«Берегись ястреба. На острие меча»

Берегись ястреба. На острие меча (fb2) - Берегись ястреба. На острие меча (пер. Дмитрий Арсеньев) 1580K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Андрэ Нортон

Андрэ Нортон Том 38. На острие меча

Берегись ястреба

Полин Гриффин,

чьи предложения и поддержка помогли

появиться этой книге

Давно уже Эсткарп оставался последней землёй Древних. Управляли этой страной мудрые женщины–волшебницы. Только они сохранили Силу, наследие тех, от кого происходили. Волею судьбы их владения оказались зажаты между двумя врагами, двумя молодыми народами: Ализоном на севере и Карстеном на юге. На востоке же находилась загадочная земля, которая была закрыта для жителей Эсткарпа — закрыта с помощью Силы, как защиты от древнего зла. В довершение ко всем этим бедам однажды с моря на юге на всё побережье обрушились колдеры, которые отнимали у людей разум и с помощью своих странных машин плодили живых мертвецов. Вознамерившиеся захватить весь этот мир, они явились в него через одни из Ворот. Больше всего они ненавидели волшебниц, потому что сознание могущественных женщин не подчинялось машинам колдеров.

Колдеры легко захватили Горм и город морского народа салкаров, который издавна был союзником Эсткарпа. В Карстене же герцогом стал Ивьян, превращенный колдерами в живого мертвеца. И вот враги со всех сторон накинулись на Эсткарп, чтобы раздавить его, как орех меж камней.

И тогда из иного места и времени на выручку обреченной стране явился Симон Трегарт, поклявшийся в верности волшебницам. Вместе с Корисом, изгнанником из Горма, и волшебницей Джелит, а также Лойз из Верлейна (обручённой на топоре с герцогом Ивьяном, которого она даже не видела) Симон поднял на борьбу все земли Эсткарпа.

Колдеров изгнали за Врата, а сами Врата Симон и Джелит наглухо закрыли. Джелит, вопреки обычаям своего народа, вышла замуж за Симона и утратила расположение волшебниц, но не утратила своей Силы. И почти сразу же, поскольку герцог Ивьян умер, не оставив наследников, в Карстене началась война.

Незадолго до своей смерти Ивьян по приказу колдеров объявил вне закона последних немногочисленных представителей народа Древних, живших в границах герцогства Карстен. Началась страшная бойня, произошло много ужасного, но некоторым Древним всё–таки удалось уйти, сбежать на север к своим далёким родичам в Эсткарп. Здесь почти все сбежавшие поступили в пограничные отряды под командованием лорда Симона, которые наряду с фальконерами охраняли горные проходы.

Тем временем в Карстене выдвинулся новый человек, по имени Пагар, сумевший объединить (или покорить) враждующих лордов Карстена, поставив перед ними общую цель — вторжение в Эсткарп. Силы Эсткарпа были слишком слабы для серьёзного сопротивления. Чтобы спасти Эсткарп, волшебницы собрали всю свою мощь и в одну ночь обрушили удар на саму землю под врагом, уничтожая горы, переворачивая скалы, обращая всё в хаос. Этот удар стал известен как Поворот. Многие волшебницы умерли от отдачи собственной Силы, а почти все оставшиеся утратили свой Дар, но Пагар и его войско были уничтожены.

Ещё задолго до этих событий Джелит Трегарт родила своему господину тройню — событие, дотоле неслыханное. Но когда дети были совсем ещё маленькими, Джелит оставила их в поисках мужа, который не вернулся из очередного разведывательного похода. Трое молодых Трегартов прочно держались друг друга несмотря на то, что сестру оторвали от них, чтобы обучить искусству волшебницы. Именно в ночь Поворота братья вырвали её из заточения. Вместе бежали они на восток, и древняя преграда не остановила полукровок. Так пришли они в Эскор, забытую древнюю родину народа Эсткарпа, где воевали со злом, пробуждённым их приходом. Вскоре за ними потянулись и прежние защитники границ; одни со своими родичами, другие целыми кланами переселялись в земли, откуда давным–давно бежали их предки.

А Карстен после смерти Пагара и гибели его армии снова стал ареной схваток враждующих лордов. Перевёрнутые и расколотые горы отныне пользовались весьма дурной славой, и только преступники осмеливались искать в них убежище. К тому же из Эскора, проснувшегося и просто–таки кипевшего магией, в новые земли иногда проникали настоящие чудовища.

Эсткарп, истощённый многолетней войной, — вначале с колдерами, затем со своими соседями — находился под управлением Кориса из Горма. Со временем к Корису присоединились Джелит и Симон Трегарты, которые вначале помогали своим детям в Эскоре, а потом предпочли защищать не восток, а запад.

Ализон на севере, который колдеры подтолкнули к вторжению в западные земли за морем, потерпел тогда поражение. Теперь Эсткарп пребывал с ним в состоянии непрочного мира, хотя со стороны северных соседей постоянно совершались набеги, испытывавшие оборону Эсткарпа, и именно на этой границе были сосредоточены основные силы Кориса.

В эти годы множества опасностей многие воины лишились своих лордов, особенно те, кто был изгнан из Карстена. Некоторые осели в Эсткарпе, хотя и не считали его своим подлинным домом, другие нанимались на службу, где только могли.

Мрачные и крайне опасные воины из рода фальконеров, вынужденные во время Поворота покинуть своё Гнездо в горах, в большинстве своём стали нести морскую службу на кораблях салкаров. Фальконеры искали службы в разных местах, и их совсем ещё недавно крепко спаянные отряды распались. Их грандиозные крепости обратились в груды камней. Так проходили годы, но очень много людей никак не могли пустить прочные корни. Эсткарп и при новом правлении отнюдь не был уверен в своём будущем.

Глава первая

Забрезжил ветреный серый рассвет. С грохотом сорвало черепицу с крыши гостиницы и разбило во дворе. Некогда Ромсгарт был большим городом, который охотно посещали купцы из дальних стран, последним городом Эсткарпа перед горным переходом в Карстен. С тех пор не менее трети домов древнего, но пришедшего в явный упадок города превратились в развалины и заросли сорняками. Уже не менее двух поколений не видело здесь толчеи купцов, с их постоянными приездами и отъездами. Карстен… Кто сейчас отправляется в Карстен через горы? После Поворота горы стали совершенно иными, и дороги в них известны только разбойникам, которые ищут там убежища.

С другой стороны, скудная добыча ограничивала число этих разбойников. А три последние суровые зимы и вовсе почти устранили опасность нападения.

Девушка, стоявшая у окна гостиницы, придерживая край ставня от ветра, смотрела на ещё не проснувшийся город. Кончик языка подрагивал меж губами. Эта привычка, о которой сама она и не подозревала, выдавала её беспокойство. Впрочем, давно уже не было в живых никого, кто мог бы поинтересоваться, что беспокоит Тирту из Дома Ястреба.

Вдоль границы нынче бродят целые толпы людей, некоторые ищут пристанища после многих лет бесцельной войны, некоторые заняты каким–то своим делом, которое тщательно берегут от чужого глаза, опасаясь лишиться последних средств к существованию, как лишились уже многого. В этих умирающих полуразрушенных приграничных городах путникам не задают вопросов. Пока что жизнь в Эсткарпе возрождается лишь севернее, на богатых землях, которые через неделю–другую опять будут вспаханы, и в портах, куда снова пришли корабли салкаров, морских торговцев, вышедших на свои прежние водные пути.

А в этой комнате, которую еле–еле освещала свёрнутая в фитиль тряпка в чашке с маслом — больше коптившая, чем горевшая, — в этой комнате царил обычный кислый запах множества переночевавших здесь путников. Слишком мало осталось уюта в этой гостинице и слишком много прошло лет. Время придавило эти стены, выщербило истоптанные бесконечным количеством подкованных ног толстые доски пола. Тирта поглубже вдохнула чистого уличного воздуха, потом прикрыла ставень и заложила запор. И быстро прошла к столу на кривых ножках, прошла с уверенностью человека, привыкшего к опасным тропам.

Там она отыскала кошель, который обычно носила под курткой на поясе. Сделанный из змеиной кожи, прочной и тонкой, он позволял пересчитывать содержимое, не открывая, на ощупь. В кошеле хранились все её деньги, копившиеся так медленно, с таким трудом. Тирте достаточно было взглянуть на свои мозолистые руки и ощутить боль в плечах, чтобы вспомнить, как доставалась ей каждая монетка. А на самом дне было тщательно спрятано целое небольшое сокровище — десять неправильных золотых дисков, таких старых, что все надписи с их поверхности начисто стёрлись. Это был подарок самой судьбы. Она и восприняла его как знак, что должна наконец–то перейти от мечтаний к действиям.

Она выкорчёвывала упавшее дерево, чтобы освободить проход для плуга, когда случайно заметила под корнями разбитый горшок, а в нём — спрятанное сокровище! Повезло ей и в том, что в этот момент только она одна была на поле. Мрачный крестьянин, который нанял её на работу, на самые тяжёлые задания предпочитал отправлять сё в одиночку. Тирта считала, что он пытается просто доказать ей, что как женщина она ни на что не пригодна.

Язык Тирты снова коснулся губ. Служба у печи или на стирке у ручья не для неё. Она носит мужскую одежду, а пояс оттягивает меч, хотя лезвие у него так истончилось, что девушка опасалась пускать его ход: он в любой миг мог сломаться. А на рукояти ещё виднелся рисунок, который она так ценит, — голова ястреба со слегка приоткрытым клювом, словно он вызывающе кричит. Это всё её наследство, если только…

Карстен… Карстен — это сон. После того как колдуньи Эсткарпа направили всё своё колдовство на Поворот, подняли и перевернули горы, перемешав вместе с ними армию Пагара, правившего южной частью герцогства Карстен, никто не мог сказать, что происходит в горах на пути в Карстен.

Тирта собирала любые обрывки сведений, расспрашивала всех путников (что приходилось делать очень осторожно, дабы никто не задумался, почему эта загорелая женщина с резкими чертами лица интересуется чем–то, кроме хлеба насущного), и теперь ей было ясно, что герцогство раскололось на множество небольших владений, в большинстве своём воюющих друге другом. После гибели Пагара ни один лорд не имел достаточно сил, чтобы объединить страну.

Нынешнее состояние Карстена в одних отношениях было выгодно ей, в других — мешало. Но чего больше, она ещё не знала. Первым делом после находки сокровища — что она приняла как знамение — Тирта узнала, что теперь никто не ходит на юг без проводника. Во время Поворота исчезли все ориентиры, и в одиночку ходить там никто не рисковал.

Поэтому она и оказалась здесь, на ярмарке наёмников.

Тирта застегнула пояс с мечом и набросила на плечи плащ с капюшоном и подкладкой из заячьей шкуры — роскошь для её тощего кошелька. Но такая одежда — необходимая защита от непогоды, вроде сегодняшнего ветра, и вполне заменяет постель на ночь. Ещё у неё был вещевой мешок и лук со стрелами. Она упрямо и терпеливо целый год училась владеть луком. А вот игольного ружья у неё не было. Такое оружие подобает богатым, главам владений и их охранникам. Или воинам самого лорда маршала, который поддерживает в Эсткарпе видимость закона и порядка.

Внизу, в конюшне, её поджидала горная лошадка, с грубой шерстью, но неприхотливая, привыкшая к скудной траве; животное довольно злого нрава, всегда готовое укусить. Но такой характер — хорошая защита от воров. Лошадь была такая же тощая и некрасивая, как и её хозяйка, и даже короткая рыжая шерсть до смешного походила на коротко остриженные волосы Тирты.

Загрубевшими от трудов пальцами девушка погасила фитиль и бесшумно вышла в коридор. Поморщившись от вони многочисленных постояльцев, застоявшейся в тесноте клетушек, она спустилась по изношенным ступеням в общий зал.

Хотя было ещё совсем рано, хозяйка, женщина с провисшим толстым животом под передником из мешковины, с закатанными рукавами на лапищах толщиной с бедро Тирты, стояла у очага. В одной руке она держала поварёшку с длинной ручкой, другая рука была сжата в кулак. Хозяйка только что ударила девушку, присматривавшую за котлом. Все другие запахи перекрывал запах горелого, и Тирта догадалась, в чём провинилась молодая повариха.

Хоть и подгоревшая, это всё же была настоящая пища. Тирта давно научилась не привередничать: если еда горячая и сытная, то чего ещё желать. И у неё нет денег, чтобы заказывать отдельные блюда. Она взяла со стола деревянную миску, взяла ложку из рога, вроде бы хоть как–то вытертую после последнего использования, и подошла к месту брани.

Повариха тем временем, всхлипывая, отползла на четвереньках подальше от хозяйки, которая начала мешать варево с такой энергией, что из котла во все стороны полетели брызги. Но в конце концов внимание её переключилось и на Тирту.

— Овсянка… можешь получить кусок мяса… — маленькие глазки уже оценили эту посетительницу и потеряли к ней какой–либо интерес: более разнообразной пищи она не заслуживает.

— Овсянка, — согласилась Тирта, протягивая миску. Хозяйка гостиницы отмерила ровно шесть ложек — с лёгкостью, выработанной долгой практикой и стремлением получить побольше прибыли.

У овсянки был не только подгорелый, но и затхлый вкус. Самое последнее зерно из зимних запасов. И ни кусочка мяса, ни даже луковицы, чтобы отбить этот приторный привкус. Тем не менее это пища, это энергия, которая понадобится сегодня, и обойдётся это не очень дорого. Ведь ей предстоят ещё кое–какие покупки.

В горах полно дичи, и Тирта умеет ловить птиц в ловушки; не потребуется даже тратить стрелу, если только не повезёт подстрелить вилорога. К тому же она знает растения, а сейчас начало весны, многие побеги можно отваривать — и не только как еду, но и как подкрепляющее.

Однако остаются соль и некоторые другие продукты, у неё уже готов список. Вот на них, хочешь не хочешь, а придётся потратить деньги.

Тирта ложка за ложкой опустошала посудину, а хозяйка время от времени поглядывала на неё, в любой момент готовая огрызнуться на любую жалобу. С самого начала Тирта почувствовала, что эта могучая женщина её побаивается. Тирта здесь чужая. Женщина в мужской одежде, у которой нет своего дома. Конечно, она бросается в глаза, но гостиница полна и других путников, и многие из них не менее необычные, чем она. Так что если завсегдатаи и посудачат о ней день–два, потом появится кто–то ещё, и все начнут снова удивляться и гадать. По эту сторону границы ей нечего бояться. С другой стороны — само лицо может выдать её, если правду говорят старые истории, а Тирта была уверена, что подобные ужасы не могли возникнуть всего лишь в воображении кузнецов песен. Её родное племя — Древние — было объявлено вне закона, изгнано, её соплеменников жестоко преследовали и убивали — иногда в муках — во времена правления герцога Ивьяна, и эти дни до сих пор не забыты.

Кому удалось сбежать в Эсткарп, стали пограничниками, патрулировавшими залитые кровью тропы, создавшими первую защитную стену для севера. Мужчины и женщины Древней расы, видевшие гибель своих близких, ничего не забыли. Меч на поясе Тирты был частью того времени, хотя сражения закончились, когда она была ещё ребёнком, ростом ниже стола, за которым сейчас сидит. Но она с молоком матери впитала ненависть. Древние живут долго, если смерть не приходит к ним преждевременно в войне, а память у них ещё дольше.

В гостинице появились первые посетители, общий зал постепенно наполнялся. По крайней мере трое, решила девушка, направляются туда же, что и она: на ярмарку наёмников, которая устраивается здесь ранней весной. Но эти были куда лучше одеты, с румяными лицами, как будто они не испытали тягот конца зимы. Управляющие поместий: ищут пастухов, служанок, даже ткачих, если повезёт.

Ей же нужно другое, если верить приведшим её сюда слухам. Хотя многие воевавшие обрели земли на востоке, а другие по–прежнему служат лордам или стали разбойниками, потому что знают только убийства и насилие, нанять хорошего воина здесь всё же можно. И те, кто сохраняют гордость и держатся старых обычаев, могут в ответ на плату дать клятву щита.

Девушке требовался человек, знающий горы и не разбойник, который мог бы проводить её в Карстен. За такую службу она без раздумий была готова отдать добрую часть того, что так уютно устроилось в сумке у неё на бедре.

Тирта доела пресную кашу, облизала ложку и встала. Ищущие найма собираются там, где некогда толкались купцы из торговых гильдий. По–прежнему дул сильный ветер, поэтому ярмарка развернётся под навесами торговых рядов, где раньше размещались прилавки.

Тирта застегнула на горле пряжку плаща, поплотнее запахнула на голове капюшон и через двор вышла на улицу. До цели было совсем недалеко, но ветер, со всей силой ударивший в лицо, тут же почти лишил её дыхания. На улице почти не встречалось народу. Плохой день и, судя по низко нависшим тучам, станет ещё хуже. Девушка вышла на площадь и увидела, что была права: лишь горстка искавших службы людей жались под навесами в нишах.

Их шляпы или капюшоны украшали символы предлагаемой работы: перевитый посох пастуха, клочок шерсти овцевода, миниатюрный стиральный валок служанки. Проходя мимо, Тирта бросала лишь беглый взгляд. Возможно, её постигнет разочарование: служба меча больше не в почёте.

Когда она дошла до последней ниши, начался дождь, подгоняемый яростными порывами ветра. Но именно в этой последней нише она и увидела то, что искала. Только один человек. Одинокий, словно настоящий разбойник, белая ворона среди этих мирных работников, ястреб, затесавшийся в стаю домашней птицы.

Ястреб…

Тирта остановилась, рука её невольно потянулась к полустёртому изображению на рукояти меча. Этот человек был здесь так же не на месте, как раскрашенный яркими красками шут или увешанный драгоценностями вельможа.

Он стоял, прислонившись к столбу, но увидев девушку, сразу распрямился и пристально взглянул на неё — холодным взглядом, в котором было куда больше Тьмы, чем Света. Вместо кожаной куртки под плащом на нём поблескивала кольчуга; короткий, только до колен, плащ рассекали два длинных разреза, зашитых крупными стежками. Изрядно поношенные сапоги всадника явно давно уже лишились шпор. Но больше всего поразил девушку его головной убор.

Вместо простого шлема пограничника его голову укрывал гораздо более сложный, так что лица и не разглядишь. Время безжалостно обошлось с ним, и было видно, что его, как и плащ, пытались неуклюже подлатать. По форме он напоминал ястреба или, скорее, сокола с распущенным назад и чуть наискосок правым крылом.

Фальконер!

Вот уж действительно легенда! Неужели эти люди, рождённые только для борьбы, настолько пали в хаосе последних лет? Их Гнездо пряталось в самом сердце гор, но Тирта слышала, что предупреждение, которое отозвало пограничников с перевалов перед Поворотом, было передано и фальконерам, и они должны были выжить. Да, ещё она слышала впоследствии, что многие из них нанялись на корабли салкаров, как и столетия назад, до того, как они явились в Эсткарп.

Они не вызывали приязни у колдуний Эсткарпа, даже когда предложили своё хорошо обученное войско для усиления поредевшей армии Эсткарпа. Слишком чужд был их образ жизни. Всемогущие женщины ненавидели их порядок, считая его по сути своей извращённым. Потому что фальконеры — исключительно мужской клан, к женщинам они относились с отвращением и презрением. Конечно, и у них имелись женщины, чтобы рожать детей, да. Но их держали в изолированных долинах, и специально отобранные фальконеры приходили туда лишь в определённое время года. Фальконеры были безжалостны к своему потомству: больных или слабых детей они немедленно убивали. Для матриархального Эсткарпа они олицетворяли совершенно невозможный образ жизни и обычаи. И вот они поселились в горах, построили там свои крепости — Гнёзда фальконеров и сторожевые пограничные башни — и несли службу, поначалу обороняя купцов, пересекающих горы, а позже создав заслон на пути из Карстена в Эсткарп.

Пограничники приняли пришельцев, хотя и не как братьев по мечу, и с уважением относились как к их обычаям, так и к воинской доблести. Чему немало содействовали успешные совместные действия. Фальконерам присылали припасы, вначале тайно, так как колдуньи это запрещали, потом всё более и более открыто, посылали и в Гнездо, и в деревни женщин. И в последнее время уже совсем немногое отделяло солдат Эсткарпа от этих чужаков, которые когда–то явились из–за моря после какой–то катастрофы.

Фальконеры не только искусно владели оружием. Их знаменитые соколы, снабжённые хитрыми устройствами, составлявшими сокровенную тайну этого племени, сплели в горах сеть воздушной разведки, которая раз за разом играла решающую роль в многочисленных стычках и горных сражениях.

Тирта непроизвольно поискала взглядом птицу, чёрную, с белым треугольником на груди, со свисающими с лап красными кисточками. Именно такая птица должна была украшать запястье хозяина. Но никого там не было. Да и самой–то руки, на которой могла бы сидеть птица, тоже не было. Из–под рукава кольчуги высовывалась странного вида металлическая конструкция. Кольчуга, измятый шлем и, несомненно, меч у этого человека были любовно начищены, отполированы. А вместо руки у него был не крюк, а нечто напоминающее птичью лапу с пятью когтями. Тирта подумала, что это наверняка страшное оружие; она не сомневалась, что воин умеет им пользоваться.

Но фальконер… ей ведь не удастся скрыть свой пол. Возможно, он именно то оружие, которое она ищет. Но согласиться ли он служить женщине? Это зависело от того, насколько отчаянное у него положение. Девушке хотелось увидеть его лицо, но шлем–маска превращал лицо в тайну. Что ж… Тирта расправила плечи, глядя на воина, и сделала два шага вперёд, чтобы уйти от мигом разыгравшейся бури. Повысив голос, чтобы перекричать ветер, она спросила:

— Твой щит без девиза?

Так звали наёмников, ищущих службы. Но она никогда не слышала, чтобы фальконеры становились такими. Обычно они держатся друг друга и на службу всегда нанимаются отрядами или группами. Сделку заключает командир. И они никогда не смешиваются с теми, кому служат.

Вначале ей показалось, что врождённое презрение к женщине не позволит ему ответить, что у неё вообще не будет даже возможности предложить ему работу. Но после долгого молчания воин всё–таки ответил:

— Мой щит без девиза, — голос его не окрасила ни одна эмоция. И хотя он его не повышал, Тирта прекрасно всё услышала.

— Мне нужен проводник… проводник в горах… и воин… — девушка сразу перешла к делу. Ей не нравилось, что он разглядывает её лицо через глазницы шлема, а она не может ответить ему тем же. Когда она шагнула вперёд, плащ распахнулся и мелькнула кожаная одежда пограничника, хотя ей и не хватало кольчуги.

— Я ищу службу… — снова ровный голос. Она словно разговаривала с человеком из металла, лишённым эмоций и цели. Неужели путь, что привёл его сюда, превратил грозного бойца, каким он был когда–то, в пустую оболочку? На такого не стоит тратить свои скромные средства. Но доспехи у него содержались в хорошем состоянии. Тирта взглянула на протез с когтями. С каждым взглядом эта железная лапа казалась всё более и более опасной.

Тирта оглянулась на бурю, потом снова покосилась на воина, стоявшего неподвижно, как столб.

— Есть лучшие места для разговора. Я остановилась в гостинице… В общем зале слишком много народа, но в конюшне…

Только тут он сделал первое настоящее движение — кивнул. Потом повернулся, подобрал свёрток из одеяла и положил его себе на плечо, придерживая когтем. Они направились в конюшню, где Тирта оставила свою кобылку. В её стойле девушка уселась на тюк сена и взмахом руки предложила спутнику сделать то же самое.

Она решила, что с ним лучше будет говорить прямо. Это подсказывал ей инстинкт, на который за последние четыре года она уже привыкла полагаться. Она имела дело с человеком, испытавшим вес невзгоды судьбы, но не изменившим себе. Такой может сломаться, но не согнуться. Да и сломать его вряд ли удастся. Чем больше девушка разглядывала воина, тем больше убеждалась, что это боец, с которым нужно считаться.

— Мне нужно пройти через горы — в Карстен, — резко сказала она, не считая себя обязанной объяснять ему причину. — Старые дороги и тропы исчезли. К тому же там попадаются люди без хозяев. Я умею пользоваться оружием и жить в диких горах. Но не хочу заблудиться и погибнуть до того, как исполню то, что должна.

Снова он ответил кивком.

— За двадцать дней службы я заплачу два веса золота — половину сейчас. Конь у тебя есть?

— Там… — не очень–то разговорчивый. Он указал когтем на стойло, через два от того, в котором жевала сено Вальда.

Тоже горный пони, чуть больше и тяжелее, чем её собственная кобыла. С коротко подстриженной гривой, а на спине седло с раздвоенной лукой, на которой обычно сидит сокол. Но птицы не было видно.

— А где твой сокол? — решилась она спросить.

На девушку как будто пахнуло холодом: должно быть, она затронула запретную тему, ступила на дорогу, где нет места для неё и вообще для женщин. Так показалось ей в то мгновение. Тирта даже испугалась, что её любопытство положит конец их переговорам. Хотя она и задала совершенно естественный в таких условиях вопрос.

— У меня нет сокола… — невыразительным голосом ответил он.

Может, именно этим и объяснялось его одиночество. Тирта поняла, что дальше эту тему развивать не следует.

— Условия тебя устраивают? — она постаралась говорить холодно и властно.

— Двадцать дней… — он говорил так, словно рассуждал про себя о чём–то другом. — А после этого?

— Посмотрим, когда придёт время, — девушка встала и протянула руку для рукопожатия, закрепляющего сделку. Вначале ей показалось, что он подаст в ответ металлический коготь. И тот действительно дёрнулся, словно такое движение было для него привычней. Но протянул он ей свою настоящую руку.

Сразу по приходу в конюшню девушка расстегнула свой пояс. Теперь она достала из него металлический диск. Фальконер торопливо отнял руку, и Тирта протянула ему монету. Он подержал её в руке, словно взвешивая, потом кивнул в третий раз.

— Мне ещё нужно купить припасы, — отрывисто бросила Тирта. — Но я хотела бы выйти из города сегодня же, несмотря на бурю. Согласен?

— Я согласился нести службу щита… — начал он и замолчал, словно в голову ему пришла новая мысль. — А какой герб мне носить?

Девушка поняла, что старый обычай ещё жив, по крайней мере для этого фальконера. Щит без девиза, нанимаясь на службу, принимает герб Дома, которому служит. Тирта мрачно улыбнулась, дастала меч и поднесла к лампе, которую ещё утром зажёг конюх, чтобы разогнать темноту бури.

Потертый рисунок был ещё хорошо виден: голова кричащего ястреба, бросающего вызов людям и миру.

— Дом Ястреба, фальконер. Похоже, у нас есть кое–что общее, хотя я не могла бы сосчитать, сколько лет Дом Ястреба лежит в развалинах.

Он чуть наклонил голову, как будто хотел получше рассмотреть герб. Затем взглянул на неё.

— Кто говорит от имени Дома?

И снова Тирта улыбнулась, Но улыбка её стала ещё более мрачной и горькой.

— Я говорю от имени Дома, фальконер, потому что я и есть Дом, и Кровь, и все родичи, оставшиеся на земле. Пока никто не научился призывать души на семейный сбор. Ты защищаешь герб Дома Ястреба, а Дом Ястреба — это я.

С этими словами она повернулась и ушла, чтобы закончить подготовку к делу, которое задумала много лет назад.

Глава вторая

Яростная буря продолжалась полдня. Путники кутались в плащи и с трудом заставляли лошадей брести по дороге, которая все время шла в гору и уже в полумиле от Ромсгарта превратилась в еле заметную тропу. С самого начала фальконер привычно выдвинулся вперёд, ехал он уверенно, и совсем скоро нанимательница убедилась, что он хорошо знает переплетения путей высокогорья.

По первой тропе двигались они недолго. Чуть погодя после того, как они ступили на неё, фальконер остановился, поджидая, пока Тирта не поравняется с ним, и произнёс первые слова с тех пор, как они выехали из города.

— Ты хочешь передвигаться незаметно?

Он не спрашивал, зачем она едет на юг, а она не собиралась объяснять. Но, по–видимому, солдат отчасти догадывался о причине.

— Ты знаешь другой путь?

И снова девушка с растущим гневом отметила, что он видит её лицо, а она не может разглядеть его.

— Будет нелегко, но не думаю, чтобы нас заметили, если поедем по моей дороге. Два месяца назад тут случилась стычка. Люди маршала столкнулись с разбойниками и их разведкой.

— Хорошо, — Тирта не собиралась спрашивать, откуда ему известны тропы разбойников. Фальконеры не становятся преступниками — так она всегда считала. К тому же у неё имелся свой, личный способ распознавать опасность. Древняя раса… часть способностей её народа сохранилась даже у таких жалких бродяг, как она. Девушка не претендовала на обладание Силой, но была способна понять, когда впереди опасность, а когда просто трудный путь, каким она идёт уже давно. Этот человек сохранит верность своей клятве, он не изменник.

Они повернули на запад, и дорога действительно оказалась трудной, местами приходилось спешиваться, вести фыркающих пони по весьма ненадёжным путям, пробираясь мимо старых обвалов и лавин, время от времени останавливаясь для отдыха.

К ночи они выбрались на карниз под нависающим выступом скалы. Тут, несомненно, когда–то располагался чей–то лагерь, потому что у стены обнаружилась яма для костра, с закопчёнными стенами, пеплом и недогоревшими головешками.

Но по всем признакам, здесь уже давно никто не останавливался. На пепле Тирта увидела отчётливые следы. Высокогорный горекс — а эти животные очень пугливы — побывал здесь после последнего костра. Под навесом вполне хватало места даже для пони. Сняв сёдла, путники растёрли лошадей жёсткими тряпками, которые берут с собой специально для этой цели. Травы здесь не найдёшь, но у них имелись полные сумки зерна, купленного Тиртой, — зеландского зерна, которое удалось отыскать на рынке.

Зерно Тирта разделила поровну, стараясь по возможности быть экономной. За весь день они почти не видели травы, не встретили ни одной долины или склона, где лошади могли бы попастись. И воду они не встретили, её тоже будет лучше поберечь.

Позаботившись о животных, путники уселись у ямы для костра. Тирта, согласившаяся следовать за человеком, знающим эти горы, взглянула на своего компаньона: разумно ли разжигать тут костёр? Он говорил, что здешние места недавно очищены силами Эсткарпа. Но за два месяца другая банда могла занять освободившиеся угодья, устроить здесь засаду.

Ветер, который весь день рвал одежду, стих, облака поредели и порозовели, обозначая садившееся солнце. Воздух на высоте был чистый и свежий. Странно, но настроение Тирты улучшилось. Словно сделав первый шаг в своём давно задуманном путешествии, она увидела, что судьба ей улыбается. Но в то же время она знала, что судьба капризна и редко благоприятствовала ей.

Спутник Тирты умело уложил дрова в яму, используя свой коготь, чтобы разламывать ветки. И вот на дровах заплясал огонёк, радуя глаз и хоть только вблизи, но согревая.

Путешественники накололи на прутья куски сушёного мяса, которое Тирта в последний момент добавила к припасам, поджарили между ломтями дорожного хлеба и съели, отправляя горячие куски с импровизированных вертелов прямо в рот.

И только покончив с едой, защитник Тирты впервые снял шлем, и она смогла разглядеть лицо человека, которому доверилась. Он был не молод и не стар, но она вообще не смогла бы определить его возраст. Строго поджатый рот и подбородок подошли бы и молодому парню, однако у глаз морщины, а сами глаза казались очень усталыми.

Волосы у него были тёмные, как и у неё, коротко подстриженные и напоминали шерстяную шапочку, какие носят леди в поместьях. Что касается остального, то ей показалось, что он чем–то похож на мужчин Древней расы. Только глаза не чёрные, как у её соплеменников; в глубине зрачков мерцали золотые искорки, как у хищной птицы.

Всё это она отметила при помощи быстрых косых взглядов: ей не хотелось открыто проявлять любопытство. Он, казалось, не замечал её интереса. Здоровой рукой потёр лоб, как бы прогоняя усталость от шлема, и смотрел своими ястребиными глазами, не мигая, на огонь в яме. Словно читал что–то в пламени, как Мудрая Женщина, опытная в предсказаниях и ясновидении.

— Ты проходил этой дорогой раньше, — Тирта не спрашивала, а скорее утверждала.

— Один раз… — с отсутствующим видом ответил фальконер, продолжая смотреть на пламя, к которому протянул руку. — Два года назад, когда у нас появились мысли о возвращении, я был разведчиком… — он смолк, по–прежнему не глядя на неё. — Ничего не осталось.

Последние слова вырвались у него с хрипом и впервые он поднял голову и посмотрел ей прямо в глаза. В его зрачках горели огоньки слишком долго сдерживаемого гнева.

— Нас захватил горный обвал. Эти дороги по–прежнему неустойчивы. То, что разбудили колдуньи, не уснуло. Я был впереди, и вот… — он махнул своим когтем, оставляя недосказанное её воображению.

— С тех пор ты ездишь один? — Тирта сама не понимала, почему захотела обсуждать его личные дела. Её спутник и так не отличался разговорчивостью: если нажать на него, он мог ещё больше замкнуться. А она знала, что фальконеры всегда держатся отчуждённо.

— Один, — односложный ответ был произнесён таким тоном, что Тирта поняла: дальше расспрашивать не следует. Но девушку томили другие вопросы, которые она вполне могла задать. На них он должен был ответить: они не касались его жизни.

— Что ты знаешь о Карстене? Говорят многое, но до меня доходили только слухи, а в них отнюдь не всё правда.

Пожав плечами, он поставил шлем рядом с собой на камень. Снова потёр нахмуренный лоб над бровями.

— Там война… вернее, стычки, один лорд воюет с другим. После Пагара, их последнего верховного повелителя, никто не смог навязать остальным свою волю — или сохранить мир силой меча. Туда приходят вооружённые салкары, торгуют. Железо из шахт Йоста, серебро Яра — с капитанами кое–как расплачиваются. Но торговля почти заглохла, а народ умирает с голода, никто не решается засевать поля, которые в любую минуту могут быть вытоптаны каким–нибудь шальным отрядом. Богатства Карстена разграблены, скрыты, развеяны по ветру. Такие дела вдоль западного берега и у подножий гор. А что дальше на восток… — он пожал плечами. — О тех местах нет даже слухов. Когда герцог Ивьян объявил Древних вне закона, он только начал эту порчу, а теперь она повсюду распространилась, половина страны полумертва, остальная заброшена.

Тирта облизала губы кончиком языка.

— Значит, всё началось с объявления вне закона… — снова она не спрашивала, в голове её вихрем мелькали мысли. Может, у тайны, которая привела её сюда, тот же корень?

Воин бросил на девушку оценивающий взгляд, и ей показалось, что впервые она вырвала его из той занятости самим собой, в которую он был погружён с самого начала их встречи. Он нанялся как оружие, мощное оружие, но не проявил никакого любопытства к тому, что влечёт её на юг.

— Древние… — он помолчал, потом протянул коготь, чтобы сломать ещё одну ветку и подбросить её в костёр… — у них были свои тайны. И одна из них — умение сохранять мир. Говорят, до того, как колдеры превратили герцога Ивьяна в безумца, в одного из своих живых мертвецов, люди уважали Древних и побаивались их, и само их пребывание в стране останавливало нарушителей закона. Но потом герцог доказал, что Древних можно убивать, как всех прочих людей, и даже объявил их вне закона, и сразу же нашлись такие, кто ненавидел Древних и завидовал им. Эти люди жаждали утолить свою ненависть. Да и колдеры направляли своих одержимых на убийство. Но зачем я говорю об этом? Мы ведь говорим о твоих соплеменниках, разве не так?

— Так, — она может быть не менее лаконичной, чем он. Про себя же Тирта лихорадочно выбирала между благоразумным молчанием и неожиданным желанием продолжать, не зная, что для неё лучше. Потом добавила: — Дом Ястреба — из Карстена. Как видишь, я одна из тех, кого Ивьян хотел стереть с лица земли, на которой он сам и его приближённые вели себя как захватчики и чужаки.

— Ты возвращаешься к жизни не легче той, на которую обрекли объявленных вне закона. Такое положение дел в стране сохраняет силу. Слишком многие убивали и получили выгоду от этих убийств, — сам он не казался встревоженным, говорил так, словно они случайные попутчики на короткое время.

— Мы тоже кое–чему научились, — Тирта говорила медленно. — В Карстене нам некому довериться. Но всё Же мне нужно туда.

Дальше она не собиралась объяснять. Он прослужит обусловленное договором время. Не было причин думать, что за горами что–то привлечёт его. Тирта решила, что фальконер не из тех, с кем она готова поделиться своими тайнами.

Поэтому она расстелила плащ и закуталась в него, подложив под голову седельную сумку. Потом решительно закрыла глаза, пробормотав напоследок:

— Будем дежурить по очереди. Разбуди меня, когда взойдёт красная звезда.

Он склонил обнажённую голову, соглашаясь с её предложением делить трудности пути, как товарищи по оружию. И девушка попыталась уснуть, призывая в разум облако пустоты, кочевая жизнь научила её моментально погружаться в такое состояние, а он не сделал даже попытки развернуть одеяло, часть своего снаряжения, только сидел у костра, отбрасывавшего красные отблески на его когте. Костёр попеременно то освещал, то погружал в темноту его лицо, такое же невыразительное, как маска, как шлем, который был на нём весь день.

Тирта приказала себе спать спокойно, и тем не менее увидела сон. Одно из тех видений, что преследовали её уже много лет, так что, проснувшись, она легко вспоминала мельчайшие подробности и могла представить себе, что видела, и даже понять отчасти, что означают эти картины. Она догадывалась, что это подлинные видения, часть Дара ясновидения. Возможно, она и не Мудрая Женщина, но она дочь народа Древних и знает, что не вся Сила её покинула, хотя её родичи не держались за эти знания так упорно, как их сестры в Эсткарпе.

Там, в Эсткарпе, Сила в конце концов привела к вымиранию Древней расы. Потому что волшебницы слишком гордились своей Силой и не соглашались делиться ею с мужчинами. Поэтому рождалось всё меньше и меньше детей, пока народ почти не подошёл к концу. И лишь после того, как волшебницы объединились для решающей битвы, для Поворота, и большинство из них погибло (сами тела их оказались не в состоянии выдержать Силу, которую они призвали), произошла долгожданная перемена в образе жизни.

Тот, кто правит сейчас Эсткарпом, Корис из Горма, — только далёкий родственник колдуний. А помогают ему Трегарты, которые охраняют болота на севере, как некогда охраняли горы, в которых Тирта и фальконер проводят эту ночь. Симон Трегарт — чужак, он вообще не родственник волшебниц. Его жена — колдунья–отступница, отвергнутая собственным кланом из–за её выбора. Но выйдя замуж, по странному капризу судьбы она не потеряла своей Силы. Эти трое и правят теперь Эсткарпом, и их власть становится всё прочнее. Теперь не набирают в волшебницы. Только те, у кого проявляется какой–либо совсем уж необычный талант, добровольно уходят от нормальной жизни. Больше стало смешений, браков, связей. Пограничники смешиваются с салкарами и жителями Эсткарпа. В крепостях–поместьях стало больше детей, начались путешествия на загадочный восток, в тот самый Эскор, куда в своё время отправились дети Симона Трегарта и его жена в поисках древних прародителей своего рода. Там по–прежнему идёт война, но с древним злом. Если бы Тирта не была здесь, возможно, ее тоже привлёк бы восток.

Привлёк! Вот она снова легко идёт по коридору… широкому… полуосвещённому тусклыми стержнями, установленными в стенах. Тайна их вечного огня давно утрачена. Тени движутся среди теней, они словно обладают собственной жизнью. Но что они делают, когда, почему — для неё это не имеет значения.

Хотя она бывала в этом месте только к видениях, она знает его лучше, чем многие места, в которых действительно побывала. Ни одно другое место — ни во сне, ни наяву — не смогло стать ей таким близким. Она с самого детства приходила сюда во снах, и всегда оно оставалось таким же, только она познавала его всё глубже, оно всё сильнее влекло её к себе, становилось реальнее самой жизни.

Это был коридор в крепости, основанной так же давно, как древние стены самого Эсткарпа. Высокий стол с сидениями лорда и леди. Тени, которые она не различает, разреженные тени собираются вокруг нес. Тирта понимает, что здесь происходит важная встреча. Она не слышит слов, но знает, что обсуждается что–то очень значительное.

Но её внимание, как и всегда, устремилось к тому, что стоит на столе, на самой его середине между двумя креслами с высокими спинками. Только эта вещь видна ей совершенно отчётливо, она по–настоящему реальна. Ларец, из которого исходит свет, потому что крышка его открыта и откинута. Резьба на стенках ларца не твёрдая. Она словно обладает собственной жизнью, меняет форму, переливается, так что Тирта никогда не была уверена в том, что видит. Иногда ей казалось, что она видит слова и символы Силы.

Точно также Тирте до сих пор не удавалось увидеть, что в ларце: крышка его была откинута под таким углом, что она не могла заглянуть внутрь. Но только… именно в нём суть того, что она видит… то, что в ларце, живо, оно куда живее, чем тени, что окружают его.

Сон следовал привычными путями. Тени, располагавшиеся справа и слева от лорда и леди, одновременно выступили вперёд. Вместе взялись за крышку ларца, закрыли её.

Тирта испытала знакомый приступ холодного страха. Наступает очередь зла. Она не может уйти от него… по какой–то причине она должна увидеть… увидеть и узнать… увидеть и запомнить!

Тень, которая была лордом, долго держала руку на крышке ларца. Огонь жизни, который чувствовала в нём девушка, начал гаснуть. Словно по какому–то предупреждению поток Силы отвернул в сторону, принял меры для собственной защиты. Неохотно — Тирта всегда чувствовала это нежелание, это тяжёлое предчувствие — лорд передал сокровище леди.

Она казалась туманным столбом, с круглым шаром вместо головы, с туманными ответвлениями, которые служили ей руками и ногами. Но она взяла то, что протянул ей лорд, встала, а вся группа теней разошлась по залу, как будто торопилась что–то сделать. Лорд сошёл со своего места и присоединился к теням, исчез из поля зрения Тирты.

Ни разу во снах она не последовала за ним. Нет, ей был важен ларец, только он привлекал Тирту. Туманная женщина прижала его к тому месту, где находится сердце. Потом тоже повернулась и пошла.

Тирта как будто сама превратилась в призрак, без тела и формы, потому что последовала за плывущей женщиной, за тенью в её полуреальный мир. Они прошли за высоким столом и углубились в коридор. Призрак женщины летел быстро, она как будто бежала, словно время превратилось в её врага.

Так они примчались к стене, прикрытой резной панелью, и тень странно прижалась к этой панели. Наверное, привела в действие тайный замок. Открылось узкое отверстие, и женщина протиснулась во тьму. Неведомая сила повлекла Тирту за ней.

Маленькая комната без окон, каменный стол, стены увешаны туманными гобеленами. Ореол, свидетельствующий, что только владеющие Силой, способны войти сюда. И хотя Тирта необучена, не владеет таинствами, она тоже входит в эту комнату во сне.

Теневая женщина, продолжая прижимать ларец к груди, освободила одну туманную руку, высоко подняла её, сделала странный жест и ударила ладонью по каменному столу.

Массивный каменный блок, казалось, задрожал от удара. Женщина, как будто торопясь освободиться от тяжкой ноши, снова подняла руку. Тирта, никогда раньше не видевшая такой ритуал, каким–то образом поняла, что он направлен на подчинение материи духу.

Ларец, стоявший на столе, задрожал, сросся с камнем. А теневая женщина продолжала плести свои заклинания, она словно закрывала невидимые двери, делала всё, чтобы в это место невозможно было войти.

И…

Тирта шевельнулась, тишина её видения, её сна нарушилась, её коснулись, и вот она снова во плоти, она способна чувствовать, способна услышать шёпот у своего уха. Капюшон её плаща упал или был снят. Девушка ощутила лёгкое дыхание у себя на щеке. Открыла глаза в темноте, но не двигалась, потому что крепкая рука прижимала её к земле.

— Тише! — снова тот же шёпот.

Её так неожиданно вырвали из того, другого, места, что она не сразу поняла, что вернулась в лагерь на скальном выступе. Огонь погас. Девушка пришла в себя настолько, что поняла, кто склонился рядом с нею, готовый прикрыть ей рот рукой, если она заговорит.

Но Тирта была достаточно опытным путником, чтобы не сделать такую глупость. Она оставалась неподвижной, напрягая слух. Воин, должно быть, понял, что она проснулась, потому что отпустил свою подопечную, и ей пришло в голову, что прикосновение к женщине, даже в таких условиях, далось фальконеру с большим трудом. Но он не отодвинулся.

Один из пони топнул и фыркнул. Мужчина мгновенно исчез. Тирта поняла, что он хочет, чтобы животные не выдали их. Но сама продолжала прислушиваться.

Наконец и до неё донёсся посторонний звук, хотя она не могла бы сказать, насколько издалека. Скрип, словно кто–то пробирается по гравию или камням. Тирта вспомнила, что поблизости проходит осыпь, след оползня, вполне обычный для этих гор.

Тирта села, отбросив плащ. У неё был изношенный меч, рядом лежал лук, но ночью возможности лучника ограничены. Медленно, осторожно девушка протянула руку, ощупью нашла груду камней, которые, как она помнила, валялись возле углубления для костра. Камень, ещё тёплый от огня, удобно лёг в руку. Довольно тяжёлый, но Тирта не раз успешно использовала такое оружие.

У фальконера на поясе было ружьё–игольник. Но если только он не один из легендарных стрелков, поражающих цель по слуху, такое оружие поможет ему не больше, чем ей лук. Зато девушка не сомневалась, что уж меч–то наверняка в руке бойца. И коготь — Тирта не сдержала лёгкой дрожи, хотя и понимала, что это глупо, — страшное оружие в близкой схватке.

Скрип прекратился. Но Тирта была уверена, что тот, кто к ним подкрадывался, не ушёл. Наверное, решил воспользоваться какими–то другими способами выследить добычу.

Она едва не ахнула, когда подверглась неосязаемому нападению — и очень сильному. Тирта обессиленно прислонилась к каменной стене. Это существо ищет мыслью! Однако девушка встретила этот удар, который должен был их обнаружить, мгновенным инстинктивным мозговым блоком, частью своего наследия. Но сможет ли фальконер противостоять такому поиску? Она слишком мало знала об его народе и о том, какую защиту он может использовать.

К несчастью, мозговой блок ощутим с обоих сторон. А она не смела ослабить его, чтобы выяснить, что за существо крадётся к ним в темноте. То, что оно искало их с помощью мысли, означало, что их выследил не простой разбойник. Только Древний народ может так искать. Сама Тирта могла таким образом справиться с животным, но искать себе подобных она никогда не пыталась. Такое использование мысли — древнее зло, против которого её народ боролся с тех самых пор, как пришёл в Карстен и Эсткарп.

Но вот ветер донёс до неё резкий звериный запах. Но не обычный запах животного, какой окружает любого зверя. Грязный запах, как будто расшевелили прогнившую грязь, и она выдохнула свой глубинный смрад.

Ни снежная кошка, ни редкие вер–медведи, которые, по слухам, после Поворота появились в этих горах, так не пахнут. Это было что–то необычное. Тирта послала мысль в сторону пони: такое зловоние способно испугать лошадей. Но неожиданно мысль её встретила барьер, и Тирта убедилась, на что способен фальконер. Наверное, долгие годы, проведённые с птицами и дикими животными, усилили природные способности и его народа. Он окружил лошадей крепкой мысленной стеной, и Тирта охотно добавила к ней и свою силу воли.

Глава третья

Так как существо внизу искало их прикосновением мысли, встреченный барьер должен был показать ему, что оно обнаружено. Тирта бесшумно привстала. Толстые подошвы её обуви не скрипят. Она подобралась к краю карниза и прислушалась, пытаясь что–нибудь увидеть, хотя луна спряталась за тучами, а звёздный свет не мог ей помочь. Полагаться приходилось только на слух и обоняние.

Снова прозвучал скрежет камней. Девушка поняла, что животное оступилось. Новый звук раздался явно ближе, да и острый запах стал ещё сильнее.

И вот…

Тусклый жёлтый огонёк. Вернее, два таких огонька. Глаза! Того сорта, что не отражают внешний свет, а сами светятся изнутри, и этот свет заметен в темноте.

Может, у него зрение лучше человеческого, и оно способно пронизать ночь, выслеживая добычу. Но блеск выдал зверя. Теперь Тирта слышала постоянный скрип, когда когти цеплялись за неровности камня. Зверь пытался подняться к ним.

Тирта отложила камень и раскрыла сумку. Она успела обновить её содержимое в Ромсгарте и хорошо знала, как воспользоваться одним пакетом. Правда, против неведомого зверя это могло не подействовать, но пока не попробуешь, не убедишься. Девушка на ощупь отыскала пакет из такой же тонкой змеиной кожи, как её пояс. Сквозь кожу нащупала зёрна внутри, осторожно вытряхнула их на ладонь.

Глаза не мигали, их пристальный взгляд не прерывался, они только приближались. Тирта поискала вторую пару — или любой звук, который показал бы, что зверь не один. Она хорошо понимала, что ночной охотник принадлежит Тьме, что такие существа, по словам кузнецов песен, живут в запах Вечной Ночи. Слева от неё послышался лёгкий шорох. Фальконер оставил лошадей и был готов встать рядом с ней. Тирте хотелось спросить, знает ли он, что за существо угрожает им, но она опасалась говорить, удерживая в то же время мысленный барьер.

Держа одну руку наготове, другой она нащупала рукав кольчуги. Сжала, надеясь, что воин поймёт этот знак. Потом, наклонившись вперёд, глядя на злые бледные диски, теперь поднятые прямо к ней, чувствуя, как подвергается испытанию её мысленный барьер, Тирта повернула ладонь и высыпала вниз жёсткую пыль. Ветром не пахло, порошок не должно было отнести в сторону. Девушка надеялась на удачу.

Мгновение ожидания, и затем вопль, который не мог исходить из глотки животного. Злые глаза замигали, существо бросалось вверх.

Фальконер высвободился из её руки. Тирта обнажила меч. Что–то размером с пони ухватилось какими–то отростками за край карниза, крича и выплёвывая отвратительную жидкость, от которой кожа горела, как от искр пламени.

Тирта ударила и поняла, что древнее лезвие не может пробить прочную шкуру. Рядом послышался щелчок ружья–игольника. Один блестящий глаз исчез. Снова крик, последний рывок громоздкого тела. Нападающий потерял опору и с криками, разрывающими ночь, упал. Они услышали тяжёлый шлепок, удар тела о какой–то выступ внизу. Последовал стук катящихся камней, как будто падающее существо начало новую лавину.

Хотя отвратительный запах всё ещё наполнял воздух, сама тварь, очевидно, сгинула во тьме: криков больше не доносилось, а после того как стих гул обвала, и вообще наступила полная тишина. Один из пони громко заржал — в сильном страхе. Тирта сразу направила свои способности на помощь фальконеру, убеждая животных, что опасность миновала, что бояться теперь нечего.

Когда лошади немного успокоились, Тирта решилась подойти к ним и провести руками по жёсткой шерсти, влажной от пота. Своими прикосновениями она внушала перепуганным животным ощущение мира, спокойствия, безопасности. Однажды её рука коснулась руки спутника: он тоже понял необходимость таких действий.

Окончательно успокоив лошадей, Тирта вернулась на край карниза. Фальконер вроде бы не ожидал новых нападений. Но всё же он понимал, что нужно быть настороже. Существо, которое они победили, могло быть только разведчиком. Тирта взглянула на небо: близился рассвет. Пока не станет достаточно светло, они не смогут выступить. Снова спутник присоединился к ней, и впервые она осмелилась спросить:

— Что это было?

Ответ удивил Тирту:

— Не знаю. Ходят слухи, что такие существа проникли сюда с востока. Тут была настоящая бойня, когда вторгся Пагар, тогда–то здесь и появились такие животные, которых раньше никогда не видали.

— С востока, — повторила Тирта. — Из Эскора, барьер прорван…

Ей стало холодно, но не из–за ночного воздуха или отсутствия плаща. В разрозненных отрывочных рассказах о восточных землях, от которых её соплеменники так долго были оторваны, говорилось о смерти в обличье чудовищ с неведомыми силами. Многие её родичи с недавних пор возвращались туда и сражались с Тенью, как говорилось в этих рассказах. Может ли война, зло с востока просочиться и на запад? Когда люди снова проникли в Эскор, барьер, ограждавший его от Эсткарпа, был прорван. Может, и здесь он рухнул, когда колдуньи Эсткарпа призвали все свои Силы, чтобы совершить Поворот. Может, тем самым они разрушили и защиту, даже не зная об её существовании?

Тирта готова была бороться с людьми и животными. Такова цена жизни в эти тёмные дни. Но как бороться с самой Тьмой, когда ей нечего противопоставить?

— Это было не животное, — вслух рассуждала девушка, — и, конечно, не человек, даже не мертвец колдеров, если такие ещё где–нибудь сохранились. Но он обладал какой–то Силой.

— Да, — ответ прозвучал очень резко. — Сила, всегда Сила, — в голосе его отчётливо звучал гнев, как будто ему хотелось отказать этой Силе в праве на существование.

Они сидели рядом в ожидании рассвета. Тирта закуталась в плащ. Она получила жестокое предупреждение, но всё равно решила продолжить путь. И фальконер не говорил о том, чтобы повернуть назад. Дав клятву меча, он теперь будет следовать за ней до конца.

Небо посерело, несколько звёзд, видных в разрывах туч, поблекли. Тирта теперь видела карниз, пони, яму для костра. Однако её больше интересовало, что там, внизу. Как только рассветёт по–настоящему, она должна будет увидеть, кто подбирался к ним в темноте, узнать природу этого врага.

Похоже, спутник разделял это желание, потому что вскоре он перегнулся через край карниза, всматриваясь в след, оставленный нападавшим. Из груды камней в конце оползня что–то торчало. Тирте вначале показалось, что это ветка от сваленного ветром дерева, но потом она увидела, что это такое на самом деле: из массы камней и гравия высовывалась волосатая конечность.

Вдвоём они принялись разбирать камни, пока не отрыли часть туши ночного охотника. Вскрикнув, Тирта с отвращения отпрянула. На виду оказались голова, верхние конечности и часть раздутого брюха. Цвет тела серо–белый, как у камней вокруг. Кожа поросла грубыми волосами или шерстью.

Из одного большого глаза торчала стрела. Из второго вытекала слизь, собираясь у пасти, занимавшей всю нижнюю часть «морды», если это можно было назвать мордой. Судя по этому глазу, действия Тирты в ночном бою были успешными.

Хотя всю тушу они решили не отрывать, Тирта посчитала, что тварь ростом не ниже её самой и что ходило это существо прямо, на двух лапах, потому что его верхние конечности заканчивались не ступнями, а когтями, такими же острыми и сильными, как коготь фальконера.

Тирта никогда раньше таких не видела и даже не слышала. Но если подобные твари проникли в горы, подумалось ей, даже самые отпетые разбойники теперь не рискнут здесь селиться.

Челюсть страшилища бессильно свисала, но клыки с палец длиной, острые, способные в один миг разорвать тело, которое схватят когти, эти клыки должны торчать наружу даже из закрытой пасти. Спутник Тирты наклонился, зацепил своим крюком стрелу, которую так удачно выпустил, и вырвал её. Разумно не тратить попусту запасы оружия. Бросив стрелу на песок и не прикасаясь к ней, он стал оттирать древко.

Но делал это механически, глядя на Тирту.

— Ты тоже сражалась, — неожиданно сказал он. — Чем?

Она нащупала свою сумку на поясе.

— В полях растут травы. Если знаешь, как их высушить и смешать, они могут ослепить любого. Я попробовала… — она кивком указала на тушу. — Думаю, это ночной охотник. Ослепишь и бери его, как попавшего в ловушку зайца.

— Но чтобы сделать это, нужно подойти близко, ближе, чем решится даже воин, — заметил он.

Она пожала плечами.

— Конечно. Но во время скитаний знакомишься с разным оружием. Я работала на полях и многое там узнала. Мой меч, — она наполовину вытащила лезвие из ножен, показывая, как оно сточено, — не таков, чтобы без опаски использовать его в бою, хотя он принадлежит мне как правительнице Дома. У меня есть ещё лук и стрелы, — говоря об этом, она не хвастала. — А денег или удачи для приобретения ружья–игольника у меня не было. Поэтому пришлось изучать другие способы.

Он ничего не ответил. И так как снова надел шлем, Тирта не видела выражения его лица, заметила только, как чуть дрогнули губы. Однако решила, что понимает его реакцию, и не хотела сердиться из–за неё. Каждому своё: пусть сражается сталью и стрелами, для этого его и воспитали.

Девушка хорошо понимала, что выучило и закалило её за прошлые годы. У неё сложились свои представления о чести и бесчестье, и она, как правительница Дома (хотя теперь это только слова, за которыми нет ничего реального), строго придерживалась этих представлений. Тирта ни у кого не спросит хлеба, не станет искать у знатных родичей крыши и убежища. Она всё заработала своими руками, и если использует оружие, которое кажется фальконеру нарушающим воинский кодекс (может быть, он посчитал её порошок чем–то вроде яда), она сама за это ответит.

Дар земли доступен всем. Если он не используется для зла, он такая же достойная защита, как и закалённая сталь. И если фальконер хочет поспорить с ней об этом, пусть скажет сейчас же, и она разорвёт договор.

Очевидно, он не собирался этого делать. Протерев осквернённую стрелу в песке, он достал тряпку и ещё раз вытер её, потом уложил в петлю на поясе. И тут оба услышали слабый шум.

Тирта первая заметила небольшое коричневое существо. Ей показалось, что оно чешуйчатое. И у него определённо было несколько пар лап или ног. Девушка решила, что это стервятник, питающийся падалью, торопится на богатый пир, какие редко встречаются в этой пустынной местности. Ни слова не говоря, девушка и фальконер оставили ночного охотника, снова поднялись на карниз, покормили и напоили лошадей, сами немного поели и двинулись дальше. Спутник её снова пошёл впереди, ведя на поводу лошадь, выбирая путь там, где Тирта, несмотря на остроту своего зрения, Не видела даже подобия никакой тропы.

К восходу солнца они достигли вершины хребта, и здесь действительно обнаружилась узкая дорога со старыми следами копыт. Виднелись также следы вилорогов, той мелкой разновидности этих животных, что столетия назад поселилась в этих горах. Они очень пугливы, но Тирта держала лук наготове, надеясь свалить одного и тем пополнить их скудные запасы.

К середине утра тропа пошла вниз, и вскоре они спустились в чашеобразную долину, где от источника среди густой зелени бежал ручей.

Почти сразу стало понятно, что не они первыми нашли такое замечательное место для лагеря. Рядом с источником пряталась хижина из камней, накрытых толстыми ветвями (меж камней свисали сухие листья и кора). Перед входом чернела яма для костра. Тирта поспешила набрать сухих веток. И когда она разбирала сорванные недавней бурей ветви, то случайно наткнулась на доказательство того, что они, возможно, не одни.

На полоске мягкой земли ясно был виден след обуви. Недавний: шедший два дня назад дождь не смыл его. Девушка присела, отбросила налетевшие листья и принялась внимательно разглядывать след.

Сама она носила мягкую обувь с голенищами до икры. Обувь для долгих путешествий на границе, подошва из множества слоев кожи, самый нижний слой из шкуры ящерицы сак. Такая подошва выдержит трудный поход лучше любой кожи. Она совсем не скользит, на ней можно устоять даже на мокрых камнях. А в мешке у девушки лежала запасная пара подошв.

Это же был след обуви с севера, причём в хорошем состоянии, что значило, что владельцу этой обуви не пришлось долго бродить по горным дорогам. Девушка продолжала изучать след, когда к ней присоединился фальконер.

Он протянул руку к следу, но не коснулся его.

— Мужчина… возможно, солдат… или разбойник, которому повезло с добычей. Возможно, вчера утром…

Тирта оглянулась на хижину, подумала о вдребезги разбившихся планах отдыха для пони. Стоит ли тут задерживаться, имея такое ясное доказательство, что они не одни? Она взвешивала все варианты, когда снова заговорил фальконер:

— У него были неприятности.

Титра увидела, как раздуваются его ноздри под шлемом. Он указал на пригнутый куст. Девушка заметила там взмахи крыльев. А вокруг вились еще одни любители падали — толстые мухи, которые в низинах собираются на любую грязь. Увядшие листья куста покрывала засохшая кровь, такие же неровные пятна лежали и на земле.

Сжимая в руке игольник, фальконер бесшумной походкой пограничника направился к кусту. Тирта поколебалась, не зная, пойти ли за ним. Было ясно, что здесь прошёл раненый. Разбойник, ослабевший от раны, всё равно может выстрелить из засады. Она удивлялась, почему её спутник сразу пошёл по следу. Или он посчитал, что этот незнакомец — такой же фальконер, заблудившийся и нуждающийся в помощи?

Стоя в тени большого куста, Тирта сознательно раскрыла своё сознание. Она и раньше проделывала это по дороге, чтобы убедиться, что они не идут навстречу опасности, и ей казалось, что с каждым разом её скромные способности постепенно усиливаются.

Но и сейчас она ни с чем не встретилась.

Тирта вернулась на полянку, где они оставили пасущихся пони. Быстро поймала сопротивляющихся животных, оседлала их, укоротила повод, чтобы тот был под рукой. Проделав это, принялась разглядывать долину, в которой они разбили лагерь. Небольшой ручей вытекал из ключа меж двух скал. Холодный, как лёд. Вероятно, рождённый тающими снегами. И вскоре скрывался в густой зелени. Весна здесь начинается рано.

Под кустами алели целые россыпи цветов, и Тирта видела вьющихся над ними пчёл. Эта долина — как будто чаша обновлённой жизни среди мёртвых скал. Девушка сбросила плащ, чтобы высвободить руки, натянула лук и застыла с высоко поднятой головой, как вилорог–часовой, прислушиваясь.

Журчание воды, жужжание пчёл, хруст пони, которые утоляли голод листьями с кустов, — вот и все, что она услышала. Шагов фальконера или каких–нибудь других звуков со стороны следов не доносилось. Да и другие её чувства ничего тревожного не воспринимали. Пока вновь не появился её спутник. По–прежнему держа оружие в руке, с лицом — судя по тому, что было видно из–под шлема, — напряжённым и холодным. Тирта к этому времени научилась понимать его, как, может, ни одного другого человека, и сразу же ощутила исходивший от него холодный гнев.

— Нашёл?.. — она решила, что не позволит относиться к себе так, как воин привык относиться к женщинам, — как к низшим существам. Всё, что ждёт их на этой спорной территории, они должны встречать вместе и наравне.

— Идём, если хочешь! — ей показалось, что в голосе его промелькнуло презрение и подозрительность. Словно он вынужден служить ей временно, но относится к ней, как к чему–то незначительному. Держа лук в руке, наложив стрелу на тетиву, девушка последовала за ним…

…вдоль цепочки пятен крови, над которыми вились мухи. Когда же они прорвались сквозь эту сплошную стену кустов, перед ними открылась широкая просека, чуть ли не луг. В дальнем конце её стояла лошадь, взнузданная и осёдланная, с украшениями, какими пользуются жители низин. Это был не горный пони, а конь торской породы — знаменитые лошади, каждая из которых стоит годового урожая целого поместья. Лошади эти небольшие и внешне не броские, но известны своей выносливостью, скоростью и стойкостью. И поэтому вполне стоят своей высокой цены.

Лошадь стояла над телом, лежавшим в истоптанной траве, и когда они вышли из кустов, оскалила зубы и сделала несколько шагов навстречу, словно собираясь напасть. Тирта слышала, что таких лошадей готовят и для битв, и стальные подковы на их передних копытах легко сокрушают любого пешего врага.

Девушка попыталась направить лошади успокаивающую мысль, как поступала с пони. Она почувствовала, что и фальконер таким же способом пытается усмирить беспокойную рассерженную лошадь. Потому что от неё исходил не только страх, но и гнев, эту эмоцию было легче всего распознать.

Лошадь дважды качнула головой, толкая носом тело в траве. Потом, легко обогнув это тело, всё–таки перешла в нападение. Тирту встревожило и удивило, что она не смогла достичь животное своей мыслью. Должно быть, лошадь была очень сильно рассержена, на грани безумия. Но девушке не хотелось стрелять, и она была уверена, что и спутник её не подумает свалить торгианца стрелой.

Тирта вложила все свои силы в последнюю попытку достичь животное мыслью… И торгианец свернул, теперь он не мчался непосредственно к ним, а начал бегать по лугу взад и вперёд, всего лишь преграждая доступ к телу. Они по–прежнему стояли на месте, сосредоточенные, стараясь передать мысль, что они не причинят вреда — ни самому коню, ни тому, кого он защищает.

Бег коня сменился шагом, потом торгианец остановился, фыркнул, грива его упала вперёд, глаза полузакрылись. Передней ногой он взрыл землю, так что клочья дёрна полетели в стороны.

Хотя оба они молчали, казалось, Тирта и фальконер могут обмениваться мыслями и без слов. Одновременно, плечо к плечу, они направились к возбуждённой лошади. Фальконер опустил руку, ствол его ружья был направлен в землю. Тирта не убрала лук, но и не натягивала тетиву.

Торгианец снова фыркнул, попятился. Гнев его сменился неуверенностью. Критический момент, когда он готов был слепо напасть на людей, миновал.

Шаг за шагом, безостановочно посылая мысль о своей доброй воле, двое людей наступали, а лошадь отступала. Наконец она отошла в сторону и позволила им приблизиться к человеку, который лежал лицом вниз в окровавленной траве. На нём была кожаная одежда всадника с низин, поверх неё кольчуга. Отремонтированная чуть большими по размеру кольцами, но всё же в гораздо лучшем состоянии, чем сейчас можно найти на рынках. Шлем скатился с обнажённой головы в сторону. Но лица не было видно, только чёрные волосы. Человек лежал на животе.

Нога в засохшей крови, кровь на шее и на плече… Фальконер наклонился и перевернул его. Тело повиновалось, застывшее, словно замороженное.

И в следующий же миг девушка изумлённо охнула. Молодое лицо — хотя Древние сохраняют молодой вид до весьма преклонных лет — искажала предсмертная агония. Но внимание Тирты приковало другое — то, что она увидела на груди, поверх кольчуги. Сам мертвец её не удивил. Она слишком часто видела смерть, и в гораздо худшем обличье.

Но ни у кого до сих пор не видела она такого знака, как герб с церемониальной одежды. А тут на неё смотрел ястреб с раскрытым клювом — знак Дома. Дома Ястреба. Но она и есть Дом Ястреба! Кто был этот незнакомец, надевший знак, который составляет теперь всё её наследство?

Тирта наклонилась вперёд, разглядывая его, надеясь найти хоть какое–нибудь различие в гербе. Ведь знаки Дома — гордое и ценное достояние каждого клана. Скопировать такой знак и носить его — неслыханное дело.

— Твой родич? — голос фальконера звучал холодно и оценивающе.

Тирта покачала головой. Хотя это действительно был знак её Дома. Может, его прихватил с собой какой–нибудь беженец из Карстена, а потом знак был украден, продан, просто отдан? Но чтобы церемониальный знак Дома с головой ястреба мог быть кем–нибудь добровольно отдан! О таком даже подумать невозможно!

— У меня больше нет родственников, — ответила девушка, надеясь, что голос её звучит так же ровно и холодно, как и у её спутника. — Я не знаю этого человека. Не знаю, почему он надел то, на что у него нет никакого права. И это не знак родства — такой может носить только глава Дома, — уж в этом–то она была точно уверена. — Хотя самого Дома в Карстене больше нет, во мне одной его кровь!

И Тирта оторвала взгляд от неведомо как попавшего сюда символа и посмотрела прямо в золотые искорки глаз фальконера. Возможно, он считает всех женщин лгуньями или даже ещё чем–то похуже. Она не могла доказать, что говорит правду. Но пусть считает. Она и есть Дом Ястреба, и со временем она это докажет.

Глава четвертая

Они обыскали мертвеца. На нём не нашлось больше ничего необычного, чего не надел бы простой солдат без герба, уехавший из Эсткарпа по какому–то частному делу. Раны его, как заявил фальконер, были нанесены не сталью, а когтями и клыками. К удивлению Тирты, у мертвеца не оказалось оружия. Только пояс для меча, но с пустыми ножнами; пуст был и колчан для стрел. Естественно, он не мог отправиться в эти опасные земли невооружённым. Может, у него забрали оружие после гибели? Но в таком случае, как грабителю удалось отвлечь коня? И какому врагу служит когтистый и клыкастый охотник?

Конь фыркал, временами начинал рыть копытом почву, но держался на расстоянии. К седлу была прикреплена пара дорожных сумок. Если торгианец позволит их снять, они смогут больше узнать о мёртвом.

Фальконер заметил, что судя по окоченелости трупа, он лежит здесь уже довольно долго. Странно, если не считать мух, другие пожиратели трупов, которых везде хватает, его не тронули. Несомненно, из–за торгианца.

Лопаты у них не нашлось, поэтому фальконер мечом нарезал дёрн, а Тирта выбирала куски и складывала в сторонке. Могилу они выкопали мелкую, но сделали всё, что смогли. Когда незнакомца уложили в могилу, девушка прикрыла ему лицо куском ткани, которой сама пользовалась в плохую погоду. Вдвоём они завалили могилу землёй, потом принесли с берега ручья камней и укрепили насыпь. Сделав это, девушка встала и задумчиво осмотрела могилу.

Провела языком по губам в поисках слов. И заменив слова обычной службы, которые она ещё с детских времён слышала слишком часто, сказала своими, которые показались ей наилучшими.

— Пусть сон твой будет сладким, незнакомец, пусть тропа твоя на могилой будет гладкой, пусть исполнятся твои желания и обретёшь ты мир.

Она наклонилась и подобрала круглый белый камешек, обкатанный водой. Тирта специально приготовила его для этой цели. И как будто настоящий родственник, близкий родственник погибшего, девушка положила камень над его головой. На нём не было символа древней Силы, да она и сама не могла произнести никакого заклинания. Но за прожитые трудные годы Тирта пришла к выводу, что все эти обряды призваны облегчать горе оставшихся, они никак не затрагивают того, кто уже ушёл Долгой Дорогой и кто, вероятно, уже забыл об этом мире в нетерпении узнать, что ждёт его впереди.

Девушка не знала, во что верит фальконер, каковы его представления о том, что следует за этой жизнью, но она увидела, что спутник её взял меч, держа его за лезкие рукоятью вверх. Потом резко вмахнул оружием, так что рукоять прошла над всей могилой, и произнёс хриплым шёпотом какие–то свои слова, которые для неё не имели никакого значения.

Потом они занялись конём. Казалось, погребение хозяина каким–то странным образом успокоило животное, совсем недавно такое настороженное и возбуждённое. Торгаанец отошёл в сторону и теперь мирно пасся. Ему мешали удила. Медленно, осторожно Тирта подошла поближе и остановилась, едва он поднял голову и посмотрел на неё.

От него больше не исходили волны страха или ненависти. Девушка спокойно подошла, сняла седельные сумки, а фальконер занялся самим конём, снял седло и уздечку, растёр шкуру, на которой пятнами засохла кровь.

В сумках оказался дорожный хлеб, сушёное мясо — и того и другого понемногу; завёрнутые в клочок ткани сухие ягоды, слепившиеся в неровный шар. Внизу нашлась помятая фляжка со сложной гравировкой. Тирта открыла крышку и в ноздри ударил запах крепкого спирта, изготовленного из зерна. Такая жидкость не только согреет в холод, но и помешает загноиться ранам.

Заткнув горлышко пробкой, Тирта повернула фляжку и принялась разглядывать узоры на боках. Не было никаких сомнений, что это работа мастера Древней расы, причём из Карстена. Судя по виду, фляжка была очень старая. Но без каких–либо особых примет, которые точнее сказали бы об её происхождении, без какого–либо герба.

Во второй сумке сверху лежала рубашка, плохо отстиранная и смятая, сложенная как можно плотнее. Потом нашлись точильный камень и немного масла для заточки лезвий, хотя мертвец своё оружие не сохранил. И наконец, самым последним, обнаружился плотно закрытый цилиндр длиной примерно с ладонь, также из старого металла, со слабыми следами гравировки на поверхности. Тирта видела такие раз или два. Их используют для защиты свитков пергамента, драгоценных предметов — записей. Обычно такие принадлежат главам Домов или кузнецам песен.

Каждый такой цилиндр имеет свой тайный замок. Его невозможно открыть силой: при этом гибнет содержимое. Тирта покрутила в руках цилиндр, его гладкая поверхность казалась скользкой, словно намасленной. Возможно, в нём прятался ответ на загадку — её загадку. Но девушка не торопилась открывать. Тирта присела на корточки, пока фальконер осматривал результаты её поисков. Она знала, что его внимание тоже привлекла вещь, которую она так внимательно разглядывала, поэтому не попыталась спрятать свою находку.

— Это хранитель записей, очень древний.

Он и сам это видел. Тирте не хотелось выпускать вещь из рук, тем не менее она протянула ему цилиндр, словно не так уж и интересуясь им. Девушка понимала, что увидев герб на мертвеце, фальконер заподозрил, что она что–то от него скрывает, и не хотела усиливать его подозрения.

— Открой!

Услышав приказ, девушка вся напряглась. Она была права, он что–то подозревает. Может, считает, что она явилась в горы для встречи с этим погибшим? Но она не обязана ничего объяснять. Он дал клятву меча на определённое время и теперь обязан служить ей во всём, кроме дел, которые позорят его как воина. Между ними теперь стояло отвращение его племени к женщине, к любой женщине, привычка не верить женщинам. Она достаточно наслушалась о фальконерах в Эсткарпе, чтобы знать их верования и понимать, чего они стоят.

— Если ты о них слышал… — она кивком указала на цилиндр, — то знаешь также, что у них тайные замки. И тайну знает только сам носитель и его ближайшие родственники. Ну, ещё братья по мечу и щиту, может быть. Этот человек мне не родич, я не знаю его тайны.

Тирта подумала, что со временем всё равно нужно будет попытаться открыть цилиндр, даже рискуя уничтожить содержимое. Ей очень хотелось узнать, кто этот незнакомец и зачем он отправился в горы. Он тоже направлялся в Карстен? Может, если она больше расскажет о себе фальконеру, это поможет ей в дальнейшем? Сейчас его недоверие было почти физически ощутимо. Но Тирта отшатнулась от такого предательства самой себя. Её поиск только для неё, это драгоценность, которую она должна хранить вдвойне, потому что если она расскажет, он наверняка решит, что она всего–навсего видела сны, или что они направлены на какую–то тёмную цель или просто болтовня глупой женщиной. Ведь именно такой он и должен её считать.

Тем временем фальконер внимательно разглядывал тонкую линию с одного конца цилиндра. Очевидно, тот открывался именно здесь. Сквозь разрезы в шлеме глаза воина устремились к Тирте.

— Ты называешь себя Домом Ястреба. Может, и он так себя называл, — он цилиндром указал на могилу. — Но ты говоришь, что он тебе не знаком. Я хорошо знаю Древний народ. Там у всех тесные и давние родственные связи.

Тирта медленно покачала головой.

— Да, мы все родственники и так же прочно привязаны друг к другу, как ты к своим братьям по мечу. Но ведь я нашла тебя в Ромсгарте одного, и ты назвался щитом без герба. Разве это не правда? Где же твои товарищи?

Сверкнули жёлтые искорки в глазах. Она видела, как шевельнулись его губы. Он словно собирался произнести горячие оскорбительные слова. Что привело его, без птицы, в таком жалком состоянии, в Ромсгарт? Девушка никогда не слышала, чтобы фальконер оставлял свой отряд и бродил в одиночестве. Фальконеры словно отгородились стеной от всего мира и не видели возможности другой жизни.

Тирта не хотела вынуждать его отвечать. Его прошлое касается только его одного. Но он и ей не должен задавать вопросов. Однако кое–что она могла сказать, не выдавая своей истинной цели, которая преследовала её все эти годы.

— Нас объявили вне закона в Карстене, напали без предупреждения, на нас охотились, как крестьяне весной охотятся на зайцев — окружая их в полях, чтобы перебить дубинами. Так охотились на Древний народ. Хотя мы… — она гордо подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза, — мы сражались, мы не просили о пощаде и не кричали под их дубинами. Нас ждала только смерть, нас и тех, кто решался помогать нам.

Некоторые из нас ушли в Эсткарп. Почти все пограничники потом были выходцами из Карстена. Ты должен это знать, люди твоего народа сражались бок о бок с ними. Но многие рода прекратили существование, прервалась родственная связь. В некоторых Домах не спасся ни один человек. В других удалось уйти лишь горстке выживших. Я… — рука девушки нащупала рукоять меча, извлекла его, оружие сверкнуло на свету. — Я родилась от союза двух уцелевших. Дом Ястреба погиб, но младший брат лорда и его молодая жена в то время оказались за стенами Дома. Они отправились погостить к родственникам жены, ближе к границе… и к свободе. Моя мать обладала Даром, у неё было видение, и в нём одна лишь смерть. Я последняя в роду Дома Ястреба, — Тирта с силой вернула меч в ножны. — Не могу сказать тебе, кто этот незнакомец. Но предвидение не лжёт, а оно было совершенно ясное: Дом Ястреба гибнет в огне, а с ним вся Кровь.

— Предвидение… — повторил фальконер и замолчал.

Тирта кивнула.

— Ведьмовская хитрость — так вы это называете, фальконер? У каждого народа свои тайны. И у вас есть свой Дар, хотя он и не признан Мудрыми Женщинами. Иначе как вы могли бы обучать своих птиц и так хорошо охранять горы, пока их не перевернули? Я ведь не отрицаю того, чем обладаете вы; не стоит и преуменьшать того, чем владеет мой народ. У меня подлинного Дара нет, но я видела, как он действует, видела много раз! А теперь… — она протянула руку и, прежде чем он смог помешать, взяла цилиндр. — Что если мы двинемся дальше? Ты говорил, что этот человек умер от…

Что–то блеснуло за его плечом. Девушка заметила это и сразу застыла. Должно быть, он прочёл выражение её глаз, потому что мгновенно развернулся с мечом наготове. Но то, что он увидел, не двигалось и явно не представляло опасности. Это показалось на каменной стене на краю долины, высоко над полоской луга, и ни одно живое существо не. смогло бы вскарабкаться на такую высоту.

Старый рисунок стал виден только под определённым углом освещения. Не помня себя, Тирта шагнула вперёд, миновала фальконера. Её словно околдовали эти тонкие линии, эти извилистые спирали, которые с каждым шагом становились всё отчётливей.

Продравшись сквозь кусты и не обращая внимания на многочисленные царапины, Тирта поняла, что поверхность утёса обнажилась, вероятно, во время сдвига гор. Но если это так, знак, что она сейчас видела, раньше был скрыт. С какой целью?

Она видела такой только раз, когда провела одну зиму в Лормте, в этом высоко почитаемом и сейчас почти покинутом хранилище забытых знаний. Девушка старалась быть полезной в похожем на амбар здании, некогда отведённом учёным и хранителям легенд, а теперь населённом горсткой стариков. Одни из них по–прежнему интересовались свитками и записями, другие просто доживали в тепле последние дни своей жизни. Убежище, закрытое от холодных ветров мира.

Именно этот знак и был начертан на одном свитке. Свиток лежал на столе, оставленный самым забывчивым из подопечных Тирты. В свободное время Тирта старалась узнать как можно больше, надеясь, что это поможет ей в поиске, которому она посвятила жизнь. Поэтому она расспросила об этом символе, и ей ответили, что знак действительно очень древний. Некогда, если его наносили с соответствующим ритуалом, он служил мощной защитой от всякого зла. И вот теперь этот вырезанный в камне символ встал перед её глазами.

Но зачем? Тирта повернулась и внимательно осмотрела долину. Что находилось здесь, что потребовалось защитить в далёком прошлом? А может, долина здесь ни при чём? Поворот гор обнажил этот рисунок. Тогда что он охранял, будучи укрытым?

— Что это? — фальконер остановился рядом с ней. Меч он в ножны не вернул. Когтем приподнял шлем, как будто хотел получше разглядеть рисунок.

— Это мощная защита от Тьмы. В древние времена таким образом защищали землю лучше, чем стеной или сталью. Ещё одно колдовство, воин, — добавила она чуть насмешливо. — Интересно…

Тварь, которую они убили ночью… Она пришла явно не из Эсткарпа и не из Карстена. На востоке по–прежнему идёт война между Светом и Тьмой. Может, она достигла и этой земли? Загадка за загадкой. Но под этим знаком на стене — безопасность. Или всё, что она знает, — неправда.

Может, именно поэтому мёртвый пытался достичь этой долины? Раненый не сталью, а клыками и когтями. Ранили его где–то в другом месте, но он добрался до этого островка безопасности — добрался слишком израненный, чтобы выжить.

— Это дикая земля, — фальконер убрал меч в ножны, надвинул шлем. — Кто поставил здесь такую охрану?

— Это древняя земля, очень древняя, — возразила девушка. — В ней скрываются годы и годы тайн. Может, горы, возникшие по призыву Совета, просто стали такими, какими были когда–то. Во всяком случае это защищенное место, — Тирта подняла руку, сложила пальцы в знаке узнавания. — Здесь мы в безопасности. И он был бы, — она оглянулась на могилу, — если бы не раны. Мы не знаем, что бродит вокруг. Хочешь идти дальше, или дадим возможность животным отдохнуть и подкормиться?

Он по–прежнему разглядывал знак на скале.

— Ты говоришь о годах. Согласен, что их прошло очень много. Сохраняется ли колдовство так долго?

— Легенды говорят, что да. Посмотрим… — она прошла вперёд, так что смогла коснуться камня скалы. Символ оказался высоко над её головой. Осмотревшись, Тирта заметила ветку, торчавшую из земли, и выдернула её. Из сумки достала цилиндр с записями. Возможно, в нём и заключалась причина, почему погибший так стремился добраться сюда. Если, конечно, он знал о существовании символа или его, потерявшего сознание, сюда не принёс случайно торгианец.

В сумке у Тирты нашлось несколько полосок кожи для ремонта обуви. Она выбрала подходящую и привязала цилиндр к концу ветки.

— Эти хранители заряжены определённой Силой, — объяснила она фальконеру, внимательно наблюдавшему за её действиями. Впрочем, он явно не понимал, что она делает. — В наши дни такое уже сделать нельзя: тайна утрачена. Два года назад я побывала в Лормте. Там можно научиться использовать древние заклинания, даже если не знаешь, почему они действуют. Этот цилиндр изготовлен из заряженного металла, его ковали кузнецы, обладающие Даром. Колдуны, как сказал бы ты. Это очень древнее знание, и оно отвечает подобным на подобное. Если в этих двух символах — на утёсе и на цилиндре — сохранилась Сила, то как они ни отличны друг от друга, мы это увидим. Сейчас!

Проверив прочность ленты, Тирта поднялась на цыпочки, придерживаясь одной рукой за камень, а вторую вытянула, как могла, вверх, так что цилиндр коснулся нижней линии символа. И едва не закричала.

К ней устремился поток Силы, ощутимый даже сквозь мёртвое дерево, а символ и цилиндр вспыхнули голубым светом. Тирта отдёрнула ветку, боясь, что цилиндр будет поглощён камнем. Она была права! Синий цвет — цвет защитной Силы! В Лормте она много раз встречала описания таких мест в Эскоре, хотя в Эсткарпе их не было и в помине. И если цилиндр тоже засветился синим огнём, значит, его содержимое также обладает Силой, это не простая запись!

Странное колотьё пробежало по пальцам девушки. Она быстро переложила ветку в левую руку и принялась сгибать и разгибать пальцы правой. Её внимание привлекло восклицание, спутника. Она даже решила, что была слишком самонадеяна и вызвала силы, с которыми не в состоянии справиться.

Фальконер тем временем перехватил ветку и в возбуждении едва не вырвал её. И тут она тоже увидела. Тонкая, толщиной с волос, линия на верху цилиндра, обозначающая его крышку, не только стала шире. Она ярко светилась голубым огнём, словно энергия пожирала древний металл.

— Не трогай! Ещё рано! — еле успела крикнуть девушка: воин уже собирался сорвать цилиндр с ветки. — Если не хочешь потерять и вторую руку!

Фальконер подозрительно взглянул на неё, но руку разжал. Тирта осторожно положила ветку с цилиндром у основания утёса и принялась наблюдать. Она была права! Щель расширялась. Девушка взглянула на свои руки, на меч. Если голубой свет погаснет, она может попытаться открыть. Но то, что она испытала через мёртвое дерево, служит предупреждением. Лучше подождать, пока энергия не прекратит своё действие.

Тирта посмотрела вверх. На поверхности скалы линии больше не были видны. Но свечение сохранилось, оно стало таким, как в первый момент, когда она его только замзтила. Сила перешла в цилиндр. Но и здесь она постепенно уходила. Голубая полоска на конце цилиндра становилась всё более тусклой, пока не осталась лишь тёмная щель. Девушка была уверена, что цилиндр открыт. То, что это удалось сделать, удивляло её не меньше, чем фальконера, который продолжал внимательно смотреть на металлический цилиндр, словно в глаза врага, — с тем же напряжением и с той же готовностью к схватке.

Но ведь это была только попытка, догадка с её стороны. И сработало… Может, именно поэтому умерший изо всех своих последних сил стремился добраться сюда? Чтобы прочесть запись, которая была для него дороже самой жизни?

Голубой свет окончательно иссяк. Тирта наклонилась и протянула руку, очень осторожно, к кожаной ленте, охватывавшей цилиндр. Никакого тепла она не ощутила, никакого признака энергии, коснувшейся её раньше. Цилиндр пересекала широкая щель.

Тирта очень осторожно сняла кожаную полоску, стараясь быть особенно внимательной, когда приходилось касаться самого цилиндра. Не ощутив никакого покалывания, она почувствовала себя увереннее. Зажав крышку в руке, она резко потянула. Встретила сопротивление, но слабое. Круглый металлический колпачок снялся, а сам цилиндр остался в другой руке. Девушка отложила крышку, перевернула цилиндр и попыталась вытряхнуть его содержимое на ладонь. Ничего не получилось. Внимательней посмотрев внутрь, Тирта разглядела там туго свёрнутый, плотно прижатый к стенкам свиток. Его придётся вынимать очень осторожно. Если он и в самом деле такой древний, то от неосторожного обращения запросто может рассыпаться в порошок.

В конце концов в её руках оказался–таки свиток из материала, изготовленного из нескольких склеенных слоев кожи ящерицы, такого же, как её кошелёк для монет. Этот материал похож на пергамент, но бесконечно прочнее его. Тирта расправила свиток и действительно увидела какие–то знаки, но все эти закорючки не имели для неё никакого смысла.

Разочарование девушки было таким острым, что невольно она недоверчиво вскрикнула. Эта вещь, несомненно, обладала Силой, но Сила была так надёжно укрыта, словно свиток и не доставали из цилиндра! Ни один знак не был ей знаком. Даже в Лормте не встречала она такие извивающиеся линии, такие завитки, которые были нанесены здесь красной краской или чернилами. Они даже не складывались в строки какого–нибудь зашифрованного сообщения, просто раскинулись тут и там, без всякой последовательности.

— Может быть, это карта.

Тирта почти забыла о фальконере. А он придвинулся ближе и тоже смотрел на то, что она держит, смотрел слегка нахмурившись.

— Карта!

В прошлом Тирте случалось знакомиться с картами. Хотя после Поворота ничего не было сделано, чтобы помочь путникам в этих горах, Тирта настойчиво собирала любые клочки сведений, в том числе и на бумаге, которые, как она верила, помогут ей достичь цели. Девушка села и принялась последовательно вспоминать. Но ничто в её представлениях не напоминало эти извилины. Однако чем дольше она на них смотрела, тем более убеждалась, что это не случайные каракули. Эти знаки имели определённый смысл, хотя ей этот смысл оставался неясен.

— Не всего этого, — её спутник жестом указал на окружающие их горы. — Я думаю, это особый тип карты. Может, план крепости. Не похоже на какую–нибудь местность.

— Но нет никаких линий стен, нет… — начала возражать девушка.

Он улыбнулся.

— Мне кажется, всё, что могло указать на определённое место, сознательно опущено. Так, чтобы никто не мог узнать, план какой крепости начерчен. Это указатель для ищущего, здесь план какого–то тайника, может быть, сокровища.

Тирта не упустила быстрый взгляд, который он бросил на неё, прежде чем снова посмотреть на свиток.

— К тому же это часть того колдовства, — он поднял голову к символу на скале. — Очень вероятно, что в нарисованных линиях тоже скрыто колдовство. И только обладающие вашими способностями — способностями Древних — могут им воспользоваться. Тот, о котором ты говоришь как о незнакомце, был твоей крови. Он нёс этот цилиндр, и ясно, что свиток очень много значил для него. Может, он искал как раз этот рисунок на стене, чтобы самому понять?

Итак, фальконер разделял её догадку. Что ж, вполне вероятно, что он прав. Однако мёртвый искатель наверняка знал больше неё. И это представляло новую загадку. В Эсткарпе только волшебницы обладают Силой. Ни одному мужчине не дадут в руки такую тайну. Ни одна волшебница не поверит, что цилиндр в руках мужчины способен раскрыть свою тайну.

Всаднику кто–то объяснил, что нужно делать. Тирта перевела дыхание, свернула листок и спрятала его в цилиндр. Наклонившись, подняла крышку, но закрывать хранитель не стала. Возможно, время и случай подарят ей возможность понять тайну, с которой она столкнулась, и ей не хотелось запечатывать свиток. Может быть, вторично открыть цилиндр не удастся.

Она сунула его в сумку на поясе, и спутники вернулись на луг. По дороге Тирта продолжала размышлять. Догадка фальконера — конечно, это только догадка. Может ли этот план действительно быть ключом к крепости, такой, какую она помнит по своим видениям? Неужели её и мёртвого незнакомца судьба и потревоженная Сила заставили устремиться в одно место, с одной целью? Беспокойная мысль, но девушка не могла от неё избавиться.

Глава пятая

Они всё–таки решили разбить лагерь в защищенной долине, вернулись в грубое убежище, которое обнаружили раньше, и выпустили лошадей пастись, хотя и стреножили их. Торгианец пасся на лугу вместе с пони. С наступлением сумерек рисунок на скале снова засветился голубым огнём. Он сохранял свою силу, и Тирта подумала, что это действительно безопасное место, где можно не бояться бродящих по ночам чудовищ.

У них было совсем мало припасов, и девушка старательно разделила то немногое, что прихватила с собой из Рамсгарта. Но фальконер, вернувшись с ручья, принёс двух жирных уток–лысух. Он облепил их глиной и положил в угли костра. И потому ужин получился гораздо лучше, чем рассчитывала Тирта. Кожа с перьями пригорела к глине, осталось нежное вкусное мясо.

Они не захотели ложиться спать в полупещере. Ночь была не холодная, и Тирта вовсе не стремилась оказаться запертой за стенами. Фальконер, по–видимому, разделял ее тягу к свободе. Однако девушка с готовностью согласилась, что несмотря на голубой сверкающий символ на скале, им нужно по очереди дежурить. В эту ночь ей выпало караулить первой.

Как только фальконер завернулся в одеяло, Тирта подумала, что ей незачем оставаться у костра. Услышав ровное дыхание спящего, она встала и прошла по еле заметной тропе на луг. Тройка пасшихся лошадей не обратила на нее никакого внимания. Весь вызов, весь страх, которые она ощущала в торгианце, исчезли. Он, по–видимому, решил стать их спутником, и такому прибавлению можно было только порадоваться — лошадь с подобной выносливостью и быстротой хода в Карстене зачастую определяет грань между поражением и победой.

