«Вода понимания»

–

Эта история не выдумана мною, а на самом деле имела место с одним из моих знакомых, который и поведал ее мне.

Церковь стояла на краю села, на отшибе – главная улица вырывалась из домов, как река из теснины, взбегала на холм и упиралась в двери храма. Светлая и радостная, высилась церковь на зеленой круче, с улыбкой глядя на излучину реки в отдалении и на обступивший холм со всех сторон прозрачный лес (а может быть, просто большую рощу?) И по лесу вилась дорога, дойдя до холма, растекалась на два рукава – ухоженный и укатанный тоже вел к церкви, а широкая тропа, проложенная в те годы, когда церковь стояла в руинах, огибала подножие холма.

Время обедни уже прошло, когда из леса по широкой тропе вышел человек – и остановился, любуясь стройной красотой церкви.

С виду это был обычный городской паренек никак не старше двадцати лет – среднего роста, с вьющимися светлыми волосами, длинными, как у многих современных молодых людей. Лицо его притягивало взгляд не какой-то особенной красотой, а открытым взглядом и доверчивой улыбкой. Белая рубашка, кожаная безрукавка, тесные джинсы, и никаких этих дешевых побрякушек, которые так любит теперь молодежь, не было даже традиционной повязки на голове. За спиной – опять же самый обычный городской кожаный рюкзачок. Единственной деталью, могущей привлечь внимание постороннего, была ореховая палка-посох высотой почти в рост пришельца. Но и она была вполне понятна – при ходьбе юноша заметно прихрамывал.

Он подошел к склону холма, коснулся рукой травы…. Белый рукав скатился, открывая, что одно украшение гость все же носил – стальная цепочка-браслет на запястье, и в нее вделана пластинка с изящно выгравированным словом «Rechie». Может быть, это было чье-то имя?

Казалось, что он к чему-то прислушивается. Церковь нависала над ним, устремленная в небо, и он глядел на нее снизу вверх, как и подобает смотреть на подобную красоту, но даже не делал попытки подняться ближе, хотя склон был не так уж крут.

Наконец он снова выпрямился и, по-прежнему опираясь на свой посох, направился в обход церкви к разросшейся на склоне группке деревьев, обступивших невысокую ограду, какими обносят могилы. Но в этой ограде была маленькая часовенка, из подножия которой по каменному желобку сбегала вниз тонкая струйка воды.

Единственное дерево, допущенное в оградку – молодая плакучая ива, – осеняло источник зеленым пологом, и один или два длинных тонких листа катились по желобку, подхваченные водой.

Оставив посох снаружи, юноша осторожно вошел в оградку.

– Здравствуй, ива, Тинкино дерево, – произнес он негромко и слегка тронул одну из ветвей, словно пожимая руку друга. – Позволь напиться из этого святого родника.

Ива, конечно, не ответила – впрочем, при желании в шелесте ее веток под легким летним ветерком можно было услышать благосклонное «да». Гость из леса опустился на колени перед желобком и, сняв с пояса фляжку, подставил ее под струйку. Пока вода звенела о дно фляжки, он осторожно вел рукой по каменной стенке над родником, словно желая прочитать стертую временем надпись. Наверное, только так это и можно было сделать – годы и непогода долго трудились над сероватым камнем часовенки, и только в самом низу еще можно было разобрать слова «….рабы Божией Анны….»

Фляжка наполнилась, юноша снова привесил ее к поясу и только тогда подставил под ледяную струйку сложенные ковшиком ладони. Пил он не спеша, мелкими глотками, делая это столь же почтительно, как и все остальное. Светлые пряди упали ему на лицо, и он не отводил их….

– Вот он!

– Господи спаси и сохрани!

Юноша резко вскинулся, вода выскользнула из разжатых ладоней. У входа в оградку, преграждая ему путь, стоял немолодой уже священник в потрепанной рясе, с проседью в бесформенной бороде. За его спиной и вокруг оградки толпились шесть или семь пожилых женщин, судя по всему, прихожанок. У некоторых в руках были довольно увесистые поленья.

– Добрый день, – произнес пришелец растерянно, и в светлой его улыбке было недоумение, но не испуг.

Вместо ответа священник осенил его размашистым крестным знамением, сопроводив его возгласом:

– Изыди!

Женщины вокруг оградки замерли, словно ожидая, что гость с жалобным стоном обратится в дым или хотя бы отрастит рога…. Но он только поднялся на ноги и проговорил все с тем же удивленным видом:

– Объясните, наконец, в чем дело! И простите, если что-то не так, но мне показалось, что любой человек может без страха пить….

– Вот именно – ЧЕЛОВЕК! – перебил его священник с торжествующим видом. – Убирайся, откуда пришел, нелюдь, не вводи в соблазн своим бесовским ведовством! Таким, как ты, не место здесь, на освященной земле!

– Но с чего вы взяли…. – начал юноша – и умолк. Стоявший у оградки посох было невозможно не заметить. Женщины бросали злобные взгляды на его белую рубашку – слишком чистую! – на короткие сапожки вместо ожидаемых стоптанных кроссовок….

Мелочи, казалось бы, но они еще больше усиливали то неуловимо ЧУЖОЕ, что проступало в чертах открытого и привлекательного лица.

Ибо не бывает на смертных лицах такой отрешенности даже не от мирских забот, а от сопутствующих им злобы и грязи, от сознания своей приниженности и незначительности.

Он сделал шаг к выходу – и толпа во главе со священником в страхе попятилась от него. Удивление на его лице сменила боль, когда он протянул руку к своему посоху – и вскрикнул, когда на нее обрушилась тяжесть полена.

– Не смей…. нелюдь! Ты уйдешь отсюда без этой вещи!

– А вот этого не будет, – негромко и спокойно ответил гость. В ответ из толпы вылетел весьма приличный камень, ударивший его в плечо, так что он даже пошатнулся. Он стоял один – в кольце….

Еще одна рука занесла полено – и тогда он резким движением сдернул с руки стальной браслет с загадочным словом.

И доверчивые светло-карие глаза утонули в двух озерах золотисто-медового пламени, а светлые волосы словно окутало едва уловимое сияние. Из толпы раздался истерический женский визг.

– Вы напали на безоружного, – спокойно произнес Нездешний.

– Но теперь вы не можете причинить мне вреда – к счастью, никакого железа при вас нет. Прочь с дороги!

С этими словами он взял свой посох и прошел сквозь толпу, как клинок сквозь плоть. Не обращая внимания на летящие вслед исступленные проклятия, он легко, словно не касаясь травы, сбежал вниз по склону и исчез в лесу.

Священник упал на колени перед оградкой, не решаясь ступить на оскверненную землю, и стал молиться.

….Юноша сидел у небольшого костерка на соседнем холме, и над его головой шумела старая липа. Стальная цепочка вернулась на его запястье, и золотистые глаза снова стали глазами простого смертного.

– Без оружия…. – выговорил он, размышляя вслух. – Без единого кристалла, в совершенно нейтральной одежде…. Неужели достаточно было орехового посоха, чтобы ОСОЗНАЛИ? Вроде бы самые обычные люди, не умеющие смотреть не глазами….

Ветер донес с холма, на котором стояла церковь, неурочный колокольный звон. Юноша вскочил с травы и ловко полез на липу.

Добравшись до высоты, с которой взгляд скользил над морем зелени, он увидел следующую картину: у святого ключа, в кругу женщин с иконами, орудовал кадилом священник, очищая место, на котором побывал «нелюдь».

– Господи, – страстно проговорил молодой Нездешний, – неисповедимы пути Твои, но если уж даровал Ты этим людям Огонь видения, почему не прибавил к нему даже малости Воды понимания?

Почему не открыл, что мы, идущие сквозь миры, такие же дети Твои, как и они?

….Слезая с липы, он снова прислушался к себе. Пять часов, которые должно было ему провести в этой Сути, подошли к концу.

Загасив свой огонек, он положил руку на гладкость ореха, отполированного множеством прикосновений. Три шага вниз с холма – и только дрогнул зыбко, как над костром, воздух в том месте, где секунду назад был идущий своим путем по Закону Цели.

Оглавление