«Торир Рыжебородый»

Глава 1

Донахью не был приспособлен к жизни.

Конечно, Гарет Кол понял это, только взглянув на него. Да и остальные Уроды сразу узнали об этом.

Когда малышу исполнилось девять лет, он с ножом подкрался к своему брату и отрубил обе его головы. Скорее всего, судя по записям, он превратился в самого молодого убийцу среди Уродов. Еще до того как ему исполнилось десять лет, поймав в одном из Туннелей Джулия Крейна, Донахью окрасил кровью свою дубинку. Это случилось на следующий год после убийства брата.

А Гарет Кол не только разрешил ему жить, но и решил дать малышу возможность показать себя. В пятнадцать лет подросток возглавил рейд на Ступицу и вернулся с дюжиной окровавленных голов, подвешенных у пояса. Прошел еще почти год, прежде чем юный рыжеволосый убийца решил счистить с них остатки плоти.

Торир Донахью устраивал набеги на Ступицу и Побережье еще дюжину раз за столько же лет и был проклят миллионы раз по ту сторону бесплодных земель.

Донахью и сам много раз посылал проклятия, большинство в адрес Гарета Кола. Юноша не выкрикивал их громко, но ругался от души. Кол знал об этом…

Донахью сплюнул на песок, вытер слюну с грубых красных волос бороды и посмотрел вверх. Над его головой кружило неземное существо, похожее на птицу, с огромными кожистыми крыльями, оставляющее в кильватере огненный след. Оно безумно закудахтало, устремилось вниз к реке, а потом повернуло на запад.

— Убери отсюда свои проклятые игрушки! — взревел Донахью, глядя вслед существу.

— В чем дело? — поинтересовался златовласый юноша, стоявший рядом с ним.

— Ни в чем, — пробормотал Донахью. — Я только сказал Гарету Колу, что он может сделать со своими проклятыми чудовищами.

Юноша закрыл глаза и повернулся в сторону Туннелей.

— Гарет сказал… Тебе нужно помнить, что птицы скажут нам, когда нападут Норманы.

— Когда мне понадобится его помощь, я ее попрошу! — фыркнул Донахью, показав, что не желает разговаривать на эту тему. Он снова посмотрел на реку. Донахью не нужны были изрыгающие огонь существа. И без них он знал, что Норманы двинутся через реку, как только ее затянет туман. Существовал еще и большой туннель. Норманы однажды, несколько лет назад, воспользовались им. Ни один из них не вернулся домой… Донахью прикинул, где окажутся Норманы, когда выйдут из тумана. В трехстах, может быть, в трехстах пятидесяти ярдах от того места, где он стоял. Военные корабли Норманов не смогут преодолеть это расстояние меньше чем за пять минут, особенно если в них полетят тысячи стрел.

Донахью снова повернулся к юноше.

— К Рету, ждать этих птиц! Обратись к Крагу и скажи ему, пусть глянет сквозь туман, если сможет.

Юноша еще крепче сжал веки.

— Краг говорит, что снаружи слишком много света. Он ничего не видит.

— Тогда скажи ему, пусть возвращается в Туннели. У нас есть дела поважнее, чем защищать слепого трехглазого Урода.

Юноша кивнул.

Донахью снова осмотрел свою армию. Норманы будут соблюдать тишину, будьте уверены, но это им не поможет. Его-то Уроды — Донахью сморщился от этого слова — могут вести десять лет войну, не сказав ни единого слова. За исключением его самого.

Огромный альбинос неторопливо подошел к Донахью, моргая розовыми глазами и держа руку так, чтобы защитить их от солнца. Альбинос остановился перед Донахью и внимательно посмотрел на него.

— Ну? — требовательно произнес Рыжебородый.

— Я забылся, — медленно произнес альбинос. Донахью, нахмурившись, посмотрел на него. — Норманы будут здесь через минуту.

— И откуда, Рет подери, у тебя взялась такая уверенность? — спросил Донахью, хоть и знал ответ.

— Я… я не знаю. Я каким-то образом почувствовал.

— Все, что я чувствую, так это только жажду, — заявил Донахью.

— Гарет говорит, чтобы ты прекратил ругаться, — сказал юноша, приоткрыв глаза.

— Ты скажи Рету, что, когда он научится вспарывать Людям животы, как остальные Уроды, я стану слушать его приказы… и не раньше! — проревел Донахью.

Сзади неожиданно появилось крылатое существо. Оно ринулось вниз к Рыжебородому, безумно крича и оставляя за собой огненный след. Донахью скользящим движением сорвал дубинку с пояса и метнул ее прямо в морду приближающейся твари.

Существо исчезло.

— Прекрати играть со мной в эти идиотские игры, — проревел Рыжебородый, потрясая кулаком в сторону Туннелей, — или я вырежу твое сердце, раньше чем наступит ночь!

Ответа не было, и, удовлетворившись, он повернулся назад, к альбиносу.

— Иди к Джереми и Брину и скажи им, чтоб подлетели к краю тумана. Я хочу точно знать, где высадятся Норманы.

— Да, — ответил альбинос и собрался уходить.

— Ты можешь никуда не ходить, — остановил его юноша. — Поговори с ними мысленно.

— Кто тебя спрашивал? — прорычал на него Донахью. — Ты делай, что тебе говорят, и не суй свой нос куда не надо.

Юноша наконец полностью открыл глаза.

— Ты можешь не любить Силу, — спокойно сказал он. — Один Рет знает, почему ты ненавидишь ее, но задумайся о ее возможностях и используй ее.

Донахью пристально посмотрел на юношу, начал было говорить что-то, но задумался и снова уставился на реку. Юноша опять закрыл глаза.

Должно быть, прошла лишь минута или две. Так сказал альбинос: а он никогда не ошибается. Рет побери! На их землю посягали Норманы, и Донахью защищал ее с пестрой смесью Уродов и преступников. Он прошептал проклятие себе под нос и, выловив большое насекомое из бороды, раздавил его ногтями и выбросил.

Уроды-Летуны нырнули в туман и вскоре неожиданно вынырнули из него в десяти футах над водой. Джереми поднял одну из своих рук, показывая, что атакующие под ним, а Брин единственным своим пальцем показал на то место, где Норманы выйдут из тумана.

За спиной Рыжебородого появилось пылающее существо с огненным хвостом, и Донахью с холодной яростью посмотрел на него.

— Гарет, убери свою тварь отсюда! Я не дитя!

— Не говори так громко, — вежливо попросил златовласый юноша. — Гарет и так услышит тебя, а Норманы по крикам узнают, где мы их поджидаем.

— Если ты откроешь свои проклятые глаза, то и сам увидишь Норманов. Тогда нам проще будет защищаться, — проворчал Донахью.

— Ты же знаешь, с закрытыми глазами я принесу больше пользы, — ответил юноша, по-прежнему не открывая глаз.

— Больше пользы! — взорвался Донахью. — Ни один из вас не стоит ломаного гроша, включая Гарета Кола! Вы — пустое место. Компания Уродов!

Юноша, которому еще не исполнилось и ста лет, слабо вздохнул.

Неожиданно зазвенели тысячи луков, и Донахью услышал, как дюжина Норманов закричала от боли и удивления.

— Я сказал, чтобы вы ждали моего приказа! — взревел взбешенный Рыжебородый.

— Но Джон сказал нам, что приказ отдан, — ответствовала одна из голов Джубала.

— Приказ не отдан, пока ты не услышишь его от меня лично! — прогремел Рыжебородый.

— Мы убили шестнадцать Норманов, — печально сказал златовласый юноша, — и еще полдюжины утонуло.

Донахью, недослушав его тираду, уже внимательно изучал вражескую армию. У Людей оказалось восемь кораблей. Все они были достаточно маленькими, чтобы ими могло управлять человек десять, а другие пятнадцать могли вести ответный огонь.

Норманы начали обстреливать холмы, которые служили домом народу Донахью, из арбалетов и нескольких маленьких катапульт. Один камень упал слева от Рыжебородого, раздробив голову альбиносу.

— Стреляйте в ответ! — закричал Рыжебородый, отойдя, чтобы забрать у мертвого альбиноса дубинку.

Но до того как был исполнен его приказ, следующий залп Норманов ударил в Уродов Донахью, разметав их строй.

— Попроси Гарета помочь нам! — закричал Джубал, и все три его головы закивали в знак согласия.

Донахью ответил неразборчивым проклятием.

— Мы не хотим умирать! Пусть колдун поможет нам! — взмолился Джубал.

Донахью швырнул камнем в левую голову Джубала. Тот вовремя пригнулся, вздрогнув, когда камень просвистел у него над ухом.

— Я тут командую! — взревел Рыжебородый. — Если кому-то это не нравится, пусть скажет сейчас, прежде чем Норманы высадятся!

— Мне это не нравится, — ответил златовласый юноша.

— Я достаточно натерпелся от тебя, Джон! — фыркнул Донахью. Он положил руку на рукоять меча, но прежде чем вытащил его, стрела глубоко вошла в плечо юноши.

— Пригнитесь, вы, проклятые дураки! — зарычал Донахью, распластавшись на земле. — Следующий залп может перебить всех вас.

— Следующий что? — удивился юноша, до сих пор не открывающий глаз.

— Рет побери! Ты что, ничего не чувствуешь?

— Чувствую что?

Рыжебородый посмотрел на него, раскрыв рот от удивления.

Норманы уже отошли от воды футов на пятьдесят, когда Донахью встал во весь рост.

— За мной! — проревел он, вытаскивая меч и устремляясь вниз, к воде.

За ним последовала его армия. Однако не все из Уродов бежали, некоторые летели, другие неслись вприпрыжку, часть съехала на животах, а Раал просто исчез, растаял в воздухе и появился на берегу впереди всех.

Норманы высаживались и шли вперед, чтобы мечами, стрелами, копьями и странными, похожими на крюки кинжалами (они прибавили их к своему и так столь обширному арсеналу совсем недавно) встретить орду Рыжебородого.

Донахью выбрал самого здорового Нормана, Человека, выглядевшего его родным братом, и приблизился к нему. В фехтовании Рыжебородого не было особого мастерства, не было артистизма в движении его ног, только сила и еще раз сила. Донахью исторг поток проклятий, когда оценил силу своего противника.

Но неожиданно Рыжебородый заметил брешь в защите врага. Сжав огромный меч двумя руками, Донахью занес его над головой и обрушил вниз. Капли крови и мозга забрызгали ему лицо. Урод остановился, чтобы вытащить клинок из тела. На это потребовалась вся его сила.

Потом Донахью снова раскрутил меч над головой, прыгая, словно обезумевший дервиш. Он услышал, как Брин закричал, прося помощи, взглянул вверх и увидел, что Летун камнем несется к земле.

— Упади на одного из Норманов! — закричал Рыжебородый. — В любом случае ты погибнешь… Забери с собой одного из врагов!

Но Брин сделал вид, что не слышит, или, возможно, он был слишком далеко, чтобы услышать. Мгновением позже Летун врезался в песок и замер. Ручеек крови потянулся из его уха.

Битва на берегу бушевала еще несколько минут. Потом Норманы начали потихоньку возвращаться на свои корабли. Донахью поискал Джереми. Тот стоял, бессмысленно уставившись на реку.

— Не стой, ты, проклятый язычник! — Рыжебородый сплюнул. — Лети и подпали их корабли! Отрежь им пути отступления!

Джереми медленно повернулся к Донахью, ничего не сказав.

— Ты не понимаешь? Мы можем отрезать их от кораблей!

Джереми любезно улыбнулся и снова слепо уставился на реку.

Донахью повалил его одним ударом, потом вытащил дубинку. Он готов был прикончить Летуна.

Чтобы поджечь корабли Норманов, Рыжебородому нужен был огонь. Но как раздобыть его? Слишком мало времени, чтобы искать кремень или достаточно сухое дерево.

Снова к Донахью с небес спустилось огненное существо, и один из огненных шаров упал у ног Урода.

— Именем Рета, нет! — закричал Донахью. — Я сделаю это без тебя!

Он топнул, опустив ногу в сандалии на огненный шар. От боли с его губ сорвалось еще одно проклятие, но Донахью не убирал ногу, пока пламя не погасло.

Потом, сунув меч в ножны и заткнув за пояс дубинку, он нырнул в гущу схватки. Не больше чем пятьдесят ярдов отделяло его от вражеских кораблей. С криком, который должен был докатиться даже до Гарета Кола, Рыжебородый врезался в толпу Норманов.

Без меча он оказался беззащитен, но занятые руки слишком замедлили бы его движения… а замешкайся он, его тут же убили бы Норманы. Донахью, внешне походивший на Людей, хотел пробежать сквозь ряды врагов, до того как Норманы поймут, кто он такой на самом деле.

Первые тридцать ярдов дались легко. Он сбил с ног двух Норманов, стоявших на его пути, прежде чем они успели пустить в ход свои кривые кинжалы. Теперь только один Человек преграждал ему путь, но этот Норман приготовился к схватке.

Донахью знал, что, если потратит время на уловки, другие Люди набросятся на него, так что он наклонил голову и во все легкие проревел проклятие, собираясь всей своей массой обрушиться на Человека. Норман шагнул в сторону, занося изогнутое оружие, целя Донахью прямо под ребра.

Несясь вперед, Рыжебородый извернулся, почувствовал, как что-то металлическое разрывает его бок, услышал треск материи и раздираемой плоти… а потом путь оказался свободен. В следующее мгновение он был на ближайшем корабле.

Даже не взглянув, сколько Норманов гонится за ним, Донахью потянул якорь. Тот держался на металлической цепи. Тогда Рыжебородый переключил свое внимание на паруса. Он мог срезать их, но Норманы нападут на него до того, как он покончит с первым из кораблей… С другой стороны, на каждом корабле заготовлена дюжина весел, на тот случай, если ветер будет встречным.

— Хорошо! Давай сюда! — закричал он в пустоту. Мгновением позже снова появилась огненная птица. Она метнула огненный шар к его ногам.

Донахью окунул в пламя деревянную рукоять своей дубинки, подождал, пока огонь разгорится, а потом бросил дубинку в парус.

Ветер подхватил огонь, взметнул его вверх, и через мгновение главная мачта ярко пылала. Донахью подошел к краю палубы, перепрыгнул на следующий корабль и повторил процедуру.

К тому времени как Норманы, задыхаясь, добрались до своих кораблей, семь из них горели, и Донахью поджигал последний. Когда огонь побежал по оснастке последнего корабля, стрелы зажужжали над головой Рыжебородого, и он бросился в воду, вынырнув лишь в тридцати ярдах от корабля. Спасаясь от стрел, Урод поплыл вдоль берега.

Его меч оказался слишком тяжел для того, чтобы с ним можно было плавать, и Рыжебородый, расстегнув ножны, бросил его. Потом, наполнив легкие воздухом, он снова исчез под водой.

В этот раз он вынырнул уже на мелководье и побрел вдоль берега, возвращаясь к своей армии, которая осталась в нескольких сотнях ярдов дальше по берегу.

Он остановился подобрать оружие, а потом подошел к Джону, который так и не вынул стрелу из плеча.

— Какие у нас потери? — спросил Рыжебородый.

— Погибло двадцать девять Уродов, — ответил златовласый юноша. — И все они могли остаться в живых.

— Открой глаза, — проворчал Донахью. — Посмотри, что происходит вокруг тебя. Корабли Людей горят. Ни один Норман не доживет до конца дня.

— Гарет мог бы сделать это, и не погиб бы ни один Урод, — сказал юноша. Его глаза оставались закрытыми.

— Рет тебя побери! — огрызнулся Донахью и повернулся к своим воинам: — Возвращайтесь на холмы! Расстреляйте Норманов издалека.

Отступление получилось неуклюжим и гротескным, но скоро те, кто остался в живых, оказались в безопасности за баррикадами и засыпали беззащитных Норманов дождем стрел.

Когда последний из Людей упал на песок мертвым, Донахью повернулся к юноше.

— Скажи Гарету, что мы вернемся домой через два часа, — приказал Рыжебородый.

— Он знает.

— Скажи ему!

Рыжебородый пришел в ярость. Он спустился вниз на пропитанный кровью пляж, вытащил меч и обезглавил самые большие и самые уродливые из трупов. Потом, подсунув палец под ремень, он заткнул за пояс волосы отрубленных голов и надежно привязал их.

Огненное существо парило над ним, внимательно наблюдая за его работой. Донахью поискал камень, нашел и запустил в огненную птицу. Существо ударило кожистым крылом, отбивая камень, но тот все же задел ее по черепу, оглушив.

А в Туннелях, положив руку на затылок, застонал колдун.

Глава 2

Гарет Кол поднялся со стула и потянулся. Сделано это было скорее всего без всякой задней мысли. Колдун был всего пяти футов ростом и, потянувшись, лишь подчеркнул этот факт. Он зачесал густую копну светлых волос со лба назад и посмотрел на дверь.

Рыжий Торир Донахью… Гарет следил за перемещениями Рыжебородого большую часть часа и точно знал, что у того на уме… хотя Кол порой колебался, можно ли назвать трясину сырых, простодушных эмоций Донахью умом.

Рыжебородый подошел к двери, и Кол приказал часовому пропустить его.

— Я должен приколотить твою шкуру к стене! — проревел Рыжебородый.

— Искренне сомневаюсь, что ты сумеешь это сделать, — печально ответил Кол, — хотя, без сомнения, можешь попытаться.

Пальцы Донахью коснулись дубинки.

— Я предупреждаю тебя, Гарет! Держись от меня подальше. Если тебе не нравится, как я управляюсь с твоей армией, найди кого-нибудь другого… но не вмешивайся!

— Отвечая на твой вопрос, скажу, что не могу оставить без внимания то, как ты командуешь своими воинами, варвар.

— Тогда оставь меня в покое и сам командуй своей армией.

— Если я оставлю тебя в покое, твои соплеменники прикончат тебя.

— Мои соплеменники! — воскликнул Рыжебородый. — Мои соплеменники! Они — пустое место, Уроды!

— Бедный варвар, — покачал головой Кол, едва сдержав ростки злобы, и стараясь говорить тем же тоном. — Так или иначе, любой из них стоит больше, чем дюжина таких, как ты. Можешь ты летать, как Джереми? Или видеть сквозь стены, как Краг? Или…

— Или упасть, уснув, как Джереми, в пылу битвы, или ослепнуть от дневного света, как Краг? — презрительно сказал Донахью. — Может кто-нибудь из них метнуть дубинку или махнуть мечом без моих напоминаний и тычков? Могут они изнасиловать женщину? Рет их побери! У нас даже есть несколько таких, кто затрясется и помрет, если я плесну на них водой! Тех, кто на самом деле чего-то стоит, можно сосчитать по пальцам. Остальные и выглядят-то недоносками. Что может Джубал с тремя головами, кроме как спорить сам с собой до изнеможения каждый вечер? А как насчет Кейта? Что может он делать с одной ногой и четырьмя руками? А ты… дунуть, плюнуть — и пустое место останется! Ветром унесет…

— Я так не думаю, — печально ответил Гарет Кол. — Я сам вызываю ветер.

— Да, — фыркнул Рыжебородый. — Ты вызываешь ветер, создаешь огненных птиц и безымянных чудовищ. Ладно, можешь пугать других, но ты не испугаешь Рыжего Торира Донахью!

— Я никого не пугаю, — поправил Кол. — Но это не значит, что не могу.

— Если ты обладаешь такими разрушительными силами, почему ты не уничтожил Норманов? — проворчал Донахью.

— Это было бы слишком тривиально, — вздохнул Кол. — Я бы мог позаботиться и устроить дела и с тобой, и с Норманами, но это вещи слишком незначительные. У меня так мало времени, а ты, надеюсь, сам скоро поймешь, как красивы женщины Норманов, и разберешься, может ли Краг видеть при дневном свете.

— Если тебя это не волнует, так не вмешивайся.

— Ты понимаешь, что мы могли бы победить, не потеряв ни одного Урода? — спросил Кол. — Грязное вышло дельце. Сколько людей погибло?

— Я потерял меньше тридцати Уродов и убил четыре сотни Норманов, — защищаясь, ответил Рыжебородый.

— Ты не ответил мне, — заявил Кол.

— Я не терял никаких Людей! — фыркнул Донахью. — Я потерял тварь, летающую по воздуху, и гиганта с обесцвеченной кожей, еще Урода, ползающего на животе… а не Людей!

— Урод, который ползал на животе… как ты деликатно выразился… мог передавать и принимать мысли на расстоянии в пять тысяч миль, — заметил Кол. — Ты, варвар, не можешь сделать этого на расстоянии и в пять дюймов. Брин мог летать в тумане. Это он сказал тебе, где точно находятся Норманы, собирающиеся атаковать. Ты можешь подняться в воздух хоть на дюйм?

— Кто разбил проклятых Норманов? — взбесился Донахью. — Кто изрубил их в куски и сжег их корабли?

— Кто дал тебе огонь? — возразил Кол. — Ты не можешь ничего сделать без моей помощи. С другой стороны, если бы ты был хоть чуть-чуть практичнее, ты заставил бы Раала телепортироваться на палубу и развести там огонь. Это избавило бы тебя от этого, — прибавил колдун, показав на глубокую рану в боку Донахью.

— Если ты можешь все сделать лучше, чем я, почему бы тебе самому не возглавить Уродов? — спросил Донахью.

— Мне и пришлось так сделать.

— О чем ты говоришь? — возмутился Рыжебородый. — Я отдавал приказы!

— Но ты никогда не задумывался, почему Уроды слушаются тебя? Ты даже не интересовался, о чем они говорят у тебя за спиной?

— Они ничего не говорят.

— Ничего такого, что мог бы ты услышать, — согласился Кол. — Но ты же понимаешь, ты внешне точно такой, как те, кого они хотят убивать.

— Предполагаю, ты тоже очень похож на Нормана.

— Если говорить честно, да.

— Ты только держи свой нос подальше, и я докажу тебе, что Уроды станут слушаться кого угодно. Они все — безмозглые твари.

— Боюсь, ты будешь разочарован. Они слушаются тебя лишь потому, что я им приказал.

— Ты — лгун!

— Я? Почему, думаешь, они исполняют твои приказы… потому что ты носишь на поясе человеческие головы? Ты задумайся, почему Уроды до сих пор тебя не убили? Возьми прошлую неделю, когда ты изнасиловал Марию, — (тут Донахью тихо выругался). — Ты в самом деле думал, что я не знаю об этом? Или ты думал, что она не могла позвать на помощь, раз ты рукой зажимал ей рот? Твои подвиги остались безнаказанными только потому, что я так приказал!

— Рет, что за мир! — в ярости взревел Донахью. — Почему вокруг меня одни Уроды!

— Это мир, в котором ты — низшее существо, — сказал Кол. — Будь благодарен за то, что тебе позволено жить. И более того, поблагодари меня за то, что я позволил тебе жить, когда даже твои родители хотели убить тебя после рождения.

— Я не знаю, кто мои родители, — заявил Донахью. — По крайней мере никто из тех, кто живет в Туннелях, не признался в этом.

— Не совсем так. Никто в Туннелях не говорит, кто твои родители, но некоторые из нас знают. Я, например. Джон. Но ведь ты отлично знаешь, что мы не хотим рождаться нормальными.

— Что, Рет побери, в этом такого важного?

— Я-то думал, ты из тех, кто должен знать.

— Почему это?

— Потому что для нас ты — чужак. Ты — не Урод.

— Не понимаю, о чем ты говоришь… Кто мои родители?

— Ты в самом деле хочешь узнать?

Донахью задумался. Что, если его отец Джубал, или Джереми, или даже Джон?

Или еще хуже… его отец — Гарет Кол?

— Нет, — пробормотал наконец Рыжебородый.

— И я думал, нет. В любом случае, Уроды единодушно решили, что ты должен быть предан смерти, но я запретил им убивать тебя.

— Ты еще пожалеешь об этом, — злобно пообещал Рыжебородый.

— Я никогда не испытываю сожаления, — заметил Кол. — Я знаю, что когда-нибудь ты станешь неоценим для меня.

— Точно! — согласился Донахью, взявшись за голову, висящую у него на поясе, и нежно похлопав по ней. — И только что я это подтвердил.

— Ты еще ничего такого не сделал, — уточнил Кол. — Как я сказал, ты мог выиграть битву без потерь. Живя в Туннелях, ты за свою жизнь убил больше двухсот Уродов. Однако ты не сделал ничего, чем стоило бы гордиться.

Донахью внимательно посмотрел на Кола.

— Не смотри на меня так удивленно, варвар. Я не завидую твоей жажде крови. Она была в тебе с рождения, и она никогда не исчезнет. Я знаю это и предвижу, чем все кончится. Тем не менее однажды наступит день, когда ты мне будешь нужен. Только благодаря этому ты до сих пор жив.

— Я скорее умру, чем стану помогать тебе! — прошипел Рыжебородый.

— Посмотрим, — ответил Кол с загадочной улыбкой.

— Зови своих чудовищ прямо сейчас! — заводясь, бросил вызов Донахью.

— Они будут здесь, когда понадобятся мне… и они не чудовища, ты знаешь.

— Не вешай мне лапшу на уши.

— Разве ты не думал, что сам можешь казаться чудовищем, скажем, Джубалу? Ведь у тебя только одна голова, и ты не можешь летать, не можешь читать мысли, и…

Он не стал продолжать, потому что Рыжебородый поднял стул и метнул в Кола. До того как стул попал в цель, огромная упругая паутина сверхъестественным образом появилась в воздухе между варваром и колдуном, поймала стул и отшвырнула его назад, в лицо Донахью.

Рыжебородый перестал улыбаться и схватился за дубинку.

— Не советую, — печально сказал Кол. — Ты можешь этого не понимать или не принимать, но мы нуждаемся друг в друге.

— С каких это пор ты нуждаешься во мне? — угрюмо спросил Донахью. — Почему не в Джоне, Джереми и остальных?

— Я не хочу рассказывать тебе это, — ответил Кол. — Но очевидно, нет ничего такого, что могли бы делать другие, а я не мог. Во мне собраны таланты всех Уродов, и я сильнее всех их, вместе взятых.

— Тогда, во имя Рета, почему ты не уничтожишь Норманов?

— Как я говорил тебе раньше, у меня есть более важные дела… и, с другой стороны, они мне не мешают.

— Не мешают? — взорвался Рыжебородый.

— Да. Кроме того, они раньше тут жили.

— О чем ты говоришь?

— Столетия назад, я выгнал их из Туннелей, — ответил Гарет Кол.

Глава 3

Обозлившись, Рыжебородый покинул Туннели. Через три дня скитаний, он заблудился в густом тумане и возненавидел колдуна еще сильнее.

— Будь, к Рету, прокляты кости Гарета! — пробормотал он в тысячный раз и в тысячный раз опасливо взглянул на небо, чтобы убедиться, что Гарет в отместку не послал одну из своих огненных птиц.

Но нет, Гарет так не сделает. Злиться, кому-то мстить — на него это не похоже. Смутно и только через несколько лет Рыжебородый оценил утонченную хитрость Гарета Кола. Огненные птицы? Никогда. В его духе послать против Донахью ветры с пылью. Они не так сильны, чтобы повредить Рыжебородому, но достаточно сильные, чтобы он отступил.

Рыжебородый подобрал сухой лист, раскрошил его в массивной ладони, потом позволил ветру унести пыль. Он знал, что в своих поселениях Норманы держат собак, и не хотел, чтобы ветер донес им его запах.

Донахью снова посмотрел вперед, проклиная туман. Рет побери! Сейчас он должен находиться в пятидесяти ярдах от Норманов, но до сих пор он не видел противников. Рыжебородый положил Руку на рукоять меча и осторожно стал пробираться вперед.

«Ты только взгляни, Гарет. Взгляни и увидишь, что я могу сделать в одиночку!» Рыжебородый крался вперед. Он то и дело останавливался, пытаясь сообразить, сколько Норманов может скрываться впереди. Хотя это не важно. Не было и не будет Норманов, которые могли бы пережить встречу с его мечом. Невольная дрожь прошла по телу Урода, когда холодный, сырой воздух коснулся его кожи.

Донахью скитался три дня, высматривая Норманов. Он хотел утопить свою злость в крови Людей. Отправившись прямо в сторону Ступицы, он не сомневался в своих силах… и пусть Рет поможет любому Человеку, который окажется у него на пути. Донахью не нужен Гарет Кол или кто-то еще, для того чтобы помогать убивать Норманов. Рет побери, он снова докажет это мерзкому колдуну — Повелителю Уродов.

Низкое рычание слева неожиданно привлекло внимание Рыжебородого. Он начал было вытаскивать меч, но решил, что скрежещущий звук меча, выходящего из ножен, будет слишком громким, и вместо этого снял с пояса дубинку. Еще один рык достиг ушей Донахью, но из-за слишком густого тумана Урод не мог разглядеть, откуда исходит звук.

Вдруг огромная масса шерсти, зубов и костей обрушилась ему на спину. Донахью выругался, тряхнул могучими плечами и почувствовал, как собака отлетела в сторону, но лишь для того, чтобы мгновением позже метнуться к его горлу. Он вытянул левую руку, схватил зверя за шею и стал дубасить его по голове, которая оказалась пробита с первого удара и быстро превратилась в липкое желе. С проклятием Донахью отшвырнул тело собаки и быстро огляделся, высматривая Норманов.

Почему, услышав звуки краткой, но яростной схватки, они не захотели помочь своему любимцу? Рыжебородый не смог разглядеть в тумане ни одной фигуры. Где Норманы? Может, они спокойно ожидают исхода поединка, не уверенные, кто окажется победителем: человек или зверь? Или Донахью ошибся и заблудился в тумане?

Сжав руку на рукояти дубинки, Донахью сделал несколько шагов в ту сторону, откуда прибежала собака, и увидел лагерь Норманов: единственная палатка рядом с тусклым янтарем маленького костра.

С криком, предназначавшимся для того, чтобы испугать противника, заставить застыть от страха, он бросился на парусиновое жилище, мечом прорезав в боковой стене отверстие, и прыгнул в дыру.

Палатка оказалась пуста. Однако догорающий костер, так же как собака, доказывал, что Норманы где-то рядом. Должно быть, они спрятались, выжидая, пока Донахью не отправится дальше. Ну, он не станет валять дурака и не позволит так легко обвести себя вокруг пальца. Рыжебородый оставил Туннели, чтобы снова доказать Гарету Колу, что без посторонней помощи сумеет пробраться в центр Ступицы, и сможет убить больше Норманов, чем вся армия Гарета, и изнасиловать больше женщин, чем Уроды могут себе представить, и, Рет побери, он так и сделает!

Рыжебородый отогнул полог палатки, встал у кострища, где, как он надеялся, Люди смогут его увидеть.

— Выходите! — подобно грому прокричал он в туман. Потом медленными движениями отстегнул пояс с ножнами, дал им шумно упасть на землю. — Видите? Мне не нужно оружие, чтобы справиться с такими, как вы! Теперь покажитесь!

Он стоял не двигаясь, выжидая. Туман был густым, но Донахью мог видеть на добрые двадцать футов. Его закаленные в битвах мускулы напряглись. Он сжал кулаки так, что ногти глубоко впились в ладони. Облизывая губы, он представлял, что почувствует, сдавив пальцами шею Нормана. Скоро он доставит себе такое удовольствие.

Потом Рыжебородый услышал какой-то шорох. Звук был очень тихим, словно крошечная веточка сломалась за спиной Урода. Но веточки не ломаются по собственному желанию, так что Донахью медленно согнул ноги, готовый тотчас отпрыгнуть в сторону. Звук раздался, возможно, футах в сорока. Донахью знал, что услышит и увидит, если кто-то подойдет к нему ближе чем на двадцать футов. Следовательно, человек пока осторожно подкрадывался, держась на приличном расстоянии. Ну, пусть он будет так осторожен, если хочет, но как только до него можно будет дотянуться…

Стрела с глухим звуком вошла в плечо Рыжебородого. Он как подкошенный рухнул лицом вниз, потрясенный и опасно раненный. Удар о землю вышиб из него дух. Могучий Урод потерял сознание.

— Хороший выстрел, Элстон! — раздался ликующий голос.

— Успокойся парень, — угрюмо ответил другой Норман.

Донахью медленно приходил в себя. Он попытался подняться, встать лицом к своим противникам, но обнаружил, что не может, и повернул голову, пытаясь разглядеть приближающиеся фигуры врагов сквозь красный туман боли.

— Это Кол?

— Такой удачи не будет, — ответил тот, кого звали Элстон. — Думаю, мы поймали его верного слугу.

— Я не слуга Кола! — прошипел Рыжебородый, безуспешно пытаясь сфокусировать зрение. Нога в сапоге вынырнула из ночи, ударила его в челюсть, перевернув на бок.

— Заткнись, Донахью! — отрезал человек по имени Элстон. — Мы очень хорошо знаем, кто ты, и тут тебе сильно не повезло. Что ты делал здесь, так далеко от обители неуловимого мистера Кола?

— Не так уж и далеко, — проскрежетал Рыжебородый. — Кол и здесь может убить вас, если только пожелает.

— В самом деле? — удивился Элстон. — Тогда почему бы тебе не позвать его на помощь?

— Не… доставлю ему… такого… удовольствия, — пробормотал Донахью.

— Ладно, Майкл, — сказал Элстон, — что ты скажешь… прикончим его здесь или возьмем с собой?

— Принимая во внимание его способности, я предложил бы убить его на месте, — ответил человек, которого звали Майкл, — но из-за стрелы в плече он не сможет рубить головы еще несколько дней, а мы можем что-нибудь у него выведать.

— Если Гарет Кол не доберется до него раньше, — мрачно заметил Элстон.

— Ты и в самом деле думаешь, что его власть может простираться так далеко? — скептически спросил Майкл.

— Трудно сказать. Я никогда не думал, что Уроды могут создавать настоящих чудовищ из воздуха, однако я видел, как Кол делал это.

— Тогда как же мы поступим с нашим другом? — спросил Майкл, показывая на Рыжебородого. — Если мы собираемся взять его в плен, а не убивать, нам лучше остановить кровотечение.

— Точно, — согласился Элстон, присев на корточки рядом с неподвижной фигурой. Осмотрев Рыжебородого, он тихо присвистнул. — Посмотри-ка на шрамы, которые носит этот парень! Черт, если он выжил от таких ран, эта стрела для него словно булавочный укол!

— Такая рана пустяк для этого Урода, — уверенно заявил Майкл, — но я думаю, он потерял около кварты крови.

— Ладно, хватит болтать, — сказал Элстон. — Время заняться делом. — С этими словами он нагнулся, схватился за древко стрелы, уперся ногой в ребра Рыжебородого и потянул.

— Неприятная рана, — заметил Майкл, когда его спутник наконец вытащил стрелу.

— Неприятная, — угрюмо согласился Элстон.

— Но выглядит-то этот Урод как один из нас, — заметил Майкл, рассматривая Донахью. — Одна голова, две руки, две ноги…

— Предполагаю, что изредка Уроды бывают и такими.

— Просто удивляюсь, — заметил Майкл. — Ты уверен, что он, как и мы, не обладает волшебной силой?..

— Сомневаюсь… Скоро мы все узнаем.

— Думаю, ты прав, — пожал плечами Майкл. — Бери за руки, отнесем этого Урода в палатку. Там его и свяжем, да еще нам придется сделать парусиновые носилки.

Когда Люди подняли и потащили Донахью в палатку, Урод очнулся. Его левая рука напряглась, и, раньше чем Люди поняли, что пленник пришел в себя, тот обрушил кулак в пах Майкла. Молодой человек согнулся от боли и застонал, но, прежде чем Донахью сумел вырваться на свободу, Элстон резко шлепнул ладонью по кровоточащей ране Урода, и снова Рыжебородый рухнул наземь.

— С тобой все в порядке, Майкл? — спросил Элстон. Майкл, постанывая, слабо кивнул. — Ладно, — продолжал Элстон, поднимая сухую ветвь и прижимая ее к ране Донахью, — больше мы не сделаем такой ошибки.

— Кто вы? — проскрежетал Рыжебородый, пытаясь вывернуться из-под палки.

— Я — Барон Элстон Страмм, а молодой человек, которого ты едва не кастрировал, Майкл Дрейк. Разве наши имена что-то значат для тебя?

— А должны? — пробормотал Донахью.

— При всей своей скромности, должен ответить утвердительно. Видишь ли, мы вдвоем убили почти столько же тварей твоего племени, как ты — нашего.

Рыжебородый пробормотал неразборчивое проклятие.

— Они — не мое племя!

— Да? — хихикнул Страмм. — И я уверен, ты никогда не слышал о Гарете Коле.

— Когда-нибудь я убью его, — ответил Рыжебородый. — После я убью тебя.

— Ты, кажется, съехал с катушек, — беззаботно заметил Страмм. — Сомневаюсь, что тебе удастся хоть кого-то убить.

— Увидим, — ответил Донахью. Его глаза пылали, словно раскаленные угли.

— Ты дружелюбный парень, разве не так? Удивляюсь, как твое племя так долго терпело тебя.

— Я уже сказал тебе: Уроды — не мое племя.

— Конечно. Но ты не лучше их и ничем от них не отличаешься.

— Теперь все в порядке, — сообщил Дрейк, подходя. Он повернулся к Донахью. — Я отплачу тебе за это, Урод, даже если это будет последнее, что я сделаю в жизни!

— Как ты назвал меня? — фыркнул Рыжебородый.

— Я назвал тебя Уродом, — ответил Майкл Дрейк. И изо всех сил ударил Донахью.

Глава 4

— Он просыпается.

— Так это и есть пресловутый Рыжий Торир Донахью. Пфи! Воняет от него так, словно он год не мылся.

— Да уж… удивляюсь, как он выжил после такой раны.

— Он еще пожалеет об этом.

Донахью медленно открыл глаза. Он лежал на спине, его руки и ноги были привязаны к койке. Воздух был сырым и затхлым. Рыжебородый огляделся, поморгал и увидел, что находится в большой каменной комнате. Маленький ручеек воды сбегал по стене прямо за его головой к затхлой, дурно пахнущей луже на грязном полу. Донахью показалось, что он слышит, как где-то справа скребется какой-то мелкий грызун.

Над Рыжебородым, глядя на него с почти ученой беспристрастностью, стояли Страмм и другой Норман, которого Рыжебородый не знал. Сейчас у Донахью впервые появился шанс рассмотреть лицо Страмма. Человек этот был высок, почти так же высок, как Рыжебородый, но намного стройнее. Его черные волосы были коротко подстрижены и отступали залысинами на висках, оставляя замечательный чубчик. Два темных глаза, выступающий вперед крючковатый нос и тщательно ухоженная козлиная бородка дополняли картину.

Другой человек, одетый в типичный для Норманов мундир из ткани и кожи, был светловолос и не обладал яркой внешностью, если не считать глубокого шрама, бегущего со лба к уголку рта.

— С добрым утром, Урод, — насмешливо сказал Страмм. — Верю, что спал ты крепко.

Донахью посмотрел на него, но ничего не сказал.

— Я расцениваю твое молчание как согласие, — продолжал Страмм. — А теперь ты ответишь на некоторые вопросы.

— Это ты так думаешь, — проворчал Донахью.

— Я знаю, — ответил Страмм, наклонившись к раненому плечу Рыжебородого. Легонько нажав на край раны, он заставил кровь потечь снова. Донахью застонал, и Страмм надавил сильнее. — Я могу давить столько, сколько хочешь. Теперь ты будешь благоразумен?

Донахью сердито кивнул.

— Хорошо. Господин, стоящий рядом со мной, — Барон Джеральд Рислер. Он попросил разрешения присоединиться к нашему маленькому собранию, а так как мы обнаружили тебя на его территории, мы подумали, что это будет правильным дипломатическим ходом. Я думаю, сначала ты расскажешь о том, что делал на его землях?

— Высматривал Норманов, — с открытым вызовом в голосе заявил Рыжебородый.

— В самом деле? Умоляю, скажи, кто такие Норманы?

Донахью повернул голову и плюнул на пол.

— Давай, давай, — приказал Страмм, плашмя хлопнув кривым мечом по плечу Урода. — Такой ответ нас не устроит. Хотелось бы услышать что-то более определенное.

— Это тот единственный ответ, который ты получишь! — взревел Донахью, плюнув снова и попав на сапог Страмма.

— Интересных воинов Гарет создает в этом году, — сухо заметил Рислер.

— Гарет Кол не создавал меня! — фыркнул Рыжебородый. — Я никогда не нуждался в нем раньше и не нуждаюсь сейчас!

— Ты говорил много подобных вещей прошлой ночью, когда мы взяли тебя в плен, — заметил Страмм. — Почему?

— Это не ваше дело!

— Повторим, — объявил Страмм, снова хлопнув плоской стороной меча по плечу Донахью. — Если ты не любишь Гарета Кола, почему ты командовал его армией… и более того, чем ты занимался, когда мы взяли тебя в плен?

— Я сказал тебе: я высматривал Норманов.

— А теперь, если ты не хочешь, чтобы я и вовсе отрезал тебе руку, скажи мне, кто такие Норманы.

— Ты — Норман.

— Только я? — выспрашивал Страмм.

— Нет. Все вы.

— Все кто?

— Каждый, кто не живет в Туннелях.

— А те, кто живет в Туннелях… как ты называешь их?

— Я называю их отбросами! — огрызнулся Донахью, пристально глядя на стоячую лужу и тараканов, копошащихся вокруг нее.

— Если ты выживешь и вернешься к своим друзьям-отбросам, — сказал Страмм, — то можешь передать своему возлюбленному мистеру Колу, что мы зовемся Нормалами, а не Норманами.

— О чем это ты говоришь? — спросил Рыжебородый.

— Тут я задаю вопросы, Урод. Теперь скажи, почему ты охотишься на нас?

— Чтобы убивать вас, — ответил Донахью, удивленный вопросом. — Зачем еще мне охотиться на Норманов?

— Почему ты был один? — спросил Рислер. — Мы знаем, что ты — генерал Кола. Где его армия?

— Чтоб ее Рет разорвал!

— Рет? — повторил Рислер. — Что…

— Джеральд, я думаю, мы можем потратить годы, пытаясь разобраться в его жаргоне, — перебил Страмм. — Давай вернемся к главному.

— Но если Рет где-то поблизости… — запротестовал Рислер.

— Дай мне до тебя добраться, и ты узнаешь, где это, уж точно! — зловеще сказал Донахью.

— Вижу, — заметил Рислер, его глаза метали молнии. — А Рет, я думаю, сокращение от «Гарет».

— Так, кажется, — согласился Страмм, ударив мечом по огромному таракану, пробежавшему по краю кушетки Рыжебородого. — Продолжим, Урод, — сказал он, снова поворачиваясь к Рыжебородому. — Почему ты пришел сюда один?

— Убивать Норманов.

— Тогда почему ты не привел свою армию? — настаивал Страмм. Он ткнул Донахью мечом. — Я быстро теряю терпение. Я надеюсь на честный ответ, без всяких там уверток.

— Я хотел показать Гарету Колу, что не нуждаюсь ни в нем, ни в его Уродах, чтобы убивать Норманов! — Донахью завертел головой, так как кончик клинка приблизился, замерев у его горла.

— Ты, кажется, как и мы, страстно относишься к Колу. Почему?

— Не твое дело!

Клинок чуть опустился, и Донахью почувствовал, как тот проколол его кожу.

— Меня не волнует, что вы сделаете со мной! — выплюнул он. — Оставьте в покое Гарета Кола! Я занимался этим без него, вы понимаете?

— Он защищает Кола? — печально спросил Рислер, наблюдая, как тонкая струйка крови потекла по горлу Рыжебородого.

— Не думаю, — сказал Страмм, передвинув меч. — Как я упоминал, он, кажется, не испытывает к нему великой любви.

— Тогда почему он сражался на его стороне? — спросил Рислер.

— Не знаю. Спроси его, — ответил Страмм.

— Ты слышал вопрос, Урод? — сказал Рислер. — Если ты ненавидишь Кола, как ты говоришь, почему ты служил ему?

— Потому что я и Норманов тоже ненавижу! — взревел Донахью.

Страмм сел на койку рядом с Рыжебородым, схватил густую бороду и потянул, приподнимая голову так, чтобы смотреть в лицо Донахью.

— Послушай меня, — сказал он медленно, осторожно выговаривая каждое слово. — Наказание за проникновение на наши земли — смерть. В твоем случае смерть будет медленной и пытки максимально болезненными. Если ты каким-то образом хочешь избежать этого, то лучше расскажи нам все, что знаешь о Коле прямо сейчас.

— Кол! — сплюнул Рыжебородый. — Кол! Будь проклят этот колдун. Я — тот, кто уничтожал ваши армии, а не Кол!

— У меня больше нет времени на твою манию величия, — вздохнул Страмм. — Ты скажешь мне, в чем слабость Кола или умрешь.

— Откуда мне знать, что вы все равно не убьете меня? — ответил Донахью, вздрогнув, когда капля воды упала с потолка прямо ему на веко.

— Ниоткуда… но ты знаешь, что случится, если ты откажешься отвечать. С другой стороны, если ты ненавидишь Кола и вполовину так сильно, как уверяешь, ты будешь рад нам помочь.

— Я убью его сам, — проворчал Рыжебородый. — Я не нуждаюсь в вашей помощи.

— Сейчас ты нуждаешься в любой помощи, от кого бы она ни исходила, — заявил Страмм. — Итак, в чем же слабость Кола?

— У него нет слабостей, — угрюмо ответил Донахью.

— Каждый человек имеет слабости, — возразил Страмм. — Ты пытался обнаружить их?

— Каждый день.

— Есть ли у него пороки? — сказал Рислер.

— Никаких.

— Нет слабостей и нет пороков? — насмешливо сказал Страмм. — Ты говоришь о нем так, словно он почти бог.

— Я не знаю ни одного Нормана, придумавшего, как предъявить ему счет, — отрезал Рыжебородый.

— Правда, — признался Рислер. — Фактически никто из нашего поколения и не видел его… а если и видели, то не вернулись, чтобы рассказать об этом.

— Однако каждый человек должен иметь уязвимое место, — упорствовал Страмм. — Если нет, то почему же он не стер нас с лица земли? Ответ только один, Урод. Он не может…

— Меня зовут Донахью, а не Урод.

— Твое имя будет таким, как я скажу, — ответил Страмм, проведя еще одну красную линию вдоль горла Рыжебородого. — Тебе задали вопрос, отвечай, Урод.

— Я не знаю. Колдун говорит, что он слишком занят.

— Слишком занят чем?

— Не знаю.

— Может быть, он не может посылать свои создания на большое расстояние? — предположил Рислер. — Его сила ослабевает с расстоянием?

— Нет, он может добраться до вас, если захочет, — уверенно сказал Донахью.

— Если он может добраться до нас, то может добраться и до тебя, — заметил Страмм. — Почему он этого не сделал?

— Никто из вас… — Клинок снова сделал порез, в этот раз более болезненный. — Потому что он ждет, чтобы я попросил его. Он наслаждается, глядя, как ты втыкаешь в меня этот меч.

— Почему он оставил тебе в живых? — спросил Страмм.

— Потому что я нужен ему.

— Зачем?

— Больше никто не может командовать этим стадом Уродов, которых он называет армией.

— Этого мало, Урод. Ты что-то недоговариваешь, — заметил Страмм. — Гарет Кол не нуждается ни в тебе, ни в ком-то еще, чтобы те сражались за него, — Донахью покраснел, но молчал, и Страмм продолжал: — Отсюда вопрос: в чем проявляется твоя особая сила?

— Дай мне подняться с этого ложа — и увидишь! — пообещал Донахью.

— Я не говорю о твоей силе. Что еще ты можешь делать из того, в чем нуждается Кол?

— Я не знаю, о чем ты говоришь, — заявил Рыжебородый.

— Мы знаем, что он умеет летать; он может читать мысли и еще бог знает что. В чем твоя особенность? За какие достоинства ты стал командовать его армией?

— Я — единственный из них, у кого не тонка кишка сделать это!

— Мы проверим, какой толщины твои кишки, когда разбросаем их по полу, если ты не найдешь лучшего ответа.

Донахью зло посмотрел на Страмма. Он напрягся, но обнаружил, что ремни, стягивающие его тело, по-прежнему крепки, и откинулся назад на койку, морщась от боли в плече. Снова на его лицо упала капля воды.

— Ладно, — спокойно сказал он.

— Что? — спросил Страмм. — Я не расслышал тебя.

— Ты победил, — вздохнув пробормотал Рыжебородый.

— «Ты»? Ты имеешь в виду Рислера?

— Нет, я не имею в виду Рислера. Я имею в виду Гарета Кола, будь он проклят!

— Ты думаешь, он слышит тебя? — упорствовал Страмм.

— Я знаю.

— Он почти в двухстах милях отсюда.

— Он может быть хоть на луне, и будь он проклят! — фыркнул Донахью.

— И ты думаешь, что он придет помочь тебе?

— Подожди и увидишь, — предвкушая, сказал Донахью.

Неожиданно кто-то рассмеялся. Страмм повернулся и увидел огненную птицу, парящую в шести футах над землей. Она открыла клюв и заговорила голосом Гарета Кола.

— Тебе придется долго ждать, варвар, — сказала она и исчезла.

Глава 5

Совет Баронов собрался в просторном обеденном зале замка Джеральда Рислера. Над равниной поднялся туман, но холодное мерцание луны проникало в освещенную свечами комнату. Пять человек сидело вокруг стола, в то время как их рыцари и землевладельцы выстроились вдоль стен, застыв, полные внимания. Пять человек, которые держали судьбу Человеческой расы в своих руках…

— Я категорически против этого, — заявил Страмм. — Не думаю, что нам стоит обращать на это внимание.

— Согласен с Элстоном, — сказал Майкл Дрейк. — Пятнадцать лет мы ловили Рыжебородого, а теперь ты хочешь снова вернуть ему свободу.

— Не свободу, — уточнил Барон Алдан Пович. — Не свободу, Майкл. Я не думаю, что Джеральд подразумевал именно это. — Самый старший из собравшихся Баронов, Пович тем не менее выглядел самым впечатляющим, возвышаясь даже над Донахью. Но Дрейк всегда удивлялся, слыша его речь с мягким сюсюканьем, и удивлялся всякий раз, когда ему сообщали, что Пович проводит большую часть времени не на поле брани, а в своих садах.

— Конечно, я имел в виду не совсем это, — фыркнул Рислер, сидящий во главе стола, — и ты знаешь это, Майкл. Я просто пытаюсь подвести нас к логичному решению.

— А это логично: выпустить Урода на свободу, чтобы он убивал Людей? — требовательно, с горячностью спросил Дрейк.

— Я предполагаю сделать совсем не это, — сказал Рислер, пытаясь сохранить мягкость и сдержаться. — Все, что я знаю: Донахью по-своему ненавидит Гарета Кола, и я не вижу, почему мы не можем это использовать.

— Откуда ты это знаешь? — спросил самый молодой из Баронов — Эндрю Крастон. Еще в детстве его ослепила одна из огненных птиц Гарета Кола. Он был не из тех Людей, кто прощает. — Откуда ты знаешь, что это не демонстрация, «дымовая завеса» для того, чтобы использовать каждый промах, который ты совершишь?

— Я не знаю этого, черт побери! — взорвался Рислер. — Но думаю, мы рассмотрим эту проблему со всех сторон.

— Есть только одно решение, — холодно сказал Крастон. — Убить Урода. — Потом, словно эта мысль пришла ему в голову слишком поздно, он добавил: — Медленно.

— Минутку, — вмешался Пович. Он наклонился вперед, и от его огромного тела на деревянный стол легла ужасная тень. — Что бы мы там ни делали, мы должны действовать единодушно. Джеральд внес предложение. Я предлагаю выслушать его.

— Благодарю, — сказал Рислер. — Сейчас, как я вижу, есть три главных вопроса. Первый: почему Донахью пришел сюда один? Второй: на самом ли деле он ненавидит Кола и, если так, почему? И третий: почему Кол не освободил его? Если, особенно в последних двух случаях, ответы меня удовлетворят, я откажусь от своего предложения.

— На первый вопрос легко ответить, — сказал Дрейк. — Он пришел сюда убивать Нормалов.

— Это не слишком хороший ответ, Майкл, — заметил Страмм. — Вопрос не о том, какова его цель. Я думаю, мы все согласимся с этим. Почему он пришел один? И если то, что он враждует с Колом и хотел доказать свою самостоятельность — правда, тогда почему он выбрал хорошо охраняемый район? Почему не какой-нибудь малолюдный форпост?

— Потому что Донахью вспыльчивый эгоманьяк, — ответил Дрейк. — Ты помнишь, как он нашел нас, Элстон. Первое, что он сделал, — разоружился и собрался драться с нами голыми руками. Рыжебородый мог отправиться в центр Ступицы и даже не подозревал бы о том, что может потерпеть поражение.

— Майкл, кажется, ты воспринимаешь происходящее слишком эмоционально, — просюсюкал Пович, запалив большую трубку и выдохнув сильно вонючий дым. — Твои наблюдения согласуются с этим заключением, Элстон?

— Возможно, — уклончиво сказал Страмм.

— Тогда перейдем ко второму вопросу, Джеральд, — сказал старик, усердно выдыхая дым.

— Я повторю его, — сказал Рислер. — На самом ли деле Донахью ненавидит Гарета Кола?

— Как ты можешь ответить на такой вопрос? — с негодованием фыркнул Дрейк. — Как ты можешь быть уверен?

— Если бы он ненавидел его, был бы он генералом Кола? — насмешливо поинтересовался Крастон.

— Я думаю, вы подходите к этому не с той стороны, — воскликнул Страмм. — Майкл прав, когда говорит, что нет способа проверить заявление Донахью. Я думаю, мы можем, в виде аксиомы, принять, что он говорит правду, и попытаться представить себе, почему он и Кол — враги.

— Для этого нет никакой причины! — равнодушно сказал Дрейк. — Если не считать Кола, Донахью самый могущественный человек среди Уродов.

— Разве этого не достаточно? — резко спросил Пович. — Разве второй среди Уродов может получить истинное удовлетворение от своего положения?

— Может, и так, — заметил Дрейк, — но никто не станет свергать Кола.

— Откуда ты знаешь? — неожиданно спросил Страмм. — Откуда ты знаешь, что происходит в этих Туннелях.

— О чем ты говоришь, Элстон? — удивленно спросил Дрейк. — Ты видел его. Разве он показался тебе кем-то вроде Гарета Кола? У этого Урода нет ничего, кроме мускулов. Он выглядит как один из нас.

— Так же как Гарет Кол, — заметил Рислер. — Вот почему они и оставили его в живых в первый момент.

— Я согласен с Джеральдом, — сказал Страмм. — Донахью не сбежал, значит, в нем нет никакого колдовства.

— Рыжебородый мог бы убить тебя в один миг, — настаивал Дрейк. — Однако ты остался невредимым. Донахью даже не пытался защититься с помощью колдовства.

— Может быть, он мог читать мои мысли и понял, что я блефую, — сказал Страмм. — Или, возможно, ему необходима лишь доля секунды, чтобы убить меня, он выжидал до последнего мгновения, не желая показывать нам свои силы, которые хотел сохранить в секрете.

— Пусть все обстоит именно так, — сказал Пович, выпуская огромные кольца дыма и одновременно разговаривая. — Но даже тогда, Элстон, это не объясняет появления Донахью в землях Джеральда. Что он делал там?

— Тут я согласен с Майклом, — сказал Страмм. — Я верю, что он охотился на нас.

— Тогда мы приходим к противоречию, — продолжал Пович. — Как человек, который по силе равен Гарету Колу, позволил поймать себя и едва ли не убить, не прикончив ни одного из нас?

— Может быть, он хотел быть пойманным? — заметил Крастон.

— Что? — недоверчиво воскликнул Дрейк.

— Может, он хотел быть пойманным, — повторил Крастон. — Как можешь ты быть уверен, что это не часть какого-то плана Гарета Кола… или даже самого Донахью? Откуда ты знаешь, что колдовские силы нельзя заморозить на какое-то время, чтобы мы решили, что их и вовсе не существует?

На мгновение наступила тишина, нарушаемая лишь зловещими криками совы за окном. Бароны обдумывали заявление Крастона.

— Ты еще на что-то способен, Эндрю, — сказал наконец Пович. — Я раньше никогда не рассматривал такую возможность, но если Гарет Кол послал его сюда и позволил, чтобы его поймали, то я не знаю, почему он так поступил.

— Я знаю, — решительно сказал Дрейк. — Он посчитал, что один из нас станет предполагать, как Рислер, что Донахью может оказаться полезнее живым, чем мертвым. Потом он, возможно, приказал Донахью вести себя так, словно они не ладят, в надежде, что мы построим идиотский план, как мы, кажется, и сделали.

— Майкл прав, — сказал Крастон. — Нами манипулируют, словно шариками наперсточник. Кол дергает за ниточки, и мы ведем себя точно так, как он хочет.

— А что, если Донахью, а не Кол стоит за всем этим? — пыхтя трубкой, просюсюкал Пович.

— Какая разница? — спросил Крастон. — Результат тот же самый. Мы пляшем под дудку Кола.

— Не уверен, — возразил Страмм, задумчиво глядя через огромное окно во тьму ночи.

— Но все сходится! — запротестовал Дрейк.

— Необязательно, — возразил Страмм. — Самое первое: такое объяснение годится только в том случае, если ты приписываешь Колу силу предвиденья, в том числе и того, как будет протекать наша встреча, или быть может ты считаешь, что он контролирует наши мысли. Я не совсем убежден, что он столь уж изощренный колдун. Если бы он обладал такой властью, то это проявилось бы задолго до нашей встречи с Донахью. Допуская это, надо признать, что каждое слово Донахью, сказанное нам, — ложь и пытки, которые мы устраивали ему, проходили с его или с Кола согласия. Я не могу с этим согласиться. Как я говорил раньше, я верю в то, что Донахью говорил правду, когда сказал, что хочет убить Гарета Кола. И даже если Донахью сам обладает силами, сравнимыми с силами Кола, — продолжал Страмм, ожидая реакции остальных Баронов. — Я думаю, заключения Майкла ошибочны. Не забывайте: мы видели, как Донахью делал совершенно глупые промахи — промахи, за которые он мог заплатить жизнью. Время от времени мы берем в плен его солдат и знаем их мнение о возможностях и способностях Донахью. А теперь мы посмотрели, на Рыжебородого вблизи, и в его поведении не оказалось ничего, чего бы мы не знали о нем. Если бы он владел какой-то силой, то попытался бы хитрить… Более того, я думаю, мы можем оценить всю важность сложившейся ситуации. У нас в тюремной камере под этой комнатой находится человек, который испытывает такое же отвращение к Гарету Колу, как и к нам; который не представляет достаточной угрозы для Кола, потому что Кол может разделаться с ним, когда только пожелает; человек, который может быть обработан таким образом, что перейдет на нашу сторону.

— Значит, ты, как и Джеральд, предлагаешь вернуть ему свободу? — с жаром спросил Дрейк.

— Да, до определенного предела, — ответил Страмм. — Как я понимаю, Джеральд предложил, чтобы мы освободили Донахью и шпионили за ним, для начала посмотрев, станет ли он снова сражаться с нами или отправится сражаться с Гаретом Колом.

— По сути так, — согласился Рислер. — Хотя я, кажется, прибавил, что главной причиной такого решения стало появление существа Кола прошлой ночью. Совершенно очевидно, что Кол не сделает попыток защитить или освободить Донахью. Он хочет, чтобы мы убили Урода. Если так, я хочу, чтобы Донахью жил.

— Могу поспорить, это как раз то, что Кол ожидает от тебя услышать, — сухо сказал Крастон.

— Могу поспорить, что это не так, — продолжал Страмм. — Но такое возможно, поэтому я не согласился с планом Джеральда.

— Значит, ты на нашей стороне! — с триумфом воскликнул Дрейк.

— Нет, Майкл. Мне хотелось высказать собственные возражения против предложения Джеральда, как я и сделал, и предложить собственную идейку — другую.

Дрейк зло взглянул на него, но ничего не сказал.

— Я думаю, в плане Джеральда нет главного, — продолжал Страмм. — Мы не получаем никакой выгоды от того, что взяли в плен Донахью. Если он предаст и снова нападет на нас, нам нужно будет снова брать его в плен… и в этот раз нам может так не повезти. Если, с другой стороны, он вернется к Колу, то существует две возможности… Первая: Рыжебородый был здесь как шпион Кола. Если так, он может теперь опознать Майкла, Джеральда и меня. Теперь он сможет узнать в лицо всех Баронов и, вероятно, хорошенько изучил местность… Вторая возможность в том, что он отправится сражаться с Колом. Если так, он проиграет, потому что Кол, без сомнения, великий колдун и мог бы убить его много раз за последние день или два. А если Донахью проиграет, мы опять не получим ничего. Между прочим, я думаю, если мы отпустим его, то можем не следить за ним. Если Рыжебородый вернется к Колу, наши Люди не смогут последовать за ним, и мы не узнаем, что случится… Я думаю, Майкл и Эндрю в равной степени ошиблись. Я не вижу никакой выгоды и в том, чтобы убить Донахью.

— Ты серьезно? — вспыхнул Дрейк.

— Да, — заметил Страмм. — Если Донахью в самом деле имеет силу, которая делает его соперником Кола, мы не должны убивать его. Согласны? — Тут все согласно кивнули. — В лучшем случае такая попытка будет стоить нам нескольких жизней. Если, с другой стороны, Донахью можно с легкостью прикончить, тогда все что мы сделаем — убьем генерала, который мог нам дать важную стратегическую информацию, какую мы бы и получили, если бы он остался жив.

— Ты указал на проколы во всех наших планах, — засопел Пович, выдыхая густые клубы темно-серого дыма. — Может, ты скажешь, что у тебя на уме.

— С удовольствием, Алдан, — сказал Страмм, поднявшись.

Когда он закончил говорить, Дрейк в ярости вскочил со своего места.

— Элстон, — завопил он. Его голос эхом прокатился по большой комнате. — Если бы я не знал о том, как ты воевал с Уродами раньше, я назвал бы это предательством!

— Я назову это предательством в любом случае, — холодным, спокойным голосом объявил Крастон.

— Рассмотрим преимущества моего плана, — спокойно сказал Страмм. — Не считаясь с тем, кто такой Донахью, и с его желаниями, мы получим возможность проникнуть в цитадель Кола.

— И там нас перережут! — закричал Дрейк.

— Если так, то нас зарежут намного ближе к цели, чем мы когда-либо были раньше. Разве вам не надоело наблюдать за тем, как год за годом наши соплеменники гибнут на Побережье?

— В конце концов, там у них есть хоть какой-то шанс, — выкрикнул в ответ Дрейк. — То, что ты предлагаешь, — верное самоубийство.

— Может, и нет, — сказал Рислер. — Если Донахью говорит правду, то рассуждения Элстона верны. И даже если Донахью обладает какими-то силами, мы не узнаем об этом, до тех пор пока он не использует их так, как мы хотим, чтобы он их использовал.

— Говорю вам, это — безумие! — настаивал Дрейк. — И я со своей армией не стану в этом участвовать!

— Ладно, пусть так и будет, — пожал плечами Пович, лениво выбивая трубку о ручку кресла. — Мы станем действовать вместе или не станем вообще.

— Минутку, — сказал Рислер. — Думаю, план Элстона — единственный, который обладает неким здравым смыслом, и я готов принять в нем участие. Пусть Майкл остается дома и дуется, если хочет, но я присоединяюсь, даже если мне придется отправиться в поход в одиночку.

— Вычеркните и меня, — попросил Крастон. — Если я соберусь совершить самоубийство, у меня на уме будут какие-нибудь личные мотивы. Я говорю: убить Донахью, и чем скорее, тем лучше.

— Давайте поставим вопрос на голосование, — предложил Рислер.

Все взгляды устремились на Повича. Сюсюкающий старик в данной ситуации обладал решающим голосом. Он нервно оглядел собравшихся, потом снова пыхнул трубкой, опалив пальцы.

Через мгновение Майкл Дрейк и Эндрю Крастон, разозленные, гордо покинули комнату, и единодушие в Совете Баронов было утеряно навсегда.

Глава 6

Донахью раздражали его оковы. Его раненное плечо затекло. Таракан, большой и влажный, переполз через край ложа, прополз через грудь Рыжебородого, а потом отправился блуждать в его бороде. Донахью почувствовал, как он подобрался к свежим порезам на горле. Урод не знал, что делать, но насекомое беспокоило его словно посланец Рета. С ворчанием Донахью перевернулся на бок, однако, прогнать насекомое не сумел. Не в силах совладать с тараканом, пленник попытался игнорировать насекомое и, переполненный злостью, стал рассматривать сырой каменный потолок.

Неожиданно Урод резко прижал подбородок к груди и позволил себе победно улыбнуться, когда почувствовал, как тельце твари превратилось в мягкую массу. Останки таракана повисли на шее Донахью, но на это можно было внимания не обращать. Пленник снова откинулся назад, еще больше расслабился и, словно загипнотизированный, уставился на крошечную каплю воды, которая сползала по стене в нескольких футах над его головой.

Он пробыл один больше суток, без пищи и без воды. Движения его рук и ног были ограничены ложем. Много раз начинал он молить Гарета о помощи; и каждый раз после тщетной молитвы начинал ругать Гарета Кола, становясь все более и более свирепым, в то время как час проходил за часом. Все выглядело так, словно Гарет решил оставить Рыжебородого гнить в сырой норе Людей, пока Донахью не исправится и не покается. Ну, это-то не сработает! Может, Рыжебородому удастся схватить какого-нибудь Нормана за руку… Рано или поздно они ведь развяжут его — в этом Донахью был уверен. Если бы Люди захотели убить его, они не стали бы так тянуть.

Или они все-таки убьют его? Может, они ждут, наблюдая, станет ли Гарет спасать его, если, конечно, Гарет может спасти его на таком расстоянии?

Гарет уже доказал, что может прислать свое создание в темницу, если пожелает.

А Норманы не собирались пугать Донахью. Они видели его в битвах слишком часто, чтобы не верить в то, что Рыжий Торир Донахью может чего-то испугаться. И если Норманы собирались пытать его, то они долго могли бы совершенствовать на нем свое искусство.

Итак, пытки тут ни при чем, как и убеждение страхом, и это не проверка сил Гарета Кола. Даже если бы Донахью охватил самый сильный приступ скромности, чего и в помине не было, он бы все равно не догадался, что Люди просто забыли о нем…

И тогда его убогие мысли вернулись к первоначальному вопросу: чего ждут Норманы?

Минутку! Минутку. Они что-то говорили. Страмм и Майкл Дрейк и даже Рислер. Что это было за слово? Урод! Гарет тоже использовал его. И кто-то, один из Норманов, хотел узнать о его силе, так словно он один из банды уродцев Гарета.

Да, так оно и было! Но тут Донахью оказался в безвыходном положении, потому что не знал, истинного значения слова «урод». Когда Дрейк и другие использовали его, оно звучало как оскорбление… но если Гарет тоже использовал его, даже называл так себя, тогда, быть может, это слово означало что-то еще, что-то намного более важное.

Хорошо это или плохо? Донахью не знал, хотя надеялся, что плохо, потому что Гарет называл его «Уродом в резерве», а Гарет никогда не ошибался. Мысль о Коле, самодовольном и недосягаемом в Туннелях, прислушивающемся к его мыслям и насмехавшемся над ними, снова вызвала у Донахью приступ жажды крови. Его мыслительный процесс, хрупкий в лучшем случае, застопорился, и Рыжебородый яростно задергался в своих узах, ревя как бык.

Сколько его продержали здесь, Донахью не знал, но наконец дверь открылась и вернулись Страмм с Рислером.

— Успокоился, я вижу, — заметил Страмм.

— Чего вы ждете? — спросил Донахью, тяжело дыша от напряжения.

— Я не знаю, чего ждать, — был ответ. — Вот почему я оставил тебя в таком положении.

— И что теперь? — поинтересовался Рыжебородый.

— Теперь я решил сделать тебе одно предложение, — сказал Страмм.

— Я не стану иметь дела с Норманами!

— Подожди, пока не выслушаешь… и к тому же следует говорить — Нормалы. Тебе хотелось бы оказаться на свободе?

— Ха!

— Я имею в виду именно то, о чем говорю. Я развяжу тебя. Рислер с луком и стрелой с отравленным наконечником присмотрит за тобой, так что я не делаю ничего безрассудного, возвращая тебе свободу.

Рислер шагнул назад и наложил стрелу на тетиву лука, в то время как Страмм мечом разрезал путы Рыжебородого. Донахью спустил ноги на пол и начал массировать запястья. Его глаза остановились на Страмме, и он зловеще приподнялся.

— Осторожно, — предупредил Рислер, одновременно натягивая тетиву. Донахью повернулся к нему нахмурившись и снова сел.

— Так-то лучше, — сказал Страмм. — А теперь за дело. Я освободил тебя, потому что ты не чувствуешь особой привязанности к Гарету Колу.

— Я хотел бы оторвать ему голову, вырезать его сердце… и когда-нибудь я так и сделаю! — взвыл Рыжебородый.

— И ты считаешь, что тебе удастся? — спокойно спросил Страмм.

— Что ты затеваешь? — спросил в ответ Рыжебородый, глядя на сатанинские черты собеседника.

— Скажу в свое время, — ответил Страмм. — Никто из наших людей не был в цитадели Кола… точнее, никто из тех, кто попадал туда, не вернулся.

— Будь ты проклят, твоя правда! Они не вернулись! — гордо сказал Рыжебородый.

— Ты, с другой стороны, возможно, знаешь Метро так же хорошо, как любой другой, кроме Гарета Кола.

— Метро?

— То место, где вы живете.

— Ты имеешь в виду Туннели?

— Да, Туннели. Мы не знаем, что Гарет Кол может делать, по крайней мере не все его способности. Но даже если ты не знаешь границ его силы, ты наверняка лучше знаком с ним, чем мы.

— Что ты затеваешь? — повторил Донахью.

— Ты ненавидишь Гарета Кола, ведь так? — спросил Страмм.

— Да.

— Больше чем кого-либо и чего-либо еще?

— Да.

— Ненавидишь в достаточной степени, чтобы повести армию против него?

Донахью тяжело вздохнул и тупо уставился на Страмма. Он почесал свою лохматую голову, вздохнул снова, запрокинул голову и засмеялся.

— Давай говорить прямо. Ты хочешь, чтобы я…

— …возглавил нападение на цитадель Гарета Кола.

— Ты, должно быть, шутишь?

— Есть только одна вещь, относительно которой я никогда не шучу. Это — Гарет Кол.

— Откуда ты знаешь, что я не заведу вас в ловушку?

— Сейчас я этого не знаю… но узнаю до того, как тебе будет вверена армия.

— Какое-то безумие! — сказал Рыжебородый больше для себя, чем для Страмма. — Вообразите… Рыжий Торир Донахью возглавляет набег на Туннели! — Он снова засмеялся.

— Подумай об этом, — сказал Страмм.

И Донахью так и сделал. Он подумал о том, каково это будет — сжать белую шею Гарета Кола; подумал о том, как встряхнет крошечное тело Кола так, чтоб мозги Повелителя Уродов, взболтавшись, разбились о крышку черепа; подумал о голове Гарета Кола, которая будет висеть у него на поясе, привязанная за локон светлых волос. И еще Рыжебородый представил себя предводителем армии, которой можно отдавать команды; которая может передвигаться лишь по земле и воины которой чувствуют боль, когда меч или стрела оставляют на них свою отметину. Все вместе выглядело приятно. Потом Донахью подумал о Гарете. Коле, наблюдающем, как он разговаривает с Страммом, и мысленно смеющемся над тем, как Рыжебородый предвкушает его смерть.

— Я поведу армию! — проревел Рыжебородый. Рис л ер аж подскочил от неожиданности, когда вопль Донахью разорвал тишину.

— Ладно, — сказал Страмм. — Но, думаю, нам лучше обсудить все детали.

— Когда я могу начать? — перебил Донахью.

— Когда я почувствую, что могу доверять тебе, — ответил Страмм. — И когда мои Люди пойдут за тобой. Для этого потребуется не месяц и не два. Должно пройти достаточно времени, чтобы они свыклись с мыслью, что их поведет Урод, пусть он даже выглядит как Человек.

— О чем ты говоришь? — требовательно спросил Донахью.

— Теперь ты должен и сам догадаться, даже если еще не знаешь, — сказал Страмм.

— Я ничего не знаю.

— Я могу преподать тебе маленький урок истории, — сказал Страмм, садясь на край ложа.

— Истории?

— Да, истории… рассказать столько, сколько сочту нужным. Почти тысячу лет назад была война — война совершенно мерзкая. Сомневаюсь, что она длилась уж очень долго. Мы понятия не имеем о том, какое оружие использовалось, но, очевидно, его было достаточно, чтобы разрушить почти все на поверхности Земли.

— Земли? — тупо повторил Донахью.

— Мира… в котором мы живем. Не обращай внимания. Только поверь мне, почти все погибли. Цивилизация была стерта в порошок за несколько часов, если те записи, что есть у нас об этом конфликте, правильны. Честно говоря, я не могу представить столь могущественного оружия, но я не думаю, что есть какая-то разница, шла война часы или годы. Остается факт: такое случилось. Все, или почти все, на поверхности планеты были убиты.

— Чепуха, — взорвался Рыжебородый. — Если бы это было правдой, нас бы тут не было!

— Ты забегаешь вперед, — сказал Страмм. — Как я говорил, все на поверхности планеты были убиты, быстро или медленно, без разницы. Однако не все находились на поверхности. Некоторые — настоящая горстка по сравнению с миллионами погибших — находились под землей.

— Что?

— Под землей, — повторил Страмм. — Война, как оказалось, не была такой уж неожиданной. Многие сумели спрятаться в пещерах или каких-то убежищах. Они подождали несколько лет, прежде чем выйти на поверхность и сформировать основу ныне существующей цивилизации.

— Какое отношение это имеет к Гарету… или ко мне? — спросил Рыжебородый, не совсем уверенный, что его не обманывают, рассказывая стародавнюю сказку.

— Я подхожу к этому, — терпеливо сказал Страмм. — Ты знаешь, что нет места лучше защищенного, чем система Метро.

— Что, Рет побери, ты называешь Метро?

— Это тяжело объяснить, возможно, потому, что мы сами не очень ясно себе это представляем. Насколько мы знаем, это — система подземного движения транспорта. Поезда — какой-то тип повозки — перевозили Людей из одного места в другое по подземным Туннелям.

— Туннели! — воскликнул Донахью, забыв свои сомнения. — Туннели и есть — Метро!

— Точно. Одна группа Людей нашла убежище от опустошений войны в Метро. Но им не так уж повезло. Я не знаю, какого рода оружие использовалось в той войне, но точно: как только его пустили в ход, даже воздухом стало нельзя дышать. Пещеры и убежища имели собственный воздух и были полностью отрезаны от внешнего мира, а Метро — нет. Там было слишком много входов и выходов, слишком много вентиляционных шахт, чтобы эффективно защищать от отравленного воздуха. Воздух странно подействовал на выживших. Словом, он стал причиной значительных изменений, которые в конечном счете привели к появлению самых невероятных Уродов!

— Снова это слово! — проревел Рыжебородый. — Что такое «Урод»?

— Необычное существо. Человек, который чем-то отличается от своих родителей и своих товарищей. Обычно Уродов убивали, так как они легко отличимы от нормальных детей… ты знаешь, три головы, нет глаз и тому подобное. Люди в Туннелях, как ты называешь Метро, оставались там, они не хотели иметь дело с выжившими нормальными, которые тоже вернулись на поверхность. А после того как сменилось несколько поколений, обитатели Туннелей решили, что избавились от Уродов… Они ошиблись… Видишь ли, нет способа, чтобы понять, Урод перед тобой или Человек, если создание нормально физически. Возможно, что как раз так колдун и родился…

— Гарет Кол! — воскликнул Донахью.

— Правильно. Годы он, как казалось, ничем не отличался от других Людей, кроме того, что, возможно, выглядел чуть более болезненным. Что мы знаем точно: его сила пришла к нему постепенно. Он даже не понимал, кто он такой, до тех пор, пока ему не исполнилось тридцати, хотя мог догадываться после того, как в возрасте двадцати пяти лет перестал стареть… Он родился в руинах старого города, называемого Чикаго, и, после того как способности его достигли той силы, что имеют сейчас, он оставил свой дом и начал искать других, вроде него самого. Он никого не нашел… Метро Нью-Йорка — ваши Туннели — было последним местом, которое он обследовал. Именно там он решил устроить штаб-квартиру и постепенно прогнал всех Людей, живущих под землей… в том числе и моих предков… В конце концов Люди забрели в руины какого-то города, некогда имевшего круглую форму, который уже заняло несколько других выживших семей. Город теперь называется Ступица, но со временем мы узнали, что раньше он назывался Бостон… Мы начали новую жизнь на этой земле. Изредка мы устраивали рейды на другие города Нормалов, беря пленников и заставляя их работать на полях. Время от времени Гарет или, точнее, чудовища из ада, которых Гарет собрал воедино, появлялись и воровали наших женщин. И только сотню лет назад мы поняли, что он делает с украденными женщинами.

— И что же?

— Он использует их для размножения адского отродья.

Донахью выглядел удивленным.

— Ты не понимаешь? — спросил Страмм. — Он использует их для того, чтобы плодить армию Уродов!

— В этом-то Гарет преуспел, — усмехнулся Рыжебородый.

— Не думаю, — возразил Страмм. — Иначе, почему же он до сих пор не уничтожил нас? Мы начали войну с ним, когда наконец открыли, что он делает с нашими женщинами. Если он и в самом деле занят именно тем, что демонстративно выставляет напоказ, почему он не завоюет мир при помощи армии Уродов?

— Уроды-то ему не нужны, — сказал Донахью, без желания признавая этот факт. — Он может уничтожить Ступицу в две секунды, если захочет.

— Тогда почему он не делает этого? — резко спросил Рислер.

— Вы его не волнуете, — ответил Рыжебородый.

— Мы не волнуем его? — повторил Рислер недоверчиво. — Тогда почему он посылает против нас армии?

— Если бы он захотел уничтожить Ступицу, он бы сделал это сам.

— Ты не ответил на мой вопрос, — сказал Рислер.

— Я не знаю ответа, — заявил Донахью.

— Тогда давай попробуем задать другой вопрос, — сказал Страмм. — В чем твоя сила?

— У меня ее нет.

— Тогда почему ты возглавляешь его армию?

— Я лучший воин, который есть у него, — Донахью сделал паузу, получившуюся значительной, потом поправился: — Я единственный Человек, который у него есть.

— Почему он не уничтожил тебя, как других Нормалов? — упорствовал Страмм.

— Я не Норман! — прогремел Рыжебородый.

— Ну, ты и не Урод, — сказал Страмм. — Так кто же ты такой?

— Я — Рыжий Торир Донахью! — закричал он, задыхаясь наполовину в ярости, наполовину в муке. — Вот кто я такой. Я — Рыжий Торир Донахью, и я не какая-то проклятая пешка! Ни ваша, ни Гарета, ни кого-то еще! Я пришел сюда убивать Норманов, потому что я хотел этого, и если я поведу вашу армию против Гарета Кола — это будет мое решение, а не ваше!

— Никто иначе и не говорит, — печально согласился Страмм. — Мы только пытались вычислить, почему Кол держит под рукой малого вроде тебя.

— Малого?

— Урода, если хочешь.

— Я не Урод! — проревел Рыжебородый.

— Для Кола и его слуг ты — Урод, — сказал Страмм. — Ты такой же чужой для них, как Кол для нас. И тем не менее он доверил тебе командовать своими вооруженными силами. Почему? Ты знаешь что-то, что может повредить ему, если он прогонит тебя?

— Нет.

— С другой стороны, — прибавил Рислер, — если бы Донахью представлял опасность, Кол убил бы его.

— Правда, — согласился Страмм. — Подойдем к проблеме с другой стороны: если мы не знаем, как ты можешь навредить Колу, давай подумаем, чем ты можешь помочь нам. Что ты знаешь о Туннелях?

— Я знаю там каждый дюйм, — ответил Донахью.

— Даже Туннели Кола? — спросил Страмм. — Нет, забудем об этом. Конечно, он знает. Можешь ли ты появиться там незамеченным?

— Невозможно, — ответил Донахью.

— Какая армия тебе нужна, чтобы быть уверенным в победе?

— Какая польза от этого разговора? — с яростью взорвался Рыжебородый. — Кол увидит нас за многие мили. Даже густой туман надолго не спрячет корабли.

— Тогда мы не станем использовать корабли, — сказал Страмм.

— Что ты предложишь мне… добираться вплавь? — презрительно спросил Донахью.

— Ты слышал о Голландском туннеле? — спросил Страмм.

— Нет.

— Ты ходил по огромному туннелю, заканчивающемуся стеной валунов?

— Да.

— Это — Голландский туннель. Мы перегородили его более столетия назад, чтобы остановить отряды Уродов. Он патрулируется?

— Не в этом дело.

— Что ты имеешь в виду?

— Гарету не нужны солдаты, чтобы увидеть, кто идет. Он ведь колдун. Так же как Джон и несколько других.

— Конечно, — согласился Страмм, ударив кулаком по раскрытой ладони другой руки. — Я так и знал.

— Значит, невозможно появиться там незаметно? — спросил Рислер.

— Невозможно, — согласился Донахью.

— Это значит, что Кол приготовится, какие бы предосторожности мы бы ни предприняли, — продолжал Рислер.

— Вот это я и пытаюсь тебе сказать, — прорычал Рыжебородый.

— А если он приготовится к твоему приходу, — продолжал Рислер, — его армия тоже будет наготове.

— Я смогу разгромить его Уродов, — уверенно сказал Донахью.

— Спорный вопрос, — возразил Страмм, — но не в этом суть дела. Вопрос: сможешь ли ты разгромить Гарета Кола?

— Дай мне дотянуться до него и…

— Забудь об этом, Урод! — фыркнул Страмм. — Ты будешь пытаться дотянуться до него своими руками всю жизнь, и это не принесет тебе ничего хорошего. Если Кол вступит в битву, а рано или поздно он должен будет так поступить, перед тобой встанут те адские чудовища, которые он создает силой своего разума. Ты их должен будешь победить.

— Бесполезно, Элстон, — сказал Рислер. — Мы будем пытаться уничтожить их еще многие поколения. Ничто не сможет повредить им.

Страмм мгновение внимательно смотрел на него. Потом выражение его лица смягчилось, плечи опали, и он проговорил:

— Конечно, ты прав.

— Да пошел он к Рету! — прошипел Донахью.

— Что?

Изображение огненной птицы вспыхнуло в мозгу Рыжебородого. Человек… он сам… стоял на омытом кровью берегу, недавно срезанные головы висели на его поясе. Он поднял камень и швырнул его в огненную птицу… и существо закричало от боли.

— Да пошел он к Рету! — повторил Донахью. — Дайте мне возможность, и я покажу вам ремень сплетенный из внутренностей Гарета Кола!

— Ты что-то вспомнил! — возбужденно сказал Страмм. — Что?

— Это мой пропуск из вашего проклятого города, — усмехнулся Рыжебородый. — Я скажу вам, когда мне захочется… если захочется!

Казалось, Страмм мгновение раздумывал над словами пленника.

— Хорошо, Урод. Кажется, мы сможем доверять друг другу.

— Точно, — согласился Донахью, поднимаясь на ноги и потягиваясь. — И так как я уйду отсюда через несколько недель, я хочу иметь место, где смогу жить. Уединенную обитель.

— Уединенную?

— Именно так. Не хочу, чтобы кто-нибудь заглядывал в содержимое моей головы… или глазел на меня.

— Ты получишь то, что просишь, — пообещал Страмм.

— И еще, — продолжал Рыжебородый, стряхнув раздавленное насекомое с шеи. — Я не в настроении тренировать вашу армию с пустым желудком… и пустой кроватью.

Глава 7

Она была простушкой.

Ее звали Алата Дрейк, и, хотя она была не совсем уродливой, она была далеко не хорошенькой. Это не имело большого значения, хотя однажды так расстроило ее, что с тех пор она стыдилась смотреть в зеркало.

Это случилось давным-давно, до того как она поняла, что когда ты — дочь Алдана Повича, никто не скажет о том, что ты недостаточно красива. И когда она вышла замуж за Майкла Дрейка — тут же ставшим членом Совета Баронов, никто тем более не смел упомянуть об этом у нее за спиной, так как Майкл Дрейк был не столь забывчив, как ее отец.

Существовало много вещей, которых Дрейк не забывал. Хотя в этом едва ли была вина Алаты, но муж обвинял ее в том, что женился на ней по расчету, и не касался ее со свадебной ночи, которая была четыре года назад. Он не любил общаться со старым Повичем, отчасти из-за женитьбы и отчасти потому, что Пович считался номинальным главой Совета Баронов. А совсем недавно Дрейк стал приходить в ярость при упоминании об Элстоне Страмме. Он проклинал Страмма за то, что тот сохранил жизнь Донахью и убедил Повича и Рислера выделить Уроду солдат. Так как на Совете он вынужден был вести себя пристойно, он вымещал гнев на Алате.

Сейчас она сидела одна в своей спальне, равнодушно расчесывая свои длинные, черные волосы. Когда-то она мечтала, чтобы ее волосы ниспадали длинными, льющимися локонами, но они оставались кудрявыми и непокорными. Обычно она носила их зачесанными вверх, закрывая шалью или шарфом, но в своих личных комнатах давала им свободно струиться до талии, в надежде, что, если их часто причесывать, они каким-нибудь образом превратятся в «копну славы», о которой Алата мечтала с давних пор.

Алата отсутствующим взглядом смотрела из окна вниз на улицу. Та была как обычно пуста, потому что Дрейк никогда не видел причины выставлять стражу вокруг замка, если его нет дома. Он не мог придумать причину, по которой кто-то может возжелать его жену, но сделал замок как можно доступнее, на тот случай, если кто-то все же захочет украсть ее. Однако, к его разочарованию, никто не собирался этого делать.

Алата подумала об охраняемом коридоре на третьем этаже замка. Она никогда не была там, но знала, так же точно как собственное имя, что Дрейк держит там женщину. Так же точно она знала, что там не одна женщина. Баронесса не порицала мужа. Ведь он женился на ней по одной простой причине: хотел получить Баронство. Она послужила этой цели, и Майкл Дрейк не видел, как в дальнейшем можно ее использовать. Раньше она предполагала, что муж убьет ее, но, пока Пович имел силу, Дрейк заботился о ее здоровье или, по крайней мере, делал вид.

Что касается Алаты, она давно подчинилась сложившейся ситуации. Однажды, много лет назад, был молодой человек — юноша с золотистыми волосами и стройным, крепким телом. Алата никогда не разговаривала с ним, потому что он был простым воином, а она — дочерью Барона. Каждый день она выдумывала новые уловки, чтобы увидеть его, когда он патрулировал землю ее отца, и однажды вечером упала ему в объятия, притворившись, что споткнулась в темном коридоре. Теперь она краснела, когда вспоминала, как бесстыдно вела себя в тот вечер; но румянец оставался, когда она вспоминала ощущение его рук, обнимавших ее в тот миг, когда он ставил ее на ноги. Потом однажды он отправился на битву с Гаретом Колом, и она никогда больше не видела его. Говорили, что Донахью носил его голову на своем поясе.

Но тогда Алата была молоденькой, томящейся без любви девушкой. Теперь она стала женщиной и со вздохом выполняла свои женские обязанности, праздно думая о том, что муж ее может скоро вернуться, но ничуть из-за этого не волнуясь.

А мысли Майкла Дрейка в этот миг были далеко от дома и очага. Пович созвал новую встречу Совета Баронов в последней попытке убедить Дрейка и Крастона поддержать поход Донахью. Крастон наотрез отказался приехать. Дрейк согласился только при условии, что Донахью будет присутствовать, чтобы ответить на вопросы.

Три недели прошло с того времени, как Бароны взяли его в плен, — недели, за которые Рыжебородый сделал очень мало. Он лишь удовлетворял свои различные желания. Наконец, под настоятельным нажимом Страмма, он занялся подготовкой армии.

Процесс подготовки оказался относительно прост. Страмм, Пович и Рислер — каждый выделил ему по две сотни солдат. Рыжебородый выстроил их в линию, быстренько прогулялся туда-сюда вдоль строя и заявил, что готов к битве. После этого Пович устроил встречу Баронов.

Дрейк вошел в огромный зал замка Повича, только когда Страмм и Донахью уже появились.

— Что сказал Крастон? — спросил Страмм, опустившись на подоконник.

— Ничего, — ответил Пович, зажигая свою неизменную трубку. — Боюсь, он в самом деле не явится на это представление.

— Не велика потеря, — заявил Рыжебородый, полусидя, полулежа на огромном деревянном кресле. — Я не понимаю, почему ты настаиваешь, чтобы он присоединился к нам, — прибавил он, приветствуя Дрейка непристойным жестом.

— Попридержи язык, Урод! — отрезал Дрейк.

Донахью засмеялся и потянулся за кубком вина. Он осушил его, вытер несколько заблудившихся капель с бороды и повернулся к Повичу.

— Так о чем будет речь? — неожиданно требовательным голосом спросил он.

— О приближающейся войне с Гаретом Колом, — ответил Пович.

— Мы готовы, — усмехнулся Рыжебородый.

— Отлично, — заметил Рислер. — Когда ты начнешь тренировать людей?

— Тренировать их? Мы готовы сражаться прямо сейчас! — таким был ответ Донахью.

— Но без сомнения ты должен выработать какую-то стратегию! — запротестовал Пович, шепелявя заметнее, чем обычно. — Ты же не собираешься просто вломиться в Метро, понадеявшись на лучшее!

— Да, у меня есть стратегия, — спокойно ответил Донахью. — Моя стратегия — убить Гарета Кола.

— И это все? — недоверчиво спросил Пович.

— Это все, что вы должны знать, — уточнил Рыжебородый, подойдя к Страмму и забрав у него его кубок с вином.

— Элстон, — сказал старый Барон, — я думаю, нам лучше подробно обсудить эту важную деталь. Когда я проголосовал за тебя и Джеральда, у меня сложилось впечатление, что мы обсудим план нападения, сможем посоветоваться и внести разумные предложения.

— Никто не будет мною командовать! — очень важно заявил Донахью.

— Никто и не пытается это делать, — равнодушно сказал Рислер. — Все мы хотим знать, как ты собираешься разгромить Кола.

— А через две секунды после того как я скажу тебе, Дрейк, ты пустишь стрелу мне в сердце, — ответил Донахью.

— Почему ты уверен, что я не сделаю чего-нибудь другого? — спросил Дрейк, впервые подав голос.

— Перво-наперво, — сказал Рыжебородый, — никто, кроме меня, не знает, как сражаться с Гаретом Колом. И второе, у тебя кишка тонка убивать Летунов.

Дрейк покраснел и положил руку на рукоять меча.

— Убери руку, или это будет последний меч, который ты обнажишь! — проворчал Рыжебородый, глядя на него.

— Попридержи язык, Урод! — прорычал Дрейк. Рука его не двигалась.

— К Рету вас обоих!

— Успокойся, Майкл, — сказал Пович. — Не давай ему завести тебя. Это всего лишь его обычная манера разговора.

— Тогда его нужно поучить манерам, — сказал Дрейк.

— Если даже меня кто-то и поучит, — взревел Донахью, — то не тот человек, у которого кишка тонка сражаться с Гаретом Колом!

Страмм внимательно наблюдал за Донахью и Дрейком, готовый встрять, если потребуется. Наконец он решил, что пора, и шагнул к Донахью, собираясь взять Рыжебородого за руку и оттащить его от Дрейка.

Мгновением позже он лежал на спине, захлебываясь теплой, соленой кровью, в то время как три его зуба оказались выбиты.

— Держись подальше, Норман! — проорал Донахью.

— Кто-нибудь дайте ему меч, — сказал Дрейк, обнажив клинок.

— Мне не нужно оружие, чтобы сражаться с Норманами! — взревел Донахью.

— Я помню то, что ты говорил раньше, Урод, — ответил Дрейк с холодной улыбкой на губах.

Рыжебородый наклонил голову и бросился на молодого Барона, словно бык. Дрейк сделал шаг в сторону, вытянул меч и зацепил им руку Донахью. Рыжебородый почувствовал, как стальное острие разорвало его кожу. Он метнулся в сторону, и меч, пропахав борозду по всей длине руки Урода, вылетел из руки Дрейка и, громко зазвенев, упал на пол.

Донахью повернулся к Дрейку и, скривившись, выдал поток проклятий. Потом Рыжебородый вытянул огромную руку, сжал шею Барона, оторвал его от земли и впился другой рукой в лицо Дрейка. Когда он убрал руку, от носа Дрейка ничего не осталось, кроме бесформенной массы раздавленного окровавленного хряща.

Дрейк слабо сопротивлялся, пытаясь высвободиться из захвата Донахью. Рыжебородый освободил его на мгновение, но тут же обхватил его тело могучими руками и сжал его. Дрейк слабо помахал руками, потом неожиданно напрягся. Раздался громкий треск, и Донахью отшвырнул труп на пол, ворча от отвращения. Даже Люди, скрученные спазмами смерти, не выглядели так уродливо, как труп Дрейка.

Рыжебородый вызывающе посмотрел на оставшихся Баронов, приготовившись к их атаке. Но Пович и Рислер лишь молча посмотрели на то, что недавно было Майклом Дрейком. Страмм с трудом поднялся. В руке у него был меч.

— Я бы советовал тебе стоять там, где стоишь, — сказал он Донахью. — Могу уверить, что меня ты так легко не прикончишь.

Что-то подсказало Донахью, что Барон говорит правду и будет опасным противником, даже если Рыжебородый завладеет мечом Майкла Дрейка. Поэтому Урод сделал так, как Страмм сказал ему. Напрягшись, он замер, ожидая, что случится дальше.

— Ну, джентльмены, — продолжал Страмм, не сводя глаз с Донахью, — теперь мы, кажется, столкнулись с другой проблемой.

— Говорю: убить его! — горячо объявил Рислер. — Эндрю и Майкл были правы… мы должны были уничтожить его в тот самый миг, как схватили!

— Чепуха! — резко заявил Страмм. — Донахью по-прежнему наша единственная надежда победить Гарета Кола. И на тот случай, если ты забыл: Майкл достал оружие первым. Урод сражался голыми руками.

— Правда, — удивился Пович. — Но ты понимаешь, что это значит, Элстон?

— Возможно, — ответил Страмм. — Но я предлагаю, чтобы мы отложили суд до тех пор, пока не вернемся из Метро. Тогда мы сможем вынести решение.

— Решение о чем? — спросил Рыжебородый.

— Ты поставил нас в неловкое положение, — объяснил Страмм. — Согласно нашим законам, любой человек, кто убьет бездетного Барона в честном сражении, получает добытое в битве.

— Что это означает?

— Это означает, что ты можешь получить все его привилегии и владения. Однако твое положение в лучшем случае очень странное, — Страмм сделал паузу, а потом повернулся к Рислеру и Повичу: — Я предлагаю посмотреть, как он поведет себя в битве против Кола, прежде чем выносить решение относительно этого случая.

— Согласен, — сказал Пович. Потом, повернувшись к Донахью, добавил: — Ведь ты на самом деле не хотел убивать его.

— Я не слышал ничего о том, чтобы кто-то говорил ему не убивать меня! — фыркнул Рыжебородый. Он наступил на труп, словно его и не было, и принялся искать другую чашу с вином. Неожиданно он усмехнулся. — Так я завладел тем, что имел он? У него была жена?

— Заткнись! — раздраженно приказал Уроду Страмм.

— Я взгляну на нее, после того как прикончу Гарета, — объявил Донахью.

— Что мы станем делать с Майклом? — спросил Рислер, словно загипнотизированный глядя на перекрученное тело.

— Пусть гниет в земле, потому что все, чем я могу еще его напутствовать, — проклятье, — заявил Рыжебородый, осушил кубок и вышел из зала.

Глава 8

Это были скучные похороны. Долгие, скучные, наполненные помпезностью и церемониальностью. Один за другим Бароны говорили над могилой; все, кроме Рислера, были красноречивы. Донахью то ли был раздражен, то ли просто игнорировал происходящее. Страмм все время внимательно наблюдал за Уродом, боясь, как бы не случилось повторного несчастья и у землекопов, роющих могилы, снова не появилась работа.

Пович говорил бесконечно, оплакивал своего зятя часа три, с легкостью повторяя дважды или даже трижды одно и то же, и церемония продлилась бы еще дольше, если бы милосердная природа не решилась заявить о себе громом, молниями и дождем, которые в конце концов заглушили речь старика и разогнали плакальщиков по домам.

Рыжебородый сопровождал трех объединившихся Баронов (Крастон, не выдержав, уехал намного раньше, так и не дождавшись, когда старик Пович закончит говорить) в замок Повича. Даже варвар Донахью удивленно вытаращился при виде яркой зелени, обрамляющей самое старое и великолепное из поместий Баронов. Куда бы Донахью ни посмотрел, он видел лишь яркие клумбы цветов любых вообразимых форм и цвета. Два десятка аккуратно выложенных камнями дорожек вились среди них. Местами их затеняли огромные цветущие кусты. Землю устилали экзотические мхи и лишайники, сверкавшие каплями недавно прошедшего дождя.

Интерьер замка, выдержанный в стиле неброской роскоши, выглядел таким же простым, как и в обители Рислера, но при близком рассмотрении оказался уникальным и самобытным. Однако простота была отличительным признаком здания и его обстановки, точно так же как и самого Повича. Необычная мебель, заботливо украшенная резьбой, была из самого лучшего дерева, но сделана просто, для того чтобы быть удобной. Ни один предмет не нарушал гармонию. Даже массивный стол в обширном обеденном зале не выделялся на общем фоне. Пович оказался единственным Бароном кроме Крастона, кто установил в своем доме сложную водопроводную систему. Каждая комната имела собственную ванну и уборную. Твердые облицовочные панели стен покрывали барельефы, но только небольшая часть их изображала сражающихся Нормалов, а в большинстве своем — пасторальные сцены и ландшафты, большая часть которых как две капли воды походила на сады Повича. Даже слуги соответствовали атмосфере старого дома. Страмм не держал слуг, у Дрейка слуг заменяли старые воины, а обитель Крастона никто не видел. Только Рислер и Пович имели слуг, соответствовавших смыслу этого слова, но слуги Рислера всегда казались больше рабочими. Противоположное впечатление производили мужчины и женщины, суетившиеся в обители Алдана Повича.

Гости остановились в библиотеке — огромной комнате, наполненной до потолка книжными полками и ларцами, хотя фактически тут содержалось, в самом лучшем случае, книг пятьдесят. Литература всегда была в большом почете, но с давних пор только Страмм и Крастон выказывали к ней реальный интерес. Пович и другие не чувствовали дискомфорта в своих огромных, но пустых библиотеках.

— Которая из присутствовавших вдова Дрейка? — спросил Рыжебородый, как только слуга Повича закрыл за ними дверь.

— Никто не требует от тебя хорошего воспитания, Урод, — с отвращением сказал Страмм, — но ты можешь, по крайней мере, из вежливости держать рот на замке, пока тело Дрейка не остыло.

— Но не холодным же телом Дрейка я интересуюсь, — хохотнул Донахью. — Его женушка должна быть еще теплой!

— Еще одно замечание, вроде этого, и я за себя не ручаюсь! — фыркнул Рислер.

— Только попробуй, — зловеще предупредил Донахью.

— Заткнись, Урод! — приказал Страмм. — Я не стану охранять твою жизнь, если ты будешь убивать Нормалов. Побереги свою жажду крови для Гарета Кола. Тебе она, возможно, понадобится, чтобы заставить Кола хорошенько попотеть, прежде чем ты его убьешь.

Слова Страмма произвели должный эффект на Рыжебородого, как Барон и надеялся. Донахью немедленно замолчал, внимательно глядя на свои ладони, сжимая и разжимая кулаки. Простое упоминание имени Кола приводило Урода в ярость, и Страмм пользовался этим, когда чувствовал необходимость. Всякий раз это срабатывало.

— Поговорим об убийстве Кола, — сказал Пович, разжигая трубку, — сейчас самое подходящее время определиться с нашими планами.

— Как хотите, — пожал плечами Страмм.

— Ты хочешь устроить вторжение в Метро, я так понимаю?

— Конечно. Смерть Майкла ничего не изменила.

— Ничего не изменила? — недоверчиво повторил Пович. — Ради бога, Элстон, ты просишь нас отдать наших лучших солдат твари, которая убила Барона!

— Совершенно верно, Майкла тоже об этом просили. Я хотел, чтобы он остался жив, но он сам напросился.

— Будьте вы прокляты, он — прав! — глядя в потолок, сказал Рыжебородый.

— Но, Элстон…

— Послушай, Алдан, — сказал Страмм. — Успех или провал нашего рейда зависит от способности Донахью пробиться через физические и психологические линии обороны Кола и того, сможет ли Рыжебородый уничтожить его. Я не вижу, почему смерть Майкла должна увеличить или уменьшить наши шансы. Если Донахью смог бы одержать победу неделю назад, он сможет и сейчас; а если нет, то я сомневаюсь, что смерть Майкла увеличила его силы и поможет ему в деле убийства Кола.

— Я знаю все это, — запротестовал Пович. — Только я не думаю, что наши люди последуют за ним в Метро. Я сомневался и раньше, а теперь после убийства Майкла я в этом уверен.

— Мы пойдем с ним, — сказал Страмм. — Ведь твои люди пойдут за тобой.

— Я так и предполагал, — недовольно пробормотал Пович.

— Ну, я могу гарантировать, что мои люди за мной пойдут, — сказал Рислер.

— Пока они будут получать приказы от меня, мне все равно, за кем они станут следовать, — воскликнул Рыжебородый.

— Мы еще ничего не решили, — осадил Урода Рислер.

— Я обещаю, что они выполнят любой разумный приказ, который ты отдашь, — сказал Страмм. — Если же твое понимание разумности приказов значительно отличается от наших, мы сымпровизируем.

— Ты думаешь, нам стоит предпринять еще одну попытку уговорить Эндрю, чтобы он присоединился к нам? — спросил старик между затяжками трубки, которая у него постоянно гасла в этот день, и Страмм с любопытством посмотрел в его сторону.

— Слишком жирно будет, — фыркнул Рислер, подойдя к ряду книг, взяв одну из них с полки и с отсутствующим видом полистав ее.

— Я склонен согласиться с Джеральдом, — сказал Страмм. — Очень сильно сомневаюсь, что Эндрю присоединится к нам.

— Кому нужен этот слепец? — спросил Донахью. — Он только под ногами будет мешаться.

— Что нам нужно, так это символ единства Баронов, — раздраженно сказал Пович. — Хотя не могу представить, как кто-то вроде тебя может это понять.

Донахью внимательно посмотрел на старика, но ничего не сказал. Когда стало очевидно, что наступившая тишина нарушена не будет, он отвернулся от Баронов и начал мерить шагами мозаичный деревянный пол. Это помогло ему снять напряжение, потому что по натуре своей Рыжебородый был деятельным человеком, а теперь все чувства говорили ему, что движение — самый быстрый способ расслабить напряженные нервы и мускулы. Он сделал глубокий вдох. Комната пахла разными сортами дерева, и Донахью радовался этому так же, как Пович, любивший цветы, наслаждался цветочными ароматами. Донахью снова прошел мимо трех Баронов, потом подошел к окну и выглянул наружу. Цветы не были для него такой уж редкостью, но так как в Туннелях ничего не росло, Донахью видел цветы, только когда воевал. Он любил их запах, но изобилие яркого цвета било ему по глазам. Своей красотой цветы вызывали в Донахью не удивление, а простое детское удовольствие от того, что он нашел множество красивых штучек, приковывающих его внимание. Наконец, оторвав взгляд от цветов, Донахью повернулся к Баронам. Рислер с глупым видом перелистывал другую книгу, Пович занялся своей трубкой, которая постоянно гасла, а Страмм с любопытством смотрел на Рыжебородого.

— Если ты еще не до конца справился со вспышкой гнева, то, наверное, ты с удовольствием проводишь меня назад в мой замок на обед, — сказал Страмм.

— Обед? — повторил Рыжебородый. — А что потом?

— Ты голоден?

— Да.

— Тогда какая разница? С другой стороны, я не верю, что наша дискуссия приведет к какому-нибудь плодотворному решению.

— По крайней мере ты еще поговоришь с Эндрю? — спросил Пович.

— Почему я? — ответил Страмм. — Я и Крастон не такие уж близкие друзья. Если честно, я мог бы даже сказать, что мы держимся друг от друга на определенном расстоянии.

— Это лишь подчеркивает то, что говорить должен ты, — сказал Пович. — Если заговоришь ты, Эндрю будет знать, что это не просто жест, а серьезное предложение примирить наши разногласия.

— Все верно, — вздохнул Страмм. — Не то чтобы я чего-то добьюсь, но сделаю это из уважения к тебе, Алдан.

Он и Донахью встали и отправились в шестимильную прогулку к замку Страмма. Бароны часто разъезжали на лошадях (или, скорее, на тех животных, в которых превратились лошади) или нанимали своего рода рикш для путешествий между поместьями, но Страмм предпочитал пешие прогулки, и в Донахью, как ни в ком другом, он нашел великолепного спутника для таких развлечений.

Они молча и быстро шли по дороге. Редкие сломанные плиты бетона выглядывали из грязи, но большая часть древней дороги была неотличима от бессчетных тропинок, окружающих владения Страмма. По пути им не попалось ни одной резиденции, так как все Бароны, кроме Крастона, жили на ободе Ступицы, но то тут, то там виднелись следы древних поселений: фундаменты, древние сточные трубы, и только миновав границу имения Повича — простые каменные очаги и дымоходы — все, что осталось от домов, которые существовали сотни лет назад.

После того как они прошли около трех миль, Донахью повернулся к своему спутнику и неожиданно спросил: — Почему, Рет возьми, есть такие, кто повинуется слепому человеку?

— Я надеюсь, что не этот вопрос беспокоит тебя все время, — улыбнулся Страмм.

— Ты не ответил.

— Разве не ответил? Ну, как ты знаешь, Эндрю — Барон. Тут у нас нет человека, который один всеми бы командовал, как у вас ваш Гарет Кол или как в Спренгфилде — их Канцлер. Пять Баронов — сейчас четыре — всегда правили вместе. Это хорошо по многим причинам, потому что останавливает любого, стремящегося приобрести слишком большую силу и злоупотребить ей. Нет, мы не то чтобы не пытаемся приобрести силу, сам понимаешь, но не похоже, чтобы один из нас добился успеха в этих попытках.

— Что останавливает Человека от того, чтобы собрать самую сильную армию и взять то, что он хочет? — спросил Рыжебородый.

— Очень логичный вопрос. Ты удивляешь меня, Урод, — Страмм сделал паузу, потом продолжал: — Базис нашей политики основывается на методе вербовки наших армий. Каждый из нас может забрать в армию на три года каждого пятого мужчину, в течение которых мы должны платить ему и содержать его иждивенцев. Естественно, в каждый призыв все Люди, которых мы получаем в армию, совершенно определенно не военные, и в таком случае обстоятельства сильнее нас.

— Но опытный генерал может получить преимущество в битве, — запротестовал Донахью. — Я доказывал это много раз!

— В конкретной битве — да. Но в Ступице всегда нечетное число Баронов. Когда-то их было трое, а еще раньше — семь. Неважно, сколько. Самое важное, что Баронов — нечетное число, и невозможна такая битва, где один генерал мог бы что-то изменить.

— Что останавливает тебя от нападения, скажем, на Рислера? Это будет равный бой.

— Равный бой нельзя выиграть. Тому, кто выиграет, без сомнения, придется ассимилировать армию проигравшего и его собственность, а тогда остановить его будет трудно. С другой стороны, Эндрю и Алдан могут и не вмешаться, если начнется битва.

— А что, если они решат поддержать другую сторону?

— Тогда армия Дрейка станет решающим фактором, и та сторона, которую она выберет, выиграет. Из-за этого число Баронов должно уменьшиться до трех, если предположить, что ты или кто-нибудь еще вовремя не примет титул Майкла, и тогда мы снова окажемся в ситуации, когда ни один из Баронов не сможет победить двух других.

— А что останавливает Баронов от того, чтобы собраться вдвоем и напасть на третьего? — спросил Рыжебородый.

— Сознание того, что победа не стоит риска. От такого маневра никто не выиграет, но менее ловкий политический и военный игрок из пары потеряет все. Может, это выглядит слишком просто, чтобы быть практичным, и кажется слабым регулятором, но система проработала тысячу лет или около того, а прагматизм — окончательный тест для любой политической системы.

— Интересно, — заметил Донахью, совсем заскучавший от таких умных разговоров. — Как же это сработает в случае с Крастоном?

— Кажется, я немного увлекся. Извиняюсь. В любом случае необходимо, чтобы мы действовали по возможности вместе. Система, которую я только что описал, кажется рабочей, но это не значит, что она не прошла нескольких тестов и не была подтверждена кровью бессчетных тысяч воинов. Видишь ли, она не позволяет использовать силу для достижения цели, но, с другой стороны, не может остановить попытки этого добиться.

— Не могу уследить за мыслью…

— Я пытаюсь сказать, что, как только начнется битва, Эндрю Крастон останется единственным Бароном в Ступице. Он сможет полностью контролировать все законы, всю коммерцию и Людей… и те, коль так случится, вольются в его армию.

— И ты хочешь сказать, что ты и Пович думаете, что Крастон попытается захватить Ступицу, пока мы сражаемся с Гаретом? — удивился Рыжебородый.

— Возможно. Он ведь может, особенно если нас не будет достаточно долго и наши Люди засомневаются, не разбил ли нас Кол. А даже если Крастон и не попытается, его отказ участвовать в кампании расскажет всем о том, что между нами возникли серьезные разногласия. Среди Людей появятся различные клики, оказывающие внимание кому-то из нас, и если они обретут достаточную силу, то мы окажемся втянутыми в гражданскую войну, которой никто не хочет. — Он сделал паузу, довольный собой. Теперь если кто-то спросит Донахью, Рыжебородый даст правильный ответ.

— Тогда тебе лучше немного надавить на Крастона, — согласился Донахью. — Я тоже могу приложить руку, если ты хочешь.

— Ты имеешь в виду помочь кулаком, не так ли?

— Что-то в таком духе, — был ответ.

— Я думаю, что даже ты не станешь применять физическую силу по отношению к слепому, — сказал Страмм.

— Я слишком много ставлю на кон.

— Ты имеешь в виду Кола? Мне казалось, ты говорил, что можешь победить его с несколькими сотнями людей.

— Могу, — ответил Донахью. — Но я теперь Барон, как любой из вас. И я хочу быть уверенным, что мой замок, моя армия и моя женщина будут в целости и сохранности к тому времени, как я вернусь.

— Вся хитрость в том, чтобы вернуться, — заметил Страмм. — Надеюсь, ты применишь для этого все свои умственные способности.

— Об этом не беспокойся! — фыркнул Донахью. — Когда я доберусь до Гарета…

— Да, я знаю, — перебил его Страмм. — Ты задушишь его, или что-то в таком духе. Тем не менее вначале ты должен подобраться к нему, чтобы до него дотянуться.

— Я выполню свою часть работы! Ты только присмотри, чтоб этот Крастон не остался один.

— Я свое дело сделаю, — сказал Страмм, и сам удивляясь, как лжет с таким убеждением.

Глава 9

Комната была холодной и темной, и Страмм с трудом нашел дорогу к стулу. Он бывал тут раньше, когда здесь было лучшее освещение, и знал, что Крастон нарочно затемнил комнату, чтобы досадить ему. Когда его глаза приспособились к почти полному мраку, он с удивлением заметил длинные ряды древних книг, кипами сложенные вдоль стен. Отсутствие на них пыли подразумевало, что слепой Барон держит одного или даже нескольких слуг для того, чтобы те читали ему вслух каждый вечер.

Страмм откинулся назад и потянулся. Он и не предполагал, что Крастон ждет его здесь. Слепой Барон слишком любил политические игры. Он подождет, пока Страмм не начнет беспокоиться, и так рассчитает время своего прихода, чтобы появиться как раз после того, как настроение Страмма даст трещину и он перегорит. Страмм улыбнулся. В этом, в конце концов, не было ничего нового. С того дня, когда одна из огненных птиц Кола ослепила Крастона, самый молодой из Баронов посвятил всю свою жизнь политике в Ступице. Хитрой политике, будьте уверены, но эффективной. Крастон всегда был разумным, а потеря зрения, казалось, намного усилила его дедукцию. «Возможно, ему больше нечего делать в мире, лишенном солнца, — размышлял Страмм. — И по этой причине Эндрю Крастон отточил свой разум и инстинкты до остроты бритвы».

Страмм не смог побороть усмешку, когда вспомнил, как Крастон впервые продемонстрировал свою политическую проницательность перед Советом. Страмм тогда пытался давить на других Баронов, говоря о необходимости введения тарифов на различные сельскохозяйственные товары, импортируемые из соседних городов Нормалов, поскольку из-за этого часто падали цены на местный товар. Крастон, руководствуясь собственными мотивами (возможно, он вкладывал в это свои деньги), был против налога. Три других Барона находились в нерешительности, но, подумав, поддержали позицию Страмма, в первую очередь, из-за молодости Крастона и его предположительной неопытности. Крастон уяснил это за несколько минут, и, позволив Страмму убедить себя, в конце рассуждал о тарифе Страмма страстно и нелогично. Он оставил так много пробелов в своих рассуждениях, что, когда пришло время голосования, Рислер, Пович и Дрейк высказались против тарифа, а Страмм и Крастон согласились с ними, заинтересованные в том единодушии, которое искал Пович. Никто кроме Страмма не заметил, что Крастон манипулировал Советом точно так, как замыслил. В тот день Страмм понял, что рано или поздно слепой Барон станет могущественной силой, противостоящей Совету.

Страмм уже начал беспокоиться и решил попрактиковаться в играх Крастона. Медленно пройдясь по комнате, Страмм передвинул стулья, бокалы, столики лишь на какую-то долю градуса так, чтобы доставить неудобство слепому Барону. Потом, удовлетворившись, он сел на жесткий, деревянный стул, сложил руки на груди и стал ждать. Наконец, когда он решил, что прошло уже с полчаса, он услышал приближающиеся шаги.

— Элстон? — донесся из коридора голос Крастона.

— Здесь, — сказал Страмм, начиная подниматься, чтобы приветствовать хозяина, но потом, подумав, остался сидеть.

— Я извиняюсь за то, что заставил тебя ждать, — сказал Крастон, закрывая за собой дверь. — Что я могу для тебя сделать?

— Ничего, — ответил Страмм, наблюдая, как слепой Барон пробирался к другому стулу.

— Ничего? — повторил Крастон смущенным голосом. — Так, значит, ты пришел снова попытаться заполучить мою армию для нападения на логово колдуна, согласно твоему безумному плану?

— Это как раз то, зачем я здесь, — признался Страмм. — Однако, как я вижу, ты едва ли отнесешься ко мне с благосклонностью. Я пришел, чтобы помочь тебе.

— Интересно, — сказал Крастон, ощупью отыскивая бутылку ликера, — слышать, как добровольная гибель армии может принести какое-то преимущество, — он удовлетворенно улыбнулся, когда его руки наконец нашли бутыль. Затем таким же образом он стал искать бокал и наполнил его, не пролив ни капли.

— Никто не просит вас приносить в жертву свою армию, — терпеливо начал Страмм. — Вам нужно лишь послать две сотни людей в качестве поддержки.

— В качестве, будь все проклято! — фыркнул Крастон. — Не думаете же вы, будто я не знаю о том, что никто не пошлет больше двух сотен?

~ Я имею в виду то, — спокойно продолжал Страмм, — что ваших людей, вместе с отрядами других Баронов, будет достаточно для того, чтобы разгромить Кола, если в самом деле его можно разгромить. Наш единственный шанс на успех связан с Донахью и тем, что он знает (или думает, что знает) о слабостях Кола.

~ Тогда зачем вообще кого-то посылать? — требовательно спросил Крастон. — Почему не послать одного Донахью? Или он знает ответ, или не знает. Если знает, то выиграет без всякой помощи, а если не знает, посылайте хоть в два раза больше солдат, и из этого, черт возьми, не выйдет ничего хорошего.

— Я согласен с тобой в том, что в борьбе против самого Кола армия значения иметь не будет, — сказал Страмм, — но если Кол вышлет вперед своих Уродов, тогда Донахью нужна будет защита. И мы сможем доставить его как можно ближе к Колу, что бы он там ни задумал.

— Выпей, Элстон, — неожиданно сказал Крастон, протягивая Страмму высокий бокал с ликером. — Хорош?

— Да. Очень. Из чего он сделан?

— Перебродившие яблоки. Звучит отвратительно, — усмехнулся Крастон. — Плюс немного лимонной кожуры и еще несколько других компонентов. Я думаю производить его в большом количестве и заработать на этом.

— Ты разве не пытаешься сменить тему разговора? — спросил Страмм, сделав еще один маленький глоток варева.

— Не совсем, — ответил Крастон. — На самом деле, я только делаю разговор таким, чтоб ты захотел открыто поговорить о деле.

— Я считаю, что так и делаю.

— Тогда начнем, Элстон, — раздраженно заговорил слепой Барон. — Можем мы перестать в игры играть?

— Эндрю Крастон отказывается хитрить? — насмешливо сказал Страмм. — Я в это не верю.

— Зачем ты на самом деле пришел сюда, Элстон? — резко спросил Крастон.

— Потому что я сказал Алдану и Джеральду, что сам сделаю последнюю попытку воссоединить Совет.

— Меня не волнует, что ты сказал им. Я хочу правды.

— У тебя отсутствует здравый смысл, Эндрю.

— Я думаю, что он есть, — ответил Крастон, сделав еще один маленький глоток из прозрачного бокала. — Элстон, давай выложим наши карты на стол, ладно?

— Начинай, — предложил Страмм. По его развалившейся позе не было заметно, как он моментально мысленно напрягся.

— Во-первых, я ничуть не сожалею по поводу того, что Урод убил Майкла Дрейка. Тот вынудил Донахью, и теперь у каждого из нас будет больше силы и земли.

— Если Донахью не оставит их себе, — заметил Страмм.

— Он не захочет, — сказал Крастон. — Я представлял себе, что ты понимаешь это, не так ли, Элстон? Уверен, что ты не собираешься оставлять его в живых после атаки на царство Кола?

— Абсолютно точно, Эндрю, — заговорил Страмм. — Именно так я и собирался сделать. Если Донахью ошибается в том, что может уничтожить Кола, то как мне кажется, Кол или Уроды разберутся с ним. Если, с другой стороны, Рыжебородый в самом деле сможет убить Гарета Кола, тогда я сильно сомневаюсь, что наши Люди смогут уничтожить его, даже если я прикажу это сделать.

— Лично я считаю, что он такой же Нормал, как ты или я, — заявил Крастон.

— Склонен согласиться с тобой, — сказал Страмм. — В конце концов, я не заметил у него никакой силы. Однако невозможно отрицать, что у него есть шансы свернуть Гарета Кола.

— В чем тут выгода для тебя лично? — спросил Крастон.

— Боюсь, я не совсем понимаю тебя.

— Смотри, Элстон, — сказал Крастон. — Я думаю, мы искренни друг с другом. Дрейк мертв, Рислер — дурак, а в Повиче нет ничего кроме жира и табака. Гарет Кол не представляет для нас непосредственной угрозы, и ты, однако, берешь Рислера и Повича с собой сражаться с Гаретом. Почему? Твоя цель в том, чтобы после битвы, кроме тебя и меня, не осталось других Баронов?

— И такое возможно, — признал Страмм, — но я ничего подобного не планирую.

— Ты достаточно умен, чтобы понимать, что ты и я — единственные Бароны, которые тут чего-то стоят, — упорствовал Крастон.

— Если ты придерживаешься такого мнения, да, я понимаю это. Если честно, я часто удивлялся, почему ты не пошлешь ко мне наемных убийц или не попытаешься вместе со мной устроить заговор.

— Обе эти мысли приходили мне в голову, — ответил Крастон с улыбкой. — Но они совершенно неприемлемы. Я очень сомневаюсь, что ты окажешься в такой ситуации, что тебя можно будет убить, или даже если тебя убьют, то с места твоего убийства не протянется след ко мне. Что же до заговора между нами, я не сомневаюсь, что он бы сработал, но тогда ты остался бы единственным Человеком, которого я считаю равным себе в таких вещах, и я не смог бы тебе доверять. Между прочим, это не подразумевает, что я не захочу, при известных обстоятельствах, свергнуть Совет Баронов. Я сделаю это, но тогда, когда наступит благоприятное для меня время, и стану действовать по собственному усмотрению. Это удивляет тебя?

— Не совсем, — ответил Страмм. — На самом деле, я удивлен, что твои рассуждения в этом направлении еще не претворены в жизнь.

— А теперь, если правила игры не изменились, почему ты в самом деле пришел сюда? Определенно ты знал, что я не дам ни согласия, ни армии на твою несчастную кампанию.

— Я пришел услышать это от тебя, — сказал Страмм. — Я не сомневался, что ты откажешься помочь нам. Меня просто интересовало, почему ты отказываешься.

— Боишься, что я заграбастаю все Баронства, пока вы воюете с Уродами? — усмехнулся Крастон.

— Такое тоже возможно, — сказал Страмм. — Так же как союз с Гаретом Колом.

— Я стану помогать Человеку, который ослепил меня? — засмеялся Крастон. — Перестань, Элстон.

— Это только предположение, — ответил Страмм. — Я уверен, что могу выдвинуть и другие…

— Поспеши, ведь ты хочешь поскорее закончить неприятный разговор? Я же слишком занят, чтобы тратить время на догадки и предположения.

— Все правильно, — сказал Страмм неожиданно очень беззаботно. — Давай подойдем к моим гипотезам с другой стороны. Ты знаешь, Майкл рано или поздно все равно сцепился бы с Донахью, и, делая так, он понимал, что Донахью убьет его.

— Продолжай.

— Ты считаешь, что из-за смерти Майкла, особенно после того как он сам на нее напросился, мы стали слишком неповоротливой компанией, чтобы атаковать логово колдуна и вернуться. В сущности разумный человек, ты сомневаешься, что можно достичь соглашения, которое я предлагаю, именно из-за того, что Донахью не Урод или, по крайней мере, не обладает достаточной силой, чтобы представлять опасность для Кола. Поэтому ты считаешь, что наша битва будет проиграна, а это сделает тебя, ничего не меняя, самым могущественным человеком в Ступице. И, я могу прибавить, командующим основной частью наших армий.

— Очень хорошо, Элстон, — заметил Крастон. — В самом деле очень логично.

— Очень просто, — сказал Страмм. — Так как план этот очевиден, как дважды два.

— И ничего похожего на такой план нет ни у Алдана, ни у Джеральда, — засмеялся Крастон. — И даже я, несмотря на то что он очевиден как дважды два, долго не мог разглядеть его.

— Хорошо, — сказал Страмм, поднимаясь. — Я не стану больше отвлекать тебя от твоих дел. Я только хотел удостовериться, правильно ли я думаю.

— Минутку! — воскликнул Крастон, тоже поднимаясь.

— Да? — спросил Страмм, повернувшись к нему.

Крастон широким шагом прошел через комнату к двери. Его шаги были уверенными, его поведение — поведением зрячего человека. Уже у двери, он повернулся к Страмму. Крастон казался совершенно расслабленным, однако Страмм видел, как дрожат мускулы у него на шее, словно Крастон готовился защищать свою позицию у двери любой ценой.

— Конечно, ты понимаешь, что мы не закончили, — наконец заговорил слепой Барон. — Фактически, мы пока только на полпути. Ты можешь стоять или сесть, как хочешь. Лично я хотел бы присесть. Ты можешь не спешить и устроиться удобно, так как я верю: ты пришел, чтобы погостить у меня чуть подольше.

Крастон отошел от двери и сел на стул с жесткой спинкой.

— Все в порядке, Эндрю. Что дальше?

— Теперь мы попробуем вычислить, почему после всего того, что ты сказал (а это правда), ты собираешься напасть на Гарета Кола.

Страмм откинулся назад и скрестил руки на узкой груди.

— Ты вычислил это, Эндрю, — сказал он. — Я уже понял.

— Очевидно, ты надеешься на победу, — сказал Крастон. — Даже если у тебя отсутствует чувство самосохранения, ты никогда не дашь всем Баронствам попасть в мои руки. Также совершенно очевидно, что армия в шестьсот человек не имеет никаких шансов разгромить чудовищ и Уродов Кола. Ни ты, ни Алдан и Джеральд — ни один из вас не обладает достаточной смелостью или смекалкой, чтобы выиграть битву. Тем не менее вы рассчитываете на ненависть Донахью к Колу.

— Достаточно разумно, — заметил Страмм, хлопнув в ладоши и наблюдая за выражением лица Крастона, когда раздался неожиданный звук. — А теперь, после того как ты узнал мои планы, думаю, я могу покинуть тебя.

— Не совсем так, Элстон, — продолжал Крастон. — Это может вычислить любой ребенок. Я же хочу узнать, почему ты веришь, что Донахью может уничтожить Кола.

— Я не уверен в том, что он может, — ответил Страмм.

Крастон на мгновение прикрыл веками невидящие глаза, а потом продолжал:

— Верю тебе, Элстон. Очевидно, если бы Донахью был уверен, что уничтожит Кола, он сделал бы это давным-давно… или дело в том, что он не желает убивать Кола, а тогда он и сейчас служит ему.

— Вполне возможно, — согласился Страмм.

— Тогда почему ты рискуешь жизнью, очень легко отказываешься от нее, отправляясь на битву с Колом?

— Может быть, я лишь рассматриваю альтернативы, — сказал Страмм. — Что, если Донахью разгромит Кола без моей помощи? Где я окажусь тогда?

— Во многом в том же положении, что и сейчас, — ответил Крастон. — Незавидная возможность. Нет, ты слишком умен, чтобы рисковать без хорошей на то причины.

— Может, я всего лишь патриот.

— По этой причине? Твое положение со смертью Кола значительно не улучшится. Ведь сам Кол никогда не покидал своей цитадели. Если бы мы не атаковали Метро, то, возможно, всегда жили бы в мире.

— До тех пор, пока Кол не решил бы, что его армия Уродов достаточно сильна, — сказал Страмм.

— Черт возьми! — взорвался Крастон. — Он в них не нуждается. Разве не ты говорил мне, что он появился в камере Донахью?

— Всего лишь одна из его огненных птиц.

— А камера была максимально безопасной. Нет, Элстон, я боюсь, что тебе придется придумать другую историю.

— Не мне, Эндрю, — с улыбкой сказал Страмм. — Я знаю, почему я делаю. Если ты хочешь понять это, ты должен восстановить всю историю.

— Думаю, если ты подождешь минуту или две, я так и сделаю.

— Каким образом?

— Отброшу все лишнее, — сказал Крастон. — Использую дедукцию отрицания. Для начала, боюсь, я говорил о патриотизме как о возможной причине твоих действий. Нет человека, обладающего таким, как у тебя, разумом и политической силой, который может быть столь слепо патриотичен, хотя тебе и хотелось бы, чтобы в это поверили окружающие. И так как (как я уже упоминал) Кол не нуждается в Уродах для того, чтоб проникнуть через нашу оборону, я вычеркиваю «целесообразность с военной точки зрения» из списка. Ты не совсем уверен, что Донахью сможет сделать то, что он сказал, и, значит, ты не просто хочешь примкнуть к победившей стороне с определенной целью. Так как жизнь и смерть Кола мало значат для тебя, это тоже можно вычеркнуть.

— Очень логично, — заметил Страмм. — Кажется, ты отбросил все возможные причины моего поведения.

— Не совсем, — ответил Крастон. — Думаю, ключевое слово, которое я использовал, было «риск». И это есть как раз оно — «риск». Эксцентричность этой кампании непропорционально большая для Человека вашего положения; следовательно, награды могут быть как велики, так и неожиданны.

— Ты болтаешь бесконечно, — с раздражением сказал Страмм.

— Потерпи еще немного, Элстон, я почти закончил. Давай подумаем вместе и попытаемся представить, из-за чего тебе выгодно будет рисковать жизнью.

— Говори прямо.

— Я скажу. Очевидно, ты должен чувствовать, что Донахью может победить Кола. С другой стороны, это не более чем самоубийство, и я не могу поверить, что ты склонен ставить свою жизнь на кон просто так. Если же выиграет Донахью, что это принесет тебе и что не получат остальные Бароны?

— Просвети меня, — попросил Страмм.

— Должен ли я? Я считаю, что это до боли очевидно. Ты, без сомнения, договоришься с Донахью или еще каким-то образом окажешь влияние на него, чтобы он таки победил Кола, и между вами — союз окончательный. Рыжебородый оставит тебя править Ступицей, в то время как ты отдашь ему… — Крастон сделал паузу, почесав голову.

— Да, Эндрю? В то время как я отдам ему, что?

— Я не уверен… но я представляю себе, что и эта часть твоего плана скоро откроется.

— Нет, потому что твоя логика ошибочна. Я думаю, очевидно, что, если Донахью мог бы победить Кола, ему не нужен был ни я, ни кто-то другой. Фактически, мы просто поменяем рационального супермена на иррационального.

— Правда, — задумчиво сказал Крастон. — Тогда может быть единственная альтернатива: ты собираешься убить Донахью, когда он уничтожит Кола.

— Конечно. Ты знаешь, Эндрю, иногда, я удивляюсь путям, которыми ты подходишь к правде, настолько они кружные.

— Но этого недостаточно, — упорствовал Крастон. — Очевидно, ты уверен в смерти обоих — и Кола, и Донахью… но это — желания и остальных из нас. В этом нет личного, нет персонального выигрыша для тебя.

— Ты разочаровал меня, Эндрю. Ты сразу понял, что я не стану рисковать жизнью, если это будет выгодно тебе так же, как мне, и оказался не в состоянии проследовать по собственной цепочке рассуждений.

— Вздор! Ты как открытая книга, Элстон. Если тебе удастся убить обоих — Кола и Донахью, ты, без сомнения, сможешь убедить Повича и Рислера свергнуть меня, так как я единственный из Баронов, кто возражает тебе. Пович — старик, который и так скоро умрет, Рислер — дурак, а умри Донахью, Алата согласится со всем, что ты предложишь.

— Так вот в чем суть, — печально сказал Страмм.

— Твой план не сработает, и ты знаешь это.

— Мне хочется знать, почему ты считаешь, что все случится именно так?

— Перво-наперво, ставлю тысячу к одному, утверждая, что ты не выживешь. Совсем не похоже на то, что Донахью сможет убить Кола, а если он и сделает это, не верится, что после этого ты сможешь убить его. Если даже тебе все это удастся устроить, могу уверить тебя, я приготовлюсь и смогу сохранить свое Баронство, что бы ты там ни выкинул.

— Об этом тебе нечего беспокоиться, — заметил Страмм.

— Я ожидал, что ты станешь мне врать.

— Я не сказал ни слова лжи. Это ты строил предположения, а не я.

— Увы, я мог где-то и просчитаться. Если твоя единственная цель — власть, то тебе все равно не удастся в одиночестве править Ступицей! Более того, я должен добавить, что мои гипотезы только отчасти верны.

— Ну, — с легкостью сказал Страмм. — Лучше хоть что-то, чем ничего.

— Ты в замешательстве, — заявил Крастон. — Ты пришел сюда явно для того, чтобы уговорить меня следовать за тобой, однако ты не имел представления о самом простом аргументе, фактически, ты сделал все, что в твоих силах, для того, чтобы я не поддерживал тебя. Почему?

— Боюсь, ты стал фигурой, которая ставит себя вне Совета Баронов. Скажи, что я должен ответить остальным? Ты поможешь нам или собираешься сидеть здесь и ничего не делать?

— Конечно, я останусь здесь, — сказал Крастон. — Вы все будете убиты, и потом мотивация ваших действий станет вопросом совершенно академическим.

— Возможно, — согласился Страмм. Он подошел к двери и мягко отодвинул Крастона в сторону. — Но не рассчитывай на это.

Глава 10

Страмм устал.

За последние два дня он прошагал добрую сотню миль и верил: единственное, что удерживало его на ногах, — отвращение при мысли о том, что придется спасовать перед Донахью. Страмм вытер пот со лба и посмотрел на шагающего впереди Урода. Однако Рыжебородый не выказывал признаков усталости, хотя было очевидно: по крайней мере половина из шести сотен солдат его армии с радостью рухнула бы на землю и отказалась бы маршировать дальше, если бы у них только возникла мысль, что это им сойдет с рук.

Армия достигла входа в старый Голландский туннель, и Страмм стал мысленно перебирать планы и альтернативные решения. Он не мог подавить усмешки, когда вспомнил о визите в обитель Крастона. Слепой Барон был «чересчур умным». Он отгадал большинство причин как породивших желание Страмма войти в цитадель Кола, и назвал причины по которым хотел остаться в Ступице. Но он слишком спешил, слишком путанными были его мысли. Всюду ему мерещились заговоры и увертки — ах, будьте уверены, созданные Страммом, — но это отвергало очевидные решения.

Страмм ступил на поваленное бревно, потом остановился, смахнув муравья со своего сапога. Необходимо было держаться в стороне от дороги, чтобы Кола не предупредили об их появлении слишком рано, но не из-за этого ли разозлился Донахью, потащивший армию через все эти проклятые препятствия в лесах и полях? Они потеряли пару людей Повича в зыбучих песках в начале дня, а сам Рислер едва мог видеть из-за опухоли от укуса пчелы, ужалившей его в веко. Не было дороги и не было способа поднять дух воинов перед встречей с предположительно непобедимым врагом.

Страмм продирался через заросли колючих кустов, сыпля проклятиями. Маленькие иглы кололи его тело. Пытаясь этого не замечать, он мысленно вернулся к своему разговору с Крастоном.

Слепой Барон был прав в главном: шансы на то, что их военная кампания не удастся, были астрономическими. Где Крастон ошибался, так это в предположении, что выгода от успешного исхода битвы сделает риск приемлемым.

Крастон, конечно, ошибался. Кол никогда не оставит Манхеттен, чтобы атаковать Ступицу или любой другой город Нормалов, и безрассудно храбрый поступок принести в жертву невероятно большое состояние и могущество, просто предположив, что однажды колдун может изменить свою политику и повести армию Уродов в бой против Баронов.

Нет, именно комбинация обстоятельств убедила Страмма войти в Метро. Ни один довод не мог перевесить вероятность поражения, но когда все складывалось вместе, получалось достаточно преимуществ, чтобы заставить странное выглядеть сказочным. Не невозможным, а сказочным.

Во-первых, возможно, Донахью в самом деле наступит на ахиллесову пяту Кола. «Это было бы не слишком хорошо, — нахмурившись подумал Страмм, — но с такой возможностью нельзя не считаться. Если так случится, тогда победа окажется полной и никто не погибнет, но…. А если победа над Гаретом Колом произойдет в результате совместных действий, тогда появится возможность изменить политическую структуру Ступицы». Страмм был самым популярным и влиятельным Бароном, что сомнений не вызывало. Несколько общественных комментариев касательно характера одного из Баронов, которому не хватило храбрости присоединиться к походу против Кола, и, как хорошо бы ни приготовился Крастон к нападению, он окажется совершенно неспособным отбить атаку психологическую. Он не утратит контроля над своей армией, но его влияние исчезнет, и, без сомнения, он будет готов сдаться объединенной армии остальных Баронов.

Со смертью Дрейка и свержением Крастона два других Барона не окажутся для Страмма большой проблемой. Пович пусть доживает тот краткий отрезок жизни, что остался ему, в мире и уединении, заботясь о своих садах, в то время как Рислер — Барон, которым легче всего манипулировать. Таким образом Страмм добьется власти бескровно, скрыв свой удачный ход и не выглядя домогающимся этой самой власти.

К тому же все дело в безопасности Ступицы. Страмм был согласен с Крастоном в том, что Донахью едва ли был более расположен к дружеским отношениям, чем Кол, и в любой момент готов был возглавить вторжение. Однако те колдовские силы, которые мог иметь Донахью (а Страмм не был убежден, что Рыжебородый обладает какими-то силами), не могли уж слишком сильно превышать силы Кола. Без Кола Донахью станет в два раза слабее. Если же Рыжебородый никаких сил не имеет, армия Уродов не сможет причинить больше вреда, чем армия враждебных Нормалов.

В этом и он, и Крастон сходились во мнениях. Они также согласились, что ныне Кол вел себя значительно менее враждебно, чем Донахью. Но Крастон не мог заглянуть далеко вперед и увидеть великое желание Страмма поменять местами Кола и Рыжебородого. Кол, по причинам, известным только ему одному (или только ему самому и его спутникам-Уродам), очевидно, проводил колдовские эксперименты, для которых периодически требовались женщины-Нормалы. И хоть Страмм даже не мог предположить о цели таких экспериментов, он знал: их успех принесет Нормалам лишь вред. И более того, он знал, что Донахью, у которого не хватит ума даже для того, чтобы скрестить двух псов, останется единственным предводителем колдовского народа.

Следовательно, Страмму казалось, что будущее Людей зависит от того, уничтожат ли Гарета Кола до того, как его эксперименты дадут плоды. «Крастон тоже мог это понять… но это, — размышлял Страмм, — проблема Крастона, а не моя».

Именно недостатки Крастона и стали причиной тому, что Страмм позволил слепому Барону остаться в Ступице. Если битва не уничтожит полностью одну из сторон, Страмм мог с легкостью предвидеть попытку слепого Барона нанять убийц для убийства его — Страмма, Рислера и Повича, а потом, отступив в Ступицу, Крастон никогда не возобновит войны против Кола, а Страмм твердо знал, что будущее общества Нормалов зависит от продолжения войны и полного разгрома Кола. Второе соображение было в том, что отсутствие Крастона гарантирует Страмму политическое превосходство в случае успешной битвы.

Сейчас Страмм не задумывался над тем, что случится, если они потерпят поражение. Если Люди проиграют, ни ему, ни его воинам не стоит надеяться на милость Кола. Никто, кроме Донахью, не знал Кола, и не похоже, чтобы колдун простил Рыжебородого или его сторонников. А если это на самом деле только невероятная ловушка, изготовленная Колом и Донахью, тогда цель ее — убить как можно больше Нормалов… и Бароны, без сомнения, умрут первыми.

Страмм продрался через кусты и оказался на поле, за которым был вход в Голландский туннель. Полуденное солнце снова засияло над ним, наполовину ослепив его и почти убедив, что даже ад будет приятен после этого места. Страмм ковылял через поле, напрягая мускулы ног при каждом шаге. Он вздрогнул, когда капля пота сползла вдоль его позвоночника.

Донахью остановился и стал ждать, пока усталая армия выходила на исходные позиции.

— Мы пришли, — неизвестно зачем возвестил Рыжебородый. — Давайте войдем.

— Нет, — твердо сказал Страмм. — Подождем наступления ночи.

— Для чего, Рет побери? — требовательно спросил Донахью. — Вы только дадите Колу больше времени на то, чтобы подготовиться.

— Ему и готовиться будет не нужно, если наши люди не отдохнут, — ответил Страмм. — Мы устроим привал на несколько часов, пока солнце не зайдет. Тогда станет прохладно. В Метро, так или иначе, солнца нет, так что время суток значения не имеет. Если Кол приготовился к нашему приходу, как я думаю, нам нечего беспокоиться. Мне представляется, что он может собрать Уродов и создать чудовищ за несколько минут, если не секунд… и не забывай: мы не должны разбирать баррикаду, до того как приготовимся к встрече с ним.

— Верно, — пробормотал Рыжебородый. — Я все забываю об этой проклятой стене.

— У меня есть предложение, — сказал Рислер. — Пока баррикада существует, почему бы нам не отдохнуть возле нее? Я думаю, там людям будет прохладнее, и это поможет им приготовиться к тому, что ждет их в Туннелях.

Идея Рислера была принята, и через несколько мгновений они вошли в главный коридор Голландского туннеля. Запах сырости и гниения ударил в ноздри Страмма, но Барон был рад скрыться от жгучих солнечных лучей и продолжал идти вперед быстрым шагом. Несколько крыс прошмыгнуло перед колонной солдат, и Страмм прикинул, что здесь их должно быть очень много. Неприятная мысль.

У него было много других беспокойных мыслей, самая первая из которых — осознание того, что, возможно, все они будут мертвы через несколько часов. Неожиданно собственные планы и рассуждения показались Страмму очень глупыми. Крастон был единственным человеком, которому он не хотел бы давать полной власти в Ступице, но, однако, если дела пойдут благоприятно для слепого Барона, завтра вечером он останется единственным Бароном.

Однако Страмм не хотел вот так все бросить, повернуть назад и позволить Колу действовать без помех. Теперь наступило подходящее время для того, чтобы принять определенные меры безопасности. Вторжение было идеей Страмма, и по личным, точно так же как по альтруистическим, причинам он не отступит. Очевидно, что и Донахью был единственным незаменимым членом военного отряда.

Страмм некоторое время обдумывал свое решение. Потом, когда оно созрело, он подошел к Рислеру.

— Джеральд, — начал он. — Я думаю, мы лучше разделим наши силы, чтобы быть уверенными, что хоть кто-то выживет в этой кампании.

— Согласен, — сказал Рислер. — Но что он скажет?

— Ты имеешь в виду Донахью? Я сомневаюсь, что он что-то сделает, только будет сыпать проклятиями. Он слишком зациклился на убийстве Кола, чтобы беспокоиться о том, сколько людей у него за спиной.

— Как мы устроим это?

— Под предлогом, который, я думаю, удивит тебя, — сказал Страмм, едва заметно иронично усмехнувшись.

Глава 11

— Они приближаются, Гарет.

— Да, Джон, я знаю.

— Мы будем сражаться с ними?

— Я уже занялся этим, Джон.

Глава 12

Элстон Страмм затолкнул неплотно держащийся камень на место и прислонился к восстановленной баррикаде, тяжело дыша.

— Мне это не нравится, — сказал Пович. — Ты отрезал наш единственный путь отступления.

— Зато мы будем знать: если мы проиграем, что вполне возможно, мы не дадим врагу пройти через Голландский туннель и без предупреждения подкрасться к нашим воинам, — сказал Страмм.

— Да, — равнодушно согласился Пович, — но оставить там Джеральда и всех его Людей… это может оказаться решающим фактором. У меня есть странное предчувствие, что мы можем бежать с поля битвы, до того как начнется сражение.

— Сомневаюсь, — возразил Страмм. — Если Урод на самом деле знает, где слабое место Кола, четыре сотни воинов смогут пережить этот день. Если нет, я сомневаюсь, что даже четыре тысячи воинов улучшили бы наше положение.

— Не знаю, — сказал Пович. — Я думаю, возможно, Урод ведет нас в ловушку.

— Откровенно говоря, я подозреваю, что он именно это и делает, — согласился Страмм.

— Что! — воскликнул Пович. — И однако, ты дал нам… и четырем сотням воинов… забраться сюда, забраться так далеко, чтобы мы не могли спастись?

— Да, — сказал Страмм. — Естественно, баррикада была восстановлена по психологическим причинам. Я не сомневаюсь, что Кол может разрушить ее за две секунды, если ему захочется. Я оставил Рислера защищать ее, только чтобы убедить наших людей, что мы не сможем повернуть назад.

— Но что, если мы таки повернем? — спросил Пович.

— Если мы повернем назад, тогда мы мертвы в любом случае, — сказал Страмм. — Такой поворот дел придаст солдатам необходимой храбрости.

— А почему мы все здесь, если это ловушка? — спросил Пович, обеспокоенно оглядываясь. — У тебя, очевидно, есть причина… и какая же она?

— Взгляни на происходящее логически, Алдан, — ответил Страмм. — Если бы Кол мог убить нас всех, пока мы были в Ступице, я не могу представить себе никакой причины, почему он не сделал этого. Более того, кажется, он поджидает нас здесь, потому что его колдовская сила имеет определенные границы, хотя мы не знаем, в чем это выражается. Что касается меня, я готов был оказаться завлеченным сюда… Кроме того, мы пытаемся войти в Метро с тех пор, как Кол начал разводить Уродов.

— Ты не ответил на мой вопрос, — упрямо сказал Повнч. — Почему мы идем в ловушку?

— Потому что если это ловушка, то, значит, Донахью до сих пор нужен Колу как генерал или по какой-то другой причине. И в тот же миг, как Донахью даст мне самый легкий намек на то, что он служит Колу, я убью его на месте. Я буду у него за спиной и подозреваю, он окажется мертвым, до того как узнает, что его сразило.

— Чем это поможет остальным? — спросил Пович, яростно пыхтя трубкой.

— Надеждой, что внесет в армию Кола… или армию Донахью временное замешательство. Возможно, этого окажется достаточно для того, чтобы мы сумели пробиться к самому Колу. Даже если это не получится, такой поворот дел лишит Кола его правой руки — Рыжебородого Урода.

— Даже если такое и случится, мы-то все можем умереть.

— Я допускаю такую возможность, — заметил Страмм, — но, если это произойдет, Рислер вернется в Ступицу, точно зная, что нет Нормалов, которые смогут проникнуть в Метро, пока Кол жив.

— Другими словами, — горячо сказал Пович, — ты нас всех сделал подопытными животными, чтобы посмотреть, что Кол и Донахью могут или не могут сделать.

— То, что мы заплатим, — малая цена, если это даст страховку будущему Человеческой расы, — пожал плечами Страмм.

— Но почему ты и я? — упорствовал Пович. — Почему мы не послали наших людей, а сами не остались сзади, вместе с Рислером?

— Потому что мы оба знаем, что наши люди не пойдут за Донахью в Метро, если мы останемся у входа. Один из нас может легко пасть в битве, так что считаю, как минимум два Барона необходимы, чтобы наши воины не разбежались. Три или четыре Барона было бы еще лучше, но Майкл мертв, Эндрю отказался идти, и один Барон вернется домой, если мы проиграем. Однако я мог выбрать только нас двоих. Так как это мой собственный план, я посчитал, что будет честно, если я стану одним из тех, кто пойдет вперед; и я совершенно хладнокровно выбрал тебя, потому что ты намного старше Джеральда. — Страмм ненадолго замолчал, потом улыбнулся и снова заговорил: — Приободрись. Если я ошибаюсь и это не ловушка, тогда есть шанс, что нам удастся победить. Донахью и в самом деле может знать какой-то способ победить Кола, и, хоть я и приготовился к иному повороту событий, чувствую, нам повезет, если Рыжебородый окажется на нашей стороне.

— Спроси у Донахью, куда это он отправился? — предложил Пович. Он поджал губы, и настроение его как-то упало.

— Вперед, — сказал Страмм. — Кроме того, он единственный, кто знает дорогу в системе Метро.

— Я не знал, что это — часть Метро.

— Нет, — ответил Страмм, — но, как я понимаю, выход из Туннеля на поверхность запечатан столетиями. Уроды построили пару соединительных Туннелей с Метро, и это, кажется, единственный выход отсюда.

— Я уверен, что было бы лучше нам остановиться и собраться всем вместе, — задумчиво сказал Пович, пыхтя трубкой. Они двигались в том же направлении, куда ушел Рыжебородый. Во все стороны по Туннелю разнеслось громкое эхо их шагов, когда, немного отдохнув, они отправились дальше.

Донахью отдавал команды, уверенно шагая по темному коридору. Увидев двух Баронов, он остановился и подождал их.

— Думаю, что теперь, когда я замуровал нас здесь, — начал Страмм, — ты мог бы хотя бы намекнуть, как ты собираешься вести эту маленькую войну.

— Мы отправимся прямо в апартаменты Гарета и убьем любого, кто станет у нас на пути, — таким был ответ Рыжебородого.

— Не уверен, что ты сумеешь рассказать, как мы убьем его, — насмешливо заметил Страмм.

— Послушай, — пылко сказал Донахью. — Этим проклятым огненным птицам можно нанести вред. Я знаю… я делал это. Я не знаю как и не знаю почему, но знаю, что я едва не убил одну из них за день до того, как покинул Ступицу. Я скажу: рубите их, и увидите, что случится.

— Это не слишком-то приемлемый ответ, — с сомнением заметил Пович.

— Возможно, — задумчиво протянул Страмм. — Вспомни, Алдан, мы никогда не могли ранить ни одну из них. — Он повернулся к Донахью: — А как насчет армии Кола?

Рыжебородый презрительно фыркнул.

— Если это все, что вас беспокоит, я позабочусь о них без вашей помощи. Чтобы их Рет побрал! Я могу перебить большую часть Уродов голыми руками и не получить ни единой царапины!

Донахью повернулся и пошел вперед, к маленькому Туннелю у левой стены. Он нырнул в него. Страмм с Повичем наступали ему на пятки.

— Где мы сейчас находимся? — спросил Пович.

— Направляемся к главным Туннелям, — ответил Донахью. — До них около мили.

— Почему Кол не пытается остановить нас? — спросил старый Барон. — Может быть, он не знает о том, что мы тут?

— Он знает. Это — совершенно точно, — угрюмо ответил Рыжебородый. — Он станет сражаться с нами, когда приготовится и сочтет нужным.

— Мне не нравится все это, — угрюмо сказал Страмм.

— Испугался, Норман? — насмешливо проговорил Рыжебородый.

— Недоумеваю, — был ответ.

— Относительно чего? — спросил Пович.

— Что-то не так, — сказал Страмм. — Определенно Кол знает, где мы. Он должен также знать, как мы планируем сражаться с ним и любые альтернативные планы, которые мы можем изобрести. Мне кажется, что, если бы мы представляли для него даже легкую угрозу, он напал бы на нас, когда мы пробивались через баррикаду. Он не дал бы нам зайти так далеко, если бы думал, что у него есть шанс проиграть.

— Ба! — фыркнул Рыжебородый. — Он проиграет. А теперь, идете вы за мной или возвращаетесь назад, трястись вместе с Рислером?

— Мы обсудим твое предложение, — сумрачно сказал Страмм. — Но это не значит, что нам нравится такой поворот дела.

Бароны пошли дальше, одновременно беседуя, и неожиданно вступили в более широкий Туннель, который был залит сине-зеленым светом. Страмм озабоченно осмотрелся, уделяя особое внимание темным кубам, выстроившимся вдоль дороги.

Неожиданно прямо перед ними, там, где никого не было раньше, появился человек. Он торжественно взирал на Страмма и Повича, возможно, секунд двадцать, потом исчез.

— Что, черт возьми, это было? — требовательно спросил Страмм. Одновременно еще полсотни воинов задали тот же вопрос.

— Это — Раал, — ответил Донахью.

— Кто или что такое Раал? — спросил Страмм.

— Один из Уродов Гарета, — пожал плечами Рыжебородый. — Он выделывает трюки, вроде этого.

— Думаю, нам лучше убраться отсюда, — сказал Пович, не замечая, что его трубка погасла.

— Раал появился лишь для того, чтобы напугать нас, — объяснил Донахью.

— По виду наших воинов могу сказать, что он в совершенстве справился с своей задачей, — высказал свое мнение Страмм.

— Они — Норманы, — сказал Донахью, так словно это объясняло все. Больше ничего не сказав, Рыжебородый пошел дальше. Мгновение поколебавшись, Пович отправился за ним. А следом — воины, не желающие идти, но подчиняющиеся дисциплине.

— Сколько еще? — прошептал Страмм, после того как они преодолели еще две сотни ярдов.

— Скоро, — ответил Рыжебородый своим нормальным голосом. Он давно уже понял, что шепот или мысли не могут сохранить в тайне ни его присутствие, ни его намеренья.

Страмм повернулся к своим людям.

— Приготовьте оружие! — приказал он. — Мы приближаемся к обители Кола. Если он собирается что-то предпринять, то скоро мы об этом…

Страмм был прерван на полуслове ужасным ревом. Повернувшись, он увидел, как Донахью голыми руками яростно сражается с чудовищем, вышедшим из ужасного детского кошмара. Покрытое чешуей, выдыхающее дым и огонь, по форме напоминающее зловещую карикатуру на Человека, оно обхватило Рыжебородого огромными лапами, в то время как Донахью наносил удар за ударом по голове чудовища.

Страмму едва хватило времени оценить ситуацию, прежде чем он заметил еще дюжину таких существ. Он вытащил меч и бросился в их гущу. Его армия ответила на вызов, и вскоре древний Туннель превратился в кровавое поле боя. Пол был омыт кровью, так как все больше и больше появлялось чудовищ, и все больше и больше Людей падало на землю, чтобы никогда больше не подняться.

Потом, уголком глаза, Страмм заметил, как Донахью триумфально размахивает отрезанной головой первого чудища. Глаза Страмма вспыхнули, он удвоил свои усилия. Чудовищ можно убить! Донахью был прав!

Огромный коготь полоснул по спине Страмма, и он упал на колено, потеряв меч. Слепо шаря вокруг, он наконец обнаружил рукоять другого меча и поднял его как раз вовремя, чтобы отбить атаку ужасной твари. Осторожно отступив в сторону, Барон ударил острием клинка в глаз чудовища. Оно взвыло от боли и снова повернулось к нему. Страмм был готов к этому и, поднырнув под вытянутые руки, вонзил меч в живот кошмарного создания. То заревело и рухнуло, кашляя сгустками склизкой, зеленой субстанции.

Битва перемещалась туда-сюда вдоль Туннеля. Она продолжалась большую часть часа. Наконец последнее чудовище пало мертвым.

Тяжело дыша, залитые потом и кровью, Донахью и Страмм осмотрели поле битвы. Возможно, Человек пятьдесят осталось в живых. Повича среди них не было.

— Мы выиграли! — победно воскликнул Рыжебородый.

Страмм изобразил улыбку для Донахью, но его взгляд тревожно метался из стороны в сторону. «Не может быть, чтоб так легко, — думал он. — Особенно после девяти столетий поражений».

Он оказался прав.

Внезапно наступила тишина, столь полная, что была почти осязаемой. Потом они увидели новую тварь.

Она не напоминала ничего, что Страмм видел бы раньше; ничего из того, что он мог себе вообразить. Она полускользила, полукатилась по полу, засасывая Людей в складки протоплазмы, — гигантский вакуумный насос, собирающий мертвую плоть.

Вот осталось всего пятнадцать человек… всего десять… и наконец Страмм атаковал существо, рубя и рассекая мягкую плоть. Но и его тоже поглотила ужасная тварь.

Донахью остался один, с мечом наготове. Он внимательно посмотрел на пульсирующую массу.

— Выходи, Гарет! — закричал он. — Убери эту тварь! Больше не осталось слабых Норманов. Я — Рыжий Торир Донахью, и я не уйду, пока не повешу твою голову себе на пояс!

Тварь исчезла, и появился он — маленький, бледный, стройный, выглядевший слабаком, самый могущественный человек в мире.

— Ты сделал глупость, варвар, — печально сказал Кол. — За эту глупость четыре сотни ни в чем не повинных существ заплатили своими жизнями.

— Я не убивал их! — фыркнул Рыжебородый.

— Но все для этого сделал, — ответил Кол. — Ты должен был знать, что я стану защищаться.

— Однако я тебя убью! — пообещал Рыжебородый.

— Не думаю, — сказал Кол. — Но не стану мешать тебе.

— Как ты сказал? — Рыжебородый выглядел поставленным в тупик.

— Ты свободен, варвар.

— Почему? — Донахью прищурился, уверенный, что это трюк, пытаясь распознать, в чем дело.

— Ты не сможешь пережить то, что стал бесполезен для меня, — ответил Кол. — Ты можешь бродить по Туннелям сколько хочешь, и никто не причинит тебе вреда. Однако тот, кто придет с тобой, будет убит. Это ясно, варвар?

— Ясно! — взревел Донахью, метнув дубинку в хлипкое тело противника. Кол позволил себе широко улыбнуться, когда дубинка замерла в воздухе, а потом упала в пыль, так и не достигнув цели.

Глава 13

— Мертвы? Все? — спросил Крастон. Его слепые глаза через комнату уставились на Рислера, находившегося у противоположной стены. — Как это случилось?

— Я не знаю, — ответил Рислер, тяжело переминаясь с ноги на ногу. Он всегда чувствовал себя неуютно в темном жилище Крастона. Сегодня, так как он принес новости о поражении слепому Барону, он чувствовал это вдвойне.

— Почему ты не помог им?

— Когда мы услышали, что они сражаются, мы попытались разобрать баррикаду, — сказал Рислер, — но не смогли пошевелить ни один камушек. Я уверен, что Кол что-то сделал с ними.

— Так откуда ты узнал, что они мертвы?

— Через полчаса баррикада стала нормальной. Мы начали разбирать ее и столкнулись с Донахью, который разбирал ее с другой стороны. Он и рассказал нам, что случилось.

— И вы поверили ему?

— Да, мы поверили, что он — единственный, кто остался в живых. Но трудно было поверить, что все это не было подстроено, и мы схватили его.

— Где он сейчас? — спросил Крастон.

— Убежал.

— Как?

— Он пытался освободиться от оков всю ночь, а на рассвете исчез. Я отправил пятьдесят человек охотиться за ним.

— Не стоило беспокоиться, — решительно сказал Крастон. — Он пойдет прямо сюда.

— Он? — воскликнул Рислер. — Откуда ты знаешь?

— Куда еще он может пойти? — сказал Крастон, не пытаясь скрыть презрения к Рислеру.

— Куда еще? — повторил Рислер. — Назад в Туннели, конечно!

— Джеральд, ты даже глупее, чем я думал.

— Что ты имеешь в виду? — горячо спросил Рислер.

— Ты не понял, что Донахью все время говорил правду… что он на самом деле пытался убить Гарета Кола и что он попался в ловушку с Людьми Страмма и Повича.

— Ты с ума сошел! Если это правда, тогда почему он единственный, кто выжил? Почему Кол и его тоже не убил?

— Не знаю, — сказал Крастон. — Но я знаю, что Донахью был на нашей стороне.

— Докажи, — настаивал Рислер.

— Конечно. Если это была ловушка, почему Донахью разрешил тебе и твоим воинам остаться за баррикадой? Почему он вернулся к тебе, после того как Страмм и Пович погибли? И если он в самом деле в услужении у Гарета Кола, почему он сам отдался в твои руки, после того как Пович и Страмм были убиты?

— Я не знаю, — медленно проговорил Рислер. — Я не знаю, почему Кол оставил его в живых, если они заклятые враги.

— Может, Кол не хочет считать Рыжебородого заклятым врагом, — предположил слепой Барон. — Может, не существует Людей, которые могли бы угрожать Колу.

— Тогда почему он убил наших Людей и оставил в живых Донахью? — спросил Рислер.

— Не знаю, — сказал Крастон, — но у меня есть одна догадка. Я думаю, Кол убил наших Людей, потому что не хотел использовать их, и дал Донахью жить, потому что Урод нужен ему.

— Зачем?

— Если б я знал, — сказал Крастон, неясно чувствуя, что это лишь половина ответа. — Но какая бы ни была причина, я убежден, что Донахью не вернется в Туннели… а раз он не вернется к Колу, то все говорит о том, что он на пути сюда.

— Даже несмотря на то, что знает, что мы отказались от него? — скептически поинтересовался Рислер.

— Поверь мне на слово.

— Но это выглядит неразумно, — заметил Рислер, — Я отправлю своих Людей на его поиски через несколько часов, после того как они немного отдохнут и чем-нибудь набьют свои желудки.

— Как хочешь, — сказал Крастон и едва заметно улыбнулся.

Рислер направился к двери.

— И Джеральд, — сказал Крастон ему вслед, — если бы я был на твоем месте, я бы приказал, чтоб Донахью убили, как только его увидят.

После того как звуки подсказали Крастону, что Рислер ушел, он повернул невидящие глаза к другой двери в дальнем конце палаты.

— Теперь ты можешь войти, Джошуа.

Высокий, лысый человек в доспехах вошел в комнату.

— Полагаю, ты все слышал? — спросил Крастон.

— Да.

— Ну, так что станем делать?

— Я согласен с вами в том, что Донахью пытался уничтожить живущих в Метро, — сказал человек, которого звали Джошуа, — но я не в состоянии понять, почему вы решили, что он придет сюда в поисках убежища.

— Не убежища, Джошуа, — сказал Крастон. — Не убежища.

— Ага, — догадался Джошуа. — Все меры будут приняты, чтобы вас защитить. Я удвою охрану и…

— Идиот! — взорвался Крастон. — Ты так же глуп, как Рислер! Как может так случиться, что только слепой видит, что происходит?

— Боюсь, я не понимаю, сэр.

— Он не хочет убивать меня! — завопил Крастон. — И он не хочет убивать Джеральда!

— Тогда что…

— Думай! Думай! — пронзительно завопил Крастон. — Назови единственное место в Ступице, где, как считал бы Донахью, он сможет обрести некоторую степень безопасности.

— Я не знаю, сэр, — сконфуженно сказал Джошуа.

— В замке Майкла Дрейка! Ты понимаешь? Если он сможет убедить достаточно Людей в том, что он не собирался заводить отряд в засаду, тогда он официально потребует Баронство Дрейка.

Джошуа прищурился.

— И это означает…

— Точно! — воскликнул Крастон. — Со смертью Повича, человек, который женат на Алате Дрейк, также получит и его Баронство. И это сделает Донахью потенциально самым могущественным Человеком в Ступице.

— А он достаточно смышленый, чтобы понимать это, мой господин?

— Конечно нет! — фыркнул Крастон. — Но Алата в этом разберется. Она может даже заключить с ним политический альянс.

— Сомневаюсь, — возразил Джошуа.

— Неделю назад ты сомневался в том, что к этому дню в живых останутся только два Барона, — заметил Крастон.

— Вы хотите, чтобы люди отправились в замок Дрейка? — спросил Джошуа, зная ответ.

— Чем раньше, тем лучше, — ответил Крастон. — И если ты окажешься там вовремя, то сможешь вызволить Алату Дрейк из вдовьей печали… Только помни о том, что необходимо действовать осторожно.

— Будет сделано, — пообещал Джошуа. — Один вопрос, сэр. Мне не нравится то, что придется оставить вас без защиты. Если Донахью в ближайшее время не придет, то сколько нам там ждать?

— Обо мне тебе не надо беспокоиться, — сказал Крастон, невидящим взглядом уставившись на своего слугу. — Донахью появится там.

Так и случилось.

Глава 14

Поражение очень расстроило Донахью, крадущегося среди теней замка Майкла Дрейка, подобно вору. Он бы с большим желанием рванулся через главный вход, вопя во все горло, что он — Рыжий Торир Донахью, явившийся потребовать то, что принадлежит ему по праву. Но эти проклятые Нормалы не поверили его истории, когда он вернулся, выйдя живым из резни, устроенной Гаретом Колом, и Рыжебородый был уверен, что по Ступице уже разнеслась весть о том, что он снова враг, и о награде, назначенной за его голову… особенно, если его голова будет представлена отдельно от тела.

Осторожность сменила доблесть, и, прокравшись через боковой вход, Донахью отправился по длинному узкому коридору, выискивая добычу. Слишком поздно пришло ему в голову, что жена Дрейка вероятнее всего находится в комнатах на втором или третьем этаже, держась подальше от любой опасности. Донахью поднялся на следующий этаж замка, как только нашел лестницу.

Оказавшись на верхней площадке лестницы, он увидел свет, исходящий из открытой комнаты, расположенной на полпути к другому залу. Молча и зловеще, словно огромный кот из джунглей, появился он, прижимаясь к стене, и осторожно выглянул за угол дверного проема.

Алата Дрейк сидела на простом деревянном стуле, глядя из окна на поля у подножия замка. Убедившись, что она без обмана одна, Рыжебородый могучей рукой зажал ей рот и, потянув ее голову назад, приставил кинжал к ее ничем не защищенному горлу.

— Один звук, и ты — мертва! — со злостью прошептал он.

Ее тело напряглось, потом расслабилось, и лишь тогда Донахью ослабил захват.

— Ты знаешь, кто я?

Она молча кивнула. Ее глаза метнулись к Двери, через которую он вошел.

— Тогда ты знаешь, зачем я пришел.

— Нет, — сказала она.

— Я пришел за Алатой Дрейк. Где она?

— Я — Алата, жена Человека, которого ты убил.

— Он сам напросился, — проворчал Рыжебородый. Донахью шагнул назад и пробежал глазами по ее телу с головы до ног. — Не могу сказать слишком много о его вкусе в отношении женщин, — наконец заявил Урод.

— Так же как я о его любви к убийцам, — фыркнула она, удивленная своей дерзостью.

— Убийцам? — повторил Рыжебородый. — Убийцам, черт возьми! Он был вооружен, а я убил его голыми руками! Рыжий Торир Донахью не убийца… особенно в отношении Норманов.

— Правильно говорить «Нормалы», — холодно ответила женщина, — хотя я уверена, что ты не понимаешь значения этого слова.

— У тебя будет в избытке времени, чтобы учить меня, так как ты принадлежишь мне, — сказал он.

— Я никому не принадлежу!

— Мы поспорим об этом утром, — усмехнулся он, потянувшись за ее рукой.

— Ты не доживешь до того, чтобы увидеть, как встает солнце, — сказала она тихим голосом.

— Уверен, ты еще убедишься в обратном, — фыркнул Донахью.

— Почему ты думаешь, что только мне: известно, где ты находишься? — продолжала она.

— Никто не видел, как я вошел, — самоуверенно сказал он.

— Никто. Они знают, что ты здесь, и они придут за тобой.

— Ха! Никто не знает, если Гарет не сказал им, а Гарет не скажет ничего Норманам.

— Крастон знает. Он вычислит это. Я не удивлюсь, если его люди уже едут сюда.

— Крастон? Слепой идиот? — проревел Донахью со смехом.

— Он знает, — сказала Алата уверенно, — и он послал своих людей. Используй мое тело, если хочешь, убийца, но с каждой секундой, что ты теряешь здесь, люди Крастона подбираются все ближе. И они собираются отомстить за смерть моего мужа.

Что-то в ее тоне заставило Донахью остановиться. Алата выглядела уверенной и абсолютно убежденной в своем предположении. Донахью пробежал рукой по ее длинным, густым рыжим волосам. Могла ли она оказаться права? Могли ли Крастон или Рислер каким-то образом вычислить, что он вернулся в Ступицу? А даже если могли, то могли ли они догадаться, что он пойдет в замок Дрейка? Донахью яростно потряс головой. Нет! Было бы слишком много совпадений… однако Алата выглядела такой уверенной, даже предложила свое тело, чтобы задержать его.

Проблема оказалась слишком сложной для Донахью. Он пожал плечами и принял самое легкое решение. Рыжебородый начал вечер как похотливый кролик, так он его и закончит.

Схватив Алату за руку, Донахью вышел из комнаты и направился к лестнице. Он может насладиться ее телом за городом точно так же, как и в ее спальне, и потом, если по какому-то счастливому случаю она сделала правильное предположение, выбравшись из замка, он останется в живых, чтобы насладиться ей и на следующее утро.

Они спустились по лестнице и направились прямо к маленькой двери, через которую Рыжебородый вошел в замок, когда услышали беспорядочные звуки в другой части здания. Донахью быстро метнулся в угол.

— Кто они? — прошипел он.

— Люди Крастона.

— Почему ты так говоришь?

— Кто это еще может быть? — холодно ответила Алата. — Ты ухитрился убить всех остальных.

— Ты права, — пробормотал он. Урод видел, как Джошуа вошел в замок следом за группой вооруженных людей. — Но откуда они знают, что я пришел сюда? — прошептал он, искренне недоумевая. Алата презрительно посмотрела на него.

Донахью услышал голос Джошуа. Тот говорил низким, приглушенным голосом:

— Какие-нибудь следы Донахью?

— Нет, — послышался приглушенный ответ.

— Тогда мы опередили его. Где вдова?

— Наверху, как я подозреваю.

— Хорошо. Не забудьте: все должно выглядеть так, как если бы Донахью пришел сюда и убил ее. Хорошенько все обставьте, и побольше крови.

— Что делать со слугами Дрейка? — спросил другой голос.

— Сколько их там? — поинтересовался Джошуа.

— Около десятка.

— Мы должны будем и их тоже убить, — сказал Джошуа.

Он стал подниматься по лестнице следом за воинами.

Донахью посмотрел на Алату. Вначале на лице женщины было написано недоумение, потом выражение его сильно изменилось, словно вдова Дрейка что-то поняла.

— Когда они никого не найдут наверху, — прошептала она, — они станут искать меня по всему замку.

— Почему они хотят убить тебя? — спросил Донахью.

— Пообещай не трогать меня, и я скажу тебе, — ответила она.

— Я не заключаю договоров с Норманами! — фыркнул он.

— Ты договоришься со мной, или я закричу, взывая о помощи.

— Нет, не закричишь, — смело сказал он. — Если они найдут тебя, то убьют.

— А если ты не пообещаешь, то все равно убьешь меня. В конце концов, закричав, я не умру в одиночестве.

— Ты в самом деле это сделаешь? — сказал Донахью, глядя в ее холодные, чистые глаза. — Ты в самом деле позовешь их?

— Да.

— Ладно, — прорычал он. — Сговорились! Пойдем!

Он крепко обхватил ее за талию и уверенно пошел к двери. Оказавшись снаружи, он отправился на юг, откуда пришел.

— Не этой дорогой, — прошептала Алата.

— Почему?

— Джошуа наверняка оставил вокруг нескольких часовых.

— Почему ты думаешь, что они там? Туннели ведь в другой стороне.

— В замке не было людей Рислера. Это означает, что он, возможно, патрулирует район между Ступицей и дорогой, ведущей к Метро.

— В этом нет смысла, — запротестовал Донахью. — Барон знает, что я не хожу по дорогам Норманов… и не стану возвращаться по ним.

— Я не знаю, — призналась она. — Я только думаю, что тебе… мне… будет безопасно идти на запад.

— Так ведь я могу попасть прямо в руки Людей Дрейка? — насмешливо спросил Рыжебородый. — Где ты спрятала свою армию? На западе?

— Тут нет никакой армии, — сказала она. — Она разбежалась, после того как ты убил моего мужа.

Устав от спора, Донахью зарычал и пошел дальше. Раньше чем он наполовину пересек широкое поле, окружающее замок, он оказался лицом к лицу с двумя часовыми Джошуа.

Прежде чем удивление исчезло с их лиц, Рыжебородый метнул дубинку в лицо одному и бросился на второго, повалив его на землю. Человек сражался яростно, лупя кулаками по голове Донахью, но где ему было состязаться с Рыжебородым. Содрогаясь от ударов, Донахью вытащил кинжал и воткнул его сбоку в шею Человека. В лицо Уроду хлынул поток крови, моментально ослепивший его, но, протерев глаза, Донахью увидел, что кинжал выполнил свою работу. Человек лежал на земле лицом вниз, странные булькающие звуки вырывались из его горла. В следующее мгновение он изогнулся в конвульсии и замер.

Рыжебородый вскочил на ноги, дико озираясь, ожидая, что Алата уже исчезла в темноте. Но она стояла там, где он оставил ее, в полудюжине шагов от его первой жертвы. Донахью подобрал дубинку, повесил ее на пояс и снова повернулся к женщине.

— Ты была права, — смущенно сказал он.

— Да.

— Дальше их будет больше, не так ли?

— Возможно, — ответила она. — В следующий раз тебе может не так повезти; ты можешь не успеть убить их, прежде чем они крикнут раз или два.

— Куда же мы пойдем?

— На запад.

Он покорно кивнул и пошел в этом направлении. Потом он повернулся и потянулся, чтобы схватить Алату за талию.

— Не беспокойся. Я пойду за тобой, — сказала она, качнувшись в сторону.

— Посмотрим.

— Я пойду за тобой. И не забудь о своем обещании.

— Моем обещании?

— Никогда не трогать меня. Даже за руку.

— Я сдержу слово, ладно, — проворчал он. — От тебя больше беспокойства, чем удовольствий. Не знаю, как хватало у Дрейка сил касаться тебя.

Он посмотрел вверх. Облако закрыло луну, и если бы они поспешили, то достигли бы леса за полем раньше, чем Джошуа и его воины обнаружат, что замок пуст.

Глава 15

К утру добрых пятнадцать миль легло между ними и замком Дрейка. Донахью чуть отклонился от западного направления в надежде сбить преследователей со следа; пересек и заново пересек несколько небольших ручьев, чтобы окончательно запутать Людей слепого Барона.

Когда беглецы вышли на уединенную прогалину посреди густого леса, Рыжебородый сел, прислонившись спиной к дереву, и жестом предложил Алате сделать то же самое.

— Да, я уверена, мы здесь будем в безопасности, — сказала она, садясь в пяти ярдах от него.

— Где мы? — грубовато спросил он, подобрал маленькую ветвь и разломал ее на крошечные кусочки.

— Я точно не знаю, — ответила Алата. — Насколько я помню, впереди нет никаких ни городов, ни деревень.

— Тогда почему ты сказала, чтобы мы пошли в эту сторону? — взорвался Рыжебородый.

— Чтобы людям Крастона было сложнее обнаружить нас, — сказала она. — И также потому, что нам некуда больше идти.

— Что ты имеешь в виду?

— Даже для тебя должно быть очевидно, — раздражительно сказала она, зачесав локон волос назад со своего лба, — что ни один из нас не может вернуться ни в один город Нормалов и остаться в живых.

— Что-то мне непонятно… почему Крастон хочет убить тебя?

— Потому что я — вдова Майкла Дрейка и дочь Алдана Повича.

— Ну и что? — спросил Рыжебородый.

— Я представляю для него политическую угрозу.

— Почему? Я думал, только мужчина может стать Бароном.

— Да. Но я единственная наследница моего отца.

— Что это значит? — спросил Донахью, едва не подпрыгнув. То, что Алата говорила, было логически очевидно, но Рыжебородый не способен был здраво мыслить.

— Это означает, что Человек, который возьмет меня в жены, получит не только Баронство моего мужа, но и моего отца. А у Элстона Страмма не осталось наследников.

— Это означает, что тот, кто женится на тебе, будет в два раза сильней, чем Крастон или Рислер! — сказал Донахью, наконец разобравшись. — А с такой силой он, возможно, сумеет зацапать хозяйство Страмма.

— Точно.

— И когда я овладею тобой…

— Никто мной не овладеет!

— И когда я овладею тобой, — продолжал Донахью, игнорируя слова Алаты, — я стану самым великим Человеком в Ступице!

— Ничто не сделает тебя самым великим Человеком ни в Ступице, ни где-то еще, — холодно сказала женщина. — Такой брак может сделать тебя лишь самым могущественным с точки зрения политики.

— В чем разница? — засмеялся Донахью, подобрав другую упавшую ветку и разломав ее надвое.

— Я не могу представить в такой роли одного из лакеев Гарета Кола, — сказала она, отвернувшись и глядя в глубину леса.

— Я не лакей Кола! — яростно взорвался Донахью. — Первое, что я сделаю, так это отрублю его уродливую голову и повешу себе на пояс.

— Тут нет никого, кроме меня, убийца, — сказала Алата, повернувшись к нему спиной. — Можешь не притворяться.

— Притворяться! О чем, во имя Рета, ты говоришь?

— Ты в самом деле пытаешься сказать мне, что ты ничего не знал, когда завел Элстона и моего отца в ловушку? — недоверчиво спросила она.

— Там не было ловушки! И мы, черт возьми, почти разбили его!

— Если не считать того, что вы потеряли четыре сотни человек, а он не потерял ни одного Урода, — цинично сказала она.

— В следующий раз… — пообещал Донахью. — В следующий раз я достану его.

— Погубив еще четыре сотни воинов? — усмехнулась она.

— Сам.

— Точно.

— Рет побери, я сделаю это! — проревел он. — Я оторву его проклятую крошечную голову!

— Ты хороший актер, — заметила Алата. — Когда ты так говоришь, я почти верю тебе.

— Лучше бы уж ты поверила! — прорычал Урод, молча уставившись в землю и в то же время мысленно рисуя картины смерти Гарета Кола.

— Почему ты так ненавидишь его?

— Как тебе понравится жить в лишенной солнца норе, под землей, с компанией Уродов, которые знают обо всем, что ты думаешь, и могут сказать тебе, что ты станешь делать, когда ты сам этого еще не знаешь?

— Но ведь ты — один из них.

— Я — не Урод Гарета Кола! — проревел он.

— Тогда почему ты жил вместе с ними? — упорствовала она.

— Я там родился.

— В чем твоя колдовская сила?

— Нет у меня никакой силы.

— Тогда почему ты стал генералом Кола?

— Я — лучший воин из тех, что есть у него есть, — ответил Донахью с характерной наглостью.

— Этого недостаточно, — сказала она. — Телепат подошел бы для этого намного больше.

— Рет тебя побери! — проревел он. — Ты говоришь словно Страмм! Я не знаю, почему Гарет делает то, что он делает! Почему бы тебе не спросить самого мерзкого колдуна?

Долго смотрела она на Донахью, потом пожала плечами и встала.

— Думаю, нам лучше идти, — сказала Алата. — Воины, без сомнения, идут по нашему следу.

Донахью кивнул, поднялся и пошел снова. К полудню еще десять миль легло между ними и замком, а к вечеру они почти удвоили расстояние, благодаря длинным полосам голой выжженной земли и остаткам древнего скоростного шоссе.

Когда спустилась тьма, Рыжебородый заметил, что Алата едва переставляет ноги от усталости, и снова схватил ее за талию.

— Мы проведем ночь здесь, — грубовато сказал он. — Когда последний раз ты ела?

— Вчера днем, — хрипло сказала она, стирая грязь и пот с лица.

— Сейчас слишком темно, чтобы охотиться на животных, — объяснил Донахью. — Мы удовольствуемся кореньями и ягодами. Тут вокруг их предостаточно.

— Да, — согласилась она, прислонилась к дереву и неожиданно поняла, насколько устала. — Я ужасно устала. Пожалуйста, не мог бы ты собрать мне ягод?

— Я не твой хозяин, помнишь?

— Не понимаю, какое это имеет значение, — сказала женщина, недоумевая.

— Собирай сама, — фыркнул Рыжебородый и отправился набивать свой желудок.

Глава 16

— И ты не нашел их следов? — спросил Крастон, сидя на мягком стуле в маленькой столовой.

— Нет, господин, — ответил Джошуа. — Мы шли по их следам большую часть недели, но Донахью — хитрый дьявол. Он вошел в ручей, прошел по воде милю или больше и вышел на тот же берег, с которого вошел, а потом перебрался через ручей двадцатью ярдами дальше. Я отправил несколько Человек по его следам, но Рыжебородый намного опередил нас. Боюсь, что погоня — пустое дело.

— Это очень важное дело, — сказал слепой Барон. — Алата Дрейк с ним?

— Да, господин.

— То, что он не убил и не бросил ее, кажется, подразумевает, что он осведомлен о том, насколько она ценна для него, не так ли? — медленно сказал Крастон.

— Да, господин, — механически ответил Джошуа.

— И единственный путь, как он может получить что-то от этого, — вернуться в Ступицу и заявить права на Баронства, — продолжал Крастон. — Тем более, мы не должны слишком беспокоиться о том, чтобы поймать его. Хорошо, если он будет держаться как можно дальше отсюда, но ведь при известных обстоятельствах он может и вернуться. Все, что нам остается, — ждать.

— Как долго?

— Не слишком долго, — сказал Крастон с уверенностью. — Донахью никогда не имел терпения и не был утонченным человеком. Конечно, если Алата умрет или убежит от него, он потеряет то преимущество, которое может получить. Тем не менее он вернется до того, как Люди все позабудут.

— Если тем временем его не убьет Кол, — предположил Джошуа.

— Чепуха, Кол не убьет его. Если бы Кол хотел убить его, он бы сделал это, когда убил Элстона и Алдана. Нет, Донахью вернется, помяни мое слово, — Барон позволил себе роскошь — хихикнул. — И если я знаю Алату Дрейк, то уж очень скоро он не вернется.

Глава 17

— Что он любит?

— Кто?

— Гарет Кол.

— Снова, — вздрогнул Рыжебородый. — Я повторяю тебе это уже дней десять.

— Но ты не сказал мне того, что я хочу знать, — продолжала Алата.

— Его слабости? — скривился Донахью. — У него их нет.

— Он должен иметь слабое место, — настаивала Алата, вышагивая вокруг дерева, которое давно повалила буря. — Если бы он не имел ни одного, он бы правил миром.

— Он правит настолько, насколько это его интересует, — возразил Донахью и, вытащив нож, начал рубить подлесок, который не давал пройти дальше по тропинке. — Поверь мне, если Гарет захочет стать королем мира, он станет.

— А ты тем не менее думаешь, что сможешь убить его, — сказала она, почти улыбаясь.

— Я знаю это, — искренне согласился Донахью.

— А я до сих пор не знаю, почему ты так его ненавидишь. После всего, что ты рассказал мне, я бы сказала, что он — единственный, кто хочет видеть тебя живым.

— Он убил бы меня, если бы у него был шанс! — вскипел Рыжебородый.

Алата покачала головой.

— Не могу понять, почему кто-то должен хотеть кого-то убить.

— Конечно, ты не можешь, — прорычал он, рубанув ножом с новой силой. — Никто из тех, кто не жил в Туннелях, даже и вообразить себе не сможет, что это такое.

— Думаю, ты прав.

— Ходить по безмолвным Туннелям, где полно всяких существ, а потом слышать, как все неожиданно взрываются смехом из-за того, что кто-то пошутил и только ты этого не слышал, — Донахью говорил больше для себя, чем для Алаты. — Читать книгу слово за словом, страницу за страницей, когда Гарету нужно только две секунды, чтобы знать каждое слово, которое есть в ней. Знать, что они слышат — все твои мысли, наблюдают за тобой, даже когда ты заперся в комнате. Чтобы они появлялись и исчезали, и ты никогда не был уверен, в самом ли деле это они, или ты смотришь на одно из созданий Гарета. Знать, что ту работу, которую поручает тебе Гарет, он сам может сделать лучше и с большей легкостью. Нет, конечно, ты не сможешь этого понять!

Он пробормотал проклятие и, убрав нож, полез между колючих кустов, находя приятным ощущение колючек, царапающих кожу, упиваясь восторгом от прикосновения к растению. Рет побери, но Кол пожалеет о том, что дал ему жить!

И вдруг Донахью почувствовал руку на своем плече, мягкую, но твердую. Словно кошка, повернулся он к Алате. Его лицо осталось искаженным от ненависти.

— Извини, — сказала женщина, встретившись с ним взглядом. — Я не то имела в виду.

— Все в порядке, — сказал он. — Колдун позволил мне жить. Это — его слабость, и он за нее заплатит. Он заплатит за нее кровью.

— Надеюсь, ты прав, — сказала Алата.

— Я дважды ранил его и смогу это сделать снова, — уверенно заговорил Донахью.

— Но как ты можешь ранить Кола?

— Ты не понимаешь. Создания Гарета Кола и есть Гарет Кол или, в крайнем случае, часть его.

— Но если то, что ты говоришь, правда, ты с Элстоном и моим отцом перебил их дюжину, однако Кол сумел победить вас.

— Это путь, — сумрачно ответил Донахью. — Им можно воспользоваться. Я найду, как.

— Хотела бы я, чтобы ты доверял мне, — честно призналась Алата.

— Тебе это не нужно, — ответил он. — Колдун всегда оставляет в живых женщин Норманов… Нормалов. Я думаю, он где-то держит их. А когда я прикончу Крастона, ты станешь снова Баронессой. Это-то и будет хуже всего.

— И что же в этом плохого? — удивилась женщина.

— А ты не понимаешь?

— Я говорю о том что стану Баронессой, — ответила она, прихлопнув москита.

— Вот это мне и не нравится.

— Я же все равно, по существу своему, пешка, разве нет? — спросила она. Ее глаза вспыхнули с неожиданной яростью. — Ну, выйду я за тебя замуж. Почему, ты думаешь, Майкл Дрейк женился на мне? Из-за моей красоты? Посмотри хорошенько на меня. Вот я. Я знаю, какая я: некрасивая дочь очень могущественного человека. Что могу я предложить мужчине? Секс? Очарование? Красоту? Тело? Если мужчине хочется, он может найти женщину лучше где угодно. Он ляжет со мной, если только захочет стать Бароном, как Майкл… или ты. Я знаю это, и мой отец знал. Ты видишь, это не просто глупость со стороны Майкла. Нет ничего проще этого. Мой отец отверг много моих поклонников, до тех пор пока не обнаружил одного с подходящими способностями. Только потом он сделал этого Человека своим зятем. Он хотел честного Человека, кем Майкл и был, и хорошего полководца, кем Майкл тоже был. Но для баланса в Совете он выбирал Человека не слишком умного и не слишком нетерпеливого, чтобы обойти отца, как, например, делал Элстон. Еще он хотел, чтобы народ не потешался над моим мужем у него за спиной. Майкл соответствовал списку требований, так что меня отдали Майклу. И, конечно, я ему была не нужна после того, как свадебные клятвы были произнесены. Я оказалась пленницей в собственном доме. Не могла спуститься на первый этаж из страха, что Майкл может послать ко мне убийц; боялась подняться на третий этаж из страха, что его наложницы могут убить меня… А теперь, — сделала она вывод, — меня ожидает брак с тобой. Но с одним условием.

— И что это за условие? — спросил Донахью.

— Когда ты станешь Бароном, ты убьешь меня не откладывая.

На это Донахью ничего не ответил. Они прошагали молча целый час, пока не наступила ночь. Потом они разбили лагерь у ручья, напились воды и сели у большого дерева.

— Есть одна вещь, которой я не понимаю, — сказала Алата, поколебавшись, пока они смотрели на болота за ручьем.

— Какая? — проворчал Рыжебородый.

— Прошло больше недели, с тех пор как мы спаслись от людей Крастона, и ты не дотронулся до меня.

— Ты хочешь, чтобы я это сделал?

— Нет, — сказала она, непроизвольно вздрогнув от такой мысли. — Но я ожидала, что ты все-таки изнасилуешь меня. Ведь вокруг никого нет, чтобы следить за тем, как ты выполняешь свое обещание.

— Если бы я изнасиловал тебя, ты, возможно, убежала бы. А если бы ты убежала, мне, быть может, понадобились бы месяцы, чтобы найти тебя… если к тому времени ты осталась бы еще жива. Нет, если я изнасилую тебя, это помешает нашей свадьбе.

— Значит, ты не хочешь делать этого, не так ли? — горько сказала она.

— Нет. Я завоюю тебя — вот так. — Она молчала, и Донахью продолжал: — И никто тогда не заберет то, что станет моим. Если не…

Он сделал паузу, изучая ее черты.

— Если не… что? — спросила она.

— Если у тебя нет любовника, спрятавшегося где-то и ждущего, пока я не вернусь в Ступицу, чтоб воткнуть нож мне между ребер.

— Этого ты можешь не бояться, — успокоила Алата. — У меня нет любовника.

— Может, какой-то старый знакомый, — усмехнулся он.

— У меня никогда не было любовника.

— Разве ты бы не хотела его иметь? — с любопытством спросил он.

— Да. Давно.

— Что с ним случилось?

— Он умер.

— Как.

— Ты убил его давным-давно, — сказала Алата Дрейк. Она повернулась на бок и закрыла глаза. Через минуту она спала и видела сон о богоподобном молодом человеке, который однажды подхватил на руки глупую некрасивую девочку и помог ей устоять на ногах.

Когда она проснулась, Донахью рядом не было. На мгновение Алата испугалась, но потом услышала, как Рыжебородый пробирается через подлесок. Через несколько секунд он вышел на поляну и подошел к ней, держа что-то в руках.

— Где ты был? — спросила она, все еще боясь, что ее бросят, оставив на медленную смерть.

— Я принес тебе ягод, — сказал Донахью.

Глава 18

— Итак, ты думаешь, он вернется назад в Ступицу? — спросил Рислер, счастливый от того, что в этот раз встреча состоялась в его пышном жилище, а не в вызывающих судорогу, темных комнатах Крастона. Из всех Баронов только Крастон отказывался жить в замке, предпочитая апартаменты в центре города, и Рислер глубоко негодовал из-за недостатка роскоши, положенной Барону, вопреки очевидному факту, что Крастон не способен был наслаждаться красотой замка.

— Конечно, — заметил слепой Барон. — Проблема, с которой мы столкнулись, заключается в том, что делать после того, как мы поймаем Донахью. Очевидно, мы должны его уничтожить и быстро, но я по-прежнему думаю, а не сможем ли мы вначале извлечь из него какую-то полезную информацию. Рискованно, конечно. Каждая минута его жизни — риск для нас. Однако, если мы снова ненадолго посадим его в твою темницу, это может сослужить нам хорошую службу.

— Не вижу причин рисковать, — возразил Рислер. — Даже если он объявит себя повелителем Баронств Элстона и Алдана, Люди не станут его слушаться. Донахью, естественно, сразу же применит силу, и Люди разбегутся. С другой стороны, один раз мы уже пытались получить от него информацию… Я не знаю почему, но только в этот раз все будет по-другому.

— С тех пор мы узнали ненамного больше, — ответил Крастон. — Например, я думаю, мы можем без опасения согласиться с тем, что Донахью рассказал нам правду о битве в Туннелях. Более того, мы знаем, что чудовища, порожденные разумом Кола, изредка могут быть ранены, возможно, даже убиты. Также прибавим к этому то, что Донахью хочет убить Кола, но не может придумать, как это сделать. Рыжебородому не удалось быстро нащупать способ убийства Кола, но ведь колдун не убил его.

— Не знаю, не знаю, — с сомнением сказал Рислер. — Кол никогда не беспокоил нас в Ступице. Может быть, мы должны оставаться здесь и не пытаться овладеть Метро. Мы уже потеряли Майкла, Элстона и Алдана, с тех пор как взяли в плен Донахью. Зачем рисковать дальше?

— Дурак! — огрызнулся Крастон, ударив кулаком по ручке кресла. — Разве ты не понимаешь, что единственное, что мы не можем делать — сидеть спокойно? Донахью может вернуться в любой день и потребовать по меньшей мере два Баронства, а то и три… а Кол до сих пор множит свою проклятую армию. Мы убьем Донахью и попытаемся уничтожить Уродов, пока колдун уязвим.

— Это — одна из тех вещей, которые всегда ставят меня в тупик, — сказал Рислер. — Если Кол и вполовину так могуществен, как кажется, что же сдерживает его? Почему он не завоюет мир, если это его цель? Иначе зачем он выкрадывал наших женщин, и они рожали ему Уродов?

— Если бы я знал ответ хотя бы на один из этих вопросов, — сказал Крастон, — я, возможно, за сорок восемь часов разгромил бы Гарета Кола. Но я не знаю. Никто не знает. Все, что мы можем делать, — по-разному толковать его действия и продолжать пытаться помешать ему.

— Мы очень много из-за этого теряем, — пробормотал Рислер.

— Перестань жалеть себя, Джеральд, — резко сказал Крастон. — Ты-то после всего остался в хорошей форме и знаешь это. Если однажды мы наложим руки на Донахью и Алату Дрейк, ты станешь в два раза сильнее, чем был два месяца назад. — Рислер ничего не сказал, и слепой Барон продолжал: — Теперь… что ты предпринял, чтобы схватить Донахью?

— Я послал несколько отрядов разведчиков порыскать вокруг Ступицы, в радиусе пятидесяти миль, — сказал Рислер. — Не думаю, что Рыжебородый сумеет пробраться сюда, минуя их. И я выставил постоянную стражу вокруг моего замка, замка Дрейка и твоей обители.

— Ты бы лучше поставил стражу вокруг замков Элстона и Алдана, — сказал Крастон. — Они ведь тоже собственность Донахью, как и замок Дрейка. И не забудь… у него с собой Алата. У этой бабы достаточно мозгов, чтобы не возвращаться в свой замок.

— Ты знаешь, — медленно начал Рислер, — все наши планы и приготовления базируются на предположении о том, что Алата до сих пор жива и до сих пор путешествует с Рыжебородым. Что, если она давно мертва? Что, если она убежала или Урод убил ее?

— Я не могу серьезно рассматривать такие возможности, — задумчиво ответил Крастон. — Я исхожу из предпосылки, что Алата рассказала ему о политической ситуации, чтобы спасти свою жизнь. Тогда Донахью сделает все, чтобы защитить ее. Однако, если я ошибаюсь и она или мертва, или исчезла, думаю, мы все равно можем ожидать визита Донахью. Если он не знает, что Алата дочь Алдана, то уж точно знает, что он сам — официальный наследник Майкла.

— А что, если Донахью тоже мертв? — спросил Рислер.

— Нет, — возразил Крастон.

— Что заставляет тебя говорить столь уверенно? — поинтересовался Рислер.

— Ах, Джеральд, — вздохнул Крастон. — Ты разочаровываешь меня. Разве ты не понял, что единственная реальная опасность, с которой мы столкнемся лицом к лицу, возникнет, когда мы попытаемся убить его?

— Смешно! — фыркнул Рислер. — Никто, даже Донахью, не может представлять угрозу нашим армиям.

— Угроза исходит не от Донахью, — презрительно сказал Крастон. — Бедный слепой Джеральд. Она исходит от Гарета Кола.

Глава 19

— Они поджидают нас, ты же знаешь.

— Знаю, — усмехнулся Рыжебородый, сделав остановку на вершине маленького холма и изучая раскинувшуюся перед ним страну.

— Ты был бы умнее, свернув прямо сейчас.

— И дал бы пригоршне Нормалов лишить меня Баронства? — он плюнул по ветру.

— Раньше ты о нас — Нормалах — говорил снисходительно, — заметила Алата, привалившись к дереву. — Ты хоть сознаешь, что, может быть, ты — один из нас?

— Я? — Донахью откинул голову назад и заревел со смеху.

— Я именно это имею в виду, — подтвердила она. — Меня не волнует то, кем были твои родители. Хорошенько посмотри на себя. Ты физически нормален.

— Так же как Гарет, — напомнил он ей.

— Но Гарет обладает колдовской силой, — продолжала она. — А ты?

— Я не знаю.

— Сколько тебе лет?

— Не уверен. Около тридцати, так я считаю. Может, немного больше.

— Если бы ты имел сверхъестественные силы, разве ты не понимаешь, что ты бы уже знал об этом?

— Звучит достаточно логично, — согласился Рыжебородый. — Но говорят, что и Гарет не узнал о своих колдовских силах, пока не стал взрослым.

— Это неправда, — сказала Алата. — Он узнал о них, когда был намного моложе, чем ты. Он хранил их в секрете, но знал. Ты не имеешь никаких сил. Ты — один из нас.

— Не знаю, — медленно сказал Донахью, почесав голову. — Я не знаю.

— Подумай об этом.

— Думаю, — сказал он раздражительно. — Смотри, если я в самом деле Нормал, как я мог очутиться, Рет побери, в Туннелях?

— Ты, возможно, такой же Урод от рождения, как Гарет, — сказала она. — Я думаю, что ты стал Уродом среди колдовского народа. Люди породили Гарета Кола; Уроды — тебя.

— Я не Урод! — заревел он. — Гарет — Урод, а не я!

— Я не это имела в виду, — защищалась женщина. — Я имела в виду…

— Знаю, что ты имела в виду, — перебил он. — Я виноват. Извини, что наорал на тебя.

Ее глаза округлились, на лице было написано любопытство.

— В чем дело? — требовательно спросил он.

— Ни в чем, — сказала Алата, неожиданно улыбнувшись. — Совсем ни в чем.

— Тогда почему ты так посмотрела на меня?

— Как так?

— Удивленно.

— Первый раз с тех пор как мы вместе, ты извинился, — сказала Алата. — Я польщена.

Донахью зарычал от отвращения и демонстративно отвернулся, изучая местность. Несколько минут спустя он снова повернулся к Алате.

— Итак, я — Нормал?

Она кивнула.

— Я сражался с ними всю жизнь, — сказал Рыжебородый голосом, полным муки. — Я убивал их, где бы ни находил. Я не хочу быть Hopмалом. Я ненавижу Нормалов!

— Некоторые из нас стоящие Люди.

— Страмм, — сказал Донахью, глядя в землю. — Страмм был хорошим человеком, несмотря на то, что схватил меня, — Донахью помолчал. — Гарет не хотел убивать его. Он мог дать ему жить. Страмм не мог причинить Гарету никакого вреда, — кулаки Рыжебородого сжались. Он заводил себя, приходя в смертоносную ярость, — так случалось всякий раз, когда он думал о Гарете Коле. — Черт возьми! Страмм, в самом деле, хорошо отнесся ко мне. А потом я привел его в Туннели, и его в две секунды не стало. Ничего не осталось! Ни трупа, ни костей, ни пепла — ничего! — Донахью взвыл, сыпля проклятья. — Когда я наложу на Гарета руки, я разорву его на части! Я… — Донахью так разбушевался, что понес нечто бессвязное. Через минуту он смолк, чтобы перевести дыхание. Он еще минуту молчал, потом, отчасти успокоившись, повернулся к Алате. — Я не хочу быть Норма-лом, — сказал он спокойно. — Я надеюсь, что я не Нормал. Но если я — Нормал, это дает мне еще одну причину убить Гарета Кола.

— Причин у тебя больше чем надо, — сказала Алата. — Все, что тебе нужно, так это — метод.

— Знаю, — согласился он, неожиданно опустошенный. — Я знаю, что делаю. Я уже подобрался близко. Я ненавижу его огненных существ. Однажды я понял, как можно ранить Гарета.

— Не останавливайся, — попросила она.

— Есть другая причина, по которой я не хочу быть Нормалом, — огрызнулся он. — Глупость.

— Весь ум в мире не заменит осознания истинного положения вещей.

— Рет побери! Может быть, Гарет после всего собирается убить большую часть вас! Ты, женщина, не боишься?

— Страмм не боялся, так же как ты, — сказала Алата, — так же как мой отец. И где они?

Донахью проревел что-то нечленораздельное и зашагал дальше. Со вздохом Алата пошла за ним следом. Они прошли немного больше мили, когда женщина неожиданно потянулась и взяла Донахью за руку.

— Что теперь? — требовательно спросил он.

— Что-то не так! — сказала она настоятельным полушепотом.

— О чем ты говоришь? — спросил Донахью, тоже понизив голос до шепота.

— Я не знаю, — сказала она. — У меня такое чувство.

— Что?

— Не ходи этой дорогой.

— Почему?

— Не знаю. Я только чувствую опасность.

— Все в порядке, моя храбрая Баронесса. Каким путем нам следует идти, как ты думаешь?

— Я не знаю. Налево, возможно.

— Ба! Ты видишь духов и гремлинов в каждой тени!

Донахью пошел в первоначальном направлении. Еще через полмили он услышал впереди голоса. Толкнув Алату, чтобы она отступила, Донахью вытащил дубинку и пополз вперед.

Теперь он увидел их — четырех воинов-Нормалов, сидящих в тени огромного дерева.

— Это самая безумная погоня, в какой я только участвовал, — сказал один из них. — Даже если Рыжебородый в этом районе, наши шансы обнаружить его: один к тысяче.

— По меньшей мере, — прибавил другой, делая большой глоток из фляги.

— Может, мы вернемся назад и скажем Барону Рислеру, что мы не нашли никаких его следов, — сказал первый воин. — Что ты скажешь на это, Эдвард?

Но Эдвард больше ничего не успел сказать, потому что Рыжебородый, проломившись через кусты, пробил ему череп одним ударом дубинки.

Второй Нормал был мертв раньше, чем оставшаяся пара поняла, что на них напал Донахью. Мгновением позже оба воина без движения лежали на земле.

Донахью вернулся назад к Алате.

— Ты была права, — задыхаясь проговорил он. — Черт возьми, удачный расчет. Что привело их сюда?

— Я не знаю, — сказала она.

— Что ты там разглядела? Я превосходный охотник, но тем не менее ничего не заметил.

— Это было всего лишь чувство. Я почувствовала что-то, и это очень сильно испугало меня.

Донахью пожал плечами.

— Ну, теперь нечего бояться. Они все мертвы.

— Так я и думала.

— Не жалей их. Они убили бы нас, если бы у них был шанс.

— Я знаю.

— Или ты снова считаешь меня убийцей?

— Нет. Честно, нет. Я просто не люблю убийств, не важно, правы убитые или нет.

— Тогда скажи своим друзьям — Нормалам, чтобы они перестали охотиться на меня.

— Они и на меня охотятся, — напомнила Баронесса Рыжебородому.

Донахью протяжно, глубоко вдохнул, потом выдохнул.

— Я знаю, — он посмотрел на Алату и смягчился. — Не думаю, что твое положение чем-то лучше моего.

— Да.

— И мы ничего не можем поделать с этим.

— Знаю. Хотя это кажется так глупо. Убегать несколько недель, убивать своих же подданных, так чтобы когда мы вернулись в Ступицу, нас назвали бы убийцами.

— Что же ты хочешь?.. Чтобы мы прожили в этом проклятом лесу остаток жизни?

— Нет, конечно.

— Тогда? — он выжидающе посмотрел на Алату.

— Есть другие города Нормалов. Почему бы не отправиться в один из них.

— Если бы я не собирался вернуться в Ступицу, ты бы уже была мертва, — сказал он. — Ты ведь понимаешь это, не так ли?

— Да, — мягко сказала она. — Я знаю это. Но я не говорю, чтобы ты остался там навсегда.

— И на какой срок мне отправиться в изгнание?

— Пока Эндрю не охладеет к идее убить тебя.

— Охладеет к идее? Рет побери! Весь твой проклятый город не сможет убить меня! Пусть даже каждый из них думает, что это я убил Страмма и твоего отца.

— Я забыла, — согласилась она. — Эндрю — единственный, кто хочет моей смерти, и я стала думать, что это применимо и к тебе.

— Нет, неприменимо, — грубо сказал он. — Теперь, когда все определилось, пойдем.

Они направились к Ступице, но когда достигли места, где Донахью убил воинов, там оказалось только три тела. Рыжебородый выкрикнул проклятье и повернулся к Алате.

— Черт! Я могу поклясться, что все были мертвы!

— Эти — да, — сказала она, обозревая сцену резни.

— Нет, не все. Тут нет еще одного дурака.

— Где же он?

— Не знаю, — сказал Рыжебородый. — Но если он проживет достаточно долго, чтобы добраться до другого патруля, скоро в это место сползутся Нормалы.

— Что ты собираешься делать? — спросила она.

— Не уверен, — сказал он, яростно потерев бородатый подбородок. — Я хотел отправиться в Ступицу, но теперь враги будут поджидать меня за каждым кустом и деревом.

— Мы можем отправиться в какой-то другой город.

— И я потеряю шанс стать Бароном? Нет! Мы еще некоторое время поживем в лесу, а потом воспользуемся другой дорогой, чтобы войти в Ступицу, — он сделал паузу. — Если не…

— Если не… что?

— Если ты не согласишься пройти через официальную брачную церемонию, как только мы войдем в другой город, — сказал он. — Это будет сделано официально, и Крастон с Рислером не смогут отказаться отдать мне имущество Дрейка и Повича. Договорились?

Вначале Алата хотела отказаться. Дрейк был достаточно плохим мужем, но мысль о том, чтобы выйти замуж за этого варвара, почувствовать его огромные, мозолистые руки на своем теле, осознать, что она снова стала чьей-то физической и политической собственностью и служит определенной цели, была невыносима. Только потом, обдумав все возможности, Алата поняла, что, если откажется, все будет намного неприятнее. Если она откажется выйти замуж за Донахью, он отправится в Ступицу, и они оба будут убиты на месте или станут влачить ужасное существование в лесу неопределенно долгое время, после чего ей все равно придется выйти за него замуж.

Выбора у нее не было, но, выйдя замуж за Донахью сейчас, она избежит неприятностей в самом ближайшем будущем и сможет манипулировать Рыжебородым.

— Да, договорились, — наконец-то сказала Алата.

Глава 20

Они поженились, но это получилось не так быстро и не так легко.

Рыжебородый и Алата около недели пробирались на юг в направлении Кингстона, который оказался аграрным поселением, окруженным фермами и полями, расположенными на том месте, где некогда были лишь кирпичи и бетон. Кингстон показался Рыжебородому идеальным местом, достаточно удаленным от Крастона и от Ступицы, так что здесь не нужно было беспокоиться о слепом Бароне, и достаточно близким к Туннелям, так что царства Кола можно было достигнуть дня за два.

К изолированному поселению вели дороги, которые быстро выросли из-за нужд населения. Путешествуя по одной из них, Донахью и Алата натолкнулись на дикого зверя, из тех, что бродят по полям. Большая часть местной фауны погибла во время ужасной войны. Горстка выживших, очевидно, сильно пострадала, потому что лишь очень малое число особей выжило столетия назад. Численность же рода кошачьих выросла под влиянием колдовства древних даже больше, чем численность других животных, и неожиданный дисбаланс между хищниками и дичью — превратил большинство кошек в каннибалов, иначе им грозила бы смерть от голода.

Когда Донахью с Алатой шли по древней дороге, на Рыжебородого напала рысь. Он быстро убил ее дубинкой, но раньше она полоснула когтями ему по лицу. Рана была поверхностная, но, хоть Рыжебородый и протестовал, Алата настояла на том, чтобы осмотреть ее. Она набрала чистой воды из ближайшего ручейка, и через мгновение ее пальцы проворно работали над царапинами, вымывая и перевязывая их. Алата оказалась рядом с Донахью, и он не разорвал ее одежды, не изнасиловал ее тут же на месте. Когда Алата последний раз коснулась его, он притворился, что ему неудобно, и резко дернул рукой.

Та скользнула по груди женщины и задержалась на мягкой плоти на несколько секунд, прежде чем Рыжебородый отдернул ее. Если даже Алата и заметила, что рука Урода дернулась не от боли, а по другой причине, то виду не подала, лишь работать стала быстрее.

Потом, закончив с раной, она быстро сделала шаг назад.

— Как себя теперь чувствуешь? — спросила она.

— Отлично. Я и раньше говорил тебе, что не нужно таких усилий. Рет! Я выжил после многих ран, которые были намного хуже, чем эта!

— Мечи обычно совершенно чистые, — ответила она. — А когти рыси — нет. Большинство из кошек питается падалью.

— Так что?

— Они любят пищу с душком.

— Не понимаю, — пожал плечами Рыжебородый.

— Они не едят добычу, которую убивают, сразу. В зависимости от породы кот или закапывает мясо в землю, или затаскивает на дерево и заталкивает труп своей жертвы меж ветвей. Потом он оставляет добычу, на срок где-то от пяти дней до двух недель. Когда пища становится с душком… то есть сгниет достаточно, чтобы отвечать вкусу, кошка возвращается за ней.

— Какое все это имеет отношение ко мне? — спросил Рыжебородый.

— Мясо гнилое, испорченное. Кошка раздирает его когтями, пока не оторвет кусок достаточно маленький, чтобы разорвать зубами. Кусочки плоти застревают у нее между когтей и гниют дальше, так что через пару недель они могут заменить отравленные стрелы. Если бы я не промыла тебе рану, какая-нибудь крошка с когтей, без сомнения, могла бы занести инфекцию, а та, попав в кровь, убила бы тебя. Это ответ на твой вопрос?

— Думаю, ты спасла мне жизнь.

— Ты можешь отблагодарить меня, держа руки подальше от моего тела, — ответила Алата. Ее темные глаза сверкнули в лучах солнца. — Иначе в следующий раз я оставлю тебя тут умирать.

— Не знаю, о чем ты говоришь, — сказал Рыжебородый.

— Ты отлично знаешь, о чем я говорю, — бросила она через плечо. — Только проследи, чтобы этого больше не случилось.

— Этого не будет… пока мы не поженимся. Тогда твое тело станет принадлежать мне. Хочешь послушать о том, что я сделаю с ним?

— Нет, — холодно сказала она.

— Тебе это может понравиться.

— Меня мало заботит, что ты станешь делать со мной, убийца. Я совершила политическую сделку, меня тошнит от нее, но никогда, даже на мгновение не требуй и не жди, что мне это понравится.

— Мы еще посмотрим, — усмехнулся Рыжебородый, напрягшись, и зашагал дальше по дороге. Алата последовала за ним, и они молча шли бок о бок остаток дня. Они устроили лагерь на берегу ручья и возобновили путешествие только после восхода солнца.

Донахью чувствовал себя хорошо. Был не веселым, но более здоровым и находился в лучшей форме, чем за последние годы. Он не пил ничего крепче воды, с тех пор как повел армию в Туннели, и столько же времени прошло с тех пор, как он курил трубку или сигару, или, прибавил Донахью, мысленно поморщившись, спал с женщиной. Он потерял все три удовольствия: питье, курение и особенно женщин, но обнаружил, что теперь обладает значительно большим запасом жизненных сил, и его вечный кашель по утрам прошел. Да, он стал здоровее, и нельзя было сказать, что он такой уж несчастный.

И в других отношениях он тоже изменился. Не то чтобы теперь он питал сострадание к другим существам, но он старался, чтобы Алате было удобно, отчасти потому что надеялся устроить с ее помощью свое будущее, отчасти по причинам, которые не понимал и никогда не смог бы полностью понять. Еще у Донахью появилась склонность размышлять, чего раньше за ним не водилось. Его разум, обычно бездействующий, кроме тех редких случаев, когда он начинал функционировать на примитивном уровне, сейчас был постоянно переполнен мыслями. Не глубокими философскими вопросами и ответами, потому что Урод никогда не задумывался о таких вещах. Донахью обдумывал как убить Гарета Кола, и даже нарисовал мысленную картину или две о том, как сотрет в порошок Ступицу, после того как уничтожит Крастона и Рислера.

Вот о чем думал он, молча вышагивая по пустынной дороге. Его молчание с благодарностью принималось Алатой Дрейк. Почему-то любой их разговор заканчивался или проклятиями Рыжебородого в адрес Гарета Кола, или радостными мечтами о предстоящей первой брачной ночи. И то и другое было в равной мере неприятно Алате, и чем меньше они говорили, тем больше это ей нравилось. Больше она не боялась Рыжебородого, но намеренно избегала общения с ним и собиралась так вести себя как можно дольше. Она чувствовала определенную симпатию к Донахью, симпатию, граничащую с жалостью, с того времени как поняла, каким ужасным адом была его жизнь в Туннелях Гарета Кола. «Но, — мысленно прибавляла она, — жалость всего мира не сможет искупить ужасные преступления, которые Донахью совершил против Нормалов». И особенно против одного Нормала много лет назад, когда Алата по детской своей глупости верила, что мир столь же невинен, как и она сама.

К тому времени, как они добрались до Кингстона, рана Донахью зажила, и он вошел в город, чувствуя себя совершенно здоровым и полным сил. Никто не обращал на него и Алату внимания. Скоро Донахью понял, что Кингстон стал для купцов перевалочным пунктом, расположенным между Ступицей и более южными городами. Беглецы отправились в меблированные комнаты, где Донахью снял простую комнату. Алата просидела на стуле всю ночь, отказавшись присоединиться к нему в постели. После краткого спора Рыжебородый пожал плечами, отвернулся и через мгновение захрапел.

Утром Донахью почувствовал себя хорошо отдохнувшим и радостно строил планы на будущее. Это будущее совершенно четко включало в себя Алату Дрейк. Рыжебородый заговорил с ней. Что ему было нужно, так это поговорить. За долгие годы, проведенные в Туннелях, он привык разговаривать сам с собой. Иметь кого-то, с кем можно было бы поговорить, казалось ему определенным преимуществом.

— Ну, — начал он, — я уверен, что перво-наперво нам нужно пожениться.

— Ты ошибаешься, Торир, — печально сказала Алата. — Первое, что нужно сделать, — раздобыть денег. Теперь ты не на содержании Страмма. Тебе придется платить за свадьбу и рано или поздно за эту комнату платить тоже придется.

— Я думал об этом, — признался он, немного помолчал, а потом прибавил: — Почему бы нам не объявить им, что ты — Баронесса Дрейк? Тогда мы получим небольшой кредит.

— Это самое глупое предложение, которые ты выдвигал, — презрительно сказала она. — Что, если горожане знают о том, что Крастон ищет нас? Пока нас никто не узнал, но нет гарантии, что местные жители ничего не знают о тебе.

— Меня в покое они могут и не оставить, но тебя-то они не тронут. Ты ведь Баронесса, помнишь?

— Вот еще одна причина, почему они не оставят меня в покое, если Крастон уже поговорил с ними. Если я умру, появится еще одно Баронство, которое можно захватить.

— Если ты знаешь обо всем этом, — угрюмо сказал он, — почему бы тебе не придумать, как нам раздобыть денег.

— Ты можешь заработать их.

— Я — генерал, — фыркнул он. — Генералы не идут в наемные рабочие.

— Они делают это, когда голодные, — возразила Алата. — И ты больше не генерал, или ты забыл?

— Все верно. Я — Барон.

— Бароны могут умереть от голода так же легко, как генералы, — холодно заметила Алата.

Мгновение Донахью пристально смотрел на нее.

— Все верно, я достану тебе эти проклятые деньги! — сказал он. — Только приготовься к свадебной ночи, когда я вернусь!

Урод вышел из комнаты и покинул здание. На мгновение его мысли вернулись к Алате; как бы она не убежала, пока его не будет, но потом Донахью решил, что она так не сделает. У нее были веские причины сохранять инкогнито. Она знала, что Рыжебородый может убить или выдать ее, если она попытается обмануть его. Если бы смерть казалась ей предпочтительнее супружества, она покончила бы с собой несколько недель назад. Довольный Донахью прошелся по грязным улицам Кингстона.

Местные жители в основном занимались сельским хозяйством. В городе было очень мало лавок, но именно к ним Донахью и направился, хотя работу искать не собирался. Все, что он делал в прошлом, — брал. И теперь он не видел причины, почему нужно поступать по-другому. Донахью почти не имел дел с деньгами, в отличие от Нормалов. Из-за этого мысль об ограблении казалась Рыжебородому не более серьезной, чем сбор урожая в поле, когда не утруждаешь себя искать фермера, чтобы заплатить.

Донахью выбрал мило выглядящую лавку, торгующую одеждой, тканью, и вошел. Он сразу понял, что деньги хранятся в маленькой шкатулке по ту сторону прилавка, в задней части магазина. Разглядывая товары, Рыжебородый медленно подошел к шкатулке с деньгами и подождал, пока не остался единственным покупателем магазина. Потом он вытащил дубинку и показал ее владельцу.

— Дай-ка мне эту шкатулку, — спокойно сказал он, показав, чего хочет.

Владелец лавки взглянул на Рыжебородого, решил, что тот не шутит и без сомнения выйдет победителем, случись схватка, и отдал деньги.

— Если ты кому-то скажешь об этом, — пригрозил Донахью, — я вернусь и разрублю тебя на две половины.

С этими словами Рыжебородый повернулся и покинул магазин. Он почти ожидал услышать, как человек закричит, что его ограбили, но владелец магазина хранил молчание. Уверенный, что угроза расчленить владельца принесла должный результат, Донахью пошел прямо и открыто к меблированным комнатам, не пытаясь скрыть свой след, отправившись кружным маршрутом.

Вернувшись, он обнаружил Алату спящей в кровати. Растолкав ее, Урод показал ей содержимое шкатулки. Она не успела спросить, где Донахью добыл деньги. Смятение на улице привлекло их внимание. Урод взглянул из окна и увидел большую группу вооруженных людей, идущих к их кварталу. Вел их владелец лавки, которую он ограбил.

— Рет побери! — в ярости закричал Донахью. — Сукин сын! Я предупреждал его ничего не говорить!

— Это человек, у которого ты украл деньги? — спросила Алата.

Рыжебородый кивнул.

— Нам надо уходить отсюда и быстро. Их слишком много даже для меня. — Донахью взял шкатулку и направился к двери.

— Оставь деньги, Торир, — приказала ему Алата.

— Оставить их? Ты с ума сошла?

— Нам они будут не нужны, если мы пустимся в бега. А если ты оставишь их, это может нас спасти. Подумай, ведь ты можешь стать беглецом, за которым будут охотиться день и ночь.

Мгновение Рыжебородый нерешительно смотрел на шкатулку, потом поставил ее на кровать. Схватив Алату за руку, он открыл дверь и прошел в соседний зал.

— Где-то тут должен быть черный ход, — сказал он. — Давай попробуем им воспользоваться.

Донахью быстро нашел его, и за несколько минут они оказались за пределами города. Они шли весь день и часть ночи, прежде чем Рыжебородый решил, что они в безопасности. Потом он позволил себе и Алате отдохнуть, разбив лагерь на маленькой полянке.

— Известие об этом событии дойдет и до Крастона, ты знаешь, — объявила Алата, садясь и прислонившись к стволу древнего клена.

— Рет побери! Ты думаешь, Крастону станут сообщать о каждом воре, который появился где-то за сотню миль?

— Да, если он похож на Рыжего Торира Донахью.

— Откуда Крастон узнает, что это был я? — усмехнулся Рыжебородый.

— Если бы ты сбрил бороду, у тебя бы появился шанс остаться неузнанным, — ответила Алата, поправив упавший локон, — но пока ты выглядишь вот так, считай внешний вид своей слабостью; ты ведь в своем роде уникален. Достаточно неповторим, чтобы известие о тебе достигло Эндрю.

— Так что же с того? — пожал он плечами. — Пройдут недели, прежде чем он узнает об этом.

— Возможно, — согласилась она, — но ты знаменитый Человек. Ты, Торир, — самый великий убийца из Уродов Гарета Кола. Все Люди знают тебя. Я могу поспорить, что все мужчины, женщины и дети в Кингстоне уже знают, что это был ты.

— Это вина проклятого хозяина магазина! Если бы он только держал рот закрытым…

— Если бы ты не ограбил его, ему бы не о чем было говорить.

— Нам нужны деньги, — сказал Донахью. — Ты сама приказала мне пойти и достать их.

— Я сказала, чтобы ты пошел и заработал их, — возразила женщина. — В этом большая разница.

— Для тебя, — огрызнулся Рыжебородый, закрывая тему. — Отчего же ты так уверена, что они знают, кто я? Вчера никто не узнал меня.

— Вчера ты не грабил лавку и не угрожал никого убить, — сказала она. — Теперь горожане сложат два и два. Они узнали в тебе известное чудовище-урода, когда ты стал действовать соответствующим образом.

— Я — не Урод! — фыркнул Донахью. — И не забывай об этом!

— Не веди себя как урод, — сказала она, — и я буду лучше помнить об этом.

Донахью раздраженно выругался, потом снова попытался изменить тему.

— Куда дальше?

— В самом деле я не знаю, — сказала Алата. — Думаю, весь союз Нормалов скоро узнает о нас. Нам лучше спрятаться, пока мы не сможем безопасно вернуться в Ступицу.

— Я — Барон! — фыркнул Донахью. — И я не стану прятаться в нору, словно дикое животное, ожидая, пока Крастон забудет о нас. Мы попробуем пойти в другой город.

— Подозреваю, что во всех близлежащих городах тебя ждут, — заметила женщина.

— Мы войдем в город ночью.

— Они найдут тебя утром. С другой стороны, чего хорошего в городах? В диких лесах прятаться намного проще.

— Но там мы не сможем пожениться, — возразил Рыжебородый. — А свадьба, если это выскользнуло у тебя из головы, — причина, по которой я оставил тебя в живых. Так какой же город есть поблизости?

— Я не помню ни одного достаточно мелкого, — ответила Алата, — но уверена, что мы не так далеко от Провиденса.

— Мы отправимся туда с утра пораньше, — решил Донахью.

— Если ты настаиваешь, — сказала Алата со вздохом. — Но я думаю, ты делаешь ошибку.

— Увидим, — уверенно сказал Донахью.

Глава 21

Эндрю Крастон сидел один в своей темной комнате в тишине. Раздался стук в дверь.

— Джошуа? — спросил он.

Дверь открылась.

— Да, господин.

— Он здесь?

— Да, — ответил Джошуа.

— Крепко связан?

— Да.

— Сколько он сидит в тюрьме?

— Два дня, господин.

— Теперь я знаю, что делать, — вздохнул Крастон. — Приведи его.

Третий человек вошел в комнату. Он уставился во тьму, пытаясь разглядеть Крастона, но безуспешно. Это был огромный, лысый и чисто выбритый мужчина. На нем ничего не было, кроме штанов, поддерживаемых веревкой, сотканной из сорняков и травы. Двое слуг держали цепи, прикрепленные к его рукам, стоя за спиной у гиганта.

— Мне сказали, что тебя поймали на нашей стороне реки, — сказал Крастон, выждав значительную паузу. Ответа не последовало, и Крастон продолжал: — Я добавлю, что для ответа недостаточно кивнуть или покачать головой, если ты несогласен. Боюсь, тебе придется отвечать вслух. Я совершенно слеп.

Тишина.

— Мне кажется, я задал вопрос, пленник, — сказал Крастон.

— Ты знаешь ответ, — раздался печальный голос. — Поэтому мне не нужно отвечать.

— Все правильно, — согласился слепой Барон. — Теперь я стану задавать вопросы, ответы на которые не знаю. Как твое имя?

— Тармен.

— Это имя или фамилия? Как оно звучит полностью?

— Ты знаешь еще кого-нибудь, кого звали бы Тарменом? — спросил пленник.

— Нет.

— Тогда моего ответа вполне достаточно.

— Мне кажется, я теряю ведущую роль в этом разговоре, — удивляясь, усмехнулся Крастон. — Что ты делал на нашей стороне реки?

— Высматривал кое-что.

— Кое-что или кое-кого? — быстро спросил Крастон.

— Если бы имел в виду кое-кого, я бы так и сказал, — ответил Тармен.

— Верю, что так и было бы, — сказал слепой Барон. — Не в моих привычках высокомерно относиться к заключенным, но я не терплю подобного к себе отношения. Мы можем продолжить разговор, когда тебя станут пытать, если ты так хочешь.

— Пытки меня не волнуют, — печально сказал Тармен.

— Ты можешь изменить свое мнение, после того как они начнутся. У нас опытные палачи.

— Сомневаюсь. Я совершенно не чувствую боли.

— Ах, — сказал Крастон, откинувшись назад на спинку кресла. — Какие еще маленькие тайны я узнаю о тебе?

— Ничего из того, что ты смог бы с легкостью использовать.

— Джошуа, — позвал Крастон. — Ткни его мечом. Не так, чтобы убить, но достаточно, чтобы заставить вздрогнуть. — Барон подождал в полной тишине. — Ты ткнул?

— Да, господин, — ответил Джошуа.

— И какая была реакция?

— Никакой, господин.

— Ладно, — согласился слепой Барон. — Кажется, ты говоришь правду.

— У меня нет причин лгать, — сказал Тармен, — так как мои утверждения можно тут же проверить.

— Естественно, — согласился Крастон. — Так что же ты высматривал, когда тебя поймали?

— Я не волен говорить.

— Не могу представить, как мы сможем пытать тебя? — сказал Крастон.

— Я тоже не представляю, — кивнул Тармен.

— Когда последний раз ты что-то ел или пил?

— В прошлом месяце, — ответил Тармен еще более печально.

— Я уверен, что мы не можем морить тебя голодом, чтобы ты сказал нам то, что хочешь держать в секрете, ведь так? — риторически спросил Крастон.

— Я очень сомневаюсь в этом, — ответил Тармен.

— Как чувствует себя Гарет? — спросил Крастон, не найдя сказать ничего лучшего.

— Не очень хорошо. Несколько недель назад он простыл и теперь болеет.

— Умрет ли он от этого?

— Нет.

— Я нахожу наш разговор бесплодным и бесполезным, Тармен. Ты этого не чувствуешь?

— Мне все равно.

— Думаю, тебя эта беседа все же заинтересует, — сказал Крастон. — Если я решу, что ты не представляешь ценности, я, возможно, позволю тебя убить.

— Любое другое действие было бы совершенно нелогично, — угрюмо согласился Тармен.

— А мысль о смерти не расшевелит тебя?

— Нет. Мне очень интересно, каковы будут ощущения, когда сознание покинет мое тело.

— Это случается каждый раз, когда ты засыпаешь, — сказал Крастон. — Или ты даже не спишь?

— Нет, я никогда не сплю.

— Ты никогда не спишь, ничего не ешь, ты не чувствуешь боли. Разве ты не конечный результат программы Гарета Кола?

— Нет. Хотя он никогда не говорил мне об этом, я уверен, что я — его неудача.

— И это не вызывает у тебя желания покончить с собой?

— А почему должно вызывать? Ошибка колдовства, а не моя. Разве ты не чувствуешь себя ошибкой Природы, потому что слеп?

— Забавная точка зрения, — сказал Крастон. — Расскажи, Джошуа, как ты поймал нашего друга?

— Он неподвижно стоял, когда мы набросились на него, и не делал попыток удрать от нас, когда мы заковывали его в цепи, — ответил Джошуа.

— Насколько ты силен, Тармен? — спросил Крастон. — Ты можешь разорвать цепи?

— Не совсем, — признался Тармен. — Я уже пытался.

— Ладно. Кажется, совершенно очевидно, что ты хотел, чтобы тебя поймали… или Гарет хотел, чтобы мы поймали тебя. Не уверен, что ты захочешь сказать мне, почему?

— Я никогда не был в городе Норманов. Мне стало любопытно, и я позволил, чтобы меня привели сюда.

— Боюсь, тебе надо придумать ответ получше, чем этот, — сказал Крастон.

— Боюсь, что другого ответа нет, — уныло ответил Тармен.

— Скажи мне, Тармен… ты меня видишь? — спросил слепой Барон.

— Нет.

— Это расстраивает тебя?

— Немного, — ответил Тармен. — Мне хотелось бы видеть своего инквизитора.

— Как бы тебе понравилось провести остаток жизни в темноте, без пищи, без воды и без компании?

— Не думаю, чтобы мне это понравилось.

— А это как раз то, что я собираюсь сделать с тобой, если ты не станешь с большей готовностью отвечать на мои вопросы.

— Может быть, может быть, — печально сказал Тармен.

Крастон почувствовал, как его характер начинает проступать сквозь холодную маску, которую он надел для встречи с незнакомцем. Барон глубоко вздохнул, задержал вздох, закрыв глаза, и попытался очистить разум, потом, когда это ему удалось, наклонился вперед.

— Мы попробуем снова, — объявил он двум тюремщикам, находящимся в комнате. — Почему ты, Урод, оказался на этой стороне реки? Зачем ты удрал из Метро?

— Что такое Метро? — вежливо поинтересовался Тармен.

— Туннели, черт возьми! — взвыл Крастон. — Зачем ты покинул их?

— Я же сказал: высматривал кое-что.

— И что же?

— Мне запрещено говорить это Норманам, — спокойно сказал Тармен.

— Запрещено? Кем?

— Гаретом, конечно. Кто еще может запретить мне говорить, если я хочу?

— Правда, — сказал Крастон. — Почему Гарет не хочет, чтобы я узнал, что ты высматривал?

— Я не волен говорить.

— Ага! — воскликнул слепой Барон. — Но это означает, что Гарет или знает то, что ты видишь, или может тебе доверять. С другой стороны, он ведь может не узнать о том, что ты скажешь мне, не так ли?

— Твои рассуждения совершенно логичны, — согласился Тармен. — Одно из них, фактически, совершенно верное.

— Я вычислил, что он послал тебя, — сказал Крастон. — Кажется слишком ненормальным, чтобы ты оставил Метро по собственной инициативе, — продолжал Барон, одновременно барабаня пальцами по ручке своего деревянного кресла. — Гарет послал тебя, это совершенно ясно. Но что он хотел высмотреть?

— Боюсь, этого я вам не скажу, — заметил Тармен.

— Но ты не сможешь помешать мне воспользоваться дедуктивным методом, не так ли? — спросил Крастон с холодной улыбкой. — Кол не использует ничего, кроме своего разума, Тармен. Кроме него, Колдуна больше ничего не интересует. Более того, я прибавлю, что ты выглядишь очень похожим на одну тварь, которую я знал… на Донахью.

— Это не так, — сказал Тармен. — Я скажу тебе, я высматривал…

— Я знаю, что ты скажешь мне! — фыркнул Крастон. — И я тоже знаю, что ты высматривал. А когда ты не смог найти Рыжебородого, ты пришел сюда или, скорее, позволил, чтобы тебя забрали сюда, чтобы узнать, не тут ли Донахью… И у меня нет сомнений в том, что Гарет Кол сейчас слышит наш разговор… Он знает, что Донахью тут нет… Ты высматривал Рыжебородого, не так ли?

— Да, — согласился Тармен.

— Значит, ты можешь разорвать эти цепи, когда пожелаешь?

— Точно, — сказал Тармен, напрягая свои огромные мускулы. Цепи затрещали и, лопнув, упали на пол.

— Теперь, когда ты выполнил свое задание, ты должен убить меня и, выйдя отсюда, вернуться в Метро.

— Я верю, что вы оценили ситуацию совершенно верно, — сказал Тармен, направляясь к Барону.

— Джошуа! — завопил Крастон. — Закрой дверь!

Чуть позже он услышал, как хлопнула дверь, и тогда, поднявшись со стула, обнажил меч.

— Ты не можешь видеть в темноте, — сказал Барон, передразнивая Урода. — Конечно, и я не могу, но я двадцать лет прожил в темноте. Я знаю, где ты, Тармен. Я слышу твое дыхание, я чую пот твоего тела. Ты — мертвец. Дверь этой комнаты не откроется снова до тех пор, пока ты не вздохнешь в последний раз. Подумай об этом, Урод, ожидая удара, который свалит тебя.

Барон говорил с определенной целью. Он надеялся, что Тармен двинется на него, пока его слова заглушают движение Урода. Неожиданно Барон замолчал. По слуху слепец определил местоположение Урода. Крастон стал медленно приближаться, держа меч высоко над головой. Потом, решив, что находится в пределах достигаемости, он со всей силы обрушил меч на голову Урода. Тармен рухнул, как скала.

— Джошуа!

Дверь открылась, и вошел Джошуа, держа факел в руке.

— Урод мертв, Барон. Его череп разрублен надвое.

— Конечно, он мертв, — раздраженно сказал Крастон. — Точно, как запланировал Кол.

— Боюсь, что не соглашусь с вами, господин, — удивленно сказал Джошуа.

— В сложившейся ситуации есть что-то очень неправильное, — заметил слепой Барон. — Я знаю что, но не знаю почему.

— В самом деле не понимаю, о чем вы говорите, господин, — признался Джошуа.

— Джошуа, я обычно всегда соглашался с тем, что у тебя больше мозгов, чем у Джеральда. Теперь я удивляюсь, — Джошуа внимательно посмотрел на Барона. Не слыша ответа, Крастон терпеливо продолжал: — Тебе, Джошуа, приходило в голову, что Гарету Колу не нужен Тармен, чтобы отыскать в Ступице Донахью, что он может сделать это быстрее с помощью огненных птиц?

— Должен признать, что это так, господин.

— Теперь рассуди, кого… или что, если тебе так больше нравится… он посылает к нам — существо, лишенное эмоций, которое ничего не чувствует. Оно не испытывает чувства голода, жажды, не чувствует боли. Это тебе что-нибудь говорит?

— Ничего, — сказал Джошуа, — кроме того, что он послал Урода, которого нельзя пытать, чтобы выведать секретную информацию.

— Превосходно. Он посылает нам жертвенного агнца — Урода, чей единственный долг сказать то, что он сказал, а потом быть убитым. На какой-то миг, я даже подумал, что моя жизнь и в самом деле в опасности.

— Вы снова запутали меня, господин, — сказал Джошуа, еще больше сбитый с толку.

— Ты точно все сказал, Джошуа… Гарет послал человека, которого нельзя пытать, чтобы добыть секретную информацию.

— Но мы-то добыли ее, — запротестовал Джошуа.

— Я добыл, — поправил Крастон. — Но я ее узнал не у Тармена. Или, по крайней мере, не напрямую. Никто не может заставить Гарета или его слуг сказать что-то, чего они говорить не хотят. Звучит парадоксально, с тех пор как известно, что силы гнусного колдуна имеют свои границы.

— Вы хотите сказать, что Гарет не посылал Тармена высматривать Донахью?

— Конечно, нет! Гарет послал его сюда для того, чтобы мы думали, что Донахью поблизости.

— Разве нет?

— Нет. Кол пытается обмануть нас, заставить ждать Урода на границах Ступицы, в то время как Донахью где-то в другом месте готовится…

— Готовится к чему? — спросил Джошуа.

— Не знаю. Но это должно быть очень важно для Гарета Кола, раз он прикладывает такие силы, чтобы заставить нас не искать Донахью.

— Тогда какой наш следующий шаг?

— Не уверен, что нам следует предпринять, — сказал слепой Барон. — Мы отнесем труп Урода назад и оставим его у реки, прикрепив к нему письмо. Так мы бы поступили, если бы план Гарета сработал, а я не хочу разочаровывать колдуна. Потом мы попытаемся вычислить, где может находиться Донахью и, что более важно, чем он собирается заняться.

— А что еще мы станем делать, господин?

— Все. Я не удивлюсь, если и сам Донахью знает о происходящем не больше нашего, — сказал Барон, наполовину обращаясь сам к себе.

Глава 22

Провиденс война обошла стороной. Или, скорее, ни одна из бомб не попала в город. Радиация, однако, оказалась смертоносной для населения, и, до того как город стал снова обитаемым, столетием позже, большая часть его коммунальных удобств была разрушена. Оставшиеся в рабочем состоянии отказали к тому времени, как новые обитатели сообразили, зачем те нужны.

Теперь город выглядел живым анахронизмом — лабиринтом из стали, кирпича и бетона, где жили Люди, не понимавшие разницы между различными районами и в еще меньшей степени сознающие, чем Провиденс был раньше. Сразу после войны на руинах расположилось двадцать фермерских хозяйств. Все городское население, за исключением какой-нибудь сотни пришлых, было потомками тех двадцати семей. Число жителей росло медленно, и сейчас в городе обитало всего две тысячи Людей. Если бы население сильно возросло, то часть Людей могла пожелать превратить в столицу механических сокровищ давно умершую метрополию, ведь не появилось еще зерна, которое росло бы на бетоне, и местным жителям все время приходилось возвращаться на поля. Они жили в городе ночью, а днем работали в полях, за городом. Крастон знал о том, как обстоят дела в Провиденсе, Так же как и другие Бароны, он не мог объяснить, почему те не развиваются на манер Ступицы. Объяснения его были чисто академическими, а существование города и его нынешнее состояние являлись неопровержимыми фактами.

Множество кварталов, древних и осыпавшихся, полностью опустели. Другими пользовались время от времени. Ранние поселенцы, очевидно, не знали письменности, потому большинство библиотек пустовало. Их содержимое было сожжено в печках в первую же зиму. Там, где были выбиты окна, помещения тоже пустовали. Люди постепенно переселились в те здания, которые лучше сохранились.

Уличное освещение, некогда полностью автоматизированное, включающееся с наступлением темноты, давно не работало, и Донахью с Алатой смогли невидимками пройти по центральным проспектам города. Рыжебородый, болезненно чувствовавший себя на открытом пространстве, быстро пришел в себя. Его шаги разносились эхом, но не было вокруг никого, кто обратил бы на них внимание, хоть и прошло много времени, прежде чем он и Алата нашли маленькую квартиру, соответствовавшую вкусам Донахью. Стены осыпались, окна были выбитыми, лестницы обвалились. Урод был уверен, что никто не станет высматривать их тут, когда есть много мест и получше.

Беглецы спали, пока не взошло солнце, и никто не побеспокоил их. Потом Донахью попросил Алату оставаться тут, пока он ищет Человека, обладающего необходимой властью сделать его преемником Повича, так же как Дрейка.

Город, хоть и частично заселенный, днем пустовал. Большая часть населения отправилась на работу в поля. Помня о том, что случилось в Кингстоне, Донахью решил ограбить квартиру, а не лавку. Потом, с пачкой денег за поясом, он продолжил поиски.

Два часа он бродил по пустынным улицам Провиденса, высматривая какие-нибудь признаки жизни. Один раз ему показалось, что он слышит детский крик, но ему не удалось проследить источник звуков, и вскоре он оставил все попытки. К тому времени как солнце поднялось в зенит, он почувствовал голод и залез в другую квартиру. Там он обнаружил кусок мяса, подвешенный на крюк в ванне, и стал прикидывать сколько времени прошло с тех пор, как он ел в последний раз что-то, кроме фруктов и растений. Он исследовал мясо, понюхал его, решил, что оно не такое уж тухлое, и кинжалом отрезал большой кусок. Потом он завернул мясо в маленькую занавеску, решив отнести его Алате. Донахью несколько раз в жизни ел сырое мясо и съел бы снова, если бы того потребовали обстоятельства, но предпочитал этого не делать. Как-нибудь он и Алата сумеют развести огонь, так чтобы его не заметили, и с этой мыслью, крепко засевшей у него в голове, он покинул здание, планируя немедленно вернуться в квартиру, где оставил свою спутницу.

Он прошел почти три квартала, прежде чем понял, что окончательно заблудился.

Донахью внимательно осмотрелся. Несколько улиц, выглядевших заброшенными, старомодные, давно потухшие вывески, и тут Рыжебородый с тошнотворным ощущением в желудке понял, что не найдет той улицы, где оставил Алату. Номера зданий были для него бессмыслицей. Донахью не знал их назначения, хотя помнил, что то здание, где осталась Алата, имело четырехзначный номер.

Донахью посмотрел на небо. Был полдень, но Рыжебородый ничуть не приблизился к своей цели. Сколько времени он бродил, как быстро шел, откуда появился — все это были вопросы, на которые он ответить не мог.

Рыжебородый попытался вспомнить, откуда он пришел… Он-то сам оставался в безопасности или, по крайней мере, был в этом уверен. Только прячась в самых разрушенных районах города на ночь, он мог остаться необнаруженным, и, если бы он не крал пищу в одном районе города подряд дважды, могли пройти недели, даже месяцы, прежде чем горожане узнали бы, что у них нежелательный гость.

Но с Алатой вышла другая история. У нее не было причин ждать Рыжебородого, ведь агенты Крастона скорее всего не известили горожан о том, что ее нужно убить. И даже если она захочет ждать его возвращения, она осталась без пищи и, возможно, без воды. Он найдет Алату до наступления ночи. Ведь вечером она непременно отправится на поиски пищи.

Разум Рыжебородого продолжал работать медленно, ненормально, выискивая решение проблемы. Первый раз в жизни Донахью обнаружил, что боится чего-то иного, а не Гарета Кола. Рыжебородый хотел бы стать таким, как Крастон или Страмм, уверенный, что у каждой проблемы есть простое решение, которое любой из Баронов немедленно увидел бы.

Но Донахью не был Страммом или Крастоном. Страмм умер, а Крастон охотился за ним, используя все, что имелось в распоряжении у Барона Ступицы. Но он-то был Рыжим Ториром Донахью, и ему не нужны были никакие Нормалы, чтобы водить его за ручку, показывая дорогу к Алате. Выругавшись, он снова заставил себя задуматься.

Он мог месяцами бродить по городу, так и не обнаружив нужной квартиры. Это-то было совершенно ясно. И даже если Рыжебородый через несколько дней обнаружит ее, нет уверенности, что Алата окажется там. Более того, искать квартиру бесполезно.

Ну тогда что же делать дальше? Алата несомненно оставит здание, отправившись на поиски пищи. Куда она пойдет? Донахью сплюнул на землю. Как, Рет побери, он мог узнать, куда она пойдет, если он не знал, откуда она выйдет? Единственное, в чем он был уверен: она попытается избегать центра города и попытается украсть пищу из какой-нибудь ближайшей квартиры, в то время как…

Минутку! Все тело Рыжебородого напряглось, когда новая догадка вспыхнула в его голове. Алата выйдет, только когда фермеры вернутся домой. Значит, она будет прятаться в здании, пока не стемнеет. Но тогда все квартиры, где есть пища, будут полны людей. Она не сможет безнаказанно проникнуть ни в одну из них, как он сделал днем. Значит, ей останется только повернуть назад… она попытается избежать всех населенных квартир и попробует ограбить лавку!

Какую лавку? Донахью не знал, но он не видел ни одной лавки за все утро. Более того, он мог утверждать, что поблизости от их квартиры нет ни одной.

— Если бы я умирал от истощения, то смог найти что поесть только в продуктовой лавке. Так где же я стану искать эту лавку? — сказал он вслух. — В центре города, где, как я выяснил, ведутся все дела!

Следующий вопрос был очевиден: где точно находится центр города? Донахью не представлял, как это узнать, но снова попытался поставить себя на место Алаты. Никогда не бывая в Провиденсе раньше, она тоже не знала города. Как сумеет она определить то место, где находится лавка? Донахью огляделся. Определенно он находился в жилом районе. Откуда он это знал? Алата тоже сможет сориентироваться только одним способом: по виду зданий. «Да», — сказал себе Донахью с нарастающим чувством волнения от собственной догадки. Самые большие здания и есть сердце города.

Донахью начал поиск древних небоскребов немедленно. Не из любопытства, а потому что не был уверен в разумности своих решений и их стоило проверить, и еще потому что его определенно заметили бы, останься он стоять там, где стоял. Деловой район пустынного города имел бессчетное число тайных убежищ, более того, если Рыжебородый остался бы посреди улицы, то он мог натолкнуться на возвращающегося фермера.

Через час Донахью подошел к нескольким огромным зданиям, а еще через полчаса спрятался в аллее, откуда открывался вид на большой перекресток, где находилась пара продуктовых лавок.

Вскоре солнце склонилось к западу. Незадолго перед этим несколько фермеров прошло мимо убежища Донахью, направляясь домой после тяжелой дневной работы. Потом стало темно, и улицы снова опустели.

Донахью, чтобы убить время, стал считать про себя. Когда он дошел до десяти тысяч, то решил, что ошибся в расчетах и надо уйти поискать более укромное местечко, чтобы провести ночь. Потом он услышал шаги.

Они были неторопливыми и неуверенными. Когда же Алата поняла, что вокруг нет никого, кто мог бы увидеть ее, шаги стали быстрыми. Через мгновение женщина выскользнула из тени, и Донахью шагнул вперед, чтобы встретить ее.

— Торир, — воскликнула она, потрясенная его неожиданным появлением. — Я была уверена, что они схватили тебя.

— Не схватили. Никто не знает, где мы.

— Где же ты был? Почему ты не вернулся? Я прождала тебя весь день.

— У меня были на то причины, — ответил он грубовато, не желая выглядеть дураком в ее глазах. — Я достал пищу. Пойдем.

— Тогда все в порядке, — улыбнулась Алата. — Но я должна признать, что не знаю, как вернуться назад в ту квартиру.

— Это не важно. Мы станем менять место каждую ночь, пока не решим покинуть этот город, Нормалы слишком глупы, чтобы понять это. Когда они обнаружат одну из наших квартир, они будут ждать нас там, пока чудище Рета не свистнет на горе.

— Ты высмотрел Человека, которого искал? — спросила она, после того как они молча прошли несколько кварталов.

— Нет, но я его найду. У меня теперь есть деньги.

— Как ты достал их? — спросила она его.

— Взял, — вот все, что ответил Рыжебородый.

Еще три дня они бродили по руинам, покидая убежища в полдень. Рыжебородый пытался подкрасться к кому-нибудь из Нормалов, чтобы подслушать их разговоры и узнать, догадались ли они о его присутствии, или нет, но те, казалось, никогда не покидали свои дома после наступления темноты, а Донахью не смел появиться перед ними в дневном свете.

Потом, на четвертый вечер, когда он возвращался в центр города, чтобы стащить еще немного пищи, он натолкнулся на человека, заворачивающего за угол. Парень упал на землю, потом встал и упрекнул Рыжебородого в небрежности, а потом от неожиданности открыл рот.

— Мой Бог! — завопил он. — Это — Донахью! — Он повернулся и побежал по улице, изо всех сил выкрикивая имя Рыжебородого.

Урод подумал было отправиться за испуганным крестьянином и утихомирить его, потом решил, что непоправимое уже свершилось, и бегом отправился к Алате. Он добрался до нее через полчаса и рассказал ей о случившемся, едва переводя дыхание, а потом вернулся назад на улицу посмотреть, не последовал ли кто-то за ним. Улица оказалась пуста, и Рыжебородый поднялся назад в свою комнату.

— Теперь они станут выслеживать нас, Торир, — сказала Алата. — Они знают, кто ты, и я уверена, Крастон предложил большую награду за твою голову.

— Подумаешь, — сказал он. — Провиденс — большой город. Они не знают, где искать.

— Да, — ответила она. — Они уберут из квартир всю пищу, сложат ее в одном месте. Они вынудят нас прийти за ней и будут ждать нас. Они не станут искать нас, Торир.

— На это потребуются дни, может быть, недели, — сказал Рыжебородый. — Не беспокойся об этих крестьянах.

— Я о них и не беспокоюсь, — сказала она равнодушно. — Они хотят убить меня так же сильно, как тебя. Я уверена, что Эндрю всем сказал, что я стала твой подстилкой. Одного этого достаточно. Думаю, за мою голову назначено вознаграждение, так же как и за твою. Не забудь, что каждый из нас представляет Баронство.

— В день когда я забуду это, тебе нужно будет придумать что-нибудь еще, чтобы спасти свою шкуру, — сказал Рыжебородый. Он подошел к окну и выглянул во тьму. — Ничего не видно.

— Ты думаешь, они могли проследить за тобой? — быстро спросила Алата.

— Возможно, — согласился Донахью. — Бегущий человек на пустой улице может вызвать много шума.

— Тогда нам лучше уйти как можно скорее.

— Для этого нет причины. Если крестьяне знают, где я, они с ходу ничего не предпримут. Даже если они слышали обо мне, вполне вероятно, что они потеряли мой след в паре миль отсюда.

— Я так не думаю, — возразила Алата.

— О чем ты говоришь?

— Думаю, нам надо бежать как можно скорее.

— Ты сошла с ума.

— Пожалуйста, Торир.

— Пусть, во имя Рета, так и будет, если ты успокоишься! — пробормотал он, открывая дверь.

Они не успели отойти и на квартал, когда услышали шаги, эхом отдающие по гулкой мостовой.

— Ну, будь я проклят! — прошептал Рыжебородый. Он направился на запад, потом увидел маленькую группу Людей впереди и повернул на север. Снова Донахью увидел группу приближающихся вооруженных крестьян.

Он повернул назад в сторону дома, который беглецы только что покинули, но первая группа преследователей уже миновала его.

— Пора, — прошептал он Алате, протягивая ей кинжал и доставая дубинку.

Очевидно, преследователи видели его, хотя и не ускоряли шаг. Донахью на мгновение возгордился тем, что его репутация заставляла их действовать неохотно, но через мгновение это чувство растаяло, потому что Рыжебородый увидел: противников слишком много.

Крестьяне приближались к Донахью с трех сторон, и осталась только одна улица, куда он мог бежать. Преследователи сокращали дистанцию, и Рыжебородому приходилось двигаться все быстрее.

— Торир! — позвала Алата где-то у него за спиной.

— Где ты, Рет побери? — воскликнул Донахью. — Я думал, ты рядом со мной.

— Я пробежалась вперед, посмотреть, почему они гонят нас по этой улице, — быстро сказала женщина. — Они пытаются загнать нас в тупик.

— Что?

— На улицу, которая заканчивается стеной, — объяснила она. — Ты не должен дать им сделать это.

— Я слушаю твои предложения, — сказал он, отступая.

— Попробуй напасть на группу, которая справа от тебя, — предложила Алата. — Атакуй их.

— Какая-нибудь объяснимая причина для этого есть? — спросил Донахью, внимательно посмотрев на отряд справа.

— Они выглядят слабее остальных, — объяснила Алата.

— Но их больше, — запротестовал Донахью.

— В любом случае, попробуй, — не отступала Баронесса.

Больше для разговоров времени не осталось. Донахью, почувствовав приближение смерти, немедленно повернул направо и оказался лицом к лицу с Норманами. В отряде было человек семь. Пять дрогнуло и побежало, когда Рыжебородый выскочил из темноты, яростно потрясая дубинкой. Двое оставшихся быстро пали под его ударами. Тогда беглецы помчались по улице к окраинам города. Оставшиеся Нормалы устремились в погоню, но отчаянье прибавило Донахью и Алате сил, если не скорости, и через несколько минут они в полной безопасности покинули Провиденс, безумными зигзагами промчались через поля и леса за древним городом.

— Хорошая догадка, — просопел Донахью, переходя на шаг и пытаясь восстановить дыхание.

— Удачная, — кивнула Алата.

— Дважды ты принесла мне удачу. Я думаю, мне надо, чтобы ты была рядом, не важно, женюсь я на тебе или нет.

— Не делай мне никаких одолжений, — холодно ответила Баронесса.

Три недели спустя они дотащились до развалин Хартфорда, который был почти полностью разрушен во время войны. Тут людей не было. Местные жители мало общались с другими городами и аванпостами Нормалов и с радостью встретили Донахью с Алатой.

На следующий день беглецы поженились, и рыжий Торир Донахью, хоть это и мало чего давало ему, прибавил еще одно Баронство к своей коллекции.

Глава 23

— Сношаются словно кролики! Это — отвратительно!

— Если это так сильно беспокоит тебя, Джон, почему бы тебе не перестать следить за ним?

— Кто-то должен не спускать с него глаз, Гарет. Ты же знаешь, что он только что решил не возвращаться в Ступицу до следующей весны.

— Да, я знаю. Это хорошо. Крастон очень хитрый молодой человек. Я не хочу, чтобы ему удалось сложить вместе два и два.

— Ты и в самом деле думаешь, что Донахью не сумеет причинить тебе никакого вреда?

— Никто из Людей и Уродов не сможет причинить мне вред, Джон.

— Но Крастон может стать помехой твоим планам.

— Возможно. Вот почему я хочу быть уверенным, что варвар на некоторое время останется в Хартфорде.

Глава 24

Они пробыли в Хартфорде меньше двух недель, когда их спокойная жизнь была прервана.

Донахью и Алата жили под одной крышей и делили одну постель. Ни он, ни она не сознавались, что в их супружестве есть нечто, кроме политического альянса, порожденного необходимостью и, возможно, обреченного закончиться в позоре. Такое положение дел спасало обоих от реальности. Так они и жили.

Алата научилась управлять Донахью и, отдавая ему свое тело, делала его более послушным. С другой стороны, Донахью с недовольством допускал, что Страмм теперь не единственный Hopмал, который ему нравится.

С Рыжебородым произошли и другие изменения. Он не собирался разрабатывать планы возвращения в Ступицу и захвата власти, потому что было бы глупо появиться там в роли захватчика. Донахью смирился с фактом, что он — Нормал, и быстро обнаружил, что плащ Нормальности очень хорошо соответствует его потребностям. Гарет Кол убивал Нормалов; в то же время любой из Баронов-Нормалов (на самом деле только один) сохранение расы Людей считал своим наипервейшим долгом, фактически священной обязанностью. Следующий раз, когда Донахью атакует Туннели, он не возьмет с собой всего лишь четыре сотни солдат. Он отправится в царство Гарета во главе десятитысячной армии. Приятная мысль. Нормалам это принесет пользу.

Первые одиннадцать дней, которые Донахью и Алата провели как муж и жена, если и оказались совсем не тем, о чем грезили молодожены, то по меньшей мере прошли приятно. Все случилось на двенадцатый день. Он начался так же приятно, как другие, и все шло хорошо, до тех пор пока Донахью не услышал разговоры в толпе, собравшейся в центре древнего города. Услышав голоса, он поднялся с кровати быстро оделся и вышел посмотреть, в чем дело.

— …только появился, а потом исчез! — истерически кричал один горожанин. — Только я метнулся к нему, он исчез!

— Думаю, что Джесон слишком долго пробыл на солнце, — засмеялся другой. — Люди не появляются из воздуха и не исчезают.

— Говорю вам, я видел его! — завопил Джесон.

— На что он был похож? — спросил Донахью, плечом пробивая себе дорогу в собравшейся толпе.

— Здоровый, как ты; может быть, на дюйм или два ниже, — сказал Джесон, немножко успокоившись. — Чуть изящнее. Он неожиданно возник передо мной, появился прямо передо мной! Прямо из воздуха! Я знаю, это звучит безумно, но…

— Какого цвета были его волосы? — спросил Рыжебородый, пытаясь не выдать голосом свои страхи.

— Волосы? Волосы? — Джесон закрыл глаза, пытаясь мысленно воссоздать картину. — Теперь вспомнил! Не было у него никаких волос. Он был совершенно лысым. Мне кажется, что у него даже бровей не было.

— Фантастика! — усмехнулся один из зрителей. — Джесон, я думаю, ты слишком много выпил.

— Или, может быть, от беготни за бабами у тебя голова пошла кругом! — засмеялся другой.

Они остались смеяться, в то время как Рыжебородый вернулся к Алате, которая следом за ним вышла на улицу и теперь стояла в задних рядах толпы.

— Это один из них, не так ли? — натянуто спросила она.

Донахью кивнул.

— Раал.

— Что это значит?

— Это значит, что мы в пределах досягаемости Гарета Кола, — мрачно сказал он.

— Может, колдун просто проверял, не тут ли ты находишься?

— Гарету не нужен никто, чтобы узнать, где я, — возразил Донахью. — Нет. Раал проводил разведку территории, и совсем не для Гарета. Готовится нападение.

— Но я думала, ты говорил, что Гарет сам никогда не нападал на города Нормалов.

— Никогда. Это в первый раз.

— Но почему? — спросила она. — Почему сейчас?

— Есть только одна причина, которая мне приходит в голову, — сказал Донахью, неожиданно обрадовавшись. — Пока я не знаю, в чем тайна колдуна, но я подберусь поближе к ней! Гарет сейчас испуган. Он боится того, что я могу сделать.

— Ты уверен? — с сомнением спросила Алата.

— Конечно! Почему же еще он явился за мной? Он находился слишком далеко, чтобы убить меня, и не стал бы делать этого, если бы я не подобрался к его тайне. Вот так! Он боится меня! После того как он двадцать поколений изображал Бога, он испугался меня! Меня!

— Тогда почему он просто не убил тебя? — спросила Алата, до сих пор оставаясь скептически настроенной. — Зачем нападать на город?

— Я не знаю. Может быть, Гарет Кол не хочет пока убивать меня. Может быть, я так близко подобрался к чему-то, что колдун не смеет убить меня сам! Или, может быть, Страмм и Дрейк правы: может, существуют реальные границы того, что могут делать его создания. Рет побери! Кого это волнует? Важно то, что я слишком опасен, чтобы остаться в живых, и мы должны смыться, до того как Уроды придут сюда.

Но только эти слова сорвались с его губ, появились Уроды — летающая, скользящая, ползущая, крадущаяся армия; Уроды, вооруженные копьями, стрелами и, что самое опасное, не вооруженные ничем.

Нормалов застигли врасплох, но они смело сражались, не прося и не давая пощады. Донахью затолкнул Алату в ближайший дверной проем, потом вытащил дубинку и прыгнул в середину свалки, осыпая дробящими кости ударами всех Уродов, оказавшихся в поле его досягаемости. Джубал очутился у него на пути, а потом у Джубала стало уже не три головы, а меньше. Джереми, ослепленный солнечными лучами, даже не заметил удара, который убил его. Раал вовремя исчез, избежав дубинки Рыжебородого, которая расплющила бы его череп.

Через мгновение Донахью оказался перед Джоном. Златовласый юноша сидел на земле, скрестив ноги, его глаза были закрыты, его мысли витали в ином мире. Донахью поднял дубинку высоко в воздух, но не смог обрушить ее на своего бывшего лейтенанта. Проклиная себя за мягкость, он с ревом ярости врезался в гущу битвы.

Большинство Нормалов умерли или умирали. Несколько еще доблестно сопротивлялись, хотя было очевидно, что они проиграют. Рыжебородый почувствовал, как копье пронзило его лодыжку; почувствовал, как что-то острое прошло через слой плоти и мускулов, а потом потерял равновесие и тяжело рухнул на землю. Он чувствовал, как кровь хлещет из раны в ноге. Потом тяжелый сапог какого-то Урода ударил ему в висок, и больше Донахью ничего не чувствовал.

Глава 25

— Прекрати бубнить, — сказал Крастон, — повтори все снова и медленно.

— Хорошо, — сказал Джесон, — после того… как эта тварь без волос исчезла, прошло не больше пятнадцати минут, и на нас навалилась вся проклятая свора. Они были ужасны, Барон Крастон, так ужасны!

— Знаю, знаю! — фыркнул Крастон. — Продолжай.

— Нас превзошли числом. В городе нас было немногим больше тысячи, включая женщин, — Джесон тяжело вздохнул и разгорячился, вспоминая резню. Он на несколько секунд прервал рассказ, успокаиваясь. Его глаза привыкли к тусклому свету жилища Крастона, но он удивлялся тому, как Барон Рислер мог писать что-то за столом в другом конце комнаты. — В любом случае, мы сражались, как могли, и, думаю, предъявили им большой счет, но Уродов оказалось слишком много.

— Сколько, говоришь, вы убили? — спросил Рислер, выглядывая из-за своих бумаг.

— Что-нибудь между тремя и четырьмя сотнями, — ответил Джесон. — Но когда все закончилось, только девятнадцать Нормалов осталось в живых, и трое из нас были ранены.

— А что случилось с женщинами и детьми? — спросил Рислер.

— Большинство из них погибло. Несколько… очень немногие… остались целыми и невредимыми.

— И ты пришел просить помощи?

— Да, Барон. Медицинской помощи. Видите ли, у нас было только два доктора, и оба из них…

— Но почему ты пришел в Ступицу? — перебил Крастон. — Есть много других городов, расположенных ближе к вам. Что привело тебя сюда?

— Другие мужчины отправились в те города, что ближе, — ответил Джесон, — но я подумал, что вы тоже захотите нам помочь, так как одна из выживших Баронесса Дрейк.

— Алата в Хартфорде? — воскликнул Крастон, неожиданно напрягшись и насторожившись. — Ты уверен, что это — Алата Дрейк?

— Да, — сказал Джесон. — Хотя она снова вышла замуж.

— За человека с рыжей бородой?

— Да. За Торира Донахью. Думаю, что так его и зовут.

— Он был убит во время сражения? — спросил Барон.

— Нет, господин, — ответил Джесон. — Насколько я помню, он получил несколько ран и не может ходить, но он жив.

— Ладно. Джошуа покажет тебе комнату, а мы подумаем над твоей просьбой.

Как только Джесон ушел, Крастон вскочил и стал беспокойно ходить взад-вперед.

— Ну, и что мы станем делать? — спросил Рислер.

— Не знаю, — ответил слепой Барон. — Слишком много кусков и кусочков, тяжело собрать их вместе.

— Кажется, мне это сделать проще, — предположил Рислер. — Кол пытался убить Донахью и не сумел.

— Чепуха! — равнодушно фыркнул Крастон. — Уроды сумели бы убить Рыжебородого, если бы захотели. Раз он был искалечен, то любой из Уродов мог направить смертоносный удар.

— Тогда как ты объяснишь этот рейд?

— Я не могу… должна быть, однако, какая-то причина. Есть много вещей, которые нельзя понять. Например, почему армия Кола напала на город Нормалов?

— Потому что там жил Донахью, — ответил Рислер.

— Это только часть ответа, — сказал Крастон. — Если бы Донахью был тем, чего они хотели, они могли бы легко убить его или взять в плен. Нет, им нужно было нечто иное.

— Может быть, Кол наконец решил выступить против Людей? — спросил Рислер.

— Возможно, — ответил Крастон. — Но почему Хартфорд? Это — коммуна фермеров, где едва ли наберется тысяча жителей. Фермеры не враги. Хартфорд не имеет стратегической ценности, и он даже не вел с нами торговли. Если бы я был Гаретом Колом и решил бы начать военную кампанию, думаю, Хартфорд был бы наименее желательной целью. Нет, Джеральд, относительно этого городка можно сказать только одно, что, возможно, он привлек Кола лишь потому, что там жил Донахью. Однако битва произошла, Уроды выиграли, а Донахью остался жив и до сих пор в Хартфорде.

— Это ни о чем не говорит! — проворчал Рислер, в раздражении вскинув руки. — Существует слишком много вещей, о которых мы ничего не знаем!

— Тогда давай посмотрим, что мы знаем, — сказал Крастон, снова садясь. — Мы знаем, нападение произошло лишь потому, что Донахью был там. Мы знаем, что Уроды, очевидно, получили приказ не убивать Рыжебородого. Мы знаем, что Кол не говорил о том, чтобы не убивать еще кого-то.

— Это все, что мы знаем, — грустно подытожил Рислер.

— И это печально, будь оно проклято! — закричал Крастон неожиданно. — Здесь что-то есть, какой-то секрет, который я не могу разгадать. Гарет Кол никогда ничего не делает просто так. Каковы теперь, черт возьми, его мотивы? Что он собирается делать дальше? — Крастон застонал и ударил кулаком себя по бедру. — Я чувствую себя точно так же, как в тот миг когда я проснулся, после того как Кол ослепил меня. Я, помню, искал туфли. Знал, что они где-то рядом и их легко можно достать, и, однако, не мог их найти. Чем дольше я искал, тем неуловимее они становились. Должно быть, я около часа ощупью шарил в адской темноте, прежде чем мои руки коснулись их. И даже тогда я не мог разглядеть их пряжек, — он сделал паузу. — Черт побери! Причина, должно быть, лежит на виду, а я не могу найти ее!

— Может, лучше подождать следующего хода Гарета Кола, — предложил Рислер.

— Как можем мы подготовиться к следующему ходу, если не знаем, в чем тут дело? — фыркнул Крастон. — Мы должны разгадать замыслы колдуна и ударить с флангов.

— Не понимаю тебя, — сказал Рислер, — Это очевидно, как дважды два. Кроме всего прочего, Кол, без сомнения, попытается заставить Донахью вернуться сюда и подчинить себе другие Баронства.

— Я не знаю, как ты можешь сделать такой вывод из простого факта, что он оставил Донахью в живых.

— Не могу, — согласился Крастон. — Но я могу сделать такой вывод из того, что он оставил в живых Алату.

Глава 26

Прошло три месяца, прежде чем Донахью смог ходить без посторонней помощи, и еще два, прежде чем его хромота полностью исчезла. Внешне он казался раздраженным из-за того, что его передвижения вначале были ограничены кроватью, а позже комнатой. Но на самом деле он обнаружил, что почти наслаждается, — ведь в таком состоянии он ничего не мог предпринять. Донахью пребывал в столь умиротворенном состоянии, что когда Алата испуганно сообщила ему, что беременна, Рыжебородый смог сдержать гнев, охвативший его при мысли, что ему придется заботиться о совершенно беспомощной женщине. Он стал с нетерпением ожидать рождения ребенка. Донахью часто пил и сыпал проклятия на что попало, однако с подачи Алаты прочел пару книг, прежде чем умственное напряжение не вынудило его забросить оставшуюся кипу книг в пыльный угол.

Почти каждый вечер супруги сидели у огня и разговаривали, и, если не считать нескольких исключений, их разговоры всегда были об одном и том же. Тот особенный вечер ничем не отличался от остальных.

— Вернемся к этому снова, Торир, — сказала Алата, вычерчивая бессмысленные геометрические фигуры на бумаге.

— Когда мы прошли почти полмили по Голландскому туннелю, — повторил он, словно по памяти читал заученный наизусть текст, — перед нами появился Раал.

— Точно так же он сделал перед тем, как они атаковали город?

— Я говорил тебе это тысячу раз! — проворчал он. — Раал появился, посмотрел, потом исчез. Больше ничего не происходило минуту или две, а потом одно из чудовищ Гарета прыгнуло на меня. После этого за несколько секунд весь проклятый Туннель наполнился ими.

— И ты уверен, что Раал появился не для того, чтобы оценить силу твоей армии, вернуться и доложить Гарету?

— Конечно нет! Гарет не стал бы никого посылать, чтобы узнать, сколько у меня воинов и что мы делаем. Он послал Раала, чтобы испугать Нормалов, и, если не считать Страмма, я думаю, это сработало.

— Тогда вернемся назад к самому трудному вопросу, — вздохнула Алата. Один вечер за другим пыталась она расставить точки над «i», разбирая ошибки неудавшегося похода, уверенная, что где-то тут спрятан ответ. — Почему вы смогли убивать чудовищ?

— Мы были сильны.

— Глупый ответ, Торир, — устало возразила Алата. — В конечном счете вы оказались разбиты.

— Я не знаю! — фыркнул Рыжебородый. — Может, Гарет просто играл с нами.

— Нет. Знаю, это — логичный ответ, но нет. Была какая-то веская причина.

— Уж не думаешь ли ты, что я знаю, какая? — требовательно спросил Урод. — Я пытаюсь найти ответ полгода!

— Извини, Торир, — сказала она. — Я не хотела расстроить тебя. Только… — ее голос смолк. Алата опустила глаза и стала разглядывать стол, стоящий перед ней.

— Я тоже извиняюсь, — медленно сказал он, — но раз мы не сумели разгадать загадку за последние сто вечеров, не думаю, что следующие сто принесут какой-то результат, — он замолчал. — Рет побери! Это сведет меня с ума! Я могу причинить ему вред… я знаю, что могу! Я уже делал это дважды и до сих пор не понимаю, почему и как! Может быть, я прав… а может, это — прямая дорога в ад!

— Когда ты был ребенком, рос в Туннелях, — сказала Алата, садясь прямо, — кто-то еще вызывал Гарета на бой так, как делал ты? Он чувствует боль?

— Боль он чувствует, — сказал Донахью. — Как-то я пытался посмеяться над ним. Он оказался тут как тут, словно Бог, со своей проклятой колдовской силой, но тогда ему потребовались все его силы, чтобы сохранить жизнь в своем крошечном теле. Он кашлял, то ли простудившись, то ли подцепив какую-то болезнь. Но найти того, кто бросил бы ему вызов… забудь об этом. Все Уроды на его стороне.

— Может, есть недовольные?

— Никого, насколько мне известно. Я уверен, Гарет заботится об этом. Иногда кто-то из Уродов исчезает. Я никогда не знал, что происходит, а все эти проклятые колдовские твари никогда не обращают на это внимание, так что я предполагаю, Гарет говорил им то, что хотел, чтоб они знали… по возможности правду… и ничего после этого не происходило.

— Тогда, быть может, он фаталист? — упорствовала Алата.

— Возможно. Но на Гарета это не похоже.

— Ты причинял вред кому-нибудь из его существ, пока жил в Туннелях?

— Нет. Первый раз мне это удалось во время последнего вторжения, когда я метнул дубинку в огненную птицу, и та не исчезла вовремя. А потом во время битвы…

— А раньше ты пытался причинить вред огненным птицам?

— Сотни раз. Когда я был ребенком, я сделал рогатку, чтобы стрелять в них.

— Но ты никогда не попадал в них?

— Да, — признался Донахью. — Никогда. Или они исчезали, или камни не попадали в них.

— Спасибо, Торир, — поблагодарила Алата. — Что ты сделал по-другому в тот раз, когда причинил вред птице? Что из того, что не делал раньше?

— Ничего! Нет, будь она проклята! — Донахью шлепнул кулаком по столу. — Я ничего особенного не делал. Я вышел из воды и отправил Уродов Гарета стрелять в Норманов… Норма-лов… а после того как мы победили, я увидел огненную птицу и швырнул в нее дубинку.

— Что ты делал в воде?

— Ты, черт возьми, отлично знаешь, что я там делал! Я поджег суда и возвращался вплавь.

— Может, это вода? — высказала предположение Алата, понимая, что не сможет удержаться, чтобы не схватиться за соломинку.

— Я взял дубинку у трупа, после того как вылез из воды, — сказал он. — С другой стороны, когда мы сражались в Туннелях, воды там не было.

— Что было и в Туннелях и на берегу, где ты подбил камнем огненную птицу?

— Ничего! — взревел Рыжебородый. Вскочив, он начал ходить туда-сюда по комнате. — Один раз я был с Нормалами, другой раз с Уродами. Один раз я использовал дубинку мертвеца, другой раз придушил тварь собственными руками. Один раз я был на берегу, другой раз под землей. Один раз огненная птица пыталась помочь мне, другой раз чудовище пыталось убить меня. Один раз Гарет был в нескольких милях, другой раз в нескольких сотнях ярдов. Только, будь оно проклято, общее в обоих случаях то, что после и того и другого случая я виделся с Гаретом, и он говорил, что узнает обо всем, что только я не придумаю… — Донахью зашелся в отвратительном бормотании. — Может быть, он и знает…

— А ты уверен, что он говорил тебе только это? — настаивала Алата. — Он вот так сказал и ушел?

— Нет. Конечно, нет, — раздраженно ответил Донахью. — Но в чем же тут суть?

— Почему он оба раза говорил с тобой? — размышляла Алата. — Почему не убил тебя и не собирается делать это?

— Я не знаю. Он сказал, я нужен ему.

— Зачем ты можешь быть нужен колдуну? — быстро пробормотала Алата. — Мне кажется, на прошлой неделе ты говорил мне, что он сказал, будто вы нужны друг другу.

— Да, — ответил Рыжебородый. — В чем, Рет побери, разница? Гарету никогда никто не нужен. Может быть, он говорил это лишь затем, чтобы я почувствовал свою значимость или чтобы держался от него подальше.

— Нет. Он имел в виду именно то, что сказал. Иначе ты бы давным-давно умер.

— Тогда почему он сохраняет жизнь Нормалу? — спросил Донахью. — Даже если я вырос в Туннелях, я — Нормал, точно так же как ты, Крастон и остальные. У меня нет никаких колдовских сил… ты знаешь это, я знаю это, и он знает. Что Гарету Колу может быть нужно от меня?

— Если мы сможем это разгадать, мы узнаем, как победить его? — сказала Алата.

— Мы сделаем это так или иначе! — фыркнул Рыжебородый. Его глаза вспыхнули словно угли. — Помоги мне, и тогда я убью его голыми руками! — Ненависть душила его. Наконец поток непристойностей хлынул с его губ, и Донахью выскочил во тьму ночи.

Алата знала, что этим все и закончится. Рано или поздно любой разговор о Гарете Коле заканчивался точно так же. Было много способов смягчить характер Донахью, пока он выздоравливал, но любой продолжительный разговор о Коле и его уничтожении в конечном счете выводил Рыжебородого из себя, вызывал те самые приступы ярости, от которых Донахью пытался избавиться.

Рыжебородый не возвращался до полудня следующего дня, а явившись, в который раз небрежно заявил, что они должны оставить Хартфорд.

— Мы, черт возьми, забрались слишком далеко, — сказал он. — Пора двигаться, подобраться поближе.

— Поближе? Поближе к чему?

— К Гарету. Мы не сможем причинить ему никакого вреда, сидя здесь, в этом городе, наполненном духами, и говоря о том, как убить его. Мы пойдем туда, где сможем что-то предпринять.

— Но почему сейчас? — спросила она. — Почему сегодня?

— Я думаю, моя нога уже достаточно зажила, — ответил он. — А если мы будем ждать дольше, твоя беременность не позволит тебе путешествовать.

— Куда ты собираешься отправиться?

— В Водяную Ягоду или, может быть, в Новые Небеса, — ответил Донахью. — Немного ближе к Гарету и немного ближе к Крастону.

— Почему тебя беспокоит Эндрю? — спросила она.

— Меня не беспокоит, но я чувствую, что если в Хартфорде нас не узнали, то не узнают ни в Водяной Ягоде, ни в Новых Небесах.

Алата не смогла достойно возразить и подчинилась неизбежному, запаковав вещи в сумку из ткани, и через час парочка ушла по давно заброшенной дороге на юг. Они шли медленно, потому что его нога не так уж хорошо зажила, как посчитал Донахью, но к концу второго дня преодолели больше чем половину расстояния. Потом, когда наступили сумерки, супруги вооружились грубыми луками и отправились поохотиться. Донахью хотел поймать кролика, но промахнулся, выстрелив в первого из двух, которых он спугнул. Наполненный отвращением к самому себе из-за промаха, он поднял маленький камень и швырнул в дерево, стоящее в отдалении. Неожиданно раздалось хлопанье крыльев и из листвы вылетел большой ястреб. Рыжебородый немедленно наложил стрелу на тетиву, выстрелил. Стрела глубоко вошла в грудь птицы, и с последним криком агонии ястреб упал на землю.

Алата застыла, глядя на мертвую птицу. Неожиданно она повернулась к Донахью.

— Торир, ты можешь идти в Новые Небеса, если хочешь, или мы можем вернуться назад в Хартфорд. Я предпочитаю Новые Небеса. Наверное, там есть доктор… Но на самом деле не имеет значения…

— Что ты хочешь этим сказать? — проворчал Донахью, подбирая ястреба и возвращаясь к ней.

— Ты можешь охотиться где угодно. Теперь он не остановится ни перед чем, чтобы убить тебя и меня.

— Кто?

— Кол. Видишь ли, я знаю, в чем слабость Гарета Кола!

Глава 27

— Она знает, Гарет.

— Не удивительно, Джон. Рано или поздно Алата должна была это вычислить.

— Она расскажет Рыжебородому, Ты не хочешь остановить ее?

— Зачем? Они не в силах ничего предпринять.

— Но они могут получить помощь.

— Крастон? Он убьет их, как только увидит.

— Правильно… Но мне все это не нравится, Гарет.

— Не беспокойся об этом, Джон, Пусть Донахью поиграет и не думает о более важном.

Глава 28

— Все так просто! — воскликнула Алата. — Разгадка лежала на виду, а мы никогда не замечали ее!

— Объясни! — приказал Рыжебородый. — Так в чем же дело?

— Это так просто! — повторила она. — Мы пытались открыть кувшин не с того конца!

— Ты перестанешь ходить вокруг да около и скажешь мне, что ты имеешь в виду? — прорычал Донахью, с яростью швырнув мертвого ястреба на землю.

— Послушай, Торир, — сказала Алата. — Мы знаем, что ты смог ранить колдуна… или по меньшей мере его существ… дважды. Но мы не могли вычислить, что ты делал такого особенного…

— Ты поняла, в чем дело? — воскликнул он.

— Ты-то сам ничего такого не делал, — ответила Алата. — Вот то, что я имела в виду, когда сказала, что мы подходили к проблеме не с той стороны.

— О чем ты говоришь?

— Ты-то ничего особенного не делал… а вот Гарет делал!

— Гарет? — повторил озадаченный Донахью. — Что же он сделал?

— Подумай, — сказала Алата. — Когда ты впервые швырнул камень в птицу в день нападения Нормалов, ты сказал, что птица исчезла. Однако часом позже ты швырнул дубину и едва не убил ее. Почему? Что изменилось за этот час?

— Я не знаю. И что же изменилось?

— Торир, как ты зажег огонь на этих судах? — спросила она его. — Если ты прорубал свой путь к кораблям, то у тебя не было времени зажигать огонь.

— Я этого и не делал, — согласился Рыжебородый.

— Тогда как ты умудрился добыть огонь?

— Мне дала его одна из огненных птиц.

— Вот и — ответ! — с триумфом заявила Алата.

— Не понимаю.

— Когда ты метнул камень в огненную птицу в первый раз, эта птица была единственной тварью, которую контролировал Гарет.

— И во второй раз, когда я ударил ее, она была единственной, — запротестовал Рыжебородый.

— Птица-то была единственной, — согласилась Алата, — но она подожгла восемь кораблей! — Донахью молча смотрел на жену. — Не понял? Когда Гарет контролировал лишь одну огненную птицу, та была непобедима… но когда он управлял огненной птицей плюс огнем, пожирающим корабли Нормалов, он не смог защищаться и управлять всем одновременно. А поддерживать огонь было намного важнее и…

— …он оставил птицу без охраны! Вот оно что! — завопил Рыжебородый. — Так и есть! Это все объясняет. Вот почему мы смогли убить дюжину чудовищ в пещерах, но не смогли победить примитивную тварь, уничтожившую нас!

— Так и есть, Торир, — сказала Алата, как-то успокоившись. — И таким образом Гарет Кол может быть побежден… надо напасть на него со всех сторон, так чтобы он не смог сразу за всем уследить!

— Я не знаю, — засомневался Рыжебородый. — Он может создать простое существо вместо дюжины разных, и…

— Это не сработает, Торир. Не забывай: твоя армия была мала числом и сосредоточена в одном месте. Напади ты на него с двенадцатью тысячами человек, проникни в Метро с разных сторон, и ни одно чудовище не сможет остановить тебя. Колу понадобятся сотни чудовищ, а чем больше он их создаст, тем уязвимее они будут. Посмотри, может ли воин Нормалов, пусть даже замечательный, в одиночку победить тебя в битве?

— Нет!

— Но что, если два посредственных воина навалятся на тебя с разных сторон? Сможешь ли ты защититься от них?

— Нет, если стремительно не брошусь на одного из них, — высказал предположение Донахью.

— А если ты полностью окружен? Даже обрушившись на одного из врагов, ты выиграешь?

— Нет. Моей единственной надеждой будет пробиться через их строй.

— И Гарет не мог этого сделать! В тот момент, когда чудовища смешаются с нами, он окажется беззащитным. Мы должны так занять его, чтобы он не смог защитить себя со всех сторон.

— Думаю, мы сможем это устроить.

— Я знаю.

— Как ты вычислила все это? — спросил он у Алаты.

— Не знаю. Я только увидела ястреба, отвесно падающего на землю, точно так, как, по твоим словам, падала огненная птица, и неожиданно мне все стало ясно.

— Но я не представляю, каким образом можно собрать такую армию Нормалов.

— Мы начнем с того, что уговорим Эндрю и Джеральда, — предложила Алата.

— Не слишком хорошее начало, — проворчал Донахью.

— Когда мы скажем им, что открыли способ, как уничтожить Гарета Кола, я думаю, они, по крайней мере, соизволят выслушать.

— А когда мы расскажем им, как это сделать, они убьют нас, — добавил Донахью.

— Нет, если ты оставишь свои притязания на Баронство.

— Владения Дрейка — мои! — проревел Донахью. — Я выиграл их, и я сохраню их за собой!

— Что важнее для тебя: стать Бароном или победить Гарета Кола?

Мгновение Донахью сердито смотрел на Алату, потом пожал плечами.

— Все правильно. Скажи Крастону, что он может забрать эти проклятые замки.

— Хорошо, — ответила Алата. — Теперь мы лучше пойдем в город и пошлем послание, пока есть время.

— Еще одно, — сказал Рыжебородый, снова поднимая ястреба.

— Да?

— Они согласятся, чтобы я был тем, кто убьет Гарета? Пусть они отправят всех Уродов жариться в печи Рета, но колдуна я убью сам.

Глава 29

Супруги не смогли послать письмо немедленно. Они были бы рады связаться с Баронами или добраться до Новых Небес, но поврежденная нога Рыжебородого, которая на вид казалась так здоровой, не была готова к таким испытаниям. Рана открылась, в нее попала инфекция, ногу раздуло вдвое, и все, что Алата могла делать, — сохранять мужу жизнь. Почти две недели у Донахью была лихорадка, он бредил. Почти двенадцать недель прошло, прежде чем супруги смогли продолжать путешествие.

Последние несколько недель выдались для них особенно тяжелыми, потому что из-за беременности Алата уже не могла далеко ходить и подолгу охотиться, так что жили они, питаясь лишь фруктами и корнями тех растений, что могли собрать. Вскоре фрукты стали попадаться все реже, и в один прекрасный день супругам пришлось отведать кору деревьев. Наконец Донахью заявил, что готов идти дальше. Из-за беременности Алаты и его ноги, остальное путешествие заняло почти две недели, но наконец они прибыли в Новые Небеса, откуда немедленно отправили письмо Крастону и Рислеру.

Снова Рыжебородый радовался, предвкушая победу над Гаретом Колом. Как спутник Баронессы, он получил в городке все необходимое. Дни, стали для него длинными и полными удовольствий, ночи мирными и иногда страстными. Он прочитал еще одну книгу, в этот раз без принуждения со стороны Алаты, и несколько дней сооружал колыбель для своего сына. (Он никогда не думал о том, что Алата могла родить ему дочь. «Это будет сын, высокий, худой, сильный, и, возможно, — с грустью думал Донахью, — более умный и цивилизованный, чем я».) Донахью начертил схемы всей системы Метро, изменяя их время от времени, так как вспоминал все больше входов и выходов, больше соединительных Туннелей. Он планировал движение каждого отряда своей армии, то, как он мог бы координировать и вести битву так, чтобы Кол не сумел эффективно защищаться, и все время, все время представлял себе, как после долгой борьбы, наполненной тщетными попытками, он сожмет в руках шею светловолосого Урода.

Да, это были прекрасные дни — дни, когда Донахью ничего не делал, только планировал будущее, ожидая ответа Крастона и рождения своего сына.

Глава 30

— Ну, Джеральд, что ты станешь теперь делать? — спросил Крастон, после того как Рислер прочитал письмо.

— Почерк Алаты, в этом нет сомнения, — таков был его ответ.

— Конечно, — равнодушно сказал Крастон. — И это означает, что они в Новых Небесах. В Хартфорде почти не осталось жителей. А в Новых Небесах не подозревают о том, что мы ищем Алату и Донахью.

— Тогда я не понимаю твоего вопроса, — сказал Рислер.

— Я хочу узнать, что ты об этом думаешь? Ты считаешь это ловушка?

— Может быть, — сказал Рислер, — но сомневаюсь. Ведь они сказали нам, как их найти. Если мы не поверим их письму, мы можем прихватить с собой армию.

— Я считаю точно так же. Конечно, остается какая-то вероятность, что все это — уловка, чтобы заставить нас поступить так, как они хотят, а тем временем Донахью проберется в Ступицу и захватит все Баронства, но я сомневаюсь, что он способен собрать достаточно воинов, чтобы устроить такое. К тому же он знает, что мы не оставим наши владения полностью беззащитными. Нет, думаю, мы можем с полной уверенностью считать, что это не ловушка. И тогда перед нами встает другой вопрос: на самом ли деле Донахью знает, как уничтожить Кола?

— Я склонен думать, что нет, — сказал Рислер, маленькими глотками потягивая вино из кубка. — Рыжебородый думал, что может победить колдуна, когда отправился туда с Элстоном и Алданом, и помнишь, что случилось.

— Возможно, Донахью понял, где допустил ошибку, — мягко сказал Крастон.

— Не согласен, — возразил Рислер. — Если он на самом деле знает, как уничтожить Гарета Кола, почему уже не сделал этого сам?

— Очевидно, он нуждается в помощи и, кажется, думает, что сможет победить с нашей помощью.

— Что заставляет его так думать?

— Та маленькая жертва, которую он приносит, — сказал Крастон. — Он должен быть совершенно уверен, что прав, раз добровольно пишет, что оставит претензии на Баронство, если мы поможем ему.

— Думаю, это — бессмыслица, — твердо сказал Рислер. — Если мы в самом деле сбросим Кола, Донахью поведет против нас армию Уродов и попытается захватить Ступицу.

Крастон грубо рассмеялся.

— Ты в самом деле думаешь, что мы сможем приблизиться к Колу, пока хоть один Урод будет жив? Нет, Джеральд, если мы убьем Кола, то не будет никакой армии Уродов, которую смог бы возглавить Донахью.

— Тогда что он выигрывает? — требовательно спросил Рислер. — Ради чего он так поступает?

— Разве тебе не приходило на ум, что Рыжебородый может говорить правду? — ответил Крастон. — Разве ты не можешь представить себе, что он в самом деле открыл способ уничтожить Гарета Кола и готов торговать обещанным Баронством ради достижения своей цели?

— Ты думаешь, письмо правда?

— Да, я так думаю. Как однажды сказал Элстон, утонченность Донахью не присуща… но я никогда не подозревал, что для решения проблемы понадобится кто-то вроде Алаты.

— Ты пытаешься сказать мне, что Донахью на самом деле узнал, как уничтожить Кола? — недоверчиво спросил Рислер.

— Да. И Донахью — единственный человек в мире, кто, возможно, сумеет это сделать.

— Почему ты так говоришь?

— Он написал нам письмо, в котором утверждает, что знает слабое место Гарета. Очевидно, он знает, что мы сделали все, что могли, пытаясь понять, в чем слабость Кола, и точно так же очевидно, что Донахью совершенно уверен, что может победить. Более того, изъян Кола имеет такую природу, что только Донахью, благодаря своему опыту, может использовать его…

— Тогда ты даже не станешь пытаться?

— Зачем суетиться? — ответил Крастон. — Если ты дашь мне книгу, я буду знать, что это книга, но моя слепота не позволит мне прочитать ее. Донахью и мы находимся точно в такой же ситуации. Мы знаем, что у него есть решение, но не можем по минутам проследить всю его жизнь. Наша слепота мешает нам понять, как было найдено решение. Только Донахью его знает, и он готов поделиться с нами.

— Ты думаешь, нам стоит поехать в Новые Небеса?

— Я так считаю, — сказал Крастон. — Письмо, черт возьми, слишком самоуверенное. Все правильно. У Донахью есть ответ, и он в этом уверен. Он знает, что мы можем убить его, зная, где он, и Рыжебородый рискует. Думаю, нам лучше согласиться, что наш друг-Урод поставил нас в затруднительное положение.

— Я слышал, теперь он называет себя Hop-малом, — сказал Рислер. — Он официально женился на Алате. Это пугает меня, Эндрю. Даже если он сдержит слово, что остановит его, не даст наплодить дьявольское отродье и предложить одному из них завоевать для него Баронство?

— Мы побеспокоимся об адском отродье, как ты назвал его, когда приедем за этой парочкой, — сказал Крастон. — Первый шаг — узнать, как уничтожить Кола. — Рислер ничего не сказал, и Крастон, выждав благоразумную паузу, продолжил, нахмурившись: — Тебе не нравится мысль о том, что придется встретиться с ним, Джеральд?

— Искренне? Нет, — сказал Рислер. — Я согласен, что Донахью не пытается завести нас в западню, и я даже допускаю, что он верит, что нашел правильный ответ. Но если он в самом деле знает как уничтожить Кола, тогда…

— Я скажу тебе, — перебил Крастон. — Он не может сделать это один. Поэтому он нуждается в нашей помощи.

— Ты не дал мне закончить, — терпеливо сказал Рислер. — Я хотел сказать, что если он в самом деле знает, как уничтожить Кола, тогда Кол бы никогда не дал ему написать письмо. Если бы он представлял опасность для Кола, тогда колдун покончил бы с ним.

— Я никогда не думал об этом, — признался Крастон. — Конечно, Кол прикончил бы его, если не… если не! — Он подскочил, и все его тело распрямилось. Его слепые глаза уставились в пустоту.

— Эндрю! — воскликнул Рислер, бросившись к нему. — Эндрю, с тобой все в порядке?

— Со мной? — закричал Крастон. — Теперь все встало на свои места.

— Ты вычислил? — возбужденно спросил Рислер. — Ты знаешь то, что знает Донахью?

— Нет, — ответил Крастон, снизив голос до шепота. — Я знаю то, о чем Донахью даже не догадывается!

— Что же, Эндрю?

— Я все понял. Ты знаешь, почему Гарет Кол напал на Хартфорд?

— Чтобы убить Донахью.

— Ты ошибаешься, Джеральд, — прошептал Крастон. — Он сделал это, чтобы защитить его.

— Защитить его? — повторил Рислер. — От чего?

— От тебя и меня, Джеральд. Мы ведь собирались убить его, помнишь? О, Боже, теперь я понял!

— Понял что? — спросил Рислер, в замешательстве повысив голос.

— Не спрашивай меня, Джеральд, я не могу упоминать об этом. Я не могу даже думать об этом. Я не знаю как, но я должен скрыть то, что я знаю о Гарете Коле, до того как мы доберемся до Донахью.

— Что ты собираешься сделать с ним? Убить его? — спросил Рислер, неожиданно очень испугавшись, как бы Крастон не сошел с ума.

— Убить его? — Крастон истерически засмеялся. — Убить его? Он и я — единственные два Человека, которые могут спасти то, что осталось от Людей на Земле!

Глава 31

Таверна была переполнена, потому что Рыжий Торир Донахью ставил выпивку. Возможно, несколько человек в баре думали, что он начал праздновать немного преждевременно и что его место у дверей комнаты Алаты. Но крестьяне чувствовали, что нет мужа более беззаботливого и веселящегося, в то время как его жена в муках рожает. Если Рыжебородый и переживал за Алату, то это не мешало ему пить пиво.

На улице было холодно, очень холодно, и погода заставляла буйную компанию, собравшуюся в таверне, прижаться к огню так, словно тут был последний аванпост мира и только здесь Люди могли еще соперничать с озлобленной природой.

Сам Донахью ничуть не страдал. Он уже опустошил с полдюжины кружек пива и чувствовал себя в силах влить еще дюжину себе в глотку, прежде чем пойти посмотреть, кого родила Алата.

Женщины всегда рожали без особой суеты и спешки, и Донахью был уверен, что Алата окажется лучшей среди них.

Следующий час и следующий галлон пива пролетели быстро, а потом женщина средних лет, седая, очевидно опытная в этих делах, вошла в таверну. Донахью увидел ее и, раздвигая людей, бросился к ней через зал.

— Ну? — спросил он громким голосом так, что остальные пирующие затихли.

— Ты стал отцом, — улыбнулась она.

— Черт возьми, женщина! — проревел Донахью. — Я знаю, что я — отец! Кто родился?

— Сын.

— Сын! — победно закричал Рыжебородый. — Я так и знал! Сын! Всем снова поставить… я плачу.

Возникло стремительное движение в сторону стойки.

— Какой он? — нетерпеливо спросил Донахью.

— Он очень сильный и здоровый, — ответила повивальная бабка. — И выглядит он как вы, у него такие же рыжие волосы.

— О-о! — засмеялся один из пьющих. — Это плохо, Торир! Тебе придется в оба следить за этим ребенком!

— Ты хочешь, чтоб ребенок был без изюминки! — быстро ответил Рыжебородый. — Такой ребенок будет иметь мало внутреннего огня, я так скажу.

— Какое ты дашь ему имя? — спросил другой.

— Не знаю, — сказал Донахью. — Я еще не решил.

— Только не давай ему имени деда, — сказал третий. — Каждый раз когда я проклинаю мать жены, моя дочь поднимает крик!

— Об этом не нужно беспокоиться, — мягко ответил Донахью. — Я никогда не знал своих родителей.

— О, — взволнованно сказал тот мужчина. — Извиняюсь…

— Не нужно. Не думаю, что мои родители мне понравились бы. — Донахью вернулся к стойке. — Ну, — проревел он, — чего мы еще хотим? Выпивки!

Тишина исчезла так же быстро, как прежде возникла, и Донахью снова услышал смех и звуки товарищеских хлопков. Донахью выпил еще кружку пива, потом повернулся к повивальной бабке, стоявшей у входа.

— Подойди и выпей! — приказал он ей. — Ты заслужила!

— Ты не хочешь взглянуть на своего сына? — спросила она.

— А я могу? — спросил Рыжебородый, пытаясь скрыть свое желание. — Я не знал, что я смогу это сделать так скоро.

— Конечно можешь, — ответила старуха. — Ты — отец, разве нет?

— Поэтому он и хочет увидеть ребенка… убедиться! — хохотнул один из пьющих.

Донахью почувствовал нарастающую ярость, потом понял, что это всего лишь шутка, и присоединился к смеющимся.

— Мне можно идти? — спросил он.

— Конечно, — ответила повивальная бабка. — Поэтому я и пришла сюда.

— Спасибо, — сказал Донахью. — Послушай, ты бы на время осталась здесь… Я хотел бы… ну…

— Я понимаю, — улыбнулась старуха. — Я вернусь через полчаса.

Рыжебородый поцеловал женщину в щеку, отвел ее к бару, усадил, а сам вышел в морозную ночь. Чем ближе он подходил к их дому, тем становился все более и более возбужденным. Сын… и тоже рыжий! Он никогда не думал, как много может значить для него сын. За последнее время Донахью научился держать себя в руках, но сейчас он был счастлив. Как долго он ждал этого момента! Казалось, раньше его жизнь не была такой полной…

А потом Донахью неожиданно все понял. Его едва не стошнило…

У него не оставалось времени думать и рассуждать. Рыжебородый пробежал остаток пути и ворвался в комнату. Алата, которая должна была лежать в кровати, встретила Донахью у дверей. Она смотрела на мужа, словно на пробудившегося к жизни дикого зверя.

— Ты собираешься убить малыша, не так ли? — закричала она, метнувшись через комнату и вцепившись ногтями в лицо Донахью.

— Убирайся! — фыркнул он, отшвырнув Алату взмахом руки. Он выхватил дубинку, быстро шагнул к крошечной колыбели, где лежал новорожденный, и обрушил дубинку на слабую голову младенца. Раздался жалобный вой, и потом искра жизни, так недавно вспыхнувшая, погасла навсегда.

Донахью повернулся к Алате. Та сидела на полу, прислонившись к стене, тупо глядя на кровь, которая начала капать из колыбели.

— Почему? — спросила она безжизненно ровным голосом. — Почему ты сделал это?

— Захотел. — Донахью дрожал так сильно, что ему пришлось подождать, пока дрожь пройдет, прежде чем он снова заговорил. — Захотел, когда понял, почему Гарет Кол оставил меня в живых.

— Почему? — печально повторила Алата. Слезы, собиравшиеся в уголках глаз, хлынули по ее лицу, белому как мел.

— Разве ты не видишь? — заговорил Донахью странным голосом, полным муки. — Почему Гарет Кол оставил меня в живых? Он сильнее, чем я; он имеет силу, о которой Человек и мечтать не смеет. Что такое та единственная вещь, в которой он нуждался?

— Я не знаю, — проговорила Алата, загипнотизированно глядя на капающую кровь.

— Мое семя! — воскликнул Рыжебородый. — Гарет Кол хотел, чтобы у меня был ребенок! Я могу называть себя Нормалом, пока Рет не покроется льдом, но я не Нормал! Мои родители были Уродами, и я ношу их кровь в своих венах. Я могу не иметь никаких колдовских сил, но я такой же Урод, как Гарет Кол!

— Ложь! — задохнулась Алата, вскочив на ноги и бросившись на мужа. — Ложь! Ложь!

— Это — правда! — сказал Донахью, разводя в стороны ее руки. — Это — правда! И это — единственная причина, по которой Гарет мог оставить меня в живых!

— Ложь! — кричала она. — Сколько женщин-Нормалов ты изнасиловал? Сколько сотен ублюдков ты наплодил? Почему ты убил моего ребенка?

— Потому что ты тоже Урод!

— Нет!

Он яростно встряхнул Алату, пытаясь сделать так, чтоб она поняла.

— Ты! Тебе нет места в обществе Нормалов, так же как мне нет места в Туннелях!

— Это неправда! — рыдала она. — У меня нет никаких колдовских сил! Ты убил моего малыша просто так!

— У тебя есть колдовские силы, — сказал Рыжебородый, понизив голос.

— Ложь!

— Откуда ты знала, что я собираюсь убить его? — потребовал он ответа.

— Я прочитала это на твоем лице, — всхлипнула Алата.

— Как, во имя Рета, ты могла это сделать! Ты встала с постели и готова была защищать младенца еще до того, как я вошел в комнату!

— Так или иначе, ты сделал это! — воскликнула она. — Ты убил моего возлюбленного, моего отца и теперь убил моего сына!

— Послушай меня! — заорал Донахью на нее. — В тот день, когда мы бежали из Ступицы… Откуда ты знала, где могут быть люди Крастона? Или в тот раз, когда четыре воина Рислера поджидали нас на дороге. Что заставило тебя подумать, что они именно там? Вспомни наше спасение из Провиденса или то, как ты открыла слабость Гарета?

— Я не знаю! — рыдала она, повалившись на кровать. — Я не знаю!

— Зато я знаю. Назовем это вторым зрением, нюхом или как ты пожелаешь… но это колдовская сила, которую Нормалы не имеют. Ты — Урод. Ты так же уродлива, как Гарет и я!

— Но почему я? — пробормотала Алата. — Почему мой ребенок? Он был таким крошечным, розовым и беспомощным. Какую колдовскую силу он мог иметь? Какой вред он мог причинить?

— Я не знаю, — заявил Рыжебородый. — И не думаю, что мы узнаем. Достаточно того, что он был нужен Гарету, нужен настолько, что колдун сохранял мне жизнь все эти годы.

Неожиданно Алата села. Ее глаза пылали ненавистью. Ее тело дрожало.

— Ты ошибся!

— Нет, я не ошибся, — мягко возразил Рыжебородый. — Подумай об этом, и ты поймешь, что все именно так.

— Если все, чего он хотел, — ребенок, тогда почему ты до сих пор жив? Почему он не убил тебя в тот день, когда мальчик был зачат?

— Я не знаю. Возможно, колдун дал мне жить, чтобы я защищал тебя, пока дитя не родится, или чтобы зачать другого, если ты не доносишь малыша. А может быть, Гарет Кол боялся, что ты вытравишь плод. Он ведь атаковал Хартфорд, чтобы быть уверенным, что мы не сможем вернуться в Ступицу, пока плод не созреет и не родится ребенок. Может быть, он знал, что Крастон узнает, где мы скрываемся. Все было очень тщательно спланировано. Кол сплел заговор, испоганив всю мою жизнь. Я вынужден был убить Дрейка и жениться на тебе. Вот почему…

— Ты строишь догадки! — закричала она. — Ты убил моего ребенка и теперь хватаешься за соломинку, чтобы себя оправдать! Убийца!

Алата стала бить и царапать его, и тогда…

Донахью не хотел причинить вреда Алате. Это было всего лишь рефлекторное действие, инстинктивная попытка остановить град ее ударов. Он хотел только оттолкнуть жену, а вместо этого швырнул ее об стену. Ее голова ударилась о край тяжелой деревянной кровати, когда она упала.

Рыжебородый понял, что она мертва, еще до того как опустился на колени, чтобы убедиться в этом. В отличие от ребенка, тут не было крови, но тут не было и жизни.

Донахью знал, что скоро придет повивальная бабка, если новости уже не разнесли соседи. Снова он оказался вне закона. Теперь за ним станут охотиться и Уроды, и Нормалы, и ему придется бежать в леса и болота, избегая и Людей, и нелюдей. Рано или поздно одна сторона или другая поймает его, в этом Донахью был уверен, но инстинкт жизни был силен в нем, и он приготовился бежать, чтобы остаться в живых, если сможет.

Последний раз он взглянул на Алату, потом медленно наклонился и поцеловал ее так, как не делал никогда раньше, используя ее тело для удовлетворения своих желаний.

После, издав звук, средний между хрипом и рыданием, он убежал в морозную ночь.

Глава 32

— В чем дело? — требовательно спросил Крастон, потуже затягивая плащ на плече. — Почему мы остановились?

— Что-то там не так, — ответил Рислер. — Вокруг дома Донахью собралась большая толпа.

— Узнай, что случилось! — возбужденно приказал Крастон.

Рислер подозвал одного из горожан.

— Что случилось? — спросил он.

— Убийство! — воскликнул человек. — Донахью, должно быть, сошел с ума! Мы собираемся в погоню за ним!

— Кто погиб? — спросил Крастон.

— Его жена и сын. Боже, что за зрелище! Бедное дитя и получаса не прожило!

— Вы уверены, что они мертвы? — настаивал слепой Барон.

— Уверен! — ответил горожанин. — У ребенка лепешка вместо головы! Мы заставим Донахью ответить за это! — и он убежал, смешавшись с толпой.

— Слишком поздно, — удрученно сказал Рислер.

— Наоборот, — возразил Крастон. — Донахью решил головоломку без моей помощи.

— Решил головоломку? — повторил Рислер, с ужасом глядя на своего спутника. — Ты собирался заставить Донахью убить их?

— Был только один путь спасти расу Людей, — ответил Крастон.

— Но почему?

— Потому что Гарету Колу нужен был ребенок, — медленно сказал Крастон. — Он хотел заполучить ребенка Донахью настолько, что уничтожил почти все население Хартфорда; хотел настолько, что не начинал войну с Нормалами без него.

— Откуда ты знаешь? — спросил Рислер, потрясенный жестокостью поступка Донахью и довольный тем, что слепота его спутника не дает тому видеть это.

— Как может быть иначе? — удивился Крастон. — Мы с самого начала знали, что Донахью не обладает колдовскими силами, и сознание этого притупило наши мысли. Мы забыли, что он Урод. А почему Кол может держать возле себя бессильного Урода… особенно того, кто постоянно пытается навредить ему? Только из-за его отпрысков.

— Но я знаю семь женщин-Нормалов, которые родили детей от Рыжебородого. Что заставляет тебя думать, что Алата была единственной женщиной, родившей ему того ребенка, которого хотел Кол?

— Но ведь Донахью понял это, — объяснил Крастон. — Ведь он жил с ней. Возможно, она сама была Уродкой от родителей-Нормалов, так же как сам Кол; возможно, Донахью разглядел в ней что-то еще, что убедило его, что она — женщина, которую выбрал ему Кол. По той или иной причине, Донахью понял это.

— Но ты же не знаешь, что Донахью разглядел в ней, — запротестовал Рислер. — Как ты можешь делать такие выводы?

— Письмо Донахью дало мне ключ, — ответил слепой Барон.

— Каким образом?

— Помнишь, я говорил тебе после резни в Хартфорде… что Кол не может убить Алату, потому что он хочет, чтобы она и Донахью вернулись назад в Ступицу и получили Баронство? Ну, когда Донахью отказался от прав на Баронство в том письме, я понял, что ошибся… Кол не собирается сражаться с Нормалами. А если так, то могла быть только одна причина, почему Алата пережила нападение на Хартфорд. Кол мог иметь сотню причин, чтобы сохранить жизнь Донахью, но была только одна причина сохранить жизнь Алате — она должна была родить ребенка.

— Понятно, — сказал Рислер, громко присвистнув. — Теперь все кончено, и, видимо, нет никакого способа узнать, как можно уничтожить Кола?

— Да, — согласился Крастон. — Донахью — единственный Человек, который знает, как разгромить Кола, и у Кола нет больше причин оставлять Донахью в живых. Теперь он убьет Рыжебородого, до того как тот сможет навредить ему. Я уверен, что Донахью уже мертв.

— Тогда мы вернулись туда, откуда начинали.

— Не так, Джеральд, — сказал слепой Барон. — Мы можем не знать метода, каким Донахью собирался уничтожить Кола, но мы знаем, что Гарет Кол не собирался действовать, пока не родится ребенок. То, что нам нужно, так это высчитать, почему колдуну был нужен этот ребенок, до того как колдун повторит свой эксперимент. Поле битвы определено, — сказал Крастон в заключение, насмешливо улыбаясь. — Победить в таком сражении — самое интересное.

Глава 33

Донахью бежал.

Он не знал, сколько времени он бежал и где он сейчас очутился, но знал, что за ним будут гнаться. Рыжебородый собрал все силы, не думая о боли в ноге и немилосердной боли под ребрами, которая приходила с каждым вздохом. Его лицо стало полосатым от пота и слез, которые текли то ли от горя, то ли от ледяного ветра. Донахью не обращал на них внимания.

Наконец перед рассветом его нога подвернулась, старая рана открылась и пошла кровь. Рыжебородый упал на траву, хватая воздух трепещущими легкими. Но скоро боль в ноге ушла, оставив лишь общее онемение.

Донахью собрался с силами, решив заставить себя встать через несколько минут, зная, что если пролежит дольше, то уснет, а если уснет, то никогда не проснется. Он осторожно вслушивался в топот преследователей, хотя не беспокоился о Людях, которые, как он знал, гнались за ним, охотились на него, как на безумное животное. Только Гарета боялся он, но не мог отличить шаги его слуг от поступи Людей.

Почему Гарет не приходит за ним? Ведь теперь, после того как Алата мертва, колдун не может использовать Донахью. Более того, Рыжебородый опасен, так как знает секрет чародея.

В конце концов у Донахью не осталось даже сил, чтобы думать. Может, он что-то сделал неправильно? Была ли Алата права, когда кричала, что он хватается за соломинку, пытаясь выдумать оправдание, после того как он совершил ужасное преступление? Был ли его сын тем, чем, как надеялся Донахью, он был, — чудовищем, перед которым даже Гарет Кол должен был склонить голову.

Нет, такого быть не могло! Донахью яростно потряс головой, пытаясь разогнать подступающий страх. Итак, если он прав, то ребенок умер, и вот-вот появится Гарет. Почему Рыжебородый до сих пор жив? Был ли Донахью настоящим спасителем Человечества или, как представлялось Алате, кровавым мясником?

Какие проклятия мысленно произносил Донахью, сражаясь с такими мыслями! Но потом у него и на это не осталось сил. Наконец он сдался, позволив горестным мыслям отступить, повернулся лицом к восточному ветру. Вставало солнце, и Донахью знал, что убегать ему некуда.

Снова посмотрев на встающее солнце, он яростно заморгал. Что-то было там. Что-то без усилий плыло по небу. Когда создание подлетело ближе, Донахью переполнило чувство гордости.

— Я был прав! — проревел он.

Огненная птица зависла над ним, а потом грациозно спикировала, чтобы убить.

— Я был прав! — снова радостно закричал он. — Черт возьми, Гарет, я был прав!

Еще долго, после того как огненная птица завершила свое дело, предсмертный крик Рыжебородого эхом звенел в ледяном воздухе.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33