Наверное, фальконер тоже пожелает предъявить равные права на этого коня, но Тирта посчитала, что сможет откупиться от него, предложив добавить золота. Возможно, даже отдаст своего пони, цена которого в пограничных землях тоже немаленькая. Она повернулась спиной к пасущемуся трио и немного постояла на лугу, разглядывая символ на утёсе.

Девушку очень интересовала и тревожила его загадка. Какую тайну он охраняет? Если его действительно обнажил Поворот, то что хранилось в этой долине раньше? Никаких крепостей или поселений поблизости не было, только Гнездо, построенное фальконерами и теперь разрушенное. И вообще это не «колдовство» фальконеров.

Никогда раньше не хотелось ей так обладать Даром. Любой обладающий талантом, даже простой способностью отыскивать воду с помощью лозы, смог бы разгадать эту древнюю загадку. Несмотря на проведённую в Лормте зиму, Тирте не хватало подготовки. Она знала только, что «колдовство» на самом деле существует, но никак не могла это существующее использовать.

И чем она сама обладает? Только видением и уверенностью, что обязана что–то сделать, что именно в этом причина её существования. Именно это провело Тирту через годы испытаний, выковало её тело и душу, как кузнец выковывает прочное оружие или надёжный инструмент. Инструмент, оружие — кто им воспользуется и для чего? Она задавала себе этот вопрос, зная, что не получит с неба никакого ответа, который сделал бы всё ясным.

Существует Сила, она есть во всём живущем. Но она состоит из энергий разных типов. Некоторые служат тем, кто умеет их использовать, другие могут причинить вред. А есть ещё и такие, их много, которые недоступны пониманию даже самых великих посвященных. От Силы происходит всякое рождение и всякая жизнь, к ней после смерти возвращается искрой внутренняя сущность всего живого. Некогда существовала церемония, ритуал, собиравший всех родственников, чтобы согреться у этой искры.

Но это было давно. А теперь Тирта может только стоять и смотреть на линии на скале, гадать, кто так старательно нанёс их. Привлекла ли её сюда Сила? Дорогу, приведшую к этой долине, выбрал фальконер, но она была уверена, что воин не знает, что находится под такой защитой. А если бы знал, вполне мог выбрать и другую дорогу. Потому что его народ провозглашает, что не желает быть захваченным колдовством народа Древних.

Снова, почти застенчиво — она была одна, и ей не нужно было доказывать, что она встретилась с чем–то, принадлежащим её народу, — Тирта подняла руку и начертила в воздухе знак мира и принятия. Потом вернулась к костру, подбросила дров и села отдохнуть, слушая журчание ручья.

Она уже заметила, что кроме жужжания мух, слетающихся на падаль, в долине не раздавалось никаких шумов жизни. Хотя фальконер поймал где–то лысух, девушка не слышала голосов водной дичи, не видела звериных следов. Но в этой каменной глуши вода и луг должны были привлекать диких животных. Здесь же было слишком тихо. Девушка беспокойно шевельнулась, снова встала и прошла на луг, где по–прежнему спокойно паслись лошади. Прислушалась, надеясь услышать хотя бы крик ночной птицы. Ей часто приходилось спать под открытым небом, и она хорошо знала крики охотящихся больших сов; в низинах они пищат почти постоянно.

Тихая ночь…

Показались тонкая полоска новой луны и звёзды. Лунная магия — частица этой магии есть и у неё. Это магия Мудрых Женщин, не только волшебниц, вообще женская магия…

Магия — это всё магия! Тирта сжала руки в кулаки, ударила ими о землю. Она сознательно сосредоточила мысли на том, что должна будет сделать, перейдя через горы, хотя всё зависело от того, что она там найдёт. Сумеет ли она удержать фальконера после времени договора, даже если для этого придётся поделиться свой тайной? Теперь она не могла принять никакого решения, только пыталась немного заглянуть вперёд, чтобы узнать, какие решения предстоит принять.

Тишина и голубые линии символа на скале беспокоили её. Она мысленно поискала любую жизнь, которая могла бы решиться войти в долину, несмотря на эту охрану. Уловила жизненное излучение спящего, чуть дальше — трёх лошадей, потом ещё какие–то мелкие искорки — в них ничего от Тьмы. Вероятно, мелкие зверьки. Потом…

Боль и отчаяние… ужас… некая тяга…

Тирта вскочила и побежала с мечом в руках.

Подбежала к могильной насыпи и замерла, глядя широко раскрытыми глазами на надгробие, на камни, которые они уложили поверх холмика земли.

Тяга… тяга! На девушку обрушилась такая волна чувств, что она даже не сознавала, что опустилась на колени рядом с могилой и смотрит на неё в ужасе, что всё тело её застыло от этого ужаса.

Тяга!

Нет! Смерть — последние врата, через которые проходит всякая жизнь. В разлагающейся плоти, сброшенной, как старая одежда, нет никакой сущности. Они погребли мертвеца. Он не может звать… требовать… обращаться к ней с отчаянной просьбой о помощи! Тирта выронила меч и прижала руки к голове, когда тяга, которой она не могла объяснить, обрушилась на нее, она лишь сидела, раскачиваясь под ударами чьей–то воли.

Меч со звоном скатился с камней. Его рукоять с изображением ястреба коснулась белого камня, который она выбрала в соответствии с древним ритуалом своего народа. Ястреб!

Кровный родич — кровный родич, которого призывают принять ношу, исполнить долг!

Кровный родич? Таких у неё не осталось. Она упорно отказывалась этому верить. Смутно, по слышанным в детстве рассказам, Тирта понимала, что пытается сейчас овладеть ею. Существовала родственная связь–клятва, которую можно передавать от мёртвого живому, и от неё нельзя отказаться. Но только между подлинными родственниками, призванными умирающим для выполнения долга. Для них такой долг становится превыше всего в жизни! Но она не родственница незнакомца. То, что таилось здесь, не может связать её!

— Мир… — она произнесла одно это слово с огромными усилиями, словно у неё перехватывало горло. — Мир тебе, незнакомец. Я не твоя родственница. Иди путём Силы. Мы не выбираем свой конец, можем избирать только его способ. Ты должен был закончить своё дело, но тело подвело тебя, тело, а не…

Тирта ахнула. Меч и камень… Там, где они соприкоснулись… над ними образовалось нечто такое, что существовало лишь в её сне… Только сейчас она не спала. В слегка голубоватом тумане показался ларец, именно тот ларец, который унесла в укрытие леди, чьё лицо Тирта ни разу не видела. Это то, что она ищет, то, что должна отыскать. И теперь ларец был виден гораздо отчётливее, реальней.

Тяга…

Она ощущалась уже слабее, как будто силы призвавшего её гасли, как будто призыв доносился теперь с удаления, становился всё слабее.

Но эта тяга — она же и сама испытывала её! Незнакомец — нет! Каким–то непостижимым для неё образом этот незнакомец действительно становился её кровным родичем. Но не мертвец склонял её к своей воле — на неё уже был наложен обет, он стал уже частью её самой.

— Дом Ястреба!.. — вслух произнесла Тирта. — Да, я иду туда. И возьму то, что лежит в этом, — ларец стал теперь едва заметным клочком тумана. — Я тебя не знаю, родич. Но твоя нужда — и моя нужда.

Туман рассеялся. Рассеялась и та воля, что призывала и удерживала Тирту. Она была связана, но не крепче, чем когда входила в эту долину. Девушке только показалось, когда она брала в руки меч, что из него ей передалась новая энергия, сила, которой она раньше не знала.

Возвращаясь в лагерь, Тирта всё ещё дрожала, пытаясь подавить охвативший её раньше страх. Ночь проходила. Девушка разбудила своего спутника и завернулась в собственный плащ. Она почти боялась уснуть. Увидит ли снова привычный сон или на неё обрушится нечто новое, след того, что она испытала? Но она всё–таки закрыла глаза, твёрдо решив отдыхать.

Однако в эту ночь никаких снов она не видела и не встретилась, как опасалась, с другой сущностью. Спала она крепко и долго, а проснувшись, испытал явное нежелание вставать.

Они обнаружили, что торгианец стал вполне послушен, он терпеливо обождал, пока его оседлают и наденут упряжь, с которой фальконер счистил засохшую кровь. Но они не хотели занимать место его мёртвого хозяина, поэтому просто повели в поводу рядом со своими пони.

Минуя могилу и символ, Тирта слегка сгорбилась и не смотрела на них. В ярком свете нового дня она почти поверила, что всё привидевшееся вчера было лишь иллюзией, и держала руку подальше от рукояти меча. Пусть мёртвый покоится в мире, и пусть её тоже ждёт в пути мир. Она никому ничего не должна, её ведёт дальше только её собственная цель.

На противоположной стороне луга нашлась тропа, еле заметная, такая, по которой может пройти только привычная лошадь, да и то без груза. Оба всадника спешились и повели своих лошадей; фальконер привязал повод торгианца к луке своего седла, и лошади выстроились в цепочку.

Подниматься приходилось медленно и осторожно. Когда наконец они добрались до прохода в стене, окружавшей долину, Тирта с надеждой посмотрела вперёд. Ей бы не хотелось вновь испытать что–нибудь подобное. И девушка приободрилась, увидев, что впереди тропа расширяется и начинается спуск, причём не очень крутой. К тому же внизу виднелась зелень. Казалось, каменная пустыня, совершенно лишённая жизни, остаётся позади.

Незадолго до полудня Тирте удалось подстрелить вилорога, молодого самца, и они остановились, чтобы освежевать добычу. На обед у них было жареное мясо. И повсюду кругом следы жизни. Свежие следы вилорогов, крики птиц. Сытые птицы тяжело взлетали с растений.

Хорошие охотничьи угодья, и Тирта подумала, что им стоило бы накоптить мяса, остановиться на день и увеличить свои запасы. Правда, ей показалось странным, что на этой тропе, где должна была бы задержаться зима, весна была заметней, чем в низинах, откуда они пришли. В траве пестрели цветы, кругом цвели дикие плодовые деревья, их аромат наполнял воздух, вызывая воспоминания о фермах, на которых приходилось работать девушке.

Два дня они шли по этой прекрасной мирной земле, не встречая никаких следов зла. Иногда Титра чувствовала себя совершенно свободной, словно ничто её не влечёт и не принуждает. Но такие промежутки были очень короткими. Жить в тишине и мире, зависеть только от щедрости земли, не видеть никаких снов, не испытывать никакой тяги — она думала, каково жить такой жизнью, хотя с трудом представляла себе её.

Если у её спутника и возникали похожие мысли, он никогда не выражал их вслух, а она молчала о своих. Они двигались преимущественно молча, и девушке иногда казалось, что фальконер хочет как можно быстрее закончить это путешествие и подвергаться как можно меньшей опасности. Они продолжали дежурить по ночам по очереди, и Тирта заметила, что фальконер всегда едет настороженно, как разведчик на чужой территории.

Как ни странно, но она больше не видела снов. Хотя раньше это ночное посещение неведомой призрачной крепости повторялось так часто, что Тирта даже обеспокоилась, когда сны прекратились. Несколько раз во время ночных дежурств она вытаскивала «карту», как назвал этот листок фальконер, рассматривала символы на ней, пытаясь понять их смысл, но с таким же успехом, как в первый раз. Да и карта ли это? Существуют рисунки, помогающие призывать Силу. Тирта торопливо отогнала эту опасную мысль.

На четвёртый день после того, как они покинули защищенную долину, в полдень тропа снова поползла вверх и в конце концов привела на пустынное нагорье. Перед самым наступлением ночи они заметили впереди груду камней. Фальконер сразу остановился, глядя вперёд — не так, словно ожидал увидеть эту преграду, а скорее в недоумении. Это выражение открыто читалось на его лице: сегодня он почему–то ехал, сняв шлем. Что тоже было странно, потому что раньше он всегда закрывал лицо маской.

Тирта не видела причины этой внезапной остановки, но тропа здесь была так узка, что она не могла проехать вперёд и должна была ждать, пока он не двинется. Фальконер же продолжал стоять, и тогда девушка впервые за день нарушила молчание.

— Дальше нет пути?

Очень долго ей казалось, что он погрузился в свои мысли и даже не слышит её слов. Но вот воин поднял коготь и указал на поток разбитых камней.

— Гнездо…

Какая–то дрожь его голоса, его высокий тон вызвали эхо в окружающих камнях.

Гнездо. Как плач в погребальном ритуале салкаров.

Титра удивлённо смотрела вперёд. Ничто не свидетельствовало, что здесь была многолетней давности крепость его народа. По крайней мере, она ничего не видела. Она слышала, что Гнездо было создано таким образом, что напоминало полую гору, и мало кто из чужаков (исключительно пограничники и мужчины) пересекал его подъёмный мост.

Ничего не осталось от Гнезда, только каменный поток, похожий на те, что им не раз приходилось пересекать в пути. Её спутник высоко задирал голову, разглядывая рваные скалы, словно отчаянно хотел увидеть признаки жизни. И она, в свою очередь, словно увидела на мгновение, как из тумана возникают очертания некогда существовавшей здесь крепости. Но на самом деле она ничего не видела.

Воин заговорил; слова, которых она не понимала, вздымались вверх, и вскоре перешли в единый звук, напоминающий крик сокола. Трижды испустил он этот крик. И тут они услышали ответ!

Тирта крепче ухватила повод, её лошадь переступила с ноги на ногу, вызвав осыпь мелких камней. Ответ был негромкий, не в полную силу, однако она ясно его услышала. Призраки… мертвецы, которым следует покоиться в мире… неужели она ещё не покончила с ними? Неужели призыв к мести его родичей так силён, что может прозвучать даже днём? Фальконеры были предупреждены; они успели найти убежище в Эсткарпе до начала Поворота. Да и её спутник не может быть таким старым, чтобы принести клятву меча кому–нибудь, жившему здесь до гибели Гнезда.

Фальконер снова крикнул, крик его отозвался многочисленным эхом, пони зафыркали, торгианец заржал, а у неё заболели уши.

И снова ответ. Но теперь Тирта увидела точку в небе. Она опускалась, словно нацелившись на невидимую добычу. Девушка благоговейно смотрела на этот стремительный спуск с неба. Летун перешёл из солнечного воздуха в затенённое место, в тёмное ущелье, куда они направлялись.

Уменьшая скорость, хлопая крыльями, кружа, птица снижалась, пока не пролетела прямо над ними. Сокол сел на краю скалы, чуть расставив крылья, словно собирался взлететь в небо, как только удовлетворит своё любопытство.

С чёрными крыльями, с белым пятном в виде знака V на груди, это был сокол из Гнезда или потомок такого сокола, живущий в этой глуши один, потому что у него не было пёстрой ленточки на лапе, которая обозначала бы его союз с человеком. Блестящие глаза разглядывали снявшего шлем фальконера. Тот произнёс несколько слов, напоминающих птичьи крики, звуки из его горла то поднимались, то опускались. Сокол ответил криком и забил крыльями, словно снова готовился взлететь, подальше от этого существа другой породы, которое пытается с ним разговаривать.

Но фальконер продолжал издавать странные звуки. Тирта не поверила бы, что человеческое горло на такое способно. Он не пытался приблизиться к птице, просто разговаривал с ней, как была убеждена Тирта, на её собственном языке.

Крики прекратились. Теперь птица отвечала скрипами и трелями, очень похожими на те, что издавал человек. Потом сокол слегка наклонил голову в сторону. Тирта могла бы поверить, что сокол обдумывает какое–то предложение, что он должен принять решение.

Потом, издав ещё один крик на прощанье, он поднялся в воздух. Не приближался к ждущему человеку, просто поднимался на мощных крыльях в высоту, с которой слетел. На лице фальконера не видно было разочарования, он просто сидел и смотрел вслед птице.

И только когда сокол окончательно исчез на западе, фальконер как будто вспомнил, что он не один, и взглянул на Тирту.

— Дороги нет, сейчас нет, — голос его звучал спокойно и холодно, как всегда. — Нужно возвращаться и повернуть на север. И побыстрее, пока не стемнело.

Тирта не задавала вопросов, потому что в словах его звучала уверенность, а она уже научилась доверять ему в горах. Они повернули на север и нашли там выемку в виде бассейна, явно работы человека. Вода в него поступала через трубу, способную пропустить втрое больше той тонкой струйки, что текла теперь. Вокруг бассейна росла трава, на ночь лошадям вполне хватит.

Костра не разжигали. Среди камней и по краям бассейна валялось достаточно сухих веток, но фальконер покачал головой, когда Тирта начала собирать их.

— Это место наблюдателей.

— Соколов? — спросила она. — Но огонь их не потревожит.

Он выразительно покачал головой.

— В эту страну пришли другие.

Он обменивался речами с птицей: что узнал он таким образом? Девушка чувствовала, что имеет право спросить. Но он продолжил:

— Не разбойники и не люди из Карстена. Другие, с востока.

С востока! Чудовище с острой мордой, пришедшее из тьмы! Это через горы из Эскора вторгаются такие твари! С этой мыслью Тирта быстро осмотрелась. И подумала, что лагерь неплохо защищен. Когда стемнеет, они смогут подвести лошадей поближе и привязать, дав по горсти зерна с щепоткой соли. Чтобы подойти к лагерю, нападающим придётся пройти по очень узкому пути, который каждый из них может защищать в одиночку. Конечно, не самая прочная в мире крепость, но на ночь послужит.

Они немного поели, потом привели пони и торгианца. Тирте выпало первой отдыхать, но она ещё не хотела спать. И начала забрасывать мысль, как ловец сеть, пытаясь определить, нет ли поблизости Тёмных мыслей, нет ли тех, что затаились и наблюдают за ними.

Смерть от когтей и клыков — так фальконер сказал о незнакомце. Может быть, несчастного выследили и преследовали такие же ночные чудовища. Тирта поискала в сумке пакет с порошком трав, который так хорошо послужил ей во время того ночного нападения, достала его. Уже стемнело. Пони топали и фыркали, пытались порвать привязь, и Тирта пошла дать им зерно с солью, чтобы они успокоились.

Она понимала, что им ничего не даст, если она тоже будет сидеть и смотреть в темноту. Фальконер сторожит, и она вполне может доверять его опыту. Это в конце концов его земля, и он лучше знает, чего следует опасаться.

Тирта постаралась отогнать мысли и уснуть. Немного погодя к ней действительно пришёл сон без сновидений.

Разбудил девушку фальконер: пришла её очередь нести дежурство. Он ответил на вопрос, ещё прежде чем она его задала.

— Ничего.

Ничего, кроме ночи и воспоминания о той твари, что подбиралась к ним. И ещё о другой ночи, когда она услышала призыв мёртвого и увидела то, что считала только своим видением. Тирта сидела, скрестив ноги, время от времени поднималась и гладила лошадей по жёсткой шерсти, пыталась успокоить их. Потому что считала, что беспокоятся они не от голода.

Животные обладают гораздо более острыми чувствами, чем люди. Они чувствуют опасность на большем расстоянии, чем даже её поиск мыслью. Она больше не хотела пробовать этот поиск: создание Тьмы может уловить её мысль и использовать как проводника, чтобы подобраться к ним.

Да, где–то здесь бродят существа, не принадлежащие к известному ей миру. Ни в легендах, ни в хрониках Лормта о них не говорится. Нужно самому встретиться с ними, ощутить их зловоние, чтобы понять, что они реальны.

Сокол… что видел он, летая над этими опустошёнными высотами? Должно быть, он потомок тех птиц, что когда–то составляли славу Гнезда. Может быть, у таких птиц есть свои легенды об ушедшем времени: когда они были спутниками людей и гордо ехали на луке седла. Легенды, которые побудили крылатого разведчика передать предупреждение.

Тирта подумала, а не хотел ли фальконер привязать к себе вольную птицу. Или только раз в жизни соединяются человек и птица, и когда один из них умирает, второй уже никогда не вступает в новый союз? Многое хотела бы узнать Тирта, но не смела спросить. Она была уверена, её спутник сочтёт это вторжением в его личный мир и может даже разорвать свою клятву меча. Его тайны принадлежат ему, как её — ей.

Глава шестая

Если зло и выходило в эту ночь на охоту, к их лагерю оно не приближалось. И лошади не проявляли беспокойства. Однако Тирта ни на минуту не подумала, что предупреждение её спутника было преувеличенным или ложным. Утром, проснувшись после тревожного сна, она увидела, как воин проверяет своё ружьё–игольник, просматривает небольшой запас стрел в петлях пояса, как будто желая удостовериться, что в нужный момент они будут под рукой. Стрел было совсем немного, и Тирта понимала, что ими нужно будет пользоваться только наверняка и со всем мастерством.

Она села, отбросила складки плаща и мысленно прислушалась. Уловила жизненные сущности мужчины, пони, торгианца. Больше никого поблизости не находилось. Осторожность заставила девушку не посылать мысль очень далеко, но даже её лёгкое прикосновение насторожило фальконера, он пристально взглянул на неё глазами с жёлтыми огоньками и чуть повернул голову в шлеме.

— Глупо, — говорил он холодно и отчётливо. Если за последние дни отношения их чуть смягчились — чуть–чуть, теперь всё изменилось. Возможно, вид развалин пробудил в нём прежние привычки и мысли. Она не из его народа, ей нельзя доверять, её нужно презирать — она женщина.

Тирта решила, что не будет раздражаться из–за такой перемены настроения. Все знают, что фальконеры живут по–своему, чего ещё могла она ожидать?

— Ничего не случилось во время твоей второй вахты? — она полуспрашивала–полуутверждала, хорошо понимая, что если бы кто–то попытался напасть на лагерь во время её сна, он разбудил бы свою подопечную, как в ту ночь.

Он закончил осматривать свои стрелы. Извлёк меч и стал разглядывать острие. Казалось, он не обращает на Тирту никакого внимания.

— Они там, следят за нами, шпионят.

— Это сообщил тебе сокол?

Снова он устремил на неё холодный взгляд.

— У меня нет сокола, — слова, словно ледяные пули, преодолели расстояние между ними. — Вольные птицы его породы разведали горы вокруг. Тут на высотах началось передвижение. Не нужно посылать мысли, чтобы знать это.

Она не должна раздражать его. Тирта кивнула.

— Хорошо, — согласилась она и пошла умываться в холодной воде бассейна. Вода обожгла кожу и окончательно разбудила её.

Они позволили лошадям ещё немного попастись, пока завтракали сами — ели очень экономно. Наполнив фляжки водой, напоив лошадей и оседлав их, двинулись дальше. Фальконер опять ехал впереди, Тирта за ним.

Потребовалось совсем немного времени, чтобы миновать ручей и зелень за ним. Они снова пересекали каменистое нагорье, где дорогу приходилось выбирать очень осторожно. Насколько могла определить Тирта, теперь они направлялись на юг. Она не могла определить, много ли ещё времени займёт дорога в горах. Все известные дороги и тропы были уничтожены, когда передвинулись горы, — уничтожены вместе с преодолевавшей их армией.

Они брели извилистой тропой и часто возвращались, чтобы сделать объезд, потому что здесь последствия Поворота были гораздо заметнее для глаза и ехать было куда труднее. Утро уже прошло, когда они встретили первые следы уничтожения захватчиков, которое произошло больше поколения назад.

Об открытии возвестил резкий крик. Тирта привыкла слышать такие от спутника, но этот крик издал не он. Крик послышался откуда–то впереди. Дорога тут расходилась, и фальконер без колебаний повернул в ту сторону, откуда послышался крик.

Пройдя извилистой тропой, они увидели перед собой такую же груду камней, как та, что обозначала развалины Гнезда. На громадном камне, который возвышался даже над ехавшей верхом Тиртой, сидела птица — точно такая, как та, что ответила на крик фальконера накануне.

Среди потрескавшихся рухнувших камней поблескивал на солнце старый металл. Оружие, изогнутое, помятое, со следами ржавчины. Лежало здесь и другое, странно нетронутое за все эти годы, как будто околдованное после катастрофы. Лошадь коснулась круглого жёлтого камня, тот откатился. Тирта разглядела череп.

Сокол снова крикнул, и человек, которого он, по–видимому, вызывал, спешился, бросив повод свободно висеть. И стал подниматься по осыпавшемуся склону к ждущей птице. Тирта внимательно наблюдала за ними. Не видно было никакой дороги через это поле битвы между людьми и ничем не сдержанной Силой. Зачем они пришли сюда?

Когда фальконер поравнялся с ожидавшим его хищником, воин, протянув руку, взялся за какую–то непроржавевшую полоску металла, торчавшую из земли. Он встретил сопротивление, но всё–таки преодолел его с помощью своей силы. И вытащил лезвие с рукоятью — короче меча, но длиннее кинжала, что–то среднее между этими двумя видами оружия.

Птица пристально смотрела на него, вытянув голову вперёд. И когда человек извлёк это оружие из камней, снова крикнула — в её крике прозвучало свирепое торжество. Ударив крыльями, сокол поднялся в воздух. Фальконер протянул руку вверх и неподвижно держал её на весу. И вот пернатый охотник опустился к нему на запястье. Сел так, словно выбрал наконец для себя удобное место. И долго так сидел. Глаза человека в шлеме–маске и глаза птицы встретились, и Тирта поняла, что сейчас идёт обмен мыслями, неведомый её племени.

Снова птица поднялась d воздух, и на этот раз опустилась к пони, на котором ехал фальконер. Лошадь дёрнула было головой, но птица спланировала на пустое седло, сложила крылья и издала мягкий–мягкий клекот. Тирта не поверила бы, что этот свирепый охотник и небесный боец может издать такой звук.

Фальконер быстро спустился с осыпи, остаток пути он преодолел одним прыжком, потому что камни пришли в движение. Найденный меч он держал в руке, вторую, с когтем, отставил в сторону, чтобы сохранить равновесие. И посмотрел, но не на птицу, а на девушку.

Произошло что–то очень значительное. Тирта была в этом уверена так, словно ощутила жизнь, как иногда ей удаётся. В фальконере что–то переменилось — не внешне, но внутри. Он посмотрел на меч, потом снова на неё, и протянул ей находку, к которой привлёк его сокол.

— Эта вещь обладает Силой… — медленно проговорил он.

Тирта даже не попыталась коснуться оружия, но наклонилась вперёд, чтобы получше рассмотреть. Лезвие было не гладкое, как ей показалось на расстоянии. Его украшал глубоко выгравированный рисунок — символы древних знаний, знакомые ей с детства, а то место, где у рукояти лезвие расширялось, занимал зверь, инкрустированный другим материалом, голубым, как символы на скале. Такого животного она никогда не видела. Может быть, это и вовсе было изображение не живого существа, а видение какого–то посвященного, избранное им в качестве герба своего рода и Дома.

Рукоять, просвечивавшая сквозь широко расставленные пальцы её спутника, была выкована из такого же голубого металла и заканчивалась шарообразным утолщением, похожим на тусклую жемчужину, гладкую, но необработанную. Действительно, вещь, обладающая Силой. Возможно, это вообще было не оружие, предназначенное для убийства, а скорее жезл, через который устремляется Сила. Но кто в Карстене мог решиться иметь дело с Силой?

Те, кто преследовал и убивал её соплеменников, провозглашали, что любой такой контакт — зло, что он отнимает жизнь. И сделали всё, что могли, чтобы таких контактов больше не было. Все обладавшие даром были убиты — или, если речь шла о волшебницах, насильно лишались Дара. Волшебницы не ложатся с мужчинами, а если взять их силой, они лишаются своих способностей.

Тирта отдёрнула пальцы.

— Он живой, в нём Сила, — подтвердила она. — Но из Карстена?

Невозможно было отрицать, что это оружие помогало уничтожить силы захватчиков. Но кто посмел воспользоваться этим оружием, принести его в страну, которой правит Сила?

— Из Карстена… — воин говорил задумчиво, глядя на камни, под которыми нашли вечный покой множество мертвецов. — Да… кто и зачем?

— И откуда о нём узнал сокол? — осмелилась спросить Тирта.

— У пернатых братьев есть свои способы поиска, — с отсутствующим видом ответил он. — Такое оружие легко может их привлечь.

Он снял с пояса длинный охотничий нож и сунул его в петлю за голенищем. А на его место вложил свою находку. Кинжал легко вошёл в ножны, хотя часть рукояти высовывалась наружу.

— Вещь, обладающая Силой… — повторила Тирта его слова. Ей не хотелось касаться меча. Даже не притронувшись, она ощутила поток энергии как предупреждение. Но фальконер наверняка должен был испытать то же самое, однако это не отвратило его от вещи, от которой любой его соплеменник в страхе отшатнулся бы, как и все другие жители Карстена, которые не принадлежат к Древней расе.

— Он пришёл ко мне, — фальконер произнёс это спокойно, и Тирта вспомнила другое сказание — историю топора Вольта, который пришёл в руки Кориса из Горма из гробницы самого Вольта, давно умершего и похороненного. Топор Вольта выбрал хозяина сам. Может, и это оружие, наделённое неведомой силой, само выбрало себе нового владельца?

— Топор Вольта, — пробормотала Тирта, поражённая тем, что такое может повториться. Но у этого меча нет такой древней истории, нет имени, а тот, кто овладел им, не обладает Даром.

Голова в крылатом шлеме дёрнулась, словно от удара.

— Он пришёл ко мне, — медленно повторил он. — У этого есть причина, и она откроется со временем.

Воин повернул своего пони и потянул за узду. И они направились назад, подальше от этого места, полного развалин и смерти. Тирта обнаружила, что постоянно поглядывает на голубой шар, который виднелся на поясе фальконера. Время от времени он чуть–чуть вздрагивал, потому что не вошёл в ножны. Девушка не верила, что эта находка случайна. Она уже начала тревожиться и испытывала желание оглянуться или посмотреть на гребни окружающих тропу скал. Но её спутник не проявлял никакого беспокойства, и сокол ехал у него на седле. Как будто принял всё происшедшее как неотъемлимую часть того, что ещё только случится.

К вечеру они выбрались в более открытые места; вдали, в том направлении, где, по мнению Тирты, находился проход, мягко уходили вверх крутые склоны. По обе стороны перевала торчали неровные вершины. Казалось, землю тут искромсали удары огромного меча и невероятные куски скал были перевёрнуты острыми концами к небу. Какая–то жестокая свирепость нагорья говорила о том, что двигаться дальше нужно будет ещё осторожней. Тирта решительно отогнала такие мысли. Может быть, именно иссечённая дикая местность заставляла её чувствовать, что за ними постоянно наблюдают.

Дважды за день встречали они следы бойни, в которой погибла армия Пагара и которая отбросила южные земли в варварство. Ржавый металл, однажды древко знамени, торчащее между камнями, а от самого знамени осталось только несколько обрывков. И побелевшие кости. Эти места давнего пира стервятников путники огибали стороной.

Однако в сам проход вступить до утра они не смогут, так что пришлось разбивать лагерь на высоте, где постоянно воет и свистит ветер и в конце концов начинает казаться, что это кричат мертвецы. Запас воды у путников был ограничен, поэтому они протёрли влажной тряпкой пасти лошадей и дали каждой по одной чашке воды; чашки нашлись в сумке Тирты. Себе они взяли ещё меньше, и поэтому есть сухой хлеб было очень трудно: он комом застревал в горле.

Как только они остановились, сокол поднялся в воздух и, должно быть, нашёл где–то добычу. Он вернулся, только когда наступила ночь, и долго общался с человеком теми же звуками, что и при их первой встрече.

Когда птица села на седло, фальконер заговорил.

— Нам примерно день пути до подножия гор. Я прослужил больше четверти назначенного времени. Что ты захочешь от меня, когда мы спустимся с гор?

Справедливый вопрос. Она назначила двадцать дней службы просто потому, что хотела быть уверенной, что успеет с его помощью пройти через горы. Хочет ли она, чтобы воин сопровождал её и дальше? Тирте предстояло принять решение и потом действовать в соответствии с ним.

Дом Ястреба лежал где–то на востоке. У неё имелась… она порылась под одеждой и нащупала сумку с монетами. В одном отделении хранилась ещё и карта, её единственная карта, хотя вряд ли она достаточно точна. Тирта сама составила план из тех отрывочных сведений, которые ей удалось собрать.

В её намерения входило пройти вдоль основания хребтов, не углубляясь в открытую равнину, которая была ей известна только по слухам, пока она не сможет двинуться прямо к крепости или тому, что от неё осталось. Конечно, план, в котором много неясного. Девушка долго молчала.

Ну что ж, решила она наконец, терять ей нечего. Может быть, она, сама того не сознавая, уже ответила на этот вопрос за дни их совместного пути. Фальконера ждёт в Карстене не более приветливый приём, чем её саму.

Кому он сможет её предать? И что именно предать? То, что представительница народа Древних хочет вернуться на место, которое когда–то принадлежало её роду? Она сама не может точно сказать ему, что ищет там. Её только влечёт в этот поиск. Она расскажет ему правду, а он пусть решает, свободен от клятвы или нет.

В долине стемнело, но путники не разжигали костёр. Фальконер казался чёрной тенью на фоне скалы, у которой сидел. Впрочем, неважно: даже днём она не могла прочесть выражение его лица. Пусть вслух ответит ей, да или нет.

— Я ищу Дом Ястреба, — начала она. — Это земля, издревле принадлежавшая моему роду, и я давно хотела вернуться туда. Я думала повернуть на восток вдоль подножия гор, а потом пройти открытой равниной.

— Ты знаешь дорогу, по которой должна идти? — спросил он, когда она замолчала.

Тирта закрыла глаза. Да, по–своему она её знала — вернее, чувствовала, что узнает, когда придёт время. Сон — или то, что его посылает, — проведёт её. Но можно ли говорить о сне с фальконером? Она задумалась. С того времени, как он нашёл и взял себе странный меч–нож, её представление о фальконере изменилось. Если действительно его народ так ненавидит и презирает то, что ценит её народ, почему же тогда он повесил это оружие себе на пояс? Ему следовало бы отбросить его прочь, как только он его коснулся!

— Знаю, — твёрдо ответила она. Не было смысла объяснять, насколько непрочны основания такого утверждения. — Но длины пути я не знаю. Он может продлиться дольше, чем твоя клятва меча. Я просила провести меня через горы. Когда мы достигнем предгорий, ты свою часть договора выполнил. Если даже срок не закончится, цель достигнута.

Когда он ничего не ответил в темноте, девушка облизала губы. Почему она так волнуется? Она ведь никогда не рассчитывала, что он будет сопровождать её до самого конца поиска. Чего же она теперь ждёт — ждёт с напряжением, которого сама не ожидала?

— Я дал клятву меча на двадцать дней, — голос его, как всегда, звучал холодно и ровно. — И буду с тобой двадцать дней — в горах, в предгорьях, в Карстене.

Тирта не понимала, почему испытывает такое чувство облегчения. Что у неё общего с этим человеком? Они чужие друг другу. Но если бы он решил по–другому, она знала, что была бы разочарована. Странное и неожиданное ощущение для человека, всю жизнь проведшего в одиночестве и молчании. Она пыталась отогнать эти мысли, говоря себе, что в предгорьях её может ждать опасность, что два бойца лучше одного. Да и сокол, казалось, теперь служит её спутнику, а способности этих птиц–разведчиков легендарны.

— Да будет так, — ответила она и подумала, что голос её прозвучал излишне резко. Но она не позволит ему понять, что надеялась на такой ответ.

Утром они поднялись на перевал. Путь вверх оказался длиннее, чем казалось снизу, тропа была неровной, и им несколько раз приходилось спешиваться и вести лошадей в поводу. Сокол сразу поднялся в небо, периодически он возвращался и сидел на дереве или скале, поджидая их, а потом всегда обменивался речами с мужчиной.

Уже миновал полдень, когда сверху из прохода они увидели равнину за горами. Теперь это была не одна страна, а множество враждующих владений. Война шла здесь уже много лет.

Основания гор скрывались в густых зарослях. Казалось, ярость Силы сюда не дошла, лес не пострадал. Тирта обрадованно глядела на деревья, ей казалось, что в такой местности легче укрыться. Она повернулась и посмотрела на восток. Там тоже виднелись тёмные полосы — скорее всего, лес.

В старину равнины Карстена считались самыми плодородными и открытыми на западе. Здесь с удовольствием устраивали фермы и хозяйства молодые, сноровистые поселенцы, которые уходили подальше от моря. Ими основаны были города и крепости.

Её народ, Древние, постепенно отступал от этих пришельцев, которые явились из–за моря в дни, ставшие теперь легендарными. Древние устраивали свои жилища дальше на востоке. В отдельных случаях вновь прибывшие проявляли враждебность, и в таких местах новые и прежние жители равнин не смешивались. Но в других воцарялась дружба и обмен знаниями, соседи жили рядом. И эти соседи тоже бывали убиты в дни, когда герцог Ивьян провозгласил её народ вне закона.

Именно на равнинах, где плодородная земля и расположены города, и происходит сейчас основная борьба. Дальше к югу раскинулись другие провинции (из одной из них пришёл в своё время Пагар), где новые поселенцы укрепились еще основательней и заняли все пространство от моря до гор.

Но вот в предгорьях, как и по их сторону гор, могут скрываться разбойники и солдаты без хозяев, ставшие грабителями и убийцами. Такие места их привлекают.

Тирта сказала об этом, и фальконер кивнул. Он махнул своим когтем. Солнце блеснуло на металле.

— Да, здесь прячется кое–кто.

Девушка увидела, на что он показывает, — столб дыма поднимался меж двух холмов. Слишком большой столб, чтобы означать костёр. Там горит что–то большое, может, ферма или дом. Но какой фермер решился бы поселиться здесь, в холмах? Или это был лагерь разбойников, разбитый теми, кто здесь представляет закон и порядок? Так люди маршала стремятся очистить от этих стервятников землю на севере.

Во всяком случае этот дым предупреждал, что нужно двигаться осторожно и скрытно. Не было смысла потерять всё, что она накопила за прошлые годы, из–за безрассудной храбрости.

К полудню они спустились в лес. Передний пони фыркнул и пошёл быстрее, торгианец тоже порысил вперёд, кобыла сразу последовала за ним. Было ясно, что животные почуяли воду. Действительно, впереди показался чистый прозрачный ручей, текущий с севера, откуда–то с гор. Уходил он на юго–запад, вероятно, впадая в реку, на которой стоит Карс.

Вблизи нашлось хорошее укрытие — сосновая роща. Горные сосны хорошо растут в этих местах. Дважды к ним возвращался сокол и каждый раз приносил в когтях молодого зайца. Тирта использовала способ, с которым познакомилась во время своих странствий: обложила костёр камнями под ветвями дерева, которое скроет дым. Она возилась под деревом, а фальконер тем временем бродил по берегу ручья и собирал сухие ветки. Развели огонь, достаточный, чтобы поджарить мясо, и с удовольствием поели. Потом костёр погасили.

Подумав, Тирта отправилась к ручью в заросли. Ещё было достаточно светло. Она разделась, решительно вошла в чистую воду, ахнув от холода, и вымылась, потом надела свежую одежду из своего скромного запаса, а снятую выстирала и, вернувшись, повесила недалеко от нагревшихся от огня камней. Фальконер наблюдал за ней, потом взял собственные седельные сумки и исчез за поворотом. Несомненно, занялся тем же.

Приятно было почувствовать себя чистой, свободной от пота и пыли; к тому же она растёрлась ароматными листьями. Тирта редко позволяла себе такую роскошь, но сейчас решила отпраздновать своё достижение: ведь она сделала то, что почти всеми считалось невозможным, — благополучно миновала эти проклятые горы.

Завернувшись в плащ, она снова прислушалась. Здесь царили шумы, каких не услышишь в изуродованных вершинах, через которые они прошли. Тирта вслушивалась в шорохи мелких зверьков, занятых своими ночными делами. Пошевелился на своём насесте сокол, взглянул на неё яростными хищными глазами, похожими на глаза хозяина. Она не пыталась прикоснуться к нему мысленно.

Птица полностью принадлежит фальконеру, этого Тирте с ним никогда не разделить. Они могут есть одну и ту же пищу, испытывать одни и те же неудобства (хотя не признаются друг другу), возможно, разделять общие страхи и неприязнь, если для этого есть причина. Но между ними существует и всегда будет существовать преграда.

Тирта наклонилась и в каком–то порыве бросила в угольки перед собой щепотку сухих трав из пакета. Вначале дымок, потом запах. Она глубоко вдохнула, пытаясь заполнить лёгкие. Сегодня она должна увидеть сон!

Но не старый сон. Теперь ей нужен проводник, нужно узнать дорогу.

Ещё в детстве она узнала кое–что от одной Мудрой Женщины, хотя сама этим никогда не пользовалась, так как ей говорили, что средство это очень эффективное. Тирта всегда стремилась владеть собой и потому опасалась таких предвидений, которые можно вызвать по своей воле. К тому же тогда она была одна и не знала, сколько продлится видение и как подействует на неё. Сегодня она путешествует не одна, и этой ночью она узнает, что сможет. Она вдохнула вторично, чувствуя, как её охватывает странная лёгкость. Это не Сила, нет. Она только понадеялась, что к ней придёт видение, видение из другого источника.

Глава седьмая

Тирта завернулась в плащ, отказавшись от еды: то, чего она хотела, лучше всего достигается на пустой желудок. Если бы она последовала полному ритуалу, то постилась бы целый день и постаралась очистить поверхность сознания от всех мыслей. Ей придётся довериться фальконеру: то, чем она собиралась заняться, с его точки зрения представляло собой колдовство, которому он не доверяет, но ей оно было необходимо. Тирта постаралась в ясных и решительных словах обрисовать положение. В конце концов он ведь дал клятву; поэтому то, что она делает, он не может отвергать, конечно, если это не угрожает им обоим.

Сознание Тирты уже поплыло, какое–то время она ещё понимала, что находится в лагере, но перед глазами всё затянуло серой пустотой. И вот она полностью погружается в эту серость, как перо или лист, унесённый ветром, в пустоту без сущности и без управления, она плывёт в ней, твёрдо помня о своей цели.

Но вот она выныривает из пустоты и видит всё кругом очень чётко, и на этот раз перед ней не Дом Ястреба. Перед ней с обработанного, но вытоптанного участка поднимается едкий дым. Некоторые растения она узнает: из них получают лечебные мази. Тот, кто здесь жил, выращивал эти дары земли.

Едкий запах пожара перекрывает запах пролитой крови. И ещё один запах, совершенно отвратительный. На какое–то мгновение Тирте кажется, что это всё–таки Дом Ястреба, что она видит его после нападения Ивь–яна.

Но хоть она никогда не видела весь Дом Ястреба, этот кажется ей гораздо меньше. Нет, это не останки Большого Зала владения лорда, скорее небольшая ферма.

Среди вытоптанных трав лежит собака. На боку её рваная рана, сквозь неё видны белые рёбра грудной клетки. За мёртвым животным лежит ещё одно тельце, маленькое, съёжившееся, словно презрительно отброшенное в сторону. Тирта понимает, что всё это ей показывают по важной причине, и потому заставляет себя приблизиться к мертвецу.

Ребёнок, девочка, лежит лицом вниз, и лицо милосердно прикрывают распущенные волосы. Невозможно не увидеть, какому зверскому обращению подверглось это хрупкое изломанное тело, выброшенное после смерти, как мусор. В Тирте вспыхивает пламя смертельного гнева. Она многое повидала за годы боли, смерти и трудностей; она считала себя недоступной для легко возбуждаемого сочувствия. Но теперь часть её, давно спрятанная и погребённая, снова ожила.

Этот мёртвый ребёнок — она знает это несомненно, может быть, благодаря тому, что снадобье усилило её дар, довело его до предела, — не единственный погибший. В горящем здании лежат другие, с ними обращались так же жестоко, использовали, убили и выбросили. Нападавшие наслаждались беспомощностью своих жертв, выплеснули на них всю свою жестокость. Они могут называть себя людьми, но на самом деле ничем не отличаются от твари, которую они с фальконером убили в горах. Только, может быть, сильнее и опаснее.

Тирта не может сказать, почему видение привело её сюда. Она пытается справиться со своим гневом, освободиться от него, чтобы понять значение увиденного. Потому что она не верит, что единственная цель видения — предупредить её. Есть другая и гораздо более важная причина призвать её, чтобы она стала свидетельницей убийства и насилия.

Она движется, не по своей воле, а так, словно едет верхом на лошади, которой не может править. Принуждение несёт её мимо горящего дома в ограждённое каменной стеной поле, где растёт молодая пшеница. Всходы вытоптаны всадниками, много раз проезжавшими по полю. Всадниками? Нет, охотниками!

На неё обрушивается впечатление смертельной охоты. Она видит следы и представляет себе, что здесь происходило. Какую добычу они преследовали?

Некая сила ведёт её, привлекает к груде камней в углу поля. Рядом пролом в стене: должно быть, камни навалили, чтобы закрыть этот пролом. За ними узкая щель. Такая узкая, что Тирте кажется: никакое тело туда не втиснется. И в этой щели другой ребёнок. Мёртвый?

Нет! Этот жив, и сознание его полно страха. Это ребёнок, за которым гнались, сейчас почти полностью отключился от мира, он отказался от жизни, но в нём ещё остаётся слабая искорка личности.

Тирта просила проводника для собственных целей. Казалось, знание, которое она искала, не имеет значения для Силы, которую она так торопливо вызвала. Но на самом деле имеет. Её призвали, её используют, и на это требование невозможно ответить отказом.

Она открыла глаза и увидела ночь, небольшой костёр, сидящего перед ним фальконера. В руках у него меч–кинжал, и рукоять его светится ярким требовательным светом; склонив голову, он смотрит на этот свет.

Видение подталкивало её, требовало поторопиться.

— Мы должны идти!

Он вздрогнул, как будто девушка оторвала его от собственного видения. А Тирта уже вскочила на ноги, побежала к стреноженным пони. Полная луна ярко светила: тем лучше для того дела, которое ей предстоит.

— В чём дело? — спутник догнал её, оружие он спрятал в ножны.

Тирта медленно повернулась, стараясь уловить след. Время было против неё. Нет! Этот долг — такая же её часть, как и тот поиск, что она вела все эти годы, только сейчас потребность была очень срочная.

Огонь! Дым, который они увидели, выходя с перевала! Это и есть то место! Она была уверена в этом.

— Сожжённая ферма, — она говорила о своём видении, не заботясь о том, что он не поймёт. — Она там!

Тирта быстро освободила кобылу, подтянула подпругу, укрепила седло. Фальконер больше не расспрашивал девушку, только последовал её примеру, а сокол, сидевший у него на луке седла, расправил крылья, взлетел и исчез в темноте. Может быть, хозяин выпустил его без приказа голосом.

Они повернули ещё дальше на юго–запад. Там, где позволяла местность, переходили на быструю рысь. По дороге Тирта сжато рассказала, что увидела. Фальконер выслушал, не задавая вопросов; когда она закончила, он заметил:

— Разбойники или стражники какого–нибудь мелкого лорда, решившего пограбить. В этой земле все воюют друг с другом, — голос его звучал резко, в нём слышалось отвращение. Несмотря на всем известные воинские качества и суровое затворничество, фальконеры не убивают зря и никогда не забавляются такой жестокостью, какую она видела на ферме. Фальконеры приносят чистую смерть, когда и если это необходимо, всегда при этом рискуя собственной жизнью. Никто не посмеет назвать их безжалостными варварами, что бы ни говорили колдуньи Эсткарпа об их обычаях.

С ночного неба спустился сокол, сел на луку седла, повернувшись к человеку. Тирта услышала тихие звуки, похожие на щёлканье клюва. Фальконер повернул голову.

— Всё, как ты видела: пожар, мертвецы. Никого там нет.

Она решительно покачала головой.

— Не в доме, в поле. Они искали, но не нашли. Там есть жизнь. Если бы не было, — она колебалась, — я думаю, мне бы дали знать, что нет причины идти туда.

Он ничего не ответил. Может, решил, что как человек щита не должен противоречить ей. Ей показалось, что он всё–таки считает её ошибающейся: что там их ждут только мертвецы.

Небо посерело перед рассветом, когда они ощутили зловоние горелого и сладковатый запах смерти. Потом выехали на край росчисти, и Тирта увидела перед собой стену из вкопанных брёвен. Этого она в своём видении не помнила. Но сразу перед ними повисли полусваленные ворота: они словно расслабились и пропустили именно тех волков, от которых должны были защищать живших в доме людей.

Кобыла Тирты фыркнула и покачала головой, ей не понравился запах. Но не стала сопротивляться, когда девушка заставила её идти дальше. И вот, ведя за собой на поводу торгианца, двое путников осторожно въехали в это некогда охраняемое место.

Прямо перед ними громоздились почерневшие руины, которые она видела, и вытоптанный сад. Огонь пожрал всё, что могло гореть, и погас. Девушка увидела мёртвую собаку и жалкое маленькое тельце за ней. Мёртвые в них не нуждались, живые — другое дело.

Тирта натянула узду, развернула кобылу влево, в сторону от разрушенного дома. Да, вот и каменная стена, здесь она была высокая, часть защиты, оказавшейся ни к чему. Ещё одни ворота, тоже открытые, вели в поле, на котором глубоко отпечатались следы преследования.

Кобыла поскакала прямо через поле, поскакала быстро, хотя Тирта не подгоняла её. Когда они ещё не доехали до груды камней, девушка соскочила с седла и побежала, забросив плащ за плечи, чтобы не мешал.

На бегу она искала мыслью. Жизнь — да! Они успели! Она добежала до аккуратной груды камней, заглянула за неё. Никого нет! Тирта даже покачнулась. Её охватило дикое отчаяние, показалось, что она здесь не физически, а в каком–то новом кошмарном видении.

Снова попробовала послать мысль. Здесь билась искра жизни, слабая, дрожащая, почти угасшая — но билась! Но глазами девушка ничего не видела. Тирта оттащила несколько камней, отбросила их на поле. Потом наклонилась и запустила под камни обе руки. Там, где глаза её ничего не увидели, руки нащупали то, о чём говорило видение: маленькое тело, забившееся в такую узкую щель, что, казалось, там и воздуху–то некуда войти в лёгкие.

Через плечо она бросила подошедшему фальконеру:

— Ты видишь?..

Его птичий шлем повернулся из стороны в сторону.

— Тогда иди сюда, — она схватила его за руку, подтащила ближе, так, чтобы его пальцы тоже ощутили правду. Он отдёрнул руку, высвободился, и Тирта поняла, что он заподозрил какую–то ловушку.

— Он там, но мы не можем его видеть! — в голосе её звучало торжество.

— Колдовство! — он произнёс это полушёпотом. Но принялся расшатывать камни своим когтем, отбрасывать здоровой рукой. Сокол сел на стену и следил за ними, потом наклонился вперёд, вглядываясь в пространство, которое они освобождали, как смотрел на меч–кинжал, который показал спутнику Тирты.

Медленно, осторожно Тирта провела руками вдоль тельца, которое они освобождали, даже не видя его. Об этом она тоже узнала в Лормте — это галлюцинация, при помощи которой можно скрыться во время опасности. Хотя она слышала только об изменении внешности. О том, чтобы стать совершенно невидимым, она не слышала. Но Сила может всё. Вот только кто сумел так успешно спрятать ребёнка?

Судя по следам на поле, охотники преследовали добычу, играли с ней зверски и жестоко, продлевая ужас бегущего. Женщина, несущая ребёнка. Обладавшая Даром, который в минуту страха за дитя усилился до высочайшей степени. Мать, спасшая сына или дочь и ставшая потом жертвой насильников и убийц?

Тирта знала, что создание иллюзии требует больших усилий, для этого нужно время и знание определённых ритуалов. Само собой, такого времени у жертвы не было.

Осторожно, с бесконечной заботливостью, используя только руки, Тирта вытащила маленькое тело, прижала его к себе, ощутила, как невидимая голова прижалась к её плечу. Ребёнок совсем закоченел, и она быстро завернула его в плащ. Комок в плаще свидетельствовал, что в нём действительно что–то материальное, а не тень. Кончиками пальцев она ощупала лицо, уловила лёгкое дыхание и биение сердца. Но не понимала, как они могут помочь ребёнку, который остаётся невидимым.

Послышался клекот сокола. Голова фальконера дёрнулась, шлем наклонился, мужчина посмотрел на птицу и как будто прислушался к звукам, издаваемым пернатым разведчиком. Потом снова повернулся к Тирте, которая продолжала держать ребёнка на руках.

— Брат видит его, — негромко сказал он. — Колдовство не действует на его глаза. Он говорит, что ребёнок не ранен, но спрятался в самом себе, что в нём большой страх.

Тирта лихорадочно вспоминала, что ей известно о душевных ранах. Сильный страх или ужас могут так ударить по мозгу, что впоследствии разум никогда так и не проснётся. Неужели этот малыш отступил так далеко, что его не удастся вернуть? Она немного умела лечить, но с такой проблемой самой ей не справиться. В Эсткарпе несчастную жертву можно было бы поместить в одну из больниц, устроенных Мудрыми Женщинами, и там специально обученные лекари постарались бы вернуть ему разум. Но даже и у них случаются неудачи. А у неё не было ничего, кроме веры, что она не увидела бы это бедствие в своём видении, если бы не могла помочь.

Даже остаться здесь они не могли. Разбойники ушли, но их маленький отряд могли заметить. И ей некуда передать ребёнка, чтобы он был в безопасности; его следовало взять с собой. Несмотря на всю свою сознательно выработанную жёсткость, Тирта понимала это.

Фальконер опустил ладонь на рукоять своего ружья–игольника. Сокол взлетел в небо. Очевидно, они оба разделяли тревогу Тирты.

— Здесь не место для… — она указала на то, что держит. — Надо взять его с нами.

Она ожидала услышать возражения. Фальконеры не знают детей. Они не воспитывают даже тех, кого зачали. В женских посёлках мужчины делают беременными специально отобранных женщин в строго определённое время года. Иногда один мужчина имеет дело с несколькими женщинами. Но они не становятся подлинными отцами. В шесть лет мальчиков забирают в Гнездо, вернее, забирали в прошлом. Они жили отдельно, и их учили опытные воины, состарившиеся или искалеченные и не способные больше нести службу. У них нет настоящего детства, и, похоже, такой обычай вполне соответствует их жизни. Никто из этого народа никогда не повёз бы с собой не просто ребёнка, а невидимого и бесчувственного ребёнка.

Но фальконер ничего не сказал, только сходил за кобылой Тирты и привёл её. Девушка расстегнула плащ на горле, закутала ребёнка в полу. Передала свёрток фальконеру и села верхом. И вот почти с такой же скоростью, с какой приехали, они повторили свой путь от развалин. Похоронить мёртвых… Тирта едва не остановила лошадь возле маленького тела, потом поняла, что прежде всего нужно позаботиться о ребёнке и что их собственная безопасность зависит от быстроты отступления.

Они вернулись в покрытые лесом холмы; снова фальконер двигался впереди. Теперь они шли медленно, и воин всё время принимал меры предосторожности, к каким прибегают преследуемые: временами спешивался и веткой разметал след, отклонялся от прямого маршрута и использовал любые укрытия в пути.

Сокол периодически взмывал вверх и вскоре возвращался. И хотя фальконер не переводил для Тирты сообщения птицы, она догадывалась, что непосредственная опасность им не угрожает.

Ребёнок у неё на руках лежал совершенно неподвижно. Временами девушка пыталась прорваться через барьер, окруживший его мозг, ей хотелось узнать больше, чтобы помочь. Очень вероятно, опасалась она, что его сознание навсегда потеряно, а за ней последует и воля к жизни. Тогда наступит смерть. Может быть, такой конец даже более милосерден, но Тирта знала, что будет изо всех сил сражаться за жизнь ребёнка.

Ещё до полудня они достигли места, которое фальконер счёл безопасным, и остановились. Воды поблизости не нашлось, но жёсткая трава удовлетворила пони и торгианца. Скалы надёжно скрывали их от взглядов. Найти беглецов можно было только при самом тщательном поиске.

Тирта села, уложив ребёнка на колени. Маленькое тельце, по–прежнему невидимое, было таким холодным, когда она впервые взяла его. Теперь оно было тёплое, даже слишком тёплое. Она осторожно отвела тонкие смоченные потом волосы и коснулась горячего лба. Нашла маленький рот, слегка открытый, и смогла влить в него немного воды из фляжки. Послышался лёгкий звук глотания, первый обнадёживающий знак, и Тирта, приободрившись, принялась поить ребёнка.

И продолжала при этом напряжённо размышлять. Разорвать такие сильные чары — нет, этого она не сможет. Но с другой стороны, иллюзии имеют ограничения во времени. Она сжала зубы, чтобы сдержать гневные слова, которым научилась в своих странствиях.

Разбив лагерь, фальконер подошёл к ней, присел рядом и сдвинул шлем, как будто тот мешал ему видеть.

— Что с ним? — спросил он.

— Думаю, иллюзия, — но Тирта ни в чём не была уверена. — Его, должно быть, унесли и спрятали. Ты ведь видел следы преследования на поле. Всадники за кем–то охотились. Мать, обладавшая Даром… Если очень сильно испугалась, могла набросить чары на ребёнка, спрятать его, даже позволить, чтобы её саму схватили…

— Живущие в Карстене не знают колдовства, — заметил он. — А Древний народ…

— …давно проклят и изгнан, да. Но вполне возможно, что кто–нибудь уцелел в укрытии. К тому же мы можем выходить замуж за других и производить потомство. Кое–кто из наших вступал в брак с салкарами, у которых вообще нет колдовства, их сила — только в знании моря. Есть также Симон Трегарт, чужак. Он взял в жёны ведьму из Совета Мудрых. Её за это осудили, объявили предательницей своей веры. Но у Симона обнаружился некий Дар, а у жены его он сохранился, хоть она и вышла замуж. Хотя колдуньи уверяли, что Дар исчезнет.

Она родила тройню — такое здесь никогда раньше не случалось. И все трое её детей обладали Силой — и сейчас обладают. Говорят, они сейчас ведут войну в Эскоре и снова открыли эту землю для Древнего народа.

Так что, возможно, кто–то из моих соплеменников произвёл на свет этого ребёнка. То, что таится внутри, в случае большой необходимости может быть призвано. Но всё же… — она замолчала.

— Что всё же? — настаивал воин.

— Даже в Лормте такая тайна неизвестна, — Тирта энергично покачала головой. — Я сама из Древних, но обладаю очень скромным Даром. Могу лечить, у меня бывают видения. И всё. Как ты знаешь, я ощущаю сущность жизни и могу общаться с животными — в ограниченных пределах. Но всё, что я знаю об иллюзиях, говорит, что для того, чтобы их вызвать, нужны определённые ритуалы, которые не исполнить быстро и в тревоге. Не понимаю, как преследуемая — мы ведь видели следы — могла это сделать.

— Но как иначе?..

Она думала об этом всё утро, пыталась найти ответ на этот вопрос. Оставалось только предположение, которое ей самой казалось невероятным, хотя она давно поняла, что мир полон удивительных и необъяснимых явлений.

— Сам ребёнок, — медленно проговорила Тирта. — В Эсткарпе детей испытывают рано, иногда в возрасте пяти–шести лет. Даже в таком возрасте можно распознать Силу. Но здесь, в Карстене, этого нет. Предположим, родился ребёнок — чистокровный Древний, а может, полукровка, — ребёнок, обладающий полной Силой. Такой ребёнок видел бы мир по–иному, не так, как мы, и рано научился бы скрывать свой Дар. Конечно, настоящего обучения он не получил, но опасность… страх… они были очень велики, и сам страх мог открыть дорогу его Дару. Ребёнок смог осуществить то, что другим даётся долгим обучением.

Он был в ужасе, и инстинкт выживания подействовал как орудие спасения, защиты, сделал ненужным сложный ритуал, которым Мудрые ограждают собственные чувства.

Он кивнул.

— Звучит разумно. Я мало что знаю о колдовстве. Но страх бывает так силён, что физические силы человека становятся невероятными. Я видел такое. Воля, внутренняя сущность человека, когда она напряжена, поможет сделать то, что другим кажется невозможным. Имея Дар, о котором ты говоришь, испытывая сильный страх… да, это возможно. Но если это так, чем мы можем помочь? Что если он настолько ушёл в себя, что мы не сможем его вернуть?

— Не знаю, — Тирта осмотрелась. Если бы она была уверена в безопасности этого места… Может быть, то же средство, которое вызвало у неё видение… Но она не могла проникнуть в сознание ребёнка. Это превышало её способности. — Я так мало знаю! — удручённо воскликнула она. Раздражение победило гнев, который она испытывала с тех пор, как увидела, что натворили эти звери. Голос её стал хриплым и жёстким: — Лечение мыслью очень рискованно.

— Я думаю… — воин потёр когтем, как пальцем, худую щёку. — Пернатый брат смог увидеть то, что мы не видим. Может, он проникнет туда, куда нам нет доступа?

— Сокол! — Тирта изумлённо смотрела на фальконера. — Птица…

Он нахмурился.

— Пернатые братья не просто птицы. Они знают многое, чего не знаем мы. Их чувства гораздо острее и яснее наших. Вспомни, он увидел ребёнка, иллюзия его не коснулась. Если его не ослепила внешняя иллюзия, может, то же самое относится и к внутренней. Попытка не повредит.

Такая мысль не приходила ей в голову. Под пристальным взглядом фальконера Тирта задумалась. Она не видела, чем могла бы повредить такая попытка. И возможно, она даст ключ, которым удастся открыть неподдающуюся дверь. Невольно покрепче сжав ребёнка, девушка медленно ответила:

— Я не вижу в этом вреда.

На губах его появился призрак улыбки.

— Но не видишь и добра? Посмотрим…

Коготь блеснул на солнце, когда фальконер сделал им приглашающий жест. Сокол поднялся в воздух и перелетел на скалу над Тиртой и её ношей.

Глава восьмая

Тирта ощутила мощный поток энергии, исходящий от птицы. Она не поверила бы раньше, что такое маленькое тело — и при этом у птицы, не обладающей, по её мнению, разумом — может призвать такую силу. Изрядно удивлённая, она смотрела на сокола, но тут уловила другой поток энергии, объединившийся с первым. Как фальконер обращался к своему спутнику за силой и помощью, так сейчас сокол обратился к фальконеру, черпал его силу.

Тирта уловила какое–то движение и увидела, что её спутник извлёк оружие Силы. Держа меч за лезвие, он поднял его так, что рукоять с шарообразной шишкой застыла прямо над ребёнком, которого она держала на руках. Тусклый шар ожил, в нём замерцала искра, разгораясь со временем всё ярче и ярче. Это производило даже большее впечатление, внушало больший страх, чем сияние на скале в долине. Тирта чувствовала, как у неё покалывает не только руку, но всё тело.

Однако девушка постаралась успокоиться и направила мысль на подкрепление того, что делала птица. Она чувствовала, как энергия устремляется в тело, пытается достичь сердца. Ищет внутреннюю суть невидимого ребёнка, голова которого лежала у неё на груди.

Всё глубже и глубже! Тельце у неё на руках конвульсивно встрепенулось, и ей пришлось крепче сжать его. Послышался слабый плач. Боль? Ужас? Может, и то, и другое.

Но птица продолжала усиливать поток энергии, фальконер добавлял в него свою силу, шар сверкал всё ярче.

Они не могут проникать так глубоко! Тот, кто так запечатал себя, убегает от их поиска. Он может погибнуть!

Снова маленькое тело изогнулось в руках Тирты. Невидимый кулак ударил её по груди, мяукающий крик становился всё громче, и девушка попыталась отыскать рот на этой извивающейся голове, зажать его рукой, заглушить вопль, который может далеко разнестись в этих опасных холмах.

Шар на рукояти стал таким ярким, что Тирта опасалась прямо взглянуть на него. Кому принадлежал этот меч и какие чары вложили в него при изготовлении?

Но вот сокол сдавленно вскрикнул. Тирта чувствовала, что силы птицы иссякают. Тельце же, которое она держала, продолжало судорожно корчиться. Она ощущала в нём не только жизнь, подошедшую к самой грани существования, но и ужасный страх, который чёрным подавляющим облаком окутывал даже её сознание, пытался заглушить его.

Но вдруг…

Девушка увидела у себя на руках ребёнка. Лицо у него было искажено, превратилось в настоящую отвратительную маску страха, такую ужасную, что, вероятно, разума за ней уже не отыскать. Тирта призвала всё своё искусство лечения и постаралась передать больному уверенность в победе, которая есть главная часть этого искусства. Она заставила себя увидеть широкий луг под чистым небом, на котором нет ни облачка. И по этому лугу, которому неведом страх, бегает в радостном оживлении ребёнок, которого она сейчас держит. Такую картину создала она в своём сознании…

И попыталась удержать это видение, позволила ему заполнить весь свой мозг, чтобы пробиться таки к ребёнку.

«Нечего бояться… — в нарастающем ритме произносил в ней неслышный голос. — Безопасность, безопасность… страха нет… безопасность…»

Она больше не ощущала человека и птицы рядом, вся её воля была устремлена лишь к маленькому жалкому существу, которое она пыталась успокоить.

«Безопасность… не нужно бояться… безопасность…»

Открытый луг, прекрасные цветы, которые она представила себе, способные привлечь своей красотой даже самое неустойчивое внимание, безоблачное небо…

«Свобода… бояться нечего…»

Тельце ребёнка, до этого напряжённое, застывшее, жёсткое в её объятиях, расслабилось. Может, это окончательное расслабление, перед тем, как измученная сущность жизни покинет тело? Она ничего не могла сказать.

«Безопасность… безопасность…» — Тирта пыталась усилить поток уверенности, как действовала бы с раненым животным. Ей часто в прошлом приходилось успокаивать испуганных животных.

Глаза, которые до сих пор были плотно сжаты, медленно открылись. Тёмно–серые глаза, которые Тирта сразу узнала. Кровь её народа. Ребёнок — один из Древних.

Рот, который совсем недавно испускал ужасные крики, слегка приоткрылся. И из него послышался лёгкий вздох. Губы потрескались, в углах рта засохла кровь.

Теперь Тирта попыталась прямо обратиться к сознанию ребёнка. Оно было свободно и сохранило разум! Она почти не надеялась на это!

С радостным возгласом она обняла своего подопечного, бессловно радуясь и благодаря. И тут в сознании её отчётливо возникло слово, так отчётливо, словно ребёнок произнёс его вслух:

«Джерик!» — слово это окружал страх, как огонь охватывает дрова, подброшенные в костёр.

— Здесь нет Джерика, — девушка призвала на помощь настоящие слова. Ответить мыслью на мысль — это свыше её способностей. — Я Тирта, а это… — впервые она чуть растерянно взглянула на фальконера. Она не спрашивала, как его зовут, зная, что фальконеры стараются сохранить свои имена в тайне от чужих.

— Я Нирель, маленький брат, — сказал тот, обратившись непосредственно к ребёнку. По его лицу струйками сбегал пот, собираясь крупными каплями на подбородке. Во время этого сражения за жизнь он снял шлем, и ребёнок, повернув голову, смог ясно увидеть его.

Маленький брат? Да, Тирта держала в руках мальчика, и это несказанно её удивило. Такая невероятная сила иллюзии могла принадлежать только женщине. Поэтому девушка была уверена, что унесла с бойни девочку. Но это действительно был мальчик, маленький и, скорее всего, старше, чем можно предположить по росту. Едва прикрытое короткой рубашкой коричневое тело поражало худобой. Тёмные волосы вились, как у всех Древних, один локон упал на лоб, почти касаясь ровных бровей. Но в глазах ничего не напоминало маленького ребёнка.

— Я Алон, — говорил он совершенно отчётливо. — Я… — на лицо его снова набежала тень, он ухватился руками за куртку Тирты, крепко сжал её, так что ногти его впились в мягкую кожу.

— Где?.. — он отвернул от неё голову и спрятал лицо, поэтому голос его прозвучал приглушённо.

Тирта решила сделать вид, что не поняла вопрос.

— Мы в холмах, — спокойно ответила она.

Плечи его сгорбились, тело конвульсивно дёрнулось, мальчик всхлипнул. Долго лежал с закрытым лицом, потом повернул голову и прямо взглянул на них обоих.

— Все мертвы, — это был не вопрос, но утверждение, и Тирта обнаружила, что может ответить только правду.

— Мы так считаем.

— Они сказали, что пришли от лорда Хоннора. Показали запечатанный цилиндр, адресованный Ламеру, и потому перед ними открыли ворота. Тогда он рассмеялся и…

Снова тело его судорожно вздрогнуло, и Тирта в ответ только крепче его сжала. Но на этот раз заговорил наклонившийся вперёд фальконер.

— Маленький брат, наступит время для возмездия крови. А до того смотри в предстоящие дни, а не в прошедшие, — такие слова он мог бы обратить к человеку своего возраста и из своего народа. Тирта ощутила негодование. Неужели он считает, что так можно утешать ребёнка? Разве такой совет принесёт утешение?

Но воин как будто оказался прав, потому что Алон пристально посмотрел ему в глаза. Его маленькое лицо приобрело серьёзное напряжённое выражение, и между ними словно произошёл обмен мыслями, как между человеком и птицей. А Тирта при этом ничего не ощутила.

— Ты птичий человек, — медленно сказал мальчик. — А он?..

Алон высвободился, поднял худую руку и указал на сокола, который выглядел так, словно собирался вот–вот уснуть. Его жёлтые глаза полузакрылись, крылья он плотно прижал к телу.

— На своём языке он называет себя Крылатый Воин. Он вождь стаи и…

— Один из обученных, — медленно закончил Алон. И обратился непосредственно к птице:

— Пернатый брат, ты великий боец.

Сокол раскрыл глаза, взглянул на него сверху вниз и испустил негромкий гортанный крик.

Алон снова повернул голову и посмотрел прямо в лицо Тирте.

— Ты… ты как Яхне, правда? — в который уже раз тень легла на маленькое лицо. — В ней был Зов. Ты… ты другая. Но в вас обеих Кровь.

Тирта кивнула.

— Я Древней крови, брат–родич, но родилась в другом месте. Я из–за гор.

Он шевельнулся, не освобождаясь, а садясь прямее. Она помогла ему устроиться поудобнее.

— Из–за гор… — повторил он. — Но там же зло… — он поднял голову и посмотрел на девушку. — Нет… Тьма… я её чувствую. Ты не из Тьмы, сестра–родственница. Ты с востока, где собираются тучи? Яхне много раз пыталась прочесть метательные камни, но всегда между нами и востоком лежала Тьма. Приходят разные существа, спускаются с холмов, но они не такие, как Джерик… — губы его на мгновение дрогнули. — Потому что Джерик — человек и по собственной воле решил служить Тьме.

— Из–за гор из Эсткарпа. Там не так много зла, маленький брат, — Тирта ответила серьёзно, тем же тоном, что и фальконер. — Но мои предки жили в этой земле, и теперь я вернулась с определённой целью.

Он кивнул. Поведение его совсем не напоминало детское. Тирта подумала, естественно ли это для него или же Сила, которая помогла ему скрыться, не только усилила Дар, но и сделала ребёнка взрослым. Он казался вдвое старше своей внешности.

— Тут бродят такие, как Джерик, — он ещё больше высвободился из мягкой опеки рук. — Они следят. И они ненавидят Древнюю Кровь. Меня старались держать втайне, но они как–то узнали.

Фальконер вложил в ножны свое необычное оружие и надел шлем.

— Тогда, кажется, нам следует найти убежище получше, — он встал, поднял руку с крюком, и сокол тут же сел на неё.

Алон окончательно высвободился, хотя Тирта держала его за плечо, помогая встать. Трудно было поверить, что ребёнок, который совсем недавно выглядел таким беспомощным и слабым, проявляет подобную живость. Мальчик на мгновение пошатнулся, потом выпрямился, насколько позволял рост, и стоял уже вполне устойчиво, хотя и не отказался от руки Тирты. Фальконер привёл лошадей.

Алон круглыми от восторга глазами посмотрел на торгианца и нерешительно поднял руку. Конь фыркнул и по шагу начал приближаться к мальчику, словно был чем–то удивлён и насторожен. Фальконер выпустил его повод. Конь опустил косматую голову, принюхался к ладони мальчика, фыркнул.

— Он… он другой, — Алон перевёл взгляд с торгианца на пони, потом назад.

— Действительно, — ответила Тирта. — В Эсткарпе такие лошади считаются боевыми и высоко ценятся.

— Он один, — Алон словно не слышал её или слова не имели для него значения. — Тот, кому он служил, мёртв; и с тех пор его дни пусты. Но примет ли он меня? — лицо мальчика изменилось. Его осветила улыбка, яркая, как солнце, которое воображала себе Тирта, вытаскивая его из темноты. Он коснулся распущенной чёлки лошади, и голос его оживился. — Он принимает меня! — словно произошло нечто удивительное и невероятное, изменившее весь мир.

И впервые с того времени, как они вместе в пути, Тирта увидела улыбку фальконера и вновь подумала, что он сильно отличается от своих соплеменников. Воин подхватил Алона и посадил в пустое седло.

— Удачи тебе, маленький брат. Как сказала леди, таких найти нелегко.

Алон наклонился вперёд, провёл ладонью по шее торгианца, а конь вскинул голову, заржал и сделал два небольших шага в сторону, словно был очень доволен собой и всадником.

И вот все верхом — сокол снова уселся на седло фальконера — они направились глубже в холмы. Тирта с тревогой следила за мальчиком. Хотя сама она сознательно воспитывала в себе твёрдость, с детства училась защищать свою сущность и назначение, что ждало её впереди, она не могла поверить, что ребёнок может так быстро оправиться от ужасов нападения и спасения от него.

Возможно, верно её предположение: использование Дара высвободило в нём способность принимать мир таким, каков он есть. И потому, как и предложил фальконер, Алон оказался способен смотреть вперёд и не оглядываться.

В полдень они остановились у одного из ручьёв, в изобилии пересекавших холмы. Мальчик разделил с ними остатки дорожного хлеба. На охоту времени не оставалось. Расспрашивая, они обнаружили, что знания страны на востоке ограничены у Алона рассказами торговцев с местного рынка или путников, которым владелец фермы настолько доверял, что разрешал переночевать.

Ближайшими землями правил лорд Хоннор, но, по словам Алона, власть его была непрочной. Титул его часто оспаривался. Хотя он по–своему был честный человек — для Карстена — и заботился о тех, кто сохранял ему верность. Фермой владел некто Парлан. Он сам не из Древних. Ему не нравилась опасная жизнь на плодородных равнинах, где почти непрерывно шла война. И он привёл семью в эти предгорья, пытаясь избежать постоянных набегов, которым подвергался последние десять лет или даже больше.

Но два дня назад он заболел, и руководство хозяйством перешло в руки его племянника Диона. Парлан был стар, он служил ещё в армии Пагара, оставался в одном из гарнизонов и потому не участвовал в роковом вторжении в Эсткарп. Испытанный боец, он в последующем хаосе был искалечен, женился и принял земельный участок, который отвёл ему командир. Но потом изменил свои планы и переселился ближе к горам, когда его командир был предательски убит, а отряд разгромлен. Алон не состоял в близком родстве с Парланом и его семьёй. Его просто взяли с собой, когда клан покидал равнины. Он тогда был совсем маленьким, и ему сказали, что он сын родича, убитого вместе с лордом командиром. Мать его тоже погибла во время набега.

— Меня вырастила Яхне, — рассказывал он. — Она… все её почему–то побаивались, я думаю, — он слегка нахмурился. — И она тоже не была им родственницей. Но она умела лечить и много знала, учила служанок ткать и смешивать краски. И поэтому за их изделия Парлан получал хорошую цену на рынке. И ещё… — он покачал головой. — Не знаю почему, но он часто приходил к ней, когда случались неприятности, и она засыпала. Или так только казалось. А проснувшись, она с ним говорила. Но меня всегда отсылала, говоря, что её дела не должны интересовать мужчин. А когда я начинал её расспрашивать, она сердилась, хотя я не понимал почему.

— Потому что она занималась колдовством, — заметил фальконер.

— И ещё, наверное, потому, что верила, как верит большинство, что Дар принадлежит только женщинам, — сама Тирта теперь полностью изменила своё мнение об этом.

— Дар? — повторил Алон. — Это то, что я сделал, испугавшись? Они говорили, что устроят охоту и загонят зайца, — он вздрогнул. — Оруженосец Джерика бросил меня на поле, и я побежал, а потом… потом… — он вопросительно взглянул на Тирту. — Не знаю, что произошло. Там было тёмное место, но не злое, это я знал. Похоже на дом, в котором можно спрятаться и быть в безопасности. Я как–то нашёл его и спрятался. И прятался там, пока меня не позвали. Позвали так громко, что я не мог не откликнуться.

Тирта обнаружила, что не может думать о нём, как о ребёнке, каким он кажется. Она неожиданно спросила:

— Сколько тебе лет, Алон?

Снова он нахмурился.

— Не знаю: Яхне мне не говорила. Знаю только, — он неодобрительно взглянул на собственное тщедушное тело, — что я слишком мал ростом. Фрит, который казался моим ровесником, когда мы были маленькими, вырос, теперь он на голову выше меня. Меня дразнили «младенчиком», когда хотели посмеяться. Я, кажется, был не такой, как другие. Даже Сала — ей всего десять лет — переросла меня. Я думаю, что с тех пор как мы пришли с равнин, прошло двенадцать лет.

Двенадцать лет! Может, и больше! Тирта удивлённо покосилась на фальконера и увидела на его лице то же изумлённое выражение. Маленькое тельце, которой она держала на руках, принадлежало ребенку не старше шести. Может, в жилах мальчика не только кровь Древних? Она читала в Лормте рассказы о странных скрещениях. У долгоживущего племени и дети должны развиваться медленно, и их кажущееся детство на взгляд постороннего длится очень долго. Древние жили долго и много лет сохраняли юношеский облик, в сущности почти до самой смерти. Но такое долгое детство было внове и для неё.

Если в здешних горах бродят слуги Тьмы, из Эскора могли просочиться и другие существа. Возможно, в Алоне меньше человеческого, чем можно предположить на основании внешности. Если это так, его добровольный уход в себя, уход из видимости, может быть вполне естественным.

К вечеру они нашли хорошее место для лагеря. Над землёй вздыбилась покрытая мхом и дёрном каменная плита, и под ней открылось углубление, похожее на пещеру. Тирта заметила внизу семейство зайцев. Выпустив подряд три стрелы, она спустилась за добычей. Алон, впервые с того времени, как сел верхом на торги–анца, проявил признаки усталости. Он сидел на седле, снятом фальконером, сидел сгорбившись и ёжился от резкого ветра. Лёгкая одежда почти не защищала его от Холода.

Нагромоздив каменную стену перед входом, они разожгли костёр в глубине полупещеры, поджарили на огне мясо и поели. Тирта добавила к мясу травы из своих запасов. Каменная стена нагрелась, от неё растекалось приятное тепло. Фальконер порылся в седельных сумках и достал пару штанов. Они оказались велики Алону, но их привязали у пояса двойной верёвкой, завернули штанины и тоже подвязали. Сапог не нашлось, но по крайней мере теперь мальчик не будет натирать ноги во время езды верхом. Тирта заметила воспалённые красные места у него на внутренней поверхности бёдер и натёрла их мазью.

Какое–то время Алон сидел у костра, жадно ел и вытирал жирные пальцы о траву. Но вот он повернулся к фальконеру.

— Лорд Нирель…

— Я не лорд, маленький брат, — возразил тот. — Мы в Гнезде не пользуемся титулами жителей равнин, — тут он замолк. Вспомнил о том, что Гнезда больше нет, что братство его давно исчезло, подумала Тирта.

— Тогда я буду называть тебя мастер меча Нирель, — сказал Алон, — потому что ты действительно мастерски им владеешь. Но у тебя не один меч на поясе… — он указал на магическое оружие. — И я такого раньше никогда не видел. Хотя к хозяину Парлану часто приходили его старые друзья, и многие приходили с оружием, которое они высоко ценили и которым гордились. Что это?

Фальконер извлёк меч–кинжал. Теперь шар на его рукояти был тусклым и тёмным, даже огонь костра не отражался в нём. Он мог быть и мёртвым, как любой другой металл.

— По правде говоря, не знаю, маленький брат. Это дар Крылатого Воина, и в нём сокрыто то, чего я не понимаю… — воин поднёс меч к костру, и пламя отразилось от лезвия. — Я думаю, он не только очень стар, но в нем живёт Сила, как в топоре Вольта.

Очевидно, Алон никогда не слышал об этом знаменитом оружии. Однако он протянул палец, но не коснулся им лезвия, а провёл в воздухе линии, повторил знаки, изображённые на клинке от рукояти до острого конца.

— Этот рисунок… — мальчик остановился, дойдя до конца линии, — он похож на тот, что носила Яхне под одеждой на цепочке. Я думаю, это была её тайна. Я видел эту вещь только раз, и она сразу её спрятала. Этот меч пришёл из–за гор или в нём Сила сокола?

— Фальконеры не имеют дела с такой Силой, — последовал сдержанный ответ. — И, насколько я знаю, меч не из Эсткарпа. Должно быть, его принесли враги Эсткарпа, потому что мы нашли его на том месте, где обрушились горы и погребли под собой захватчиков. Но мне трудно поверить, что кто–то из Карстена мог принести вещь, которую считает проклятой.

— Да, он должен быть очень древним, — Алон провёл ладонью вдоль лезвия, на этот раз от острия к рукояти, как будто мог при помощи этого жеста прочесть что–то полезное для владельца меча. — Но он не для пролития крови, и кровь никогда не обагряла его.

Он говорил уверенно и властно, и девушка и фальконер удивлённо посмотрели на него. Алон чуть виновато рассмеялся.

— Если бы тут была Яхне, я за такие слова получил бы по губам. Она не любила, когда я говорил то, что знаю. Но это правда. Я всегда чувствую оружие, которое убивало: смерть прилипает к нему, как кровь. Здесь я этого не чувствую. Но всё же это оружие.

— Я скорее назвала бы его ключом, — прервала его Тирта. — Благодаря ему фальконер вернул тебя, он и его сокол вместе вызвали тебя назад, в этот мир. В этом мече Сила, и он отвечает тем, кто к ней обращается, даже если у позвавших нет Дара.

Алон мигнул.

— Со временем он может сделать даже больше. Если бы у меня были знания Яхне, может, я смог бы взять его в руки. Странно, но во мне растёт какое–то новое чувство. Как будто мне предстоит сделать открытие. Я… я больше не Алон, вечный ребёнок, но кто–то другой — я не знаю ещё — кто, но должен побыстрее узнать.

Глава девятая

Три дня они ехали на восток. В холмах не попадалось ничьих следов, хотя раз или два им встретились указания, что местность не совсем покинута. Остатки старых лагерных костров и отпечатки копыт на мягкой земле. Но сокол докладывал только о местных животных.

Припасы, которые они привезли из–за гор, кончились. Но лук Тирты приносил достаточно мяса. Должно быть, тут много лет никто не охотился, потому что вилороги и зайцы их совсем не боялись и их легко удавалось подстрелить. К тому же Алон хорошо знал, как выжить в глуши. Он с торжеством выкапывал какие–то толстые корни. Если их поджарить на огне, они становились мягкими и хорошо утоляли голод.

Всё больше и больше двое старших воспринимали Алона как равного, несмотря на его детскую внешность. Тирта осторожно расспросила мальчика и больше узнала об его взаимоотношениях с Яхне — очевидно, Мудрой Женщиной, чей дар высоко был бы оценён в Эсткарпе.

— Она не была родственницей Парлана, — Алан чуть нахмурился, подкладывая дрова в костёр на третью ночь пути, — и вообще мне кажется, никто не знал, из какого она народа. В этой семье она прожила много лет, пришла ещё вместе с матерью Парлана, когда та вышла замуж за его отца. Она была очень старой, но никогда не менялась, всегда оставалась одинаковой. И именно она отыскала меня, когда я остался без родителей, это она принесла меня в семью, — глаза его потемнели, он словно скрывал некоторые свои мысли. — И её не было на ферме, когда пришёл Джерик. Она сказала, что пойдёт искать редкие травы, которые могут поставить Парлана на ноги. Если бы она была в доме, я думаю, Джерик не смог бы войти, — он кивнул, словно подчёркивал важность своих слов. — Яхне чувствовала приход Тёмных. Дважды она говорила Парлану, чтобы он не впускал людей, просивших у него убежища, а ведь один из них был его старым товарищем и хозяин ему доверял.

— И владелец фермы всегда прислушивался к её советам? — спросил фальконер.

Алон снова кивнул.

— Всегда. Думаю, он немного боялся её. Не потому, что она могла причинить ему зло, а потому что знала такое, чего он не понимал. Люди всегда опасаются того, причины чего не понимают, — снова как будто взрослый человек сидел перед ними, слизывая жир с пальцев, внешне похожий на ребёнка, которого нужно защищать от опасностей мира. Если бы Тирта закрыла глаза и только слушала его голос, она представила бы себе совсем другого Алона. И всегда слегка вздрагивала, когда смотрела на мальчика.

— Она была… она Мудрая Женщина, — сказала Тирта. — Такие всегда были в нашем народе. Но если она вернётся и увидит разграбленную ферму, она последует за нами?

Тот, кто владеет Силой, может впасть в транс (как проделала сама Тирта) и отыскать их так легко, словно они оставили отчётливый след на снегу. Девушка увидела, как пошевелился фальконер. Он нахмурился. Этот человек принимает Тирту, потому что она заключила с ним договор по обычаю, просила его услуг в открытой сделке. Но ехать рядом с Мудрой Женщиной, одной из тех, кого всегда ненавидели в его народе, — нет. Да и сама она не порадовалась бы появлению женщины, которая легко разгадает её мысли и дело, словно всё это разборчиво написано в свитке.

Алон, очевидно, долго обдумывал её вопрос, слегка наклонив голову, как птица. Потом медленно повернул голову, посмотрел мимо Тирты, мимо костра в темноту.

— Я её не чувствую, — просто сказал он. — Когда пытаюсь, ничего не встречаю. Только пустоту. Но не думаю, что она мертва. Может, зная, что ферма погибла, она занялась какими–то своими делами. Она всегда была себе на уме, — мальчик посмотрел на Тирту. — Я многое могу рассказать о тех, кто жил с Парланом. Я знал, чего они боятся, что делает их счастливыми, а что вызывает отвращение. Но Яхне узнать невозможно. Всегда перед тобой закрытая дверь, и миновать её никому не дозволено. Мне кажется, она помогала Парлану не потому, что любила его и его семью. Нет, она как будто выплачивала долг. Может, и ко мне она относилась так же. Но я считаю, что она хотела меня как–то использовать в будущем… — сейчас он словно размышлял вслух, а не отвечал на непроизнесённые вопросы Тирты. Излагал мысли о том, что давно его занимало.

— Но ты бы знал, если бы она была близко? — фальконер задал этот вопрос резко, тоном, требующим немедленного ответа.

— Да. Даже если бы не смог отыскать её саму, смог бы коснуться мыслью её внутренней защиты.

— Хорошо. Я думаю… — мужчина оценивающе взглянул на мальчика, в глазах его вспыхнули жёлтые искры, — я думаю, ты скажешь нам, если узнаешь, — возможно, он хотел задать вопрос, но прозвучали его слова приказом.

— Скажу, — коротко ответил Алон. Тирта в тот момент не знала, можно ли полагаться на его слово. Она чувствовала, что в мальчике нет ничего от Тьмы. Но это не означало, что он сочтёт себя обязанным участвовать в её поиске. Они могут сказать, что он обязан им жизнью, но ей не хотелось этого делать. Тот, кто так поступает, порочит себя и обесценивает свой поступок. Помощь, если она необходима, оказывают бескорыстно. Никакой платы не требуется, но спасённый всё же считает себя должным. В этом, несмотря на жизненные испытания, она придерживалась того, как её воспитали. И считала, что фальконер согласен с нею. Клятва меча, которую он дал, делает дороги Тирты его дорогами, пока действует заключённый между ними договор.

Тирта беспокойно повела плечами. Глупо идти дальше без проводника, как они поступали до сих пор. Она должна точнее узнать направление к своей цели. А чтобы узнать его, нужно вызвать новое видение, снова впасть в транс. Но только последние дни ей ничего не снилось. Спала она крепко и без сновидений. И если и ходила какими–нибудь странными и незнакомыми путями, то, проснувшись, ничего не помнила. Пробовать же снова уснуть под действием трав, когда где–нибудь поблизости эта Яхне… Зачарованные таким сном всегда уязвимы. Она была безрассудна, когда поступила так раньше. И не она владела своим видением: ведь оно привело её не к Дому Ястреба, а к Алону.

Тирта подозревала, что её привлекла Сила Алона. Он применил свой Дар, сам того не зная, и именно это привлекло их к ферме. Что же сможет сделать с нею Дар, который настолько сильнее её скромных способностей, когда она снова окажется во сне? К тому же Алон говорил о Тьме на востоке. Быть захваченной сильной злой волей…

Но продолжать бесцельно блуждать значило ничего не добиться. Девушка снова взглянула на сидящего у костра мальчика, глаза её слегка сузились. Был один способ, но она отшатнулась от одной мысли о нём, не говоря уже об обсуждении. Всю жизнь она боролась за независимость, за право самой распоряжаться своей жизнью, насколько это возможно в мире, полном опасностей. Подчиниться кому–то, даже в крайней необходимости, ей было очень тяжело. Она посмотрела на свои мозолистые загорелые руки, сжала их, так что костяшки пальцев побелели. Воля боролась в ней с необходимостью, пока не победил здравый смысл.

— Я должна впасть в транс, — она заговорила резко, как фальконер, когда расспрашивал Алона. — И откладывать нельзя. Мне нужно знать путь, и узнать его я могу только так. Но человек в трансе подвергается опасности. Он беззащитен. Мой… мой Дар ограничен. Поэтому, когда я отправлюсь на поиск, кто–нибудь с более сильной волей может овладеть мной.

Лицо фальконера помрачнело, рот напоминал прямой разрез на лице. Тирта видела, что каждое её слово вызывает у него сопротивление, выносит на поверхность недоверие и нелюбовь к таким, как она. Только клятва связывала его, но именно на клятву она и рассчитывала. Алон тоже пристально смотрел на девушку, но в его взгляде не было отрицания, которое переполняло фальконера. Наоборот, его отношение пронизывали возбуждение и интерес, как у обычного мальчишки перед заманчивыми действиями.

— Мне потребуется ваша помощь, — никогда в жизни слова не давались ей труднее.

Фальконер сделал быстрый отрицательный жест. Коготь подчеркнул его отношение. Но Алюн резко кивнул.

Тирта прямо взглянула на мужчину.

— Я знаю, ты не хочешь в этом участвовать. И твоя клятва к этому не обязывает, — в этом она должна была уступить ему. — Но я видела, на что способны вы с твоим пернатым братом, и потому прошу тебя — не помочь мне в поиске, я прошу о другом — защитить меня от того, что может захватить меня, пока я в этом состоянии.

Ответил ей не фальконер, а Алон. И обратился он не к девушке, а к мужчине.

— Мастер меча, леди просит тебя о защите. Она говорит, что в этом ты не связан клятвой. Может, и так. Я знаю о клятве меча и щита только то, что слышал в рассказах и слухах о прежних войнах и бедах. Может быть, такой поступок противоречит твоей вере, но в нём нет Тьмы. И если человек помогает, а не вредит, он не нарушает верность самому себе. Не знаю, многим ли смогу помочь в таком деле, — он обратился непосредственно к Тирте. — Мне кажется, я многое, очень многое должен узнать о самом себе. Но всё, чем я сейчас располагаю, — он протянул обе руки, словно предлагал нечто невидимое, каким сам был, когда они нашли его, — всё это к твоим услугам, — и снова он выжидательно взглянул на фальконера.

Тот извлёк из ножен меч Силы, гневно бросил назад. Оба видели, что он рассержен, но держит себя в руках. А когда заговорил, то так, словно каждое слово вытягивали из него клещами.

— Я не имею дел с колдовством. Но я всё же связан клятвой, — он горящими глазами посмотрел на Тирту, — хотя ты и отрицаешь это. Однако мальчик прав: клятву не дают вполовину. Чего ты от меня хочешь?

Девушка не испытывала радости. Он явно считал, что Тирта вынудила его ответить так, и тем самым он может сделать задуманное ещё более опасным. Их воли должны слиться воедино, иначе в щель просочится Тьма и направит их одну против другой. Тирта наклонилась вперёд, взяла в пальцы горстку пыли. Смотрела она на фальконера, а не на свою руку. И увидела, как сузились его глаза.

— Мы договорились о двадцати днях. Но я объявляю, что удовлетворена, что ты выполнил свои обязательства и наш договор закончился, как… — она подняла руку в воздух, приготовившись бросить пыль.

Но воин среагировал быстрее. Пальцы его сомкнулись на запястье девушки и сжали так крепко, что она не смогла выпустить пыль и тем самым разорвать договор. И не только от костра его лицо казалось покрасневшим. Глаза его пылали гневом.

— Я сказал: «двадцать дней», и двадцать дней буду исполнять свой долг, свою клятву щита.

— Это обязательно делать добровольно, — Тирте не нравилась эта борьба, она была ей не нужна. Пусть уезжает и освободится от неё и её колдовства. — Потому что даже если мысленно сдержишься, будешь действовать не по своей воле, одна мысль эта откроет дверь. Не знаю, что мне угрожает, только дорога опасна. Я словно въезжаю безоружной во вражеский лагерь. Помощь — нужно — оказывать — ДОБРОВОЛЬНО.

Он выпустил её руку и вернулся на своё место.

— Ты лучше знаешь, что тебе нужно, — промолвил он спокойно. — Я помогу тебе. Чего ты от нас хочешь?

— Я снова оставлю свое тело, — Тирта заговорила медленно и чётко. — Может быть, та Сила, которой владеете вы с пернатым братом и которая есть и у Алона, сможет последовать за мной и охранять дорогу моего возвращения, чтобы никто, никакая чуждая воля не смогла превратить меня в свой инструмент или оружие.

— Хорошо, — он чуть повернул голову и испустил негромкий свист, которым подзывал сокола. Птица села ему на руку.

— Не знаю, от кого вы будете меня охранять, — продолжала девушка. — Не знаю даже, возможно ли это. Но сосредоточьте свои мысли на моём успехе, помогайте достичь его. Я ищу путь к Дому Ястреба. Помните это название и моё желание, чтобы я в видении могла перемещаться быстро и уверенно, — она слегка подняла руку. — Это всё, чего я прошу, потому что не знаю, что ещё нас связывает.

— Иди, мы последуем за тобой, — и обещание это дал не фальконер, а мальчик.

Тирта достала из сумки мешочек с травами и бросила порошок в огонь. Она увидела, как фальконер обнажил своё оружие Силы, вонзил лезвие в землю перед собой. Девушка наклонилась вперёд и глубоко вдохнула дым с сильным и приятным запахом пряностей.

На этот раз она не погрузилась в темноту. Напротив, её охватило голубое сияние, такое яркое, что она едва не отступила, но тут до неё донеслись тепло и Сила и привлекли к себе. И она пошла решительно и целеустремлённо, словно по дороге в Эсткарпе.

Свет сопровождал ее. Подняв голову, девушка увидела невдалеке сияющий голубой шар (шар с рукояти меча?), вращающийся в этом необычном пространстве. Но вот свет начал слабеть, она вновь попала в полосу серости.

Хотя Тирта не чувствовала, как ноги касаются почвы, она двигалась по поверхности, на вид такой же прочной и реальной, как их путь через горы. С одной стороны темнела полоса деревьев, с другой — голые скалы, по которым проходила отчётливая чёрная полоса. Тирта поняла, что должна запомнить эту примету.

Стена с полосой пошла вниз, горы остались позади. Исчезла и отчётливая чёрная полоса; теперь девушка двигалась просто вдоль хребта.

Дом Ястреба… Она велела фальконеру и мальчику постоянно держать это слово в голове, и сама теперь так и делала. Пока она боялась только одного — что повторится её старый сон и она не узнает дороги, но сразу окажется внутри самой крепости, чтобы в который раз стать свидетельницей последнего акта трагедии.

Тирта оставляет холмы позади. Впереди и справа от неё открылась равнина. Слева деревья собрались в густой лес. Очень густой, и Тирте кажется, что пройти через него невозможно. Повернув голову в ту сторону, она замечает движение, беглое, вкрадчивое, но постоянное. Под защитой густых зарослей кто–то мелькает с такой же скоростью, как и она, шпионит за ней.

Время от времени она замечает бледную серость, но отчётливых очертаний не видит. Это нечто легко скользит вперёд, деревья и кусты ему не помеха. Тирта предпочла бы держаться луговины, но её тянет к лесу, вопреки мрачным предчувствиям.

И всё время за ней продолжается наблюдение. Девушка чувствует злобную угрозу, но она нарочно не пытается узнать больше. Все её воля сосредоточена на том, чтобы достичь Дома Ястреба.

И всё же она слегка поворачивает голову и смотрит на лес. Ближе подлесок уже не кажется таким густым. Едва заметные следы говорят, что когда–то здесь проходила дорога, с тех пор давно заросшая. Тот, кто скрывается в лесу неподалёку, не встречает её, а напротив, продолжает скользить в кустах чуть в стороне.

Иногда старая дорога становится заметнее. Время от времени Тирта видит высокий камень сбоку, это для неё очередной указатель. Дважды вдалеке показывались какие–то образования, испускающие призрачный бледный свет. Она чувствует там присутствие чего–то абсолютно чуждого, укоренившегося или плененного. Тирта торопливо воздвигает мысленную защиту, потому что ощущает, как к ней устремляется требовательное желание.

Этот лес — опасное место. И будь она здесь физически, телом, а не духовной сущностью, эта опасность не замедлила бы сказаться. Но то, что она ищет, находится за лесом, и ей не избежать пути через него.

Она не знает, сколько времени потребуется, чтобы пройти через этот зловещий лес. У Тирты складывается впечатление, что путь будет не близким.

Однако и ему приходит конец, и дорога снова выводит на открытый луг. За полем, некогда ограждённым, обрушенные, но ещё отчётливо видные каменные стены. Само поле пересекает ручей, довольно большой, его можно даже назвать речкой. А на другом его берегу…

Тирта испытывает прилив чувств, какого никогда не знала в жизни. Даже издали она узнаёт здания. Здесь сражались и защищались до конца. Высокие, окружённые стенами башни, могучая крепость, возведённая на холме, к которому отведена река, так что вода до верху заполняет кольцеобразный ров вокруг крепости. Видны остатки моста, теперь это только расколотые брёвна.

В целом крепость оказывается больше и грознее, чем Тирта думала, хотя Большой Зал, который она видела в прежних видениях, свидетельствовал о весьма просторной постройке. Клан, возведший эту крепость, был сильным и многочисленным. И имел сильных врагов, о чём говорят мощные стены и продуманная защита крепости.

Тирта нашла свою цель. Теперь она сознательно ослабляет свою волю — волю, которая по–прежнему влечёт её к руинам. Идти дальше нет смысла.

Удар произвёл такое впечатление, как будто её обнажённой выбросили из дома посреди ледяного зимнего бурана. Глубокий, сковывающий холод охватил девушку. Тирта не думала, что в своём нынешнем состоянии способна испытывать такую боль. Но как неверно оценило её это существо ниоткуда! Тирта ожесточённо сражалась, пытаясь освободиться от цепенящего ледяного ужаса, который пытался захватить её в плен. «Пора, — завопила её воля, — пора, если вы меня слышите, чувствуете; помогите мне, используйте свои Силы, чтобы вытащить меня!»

Последовали ли те двое за нею, знают ли они, что на неё напали? Если ей не помогут, она погибла, потому что холод отнимал у неё волю, разрывал на части, как сильный ветер облака.

«Придите!»

Она не могла произнести это вслух, но вложила всю волю и силу в этот призыв. Неужели её унесёт в тот ад, в котором они нашли Алона?

Тепло, ощущение слабого тепла. Холод тоже усилился, но тепло сражается с ним, и Тирта каким–то образом вбирает в себя это тепло, запасает его, отдаляет от себя холод и смерть. Тепло тоже усиливается, укрепляется.

Холод тянется к ней, пытается утащить к развалинам. Он начал действовать именно в тот момент, когда она попыталась разорвать принуждение, которое привело её сюда. Холод хотел, чтобы она вошла в крепость. Она дрогнула — если только внутренняя сущность может дрогнуть. Холод продолжал вливаться в неё, он отгонял тепло. Но воля девушки очнулась от первого ошеломляющего удара. Назад! Она сосредоточивается не на Доме Ястреба, а на их лагере.

Стоило подумать об Алоне — тепло усиливается! О фальконере — она становится свободнее и сильнее. Фальконер — теперь его лицо заполнило все её мысли. Лицо, невероятно сосредоточенное, словно поверх внешности человека, которого она знает как своего спутника, легла маска. Горят в глазах жёлтые искорки. Она видит только эти глаза и искорки в них, и от них исходит тепло. Тепло сражается с тем, ДРУГИМ, который тянет её к Дому Ястреба и хочет использовать. Да, тепло!

Огонь окружает её; языки синего пламени создают защитную стену. Неожиданно нападение холода сникло. Огонь ещё ненадолго задерживается, гаснет, и она снова в темноте.

Дождь… она лежала под дождём… вода текла по лицу, затекала в открытый рот. Она услышала частое дыхание, торопливое, поверхностное. Так дышит бегун на исходе сил. Открыла глаза — в них ударил свет, и она быстро закрыла их снова. Ей показалось, что её что–то захватило, и она никогда больше не сможет вырваться и освободиться.

— Тирта, Тирта! — призыв, вначале слабый, потом всё сильнее. Она снова осознаёт своё тело, чувствует боль и оцепенение. Тепло, которое помогло ей вырваться, медленно охватывает тело.

— Тирта!

Она снова решилась открыть глаза. Лицо Алона, сбоку освещенное странным голубым огнём. В глазах его страх. Но вот страх растаял, мальчик улыбнулся и рассмеялся, как будто избавился от огромной тяжести.

Тирта увидела рядом фальконера, тот держал в руках меч, рукоятка которого ярко сверкала, и голубое сияние окутывало её с головы до ног. Вместе с теплом возвращались и силы, заполняя пустоту. Тирта даже не осознавала, что в ней такая пустота, пока та не заполнилась. Она осторожно приподняла голову. И тут же рука оказалась у неё под головой, помогла приподняться. На мгновение она ощутила прикосновение к щеке железного когтя.

Алон сидел на корточках прямо перед девушкой и внимательно наблюдал за ней. Фальконера она теперь не видела: он её поддерживал. Воин отложил меч в сторону. Поток энергии, исходивший из него, слабел: теперь оружие лишь слегка светилось.

— Я… вернулась… — губы с трудом произнесли слова. Она еле–еле расслышала собственный голос. — Вы меня вернули.

Потому что именно от них двоих (нет, троих: она не должна забывать пернатого брата; она чувствовала, что и он принимал участие в её спасении) пришло это тепло и помогло ей победить в схватке с тем, что ждёт её в Доме Ястреба.

Ждёт? Тирта впервые почувствовала, что может ясно мыслить. Она нашла не только развалины. В них поселился неведомый ужас. Чего он добивается? Того, что ищет, но по–прежнему не может назвать? Логика говорит, что так должно быть. Итак…

Тирта повернула голову, пошевелила плечами, хотя ещё не пыталась освободиться от поддержки фальконера. Ей нужна была эта сильная рука, она напоминала, что девушка должна сказать этим двоим. Она должна принять решение, и тогда у неё не будет выбора — ради чести Ястреба.

— Ты нашла дорогу? — Алон задал вопрос, ещё прежде чем она смогла заговорить.

— Нашла.

— Тогда мы можем идти, — мальчик оглянулся через плечо, словно собирался немедленно седлать лошадь и выступать.

— Не «мы», — Тирта наконец–то полностью овладела собой. — Это только мой поиск, — она посмотрела прямо на фальконера. — Я освобождаю тебя. Возьми с собой Алона. За горами есть кому дать ему приют. Трегарты. Они знают, что Сила не всегда следует одними и теми же путями. Отсюда я поеду одна.

Но воин разглядывал её тем же ровным гневным взглядом, каким смотрел, когда она впервые захотела разорвать их договор.

— Двадцать дней — не меньше.

Тирта села прямо, и он спокойно отодвинулся от неё. Сокол негромко крикнул и спланировал ему на запястье с когтем.

— Я никого не поведу туда… — резко заявила девушка, намеренная на этот раз добиться своего.

Глава десятая

Но хоть Тирта и считала себя сильной и независимой, своего она не добилась. Фальконер упрямо твердил, что выполнит свою часть договора. Она дважды приказывала ему выполнить свой долг и отвезти Алона через горы, клялась, что она удовлетворена, что он ей ничего больше не должен, но он просто монотонно отказывался. Тирта подумала было ускользнуть тайком от своих спутников, но потом решила, что этот упрямец всё равно последует за ней. А на следующее утро Алон подтвердил её подозрения, когда они остались одни. Фальконер пошёл за водой к ручью.

— Он упрям, — заметил Алон. — Эти птичьи люди привыкли выполнять то, что считают своим долгом. Так что он последует за тобой до конца. Ты от нас не избавишься, леди, — и он улыбнулся.

Тирта не хотела испытывать чувство вины.

— В Доме Ястреба ждёт опасность. Она уже обрушилась на меня.

— А разве ты её не победила? — прервал её мальчик.

— Да, опасность ждёт, но ты не отступила перед ней. И этот мастер меча не позволит предчувствию помешать ему, — он помолчал немного и добавил: — И я не позволю, — он коснулся рукой груди, прижал ладонь к мятой ткани рубашки, которую Тирта выстирала в ручье.

— Что–то есть во мне такое, с чем я должен научиться жить. Она боится меня? — лицо его нахмурилось. Он спрашивал не девушку, но самого себя, и Тирта хорошо это понимала. — Но в ней много Силы, её всегда можно ощутить. А я не Мудрый. Но кто я тогда? — снова он обратился к Тирте. — Ты видела таких, как я? Мне многое рассказывали об Эсткарпе. Там сохраняется старинное знание, которое здесь Древние давно позабыли.

Тирта занялась своими седельными сумками.

— До сих пор я не видела мужчины, который обладал бы Силой. Колдуньи, которые правят на севере, говорят, что это противоестественно и потому связано со Тьмой.

Алон одним гибким движением вскочил на ноги и застыл, глядя на неё широко раскрытыми глазами.

— Я не… — протест его был быстрым и резким.

— Думаешь, я не знаю? Тьма не может скрыться от людей с нашей кровью. К тому же есть и мужчина, Симон Трегарт, обладающий Даром. Но он не нашей крови, он чужак, пришедший через Врата. Правда и то, что два его сына обладают необычными способностями. Вместе со своей волшебницей–сестрой они ушли на восток, в Эскор, чтобы очистить эту землю от зла и снова открыть её для людей.

Но мира это не принесло, потому что там давно укоренилось зло, и теперь они с ним воюют. Те люди Древней расы, которые ответили на призыв Трегартов и пошли на восток, встретились со многими опасностями Тьмы. За последние годы многое рассказывали, может, искажая, как часто бывает. Но мы слышали о выигранных и проигранных сражениях, о стране, раздираемой на части существами, ничем не похожими на человека. И, может, из Эскора они проникли и сюда, на запад, — Тирта сидела, сжав руки, и задумчиво разглядывала Алона.

— Ты говорил, что ты сын человека, которого знал этот Парлан, — продолжала она.

— Я говорил, что так мне сказали, — быстро поправил мальчик. — Правда в том, что Яхне принесла меня в клан Парлана и рассказала эту историю. И меня приняли, потому что человек, которого она назвала моим отцом, был братом Парлана по клятве меча, и он действительно погиб, а его жена исчезла после битвы, и считалось, что она была убита во время отступления, — он глубоко вздохнул. — Так говорила Яхне, но можно ли верить её рассказу? Существуют Врата. Я слышал, что через них пришёл Трегарт. И когда–то ими воспользовались колдеры, чтобы проникнуть в наш мир и захватить его. Может, я такой же чужак?

Глаза его широко распахнулись, и на лице было то же напряжённое ожидание, как в тот вечер, когда она сама просила помощи в своём видении.

— Внешне ты выглядишь как человек Древнего народа, — заметила Тирта. — Но у тебя есть Дар, и величину его я не могу определить. У меня самой он совсем небольшой. Я немного умею лечить; в состоянии транса могу видеть многое; вижу сны. Я не твоя Яхне. И я не хочу идти навстречу опасности, которой не понимаю.

— Но ты должна идти к Дому Ястреба, — промолвил он медленно, и Тирте не нужна была способность читать мысли, чтобы понять, что он хочет спросить её о причине.

Но ещё более странное чувство она испытала, потому что впервые в жизни захотела поделиться своей тайной. Как будто этот маленький мальчик, со своей странно взрослой речью и неоспоримым пониманием сути вещей, имел полное право знать, что влекло её все эти годы. Но время для этого ещё не пришло, хотя она и готова была нарушить осторожное молчание многих лет, потому что в лагерь быстрым шагом вернулся фальконер, неся в когте фляжки с водой, а в здоровой руке сжимая рукоять ружья–игольника.

— Выступаем, — он прошёл мимо них к лошадям, ясно давая понять, что следует поторопиться. Тирта и Алон не стали задавать вопросов, они принялись седлать своих лошадей. Поехав впереди, фальконер повернул на север, оставив ручей, и повёл пони рысью — лучшим ходом в такой пересечённой местности.

Тирта поравнялась с ним.

— Что ты увидел?

— Возможно, нас не заметили, — он снова надел шлем, а сокол поднялся в воздух и полетел расширяющимися кругами. — Но на другом берегу ручья свежие следы.

Девушка напряжённо думала. Что она сделала, когда вовлекла их в свой поиск вчера вечером? Если поблизости бродил кто–то, наделённый хотя бы слабым Даром, он мгновенно насторожится, так, словно она оставила ясный след к их лагерю. Возможно, её поступок был опрометчивым, безрассудным.

— Разбойники? — спросила она. Разумеется, здесь прежде всего следует ожидать людей с равнин, а не тех, кто обладает Даром. Эти люди могли появиться здесь случайно.

Он пожал плечами.

— Что можно понять по следам в грязи? Две крупные подкованные лошади, остальные — пони. Я бы сказал, отряд из шести человек. Направлялись на юго–восток.

Юго–восток — направление, куда и они должны двигаться. В своём трансе Тирта почувствовала, что её цель не очень далеко. Возможно, хребет с чёрной полосой всего в дне пути. Однако если придётся делать обходы, путь намного удлинится, а припасов у них очень мало, да и просто нет времени, чтобы охотиться или собирать свежие съедобные ростки.

— Как ты думаешь, давно они проехали?

— На рассвете.

Его короткий ответ принёс некоторое облегчение. Можно ли рассчитывать, что её ночное путешествие не имеет никакой связи с этой случайной встречей? Этот след мог свидетельствовать о том, что поблизости другой лагерь. Или о том, что их ищут. Этот Джерик — зачем ему преследовать их? Тирта могла подумать только об одной приманке — Алон. Если бы разбойники догадались, что человек Древней расы, обладающий необычными способностями, уцелел от бойни, достаточно ли этого, чтобы заинтересовать их? Кто такой этот Джерик? Разбойник? Или человек какого–то честолюбивого лорда, который теперь сражается за остатки богатств Карстена? Она помахала Алону, и все трое поехали рядом.

— Кто такой Джерик? Кто–нибудь стоит за ним? — она задавала вопросы быстро и увидела, что фальконер повернул голову. Он как будто понимал направление её мыслей.

— Он разбойник, — медленно ответил Алон, — и только в прошлом году появился в этих местах. Его люди, они… — лицо мальчика побледнело, он кончиком языка облизал губы. Тирта хорошо понимала, что возвращает его к воспоминаниям, которые он оставил за собой. Но они должны узнать, что возможно.

— Его люди… — Алон выпрямился в большом седле. Одну руку он положил на шею торгианцу, как будто в прикосновении к животному черпал силу и храбрость. — Они… — он повернул голову и прямо посмотрел на Тирту и фальконера. — Теперь я знаю… — голос его дрогнул, — я считал, что они те, кого Парлан называл сбродом: щиты без девиза, которым никакой лорд не позволяет встать под свои знамёна, убийцы и тому подобное. Но теперь я понимаю — среди них был настоящий Тёмный!

Тирта плотнее ухватилась за узду, и её кобыла едва не остановилась. Рука фальконера сомкнулась на рукояти ружья.

— Этот Джерик, он и есть Тёмный? — каким–то образом Тирте удалось задать вопрос ровным голосом.

Алон покачал головой.

— Не уверен. Он злой, но… Нет, я думаю всё же, что он человек, настоящий человек, хотя есть в нём… — замешательство мальчика перешло в отчаяние. — Когда они гнались за мной, я слишком испугался. Теперь я здесь и знаю больше, и я понял, что боялся не просто смерти — хотя и её тоже, но чего–то гораздо более плохого.

— Может, они узнали, что в тебе есть Сила? — мысли фальконера следовали по тому же пути, что и размышления Тирты.

— Не знаю, но тогда я и сам ничего не подозревал. Думаю, страх перед ними сломал во мне какой–то барьер.

— В прошлом бывало так, что в детях устанавливали барьер против Силы, — Тирта снова вспоминала узнанное в Лормте. Ей часто там приходилось уходить на боковые ответвления от своего главного поиска. — Может, так поступили и с тобой, Алон. Его расстройство было очевидно.

— Значит, может быть, именно меня искал Джерик? Я принёс смерть…

— Нет, — из–под полумаски шлема виден был только строго сжатый рот фальконера. — Не думай так, маленький брат. Этот Джерик разбойник, а на ферме имелось, что пограбить. К тому же у него могли быть давние счёты с хозяином.

Лицо Алона слегка прояснилось.

— С Джериком пришёл человек, которого Парлан выгнал два месяца назад. Яхне предупредила Парлана, что этот человек опасен, хотя он явился с посланием от лорда Хоннора и, как мы позже узнали, послание было истинное. Этот человек прожил у моего лорда двенадцать месяцев и хорошо служил ему. Но после того как Парлан заболел, Яхне ушла искать травы для его лечения. А тот человек был с Джериком, я ясно видел его лицо. И он был из Тьмы, из полной Тьмы.

— Но ты сказал, что там был и такой, — настаивала Тирта. — Кто он?

Снова лицо Алона омрачилось.

— Не могу сказать. Не помню, правда. Знаю только, что он охотился за мной на лугу, и они хотели… — он замолчал, выпустил узду и закрыл руками лицо.

Тирта хорошо понимала его.

— Выбрось это из головы. Если тебе предназначено вспомнить, воспоминание придёт само в нужное время. Не ищи его сейчас.

Он снова опустил руки. На лице промелькнула тень, сделавшая его гораздо старше.

— Не буду больше прятаться в этом внутреннем убежище, — это прозвучало как твёрдое обещание. — Но и полных воспоминаний у меня нет. Может, как ты говоришь, придут со временем.

Тирта оглянулась на фальконера.

— Как ты думаешь, это Джерик нас ищет?

Он слегка наклонил голову, но не ответил. Подлетел сокол и сел на свой насест. Снова Тирта услышала обмен щебечущими трелями. Потом фальконер отвернулся от птицы и заговорил.

— На юг медленно движется отряд. В нём шестеро, и один необычен… — воин явно колебался. — Мой брат не может объяснить, в чём его необычность. У него внешность человека, но внутри он не такой, как мы. Но он не колдер и не один из тех живых мертвецов, что служили колдерам. Тех мы, в Гнезде, хорошо знали. Здесь что–то другое. И очень плохое.

— Он из Эскора? — со времени встречи с тварью из ночи Тирта постоянно и настороженно ждала новых столкновений с чудовищами, которые теперь могут бродить в этих местах. Дикая страна, погрузившаяся в хаос после того, как её разграбили люди, привлекает к себе зло. По старым преданиям, Тьма расцветает в таких обстоятельствах.

Или… — в голову девушке пришла новая мысль — или это то же самое, что проявило себя холодом в Доме Ястреба? Может ли оно притягивать к себе? Если так, она не должна вести спутников туда. Не сознавая этого, Тирта начала торопливо оглядываться по сторонам, словно преследуемый, который ищет убежища.

— Что–то здесь… — голос Алона не нарушил её тревожных мыслей, но следующие его слова сразу привлекли к себе внимание. — Леди, у тебя меч, и на нём символ…

Наверное, она так пристально посмотрела на мальчика, что привела того в замешательство, потому что он запнулся, и прежде чем Тирта смогла спросить, заговорил фальконер.

— А что в этом символе, маленький брат? Леди — глава Дома Ястреба, последняя в своём роде. Она несёт меч Дома. Что ты о нём знаешь?

— Ты фальконер, мастер меча, и твоя птица едет с тобой, — ответил Алон. — Но такую птицу, которая на мече леди, я тоже видел, и ещё до нашей встречи.

— Где? — быстро спросила Тирта. На какой–то добыче, взятой в крепости и за эти годы переходившей от вора к вору?

— Незадолго до Луны Ледяного Дракона к нам пришёл человек. Тогда выпал густой снег и закрыл горные проходы. Человек гостил у Парлана десять дней, поменял свою лошадь на другую. У него на левой руке было металлическое кольцо, не из золота и не из серебра, какое–то красноватое, и на нём рисунок, такой же, как на твоём мече. Он имел привычку вертеть это кольцо, когда говорил, всё время поворачивать на пальце, и поэтому все его замечали.

— Как его звали? — спросила Тирта.

— Он назвался Эттином и сказал, что он щит без девиза, раньше служил с пограничниками, а потом решил вернуться в Карстен. Он… — на лице Алона снова появилось удивлённое выражение. — Не думаю, чтобы он был из Древних: у него светлые волосы и голубые глаза.

Услышав это имя, Тирта резко выдохнула и тут же заметила, что привлекла внимание фальконера. Мертвец, которого они нашли, тоже носил герб Ястреба. Он был ей незнаком. Но этот… Так много лет прошло. Неужели это правда?

— Ты знаешь человека с кольцом лорда? — в голосе фальконера снова послышалась подозрительность.

— Много лет назад был такой ребёнок. Древний народ иногда заключает союзы с салкарами. И среди пограничников встречаются салкары, хотя прежде всего они верны морю.

— А кольцо лорда? — воин снова бросил ей вызов. Тирта прямее села в седле, встретила спокойно его взгляд.

— Это не может быть подлинное кольцо. Лорд Дома Ястреба носил такое на руке, когда встретил смерть в собственных стенах. Младший брат лорда, который отсутствовал во время нападения, никогда этим кольцом не владел. Может быть, в качестве добычи оно попало в руки этого Эттина. Он мог потребовать его себе, но кольцо не предназначено для полукровок, — девушка высоко подняла голову и заговорила с силой. — Из нашего Дома я последняя — и не явилась бы в Карстен, если бы это было не так.

Она понимала, что у воина перед ней преимущество: он в шлеме, лицо его закрыто. Впрочем, выражение лица фальконера и так нелегко прочесть. Он мог поверить ей, а мог и не поверить. Если посчитает, что она лжет (а разве в глубине души фальконеры не считают всех женщин лгуньями?), она объявит их договор расторгнутым и избавится от обязанности вести его и Алона навстречу катастрофе. Потому что он, конечно, возьмёт с собой мальчика, чтобы тот не попал под её влияние и не запачкался в таком общении.

Но воин задал ей вопрос, который, очевидно, занимал его с самого начала пути.

— Что спрятано в этом Доме Ястреба?

Другими слова, поняла Тирта, он спрашивает, зачем одинокая женщина уходит из безопасных мест и ищет разрушенную и осквернённую крепость, где, возможно, в течение всей её жизни никого не было.

Вот оно — момент, когда она либо должна заразить их своей убеждённостью, либо потерпеть поражение. Поверит ли он? Что она испытывает некое принуждение, что сны заставляют её искать наследие, природы которого она сама не знает? Знает только, что оно имеет огромное значение и обязательно должно быть найдено.

— В Доме Ястреба находится то, что я должна отыскать, — Тирта выбирала слова очень тщательно. О снах, которые преследуют её всю жизнь и привели сюда, она не стала говорить. — Я должна найти это. Но, кажется, это ищут и другие. Не знаю, почему я должна это сделать, — добавила девушка, как будто защищаясь. — Это обет, наложенный на меня. Вы в Гнезде разве никогда не слышали об обетах?

Она почти видела, как складываются его губы, чтобы произнести «колдовство», как они часто делали это раньше. Но когда фальконер заговорил после недолгого молчания, он произнёс совсем другое:

— У нас есть сказание об Ортале… — он словно вспоминал что–то. — Да, я слышал об обетах. Они могут быть наложены на человека, и тот не обретёт свободы, пока не выполнит обет. Ортал уплыл на корабле во дни Аркела, шестого мастера Гнезда, потому что оскорбил человека, обладающего Силой, и никакой выкуп не мог снять этот обет. Трудная у тебя задача, леди.

Тирта облегчённо вздохнула: он принял её объяснение.

— Тогда ты понимаешь, почему я должна ехать. Но я снова скажу тебе, фальконер, и тебе, Алон, обет наложен не на вас, вы не обязаны следовать за мной. Не знаю, что меня ждёт в Доме Ястреба или возле него, но то, что я должна сделать, это никак не удовольствие.

Резким знаком своего когтя фальконер велел ей замолчать.

— Быть может, этот Джерик — часть того, что должно помешать тебе выполнить задачу. Мы поедем… — ни слова не говоря больше, фальконер снова занял своё место впереди, и девушка решила, что сейчас лучше не возражать ему. Она с первой же встречи поняла, что он очень упрям. Вполне вероятно, что теперь он считает затронутой свою честь, а это скрепляет их отношения прочнее любого договора.

— Этот Эттин… — она повернулась к Алону. Мальчик продолжал ехать с ней рядом, когда фальконер выдвинулся вперёд. — Он был молодой?

— Так он выглядел. Разговаривал мало, но любил расспрашивать, и Парлану он нравился. Он пытался убедить незнакомца, что опасно в одиночку ехать на юг. Но тот всегда отвечал, что должен. У него была тонкая кольчуга и простой шлем, какие носят пограничники, и меч его выглядел неплохо. Но ружья–игольника у него не было, не было и такого лука, как у тебя. Я думаю, он был хороший человек.

Тирта тем временем вспоминала стройного светловолосого мальчика, который так быстро рос. Не успев стать взрослым, он уже прочёсывал с патрулями пограничников тропы вдоль границы, потому что в этих пограничных землях рождается мало детей. И эти дети рано узнают, как играть роль взрослых мужчин и женщин. Они дважды встречались под крышей, которая стала её первым домом, но знали друг друга не очень хорошо. Они были дальними родственниками.

Как попало к Эттину кольцо Ястреба и что привело его к этому одинокому путешествию перед ней? Может, тоже сны? Не играет ли некая Сила с ним и с другими, вроде того незнакомца, который умер от ран в глуши? Она его никогда раньше не видела и не слышала, чтобы в Эсткарпе появился ещё кто–то из её Дома. Дома и кланы Древних тесно связаны, их члены тем крепче держатся друг друга, чем больше отнимают у них. Если бы из Дома Ястреба уцелел кто–нибудь ещё, за все эти годы — множество беженцев за это время прошло через горы и присоединилось к отрядам пограничников, — они наверняка связались бы друг с другом. Бежавшие передавали друг другу имена и разыскивали своих родичей, узнавали об их судьбе.

Долина, вымощенная гравием, постепенно поднималась, и фальконер подал знак спешиться. Дальше они медленно двинулись пешком, ведя за собой лошадей, а птица снова поднялась в небо. Наконец, оставив трёх лошадей с Алоном, девушка и фальконер, лёжа на животе, заглянули на противоположный склон.

Почти на пределе видимости двигался отряд всадников, который, казалось, и не думал скрываться. К востоку Тирта заметила ориентир, который так ясно видела в своём трансе, — скалистую гряду с чёрной лентой. Она указала на него.

— Вот моя первая примета.

— А они куда едут? — он когтем указал на всадников, которые продолжали спокойно трусить рысцой вдоль гор.

Девушка задумалась и ответила правду:

— В том же направлении, в котором должны ехать и мы.

Про себя она уже не сомневалась, что у них одна и та же цель — Дом Ястреба. Есть ли среди них Эттин? Нет, если бы он был среди напавших на ферму, Алон узнал бы его. Да она бы и не поверила, что он теперь служит Тьме.

Фальконер изучал местность перед ними, особенно перелесок на востоке.

— Мы двинемся под прикрытием деревьев и прислушиваясь к предупреждениям пернатого брата, — заключил он наконец.

Тирта вспомнила зловещий лес, который составлял вторую часть их пути. Он очень подходил для засады, и она сказала об этом. Фальконер посмотрел на небо. Солнце катилось к заходу, пора было разбивать лагерь на ночь, хотя воды здесь не найти и все останутся голодными.

— Они едут так, будто не думают, что за ними могут следить. Люди в этих местах не ездят так открыто, если у них нет сомнений, что их никто не может преследовать.

— Или они подставляют себя как приманку, чтобы привлечь других, — сухо добавила Тирта.

— Да, возможно и это. Но Крылатый Воин сделает, что сможет, а среди голых скал он легко заметит, присоединится ли к ним кто–нибудь. Ты права: лес опасен. Там нам даже соколиное зрение не поможет, так что придётся двигаться очень осторожно. А пока спустимся к тем деревьям и там заночуем. А может, переждём следующий день и выступим ночью.

Ночь — время, когда Тьма особенно сильна, а Тирта не забывала, что впереди их ждёт слуга зла. С другой стороны, возможно, те всадники считают, что никто не решится двигаться с темноте. Об очень многом нужно подумать. Неожиданно Тирта ощутила усталость, такую, словно прошла много дней пешком. Ей требовался отдых, свобода от ноши, от этого обета, который она несёт с самого рождения.

Глава одиннадцатая

Укрываясь за деревьями, они ехали медленно, очень медленно, и сокол присматривал за отрядом впереди. А те всадники продолжали выставлять себя напоказ, как будто им нечего опасаться и впереди их ждёт определённая цель.

Из своих полётов сокол принёс двух небольших зайцев, худых в это время года, но всё же это была пища. Мясо пришлось есть сырым, срезать полосками и тщательно прожёвывать. Тирта, давно привыкшая не привередничать в пути, с благодарностью приняла еду, хотя желудок её и сопротивлялся.

На ночь они остановились на увитом вьющимися растениями карнизе, который круто спускался к земле. Впереди уже виднелся лес на востоке, тёмный и угрожающий; даже на таком удалении было видно, какой он густой, деревья стояли сплошной стеной. Отряд впереди и не пытался углубиться в лес, лишь немного изменил направление пути и устроился на ночь на самой опушке. Лагерь свой отряд не скрывал, там разожгли большой костёр.

В последний раз поднявшись в темнеющее небо, сокол устремился к костру. Потом птица вернулась с сообщением. Фальконер выслушал. Самого его Тирта в темноте уже почти не видела.

— Один из отряда исчез, — сказал он, когда птица закончила. — Крылатый Воин считает, что он ушёл в лес. В этом таится опасность. Может, он пошёл договариваться с живущими в лесу о безопасном проходе.

Чего они сделать наверняка не смогут, с горечью подумала Тирта. Или же всадник отправился, чтобы организовать засаду для них. Плечи девушки опустились. Она должна идти, это несомненно, но почему она должна брать с собой этих двоих, увеличивать свою вину?

Нарушил молчание Алон, сразу за тем, как фальконер завершил сообщение.

— Ты говорила, что через лес к твоему Дому Ястреба ведёт старая дорога, — обратился он к Тирте. — Когда–то люди путешествовали по ней в безопасности. Разве у Древних нет своих стражей? И не обязательно, чтобы они были людьми.

— Стражи, если они и существовали, — ответила девушка, понимая, какая перед ней безнадёжная задача, — потеряли свою работу в день объявления нас вне закона. Тогда пал Дом Ястреба, и это произошло много лет назад. Если у моего клана и были стражи, они мертвы или давно ушли.

К удивлению Тирты, фальконер медленно проговорил:

— Да… только падение гор привело к падению Гнезда. Потому что и у нас были стражи сильнее людей с мечами и стрелами. И всё же… — его тень колыхнулась, девушке показалось, что он протягивает руку; послышался лёгкий шорох. Наверное, Крылатый Воин сел на свой любимый насест — металлический коготь. — Кое–что из того, что у нас было, осталось здесь. Иначе пернатый брат не пришёл бы ко мне. Его род сохранил память, несмотря на все эти годы. И не нужно так легко отказываться от предложений нашего маленького брата. Может быть, что–то ответит на твой призыв, как ответил мне Крылатый Воин.

Тирта горько рассмеялась.

— Здесь мне ничего не поможет, и все против меня. Я говорю «меня», потому что не хочу вести вас за собой к тому, что может быть хуже смерти от стали. Алон уже попробовал, на что способен Джерик. Никто из нас не умеет воздвигать защиту при помощи ритуала или обращением к Силе. Лес очень плохой. Но то, что ждёт за ним, гораздо хуже.

Невидимые пальцы её сложились в древний знак, отгоняющий злую судьбу. Некоторые знаки она всегда знала, другие узнала с большим трудом. Но эти жесты не несли власти. Если бы она была подобна Яхне, возможно, Тирта сумела бы противостоять Тьме. Но она не Мудрая Женщина и, конечно, не колдунья.

— Думать о поражении, значит призывать его, — Алон в темноте говорил, как мужчина, только голос его звучал немного высоко. — Тебя не призвали бы, если бы не было вероятности победы.

— А что если меня привели сюда ради какой–то цели Тьмы, — сквозь зубы процедила она, — привели как жертву? Могу ли я поклясться, что это не так? В Карстене есть силы, которые всегда ненавидели мой род и боялись его. В прошлом они объединились с колдерами. Может быть, сейчас они заключили союз с другими нашими врагами.

Тоска накрыла её густым облаком. Никогда раньше Тирта так не отчаивалась, верила в будущее. Стремление к поиску помогло ей выдержать много испытаний. Но никогда не испытывала она такого отчаяния и безнадёжности.

Сильные пальцы нашли её руки, легко охватили их, пожали.

— Мастер меча… — голос Алона звучал резко, как призыв на битву. — Твой меч! Её накрывает тень.

Тирта попыталась освободить руки. Алон… он должен уйти, оставить её! В девушке вздымалась такая волна темноты, о которой она и не подозревала. Не то холодное зло, которое ударило по ней во время видения. Скорее это было частью её самой, порождением её собственных страхов и сомнений, всех разочарований, испытаний и трудностей, что она пережила в прошлом. Эта волна поднималась, поглощала её, кислым вкусом заполнила рот, исказила и отравила мысли. Ей теперь хотелось только освободиться… уйти от той своей части… найти мир, может быть, навсегда, прекратить бороться.

Сквозь охватывающий её туман она почувствовала боль — не новую и пугающую боль внутренней сущности, а просто физическую боль. Тирта пыталась высвободиться, быть самой собой.

— Держи её… меч… достань его… — тонкий голос… издалека… бессмысленный…

Тирта должна была освободиться… найти мир! Думать она не могла, страх и отчаяние разрывали её, уничтожали.

— Держи её! На неё напали! — снова этот голос. Слова не имели никакого смысла. Ничего в ней больше не осталось. Тьма… отпустите её во Тьму… Там мир, отдых, убежище.

Она ничего не видела, кроме угрожающей тени, которая поднималась из самых глубин её души. Она даже не подозревала о существовании этой тени, которую питали все трудности её жизни, все лишения, на которые ей пришлось пойти. Она теперь была один на один с тем худшим, что жило в ней. Стоять перед этим было так тяжело, что только смерть… Смерть, если бы её можно было позвать! Тирта почувствовала боль в горле, словно громко кричала, призывала конец. Она превратилась в такое же чудовище, как твари, выползающие их Эскора в эти холмы. Она чудовище, она зло, она отравляет мир, она…

Под покровом тени девушка корчилась в муке, хуже любой физической боли, потому что боль тела может закончиться со смертью. А для этой боли смерти нет, нет мира, нет…

— Тирта! Тирта! — голос очень–очень далёкий… такой слабый, что она едва его слышит. И не хочет слышать. В том мире зла, в котором она теперь находится, нет никого. Она сама создала этот ужас. Он вырос в ней, и она не хочет, чтобы он поглотил кого–нибудь ещё.

Тем не менее, хоть она и не в состоянии отогнать эту тень, какое–то тепло всё же смутно пробивалось сквозь пелену ужаса.

— Тирта! — голос стал сильнее, глубже, громче, требовательней. Она попыталась повернуться, вырваться, убежать от этого голоса.

Но её крепко держали. Чьё–то тело придавило её, лишило возможности двигаться. На мгновение осознание этого проникло в ту тварь, которая родилась в её внутреннем духе.

Тирта приглушённо захрипела, умоляя освободить её, чтобы никто не пострадал из–за неё, чтобы она никого не осквернила.

— Нет! — пришло решительное и энергичное отрицание, оно прорвалось сквозь окутывающий её туман. — Нет, это не ты, ты не такая…

Тирте почудилось, что она скулит. Силы быстро покидали её. Тьма побеждала, стремительно поглощая то, что от неё ещё осталось, пожирая всё, во что она верила. Оказывается, вера её была построена на гнили, живущей внутри.

— Тирта! — снова этот призыв.

И вдруг, как солнце в безоблачном небе в прекрасный весенний день, когда можно поверить в обновление жизни, когда сердце начинает радостно биться от полноты чувств и радости, туман вокруг неё прорезала искра света. Всё больше и ярче становилась эта точка. Тирта ощутила, как другая сила разгоняет мрак её поражения.

Медленно, настойчиво свет пробивался к ней. Тирта испытала сильный удар, направленный прямо ей в сердце, во внутреннюю суть. Смерть? Если так, добро пожаловать.

Снова в сознании её всплыло всё сделанное, всё то, из чего состоит она в этот час. Но свет следовал за ней, сражался с этим болезненным презрением к себе, с этим глубочайшим унижением духа. Шевельнулась какая–то часть её души, ещё не побеждённая, не втоптанная в грязь. Медленно, слишком медленно, эта часть отвечала на свет, питалась им. Мысли её больше не крутились только вокруг чего–то дурного, что она делала в прошлом, вспоминалось и добро.

Снова, как когда–то, Тирта попыталась позвать на помощь, но на этот раз на помощь против самой себя. Она молила, чтобы ей помогли противостоять тому, что она считает своей виной. Тепло и свет добавили ей уверенности и силы.

Тьма больше не давила на неё так сильно. Тирта облегчённо вздохнула. Да, она сделала то и это, она была жесткой и холодной, была замкнутой в себе самой, но теперь она не одинока. Чьё–то присутствие помогает ей, поднимает её…

Тирта смутно увидела лицо рядом с собой, ещё одно — за первым. Её крепко держали чьи–то руки, другие руки прочно сжимали её ладони. Держали так крепко, что тело ломило. Было темно. Но не той ужасной внутренней темнотой, которая захватила её без всякого предупреждения. Просто естественная ночная темнота. Её держал и поддерживал фальконер, как и тогда, когда она пришла в себя после транса, а рядом склонился Алон, взяв её за руки.

— Я… — она попыталась говорить, рассказать им. Фальконер мозолистой от трудов рукой прикрыл ей рот.

В его когте, в тесной хватке этого холодного металла сидел меч Силы. Из него лился свет, не синий, а бело–золотистый, освещая склонившиеся к ней лица. Фальконер сбросил шлем, его лицо не пряталось за маской. Тирта смотрела ему в лицо и видела, что оно больше не бесстрастно. Она не понимала, что означает это странное выражение. Знала только, что он охвачен каким–то глубоким чувством. Таким она его никогда не видела. Он внимательно смотрел на неё горящими глазами, смотрел так, словно она земля, ворота, которые нужно защищать от любых пришельцев.

Тирте казалось, что сокол никогда не покидает фальконера. Но сейчас он сидел на плече у Алона, замершего перед ней. В птичьих глазах полыхал свирепый огонь. Сокол повернул голову и немигающим взглядом хищника уставился на неё.

Несмотря на свет и тепло от меча, маленькое лицо Алона посерело, как пепел. Прикусив губу, она с таким напряжением глядел на неё, словно перед ним были охотники Джерика.

— Я… — Тирта повернула голову, освободила губы от руки фальконера. — Я была…

— Во Тьме, — сурово закончил мужчина. — Нападение…

Алон прервал его:

— Ты встретилась с тем, что может вызвать только Полная Тьма.

Наступила её очередь возразить.

— Но вызвала не извне, — как трудно найти нужные слова. Сознание её было подавлено, она чувствовала себя избитой, как будто уцелела после страшной битвы.

— Это было внутри меня.

Алон чуть шевельнулся, откинулся на корточках.

— Ты даже пыталась воспользоваться мечом — против себя самой, — только теперь он выпустил её руки, указал на то, что лежало между ними, — её талисман, старое изношенное лезвие. — То, что овладело тобой, хотело заставить тебя убить себя.

— Овладело… — Тирта повторила это слово. Она слышала и читала об одержимости. Самое сильное и страшное оружие колдеров. Не так ли они захватывали тела людей, превращали в своих слуг живых мертвецов? Нет, это делалось по–другому, с помощью машин, найденных в Горме. Они были изничтожены так тщательно, что ни один человек больше не сможет разгадать их ужасную тайну. Но всё–таки Тирта произнесла это слово, которое лучше всего соответствовало её состоянию:

— Колдеры.

Фальконер покачал головой. Выражение, которого она не могла разгадать, исчезло. Снова лицо его стало спокойным и бесстрастным, как и всегда.

— Колдеров больше нет. Это другое.

Тирта приподнялась, чувствуя, что должна объяснить, должна дать им понять, что узнала об этой Тени — что она несёт в себе семена ужасных деяний, что чем дольше они сопровождают её, Тирту, тем в большую опасность попадают. Она слишком хорошо помнила все те поступки и мысли, которыми придавила её Тень. И не хотела добавлять к ним ещё одно преступление.

— Тень показала мне меня саму — какой я была, какая я теперь. Я прошу, если в вас есть хоть капля сочувствия, если вы желаете мне добра, — уезжайте. Дайте мне хоть это. Тогда я буду знать, что не увлекла вас за собой во Тьму. Не считайте это своим долгом, вы не обязаны дальше сопровождать меня. Отпустите меня одну. Вы снимете с меня дополнительную тяжесть.

Алон открыл было рот, словно собирался заговорить, но первым ответил фальконер.

— Ты хочешь сыграть в его игру? Я считаю, леди, что в тебе слишком много ума, чтобы ты дала так провести себя. Сама посмотри, что произошло. Мы ещё далеко от Дома Ястреба, но какое–то могучее волшебство пытается разделить нас. Следовательно, нас боятся. Мы даже не знаем природы своего врага. Но мне кажется, что когда мы вместе, как поступали дважды, мы становимся для врага проблемой. Он боится нашей силы.

Давным–давно в Карстене так действовали колдеры. Хитры были их планы. Они овладели Ивьяном и его приближёнными и заставили его изгнать твой народ. А причина заключалась в том, что колдеры не могли овладеть Древними. Древние умирали, потому что не склонились перед чужой волей. Разделить союзников и справиться с ними поодиночке — очень древняя стратегия. Если мы уедем отсюда, а ты дальше пойдёшь одна, враг победит. Ты хочешь, чтобы он победил, леди? Думаю, нет. Враг хочет сыграть на твоём чувстве долга, он внушает тебе мысль, что ты уже служишь злу. И тем самым ты можешь открыть для него дверь.

Тирта поражённо смотрела ему в лицо, внимательно слушала. Она знала, что воин говорит вполне искренне. Та часть её, что проснулась благодаря усилиям его и Алона, как и её вера в себя, усилилась. Девушка словно приходила в себя после тяжкой болезни. В его словах был здравый смысл. Что с ней случилось бы, если бы она уговорила их и они её оставили?

Тирта почувствовала, как в неё вливаются новые силы, изгоняя последние остатки Тени.

— Даже если бы ты отослала нас, леди Тирта, за нами бы всё равно охотились. Мы заодно с тобой. Мы сделали выбор…

Девушка слегка покачала головой.

— Вынужденный выбор. Я заставила вас его сделать, — поправила она.

— Нет, — сразу возразил фальконер. — Я давно уже думал, что, быть может, на всех нас наложен обет, что мы встретились в Ромсгарте не случайно. Я собирался в то утро уехать на побережье. Мои товарищи погибли, я больше не чувствовал себя воином. Ничто не удерживало меня в этих горах. Но вопреки всем своим планам я отправился на рынок, потому что… — впервые на лице его появилось удивлённое выражение. — Не могу сказать, почему. И посмотри, я снова человек, я воин, у меня есть пернатый брат. Я и не надеялся снова получить такого друга. Это тоже не случайно. Крылатый Воин ждал, он верил, что я приду.

— А я бы умер, — тихо подхватил Алон. — Мне кажется, сегодня ты столкнулась с той же смертью, что ждала меня. Но ты, и мастер меча, и Крылатый Воин — вы вернули меня к жизни, вы разбудили во мне то, чего я сам не понимал. Так что до этого я и не жил по–настоящему. Разве можно считать, что всё это случайно?

Тирта облизнула губы кончиком языка. Она посмотрела вначале на фальконера, в руках которого по–прежнему лежала, потом на мальчика — в нём явно пряталось нечто большее, чем видно просто глазу, — наконец на птицу у него на плече. И стена, которую она много лет воздвигала вокруг себя, рухнула.

— Не знаю, что мы ищем в Доме Ястреба, — заговорила она, — но это важно не только для меня. Я верю, что мой клан был хранителем чего–то необычайно важного. И мы должны это найти. Говорят, в Эскоре, откуда мы родом, проснулись и действуют древние силы. Может быть, мой Дом принёс с собой какой–то могущественный талисман, какое–то сокровище, которое теперь необходимо в войне Света со Тьмой? Если бы у меня был Дар… — в голосе её прозвучало привычное сожаление. — Если бы я была обучена, если бы не должна была в одиночку собирать обрывки сведений, может, я могла бы предвидеть и знать. Но я не Мудрая Женщина.

— Ты ещё сама не знаешь, кто ты, — прервал её фальконер. — Не говори, что ты не то и не это. Но вот что я знаю наверняка, — он посмотрел ей прямо в глаза. — Наш договор изменился, леди. Нет больше двадцати дней службы. Теперь мы связаны до самого конца, хочешь ты этого или нет. Так должно быть.

Воин с необычной нежностью закутал её в плащ, подложил под голову седельную сумку. Потом подержал в воздухе меч Силы. Меч уже светился еле заметно, как ночной светлячок. Но даже при этом свете девушка по–прежнему хорошо видела лицо воина. Он смотрел на меч.

— Он сам пришёл ко мне в руки, хотя мой род не доверяет колдовству. Но этот меч пришёлся мне по руке, словно специально для меня выкован. Это ещё один знак, что я должен быть участником поиска. На мне тоже лежит обет — доставить этот меч туда, где им можно будет воспользоваться, достойно применить его. Не знаю, но, может быть, человек, которого звали Нирель, умер, а я теперь кто–то другой. Но если это так, то я должен узнать, кто я теперь. А сейчас, леди, тебе нужно уснуть, потому что ты выдержала схватку, которая истощила бы силы любого воина. А пернатый брат, хоть и охотился днём, лучший часовой, поэтому нам нет надобности караулить. Как знать, завтра, может, мы пойдём другими тропами, но это будет завтра, и не стоит думать о зле, которое лежит впереди.

Тирта действительно страшно устала. Голос фальконера смягчился, утратил обычную резкость. Он, казалось, уносил девушку — но не в то тёмное место, которое она ищет, не в пустоту небытия, а к обновлению тела и духа.

Алон, закутавшись в одеяло, которое было скатано за седлом торгианца, устроился рядом, так что Тирте не потребовалось бы даже протягивать руку, чтобы коснуться его. Она услышала шаги в темноте и знала, что фальконер тоже укладывается на отдых. Тирта по–прежнему не понимала, что произошло сегодня вечером. Но она слишком устала, чтобы думать об этом. Утром будет достаточно времени для размышлений.

Когда девушка снова открыла глаза, приятное тепло окутывало её. Солнечный луч упал ей на щёку, прорвавшись сквозь листву над головой. Потребовалось немало решимости и силы воли, чтобы подняться и откинуть плащ. В первое мгновение — мгновение удивления и смущения — она подумала, что, несмотря на все свои слова, эти двое послушались её и пошли своим путём: она никого не увидела. Но потом заметила сёдла и поняла, что никуда они не ушли. Рядом с ней на широком листе лежали два длинных белых корня, недавно отмытых от земли: на них ещё блестели капли. А рядом с ними — фляжка с водой.

Тирта узнала корни, которые время от времени выкапывал Алон. Сырые, они рассыпчатые и чуть острые, но вполне съедобны. Девушка поела и напилась. Оказывается, она чуть ли не умирала с голоду. Потом с трудом встала, держась за ствол дерева, под которым лежала. Послышался шелест ветвей, показался Алон. Лицо его прояснилось, когда он увидел её.

Мальчик пробежал по небольшой полянке, на которой они разбили лагерь, схватил Тирту за руки, прижал их к себе.

— Тирта, как ты себя чувствуешь? — он посмотрел ей в глаза, и в его взгляде появилось удовлетворение. — Ты спала, да ещё так крепко!

Девушка посмотрела на солнце и неожиданно почувствовала себя виноватой.

— Сколько я проспала?

— Сейчас полдень. Но неважно. Мастер меча сказал, что это хорошо. Он считает, что нам лучше подождать здесь, пока те проходят через лес. Крылатый Воин следит за ними и ищет других, которые могут оказаться здесь. Мастер меча на охоте. Он поставил силки и уже поймал две луговых куропатки. Он считает, что здесь мы можем развести костёр.

Алон скорчил гримасу.

— Мне совсем не нравится сырая зайчатина. Это будет получше, — выпустив её руки, он принялся за работу. Подобрал ветки, которые выронил, увидев её, отобрал из них самые сухие, те, что легко загорятся и не дадут дыма.

Когда фальконер вернулся, у него с пояса свисали две жирные птицы. Он рассказал, что нашёл небольшой распадок, отвёл туда лошадей и стреножил. Там хорошая трава.

— Мы потеряли день, — задумчиво сказала Тирта, глядя как он сдирает с птиц шкурки и ловко насаживает на прутья. А Алон тем временем уже развел костёр.

— Время не потрачено, — успокоил он. — Пусть те уйдут вперёд. Мы выступим вечером. Я всё равно не стал бы идти днём открыто. Приближается буря, она нас ещё лучше укроет, — воин показался Тирте прежним, спокойным и отчуждённым, занятым только тем, что считает своим долгом. И она была вполне довольна этим. Собственная независимость в этот момент показалась ей удобным плащом, который вовсе не хочется снимать.

Глава двенадцатая

Ночь выдалась безлунная, небо затянули тучи, накрапывал мелкий дождь, проникая в любую прореху в одежде. Тирта настояла на том, чтобы поехать на торгианце. Алон устроился вместе с ней, она укутала мальчика своим плащом. Они старались держаться в тени деревьев, использовали любые укрытия. В сумерках Крылатый Воин сообщил, что те, за кем он следит, углубились в лес, не оставив ни часовых, ни шпионов.

Трое путников по–прежнему не были уверены, что их не заметили и что впереди не ждёт засада. Поэтому двигались они медленно, фальконер, как всегда, впереди. Он действовал привычным образом, как много раз в прошлом, подумала Тирта.

Наверное, уже миновала полночь, когда они приблизились к заросшей кустами старой лесной дороге. В темноте лес, исполосованный густыми тенями, казался ещё более угрожающим, и Тирта держалась вдвойне настороже, пытаясь заметить любые следы наблюдения за ними. Естественно, она не решалась слишком далеко посылать мысль, чтобы не привлечь внимание тех, кто ещё не подозревает об их появлении. Вполне вероятно, что тут есть и такие, кто может уловить по ищущей мысли их присутствие.

Мальчик сидел спокойно, не издав ни звука за все часы, пока они медленно и осторожно приближались к цели. Но когда фальконер направил своего пони на лесную дорогу, Алон пошевелился, послышался его еле уловимый шёпот:

— Это место живёт… — он говорил так, словно сам не понимал смысла своих слов, вернее, понимал, но не мог найти соответствующие слова.

Тирта склонила голову, так что её губы оказались рядом с ухом Алона.

— За нами следят? — говорила она как можно тише.

— Кажется… ещё нет, — ответил он.

Девушка и сама всё время смотрела по сторонам в поисках существа, которое видела в своём мысленном путешествии. Она была уверена, что то существо принадлежит Тьме, что оно очень далеко от природы человека. Если оно выйдет к ним… девушка взяла себя в руки — она не поддастся страху!

Фальконер впереди был почти не заметен. Сокол присоединился к нему ещё на опушке и теперь сидел на луке седла. Но если зрение не позволяло девушке видеть всё воочию, мысленно она легко следила за пони воина и за своей кобылой, шедшей сзади. Лошади держались друг к другу так близко, насколько это было возможно на такой узкой дороге.

Справа мигнул бледный слабый свет. Сердце Тирты на мгновение забилось сильнее, но она поняла, что это камень, один из тех дорожных камней, что она видела в трансе. Свечение ей не понравилось: похожее на болезненный свет некоторых грибов, отвратительных зловонных разрастаний. Считается, что они растут на непогребённых телах.

Сомкнувшиеся над головами кроны деревьев частично защищали их от дождя, и Тирта смогла откинуть капюшон, чтобы лучше видеть. Алон поёжился в её руках. Мальчик взял её за руку и сжал. Она поняла, что это предупреждение.

Вот оно!

То, чего она ждала с того самого момента, как они въехали в лес, приближалось к ним. Пока что оно чувствовало их присутствие здесь ещё очень смутно. Может, просто кружит, как часовой. Но кожу Тирты закололо, она ощутила, как её охватывает смертельный холод. Как и то чудовище, что пыталось добраться до них с фальконером в горах, это существо не из этого мира. И одно его появление подействовало как сильный удар.

Тирта не могла сказать, уловил ли фальконер то же самое. Но в этом месте дорога слегка расширилась, и торгианец сам, без её принуждения, поравнялся с пони. Тирта решилась отпустить на мгновение Алона и коснулась рукой фальконера.

Воин не ответил на её прикосновение. Но девушка знала, что он понял предупреждение, что он и сам знает об угрозе. Они ещё могли отступить, уйти из этого полного тьмы места. Но это ничего не решит, потому что обет прочно держал её. И это была единственная дорога, по которой она должна пройти.

Лошади осторожно двигались вперёд. Попадалось всё больше светящихся камней, некоторые, как часовые, стояли вдоль дороги, другие виднелись в глубине леса. Тирта, напряжённо замерев в седле, пыталась с помощью своего Дара определить, откуда исходит угроза.

Всё равно что слабый блеск, видимый лишь одно мгновение, потом исчезающий, появляющийся снова… Блеск, видимый скорее не глазу, но разуму. Существо, которое бродило по лесу, не похоже ни на человека, ни на животное. Тирта услышала, как перевёл дыхание Алон, чуть позже послышался его шёпот:

— Думай о свете… о хорошем… — голос его стих. На мгновение Тирта не поняла. Потом сообразила. Страх — оружие Тёмных. Возможно, они втроём сумеют отгородиться завесой от этого существа, если будут думать о естественном, хорошем, чистом в своём мире.

И девушка попыталась представить себе поля Эсткарпа, на которых убирала урожай, размахивая серпом, набирала полные охапки согретых солнцем ароматных колосьев. Вокруг пятна ярких полевых цветов — алые, жёлтые на золотом фоне. Солнце греет ей плечи, на губах вкус яблочного сока, который принесла жнецам служанка.

Солнце, цветы, золото созревшего, готового к жатве зерна. На ограде, к которой продвигаются жнецы, сидит дудочник, слышна мелодия его инструмента. Тирта ощущает солнце, вкус яблочного сока, слышит трели флейты. И не решается разорвать сотканную ею завесу, хотя и испытывает сильное искушение.

Тропа, которая у опушки была очень узкой, теперь расширилась. Время от времени раздавались удары копыт, словно под покровом опавшей листвы ещё лежит древняя мостовая.

Наконец они выехали на поляну, окружённую неровными стенами ветвей. Со всех сторон кусты вторгались на поляну, словно пытались поглотить её. Здесь стояло множество светящихся камней, с севера они смыкались в сплошную стену. А в самом центре поляны расположилось нечто, что сразу привлекло всеобщее внимание.

На площадке из голого камня были крестообразно уложены две ветки с ободранной корой, белая древесина чётко выделялась на тёмном фоне. А между лучами этой «звезды» — тщательно расположенные в форме квадрата черепа. Старые, позеленевшие черепа, частично заросшие лишайником. Каждый лежал лицом вверх, обратив пустые глазницы и оскаленные зубы к небу.

Да, это были черепа, но не обычных живых существ. Общие очертания напоминали череп человека, но над глазницами нависали мощные костные бугры. Самыми необычными казались челюсти и нижняя часть морды; здесь торчали длинные крепкие клыки. Когда этот череп облекала плоть, клыки должны были выступать наружу и торчать вниз. И вообще челюсти торчали вперёд, как в хищной звериной морде.

Весьма похоже на тварь в горах. Тирта вспомнила её облик, осторожно разглядывая это предупреждение. Если это было предупреждение.

Она ощутила движение справа. Фальконер больше не сидел неподвижно в седле. В воздухе блеснул свет. Прямо в эту выставку из веток и черепов устремилось нечто сверкающее, как падает факел в сухую траву.

Меч упал острием вниз, вонзился прямо в скрещенные ветви. И в момент соприкосновения вспыхнуло настоящее пламя, пробежало по веткам, окутало их огнём.

Показалось ли им или длинные пасти действительно раскрылись, когда пламя лизало черепа? Слышала ли она на самом деле далёкий вой, донёсшийся словно из другого пространства? Неужели огонь проник в мир, лежащий за пределами легендарных Врат? Тирта не могла сказать точно. Она только почувствовала — увидела, ощутила — невозможно подобрать слово — мгновенную муку. А затем то, что не принадлежало этому миру, исчезло.

Черепа охватил огонь, каждый из них с треском взорвался. А на месте веток остался только пепел. Фальконер провёл своего пони вперёд, наклонился в седле и когтем ухватился за рукоять меча. Вытащил его, а копыта лошади развеяли пепел.

— Хорошо сделано, — Алон больше не шептал. Мальчик говорил громко, как будто теперь нечего было опасаться.

— Как ты догадался? — Тирта провела языком по пересохшим губам.

Это колдовство, а фальконер всегда отстранялся от него, считал проявлением Тьмы. Но сейчас он действовал, как настоящий чародей.

Алон неожиданно ожил в её руках, вырвался и спрыгнул на землю.

— Берегись! — в крике ребёнка прорезалась мужская жёсткость.

Тирта отбросила плащ. Торгианец встал рядом с пони фальконера, а кобыла остановилась за ними. Алон ухватился за её гриву и сел верхом. Сокол забил крыльями и вызывающе крикнул.

Девушка обнажила свой меч. Они выстроились оборонительным строем, все трое смотрят в разных направлениях, корпуса лошадей прижаты друг к другу, каждый следит за своей частью леса. Наверное, уничтожение этого талисмана… этого колдовства… привело наконец к открытому нападению?

Тени, перебегавшие от одного тёмного места к другому, показались из–за светящихся камней. Меньше ростом, чем человек, они принесли с собой зловоние, которое в представлении Тирты всегда связывается со Тьмой. Она увидела блеск обращенных к ней глаз, но хоть эти существа и окружили троих, на открытое нападение они пока не решались. Напротив, продолжали кружить, держась за пределами досягаемости стали.

У фальконера же есть игольник! Тирта гадала, почему он не пускает его в ход, не собьёт одно из этих метавшихся существ. Они представляли собой хорошую цель.

Сталь здесь мало чем поможет, но она сняла с пояса охотничий нож и вложила его в руку Алона. Другого запасного оружия у неё не было.

А слева разгорался иной свет. Оружие Силы, которое фальконер вложил в ножны перед появлением этих ночных бродяг, ярко вспыхнуло. Тирта видела, что воин не держит другого оружия. Наверное, теперь он больше верил в это своё новое необычное оружие, чем в привычное старое.

Мохнатые хищники — если, конечно, на них охотились, — не издавали ни звука, продолжали кружить, и слышался только шорох листвы. И хотя они держались прямо и у них имелось по четыре конечности, это были не люди, они даже отдалённо не напоминали людей. Без всякой одежды, с приземистыми телами, покрытые жёсткой шерстью, скорее щетиной. На круглых головах без каких–либо заметных черт виднелись только красные глаза в глубоких ямах глазниц. Головы сидели прямо на широких плечах. Слишком длинные передние конечности свисали, почти касаясь земли.

Круг их был неровен. Они подходили ближе к Тирте и Алону, но держались подальше от фальконера. Должно быть, считали его самым грозным противником. То, что они не нападают, удивило Тирту. Она уже начала думать, что их задача — только задержать, что подлинные хозяева леса ещё не показались.

Сокол снова закричал. Волосатые существа, оказавшиеся к нему ближе других, вздрогнули. Похоже, им этот звук нравился не больше вида обнажённого лезвия, которое всё ярче светилось своим собственным светом.

И так же быстро и молча, как эти звери, из–за камней показался кто–то другой. Не мохнатое страшилище… Твари расступились, пропуская его, потом снова сомкнули кольцо.

Тирта разглядывала новое действующее лицо. Это был человек — по размеру, по пропорциям тела и конечностей. На нём кольчуга, узкие брюки, сапоги, на голове шлем. На первый взгляд, обычный пограничник, может быть, разбойник, которому больше повезло в грабежах.

В отличие от шлема фальконера, у этого шлем не скрывал лицо, не было у него и спускающейся на горло кольчуги, которая обычна для воинов Эсткарпа.

Правильными и чёткими чертами лица он внешне походил на представителя Древнего народа, хотя глаза, которыми он смотрел на троих, были отнюдь не нормальные. Вооружённый мечом и кинжалом, он вроде бы и не собирался воспользоваться ими. Длинные пальцы казались странно бледными. На кольчуге никакого значка или герба. Но вот шлем украшало тщательно выкованное изображение отвратительного существа, похожего на змею со множеством коротких ног или на уродливую ящерицу. Вместо глаз у неё сияли драгоценные камни. Они ярко поблескивали, отражая свет.

Пришелец молчал, разглядывая троих в центре поляны. Когда его спокойный оценивающий взгляд упал на Тирту, девушка почувствовала, что ей трудно сохранять достоинство. Вместе со взглядом пришло проникновение в мозг, попытка опустошить её, лишить всяких мыслей. Она воспротивилась и ощутила, что нападающий удивлённо отступает. Он как будто не ожидал сопротивления.

И в третий раз крикнул сокол. Незнакомец стоял на полпути между Тиртой и фальконером. Теперь его внимание переключилось на воина. С чем он теперь встретился? Ощетинился ли фальконер внутренне или ему не хватило её проницательности? Но ему принадлежало чудесное оружие, а только сильный может владеть им.

По–прежнему молча человек из леса сделал шаг влево и остановился перед Алоном, взглянул на него своим повелительным проницательным взглядом. Тирта сместилась в седле торгианца, чтобы лучше видеть эту встречу. Выражение лица незнакомца не изменилось, на нём вообще не было никакого выражения. Он вполне мог быть одним из живых мертвецов, из которых состояли армии колдеров. Но в этом человеке чувствовалась подлинная мощь, к тому же то, что живёт под обычной человеческой оболочкой, нельзя недооценивать. Возможно, этого следует бояться.

Чужак окинул мальчика долгим ищущим взглядом. Потом снова посмотрел на Тирту и впервые заговорил.

— Добро пожаловать, леди, во владения, которые по справедливости принадлежат тебе, — голос у него был поразительно мягкий и вежливый. Он словно приветствовал гостя у порога владения, а рядом держат тарелку с хлебом, солью и водой, чтобы закрепить узы гостеприимства.

Она обнаружила, что может говорить, и с радостью нарушила молчание:

— Я не претендую на эту землю. Она не моя.

— Но она принадлежала Ястребу, — ответил он. — Хотя годы жестоко обошлись с ней, И разве не по праву крови ты владеешь оружием Ястреба? — он указал на обнажённый меч девушки.

То, что чужак об этом знает, подействовало как удар, но Тирта считала, что не показала этого (может, он узнал об этом из её мыслей, хотя она и постаралась окружить их барьером).

— Дом Ястреба находится дальше. У меня нет никаких притязаний, хозяин леса. Если годы принесли такое изменение, пусть оно остаётся. Правь лесом, как считаешь нужным.

К её немалому удивлению, он ловко поклонился, словно с детства привык к этому в парадных залах замков.

— Ты великодушна, леди, и щедра, — но девушка не могла не заметить в его голосе лёгкой насмешки. — Отдавать то, что всё равно не сможешь удержать, может кому–нибудь показаться излишним. Но мне так не кажется. Ты ищешь Дом Ястреба, но ты не одинока в своём поиске, — его губы впервые изогнулись в улыбке. — Мне интересно будет посмотреть, как ты справишься с ними.

— Кто они такие? — резко спросил фальконер. Улыбка незнакомца стала ещё шире. Он покачал гол–вой.

— Какое благородное общество, — теперь он насмехался открыто, и насмешка подействовала, хотя Тирта заранее подготовилась не воспринимать всерьёз его утверждения. — Какое благородное общество! И кто может сказать, не забавляется ли Великая Сила, давая вам некоторое преимущество? Я думаю, мне стоит отойти в сторону, леди. Ты была очень великодушна и позволила мне продолжать править. Игра будет доведена до конца без моего участия, — тут он посмотрел на Алона, и его улыбка погасла. — Правда, здесь есть детали, которые пока ещё не совсем ясны. Поэтому… — он вторично поклонился и сделал знак рукой. Волосатые твари разомкнули кольцо, и перед Тиртой открылся проход на дорогу, уходящую в лес. — Проходи, леди. И когда вступишь во владение своим наследством, вспомни, что ты добровольно передала мне власть, что мы с тобой договорились…

— Нет! — оборвала его Тирта. — Никакой клятвы мы друг другу не давали, лесной лорд. То, что мне нужно, лежит в другом месте. Но ты не давал мне клятвы верности, и я ничем не обязана тебе. Он кивнул.

— Ты осторожна, да. Правильно, леди. Я согласен, что мы не связаны клятвой. Я не должен тебе служить, не должен являться по твоему призыву.

— Да будет так, — с ударением на каждом слоге она произнесла ритуальные слова, разрывающие клятву верности. Никакого договора с Тьмой. Возможно, принимая от него даже столь немногое, она допускает ошибку. Но она говорит правду. Даже если Дом Ястреба будет приветствовать её как главу рода, чего она не ожидает, всё равно служба хозяина этого леса ей не нужна.

— Но ты ещё не ответил мне, — фальконер заставил пони сделать шаг в сторону незнакомца. Он не вложил в ножны оружие Силы, и казалось, человек из леса невольно поднял руки, защищая глаза от блеска. — Кто те, с кем нам предстоит встретиться?

Незнакомец из леса пожал плечами.

— Тебе я не обязан отвечать, мастер меча. Ты выбрал свою дорогу. Поезжай по ней или сворачивай. Как хочешь. То, что ты найдёшь, не моё дело.

— Но если ты нам уже кое–что сказал, не скажешь ли больше? — детский голос Алона разорвал напряжение. Тирта ясно почувствовала, как между мужчинами встала тёмная и зловещая стена вражды. В позе фальконера было нечто такое, что говорило, что он готов к обмену ударами меча.

Алон же неподвижно сидел на кобыле, ребёнок, похожий на мужчину. Тирта наблюдала за ним и незнакомцем. С каждым часом она всё больше убеждалась, что есть в Алоне что–то такое, чего она не понимает, что он не сын Древнего народа, но что–то другое, отличное, гораздо более древнее и прочнее связанное с Силой.

Лицо жителя леса утратило непроницаемость. Теперь на нём отразился холодный гнев. Но гнев этот хорошо сдерживался.

— Ищи и ты… — он заговорил тише, почти свистел, как чешуйчатое существо. — Ты ещё не командуешь Великими Лордами. И не приказывай мне! — с этими словами он повернулся и исчез, как будто превратился в невидимого. Волосатые существа тут же разбежались, оставив троих в одиночестве.

Тирта молчала. Три лошади двинулись рядом по лесной дороге. Девушка была встревожена больше, чем хотела признавать. Ей приходилось сказать себе, что те, с кем она едет, совсем не таковы, какими кажутся внешне. Алона она с самого начала воспринимала как загадку, потому что он появился в их обществе с помощью Силы. И такого проявления Силы, с каким она раньше не встречалась. Но фальконер… Она считала его суровым бойцом, выдержавшим немало испытаний, но человеком ограниченным. Он может жить только той жизнью, к какой привык. Но кто же на самом деле этот фальконер? В нём пряталась какая–то внутренняя сущность, какая–то другая личность. Он объединял в себе два способа мыслить. Он овладел оружием Силы, а ночью вёл себя, как человек, подготовленный к загадкам и тайнам. Но тем не менее он по–прежнему придерживается своей роли бойца и противостоял жителю леса открыто, как поступил бы щит без девиза, нанявшийся на службу.

Перед ней стояло множество загадок, и две из них — подлинная сущность её спутников. От них вполне можно было ожидать в будущем неожиданностей и трудностей.

Но почему она сомневается в них, когда ей прежде всего стоило усомниться в себе самой? Она больше не понимала, кто такая Тирта и на что она способна. Знала только, что должна добраться до Дома Ястреба. А что будет потом? В видениях она никогда не заходила дальше этой комнаты где–то в развалинах, в которой спрятан ларец. Она до сих пор не догадывалась, что в ларце и что делать с ним потом. Она была уверена, что лесной человек не зря насмехался над ней. Они слепо двигались навстречу опасности, которая может быть гораздо опасней того, что таит в себе лес.

Тем не менее они благополучно преодолели опасности леса. После отступления хозяина чащоб, после того как разбежалось всё его воинство и перед ними открылась дорога, Тирта не испытывала потребности прислушиваться. Напряжение, в котором она находилась с того момента, как оказалась в этом запретном краю, рассеялось. Он отпустил их. Почему? Навстречу гораздо большим опасностям? Чтобы получить извращённое наслаждение, наблюдая за этой встречей? Тирта не сомневалась, что он уверен в их окончательном поражении в этой встрече. Однако при одной этой мысли ожило её прежнее упрямство, и хотя Тирта понимала, что они не готовы к встрече, она ехала выпрямившись, с высоко поднятой головой, по–прежнему держа в руке меч. Они упорно продвигались по редеющему лесу. Впереди их ждали утро и Дом Ястреба.

Глава тринадцатая

Солнце едва озарило восток, когда они покинули лес. За последними кустами фальконер остановился, разглядывая открытые поля, которые тянулись до самого Дома Ястреба. Крепость выглядела точно так же, как в видении. Она чётко выделялась на фоне пустошей, на которых много лет никто не собирал урожай, хотя весна и вызвала к жизни чахлую зелень. Издалека в стенах не было видно пробоин и трещин, но подъёмного моста замок лишился.

Фальконер спешился, и в тот же момент его пернатый разведчик поднялся в воздух и вскоре превратился в чёрную точку в небе.

— Мы приехали, леди. Это и есть твой Дом Ястреба?

— Да, таков он в моих видениях, во снах, — девушка впервые упомянула о них. Поскольку воин решил ехать с ней до конца, наверное, пришло время быть откровенной. Кивком она указала на отдалённую мрачную крепость. Те, кто её построил, имели основания думать, что крепости предстоит выдержать тяжкие испытания.

— Там находится то, что я должна взять. Не знаю почему, но обязана сделать это.

Он внимательно и оценивающе смотрел на неё через прорези в шлеме. Но первым заговорил Алон.

— Там нас ждут, — мальчик вздрогнул, повернувшись лицом к крепости.

Этим он мгновенно привлёк внимание фальконера.

— Джерик? — спросил тот, словно считал, что у Алона зрение острое, как у птицы, что он может проникнуть взглядом даже за стены в пятнах копоти.

Алон снова содрогнулся. Ужас, который заставил его уйти в себя, опять коснулся его.

— Он и другой — Тёмный. Они ждут. И ещё с ними… — мальчик покачал головой, поднёс руку ко лбу. — Не вижу… — в голосе его послышалась нотка страха. — Не спрашивайте меня.

— Закрой сознание! — приказала Тирта. Та же проблема, что встала перед нею в лесу. Использование Дара привлечёт к ним ненужное внимание. Она повернулась к фальконеру.

— Если там внутри засада… — она не стала продолжать. Он кивнул в ответ.

— Понятно, — он не спеша повернул голову справа налево, разглядывая местность в поисках укрытий. Потом указал налево, спешился и пошёл туда, по–прежнему не выходя на опушку, держась за последними деревьями. Тирта уже увидела, куда он направился. На реке, которая протекала перед ними и которая была отведена, чтобы снабжать водой ров вокруг крепости, недалеко от того места, где они вышли из леса, когда–то стоял мост. По эту сторону рухнувшего моста темнело небольшое здание, тоже полуразрушенное. Тирта вспомнила, что в далёком прошлом в Эсткарпе так строили святилища неведомых и давно забытых богов.

От обвалившихся стен этого здания не веяло злом. Его камни не были такими болезненно–белыми, как те, что стоят в лесу. Тирте ужасно хотелось послать ищущую мысль, он она понимала, что этого нельзя делать. Фальконер повернул меч рукоятью к убежищу и попеременно смотрел то на него, то на оружие. Он, очевидно, полагался на него в поисках следов зла. Но ручка меча оставалась тусклой и безжизненной.

Им повезло в том, что река здесь делала поворот на север и потому развалины оказались совсем рядом от того места, где они скрывались за деревьями. Река текла с востока… Тирта задумалась. Где её исток? На востоке небо посветлело, взошло солнце. Там, за барьером, Эскор. Река, родившаяся там, прошедшая через барьер, что может она принести из той дикой и управляемой Силой земли?

Почему её предки в прошлом поселились здесь, так близко к Эскору? Может, из связь с востоком была прочнее, чем у остальных, расселившихся дальше на западе? Тех, кто сознательно заставил себя позабыть об Эскоре? Она хорошо знала общую историю Карстена: народ Древних поселился в этой земле и жил спокойно и мирно до появления пришельцев с юга. Эти пришельцы были молодым народом, не помнившим своих предков, и от него Древние отступили, дальше в глубь герцогства. С пришельцами почти не происходило смешения. Так как Древних было немного и они держались отчуждённо, им позволяли жить в мире, пока Ивьян и колдеры не объявили их вне закона и не пролилась первая кровь. Может быть, Дом Ястреба — самое первое поселение Древних в Карстене? И его лорды продолжали поддерживать контакты с Эскором, своей древней родиной?

Тирта оторвалась от размышлений, когда Алон пустил лошадь быстрой рысью, проскакал мимо фальконера и, добравшись до конца леса, спешился и упал на четвереньки в прошлогодних зарослях сорняков. Потом и вообще лёг на живот и выполз на открытое место, направляясь к груде камней, которая обозначала начало разрушенного моста. Чуть позже Тирта поняла.

Проехать по открытому месту означало быть замеченным из Дома Ястреба. Невозможно было поверить, что там нет часовых. Правда, Крылатый Воин спокойно парил в воздухе, но кто знает, каким зрением обладают те, что таятся за стенами, насколько у них острые глаза?

Здесь вполне можно было оставить лошадей: травы для них хватит. Тирта тоже спешилась, сняла с торгианца свои вещи и повесила седельные сумки на плечо, увидев, что фальконер делает то же самое.

Стреножив лошадей — фальконер проверил прочность пут, — они поползли туда, где за грудой рассыпанных камней сидел Алон, глядя на крепость. Камни не очень хорошо защищали от ветра — крыша маленького здания тоже рухнула, но лучшего убежища всё равно поблизости не найдёшь.

Хотя Тирта внимательно разглядывала отдалённые стены крепости, она не заметила никакого движения. Она была готова к повторению того нападения холода, которое испытала в видении. Но, быть может, такое поджидало её только в видении, а теперь их ждёт физическое нападение. Она так мало знает и может только догадываться, что встретит их впереди.

Когда они присоединились к Алону, мальчик не оглянулся и не посмотрел на них. Он застыл на месте, словно в каком–то оцепенении, как тогда, когда они впервые его нашли. Только что не стал невидимым. Тирта осторожно подползла к нему, положила руку на его худое плечо. Её встревожила такая неподвижность и полное молчание.

— Что ты видишь? — спросила она, чтобы нарушить его необычную сосредоточенность.

— Вижу… — он покачал головой.

— Не вижу, леди, чувствую… вот здесь! — он поднял маленькую грязную руку и прижал палец ко лбу между глазами. — Там беда и гнев, кто–то там очень сердится. Если бы он не был так сердит, то отправился бы искать нас. Но сейчас он думает только о своём гневе. Он… — Алон наконец оторвал взгляд от крепости и повернулся к Тирте. — Он причиняет боль другому, хочет узнать тайну, которой этот другой не знает. Аййй!.. — неожиданно мальчик прижал руки к ушам, словно хотел отгородиться от звуков, которые его спутники не могли услышать. Лицо его превратилось в маску страха и боли. — Зло… то, что он делает… зло!

Фальконер протянул здоровую руку — Тирта не поверила бы, что он способен на такой жест, — и очень мягко коснулся затылка Алона, ласково погладил его, как маленькое испуганное животное. Мальчик повернулся, высвободился из рук Тирты, прижался к фальконеру и спрятал лицо в складках его плаща.

— Маленький брат… — Тирта не могла поверить, что фальконер способен говорить таким голосом, — разорви эту связь, и побыстрее! Да, там зло, но тебя оно не коснулось.

Алон поднял голову. Глаза его были закрыты, из–под ресниц катились слёзы, прокладывая бороздки на грязных щеках.

— Коснулось! — он сжал кулаки и больше не цеплялся за фальконера, а яростно колотил его. — Когда Зло обрушивается на Свет, нам всем больно!

— Правильно, — согласился фальконер. — Но не стоит бесцельно тратить силы. Там зло, и, несомненно, рано или поздно мы с ним столкнёмся. Но не позволяй ему заранее ослаблять себя, маленький брат. В тебе есть то, что понадобится, когда дело дойдёт до боя, только не истрать ничего понапрасну.

Алон посмотрел в прикрытое маской лицо, потом провёл рукой по собственному лицу.

— Ты прав, — медленно проговорил он, и снова голос его показался странно взрослым. — Силу нужно беречь до момента, когда она больше всего понадобится. Я… я больше не буду… — и он умолк, не закончив своего обещания. Потом оторвался от фальконера и оглянулся на Тирту.

— Они о нас не думают. Мне кажется, они уверены, что нам не пройти через лес. Они считают себя сейчас в полной безопасности!

— Действительно, они странно расслабились, — заметил фальконер. — Почему нет ни одного часового? А если они так надеются, что лес нас не пропустит, почему мы так легко прошли?

— Может, из–за того, что ты несёшь, — Тирта указала на оружие со слишком маленькими для него ножнами.

— А может, потому, что ты заключила договор с владыкой леса, — голос его прозвучал чуть резче.

В девушке вспыхнул гнев, какого она уже много дней не испытывала.

— Никакого договора я не заключала. И сюда я пришла не для того, чтобы востребовать владения. Если он хочет править этим злым лесом, пусть правит. Ты ведь слышал, что я отказалась от прав вассальной верности! К тому же, по его словам, у него нет тесных связей с теми, что ждут нас впереди. Я думаю, ему очень понравилось бы, если бы мы прикончили друг друга без его участия.

— Для него самый безопасный и хитроумный план, — сухо подтвердил фальконер. — Но если нас не ждут, нам пора выступать.

— Пройти открытым полем, перебраться через остатки моста и вброд перейти ров… — Тирта считала такие действия глупыми. Для неё проблема, как добраться до крепости, казалась неразрешимой.

— Днём, может быть, и нет, — согласился фальконер.

— Но у нас в запасе ночь. И ещё нужно предварительно отдохнуть. Алон, — обратился он к мальчику, — Крылатый Воин может сообщить только то, что увидит. Может, ты предупредишь, если нас будут искать?

Мальчик ответил не сразу, он больше не смотрел на них, разглядывая грязные свои руки, лежавшие на коленях. Он казался маленьким, совсем ребёнком. Тирте захотелось возразить. Дар… Сила… Может, он и обладает ими в большей степени, чем многие Мудрые, но если на него снова ляжет такое напряжение, он снова уйдёт в своё внутренне убежище, сбежит от мира. И вторично они не смогут его вернуть.

Алон наконец поднял голову, по–прежнему не глядя вокруг, и ответил тихим голосом:

— Я не смею следить за ними… видеть, что они делают. Не могу! Но если они попытаются найти нас каким–то колдовством, да, я об этом узнаю!

— Большего мы и не просим. И сами будем караулить по очереди. Ты, маленький брат, и ты, леди, вы должны отдыхать первыми. Я жду Крылатого Воина, только мне он может сделать свой доклад.

Тирта разделила с мальчиком свой плащ, они прижались друг к другу, она положила голову на седло, а он ей на плечо. Девушка тщательно запечатала свой мозг, чтобы не видеть снов, потому что даже сон мог привлечь тех, кто сейчас в Доме Ястреба.

Когда Тирта пришла в себя после тревожного сна, скорее дремоты, Алон ещё крепко спал. Под тяжестью его головы у девушки затекло плечо. Рядом снова послышался разбудивший её лёгкий звук. Фальконер и птица, сблизив головы, обменивались щебечущими трелями. Потом птица затихла и села на камень, очевидно, выполнив свои обязанности. Мужчина снял шлем и вытер лоб тыльной стороной руки, оставив полоску пыли. Казалось, он почувствовал, что на него смотрят, потому что быстро повернул голову и встретился с ней взглядом.

Тирта осторожно отодвинулась от Алона. Мальчик вздохнул, перевернулся набок и свернулся в клубок. Она укрыла его плащом и встала.

— Ну что?

— Не очень хорошо. Там разбита крыша, поэтому Крылатый Воин смог увидеть больше, чем мы рассчитывали. Отряд, тот, за которым мы следили, там. Он встретился с другим отрядом, который привёз с собой пленника, — фальконер быстро взглянул на Алона и сразу отвернулся. — Мальчик был прав. Они забавлялись с этим пленником. Может, считая, что он один из тех, кого они ищут.

Тирта прикусила нижнюю губу. Ему не требовалось рассказывать подробности. Она много слышала, да и сама видела, как разбойники забавляются с пленниками, извлекая из них сведения. И когда увидела ферму, разграбленную Джериком, поняла, что он все эти трюки прекрасно знает. Но в словах фальконера было и кое–что ещё.

— Те, кого они ищут, — повторила она. — Ты считаешь, они ждут меня?

— Тебя или кого другого из рода Ястреба. Вспомни мертвеца и того, о ком рассказал Алон, полукровку с кольцом. Почему вас всех тянет сюда?

Действительно почему? Девушка задумалась. В своей гордости она считала себя единственной призванной. Но могут найтись и другие; даже полукровка отзовётся, если обет достаточно силён. Наверное, кто–то или что–то призывает к себе всех, в ком течёт кровь Ястреба, все они получили один и тот же приказ. Если это так, тот, с кем забавлялся Джерик, — её родич, и на неё падает обязанность заплатить долг крови.

— В самом деле, — тихо сказала она, — я считала себя последней в своём роду… но, может, это и не так.

— Что ты знаешь об этой крепости? — воин кивком указал на полуразрушенное сооружение.

— Я видела часть её во снах, — пришло время, когда она должна всё ему рассказать. — Главный Зал и тайный проход за ним. Там спрятано то, что я ищу, — ещё несколько дней назад она не поверила бы, что способна на такую откровенность. — Я не знаю, что ищу, знаю только, что обязана найти. Таков наложенный на меня обет.

— Не слишком много, — голос его звучал спокойно. — Больше ты ничего не знаешь? Не знаешь дверь, через которую можно войти?

Тирта была вынуждена отрицательно покачать головой, сердясь, что кажется в его глазах такой глупой. Почему сны не дали ей ничего больше? Собственное невежество теперь показалось ей ужасным, и она на мгновение снова ощутила опустошающую душу тьму, с которой столкнулась в пути.

— Но у тебя есть то, что ты нашла у мертвеца.

Тирта вздрогнула, быстро поднесла руку к сумке на поясе. Она совсем позабыла об этом куске шкуры с рисунком. Теперь девушка торопливо достала его и разложила на ближайшей ровной поверхности.

Они вместе склонились над чертежом, но линии по–прежнему не имели никакого смысла. Если в этом и заключалась какая–то тайна, Тирта никак не могла связать её с разрушенной крепостью. Никаких указаний на стены или коридоры, ничего такого, что походило бы на план.

— Может, какой–то ритуал, — предположила она наконец. Он не стал спорить.

— Для мёртвого он имел большое значение.

— Возможно, знание с ним и умерло, — Тирта снова свернула листок, уложила в цилиндр. Нет, лёгкого пути у них не будет. Всё будет зависеть от их ума и силы. Девушка снова спрятала цилиндр в сумку.

— Крылатый Воин смотрит другими глазами, — задумчиво сказал фальконер. — Он из древнего рода, умнее всех оставшихся, иначе он не пришёл бы ко мне. Однако его никогда не учили для битвы, и он не может сказать нам, где слабые места в защите, которая у них есть.

— Он вернулся, — заметила Тирта. — Теперь ты можешь лечь. Я подежурю. Ты ведь не можешь один выполнять обязанности часового.

Фальконер не стал отказываться. Хотя она хорошо знала, что такие, как он, не жалуются, у него всё же обычное человеческое тело, и девушка догадывалась, что он тоже нуждается во сне, даже хочет его, чтобы лучше подготовиться к тому, что ждёт их впереди. Он лёг, сняв шлем и завернувшись в плащ, а Тирта села так, чтобы видеть крепость. Хорошо было бы провести разведку в трансе. Но она понимала всю глупость такого желания.

Солнце пригревало. Тирта расстегнула куртку. Над рекой веял ветерок, мерное журчание воды навевало дрёму. Тирта села прямее и принялась составлять план действий. Время от времени её внимание привлекала вода, бурлившая вокруг устоев моста. Там, где лежали упавшие с моста камни, собирался принесённый течением мусор. Должно быть, недавно уровень воды был выше, поток, питаемый разбухшими весной ручьями, мог нести даже небольшие деревья, сносить кусты с берегов. И вот остатки всего этого буйства нашли здесь покой. Иногда их уносило дальше. Очевидно, течение здесь было по–прежнему сильное, с ним придётся считаться.

Под мостом камни разрывали поверхность воды, вокруг них клубилась пена, они задерживали плывущий мусор. А дальше река текла меж берегов с полузатопленными кустами. А ещё дальше искусственный канал отводил воду в ров крепости.

Но рядом с таким потоком, где часто случаются наводнения, должны быть и водостоки из крепости. Внимательно приглядевшись к струям, Тирта заметила, как кое–где отдельные проплывающие мимо ветки начинают раскачиваться, вертеться, а то и вообще скрываются под водой. Может быть, как раз здесь…

К тому времени как стемнело и она разбудила фальконера, дав возможность Алону поспать подольше, у Тирты возник план, рискованный и незавершённый, но разве всё их путешествие не было полно риска? Воин выслушал предложение девушки и, к её удивлению и гордости, сразу согласился.

— Пройти под скалами… — он пристально разглядывал речку, как это делала она весь день. — Да, это возможно. Вероятно, это единственная возможность подобраться незаметно. Прикрывшись течением.

— Ты умеешь плавать? — Тирта знала, что сама сможет проплыть, скрываясь за плывущими ветвями.

— Мы служим моряками на кораблях салкаров, — ответил он. — А эти воины не берут с собой тех, кто не может позаботиться о себе в ветре и волне. Лошадей придётся оставить. Попробовать потащить их за собой в воде… нет!

— Флагон пойдёт… — оба они вздрогнули, услышав голос Алона. Повернулись и посмотрели на мальчика.

— Флагон? — переспросила Тирта.

— Тот, кого вы называете торгианцем. Он привязался ко мне, — просто ответил Алон. — А если пойдёт он, за ним пойдут и пони, потому что он силён, и они подчиняются ему.

Тирта ничуть не удивилась. Торгианцы известны тем, что сами выбирают себе хозяев и служат им до самой смерти.

— Может не получиться, — предупредила она. — Мы ищем проход в крепость через водоотвод. Проход может быть тесный, и лошади не смогут пройти за нами.

— Посмотрим, — отозвался Алон. — Но тогда он будет ждать поблизости, и пони вместе с ним. Всё равно они понадобятся нам позже.

— И ты останешься с ними, — к Тирте снизошло вдохновение. Ей вовсе не хотелось вести Алона туда, где их может ждать ловушка. Достаточно тяжело и то, что на ней лежит ответственность за фальконера. Но этот ребёнок, этот мальчик — нет, пусть остаётся с лошадьми и облегчит её тяжесть.

— Нет, я вам понадоблюсь, — Алон говорил уверенно, со странной подавляющей властностью, которая предупредила всякий протест.

И вот, когда с наступлением темноты они спустились к реке, Алон и все три лошади были с ними. Соскользнув к краю воды, как можно быстрее они соорудили небольшой плот из плавника и сложили на него все свои вещи, включая одежду. Сокол взлетел и направился к главной башне ожидающих их развалин, а они вступили в воду, такую холодную, что невольно охнули. Пройдя вброд несколько шагов, они отдались на волю течения, держась за плот, отталкиваясь ногами.

Так они и добрались до входа в ров. Здесь камни почти перегородили течение, но они всё–таки перебрались. По другую сторону запруды фальконер проверил глубину, там, где вода омывала сами стены крепости. Она оказалась всего по колено, стоячая и дурно пахнувшая. Здесь они снова быстро оделись. Алон прижал руки к голове торгианца. Потом отпустил животное, и конь тут же взлетел на ближайший берег. Пони последовали за ним. Они исчезли, прежде чем Тирта смогла отправить Алона вместе с ними. К счастью, ночь выдалась тёмная, начинался дождь, и умные животные выбрали самый бесшумный маршрут.

Наверху в здании ни капли света. И за всё время наблюдений они не заметили ни признака жизни. Неужели те, что находятся в крепости, поверили, что их пленник — единственный, кого они ждали? Тирта находила отсутствие часовых подозрительным, но они ничего не могли сделать, только продолжать идти. Фальконер опять пошёл впереди в поисках входа в крепость со стороны рва.

Могучие стены над головами превращали их в карликов, от жуткой вони Тирту затошнило, хотя сегодня они почти не ели. По всей видимости, они обходили пустое здание, но Тирта держала мысли под контролем, даже не пыталась почувствовать, что происходит внутри. Вскоре она увидела, как тёмная фигура фальконера неожиданно остановилась. Тот прижал обе руки к слизистой стене, задрал голову. Она тоже посмотрела вверх.

Прямо над собой они увидели то, что искали, — круглое отверстие.

— Вверху! Дайте мне посмотреть.

Фальконер подхватил мальчика за талию, поставил его ноги себе на плечи, и голова и плечи Алона достали до края тёмной дыры. Он вытянул руки. Напрягая зрение, Тирта видела, как Алон ощупывает камни вокруг отверстия.

Глава четырнадцатая

Алон одной рукой ухватился за край водостока, другую просунул внутрь. Сверху донёсся скрежет и Тирта испугалась, что их могут услышать. Было ясно, что Алон пытается что–то высвободить в темноте отверстия. Фальконер прижался к скользкой стене, крепко держа его. Последовал ещё один удар и Алон передал вниз чёрный прут, который Тирта поторопилась взять у него.

Металлический стержень, дурно пахнущий, оставляющий на руке следы ржавчины. Она мягко опустила его в грязь к ногам, где беззвучно плескалась мутная вода. Алон снова принялся за работу, и вскоре второй стержень, вырванный из крепления, был передан вниз и тоже исчез в воде.

Возможно, они пытаются проникнуть в совершенно пустое здание, но то, что они ничего не слышат, как и не видят никакой охраны, вызывало у Тирты тревогу. Те, что внутри, могут очень даже хорошо знать, что добыча приближается, и преспокойно дожидаться их. Но какой другой выход есть у Тирты и её спутников?

Когда был высвобожден третий прут решётки, Алон спрыгнул и еле слышным шёпотом доложил:

— Путь свободен, и я пошарил внутри. Грязи навалом, но пройти можно. На стенах есть даже скобы для рук. Наверное, лорд собирался воспользоваться этим ходом в тяжёлые времена.

— Может быть, — ответил фальконер. Тирта также понимала логику этого предположения. Если бы ров не перегородил рухнувший камень и вода стояла бы на прежнем уровне, следы которого они замечали на ходу, отверстие находилось бы под поверхностью, его совсем не было бы видно. И решительный или отчаявшийся человек вполне мог воспользоваться им изнутри. Но девушка смотрела на этот вход в Дом Ястреба без особой радости. Отверстие было очень узкое, хорошо, что они мало ели в последнее время, а она сама всегда была худой, у неё и округлостей–то почти нет. Тирта подумала, что фальконеру может прийтись нелегко, хотя он, как и всё его племя, был довольно худой и жилистый.

— Я пойду первой, — решительно объявила Тирта. — Но как ты поднимешься? — она посмотрела на фальконера. Он мог подсадить её, как Алона, но кто проделает то же самое с ним?

— Есть способ, — он говорил с такой уверенностью, что Тирта успокоилась. Фальконер быстро подхватил её под мышки и начал поднимать, прижимая к стене, пока она не ухватилась за край водостока. Рука её нащупала край отверстия, в котором торчал прут решётки. Тирта забралась внутрь, ощупью отыскивая скобы, о которых говорил мальчик. Рука её, погрузившись в грязь, зацепила одну такую петлю. И мгновение спустя девушка обнаружила ещё одну с противоположной стороны.

Теперь она была благодарна тяжкой работе на полях. Труд на фермах Эсткарпа хорошо закалил её, сделал сильной. Если бы не годы тяжёлой физической работы, она не смогла бы проделать этот путь наверх по потайной лестнице. Её волосы и одежда промокли и покрылись грязью. Плащ она оставила в седле и была только рада этому, потому что его складки наверняка помешали бы ей. И так она постоянно слышала скрип камня, царапавшего одежду, а иногда и кожу.

К счастью, путь шел вверх не вертикально, а по наклону. Тирта обнаружила, что может нащупывать следующие скобы и подтягиваться довольно легко, хотя и медленно. Она задыхалась от грязи и вони и надеялась только, что выход близок.

В темноте можно было продвигаться только ощупью. Вонь становилась всё сильнее. Видимо, этим водостоком не пользовались много лет. Наконец рука её уперлась в сплошную преграду. Девушка едва не заплакала от отчаяния. Держась за скобу одной рукой, она пошарила вокруг другой. Водосток здесь резко поворачивал.

Она тоже повернула, и тут начался долгий спуск, который закончился пустой нишей с прямыми углами. Наверху, как показалось вначале, — сплошной потолок. Тирта не позволила себе впадать в панику. Она провела над собой вначале одной рукой, потом другой. Третья попытка принесла успех. Тирта отбила большой кусок засохшей грязи, и её пальцы ухватились за ручку.

Вначале она потянула вниз, тянула изо всех сил, но ничего не добилась. Неужели придётся поверить, что выход, если он когда–то существовал, открыть невозможно? В последней отчаянной попытке девушка не потянула, а толкнула от себя. Послышался скрежет. Приободрившись, Тирта быстро поменяла руки и вложила все усилия в толчок. В неудобной позе, действуя только одной рукой, она упрямо боролась с неподатливой заслонкой. Крышка подалась и преграда сдвинулась, хотя от скрипа у девушки замерло сердце. Она застыла на мгновение, вцепившись в сдвинувшуюся крышку пальцами одной руки, а другую просунув в отверстие. Потом ухватилась за край и с усилием, которое, казалось, отняло у неё последнюю энергию, подтянулась. Голова и плечи её вырвались на чистый воздух, и она упала на пол у каменной скамьи в небольшой келье, расположенной в самой стене.

Тирту охватил холодный ночной воздух, и девушка, приподнявшись, обнаружила в стене щель, через которую он проходил. Должно быть, она очутилась на самом верхнем этаже жилых покоев, где когда–то располагалась семья лорда. Тирта встала и осмотрелась. Вытянутая рука наткнулась на закопчёные полусгоревшие доски. Она вышла в узкий коридор. В дальнем конце его метались отблески приходившего снизу слабого света. Заметив его, Тирта присела и постаралась сдержать дыхание. Воздух с трудом прорывался в лёгкие. Она опасалась, что даже этот незначительный звук привлечёт внимание тех, кто несёт бдительную вахту внизу, у света.

Шорох из комнатки в стене сообщил о появлении Алона. Мальчик подкрался и пожал Тирте плечо. Они вместе прислонились к стене, внимательно слушая. Потом к ним присоединился фальконер. А с ним и свет, тусклый, но вполне заметный. Рукоять его оружия проснулась.

Снова Тирта оставила их двоих и скользнула вдоль стены. Справа зияющие ниши со следами пожара обозначали входы в комнаты, но это не имело значения. Ей требовалось добраться до главного зала. Только оттуда могла она сделать заключительные шаги своей миссии. И, конечно, главный зал — именно то место, где находятся враги.

Коридор закончился вьющейся лестницей, круто уходившей вниз. Лестница была каменная и узкая. В стене на уровне руки тянулась канавка. Вероятно, для удобства спускающихся.

У основания спиральной лестницы в нише тускло коптила лампа, каменный сосуд с маслом и тряпичный фитиль, просунутый в дыру в крышке. Свет хоть и слабый, но одно его наличие служило предупреждением, и Тирта готова была к нему прислушаться. Она остановилась на самом верху этого узкого, похожего на колодец спуска. Идти по такому можно только по одному, и если внизу, не видимый сверху, караулит стражник…

Услышав позади тихий шелест, девушка оглянулась. В причудливом мерцании оружия фальконера она увидела, что сокол снова сидит у него на плече, склонив вперёд голову, и пристально смотрит вниз.

Тирту тревожила эта лампа. С того момента, как они оказались в коридоре вверху, сюда не донеслось ни звука. Хотя стены крепости и толстые, почти все переборки уничтожены огнём и любой шорох должен разноситься очень далеко. Тишина могла означать только одно: их не только заметили, но и ждут с подготовленной ловушкой. Девушка отодвинулась от лестницы, но потом подумала: а что если лампа поставлена именно с этой целью, чтобы они пошли другим путём?

Она вздрогнула, ощутив мягкое прикосновение руки. Мальчик потянул её вниз, к себе.

— Он… он здесь… — в голосе его звучал страх.

Алон ещё крепче вцепился в Тирту, держал её с таким отчаянием, прижимая к стене со следами огня… Если он снова придёт в состояние отчуждённости… Ужас в нём всё нарастал, что немало испугало Тирту. Своим прикосновением он передавал свой страх и ей. Девушка попыталась закрыть свой мозг, заглушить страх и передать мальчику хоть каплю силы духа и уверенности.

Каким–то образом их тревога передалась фальконеру, может, при помощи птицы на плече, потому что он встал между ними. Тусклый свет рукояти упал на девушку и мальчика, шар быстро пульсировал — как предупреждение и защита от Тьмы.

Алон невольно задрожал, и эта дрожь передалась Тирте. Она видела его лицо, смутное пятно, повёрнутое к ней. Потом свет шатром раскинулся над ними. Мальчик закрыл глаза, рот его распахнулся в безмолвном крике. Однако когда свет рукояти упал на него, выражение крайнего ужаса смягчилось, и Тирта тоже ощутила поднимавшееся в теле тепло.

Но у врагов, окопавшихся в Доме Ястреба, наверняка в запасе не одно оружие, и, возможно, самое опасное нельзя ни увидеть, ни услышать. А те, кто вошёл в крепость, должны действовать. Оставаться на месте значило вновь и вновь подвергаться нападению этого смертоносного оружия.

Если бы только она лучше подготовилась! Эти сны — теперь они казались ей обманчивыми. Какая от них помощь! Должен был существовать путь через разрушенную крепость, но она могла только бродить вслепую и надеяться на удачу.

Нет! Коварное зло, которое попыталось сломить Алона страхом, на неё действовало по–другому. А фальконер? Что оно применит против него? В Тирте росла уверенность, что существо, окопавшееся здесь вместе со своими слугами, постарается использовать против них всевозможные хитрые средства, что оно не хочет физического нападения. Почему? Меч — да, возможно, именно из–за оружия Силы, которое окутывало их призрачным светом. Может, благодаря этому оружию, которое само пришло к нему в руки, фальконер из всех троих вооружён лучше всего.

Девушка расслышала взмах крыльев, приблизилась к мужчине и коснулась его плечом.

— Я должна добраться до главного зала, — прошептала она как можно тише. — Только оттуда я знаю дорогу.

Он ответил не сразу, но и не отодвинулся от неё. Как девушка пыталась успокоить Алона, так и он успокаивал её. И на этот раз она не испытала гнева и возмущения. Они трое были едины в своей цели и должны до конца рассчитывать друг на друга.

Снова шум перьев. Тирта в полумраке разглядела, что сокол расправляет крылья, наклоняет голову, вытягивает вперёд шею, но не к лестнице, от которой они отошли, а в сторону другого конца коридора. Фальконер быстро развернулся в том направлении, переложив меч в коготь, потому что в то же время быстрым движением извлёк игольное ружьё, и, как обычно, пошёл впереди. Он крался осторожной походкой разведчика, и Тирта, ведя с собой Алона, пыталась ему подражать. Свет рукояти, казалось, оказывал на мальчика успокаивающее воздействие; тот хоть и продолжал цепляться за пояс Тирты, но уже открыл глаза и рядом с ней пробирался вслед за мужчиной.

Так они добрались до остатков другой лестницы. Ступени из камня, перила деревянные. Но поручни, как и панели на стенах — всё это сгорело. Спуск здесь будет опасным. Зато лампы внизу не было, а крыша терялась во тьме где–то высоко над головами: они, должно быть, находились на верхних этажах башни.

Сокол поднялся в воздух, в котором они ничего не видели. Фальконер пошёл вниз — по одной ступени за раз, голова в шлеме медленно поворачивалась, как будто он прислушивался, потому что плохо видит. Слабый свет меча не усиливался. Странно, но когда Тирта и Алон начали спускаться вслед за фальконером, держась в двух ступеньках от него, мальчик, казалось, полностью освободился от страха. На его маленьком лице глаза казались больше обычного, он пристально всматривался во мрак.

И вот они остановились в обширном холле у подножия полуразрушенной лестницы. Впервые Тирте показалось, что она узнаёт это место. Она повернула налево, ведя с собой Алона, фальконер шагал рядом с ней. И даже в темноте, разбавленной только тусклым сиянием меча, девушка догадалась, что именно находится перед ней, как будто она снова попала в сон.

Это был парадный зал. В Тирте поднималась волна возбуждения, которое уже не мог преодолеть страх. Надо же, как далеко она забралась; притяжение, ведущее девушку, усилилось, овладело ею полностью. Она больше не кралась, но уверенно шла вперёд.

Помост для кресел–тронов был на месте. Но самих тронов нет; несомненно, их поглотил огонь или изрубили в щепки те, кто захватил крепость. Теперь следовало повернуть сюда, за ширму.

Она была так уверена, что встретит сейчас ширму, что даже протянула руку, чтобы коснуться её. Но ладонь наткнулась на голую стену. Фальконер, предвидя просьбу, поднял меч и повернул рукоятью вперёд. Тирта была полностью уверена, что то, что она ищет, находится за стеной. Она почти оттолкнула руку Алона, подбежала к стене, провела по ней пальцами. Те оставили следы в пыли и грязи, но на этот раз ей не повезло. Никакой ручки она не обнаружила, эту дверь так просто не открыть, как ту, что вела в водосток.

Оно находится там! Тирта это знала наверняка. Она попыталась справиться со своим нетерпением. Закрыла глаза: то, что она делает, может быть очень опасно, но она должна теперь припомнить все подробности своего видения, повелевать им, как раньше оно повелевало ею. Только так сможет она попасть к сокровищу и взять его в руки.

Главный зал — девушка постепенно вспоминала его, извлекала из пустоты и развалин. Вот так сидел лорд, вот так его леди, между ними двумя на столе стоял ларец. Потом прозвучала тревога. Чем больше Тирта напрягалась, тем отчётливее становилась картина. Теперь она видела и остальных, кто во сне промелькивал лишь смутной тенью, видела их волнение, страх и возбуждение, их решимость, ужас и прежде всего храбрость, которая горела, как яркий факел в ужасной тьме.

Леди… Тирта не сознавала, что и сама теперь держит руки высоко у груди, прижимает невидимое к сердцу. За резной ширмой — давно сгоревшей — другая стена из крашеного дерева, со сложным рисунком, позолоченная. Теперь её тоже нет. Но не стена так важна. Тирта не поднимает руку к её поверхности. Напротив, приближается на цыпочках в своей изношенной обуви и прочно ставит ноги на пол, выложенный множеством мелких цветных камешков, образующих сложные прямоугольные узоры. Инстинктом она ищет один из этих камешков, чуть больше остальных, и твёрдо наступает на него, прикладывая на него весь свой вес.

Она почувствовала сопротивление. Попробовала ещё раз, её подгоняла необходимость торопиться. Один, два, три раза. Теперь, когда она так близко, ей не могут помешать пройти!

Стена сдвинулась. Со скрипом, словно металл трётся о ржавый, давно не смазывавшийся металл, открылся проход. И из него показался свет, синий, слабый, но всё–таки свет!

Тирта бросилась вперёд. Когда дверь открылась, видение исчезло. Но девушка продолжала призывать его себе на помощь. Это было то самое тайное место, перед ней наконец–то откроется то, что она должна сберечь. Это сокровище хранили её предки, и обет этот очень древний.

Вот и маленькая келья. Здесь тоже сказалось действие времени, но люди, разрушившие крепость, сюда не добрались. Стены украшали древние гобелены. Когда дверь открылась, впустив свежий воздух, гобелены зашевелились… и стали распадаться; от них отлетали кусочки тонкой ткани, как мёртвые осенние листья. То, за чем она пришла, стояло на месте, где его и оставили, — на узком каменном столе, выступающем из стены. Стол был частью этой стены. Столешницу покрывали глубоко вырезанные символы; когда–то они были ярко раскрашены, но теперь потускнели и запылились. Это были слова Силы, такие древние, что ни один из тех, кто служил здесь сокровищу, не мог уже понять их. Тирта, глядя на них, поняла, что это Имена. Стоит их произнести, и они способны уничтожить стены вокруг, может, даже изменить ход времени, как его знают люди.

В центре круга Имён стоял ларец. Из того же серебристого металла, что и меч, пришедший к фальконеру, я от его крышки исходил рассеянный свет, который и заполнял комнатку. Тирта протянула перед собой обе руки. Широко расставленными пальцами она начертила в воздухе над ждущим сокровищем знаки. Эти знаки исходили из знания, древнего, как сама земля, на которой стоит Дом Ястреба. Потом она подняла ларец, ощутила меж ладоней его тяжесть и прижала к себе, как леди, которую видела во сне. Подняла и повернулась…

Послышался крик, боевой призыв или сигнал тревоги. Из темноты вылетел сокол и завис над головой девушки. Одна лапа птицы превратилась в ядовито дымившийся обрубок. В тот же момент фальконера и Алона отбросило к Тирте. Они не сбили девушку на пол, что, вероятно, получилось бы, если бы здесь было больше места. Но она сильно ударилась спиной о жёсткую крышку стола и почувствовала такую острую боль, что обессиленно сползла на пол, прикрывая руками ларец.

А келья взорвалась диким грохотом и новым криком — но на этот раз кричала не птица, а Алон. Боль, заполнившая девушку, принесла тьму. Тирта погрузилась в неё, как истощённый пловец погружается в море, когда больше не может бороться.

— Тирта! Леди! — влага на лице обожгла губы. Девушка попыталась понять, кто её зовёт, но всё вокруг было словно в тумане, всё раскачивалось, и от этого кружилась голова. Тирта быстро закрыла глаза. Боль переполняла её. Когда же она попыталась сдвинуться с места, отползти от огня, который хотел поглотить её, то поняла, что тело ей не повинуется. Её руки… нет, она не должна потерять… Потерять что? Она не помнила. Если не считать горевших от боли рук, тело её омертвело.

— Тирта! — снова этот зов. Она пыталась убежать от него, уйти и от боли, и от требовательного голоса. Но что–то заставило её снова открыть глаза.

Туман на этот раз разделился на две части, одну побольше, другую поменьше. Тирта нахмурилась и сощурилась, пытаясь разглядеть получше. Лица — да; Алон — в сознании медленно всплыло имя ближайшего — и Нирель. Да, так его зовут, Нирель. Девушке показалось, что она произнесла имена вслух, но, может, и нет, потому что собственный голос она не услышала. Так трудно поддерживать контакт с миром. Она хотела бы, чтобы ей позволили вернуться в темноту и мир.

— Холла!

Силы в этом призыве было не меньше, чем в ужасном крике сокола. Крик не дал ей отдыха, он удержал ее сознание.

— Отродье Ястреба! — новые слова прозвучали в келье, добавляя боли.

— Отдай Тёмному Повелителю то, что ему принадлежит, и всё будет хорошо!

Но это ложное обещание! И требование несправедливое. Даже сквозь волны боли, осаждающие её, Тирта знала это.

— Клянусь Харит и Хароном, клянусь кровью Ястреба… — Тирта не понимала, откуда у неё берутся силы произносить эти слова, но голос её в этот момент звучал твёрдо, — только Назначенному передаём мы хранение. Час настал…

— Воистину час настал, — отвечал ей ревущий голос из воздуха. — Предательство порождает предательство. Тьма вернётся сюда, как и должно быть. Любому колдовству приходит конец, как есть конец и у самого времени. Отдай то, что никогда не принадлежало Свету.

В глубине её сознания просыпалось что–то ещё. Тот, кто снаружи, не может войти сюда, не смеет. Он должен получить разрешение человека подлинной крови. А она… она… в ней подлинная кровь. Она не исчезла с поражением Ястреба. Боль кончается только со смертью. Но кто может бороться со смертью?

Губы её шевельнулись. Тирта, тщетно борясь с сухостью, заполнившей рот, заговорила:

— Это крепость… я из рода Ястреба… и если хранение означает смерть, пусть приходит смерть.

— Аааагххх! — бессловный яростный вопль затих в сопровождении эха, как будто кричащий удалился прочь.

Тирта посмотрела на своих спутников. Она лежала на полу, испытывая страшную боль. Девушке казалось, что тело у неё разбито вдребезги и она не сможет больше находиться в нём. Но цель, которая привела её сюда, постарается удержать, даже ценой этой боли. Тирта взглянула сначала на Алона, потом на Ниреля, который прижимал к груди раненого сокола. Сокол умирал — ему повезло больше чем ей, бегло подумала Тирта.

— Прошу прощения, — обратилась она вначале к фальконеру, потому что он не был связан с этим ужасом, пока она не вовлекла его. — Такой конец мой сон не предсказывал, но в ткани жизни бывает много неожиданных завитков. Попрощайся со мной, как с товарищем, хотя я всего лишь женщина, — она не стала ждать ответа, потому что не хотела прочесть отказ в его взгляде. Теперь она говорила мальчику:

— И ты прости меня, Алон. Хотя я и тебя не вовлекала сознательно в это дело. Может быть, это тоже порок сотканной для нас ткани. Я потерпела неудачу, и из–за меня погибнете вы оба и эта храбрая птица. Если в старых легендах говорится правда, возможно, те, кто так странно привязан к этому месту, со временем узнают причину своего обета. Я думаю, мы не выйдем отсюда живыми. Тайна того, что я держу, не для тех, кто ждёт снаружи. За это я должна поблагодарить Силу, которую не могу призвать.

Она говорила всё медленнее и тише, боль усиливалась. Снова посмотрела Тирта на фальконера. Лицо его превратилось в неясное пятно.

— Оставьте в моих руках то, что я взяла, — попросила она. — Я должна хранить его до конца.

Глава пятнадцатая

Алон протянул руки, но не к Тирте, а к фальконеру. Мужчина отдал ему раненую птицу, и мальчик прижал её к себе так же бережно, как Тирта держала ларец. Фальконер, пошатываясь, встал. Девушка сквозь волны боли видела, как он медленно поворачивается. Чтобы лучше видеть, он приподнял птичий шлем. В его когте был зажат меч. От него исходил слабый свет, соперничающий со свечением ларца.

Тирта закрыла глаза, готовая сдаться, но смерть не приходила, как она надеялась. Может быть, перед ней и лежала Последняя Дорога, но что–то удерживало её от этого пути. Алон о чём–то шептал раненой птице.

Птице?

Тирта замигала. Теперь боль порождала иллюзии. Не сокол лежал в руках у Алона. Сияние поглотило чёрные перья, и из этого сияния возникла туманная картина. Не сокола держал Алон, но странное существо, с телом, поросшим серыми перьями, с большими глазами, окружёнными алым оперением. Эта другая птица высоко подняла голову, хотя за её смутными очертаниями по–прежнему был виден поникнувший сокол. Он раскрыл клюв, словно что–то кричал — вызывающе и гневно.

Глаза Алона были закрыты. Но вот он открыл их, огромные на его худом лице. Он посмотрел на то, что держит, словно тоже заметил перемену.

Фальконер, скорее что–то почувствовав, чем увидев, быстро повернулся и взглянул на мальчика и птицу. Неясные очертания колебались, заслоняли друг друга, временами отчётливее становилась новая птица, иногда сокол. Должно быть, между ними шла борьба, одна жизненная сила подавляла другую, более слабую.

Алон переложил птицу поудобнее, ближе придвинулся к Тирте. Она попыталась набраться сил, отогнать боль, прояснить сознание. Может быть, сейчас последует какое–то действие. Оно вряд ли спасёт их, но приведёт к выполнению обета. Одного хранения недостаточно, хотя род Ястреба продолжал хранить сокровище вплоть до своего последнего представителя. Должно быть сделано что–то ещё. События вышли из–под контроля, но Тьма пока не победила. Может, фальконер заподозрил существование какой–то новой, неведомой опасности? Потому что он провёл мечом над Тиртой, потом направил на птицу.

Шар на рукояти вспыхнул, волны света окутали птицу. И она окончательно оформилась, стала целой, завершённой, не мёртвой, но полной жизни. Этот вид был совершенно неизвестен Тирте. Птица открыла клюв, и раздался крик, яростный, как крик сокола, но всё–таки другой, ещё более дикий. Голова на длинной шее качнулась, острый клюв ударил Алона по пальцам, ударил, но кожу не разорвал. Птица под невероятным углом выгнула шею и посмотрела на мальчика.

Больше она не стала его клевать, но расправила крылья, и Алон выпустил её. Она взлетела и опустилась на ларец, который Тирта по–прежнему сжимала онемевшими пальцами. Потом снова выгнула шею, приблизив свои глаза в кругах перьев к глазам девушки.

И заговорила — не крик и не щебет, но настоящее слово. Тирта слышала, что птиц можно научить подражать человеческой речи. Но это было не подражание. Сокол общался с ними трелями, которые мог понять только фальконер, но эта птица, возникшая в смерти другой, произнесла различимое всеми слово.

— Найнутра…

И в сознании Тирты, где боль боролась с необходимостью держаться, всплыло воспоминание. Где она слышала это слово? В Лормте, в своих многочисленных странствиях? Нет, это что–то другое, может быть, память крови, переходящая от поколения к поколению. Память тех, кто носил знак Ястреба и сохранял веру в нечто значительное, больше любого мужчины и женщины.

Боль взметнулась гневным пламенем, окутавшим Тирту с ног до головы, и она поняла, что это пламя порождается не только её телом. Это знак Силы, которая враждебна всему существующему. Говорят, некогда существовали Великие, которые оставили человечество далеко позади и которые впоследствии почти не имели контактов с людьми. Этот огонь… а в нём промелькнуло невероятно прекрасное лицо… всё это страшно далеко. Но глаза на этом лице по–прежнему жили, глядя на них троих, оценивая, прежде чем вынести приговор. Мудрецы рассказывали о посвященных, которые не принадлежат ни Тьме, ни Свету, которые уклонились от борьбы за власть, чтобы заняться поиском необычных и странных знаний. В этом лице Тирта не почувствовала Тьмы, но не чувствовала и Света. И лицо это продолжало жить в её сознании, и Тирта была уверена, что пронесёт его с собой до смерти. До такого существа не дойдёт никакая мольба.

Или…

Обет! Не оно наложило на неё обет? Не существовала ли в прошлом связь между владеющими Великой Силой и родом Ястреба? Если это так, она может попросить помощи — не ради себя, а ради этих двоих. Тирта постаралась сформулировать свою просьбу, последнюю мольбу верного слуги, которому нельзя отказать.

Лицо, которое она видела, не изменилось, по–прежнему выражая только понимание и оценку. Тирта испытала новую боль, руки у неё окончательно онемели, а остальное тело превратилось в инструмент пытки.

Пальцы её скользнули по бокам ларца, тщетно пытаясь отыскать замок. Однако никакого замка нащупать она не смогла, а зрение ей отказывало. Она даже не могла поднять голову, чтобы рассмотреть то, что держит. Она не должна передавать это в другие руки! Птица по–прежнему сидела на ларце, раскинув крылья, словно пытаясь скрыть его. Тирта неожиданно осознала, что не чувствует прикосновения перьев птицы. Иллюзия? Но Алон больше не держал умирающего сокола, тот исчез.

— Найнутра! — птица вытянула шею и голову так, что они образовали одну прямую линию, и нацелила клюв на тёмную крышу. Она призывала, она явно призывала! Но кто же может добраться до них, кроме тех, кто бродит снаружи, не зная тайны двери?

Из четырёх углов потолка потайной комнаты вырвалось алое пламя. Между этими яростными языками закипел воздух, словно втягивая в себя пыль, накопившуюся за все эти годы, вращаясь, смешиваясь, становясь вполне материальным. Этот водоворот сосредоточился над Тиртой, обретая видимые очертания. Она увидела меч, с длинным лезвием, с простой серой рукоятью. Этот меч не принадлежал миру людей, он из Тени.

Острие замерло над ларцом и птицей. Тирта поняла. То, что хранится в ларце, должно оставаться тайной. Но это всего лишь фокус призванной силы. Они ничего не могут сделать, им остаётся только ждать и смотреть, потому что они лишь малая часть какого–то обширного плана. Может быть, в конце их просто выбросят за ненадобностью. С Великим нельзя договориться, его нельзя умолить.

Что–то проступило на мече из Тени. Как вдоль меча фальконера тянулись непонятные символы, так и здесь появились некие знаки. Но эти Тирта отчасти узнала. Такие же она видела на свитке мертвеца! Девушка задумалась над этим.

Алон, который больше не держал птицу, опустил руки на колени. Глаза его тоже засветились, но не тем пламенем, которое возникло над их головами, а скорее свечением меча фальконера. Он смотрел на теневой меч, и на лице его играло выражение, какое не может возникнуть на лице ребёнка. Он вёл свою собственную битву, собирал всё, чем ещё не научился по–настоящему пользоваться.

Фальконер же стоял в позе обороняющегося, как будто ждал удара, защищая остальных. Он явно готов был скрестить свой меч с мечом из Тени.

— Нирель! — в этот призыв Тирта вложила всю свою оставшуюся силу. — Возьми свиток. Он часть этого, хотя и не знаю, какая.

Фальконер не пошевелился, но Алон, словно понимая значение талисмана, что был у неё, раскрыл сумку, достал цилиндр, снял с него крышку и сунул открытым концом вверх в петлю пояса мужчины.

В одно мгновение прекрасное лицо в сознании Тирты исчезло, хотя девушка была уверена: то, что представляет это лицо, их не оставило. Тирта ощутила дрожь камня, на котором лежала. И снова обрела дар речи — на этот раз, чтобы выкрикнуть предупреждение.

— Прочь от стен! — она не знала, с какого направления ожидать удара, но они все могут быть погребены. И тогда то, что она держит, снова окажется в безопасности.

Фальконер бросился вперёд. Рукой с когтем он подхватил мальчика, прижал его к Тирте. Та сморщилась от боли при этом прикосновении. Мужчина встал на колени, прикрыл их своим телом. Его грудь в кольчуге едва не раздавила птицу.

Пол снова дрогнул. Яростно блеснуло пламя, но в нём по–прежнему не было жара. Меч из Тени наклонился в воздухе. Это видела только Тирта. Он больше не висел острием вниз, скорее распластался горизонтально, стал длиннее и шире, отбрасывая на троих тень.

Рваные гобелены на стенах взметнулись, словно от порыва бури. Полетели обрывки тонкой, как паутина, ткани, оседая на лежащих.

Потом раздался грохот. За распадающейся материей в стене возникла щель, камни освобождались и падали наружу. В полумраке за ними показалась вторая стена. Она тоже треснула, закачалась и рухнула. И к ним ворвался дневной свет — свет дня, когда небо затянуто мрачными тучами, когда сверкает молния. Гром напоминал боевые барабаны.

Тирта первая увидела это отверстие. Они могут идти, эти двое, путь открыт. Сила, которая привела её сюда, ответила на её мольбу. Девушка попыталась оторвать одну руку от ларца, оттолкнуть фальконера, чтобы он увидел выход на свободу и пошёл туда — он и Алон. Но она не смогла оторвать свою плоть от ларца. Что–то шевельнулось, птица проползла по её лицу, хотя Тирта не ощутила прикосновения перьев. А птица пролетела под висящим мечом, развернулась, помчалась, как с силой брошенное копьё, унеслась в бурю и исчезла.

— Идите… — Тирта попыталась перекричать ярость бури. Последовал новый грохот, ещё одна часть внешней стены исчезла. В воздухе запахло чем–то странным, хотя это и не было отвратительным зловонием Тьмы. Тирта подумала, что совсем рядом ударила молния, может быть, даже в само здание.

Фальконер приподнялся. Пламя, игравшее в воздухе у них над головой, стихло, очертания теневого меча растворились. Казалось, проявления Силы прекратились. Да, перед ними открылся выход на свободу, но сама она не могла им воспользоваться.

Тирта была достаточно знакома с врачеванием, чтобы понять: у неё сломана спина, и даже если им удастся сдвинуть её с места (а она была уверена, что и этого они не смогут сделать), это только продлит её конец и в свою очередь подвергнет их большей опасности. Лучше бы ей было остаться погребённой под рухнувшими стенами, взяв с собой то, что она должна хранить.

Фальконер встал, сорвал со стен остатки гобеленов. Части их показались ему прочнее остальных. Он постелил их на пол, Алон принялся помогать.

У них получилось четыре–пять слоев длиной с человека. Тирта понимала, что они намерены сделать, и знала, что ничего не получится. Но она поняла также, что они не оставят её и не уйдут. Может быть, когда они попытаются её переложить, к ней придёт быстрая смерть; ничего больше ей не хотелось.

Они закончили. Нирель склонился к ней. Тирта прикусила губу и ощутила вкус крови. Она собрала все силы, чтобы не закричать от боли. Воин наклонился, и она почувствовала, как он осторожно просовывает руки ей под плечи. Последовала такая боль, перед которой померкло всё предыдущее.

— Сумка… у меня… на поясе… — она произнесла это еле–еле, и Алон, должно быть, услышал первым. Она увидела, как быстро заработали его руки. — Мешочек… с… — ей пришлось глотнуть, прежде чем продолжать, — с драконьим… семенем… положи всё… мне в рот… — это последняя милость, на которую она надеялась. Средство мощное, и им пользуются очень осторожно. Проглотить всё, что у неё есть, это верный конец. Пусть он придёт побыстрее и освободит этих двоих.

Алон раскрыл мешочек. Поднёс его к губам девушки, вытряхнул сухие листья, которые легли ей на язык горсткой пыли. Тирта поперхнулась, глотнула, снова подавилась, заставила себя проглотить всё. По правилам из листьев следует приготовить настойку. Она не знала, как быстро они подействуют, если их проглотить всухую, могла только надеяться. Но так как порцию такого размера никогда не принимают, она рассчитывала на то, что снадобье подействует.

Снова вспыхнула боль, но Тирта продолжала проталкивать пыльные листья в горло, конвульсивно глотать. Тело протестовало, мир стал алым от боли, и девушка погрузилась в благословенное ничто.

Но чуть позже она снова начала осознавать — не своё тело, а ту суть себя, что действовала во снах и видениях. Облегчение от того, что она больше не испытывает боль, было так велико, что какое–то время она ни о чём другом не могла думать. Итак, вот оно, то, о чём испокон веков гадает человечество, то, что ждёт каждого в конце Долгой Дороги, — истинная свобода.

Но только она не была свободна. Смутно, сквозь облегчение, она почувствовала какое–то притяжение. Вначале попробовала сопротивляться. Неужели обет продолжает действовать и после смерти? Почему она ещё не освободилась? Тирта ощутила вначале страх, а потом гнев, и гнев этот вспыхнул в ней ярким пламенем. Нет! Она не ответит ни на что!

Ни на что, даже на этот призыв.

Призыв? Да, откуда–то издалека доносился призыв, требование, настойчивый приказ.

И тут она поняла, что на самом деле не освободилась, что она по–прежнему заключена в своём теле. Оно неподвижно, это её тело, оно мертво, и она беспомощно заключена в нём. Больше не было боли, только онемелость. Она тупо смотрела в небо, с которого хлестал дождь, хотя мёртвым телом она его не ощущала. Дождь заливал ей глаза, и поэтому она всё видела как сквозь густой туман.

Но она видела и слышала.

— Возьми его, дурак. Это то, что мы искали!

— Взять и умереть, так, лорд? Ты видел, что произошло с Рудиком…

— Она мертва. Разве ты сам не проверил это собственным мечом?

— Но я видел и Рудика. И не хочу, чтобы со мной произошло то же, что с ним, лорд. Это твоё желание — сам и возьми.

— Дурак! Разве я не повторял множество раз — каждому своё? Это Сила не моего плетения, и если я возьму её, она погибнет и ничего хорошего нам не даст. Есть законы Дара, и их не нарушить.

— Неправильно было убивать любителя птиц. Мы могли бы использовать его…

— Нет. Ты ведь видел его оружие. Хорошо, что твоя стрела попала первой, потому что его оружие привязано к нему, и действует всё тот же закон.

— Тогда используй мальчишку. У него вообще нет оружия…

Послышался гневный смех.

— Почему меня всегда окружают слуги–дураки? Мальчишка! Да он, может быть, добыча не менее важная, чем этот оловянный ящик, к которому ты боишься притронуться. Великий будет рад встрече с ним! А теперь — бери ящичек немедленно! Я сдержал себя, потому что знаю: тебе не хватает ума и храбрости. Все вы такие, местечковые грабители! Но долго я ещё буду заставлять тебя?

— Лорд, вспомни, ты только один из нас, хотя и твердишь всё время о могучих силах, которые явятся по твоему первому зову. А Рудик мёртв, и никто из нас не хочет последовать за ним. У нас ведь есть и другой…

Недолгое молчание, затем:

— Может, ты и не такой дурак, каким кажешься, Джерик. Да, он ещё жив, даже после вашего нежного внимания и ласковых уговоров. Думаю, у него ещё остался кусочек руки, чтобы выполнить нашу просьбу. Может, он и не настоящий Ястреб, но в нём есть подлинная кровь, если, конечно, увлёкшись, вы её всю не выпустили. Так что он может сделать то, что должно быть сделано. Приведите его и попробуйте! Мне не нравится эта буря, от нее несёт Силой, недружественной Великому.

Тирта лежала в своей оболочке смерти и пыталась понять. Любитель птиц… Нирель… мёртв? Похоже, что так. На мгновение она ощутила странную боль, не в омертвевшем теле и расколотых костях, а в какой–то другой части себя. А мальчишка — это Алон — его этот «лорд» захватил в плен и хочет передать какому–то главному создателю зла. Но похоже, ларец по–прежнему у неё, её мёртвое тело хранит его, и он уже принёс смерть одному из тех, кто попытался его отобрать. Это правильно — хранение может перейти только по праву Дара и рождения, она это знает. Наверное, всегда знала, это была её скрытая часть.

Итак… один из обладающих кровью? Он должен забрать у неё то, что она хранит и после смерти… А у неё больше нет Силы, она не может призвать её. И снова девушка испытала вспышку гнева — гнева, заполнившего весь мир. Она не может отречься, она Ястреб и должна хранить это…

Дождь по–прежнему заливал ей глаза, и она не могла ни закрыть их, ни мигнуть; но она слышала — как раньше слышала голоса — крики боли. К Тирте приближались три тени, полускрытые бурей, двое тащили третьего. Эти двое швырнули третьего, которого не привели, а скорее притащили, на землю рядом с ней, и он исчез из её поля зрения. Потом один из приведших наклонился, схватил упавшего за волосы, и она снова увидела его.

Она увидела лицо, изуродованное и искалеченное, превратившееся в ужасную маску, но живая её часть, скрытая в мёртвом теле, оказалась способна лишь на смутные эмоции, как будто этот человек был где–то очень далеко от неё. Второй стражник схватил беспомощного человека, взял за локоть его руку с сожжённой и избитой плотью, по которой струилась вода. Пальцы на этой руке и вообще обуглились. Все они, кроме двух, были согнуты под самыми невероятными углами, но именно эту руку и толкали к Тирте, и хотя она разглядела это движение только отчасти, она поняла, что руку пихают к ларцу. Значит, он всё ещё у неё на груди, наверное, сжатый в мёртвых руках.

Стражник отпустил руку. И Тирта услышала крик, какой может извлечь только страшная боль, созданная самой Тьмой. Тело человека выгнулось и исчезло из поля зрения, в этой страшной пытке человек едва не встал самостоятельно, потом снова упал. Наступила тишина, только продолжал шуметь дождь, и где–то грохотал далёкий гром.

— Видишь, лорд, даже твой полукровка не смог этого сделать.

В ответ послышались не слова, а сердитое шипение. Потом тот, к которому обратились, очевидно, справился со своим гневом.

— Хорошо. Загадка остаётся. Возьмём с собой мёртвую: похоже, с ней никто не может справиться. Привяжите её к пони, мы выступаем. Сила может привлечь к себе лишнее внимание, а мы на спорной территории.

— Ты отправляешься в Эскор, лорд?

— Куда же ещё? Собери своих людей, Джерик, и займёмся делом. А что касается детёныша — я сам о нём позабочусь. Ну, а этой охрана не понадобится.

— Лорд, моя клятва меча действует только по эту сторону границы. На восток мы не поедем.

Снова рычание.

— Если попробуешь поступить по–своему, Джерик, то очень быстро обнаружишь, что клятва тебя ко многому обязывает. Когда я приказываю, ты едешь, куда я захочу и когда.

Снова наступила тишина. Тирта поняла, что хоть и не может физически воспринимать увиденное, она всё равно осознаёт происходящее. Джерик не смирился и не испугался. Он вообще не боится того, кого называет «лордом». Его изобретательный и коварный ум, жестокий и безжалостный, уже пытается найти выход, освободиться. В голове этого разбойника убийство — самый привычный и близкий способ.

Но внешне он готов сделать вид, что подчинился. Девушка расслышала удары копыт о камень. Чуть позже её подняли, и она мысленно сжалась, ожидая приступа боли. Однако, должно быть, она была права. Её тело умерло, и теперь неважно, как обращаются с разорванной плотью и поломанными костями. Она ничего не почувствовала, знала только, что её положили на спину пони и привязали.

Алон не издавал ни звука. Тирта даже подумала, не ушёл ли он снова в своё убежище, в котором они нашли его на ферме. Но мальчик не стал невидимым, потому что они говорили о нём, как о добыче, которую нужно унести.

Отряд выехал под дождём, направляясь на восток. Мертвецов, наверное, оставили на месте. Тирта не знала, что произошло с несчастным Рудиком, но была уверена, что фальконер встретил свой конец, как и тот измученный человек, которого привели, чтобы попытаться ограбить её.

Девушка, ничего не чувствуя, безжизненно свисала с лошади. И наконец смогла освободиться от той оболочки, в которой была заключена, и снова погрузиться в темноту. Но свободы она так и не обрела. Даже в смерти ларец оставался с ней, и она начала думать, что так будет всегда, пока он существует, что его не удастся вернуть тем, кому он принадлежит по праву.

Кто была та женщина, которую она увидела в своём сознании, та, кого птица назвала Найнутрой? Если птица улетела из крепости за помощью, эта помощь не пришла. Ещё Тирта подумала о том, что произошло, когда Нирель и Алон вынесли её из потайной комнаты. Но Бсё это теперь было очень далеко и не имело для неё никакого значения. Ей оставалось только ждать и надеяться, что ожидание не будет долгим. Последняя встреча должна решить, сколько ещё продолжится обет и выстоит ли он против Тьмы.

Тирта снова подумала о той женщине. Она не хотела просить помощи, это больше не в её власти. Если именно эта Найнутра наложила обет, тогда только её власть положит ему конец в своё время и в своём месте. А потом настанет свобода. А пока впереди её ждала последняя битва, хотя у Тирты и не было больше тела, достойного такой борьбы.

Глава шестнадцатая

Наверное, время встречи смерти ещё не пришло; а может, хоть и мёртвая, Тирта слишком крепко была привязана к этому миру. Она плыла между тем миром, о котором ничего не знает, и знакомым ей и смутно осознавала окружающее. Дождь и буря продолжались, ветер рвал землю, вспыхивали молнии, но отряд не обращал внимания на непогоду. Продолжал двигаться, словно под ясным небом.

Тирта улавливала обрывки не принадлежащих ей мыслей. Она не пыталась собрать их и обдумать, но знала, что те, кто едет рядом с ней, не едины. Она чувствовала страх, гнев, негодование, подозрительность — но прежде всего страх. Это чувство постепенно набирало силу, обращенное в одну сторону, к предводителю, приказам которого они повинуются.

И вот в один из моментов контакта с миром живых девушка вдруг ощутила себя захваченной, пойманной. Но не рассеянными чувствами окружавших её людей, чьей пленницей она была, а гораздо более энергичной и требовательной мыслью.

«Тирта! — девушке словно крикнули в самое ухо, чем наконец–то привели в сознание, она не была такой бодрой с момента битвы за ларец, который лежал у неё на груди. — Тирта!»

Призыв, найдя цель, вливал в неё энергию, будил, придавал сил.

«Ты жива… — не вопрос, но требование. — Ты жива!»

Это глупо. Но какая–то часть её, способная ответить, не могла сказать, что это неправда. К тому же Тирта и сама думала, что ещё не выполнила свой обет, что продолжает быть хранительницей, и лишь потому в ней ещё сохранился огонёк жизни.

Тот, кто ищет её, — это не Великий, разрушивший их тюрьму. И не Тёмный лорд, командующий здесь. Фальконер мёртв. Алон?

И словно она спросила вслух, пришёл ответ — без слов, но ошибиться было невозможно. Мальчик жив и не ушёл в своё убежище, откуда не мог бы обратиться к ней.

«Куда…» — как трудно даже начать вопрос! Пусть мёртвые или почти мёртвые отдыхают. Она не хочет, чтобы её тревожили.

«На восток… — казалось, ей не нужно полностью формулировать мысль, Алон и так способен понять её. — Здесь есть Тёмный, он считает, что я в его власти. Но я дважды видел птицу!»

Птицу, которая улетела в бурю? Какое отношение она имеет к ним? Тирта хотелось только, чтобы её отпустили. Хотелось снова погрузиться в мирное ничто.

«Посыльный… Они приближаются!»

Ей всё равно. Силы прикосновения мыслью было недостаточно, чтобы удержать её. Она снова погрузилась в темноту.

Но тьма тоже продержалась недолго. Дождь больше не заливал лицо. Где–то недалеко горел костёр, она видела красноватые блики, хотя не могла повернуть голову и определить их источник. Девушка, не мигая, смотрела вверх, на грубый камень. Должно быть, они остановились в пещере.

Насколько она могла судить по слабой связи, сохранившейся с миром, это был один из многих лагерей разбойников. Тирта лежала, глядя на скалу. Может, всем умирающим снится жизнь, и это один из таких снов. Хорошо ещё, что она не испытывает больше боли и что между нею и реальным миром возникла какая–то преграда.

«Тирта! — снова её позвали назад, с негодованием думала она. — Ты не спишь, я знаю!» — в этом призыве уже почувствовался гнев. Алон, должно быть, стучится в дверь, которую не может открыть.

«Птица! Она там, в ночи! Я дважды слышал её голос. Они идут! Этот Тёмный, он об этом знает, он попытается использовать меня!»

Тирте нечего было ответить. То, что движет Алоном, для неё не имеет смысла. Между нею и огнём появляется высокая тень. Наклоняется вперёд, и она видит голову в шлеме, лицо, частично скрытое темнотой. Рядом с первой выросла вторая тень, они кого–то тащат, как того несчастного пленника, который должен был украсть её ларец. Но этот другой меньше.

— Да он со страха совсем спятил, лорд. Только посмотри на его лицо.

— Да, посмотри на него, Джерик! В этом беспризорнике, за которым ты гонялся ради удовольствия, больше силы, чем в тебе! Спятил? Нет, вовсе нет! Он прячется, прячется! Но я знаю один–два способа вытащить его, как вытягивают краба из скорлупы, когда его хорошо пропарили.

Крепкие руки прижимают маленькое тело за плечи к земле рядом с ней.

— Я посчитал его слишком ценным для тебя, лорд, и поэтому никто из нас не притронулся к нему и пальцем. Но если хочешь рискнуть…

— Когда делаешь крупную ставку, Джерик, всегда найдётся время. Не думаю, чтобы он подвергся риску. Он — это другое наследие. Среди таких друг на друга не охотятся. Но теперь ради крупного выигрыша придётся рискнуть. Эта падаль задерживает нас, и время становится нашим врагом. Мы не единственные ищущие, и скажу тебе, Джерик, что ты не захотел бы встретиться с другими, — смех, низкий и полный презрения, донёсся от этой тени. — Давай!

Тирта не знала, что сделали с мальчиком. Алон не закричал, но она больше не чувствовала его мысленного прикосновения. Должно быть, он отступил в своё убежище.

— Кажется, он не торопится отвечать, лорд! — немного погодя проворчал Джерик. — Можем испробовать один–два наших трюка…

— Тише! — слово было произнесено резко, оно подействовало даже на Джерика в его скрытом неповиновении.

Двое рядом с ней, казалось, были связаны в своей неподвижности. Тирта ощутила, что откуда–то издалека повеяло Силой, которая способна сжечь всякого, воспринявшего её полностью. Меньшая тень чуть шевельнулась, подняла руки, которые до сих пор удерживала большая, и эти руки протянулись к телу Тирты. Она ещё сильнее ощутила прилив Силы, испытала растущее возбуждение.

Раздался крик, такой дикий и странный, словно издавал его человек, идущий в битву и потонувший в стремлении к крови и смерти. На плече у стоящего появилась новая тень. Тирта увидела её совершенно отчётливо. Птица, родившаяся из тела сокола!

Человек рядом с ней отшатнулся. Одна из его рук спала с плеча Алона, а сам мальчик пошатнулся и осел, словно лишившись сил. Теперь он лежал на ней, его мокрые от дождя волосы закрыли ей лицо. Он был неподвижен, как она сама. Но Тирта не думала, что он умер. И не впал в состояние мёртвой жизни, в каком находилась она сама.

Птица села на плечо Алона, выгнула шею, наклонилась к лицу Тирты и посмотрела ей прямо в глаза. Нет, не птица! Снова голова, лицо, которое она видела в своей боли в Доме Ястреба.

Только мгновение птица глядела ей в глаза, или лицо смотрело на неё. Потом птица повернулась к человеку–тени, и снова послышалось имя:

— Найнутра!

В ответ человек тоже что–то выкрикнул. Может, позвал на помощь? Он попятился, словно опасался вступить в неравную схватку.

— Рейн!

Он словно ударил птицу. Та яростно зашипела. Слетела с плеча мальчика и устремилась на этого человека, который тем временем пытался поднять Алона. Тирта не видела, как птица ударила человека, но услышала крик боли, потом проклятие. Теперь человек не заслонял от неё костёр. Тирта услышала и другие крики, разные голоса. Казалось, птица сражалась не с одним противником.

Алон оставался на месте. Девушка не чувствовала на себе его тяжести, но голос его донёсся слабейшим шёпотом, который перекрывали крики и проклятия.

— Они сражаются. Птица пустила кровь. Но лорд призвал, и теперь к нам придут ещё. И ещё за нами идут. Время приближается. О, Тирта, держись! Держись, ещё ничего не решено!

Она подумала, что Алон больше не пользуется мысленным контактом, чтобы лорд не услышал. Но ответить не могла. И не хотела. Это не её бой. Скорее ловушка, в которой её насильно держат и из которой она хочет освободиться.

Шум стих, и снова между огнём и её телом выросла тень.

— Что нам теперь делать с мальчишкой, лорд?

— Свяжите и охраняйте, — ответ прозвучал довольно мрачно. — Будут ещё попытки.

Алона подняли с неё и унесли, так что теперь она его не видела. Мальчик вяло лежал на руках солдата. Тирте снова позволили погрузиться в благословенное ничто.

В следующий раз привела её в сознание боль — вернее, воспоминание о ней, потому что боль больше не казалась частью её самой. Она по–прежнему несла с собой свою ношу. С неохотой расставаясь с пустотой, девушка взглянула на мир. Снова над ней покачивалось небо, тусклое и серое, но дождь больше не лил. Голова её дёргалась, и поэтому она время от времени видела всадников, чаще того, кто ехал с нею рядом и вёл в поводу пони, к которому она была привязана. Тирта решила, что её привязали лицом вверх, вероятно, из–за ларца, который словно примёрз к её груди. Только в таком виде её и смогли перевозить.

Но куда больше, чем окружение, девушка начала осознавать то, что пробуждалось в ней. Оживала не только боль, но и мысли. На этот раз не Алон обратился к ней, но кто–то другой…

Тепло — ларец! То, что она несёт, живо? Нет, это не может быть правдой. Это простой металл. Или он несёт в себе нечто такое, о чём она не имеет представления? Какую–то разумную сущность? От Великих можно ожидать всего, а то, что на ней, принадлежало когда–то им. Тирта больше не сомневалась. В этом ларце, который её руки, словно замороженные, продолжали прижимать к груди, таилось чувство. Голова её снова качнулась, и девушка смогла взглянуть вдоль своего тела.

Да! Она держала ларец так же прочно, как и раньше, когда только взяла его в Доме Ястреба. Верёвка, которая привязывала её к пони, обхватывала и руки. Как будто те, кто её везли, не верили в её смерть и опасались, что она встанет и выбросит сокровище, бросит его в такое место, откуда они не смогут его достать.

Так она мертва? Впервые у девушки появилось в этом сомнение. Алон дал ей огромную дозу снадобья. Это лекарство приносит исцеляющий сон. Наверное, оно парализовало её тело, сняло боль, но оставило жизнь. И мысль о том, что она навсегда может остаться в таком состоянии, подействовала сильнее физической боли, ударила быстро и сильно, как мечом.

Небо над головой немного посветлело. Тирта при очередном качке головы заметила голубую полоску. Она смотрела назад по ходу их движения и потому увидела последнего солдата. Этот одинокий всадник всё время оглядывался в тревоге. Никакой дороги не было видно. Открытая болотистая равнина, тут и там торчали круглые холмы. Весенняя поросль уже высокая и зелёная.

Тирта разглядела высоко вверху ястреба, стайка мелких птиц рассыпалась, развернулась веером на фоне всё увеличивающейся голубой полоски.

Мысли Тирты всё более и более оживали, прорывая толстый слой тени, который окутал её, как куколку в коконе. Она уже внимательней посмотрела на последнего всадника. Дважды он останавливался и сидел, глядя назад через плечо. Но до самого горизонта ничего не было видно. По крайней мере Тирта, хотя её поле зрения ограничено и она вынуждена смотреть туда, куда качнётся голова, ничего не видела.

Интерес её проснулся настолько, что она решилась на поиск. Алон? Нет, она не посмела коснуться мальчика: она не знала, насколько бдительно за ним следят, и не только физически, но и Даром Тёмного лорда. Лорд явно способен услышать, он очень бдителен к проявлениям Дара, к любым попыткам установить контакт с другим пленником. Для него её слабый Дар будет открыт для чтения, словно свиток в Лормте.

Преследуют ли их? Она вспомнила шёпот Алона о том, что за ними идут. Может быть, после уничтожения фермы Джериком какой–то местный лорд выслал отряд, чтобы отомстить? Тирта не верила в это. Дом Ястреба слишком далеко от предгорий. Никто не последует за разбойниками с такой упрямой целеустремлённостью, если только дело не касается его собственного дома. А Джерик оставил на ферме, которая была домом Алона, только мёртвых.

Оставались Алон и эта Мудрая Женщина Яхне, которая привела его в дом. Почему Яхне дала приют Ало ну, почему заботилась о том, кто явно не принадлежал её племени? Может, предвидела будущее, в котором Алон послужил бы её орудием? Но Сила всегда опасна для тех, кто способен её вызвать, даже немного. Она сама по себе опасна. А тот, кто достиг немногого, стремится к большему. И если это желание становится слишком сильным, оно разлагает. А это разложение уводит во Тьму.

Да, Тирта согласна, что тот, кто стремится к Силе, кто ценит её превыше всего, может последовать за ними, упрямо пытаясь вернуть утерянное. Хотя шансы на успех очень–очень маленькие. Она слышала, что эта Яхне была Мудрой Женщиной, целительницей, что означает обладание Даром. Но это не значит, что лицо, которое она предъявляла миру, было истинным. Яхне могла прийти из Эскора по каким–то своим делам и взять для себя самую незначительную роль в Карстене. Чтобы заботиться об Алоне или завладеть им.

Тирта не осознавала, насколько освободилось её сознание, пока не почувствовала снова усилившуюся боль. Её тело, до сих пор казавшееся мёртвым, оживало. Девушка внутренне сжалась, понимая, какая боль ждёт её впереди, когда действие снадобья начнёт проходить. Да ещё везут её в таком неловком положении… Всё это может кончиться такой же болью, какую испытал тот несчастный из Дома Ястреба перед последним действием, которое заставили его исполнить похитители. Прежде чем позволили ему уйти навсегда. Тирта владела искусством управлять болью и не раз использовала это в своих странствиях, чтобы преодолеть обычные превратности пути, но с таким испытанием, которое ждало её сейчас, ей не справиться. И никто ей не поможет, если только она не заставит этого лорда прикончить её, как фальконера. Может, она сумеет убедить его, что ларец перейдёт в его владение после такого милосердного удара.

Но то, что она держала на груди, нельзя так просто отдать. Глубоко внутри неё таилось это знание. Тирта — по–прежнему хранительница, мёртвая или живая, пока её не освободят от обета. И удар меча — это не освобождение.

Последний всадник снова остановил лошадь и повернулся лицом назад. Это был грубый человек, одетый в проржавевшую и заплатанную кольчугу, на голове его торчал шлем в виде горшка, чуть великоватый по размеру. Шлем беспокоил всадника, потому что тот всё время поправлял его, усаживая на место. Остальной отряд и девушка вместе с ним уходили всё дальше от этого последнего всадника. А тот продолжал сидеть, лошадь его повесила голову, как будто прошла большой путь и очень устала.

Отряд ехал в полной тишине. Не слышно было разговоров, только иногда фыркали лошади. Тирта ощущала общий страх и тревогу. Она вспомнила, как возражал Джерик против пересечения границы. Жители низин, воспитанные в страхе против того, что фальконер называл «колдовством», не хотели ехать дальше.

Фальконер… Застрелен… Тирта смутно помнила, что услышала об этом. Должно быть, он с помощью Алона вынес её из разрушающейся крепости, но встретил смерть. А что стало с его мечом Силы? Девушка почему–то была уверена, что никто в отряде не решился взять его себе. Меч сам пришёл к фальконеру, а ходит много странных рассказов о том, как оружие выбирает себе хозяина… или хозяйку и больше никому не служит. На мгновение ожила память, и Тирта вспомнила изогнутое тело фальконера, как он стоял над нею и Алоном, готовый удержать рушившиеся стены. Щит без герба служит нанимателю до смерти — таков кодекс. Но Тирта подумала, что в конце фальконер руководствовался не просто кодексом, что в тот момент он забыл о том, что она всего лишь женщина, — и видел в ней товарища по оружию, сражённого в битве. Она вспомнила его смуглое лицо с запавшими щеками, вспомнила то, что таилось в его глазах — эти странные жёлтые огоньки, которые становились ярче в минуты гнева или других тайных чувств, которых она никогда не понимала. Он нашёл мир, и это всё, что она могла ему пожелать.

А сокол, который претерпел такое странное превращение, что стало с ним? И кто такая Найнутра?

Мысль об этом имени словно открыла в её сознании новые просторы. На этот раз Тирта не увидела женское лицо, но ощутила тепло во всём теле, тепло в своей духовной сущности, а не в омертвевшей плоти. А тем временем…

Воздух сгустился и каким–то образом перевернулся. Разве может воздух сгуститься и перевернуться? Несмотря на постоянную качку, которая мешала ясно видеть, Тирта заметила движение над головой. Оно в воздухе! Собирался туман. Но откуда взяться одному–единственному клочку тумана в такой ясный день? Маленькое облачко не может повиснуть пряма над ними и двигаться с той же скоростью. Однако, казалось, она одна его видит. Голосов всадников не было слышно.

Туман? Нет, тень! Невозможно увидеть тень в полуденном воздухе! Тем не менее тень извивалась, удлинялась, становилась плотнее. И вот показался тот самый меч, который висел над тремя в Доме Ястреба. Только здесь он был длиннее и шире. Они ехали прямо под ним, и в нём таилась страшная угроза.

Но не для неё: в этом Тирта была уверена. Это проявление той же Силы, что помогла им в Доме Ястреба. Как и серая птица, он представлял собой вызов и предупреждение. Она даже подумала, что вот сейчас раздастся крик птицы, может, снова будет произнесено это имя.

Но на самом деле услышала громкий крик, который издал человек, ведущий её пони. Он дёрнул узду, заставив пони остановиться. Голова её чуть–чуть свесилась набок, и она увидела его протянутую руку. Всадник показывал наверх. Послышалось множество восклицаний. И только потом раздался голос того, кого она ещё ни разу непосредственно не видела, — этого Тёмного лорда, который распоряжался Джериком вопреки его желанию.

— Это только видение. Неужели вас пугают тени?

— Бывают тени и тени, — дерзко ответил Джерик. — Если это видение, лорд, то чьё? У него сверхъестественный вид. И не думаю, что это дело твоих братьев по чаше. Ты говорил нам, что в Эскоре нас встретят как героев, скажут: «Молодцы!» Ведь мы везём мёртвую ведьму с этим дьявольским ящиком и мальчишку, которого ты приказал тащить с собой, хотя он и валяется при смерти. Ну что ж, мы в Эскоре. Где же твои друзья? Разве тебе не кажется, что первыми нас нашли те, кто тебя не очень любит? Я говорю, — его голос теперь зазвучал громче: он подъехал к пони, на котором лежала Тирта, — что мы выполнили свою часть договора, лорд. Эти дела с Силой — оставь колдовство тем, кто знает о нём больше нас. Для нас хватит добычи и в Герцогстве, зачем нам напрашиваться на лишние неприятности?

Человек, которого видела Тирта, был явно согласен с Джериком. Потому что он бросил узду пони и отъехал от Тирты. Чуть погодя к нему присоединился ещё один, очень на него похожий и явно родич того, что остался сзади на тропе.

Тем временем меч над ними стал таким материальным, что казался Тирте просто очень прочным предметом. Человек ростом с холм мог бы взять его в руки.

Тёмный лорд рассмеялся.

— Слишком поздно, Джерик. Как я тебе уже говорил — хотя ты, мне, наверное, не поверил, — те, кто служат моему повелителю (и помогают мне, как помогал ты), не могут освободиться по своей воле. Нет, не могут, пока он их не использует до конца! Попытайся уйти — если сможешь!

Двое всадников, которые находились в поле зрения Тирты, выглядели весьма бледными под грязью и загаром. Оба, как один, повернули, используя шпоры. Их маленькие лошадки порысили по тропе назад. Но не успев сделать и нескольких шагов, остановились и в ужасе заржали.

Перед ними в траве сидело существо, какого Тирта никогда не видела, хотя тварь, которую она встретила в горах, тоже была невиданной и злой. Но эта выглядела гораздо хуже, потому что в ней ничего не напоминало обычных животных. Скорее она походила на насекомое, как будто безвредный паук, который по утрам плетёт паутину в траве, вдруг мгновенно вырос до размеров пони. Существо заросло жёстким ярко–алым волосом, на суставах длинных конечностей этот волос превращался в густую спутанную массу. Поперёк головы тянулся ряд тёмных глаз чуть выше щёлкающих клешней, и из этих угрожающих щипцов капала густая зелёная слизь.

Всадники попытались справиться с лошадьми, но те повернули и проскакали мимо Тирты, унося с собой всадников подальше от этого ужаса. А оно сидело неподвижно и пристально смотрело на отряд.

— Яаахххх! — должно быть, сам Джерик, человек, который отказался повиноваться лорду, справился со страхом. В руке у него было тяжёлое копьё, он держал его с лёгкостью человека, побывавшего во многих переделках. Он железной рукой управлял своей сходившей с ума, с дикими глазами, лошадью, потому что заставил–таки её двинуться вперёд, нацелив копьё прямо в чудовище, преграждавшее отступление по тропе.

Глава семнадцатая

Паук не стал дожидаться нападения Джерика. Он прыгнул, готовый получить копьё в волосатое тело, но дотянуться до врага. Попятилась и увернулась лошадь Джерика. Безумный страх придал ей необыкновенное проворство. Потеряв равновесие, лошадь упала набок, прихватив с собой и всадника, но тот всё–таки успел пронзить копьём толстое брюхо чудовища.

Зато остальные разбойники поняли, что с чудовищем можно сражаться. Подействовал пример предводителя. Те, кто вначале пустились в бегство, теперь были готовы к схватке. Они вернулись в поле зрения Тирты, проскакав туда, где на земле сцепились лошадь, чудовище и человек, обнаживший меч. Джерик рубил мечом паука, бил по его громоздкому телу.

Упавшая лошадь дико ржала в страхе и боли. Но всадник не кричал. Возможно, потрясение от удара сделало Джерика лёгкой добычей. Но и само чудовище находилось в тяжёлом положении. Дважды пыталось оно собраться для нового прыжка. Капли ядовитой жидкости из его пасти превратились в сплошной поток. Оно потеряло две ноги, их отрубили нападающие.

Удачно нацеленный меч пробил один из полных злобой и разумом глаз. Тот, кому это удалось, попытался ударить снова. Но его окатил целый фонтан зловонной зелёной слизи и отбросил, кричащего, выронившего меч, рвущего обеими руками кожу с лица. Человек забегал кругами, воя, как зверь в смертельной агонии.

Частично ослепшее, потерявшее две конечности, с копьём в брюхе, чудовище смогло оторваться от дёргающегося, но уже молчащего пони и повернуться ко второму нападающему. Передняя конечность, вооружённая когтем длиной с предплечье Тирты, устремилась к воину, тот попятился, но устоял и начал наносить пауку удары. Его меч встретился с когтем и отскочил. Казалось, эта часть чудовища не так уязвима. Снова из пасти паука вылетела струя ядовитой жидкости.

Человек отскочил, ему повезло больше, чем товарищу. Паук сделал попытку догнать его. И тут позади того места, где сидел, скорчившись, паук, показались голова, рука, верхняя часть туловища человека. Это Джерик встал на коленях. Обеими руками он поднял свой меч и вонзил его в круглую тушу, теперь повернувшуюся к нему боком. Если коготь смог отразить сталь, то тело чудовища не было так защищено. Меч со всей силой, какой владел человек, вонзился в широкий бок и погрузился по самую рукоять. Джерика залил поток чёрной жидкости, и он снова упал и скрылся из виду.

Но чудовище не стало тратить время, чтобы покончить с ним. Оно попыталось добраться до человека, который нападал на него спереди. Тот торопливо отступал. И наконец дрогнул, отвернулся и побежал, а тварь попыталась прыгнуть ему вслед.

Но тут же упала, оставшиеся конечности уже были не в состоянии поддерживать толстую тушу. Но оно не признавало поражения, потому что продолжало выбрасывать в воздух струи зелёной жидкости. Когда такая струя попадала на землю, поднимались столбы пара или дыма, а воздух заполняло зловоние.

В этот момент кто–то схватил узду пони, к которому была привязана Тирта, дёрнул, и животное перешло на рысь. Отряд уходил с поля битвы, не оказав помощи раненому, который ползал по земле, его изуродованное лицо превратилось в ужасную маску, а крик оборвался бульканьем в горле. Не видно было и Джерика. Последний сразившийся с чудовищем бежал за отрядом. Но пони и тот, кто его вел, уходили все дальше от этого выжившего в сражении.

Из–за рывков пони Тирта больше не видела поле битвы. И не знала, сколько человек осталось в отряде. Несомненно, среди них Тёмный лорд; может быть, именно он ведёт её пони. С ним Алон. Но кто ещё? Число похитителей резко сократилось, и, может, представится возможность бежать, если только не помешает это мёртвое тело. Однако у Алона такая возможность имеется. Девушке очень хотелось связаться с ним.

Проснувшаяся боль становилась всё сильнее. Может быть, теперь боль победит её и возьмёт в плен по–своему. Но мозг её тоже проснулся. Тирту как будто что–то заставляло думать, лучше осознавать, что её окружает, что находится над ними. Над ними!

Она попыталась посмотреть вверх. Да, меч там. Может, именно он удержал пони на месте, не позволил слепо убежать от чудовища. Защитило ли их всех лезвие от этого нападения или его предотвратил безрассудно смелый выпад Джерика?

Тирта с трудом пыталась удержать серые очертания в поле зрения. Да, она не ошиблась. На лезвии эюго теневого оружия просматривались знакомые символы. Многие из них были и в свитке, который принёс мертвец. Она вспомнила, что Алон сунул цилиндр со свитком в петлю пояса фальконера. Если эти стервятники не надругались над телом, свиток должен оставаться там. Но даже если бы он был у Тирты в руках, она не знала бы, как им воспользоваться.

Они миновали открытую равнину и заплутали среди пологих холмов. По обе стороны Тирты поднимались уступы, как лестницы, ведущие к большим высотам. Дороги не было видно, но ей казалось, что они движутся по тропе, хорошо известной командиру.

Так как связаться с Алоном она не решалась, а ей нужно было стать хозяйкой своего тела (в котором с каждым поворотом дороги всё больше и больше возрождалась боль), Тирта мысленно занялась мечом, который продолжал висеть над ними.

Она была уверена, что это не проявление Тьмы, что это ответ — в форме, которую она не в состоянии понять, — ответ на тот ларец, что она несёт на груди. Может, этот меч — оружие женщины, которую она видела в потайной комнате?

Найнутра… Тирта не произнесла это имя вслух, не пошевелила губами, но в сознании отчётливо, сосредоточенно, звук за звуком, твердила его, как твердят слова заклинания. Есть слова, которые сопровождают лечение; многие из них она знает и использует. Сами по себе эти слова не обладают Силой, важна интонация, а также факт, что их тысячи раз использовали в прошлом бесчисленные поколения, и они построили путь для выздоровления, как каменщик строит дорогу, выбирая для этого лучшие и самые подходящие камни.

Имена — это сама Сила. Есть Великие Имена, которые не осмеливается произносить никто. Если это такое имя, ей терять нечего. Жизнь сейчас значила для неё очень мало. Если то, что она несёт, — без участия своего желания и воли — связано с одним из таких имён, это даст ей некоторое право на вызов.

Девушка закрыла глаза. Сердце Тирты дрогнуло, и она это ощутила. Она обретала контроль над своим телом. Уже могла поднимать и опускать веки, слышать биение собственного сердца.

Снова крепко закрыв глаза, она решительно устремила взгляд внутрь и вторично попыталась представить имя, как нечто видимое.

Сначала оно обернулось огнём, как пламя, что брызнуло из углов потайной комнаты. Это пламя — свирепое предупреждение. Предупреждение! Но какое ей дело до этого, уже обречённой?

Найнутра!

Её воля наконец–то проснулась. Если где–то обитает Сила, которую можно призвать, пусть приходит! Возможно, она игрушка сил, которых не понимает. Но она Ястреб — и в прошлом существовал договор. У Тирты появилось странное ощущение, как будто её внутренняя сущность мгновенно преодолела широкую пропасть многих лет и вернулась назад.

Найнутра!

Не безличное женское лицо родилось в угасшем пламени. Угасая, пламя оставило мысленную картину, неясную, но вполне различимую. Внешность кого–то, похожего на неё, — тоже женщина, но молодая, Древнего народа. И в ней жила великая Сила, хотя сама она просто канал, голос иной Силы, гораздо большей.

Найнутра!

За этой женщиной виднелись очертания теневого меча. Тирта увидела, как из тумана за этим лицом появляется рука. Пальцы смыкаются на рукояти меча, выносят оружие вперёд, так что острие его готово к бою. Появляются две другие фигуры и встают по обе стороны женщины. Но их Тирта почти не видела, они были подобны столбам их тумана или пара.

Она узнала: действительно существуют те, кто имеют право на этот туманный меч. Возможно, они по–своему расположены к ней. Но то, что ждёт впереди, гораздо важнее одной женщины из Древнего народа, которая держалась слова своего рода до конца. Потому что этот конец, когда он наступит, связан не с Тиртой, а с гораздо более важными делами.

Трое в тумане исчезают, но меч остаётся. Он продолжал заполнять сознание Тирты своим присутствием. Символы на его лезвии внезапно вспыхнули гневным огнём. И из этого огня Тирта черпала, что ей позволено: силу, чтобы сдержать боль тела, мёртвого тела, которое больше не в состоянии ей служить. Она должна ждать, потому что надобность в ней возникнет позже, и ей пришлось это принять.

И вот она всей силой воли держалась своего видения, создав из него барьер на пути боли. Она так никогда и не узнала, сколько времени продолжалась эта борьба.

Но вот меч побледнел, символы пропали. Тирта видела перед собой только пустую темноту, потом открыла глаза во внешний мир.

Она действительно так глубоко ушла в себя, что не заметила, как её сняли с пони. Теперь она лежала на плоской неподвижной поверхности, жёсткой поверхности, как сообщало возвращающееся к жизни тело. Тонкие лучики света, словно от гигантских свечей, устремлялись в небо. Свет холодный, это испарения зла. Место принадлежит Тьме, как бы ни играл в нём свет.

За восходящими лучами света виднелось ночное небо. Тирта разглядела далёкое мерцание звёзд, но между нею и этим мерцанием висел какой–то дрожащий занавес, словно чистый звёздный свет не может проникнуть в это злое место. С решимостью, которой подчинились все силы тела, Тирта попыталась повернуть голову.

В ответ пришла боль, но это было неважно: наконец–то она хозяйка своего тела. Она выбросила боль, как выбросила бы что–то злое, цепляющееся за неё. И тут Тирта обнаружила, что действительно может слегка повернуть голову, чтобы увидеть то, что находится слева от неё, и понять, что она не одна.

Свет исходил от столбов, похожих на ледяные, замёрзшие сотни лет назад. В них виднелась какая–то теневая сердцевина. Между нею и ближайшим холодным столбом находился Алон.

Он сидел, вытянув перед собой ноги, стянутые верёвкой. Руки его были жестоко завёрнуты за спину и тоже связаны. С поднятой головой он смотрел вперёд. У него был вид человека, который смирился с судьбой и которого больше ничего не трогает.

— Алон!

Он даже не посмотрел на неё, состояние транса, в котором он находился, его не покинуло. Он ушёл в пустоту? Нет, что–то уверяло девушку, что это не так.

— Алон! — Тирте потребовалось сделать невероятное усилие, чтобы произнести это имя ещё раз, ей даже показалось, что она не выдержит.

На лице мальчика промелькнуло какое–то выражение. Но он оставался в своём несчастье, она до него не добралась. Долго смотрела девушка на него, неспособная снова набраться сил, каких потребовали первые две попытки.

— Он ушёл… оставил нас… наедине со Тьмой… — эти слова произнесли почти неподвижные губы. Но Тирта поняла, что маска отчаяния и шока — это только внешность. Аза ней прятался Алон, живой и настороженный.

— Это место Тьмы. Он считает, что нам отсюда не вырваться… — продолжил мальчик. — Не вызывай. Тот, кто здесь правит, сразу узнает.

Не вызывать? Значит, Алон уловил её попытки? Нет, нельзя даже думать об этом в таком месте! Тирта сразу поняла необходимость осторожности. Сила сделала это место тюрьмой… она не знает пределов этой Силы, но, очевидно, тот, кто поместил их сюда, ей доверяет.

Алон продолжал смотреть в пустоту, но теперь Тирта заметила, что руки его, жестоко связанные, пошевеливаются. Он не пытался коснуться пальцами узлов — это было физически невозможно. Но, к удивлению Тирты, он гладил верёвку, как мог бы гладить шкуру животного. Присмотревшись внимательней, она увидела, что это вообще–то не верёвка, а полоска плетёной кожи.

Титра не могла понять, чего добивается мальчик, но движения его имели какую–то цель, поэтому она не стала отвлекать его, а только смотрела, как он похлопывает, поглаживает свои путы, играет с ними. При этом внешне сохраняя впечатление полной покорности.

Неожиданно Тирта поняла, что её сосредоточенность может привлечь внимание того, кто правит этим мрачным местом. И девушка постаралась думать о другом, о какой–нибудь ерунде. Для чего ей пришлось отвести глаза, чтобы быть уверенной, что она не повернёт голову. Пока она не заметила мягкое движение впившихся в тело мальчика верёвок.

Вначале Тирте показалось, что она видит иллюзию, обман, призванный вызвать ложные надежды, подольше помучить. Но если это и была иллюзия, то очень правдоподобная. Петли шкуры, которую гладил и ласкал Алон, сами по себе зашевелились. Они подёргались вокруг рук мальчика и соскользнули. Словно скользкие змеи, уложенные под неловким (для них) углом, теперь по своему желанию занимали более привычное положение.

Тирта с изумлением смотрела, как развязались узлы и позволили верёвке соскользнуть. Руки мальчика в глубоких рубцах упали вперёд. Тирта хорошо представляла себе, какую боль он испытывает от такого неожиданного освобождения. Но одна его рука взметнулась вверх, он наклонился к узлам на ногах.

Снова начались эти поглаживания и ласки. Тирта продолжала искоса наблюдать. Алон сохранял внешность застывшей маски. Всякий взглянувший на него сказал бы, что этот маленький мальчик вне себя от страха и грубого обращения. Губы его не двигались: он не мог произнести никакого заклинания или призыва к Силе.

И тем не менее снова у него получилось, узлы развязались, и теперь он был свободен. Но не шевелился, а продолжал сидеть, свободный от пут. Потом девушка увидела, как поднимается его грудь в глубоком вздохе, он свёл руки, принялся растирать рубцы на запястьях.

Какие ещё путы, кроме физических, наложены на этого мальчика? От каких пут он сейчас освобождается? Сможет ли Алон выйти за эти светящиеся столбы? Тирта ничего не могла ни сказать, ни сделать, могла только смотреть и ждать.

Но, вроде бы, Дар, освободивший мальчика, не истощился. Алон продолжал, глядя вперёд, растирать запястья. И во взгляде его не было ни покорности, ни отчуждённости. Собственные чувства Тирты постепенно обострялись. Тело её оживало, и она всё отчётливей ощущала, что находится в месте, враждебном и ей, и всему её роду. И что–то было здесь ещё…

А Алон наконец–то изменил позу, подобрал под себя ноги, так что теперь сидел на корточках. Он не пытался приблизиться к Тирте, казалось, он по–прежнему безучастно смотрит вперёд. Но в нём произошло лёгкое изменение, он словно насторожился в ожидании сигнала.

Тирте самой хотелось изменить положение головы, чтобы посмотреть в направлении взгляда мальчика. Но она не могла. Алон перестал потирать руки; вместо этого он взял верёвку, которую каким–то образом заставил служить себе. Вытянул её во всю длину. Теперь Тирте не было видно, что он делает; она могла только гадать.

Снова его руки пришли в движение. Он опять использовал пальцы, по–видимому, проводя ими вдоль верёвки. Движения его становились энергичнее и сильнее. Тирта следила за ним, в то же время она всё сильнее осознавала, что за этими ледяными столбами находится на страже какое–то другое существо. Испарения зла, заполнявшие это место, встали сплошной стеной. И девушка не могла, не решалась узнать, не появился ли за завесой какой–нибудь освободитель.

Алон медленно поднял руку, согнул пальцы так, словно манил кого–то. Тёмная тень подчинилась его призыву, начала подниматься. Змея? Нет, слишком тонкая, не видно головы, только хвост. Верёвка! Она обрела псевдожизнь, либо Алон создал настоящую иллюзию!

Мальчик широко развёл руки, верёвка оставалась стоять, теперь она достигла высоты его головы. Она только начала раскачиваться. Алон свёл ладони, снова развёл. Конец верёвки отшатнулся от него, пополз к столбам и исчез из поля зрения девушки. Руки Алона продолжали двигаться. Не широкими взмахами, которые он делал вначале, а так, как будто он держит невидимую верёвку и тянет её вдоль земли. Он встал на колени, выпрямил спину и так сконцентрировался, что невидимый ореол этого напряжения достиг и Тирты.

Все силы Алона сосредоточились на этом занятии. Тирта вспомнила, как попросила его и Ниреля помочь ей своей энергией в её видении. Может быть, она тоже сумеет помочь Алону? В стены внутреннего барьера, который она установила, плескалась боль. Если она ослабит волю, направит её на помощь мальчику, этот барьер окончательно рухнет.

Тирта на мгновение закрыла глаза, думая о том, к чему приведут её действия. Алон очень рискует, направляя всю свою энергию на то, что делает. Она могла только верить, что он сражается с врагом. Сам Алон… она признала, что мальчик понимает и знает гораздо больше, чем она догадывается.

Она приняла решение. Её волю следовало нацелить, и прежде чем Тирта успела бы отшатнуться от того, к чему приведёт полный отказ от внутренней защиты, она так и поступила. Она продолжала держать глаза плотно закрытыми, но представила себе мысленно Алона, потом представила свою руку, взявшую мальчика за плечо, и начала вливать в него свою волю.

Девушку охватил огонь боли. Пламя прямо–таки окутало её. Но она продолжала бороться, продолжала сохранять мысленную картину. Может ли сама боль стать источником силы? Стоило этой мысли промелькнуть в её сознании, как она ухватилась за неё и держалась, пытаясь добавить Алону сил — сил не пытки, а той энергии, которую она создаёт.

Последовала такая мука, что Тирта не поверила бы в возможность выдержать такое. Она не была даже уверена, что её попытка удалась. Достигло ли её предложение Алона, помогает ли она ему в этой странной борьбе с его путами?

Боль целиком заполнила её, плоть её словно разбухла, не в состоянии сдержать эту боль. В голове вспыхнул огонь. Алон исчез, исчезло вообще всё…

— Тирта! — потом опять: — Тирта!

В гулкой пустоте прозвенело её имя. Вопреки желанию что–то внутри девушки ответило, не способное противостоять этому призыву.

— Тирта!

Три — число Силы, таково древнее знание. Если тебя призывают трижды, не ответить нельзя. Тирта, вернее, то, что от неё осталось, потянулась к ответу.

Налетела обжигающая боль — и тут же исчезла. Кто–то отсёк от неё боль, как выкидывают порванное платье. Тирта была полностью избавлена от чего–либо, что может причинить ей муку. К тому же пробуждение, которое началось в месте Тьмы, получило продолжение. Тирта поняла, что она дышит, пусть и мелкими вдохами, что она слышит своими ушами, видит собственными глазами, когда открывает их.

Вокруг неё больше не стояли высокие столбы свечей смерти. Исчезли запах и сила Тьмы. Свет был, да, но самый обычный свет неба на рассвете, и над ней веял ветерок с запахом цветов. Но для Тирты гораздо важнее было лицо той, кто наклонилась к ней. Руки, чуть загоревшие на солнце, с длинными сильными пальцами, застыли над её грудью, и Тирта поняла, что именно эти руки преградили путь боли.

Это была девушка, которую она видела в своём видении, та, что держала теневой меч. Не Великая, взглянувшая на них однажды отчуждённо и без всякой жалости, а скорее голос этой Великой, её жрица. В ней по–прежнему живёт человечность, это видно по её лицу и голосу.

— Добро пожаловать, кровь Ястреба, та, что сохранила верность. Конец хранения близок. Мы подошли к этому концу… а может, и к началу… если Сила пожелает того.

— Кто ты? — слабо спросила Тирта.

— Я Крита, — с готовностью ответила та. — Я служу Ей, Той, кого ты знаешь, пусть и смутно. Она владелица теневого меча, леди Найнутра.

Эхо подхватило это имя. В воздухе над склонённой головой появилась птица, та, что родилась из умирающего сокола, или другая, но такая похожая, что ни одно перышко не отличалось. Она распахнула клюв, чтобы крикнуть. Крита отвела вгляд от Тирты, она что–то увидела.

— Да, как раз время, — сказала она. — Начинается наш сбор.

Глава восемнадцатая

Хотя боль была надёжно отделена от неё, Тирта не могла повернуть своё бессильное тело. Она могла видеть только то, что происходило в поле её зрения. Крита склонилась рядом с ней, но теперь по бокам от жрицы стояли двое, оба с весьма запоминающейся внешностью. Один высокий, широкий в плечах, с могучим телом, словно боец–топорник. И действительно оружие его — топор с двойным лезвием. На шлеме у него красовался великолепный дракон; воин сочувственно поглядывал из–под этого дракона на Тирту. Но временами глаза его пробегали по сторонам, словно он постоянно продолжал нести вахту.

Его спутник был моложе, стройнее, с белой кожей, и меч у него обычный, как у многих пограничников. Возможно, он не чистокровный Древний. Именно он заговорил первым:

— Приближается всадник…

Крита сделала лёгкий жест.

— Да. Но он не один. Идёт Рейн…

Владелец топора поудобнее переложил оружие. Черты его лица утратили мягкость, верхняя губа приподнялась, как у готового зарычать кота.

— Мы слишком близко к его источнику, — сказал он. — Нам лучше…

Крита прервала его.

— Она не может двигаться, — жестом жрица указала на Тирту. — Подходит нам или нет, но это наше поле битвы. Потому что у неё есть своя роль, — и она легко и грациозно встала. Тирта заметила, что все трое посмотрели в другом направлении.

В бесконечной осторожностью, набравшись сил, Тирта чуть–чуть повернула голову. Голова её была слегка приподнята, как будто под неё что–то подложили. Она обнаружила, что теперь куда лучше видит, она увидела даже то, что лежало у неё на груди. Руки её по–прежнему словно примёрзли к ларцу.

Девушка с трудом оторвала от него глаза и взглянула, куда смотрят остальные. И увидела Алона. Мальчик не стоял, как они, ожидая того, кто приближается, он бежал. Она услышала высокое ржание торгианца, клич торжества из лошадиной глотки.

Вокруг возвышалось множество скал. Тирта чувствовала холод сзади. Они каким–то чудом, с помощью Силы, вырвались из пещеры Тьмы, но эти вновь пришедшие не унесли её достаточно далеко. Судя по грудам обломков, она лежала в развалинах храма или целого посёлка. Меж двух столбов из изъеденного временем камня, обозначающих давно исчезнувшую стену, пронёсся Алон. Немного погодя он вернулся, вцепившись в гриву лошади; с седла торгианца свисал человек, голова его с тёмными волосами была обнажена, лицо покрывала засохшая кровь. Но даже эта ужасная маска не помешала Тирте узнать его.

Внутри тюрьмы её тела сердце подпрыгнуло, словно стремясь разорвать путы плоти. Она была мертва по меньшей мере наполовину, на три четверти. Но теперь она увидела воскрешение другого мёртвого.

Конь следовал за Алоном, не направляемый всадником. Хотя глаза всадника были открыты, Тирта сомневалась, чтобы он видел окружающее. Торгианец остановился, опустив голову, и Алон погладил его по жёсткой челке, мальчик что–то говорил лошади. Всадник зашевелился, попытался выпрямиться. В глазах его замерцал свет разума, взгляд прорезал окружающий его туман. Было совершенно очевидно, что он увидел и узнал Тирту. Потом взгляд его упал на троих стоящих рядом с нею. Тирта увидела, как его коготь коснулся пояса. У него больше не было старого меча, не было игольника в кобуре, лишь сверкающая рукоять меча торчала из ножен.

Он спешился и, возможно, упал бы, если бы не ухватился за гриву торгианца. Крита сделала шаг ему навстречу.

— Ты пришёл наконец, тот, кого мы так долго ждали, — она как будто произносила слова привычного ритуала. — Брат крылатых, ты, кого выбрал Язык Базира, мы приветствуем тебя, хотя не обещаем отдыха. И наша встреча может обернуться проклятием, твоим и нашим.

Фальконер смотрел на жрицу. Он выпустил жёсткую гриву коня, неуверенно поднял руку.

— Ты… ходящая… в ночи… — говорил он хрипло, словно против своего желания. — Ты пришла, чтобы увести меня от смерти.

— От смерти? — переспросила Крита после недолгого молчания. — Но ты не был мёртв, фальконер. Они сочли тебя мёртвым, но к тем, кто служит Великим, смерть так легко не приходит.

— Я служу леди, — рот его перекосился от напряжения. Когда он заговорил, с подбородка упали хлопья свернувшейся крови. В усиливающемся свете дня Тирта хорошо видела, что волосы его над левым ухом спутаны и пропитаны пылью и кровью. — Этой леди…

Он когтем указал туда, где лежала Тирта.

— Что вы с ней сделаете? Ваша Великая предъявляет на неё права?

— Да, — сразу ответила Крита. — И на тебя тоже, благодаря тому, что ты имеешь.

Теперь настала очередь жрицы указывать, но пальцы её нацелились не на меч, который даже днём светился, а на пояс. Фальконер непонимающе посмотрел на него. И медленно коснулся того, что принёс из Дома Ястреба, — цилиндра со свитком, который невозможно прочесть.

— Как… — в голосе его прозвучало неподдельное изумление: он, по–видимому, совсем не ожидал его здесь увидеть.

— Благодаря уму твоей леди, — резко ответила Крита. Она подошла к фальконеру, протягивая руку. Тот потряс пояс, высвобождая наследие мертвеца, отдал ей.

Младший из мужчин полуобернулся и посмотрел туда, где, как казалось Тирте, находится пещера, из которой её принесли.

— Там движение… — отрывисто предупредил он. Человек с топором рассмеялся, взмахнул своим оружием.

— А когда его не было, Йонан? Путь суетятся. Рано или поздно будет заключён договор на условиях — их или наших. А я готов поставить что угодно, — снова он взмахнул топором, — что результат не понравится Тёмному, совсем не понравится.

— Идёт Рейн, — держа в руке цилиндр со свитком, Крита подошла к ним.

— Ты хочешь сказать, леди Теневого Меча, что я слишком оптимистичен? Что такое предсказание отнимает силы ещё до начала боя? Но ведь это не моё предсказание — твоей Великой.

Крита нахмурилась.

— Ты смел, Урук. Тебе принадлежит одно из четырёх Великих Оружий, но это не означает, что перед тобой открыты все двери.

Мужчина, продолжая улыбаться, отдал ей приветствие.

— Леди Крита, как дважды живущий, я видел много, слышал много и сделал много. Во мне не осталось страха. Для фасов, этих подземных приспешников Тёмного Правителя, я был богом. Я дважды водил армии в бой. Перед нами новый бой, и я поэтому спрашиваю тебя откровенно: кого ждать нам в союзники?

Ответила ему не жрица, но Алон. Мальчик подошёл ближе, торгианец следовал за ним, рядом с конём брёл Нирель, опираясь о шею лошади.

— У тебя есть мы…

Урук повернулся лицом к мальчику, улыбка его стала ещё шире.

— Хорошо сказано, младший. Я видел, как ты разорвал путы Рейна, ушёл из его клетки и привёл с собой леди, и потому согласен, чтобы ты стоял рядом со мной в битве, — потом он взглянул на фальконера, который встретил его взгляд выпрямившись, с высоко поднятым подбородком. — И любой человек, у которого одно из Четырёх Оружий, это щит на руке, прочная стена за спиной. Добро пожаловать, владеющий Языком Базира, — теперь он смотрел на Тирту. — Леди, ты Древней Крови, и ясно, что наша встреча предначертана ещё в то время, о котором мы ничего не знаем. Не знаю, какое оружие у тебя, но сможешь ли ты им воспользоваться?

Тирта посмотрела на ларец у себя на груди.

— Не знаю, оружие это или награда, — впервые заговорила она. — Знаю только, что мне предназначено быть его хранительницей и что этот обет с меня не снят. Но если ты рассчитываешь на моё оружие, тебе нужно составить новый план. Это тело мертво, и меня держит в нём сила, которой я не понимаю.

Она услышала порывистый вздох и увидела, как фаль–конер взмахнул своим когтем, потом опустил его. Только коготь, выше она не смотрела.

— Рейн! — младший мужчина как будто не обращал на них внимания, он смотрел вдаль, туда, куда она не могла взглянуть.

В воздухе разнёсся треск, повеяло огромной Силой. Но эта Сила была вызвана не ими, а скорее тем, кто приближался. Урук посмотрел в том же направлении и обратился к Крите. Улыбка его исчезла, голос прозвучал очень резко.

— Я спросил — что твоя Великая?

— Она поступит, как пожелает, — ответ девушки был короток. Тирта решила, что она рассержена вопросом и настойчивостью Урука.

Тот пожал плечами.

— Действительно, у Великой есть привычка скрывать свои планы от слуг. Хорошо. Если наши силы таковы, приготовимся, — он обвёл всех взглядом. — Я лично не знаю Рейна. А в рассказах много преувеличений. Он Тёмный, обладающий собственной силой. Похоже, нам предстоит испытать эту силу.

Короткий меч, которому Крита и Урук дали имя, ожил в руках фальконера. Тот отошёл от коня, приблизился к Тирте, как положено человеку щита при защите нанимателя. Девушка посмотрела на него. Рваный плащ исчез, избитый шлем тоже, не видно ни длинного меча, ни игольного ружья. Он провёл рукой по ненужному поясу с иглами, отбросил его. Рука его казалась голубой: это сквозь неё просвечивал блеск меча.

Тирта почувствовала новое тепло. До сих пор руки её были такими мёртвыми и бесполезными, почему они снова оживают? Ларец, зажатый между ними, засветился. По другую её сторону встал Алон. Втроём они опять образовали защитный строй. Мальчик призывно махнул рукой. С земли поднялась не замеченная Тиртой верёвка, раскачиваясь, как змея. Конец её устремился к руке Алона. Он принял хлыст в свою избитую, окровавленную руку и взмахнул.

Урук потряс топором. Йонан извлёк меч, опёрся острием о землю, ухватил обеими руками рукоять. Но Крита, казалось, не замечала этих приготовлений к битве. Она достала свиток, небрежно отбросив цилиндр, и внимательно его разглядывала. Тирта видела, что губы таинственной девушки движутся, она словно произносит какие–то звуки. Но в глазах её стояло изумление. Она быстро подошла к Тирте и положила свиток на крышку ларца. Попятившись к своим спутникам, жрица подняла руку.

Откуда–то выплыл туман, собрался, сгустился. И в руке у Криты появился Теневой Меч. Но Тирта готова была поклясться, что меч этот теперь из прочной стали, как мечи воинов. Вдоль лезвия ярко горели руны. Тускнели, снова вспыхивали, как будто появлялись из другого пространства и времени.

Мысль Тирты обратилась к той Великой, которая может поддержать их — а может и не поддержать. Наверное, на её помощь не стоило рассчитывать. Конечно, они с её помощью вышли из закрытой комнаты в Доме Ястреба, но потом попали прямо в руки к врагам. Или всё это было частью плана? Возможно, они важны не сами по себе, важна только служба, которую они выполняют. Как знать, может, её и Алона сознательно отдали в плен, чтобы они могли появиться здесь в нужный час. Тирта была уверена, что на заботу о себе ей нечего рассчитывать, она всего лишь инструмент власти над тем, что застыло в её руках.

Власти? Почему в голову пришло именно это слово? У неё нет никакой власти над ларцом и его содержимым. Она всего лишь хранительница. Но во сне лорд и леди Дома Ястреба знали…

Тирта взглянула на ларец. Тепло — тепло от него усилилось. Свиток, написанный на древней коже, свисая с ларца, коснулся её рук, потому что Крита оставила его развёрнутым, когда положила. Тирта вздрогнула: какая–то мысль возникла у неё на самом пороге сознания, важная мысль. Да, важная! Ястреб — хранитель. А она — Ястреб!

Но Великой здесь нет. Может, часть её живёт в Крите, теперь вооружённой теневым мечом. Но в Тирте её нет вне всяких сомнений. То, что должно быть сделано, — сделает только Тирта. Она сама смогла пошевелиться, хотя до сих пор искалеченное тело лежало неподвижно. Использовать Силу, добавить к ней свой Дар. Быть хранительницей Силы — после такого не останешься прежним. Но ей остались только мысли.

Девушка представила себе ларец, как видела его во снах. Вот он стоит на высоком столе, стоит открытый, на равном расстоянии между лордом и леди. Что в нём, что нужно охранять? Открытый ларец… Может быть, сейчас она допустит смертельную ошибку, выпустит то, что должно быть скрыто, — но она будет участвовать в бою, не станет неодушевлённой добычей победителей.

Их было двое — лорд и леди… Может, нужны именно двое, мужчина и женщина, чтобы завершить схему? Равновесие — сама суть природы. Наверное, и в колдовстве то же. Колдовство… Так называл это фальконер, так он относился к её слабым проникновениям в неведомое. Но теперь у него самого в руках то, что топорник из Эскора назвал «оружием с именем», одно из четырёх Оружий Силы.

Двое для призыва… Алон?

Тирта не смотрела на стоявшего рядом с ней мальчика. Она пыталась отгородиться от внешнего мира, закрыть от него своё сознание. Если предстоит битва, она сейчас не может ничем помочь. Напротив, скорее помешает. Значит, остаётся только это.

Словно идёшь по длинному коридору в полной темноте, идёшь по неведомым переходам и залам, не зная, правильно ли повернула. Двое и открытый ларец…

— Нирель… — имена, подлинные имена очень важны. Он открыл своё имя Алону, но она при этом тоже присутствовала. Поэтому, хотел он того или нет, она тоже владеет его именем, хотя и не получила этот дар от него непосредственно. — Нирель… Нирель… — позвать трижды — в таком призыве заключена немалая сила.

Она не смотрела и на фальконера. Услышал ли он её призыв?

— Дай мне, — она говорила как можно отчётливее, вполне сознавая, что собирается сделать, — дай мне твою правую руку.

Металлический коготь — это не человек. Ей нужно было коснуться плотью о плоть, как в Доме Ястреба.

Услышал ли он? Ответит ли? Тирта собрала в кулак всю свою силу мысли. Эти тёмные коридоры — да! Она выбрала открытый путь, хотя не знает, куда он приведёт. И на этом пути их ждёт страшная опасность. Но что до опасности тому, кто мёртв уже при жизни? И хотя для него это тоже опасно, но в этот момент они будут едины, и кто сможет сказать, что для них лучше?

Тирта продолжала смотреть на ларец. Но почувствовала и движение справа от себя. На грудь её упала тень. Вот коготь, в нём меч, но к её груди и ларцу протянулась живая рука с коричневой загоревшей кожей, грязная от дорожной пыли, в синяках и засохшей крови.

Ларец… Когда поблизости от Дома Ястреба у неё пытались отнять ларец, люди умирали. Взять талисман вопреки её воле — противоречит хранению. Но сейчас она хочет этого, считает, что поступает верно. Если она ошибается, Нирель умрёт ужасной смертью. Но если он этого и опасался, в его поведении ничего об этом не говорило.

Воин положил руку ей на ладонь. Она не почувствовала его тепла, быть может, потому что из ларца шёл настоящий огонь.

— Открой! — голос её звучал повелительно. — Лорд Ястреб, помоги мне открыть!

Она видела, как рука его напряглась. Пальцы его отодвинули свиток и тот, словно подхваченный ветром, отлетел. Но её мёртвая рука, плотно зажатая в его ладони, тоже двигалась — да!

И в этот момент раздался такой грохот, что они легко могли бы оглохнуть. Вслед за этим вокруг пала тьма, окутав всё вокруг. Во тьме засуетились какие–то существа. Тирта услышала крики и вспышки пламени, которые вполне могли исходить от топора, меча, даже верёвки.

Нет, это не её задача и не Ниреля. Если он поддастся воинскому инстинкту и примет участие в битве, которая по существу ловушка, они погибнут! Он не должен!

Синий свет меча по–прежнему окутывал её, соединяясь с блеском ларца. И ладонь мужчины оставалась на её руке. Он медленно поднимал крышку, как она его и просила. Тирта по–прежнему не видела, что находится внутри, потому что ларец стоял так, что крышка откидывалась к её лицу, скрывая собой содержимое.

Вот крышка встала прямо, и изнутри вырвалось ровное яркое сияние. Рука фальконера осталась на месте, он крепко держал её руку.

Тирта громко воскликнула:

— Время пришло, Найнутра! Служба Ястреба завершена!

Но тот, что появился перед ней в темноте, встал у ног её неподвижного тела, ничем не походил ни на женщину с бесстрастным лицом, ни на её жрицу. Это был другой. И он не…

Всего лишь в человеческом облике — он надевает этот облик, как одежду, когда имеет дело с людьми. Он безоружен, и на нём нет кольчуги, скорее облегающая одежда, сшитая из змеиной кожи. Одежда чёрная, на ней поблескивают чешуйки, отсвечивая алым цветом свежепролитой крови. Лицо у него невероятно прекрасное, на голове тесный убор из той же змеиной кожи с алыми чешуйками, на лбу широкая лента с алыми камнями. Он медленно поднял руки, и Тирта увидела, что у него между широко расставленными пальцами натянулась перепонка.

Он протянул руки вперёд, словно ожидал, что в них что–то должны положить. Ему не понадобилось вслух высказывать своё требование: ему нужно то, что вместе открыли Нирель и она.

— Время пришло, — губы его даже не шевельнулись, хотя слова в тишине прозвучали очень чётко. Всё вокруг по–прежнему скрывал густой плащ темноты, но теперь в нём не было видно вспышек, как не раздавалось и звуков битвы.

— Я… Ястреб… — на Тирту как будто навалилась огромная тяжесть, ей приходилось говорить с большими паузами, переводя дух после каждого слова.

— Ты умрёшь… — ответил он с тем же равнодушием, которое она ощутила в Найнутре. — Твоя смерть может быть быстрой и лёгкой. Но может случиться и по–другому…

— Я… Ястреб… Лорд и леди… мы хранители…

— Лорд? — в этом слове явно прозвучала насмешка. — Не вижу здесь никакого лорда. Только бродяга, солдат без герба и хозяина…

— Я избрала его по праву…

Какое–то время Рейн не отвечал. Тирта знала, что он смотрит на Ниреля. И словно его намерения материализовались в воздухе перед ними, она поняла, что сейчас сделает Рейн, что он уже делает. Он призывал на помощь все древние верования и обычаи фальконеров, все предрассудки племени Ниреля, всё презрение и недоверие к женщинам, живущие в памяти и сознании этого мужчины. Рейн пытался положить конец их союзу. Она не могла участвовать в этой битве — это была битва одного Ниреля. И, может быть, она уже проиграна.

Но его ладонь по–прежнему лежала на её руке, и свет от меча, зажатого в когте, озарял этот союз.

Что вызывал Рейн в Ниреле? Тирта обнаружила, что не может этого почувствовать, как не может помочь Нирелю в битве. Может ли послужить клятва меча оружием в таком бою?

— Глупец, тогда умри!

Рейн вывернул ладони. Он больше не ждал дара. Пальцы его изогнулись. И по всему телу Тирты пробежала боль, огонь пожирал тело дюйм за дюймом. Она попыталась удержать крик, подумав, долго ли сможет сдерживаться. Пусть Нирель разожмёт руку, пусть тот, другой уйдёт. Он победил.

Свиток, который продолжал парить над ларцом, хотя никакого ветра не было, вдруг сам собой скрутился. Сквозь туман боли Тирта увидела, как он видоизменяется. Свиток приобретал форму птицы — не серой птицы, которая послужила посланцем Найнутры. Нет, эта птица была темнее, с чёрными перьями.

Тёмный поднял руки, чтобы отогнать птицу. И тут коготь, до сих пор недвижно висевший рядом с её телом, тоже взлетел. Сверкнул в воздухе меч Силы, найденный в месте смерти, и в этом своём полёте разгорелся ещё ярче. Меч ударил прямо в тёмную грудь того, кто угрожал.

Последовала вспышка — красного и чёрного, если это можно считать цветами пламени. Тирту ослепило это столкновение сил, такой невероятный блеск. Тут же она почувствовала, как оживает её тело, оживает в боли. Плоть Ниреля оказалась рядом с её плотью, обжигающая и мучительная, они вместе давили на крышку ларца, закрывая его. Тирта изогнулась в последнем приступе боли и так закричала, словно готова была разорвать своё горло.

Сонное удовлетворение, ощущение, что всё в мире правильно. В каком мире? Где? Она же умерла. Может ли мертвец ощущать биение сердца, глубоко дышать ароматным воздухом? Нет никакой боли, есть только…

Тирта медленно открыла глаза. Лицо согревало ласковое солнце, солнце начала лета. За всю свою трудную жизнь она не чувствовала себя более сильной и живой. Как будто действительно умерла, а теперь воскресла к новой жизни. У неё было целое и здоровое тело. Инстинктивно девушка пустила в ход чувства целителя и немедленно убедилась в этом. Никаких сломанных костей, никакого вреда. Она излечилась!

Она лежала в странном месте — в круглом углублении, заполненном красной грязью, которая пахла знакомыми ей с детства травами. Послышался какой–то странный стук. Тирта посмотрела на себя. Грязь облепила её с ног до головы и засохла, превратилась в корку. На этой коросте сидела птица и клювом отбивала ее куски. Птица? Это был сокол, чёрный и сильный. И стоял он на двух лапах!

Рядом с ней кто–то шевельнулся. Девушка быстро повернула голову. К ней склонился Нирель, как делал, когда они вместе открывали ларец. Никакой засохшей крови на нём нет, вообще не видно ран. Даже худое лицо лишилось шрамов. Он тоже снимал корку, отдирал двумя руками! Исчез грубый коготь, все его десять пальцев были заняты лихорадочной работой.

Тирта ахнула, и он улыбнулся. Неужели ещё совсем недавно ей казалось, что такая улыбка невозможна на его лице, которое она теперь так хорошо знала? Нирель поднял свою возрождённую руку, расставил пальцы, сжал их, снова расставил.

— Это… — Тирту охватил благоговейный восторг перел этим чудом и перед собственным выздоровлением, от изумления она утратила дар речи.

— Это колдовство, — сказал он с лёгкой насмешкой, и девушка подумала, что кто–то другой поселился в теле Ниреля. Но потом она взглянула в его глаза — глаза сокола — и поняла, что это не так. — Колдовство Эскора. Ты долго служила ему, леди, и Эскор помог нам.

Она вспомнила.

— Ларец!

— Больше нет обета Ястреба, — объявил он, снимая вновь обретёнными пальцами длинную полоску глины. — Та, что наложила колдовство, сняла его. Когда–то, когда на эту землю упала тень, ларец был оставлен на хранение роду Ястреба. Твой род поклялся хранить его. Но теперь его забрали, чтобы он послужил оружием в верных руках.

— Найнутра?

Фальконер кивнул, продолжая снимать глину, потом сжал руку девушки, помог ей подняться. Она всё ещё смотрела на его руки.

— Я снова женщина, — и тут она забыла о Великой и её делах.

— А я мужчина.

— И фальконер? — она не могла поверить в такую его перемену. В сознании её возникло смутное видение. Лорд и леди Ястреба, когда–то соединившиеся, могут соединиться снова.

Воин повернул голову и испустил щебечущую трель. Птица крикнула что–то в ответ и перелетела ему на плечо.

— В этом, — он поднял руку и погладил пернатую голову, — я прежний. Но теперь я ещё и Ястреб — разве ты не сама назвала меня так, леди?

— Ястреб, — решительно подтвердила Тирта и позволила ему поставить себя на ноги. Не только их тела очистились и излечились. Быть может, их ещё поджидает где–нибудь то, что насылает Тьма, — боль, потребность в силе, но теперь они никогда не будут одинокими.

— А где Алон? — она впервые вспомнила третьего участника их товарищества.

— Он ищет свою судьбу. Она принадлежит только ему.

Тирта кивнула. Да, это тоже правильно. Алон свободен и на своём пути.

— Ястреб, — медленно повторила она. — И пусть отныне они берегутся Ястреба, мой лорд Нирель.

Он обнял Тирту за плечи, и она почувствовала, что это правильно, что это теперь часть её жизни. Сокол взлетел и поднялся в небо, а они вдвоём пошли от прошлого, которое теперь можно забыть.

На острие меча

Автор выражает благодарность

Ханни ван Недерпелът–Вемельсфелъдер и

Йоопу Вемелъсфелъдеру

за сведения о Дордрехте и

пещерах Сент–Питерсберга, а также

мистеру Ф.X.В. ван дер Лаану,

директору голландской национальной

туристической компании в Нью–Йорке,

за помощь в прокладывании курса

«Вежливого полицейского» и за другие

материалы.

В то время как герцогство Стернсберг,

башня Одокара и Шато дю Дам не

существуют в действительности,

Дордрехт, Маастрихт и пещеры СентПитерсберга находятся на территории

современной Голландии.

Глава первая. Прибытие троянского коня

Квинн Андерс торопливо прошёл по зелёному газону к квадратному новоанглийскому дому и поднёс руку к полированному медному орлу, выполняющему прозаическую роль дверного молотка. Чемоданчик, с которым Квинн не расставался со вчерашнего дня, мёртвым грузом цеплялся за его онемевшие пальцы. Неужели действительно прошло двадцать четыре часа с его внезапного решения? Ожидая на ступеньках крыльца, он снова заволновался. Может, лучше повернуться и уйти? Всё это казалось нелепой мелодрамой… Безумие!..

Но уходить было поздно. В дверях появилась женщина.

— Мистер ван Норрис? — голос Квинна звучал хрипло. Ему пришлось глотнуть, прежде чем продолжить: — Я приехал к нему из Нью–Йорка по делу…

— Ну… не знаю. Мистер ван Норрис на прошлой неделе, катаясь на лыжах, подвернул ногу. У него трещина в лодыжке. Вообще–то, он не принимает, но если вы приехали из Нью–Йорка… может быть… Заходите, я спрошу…

От яркого света в прихожей Квинн замигал, как сова.

— Меня зовут Квинн Андерс, я брат капитана Старка Андерса. Мистер ван Норрис когда–то работал с ним в Европе.

Женщина ушла, а Квинн остался разглядывать рисунки на старых бумажных обоях. Возможно, этот ван Норрис не помнит Старка, и Квинн дурак, что приехал. Он ощутил знакомое чувство неуверенности в себе, как было всегда, когда он думал о брате, который попросил его посетить ван Норриса. А за всю свою жизнь Старк ни разу не предложил заняться бесполезным делом. Поэтому Квинн был намерен встретиться с этим ван Норрисом, даже если ему придётся поспорить с несколькими экономками и взломать двери.

Но, как оказалось, такие драматические действия не понадобились.

Его провели в комнату, в которой ещё не зажгли свет и поэтому было темно. Квинн задержался на пороге и услышал из полутьмы голос:

— Будьте так добры, сэр, зажгите свет. Выключатель на стене слева от вас. Я в настоящее время несколько ограничен в движениях…

Квинн повернул выключатель и обнаружил, что находится в кабинете–библиотеке, которой часто пользуются. Человек, шедший ему навстречу, опирался на костыль и был, вероятно, не старше Старка — около тридцати лет. Светлые волосы взлохмачены, словно он постоянно теребил их пальцами, глаза внимательные, а взгляд даже немного подозрительный. Человек разглядывал Квинна, словно пытался отыскать в нём сходство со Старком.

Если он ищет именно это, то его ожидает неудача.

Квинн с привычным терпением выдержал это разглядывание. Сразу за плечом ван Норриса на стене висело большое зеркало. Вероятно, такое же старое, как и дом, и стекло казалось мутным. Но не настолько, чтобы не отразить низкорослую, почти приземистую фигуру Квинна, увенчанную совсем обычным, заурядным лицом. Квинна никак нельзя сравнить со стремительным Старком.

И тут он понял, что ван Норрис заговорил.

— Как поживает Гладиатор? Вы знаете, мы его так называли.

— Старк умер.

Ну вот… он наконец и выговорил это слово. Сказал человеку, который знал Старка и которому это известие, может быть, небезразлично. Произнёс вслух в пятый раз с тех пор, как получил телеграмму. Он отлично помнил все предыдущие случаи, когда ему приходилось сообщать о смерти брата, хотя сам ещё никак не мог в это поверить.

— Когда и как?

Квинн поставил чемоданчик на край стола. Он и сам уже много дней пытался найти ответ на эти вопросы. Голос мужчины немного успокоил его. Квинн уловил нотки понимания, что случилось большое горе, и обещания, что здесь он может найти помощь.

— Я получил телеграмму… почти шесть недель назад, — Квинн говорил медленно, пытаясь вспомнить то время, которое казалось теперь таким далёким и неясным.

— Его тело нашли на улице в Маастрихте. Вероятно, наезд… Ехавший в автомобиле скрылся.

— Вероятно? — ван Норрис мгновенно ухватился за это допускающее сомнения слово.

Квинн сел на ближайший стул. Напряжение, в котором он находился в последнее время, начало постепенно спадать.

— Вероятно, — повторил он, но не стал подчёркивать это слово. И подумал, на самом ли деле его голос звучит так бесцветно, как ему кажется. — Я приехал к вам, потому что в прошлый понедельник получил от него задержавшееся письмо. В письме Старк просил меня встретиться с вами…

— Оно у вас?

Квинн покачал головой.

— Я уничтожил его, как только прочёл. Но могу повторить слово в слово. Видите ли, — он поставил чемоданчик себе на колени, — я обладаю тем, что называют фотографической памятью.

Ван Норрис взял сигарету из коробки на столе и закурил после того, как Квинн отказался.

— Очень правильно поступаете, — было единственное замечание ван Норриса.

Квинн облизал губы.

— Вот что говорилось в письме Старка:

Дорогой Одо!

Большие новости! Они связаны с Дордрехтом. Хотя, возможно, меня скоро продадут в рабство или обведут вокруг дубов.

Я в последнее время часто вспоминаю папиных древних троянцев и все их игры и забавы. Пока ты будешь здесь, нужно бы навестить их земли. Готов ли ты взять за руку старшего брата и провести его через лабиринт?

Вчера я раздобыл сувенир с той осады. Посылаю вместе с письмом. Возможно, для твоего утончённого вкуса он слишком современный. Но иногда встречается много такого, о чём и не подумаешь. Так что не отбрасывай его слишком поспешно.

Когда будешь в Нью–Йорке, загляни к Лоренсу ван Норрису. Он сейчас большая шишка в торговле драгоценностями. В 45–м и 46–м мы с ним вместе разыскивали сокровища, награбленные нацистами. Этот сувенир его позабавит. Обязательно покажи ему.

Надеюсь встретиться с тобой двадцать пятого. Об остальном договоримся при встрече.

Твой Старк

— Это нечто вроде кода, — неуверенно добавил Квинн.

Он старался не болтать много. Но облегчение от того, что он наконец смог сделать это предположение, почти покончило с его обычной сдержанностью.

— Во–первых, он называет меня Одо — мое второе имя Одокар, в честь одного из папиных средневековых героев. Практически никто об этом не знает и вообще никто так меня не называет. И Старк никогда так не делал. Вы знаете о работах моего отца?

— Да. Ваш отец доктор Уилсон Андерс, один из крупнейших авторитетов по военным орденам средневековья. Несколько лет назад я слушал его лекцию в Лейдене.

— Так вот, перед смертью он писал книгу о принце–епископе Одокаре из рода Стернсбергов. Этот Одокар был одним из его любимых героев. Но… — Квинн вернулся к прежней теме, — Старк никогда в жизни не называл меня Одо!

— Таким образом он пытался привлечь ваше внимание к содержанию письма?

Квинн облегчённо вздохнул. Ван Норрис не подумал, что он спятил: этот голландец сразу оценил важность такой, казалось бы, мелочи.

— Дальше… это место, где он говорит, что его продадут в рабство и обведут вокруг дубов. В нашей семье так говорили, если предстояло задержаться где–то. Особенно когда задерживали насильно.

А троянцы… Папа не интересовался ни Грецией, ни Гомером. Он всегда рассказывал нам только о епископе Одокаре и о крестоносцах. Так что земли древних троянцев — это скорее всего герцогство Стернсберг. Но оно уже свыше ста лет — часть Бельгии. И вообще Старка никогда особенно не интересовала работа отца. Он оставил колледж в 1940 году, чтобы поступить в армию. А когда война закончилась, остался на службе…

— В военной разведке, — вставил ван Норрис. — Да, я об этом знаю, мой друг. Знаю также, что он действовал под маской офицера, состоящего на специальной службе.

Ван Норрис знает и это! Квинн открыл чемоданчик и достал оттуда завёрнутый в бумагу пакет. Осторожно положил его на стол.

— Обычно из всей осады Трои чаще всего вспоминают предание о деревянном коне, — он начал распечатывать пакет. — Вот сувенир Старка.

Бумага разорвалась, обнажив уродливую керамическую статуэтку, несомненно, обладающую четырьмя ногами и хвостом. Очень отдалённо она напоминала лошадь.

— Как он и хотел, я привёз это вам.

Теперь, глядя на это чудовищное уродство, Квинн усомнился в разумности своих действий. Статуэтка просто не могла иметь какую–либо ценность. Но Старк умер, а перед смертью написал письмо и прислал это. И оно должно быть чем–то важным, должно!

Ван Норрис взял в руки лошадь.

— Современная работа, — заверил он, и лицо его чуть пренебрежительно скривилось, — троянский конь. — Он перевернул статуэтку, и глаза его моментально загорелись в возбуждении. Он взволнованно попросил:

— Пожалуйста, дайте мне кочергу…

Квинн машинально повиновался. И когда увидел, как кочерга поднялась над уродливой фигуркой, сразу всё понял. Конечно же! Троянский конь — это традиционный символ укрытия. Он важен не сам по себе, а тем, что несёт в своем теле.

Ван Норрис точно рассчитал удар. Куски керамики разлетелись в стороны. Среди них выделялся небольшой сверток из выцветшей ткани. Ван Норрис очень осторожно стал разматывать ткань.

И когда он закончил, перед ними предстало сокровище троянского коня, которым они заворожённо любовались с чувством, близким к благоговению.

Свет настольной лампы падал на фигурку высотой в три с половиной дюйма. Квинн, затаив дыхание, протянул к ней руку, но тотчас отдёрнул, не решившись притронуться.

Это был рыцарь в доспехах, в сверкающей накидке — от плеч до середины бёдер — поверх лат. Воин был изображён в боевой позе, левой рукой он высоко поднял щит, в крошечном правом кулаке крепко зажат меч. Не хватало только шлема, и ветер отбрасывал назад длинные до плеч волосы. Лицо выполнено очень тщательно и с таким мастерством, что напоминало портрет реального человека, какого–то некогда знаменитого воина. Герб на щите повторялся на накидке, а на поясе и рукояти меча сверкали точки драгоценных камней.

Квинн как зачарованный продолжал рассматривать рыцаря, когда ван Норрис поднял трубку телефона, стоящего на столе.

— Нью–Йорк, пожалуйста, — голос его звучал уже по–иному, более сдержанно, почти холодно. — Соедините меня с номером Лексингтон 4–57–57. Да, спасибо.

— Сокровище епископа, — вслух высказал свою мысль Квинн.

Он был поражён тем, как подействовали эти слова на ван Норриса. Тот неожиданно схватил его за руку, стиснул, словно стальным капканом.

— Что вы знаете о сокровище епископа?

Квинн не пытался высвободиться, а вместо этого прочёл наизусть запись, сделанную аккуратным почерком отца и прочитанную им примерно год назад.

— «Сокровище епископа, — процитировал он, — состоит или, вернее, состояло из тринадцати отдельных фигур, различных по величине. Они изображали двенадцать верных сподвижников принца–епископа Одокара и самого принца–епископа, участвовавших в первом крестовом походе. Изготовлены они гораздо позднее по приказу принца–епископа Магнуса, впоследствии герцога Стернсберга, и являлись ядром огромных ценностей Стернсбергов. В дальнейшем они не раз становились объектом интереса грабителей. Говорят, одним из таких разочарованных охотников был сам Наполеон. Коллекция исчезла в середине девятнадцатого века, когда герцогство Стернсберг было поглощено Бельгией. Так как род Огернсбергов больше не существует, утрачены и все ключи к поискам сокровища. В случае обнаружения коллекция в силу своего исторического значения будет буквально бесценной». Это написал мой отец, — закончил Квинн.

Послышался резкий звонок. Ван Норрис выпустил запястье Квинна и взял телефонную трубку. Квинн сидел, потирая руку и одновременно слушая разговор.

— Да, Сэм? Мне повезло, что я застал тебя. У меня появилось нечто очень важное. Отправляйся в архив и найди книгу, оставленную моим дедом. Отыщи всё, где упоминается о сокровище епископа… Да, правильно, епископа. Если ничего не найдёшь, посмотри, что известно о герцогстве Стернсберг и семействе Стернлитц, — каждое название он тщательно произнёс по буквам. — Потом позвони мне. Большое спасибо, я буду ждать…

Он положил трубку и снова повернулся к Квинну.

— Старк упомянул вашу встречу в Дордрехте. Значит, вы собираетесь отправиться в Европу?

— Да. Видите ли, когда отец прошлой весной умер, книга его была почти закончена. Оставалось только сверить с источниками и написать по его наброскам две последние главы. Отец всю жизнь мечтал об этой книге. Издатели ею заинтересовались. Не знаю, много ли вам рассказывал Старк о нашей семье…

— Очень немного. Старк был одним из тех людей, кто живёт настоящим. Я знал только, что его отец — доктор Андерс и что у него есть младший брат.

— Я на самом деле сводный брат Старка и гораздо моложе его. Моя мать была второй женой отца и умерла, когда мне было пять лет. Старк был очень добр ко мне, гораздо добрее, чем большинство старших братьев к малышам, которые постоянно увязываются за ними. Отец тоже был добрым человеком и лучшим из известных мне учителей. Но он казался… каким–то отчуждённым, что ли. И больше жил в одиннадцатом и двенадцатом веках, чем в нашем времени. Старк тяготился жизнью дома. Мы жили в маленьком университетском городке, и если вы такой же человек, как Старк, вам тоже было бы скучно там. Ну вот, он с радостью пошёл в армию. Мы не очень часто получали от него весточки, пока я не заболел. Видите ли, у меня был полиомиелит, и около двух лет я не мог передвигаться. Старк тогда начал мне писать и присылал из–за моря всё, что мог: книги, рисунки. Однажды я получил пару старых дуэльных пистолетов…

Квинн взглянул на осколки керамики. И сразу подумал о троянском коне, который, возможно, изменит его жизнь. Но сдержал своё воображение и сосредоточился на рассказе.

— Он писал, как только появлялась возможность. Старк занимался такими делами, что ему приходилось исчезать на месяцы, но мы всё понимали. И он никогда не говорил о том, что делал. Очевидно, когда интересуешься такими вещами, нужно больше молчать…

— Конечно, иначе не сможешь заниматься этим, — подтвердил ван Норрис.

— Ну вот, во время болезни я много читал, а потом начал работать с отцом, проводил для него некоторые поиски, печатал, редактировал. И продолжал учиться. В конце прошлого года я закончил колледж. Но мне всего девятнадцать лет, преподаванием заниматься рано. В армию меня не берут, так как у меня всё ещё слабые ноги. Поэтому я решил закончить книгу отца. Я написал Старку о том, что хочу отправиться в Европу для поиска кое–каких материалов. Он ответил, что у него вскоре отпуск, он возьмёт машину, и мы поездим вместе. Мы должны были встретиться с ним в Дордрехте, потом отправиться к Лимбургу и пересечь границу в том месте, где начинается герцогство Стернсберг и где уцелела часть замка, построенного Одокаром.

— Значит, Старк ни над чем не работал, когда его убили?

Квинн подобрал один из глиняных осколков и медленно крутил его двумя пальцами.

— Официально нет. По крайней мере, по заявлению его отдела в Вашингтоне. Получив телеграмму о смерти брата, я сразу отправился туда. Там есть полковник Трастон, которого как–то упомянул Старк. Мне пришлось три дня дожидаться встречи с ним. Но он сказал мне только, что Старк был в отпуске, когда это произошло…

— Но вы считаете, что его смерть не случайна?

— Да. Ну, может, только в самом начале… и после встречи с полковником я так не думал. Но сейчас — нет, с тех пор как прочёл письмо. И это кажется мне доказательством, — он показал пальцем на рыцаря. — Во–первых, письмо. Не думаю, чтобы Старк вводил меня в дело, если бы оно касалось армии. С другой стороны, он явно в одиночку занимался чем–то и…

— Предчувствовал, что для него это может плохо кончиться? — вставил ван Норрис. — Да, возможно, это правда. В нашем деле привыкаешь верить предчувствиям. Развивается шестое чувство, которое предупреждает, когда игра близится к концу. Я сам видел, как это бывает — несколько раз. Думаю, соглашусь с вами в обоих пунктах: что дело, которым он занимался, не связано с его обычной работой и что он почувствовал, как нуждается в помощи. Видимо, наткнулся на что–то значительное, гораздо большее, чем ожидал сначала. Может быть, он считал, что справится один. Я помню, он всегда любил играть в одиночку…

— Да. И мог вкопаться слишком глубоко, прежде чем понял это. На него похоже. Но я намерен узнать, зачем кто–то сбил его на улице с названием, которое я и произнести не могу…

— Вы уверены, что он мёртв? Человек его занятий может умереть несколько раз — и по многим вполне основательным причинам.

Квинн покачал головой.

— Я это знаю. Но мне подтвердили в Вашингтоне. Я разговаривал с начальником его отдела, — он перевёл взгляд с ван Норриса на крышку стола. — На этот раз правда.

— Вы хотели продолжить с того места, где он остановился? — ван Норрис взмахом руки отогнал от глаз сигаретный дым.

— Да.

— А подумали ли вы, что у вашего брата был многолетний опыт такой работы, и тем не менее…

— Кто–то встретил его в Маастрихте и может поджидать и меня? — продолжил Квинн. — Конечно. Я думал обо всем, что только мог предположить. С другой стороны, у меня превосходная легенда, очень основательный повод, чтобы появиться там. И ещё одно преимущество: я знаю эту местность и её историю.

Квинн посмотрел на рыцаря. Ему очень хотелось добавить: «Я подхожу вам». Но это могло показаться слишком нахальным.

Ван Норрис принёс карту Низинных государств[1] и с треском развернул её.

— Маастрихт, — он показал пальцем на карте. — А где старая граница Стернсбергов?

— До неё меньше десяти миль, — Квинн провёл линию. — С нынешней границы можно разглядеть башню Одокара…

— А что стало с семейством Стернлитц?

— Последний герцог потерял власть после франко–прусской войны, когда герцогство было присоединено к Бельгии. Не думаю, чтобы он сильно из–за этого расстраивался. Он был одним из исследователей девятнадцатого века, как Стенли, Ливингстон и Бертон, только его интересовали Маньчжурия и Гоби. Единственное, что удалось установить о нём моему отцу, — что он предположительно был убит туземцами в начале девятисотых годов. У него не было детей, и он был последним представителем мужского пола своего рода.

— Это прибавляет ещё одну небольшую проблему. Кому будет принадлежать сокровище епископа, если его когда–нибудь найдут? В убежище нацистов — в соляных шахтах — его не нашли…

Опять раздался звонок телефона. Ван Норрис поднял трубку и, слушая, придвинул к себе блокнот, быстро что–то записал.

— Прекрасная работа, Сэм. Я у тебя в долгу. Можешь приехать сюда завтра утром? Треснувшая лодыжка вычеркнула меня из списка, поэтому мне придётся обратиться к тебе… Что–то «горячее»? Да, несомненно, насколько я могу перевести на обычный язык. Не просто горячее, обжигающее! Ну, в десять? Очень хорошо. Доброй ночи!

Он перечитал свои записи, потом впервые за всё время встречи улыбнулся Квинну.

— У меня есть все основания поблагодарить вас, мистер Адлере. Не впервые дом Норрисов даёт консультации относительно сокровища епископа. Мы даже можем отчасти претендовать на владение им.

В конце восемнадцатого столетия эта коллекция была осмотрена и вычищена моим предком, после чего герцог Людвиг получил определённую сумму взаймы, а коллекция послужила закладом. Когда коллекцию затребовал сын герцога, он выплатил только часть долга. Возможно, за остальные деньги была оказана некая политическая услуга, о которой не сохранилось упоминаний в документах. Во всяком случае, у нас до сих пор хранится закладная на коллекцию. И если бы сокровище было найдено, мы могли бы претендовать на него, поскольку род Стернлитцев прекратился. Если сокровище ещё существует, очень хотелось бы взглянуть на него. Мне необходимо знать, где Старк обнаружил статуэтку и почему предложил вам встретиться со мной…

— Значит, вы мне поможете?

Но, к удивлению Квинна, ван Норрис покачал головой.

— Не могу ничего обещать. Вы слишком молоды, слишком неопытны, чтобы ступить на эту тропу с моего благословения. Вначале я должен обдумать множество проблем.

Квинн встал, пытаясь подавить неотчётливое, но тяжёлое настроение.

— Я все равно пойду, — твёрдо проговорил он и взялся за свой пустой чемоданчик.

— Ну, не сегодня же вечером, — с легкой улыбкой остановил его ван Норрис, но Квинна эта улыбка только разозлила. — Наш единственный поезд давно ушёл. И я хочу ещё раз увидеться с вами утром. Вы говорите, у вас есть номер в гостинице? Хорошо. А теперь, с вашего разрешения, — он взял фигурку рыцаря, — это отправится в помещение, которое миссис Эванс называет склепом. Пойдёмте со мной и посмотрите, если есть желание.

Ван Норрис подошёл к дальней стене, прикоснулся к ней рукой, и секция книжного шкафа сдвинулась в сторону. Квинн увидел маленькую комнатку, все стены которой были уставлены рядами небольших ящичков. В центре, под сильной лампой, стояли единственное кресло и стол, покрытый чёрным материалом. На столе были разбросаны бриллианты и изумруды из «Тысячи и одной ночи». Ван Норрис не обратил на них никакого внимания, а открыл один из ящичков в стене и положил внутрь, на обитое мягкой тканью дно, фигурку рыцаря.

— Вся комнатка — стальной сейф, — сообщил он Квинну. — Большую часть работы я выполняю здесь. Рыцарь будет в полной безопасности.

— Значит, мы увидимся утром?

— В десять тридцать, если не возражаете.

Он попрощался, и Квинн подумал, что не воспользовался полностью предоставившейся ему возможностью. Возможно, потому что в сравнении со Старком выглядел чем–то незначительным. Да и как он мог надеяться на удачное сравнение с ним? Как смел рассчитывать, что заменит брата в деле, которое требует исключительного мужества, самообладания и мастерства?

Но никто не сможет остановить его. Есть отличная причина, чтобы отправиться в Голландию. Квинн снова ощутил решимость и волю, которые в прошлом помогли ему выдержать боль и разочарование. Согласен ван Норрис или нет, но он попытается отыскать сокровище епископа!

Глава вторая. Пароль — Роаджакт!

Старые часы на ратуше пробили десять тридцать, когда на следующее утро Квинна ввели в сокровищницу ван Норриса. Но проводником ему служил не хозяин дома и не миссис Эванс. У входа его встретил молодой стройный азиат, ростом не выше Квинна. Он бесшумно, с уверенностью кошки, прошёл по коридору к библиотеке. В нём чувствовались навыки прирождённого воина. Заговорил он с американским акцентом:

— Добро пожаловать в логово паука, приятель. Вот он, шеф.

Алмазы и изумруды были убраны с чёрного покрытия стола. На их месте в ярком голубоватом свете лампы стояла фигурка рыцаря. Ван Норрис опустил увеличительное стекло, в которое рассматривал статуэтку, и протянул руку Квинну.

После обмена приветствиями Квинн замолчал в ожидании. Он усвоил этот приём у отца. Пусть первым заговорит твой собеседник, если ты не совсем уверен в себе. Воздержись от огня, пока не определишь силу противника. А ван Норрис может оказаться и противником.

Первым нарушил тишину товарищ ван Норриса. Квинн заметил, что он, с момента как открыл дверь, всё время незаметно поглядывал на него. А теперь он заговорил авторитетным тоном:

— Ничего не выйдет, шеф. Тебе его не отговорить. Ни ад, ни наводнение его не остановят. Ты только посмотри, какой у него упрямый подбородок!

К удивлению Квинна, ван Норрис рассмеялся.

— Познакомьтесь с Сэмом Марусаки, — представил он азиата. — И давно ты стал специалистом по кадрам, Сэм?

Японоамериканец пожал плечами.

— Ну ладно, шеф. Только не пытайся изменить его намерений. Просто предупреждаю.

Ван Норрис в свою очередь изучал серьёзное лицо Квинна. Но вот он поднял руки в своеобразном жесте поражения.

— Несомненно, ты прав, Сэм. Итак, у нас только два часа, чтобы ввести этого упрямого молодого человека в курс…

— Два часа? — Квинн искренне удивился.

— Но ведь вы уже заказали билет на вечерний рейс КЛМ[2]?

Квинн вынужден был признаться, что сделал заказ сегодня утром по телефону из гостиницы. Он только не понимал, как узнал об этом ван Норрис, но не захотел показывать своё удивление.

— Ну и ну, — протянул Марусаки. — Придётся ещё кое–что пересмотреть, шеф. Он и глазом не моргнул. Похоже, мы заловили неплохую добычу. Она серьёзней, чем мы решили вначале.

— Говорю тебе, это неправильно! — в голосе ван Норриса прозвучало раздражение. — Посылать детей на такое! Я не могу взять на себя ответственность…

Марусаки усмехнулся.

— Детей? А в каком возрасте ты сам занялся делом, шеф? И начал с игры в мяч на съёмочной площадке? Мне кажется, нет!

— Это совсем другое дело. Тогда шла война…

— Да ну? Разумеется. Но война эта ещё не закончена. Может, несколько изменилось расположение сил, но борьба продолжается — и открытая, и тайная. Я говорю: бери, что посылает судьба, и радуйся тому, что можешь внести свою долю.

Он резко повернулся, посчитал ящички на стене к открыл один. Достал из него плоскую металлическую коробку и положил на стол перед ван Норрисом. Вначале голландец поднял руку, словно желая оттолкнуть коробку. Увидев это, Марусаки подчёркнуто взглянул на свои часы.

— Остаётся час и сорок пять минут, — жизнерадостно провозгласил он.

— Ну, хорошо! — ван Норрис резко раскрыл коробку. — Если он всё равно собрался лететь, я не смогу его остановить.

— Я предупредил об этом с той минуты, как увидел его. Ну, сынок, — обратился Марусаки к Квинну. — Шеф даст вам своё благословение. А оно стоит больше десяти тысяч, если, конечно, знаешь, как им воспользоваться. Дайте–ка мне взглянуть на ваши часы…

Пальцы Квинна потянулись к левому запястью. Однако снимать часы он не стал.

— Зачем?

— Послушайте, — проговорил Марусаки с тем усталым терпением, каким объясняются с упрямым ребёнком. — Вы отправляетесь за море и собираетесь играть с очень крепкими ребятами. Эти люди знают о таких играх и забавах больше, чем мы, американцы, можем вспомнить. И когда в этой игре наступит ваша подача, сынок, лучше быть уверенным, что за вами сильная команда. Это всего лишь здравый смысл. Ведь официально вас никто не похлопал по плечу?

Квинн покачал головой.

— Ну, в таком случае мы вам даём нечто вроде команды. И если у вас есть хоть капля разума, вы благословите за это аллаха. Дайте мне ваши часы…

Квинн, всё ещё недоверчиво, снял с руки последний подарок отца. Ван Норрис снял заднюю крышку с часов, а Марусаки в это время рылся в маленьких конвертах в коробке. Закончив, он взглянул на часы.

— Хвала небу, размер стандартный. Вот, шеф.

Голландец очень осторожно вложил под крышку тонкий золотой диск и кивнул.

— Будьте добры, скажите мне месяц и день недели своего рождения.

— Февраль и среда. Но зачем?..

Ван Норрис не ответил. Он занялся тонкой золотой пластинкой, на которой Квинн увидел семь крошечных отверстий, одно в центре и шесть по кругу. Объяснял Марусаки.

— В некоторых местах это будет вашим паспортом. Слышали когда–нибудь о гороскопе драгоценных камней или гороскопе рождения?

Когда Квинн отрицательно покачал головой, Марусаки продолжил:

— Три определённых камня будут обозначать ваши инициалы, четвёртый камень — месяц вашего рождения, пятый — ангела хранителя этого времени, шестой — святого этого дня и седьмой — день недели, в который вы появились на свет. Они должны располагаться по кругу: три, соответствующие имени, вверху, три — ангел, святой и день недели — внизу, а тот, что соответствует месяцу рождения, в центре. В старину считалось, что такой талисман делает своего владельца неуязвимым.

— Но почему?..

Марусаки не обратил внимания на вопрос.

— Мы используем его как паспорт в своей организации. Если в нужном месте показать эту пластинку, она поможет вам получить информацию, помощь — и даже убежище и спасение. Как идёт работа, шеф?

Инструментами толщиной почти в волос ван Норрис вставлял в миниатюрные крепления камешки. Не переставая работать, он ответил:

— Квинн — розовый кварц, Одокар — опал, Андерс — аквамарин, ангел Бархиель — яшма, февраль — аметист, святой Андрей — карбункул, среда — бирюза. Роаджакт[3].

— Роаджакт, — повторил Марусаки. — Это ваш пароль. Вы можете использовать его, чтобы представиться, Анд ере.

Квинн моргнул. Слишком уж нелепо и похоже на фантастику, чтобы быть реальностью. Где ему представится возможность воскликнуть «Роаджакт!», чтобы появилась морская пехота или другая осязаемая помощь?

Должно быть, голландец прочёл его мысли. Положив инструменты, он закрыл заднюю крышку часов и, возвращая их Квинну, проговорил:

— Похоже на шпионское приключение, а, Андерс? Когда станете старше, поймёте, что реальная жизнь бесконечно разнообразней и фантастичней любых рассказов писателей. Я знаю, это старое и банальное утверждение, но ни возраст, ни избитость не делают его менее справедливым. Вы по–прежнему вначале хотите побывать в Дордрехте?

— Да.

— Тогда — если вы достаточно умны — в первое же утро там вы навестите антикварный магазин некоего минхеера Дидриха Бевроота на Воорстраате. Вы скажете ему, что ваши часы спешат и вы хотите, чтобы их отрегулировали, что вы турист и случайно забрели в его магазин, потому что увидели на витрине выставку старинных часов. Эти три фразы будут вашим первым паролем. Бевроот станет осматривать ваши часы. Увидев, что в них, он свяжет вас с теми, кто предоставит вам нужную информацию.

— Похоже на старую подпольную сеть, — заметил Квинн, по–прежнему почти не веря происходящему.

Ван Норрис нахмурился.

— Да, во время войны это было частью подпольной сети. В те дни мы были отчаянными людьми. Когда человек вставал на нашу сторону, мы не спрашивали, чем он занимался в прошлом. Поэтому многие боковые ответвления странных и часто незаконных занятий соединялись с нашей организацией, и через них мы получали необходимые сведения и материалы. Когда война — вернее, её часть, — закончилась, мы, сражающиеся в темноте, вышли на свет. И поняли, что мир ещё не для нас.

Тогда некоторые из нас отыскали своих прежних соратников. Мы не утратили связей с ними, не забыли и людей, хоть и нарушающих закон, но которые однажды могут оказаться полезными. Конечно, это нынешнее подполье не вполне можно назвать респектабельным, но мы сохраняем с ним связи.

Поэтому, когда нам нужно, в нашем распоряжении оказывается нечто вроде паутины. Чужак — может быть, за полмира отсюда, — касается одного из сигнальных проводов. Поступает сообщение, порой меняя на своём пути несколько языков и пересекая множество границ. Оно достигает такого человека, занимающего значительное положение в обществе, который может отправиться к высоким руководителям и сказать — и ему при этом поверят: «Сэр, то–то, то–то и то–то, похоже, происходит в этом месте. Следовало бы проверить». Мы предоставляем глаза, чтобы смотреть, уши, чтобы слушать, ноги, чтобы пройти по тропам, по которым нельзя ходить официальным путём…

— Вот именно, — Марусаки убрал коробку в ящик. — И не забывай, сынок, что у противной стороны есть своя сеть, такая же налаженная, как наша, или даже лучше. Когда удаётся, противники хватают нас, давят и косят. Это война, которая идёт в тёмных переулках и на пустынных участках границ, а также в удобных городских кабинетах. И первая же ошибка делает парня таким же мёртвым, как если бы его подстрелили в Корее. Идти нужно осторожно — или вообще больше не сможешь двигаться! Не забывайте об этом. Показать ему картинки, шеф?

Получив согласие ван Норриса, он веером разложил на столе пять фотографий. Обычные снимки, лица мужчин на них видны очень отчётливо.

— Это Бевроот.

Квинн разглядывал круглое лицо, наморщенный лоб, выпяченные, почти капризные губы. Он был уверен, что не забудет это лицо.

— Это Лоренс Кейн. Возможно, вы его не увидите. Но это один из моих партнеров, и он сейчас в Европе.

— Мастер по ликвидации аварий, как и я! — с улыбкой добавил Сэм.

На другой фотографии худое, чисто американское лицо, национальность этого человека спутать невозможно. Но линия рта противоречила весёлому взгляду.

— Корни Смитс.

Третий — в морском офицерском кителе и в фуражке с кокардой, небрежно сдвинутой набок.

Оставшиеся две фотографии ван Норрис положил рядом. Это были снимки одного и того же мужчины — в фас и в профиль. У мужчины было узкое лицо восточного типа, но с некоторыми отличиями — меньше заметна раскосость глаз и слишком выступающий крючковатый нос.

— Отметьте в своём каталоге — крайне опасен, — предупредил Марусаки. — Это Квонг, Хонг или Винг. Берегитесь его, — закончил он легкомысленным тоном.

— Первым троим можете доверять. Этого человека опасайтесь, — добавил ван Норрис.

Марусаки снова посмотрел на свои часы.

— Пора в путь, шеф…

— А какое отношение ко всему этому имеет сокровище епископа? — поинтересовался Квинн.

— Возможно, никакого, а может быть, самое прямое, — ответил ван Норрис. — Коллекция статуэток — настоящее сокровище и имеет огромную историческую ценность. И не только историческую. Если их отыщут, найдётся немало желающих приобрести их.

— А в наши дни достаточно людей, у которых много денег, — вмешался Марусаки. — И богатые люди сочтут это отличным вложением. В Европе немало тех, кто в состоянии заплатить за такие находки полноценными американскими долларами. У них такое правило. Они покупают их на чёрном рынке. Американские доллары в Европе сейчас ценятся выше местной валюты.

Предположим, сокровище будет контрабандой привезено сюда и продано за астрономическую сумму какому–нибудь крутому парню, который заработал кучу денег на чёрном рынке, но не может от них избавиться, не насторожив федеральных агентов. Деньги, которые он заплатит, уплывут за море, как раз к тем людям, в жадные руки которых ни в коем случае нельзя давать зелёные. Да, сынок, эта охота за сокровищем может стать очень крупным делом. Поэтому шеф допускает вас в один из наших тайных проходов. Понятно?

Наконец Квинн понял. Он смущённо потянул ремешок часов. Объяснение Марусаки звучало логично и показывало возможное использование сокровища. И, возможно, именно это вывело Старка на след, который так неожиданно оборвался на улице Маастрихта. Значит, ответ на его вопросы связан с сокровищем епископа.

— Это останется у вас? — он указал на рыцаря.

— С вашего согласия. А теперь, если вы готовы, Марусаки отвезёт вас в Нью–Йорк. Не забудьте…

— Воорстраат, Дидрих Бевроот…

Марусаки нетерпеливо переминался у выхода из комнаты–сейфа.

— Он справится, шеф. Таких нужно брать зелёными и довести до готовности. В этом вся хитрость!

Но ван Норрис сделал ещё одно предупреждение.

— Ваш главный враг, — медленно и подчёркнуто проговорил он, — излишняя самоуверенность. Вы должны помнить, что намерены провести лишь исследование, чтобы закончить книгу. Никаких других целей у вас нет.

Квинн согласился, что это прекрасный совет. Ему нужно справиться со своим возбуждением. Он только Квинн Андерс, незаметный студент, будущий историк, и не имеет никакого отношения к тайным подпольным организациям и информационным сетям. Очевидно, эта его решимость была понятна ван Норрису без слов. Потому что, в последний раз пристально взглянув на него, голландец улыбнулся.

— Вы справитесь…

— Конечно, шеф, — Марусаки переступил с ноги на ногу. — В своё время я видел, как приходили и уходили многие. Он настоящий!

Но когда Марусаки в наступающих сумерках подвозил его к окраинам Нью–Йорка, Квинн усомнился в его последнем утверждении. За последние несколько часов они совсем не говорили о предстоящем деле. Напротив, человек ван Норриса был занят почти непрерывным монологом исключительно о своём прошлом. И прослушав несколько минут этот поток воспоминаний, льющийся гладко и небрежно, Квинн понял его цель. Марусаки за несколько часов поездки пытался объяснить ему, как работать в подполье. И как только он это сообразил, стал задавать вопросы, на которые тотчас получал ответы, иногда очень подробные. В сущности это было быстрое, но тщательное введение в курс дела. И добравшись до своего отеля, Квинн уже знал о том, что может его ожидать, гораздо больше, чем мог представить себе утром.

Небрежно попрощавшись, как и Марусаки, Квин пошёл в свой номер. Следовало ещё кое–что сделать, прежде чем получить билет и отправиться в аэропорт. И он справился с этим, даже не снимая шляпу.

Он вырвал страницу из записок отца, дважды внимательно прочёл её, разорвал на мелкие клочки и сжёг в пепельнице. Лёгкие чёрные хлопья смыл в унитазе. Сейчас он знал всё, что возможно, о сокровище епископа, но от него этого никто не узнает.

Теперь его больше ничего не связывало с сокровищами Стернлитцев. Он был почти убеждён в этом, а нужно быть совершенно уверенным. Страницу за страницей он просмотрел две записные книжки, перечитал записи, сделанные им самим на машинке или аккуратным почерком отца. Ничего! Но он всё же вырвал и сжёг карандашный набросок башни Одокара. Потом закрыл чемоданчик, проверил на месте ли паспорт и собрал вещи.

Всю дорогу до аэропорта он думал о главном правиле, которое весь день внушал ему Марусаки. Если исполняешь какую–то роль, то каждую минуту дня и ночи нужно жить этой ролью. Если ты, допустим, торговец жемчугом из порта Дарвин, то думаешь, живёшь, спишь и ешь, как торговец жемчугом, — и больше ничего, пока не наступит момент, когда твоя роль поможет тебе добраться до цели.

В одном отношении ему очень повезло. Ему совсем не нужно было принимать чужую личину. Да он, вероятно, и не смог бы это сделать. Нет, у него есть вполне основательные причины побродить по старым городам, интересуясь разными людьми и землями. Он всего лишь изучает историю, его интересует всеми забытый военный орден, который прекратил существование около семисот лет назад.

И поэтому, как турист, он искренне наслаждался полётом на огромном «Летучем голландце» на восток, навстречу восходящему солнцу. Заняв место рядом с другими пассажирами, направляющимися через Шеннон в Амстердам, Квинн предался путешествию, как человек, слишком долго просидевший на одном месте.

Его сосед явился позже и едва успел занять своё кресло, как двери самолёта закрылись. Создалось впечатление, что окружающее его совершенно не интересует, и большую часть ночи он крепко проспал. Его круглое лицо в очках в пластиковой оправе было совершенно неприметно, и Квинн почти не обращал на него внимания.

Весенняя ночь коротка. Не успела наступить тьма, как они уже встречали рассвет. Квинн проснулся, когда самолёт начал снижаться. Зелёные поля внизу казались разрезанными серебром каналов. Но интереснее всего были разноцветные квадраты и прямоугольники. Полотна алого, розового, белого, жёлтого, синего…

Очевидно, возглас Квинна разбудил соседа. Тот сонно наклонился к окну, едва не задев щеки американца.

— Это поля тюльпанов, минхеер, — по–английски он говорил с сильным акцентом. — Никогда раньше их не видели?

— Нет.

— Мы всё ещё летим на восток. Видите вон ту морскую звезду? Это Наарден. Посмотрите на каналы, по ним идут в город цветочные баржи. В это время года как раз цветут тюльпаны.

Он откинулся в кресле и откровенно посмотрел на Квинна.

— Наверное, первый раз в Нидерландах, минхеер?

— Да.

— Вы выбрали прекрасное время для поездки. Ден Хааг, Маркен, Амстердам, Роттердам — все они предстанут перед вами в лучшем виде. Вы путешествуете по делу или ради удовольствия, минхеер?

— Ни то и ни другое, — ответил Квинн. Он надеялся, что прозвучало это с достаточным энтузиазмом. — Мне нужно провести некоторые исторические изыскания.

— А, так вы учёный? Поедете в Лейден или Утрехт?

— Ещё не знаю. Сначала хочу осмотреться…

— Прекрасно! Сначала посмотрите на Голландию, прежде чем, как говорят ваши соотечественники, «закопаться в книгах». Ну, конечно, сейчас Нидерланды не такая большая страна, как была некогда. И к тому же бедная. Мы потеряли нашу Индию. И сюда — а здесь так мало земли — возвращаются сотни, тысячи людей, которые поколениями жили под чужим солнцем. Это очень печально. Затянуть потуже пояса — вот что нам всем теперь остаётся сделать. Ага, мы приближаемся к Шипхолу. Осмотритесь как следует, минхеер. В этом аэропорту пересекаются дороги из многих стран мира. Отсюда без труда можно улететь в Индию, в Египет, в Тимбукту — куда захотите.

Когда они приземлились, Квинн обнаружил, что сосед взял на себя роль его проводника. Голландец настоял на том, чтобы проводить его к таможенникам, помогал заполнять бланки и отвечать на вопросы, хотя Квинн отлично справился бы с этим и сам. Но попутчик делал всё с таким искренним желанием быть полезным, что Квинн сдержал раздражение и нетерпение. И только когда пришло время предъявлять багаж, Квинн обнаружил исчезновение своего чемоданчика.

Носильщики, доставившие багаж из самолёта, заявили, что не видели его чемодана. Последовало короткое замешательство. Новый знакомый Квинна только мешал своими жалобами и обращениями к властям.

Если бы в чемоданчике находилось что угодно, кроме невосполнимых записей, Квинн радостно распрощался бы с ним через две минуты после начала суматохи, выбрался из аэропорта и постарался улизнуть в первом же такси. Он всегда ненавидел подобные сцены и вдруг неожиданно оказался в центре одной такой.

Наконец его чемоданчик обнаружили под грудой вещей. Квинн облегчённо вздохнул и поманил носильщика, который принимал участие в поиске пропажи. Положил ему в руку гульден.

Тот взял оба саквояжа Квинна и понёс к выходу. Американец с радостью последовал за ним.

— Минхеер, этот джентльмен ваш друг?

— Да нет, всего лишь сосед по самолёту. Я даже не знаю, как его зовут.

— Тогда зачем он так пошутил? Ваш чемодан, минхеер, ваш маленький чемодан, который он так активно разыскивал, он ведь сам спрятал под вещами. Это шутка?

Квинн не решился оглянуться через плечо на дверь, через которую в любой момент мог выбежать его «друг».

— Наверное. Я спрошу его. Спасибо за помощь.

— Danke, минхеер! — носильщик коснулся фуражки.

Квинн взял свой чемоданчик. Он решил, что отныне всё время будет держать его под рукой.

Глава третья. Неожиданное богатство

Каждую секунду в течение следующего часа Квинн жалел, что не проявил достаточной решительности и не отделался от своего самозваного гида ещё в аэропорту, прежде чем тот присоединился к нему на стоянке такси. Этот человек пристал к нему, как липучка. И только когда ван Ноорден, так с опозданием представился попутчик, посадил его в поезд, идущий на Дордрехт, и поезд действительно тронулся, Квинн расслабился в блаженном одиночестве. Он твёрдо настроился не останавливаться в отеле, который порекомендовал ван Ноорден, и, конечно, не связываться с людьми, чьи имена и телефоны тот написал на обороте визитной карточки и сунул ему в последнюю минуту перед расставанием.

Это приключение привело Квинна в сонное состояние, он был раздражён и начинал чувствовать, что Голландия вызывает у него аллергию. Вдобавок к другим неудобствам купе было полностью заполнено пассажирами. Не желая, чтобы к нему привязался второй ван Ноорден, Квинн занялся своими записями. Пора заново перечесть всё, что известно об ордене епископа Одокара. А пока он будет читать, никто не посмеет помешать ему. И Квинн принялся медленно перелистывать страницы записной книжки.

Но дойдя до последней странички, он обнаружил нечто, что сразу же прогнало сонливость. Квинн выпрямился. В кожаном переплете книжки был карман, в который он клал разные записки. Когда Квинн заглядывал в него последний раз, там была только карта герцогства Стернсберг. А сейчас появилось что–то ещё.

Это был толстый жёлтый конверт, плотно запечатанный. Видно, его так торопливо засовывали под карту, что один уголок смялся. Квинн закрыл записную книжку, не вынимая конверта.

Вот почему его чемоданчик затерялся в аэропорту! Только там могли подложить этот конверт. Но зачем… и что в нём? Если бы он был один в купе, то сразу посмотрел бы. Но почему–то не хотелось этого делать на глазах у четверых незнакомых людей.

Квинну пришлось набраться терпения и вспомнить совет Марусаки. Не один раз этот консультант повторил Квинну, что самая большая трудность, с которой он столкнётся, — это нетерпение и скука. Нельзя предпринимать какие–либо действия, пока не убедишься во всех фактах и не сможешь предположить ближайшее будущее. Нужно ждать, как выразился Марусаки, что пошлёт Господь, хотя обычно это бывают неприятности. Поэтому Квинн сделал себе внушение и положил записную книжку обратно в чемоданчик, который подсунул под локоть. И сидел спокойно, почти не замечая чудесного пейзажа, мелькавшего за окном.

Квинна предупреждали, что такси в Голландии — совсем не такая удобная служба, как у него дома. Но всё же он сумел найти на станции машину, которая доставила его в отель, предложенный Старком, — «Де Витт».

В маленьком фойе, уже собираясь идти за носильщиком в свой номер, Квинн испытал второй шок за день. И напрочь забыл о своём желании как можно скорее лечь в постель и заснуть, когда дежурный протянул ему письмо.

— Минхеер Андерс, это пришло некоторое время назад с указанием, чтобы передали вам, когда вы появитесь…

Квинн взял конверт. Он был мятый и грязный, с чётким отпечатком каблука. Квинн вздрогнул. Невозможно не узнать этот почерк, эти угловатые прописные буквы, это наклонное «К».

С письмом Старка в руках, не видя ничего вокруг, Квинн прошёл в свой номер. Заплатил носильщику и наконец остался один. И прежде чем распечатать письмо, повернул ключ в двери.

Внутри конверта оказался неровный клочок грубой бумаги. Похоже, это был обрывок от меню. Вначале Квинн ничего не заметил на оборотной стороне, но когда подставил листок под свет, смог прочесть четыре слова: «Человек, который продаёт воспоминания».

Человек, который продаёт воспоминания! Но что и кто… Послание явно очень важное, Старк написал его на первой подвернувшейся под руку бумаге.

Квинн опустился в кресло у лампы и принялся разулядывать листок. Никогда прежде он не изучал так внимательно ни одну историческую книгу, ни одну рукопись. Ему нужно было запомнить каждую мелочь этой бумаги, каждый завиток букв в списке блюд. И если когда–нибудь попадётся подобное меню, он его сразу узнает.

Затем он взял пепельницу и спички. Клочок бумаги на глазах превратился в чёрные хлопья. Но, закрыв глаза, Квинн по–прежнему видел его во всех подробностях.

Конверт был из дешёвой бумаги и довольно грязный, словно его, прежде чем отправить адресату, уронили на улице и ненароком наступили на него. Что, вполне вероятно, так и было. Предположим, что за Старком следили. Допустим, он написал эту записку, вложил в конверт и специально выронил. Какой будет реакция человека, нашедшего конверт, особенно если Старку удалось налепить на него марку? Нашедший просто подберёт конверт и бросит в ближайший почтовый ящик. Но если Старку пришлось так поступить, то он действительно оказался в безвыходном положении. Возможно, — губы Квинна сжались в тонкую линию — это произошло в тот самый вечер его гибели. В таком случае, Старк предчувствовал, что ему грозила опасность.

И это делало письмо «человека, который продаёт воспоминания» самым важным посланием, когда–либо полученным Квинном. Юноша не глядя смотрел на стену, пытаясь выстроить свои мысли и предположения в логичном порядке. Неожиданно ему захотелось рассказать всё ван Норрису или Марусаки. Но они были далеко, за морем, и ему придётся принимать решение самостоятельно. Правда, у него есть данный ван Нор–рисом пароль в странный подпольный мир, в существование которого Квинн не поверил у себя дома, где ему впервые поведали о нём. Неожиданно для себя Квинн понял, что после последнего письма Старка он готов поверить даже в этого нелепого Роаджакта.

Он встал, медленно снял одежду, вымылся под душем и снова оделся. Бросил с тоской взгляд на постель. К сожалению, сейчас ему предстояли совсем другие дела. Он уже собрался выходить, когда вспомнил о конверте в записной книжке. «Нужно решать загадки в порядке поступления», — с мрачным юмором подумал он, доставая конверт.

Квинн надел шляпу, уже разорвав конверт, настолько незначительным ему казалось его содержимое. А секунду спустя в полном недоумении взирал на оказавшееся у него в руках.

Невозможно… Этого не может быть!..

Но это правда. Он чувствует их, может перебирать пальцами, хрустящие, новенькие, чуть прилипающие друг к другу.

Тысячедолларовые банкноты!

Отказываясь (воспринимать увиденное, Квинн сосчитал их, потом пересчитал ещё раз.

— Десять тысяч долларов! — медленно произнёс он вслух.

Десять тысячедолларовых банкнот, словно только что из печатного станка! Квинн поднёс их веером к лампе и принялся внимательно разглядывать. Вот оно что! Чуть смещённый расплывающийся рисунок… Квинн невесело улыбнулся. Это ловушка, фальшивка! Но настоящие или фальшивые, эти деньги означали для него неприятности, большие неприятности. Его могут задержать за сбыт поддельной валюты. Или его использовали всего лишь посыльным? Может, кто–нибудь потребует у него конверт, оставленный мистером ван Ноорденом? Потому что конверт мог подложить только он. Ну что ж, если кто–нибудь придёт, то будет весьма удивлён приёмом!

Квинн принялся за работу. «Хорошо, — чуть приободрившись подумал он, — что все эти годы я с увлечением читал шпионские романы. Из них можно почерпнуть очень много интересного».

Он завернул банкноты в чистый листок из своих запасов писчей бумаги, потом с помощью липкой ленты из сумки первой помощи прилепил сверток ко дну ящика с обратной стороны шкафа. Пусть полежат здесь, пока он не решит, как лучше от них избавиться. Можно будет анонимно отправить их в полицию… Но пока ещё рано. Интересно посмотреть, придут ли за ними и кто именно придёт.

Квинн испытывал душевный подъём. Он считал, что до настоящего времени справлялся со своим делом совсем неплохо. Хорошее начало. Хотя он очень устал и был страшно голоден, он не позволил обвести себя. Едва ли не беспечно взяв пальто, он вышел.

Дежурный в вестибюле объяснил ему, где ближайший ресторан, и через двадцать минут Квинн уже делал заказ — и тем самым проверял своё знание голландского языка. Весь его стол был заставлен едой. Снова пошёл дождь. На улице было непривычно много велосипедистов.

(Квинн жевал, наслаждался и размышлял. А ему было о чём подумать. И ван Ноорден, и деньги, и записка от Старка… Тем не менее он пока не видел никакой связи между этой валютой и сокровищем епископа. Если, конечно…

Если кто–то не пытается очень аккуратно подставить Квинна Андерса. Сбыт фальшивых денег — серьёзное преступление, очень серьёзное. Провоз на континент фальшивых долларов — это ещё хуже. Если у него обнаружат эти банкноты, его арестуют, и в таком случае даже американское посольство будет настроено к нему предвзято. Его могут задержать на несколько дней или даже недель. И тем самым предоставить кому–то массу времени. Но для чего? Для того, чтобы отправиться в Стернсберг и вытащить сокровище из шляпы? Но это было слишком уж маловероятно!

Он заплатил по счёту и вышел из ресторана, подняв воротник и стараясь спрятать лицо от дождя. Пошёл, держась ближе к зданиям. В конце квартала ему попался книжный магазин, один из тех тесных маленьких магазинчиков, мимо которых не может пройти ни один Книголюб. Почти машинально Квинн зашёл.

Владелец, низенький мужчина, в чёрном пиджаке, засыпанном табачным пеплом, раздражённо поднял голову: американец нарушил обычную тишину этой заполненной книгами комнаты. А Квинн подошёл к ближайшему заваленному фолиантами столу и принялся рыться в пыльных грудах. Убедившись в этом, хозяин снова осел в кресле, облегчённо вздохнув.

Дождь продолжал стучать в окно, и затхлость полуразвалившегося здания добавляла в атмосферу комнаты приятный сухой запах. Квинн был рад, что может бегло читать по–голландски, и просматривал книги, пока не наткнулся на толстый том. И сразу решил, что возьмёт его, потому что в книге был полный набор гравюр с подробным изображением доспехов одиннадцатого и двенадцатого веков.

С этим сокровищем в руке Квинн направился к недовольному владельцу и немного поторговался с ним. Тот наконец принял деньги с видом человека, желающего избавиться от помехи, небрежно завернул покупку в мятую бумагу и буквально вытолкнул Квинна за дверь. С томом под мышкой Квинн устало отправился в отель.

Он остановился в вестибюле у столика, на котором лежала груда буклетов с красно–белой надписью «Дордрехт». Это оказались путеводители по городу на английском языке, и он купил один.

Вернувшись в свой номер, он занялся главной проблемой. Бумага, в которую была завёрнута книга, очевидно, уже несколько раз с тех пор как её оторвали от рулона служила этой цели. Она достаточно помята и испачкана, но нигде не заметно ни надписей, ни каких–либо других пометок. Квинн разгладил её и достал катушку липкой ленты, которую всегда держал при себе, чтобы склеивать порванные страницы. С помощью перочинного ножа он вырезал из бумаги грубый конверт, в который и уложил банкноты.

На тумбочке он нашёл небольшую адресную книжку. Нужный ему адрес был напечатан прямо на обложке. Но Квинну потребовалось добрых тридцать минут, чтобы переписать его левой рукой.

— Начальнику полиции, Дордрехт… — всё на голландском, как полагается.

Конечно, сделано не очень умело, и возможно, эксперт по почерку сумел бы его отыскать. Но ведь у эксперта для сравнения нет никаких других записей Квинна.

Проблему представляли марки. Срочно найти их не так–то просто, а Квинн не хотел больше держать у себя письмо. А нужны ли марки? Конверт с таким адресом всё равно будет доставлен, если его обнаружит почтальон. Придётся просто рискнуть.

Наконец он с удовлетворением лёг в постель, уверенный, что поступил правильно, передав одну из своих загадок представителям закона. Если его собирались подставить, то он предпринял всё, чтобы этот замысел не удался. Просмотрев путеводитель по Дордрехту, Квинн решил, что завтра утром побродит по городу, чтобы убедиться в эффективности инструкций ван Норриса.

Утро выдалось серым, мрачным и дождливым. Квинн позавтракал. Апельсинового сока не было, но зато удивительно свежим и вкусным оказался сыр. За едой Квинн заново просмотрел путеводитель. Маршрут номер один, очевидно, приведёт его на Воорстраат. Чтобы сберечь время, он срежет часть маршрута, которая уделена паркам, и начнёт с Ноордендийка и со старой мельницы, являвшейся здесь главным объектом внимания туристов. Мельница на плотине — прекрасное начало для знакомства с Голландией.

И вот внимательно, как и полагается изучающему историю, он прошёл по первому маршруту, намеченному отцами города для развлечения туристов. Ноордендийк вывел его в древнюю часть Дордрехта, так называемую Голландскую Венецию, где вода каналов плескалась о стены старинных зданий со ступенчатыми крышами.

Наконец Квинн нашёл дорогу в Музеумстраат и миновал картинную галерею. Несмотря на свою роль туриста, у него не было настроения любоваться произведениями живописи. Дома стояли сплошной стеной. Когда–то Нью–Йорк должен был выглядеть так же, в те Дни, когда сердитый старый Питер топал по его каменным улицам, стуча туфлями с пряжками и задерживаясь только для того, чтобы отругать выскочек–англичан, осмелившихся явиться в его логово. Несмотря на дождь, Квинн шагал не торопясь; он даже остановился минуты на три, чтобы посмотреть на Беркепорт, где другой человек, не менее упорно сопротивлявшийся врагам, чем Питер Стивесант[4], некогда жёг масло в лампах ночного совета. Вильгельм Молчаливый[5]*. Повсюду ворота под арками, старые дворы, дома, несущие на себе следы многовековой истории.

Наконец Квинн вышел на Воорстраат. Номер 97 занимал торговец мебелью, а 89 — книжный магазин. Квинн шёл, пока не отыскал Бевроота. Внизу витрины лежало голландское серебро, а за веером крещенских ложек и табакерок стоял дельфтский фаянс и фарфор. Ещё дальше длинношеий и длиннорукий деревянный идол индонезийской работы злобно уставился на поблёкшую, но исключительно изящную вышивку. За ожерельями из коралла, сердолика и янтаря, возможно, когда–то украшавшими крестьянских невест, находился обитый бархатом поднос, а на нём несколько старинных часов.

Квинн вошёл и остановился у входа, увидев множество больших и маленьких столов, загромождённых фарфором, латунью, медью и стеклом. Вдоль комнаты на большом расстоянии друг от друга горели три лампы, но света они давали немного.

— Что угодно минхееру?

К нему направлялся мужчина. Это был Бевроот с фотографии, те же поджатые губы и капризная морщинка между глаз.

— Я увидел часы у вас в витрине, — начал резко Квинн, потому что ему самому такое поведение казалось глупым. — Вы случайно не ремонтируете их? Я турист, только что приехал, и заметил, что мои часы спешат. Не знаю, к кому обратиться за помощью…

— Вот как? — Бевроот не выглядел особенно заинтересованным. Говорил он, как вежливый продавец. — Я не ремонтирую часы, минхеер. Те, что я продаю, представляют исторический интерес. Они не для повседневного пользования, понимаете? Если дадите мне взглянуть на ваши часы, возможно, я смогу определить, в чём причина. Но если ремонт трудный, вам придётся обратиться к кому–нибудь другому…

— Конечно! — Квинн снял часы и отдал Беврооту, который тотчас исчез с ними в глубине магазина.

Американец медленно переходил от столика к столику. Тут было достаточно интересного, чтобы привлечь внимание любого. С подноса, заваленного всякой всячиной, он взял сердоликовую печатку в старинной тонкой золотой оправе. На печатке рисунок: лев, стоящий на задних лапах и очень воинственно размахивающий мечом, зажатым в передних. Старку это понравилось бы.

Квинн положил печатку и нервно отвернулся. Когда память перестанет тревожить его?

— Минхеер!

Он едва не подпрыгнул от неожиданности. Бевроот подошёл почти бесшумно.

— Потребовалась лишь небольшая регулировка, минхеер. Я думаю, теперь они будут идти правильно. Очень хорошие часы, минхеер. Прекрасная работа. Американские?

— Нет. Это подарок отца. Сколько я вам должен за услугу, минхеер?

Бевроот покачал головой.

— Нисколько, минхеер. Вы недавно из Америки?

— Да. Это мой первый день в Дордрехте…

Профессиональная улыбка торговца стала ещё шире.

— Тогда вы не должны пропустить самое интересное, что здесь есть, минхеер.

— Вы можете мне что–нибудь посоветовать?

— Только одно. Тут есть кафе, минхеер. Вы не найдёте его в путеводителях, потому что оно маленькое, и человеку, незнакомому с городом, трудно его найти. Но если вы пойдёте туда — может быть, пообедать сегодня вечером, — вы не пожалеете, что побывали там. Не забудьте попросить столик у окна, выходящего на канал. Очень приятно сидеть у окна, потягивая кофе, и смотреть на проплывающие лодки. Думаю, в Америке вы такого не встретите… хотя ваша страна совершенно удивительная.

— Да, это верно, минхеер. А как называется это кафе?

— «Вийзе Катер», это значит «Мудрый кот», минхеер. До него можно добраться так…

На обороте старого конверта он начертил карту и дважды подробно объяснил дорогу, пока не убедился, что Квинн понял.

— Под арку здания, минхеер, и во двор. Там нет никакой вывески, и снаружи это место трудно обнаружить…

— Думаю, я не пропущу его.

— Хорошо! И, минхеер, тамошняя повариха из Байона, что в Лимбурге вблизи Маастрихта. Закажите фламандский вишнёвый пирог, это их фирменное блюдо. Могу вам поклясться, что во всём Дордрехте вы не найдёте лучшего вишнёвого пирога, чем тот, что подают в «Мудром коте». Не забудьте, минхеер: место у окна и вишнёвый пирог.

— Не забуду, — Квинн повернулся и взял в руки печатку. — Если не возражаете, я куплю это.

Заплатив небольшую сумму, запрошенную Бевроотом, он добавил:

— Вы можете отправить это за море, минхеер?

— Конечно, если желает покупатель. Но тогда нужно ещё оплатить пересылку. Что касается таможенной пошлины, то её не будет. Это не очень ценная вещь, всего восемнадцатое столетие.

— Отправьте, пожалуйста, минхееру Сэму Марусаки, дом ван Норриса, Нью–Йорк.

Бевроот записал адрес. Выходя из магазина, Квинн улыбнулся про себя. Итак, фантастика? Что ж, он нашёл подходящую возможность дать знать Марусаки и ван Норрису, что сделан первый шаг по дороге, которую они ему указали.

На Воорстраате было сыро, дул резкий холодный ветер, но Квинн проделал маршрут до конца и, как рекомендовал путеводитель, прошёл между номерами 133 и 131 в местечко, откуда открывался прекрасный вид на гавань. Дома мрачными прямоугольниками отражались в тусклой серой воде канала. Квинн выше поднял воротник. Так как до обеда в «Мудром коте» ещё было долго, а в желудке совсем пусто, он решил поискать поблизости другое место, где можно перекусить.

Квинн посмотрел вдоль улицы. Она была совершенно пуста, если не считать одного прохожего в дальнем её конце. Думая о горячем кофе в большой чашке, Квинн быстро пошёл назад.

Глава четвёртая. «Мудрый кот»

Прежде чем удалось найти ресторан, с небес обрушился настоящий ливень, и поэтому Квинн садился за столик совершенно промокший и очень сердитый. Но тепло в зале успокаивало, и как только было покончено с заказом, Квинн снова почувствовал интерес к окружающему. В дверях задержался один только что вошедший клиент. Когда американец взглянул на него, то испытал новый шок. Эти слегка согнутые плечи и общие очертания фигуры показались ему знакомыми. Лицо незнакомца представляло собой тонкую светлую полоску, его владелец не спешил показывать свою наружность.

Официант заторопился навстречу незнакомцу и, не обращая внимания на его протесты, провёл к единственному незанятому маленькому и хорошо освещенному столику у переднего окна. Посетителю пришлось — с явной неохотой — снять плащ и шляпу.

На короткое мгновение Квинну показалось, что в одной комнате с ним находится «Квонг, Хонг или Винг» Марусаки. Густые чёрные волосы так плотно прилегали к голове, будто были покрыты лаком. У незнакомца острый нос с высокой переносицей, а веки приспущены и не открывали полностью глаз. Возраст его определить очень трудно: ему могло быть и двадцать пять и пятьдесят лет. Но гибкое тело и прекрасно координированные движения заставляли думать, что первая оценка возраста ближе к истине. Во всяком случае этот человек определённо не голландец и даже — Квинн готов был держать пари — не европеец. И он не Квонг, Хонг или Винг, только усталые глаза и общие контуры лица напоминали человека на фотографии. Американец перенёс всё внимание на еду, решив больше не поддаваться своему воображению.

Добросовестный визит в музей заполнил долгий день, и в четыре часа Квинн, промокший и усталый, вернулся в гостиницу. Когда он попросил ключ от номера, дежурный протянул ему записку. Квинну звонил минхеер Гроспорт и собирался позвонить ещё.

Гроспорт… Квинн вспомнил одно из нескольких имен, которые назвал ему на вокзале ван Ноорден. А значит, это один из тех людей, с кем американец не собирался знакомиться. Да, но ведь он остановился совсем не в той гостинице, которую так навязчиво рекомендовал ван Ноорден. Каким же образом этот минхеер Гроспорт отыскал его и зачем? Этот интерес к его особе показался Квинну подозрительным; он выбросил записку в урну и пообещал себе, что обязательно разберётся с этим.

Но тревога не покидала его, и поэтому, попав в свой номер, он первым делом зажёг свет и тщательно осмотрел его. И, проверяя шкаф, обнаружил, что его подозрения оправданы. Все ящики он оставил плотно закрытыми, но именно тот, в котором раньше находились банкноты, теперь чуть выдавался.

Квинн вытащил ящик. Да, при ярком свете непрошеный гость мог заметить следы липкой ленты. Итак, за банкнотами приходили, но обнаружили ящик пустым. Интересно, какой была реакция?

Квинн заметил и другие следы тщательного обыска, который проводил не очень опытный человек. Может, он теперь считает, что банкноты у Квинна при себе? Пожалуй, ему стоит ходить поосторожней, внимательно приглядываться к теням и не выходить по вечерам без надобности.

Квинн подошёл к окну и встал, глядя через мокрое от дождя стекло на крыши Дордрехта и на серые нити каналов. Темнота быстро сгущалась. Неподвижное тело Квинна было напряжено, он облизал пересохшие губы, на виске задергался нерв.

Было ли у Старка такое же ощущение, когда он осознал опасность? Старк никогда не говорил о прошлом или о будущем — только о настоящем — и внешне всегда казался спокойным и невозмутимым. Эта внешняя оболочка добродушия, очарования и доброжелательности, которую Старк использовал какдоспехи, воздвигла между ним и его семьёй невидимую преграду. Но сейчас Квинн находится в мире капитана Старка Андерса, и в этот момент он отдал бы всё, чтобы задать Старку вопрос:

«Это всегда так, Старк? Всегда чувство одиночества, отчуждённости от остальных? Чувство страха?»

Именно это больше всего поразило его — ощущение, что он отрезан от нормального и знакомого мира, в котором человек днём выполняет обычную работу, а вечером возвращается домой и спокойно ложится спать. А за преградой — в том мире, где можно рассчитывать только на свои ум и силу, — в этом мире охватывает постоянное ощущение настоящего ужасающего одиночества. Старк тоже должен был это испытывать. Может, именно в такой момент одиночества он и написал эти слова на обрывке меню. И так и не сумел пройти сквозь эту преграду, вернуться к спокойной жизни.

Квинн открыл окно. Ударил холодный, промытый дождём ветер со слабым запахом соли. Он свистел над острыми зубцами крыш. И сквозь этот свист послышались металлические удары. Один, два, три, четыре, пять! Можно отправляться на поиски «Мудрого кота».

У гостиницы из такси выходили пассажиры. И Квинну повезло, он успел занять машину, решив, что может заблудиться в лабиринте старых улиц, который начертил Бевроот. Когда Квинн на углу квартала недалеко от своей цели вышел из такси, поток возвращавшихся домой велосипедистов уже превратился в тонкий ручеёк, который можно было без труда перейти в поисках ориентиров.

Квинн отыскал боковую улицу, казавшуюся просто щелью между домами, такую узкую, что современный автомобиль вряд ли сможет проехать по ней, не оцарапав дверцы.

Улица заканчивалась аркой, представлявшей собой часть старого дома. Под завешенными окнами Квинн прошёл в маленький дворик за аркой. По бокам стояли два узких дома, а третий — прямо напротив арки. В свете его окон виднелась вывеска, скрипевшая на ветру. Позолота и краска поблескивали при свете фонаря и на соседнем доме. Квинн отыскал «Мудрого кота».

Его посетителям приходилось подниматься по узкой лестнице под головокружительным углом, и они оказывались в помещении с низким потолком, представлявшим серьёзную угрозу для высоких и неосторожных людей. Примерно половина столиков была занята клиентами.

— Столик, минхеер?

Оглянувшись, Квинн увидел рядом с собой молодого человека. Американец ответил не сразу, и ему показалось, что бледное лицо официанта дёрнулось и у рта появились морщины раздражения.

— Я хотел бы столик у окна, выходящего на канал, — ответил Квинн по–английски.

На мгновение официант вздрогнул, но не ответил и даже не шевельнулся. Тогда Квинн добавил:

— Я американец и впервые в вашем городе. Минхеер Бевроот любезно направил меня сюда. Он сказал, чтобы я попросил столик…

— Очень хорошо, минхеер.

Но к столику у окна официант провёл явно с неохотой. Он отодвинул для Квинна стул, торопливо разложил прибор и предложил меню.

От меню Квинн отмахнулся.

— Принесите мне фирменный обед. А вдобавок — по рекомендации минхеера Бевроота — фламандский вишнёвый пирог…

Официант, не поднимая глаз, дал ему салфетку.

— Как пожелаете, минхеер.

Когда он отошёл, Квинн посмотрел в окно. Эта сторона дома была заслонена от ветра и дождя. Если повернуть голову, внизу должен быть канал, вода которого, очевидно, плещется о стены «Мудрого кота». К двери, выходящей прямо в воду, привязаны две лодки с вёслами, они плавно покачивались на ветру вверх и вниз. Когда промышляешь на чёрном рынке или занимаешься другими необычными делами, такой запасной ход очень удобен. Патрулирует ли каналы полиция?

Квинн взял в руку вилку и принялся чертить узоры на жёсткой красно–белой скатерти. Получил ли начальник полиции его подарок? И если получил, то какой переполох в официальных кругах это вызвало? Если появится возможность, неплохо бы узнать.

Клубок нитей — вот что у него сейчас в руках. Может, «Мудрый кот» даст ему хотя бы один свободный Конец. Гроспорт, деньги и записка Старка… Если бы можно было разобрать последовательно по одной ниточке.

Квинн поднял голову и встретился с ровным немигающим взглядом зелёных глаз. Казалось, что на противоположной стороне стола в воздухе висела умная, поросшая чёрной шерстью морда. Но потом Квинн разглядел на краю стола лапы. Напротив него сидел большой чёрный кот.

— Dag, kater[6]!

Кот вежливо ответил почти беззвучным мяуканьем.

— Минхеер… — рядом материализовался встревоженный официант. — Kater… — он едва ли не с виноватым видом повернулся к коту.

Квинн рассмеялся.

— Вероятно, мой друг зарезервировал столик? Официант слегка улыбнулся.

— Как вы и сказали, минхеер. По законам кошачьего племени, у Катера сложилось мнение о своем постоянном месте в нашем мире. Он выбрал этот столик…

— В таком случае я его гость, — произнёс Квинн по–голландски. — Минхеер Катер, — он поклонился этому столпу кошачьей респектабельности по другую сторону стола, — не желаете ли присоединиться ко мне? Скажем, с блюдцем молока?

Официант позволил себе коротко рассмеяться. По–видимому, ему редко приходилось это делать: звук получился какой–то ржавый.

— Молоко — это для jonge kat — для котят, минхеер. Катер предпочитает более крепкие напитки.

— Тогда принесите ему его обычную выпивку. И не заставляйте джентльмена ждать!

Потому что «Катер» повернул к официанту чёрную морду и мяукнул громче и требовательней.

— Как прикажет минхеер.

Квинн стал есть густой суп, который поставили перед ним.

— Не очень приятный вечер, а, минхеер? — заметил он в перерыве между двумя глотками.

В ответ Катер повернул голову к окну, его зеленые глаза без очевидного неудовольствия рассматривали сумрак снаружи.

Лучшего супа Квинн не пробовал уже несколько лет. В желудке стало тепло. «Мудрый кот» стоит навестить хотя бы ради его поварихи, не говоря уже о других причинах. Но и трапезу за одним столом с Катером он не хотел бы пропустить. Хорошо бы к ним присоединился Марусаки. Как должен поступить тайный агент, если его связным оказывается большой, ухоженный и очень уверенный в себе кот? На такой вопрос должен был ответить сам ван Норрис.

Вернулся официант и поставил перед Катером фаянсовую мисочку. А в неё налил добрых пол–литра пива. Тарелку от супа у Квинна забрали и заменили другой, от которой исходил очень приятный запах. И они с Катером принялись подкрепляться.

Катер пил с достоинством, не торопясь, время от времени останавливаясь и глядя в окно или на Квинна. Это был тот самый кошачий взгляд, который смущает человека и заставляет предполагать, что у тебя растрёпаны волосы, яичное пятно на галстуке или ты вообще ведёшь себя глупо и неприлично. Но у Квинна был опыт общения с кошками, и он не испытывал никаких неудобств.

Напротив, он непрерывно разговаривал с полным ртом, задавал коту вопросы и время от времени действительно получал в ответ мяуканье. А когда принесли вишнёвый пирог, у Квинна появилось ощущение, что он попал в какую–то сказку. Длинная тёмная комната, которая, должно быть, проходит через весь старинный дом, от двора до канала, с её слабым освещением, явно попала сюда из шестнадцатого века. Стены поглощали звуки, голоса казались далёкими и неестественными.

Столик Квинна стоял чуть в стороне, почти изолированно. А Катер, чья чёрная шкура сливалась с тенью, так что трудно было определить, где кончалась темнота и где сидел кот, несомненно, явился из средних веков.

— Ведьмин кот, домашний дух, — рассудительно заключил наконец Квинн. — Вот кто ты такой, друг мой. Радуйся, что живёшь в наши дни, которые считаются просвещёнными. В прошлом у тебя было бы неприятное знакомство с инквизицией. Ты закончил? Прекрасно! Смею ли подсказать, что у тебя пена на левом верхнем усе? Да, вот так хорошо.

Красный язык Катера устремился влево, потом вправо. Кот убрал лапы со стола и сел на стул, так что над поверхностью стола виднелись теперь только глаза и уши.

— Прекрасный обед, — поблагодарил Квинн официанта, — и очень интересный сосед. Я в долгу перед минхеером Бевроотом за его предложение посетить «Мудрого кота».

Он доставал из кошелька деньги, когда официант негромко спросил:

— Вы любите кошек, минхеер?

— Да.

— «Мудрый кот» — очень–очень старый ресторан. Многие коты приносили нам удачу. Они были нашими друзьями, хорошими друзьями. Вы, может быть, слышали, минхеер, об Иерониме Босхе?

— Слышал. Он рисовал странные и причудливые картины…

— Однажды он нарисовал Катера своего времени, минхеер. Не хотите ли взглянуть на эту картину?

— С удовольствием.

На прощание Квинн вежливо поклонился Катеру и пошёл за официантом. Должно быть, это и есть связь, которую пообещал ему ван Норрис.

Они спустились по задней лестнице и оказались у двери, устроенной вровень со старой панелью стены, так что она казалась частью потемневшего от столетий дерева. Квинн вошёл в комнату, вполовину меньше обеденного зала.

Было совершенно темно. Только в дальнем конце горела настольная лампа. Она отбрасывала светлый круг на побитый стол, стулья и человека, сидящего лицом к двери. Дверь за американцем закрылась.

— Минхеер? — низкий голос был хриплый, но тёплый и совершенно не соответствовал фигуре, от которой исходил.

Квинн поклонился. Он не ожидал увидеть здесь женщину. К тому же таких он прежде не встречал. Даже сидя она казалась очень высокой, и Квинн предположил, что она на несколько дюймов выше его. От шеи до кончиков ног женщину покрывало бесформенное платье, похожее на монашескую сутану. Подбородок почти квадратный, кожа бледная, и похоже, что солнце и свежий воздух редко касались её. Пара старомодных очков в металлической оправе и с необыкновенно толстыми стеклами увеличивала глаза. А над лбом, там, где круглый череп словно просвечивал сквозь плоть, бесцветные волосы собраны в тугой узел, который, словно приклеенный, держался точно посередине головы.

— Кто вы, минхеер? — резко спросила она.

— Я… Роаджакт, мевроув.

— Йонквроув ван Нул, — поправила она его.

«Дама нуля, ничто», — быстро перевёл про себя Квинн. Но перед ним было весьма материальное «ничто».

— Роаджакт, — повторила женщина и задумалась, словно производя в уме какое–то логическое действие. — Что вам нужно от нас? — теперь голос её звучал нетерпеливо и раздражённо, как будто она не видела причины для вторжения в жизнь «Мудрого кота». — Вы «торговец»?

— Скорее искатель. Я не занимаюсь чёрным рынком, если вы это имеете в виду. Я направляюсь в Маастрихт для сбора некоторых сведений.

— Вот как! — эти слова прозвучали со свистом, словно произнёс их Катер. — Ну что ж, минхеер Роаджакт, вы передали нам свои рекомендации. Поэтому я не могу ответить «нет»…

«Хотя тебе очень хотелось бы этого», — подумал Квинн.

— Примерно три месяца назад капитан американской армии Старк Андерс был найден мёртвым на улице Маастрихта. Он погиб как будто в результате несчастного случая…

— А какое отношение мы имеем к этому несчастному капитану? — Теперь у женщины был вид учительницы, которая указывает ленивому ученику на его неподготовленность.

— Никакого, насколько мне известно. Но я хотел бы узнать, кто интересовался этим делом.

— Голландская полиция работает очень добросовестно, молодой человек. Если было совершено преступление, полиция это выяснит и найдёт преступника. Не вижу, каким образом это происшествие касалось бы нас.

— Возможно. В таком случае, кто такой «человек, который продаёт воспоминания?»

Эти слова гулко отдались в комнате. Женщина сидела совершенно неподвижно — гранитная статуя, уродливый камень.

Квинн ждал, не отводя взгляда от её глаз. Наконец губы её слегка шевельнулись.

— А что вы о нём знаете?

— Йонквроув ван Нул, я о нём ничего не знаю, но знал капитана Андерса…

— Мы не ссоримся с американцами, — прервала его она, вся теплота из её голоса исчезла. — Мы не трогали капитана Андерса.

— Я вас в этом не обвиняю, йонквроув ван Нул. Я только прошу, чтобы вы дали мне в Маастрихте связь, человека, который мог бы рассказать об этом деле.

— Вы не из наших. И не имеете права просить нас о чём–то, минхеер.

— Не имею? Не забывайте, что я Роаджакт! Плечи под просторной накидкой дёрнулись.

— Вы не из наших, — упрямо повторила она. — Я не одна, минхеер. У меня есть друзья, которым не понравится ваша просьба, совсем не понравится.

Но Квинн не отступал.

— Я прошу об этом как Роаджакт, — настаивал он.

— Я не могу дать вам ответ немедленно, минхеер. Это вне сомнений. Вы пришли с рекомендациями, это правда. Но рекомендации можно подделать, такое бывало. Откуда мы знаем, что вы не на правительственной службе? Откуда нам знать?..

— Вы можете проверить, йонквроув. Ведь у вас есть такая возможность. Я честно пришёл как Роаджакт. Бевроот видел мои документы, он прислал меня сюда.

Но она не уступала.

— Слишком много риска. Мне это не нравится.

Квинн встал.

— Йонквроув ван Нул, через два дня я должен отправиться в Маастрихт. К этому времени мне будет необходимо то, о чём я вас попросил, — имя связника в этом городе, который помог бы мне узнать обстоятельства смерти капитана Андерса.

— А кто для вас этот Андерс, минхеер? Почему он вас так интересует? Если вы не из полиции, зачем расспрашиваете?

— Он был моим братом.

Снова дрогнули складки её платья, женщина подняла руки с колен и принялась перебирать аккуратную стопку бумаг на столе. Квинн сделал последнюю попытку.

— Вы говорите, что ваша организация не имеет отношения к его смерти. Тогда почему вы не хотите помочь мне? Перед отъездом меня заверили, что здесь мне помогут… помогут без вопросов и ограничений!

— Вы знаете слишком много… или слишком мало… и говорите чересчур свободно. Повторяю: мы не ссоримся с американцами. Мы не устраняли капитана Андерса. С другой стороны, мы не настолько сильны, чтобы сражаться с бурей соломенной метлой. В нашем деле иногда полезней держать глаза и уши закрытыми…

— Если только нет выгоды? Иными словами, йонквроув, вы хотите мне сказать, что мой брат был ликвидирован теми, кого вы не хотите трогать?

— Я этого не говорила, минхеер. Я обещаю обсудить вашу просьбу с моими компаньонами. Мы вам сообщим…

— А я даю вам два дня, йонквроув. Я остановился в гостинице «Де Витт». Если вы со мной не свяжетесь, я буду вынужден сообщить об этом тем, кто дал мне этот пароль.

Но эта скрытая угроза её не тронула. И Квинн, не прощаясь, вышел.

«Человек, который продаёт воспоминания». Очевидно, Старк узнал что–то очень важное. Настолько, что простое упоминание об этом перекрывает каналы, на помощь которых он мог рассчитывать, со слов ван Нор–риса. Может, отказаться от этих контактов и действовать в Маастрихте в одиночку?

Возможно, к этому времени полиция узнала что–нибудь новое о Старке. Если ему позволят взглянуть на отчёты, он смог бы найти какой–нибудь ключ, пропущенный полицией. По крайней мере, можно поискать ресторан, из меню которого вырван листок. Да, если йонквроув ван Нул будет продолжать упрямиться и молчать, он начнёт действовать в одиночку и не станет жаловаться ван Норрису.

Квинн сам нашёл дорогу в «Де Витт». Войдя, он остановился, чтобы стряхнуть воду с плаща, и к нему заторопился дежурный.

— Телефон, минхеер. Звонили трижды и спрашивали минхеера. Им повезло, сейчас звонят в четвёртый раз.

— Danke, — поблагодарил Квинн и поднял трубку.

Прежде чем он заговорил, на другом конце послышался едва различимый голос:

— За вами сегодня приходила полиция.

Послышался щелчок, говорящий отключился. Квинн ошеломленно повесил трубку. Последняя мелодраматическая сцена за день — это уж слишком! Он не мог поверить в услышанное. Но осторожность заставила Квинна скрыться в своём номере.

Глава пятая. Смерть на подоконнике

Квинн вошёл в тёмный номер и долго стоял у двери, напрягая слух, зрение и обоняние. Последнее послужило ему лучше всего. Он не курит, но в душном номере пахло табачным дымом. Запах устойчивый и крепкий, как от одежды заядлого курильщика. Квинн нащупал выключатель и зажёг свет. Комната была пуста.

Однако её опять обыскивали. И на этот раз даже не пытались скрыть следов обыска. Содержимое чемодана Квинна вывалено на середину комнаты. Возле замка чемоданчика царапины. Окно, которое он оставил закрытым, открыто.

Квинн нашёл свой фонарик и выключил в комнате свет. При свете фонарика отыскал бельё, рубашку, сумку первой помощи и сложил всё в чемодан. Если придётся бежать, проще передвигаться налегке.

И тут он застыл. За окном послышался шум. Квинн опустил чемоданчик на пол у двери и прижался к стене. Потом прополз за стулом и вокруг лампы к светлому прямоугольнику.

Рама окна поднялась выше, в комнату донеслось тяжёлое дыхание. Окно чёрным пятном заполнила расплывчатая фигура. Но как человек мог оказаться там? Пожарной лестницы нет, а пройти по очень узкому карнизу, который в нескольких футах под окном тянется вдоль стены, невозможно.

Квинн, сдерживая дыхание, осторожно пробирался вдоль стены. Пусть только этот тип поставит ногу на подоконник, и его можно будет схватить. Полиция ведь не станет таким образом входить в номер.

Тень в окне осторожно перемещалась. Должно быть, человеку не раз приходилось этим заниматься. Квинн бросился вперёд, но не рассчитал немного и ухватил лишь одежду. Однако человеку удалось высвободиться и отскочить. Он пытался ускользнуть от Квинна.

И в следующее мгновение раздался душераздирающий крик. Квинн увидел, как натянулись и сорвались занавески окна.

Он судорожно глотнул, пытаясь подавить тошноту, и нагнулся к окну, продолжая крепко сжимать в кулаке ткань.

Внизу, на узкой улице, вокруг лежащей фигуры собрались люди. Квинн видел, как на упавшего направили яркий фонарь. И держал этот фонарь человек в форме. Полиция! Если она ещё не вышла на его след, то теперь уж обязательно выйдет.

Усилием воли Квинн заставил себя выпрямиться. Он настолько овладел собой, что сумел закрыть окно. Вечером он заметил в гостинице чёрный ход…

Он выложил на стол несколько гульденов — достаточно, чтобы оплатить счет. Затем вышел. Толстый ковёр под ногами делал шаги бесшумными. А запасная лестница оказалась совсем близко. На ней было темно, как будто она специально предназначалась для бегства.

Тремя этажами ниже ещё один коридор. В нём две полуоткрытые двери со светом и голосами за ними. Но никто не выглянул, когда Квинн пробегал мимо. Он открыл дверь в дальнем конце. К счастью, она была не закрыта снаружи. И Квинн оказался на мощёном дворе — это служебный выход из отеля.

Дождь кончился, но луна по–прежнему закрыта тучами. Квинн с возрастающей уверенностью вышел на узкую улицу между двумя рядами неосвещённых домов. Никаких вывесок здесь не было, и их электрический свет не разгонял темноту. Улицу освещали только стоящие далеко друг от друга фонари. Никого не встретив, Квинн добрался до угла квартала и нырнул в подъезд, чтобы обдумать происшедшее.

Он иностранец в чужом городе, полиция идёт по его следу. Такая задача под силу опытному человеку, такому, как Марусаки. Но решение придётся принимать ему, Квинну Андерсу. Можно обратиться к Беврооту. Но антикварный магазин в этот час закрыт, а Квинн понятия не имел, где живёт его владелец. Бродить по Дордрехту, дожидаясь, пока Бевроот откроет магазин, глупо и рискованно.

В американском городе Квинн провёл бы ночь на автостанции или на железнодорожном вокзале. Но пока он не узнает больше о местных обычаях, он не может решиться на это.

Остаётся только «Мудрый кот». Если его и раньше туда неохотно впустили, то сейчас, вероятно, просто захлопнут дверь перед носом. Как бы ему не пришлось прорываться силой.

Продолжая идти неторопливо — хотя напряжённые нервы заставляли бежать, — Квинн возвращался тем же путем, который проделал совсем недавно вечером. Но Дордрехт из окна такси и Дордрехт пешком около полуночи — совершенно разные города. Через двадцать минут Квинн решил, что окончательно заблудился.

Он ощутил страх, страх горожанина, заблудившегося в лесу. Тёмные стены закрытых домов — их ступенчатые крыши образовывали зубчатую линию на фоне неба, — казалось, придвигались ближе, словно пытаясь столкнуть с пустынных тротуаров. Квинн снова ощутил странное слияние с прошлым, которое впервые почувствовал в «Мудром коте». Он забрёл в другое место и время, старое, распадающееся, опасное, непонятное чужаку. В этом городе жили и умирали, боролись, ненавидели и любили почти втрое больше столетий, чем знает его страна. Это один из старейших городов Европы, здесь побывали еще римляне. А ночью — неужели прошлое оживает?

Квинн резко остановился и встряхнулся, стараясь вспомнить указания Бевроота. Посмотрев на восток, он увидел знакомое здание. Теперь он был уверен, что идёт правильно.

Четверть часа спустя он подошёл к арке, за которой находился двор «Мудрого кота». А что делать, если ресторан закрыт? Теперь всё зависело от удачи.

Удача, должно быть, не оставила его: в окнах ресторана горел свет. Дверь была закрыта, но Квинн трижды потянул шнур старинного колокола. Неожиданно огни наверху погасли. Квинн в отчаянии позвонил снова.

Дверь открылась.

— У нас закрыто, минхеер! — это официант, и он уже снова закрывал дверь.

Квинн успел вставить в щель свой чемоданчик.

— Не для меня!

Должно быть, его узнали по американскому акценту. Дверь осталась открытой. Квинн потянул её, отведя с Дороги официанта. Войдя, он захлопнул дверь за собой. На лестницу сверху пробивался слабый свет. Он сверкнул на каком–то предмете в руке официанта. Это был мощный люгер.

— Вон! — слово прозвучало со свистом. Официант забыл о своих покорных манерах. Квинн понял, что этот человек настроен решительно.

Но, прижимаясь спиной к двери, американец не дрогнул.

— Нет, я должен увидеть йонквроув ван Нул!

— Вон! — ствол люгера двинулся, на нём заиграли лучи света.

Квинна удержало только сознание, что ему некуда идти.

— Я должен увидеть йонквроув, — упрямо повторил он.

Он не видел движения, но ему показалось, что палец на курке напрягся.

— Йохан! Люгер не дрогнул.

— Ja, йонквроув?

— В чём дело?

Женщины в коридоре не видно. Должно быть, она говорила из своей комнаты.

— Это тот сумасшедший американец. Он пришёл…

— Да? Ну так приведи его, Йохан. От безумия в голове существует много средств.

Второй раз за этот вечер Квинн вошёл в комнату хозяйки «Мудрого кота». Она по–прежнему, как гранитная статуя, восседала за столом в свете единственной лампы. Возможно, она даже не пошевелилась за те часы, что прошли с его прежнего посещения. На её лице не было удивления, и на этот раз она не стала здороваться, только ждала, как и Йохан, объяснений.

— Мне нужно убежище, — потребовал он со всей смелостью, какую смог собрать.

Губы женщины шевельнулись, произнося единственное слово:

— Почему?

Многое ли можно ей рассказать? Возможно, если бы он раньше поведал ей больше, она отнеслась бы к нему сердечней и поняла бы его необходимость хоть в какой–то уверенности в том сумеречном мире, в который он вступил, не зная и не догадываясь о цене за пребывание там. И решил, что пока можно рассказать половину правды.

— Вечером в мою комнату проникли, и вор выпал из окна и разбился… мне так показалось. Полиция…

Она опустила руку на стол с лёгким хлопком, от которого разлетелись листы бумаги.

— Йохан!

— Ja, йонквроув? — Люгер исчез под полой пиджака официанта, который в одно мгновение выскользнул в коридор.

— Итак, вор умер, а полиция начала принюхиваться к вашему следу?

— Я так думаю.

— Вас прислали те, кто имеет право на мою помощь… вернее, вы так утверждаете…

— Свяжитесь с ними, — вызывающе прервал её Квинн. — Вам подтвердят, что я Роаджакт.

— Те, кто послал вас, не нарушают закон… а вы говорите, что вами заинтересовалась полиция…

— Я тоже не нарушал закон, йонквроув. В моей стране такую ситуацию называют «подставка».

— Я слышала это слово, минхеер. И знаю его значение. Итак, вы считаете, что вас нарочно сталкивают с законом?

— Да, йонквроув. Если полиция меня сейчас задержит, потребуется какое–то время, чтобы оправдаться. И мне кажется, что спланирован целый ряд действий, чтобы задержать меня. Почему — этого я не знаю.

— Должна быть причина. Но почему кому–то понадобилось мешать вам в выяснении правды о смерти брата?

— Я могу назвать несколько причин, йонквроув. Например, чтобы кого–то за это время успели отправить подальше, чтобы ему не угрожал закон. Но об этом вы можете догадаться и сами. Брат не делился со мной, но я считаю, что в Маастрихте он собирал какие–то сведения. И когда подошёл слишком близко к источнику, его устранили.

— Но вы говорили мне — вы сами это сказали сегодня вечером, — что вы не на правительственной службе.

— Это абсолютная правда, йонквроув. Я хочу только рассчитаться с теми, кто убил моего брата. Но для этого нужно установить, какими именно сведениями он интересовался перед смертью.

— Вы очень молоды, — заметила она.

— Мне кажется, мой возраст в данном случае не имеет значения, — возразил он.

К его удивлению, она рассмеялась — смех такой же глубокий и богатый, как и голос, — хотя в глазах не было веселья.

— Справедливый ответ, минхеер.

— Йонквроув? — в дверях стоял Йохан.

— Да?

— Полиция получила сообщение, что в «Де Витт» остановился сбытчик фальшивой валюты. Информация поступила сегодня вечером в форме анонимного телефонного звонка. Прибыв, полиция обнаружила тело Призрака…

Женщина обдумала сообщение и спросила:

— На кого работал Призрак?

— Неизвестно.

Она чуть повернулась лицом к подчинённому.

— Я недовольна, Йохан. Когда мне нужны сведения, я должна получить их — полностью. Установите, на кого работал Призрак!

Йохан снова исчез. А йонквроув знаком пригласила Квинна сесть на один из стульев у стены. Атмосфера чуть заметно изменилась. Раньше женщина была настроена явно враждебно и держалась сознательно отчуждённо, теперь она словно колебалась. Квинн сел и решился расстегнуть плащ. Его глаза привыкли к полутьме, и он разглядел на сиденье соседнего стула чёрную фигурку. Катер участвовал в совещании. Почему–то это вселило в Квинна уверенность. Он осмелился задать вопрос:

— Мог ли этот… Призрак работать на полицию?

Опять раздался смех.

— При жизни Призрак занимался разными проблемами, и у него было несколько хозяев. Но он никогда не работал на закон. Расскажите мне о фальшивой валюте.

Квинн вынужден был быстро принять решение. Появление Призрака и его загадочных хозяев, очевидно, пошло ему на пользу. Он решил, что пора рассказать всю правду. И потому обрисовал события последних двух дней, начиная с открытия фальшивых банкнот и до бегства из «Де Витта».

Женщина выслушала его со своим обычным каменным спокойствием. Когда он закончил рассказывать, она дважды кивнула — для Квинна это было всё равно, что получить согласие сидящего Будды.

— Минхеер, сейчас я услышала правду. Не смотрите на меня так — разве я не одобрила ваш рассказ? И теперь я понимаю, почему вы считаете, что вас «подставляют», как вы выразились. На меня ваш рассказ произвёл впечатление…

Катер встал, потянулся и снова сел, обернув лапы хвостом, — выразительный символ достоинства. Он очень похож на йонквроув: оба непоколебимо верят в себя и свои возможности. Женщина протянула руку и выбрала из коробки возле своего локтя длинную тонкую сигару. Остро запахло дымом. Квинн расслабился. Он без слов понял, что принят.

— Действительно, — повторила она, затягиваясь, — я поражена, Роаджакт. Вы вели себя с поразительным здравым смыслом… до сих пор…

— Вероятно, половина всей полиции идёт по моему следу, — оправдывался он.

— О Призраке никто плакать не будет. Несомненно, в полиции найдутся люди, которые хотели бы схватить вас как виновника его смерти. Но сейчас главное — узнать, кто послал его на ваш подоконник. Да, Йохан?

Квинн не слышал, как открылась дверь.

— Кто платил Призраку, неизвестно. Я сообщил, что вас это интересует. Может быть, к утру…

Она выпустила абсолютно правильное кольцо дыма.

— Хорошо, Йохан. Но мне это не нравится. Неизвестные заказчики, которые платят здесь… совсем не нравится. Теперь что касается вас, минхеер. Ночь вы проведёте здесь. Утром — что ж, посмотрим. Йохан, отведи минхеера в комнату капитана. Спите спокойно, Роаджакт, в стенах «Мудрого кота» вы в безопасности.

Квинн поблагодарил, но она отмахнулась рукой, в которой держала сигару. Вслед за Йоханом он прошёл по лестнице, миновал вход в столовый зал, потом ещё два пролёта и оказался в небольшом коридоре, в который выходили две двери. Йохан распахнул левую. Они вошли в нечто похожее на чердак, заставленный сломанной мебелью и упаковочными ящиками. Изнутри окна были закрыты прочными ставнями.

Йохан прошёл к шкафу у противоположной стены и вытащил деревянный колышек, закрывавший дверь. Открылась задняя стенка шкафа — вход оказался таким узким, что им обоим, хотя они не такие уж массивные, пришлось протискиваться боком.

За проходом оказалась комнатка без окон, с койкой и комодом. Йохан пальцем указал на постель. И ушёл, не говоря ни слова. Панель за ним закрылась.

В слабом свете лампы, свисавшей на проводе с потолка, Квинн оглядел свою невеселую обитель. Внимательный осмотр не улучшил его впечатление, но он постарался не привередничать. Возбуждение, которое поддерживало его во время бегства из гостиницы и в разговоре с йонквроув, постепенно спадало, он захотел спать. Выключив свет, Квинн лёг на койку и почти сразу уснул.

Когда он проснулся с тупой болью в глазах и с дурным вкусом во рту, было совершенно темно. Поднёс часы к уху и услышал их тиканье. Он мог пробыть здесь десять минут, а мог и десять часов. Отупевший от сна, он встал на колени и пошарил руками в поисках шнурка от лампы.

Ему удалось найти его, включился свет. На часах без четверти десять. Квинн принялся заводить их, одновременно пытаясь разобраться в событиях прошлой ночи. Ему захотелось есть, и он подумал, не оставят ли его здесь гнить заживо, пока внешний мир будет заниматься своими делами. Комната явно предназначалась для тех, кто предпочитал не показываться на свет.

Квинн встал и прошёлся. Ни одна доска не скрипнула. На стене у дверной панели он нашёл нечто удивительное — листок с написанными карандашом фамилиями и полустёртыми датами.

«Дж. Фалмер, 1942. Р. В. Вингфилд, 1942. Колдвилл, 1942. Ронстон–Марч, 1943. Хендерсон, 1943. Воларски, 1943. Де Боклер, 1943. Вулф, 1944…»

— Прежние постояльцы? — спросил Квинн у окружающей пустоты. Но даты: 1942, 1943, 1944 — это годы оккупации! Эта комната служила путевой станцией в дороге беглецов. Квинн часто слышал о лётчиках союзников, которые спасались через Нидерланды. Переодетые, они переходили от станции к станции по ночам, с риском для жизни своих проводников. Если здесь пряталось так много людей, это очень надёжное место. Квинн, повинуясь порыву, достал ручку из кармана и добавил: «Роаджакт, 1952». Прошло десять лет, после того как тут прятался Дж.Фалмер, но война продолжается.

Часы Квинна уже показывали одиннадцать тридцать и он сильно проголодался, когда внезапно появившийся Йохан поставил на пол небольшую корзину. Не отвечая на вопросы Квинна, он покачал головой и исчез. Американец опустошил корзину и, несмотря на грязные руки, прекрасно поел — холодное мясо, сыр и хлеб. Запил всё тёплым кофе из бутылки.

Остальную часть дня он дремал. У Квинна появилось предчувствие, что в дальнейшем у него может не оказаться времени для сна. Поэтому стоит выспаться заранее. Ужина всё не было, время шло, а Йохан не появлялся. В восемь часов Квинн обнаружил остатки мяса, которые не заметил в корзине, и съел всё до последней крошки.

Около полуночи панель отодвинулась снова, и Йохан поманил его. Снова они прошли в кабинет йонквроув. Катер, заинтересованный и оживлённый, сидел рядом с хозяйкой.

— Садитесь, — женщина указала на стул. — У нас много дел и мало времени, минхеер. Сначала новости… Полиция считает, что сбытчик фальшивой валюты вчера вечером сбежал из «Де Витта». Предположительно его считают неким Квинном Андерсом. Если этого Квинна Андерса задержат, я думаю, пройдёт немало времени, прежде чем ему удастся оправдаться.

Квинн оказался в состоянии кивнуть в знак согласия. В конце концов это не хуже того, что он ожидал.

— Квинн Андерс, если он хочет оставаться на свободе, должен исчезнуть!

— Ну тут есть некоторая проблема, йонквроув ван Нул. У меня должен быть паспорт, мои средства в основном в туристских чеках…

Она закурила одну из своих сигар.

— В каждом деле присутствуют раздражающие мелочи, минхеер. Но не существует трудностей, которые нельзя преодолеть, если обладаешь терпением. Теперь это наше дело. Давайте займёмся им, минхеер.

Квинн вспомнил имена на стене в потайной комнате. Да, поддельные документы, очевидно, прекрасно знакомы обитателям «Мудрого кота». Этим здесь занимаются так давно, что в настоящее время это должно пройти совсем гладко.

— Вы спрашивали меня относительно человека, который продаёт воспоминания. Теперь ясно, что вам действительно нужна его помощь. Но об этом чуть позже. Мы кое–что узнали о заказчике Призрака. Он один из наших — можно воспользоваться этим словом — оппонентов. Даже по одной этой причине, не говоря уже о других, мы вам поможем. К тому же вы правы и в другом отношении. Центр сети где–то в районе Лим–бурга…

— В Маастрихте?

Она стряхнула серый пепел в делфтскую пепельницу.

— Провинция Лимбург велика, в ней не только Маастрихт, хотя это интересный и привлекательный город. Но поскольку нужно с чего–то начинать, можно начать и с Маастрихта. Вы ведь всё равно собирались там побывать, минхеер.

— Как я туда попаду? Если поездом… — начал Квинн.

— Всё будет организовано в своё время. Квинн Ан–дерс, подозреваемый в сбыте фальшивой валюты, перестанет существовать. Вас отведут к человеку, который продаёт воспоминания. Он поработает с вами. Те, кто в прошлом обращался к его услугам, не имели причин жаловаться. Иохан сейчас проводит вас к нему.

Квинн встал.

— Я хочу… — начал он благодарить.

Но она взмахнула сигарой, этим жезлом власти.

— Благодарность раздражает меня, молодой человек. Я только хочу, чтобы вернувшись в свою страну, вы доложили, что Роаджакт получил необходимую помощь. Катер вас одобряет — это хороший признак.

Кот зевнул, обнажив ряд белоснежных зубов. Йонквроув ван Нул выпустила облако сигарного дыма. И больше Квинн Андерс их не видел.

Глава шестая. Человек, который продаёт воспоминания

На этот раз они пошли не наверх, а вниз, миновав пустую кухню, и спустились по каменным ступеням в мощёный подвал, из которого повеяло ужасом сырых средневековых темниц. Фонарик Йохана давал так мало света, что Квинну оставалось только догадываться по гулко звучащим шагам о размерах этого подземелья с зелёными, покрытыми плесенью стенами. Представляя себе камеру пыток какого–нибудь разбойничьего барона, американец вслед за проводником прошёл в последнее маленькое помещение, откуда слышался плеск воды о камни.

Половину этого помещения занимала узкая яма, заполненная грязной водой и пахнущая морем. Вода с шумом накатывалась на каменные стены. К. кольцу в стене была привязана небольшая шлюпка. Йохан знаком велел Квинну сесть в неё.

— Прошу прощения, минхеер, — официант посветил фонариком, чтобы Квинну было удобней забираться, — но я вынужден сделать это.

Он легко и привычно ступил в лодку и завязал Квинну глаза шарфом. Потом тяжело положил руки американцу на плечи, заставляя лечь лицом вниз на мокрое дно лодки.

— Мы будем проплывать совсем близко от берега, минхеер. Вам лучше спокойно лежать, пока я не разрешу встать.

Квинн не собирался разбивать голову о препятствия, которые даже не видит, и поэтому только старался уберечь рот и нос от вонючей воды, промочившей его одежду, и надеялся, что путешествие будет недолгим.

Послышался скрежет, и лодка двинулась. Они оказались на свежем воздухе. Квинн дрожал от ночного холода, чувствовался запах канала. Возможно, чувство времени изменило ему, но продвигались они с черепашьей скоростью, и длилось это очень–очень долго.

Наконец послышалось слабое эхо от шума вёсел, и Квинн заключил, что они снова под какой–то крышей. Лодка несколько раз обо что–то стукнулась. Шарф с Квинна сняли, он приподнялся на руках.

Фонарик официанта осветил зелёные от водорослей ступени. Квинну пришлось перепрыгнуть на них.

Ни слова не говоря, Йохан стал подниматься, и Квинн захромал за ним. По мере того как они поднимались, становилось темнее, но плесень и сырость исчезли. Впереди загорелся свет, показались очертания двери. Йохан выключил фонарик.

Они поднялись на лестничную площадку, и окружающее поразило Квинна своим контрастом со всем предыдущим. Из тринадцатого столетия он переместился в середину двадцатого века. Гладко окрашенные серые стены образовали коридор, через равные интервалы прерываемый закрытыми дверьми с матовыми стёклами. Йохан повернулся и закрыл дверь, через которую они вошли. Изнутри она тоже оказалась современной, с матовым стеклом, как и все остальные.

Свет отражался от крашеных стен, и казался не таким ярким, как внизу. Из одной двери дальше по коридору шёл более яркий свет, и Квинн инстинктивно направился к ней.

Тотчас дверь открылась, показался мужчина и стал терпеливо ждать их приближения. В его позе чувствовалось отсутствие всякого интереса к ним.

Человек был маленького роста и очень худой. Череп совершенно лысый, а кожа блестящая, с желтоватым оттенком. Правый глаз прикрыт моноклем из янтарно–жёлтого стекла.

— Добрый вечер, господа…

Английский без малейшего акцента, но какой–то бесцветный. По этой нейтральности чувствовалось, что этот язык для него не родной. Незнакомец поманил их за собой.

Шаги по толстому тёмно–фиолетовому ковру не издавали ни звука. Здесь и стены были странного зеленоватого оттенка, а освещение ярче. Стол, стулья, диван — всё ультрамодное, сделанное из серебристого, почти бесцветного дерева. На стене за столом висела единственная картина — зимний пейзаж: снегом замело развалины современного города, в углу покосилось мёртвое дерево, почерневшее и корявое. Довольно неприятная картина, такая же холодная и отпугивающая, как эта комната и её обитатель.

— Никаких неожиданностей? — вопрос на голландском языке обращен к Йохану.

Официант покачал головой.

— Прекрасно! Мой привет йонквроув.

Йохан чуть поклонился и вышел. Когда он закрыл за собой дверь, Квинн увидел не матовое стекло, как изнутри, а поверхность, полностью сливающуюся со стеной. Он оказался закрытым в этой комнате со своим новым хозяином.

— Прошу садиться.

Квинн сел на предложенный стул, который, несмотря на угловатость, оказался удивительно удобным.

— Ваши рекомендации в порядке, — мужчина сел за стол. Он перекрестил пальцы, словно университетский профессор, разговаривающий с будущим студентом. — Можете называть меня ван т’Зелфде…

— Копия, — перевёл вслух Квинн, чтобы скрыть своё смущение. — И чего же вы копия, минхеер?

Человек рассмеялся.

— Многих вещей — и людей, мой друг. Всё зависит от того, кто делает это сравнение и среди кого он числится: среди моих друзей или врагов. А вы Квинн Андерс.

— Я был Квинном Андерсом. Но час назад мне сказали, что в настоящее время это имя будет мне только помехой.

Минхеер ван т’Зелфде поджал губы и покачал головой.

— Дилетанты не всегда понимают всех тонкостей моей профессии. В любом деле необходимо мастерство и присутствие художника. Возьмём вопрос личности — это очень тонкое дело. Но я занимаюсь им больше лет, чем вы ходите по этой планете. Ваши друзья совершенно правильно поступили, направив вас ко мне. Но, прошу, не принимайте их решение ваших проблем как единственно возможное или даже просто лучшее.

Вы Квинн Андерс, американский историк, вы здесь собираете материал для работы, которая уже известна учёным вашей страны. Вы собираетесь посетить местность, где происходили интересующие вас исторические события. Прекрасное и вполне похвальное намерение. Лучшего повода даже я не смог бы найти!

— Но в то же время, — заметил Квинн, — меня подозревают в сбыте фальшивой валюты и разыскивает полиция, которая может также заинтересоваться обстоятельствами смерти…

— Призрака? — минхеер ван т’Зелфде неожиданно оскалил зубы. Не очень приятная улыбка, и к тому же совсем не весёлая. — О нет! Призрак — человек, не имевший большого значения. Никого не заинтересует, что с ним стало. А теперь будьте внимательны, молодой человек, это очень важно…

Он отказался от непринужденного тона и перешёл к делу.

— По неизвестной для вас причине вы стали жертвой мошенничества. Человек, зарегистрировавшийся в «Де Витте» под именем Квинна Андерса, — это не вы. А вы приехали в Дордрехт совсем с другими намерениями. И были все эти дни совсем в другом месте. Не прерывайте меня, прошу вас! — Он поднял руку, предупреждая удивлённые вопросы Квинна. — Все необходимые сведения и доказательства будут предоставлены, вас снабдят соответствующими… гм… воспоминаниями о прошедших днях.

— Я помню: вы продаёте воспоминания, — не смог промолчать Квинн.

— Да, так обо мне говорят. И, пожалуйста, слушайте без комментариев. У нас мало времени.

Когда вы приехали в Дордрехт, на станции у вас украли багаж. Есть свидетели, а в полиции имеется соответствующий протокол. Вы навестили своих друзей на яхте, которая сегодня утром прибывает в Хертоген–бош — с вами на борту. Каждая минута вашего пребывания на яхте может быть подтверждена свидетелями, респектабельными и безусловно надёжными. Вы невинная жертва преднамеренного обмана, всё это можно доказать. Главное, чтобы вы об этом помнили и ни о чем больше не думали.

Ваш хозяин поможет вам добраться из Хертогенбоша в Маастрихт, предоставьте это ему.

В Маастрихте, — он заглянул в записную книжку, — вы навестите доктора Герхардта Рооса. Он сейчас на пенсии, но…

— Я знаю его. Мой отец переписывался с ним, — вставил Квинн. Ему пришлось пересмотреть свои представления о докторе. Он читал его сухие и скучные письма — и теперь никак не мог связать их с человеком, который, очевидно, был знаком с минхеером ван т’Зел–фле.

— Отлично, просто великолепно! Теперь вы понимаете, почему для вас важно оставаться Квинном Андерсом? Готовое прикрытие для вашей деятельности.

— Я не знаю, как вы сумели всё это организовать, — твёрдо произнёс Квинн. — Но о вас говорят, что вы «продаёте» воспоминания. Какова же цена ваших услуг?

Ван т’Зелфде ответил ему лишённой веселья улыбкой.

— У вас есть задатки бизнесмена, это весьма похвально. Мне приятно иметь дело с практичным человеком. Очень многие склонны забывать о реалистической стороне нашей работы. Я ценю вашу готовность обсудить эту проблему, минхеер. Вы понимаете, какие передо мной встают трудности. Иногда я нахожу их почти — обратите внимание: почти — неразрешимыми. Но это дело не связано с оплатой, минхеер Андерс. Здесь нечто иное.

Он наклонился вперёд, один глаз ярко блестел, другой был полуприкрыт, и его лицо, казалось, отражало самые противоречивые чувства. Квинн понял, что перед ним очень опасный человек, не связанный законами цивилизованного мира и создающий свои собственные законы.

— Некоторые особенности вашего небольшого дела, минхеер, я — и та организация, с которой я время от времени сотрудничаю, — мы находим их тревожными. Мы не всегда действуем в рамках закона — кто может это себе позволить в наши дни, когда законы так запутаны? Но с другой стороны, у нас есть свои правила. И мы считаем, что определённое влияние, исходящее с востока, вредно для нас. Поэтому мы соответственно стараемся, когда появляется возможность, противостоять этому влиянию. Во время войны мы создали организацию, которая не распалась и в мирные дни. Вы пришли к нам с хорошими рекомендациями. Проверив всё, мы установили, что в этом деле вы на нашей стороне. Поэтому мы оказываем вам услуги бесплатно, как одному из нас. У нас существует система взаимного обмена услугами… и она действует очень надёжно…

— И что же я должен буду сделать?

— Вы, минхеер Андерс, будете нашей приманкой!

Так вот оно что!

— Блеющий козлёнок, который заманивает тигра, — кое–что из прочитанного всплыло в сознании.

— Да, но вы не беспомощный козлёнок. Вы скорее детёныш пантеры в шкуре козлёнка, а это совсем другое дело!

— А Старк тоже был приманкой? — медленно проговорил Квинн.

— Капитан Старк Андерс, — ответил человек, который продаёт воспоминания, — обнаружил следы, ведущие от места охоты. К несчастью, он вовремя не обратился за помощью, а когда она пришла, было уже поздно. Именно его смерть вызвала подозрения нашей организации.

Квинн слушал с пониманием.

— Я не думаю, мистер Андерс, чтобы вас не предупреждали: дорога, по которой вы зашли так далеко, может привести вас к неприятностям. Сейчас вами заинтересовалась полиция, и вы должны скрываться от закона, стать зайцем для двух свор гончих. Разве я не прав? Я вам говорю абсолютную правду. Те, кого вы хотите выследить, искусны в теневой игре. Ваш единственный шанс — заставить их поверить, что вы наивный и самоуверенный мальчик, без необходимой осторожности. Пусть отнесутся к вам с презрением и расслабятся, не боясь контрнаступления с вашей стороны…

— А что если я не соглашусь быть приманкой?

Выражение лица минхеера т’Зелфде не изменилось.

— Вас называют человеком, который продаёт воспоминания, — настаивал Квинн. — Я считал, что вы продаёте поддельные документы, паспорта…

— Это правда. Я могу отправить вас отсюда как совсем другого человека. Но тех, кто послал Призрака, так легко не обмануть, их фальшивым паспортом не провести. Даже если бы я использовал тончайшее — и самое дорогое — из моих искусств и снабдил вас новым лицом, не могу пообещать, что гончие не подадут голос. Поверьте мне, лучше всего для вас послужит ваша собственная личность, личность американского студента. Помните мои предупреждения, мой юный друг. Вы, несомненно, снова встретитесь со своими врагами, хотите вы этого или нет. Но тот, кто приходит к нам по тем же каналам, что и вы, не уклоняется от игры, какими бы трудными ни были её условия.

Квинна раздражала спокойная убеждённость собеседника. Он так уверен, этот мистер Копия, что всё пойдёт так, как он наметил. Все они абсолютно убеждены в своей непогрешимости: ван Норрис, йонквроув, а теперь этот торговец личностями. Квинн чувствовал себя беспомощным, как марионетка, которую дергают за ниточки, поддаваясь собственным капризам. Но сейчас он не видел другого выхода, кроме предложенного минхеером т’Зелфде. Чтобы справиться с предложенной ролью, потребуется определенная смелость. Именно такое приключение выбрал бы для себя Старк. И Квинн также не намерен пропустить его.

— Вы выиграли.

Ван т’Зелфде сразу стал деловитым. Он посмотрел на часы и, нахмурившись, нажал кнопку на столе. Справа от Квинна отодвинулась часть стены.

— У нас совсем немного времени, а вам уже пора уходить, минхеер. Здесь вы найдёте одежду и всё остальное, что вам потребуется. Я советую вам поторопиться.

Квинн оглядел себя. Его пальто промокло и выпачкалось, а руки были почти чёрные. Выйти в таком виде на улицу значит привлечь к себе внимание. Он подчинился приказу.

В маленькой комнатке за стеной он обнаружил груду одежды. Здесь была также ванная, освещенная и открытая. Квинн вымылся, побрился и надел новые брюки, шерстяную спортивную рубашку и свитер–пуловер.

У дивана стоял его чемоданчик, который он оставил в гостинице. Беглый осмотр показал, что его содержимое не тронуто, все вещи аккуратно сложены.

Квинн критически оглядел себя в большом стенном зеркале. Новая повседневная одежда придавала ему вид отпускника. Он совсем не похож на беглеца от закона. И цвета подходящие, такие он выбрал бы и сам: тёмно–коричневые брюки и более светлый, цвета овсянки, свитер. Все точно соответствовало его фигуре. Мистер Копия оказался прекрасным специалистом по подбору гардероба.

— Замечательно! — хозяин появился в дверях. — А теперь у нас осталось немного времени, чтобы я успел посвятить вас в кое–какие подробности…

Квинн снова сел на стул. Ван т’Зелфде говорил, время от времени останавливаясь и проверяя, насколько усвоил сказанное слушатель.

— Три последних дня вы были гостем Дирка ван дер Хорне. Он единственный сын графа ван дер Хорне и учился в колледже в Соединенных Штатах, где вы с ним познакомились примерно три года назад. Он увлекается путешествиями на яхте, и у него есть собственное судно, которое называется «Белеефд полици–агент» и на котором он плавает со своими друзьями. Вы встретили его случайно в этом городе и, узнав, что он собирается плыть на восток, согласились присоединиться к его компании, чтобы продолжить путешествие по воде. Отплытие ваше задержалось, потому что опоздал четвертый член общества Йорис Маартенс. Вы жили на борту «Белеефд полици–агент». К несчастью, вы подхватили на нём простуду. И поэтому минхеер ван дер Хорне вместо вас обратился в полицию и передал вашу жалобу по поводу кражи багажа. Эта простуда… ага…

Он щёлкнул пальцами.

— Я едва не забыл о простуде.

Он вышел из–за стола и снова прошёл в комнату с ванной, вернувшись через несколько секунд со скомканным носовым платком в руке.

— Никогда нельзя упускать мелочи. Вот ваша простуда, минхеер Андерс.

Квинн осторожно и недоумённо взял у него платок.

— Поднесите к носу и вдохните, минхеер. Вдохните резко три или четыре раза. В течение нескольких дней у вас будут все симптомы простуды. Мелочи — никогда не забывайте о мелочах. Маленькие камни могут потопить большое судно.

Квинн почувствовал острый запах, исходящий от влажной ткани. Он надеялся, что ван т’Зелфде знает, что делает. Квинн не собирался участвовать в бактериологической войне.

— Хорошо. Теперь подождём ван дер Хорне. И желаю вам самого приятного путешествия, минхеер.

Квинн осторожно вдохнул. Возможно, это всего лишь воображение, но ему показалось, что стало труднее дышать носом. Он попытался обнаружить иронию в последнем заявлении хозяина. Но, может, это всего лишь предупреждение не ожидать приветственного фейерверка, когда он доберётся до Маастрихта.

Негромкий гудящий звук заставил т’Зелфде снова прикоснуться к кнопке на столе. Открылась дверь, выходящая в коридор.

— Прибыл ван дер Хорне. Возьмите свой багаж и уходите. Третья дверь слева от вас будет открыта. Спуститесь по лестнице, вас там ждут. До свидания и удачи!

Квинн поднял свой чемодан, набросил на плечи новый плащ и улыбнулся мистеру Копии.

— За последние несколько часов в вашем прекрасном городе, минхеер, я убедился, что могу получить здесь всё, что угодно. Скажите, а невинные туристы всегда сталкиваются здесь с подобными проблемами?

На этот раз в глазах хозяина промелькнула усмешка.

— Только изредка, минхеер. И, прошу вас, не делайте поспешных заключений, основываясь на личных неприятностях. Когда–нибудь ваше мнение может измениться…

— По крайней мере, я благодарю вас, и это искренне!

Дверь за Квинном закрылась, и он оказался в коридоре. Третья дверь слева была приоткрыта. Квинн подозревал, что все двери управлялись со стола хозяина.

Он медленно спускался по длинной лестнице. Свет здесь был рассеянный и неяркий. Наконец лестница закончилась влажной площадкой со следами нефти и масла. Прямо перед ним стоял небольшой крытый грузовик–фургон. Мотор работал, кто–то сидел за рулём. Но эта почти бесформенная фигура оставалась неподвижной. Зато второй человек выпрыгнул из фургона и направился к Квинну.

Он был такой высокий, что вызвал у американца зависть. На незнакомце морской свитер с высоким воротником и пара заплатанных и поблёкших брюк. Когда мужчина подошёл ближе, Квинн заметил, что тот молод, с мальчишеским лицом и гривой светлых, выгоревших на солнце волос, которые придавали ему ещё более молодой вид.

— Отлично, Квинн! — человек выхватил из рук американца вещи и забросил их в фургон. — Сюда. Придётся ехать, подобно картошке или рыбе, и вообще всему, что обычно перевозит наш друг. Вверх, давайте руку…

Квинна втащили в фургон с такой же лёгкостью, с какой только что бросили его чемодан. Он сел на ящик, а его спутник закрыл дверь изнутри.

— Вот это неправильно, конечно, — голландец покачал головой. — Замок должен быть снаружи. Но заметно это, только если внимательно приглядеться. А теперь наш возница может пустить своих лошадей… — Он наклонился и постучал по стенке шофёрской кабины.

Мотор взревел, и машина рванула вперёд. Квинн с силой упирался ногами, чтобы удержаться, балансируя на ящике. Ухватиться было не за что.

С грустью он заметил, что это его вторая поездка вслепую по улицам Дордрехта. Как турист, он мало что увидел в городе — и на суше, и с воды. Он сумеет забавно рассказать о современных способах передвижения по Европе, когда (и если!) вернётся в свою мирную и привычную жизнь в Штатах. Ему хотелось расспросить спутника, но шум в фургоне заглушил бы любые звуки, кроме самого громкого крика.

Всё приходит к концу, и фургон остановился, но так неожиданно, что Квинн свалился к ногам ван дер Хорне.

— Осторожней! Не пытайтесь размягчить доски своей головой. Как только я открою дверь, действуйте молниеносно. Неразумно показывать кому–либо, откуда мы появились…

Квинн передвигался так быстро, как позволяли онемевшие ноги, но, очевидно, недостаточно, чтобы удовлетворить спутника. Потому что ван дер Хорне, держа вещи Квинна в руках, подталкивал его плечом, как сторожевая собака направляет особенно глупых и упрямых овец.

У Квинна не было возможности разглядеть что–либо на причале. Они спустились по лестнице в маленькую шлюпку. Ван дер Хорне сел за весла, и шлюпка по затянутой ранним утренним туманом воде полетела к небольшой парусной яхте, такой белой и чистой, словно она только что сошла со стапеля.

— Добро пожаловать на борт «Белеефд полици–агента», — впервые нарушил молчание их короткого путешествия ван дер Хорне.

— «Вежливый полицейский»… Интересно, почему так названо судно?

Спутник Квинна рассмеялся.

— Не гадайте, Квинн. Неужели человек закона не может быть вежливым? Поднимайтесь на палубу…

Квинн чихнул. Простуда пришла как по расписанию. Он надеялся, что и все остальные меры предосторожности мистера Копии осуществятся так же точно.

Глава седьмая. Плавание на «Вежливом полицейском»

Солнце грело плечи Квинна. Он принюхался к ветру, в котором чувствовался слабый запах солёной воды и растительности. Потом с силой высморкался. Если не считать заботливо навязанной минхеером ван т’Зелфде простуды, он наслаждался этим часом, как не мог себе позволить уже много месяцев.

Они подняли якорь ещё до восхода солнца, отчалив dt Сент–Маартенсгата напротив большой церкви, и теперь легко скользили мимо крошечных гаваней и корабельных верфей, которые усеивали оба берега реки за пределами города. Но постепенно правый берег становился более диким, заросшим тростником и деревьями. Иногда виднелись небольшие пляжи. Если не замечать зданий на северном берегу, то можно было вообразить, что очутился в двенадцатом веке. И впервые эта мысль подействовала на Квинна успокаивающе.

Дирк ван дер Хорне был рулевым, но выполнял свои обязанности без видимых усилий и с такой лёгкостью, что казался таким же бесполезным пассажиром, как и его последний гость. Вообще весь экипаж «Вежливого полицейского», теперь гревшийся на солнце, не проявлял никакой склонности к тяжёлой работе.

Круглолицый Баумгарде, с мощными плечами и широкой грудью, откровенно спал. Вначале его лохматая светловолосая голова лежала на коленях Кемпа, но когда этот энтузиаст полностью погрузился в своё хобби, то спящему пришлось довольствоваться досками палубы. Кемп любовно держал в руках новую кинокамеру. До сих пор он ещё не использовал своё сокровище. Ему было достаточно просто сидеть, скрестив ноги, и непрерывно осматривать этот великолепный прибор.

Перо Йориса Маартенса рывками металось по листу бумаги. Иногда в работе наступали долгие паузы, сочинитель смотрел на берег и хмурился. Непонятно, чем заслужил однообразный пейзаж такое хмурое выражение лица. Йорис был старше всех на корабле, на его левой руке заметен полукруглый шрам. Когда рука двигается над бумагой, хорошо видны побелевшие стежки. Квинн гадал, где Йорис был ранен.

— За музой следует ухаживать, — разнёсся по палубе насмешливый голос Дирка. — Вы должны понять, что Йорис — большой человек. Он пишет для газет, и зачастую издатели бывают настолько одурачены, что печатают его излияния. А теперь он хочет попробовать написать книгу, хотя ничего на ней не заработает!

— Да ну? — Йорис поднял голову. — Неужели я так неудачно продаю свои творения, ты, остроязыкий? То, что пишет Йорис Маартенс, должно быть прочитано…

— Но заплатят ли за написанное? — слова Баумгарде сменили храп. Однако задал он этот вопрос, не открывая глаз.

— Бездельник! — Йорис пнул широкое плечо приятеля большим коричневым пальцем ноги, видневшимся через дыру в сандалиях. — Когда три года назад ты отбивался от мух под пальмами в этих твоих джунглях или плавал по мутным рекам, ты был рад отвлечься от неприятностей и прочесть что–нибудь новое, написанное Маартенсом!

— Вот как? Тогда тебе следует навестить меня в этих джунглях и посмотреть, как живут настоящие мужчины. Мне говорили, что в пальмовых рощах ещё встречаются дикие звери. Возможно, их ты и очаруешь своими словами…

— А Кемп поедет с тобой и запечатлеет все твои приключения, — добавил с насмешкой Дирк.

Кемп как раз нацелил пустую камеру на вымазанные грязью водоросли. Улыбнувшись, он посмотрел на остальных.

— Кемп будет рад отправиться куда угодно, господа. Но куда он может пойти? У нас есть Баумгарде. Раньше мы считали, что ему хватит мозгов выбраться из канала, если он в него случайно упадёт…

— Баумгарде, — прервал его со спокойным выражением тяжелого лица этот достойный путешественник, по–прежнему не открывая глаз, — Баумгарде очень умён, мои друзья. Он знал, что спрос на инженеров будет всегда…

Свободной рукой Кемп схватил за светлые волосы лежащего приятеля, приподнял его голову и снова опустил на выскобленные доски палубы.

— Но это не результат твоего ума, носорог. Ты только выбрал самый лёгкий путь. Ты родился с головой, в которой удерживаются только числа и больше ничего. И поэтому теперь именно ты отправляешься за море, а мы должны сидеть, подвернув хвосты, и думать, есть ли у нас вообще будущее.

Серьёзное утверждение и справедливое. «Каково будущее моих попутчиков», — неожиданно подумал Квинн. Индонезия потеряна. Тысячи и тысячи людей, много лет проживших за морем, — и где до них жило не одно поколение их предков, — выброшены назад, на переполненную родину, где на всех не хватает ни работы, ни земли. Баумгарде действительно повезло, если он нашёл работу в Вест–Индии, потому что дома будущее его товарищей безнадёжно.

— Видите ли, — повернулся Дирк к Квинну, — мы родились с опозданием лет на сто. Меня учили тому, чтобы я мог служить на Яве. Йорису обещали место на островах, верно?

Писатель пожал плечами.

— Обещали, да. Но это обещание было дано давно и далеко отсюда. Я тогда ещё учился в школе. А потом началась война — и паф! — он щёлкнул пальцами. — Вот что я вам скажу, — он повернулся к приятелям. — Мы могли бы стать пиратами. Взять немецкий патрульный корабль и…

Кемп устало вздохнул, как будто начался давно надоевший ему спор.

— В Де Бисбоше, конечно?

Дирк ядовито добавил:

— Так мы выиграли войну, мои мальчики!

Губы Йориса изогнулись, как будто он попробовал что–то горькое. Он печально рассмеялся.

— Итак, воспоминания старого солдата уже наскучили…

— Пожалейте невежественного иностранца, — впервые вмешался Квинн. — Что такое Де Бисбош?

— Ага, — Дирк улыбнулся. — Он твой, друг Йорис. Развей его невежество в этом вопросе, но не нужно подробностей, прошу тебя.

Йорис загорелым пальцем указал на юг, на дикое пространство грязи, камышей и растительности.

— Там Де Бисбош. В своё время он поглотил множество гораздо более сильных умов, чем те, что собрались здесь. Это болото, прорезанное сетью ручьёв. Когда–то эти дороги, водные дороги, были для нас очень важны. По ним подпольщики добирались до союзников, разведчики проникали в страну и выбирались из неё, лётчики возвращались на родину, приходили лекарства и боеприпасы. У нас был целый флот из маленьких каноэ, и путешествия совершались по ночам. Ещё у нас были «эйки» — лодки побольше, в которых в случае необходимости можно было жить…

— И где мы держали пленных немцев, — прервал его Кемп, снова занявшийся своей камерой. — Веркендам был центром, где находился один из главных «перекрёстков». Интересный исторический период… но теперь это в прошлом.

— Да, с ним покончено, как с додо или с Ост–Индской компанией[7], — сонно добавил Баумгарде.

Покончено ли? Квинн почему–то сомневался.

— Возможно, нам снова придётся пройти этими дорогами, — Дирк отказался от легкомысленного тона и заговорил серьёзно. — Если придут Другие. Йорис закрыл ручку.

— Следующее поколение вполне может жить в подземных пещерах, если мы вообще не взорвёмся, — почти весело заметил он. — Но это замечательный мир — на девяносто девять и девять состоящий из грязи…

— А мы цепляемся за оставшуюся десятую часть…

— Оптимист и мечтатель, — Йорис усмехнулся, глядя на хозяина яхты, и принялся перечитывать написанное.

Водная дорога в Хертогенбош не была пустынной. Моторные торговцы, направлявшиеся к Рейну, поднимали волны; их короткие трубы и высокие надстройки придавали им странный облик. «Вежливый полицейский» покачивался на этих волнах. Яхте приходилось постоянно уступать дорогу буксирам, которые тянули за собой бесконечные ряды речных барж.

Перед прибытием в Горинхем им посигналили с такого буксира. Мужчина в капитанской фуражке махал рукой, а Йорис и остальные на яхте вскочили и ответили ему. Квинн прекрасно рассмотрел лицо капитана. Небрежный наклон фуражки и звездоподобный шрам на левой щеке невозможно забыть. Это Корни Смитс, один из тех, кого он, по настоянию ван Норриса, должен знать.

Дирк взглянул на часы.

— Вовремя, — спокойно заметил он.

Йорис кивнул.

— Как всегда. Доброго ему пути!

Квинн не стал задавать вопросов. Но теперь он вдвойне уверился, что те, кто сейчас плыл с ним, связаны с организацией, представленной в Дордрехте йонквроув и минхеером т’Зелфде. Американец заключил, что он в надёжных руках и может позволить себе не волноваться и плыть по течению, как река, которая несёт их к городу с названием, от которого язык можно сломать.

Показался Коринхем, и Кемп зарядил камеру. Он принялся снимать деревья, за вершинами которых виднелись древние бастионы над гаванью, заполненной небольшими судами.

— Прекрасное зрелище, — нарушил немного погодя молчание Дирк. — Если вы посмотрите направо, мой американский друг, то увидите сразу за рядом тополей подлинный древний замок — Левенштейн.

— Он должен быть особенно интересен для ученого, — добавил Йорис, — потому что именно из него в семнадцатом веке сбежал Гуго Гроций[8]*, создатель международного права. Сбежал, спрятавшись в ящике с книгами…

— Единственное разумное использование библиотеки, о котором мне приходилось слышать, — заметил Баумгарде. — Но не очень приятное путешествие: на книгах неудобно лежать.

Квинн с сомнением разглядывал отдалённый Левенштейн. Простуда усилилась, и он был рад, что его не приглашают на берег для экскурсии.

Со временем «Вежливый полицейский» прошёл шлюзы в Анделе. Все поели и легли спать. Дирк покачал головой, глядя на насыпи с примостившимися на них деревнями, на участки, затапливаемые морем, где росли причудливо изогнутые растения, на низкие красные крыши фабрик с высокими трубами. Мимо непрерывно плыли баржи, пустые и нагруженные песком.

Потом показался второй укреплённый город со стенами, поросшими деревьями, — Хейсден, и Кемп снова принялся снимать. Ещё один шлюз в Бокхевене вывел их в реку Дизе и к Хертогенбошу.

Тут группа распалась. Кемп со своей камерой и с очень плохо упакованными личными вещами, о которых он, по–видимому, совсем не заботился, высадился вместе с методичным Баумгарде, который перед высадкой надел тщательно выглаженный костюм и стал похож на промышленного магната, уже лет пять возглавляющего совет директоров. Но попрощались они с остальными членами группы весьма небрежно.

Квинн начинал подозревать, что в плавании «Вежливого полицейского» было нечто большее, чем заметно на поверхности. У четверых столь разных путников такие небрежные и привычные манеры, какие появляются только после многих совместных кампаний. Йорис Маартенс вынес на берег помятый рюкзак и потрёпанный чемоданчик, который очень отдалённо напоминал такой же в багаже Квинна. А ван дер Хорне не взял ничего, кроме вещей самого Квинна. На пристани их поджидала машина, и шофёр приветствовал Дирка.

— Вам понравится замок, — Йорис отпихнул свой чемоданчик, чтобы разместить поудобнее ноги в неуклюжих башмаках на толстой подошве. — Не забудь показать Андерсу темницу, Дирк. Конечно, она сейчас уже не соединяется со рвом, но это никоим образом не уменьшает её исторической ценности…

— Мой отец, — заметил Дирк, — несомненно, отнесётся к вам, как к редчайшей находке, которую я когда–либо привозил домой. Он пишет историю рода ван дер Хорне и, насколько мне известно, даже разбирается в путанице четырнадцатого века. Это время, когда у наших предков были очень странные идеи относительно личности и собственности их не так хорошо вооружённых соседей. Темница восходит как раз к этому периоду, и не могу избавиться от мысли, что время от времени её использовали по назначению. Вы обязательно должны её увидеть. Но из когтей моего почтенного родителя мы вас спасём: когда речь заходит о его хобби, он может говорить бесконечно…

— С другой стороны, — вмешался Йорис, — кухней ван дер Хорне командует повариха, лёгкость руки и изысканность вкуса которой уступают только толщине её талии. Гурманы высоко ценят приглашение к столу ван дер Хорне.

— Я потрясён своей удачей, — обрёл дар речи Квинн. — Темница и повариха!

Замок ван дер Хорне состоял из скучных одинаковых казарм и более древней и гораздо менее приветливой средневековой крепости.

— Уютно, верно? — спросил наследник, когда машина остановилась у ворот. — Более уродливого здания во всей провинции не найдёшь! — с гордостью добавил он.

— И более холодного, — напомнил ему Йорис. — Но будьте благодарны, Андерс, что приехали сюда не в середине зимы, когда, задержавшись в коридоре, сразу превращаешься в ледышку. Зимой лучше передвигаться из комнаты в комнату трусцой.

Через несколько минут Квинн стоял перед тусклым зеркалом в спальне с высоким потолком и забранными деревянными панелями стенами. В зеркале отражались две ступеньки, ведущие к возвышению, на котором стояло не что иное, как королевская кровать. Её тяжёлые занавеси были задёрнуты. Чихнув дважды, Квинн подумал, что, может, эти занавеси ночью защитят от сквозняков. За время последних лихорадочных событий он потерял способность удивляться. Теперь Квинна не удивляло даже королевское ложе, и если бы он неожиданно оказался на дне темницы, то тоже не удивился бы. Очевидно, он уже достиг нужной степени отчуждённости, необходимой для тайного агента.

Конечно, он пока не столкнулся с двумя обязательными атрибутами этой жизни: отравленным кофе и отравленной сигаретой, и, насколько ему известно, у него нет двухдюймовой ленты микрофильма, который необходим… скажем… Коруму Тысячелицому. Квинн рассмеялся, закашлялся и, услышав стук в дверь, сказал:

— Войдите.

Дирк критически оглядел своего гостя.

— Ну, вы ещё не совсем посинели. Американцы поддерживают свою репутацию: вы один из тех, кого у вас называют крутыми. Не хотите ли перекусить? Сейчас моего отца можно оторвать от книг, а мама с сестрой в Дени Хааге, так что женщин ждать не придётся. Ха! Йорис…

Крепыш Маартенс нетерпеливо переступал с ноги на ногу. Когда они присоединились к нему в коридоре, он двинулся почти трусцой, как и предлагал раньше. Лестничный пролёт, по которому стражники могли бы подниматься строем по десять в ряд, своими полированными, не прикрытыми ковром ступенями привёл в просторный зал, увешанный множеством булав, мечей и щитов. В одном конце его размещался камин, такой большой, что вполне мог вместить целиком ствол дерева. А горел в нём чисто символический огонь, почти потерявшийся в пещере очага.

У камина, протянув руки к огню, стоял невысокий человек в слегка потёртом и потрёпанном на рукавах бархатном пиджаке цвета красного вина и с серебристым хохолком на голове, как у какаду. Услышав шаги по каменному полу, человек быстро повернулся.

— Goeden Avond, Mijnheeren, — начал он мягким голосом, в котором слышались те же насмешливые нотки, что и у сына. Но тут же он слегка нахмурился, словно сердясь на собственную забывчивость, и легко перешёл на правильный английский, почти без акцента.

— Добрый вечер, господа.

— Это Квинн Андерс, отец, — представил гостя Дирк.

— Квинн, это мой отец, граф ван дер Хорне.

— Приятно познакомиться, мистер Андерс. И вас приветствую, Йорис, — он кивнул Маартенсу. — Но, мистер Андерс, — граф снова повернулся к американцу, — сын сказал мне, что ваш отец — доктор Андерс. Это для меня огромная радость. В моей библиотеке есть книги вашего отца «Орден рыцарей святого Иосифа» и «Исследования по проблемам военной тактики тевтонских рыцарей». Это блестящие работы. Я сам отправил ему небольшой комментарий относительно ордена тамплиеров: один из ван дер Хорне в тринадцатом веке вступил в этот орден. Я вам покажу…

— Отец! — Дирк слегка коснулся бархатного рукава. — Нам надо поесть.

Граф с искренним удивлением посмотрел на сына, потом рассмеялся.

— Сбросил старика с его конька, а? Но ты прав. Есть время для науки и время для еды. Давайте поедим!

Еду подавали на одном конце длинного полированного стола, и пища, как и обещал Йорис, оказалась превосходной. Квинн с удовольствием ел, отвечая на поток вопросов графа, и обнаружил, что рассказывает о рукописи, которая привела его за море.

Граф ван дер Хорне положил нож и вилку.

— Род Стернлитцев! Это нелегкая задача. Вы знаете, у них никого не осталось…

— Действительно, после исчезновения последнего герцога. Но книга об Одокаре почти завершена. Мой отец получил доступ к документам в собрании Хаггермана. Мне нужно только кое–что закончить, навестить развалины башни… Из–за войны отцу приходилось работать только с фотографиями и рисунками, а это не всегда даёт всё необходимое.

— Подождите!

Граф ударил ладонью по столу с такой силой, что тарелки подпрыгнули.

— Хендрикс! — обратился он через плечо к слуге, который подавал блюда. — Иди в кабинет и принеси синюю книгу с пятого стеллажа слева у камина, с четвёртой полки.

Он снова повернулся к Квинну.

— Возможно, я смогу немного вам помочь. Мне кажется, род Стернлитцев вымер не окончательно…

— Но я считал, что герцог… — начал Квинн. Граф нетерпеливо кивнул.

— Да, герцог пропал в пустыне и он не был женат. Но в любой семье существует ещё женская линия… Ага, спасибо, Хендрикс. Ja, это как раз нужный том. — Он начал торопливо перелистывать толстые жёлтые страницы. — Я был прав, — голос его звучал торжествующе. — Тётя Матильда…

— Что! — Дирк даже пролил немного вина из бокала, который поднёс к губам. — Только не тётя Матильда, отец! Неужели ты пошлёшь невинного путника в такое паломничество?

— Дирк! — в голосе графа звучала укоризна. — Твоя двоюродная бабушка — очень умная женщина, к тому же она хранительница семейной истории. Её мать была младшей сестрой последнего герцога Стернлитца. Возможно, она согласится принять минхеера Андерса, так как он занят серьёзным историческим исследованием, фрейле Матильда ван т’Оостенберг, минхеер, живёт сейчас в Шато дю Дам вблизи Маастрихта. Я сам напишу ей о вашем деле, и она, может быть, согласится вас принять…

Квинн объявил, что больше всего на свете ему хочется быть принятым этой грозной фрейле Матильдой. И весь остаток вечера прошёл в разговоре с графом. В течение последующих двух дней Квинн навестил знаменитое подземелье и прочие заведения в подвале старого замка, с искренней благодарностью принял пять рекомендательных писем, включая письмо к тёте Матильде, наслаждался пищей, вкуснее которой никогда не ел, и окончательно расстался с простудой. Он не знал, когда уедет из замка ван дер Хорне. Но утром в понедельник ему сказали, что он вместе с Йорисом поедет в Маастрихт.

Дирк и граф, который по такому случаю оторвался от своих занятий, долго махали им вслед. И хотя машина Маартенса не походила на роскошный автомобиль, доставивший их к ван дер Хорне, ехала она довольно уверенно.

Квинн узнал, что Йорис едет в провинцию Лимбург по своим журналистским делам, надеясь прославиться в кругах газетчиков, и не прочь был поговорить об этом.

— Может быть, вы даже в Америке читали о Хансе ван Меенерене, — начал он.

— Это тот художник, который так искусно подделывал Вермеера, что одурачил всех экспертов?

— Вот именно. С 1936 по 1946 годы он написал шесть полотен. И это были настоящие Вермееры — так клялись эксперты. Несколько картин он продал нацистам. Поэтому после войны его предали суду за коллаборацинизм. Тогда он рассказал правду о своей работе. И ^тобы доказать свою правоту, написал в тюрьме ещё одну картину — её тоже невозможно было отличить от подлинного Вермеера, и все критики признавали её настоящей. Я еду в Маастрихт, потому что мне кажется: ван Меенерен рассказал не всё, что знал, и некоторые Вермееры здесь совсем не Вермееры.

Остальная часть поездки прошла без происшествий, и Квинн снял номер в отеле, который порекомендовал Йорис. Они договорились вместе пообедать, и Квинн решил больше в этот день ни с кем не встречаться, а провести его, как турист.

Но когда он снова вышел в вестибюль гостиницы, его стремление к миру и спокойствию было основательно поколеблено. Должно быть, только что пришёл поезд или самолёт, потому что у стойки он увидел небольшую группу вновь прибывших. И с краю этой группы, глядя по сторонам с откровенным интересом иностранца, стоял высокий человек. Его серая шляпа и пальто были американскими до последней нитки, и, когда он повернул голову, Квинн встретился с ним глазами. Во взгляде незнакомца не почувствовалось и намёка на то, что он узнал его. Квинн только надеялся, что и он вёл себя так же. Потому что перед ним стоял Лоренс Кейн — человек, к которому обращался ван Норрис в случае, когда необходимо устранить неприятности.

Глава восьмая. Жил в Маастрихте мудрец

Кафе, выбранное Йорисом, находилось рядом с рынком Гроот. Квинн понял, что оно не такое знаменитое, как «Врийтхол», но, вероятно, больше подходит для газетчиков. Хотя качеством пищи американец остался доволен и не заметил никаких недостатков.

— Сейчас не самое лучшее время для Маастрихта, — сообщил ему Йорис. — В конце февраля принц устраивает здесь карнавал. Тогда весь город надевает маскарадные костюмы, и вообще чувствуется большое оживление. А пока — ничего интересного, кроме одного–двух пилигримов и ещё солдат, оставшихся на границе от оккупационной армии…

Но Квинн уже не слышал его. Он смотрел на листок с меню, который держал в руках. Так вот где Старк написал своё последнее письмо! Это было несколько месяцев назад — запомнил ли его кто–нибудь? Квинн потрогал край карточки. Стоит ли выяснить?

— Здесь бывает много туристов? — поинтересовался он.

Маартенс рукой показал на столик в противоположном конце зала. Там сидели три английских солдата.

— По–видимому, открыли это кафе для военных. А что касается остальных — не думаю. Туристы отправляются в места, указанные в путеводителях, — «Врийтхол» или ресторан в Доминиканском отеле. И только во время карнавала, когда все кафе переполнены, некоторые забредают сюда. Кафе расположено слишком далеко от других привлекательных для туристов мест — церкви святого Серватуса или гробницы Морской Звезды.

Квинн ещё не решил, стоит ли продолжать расспросы, как нечто странное заставило его забыть о вопросах. Хотя он не смотрел специально на входящих посетителей, его взгляд был направлен в сторону двери. И этого человека он заметил сразу. Опять у него появилось ощущение, что такое с ним уже было в прошлом.

Появившись в двери, мужчина остановился, словно сомневаясь, идти ли дальше. Потом пересёк зал и сел за столик в дальнем углу. Квинн не решался повернуть голову и посмотреть в его сторону. Облизав неожиданно пересохшие губы, он попросил Маартенса:

— В правом углу кафе сидит человек. Опишите его!

— Я готов поклясться, что это азиат. Чёрные прилизанные волосы, не очень широко раскрытые глаза. Но нос — нос у него совсем не восточный, он тонкий и заострённый. Человек молод. Вы его знаете?

— Только одно: готов поклясться, что он следил за мной в ресторане Дордрехга. А Дордрехт слишком далеко от Маастрихта, чтобы я поверил в случайную встречу…

Йорис отломил кусочек хлеба и принялся медленно жевать.

— Да, в этом вы правы. И поездка из одного города в другой не типична для обычного путника. Больше ничего о нём не знаете?

— Ничего. А хотел бы узнать. Но ведь нельзя просто подойти к незнакомцу и…

— Спросить прямо: «Сэр, пожалуйста, скажите, как вас зовут и какое у вас здесь дело!» Это верно. Хотя такой поступок уберёг бы от многих неприятностей — конечно, если ответ окажется правдивым. Зато ваше желание узнать побольше о нём было бы удовлетворено. Я посмотрю, что можно сделать. Конечно, нельзя совсем отвергать случайность. И поскольку большинство голландцев прибыли из колоний, появилось много людей со смешанной кровью. Они оказались в стране, в которой у них нет корней и которая встретила их не слишком доброжелательно. Возможно, он один из таких невинных беженцев и совершенно случайно встретился с вами дважды.

Квинн рассмеялся.

— Если это так, я буду рад!

Но Йорис не улыбнулся.

— С другой стороны, — продолжал он спокойно и чётко, — мне приходят в голову и иные объяснения, и большая часть их совсем не приятные. Я предложил бы вам держаться с осторожностью. Понимаете: меня не интересует ваше дело. Но если у вас есть враги, возможно, один из них находится в этом зале. Так что, как только представится возможность, я попытаюсь что–нибудь выяснить о нём.

Он занялся опустошением тарелки, и Квинн последовал его примеру.

Но уделить всё внимание еде не смог. Интересно, действительно ли волоски на его шее, как ему кажется, встали дыбом? Смотрит ли на него этот загадочный незнакомец? Плечи Квинна заболели от нестерпимого желания повернуться назад и убедиться в своём подозрении.

— Как продвигается ваше дело о поддельном Вермеере? — сменил он тему, когда они перешли к кофе.

Йорис пожал плечами.

— В основном всё сводится к ногам. Я хожу, брожу, с трудом ползаю по всему Маастрихту, задаю глупые вопросы и не получаю нужных ответов. Однако это моя работа, и я намерен когда–нибудь её закончить. Тем не менее за время поисков я наткнулся на кое–что интересное — случай загадочного исчезновения… — На мгновение он утратил своё невозмутимое и несколько циничное отношение к окружающему и слегка оживился.

— Исчезновение? — заинтересовался Квинн. Он сразу подумал о Старке. Ведь именно в Маастрихте произошёл несчастный случай с его братом.

— Да, так считают многие мои информаторы. В поисках минхеера Бланка из Антверпена я сегодня встретился с одной женщиной. Ей не известно о минхеере Бланке, но я многое узнал от неё о минхеере Тьюбаке.

Примерно два месяца назад он снимал квартиру в её доме. Приятный старик, мягкий и безобидный. Приехал в этот город в 1946 году, чтобы оправиться после болезни. Он сидел в концентрационном лагере в Амерсфоорте. Ему крайне не повезло: его бабушка оказалась еврейкой. Жил он тихо и был самым респектабельным и законопослушным гражданином. Может, немного застенчивый, но очень умный. Мевроув считает, что он какой–то авторитетный специалист по вопросам искусства и работал в Амстердаме. Она очень похвально о нём отзывается.

Однажды он получил письмо. И, прочитав его, очень обрадовался, пришёл в крайнее возбуждение. Сказал мевроув, что письмо от старого друга, которого он потерял во время войны. Он только что бежал из одной страны из–за «железного занавеса». Этот друг болен и очень хочет увидеть минхеера Тьюбака. Он заплатил за квартиру за три недели вперёд и взял с собой только маленький чемоданчик, оставив всё, включая несколько книг, которые, как знала мевроув, он высоко ценил. В тот же день Тьюбак уехал, возбуждённый и счастливый. И с тех пор от него никаких вестей. Мевроув начала беспокоиться. Пролетели три недели, но он так и не появился. Прошло ещё какое–то время, новостей всё не было, и тогда она обратилась в полицию. Начались поиски. На вокзале установили, что он купил билет до Валькенбурга в горах. Кроме этого, выяснить ничего не удалось. След к тому времени, конечно, совсем затерялся. Очевидно, у него не было родственников, которые беспокоились бы о нём и подталкивали власти в его поиске. Так и осталась загадка, о которой до сих пор размышляет только мевроув…

— Но кто был этот Тьюбак? — заволновался Квинн. Человек, исчезнувший примерно в то время, когда погиб Старк. Похоже, что это не простое совпадение.

— Очень интересный вопрос. Кто был Тьюбак — или что он знал? В наши дни некоторые сведения очень опасны. Я считаю, что случай Тьюбака заслуживает более внимательного изучения. Но кто побеспокоится о нём? Он старик, у него нет родственников, по крайней мере, о них ничего не известно. Денег было немного. Зачем кому–то искать его?

— Тем более интересно, что случилось.

— Natuurlijk — естественно. Меня заинтересовала судьба Тьюбака. Он может оказаться даже интереснее псевдо–Вермеера. Так что я о нём обязательно подумаю.

Когда они выходили из кафе, Квинн умудрился посмотреть на азиата. Тот сидел непринуждённо, деля внимание между тарелкой и развернутой газетой. Если Квинн и интересовал его, то внешне он никак не проявил этого. Но самому Квинну потребовалось величайшее самообладание, чтобы не оглядываться и не проверить, следует ли за ним незнакомец.

Йорис шёл всё медленней и медленней. Наконец, пройдя два квартала, он остановился и стал внимательно разглядывать витрину магазина, словно его привлекло прекрасное оформление. Квинн с искренним удивлением взглянул на собрание ужасных гравюр и две аляповатые хромолитографии. Неужели Йорис так интересуется плохим искусством, что его занимает этот хлам?

— За нами хвост, — негромко проговорил голландец. — К тому же очень неумелый, этого сапожника нужно отправить назад в первый класс, чтобы подучил азбуку.

Квинн смотрел на отражение в пыльном стекле. За ними, в половине квартала, уличный фонарь. Тот человек задержался под ним на мгновение. Даже взгляду неопытного Квинна было ясно, что человек очень неумело притворяется, делая вид, что задержался в нерешительности, не зная, куда идти.

— Это наш друг из ресторана, — Йорис гораздо лучше американца распознавал лица. — Теперь нужно выяснить, за кем из нас он следит. Я пойду с вами в гостиницу. Если он займёт наблюдательный пост поблизости, я дам вам знать. В таком случае вы должны лечь в постель и спокойно спать всю ночь, чтобы этот сапожник потоптался до утра. Пошли…

Когда спустя минут двадцать они расстались, Квинн ненадолго задержался в вестибюле. Было ещё рано, ему не хотелось проводить длинный скучный вечер в своём номере. Но он обещал дождаться там звонка Йориса. Наконец он купил несколько газет и поплёлся наверх. Лоренса Кейна он не встретил, и никакого сообщения ему не оставляли. Очевидно, человек ван Норриса не считал нужным связаться с ним.

Несколько минут Квинн потратил на звонок доктору Герхардту Роосу, и доктор как будто искренне обрадовался ему. Он назначил встречу в своём доме на следующее утро, в одиннадцать тридцать, и дал Квинну самые подробные указания, как добраться до него.

Потом Квинн достал рекомендательное письмо графа ван дер Хорне тёте Матильде, приписал к нему несколько слов, прося назначить встречу в удобное для неё время, и запечатал в конверт для отправки почтой. Как будто все намеченные дела выполнены. Он принялся готовить постель, и в это время зазвонил телефон. В трубке послышался голос Йориса:

— Вы — собака, к которой прикреплён хвост. Я посоветовал бы вам никуда не выходить ночью и прочнее закрыть дверь…

— Она уже закрыта. И я собираюсь лечь в постель.

— Весьма мудрое решение. Увидимся утром. Возможно, к тому времени я узнаю кое–что новое об угрозе с Востока. Goed nacht.

— Goed nacht… — Но Маартенс уже повесил трубку.

Квинн подошёл к окну. Заглянул в тёмный колодец пяти этажей, уходящих вниз. Карниза нет, подняться по стене без приспособлений невозможно. Потом Квинн пересёк комнату и проверил дверь. Она была прочно закрыта. Но впервые за последнее время Квинн пожалел, что у него не было оружия посерьёзней, чем перочинный нож. Он с трудом удержался, чтобы не положить его под подушку.

Он долго не мог заснуть, и было достаточно поздно, когда на следующее утро он пришёл в себя после тревожных снов. Квинн неторопливо оделся. Если наблюдатель ждёт его снаружи, пусть подождёт ещё несколько минут.

Когда Квинн спустился в вестибюль, там уже был Йорис, он сидел в кресле и просматривал первую страницу газеты. Когда Квинн остановился, чтобы бросить письмо в ящик, голландец подошёл к нему.

— Дела привели меня по соседству, и я решил, что нам будет неплохо позавтракать вместе…

— С радостью. Поедим в гостинице?

— Если хотите. Или… сегодня базарный день. Если прогуляемся, вы увидите много интересного, — Йорис перешёл на английский.

— Значит, кафе на рынке.

Выходя, Квинн быстро посмотрел вверх и вниз по улице. Но насколько он мог судить, никаких подозрительных лиц не видно. Он перешёл улицу рядом с голландцем.

— Как наш хвост?..

— Очевидно, уставшие ноги заставили его отдохнуть, — усмехнулся Йорис. — По каменной мостовой нелегко ходить. Мне сообщили, что он ждал здесь до пяти утра, а потом ушёл. И никто его не сменил. Нет, не нужно оглядываться. Теперь за вами будут присматривать другие люди. У меня есть для вас новости, и лучше сообщить их на открытом месте, здесь на улице.

Наш азиатский друг — загадочный человек. Прошлое его абсолютно неизвестно, и мои источники не смогли в него проникнуть. Если бы он принадлежал к организации, на которую я могу лишь намекнуть, его снабдили бы самой подробной легендой, так тщательно разработанной, что мы смогли бы узнать, что он ел в день рождения, когда ему исполнилось два года. Там всегда очень внимательно относятся к таким вещам. За ним оставался бы ясный след, который, впрочем, никуда не привёл бы. Но у нашего друга нет прошлого. Так что, он либо сверхизобретателен, либо любитель и не принадлежит к враждебной организации.

Он высадился две недели назад в Роттердаме с грузового судна, пришедшего из Малайи. Документы у него на имя Васбурга, Вильгельма Васбурга, по паспорту он голландец с Суматры. О его делах здесь ничего не известно. Из Роттердама он отправился в Дордрехт и прожил там с неделю, как будто ожидая чего–то…

Сердце Квинна дрогнуло, он едва не споткнулся.

— Да, вполне возможно, что он ждал вас…

— Но почему? Никто не знал…

— Что вы приедете? — Йорис рассмеялся. — Мой американский друг, вы действительно невинный ягнёнок в лесу, полном волков. Если есть надёжные источники и возможность заплатить необходимую цену, можно узнать всё! Но я привёл в движение кое–какие рычаги, и, может быть, завтра утром… или чуть позже… мы узнаем о минхеере Васбурге побольше. Теперь за ним следят. И всё–таки на вашем месте я бы не стал выходить по ночам в одиночку.

Квинн сжал кулаки в карманах. Старк вышел ночью один. Может, и тогда за ним шёл Васбург?

— Что вы собираетесь делать сегодня? — поинтересовался Йорис, когда они сидели в кафе.

— На одиннадцать у меня назначено свидание с доктором Роосом. Он помогал моему отцу собирать материалы о замке Стернлитцев.

— А, доктор Роос! Он известный учёный, историк, но сейчас на пенсии, нигде не преподаёт и пишет свою великую историю средних веков. Вы можете… — Йорис неожиданно замолчал и сосредоточенно посмотрел перед собой. А когда заговорил снова, то рассказывал уже о своих планах на день. Он поведал со вздохом, что они заключаются в том, чтобы бегать с места на место в поисках следов, ведущих к Вермееру.

— А Тьюбак? Вы хотите найти его? — напомнил Квинн.

— Да, загадка Тьюбака. Я начинаю думать, что он герой одного из ваших превосходных полицейских романов. Я прочёл их множество. Спокойный маленький человек, не имеющий ни врагов, ни друзей, который и ряби на воде не поднимет — пока не исчезнет без следа и без видимой причины…

— Он мог быть дельцом чёрного рынка или шпионом, — предположил Квинн. — Эксперт–искусствовед — этим занятием можно прикрыть любую деятельность…

Йорис снова нахмурился.

— В разговоре с мевроув он именно так себя и назвал: эксперт–искусствовед…

— А на самом деле это не так? Вы уже установили это?

— Он рассказывал, что до войны у него была собственная галерея в Амстердаме. Вчера вечером я просмотрел довоенный указатель по городу. В 1939 году в Роттердаме жило несколько Тьюбаков. Но ни один из них не занимался предметами искусства. Когда найдётся свободная минута, я снова поговорю с мевроув, вернее, послушаю, что она скажет. Она очень разговорчива, и в её словах обычно мало смысла, но, может, я пропустил какие–то ключи в её болтовне.

— Итак, Тьюбак — маленький человек, которого нет?

Йорис выглядел удивлённым, он повторил фразу, как будто переводил её про себя, потом рассмеялся.

— Очень подходящее для него имя. Он не был в Амстердаме, а теперь его нет здесь. Меня всё больше интересует этот минхеер Тьюбак. Поэтому… но смотрите, сколько уже времени. Мне нужно торопиться. Желаю вам интересно провести утро среди исторических томов, Андерс. Пока…

По пути к дому доктора Рооса Квинн несколько раз пользовался витринами. Но слежки не обнаружил. И если Йорис действительно приставил к нему охрану, то и этого человека тоже не удалось заметить. Квинн размышлял, какую игру ведёт Йорис. Ему теперь стало ясно, что у молодого журналиста прочные связи с друзьями мистера Копии. Возможно, его теперь прикрывает мощная и широко разветвленная организация. Эта мысль заставила Квинна слегка рассмеяться собственному эгоизму. И в этот момент он подошёл к нужному зданию.

Тёмные камни высокого дома доктора Рооса свидетельствовали о древности. Первое впечатление подкреплял вид древней городской стены, которая возвышалась за домом. Узкий старинный фасад мог бы послужить превосходной декорацией для каких–нибудь удивительных приключений в лаборатории алхимика. Квинна провели в очень аккуратный кабинет–библиотеку, который совершенно не соответствовал наружности дома.

Со своего места у одного из безупречно чистых — ни пылинки — книжных стеллажей к нему повернулся человек, такой же высокий и тонкий, как и дом. Его голос оказался необыкновенно низким, от него чуть ли не разлетались со стола многочисленные бумаги. Этот голос — смесь английского и голландского — совершенно отвлёк Квинна от мыслей о подполье и хвостах.

В течение следующего часа они разговаривали — энергично, оживлённо, перебивая друг друга, извергая потоки дат и имён. Доктор Роос доставал книги, перелистывал их, чтобы доказать свою правоту. Квинн перестал быть братом Старка, он теперь был только сыном доктора Андерса.

Наконец их потревожила служанка с приятным лицом, та самая, которая впустила Квинна в дом.

— Я ухожу, доктор…

— Danke, Анна. Мы справимся сами. Передай привет сестре и мои пожелания скорейшего выздоровления…

— Danke, доктор.

Чуть позже они услышали, как хлопнула входная дверь.

— Анна пошла к своей больной сестре. Её не будет несколько часов. Это одна из причин, почему я пригласил вас именно сегодня утром. Вы ведь пришли ко мне не только для консультаций по вопросам истории…

Квинн колебался. Да, ему посоветовали обратиться к доктору Роосу, но он не хотел упоминать о сокровище епископа. И он рассказал историю, приготовленную на этот случай.

— Мой брат Старк Андерс был офицером американской оккупационной армии. Его убили здесь, в Маастрихте, примерно три месяца назад. Полиция утверждает, что это был наезд, и шофёр скрылся…

— Но вы в это не верите?

— Не верю! — Квинн думал, что бы ещё добавить.

Доктор Роос протестующе поднял худую, в голубых прожилках руку.

— Не говорите, почему вы не согласны с официальным заключением. Достаточно того, что эти причины настолько основательны, что вы действовали по определённым каналам. У вас также были неприятности после прибытия в нашу страну?

Квинн вкратце рассказал, что с ним произошло. Доктор Роос слушал молча и очень внимательно. Такое же внимание он, должно быть, проявляет к новой исторической теории, о которой ему впоследствии необходимо будет высказать своё мнение.

— Весьма волнующее знакомство с нашей страной, обычно считающейся прозаичной и банальной, минхе–ер Андерс. Кто–то очень хочет задержать вас. Мне не нравятся эти осложнения. Для сына вашего отца и такого же искателя исторической истины я сделаю всё, что смогу. А тем временем помните, что заверения минхе–ера Маартенса верны: отныне, пока находитесь с нами, вы будете под защитой.

Я бы посоветовал вам продолжать вести себя, как человек, занятый изучением истории. Прекрасный ход — посещение фрейле ван т’Оостернберг, как посоветовал граф. Всякий, кто пишет историю рода Стернлитцев, безусловно, должен посетить последнюю представительницу этого семейства. Занимайтесь своим делом открыто. Если считаете, что за вами наблюдают, не обращайте внимания. Этим займутся другие.

А теперь, — он взял листок бумаги и быстро принялся писать наклонным почерком, — если у вас возникнут трудности, в любое время звоните мне. Если не застанете дома, я записал четыре места, где можно оставить для меня сообщение.

С другой стороны, если вы получите сообщение от яхтмеестера — хозяина псов, знайте, что оно очень важно. Мы обещаем предоставить вам любую возможную помощь.

Нет, не нужно благодарить, минхеер Андерс. В наше время люди доброй воли должны действовать вместе, иначе мы все погибнем, нас смахнут, как надоедливую муху. С 1940 года мы были вынуждены учиться в особой школе и хорошо усвоили её уроки. Я помогаю вам сейчас — может быть, когда–то вы поЧюжете одному из нас. «Держитесь вместе или вас уничтожат поодиночке!» — отличный девиз для нашего времени.

Глава девятая. Дневная пуля…

Доктор Роос накормил Квинна холодным, но очень вкусным ланчем, и во второй половине дня Квинн неторопливо вернулся в гостиницу. Он нисколько не удивился, обнаружив, что у окна в кафе напротив сидит минхеер Васбург.

Увидев его, Квинн почувствовал ожившее чувство юмора. Как следует вести себя при таких обстоятельствах? Продолжать вежливо игнорировать ищейку или показать преследователю, что его заметили? Ну, конечно, не настоящее приветствие, но, может, лёгкий наклон головы или приподнятый палец — что–нибудь похожее на знак победы V. Какой–нибудь жест, аналогичный древнему приветствию в начале дуэли. Квинн неохотно миновал кафе. Было бы очень забавно дать знать Васбургу…

Но внутри гостиницы он мгновенно забыл об азиате, заметив у входа Кейна, беседовавшего с дежурным. Проходя мимо, Квинн услышал слово «Сент–Петерсберг». Хотя человек ван Норриса не проявлял к нему никакого интереса, хорошо бы узнать, что он действительно покидает город. Пока второй американец рядом, у Квинна было ощущение безопасности. Совсем неплохо иметь возможность в трудную минуту обратиться к соотечественнику.

Он задержался у стойки, ожидая ключ и прислушиваясь. Кейн собирался навестить пещеры Сент–Питерсберга. Он хочет взять напрокат машину, чтобы поехать вверх по реке. Где эти Сент–Питерс–бергские пещеры? Квинн решил узнать это как можно скорее. А задерживаться дольше, привлекая внимание, не стоит. И поэтому, оставив Кейна, продолжавшего обсуждать маршрут, расценки и расписания, он поднялся наверх.

В номере Квинн принялся перечитывать свои записи под свежими Впечатлениями беседы с доктором Роосом. Когда не так давно восстанавливали гробницу приора, повреждённую бомбой, сделали открытие. Роос скопировал обнаруженную надпись, изменяющую некоторые даты в пятой главе и, несомненно, предполагающую новый подход к двенадцатой. Может, стоит взглянуть на надпись самому. И ещё документы Общества Лучников… Доктор пообещал предоставить ему возможность познакомиться с ними. К счастью, они велись на латыни. Со средневековым фламандским диалектом он бы не справился. Да, он сегодня узнал столько, что хватит на месяц работы!..

В голове начали возникать и укладываться на место, как в головоломке, идеи. Перо быстро бежало по бумаге. Мысленно Квинн уже переписывал очередную главу. И если бы в этот момент в комнате появился Васбург, Квинн нетерпеливо отмахнулся бы от него.

И поэтому, когда час спустя в дверь постучали — стук решительный и громкий, явно привлекающий внимание обитателя номера, — Квинн недоумённо поднял голову. Под дверь просунули записку, которая прошуршала, задев за ковёр.

Квинн встал. У него слабые ноги, да ещё он отсидел их и поэтому умудрился столкнуться со стеной, прежде чем добрался до дверной ручки. Его неуклюжее продвижение, должно быть, спугнуло посланника, потому что, когда американец выглянул в коридор, там уже никого не было. Прихрамывая, Квинн прошёл до лифта — но и там никого. Насколько он мог судить, за это время его почтальон мог исчезнуть за любой дверью.

Квинн вернулся к себе и прочёл записку.

«Сегодня вечером в двенадцать пятнадцать откройте дверь».

А ниже, под этой единственной строчкой, нарисован маленький хлыст и над ним слово «Jachtmeester».

Сообщение от «хозяина псов»? Но Квинн решил, что написано оно не голландцем. «Двенадцать пятнадцать» — так обозначают время американцы. Подозрительно это обстоятельство или нет? В его распоряжении был лишь перочинный нож, и Квинну нестерпимо захотелось до двенадцати пятнадцати приобрести хоть какое–нибудь оружие. Единственный человек в Маастрихте, к которому он мог обратиться по такому вопросу, — Йорис.

Квинн разорвал записку яхтмеестера на клочки и постарался надежно уничтожить их. Потом вернулся к прерванной работе. Но прошлое закрыло перед ним двери, и он не мог сосредоточиться. Надев пальто и шляпу, он вышел из номера. В вестибюле находился только главный портье.

— Я кое–что слышал о Сент–Питерсбергских пещерах, — начал Квинн.

Портье оживился.

— И вы ещё не посетили их, минхеер? Это одно из самых интересных мест в нашей стране! Пещеры в двух милях выше по течению от Маастрихта. Можно сесть на пароход от Стадсъярка или взять такси.

Они существовали ещё до появления римлян. Вы можете увидеть надписи на стенах — громкие имена знаменитых людей, побывавших там. А на камнях немало копий известных картин. В одной из галерей есть даже «Ночной дозор»[9].

Но передвигаться в пещерах нужно осторожно, минхеер, и никуда не отходить без проводника. Там пропадают люди… Однажды потерялась группа монахов, и их высохшие тела нашли много–много лет спустя. Там очень много коридоров, и в них легко заблудиться. Смотрите! — Он достал небольшую карту, расстелил на стойке и показал сложную паутину линий. — Но это только известные и нанесённые на карту проходы. А остальные образуют настоящий лабиринт. Говорят, там есть даже тайный проход в Бельгию и во время войны его использовали бойцы сопротивления.

Это очень необычное место, минхеер. Там находят зубы акул и морские раковины. Должно быть, когда–то на том месте было морское дно. Хотите, я организую для вас экскурсию, минхеер?

— Может быть, позже, — отказался Квинн. — Мне нужно сначала завершить кое–какие дела, а потом можно будет посмотреть…

— Жаль, что вы не можете. Второй американский джентльмен собирается вскоре туда поехать, и вы могли бы путешествовать в его обществе. Но, конечно, дела важнее. Только скажите мне, минхеер, когда захотите поехать, и я всё организую…

Квинн поблагодарил его и уже повернулся, собираясь уходить, когда портье достал из одной ячейки за собой листок бумаги.

— Минхеер Андерс! Прошу прощения! Я едва не забыл. Вам записка.

Еще одна записка от яхтмеестера? Напечатана на машинке.

«Встречаемся в кафе на рынке в шесть. Есть новости. Маартенс».

Квинн посмотрел на часы. Пять минут шестого. Ещё светло. Он решил не брать такси. На тротуарах было ещё очень много людей, и даже Васбург ничего не решится предпринять при таком скоплении свидетелей.

Квинн уже почти добрался до кафе, когда почувствовал сильное искушение. Он пересекал проход на другую улицу, такую узкую, что ни одна современная машина не могла проехать по ней. Вдоль улицы шёл ряд магазинных витрин с загадочным содержимым, говорящем о далёком прошлом. В одной из витрин Квинн увидел даже латы. У него в запасе было больше двадцати минут, и он успеет посмотреть витрины… И он свернул.

Улица вымощена булыжником, нет никакого тротуара. Квинн держался поближе к стенам зданий. Он прав, вот и антикварный магазин. Товары в витрине навалены в беспорядке, и ему пришлось почти прижаться носом к пыльному стеклу, чтобы рассмотреть получше. Очень понравилась шпага с рукоятью–корзиной; такой вполне мог храбро размахивать роялист в схватке времён Кромвеля. Ведь сторонники короля Чарлза после его изгнания последовали за ним в Голландию. Вполне вероятно, что это подлинный предмет того времени. Шпага прекрасно выглядела бы дома, над каминной доской, наискосок с саблей, с которой дедушка Николе воевал в 1862 году. Квинн повернулся к двери магазина и тут же упал — его с силой толкнули на мостовую. От удара из лёгких с шумом вырвался воздух.

Поднявшись с земли и держась за дерево, он оглянулся. Витрина разбилась, от небольшого отверстия разбежалась паутина трещин.

— Что?.. — выдохнул Квинн. Человек, сбивший его с ног, увернулся от руки Квинна. Но американец успел рассмотреть его лицо. Васбург!

— Подождите! — Он попытался бежать, но второй раз за день слабые ноги подвели его. Споткнувшись, он с трудом сохранил равновесие. Да и слишком поздно. Васбург уже добрался до главной улицы и исчез.

— Минхеер! Минхеер! Что случилось! Что случилось с моей витриной? А с вами? — хозяин магазина схватил Квинна за рукав.

— Я сам бы хотел это знать, — мрачно буркнул Квинн. Он коснулся разбитого стекла. Стекло было толстое, старинное, выдутое вручную. Осколок отделился под его рукой. А отверстие там, где только что находилась его голова, он в этом уверен!

Васбург оттолкнул его! Но это означает, что стрелял не он. А также, что Васбург пытался его спасти. Квинн дважды с трудом глотнул. Хозяин исчез, вероятно, вызывает полицию. Американец быстро принял решение. Он не собирается дожидаться полицию и отвечать на вопросы. Ему нужно увидеть Маартенса — и Кейна. А что касается человека ван Норриса, то больше никаких «я вас не знаю». Если Квинн служит мишенью для стрелка с определенными намерениями, ему просто необходима помощь.

Квинн торопливо свернул с улочки и смешался с пешеходами, следующими в нужном ему направлении. Он надеялся, что здесь слишком оживлённое место, чтобы снайпер повторил свою попытку.

Уже сидя в кафе и дожидаясь Йориса, американец попытался успокоиться. В животе было пусто, во рту пересохло, и ему с трудом удалось заказать чашку кофе. В ту ночь, когда он сбежал из отеля в Дордрех–те, он чувствовал что–то похожее. Квинн тёр пальцами жёсткую скатерть, а ощущал недавнее прикосновение к разбитому стеклу. И пальцы его дрожали. Квинн быстро опустил руки на колени, чтобы не было заметно дрожи. Он старался дышать ровнее, сдерживая биение сердца.

Квинн с ужасом вспомнил своё легкомысленное настроение, когда накануне, увидев Васбурга, хотел помахать ему. Тогда всё казалось только игрой, несмотря на гостиницу в Дордрехте, несмотря на Старка. Но это не игра!

Принесли кофе. Квинн посмотрел на дымящуюся чашку. Руки его по–прежнему дрожали, ему не удавалось остановить дрожь. Он сидел, думая о своей слабости, пытаясь подавить сопротивление предательского тела. Постепенно он успокоился. В первый раз пришлось поднести чашку к губам обеими руками, но он всё же победил.

Йорис?.. Где голландец? Часы подсказали Квинну, что он сидит здесь даже дольше, чем собирался. Уже четверть седьмого. Кафе заполнялось посетителями, и официант уже несколько раз нетерпеливо проходил мимо Квинна. Квинн подозвал его.

— Я должен был здесь встретится с другом. Но, может, он не смог прийти и оставил мне записку. Меня зовут Андерс…

— Если минхеер подождёт минутку, я спрошу…

Квинн отодвинул чашку; он не спускал глаз с входа. Снаружи быстро темнело. Если Маартенс не придёт нужно будет взять такси…

— Минхеер, к сожалению никакой записки для вас нет. Если хотите позвонить своему другу, телефон в коридоре налево…

— Danke.

Поскольку он всё равно оказался здесь, можно и перекусить. Квинн взял меню, уверенный в том, что что бы он ни заказал, всё будет казаться его пересохшем рту опилками. Очевидно, похожий страх испытывает лиса, отрезанная от своей безопасной норы и убегающая от собак, несущихся по её следу. Квинн вспоминал улицы, по которым придётся пройти, прежде чем он доберётся до гостиницы. Слишком много подъездов и перекрёстков будет на его пути. Надо уходить немедленно, пока совсем не стемнело. Но надо ли?

Он не Старк. И постепенно начинает понимать, что не может играть роль брата. Он как человек, который оступился с камня в реку и попал в глубокую яму.

— Андерс!

Квинн поднял голову. Напротив него за столик садился Маартенс.

— В меня стреляли… — выпалил американец.

— Знаю.

— Что прикажет минхеер? — подскочил к ним официант, занятый своей работой.

Квинн не мог ответить. Он даже не слышал, что заказал Маартенс.

— Вы опоздали! — обвинил Квинн голландца. Маартенс фыркнул.

— Поскольку это, — он оттолкнул записку, — написано не мной, удивительно, что я вообще пришёл!

— Вы не посылали мне записки?

— Нет! Вы действительно слишком доверчивы.

— Пожалуй… — Квинн понял, как глупо себя вёл.

— Значит, урок усвоен? Отлично. Теперь займёмся делом.

— Но как вы узнали, что в меня стреляли? — удивился американец.

— Я ведь пообещал, что за вами будут приглядывать. Беда в том…

— Что следили не за тем человеком! — догадался Квинн. К нему начало возвращаться самообладание.

— Да. Вас спас Васбург.

— Но кто стрелял?

— Новый игрок. Им теперь занимаются. К счастью, вы сохранили хладнокровие и ушли до появления полиции. Сейчас не стоит связываться с законом. Как вы догадываетесь, полиция не одобряет любую деятельность, связанную с использованием оружия…

Сохранил хладнокровие! Квинну стало стыдно. Его быстрое исчезновение со сцены — просто проявление трусости.

— Я пришёл в гостиницу. Портье сказал, что вы ушли и отдал эту записку. Он объяснил, что вы её выронили. Поэтому я связался кое с кем, и мне рассказали о вас. И добавили, что вы в кафе. Я провожу вас до гостиницы, больше рисковать не стоит.

Квинн слабо улыбнулся.

— Я совсем не собираюсь рисковать. Но мне бы хотелось знать, кто пытался прострелить мне голову и почему. Мне казалось, что нужно следить за Васбургом…

— Да. Васбург представляет ещё одну проблему. Вы узнаёте это?

Йорис протянул небольшой кусочек кальки. Квинн расправил его на столе, чтобы яснее разглядеть линии. Провёл по ним ногтем пальца, и в голове возникло разъяснение.

— Вы о чём–то догадались? — проницательно поинтересовался Йорис.

— Вот, смотрите, — Квинн снова ногтем провёл по рисунку. — Вы разбираетесь в геральдике?

Йорис отрицательно покачал головой.

— Первоначально все гербы предназначались для чтения, они служили вместо подписи. В каждом семейном гербе есть незначительные вариации, которые обозначают разные ступени наследования: наследник, второй сын, третий, четвертый и так далее, представитель младшей ветви, старшая дочь и наследница — на законченном гербе у каждого есть свои обозначения. Во времена феодализма человек благородного происхождения мог перевести герб на щите противника или соседа и точно определить его место в обществе, даже если не умел бы написать или прочесть собственное имя. В наши дни эти признаки более или менее забыты, помнят о них только в Коллегии геральдики, да ещё историки.

— И вы считаете, что это не обычное изображение герба Стернлитцев?

— Да. Такой герб принадлежал бы не самому герцогу, если бы он был жив, а его старшему сыну и наследнику. Мало кто обратит сегодня внимание на это различие.

— Сын и наследник, — задумчиво повторил Йорис.

— Очень, очень интересно.

— Могу я спросить, где вы это взяли, — Квинн сложил листок кальки.

— Сегодня навестили Васбурга. К несчастью — а может, к счастью, — его не оказалось дома. Посетитель соскучился и решил обыскать комнату. В чемодане минхеера Васбурга весьма изобретательно сделано двойное дно. Превосходная работа. Там лежало несколько документов. У моего друга не было времени их сфотографировать. Его предупредили, что к Васбургу вот–вот придёт другой посетитель. И там был листок с этим рисунком. Наш человек успел перечертить его. Герб старшего сына и наследника… гм…

— Последний герцог Стернсберг и был последним прямым потомком рода Стернлитцев, — возразил Квинн.

— Он не был женат, и у него не было сына и наследника…

— Когда он умер и где?

Квинн пожал плечами.

— На эти вопросы нет ответа. Он был исследователем, хотел нанести на карту старый шёлковый путь через Гоби. Говорят, его убили кочевники где–то во Внутренней Монголии. Во всяком случае он так и не вернулся в цивилизованный мир.

— Итак, он пропал во Внутренней Монголии. И когда это произошло?

— Примерно в 1890 году. Тогда это была совершенно неисследованная территория. Герцогу было сорок с небольшим. Точнее не могу сказать, не сверившись с датами. Но он не был женат.

— Примерно шестьдесят лет назад. К нашему времени у него могли бы быть сын и внук. Васбург азиат…

Но Квинн и сам подумал об этом. В игре появился новый фактор. Если род Стернлитцев ещё существует… даже имеет неизвестного наследника… то кому же тогда принадлежит сокровище епископа? При первой же возможности нужно сообщить об этом ван Норрису. Теперь у него есть причина встретиться с Кейном!

— Мы не задавали вам никаких вопросов, Андерс, — продолжал своим обычным ровным голосом Йорис, — но настало время нам с вами выложить несколько карт. Я уже догадываюсь, что у вас не только интерес историка к Стернлитцам и ищете вы не только даты и имена. Вы знаете нечто такое, что делает род Стернлитцев интересным для наших друзей с востока?

— Да, — Квинн произнёс только одно слово.

— Я так и решил, когда узнал, что вас пытаются убить, — тихо, почти про себя, проговорил Йорис. — Прежде чем оказать вам помощь, я должен спросить, каков ваш мандат.

Квинн снял с руки часы. Посмотрел на стенные часы в кафе.

— Немного спешат…

Маартенс взял его часы.

— Правда? Я кое–что понимаю в часах. Позвольте взглянуть…

Он открыл заднюю крышку и бросил единственный взгляд. Потом одним движением закрыл часы и вернул их Квинну.

— Любая помощь, какая только возможна, будет вам оказана, — заверил голландец. — Вы?..

— Роаджакт.

— Этого слова достаточно для идентификации, если она вам понадобится. Больше я вас ни о чем не спрашиваю. Но наши службы всегда работали вместе, когда в этом появлялась необходимость.

— Нам нужно больше узнать о Васбурге. Если он принадлежит к роду Стернлитцев, это сыграет большую роль в моём деле.

— Перед приходом сюда я попросил ещё раз заняться его прошлым. Но мы ничего не смогли узнать о нём до того момента, как он высадился в Роттердаме. Конечно, можно попытаться проникнуть за эту завесу, но это займёт много времени. Однако у меня кое–что есть для вас…

Уже на пороге гостиницы Йорис достал какой–то предмет. Квинн взял в руку небольшой холодный цилиндр. Прежде чем он смог спросить, Йорис объяснил:

— Сувенир из прошлого. Создано американскими изобретателями для использования в подполье. Можно сделать два выстрела, правда, на очень небольшом расстоянии. Но спрятать легко, а оружие — в пределах своего действия — смертельное. Goed nacht, — добавил он чуть громче.

Но не ушёл, пока Квинн не скрылся в здании. Американец не стал осматривать подарок Маартенса, пока не попал к себе в номер.

Оружие было знакомо. О нём рассказывал Старк. Квинн держал тонкую трубку, внешне похожую на авторучку или карандаш. Есть даже защёлка, чтобы держать в кармане. Но Квинн знал, что если нажать на эту защёлку особым образом, в руках оказывалось оружие. Маленькое, но, как и сказал Йорис, смертоносное, которым можно пользоваться на близком расстоянии. И Квинн будет держать его при себе, когда часы покажут двенадцать пятнадцать!

Глава десятая. Появление поддельного рыцаря

Глаза Квинна понемногу привыкли к темноте и различали очертания мебели. Он тихо сидел на кровати, сжимая в руках оружие, которое гарантировало ему безопасность, и смотрел на дверь, только что им открытую, напрягая не только зрение, но и слух. Но прошло немало времени, прежде чем он услышал щёлканье. Тогда он подобрал под себя ноги, готовый, если понадобится, к броску.

Дверь открылась ровно настолько, чтобы дать возможность проскользнуть человеку.

— Андерс? — незнакомый шёпот.

— Здесь. Кто вы?

На мгновение осветилось лицо: должно быть, вошедший повернул свой фонарик. В дверях стоял Лоренс Кейн. Квинн расслабился и положил ручку–пистолет в карман.

— Вы неплохо сыграли, Андерс. Лучше, чтобы здесь никто не знал о нашей связи. Но я должен показать вам кое–что…

Квинн услышал звук, словно на стол положили что–то металлическое. Снова вспыхнул луч фонарика и осветил статуэтку.

Рыцарь в шлеме, с поднятым в отчаянной защитной позе боевым топором.

— Ещё один из сокровища!

— Нет! — ответ прозвучал резко. — Это только копия!

— Что? Но как… нет никаких сведений о копиях сокровища…

— Она современной работы, сделана не позже последних двадцати лет. Ван Норрис тщательно её проверил. Это копия одной из подлинных статуэток и сделана настоящим художником, но фигурка не та же самая, что у нас уже есть. Смотрите…

В луче света появилась рука Кейна. Он взял рыцаря, перевернул его и поднёс к основанию ювелирное увеличительное стекло.

Квинн наклонился и посмотрел. С помощью стекла он увидел, что имел в виду Кейн, — крошечные, но очень отчётливые очертания листа.

— Это знакомый ван Норрису знак художника. Дом ван Норрисов до войны нанимал этого человека и для создания, и для копирования известных произведений ювелирного искусства. Иногда владелец носит копию, а бесценный оригинал держит в сейфе. В своё время этот мастер копировал даже коронные драгоценности. Это его знак, но, работая на дом ван Норрисов, он не делал эту статуэтку.

Кейн рассмеялся.

— Её прислал Лоренсу коллекционер. Попросил проверить, ему показалось, что несколько крошечных драгоценных камней в основании держатся непрочно. Когда ван Норрис попытался выяснить историю этой вещи, владелец стал очень–очень уклончив. А когда Лоренс доказал ему, что это подделка, тот совсем замолчал. Ван Норрис не смог убедить его рассказать, что ему известно, хотя босс ещё с ним работает. И…

— Но почему подделка?

— Мы считаем это свидетельством очень грязной игры. Если сделана одна такая статуэтка, почему бы не сделать ещё пять или десять? Конечно, для этого нужно много поработать. Но работа окупится, даже если займёт несколько лет. Предположим, к богатым собирателям или просто богатым людям, которые хотят вложить деньги в ценные произведения искусства, обратятся с предложением купить статуэтку по цене, значительно ниже той, которую пришлось бы заплатить за неё при открытой продаже. Коллекция Стернсбергов известна. Если бы статуэтки были обнаружены, доказать, кому они принадлежат, невозможно. Их можно продавать, как часть тайной военной добычи. Покупателю, не желавшему особенно углубляться, можно рассказать множество правдоподобных историй. Собиратель получает подделку, а продавец — добрые американские доллары наличными. При этом проследить за сделкой очень трудно; даже если позже обнаружится, что куплена подделка, покупатель не станет возникать. Прекрасный способ добывать доллары, в которых так чуждаются наши друзья за железным занавесом!

— Но если это копия, у того, кто её делал, должен быть оригинал.

— Верно. Поэтому ван Норрис сейчас проводит в Штатах кое–какую детективную работу, чтобы узнать, не появлялись ли другие копии. Наши продавцы редких и необычных вещей могли подделать многое.

— А кто сделал копии?

— Дом ван Норрисов закрылся в 1940 году, старый йонхеер ван Норрис предвидел вторжение в Нидерланды. Большинству мастеров, работавших у него, он выплачивал пенсию. Лоренс знал человека, которого мы сейчас пытаемся найти. Но он жил в Роттердаме, а вы знаете, как бомбили этот город. Нам не удалось найти мастера. Кстати, в нём смешались голландская и азиатская кровь, он был замечательный златокузнец и скульптор. Звали его Вульфангер.

— Вы нашли его след здесь?

— Да, но есть и другие, — тон Кейна свидетельствовал, что дальнейших вопросов задавать не следует.

— Что касается права на сокровища Стернсберга, — продолжил Квинн, — оказывается, может существовать претендент. — В нескольких словах он рассказал о Васбурге и о найденном у него гербе.

Кейн слушал, не прерывая.

— Поскольку Васбург, похоже, не жаждет вашей крови, попробуйте связаться с ним. Может, этот Маартенс что–нибудь разнюхает о нём. Если вам удастся что–либо выяснить, я должен об этом знать. Да, мы с вами американцы, и будет странно, если мы, остановившись в одной гостинице, будем продолжать не замечать друг друга. Завтра — вернее, уже сегодня — нам лучше организовать случайную встречу.

Квинн кивнул, но сообразив, что кивок в темноте не виден, предложил:

— Я буду получать почту в восемь. Можете столкнуться со мной там…

— Хорошо. До встречи…

Кейн взял поддельного рыцаря и выключил фонарик. Чуть позже послышался звук открывающейся и захлопнувшейся двери. Квинн встал, закрыл дверь на ключ, лёг и, несмотря на возбуждение, сразу заснул.

На следующее утро, как и планировалось, состоялась встреча у стойки почты. На глазах у главного портье Квинн обменялся с Кейном несколькими оживленными замечаниями. Потом они разошлись, и Квинн отправился изучать записи Общества лучников.

Но выйдя из здания, он сразу заметил в кафе напротив смуглое узкое лицо Васбурга. Подгоняемый нетерпением и стремлением прояснить ситуацию, Квинн направился в кафе, подошёл прямо к столику Васбурга и сел, прежде чем тот успел встать.

— Мне кажется, я должен поблагодарить вас…

— Минхеер ошибается. Я вас не знаю, — холодный ответ осуждал Квинна в нахальстве.

— Как хотите, минхеер. Или мне нужно говорить «ваша милость»?

Впервые поднялись опущенные веки, и Квинн встретил взгляд необыкновенно синих пронзительных глаз.

— Минхеер ошибается. Мы незнакомы, — повторил Васбург тем же равнодушным тоном. Он достал бумажник, выбрал банкноту и оглянулся через плечо, подзывая официанта. Квинн встал.

— Пусть будет по–вашему. Но, возможно, вы совершаете ошибку, Васбург. В игре участвуют и другие, а мы могли бы объединить силы…

Квинну на мгновение показалось, что Васбург заколебался, словно на самом деле обдумывая его слова. Потом азиат еле заметно отрицательно качнул головой.

— Минхеер, есть английская поговорка: «Тот, кто хочет идти быстро, должен идти один».

Квинн потерял терпение. Решительный голос Васбурга заставил его почувствовать себя семилетним ребёнком — и по уму тоже. Что ж, если Васбург собирается провести день, следя за ним, пусть поработает. Но он мало что узнает.

Записи Общества лучников оказались очень интересными, и хранитель записей, тоже известный историк–любитель, стал очень сердечен, прочитав рекомендательное письмо доктора Рооса. Почти весь день Квинн провёл, углубившись в древние пергаменты и собирая обильный урожай записей в тетради. Когда хранитель с виноватым видом подошёл к столу, за которым работал Квинн, молодой американец удивлённо поднял голову. Перед глазами его по–прежнему стояли латинские литеры.

— Минхеер Лидере, прошу прощения. Но сейчас уже четыре часа, а по правилам в это время я должен закрыть документы и положить ключ в сейф. Мне очень жаль вас тревожить…

Квинн торопливо встал.

— Это я должен извиниться, минхеер. Я своим неразумием подвергаю испытанию вашу доброту. Но вы угостили меня таким пиром, что я всё забыл от жадности…

— Минхеер Андерс, уверяю вас, ничто не доставит мне большее удовольствие, чем скромная помощь в вашей научной работе. Может быть, придёте завтра?

— Надеюсь. А теперь, минхеер, не доставите ли мне удовольствие, выпив со мной чашку кофе или стаканчик вина?

Маленький человечек покраснел от искреннего удовольствия. Квинн подождал, пока он закроет записи, а потом они отправились в приятное маленькое кафе поблизости. По дороге хранитель указывал Квинну на различные интересные исторические места и выяснил тот невероятный факт, что американец ещё не познакомился с древностями города.

— Но, минхеер, вы обязательно должны побывать в церкви святого Серватуса. Она построена в 560 году и является одной из старейших в Северной Европе. Вы знаете, что ещё до христианства здесь стоял римский гарнизон. На стенах Сент–Питерсбергских пещер есть подлинные римские надписи…

— Пещеры. Я хочу побывать в них.

— Конечно! Пещеры великолепны, минхеер! Во время войны там были спрятаны многие наши национальные сокровища. Но вы не должны идти туда один, без проводника, минхеер. Там пропадают люди, заблудившись в лабиринте проходов.

— Меня об этом предупреждали. Я слышал также, что там есть проход в Бельгию…

Его спутник засмеялся.

— Да, контрабандисты… Я слышал, что у них там свои тайные тропинки. Даже самых законопослушных граждан иногда что–то заставляет не платить таможенные пошлины. Так что контрабандисты — не всегда страшные преступники. Ja, контрабандисты… я слышал немало рассказов об условных знаках на стенах… если знаешь, куда идти, уйдёшь за границу, и никакой таможенник тебя не остановит.

Он говорил о пещерах, о карнавале принца — какая жалость, что Квинн его не увидит! — о предстоящем соревновании лучников, которое Квинн не должен пропустить.

— Их цель — деревянный попугай, минхеер. На прошлых соревнованиях сразу два лучника сумели сбить краску с хвоста попугая. — Он наклонился над столиком и тихо произнёс: — И вот что я вам скажу, минхеер: во время войны наши луки не лежали без дела. У них есть преимущество: они убивают бесшумно. К тому же враги начинали тревожиться, когда бесследно исчезал часовой или солдат в увольнении растворялся в воздухе. Иногда этих солдат находили пронзёнными стрелами. У нас ходили дикие слухи о древних лучниках, которые патрулировали свой город. Эти дни были очень волнующие, минхеер.

Был уже шестой час, когда Квинн расстался с хранителем. На этот раз он благоразумно взял такси и поехал в гостиницу удобно и в безопасности. А в вестибюле встретился с посетителем, которого никак не ожидал увидеть.

Это был пожилой человек с коротко остриженными седыми волосами и в таком наряде, что был бы приметным повсюду. На нём был тёмно–красный бархатный камзол с длинным рядом позолоченных пуговиц в форме лягушки, белые брюки, а на ногах блестящие чёрные сапоги. В одной руке он держал высокую гладкую шляпу с тёмно–красной кокардой — Квинн вспомнил, что видел такие шляпы на изображениях кучеров в старину. Когда американец подошёл к столику портье, этот человек приблизился к нему и с низким поклоном протянул письмо.

Квинн вскрыл конверт с гербом. Внутри оказался единственный листок тонкой бумаги, на котором старинным почерком, витым и изысканным, сообщалось, что фрейле Матильда ван т’Оостернберг будет рада принять минхеера Квинна Андерса за чаем в Шато дю Дам на следующий день в четыре часа.

Догадавшись, что нужно сделать, Квинн попросил у портье ручку с листком бумаги и написал ответ. Привидение в тёмно–красном бархате приняло его с низким поклоном. Квинн с усмешкой заметил, что уважение к нему со стороны портье возросло вдвое. Очевидно, знакомство с обитателями Шато дю Дам переводило его в ранг VIP[10].

— Итак, тётя Матильда признала ваше существование, — мимо кучера к Квинну направлялся Йорис. — Вы, должно быть, получили приглашение в логово драконессы.

— Да. И хочу, чтобы вы просветили меня. Что такое этот Шато дю Дам? Во всей процедуре есть что–то королевское. Пойдёмте наверх, посидим, и вы мне расскажете.

Они направились к лифту.

— Да, посидеть мне необходимо, уверяю вас, — ответил Йорис. — Я сегодня стоптал немало хорошей кожи на подмётках — и очень мало получил взамен. Не найдётся ли у вас мягкое кресло и стакан чего–нибудь прохладного для страдальца?

Когда Маартенс сел в единственное удобное кресло, которым располагал номер, Квинн попросил:

— А теперь расскажите мне о фрейле Матильде и о Шато дю Дам.

Йорис развязал шнурки и снял ботинки. Размяв пальцы ног, он глубоко вздохнул и начал:

— Навещая Шато, вы уходите назад во времени, по крайней мере, в начало девятнадцатого столетия, если не в восемнадцатое. Это один из наиболее закрытых и величественных домов в мире для старых женщин. Замок сам по себе достоин внимания, построили его в расцвет Возрождения. И с середины восемнадцатого века там живут только старые девы из благородных семейств. Первоначально нужно было иметь не менее шестнадцати поколений благородных предков, чтобы поселиться в этих стенах!

Вот как обстоит дело… Знатный человек при рождении каждой дочери выплачивает определённую сумму. Если дочь выходит замуж или умирает моложе пятидесяти лет, средства переходят в распоряжение Фонда. Если же этого не случается, она может, когда открывается вакансия, получить квартиру в замке, где живёт со своими слугами, лакеями и кучером в почти королевском или феодальном стиле прежних лет. Система была основана графиней Фландрской пятьсот лет назад. Вначале женщины давали обет, тут был полурелигиозный орден. Но со времён Возрождения организация исключительно мирская. Это осколок прошлого, о котором весь мир давно забыл, и представляет интерес только для историка.

Теперь о тёте Матильде Дирка. Она тоже величественный реликт, хорошо приспособившийся к окружению. В молодости она была хозяйкой известного салона и пользовалась большим политическим влиянием, что–то вроде княгини Ливен, которая в своё время вертела, как хотела, политиками многих стран Европы. Но, к несчастью, тетя Матильда родилась слишком поздно: образ жизни, к которому она была так хорошо приспособлена, уже уходил во времена её девичества.

Мне кажется, она одна из немногих женщин благородного происхождения, которая может похвастать тридцатью двумя поколениями предков. В её гербе больше разветвлений, чем у многих королевских семейств. Ван т’Оостернберги, например, считают Ганноверскую династию выскочками–парвеню. В определённое время тетя Матильда приказывает всем членам семейства собираться у неё. И, уверяю вас, все подчиняются. Она не красавица, но у неё ясный дисциплинированный ум и множество талантов…

— Вы знакомы с ней?

— Да! И высоко ценю это знакомство. Она в нескольких прекрасно подобранных словах разнесла мою работу в клочья, так что моё эго едва не исчезло, потом сделала предложение, как восстановить мою карьеру. Я ценю её мнение выше, чем мнение любого другого человека, и если бы она изъявила желание видеть меня, бросился бы к ее ногам сломя голову.

Квинн сел на край кровати.

— Знаете… ваши слова не внушают мне бодрости…

Йорис махнул рукой.

— Я просто готовлю вас, предупреждаю. Тётю Матильду следует принимать очень малыми дозами, но эти дозы действуют очень стимулирующе. Это я вам могу обещать. А путешествие в прошлое — достаточная приманка, чтобы завлечь вас в Шато. В такое место следует приезжать в королевской карете, запряжённой двенадцатью белыми лошадьми. В дни оккупации местный нацистский комендант отправился — без приглашения, должен добавить, — нанести так называемый визит вежливости. Он нашёл ворота закрытыми, а самого его ждала записка, содержание которой он никому не сообщил. Однако впоследствии, стоило только упомянуть Шато, он вскакивал и вытягивался по стойке смирно… и ещё слегка зеленел при этом… Это всего лишь слухи, но я верю в них. Тёте Матильде следовало бы дать возможность поработать с Гитлером. Тогда не было бы никакого вздора насчёт тысячелетнего рейха.

— Мои нервы окончательно сдали, — простонал Квинн. — Теперь я жалею, что со сдержанной радостью принял приглашение. Нужно было отказаться. Лучше заблудиться в Сент–Питерсбергских пещерах…

— Вот как? Вы собираетесь их навестить?

— Наверное, мне следует это сделать, чтобы поддержать свою репутацию туриста. Сегодня я уже дважды очень оживлённо беседовал о них. Вы, конечно, бывали там? Нет? Отлично. Тогда вы пойдёте со мной. Я уже знаю, что туда нельзя идти одному, чтобы не заблудиться и не превратиться в мумию… потом, много лет спустя, меня найдут, и я послужу предупреждением для неосторожных. Вы будете держать меня за руку и спасёте от такой участи…

— Вы искушаете меня забыть о моём долге, — пожаловался Йорис. Он уже совсем освоился с креслом и сейчас удобно полулежал в нём. — Но так как я считаю теперь, что мой Вермеер порождён чьим–то слишком живым воображением, вероятно, я могу потратить немного времени на вас. Возможно, ваше превращение в мумию заслуживает пары строк…

— Если Вермеер оказался вымыслом, то как ваш маленький человек, которого здесь не было?.. Тьюбак?

Йорис с трудом занял обычную позу и сунул руку в карман пальто.

— Тьюбак по–прежнему числится среди без вести пропавших. Однако сегодня я нанёс второй визит в его квартиру. Мевроув рассказала мне то же самое — с теми же подробностями и три раза подряд. Но когда я сообщил ей, что за свои грехи работаю в газете, она пришла в сильное возбуждение и проводила меня в комнату этого несчастного Тьюбака. Мне кажется, она перепутала меня с полицейским…

— Может, приняла вас за частный глаз[11], — предположил Квинн.

— Прошу прощения? — Йорис не сразу понял, словно переводил про себя, а потом кивнул. — А, один из ваших крутых бойцов с преступностью. Ну нет, это не для меня, я не хочу лежать в переулке с разбитой головой. Кажется, таково постоянное состояние этих джентльменов. Во всяком случае так говорится в бесчисленных рассказах об их приключениях. Я простой собиратель новостей, который хочет сохранить в целости свою шкуру. Итак, я осмотрел комнату исчезнувшего Тьюбака. На столе лежал конверт. А в нём то, что мевроув разрешила мне прихватить с собой, когда я объяснил ей, что это поможет узнать прошлое Тьюбака. Мне кажется, это работа выдающегося художника. И кто–нибудь сможет её узнать…

Квинн взял небольшой листок чертёжной бумаги. На нём яркими красками — синей, зелёной и золотой — был изображён дракон, вызывающе поднявший передние лапы и свернувший хвост вокруг задних. Из его пасти высовывался язык. Этот дракон очень сильно напоминал геральдические изображения. Квинн недоумённо разглядывал рисунок.

— Вам знаком он? — спросил Йорис.

— Что–то в нём кажется мне знакомым. Не думаете ли вы, что это часть герба? Но я не могу опознать его.

— Хорошее предположение. Я проконсультируюсь у знатоков в этой области. Но качество самого рисунка…

— Выполнено превосходно, — согласился Квинн. — Я знаю, что он мне напоминает! Странных зверей, в виде которых написаны прописные буквы в Часослове или в бестиарии[12]*. Возможно, это копия одной из таких букв.

— Надеюсь, что это всё же часть герба. Так его легче было бы идентифицировать. А теперь, — Йорис снова принялся надевать ботинки, — я умираю от голода. Если мы собираемся исследовать пещеры, нужно всё распланировать. Может, совместим с едой?

Квинн надел пальто.

— Я ем в ресторане гостиницы. Со вчерашнего вечера у меня странное желание не выходить на улицу после наступления темноты…

Йорис одарил его одной из своих редких улыбок.

— Интересно, откуда такая осторожность? Но я согласен потакать вам в этом, минхеер Андерс.

Глава одиннадцатая. Тридцать два поколения и память

На следующий день, в четыре часа, американец Квинн Андерс в современном такси с двумя помятыми крыльями переехал из настоящего времени в прошлое. Разделительной чертой между двумя столетиями служили ворота с железными прутьями, отделявшие подъездную дорожку из красивого белого гравия от обычного шоссе. Серьёзный старик в тёмно–красной ливрее Шато потребовал из–за ворот, чтобы Квинн назвал своё имя. После чего с видимой неохотой позволил проехать со скоростью не больше двух миль в час через рощу, деревья которой были такими же старыми и кривыми, ещё когда мимо них проезжали рыцари в доспехах.

Квинн вышел и расплатился с шофёром. Потом постоял немного, разглядывая здание перед собой. Две каменные башни над центральным корпусом на несколько этажей уходили в небо. Как и сказал Йорис, Шато относилось к пятнадцатому веку, когда укреплённые замки стали перестраивать в более удобные для жизни. На взгляд современного человека, этот замок с резными гербами на каменных воротах, с подъёмным, постоянно опущенным мостом, со рвом, заполненным чёрной водой и плавающими в нём настоящими лебедями, скорее всего походил на иллюстрацию к сказкам братьев Гримм. Аккуратно подстриженная лужайка заканчивалась причудливо подрезанной живой изгородью.

Это был прекрасный вид — словно оживший рисунок гобелена. Квинн поверил в рассказ о нацистском командире, который больше не смог оставаться прежним, после того как побывал у этих ворот. Это место не терпимо к насилию и жестокости…

«И всё же это не такое уж удобное место для жизни», — размышлял американец, шагая вслед за лакеем в ливрее. Они прошли несколько длинных коридоров, поднялись на два пролёта по лестнице, миновали, по крайней мере, одну галерею, узкие окна которой пропускали слишком мало света.

Его проводник постучал в тёмную дверь, произнёс несколько слов в образовавшуюся щёлку. Дверь открыли пошире, и о появлении Квинна было доложено с должной церемонией.

— Минхеер Квинн Андерс, хооге стаатсъюффер…

«Верховная государственная леди», — перевёл Квинн и подумал, что неужели ему придётся также обращаться к хозяйке. Он поклонился в сторону кресла с высокой спинкой, стоявшего у окна.

— Goeden Namiddag, минхеер.

— Добрый день, хооге стаатсъюффер, — ответил он и сделал несколько шагов, надеясь рассмотреть её получше.

Она рассмеялась, но не старческим смехом, а глубоко, с подлинным весельем.

— Государственная леди, jongeling[13]? Этот титул ровно ничего не означает, просто я пережила многих своих сверстников и поэтому обладаю некоторым авторитетом в нашей общине. Для нации, которая гордится своим республиканским прошлым, мы проявляем странную любовь к громоздким титулам, не правда ли? Но, Катрина, принеси стул для минхеера. Здесь посветлее, и мы сможем разглядеть друг друга как следует. Подождите, минхеер, сейчас Катрина всё приготовит. Не шевелитесь. Я буду не в лучшем настроении, если часть моих шедевров упадёт от ветра, который вы поднимете.

Квинн послушно остался на месте, а тем временем маленькая седая женщина в сером шёлковом платье и с такой же серой кожей, словно жизнь в этой полной теней крепости превратила и её саму в тень, отодвинула лёгкий столик, стоявший перед фрейле, на несколько дюймов вправо и поставила другое кресло с такой же высокой спинкой.

— Можете подойти!

Квинн, услышав этот властный голос, подумал, что подходить нужно, очевидно, низко кланяясь. Тем не менее он просто подошёл, неловко сел и увидел на столике перед хозяйкой множество кусочков разноцветной бумаги. За разговором хозяйка поглядывала на стол через большое увеличительное стекло и время от времени передвигала бумажки на большом чёрном подносе. Иногда с довольным кивком укладывала один кусочек на место, прижимала его и продолжала перемещать другие.

Её прекрасные изящные руки, цвета слоновой кости, были совсем не похожи на руки старухи. Квинн догадывался, что владелица, вероятно, гордится ими. Он убедился и в том, что Йорис был прав. Фрейле Матильда никогда не была красавицей. В то же время её узкое худое лицо с заострённым подбородком, орлиным носом и пристальным взглядом, показалось ему знакомым. Он попытался вспомнить, где мог видеть его раньше.

Квинн даже сообразил, что масса рыжих, поразительно рыжих локонов, покрывавших голову, искусственная. Но даже эта подробность соответствовала его воспоминаниям. Парик на узком, оживлённом и умном, высокомерном лице… Высокомерное… вот ключевое слово! Да ведь это английская королева Елизавета Первая, добрая старая Бесс! И не успев осознать, что делает, Квинн произнёс это имя вслух.

Пальцы хозяйки застыли, она пристально посмотрела на посетителя. Он мгновенно покраснел. Её тонкие губы изогнулись в усмешке.

— Добрая старая Бесс, — повторила она по–английски. — И брат Рейли…

У него перехватило дыхание.

— Старк…

— Капитан Старк Андерс, — продолжил резкий голос. — Да, он сидел в этом самом кресле. Да, Рейли… Для Дрейка он слишком воспитан, а для Сидни недостаточно чувствителен. Сидел здесь и развлекал старую женщину… Старался оживить её память. А теперь пришли вы… Вы, Андерсы, настойчивы. Вас тоже привлекло сюда сокровище епископа?

— А что вам сказал Старк? Она опять рассмеялась.

— Сообщил всё, что я хотела знать. И вы тоже расскажете, jongeling. Стернлитцы, возможно, исчезли, но их сокровища продолжают приносить горе. А что вы скажете мне?

И Квинн, не задумываясь, рассказал всё — от появления троянского коня до своего приезда в Шато дю Дам. Он опустил только детали своего отъезда из Дордрехта и подпольную деятельность, свидетелем которой оказался. Пока он рассказывал, серая Катрина придвинула ещё один маленький столик и ставила на него многочисленную посуду для чая, которую принимала у лакея.

— И вот я пришёл к вам… — закончил Квинн.

Длинные пальцы подобрали ещё один клочок цветной бумаги и уложили его на чёрном подносе. Фрейле опустила увеличительное стекло с видом человека, принявшего важное решение.

— Катрина! Чай.

Квинн принял чашку и блюдце. Посуда казалась такой хрупкой, что он был уверен: стоит ему чуть сжать пальцы — и она расколется. На столике были также тоненькие, с бумажный лист, кусочки хлеба, намазанные маслом.

Квинн выпил две чашки чая, съел три кусочка хлеба с маслом и большой кусок торта. Наконец фрейле снова обратилась к нему.

— Ваш брат показал мне статуэтку воина, — начала она. — Этого рыцаря отдал ему один умирающий человек, который бежал из восточного сектора Германии и был застрелен пограничниками. Он мало что успел поведать вашему брату, сказал только, что нашёл статуэтку в развалинах охотничьего домика Стернлитцев. Во время войны его воинская часть размещалась поблизости, и вместе с товарищем он ходил на поиски добычи. Ваш брат не знал, сколько статуэток они нашли, но был уверен, что не всё сокровище.

Этот нацистский грабитель позже был захвачен в плен во время наступления русских на Берлин и отправлен в лагерь. Потом его по какой–то загадочной причине — может быть, из–за этой находки — отправили сюда назад. Ваш брат не сумел установить, что стало с его сообщником и с той частью добычи, которая могла у него остаться.

За годы, что сокровище епископа принадлежало Стернлитцам, оно в их глазах приобрело сверхъестественные свойства. Они считали, что с ним связана их удача. Но место, где спрятана коллекция, могли знать только герцог и его старший сын. И так как у последнего герцога не было сына…

— Возможно, это не так, — решился прервать Квинн.

Пальцы женщины застыли. Чёрные глаза снова в упор взглянули на него.

— Что это значит?

Квинн рассказал о Васбурге и о гербе, найденном в его багаже.

Она помолчала, потом оттолкнула столик с работой. Катрина восприняла это как сигнал. Она появилась, словно из–под земли, и отодвинула столик в сторону.

— Интересно… — фрейле нахмурилась. — Очень интересно… Катрина, мои драгоценности!

Маленькая женщина убрала принадлежности для чая и на их место, так, чтобы фрейле могла легко дотянуться, поставила полированную шкатулку. Фрейле сняла с пояса связку ключей на золотой цепочке, выбрала из них самый маленький, вставила в замок и подняла крышку. Слегка пахнуло, как будто шкатулку давно не открывали. Фрейле вынула одну за другой выложенные бархатом подставочки со сверкающими драгоценностями. Вынув последнюю, она удовлетворённо воскликнула и взяла миниатюрный набор — кольцо, украшенное красными камнями. Но при этом кружева её рукава за что–то зацепились, и на ковёр из шкатулки выпала ещё одна вещица. Квинн наклонился и поднял.

Брошь поблескивала в тусклом освещении, но это были не драгоценные камни, а эмаль очень тонкой работы. На ладони Квинна, свернув хвост и выставив вперёд лапы, лежал золотисто–зелёный дракон. Это был дракон Тьюбака!

— Миледи, простите… откуда у вас это?

Она слегка наклонила голову, чтобы посмотреть, что он ей показывает.

— Это? Катрина, откуда у меня это?

Серая женщина подошла, посмотрела на брошь и ответила голосом, таким же тусклым, как её платье:

— Это подарок, стаатсъюффер, по случаю вашего дня рождения в 1947 году. Его заказал для вас граф ван дер Хор не.

— Да, теперь я вспомнила, — она направила брошь к свету окна. — Интересная задумка, не правда ли, минхеер Андерс? Это не восточный дракон, как можно подумать при первом взгляде. Моя бабушка принадлежала к очень древнему роду Карловых, это королевский или полукоролевский род из крошечного государства где–то на Балканах, — тоном голоса она показала незначительность этой балканской страны. — Это герб их рода. У меня есть портрет бабушки — говорят, в молодости я была похожа на неё, — и на нём она с такой брошью. Юлиус скопировал её для меня.

— Вы знаете, кто сделал эту брошь, стаатсъюффер? — настаивал Квинн.

Она в третий раз взглянула на него острыми, как сабля, глазами.

— Это важно?

— Возможно, миледи. Недавно в Маастрихте исчез человек. У него был подробный рисунок такого дракона.

— Вот как, — она закрыла глаза и откинулась на спинку кресла.

— Дракон был сделан домом ван Норриса, — нарушила она молчание, — об этом доме вы, конечно, слышали. Я считаю, что украшение создано их лучшим мастером. Но его имени я не знаю.

Появилась связь между спокойным маленьким Тьюбаком, который появился ниоткуда в Маастрихте, и домом Норриса. Может ли Тьюбак быть Вульфангером, тем самым мастером, которого Лоренс ван Норрис считал автором поддельных рыцарей из сокровища епископа?

— Теперь, минхеер, — фрейле нарушила его размышления, — вы должны мне рассказать, почему эта безделушка так заинтересовала вас.

— Возможно, человек, который сделал дракона, изготовил и фальшивого рыцаря, которого мы нашли.

По её кивку он взял дракона и увеличительное стекло. Крошечные чешуйки дракона прекрасны. Квинн перевернул брошь. И под заколкой обнаружил то, что искал, тот самый знак, который Кейн показал ему на основании поддельного рыцаря, подпись Вульфангера. Он указал на неё фрейле.

— Вот как… Что ж, я рада, что сумела внести свой вклад в ваш поиск. Но посмотрите заодно и это. Похож ли ваш Васбург на этого человека?

Она протянула миниатюру, которую достала из шкатулки с драгоценностями.

На миниатюре был изображен молодой человек, чисто выбритый, но с длинными пушистыми баками. Волосы у него прямые светло–каштановые, очень высокий лоб. Упрямый рот и глаза, слегка не в фокусе. Квинн не считал себя способным судить о характере человека по его портрету, но подумал, что оригинал бы ему не понравился. И он не уловил никакого сходства с Васбургом. Несмотря на сдержанное лицо азиата, в нём чувствовался огонь и живость, которых не было в портрете.

Квинн покачал головой.

— Никакого сходства не нахожу. Она взяла у него миниатюру.

— Последний герцог в лучшие свои времена был невероятно скучен, а в худшие — упрям, как осёл. Если он оставил сына или внука, надеюсь, они напоминают своих мам. Катрина!

Столик с бумажками вернулся на место, к её коленям. Теперь Квинн понял, что она делала. На чёрном подносе она составляла картину из бумажек: цветы, животные, птицы, в середине охотник, с поднесённым к губам рогом, а перед ним бегущий олень. Это разрезанная старинная гравюра или иллюстрация. Из ее кусочков фрейле складывала законченную картину.

Фрейле указала на клочки.

— В наши дни мало кому известно это искусство — декупаж. Но в дни моей молодости ему обучали. Я всегда хотела стать художницей, но у меня нет способностей. И вот сейчас я делаю картины из работ других людей. Вы тоже сейчас заняты декупажем, минхеер Андерс: клочок здесь, обрывок там, пока не получится законченная картина. Вы очень не похожи на своего брата.

Быстрая смена темы заставила Квинна моргнуть.

— Да. Мы были сводными братьями.

Она положила фазана с длинным хвостом, критично посмотрела на результат и нетерпеливо убрала.

— В декупаже, — продолжала она, — работаешь с чужими картинами, но деление на части, подборка и составление — это уже твоё собственное. Похоже на жизнь. Принимаешь от других, что тебе нужно, но окончательный результат только твой. Составляйте собственную картину, jongeling, не пытайтесь работать на других!

Эти слова послужили напоминанием, что пора уходить, и Квинн поклонился. Женщина улыбнулась ему, но не слегка, как раньше, а тепло и искренне, и от этой улыбки лицо её преобразилось.

— Я приказываю вам, jongeling. Такой приказ могла бы отдать в своё время королева Бесс. Когда закончите свою часть картины, возвращайтесь ко мне и расскажите о своих приключениях. Сегодняшний мир меня мало интересует, но ваша история обещает быть захватывающей. И так как я внесла в неё свою лепту, я хочу знать её конец.

— Я приду, — пообещал он. Но когда он окончательно попрощался и уже направился к выходу, она снова его окликнула.

— Постарайтесь вернуться, минхеер Андерс. Я старая женщина и не хочу, чтобы одно из немногих моих удовольствий было омрачено только потому, что jongeling был неосторожен…

Вернувшись в Маастрихт, Квинн позвонил по телефону и, когда ответил доктор Роос, задал вопрос, который вертелся у него в голове уже целый час.

— Не можете ли вы узнать, минхеер доктор, располагался ли во время войны вблизи башни Одокара нацистский гарнизон?

— На это уйдёт час или два, минхеер Андерс. Но узнать будет нетрудно. Вы собираетесь побывать в башне?

— Со временем. Хотя мне говорили, что сейчас там одни развалины.

— Над землей — да, верно. Сама башня в очень плохом состоянии, и, мне кажется, сейчас туристам запрещено её посещение. Но существуют подземные помещения, и можно осмотреть общие очертания крепости. Охотничий домик был сожжён дотла в 1943 году, и от него ничего не осталось, кроме погреба…

— Приветствую, — Маартенс вошёл, когда Квинн вешал трубку. — Вижу, вы вернулись невредимым. Как тётя Матильда? Не приказала подать вас под луковым соусом?

— Нет. На самом деле она сообщила мне кое–что новое для вас.

Плечи Йориса задвигались в преувеличенной дрожи.

— Прошу вас! Неужели я совершил такое ужасное преступление? Или она просто прочла мои последние статьи?

— Она определила личность вашего Тьюбака…

— Что! — Маартенс, который лениво полулежал в кресле, резко выпрямился.

— Тьюбак, судя по дракону, которого вы нашли, не кто иной как некий Вульфангер, мастер–златокузнец, который когда–то работал в доме Норриса. У фрейле Матильды есть брошь, сделанная по найденному вами рисунку.

— Мастер–златокузнец… но кому нужен мастер–златокузнец?

Квинн снял пальто и направился в ванную комнату, чтобы умыться. Он посмотрел на своё отражение в зеркале. То же самое обычное и не бросающееся в глаза лицо, что и всегда. Но почему у него такое странное ощущение… не страх, а какое–то предчувствие? Как будто он одна из бумажек фрейле Матильды, которые чья–то рука передвигает вопреки их воле. Маартенс с его загадочной организацией и интересом к Тьюбаку. Кейн и его поиск создателя поддельных фигурок. Доктор Роос и его «яхтмеестер». И… Старк, который не завершил начатое дело и оставил ему все свои тайны как наследство. Четыре нити, переплетённые вокруг него… Квинна Андерса… так или иначе. Он плеснул воду в лицо и попытался всё обдумать.

— Мастер–златокузнец, — проговорил он сквозь полотенце, возвращаясь в спальню. — Его могли заставить изготовить подделки для чёрного рынка. В определённых руках он был бы ценным инструментом. Ведь Вермееры, которых вы ищете, хорошо продавались?

— Да, кажется, в этом что–то есть… — медленно протянул Йорис.

— Возможно. Но сумеем ли мы разобраться во всём, это другой вопрос. Мне кажется, я слишком глубоко увяз в расследовании, Маартенс. И…

— И должны решить, кому доверять? — закончил голландец. — Но это вы должны определить сами. Я знаю, какой вы человек, и считаю, в свою очередь, что могу вам верить…

Квинн повернулся. Не отводя взгляда от лица Маартенса, он сжато рассказал всю историю сокровища епископа.

Йорис сидел, сосредоточенно покусывая ноготь большого пальца, и Квинну показалось, что перед ним вычислительная машина и что каждое его слово занимает своё место в упорядоченном мозгу голландца. Когда он закончит, может быть, Маартенс сообщит ему готовое решение. Американец знал, что хочет получить такое решение, отчаянно в нём нуждается.

— Головоломка, — были первые слова Маартенса. — Но некоторые её части уже встали на место. Да, я думаю, вы правы насчет Тьюбака. Он Вульфангер. Но поддельный рыцарь — такая работа требует многих дней; сходство должно быть полным, иначе подделка не имеет цены. Если он сделал этого поддельного рыцаря, то должен был начать работу почти сразу после своего исчезновения. А может, сделал до исчезновения?

И ещё остаётся загадка рыцаря, который был у нациста, сбежавшего из восточной зоны. У него был один такой или несколько? Но его рассказ о находке кажется правдоподобным. Неплохо бы посетить земли Стернсбергов…

— Но…

— Но если вы отправитесь туда, то поведете за собой Васбурга и, очевидно, других. Да, это верно. Однако кое–чего вы не знаете. Башня Одокара совсем рядом с границей, которую можно пересечь тайно.

— Вы имеете в виду пещеры Сент–Питерсберга?

— Вот именно. И предлагаю совершить это поскорее.

— Нам?

— Думаете, я позволю, чтобы такая история выскользнула у меня меж пальцев? — возмутился Маартенс.

— Вы, возможно, будете не в состоянии написать её…

— Ну, это мы решим позже. К тому же если вы собираетесь в пещеры, это нужно сделать в сопровождении человека, который там побывал, или у кого, как вы выражаетесь, есть нужные связи.

— Сколько вам потребуется…

— Чтобы связаться с моими недостойными знакомыми? Можем отправиться завтра. А вы тем временем можете отыскать вашего минхеера Кейна и поставить его в известность о сегодняшних событиях. Я вам позвоню, когда всё будет готово.

Но Кейна нигде не было. Осторожные расспросы портье помогли выяснить, что американец уехал на весь день и его ждут только к завтрашнему вечеру. Квинн колебался. Он не хотел оставлять записку. Может, поможет доктор Роос? Но звонок к нему ничего не дал, доктора тоже не было на месте. Поэтому Квинн написал записку на страничке из своей записной книжки, положил в конверт и отправил по почте. Завтра записку доставят Кейну сюда, в гостиницу, и никто посторонний не сможет её прочесть.

Квинн уже лежал в постели, когда зазвонил телефон.

— Завтра, в пять тридцать, — голос Маартенса казался приглушённым и далёким. — Возможно, у нас будет компания. Васбург собирается туда же.

Васбург… Квинн лежал в постели, но никогда не был так далёк от сна. Он был уверен, что цель азиата — разрушенная башня Одокара.

Глава двенадцатая. Знак Чёрного Человека

Когда на следующее утро появился Маартенс, в окнах ещё только начинало светлеть. Маартенс принёс с собой сверток с одеждой; на нём самом был морской свитер и потрёпанные брюки, в которых он ходил на «Вежливом полицейском».

— Вставайте, — приветствовал он Квинна. — Сейчас не время валяться в постели…

Квинн потёр глаза и несколько раз со скрипом зевнул.

— Неужели уже пора…

— Сейчас пять часов и так холодно, что можно посинеть. Но нам лучше выехать пораньше. Прежде всего, потому что наш друг Васбург уже готов, а я не хочу, чтобы он добрался до пещер намного раньше нас…

По пути в ванную Квинн сбросил пижаму. Чуть позже мимо него пролетел сверток с одеждой; в воздухе он рассыпался, и на плечи Квинну упали брюки цвета хаки.

— Наденьте это. Нам сегодня придётся поползать.

Выйдя, Квинн увидел, что голландец расхаживает по комнате в нетерпении. На постели лежал упакованный рюкзак.

— Припасы? — поинтересовался американец.

— Что–то в этом роде.

Квинн взял фонарик, ручку–пистолет и сумку первой помощи. Всё это можно нести на себе. Он дрожал от холода и решил поверх одежды, которую принёс Маартенс, надеть плащ.

— Мы уйдём без завтрака? — жалобно спросил он, когда они шли по вестибюлю.

— В машине есть еда…

Квинн, по–прежнему с тоской думая о горячем кофе и тёплых булочках, вслед за Маартенсом прошёл к побитой маленькой машине, на которой они приехали в Маастрихт. Сев за руль, Йорис не сразу направился из города. Напротив, отведя машину за квартал, он остановил её, не выключая двигатель, перед пустым фасадом старого склада.

— Что?.. — начал американец, но замолчал, почувствовав резкий толчок локтем в бок.

По улице проехало такси, объезжая велосипедистов, направляющихся на работу. Такси остановилось посредине квартала, шофёр вышел и исчез в здании. Несколько минут спустя он вышел в сопровождении Васбурга. Такси двинулось, миновав их. Йорис поехал за ним.

— Лучше было бы ехать на велосипедах, — заметил Квинн. — Здесь так мало машин, что нетрудно заметить, что за тобой следят…

— Возможно. С другой стороны, на дороге к Сент–Питерсбергу даже в эти ранние часы довольно оживленное движение, и как только доберёмся до шоссе, не будем так бросаться в глаза…

Он замолчал почти на середине слова. А Квинн сжал кулаки. Ещё одна машина выехала с боковой улицы и вклинилась между ними и такси. И эта машина не делала попыток догнать или обогнать такси Васбурга. Ещё один преследователь! Но кто?..

Йорис уменьшил скорость, отстал на полквартала, на целый квартал. Такси и его чёрный преследователь продолжали двигаться впереди.

— Ваш друг? — Квинн надеялся услышать подтверждение.

— Нет, — коротко ответил Йорис.

Теперь они ехали через пригород и уже почти выехали на дорогу, ведущую к Сент–Питерсбергу. Здесь велосипедов не было, такси увеличило скорость, чёрная машина тоже. Йорис решился приблизиться. Он снял с руля левую руку и открыл отделение дверцы. В его руке оказался люгер.

— Снова похищение? — предположил Квинн.

— Возможно. Но если честно, мне это совсем не нравится.

«Мягко сказано», — подумал Квинн. Он нащупал свою ручку–пистолет и подумал, есть ли у Йориса оружие в машине. Не помешал бы пулемёт или пара гранат. И пожалел, что до сих пор не познакомился как следует с огнестрельным оружием.

Чёрная машина не делала попыток вытеснить такси с дороги, и все три машины в прежнем порядке продолжали двигаться по сельской местности. Постепенно возбуждение Квинна спало, и он почувствовал голод.

Когда показались высокие известняковые утёсы, чёрная машина неожиданно сбросила скорость, и Йорису пришлось нажать на тормоза, чтобы не столкнуться с ней. Такси быстро исчезло впереди. Чёрная машина встала поперёк дороги, из неё вышел человек и поднял капот.

Йорис негромко выругался. Объехать не было возможности, а такси уже не видно. Самим же им изображать неожиданную поломку было слишком подозрительно. К тому же впереди уже закрыли капот, шофёр сел на место и с огромной скоростью бросил машину вперёд, так что земля полетела из–под колёс.

— Решили дать такси немного вырваться вперёд, но не захотели, чтобы мы догнали… — вслух предположил Квинн.

— Верно. А вот и вход в пещеры.

Прежде чем они достигли стоянки, мимо них в обратную сторону, в Маастрихт, прошло такси. В нём был только шофёр. Васбург, наверное, уже в пещерах. Йорис остановил свою машину рядом с опустевшей чёрной. И направился к конторе проводников. Вернулся он мрачный, пиная ногой булыжники.

— Ну?

— Ничего хорошего, — голландец открыл дверцу машины. — Можно поесть, пока будем ждать.

— Что ждать?

— Проводников! Этого я не предусмотрел, — Йорис снял крышку с термоса. — Васбург заранее позаботился о проводнике, тот его встретил, и они сразу отправились в пещеры. Один из троих сидевших в чёрной машине сам оказался проводником. А других проводников нет, они только через час придут на работу. А идти одним нам не разрешили. Так что придётся ждать! Надо было позаботиться с вечера.

— Но как мы попадём в Бельгию, если с нами пойдёт проводник? — удивился Квинн.

— На стенах пещер есть знаки… я знаю, как пройти с определённого места. Но нужен проводник, чтобы дойти до этого места, а потом мы постараемся улизнуть от него. Но мне не нравится мысль о Васбурге и этих троих, последовавших за ним…

Сэндвич Квинна неожиданно потерял вкус, американец с трудом глотал сухие куски. Ждать ещё целый час, за который многое может произойти!

— Если преследователи хотят до него добраться, им тоже придётся потерпеть, пока не отойдут достаточно далеко вглубь, — продолжал Йорис, словно прочитав мысли Квинна. — В главной галерее слишком много народа. Но человек, знающий пещеры, может завести в боковой коридор, где тело никогда не найдут…

— Убийство!

Йорис глотнул с трудом, как будто и ему пища казалась сухой.

— Не знаю. Но это превосходное место, чтобы спрятать труп. Полагают, что в пещерах двадцать три тысячи галерей, и многие из них очень опасны. Камнепады могут замуровать человека живьём. Некоторые глубокие проходы затоплены.

Квинн отложил остаток сэндвича с сыром. Он потерял аппетит.

— Вам нужен проводник в пещеры, минхееры?

К машине подошёл невысокий человек с лицом, которое казалось странно бледным. На голове очень много волос, уши совершенно закрыты ими. И на тыльной стороне ладони, которую человек положил на дверцу, тоже жёсткие чёрные волосы.

На мужчине поношенный и помятый маскировочный костюм американского солдата, выпачканный на коленях и локтях, как будто незнакомец недавно полз по влажной земле.

— Вы ищете проводника? — повторил вопрос человек.

— Но вы не проводник, — возразил Йорис. Маленький человек улыбнулся и пожал плечами.

— У меня внешность, не внушающая доверие туристам. Так мне объяснили. Но я хожу по этим пещерам с детства. Спросите того неповоротливого, что сидит там… — он махнул рукой в сторону входа. — Если он честен, то скажет, что Ханс Лоо знает даже все тропы летучих мышей. Конечно, если вам нужен проводник в мундире… что ж, ждите, минхееры, — и он отвернулся.

— Подождите! — Йорис вышел из машины. — Если охранник поручится за вас, мы будем вашими клиентами.

Он крепко схватил мужчину за плечо и повёл ко входу в пещеры. Квинн взял рюкзак, закрыл машину и поспешил следом. Он был на полпути ко входу, когда оттуда вышел Йорис и помахал, чтобы Квинн поторопился.

— Всё правильно, — подтвердил Маартенс. — Лоо специалист и надёжен. — Он заговорил тише, когда американец поравнялся с ним. — К тому же я теперь знаю, в каком направлении пошёл Васбург. Он попросил провести его в пещеру, где летучие мыши выращивают своих детёнышей. Это мышиная детская. Очень известная пещера. Итак, — он повернулся к ожидающему Лоо, который появился с мощным фонарём и связкой веревок, — мы навестим мышиную детскую, мой друг.

— Как прикажете, минхеер. Прошу всё время идти за мной и не отходить. Если заблудитесь, это очень опасно. — Он подождал, пока оба кивнули, и двинулся в причудливый затерянный мир, который, как вскоре решил Квинн, способен напугать любого вторгнувшегося в него.

Под ногами мягкая меловая пыль, чуть влажная. Иорис назвал её мергелем. Шаги звучат приглушённо, так что можно неслышно продвигаться по высеченным в камне коридорам. По обе стороны бесконечные ряды квадратных столбов, поддерживавших потолок в сорока–пятидесяти футах над головой. Массивные столбы из тёмного камня напоминали египетский храм, вечная тишина которого только иногда нарушается людьми.

Проводник указал на пометки, сделанные римлянами или теми, кто следовал за ними, и Квинн подумал, что время здесь не передвигает стрелки часов. Из камней, которые вывозили отсюда, были построены римские виллы и храмы Марса и Митры, а эти храмы были разрушены готами и гуннами. Потом снова пришли люди и стали извлекать камень для христианских соборов и замков…

— Когда–то говорили, — донёсся странно приглушённый и искажённый голос низкорослого проводника, — что здесь бродит дьявол. В длинных коридорах Чёрный Человек задавал пиры поклоняющимся козлу. Если хотите, минхееры, я покажу вам чёрный крест, который когда–то вырубили, чтобы призывать дьявола. Это древнее место, очень древнее!

Он ласково провёл рукой по стене, вдоль которой они шли.

— Когда–то здесь было морское дно. Так говорят профессора. Наверное, это правда, потому что в стенах попадаются раковины, а однажды нашли кости морского чудовища. Здесь по–прежнему добывают мергель и камень для строительства. А в некоторых пещерах выращивают грибы. Люди во время войны укрывались здесь от бомбардировок. Пять тысяч лет эти пещеры так или иначе служат человеку. А это большое время, минхееры, очень большое.

Они проходили коридор за коридором, все совершенно одинаковые, и уже через пять минут Квинн потерял представление о направлении и о том, где выход. Но проводник был совершенно уверен в маршруте.

— Но как вы узнаёте дорогу? — не вытерпел наконец американец.

Ханс Лоо рассмеялся.

— У тех, кто ходит по этим пещерам, вырабатывается шестое чувство, минхеер. Иногда мы ходим даже без этого, — он повернул фонарь, так что жёлто–белый луч пробежал от пола до потолка. — У нас есть свои знаки, которые остальные не замечают: старая колея от тачек на полу, зарубка от пилы или зубила на стене или арке. Мы начинаем ещё мальчишками… иногда сами теряемся… мы сражаемся с темнотой и страхом… Есть люди, минхееры, которые не выдерживают этого страха. Они спускаются и, когда темнота окружает их всё плотнее и плотнее, приходят в ужас! Они должны выбраться отсюда, иначе сойдут с ума! Я видел, как такое случалось. Сам однажды вывел за руку человека, который весь дрожал, спотыкаясь на каждом шагу.

Но если у вас нет страха, вы бродите по коридорам и гротам. Узнаёте ходы, словно они в вашем собственном доме. Работаете в одиночку и всегда стараетесь найти забытые коридоры, по которым столетия не проходили люди. Со временем это становится вашей жизнью!

Квинн посмотрел на часы. Они шли уже полчаса. Влажный холод подземелья пробирался сквозь одежду, и он удивлялся, как Йорис выдерживает его в своём свитере поверх джерси. Но вот Маартенс схватил его за руку, тем самым привлекая внимание, и указал на клочок белой бумаги на полу. Не останавливаясь, голландец наклонился и подобрал скомканную сигаретную пачку.

Квинн не видел ничего необычного в этой находке. К его удивлению, Йорис спрятал пачку в карман. Ведь такие следы пребывания туристов можно найти повсюду в пещерах. Но тут американец вспомнил, что никакого мусора до сих пор не замечал. Может, Йорис посчитал, что пачку бросили нарочно?

Их путешествие продолжалось. Тьма, бесконечные ряды массивных столбов, холод и тишина — всё это начинало действовать Квинну на нервы. Он подумал, что сочувствует тем, кто не выносит пещеры, и тому человеку, которого, дрожащего, вывели отсюда. Самый древний и самый распространённый страх человека — не страх перед темнотой, а перед тем, что может таиться в ней. Этот страх поддерживается атмосферой пещер. Человек, заблудившийся здесь, в одиночку, без света бродит по бесконечным коридорам… Квинн мысленно встряхнулся. Не время давать волю воображению. Лучше подумать о том, что произойдёт, когда они догонят Васбурга. Сколько человек теперь перед ними?

Васбург и его проводник — двое. И три человека из чёрной машины. Но соединились ли эти две группы? Двое против пятерых — не очень хорошее соотношение. Не стоит ожидать, что Лоо поможет им в этой ситуации. Впрочем, под свитером Йориса красноречивая выпуклость. Люгер у него с собой.

— Этот район хорошо изучен? — неожиданно спросил Маартенс.

— Не очень, минхеер. Большинство туристов не интересуются летучими мышами… А женщины… Ну, те вообще не приближаются к пещерам мышей. Время от времени сюда приходят ученые с аппаратами. Они изучают мышей. Надевают им на лапки кольца, чтобы узнать, куда они летают. Не знаю… — он пожал плечами. — Эти летучие мыши, они очень странные существа. Несколько лет назад я увидел одну, чисто белую, она летела, как призрак. Я попытался её поймать, думая что продам учёным или в зоопарк. Но не смог. Два года я наблюдал, как она вылетала всегда из одной и той же пещеры. А потом её не стало. Может, умерла или перебралась в другое место. Я рассказал о ней одному из тех, кто их кольцует. Он очень взволновался, попросил меня найти ещё такую. Ну вот, с тех пор я и ищу… наверное, уже лет пять… поэтому я так хорошо знаю дорогу в мышиную детскую. Но больше так и не встретил белой мыши.

— А это что? — Йорис остановился и показал на знак на стене. Проводник осветил его фонарём — треугольник вершиной вниз, над двумя остальными углами прямые линии.

Проводник рассмеялся.

— Современная глупость. Молодёжь пытается подделать старый знак козлиных всадников.

— Что это за козлиные всадники? — заинтересовался Квинн.

— Поклоняющиеся Сатане и воры, которые скрывались в этих пещерах двести лет назад, — объяснил Йорис.

— Минхееры, если вы хотите увидеть подлинный знак Чёрного Человека… — Лоо остановился и осмотрелся, как будто определяя место, потом двинулся в боковой проход, прежде чем они смогли возразить. Пришлось перейти на трусцу, чтобы не потерять качающийся луч его фонаря.

— Подождите! — Квинн схватил Йориса за рукав и остановился. — Слушайте!

— Что? — Йорис нетерпеливо вырвался.

— Показалось, я что–то слышал…

— Тут трудно судить о звуках, — резко оборвал его спутник. — Эхо и пыль их искажают. Пошли…

Квинн пошёл за Маартенсом. Но он по–прежнему был уверен, что слышал — крик, прерванный в самом начале.

Лоо свернул за угол и пропал. Остался лишь свет от его фонаря. Неожиданно и он исчез. Квинн попытался вытащить собственный фонарик, но он застрял в кармане. Американец всё еще сражался с ним, когда услышал приглушённый возглас и какой–то шум, означающий только одно: где–то впереди дерутся. Наконец ему удалось освободить фонарик, он нажал на кнопку, стало светло. Квинн успел только заметить схватившиеся тела, когда что–то ударило его по голове, и он погрузился во тьму, прерываемую языками пламени…

И вот он бежит, бежит через ледяную жижу, покрывавшую его ноги по колено. А за ним гонится Чёрный Человек верхом на козле. Голова у него черная, а вокруг — огненное кольцо…

Квинн смог коснуться льда, тот лежит под его протянутыми руками, зернистый, мягкий, холодный. А за глазами бьётся боль. Глаза! Они широко открыты, он смотрит прямо перед собой — но ничего не видит, сплошная темнота! Ослеп! Он застонал, холодные волны тошноты поглотили его. Он слепой!

Квинн старался вспомнить, что произошло. Ощупывая камни вокруг, он понял, что лежит на спине возле какой–то каменной стены. Каменная стена… пещера… Сент–Питерсбергские пещеры! Квинн резко сел, вызвав этим головокружение и тошноту, которую подавил с трудом.

Наверное, он всё–таки не ослеп. Просто здесь нет света… Свет! Когда он упал, у него в руке был фонарик. Квинн принялся шарить вокруг. Сердце его подпрыгнуло, когда пальцы коснулись металла. Он схватил его… и понял, что это не фонарик, а люгер Йориса.

С восклицанием разочарования и отвращения он отбросил пистолет и снова начал слепой поиск, царапая пальцы о камни. Как раненое животное, отполз на четвереньках от стены, прощупывая дюйм за дюймом, возвращался назад, проверяя, что ничего не пропустил в своём обследовании.

Бесконечное время спустя он нашёл металлическую трубку. Встал на колени и дрожащими руками прижал к телу. Нажал на кнопку.

Ослепительный свет озарил исчерченную грязную поверхность. Квинн прислонился к стене, придерживаясь за неё одной рукой и поворачивая другой фонарик. Он осветил пустые стены, мергель… но вот свет упал на что–то…

Квинн не мог встать. Он попытался дважды и едва не упал. Поэтому пополз на четвереньках к лежащему человеку. Это Маартенс, он лежал лицом вниз со связанными руками и ногами. Квинн тупо подумал, что вряд ли стали бы связывать мертвеца.

Он добрался до узла веревки и очень долго развязывал его. Но когда верёвка спала с рук, голландец сам перевернулся на спину. Квинн расслабился и зажал голову руками.

Маартенс выплюнул тряпку, засунутую в рот.

— Значит, вы всё–таки живы! — прохрипел он.

Американец даже не пытался ответить. Йорис развязал верёвку на ногах и снял её. Потом взял фонарик, встал и посветил вдоль коридора. Насколько доставал луч, они были одни. Тут свет упал на Квинна, тотчас зажмурившего глаза. Почувствовал, как голландец склонился к нему и провёл рукой по голове.

— Кожа повреждена…

Квинн ощупью отыскал сумку первой помощи. И, стиснув зубы и борясь с тошнотой, терпел, пока голландец обрабатывал рану.

— Нас поджидали… — медленно проговорил Маартенс.

— Лоо… с ними заодно? — спросил Квинн, делая длинные паузы между словами.

— Возможно. Если нет, они прихватили его с собой. Я видел, как они уходили. Должно быть, Васбург был без сознания, они несли его.

— Куда? — Квинн настолько оправился, что мог рассуждать.

— К границе. Пойдём за врачом, а потом…

— Нет! — Квинн опёрся рукой о стену и встал. Он решил, что на этот раз ноги выдержат, к тому же стены прекратили свой дикий танец. Дважды глотнув, он заверил:

— Мы не можем терять ни минуты. Я справлюсь…

Но Маартенс покачал головой.

— Вас сильно ударили по голове…

Квинн отнял руку от стены и стоял без опоры.

— Я справлюсь. Но как мы выберемся отсюда?

— Сможем… — с отсутствующим видом ответил Маартенс. — Что ж, врача можно найти и в Бельгии, и вообще туда теперь легче найти дорогу, чем назад. Хорошо, попытаемся!

Глава тринадцатая. Башня Одокара

— Как мы обойдёмся без проводника? — Квинн старался забыть о боли в голове.

— Судя по разговору, который я слышал, когда меня связывали, наши друзья собирались идти маршрутом контрабандистов. Если это тот, который я знаю, мы пройдём, пользуясь некоторыми знаками. Лучший план таков…

Он собрал в моток верёвку, которой был связан.

— К счастью, она не разрезана. Я буду искать дорогу, но пока мы не убедимся, что я её нашёл, далеко отходить отсюда не стоит. Поэтому, — он бросил конец верёвки Квинну на колени, — берите её и держите в руке. Я пойду вслед за ними. Поблизости должен быть свет. Увидев его, я потяну за веревку, и вы подойдёте мне. Очень просто…

— Хорошо, — тупо согласился Квинн. Он следил, как вдали исчезает свет фонаря, слышал удаляющиеся шаги голландца. Но вот свет и человек скрылись за поворотом, вокруг снова сомкнулась тьма.

Квинн покрепче ухватил верёвку и принялся ждать. Он хотел сейчас только одного: пить и лечь в постель. Ну может, сначала в постель, а пить потом. Ещё хорошо бы избавиться от головной боли. Но это совсем невозможно. Он закрыл глаза и решил набраться терпения. Но вот рука на коленях дёрнулась: это голландец потянул за верёвку. Квинн встал, придерживаясь за стену. Он добрался до поворота, за которым исчез Йорис, и прошел, пошатываясь, иногда переходя от стены к стене, в другой, гораздо более узкий коридор. Встав и начав двигаться, Квинн обнаружил, что у него стала меньше кружиться голова. А к тому времени когда он подошёл к Маартенсу, он уже мог идти достаточно уверенно.

— Справитесь? — приветствовал его Йорис.

— Конечно. А вы нашли знак?

Луч фонарика от американца перепрыгнул на стену, осветив жёлтый круг, внутри которого было три слова. «Здесь был Килрой». И слово «здесь» подчёркнуто.

— Вы это имеете в виду? — Квинн вспомнил, что видел такие надписи повсюду. — Несколько лет назад этот Килрой тут везде побывал…

— Да. Но обратите внимание на это…

В круге света появилась рука Йориса, его указательный палец был направлен на линию под словом «здесь».

— Конечно, Килрой оставил пометки во многих местах. Но только когда есть стрела — вот эта, знак достоин внимания. Линия тоньше с одной стороны, значит нужно повернуть направо.

Фонарик освещал дорогу, Йорис шёл рядом, и Квинн почувствовал, что может идти довольно прямо. А если земля под ногами иногда качалась, он был уверен, что спутник этого не замечает.

Время от времени они останавливались передохнуть, и дважды Йорис доставал толстые плитки шоколада и фляжку. Часы Квинна показывали двадцать минут двенадцатого, когда коридор, по которому они шли, закончился глухой стеной. Но прежде чем американец задал вопрос, Йорис направил фонарик вправо.

Когда–то в прошлом, может, пять или шесть веков назад, здесь вырубили несколько каменных блоков и подготовили к вывозу. Но их так и не вынесли. За ними виднелось узкое отверстие. Йорис указал на борозду в пыли.

— Здесь что–то тащили.

— Что–то… или кого–то, — заметил Квинн. — Но не понимаю, как здесь могли что–то протащить.

Он удивился ещё больше, когда они сами полезли в дыру. Плечи у него не такие широкие, как у Йориса, но и он задевал ими стены с обеих сторон. Голландцу же в самых узких местах прохода приходилось пробираться боком.

Откуда–то спереди доносился шум, непрекращающийся гомон. Не речь, а словно пение большой толпы. Этот звук заставил Квинна подумать о Чёрном Человеке и всадниках на козлах. Возможно, так отправляли чёрную мессу.

— Осторожней! — предупредил Маартенс.

Но несмотря на это предупреждение, Квинн поскользнулся. Падая, ухватился за камень, ломая ногти, и столкнулся с Йорисом. Но голландец стоял крепко и не дал упасть им обоим.

— Ступеньки, — проговорил Йорис с трудом: от удара у него перехватило дыхание.

Они стояли в самом начале нескольких широких мелких карнизов, которыми можно было воспользоваться как примитивной лестницей. К счастью, ступеньки действительно широкие и невысокие, иначе падение Квинна могло бы увлечь обоих исследователей на дно.

Они спустились примерно на пятьдесят футов и оказались в низком помещении. Йорис медленно обвёл лучом стены, потом потолок.

— Посмотрите!

Квинну не понадобилось это восклицание, чтобы обратить внимание на нарисованную чёрную человекоподобную фигуру, из круглой головы которой торчали рога.

— Чёрный Человек! — Квинн узнал рисунок. — Может, когда–то это было место встречи ковена, ведьмовского шабаша…

— Да, рисунок древний. И это не детская игра. Ага…

Круг света переместился к дальней стене. Даже на таком расстоянии Квинн смог прочесть надпись. Килрой по–прежнему указывал им путь. Помещение, в котором они находились, клинообразной формы, и стрела указывала на узкий конец. Но только подойдя вплотную, Квинн разглядел другое отверстие — дыру в стене. И именно оттуда доносился приглушённый шум.

Йорис посветил фонариком в отверстие. Через его плечо Квинн увидел другой проход и на его дне полоску чёрной, быстро текущей воды.

— Мне говорили об этом, — голландец отвёл свет, — значит, мы на правильном пути. Теперь придётся идти вброд…

Маартенс заколебался.

— Далеко? — Квинн сбросил плащ.

— Не знаю, — Йорис опустил руку в воду и тут же отдернул. — Жидкий лёд…

— Ожидание нас не согреет, — вздохнул Квинн. Развязав шнурки, он снял ботинки, потом носки. Мергель под босыми ногами был холодный, и Квинн подумал, что вода вообще должна быть ледяной. Но связал вместе брюки, ботинки и свитер и закрепил всё поясом.

Голландец тоже подготовился и вдобавок обвязал вокруг пояса верёвку.

— Сейчас мы свяжемся. Неизвестно, что покрыто водой, нас может снести. Я пойду впереди очень медленно. Никогда не слышал о подземных озерах в Сент–Петерсберге, но в Лимбургских пещерах они есть, и я не хочу отправиться дальше вплавь. Дайте мне немного отойти…

Осторожно, словно собираясь пересечь минное поле, Йорис опустил одну ногу в отверстие. Хмыкнул и вздрогнул, когда коснулся воды.

— Будем надеяться, что это ненадолго. Теперь я немного пройду вперёд и буду освещать дорогу. Вода очень холодная… подготовьтесь…

Но предупреждение не смогло смягчить шок, который испытал Квинн, когда ледяная вода поднялась ему до колен. К счастью, дно оказалось ровным и без камней. Они продвигались со скоростью улитки, чувствовалось сильное течение.

Цепенящий холод пронизывал тело, и Квинн подумал, что больше уже никогда не согреется. Подходящего места для того, чтобы выбраться из воды хотя бы ненадолго и отдохнуть, не было. Руки начали дрожать, он крепко прижимал к груди сверток с одеждой, опасаясь выронить его.

Но вот луч света переместился вправо, Йорис остановился.

— Вот место для отдыха… — голос его донёсся призрачным шёпотом, он был едва слышен сквозь шум воды.

Подошёл Квинн, и голландец передал ему фонарик.

— Подержите, пока я осмотрю…

Американец прислонился к скользкой стене и наблюдал, как Маартенс забирается в расселину.

— Идите сюда… места достаточно…

Квинн выбрался из воды и сел, растирая ослабевшие ноги. Холод долго не отпускал, но наконец американец почувствовал судорогу в согревающихся мышцах. Что если ноги подведут!.. Квинн закусил нижнюю губу и стал с силой растирать икры.

Он так был занят своими проблемами, что не обращал внимания на Йориса и поднял голову, только услышав восклицание голландца. Маартенс стоял у дальней стены расщелины и освещал какую–то белую груду.

— Что это? — без особого интереса спросил Квинн.

— Добрый нацист…

Квинн не понял, и тогда Йорис объяснил:

— Судя по всем признакам, это нацист. Очевидно, он шпионил в местах, где небезопасно носить чёрный мундир, и его оставили здесь как предупреждение…

Он выключил фонарик. Квинн продолжал растирать ноги. Оказывается, мысль о том, что приходится делить убежище с грудой человеческих костей, не вызвала у него отвращения. По крайней мере, они на время вышли из воды. Голландец коснулся его рукой, и Квинн от неожиданности вздрогнул.

— Судорога? — забеспокоился Йорис.

— Да. Пройдёт, — торопливо ответил Квинн, надеясь, что говорит правду. Может, ноги будут болеть меньше, когда они смогут выбраться отсюда?

— Мы уже недалеко от выхода из пещеры, — Маартенс принялся растирать сведённые мышцы Квинна.

— Мне лучше. Я смогу идти.

И, снова оказавшись в ручье, Квинн обнаружил, что действительно может идти. «Это не будет продолжаться вечно», — пообещал он своему измученному телу и немеющим ногам. И когда наконец они выбрались на илистый берег, то оказались под затянутым тучами небом.

Квинн сел на выступ камня и занялся своим свёртком. Шарф, найденный в кармане, он использовал как полотенце, потом поспешно оделся. А Йорис уже поднялся на вершину соседнего выступа. Слева расстилалось поле, а всё остальное пространство было занято лесом. От ручья в лес вела едва заметная тропа. Не было никаких признаков, что по ней недавно кто–то прошёл.

Квинн посмотрел на тучи. Скоро пойдёт дождь, и сильный.

Йорис сполз к нему.

— Сюда, — голландец показал направо, — там что–то вроде дома. Я видел крышу сквозь ветви деревьев. Может, это охотничья хижина…

Квинн выпрямился.

— Охотничий дом герцогов Стернсбергов… Мы могли выйти прямо на нужное место! Но ведь дом сгорел во время войны.

— Может, здесь до сих пор живёт лесник или хранитель. Я думаю, теперь нам не стоит двигаться открыто. Прежде всего, — он криво улыбнулся, — мы незаконно проникли в Бельгию. А во–вторых, мы идём по следу тех, кто не оставляет свидетелей. У них большой опыт в обращении со слишком любопытными преследователями, таможенниками и нацистами…

Квинн вспомнил груду костей, на которую они наткнулись в пещере. Желания испытать подобную участь у него не возникло.

— Так что мы не пойдём здесь, — Йорис показал на тропу, ведущую от ручья. — Лучше повернём направо и укроемся за кустами и выступом скалы. Таким образом мы доберёмся до опушки леса. В лесу тоже нужно быть очень осторожными, там могут быть капканы. На чёрном рынке продаётся мясо диких животных. Так я слышал. Вы умеете ходить по лесу?

— Нет.

— Ступайте как можно легче. Я пойду впереди. Я тоже не в лесу вырос, но во время войны пришлось научиться…

Укрываясь за кустами и каменным выступом, на который указал Йорис, они добрались до леса. Иногда приходилось ползти. Небо всё больше темнело, ветер раскачивал ветви деревьев над их головами.

В лесу они встретили новое препятствие — густые колючие заросли. Это прилично замедлило продвижение. Американцу не хватало поразительного умения, с которым передвигался Маартенс, и вскоре его руки были в ссадинах, а на щеке и подбородке появились царапины. Но наконец они добрались до небольшой поляны, и Квинн с благодарностью опустился на груду прошлогодних листьев за упавшим деревом.

Йорис стоял в центре поляны, держа на ладони карманный компас.

— Будет буря…

— Это еще мягко сказано, — Квинн снова принялся растирать ногу.

— Лучше не спотыкаться в темноте. Я хочу разглядеть этот дом…

— И сделать это будет легче, если я не потащусь за вами? — раздражённо буркнул Квинн. — Хорошо. Я согласен остаться здесь.

Йорис посмотрел на него, но американец ничего не смог прочесть в этом быстром взгляде. Вместо ответа Маартенс начал снимать с себя лишнее: рюкзак, свитер, даже шляпу. Присев, он провёл руками по влажной земле под листвой и намазал лицо грязью, так что оно стало почти такого же цвета, что и волосы.

— Вы довольно далеко от тропы. Меня не будет… — Йорис взглянул на часы, —…самое большее два часа. Если я к этому времени не вернусь…

— Я пошлю за морской пехотой и возглавлю спасательную операцию…

Но Йорис покачал головой.

— Вы не будете пытаться искать меня. Напротив, пойдёте по компасу на юг. Этот маршрут приведёт вас на шоссе и к пограничному посту. Объясните, что заблудились в пещерах, и вернётесь в Маастрихт…

— Ладно, ладно, — прервал его Квинн. — Остальное заполню сам. Но вам лучше идти, пока совсем не стемнело.

Йорис как будто согласился и исчез, даже не задев веток. Квинн немного отдохнул, потом неловко встал. Поднял мешок и вещи, сброшенные голландцем. Возможно, он новичок в этой игре, чтобы оказать существенную помощь, что у него есть одна–две собственные идеи, и он не собирается разыскивать шоссе и возвращаться обратно! Да что с ним? Он относится к тем людям, которые в трудной ситуации начинают допускать ошибки, иначе Маартенс не предложил бы остаться. Но, с другой стороны, ведь это его дело, а не Йориса.

Квинн поёжился от этих мыслей. «У меня хватит ума не заблудиться в лесу», — думал он, доставая карманный нож и делая зарубки на стволах деревьев. Отмечая путь, он двигался на север.

И надежда его оправдалась, когда он через опушку леса вышел на неровное пастбище, усеянное каменными выступами. Один из них заканчивался плоской вершиной — это удобный наблюдательный пункт. Квинн с трудом забрался на него и, лёжа на животе, посмотрел на восток. В наступающей темноте разглядеть что–либо было довольно трудно. И он начал тщательный осмотр местности слева направо.

Через некоторое время он обнаружил смолёную крышу маленького домика. Это, очевидно, дом, который отправился осматривать Йорис. Дождевая капля размером в пятидесятицентовую монету упала на камень рядом с локтем, другая попала за ухо и затекла в повязку. И тут небо разверзлось, обрушился ливень, который словно нацелился в основном на него. Квинн съёжился под силой этого напора, ему пришлось прикрыть лицо руками, чтобы не задохнуться: ветер бросал в лицо ледяные брызги…

Наступило временное затишье, Квинн приподнялся. И тут он увидел — сначала всего лишь тень. Потом молния ясно осветила очертания разрушенной башни, вершина которой едва виднелась над деревьями. Башня была за домом, чуть слева от него. Квинн узнал её. Это башня Одокара! Они точно вышли к месту, которое искали!

Несмотря на дождь, обрушившийся ему на спину и ноги, и воду, заполнявшую углубление в камне, Квинн даже не шевельнулся, стараясь запомнить расположение башни. Отсюда нетрудно добраться до неё. И он уверен, что эта груда разбитых камней и есть его подлинная цель.

Убедившись, что сможет найти её, Квинн сполз с камня. Первый яростный порыв бури перешёл в сильный устойчивый ливень, который мог лить часами. Но небо посветлело, и Квинн без труда находил свои зарубки.

Он вернулся на поляну и забился под самое большое дерево. До двух часов, отведённых Йорисом, оставалось пятнадцать минут. Каждая из этих минут казалась бесконечной. Он расхаживал взад и вперёд, опасаясь, что, если попробует сесть, ноги подведут снова.

Оставалось всего две минуты, когда из темноты возник Йорис, назвавшись шёпотом, чтобы предупредить о своём появлении. Квинн облегчённо схватил его за руку и тут же отпрянул, надеясь, что не выдал себя.

— Ну? — он попытался говорить спокойно.

— Мы пришли в нужное место. Буря прикрыла меня, а они не выставили охрану снаружи, или я её просто не заметил. В доме находился только один человек, занятый весьма интересным делом. У него был переносной передатчик — «уоки–токи», как вы их называете. Мне кажется, он пытался отправить сообщение, но мешала буря, и он очень сердился. Это наш старый знакомый…

— Кто?

— Ханс Лоо. Больше никого в доме я не видел. Они либо наверху, либо…

— В башне Одокара! — докончил Квинн. И рассказал о том, что обнаружил.

— Вот как? Ну что ж, возможно. Нам нужно разработать план. Не нравится мне всё это…

Квинн вздохнул, переступая с ноги на ногу. Это еще мягко сказано…

Глава четырнадцатая. …к замку чёрному пришёл.

— Посмотрим на башню, — Йорис взял рюкзак, — и тогда решим, что делать…

— Времени для раздумий у нас может и не быть, — возразил Квинн. — Если Васбург Стернлитц знает, где спрятано сокровище, и у него пытаются выведать эту тайну… Наверняка они не станут зря терять время и сразу перейдут к действиям. Возможно, сокровище уже у них. И если мы будем продолжать сидеть под этими мокрыми кустами и решать, то уже ничего не найдём, когда приступим к делу.

— Тут очень много «если», — вздохнул Йорис. — И что самое плохое, они могут оказаться не только верными, но и смертельными. А идти в бой без сведений опасно. Ну, взглянем на башню поближе…

Йорис взял отметку компаса от скалы, с которой вёл наблюдение американец. И, по мнению Квинна, потратил на это слишком много времени. Молодого человека сжигало нетерпение поскорее покончить с этим делом, и медлительность спутника раздражала его.

Они переместились под защиту деревьев, и удары капель дождя стали слабее. Здесь росли лиственницы, они были не такие голые, как остальные деревья в лесу.

— Немного света не помешало бы, — пожаловался Квинн, в очередной раз споткнувшись и резко дёргая ногой.

— Надо торопиться, пока не стемнело, — отозвался Йорис. — Из–за бури ночь наступит быстрее…

Квинн направил всё внимание себе под ноги. И потому первым заметил ловушку. В нескольких футах над землёй висела ветка, раскачиваясь на невидимой опоре.

— Осторожней!

Но Маартенс тоже увидел её.

— Оставайтесь на месте, — приказал он и пополз вперёд, не касаясь ветки.

— Сигнализация… может, мина, — предположил он.

— Слушайте, — Квинн следил за движениями ветки. — Предположим, ветка оказалась слишком тяжёлой и упала сама по себе, задев за провод. Если они придут проверять и обнаружат это, то в следующий раз уже не станут торопиться по сигналу.

Йорису не понадобились дальнейшие объяснения. Он медленно повернулся, задумчиво оглядываясь вокруг. И нашёл то, что искал, — наклонившееся деревце с обнажёнными корнями. Йорис осторожно покопался в мягкой земле, пользуясь обломком дерева и не оставляя следов пальцев.

— Подойдёт, я думаю.

Он отступил, мысленно проверяя, в каком направлении упадёт дерево. Потом обернул руки носовым платком и взялся за ствол.

— Когда я скажу, надавите на меня, а я толкну. Может быть, не получится, но попытка не пытка. Давайте!

Квинн упёрся ногами в скользкие сосновые иглы и толкнул Йориса. На мгновение ему показалось, что ничего не выйдет. Но вот голландец отскочил назад, а Квинн, не удержавшись, оказался на мокрой земле. Дерево стало падать в нужном направлении, медленно, с достоинством и прямо на провод, поддерживающий упавшую ветвь.

— Пошли! — Маартенс подхватил американца.

Они нырнули в щель между деревьями.

— Значит, не мина, — заметил голландец. — Должно быть, сигнал тревоги. Нам повезло, темнота скроет наши следы. Нужно уйти подальше!

Квинн берёг силы и не ответил, стараясь не отставать от Йориса. В одном месте им пришлось пересечь тропу, но в основном они старались держаться в лесу. Время от времени Йорис сверялся с компасом. Овраг, забитый хворостом, привёл на поляну в форме конуса. В его узком конце на небольшом холме стояла башня Одокара. А вокруг неё поблескивала вода. Никто не позаботился осушить древний ров, и, насколько мог видеть Квинн, единственный подход к насыпи, на которой стояла башня, был через узкий мостик. Одного часового на этом мосту было достаточно, чтобы предупредить любое вторжение. При виде этого все торопливо придуманные в голове американца планы проникновения в башню рухнули.

Но Йорис, рассматривая ситуацию, не пришёл в отчаяние.

— Они должны были оставить часового на мосту. А он… — высказал очевидное Квинн.

— Не может в замок вести одна дорога. Но нам понадобится подкрепление.

— А где мы его возьмём? — удивился американец. — Потрём лампу и вызовем взвод джинов?

— У нас есть вариант. Оставайтесь здесь и попытайтесь рассмотреть всё как следует. Я поищу связь… Контрабандисты не любят тех, кто вторгается на их территорию и привлекает ненужное внимание властей. Играя на этой их слабости, я попробую найти союзников. В попытке нет вреда. Возвращаясь, я крикну так… — Йорис издал странные звуки, в которых Квинн узнал крик совы. И прежде чем американец смог возразить, Маартенс исчез в темноте.

Что ж, если он остался, можно, по крайней мере, устроиться поудобнее. Квинн мрачно забрался поглубже под ветви лиственницы. Он промок до нитки, только в немногих местах плащ–дождевик действительно защитил его от дождя. Густые ветви хоть частично укроют его от воды, а с этого места отлично виден мост. Квинн сел и попытался вспомнить подробности двух планов и фотографии развалин, которые ему приходилось видеть в прошлом.

Квинн был уверен, что мост — единственный проход в крепость. С противоположной стороны когда–то существовали ворота, но моста теперь там нет, и, если не считать вертолёта, он не видел иной возможности пробраться в замок кроме той дороги, что перед ним.

От оврага к мосту ведёт тропа. В том месте, где она выходит из леса, из крепости её не видно.

Квинн, напрягая зрение, пытался в сгущающихся сумерках рассмотреть что–нибудь возле разрушенных ворот. Трудно сказать: тёмные пятна могут оказаться просто камнями, но среди них может спрятаться и человек!

В лесу мелькнул свет, из–за деревьев показался мужчина, освещая фонариком дорогу перед собой. Он двигался вперёд уверенно, словно знал, что его ждут. Подойдя к мосту, он трижды мигнул фонариком. От камней отделилась тень и приблизилась к нему. Как Квинну хотелось бы обладать телепатией или сверхъестественно острым слухом. Но он мог только кипеть от злости, пока эти двое разговаривали. Потом часовой вернулся на своё место, а второй человек — в лес.

«Теперь, по крайней мере, известно, что есть часовой, — утешал себя Квинн. — А остальные должны быть внутри». Снова он попытался вспомнить очертания развалин и то, как огибает их ров. Ров — это на самом деле река с быстрым течением, отведённая так, что образует остров. И тут в сознании его всплыла вся фотография, до мельчайших подробностей.

В одном месте наружная стена крепости разрушена оползнем. Если пересечь ров, можно попробовать перебраться через неё и попасть во внутренний двор. Но где эта часть стены относительно моста?

Если бы он мог подойти в открытую, то легко нашёл бы её. А так придётся разглядывать развалины и определить место по фотографии, насколько он запомнил. Но ещё до того как окончательно стемнело, Квинн почувствовал уверенность, что знает, где это место. Придётся сделать приличный круг, чтобы добраться до оползня.

За последние полчаса ливень сменился мелким дождём. Позже может проясниться. Квинн порылся в рюкзаке и отыскал плитку твёрдого шоколада. Ветер прекратился, ночь была очень тихой, если не считать шума ручья. В развалинах ни огонька.

Постепенно Квинн различил посторонний звук, приближающийся к его укрытию. Отведя влажную ветку, он нащупал свою ручку–пистолет.

Подобрал ноги, готовясь к броску. Неизвестный мог пройти мимо него на расстоянии вытянутой руки. Конечно, это мог быть и Йорис. Но крика совы Квинн не слышал…

Покатился камень, ударился о другой и упал с края оврага. Квинн застыл — это совсем рядом.

Глаза его привыкли к темноте. И он увидел чёрное пятно там, где его только что не было. Он должен был рассчитать точно: слишком сильный прыжок, и они оба окажутся в овраге! Руки его стали влажными не только от дождя, а сердце бешено колотилось. Он должен действовать быстро и точно…

Пятно продвинулось на несколько дюймов. Квинн ждал. Шорох, едва слышный шум шагов… Ему показалось, что он различает тяжёлое дыхание. Ещё фут…

Квинн бросился вперёд. Возможно, двигался он и не с кошачьей грацией, но инстинктивно принял позу нападающей кошки. И застал неизвестного врасплох, сбив его с ног. Прижав коленями к земле, он схватил его за волосы и приставил пистолет к основанию черепа.

— Тихо!

Тот прекратил сопротивляться. Квинн сообразил, что произнёс своё предупреждение по–английски. Тогда почему?.. Он попятился, продолжая держать мужчину за волосы. И таким образом наполовину потащил, наполовину повёл неизвестного в кусты. И только тут осветил пленника фонариком.

Американец увидел знакомое лицо. Выпустил пленника, с трудом подавляя истерический смех. Перед ним стоял Лоренс Кейн.

— Андерс… — назвался Квинн. Напряжение схлынуло.

— Вы здесь один?

— Нет. Я с Маартенсом. Он пошёл звать на помощь знакомых контрабандистов.

— Как вы сюда попали?

Квинн быстро описал приключения прошедшего дня. Потом задал свой вопрос:

— Как и почему?..

— Я здесь со вчерашнего вечера, — нетерпеливо ответил Кейн. — Сегодня, примерно в три часа дня, в башню вошли пятеро. Проникнуть туда можно только через мост, на нём оставили часового.

— Вы их разглядели?

— Один из них Васбург. И ещё один, но относительно него я не уверен.

— Васбург может знать, где спрятано сокровище… — Квинн поведал то, что рассказала ему фрейле Матильда.

— Старший сын? Должно быть, очень надёжный тайник. Больше ста лет сокровище ищут специалисты. И теперь эти пятеро заняты…

— Они могут вызвать помощь. Маартенс видел, как человек в доме пользовался уоки–токи.

— Помощь сможет добраться только по воздуху, — в голосе Кейна прозвучало мрачное удовлетворение. — Примерно с час назад, в самый разгар бури, упало большое дерево. Единственная дорога, ведущая сюда, перекрыта. Я думаю, соотношение сил всё равно останется пять к трем…

— Васбург может перейти на нашу сторону.

— Я бы не стал на это рассчитывать. Он прибыл с Востока… не забудьте, кто там сейчас у власти. Если этот ваш Маартенс приведёт несколько человек, мы могли бы силой прорваться через мост.

— Вы не обходили башню вокруг?

— Не всю. Не смог пройти открытое пространство на западе. А в лесу повсюду расставлены ловушки и мины. До тех пор пока они не пришли к башне, я наблюдал за другим местом. Примерно в полумиле отсюда в подвалах сгоревшего дома шла лихорадочная работа…

— Это старый охотничий домик. Я думаю, что в башню есть и другой вход, — медленно проговорил Квинн. — Я видел фотографию, на которой часть стены разрушена. Можно переплыть ров в этом месте и подняться наверх. И тогда окажемся во дворе недалеко от самой башни. Если там и есть тайник, то он находится не на поверхности. По моему мнению, он размещён где–нибудь в подвале или темницах, возможно, непосредственно под самой башней.

— Гм–м…

Было слишком темно, чтобы разглядеть выражение лица Кейна, но Квинн знал, что тот напряжённо думает. И вспомнил, что рассказывал ему Марусаки об этом человеке. Кейн — тот, кто улаживает для Норриса неприятности. Именно в такой ситуации они сейчас оказались.

Он собирался продолжить обсуждение, когда Кейн сжал его руку и прошептал:

— Кто–то идёт!

В ответ раздался крик совы, печальный, режущий нервы.

— Это Маартенс. Сюда…

Голландец показался из–за куста и на миг остолбенел, разглядев, что его ждёт не один человек, а двое.

— Это Кейн. Он здесь со вчерашнего дня, — быстро объяснил Квинн.

— Вот как?

— Вам удалось? — нетерпеливо спросил Квинн.

— Нет. Я легко нашёл связного. Но контрабандисты не хотят вмешиваться. Здесь что–то плохое, очень плохое. Я думаю, мы у логова тигра…

— Скажите лучше королевской кобры, и будете почти правы, — вмешался Кейн. — Если с ними действительно тот человек, на кого я думаю, то перед нами самый опасный враг из всех мне известных. Не могу сказать, что он здесь делает, так далеко от обычных мест своих операций. Как правило, он посылает несколько подставных лиц, они ломают шеи и таскают для него каштаны из огня. Если я прав, то не удивляюсь, что ваши друзья отказались вмешиваться. Нам тоже следовало бы зажать хвосты между ног и улепётывать подальше…

— Благоразумие советует отступить, — заметил Йорис.

— Кто прячется и отступает, до другой битвы доживает, — процитировал Кейн.

Квинн провёл языком по пересохшим губам.

— Не вижу, чтобы вы убегали…

— Мне не нравится бродить по ночам, — фыркнул Йорис.

— Что ж, — добавил Кейн, — я впервые застал змею на открытом месте, где в неё можно бросить пару камней…

— И у вас чешутся руки? — улыбнулся Йорис. — Нужно только прорваться в башню, и мы победим!

— Нет… — поправил Квинн. — Я думаю, нам лучше приплыть к цели.

Услышав пояснение Квинна, Йорис высунул из–под ветвей голову и принялся разглядывать башню.

— Впереди отличная тёмная ночь. А я, к счастью, умею плавать. Проверим?

— Никакой ужин нас не задерживает, — печально пошутил Квинн, когда они выбрались на открытое место и на четвереньках поползли вдоль края оврага.

— Мы движемся на животах[14]. Правда, Наполеон не это имел в виду. Здесь достаточно глубокая яма. Начинаю…

Кейн исчез с треском ветвей, который показался Квинну громким, как ружейный выстрел.

— Всё в порядке, — донёсся шёпот снизу.

Последний раз растерев ноги, Квинн наполовину свалился, наполовину скатился по склону. Внизу его перехватил и остановил Кейн. Прежде чем на них свалился Йорис, Квинн успел высвободиться.

Остальная часть пути оказалась не такой уж и плохой. Дорога проходила по полю, но кустов для укрытия было достаточно. Некоторое время они двигались параллельно реке, и Кейн на мгновение задержался на берегу.

— Течение кажется сильным. Наверное, нам будет трудно переправиться точно по прямой.

— Тогда нужно войти в воду выше того места, где мы хотим выйти, — посоветовал Квинн.

— Используем верёвку, — добавил Йорис. — Так мы не потеряемся.

— Насколько мы близко к пролому в стене? — немного погодя спросил Кейн.

Квинн напряг зрение. В темноте он ни в чём не был уверен.

— Не могу сказать, — признался он наконец. Где–то внутри он ощутил первые признаки паники. Что если он вообще не найдёт пролом? И как им добраться до места, где удастся перелезть через стену, в темноте и при быстром течении реки?

— Если доберёмся до конца острова, — проговорил он медленно, — переплывём на сторону башни и будем обходить по кругу, то обязательно найдём. Обвалилась большая часть стены, и некоторые камни наверняка докатились до рва. Даже в темноте мы их не пропустим…

— Будем надеяться, что вы правы, — проворчал Кейн и возобновил осторожное продвижение.

По мнению Квинна, они слишком быстро нашли место, где предстояло переплыть речку. Дрожа, он начал раздеваться.

— Послушайте, — предложил он, — мой плащ хоть отчасти водонепроницаем. Давайте сложим в него свои вещи…

— Отлично! — Кейн взял у него плащ.

Прежде чем осторожно войти в ручей, они обвязались верёвкой. Йорис настоял на том, что понесёт на спине тюк с одеждой. Квинн двигался впереди как проводник. «В конце концов, — думал он, — только я знаю, где должен находиться пролом в стене, только я смогу его найти». Но когда вошёл в ледяную воду, он пожалел о своей настойчивости. Вода доходила до пояса, а следующий шаг совсем выбил дно из–под ног. Квинн испытал мгновенный ужас, но тут же голова его оказалась на поверхности, а руки и ноги стали двигаться автоматически, и он поплыл, преодолевая сильное течение.

Всё время приходилось сражаться с течением, и Квинн даже думать боялся, насколько его снесёт, прежде чем он достигнет противоположного берега. Но вот стало легче. Теперь вода доходила только до колен. Квинн осторожно двинулся дальше. Ему совсем не хотелось поскользнуться и снова с головой погрузиться в обжигающую холодом воду.

И вот его вытянутая рука коснулась камня. Упираясь ногами, Квинн начал ощупывать его. Они нашли! Вверху должен быть провал в укреплении. Квинн потянул за верёвку, призывая остальных.

Глава пятнадцатая. Особая команда

По–прежнему, как альпинисты, обвязавшись верёвкой, они поднялись на разрушенную стену. Нащупывая опору, Квинн радовался тому, что не видит окружающее. Прошло немало времени, прежде чем он наконец выбрался на край карниза или площадки и присел, отдуваясь.

— Мы добрались, — послышался голос из темноты. — Но где это место?

— Башня должна быть прямо перед нами, а двор — справа, — ответил Квинн.

Йорис сунул ему в руки влажную одежду, и Квинн быстро оделся. Брюки и свитер прилипли к телу, и американец беспрестанно дрожал от холода. Дождь сменился густым туманом, проникающим до самых костей.

— Ну вот, только этого нам не хватало!

Кейн показал на небо. Тучи расходились, и в свете луны они станут видны не только друг другу, но и любому часовому, который посмотрит вниз со стены.

Найти башню оказалось нетрудно: подобно сломанному зубу, она вырисовывалась на фоне неба. А пространство до неё относительно свободно от камней, как, впрочем, и от всего, за чем можно было бы укрыться от глаз часового. Пересечь его в жидком лунном свете — значит стать отличной мишенью.

— Кратчайшее расстояние между двумя точками — прямая, — высказал мудрую мысль Кейн.

— Подождите! Смотрите!

Квинн повернул голову, но не увидел, на что показывал Йорис. Зато разглядел Кейн.

— Да, у ворот. Я, пожалуй, смогу. Оставайтесь на месте, считайте медленно до пятидесяти и бросайте камень как можно дальше вправо. Если справлюсь, трижды мигну фонариком. Понятно?

— Понятно, — так же коротко ответил Йорис.

С лёгкостью опытного солдата Кейн на мгновение повис на руках на краю укрепления и спрыгнул, сразу пропав в темноте.

— Куда он? — спросил Квинн.

— У ворот мелькнул свет. Наверное, часовой закурил сигарету…

— Но он пошёл один…

— Да, так лучше. Для такой работы как раз и нужен один человек — человек, который знает, что делает…

«Другими словами, — с горечью подумал Квинн, — это работа не для любителя». Он слышал, как медленно считает Йорис. И видел, что голландец шарит вокруг в поисках удобного для броска камня.

— Сорок пять… сорок шесть… сорок семь… сорок восемь…

Рука поднялась, готовая к броску.

— Сорок девять… пятьдесят! — Йорис кинул камень. Они видели, как он блеснул в лунном свете. И даже сквозь шум ветра услышали звук его падения.

После этого оставалось только ждать. Квинн нервно растирал ноги. Они снова начали его беспокоить.

Тучи, разносимые ветром, закрыли луну. И в это мгновение они заметили три вспышки фонарика. Спускаться было легче. У ворот они застали Кейна и часового, связанного собственным поясом.

— Этого отправляем на хранение. Кажется, он один в карауле.

— Они слишком уверены в себе, — заметил Квинн.

— Что ж, — согласился Кейн, перекатывая пленника за груду камней, — мы все допускаем ошибки. Но будем надеяться, что в этом деле ошибки допустит только противник. Вы уверены, что наша цель башня?

— Не вижу другого подходящего места, где мог бы находиться тайник. Охотничий домик сгорел. Да и явились они сюда…

— Пошли! — нетерпеливо прервал его Йорис.

Кейн взял с соседнего камня пистолет.

— Отличная штука, — с восхищением сказал он. — Как раз подходящее снаряжение для ночной экскурсии.

Оба вслед за Йорисом направились к башне.

— Вы знаете, что должно быть внутри? — спросил Кейн у Квинна.

— Нет.

— Ну ничего, всегда можно найти дорогу, падая. Надеюсь, тут нет открытых колодцев или темниц…

Они остановились у входа. Перед ними сплошная темнота, чернее которой, как показалось Квинну, он никогда не видел. А о последнем предположении Кейна — открытых колодцах и темницах — он старался не думать.

Квинн не знал, что бы они делали, если бы противник сам не облегчил им задачу. Прежде чем они вошли, на некотором расстоянии от них вспыхнул свет.

— Шахтерская лампа! — прошептал Йорис.

— Разделиться направо и налево! — скомандовал Кейн.

Йорис растаял слева, Кейн двинулся направо. Квинн потащился за ним. Лампа была совсем рядом. Если бы человек, который её нёс, направил луч вниз, он заметил бы посторонних. Но он не подозревал об их присутствии.

Они почти поравнялись с приближающейся лампой, когда послышался звук удара камня о камень и приглушённый крик. Огонёк мигнул, как будто дрогнула нёсшая лампу рука, потом луч света направился в сторону шума. Показалось плечо Йориса, голландец бросился за груду земли и камней. Хозяин лампы выстрелил, и грохот выстрела отразился от стен.

В то же мгновение Кейн бросился на стрелка. Лампа ударилась об пол, но не погасла. Квинн пополз к ней, слыша звуки борьбы, которые постепенно становились слабее.

Вот лампа в его руках, но он по–прежнему направлял свет вниз, опасаясь осветить одного из своих спутников и сделать его мишенью.

— Йорис…

— Здесь, — ответ раздался неподалёку.

— Вы ранены?

— Ни царапины. Просто ударился, когда падал. Но куда делся Кейн и этот второй?..

Квинн осторожно переместил луч. Он осветил первую ступеньку лестницы. Рука Квинна начала дрожать. Кейн и его противник, должно быть, скатились вниз.

— Внизу… — во рту у него неожиданно пересохло.

— Последуем за ними, — решил голландец.

Квинн выключил свет, но Маартенс у него за плечом произнёс:

— Не нужно рисковать шеей. Включите. За светом нас не видно. А если будут стрелять, бросайте фонарь вперёд…

Ступеньки были широкие и мелкие, в центре — углубления от тысяч ног за многие века. Квинн левой рукой касался скользкой каменной стены. Про себя он считал ступеньки. После двадцатой–широкая площадка. Нет ни Кейна, ни его противника. Во рту у Квинна так пересохло, что он не мог глотать.

Ещё двадцать ступеней. Луч осветил широкое пространство, которое могло быть только полом подземного помещения.

— Приветствую! Однако вы не торопились сюда…

Квинн повернулся и едва не потерял равновесие. В луче света появился Кейн, нагнувшийся к груде одежды и вялых конечностей. И ещё бледное лицо с чёрными глазами, которые не мигая смотрели прямо на яркий свет.

— Вы его знали? — спокойным голосом спросил Кейн.

— Он вёл машину, преследовавшую Васбурга, — ответил Йорис.

— Назад не поведёт, — Кейн распрямился, издал приглушённое восклицание и принялся растирать левый бок.

— Что… — Квинн не хотел приближаться к неподвижному телу.

— Мы скатились по лестнице и неудачно приземлились. Он оказался снизу. Иначе сейчас вам пришлось бы соскребать с пола меня. Не думаю, что о Борисе Грундте будет пролито много слёз. В некоторых кругах он хорошо известен — как человек МВД, обладающий многими неприятными способностями. Оттащим его куда–нибудь, чтобы не привлекать внимания? За лестницей есть подходящее место…

Кейн и Маартенс отнесли Грундта за лестницу, а Квинн остался на месте. Опираясь плечом и бедром о холодную стену, он старался не смотреть на импровизированную погребальную процессию.

И так как смотрел в сторону, первым заметил слабый огонёк слева. Освещалось какое–то помещение. Когда вернулись его спутники, он показал им на свет.

— Копают… как вы считаете? — Кейн взял у Квинна лампу и осветил ближайшую стену из массивных зеленоватых от слизи камней. Высвободить их может только взрыв.

— Если они пробиваются сквозь стену, на это уйдут часы, — вслух высказал предположение Квинна Йорис.

— Ну, они здесь уже некоторое время. Что бы они ни делали, это большая работа. Пойдём и развлечём их? Теперь соотношение сил позволяет прямое нападение. И мы застанем их врасплох.

Они добрались до конца помещения, куда привела их лестница, и вступили в проход, похожий на канализационный туннель. Арочная крыша изгибалась вверху. Свет впереди становился ярче, и Кейн выключил лампу. Но прежде чем они снова вышли на открытое пространство, он подозвал спутников.

— Сейчас необходима предельная осторожность. Двигаемся по краю…

Квинн пробирался вдоль стены, на этот раз вслед за Йорисом. И немного погодя перед его глазами предстало очень странное помещение.

Келья, темница, зал — он не мог догадаться, каково было его первоначальное предназначение. Помещение длинное и узкое, с таким высоким потолком, что он терялся в темноте. Пол не из каменных блоков, а высечен прямо в скале, часть стены — тоже. Здесь сама природа участвовала в сооружении башни.

Но самое необычное в этом помещении — четверть его пола была покрыта водой, освещенной шестью расставленными в прямую линию, в двух футах друг от друга, лампами.

Вода — здесь?! Должно быть, реку когда–то отвели от рва через какое–нибудь отверстие в фундаменте. Остроумное изобретение древности на случай осады. Но почему это освещение… и где…

В свете, отброшенном последней в ряду лампой у противоположной стены, как раз там, где под низкой аркой исчезала вода, появился человек. Он медленно потянулся и не спеша пошёл вдоль ряда ламп, осматривая их. Третью поднял и что–то поправил. Двигался он так, словно ему было слишком скучно или холодно и не хотелось возвращаться обратно.

Квинн застыл. Рано или поздно этот человек доберётся до входа в коридор, в котором они стоят. Что им делать: напасть или отступить?

Но, не доходя до конца, человек развернулся и пошёл назад, прямо к арке, под которую уходила вода. Здесь он присел, отложил автомат, который держал в руках, и погрузил обе руки в воду.

Квинн слышал, как Йорис что–то негромко произнёс. Должно быть, действия человека имели для голландца какой–то смысл, хотя Квинн не понял, что делает незнакомец. Может, моет руки? Теперь он стоял спиной к ним, вытирая руки о грязные брюки.

Часовой принялся снова осматривать лампы и прошёл вдоль воды. Дважды он останавливался и смотрел на часы. Либо нервничал, либо терял терпение.

Но где остальные? Никакого другого выхода из помещения, кроме того, в котором они стоят, нет. И тем не менее здесь был только часовой.

Размышления Квинна прервали действия часового. Тёмное пятно появилось над головой и пролетело над лампами, как бомбардировщик, который собирался сбросить свой груз. Существо развернулось и снова пролетело над лампами так близко, что могло сбросить их в воду. Очевидно, именно этого опасался часовой. Он быстро выстрелил в летящую тень.

Либо ему повезло, либо часовой — отличный стрелок. Летучая мышь, расправив крылья, спланировала в воду и погрузилась в маслянистый поток.

Нападение мыши, казалось, встревожило часового. Он опять внимательно осмотрел каждую лампу, потом повернулся и направился прямо к туннелю, должно быть, решив что–то предпринять. Возможно, он просто отгонял мышей, но Квинн не мог избавиться от ощущения, что часовой каким–то образом почувствовал их присутствие и собирался что–то сделать.

На плечо Квинна опустилась рука и потянула его назад. Квинн прикусил губу, сдерживая удивлённый возглас. Они отступали плечом к плечу, возвращаясь в комнату с лестницей.

— Ну? — спросил наконец Кейн.

— Хитроумное изобретение, — восхитился Йорис. — Эти древние герцоги были умными людьми. И не удивительно, что сокровище так и не нашли. По–моему, дело обстоит так. Течение здесь сильное, очевидно, такое же, как во рву. Ручей проходит через отверстие в скале. Где–то посредине этого прохода есть помещение, ниша, какой–то тайник. Но чтобы добраться до него, нужно прикрепить с этой стороны верёвку, используя её как путеводную нить, и опуститься в воду, чтобы понесло течением. И так как под аркой нет места для воздуха, придётся нырнуть! Вор должен быть очень смелым и готовым рисковать жизнью ради добычи, иначе в такой тайник не проникнешь.

— Должно быть, Васбург знал тайну, — предположил Квинн. — Но почему они остаются там так долго?

— Возможно, тайник охраняется не только заполненным водой туннелем, — рассудительно ответил Йорис. — Может быть, им приходится преодолевать и каменную преграду. Так, что же нам делать?

— Можем подождать здесь… как кошка у мышиной норки… или пойти за ними. Всегда есть вероятность, что существует другой выход. Например, через ров. И если они заподозрят наше присутствие, то уйдут другим путём. В таком случае можно распрощаться с нашим делом… — Кейн потянулся. — Я бы покурил, — чуть жалобно добавил он.

— Я думаю, всё ли у них так хорошо получается, — вмешался Квинн. Он скромно ждал, пока мастера этой сложной и опасной игры выскажут своё мнение. — Вы заметили, как вёл себя часовой? Он словно нервничал…

— Конечно, нельзя упускать из виду, что ему приходится караулить в месте, которое я бы не выбрал для приятного отдыха, — заметил Кейн. — С другой стороны, Андерс, возможно, вы правы. Кажется, у них нет возможности для общения. И этот парень не знает, живы они там или их смыло течением. Да, он явно нервничал…

— Это делает его более настороженным, — прервал Йорис. — А время идёт…

— Пора принимать решение? Хорошо. У нас два варианта: ждать или действовать…

— Вначале в любом случае нужно позаботиться о часовом, — напомнил Квинн.

— Поверните лампу к основанию лестницы! — неожиданно попросил Маартенс.

Когда круг жёлтого света переместился туда, Йорис подошёл и подобрал два камня, размером с кулак, из тех, что упали сверху. Взвесив камни в руке, голландец отрезал кусок веревки с ярд длиной и привязал камни к обоим его концам.

— Стрелять не понадобится, — негромко пояснил он.

Кейн внимательно следил за его действиями, потом одобрительно кивнул.

— Ноги? — уточнил он, как один специалист у другого.

— Если не смогу добраться до горла.

Они погасили свет и ощупью стали пробираться в помещение с лампами. А когда пришли, Квинн увидел, что одна из ламп погасла. Очевидно, только что, потому что часовой направлялся к ней, что–то бормоча. И когда он наклонился, Йорис с силой размахнулся… Квинн услышал слабый звенящий звук, это полетели обвязанные веревкой камни.

Схватившись руками за горло, часовой пошатнулся, затем поскользнувшись, упал в воду и был мгновенно проглочен ею, как летучая мышь.

— Это может всё погубить! — высказал своё мнение Кейн. — Если его понесёт мимо приятелей, они поймут всё и уйдут водным путём, прежде чем мы доберёмся до них…

— А может, и нет, — спокойно возразил Йорис. — Они могут ничего не заметить. Но на всякий случай — я за то, чтобы присоединиться к ним поскорее!

Они подошли к краю ручья. Довольно глубоко, а вода несётся со скоростью борзой. «Допустим, — размышлял Квинн, — не удастся задержаться у входа в нишу с сокровищем? Понесёт под водой, не будет возможности вдохнуть воздух… пока не утонешь…»

Кейн наклонился в том месте, где часовой опускал руки в воду. Американец провёл руками под водой, выпрямился и приподнял несколько дюймов мокрой верёвки.

— Вот их проводник, — объявил он, стряхивая воду с рук. — Прикреплена с обоих концов, и готов биться об заклад, что верёвка ведёт прямо к ним.

Йорис повернулся к Квинну.

— Нужно ещё раз испытать ваш водонепроницаемый плащ. Будем надеяться, что он выдержит. Вода плохо действует на оружие. А у меня такое чувство, что оружием наверняка придётся воспользоваться, когда встретим этих искателей сокровищ.

Квинн стал неохотно расстегиваться. Только на этот раз ему было безразлично, заметят спутники его нежелание или нет.

Глава шестнадцатая. В этом месте — крысы бегут

Много лет спустя, вспоминая о том, что произошло дальше, Квинн, вздрагивая, просыпался по ночам. В кошмарах он дёргался от прикосновения к страшной воде, чувствовал ладонями грубую поверхность верёвки, снова испытывал панический ужас, когда течение потащило его за собой, и рывок руки Кейна, который не отдал его во власть чёрной неизвестности.

Но вхождение в воду и первые мгновения пути были не самым страшным воспоминанием. Нет, худшее наступило позже, когда верёвка привела его к ступеням, таким скользким от плесени, словно их нарочно вымазали жиром, и таким узким, что подняться из воды на воздух можно было только по одному.

Квинн коленом упёрся в ступени; обламывая ногти, он пытался уцепиться за камень. Но тут слабые ноги подвели его, он соскользнул обратно в поток, а в руках у него не было даже верёвки. Несколько мгновений он бился в панике, глотая воду.

Но тут сильный рывок за ворот свитера снова вернул его на ступени. Он боролся за опору, цеплялся ногтями… За воротник промокшего свитера продолжали тянуть, и голова Квинна вынырнула из–под воды. Он лежал, глотая воздух, слишком ослабший, чтобы двигаться.

— Вставайте! — резкий приказ из темноты заставил его пошевелиться. Квинн почувствовал, как ногти врезались ему в шею. Кто–то вытягивал его за воротник. — Быстрее, вы ещё не умерли! — послышался голос сверху. — Вставайте, глупец, иначе уплывёте снова! Как вы, Маартенс?

— Всё в порядке.

Йорис отвечал откуда–то снизу. Квинн изогнулся, сделал огромное усилие и заставил себя проползти вверх по скользким ступеням; ему помогали, подталкивая в спину. Его тошнило — он наглотался воды. Но тем не менее, хоть и с великим трудом, он поднялся.

Слизь исчезла, теперь под руками только грубый камень. Он выше уровня воды, и это придало Квинну мужества. Он высвободился, отказавшись от помощи.

— Подождите! — донёсся из темноты голос. Квинн послушно скорчился на месте.

— Вверху коридор, — послышалось объяснение шёпотом. — В конце свет, идите тише, не торопитесь…

Квинн добрался до верха лестницы. Кейн подхватил его и помог встать. Справа действительно показался свет, тусклый луч на уровне пола.

Когда Йорис присоединился к ним, они отправились дальше вдоль стены. Проход был такой узкий, что идти пришлось цепочкой, к тому же со скоростью улитки, что, вероятно, спасло Кейну жизнь, потому что в тусклом свете он едва не попался в последнюю ловушку.

Это была настоящая западня, созданная именно с этой целью: огромное отверстие в полу, через которое человек мог провалиться и разбиться насмерть.

— Ну и ну, — негромко выдохнул Кейн. Он выставил руки вперёд. — Тут потребуются крылья.

— Они есть, но на той стороне! — ответил Йорис.

Даже при слабом свете было видно, что он имел в виду. Над отверстием свисал канат, его конец был закреплён за врезанный в камень крюк на противоположной стороне провала. Изогнув шею, можно было увидеть и верхний конец каната, тоже привязанный к камню.

— Подражание Тарзану, — проворчал Кейн. — Как его достать?

Он напряжённо смотрел на канат, словно силой воли хотел притянуть к себе. Йорис подполз к краю провала.

— Нижний конец привязан слабо. Мне нужен груз… Не очень большой…

Квинн достал свой маленький фонарик.

— Подойдёт?

Голландец взвесил его в руке и коротко кивнул. Потом снял свою верёвку и, привязав фонарик к её концу, тщательно проверил прочность узла. Потом размахнулся и бросил металлическую трубку через пропасть. Фонарик точно попал на крюк и повис, раскачиваясь на верёвке.

С бесконечной осторожностью Йорис потянул его к себе. Верёвка, державшая фонарик, потянула петлю каната.

— Вот так…

Йорис остановился, и Кейн осмотрел полученный результат.

— Андерс! — приказал он. — Держите, но только за самый кончик! — И передал Квинну конец шнура, к которому был привязан фонарик. Сам Кейн упёрся ногами о камень и обеими руками вцепился в пояс голландца.

— А теперь, Андерс, несколько раз резко, но аккуратно дёрните!

Фонарик немного сдвинулся с места, каждый рывок подводил его всё ближе. В руках Йорис держал пояс от плаща Квинна.

— Давай!

Голландец осторожно наклонился. Несколько быстрых движений в воздухе, и в его руках оказался фонарик. Теперь их верёвка переплетена с канатом над пропастью.

Квинн облегчённо присел у стены. Он даже не стал смотреть, как его спутники подтягивают канат. Встал только тогда, когда Йорис обвязался им вокруг пояса, разбежался и перепрыгнул через пропасть. Кейн пальцем указал на своего соотечественника.

— Следующий вы, приятель. Всё теперь от вас…

Кейн подтащил назад канат, оттолкнул неуклюжие пальцы Квинна и сам обвязал его. Но всё остальное Квинну пришлось делать самому: быстро разбежался, отчаянно молясь, чтобы снова не подвели ноги, и прыгнул в темноту. Маартенс с другой стороны подхватил его и развязал канат, а Квинн стоял, отдуваясь и борясь с головокружением и тошнотой, которая не оставляла его с тех пор, как он выбрался из воды.

Кейн присоединился к ним, и они двинулись дальше. Квинну казалось, что это кошмарный сон, он с большим трудом заставлял двигаться свои онемевшие ноги. Будущее сузилось до прохода непосредственно перед ним. Пусть только это кончится поскорее, и он больше ни о чём не попросит!

В конце прохода оказался источник света, который привлёк их сюда: металлическое полукруглое крепление, установленное вровень с полом прохода, а за ним шёл крутой поворот направо. Кейн опустился на колени, потом лёг на живот и осторожно выглянул. Йорис отодвинулся, освобождая ему место. Квинн остался за ними, довольный уже тем, что есть возможность немного отдохнуть. Но наконец любопытство заставило его продвинуться вперёд и тоже выглянуть.

Они смотрели сверху вниз в каменный куб, скорее келью, чем комнату. Каменный карниз вдоль одной стены служил грубой скамьей. На ней сидел высокий человек. Он присматривал за работой двоих мужчин, вытаскивавших из стены каменные блоки. Им светила мощная лампа на аккумуляторах. Очевидно, точное место они не знали, потому что из стены через равные интервалы уже вынуто несколько камней.

Одним из работающих был Васбург. Несмотря на влажный холод, он был обнажён по пояс, второй рабочий тоже. По их лицам и рукам стекали ручейки пота. А человек на скамье спокойно сидел. Его лицо…

«Квонг, Хонг или Винг», — прозвучал в ушах Квинна голос Марусаки.

«Очень опасный человек», — предупреждал ван Норрис!

— Готовы? — шёпот Кейна был еле слышен. Маартенс ответил резким кивком.

Квинн вслед за двумя сообщниками пополз к крутому повороту коридора. Все держали наготове пистолеты. У Квинна — только ручка–пистолет. Он с горечью подумал, что от неё будет мало толку.

Через три ярда новый резкий поворот и ступеньки, ведущие вниз, в келью. Первым по ним двинулся Йорис. В его быстрых движениях было что–то кошачье, плечи слегка согнуты, как будто он готовился к прыжку. Кейн, наоборот, двигался свободно и расслабленно. А что касается Квинна, то он делал шаг за шагом, боясь за свои ноги, боясь самого себя, но тем не менее двигаясь…

В этот момент внимание работников и надсмотрщика не привлекло бы даже появление танка. Потому что они наконец нашли то, что искали.

Васбург прислонился к стене, грудь его судорожно поднималась и опускалась, руки бессильно свисали вдоль тела. Человек, который работал с ним, стоял на коленях и что–то доставал из отверстия, возбуждённо говоря. А Квонг, Хонг или Винг вскочил и подошёл сзади.

Человек вытащил добычу, откинулся назад, и находка, выскользнув из рук, упала на пол.

— Дурак! — Квонг ударил рукоятью пистолета по лицу сверху вниз, разбив мужчине губы. Удар развернул его, а Квонг приказал Васбургу:

— Подними!

Двигаясь рывками, как заводная игрушка или марионетка на ниточках, азиат наклонился и взял небольшой ящик. Но в это время второй рабочий поднял голову и увидел на ступеньках троих гостей. Глаза его расширились от удивления, рот раскрылся. Квонг, должно быть, обратил внимание на его странное поведение. Он стал потихоньку разворачиваться. Но Кейн опередил его:

— Брось оружие, товарищ!

Квонг даже не дрогнул. Он как будто ожидал услышать такой приказ. Васбург, ни на кого не обращая внимания, прошёл в угол помещения и поставил ящичек на скамью.

— Я сказал — брось!

Медленно, словно преодолевая сопротивление, Квонг разжал пальцы, металл ударился о камень.

— Ты… — Кейн показал на раненого. — Ногой передвинь его сюда.

Тот моргал, ничего не понимая. Кейн повторил приказ по–голландски. Человек пододвинулся на четвереньках и подтолкнул пистолет. Тот скользнул к Кейну, и Квинн наклонился, поднимая его.

— Могу я повернуться к вам лицом? — Квонг задал этот вопрос на безупречном английском языке. — У меня есть странное желание встретить смерть лицом…

Кейн рассмеялся, но в его смехе не было веселья.

— Вы себе льстите, Ли Квонг. Я не палач.

Тот медленно поворачивался, но, услышав это имя, застыл. Однако только на мгновение. Потом резко повернулся и оказался лицом к лицу с человеком Норриса. Какое–то время они смотрели друг на друга.

Потом Квонг покачал головой.

— Я вас не знаю, — равнодушно проговорил он.

— У вас нет оснований меня знать, — ответил Кейн по–английски и тут же перешел на какой–то незнакомый гортанный язык.

Квонг оскалил зубы; возможно, это считалось у него улыбкой.

— Похоже, я стал широко известен, — почти небрежно произнес он. — Я не был на этих островах с…

— С 1947 года, — подсказал Кейн.

— Интересно… — Квонг длинными пальцами погладил подбородок. — А почему я не помню вас?

— Мы никогда не встречались. Но я помогал уничтожить змеиное гнездо. Правда, главной кобры не оказалось дома. Он тогда носил имя «Красный Тюрбан»…

Лёгкая улыбка исчезла с лица Квонга. Глаза, устремленные на Кейна, казались бездонными разрезами, в них не было никаких чувств. Просто жёсткие блестящие бусинки. Кобра… королевская кобра… Квинн представил себе развертывающиеся кольца, приподнятый капюшон, предвещающий смерть.

Квонг выплюнул — не ядовитую жидкость, а поток грубых слов. А Кейн снова рассмеялся, на этот раз насмешливо.

— Конечно. Для таких, как вы, я такой и есть. Но игра окончена, Ли Квонг… или как вы себя теперь называете. Есть люди, которые будут рады возможности поговорить с вами, а после этого вы подойдёте к концу, к которому шли все эти годы. Не сомневайтесь!

Кейн направился к пленнику. Йорис вдоль стены приближался к человеку, который всё ещё держался за окровавленное лицо. Никто не обращал внимания на Васбурга. А тот решил действовать.

Словно превратившись в кобру, с которой сравнивали Квонга, азиат бросился на Кейна и сильно ударил американца по запястью. В то же время Квонг нырнул в ноги Кейну, и они втроём покатились по полу.

Квинн, держа в руке подобранный пистолет, бросился к ним. Но выстрелить он не посмел… И прежде чем он успел добраться до дерущихся, произошло то, чего он опасался с самого начала. Ноги его подогнулись, и он упал набок, покатился и, несмотря на все усилия, столкнулся с Йорисом, сбив его с ног.

Падая, голландец нанёс удар человеку у стены. Но не очень удачно. Пока Квинн и Маартенс поднимались, схватка на полу прекратилась.

У Квонга в руке был автоматический пистолет, который выронил Кейн. Васбург лежал лицом вниз и не двигался. Американец стоял на четвереньках и был готов броситься на Квонга, но увидел перед собой чёрный ствол пистолета.

— На таком расстоянии, — Квонг говорил спокойно, как будто и не сражался только что так отчаянно, — даже плохой стрелок не промахнётся. А я хороший стрелок.

Вы, господа, — обратился он к Квинну и Йорису, не поворачивая головы, — немедленно бросите своё оружие Каммеру, или я проделаю в вашем друге аккуратную дыру…

Это был не блеф — твёрдое обещание. Квинн знал, что Квонг застрелит Кейна с беззаботной уверенностью, с какой можно разорвать листок бумаги и выбросить его.

И вот, переживая горечь неудачи, Квинн положил оружие и подтолкнул его по полу. Йорис последовал его примеру.

— Каммер!

Мужчина отнял руку от подбородка и ожил. Со злобной улыбкой он подобрал люгер и автоматический пистолет.

— А теперь, господа, — Квонг гибко отступил. — Мне жаль, но нам придётся расстаться. Я и так слишком здесь задержался. Каммер!

Он отдал приказ на каком–то языке. Маленький человек положил люгер в карман, прошёл в угол и взял в руки ящичек. Проходя мимо Васбурга, он пнул лежащего в бок. И, не оглядываясь, поднялся по лестнице.

— Не двигайтесь и не надейтесь что–либо изменить. Если посмотрите вверх, увидите, что Каммер держит вас на прицеле. Он хорошо вооружён — благодаря вашей щедрости. И будет оставаться там, пока я к нему не поднимусь…

— А почему бы просто не застрелить нас? — Кейн говорил таким тоном, словно вёл вежливую беседу. — Так было бы проще.

— Зачем мне тратить патроны? — возразил Квонг. — Я вам уготовил гораздо более страшную участь. Когда вас найдут, — если вообще найдут — может, через несколько столетий, ваши скелеты будут представлять одну из увлекательных исторических загадок и дадут учёным работу на многие годы. Потому что когда мы с Каммером уйдём из этого неприятного места, вы останетесь здесь, вероятно, навсегда!

Он повернулся, но у лестницы остановился и вернулся назад. Носком ноги пнул Васбурга.

— Я забыл поблагодарить вас, мой неразумный друг. Но я склонен к милосердию и великодушию и потому облегчу ваши страдания. Ведь надо же как–то расплатиться с вами за тяжёлую работу…

Васбург медленно перевернулся, как будто это стоило ему огромных усилий, но встать даже не попытался. Лицо его оставалось таким же спокойным и невыразительным, как всегда.

— На вашем месте я не стал бы тревожиться о судьбе вашего отца. В конце концов, сделка есть сделка. Позвольте заверить вас в том, что будущего у вашего отца нет. Он мёртв с самой первой ночи. Старик не выдержал наших методов допроса…

Лицо Васбурга вспыхнуло. Квонг заторопился к ступенькам лестницы, как будто никогда раньше не приходилось ему видеть такой откровенной ненависти в глазах жертвы. В два прыжка он исчез. Маартенс смотрел вверх. Наконец он заговорил:

— Они ушли…

Вместе с Кейном они поднялись по ступеням. Квинн встал, держась за стену и каменную скамью.

Звуки шагов затихли, послышался металлический лязг.

— Там решётка, — объяснил Васбург. — Теперь проход закрыт…

Никто не поверил в это сразу. Кейн и Йорис исчезли, не дослушав его слов. Квинн присел на скамью и принялся растирать ноги. Если бы он не был таким недотёпой… если бы сбил с ног Квонга, как рассчитывал… Он с самого начала должен был понять, что такие дела не для него. Он ничего не добился, только подписал всем смертный приговор. Его тошнило, он не мог ни поднять головы, ни пошевелиться.

Смутно он сознавал присутствие Васбурга, который стоял рядом, надевая рубашку.

Не глядя на него, Квинн задал вопрос:

— Почему вы это сделали?

Он имел в виду помощь Квонгу. Ведь Васбург погубил их, точно так же, как и он, когда ноги в самый нужный момент подвели его.

— Сейчас это уже неважно… — с рассеянным видом промолвил Васбург, словно думая о чём–то другом. Что–то в его голосе привлекло внимание Квинна.

Азиат подошёл к дальней стене и двинулся вдоль неё, отсчитывая камни. В углу он покачал головой и перешёл к той стене, вдоль которой шла скамья. Считал он вслух и, досчитав до десяти, остановился — как раз у камня, который был за спиной американца, сидящего на скамье.

Прежде чем Квинн успел спросить объяснение, на лестнице послышались шаги. Это вернулись Кейн и Йорис. Квинн выжидательно взглянул на них, но на их лицах не было никакой надежды. Первым заговорил Кейн.

— Они перерезали канат через пропасть. Может, с этим мы бы и справились. Но по другую сторону — металлическая решётка, и, держась за верёвку, нам её не одолеть. Во всяком случае мы пока не видим выхода…

— И не увидите, — заверил Васбург, не оборачиваясь. Теперь он вёл счёт сверху вниз. — Решётка закрывается с той стороны, и не вижу причин, почему бы им не позаботиться об этом.

Кейн подошёл к нему.

— Кстати, вы напомнили мне, наш друг. Почему вы позволили Квонгу победить нас…

— Сейчас это неважно, — Васбург отмахнулся от недавнего прошлого. — Есть кое–что поважнее. Река не единственная возможность попасть сюда. Если повезёт, возможно, мы отыщем и другой путь…

Маартенс выдохнул единственное слово:

— Как?

— Выход здесь, — Васбург постучал пальцем по камню. — И ведёт он к винному погребу в охотничьем домике. Хотя не знаю, свободен ли он до сих пор…

— Немедленно попытаемся! Как туда попасть? — заволновался Кейн.

Квинн отодвинулся на скамье подальше. Его удивляла эта каменная скамья. Зачем вообще её здесь поставили? Удивительно если кто–нибудь использовал её для сна, да и владельцу вряд ли нравилось приходить сюда и подолгу сидеть на ней. Он повернулся и стал рассматривать, как она крепится к стене. Там была щель!..

— Смотрите! — в возбуждении он забыл о тошноте и о том, что подвёл всех. — Она не прилегает плотно к стене!

Йорис повернул лампу, осветив край скамьи.

— Давайте разберёмся! — с надеждой воскликнул Кейн.

Квинн вскочил, не отрывая взгляда от щели.

Глава семнадцатая. Смотрите — сокровище епископа!

— Минутку… — Кейн ощупал край скамьи. — Здесь её что–то держит…

Йорис, опустившись на колени у другого края, сделал то же открытие. Он подтверждающе хмыкнул.

— Попробуем потянуть её вперёд. Разом, — предложил американец.

Вначале ничего не получилось. Потом, словно преодолев инерцию столетий, скамья отодвинулась от стены на один–два дюйма.

— Ещё раз, другой… — обрадовался Кейн.

Они сделали несколько рывков. Скамья сдвинулась неожиданно быстро, и пленникам пришлось отскочить, чтобы не оказаться под ней.

— Готово!

Но возглас Кейна оказался лишним. Все уже поняли, что скамья, отодвинувшись от стены, привела в действие противовес, и теперь в стене образовалось чёрное отверстие, через которое можно было проползти на четвереньках.

— Что там? — спросил Кейн у Васбурга.

— Откуда мне знать? Я же сказал, что ход должен вести к винному погребу в подвале охотничьего домика…

— Это значит, — заметил Йорис, — что наш путь туда пройдёт по дну реки.

Кейн ладонью потёр щетину на подбородке.

— Под водой? Но ведь возможны обвалы и другие неожиданные препятствия. И сколько придётся ползти на животе?

Йорис посветил фонариком в темноту.

— Не очень много, там дальше просторней…

— Ну что ж, другого выхода у нас нет, — Кейн посмотрел на азиата. И приказным тоном добавил: — Вам придётся стать нашим проводником.

Не ответив, Васбург взял лом, с помощью которого извлекал сокровище. Потом опустился на четвереньки и прополз в отверстие. За ним Йорис. Кейн передал ему лампу и повернулся к Квинну.

— Следующий вы, Анд ере…

Квинн с трудом опустился на пол и протиснулся в дыру. В узком проходе ему удалось встать.

Цепочкой — впереди Васбург — все двинулись навстречу неизвестности. Через три–четыре ярда они наткнулись на что–то вроде ступеней — зарубки в камне, в которые едва просовывались пальцы рук и ног.

Этот спуск для Квинна стал сплошным кошмаром. Ноги ещё слушались его, но он грустно гадал, сколько ещё они выдержат. Весь мокрый от пота, нервы на пределе… Если он упадёт, упадут вслед и шедшие за ним спутники. Они спускались в тёмную пасть ямы, казалось, бесконечные мили, а Квинн, напрягаясь от страха и усилий, отчаянно молился.

Когда они снова оказались в горизонтальном проходе, Квинн без сил прислонился к ближайшей стене.

— Выдержите? — голос Кейна пробивался сквозь туман, быстро поглощавший Квинна.

Нет! Он больше не может идти и ляжет на пол прямо здесь! Он, кажется, не в состоянии сделать хотя бы ещё шаг. Но с тупым удивлением Квинн обнаружил, что не желает с этим смириться. И продолжал идти, придерживаясь рукой за стену.

Остальная часть путешествия казалась ему путаным сном. В одном месте по стенам тоненькими струйками стекала вода и пришлось шлёпать по лужам. К счастью, подниматься больше не пришлось, и Квинну удавалось переставлять ноги.

Ему приходилось все свои силы направлять на преодоление слабости собственного тела, и потому он был благодарен товарищам, когда появилась возможность остановиться и передохнуть. Перед ними возникла груда земли и камня, закрывавшая выход из туннеля. Квинн смотрел, как остальные освобождают проход, и не почувствовал никакого волнения, когда лом пробил преграду. Ему было всё равно, сколько времени потребуется, чтобы выкопать дыру, через которую они смогут выбраться наружу.

Но когда ему в лицо неожиданно подул холодный свежий ветер и он обнаружил, что видит ночное небо, он пришёл в себя.

— Винный погреб… — это Васбург. — Две статуэтки находились здесь. Они должны были охранять последнее владение Стернлитцев… Остальные, как вы знаете, были спрятаны в башне…

— Вот именно: были спрятаны! — проворчал Кейн. — Сейчас они у Квонга.

— Сохранит он их у себя или нет, другой вопрос… — в ответе звучала ледяная ненависть.

— Удастся ли задержать его? — тревожился Йорис. Квинн быстро оживал. Он начал интересоваться окружающим. Как можно остановить Квонга?

— Отсюда ведёт только одна дорога. Она перекрыта упавшим деревом. Если не возвращаться через пещеры — а Квонг не сделает это по многим причинам, — придётся расчищать дорогу. На это потребуется время…

— Васбург как будто рассуждал про себя.

— А где дорога? — спросил Йорис.

— Благодаря своим недавним блужданиям, я могу ответить на этот вопрос. Давайте выберемся из этого погреба. — Кейн уже двинулся на выход. — Но позвольте напомнить вам, что у него всё наше оружие. К тому же, Васбург… почему мы должны доверять вам? Если бы вы тогда не прыгнули на меня, всё было бы в порядке!

— Сокровище епископа должно было послужить выкупом за моего отца. Вы слышали, что он сказал, решив, что уже победил. Сейчас же нет надобности выкупать отца. И теперь мне нужно заплатить долг, большой долг. Если вы не хотите, дело ваше. Но я пойду. Пока жив, я буду его преследовать!

— У нас есть оружие, — впервые заговорил Квинн. — Но годится только на близком расстоянии.

Все повернулись к нему — как будто, с прежним стыдом подумал он, его давно списали со счёта. Квинн достал свою ручку–пистолет и протянул Кейну.

— А! Что ж, это лучше, чем ничего. К тому же они считают нас безоружными.

Наступало утро. Когда они выбирались из подвала, небо только начинало светлеть. А к тому времени как Кейн привёл их к границе заросшего сада, вокруг уже более менее было видно. На краю сада Квинн остановился.

— Больше не могу, — пробормотал он. — Идите вперёд, иначе упустите их.

— Отсюда недалеко, — подбодрил его Кейн.

— Тем более вам нужно идти быстрее. Скоро будет светло, и они быстро справятся с деревом. А мы не должны потерять их…

Кейн не стал спорить. «По крайней мере, у него хватило здравого смысла», — с благодарностью думал Квинн, пробираясь в высокой прошлогодней траве. Он дважды останавливался и прислушивался. И во время второй остановки услышал стук, глухой и гулкий, совсем не похожий на шум борьбы.

Несмотря на медлительность, Квинн достиг последних кустов вовремя, чтобы стать свидетелем схватки.

В двух колеях, обозначающих дорогу, погрузившись почти по ступицы, стоял грязный джип. Поперёк дороги в нескольких ярдах от него лежало дерево, и двое мужчин обрубали его ветви. Третий сидел за рулём машины, Квинн узнал в нём Квонга. Предводитель нетерпеливо кричал на работающих.

В стволе был глубокий надрез: дерево явно пытались распилить. Но, очевидно, решили, что это займёт слишком много времени. Теперь обрубали ветви, чтобы объехать препятствие.

Со своего наблюдательного пункта американец увидел, как за дорогой, сразу за джипом, материализовался Васбург. И тут же исчез, только лёгкое волнение кустов выдавало его продвижение к водителю джипа.

Квинн отвлечённо потёр ногу и прижался спиной к стволу дерева. У него было очень удобное место на этом спектакле.

Квонг по–прежнему выкрикивал приказы на незнакомом языке и размахивал руками. Оружия у него в руках не было. Видимо, он не опасался нападения.

Работающие остановились. Один распрямился и потёр спину. Это был Ханс Лоо. Проводник был недоволен и не боялся, что босс это увидит.

— Если можете сделать это быстрее, минхеер, выходите из вашей прекрасной машины и покажите нам как! — крикнул он по–голландски.

Очевидно, Квонг так и решил поступить или надумал присматривать за работой с более близкого расстояния. Он уже высунул одну ногу из джипа, когда Васбург прыгнул на него.

Нетерпение помешало азиату. Он ударил плечом Квонга, но отбросил его не из машины, а в неё. А Квонг со скоростью нападающей змеи пролетел по сиденью и выскочил с противоположной стороны. Прихватив с сиденья пистолет, он одновременно приземлился животом на дорогу и выстрелил под джипом в ноги Васбурга.

Но азиат уже успел заскочить в джип и выскочить с другой стороны. Однако Квонг откатился в кювет и выстрелил оттуда. Прыжок Васбурга завершился падением.

Квинн машинально двинулся к тому месту, где упал Васбург.

Раздался третий выстрел и чей–то крик. Квинн посмотрел на дорогу. Лоо повис на стволе дерева. Его товарищ исчез, только качающиеся ветви обозначали его бегство.

В кустах кто–то пошевелился. Квинн подобрал с земли камень. Если попадёт в голову…

— Спокойнее!

Он бросил камень, но в последнее мгновение услышал знакомый голос, и рука дрогнула. Камень пролетел мимо Кейна на расстоянии в фут. В руке у американца на этот раз был люгер.

— Где Квонг?

— Упал в кювет по ту сторону. Он стрелял в Васбурга.

— Ящик с ним?

— Нет.

— Тогда он недалеко и ни за что не оставит добычу. Подождём…

— Где Йорис?

— Погнался за Каммером. Теперь соотношение сил в нашу пользу — вернее, было бы, если бы нам не противостоял Квонг. Ему везёт, словно сам дьявол на его стороне!

Оба вздрогнули, услышав стон. Над краем канавы в сухой траве показалась рука.

Васбург жив! Квинн пополз вперёд, увернувшись от руки Кейна, пытавшегося его остановить. Он не может сражаться, но позаботиться о раненом в состоянии. Но тут послышался выстрел, и пуля ударилась в нескольких дюймах от этих слабо цепляющихся пальцев. Рука исчезла. Квинн пополз вправо. Здесь трава гуще, и он решил, что под её прикрытием доберётся до кювета.

Квонг действовал стремительно. Он метнулся над дорогой, словно им самим выстрелили из пистолета. И через мгновение исчез по другую сторону джипа.

Ящик по–прежнему находился в машине и действовал как приманка, завлекая в ловушку: там с люгером наготове стоял Кейн. А Квонг не сможет добраться до джипа, не подставив лоб под пулю.

А вот Васбург не мог ждать. Квинн ползком пробирался к месту, откуда смог бы перевалиться в кювет. Небо всё светлело, появились красные полосы, предвещающие восход. День будет ясный. Плохо, что дорога такая уединенная. Если бы соседи вызвали бельгийскую полицию… Квинн прикусил нижнюю губу. Он так устал, что мог бы уснуть тут же, если бы не надо было спешить на помощь.

Запела какая–то птица. Мирная сцена, если не считать повисшего на стволе Лоо.

— Хорошо! — подбодрил себя Квинн. Теперь нужно перекатиться… Уф! На дне вода! Но он и так уже забыл, что значит быть сухим. И неважно, если одежда впитает ещё немного влаги.

Васбург лежал лицом вниз у края канавы, как будто хотел выбраться, когда его остановила пуля. Он дышал. Квинн попытался перевернуть его, и азиат приподнялся и лёг на спину. Рубашка на левом плече была красной от крови.

Квинн разорвал ткань и облегчённо вздохнул. Даже для неопытного взгляда рана не казалась опасной. Американец обыскал карманы раненого, нашёл относительно чистый носовой платок и сделал тампон, чтобы закрыть рану. На время это поможет.

Васбург открыл глаза, но молчал, пока Квинн не закончил.

— Где он? — спросил наконец Васбург слабым голосом.

— По ту сторону дороги. Пытается добраться до ящика. Но там его поджидает Кейн. Оба его человека выведены из строя. Он теперь один.

— Он не должен… — между глазами Васбурга пролегла морщина; несмотря на усилия, глаза его закрылись.

Квинн сидел на холодной глине. Да, Квонг не должен уйти. И он не уйдёт. Впрочем, сейчас Квинн Андерс ничем не может помочь… Сейчас шла игра в ожидание, и выиграет тот, кто первым придумает план нападения.

— Андерс?..

— Здесь всё в порядке, — отозвался Квинн на вопрос Кейна. — Васбург ранен, но, кажется, не тяжело…

— Маартенс пошёл за помощью.

«За какой помощью», — удивился Квинн. Разве контрабандисты уже не отказались участвовать в этом деле? Или на этот раз Йорис решил обратиться в полицию?

— Тогда это недолго, — произнёс он так громко, чтобы услышал прятавшийся. Квинн испытывал воодушевление: он был убеждён, что игра близка к завершению. И не только заканчивается, но и побеждает его сторона. И поэтому спокойно ждал, что будет дальше.

Солнце медленно вставало, его лучи пробивались сквозь ветви старых–старых деревьев. И этот усиливающийся свет бросал вызов Квонгу. Когда лучи упали на дорогу, Квонг сделал свой ход. Он побежал к джипу, и Кейн выстрелил.

Послышался крик. Квинн вовремя приподнялся, чтобы увидеть, как Квонг снова скрылся в кустах. Но Квинн был уверен, что тот ранен.

— Попали?

— Кажется, я его ранил. Поднимите пистолет, он его выронил…

Кейн двинулся вдоль дороги. Квинн поискал пистолет и обнаружил его в колее рядом с собой. Протянув руку, взял оружие.

— Далеко не уйдёшь, — обратился Кейн к окружающим деревьям. — Весь район будет участвовать в облаве. А контрабандисты отлично знают местность. Через час будешь в их руках…

Ему никто не ответил. Кейн и Квинн застыли, прислушиваясь. Даже опытный и привычный к жизни в лесу человек не смог бы передвигаться здесь, не задевая веток.

Ветер принёс издалека крик.

Кейн улыбнулся.

— Слышал, Квонг? Началась охота! А этим парням ты не нравишься. Кажется, ты сорвал планы местных шишек. Теперь ты в бегах, и они от тебя не отцепятся. Сам я предпочту обратиться в полицию. Выходи с поднятыми руками и будешь передан властям. Будешь скрываться, контрабандисты всё равно доберутся до тебя. Решай сам.

Никакого ответа. Может, он ускользнул?

Тревожный крик совы — сова при солнечном свете? — был единственным ответом. Из–за упавшего дерева показался Маартенс и направился к джипу.

— Где он?

Кейн указал на кусты.

— Пытается спрятаться. Он не вооружён, и я уверен, что ранил его. Он может попытаться скрыться в пещере…

— Это ему не удастся, — довольно ответил голландец.

— Там теперь охрана, а часть людей обыскивает окрестность. Как только узнали, что он в бегах, пожелали принять участие.

Возможно, Квонг услышал их разговор или просто решил перебраться в более надёжное укрытие. Согнувшись вдвое и бесшумно двигаясь, словно босиком, он перескочил через дорогу раньше, чем Кейн успел выстрелить. Маартенс собрался бежать за ним, но американец схватил его за одежду и удержал с такой силой, что Йорис развернулся.

— Не стоит преследовать его: в лесу полно мин. Он направляется к дому лесника, но если не знает дорогу — подорвётся.

— Сигнализация его не остановит! — Маартенс попытался вырваться.

— Какая сигнализация? Это мины! Провода прикреплены к бомбам! Я сам вчера видел две таких.

И как бы подтверждая его слова, прозвучал глухой взрыв. Квинн почувствовал дрожь земли под ногами. Птицы с криком вылетели из леса и закружились над дорогой.

Маартенс закрыл рот.

— Похоже, он всё–таки не знал дороги, — заметил Кейн. — Посмотрим? И лучше отозвать ваших друзей, пока они не зажгли новые фейерверки.

Они вдвоём пошли по дороге.

— Ящик… — Васбург приподнялся на руках.

— Конечно, — Квинн с трудом преодолевал усталость, делавшую любое движение немыслимо трудным. — Сейчас возьму…

Он долго добирался до машины. А может, ему только показалось. Ящик оказался довольно тяжёлым, пришлось держать его обеими руками. Опустив ящик на землю, Квинн упал рядом с ним.

Васбург сидел на краю кювета, его тёмные глаза были широко раскрыты. Он протянул окровавленную руку. В ней был старинный ржавый ключ.

— Откройте!

Квинн вставил ключ в замок, но он не поворачивался.

— Заржавел, — буркнул Квинн.

Но Васбург не обратил на это внимания.

— Открывайте, открывайте!

Квинн зажал ящик между колен и взял упрямый ключ в обе руки. Он может сломаться… этот дурацкий замок заело… Но вот он с жалобным скрипом повернулся. И даже тогда крышка не подалась. Квинн просунул в щель нож, и ящик открылся.

— Считайте… их должно быть одиннадцать! — глаза Васбурга были более живыми, чем голос.

Квинн достал сначала промасленный шёлк, потом ещё одну сложенную в несколько раз ткань. Под ней оказалось тринадцать маленьких отделений. Два из них пусты… во всех остальных что–то завернутое в материю.

— Одиннадцать… — Квинн считал под жадным взглядом Васбурга.

— Покажите… — попросил он.

Пальцами, чёрными от грязи, Квинн разматывал ткань. Одна фигурка, другая, третья. Он расставлял их на шёлке, а Васбург пожирал их глазами. Восемь, девять, десять, одиннадцать.

Солнце осветило ткань, ярко заблестела стоящая на ней армия.

— Смотрите… — голос Васбурга набирал силу. Лицо его оживилось, сильное волнение прорвало обычную бесстрастную маску. — Смотрите: это удача Стернлитцев, сокровище епископа.

Глава восемнадцатая. На острие меча

Квинн расслабленно лежал в мягкой постели и наблюдал за игрой света и теней на потолке. Выспавшись, он сначала просто наслаждался ощущением сухости, тепла и сытости. Но затем его начала беспокоить мысль, что пока он лентяйничал, рядом произошли важные события.

Он провёл руками по прохладной простыне, посмотрел, нахмурившись, на световой узор и стал вспоминать. Он попал на какую–то ферму, там его накормили и дали сухую одежду. А потом он, без сомнения, ехал в машине по просёлочной дороге. Но больше ничего не помнил…

Но ведь до машины и фермы было ещё что–то… Солнце, сверкающее на фигурках рыцарей. Сокровище епископа!

И словно кто–то толкнул Квинна, и он сел в постели.

Они нашли сокровище епископа! Он держал эти статуэтки в руках. Это не сон!

А сейчас… Он осмотрел комнату со знакомыми стенами и креслом у окна. Он снова в своём номере в маастрихтской гостинице.

Кто–то сидит в кресле, откинувшись на спинку и положив ноги на саквояж. Квинн опустил ноги с кровати и потянулся. Уже, похоже, позднее утро…

— Проснулись?

Кейн распрямился в кресле, поморщился, потёр плечо и провёл рукой по подбородку, на котором красовалась многодневная рыжая щетина.

— Как мы вернулись? — Квинн взялся за одежду.

— На машине проехали через границу. Не помните?

— Не очень…

— Вы отлично шагали во сне. Ого! — Кейн взглянул на часы. — Мы приехали сюда вчера в восемь вечера. Сейчас девять часов утра. Неплохо поспали.

— Я хотел бы вспомнить всё, — пробормотал Квинн сквозь зубную пасту. — Что случилось с Квонгом?

— Он проверил одну из мин. Мы предоставили властям самим разбираться с происшедшим. Лоо тоже капут. Но Каммера и того парня, что был часовым у ворот, взяли. Только… официально они контрабандисты. А мы не можем давать против них показания. В таком деле лучше не признаваться, что участвовал в устранении своих противников. Наше молчание для их базы гораздо хуже, — голос Кейна звучал спокойно. — А смятение, любые неприятности у них дома — это то, что нам нужно.

Квонг был большим человеком в своей службе. И я не думаю, чтобы он кому–нибудь рассказывал, куда отправился и зачем. Обычно он так и работал. Исчез он бесследно, и пойдут разные слухи. «Вы слышали, товарищ, что наш дорогой Квонг был недоволен начальством? Он считал, когда пошёл на последнее дело, что его недооценивают». И начнут говорить друг другу: «Может, Квонг договорился с противником? Ведь он очень много знает».

И начальники Квонга начнут волноваться, потому что никогда и никому не доверяют. Они приведут в действие собственные разведывательные силы.

И тогда, возможно, они услышат о таинственном пассажире, которого на армейском бомбардировщике переправили в Штаты и к которому никому не позволяли даже приближаться. Тогда они начнут потеть ещё больше…

— Но разве возможно вечно скрывать смерть Квонга?

— Конечно, со временем кто–нибудь доложит, что дорогой Квонг уже в земле. Но к этому времени слухи станут казаться гораздо правдоподобней истины. Будут говорить: «Разве вы не слышали о спасении Квонга?» И разве можно опознать тело, которое мы видели вчера? Нет! Мёртвый Квонг послужит нам лучше, чем служил своим хозяевам живой.

— А что с Васбургом и сокровищем?

— Васбург под крылом Маартенса. У него небольшая дыра в плече, и, вероятно, все последние часы он провёл в постели с сокровищем под подушкой. Вчера он был не в состоянии отвечать на вопросы, но сегодня мы надеемся кое–что узнать, — Кейн снова потёр щетину на подбородке. — А сейчас я удаляюсь, чтобы привести себя в порядок и стать красивым. Но я хочу, чтобы вначале вы мне кое–что пообещали, приятель. Пока я не приду, вы должны оставаться здесь. Мы не знаем, кого и с какой целью оставил Квонг в городе. А местные парни, которые расправились с вашим братом, были как–то с ним связаны. У меня огромное желание сохранить вас в целости… во всяком случае до конца этого дела…

— Но я думал, дело закончено…

— Мы нашли сокровище и рассчитались с Квонгом, но есть ещё Васбург. Так что оставайтесь в номере — понятно?

Это прозвучало как приказ, но Квинн не возмутился. Он кивнул в знак согласия. Кейн ушёл.

Квинн медленно оделся, наслаждаясь ощущением чистой одежды. Он завязывал галстук, когда вернулся человек Норриса. Но вместо вышедшего худого пугала появился щеголь в прекрасно сшитом костюме и широкополой шляпе.

— Готовы? Мы отправляемся к Маартенсу…

Они пошли не в гостиницу, а в высокий старый дом. Поднялись по узкой лестнице на второй этаж, в большую комнату с застеклённой створчатой дверью, которая вела на широкий балкон. Дверь открыл Йорис. Васбург сидел на кровати, опираясь на гору подушек.

Рядом с постелью стоял ящичек. Квинну показалось, что Васбург смотрит на американцев с опаской.

— Что вы собираетесь сделать со мной? — вопрос был адресован Кейну. Кейн неторопливо сел, бросив шляпу на соседний стул.

— С вами? Ничего, вы не пленник, Васбург.

— Нет? Но вы перевезли меня через границу, поселили не в мой номер, а сюда, и я должен подчиняться минхееру Маартенсу. Не думаю, чтобы я мог выйти отсюда по собственному желанию…

— Вы ошибаетесь, минхеер, — возразил на это Йорис. — Можете уйти, когда захотите, и никто вас не остановит.

— Но без этого? — Васбург ближе пододвинул к себе ящик.

— Ваше право на него должно быть доказано. Сокровище принадлежит роду Стернлитцев. А кто наследник Стернлитцев? — спросил Кейн у Квинна.

— Насколько мне известно, его не существует. Разве что фрейле Матильда.

Васбург наклонился вперёд.

— Прошу вас, минхеер Анд ере, кто такая фрейле Матильда?

— Фрейле ван т’Оостернберг. Её мать была родственницей покойного герцога. Она живёт поблизости, в Шато дю Дам.

— Фрейле ван т’Оостернберг, — повторил Васбург. — Мне можно будет встретиться с ней? Это чрезвычайно важно!

— Я думаю, минхеер Васбург, что сейчас чрезвычайно важно выяснить, кто вы такой и почему считаете, что имеете право на сокровище епископа, — возразил Кейн.

Васбург снова откинулся на подушки. В ярком солнечном свете его кожа казалась почти такого же цвета, что льняная простыня. Рот его скривился от усталости и горечи. Вернулась бесстрастная маска, тяжёлые веки прикрыли живые горящие глаза.

— Это заставляет меня, минхеер, в свою очередь спросить, кто вы такой и почему так интересуетесь моими проблемами. Минхеер Маартенс был необыкновенно скрытен и держал язык за зубами. Но я осмелюсь утверждать, что у вас нет официального статуса…

Последнее, по мнению Квинна, было скорее вопросом, чем утверждением.

Йорис сел верхом на стул с высокой спинкой.

— У нас мало времени, — он словно призывал к порядку расшалившихся учеников. — Кейн представляет организацию, которая весьма интересуется работодателями покойного Квонга. Я связан с другой организацией подобного типа. Мы вовлечены в это дело совсем не как охотники за сокровищами. Это скорее относится к Андерсу: смерть брата привела его сюда из–за моря, и он хотел завершить работу капитана Андерса. А приняли мы участие в этой игре, потому что считаем, что должны победить в любом деле, в котором принимали участие ваши прежние спутники. Я выразился ясно, минхеер?

— Да, — Васбург смотрел на свои руки. И Квинн впервые заметил массивный золотой перстень на среднем пальце его правой руки. Американец был уверен, что два дня назад этого перстня не было. Словно отгадав его мысли, Васбург принялся вертеть кольцо.

— Вы откровенны со мной, — медленно заговорил он, — и после вчерашних событий я верю, что вы говорите правду. Вы сделали всё, чтобы устранить человека, который слишком долго осквернял мир.

Прежде всего, кто я такой. Поскольку мой отец мёртв, я теперь Фредерик Флорис Питер Стернлитц, герцог несуществующего герцогства Стернсберг. Я внук Людвига Карла, последнего герцога, от его брака с госпожой Мей, принцессой из старого маньчжурского императорского рода.

Когда русские захватили Маньчжурию, мы с отцом были в горах Гоби и дважды пытались уйти на побережье, но каждый раз нам отрезали путь. В прошлом году мы решили предпринять ещё одну попытку через Тибет и проходы Ассама. Моего отца пытались захватить в плен, потому что из–за своего происхождения он обладал влиянием среди племён, столетиями хранивших верность роду его матери. К тому же русские не забывали о наследстве в Европе. Они редко…

— …что–либо забывают, — закончил за него Кейн. — Да, мы узнали это не сразу, зато основательно.

— Нас схватили, прежде чем мы добрались до Ассама. Три месяца держали под домашним арестом, но насилие не применяли. А потом появился этот… Он привёз с собой фигурку одного рыцаря и показал отцу. Я знал о сокровище, хотя для меня оно ничего не значило. Секрет тайника я узнал ещё ребёнком — и скорее потому, что такова традиция в роду отца, чем из–за того, что это могло привести меня к нему… — его рука легла на крышку шкатулки.

Квонг рассказал нам, где были найдены два рыцаря. Ему нужны были остальные одиннадцать. И не из–за их ценности… Я не совсем понимаю, зачем…

— Это нас и заинтересовало, — прервал Васбурга Кейн. Несколькими короткими фразами он рассказал о производстве фальшивок и продаже поддельных статуэток.

— Изобретательно, — заметил Васбург. — Да, теперь я понимаю, что для них это было не просто исторической ценностью. Когда отец отказался выдать тайник, нас разъединили. На следующее утро… — голос его дрогнул.

Квинн вспомнил насмешку, которую бросил Васбургу Квонг в замке.

— На следующее утро, — азиат снова овладел собой, — мне предложили спасти отца. Я должен был отправиться сюда, найти сокровище и с его помощью выкупить жизнь отцу. Для меня сокровище значило гораздо меньше, чем его безопасность. Я думаю, вы сможете понять меня.

— Конечно, понимаем, — заверил его Йорис. — Но как вы им поверили?

Васбург горько рассмеялся.

— Я не поверил. Но что я мог сделать? Ведь пока я подчинялся им, у меня сохранялась слабая надежда, что они выполнят свою часть договора. Для них большое значение имело влияние моего отца на племена. Я думал, что если я суду послушным оружием, они, возможно, не убьют его. Меня снабдили необходимыми документами и окружным путём отправили в Роттердам. Туг мне сказали, что за сокровищем охотится кое–кто ещё. Мне приказали узнать об этом человеке всё. Поэтому я пошёл по вашему следу в Дордрехте, — сказал он Квинну. — Остальное вы знаете, так как сами были свидетелями.

— А какие у вас доказательства, что вы Стернлитц? — Кейн внимательно разглядывал дымок от сигареты, словно мог прочесть в нём будущее.

— У меня есть документы. И ещё это — печать герцогов… — он показал перстень. — Этого достаточно. Они не хотели, чтобы кто–то сомневался в моём праве на владение, когда я найду сокровище.

Кейн перестал хмуриться.

— Мы тоже не сомневаемся. И что же вы с ним собираетесь делать?

Последний Стернлитц покачал головой.

— Не знаю. Но на Восток я не вернусь. По настоянию отца я получил западное воспитание и образование. В жизнь племён я так и не смог вписаться. Только не знаю, как я буду зарабатывать на хлеб…

— Кстати, коллекция не полная, — Кейн сменил тему, а Квинн не понял, почему.

— Да. Существовало суеверие, что земли Стернлит–цев должны охраняться сокровищем. И потому двух рыцарей спрятали в фундаменте охотничьего домика. К счастью, это наименее ценные статуэтки. Их и не хватает…

— Одна из них в Америке, — вмешался Квинн. — Её отправил туда мой брат. Остаётся ещё одна…

— Та, которую подделали, — согласился Кейн. — Неплохо было бы её тоже найти. И ещё осталась неразрешённая загадка Тьюбака…

Йорис кивнул.

— Я нахожу, что вопрос о Тьюбаке приобрёл большое значение.

— Конечно! Первостепенное! Мы этим займёмся. Я полагаю, что коллекция — ваше единственное достояние, — обратился он к Васбургу.

— Да.

— Если захотите продать её, ван Норрис поможет найти покупателя. Может, вы встретитесь с ним лично. Посмотрим.

— Относительно Тьюбака, — сказал Квинн, — приключение не закончено.

Он и сам не знал, нравится ли ему эта мысль. Но когда подумал о том, что снова придётся ходить в сапогах Старка, на него навалилась страшная усталость.

— Тьюбак — совсем другое дело, — ответил Йорис.

Квинн подумал, что с ним говорят очень терпеливо, почти как с ребёнком. Он решил также, что этим ему дали понять: «Тьюбак — не ваше дело». Вот что имел в виду голландец. Ну что ж, он не винит их за такое решение. Всё могло бы закончиться ещё в башне, если бы он не подкачал.

Пришло время признать то, что он давно уже подозревал. Героизм Старка не для него. Квинн ждал привычного стыда и раздражения. Но не почувствовал ничего, кроме всепоглощающей усталости.

— Если получится, мы вернём недостающую статуэтку, — продолжал Кейн. Из его ноздрей выходил дымок, как будто он — оживший дракон фрейле. — Возможно, придётся немного попутешествовать…

Квинн был уверен, что американец этими словами передал какое–то сообщение Йорису. Но не испытывал негодования.

— А теперь, Стернлитц, — Кейн встал, — вы можете уйти, если хотите. С другой стороны, вы можете помочь нам сведениями, а мы поможем вам. Вам решать…

Впервые человек на кровати улыбнулся. И эта улыбка уничтожила на его лице чуждую тень Востока. Теперь он стал одним из них.

— Мне кажется, минхееры, что теперь я в хороших руках. Я решил довериться вам. Всё, что я знаю, к вашим услугам. Только об одном прошу вас — помогите мне встретиться с этой женщиной из моего рода, с фрейле ван т’Оостернберг.

— Это мы предоставим организовать Андерсу. Мне кажется, она вам пообещала ещё одну встречу, приятель?

Квинн кивнул.

Но прошло целых три дня, прежде чем он смог отвезти Стернлитца — с рукой на перевязи — в Шато дю Дам. Снова шёл он вслед за лакеем в ливрее по длинным коридорам и оказался в полутёмной комнате, куда с трудом пробивался солнечный свет.

В этой комнате естественно произносились торжественные официальные титулы.

— Миледи, позвольте представить вам Фредерика Флориса Питера Стернлитца, герцога Стернсберга…

Стернлитц поклонился легко и изящно, как никогда не удалось бы американцу.

— Вот как — последняя часть картины! Ну, молодой человек, идите сюда! — властный голос заставил Стернлитца приблизиться к столику с кусочками бумаги.

— Совершенно новое лицо. В вас очень мало от Стернлитцев…

— Сожалею… — начал азиат.

— Вздор! Кровь Стернлитцев нуждалась в обновлении! Добро пожаловать, родственник… — неожиданно женщина протянула к нему руку, в которой держала увеличительное стекло.

Стернлитц поднёс её к губам.

— И манеры хорошие, — заметила она. — А вы, jongeling, ваши приключения закончились?

— Да, миледи.

Она смотрела на него своими тёмными глазами, которые, казалось, видят насквозь. Но он не возражал. Его по–прежнему окутывала тяжёлая усталость, которую он почувствовал, вернувшись в Маастрихт.

— Вы добились своего?

— Да, — неторопливо, почти сухо он рассказал о двух лихорадочных днях, в течение которых они получили сокровище епископа.

— Отлично выполнено. А минхеер Кейн и минхеер Маартенс, они ещё с вами?

Квинн покачал головой.

— Уехали вчера. Отправились расследовать дело Тьюбака и искать последнюю статуэтку.

— Вот как? Что ж, когда они вернутся, я с удовольствием послушаю и их. А что вы собираетесь делать, jongeling?

— Продолжу свои исследования и закончу книгу.

— Ваше участие в приключении подошло к концу? Но ведь приключение было интересное? Вы почти собрали картину и не стыдитесь, что последние недостающие кусочки положат другие.

Квинн мрачно улыбнулся, ему не было стыдно. Он знает, что такая игра не для него. Он усвоил хороший урок — оставаться по свою сторону ограды.

В последующие дни и недели он пытался думать о прошлом как об одной из картин фрейле, составленной из кусочков и обрывков других жизней. Конечно, и ему удалось вставить кое–что. Посещение «Мудрого кота», бегство из отеля в Дордрехте, встреча с человеком, который продаёт воспоминания, пребывание в башне Одокара… Но когда его мысли возвращались к этому, он решительно заставлял себя думать только о работе. Он надеялся, что прошлое будет уходить от него всё дальше и дальше, пока не перестанет быть частью его самого. Словно он прочёл эту историю в книге, и происходило всё совсем с другим людьми.

Прошло пять месяцев, прежде чем попала на своё место последняя часть картины. Её положили опытные и искусные руки. А Квинн, можно сказать, не очень–то и хотел знать, как это произошло.

Он снова приехал в Нью–Йорк, к своему издателю. И вот стоит в вестибюле отеля с телеграммой в руке: «Приезжайте к десяти тридцати шестнадцатого. Очень важно. Ван Норрис».

В голове крутились два противоположных ответа.

Сегодня шестнадцатое, и на его часах десять минут одиннадцатого. Стоит ли ему ехать? И зачем? Ему хотелось совсем забыть о сокровище епископа. Так было бы гораздо лучше…

Но, пряча телеграмму в карман и направляясь к выходу, он уже знал, что остановит первое же такси и отправится прямо к ван Норрису.

Пятнадцать минут спустя он уже был у Лоренса ван Норриса. На полированной поверхности его письменного стола лежал большой чёрный кожаный кейс. Ван Норрис открыл замок и поднял крышку. Внутри было тринадцать обитых бархатом отделений, и в каждом — статуэтка из сокровища епископа. Квинн начал считать — вслух.

— Тринадцать!

— Да. Коллекция теперь вся.

— Значит, Кейн и Маартенс…

— Они сами расскажут обо всём. Не хочу лишать их этого удовольствия. Сегодня вечером, если вы свободны, поужинаем вместе, и вы всё услышите. Стернлитц тоже будет, он в Вашингтоне по делам — мы нашли покупателя. Ему многое известно о Центральной Азии, нам необходимы его знания. А как ваши дела?

— Книга закончена. К осени её напечатают.

— Прекрасно. Поздравляю! И что вы теперь собираетесь делать?

Квинн пожал плечами.

— Я ищу преподавательскую должность. Но мой возраст против меня.

— Вернувшись в Штаты три месяца назад, вы даже не попытались связаться со мной. Я считал, что вы заняты своей работой. Или вы, как у вас говорят, сыты тем приключением?

— Скажем так: я понял свои ограниченные возможности, — Квинн был доволен своим ответом.

Ван Норрис ответил не сразу. Вместо этого взял папку, быстро пролистал несколько страниц и достал листок, который положил перед Квинном.

Не было ни обращения, ни приветствия. Квинн догадался, что это часть доклада:

«…без Андерса мы бы не справились. Он совершенно естественно вписывается в дела такого рода. И знает достаточно, чтобы не лететь сломя голову. Предлагаю установить с ним связь, если он согласен. Для серьёзного дела подходящий человек…»

Квинн дважды прочитал эти строки. Потом буквы перед его глазами стали расплываться. Он обнаружил, что не решается поднять голову.

— Это отчёт Кейна, сделанный пять месяцев назад. Я пригласил вас к себе не только из–за этого, — ван Норрис показал на сокровище, — но и чтобы узнать о ваших планах…

— Я думаю… я думал… — Квинн набрался мужества сказать правду. — Я считал себя неудачником. Мне казалось…

Но ван Норрис как будто не слышал его.

— В этой игре принимали участие самые разные люди. То, что удаётся одному, не сможет сделать другой. Вы знаете теперь, какому риску мы постоянно подвергаемся. Официально мы не связаны с правительством: если кто–то попадётся — от него отказываются. Мы всегда работаем под маской. Нам не вручают медали и не выражают общественного признания, но именно нашими усилиями сохраняется мир.

Мы всегда на острие меча в схватке с врагом и сражаемся на передовой линии обороны. Это всё, что я могу вам пообещать. Решение должны принять вы. Только помните: я не позвал бы Роаджакта, если бы считал, что он для нас бесполезен. Балласт нам не нужен!

Квинн распрямился, словно огромная тяжесть спала с его плеч. За окном ярко светило золотое солнце. Прекрасный день!

— Если я останусь Роаджактом, чем мне придётся заниматься? — спросил он застенчиво.

— Есть небольшое дельце… — Ван Норррис взял вторую папку. — Что вы знаете о Центральной Америке?

— Очень мало, — признался Квинн. — Но я могу узнать больше.

— Вот этим Роаджакт и займётся, — ответил Лоренс ван Норрис. Он закрыл папку с делом о сокровище и с отсутствующим видом отодвинул её в сторону. С этим покончено

Квинн удобнее устроился в кресле.

— Есть одна страна…

Квинн Андерс расслабился и принялся внимательно слушать.

Примечания

1

Low Countries — название Голландии, Бельгии и Люксембурга. (Прим. перев.)

(обратно)

2

Голландская авиакомпания. (Прим. перев.)

(обратно)

3

Слово составлено из первых букв английских названий соответствующих камней. (Прим. перев.)

(обратно)

4

Последний губернатор колонии Новая Голландия в XVII веке, в состав которой входил Нью–Йорк. (Прим. перев.)

(обратно)

5

* Принц Оранский, руководитель буржуазной революции в XVI веке и создатель государства Нидерланды. (Прим. перев.)

(обратно)

6

Здравствуй, кот (голл. — Прим. перев.).

(обратно)

7

Додо — вымершая большая бескрылая птица; Ост–Индская торговая компания существовала в XVII–ХIХ веках. (Прим. перев.)

(обратно)

8

* Гуго Гроций — голландский юрист XVII века, один из основателей международного права. (Прим. перев.)

(обратно)

9

Известная картина Рембрандта. (Прим. перев.)

(обратно)

10

Very Important Person — значительное лицо, общепринятое английское сокращение. (Прим. перев.)

(обратно)

11

Private eye — буквально «частный глаз», название частного детектива в Америке. (Прим. перев.)

(обратно)

12

* Часослов — книга, в которой содержится предписанный порядок чтения молитв и их расписание; бестиарии — средневековое описание фантастических животных. (Прим. перев.)

(обратно)

13

Молодой человек, голл. (Прим. перев.)

(обратно)

14

Известное высказывание Наполеона: «Продвижение армии зависит от желудка». (Прим. перев.)

(обратно)

Оглавление

Берегись ястреба

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

  Глава девятая

  Глава десятая

  Глава одиннадцатая

  Глава двенадцатая

  Глава тринадцатая

  Глава четырнадцатая

  Глава пятнадцатая

  Глава шестнадцатая

  Глава семнадцатая

  Глава восемнадцатая

На острие меча

  Глава первая. Прибытие троянского коня

  Глава вторая. Пароль — Роаджакт!

  Глава третья. Неожиданное богатство

  Глава четвёртая. «Мудрый кот»

  Глава пятая. Смерть на подоконнике

  Глава шестая. Человек, который продаёт воспоминания

  Глава седьмая. Плавание на «Вежливом полицейском»

  Глава восьмая. Жил в Маастрихте мудрец

  Глава девятая. Дневная пуля…

  Глава десятая. Появление поддельного рыцаря

  Глава одиннадцатая. Тридцать два поколения и память

  Глава двенадцатая. Знак Чёрного Человека

  Глава тринадцатая. Башня Одокара

  Глава четырнадцатая. …к замку чёрному пришёл.

  Глава пятнадцатая. Особая команда

  Глава шестнадцатая. В этом месте — крысы бегут

  Глава семнадцатая. Смотрите — сокровище епископа!

  Глава восемнадцатая. На острие меча Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg