.

Аммит молчал. Расспрашивать, спорить можно было вечно, но он просто поверил Кастилосу. Слишком отчаянным и безумным был его взгляд. Бег продолжался.

— Почему мы не летим? — спросил Аммит, когда стемнело.

— Попробуй.

После нескольких попыток Аммит зарычал и вытащил пробирку.

— Можешь их выбросить, — крикнул Кастилос. — Здесь это не имеет никакого значения.

Рассвета не было. Просто небо вдруг стало белым, мягкий свет разлился вокруг. Бежали без остановки, сжигая силы и кровь. От мороза суставы переставали слушаться, и приходилось запускать сердца, чтобы немного разгорячить тела.

Тысячи лет спустя начали попадаться трупы. Кастилос остановился возле первого. Он стоял — ледяная статуя, так и не упавшая, будто продолжала идти, только очень медленно. Невидящие глаза смотрят вверх, клыки оскалены.

— Вампир, — выдохнул Аммит. — Как он замерз так быстро?

— Что я тебе говорил?

— Да понял я, понял! Не ясно лишь, как добраться до Алой Реки через это безумие. В легендах все преподносится как-то иначе.

Отвернувшись от мертвеца, Кастилос подошел к Аммиту.

— Алая Река — это не «где», — сказал он. — Это «когда». Когда ты понимаешь, что назад уже не вернешься, а впереди — пустота. Когда тебя переполнит отчаяние. Если упадешь и закроешь глаза — умрешь. Но если, несмотря ни на что, сделаешь шаг в пустоту, окажешься на черном берегу. Увидишь стремящийся вдаль алый поток. Вот единственный путь, который мне ведом.

Аммит задумался. Посмотрел с сомнением на мертвого вампира, который так и не упал, не закрыл глаза. Возможно, он просто не понял, что замерзает, лишился разума.

— Скажи тогда, — попросил Аммит, — как до нее добраться, если ты об этом знаешь? А теперь и я знаю. Мы не постигнем отчаяния, если знаем, что оно дает ключ.

Кастилос кивнул.

— Да и не нужна нам эта Река сейчас, — продолжал Аммит. — Мы ведь хотим спасти отсюда детей. Может, нужно запрыгать от счастья, чтобы увидеть их? Или идти задом наперед?

Еще один кивок.

— Вот теперь ты со мной поравнялся, Аммит. Я не знаю. Знаю лишь, что нужно бежать дальше.

Дальше трупов стало больше. Стояли, лежали, сидели у заледеневших кострищ. Поодиночке и группами, мужчины и женщины. Порой их скопления приходилось огибать. Целую вечность тянулось ужасное кладбище, где люди и вампиры были покойниками и надгробиями.

Все закончилось внезапно — будто подвели черту. Впереди вздымался высокий холм, трупы остались позади. Кастилос первым достиг вершины и остановился. Аммит врезался в него.

— Что такое?

— Смотри! — Голос изменил Кастилосу, превратившись в едва слышное сипение. Но палец указывал направление. Аммит всмотрелся в черную точку на снегу и закричал:

— Это она!

Как будто золотые и серебряные ниточки блестели далеко впереди и внизу. Сощурившись, Аммит разглядел сани, на которых не то сидела, не то лежала И. Крошечная фигурка шевельнулась, и Аммит почувствовал, что через бездну пространства и времени встретил взгляд воспитанницы. В этом взгляде не осталось ни капли тепла, только холодная страсть и ледяная ненависть.

От страшного рыка содрогнулась земля под ногами. Аммит почувствовал, как волосы поднимаются дыбом. Фигурка начала двигаться, таща за собой сани. Мгновение — и скрылась из виду.

— А теперь — изо всех сил, — сказал Кастилос и сорвался с места.

Глава 33 Последний шаг

Принцесса Ирабиль не плакала. Внутри все заледенело, исчезли чувства, хотя сердце размеренно стучало в груди. «Вот и все», — думала она снова и снова. Снег, ничего кроме снега впереди.

Шаг за шагом они рвались навстречу поднявшемуся ветру. Рассвет не принес ничего, кроме еще большего холода. Пытались вырыть пещеру, но плотный, слежавшийся снег не подавался. Осталось бессмысленное движение, хоть как-то согревавшее отказывающие тела. Ближе к полудню повезло найти большой сугроб. Ножами, топором, руками выкопали убежище и легли. Никто не произнес ни слова. Никто не знал, чего они ждут. Есть ли смысл растягивать мучения, или лучше идти, пока сознание не померкнет.

Постепенно в норе стало тепло. Ирабиль и Левмир уснули, только тяжелое и хриплое дыхание Сардата нарушало тишину. Через некоторое время он разбудил Левмира и, приложив палец ко рту, кивнул на выход. Улегшись на сани, Сардат освободил пострадавшую руку, которая совсем почернела.

— Давай, — сказал он.

— Может…

— У меня жар. — Сардат, не отрываясь, смотрел в солнечные глаза друга. — Рука гниет. Давай скорее, пока она не проснулась.

Левмир поднял топор.

И не сразу заметила опустевший рукав Сардата, а когда заметила — ничего не сказала. Путь продолжался. Ветер крепчал, задувая в прорехи на одежде. Не было больше ни закатов, ни рассветов, только белое небо и белый снег. Время от времени останавливались, пытались грызть ледяное мясо.

Спустя тысячу лет Сардат упал. Левмир, казалось, даже не заметил этого, хотя остановился, покачиваясь. К Сардату подбежала И, перевернула его на спину. Мутные глаза уставились на ее лицо. Перемерзшие губы пытались улыбнуться.

— Сострой рожу еще разок, — попросил Сардат.

И скорчила гримаску, немного подпорченную слезами. Сардат закрыл глаза. И оттащила его в сани, завернула в оставшиеся тряпки.

— Идем? — спросил Левмир.

— Да.

Вместе держась за веревку, потащили отяжелевшие сани.

Летели мгновения, превращаясь в века. Шаг за шагом, дальше и дальше. Левмир упал на исходе пятого тысячелетия. И застонала, но остановилась лишь затем, чтобы переложить его в сани. Укутала, как и Сардата, пошла дальше.

Когда в человеческом теле не осталось сил, она остановила сердце. Стало немного легче идти, но горло сдавила жажда. Сквозь вой ветра и скрип полозьев И слышала биение двух сердец. Они еще живы, надежда еще есть.

Прошла еще тысяча лет, а потом как-то вдруг минул миллион. Одно из сердец начало слабеть. И подготовила себя к этому за три века.

Она склонилась над Сардатом, размотала дерюгу. Парень казался мертвым.

— Прости меня, — шепнула И.

Клыки вонзились в шею. Только-только утолив жажду, И отпрянула от Сардата. Полоснула по руке ножом, и в приоткрытые губы влилось немного крови. Снова укутала названного брата, а теперь сына, и подняла взгляд. На мгновение ее будто парализовало. Вдалеке возвышался холм, с которого на нее кто-то смотрел. Две черные фигуры посреди белого безумия. Вампиры. Она почувствовала, что это — вампиры. Даже здесь не оставят в покое.

Позабыв все человеческое, И закричала на них, как дикий зверь. Пусть знают, что она еще может драться. Пусть бегут, пока могут.

* * *

В кладовой не осталось почти ничего. Арека не знала, из каких тайных запасов она все еще получает завтраки, обеды и ужины. Знала лишь, что за последние недели исхудала так, что красное платье болталось на ней, как на доске. Сейчас Арека несла большой сверток к бараку — обед и ужин. Желудок сводило от боли, рот переполняла слюна. Лето бушевало в полном расцвете, но голод по-прежнему терзал Кармаигс.

Завернув за угол, девушка остановилась. Перед бараком толпились люди, ржали кони. Горело несколько факелов, и Арека заметила, что здесь лишь женщины и дети. Они молчали, затравленно озираясь.

Мимо пробежал Лэквир с тетрадкой. Арека спрятала сверток за спину, но распорядитель даже не заметил ее, торопясь к новоприбывшим.

— Кто такие? — закричал издалека. — Откуда?

От толпы отделился баронет.

— Шли с севера, — отчитался он. — Мы нашли их в лесу, думали, что партизане, но тут одни бабы. Говорят, из старательского поселка у самых гор.

Лэквир присвистнул.

— А нашли где?

— У границы графства. Куда шли — сами не знали. С собой ничего нет, только кони.

— И то прекрасно. Старых — на мясо, остальных — на выпас. Найди кого-нибудь из людей, кто понимает в лошадях, будет отвечать. Эти твари должны жить и давать потомство.

— Я что — конюх? — заартачился баронет.

— К сожалению — нет, — съязвил Лэквир. — Потому и говорю — найди конюха!

Отослав баронета взмахом руки, он приблизился к новоприбывшим.

— Слушайте меня внимательно, — сказал он. — Пока вы поселитесь в этом бараке. Утром я доложу королю, и он решит, где вас оставить. Там, внутри, узнаете все, что нужно. От вас требуется сидеть молча и ждать жратву. Когда скажут — работать. На этом пока все. Спокойной ночи.

Лэквир ушел, Арека шагнула к толпе. Нужно как-то обойти их, чтобы достичь нужного окна. Арека чувствовала на себе любопытные взгляды грязных оборванных женщин.

— Ишь, красавица какая. — Тихий голос из толпы. — И мы такими будем?

Стиснув зубы, Арека принялась проталкиваться через стайку детей. Те о чем-то говорили. Арека не прислушивалась, но вдруг одно слово заставило ее замереть. Кто отчетливо произнес: «Левмир».

— Что? — Она развернулась, ища взглядом того, кто это сказал. Дети сбились в кучку, глядя на нее настороженными взглядами.

— Левмир? Вы знаете Левмира? — Руки затряслись, голос срывался.

Дети молчали.

— Пожалуйста, — взмолилась Арека. — Мне очень нужно его найти!

— Не нужно, — был ответ.

С колотящимся сердцем Арека провожала взглядом хранящих тайну детей. Один за другим, они скрывались в тускло освещенном бараке. Когда дверь закрылась, Арека перевела дыхание. По-крайней мере, он, наверное, жив. Об этом можно подумать после, а сейчас нужно встретиться со служанкой.

— Акра! — шепотом позвала у окна Арека. — Я здесь!

Сначала было тихо, потом из окна высунулась голова. Мужская.

— Чего тебе? — спросил грубый голос.

— Я пришла к Акре, — пролепетала Арека.

— Она умерла.

Девушка села на землю. Ноги просто отказались дальше держать.

— Как?

— Как все. А ты еду детям принесла? Давай мне, я передам!

Арека протянула сверток, и мужчина тут же исчез. В бараке началось оживление. Арека отошла к башне. Прислонившись к холодной каменной стене, она закрыла глаза. Акра мертва. Гордая, сильная, добрая женщина — вдруг ее не стало. С каждым мигом все острее становилось одиночество. Арека поняла, что рядом не осталось никого. Разве что господин.

В темноте перед закрытыми глазами вспыхнули два изумруда. Принцесса Ирабиль издевательски улыбалась.

— Из-за тебя все, тварь, — прошипела Арека, стараясь ненавистью заглушить боль. — Из-за тебя, чудовище!

Кулак ударился в стену, из разбитых костяшек потекла кровь, но тут же свернулась. Тело Ареки, переполненное ядом господина, мгновенно затягивало раны.

* * *

Больше она не оглядывалась. Все силы уходили на то, чтобы продолжать рваться навстречу ветру. Глаза слепо смотрели вперед, а слух ловил биение сердца — теперь лишь одного, но самого важного, самого любимого сердца. Спокойные, размеренные удары участились. Все быстрее и одновременно слабее. Бросив веревку, И повернулась к саням. С губ сорвался крик.

Сардат склонился над Левмиром.

Сардат пил кровь.

И прыгнула на него, схватила за плечи. Покатились по снегу с диким рычанием. Рука Сардата прижала девочку к твердому насту. На нее уставились красные глаза.

— Что ты со мной сделала? — взвыл Сардат.

— Я спасла тебя, дурак! — шипела И, пытаясь вырваться. Сил не хватало. Она все вложила в этот путь, и теперь едва шевелилась. Организм Сардата стремительно менялся, пережигая сам себя, и отсюда бралась энергия.

— Я с ума сойду от этой жажды! — заорал он, стискивая руку на горле. И поморщилась. Воздух ей требовался лишь для того чтобы говорить. Собравшись с силами, она вытолкнула последний:

— Прошу, терпи!

Сардат расхохотался. В смехе столько же безумия, сколько отчаяния.

— Зачем? Все равно…

Топор обухом ударил его в висок. Сардат откатился в сторону, И увидела Левмира. Серое лицо, запавшие глаза. Он шатался, не понимая, верно, где находится и что происходит. По шее стекала кровь. Но все же он пришел на помощь. Когда Сардат подскочил, Левмир повернулся к нему. Топор стал медленно подниматься.

— Посмотри, что она натворила! — Сардат показал на свои глаза.

— Ты почти умер! — крикнула И, встав рядом с Левмиром.

— Ну и что, по-твоему, я должен был тут есть? Снег?

Левмир с огромным трудом разлепил губы:

— Уйди.

— Куда? — опешил Сардат.

— Уйди. Ты причинил ей боль.

И сжала плечо Левмира.

— Он не хотел этого, — прошептала она. — Ты не знаешь, каково это… Да и я не знаю.

Кровь на шее выглядела так соблазнительно, пахла так маняще… И зажмурилась, приблизив губы к ранам. Провела языком и тут же отстранилась. Мало, слишком мало, но рана затянется. У новообращенных яд вырабатывается долго, Левмир мог истечь кровью до смерти.

Сардат тяжело дышал, впустую гоняя воздух по легким.

— Тогда убейте меня! — крикнул он. — Нож в сердце. Если что, потом ведь можно будет ожить, так?

Левмир покачал головой. Ответила И:

— Твое тело все еще человеческое. Оно меняется. Если остановить, ты просто умрешь. Прошу, держись. Я знаю, что жажду можно терпеть вечно. Думай о том, что тебе всего дороже. Чего бы ты хотел достичь. Ты должен вырастить свою страсть, а потому не думай о крови.

Сардата передернуло. Упал на четвереньки, изо рта выплеснулась вся выпитая кровь. С огромным трудом И заставила себя отвернуться. Сардат поднялся и пошел вперед. Левмир уронил топор, пошатнулся. И поймала его.

— Ложись, я еще могу тащить сани, — попросила.

Левмир подошел к саням, но лишь затем, чтобы достать кусок мяса. С трудом двигая челюстями, отгрыз немного. И наблюдала за ним, дрожа от страха.

— Не делай со мной так, — сказал Левмир, не оборачиваясь. Ветер унялся, и каждое слово слышалось отчетливо.

— А если ты умрешь? — прошептала девочка. — Что мне тогда делать?

— Перейти Реку. Найти меня.

— Никто не возвращается оттуда!

— Никто не знает, чем пахнут твои волосы. Никто не знает, как блестит ручей в лунном сиянии. Каковы на вкус твои слезы.

Он бросил кусок обратно и взялся за веревку. Силуэт Сардата маячил вдали, как указатель, и Левмир пошел следом. Рядом шагала И, заглядывая в лицо.

Она видела, как корка льда покрыла глаза — больше не моргнуть. На щеках заблестел иней. Левмир умер, и умер давно, только упрямое сердце отказывалось это признавать, гнало густую, холодную кровь, заставляло ноги передвигаться.

Далеко впереди покачнулся и упал Сардат. Сколько прошло? Год или целая вечность? Левмир не заметил его, проходя мимо. Над безжизненным телом склонилась И, подняла его, уронила в сани.

Левмир походил на белую мраморную статую. Каждое движение отдавалось хрустом — ломалась корка льда, сковывающая суставы. Стараясь помочь, И принялась подталкивать сани. Она ждала, что вот-вот Левмир рухнет без движения. Но он не упал. Просто один из шагов стал последним.

Глава 34 И прилетят!

Хрусталь звякнул о каменный пол. Дрожащей рукой Арека подняла бутылку, красное вино полилось в бокал. Отпив половину, Арека подняла взгляд. Со стены бесстыдными зелеными глазами, улыбаясь, смотрела принцесса Ирабиль. Арека сидела на полу перед портретом, в окружении измятых, разорванных листов. Пальцы нащупали один из них. С трудом фокусируя взгляд, Арека принялась читать:

Если б Алая Река По-другому рассудила Если б жизнь мне сохранила Я бы вечность отдала Человеком бы жила Я б тебя ходить учила И до смерти бы любила За зеленые глаза

Пальцы скомкали ненавистную бумагу. Арека отшвырнула комок, пригубила вино. Взгляд поднялся к портрету.

— Вы понятия не имеете, каково это — «человеком жить»! — Эхо разнесло крик по комнате. — Куклы разукрашенные. Сидели тут, тепле и радости. А ты? — Арека погрозила пальцем портрету. — На меня еще покрикивала, тварь такая? А ты поживи, как я жила. Это тебя в наряды одевали, тебе постельку заправляли, волосики, небось, расчесывали. А меня, чуть свет, гнали коров доить. Тряслись бы надо мной так же…

Поднялась, едва не упала — каменные плиты заплясали под ногами. Из бокала выплеснулось немного вина.

— «За зеленые глаза!» — кривлялась Арека. — Вот и посмотрела бы я на глаза твои. То-то наревелась бы, как ручками-то работать придется. Дня бы не выдержала, кукла этакая! Сидишь теперь, в храме своем. А где Левмир, сука, ты знаешь? Ему-то каково сейчас? Что-то с ним не побежала, спряталась. Вот и вся любовь ваша такая — пока из мягкой перинки вылезти не приходится.

Бокал со звоном разбился о картину. Под хохот Ареки красная жидкость залила лицо принцессы. Но зеленые глаза продолжали смотреть с издевательским выражением, глумились над отчаянием смертной девушки.

Из коридора донеслись шаги. Эрлот, войдя в зал, окинул взглядом усеянный бумажками пол, взглянул на портрет.

— Здравствуй, милая, — прозвучал вкрадчивый голос. — Зачем ты все это устроила? Тебе не нравится портрет? Я велю убрать его сей же час.

— Пусть его сожгут! — взвизгнула Арека.

— Ради тебя — почему нет?

Огонь сорвался с пальцев Эрлота, портрет вспыхнул. Тяжело дыша, Арека смотрела, как пузырится краска, как совершенное личико превращается в отвратительную морду чудовища. Смех рвался из груди. Подняв голову, Арека расхохоталась. Задыхалась и захлебывалась, из глаз текли слезы. Холодные губы коснулись шеи, острые клыки пронзили кожу. Смех перешел в стон.

— Кончилось твое время, гадина, — шептала Арека, обмякая в руках господина. — Нет тебя больше. Теперь — я, только я!

— Только ты, — прошептал Эрлот, и ледяной язык стер с нежной кожи капельки крови. — Никто, кроме тебя.

Поддерживая обессилевшую девушку, Эрлот вышел из комнаты, где огонь перекинулся на комод, уничтожая последние воспоминания о королевской династии.

— Ваше величество! — Навстречу по коридору спешил Лэквир, лицо его будто окаменело, глаза широко раскрыты.

— Не сейчас, — поморщился Эрлот.

— Но это очень срочно! Прошу, пройдемте в тронный зал, это… — Он покосился на Ареку. — Это там.

— Я сказал — не сейчас! — Глаза Эрлота сверкнули кровавым огнем.

— Ваше величество, там лорд Варэлл! — простонал Лэквир, опустившись на колени. — Трое слуг убирали зал и нашли… Варэлл убил их, он там один!

— Что? — заорал Эрлот. — Убил моих слуг?

— Умоляю, ваше величество, просто посмотрите!

Эрлот толкнул его.

— Идем. Шевелись.

Покинутая Арека прислонилась к стене, но любопытство пересилило опьянение. Скинув туфли, чтобы не выдать себя шагами, побежала следом. Господин никогда не запрещал ей ходить по крепости, так почему не посмотреть, что так встревожило Лэквира?

Дверь в тронный зал закрыта. Лэквир, бежавший впереди, толкнул ее. Эрлот, а следом, незамеченная, Арека вошли внутрь. Лорд Варэлл в сером балахоне стоял перед ступеньками, ведущими к трону. Мрачное лицо казалось еще более вытянутым, чем обычно. На каменных плитах лежали тела двух служанок — разумеется, обескровленные. Арека отвела от них взгляд.

— Что ты устроил, Варэлл? — зарычал Эрлот, приближаясь к лорду.

— Вопрос в том, что устроил ты.

В глазах Варэлла ни капли страха — одна лишь злость. Эрлот замер.

— В чем дело?

Вместо ответа Варэлл повернулся. Носок лакированной туфли ударил сбоку лестницы. Две ступени у самого трона с шуршанием провалились.

— Об этом я и говорил, ваше величество, — бормотал Лэквир, подпирая дверь спиной. — Кроме нас никто не знает, но с этим нужно что-то делать…

— Ход ведет в тайный подвал, — процедил сквозь зубы Варэлл. — Там целый лабиринт, множество ходов. А на полу, ваше величество, остатки горелой соломы.

Эрлот подошел к провалу, заглянул внутрь.

— Невозможно, — прошептал он. — Я видел его труп!

— Ты видел чей-то обгорелый труп! — Варэлл повысил голос. — И мы поверили, что это он, потому что так говорил ты. Так что, ты правда одолел его в бою, или он скрылся, пока ты бежал от огня? И кто сейчас сидит на троне? Трус и лжец?

Арека думала, что знает, каков ее господин в гневе. Теперь она поняла, что ошибалась. Тогда, в деревне, Эрлот просто играл. Но сейчас Арека увидела его истинное лицо. Искаженное яростью, с пылающими алым огнем глазами. Движений она не видела. Просто голова Варэлла взорвалась, лопнула, как упавший на камень арбуз. В следующий миг верхняя половина туловища Лэквира, взмахнув руками, отлетела к стене. Ноги сделали несколько шагов и рухнули. Ни крика, ни вздоха. Эрлот сбросил тела вампиров и служанок в провал. Воздев над ним руки, обрушил вниз ревущий столп огня. Пламя пожрало трупы в мгновение ока, запах гари, чудовищный, маслянистый, заполнил тронный зал. Ступеньки поднялись, стали на место.

Арека вжалась в стену, мечтая стать невидимой. Но красное платье на фоне черного камня пылало, будто огонек в ночи. Эрлот приблизился к ней. Ледяные пальцы схватились за горло, перекрыв доступ воздуха. Арека беспомощно трепыхалась в мертвой хватке, но не могла даже отвести взгляд от ужасающих глаз господина.

Пальцы разжались, Арека упала, с хрипом втягивая воздух. Хлопнула дверь. Арека осталась в зале одна.

* * *

Впереди — лишь белое. Словно чистый лист бумаги. Рука так и просится взять карандаш, провести хоть линию, хоть точку поставить. Карандаша не было. Только белый-белый снег и такое же белое небо. «Не бывает ведь белого неба», — думала И. Мысль тонула в белизне. До боли в глазах девочка вглядывалась в едва заметную линию горизонта, надеясь увидеть алый отблеск.

Краешком сознания И отметила, что веревка протерла ладонь до кости. Если обернуться — можно увидеть кровавый след, тянущийся за санями. Единственное подобие Алой Реки, гнусная насмешка над всеми стараниями. «Я умру», — думала И. Но вот левая нога движется вперед, а следом — правая. И снова, и снова.

«Наверное, Левмир еще жив, — шептал чей-то голос. — Выпей его крови, тебе станет легче. Ты будешь идти быстрее, появится шанс!»

— Пошел вон, — прошептала И. Сплюнула кровью. Оказывается, машинально впилась клыками в нижнюю губу.

«Он бы этого хотел, ты же знаешь!»

— Уйди! — завизжала девочка, ускоряя шаг. — Уйди, уйди, уйди!

Левая нога скользнула вперед, И упала, взмахнув руками. Затылок пронзила боль. Даже сквозь шапку удар получился страшным.

Постанывая, И поднялась на ноги. Там, где она лежала, обнажился лед.

И стиснула зубы. Теперь понадобится вся сила, чтобы просто стронуться с места. Рана на ладони затянулась. Снова взявшись за веревку, попыталась идти. Ноги скользили без толку. Тогда она побежала на месте, все быстрее и быстрее. Наконец, удалось зацепиться. Сани стронулись. И шла вперед, наращивая скорость.

— Вот видишь? — говорила, обращаясь к Левмиру. — Мы идем. Как и хотели — идем вместе. Ты немножко отдохнешь и встанешь, правда ведь?

В ответ раздался треск. Веревка дернулась. И обернулась, ее глаза расширились.

— Нет! — выдохнула она. — Нет, не надо!

Лед проломился, сани с двумя закутанными фигурами уходили вниз, в черную воду. Упершись в лед каблуками, борясь со скольжением, И рвала на себя веревку. Головы скрылись под водой. Кажется, шевельнулся Левмир…

— Я прошу тебя, не надо! — кричала И. Из глаз лились кровавые слезы. — Вылазь, вылазь оттуда, тварь ленивая!

Она не знала, кому кричит эти слова. Должно быть, проклинала негодные сани, отказавшиеся повиноваться. Их скрыла черная вода. Веревка уходила в пустоту, увлекая за собой И.

— Нет, — шепнула девочка.

Думать было некогда. Бросив веревку, она прыгнула туда, в ледяную воду. Она сможет спасти обоих, или хотя бы Левмира. Вытащит на поверхность. Он не умрет, не может, не должен умереть!

Все внутри сжалось, ожидая обжигающего холода. Вместо этого И снова ударилась об лед. Она не верила глазам. Не было никакой полыньи, только лед, толстый-претолстый слой. Но изо льда торчит кусочек вмерзшей веревки.

— Да нельзя же так! — Она уже не кричала, изо рта вырывался рев раненого чудовища. — Уйди! Убирайся! Пошел вон! Пусти меня!

Она колотила лед кулаками. Летели кровавые брызги. Спохватившись, сорвала с пояса нож, ударила неподатливую твердыню. Лезвие переломилось, отлетело в сторону. Тогда в лед вонзились клыки, последнее оружие, которым она еще могла сражаться.

— Перестань, И.

Как будто остановился ход времени. Этот голос она слышала во сне. Этот голос говорил с ней в Храме. И медленно повернула голову. Призрачным маревом в воздухе струился алый поток. За ним — две фигуры, знакомые до боли.

— Мама? — прошептала И. — Папа?

Они держались за руки, улыбаясь ей.

— Ты все сделала правильно, И, — заговорил отец. — Теперь можешь отдохнуть.

Как зачарованная, И смотрела на чудесный мираж. Это и есть Алая Река? И все?

— Я что, умерла? — спросила И.

— Еще нет, — улыбнулась мать. — Ты так усердно борешься со смертью. Но зачем? Все кончено, дитя. Просто иди к нам. Вот Алая Река, к которой ты стремилась. Просто пройди сквозь нее, будь с нами.

Королева Ирабиль протянула руку. И шарахнулась от нее.

— Ты же говорила, что мне многое придется пережить! — закричала она. — Ты говорила, что я вынесу много страданий!

— Ты вынесла достаточно.

— Нет! — От крика мираж подернулся дымкой. — Я ничего еще не вынесла. Я хочу еще страдать! Пусть будет больно до безумия! Пусть сотни волков рвут меня на части! Не может быть такого конца! Зачем ты вообще меня родила, если все так?

— Я думала, ты будешь счастлива оказаться рядом со мной…

По лицу королевы потекли слезы, но И лишь крепче сжала кулаки.

— Ни за что! — крикнула с ненавистью, напугавшей ее саму. — Ты отдала мне свою жизнь, и мое счастье теперь — там!

Она обернулась, готовая снова броситься на лед, и замерла. Льда не было. Как и снега.

* * *

Сагда строила на полу пирамидку из набранных на улице камешков. Девочка понятия не имела, можно ли приносить камни в барак, не будет ли за это какого-нибудь наказания. Но смертная скука и голод заставляли искать хоть какого-нибудь занятия. Бегать, играть в прятки не было сил, поэтому Сагда громоздила друг на друга упрямые голыши. Пирамидка то и дело разваливалась, но девочка снова и снова возобновляла занятие.

Наконец, камни сложились так, как того хотела строительница. Затаив дыхание, Сагда увенчала строение самым маленьким камешком и улыбнулась. А что теперь? Улыбка пропала. Словно сорвали мешок с головы. В нос ударила вонь сотни вспотевших тел, гноящихся ран. По ушам резанули стоны и плач детей. Взрослые ворочались на койках, дети и подростки слонялись из угла в угол — кроме тех, кто не мог ходить. Те лежали, умирая, рядом с родителями. Разговоры утихали, все замирало в ожидании вечернего пайка.

Новички держались особняком. Но даже среди них были отщепенцы. Сагда заметила маленькую девочку, сидевшую в одиночестве с измятыми листами бумаги. Смотрела на них, перебирала, но глаза быстро наполнялись слезами. Маленькие ручки сминали листы, прятали, и девочка беззвучно плакала, глядя в пустоту. На шее у нее Сагда увидела подживающие ранки от клыков.

Сагда ощутила укол в сердце. Она ведь старше этой малышки. Той лет шесть, а Сагде все десять. Она поднялась и, обойдя пирамидку, приблизилась к девочке.

— Привет, — сказала, усаживаясь напротив. — Тебя как зовут?

Малышка долго молчала, глотая слезы, пыталась справиться с голосом. Наконец, прозвучало имя:

— Унтиди.

— А меня — Сагда. Откуда ты, Унтиди?

— Из поселка.

— Из какого?

— Не знаю. Далеко.

Сагда посмотрела на краешек листа, торчащий из воротника не то легкой куртки, не то уродливого платья.

— А это у тебя что?

Унтиди схватилась за грудь так, будто Сагда пыталась отобрать бумаги. Во взгляде мелькнуло что-то звериное, будто только научившийся ходить щенок оскалил зубы.

— Не тронь, — прошептала девочка. — И так все почти отобрали.

— Кто? — удивилась Сагда. — Что отобрали?

— Они! — Унтиди кивнула в сторону других детей, пришедших вместе с ней. — Сказки…

— Сказки? А ты читать умеешь?

Девочка опять заплакала, замотала головой так, что грязные волосы разлетелись, словно ветром подхваченные.

— Не умею. Никто не умеет. Только картинки смотрим. Их Левмир нарисовал, а И нам читала. Теперь никто не читает. Только картинки…

Сагда устроилась поудобнее.

— Расскажи мне сказку.

— Я? — От удивления глаза девочки сразу высохли. — Как?

— Ну, ты же помнишь.

Унтиди, покосившись на своих, осторожно достала из-за пазухи смятые листочки. Сагда наклонилась и в последних лучах солнца, попадавших в окно, увидела карандашные рисунки. Тот, кто рисовал, поделил страницы на квадраты. В каждом квадрате — люди и буквы, большую часть которых Сагда не знала.

— Эта про мальчика Лаира и девочку Ирию, — начала объяснять Унтиди. — Ирия была принцессой, жила в красивом дворце, и у нее было много-много красивых игрушек. Однажды она пошла гулять в лесу и попала в охотничью ловушку. Принцесса испугалась, что охотник узнает ее, и превратилась в волчицу. А нашел ее Лаир, он рядом жил, в деревне. Он освободил принцессу, а она улетела, превратившись в летучую мышь.

Унтиди перекладывала странички, вспоминая по картинкам содержание сказки.

— А потом принцесса Ирия узнала, что злые вампиры хотят сжечь деревню Лаира и всех убить. Стало ей жалко доброго мальчика, обратилась она летучей мышью и полетела ночью в деревню. Постучалась в окошко и говорит: «Выходи, Лаир! Я пришла тебе добром за добро отплатить». И Лаир поверил красивой девочке, убежал с ней в лес, а вампиры деревню сожгли и следом погнались.

На картинке Сагда увидела оскаленные морды волков, несущихся за убегающими в лес мальчиком и девочкой.

— Долго бежали и спрятались в избушке. А в избушке жил добрый великан. Он спросил их, в чем дело, они ему и рассказали. Взял тогда великан топор, вышел на улицу и перебил всех вампиров, ни один не ушел! — Тут голос Унтиди начал дрожать от переполнявших чувств. Сагда заметила, что их окружают другие дети. Не только те, что пришли с Унтиди, но и местные. Даже совсем больные вставали с коек и подползали ближе. Стихли разговоры. Взрослые тоже прислушивались к сказке. Унтиди ничего не замечала, она была не здесь, а в сказке:

— Ирия и Лаир долго жили с великаном, помогали ему по хозяйству. Там они узнали и полюбили друг друга, и великан тоже их полюбил, как родных детей. Но самый злой вампир, которого звали Эргад, все никак не унимался. Собрал целую кучу вампиров и велел им сжечь избушку, а детей и великана убить! Ночью, как трусы, вампиры напали. Великан дрался, как медведь, но не победить было — слишком много врагов прибежало. Тогда крикнул он детям: «Бегите! Спасайтесь!» Ирия в волка превратилась, унесла Лаира от смерти на спине.

На картинке мальчик лежал на спине у красивого волка, крепко держась за шею. Волк бежал, утопая в снегу.

— Так они и сбежали. Задумались потом, куда идти. Кругом рыщут вампиры, убивают людей, дома жгут. Нет в мире спокойного места. Тогда Лаир сказал: «Мы пойдем к Алой Реке. Она даст нам силу, чтобы одолеть вампиров!» Ирия согласилась, и пошли они к Алой Реке.

Еще одна, последняя страница — и Сагда не сдержала восхищенного вздоха, увидев картинку в самом низу.

— Долгий был путь. И вампиры им дорогу преграждали, и дикие звери. Холодная зима и жаркое лето. Реки переплывали, пустыни переходили. Да только добрались все же до Алой Реки, напились воды из нее. И заговорила Алая Река: «Много вы, дети, страдали. А другие — и того больше. Не этого я хотела, когда мир создавала. Потому — дам вам силу великую. Идите с нею обратно, и пусть злые вампиры от страха трясутся!»

Пальчики Унтиди легли на последнюю картинку, изображавшую невиданных, страшных и прекрасных зверей.

— И столько силы дала им Алая Река, что Лаир стал серебряным драконом, а Ирия — золотым. Взмахнули они крыльями, и тень от них всю землю закрыла. Задрожали, заплакали вампиры в крепостях, когда драконий огонь в окна рванулся! Всех огнем пожгло, даже Эргад не уцелел. А тех, кто остался, люди схватили и работать заставили, чтоб неповадно было безобразничать! А Ирия и Лаир улетели далеко-далеко, на ту сторону Алой Реки, чтобы вечно там вместе жить и смотреть иногда, все ли хорошо в мире, не надо ли вернуться.

Сагда подняла руку, коснулась щеки, и пальцы намокли. Оказывается, плакала. Как и Унтиди. Как и каждый, кто стоял, сидел вокруг, слушая странную сказку.

— Спасибо, — сказала Сагда, дотронувшись до руки девочки. — Спасибо, Унтиди.

— Их там много! — всхлипнула Унтиди, глядя с упреком на друзей. — Нам И совсем чуть-чуть прочитать успела. Если бы научиться…

— Была у нас школа, я туда ходила, — вздохнула Сагда. — Тогда от донаций освобождали тех, кто учится. А потом Эрлот все запретил…

— Хватит врать-то! — Мальчишеский голос откуда-то сзади. — У Кастилоса дома все еще учат. Только никому не надо.

— Учат? — вскочила Унтиди. — Где?

— А что? — издевался все тот же голос. — Думаешь, будешь учиться — и драконы тебя спасать прилетят?

— И прилетят! — Другая девочка, постарше, встала рядом с Унтиди. В руках тоже листы с картинками. — Где школа?

— Где школа? — вопрос повторяли все. Мальчишки, девчонки смотрели на лица местных, искали ответа.

— Я скажу, — успокоила их Сагда. — Смотрите…

Палец принялся чертить на полу линию, но вдруг замер.

— Нет… Я сама покажу. Завтра.

Распахнулась дверь, вошел баронет и человек-помощник. В руках человека — блюдо с хлебом.

— Забирайте жратву, — велел баронет. — Трупы есть?

Впервые с самой постройки барака люди не бросились за хлебом, давя друг друга. Они стояли без движения, и в их глазах, устремленных на баронета, не было страха. В них поселилось что-то еще более чудовищное — надежда.

— И прилетят, — прошелестел шепот Унтиди.

* * *

В следующий раз темное пятнышко вдали появилось через три дня. Взобравшись на очередной холм, Кастилос и Аммит замерли, вглядываясь.

— Сани, — сказал Аммит.

— Не пойму, есть ли там кто-то, — нахмурился Кастилос. — Почему они остановились?

— Вампир из них — только принцесса. Они не могут идти без отдыха, это ведь люди. Да и она… Не думаю, что у нее есть запас крови. Скорее всего, тоже идет как человек.

Кастилос покачал головой.

— Ни костра, ни движения…

— Будем гадать?

Кастилос сорвался с места, снег летел из-под ног. Аммит бежал рядом. У каждого оставалось по одной пробирке, но теперь это не имело значения. В бег оба вложили все силы. Вряд ли летучая мышь смогла бы развить подобную скорость.

У обоих успели почернеть глаза, когда рядом с санями стали видны фигуры людей. Две по левую сторону, одна — по правую.

— Только не это! — воскликнул Аммит.

Он побежал еще быстрее, вырвался вперед и вскоре упал на колени перед неподвижной, холодной, как лед, девочкой. Миг спустя рядом опустился Кастилос. Его руки схватили мальчишку, пальцы ощупали горло, пытаясь отыскать пульс.

— Ну же, ну! — зарычал Аммит. Он легонько хлопал по щекам И. Ее голова лежала у него на коленях. — Очнись, родная! Тебе-то зачем было умирать?

Кастилос закатал рукав, клыки пронзили вену, и несколько капель упало в рот Левмира. Рана мгновенно затянулась. Кастилос ждал, не отрывая взгляда от бледного лица. «Как он вырос! — мелькнула мысль. — Уже не мальчик. В свои тринадцать лет похож на взрослого».

Увидев, что делает Кастилос, Аммит достал последнюю пробирку. С треском отломил бронзовую голову, поднес к губам И сколотый край. Кровь перелилась в бесчувственный рот.

— Пожалуйста, И, — шептал Аммит. — Вампиры так не умирают, не выдумывай.

— Умирают, — глухо отозвался Кастилос. Левмир не двигался. — Вспомни трупы, что нам попадались.

— Замолчи, или я сверну тебе шею!

Кастилос встал, держа Левмира на руках. Положил его в сани. Аммит продолжал тормошить И.

— Держи.

Подняв голову, Аммит увидел пробирку в руке друга. Молча схватил ее. Еще одна порция крови попыталась вернуть И. Тонкая струйка вылилась из уголка рта. Тело не принимало жизнь.

«Вот и все, — подумал Кастилос, обходя сани. — Как глупо… Если бы я верно прочитал следы тогда!»

Третьего участника трагедии Кастилос видел впервые. Парню лет двадцать от силы. Суровое лицо со множеством шрамов, одна рука обрублена по локоть. Кастилос положил его рядом с Левмиром. Как будто это имело какой-то смысл.

Странный, незнакомый звук привлек внимание Кастилоса. Аммит плакал. Закрыв ладонями лицо, содрогаясь всем телом, старик рыдал, не скрывая отчаяния. Кастилос видел его яростным воином, видел угрюмым насмешником, видел заботливым наставником… Но его слез он не видел никогда.

Девочка лежала рядом, Аммит больше не касался ее. Кастилос поднял почти невесомое исхудалое тельце, посмотрел в спокойное красивое лицо.

— Наверное, ты была лучше, чем я думал, — прошептал Кастилос. — Прости, что считал тебя высокомерной, избалованной. Если бы я мог сейчас отдать свою жизнь в обмен на твою — так бы и сделал, не сомневайся.

Поцеловав принцессу в холодный лоб, Кастилос положил ее рядом с Левмиром. Голова И прислонилась к плечу Левмира, как наверняка случалось не раз и не два.

Разобрав тряпки и шкуры, лежащие в санях, Кастилос укрыл мертвецов. Посмотрел на Аммита. Тот все так же сидел, раскачиваясь из стороны в сторону. Кастилос поднял веревку. Заслышав скрип полозьев, Аммит убрал руки от лица.

— Куда ты идешь? — крикнул он. — Куда ты их тащишь?

— Вперед, — отозвался Кастилос.

— Куда?

Когда Кастилос обернулся, Аммит вздрогнул, увидев текущие по его щекам кровавые слезы.

— Туда, куда они так стремились попасть. Туда, где им теперь самое место. Если Алая Река решила отобрать их у нас — пусть получит. Пусть ответит за это, потому что я хочу получить ответ.

Не веря ушам, Аммит подошел к другу, заглянул ему в глаза.

— Ты сходишь с ума, Кастилос.

— Так и должно быть.

— О чем ты?

— Я уже сходил с ума, когда одолевал этот путь впервые. Я умирал здесь и рождался заново. Что ж, если надо сойти с ума еще раз — я это умею.

Кастилос шел вперед, Аммит торопился следом.

— Ты готов идти еще… Сколько? Пять лет? У нас нет даже крови. Зачем, Кастилос?

— Потому что больше мне некуда идти! — крикнул он.

Аммит скрипнул зубами. Его ладонь вцепилась в веревку рядом с ладонью Кастилоса.

— Идем, — зарычал Аммит. — Идем вместе, и вместе сдохнем на этом пути!

Одновременно они шагнули вперед, из-под ботинок полетела черная пыль.

* * *

Чуть посерело небо, обещая рассвет, в дверь забарабанили. Чевбет, застегнув последнюю пуговицу на фраке, поспешил спуститься. В комнатах господина спят трое детей, и дворецкий не хотел, чтобы их сон потревожили.

В дверь колотили все сильнее, сердце Чевбета заныло — не иначе Эрлот решил-таки положить конец школе, несмотря на заступничество графьев. Что ж, пусть дети поспят хоть несколько лишних мгновений, прежде чем распрощаться с мягкими перинами. Но почему они пришли утром, а не ночью, как полагается?

Чевбет откинул засов, потянул на себя дверь и замер с широко раскрытыми глазами. На пороге, карабкаясь на плечи друг другу, суетились дети. Те, которым не хватило места у двери, подпрыгивали сзади, пытаясь разглядеть дворецкого. Воздух полнился криками, под нос Чевбету совали какие-то бумаги. Ничего не понимая, Чевбет схватил одну, пробежал глазами. Карандашный рисунок с надписями. Даже не читая, Чевбет узнал Эмкири — точно такую же, как описывали ее сказки. Но что за слова она говорит? Таких не было ни в одной истории — до сего дня.

— Мы хотим в школу! — кричали дети.

— В школу? — повторил Чевбет, все еще недоумевая.

— Да! Хотим прочитать сказки. Нам их дала И! У нее волосы из золота и серебра. А еще она очень добрая. А Левмир — ее муж, он взаправду охотится!

Чевбет переводил взгляд с одного сияющего лица на другое. О чем они говорят? Волосы из золота и серебра… Неужели дети где-то встретили принцессу? И Левмир, этот несчастный ребенок из Сатвира, которого упорно разыскивает Эрлот — ее муж? Голова шла кругом.

— Чего вы хотите? — жалобно спросил Чевбет, впервые в жизни теряя самообладание. Почему-то защипало в глазах.

— Учиться! — завопили дети. — Нам сказали, школа здесь.

— Но школа не спасет вас. Вампиры все равно будут…

— Все равно! — Дети забегали в гостиную, дерзкие, храбрые. — Мы хотим знать. Учите нас!

Чевбет улыбнулся, не замечая слез, текущих по щекам. Отступил, приглашая войти — и поток хлынул внутрь.

— Сейчас… Сейчас я заварю чай, — пробормотал дворецкий, закрывая дверь. — А потом начнем.

— У нас нет времени на чай! — отрезал самый серьезный парнишка. — Мы ведь с прогулки сбежали, нас скоро заберут, наверное. Научите хоть нескольким буквам!

— Садитесь. — Чевбет указал на кресла и стулья. — Давайте свои сказки, пусть будут у меня, чтоб не отобрали. Возьмите на столе бумагу и карандаши.

На ступеньках лестницы показались трое детей, два мальчика и девочка. Они терли кулаками сонные глаза, озадаченно глядя на толпу галдящих оборванцев внизу.

— Что случилось, дядя Чевбет? — спросила девочка.

Дворецкий улыбнулся ей и пожал плечами:

— Мы начинаем урок.

Глава 35 Алая Река

Аммит крутил головой, ничего не понимая. Куда делся снег? Где сани? Даже сковывающий движения холод исчез.

Сани обнаружились шагах в десяти. Пустые, покинутые, стоят на черном берегу. Рядом с ними — волшебное видение, но мозг не сразу понимает, что это правда. Аммит шагнул в сторону чуда.

— И! — воскликнул он. — Это ты? Ты… Ты жива?

Девочка сидит неподалеку от чего-то красного, на что пока не хочется смотреть. Медленно поворачивает голову. Черные с красным глаза ничего не выражают, кроме усталости.

— Это я. — Аммит делает еще один шаг. — Ты не узнаешь меня?

Путь ему заступил бледный парень с одной рукой. Глаза такие же — жаждущие. Да и Аммит, наверное, выглядит не лучше. Парень поднял топор. Аммит остановился, глядя на него в изумлении.

— Мальчик, ты ох…ел? — Машинально он использовал одно из тех емких и грубых слов, которыми часто перебрасывались люди в деревнях.

— Ты кто такой? — прорычал парень. Он не собирался отступать.

— Аммит? — зазвенел такой знакомый, такой родной голос. — Аммит, это ты?

Оттолкнув защитника, девочка прыгнула на шею учителя. Заревела, как человек, как маленький ребенок. Аммит бережно обнимает ребенка лет пяти, не больше. Истрепанная одежда смешно болтается на тщедушном тельце. Сколько же мужества пришлось проявить этой крошке, если она теперь захотела вновь стать беспомощным младенцем на руках сильного и мудрого учителя…

— Я нашел тебя, малышка, — шепчет Аммит. — Теперь никто тебя не обидит…

Кастилос прошел мимо обнявшейся пары. Встав перед Сардатом, спросил:

— Где Левмир?

Слово произвело магический эффект. И вернулась в привычный облик, отшатнулась от Аммита. Кастилос вздрогнул, когда пылающий взгляд пронзил его до самого дна души.

— Что еще тебе от него нужно? — Удар в грудь. — Что еще ты хочешь у него отнять? — Еще удар. — Кроме нас, у него ничего не осталось. Начинай сейчас, если смелости хватит.

Кастилос перехватил ее руку и едва успел пригнуться — над головой просвистел топор.

— Аммит, уйми этого парня, пока я его не прикончил! — крикнул Кастилос. — Принцесса…

— Никакая я тебе не принцесса! — И пнула его в живот, Кастилос отскочил. Девочка уперла руки в бока.

Аммит отобрал у Сардата топор и стоял, держа парня за плечо. Тот, впрочем, не пытался освободиться — понял, что битвы не будет.

— Где Левмир? — Кастилос переводит взгляд с Сардата на И. — Он жив? Он добрался? Да где же он, скажите мне! Мы целую вечность вас искали по всему миру, хоть чего-нибудь это стоит?

— Он там. — Сардат указал направление. — Появился здесь сразу после меня.

Кастилос и Аммит повернули головы. Пришло время, они увидели Ее. Бесконечно огромная, бесконечно великая Алая Река струится перед ними. Густая, как кровь, быстрая, как вода. Ни начала, ни конца, ни даже противоположного берега, тающего в алой дымке. Пара шагов — и можно коснуться кровавых вод. Но Река не зовет их. Она говорит с тем, кто сильнее всех рвался к ней. Этот разговор может длиться века.

Рядом с Аммитом встала И. Маленькая ручка схватилась за большую, сжала крепко-крепко.

— Я думала, тебя убили.

— Поверила, что я тебя брошу? — улыбнулся Аммит. — Жаль, что так вышло с твоим отцом. Соболезную.

Наклонившись вперед, И посмотрела на Кастилоса.

— Почему ты с ним?

— Потому что твой отец доверял ему так же, как мне. Потому что без него я бы никогда не нашел тебя. Ну и потому что он — мой друг.

И задохнулась от возмущения.

— А ты знаешь, что он…

— Я буду вечно искупать этот грех, — перебил Кастилос. — Никакие твои слова не накажут меня больше, чем я сам. Но что сделано — то сделано. Нравится тебе или нет — я здесь, и не отступлюсь. В том безумии, что разразилось в мире, мы должны остаться вместе.

— Не нравится, — огрызнулась И. — Левмир тебе голову оторвет, как выйдет.

Кастилос смотрит на рассерженную девчонку с улыбкой.

— А ты мне такой даже нравишься. Ты настоящая.

Ответить И не успела. Что-то изменилось в пространстве. Будто ветер подул, но воздух остался неподвижным. Если бы тишина была звуком, то тишина грянула, раздалась, закричала миллионом безмолвных голосов.

— Получилось! — выдохнул Сардат. Голос прозвучал одиноко и жалко — в этой сцене не существовало места для разговоров.

Над поверхностью реки показалась голова Левмира. Он медленно брел к берегу с закрытыми глазами. Кровь древних Драконов стекает с него потоками. С каждым его шагом странное и страшное чувство крепнет, тянет вниз четырех замерших вампиров. Первым не выдержал Сардат. Он упал на колени, склонившись перед невероятной мощью, способной уничтожать миры и создавать из пепла новые.

Следом опустился Аммит, потом Кастилос. На ногах осталась только И. Сжав кулаки, она дрожит, но упорно вглядывается в лицо Левмира. Он остановился по колено в крови. Веки поднялись, сверкнули солнечные глаза. Один миг она их видела, а потом — будто затмение началось. Глаза заволокло тьмой, черной, как сама смерть. Загорелись алые огни. Пресытившись кровью Драконов, пропустив ее через себя, он все еще жаждал. Тело и душа готовились вместить гораздо больше.

Окровавленная рука потянулась вперед. Принцесса Ирабиль шагнула навстречу, схватилась за скользкие пальцы.

— Навсегда! — шепнула, чувствуя, что внутри все клокочет от радости, огромной, как целый мир.

— Навеки, — сказал Левмир чистым и звонким голосом. — Идем. Река зовет всех.

Держась за руки, они погружались в алые воды. За ними шли Сардат, Аммит и Кастилос, склонив головы перед новыми богами, перед беспредельным величием Алой Реки. Когда над последним сомкнулись воды, загремел Ее голос:

— Вы несете весть, и я ее слышу. Ваши сердца кричат о помощи. В этих криках — боль целого мира. Возьмите мою силу. Несите мою силу. Пусть моя сила расколет небеса и обратит ночь в день. Сегодня Алая Река выходит из берегов.

Конец первого тома

Май — август 2016 г.

За неоценимую помощь в доведении романа до ума автор выражает огромную благодарность Миле Бачуровой.

Оглавление

Часть 1 Вы должны слушаться

  Глава 1 Санат

  Глава 2 И

  Глава 3 Лорд Эрлот

  Глава 4 Медальон

  Глава 5 Секреты вампиров

  Глава 6 Арека

  Глава 7 Подальше от людей

  Глава 8 День рождения принцессы

  Глава 9 Не бросай меня

Часть 2 Великан

  Глава 10 Новый дом

  Глава 11 Сатвир

  Глава 12 Цепь

  Глава 13 Баронеты

  Глава 14 Землянка

  Глава 15 Добрая Эмкири

  Глава 16 Огонь

Часть 3 Новый мир

  Глава 17 Следы

  Глава 18 Портрет

  Глава 19 Голод

  Глава 20 Человеческое сердце

  Глава 21 Монолит

  Глава 22 Сардат

  Глава 23 Угроза

  Глава 24 Новая сказка

  Глава 25 Смерть в поселке

  Глава 26 Маленькая, да слабенькая

  Глава 27 Поезд не пришел

  Глава 28 Поджигайте дома

  Глава 29 Свободны

  Глава 30 В путь

Часть 4 Алая Река

  Глава 31 Падает снег

  Глава 32 Чудовища

  Глава 33 Последний шаг

  Глава 34 И прилетят!

  Глава 35 Алая Река Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg