«Меняла»

3107

Описание

Он покидал город юным романтиком, мечтавшим повидать дальние страны и познакомиться с интересными людьми… А вернулся калекой, испытавшим на собственной шкуре все ужасы войны. Однако принесенные жертвы были не напрасны: за эти годы ему открылись секреты магического искусства, умения заговаривать духов и предсказывать будущее. Теперь под личиной простого менялы скрывается могущественный чародей, и не поздоровится тому, кто вздумает угрожать его друзьям и близким!



Настроики
A

Фон текста:

  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Аа

    Roboto

  • Аа

    Garamond

  • Аа

    Fira Sans

  • Аа

    Times

Виктор Исьемини Меняла

Глава 1

Меняльная лавка у Восточных ворот Ливды – это, конечно, не та судьба, о которой я мечтал. Еще совсем недавно. Еще совсем недавно… Всего лишь четыре года назад я покидал этот город, пропахший сохнущими снастями, гниющими рыбьими потрохами, нуждой и страхом. Я уходил от моего детства, от беспросветной тоски, от безнадежности – туда, где осуществляются мечты, туда, где правят свобода и честь, туда, где все решают сила рук и отвага души. Словом, четыре года назад я покинул Ливду, чтобы стать наемником в Геве. И вот я снова здесь. А город словно стал меньше, он будто съежился за эти три года, первое время после возвращения я все время ловил себя на желании пощупать стены знакомых с детства домов. Стать на цыпочки, легко достать кончиками пальцев до нижнего ряда черепицы на крыше дома сапожника… Когда-то, давным-давно, в прошлой жизни, эта черепица была так недосягаемо высоко… Впрочем, и теперь мне будет не так-то уж и легко достать эту самую черепицу… Больная нога сразу же напомнит о себе, я знаю. Но все-таки я сильно вырос за эти четыре года. Я стал мужчиной. Я стал колдуном. Я стал калекой. А город, конечно, остался все тем же – огромным скопищем людей и строений, медленно умирающих и гниющих заживо.

Ливда умирает. Если не произойдет ничего из ряда вон выходящего, умирать она будет долго. Этот город слишком велик, чтобы сдаться так просто – тем хуже его обитателям. Они будут – поколение за поколением – бороться с нуждой, уступать шаг за шагом, проигрывать один бой за другим. И устремляться в схватку с нищетой снова и снова – скорее по привычке, уже не надеясь победить. Город погубили морские разбойники. Торговля хиреет, рыбная ловля превратилась в одну из самых опасных профессий, разорившиеся торговцы и рыбаки опускаются и пополняют армии ночных баронов Ливды. Теперь, когда Империя, похоже, рухнула, экипажи имперских галер, не получающие жалования из Ванетинии, постепенно спиваются, разлагаются и от дезертирства их удерживают лишь те гроши, что платит Совет. А Совет не требует от имперских солдат службы, он просто боится бунта. Галеры практически не покидают городскую гавань и разбойники-северяне становятся все смелей и нахальней.

Понятно, что в таком городе меняльная лавка – не слишком прибыльное дело. Тем более лавка у Восточных ворот. Остатки прежней деловой активности, вообще, почти все, что еще приносит доход, сосредоточено в западной части Ливды, вокруг порта. Там, в порту, есть меняльные лавки, открытые торговыми домами и товариществами судовладельцев. А здесь мои клиенты – лишь окрестные крестьяне да те немногие торговцы, что еще рискуют пускаться в дорогу от одного замка к другому. Конечно, они здорово рискуют. Теперь, с исчезновением Империи, рухнет последнее подобие порядка. Окрестные дворянчики и приблудные бродяги – вся эта свора сантлакских разбойников с гербами на ржавых щитах – все они с удвоенным остервенением возьмутся за разбой. Сухопутная торговля замрет совершенно. А крестьяне… Что с них проку? Лишь изредка кто-то просит оценить старинную эльфийскую монету, вывернутую плугом из земли или обменять подозрительный медяк, который всучили на рынке… Ну еще иногда ко мне обращаются за консультацией купчишки, не желающие почему-либо светиться с валютой в порту. За время службы наемником в Геве я неплохо наловчился разбираться в восточных монетах. Вот купчики и идут ко мне за советом, тем более что в городе ползет молва, мол, я не щепетилен и не особо стремлюсь соблюдать формальности. Мне плевать, законным ли путем приобретено серебро моего клиента. А солдаты нашей городской стражи смотрят на это сквозь пальцы. Они, бывает, даже угощают меня стаканчиком винца. Жалеют калеку, своего брата солдата, пострадавшего в бою, да и мои рассказы о похождениях в вольном отряде неизменно вызывают интерес. “Вот и нам, глядишь, придется вскоре подаваться в наемники, жалованье два месяца не платят, паскуды”, – так рассуждают они вслух, особенно когда выпьют. Да только не уйдут они из стражи, нет. Даже если им перестанут платить жалованье вовсе – нет, не уйдут. Их основной заработок – вовсе не из городской казны, они наживаются, мздоимством и незаконными поборами. Эти люди заживо гниют вместе с их проклятым городом. Четыре года назад я пытался избежать этой судьбы и подался в Геву – да вот, снова здесь. Сижу в крошечной лачуге у Восточных ворот и тщетно пытаюсь убедить себя, что меня не затронет гниль, владычествующая в Ливде…

* * *
Мама дала мне нежное сердце, Папа дал мне чистую совесть, Моя восьмая жена сказала мне: – Я люблю в тебе это, О, если б ты знал, как я люблю в тебе это, Но жить на краешке жизни невыносимо. И она не открыла мне глаз, Я слышал это семь раз… П.Кашин

Четыре года назад… Тогда я верил, что смогу вырваться, смогу начать новую жизнь… Я сговорился с купцами, снаряжавшими караван в Энгру – напросился к ним попутчиком. До Старой Гавани они собирались плыть на барках в сопровождении имперской галеры, оттуда рискнуть добираться по суше. Именно рискнуть – ибо наши местные сантлакские дворяне куда более алчны, жестоки и опасны, чем разбойники Севера. Однако путешествие прошло на редкость спокойно. Мне иногда приходилось браться за весло, и я всякий раз с удовольствием убеждался, что некоторая колдовская сила у меня имеется. Подслушанные украдкой заклинания облегчали мой труд, я налегал на весло весьма энергично и я даже несколько раз был удостоен похвалы старшины каравана. Ну и, конечно, заслужил косые взгляды прочих попутчиков, так же как и я подрядившихся служить в дороге в обмен за право идти с караваном. Обычная, в общем-то, практика – с одной стороны, купцы экономили и нанимали меньше подручных, с другой – им было выгодно, что с караваном идет больше народу. Чем многочисленнее караван, чем менее легкой добычей представляется он сеньорам – тем безопаснее будет путь. Ну и одиночки, идя с караваном, получают защиту – а взамен они вкалывают на купцов. Словом, благодаря своим талантам я выделялся среди двух десятков путников, плывших вместе с торговцами. Прощаясь, старшина каравана протянул мне медную монету и предложил наняться к его хозяину на постоянную работу. Снова вернуться в Ливду? Ну уж нет! Мой путь лежал в Геву, в славный город Ренприст. Я поблагодарил караванщика, как мог вежливее отклонил его предложение и попросил помочь добраться из Энгры дальше – в Ванет. Тот пристроил меня в небольшую партию, отправлявшуюся с речной баркой в Кроличью Падь, городишко на границе с Ванетом… Так, приставая то к одному, то к другому каравану, я пробирался на восток. По пути где только можно подслушивал и подглядывал, узнавал заклинания. Сам не знаю, почему я не стал действовать обычным путем, почему не попросился в ученики к какому-нибудь колдуну? Почему стал прятать свой Дар? Наверное, сыграла роль моя привычка к одиночеству. Я с малолетства приучил себя к скрытности. У меня никогда не было настоящих друзей, да и семьи не стало слишком рано. На улице меня дразнили “приблудой”. Кем был мой отец, не знал никто, моя мать умерла, когда мне было только девять лет, и унесла в могилу этот секрет. Насколько я помню, мама была скрытной и замкнутой женщиной и меня воспитывала в таком же духе. После ее смерти меня взял к себе в дом вдовец сапожник, который трижды сватался к маме и всякий раз получал отказ. Он был добрым человеком и, пожалуй, неплохо ко мне относился, но родным я ему все-таки стать не мог, тем более что у него были свои дети. К тому же я слишком рано понял, что обладаю неким даром, отличающим меня от большинства моих земляков и сверстников. Вероятно, моим отцом был какой-то бродячий маг – говорят, Дар передается по наследству. Да, какой-нибудь бродяга, вряд ли он даже запомнил маму – одна ночь или несколько, всего лишь эпизод в странствиях, а вот мама до самой смерти не могла его забыть и хранила верность воспоминанию о коротком счастье. Должно быть, я никогда не узнаю правды о своем отце, да и какое это имеет значение?

* * *

Сегодня я запер лавчонку еще за полчаса до того, как стражники закроют на ночь ворота, меня ждали кое-какие дела. Однако ускользнуть незамеченным не удалось. Эрствин словно знал, что я закончу раньше обычного. Он уже поджидал в тени городской стены напротив. Стоял, поигрывая тесьмой пояса и настороженно поглядывая вокруг. Правильно, Восточные ворота – не слишком подходящее место для прогулок в одиночку для таких, как он. Мне не хотелось задерживаться здесь и привлекать внимание, но ничего не поделаешь, Эрствин все-таки мой приятель – единственный, пожалуй, настоящий приятель в этом прогнившем городе. Нашей дружбе не мешает разница ни в возрасте, ни в общественном положении. Эрствину двенадцать лет и он – сын Вальнта, барона Леверкоя.

– Привет, Эрствин! Какие новости? Пришел ответ из Энгры?

– Привет, Хромой. Ответа нет. Но зато папа узнал новость – его величества нет в Энгре.

– Вот как! А я слыхал, что он только недавно вернулся…

– Ага. А потом опять подался в Ванетинию и забрал с собой всех, кого только мог. Так что в Энгре нет сейчас вообще никого, кто мог бы не то что ответить – кто мог бы просто прочесть папино письмо.

– Да-а… Интересная новость. И почему же его величество так спешно покинул свою столицу? Об этом ничего не слышно?

– Говорят, узурпатор Алекиан выступил из Гонзора с большим войском. Будет битва.

– Послушай моего совета, Эрствин. Пока эта битва не закончилась, постарайся не называть в разговоре Алекиана самозванцем, а Велитиана – императором, хорошо?

– Да я знаю, Хромой, знаю! Мой отец говорит то же самое. Но я ведь только тебе…

– И мне тоже. Ты же знаешь, что здесь у стен есть уши? Ладно, Эрствин, мне пора идти. Постарайся, пожалуйста, узнать поподробнее, что там происходит в Энгре и Ванетинии. А завтра поговорим. Хорошо?

– Ну, хорошо-о… – мальчишка был раздосадован.

Ясно же – он принес мне важные новости, ему хотелось обсудить их. Кроме как со мной, ему не с кем больше поговорить – во всяком случае, поговорить всерьез.

– Эрствин, мне сегодня в самом деле кое-что предстоит сделать. Мне очень интересно, что ты узнал о событиях в Имперских делах, но сегодня… – я глянул Эрствину в глаза из-под своего капюшона. Он так жалобно смотрел на меня, что я не выдержал, – …А впрочем, идем. Мне все равно нужно еще перекусить. Так что поговорим по дороге, согласен?

– Ладно!

Эрствин сразу просиял – должно быть, маялся целый день, ожидая этой встречи со мной, как праздника. Я его прекрасно понимаю. Целый день он вынужден ошиваться в Доме Совета с отцом. Ни друзей, ни развлечений. Занятие не из веселых для двенадцатилетнего парня, но выбирать ему не приходится. Его папашу, барона Леверкойского, вышибли из собственного замка сбившиеся в стаю окрестные дворяне. Им вечно мозолил глаза богатый замок императорского вассала, лежащий между их нищими ленами. Едва пронесся слушок о бунте в Ванетинии и смерти Элевзиля II, как они тут же сговорились против барона. Я не думаю, что этот союз был прочным, враги Леверкоя наверняка передались сразу же, едва барон сбежал. Эти разбойники не могут поделить без драки и меньшую добычу, чем баронский замок…

Словом, так или иначе, а барон со своей семьей торчит сейчас в Ливде, как гость Совета, получает мизерное содержание и напрасно просит о помощи. Никто не окажет ему ни малейшей поддержки, пока не станет ясно, что Империя все-таки выжила. Глава Совета, наш хитроумный мастер Лигель, не желает ссориться ни с кем – это его фирменный почерк. Он не прогонит сэра Вальнта, барона Леверкоя, чтобы не осложнять отношений с ним, буде новый император вступится за обиженного вассала и вернет ему замок, но и не даст злополучному барону ни гроша – дабы потом ни в коем случае не держать ответа перед сегодняшним владельцем Леверкоя, кто бы это ни был. Отбить Леверкой, скорее всего, не сложно и, скорее всего, под силу предприимчивому дворянину с несколькими десятками солдат… Помочь Вальнту вполне во власти главы Совета. Но… Мастер Лигель и пальцем не шевельнет, пока не убедится, что помогает более сильной стороне. Кров и стол он предоставил барону и его семье – естественное проявления сердобольности. Еще он не отказывает изгнаннику в пергаменте, перьях и сургуче – злополучный барон пишет и пишет жалобы. В Энгру королю Метриену, в Ванетинию – Велитиану, по слухам занявшему ныне престол, сантлакскому епископу в его резиденцию, в Верн – командиру самого крупного в Сантлаке имперского гарнизона, еще пишет знакомым ванетским графам… Бесполезная переписка – никому нет дела до какого-то барона из провинции, когда в Мире происходит такое…

Эрствин вынужден вместе с отцом торчать на заседаниях Совета, присутствовать при торжественных выходах, постоянно вертеться на глазах у ливдинских синдиков, словно немой укор. Почетные гости города, как же, как же…

Мальчишка когда-то забрел в мою лавку, чтобы обменять старинную монетку. Монета была интересной, я прочел ему короткую лекцию о том, кто, где и почему велел выбить на реверсе столь странный герб, его это заинтересовало. С истории старинной монеты и началось наше знакомство, со временем переросшее в настоящую дружбу. Мы с Эрствином во многом похожи – две одинокие души, затерянные в огромном умирающем городе. И не нужно обманываться его нежным возрастом – Эрствин достаточно много повидал в жизни, а ума у него хватает для того, чтобы наблюдать, замечать и делать выводы. При нем часто выбалтывают достаточно интересные секреты, не опасаясь, что мальчишка сможет понять. Эрствин понимает, а если не понимает – спрашивает у меня. Таким образом, я в курсе многого из того, что происходит в нашем городском доме Совета. Но я вожу компанию с юным сэром Эрствином вовсе не из-за выгоды, вернее – не столько из-за выгоды. Мальчишка в самом деле близок мне, он – единственный в Ливде человек, понимающий меня и один из немногих, знающих мой секрет. Как правило, я очень тщательно скрываю свой Дар.

Глава 2

Мы с Эрствином дошагали до “Шпоры сэра Тигилла”, я – тяжело опираясь на свою палку, Эрствин – вприпрыжку, то и дело обгоняя меня. Заметив, что я немного отстал, мальчишка останавливался и поджидал меня с виноватой улыбкой на лице, затем он минуту-другую старательно пытался выдерживать мой темп, но тут же вновь машинально прибавлял шагу, не прекращая болтать. Что ж, в его возрасте ходить медленно мне тоже было тяжело… Я пригласил его в харчевню перекусить со мной, он согласился. Эрствин еще не научился в подобных случаях вежливо, но гордо отклонять приглашения. Ну, позже научится… Пока что он не понимает, что наследнику древнего рода негоже сидеть в грязном кабаке за одним столом с каким-то менялой, и тем более – принимать от него угощение. Мальчик просто был рад возможности еще немного побыть в моем обществе. Еще, мне кажется, ему интересно разглядеть хоть раз как следует мое лицо, а во время еды я немного откидываю капюшон. Детей всегда почему-то влечет уродство – да и я в возрасте Эрствина тоже не был исключением. Но в “Шпоре сэра Тигилла” темно, а я обычно выбираю дальний столик в углу. Удобный столик, я могу спокойно сидеть лицом к двери, да к тому же отсюда легко шмыгнуть за стойку, а оттуда – на кухню. Из кухни черный ход ведет в захламленный дворик, а дальше, за ним – темные закоулки и городские трущобы. Там легко скрыться, уйти от погони. Человеку, ведущему такой образ жизни, какой веду я, не следует пренебрегать правилами осторожности. Мне, правда, еще ни разу не приходилось воспользоваться черным ходом старины Керта-трактирщика, но… Как-то само собой получается, что я держу все это в голове, жизнь приучила.

Эрствин быстро справился с сыром и похлебкой и, как обычно, принялся вертеться на скамье, норовя украдкой заглянуть под мой капюшон. Я сделал вид, что не замечаю его бестактности… Меня все зовут сейчас Хромым, а если бы я не носил капюшон – наверняка бы прозвали Кривым или Меченым, из-за здоровенных шрамов в пол-лица. Я не люблю, когда кто-то рассматривает мое лицо. Люди при виде этого уродства либо брезгливо отворачивались, либо принимались деланно-сердобольно кивать – противно! Подумаешь, шрамы. Если бы они могли видеть те отметины, что остались в моей душе… Я доел, дослушал наивные разглагольствования Эрствина по поводу планов его папаши и, перехватив взгляд Керта, поманил его пальцем. Кивнул толстяку на оставленные на столе монеты и тяжело поднялся, опираясь на палку.

– Ну, Эрствин, мне пора. Спасибо за компанию, идем, я провожу тебя до перекрестка.

– Спасибо за ужин, – мальчик вспомнил о манерах, – только давай лучше я тебя провожу.

– Нет, друг мой, ты прекрасно знаешь, что благородному дворянину, такому, как ты, негоже появляться у моей берлоги. К тому же темнеет. Тебе пора.

Да уж, мое пристанище находится в такой части города, куда юным господам весьма опасно соваться темными вечерами. Я проводил мальчика до перекрестка, с минуту подождал, пока он не свернул на улицу Колесников, ведущую к “чистой” части города, махнул в ответ на его прощальный жест. Затем постоял еще минуту, прислушиваясь. Было довольно светло, но уличная шваль уже могла начать свой промысел. Нет, все было тихо. Я не спеша побрел к своей хибаре. Пока добрался, уже порядком стемнело, на улицах было пустынно и мои шаги, сопровождаемые постукиванием клюки, гулко отдавались эхом в пустых дворах…

– Эй, убогий, слышь-ка, постой, – раздался за спиной неприятно-гнусавый голос.

Я обернулся. От тени дома отделились две фигуры.

– Слышь, убогий, погоди-ка…

Я шагнул им навстречу, поудобнее перехватывая палку. Почему-то люди прежде всего замечают мою хромоту, а уж затем – мою тяжелую клюку. Непростительная опрометчивость.

– Э, да это Хромо-ой… – протянул приятель гнусавого, – идем, Клещ.

– Но… – начал было Клещ, однако напарник схватил его за руку и насильно увлек за собой.

Тени снова растворились в темноте под стеной дома. Не знаю никого Клеща, да и другого я тоже не помню – однако он меня определенно узнал. Ну и Гангмар с ними, даже лучше, если кто-то подтвердит, что я вернулся домой из харчевни. Не исключено, что мне понадобится алиби, причем – именно из уст таких вот “клещей”. Сегодня ночью, кажется, предстоят довольно опасные приключения. До дома было уже недалеко и я добрался, никого больше не встретив. Сделав вид, что опираюсь рукой о стену (мало ли кто может наблюдать за мной – ну хотя бы из дома напротив), я на самом деле прикоснулся к защитному амулету в дверном косяке и отключил охранное заклинание, а затем уже отпер замок. Кажется, заклинание в порядке, никто не пытался ко мне проникнуть. На замок надежды мало, он способен помешать лишь наиболее честным из граждан Ливды, любой мало-мальски практичный человек отпер бы его без труда. Заклинание всяко лучше. Я толкнул дверь – она со скрипом распахнулась – затем прислушался и принюхался, осторожность не бывает излишней в этом прогнившем городе. Да нет, вроде все в порядке, можно войти. Ну вот я и дома. Теперь запереть дверь, проверить окно. Порядок. Я нагнулся за кроватью в углу, нащупал тайник в стене и поместил туда мешочек с монетами, отстегнув его от пояса. Деньги – мой ежедневный рабочий инструмент, но этой ночью мне предстоит несколько иная деятельность, нежели валютный обмен. Я извлек из тайника завернутые в тряпку колдовские снасти. Ну, вроде все. Можно идти на работу.

* * *

На дорогу до Ренприста ушло еще около месяца. Никаких особых приключений не было, просто я старался быть осмотрительным и не рисковал оправляться в путь с ненадежными попутчиками. Ну и никогда не странствовал в одиночку, уж на это у меня хватило благоразумия. По дороге я смотрел, слушал, если удавалось – воровал. Но этим я занимался изредка, с большой неохотой и крайне осторожно. До сих пор не понимаю, почему я не стал действовать обычным путем – не пошел в ученики к какому-нибудь колдуну. Ну, пришлось бы несколько лет носить ученический капюшон – что ж тут такого?.. Но вот втемяшилось мне в голову, что я не должен раскрывать пред посторонними свой колдовской дар. Вообще-то, способности у меня невелики. Сказать по правде, как колдун я немногого стою, зато если к прочим умениям присовокупить толику магии – это существенно повышает мои шансы. Так что, возможно, в этой детской скрытности было куда больше смысла, чем кажется. Но, видать, от судьбы не уйдешь – кончилось все тем же самым – капюшоном. Я никогда не снимаю на людях свой капюшон…

На входе в славный городишко Ренприст я заплатил медный грош – как все. Позже, став менялой, я часто задавался вопросом, куда ренпристская община девает такую гору медяков. Профессиональный интерес, так сказать. Каждый день сотни медяков поступают в городскую казну из кружек привратников. Летом, пожалуй, и по тысяче в день, да нет, больше, гораздо больше… Должно быть, у них есть постоянный контракт с оптовиками, с какой-нибудь крупной меняльной конторой при гевском дворе. Но в тот день, когда я впервые опустил свой грошик в грязную облупленную кружку ренпристского привратника, меня волновали совсем другие вопросы. Я впервые увидел знаменитое здание с вывеской “Очень старый солдат” и был потрясен его гигантскими размерами. Я впервые шагнул под эти легендарные своды… Помню, сердце билось и трепетало в ожидании чуда… А чуда не произошло. Ренприст не заметил меня, еще одного наивного юнца, приведенного сюда глупыми надеждами. Меня даже не “проверяли на гниль”, как это называют солдаты. Никто в зале не пытался меня оскорбить, спровоцировать, хотя с другими новичками частенько это проделывали. Теперь-то я понимаю, что это отсутствие ко мне интереса на самом деле было более унизительно, чем “проверка на гниль”, после которой новичок становился своим в большом зале “Очень старого солдата”. А меня просто не замечали. Это было обидно и даже опасно – у меня кончались деньги, а воровать в Ренпристе я не решался. Наконец, когда я уже совсем отчаялся, мне подвалила удача. Лето было в разгаре, наемники требовались многим сеньорам – и я попал во временную команду, набираемую каким-то городишкой. Как же он назывался? Кажется, Вердель. Да, Вердель. В то лето на городок регулярно устраивали налеты люди графа Анракского – того самого, что, говорят, сгинул перед самым началом этой заварухи в Империи. Вот горожане и решили увеличить число постоянно вооруженных людей. Они наняли тогда в “Солдате” около сотни человек – новичков вроде меня. Мы стоили недорого, и к тому же договор подразумевал выплату большой премии в конце службы при очень небольшой ежедневной оплате. Забегая вперед, скажу – граждане славного города Верделя здорово сэкономили на этой сделке. В Ренприст к осени мы вернулись вчетвером – из сотни без малого человек. Человеческая жизнь в Геве стоит не больше, чем в любом другом месте. То есть примерно столько, сколько вход в Ренприст – медный грош.

Итак, служба в Верделе. Мы круглосуточно несли стражу на стенах, четырежды отбивали серьезные приступы людей Гезнура Анракского, ремонтировали стены после штурмов. В промежутках между этими боями было еще несколько мелких стычек, охрана обозов, а также две больших драки с подвыпившими вердельскими мастерами в городском кабаке. К слову сказать, во время такой драки мы тоже потеряли одного из наших… У кого-то из местных оказалась тяжелая рука…

Я, наверное, на всю жизнь запомнил первый свой бой. Ночью мы заступили в караул, я задремал на стене – прямо в том месте, которое мне было указано оборонять… Разбудили меня крики. Ночь пылала – стрелы с горящими тряпками, факелы под стеной. Мой сосед, такой же мальчишка-новичок, как и я, что-то заорал, указывая пальцем вниз, и тут же пылающая стрела угодила ему прямо в рот. Крик оборвался, парень опрокинулся с парапета вниз. А под стеной снаружи суетились солдаты в кольчугах и шлемах, они поднимали лестницу, чуть в стороне подкатывали таран, защищенный навесом… Их суета едва угадывалась в темноте по отблесками на доспехах. Сказать по правде, я растерялся. Стрелы летели довольно густо, прорезая темно-синий бархат ночи оранжевыми искрами, крики неслись отовсюду. Никто не отдавал команд, на какой-то миг мне показалось, что я предоставлен сам себе, что я наедине с этой ночью. Но нет – вот тяжело загрохотали шаги – с десяток горожан спешили к тому участку стены, где по лестнице вот-вот должны были начать подниматься анракские солдаты. Я вышел из ступора и, схватив один из заранее приготовленных камней, швырнул вниз. Вряд ли я кого-то пришиб, но некоторую уверенность это мне вернуло.

* * *

Так. Пора идти. Обух ждать не любит. Обух – главарь воровской шайки, подмявший под себя добрую четверть города. В том числе – и “мой” квартал. Он – второй человек в Ливде, знающий мой секрет. Тут уж я бы предпочел, чтобы Обух знал обо мне поменьше, но… Взамен на “покровительство” я выполняю для него время от времени кое-какую работенку. Вот и сегодня я должен что-то сделать по его “просьбе”. Когда Обух просит – отказывать нельзя, тем более, что мне он даже платит. Мог бы и не платить, но платит. Особенно опасно говорить ему “нет” сейчас, когда у него возникли большие проблемы с ростовщиком по кличке Тощий.

Тощий начал как обычный аферист и даже, говорят, некоторое время исправно платил Обуху. Но вот теперь он стакнулся с Мясником и одновременно сманил Неспящего. Мясник – громила, когда-то он и в самом деле забивал скот, пока не сообразил, что за людей платят больше, а дело-то, в сущности, то же самое. Он чудовищно силен, да вдобавок питает слабость ко всяким амулетам и заговоренным талисманам. Он всегда увешан этим барахлом с головы до ног и кое-что из его магического арсенала – довольно мощные штучки. А Неспящий – маг. Хороший, сильный маг – настолько хороший, что работал до недавнего времени легально. Так вот, наш Тощий выдал дочку за Мясника, так что парень теперь ему родня и стоит за тестя горой. А силен он настолько, что с ним вряд ли справится и десяток лучших головорезов Обуха. Особенно теперь, когда для него готовит амулеты Неспящий. Этому колдуну Тощий посулил процент с прибыли и Неспящий теперь тоже предан ему, как пишут в романах, душой и телом. При такой поддержке Тощий сильно потеснил Обуха и даже отобрал у моего “друга” несколько весьма прибыльных “точек”, которые издавна платили дань Обуху. Атаман пытался действовать привычными методами и только зря потерял несколько человек – Мясник оказался ему не по зубам. К самому же ростовщику подобраться оказалось и вовсе невозможно, Неспящий прикрывал его крепко. От всего этого Обух просто взбесился и любой отказ мог воспринять как личный вызов. Так что я вынужден был согласиться ему помочь… Хм, помочь… Я прекрасно понимал, против кого будет направлен сегодняшний ночной рейд Обуха, а привлекать внимание Неспящего мне бы очень не хотелось. Не моего уровня это противник. Но делать было нечего.

Я еще раз пощупал сквозь плотную ткань свои “инструменты”, приготовленные к этой ночи заранее, и подвесил мешочек к поясу. Затем осторожно распахнул окно. Петли были смазаны хорошо и не скрипели. Несколько минут я прислушивался и приглядывался к замершему темному переулку. Как будто никого, отлично. А теперь – прогулка по крышам. Я сел на подоконник, подтянул ноги. Встал, не выпуская из рук палку. Приподнявшись на цыпочки, положил свою клюку на крышу, а затем полез туда сам. Я проделывал этот трюк не впервые и все прошло гладко. Поднявшись на плоскую крышу моей хибары, я лег на живот и при помощи палки затворил окно. Для всей Ливды я сейчас сплю дома сном праведника… А теперь – в путь! С моей крыши я осторожно перебрался на соседнюю, оттуда – на крышу дома пекаря, с которой, как я уже много раз убеждался, легко спускаться – там во дворе всегда штабелем уложены поленья. До самой крыши, потому что пекарне дрова нужны и летом. Ну а оттуда я уже двинулся обычным порядком – по земле. На клюку я не опирался, неся ее прижатой к телу, так что в темноте меня вряд ли можно было опознать. Осторожность не помешает.

На место я успел как раз вовремя. Выйдя к перекрестку улицы Кожевников и Старого переулка, тихо свистнул. В ответ раздался такой же тихий ответный свист. В нише соседнего здания меня поджидал человек. Плотный приземистый крепыш – это явно был не Обух, тот гораздо крупнее. Приглядевшись, я узнал Хига Коротышку. Вообще-то темно было, хоть глаз коли, но я неплохо видел благодаря предусмотрительно надетому амулету.

– Привет, Коротышка. Где Обух?

– Стережется Обух, – недовольным тоном объяснил Хиг, – велел мне тебя встретить, все рассказать и помочь, ежели что. А потом, как ты справишься – так и он пожалует. Я позову.

– Ладно, – я пожал плечами, – чего делаем?

Хиг засопел и как-то неуверенно повел плечами. Я ждал. Наконец он выдавил из себя:

– Не мое дело думать… Я чего? Я – как Обух скажет. Только не по душе мне это… Тощего он решил – того. Ну, этого, значит. Прямо у него же на хате. Чтобы все знали. Ты должен дверь открыть.

Ясно. Все ясно. Того-этого. Чтобы все знали. Дверь открыть. Конечно, дверь в доме Тощего заговорил Неспящий, причем заговорил крепко. Ну, это ладно – дверь я, допустим, открою. А кто нас будет ждать за дверью? Мне бы очень не хотелось встречаться с Мясником или Неспящим. Даже если они сейчас дрыхнут – Неспящий не зря получил свое прозвище, а у Мясника вполне может оказаться достаточно хороший охранный амулет. И тогда то, что сам Обух не желает показываться, пока я не справлюсь с замком, начинает выглядеть очень паршиво. Но делать нечего, отказать Обуху невозможно. Вслух я спросил:

– Мясник? Неспящий?

– Мясника нет в городе. Он купил дом где-то в Гавахе и сегодня поехал туда со своей молодкой. А Неспящий напился вусмерть и дрыхнет у себя.

– Вот как? – вообще-то это подозрительно, что оба оказались не при делах так одновременно, но… – ладно, идем, что ли?

– Ага. Идем.

Глава 3

Я предоставил Коротышке идти первым – когда дело касается не магии, а обычных премудростей жизни в этом паршивом городе, Хиг мог дать мне сто очков вперед. Дом Тощего находился в “чистом” районе, то есть теоретически мы могли еще нарваться и на патруль стражников, хотя это была далеко не самая большая опасность из тех, что грозили мне сегодняшней ночью – но лучше, чтобы Коротышка шел первым. В квартале от цели Хиг велел мне подождать его и растворился в темноте. Спустя пару минут послышался тихий стук, шорох. Из-за угла высунулся Коротышка и поманил рукой. Вдвоем мы приблизились к хоромам Тощего, Хиг кивнул мне куда-то под стену дома напротив – там в темноте угадывались очертания неподвижного тела.

– Этот парень – один из ребят Тощего, – шепотом пояснил мой спутник, – пока Мясника нет в городе, Тощий осторожничает, охрану поставил.

Вдвоем мы подняли незадачливого часового и оттащили в подворотню. Кстати, он был жив. Хиг мне всегда нравился, он не любит убивать без нужды – редкое достоинство в наше время. Затем я вернулся подобрать свою клюку, а Хиг подкрался к входу в дом Тощего и прислушался. Прикасаться к двери он, разумеется, избегал – мало ли какие подлые штучки мог использовать Неспящий, когда зачаровывал вход. Я, стараясь не стучать и не топать, присоединился к Хигу.

– Дело плохо, – заявил он, – в доме кто-то не спит. Я слышу.

Немного странно, не спит и не поднимает тревоги? Странно. Но слуху и обонянию Коротышки я доверял. Я подумал с минуту и объявил:

– Ладно, дальше я попробую один. Отвали и пошустри вокруг, стража может пройти. Если что – я свистну, так что далеко не отходи.

– Ладно, – Коротышка отступил во тьму.

Ловкий он, ни звука не издает. Хорошо, когда обе ноги в порядке… Я осмотрел дверь, защитные заклинания были хорошо ощутимы. Но Хиг сказал, что в доме кто-то не спит… Я подумал еще немного. Собственно, мой скудный арсенал предоставлял мне не такой уж большой выбор. Я достал тонкую медную трубочку, один конец которой был сплюснут. Отыскав достаточно широкую щель между дверью и косяком, вставил туда плоский конец трубки и дунул. Маг, у которого я стащил это заклинание, называл его “дыханием Гергуля Старого”. На самом деле это было слабенькой подделкой под усыпляющие чары Гергуля, если, конечно, молва об этом великом маге не врет. Но ничего лучшего у меня не было. За дверью, почти у самого моего лица, послышались шумные вздохи, перешедшие минут через пятнадцать в равномерное сопение. Говорят, настоящие чары Гергуля действуют почти мгновенно… Однако каков неведомый сторож! Он, судя по звукам его дыхания, находился под самой дверью и ждал, не издавая ни звука! Ждал, пока я открою дверь? Ждал меня? Просто спокойно ждал? Однако…

Послушав немного равномерные выдохи, я осмотрел дверь еще раз, более основательно. О том, чтобы разрушить чары на замке, нечего и думать… Так, петли. Петли тоже зачарованы. Стоп! Здесь магия довольно слабая и к тому же мне незачем ломать эти петли. Если засов сидит в не слишком узком гнезде… Да, это был мой шанс! Я достал ножик и для пробы попытался поддеть гвозди, которыми крепились петли. Разумеется, те гвозди, что в дверях, я и не думал трогать, хотя они были послабее на вид. Все, относящееся непосредственно к двери, было зачаровано так, что мне потребовалось бы не меньше суток, чтобы одолеть магию Неспящего. А у меня не больше часа – или я не знаю Обуха. Ладно, займемся креплением петель к косякам. Минут через сорок я уже был мокрым от усилий, но большая часть дела была выполнена. Я лишил силы чары на косяке и даже на пробу вытащил один гвоздь. Разумеется, не без помощи магии, дверь у Тощего была – будь здоров! Проблема заключалась в том, что я должен был действовать бесшумно. Наконец гвоздь вышел. Дальше физическая сила Хига могла пригодиться больше, чем все познания в тайной науке. Свистом я подозвал моего сегодняшнего напарника. Он возник из ниоткуда настолько бесшумно и ловко, что я ему опять невольно позавидовал. Когда я знаками объяснил, что нужно делать, он в ответ с сомнением покачал головой и потрогал свое ухо – мол, шуму наделаем. Я энергично указал ему на дверную петлю и поднял ладонь с болтающимся на ней амулетом – все будет в порядке. Это был один из моих любимых “инструментов”, при помощи этой штучки можно было погасить звуки. Незаменимая вещь в ночных предприятиях! Едва увидев мою цацку на веревочке, Хиг согласно кивнул и шагнул к двери. Мы с Коротышкой “работали” в паре не в первый раз и он уже был знаком с действием амулета. Я сунулся было показать Хигу, как я ножиком поддевал первый гвоздь, но он решительно отстранил меня и вытащил откуда-то из своих засаленных шмоток здоровенный кинжал. Как пользоваться моим амулетом он уже знал, поэтому решительно затянул тесемки на запястье и взялся за дело. Чтобы занять себя хоть чем-то полезным, я вновь принялся дуть из “трубки Гергуля” в щель. Магия в амулете почти иссякла, а я уже был не в состоянии заряжать трубку заново. Тем не менее, какая-то толика чар все же должна была еще действовать.

Минут через двадцать Хиг легонько хлопнул меня по плечу. Он вытащил последний гвоздь. Я на всякий случай подсунул конец своей клюки под дверь и навалился на нее плечом – мало ли что, вдруг дверь свалится. Хиг поочередно пошевелил кинжалом обе петли, отдирая их от косяка. Амулет на его запястье действовал безотказно – ни звука я не услышал. Используя клюку как рычаг, мы медленно двинули дверь, вытаскивая засов из гнезда. И тут я понял, что прозевал еще одно заклинание. От замка куда-то тянулась невидимая ниточка. Если она ведет к сигнальному амулету в спальне Тощего… Да нет, нить идет куда-то наружу. Должно быть, к самому Неспящему. Ну, если он спит пьяный… Да и вообще непонятно, на что это заклинание должно реагировать – замок-то цел. Так что, может, ничего страшного…

* * *

Еще несколько вердельских ополченцев протопали мимо меня, я догадался, что анракцев совсем немного и главная опасность – там, где они ставят лестницу. Там вердельцы и готовили им отпор. На нас, новичков, особой надежды не было, вот их старший и собирал более надежных бойцов – своих земляков. Я успокоился: врагов встретят горожане и мне не придется особо рисковать. Главное – не получить стрелу, как мой незадачливый сосед. Приняв это благоразумное решение, я поднял следующий камень и осторожно выглянул из-за зубца стены. Лучники сместились ближе к лестнице. Они, видимо, уже выполнили свое первоначальное задание – произвели панику, сняли стрелами тех, кто растерялся, а теперь им предстояло прикрывать штурмующих. Криков стало меньше, я даже слышал, как стрелы часто цокают о кирпичи и изредка – с более звонким лязганьем – попадают в щиты и шлемы горожан. Так и не найдя никакой цели, я все же швырнул камень вниз наугад, затем спрятался за кирпичный зубец и прислушался. Лестница уже была приставлена к стене, и горожане сопели и покрикивали, тщетно пытаясь отпихнуть ее. Что-то у них не заладилось. Шуршание и постукивание усилилось – стрелы посыпались гуще, анракцы готовились к штурму. Кто-то завопил – в него угодила стрела, затем еще и еще. Горожане оставили попытки оттолкнуть лестницу и тоже взялись за луки, но, насколько я понял – совершенно бесполезно.

– Колдун отводит наши стрелы! – завопил кто-то на стене.

И тут я ощутил присутствие магии внизу – точно напротив меня. Это вражеский чародей, заняв позицию чуть в стороне от центра событий, помогал своим. Совершенно не задумываясь, я швырнул в него очередной камень. Разумеется, колдуна так просто не убьешь, любой мало-мальски опытный маг, идя в бой, обеспечивает себе защиту. Но мой камень его спугнул. Дальше все пошло очень быстро. Анракцы полезли на стену, их лучники по-прежнему засыпали стрелами гребень стены, метя правее и левее того места, куда прислонили лестницу. Наверняка маг снабдил их амулетами, позволявшими видеть ночью, да к тому же было полнолуние. Атакующие оказались гораздо лучшими солдатами, чем вердельцы, позже я узнал, что на приступ тогда шли наемники капитана Рориха. Однако им пришлось туго – позиция на стене давала вердельцам преимущество. Тем не менее, потеряв несколько человек, солдаты все же смогли влезть на стену. Несколько горожан, отступив в сторону, начали пускать стрелы в ожидающих солдат под лестницей, те были вынуждены сгрудиться и поднять щиты, колдун куда-то сбежал и больше не мог им помочь. Воины, колотившие в ворота тараном, тоже не добились больших успехов. Ворота они раздолбали, но горожане навалили каких-то бревен с внутренней стороны и заблокировали портал. Зато те, кто успел подняться на стену, действовали более успешно. Им удалось оттеснить защитников вниз по лестнице, а один из наемников, свалив вердельского ополченца, очутился прямо передо мной.

Из оружия у меня была только ржавая секира. Хмурый пожилой мужчина, заведовавший городским арсеналом, выдал ее мне и напутствовал такими словами: “Наточи как следует и постарайся не сломать. Рукоятка-то – вишь, какая старая. Мне ж потом чинить за вами, обормотами…” Моя жизнь была гораздо менее ценна, чем эта старая рухлядь – во всяком случае, для него. Другие новобранцы тоже получили дрянное снаряжение, которое именовать “оружием” можно было только с большой натяжкой. Как бы там ни было, я старательно привел лезвие в порядок, наточил и снабдил теми немногими заклинаниями, какие только знал. Свои упражнения в магии я, разумеется, скрывал от всех. Когда наемник из отряда Рориха шагнул в мою сторону, он, видимо, просто не заметил меня, скрючившегося в темноте над грудой булыжников. Мне всего-то и оставалось, что вытянуть ногу, когда он бежал мимо. С оглушительным (как мне показалось в ту минуту) грохотом и звоном наемник рухнул. Я вскочил и бросился к упавшему, он с руганью начал вставать – и тут я изо всех сил ударил его секирой. Я не успел ни прицелиться как следует, ни даже сообразить, куда я его хочу поразить своим оружием. Поскольку солдат как раз вставал мне навстречу – удар пришелся ему в голову и, как ни слабы были мои магические и физические силы, лезвие секиры все же разрубило шлем… Внизу, под стеной, затрубили рожки, приглашая к переговорам.

Тогда, в ту ночь, я мало что сообразил из происходящего, зато теперь хорошо понимаю, как развивались события. Поняв, что с налету ворваться в Вердель не удастся, командовавший штурмующими граф Гезнур решил прервать атаку и не отдал приказ своим латникам поддержать наемников. Вместо этого он предлагал вердельцам позволить тем солдатам, что уже были на стене, вернуться вниз, обещая взамен отступить и убрать лестницы и таран. Его предложение было принято.

* * *

– Ну, давай, – сказал я, когда стало ясно, что вход в дом открыт, – зови Обуха.

– Не-е, сперва глянем, – ответил Коротышка.

Отстранив меня, он осторожно приблизился к созданной нами щели. Он толковый парень, Хиг, очень спокойный и осторожный. И Обуху предан безмерно. Я понимал его – он боялся звать Обуха, пока не разобрался со всеми препятствиями, которые обнаружил. А в доме, как он знал, есть еще какой-то таинственный сторож.

С минуту Коротышка стоял у щели и прислушивался. Наконец осторожно заглянул внутрь. Ничего не произошло. Хиг потихоньку, очень медленно, начал протискиваться в щель. Я подумал – а что мне делать, если он не вернется? Я же не знаю, где ждет Обух. И что, если вдруг нагрянет стража? Но вскоре Хиг высунулся наружу, приложил палец к губам и потом поманил меня рукой. Я осторожно заглянул внутрь через плечо вора – благо его рост позволял. На полу у самых ног Коротышки спал пес, анноврский волкодав. Об этих собаках ходили жуткие легенды. Что они, мол, необычайно умны, свирепы и сильны. Теперь я готов был поверить этим сказкам – ведь пес, учуяв и услышав нас, просто ждал, пока мы войдем. Он не собирался поднимать тревогу и будить хозяина – он не сомневался, что один расправится с нами. Да, пожалуй, так оно и вышло бы – не будь у меня трубочки с “дыханием Гергуля Старого”…

Хиг склонился над спящим животным – медленно-медленно. Затем одно резкое движение – я видел, как его спина напряглась, мышцы рук даже вроде бы затрещали от натуги, когти пса царапнули по доскам пола (меня передернуло, по спине побежали мурашки), Хиг тихо всхрипнул. Затем он расслабился и тело зверя с легким стуком опустилось на пол. Я понял, что мой спутник одновременно схватил пса за ошейник левой рукой, а правой – всадил ему кинжал в ухо. Затем держал умирающую тварь, чтобы избежать шума. Должно быть, предсмертный рывок волкодава был чудовищно мощным, но Хиг справился. Я не мог бы ему помочь ничем, в коридоре было слишком тесно, да и лежала уснувшая собака у самого входа…

– Ну, вот теперь пора, – прошептал Коротышка и отстранил меня.

Я отодвинулся и дал ему выйти из дома. Он дружеским жестом слегка хлопнул меня по предплечью и пошел звать Обуха, а я остался поджидать его воровскую светлость и караулить сломанную дверь. Дав Хигу время отойти, я снова нырнул в щель. Меня заинтересовал ошейник пса. Так и есть – ошейник украшен металлическими бляхами и маленькими тускло светящимися камешками. Наверняка янтарь, а то и кое-что поценнее. Ошейник был снабжен заклинаниями, конечно – даже удивительно, что мне так легко удалось справиться. Стараясь не производить шума, я разрезал ошейник и вытащил его из-под мертвой собаки. Вытерев кровь о собачий бок, я свернул ошейник и сунул его в мешочек с инструментами. Не знаю, заплатит ли мне за сегодняшнюю работу Обух, но ошейник точно представляет собой немалую ценность.

Упаковав трофей, я выскользнул наружу. Вскоре пожаловал Обух в сопровождении семерых подручных. Он приблизился к двери, подбоченился и критически, как мне показалось, оглядел результат нашей с Хигом работы.

– И стоило так долго возиться?

Все правильно, атаман должен быть всегда слегка неудовлетворен, но я слышал по голосу Обуха, что он доволен. Затем его светлость обернулся ко мне и протянул мешочек. Я беспрекословно принял, мешочек был приятно тяжел и слегка звякнул у меня в руке.

– Ты даже не глянешь, что там? – осведомился Обух.

– Я тебе доверяю, – еще не хватало, чтобы я стал пересчитывать монеты прямо у взломанной двери да еще в темноте. Или, может, я могу с ним поторговаться?

– Там два келата, – пояснил атаман.

Сумма была куда крупнее, чем я намеревался получить. Обух дал мне слишком много – даже, пожалуй, несколько больше, чем заплатил бы за эту работу наемному взломщику. Мне же, повторяю, он мог бы вообще не платить. Это должно было что-то означать. Я молча ждал продолжения. Пауза затягивалась.

– Сегодня я хочу, чтобы ты вошел со мной внутрь, – наконец соизволил пояснить Обух, – мало ли что мог Неспящий соорудить там дальше. Так что сегодня ты мне понадобишься и внутри тоже. У тебя есть соответствующий опыт. Идем, Хромой!

Ну да. Конечно. Войти с ним внутрь. Того-этого. Прямо у него на хате. Я – идиот. Я думал, что дело ограничится акцией устрашения – убить собаку, подкинуть, к примеру, в спальню Тощему горшок с какими-нибудь особо противными змеями или еще что-то в этом роде. Я не учел, насколько сильно разъярен Обух, а он, оказывается, затеял карательную экспедицию. Конечно – поэтому он собрал своих лучших бойцов. Сейчас он разделается с Тощим – нагло, напоказ всему городу. Чтобы все в Ливде знали, что значит становиться на пути у Обуха. А я войду с ним внутрь и об этом будет знать куча народа. Больше мне не удастся разыгрывать роль ловкача с кучей амулетов, мой секрет станет известен всему гадюшнику под названием Ливда. А завтра проспится Неспящий и еще вернется из Гавахи Мясник… Завтра в городе будет заваруха, максимум – послезавтра… Я отчетливо ощутил запах жареного.

Глава 4

Мне не оставалось ничего другого, как первым протиснуться в щель. Зачем я старался? За моей спиной дверь была убрана, дабы его светлости Обуху не пришлось утруждать себя. Он должен был войти в дом своего врага по-хозяйски. Я хотел было рявкнуть, что мы с Хигом специально не отодвигали замок далеко от его гнезда, что сейчас-то, возможно, как раз и нарушены связи между ними, что вот это и приведет в действие чары Неспящего, но… Что толку? Тупые дуболомы все равно ничего не поймут в моей магической тарабарщине, а Обух уже не думает о таких мелочах – он почуял запах крови. Мысленно махнув рукой, я пошел обследовать прихожую. Пару раз мне приходилось бывать в этом доме, Тощий приглашал проконсультировать его относительно реальной стоимости старых эльфийских келатов и потом из-за еще чего-то наподобие. Однако с тех пор многое изменилось – тогда Тощий был ничем не примечательным мелким ростовщиком, а теперь… Да, он перестроил свои хоромы… Ничего не скажешь, роскошно. А сегодня этой роскоши придет конец…

Ага, вот и заклинание – ничего существенного, ерунда. Тощий, видать, больше надеялся на пса, чем на магию – поэтому и охранные чары были плевые, рассчитанные на то, чтобы собака могла спокойно ходить по коридору, не тревожа заклинание. Так, идем дальше… На лестницах, как правило, заклинаний не ставят – но я на всякий случай проверил. В самом деле – чисто. На втором этаже – дверь. Никакой магии, ерундовый замок. За дверью – наверняка кто-то из громил Тощего, или я ничего не понимаю в этой жизни. Мне даже показалось, что я слышу храп. Ну а там где стража – там магии быть не должно. Я спустился вниз и обрисовал ситуацию Обуху. Он поморщился, когда я ему объяснил, что по коридору придется пройти, нагнувшись или проползти на четвереньках – там, где в чарах оставлен проход для волкодава. Если бы Обух стал пререкаться, я бы ему честно сказал, что у меня уже просто сил не хватит снимать охранные чары Неспящего, меня слишком вымотала дверь – но он не стал. И послушно опустился на четвереньки вслед за своими подручными. Когда дело касается магии, атаману не зазорно позабыть о своих графских замашках. Тут уж не до шуток. Я с Хигом остался внизу, а с Обухом наверх прошли более крупные парни. Вернее, Обух остался на нижних ступенях и оттуда скомандовал:

– Давай, Конь!

Конь, высоченный детина, обследовал дверь и с размаху ударил ногой. Раздался хруст. Тут же Конь и еще один громила навалились на дверь плечами. Дверь подалась – люди Обуха бросились внутрь. Послышались звуки борьбы, сопение, удары по чему-то мягкому. Визг, тут же заглушенный и перешедший в хрип… Я шумно сглотнул, представив, что там сейчас происходит. Мне приходилось бывать в настоящих сражениях, я ведь был солдатом – но это…

– Слышь, Обух, – окликнул атамана Коротышка, – может, пусть Хромой отваливает?

Все-таки, он славный парень, Хиг Коротышка. Я что-то промычал в поддержку его предложения. Обух оглядел меня, ухмыляясь.

– Ты решил уйти на самом интересном месте, Хромой? Разве тебе не хочется посмотреть, чего будет дальше?

В это время шум борьбы стих и раздался довольно громкий крик. По-моему, кричал сам Тощий. Он крупный мужчина, необычайно жирный и массивный. Хотя я никогда не слышал, чтобы он с кем-то дрался, мне кажется, что он очень силен. В любом случае – с шестью опытными головорезами ему никак не справиться. И я совсем не хочу “посмотреть, чего будет дальше”.

– Ты думаешь, что можешь меня чем-то удивить, Обух? После того, что я видел в Геве и Болотном Крае?

– Я бы попробовал, – ухмыльнулся его светлость, – у меня есть кое-какие мыслишки на этот счет…

Терпеть не могу этой игры в крутых парней.

– Устал я очень, Обух. Да и шмотки нужно собрать, упаковаться.

Теперь пришел его черед заволноваться:

– Ты куда-то собираешься? С чего это?

– Хочу успеть до рассвета уложиться. Пока Неспящий в себя не пришел и пока Мясника нет в городе.

– Да брось! Никто тебя не тронет. С Мясником я решу вопрос, а Неспящий… Куда ему теперь? Только ко мне под крылышко. Выбора-то у него нет. Не дрейфь, Хромой.

– Да? – мне бы его уверенность, – Ну так я тогда пойду? Всю ночь на ногах, спать охота… Да и вставать завтра рано, – мне все-таки не хочется, чтобы завтра было заметно, насколько я не выспался. Все предложения Обуха перейти к нему на постоянную работу и бросить “честный” труд менялы я отклоняю – а поэтому завтра, как обычно, появлюсь в своей лавке и буду обслуживать тех, кто въезжает в Восточные ворота Ливды с облагаемым пошлиной грузом, но не имеет местной монеты.

– Ну и ступай, – наконец соизволил отпустить меня Обух, – Гангмар с тобой. Если не хочешь повеселиться с нами…

Он назвал это весельем. “Повеселиться”. Он сказал “повеселиться”… Да-а… Проклятый город!

* * *

Ночь прошла в тревожном ожидании. Горожане боялись подвоха – верность обещаниям в Геве считается слишком редкой добродетелью, чтобы вердельцы могли поверить на слово графу. Да и не только в Геве… Ну а я был занят делом. Я обобрал убитого мной солдата. Ничего особо ценного у него, разумеется не нашлось – ни драгоценностей, ни денег, если, конечно, не считать единственного медного гроша, который я обнаружил у покойника. Солдат носил монету в мешочке, подвешенном на шее. Можно не сомневаться – бедняга намеревался расплатиться этим грошом с привратником, вернувшись в Ренприст – и поэтому таскал с собой, словно некий талисман. Я-то хорошо знаю, чем отличается настоящий амулет от дурацкой причуды. А все эти медные гроши – предрассудки и наивный бред. Я, не задумываясь, кинул свой трофей в кошель и принялся снимать с покойного доспехи. Оружие и снаряжение убитого мной солдата я решил приспособить себе. На убитом была проклепанная металлическими бляхами кожаная куртка. Очень практичная штука, на мой взгляд – даже лучше, чем те дешевые кольчуги, которые могут позволить себе бедняки вроде меня. Куртка была мне великовата, но я ее все же надел, взял я себе и хороший пояс, и кинжал. Ну и меч, конечно. Потом у меня попытались было отобрать добычу городские, но выручил мой начальник – старый опытный солдат, которого вердельская община наняла, чтобы присматривать за нами. Его все называли Дубак – странное и, на мой взгляд, обидное прозвище, но сам солдат не возражал. Когда уцелевшие наемники Рориха спустились к своим и враг отступил от городских укреплений, Дубак прошел по стене, чтобы пересчитать своих подопечный. Он как раз подоспел вовремя, чтобы шугануть нескольких нахальных вердельцев, которые уже совсем было собрались отнять у меня добычу. Те – молодые парни, скорее всего подмастерья – поворчали, пригрозили мне еще встретиться, но с Дубаком все же спорить не стали. Впрочем, они утешились тем, что раздели убитого мной солдата и сняли с него сапоги. Затем они просто сбросили обобранного покойника со стены.

А Дубак, внимательно оглядев прорубленный шлем и мой старый топор с выщербленным лезвием, кивнул в сторону копошащихся над трупом вердельских парней:

– Видал? Чисто стервятники… Ты понахальнее с ними будь, они тогда не станут лезть… Как же у тебя сил хватило-то? На вид и не скажешь, что ты такой здоровяк.

– Не знаю, господин Дубак, – промямлил я, – испугался я тогда очень. Должно быть, с перепугу…

То, что оружие было усилено чарами, я по-прежнему хотел скрыть.

– Ну и ладно, – солдату было не до того, чтобы интересоваться моими способностями, – ты вот что, ступай за мной и держись неподалеку. И сейчас, и после. Мне нужно, чтобы мне спину хоть кто-то прикрывал, случись вдруг какая заваруха. Лучшего, чем ты, я здесь вряд ли кого сыщу. Идем.

Я прошел с Дубаком вдоль стены, пересчитывая вместе с ним наших. В эту ночь мы потеряли двадцать шесть человек, девятнадцать – убитыми, семь получили такие раны, что было ясно – в бой они пойдут еще не скоро. Просто так потеряли – ведь мы даже в рукопашную не вступали, можно сказать. Их всех настигли стрелы. Дубак ругался и я его понимал. Он получал сержантскую плату, а должен был командовать большим отрядом неумелых новобранцев. Этот солдат был довольно черствым человеком, но бесполезная смерть соратников его раздражала. А их смерть была в самом деле бесполезной – кроме меня, никому из наемников не удалось нанести ущерб врагу…

Кстати, мы с Дубаком собрали оружие всех наших убитых соратников, чтобы его не растащили горожане. Ведь Дубак должен был за эту рухлядь отчитаться перед вердельской казной!..

Когда рассвело, мы со стены хорошо разглядели лагерь анракцев. Я удивился, врагов было очень мало – меньше полутора сотен! И этого войска мы боимся? Да ведь город сейчас может выставить четыре с половиной сотни бойцов, а то и все пять!

Хвала Гилфингу, у меня хватило ума держать язык за зубами и не высказывать вслух своих сомнений. Один из наших, молодой парень, вряд ли намного старше меня, не сдержался и спросил:

– Господин Дубак, а когда же мы на них ударим? Вылазку-то когда сделаем?

В ответ он заработал крепкую затрещину, сопровожденную поминанием гангмаровых когтей и отповедью:

– В другой раз думай, дурачина, прежде чем пасть разевать! Вылазку он устроит! Да четверти этих латников хватит, чтобы перерезать всех здешних мастеров толстозадых, да и нас вместе с ними. Понял, олух? Четверти хватит! Потому что они солдаты, клянусь гунгиллиной ляжкой, а ты дурак. Эй, малый, – это уже относилось ко мне, – бери весь этот хлам и шагай за мной.

Я послушно подхватил указанную мне связку оружия наших убитых товарищей и пошел за Дубаком в городскую оружейную. Мой топор Дубак велел мне пока оставить у себя.

– С мечом у тебя небось не выйдет, – пояснил он, – а топором, видишь, получается. Ничего, потом, как минута выдастся свободная, я тебе покажу, с какой стороны за меч браться нужно. А пока спрячь его, не то еще порежешься.

Так вот начиналась моя карьера наемника. Но самым главным итогом этой ночной схватки было не то, что я обратил на себя внимание Дубака. И, пожалуй, даже не то, что я впервые дрался в настоящей схватке и победил. Но – обо всем по порядку!..

* * *

Домой я возвратился еще затемно. По дороге срезал украшенные камешками бляхи с ошейника, а сам ошейник зашвырнул через забор в Львином переулке. За забором, как раз именно в той самой развалюхе, украшенной резным львом, давшим когда-то переулку название, жила одна жадная старушенция. Когда я был мальцом, она уже была дряхлеющей вздорной бабой и мы с детьми сапожника частенько ее дразнили. Ее жадность была общеизвестна, так что я не сомневался – найдя украшенную тиснением полоску кожи, она припрячет ее подальше. Ну и в любом случае, никому не удастся узнать, как ошейник попал к старухе. А бляхи меня приятно удивили – при ближайшем рассмотрении они оказались серебряными. Серебро довольно низкопробное, относительно дешевое, но все же… К тому же они были заряжены кое-какими заклинаниями. Наверняка что-то, касающееся управления волкодавом. Эти твари, говорят, не признают новых хозяев и слушают лишь того, в ком как бы видят вожака. Такой сторож, как анноврский волкодав, может оказаться для хозяев опаснее любого бандита, если не обеспечить его послушание. Поэтому Тощий не поскупился на серебро, янтарь и даже пару изумрудов для ошейника. Ха – да моя добыча стоила едва ли не дороже, чем заплатил мне Обух! К сожалению, заклинания придется убрать, это слишком явная улика.

А вот как быть мне? Я взвесил все доводы – Неспящему и в самом деле некуда податься, кроме как пойти на службу к Обуху, это было бы вполне в его духе, да и вообще свойственно нашей братии – перейти на сторону победителя. Обух не даст ему процента с навара, но платить будет сносно. То же самое касается и нескольких головорезов Тощего. Лучшие из них перейдут к Обуху (пусть и потеряв в “жаловании”), прочим придется смыться подальше или подыскать себе такую работенку, где они не станут привлекать внимания атамана. Оставался Мясник. Но его светлость сказал, что займется Мясником – “решит вопрос”, так он выразился. В любом случае, Мяснику будет не до меня, да и не сможет он ничего разнюхать о моей роли в этом деле. Все не так уж и плохо. То есть мне лучше пока что просто не дергаться, но при случае разузнать, что происходит в банде Обуха. Если он заполучит Неспящего, то, возможно, у атамана отпадет надобность во мне. Опасности для него я не представляю, в качестве добычи – неинтересен. То есть мне предоставят, скорее всего, заниматься мелкими аферами в своей лавочке и оставят в покое. Обух слишком жаден, чтобы совсем забыть обо мне. Меня он прибережет на всякий случай. Отличная перспектива – тихо и спокойно доживать… Нет! Догнивать свой век в этом гниющем городе. Ничего, едва лишь мне подвернется хоть мало-мальски надежный шанс – я постараюсь устроиться в этой жизни получше. Сегодня я неплохо заработал, Гангмар возьми… Еще бы несколько таких ночей…

С этими благими намерениями я доковылял до своей хибары и рухнул на кровать, сбросив лишь плащ и сапоги…

Спал я плохо. Мне снились оскаленная пасть волкодава и укоризненный взгляд Тощего, причем эти видения повторялись в различных комбинациях и сочетаниях. Под утро Тощий прямо спросил меня, чего плохого он сделал лично мне, что я привел на него погибель и, обратившись в громадного пса, набросился на меня, воя:

– Вода! Свежая вода! Прохладная вода!

Я разлепил веки. За окном орал водонос:

– Вода! Свежая вода! Грош за ведро! – и, энергично шлепая босыми пятками, катил свою неимоверно грохочущую бочку вдоль переулка.

Водонос спешил побыстрее миновать наш квартал и выбраться туда, где у него, возможно, действительно купят несколько ведер воды. А из моих соседей – вряд ли кто-то раскошелится. У них нет лишних денег и за водой они посылают детей. Переулок, в котором я живу, называется, кстати, переулком Заплаток. Вам говорит о чем-то это название? Должно говорить.

А водонос уже удалялся, крича и громыхая бочкой. Однако его появление, как обычно, означало приход утра. С руганью мои соседи принялись открывать пронзительно визжащие ставни и криками выгонять детишек в поход к колодцу на Малой Базарной площади. Ребятня, тоже вопя и переругиваясь, потянулась из дворов к перекрестку. Сейчас они собьются в пронзительно верещащую и смеющуюся стайку и побегут за водой, размахивая ведрами и кувшинами…

Начинался новый день…

Глава 5

Очень хотелось еще поспать, но нужно было идти в лавку. Я со вздохами и кряхтением натянул сапоги, прихватил палку и плащ… И, распахнув дверь, замер на пороге. Меня осветили чудесные утренние лучи. Такой нежный, такой теплый и золотой свет солнце испускает только по утрам. Даже удивительно, что в самым затхлых и смрадных уголках Мира – таких, как переулок Заплаток – солнце может светить ярко и радостно, как… И сравнений-то не подыскать… Как в детстве. Да, лучше и не скажешь – как в детстве, когда каждое утро сулит начало нового, радостного и беззаботного, дня. Но мои-то дни как раз полны забот. Я запер дверь и пошел к Восточным воротам.

По дороге заглянул на Овощной рынок купить яблок. Там было довольно тихо, первые торговцы только-только начинали выставлять свой товар. Я быстро нашел толстую болтливую бабу, у которой обычно покупал фрукты. Она наверняка еще ничего не слышала о Тощем – иначе не молчала бы. Когда Ливда узнает о падении одного из бандитских “королевств” – шуму будет побольше, чем в прошлом году, когда Тотриник, можно сказать, обрушил местный рынок драгоценных камней. Да, шуму будет много…

Солнышко пригревало, мешочек с монетами приятно оттягивал пояс, там же лежали и камешки от собачьего ошейника – я собирался повозиться с заклинаниями, если будет время. В общем, это утро настраивало меня на благодушный лад. И я даже начал надеяться, что все обойдется.

Возле лавки уже ждал первый клиент – смутно знакомый крестьянин. Эту публику я никогда не обманываю в мелочах и иногда даже обслуживаю бесплатно – чтобы у них не было стимула разыскивать в Ливде моих конкурентов и пытаться узнать, насколько справедливы цены в лавке Хромого. Так что они всегда обращаются ко мне. Крестьяне боятся больших городов, а Ливда – очень большой город, хотя и грязный, конечно. Так вот, мужичье опасается забираться далеко в этот враждебный край, ему хорошо известен путь от Восточных ворот до Овощного рынка – и только. Вся остальная Ливда для них вроде как не существует. Поэтому они все – мои клиенты в том, что касается обмена звонкой монеты.

Вот и этот, сегодняшний, топчется у моей лавочки, с подозрением зыркает вокруг. И все время поглаживает свой карман. Что это его принесло ни свет, ни заря? Ведь городские ворота только-только открыли. Не иначе, как опять какая-то старинная монета. Увидев меня, мужичок обрадовался, ясно, что он спешит поскорее закончить дела – ну что ж, не будем заставлять клиента ждать. Я торопливо прожевал яблоко, вежливо поздоровался с “почтенным мастером” и пригласил его в лавку. Точно, у “почтенного” была старинная серебряная монета – довольно интересная и, кажется, очень древняя – во всяком случае, я не мог припомнить сходу, что это за штучка. Профиль владыки на ней вроде знакомый, но… Я покачал монетку на кончике пальца, затем – взвесил на изящных маленьких весах, разглядел внимательнейшим образом аверс и реверс… Крестьянин взирал на мои действия с огромным почтением. Он отыскал клад и уже раз двадцать прикидывал, наверное, как распорядится его стоимостью. Повезло мужичку. Наконец я протянул монету хозяину:

– Славная монетка, почтенный. Но купить я ее не могу. Не взыщите, – крестьяне очень ценят вежливость и я был предельно серьезен и полон почтения к этому мужлану.

– Это почему же? – о, сколько разочарования в этом голосе, сколько скорби!

– Ну-у, – я старательно вздохнул, привычно изображая сочувствие, – видите ли, в чем дело… Эта монетка не простая. То есть я вижу, она серебряная, серебро хорошего качества, рисунок виден четко… Все бы славно… Но…

Я выдержал паузу, а затем промолвил сурово:

– Это монета из Семи Башен. Известно ли вам, почтенный мастер, что это означает?

Еще бы ему не знать! Зловещие легенды о чародее из Семи Башен известны всей округе, моряки до сих пор боятся становиться на ночевку в бухте у Семи Башен, я уже не говорю о том, что никто не рискует селиться в тех местах.

– Что же мне делать? – со слезой в голосе вопросил мой клиент.

– Ну, не знаю… Я бы оценил эту монету в пятьдесят пять – пятьдесят восемь грошей примерно. Но если я куплю ее, то потом не смогу сбыть с рук, ибо всем известно, что на серебро из Семи Башен наложено проклятие. Никто не купит. Если желаете, я расскажу вам, как разыскать в порту меняльную контору купца Хевера. Может, они… – я выжидающе глянул в глаза крестьянину.

– Не с руки нам в порт-то… – протянул тот, конечно не с руки, точно – этот дядя ни разу не был дальше Овощного рынка, – неужто никак нельзя?..

– Ну, есть, конечно, выход… – я ведь всегда готов помочь своему клиенту, это всем известно, – можно монету переплавить, но при этом она потеряет почти половину стоимости. Есть другая возможность, я могу свести вас с одним магом, он, возможно, не побоится расколдовать монету… Но только он дорого берет… Все же лучше переплавить, кузнецу нужно платить меньше. Почтенный мастер, я не хочу вас обманывать – монета стоит около пятидесяти – шестидесяти грошей, но я могу купить ее не больше, чем за двадцать. Ну, двадцать один… Но о нашей сделке никто не должен знать! Если станет известно, что я имею дело с серебром из Семи Башен!..

Мы ударили по рукам, причем оба остались вполне довольны заключенной сделкой. Особенно приятно то, что врать в общем-то и не пришлось. Больше у меня клиентов не предвиделось. Я оглядел улицу, распахнутые ворота, перед которыми прохаживается стражник… Пожалуй, можно вздремнуть. Я откинулся на своем стуле, прикрыв глаза… И тут же передо мной встал Тощий в образе гигантского пса… Он беззвучно разевал клыкастую пасть и колотил себя хвостом по мохнатым бокам…

* * *

Переговоры с графом закончились безрезультатно. Он требовал у вердельцев выкуп – относительно небольшую сумму, по получении которой обещал отступить. В сущности, он требовал немногим больше, чем стоила служба отряда Рориха, его светлость не желал понести ущерб, даже не добившись успеха. Горожане, в свою очередь, совершенно резонно полагали, что платить не следует – даже такую малость. Если граф получит выкуп один раз, то повадится вымогать того же снова и снова. К тому же Вердель не чувствовал себя побежденным. Тогда его светлость Гезнур изволил оскорбиться и заявил, что берет город в осаду. Это было невыгодно горожанам, ибо вредило торговле, однако, я слышал, что они уже успели отправить гонца в столицу. Его величеству Гюголану будет принесена жалоба и тот, возможно, уменьшит подати в этом году. Мне все это было непонятно и даже дико – граф, любимый, как утверждала молва, сын короля, выступал походом против города, состоящего в вассальных отношениях с короной и наносил, таким образом, ущерб власти, которую был обязан защищать… Однако, пожив в Геве подольше, я перестал удивляться подобным вывертам местной внутренней политики. Такая уж это страна. А позже я побывал в Болотном Краю и убедился, что Гева – далеко не самое странное местечко в Мире.

Разумеется, во время службы в Верделе подобные рассуждения меня не занимали. Дубак официально заявил, что я – его заместитель во всем, что касается службы и велел мне взять под особое наблюдение городские ворота, против которых расположились лагерем неприятельские солдаты. Меня это устраивало как нельзя лучше – и вот почему. В ночь, когда город штурмовали наемники, я обнаружил присутствие колдуна по некоторым магическим эманациям, исходившим от него самого и от его снаряжения. Самого колдуна тогда напугал камень, брошенный мной почти наугад. Однако когда наутро я вернулся на свой прежний пост, я снова ощутил некое присутствие магии – слабое, почти неуловимое дуновение волшбы. Тогда я и заподозрил, что колдун потерял что-то из своего магического барахла, при помощи которого он вредил горожанам в бою. Поскольку Дубак велел мне следить за воротами, то было совершенно естественно, что я постоянно крутился там, на своем прежнем посту. Мне удалось выпросить несколько луков для тех солдат, что Дубак отдал в мое распоряжение, и я велел своим стрелкам следить за тем, чтобы никто не приближался к воротам со стороны лагеря. И в самом деле, какой-то тщедушный человечек в неприметном сером плаще дважды или трижды пытался подкрасться к городской стене – наверняка искал свое имущество. Мы отогнали его стрелами.

Когда неделю спустя прискакал королевский гонец с письмом от Гюголана и осада была снята, я при первой же возможности прогулялся туда, где приметил следы волшбы. И мое предположение подтвердилось, да еще как! Я обнаружил мешочек, несомненно принадлежавший магу. В нем оказалось несколько маломощных амулетов и толстенькая пачка замусоленных листков, исписанных заклинаниями, описаниями магических процедур и прочими заметками такого же рода. Судя по тому, что заклинания были самые простенькие, а описания – излишне подробными, я понял, что их прежний владелец – весьма слабый маг, к тому же явно страдающий забывчивостью. Но меня-то как раз это и устраивало как нельзя лучше! Да что там – для меня эта находка была просто подарком судьбы.

Позже я узнал, что колдуна из отряда капитана Рориха зовут Шортилем и что он в самом деле посредственный маг. Потерянные записи и инструменты, конечно, принадлежали прежде ему. Я думаю, незачем объяснять, что обратно он ничего не получил. Мы оказались в схватке по разные стороны крепостной стены. Он проиграл – и его достояние стало моим трофеем. Позже, в зале “Очень старого солдата”, мне пару раз приходилось сталкиваться с Шортилем и мы даже разговорились как-то, вспоминая эту осаду. Никакой неприязни к нему или же, допустим, неловкости я не ощущал. Я не чувствовал себя виноватым перед этим колдуном… И скажите мне, положа руку на сердце – кто бы на моем месте поступил по-другому? А? Даже короли и епископы без зазрения совести делают точь-в-точь то же, только масштаб у них другой. Вам ведь не придет в голову осуждать короля, оттяпавшего соседнюю провинцию, в том, что он воспользовался трудностями “брата”-монарха? Для того, что у нас, бедняков, называется грабежом и разбоем, сильные мира сего придумали множество красивых названий – Гилфингов суд, высшая справедливость, право поля… Э, да что там говорить!..

* * *

Я замахал руками, едва не упав со стула – и проснулся. Тут до меня дошло – сегодняшние кошмары вызваны заклинаниями, наложенными на камешки из ошейника. Наверняка действие собачьей сбруи заключалось в том, что пес должен был видеть в Тощем вожака стаи – старшего, более сильного и, так сказать, авторитетного зверя своей породы. В подобной магии я не разбираюсь совершенно, но, по-моему очень остроумно придумано. Эти заклинания очень сложные, многослойные и наверняка дорого стоят, но их придется все же уничтожить. Они являются слишком явной уликой. Вряд ли это дело рук Неспящего, он специализируется на магии совершенно другого рода, но узнать он их узнает. Это уж наверняка. Ведь именно он обновлял чары на ошейнике, значит, должен был запомнить их.

Поскольку ясно было, что нормально поспать мне не удастся до тех пор, пока не разделаюсь с собачьей магией, я сразу приступил к делу. Не спеша и очень тщательно я начал выводить магию из камней. Меня никто не тревожил, клиентов не было и дело продвигалось успешно. Вообще моя лавка привлекает не слишком много посетителей, такова уж специфика Восточных ворот – это не район порта, где вращаются настоящие деньги. Если бы я жил только на то, что зарабатываю на путниках, то давно бы помер с голоду. К счастью, у меня имеются и менее явные источники доходов. Часа через два я основательно приглушил собачью магию и решил, что пора бы сделать перерыв. Выведение чужих заклинаний – не менее утомительная работа, чем создание собственных.

За окном заскрипели плохо смазанные колеса, я встал, потянулся и выглянул из дверей, чтобы посмотреть, что происходит у ворот. Ничего интересного – обычная крестьянская телега. Я видел, что стражник лениво заглянул в воз и махнул рукой – пусто. Какой-то мужичок со своей супругой возвращается с Овощного рынка, распродав товар. До меня донеслись обрывки разговора. Словоохотливая тетка тарахтела, обращаясь то ли к стражнику, то ли к своему муженьку, то ли ко всему Миру:

– …Ну вот же какое беззаконие злое в Ливде творится! Разве ж такое прежде бывало? Ни мать моя с отцом, ни бабка и слыхом о таком не слыхивали! Отрезали купцу голову и прямо на пороге выставили! А дверь-то, дверь! Рядышком стоит! А замок-то целый! И все целое-целехонькое, только с человеком страх сказать, что сотворили – растерзали на кусочки! Разве прежде бывало такое в Ливде-то? Да никогда!..

– Твоя правда, почтенная женщина, – отозвался на причитания знакомый голос. Рядом с воротами стоял Хиг Коротышка. Перехватив мой взгляд, он мне подмигнул, – а куда вы направляетесь – не в Гаваху ли?

– Точно, добрый человек, в Гаваху, – отозвалась немного озадаченная тетка, – а нешто ты знал?

– Да бывал я у вас в Гавахе, – отозвался Хиг, ухмыляясь, – может, там встречались-то. Вроде, гляжу, лица-то знакомые…

– А ну, проезжай, нечего в воротах лясы точить! – прикрикнул стражник, так и не промолвивший ни слова мужичок тряхнул вожжами, пуская лошадку – и телега снова заскрипела, выезжая наружу.

Хиг, все так же ухмыляясь, проводил крестьян взглядом и подошел ко мне.

– Слыхал? – коротко поинтересовался он.

Я в ответ кинул и поинтересовался:

– А ты что, в самом деле знаешь этих, из Гавахи?

– Не-а, – покачал головой Коротышка, – я у всех спрашиваю, не из Гавахи ли. Эти – за сегодня первые. Мне Обух велел.

– А-а, понятно. В Гавахе сейчас Мясник.

– Точно. Часика через два, глядишь, он узнает, какая беда с тестем приключилась. Тетка-то болтливая какая!.. Тогда и начнется. Только держись!..

– Вот именно, только держись… Мясник, когда на него находит – просто звереет. А что с Неспящим, не знаешь?

В принципе, мне не полагалось бы задавать такие вопросы, но в этот раз я сам оказался в деле и, мягко говоря, был кровно заинтересован.

Коротышка скорбно вздохнул и поглядел на свои башмаки. Вид у него был очень задумчивый – ясно, что он сам не меньше моего сомневается в исходе этого дела. Да он и с самого начала был очень неуверен, я же помню, как неохотно он излагал мне ночью свое мнение относительно предстоящего предприятия… Наконец Хиг ответил:

– К Неспящему Обух послал Брюхо и Коня. Сам не пошел. Смекаешь?

Вместо ответа я кивнул. Еще бы мне не смекать, Обух сам боялся Неспящего, раз послал вместо себя подручных. Это плохо по двум причинам: во-первых, атаману не положено бояться – пугливый атаман долго не продержится, а во-вторых, если Обух сомневается в сговорчивости мага – значит, у него есть на то веские причины… Да, скверно, очень скверно…

Глава 6

Вдруг я заметил, как лицо Хига меняется, на него наползает этакая приторная слащавая улыбочка, какая была, к примеру, когда он разговаривал с крестьянами из Гавахи. Проследив за взглядом Коротышки, я заметил идущего к нам Эрствина. Хигу встречаться с парнишкой явно было не с руки и я понял, что он бы сейчас охотно ушел, но должен выполнять поручение Обуха. Хотя, собственно, он ведь уже дождался этих крестьян из Гавахи.

– Хиг, – вполголоса поинтересовался я, – ты здесь будешь и Мясника ждать?

– Хорошо бы дождаться, – Хиг уже начал озираться в поисках места, откуда он мог бы приглядывать за воротами и улицей, – добрый день, молодой господин! Ну так я еще зайду к тебе, Хромой, с этим дельцем…

Хиг начал бочком отходить в сторону. Я махнул ему рукой:

– Да, конечно, заходи, когда все будет готово!.. Привет Эрствин, – и добавил достаточно громко, чтобы Хиг услышал, – это мой постоянный клиент, он своего компаньона здесь у ворот ждет. А ты рано сегодня.

Моя последняя фраза прозвучала как невысказанный вопрос. Эрствин понял правильно и начал рассказывать:

– Да, привет… Сегодня в городе кое-что произошло. Совет собрался на заседание, поэтому торжественного приема не будет, отец мне разрешил сегодня на весь день… А ты еще не слышал? Убили одного купца, да еще и так страшно убили, говорят…

– Да слышал я уже кое-что… Болтали здесь проезжие… Крестьяне с рынка возвращались. Наверное, весь рынок сегодня гудит, обсуждают… Но может мы ко мне зайдем, а? У меня яблоки есть, хочешь? Там и поговорим спокойно.

Эрствин послушно прошел в лавку и взял предложенное яблоко. Он сел в уголке на табурет и начал рассказывать и жевать одновременно. По его словам, Лигель разразился целой речью о том, что преступность пустила корни в Ливде и он, глава Совета города, не потерпит, что разбойники будут пойманы и получат по заслугам… Убийцам почтенного мастера Товкера не избежать возмездия…

– Ну, это все понятно, – перебил я паренька, – это он всегда так говорит. А что известно вообще об этом деле?

– Ну, купец Товкер – он сам не на хорошем счету был, так я слышал.

Эрствин дожевал, выбросил огрызок в приоткрытую дверь и взял другое яблоко. В его возрасте мне тоже всегда хотелось есть. Откусив, мой приятель продолжил:

– Я слышал, как Лигель говорил с капитаном о том, что этот купец – на самом деле и не купец вовсе, а самый настоящий разбойник и что он получил по заслугам.

– Так что же, убийц искать не будут?

– Будут, конечно. Скорее всего, убийц поймают… Ну, то есть не убийц, конечно, а просто поймают какого-нибудь бродягу, объявят убийцей и казнят.

– Ну да, как обычно. А об этом тоже Лигель с капитаном говорили?

– Не то, чтобы прямо об этом, но… Когда он входили в зал Совета, Глава сказал: “Ты же понимаешь, что убийцы должны быть пойманы?” Так и выделил голосом “должны”… А тот в ответ – “Непременно!”. И ухмыльнулся. Я же не маленький, понимаю. Скажи, Хромой, а этот человек… Ну, которого ночью убили – он тоже жил в другом мире?

Когда-то я очаровал мальчика рассказом о том, что в Ливде есть два мира. Один – это дневной мир, в нем живут купцы, мастера разных ремесел, рыбаки, матросы… В этом мире соблюдаются законы, вершится праведный суд и люди зарабатывают на жизнь честным трудом. А ночью многие из них надевают другие личины и превращаются в убийц, вымогателей, воров, казнокрадов. Я слышал, что юные отпрыски благородных родов зачитываются в возрасте Эрствина романами и поэмами о героях. Ну, там – “Авейн Неистовый”, “Гвениадор и Денарелла”, “Баллада о сэре Гейнсе”, а вот для моего приятеля этот список я дополнил куда более страшными сказками. У Эрствина излишне пылкое воображение и я боюсь, он многие из моих горьких шуточек воспринимает слишком буквально.

– Да, он тоже. В ночном мире его и звали по-другому. Там его имя было не мастер Товкер, а Тощий. Убийцей он не был и на большую дорогу с ножом и дубиной не выходил. Ты знаешь, кто такие ростовщики, верно?

– Знаю, конечно. Этот Товкер… Тощий этот… он же был купцом и мог давать деньги под проценты. Это же законно?

– Да. А откуда у него деньги – ты не задумывался? Впрочем, что это я? Зачем тебе задумываться о таких вещах… Тощий вымогал деньги у других торговцев, у трактирщиков, у содержателей незаконных заведений. Тех, кто отказывался, избивали и грабили. Их заведения иногда сгорали – ну, случайно, разумеется… Он давал взаймы контрабандистам, через него они выходили на офицеров стражи. Он сводил тех и других, чтобы сговорились, понимаешь? А ему полагался процент с этих сделок. Да что там говорить – Тощий вовсе не был гилфинговым ангелом, но такой смерти я бы ему не пожелал.

– А откуда ты знаешь, как он умер? – вдруг перебил меня Эрствин.

Я спокойно встретил его взгляд:

– Я же говорю, проезжие рассказали.

Молод он еще для таких штучек. Молод, но быстро учится.

* * *

Больше ничего примечательного, пожалуй, за время осады не произошло. Дубак, как и обещал, показал мне, что нужно делать с мечом, чтобы не порезаться. Но, честно говоря, самое большее, чего я достиг в результате этих уроков – так это научился, размахивая оружием, не нанести вреда себе. Во всяком случае, большого вреда. Когда мне удавалось остаться одному, я упражнялся с найденными мной заклинаниями и амулетами – но больших успехов не было и здесь. Хотя, с другой стороны, у меня и времени на упражнения было немного. Я с удивлением понял, что Дубак в самом деле решил переложить на меня часть своих забот. Это меня совсем не обрадовало – во-первых, командирские обязанности отнимали у меня почти все время, тогда как плату я получал обычную наравне с прочими; во-вторых, теперь наши смотрели на меня косо. О том, чтобы сблизиться с кем-либо из моих товарищей, не могло быть и речи. Я же был “выскочкой”, “сержантским холуем”, да наверняка меня награждали и прозвищами похлеще…

Мне не привыкать было к одиночеству, но все-таки чувствовать себя отщепенцем было неприятно. Что мне оставалось делать? Я старался не подавать виду, что меня задевают обидные слова наемников и что я вообще эти слова слышу. В конце концов эта тактика возымела действие – а может, наши просто привыкли или им надоело срывать свою досаду на мне. К тому же нас оставалось все меньше и меньше. Мои товарищи, так и не успев освоить воинскую науку, гибли один за другим. Страшнее всего было, когда меня с полутора десятками солдат отрядили сопровождать обоз в соседний город. Это был единственный раз, когда я почувствовал испуг и растерянность – хотя на деле схватка была пустяковая. Кстати, особо командовать мне не пришлось, поскольку старшим у нас был, разумеется, один из вердельских мастеров…

По пути на нас напал какой-то местный рыцарь, я даже имени его не запомнил. Этот горе-разбойник не смог и засаду толком устроить, он не придумал ничего лучшего, чем просто налететь на наш обоз с тремя своими латниками, вопя и размахивая оружием. Признаться, сам я растерялся, но вердельцам, отряженным с обозом, подобные схватки, скорее всего, были не в новинку. Те, что были на первом возу, довольно ловко развернули его поперек дороги и преградили путь атакующим нас всадникам. Налетчики, оказавшись перед таким препятствием, придержали коней – так что их атака оказалась неудачной с самого начала. Затем мы – я и другие наемники – пришли в себя и подоспели на помощь вердельцам. Нас, вместе с городскими, было больше двух десятков, мы окружили всадников, бестолково топчущихся на дороге, и принялись колотить их своими железяками. В этой свалке нам удалось достать одного из латников и стащить с коня его господина. На этом драка закончилась, остальные всадники удрали. Наш командир едва смог удержать моих новобранцев и заставить их отступить от поверженного рыцаря. Это все-таки была добыча. Во-первых, доспехи побежденного дворянина, хотя были плохонькие и изрядно помятые в бою, но тем не менее представляли собой известную ценность. Во-вторых, сам добрый сэр – за него можно было потребовать выкуп. Однако и здесь ничего не вышло – оказалось, что пленник Верделя нищ, его замок заложен дважды и отчаянное нападение на наш обоз этот незадачливый вояка устроил как раз потому, что ему больше ничего не оставалось. Его афера с дважды заложенной землей вот-вот должна была открыться.

Одним словом – ерундовая схватка и ерундовая добыча. Тем не менее, и в ней погибли шестеро наших… Неопытные, почти безоружные – у них на поле боя было слишком мало шансов. Меня пару раз задел меч латника, но меня-то защитили трофейные доспехи…

Вот в таких приключениях прошло мое первое лето в Геве. Лето, стоившее жизни почти что сотне новобранцев из Ренприста. Я не приобрел большого опыта, не завел знакомств среди завсегдатаев “Очень старого солдата”, не обогатился добычей и трофеями. Я даже не мог похвалиться, что участвовал в хоть сколько-нибудь знаменитой схватке. Ничего такого, о чем мечтают романтики, ежегодно сотнями спешащие в Ренприст. Но я выжил, я приобрел некоторый опыт, я заработал достаточно, чтобы перезимовать в “Солдате” и дождаться очередного периода активной вербовки. Я существенно увеличил свой колдовской арсенал. И, что очень важно, я перестал считаться новичком. Когда из сотни человек в “Очень старый солдат” возвращаются четверо, никто не решится назвать их новобранцами. Теперь я по праву занимал место за столом, стоящим гораздо ближе к камину, чем столы новичков. Я начал делать карьеру в Ренпристе…

* * *

Тут нашу беседу прервал шум в воротах. Любопытный Эрствин сунулся поглядеть, что происходит на въезде в город, я тоже вышел следом за ним. В город въехал всадник – очень странный, можно сказать. В нем с первого взгляда чувствовалось что-то чуждое и неестественное, хотя как будто ничего необычного в его облике не было. Пришелец был с головы до ног закутан в черное, причем тканью плаща была тонкой и явно дорогой. Лицо его было скрыто капюшоном не хуже, чем у меня, под складками шелка на груди поблескивала серебром массивная цепь. Вороной конь был под ним, насколько я мог судить, породистый и, конечно, тоже очень дорогой. Сбруя, украшенная серебром, подвешенный к седлу длинный меч в черных, опять-таки украшенных серебром, ножнах – да все в его снаряжении было явно очень дорогим и изысканным. Сразу видно чужестранца. У нас в Ливде есть люди достаточно богатые, чтобы позволить себе такой наряд, но ряд ли кто из наших смог бы носить его с подобным изяществом. К тому же наши предпочитают более пестрые цвета, нежели черный… Когда я вслед за Эрствином выглянул из лавки, путник неподвижно, словно каменное изваяние, восседал на своем прекрасном коне перед сержантом стражи. Стражник, неловко топчась перед ним, сбивчиво и путано объяснял, глядя в сторону:

– Прошу прощения, добрый сэр… То есть ваша светлость… Однако я всего лишь должен выполнить свою обязанность… Не взыщите, сударь, то есть ваша светлость, я хочу сказать. Однако всякий путник благородного сословия платит в воротах два гроша… Воротная пошлина, ваша милость, то есть, ваша светлость, я хочу сказать…

Тот, кто знает наших стражников так же хорошо, как я, тот поймет мое удивление – чтобы смутить ливдинского сержанта и заставить его так запинаться и извиняться нужно нечто исключительное. Здесь одним черным плащом не обойтись, в этом пришельце определенно было что-то сверхъестественное. А стражник даже взгляд боялся поднять.

Пока я обдумывал все это, загадочный незнакомец извлек правую руку из складок просторного черного плаща и протянул что-то сержанту в ладони. Ладонь также была затянута в перчатку – черную, разумеется. Сержант смутился еще больше и забормотал вполголоса, косясь в мою сторону и разводя руками. Затем сержант, то и дело оглядываясь на незнакомца и продолжая что-то бубнить, бочком направился к моей лавке. Его безмолвный собеседник не сказал ни слова, более того – ни поводьями, ни, скажем, коленом не дал своему коню приказа – тем не менее, вороной зашагал, неспешно переставляя копыта, за сержантом. Цок-цок-цок да глухое бормотание сержанта… Я, словно завороженный, следил за приближением незнакомца. Когда его конь остановился перед входом в лавочку, я тоже почувствовал то, что напугало стражника – некое ощущение холода и зловещего спокойного равнодушия, исходящее от всадника. Это не было магией в обычном понимании, уж магию я бы как-нибудь узнал… Нет – это было воздействие другого рода, что-то потустороннее, зловещее и грозное, струилось в воздухе… Из-под крыльца моей лавки с писком вылетела крыса и затрусила по улице прочь от зловещего всадника. Крысы очень чувствительны к магии и всяким таким штукам, я давно заметил… Я машинально проследил взглядом за удаляющимся зверьком, к действительности меня вернули слова сержанта, произнесенные тихим голосом, почти что шепотом.

– Глянь, Хромой, что за монета. Я ему говорю – мол, два гроша. Я говорю, въезд в Ливду для благородных персон… А он, ни слова не сказав… Глянь, что за монета такая чудная? Золото, что ли?

– Похоже, что золото… – так же шепотом ответил я и добавил громче, – Подождите, ваша светлость, минуту, я сейчас соберу местные деньги для обмена, – мне тоже передались ощущения сержанта – я хромая и, пожалуй, излишне суетясь, нырнул в лавку.

Так же поспешно я наскоро проделал все обычные операции, какие позволяют определить истинную цену монеты, торопливо отсчитал серебро и медь и выскочил на улицу мимо замершего на пороге Эрствина. Мальчик уж точно ничего не понимал в происходящем и удивленно взирал на мою суету. Но он тоже не мог не почувствовать зловещую ауру пришельца…

– Пожалуйста, господин… – я ссыпал деньги в подставленную черную ладонь и затем, не глядя, протянул сержанту его два гроша.

Сержант торопливо принял монеты и чуть ли не бегом бросился к воротам. Он явно был рад, что для него эта история закончена. Пришелец все так же неторопливо, как он проделывал все до этого, сунул руку с монетами под плащ, затем выпростал ее… Конь, невозмутимый и спокойный, как и его хозяин, медленно зашагал по улице… Черная фигура легко покачивалась в седле в такт цоканью копыт…

Я поднял руку и вытер со лба обильную испарину.

– Хромой, – окликнул меня Эрствин, – слышишь, Хромой, а что это было?

– Не знаю, друг мой. Не знаю, но хотел бы узнать. Все это очень странно…

– Что странно? Что у проезжего нет мелкой монеты? Может, это очень богатый человек? Ну, такой, что не заботится о монете, о мелкой монете… Ведь есть же настолько богатые, а?..

– Да? Очень богатый? Такие богачи не ездят в одиночку. И потом его деньги… Это была не просто монета.

– А что же в ней такого особенного?

– Это монета из Семи Башен! Новенькая золотая крона из Семи Башен!

Глава 7

– …Из Семи Башен? Ну и что?

– Ты не понял, Эрствин? – на самом деле я сам мало что понимал, – это новенькая монета из Семи Башен… Хотя, с другой стороны, это золотая крона… Монеты такого номинала могут спокойно лежать в какой-нибудь сокровищнице веками… И их никто не потревожит… Тогда они и будут выглядеть, как новенькие… Нет – что-то здесь не то!..

Здесь в самом деле что-то не так. Это совсем не те шуточки, при помощи которых я привык морочить голову селянам.

Я сам не заметил, как начал рассуждать вслух. Все же происшествие с черным всадником было настолько необычным… От него так и несло зловещими тайнами прошлого – как будто мне мало было зловещих тайн сегодняшней ночи! Но этот загадочный пришелец… Он явно не похож на человека, взявшего в дорогу горсть золота из фамильной сокровищницы. Да, представьте себе – какой-то аристократ собрался попутешествовать, натурально – он спускается в подвал своего замка, набивает карман золотом и… Какая чушь – важные особы пускаются в путь в сопровождении целой своры слуг, лакеев и телохранителей. То есть это если вообще допустить, что в Мире бывают такие существа, как таинственные аристократы, склонные к романтическим странствиям! И то сказать – романтическое путешествие в Ливду! В эту всемирную клоаку! Нет, если подобные люди и бывают на свете – то наш странник и на такого человека не похож. Да Гангмар меня возьми – он вообще не похож на человека!

– А что здесь не то? – прервал мои размышления Эрствин, – ну странствует он один, ну вышла у него в пути мелкая монета…

– Эрствин, друг мой, а как по-твоему путник, набитый золотом, может в одиночку проехать по Сантлаку, пересекать владения здешних дворян… Да его должны были десять раз убить и ограбить.

– Да с чего ты взял, что он именно набит золотом? Может, у него только эта крона и…

– С того… – признаваться не хотелось, но ведь Эрствин меня не выдаст, – с того, что я не додал ему примерно четверть стоимости его кроны.

Я продемонстрировал мальчику несколько монеток, которые держал в левой руке.

– Видишь? Если бы он возмутился – я бы дал ему и эти. И не смотри на меня с таким укором, дружок. Это была проверка. Теперь я точно знаю, что господин в черном швыряет золото, не считая. А от него не убудет… Говорю же тебе – здесь определенно дело нечисто!

– Да ну, Хромой! Ерунда какая… По-моему, ты сам это выдумываешь. Постой, а не ты ли мне всегда твердил, что почти все чудеса в Мире имеют на самом деле совершенно простое и прозаическое объяснение? Наверняка и здесь все разъясняется очень просто. Например, сейчас к воротам подъедет отряд копий в десять – свита этого странника. И вообще, если тебе хочется приключений, почему ты не вернешься в Ренприст?

– Ты опять за свое? В Ренприст, да. И взять тебя с собой? Эрствин, я много раз тебе повторял, что не желаю вновь отправляться туда… Нет! И тебе советую выбросить из головы ерунду.

Эрствин постоянно заводил эти разговоры, насчет Ренприста. Ну, чтобы я отправился туда с ним. Мальчику хотелось стать наемником, это же так романтично. Он не был исключением – в двенадцать лет так хочется верить в то, что ты герой… И что тебе нужен только шанс, чтобы это доказать. Под влиянием моих рассказов Эрствин решил, что его шанс – это Ренприст. Не встреться ему на жизненном пути я с моими рассказами – он точно так же рвался бы в Фенаду, на границу с Королевством-под-Горой или на Север, где за Великой живут в лесах эльфы… Конечно, если торчать с утра до вечера в доме Ливдинского Совета, то поневоле проникнешься мыслью, что здесь, в этом заживо гниющем городе, не может произойти ничего романтического и великолепного. Я и сам так считал, пока не увидел сегодня всадника в черном, не ощутил исходящие от него холод и пустоту…

Впрочем, в заблуждениях Эрствина есть большая доля моей вины. Ведь это я сам рассказывал ему о забавных и приятных сторонах жизни наемного солдата. Разумеется, в своих рассказах я, как правило, опускал грязь, жесткость и подлость своей прежней профессии. Парень уже не дитя, он мог бы и сам догадаться, что я рассказываю далеко не все и что некоторые особенности моего поведения, да, в конце концов, даже то, что я скрываю свою внешность – все это связано не с романтикой и веселыми приключениями.

– Послушай, Эрствин, – я решил сменить тему, – ты не мог бы оказать мне услугу?

– Конечно, Хромой! А что нужно сделать?

– То, о чем я попрошу – это не ерунда, а очень трудное и важное дело.

– Ну, так что за дело-то? Говори! – ого, как глаза-то у него заблестели!

– Мне нужно узнать поточнее все, что связано с историей Семи Башен. Не байки и детские сказочки, а правду. В архивах Совета наверняка найдется что-то о Семи Башнях. Ну, мне, сам понимаешь, в городской архив путь заказан. Не мог бы ты порыться там в старинных хрониках и отчетах?

Блеск в глазах Эрствина тут же погас. И только-то! Порыться в старых пыльных книжищах… Интересно, а чего он ждал? Для меня архивы Совета – самое интересное, пожалуй, место в Ливде. Я бы дорого дал за право покопаться в собранных там документах – и в старых, и в новых. Среди них есть разгадки немалого числа тайн Ливды. Да и не только ее одной – там много чего можно отыскать, нужно только знать, где и на что обращать внимание… Но мой юный приятель этого мнения не разделял:

– Ну-у… В старых книжках копаться…

– Я же тебя предупреждал, что дело будет нелегким, – Эрствин, кажется, уловил смешок в моем голосе и загрустил еще сильнее, – друг мой, я совершенно серьезно прошу тебя об этой услуге. Клянусь, для меня очень важно отыскать сведения о Семи Башнях. Да не так уж и много бумаг придется поднять. Семь Башен около трехсот лет лежат в руинах, а документов такого возраста – не так уж много.

Тут я заметил, что на противоположной стороне улицы стоит Хиг и делает мне какие-то знаки. Рядом с ним переминался с ноги на ногу Томен Грошик, еще один парень из команды Обуха. И рожа у него была такая… Ясно, произошло что-то неприятное. Даже хуже, чем просто неприятное. Это означает, что его светлость Обух нуждается в моих услугах. Ничего не поделаешь, придется идти с ними… Я снова обратился к Эрствину, стараясь придать голосу как можно более теплые интонации:

– Ну как, поможешь мне? Только мне сейчас нужно идти. Вон мой клиент вернулся с компаньоном. Ты же понимаешь, что я, в отличие от людей твоего сословия, вынужден заниматься целый день ремеслом… Словом, давай встретимся сегодня вечером в “Шпоре сэра Тигилла”, ладно?

Эрствин оглянулся на Хига с Томеном, печально вздохнул и кивнул утвердительно…

* * *

В Ренприст мы возвратились к началу осени. И, хотя народу в “Солдате” было еще по-летнему немного, я рассудил, что в этом году больше найма не предвидится – по крайней мере, для таких новичков, как я. Я не строил иллюзий на свой счет. Несколько месяцев унылой гарнизонной службы не сделали меня ветераном.

Подсчитав наличные ресурсы, я убедился, что легко могу дотянуть до следующего лета и приготовился спокойно ждать. В отличие от большинства коллег я не торчал с утра до вечера в “Очень старом солдате” – я ведь не рассчитывал на найм в этом сезоне. Зимой не воюют… Я шатался по Ренпристу и за неделю успел изучить городишко вдоль и поперек. Собственно, странный город состоял из “Солдата” и всего, что было необходимо для обслуживания этого заведения – кузниц, мастерских, лавок портных и сапожников, пекарен, колбасных, коптилен, ну а также – городского магистрата, стражи, меняльной лавки, церкви и прочего, что положено иметь уважающему себя городу. Все названные мной учреждения служили лишь одному – обеспечить жизнедеятельность “Солдата”. И они справлялись, можете не сомневаться – и не были в накладе. Трудно представить себе предприятие, приносящее более стабильный доход, чем место найма солдат удачи…

Словом, я настроился на то, что мне придется ждать лета, и просто убивал время. Тем не менее, я, вопреки собственным ожиданиям, все же пристроился работать на зиму. Получилось это совершенно случайно. Однажды – а была уже поздняя осень – я привычно слонялся по тихим улочкам Ренприста. Помнится, я думал тогда, до чего здесь мирно и уютно – в городке, поставляющем, по сути дела, всему Миру убийц и разрушителей. Посреди этих парадоксальных размышлений меня застиг дождь и я, не задумываясь, спрятался под первую попавшуюся крышу. Так я случайно оказался на пороге местной приходской церкви. Конечно, я уже несколько раз бывал и внутри. Не то, чтобы я усердно веровал, но иногда во время службы мне удается ощутить в груди… Даже не знаю, как это описать, такое кружение, или даже, пожалуй томление… я боюсь сказать “томление души” – но ощущение приятное… Даже успешное колдовство не дает мне таких ощущений…

И все же я захожу в храм не слишком охотно, почему-то смущаюсь, что ли… Но в тот раз дверь была заперта и я просто стоял под навесом, пережидая дождь. А капли падали все гуще, непогода усиливалась. Я заметил бегущего по улице отца Томена, местного священника. Сухонький старикашка смешно подпрыгивал на бегу, оскальзывался на мокрых булыжниках, но при этом заботливо прикрывал полой своего плаща большущий сверток. Он подбежал к двери, ведущей в заднюю, заалтарную часть храма и принялся доставать ключ. При этом старик так боялся уронить свой драгоценный сверток, так прижимал ношу к себе левой рукой, что ему никак не удавалось добраться правой к ключу – для этого нужно было приподнять полу его неуклюжего священнического одеяния. Видя его мучения, я пожалел старика и, перебежав из-под своего навеса к нему, предложил:

– Давайте помогу, отче.

– Спаси тебя Гилфинг, добрый юноша, – прошелестел в ответ старичок, – прими мою ношу, но заклинаю – будь осторожен! Там книги!

– Не беспокойтесь, я буду так осторожен, словно там ядовитые змеи вперемежку с амулетами Проклятого Принца!

Моя незамысловатая шутка так развеселила отца Томена, что он хохотал минут пять и только затем сумел отдышаться и отпер наконец злополучную дверь. Все еще хихикая и подрагивая костлявыми сутулыми плечами, он предложил:

– Заходи, сын мой, обсушись и раздели мою скромную трапезу.

– Но, отец Томен… Это как-то неловко…

– Ничего-ничего. В этом Гилфингом проклятом городе еретиков и злодеев я рад встретить добрую душу, которая ценит никому не нужные книги не меньше, чем змей, запретные еретические амулеты и прочие полезные вещи.

От этого комплимента я растерялся настолько, что принял приглашение священника и вошел в церковь…

* * *

Дождавшись, чтобы Эрствин отошел подальше, я незаметно махнул рукой Хигу и проковылял в свою лавку. Возможно, кто-то из стражников, скучающих у ворот, наблюдает за мной – так что все должно выглядеть естественно. И Хиг с Грошиком должны зайти ко мне, как обычные посетители, которые смущенно дожидались, пока я распрощаюсь с “молодым господином” и только потом решились обратиться со своим делом.

Хиг в самом деле сперва для вида поскребся в дверь и тут же, не дожидаясь, пока я отзовусь, скользнул внутрь. Грошик, озираясь и смущенно покашливая, вошел следом.

– Ну, что случилось? У Обуха проблемы? – осведомился я, чтобы сократить время церемонных приветствий, покашливаний и хмыканий, которые всегда предваряют беседу у таких лохов, как Грошик.

Томен и в самом деле начал мяться и кряхтеть, но Хиг сразу приступил к делу:

– Хромой, сходи-ка со мной. Дело и вправду серьезно.

– Ладно, сейчас соберусь. Может, ты скажешь в двух словах, что за дело?

– Да я и сам-то… Вон Грошика Обух прислал за мной да за тобой. Эх, говорил я, что не надо бы… – он оглянулся на Томена и замолк. Но я его прекрасно понял. Проблемы с командой Тощего, не иначе.

– Так ничего и не скажешь? А ты, Грошик? Что стряслось у его светлости?

Грошик кряхтеть перестал, но зато шумно задышал. Кроме меня никто не осмеливается называть Обуха “светлостью”. От меня он принимает титул с улыбкой, да и вообще видно, что ему это обращение нравится, но от других он “светлости” не потерпит, я точно знаю. Наконец Грошик задышал ровнее и смог выдавить из себя:

– Конь к нему пришел…

Значит, все-таки Неспящий… Коротышка говорил, что Конь и Брюхо должны были поговорить с магом от имени атамана. Причем главным там был Брюхо, у Коня кулаки гораздо лучше работают, чем мозги, он вряд ли смог бы достаточно точно выучить то, что Обух хотел передать колдуну. Но вернулся с переговоров именно Конь… А Брюхо?

– Конь вернулся от Неспящего? Один?

Но Грошик уже высказал мне все, что мог. Теперь он только тихо сипел и разводил руками. Вместо него заговорил Хиг:

– Пойдем скорее, а? Там чего-то было… Непросто все с Конем. Идем, сам увидишь. И я с тобой. А Грошик тут пока покараулит у ворот. А?

– Да хорошо, хорошо. Грошику ты объяснил, что он должен делать? Нет? Тогда расскажи все, что нужно, только снаружи, лады? А я сейчас соберусь…

Хиг беспрекословно кивнул и вышел из лавки, волоча за собой по-прежнему обалделого Томена. Коротышка прекрасно понимал, что мне может понадобиться заглянуть в какие-то тайнички, и посторонним не следует при этом находиться. Тайники здесь у меня, разумеется, имелись, но сейчас я не собирался в них лезть. Ничего особо ценного я в лавке все равно никогда не оставлял. Просто мне нужно было собрать наличные монеты и не хотелось, чтобы кто-то видел, как я прячу крону таинственного пришельца в мешочек за пазухой, тогда как остальную наличность пристроил на поясе. Через пару минут я был готов. Напоследок оглядел свое убогое заведение, машинально провел ладонью по столу, смахивая невидимую пыль… Пощупал футляр с инструментами… Вроде все.

Выйдя из лавки, я оглядел безлюдную улицу. На другой стороне, в подворотне, Коротышка что-то втолковывал Грошику и страдальчески морщился – видимо Грошик не собирался выходить из ступора. Перехватив мой взгляд, он кивнул. Я, не оглядываясь больше, зашагал по улице. Дойдя до перекрестка, я завернул за угол и остановился с задумчивым видом. Спустя минуту ко мне присоединился Хиг. Не то, чтобы мы собирались вводить кого-то в заблуждение этими маневрами, просто оба привыкли действовать именно так. Теперь, когда стражники не могли нас видеть, мы уже двинулись вместе. Если кто-то и пристроился нам на хвост, то здесь я больше доверял чутью Коротышки, чем своему собственному…

Дальше наш путь пролегал по людным улицам и я не стал расспрашивать Хига о том, что поведал Грошик. На месте разберусь.

Глава 8

У Обуха было несколько постоянных убежищ, которые он регулярно менял, ну и, конечно, имелись также и тайные берлоги, о которых не знал ни я, ни большинство его парней. Считается, что атаман должен быть смелым и постоянно эту смелость демонстрировать, на деле же Обух всегда очень осторожен, всегда старается избежать малейшей опасности и вообще не любит риска ни в каком проявлении. Я встречал в жизни не так уж много воровских атаманов, вернее сказать, Обух – единственный мой знакомый такого ранга, но я часто слышу, что он придерживается старых традиций и вообще – образцовый предводитель шайки. Ну, вы же понимаете – сейчас молодежь не та, сейчас не уважают законов… А вот Обух – человек старого закала и так далее…

Пока мы шли по людным улицам, я помалкивал и глядел по сторонам. Не лишнее занятие, даже если рядом Хиг. Он, конечно, профессионал, но ведь у меня есть свои возможности… Судя по тому, как Коротышка вел меня – мы направлялись в одно из самых надежных убежищ “его светлости”. Район, в котором мы очутились, называется Хибары. Насколько мне известно, сам Обух вырос здесь. На этих улицах прошло его детство и молодость. Обух, в отличие от меня, никогда не был романтиком настолько, чтобы покинуть в поисках приключений Ливду. Нет – все его войны, подвиги и походы прошли здесь. Хотя я всегда считал, что для того, чтобы достичь в его профессии хоть сколь-нибудь высокого положения, необходимо иметь в душе некую искру романтики… Или это лучше назвать не искрой, а шилом в заднице? Кому как нравится…

Но, во всяком случае, в Хибарах каждая собака знает Обуха, здесь он свой, местные ему сочувствуют и предупредят, если возникнет опасность. Хибары – его крепость и, думаю, очень надежная, если, конечно, можно считать надежным хоть что-то в этом городе. В Хибарах и Хиг почувствовал себя свободнее, я заметил, что он несколько расслабился, с его лица исчезло выражение сосредоточенности. Буквально на каждом шагу он с кем-то здоровался, он тоже был здесь своим.

У входа в большое двухэтажное здание, штаб-квартиру Обуха, толпилось с полдюжины бойцов. Они, не скрываясь, держали на виду тесаки и дубинки, сейчас было не до соблюдения “внешних приличий”. То, что нас сразу провели к его светлости, опустив все обычные формальности, тоже свидетельствовало о серьезности положения.

Обух ждал меня и Хига в большом зале. Я еще подумал – “тронный зал”. Впечатление усиливало массивное кресло, в котором восседал атаман – ни дать, ни взять трон. Обух уютно расположился в нем, вытянув ноги, и хмуро глядел в угол, где на стуле понуро сидел Конь. По бокам от него стояли еще два молодых бандита впечатляющего сложения. Я их едва знал – шестерки, новобранцы. Лучшие люди сейчас на улицах, ясно.

Едва кивнув мне в знак приветствия, Обух пробурчал:

– Вот Конь вернулся. Погляди, что с ним.

Я покосился на Коня. Тот сидел, подобрав под себя ноги и опустив голову. Неопрятные патлы, засаленными прядями свисавшие на лоб, совершенно скрывали лицо. Огромные ручищи расслабленно свисали вдоль туловища… А еще у него на шее висела какая-то торба, снизу покрытая запекшейся багрово-черной грязью. Округлые очертания торбы в совокупности с тем фактом, что Брюхо не вернулся, наводили меня на невеселые догадки.

– Руки, – вдруг сказал Коротышка, – руками не шевелит.

Точно. У Коня была неприятная привычка постоянно шевелить пальцами, а сейчас его большие красные кисти рук были совершенно неподвижны.

– Покажите ему, – буркнул атаман.

Один из шестерок ухватил Коня за волосы, рванул вверх – я увидел мертвенно-бледное лицо с пустыми, словно остекленевшими, глазами. Бандит был явно не в себе и ничего не соображал. Второй молодчик вкатил бесчувственному Коню крепкую оплеуху. Мне показалось, что оба пацана выполняют свое дело с удовольствием, еще бы – наверняка им обоим совсем недавно крепко доставалось от Коня и они не могли даже помыслить о возможности подобной расплаты. От удара голова мотнулась из стороны в сторону, Конь моргнул, разлепил иссиня-белые губы и на удивление четко и раздельно произнес:

– Слушай меня, Обух. Это я, Неспящий. Обух, ты дурак. Мы давно уже хотели взять тебя – я и Мясник. Тощий, тот нам запрещал. Если бы не он, ты бы уже давно сдох. Тощий тоже был дураком. Но теперь время дураков прошло, Тощего ты уже кончил, а мы доберемся до тебя. Теперь нам с Мясником никто не мешает. Понял, осел?

Это было очень серьезно, голос, которым Конь произнес свою тираду, ему не принадлежал. Определенно, это не был и голос Неспящего, но похоже, Гангмар возьми, как похоже на хрип старого мага…

Первый шестерка отпустил волосы Коня – голова последнего тут же бессильно поникла. Второй молодчик занес раскрытую ладонь и что-то буркнул, молодцы решили повторить свой коронный номер, но я их остановил:

– Достаточно, я все понял. Обух, парни могут идти, я думаю. А почему вы не сняли с него мешок?

Его светлость спровадил шестерок, повелев им быть поблизости, и ответил:

– Мы боялись магии этого старого пьяницы, Хромой. Ну, может, мешок заколдованный какой-то… Мало ли… А ты действительно что-то понял? Можешь помочь?

– Да пока что сам не знаю… Сейчас попробую…

– Скажешь что-нибудь, пока не начал?

– Ну, что я могу сказать? Магия применена очень сильная. Хотел бы я уметь накладывать такие заклинания… А еще больше я бы хотел, чтобы никто в Мире не мог накладывать их…

* * *

Когда отец Томен, приглашая меня, сказал “скромная трапеза”, это прозвучало именно как формула вежливости – ну не может же священник пригласить гостя разделить с ним пышную или, допустим, роскошную трапезу. Но обед был и впрямь убогим. Позже я узнал, что старик не беден и не скуп – просто он потрясающе равнодушен к еде. Время от времени отец Томен посещал местный рынок и пополнял запасы продуктов. Системы в его закупках не было. Несколько раз я сопровождал его и видел, что священник, не мудрствуя, покупает все, что попадается на глаза. Покупает, не выбирая и не торгуясь. С равным успехом он купить и какую-нибудь дорогую изысканную снедь, и уже подвявшие овощи – просто потому, что именно они попались ему на глаза, когда он шел по рынку, полный размышлений о возвышенном. Да… О возвышенном он размышлял постоянно. В жизни этого странного человечка была единственная настоящая страсть – книги. И этой страсти он отдавал всего себя целиком, не размениваясь на презренные мелочи, наподобие еды. При этом он, естественно, не обращал ни малейшего внимания на то, что его паства погрязла во всевозможных грехах. Да ведь другого пастыря местная община и не потерпела бы. У Ренприста была такая возможность – не потерпеть, слишком уж важен был этот город для Мира.

Впервые попав в заалтарную комнату ренпристской церкви, я увидел только одно – книги, книги, книги. Книги были везде: стояли неровными стопками повсюду на полу, громоздились на полках и ларях, образовывали бесформенные пирамидальные кучи в углах. Я уже не говорю о том, как был завален стол…

Я никогда в жизни не видел столько книг, собранных в одном месте. У отца Томена была постоянная договоренность с несколькими капитанами и они поставляли ему предмет его страсти. За некоторую плату, разумеется, они свозили в ренпристскую церковь все, что им удавалось прихватить на дармовщину с собой за время службы. Надо сказать, что большинство наемников из “Очень старого солдата”, мягко говоря, нелояльны к святой церкви, то есть на дух не переносят попов и всего, что с ними связано. Поэтому лишь небольшое число наших участвовало в сделке с Томеном. А тот просто собирал книги – собирал все, что записано чернилами на пергаменте, дощечках и выскобленной коре. Старые легенды, хроники, сказки, романы и поэмы о прекрасных дамах. Моего нового знакомого совершенно не волновало соответствие собранных им текстов ортодоксальной церковной догме. Я потом обнаружил у него между прочим даже скандальные и строго-настрого запрещенные “Проповеди Мерка Нового”, пожалуй, самую еретическую книгу последнего века. Отец Томен пылал к книгам бескорыстной и чистой любовью – знаете, когда просто не можешь обойтись без предмета страсти и не хочешь доискиваться причины, почему и за что любишь. Денег у отца Томена на покупку книг было предостаточно, приход в Ренпристе был процветающий.

На этой страсти мы со священником и сошлись. Я не могу сказать, что так уж схожу с ума по книгам, но я очень люблю читать. Меня восхищает сам факт извлечения новой информации из мертвых значков на телячьей коже. С тех пор, как мама научила меня, я читал всегда и все, что попадалось на глаза. Вывески над входом в лавку, девизы на щитах заезжих дворян, названия судов в порту… Ну и, разумеется, книги, когда удавалось до них добраться. Довольно странно для человека моего происхождения и моего общественного положения…

Едва войдя в заваленную книгами комнату, я тут же опустил доверенный мне сверток на пол и, схватив первую же попавшуюся книгу, принялся читать. Заметив, что отец Томен, приподняв брови, с любопытством наблюдает за мной, я смущенно улыбнулся и пробормотал:

– Простите, отче… Так давно не держал в руках книги…

Потом мы, конечно, разговорились. Слово за слово – священник предложил мне поработать у него, ему требовался помощник для того, чтобы разгрести громадные залежи. Я, разумеется, согласился – чего же мне было искать еще на зиму? Тем более, что мне была обещана плата. Таким образом, я провел несколько месяцев среди книг, разбирал их по годам и жанрам, переписывал их названия в специальный список… И, разумеется, читал. Особенно меня заинтересовал громадный фолиант, посвященный монетам. Книга была богато иллюстрирована и составлена, по-видимому, очень грамотным специалистом-нумизматом. Я с удивлением обнаружил, что по изображениям на монетах можно изучить историю гораздо лучше, чем по каким-либо другим источникам. И, кстати, более точно изучать – ведь никому не придет в голову подделывать старинные монеты, отчеканенные, к примеру, лет сто – сто пятьдесят назад. Выбитые на реверсах старинных монет профили сохраняются навеки, тогда как летописи подделывают, вымарывают, а то и просто сжигают. Да, с какой стороны ни гляди, книги – очень хрупкая и уязвимая вещь. Особенно в сравнении с деньгами.

* * *

– Да ну тебя к Гангмару, Хромой, с твоими рассуждениями. Давай, делай что-нибудь! Эта бодяга слишком затянулась.

Обух изволил нервничать. Его светлость можно понять – если верить тому, что поведал Конь, выходило, что с Тощим разделались зря. Конечно, словам зачарованного бандита вряд ли стоило доверять, похоже, что Неспящий делал, что называется, хорошую мину при плохой игре. А впрочем, кто их разберет, этих сумасшедших магов и воровских баронов, они все малость не в себе. Эта ерепень относительно доброты Тощего могла вполне оказаться правдой.

Но, так или иначе, мне предстояло делать дело. Прежде всего я обследовал холщовый мешок, подвешенный на шею Коня. Торба заставляла меня нервничать, хотя на ловушку это было никак не похоже. Разумеется, никаких чар в ней и не оказалось. Убедившись в этом, я разрезал веревку. Затем я передал торбу Хигу, даже не заглядывая внутрь. Потом принялся присматриваться и принюхиваться к Коню, пытаясь определить, какие именно заклинания задействованы. Естественно, я мало что понял, поскольку Неспящий очень сильный колдун и его магический арсенал был гораздо обширнее моего. Пока я возился около неподвижного громилы, Хиг распаковал “посылку”. Я слышал, как Коротышка обменялся с Обухом мнениями относительно ее содержимого:

– Ну ясно, Брюхо…

– А то ты не догадывался… Ладно, убери эту падаль… Хотя нет, постой, дай гляну… Ага…

– Вон, видишь? Надрез неровный, стало быть – отрезали.

– Да вижу, не слепой. Отрезали, не отрубили. И нож паршивый, тупой был. Это явно сам Неспящий. Значит, при нем, может, никого из парней Тощего и нет. Ладно, убери куда-нибудь…

– Постой, Хиг, – окликнул я Коротышку, – пришли сюда этих двоих дуболомов.

– Ты что-то надумал? – хмуро осведомился Обух.

– Сам пока не знаю, получится или нет. Хочу кое-что попробовать.

– А мои дурни зачем?

– На всякий случай. Когда Конь выйдет из транса – Гангмар его знает, что получится.

– Да? – с сомнением в голосе переспросил его светлость, извлек из-под “трона” увесистую дубинку и скомандовал своим бойцам, которые вернулись в зал и теперь неуверенно топтались у дверей, – делайте, чего Хромой скажет!

Шестерки тупо уставились на меня.

– Значит так, – я напустил на себя уверенный вид, – сейчас я кое-что попробую сделать и, возможно, это поможет Коню проснуться, ясно?

По их тупым рожам было видно, что им как раз ничего не ясно. Ладно, попробуем еще раз.

– Ну, представьте себе, что Конь спит. Что он очень крепко спит. Ну, очень устал, напился и спит. Если его внезапно разбудить – что он, по-вашему, сделает?

Теперь до них вроде дошло. Парни переглянулись, подошли к стулу, на котором замер Конь и вцепились в его предплечья. Возможно, у них уже было некоторое представление о том, что может сделать внезапно разбуженный Конь. Теперь, когда меры предосторожности были приняты, пора было переходить непосредственно к делу. Собственно, я еще не знал, чем это может закончиться, да и получится ли вообще – просто пришла одна идея. Клин, как известно, клином вышибают. Я вытащил из поясной сумки камешки с наполовину стертыми собачьими заклинаниями. Если расстояние будет небольшим, то магии в них вполне достаточно. Может, заодно и разряжу их окончательно. Ну… Я глубоко вздохнул, сосредоточился и приложил камни к вискам погруженного в транс бандита.

– А-а-а-а!!!!

Едва Конь начал шевелиться, я понял – сработало! Настолько быстро, насколько позволяла больная нога, я отскочил назад. Конь подскочил со стула и закружился по комнате, ноги повисших на нем молодчиков оторвались от пола. Обух со своей дубиной спрятался за спинкой кресла, Хиг бросился в угол… Один из шестерок со смачным хрустом врезался в стену, другой отлетел в сторону, несколько раз перевернулся и замер у подножия “трона”. Тут Конь, видимо начал приходить в себя. Его движения замедлились, наконец он остановился, обалдело огляделся…

– А… Это… Обух, я это… А почему Тощий?.. Ой, чего это я?..

– Ничего, Конь, ничего, – донеслось из-за кресла, – ты не виноват.

Только тут я заметил, что Конь, совершая свои подвиги, успел еще и обмочиться.

Глава 9

Конь смущенно топтался посреди комнаты, не зная, что ему делать. Смятение и растерянность на его лице в другой ситуации вызвали бы улыбку, так же, как и его мокрые штаны, но сейчас нам всем было не до смеха. Обух повторил:

– Ничего, Конь, ты не виноват, – я даже уловил в его голосе почти человеческие нотки, – ты скажи, ты это… Слышь, Конь, ты хоть что-то помнишь?

– Не, Обух… Помню, подошли к дверям… Ну, к хате Неспящего… Брюхо что-то еще сказал… А, сказал – ты, грит, молчи, я, грит, все буду за двоих говорить… Постучал потом… А больше ничего не было… И вот Тощий собакой стал – чего это?

– Собакой? – переспросил Обух.

– Это колдовство, Конь, – подал я голос, – Неспящий тебя заколдовал.

– Ты иди, Конь, переоденься, – все тем же заботливым тоном произнес атаман, – иди, отдохни. И вы, двое, тоже идите. Хотя нет, ты, Пуд, позови мне Крысюка и Кувшина, а ты останься у дверей. Да не здесь, дурак, а с той стороны… У дверей…

Когда все вышли и в зале остались только я и Обух, атаман наконец обратился ко мне:

– Что это за бодяга про то, что Тощий стал собакой?

– Да бредит он, ты ж видишь, что с ним Неспящий сделал.

– А чем ты его расколдовал? Я углядел, ты в граблях что-то держал. Чего там у тебя?

Признаваться, что я взял что-то из дома Тощего, мне было нельзя, это ясно. Поэтому я уклончиво ответил:

– Это уже по моей части, Обух. Нет, если ты хочешь, я, конечно, расскажу. Рассказывать?

– Не надо, – правильно, атаман, тебе этого не надо, – мне твоя чернокнижная тарабарщина без надобности. Ты мне простыми словами можешь сказать, что Неспящий затевает?

Ничего себе вопрос… Он же мне сам говорил, что с Неспящим договорится… Но напоминать Обуху о нашем ночном разговоре я посчитал неудобным – атаман сейчас и так на взводе, зачем его злить?

– Я так думаю, что даже сам Гангмар не знает, что у старого пьяницы сейчас творится в голове. Но то, что он опасен, ты сам видишь.

– Вижу, – согласился Обух, – что, Хромой, небось хочешь мне напомнить наш разговор? Хо-очешь… Так вот – ничего не изменилось. А Неспящего я прижму. Точно говорю – прижму. Так что у тебя за штучка в руках-то была? А ну, покажи.

Надо же, не забыл. Делать нечего, я продемонстрировал Обуху камушки, вся магия в них, по-моему, исчезла – Конь оказался очень восприимчивым, вероятно поэтому и остался жив. Неспящий решил использовать его в качестве посланника. Кстати, мне только сейчас пришло в голову – колдун вполне мог прикончить обоих присланных к нему громил, но все-таки оставил Коня в живых… Посчитал, что для него не важно, сколько у него противников – одним больше, одним меньше? Или подумал, что важнее припугнуть Обуха?

Пока я размышлял над этим, атаман разглядывал мои трофеи. Я набрался наглости и спросил:

– Хочешь купить, ваша светлость?

– А пошел бы ты к Гангмару со своей колдовской рухлядью… Что я тебе – Мясник, амулеты на себя навешивать? Не по закону это…

Вспомнив Мясника, он невольно нахмурился. Скорее всего, мы с ним подумали сейчас одно и то же – очень важно, чтобы Мясник и Неспящий не смогли встретиться. Тут в дверь тихонько постучали – наверное, явились Крысюк с Кувшином.

– Ладно, – решил наконец Обух, – ступай, Хромой.

Я только и ждал его разрешения. Мне вообще не хотелось бы здесь появляться. Поэтому я сразу же поспешил удалиться. Мне многое предстояло обдумать – ситуация складывалась очень серьезная. Все выходило совсем не так, как замышлял Обух. Неспящий не пошел под него. Мясник, очевидно, попытается стать официальным приемником тестя… А он и в самом деле мог быть даже более опасным, чем Тощий… Прежде, когда он действовал в тени тестя, его принимали за обычного громилу, ну, может, более ловкого и удачливого, чем другие – не более. Однако Мясник – очень неглупый парень и вполне может оказаться куда способнее, чем Тощий.

С этим грустными мыслями я зашагал к своей лавке. Было еще довольно рано, а более спокойного места, чем моя лавка, я не найду. Там можно спокойно посидеть и все взвесить. Пока прямой опасности, кажется, нет – если Мясник с Неспящим станут действовать, начнут они не с меня. Но в случае чего придется валить из города…

Недалеко от входа в мою лавку я еще издали заметил большую толпу. Над головами зевак поблескивали шлемы стражи и сталь алебардных лезвий… Что-то произошло. Я подошел поближе и прислушался к разговорам в толпе – вроде речь шла о том, что здесь кого-то убили. Тут стражники стали расталкивать зевак, требуя освободить улицу и дать проход. На скрещенных алебардах они несли накрытое тряпкой тело. Возглавлял шествие мой знакомый, можно даже сказать, мой приятель – сержант стражи Коль Токит по кличке Лысый.

– Хромой, – окликнул он меня, – хоть ты-то что-нибудь видел?

– Нет, Коль, меня в лавке не было, к клиенту ходил. Видишь, только сейчас возвращаюсь. А что было-то?

Сержант только махнул рукой:

– Оборванца какого-то зарезали. Ну, покойник-то ладно, шваль. Такие пусть хоть все друг дружку перережут, только воздух чище станет. Но ведь средь бела дня! Средь беда дня! Под носом у наших! – он кивнул в сторону Восточных ворот, – Ладно, бывай, Хромой. Пошли!

Стражники удалились, толпа стала быстро расходиться. А я стоял и все глядел вслед Лысому… Лицо покойника было скрыто, но я узнал драные башмаки Грошика. По-моему, это могло значить только одно – Мясник в Ливде.

* * *

Моя первая зима в Ренпристе прошла в трудах праведных. Я навел образцовый порядок в собранных отцом Томеном книгах. И надо было видеть, как старик радуется! По мере того, как я записывал и расставлял по полкам новые и новые тома, его улыбка становилась все шире. Я тоже невольно улыбался, наблюдая с какой нежностью священник прохаживается вдоль уставленных фолиантами полок, оглаживает дрожащей ладонью корешки… Его страсть обрела благодаря моей работе новое воплощение. Мне даже пришло в голову странное сравнение – то, что раньше можно было назвать безумной юношеской влюбленностью, переросло у старика в тихое и умиротворенное чувство законного супруга. Глупость, конечно, но что-то в этом было…

Ну а я при малейшей возможности возвращался к полюбившемуся мне каталогу монет. Не то, чтобы я любил деньги, нет – просто за этими металлическими кругляшками я открывал нечто гораздо большее. Монеты приобрели в моих глазах новый смысл, наполнились иным значением. Мне подчас начинало казаться, что я воочию вижу людей и нелюдей, чьи профили украсили некогда реверсы монет. Я могу сказать иначе – навеки украсили. Начинало казаться, что вот-вот – и они заговорят со мной, расскажут свои истории, объяснят выбитые на монетах девизы…

Возможно, я тоже сходил с ума? Но я делал это молча. И ведь я даже занятия магией забросил ради изучения книги о монетах…

Разумеется, время от времени я по вечерам заглядывал в “Очень старый солдат”, выпивал там стакан вина, выслушивал очередную порцию новостей, сплетен и анекдотов из жизни нашей братии, да и всего Мира. В “Солдате” было принято, не стесняясь, обсуждать деяния сколь угодно высокопоставленных персон и высмеивать их по малейшему поводу. Когда я говорю “обсуждать” – это означает “высмеивать”. В перерывах между убийствами так хочется смеяться. Хочется быть беззаботным – это же настолько естественно…

Кстати, моя “работа на святую церковь” ни для кого не была секретом и меня уже успели окрестить Писарем, впрочем популярной в “Солдате” личностью я не стал, к отцу Томену наши относились без предубеждения и не ставили мне в вину эту службу. В угол, где собирались чародеи, я не совался. Конечно, мне было бы интересно понаблюдать колдунов в действии во время их пресловутых “боев”, но я боялся засветиться. Я был слишком неопытен и боялся, что ушлые чародеи опознают во мне собрата. Как-то я заметил, что один из колдунов, толстяк Бибнон, приглядывается ко мне. После того, как он пару раз пытался со мной заговорить, осторожно начиная с ничего не значащих вопросов, я три вечера кряду не показывался в трактире. После этого толстый чародей больше не делал попыток сблизиться со мной, но время от времени я ловил на себе его взгляд.

Но зима миновала, прошла и весна. Я начал все чаще наведываться в “Солдат” – так что даже отец Томен заметил это. Он спросил меня, почему я стал постоянно отлучаться по вечерам, я объяснил ему, что жду найма. Старичок для вида предпринял несколько вялых попыток отговорить меня, предлагая бросить греховное ремесло. А затем однажды вдруг посулил содействие в найме. Я был весьма удивлен, но постарался не выказать этого. На следующий день в нижнем зале меня отыскал представительный мужчина в потертом камзоле, давно уже утратившем изысканность.

– Ты, что ли, будешь Писарь? – осведомился он.

– Так меня прозвали.

– Меня зовут Торн. Капитан Торн. Послезавтра я отправляюсь в Фенаду, есть служба на все лето. Хочешь со мной?

– Спасибо за предложение мастер, я нуждаюсь в найме. А что за служба и каковы будут условия?

– Гномье порубежье. Охрана границ, а возможно и свободный поиск, там будет видно. Плату получишь наравне с прочими. Тебя устраивает?

– Спасибо, мастер, – за это в самом деле стоило благодарить, капитан обещал мне, неизвестному новичку, плату, которую у него получают старые проверенные бойцы.

– Не стоит благодарности, солдат. Я спрашивал о тебе Дубака, а его слову я доверяю. Ну и святой отец за тебя просил. Небось будешь для него книжки искать?

Фенада граничит с Королевством-под-Горой. Гномьи книги – большая редкость. Для меня стала ясна подоплека заботы отца Томена о моем найме. Так вот для чего он способствовал моему новому шагу на греховной стезе наемничества! Я с трудом сдержал улыбку – моя душа и моя жизнь значили для старого доброго священника все-таки меньше, чем возможность заполучить раритетную книгу. Вслух же я ответил лишь:

– Только если вы позволите, капитан.

– Отчего же, – разгладил усы Торн, – ищи. Но помни, ты – член отряда. Что заплатит старый книгочей – в отрядный котел. Ну а премии тем, кто доход отряду приносит, уже я сам распределяю. Во-он, видишь, мои парни сидят. Идем, познакомишься с ними. Ну и вообще, перебирайся за их стол.

– Да, капитан. Только сейчас расплачусь… И, если позволите, еще минуту. Я хочу Дубаку вина заказать.

По тому, как Торн ухмыльнулся, я понял – поступаю правильно. Наверняка мой прежний командир отрекомендовал меня отлично, так что я был ему во многом обязан тем, что меня принимают в отряд. Отряд гевских наемников – это что-то наподобие семьи. Прием в семью – дорогого стоит. Я подозвал слугу, расплатился, заказал кувшин вина Дубаку и три – на стол отряда Торна. Моего отряда.

* * *

Вернувшись после всех приключений в свою лавку, я сел за стол и наконец вздохнул спокойно. Странно, но за здесь я чувствую себя увереннее, чем где бы то ни было. Эта уверенность не имеет ничего общего с чувством физической безопасности. На самом деле это место очень неудобное – к лавке кто угодно может подкрасться, а я не увижу. Окошки маленькие и неудобно расположены. Правда, в двух шагах от лавки – пост стражи у ворот, но и стражников я могу считать друзьями только с большими оговорками… И еще, присутствие стражи никак не помешало Мяснику разделаться с Грошиком. Тем не менее здесь, за столом, в окружении своих записей и инструментов я чувствую себя вполне уверенно и надежно.

Итак я вернулся в лавку, закрыл дверь, сел за стол и задумался. В Ливде происходит Гангмар-знает-что. Люди Обуха следят за Неспящим. Следят, разумеется, издали, потому что к такому магу близко не подберешься. Можно не сомневаться, Обух уже отдал приказ убить старика при малейшей возможности. Вот только представится ли она, эта возможность? Старый маг частенько страдал головными болями, делавшими его более уязвимым – следствие постоянной бессонницы. Но вчера он здорово выспался… Чем сейчас занят сам Неспящий – не могу даже предположить. Один он не осмелится атаковать Обуха, но вряд ли старый безумец спокойно сидит дома и дожидается убийц. После того, как он обработал Коня, от него можно ожидать каких угодно подлых трюков. Его слабость в том, что он один, у Неспящего нет связи с головорезами из банды Тощего.

А еще где-то по Ливде бродит Мясник. Не представляю, что ему известно, но Грошика он убрал сразу, это должно что-то говорить о его осведомленности, так? Так… И он как раз тесно связан с парнями тестя, он в курсе всех дел. Да – вот где был прокол Обуха, он не воспринимал Мясника как наследника Тощего, он думал, что со смертью ростовщика вся его организация перестанет существовать и превратится в уязвимых одиночек. А ведь у Тощего был “законный” наследник – сильный, жестокий, авторитетный. Способный возглавить войну против Обуха. Точно – сейчас в Ливде начинается настоящая война.

Ладно. А что в этой ситуации делать мне? Пожалуй, стоит сидеть и не высовываться. Конечно, еще лучше было бы смотаться из города на время заварухи. Проблема в том, что мне негде спрятаться за пределами Ливды, моя теперешняя жизнь слишком тесно связана с городом. И некого попросить сообщить, когда все закончится. Нет, придется все время оставаться в Ливде. И еще эта история с Черным Всадником… Я чуял, что здесь пахнет великим тайнами. О таких вещах лучше знать больше. И, возможно, сбудутся мои прежние сумасшедшие фантазии и профили с древних монет заговорят со мной и поведают немало тайн прошлого…

Кстати, очень удачно, что вся Ливда будет напряжено следить за поединком бандитских “королей” и оставит без внимания всю эту чехарду теней прошлого – всех этих черных всадников, невероятных вороных коней и золотых крон из Семи Башен.

Кстати, я ведь назначил Эрствину встречу в “Шпоре сэра Тигилла” – я сказал “встретимся вечером”. То, что можно считать “вечером”, уже, пожалуй, наступает. Пора на встречу с моим юным другом…

Глава 10

В “Шпоре сэра Тигилла” сегодня было тихо. Здесь, как правило, не бывает шумных гулянок и буйных драк. Напиться и подраться – это больше по части моряков, а они облюбовали заведения в западной части города. В “Шпоре” же собирается народ степенный, положительный. Поэтому я собственно и хожу сюда. Но сегодня было еще спокойнее, чем обычно. Тихо, как на кладбище.

Я прошел к стойке и поздоровался с Кертом. В непривычно тихом зале кабака, стук моей клюки звучал особенно резко.

– Привет, толстяк. Что так невесело у тебя сегодня?

– Привет, Хромой. А чего веселиться? Неужто не слыхал – людей убивают в округе.

– Ну, говорили проезжие, что купца какого-то зарезали, что ли… Ах да, верно! Я же сам видел, прямо возле моей лавочки у Восточных еще какого-то оборванца… И что? Разве это повод грустить для обитателей нашего доброго города? В Ливде это обычное дело.

– Зато ты веселый сегодня, Хромой… Есть еще двое убитых – и оба в нашей округе. Слишком много смертей для одного дня, не находишь? Какого-то мужчину нашли обезглавленным, голову до сих пор ищут. Да еще один – за живодерней в Хибарах со свернутой шеей. Вон, Тойк-конюх говорит, полчаса назад нашли. Но у того хоть голова на месте. Да, не очень-то хороший день нынче в нашем городе.

– Н-да… Ну а у меня сегодня наоборот – сладилась выгодная сделка. Давай-ка как обычно. Ну и кувшинчик вина. Кстати, я сегодня жду гостя.

– Молодой господин из Большого дома?

– Он самый.

– Ты бы спросил его, Хромой, о чем там вообще, в Совете думают. Ведь с каждым годом все поганей становится в нашей Ливде…

– Да знаю я, Керт, знаю. Но только что пацан может сказать? И уж ты мне поверь, это не только у нас в Ливде, сейчас весь Мир словно с ума сошел. Из Ванетинии-то ничего не слышно?

– Пока ничего нового. Знаешь, Хромой, – толстяк понизил голос до шепота, – мне плевать, кто там император в Ванетинии – Алекиан или Велитиан, мне даже плевать, кто в Энгре на троне сидит. Но когда у нас в округе начинают резать людей… Э, а вот твой приятель!

В дверях показался Эрствин. Зайдя со света в полутемный зал, он замер на пороге и, прищурившись, принялся осматриваться. Прекрасная мишень – и я уже не говорю, что торчать в дверях невежливо по отношению к посетителям кабака. И этот юноша собирается стать солдатом? Эх, молодость, молодость… Я помахал рукой и позвал:

– Эй, сэр Эрствин, я здесь!

Парень, увидев меня, сразу заулыбался и, махнув в ответ, заспешил в угол к моему столику. Посетители уткнулись в свои тарелки, старательно не замечая “молодого господина”. Как бы там ни было, а он здесь лишний.

– Присаживайся, Эрствин, – кивнул я, – что слышно? Раздобыл что-нибудь о Семи Башнях?

– Нет, архив был заперт. Все носятся… Слышал, в городе еще кого-то убили?

– Да, слышал кое-что краем уха. Я же сегодня весь день по делам пробегал, мне некогда было. Вот сейчас только хозяин рассказал, что еще кого-то мертвым нашли. А что в Совете говорят по этому поводу?

– Как обычно, – насупившись, вздохнул мой приятель, он явно подражал кому-то постарше, – много шума, мало толка. Глава Совета Лигель будет много говорить, гонять стражников по всему городу, но настоящих убийц так и не найдут.

– Это твой отец так говорит?

– Ну… – Эрствин не стал уточнять, – отец недоволен тем, что из-за этих убийств его делом никто не занимается. Только я думаю, что наш вопрос все равно никто решать не хочет. Если бы не сегодняшние убийства – нашлось бы что-то другое. Знаешь, Хромой, все здесь такое мелкое…

– Мелкое?

– Ну, понимаешь – здесь, в Ливде… В этом городе убивают за несколько медных монет, за одно ничего не значащее слово. А ведь где-то в Мире сражаются… ну, по-настоящему… Короли и принцы… Престол в Ванетинии… Решается судьба Империи, судьба Мира… Может быть как раз сейчас, в эту минуту, может быть…

К нашему столу подошла дочка Керта с подносом и принялась неторопливо расставлять перед нами посуду. Вот уж ее точно не волновали сегодняшние убийства. Эрствин смущенно покосился на хорошенькую девицу и замолчал. Та не спеша накрыла на стол, пожелала нам приятного вечера, покосилась на моего юного приятеля, тихо хихикнула и удалилась, вильнув напоследок юбками. Эрствин, которого смутило прикосновение подола веселой девицы, начал краснеть и чтобы прервать неловкое молчание я поспешил заговорить:

– Знаешь, друг мой, смерть – это всегда смерть. Бедняк, убитый за пригоршню меди, не мертвее, чем добрый рыцарь, пронзенный на поле чести копьем какого-нибудь принца. Я даже скажу так – те различия, что существовали между ними при жизни, исчезают, когда люди умирают. Разве нет? Что еще так уравнивает нас в этом Мире, как смерть?

– А служба наемника? Ты сам говорил, что Ренпристе нет сословных различий, там ценят людей не за гербы. Твои слова?

– Каюсь. Эти еретические слова произносил я.

Да… Служба наемника – и смерть… Что ж еще объединяет нас всех? Интересно обернулась наша беседа… Служба наемника и смерть…

* * *

Моя служба в отряде Торна сразу же показалась мне не в пример более веселой, чем прежняя – в Верделе. И отнеслись ко мне сразу по-дружески. В отряде это нормально. Здесь нет места личной неприязни и мелким обидам. Сегодня ты оскорбишь или обманешь парня, а завтра должен будешь доверить ему свою спину? Словом, меня встретили хорошо и сразу дали понять – я свой. Если принят в отряд – значит свой. Мне это было в диковинку, но до Гангмара приятно.

На рассвете мы выступили из Ренприста, заплатив по грошу – как все. Шли весело, мне – новичку – все наши наперебой старались выразить приязнь, кто-то сулил на первом же привале помочь пригнать получше снаряжение, кто-то – потренировать в обращении с моим мечом… Я, конечно, понимал, что это обычное дело, что солдаты стараются поскорее помочь мне освоиться, чтобы отряд и впредь был единым монолитным организмом, но, повторяю, было непривычно и приятно. Я несмело улыбался в ответ и боялся поверить своему счастью.

Не мешкая, но и не спеша особо, мы маршем пересекли добрую половину королевства и вышли к Золотой. Дальше некоторую часть пути предстояло проделать на барке. По Золотой мы шли по течению, это было время отдыха, днем я тренировался с мечом, по вечерам слушал байки моих товарищей, вспоминавших о прежних делах. С Золотой мы свернули в какую-то небольшую речушку, теперь плыть приходилось против течения и нам время от времени приходилось садиться на весла. Но настоящими “тяготами солдатской службы” я бы это не назвал. Свой Дар я скрывал по-прежнему и теперь вообще избегал упражняться в магии – я ведь постоянно был на виду, постоянно в компании. Меня это немного смущало, но я с радостью променял магию на право быть своим в отряде.

Первое, если так можно выразиться, приключение случилось с нами уже, когда мы углубились в земли Фенады. В маленьком городишке, через который протекала наша река, местные обратились к Торну за помощью. Город, видите ли, был осажден! Осажден! У стен стали лагерем около сотни юнцов, “Гилфингвиых пасынков”, как они сами себя именовали. Эти маленькие придурки – одна из самых заметных язв, поразивших Мир в последнее время. На самом деле все они трусы, по-моему, и сила их – только в нахальстве и том страхе, какой они внушают добрым бюргерам. Еще надо сказать, что здесь, в Фенаде, народ не такой боевой, как в Геве. Здешние горожане испугались своры малолетних фанатиков и обратились за помощью к нам. На переговоры отправился Торн. Потом он рассказывал, что первым делом спросил у городских, кто их сеньор. Оказалось – какой-то граф, но он в отъезде. “Когда сторожевого пса нет поблизости, бараны не способны ни на что”, – так прокомментировал наш капитан положение вещей. Словом, он сговорился с городскими выборными, что за плату мы прогоним “пасынков” от их стен. Мы сгрузились с барки, вооружились и вышли к городским воротам.

У ворот переминались с ноги на ногу несколько десятков горожан – местное ополчение. Они были хорошо вооружены и преисполнены собственного достоинство – а также страха. По-моему, эти крепкие мужчины могли бы разогнать толпу юнцов и сами, не обращаясь к нам. Но… Походной колонной мы приблизились к воротам. Городские расступились перед нами. С другой стороны ворот неслись ругательства, выкрикиваемые высокими срывающимися голосками и время от времени раздавался звонкий стук – “пасынки” швыряли в ворота камнями. Идиоты.

– Оружие к бою! – скомандовал наш капитан.

Мы расступились, ломая строй, лучники наложили стрелы. Городских вообще как ветром сдуло с улицы.

– Щиты, – вполголоса напомнил нам Торн, затем зычно рявкнул, – открывай!

Створки ворот со скрипом разъехались, два-три булыжника стукнули в подставленные нами щиты, лучники сделали залп, потом другой…

– Вперед! – и мы бросились за ворота.

Нахальных юнцов стрелы не напугали, они, вереща и размахивая своими палками, побежали нам навстречу. Мы сблизились вплотную и сразу же опрокинули самых смелых бродяг – тех, что бежали первыми. Я оказался немного позади, поэтому первый обмен ударами прошел без меня, затем наша толпа рассыпалась – и мне навстречу выскочил “божий пасынок”. В тот момент он мне показался крупным почти взрослым парнем. Мой противник неуклюже замахнулся увесистым колом, что-то нечленораздельно вереща. Я спокойно пригнулся – палка просвистела над моей головой – затем выпрямился и нанес ответный удар. Уже качнувшись корпусом вслед за мечом, я наконец-то разглядел, что мой противник – всего-навсего щупленький подросток, едва не свалившийся от инерции своего собственного удара. Оружие пацана было слишком тяжелым для него…

Я словно разом увидел все – тощие плечи под драным тряпьем, перекошенный рот, обезумевшие глаза. Я едва успел перевернуть в руке рукоятку меча – так что удар пришелся плашмя. Пацан взвыл, выронил дубину, сел на землю и… разрыдался, влажно всхлипывая и размазывая по лицу грязь и слезы. От него несло перегаром.

– Славно, вот и добыча! – раздался рядом со мной голос капитана, – отлично, Писарь! А то никакого навару с этой драчки, хотя день потерян…

Я огляделся – мои товарищи не были столь щепетильны и били в полную силу. Около двадцати окровавленных тел валялось на поле перед воротами, остальные разбежались. По крайней мере, бегали они быстрее взрослых.

* * *

После слов о смерти разговор не клеился. Вообще-то меня не смущают такие вещи, да что там – я воочию видел достаточно много, чтобы перестать обращать внимания на слова. Ну а Эрствин слишком юн, чтобы осознать истинное значение собственных речей. В его возрасте очень интересно говорить на такие темы, делать вид, что все понимаешь, что тебя не смущает ничто в нашем Мире, даже такие страшные понятия, как страдания и смерть. На самом деле то, что подросток спокойно говорит о страданиях и смерти – не настоящее равнодушие, а всего лишь непонимание, но что это меняет?

Мы помолчали, обменялись еще несколькими ничего не значащими фразами… Допили вино…

– Идем, друг мой, я тебя провожу, – наконец решил я, – и не спорь. Ты сам видишь, что в городе сегодня слишком уж неспокойно…

Действительно, на улицах сейчас должно быть очень опасно. Если мои предположения верны, то Мясник сейчас ведет охоту на Обуха, Обух прячется и рассылает своих головорезов на поиски Мясника, в то же время он следит за домом Неспящего. Довольно интересная ситуация. Если Мясник и Неспящий смогут встретиться – они вдвоем, пожалуй, станут непобедимыми. С другой стороны, Неспящий должен бы бояться покинуть свой дом. Там он надежно защищен, тогда как на улицах ему будет грозить нешуточная опасность… Значит, Мясник постарается пробиться к дому колдуна? Да, наверное, так – вряд ли он решится нападать на его светлость в одиночку. Значит, у берлоги старого мага и развернутся основные события. А она – как раз у нас по пути….

– И вот еще что. Мы с тобой пойдем другой дорогой, ладно? – это я сказал после того, как мы вышли на улицу и я, оглядевшись, убедился, что нас никто не слышит.

– Это почему? Ты что-то знаешь об этих убийствах, Хромой?

– Знаю, Эрствин. Но не обессудь, тебе рассказать не могу.

– Это почему же? Я же никому не выдам… – в голосе моего приятеля послышалась обида.

Вообще-то, он в самом деле никому не скажет. И предостеречь его не помешает. Ладно.

– Я тебе доверяю, Эрствин, но… Понимаешь, это не только мои тайны. Но кое-что я тебе расскажу. Идем… Так вот, помнишь, с чего все началось?

– Что ты имеешь в виду? Этого убитого купца, Товкера-Тощего?

– Его, точно. Убили Тощего конкуренты, которые хотят захватить его территорию…

Это моего приятеля уже не удивляло. Из моих рассказов он знал, что в ночном мире Ливды существуют свои королевства, сеньории и ленные владения. Ну и, разумеется, там ведутся свои войны за эти призы.

– У Тощего есть зять. Наследный принц, понимаешь?

Эрствин кивнул с серьезным видом. Нет, так нельзя – парень слишком уж увлекается моей интерпретацией грызни бандитов. Если взглянуть на дело под таким углом, то выходило, что Мясник – ни дать, ни взять, герой рыцарской баллады. Но это не смешно.

– …Этот “принц” – тоже убийца и злодей, он такой же негодяй, как и его противники. В этой войне нет правых и виноватых, понимаешь? – опять кивает… На все мои “понимаешь” он кивает так задумчиво… – у нашего “принца” есть союзник, чародей… Сейчас наш “принц” попытается встретиться с чародеем, а по дороге его наверняка подстерегают враги…

О Гилфинг, что я плету? Это же просто сюжет “Гвениадора и Денареллы”… Дальше злодей Гонгал, то есть его светлость Обух, должен обманом захватить Денареллу (кстати, как зовут дочку Тощего?) и домогаться ее руки… А Гвениадор-Мясник? Чародей посулит ему помощь, но взамен попросит помочь справиться с ведьмой… С ведьмой? Хм-м… Мне это не нравится.

– Ну, а дом нашего волшебника расположен как раз у нас на пути. Поэтому нам лучше было пойти в обход…

– Я понял, – перебил меня Эрствин, – ты говорил о Зибенете Неспящем.

– Да, верно. Так что держись от его дома подальше… Ну вот, здесь мы с тобой попрощаемся, хорошо?

– Хорошо, Хромой. Но я бы и сам дошел…

Я прервал его бессвязные уверения в том, что он может сам о себе позаботиться и, быстро распрощавшись, зашагал прочь…

“…Добрый чародей Корнагс попросил Гвениадора помочь ему одолеть ведьму Гнельду…” В романе герой сражается с ведьмой, но в конце концов не убивает ее, а уходит, обманув ожидания Корнагса… Есть ли смысл в этом? Или нет? Если в этом безумии есть хоть крупица смысла, то на роль ведьмы лучше всего подхожу я…

Глава 11

В этот раз я решил поторопиться и вернуться домой засветло. И Эрствина именно поэтому спровадил пораньше. Я знаю по опыту – когда на улицах сводят счеты воровские бароны, тогда же и мелкая шваль становится нахальней. Если на охоту вышел лев, значит и шакалы наверняка где-то поблизости. Обычно ночные бароны держат шантрапу, вроде моих давешних “клещей”, в кулаке, но сейчас атаманам не до мелких паразитов, и те несомненно поспешат воспользоваться поблажкой… Сегодня Ливде предстоит беспокойная ночь.

Не то, чтобы я боялся, нет – но у меня вовсе нет желания лишний раз отстаивать на этих улицах свое право на безопасный проход.

Словом, я спешил, как только мог. Сдерживала меня не столько больная нога, сколько необходимость создавать впечатление спокойствия. Со стороны не должно быть заметно, что я спешу. Я – обычный городской обыватель, возвращающийся из кабака домой. У меня нет ничего ценного, нет никаких тайн, я не замешан ни в чем. Я – не охотник и не добыча… Это уже въелось в кровь, стало неизбывной привычкой – не привлекать внимания, быть как все. Опасаясь хищников, мелкая рыбешка сбивается в стаи, так же ведут себя птицы и насекомые… И люди. Старайся выглядеть как все, будь маленькой рыбкой в тысячном косяке – и зубы хищника тебя минуют. Главное – не выделяться.

В результате я добрался до Львиного переулка задолго до наступления темноты. Вот и дом старухи, вот забор, через который я перекинул вчера ошейник убитого волкодава. Самой старухи, разумеется, не видно. Да, давно прошли те времена, когда она любила торчать у своей калитки и с какой-то нездоровой жадностью наблюдать за жизнью переулка. И сама она постарела и сильно сдала, да и уличная жизнь уже не та, что прежде, во времена моего детства. Теперь даже нищим старухам небезопасно торчать на улице после захода солнца.

Что это? Мне показалось, что я ощущаю присутствие чужой магии. Это мне не понравилось. Даже если вредная бабка не подобрала вчера ошейник, даже если предположить, что проклятая полоска кожи так и лежит по ту сторону забора – здесь, в переулке, не должно ощущаться никаких эманаций. Так откуда же здесь взяться волшбе? Я машинально втянул голову в плечи и, отвернувшись, ускорил шаг… Моя клюка неприятно громко стукнула о торчащий из уличной грязи камень. Я спохватился и замедлил шаг, не нужно быть таким подозрительным…

Слава Гилфингу, темный Львиный переулок я миновал без приключений и вышел на Подковную улицу. Здесь было светло и еще довольно людно. Я пошел медленнее, перебирая в памяти события последних суток. Слишком много всего произошло, а задуматься как следует у меня времени не было. Мои мысли поневоле обратились к этой дурацкой аллегории с “Гвениадором и Денареллой”. Однако, как ни крути, а выходило, что события развиваются в полном соответствии с сюжетом знаменитого романа… Сумасшествие какое-то.

Эх, смыться бы из этого гнилого города, залечь где-нибудь в тихом уголке… И читать в романах о приключениях, а не участвовать в них. Да, хорошо бы – но для этого нужны деньги, много денег. В тихие уголки не пускают нищих… Черный всадник! Сегодня в Ливду приехал некий оригинал в черных одеяниях, который швыряет без счета золотые кроны! Разумеется, здесь не обошлось без какой-нибудь зловещей тайны, но я не побоюсь сунуть свой нос в чужие секреты. Если прибытие загадочного незнакомца даст мне шанс обогатиться, то я должен им воспользоваться. Там, где золото бросают, не считая, всегда может отыскаться шанс подзаработать. Только сначала нужно выяснить все досконально. Нужно узнать что это за господин в черном, почему он расплачивается золотом из Семи Башен… Да. Будет обидно, если эта история и впрямь обернется простым совпадением и никак не связана с легендарным Злом из Семи Башен… А крыса? Даже крыса почуяла исходящий от черного пришельца ужас. Хотя, с другой стороны, в Ливде полно крыс и время от времени обнаглевшие грызуны вылезают на улицу и средь бела дня. Нет, не может быть – ведь сержант стражи оказался напуган не меньше, чем крыса. Наши ливдинские стражники не так-то легко робеют перед приезжими, это вам не какая-то крыса… Но, так или иначе, все Черные Всадники и Зло из Семи Башен подождут до завтра, а пока что нужно пережить эту ночь. Ручаюсь, далеко не всем моим знакомым посчастливится встретить завтрашний рассвет…

Я свернул с Подковной в свой переулок Заплаток. Навстречу мне из полумрака выступила высоченная тень. Ну вот, накаркал. Я остановился, вглядываясь в приближающуюся фигуру, и перехватил клюку двумя руками. Какие еще приключения припас для меня сегодня проклятый город?..

* * *

В том же самом городишке, у которого произошла схватка, мы и продали мою “добычу”. Поскольку плененный мной пацан формально не мог доказать, что он свободный человек, либо что он принадлежит какому-то сеньору, он превращался в товар. Впрочем, стоил он немного, у “божьих пасынков” сложилась дурная репутация, я слышал, как покупатели переговаривались между собой, относительно того, насколько долго “придется выколачивать из него дурь”.

Наконец и этот эпизод моей службы остался позади. Вскоре отряд покинул барки, чтобы продолжить движение сухим путем. Три дня неторопливого марша – и мы были на месте. Ландшафт здесь был для меня совершенно чужим. Очень много камней, очень мало лесов. Местные говорили, что это следы давнишних экспериментов Гангмара. Когда-то, в незапамятные времена, Темный задумал покрыть всю землю льдами, чтобы извести род людской и всякую жизнь вообще. С севера, с гор Гномов на нынешнюю Фенаду двинулись ледники, неся с собой множество камней. По крайней мере, так записано в здешних летописях и преданиях.

Но по Гилфинговой воле солнце растопило льды, талая вода прорыла здесь каньоны и овраги, а камни так и остались на полях. Так что местным крестьянам приходится ныне отвоевывать место под пашню не у леса, как в моих краях, а у камней. Вдоль каждой межи, по краям полей тянутся своеобразные изгороди, сложенные из камней, снесенных землепашцами.

И крепости здесь строят не так, как у нас. Деревянных укреплений на севере Фенады не возводят вовсе, только каменные замки на вершинах скал. Чтобы остановить гномов требуется очень много камней, поэтому стены здешних укреплений необычайно толстые…

Наш наниматель, граф Альгейнт из Говарха, управлял обширными землями на самом северо-востоке Фенады, где за Великой начинаются горы Гномов. Великая в этих краях – довольно узкая, но зато очень бурная река, я так думаю, что здесь через нее переправиться еще труднее, чем западнее, где она разливается в долинах и в Феллиосте и Приюте достигает, говорят, двухкилометровой ширины. За Великой – гномье царство скал, камней и камушков, край, совершенно чуждый людям. Тамошние горы бедны рудами и не интересны в смысле колонизации. Зато по эту сторону реки, говорят, очень много рудных выходов, которые людям тяжело распознать. Гномы неоднократно обращались к Альгейнту с просьбами дозволить им разрабатывать здешние месторождения, но всегда получали отказ. Граф резонно предполагал, что если гномы зароются здесь в камень – их потом не выкуришь. Тем не менее, нахальные карлики мелкими партиями прокрадывались в пограничный край и на свой страх и риск добывали металл. Говорят, для них удачно организованная шахта с плавильней – это как рыцарский подвиг для наших сеньоров. Ну а поскольку в результате последних войн решилось, что левый берег принадлежит Фенаде, то местным правителям вменяется в обязанность гонять гномьи партии и не позволять расхищать сокровища этой земли.

Такое положение дел определило характер нашей службы. Наш отряд должен двигаться по пограничным землям, патрулировать большой малонаселенный район и выискивать гномьи шайки, обманом проникшие в Фенаду.

Кочевать среди ущелий и груд камней – не очень-то комфортные условия службы, награду граф посулил тоже не слишком щедрую. Когда я понял, какая именно служба предстоит, то попросил у Торна объяснений, почему он нанялся служить графу. В этой службе явно должны были иметься еще какие-то обстоятельства.

– Видишь ли, Писарь, – с ухмылкой ответил мне капитан, – здесь все дело в добыче. Формально мы должны отдать две трети добычи графу, а тот, в свою очередь, половину своей доли – его величеству Гратидиану Фенадскому… Но… Ты ведь понимаешь, что размеры добычи могут быть и невелики?

– Да, капитан, разумеется.

Чего же тут непонятного? Конечно, граф получит ровно столько, сколько капитан соизволит ему отдать. Мы одни, никто не видит, сколько гномов мы отыскали, убили и ограбили.

– Вот… Ну, а раз понимаешь, то смекай – гномы пробираются сюда тайно, находят богатое рудой местечко, быстро добывают металл и быстро сматываются. Наш интерес в том, чтобы найти их и взять живьем. Ради того, чтобы выплавить медь или чугун, коротышки вряд ли станут рисковать. Скорее всего, они осядут там, где найдут серебро. Это раз. Дальше мы можем продать тайну этого месторождения фенадским рудознатцам – это два. Ну а три – это сами гномы. Они в кланах крепко держатся друг за дружку, так что не пожалеют монеты, чтобы выкупить из плена своего родича. Это три. Вот у тебя, Писарь, правильный подход, как я вижу. Враг – это добыча. А моим молодцам только бы кровь пускать. Нет, то есть это солдатские доблести и все такое прочее… Но ты старайся гнома взять живьем, понял? Дело это нелегкое и опасное, гномы чересчур здоровы в драке, так что их долго колотить нужно, чтобы утихомирить. Но только все же хорошо бы не перестараться. Выкуп будет знатный. Вот и старайся, как тогда с сопляком этим.

– Да, капитан, я понял, – смиренно ответствовал я, – не извольте сомневаться. Я ведь не зря всю зиму слушал мудрые проповеди отца Томена. Святой отец хорошо научил меня гилфинговым заповедям и вложил человеколюбие в мою душу. Я постараюсь применить эти прекрасные качества и к гномам.

Все наши, кто слышал мой разговор с капитаном, тут же дружно расхохотались. Да, человеколюбие в наше время – это очень остроумная шутка. Тем более, если речь идет об отношении к гномам…

* * *

Долговязый силуэт надвигался на меня из полумрака как-то слишком уж неуверенно. Я только вначале запаниковал и даже нащупал было фиксатор на моей клюке – все-таки день выдался сегодня трудный и нервы были уже напряжены. Однако поведение незнакомца никак не было похоже на засаду или что-либо в этом роде. Я быстро успокоился и опустил костыль, в конце концов, я ведь мог просто сделать несколько шагов назад и снова оказаться на людной улице.

Вот вечерний солнечный свет наконец-то упал на лицо человека в переулке, я узнал Коня. Он был все еще бледен и, похоже, так и не оправился полностью – во всяком случае, так мне показалось. Может, Неспящий вновь завладел его разумом? Маловероятно, но я опять забеспокоился, эту возможность нельзя было исключать, кто знает, насколько надежно я вырубил заклинания Неспящего, да и какие заклинания там были задействованы вообще? Я спросил:

– Конь, ты чего? Тебе бы отдыхать сейчас…

Игнорируя мой вопрос, бандит ответил:

– Хромой, поговорить мне с тобой надо… Очень надо. Пойдем к тебе, а?

Конь всегда был мне неприятен, он слишком бесчеловечный и злой по отношению к окружающим, причем не потому что жесток по природе, а, скорее из равнодушия и тупости. Совершая отвратительные дела, избивая людей и издеваясь над ними, он просто не способен был понять, насколько скверно поступает – а для меня это гадко вдвойне. Мы все не ангелы, но все-таки нужно же осознавать, что творишь. Конь не осознавал, наша святая церковь склонна считать “простоту” смягчающим обстоятельством, я – нет.

Но сейчас в голосе этого вышибалы, обычно очень жестокого и равнодушного, я услышал столько страха и настоящего человеческого волнения, что понял – Неспящий здесь не при чем. Должно быть, страх всколыхнул душу бандита и наверх всплыло то человеческое и искреннее, что таилось там на самом дне. Так что это не чары старого пьяницы, а сам Конь. Но и с настоящим Конем мне дела иметь не очень-то хотелось…

– Конь, тебе нужно отдохнуть, – повторил я, – да и мне тоже. У меня был трудный день.

– Хромой, пожалуйста! Ну, пожалуйста…

Он сказал “пожалуйста”? Два раза? Сильно же его встряхнула эта переделка!

– Ладно, идем.

Конь засопел с облегчением, тут же повернулся и размашисто зашагал к моей развалюхе. У порога он остановился и подождал, пока я доковыляю следом. Я привычно огляделся, затем скомандовал ему: “Отвернись!”, верзила послушно отвернулся и топтался, старательно глядя вдоль переулка, пока я не отпер дверь. Когда я разрешил ему войти, Конь, осторожно нагнувшись, шагнул в низкую для него дверь и, тут же пройдя к столу, довольно неуверенно поставил на стол небольшой кувшин. Потом он покосился на меня, видимо, ждал, как я отреагирую. У этих людей свои понятия относительно вежливости и правил приличия. Если он пришел ко мне с просьбой, то должен предложить угощение, вина или, допустим, пива. Причем степень его уважения ко мне и важность просьбы определяют дороговизну напитка. Поскольку кувшинчик мал, то содержимое наверняка очень дорогое. И отказываться мне нельзя. Я пожал плечами, достал две стопки – небольшие, под стать кувшину Коня. Затем присел к столу, кивнул гостю на стул напротив и, взяв кувшин, изучил печать на горлышке.

– Ого! Хорошее вино! Дорогое, должно быть, а, Конь?

Бандит смущенно потупился, я распечатал кувшин и понюхал напиток – запах был тонкий и пряный, вино и вправду было дорогое. Я налил и взял стакан. Конь протянул руку, сгреб свой стакан и одним махом сглотнул вино. Невоспитанный он, такое вино полагается пить мелкими глотками, наслаждаясь изысканным ароматом. Я так и сделал, осторожно отхлебнул и откинулся на стуле, ожидая, когда же наконец Конь перейдет к делу.

– Я помню, Хромой, – наконец начал тот, – помню. Там, у Обуха в Хибарах… Ты ж спас меня… Я это… Поблагодарить… Если б не ты…

И снова замолчал, должно быть вспомнил сегодняшнее утро. Я снова наполнил его стаканчик. На этот раз Конь не стал торопиться. Он протянул руку к вину, затем опять убрал ее… Опустил руки под стол… Потом, сжав ладони коленями, подался ко мне и сбивчиво заговорил:

– Страшно мне было. Знаешь, Хромой, очень страшно… Я же не помню ничего. Ничегошеньки я не помню. Как Брюхо умер, как я пришел в Хибары, почему туда – сам не знаю. Когда мы с Брюхом… Ну, когда Обух нас к колдуну послал – это же у Старого рынка было, не в Хибарах. Знаешь хату Обуха у Старого рынка?.. Во-от… Оттуда мы с Брюхом к Неспящему двинули. Хромой, почему я к Обуху в Хибары пришел? Я же не знал… Я был у Старого рынка. Там Обух меня и Брюхо… Мы оттуда… Почему в Хибары? Я же не знал! Стало быть, Неспящий знал… Я же к Обуху в Хибары пришел… Я ничего не помню… Это ты меня расколдовал, Хромой, – и вдруг Конь повысил голос, – помоги мне, Хромой!..

Глава 12

– …Помоги мне, Хромой!

– Постой, Конь, как это я могу тебе помочь?

– Ты маг, – убежденно заявил Конь, – ты чародей, как и Неспящий! Ты мне можешь такой амулет сделать, чтобы меня чары Неспящего не брали!

– Да с чего ты взял, Конь, что я чародей? Ну, я был солдатом, подсматривал кое-чего за колдунами. С амулетиками всякими я наловчился – да, но сам я не…

Я сам чувствовал, что сейчас не в ударе, что мои контраргументы звучат слишком вяло.

– Хромой, я знаю, что ты тоже колдун, – продолжал напирать Конь, – помоги мне, Хромой!

– Ну… Ты даже сам не понимаешь, о чем говоришь.

– Я-то понимаю. Знаешь, Хромой, я ведь у Обуха всякого насмотрелся. Я знаю, что я не большой умник, но только я и не пацан какой. Понимаю кой-чего. Теперь ты меня послушай, Хромой. Неспящий ко мне в голову залез, так? Молчишь… Я знаю, что так. Хромой, если старый пьяница меня еще раз прихватит – значит, сможет опять мне в башку забраться. А если я знаю, что ты колдун, то и он узнает. Тогда и тебе кисло придется. Помоги мне, дай мне амулет, это же и тебе самому нужно, понимаешь?

– Интересно придумано… Кто тебя надоумил, Конь?

– Никто, я сам допетрил. Ты на меня не обижайся, Хромой, но у вас, у колдунов у всех, мозги малость набекрень. Вот я и придумал, как тебя уломать, чтобы ты мне помог. Помоги, Хромой, а? Знаешь, как страшно, когда тебе в башку кто угодно залезть может? Особенно, если такая сволочь, как Неспящий…

– Ладно, Конь, я попробую… Но ты пойми, я не мастер. Неспящий – большой колдун, настоящий, а я так… Мелочь против него. Это как если бы Пуд против тебя драться вышел, понимаешь?

По его дурацкой ухмылке я понял – понимает. Слава Гилфингу, наконец-то хоть улыбнулся. А то ведь перепуганный такой сидел… Хотя есть с чего ему перепугаться. Так что я, пожалуй, смогу взять с него плату за свои услуги. А для него это будет платой за страх – или платой за избавление от страха?

– Значит так. Я попробую, Конь. Но на мой амулет ты не очень рассчитывай, лучше беги от Неспящего. Все же ты очень легко магии поддаешься, поэтому у меня и получилось тебя расколдовать… Мы сделаем так – я сейчас займусь твоим амулетом, а ты мне взамен расскажешь о планах Обуха. И не кривись. Сделка есть сделка. Я ведь тоже сейчас здорово рискую, поэтому должен знать, что происходит. Ну как, по рукам?

Конь задумался, опустив глаза. Он повертелся на месте, стул под ним скрипнул. Все так же не глядя на меня, он взял стопочку с вином… Понюхал. Поставил. Снова взял. Выпил вино одним глотком. Снова зачем-то понюхал пустой сосудик. Осторожно поставил его на стол. Видимо, думать с непривычки ему было тяжело. Я не собирался на него давить и молча ждал его решения. Проблема перед бандитом и впрямь стояла серьезная – с одной стороны, ему никак не полагалось выкладывать секреты атамана кому бы то ни было, с другой стороны – он и ко мне обращался с совершенно исключительным делом. Пока он думал, я спокойно допил свое вино и снова наполнил стопки. Возможно, именно это Коню и помогло, а может он вовсе и не думал, а просто тянул паузу, чтобы продемонстрировать, как ему тяжело решиться нарушить правила разбойничьего уклада. Наконец он произнес:

– Согласен. Только ты сам гляди, Хромой – много ли у Обуха теперь ко мне веры? Я теперь и сам себе не верю… Ну и рассказывает он при мне не много-то.

– Это ладно. Ты рассказывай, что знаешь, а я уж сам решу. Ты сиди и рассказывай, а я пока соберу все, что мне понадобится для наведения чар. Сиди-сиди!

Надо же! Конь попытался привстать, когда поднялся я, крепко же ему досталось, если он пытается вести себя в соответствии с правилами приличия…

Я принялся собирать с полок и вынимать из карманов нехитрые приспособления, которые мне должны были пригодиться для изготовления амулета, а Конь вспоминал все, что мог о разработанном его светлостью плане кампании. Из рассказа бандита я узнал не так уж много. Главной целью оставался маг. На эту ночь был назначен решительный штурм берлоги Неспящего. Брать приступом дом колдуна без собственной магической поддержки – гиблое дело, поэтому у Обуха имелась какая-то нестандартная задумка на этот счет. То ли он придумал, как выманить мага наружу, то ли еще что – подробностей Конь не знал. Кроме того, другая команда должна была выследить в городе Мясника – по-моему, это могло бы удаться разве что чудом. Мясник был слишком трудной и опасной добычей. Пока Конь все это излагал, я собрал на столе все, что мне было нужно – крепкую бечевку, медальон, кусочек янтаря из собачьего ошейника, кое-какие специальные ингредиенты… Теперь, подсев к столу, я принялся мастерить. А мой заказчик наконец перешел к самой интересной части своей исповеди:

– …А я, Хромой, во всем этом не участвую. Мне другое будет. Сегодня Обух отдыхать велел, а завтра… Завтра, думаю, в Гаваху я отправлюсь.

– В Гаваху? – я начал догадываться, о чем идет речь. Хороший ход, но… – понятно, там краля Мясника. Как ее зовут, кстати?

– Да… Мясник вроде уже в Ливде, а бабенку свою там оставил. Вот ее я и должен буду… Дела ее звать. Нет, как-то похоже… Делой ее все кличут, а полное имя… Как же?.. А! Денарелла – как в книжке, во! Знаешь, книжка есть такая? Хромой, что с тобой? Ты чего так смотришь?

– А? Нет, все нормально, не обращай внимания. Ты, Конь, выйди погуляй пока, ладно? Я тут пошепчу малость…

– Это я сейчас, ага, – засуетился Конь, всем своим видом желая продемонстрировать уважение к моим чародейским занятиям.

Когда он вышел, я уставился в закрывшуюся за ним дверь, ворочая в голове неприятные мысли. Значит, дочку покойного Тощего зовут Денарелла… Тощий был романтиком? Дочку назвал именем принцессы из романа… А между прочим настоящее имя Мясника – Гедор. Гедор и Денарелла. “Гвениадор и Денарелла”. Злодей Гонгал похищает Денареллу, а отважный Гвениадор наносит визит ведьме. Ведьма – я. И Обух отправляет Коня в Гаваху за нашей Делой… Занятно, не правда ли? Но, с другой стороны, Гвениадор в романе не убивает ведьму – это очень обнадеживающее обстоятельство. И как, интересно, по-настоящему зовут Обуха? Ведь не Гонгал же?..

* * *

Выслеживать гномов в горах – невыносимо скучное занятие, да и почти что безнадежное. Выглядело это так: мы слонялись с одной высотки на другую, совершая короткие переходы. Затем, выйдя на вершину очередной кручи, господствующей над прилегающей местностью, останавливались на дневку. Настоящая охота происходила по ночам. Гномы, так же как и мы, днем в прятки не играли. Если они и были где-то поблизости, то не на поверхности земли, где их можно было бы обнаружить. Днем они спокойно долбили породу в пещерах или, возможно, отдыхали. А вот по ночам у нас были шансы их прихватить. Ночами они выходили наверх – ну, хотя бы, за дровами, к примеру. Или за водой. По ночам они выплавляли металл, так что была вероятность засечь их огонь. Не знаю, как эти карлики могут подолгу работать в своих душных подземельях, но огонь уж обязательно нуждается в воздухе. Это значит, что свою подземную плавильную печь гномы сложат у входа в пещеру или уж во всяком случае неглубоко – так, чтобы был выход для дыма и чтобы создать тягу. Все эти премудрости мне объяснили мои товарищи по отряду. Само собой, мне хотелось отличиться и первому найти логово гномов. Ну, мне же хотелось доказать, что я – полезный член отряда, что я, новичок, не хуже ветеранов… Я пытался воспользоваться для поисков своими амулетами и заклинаниями – все напрасно. Да и как, скажите на милость, искать гнома? На что настраивать амулет? На свет? На темноту? Это можно, но ночью от такого прибора будет мало пользы. На тепло? Тоже вряд ли – если мы будем поблизости от гномьей печи, то скорее увидим огонь и дым, чем мой слабенький амулет среагирует на тепло. Существуют более сложные заклинания для поиска, но я ими не владел. Так что ничего хорошего я не смог изобрести и вместе с остальными нашими искал логово рудокопов, пользуясь обычными средствами, данными нам природой…

Почти месяц отряд Торна бесполезно бродил по холмам и долинам. Пару раз товарищи показывали мне провалы, чернеющие среди груд камней – следы пребывания гномов. Как правило, это были старые заброшенные выработки. Сам я ни за что не обратил бы внимания на эти ямы, однако опытному следопыту они могли рассказать немало. С каждым днем Торн хмурился все больше и по вечерам, отправляя нас патрулировать местность вокруг лагеря, в сотый раз повторял свои наставления:

– Парни, мне нужен гном. Два гнома, три гнома. Мне нужно серебро. Лето не вечное, а мы без добычи. Поэтому смотрите и слушайте. А главное – нюхайте. Гномы воняют. Отыщите мне яму с вонючими карликами…

Мне было понятно волнение капитана – если мы не сможем выколотить из этих скал добычу, ему придется доплачивать нам из своего кармана. Конечно, такой расход не входил в планы Торна. Содержание вольного отряда – такое же купеческое предприятие, как и, к примеру, владение торговым кораблем. Разумеется, существует некоторая психологическая разница, но с коммерческой точки зрения – то же самое. Торн волновался, словно шкипер из моей родной Ливды, не получивший вовремя заказа.

И вот на исходе месяца скитаний нам повезло. После перехода я лег поспать, а вечером была моя очередь заступать в патруль. Когда стемнело, меня растолкал наш сержант, Роди Зубы. Я с удивлением огляделся – костров не разожгли, ужином не пахло, а ведь перед выходом нам полагалось подкрепиться. И вообще все вели себя на удивление тихо. Сержант хлопнул меня по плечу:

– Собирайся, Писарь! – в лунном свете его здоровенные зубы отсвечивали голубоватым, – Повезло нам. Нашли! Клянусь гангмаровым когтем, нашли!

Наверное, моя заспанная недоуменная физиономия показалась ему смешной, потому что он, ухмыляясь, ухватил меня за плечо и сильно тряхнул:

– Давай-давай! Просыпайся! Вон туда погляди! – Роди явно был в приподнятом настроении, – Во-он там, видишь?

Послушно глянув в указанном направлении, я действительно увидел – во мраке едва заметно посвечивало розовато-оранжевое расплывчатое пятнышко. Время от времени пятнышко становилось бледно-серым, почти совсем незаметным. Гномья плавильня. Огонь. Дым. Клубы дыма то заслоняют пламя, то приоткрывают его. Вот поэтому мы и останавливаемся всегда на холмах. Я уверен – огонь горит под землей, можно пройти в двух шагах от печи, ничего не заметив. А дым – что? Ночью и дым не заметишь. Разве что запах гари, но за сколько шагов его можно учуять-то… А огонь все же виден издали. Огонь – наш союзник в поисках. Гномы умудряются обходиться без свежего воздуха там, в пещерах, но они не могут заставить огонь гореть без тяги. Вот так.

* * *

Однако философствовать мне было некогда, за дверью ждал Конь. Я принялся вполголоса читать необходимые формулы, а руки машинально сами делали механическую работу – продеть бечевку в ушко медальона, отмерить нужную длину, отрезать, завязать узелок… Постепенно процесс увлек меня, как и обычно. Когда я имею дело с простыми, доступными мне магическими операциями и у меня все выходит – появляется легкое приятное чувство, что-то сродни опьянению. А возможно, здесь немного помогло вино, принесенное Конем? Малость выпивки идет на пользу. Во всяком случае, дело у меня спорилось, и очень быстро амулет был готов. Я чувствовал, что камень до упора заполнен магией, ничего больше сделать я не мог бы при всем желании.

Я позвал заказчика и вкратце объяснил ему основные принципы использования амулета – носить под одеждой, желательно, чтобы камень касался тела, бечевку лучше заменить на шелковую, можно и цепочку, на его усмотрение – но цепочка не так надежна, ну и так далее.

– …Гляди, Конь, – завершил я свою лекцию, – амулет недостаточно силен, чтобы ты вообще ничего не боялся. Он только поможет в том случае, если магическая атака застигнет тебя врасплох. С таким амулетом ты не сможешь долго сопротивляться, но зато, наверное, успеешь убежать. Зря не рискуй и хотя бы раз в две недели обновляй чары. Это может сделать любой маг по твоему заказу, не обязательно обращаться ко мне. Приносишь частнопрактикующему магу свой амулет, завернутый в тряпку, и просишь прочесть заклинание, поддерживающее наложенные чары. Тряпка – ни в коем случае не шелковая. Понятно?

– Понятно, Хромой, спасибо тебе, – Конь изо всех сил пытался улыбнуться, но получалось у него не очень-то удачно, – спасибо… Сколько я тебе должен?

– Да брось, – отмахнулся я, – сочтемся! Ты, главное, молчи обо мне.

– Да это я… Это само собой.

Конь немного погрустнел – значит, понял правильно. То, что я отказывался от платы, вовсе не означало, что я делаю доброе дело, просто теперь Конь – мой должник и когда-нибудь я, возможно, потребую нечто большее, чем любая сумма, которую я мог бы заломить сейчас за амулет. Но вполне вероятно, что я никогда ничего у Коня взамен не попрошу. Это как лотерея. Разумеется, Конь предпочел бы немедленную оплату наличными, но выбор был за мной – ведь это он пришел ко мне с просьбой…

Проводив Коня, я допил остатки вина и рухнул в кровать. Денек опять выдался непростой, а что еще впереди? Я предположил, что этой ночью всем будет не до меня и мне лучше выспаться как следует, поэтому и вино допил – чтобы снять напряжение и быстрее уснуть.

Наутро меня не разбудили крики водоноса. Когда я продрал глаза – солнце уже вовсю светило в окно. Я встал и прошлепал в угол – ведро и кувшины были пусты. Плохо, пить хочется, да и умыться тоже нечем. Обычно я отправляю за водой кого-то из моих маленьких соседей – за грош или пару яблок. Иногда, если есть настроение, хожу к колодцу сам. Но вчера мне было не до того… И водоноса я почему-то прозевал… Странно, обычно он орет так, что просыпается вся улица. Наш водонос с его луженой глоткой способен поднять, наверное, даже свежепогребенного покойника. Но делать нечего, придется идти самому. Я взял два кувшина и распахнул в дверь – и тут, как по заказу издали донеслось:

– Вода! Свежая вода! Прохладная вода!

Спасение! Только почему он сегодня так поздно? Дождавшись, когда бочка водоноса поравняется с моим домом, я призывно махнул ему пустым кувшином. Отсчитав медяки, спросил:

– А ты сегодня как будто позже обычного?

– Да, – кивнул он, – малость задержался. Сегодня в Львином переулке старуху зарезали, толпа, разговоры. Ну, знаешь – эту, в доме со львом. Ну, народу собралось… Воду там у меня покупали, опять же у стражников похмелье, видать. Я и постоял малость в Львином… Ну ладно, побегу дальше…

Я поглядел вслед водоносу. Зарезали старуху в доме со львом… Ту самую, которой я подбросил ошейник волкодава из дома Тощего. И мне совсем не верилось, что это случайность. Нет.

Глава 13

К своей лавке я приплелся позже обычного, ворота уже успели открыть не меньше, чем час назад. Как правило, я стараюсь прийти к открытию. И вот сегодня, как по заказу, меня уже дожидались трое клиентов. Сразу трое – вот что значит опоздать!

Я активнее застучал палкой, старательно изображая, как спешу к уважаемым посетителям. Тем более, что один из них был не кто иной, как Коль Лысый, сержант стражи и мой приятель. Ну – настолько приятель, насколько сержант стражи вообще может быть приятелем кого-либо, не принадлежащего к их братии. Двое других – какие-то личности неопределенного общественного положения, мялись и переминались с ноги на ногу, всем своим видом они выражали желание подождать, пока я обслужу мастера сержанта. Наверняка они пришли первыми, но Колю ведь плевать на их готовность или неготовность уступить, в Ливде мало кто может перечить таким, как он. Я подумал, что эта парочка охотно бы слиняла куда подальше, но парни боятся, что их уход будет выглядеть слишком подозрительно…

Поздоровавшись со всеми, я пригласил Лысого в лавку и предложил “почтенным мастерам” обождать, пока я обслужу господина Токита, которому наверняка недосуг, ибо он служит городу. Разумеется, мне не было дела до их согласных кивков и торопливого бормотания, но я дал им понять, что в моих глазах они также уважаемые клиенты и, уступая стражнику, лица не теряют. Маленькие невинные хитрости – но они необходимы, чтобы не растерять клиентуру в нашем гадюшнике. У каждого нищего проходимца есть чувство собственного достоинства – так зачем лишний раз его оскорблять?..

Войдя в лавку, я кивнул Лысому на стул:

– Что скажешь? – это чтобы сразу перейти к делу.

– Погляди деньгу, Хромой.

Я взял его энмарский полукелат. Ну, монета обточенная, вес недостаточный – это ясно. И Коль знает ее стоимость без всяких консультаций. Это означало одно – ему требовались услуги другого рода. Поэтому я спокойно положил монету на стол посредине между моей рукой и его – и сказал:

– Сорок два гроша. Я тебя слушаю, Коль.

– А почему ты… Э-э-э…

– Я слушаю, Коль, – повторил я, – тебя ведь интересует другое?

– Да, Хромой. Ладно, скажу как есть… Недосуг мне сейчас с тобой разводить… Этой ночью были беспорядки… – я только теперь обратил внимание на то, что Лысый выглядит усталым, левый рукав его куртки закопчен и даже прожжен в нескольких местах, – мне нужно срочно узнать, что происходит.

Вот так-то. Наши бравые стражники собирают с уличной швали дань, они всегда осведомлены, у них есть достаточно много информаторов, но вот произошло что-то по-настоящему серьезное – и сержант спрашивает о причинах у меня… Что ж, я был готов к этому разговору и у меня есть, что сказать Лысому. Но сперва нужно выяснить, насколько откровенным готов быть он сам.

– А почему ты меня спрашиваешь?

– Других уже спросил. Помоги, Хромой, если можешь. Ты же при деньгах как бы состоишь, должен многое видеть… Да ладно тебе рукой-то махать! В нашем Мире все всегда вокруг денег закручено. Я же только спрашиваю тебя, ничего больше. Я не кинусь никого сразу хватать и вязать, если даже ты укажешь. Мне понять надо, откуда ветер подул…

– Ну, Коль, я же всегда… Ты же знаешь – чем смогу, тем и помогу. Ты мне только расскажи, что случилось сегодня. А я попробую, определить, откуда это твой “ветер”.

– Была большая драка… Шестерых зарезали, двое сгорели нахрен заживо… Магия… Ты можешь поверить? Сгорели просто посреди улицы!

– Постой, постой, Коль! Посреди улицы сгорели, а у тебя рукав в саже. Значит, что-то еще сгорело? Ты мне лучше все скажи – это же не тайна какая-то. Все равно уже к вечеру весь город будет обсуждать подробности ночной стычки.

– Да? – Лысый оглядел свой рукав, – Ну, не тайна. Еще сгорел дом колдуна. Неспящий – знаешь такого?

– Конечно. Значит, сгорел его дом, вокруг ты нашел кучу покойников, но самого Неспящего нет?

– Точно.

Понятно. Обух провел запланированную атаку, она бы, возможно, удалась – дом-то сгорел. Два уничтоженных магом бойца из бригады Обуха – мелочь. А вот шестеро зарезанных – это, вероятно, вмешался Мясник. Он помог колдуну скрыться…

– Ладно, попробую объяснить. Только ты учти, я же ничего не знаю наверняка.

– Да ты только намекни, – при этом рука стражника как бы невзначай подвинула полукелат поближе ко мне.

– Ну, я думаю так, – я сделал паузу, словно собирался с мыслями. У меня давно уже созрела довольно опасная идея. Но зато идея весьма многообещающая, – думаю, это связано с Тощим. Я слыхал, что зятек копал под него.

– Мясник? А я думал – Обух!

– Эй-эй, я не называл больше никаких имен! Насколько я понял, Гедор был в своем деревенском доме, но в Ливде он оказался сразу же наутро после убийства тестя. Сразу же наутро. Очень быстро. Подозрительно, верно? Опять же, как убийца попал в дом Тощего и как мог это проморгать Неспящий? Я думаю теперь, что Неспящий и Мясник совместно устроили резню этой ночью, а? Похоже? А Обух… Ну, не знаю. То ли посчитал, что после смерти Тощего можно попытаться всю Западную сторону подмять под себя, то ли Гедор сам за него взялся – вслед за папенькой своей крали. Может, Мясник захотел убрать всех разом – и своих, и чужих. Не знаю. Как я гляжу, так главный здесь – Мясник. Едва только его не станет, сразу все успокоится. Как считаешь?

Я уже видел, как считает Лысый. Сержанта раздражало то, что он не понимает тайной подоплеки происходящего, а я дал ему тот самый намек, которого он жаждал. Коль тут же придвинул ко мне серебро и решительно отверг попытки вернуть стоимость полукелата медью. Мой приятель сержант был уверен, что заплатил мне за важную информацию, хотя на самом деле все было несколько иначе… Пусть теперь принц Гедор с Неспящим побегают и от нашей стражи. Лысый – он как пес охотничий. Ему, может, даже плевать, что капитан повесит на площади какого-то бедолагу, которого объявят виноватым. Коль теперь наверняка захочет уничтожить возмутителя спокойствия, чтобы и впредь тихо-мирно ловить свою рыбку в мутной ливдинской водичке… Обидно только, что я никогда не смогу рассказать Обуху, как я ему помог. По его понятиям указать стражнику даже на своего врага – не по правилам! Значит ему я ничего и не скажу. И не смогу потребовать плату. Ну, ничего…

* * *

К подземному логову гномов мы крались медленно. Наверное, слишком медленно – но я понимал Торна, он ни за что не хотел спугнуть редкую добычу… Таких недотеп как я и бойцов, считавшихся более тяжелыми на ногу, к обнаруженной печи и близко не подпускали. Мы остались на порядочном расстоянии, а лучшие лазутчики отправились на разведку. Надо сказать, что гномы замаскировали свое убежище на совесть. Я бы мог пройти в десяти шагах от их дымохода и не сообразить, что нелюди близко. Гномы вывели наверх довольно высокую трубу, закидав ее камнями так, что для меня, горожанина, она выглядела точь-в-точь, как полуобвалившийся утес. А поскольку дымоход получился высокий – искр над ним не было…

Пока разведчики обследовали окрестности в поисках входов в подземелье, Торн инструктировал нас, в тысячный раз повторяя:

– Значит так. Сейчас парни все обыщут и найдут выходы из штольни. Первым из дыры выскочит самый здоровый гном из всех, кто там есть. Поняли? Самый здоровеннейший громила ростом мне по пояс. Его пришибить труднее всего, но зато его можете колотить, как хотите. Живым его брать не обязательно. Дальше не знаю, как обернется и сколько там в яме недомерков, но брать надо самого последнего, он будет самый умный, самый знающий и самый ценный из всех. Всегда расклад такой – первым из ямы выскакивает тупой и сильный гном, последним – самый умный. Уж такой их обычай, что первый будет драться и нас постарается увести от дыры подальше – чтобы дать последнему шанс удрать. О! – речь капитана прервал тихий свист, – пошли тихонечко!

Разведчики нашли несколько выходов из-под земли в окрестностях гномьего дымохода.

Тогда мне еще было неведомо, как именно гномов выманивают из пещеры, но после ночного боя я разузнал во всех подробностях. Все наши, отправляясь на охоту за гномами, берут с собой порошок, изготовленный специально для случаев, вроде этого. В обычном состоянии – порошок, как порошок, серая пыль. Но, попадая на огонь, смесь начинает невыносимо вонять. Мне неизвестно только одно – то ли вонь распространяется по гномьей пещере настолько быстро, что коротышки не могут выдержать и спешат наверх за глотком свежего воздуха, то ли нелюди свирепеют от того, что кто-то осквернил вонючей гадостью их драгоценную плавильную печь. Ну, это же известное дело – карлики неровно дышат ко всяким печам, мехам, горнам и молоткам. Весь этот инвентарь для них – что для доброго верующего святая икона. Так вот, мне до сих пор невдомек, какая из этих причин – материальная или же духовная – гонит карликов из норы. У меня есть доводы в пользу как одной, так и другой теории, есть доводы и против обеих… Но, во всяком случае – порошок действует безотказно. Итак, я с несколькими товарищами занял позицию у одной из обнаруженных разведчиками нор и замер, торопливо нашептывая своему мечу все заклинания силы, какие только знал. Капитан расставил людей таким образом, чтобы я, новичок и неумеха, подвергался наименьшей опасности, то есть определил мне пост у самого невзрачного, по его мнению, выхода. Но, как это обычно и бывает, именно ко мне выскочил тот самый первый здоровяк, чья задача – отчаянно драться и отвлекать нас от более умных собратьев.

Гном вылетел к нам, словно выброшенный из пещеры какой-то волшебной силой. Вид его был ужасен – он ревел, вращая чудовищной секирой, закопченная борода вилась за ним, словно некий магический шлейф, глаза горели яростью. Я загородился щитом – меня просто смело. Ноги мои, насколько я помню, оторвались от земли и я, пролетев несколько метров по воздуху, шмякнулся о скалу так, что разом выхаркнул весь воздух из легких. Если бы я не снабдил свои доспехи защитными чарами, какие только знал, этот удар наверняка стоил бы мне нескольких ребер, но магия помогла. А когда я увидел, как нелюдь валит одного за другим моих товарищей по отряду, я тоже словно заразился этим гномьим боевым безумием. И вот тут-то я по неопытности крепко прокололся.

* * *

Когда Лысый удалился, обдумывая планы предстоящей охоты на Мясника, в лавку заглянула парочка, терпеливо дождавшаяся ухода сержанта. Я предложил им присесть и изложить свое дело. Один, более робкий, притаился в углу на том стуле у двери, который всегда занимал Эрствин, а второй, вероятно, считавшийся у них главным, подсел к столу. А затем они принялись сбивчиво излагать мне некую мутную историю, что, дескать, у одного из них помер дальний родственник и осталась куча барахла, которое они хотят сбыть по дешевке оптом. Так не желаю ли я взглянуть на их достояние?

Интересное дело, выходит война Обуха с правопреемниками Тощего настолько перепугала скупщиков краденного, что они все разом залегли на дно? Так, что ли? Иначе с чего бы такие парни обратились ко мне? И, кстати, хорошая же у меня репутация на улице, оказывается! Когда красноречие “наследников” иссякло, я спросил их главного:

– А почему, собственно, вы решили обратиться ко мне?

– Ну-у… О вас, мастер Хромой, идет в городе добрая слава, говорят, вы не обманываете бедняков – таких, как мы. Вот мы и…

У них даже приличной рекомендации нет. Что за времена настают в Ливде…

– Извините, почтенные мастера, но я всего лишь меняла. Я не занимаюсь торговлей.

Они не успокоились и принялись уговаривать меня “хотя бы взглянуть” на их барахло. Не знаю, как бы я от этих придурков отделался, но на мое счастье в лавку ворвался Эрствин. Именно ворвался – он был так возбужден, что стремительно влетел ко мне, рывком распахнув дверь. Мои клиенты вздрогнули, вздрогнули, когда мой юный приятель возник на пороге.

– Хромой! Ой… У тебя клиенты…

– Да мы уже закончили, в общем-то… – я со значением взглянул в глаза старшему “клиенту”.

Тот закивал, забормотал, что да-да, что мы в самом деле, что конечно…

Эрствин проводил парочку немного удивленным взглядом и наверняка тут же забыл о них. Я завидую этой его невнимательности, его умению забывать, его молодости… Увы, для меня молодость слишком рано стала непозволительной роскошью…

– Хромой, – снова начал Эрствин, – такое дело… Я обшарил весь архив, честное слово!.. Но…

– Но что?

– Представляешь, о Семи Башнях нет ничего! Ну, то есть – я нашел даты, какие-то цифры, даже нашел текст молитвы, в которой такие слова: “…избави от лукавства князя Семи Башен…” Но что там было, в Семи Башнях, что там с князем…

– Никаких подробностей?

– Никаких подробностей…

– Эрствин, этого не может быть, – я сам не сразу понял смысл того, о чем сообщил парень, – этого просто не может быть! Князь Ллуильды Эгенллан воевал с правителем Семи Башен, победил и разрушил вражескую крепость… Это же самое заметное событие в истории Ллуильды – Ливды… Самое знаменитое деяние города до Фаларика Великого…

Да, разумеется, это было давно – но в архиве не могло не остаться огромного количества хроник, отчетов и менее официальных рукописей времен правления эльфийских князей. Ведь не могли же эти документы исчезнуть бесследно? К тому же есть копии, первые главы Совета охотно занимались городским архивом и часто поручали копировать эльфийские манускрипты. Это только сейчас никому нет дела до истории города… И тут до меня начало доходить – кто-то подчистил городской архив. Я внимательно посмотрел в глаза Эрствину, парнишка выглядел очень сконфуженным.

– Значит, о Семи Башнях ничего? А в Хронике? – я спрашивал о самой, так сказать, главной книге нашего архива. Туда заносилось только самые важные события из жизни города.

– Понимаешь, в Хронике вроде страничка вырвана… И еще в других книгах… Тоже странички…

– Так… Теперь ты видишь, что наш вчерашний черный всадник – это очень серьезно?

Эрствин кивнул.

– Друг мой, я должен побывать в архиве. Поверь, у меня есть некоторый опыт и я, возможно, смогу отыскать то, что прозевали таинственные похитители страничек.

– А как ты попадешь в архив?

Хороший вопрос.

– Ты мне поможешь, Эрствин.

– Я? Но почему я?

– Потому что без тебя я не справлюсь.

А это – хороший ответ.

Глава 14

На несколько минут воцарилась тишина. Эрствин молча глядел на меня. Конечно, он ничего не видел в темноте под капюшоном, но… Интересно, о чем это он так задумался? Его восхитил мой замысел? Или, может, он просто начал сомневаться в моей способности здраво рассуждать? Архив нашего Совета находится в левом крыле Большого Дома, как у нас в Ливде частенько именуют дом Совета. Прежде это здание играло роль цитадели – ну, в те времена, когда город был так мал, что еще мог подвергаться нападениям и нуждался в цитадели. Теперь-то Ливда настолько велика, что вряд ли среди окрестных сеньоров найдется хотя бы один достаточно тупой, чтобы рискнуть бросить вызов городу. Размеры Ливды берегут ее надежнее, чем любые стены. Правда, теперь еще появились морские разбойники с Севера… Но, во всяком случае, Большой Дом – это крепость, лишь частично перестроенная под нечто более комфортное. Ну а левое крыло никто и не думал перестраивать, оно по-прежнему остается мрачным сооружением с узенькими бойницами вместо окон и толстенными стенами. Покоится вся эта громада на фундаменте, оставшемся от разрушенной Белой Башни. Когда-то в Ливде возвышалась самая западная из Белых Башен.

Кстати, Эрствин и его семья сейчас тоже обитают в Большом Доме, только в правом крыле, несколько комнат там предоставлены “почетным гостям города”. Так что мой юный друг очень хорошо представляет себе все трудности, предстоящие тому, кто вздумает незаконно проникнуть в ливдинский архив…

– А ты уверен, что это необходимо? – наконец произнес Эрствин.

– Абсолютно уверен, – заверил я его, – именно это подсказывает мне знание военной науки, приобретенное на востоке.

– А почему?

– Ну, хотя бы потому, что противник старается что-то скрыть от меня. Что-то, содержавшееся в архивах.

– Противник?

– Ну конечно! Ты видишь, что с вчерашним Черным Всадником связана некая тайна, не так ли? Ты видишь также, что в этой тайне затронуты большущие деньги? Я хочу завладеть этими деньгами, – я не стал уточнять роли Эрствина в этом деле, молчаливо предлагая ему участие в авантюре. Кто же в двенадцать лет не мечтает о подобном приключении? – поэтому мы с тобой все равно что в военном походе. Противник у нас уже есть, а если повезет – будут и подвиги, и добыча.

Эрствин слушал меня внимательно, его лицо оставалось серьезным. Я счел это благоприятным признаком и продолжил:

– Теперь перейдем к стратегии предстоящей кампании. Прежде всего, нужно разобраться в том, что же, собственно, происходит. Мы должны определить, с чем имеем дело, кто наш противник, где искать добычу и так далее. Проще всего поиски ответов начать в архиве. Я не стану рассказывать тебе о важности разведки в военных действиях, это тебе известно и без меня. Я хочу пояснить тебе, мой добрый сэр, другое. Уже давно я понял одну важную истину. Противник сам прекрасно осведомлен о своих собственных делах, но ему неизвестно, что именно знаю о нем я. Поэтому на всякий случай он начинает прятать и скрывать от меня самые важные сведения, понимаешь? То, что от меня прячут – то и есть по-настоящему важная информация. Исходя из этого, я уверен – если в архиве кто-то мутит воду, значит именно в архиве есть нечто такое, что мне позарез нужно знать. Или же, в противном случае, я просто обязан убедиться, что там ничего этого нет. Ну, как?

– Очень мудро, – с важным видом кивнул “мой добрый сэр”, – странно, что папа мне ничего об этом не говорил.

Вот это да… Эрствин принял всю эту чушь настолько всерьез… Разумеется, отец, барон Леверкойский, преподает ему азы военной науки, которую должно знать отпрыску благородного рода. И барон, стало быть, ничего не говорил сыну относительно всей этой ерунды, которую я только что сочинил на ходу? Стоп, стоп, стоп! А может, я и в самом деле сказал что-то очень умное? Надо же… А вслух я произнес:

– Итак, ты согласен помочь мне попасть в архив?

– Согласен-то я согласен, – уже более мрачно протянул мой приятель, – а как?

– Ну, первая трудность – проникнуть в здание. Но я что-нибудь придумаю. Потом мне потребуется, чтобы ты провел меня в архив, я ведь ни разу не бывал внутри. Сможешь?

– Провести? Провести – смогу.

– Вот и хорошо. Тогда давай встретимся вечером где-нибудь неподалеку от входа в Большой Дом. Скажем, на углу Корабельной и Каменщиков. Там есть отличная подворотня, в ней я и постараюсь тебя дождаться. Когда я увижу тебя на углу, сразу подойду. Мы не станем назначать точное время встречи, просто как только ты сможешь незаметно улизнуть от отца – сразу иди на угол Корабельной и Каменщиков, ладно?

– Хорошо… – особого энтузиазма в голосе Эрствина я не услышал.

– Ну, что же ты? Выше голову, добрый сэр! Ты уже участвуешь в боевом походе, разве не об этом ты мечтал?

– Ну-у-у… Участие в военном походе я все-таки представлял себе немного по-другому.

– По-другому? Ну и зря. Вот, помню, как-то сражался я против гномов в Фенадском пограничье…

* * *

К тому времени, как я сумел снова встать на ноги, к месту схватки подоспели те из наших, кто был поблизости, у соседних пещер. Теперь, при свете факелов, я смог наконец-то толком разглядеть врага – низкорослый, пожалуй, на голову ниже меня, но необыкновенно массивный и широкий, гном кружился на месте, с поразительной быстротой вращая секирой. Его оружие словно ореолом мерцающих искр окружало карлика, а шипение и свист разрезаемого лезвием воздуха прорывались даже сквозь крики и бряцание стали. Наши бестолково скакали, стараясь не попасть под удар, но нескольким не повезло, я разглядел два неподвижных тела среди камней, а наш сержант катался по земле, завывая нечеловеческим голосом. И тут на меня что-то накатило – меня словно привела в ярость неуязвимость противника. Я завопил, отшвырнул обломки щита и кинулся к гному, подняв меч. Мне повезло: когда я приблизился на расстояние удара, гном оказался ко мне вполоборота и я успел ударить его по башке. Конечно, пробить гномью сталь шлема мне было не под силу – несмотря на все мои заклинания. Но главное было не это – оказалось, что вложенная мной в оружие магия дает интересный побочный эффект, при ударе меч осыпал меня и гнома громадным ворохом искр. Искры эти были совершенно безвредные, пожалуй, они даже красиво смотрелись в темноте. Меня этот фейерверк ослепил, гнома, конечно, тоже. Во всяком случае, я скорее наугад, чем осознанно, присел – и ответный удар гнома пришелся вскользь. Но мне хватило и этого – секира карлика превратила в кашу шлем, подшлемник и кожу на левой части моего лица…

Что произошло дальше, я знаю только понаслышке. Мои товарищи тоже были слегка ошеломлены магической вспышкой, но привычка взяла верх – они скопом набросились на ослепшего противника – кто-то подсек ему лезвием меча ногу под коленом, кто-то ухитрился выбить топор, ловко врезав по пальцам гнома булавой… А в это время двое других коротышек попытались выбраться на поверхность, воспользовавшись другим выходом. Насколько я понимаю, они не собирались удирать, а намеревались ударить в спину тем, кто дрался с их товарищем. Во всяком случае, это было бы типично для упрямых и драчливых карликов. Но гномам не повезло, их запасной выход из штольни был своевременно обнаружен нашими лазутчиками – и им как раз пришлось иметь дело с большей частью отряда, которой предводительствовал сам Торн.

А вот дальше у наших дело не заладилось. По плану им полагалось брать гномов живьем, но в пылу схватки не до соблюдения планов. В бою гномов так нашпиговали железом, что они оба скончались от полученных ранений. Конечно, они не остались в долгу и вдвоем прикончили троих наших, да еще нескольким нанесли серьезные ранения. Так уж и вышло, что гномы, стоя спиной к спине дрались до последнего, то есть до тех пор, пока оба не рухнули разом замертво. А наши, разъяренные потерями, еще и потыкали их напоследок копьями – вроде слегка, как они потом объясняли, чтобы убедиться в их небоеспособности, но и этого оказалось достаточно. Вернуть побежденных гномов к жизни не удалось. Да, наверное, никто особо и не старался, вопреки указаниям Торна – тем более, что “мой” гном оказался более живучим, а одного пленника было достаточно. Вернее, здесь сыграла роль не живучесть карлика, а то обстоятельство, что мой удар его все же слегка оглушил и карлик “позволил” себя повалить и обезоружить проще, чем его собратья…

Мне повезло и в том смысле, что после удара секирой я потерял сознание и боли не почувствовал. Когда я пришел в себя, было уже утро. Моя голова была обмотана тряпками и левая половина лица зверски саднила. Я лежал среди камней, а рядом со мной – и другие наши раненные. Над одним из них склонился отрядный лекарь по кличке Монах – я видел его спину. А слева от меня расположился наш сержант Роди. Оперевшись на локоть, он внимательно наблюдал за мной, его левая нога покоилась в лубках.

– Ага, проснулся, чародей хренов, – приветствовал он меня, увидев, что я открыл правый глаз (левый был надежно погребен под многими слоями окровавленного тряпья), – ну и какого Гангмара ты от своих скрывал, что умеешь колдовать?

– А с чего ты взял, Зубы, что я чародей хренов и умею колдовать? – вяло возразил я.

– С того, что все видели, как от твоего меча искрами сыпануло. Так жахнуло! По всем горам сполохи пошли…

– А может, это не я меч заколдовал?

– Ага, гы-гы, – оскалил свои знаменитые зубы Роди, – не ты заколдовал, ага. Не ты заколдовал, а оно само так получилось. Парень, мы уже месяц в походе. Если бы тебе меч в Ренпристе зарядили, он бы уже “остыл” и столько искр ни в жисть бы при ударе не вышло. Так что лучше не пытайся в своем отряде ничего скрывать. Мы же тут все как на ладошке, понял? Ладно, не грусти. Тот гном, которого ты огрел – единственный, которого вышло взять живым, так что тебе за обман ничего не будет. Может, наш старик тебя еще и наградит. Все же гнома мы скрутили только после того, как ты его навернул. Хочешь, сходи глянь на него – на гнома своего. Сходи-сходи, посмотри, пока он еще почти что целый. Потому что скоро его допрашивать начнем, а потом на него смотреть неинтересно будет, понял?

* * *

И потянул же меня Гангмар за язык! После упоминания войны с гномами в Фенадском пограничье мне пришлось битый час рассказывать Эрствину о засадах, стычках и победах. Ну, половину я, разумеется, наврал – иначе получилось бы неинтересно. Мой юный друг обожает такие рассказы, поэтому мне осталось лишь поднапрячь воображение. Хотя, если вдуматься – все было почти что так, как я рассказал… Затем я пообещал Эрствину, что закончу историю как-нибудь позже, при случае.

– А сейчас, – напомнил я ему, – нас ждет кое-что более интересное, что скитания по горам в поисках штолен и тайников! Вперед, прекрасный сэр! Трубы уже воззвали к отваге доблестных!

Напоследок я тщательно проинструктировал Эрствина на предмет того, что наш военный поход – все-таки тайна для непосвященных. Еще не хватало, чтобы парень принялся ошиваться в левом крыле дома Совета, напустив на себя таинственный и героический вид. А уж это он умел – можете не сомневаться!

Отправив Эрствина на разведку, я запер лавку и прошел к воротам. Там я угостил стражников последними яблоками и как бы невзначай посетовал на упадок нравов и разгул преступности. В ответ они поворчали, что, мол, попадись им только эти грязные твари, эти подонки, эти убийцы… В общем, я понял, что нашей бдительной страже ничего толком о ночных событиях неизвестно. Что ж, у Лысого есть шанс прославиться, с моей помощью он уже владеет ключом к разгадке самых страшных тайн Ливды. Затем я сообщил стражникам, что мне нужно отлучиться по делам и попросил поглядывать хоть изредка в сторону моей лавки. Времена-то нынче неспокойные, ох, неспокойные…

Получив заверение в том, что с моей лавчонки глаз не спустят, я отправился в западную часть города. До вечера мне хотелось еще провернуть два дельца. Прежде всего, я собирался превратить пару маленьких изумрудиков из собачьего ошейника в наличность. Заклинания в камнях окончательно угасли, у Коня оказалась и впрямь потрясающая восприимчивость к магии, он впитал все без остатка… В общем, камни теперь не являлись уликой и от них можно было избавиться, причем совершенно легально. Даже лучше – легально, в официальном торговом заведении, потому что Мясник с Неспящим наверняка не станут там появляться. А мне бы очень не хотелось привлекать внимание парочки.

Неподалеку от порта находилась лавка купца Тотриника, который как раз специализировался на камнях – самое подходящее для меня заведение. Большое, респектабельное заведение, через которое проходят ежедневно десятки самоцветов – именно то, что мне нужно. Туда я и отправился.

Разумеется, дело со мной имел не сам Тотриник, а один из его подручных, наверняка самый мелкий подмастерье в купеческом деле. Но и пацан глядел свысока, даже не думая скрывать этого. Пренебрежительное отношение меня совершенно не волновало, я вообще не собирался гоняться за внешними проявлениями уважения, меня больше интересовала цена, которую дадут в заведении Тотриника. Ну а парнишка совершенно не умел торговаться. Он сразу предложил сумму, составлявшую приблизительно треть обычной стоимости изумрудов. Должно быть, принял меня за лоха и решил прикарманить маленько деньжат. Обычное дело – недодать мне, в книгу вписать реальную стоимость, а разницу присвоить. Я не стал вступать с ним в долгие разговоры об аморальности такого способа работы с клиентами, а просто сгреб свои камешки со стола и заявил не в меру ретивому молодчику, что сейчас покажу свой товар его начальнику и назову предложенную мне цену. И что тогда?..

Сытенькая мордочка моего собеседника пошла пятнами, он заюлил, принялся извиняться и уверять меня, что произошла ошибка… Я не крохобор, но поймите же и меня! Чтобы добыть эти камни, я действительно ходил по краю бездны, рисковал жизнью – а этот сморчок пытался завладеть большей частью их стоимости просто так, за здорово живешь?!

Так что я не пошел навстречу этому обманщику, мгновенно ставшему услужливым и льстивым, я не включился в его игру, а без всяких взаимных расшаркиваний просто назвал свою цену – на этот раз более справедливую. Пожалуй, даже чересчур справедливую. Но мой собеседник не стал упираться слишком долго – стоило напомнил ему о своем предложении переговорить с хозяином, как он тут же согласился на предложенные условия.

Получив деньги, я удалился, мне предстояло еще одно занятное дельце в западной части Ливды.

Глава 15

Нужно сказать, что заведение Тотриника я выбрал еще и по той причине, что моя следующая цель находилась неподалеку оттуда. На сей раз меня интересовало гораздо менее респектабельное и богатое предприятие, а именно – лавка старьевщика. Не нужно обманываться тем, как это убого звучит – “лавка старьевщика”. Меняльная лавка тоже не Гилфинг весть что, на первый взгляд, тем не менее… Тем не менее, мне мое заведение кажется достаточно прибыльным и интересным.

Так же и Шугель, старьевщик, которому я собирался нанести визит, значил в жизни города гораздо больше, чем представлялось на первый взгляд. Во-первых, он маг – я могу утверждать это достаточно уверенно. Правда, он не слишком крупный специалист в волшбе, явно не лучше меня, но контрабандисты и портовое жулье ценит его услуги высоко. У меня были случаи убедиться в том, что он пользуется авторитетом. Во-вторых, он прекрасно знает историю Ливды, а это именно то, что мне было нужно.

Внешне лавка Шугеля выглядит паршиво и расположена в грязненьком переулочке. Я огляделся – никого, окрестности словно вымерли… Постучав ради соблюдения приличий, я тут же толкнул дверь и под душераздирающий скрип петель шагнул внутрь. Шугель, который в это время копался под столом, при моем появлении подскочил и замер, вглядываясь. Он слегка подслеповат, а я, как обычно, скрывал свое лицо под капюшоном. Мне показалось, что он кого-то ждал и поначалу принял меня за этого “кого-то”. Кстати, сам старьевщик тоже выглядит отвратительно, под стать собственному заведению – маленький грязный урод. Не дожидаясь приглашения, я подсел к его столу и объявил:

– Привет, старый хлам! Тебе сегодня повезло, подвалил выгодный клиент!

– А, это ты, Хромой, – узнал меня Шугель, – не ори… Ты, что ли, выгодный клиент?

– А почему я не могу быть выгодным клиентом?

Теперь старьевщик выглядел немного испуганным. Я украдкой огляделся в поисках интересных новинок, но вроде ничего не изменилось – его лавка была такой же свалкой, как и обычно. На первый взгляд свежему человеку могло показаться, что Шугель перетащил к себе в лавку изрядную часть какой-нибудь из ливдинских помоек, у стен громоздились кучи хлама, причем в углах они достигали впечатляющей высоты – почти под потолок. В этих кучах, кажется, нет ничего дорогого и интересного, да и системы в их нагромождении не просматривается, но я неоднократно наблюдал, как по просьбе клиента подыскать ему что-либо ценное и необычное, Шугель тут же отыскивал нужную вещь в этой куче. Внешне процесс поисков выглядел так – старикашка уверенно ковылял в совершенно определенное место своего рукотворного хаоса, почти не глядя погружал руку в него – и безошибочно извлекал искомое. В такие моменты он выглядел мистически-вдохновенно, этакое божество помоек.

– Ну? Так почему ты считаешь, что я не могу быть выгодным клиентом? – повторил я, вынимая тот подпиленный полукелат, что всучил мне Лысый.

Я опустил монету на стол двумя пальцами и закрутил ее, заставив вертеться на ребре. Близорукий Шугель не мог разглядеть ее как следует, но при виде серебра его глазенки вспыхнули из-под неопрятных засаленных прядей, свисающих на лоб. Я думаю, что он богат, но это ведь не избавляет от жадности… Когда вращение монеты начало замедляться, я цапнул свой полукелат и опять зажал в кулаке.

– И что я должен сделать за эту по-королевски щедрую плату? – проскрипел старьевщик. – Убить одного из членов Совета? Взять приступом замок? Сжечь весь флот северян?

– Вот сейчас – угадал, старая грязь, – кивнул я и старик слегка подпрыгнул. Ну зачем он берется шутить, не обладая чувством юмора? – ладно, не волнуйся так. Мне не нужно от тебя ничего невыполнимого. Только то, что может дать старьевщик.

– А еще точнее? Что это я могу тебе дать?

– Старьевщик может дать старье. Это естественно… Ладно, слушай. Мне нужны кое-какие книги.

– А-а… – в этом выдохе была бездна облегчения.

Тут только до меня дошло, что Шугель сейчас участвует в какой-то авантюре и поэтому довольно странно воспринял мой приход – испугался, что я по тому же делу. Это плохо, если он занят и заинтересован какой-то выгодой, то не станет слишком уж стараться из-за моего грошового вопроса…

– Нет, Хромой, – продолжил тем временем старьевщик, – по монетам у меня ничего интересного нет.

– Да я не по монетам… Меня интересует история Семи Башен. Что-нибудь об этом – только желательно с подробностями о разрушении крепости. По-моему, там была какая-то зловещая история, что-то с чарами, предсказаниями…

– Нет, – повторил Шугель, – ты опоздал. Был тут у меня с месячишко назад один… Выгреб все, что было. Жалко, что ты первым не поинтересовался, потому что он заплатил мне ерунду. Да, а документы я ему продал зна-атные… Теперь таких уже и не сыскать… Вот уж не думал я, что кому-то еще может понадобиться история Семи Башен… Если б знал – поторговался бы. И что такого в этом старье, что все им вдруг заинтересовались?

В последней фразе содержался намек на то, что мне бы не худо рассказать, что такого в этом старом деле, но я проигнорировал невысказанный вопрос Шугеля.

– Послушай, мусорщик. У меня к тебе есть деловое предложение, – я повертел монетку в руках, но так, чтобы мой собеседник не смог ее толком разглядеть, – я же знаю, что ты запоминаешь все, что хотя бы единожды прочел. Расскажи мне то, что знаешь о падении Семи Башен и я плачу, как если бы узнал это из книги. А кто этот плут, что выманил у тебя рукопись по дешевке?

Старьевщик закряхтел, называть клиента ему не хотелось, но потом он видимо вспомнил о том, что я обещал заплатить за слова, как за пергамент. То ли из уважения к выгоде предложенной мной сделки, то ли из досады на прежнего покупателя, но он решился:

– Знаешь, Хромой, здесь, по-моему, замешаны важные персоны…

* * *

Поглядеть на живого гнома было интересно. Я поднялся, морщась от боли в боку – отлежал на холодных камнях. Зато рана стала вроде не так саднить, когда встал – может, кровь отлила от лица? Ну надо же было так по-глупому попасть под гномий топор…

– Эй, Монах, – окликнул я нашего знахаря, – а что у меня с лицом?

Тот не спеша закончил бинтовать своего очередного пациента и только потом обернулся ко мне:

– Да ничего особенного. Глаз цел. Маленько подживет, сниму повязки и будешь снова глядеть в оба.

– А… сильно… меня?.. Ну, лицо – сильно?..

– Да как сказать, – ухмыльнулся Монах, – красавчиком ты уже не будешь, зато бабам станешь нравиться вдвое больше. Они таких любят, меченых. Ну а как скажешь, что это гном тебя по башке секирой долбанул – так и все, любая твоей будет. Растает враз.

– Значит, сильно… – подвел я итог.

– Да не так чтобы очень, – Монах понял, что я не расположен отшучиваться, – ты не волнуйся, Писарь. Это не надолго. Ты главное, хорошего мага-целителя найди. Есть такие заклинания, шрамы разглаживать. Годик походишь, а потом все пройдет. Ну, то есть след останется, но небольшой. Тут важно не тянуть, а сразу хорошего мага… Слушай, а может, ты сам можешь? Ты же колдун.

– Да что вы все заладили – колдун, колдун… Какой я колдун… Так, мелочь. Ладно, пойду я, на гнома погляжу.

Без доспехов и при дневном свете гном выглядел не так уж и грозно. Впрочем, какая уж тут гроза. Любой, если его за руки и за ноги приковать к здоровенному камню, будет выглядеть не слишком страшно. Но, тем не менее, смотрелся пленник вполне внушительно. Плотный, массивный – должно быть, весит он раза в три больше, чем я, хотя и ростом сильно уступает. За спиной у пленника наши уже развели костерок и варили кашу. Я заметил, что гном принюхивается и прислушивается, оглянуться ему не давал камень, на котором нелюдь был распят. Я понял, что запах дыма и позвякивание ложки нашего кашевара наводят карлика на мысль о пытке каленым железом. Тут появился Торн и прошелся, подбоченившись, перед пленником. Тот перестал коситься через плечо и уставился на капитана.

– Ну, коротышка, – приступил к допросу Торн, – говори, сколько вас было? Из какого вы клана?

– Пошел к Гангмару.

– Ладно, – спокойно продолжил Торн, – попробуем по-другому. Сейчас я тебя подвергну страшным пыткам и унижениям. Ты готов?

Мне слова капитана не понравились, но что-то в его тоне было такое… Не страшное, в общем. Вокруг уже толпились наши парни, они ожидали забавы и заранее скалились. Гном закряхтел, пошевелил плечами, цепи на нем звякнули, натягиваясь. Испытав свои путы на прочность, гном снова заявил:

– Пошел к Гангмару, – но прежней уверенности в его тоне уже не было.

– Ладно, – Торн вплотную приблизился к пленнику и извлек из-за пояса большущие ржавые ножницы, итак повторяю вопрос, – из как какого ты клана и сколько вас было в яме.

– Пошел к Гангмару.

Не говоря больше ни слова, Торн ухватил гнома за кончик бороды и отхватил от нее сантиметров десять. Затем он отскочил от карлика (тот, едва поняв, как над ним надругались, зарычал и забился в цепях) и поднял пучок волос вверх, словно это была какая-то забавная шутка. И в самом деле – все дружно заржали. Пленник принялся биться в цепях и взвыл так, что меня передернуло. Ну да, естественно – борода для гнома это святое.

– Повторяю вопрос, – невозмутимо гнул свое Торн, снова хватая гнома за кончик укороченной бороды и щелкая в воздухе ножницами, – сколько вас было и какой клан?

– О-о, – проныл пленник, – если бы мне эти цепи порвать, ты бы дорого заплатил мне… О-о-у…

– Отвечать будешь, или мне еще бороду резать? – ножницы выразительно щелкнули.

– Один я был, один! – торопливо выкрикнул карлик, – клан Точеной Кости!

– Упрямый ты дурень, как и все гномы, – констатировал Торн, – теперь ты меня слушай. Двоих твоих дружков мы вчера прикончили. А больше и не было, так, коротышка?

Гном дернулся и замер, уставившись широко распахнутыми лазами на капитана. Я и не замечал прежде, какие у него огромные глазищи.

– А вот это, – продолжил Торн, хватая гнома за серебряный медальон, висевший у того на шее, – говорит мне, что твой клан не Точеная Кость, а Серебряная Струя. Последний раз спрашиваю – будешь мне честно отвечать?.. Нет?

– Ну, пытай меня, враг! – заревел гном, – Ничего не скажу! Пытай меня, жги! За меня отомстят братья! За все отомстят.

– Тогда Гангмар с тобой, дурак. Продам тебя в первом же попавшемся замке, пусть там выкуп за тебя требуют с клана Серебряной Струи. С меня хватит и той добычи, что из твоей норы выгребем, а пытать… Я солдат, а не палач. Я бы не побоялся тебя пытать, но не стану. Вот в замке, куда я тебя продам – там тебе всего будет вдоволь, и огня, и железа, клянусь Гунгиллиными сиськами. А чтобы ты понял, что мне плевать на твои угрозы, я тебе так скажу – в замок я тебя приволоку голым и с обстриженной бородой, – и то, и другое – невыносимый позор для гнома, – отомсти, если сможешь.

И не обращая внимания на вопли разъяренного гнома, он демонстративно отвернулся. Уж такой он был всегда, капитан Торн.

* * *

Шугель приподнялся и через мое плечо поглядел на дверь, он явно кого-то ожидал.

– Н-ну? – поторопил я его, демонстративно постукивая по столу зажатой в кулаке монетой.

– Э, Хромой…

– Не тяни, старый мусорщик.

– А я не тяну, – огрызнулся старьевщик, снова зыркнув мимо меня на дверь, – тебя что больше интересует: история Семи Башен или тот клиент, что купил у меня эту историю?

– Меня интересует и то, и другое. Я не знаю, кого ты сейчас ждешь, но ради такого покупателя, как я…

– Ладно-ладно! – замахал крошечными ладошками Шугель, – Слушай! “…Когда люди впервые приплыли в Легонт откуда-то с запада, эльфы обрадовались им, как занятной диковинке. Они помогли нашим предкам выжить на этой земле, ибо Первые дети Создателей любопытны и обожают все новое, как и надлежит первым из смертных, что явились в едва лишь созданный Мир…”

Сначала я хотел прервать старика, который, вроде бы, наладился пересказать мне историю рода людского в Мире, но потом передумал и решил молча выслушать все. Я сообразил, что Шугель сейчас чешет наизусть из какой-то книги и если его перебить, то он не сможет сказать вообще ничего. Он будет либо пересказывать чужой текст слово в слово, либо кряхтеть и запинаться, с трудом выдавливая из себя маловразумительные фразы. Сам по себе, без книги, рассказчик он никакой, поэтому лучше потерпеть и дать ему возможность продемонстрировать его потрясающую память. Я подался вперед, облокотившись локтем на стол и подпер щеку рукой, приготовившись к долгому рассказу. А старьевщик тем временем заливался соловьем:

– “…Ливда в ту пору была эльфийским городом, но тамошний князь Эгенллан охотно позволил людям селиться на его земле. Он часто принимал старейшин людей в своей Белой Башне и подогу беседовал с ними о Создателях и устройстве Мира. Ллуильда, как называли Ливду эльфы, в ту пору враждовала с Меннегерном, владевшим землями к юго-западу от Ливды. Сам Меннегерн обитал в крепости, расположенной на побережье. Название его столицы навеки стерто из памяти людей, а руины ее сохранены по сию пору, носят название “Семь Башен” и пользуются скверной репутацией. Самого Меннегерна люди почитали колдуном и чернокнижником, ибо он был отмечен особой благосклонностью Матери и чаще, нежели прочие его соплеменники, прибегал к ее прямой помощи – хотя не отличался старанием в соблюдении обрядов и даже отказался воздвигнуть Белую Башню в честь Создателей… Род людской он не жаловал и закрыл свои владения для людей. Пришлых эльфов он принимал с неохотой, а гномов считал врагами наравне с орками. Жил Меннегерн в Семи Башнях замкнуто и отчужденно. В людских поселениях, находящихся под властью князей Ллуильды, поколение сменяло поколение, даже эльфийские князья достаточно часто передавали власть друг другу: кто-то погибал в междоусобице или на несчастной охоте, кто-то отправлялся в странствие, ибо нрав эльфов непостоянен, несколько членов княжеского рода пали в Первой Великой войне…”, – это я знал и без него, монеты-то в те времена чеканились с разными профилями, – “… Меннегерн же оставался вечным повелителем Семи Башен. Долгий срок его непрерывного правления и замкнутый характер князя увеличивали в глазах людей его зловещую славу чародея…”

Тут рассказ старьевщика прервал тихий стук в дверь.

Глава 16

Появление клиентов застал Шугеля врасплох. Старик как раз вошел в раж, вспоминая текст старинной книги. Он настолько глубоко погрузился в историю и увлекся древним сюжетом, что разом вернуться в наш грешный Мир для него было уже трудновато. Старьевщик застыл на месте, обалдело разглядывая дверь за моим плечом. Я на всякий случай развернулся на стуле так, чтобы быть к двери вполоборота и предложил:

– Давай, старый хлам, глянь, кто там – и продолжим.

– Э… Да… Я сейчас…

Шугель наконец-то пришел в себя, вылез из-за стола и просеменил к выходу. Я наблюдал. Старьевщик приоткрыл дверь и в нее тут же сунулся любопытный посетитель. Однако мое знакомство со вновь прибывшим в планы Шугеля не входило. Он довольно энергично вытеснил гостя за порог и наполовину прикрыл за собой дверь. Тем не менее, я смог разобрать почти весь разговор:

– Вы чего так рано?

– Так ведь, мастер Шугель, не рано же… Точно, как вы и говорили…

– Да? – увлекшись собственным рассказом, старикашка, должно быть, забыл, что у него назначена встреча. А вот посетители явились, скорее всего, вовремя, не зря же в начале нашего разговора Шугель постоянно косился на дверь, ждал их, – ну ладно, показывайте, чего там у вас?.. Ага…

Послышался шорох, скрип развязываемых веревок, в разговор вмешался еще один голос:

– Прощения прошу, почтенный мастер Шугель, однако не худо бы нам внутрь. А то торчим тут, как…

– Внутрь нельзя, у меня клиент! Ладно, вроде все в порядке. Давайте, завязывайте, я все возьму. Завтра в полдень зайдете… И глядите у меня, в округе не шататься! Ни к чему вам знать, с кем я встречусь по вашему делу-то…

– Как можно, мастер Шугель, – снова забубнил первый голос, – мы же к вам с полным доверием, давайте я вам мешки помогу до двери хотя бы…

Дверь снова распахнулась, внутрь протиснулся Шугель, волоча два здоровенных мешка. Его ноша была наверняка тяжелой, он шумно отдувался и кряхтел. Его клиент – тот, что первый – придержал дверь и помог перевалить больший мешок через порог, затем дверь захлопнулась. Пришелец только на секунду возник в дверном проеме, но я его узнал – это был тот самый тип, что предлагал мне выкупить у него оптом барахло, якобы доставшееся ему в наследство. Узнал я, кстати, и голос второго посетителя – Клещ. Во всяком случае, когда мы встречались позапрошлой ночью, его знакомый назвал “Клещом”. Не знаю, вспомнил ли меня “наследник”, но эта встреча мне не понравилась. Я сделал вид, что никого не узнал и что вообще, меня не интересует, с кем имеет дело старьевщик. Я даже отвернулся, чтобы не видеть, куда Шугель спрячет товар. За моей спиной послышался характерный шорох – должно быть, старик подтащил мешки к одной из мусорных куч, а затем обрушил ее, чтобы засыпать новый товар. Во всяком случае, когда я обернулся, никаких мешков уже видно не было, а гора барахла рядом с дверью стала существенно ниже, как-то просела. Что же делать – в каждой профессии существуют свои маленькие хитрости. И мне нет никакого дела до того, как Шугель прячет краденый товар и с кем он ведет свой торг. Его ведь не волнует, что те страшные сказочки, которыми я пугаю селян, не имеют никакого отношения к истинной истории Семи Башен, которую он мне рассказывал – не так ли? Каждый ведет дела по-своему…

– Ну что, старая грязь, продолжим? – окликнул я Шугеля, критически осматривавшего перемены, произошедшие в обстановке его заведения, – эй, не спи! Отомри, Шугель!

Старик отвлекся от своих мыслей, прошлепал за стол и, снова взгромоздясь на место, поглядел на меня:

– Э-э-э… Знаешь, Хромой, скоро ко мне еще кое-кто должен прийти… Серьезный человек, понимаешь?

– То есть ты хочешь меня выгнать, старая крыса? – уточнил я.

– Ну, э-э-э… – на лице старика очень хорошо отражалась богатая гамма чувств, в этот миг в его душе жадность боролась со страхом.

С одной стороны, старьевщика влекла серебряная монета, которую я сулил всего лишь за рассказ, с другой, я догадался, он ждет покупателя, готового приобрести “наследство” предыдущих гостей. И это уже будет не безвестная шпана, а его постоянный партнер. Разумеется, Шугель не хотел бы, чтобы я встретил здесь одного из скупщиков краденого. Для старьевщика я был “Хромым с Восточной стороны”, каким-то образом связанным с Обухом. Одного из барыг Западной стороны я здесь встретить не должен был, это ясно.

Я подумал – мне предстоит встреча с Эрствином и, по всей видимости, бессонная ночь, а ведь я еще не ел толком сегодня. То есть разговор со старьевщиком можно и перенести на завтра, а пока что сходить подкрепиться в “Шпору сэра Тигилла”. Пусть Шугель спокойно провернет дельце.

– Ладно, – кивнул я. Приду завтра, когда смогу. На завтра у тебя не назначен прием в Большом Доме, я надеюсь? Держи, – и я покатил полукелат по столу к старьевщику.

Тот приготовился его поймать, но подпиленная монета вильнула и, миновав горсть старика, свалилась на пол, забренчав там по доскам. Шугель машинально нырнул за ней под стол, а я встал и пошел к выходу. Я уже взялся за дверную ручку, когда из-под стола донеслось:

– Эй, Хромой, монета подпилена! Она облегченная!

– Разумеется, торговец грязью, – ответил я, распахивая дверь, – облегченная, как и твой рассказ. Остальное получишь завтра, если история Семи Башен мне понравится.

* * *

Добыча из гномьей норы и в самом оказалась богатой. Слитки серебра, дорогое оружие, украшенное самоцветами, шлемы и кольчуги убитых нелюдей – все это стоило целого состояния. Теперь я воочию увидел, что имел в виду наш капитан, когда говорил, что, дескать, добыча из одной норы окупит всю службу отряда в течение сезона. Я тоже спускался вместе с другими парнями в пещеры. Я, конечно, мог бы не участвовать в этой работе, назвавшись раненным и неспособным к тяжелому труду, но любопытство погнало меня в штольню. Когда бы я еще побывал в гномьих галереях – не старых, заброшенных, а обжитых, только-только покинутых хозяевами. Это, конечно, было поучительно в целом ряде отношений, но я поскорее убрался оттуда, потому что воняло внизу невыносимо. Мало того, что воздух в пещере был спертый сам по себе и в нем вечно столбом стояла мелкая пыль – там еще сохранились следы того специфического запаха… хм, запаха – той мерзкой вони, при помощи которой мы ночью выкурили карликов из их убежища.

Откровенно говоря, спускался я вниз в основном для того, чтобы исполнить свое обещание отцу Томену и поискать хоть какую-то гномью книгу. И я ее отыскал – маленькая тонкая книжица, что-то вроде наставления по рудному делу. Помню, я еще удивился, зачем она нужна была гномам в этом походе. Весь этот документ был невелик, наверняка карлики знали его наизусть – так зачем же таскать его с собой? К пленнику с расспросами я не рискнул обращаться, он был жутко зол на меня. Кто-то из наших указал гному на меня и заявил, что я, дескать, и есть тот самый воин, что одолел его в ночной схватке. Сделано это было с единой целью – подразнить гнома, уж больно хилым бойцом я выглядел. Шутка-то сработала – при виде меня наш пленник исправно принимался скрежетать зубами и испытывать на прочность свои цепи. При этом он неизменно буравил меня злобными глазищами из-под нависших бровей и бормотать ругань. Я старался особо не прислушиваться к его словам, но самым безобидным из них было “мозгляк”.

Несколько позже я обратился с вопросом к нашему сержанту. Зубы все равно маялся без занятий – со сломанной ногой не очень-то поработаешь и Роди от нечего делать просветил меня подробнейшим образом. Я до сих пор не знаю, то ли он пошутил тогда, то ли и в самом деле рассказал правду – да и были ли правдой общеизвестные (для людей) сведения о гномах? Во всяком случае, его объяснения звучали так: гномы ужасно упрямы и неисправимые спорщики. По любому вопросу они устраивают между собой споры и пререкания. Вот для разрешения этих свар и служит им книга с наставлениями по горному ремеслу – в случае любых затруднений они обращаются к ней. Конечно, все эти нелюди опытные рудокопы и кузнецы, они и без книги все знают, записи нужны им исключительно для разрешения споров. Книга – авторитетный судья.

Я внимательным образом изучил книжицу – ничего интересного, разве что немного необычный шрифт. И ради этого добрый отец Томен выхлопотал для меня место в отряде? Неужели он надеялся отыскать в скарбе нелегальных рудокопов что-то более интересное, чем этот сухой и нудный текст о сплавах, печах и инструментах?

Когда добыча была должным образом рассортирована и упакована, мы отправились нанести визит нашему нанимателю, графу Альгейнту. По дороге мы узнали, что граф сейчас находится в Дермаде, крупнейшем городе провинции. Как и обещал капитан Торн, пленный гном вступил в городские ворота голым и с остриженной бородой. Он шагал, не глядя по сторонам, опустив пунцовое от унижения и гнева лицо. Я, откровенно говоря, боялся не только приближаться к карлику, но и даже смотреть в его сторону. Мне было не по себе при мысли о том, какую месть обдумывает этот навеки опозоренный гном. Вдоль улицы следом за нами двигалась толпа зевак, многие орали, смеялись, дразнили пленника. Мальчишки швыряли в гнома камешками и комьями земли. Мне показалось, что кое-кто из наших разделяет мою боязнь, но очень немногие – большинство смеялись и шутили вместе с зеваками.

Неторопливо вступили мы на площадь перед зданием городского совета, толпа следовала за нами. Появление нашего отряда обещало стать самым интересным событием года. Сам граф вышел на крыльцо встречать победителей. Торн, ехавший верхом во главе отряда, спешился и выступил вперед, чтобы приветствовать нашего нанимателя. Туда же подтащили на цепях гнома. Увидев своего обидчика поблизости, гном гляну на Торна в упор и достаточно громко сказал:

– Слушай меня, злой человек. Ты уже мертв. Ты не доживешь до следующей весны, в этом я даю великую клятву!

Торн сплюнул под ноги карлику и вполголоса ответил:

– Если бы я обращал внимание на угрозы побежденных, так не стал бы вообще брать в руки меч. А если бы сбылись все великие клятвы твоего племени – то я бы был уже двадцать или тридцать раз мертв, – затем он обернулся к сэру Альгейнту и объявил совершенно другим тоном, – ваша светлость! Примите свою долю в добыче! И порадуйтесь вместе с этими добрыми людьми! Победа сопутствовала нашему оружию в битве с нелюдями!

По его знаку парни вручили слугам графа короб с долей добычи, причитающейся графу и фенадской короне.

Торн крепко надул графа, утаив примерно четыре пятых от общего количества трофеев – или я ничего не понимаю в серебре. Но как раз это было обычным делом. Я уверен, сам граф прекрасно все понимал, но тоже сделал вид, что все честно – таковы уж были правила игры…

* * *

Выйдя из грязного переулка, где притаилась лавка старьевщика, я огляделся. Здесь, в западной части Ливды, город жил своей обычной жизнью. Туда и сюда сновали прохожие, кто – с озабоченным видом занятого человека, кто – не спеша, с ленцой. Пробежала с визгом стайка ребятни… Пьяный моряк, покачиваясь и держась за живот, свернул в подворотню – должно быть, приперло… Здесь не было никому дела до войны, которую вели между собой Мясник и Обух. Если кому-либо вообще и было известно об этих событиях, то отсюда все ужасы выглядели не более, чем щекочущими нервы слухами из далекой страны. В западной части города по ночам правили другие короли и другие принцы оспаривали у них корону…

Я, озираясь на всякий случай, неторопливо миновал Западную сторону и свернул в Хибары. Здесь все было по-другому. Людей на улице встречалось заметно меньше и выглядели они настороженными и угрюмыми. Я буквально кожей ощущал направленные мне в спину взгляды, но стоило обернуться – и все торопливо отводили глаза. Демонстрировать свое любопытство открыто в этих краях считается скверным тоном.

Да, мрачновато здесь сегодня. Эти кварталы всегда смотрятся неприветливо, но сегодня… Возможно, мне это казалось, но сейчас Хибары выглядели, как государство, получившее вызов и вот-вот ожидающее вражеского вторжения. Правда, я ни разу не заметил людей из шайки Обуха. Должно быть, скрываются или выполняют поручения его светлости.

За пределами Хибар было не намного веселее, но, по крайней мере, не чувствовалось такой враждебной отчужденности.

Сначала я хотел заглянуть домой, прихватить кое-какие инструменты, которые могут понадобиться в Большом Доме ночью, но потом передумал и отправился прямо в “Шпору сэра Тигилла”. В ремесленных кварталах было спокойнее, я немного расслабился и принялся обдумывать сложившуюся ситуацию. Теперь все мои глупости о том, что я оказался вовлеченным в сюжет романа, казались мне смешными. Разумеется! Нет никаких принцесс, рыцарей и чародеев. Нечего забивать себе голову ерундой, лучше мне стоит обдумать дальнейшие шаги. Значит, сейчас я подожду до темноты и затем постараюсь пробраться в архив дома Совета и отыскать там то, что пропустили похитители старых книг. Не может такого быть, чтобы они вычистили все до последней страницы. Это же невозможно. Перешерстить свержу донизу городской архив и изъять все документы на определенную тему – это задача на несколько месяцев. То есть это если работать легально, а у таинственных книгочеев вряд ли была такая возможность… Либо они в сговоре с хранителем архива?.. Либо с кем-то из его помощников… Что ж, это интересная мысль, нужно будет присмотреться к архивным крысам повнимательнее… А пока что главное – разобраться, кто такой наш Черный Всадник. Или вернее было бы сказать “что такое”? Что ж, если в архиве не найдется ответа – то придется искать его в рассказе Старого Хлама. Шугель жаден, а мне удалось его заинтересовать своей щедростью. К тому же он любопытен, возможно, он отыщет все, что мне нужно только для того, чтобы понаблюдать за моей реакцией и попытаться вытянуть из меня побольше сведений… В общем, так или иначе, эту историю о Семи Башнях я раскопаю. А вот что делать с ней дальше? Ничего, поживем – увидим. Всему свое время.

Вот и “Шпора сэра Тигилла”. Я прошел к стойке и поздоровался с Кертом, он что-то хмуро буркнул мне в ответ.

– Эй, старина, что с тобой? Ты в трауре? – осведомился я.

– Зато ты опять веселишься, Хромой, – угрюмо ответил толстяк, – все веселишься, небось и сейчас скалишь зубы под своим гангмаровым балахоном?

– А чего ты взял, толстяк, что у меня вообще есть зубы?

– С того, что ты жрешь у меня засохший сыр!

– Ответ трактирщика! Керт, чего ты такой злой? Или еще кого-то убили здесь в округе?

– Да Гангмар его знает… Но этой ночью точно кого-нибудь еще порежут, будь уверен! Хромой, у тебя же есть знакомства в городской страже, что они там думают, а?

– Думают? – повторил я, – друг мой, ты слишком высокого мнения о нашей страже. Впрочем, в этот раз они, кажется, напали на верный след. Ладно, давай как обычно.

– Обед? Ты сегодня немного рановато… Погоди минут десять, сейчас сделаю…

Я проковылял на свое место и плюхнулся на лавку. Можно немного отдохнуть, пока Керт принесет обед… Едва я собрался ослабить пояс, как дверь скрипнула и на пороге возникли два силуэта. Мгновенно воцарилась тишина. О, Гангмар – вот кого я бы сейчас ни за что не хотел видеть… Вот кого я бы вообще предпочел не видеть никогда… Однако пришельцы не разделяли моих мыслей.

– Ага. Ты прав, старик, он действительно здесь! – в наступившей тишине спокойный хрипловатый голос Мясника прозвучал как гром.

Глава 17

Парочка не спеша двинулась в мой угол. Я подозреваю, что они оба – и Мясник, и Неспящий – наслаждались ужасом, который навели на посетителей “Шпоры сэра Тигилла”. А те сидели, боясь шелохнуться, и наверняка предпочли бы залезть под столы, лишь бы не привлекать внимание опасных гостей. Да что там говорить, у меня тоже сердце екнуло – где-то в желудке. Я совершенно не представлял, что им от меня нужно, что им известно, что они затевают. Я оказался не готов к такому повороту. Почему-то в голове возникла абсолютно идиотская мысль: “Почему они вдвоем? Гвениадор должен был отправиться к ведьме один…”

Неспящий плюхнулся на стул напротив меня и уставился прямо в глаза, словно ему не мешала тень капюшона. А может, и в самом деле не мешала… Выглядел он сегодня особенно паршиво. Он и так не был красавцем, но сегодня… Маленькие, вечно воспаленные глазки пылают среди морщин словно два злобных уголька, нос, как обычно красный и лоснящийся, хищно нависает над всклокоченной бородой, в которой запутался всякий мусор… Одежда выпачкана и плащ с одной стороны вроде бы обгорел. И разит от него вином и дымом. Похоже, что он уже успел основательно набраться, пьянство – его обычная проблема, из-за этой-то слабости он и потерял когда-то легальную практику и был вынужден податься к Тощему…

– Хозяин, вина! – не оборачиваясь, потребовал маг.

Мясник, все так же не спеша, огляделся, легко, словно игрушку, поднял довольно тяжелый стул и переставил к моему столику. Стул он установил таким образом, чтобы находиться между мной и выходом из трактира. Лишняя предосторожность – куда мне с моей больной ногой и костылем бежать… А между стойкой Керта и мной – ничего… Черный ход… Но это еще не шанс – вот если бы отвлечь их хоть на минуту… Хоть на полминутки…

– Хромой, у нас есть к тебе одно интересное дельце, – объявил Мясник бесцветным голосом, усевшись на стул.

Его спутник тем временем продолжал буравить меня маленькими злобными глазками. О том, чтобы применить что-то из своего магического арсенала, я и не думал, Неспящий куда сильнее меня в волшбе и сейчас начеку. Никаких шансов.

– Я слушаю, – осторожно ответил я.

Мясник полез в карман и выложил на стол кусочек тисненой кожи – проклятый собачий ошейник. Я молчал. Мясник снова залез в карман. На этот раз на столе возникли изумруды, которые я утром загнал в заведении Тотриника.

– Неспящий проследил весь твой путь, – по-прежнему неторопливо пояснил бандит.

Возможно, меня берут на испуг? В магическом ремесле я не большой мастер, мне многое недоступно – Гангмар его знает, может, такому специалисту, как Неспящий, действительно под силу исполнить подобный трюк – проследить перемещения определенного человека… Сам-то я такого не умею, а мастера вроде Неспящего?.. Гангмар бы взял мою жадность!.. Похоже, я влип. На всякий случай я попытался разыграть идиота:

– Ну да, я стащил эту штучку… Ну, когда они… Я думал, никому не будет вреда, если я… Только не выдавайте меня Обуху…

– Не надо, Хромой, – впервые подал голос Неспящий, – ты был внутри. Поднимался на второй этаж. Ты наследил там. Я точно это знаю, потому что я классный маг, а ты – дерьмо. Ни хрена ты толком не умеешь, а теперь уже и не успеешь научиться.

Я вздохнул. Спорить смысла не было – какой прок отпираться, что это изменит в глазах Мясника, если он уже вынес приговор?

К столику осторожно приблизился Керт и поставил на стол кувшин. Затем отступил на шаг и замер.

– Хозяин, ты устал. Запри дверь и присядь в зале за столик, отдохни, – не оборачиваясь, бросил ему Мясник, – эй, не увлекайся! Ты мне еще нужен.

Последнее относилось к Неспящему, который схватил кувшин и сделал несколько торопливых глотков. Как ни странно, старик послушался, поставил кувшин на стол и, утерев бороду грязным рукавом, снова уставился на меня. Мясник тоже глянул мне под капюшон. Возможно, и он видит сейчас мое лицо, Гангмар знает, какие амулеты навесил на него старый пьяница – может и такой, что позволяет видеть в темноте… Бельма у Мясника огромные, неподвижные. Когда он смотрит в глаза, невозможно оставаться равнодушным. Что-то такое у него во взгляде есть. Его нельзя назвать уродом, особой злобы в его взгляде, вроде бы, тоже нет, но когда он смотрит на тебя – словно мороз по коже продирает. Сам Гедор это знает и, кажется, с наслаждением нагоняет страх на собеседников. Что касается меня, то я уже был испуган не на шутку. Единственное, что давало мне некоторую надежду – это то, что меня не прикончили сразу.

– Ну, что скажешь, Хромой? – все тем же спокойным безразличным тоном осведомился Мясник.

– А что я должен сказать? Если Обух велел – разве я мог отказаться? Ты же понимаешь, что у меня не было выхода.

– Выход есть всегда.

Ага. Это было похоже на намек. Я, разумеется, поспешил проглотить предложенную наживку:

– Ты хочешь сказать, что у меня и сейчас есть выход?

– Почему бы и нет, Хромой? Почему бы и нет…

* * *

Срок службы нашего отряда еще далеко не истек, поэтому Торн пробыл в городе недолго, два дня. Затем он отправился в новый поиск, оставив в Дермаде раненых, в том числе и меня. Роди Зубы, у которого была изуродована нога, надолго оставил службу, третий оставшийся с нами солдат, Ральк, тоже был ранен достаточно серьезно. Я, единственный из трех, был вполне боеспособен. То, что я остался в городе, можно было расценивать как своеобразную премию. Торн нашел в Дермаде достаточно знающего колдуна, который взялся вывести шрамы на моем лице. Операция, по словам мага, была долгой и требовала продолжительного курса лечения. Мол, если я желаю вернуть себе нормальную внешность – то я должен получать ежедневные сеансы магической терапии в течение трех-четырех недель, не меньше. Ну и, разумеется, каждый сеанс оплачивался. Последнее обстоятельство наводило на мысль, что мой целитель просто хочет побольше содрать за свою помощь, но веских аргументов в пользу этой версии у меня не было. Да если бы и были – что это меняло? Другого мага, согласного взяться за лечение, в округе все равно нет, а этот – если уж заломил большую плату, то от своего бы все равно не отступился.

Да я и не возражал. Вся эта романтика уже успела мне поднадоесть – слоняться по горам и переворачивать каждый подозрительный валун в поисках гномьей норы, ночевать на камнях, мокнуть под дождем и жариться в кольчуге под солнцем на горном склоне, где нет ни клочка тени… В конце концов, именно я нанес плененному нами гному решительный удар и заслужил отдых. Опять же и лечение тоже необходимо. Я не собирался щеголять всю жизнь с изуродованной рожей. Как и любой наемник, ежедневно рискующий головой, я был уверен, что переживу всех…А значит, рано или поздно мне понадобится мое лицо.

Вскоре в Дермад прибыли представители Королевства-под-Горой, их принял граф Альгейнт, который ради такого случая задержался в городе. Гномов поселили в цитадели, там же проходили переговоры. Понятно, что мне было интересно, чем завершится дельце, но нас, простых солдат, туда, разумеется, не пускали. Так что нам оставалось только бездельничать, ну и я, само собой, каждое утро наносил визит моему целителю. Я поначалу надеялся, что мне удастся разжиться парочкой заклинаний у этого колдуна, но он, похоже, с первого взгляда меня раскусил. Предусмотрительный маг даже не читал надо мной оздоровительных формул вслух, а всего лишь активировал заранее приготовленный амулет и заставлял меня водить им по поврежденным участкам кожи.

Уже вскоре проявился неугомонный нрав моего сержанта. Этот деятельный непоседа не мог сидеть без дела. Изувеченная нога не приковала его к постели ненадолго. Он смастерил себе костыль и мгновенно научился весьма ловко скакать, опираясь на него. Он раньше меня облазил весь город и разузнал все о злачных заведениях Дермада. Мы с Ральком не могли сопротивляться его активности, сержант каждый вечер затаскивал нас в кабаки, причем сломанная нога совершенно не мешала ему дебоширить и задирать местных. Он нарочно приставал к дермадским мастерам, надеясь спровоцировать драку – но тщетно. Народ на севере такой тяжелый на подъем и невозмутимый, что подначки Роди не приносили желаемого результата. Меня, кстати, это вполне устраивало – я еще не забыл, что один из моих товарищей в Верделе был убит именно в таком вот кабаке…Ко всему мне еще и приходилось чуть ли не на себе таскать Ралька, который не мог передвигаться без посторонней помощи. К концу недели Роди осознал всю тщетность своих усилий, он оставил в покое местных мастеров и ему захотелось побед на ином поприще, а поскольку он был парень компанейский – то потащил в бордель и меня. Он бы и Ралька взял с собой, будь тот в состоянии. Я снова не нашел в себе сил противиться сержанту, тем более, что на его стороне был, так сказать, и зов плоти…

Денег у нас хватало и когда мы с Роди заявились в веселый дом – нас приняли как долгожданных героев. Да сержант и вел себя соответственно – он принялся орать во все горло, приветствовать девиц шлепками по выпирающим прелестям и требовать внимания. Он вопил, что сюда пришли герои, победители гнусных нелюдей и вот я, самолично взял в плен гнома – того самого, красотки, слышите? – и вот он, мой доблестный командир… И прочее в таком же духе. Его тут же подхватили под руки две барышни солидной комплекции, мне же, как младшему по званию, досталась только одна и, по-моему, невзрачная. Этакая сонная осенняя муха. Она не спеша и довольно-таки равнодушно повлекла меня за собой, медленно (но вовсе не томно, нет!) поднялась по лестнице… Все так же невозмутимо она разделась, повернулась передо мной так и этак, заученно демонстрируя свои прелести…То ли девицу так научили, то ли сама по себе она была такая медлительная – но все свои движения моя партнерша выполняла медленно и сонно. Я тоже разделся, хотя особого возбуждения не чувствовал.

– Свечи оставить? – безразличным тоном поинтересовалась девица.

– Да, пожалуй, – неуверенно ответил я, потому что, говоря откровенно, не знал, что мне положено делать в такой ситуации.

Мы скользнули под одеяло, девица обняла меня и прижалась губами к моему рту. Она, кстати, была старше меня. Через минуту она предложила мне снять повязки, если можно – они ей мешали. Мне, пожалуй, тоже. Да бинт уже и не был нужен, просто я продолжал его носить, потому что стеснялся своего уродства. Сейчас же ласки случайной подружки сделали свое дело, я начал понемногу возбуждаться и мне показалось забавным напугать ее отвратительными шрамами. Но такого результата я предвидеть не мог. Едва увидев отметины на моем лице, девица пришла в страшное возбуждение – она начала судорожно теребить мне волосы, водить кончиками пальцев вдоль змеевидных отметин на щеках, лихорадочно хихикать, прижиматься ко мне всем телом… Шептать какие-то идиотские бессмысленные фразы… Да, впрочем, я и сам вел себя не лучше. Ее возбуждение передалось мне, я прижался к ней губами, прерывая ее лепет. Кажется, сначала сверху был я… Точно не помню, но это и не важно. Время от времени она шептала: “Это же гном тебя ударил топором, да?” Почему-то мои шрамы ее заводили.

Когда я спустился вниз, Роди приветствовал меня, отсалютовав кружкой пива:

– Отлично, солдат! Удары гномьей секиры не усмирили твою плоть.

– И даже наоборот, – скромно подтвердила моя подружка, спустившаяся следом за мной.

Когда мы расплатились и собирались уйти, моя партнерша (я так и не знаю ее имени) прижалась ко мне и несмело спросила:

– А… Этот гном… Ты не мог бы устроить мне встречу с ним, а? Так любопытно…

Кто поймет этих женщин? Должно быть, карлик представлялся ей еще большим чудовищем, чем я. Впрочем, кое-какие основания для этого у девицы имелись – гнома в город мы привели голым…

Я был вполне доволен собой и уже предвкушал отдых в собственной кровати, но наши с Роди приключения на этом не закончились. Едва мы отошли от веселого дома на несколько десятков шагов, как путь нам преградили три силуэта, сзади тоже послышался шум шагов. Роди не раздумывал долго, он отшатнулся к стене дома, опершись на нее спиной и поднял свой костыль. Я с удивлением увидел, как сержант разделяет деревяшку надвое – костыль оказался ножнами, в которых скрывался здоровенный клинок. Очень просто и без всякой магии.

* * *

Я промолчал – пусть Мясник придумает, как выразиться поточнее. Неспящий потянулся было к кувшину, затем покосился на Гедора и убрал руку. Мясник не произнес ни слова, даже не глянул в сторону мага, но Неспящий тем не менее не рискнул сделать ни глотка. Вот, значит, какова была сила запрета его молодого атамана…

Наконец Мясник прервал затянувшуюся паузу:

– Хромой, мне нужно добраться до Обуха. Если отведешь меня к нему, я тебя отпущу, можешь валить на все четыре стороны.

– Мясник, я… Откуда я могу знать, где… Обух мне…

– Погоди, – Мясник прервал мои неуверенные протесты, – Хромой, ты все еще не понимаешь? Если ты сейчас скажешь мне, что не можешь отвести к Обуху, я убью тебя прямо здесь. Из сочувствия к твоей нелегкой судьбе убью быстро. И учти – я не спешу. Мы можем обойти все места, где мог бы укрыться Обух. Все, что тебе известны, сколько бы времени это не потребовало. Я уверен, что рано или поздно ты меня выведешь точно к этой вонючке. Что теперь скажешь?

Что мне оставалось сказать? Либо он прикончит меня здесь и сейчас – либо я могу попытаться привести его к Обуху. Там тоже неясно. Неизвестно, сможет ли Мясник, даже и при поддержке Неспящего, взять его светлость. Если не сможет – мне придется вскоре иметь дело с Обухом. Атаман не простит, что я привел к нему злейшего врага. Но любая попытка лучше, чем мгновенная смерть здесь в кабаке. К тому же можно бы попытаться вывести Мясника на людную улицу… Или, скажем, к посту стражи, ведь Лысый уже ищет его, верно? Разумеется, полдюжины стражников не остановят Мясника с Неспящим – но под шумок я могу попытаться сбежать… Конечно, это понимал и Мясник – и он будет начеку, но других вариантов не было.

– Ладно, – кивнул я, – хотя я боюсь, что ты меня обманешь.

– Такая возможность имеется, – согласился Мясник, – но ты готов проверить?

– Готов. Последний раз я видел Обуха в Хибарах. Там ты уже был?

– Был.

Это короткое “был” наверняка подразумевало схватку и несколько убитых…

– Ладно, – повторил я и привычным движением подтянул к себе костыль, собираясь встать.

– Стоп! – вдруг скомандовал Мясник, – Неспящий, забери у него палку.

– Мясник, – как можно жалобнее протянул я, – неужели ты собираешься отобрать клюку у инвалида?

– Хромой, перестань дурить, – тон бандита стал холодным и зловещим, – я прекрасно знаю, что такое посох чародея. Вы способны напихать в свои палки такое, что честному человеку и в голову не пришло бы…

Он сказал “честному человеку”, между прочим! Интересно, кого он имел в виду – себя, что ли? И “дурил” при этом я…

– Да какой я чародей… – без энтузиазма буркнул я, протягивая нижний конец клюки Неспящему.

– Да какой он чародей, – так же невыразительно проворчал старый колдун, хватая предложенную ему деревяшку (левой рукой, кстати – правую он оставлял свободной, вот что значит привычка к опасности), – да в этом полене нет ни капли магии…

Дальше все завертелось с бешеной скоростью. Неспящий, глядя не на меня, а на Мясника, к которому он обращался, потянул клюку к себе, я слегка дернул в свою сторону. Колдун машинально потянул сильнее, но он уже сообразил, что ситуация неестественна, я заметил, как он начинает заносить над столом правую руку… Зловеще блеснули перстни – наверняка заряжены смертоносной магией…

В это мгновение я нажал фиксатор на своей клюке – Неспящий, начавший было привставать, рухнул на свой стул, прижимая к груди отскочившую половинку костыля. А я всадил высвобожденный клинок магу в горло – без рывка корпуса, без замаха, одним лишь движением руки. Легко.

Глава 18

Я сам не мог поверить, что мне это удалось. Что уж говорить о Мяснике – он обалдел настолько, что потерял несколько секунд. Его оцепенение давало мне шанс – я пихнул хрипящего в агонии мага на Гедора, стряхивая его с клинка. Разорванное горло не могло убить чародея мгновенно, всевозможные амулеты и защитные чары многократно увеличили его живучесть, однако характер раны был таков, что Неспящий уже не мог произнести ни слова. А не произнося заклинаний хотя бы шепотом, невозможно использовать Силу. Немых магов не бывает – но старые заклинания продолжали действовать исправно и Неспящий не умирал. Вернее, умирал, но очень медленно. Рухнув на своего приятеля, старик инстинктивно вцепился в его одежду, заливая Мясника потоками крови, я же использовал инерцию рывка для того, чтобы подняться… Гилфинг, как я бежал… Я так спешил, как только это может делать калека… Приволакивая больную ногу, я допрыгал до стойки, ухватился за нее рукой – дальше пошло веселее.

Я успел вывалиться наружу, когда Мясник еще только-только с ревом поднимался из-за стола, стряхивая с себя Неспящего. Окровавленный клинок остался у меня в руке, но он не мог служить заменой костылю – слишком короткий и упругий. Поэтому я, то прыгая на одной правой ноге, то приволакивая левую, двигался слишком медленно. Больше всего я боялся, что разойдутся швы на старых ранах, тогда мне конец. Поэтому я избегал опираться на левую ногу всем весом.

Я бросился в подворотню, выскочил в соседний двор. Этот дворик – непростой, из него ведут два выхода, но я не собирался воспользоваться ни одним из них. С одной стороны двор был огражден довольно высоким забором. Забор древний, каменный, очень прочный на вид и совершенно не соответствующий окружающим его хилым современным постройкам. Я перебросил свое оружие через забор, подпрыгнул, ухватился руками… Руки у меня, слава Гилфингу, в полном порядке. Перевалившись через гребень древней стены, я оказался на крыше сарайчика. Этот путь отхода я присмотрел заранее, еще в те времена, когда только-только начинал заниматься своим ремеслом у Восточных ворот – калеке приходится быть слишком предусмотрительным. По другую сторону забора я подобрал свой тесак, замер и прислушался. Тяжелее всего было сдерживать дыхание – мне давно уже не приходилось так быстро перемещаться и пыхтел я, как старый рыцарский конь после турнира.

И минуты не прошло – за стеной послышался топот и ругань Мясника. Счастливец – он мог бежать и сквернословить одновременно, вот что значит хорошее здоровье. Он выскочил на середину двора, топот прекратился. Теперь он, видимо, глядит вправо-влево, оценивая оба выхода из дворика… Выругался еще раз… Затем опять я услышал топот – Мясник бросился в выбранную им подворотню… И все стихло.

Я сел и задумался – что делать теперь? Появление Мясника с Неспящим спутало все мои планы. Идти на встречу с Эрствином слишком опасно, но, с другой стороны, в безопасности я сейчас не буду вообще нигде. А если парнишке удастся провести меня в Большой дом… Да! Пожалуй, это хорошая мысль. В Большом доме меня и Мясник вряд ли достанет. К тому же невежливо не являться на назначенные тобой же свидания, сэр Эрствин будет во мне разочарован, если я не появлюсь в условленном месте. Итак, вперед!

На всякий случай стараясь не шуметь, я сполз с крыши. Еще было достаточно светло, чтобы меня могли заметить и узнать обитатели этих вот домов… Поправив сползший капюшон, я оглядел подслеповатые окошки – вроде бы никого. Да что там – шесть или семь человек в “Шпоре сэра Тигилла” только что видели, кто убил Неспящего. Я подобрал с земли палку подходящей длины и направился к дому ливдинского Совета… Палка была кривая, довольно трухлявая, я опасался опираться на нее как следует, так что идти приходилось медленно. Но я и так боялся торопиться, мне еще нужно было оглядываться по сторонам и старательно прятать под полой свой клинок. Выйдя к людным улицам центра Ливды, я вздохнул с облегчением, уж здесь-то Мясник не будет меня искать.

На углу Корабельной и Каменщиков мне даже не пришлось прятаться в подворотне, юный сэр Эрствин, как заправский заговорщик, торчал на самом видном месте и весьма эффектно оглядывался по сторонам. Я направился прямо к нему. У Эрствина не хватило сообразительности даже на самое малое – разыграть якобы случайную встречу. Заметив меня, мальчик радостно улыбнулся и чуть ли не бегом бросился мне навстречу. Не добежав пары шагов, он затормозил, и его улыбка померкла:

– Хромой, что случилось, ты ранен? У тебя кровь на плаще!

Я проследил, куда он тычет пальцем.

– Тише, малыш, это не моя кровь…

– Не твоя? С тобой точно все в порядке?

– Не совсем. Я полчаса назад убил Неспящего.

– А…

– У меня не было выхода, он собирался убить меня. Он и Мясник. Ты мне поможешь укрыться? Если бы нам все-таки удалось попасть в дом Совета… Там Мясник до меня вряд ли доберется.

– Мясник? А…

– Они были вдвоем, они хотели меня убить. Я прикончил Неспящего и сбежал. Послушай, малыш, – Эрствин славный парнишка, но ему нужно все объяснять очень подробно, – я не ел еще с утра, я весь день на ногах, а это нелегко для калеки. Мясник преследует меня. Ты поможешь мне укрыться? Хотя бы до утра…

– Д-да… Да, разумеется. Я как раз придумал, как тебе проникнуть в архив. Только нужно дождаться темноты…

* * *

Я оглянулся – сзади из-за угла выскочил только один противник. Должно быть, этот затаился у выхода из веселого дома, поджидая нас – а теперь догнал. Впереди улицу перегородили трое, больше никого не было видно. На продолговатых предметах в их руках не играли отблески лунного света – значит, дубинки. Роди сунул мне в руки нижнюю половину своего костыля, достаточно увесистый кусок дерева.

– Разберись с тем, что сзади, солдат, – уверенным голосом скомандовал Зубы, – а я возьму этих ублюдков.

Я расслышал, как один из нападавших бросил вполголоса своему приятелю:

– Осторожно, Шумли, колченогий вооружен.

– Проклятие, – отозвался второй, – карлик об этом ничего не говорил, нужно было слупить с него побольше…

Наши враги неуверенно топтались на месте, не зная как за нас лучше взяться, сразу видно – дилетанты. Даже я сообразил, что их неуверенностью нужно воспользоваться и ударить первыми. Так что мы с Роди начали одновременно. Я бросился на “своего”, одновременно нанося удар снизу и справа, это выглядит совсем не так эффектно, как с воплями крутить палку над головой (так обычно поступают пьяные крестьяне). Зато это было действенно – мой противник не успел поднять оружие для защиты, он едва смог уклониться от моей дубинки, зато я, разворачиваясь, въехал ему локтем в челюсть. Он не устоял на ногах и отлетел к стене дома, шмякнувшись спиной, я прыгнул следом…

Тем временем Роди одним прыжком сблизился со своими противниками. Больше, чем на один хороший прыжок его бы все равно не хватило – но он сумел достичь цели одним. Широко размахнувшись клинком, он заставил врагов попятиться, Роди неловко переваливаясь, шагнул следом, при этом один из них оказался у сержанта сзади. Не обращая на него внимания, Роди сделал второй невообразимый прыжок, одновременно всаживая тесак в одному из противников между ребер и хватая другого за шею… Это я успел заметить, пока обрабатывал “своего” налетчика дубинкой. После восьмого или девятого удара он перестал пытаться уклониться и тихо пополз по стене вниз. Я обернулся и бросился туда, где на земле копошилась, хрипя и подвывая разными голосами, огромная бесформенная куча – Роди и его противники. Едва разглядев в лунном свете, что Роди не сверху, я принялся молотить дубиной, не целясь особенно. Да все равно было темно!

Под моей дубинкой что-то хрустнуло, кто-то внизу пронзительно взвыл…

Из свалки выкатился человек, поднялся на ноги и бросился бежать, согнувшись и прижимая руки к животу, это, разумеется, не был Роди. Я ухватил за лохмотья другого и, поднатужившись, отшвырнул его в сторону – он остался неподвижно валяться на мостовой. В самом низу я нашел моего сержанта. Зубы тихо ругался, плевал кровью и обломками зубов из разбитого рта, но не размыкал рук, сцепленных на горле третьего противника…

Вдруг как-то очень внезапно все кончилось – нас окружила целая толпа. Девицы из веселого дома, тамошний вышибала с фонарем… Еще какие-то люди… У меня тут же сильно заболела голова и я почувствовал, что ноги меня больше не держат. Мостовая прыгнула мне навстречу, а потом я словно заснул.

Пришел в себя я уже после полудня. Я лежал в своей кровати в нашей комнате, которую мы с Роди и Ральком снимали на постоялом дворе. Надо мной сидела вчерашняя девица, все такая же невозмутимая и слегка сонная – и Ральк. На соседней кровати лежал Роди. Я не понял сразу, что он умирает, но его неподвижность была необычной для нашего непоседы-сержанта. Умирал Роди три дня, его сильно порезали в свалке, но он был крепким парнем и его тело сопротивлялось смерти изо всех сил…

Из четверых подонков, напавших на нас в ту ночь, выжил только тот, с которым я дрался вначале. Я его даже не очень сильно изувечил, потому что спешил к Роди на помощь. Пустяки – несколько сломанных ребер, выбитые зубы. Другого молодчика Роди задушил, третьего (того, что пытался сбежать) тоже крепко располосовал. Его нашли почти сразу по кровавому следу – уже мертвого. Ну а последнему я проломил череп. Что ж, на войне, как на войне. Люди графа Альгейнта допросили пойманного бандита, оказалось, что его наняли специально, чтобы расправиться с наемниками. Наняли гномы из посольства, что привезли выкуп за нашего пленника. Мстители… В город их не выпускали, но если ты набит серебром и чего-то сильно хочешь – способ всегда находится. Они столковались с гарнизонным поваром, а тот подыскал в городе четверых молодчиков, согласных напасть на нас. Даже поразительно, как мало гномы заплатили за наши жизни – в самом деле пустячную сумму. И более того, повар, в свою очередь, надул нанятых им громил, прикарманив больше двух третей серебра. Ну и еще могу добавить, что граф потребовал у гномов компенсацию – за то, что те спровоцировали убийство на его территории. Нелюдям пришлось раскошелиться – и графу они заплатили раз в двадцать больше, чем своим незадачливым убийцам. Я бы счел это справедливым, ведь всем известно – сердце гнома в его кошельке! Я счел бы это справедливым, если бы компенсация досталась нам, но нет – граф прикарманил почти все. Нам он (добровольно, он мог бы и этого не делать!) выделил небольшую сумму. Вот так вот действует графское правосудие в Фенаде, а ведь это мы подверглись нападению, и мы же поймали преступников… И нам перепали гроши. Закон есть закон, ничего не поделаешь…

* * *

Эрствин потащил меня прямо к Большому дому, ему не терпелось поведать свой план. Я испугался, что он просто поведет меня к парадному входу, а ведь там стража. Со стражей мне встречаться не хотелось, особенно сегодня. Но нет, Эрствин привел меня к левому крылу, от входа нас отделял выступ стены и здесь можно было говорить относительно спокойно. Мы стояли в довольно узком переулке, прохожих не было.

Эрствин гордо указал мне на стену Большого дома:

– Гляди!

Ну, я поглядел. Хорошая стена, без тарана мне здесь явно пройти не удастся. Может, окошки? Да нет, куда там, это настоящие бойницы. Юнец вроде Эрствина в них, может, и пролез бы, а мне с моей больной ногой… Значит, все же таран – или какая-то особая хитрость. Наверное, Эрствин ждет моего удивления, непонимания, чтобы затем блеснуть своим чудесным планом. К сожалению, сегодня у меня был слишком тяжелый день, чтобы ему подыгрывать. С другой стороны, лишать моего юного друга заслуженного триумфа тоже не годилось. Я вздохнул, собираясь с силами и так печально, как только мог, произнес:

– Эрствин, к сожалению, у меня нет с собой тарана…

– Что? – парень удивленно посмотрел на меня, – нет, таран не нуж… Ой, ты шутишь?

– Шучу, – гордо подтвердил я.

– Ну, ты даешь… Я думал, тебе будет не до шуток… А ты правда убил чародея? – теперь в его взгляде было подозрение.

– Эрствин, не нужно здесь об этом говорить, – я машинально покосился по сторонам, – давай лучше к делу. Что там с этой стеной?

– А, все очень просто. Там есть черный ход. Отсюда его не видно, стена загораживает. Во-он там, видишь? Или подойдем поближе?

– Нет, я понял, ближе не надо. Да, теперь вижу, там выступ… И за ним, значит… Что за черный ход? Какая-то дверь? Замок?

– Хо! – с энтузиазмом бросил Эрствин, – дверь я открою. Там и замок, и дверь изнутри забита досками. Гвозди во какие были здоровенные. Но я уже все вытащил.

– А замок?

– Я ключ подобрал. Точно как ты учил. Может и не с первого раза, но открывает! Про эту дверь все забыли, ее не видно, а изнутри тоже коридор заброшен. Раньше, я слышал, здесь была главная улица. И вход этот был главным, его удобно оборонять, он как бы в кармане таком, стены с трех сторон. Здесь же и Белая Башня была… А сейчас видишь – все застроили, а главный вход теперь там. Ну и никто здесь не ходит…

– Отлично, Эрствин! Ты молодец! Ты в самом деле такой молодчина!..

Я глядел, как мой приятель заливается краской смущения и надувается от гордости одновременно. Наивный, он сам не понимал, что нашел! Да Обух за подобную находку заплатил бы столько!.. Правда, потом, скорее всего, приказал бы убрать счастливчика… Возможность незаметно проникнуть в дом Совета! С другой стороны, для того, чтобы пользоваться им, нужен союзник внутри – но с этим у его светлости проблем бы не возникло, купить одного из тамошних слуг… Я поймал себя на том, что рассуждаю, как бы поступил на моем месте душегуб Обух. Ну как можно быть такой свиньей! Я поглядел на сияющего Эрствина и мне стало не по себе. Может быть, это называется “стыдно”? Ох, не знаю, не знаю… Но хорошо, что моего лица парнишке не видно.

Я торопливо спросил:

– Факелы? Это место ночью освещено?

– Нет, что ты. Ни фонарей, ни факелов. И окна в домах все закрывают на ночь ставнями! Здесь ночью должно быть темно, как у Гангмара в заднице! – и с гордостью покосился на меня, как мол, я оценю его манеру изъясняться.

К сожалению, теперь мне было уже совсем не до тонкостей. Значит, окна в домах все закрывают на ночь ставнями… Конечно, закрывают. В нашем городе нужно закрывать на ночь окна даже в двух шагах от Большого дома. Итак, окна буду закрыты, свет на стену дома Совета не падает. Факелов нет.

– Эрствин, ты в самом деле молодчина! Я даже не знаю, как тебе сказать, какой ты молодчина… Но, друг мой, никому об этом ходе – ни слова! Если хочешь жить, то, когда все кончится, забей опять этот вход и понадежнее запри замок. И забудь о том, что ты знаешь об этой двери.

Глава 19

До того как стемнеет совершенно и можно будет действовать, оставалось не меньше двух часов. Спешить я не собирался ни за что – незаконное проникновение в дом Совета слишком опасное предприятие, чтобы я мог позволить себе спешку. Поэтому мы сговорились с Эрствином, что он в полночь незаметно улизнет из своей комнаты и проберется в заброшенный коридор, оканчивающийся этой самой заколоченной дверью…

А пока что я решил спрятаться где-нибудь поблизости и спокойно дождаться темноты. Кроме всего прочего, я очень устал и у меня разболелась нога. Лучшего места, чем подворотня на углу Корабельной и Каменщиков, мне поблизости было не найти. Там меня вряд ли кто-то побеспокоил бы – подворотня не вела никуда. За ней, насколько мне было известно, находился заброшенный дворик пустующего дома. Обычное дело в этом умирающем городе – большое шикарное здание, настоящий замок в самом центре Ливды – в двух шагах от Большого дома, престижное же место, Гангмар возьми! – пустует потому, что прежний хозяин больше не имеет средств на его содержание. Я проковылял на улицу Корабельщиков, дождался, чтобы никого не оказалось поблизости и шмыгнул в темноту арки. Все было как обычно – одна створка ворот отсутствовала, а другая, полуоторванная, косо висела на нижней петле, перегораживая половину портала. Пахло мочой и еще какой-то гадостью. На всякий случай я выглянул во двор – все в порядке, никого. Правда, мне показалось, что буйно разросшаяся в дворике трава сильно примята, но это ведь ничего не значило. Просто, по-видимому, кто-то из желающих справить нужду побрезговал делать это в вонючей подворотне и прошел во двор. Да, этот неизвестный был прав. И мне незачем торчать там, в смраде и тьме… Можно ведь отыскать местечко поуютнее прямо здесь, во дворе – да хотя бы на ступеньках крыльца… И прислониться спиной к шикарной двери, нагретой солнышком… Стоп! Дверь приоткрыта на пару сантиметров! Гангмар возьми, я уверен, что она всегда была заперта или, по крайней мере, плотно закрыта.

На улице, за моей спиной, послышались шаги. Ноги понесли меня сами и я нырнул под перекошенную створку ворот – в заплетенную паутиной вонь. И, надо сказать, вовремя – в подворотню вошли двое. Я сидел ни жив, ни мертв, боясь даже сдуть с носа липкую дрянь, а пришельцы, как назло, остановились в портале. Нашли место…

– Подождем немного, я хочу убедиться, что никто не следовал за нами, – вроде бы знакомый голос. Интересно, кто это? Но выглядывать я, разумеется, не решился.

– Да кто здесь может быть, кому это захочется за нами следить? – о, этого я узнал, это отец Эрствина, его милость барон Леверкойский. Ему-то что здесь надо? – Почтеннейший, если вы так опасаетесь слежки, то зачем вам понадобилось прятать нашего друга в этом приметном доме?

– Ну, хотя бы для того, чтобы иногда иметь возможность видеться с ним. С нашим, Гангмар его забери, старым приятелем, – он как-то странно выделил голосом слово “старым”, – я ведь обязан целый день просиживать в нашем проклятом Совете… А сейчас у меня мало времени, если я попаду домой слишком поздно – опоздание тоже вызовет подозрения. Этот дом как раз в двух шагах от Большого дома и я могу сюда заскочить по пути и не терять много времени.

– Да, я понимаю, но ведь гостя опекает колдун.

– Когда имеешь дело с такой бестией, как наш гость, лучше самому все держать под контролем. Да и колдун, по-моему, ненадежен. За ним тоже необходимо приглядывать.

– Тогда зачем же мы связываемся вообще с такими темными силами? К чему сложности, ведь все можно решить гораздо проще?

– М-да… Можно просто нанять солдат, привести их тайно, вооружить моих сторонников… Заручиться поддержкой нескольких наименее влиятельных членов Совета, которым ничего не светит сейчас и которые будут рады любым переменам… И я все это делаю, но тайно! А в глазах всего Мира чудовищем и убийцей буду не я, а… Чудовище и убийца!

У благородных господ завелись какие-то интересные делишки… Должно быть, речь идет о новом замечательном плане, в результате которого барон вернет себе замок и владения…

– Да, я знаю. У вас в городе все так сложно, так… Так запутанно! То ли дело благородный бой… Мастер, дайте мне три десятка хотя бы посредственных солдат и я возьму приступом этот гадюшник, этот ваш дом Совета!

– Да, барон, да – но потише! Я знаю, что вы великий воин и вам вполне по силам этот подвиг, но потом, после удачного штурма… Потом-то вам придется иметь дело со всей Ливдой. И в глазах всего города вы будете врагом и душегубом, а это, согласитесь, нежелательно. Я прав?.. Однако, мы выждали более чем достаточно. Идемте…

Я услышал, как они прошли во двор, и уже оттуда до меня донесся голос того, другого. Тот голос, что я не смог опознать:

– Ну, что я вам говорил, ваша милость? Полюбуйтесь – дверь не закрыта. Я же говорил – нужно приглядывать…

Скрипнула дверь и со стуком захлопнулась. Я осторожно выбрался из своего убежища, с отвращением смахивая с себя клочья паутины и мусор. Ну и вид у меня сейчас, должно быть… А ведь я, между прочим, опять наткнулся на зловещую тайну. В последние дни зловещие тайны так и посыпались на меня! Это слишком…

* * *

На следующий день после похорон Роди в Дермад пришло страшное известие – весь отряд капитана Торна погиб. В какой-то безымянной теснине они полегли все, попав в засаду. Каким образом на территории Фенады появился большой отряд хорошо вооруженных гномов – никто, разумеется, не знал. Считается, что пограничная стража и рыцари короля Гратидиана надежно сторожит перевалы и нелюди пробираются в королевство тайком и малыми партиями. Да что толку об этом рассуждать – если уж в самом Дермаде послы, гости графа Альгейнта, запертые в городской цитадели, смогли организовать покушение, то намного ли труднее нелюдям сговориться с каким-нибудь сержантом стражи на границе, там, где этот сержант сам себе и король, и епископ, и Гилфинг весть кто еще… Когда дело доходит до свершения мести, до исполнения клятв, до убийства людей – гномы умеют не скупиться. Это вам подтвердит любой, кто сталкивался с проклятым племенем карликов.

Когда стало известно о трагической судьбе моего отряда, первой мыслью было – немедленно лететь туда, искать, пытаться спасти или хотя бы отомстить.

– Успокойся, парень, – урезонил меня купец, сообщивший нам с Ральком печальную весть, – уже четвертый день пошел, как все случилось. Так что никого из своих ты точно не найдешь, и гномов след простыл. Не дураки же они в самом деле – тебя там ждать. Небось, уже в своих пещерах празднуют победу нелюди…

Разумеется, он был прав, этот купец. Гномы знали, что делали. У меня нет никаких сомнений, что засада была результатом сложной военной операции, затеянной нелюдями во исполнение клятвы того гнома, что был пленен нами. Ко всяким обетам и клятвам гномы относятся более чем серьезно – во всяком случае, так утверждает молва.

На прощание купец посоветовал мне:

– Бросал бы ты, парень, свое ремесло. Ведь гляди – сам же едва башки не лишился, – повязок я уже не носил, и мои наполовину сглаженные магией шрамы выглядели очень внушительно, – а зачем? Разве нельзя честным ремеслом на жизнь заработать?

– Ремеслом? – переспросил я в ответ. – Мое ремесло не хуже всякого другого. И разве странствующий торговец в пути не так же рискует, как солдат в походе?

– Тоже верно, – согласился купец, – и нашего брата немало гибнет на дорогах… Но если б ты видел, что гномы с твоим капитаном сотворили… А впрочем, твоя жизнь, тебе и решать…

С тем он и ушел. Кажется, он хотел предложить мне поступить к нему на службу, но моя решительная отповедь его отпугнула. Да мне и не хотелось становиться купцом тогда, вернее сказать, мне не хотелось вообще ничего. Я чувствовал себя снова осиротевшим… Наверное, мой товарищ ощущал то же самое. Мы с Ральком переглянулись и он заявил:

– Знаешь, Писарь, а купец прав. Я не хочу больше возвращаться в Ренприст. В Мире есть немало мест, где можно прожить, ни разу не взяв в руки оружия.

– Как знаешь, – ответил я.

А что еще мне было ему отвечать? Позже я узнал, что это обычное дело, солдаты, потерявший свой отряд, довольно часто после этого совсем бросали ремесло. Я ведь говорил уже, что отряд для наемника из Ренприста – это семья и даже больше, чем семья, подчас. Без отряда, без семьи солдатская служба теряет смысл для тех, кто прослужил в отряде достаточно долго… Разве можно, осиротев, пытаться войти в другую семью? Ну, то есть, конечно, можно попытаться. И многие пытаются…

Мы прожили в Дермаде еще неделю. Я закончил курс процедур у местного мага, Ральку тоже было нужно еще подлечиться. Деньги у нас имелись, хотя вся отрядная казна, конечно, пропала, но у нас оставались деньги, выданные нам капитаном на лечение, да и вся сумма компенсации за предательское нападение дермадских подонков по-прежнему была в нашем распоряжении. А спустя неделю мы с Ральком распрощались. Я отдал ему почти все деньги, оставив себе лишь ровно столько, чтобы пережить ближайшую зиму – и пожелал отыскать свою тихую пристань… Он поблагодарил меня, мы обнялись на прощание и мой товарищ отправился с купеческим обозом куда-то на запад. Я стоял у городских ворот, глядя вслед уходящему каравану, а Ральк шагал рядом с последним фургоном и, не стесняясь, вытирал слезы рукавом, поминутно оглядываясь… Я не знаю, удалось ли ему отыскать в нашем беспокойном Мире тот самый мирный уголок, о котором он мечтал. Не знаю. Я в этой жизни покоя не обрел точно.

* * *

Оставаться в подворотне я, разумеется, не рискнул. Мало ли какие тайны прячут здесь барон и его загадочный приятель. Пришлось выбраться на улицу и отправиться на поиски более спокойного убежища. Доверие, которое я оказывал Эрствину, не распространялось на его батюшку. И я уверен, что Эрствин, в свою очередь, не стал посвящать барона в свою дружбу с каким-то менялой, его милость наверняка бы не одобрил подобного падения. Отпрыску благородного рода не пристало водить дружбу с чернью… Не исключено, что барон помнит меня в лицо, я пару раз оказывал ему профессиональные услуги, я имею в виду – в качестве менялы. И держал сэр Вальнт себя при этом очень даже высокомерно… Словом, попадаться ему на глаза при подобных обстоятельствах было никак нельзя. Тем более, что я был уверен – господа не благоволят тем, кто хоть что-то узнает об их зловещих секретах. А секреты у них бывают – ого-го! Куда там всем Мясникам и Обухам, вместе взятым…

Мне не хотелось удаляться от Большого дома, а здесь в округе подыскать безопасное местечко было сложной задачей. Все же центр города… Проходя мимо кабака, я ощутил пряный запах острой подливки. Голодное нутро тут же напомнило о себе и я почувствовал, что так хочу есть… Да, я слабый человек, я оказался не в силах отказаться от соблазна.

В кабаке я забился в самый темный угол и постарался не привлекать внимания. Даже не обратил внимания на оттопыренную губу и презрительный взгляд трактирщика, который чересчур уж критически воспринял мой замызганный плащ и трухлявый посох. Впрочем, стоило мне расплатиться, как я сразу же перешел в разряд желательных клиентов. Так что вслух хозяин заведения ничего не сказал – ведь мы, желательные клиенты, тем и отличаемся от нежелательных, что можем позволить себе всевозможные эксцентричные выходки. Скажем, выпачкаться, вываляться в паутине или притащиться в добропорядочное заведение, опираясь на грязную трухлявую палку.

Так что никакой реакции мое появление не вызвало. Никому не было дела до меня. Кабаки здесь, в центре – совсем не то, что тихая “Шпора сэра Тигилла”, здесь десятка два посетителей стучали посудой, шумели и орали, стараясь перекричать друг друга. У лавочников и купеческих приказчиков несколько иные понятия о благопристойном поведении и гражданских доблестях, нежели у ремесленников, посещающих заведение толстяка Керта.

Когда же в кабак завалили пьяные матросы – экипаж каботажника, только сегодня пришедшего в Ливду – я предпочел побыстрее удалиться. Я прекрасно знаю, чем заканчиваются у матросов поиски приключений в ливдинских кабаках. И точно, едва я выбрался за порог, как за моей спиной раздалось рычание:

– Ах ты сухопутная крыса! Ты меня толкнул! Получай!

Я торопливо шмыгнул в сторону – и вовремя. Мимо просвистела пустая кружка, следом за ней вылетел человек, почему-то держащий в руках обломки стула… По-моему, это был один из моряков. Я поспешил убраться подальше, потому что вот-вот должна была объявиться стража. Солдаты сейчас злы, их гоняют с утра до вечера, начальство бесится и требует изловить убийц. Словом, стражники будут сейчас лупить в этом заведении и правых, и виноватых. Ну, то есть – это если предположить, что там могут быть “правые”. Мне не хотелось подвернуться под горячую руку блюстителям порядка.

Побродив полчасика, я вернулся в тот переулок, где мы беседовали с Эрствином и откуда можно было пройти к указанной им двери. Все было именно так, как сказал парнишка – ставни на окрестных домах закрыты, вокруг – ни души. До полуночи оставалось около часа… Уже вполне стемнело, никто меня вроде не видел и я рискнул присесть прямо здесь, на мостовой. Прислонился к стене дома, еще хранящей дневное тепло, я задремал. Или, вернее, почти задремал. Погрузился в то полусонное состояние, когда краешком сознания еще воспринимаешь окружающую реальность, но мозги уже почти отключились. Мысли, что вяло перекатывались у меня в голове, скорее могли бы считаться сном или, вернее, бредом. Почему-то я задумался – как могло получиться, что я убил Неспящего. В романе “Гвениадор и Денарелла” ведьма не убивает доброго чародея Корнагса. Они вообще не встречаются. И, как ни странно, в почти спящем мозгу сложился ответ – во всем виноват Гвениадор. То есть Гедор. То есть Мясник. В книге Гвениадор является к ведьме один, а Мясник прихватил с собой чародея. Значит, это он нарушил правила игры. А раз правила были нарушены один раз, то и дальше все пошло неправильно… В полудреме мне все это казалось разумным и правильным – то, что мои приключения должны были точно соответствовать перипетиям романа. Бред, разумеется. Но ведь я как раз и бредил…

Несмотря на усталость, я так и не заснул по-настоящему. Стемнело, стена, на которую я облокотился, успела остыть, сидеть на холодных камнях стало неуютно. В забытье полностью я так не погрузился, теперь же проснулся совсем. Я даже услышал, как в темноте заскрежетал ключ, не совсем подходящий к замку, и скрипнула дверь. Эрствин отпер замок и на пробу приоткрыл дверь. Убедившись, что замок отперт, он тут же затворил дверь (до меня донесся слабый стук) и, кажется, чем-то подпер ее, что ли…

Хотя до полуночи оставалось еще немного времени, я решил не мешкать. Выглянул из переулка, я смерил взглядом несколько метров мостовой, отделявших меня от стены Большого дома. Выступ каменной кладки справа был подсвечен красноватым – у главного входа в дом Совета горели факелы и караулила стража. Там и сям на выпирающих из стены массивных камнях лежали серебристые отсветы, до полнолуния оставалось немного, день или два. И луна ярко освещала засыпающий город, несмотря на наползающую с моря дымку.

Я осторожно пересек улицу и прокрался к двери. Тихо постучав, шепнул: “Эрствин, это я”. Дверь снова тихо скрипнула, приоткрываясь. Послышался звук осторожных шагов. Ну наконец-то Эрствин все сделал правильно – я видел в приоткрывшейся двери подсвечник, стоящий на полу, а моего приятеля видно не было. Он прятался в темноте коридора, ожидая, пока я покажусь на свет. На всякий случай достав свой клинок и держа правую руку с оружием под плащом, я позвал:

– Э-эй, отзовись!

Глава 20

К счастью, Эрствин не стал слишком уж увлекаться игрой в заговорщиков. Едва я позвал его, он тут же подал голос из мрака:

– Хромой, ты? Немного рановато…

– Да, друг мой. Так получилось. Но я услышал, что ты уже на месте. Запри-ка дверь. Не нужно оставлять ее открытой.

Эрствин послушно запер дверь и взял в руки свечу:

– Идем?

– Идем. Не хочу терять время. Давай попробуем провести наш рейд побыстрее, а потом я еще должен выспаться. У меня сегодня был тяжелый день… А тебя никто не видел, когда ты ушел? Твой отец, например? Кстати, чем он сейчас занят?

Меня, честно сказать, немного смутил подслушанный мной накануне разговор. Я так понял, что речь шла о новом плане папаши Эрствина, который наконец-то отыскал себе союзника в Совете. Вот уж не думал, что у барона найдется, чем заинтересовать кого-то из наших шишек. Это я к тому, что, если речь идет о нашем Совете, то “отыскал союзника” означает “купил”. Меня не то, чтобы сильно волновали тайны барона Леверкойского, но в разговоре фигурировал наш ливдинский Большой дом и это уже могло быть чем-то значимым. Поэтому я решил на всякий случай осторожно прощупать парнишку – именно сейчас, пока он увлечен нашим ночным приключением и может выболтать что-то серьезное. И в самом деле, Эрствин отнесся к моему вопросу совершенно легкомысленно.

– Не знаю. Он ушел, сказал, что у него важная встреча с кем-то из Совета. Ну, так идем?

– Да, давай. Ты первый, я же не знаю дорогу. Только осторожно.

– Чего там “осторожно”. Здесь вообще никого по ночам не бывает…

Тем не менее, Эрствин повел меня с похвальной осторожностью. Перед каждым поворотом он останавливался, прикрывая свечу ладонью, принюхивался и прислушивался. Я ему не мешал – парнишка действовал не совсем верно, но принцип был правильный. Так что я позволил ему невинное развлечение, поиграть в лазутчика – тем более что по большому счету это было не лишним. Пройдя несколько лестниц и коридоров, мы пришли к двери архива. Замок на ней висел огромный, почерневший от старости и заросший грязью. Совершенно бестолковый замок, я отпер его за минуту при помощи самого простого из моих инструментов. Затем мы прошмыгнули внутрь и я аккуратно прикрыл дверь – чтобы нас не выдал свет, если вдруг какому-нибудь полуночнику из обитателей Большого дома вздумается посетить левое крыло. В архиве я отобрал у Эрствина подсвечник и, подняв его повыше, огляделся. Вдоль стен тянулись стеллажи со свитками, дощечками, книгами… Тускло отсвечивали застежки на фолиантах, матово поблескивали переплеты… Посреди зала стояли несколько столов, за которыми днем работали архивариусы и переписчики. На каждом столе – подсвечник. Я велел Эрствину завесить окна – благо, окна здесь крошечные. Узкие, словно бойницы – да это, собственно, и были бойницы.

– А чем завесить? – растерялся Эрствин. – А! Знаю!

Он взял несколько фолиантов потолще с полки и принялся закладывать оконный проем.

– Отлично, – одобрил я, продолжая изучать полки, – только не забудь, откуда что брал. Если завтра кто-то обнаружит, что книги перепутаны, у него могут возникнуть вопросы.

– Не возникнут, – бросил мне через плечо Эрствин, – с этой полки я сам брал книги. Так что… Я закончил. Теперь еще свечи зажечь?

– Валяй… Ага, вот, кажется, то, что надо.

Я поднес свечу поближе к одному из стеллажей и принялся изучать содержимое полок. Да, это было именно то, что нужно. Толстый многолетний слой пыли на заскорузлых корешках книг показывал, что отсюда страничек наверняка никто не выдирал…

Эрствин зажег свечи на столах переписчиков и подошел ко мне. Разглядев, что именно привлекло мое внимание, он заявил с сомнением в голосе:

– Хромой, ты уверен, что тебе нужно именно это? Самое интересное вон там, – он указал рукой, идем, покажу. Там летописи, хроники, там…

– Там ты все внимательно осмотрел и нашел только огрызки нужных страничек?

– Н-ну…

– Посмотри сколько пыли, Эрствин. Здесь до нас никто не копался.

– Но ведь это не летописи…

– Это хозяйственные отчеты. Вот смотри там, левее… Видишь, какой интересный переплет?.. И вон рядом. Это еще со времен князей Ллуильды… Эльфы сделали… Стоп! Пыль не стирать! Эрствин, будь осторожнее!.. Так… Нет, не то… Мне нужны еще более ранние…

Около четверти часа прошло в молчании. От нечего делать Эрствин тоже занялся изучением запыленных корешков на соседних полках.

– О, Хромой, глянь – вон еще такой же красивый переплет!

– Да, пожалуй, это может быть тем, что мы ищем. Сейчас я приподниму всю стопку, а ты аккуратно вытащи эту книгу… Учти, она наверняка приклеилась к соседним… за столько лет…

Работа оказалась не простой, но в конце концов нам все же удалось извлечь нужный том из стопки, не потревожив наслоения пыли на других книгах. Я сел за стол и принялся изучать добычу. Буквы с изящными завитушками, красиво выписанные каким-то эльфом, разбирать оказалось с непривычки трудновато. Эльфы стремились к совершенству во всем, даже при составлении отчетов о расходах княжеской казны… Мы, люди, более рациональны. Наконец я добрался до интересующего меня периода. Точно!

– Точно! Эрствин, погляди!

* * *

Распрощавшись с Ральком, я отправился в Ренприст. На входе в город я, как обычно, заплатил монетку и под звон моего медяка о дно кружки привратника шагнул в ворота. Я с трудом узнавал город. Мне казалось, что все вокруг изменилось, но в то же время все и осталось прежним. Странное чувство. Еще мне казалось, что все смотрят на меня, что, стоит мне пройти, как люди оборачиваются и указывают друг другу на меня, шепчут: “Вот он, тот солдат. Вот он вернулся, а весь его отряд погиб в горах Фенады”… Нет, конечно, это было только мое воображение, на самом деле никому не было дела до солдата, вернувшегося домой… Вернувшегося домой без семьи. И уж точно не было до меня дела добрым жителям славного Ренприста…

Ральк прослужил в отряде несколько лет, а я – меньше одного сезона, я не успел сродниться, полностью стать членом семьи. Поэтому, должно быть, я несколько легче воспринял гибель отряда. Но в “Очень старом солдате” к подобным вещам относились серьезно. Прежде всего, я, разумеется, обратился к Энгеру, управляющему. Как это было заведено, я отдал ему свои сбережения, равно как и кое-какое барахло. Кое-какие мелочи я тоже оставил на хранение Энгеру. Ничего существенного, костыль Роди и кое-что из его снаряжения – на память о моем славном сержанте. Касса управляющего “Очень старого солдата” – самый надежный банк в Мире. Мастер Энгер взглянул на меня исподлобья, затем повернул голову и выразительно покосился на подручных, которые мялись рядом, ожидая приказаний. Те, кивнув, мгновенно скрылись – их начальник хотел сказать мне что-то наедине. Дело было утром, посетителей в кабаке почти не было и управляющий не спешил. Откашлявшись, он снова оглядел меня с ног до головы и начал издалека:

– Как получил отметины, солдат?

Мои шрамы были едва заметны после лечения, но Энгер, сам покрытый рубцами инвалид, наверняка хорошо разбирался в таких вещах.

– Гном, – кротко ответил я.

– В этом походе?

– Да.

– Как вышло, что ты выжил с такими зарубками? И кто их разгладил? Если не хочешь, можешь не отвечать.

– Мне нечего скрывать. Мы изловили гномов. Одного взяли, но он успел меня и еще двоих наших… Капитан оставил нас в Дермаде, это город на северо-востоке…

– Я знаю.

– Ну… – почему-то рассказывать об этом было тяжело, – В Дермаде меня обработал маг-лекарь. Там на нас напали местные… Гномы их наняли… Отомстить… Сержант погиб. Потом купец сказал, что все наши… мои… Все… Все погибли в горах. Засада гномов. Ну, я… вот… вернулся…

– Хорошо… – протянул старик, хотя ничего хорошего в его тоне не было, – хорошо, что тебе лицо попортили не в драке кабацкой, а гном в бою. И зря ты шрамы сводишь, у нас не принято честное увечье скрывать. Ладно. Ты молодой, потом поймешь. Теперь слушай главное. Ты ведь уже второй раз возвращаешься один из похода?

– Из Верделя нас вернулось четверо…

– Да. Но погибло около сотни парней, верно? Видишь, я помню. Такое всегда запоминается. Сейчас ты и вовсе один вернулся.

– Ральк тоже выжил, мастер Энгер. Но он решил бросить службу, – несмело возразил я, до меня уже начало доходить, к чему клонит старик. Теперь решение Ралька представало в несколько ином свете…

– Да, – отмахнулся тот, – но вернулся в Ренприст ты один. Наши парни – суеверный народ. Можешь не сомневаться, сейчас же пройдет слушок, что ты приносишь несчастье…

– Но мастер Энгер, – возмутился я, – я дрался вместе со всеми, и не моя вина, что я выжил!

– Не перебивай меня! – строго молвил управляющий, – Никто тебя не винит всерьез ни в чем таком. Я говорю о суеверии. Парень, тебе будет трудно найти службу. Посмотри-ка мне в глаза.

Теперь я уверен, что мастер Энгер все вызнал обо мне заранее и расспрашивал только лишь затем, чтобы увидеть мою реакцию на вопросы. Он меня дразнил, чтобы я от возмущения сбросил все, что можно сыграть и изобразить искусственно и показал ему себя таким, каков я есть на деле. Управляющий “Очень старого солдата” – это гораздо больше, чем просто кабатчик или хозяин постоялого двора. Я уверен, что мастер Энгер разбирался в военном деле не хуже имперского маршала, в оружии – не хуже любого гнома-оружейника, а в людских душах понимал гораздо больше, чем любой епископ, проповедник, ростовщик или аферист.

Я послушно нагнулся над столом управляющего и глянул ему в глаза. Вот уж не знаю, разглядел старик что-то эдакое или просто исполнял какой-то свой хитрый ритуал. Но он буравил меня взглядом с минуту, потом просто бросил:

– Иди… По-моему, ты и впрямь ни в чем не виноват, но вряд ли я смогу тебе помочь. Тебе будет очень трудно найти новый отряд. Ищи заказчика, набирающего одиночек…

– Спасибо за совет, – буркнул я и повернулся к дверям в главный зал.

Я уже успел сделать несколько шагов, когда услышал последнее напутствие:

– …И постарайся сберечь лицо. Магия окончательно разгладит шрамы только через год, а то и два. Если прежде этого срока снова получишь рану в то же место – не поможет ни лекарь, ни маг. Останешься с такими отметками, что прежние покажутся ерундой!.. Удачи тебе, солдат…

* * *

Мой юный приятель уже успел заскучать. От нечего делать он прогуливался вдоль полок с более свежими книгами, иногда брал и лениво перелистывал какой-то том. И вздыхал. Его, должно быть, разочаровал наш ночной поход – все оказалось слишком прозаично. Он, конечно, по-своему прав – сегодня на нашу долю не выпало развевающихся флагов, встающих на дыбы боевых коней, прорубленных шлемов и всего прочего. Даже дам, роняющих платочки с балкона и груд трофейного золота в подвалах взятых приступом замков – даже такой малости не случилось…

Услышав мой возглас, Эрствин с преувеличенным энтузиазмом поспешил ко мне и торопливо глянул на страницу, в которую упирался мой палец. Его снова ожидало разочарование: это были колонки цифр, сопровождаемые скудными пояснениями.

– Счета на припасы, – объявил я, – эльфы из Ллуильды выступают в поход и заготовили все, что нужно для войны. Вот, обрати внимание.

Мой палец сместился на поля страницы, где эльф-казначей оставил запись: “Наконец-то мы покончим с этим спесивым вороном” и крошечную картинку. Он все же был эльфом, этот грамотей, заведовавший княжеской казной несколько веков назад – и его живой нрав не мог не сказаться, даже при том, что делом он занимался ужасно скучным и прозаическим. Должно быть, народ Ллуильды тогда, перед походом, был охвачена энтузиазмом. И всеобщий патриотический подъем не миновал писаря, он не удержался, чтобы не излить занимавшие его мысли на поля испещренной сухими цифрами страницы. Войско Ливды-Ллуильды выступало против всеобщего врага, против “этого спесивого ворона”.

Мы с Эрствином уставились на крошечный рисунок… Буквально несколько штрихов, но ошибиться было невозможно – от изображения вполне ощутимо веяло мраком и злом. На картинке был человечек с гипертрофированно огромным мечом в руках. Черная тушь слегка выцвела, тени метались по странице, потому что свеча горела неровно, потрескивая сырым фитилем… Но мы с Эрствином разом выдохнули:

– Он…

Это наверняка был он – наш Черный Всадник, странный гость Ливды, близости которого не выносят даже крысы, вгоняющий в испуг наших грубиянов-стражников, расплачивающийся золотом из Семи Башен и не проверяющий сдачу…

Неизвестный эльф явно обладал талантом – впрочем, как и многие его единоплеменники, сходство с оригиналом было несомненно, уж мы-то с Эрствином могли об этом судить! Так сразу и не скажешь, что именно в рисунке напомнило нам о странном пришельце, но тем не менее, мы ведь оба узнали его! Да, эльф-казначей был несомненно талантлив…

Подпись под картинкой гласила: “Меннегерн”.

Глава 21

– Скажи, Хромой, это ведь не он? – очень робко осведомился Эрствин, – Не тот, в черном, который… Тогда, утром, у ворот? Ведь этого не может быть, чтобы он жил до сих пор… Меннегерн?

Хм, я сам хотел бы кому-нибудь задать этот вопрос. Мы с Эрствином в неравном положении – он младше и имеет право спрашивать у меня обо всем, что вызывает у него сомнения. А мне спрашивать не у кого. Несправедливо!

– А почему бы ему не здравствовать по сей день? – поинтересовался я в ответ, – Ведь эльфы могут жить вечно. Разве не так?

– Но ведь прошло столько лет… И Семь Башен разрушены…

– Это верно, – само по себе разрушение Семи Башен не означало гибели их повелителя, но был еще один аргумент, – действительно странно, что он до сих пор расплачивается золотыми кронами с собственным профилем. Давай-ка поглядим, что там дальше в этой ведомости. Наверняка по более поздним счетам можно будет догадаться о результатах похода.

Эрствин пробормотал что-то невнятно-утвердительное, он по-прежнему сомневался в моем способе добычи информации. Я же, не обращая внимания на его нарочито хмурый вид, углубился в записи. Война, судя по счетам, длилась недолго – вряд ли больше месяца-полутора. Тем не менее, князья Ллуильды были вынуждены залезть в долги. Традиционная предусмотрительность эльфов – начиная войну, они не позаботились о запасах! Я обнаружил даже копии расписок – заимодавцами были не эльфы, а люди, судя по именам. Ну и один гном. Или я ничего не смыслю – или “Грольморт из Базальтовых Гротов” мог быть только гномом. Затем, немногим больше месяца спустя после начала войны – новые колонки цифр, награды отличившимся воинам и… еще долговые расписки. Странно. Отличившихся воинов награждает победитель… А добыча? Я перевернул страницу и обнаружил на полях еще одну запись. Видимо, у эльфа вошло в привычку доверять наиболее важные мысли этой книге. Что ж, финансовые отчеты мало кому интересны, наверняка, кроме самого казначея, его книгу никто больше не открывал. А надпись гласила: “Проклятие. Грош цена такой победе. Ни Меннегерна, ни его казны. Мать всегда была слишком благосклонна к этому спесивцу”.

А потом – снова скучные цифры. Я не очень-то разбираюсь в таких крупных финансовых системах, но похоже было, что победоносная война подорвала силы Ллуильды. Насколько я уяснил, бегло пролистав оставшиеся листы, здешним эльфийским князьям так и не удалось привести в порядок финансы. Я еще пару раз встречал пометки на полях – ничего интересного, казначей жаловался на жадность и непреклонность кредиторов-людей и один раз изобразил какого-то толстяка. Подпись под карикатурой гласила: “Томена не зря прозвали Пиявкой. Он хуже любого гнома”. Я просмотрел копии расписок еще раз – многие были выписаны на имя некоего Томена Катота. Никогда не слыхал о таком. Забавно – вместе с эльфийским князем Меннегерном, всеобщим врагом и легендарной личностью, чести быть запечатленным на полях этой книги удостоился какой-то давным-давно забытый ростовщик. Должно быть, тогда он казался казначею врагом не менее опасным, чем враждебный князь… То есть, скорее всего, так оно и было – но, чтобы уразуметь столь печальную истину, нужно быть казначеем. Обычно большинство людей ростовщиков недооценивает.

А цифры с каждой новой страницей становились все более скудными, княжеская казна хирела. Примерно через шестьдесят лет после разрушения ллуильдинским князем Семи Башен разгорелась последняя из Великих Войн. Ну а еще лет пятнадцать спустя Белая Башня была разрушена и эльфы изгнаны отсюда… Навсегда.

И вот – Меннегерн? Или все-таки нет? Призрак? Во всяком случае, золото в его руках было самым настоящим. Уж крона-то призрачной не была, и мне до Гангмара хотелось разжиться такими кронами.

Я оторвался от книги и покосился на своего приятеля – Эрствин пристроился за соседним столом и крепко спал, уронив голову на раскрытую книгу. Мне бы тоже не мешало отдохнуть. То, что я обнаружил в архиве, не только не прояснило дела, а наоборот – подкинуло новые загадки. Значит, если я собираюсь запустить руку в карман, набитый золотом из Семи Башен – мне предстоит еще побегать и попотеть, выясняя, чей это карман и где он находится… А еще в Ливде затаился Мясник. А может не затаился, а рыщет по городу в поисках – кого? Обуха?.. Меня?.. А может своей жены – если у нашего “злодея Гонгала” выгорело похищение Денареллы…

Завтра… Вернее, уже сегодня, мне предстоит побегать – это значит, что я должен хоть немного отдохнуть. Я быстро пролистал оставшиеся книги и не обнаружил вообще ничего – это были счета за более поздний период и их вела иная рука. Казначея, склонного к рисованию, сменил кто-то другой, возможно, даже вовсе не эльф.

Больше здесь делать было нечего. Я быстро спрятал книги за стеллаж, так, чтобы никто не увидел, что их недавно смотрели. Того, что старых ненужных счетов хватятся, я не боялся, главное, чтобы они не попались архивным писарям на глаза. Покончив с книгами, я похлопал по плечу моего юного друга:

– Эрствин, просыпайся… Я здесь закончил… Давай-ка приведем все в порядок и… – мне пришла в голову новая мыль, – слушай, а я могу где-нибудь здесь переночевать?

– Чего-о?

– Да нет, погоди делать такие большие глаза, ты послушай – если я сейчас пойду в город, мне там негде отдохнуть. Понимаешь? Повсюду стража, Мясник меня ищет, да мало ли… А завтра я должен продолжать поиски. Отдохнуть мне надо. Так я бы поспал где-то здесь пару часов, а перед рассветом ты бы меня выпустил через ту дверь… И сам бы тоже вернулся к себе. Перед рассветом все спят особенно крепко, нас точно никто не заметит.

– Да, пожалуй… Только где?

– Ну, на какой-нибудь лестнице я не высплюсь, да и боязно… Мало ли кто пройдет?.. А конюшня? По-моему, где-то здесь во внутреннем дворе у вас конюшня? Туда сложно пройти отсюда?

– Вот уж не сложно! Идем!

У Эрствина намечалось новое приключение – ночевка на куче сена в обществе убийцы. Славное приключение – любой позавидует.

* * *

Когда я вступил под своды большого зала “Очень старого солдата”, не произошло ничего этакого особенного, ничего эпического – не воцарилась гробовая тишина, никто не произнес трагическим тоном: “Вот он, вот этот несчастный, на которым тяготеет ужасное зловещее проклятие, ибо в походах все спутники его гибнут лютой смертью!” Ничего такого – я прошел между рядами пустых столов, обменялся кивками с теми из немногочисленных посетителей, кого знал в лицо, и занял местечко в части зала, где обычно сидят одиночки…

Подошедший слуга будничным тоном поведал мне, что сейчас на балконе заказчиков еще никого нет, но вчера было трое и найма не состоялось, так что можно ожидать тех же троих и сегодня к вечеру – и осведомился, не желаю ли я сделать заказ. Я как раз был голоден и заказал завтрак и вино. Ел я в одиночестве, никто не подошел поприветствовать меня, никто даже не смотрел в мою сторону. Могло бы показаться, что предупреждение Энгера было ошибочным, но я уже знал – управляющий “Очень старого солдата” знал, что говорит. Он знает жизнь солдат, как никто другой – и если он сказал, что у меня теперь дурная репутация, то, стало быть, так оно и есть. Солдаты, как и вообще люди всякой профессии, в которой приходится ежедневно сталкиваться с опасностью, очень даже склонны ко всяким суевериям, очень доверяют всякой ерунде вроде вещих снов, предчувствий и сглаза. По-моему, это самые настоящие предрассудки, не имеющие под собой никакой почвы. Я-то, слава Гилфингу, имел дело с практической магией и мог сравнить…

Доев, я откинулся на спинку стула и окинул зал взглядом поверх кромки стакана. Уже было около полудня, кабак мало-помалу начал наполняться народом. За столиками в центре зала, как обычно, обосновались новички, эти начинали занимать места слишком рано – по неопытности боялись пропустить что-то интересное. Гораздо медленнее подходили более опытные солдаты. Сейчас в зале были только те, кто имел здесь дел помимо найма, либо те, кто просто не привык проводить свободное время иначе, чем в обществе своего брата, наемников.

Я уже почти допил свое вино и начал было задумываться, не уйти ли отсюда до вечера – заняться здесь было нечем, говорить не с кем и не о чем…Вот снова распахнулись двери и в зал вошла довольно большая группа солдат – больше десяти человек. Они держались вместе, но для полноценного отряда их было маловато. Неудачники, потерпевшие поражение? Или просто остальные их товарищи подойдут позже… Мне показалось, что я узнаю кое-кого из них, затем мой взгляд остановился на крупной фигуре, этого я определенно помнил. Толстяк Бибнон, тот самый колдун, что пытался заговаривать со мной. Он тоже посмотрел в мою сторону, наши взгляды встретились и я торопливо опустив голову, приник к стакану и сделал большой глоток. Украдкой покосившись на вновь прибывших, я заметил, что жирный колдун о чем-то шепчется с представительным мужчиной, скорее всего, капитаном или сержантом. Пошептавшись с минуту, они расстались. Тот, которого я определил как командира, сказал что-то напоследок вполголоса – солдаты, остановившиеся неподалеку от дверей, начали занимать места за длинным столом у стены. Похоже, солдаты ждали позволения на это? Значит, они – точно отряд. Затем командир повернулся и вышел – возможно, он поднимется на второй этаж, на “балкон капитанов”. А колдун направился прямиком ко мне.

Я немного растерялся, мне сейчас не хотелось ни с кем говорить. Однако делать было нечего, колдун приблизился к моему столу и вежливо поздоровался. Мне не оставалось ничего другого, кроме как поприветствовать его в ответ и предложить место напротив. Колдун знаком подозвал слугу и заказал вина. Затем он обратился ко мне:

– Мастер, я знаю, что ты только сегодня вернулся в Ренприст и должно быть хочешь отдохнуть. Поэтому я буду говорить коротко, – тут появился слуга с кувшином, поскольку посетителей было пока что мало, Бибнона обслужили быстро. Он выждал, пока слуга отойдет, наполнил и свой, и мой стакан, сделал порядочный глоток и только затем продолжил, – так вот, я хочу предложить тебе службу.

* * *

Эрствин оказался прав, путь к конюшне был в самом деле несложным. Собственно, конюшня как раз примыкала к левому крылу. С тех пор, как Большой дом утратил свое значение, как цитадель, левое крыло здания большей частью приспособили под административные и хозяйственные нужды. Мы опустились этажом ниже, прошли тесным коридорчиком и затем Эрствин указал мне на низенькую дверь:

– Вот. Прямо к стойлам.

– Здорово…

Я отстранил паренька и приник ухом к двери – тишина. Затем приоткрыл дверь и вгляделся. Никакие предосторожности не были лишними. В отличие от архива, который на ночь запирался, в конюшне мог быть кто угодно – от пьяного слуги, решившего переночевать здесь, лишь бы не встречаться с сердитой женой, до конюха, слишком уж любящего свое дело… Нет, вроде бы никого я не увидел в тусклом свете фонаря. Правда, фонарь этот – хилая свеча под закопченным стеклом – был довольно далеко, да и не освещал всю конюшню. Помещение было слишком большим и углы терялись во мраке. Странно было, что некоторые лошади вели себя неспокойно, я время от времени слышал фырканье и топот.

– Эрствин, – окликнул я шепотом своего приятеля, – давай. По-моему, там никого нет. Но если вдруг что, то тебе не возбраняется бродить по дому Совета, верно?

– Ладно… – парнишка шагнул за дверь.

Я без особого волнения следил за тем, как он пересекает помещение, время от времени приподнимая свечу и оглядывая подозрительные места. Почти дойдя до ворот, он вдруг обернулся и, глядя в мою сторону, сделал приглашающий жест рукой. Кажется, именно там находился источник беспокойства обитателей конюшни – во всяком случае, ближе ко мне лошади вели себя тихо. Я не понимал, что происходит, но Эрствин выглядел не слишком взволнованным – не похоже было, что он напуган, скорее заинтересован. Решив последовать его приглашению, я на всякий случай взял в правую руку свой тесак, а левой выудил из потайного кармашка на поясе заряженный заклинанием перстень. Магия в нем была – так себе, плевая. Но, даже имей я что-то помощнее, здесь вряд ли решился бы это что-то применить. Вокруг были лошади и если их что-то напугает… Кто видел, как лошади могут реагировать на боевую магию, тот меня поймет.

Итак, приняв все возможные меры предосторожности, я двинулся к Эрствину. Шел я, конечно, не спеша, искоса оглядывая стойла справа и слева. Эрствин ждал, не дойдя десятка шагов до громадной кучи сена, сложенной – вернее, наваленной – у ворот. Там, неподалеку от входа, насколько я понимал, были стойла для гостей. То есть для их лошадей, конечно…

Я подошел к моему приятелю, тот кивком указал мне в стойло справа. Я глянул, повинуясь его жесту и с трудом удержался, чтобы не присвистнуть – там спокойно стоял громадный черный жеребец. Такого красавца не узнать было невозможно. Он выделялся среди остальных коней, как баронесса среди прачек. Это был конь нашего Черного Всадника. Он-то как раз и являлся причиной беспокойства остальных лошадей. Кони в соседних стойлах нервничали, переступали с ноги на ногу, пофыркивали – завтра конюхи будут удивлены тем, что после ночного отдыха кони плохо выглядят. Сам же вороной был совершенно неподвижен – ни дать, ни взять, статуя…

Я снова невольно огляделся, словно в поисках какой-то подсказки. События вокруг меня сплетались в совершенно немыслимый причудливый узел… Что может делать здесь этот конь? Если таинственный пришелец – и впрямь невесть откуда явившийся Меннегерн, то почему его конь стоит здесь? По какому праву? Если наш Черный Всадник не князь Семи Башен – то кто он и откуда? Почему расплатился так странно? Почему ему, опять же, позволено поставить здесь своего жеребца?.. Мы с Эрствином переглянулись и я, опережая его вопрос, быстро заявил:

– Я ничего не понимаю… Но мне нужно выспаться, это уж точно. Давай придерживаться прежнего плана, друг мой – заберемся на эту кучу сена и часика три поспим.

– А потом?

– А потом я разбужу тебя, ты сонно выругаешься, но все-таки проснешься. Как тебе это предложение?

– Хромой, а серьезно?

– А серьезно – после того, как ты выругаешься и проснешься, ты отведешь меня к той самой дверце, выпустишь из дома Совета, не забудешь дверь аккуратно запереть… Ну и тихонько вернешься к себе. А завтра попытаешься осторожно вызнать, кому принадлежит этот вороной и по какому праву он ночует в этом привилегированном стойле. Ну а я постараюсь раскопать побольше о Меннегерне… Вот только где бы нам встретиться? “Шпора сэра Тигилла” уже не подходит… Да и далеко отсюда… “Свеча” тоже не годится, там слишком много твоих знакомых из Большого дома…

– “Удача шкипера Гройста”? – предложил Эрствин.

– Она, конечно, здесь неподалеку… – я задумался, – но там всегда драки. Хотя, пожалуй, днем там тихо. В полдень? Нет, в полдень я не успею. Часом позже полудня в “Удаче”, как? Подходит?

– Ладно, – откликнулся Эрствин.

– Тогда – спать! У нас не больше трех часов на отдых.

– А ты точно сможешь проснуться вовремя?

– Можем заключить пари.

Последний аргумент убедил моего приятеля. Если я предлагаю пари – значит, уверен в том, что его выиграю, уж это-то Эрствин знал наверняка.

Глава 22

Проснулся я, как и намечал, часа за два до рассвета. Небо уже порядком посветлело, я видел это сквозь щели в воротах конюшни… Сам не знаю, как это мне удается – просыпаться точно в намеченное время. Если я расслаблен, не предвижу на завтра никаких дел, то могу и проспать. Но если я заснул с мыслью о предстоящем раннем подъеме и многочисленных заботах, то не просплю ни за что.

Эрствин сладко спал рядом… Жалко парня, но делать нечего – я принялся его будить. Эрствин не желал просыпаться и обругал меня в точном соответствии с намеченным мной планом. Даже к Гангмару послал. Но я не отставал и ему пришлось все же продрать глаза. Мальчик сел и растерянно огляделся, наверное, с трудом соображая, куда его занесло. Потом все же вспомнил, почему он здесь и неохотно встал на ноги.

– Идем, друг мой, – позвал я его, стряхивая соломинки со своего плаща, на котором мы провели ночь, – выпустишь меня из дома Совета и можешь еще поспать.

– Ага, идем, – отозвался мой приятель и смущенно шмыгнул носом.

На меня он не смотрел. Должно быть, вспомнил, что мне сейчас поспать не удастся. Все-таки, Эрствин излишне чувствителен и совестлив для своего возраста и общественного положения. Не к лицу это будущему барону Леверкойскому… Вполне возможно, с возрастом это пройдет, но пока что он был таким и, пожалуй, именно поэтому мне и нравился…

Мы двинулись полутемными коридорами к тайному выходу. Странное дело, теперь, в сером сумеречном свете коридоры Большого дома выглядели гораздо более зловещими и опасными, чем при свете свечи ночью. Что-то в этих стенах чувствовалось злое и предательское. А может, просто все дело было в том, что под утро стало холоднее? Вчера нагретые за день солнцем стены еще хранили тепло. Во всяком случае, я почувствовал облегчение, когда оказался снаружи. Я огляделся – никого. За моей спиной слышался скрежет, Эрствин, все еще сонный, никак не мог запереть замок плохо подобранным ключом. Наконец засов лязгнул, входя в пазы… Все в порядке… Я медленно побрел по улице, залитой призрачным холодным серым светом. Отойдя от Большого дома, я остановился и задумался. Что делать? Пожалуй, стоит сначала наведаться к старьевщику и дослушать конец его истории. Возможно, если я узнаю развязку – это поможет мне сложить воедино разрозненные кусочки мозаики…

Назначив ближайшую цель, я машинально погладил свой клинок, который пристроил в веревочной петле под полой, и двинулся к порту, в Западную сторону. Передвигаться я старался по тем улицам, где в обычное время не показываюсь и где, стало быть, у меня было меньше шансов наткнуться на Мясника. Поэтому я вышел к самому берегу и двинулся вдоль причалов. В этих краях я был чужим и местным парням в более спокойные времена старался на глаза не попадаться… Странно, я живу у самого моря, а уже так давно не видел кораблей, не ощущал этого свежего воздуха, полного соли и ветра… К нам в Восточную сторону морской соленый ветерок не добирается, его заглушает по дороге городская вонь. Я с наслаждением вдыхал полной грудью ароматы моря. К которым, правда, уже примешивалось портовое зловоние. Но сейчас утро и воздух еще довольно свежий…

В купеческой гавани было спокойно. Каботажные барки и морские корабли тихо стояли у причалов, их мачты едва-едва покачивались в унисон с шорохом и нежным плеском волн, словно облизывавших причальные сваи. Никого. Когда я перешел к рыбацким причалам, навстречу начали попадаться люди. Хотя небо и море на востоке только-только начали окрашиваться красным, рыбаки уже спешили к своим лодкам. Их день как раз начинался… Угрюмые и полусонные, нагруженные свернутыми сетями, парусами и прочей снастью, они шагали к своим лодками, сваливали в них груз, устанавливали весла в уключины… Свою рутинную работу рыболовы выполняли молча и невозмутимо, вряд ли задумываясь над тем, чем сейчас заняты. Ежедневным трудом они занимались автоматически и привычно, словно продолжая досыпать на ходу…

Вдруг утреннюю тишину нарушил необычный для этого места звук – хриплый каркающий голос профессионального проповедника. Терпеть не могу их братии, шарлатаны они все и попрошайки. Этот выглядел совершенно заурядно – всклокоченная полуседая борода, воспаленные красные глаза, грязный балахон, испещренный прорехами… Большинство угрюмых тружеников молча шли мимо болтуна, но кое-кто задерживался, слушал.

– …Вот пришло время! – визжал кликуша. – Рушатся устои, в корчах гибнет гилфингов Мир! Мы еще увидим, братья мои, Гуэнвернов, возвещающих конец Мира! Гибнет порядок и благочестие, раскол и братоубийство воцаряются нынче в Империи, и наш город не будет обойден бедами!.. Восстанет чудище из мрака и погубит многих! Многих и многих погубит оно!.. Не думайте, братья, что в час гибели Мира кто-то отсидится в тихом углу, нет!.. Нет – ибо Мир наш един, как един отец Гилфинг!.. Как едина мать Гунгилла!..

Я пожал плечами и, не замедляя шага, прошел мимо. Какое мне дело до этого болвана? А он в самом деле болван, ведь сейчас никто не даст ему ни гроша. Может быть к вечеру, когда те же рыбаки будут возвращаться с уловом… Не монету, так рыбину проповедник мог бы получить, а сейчас… Или, может, это фанатик, который сам верит в тот бред, что несет? Тогда он еще больший болван. Я снова пожал плечами и повернул за угол, огибая облупленную стену заброшенных складов. Если повернуть здесь и выйти из порта в город, можно немного срезать угол и попасть прямиком к лавке Шугеля. Неизвестно, правда, будет ли старьевщик на месте, я никогда не заявлялся к нему в такую рань. Но, в конце концов, я могу подождать его возле лавки. С такими мыслями я углубился в жилые кварталы Западной стороны.

– Покайтесь! – донеслось снова из-за угла где-то впереди. – Покайтесь, братья, пока не поздно!

Опять проповедник? Странное совпадение. Чего это они ни свет, ни заря на всех углах распинаются. Странно…

* * *

– Службу? – переспросил я.

С чего бы это мне такое счастье?.. Колдун, не оборачиваясь, ткнул большим пальцем себе за спину, туда, где расположились его товарищи.

– Мы, как видишь, оказались в сложном положении. Отряд крепко потрепали в этот раз, – продолжил чародей, – сэр Вейстер из Мононта и Порпиль Рыжий одолели нас. Словом здесь в зале все, что осталось от моего отряда. Тем не менее, у нас есть возможность получить новый найм…

Я удивленно поднял брови. Толстяк, правильно поняв мой жест, пояснил:

– Дело в том, что сейчас есть один заказчик…Несколько необычный. Мастер, у тебя есть предубеждения против болотников? Нет? Отлично. Большинство наших нанимается к болотникам неохотно. Во-первых, их принц Лонервольт держит руку императора… А во-вторых… э-э… О болотниках ходят всякие слухи… Нехорошие…

– И насколько эти слухи, по-вашему, обоснованы? – поинтересовался я.

– Я сам прослужил три сезона в Болотном Крае, – бросил чародей, – и жив-здоров!

Словно в подтверждение этих слов он опрокинул стакан себе в рот, демонстрируя, насколько он жив и здоров. Я тоже вежливо отхлебнул. Толстяк вытер рот рукавом, снова наполнил свою посудину и продолжил:

– Короче говоря, есть заказчик. Болотник. Наш капитан его давно знает и уже почти сладил найм для нас. Есть только одна загвоздка – у нас сейчас слишком мало людей. Если мы не наберем бойцов самое большее за три дня – заказ мы потеряем, болотнику нужно хотя бы человек сорок. Поэтому мы сейчас берем одиночек. Хочешь с нами?

Я задумался. Все выглядело логично, правильно и очень выгодно для меня. Но при этом мне не нравился жирный маг. Нет, он был вежлив и обходителен, он был уважителен со мной, но что-то в нем выглядело подозрительно, какая-то скользкая была у него манера, что ли… И потом, он уже давно на меня как-то странно смотрел…

– А почему, мастер Бибнон, со мной ведете переговоры вы, а не ваш капитан?

Это в самом деле выглядело несколько странно.

– Ну, во-первых, капитан должен сейчас переговорить с заказчиком на его балконе…

Врет? Слуга сказал, что балкон заказчиков пуст… Правда это было почти час назад…

– И во-вторых, – продолжил тем временем маг, выдав мне приторную улыбочку, – наш капитан почему-то считает, что два мага всяко быстрее сговорятся между собой.

– А я маг? – на всякий случай поинтересовался я.

– Маг, – совершенно серьезно подтвердил толстяк, не замечая либо игнорируя мою иронию, – во всяком случае, задатки у тебя есть. Да не волнуйся, если хочешь, это останется между нами. Вот что, парень, я тебе обещаю, что если согласишься и отправишься с нами, я тебя поднатаскаю в нашем ремесле и…

– А разве бывает так, чтобы в отряде было два колдуна?

– Вообще-то не бывает… Но, – тут толстяк снова осушил свой стакан и лукаво подмигнул мне, – говорю же, мы ведь можем и не афишировать твои способности, верно?

Дружелюбные слова и выгодное предложение контрастировали с неприятным голосом жирного чародея. Что-то меня настораживало в его словах, но я сам толком не мог понять, что именно. Поэтому я заявил:

– Спасибо, мастер. Это предложение очень хорошее, но я должен подумать… Понимаете, я ведь только сегодня вернулся в Ренприст и…

– Конечно, подумай, – согласился Бибнон, – подумай и соглашайся! Парни у нас в отряде славные, служба – вот она, найм почти что у нас в кармане… А репутация у тебя, сказать по правде, складывается не очень-то хорошая. Я-то знаю, что это все ерунда, но ведь народ – он такой… А по мне – ты лучше, чем эти сопляки.

Толстяк пренебрежительно кивнул в сторону столиков в центре зала, где собрались новички. Он даже не понизил голоса и я уже представил себе, что новобранцы будут думать и о нем, и обо мне… Они не могли не слышать обидных слов толстяка. Жирный маг словно нарочно делал все, чтобы настроить их против меня. Зачем? Чтобы у меня не осталось других возможностей, кроме предложенной им… А может, он просто был глуп? Откуда мне тогда было знать? Словом, я распрощался с ним и обещал подумать. Мы договорились встретиться вечером здесь же в большом зале…

– Давай, солдат, думай, – напутствовал он меня. А вечером спроси, если что, капитана Лонкопа. Или обращайся прямо ко мне…

* * *

Голос проповедника раздавался точно в той стороне, где проходил мой путь и я вскоре вышел на перекресток, избранный святошей для выступления. Несмотря на ранний час, у него уже было около десятка слушателей. Сам проповедник был почти точной копией того, которого я видел в порту, и, что удивительно, околесица, которую он нес, поразительно напоминала то, что я только что слышал:

– Не будет спасения ни сильному, ни слабому!.. На всех равно падет кара!.. Ибо что есть сила сильных Мира сего в сравнении с силою Тьмы?!

Странно, обычно у каждого из оборванцев – свой род сумасшествия…

Я двинулся вправо, обходя кучку слушателей этого ненормального. Не понимаю, как вообще люди могут стоять часами и слушать подобный бред. Заняться им, что ли, больше нечем? Тем временем болтун перевел дыхание и снова завел:

– Покайтесь! Покайтесь, братья и сестры, пока не поздно! Ибо предвещаю истинно – близок час. Восстанет из Мрака предвечного чудище…

Опять чудище… Сговорились они, что ли – первый бродяга тоже талдычил о чудище из Мрака. Раньше бред этих брехунов отличался большим разнообразием.

– …Чудище из Мрака, Мраком порожденное! Злобный чародей из Семи Башен, чьей тенью прежде пугали детей, явится в безлунную ночь…

Я уже прошел было мимо, но, услышав знакомое название, притормозил и решил присоединиться к тем олухам, что слушали проповедника. Но он, похоже, уже сказал все, что знал полезного для меня и опять завел свое: “покайтесь, покайтесь…”

– А скажи, мудрый человек, – вдруг обратился к проповеднику один из его слушателей, пожилой мужчина, – почему же это должен к нам в Ливду явиться злой чародей?

– Должен! Должен явиться! – возопил тот. – Ибо исполнен срок и исчерпано время заклятия, лежащего на чародее и надлежит ему вернуться и будет гибель и будет…

– Постой, постой, – я все-таки решил уточнить, – ты ведь говоришь о князе Семи Башен? Так при чем здесь наш город, ведь Семь Башен разрушили эльфы? С чего бы он стал сюда являться к нам?

– Нет, брат мой, не станет злое чудище из Мрака разбираться, люди или эльфы виной его заточению. Явится чудище сюда для мести! Да и не эльфы, а добрые люди одолели его…

– А скажи мне… брат, – слово “брат” я выдавил из себя не без труда, – что это за история с чародеем из Семи Башен? Я, должно быть, что-то неправильно понял или мне попался неверно изложенный рассказ о Семи Башнях?

Паства “брата” с любопытством начала коситься на меня, они-то вообще не знали этой истории, ни верно изложенной, ни неверно. Мне не хотелось быть центром внимания и я пожалел было, что спросил, но в планы проповедника не входило терять интерес публики, поэтому он торопливо принялся рассказывать:

– В давние времена, триста лет тому назад здешние эльфы враждовали с чародеем из Семи Башен, таким же бездушным эльфом, как и они сами. Сто лет и двести лет бились они, но одолеть никто не мог. Тогда эльф из ливдинской Белой Башни призвал на помощь наших предков, благочестивых и доблестных людей. Старший над людьми в том походе перед битвой обратился к святому отшельнику дабы тот испросил в молитве гилфингова заступничества. И отшельник приступил к молитве и молился истово и искренне. А войска тем временем вступили в сражение у стен Семи Башен. И едва прочел молитву сорок раз святой отшельник, как ударился оземь проклятый чародей и возопил: “Наложено заклятие на меня и ухожу из мира живых. Но придет срок и вернусь я для мести!” С тем он исчез, а все войско его разбежалось. Союзники, люди и эльфы из Ливды, захватили Семь Башен и разрушили проклятое логово Тьмы. И минуло с той поры триста лет без одного дня. Святой же отшельник своею молитвою послужил тому, что будет чудище томиться в заточении триста лет. Завтра, завтра, братья мои и сестры, истекает срок. Внемлите – завтра ночью. В полнолуние явится чародей из Семи Башен как свирепый и безжалостный мститель. И нет более в Мире святых отшельников, что могли бы испросить для нас гилфингову милость и спасение! Ибо в пучину греха погружается ныне Мир и кара близка! Многие и многие падут от меча и чародейской силы злого чудища! Кайтесь же и молитесь!..

Пока проповедник рассказывал, число его слушателей удвоилось, страшная сказочка была интереснее любых проповедей. Когда бродяга напомнил об отсутствии в нынешнем Мире святых отшельников, одна из слушательниц, хорошо одетая тетка лет сорока, протянулся ему монету и всхлипнула:

– Молись за нас, добрый человек, молись за нас, грешных! Пусть минует нас злое проклятие! Молись и мы помолимся…

И тут же, как по команде, многие из слушателей кинулись одаривать оборванца и просить помолиться. Ну и дурачье, с чего они взяли, что слово какого-то бродяги будет более весомо для Гилфинга Светлого, чем их собственные слова? Когда добрые обыватели не напуганы, вот как сейчас – то свято верят, что они, сытые, чисто вымытые и опрятно одетые, куда милей Светлому, чем грязный вонючий оборванец. Страх все выворачивает наизнанку – так, что ли? Я лично уверен, что для Гилфинга все едино – чистый ли да сытый, или голодный оборванец. Светлому равно плевать на всех.

Но история прозвучала достаточно занятно… Не все в ней было логично и не все соответствовало тому, что я уже знал из более надежного источника, чем слова шарлатана, но все-таки это было не вполне лишено логики… И могло бы служить объяснением приезду Меннегерна в Ливду – или нет?

Глава 23

По дороге в лавку Шугеля, я встретил еще одного проповедника – и тот тоже нес околесицу про чудовище из Семи Башен, знамения, закат Мира и тому подобную чушь. У меня чесались руки припереть к стенке одного из болтунов и как следует надавить на него, чтобы он выложил, кто нанял сегодня ораву этих пугал. Ясно же, что неспроста город оккупирован армией проповедников, кто-то заплатил им и научил сказочке о “чародее”. Но никого я не припер ни к какой стене и ни на кого не стал давить. Вокруг было слишком много людей, явно сочувствующих врунам-оборванцам, да и не в том я сейчас был положении, чтобы кого-то пугать.

Так что, когда я наконец-то добрался до заведения старьевщика, то был уже в достаточно боевом настроении. К счастью, Шугель оказался на месте и даже не удивился моему приходу:

– А Хромой, – зачастил он, – заходи, заходи! Хорошо, что ты рано, давай-ка я быстро закончу эту историю… А то не люблю я дела откладывать, не люблю… На чем мы с тобой остановились-то?

Старьевщик торопился, надеясь, должно быть, что я не знаю о нашествии проповедников, которые, выходит, были его конкурентами. Я не стал его разочаровывать и покладисто подсказал:

– Ты говорил что-то о том, что он правил долго и поэтому прослыл чародеем. Как-то так ты выразился, торговец грязью и интересными историями.

Шортиль пропустил мой комплимент мимо ушей и закатил глаза к потолку, вспоминая нужную ему фразу из книги. Несколько минут он шевелил губами и гримасничал, я помалкивал и не мешал ему сосредоточиться. Наконец усилия старьевщика увенчались успехом. Он уставился на меня и монотонно завел:

– “…Долгий срок непрерывного правления и замкнутый характер князя увеличивали в глазах людей его зловещую славу чародея. А внушаемый Меннегерном страх и его заносчивость усиливали вражду к нему со стороны эльфов. И, наконец, очередная ссора Меннегерна с тогдашним князем Ллуильды послужила поводом к объявлению войны. Князь Эгенллан призвал в свое войско людей из подвластных ему поселений и те собрались под его знамена охотно, ибо князь был доблестен, щедр и благосклонен к ним, в отличие от Меннегерна, угрюмого и злого к роду людскому. Поскольку люди, пришедшие по призыву Эгенллана, были многочисленны и воинственны, воины из Семи Башен не решились выступить им навстречу и без боя отдали пограничные земли. Когда войско князя Эгенллана приблизилось к стенам вражеской столицы, оно было несколько ослаблено тем, что пришлось оставить гарнизоны в захваченных приграничных укрепленных местах, а также дезертирством некоторого числа воинов, сбежавших из рядов войска с захваченной в землях Меннегерна добычей. Однако, все же, когда армии сошлись под стенами Семи Башен, людей и эльфов у Эгенллана было впятеро больше, чем эльфов, державших руку Меннегерна. Это не смутило Черного Ворона, как прозвали князя Семи Башен за его пристрастие к черному цвету в одежде. Он сам повел своих воинов в атаку и едва не одержал верх. Своей рукой он тяжко ранил Эгенллана и убил двух его племянников, защищавших своего князя и родича. Говорят, что Меннегерн, в развевающемся черном плаще и восседавший на огромном черном жеребце, одним своим видом внушал такой страх воинам из числа людей, что они разбегались, едва завидев перед собой князя. Однако войско, приведенное к Семи Башням Эгенлланом было так велико, что Меннегерн все же не смог одолеть в тот день. Черный Ворон заперся в своей столице и приготовился к осаде. Эгенллан же занял денег у ростовщиков и призвал огромное количество воинов, привлекая их щедрой платой и обещанием доли в добыче. Многие эльфы, люди и даже гномы сошлись в войско Ллуильды, ибо Меннегерна никто не любил, а слава о его богатстве сулила надежду на добычу…”

Итак, мы приближались к самому интересному месту. Вообще, рассказы о таких давних событиях производят странное впечатление – во всяком случае, на меня. Вот, к примеру, Меннегерн – получается, что он был великим воином, не боявшимся в одиночку схватиться с князем Ллуильды и окружающей его толпой родичей и телохранителей. Из некоей своеобразной солдатской солидарности я, пожалуй, сочувствовал ему… Такая отвага по справедливости должна бы вознаграждаться победой… Но мне-то было хорошо известно, что Семь Башен разрушены. Я покосился на Шугеля, тот долдонил монотонно и размеренно, вряд ли сознавая смысл произносимых слов. Словно дрессированный зверек, подумалось мне.

– “…Когда же войска князя Эгенллана ворвались в неприятельскую столицу, они не нашли ни Черного Ворона, ни его знаменитого коня, ни сокровищ. Эгенллан велел допросить пленных и те поведали, что в ночь перед штурмом Меннегерн обращался к матери Гунгилле с мольбой о заступничестве. И странно, что Мать вняла ему, ибо просил он не о спасении, а о возможности отомстить своим врагам и гонителям. Мать явила чудо ради своего недостойного любимца и, как говорили слуги, обрушив входы в один из залов дворца Меннегерна, укрыла его от всего Мира… Там назначено ему покоиться в необычном сне вместе с его конем, доспехами и сокровищами – до той поры, пока не придет срок свершиться мести. Тогда воспрянет Меннегерн и явится в Ллуильду, дабы свершился лютый жребий, уготованный правителю ее, будь то Эгенллан либо его потомок или наследник. Так поведали слуги Черного Ворона и еще было ими сказано, что Мать надежно укрыла вход в зачарованный покой, где покоится их князь… Так надежно, что сами они не смогли отыскать вход туда. Сами они, старые эльфы, проведшие всю долгую жизнь в Семи Башнях, не смогли отыскать… И, сказали сии, ежели им оказалось не под силу найти зачарованный покой Черного Ворона, то не сможет этого никто из пришельцев. И впрямь поиски ни к чему не привели. Эльфы князя Эгенллана, а еще более жадные до добычи гномы и люди, обыскали Семь Башен в поисках ежели не самого Меннегерна, то хотя бы его золота – все напрасно. Так князь Ллуильды Эгенллан ни с чем вернулся в свою Белую Башню. Однако он велел раздать награды отличившимся при штурме Семи Башен воинам и готовить праздничный пир, поскольку…”

– Довольно, старая грязь! – перебил я Шугеля. – Если в твоем рассказе больше не будет ничего о Меннегерне, то хватит.

* * *

В Ренпристе был еще один человек, которого я хотел увидеть и еще одно дело, которое я хотел исполнить. Я покинул “Очень старый солдат” и направился в церковь. С собой я прихватил гномью книгу, наставление по рудному делу. Мне казалось, что если я встречусь с отцом Томеном, поговорю с ним, подарю ему эту никчемную книжицу, что-то в моей перебаламученной жизни встанет на место. Казалось, что я отыщу островок в бурном море, верну себе хоть что-то из потерянного…

Я пришел почти к самому концу службы. К своему удивлению, вместо старика Томена я увидел на кафедре молодого полного священника с толстыми щеками и маленькими добрыми глазками. Что-то дернулось в груди, я с трудом сдержался, чтобы не выдать охватившие меня мрачные предчувствия и занял место в задних рядах среди старух в блеклых платках, монотонно осеняющих себя гилфинговыми кругами и неторопливо отвешивающих поклоны…

Дождавшись конца проповеди, я вышел из церкви, направился к хорошо знакомой мне задней двери и принялся ждать. Постучать я не решился, настроение такое было паршивое… Минут двадцать спустя показался молодой священник. Увидев меня, он сам обратился со стандартным приветствием:

– Мир тебе, сын мой. Не меня ли ты ждешь?

– Я… отца Томена бы… – едва смог я выдавить из себя, – книгу ему вот…

– А, ты, должно быть, тот самый солдат, что прослужил отцу Томену всю зиму, – догадался поп, – верно?

Я кивнул. Тут попик согнал с лица улыбку и сообщил мне, что отец Томен умер месяц назад. Лихорадка. Промок под дождем, простудился, слег, да так и помер. Ну, понятное дело, опять книжки свои плащом прикрывал, а сам… Такая странная любовь к книгам не могла довести до добра, то есть пусть добрый человек (то есть я) не поймет превратно. Этот попик, он скорбит о кончине раба гилфингова, доброго отца Томена, но вот среди книг были и совершенно запретные, еретические… Викария даже пришлось вызывать, викария епископ прислал, тот разбирался, разгребал наследство отца Томена, десятка два книг отобрал и увез в Геву… Ну, то есть отец Томен не то, чтобы… Ну, не еретик, ничего такого, он, слава Гилфингу, мог отличить ересь от правой истины – отец Томен-то… Но вот его интерес… Странный интерес, право слово… А вот он сам, этот попик, он сын здешнего колбасника, младший сын… Конечно, папаша поспособствовал, чтобы он получил этот приход, вот оно как было… А отец Томен, светлая память ему, он добрый человек был, хороший человек, все его любили, а его книги – ну, что ж тут такого… У каждого ведь могут быть свои странности, просто очень необычно для священника…

– Спасибо, отче, – перебил я словоохотливого попика, – спасибо… Пойду я…

Я, как-то сразу сгорбившись, побрел прочь. Кажется, я и сейчас помню каждый камень ренпристской мостовой, к которой я опустил глаза. Неужто я в самом деле приношу окружающим несчастье? Дорогие мне люди умирают один за другим – я снова и снова обретаю одиночество, едва лишь получив от судьбы краткую передышку.

Смерть доброго отца Томена была последним из ударов, приготовленных мне судьбой в Ренпристе, если, конечно, не считать знакомства с колдуном Бибноном, но тогда мне показалось, что его предложение – единственный шанс начать жизнь заново. Я потерял все: отряд, братство, дружбу и расположение доброго книгочея-священника Томена – словом, все. Окрик молодого попика оторвал меня от созерцания мостовой. Он попросил меня немного подождать и, быстро сбегав в ризницу, вернулся с большим свертком в руках. Это, пояснил он, мне завещал перед смертью отец Томен. И глядел очень участливо, пока я разворачивал ткань, в которую была упакована книга – тот самый полюбившийся мне трактат о монетах… Должно быть, молодой священник был очень добрым человеком, но в тот момент я вовсе не думал о нем. Даже не помню, поблагодарил ли я его. Надеюсь, что не забыл поблагодарить…

После этого я больше не раздумывал над предложением Бибнона. От церкви я прямиком отправился к нашему знаменитому заведению. Перед входом я остановился, глянул на вывеску и подмигнул украшавшему ее изображению – скелету в полном пехотном доспехе. “Очень старый солдат”. Хороший символ, подходящий… Еще раз поглядев на вывеску, я толкнул дверь и отправился в зал – принимать предложение колдуна и его капитана…

* * *

– Нет, Хромой, – покачал головой старьевщик, часто моргая и, видимо, с трудом возвращаясь к действительности, – про Меннегерна больше ничего. Не нашли его…

– Ладно, – кивнул я, – вот тебе твоя плата.

Я бросил на стол две медных монеты в пять грошей.

– И все? – поморщился старьевщик. Впрочем, он, похоже, не рассчитывал и на такую премию.

– Все, – подтвердил я, – а чего же ты хотел, если эту историю сейчас рассказывают на каждом углу какие-то бродяги.

– А, да, – задумчиво согласился Шугель, – скажи тогда хоть, чего это тебе захотелось вызнать про Меннегерна? Ты же обещал рассказать.

– Именно поэтому, крыса, именно поэтому. Святоши врут, а я захотел узнать поточнее. Куда ни пойдешь – везде эти пугала, и все бормочут про чудище из Семи Башен. То он Зверь из Мрака, то чародей… Эльф не может быть чародеем, это всем известно. Мне захотелось узнать правду.

Конечно, эти проповедники расплодились в Ливде только сегодня, но объяснение у меня вышло достаточно удачным. Во всяком случае, Шугель не заметил обмана и ухватился за явную ерунду, которую я ему подсунул специально, уж я-то знаю, его отношение к подобным предположениям. Он не верит в истину, записанную в книгах. Что ж, у каждого свои причуды.

– Правду? В книгах тоже правду не напишут, – возразил старьевщик.

– Ну, все же книги – это не бродячие проповедники, у книг совести побольше и врать книги так не умеют. А ты, случайно, не знаешь, по какому случаю наш тихий город наводнен этими прорицателями, сеющими страх среди мирных граждан? По-моему, они торчат сегодня на каждом углу.

– Х-хы… – осклабился мой рассказчик, – об этом в книгах тоже не пишут.

Тут он почему-то понизил голос и продолжил почти шепотом:

– Знаешь, Хромой, я сегодня тоже встретил двоих. Двоих! А ведь я и не был-то нигде… Так, от дома до лавки… И точно – оба несли какой-то бред про Меннегерна. Отряд стражи прошел, но проповедника не тронули. Стража злая сейчас, вчера опять несколько человек в городе зарезали. В Хибарах, да и у вас, в Восточной стороне – слышал, наверное?

Я в ответ только кивнул. Мне показалось, что Шугель выглядел испуганным, когда сказал о зарезанных ночью. Но, возможно, мне это только показалось.

– Так вот, – продолжил Шугель, – стражники злые сейчас, а проповедника не тронули. Понимаешь? Не то, что дубинкой по спине вытянуть этого урода – так ему и слова никто не сказал!

Я прекрасно понимал удивление Шугеля. Если все было так, как он говорит, то наши стражники поступили очень даже необычно.

– Вот я и думаю, – гнул свое старьевщик, – что неспроста это все. Кто-то из наших шишек велел стражникам святош не трогать пока. Да сам же их и нанял. Иначе откуда бы им взяться, да на каждом углу?

– Ты читаешь мои мысли, мусорщик… Я тоже пришел к выводу о какой-то шишке из Совета, которой зачем-то понадобилось пугать наших ливдинцев. Но вот ума не приложу, кто бы это мог быть… И для чего…

– То-то и оно, – торжествующе заявил старьевщик, – вот откуда твой интерес, Хромой. Ты хочешь связать эту историю с кем-то из Совета, верно? Ну так послушай, если узнаешь чего, расскажи мне, а? Я бы тоже не отказался узнать, откуда дует ветер в нашей Ливде. А? Я помог тебе, а ты мне поможешь? Ну, как, согласен?

– Ладно, вонючка. Но учти, тебе придется раскошелиться, ведь я же тебе заплатил, верно? Ну так и ты мне приплатишь, если я чего тебе скажу, так?

Шугель замер с приоткрытым ртом. Расставаться с деньгами он страшно не любил и непомерной жадностью напоминал гнома. Я смерил старьевщика задумчивым взглядом – росточком он тоже не вышел. Может, у него в роду были гномы? Наша Церковь учит, что такое невозможно, но… Как знать, как знать, мы ведь живем в странное время. Пока Шугель возвращал на место отвисшую челюсть и судорожно подыскивал ответ, я встал и направился к выходу, переступая через подозрительные кучки и стараясь не наступить на что-нибудь особо вонючее. В лавке Шугеля с этим нужно очень аккуратно… А когда я распахнул дверь, и поднял глаза, то встретился взглядом с Хигом Коротышкой. Вот это да, уж Коротышку я ожидал здесь встретить меньше всего…

Глава 24

Увидев Хига, я растерялся. Не то, чтобы я был огорчен или испуган, нет – как раз Коротышка относится к тем немногим людям, к которым я отношусь без нелюбви или боязни. Просто я был не готов сейчас к этой встрече, встреча с Хигом могла помешать мне, задержать. А действовать следовало быстро. Нашествие проповедников свидетельствовало достаточно ясно, что события назревают. До полнолуния оставался всего один день и тот, кто стоит за всем этим представлением, готовит город сейчас к явлению Меннегерна. Когда оно произойдет – сопутствующие ему события не останутся незамеченными. Если мистерию готовят так тщательно, с таким размахом – она не может не состояться. Это же ясно – кто-то сначала позаботился об исчезновении из архивов истории Семи Башен (чтобы не светиться раньше времени), затем вызвал в город Меннегерна (либо встретил его, если этот призрак из прошлого явился в Ливду по собственному почину). Теперь вот проповедники… Если я хочу что-то предпринять, то действовать нужно быстро, потому что буря разразится этой ночью. А появление Коротышки могло отвлечь от дела… Зато сам он при виде меня просиял, словно обрел долгожданное счастье:

– Хромой! Ты жив?!. А я уж…

Он радостно хлопнул меня по предплечью левой рукой (я заметил, что правая обмотана окровавленной тряпкой, а на лице у него несколько свежих ссадин), одновременно приветствуя и отодвигая из дверного проема. Я послушно шагнул в сторону, Коротышка заглянул в лавку и заявил:

– Мастер Шугель! Мы подтверждаем! Обух согласен!

Дождавшись утвердительного кудахтанья старьевщика, Хиг закрыл дверь и, снова повернувшись ко мне, улыбнулся еще шире:

– Ну, Хромой… Ну, ты… В одиночку – Неспящего!.. – ясно, слухи о моих подвигах уже успели разнестись по городу, – Слушай-ка, идем, расскажешь, а? Только не здесь. Идем куда-нибудь, выпьем.

– Да я бы… – замялся я, – но мне светиться неохота. Да и стража, должно быть, меня ищет…

– Стража? А чего тебе бояться? Ты ж защищался, даже Керт подтвердит. Идем, поговорим! Ух, Хромой, как я рад тебя видеть! – он был и в самом деле очень рад. – Идем… Ну хотя бы вон туда.

Коротышка указал на какую-то убогую забегаловку через дорогу. Бочка на вывеске и отсутствие названия над входом говорило о том, что это питейное заведение самого низкого пошиба, рассчитанное исключительно на неграмотных. Я бы и отказался… Но Хиг радовался так искренне, что я не смог сказать ему “нет”. К тому же мне хотелось узнать последние новости со страниц романа под названием “Гвениадор и Денарелла”. И я кивнул.

Мы вошли в полутемный зальчик – Хиг первым, я следом. Из-за стола справа от входа поднялась грузная фигура и низким голосом пророкотала:

– Что это за недомерки стали ходить в наш кха-пххы-кхы… – Хиг сделал какое-то неуловимо-быстрое движение и толстяк с хрюканьем осел за свой стол. Коротышка всегда очень болезненно реагирует на любое упоминание его роста.

Не обращая больше никакого внимания на грубияна, мы с Коротышкой сели за свободный стол. Приплелся хмурый тип и, махнув грязной тряпкой по столу, осведомился, есть ли у нас, чем расплатиться. Такие уж, видимо, были здесь порядки, в нормальном заведении сперва поинтересовались бы, чего мы хотим. Коротышка, даже не глядя в его сторону, бросил на стол пару медяков и потребовал:

– Пива!

Затем, когда угрюмый трактирщик побрел, шаркая ногами, за стойку, Хиг подмигнул мне и спросил:

– Ну, так как же тебе удалось-то? Неспящего! Прямо на глазах у Мясника!

– Мне просто повезло.

– Да брось!

– Ну, понимаешь… Я и сам даже не знаю, как это так гладко все прошло… У меня костыль был с секретом, – чего уж теперь скрывать, все равно об этом все узнают, – вот… Ну и кроме того, они просто не думали, что у меня хватит духу на это. Да я и сам не думал. Хиг, а что было в Хибарах? Мясник мне сказал, что он туда наведывался.

– Заваруха была… – протянул Хиг и показал мне перевязанную руку, – знаешь, Хромой, я могу убить любого… Ну, почти любого…

Да. Я знал. У Хига было достаточно сил и сноровки, чтобы выйти победителем из схватки с большинством знакомых мне людей или, по крайней мере, выглядеть в поединке достойно. То, что Коротышка при такой неказистой внешности занимал высокое положение при дворе его светлости Обуха Первого, должно было говорить о многом.

– Да, любого, – задумчиво повторил Хиг, – однажды я даже дрался с эльфом… Но Мясник… Это, знаешь… Я просто не успевал уследить даже, как он управлялся… Их было четверо, не считая Неспящего, нас – одиннадцать. И Мясник просто прошел сквозь нас. Понимаешь? Просто прошел. Сквозь нас. Потом двумя ударами выбил дверь, зашел в дом, покопошился там, понял, что Обуха нет и вышел… Ну, когда он вышел – мы уже попрятались, те, кто мог ходить… Да… Это не человек, это чудище какое-то. Я бы не хотел еще раз с ним встретиться. Хорошо, что все, вроде, заканчивается.

– Заканчивается? Как это?

– Ну, ты же знаешь Обуха. Он всегда выход найдет. Мы прихватили жену Мясника, Делу. Вчера Конь привез ее из Гавахи сюда. Ну и Обух… – угрюмо приплелся трактирщик, угрюмо поставил две кружки и так же угрюмо удалился. Хиг проводил его взглядом и продолжил, – …Обух дал знать Мяснику, что хочет договориться.

– Договориться? – я не ожидал от Обуха такой гибкости.

– Ну да. Мяснику – Делу, а он отваливает с ней из Ливды по-хорошему. Ну, подробностей я не знаю, вроде папашины деньги они могут забрать, а на дом пишут грамотку, что доверяют продать кому-то… А кому – не знаю.

Зато я знаю. Это будет подставное лицо, человек Обуха. Его светлость своего не упустит. Так что там все поделено заранее и мне здесь – никакого интереса. Непонятно только, как они это все обставят. Кто заставит обоих соблюдать условия?

* * *

Когда я вернулся в “Очень старый солдат”, в большом зале уже было людно. Начиналась настоящая жизнь этого необычного заведения. Собирались солдаты, приветствовали друг друга, обменивались последними новостями. Слуги сновали по огромному залу, принимали заказы, сообщали тем, кто интересовался, о наличии заказчиков. Должно быть, наверху, на балконах тоже шла какая-то своеобразная деятельность, но нам, простым солдатам, не дано знать о том, что происходит наверху.

Я прошмыгнул мимо восседавшего за своим столом Энгера и нырнул в дверь, ведущую в большой зал. Он даже не глянул в мою сторону, поглощенный своими делами, раздавая указания подручным и приветствуя более заметных, чем я, гостей. Да и чего мне было ждать от управляющего? Между нами все было решено и сказано.

Оглядев зал, я направился в угол, куда прошли утром солдаты капитана Лонкопа. Там уже вовсю шла суета – сам Лонкоп, спустившись со своего “балкона капитанов”, принимал одного за другим желающих записаться в его отряд. Насколько я мог судить, эта процедура только началась, поскольку я приметил за длинным отрядным столом только парочку смущенных и неуверенно-неуклюжих типов, которых определил как зачисленных в отряд новичков. Зато перед капитаном выстроилась целая очередь соискателей, человек двадцать. Я спокойно стал в хвост и приготовился ждать. Как по мне, так лучше бы все шло своим чередом, но, к моему неудовольствию, меня приметил толстяк Бибнон, который сидел на почетном месте справа от Лонкопа.

Перехватив мой взгляд, колдун проворно вскочил – можно сказать, слишком проворно для такого толстяка – и энергично замахал мне рукой.

– Вот этот парень! – хлопнул он по плечу капитана, заставляя взглянуть в мою сторону, – он не такой зеленый новичок, как эти молодцы, второй год служит. Эй, давай сюда!

Видя мою нерешительность, он подбежал ко мне (оттолкнув при этом пару парней из очереди) и, схватив за руку, повлек к столу. Капитан Лонкоп при ближайшем рассмотрении выглядел вовсе не таким уж бравым воякой, каким он показался мне при первой встрече. У него были печальные глаза с дряблыми мешками, одутловатая нездоровая кожа и глубокие морщины, оттягивавшие книзу уголки вялого рта. Ни дать, ни взять – маска Печали. Я считаю, что капитан наемников не должен выглядеть таким рохлей. Я оглянулся на очередь соискателей места в его отряде. Это и в самом деле были зеленые новички, солдаты поопытней не спешили наниматься под начало Лонкопа. Кстати, новички на меня поглядывали с явным недовольством. То, что колдун противопоставил меня им, не могло не раздражать. Да и еще утренняя выходка Бибнона… Маг словно нарочно вел к тому, чтобы между мной и прочими новичками не возникло симпатий. Будь я поопытней, я бы непременно отказался от этой службы, но тогда мне было все равно. Да еще предупреждение Энгера о том, что я прослыву “приносящим несчастье”, да еще смерть отца Томена, да еще, да еще, да еще… Так уж сложились обстоятельства, что целый ряд событий подтолкнул меня согласиться на предложение Бибнона…

Капитан окинул меня мутным невыразительным взглядом:

– Как зовут, солдат?

– Писарем прозвали, – ответил я.

– Колдун тебя хвалит, а я ему верю, – так же вяло, без всякого выражения в голосе, пробормотал капитан, – так что я тебя готов взять. Жалованье, как “старик” получишь… Колдун говорит, что у тебя есть скрытый талант и это увеличивает твою стоимость…

При слове “стоимость” в голосе Лонкопа впервые появились какие-то нотки, какое-то подобие намека… но тогда я не обратил внимания. Мне, новичку, сулили хорошую плату! Я поблагодарил и не стал задумываться над странностями поведения моего будущего командира. И сел за стол отряда. Не думаю, что кто-то этому особо обрадовался…

* * *

– И как же это будет выглядеть? Они же не доверяют друг другу? – спросил я Хига.

– Ну так поэтому я здесь, – ухмыльнулся тот, – договор заключат и третейский судья будет. Все чин чином. Раш Рыбак согласился проследить, чтобы все по-честному было. Самое трудное было, чтобы Мясник согласился, ему же всегда было на законы плевать. Но тут уж… Говорят, он в своей бабе души не чает. Так что Обух его на этом поймал.

Ну, тогда ясно. Раш – это атаман банды, которая действует в районе порта, с ним у Обуха не то, чтобы дружба, а просто им нечего делить. Обоим выгоднее, когда мир. За некоторую мзду Раш проследит за тем, чтобы обе стороны честно исполнили договор. Обух будет честен, потому что ему выгодно закончить дело так или иначе и потому, что он не захочет подводить Рыбака и выставлять себя перед ним обманщиком. А Мясник исполнит договор потому, что ссора с Рашем сделает его победу невозможной. Даже если он, получив свою Денареллу, не покинет Ливду и сможет одолеть Обуха, ему затем придется иметь дело со всем ночным мирком нашего города. Против нарушителя закона все ополчатся, и Раш – в первую очередь, его авторитет потребует вмешательства. Драться со всеми сразу – не под силу никому, тем более, что после того, как я убрал Неспящего – Мясник больше не будет так неуязвим. Его амулеты скоро ослабнут и тогда… Тогда он превратится в почти что обычного парня. Он больше не будет чудовищем, а станет просто одним из ливдинских головорезов, лишь чуточку лучшим, чем прочие.

– Мы сговорились с Рашем через Шугеля, – пояснил Хиг, пока я обдумывал ситуацию. Ну да, Шугель давно работает на Раша Рыбака, я знаю.

– А, понимаю, поэтому ты и слинял так быстро?

– Ага.

Ясно, воровская этика требовала, чтобы между сговаривающимися сторонами и третейским судьей не было никаких контактов до тех пор, пока они не встретятся “официально”. Так что Хиг передал свое послание и поспешил убраться от лавки старьевщика, чтобы даже ненароком не встретиться с посланцем Мясника или Раша.

Мы помолчали с минуту, я еще отхлебнул пива – гадость, как и следовало ожидать. Коротышка выпил свою кружку спокойно и, пожалуй, даже с удовольствием… Затем он заявил:

– Идем, Хромой. Проведу к Обуху, он тоже будет рад. Мы-то уж думали, что ты – того. Я ведь искал тебя после того, как узнал, что было у толстяка Керта. Полгорода обегал. У тебя был, возле лавки был… А тебя – ни слуху, ни духу. Только стража стоит – и у дома, и возле лавки, должно быть тебя же и ждут. Я уж решил – все, поймал тебя Мясник… Идем?

– Э… Знаешь, Хиг, мне сейчас к Обуху не надо бы.

– Да чего ты? Обух рад будет, что ты жив. Ведь если б не ты, вряд ли с Мясником так легко было бы сговориться.

Мне не верилось в радость Обуха. Хигу я верил, а ему – нет. У этих людей свои представления о благодарности, долгах и всем таком прочем. Тем не менее, сидеть в паршивом кабаке мне тоже не хотелось и я поднялся вместе с Коротышкой. На улице он торопливо оглянулся и повлек меня в сторону нашей Восточной стороны.

– Хиг, – снова начал я, – я не пойду с тобой к Обуху, мне не нравится эта мысль. Тем более что у меня дела.

– Ты чего, Хромой, – совершенно искренне удивился Коротышка, – я же говорю, он рад будет. Он тебе вроде как обязан…

– Вот именно. А много ты знаешь людей, которым его светлость чем-то обязан? Такие люди долго не живут. Так что ступай к Обуху без меня, ладно? И потом у меня в самом деле сейчас есть дела. Я тоже очень рад был тебя видеть, Хиг, но лучше не говори Обуху, что вообще со мной встречался. Лады?

– Ну, не знаю… Неправильно это как-то…

– Да? Тогда глянь-ка в ту сторону, – я указал Коротышке на дальний конец улицы, где из-за поворота показался отряд стражи.

Вот уж с этими Хиг встречаться не хотел, так что он буркнул что-то невразумительное, кивнул мне и быстро шмыгнул в подворотню. А я приметил среди стражников своего приятеля Коля Лысого. Тот тоже наверняка меня узнал, так что бежать было поздно. И как раз Лысому мне было что сказать, так что я без колебаний поспешил ему навстречу.

Глава 25

Вообще-то я не Гилфинг весть, какой смельчак – но бывают ситуации, когда лучшим ходом оказывается нахальное нападение. К тому же атака – обычная тактика гевских наемников…

Я, суетливо стуча палкой, заковылял навстречу стражникам, демонстрируя спешку. По-моему, такое странное поведение их сразу несколько обескуражило. Они, должно быть, ожидали, что недавний убийца должен улепетывать от грозных стражей порядка, а не торопиться им навстречу. Поэтому они замедлили шаг, неуверенно переглядываясь между собой, а, когда я поравнялся с ними, расступились передо мной. Токит не дал им никакой команды, вот они и не знали – то ли хватать меня, то ли нет. Я же подскочил к самому Колю и, схватив его рукав, трагически возопил:

– Коль, я думал, мы с тобой друзья! А ты меня подставил!.. Коль, как ты мог?!.

Лысый, тоже опешив от моего натиска, в свою очередь ухватил меня за полу плаща и поволок в сторону от своих подчиненных, пока я не ляпнул еще что-то лишнее. Кинув через плечо: “А ну, погодите…” он оттащил меня шагов на десять (я и не сопротивлялся) и, прислонив к стене дома, загородил своей широкой спиной от стражников.

– Ты чего? – довольно нервно буркнул сержант, – Кто тебя подставил? Что ты мелешь? Ты знаешь, что мы тебя разыскиваем по подозрению в покушении на убийство?

Красиво он говорит: “по подозрению в покушении на убийство”… Хотя какое же подозрение? Разве меня не видело около десятка свидетелей? Разве я не оставил свой костыль в “Шпоре сэра Тигилла”? Подозрение! Это даже оскорбительно!

– Ах вот как, по подозрению, – теперь уже почти искренне возмутился я, – а ты что, только подозреваешь меня в убийстве? Ты не уверен? У тебя нет свидетелей и улик? Да! Я сам порезал этого хрыча, Неспящего! Я сам! Из-за тебя, между прочим!

Я знал, что играю с огнем, но у меня были сильные опасения, что мой добрый приятель Лысый сейчас испытывает большое искушение приказать своим молодцам взять меня под стражу, а затем представить Совету как главного виновника всех беспорядков. Против меня, по крайней мере, имеются неопровержимые доказательства. Поэтому я и напирал на сержанта, чтобы тот почувствовал, что меня невыгодно предъявлять начальству… Здесь главным было не перегнуть палку, не показаться Лысому слишком опасным – тогда я и до тюрьмы живым не доберусь…

– Погоди, не кипятись, – вполголоса рявкнул Коль (вряд ли кто другой умеет рявкать вполголоса), – давай по порядку. Во-первых, никакого убийства, а только попытка. Неспящий пока что жив… Хотя это, пожалуй, ненадолго…

Я, не удержавшись, выругался. Вот это был номер!.. Он выжил?!.

– …Во-вторых, при чем здесь я?

– Как при чем? А с чего, по-твоему, они на меня наехали, Неспящий с Мясником? Я тебе сказал кое-что про Мясника, верно? А ты меня заложил, иначе с чего бы Гедор за меня взялся?

Лицо стражника приняло задумчивое выражение, он даже ослабил хватку на моем плаще – еще бы, я заранее продумал этот разговор и то, как я подал события, было вполне логично. Стражник прочистил горло и сплюнул в сторону.

– Ну… Хромой, я же ведь никому не говорил, что это ты мне… Клянусь, я…

Вы когда-нибудь видели, чтобы сержант стражи оправдывался перед “подозреваемым в покушении на убийство”? Нет? Так полюбуйтесь.

– Конечно, Коль, я понимаю, – заверил я его, – но кое-кто из твоих обормотов наверняка знал, что ты собираешься ко мне зайти, так? А потом, после… ты объявил, что во всем виноват Мясник. Так было дело?

По виду сержанта я понял, что попал в точку. Конечно, он не мог не похвалиться перед кем-то из любимчиков собственной осведомленностью и проницательностью. Точно ведь кому-то ляпнул! И, разумеется, сразу после разговора со мной. А сейчас Коль вспоминал, кому именно он что сказал:

– Да, так и есть, – пробормотал он тихо, – ну, су-ука-а… А я же ему верил… Ох, су-ука-а… Ладно. Ладно, Хромой. Забудь пока об этом, лады? Я разберусь. Я тебе точно говорю, я разберусь.

Ну, все. Кому-то из наших стражников не повезло. Если Коль так говорит, значит точно разберется. Парню не жить, во всяком случае, из стражи он вылетит и хорошо еще, если отделается только этим. Но мне было совершенно не жаль этого бедолагу. В стаже не служат гилфинговы ангелы, над кем бы сейчас ни сгущались тучи – это наверняка более или менее законченный мерзавец. Наши стражники все такие. Наверняка на совести этого парня, с которым “разберется” Коль, немало грехов, за них он не понес наказания, так пусть ответит за то, чего не совершал.

– Да я в твои дела не собираюсь лезть, Коль, – заверил я сержанта, – ты лучше скажи, как со мной теперь?

– Да что с тобой-то?.. Ну, будем считать, что ты сейчас добровольно отдал себя в руки властей и сделал признание. Так?

– Ну, так, – неуверенно согласился я, – а дальше что?

– Да ничего, посидишь у нас пару деньков, потом отпустим. Не волнуйся, я пригляжу, чтобы тебя хорошо устроили.

– Э, Коль, а без этого нельзя? Пока ты у себя порядок не навел, мне в вашу каталажку страшновато… Мало ли кто еще из твоих орлов Мяснику соловьем поет… Ведь убьют меня там…

На самом деле я бы, может, и отлежался бы в уютной камере под охраной, но меня дожидались золото эльфов и ночь полнолуния. Лысый думал минуты две, затем его лицо скривилось – он принял непростое решение.

– Ладно, – буркнул он, – я тебя отпущу… Но, может, у нас все же безопаснее?

– Нет, Коль, – твердо ответил я, – ты сам знаешь, что нет.

С такими твердолобыми упрямцами, как Коль, подобный подход – самый верный. Нужно убедить их, что то, чего ты добиваешься – их собственное решение.

– Ну, что ж… Ты сам об этом попросил, Хромой. Но гляди, попробуешь скрыться – из-под земли достану! Ты меня знаешь.

– Знаю, Коль. Да куда я на одной ноге ускачу, даже если решу сбежать-то? Кстати, а где моя клюка? Небось, твои молодчики ее подобрали, а? Обратно бы мне ее…

– Ладно, – Лысый решил, видимо быть щедрым во всем, – эй, Червяк!

Подбежал один из его вояк. Ну и клички у них там, в страже… В руке этот Червяк держал мою утерянную подпорку.

– Верни ему палку, Червяк, – кивнул в мою сторону сержант, – и будешь, если что, свидетелем. Этот вот меняла по кличке Хромой признал себя виновным в том, что, защищаясь, нанес удар ножом злодею Зибенету Неспящему. Я его отпускаю. И запрещаю – слышишь, Хромой? – запрещаю покидать пределы городских стен.

* * *

Набор солдат в отряд – небыстрое дело. Оно и понятно – скоро, возможно, придется плечом к плечу с новичками встречать смертельную опасность, а значит, нужно быть уверенным в том, кто прикроет тебе спину… Капитан беседовал с каждым соискателем, иногда дело ограничивалось парой вопросов, иногда – разговор длился довольно долго. Несколько раз свое слово вставлял Бибнон. Вообще, мне показалось, что толстяк играет в этом отряде слишком большую роль. Ну, разумеется, колдуны в солдатской братии пользуются определенным уважением, польза от магии в бою несомненна… Но я никогда раньше не видел, чтобы колдун перебивал капитана или спорил с ним из-за ерунды. Авторитет капитана – это нечто священное, капитан – он рангом выше своих солдат, это почти как сеньор для сервов. Капитан стоит посредником между солдатами своего отряда и всем остальным миром. Особое же положение колдуна в отряде имеет и оборотную сторону – он всегда один, он всегда немного отчужден, он не такой, как все. То, что скажет колдун, всегда важно, но ему далеко не всегда доверяют. И уж ни в коем случае слово отрядного колдуна не перевесит слова капитана. А здесь временами становилось непонятно, кто вообще главный – Бибнон или Лонкоп. Колдун держал себя слишком напористо и нахально, капитан – слишком неуверенно. Очень странно…

– …Как зовут, солдат?

– Керт, мастер капитан.

– Служил где? Опыт есть?

– Больше года в городской страже Гевеля.

– Гевель? Где это?

– На западе Андруха, мастер капитан… И опыт есть, в сражениях участвовал, когда…

– Не надо нам его! – это вмешивается Бибнон, – Раз служил в городской страже – нам не подходит. Они там все взяточники и прощелыги!

Я уже перестал удивляться тому, что толстяк рассыпает пригоршнями оскорбления направо и налево. То есть в этом случае я бы с ним согласился, к солдатам городской стражи у меня отношение сходное, но ведь каждый человек должен иметь шанс. И Лонкоп, видимо, придерживался тех же взглядов, а может, ему просто не хотелось упускать этого парня, который, по крайней мере, умеет обращаться с оружием.

– Пусть так, Бибнон, – заявил капитан, – все мы были кем-то еще, прежде чем прийти в Ренприст. Керт, после службы в страже – чем-то еще занимался?

– Полгода латником в дружине барона Гровса там же, в Андрухе.

– Видишь, Лонки, – снова влез Бибнон, – его из дружины поперли всего лишь через полгода. Нет, таких нам не надо.

– Не взыщи, солдат, – развел руками капитан, – в отряде должно быть согласие между всеми парнями. А ты не глянулся моему колдуну. Удачи тебе!

– Но, мастер капитан, с бароном Гровсом же как вышло… – обида так и перла из парня. Что же делать, у каждого из нас есть сотня объяснений, почему ему не везло до сих пор, почему он, такой молодец и удалец, прозябает за столиком новичков в большом зале “Очень старого солдата”. Но слова новичка стоят так мало…

– Солдат, другого ответа не будет. Не взыщи.

Вот так. В других отрядах, насколько я видел, колдун не решился бы так открыто препираться со своим капитаном, а у Лонкопа были удивительные порядки. И после Бибнон отсеял еще пару парней, показавшимися мне как раз вполне пристойными солдатами, зато колдун помалкивал, когда Лонкоп принимал в отряд совсем молоденьких и простоватых с виду новичков, совершенно неопытных и явно не имевших за плечами большего опыта, чем пьяные драки в трактирах. Неудивительно, что при таком способе формирования отряд возвращается после сезона службы в Ренприст, потеряв три четверти людей… Что ж, с другой стороны, если я и впрямь “приношу несчастье” – как раз в таком отряде мне и место. И, кстати, толстяк Бибнон, грубый и насмешливый с новичками, был по отношению ко мне подчеркнуто дружелюбен. За стол рядом с собой усадил. Может, он надеялся найти родственную душу? Ведь своему отряду, пожалуй, большинство несчастий приносил именно он.

* * *

Я принял свой костыль у стражника, извлек из-под полы клинок и вдвинул его в ножны, щелкнув фиксатором. Лысый и Червяк взирали на мои действия с почтением, словно я творил некий мистический ритуал.

Когда я отшвырнул кривую палку, временно служившую мне подпоркой и оперся на свой привычный костыль, то испытал двойственное чувство. С одной стороны, облегчение и уверенность в своей устойчивости. С другой – некую неудовлетворенность. Это чувство неправильности, собственной нецельности посещало меня всякий раз, когда я брал в руки оружие. Особенно – меч. Где-то в подсознании мелькало: “Не тот. Это – не тот меч!” Вот так и с моей клюкой. Она была моим оружием, в некотором роде продолжением, частью меня. Я думаю, это чувство единения с оружием знакомо каждому солдату… Но частью кого может быть костыль – частью инвалида? Вот то-то и оно… С одной стороны, опираясь на мою клюку я чувствовал себя увереннее, чувствовал себя вооруженным и твердо стоящим на земле – с другой, костыль с замаскированным в нем клинком напоминал мне о том, что я калека. Ладонь как бы просила рукоятку другого меча – не спрятанного в клюку…

Пристукнув костылем и убедившись, что с ним все в порядке, я поинтересовался:

– Скажи, Коль, а что ты думаешь о нашествии проповедников?

Лысый снова смачно сплюнул:

– Дерьмо!

– Дерьмо, – согласно кивнул я, ожидая продолжения.

– Этих блохастых ублюдков нам сейчас не велено трогать.

– То-то я гляжу, что они на каждом углу… Ну, я понимаю, у стражи сейчас руки не доходят, но…

– Руки? – Лысый нахмурился. – У меня бы дошли руки. И ноги. Моя бы воля – пинками бы разогнал эту шваль! Говорю же тебе – начальство не велело… Вчера под вечер мы получили приказ – проповедников не трогать. Гилфинговы люди… Велено обходить стороной и не мешать им болтать…

– Странно, а, Коль? – закинул я удочку. – Вчера вы получаете приказ, а сегодня эта свора объявилась. И как тебе их сказочка про Зло из Семи Башен? Или ты не слушал брехунов?

– Слушал – не слушал… Представь себе, Хромой. Вчера собрали нас в кордегардии и один типчик – член Совета, между прочим – зачитал нам грамотку с историей Меннегерна из Семи Башен. Ну, что спать ему триста лет, а в ночь полнолуния он воспрянет и чего-то там сотворит в Ливде… Отродясь такого не помню, чтобы шишку из совета занимали бабкины сказки… Тьфу!.. Да еще в такое время, когда Мясник… И другие…

– Да, – согласился я, – как будто сейчас Совету нечем больше заняться. Кстати, а этот… ну, из Совета…

– Сектер, Гангмар бы его взял! Вечно что-то выдумывает, выскочка… – буркнул Токит. И тут же, осекшись, глянул на Червяка. Тот сделал вид, что ничего не слышал.

Сектер, значит… Это мне и хотелось узнать, значит, мастер Сектер стоит за всеми чудесами. Я уже слышал о нем, один из младших членов Совета. Не очень богат, не родовит. Очень честолюбив. Глава Совета Лигель, говорят, его терпеть не может… Но мне следовало как-то продолжить разговор, как-то объяснить свой интерес.

– Ну, так этот, из Совета, он ничего не говорил – что там в Империи? Я слышал, что Алекиан выступил на Ванет, а?

– Вроде были известия, что он уже перешел границу и осадил какой-то ванетский городишко. Сервит или Дервит, что ли… Это война, Хромой, большая война… Однако мне пора. Мясник, Гангмар его разорви, опять устроил ночью резню… У нас и без Меннегерна есть кому кровь лить…

Мне тоже пора было двигать. Я справился немного раньше, чем предполагал, но до назначенной встречи с Эрствином оставалось не так уж много времени. Что ж, вперед – в “Удачу шкипера Гройста”!

Глава 26

Кварталы, по которым лежал мой путь, показались сегодня куда более оживленными, чем всегда. В порту, конечно, все выглядело как обычно. Рыбаки вышли на промысел, их пристани опустели и суета сместилась к тем причалам, где швартовались купеческие корабли. Правда, купцы – народ деловой и на болтовню других профессиональных лжецов не обращали внимания. Возможно, их просто не удивляла никакая ложь – врать они и сами умеют не хуже… И уж работа там всегда кипит, в купеческой гавани не до проповедей и старых легенд, там люди живут сегодняшним днем.

Зато когда я покинул порт и вышел к центральным кварталам… Там проповедники уже успели основательно раззадорить горожан. И, кстати, никто не обратил внимания на то, что болтливых оборванцев сегодня на улицах куда больше, чем обычно. Должно быть, люди, ко всему вдобавок, сочли нашествие проповедников еще одним знамением – ну, вроде как налет саранчи или внезапно расплодившихся крыс… М-да, а ведь и верно – что-то здесь есть общее. Бедствию предшествует появление паразитов… И саранча в драных плащах сделала свое дело. То и дело мне попадались кучки шепчущихся ливдинцев, доносились обрывки разговоров, повсюду обсуждали только знамения и предзнаменования… Женщины ойкали и поминутно осеняли себя гилфинговым кругом. Люди охотно готовы позволить себя обмануть, многие, пожалуй даже сами хотят быть обманутыми…

В “Удаче шкипера Гройста” было тихо, если не считать того, что Эрствин вертелся на стуле, поминутно выглядывал в окно и только что не подпрыгивал на месте от нетерпения. Ручаюсь, он явился в кабак на полчаса раньше, чем мы условились. Завидев меня, парень принялся махать из окна, всячески намекая, что ему не терпится обменяться со мной новостями. Правда, он выглядел не очень веселым. Видимо, что-то в раздобытых им новостях было ему не по душе…

Я помахал ему в ответ и вошел. Кроме Эрствина в заведении было всего лишь двое посетителей. Ну и неудивительно, пока что слишком рано. Добрые мастера трудятся в поте лица, а… ну, скажем, злые – те еще спят.

– Ну что, друг мой, рассказать тебе историю падения Меннегерна? – спросил я Эрствина.

– Да ее сейчас рассказывают на каждом углу! Эти… Ну, такие, знаешь?.. Грязные такие.

– Ага, знаю, я тоже послушал. Но они излагают не вполне точную версию. Ладно, послушай в двух словах, как это было записано на вырванных страничках в архиве. В самом деле была война между Ллуильдой и Меннегерном, правда, не триста лет назад, а немного меньше. Круглая цифра – это привирают проповедники, для красного словца, надо думать. Когда войско из Ллуильды ворвалось в Семь Башен, Меннегерн взмолился Гунгилле, чтобы та помогла ему отомстить. Ну и она замуровала князя в одном из залов его дворца вместе с его сокровищами, боевым конем и оружием. Его не нашли.

– А дальше? Дальше – что?

– Дальше – ничего. Меннегерна не нашли, его золото не нашли, а что было потом, я тебе уже показывал в книге… А, извини, не показывал. Ты же тогда решил вздремнуть… Ладно, не злись!.. Короче говоря, князья Ллулильды лишились заслуженной военной добычи, что и подорвало их могущество. Княжеская казна залезла в долги… В конце концов, именно это обстоятельство облегчило нашим предкам захват власти в Ливде и…

– Да нет, Хромой, я не о том! – в голосе парнишки сквозила досада. – Что с Меннегерном? Он и в самом деле явился для мести правителям Ллуильды?

Ну разумеется! Эрстивна совершенно не волновали тонкости ливдинской истории, ему было нужно только его приключение.

– Может да, а может и нет. Да и какая разница-то? Важнее другое – и оборванцы, и летопись, и архивные записи казначея сходятся в одном – казна Меннегерна сгинула вместе с ним. Если нашелся Меннегерн, значит, и его золото где-нибудь всплывет. Мне нужно только золото.

– Но Меннегерн…

– Мне не нужен Меннегерн, мне нужно только его золото, – терпеливо повторил я, – ты как, со мной в этом деле? Ну, друг мой, представь! Ты приносишь отцу мешок золота, а? А с такими деньжищами вы нанимаете целое войско, вы даете взятку имперскому судье, вы платите выкуп за свой замок, в конце концов… Да мало ли… С такими деньгами можно все, что захочешь, сделать! Ну?

– Но Меннегерн… Если он явится в Большой дом ночью…

– …То, не исключено, зарежет двух-трех бедолаг, которые подвернутся ему под руку. А еще вернее – не найдя там ни одного эльфа, помрет от удивления. Он же явился отомстить Эгенллану или его потомкам… Итак, ты со мной?

Эрствин, насупившись, буркнул:

– С тобой! Ты же сам знаешь… Но если на нем благословение Гунгиллы, а мы попробуем отобрать его золото…

– Вот как раз это пусть тебя не заботит. Боги – не люди. Они не способны триста лет помнить о мелочах. Ты знаешь теорию? Эльфы – возлюбленные дети Матери. По их просьбе она творит чудеса. И все. Вряд ли Меннегерн догадался попросить Гунгиллу помнить о нем триста лет, – вообще-то мои аргументы были не очень крепки, ограбить того, на ком лежит благословение богини – дело опасное… Но что в этом Мире дается без опасности? А мне очень хотелось добраться до золота из Семи Башен. И мне позарез нужна была помощь Эрствина,

* * *

Постепенно, благодаря совместным усилиям капитана и колдуна, очередь претендентов продвигалась. Пожалуй, большинство из новичков получало приглашение в отряд, меньшинству Лонкоп желал удачи и отказывал. Я заметил, что спустя некоторое время он стал часто оглядываться на нас, сидящих за столом – наверное, пересчитывал. Вероятно, при этом он прикидывал, сколько еще людей ему следует принять сегодня в отряд. Капитан должен соблюдать баланс между тем количеством бойцов в отряде, которое необходимо для исполнения службы, оплаченной заказчиком и тем, которое он сможет содержать.

Наконец, когда число новичков за столом превысило раза в три число ветеранов, капитан Лонкоп поднялся и объявил:

– Мастера, на сегодня найм в этот отряд окончен. Я желаю всем, до кого не дошла очередь, удачи…

Затем, обернувшись к нам, он несколько минут оглядывал свой обновленный отряд – то ли еще раз пересчитывал, то ли просто держал паузу, думая о чем-то своем и давая возможность каждому новичку проникнуться единением с отрядом… Наконец он велел:

– Наполнить стаканы!

Несколько подчиненных Энгера, уже ожидавших этого распоряжения, тут же принялись обходить стол, сноровисто наполняя кубки и стаканы. Когда все были готовы, капитан продолжил:

– Мастера! Сегодня мы собрались за этим столом впервые! Но отныне мы – отряд!.. А это означает, что мы теперь…

Далее последовала не слишком длинная, но все же великоватая для обычного тоста, тирада о чести, мужестве и солдатском братстве. Затем мы осушили наши кубки… и на этом церемония была окончена. Капитан коротко приказал всем собраться у задней стены “Очень старого солдата” завтра в десять, имея при себе оружие и снаряжение – у кого что есть. А сейчас, заявил Лонкоп, сам он покидает стол и предложил нам последовать его примеру либо оставаться и продолжить веселье. Таким образом он, по-моему, дал понять, что настоящая служба начнется только на следующий день. Но, как бы там ни было, капитан ушел и следом – почти все ветераны. Большинство же новичков, напротив, остались за столом приканчивать остатки угощения. Бибнон энергично подвинул к себе кувшин, в котором, судя по раздавшемуся плеску, оставалось еще порядочно вина, и миску со снедью. Поскольку соседние стулья, прежде занятые ветеранами, теперь опустели, этот жест демонстрировал готовность колдуна приканчивать кувшин без участия новобранцев, отделенных теперь от него пустыми местами. Мне он предложил разделить с ним вино, без особого, впрочем, энтузиазма. И, когда я, сославшись на усталость, сказал, что, пожалуй, последую примеру Лонкопа, колдун махнул рукой и заявил:

– Как знаешь. Я, – тут он опрокинул стакан в глотку и тут же следом запихнул в рот кусок пирога. Дальнейшее звучало неразборчиво, поскольку Бибнон жевал и говорил одновременно, – вя… ифо пошижу ждеш… А ты это… только феводдя вевнувфя… Уф-ф… (Бибнон наконец прожевал пирог). Ты, конечно, отдыхай. Завтра встретимся на плацу!

Доброе расположение колдуна не распространялось настолько далеко, чтобы он упорствовал в желании угостить меня. Вообще он любил выпить и не любил платить за выпитое. Да мне как раз не хотелось сейчас вина, тем более что час был поздний, а я еще не позаботился о ночлеге. Это, конечно, не было проблемой, “Очень старый солдат” всегда предоставлял больше мест для ночлега, чем требовалось…Но для того, чтобы получить комнату, следовало все же обратиться к управляющему. Когда я вышел из большого зала и направился к Энгеру, тот разговаривал с неким важным господином, под расшитым гербами плащом которого угадывалась кольчуга. Заметив, что я деликатно остановился поблизости, управляющий, не прерывая беседы, кивнул в мою сторону. Тут же ко мне подошел один из подручных Энгера и осведомился, не может ли он мне чем-то помочь. С одной стороны, отменная внимательность, а с другой – мне показалось, что Энгер не желает со мной больше встречаться. Меня это не очень-то удивило… А возможно, мне это только показалось. Кто знает, какой важный разговор мог вести управляющий “Очень старого солдата” с господином в плаще с гербами… нехорошо, если кто-то торчит поблизости…

Словом, я попросил слугу подыскать мне комнату, тот подхватил связку ключей и мы отправились к своего рода постоялому двору, располагавшемуся с другой стороны здания. Туда вел отдельный вход…

* * *

– Так что, продолжил я, – давай-ка лучше перейдем к делу. Ты узнал, кому принадлежит черный жеребец?

– Я узнал, кто поставил его в конюшню Большого дома. И это был…

– …Сектер! – закончил я.

Следы деятельности этого интригана попадались мне повсюду, логичным было предположить, что он стоит за всеми странными событиями и в доме Совета тоже. Прежде он тщательно скрывал свою возню вокруг истории Меннегерна, но сейчас, накануне пресловутой ночи полнолуния слишком многие дела требовали его непосредственного вмешательства, так что больше оставаться в тени ему не удастся.

– Ты уже знаешь? – брови Эрствина устремились вверх. – Откуда?!

– Ну, друг мой, я ведь тоже не терял сегодня времени… Сегодняшнее нашествие проповедников – дело его рук. Тебе известно, что стражникам запрещено гонять лгунов и чинить им обиды? Как ты думаешь, кем запрещено? А ведь это благочестивый мастер Сектер самолично являлся в кордегардию, держал там речь перед нашими молодцами из стражи и строжайше запретил им трогать проповедников. Значит, он и напустил их на город. Готовит Ливду к тому, что ночью в доме Совета что-то произойдет. Но что там может быть?

Это в самом деле оставалось для меня непонятным. Я же сам был нынешней ночью в Большом доме – там нет никого и ничего интересного. Члены совета на ночь расходятся по домам, больших денег в городской казне уже давно не бывает. В чем же здесь дело? Допустим, обуянный жаждой крови эльф в самом деле ворвется в дом Совета, построенный на фундаменте Белой Башни… Допустим… Ну и кого он там найдет? Что-то здесь не клеилось. Я никак не мог уразуметь, в чем заключается план интригана Сектера. Чего он добивается? Я могу допустить, что он, не полагаясь на кровожадность эльфа, сам (ну пусть не сам он лично, а нанятые им головорезы) кого-то убьет, похитит или ограбит. Затем в Большом доме будет найден труп “чудища”… Ночное происшествие спишут на эльфа? Вряд ли. Это было бы возможно, если все произойдет в Большом доме, а там ночами никого нет… Какой интерес может быть у Сектера ночью в доме Совета? Загадка… А ведь подготовка к этой ночи идет уже несколько месяцев, Сектер потратил большие деньги. Ночью должно произойти что-то очень важное, что-то из ряда вон выходящее…

– Знаешь, Хромой, – прервал мои размышления Эрствин, – я не знаю, что такого интересного может быть в Большом доме этой ночью, но зато я могу тебе точно сказать, чего добивается Сектер.

Эти слова он произнес взволнованным тоном. Я отвлекся от раздумий и поглядел на моего друга. Парнишка очень нервничал, я заметил, что он кусает побледневшие губы, а его ладонь судорожно сжимается и разжимается на рукоятке тупого ножа, которым он резал мясо. Кому как, а для меня этот жест очень красноречив – сын барона Леверкойского, разумеется, воспитан как воин. А когда воину не по себе – его рука ищет рукоять оружия… Или того, что хотя бы отдаленно напоминает оружие. Да, мой друг сейчас очень сильно нервничал.

– Учти, Хромой, – шепотом продолжил Эрствин, – то, что я тебе скажу, должно остаться между нами. Если я узнаю, что ты проболтался, я тебя убью. Слышишь, Хромой? Убью!

Надо же, какие страсти! Но вслух я этого не сказал, мой приятель был предельно серьезен. Таким серьезным может быть либо юнец его возраста, либо законченный болван. Умный человек не станет доводить себя до крайностей…

– Да ладно, если ты мне не доверяешь, то лучше не говори, – заявил я.

Верный способ добиться того, чтобы тебе поведали тайну – сделать вид, что тебе не интересно.

– Нет, я скажу. Просто запомни то, что я сейчас пообещал. Я не стал бы тебе об этом говорить… Хромой, все очень сложно… Я просто не знаю… Мне нужен совет, очень нужен… я не знаю, как мне поступить… Этот Сектер – негодяй и изменник. Он готовит переворот и, к сожалению, папа с ним заодно.

– Твой отец?

Эрствин с минуту молчал, опустив глаза, затем выдавил из себя с видимым усилием:

– Да. Я подслушал. Случайно. Они замышляют убить Лигеля, захватить власть в вашем городском Совете, а потом Сектер обещает помочь нам… В Леверкое.

Интересный поворот. Теперь я, кажется, знаю, где прячется Меннегерн. “Наш старый друг”, как выразился собеседник барона вчера вечером… Там, в подворотне заброшенного дома на углу Корабельной и Каменщиков. Того самого дома, где и скрывается Меннегерн. Старый друг Меннегерн.

Глава 27

– Хромой, что мне делать? – голос Эсртвина дрогнул.

Только теперь я понял, как мучительно ему просить у меня совет. В самом деле, он сейчас терзается, не зная, что предпочесть – верность семье, совершенно конкретное родственное чувство, с которым он прожил жизнь, или почерпнутые из книжек и напыщенных разговоров абстрактные веления долга? Для меня бы здесь не было никаких вопросов, я привык предпочитать вещественные, осязаемые аргументы надуманным духовным ценностям, но у мальчика, выросшего в замке наверняка иные представления… Вся короткая жизнь Эрствина прошла среди рассуждений о чести, достоинстве, благородстве, верности долгу… И вот сейчас он, сын барона Леверкойского, дворянин, имеющий право бросить в лицо любому королю фразу: “Сир, вы не благороднее, а лишь богаче меня”, он – и вынужден просить о помощи меня – человека, стоящего едва ли не у подножия социальной лестницы… Да, Эрствин сделал нелегкий выбор и я должен отвечать ему бережно и щадя его чувства.

– Погоди, друг мой, погоди… – осторожно подбирая слова начал я, – ты задаешь очень сложный вопрос, тем более сложный, что мне, человеку низкого происхождения, тяжело судить о нем… Прежде всего, скажи мне, что ты знаешь наверняка…

Эрствин тяжело вздохнул и принялся рассказывать, старательно изображая спокойствие:

– Вчера, когда я вернулся к нам, отца не было в его покое… – конечно, несколько комнат, отведенных в правом крыле Большого дома “почетным гостям”, в семье барона принято именовать “покоями”. Вот попробуй, поговори с такими людьми о практической ценности обмана, – его постель была не смята.

– Так он мог заметить твое отсутствие?

– Вряд ли, скорее всего, папы вообще не было ночью в доме Совета. Я на всякий случай заглянул к нему, когда проводил тебя и возвращался. Его не было.

– Так… Что дальше?

– Я проверил дверь Ланы и убедился, что она заперта.

Ничего удивительного, что заперта. Лана, вернее, Лериана, племянница барона и, следовательно, кузина Эрствина, была их единственной родственницей, проживавшей с ними в Ливде. Когда я говорю “семья барона”, я имею в виду Эрствина, его отца и кузину. Впрочем, Лериана – тихое и робкое существо, я ее и видел-то всего два или три раза и то мельком. И ни разу, кажется, не слышал ее голоса. Похоже, что она никогда не покидает своей комнаты, то есть, прошу прощения, своих покоев, и ее словно бы нет на свете. И дверь она всегда держит запертой, я уверен. Она дочь младшего брата нашего барона, осиротевшая во время штурма Леверкоя, и ей вряд ли светит в жизни нечто более занятное, чем монастырь или (более вероятно) замужество за одним из мелкопоместных соседей барона… Да и то – лишь при условии, что барону удастся отбить свой замок у захватчиков. В противном случае она не будет “удачной партией”, как выражаются наши родовитые господа в таких случаях…

– …Тогда я вернулся к себе, – продолжил свой рассказ Эрствин, – и заснул. Я не знаю, когда пришел отец, я, должно быть, спал тогда… Но он мне сказал за завтраком…

Вот, кстати, еще один примерчик из жизни благородных господ. Они могут всю ночь напролет плести заговоры против приютившего их города, вызывать из небытия злобных эльфийских князей, заниматься чернокнижием – но утром они обязаны встретиться за завтраком с членами семьи и вести себя, как ни в чем не бывало. В противном случае их поведение будет выглядеть неприлично.

– …сказал за завтраком, что ему нездоровится и он, пожалуй, полежит у себя…

– Понятно, ему нужно выспаться перед ночью полнолуния, когда восстанут мертвые.

– Да, наверное, – Эрствин не уловил в моем голосе иронических ноток, до того был поглощен своими проблемами, – еще он сказал Лане, чтобы собиралась. Он хочет, чтобы она прожила неделю в монастыре блаженной Ателиты, молясь вместе с монашками о восстановлении милости гунгиллиной над нашим родом… С настоятельницей он уже договорился. Лана вдруг начала плакать, что она не хочет в монашки…

– Вот как! Она осмелилась возражать барону? А я думал…

– Да нет, она не то, чтобы возражала – только плакала… Я думал, что папа на нее прикрикнет, но он всего лишь сказал: “Не говори глупостей, Лериана, это только на неделю, пока все уляжется”…

– Ага! Он боится за нее, – догадался я, – или просто не хочет, чтобы она видела, что будет происходить в Большом доме… Гангмар возьми, но что же там произойдет?!

– Я не знаю, Хромой, – убитым голосом промолвил Эрствин, – не знаю… Но они собираются разделаться с Лигелем. После завтрака Лана ушла к себе плакать дальше, а папа вернулся в свой покой. Я уже собрался уходить – ну, мне же еще нужно было выяснить насчет вороного жеребца – как вдруг к нам постучали… Я открыл дверь – Сектер! Он спросил, может ли папа его принять, я ответил, что барону нездоровится. Тогда Сектер сказал, что он только на минуту. Я проводил его, распахнул перед ним дверь в папин покой, затем он вошел, а я притворил дверь, оставив щель… Потом я сделал вид, что ухожу, потопал ногами на месте… А сам остался… Я знаю, это неблагородно!..

– Пустяки, Эрствин…

* * *

Возможно, у меня есть дар предвидения? Не знаю, что подтолкнуло меня, но перед тем, как явиться на плац, я собрал кое-что из своих вещей – книги, костыль бедняги Роди, несколько безделушек – и отнес к молодому священнику. Я попросил его принять мое имущество на хранение. Это было несколько странно и, возможно, выглядело не совсем прилично, но добродушный сын колбасника не отказал мне. Позевывая (было еще довольно рано), он распахнул передо мной дверь, пригласил к себе и велел сложить все в один из ларей в углу. Я сгрузил барахло в пустой ларь – прежде, когда здесь распоряжался отец Томен, в нем были книги.

– Спасибо, отец… – я так и не знал, как его звать.

– …Ренки. Отец Ренки.

Благодушие попика простиралось настолько далеко, что он даже предложил мне взять ключ от ларя с собой. Но я, поблагодарив, отказался – мол, не настолько же я погряз в ересях и грехах, чтобы не доверять слову пастыря. Затем мы распрощались, отец Ренки призвал на меня всяческие благословения, а я вручил ему несколько монет “на нужды прихода” и отправился на плац, чтобы приступить к службе в отряде капитана Лонкопа.

Когда я притопал на пустырь, служивший обычным местом сбора у нашей братии, там были уже все новички. Я поздоровался, несколько человек что-то буркнули или кивнули в ответ… Пока что солдатским братством и не пахло. Я занял место с краю и украдкой оглядел парней. Честно говоря, выглядели они не отрядом, а толпой. Нормального снаряжения не было почти ни у кого. Я в своей проклепанной куртке, со шлемом и настоящим боевым оружием выгодно отличался от большинства. Вот из-за угла показался наш капитан, сопровождаемый Бибноном и прочими “старичками”. Он прошел вдоль неровного строя новобранцев, те постарались приосаниться и принять молодцеватый вид, но, на мой взгляд, без большого успеха. Капитан, кажется, разделял мое мнение. Во всяком случае, глядел он на нашу толпу скептически.

– Стать в шеренгу! – наконец бросил он.

Мы выполнили эту команду, довольно неловко – но тут уж никто не виноват, мы собрались на плацу впервые.

– Достать оружие, погляжу, у кого что есть, – снова буркнул Лонкоп, затем добавил, – посмотрите внимательно на моих парней…

Капитан кивнул в сторону ветеранов отряда и помолчал с минуту, должно быть, давал нам время разглядеть их.

– …Пока что каждый из них – ваше начальство. Каждый может отдать вам приказ. И так будет до тех пор, пока я не увижу, что вы чего-то стоите. А вот этот вот, мастер Ропит Вздох, будет нашим сержантом.

Капитан указал пальцем на высоченного дядю, выглядевшего еще более унылым, чем сам Лонкоп. Уныло висящие усы, щеки, сальные пряди по обе стороны печального лица, невыразимо грустные глаза… Позже я убедился, что прозвище “Вздох” подходит сержанту как нельзя лучше – он все делал с печальными вздохами: ел, пил, спал, отдавал команды солдатам, даже сражался… Полная противоположность живчику Роди… Не знаю уж, почему капитан назначил сержантом именно Вздоха – ничего особо примечательного, кроме роста, в этом человеке не было. Затем Лонкоп, сопровождаемый сержантом, прошелся вдоль нашего кривого строя. Он без спешки оглядывал каждого новобранца, оценивал принесенное снаряжение, время от времени кивал Вздоху и распоряжался выдать кому щит, кому шлем или копье… Тот вздыхал и что-то корябал себе на покрытой воском дощечке – писать он не умел. Когда черед дошел до меня, капитан оглядел мои доспехи, одарил меня вымученной улыбкой и заявил:

– Тебя, Писарь, то, что я сказал, не касается. Ты поступаешь в распоряжение мастера Бибнона. Будешь таскать за ним его колдовскую снасть, а то он так растолстел, что уже с трудом носит самого себя, – Ропит, кстати, снова вздохнул, – если хочешь, можешь завести себе осла. Барахла у нашего чародея много…

* * *

– …И что же было дальше?

– Сектер сказал: “Вы счастливый человек, ваша милость, а мне не удастся выспаться сегодня”. Потом они о чем-то очень тихо говорили, я не разобрал, но что-то насчет предстоящей ночи. Я услышал, как папа говорит: “Мастер, я все равно не верю вам до конца, имейте в виду! И не думайте, что после того, как Лигеля не станет, вы сможете обойтись без меня”. “Барон, без вас мой план теряет смысл”, – ответил Сектер, – “доверяете вы мне или нет, но вы мне нужны”. Затем они почти сразу распрощались… И все… Я ушел к себе.

– И больше ничего?

– Почти ничего. Они и говорили-то минуты три-четыре. Я вроде бы слышал что-то о моряках с имперских галер и наемниках… Но я не уверен… Хромой, как мне быть?

– Ну, что я могу тебе сказать? Первая заповедь солдата – верность своему отряду. В твоем случае это означает верность семье. Я уверен, что ты не должен предавать отца.

– Но, возможно, мне следует поговорить с ним? Напомнить о том, чему он сам меня учил, напомнить, что Лигель все же…

– Нет, друг мой. Это было бы славно, но это лишено смысла. Твой отец совершил слишком много дел, чтобы бросить их ради слов. Понимаешь? Все, что ты можешь ему сказать, он уже сказал себе сам. Он сам себя убедил. Поэтому, даже если ты ему повторишь все снова – это бессмысленно. Он участвует в таком предприятии, которое не бросают на полпути. Меннегерн, наемники, проповедники, Сектер… Слишком много уже сделано, слишком многие впутаны в заговор… Нет, такие дела не бросают, начав.

– Но что же мне делать, Хромой?!

– Во-первых, не шуметь. А во-вторых… Эрствин, когда все это начнется, мы с тобой будем рядом. И тогда ты постараешься сделать так, чтобы все мерзости произошли как бы без барона Леверкоя. Чтобы честь семьи не пострадала, – Гангмар, что я несу… – я пока что не могу тебе сказать, как именно ты будешь действовать, потому что не знаю в точности, что произойдет… Если же ты поднимешь шум сейчас – вы погибли. Ты, твой отец и Лериана. Если заговор будет раскрыт – вы погибли. Вот это я знаю наверняка.

– То есть что же – мне ничего не делать?

– Пока что – ничего. Постарайся разузнать план заговорщиков, чтобы мы могли подготовиться как можно лучше… И мы вмешаемся в нужную минуту!

Для меня, честно говоря, было важнее всего, чтобы Эрствин не поднял шум раньше времени и не выдал всему городу нашу тайну. Тогда – пиши пропало. Тогда золота из Семи Башен мне не видать… Эх, разузнать бы, что происходит сейчас на углу Корабельной и Каменщиков! Разумеется, там скорее всего можно отыскать ключ ко всем загадкам… Но я не рискну туда сунуться. Во-первых, барон с Сектером говорили что-то о колдуне, который присматривает в заброшенном доме, за “старым другом”. Во-вторых, сам эльф, на мой взгляд, опаснее десяти колдунов, вместе взятых. Тем более, именно этот эльф! Его боятся, им пугают детей по прошествии трехсот лет – должно же это о чем-то говорить, Гангмар возьми! Если я попытаюсь проникнуть в их логово без магического прикрытия, эльф наверняка заметит меня прежде, чем я его – у этого племени слух, зрение и обоняние гораздо острее, чем у людей… Если же я попробую использовать маскирующую магию, меня заметит колдун… К тому же наемники, о которых говорил Эрствин, тоже, скорее всего, прячутся в заброшенном доме – там, на углу Корабельной и Каменщиков… Да, наверное, так. Огромный пустой дом в двух шагах от здания Совета – лучшего плацдарма не придумаешь…

И тут ко мне пришла одна идея.

– Эрствин, спросил я, – у твоего отца ведь есть какой-то старинный медальон, на который наложены охранные заклинания?

– Ну да, фамильный амулет Леверкоев… А что?

– Я, кажется, придумал, как можно разведать планы врага! Значит так. Сейчас ты отправишься домой… Твой отец наверняка спит. Ты потихоньку снимешь с него медальон и принесешь мне сюда. Через час. А я должен вернуться к себе, кое-что взять. Да, через час или около того я вернусь в “Удачу шкипера Гройста”. К тому времени ты должен будешь ждать меня с медальоном. А чтобы отец не проснулся раньше времени… Вот…

Я вручил Эрствину “трубочку Гергуля Старого” и принялся инструктировать его:

– Смотри внимательно. Это совершенно безвредная магия, но только в том случае, если ею правильно пользоваться. Дуешь в этот конец, а трубочку направляешь на того, кто должен заснуть.

– А, это сонные чары!.. – в голосе Эрствина послышался наконец некоторый энтузиазм.

– Да. Не перебивай. Учти, нельзя путать стороны, иначе сам заснешь при вдохе… Для верности подуй минуты две…

– Ты мне просто скажи, сколько раз дунуть?

– Ну, раз тридцать-сорок. Но лучше не считать разы, а дуть две минуты. Возможно, здесь дело не в количестве, а в продолжительности. Затем снимешь с отца медальон. Постарайся не наклоняться над ним слишком уж низко…

– Хромой! Снять со спящего… Это…

– Я знаю, неблагородно! Но еще более неблагородно умолчать о заговоре против законной власти! Эрствин, ты уже вступил на скользкий путь, так что давай не задумываться над подобной ерундой. Итак, снимешь медальон и принесешь мне. Я здесь добавлю к нему кое-каких чар, и вернешь амулет на место. Поверь, твоему отцу от этого хуже не станет.

– Хромой, а зачем это нужно?

– Я попробую так изменить магию медальона, что мы сможем слышать все, что будет происходить поблизости от него.

– Но ведь можно изготовить новый медальон для отца? Тогда мне не придется красть…

– А что если барон заметит новый амулет, а? – на самом деле я боялся не этого, а колдуна, который присматривает за порядком в пустом доме. Уж он-то точно заметит присутствие новой магии! Но Эрствину незачем знать всего, что знаю я. – Друг мой, а тебе не кажется, что у нас мало времени? Давай-ка действовать.

Глава 28

Теперь наконец-то ближайшие цели определились и ситуация приобрела, так сказать, некоторые очертания. До сих пор-то я словно блуждал в тумане… Оставалось только действовать – и очень быстро, поскольку времени до пресловутой ночи полнолуния было в обрез. Должно быть и Эрствин тоже почувствовал облегчение – он выговорился, поделился своей тайной и словно переложил на мои плечи часть своей непосильной ноши… Мы с Эрствином переглянулись еще раз и одновременно вздохнули – словно по сигналу. И тут же оба хихикнули – это в самом деле было смешно. Потом мы так же одновременно поднялись и пошли к выходу из кабака. В дверях мы столкнулись с парочкой имперских солдат. Я подумал было: “Хорошо, что вовремя уходим, а то сейчас солдаты затеют здесь свару”. Матросы и солдаты с имперских галер развлекались, как правило, именно таким способом – задевая местных. Они могли себе это позволить, их скопилось сейчас в Ливде человек триста, а то и больше – после того, как имперцев попросили убраться из соседних городков и они обосновались здесь, благо мастер Лигель не отказывает никому… Такая уж манера у нашего главы Совета – он никогда не говорит “нет”, он всех примет, для каждого найдет доброе словцо… А имперские солдаты по вечерам дерутся с горожанами в портовых кабаках… Но оказалось, что как раз у этих вот двоих солдат намерения вполне деловые, тем более, что на улице их ждала повозка. Мы с Эрствином остановились на пороге и я еще услышал, как один из имперцев бросил другому:

– Зачем ты сюда свернул, здесь, в центре, наверняка все дорого. Давай лучше у нас, в “Чайке” или “Парусе” закупимся…

– Там продают мочу, а здесь наверняка найдется что-то поприличнее… А цена – да Гангмар с ней. Все равно ведь пропьем все, что есть! Так что я хочу вина получше, чем та дешевка, которую мы пьем обычно. Когда еще будет такой случай… Хозяин, нам нужен бочонок вина!.. И жратвы побольше! Скидки оптовым покупателям делаешь?..

Не обращая больше внимания на имперцев, мы с Эрствином пожали напоследок руки и зашагали каждый в свою сторону… А за углом надрывался проповедник:

– Покайтесь, добрые люди!.. Ибо грядут Тьма и Зло вековечные…

Да, Тьма и Зло таятся не в Семи Башнях, они здесь рядом, в душах ваших земляков, в ваших собственных душах – не так ли, добрые люди Ливды?..

Пока я шел по центральным кварталам, мне еще дважды попадались проповедующие приход Тьмы оборванцы. У нас, в Восточной стороне, их было, как будто, поменьше – во всяком случае, я встретил только одного. А ведь я избегал кривых тесных переулочков и всяких проходных дворов. Несмотря на то, что времени было маловато, я выбирал большие людные улицы, более привлекательные для проповедников и менее привлекательные для ночных граждан Ливды. Лучше потерять несколько минут, не срезав угол, рассуждал я, чем наткнуться на Мясника или людей Обуха, присланных за мной.

Прямо перед моей дверью торчали два стражника. Они укрылись в тени дома напротив и угрюмо переминались с ноги на ногу, опершись на алебарды. Я подошел к своей хибаре и остановился, выжидающе поглядывая на них.

– Приказ Лысого, – нехотя пробормотал один из стражников, – велено присматривать… Так что можешь спасть спокойно, Хромой, стража стережет твой сон.

Второй стражник молча сплюнул. Что ж, я его понимал.

– Вот что, ребята, – заявил я, протягивая первому стражнику монетку, – пивка выпьете за мое здоровье, тогда я засну спокойно.

– Ну, как скажешь, Хромой, у нас все равно приказ, – ответил вояка, но монетку он все равно невозмутимо взял.

Я пожал плечами и пошел к себе. Снимать чары в присутствии солдат не хотелось, но делать было нечего – я повторил свой обычный прием, оперся рукой о стену, на самом деле отключая защитный амулет. Другой рукой я в это время нарочито долго нащупывал ключ. Затем отпер и, подхватив костыль, шагнул через порог. Внутри все, как будто, было в порядке и я полез в свой тайник. Там у меня, среди прочего волшебного барахла был один амулетик… Один из тех, что я подобрал когда-то под стеной далекого Верделя… Давным-давно, словно в прошлой жизни… Я тряхнул головой, отгоняя непрошеные воспоминания, вытащил из ниши еще пару кусочков янтаря подходящего размера и закрыл тайник. Странное дело, я давно заметил, что янтарь удивительно восприимчив к магии, он легко впитывает заклинания и способен хранить их дольше, чем даже хваленый изумруд – но ни в одной книге по колдовскому делу я не нашел сведений об этом. Авторы наставлений советуют изумруд или рубин, из того, что подешевле – буковые дощечки и иногда кремень… Можно подумать, что каждый маг, додумавшийся до того, что янтарь гораздо лучше, старается сохранить свое открытие в тайне. Казалось бы ерунда – мы все экспериментируем с минералами и каждый рано или поздно поймет преимущества янтаря – но ведь и я сам никому не сказал бы, ежели что, об исключительных свойствах этого камня… Я отошел на шаг, критически оглядел стену с тайником… Вроде бы порядок… Ну, пора бежать… Я еще раз пощупал амулетик в кармане – заклинания в нем так себе, очень слабенькие и ненадежные, как и почти все, чем я располагаю, но других нет… Эх, вернусь ли я еще в свою хибару?.. Что меня ждет этой ночью?.. Ну, ладно – сейчас некогда раздумывать. Нужно действовать!

Я запер дверь, повторив свой нехитрый трюк с амулетом в дверном косяке, махнул на прощание стражникам (первый вяло махнул мне в ответ, второй снова сплюнул) и зашагал обратно…

* * *

Сержант еще раз прошелся вдоль строя, велел никому не расходиться и куда-то удалился, кликнув с собой троих ветеранов. Остальные “старики” присели в тени под стеной “Очень старого солдата”, я рискнул присоединиться к ним и несмело пристроился рядом с колдуном. Никто не возражал. Новички остались стоять на солнцепеке, неуверенно поглядывая друг на друга. Вскоре сержант и его спутники возвратились, неся охапку копий, деревянные щиты, обитые дрянной кожей и еще кое-какое барахло. Вздох прошелся вдоль строя, оделяя каждого из безоружных новобранцев щитами и копьями. Затем сержант, непрерывно вздыхая и поминутно сдвигая шлем, чтобы почесать затылок, перестроил их в две шеренги, лицом друг к другу. Двое солдат из числа ветеранов отряда вышли в центр, между шеренгами и показали несколько приемов защиты и нападения – насколько я могу судить, самых простых в обучении, но и действенных. Потом новичкам было велено тренироваться – отрабатывать эти движения. Конечно, с первого раза почти ни у кого не вышло правильно.

Ветераны, приставленные к новобранцам, молча наблюдали, почти не вмешиваясь и не поправляя. Полчаса спустя Вздох дал команду прекратить. К тому времени всем уже надоело бестолково махать оружием, движения солдат стали вялыми и замедленными. Парни уже просто подзабыли, что им показывали и тыкали копьями кто во что горазд…Хорошо еще, что наконечники были прикрыты заглушками.

Вздох отобрал у одного из солдат копье и щит и велел его противнику нападать. Разумеется, сержант разделался с новичком в два счета. Затем он повторил этот номер еще с двумя парнями. Никто и не сомневался, что Ропит, сержант и ветеран отряда, владеет оружием гораздо лучше любого дилетанта. Я недоумевал, к чему этот спектакль.

– Ну, что, – спросил тем временем сержант, – вы все поняли, парни? Нет? Так вот, ничего у вас не выходит, Гангмар вас разорви. Потому что ничего не умеете. Сейчас передохнете малость и начнете заново и уже по-серьезному. Выучите несколько ударов и движений – и будет с вас для начала. А на будущее запомните, вы пока что не солдаты, а овечий помет. Ясно? Кто хочет стать солдатом, должен выжить в первом бою, а для этого вы должны слушать команды и выполнять их точно. Не думать, а выполнять! Кто будет думать – сдохнет. Кто будет слушать и выполнять – имеет шанс стать настоящим бойцом. Все! Отдыхайте и ждите, пока позову… Сегодня у вас есть время выучить хоть что-то, а завтра на рассвете выступаем.

– Дерьмо, а не солдаты! – громко объявил Бибнон, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Ничего, научатся, – примирительно буркнул капитан, а затем тише добавил – те, кому повезет…

“Очень многообещающее начало службы”, – подумал я, – “новичков такой подход наверняка приободрит”. Я искоса поглядел на новобранцев, те с кислым видом расположились в тени, не смешиваясь со старослужащими. Меня все это удивило. Куда я попал? Никому и в голову не приходило сделать хоть что-то, чтобы добиться в отряде единства, сплоченности. Я уж не говорю о таких высоких понятиях, как солдатское братство и чувство семьи, о котором заботился мой прежний капитан… И этот девиз – “не думать, а то помрешь в первом же бою…” – тоже звучал, мягко говоря, странно… Куда я, Гангмар возьми, попал?

И потом, что со мной, мой статус оставался слишком неопределенным. На всякий случай я обратился к Бибнону – вполголоса, чтобы не слышали другие:

– Ну а что насчет меня, мастер? Все новички тренируются, а я вроде как ни при чем… Может, скажете, что я должен делать… Что-то подучить… Может, какое-то новое заклинание?..

– Не беспокойся, солдат, – важно ответил Бибнон, – ты же слышал, что сказал Лонки? Ты будешь при мне. Не бойся, мой мешок не такой тяжелый, как я, х-хе… х-хе-хе… А новое заклинание… Ты знаешь, что-нибудь против насморка и простуды? Подучи! И еще я, так и быть, поделюсь с тобой чудным заклинанием от болотной лихорадки.

– Это здорово, спасибо, мастер, – забормотал я, жест Бибнона был широк, очень редко случается, чтобы маги вот так задаром отдавали свои заклинания, даже самые простые, – но я думал… Что-то из боевой магии…

– Те заклинания, о которых я говорю – это и будет самая что ни есть боевая магия в нынешнем походе, – захихикал толстяк, – вот увидишь, самые большие потери наш отряд понесет от простуды и болотной лихорадки…

Потом он помрачнел и добавил:

– Ты же не бывал в Болотном Крае… А я отслужил там три сезона… Ничего, скоро поймешь… что такое… Болотный Край…

Что ж, забегая вперед скажу – я понял даже больше. Гораздо больше…

* * *

Едва я отошел на несколько десятков шагов от дома, как кто-то окликнул меня из подворотни. Я остановился и глянул в полумрак – Конь. Понятно, он ждал меня возле хибары, но так, чтобы его не приметили стражники, которых поставил Лысый. Конь слишком скромен, когда дело касается городской стражи – я знаю. Но даже охрана у входа не помешала ему дождаться меня здесь, в сторонке. Похоже, что сегодня вся Ливда озабочена лишь одним – помешать мне извлечь выгоду из тайны Черного Всадника. Тем не менее, пройти, не ответив, я не мог.

Я подошел к углу, за которым прятался громила и, демонстративно оглянувшись на стражников, притворился, что поправляю свой пояс. Мы с Конем друг друга не видели, но я слышал его сопение. Терять время мне не хотелось, так что я решил сделать вид, что тоже опасаюсь солдат.

– Хромо-ой… – снова тихонько позвал Конь.

– Я здесь, – вполголоса отозвался я, – говори быстро и я сваливаю.

– Хромой, я только сказать хотел… Спасибо тебе… За Неспящего… Теперь, когда он сдох, я буду спать спокойнее. Я твой должник, Хромой…

Когда человек такого пошиба, как Конь, говорит “я твой должник” – это означает очень много. Помимо того, что я формально имел право на его благодарность за охранный талисман, он сам явился сказать мне это вслух… Должно быть, магия Неспящего напугала его еще сильнее, чем я вообще мог вообразить. Странно, мне иногда начинает казаться, что я не способен на сильные чувства – что я не могу любить, ненавидеть, желать… даже не могу бояться так, как вот этот, к примеру, верзила. Кто бы ни оказал мне какую-нибудь сколь угодно большую услугу – я бы сам никогда не явился бы к нему, чтобы собственным словом наложить на себя настолько огромные обязательства… Я уже не могу вспомнить, всегда ли я был таким равнодушным или стал таким после того, что стряслось со мной там – в Болотном Крае… Я словно оставил часть своей души в тамошних трясинах…

– Ладно, Конь, сочтемся. Только я ведь не убил его, он жив.

– Как?! – Конь почти выкрикнул это вслух, его страхи ожили с новой силой. – Как?! Его же уволокли дохлого, как пень… И крови натекло – чуть ли не по колено…

– Да не волнуйся. Неспящий, может, теперь и сам окочурится. А нет – так он все равно под присмотром у тюремщиков. Я думаю, вы теперь никогда с ним не встретитесь. Можешь спать спокойно.

– Нет, Хромой, я теперь спокойно спать не смогу, пока не узнаю, что старого хрыча больше нет на свете… – потом его голос несколько окреп, – но я тебе все равно благодарен, так и знай! Если что случится у тебя, если что будет нужно – только скажи…

– Ладно, Конь, поглядим, – буркнул я, – я учту. Но сейчас мне пора бежать. Дела…

Я не знаю, что положено отвечать в таких случаях. А еще я знаю, что благодарность – не самое сильное чувство. Если Коню придется выбирать между благодарностью по отношению ко мне и словом Обуха – он не будет колебаться долго. Я уверен.

– …Да и я побегу, – донеслось из-за угла, – я ведь только тебя повидать отлучился. А так я Делу стерегу… Ну, бывай… Удачи…

– И тебе…

Когда я добрался в “Удачу шкипера Гройста”, там уже было очень людно. Наступил обеденный час и в заведение набилась толпа писарей, счетоводов и прочих служащих нашего Совета – тех, что победнее и не могут позволить себе столоваться в дорогой “Свече Денареллы”. Бездельники и дармоеды. Я высмотрел моего Эрствина. Теперь он сидел не возле окна, а забился в угол, стараясь не привлекать к себе внимания прихлебал из Большого дома, которые, конечно, знали его в лицо. Вот уж напрасно. Сын Леверкойского барона имеет полное право посещать ближайший к зданию Совета кабак и в этом нет ничего предосудительного или необычного. Более того, сын Леверкойского барона имеет полное право назначать там свидания темным личностям вроде меня – и в этом тоже нет ничего этакого… По дороге я завернул к стойке и заказал хозяину обед. Я не боялся лишний раз засветиться здесь и более того – посетитель, который ничего не заказывает, как раз и вызывает подозрение. Ну и мне пора было подкрепиться – кто знает, когда я смогу в следующий раз спокойно поесть…

– Принес? – спросил я Эрствина.

Тот кивнул с совершенно убитым видом.

– Послушай, друг мой, ты все делаешь правильно. Нечего сидеть здесь, среди этих молодцов из Большого дома с таким видом, словно ты только что осквернил святыни. У тебя словно на лбу написано: “Я совершаю страшное преступление”.

Я подлил в стакан Эрствина вина:

– Давай-ка, улыбнись. Пусть все видят, что совесть у тебя чиста! За удачу!

Эрствин ответил мне вымученной улыбкой и старательно отсалютовал стаканом. Выглядел он до того жалко, что мне даже захотелось его ободрить.

– Ну же, Эрствин, выше голову! Все идет по плану!

Глава 29

Магия требует сосредоточенности и спокойствия, а в шумном кабаке, полном жрущих болтливых писарей я не мог сконцентрироваться. К тому же кто-то из них мог углядеть в моих в руках родовой талисман Леверкоев, что ни говори, вещица была довольно-таки приметная. Слишком приметная, чтобы доставать ее в людном месте. У меня, признаться, промелькнул даже соблазн… Такая дорогая вещь… Но это было просто машинально, я легко подавил недостойный порыв присвоить дорогой амулет и предложил Эрствину уединиться где-нибудь в более спокойном месте. Мы вышли из “Удачи шкипера Гройста” и зашагали по улице, озираясь в поисках уютного закутка, где смогли бы спокойно обделать свои дела. Времени терять не хотелось, да и слишком уж удаляться от Большого дома нам было не с руки – поэтому я не надумал ничего лучшего, как привести моего приятеля в тот самый переулок, где я вчера дожидался полуночи. Кстати, проповедников слышно не было. Посеяв в обывателях страх и недобрые ожидания, армия болтунов исчезла в обеденный час так же организованно, как и появилась сегодня на рассвете…

Переулок у тайного выхода из дома Совета был пуст и безлюден. От разогретых солнцем пыльных камней поднималось легкое марево, откуда-то издали доносились еле слышные звуки жизни большого города… Здесь было очень спокойно – самое подходящее местечко для моего занятия. Я еще раз огляделся – по привычке. Затем сел в тени под стеной лицом к Большому дому и спиной к окнам соседних домов, откуда кто-то мог случайно нас заметить. Из узких бойниц левого крыла дома Совета нас вряд ли можно хорошо рассмотреть и уж во всяком случае – оттуда не видно, что у меня в руках… К тому же любопытный Эрствин пристроился передо мной, загородив от всего Мира и приготовился наблюдать за колдовскими трансформациями.

Боюсь, я разочаровал парнишку, все заклинания у меня были заготовлены заранее и работа над родовым баронским талисманом оставалась совершенно механическая. Я обследовал медальон и изучил привязанные к камням заклинания. Как это частенько бывает с такими дорогими и старинными вещицами, среди ерундовой волшбы нашлось и кое-что примечательное – очень занятные чары, связанные с использованием оружия в схватке, во всяком случае, я так предположил. Разумеется, серьезные вещи я трогать не стал, зато одним камешком, на мой взгляд, можно было пожертвовать совершенно безболезненно. Я достал ножик и очень медленно, с большой осторожностью, высвободил из креплений на тыльной стороне медальона маленький самоцвет – тусклый, почти не ограненный.

Предупреждая расспросы бдительного Эрствина, я пояснил:

– Чары против простуды. Надеюсь, ночь будет теплой и твой отец не простудится без охранных чар.

– Хромой, ты уверен?..

– Не беспокойся, – я постарался придать голосу уверенность и спокойствие, – когда все закончится, мы вернем камешек на место. Пожалуй, пусть он побудет пока у тебя. Так он будет сохранней.

Я вручил камень Эрствину и тот спрятал его в кошель на поясе. Мальчик вспомнил, что у него до сих пор остается моя трубочка с “дыханием Гергуля Старого” и полез за ней в карман. Я остановил его, пояснив, что сонные чары могут ему понадобиться, когда он будет возвращать амулет на шею барону. Потом я выбрал из своих магических приспособлений нужный кусочек янтаря и вставил его в медальон на место извлеченного самоцвета с охранной магией. Загнув крепление, я пошевелил камешек в гнезде, чтобы проверить, что держится он крепко. Убедившись в надежности крепления, я надел баронскую цацку на себя, а Эрствину вручил кулон с другим осколком янтаря, велев сунуть камень себе в ухо. Эрствин, пожав плечами, исполнил мое распоряжение, а я отошел вдоль переулка шагов на десять.

Я обернулся и помахал рукой моему приятелю. Мальчик неуверенно махнул мне левой рукой в ответ, правой он придерживал “принимающий” камень. Эх, молодость… Я глубоко вздохнул и заметил, как брови Эрствина шевельнулись – он услышал даже мой вздох. Что ж, заклинание довольно редкое, удивление парнишки можно понять. Затем я отвернулся и произнес очень тихо, но отчетливо: “Эрствин, верь мне, у нас все получится. А твою тайну никто никогда не узнает”. Когда я обернулся и поглядел на моего приятеля, на его бледним лице появилась улыбка. Работа заклинания привела его в восторг и вселила надежду на успех, а ведь всего минуту назад он был полон уныния и скептически относился к моим уверениям в правильности наших действий. Я не первый раз вижу, как перепуганные люди успокаиваются и исполняются веры в победе, видя воочию, какие чары будут на их стороне. Я не знаю, можно ли считать это побочным действием магии. Вряд ли, скорее люди (я имею в виду – лишенные Дара люди) просто сами убеждают себя в том, что при поддержке тайных сил они непобедимы. Когда они видят на своей стороне то, что для них загадочно и недоступно – они обретают иллюзию собственного роста, иллюзию собственного приобщения к высшей власти над природой Мира… Да, стоит быть магом уже ради того, чтобы видеть все в истинном свете и не строить подобных иллюзий. На самом деле этот самообман опасен, Эрствин, очарованный моей ерундовой волшбой, просто забыл о том, с какими могущественными и опасными силами нам предстоит иметь дело этой ночью – словно ребенок, отдающий настоящую ценность в обмен на пестрые побрякушки. Но, тем не менее, мои чары действовали и они должны были нам немного помочь…

Иногда я думаю, что маги могли бы просто быть ловкими фокусниками – людям так нравится внешняя, мишурная сторона волшбы… Именно за нее платят куда больше, чем за истинные чудеса. Самое главное – оно всегда действует тайно, исподволь… Именно поэтому официально практикующие колдуны носят странные пестрые наряды, и множество ненужных странных побрякушек – чтобы клиент сразу видел, с кем имеет дело… Это все мишура. Лично я предпочитаю не афишировать своих способностей и выглядеть гораздо проще…

* * *

С рассветом следующего дня мы выступили в поход. Вчерашнее начало службы, которое лично мне показалось… ну, мягко говоря, странным, тем не менее, не отпугнуло ни одного из числа новичков. Явились все. Сержант Вздох наскоро пересчитал нас, доложил капитану, тот хмуро буркнул: “Идем!” – и мы пошли… Кроме нас на пустыре позади “Очень старого солдата” собирались еще два отряда – Ренприст жил своей обычной жизнью.

Неуклюжей колонной, над которой не в лад раскачивались наконечники копий, мы подошли к городским воротам. Согласно обычаю, каждый приготовил медный грош – плату за проход в ворота. По традиции солдат платит грош до того, как получит аванс за новую службу, платит из прежних сбережений. С этими монетами многие связывают странные нелепые предзнаменования – ну, как тот первый сраженный мной противник, что постоянно носил с собой медный грош в мешочке на шее. Бедняга отложил его, чтобы расплатиться на входе в город при возвращении – думал, что это сбережет его в бою… А похоронили парня за городской стеной Верделя… Так что я не заключаю сам с собой пари и грош бросил в кружку привратника не задумываясь, как если бы расплачивался за обычную покупку на рынке…

Кстати, нести мне ничего не пришлось, колдун погрузил свои специфические пожитки в фургон. Поскольку нам предстояло весь путь проделать посуху, Лонкоп взял в дорогу фургон, запряженный парой кляч – таких же унылых, как он сам и его сержант. Часа через полтора мы остановились на первый привал. Теперь, когда обычай был соблюден и в воротах солдаты расплатились собственной медью, капитан выдал каждому небольшой аванс. Чисто символическую сумму – просто знак того, что служба началась. Аванс – еще одна формальность, едва раздав деньги, капитан отдал приказ двигаться дальше…

Я давно заметил одну штуку. Первая проверка в вольном отряде для новичка – это длинный пеший переход. Дилетант сотрет ноги, или быстро выдохнется, или простудится, или еще что-то в этом роде. Одно из главных достоинств хорошего солдата – умение долго шагать, выдерживая темп и сохраняя боеспособность. Разумеется, капитан нас не гнал, спешить было некуда – во всяком случае, заказчик не торопил… Тем не менее, несколько наших из числа новичков уже в первый день стерли ноги так, что это можно было смело считать боевым ранением. Здесь я обнаружил еще одну странность – в каждом отряде, насколько я знаю, есть лекарь или, по крайней мере, человек, смыслящий в перевязках, целебных мазях и настоях и прочем в таком духе. Никто из ветеранов отряда не назвался лекарем, не предложил помощь пострадавшим и капитан не проявил по этому поводу ни малейшего беспокойства. Когда мы остановились на ночевку, охромевшие солдаты оказались предоставлены сами себе.

По собственному почину я взялся помочь, применив кое-какие заклинания из своего небогатого арсенала. В основном моя магия не имела отношения к лечению – это были чары, снимающие боль. Затем еще двое наших (опять же из числа новобранцев!) тоже взялись помогать страдальцам. У одного нашлись чистые тряпки для перевязки, у другого – какие-то травки, которые он велел прикладывать к ранам. Кто-то сходил за водой, чтобы промыть больные места… То ли травки, то ли моя магия помогли беднягам, а может и то и другое вместе – но, во всяком случае, совместные усилия несколько сблизили нас. А ветераны продолжали держаться особняком. Они выглядели не враждебно, нет – просто безучастно.

Несмотря на все наши усилия, было очевидно, что двое солдат завтра не смогут самостоятельно передвигаться. Меня, как самого вроде бы авторитетного из новичков, наш самозванный медицинский совет отправил к капитану. Я объяснил Лонкопу, что двое солдат не смогут идти и предложил позволить им ехать в фургоне – благо, груза там немного.

– Ты зря стараешься, парень, – со смешком ответил мне вместо капитана Бибнон, – Лонки набрал этих сопляков именно с таким расчетом, что наибольшая шваль отсеется по пути. Не могут идти – их дело!

Но капитан на этот раз не согласился с магом:

– Ладно, пусть едут, – без энтузиазма ответил он, а затем, обернувшись к Бибнону, пояснил, – путь неблизкий. Мало ли что еще приключится, а лишние копья отряду не помешают. Не будь с нами фургона – другое дело, а так…

Вот. Даже в таком простом деле капитан чуть ли не оправдывался перед колдуном, когда не соглашался с его мнением! Я уже почти перестал удивляться странным порядкам, царившим в этом отряде. А болотник, наш заказчик, прослушал весь разговор молча и даже голову не повернул в нашу сторону, пока я беседовал с Бибноном и Лонкопом. Хотя, с другой стороны, его это не должно сильно волновать. Он будет требовать службу с капитана. А уж как именно Лонкоп добьется ее исполнения – его дело. Кстати, я все время украдкой разглядывал болотника, надеясь отыскать в облике этого дворянина подтверждение слухам о его народе. Ничего необычного – человек как человек. Не более странный, чем любой из нас.

* * *

Убедившись, что магия действует, я вручил родовой амулет Эрствину:

– Итак, вперед, добрый сэр! Возврати медальон законному владельцу, а мне давай мою цацку.

– А мне? Я тоже хочу…

Вообще-то, я приготовил на всякий случай два “слушающих” амулета, поскольку понимал, что мальчику захочется участвовать в интересной забаве, но сейчас, по-моему, еще рано давать Эрствину второй экземпляр. Он вполне может достать его на людях, начать играть… Ну, не то, чтобы играть, но… В его возрасте любая серьезная вещь может стать игрой, а любая игра приобрести необычайно важное значение… Поэтому я боялся давать ему амулет раньше времени, но также опасался и напрямую отказывать. Поэтому я пошел на небольшую хитрость:

– Терпение, друг мой, терпение! Сейчас ты пойдешь в Большой дом и у тебя в кармане будет родовой талисман. Не годится, чтобы моя бирюлька была рядом с ним слишком долго. Близость может повредить заключенной в ней магии – это во-первых. Во-вторых… – я говорил размеренно и спокойно, как будто объясняю что-то само собой разумеющееся, – во-вторых, ты и так сейчас услышишь все, что происходит вокруг талисмана, без всякого волшебства. И в-третьих, тебе еще предстоит кое-чему научиться. Вот, к примеру, какой рукой ты подносил к уху мой амулетик?

До Эрствина уже дошло. Он вообще парнишка очень сообразительный и мгновенно догадался, к чему я клоню.

– Правой, что ли? – хмуро осведомился он.

– Именно, – кивнул я, – понимаешь, да?

– Понимаю… Правая рука должна быть свободна.

– Точно, сэр Эрствин. Дело ведь не в том, что ты задействовал для пустяка правую руку. Сейчас ситуация была безобидной и с тобой был я. К тому же ты знал теоретически, что амулет нужно было держать другой рукой. Беда в другом – пользуясь магией, ты позабыл обо всем. Так что не спеши. Давай сделаем так – каждый исполнит свое дело. Сейчас верни отцу его амулет и постарайся, чтобы он этого не заметил. Если нужно, воспользуйся еще раз сонными чарами. Не перепутаешь стороны трубочки?

– Ты что, Хромой? – возмутился парнишка, похоже, мои нотации ему уже надоели.

– Ладно, ладно, понял – не перепутаешь. Так вот, вернешь отцу амулет и если он все еще спит, постарайся его разбудить.

– Разбудить?

– Ну, не растолкать, конечно, а сделать так, чтобы он проснулся. Понимаешь, как бы сам проснулся.

– А как это?

– О Гилфинг… “Как это”… Ну, выйди из комнаты и стукни чем-то звонким… Медный тазик урони.

– Зачем?

– Затем. Барон спит уже давно. Возможно, он давно бы проснулся, если бы не твои чары.

– Мои?

– Ну, мои. Эрствин, послушай. Если план заговорщиков пострадает по вине твоего отца, потому что он слишком долго спал – они обозлятся на него. Нам этого не нужно, так? Так. Значит, он должен проснуться и начать действовать вместе с Сектером и другими. Тогда мы с помощью амулета узнаем их планы и найдем удобный момент, чтобы вмешаться таким образом, чтобы честь Леверкоев не пострадала. Ты согласен?

Эрствин не понимал происходящего, не одобрял отца, не до конца был согласен со мной и вообще чувствовал себя не в своей тарелке… Однако мой уверенный тон и наглядная демонстрация магии должны были его увлечь. Дождавшись его хмурого кивка, я продолжил:

– Дальше. Ты обязательно должен отпереть ту вчерашнюю дверь. Это рискованно, но я боюсь, что нам может потребоваться вход в Большой дом… И последнее. Поскольку твой отец собирается спровадить Лериану в монастырь, я предполагаю, что он и тебя куда-то отправит или спрячет…

– Еще чего! Папа боится за Лану, потому что она женщина и вообще…

– Нет, друг мой, я знаю, что говорю. Вспомни, барон собирается совершить нечто неблаговидное, стало быть, он не захочет, чтобы ты был тому свидетелем. Так что будь готов, он тебя наверняка отправит на эту ночь из Большого дома… Не знаю куда… Ну… Вперед, мой прекрасный сэр – герольды уже трубят!

Глава 30

Только когда Эрствин, бросив в мою сторону последний печальный взгляд, скрылся за углом, я сообразил, что допустил одну ошибку. Нам следовало назначить другое место встречи, потому что торчать здесь, в переулке, было не очень-то хорошо. Но… что сделано – то сделано. Не оставалось ничего другого, как оставаться на месте и хотя бы при помощи моего “слушающего” заклинания следить за происходящим внутри Большого дома… К тому же этот переулок уже начал казаться мне вполне уютным местечком, я к нему привык.

Я снова присел под стеной и приложил к уху амулетик. Поскольку талисман Леверкоев пока что находился у Эрствина в кармане, я, разумеется, ничего не слышал. А те многочисленные шорохи и поскрипывания, что издавал мой кулон, могли быть в равной степени шумами, производимыми самим пареньком при ходьбе, отголосками того, что происходит вокруг него и просто помехами, создаваемыми магией старинного амулета. В родовое достояние Леверкоев было вложено множество различных заклинаний, а я точно знал, что при взаимодействии столь разносторонней магии результат может оказаться совершенно непредсказуемым – во всяком случае, непредсказуемым будет влияние старых камней медальона на работу моего, нового. Сложная многослойная магия вполне может проявлять себя в виде странных зримых и слышимых образов – ну, например, как снопы искр при ударе заколдованным оружием…

Я задумался, тщетно пытаясь сообразить, какие ходы предполагают сделать нынешней ночью Сектер и его союзники и почти перестал обращать внимание на шум из кулона – но вот до меня донесся довольно резкий звон. Должно быть, мой приятель исполнил номер с тазиком. Я прислушался, надеясь выделить из посторонних шумов те, что позволят мне понять обстановку в баронских “покоях”. Похоже, сэр Вальнт, едва проснувшись, тут же вскочил и начал собираться. Во всяком случае, я так предположил. Затем я различил его голос:

– Гангмар… Едва не проспал… – и гораздо громче, – Эрствин, поди сюда…

– Да, папа, – донеслось издалека, амулет вполне сносно передавал то, что говорит его носитель, но другие голоса слышались словно сквозь толстый слой ткани.

– Эрствин, скажи Лериане, чтобы заканчивала собираться. Затем выгляни, не ждет ли у входа паланкин.

– Какой паланкин, папа?

– Я просил настоятельницу прислать его за Ланой. Ты должен сразу узнать – бело-голубой. И слуги в белых накидках…

– Да, папа.

Потом Эрствин, вероятно, отправился исполнять поручения, а барон затеял какую-то возню, сопровождаемую лязганьем и звоном. Мне казалось, что если подслушиваешь при помощи навешенного на кого-то амулета, можно достаточно точно определить, что делается вокруг него, но… Я был вынужден большей частью домысливать происходящее, исходя из известных мне фактов, нежели заключать из того, что слышалось в амулете… Несколько минут бесполезного вслушивания в стуки и шорохи… Затем чей-то невнятный голос, кажется, Эрствина. Я рискнул встать и, придерживая кулон с заклинанием (левой рукой, левой!), обойти дом, за которым прятался все это время, чтобы глянуть на вход в Большой дом. Эрствина я уже не увидел, но бело-голубой паланкин там стоял. Двое носильщиков в белом расположились рядом, их расслабленные позы предполагали, что они ждут долго. Ну и как обычно вокруг сновали люди – работа Совета была в разгаре, служащие разного ранга сновали через вход туда и обратно. Рядом со входом скучали стражники… Я не стал оставаться в опасной близости к людному перекрестку и отправился в облюбованный мной переулок. Тем временем из кулона донеслись звуки разговора. Я предположил, что Лана предприняла последнюю попытку отговорить барона – бесполезно, на мой взгляд. Раз уж сэр Вальнт выпросил паланкин… Слов его племянницы я не разобрал, ее речь была тихой и невнятной, к тому же постоянно прерывалась всхлипами и нытьем. Зато голос барона звучал вполне отчетливо:

– Лериана, прекрати! Приведи себя в порядок и немедленно ступай к выходу! Эрствин, помоги кузине… Нет, возьми вещи… Готовы? Проследи, чтобы Лана села в паланкин и чтобы вещи были аккуратно уложены… Ступайте, дети… Да, Эрствин, потом сразу ко мне! Я хочу тебе еще кое-что поручить…

Когда стих шум, сопровождавший, разумеется, уход Эрствина и его кузины, барон хлопнул дверью и возобновил свою возню… Мне показалось, что я различаю звяканье кольчуги… Потом еще какие-то воинственно-металлические звуки… И вот – я не мог ошибиться, этот звук я слышал слишком часто, чтобы спутать его с чем-то – лязг выдвигаемого из ножен клинка. Барон собирался на войну и проверял, насколько легко выходит из ножен меч…

* * *

Понятно, что со временем человек осваивается в любой обстановке – ну, если ему не слишком мешать. На третий день пути наш отряд возможно и не стал боевым братством, но, по крайней мере, превратился в достаточно приемлемое сообщество людей, объединенных общим занятием. Один из тех двоих, что сразу стерли себе ноги, сбежал, другой – остался. Никто из нас, похоже, не осуждал ни первого, ни второго… Во всяком случае, я понимал мотивы обоих.

Когда мы в третий раз остановились на ночевку – я уже знал, кто из наших сапожник, кто малость смыслит в лечебных травах, а с кем лучше не садиться играть в кости. “Старики” все еще выделялись и у костра на привале держались особняком, но в походной колонне все солдаты перемешивались и разговоры, время от времени спонтанно возникавшие и гаснувшие, сводили вместе и новичков, и ветеранов… Бибнон перестал демонстрировать мне на каждом шагу свою приязнь, это тоже помогло быстрее найти общий язык с другими парнями. По мере того, как мы шагали час за часом, день за днем, по мере того, как мы узнавали друг о друге всевозможные мелкие подробности – мы все больше и больше понимали друг друга. А понять – это первый шаг к тому, чтобы принять…

Я уже знал, что лучший рассказчик во всей колонне – это болотник, наш наниматель. Звали его сэр Антес из Дашстеля, это был молодой симпатичный парень, очень словоохотливый и общительный. Он знал массу старинных баек, легенд и всяких страшилок. Всем этим он охотно делился с нами, солдатами, у вечернего костра. Да и на марше, бывало он пристраивался рядом с колонной и, ведя коня в поводу, трепался с нами.

Его совершенно не смущало то обстоятельство, что он, дворянин, делит стол и ночлег с простыми парнями низкого происхождения. Разумеется, “стол” и “ночлег” – понятия условные, в нашей ситуации и то, и другое подразумевало расстеленные на траве куски сукна. Возможно, и титул был в данном случае столь же условным понятием, как “стол” и “ночлег”. Я старался оказаться поближе к нему, чтобы послушать его занятные рассказы. Сэр Антес почти никогда не повторялся, говорил он складно, его истории были всегда увлекательными и почти всегда – очень страшными. Как-то я похвалил его мастерство рассказчика, а он в ответ, ухмыльнувшись, заметил:

– А ведь однажды мое умение спасло мне жизнь… Да, пожалуй, что так…

Это случилось во время дневного перехода, мы размеренно и неторопливо шагали по дороге, по обе стороны которой лежали унылые поля и рощи. Вообще, Гева – печальный край, пейзажи здесь отличаются однообразием и унылой серостью. Если Болотный Край со всеми его опасностями – ужасное место, на котором, как все знают, лежит гангмарово проклятие, если Болотный Край – страшное место, опасное место, то Гева – место просто скучное. В этих холмах, гнилых перелесках и топких низинках нет ничего устрашающего и от этого Гева производит еще более тягостное впечатление, чем любая другая земля… Словом, когда день за днем идешь по такой унылой стране среди унылых людей, хочется развлечься хотя бы рассказом. Поэтому я и еще несколько наших тут же хором принялись просить болотника рассказать о его приключении.

– Ну, ладно, – кивнул рыцарь, – кое-что расскажу.

На этот раз он не стал спешиваться, должно быть потому, что с утра зарядил противный мелкий дождик и сэр Антес не хотел, чтобы седло промокло.

– Было это совсем недавно, с месяц назад, – не спеша начал наш наниматель под монотонный шорох капель и топот идущего отряда, – через наши земли должен был пройти с отрядом один граф из Гевы. С ним шли два отряда ваших. Не знаю, за каким Гангмаром они отправились в горы Страха… Да это и не важно. Словом, мы – я и несколько моих… гм… добрых соседей – сговорились напасть на них.

– Напасть на два отряда? – спросил один из наших ветеранов. – Смело…

– Ну, на нашей стороне был ряд преимуществ, – откликнулся словоохотливый болотник, – да, мы понимали, что наемники – трудная дичь, но уж очень заманчиво было захватить графа… Словом, мы рискнули. Расчет был в том, что ваши не ждут нападения, ведь принц Лонервольт обещал им свободный проход… Да… Мы все рассчитали – напали в конном строю на фланги растянутых на марше отрядов, атаковали одновременно с двух сторон… Однако, на нашу беду, как раз в середине колонны у них оказался сильный маг. Я, сказать честно, думал, что все лучшие бойцы идут в голове колонны и мы легко разорвем пеший строй в середине, но… Хороший колдун, я вам скажу – это очень круто. Он умудрился дать отпор сразу обоим конным отрядам, атаковавшим дорогу справа и слева. Такие, знаете, огненные заклинания, такие… Э, ну вы меня понимаете, да? Ну, и кто мог это ожидать?..

Я глянул на болотника, его лицо выражало, пожалуй, неподдельное возмущение. Рыцарь был расстроен тем, что из-за сильного мага в середине колонны наших ему и его соседям не удалось предательское нападение – и призывал нас в свидетели своего невезения. Восхитительная простота нравов царит там, на болотах! Впрочем, меня предупреждали, что существует предубеждение против службы болотникам… существует неспроста. Выдержав паузу, дворянин продолжил:

– Словом, нашу кавалерию отбили, а проклятый колдун мало того, что остался цел и невредим – так еще и умудрился поспеть в голову колонны… Впрочем, там наших одолели и без него… Сержант Мертвец – слышали о таком?

Болотнику ответил нестройный хор, об этом знаменитом воине, знали все – по крайней мере, слышали кличку. Мертвец еще при жизни сумел стать одной из легенд “Очень старого солдата”.

– Ну, так вот Мертвец там и был, – заключил сэр Антес.

– Тогда понятно, – подал голос Вздох, – почему вам так захотелось напасть. Этот самый граф – Гезнур Анракский, любимый сын нашего короля, дай ему Гилфинг здоровья! Я слыхал, этим летом Мертвец с ним.

– Точно, – подтвердил болотник, ничуть не смущенный тем, что всего лишь месяц назад собирался взять в плен принца той страны, на земле которой он в данный момент находился.

Нет, о нравах болотников меня, пожалуй, предупреждали недостаточно подробно…

* * *

Вот голос Эрствина что-то произнес… Я скорее догадался, чем услышал – мой друг докладывал барону, что Лериана благополучно отправлена из Большого дома… Плохо – если амулет передает звуки так невнятно, я вряд ли смогу разобраться в обстановке… Ну что ж, оставалось надеяться, что заговорщики будут произносить свои реплики более громко и четко. Как-никак, в нашей мистерии им отведены главные роли – это должно обязывать!.. Да и Эрствин хорош – ведь знает, что я слушаю, мог бы для меня постараться, сказать громче. Впрочем, как ни странно, барон был согласен со мной.

– Ну, что ты бормочешь? – раздалось из амулета, – разве таким голосом надлежит докладывать своему сеньору? Все в порядке?

– Да, сэр, – теперь Эрствин говорил подчеркнуто четким и официальным тоном, – багаж уложен, Лериана села в паланкин, все исполнено в точности, сэр.

Барон пропустил саркастического “сэра” мимо ушей.

– В таком случае, сын мой, собирайся. Вот тебе келат. Послушай, что тебе надлежит исполнить… Сейчас ты отправишься в гостиницу “Веселый монах”, знаешь такую?.. Отлично. Она расположена напротив монастыря блаженной Ателиты. Ты снимешь комнату, окна которой будут обращены в сторону монастыря. Эту записку передашь настоятельнице.

– Но меня не пустят…

– И не надо. Просто постучи в ворота, откроется окошко, ты назовешь себя и передашь записку. Я хочу, чтобы мать настоятельница знала, что ты поблизости.

– Но, папа, зачем? К чему все это?

– Поверь мне, так надо.

Снова в амулетике раздался невнятный ответ мальчика – что-то вроде “не понимаю”. Я тоже не понимал смысла этих маневров и предположил, что барон просто-напросто не смог изобрести нормального предлога, чтобы отослать Эрствина из Большого дома и выдумал всю эту ерунду с монастырем, запиской и “Веселым монахом”.

– Послушай, сынок, – теперь в голосе барона звучала неуверенность и, пожалуй, проскакивали просительные нотки, – не спрашивай меня сегодня ни о чем, просто исполни все в точности так, как я сказал. Я тебе обещаю, что позже расскажу… Позже, хорошо?

– Но почему бы тебе не объяснить мне сейчас, что происходит?

– Нет времени, – еще одна глупая выдумка, Вальнту просто нечего сказать, вот он и изворачивается, – ступай собирайся немедленно. Возьми свой меч и кинжал. Я тебе обещаю, что позже все объясню. Ступай…

С минуту длилась пауза. Из амулета не доносилось ни звука, но я и так словно бы ощущал волнение барона. Он затеял грязное предательство, связанное, к тому же, с чернокнижием и запретными ритуалами. Разумеется, он может убедить себя в том, что творит малое зло во имя высших идеалов… Мы все так говорим, когда затеваем что-то постыдное – но если нас в такой момент попросить спокойно и внятно объяснить, что мы затеваем… Просто объяснить свой замысел – без указания мотивов, без примеров из истории Мира, без всего того, что служит успокоению нечистой совести… Что тогда? “Позже все объясню” – вот что. “Позже, когда я буду победителем, которого не судят, позже, когда зло и предательство будут позади, а впереди будут радужные перспективы пожинания плодов и дележа добычи, позже, когда ты сам увидишь, сынок, что у меня не было выбора, что я не мог поступить иначе… Позже, когда ты поймешь, что это все было сделано ради нас… ради тебя, сынок”… Позже. В таких случаях начинает казаться, что “позже” так и не наступит, или что вопросы отпадут сами собой… Но эти вопросы остаются с нами навсегда, уж я – то знаю…

Я вслушивался, волнуясь, пожалуй, не меньше самого барона – только бы Эрствин не начал спорить, только бы не испортил все какой-нибудь глупой выходкой. Но нет, удивительно спокойно прозвучало сквозь потрескивание и шорох магических помех:

– Да, папа.

Я облегченно вздохнул. Вот и все. Сейчас Эрствин покинет дом Совета и заговорщики начнут действовать. Ночь полнолуния начинается прямо сейчас…

Глава 31

Я решил еще раз сменить позицию и понаблюдать за входом в Большой дом. Почему-то мне показалось, что если я увижу, как барон выходит из здания… Собственно говоря, если бы он вышел не один, то его общество могло бы послужить косвенной подсказкой – я по-прежнему не понимал, что затевается в Ливде нынешней ночью… И еще мне казалось неправильным постоянно торчать на одном месте, даже если это место – глухой безлюдный переулочек. Сказать по правде, я просто не знал, что мне делать. Если бы речь шла о разведке в лесу или горах – за время своей недолгой службы солдатом я получил некоторое представление об подобных вещах, но в городе… Тем более, в не враждебном городе… Пока что не враждебном.

Короче говоря, я неторопливой походкой убивающего время бездельника вышел из своего переулка и двинулся вдоль грандиозного фасада дома Совета. Мой капюшон имеет скрытые достоинства – я могу смотреть куда угодно и это никому не бросается в глаза. То есть сейчас я пялился на парадные двери, а со стороны вполне могло бы показаться, что я разглядываю аляповатые безвкусные фигуры прежних правителей, украшающие фасад Большого дома. Об Эрствине я не то, чтобы позабыл, но мысли о моем юном приятеле крутились где-то на задворках сознания, как нечто само собой разумеющееся. Мальчику предстояло отпереть нашу заброшенную дверь и только затем присоединиться ко мне… Единственная трудность его задачи была в том, чтобы проделать все тайно и не столкнуться на выходе с отцом. Я был уверен, что мальчик справится и полностью сосредоточился на ожидании сэра Вальнта.

Но, как я ни старался, появление барона все же прозевал. Так вышло потому, что он покинул дом Совета не через дверь. Услышав за спиной скрип распахиваемых ворот, я инстинктивно прибавил шагу и, лишь отойдя на пару десятков шагов, обернулся. Из-за створки, которую неторопливо толкал хмурый стражник, показался сэр Вальнт, ведущий в поводу… Ну конечно! Я совершенно позабыл о еще одном почетном госте дома Совета, невероятном вороном Меннегерна! Ворота Большого дома, разумеется, были рассчитаны по высоте для проезда всадников, но, тем не менее, барон вел жеребца в поводу. По-моему, он просто боялся этого зверя. Что ж, я его понимал – на месте сэра Вальнта я бы тоже вряд ли осмелился оседлать исчадие Тьмы… Но даже будучи на своем собственном месте, я решил убраться от греха подальше с его дороги и двинулся в сторону… И едва не столкнулся нос к носу с Эрствином, выскочившим из того самого переулочка.

– Хромой… – выдохнул мальчик, глядя на меня так, словно у меня вдруг выросли рога. Или крылья.

Я быстро оглянулся через плечо – барон был слишком занят со своим жеребцом и в нашу сторону не глядел, я обнял парнишку за плечи и увлек обратно в безопасную тень.

– Хромой, – снова произнес Эрствин, – а я уж думал…

Тут до меня дошло, что мальчик покинул Большой дом, воспользовавшись своей тайной дверью, а не главным входом. Потом он обнаружил, что меня в переулке нет и испугался. Подумал, должно быть, невесть что…

– Спокойно, друг мой, – вполголоса пробормотал я, – не волнуйся, все в порядке. Я решил проследить за входом. А почему ты не оттуда?

– Понимаешь, Хромой, – быстро зашептал Эрствин, – я пошел открыть дверь… Ну, эту… Потом заглянул опять в наши покои… Я был очень осторожен, честное слово!.. Я так осторожно, понимаешь?..

Мальчик был крайне взволнован и с трудом подбирал слова.

– Спокойнее, Эрствин, спокойнее. Все в порядке. Итак, ты заглянул опять в ваши покои… И что?..

– Ну, папы не было… Вообще никого не было, я решил, что он уже покинул дом Совета и…

– И столкнулся с ним? – теперь я понял, в чем дело. – Он успел тебя заметить?

– Нет. Слава Гилфингу, нет. Я вовремя спрятался. Но почему он?..

– Жеребец. Вороной жеребец Меннегерна. Барон вывел его только что из ворот. Кстати, он не мог забрать коня сам, ведь на конюшню зверюгу определил Сектер.

– Да, они были вместе. Сектер и папа… Я подумал – начинается…

Вид у Эрствина был такой растерянный, что я невольно улыбнулся.

– Да, друг мой, начинается. Но наиболее интересное наступит еще не скоро, вот увидишь. В порядочном романе самые страшные злодеяния свершаются глубокой ночью, а сейчас, как видишь, еще даже не начало темнеть.

– Да, пожалуй… А ты уверен?

– Разумеется. Ведь проповедники говорили о ночи полнолуния, верно? Так что можешь пока немного расслабиться. А дверь ты оставил незапертой?

– Ну, понимаешь… Снаружи ключ не вставить, так что я…

– Да, понятно. Ну что ж, придется рискнуть.

– Рискнуть? Что ты хочешь делать?

– Запереть дверь. Небольшое заклинание, видишь ли…

– А, запирающая магия! – любое упоминание магических чар наполняет моего юного друга вдохновением. Стоит ему обозначить знакомым словом характер действия чар, как у парнишки возникает иллюзия сопричастности и понимания. – Значит, ты наложишь заклинание… И эту дверь никто не сможет отворить?

– Ну почему же никто?.. Это довольно простенькое заклинание. Любой мало-мальски знающий маг справится.

– Тогда зачем?..

– Ну, это все же существенно сузит круг конкурентов. В Ливде не так уж много магов… И я не думаю, что среди них найдется еще хотя бы один такой же идиот, как я, который решится в эту ночь лезть в Большой дом…

* * *

– Ну, и что же было дальше? – поторопил рассказчика кто-то из наших, – каким же образом это связано с умением рассказывать легенды?

Шагать под мелким дождем было вовсе не весело, и болотник со своими занятными историями оказался очень кстати. Под его россказни время текло быстрее.

– Сейчас дойдем и до этого, – кивнул сэр Антес, совершенно, по-моему, удовлетворенный вниманием слушателей, – Сейчас… Я просто хочу подробнее объяснить, почему я… Ну, можно сказать, сдался в плен.

– Сдался в плен? – это один из новичков.

– Ну, вроде того. Словом, когда атаку отразили, с дюжину наших солдат сложили оружие… Но и это бы не беда. Дело было в том, что ваши отбились и теперь вполне могли принести нашему принцу жалобу. Ведь принц обещал графу безопасный проход, выходило, что мы – неверные вассалы и выступили вопреки слову нашего принца.

Тот же самый молодой солдат не унимался:

– А разве ваш принц не знал о том, что вы…

Вопрос прервал тяжелый вздох, звук затрещины, новый вздох и слова нашего печального сержанта:

– Благородных господ о таких вещах не спрашивают, дурень.

Несколько человек рассмеялись, сержант снова вздохнул.

– Словом, так или иначе, – как ни в с чем не бывало продолжил наш наниматель, – кто-то должен был отправиться к графу и извиниться за досадное недоразумение. Выбор пал на меня… Ну, это было справедливо – ведь именно мне его высочество поручил встретить гевцев и проводить через наш Край.

И при этом он сам был одним из организаторов нападения? Я уже понял, что дурная слава болотников возникла не на пустом месте, но это было уже как-то слишком. Причем добрый рыцарь не считал нужным скрывать свой поступок… Не знаю, как это соотносилось с понятиями дворянской чести, но сэр Антес говорил о своем приключении, как о чем-то совершенно заурядном… Он находил свое предательство естественным. Ну, это в самом деле обычная вещь в нашем Мире, но подобные приключения все же принято скрывать…

– Словом, – продолжал тем временем рыцарь, – я снял шлем и с гунгиллиными ветвями, как символом мира, в руках, отправился на переговоры. Ну, я извинился перед графом, объяснил все досадным недоразумением, предложил себя в качестве заложника – словом сделал все, чтобы ваш граф Гезнур не захотел терять время и делать крюк, дабы принести жалобу его светлости Лонервольту.

– Понятно, – вздохнул наш сержант, – зачем ему жаловаться и требовать выдачи виновных, если вы, сэр, сами явились с повинной головой.

– Именно, мастер, именно, – кивнул болотник (при этом с его накидки посыпались мелкие капли), – разумеется, они решили оставить меня в качестве заложника. Ну, понимаете, это должно было удержать от повторного нападения моих… э… соседей… М-да.

– Ну и как, удержало? – поинтересовался кто-то из наших новобранцев.

– Разумеется, – ухмыльнулся сэр Антес, – именно поэтому я жив и могу рассказать вам эту историю… Так вот, все время, пока мы пересекали наш Болотный Край, я рассказывал вашим легенды и предания, которые ходят в моих местах. Особенно охочим до сказок оказался тот самый колдун. Ему мои истории до того понравились, что он настоял, чтобы на границе Гор Страха меня отпустили – честно и без обид. А будь на моем месте какой-нибудь угрюмый скучный тип…

Рыцарь замолчал, обдумывая, должно быть, невеселые перспективы скучного типа, окажись бы тот на его месте.

– Да, – после паузы заявил сэр Антес, – я уверен, что граф Гезнур велел бы меня прикончить, если бы не тот колдун. Воробей, так он себя назвал… А еще он велел мне провести безопасно через Болотный Край тех солдат, что оказались в плену вместе со мной. И я имел глупость все в точности исполнить…

– Почему же глупость? – поинтересовался один из “старичков”. – Добрый честный поступок. Без заступничества, сэр, простолюдину пересечь Болотный Край трудновато. Даже если он латник какого-то из ваших сеньоров.

Сержант вздохнул, “старики” утвердительно похмыкали, они-то знали, какова жизнь в Болотном Крае.

– А потому глупость, – откликнулся сэр Антес, – что, когда я отпустил латников к их сеньорам, те разнесли по всей округе весть о моем бедственном положении. Мои-то собственные солдаты частью были перебиты в той злополучной схватке, частью разбежались, не надеясь на мое благополучное возвращение… Да… И прихватили изрядную часть того, что вообще можно было в Дашстеле прихватить. Так что пока я странствовал в обществе графа Гезнура, мои владения оставались без присмотра и охраны! А теперь все соседние дворяне знают об этом!

– И поэтому вы нанимаете нас… – полувопросительно вздохнул сержант…

* * *

Накладывать запирающее заклинание – работа не легче любой другой, я старался, как мог, но все равно провозился не меньше четверти часа. Все это время Эрствин нервно ерзал у меня за спиной, звенел воинской амуницией и едва ли не пританцовывал от нетерпения. Ему не терпелось очертя голову броситься навстречу приключениям, а возня с дверью представлялась напрасной тратой времени.

– Ну все, готово, – наконец сообщил я ему, вытирая пот со лба и прикидывая, сколько времени у меня есть на отдых.

– Тогда пойдем скорее, – буркнул парнишка.

Мой приятель всячески старался дать мне понять, что он недоволен промедлением. Свой слушающий амулет я временно доверил Эрствину, но он ничего толком не расслышал. Разумеется, барон не торопился, он медленно двигался к подворотне на углу Корабельной и Каменщиков, ведя в поводу коня Меннегерна. И нам, на мой взгляд, тоже никак не следовало спешить.

– Ладно, – кивнул я, – только ответь мне на два вопроса. Первый – куда мы должны спешить? И второй – что подумают мои земляки при виде двух придурков, несущихся по Ливде среди бела дня сломя голову. Причем один из придурков – калека с костылем, а второй – благородный барон. Что скажешь?

– Я не барон, – буркнул Эрствин.

– Отличный ответ!

– Но послушай, Хромой! Это ведь из-за тебя мы не проследили, куда пошел папа…

– Да. Зачем зря рисковать? Я и так знаю, куда он пошел.

– Ты знаешь?

– Можем заключить пари.

– Да ну тебя к Гангмару, Хромой. Я больше не заключаю с тобой никаких пари… Ты всегда выигрываешь… Постой! Так ты знаешь, где скрывается Меннегерн? Ты знаешь, но мне ничего не сказал! – голос Эрствина звенел от обиды.

– Я понял это только сегодня. Послушай, Эрствин, между нами должно быть полное доверие. Я случайно видел вчера, как барон посетил один заброшенный дом неподалеку отсюда. И с ним был Сектер. Сегодня ты сказал, что они заодно, сегодня мы узнали, что в заговоре каким-то образом участвует Меннегерн – и вот твой отец направляется с конем эльфа под вечер… Куда по-твоему?.. Э, ты меня не слушаешь, что ли?..

– Т-ш-ш…

Лицо Эрствина страдальчески скривилось, он поднес палец к губам, призывая меня помолчать и напряженно вслушивался в доносимые магией звуки. Амулет, кстати, он прижимал к левому уху. Способный мальчик. Я не собирался оставлять слушающий амулетик ему, но сейчас было в самом деле не до споров, так что я просто вытащил второй приборчик и поднес к уху…

– …се спокойно, сэр. Не извольте беспокоиться, парни ведут себя тихо, как мышки. Никто не догадывается, что… шшшхрхршш, – магические помехи, кажется, – прячется здесь. Однако, клянусь гангмаровым… хрфрфшшш… до чего же парням обрыдло сидеть в подвале, ваша милость… Скорей бы уж-шшшхрш…

– Шшшхшхр… И я доволен… Потерпите еще немного. Там, наверху, уже начинает вечереть. Еще около четырех часов – и начнем. А что наш гость? Как он-шшшпфр… чувствует?

– А вот с ним не все гладко, сэр. Мой колдун уже не может держать его в трансе. Эльф постоянно просыпается… Его вопросы… Пфхршшш… И он уже дважды спрашивал вас, сэр… Мне он, кажется, совсем не доверяет. Клянусь гангмаровым хвостом!

– Я его понимаю, капитан. Будь я на месте нашего гостя – тоже бы тебе не поверил… С твоей-то рожей…

– Э, сэр…

– Ну, брось. Я же шучу. Ладно, веди меня к нему, я постараюсь ответить на все его вопросы…

– Э-э… Ваша милость, он спит. Колдун говорит, что погружает его в сон с таким трудом – и клянется оторвать голову любому, кто разбудит эльфа.

– Хорошо, не будем его бу-хшхррр… Фхррр-одожду…

Глава 32

Эрствин потребовал, чтобы я указал ему дом, в котором скрываются заговорщики, парнишке казалось необычайно важным увидеть хотя бы издалека, где прячут Меннегерна. Особого смысла в этом не было, все равно главные события развернутся в доме Совета, но мне показалось, что было бы неплохо расположиться где-нибудь в укрытии на полпути между Большим домом и убежищем неприятеля. Никакой идеи, где бы мы могли устроиться, у меня пока не возникало, но я надеялся, что что-нибудь придумаю по дороге… Так что я решил отвести Эрствина к подворотне на угол Корабельной и Каменщиков.

Меннегерн благополучно спал, должно быть, под присмотром колдуна… Интересно, чем пользовался мой коллега? Еще один вариант заклинания Гергуля Старого?.. У меня не было случая опробовать свой вариант на эльфе, кто знает, как чары действуют на это племя? Я даже посочувствовал на секунду незнакомому собрату – ему приходилось насылать сон на существо, проспавшее три века без малого. Меннегерн неплохо выспался, должно быть, за столько-то лет…

Мы с Эрствинном медленно – слишком медленно, как на вкус мальчика – прошли по Корабельной и у той самой подворотни, где я подслушал разговор Сектера с бароном, я притормозил и вполголоса бросил моему приятелю:

– Вон справа подворотня. За ней – тот самый заброшенный дом, в котором сейчас твой отец, Меннегерн, колдун и еще Гангмар знает кто.

Эрствин тут же принял охотничью стойку и уставился в полумрак подворотни.

– Дома отсюда не видно, – констатировал он.

– Хочешь посмотреть поближе? Нет ничего проще. Зайди в подворотню отлить. Оттуда, из портала, открывается чудесный вид, но учти – из дома вполне могут наблюдать и тебе придется проделать все натурально.

– Ну, Хромой, это как-то… Да я и не хочу!

– Поздно, мой юный сэр. Если у них есть наружные наблюдатели, то они не могли не обратить на нас внимание. Если ты не зайдешь в подворотню по нужде, наш интерес к ней будет выглядеть подозрительно.

– Да? А почему не ты?

– Потому что если это сделаешь ты, это будет естественнее; потому что именно тебе не терпелось поглядеть на тайное логово неприятеля, потому что я должен слушать амулет. Вперед, мой герой, и да сопутствует тебе удача!

– Да ну тебя…

Я отошел чуть в сторону, старательно демонстрируя безразличие. Ну, так, напоказ – чтобы было видно, что я именно демонстрирую. Спустя пару минут Эрствин снова присоединился ко мне, смущенно одергивая куртку под широким ремнем, оттянутым ножнами. Я сразу же увлек его в сторону.

– Ну как?

– Ничего особенного, просто старый заброшенный дом.

– Тебе ничего об этом доме не известно? Отец никогда им не интересовался?

– Нет.

– Ну, не важно. В любом случае, под этим домом наверняка большущий подвал, вот там-то… Стоп! У меня идея! Идем-ка…

Меня в самом деле осенило. Я понял, где мы будем дожидаться кульминации сегодняшней мистерии. Да, лучшего места и придумать невозможно. Там всегда отыщется спокойный уголок, там повсюду люди, но никто друг на друга не смотрит, там тихо… Идеальное место, чтобы спокойно слушать амулет и ждать.

– Куда ты меня ведешь? – слегка заволновался Эрствин.

Как правило, он всегда слушался и доверял мне принимать решения за нас двоих, во всяком случае, мне всегда легко удавалось его переубедить, но сегодня речь шла о судьбе его отца, о чести семьи и Эрствин желал действовать сознательно.

– Я веду тебя в храм. Здесь поблизости есть чудесная церковь, тихий спокойный уголок. Подходящий приют для таких измученных сомнениями и неизвестностью душ, как мы с тобой.

– А почему туда?

– Потому что храм расположен между Корабельной улицей и Большим домом; потому, что там тихо и нам не помешают слушать, что происходит с бароном; потому, что нас там вряд ли побеспокоят наши знакомые или стража – те и другие подобные места не посещают… В конце концов, потому, что я просто не знаю, где нам можно еще укрыться. Ну, можешь помолиться заодно… Я калека, Гангмар возьми, я не могу весь вечер слоняться по улицам! Можешь ты мне предложить лучший вариант?

– Да чего ты, Хромой, я же только спросил, – примирительно заметил Эрствин, – идем в церковь, конечно…

Мальчик смутился, разумеется. Одно лишь упоминание о моем увечье делает парнишку более покладистым. Я давно подметил и время от времени позволяю себе спекулировать этим аргументом. Да в конце концов, должны же быть у инвалидов какие-то привилегии?

Мы спокойно зашли в храм и заняли место на скамье в самом темном углу. Эти скамьи как раз предназначены для таких усталых путников, как мы. Ну, дабы мы имели возможность спокойно посидеть в святом месте, предаваясь благочестивым размышлениям о душе… Правда, сейчас лично мои мысли были скорее посвящены проблемам тела…

“Ваша милость, он просыпается!” – донеслось из медальона. Мы с Эрствином вздрогнули одновременно. “Ну что, идем к нему!” – это голос барона. Мы переглянулись. Похоже, что начинается самое интересное.

* * *

Что такое Болотный Край – каждый может догадаться по названию. А чтобы показать, до чего это убогое и жалкое место, я назову только одну его особенность: обо всякой неуютной, неблагоприятной для жизни земле говорят, что оно несет на себе печать гангмарова проклятия и местные жители охотно поведают вам какую-нибудь древнюю байку о том, как именно Гангмар Темный (ну если не Гангмар, то на худой конец – адепт Тьмы рангом поменьше или хотя бы какие-то нелюди) экспериментировал с этими краями и как добился столь заметного эффекта. На северо-востоке Империи, в Фенаде, к примеру, вам поведают о наступлении по воле Темного ледников с Вольных Гор, а на юго-западном краю Мира, в Альде и Тогере – вас попотчуют историей о стесанных вершинах Отвесных гор, которые Гангмар высыпал в море вдоль побережья к югу от Энмара… На севере вам расскажут об эльфах, по воле которых за одну ночь вырастают дремучие леса и стотысячные стада травоядных пускаются в немыслимую миграцию… На юге – вас напугают сказочкой о Сыне Гангмара, обратившем цветущие королевства в Ничейные Поля, серую пустыню…

Так вот, а Болотный Край – это просто болота, которые не могут похвалиться даже такой легендой о собственном происхождении. Даже возникновение их имеет естественные причины. Болотный Край, говорю я – это просто болото. Одно сплошное болото. Нет, это не земля, изобилующая трясинами и топями, как, скажем юг Гевы. Нет. Это одно сплошное болото, ничего более. То есть – никакой земли. И ничего сверхъестественного, если, конечно, не считать чудом то обстоятельство, что здесь вообще живут люди.

Когда мы пересекали границу между Гевой и Болотным Краем, я не заметил резкого перехода – все те же чахлые кусты на кочках и покрытые зеленой дрянью полусгнившие стволы упавших осин, погруженные в топкую почву. К тому же сэр Антес как раз завел очередную байку, довольно любопытную. Оказывается, в этих местах бытует странное суеверие – якобы меч, закаленный в крови колдуна, приобретает великую силу. Ну и если герой собирается выйти на бой с исчадием Тьмы, ему надлежит вооружиться именно таким волшебным оружием. И вот некий рыцарь, во владениях которого разбойничала огромная болотная гадюка, сбился с ног, отыскивая среди своих вассалов и соседей человека, наделенного Даром, чтобы изготовить при помощи его крови чудесное оружие.

– Посудите сами, мастера, – весело рассказывал рыцарь, – в наших краях и так-то совсем мало чародеев, наша земля бедна магией… Вообще – очень бедная земля! Да еще этот самый дворянин имел глупость объявить, с какой именно целью ему нужен маг! Сами понимаете, никто не сознался, что обладает способностями…

– А скажите, сэр, неужто этот ваш сосед настолько глуп, чтобы искать колдуна, да при том еще и заранее объявлять, что возьмет его кровь? – со смехом поинтересовался кто-то из молодых солдат.

– Ну, он обещал, что колдун останется жив. Легенда гласит, что во время закалки колдун должен еще жить. Живая кровь, что-то такое я слыхал… Да ерунда это все, суеверие…

– А со змеей-то что? – снова подал голос тот же самый любопытный солдатик, – так по сей день овец и жрет?

– Змею сервы убили. Подстерегли как-то ночью и забили дубинами. Громадная тварь была, метров шесть… Чучело они потом сделали и сеньору подарили – чтобы, мол, перестал колдуна искать. Мол, отвяжитесь, добрый сэр. Надоел потому что с этой своей дурью… Вот если не побоитесь со мной на замок Ригент напасть, увидите это чучело сами…

Такая концовка рассказа развеселила всех, даже меня. Отсмеявшись, я оглянулся по сторонам и вдруг понял, что нигде не вижу сухих мест, даже дорога, по которой мы шагали – это настил из досок и переплетенных ветвей, из-под которых при каждом шаге с чавканьем выступает черная жидкая грязь… А по сторонам этого тракта тянулись болота – затянутые туманом, исходящие пузырями газа, колышащие свои бездонные под тонким слоем переплетенных растений…

– Однако же и мокрые места… – протянул я вслух.

– Что ж ты хочешь, парень, – живо отозвался сэр Антес, – мы уже в Болотном Краю.

– Да, уже? – я слегка растерялся. – А я вроде бы не заметил границы… Никакого знака или еще чего…

– Ну так глянь под ноги, – буркнул Бибнон, который, оказывается, успел сменить место в походной колонне, чтобы оказаться рядом со мной, – вот это жидкое дерьмо и есть знак Болотного Края. Давай-ка я научу тебя обещанному заклинанию против болотной лихорадки. Уже пора.

Я принялся разучивать под руководством толстяка новое заклинание и совершенно выбросил из головы сказку сэра Антеса о заколдованном мече и крови колдуна. И совершенно зря, как выяснилось позже.

А заклинание и в самом деле пригодилось в ближайший вечер.

* * *

Мы с Эрствином, не сговариваясь, одновременно склонились на своей скамье в нише, напряженно вслушиваясь в звуки из амулетов. Наверное, со стороны могло показаться, что мы с мальчиком одновременно вспомнили о самых гнусных своих прегрешениях и разом принялись молиться и каяться в самом дальнем углу, дабы не мешать добрым прихожанам, не столь отягощенным грехами, вершить свои молитвы…

Сначала я различил что-то вроде гулкого шума шагов и скрипа открываемых дверей… А может, это была крышка люка? Не знаю. Странным было то, что звуки, доносящиеся до меня из кусочка янтаря, становились все более отчетливыми. Амулет словно бы работал все лучше и лучше по мере того, как сэр Вальнт спускался в подвал. В то же время шипение, которое я посчитал помехами, создаваемыми прочими заклинаниями родового медальона Леверкоев, стало как-то упорядоченнее. Можно даже сказать – мелодичнее, что ли… Словно отдаленные звуки органа. Мне довелось однажды слышать орган в Ванетинии. Я отнес изменение звука на счет пресловутого “благословения Гунгиллы”. Если то, о чем пишут в книгах и рассказывают в храмах, содержит хоть частицу истины, Меннегерн напичкан божественными эманациями по уши – вот и действие всех амулетов улучшается, когда он рядом… Я не удивлюсь, если он сейчас может исцелять некоторые болезни возложением рук, словно какой-нибудь блаженный. Ну, то есть при условии, что хоть один больной согласится приблизиться к нему, я-то не забыл, какие ощущения пробуждает его присутствие – даже крысы разбегаются…

Снова скрип петель и стук…

– Приветствую тебя, Воин, – холодный голос Меннегерна лишен, кажется какого-либо выражения, каких-либо эмоций, лишен возраста и настроения, он и звонкий и низкий одновременно, – что ты мне скажешь?

– А что я должен тебе сказать? С тобой говорил колдун. Разве он…

– Толстый Обманщик? Со мной говорил Толстый Обманщик, но он врет. Я ему не верю.

– А мне ты веришь?

– Ты Воин. Я не верю людям, но Воин не должен врать. Скажи мне, зачем я здесь?

– Во исполнение твоей клятвы, князь. Подожди, скоро сюда придет мой друг, он объяснит тебе все лучше меня. Он…

– Ты говоришь о Худом Обманщике? Он тоже врал мне. Нет, я хочу, Воин, чтобы ты мне рассказал. Я помогу тебе начать. Знаешь ли ты мою судьбу? Князь Ллуильды предательски одолел меня. Я вызвал его на поединок и победил, хотя его охраняли шестеро родичей… Но он забыл о чести, он призвал против меня весь этот сброд… Гномов… Твоих сородичей, Воин… Ты не похож на них, не такой грязный и лживый… Их было много… Твой род, Воин, плодится слишком быстро… – слова эльфа падают, словно камни в колодец, медленно, размеренно и гулко.

– Но мы и умираем быстро. Ты помнишь, князь, что было потом?

– Я просил Мать…

– О чем? О мести?

– Я не помню… Я долго спал… Скажи, Воин, сколько я пробыл в зачарованном зале?

– Ну-у… – барон, кажется, замялся, не зная, что ответить. Похоже, за оратора у них всегда был Сектер, – не знаю точно… Но долго… С тех пор все изменилось, князь. Ливда теперь совсем другая.

– Ливда? Ах, я понял – Ллуильда. Так вы, люди, ее зовете… И правит больше не Эгеннлан, конечно?.. Да, я сразу понял, что он не продержится долго… Но что теперь, Воин? Зачем я здесь? Зачем вы все со мной? Все эти люди, неумело держащие оружие? Зачем Толстый Обманщик бормочет что-то надо мной, когда думает, что я сплю? Почему нет моих соотечественников?

Слова Меннегерна звучали так, словно он больше говорил сам с собой, чем с бароном. Вальнта это, наверное, устраивало, он явно затруднялся что-то ответить.

– Так что, Воин? Зачем все это? – вопрос прозвучал неожиданно резко.

– Ну-у… Ты, князь, поклялся отомстить правителям Ливды… Мать благословила тебя на подвиги… – забормотал сэр Вальнт, словно отвечал скверно выученный урок, – а мы… Мы все собрались здесь, чтобы помочь тебе…

– Вы? Люди собрались, чтобы помочь мне? Столько людей собралось, чтобы помочь мне? Мне? Меннегерну? Мне помогут люди? Мне?

– Тебе помогает Мать, князь! – новый голос, еще один персонаж мистерии выходит на сцену, – А мы всего лишь ее орудия. Ты сомневаешься во власти Матери, эльф?

– Сектер! – с облегчением выдохнул барон…

Глава 33

Я на мгновение отвлекся от происходящего в заброшенном здании и поднял голову. Эрствин замер в прежней позе кающегося грешника, напряженно вслушиваясь в доносящийся из амулета разговор. Оглядевшись по сторонам, я отметил, что храм начинает наполняться верующими. Несколько человек, пожилые женщины в основном, собрались кучкой в центре зала и спокойно глядели пустыми глазами в сторону алтаря. Это завсегдатаи заведения, они заранее занимают лучшие места. Несколько группок сосредоточились, как мы с Эрствином, в темных углах и нишах. Скоро начнется вечерняя служба… Вот об этом я не подумал. Когда хор начнет распевать гимны, вряд ли можно будет услышать слабенькие звуки из магических приборов. Впрочем, время у нас еще есть.

– Эрствин!

Не реагирует, увлекся. Я осторожно потряс мальчика за плечо. В ответ он раздраженно дернул локтем:

– Погоди, Хромой, сейчас самое интересное…

Интересное? Чего же там интересного? Как наши умеют врать? Ладно, послушаем. Сейчас Сектер нагородит с три короба эльфу про месть, предзнаменования, клятвы и ночь полнолуния. Да, Эрствину все это наверняка будет интересно. С другой стороны, объяснение между Сектером и Меннегерном неизбежно. Так что все равно придется ждать. Интересно, почему они не поговорили раньше? Держали эльфа усыпленным, чтобы он не явился Миру прежде, чем они подготовятся? Чтобы к него не было времени поразмыслить над их враньем? Да, наверное… Я снова поднес к уху свой камешек.

– …И я готов ответить на твои вопросы, князь.

– Но будут ли правдивыми твои ответы, человек? Я хотел бы, чтобы со мной говорил Воин. Он честнее тебя.

– Зато я лучше умею говорить. Если хочешь, мой друг будет подтверждать все, что я скажу. Верно, сэр Вальнт?

– Пусть так, – голос Меннегерна все так же равнодушен и спокоен, впрочем, чего ждать от эльфа, проспавшего триста лет? – Поведай, что случилось, пока я был заключен в своем дворце. Расскажи, для чего я здесь и при чем здесь вы все, человечки?.. Но помни, твоя жизнь в моих руках. Понимаешь ли ты, что это значит? Вот мой меч и я не задумываюсь убью тебя, если мне покажется, что ты лжешь. Знаешь ли ты, какова цена жизни человечка для меня?

– Знаю, – я невольно отдал должное мужеству Сектера, он вел опасную игру и его голос почти не дрожал, – но если бы я сомневался в ситуации хоть немного, я бы велел отобрать у тебя меч. Поверь, князь, у меня была такая возможность.

– Мне известно немало способов убивать без меча. Но… Словом, ты предупрежден. Говори теперь.

Я снова покосился на своего юного друга, тот был совершенно увлечен происходящим. Ну, для него это волшебная сказка с князем эльфов, чародеями, предзнаменованиями – в общем, со всем, что должно быть в страшной сказке. Он даже перестал совсем позабыл о наших Гедоре и Денарелле… К тому же, в этой истории участвует его отец… Что ж, послушаем еще немного. Даже любопытно, какую ложь выдумает Сектер для эльфа. Жаль только, что мне услышанное вряд ли поможет. Я по-прежнему не понимаю, каким именно образом наши интриганы собираются использовать Меннегерна. А ему самому они об этом вряд ли расскажут. Но послушаем…

– Итак, прошло очень много лет…

– Мне не нравится с самого начала, – брюзгливо заявил Меннегерн голосом капризного ребенка, которому новая нянька плохо рассказывает сказку, – что значит “очень много”? Сколько именно?

– Э… Триста. Почти. Ну, поскольку мой род, люди, более… э-э-э…

С минуту длилась пауза, нарушаемая щелчками магических помех.

– Твой род более плодовит? Это мне известно. Я уже заметил, что вокруг меня только твои собратья, – прежним скучным тоном заявил Меннегерн, – так что ты можешь просто сказать, что эльфов теперь очень мало в Ллуильде.

А я бы мог сказать, что князь сформулировал довольно близко к истине. Ну, с определенной точки зрения. Теперь именно так и есть, “эльфов очень мало”. Именно “теперь”, с его, Меннегерна, приездом в город – “очень мало”. Один.

– М-да. Да. Точно… Очень мало, – вот и Сектер со мной согласен, – поэтому теперь люди занимают многие должности при княжеском дворе… Второстепенные, разумеется, должности. Ты, князь, встретишь сегодня очень много людей в княжеских покоях.

– Мне даже показалось, что исчезла Белая Башня, верно? Почему ты замолчал?

– Многое изменилось. Я просто не знаю, как и сказать об этих переменах… Столько всего произошло… Правит Ливдой… то есть Ллуильдой по-прежнему род Эгеннлана. Но большинство жителей теперь составляют люди. Белой Башни в самом деле больше нет… Были войны…

* * *

Замок сэра Антеса лежал, как выяснилось, совсем недалеко от границы. Впрочем, “замок” – слишком звучное название для такого несуразного строения, в котором обитали дашстельские сеньоры. “Замок Дашстель” представлял собой неуклюжее двухэтажное здание, увенчанное каланчой, которую я уж точно при всем желании не могу назвать “башней”. Деревянная коробка под навесом на сваях, оттуда можно наблюдать за окрестностями… Ну, можно еще посадить одного или двух лучников в случае осады, но им там будет явно не очень-то уютно, под прикрытием трухлявых досок. Само здание тоже предоставляло своим владельцам минимум комфорта. Похоже было вообще, что стремление к комфорту не входит в число местных обычаев.

Более или менее сухой островок с замком в центре был по периметру обнесен частоколом, к которому изнутри лепились хозяйственные постройки. Свободное пространство внутри стен было небольшим, твердь в Болотном Краю ценилась, как я понимаю, высоко и не расходовалась на такие пустяки, как просто цветник или, допустим, сад. Большую часть двора занимали огородные грядки. Весь комплекс находился нынче в весьма жалком состоянии – частокол состоял из трухлявых стволов, стены жилого дома тоже были тронуты гнилью, огород во дворе частично вытоптан… Ворота, которые при нашем появлении распахнулись со зловещим скрипом, держались на честном слове и вряд ли могли бы устоять при мало-мальски серьезном приступе. Впрочем, с другой стороны, по шаткому настилу вряд ли возможно было бы подвести к воротам таран. Да, кстати, и поджечь пропитанные сыростью и гнилью постройки врагам бы вряд ли удалось. Если учесть, что со всех сторон укрепление окружали непроходимые болота, с обороноспособностью дело в Дашстеле обстояло довольно-таки неплохо.

Все население замка составляли два старика и несколько пожилых женщин. Они торжественно приветствовали своего сеньора, который, кстати, годился по возрасту любому из них в дети или внуки.

– Сами видите, мастера, в каком плачевном состоянии находится мой замок, – объявил нам неунывающий сэр Антес, – так что сейчас располагайтесь, где придется. Все ценное разграблено моими неверными вассалами и добрыми соседями, так что можете смело занимать любые покои на первом этаже. Устраивайтесь, а мои вассалы пока что соберут нам ужин… Капитан, идемте, обсудим кое-что. Есть несколько безотлагательных вопросов.

Лонкоп велел Вздоху приглядывать за нами и поднялся по душераздирающе скрипящей лестнице вслед за рыцарем в его покои. Мы наскоро обследовали помещения на первом этаже и постройки во дворе. В самом деле – замок носил следы разграбления, рыцарь нисколько не преувеличивал. Выглядело это странновато, но я уже понял, что в Болотном Крае иные порядки и чужеземцу многое может показаться удивительным. Рано или поздно всему найдется объяснение – так я решил про себя и занялся нашими больными. Болотная лихорадка не опасна для жизни, если ее не запустить, но все равно штука неприятная…

Потом нас пригласили к ужину в большой зал. Трапеза была довольно скудная, но ничего другого мы и не ожидали. К тому же был бочонок вина. Я уже знал, что вода здесь скверная и пить ее никто не рискует, поэтому все утоляют жажду слабым вином. Этот обычай мне, пожалуй, понравился. У жизни в Болотном Краю начали отыскиваться некоторые преимущества!

После того, как все утолили голод, капитан Лонкоп решил ввести нас, так сказать, в курс дела, то есть объяснить, в чем будет заключаться наша служба. По-моему, капитан был пьян, но никто из ветеранов не проявил удивления или недовольства – значит и нам, новичкам, не было повода волноваться. Хозяин замка сидел рядом с Лонкопом и время от времени вставлял слово или кивал. Из объяснений я понял, что пока сэр Антес находился в плену, его солдаты и слуги – те, что помоложе – разбежались, прихватив все, что легко можно было унести. Ну, то есть все, что не было приколочено гвоздями. Они спешили и у этой спешки были основания. Вскоре, прослышав о несчастной судьбе замка Дашстель, явились дворяне, владельцы окрестных замков. Явились под предлогом охраны замка в отсутствие законного хозяина и якобы для того, чтобы поймать и покарать мародеров. Эти уже не спешили, у них было время отдирать приколоченное и даже подбирать вырванные гвозди. В конце концов разъехались и они, поскольку претендовать на замок при живом законном владельце не могли. В случае смерти сэра Антеса его лен превращался в выморочное владение и отходил короне, то есть принцу Лонервольту. А вот если бы кому-то из соседей удалось бы захватить нашего нанимателя в плен, появлялись интересные варианты…

К тому же сэр Антес располагал кое-какими ценностями и фамильными реликвиями, которые обеспечат его платежеспособность. Все это были припрятаны столь надежно, что мародеры их не нашли, но наличие у нашего рыцаря кубышки делало его еще более заманчивой добычей. Словом, мы должны были охранять его милость, пока он не наладит в своем замке нормальную жизнь и не наберет новых латников. Кстати, подумал я, поэтому Лонкоп и принимал в отряд бросовых солдат – все равно кого-то из них сманит сэр Антес.

Но телохранительскими функциями наша служба не исчерпывалась. Еще нам предстояло заново привести к покорности сервов сэра Дашстеля. Близится время уборки урожая и болотники, зная, что у сеньора дела плохи, постараются припрятать часть собранного. Здесь, на болотах, урожаи наверняка скудны и крестьяне будут дорожить каждой крохой. Сеньор – тоже. Веселая служба нам предстояла, что и говорить…

* * *

– Войны? Между твоим народом и моим?

– Нет-нет! У нас был общий враг! Мы называли это Великими войнами…

– Неужто сюда добрались орки? Я не верю.

– Нет, разумеется. Войны шли далеко на востоке. Но потом здесь побывали гномы. Князь, люди и эльфы сражались плечом к плечу, мы победили… Но Белой Башни больше нет… Люди и эльфы теперь стали несколько ближе, понимаешь ли… Э, слишком долгий разговор… Может, лучше мне говорить о тебе? Князь, пришло твое время. Ты просил Мать о возможности отомстить и восторжествовать над родом Эгеннлана. Этой ночью ты…

– Постой, человек, я ничего такого не помню… Хотя… Пожалуй… Отомстить Эгеннлану было бы славно… Или его потомкам… Но почему Мать решила, что мне нужна твоя помощь? А, человечек?

– Для меня это – обязанность. В моем роду, и в роду сэра Вальнта… Воина, как ты его назвал, князь. Словом, есть несколько семей в этом городе, в которых… ну, что-то вроде фамильной клятвы помочь тебе, когда ты вернешься. Мы ведь ждали тебя, как видишь. Я знаю только, что это – повеление Гунгиллы. Что я могу знать о решениях Гунгиллы? Как мы можем о них судить, верно, сэр Вальнт? Возможно, Мать нашла забавным, что ты, князь, восторжествуешь над потомством Эгеннлана при помощи потомков тех самых людей, что способствовали твоему поражению?

– Да? – в бесстрастном голосе Черного Ворона впервые послышались какие-то интонации, – а что? Пожалуй, это и в самом деле будет… Как ты сказал? “Забавно”? Да, забавно. Ха! И это будет сегодня, в нынешнюю ночь?

– Да, в ночь полнолуния. Представь себе, князь, сколько поколений моих короткоживущих предков ждали этой ночи, ждали твоего появления в Ливде!

– Хм, это и в самом деле забавно! Человечки рождались и умирали в этом городе, ожидая моего появления… Поколение за поколением – хе, славная шутка! Они бы позавидовали тебе, твои не дождавшиеся предки, человечек! И как же мне встретиться с потомком Эгеннлана?

– Он будет во дворце. Его окружает стража. Много людей…

Так-так. Они приведут эльфа во дворец и он будет убивать там, где, как ему скажут, пролегает путь к потомку Эгеннлана. А еще есть наемные солдаты, как я слышал. Они прикончат тех, кого не успеет убить эльф. Понятно… Не совсем, но понятно… Осталось только сделать так, чтобы Совет собрался ночью в Большом доме – но это уже совершенно технический вопрос. А ловок наш Сектер, он обернул дело так, что Меннегерн верит каждому его слову. Наш хитрец неуверенно мнется, он запинается, он обращается за поддержкой к барону – а ведь это один из самых известных болтунов в городском Совете! А самое главное – то, что Меннегерн не ждет, что его обманут именно таким образом, он думает, что люди – второстепенные действующие лица нашей мистерии. Он не собирается даже спросить об именах собеседников – “человечков”… Для него они – просто безымянные тени, которые явились из небытия и туда же канут, двое из многих на его бесконечно долгом жизненном пути. В голове князя эльфов просто не может возникнуть мысль, что его будут использовать так грубо. Он не допускает и намека на то, что он, князь Меннегерн, Черный Ворон из прошлых веков – всего лишь орудие в руках людей. Человечков. Че-ло-веч-ков.

– …Много людей меня не остановят. Но тебя не смущает, что я буду их убивать, твоих братьев?

Эльф меряет всех по себе. Он не понимает, что людей сейчас слишком много, чтобы всех соплеменников считать братьями. Чересчур много братьев для того, чтобы можно было относиться к ним по-братски.

– Князь, мы верим Матери. Такова наша религия, что… Понимаешь, Мать для нас… Она… Если она направила тебя… И потом…

– И потом ты думаешь о награде? Тебе нужно золото? Серебро?

– Это было бы справедливо, – ответил Сектер, – золото – не главное, но это было бы справедливо.

– Что ж, в моем дворце по-прежнему хранится немало золота. Но добраться до него могу только я, а? Ведь люди не могут войти в мой тронный зал. И эльфы не могут. Никто не может. Только я. Только тот, кто был в этом покое, только он и сможет проникнуть в него вновь.

– Или любой, кто въедет в развалины на твоем коне. Ведь лошадка найдет дорогу, а? – вот в этом месте я насторожился, такая постановка вопроса меня весьма заинтересовало.

– Лошадка? Если захочет.

Я опустил руку с амулетом. Это было именно то, что я хотел услышать. Вороной жеребец знает путь к золоту эльфа.

Глава 34

Я снова огляделся. Людей в центральном нефе стало заметно больше, хористы тоже собирались. Эти вечерние службы с пением гимнов – традиционное развлечение моих земляков. Вернее, тех из них, кого не влекут иные забавы, вроде драк в портовых кабаках Западной стороны и пустых разговоров “под пиво” у толстяка Керта в “Шпоре сэра Тигилла”, к примеру. Возможно, эти люди лучше меня. Возможно, именно поэтому мне неприятно на них смотреть.

Так или иначе, мне надоело сидеть в храме, я уже чувствовал себя отдохнувшим и готовым к началу боевых действий. Даже захотелось, чтобы все началось быстрее. А здесь… среди всех этих ценителей хорового пения мне стало как-то даже не по себе – странное ощущение того, что я знаю больше их… Они собрались послушать хор, им нет дела до золота эльфов, они не ведают о предстоящей резне… А может, я просто завидую?..

Я похлопал Эрствина по плечу:

– Вставай, друг мой, идем отсюда.

– Куда? – задумчивым тоном спросил мой приятель, не отнимая руки с амулетом от уха.

– Пока не знаю. Но сейчас начнет петь хор и ты ничего больше не услышишь… Кстати, ты знаешь, как странно сейчас выглядишь? Ну, с рукой возле уха? Наверняка на тебя обращают внимание.

Мальчик быстро опустил руку и украдкой огляделся.

– На меня никто не смотрит, – сообщил он минуту спустя.

Я поднялся и, глядя на него сверху вниз, объявил:

– А чего на тебя смотреть? Любому почтенному горожанину достаточно одного взгляда, чтобы понять, что он имеет дело с ненормальным… Извини, но нам с тобой сейчас лучше не показываться на людях. Сейчас я выйду и буду ждать снаружи. Выжди немного и давай за мной.

На выходе я толкнулся с каким-то попом, лицо которого мне показалось смутно знакомым. Должно быть, я его обслуживал прежде – в качестве менялы, разумеется. Ну, не он первый, не он последний – в кружку для подаяний иногда бросают совершенно потрясающие вещи. И тогда благочестивый отец вынужден иметь дело с менялой. Один из недостатков моей профессии – приходится встречаться со слишком большим количеством случайных людей. Святой отец тоже вспомнил меня:

– Мир вам, почтенный мастер, – сказал он хорошо поставленным густым голосом, – а почему вы уходите? Сейчас мы начнем. Между прочим, сегодня будет звучать очень красивый гимн, “Свет твой”. Я вам рекомендую, такого не услышите даже у блаженного Ригита по четвергам!

Да, я слышал, что наши храмы специально подбирают хористов и соревнуются друг с другом в исполнении священных гимнов… Благое дело, если забыть о грехе гордыни – но и паству привлекает. А это – пожертвования. Весь Мир одинаков в своем стремлении к мирскому преуспеянию… Разумеется, вслух я рассуждать не стал, наверняка попы знают назубок аргументы в защиту своих невинных слабостей… Я ответил, подстраиваясь под его манеру разговора:

– Благодарю, отче, но – увы – сегодняшний вечер я вынужден посвятить более мирским делам… А скажите, довелось ли вам слышать сегодня речи о Меннегерне из Семи Башен?

– Да, сын мой, – нахмурился священник, – я невольно стал свидетелем сего неподобия. Ересь… Ересь торжествует на улицах Ливды. Не слушайте лицемерных лжецов!

– Так это неправда? Про эльфа… – я постарался изобразить голосом наивное облегчение, – ну вот я так и думал… А эти бродяги, говорят, что Мать…

– Мать не станет помогать своему нечестивому лукавому сыну в ущерб добрым и искренним… Однако, прошу прощения, я должен занять свое место…

– Да, разумеется… Благодарю, святой отец, за наставление.

– Мир вам…

Пока я разговаривал с попом, Эрствин тихо приблизился и я заметил, что он внимательно прислушивался к ответам моего собеседника. Должно быть, у него из головы не шли мысли о том, что на эльфе лежит благословение Гунгиллы. Хорошо бы, если слова священника ему помогут избавиться от ненужных сомнений.

Выйдя из храма, я отвел Эрствина на несколько шагов и спросил его:

– Ты еще слушал?

– Да, немного. Эльф потребовал оселок и, должно быть, занялся своим оружием. Еще он осведомился, где его конь. Папа сказал, что конь ждет у крыльца. Потом они с Сектером вышли и велели какому-то чародею присматривать за эльфом. Тот был недоволен и сказал, что чары на Меннегерна действуют плохо. Сектер ответил, что пусть постарается, мол, уже недолго осталось. Потом он сказал папе, что нужно начинать. Что кому-то требуется время, чтобы прийти в какое-то состояние… Понимаешь, там рядом со мной собрались тетки, они принялись громко рассуждать, кто сегодня будет петь, что-то про иноземного певца, которого одевают в сутану и прячут во втором ряду хора… Хромой, а кто такой “кастрат”? Это имя или тембр голоса?

Я не выдержал и рассмеялся:

– Так вот что ты слушал, вместо того, чтобы следить за заговором в заброшенном доме!

– Ну, – смутился мальчик, – мне все равно почти ничего не было слышно из-за теток. Они так тарахтели об этом кастрате…

– Друг мой, напомни мне о нем, когда осядет пыль. Я тебе обещаю рассказать о кастратах все, что мне о них известно, а сейчас не время.

Если я скажу Эрствину хоть слово – у него возникнет множество новых вопросов, или я совсем не знаю моего приятеля! Ну а сейчас нам не до пустых разговоров. Представление началось, хотя город еще пока ничего не знает. Кстати, солнце уже село и луна, пока еще бледная на фоне прозрачно-голубого неба, была хорошо видна. Полная луна.

* * *

Служба в Болотном Краю оказалась довольно “кислой”, как это было принято называть у нас в “Очень старом солдате”. Обычно сэр Антес с утра отправлялся в сопровождении десятка-двух наших – он навещал вассалов, обитающих на островах среди топей. Здесь, на болотах, люди селились небольшими кланами на тех участках тверди, что ценой огромных трудов удалось отвоевать у трясины. К каждому островку вела дорога, вроде той, что привела нас в Дашстель. Причем та дорога считалась здесь чем-то вроде тракта, большинство местных путей выглядели еще хуже. Иногда это были просто тропа, причем земля под ногами пружинила и норовила провалиться, когда ты идешь по ней. По обе стороны от мощенных путей, по которым здесь только и можно было передвигаться от жилья к жилью, лежали болота. Иногда это были мрачные черные зыби, иногда – безопасные на вид лужайки, но всегда смертельно опасные. Надежный путь, как правило, отмечали специальные вехи.

На островах среди болот жили люди. Жили странной, необычной жизнью. Их быт и привычки разительно отличались от обычаев людей Мира. Они молились, хотя и тайно, совсем иным божествам, нежели весь Мир, почитали иные святыни и их страхи и радости имели мало общего с привычными нам. Сэр Антес как-то обмолвился, что эти люди – другое племя, нежели мы и здешние сеньоры. Владельцы замков и их челядь – потомки завоевателей, пришедших с севера около ста пятидесяти лет назад, уже позднее последней Великой войны. Поэтому сеньоров здесь не почитают, как должно, а лишь боятся и уступают силе. Священники тоже имеют немало трудностей с болотниками, принявшими веру лишь на словах, а втайне поклоняющимися идолам, змеям и еще Гангмар знает чему… Мы, пришельцы, привычно называем всех местных “болотниками”, но простолюдины не забывают, что их сеньоры – пришлые. Вот поэтому поселяне, зная о военных неудачах господина, постараются избавиться от его власти. Так что рыцарю приходится теперь объезжать все острова, демонстрировать приведенных с севера солдат и напоминать вассалам об их обязанностях. Сэр Антес хотел, чтобы его вассалы оставили мысли о том, чтобы не платить налогов. А эта мысль к ним несомненно пришла. Я только дважды участвовал в этих походах, потом меня освободили от несения службы, поскольку я был необходим в качестве лекаря. Простуженные, укушенные змеями, подцепившие болотную лихорадку и еще какие-то местные болезни – все нуждались в моей помощи. Я мало смыслил во врачевании, но никого другого на эту должность не нашлось… А я, по крайней мере, располагал кое-какими заклинаниями. Магия не всегда лечит, но, во всяком случае, способна принести некоторое облегчение страдальцам.

Мне ни разу не пришлось перевязывать раненных, местные не чинили открытого сопротивления. Я думаю, что завоевание Болотного края сопровождалось такими жестокостями, что воспоминания о них по сию пору отбивают у болотников охоту вступать в схватку с потомками покоривших их северян. Но они в изобилии устраивали всевозможные ловушки – разрушали настил на дорогах, устраивали ямы-ловушки (что в местных условиях было смертельно опасно), подбрасывали змей… Иногда на дорогу, по которой сэр Антес вел солдат, рушилось дерево, иногда вехи, отмечавшие путь среди болот, вели прямо в трясину… И всегда – змеи… Змеи здесь водились в изобилии… Мои товарищи, возвращаясь из рейдов, всегда бранили местных “дикарей” и “полуорков”, как они прозвали болотников. Но я, удивляясь изобретательности “полуорков” на всякие хитрые ловушки, видел, что здешние люди – не дураки и не дикари. Они просто совсем другие и по-другому мыслят. Наверняка удивившая меня мораль дворян Болотного Края – вернее, отсутствие какой бы то ни было морали – заимствована ими у вассалов… Должно быть, в здешних болотах просто невозможно жить по-другому.

Обитавшие в замке Дашстель старики научили меня немного разбираться в змеиных ядах и поведали массу страшных историй – в дополнение к тем, что по дороге рассказал нам их сеньор. Вот, пожалуй, и все, что я почерпнул полезного во время жизни в Дашстеле.

Те из наших, что не участвовали в походе, занимались обычно починкой пришедших в негодность укреплений замка. Сэр Антес по-прежнему опасался нападения кого-нибудь из соседей, особенно часто он поминал того самого сеньора из замка Ригент, который мечтал о чародейском оружии. Разумеется, у нашего нанимателя были основания – от суеверного дурака, такого, как этот дворянин, можно ожидать любой пакости.

А Бибнон, к моему удивлению, не участвовал вообще ни в чем полезном. Я заподозрил, что свой щедрый подарок – заклинание от болотной лихорадки – он потому и сделал, чтобы свалить на меня все обязанности. Он не ходил с рыцарем в рейды на острова, не помогал нашим в починке частокола, не ухаживал за больными… Каждое утро он отправлялся бродить на болота, “собирать редкостные ингредиенты для изощренной волшбы”, – как он мне пояснил в ответ на несмелый вопрос, почему он не помогает отряду, – “змеиные яйца, лягушачья икра и всякое такое… Знаешь, какие здесь пауки водятся?..” Чушь. Не знаю, за кого он меня принимал, этими байками можно морочить голову неграмотным солдатам, но я-то знал, что вся дребедень, которой обычно увешивают стены деревенские ведьмы – не более чем антураж, призванный производить соответствующее впечатление на клиента. Весь подобный мусор не имеет реальной магической силы, которой обладают лишь заклинания. Но, как бы там ни было, Бибнон целыми днями пропадал на болотах и я как-то после особенно утомительного дня пожаловался, что мне не хватает его помощи. Не кому-то конкретно пожаловался, а просто бросил в сердцах – мол, я тут, не разгибаясь, пользую пострадавших, а он!.. И чем он там только на болотах занимается?!. Прозвучало это довольно громко, но я был зол, потому что точно знал, какое заклинание могло бы помочь и еще я знал, что Бибнон им владеет.

– Со змеями он разговаривает, вот что делает, – неожиданно бросил мне один из наших “старичков”, – со змеями-то ему хорошо!

Сказав это, солдат, наверное, тут же пожалел, что не сдержался. Во всяком случае, он воровато заозирался и поспешил уйти. То, что Бибнона не любят и боятся даже ветераны отряда, я уже давно догадывался, а вот относительно того, с кем колдун встречался во время своих экспедиций на болота… Лучше бы он и в самом деле разговаривал там со змеями. В Болотном Краю встречаются существа куда хуже змей! Я говорю о людях.

* * *

У нас в Западной стороне вечерние прогулки по городским улицам как-то не приняты. Не то, чтобы совсем никто не выходил из дома по вечерам, нет. У людей бывают всякие дела – в том числе и после захода солнца. Просто если кто-то решился оставить дом, то его дело должно быть настолько важным, чтобы оправдать риск. Здесь, в центре, все выглядело несколько иначе. Пешеходы сновали туда и сюда, не выказывая спешки или каких-либо опасений, откуда-то издалека доносились звуки веселенькой музыки, мимо нас не спеша прошагал фонарщик со своим рабочим снаряжением – лесенкой, заплечной сумкой и огарком свечи на шесте. Протопали сапогами стражники. Здесь, в привилегированной части Ливды, гражданам как будто не было дела до пришествия Черного Ворона и резни, которую устроил в Хибарах Мясник… Мы с Эрствином тоже неторопливо зашагали по улице, стараясь не привлекать внимания публики. Я даже уговорил моего спутника спрятать на время слушающий амулет. Я убедил его, что рука, постоянно прижатая к уху, выглядит слишком неестественно. Свой кусочек зачарованного янтаря я подвесил над ухом на шелковом шнурке, благо магический талисман скрылся под моим капюшон. Что ж, мне под капюшоном приходилось скрывать и не такое… Я хочу сказать, что мое лицо после приключений в Болотном Краю стало приметнее любого талисмана…

Относительно того, куда сейчас идти, у меня не было никаких идей. Я по-прежнему не имел ни малейшего представления о ближайших тактических ходах Сектера. Все в округе было как будто спокойно. Правда я с некоторым удовлетворением отметил, что по мере того, как на город опускалась тьма – улицы все более пустели. Мои земляки могут сколько угодно делать вид, что в центре улицы безопасны, но с наступлением ночи и здесь все спешат очутиться дома.

За спиной послышались звуки хорового пения. Мы уже успели порядочно отойти от храма и слов было разобрать, но, кажется, пели в самом деле хорошо…

Как бы невзначай подняв руку, я поправил амулет возле уха. Я, конечно, мог более или менее слышать все, что происходит с бароном, но ничего конкретного не разобрал с тех пор, как покинул храм. Наш барон куда-то шел, время от времени мне удавалось различить звуки уличного шума. Причем слышно было все хуже, барон наверняка удалялся от меня – и слабенькая магия не справлялась с возрастающим расстоянием. Я предполагал, что сэр Вальнт идет по улице, но те шумы, которые я посчитал шумом шагов, вполне могли оказаться чем угодно… Вот что-то вроде стука и треска – словно открылась дверь… Сразу же какой-то шум, равномерный и глухой… Мне показалось, что я различаю разрозненные возгласы и нестройное пение, не имеющее ничего общего с церковным хором. Какая-то пьяная компания? И довольно шумная… Может питейное заведение?

– Эрствин, послушай-ка, – велел я, – может, ты хоть что-то различишь.

Мой приятель послушно приложил к уху свой камешек. С минуту он морщил лоб, вслушиваясь в невнятный шум, на который, к тому же, накладывались отголоски гимна, доносящиеся из храма и магические помехи, становившиеся все сильнее, ибо магия в камне иссякала.

– Кажется, поют. Орут и поют, – неуверенно предположил наконец Эрствин, – по-моему, “Поход на Лебеллу”…

Точно, теперь и я, кажется, разобрал:

“…Под стенами злыми Лебеллы Мы бились четырнадцать дней. Смех эльфов был острым, как стрелы, А что же стрел эльфа острей?..”

“Поход на Лебеллу” – одна из любимых песен имперских моряков. Как напьются – всегда ее горланят.

Глава 35

– Да, верно… “Поход на Лебеллу”. Теперь и я узнаю. Эрствин, а ты помнишь – сегодня утром?

– Что – утром?

– Когда мы утром вышли из “Удачи шкипера Гройста”, туда как направлялись двое солдат с имперской галеры. Помнишь? Они собирались купить вино.

– Нет, не помню, – Эрствин отнял амулет от уха и внимательно поглядел на меня, – а что с этими солдатами?

– Ничего особенного, кроме того, что у них откуда-то были деньги и повозка. Они покупали вино, много вина.

– А ты откуда знаешь?

– Они спрашивали хозяина “Удачи” о скидках оптовым клиентам. Если опт, да еще и повозка – значит, они собирались купить бочку или даже несколько… Постой-ка… Там какой-то разговор…

Но как я ни прижимал амулет к уху, все равно толком ничего не разобрал. По страдальческому выражению лица Эрствина я понял, что и он не преуспел в подслушивании. Я, конечно, догадывался, что барону для чего-то требовалось напоить имперских солдат и сейчас он просто проверяет, как потрачены денежки его агентами – исправно ли напиваются экипажи галер… Сейчас он, пытаясь перекричать вой пьяных моряков, о чем-то расспрашивал своего человека. Поскольку разговор был коротким – буквально две-три фразы – я решил, что результат сэра Вальнта устраивает. Во всяком случае, снова хлопнула дверь и звуки пьяного веселья разом стали тише. Убедившись, что у моряков все соответствует плану, барон их покинул и теперь, очевидно, вернется сюда.

– Вот что, Эрствин, – решил я, – по-моему, барон направляется к Большому дому или к тому зданию, где держат Меннегерна… Думаю, что начинается.

– Наконец-то!

– Ну да… Идем-ка и мы поближе. Только нужно сделать небольшой крюк. Зайдем с другой стороны. Имперцы, скорее всего, пьют в порту или, во всяком случае, где-то в той стороне. Значит, твой отец движется оттуда, а мы… Мы не должны попасться ему на пути.

Все так же неторопливо мы зашагали к дому Совета. Уже порядком стемнело, небо приобрело густо-синий оттенок, на фоне которого очень красиво выделялась полная луна – словно отчеканенный из чистейшего серебра энмарский келат… Зрелище до Гангмара приятное – с точки зрения менялы. Я имею в виду – келат размером с луну.

Людей на улицах почти не было и немногочисленные прохожие с подозрением глядели на нас с парнишкой. Хотя мой юный спутник совсем не походил на злодея, да и я как-никак калека с костылем, но одинокие пешеходы при виде нас предпочитали переходить на другую сторону улицы.

По мере того, как мы приближались к Большому дому, прохожих, как ни странно, становилось больше. И все спешили нам навстречу. Это не были, к примеру, служащие Совета, покидающие Большой дом после трудового дня, эти уже разошлись часа два назад, пожалуй… Я, провожая торопливых горожан взглядом, начал волноваться, не началось ли уже светопреставление, о котором толковали проповедники. Но для этой ситуации встречные люди выглядели слишком спокойными – но притом недостаточно спокойными для обычного вечера…

Когда мы приблизились к дому Совета, стало яснее. У Большого дома было шумно – в огнях факелов сновали люди и их огромные тени плясали и ломались на стенах окрестных домов… У главного входа блестели кирасы стражников, какие-то люди постоянно шастали в дом и обратно. Естественно, добрые горожане спешили на всякий случай убраться подальше от Большого дома. Просто так, от греха подальше, хотя ничего явно устрашающего в этой суете, как будто, не наблюдалось. Кстати, я приметил закрытые носилки и слуг в белом. Я указал на них Эрствину:

– Ты узнаешь носилки? В них ты отправил кузину?

– Да, верно. Лана… А ты откуда знаешь?.. Ах, – он вспомнил о моем способе, – Но почему же они вернулись? Может, настоятельница… Хромой, я хочу узнать… Я быстро…

– Нет уж, оставайся. Ты ведь сейчас в “Веселом монахе”, верно? А барон скоро должен объявиться и тебе с ним пока что лучше не встречаться. Вот и побудь в тени, а я постараюсь выяснить хоть что-то… Может, стражник знакомый подвернется…

Пока Эрствин думал, прав я или нет, запрещая ему появляться у входа в Большой дом, я решительно зашагал к парадному крыльцу. Как раз один из стражников рявкнул на слуг с бело-голубыми носилками:

– А вы чего здесь забыли? А ну, освободи проход!

Судя по тому, как легко носильщики подняли паланкин, я предположил, что он пуст. Интересно, где Лериана? Я не видел ничего дурного в том, чтобы прямо спросить об этом у одного из белых плащей:

– Эй, мастер, а не ты ли сегодня забирал отсюда молодую госпожу?

Свой вопрос я задал уверенным тоном, каким обычно говорят те, кто имеют право задавать вопросы. Носильщик, даже не глядя в мою сторону (он как раз опускал свою ношу на мостовую), буркнул:

– Забирал! И обратно доставил! Гангмар знает что сегодня в Ливде происходит… Беспорядки и разбой…

– Да что происходит-то?

– Стража нас завернула… На Медников, возле кабака этого… Как его… – тут он наконец разглядел, что его спрашивает не солдат в блестящей кирасе, а калека в грязном плаще, – да тебе-то что?

Я решил сменить тон:

– Да живу я там, почти у самых Хибар… Задержался вот… Так и не знаю, куда теперь…

– Может, оно и к лучшему, что задержался, – буркнул второй носильщик, – горят ваши Хибары! Какая-то заваруха, стражи полно. Не пускают никого, Вон, гляди – горит!

Я послушно посмотрел в ту сторону, куда указывал монастырский слуга – в самом деле над домами быдло заметно красноватое зарево… Пожалуй, что Хибары в самом деле горели…

– Во-от что… – это было непонятно, я ждал что заваруха начнется у порта, в Западной стороне, – что ж мне теперь-то?..

– Пережди здесь, – посоветовал первый носильщик, – мы, вишь, и барышню обратно доставили, да и сами лучше здесь… Того – подождем до утра. Здесь все же спокойнее, стражи полно, да и новости узнать можно.

– О, гляди! – перебил его второй, – и там горит!

Красное свечение, словно зарево еще одного пожара – и на этот раз в стороне моря…

* * *

Как-то Бибнон возвратился из своей обычной прогулки по болотам в особенно приподнятом настроении. Он был оживлен, пожалуй, даже весел – постоянно хихикал, никого не бранил, попробовал стряпню, которой нас собирались потчевать на ужин дашстельские тетки. И, кстати, счел ужин “неплохим”, во всяком случае, он задержался у дымящегося котла и еще похихикал… Это было непривычно, поскольку наш Бибнон в последние дни был мрачным и раздражительным, а ту гадость, которой нас кормили в Дашстеле, можно было назвать какой угодно, только уж никак не “неплохой”. Но внимания на перемену в его настроении никто не обратил. Колдун всем уже до Гангмара надоел со своими оскорбительными шуточками и капризами. Не брюзжит он сегодня – и ладно.

В тот день хозяин замка отсутствовал, он отправился навестить вассалов на какой-то отдаленный хутор, прихватив с собой больше двух дюжин наших. Старшим с ними ушел Вздох, а капитан с утра напился и не показывался из замка…

Так как мы знали, вернется ли сэр Антес сегодня, ужинать сели, не дожидаясь его возвращения. После того, как поужинали – кстати, угощение было таким же мерзким, как и обычно – меня охватила сонливость. Почему-то захотелось немедленно прилечь и расслабиться. Никаких дел в этот вечер у меня не было, даже больным никто не назвался – наши уже научились стеречься болотных змей, а лихорадкой давно переболел каждый. Поэтому я бы и прилег пораньше – но внезапно меня охватило беспокойство. Я заметил, что движения моих товарищей становятся вялыми, всем как-то дружно захотелось на боковую. Все-таки, я служил солдатом уже не первый год и научился доверять предчувствиям. И вот как раз сегодня мне стала очень подозрительна эта внезапная слабость и лень солдат. Я забрался, пошатываясь, в пустой сарай и принялся читать подходящие к этому случаю заклинания – попытался искусственно восстановить бодрость и отогнать сонливость. Немного полегчало. Когда я выглянул из сарая, Бибнон с еще парой “стариков” стояли у ворот – запертых, как обычно – и настороженно озирались. Те несколько наших, которых я приметил во дворе, спали, сраженные сном в разных позах. Было заметно, что кое-кого из них сморило внезапно. У костра храпели тетки, готовившие нам ужин…

Я прислушался к своим ощущениям – некоторые признаки указывали, что меня опоили, но в этом не было ничего магического, никаких чар. Пожалуй, скорее травы… Я вытащил меч (в Дашстеле мы все не расставались с оружием) и… И остался на месте, пытаясь сообразить, что происходит. Мысли ворочались в голове с трудом, видел я все очень отчетливо – но в ушах у меня сильно шумело…

Из дома вышел Лонкоп. Он был бледен, но, похоже, более или менее трезв. Нарочито, как мне тогда показалось, печатая шаг, капитан вышел на середину открытого пространства перед воротами и огляделся. Затем махнул рукой Бибнону, тот, потирая руки и хихикая, отошел в сторону. Двое солдат, стоявших рядом с ним, взялись за бревно, выполнявшее роль засова. Я понял – сейчас ворота будут открыты и в Дашстель войдет враг. Я не пытался угадать, что это за враг и насколько он будет силен. Я знал одно – это будет мой враг, в противном случае колдун не стал бы потчевать сонным зельем наших новобранцев и меня в том числе.

Что мне следовало делать? Попытаться спрятаться и незаметно улизнуть? И что потом? Я был один в чужом краю, в Болотном Краю… Сдаться? Но я мог стоять на ногах и в моих руках был меч. И еще на моей стороне было одно преимущество – внезапность. Эти четверо не ждали, что кого-то минует действие сонного зелья, я же видел, как неторопливо и уверенно они действовали. И их было только четверо.

Я поднял свое оружие и бросился на предателей…

* * *

Ливда горела. Что в точности происходит там, откуда поднимается зарево, я не понимал и собирался ждать развития событий здесь. В конце концов, именно сюда сместится эпицентр бури, где бы и как бы она ни начиналась. Поэтому я кивнул носильщикам и уже хотел возвратиться в переулок, где остался Эрствин, когда к площади перед домом не вылилась из улицы Каменщиков целая процессия. Шаркали подошвы башмаков и сапог, бряцало оружие, неровно горящие в руках шагающих солдат факелы бросали отсветы на стены и запертые ставни… Впереди гордо шествовал Лысый, его лицо так и сияло – под стать начищенному до блеска шлему, на котором огни факелов играли крошечными багровыми язычками пламени. За сержантом шагали с дюжину или даже больше его вояк, окружившие трех связанных пленников. Среди арестованных выделялся ростом Конь, на него даже просто смотреть было больно – весь перепачканный в крови (непонятно, своей или чужой) и сильно избитый. Однако лицо бандита сияло не меньше, чем у пленившего его сержанта. Конь ухмылялся, сплевывая кровь и это было по-настоящему страшно.

Я собирался было нырнуть в тень, но не успел – Конь заметил меня и радостно взвыл:

– Хромой! Хромой! Я таки порезал его, суку!.. Я порезал его – ты слышишь, Хромой?!. Я порезал Мясника!

Я выругался про себя, вот уж некстати эта встреча и совсем ни к чему, чтобы меня узнавали здесь. И кто? Арестованный стражей бандит! Лысый тут же уставился на меня:

– Э, Хромой! Ты что, знаешь его? – и, не глядя, ткнул большим пальцем себе за спину, на радостно скалящегося Коня.

– Клиент, – нехотя пояснил я, – а за что его? Если это не служебная тайна, конечно…

– Тайна? – сержант едва не расхохотался, – вот увидишь, завтра об этом будет говорить весь город! Я выследил Мясника и успел вовремя. Этих всех взяли как раз во время заварушки.

– А Мясник? – спросил я, судьба Гедора меня в самом деле интересовала.

Токит помрачнел:

– Удрал… Но этот парень верно говорит, Мяснику хорошо перепало, – он обернулся к Коню, – ты правду говоришь, что это ты Мясника порезал?

– Ага, – бессмысленная ухмылка не покидала рожи бандита, – я!

– Ладно, завтра будем разбираться, – сержант покачал головой, – но среди этих троих хоть один должен быть с другой стороны. Хоть один – из подручных Мясника.

Это было ясно, сержант уже успел доложить начальству, что во всем виновны Мясник с Неспящим, значит и арестованы должны быть именно их люди. Кого-то же нужно судить и казнить на радость честным гражданам! Впрочем, страже никто не помешает объявить всех, кто был схвачен во время потасовки, головорезами из банды Мясника… Так что Коню, возможно, и не повезет – его повесят за то, чего он не совершал. Хотя, с другой стороны, у него полно грехов, за которые веревка – в самый раз… Едва я успел об этом подумать, как Конь, резко развернувшись, въехал ногой в живот другому пленнику. Нечесаные патлы хлестнули вокруг головы долговязого бандита, щедро рассыпав град кровавых капель. Тот, которого ударил Конь, с хрипом сложился пополам и рухнул на мостовую. Один из стражников ткнул Коня в ребра рукояткой алебарды – не зло и не сильно. Для порядка.

– Вот этот и был с Мясником, – невозмутимо пояснил Конь.

– Завтра будем разбираться, – повторил Лысый, совершенно не удивленный поступком Коня, – значит так. Этих – по камерам. И чтобы всех по разным! Не то еще передушат друг дружку за ночь. А мне капитану хоть кого-то надо представить. И для суда… После суда – Гангмар бы с ними…

Тут Лысый сообразил, что слишком разговорился и замолк. Сняв шлем, он вытер потный лоб. Несколько стражников последовали его примеру, шестеро толчками погнали пленников к тюрьме, которая была за Большим домом. Я не удержался и крикнул вслед уходящим:

– Эй, Конь! А что было-то?

Бандит бросил через плечо:

– Мясник теперь сдохнет! Он нарушил соглашение, за бабой в Хибары пришел, когда его в порту ждали! Попомни мое слово, Хромой, ему теперь не жить, даже если его смогут залатать после моего ножика!

Шагавший следом стражник снова врезал ему древком, на этот раз сильнее. Чтобы Лысый не заподозрил, что я знаю больше него, я первым спросил:

– О чем это он, Коль? Какая баба? Какое соглашение?.. Ты что-нибудь понял?

– Не знаю, – хмуро буркнул сержант, – когда Мясник удрал, с ним была бабенка какая-то… Может, его жена… Завтра, Хромой. Завтра буду разбираться. На сегодня хватит с меня приключений – Хибары горят, там трупов – не меньше десятка на улице… И Мясник все же сбежал… Все-таки сбежал… Да, а ты почему здесь?

Я не знал, что ему ответить. Но меня выручили. Над нами прогремело:

– Эй, сержант! Что здесь происходит? – на сцене объявился член ливдинского городского Совета почтенный мастер Сектер.

Глава 36

У человека неискушенного может возникнуть вопрос – зачем в Ливде вообще нужны члены Совета? Нет-нет, я все понимаю, Совет – это важный элемент муниципального самоуправления, это наша гордость, это наше завоевание, это свидетельство того, что Ливда сама может о себе позаботиться, что ей не нужен имперский граф… Городской Совет – это понятно. Но зачем нужны конкретные люди, зачем нужны синдики, входящие в него? Неужто для того, чтобы любой мог сказать: смотрите, вот заседает в Совете такой-то, так вот он – дурак. А рядом с ним в Совете сидит еще сякой-то, так он – казнокрад. Тот – проходимец, тот – вор, взяточник, развратник и Гилфинг весть кто еще… Ну, так зачем они нужны? Не знаете? Я вам скажу. Чтобы было кому время от времени орать на наших стражников.

Если бы не члены городского Совета, которые являются в Мир в крови и плоти (и с лужеными глотками, что важно!), сержанты стражи совсем бы распоясались, ибо им бы некого было бояться – они настолько лишены воображения, что не смогут бояться абстрактного символа, гордости и завоевания… Нужно было видеть, с какой сердитой рожей Лысый оборачивался на окрик Сектера и как его лицо расплылось, разгладилось, едва он узрел, кто на него орет. Члены ливдинского Совета имеют право орать на сержантов стражи, которые имеют право орать на своих людей, а те, в свою очередь, на всех остальных обитателей нашего славного города. И не только орать. Крики и брань – это самое естественное и частое выражение миропорядка, царящего в моем городе… И, замечу, едва ли не самое безобидное его выражение.

– Осмелюсь доложить, – сдержанно буркнул Коль, – беспорядки в Хибарах. Можно сказать, большие беспорядки. И они подавлены силами моего отряда. Законность восстановлена. Зачинщики арестованы. Я имею причины полагать, что в числе задержанных мной – преступники, виновные в смерти мастера Товкера…

Я еще раз поразился умению Лысого выражаться книжными оборотами. “Законность восстановлена”. Специально, что ли, он их заучивает?

– Как в Хибарах? – не сумел скрыть своего удивления Сектер. – Не в порту? Не в Западной стороне?..

Хе, он-то ждал, что внимание стражи привлечет бунт имперских моряков в портовом районе… А я был о Сектере лучшего мнения – человек, осмелившийся привести в город Меннегерна, казалось мне, должен обладать большим самообладанием и сдержанностью. Его растерянность меня удивила. Я, отступив в тень под стеной Большого дома, решил послушать – вдруг Сектер сдуру выболтает что-то интересное. Тут же рядом со мной топтался один из носильщиков – надеялся услышать новости. Этой парочке в белых плащах не улыбалось ночевать на улице, но и возвращаться в монастырь через горящие Хибары тоже не хотелось. Носильщик выступил из тени, намереваясь, видимо, спросить шишку из Совета, как быть им с их носилками. В этот момент и Сектер обратил внимание на белый плащ. Он уже понял, что задал дурацкий вопрос, и теперь решил сорвать досаду на злополучном слуге настоятельницы.

– А тебе что здесь надо? Убирайся прочь! Ишь, перегородили вход в дом Совета своим барахлом! Пошли вон!

– Это не мое барахло, а паланкин ее священства матушки настоятельницы, – пробубнил носильщик в белом, отодвигаясь, впрочем, в тень с похвальной расторопностью. Может, он и не знал в лицо Сектера, но человек, покрикивающий на сержанта, внушает уважение всякому.

Я счел за лучшее также ретироваться, тем более что меня поджидал в переулке Эрствин, наверняка изнемогающий от любопытства. Оглянувшись, я заметил, что белые плащи подняли носилки и удаляются – не исключено, что их путешествие по ночной Восточной стороне закончится печально, но, скорее всего, грубость Сектера спасла им жизнь; скоро здесь начнется такая заваруха, что стычки бандитов в Хибарах покажутся невинными шалостями. А они об этом узнают только завтра, когда по всей Ливде поползут слухи о кровопролитии, учиненном “чародеем из Семи Башен”. Я бы, возможно, последовал примеру носильщиков, но золото эльфов… И вот ведь что выходит – не нужно больше распутывать зловещие секреты, не нужно выведывать тайные молитвы и заклинания! Достаточно просто захватить вороного жеребца Меннегерна! Всего-навсего… Конечно, лошадка страшненькая и наверняка умеет за себя постоять, но если уж нашлись ловкачи, сумевшие обвести вокруг пальца хозяина, то почему бы мне не управиться с животным? И тогда… Тогда лошадка приведет меня в зачарованный зал в Семи Башнях к грудам золота… К грудам золота эльфов… Так что я останусь здесь и получу свою долю в этом Мире.

В таком оптимистичном настроении я вернулся в темный переулок, где притаился Эрствин. Однако вместо того, чтобы наброситься на меня с расспросами о том, что я узнал у главного входа, мой приятель сам собирался мне поведать что-то важное. Это было заметно по всему его виду, уж я-то научился разбираться в настроениях Эрствина. Парнишка еще не умеет сдерживать эмоции, у него все словно написано на лице. Даже в такой темноте эти письмена легко читаются. Так что, едва бросив на моего приятеля беглый взгляд, я понял – что-то случилось.

– Что произошло, Эрствин?

– На папу кто-то напал, он дрался!

– Ах, Гангмар… – в самом деле, пока я был на людях, у меня не было возможности слушать медальон… – что с ним? Он цел?

– Кажется, да. Какие-то люди преградили ему путь… Ну, вроде я слышал, что ему предложили идти другой дорогой… Бандиты какие-то…

И только-то! Ему “предложили идти другой дорогой”! Не пресловутый выбор между кошельком или жизнью, а всего лишь… Я, кажется, догадался, что произошло. Наш сэр Вальнт наткнулся на кого-то из парней Рыбака, которым было поручено охранять подступы к месту воровской сходки. Любой нормальный человек пожал бы плечами и выбрал обходный путь – но не благородный Леверкой. Конечно, барон решил силой проложить себе путь… Образ жизни благородного человека подразумевает отказ от здравого смысла, я знаю. Эрствин тем временем продолжал:

– Они дрались, но недолго. Им помешали. Кто-то еще вмешался в эту потасовку… Отец пошел своим путем. Кажется…

– Должно быть, те самые беспорядки в порту, которых ждал Сектер. Да, кстати, он здесь, Сектер-то. Он ждет бунта в Западной стороне и уже расспрашивал стражу, не слышно ли чего оттуда. Твой отец вероятно должен был проконтролировать, достаточно ли пьяны матросы с имперских галер, чтобы поднять бунт… Да, ты слышал, он даже смотрел на их пьянку. Барон убедился, что все идет по плану и собрался вернуться сюда… А потом он наткнулся на людей Рыбака…

– Погоди, Хромой, а кто такой Рыбак?

– Один из ночных баронов. Он устраивает сегодня ночью встречу для таких же как он сам… У себя в порту… Гангмар… Должно быть, пьяные солдаты столкнулись с его парнями и поэтому их выступление задержалось… А ведь уже порядочно стемнело, как ты думаешь? И где же барон?

– Я думаю, он скоро должен быть здесь… Ну, если он направлялся из порта сюда… Смотри!

Я посмотрел, повинуясь его призыву – на освещенную факелами площадь и переулка выступил сэр Вальнт, барон Леверкойский. Главные действующие лица собираются – кульминация близка!

* * *

Мои чары не могли полностью побороть действие сонного зелья, которым нас опоил Бибнон. В ушах звенело, все плыло перед глазами и каждый шаг отдавался в темени колокольным звоном. Казалось, что секунды тянутся и тянутся, невыносимо медленно я переставлял ноги, перемещаясь по бесконечно огромному двору к капитану Лонкопу. Тот, хотя и успел заметить меня, и начал разворачиваться – но делал это так же медленно и плавно, как и я. И еще он начал приоткрывать рот, но… Какими бы заторможенными ни казались мне собственные шаги, рот капитана открывался еще медленнее. В тот миг (бесконечно растянутый действием отравы миг) мина Лонкопа показалась мне здорово смешной. И я рассмеялся – нанося удар мечом. Капитана я рубанул почти не глядя, метя поперек корпуса. Лонкоп наверняка был опытным рубакой, но тогда то ли не успел увернуться (медленными мои шаги были только для меня же), то ли и впрямь был пьян…

Едва почувствовав, как под лезвием с хрустом расходится плоть, я рванул меч на себя, стряхивая с него Лонкопа и продолжая бесконечный бег к воротам. Вой смертельно раненного капитана ударил мне в уши и, как ни странно, с ним вернулось ощущение реальности времени. И тут же все завертелось и понеслось с бешеной скоростью – только сраженный мной Лонкоп продолжал оседать в грязь с той, прежней, величавой медлительностью.

Я не раздумывал долго, разворачиваясь на бегу к Бибнону – колдун казался мне гораздо более опасным противником, чем двое солдат у ворот, к тому же занятых с бревном. Толстяк начал поднимать свой посох, но я, делая очередной шаг, извернулся и припал к земле – рыжая молния с украшенного медным шаром навершия прошла стороной, едва шевельнув теплым ветерком волосы на моей голове. Я тут же выпрямился, и острием меча отбросил посох в сторону. Телесной силой Бибнон явно не отличался, его руки не сдержали древко в нужном направлении и вторая молния безвредно ушла вверх. Я, продолжая движение, начатое ударом по посоху, крутанулся на каблуке, разворачиваясь к магу спиной и нанося удар назад – вправо и вниз. Действовал я машинально, словно дрался с копейщиком – и, будь на месте колдуна даже довольно опытный боец, он либо подвернулся бы почти беззащитным под мой удар – если отклоняясь, заносил копье для нового выпада, либо просто оказался бы вне моей досягаемости – если бы отступил, стараясь вернуть нужную дистанцию. В первом случае противник был вынужден рискованно парировать удар древком, во втором – я выигрывал темп. Но мой противник, рыхлый толстяк, не сделал ни того, ни другого. Он остался на месте и меч рассек ему ляжку. Удар мой был хорош – ведь предполагалось, что я, имея дело с копейщиком, буду рубить древко его оружия. Да, удар был хорош, но пришелся вскользь. Лезвие только коснулось кости, рассекая рыхлую плоть. Из разрубленной ноги Бибнона хлынула кровь, он заверещал, закатывая глаза. Видимо, от боли маг потерял способность соображать. Пока он катался по земле в быстро разливающейся багровой луже, я бросился к воротам, у которых возились мои последние противники. На какой-то миг мне показалось, что теперь, когда я разделался с магом и капитаном – у меня есть неплохой шанс против этих двоих. Но…Они уже вытащили из пазов бревно и успели отпереть ворота. Створки тут же поползли в стороны, а в распахивающемся проеме показался конный воин в кольчуге и шлеме с опущенным забралом. Я едва не налетел на его коня, делающего шаг вперед – внутрь двора замка Дашстель, который не защищал никто, кроме одного-единственного солдата… То есть меня. Следом за рыцарем в ворота сунулись пешие воины. Много.

Теперь шансов у меня не было, но я не счел это достаточным поводом, чтобы сложить оружие. Терять мне, повторяю, было нечего, оставалось только драться и нанести столько ударов, сколько успею…

Пришельцы не ожидали сопротивления, но как только до них дошло, что противник есть и что он один – взялись за меня серьезно. Вовремя отступить к стене я не сообразил и теперь вертелся в кольце врагов, стараясь уклониться от ударов. О том, чтобы попытаться парировать, я и не помышлял, ибо задержаться на месте хоть на миг было слишком рискованно. Я скакал, припадал к земле, грозил ложными выпадами – и пару раз успел легонько зацепить зазевавшегося противника… Вдруг кольцо врагов передо мной распалось, между расступившимися пешими латниками вырос огромный силуэт вставшего на дыбы боевого коня… И на мой шлем обрушился, пожалуй, целый замок. Или, по крайней мере, удар палицы, многократно усиленный движением опускающей передние ноги лошади.

* * *

Барон Леверкойский, внезапно появившийся из темноты улицы в освещенном факелами пространстве перед входом, смотрелся достаточно примечательно, чтобы заставить замолчать даже Сектера. Ручаюсь, взгляды всех присутствующих скрестились на его фигуре, а выглядел в эту минуту отец Эрствина весьма внушительно и грозно. Его костюм носил явные следы недавней потасовки и в нескольких местах был распорот. Под взлохмаченными огрызками потертого бархата ярко отсвечивали, переливаясь в свете факелов, звенья кольчуги. Даже из моего убежища было видно, что барон одел под платье очень дорогую броню – из плотно пригнанных мелких звеньев. Бесценная вещь. Я, не удержавшись, толкнул Эрствина локтем:

– У твоего отца эльфийская кольчуга?

– Ага, фамильная реликвия, – даже не обернувшись в мою сторону, пробормотал мальчик.

Он жадно вглядывался в сцену у главного входа в Большой дом и в то же время прижимал к уху медальон. Действительно, хотя там, у входа, говорят вполголоса, я вполне могу услышать все – при помощи амулета. Я вытащил из кармана свой прибор и приложил к уху. Барон уже успел, очевидно, к этому времени поведать о беспорядках в порту (я заметил, как он теребит рассеченную полу камзола), а Сектер – который, разумеется, только этого и ждал – принялся с энтузиазмом отдавать Лысому распоряжения – созвать в Большой дом членов Совета и принять меры к подавлению нового бунта.

Токит бурчал в ответ что-то неодобрительное, но спорить с Сектером не решился. Вскоре он спешно удалился со своими людьми. Нескольких стражников, не принадлежащих, видимо, к его команде, он оставил в распоряжении Сектера, а тот принялся командовать. Магия в моем амулете уже порядком иссякла, но на таком расстоянии было слышно вполне прилично. Сектер отправлял солдат стражи по адресам наиболее влиятельных членов Совета, не принадлежащих к его команде. Ну разумеется – его сторонники соберутся сами, без приглашения и в другом месте. А нашему хитрецу важно, чтобы здесь и сейчас оказались его политические противники. Все наконец-то стало на свои места… Когда здесь будет Лигель и прочие враждебные Сектеру синдики, настанет время Меннегерна. Так сказать, протрубят трубы рока… А те, кто мог бы помешать заговорщикам – Лысый и его стражники – сейчас отправились в порт.

Мы с Эрствином переглянулись, я на всякий случай спросил:

– Понимаешь, что происходит?

Парнишка мрачно кивнул:

– Да, сейчас сюда соберется Совет, а потом Сектер призовет Меннегерна и тот всех убьет. Не знаю, что будет делать папа, но… Хромой, как мне быть?

– Пока не знаю… Сейчас мы все равно не можем вмешаться. Давай подождем и посмотрим, что будет дальше. По крайней мере, твой отец на той стороне, которая должна победить. Тебе только остается проследить, чтобы его не надули.

– Хромо-ой… – протянул Эрствин, – как ты можешь так говорить?! Если папа поступает неблагородно… то… я… должен…

– Должен – что? Ты должен быть на стороне отца, ибо именно это тебе велит долг вассала. Боюсь только, что хитрец Сектер собирается надуть сэра Вальнта…

– Почему ты так решил?

Ну что я мог ответить? Вообще-то, я решил так потому, что, будь я на месте Сектера, обязательно попытался бы обмануть барона. И я слишком уважал нашего предприимчивого синдика, чтобы считать его глупей себя. Если мне в голову пришла мысль об обмане, значит, она посетила и светлую голову нашего мастера Сектера. Иначе и быть не может. Барон – слишком опасный союзник, потому что он непредсказуем и потому, что у него свои цели. Поэтому я ответил:

– Потому что только этого и следует, должно быть, опасаться. Все остальное твой отец выбрал сам. Следи, друг мой, внимательно и когда заметишь обман – помоги отцу. Это все, что ты сейчас можешь сделать.

Эрствин подарил мне кислый взгляд:

– А ты мне поможешь?

– Конечно, друг мой, рассчитывай на меня. Но моя помощь должна быть тайной и отец должен знать, что спас его ты один.

И не подумайте, пожалуйста, что я – скромный герой. Просто я не хочу, чтобы барон знал о моей осведомленности в его делах. В противном случае я превращусь в нежелательного свидетеля. Ну, а то, что я буду еще и спасителем, вряд ли изменит что-либо… Благородные господа, вроде отца Эрствина, не считают людей, подобных мне, ровней и не признают нашего права на их благодарность. Люди моего сословия лишены многих прав – и права на благодарность сильных Мира сего в том числе. Нет! Лучше не рисковать. К счастью об этом Эрствин не стал меня расспрашивать, он снова уставился на главный вход, ливдинский Совет начал собираться. Синдики, оторванные от ужина или даже поднятые с постелей, позевывая, слонялись перед входом. Кое-кто прибывал в сопровождении слуг, те – сонные и недовольные – тоже столпились отдельной кучкой чуть в стороне. Все словно чего-то ждали.

Глава 37

Я стоял в темном переулке и, глядя через плечо Эрствина на людей у входа в Большой дом, испытывал странное чувство. Я видел, что они – стражники, синдики и их слуги – просто недовольны неудобством, вызванным этой тревогой. Не более чем просто недовольны. Кто-то позевывают, прикрывая вялой ладонью искривленный рот, кто-то почесываются или нехотя оправляет второпях наброшенное платье… Они все думают лишь об одном – скорее бы закончилось ненужное приключение… Даже не приключение, а досадное происшествие, неприятность – не настолько мелкая, чтобы остаться дома, но не настолько крупная, чтобы взволновать. И вот я гляжу на них, на этих людей. Я-то знаю, для чего они собраны здесь, я-то знаю, что их ждет! Еще немного – и явится “Зло из Семи Башен”, несущее им смерть. Неважно, что истинный виновник грядущих убийств – не Меннегерн, а Сектер, земляк и давний знакомец будущих жертв. Неважно. Сколько им еще осталось? Двадцать минут? Тридцать? Вряд ли намного больше – и эти люди умрут, погибнут злой смертью… И мне это известно…

Сейчас они ждут лишь прихода Лигеля, главы Совета, они надеются, что он решит все вопросы и распустит их по домам, но я то знаю – приход Лигеля станет сигналом убийцам, уже поглаживающим в нетерпении рукоятки мечей и древки секир. Смерть близка, а эти люди, на которых я гляжу, не знают ничего. Знаю я, но молчу и ничего не предпринимаю. Я отчетливо ощутил, как откуда-то из глубины – души? сознания? совести? – поднимается чувство неправильности происходящего, поднимается желание броситься к жертвам, кричать, размахивать руками, предупредить, спасти…

Я уверен, что то же самое ощущает сейчас Эрствин, поэтому он часто вздыхает и время от времени бросает на меня взгляды, в которых ожидание и невысказанный вопрос. Мы должны что-то сделать, чтобы спасти не подозревающих о смертельной опасности людей – вот что он думает. Знать о предстоящем убийстве и не предупредить жертву – это тяжело. Но мне поможет пережить это мой опыт, мое понимание невозможности спасти этих людей. Если я сейчас появлюсь там с нелепыми разоблачениями, то, во-первых, мне просто никто не поверит, а во-вторых – это не помешает убийцам, а лишь вынудит их начать немедленно… И главное – отец Эрствина, барон Леверкойский… Присутствие барона среди убийц поможет пережить тяжелый миг Эрствину…

Я снова приложил к уху амулет – ничего интересного. Барон вполголоса нашептывает Сектеру о своем приключении в порту, а в отдалении вяло переговариваются члены Совета и их слуги… Вдруг разговоры смолкли – я вгляделся в освещенную факелами группу. Собравшиеся перегруппировывались, образуя полукруг перед новыми действующими лицами – на площадь вступил мастер Лигель, предваряемый двумя факельщиками и сопровождаемый двумя же стражниками. Даже в полночь и в таких неприятных обстоятельствах глава Совета не забывал о своем престиже, привилегиях и приличиях. В отличие от большинства синдиков он был аккуратно одет и потрудился организовать вот этот свой небольшой кортеж, чтобы сразу было видно, кто идет по ночному городу. Глава Совета, самое важное лицо в Ливде…

Едва он вполголоса поприветствовал собравшихся, как все разом заговорили. Я невольно поморщился – звуки одновременно доносились и из амулета, и естественным путем, сплетаясь в странную какофонию. Лигель жестом прервал гвалт:

– Спокойнее, господа! Попрошу спокойствия! Прежде всего, я хочу разобраться в обстановке. Итак, кто созвал Совет без моего ведома?

– Я! – отозвался Сектер. – Прошу прощения, почтенный глава, однако события были слишком значительны, чтобы я мог принять решение единолично. Я разослал посыльных…

Эта фраза звучала несколько двусмысленно и я предположил, что она – отголосок каких-то давних пререканий в Совете. Во всяком случае, Лигель отреагировал немедленно и резко:

– От вас, мастер, никто и не ждет, что вы единолично решите даже незначительный вопрос! Скажите просто, что случилось?

Возможно, предполагалось, что такая отповедь должна вывести Сектера из себя, но тот стерпел. Мне даже послышалось в его голосе некоторое злорадное удовлетворение.

– В городе бунт. Матросы имперского флота устроили беспорядки в порту, какие-то разбойники напали на барона Леверкойского – полюбуйтесь на его платье, мастер Лигель – в Хибарах опять было побоище, вернее, настоящее сражение… Число убитых исчисляется десятками!

– А, барон… – Лигель словно только сейчас заметил среди синдиков аристократа, – да, вас славно отделали, я вижу…

– Я не остался в долгу, поверьте… – хмуро буркнул барон.

– Разумеется, разумеется… Но что же вас заставило посетить район порта в такой час? – слащаво-участливым голосом поинтересовался глава Совета, барон замялся и Лигель тут же вздернул обе ладони, – нет-нет, я не спрашиваю, нет! Это ваше право, барон!.. Однако там вы подверглись нападению неких злодеев, это верно?

– Шваль! – отрезал сэр Вальнт. – Но дело не в них, в порту я видел пьяных матросов и солдат с галер. Они выкрикивали угрозы офицерам и… И бунтовали…

От волнения барон забыл свою роль, догадался я. Его выручил Сектер.

– Да, мастер Лигель, – подхватил он, – барон поспешил сюда, чтобы сообщить Совету об угрозе…

– Разумеется, поспешил. Тем более что барон здесь живет, – вставил Лигель.

– …И встретил здесь меня, – продолжил Сектер, я отправил в порт сержанта стражи с его людьми. Они как раз доставили арестованных в Хибарах убийц…

– Ладно, – перебил его Лигель и взмахнул рукой, указывая на вход в Большой дом, – каковы бы ни были вопросы, мы не будем решать их посреди улицы. Раз уж мы здесь, идемте внутрь… И… Э, солдат!..

Один из стражников, охранявших вход, торопливо подскочил к главе Совета. Наш мастер Лигель не пользуется большой любовью в городе, но уважение к своей особе внушить умеет, это точно. Мне, кстати, понравилось, как он держался в разговоре с Сектером.

– Солдат, беги в кордегардию. Найдешь там… Кого-нибудь найдешь. И пусть сюда пришлют еще людей. Скажешь, я велел.

Солдат торопливо направился в переулок, соседний с нашим (там проходил кратчайший путь к кордегардии), а синдики с сопровождающими их факельщиками и слугами двинулись в дом Совета…

Из соседнего переулка послышался удивленный возглас, звон клинков и спустя минуту – хриплый стон и грохот падения закованного в доспехи тела. Мы с Эрствином переглянулись – подкрепление к охране дома Совета не прибудет. Вся толпа тем временем исчезла в недрах огромного здания, у входа остались лишь несколько солдат…

И тут послышался отчетливый стук подков – из темноты в освещенный факелами круг вступил всадник…

* * *

Сначала я почувствовал боль. Затем медленно начало возвращаться сознание. Я постепенно восстановил в голове последние события – предательство, сонное зелье, мой последний бой… Итак, память вернулась, но я по-прежнему ничего не видел и не мог восстановить контроль над телом. И боль. Все тело ныло, так что я не мог поначалу сообразить, насколько серьезно я ранен и куда именно… Почему-то руки меня не слушались и зверски болели. Зато ногами я мог пошевелить, но… но земли мои ноги не касались. Наконец я сообразил, что вишу, подвешенный за руки, а во рту у меня кляп. Повязки на глазах, как будто, не было, но меня окружал мрак. Я не понимал, где я и почему до сих пор жив…

Постепенно боль нарастала, концентрируясь зато в определенных местах. Болела голова, вернее, левая часть лица, куда пришелся удар палицы – не будь на мне шлема, усиленного моей магией, я бы не выжил после такого. Еще болели ребра и связанные в запястьях руки, вернее, руки онемели и ныли… Ну и кляп во рту хотя и не причинял сильной боли, но ужасно раздражал. Я чувствовал, что по подбородку стекает слюна, но сглотнуть или сплюнуть не мог. Я вообще не мог ничего сделать – только ждать, когда же все это закончится и меня добьют. Однако просто так висеть, словно туша на мясницком крюке, и ждать казни я не мог. Я попытался произнести хоть слово – не вышло. Тот, кто меня связал, понимал, что имеет дело с колдуном… Вот ведь, казалось бы, какая мелочь – кляп во рту, а толку от моих магических способностей уже никаких. Не произнося заклинаний хотя бы шепотом, невозможно использовать Дар. Потерпев неудачу с кляпом, я принялся раскачиваться в своих путах, надеясь, что веревка ослабнет или где-то разойдется хоть один узел – так, чтобы я упал и смог попытаться руками добраться до рта. Ничего не вышло, пленившие меня враги предусмотрели, пожалуй, все. Зато я наконец-то смог разлепить правый глаз. Сквозь приоткрывшуюся щелочку я начал озираться.

Скорее всего я находился в сарае… Да, наверное, в том самом сарае, где прятался накануне перед дракой. Вишу под потолком. Левая половина лица разворочена ударом палицы, саднит и ноет, но кровотечение, вроде остановилось. А глаза не открываются из-за спекшейся крови… И сейчас, пожалуй, рассвет. Раннее утро. Победители, предательски захватившие замок, должно быть, только что окончили пировать и дрыхнут. Если я и могу надеяться каким-то чудом освободиться, то пытаться нужно немедленно.

Я попытался пошевелить руками, но не добился ничего, кроме новой волны боли, отдавшейся в голове. Тогда я начал раскачиваться. Это тоже было очень болезненно, но больше я ничего не мог предпринять… Выбившись из сил, я прекратил свои попытки – бесполезно. Все же остается только ждать.

Ожидание длилось довольно долго – во всяком случае, мне показалось, что долго. Сквозь прорехи в крыше я видел, что небо над Дашстелем посерело, затем даже смог разглядеть бледный кружок солнца, скрытый за плотной серой пеленой облаков. Последний день моей жизни обещал быть ненастным… Но это не имело особого значения.

Постепенно жизнь в захваченном замке пробуждалась. Я слышал голоса, стук, топот, иногда сквозь дыры в стенах можно было различить какое-то движение… Наконец свет в сером прямоугольнике дверного проема заслонили две фигуры. Висел я спиной к двери, поэтому мне пришлось повернуть голову вправо (левым глазом я по-прежнему ничего не видел, и вообще не знал, цел ли он), чтобы хоть немного разглядеть вошедших. Разобрал я немного. Одним из пришельцев был Бибнон – я узнал его голос – второй мне показался незнакомым.

– Вот здесь поставим наковальню, места вполне достаточно. Уголь, мехи… Кузнец сказал, что у него все с собой. А этот молодчик – точно колдун?

– Не сомневайтесь, добрый сэр, – это Бибнон, – я сам проверял парня. Научил одному заклинанию, и проверял, насколько хорошо оно у него действует.

Так вот в чем была причина щедрости толстяка… Он подарил мне заклинание против лихорадки только для того, чтобы проверить, насколько я способный маг… Как глупо… Как глупо все вышло, как глупо я попался!.. Только зачем им здесь наковальня?

– Ну что ж, толстяк, – снова заговорил тот, кого колдун назвал “сэром”, – если так, то хорошо. Но если ты меня обманываешь, я ведь возьму твою кровь! Хотя, у тебя ее немного осталось, крови-то, ха-ха-ха! Этот паренек тебя хорошо разделал!

– С вашего позволения, мой добрый сэр, сколько бы крови во мне не осталось, я в силах постоять за себя!

– Да будет тебе, колдун, я же пошутил, – голос рыцаря прозвучал странно натянуто, – и ты же меня не обманываешь? Этот молодчик ведь колдун?

– Не будь он колдуном, сэр, его бы убил удар вашей палицы.

– М-да, пожалуй, верно. Ну, тогда и тебе бояться нечего.

– Мне в любом случае нечего бояться, сэр Ригент! Да и вам тоже волноваться не стоит, вы получите свой меч!

Теперь все стало ясно. Сэр Ригент. Это тот самый суеверный рыцарь, разыскивавший кровь колдуна, чтобы закалить в ней для себя волшебный меч. Теперь этот суеверный ублюдок заполучил меня. Поэтому я и жив до сих пор. И поэтому я скоро умру… Я потерял сознание.

* * *

Появление на площади Меннегерна было очень эффектным. Когда он на своем чудесном коне выдвинулся из мрака в освещенный факелами круг – словно бы границы светлого пространства нарушились и часть тьмы вплыла в него. Эльф был определенно зловещ и величествен в своем черном одеянии… И все так же внушал страх – я видел, как напряглись фигуры стражников, я словно чувствовал, как их руки сжимают рукояти оружия, но не находят в этом прикосновении привычной уверенности… Я сам тоже невольно вцепился в рукоять замаскированного в костыле клинка – “не тот меч”. Снова это ощущение неправильности оружия, моя рука искала другую рукоять, совсем другую… Рядом что-то тихонько звякнуло, я скосил глаза и увидел, что Эрствин наполовину обнажил меч.

Меннегерн приближался к стражникам неторопливо и размеренно, как и положено неотвратимому посланцу рока…

– Кто ты такой? Что надо? – с надрывом выкрикнул один из стражников, его голос срывался, выдавая страх солдата.

– Я князь Меннегерн, – ответил черный всадник, – правитель Семи Башен и Чудище из Мрака. Так вы меня зовете, верно?

Голос эльфа был спокоен, и слова он цедил медленно, нарочито неторопливо… Едва он назвал себя, как его конь совершил громадный скачок с места – я снова поразился этому животному – и приземлился среди стражников. Взлетел сверкающий клинок Меннегерна, его жеребец взвился на дыбы, занося копыта над головами бедолаг-караульных… А из соседнего переулка к воротам Большого дома метнулись тени, оборачивающиеся в круге света вооруженными людьми. Однако прежде, чем солдаты успели добежать до дверей, схватка закончилась. Шестеро часовых оказались убиты эльфом и его конем меньше, чем за минуту. Быстрота, мощь и точность ударов Меннегерна были просто невероятны, немыслимы… Теперь я понимал, почему он не побоялся в одиночку сойтись с окруженным телохранителями князем Ллуильды. Меннегерн заметно превосходил всех бойцов, каких я когда-либо видал. Лучшие воины Мира, о которых в “Очень старом солдате” рассказывали легенды – разве что они могли бы противостоять Черному Ворону в поединке…

Почему-то в памяти всплыла моя давняя мысль – как было бы здорово, заговори со мной профили с древних монет. Глупая мечта оборачивалась истиной – странной и страшной. А из тьмы тем временем появились новые бойцы, они уже неторопливо и уверенно приближались к дому Совета. Меннегерн спешился, небрежно швырнул поводья на предназначенный для факела крюк у дверей и первым шагнул внутрь. Почти все солдаты двинулись за ним, оставив нескольких товарищей охранять вход… Плечо Эрствина дернулось под моей рукой, мальчик собирался броситься туда, ко входу. Я вцепился в него и страшным шепотом велел:

– Стой! Не дергайся раньше времени! – так не говорят с отпрыском благородной фамилии, но сейчас было не до церемоний, к тому же и у меня нервы натянуты были до предела…

– Но… Эльф… Эти люди… А там папа…

– Послушай, друг мой, – я постарался говорить спокойно и рассудительно, – эльф и эти солдаты – как раз на стороне твоего отца. И сейчас не время… Хотя… Как ты считаешь, если их ударный отряд отойдет подальше от входа вглубь здания – есть ли у нас шансы против этих солдат у дверей?

Мне пришло в голову, что вовсе незачем лезть в схватку. Ведь вороной жеребец Меннегерна – вот он, привязан у входа. Какое мне дело до Леверкойского барона, который, к тому же сам заварил эту кашу? А лошадка, живой ключ к сокровищам Семи Башен – вот она… Правда, я только что видел коня в битве, и это было впечатляюще, но… Ведь я, как-никак колдун. И у меня есть свои способы добиться повиновения этой твари. Вот он – мой шанс! Так что, если Эрствину охота подраться с этими солдатами у входа, то, возможно, ему следует позволить этот воинственный порыв?

А потом… Да какое мне, собственно дело до того, что будет потом? Мне важно завладеть вороным. А потом я вполне смогу предоставить барону и Сектеру расхлебывать ту кашу, которую они заварили в Ливде сами. Я даже пожелаю им успеха в том, чтобы разделаться с Меннегерном. Но пожелаю издалека – мне вовсе не хочется встречаться с таким воином, как Черный Ворон. Нет уж, пусть этот призрак по-прежнему останется для меня профилем с монеты. Мне следует позаботиться лишь об одном – чтобы иметь вдоволь таких монеток. Тогда я налюбуюсь всласть профилем князя Семи Башен.

Кроме профиля – и желательно отчеканенного в золоте – меня в Меннегерне не интересует ни-че-го.

Глава 38

И в эту ночь, и в эту кровь, и в эту смуту, Когда сбылись все предсказания на славу, Толпа нашла бы подходящую минуту, Чтоб учинить свою привычную расправу… В.С.Высоцкий

Прошла минута… Другая… Ожидание становилось все тягостнее. Из Большого дома до нас не доносилось ни звука. Что там творилось сейчас? Внутри здания находилось не менее полусотни людей – члены Совета, их слуги, охрана, стражники, челядь, проживающая в Большом доме… Ну и пришельцы. По некоторым признакам я заключил, что нападавшие – это наемники из Гевы. Как обычно – безродные пришельцы, которых здесь никто не знает, которых трудно выследить заранее, которыми очень удобно пожертвовать в случае неудачи, на которых можно свалить вину, если что-то идет не так, как задумано… За это наемникам и платят.

Я поднес к уху амулет и прислушался. Эрствин, не глядя на меня, сделал то же самое – а что еще нам оставалось?..

Сначала я разобрал только невнятные, словно смазанные, обрывки разговора. Очевидно, сразу несколько человек пытались что-то сказать, перекрикивая друг друга, и до меня доносились отдельные слова тех, к кому был обращен амулет на груди барона. Кто-то визгливо талдычил, что бунт – это забота стражи и нечего здесь обсуждать. Другой, обладатель голоса с более низким тембром, наоборот, требовал разобраться немедленно, принять новые, более строгие, законы, искоренить и выжечь каленым железом… Кажется, Лигель требовал тишины, но его никто не слушал. Я догадался, что синдики, собравшись в привычной обстановке, затеяли свою обычную перепалку… Так вот как, оказывается, проходят заседания нашего городского Совета, вернее, проходили. Ибо это, вероятно, станет последним – во всяком случае, в нынешнем составе… В царящей какофонии мне с трудом удалось расслышать голос сэра Вальнта:

– Ну, что же они… – барона перебили спорщики, – …долго? По-моему давно бы… И когда… колдун?

– Колдун явится, когда мы закончим здесь. Пока что он нам не нужен, хватит и… ффшшххрр… – снова помехи, – А вот когда мы возьмемся за…

– Но зачем тогда вообще?.. Хрр…

– Потому что он… Таких, как он, не убивают обычным… фхшррр… колдун!

– Ага! Слушайте, Сектер!

Раздался громкий стук, нестройный хор смолк и я услышал грохот, отдаленный лязг оружия и крики – за дверями зала, в котором собрался Совет, началась резня. Слуг и стражников там было довольно много, но едва ли они были способны на серьезное сопротивление Меннегерну и подготовленным к бою наемникам. То, что происходило сейчас в Большом доме, вряд ли можно было назвать схваткой – побоище или избиение… Я на секунду отнял амулет от уха – почти ничего не слышно. Город, спрятавшийся за запертыми дверями и ставнями, так и не узнает до завтра о пролитой крови и сбывшихся пророчествах…

А в Большом доме тем временем наемники, должно быть, прочесывали помещения, расположенные поблизости от главного зала и убивали всех, кого находили. Не знаю, почему я так решил, просто это было бы логично – ведь завтра все убийства припишут эльфу, а свидетели в таком деле нежелательны… Я заметил, как в дверном проеме, у которого несли караул солдаты, показался какой-то человек. Увидев вместо городской стражи чужаков, он охнул и кинулся обратно. Судя по тому, как он замешкался, я предположил, что ему кто-то мешал сзади – должно быть несколько слуг, счастливо избежав мечей заговорщиков, попытались улизнуть из дома Совета, выбравшись к выходу какими-то окольными путями. Но и здесь оказались враги. Стоявшие на страже солдаты кинулись внутрь – ловить беглецов. Я толкнул Эрствина – на слова не было времени – и припустил к опустевшему входу. Учитывая мою скорость, я должен был торопиться. Эрствин, конечно, легко обогнал меня и первым достиг приоткрытых дверей. Он осторожно заглянул внутрь и тут же отпрянул. Истолковав его поспешность, как признак близкой опасности, а осторожно занял позицию по другую сторону дверного проема. Вскоре послышались шаги и на пороге возник солдат. Он, наклонив голову, вытирал с лезвия меча кровь и не заметил нас с парнишкой. Я к тому времени успел прислонить свой костыль к стене и вытащить нож. Когда солдат сделал шаг наружу, я ухватил его за воротник и, рывком сдернув с крыльца в свою сторону, всадил ему острие под челюсть. Не пытаясь вытащить свое оружие, я предоставил мертвому телу спокойно сползать по стене, подхватив чужой клинок (не тот меч!), а на пороге показались еще двое солдат. Один из них, наверное, пострадал в стычке и шел с трудом, обхватив рукой за шею своего товарища. Пара боком протиснулась в дверь, тот, что не был ранен, первым поднял голову и встретился взглядом с Эрствином. Мой приятель действовал не раздумывая – я услышал тихий сдавленный крик и передо мной из спины наемника выросло алое от крови лезвие. Я схватил раненого за шиворот и дернул его в свою сторону, разворачивая лицом к себе. Передо мной мелькнуло белое – то ли от страха, то ли от потери крови – лицо, широко распахнутые глаза и перекошенный, словно в беззвучном вопле, рот… Удар в висок рукоятью оружия – и этот рухнул рядом с убитыми товарищами.

– Эрствин, не спи, помогай, – негромко прикрикнул я.

– Ч-что?..

Я поглядел на мальчика – тот был словно в прострации. Бледный, как мел, он глядел себе под ноги – на распростертое тело. Тут я догадался, в чем дело. Он, должно быть, только что впервые в жизни проткнул мечом человека. Я как-то не подумал об этом. Я знал, что Эрствин умеет владеть мечом – это благородное искусство и сын барона Леверкойского, разумеется, ему обучен. Как-то раз Эрствин похвалился мне, хотя и довольно невнятно, что дрался в злополучной битве, когда их с отцом вышибли из замка и что он кого-то зарубил. Теперь я понял, что то была мальчишеская похвальба, а первый противник, сраженный добрым сэром Эрствином – вот он, истекает кровью на крыльце.

* * *

Когда я снова пришел в себя, была ночь. Во всяком случае, сквозь прорехи в крыше и стенах словно струился мрак. Сарай, изнутри залитый багровым светом и наполненный душным чадом, напоминал о Гангмаровом Проклятии, где как раз и место таким грешным душам, как моя…Но я все еще был жив – и по-прежнему находился в той же самой развалюхе и в том же самом беспомощном положении, зато вокруг меня произошли большие перемены. Тесное помещение превратилось в самую настоящую кузницу, уставленную и заваленную инструментами и всевозможными необходимыми для кузнечного ремесла приспособлениями. Угли пылали в небольшой переносной печи, бросая зловещие кровавые отсветы на поросшие лохматым мхом стены, время от времени кузнец, плечистый мужчина, блестящий потным обнаженным торсом, ударял молотком по длинному пруту, лежащему на наковальне. Каждый удар молотка отдавался болью в висках… Кроме кузнеца с молотком в сарае суетились двое подмастерьев, оба – здоровенные парни в прожженных черных фартуках. Один клещами поворачивал на наковальне рубиново светящуюся заготовку, другой меланхолично качал мехи… Этим троим было тесновато в небольшом сарае.

Тот, что скучал у мехов, заметил, что я пошевелился.

– Эй, мастер, а колдун-то и в самом деле живой, – несколько удивленно протянул он, глядя на меня. В его глазах я не заметил ничего, что можно было бы счесть жалостью, состраданием или даже просто любопытством. Только равнодушие.

– Конечно, живой, а то какой бы с него прок, – сердито буркнул старший кузнец, потом прикрикнул на парня с клещами, – не зевай!

Второй подмастерье передвинул заготовку, мастер снова принялся не спеша обрабатывать ее молотком. Это продолжалось довольно долго. Мне не оставалось ничего другого, кроме как следить за неторопливой работой кузнецов. Я смог разлепить и левый глаз, но меня это не радовало. Вообще-то мне хотелось лишь одного – чтобы все скорее закончилось, чтобы прекратилась моя никчемная жизнь, так бестолково прошедшая, так глупо и болезненно заканчивающаяся…

Наконец кузнец закончил обрабатывать железный прут, которому было предназначено вскоре превратиться в заколдованный меч. По его знаку парень с клещами подхватил заготовку и сунул в жар. Затем другой подмастерье заработал мехами немного живее, а первый бросил клещи и вышел из сарая. “Слава Гилфингу, кажется, скоро…” – подумал я. И в самом деле, вскоре подмастерье вернулся. Следом за ним в сарай вошли Бибнон и давешний рыцарь, сэр Ригент. Я удивился – несмотря на серьезную рану, полученную накануне, Бибнон шел самостоятельно. Впрочем, бледен он был по-прежнему. Сил на злорадную ухмылку у меня уже не было, да и кляп мешал – но зацепил я его все же хорошо… Дворянин поморщился и помахав рукой перед носом – словно разгонял копоть – отступил в угол. Бибнон вытащил откуда-то из складок плаща маленькую чудовищно замусоленную книжечку, раскрыл ее и принялся читать вслух. Я ни слова не понял, так что и до сих пор не знаю – то ли это были настоящие магические формулы, то ли шарлатанская тарабарщина. Вполне вероятно, что Бибнон разыгрывал спектакль с заколдованным мечом и вообще – как-то слишком уж нарочитой была вся мрачность ритуала… Даже ночи дождались… Впрочем, на всех остальных действия Бибнона произвели должное впечатление. Рыцарь кивал с важным видом, но я заметил, что он поглаживает ладанку на груди и шевелит губами – молитву, должно быть, читает. Кузнецы отступили в сторонку и, украдкой осеняя себя кругами, с подозрением уставились на толстяка. Тот отвлекся от чтения и зыркнул в их сторону:

– У вас-то все готово? – затем, дождавшись утвердительного бормотания, продолжил чтение. Под его монотонный голос и, возможно, из-за удушливых испарений я снова начал терять сознание.

Сквозь застилавшую глаза красную пелену и звон в ушах я уловил какое-то движение. Передо мной… или, вернее, подо мной, стоял один из подмастерьев кузнеца. В руках парень держал странное высокое и узкое ведро. Я снова начал погружаться в забытье и еще уловил краем сознания диалог:

– …Может, снять его?..

– Не нужно, пусть висит. Так кровь будет стекать лучше…

Потом была боль в ноге. Должно быть, сильная боль, но я почти не чувствовал ее, потому что находился на грани обморока и еще потому, что все тело ныло и болело – не только нога. Затем начала наступать какая-то легкость… Легкость и холод…Что-то покидало мое тело, некая часть оставляла меня… И я больше не висел под крышей сарая – я летел. Вместо рук у меня были огромные белые крылья, а может, и крыльев не было… Но рук у меня не было точно, потому что я был уверен – руки крепко привязаны к потолочной балке где-то там – посреди болот. А я лечу на Миром, я вижу его весь, целиком. Я могу летать, потому что из моего тела извлечено нечто, привязывавшее меня к земле… Я могу летать без крыльев, я могу лететь к свету… И вот он уже впереди, этот свет, и я стремлюсь к нему, и я…

Но достичь ослепительно-яркого света мне не дали, потому что кто-то произнес:

– А ведь он жив, ваша милость.

Я догадался, что это они обо мне, это я жив, а живым летать не позволено, ни с крыльями, ни без… А другой голос ответил:

– Хм-м, это удачно. Может, в нем еще осталось достаточно, чтобы и кинжал тоже…

– Прощения прошу, ваша милость, но незакаленного кинжала у меня нет. Я же не мог знать, что…

– Да, верно. Никто не мог знать. Тогда обработай рану, прижги ее. И немедленно займись кинжалом… Немедленно, понял?!

– Понял, ваша милость… Спускай его…

Я почувствовал, что мою левую ногу обожгло невыносимой болью. Это означало, что я больше не лечу к свету, что у меня еще есть левая нога и что… – не успев додумать, я рухнул из поднебесья обратно в свое истерзанное тело на грязный пол. Кто-то перерезал веревку под потолочной балкой сарая…

* * *

Вороной жеребец, привязанный у входа, покосился в нашу сторону, сохраняя неподвижность статуи. Коня совершенно не интересовали человеческие страсти и смерти – как и его хозяина, кажется. Я сделал шаг в его сторону и поднял руку, конь не реагировал. Вот эта лошадка, которая знает дорогу к сокровищам Семи Башен. Эх, если бы можно было просто так схватить поводья и… Нет, я не рискну. Слишком многие заинтересованные в этом деле люди еще живы – не говоря уже об эльфе, которому принадлежит жеребец. Сперва я должен убедиться, что Сектер в самом деле сможет расправиться с эльфом – есть же у него какой-то план? Вот тогда и… Тогда у этой сказки окажется хороший конец. Если эльфа уберут, а Сектер будет по горло завален делами… Правда, есть еще несколько человек, которым что-то известно об этом деле, Эрствин, например…

Кстати, я не могу просто так взять и уйти, оставив здесь Эрствина. Мальчишка вполне способен мне помешать. Он-то сейчас думает на самом деле только о своем папаше, но… Я бросил взгляд в его сторону – наш юный герой отрешенно пялился на убитого им наемника, словно собирался запомнить этого невезучего парня на всю жизнь… Ну нет, нужно делом заниматься!

Времени на переживания не было, я руганью и толчками заставил мальчика помочь мне затащить сраженных нами солдат внутрь. Последний – тот, которого я огрел рукояткой меча – был жив. Я так и рассчитывал, зачем лишняя смерть? Я хочу сказать, что добить его было бы можно позже, а как свидетель он мог и пригодиться… Сейчас солдат был не слишком опасен, но я для верности его связал и, оттащив подальше в темный коридор, затолкал в какой-то тесный чулан под лестницей. Разобравшись с телами, мы взяли шлемы убитых солдат, чтобы хоть немного походить на них, и заняли место у входа. Я позаимствовал у одного из убитых еще и копье. Ожидалось прибытие колдуна и его надлежало встретить. На всякий случай я потушил три из четырех факелов, горевших по обе стороны двери, а последний повернул в креплении так, чтобы свет шел в основном в сторону. Меня немного смущал малый рост Эрствина – его вряд ли можно было принять за солдата, поэтому я велел парнишке стоять в нише, там где было темнее. Едва он занял указанное мной место, как тут же полез за слушающим амулетом. Отличная мысль. Я последовал его примеру.

– …Ну и где же ваш маг? – прошипел сэр Вальнт, мне показалось, что он шепчет украдкой, словно старался не быть услышанным кем-то еще. – Уже пора заканчивать.

– Колдун должен быть здесь с минуты на минуту, – ответил Сектер, этот, наоборот, говорит уверенно, словно хочет подбодрить барона, но тоже сдерживает голос, – у нас все рассчитано… Вот сейчас… Наверное…

А ведь шум стих – должно быть, схватка закончена. Поскольку Вальнт и Сектер живы и говорят между собой спокойно (хотя и украдкой) – значит… Значит ливдинский Совет перебит. И вместе с синдиками убиты солдаты и челядь… Никаких свидетелей. Осталось только уничтожить Меннегерна при помощи заколдованного меча.

– Ну, что вы там шепчетесь, люди? Эй, Обманщик! – голос Черного Ворона все так же холоден и безучастен, – ты обещал мне месть потомку Эгенллана, а до сих пор мне пришлось марать свой клинок только кровью твоих братьев. Где эльфы, Худой Обманщик? Почему я вижу только людей в этом доме?

– Э, знаешь, князь… Сейчас в Ллуильде осталось так мало эльфов, я ведь тебя предупреждал…

– Где эльфы? Где наследники Эгенллана?

– Хорошо, идем… Мы отведем тебя туда, где…

– Где что? – голос Меннегерна внезапно утратил безучастную отрешенность и стал твердым, словно стальной клинок. – Или ты думаешь, что сможешь водить меня за нос вечно? Ты просто хотел избавиться от других людей, и чтобы в этом обвинили меня – верно, человечек? Почему ты молчишь? А? Ну, говори, посмей мне сказать, что я ошибся!

– Э… Я…

– Ну же, Обманщик, – теперь голос эльфа звучал издевательски, я и не думал, что это существо без возраста способно на сарказм, – придумай новую ложь! Я же видел, как ты смотрел вон на того, в углу. Ты хотел только его смерти! Все эти человечки умерли ради этого… И вот он убит. Хо-хо! Ты дважды и трижды проверил, что он мертв! Ну – придумай новый обман, прежде чем я уложу тебя рядом с ним!.. Половину человечков здесь мы убили вместе, а со второй половиной я и сам справлюсь, а, Обманщик?..

– Эй, да что мы слушаем его, Сектер! Солдаты, взять его! За мной!

– Но, барон! Вы не… Без заколдованного меча…

Затем все смешалось – крики, звон оружия, стук падающих тел и грохот опрокинутой мебели…

А я увидел, как из того же переулка, где прежде скрывались заговорщики, переваливаясь и тряся пухлыми телесами под просторным балахоном, к нам бежит толстый человек. Он обоими руками придерживает подмышкой длинный сверток…

– Колдун… – выдохнул шепотом Эрствин, тоже заметивший незнакомца.

Да, конечно, это был колдун с тем волшебным мечом, которым Сектер намеревался сразить “чудище из Мрака”. Все знают, что монстров – таких, как князь Меннегерн из Семи Башен – не убивают обычным оружием. Против них нужен особый меч, заколдованный меч. Ну и, само собой, при заколдованном мече должен быть колдун… Колдун… Я вглядывался в приближающуюся массивную фигуру и боялся поверить своей удаче. Три года… Три года я ждал этой встречи… Не верил и все равно ждал…

Глава 39

Бибнон так торопился, что даже толком не глядел на нас с Эрствином. Колдун, пыхтя и переваливаясь на бегу, семенил через площадь, посох дробно и невпопад постукивал по камням. Видимо, он из-за чего задержался и теперь спешил изо всех сил – оставалось только удивляться талантам Сектера, рассчитавшего события с такой точностью. Но теперь все может рухнуть из-за этого увальня, не доставившего вовремя колдовской меч, при помощи которого заговорщики собираются прикончить эльфа. Ну что ж, все предвидеть и впрямь не в человеческих силах… А план Сектера все же рухнет – из-за меня.

– Хромой… – шепотом позвал Эрствин. Он украдкой поднес к уху амулет.

Я только повел плечом – сейчас не время для разговоров. Вот Бибнон уже рядом со мной, ему остается пять шагов до крыльца… Четыре… Три… Я, быстро шагнув, преградил путь колдуну. Только теперь он поднял взгляд. Я стоял слева от двери, так что факел освещал правую, неповрежденную сторону моего лица, жирный негодяй не мог меня не узнать. Узнал! Бибнон от удивления приоткрыл рот и тут же у него между зубов оказался наконечник копья. Толстяк машинально подался назад, я следовал за ним, удерживая копейное жало у него во рту. Очень удобная позиция – я держу колдуна под контролем и в то же время он бессилен применить против меня свою магию. Так можно и поговорить.

– Хромой… – снова подал голос Эрствин.

– Погоди, друг мой, – отозвался я, – погоди… Если бы ты знал, кого я сейчас встретил… Моего старого боевого товарища, верно, жирная задница? Я прав? Ты мой старый боевой товарищ?.. А помнишь – Болотный Край, ночь…

– Хромой, там…

– Да, Бибнон, – подхватил я, – ты слышишь, как меня теперь зовут? Слышишь – “Хромой”. А знаешь, почему?.. Да? И что ты об этом думаешь? Нет, не трудись отвечать! Позволь мне догадаться самому…

– Хромой, эльф их убивает! – взвизгнул Эрствин. – скорее туда!..

– Э-э-э… Мэ-э-э… – пробурчал перекошенным ртом толстяк.

Должно быть, он сейчас судорожно соображал, откуда я взялся, на чьей стороне я должен быть и как ему выпутаться из этой ситуации.

– Нет, малыш, – отозвался я, – я не могу так легко расстаться с нашим Толстым Обманщиком. Знаешь ли, а это именно он… Там, в Болотном Краю… Я столько лет гадал, жив ли он… И вот мы наконец… Куда, толстяк?!

Бибнон попытался сделать шаг назад и освободиться от стального острия во рту, но я двинулся следом, сохраняя прежнюю позицию.

– Понимаешь ли, мой друг, – продолжил я, – что для меня означает эта встреча? Я непременно поставлю Гилфингу самую преогромную свечу, какая только сыщется в Ливде. Или я должен благодарить за этот случай Гангмара? Тогда я отблагодарю его кровавой жертвой. Хорошая идея?

– Пошел ты сам к Гангмару со своими идеями! – отчаянно выкрикнул Эрствин.

И, не глядя больше на меня, бросился в дверь.

Бибнон опять что-то замычал.

– Да, – кивнул я, внимательно следя за толстяком, – да, ты прав, разумеется. Это очень славный мальчик. Побежал к папе. Знаешь, кто этот юный воин? Это сынок нашего барона. Что? Они не справятся с эльфом без меча? Ну конечно, я тоже так думаю. С этим эльфом они вряд ли справятся даже будь у них этот самый меч. Но меня ведь они не слишком волнуют… Ах, Бибнон, мастер Бибнон, мой старый товарищ… Как же я рад тебя видеть, жирная сволочь! Но давай займемся делом.

О, с каким удовольствием я наблюдал, как мой враг вращает глазами, косится на мои руки, сжимающие древко копья… Еще бы – стоит мне чуть-чуть надавить и… Впрочем, на следовало забывать, что колдун опасен. Как ни приятно было растягивать удовольствие, а действовать придется быстро. Когда в Большом доме закончится заваруха, я должен быть далеко отсюда – и верхом на вороном коне. На пути к новой жизни…

– Значит так, – скомандовал я, – первым делом, отведи в сторону правую руку… Медленно… И разожми пальцы.

Посох Бибнона задребезжал по камням. Сам колдун со страхом ждал продолжения, он даже боялся опустить без разрешения руку с растопыренными толстыми пальцами.

– Хорошо. Вторую руку тоже держи так, чтобы я ее видел. И не смей даже шевелиться!

Колдун замер в неудобной позе, отведя правую руку чуть в сторону, а левой прижимая к боку сверток. Он боялся, но послушно выполнял мои команды – неужто он на что-то надеялся? Ведь он не может не понимать, сколько задолжал мне.

Ну, я тоже немного боялся – боялся, что мне не хватит времени, чтобы взыскать весь должок целиком. И что мне не хватит фантазии.

– Так, а теперь посмотрим, что у тебя в сверточке подмышкой. Это ведь меч, верно? ТОТ САМЫЙ меч? Дай-ка его мне… Нет! Я сам возьму, а ты не шеве…

Не знаю, что произошло мгновением позже. Должно быть, Бибнону все же удалось воспользоваться чем-то из своего магического арсенала. Даже не подозреваю, какой фокус он провернул… И как? Я не спускал с него глаз… И копье… Но ему все же удалось каким-то образом навести чары. Словом, когда я пришел в себя, копье лежало у моих ног, а меч был уже не подмышкой, а в руках Бибнона и толстяк косо заносил оружие над моей головой. Заносил неумело, но энергично.

* * *

Кажется, в этот раз я сознания не терял. Мне бы и хотелось забыться, но боль в ноге не давала уйти в небытие. Я осторожно приподнял голову и огляделся. Кузнецов отделяла от меня наковальня, они столпились за ней и, нагнувшись над большим коробом, что-то с лязгом в нем перебирали. Должно быть, искали подходящий кусок стали, чтобы выковать кинжал… В мою сторону никто не смотрел, в сарае вообще больше никого не было. Я осторожно подтянул к себе руки, на связанных по-прежнему запястьях болталась перерезанная веревка… Я нащупал кляп и потянул. Неожиданно легко мне удалось освободиться. Что делать дальше я не представлял. Чувствовал я себя паршиво – вдобавок к боли от ран и слабости, вызванной потерей крови, ощущал чудовищную усталость и опустошенность… Словно часть души из меня вытянули. Мне не хотелось шевелиться, не хотелось ничего вообще делать. Я по-прежнему мечтал о скорейшем окончании всего этого…

Прошло, пожалуй, несколько минут… Как ни странно, внезапно возникло ощущение досады. Словно назло самому себе, я снова заставил изувеченное тело действовать. Поднял руки и пошевелил ими – ослабшая и размокшая от пота веревка немного подалась. Воспользовавшись тем, что в сарае было довольно шумно – потрескивали угли, лязгали железяки под руками кузнецов, сами мастера тоже постоянно бормотали – я зашептал заклинания, восстанавливающие силу. То ли магия, то ли просто несколько минут покоя пошли мне на пользу, но я чувствовал некоторый прилив бодрости. Снова пошевелив ладонями, я убедился, что легко могу освободиться от веревки. Как раз в это время кузнец принял решение и извлек наконец из короба слиток металла… Он повернулся к печи, собираясь, наверное, бросить в нее выбранную железку, я с тоской подумал, что мой отдых заканчивается…

Внезапно ночь огласилась воплями. Я прислушался, а кузнецы кинулись, отталкивая друг друга, к дверному проему. Ошибиться было невозможно – звучал боевой клич. Вскоре к этому шуму присоединился новый – звон стали. Уж этот звук я не мог перепутать ни с чем другим, в Дашстеле снова шел бой. И на этот раз сражался с захватчиками явно не одиночка – звуки неслись с разных сторон. Дашстель снова брали приступом…

Сообразив, что происходит, я быстро уронил руки и сделал вид, что так и не приходил в сознание. Кузнец подхватил прислоненный к стене молот и рявкнул приказы своим помощникам. Один тоже схватил оружие, другой направился в мою сторону. Из-под опущенных век я заметил, что кузнец и подмастерье выскочили наружу, оставив со мной только одного парня. А тот зачем-то огляделся, тяжело вздохнул, и только затем склонился надо мной. В его руке был нож.

Вообще, перерезать горло – даже лежащему без сознания – не так-то просто, если не имеешь опыта и склонности к душегубству, а стоявший надо мной парнишка явно не был кровожадным головорезом. Вот он занес нож над моей шеей, затем опустил руку – я лежал в неудобной для него позе… Прошла еще минута – я не собирался помогать своему убийце, а сам явно он пребывал в растерянности…Шум боя за стенами не ослабевал. Наконец незадачливый палач принял решение. Он, чуть отведя правую руку с зажатым ножом, левой взял меня за плечо – должно быть, хотел перевернуть, чтобы сподручнее было добраться до горла.

Я действовал настолько быстро, насколько позволяло мое жалкое состояние. Левой рукой я перехватил запястье правой руки подмастерья и рванул на себя, а правой попытался схватить его за горло. Последнее мне не удалось, зато от рывка за руку парень потерял равновесие (мое нападение застало его в неудобной, неустойчивой позе) и свалился на собственный нож. Рана не была смертельной, но зато напугала неумелого убийцу. Парень взвыл и покатился по земле в сторону от меня. По-прежнему не выпуская его вооруженное запястье, правой рукой я нащупал какой-то предмет и, не задумываясь, ударил, метя своему противнику в голову. Как ни странно, я попал точно – а моим оружием оказались тяжеленные щипцы, которыми орудовал перед этим другой подмастерье.

Я перевел дух и поднял голову, оглядываясь и прислушиваясь. Мой противник неподвижно лежал рядом, вокруг его головы медленно расплывалась багровая лужа. Кажется, он дышал, но его состояние меня не очень-то волновало. За стеной по-прежнему слышался лязг оружия и вопли сражающихся. Я попытался встать, вернее, сгоряча я просто встал – и тут же рухнул наземь. Ноги меня не держали. Тогда я пополз.

Работая локтями и, время от времени помогая себе правой ногой, я выбрался из сарая. Замок горел, насколько вообще может гореть насквозь пропитанная болотной грязью древесина местных построек. В неверном свете пожара среди клубов дыма метались фигуры людей, в руках у них блестело оружие. Мне показалось, что я узнаю в некоторых из сражающихся своих товарищей по отряду – тех, что ушли накануне с сэром Антесом. Должно быть, хозяин замка, узнав каким-то образом о предательском нападении, вернулся ночью с теми из наших, кто не участвовал в заговоре. Не знаю, как он попал в замок, должно быть, существовал какой-то секрет, вроде тайной тропинки через болото. Прямо передо мной неподвижно лежал кузнец. Его молот валялся рядом.

Я пополз дальше – к воротам, к выходу из этого проклятого места…

* * *

Если бы Бибнон сообразил воспользоваться моим замешательством и просто применить что-то из своих магических штучек – все бы наверняка кончилось по-другому. У любого мага из вольного отряда есть несколько заготовок именно на такой случай, мне ли не знать. Но толстяк то ли в самом деле был растерян настолько, что позабыл об амулетах, то ли до такой степени доверял мечу… Словом, так или иначе, он сделал попытку зарубить меня – просто зарубить, как это делают солдаты. Сразу, мгновенно, не тратя времени на то, чтобы вытащить нужный амулет – зарубить мечом. Но здесь ему было со мной не тягаться – уж в таких-то поединках у меня было больше опыта. От его первого удара я легко уклонился и отступил, толстяк неуклюже шагнул за мной, замахиваясь снова. Я сделал еще шаг назад – теперь я почти что касался спиной стены Большого дома – как раз, где я оставил костыль. Я взмахнул левой рукой, заставив взлететь полу своего плаща – это движение одновременно напугало Бибнона и сбило его с толку, он отмахнулся оружием от моего так и не сделанного выпада, а я, воспользовавшись этим, с наслаждением врезал ему кулаком правой в ухо и, быстро нагнувшись, подхватил костыль. Дрались мы в тишине, только мой тучный противник сипел и пыхтел, ему было непривычно с такой скоростью перемещать собственные телеса.

Бибнон снова надвинулся на меня, взмахивая мечом, я подставил под удар свою клюку со спрятанным в ней клинком и… И едва успел уклониться, когда меч толстяка рассек дерево и сталь в моих руках. Нижняя половина костыля от удара этим невероятным оружием разлетелась в щепы, а в моей руке осталась только рукоять с коротким обломком косо срубленного лезвия.

Не раздумывая, я ударил оставшимся в моей руке обрубком в лицо Бибнона, который сам едва не свалился от собственного замаха. Обломок мягко вошел в глазницу мага, я отпустил рукоять и сделал шаг в сторону – вдоль стены, готовясь спасаться бегством. Но в отступлении не было нужды, мой враг, опустив руку с зажатой в ладони рукоятью меча, плавно заваливался назад – уже мертвый. Мой клинок дошел до мозга, мгновенно умертвив толстяка, но воздух все еще с сипением выходил из жирной груди… Я с какой-то звериной жадностью следил, как мой враг, мой самый злейший враг в этой жизни, медленно падает… По мере того, как его тело отклонялось от горизонтального положения, скорость увеличивалась… Торчащая над запрокинутым лицом половинка костыля прочерчивала дугу, отблескивая в неверном свете единственного факела отполированной моими прикосновениями рукоятью… Наконец Бибнон гулко шмякнулся на камни. Сипение его последнего выдоха прервалось, а теперь и я тоже машинально с шумом выдохнул воздух, задержанный от волнения в груди. Все! Конец!

Я с минуту постоял над поверженным чародеем, переводя дыхание. Все завершилось славно, хотя я представлял себе, что буду убивать толстяка медленнее. Гораздо медленнее. Затем удовлетворение от свершенной мести уступило место любопытству, я наклонился и вытащил из еще теплой и влажной ладони рукоять. Затем обернулся к факелу, чтобы лучше разглядеть клинок. Легонько взмахнув для пробы раз-другой, я не заметил в этом оружии ничего особенного… Хотя… Хотя я не ощущаю ставшего уже привычным чувства неправильности оружия. Вроде обычный клинок – но я знал: это мой меч. Это тот самый меч. Это меч, предназначенный для меня! Я поднес меч поближе к свету и осмотрел лезвие. И здесь ничего особенного, если, конечно, не считать красноватого оттенка металла. Да, меч отливал темно-красным, но это, несомненно, была сталь. Приглядевшись внимательнее, я заметил что-то вроде узора, покрывающего клинок и как бы мерцающего крошечными искорками. А может, мне это только казалось и никаких искорок не было? Они вроде бы бежали по лезвию, это призрачные огоньки, сплетаясь в замысловатый орнамент, но стоило чуть-чуть повернуть меч – и под другим углом ничего уже было не разглядеть. Ладно, решил я, у меня еще будет время на досуге изучить мой трофей. А сейчас время бежать отсюда, да поскорее. Небо, пожалуй, начинает сереть, а огромный диск луны уже основательно склонился к причудливо изрезанным силуэтам городских крыш. Еще пару часов – и рассвет… Как быстро пролетела эта ночь.

Я сделал шаг по направлению к вороному, привязанному к крюку в стене. Конь стоял спокойно, повернув ко мне массивную голову и, казалось, внимательно разглядывая своего нового хозяина.

– Вот и хорошо, мой ключик к золоту, – хрипло прошептал я, – стой спокойно, мой красавец… Видишь, я – Тот-Самый-Парень-С-Волшебным-Мечом, которого ты отвезешь в Семь Башен, к золоту эльфов… Поверь мне, дружок… Поверь мне, когда мы с тобой завладеем кладом, ты узнаешь, что такое сладкая жизнь. Вдоволь овса, теплое стойло, молоденькие кобылки… Ну, ты согласен?..

Бормоча эту дребедень, я медленно продвигался вдоль стены к жеребцу, животное не шевелилось, по-прежнему не сводя с меня глаз. Я положил руку на поводья и медленно смотал их с крюка. Затем повлек коня в сторону от входа, а жеребец спокойно переступил копытами, подчиняясь и разворачиваясь в указанную сторону… Как все просто… Шаг, шаг, еще шаг…

Конь тихо и невыразительно всхрапнул, и тут я услышал еще какой-то звук, словно отдаленный говор. Что это? Ах да, мой амулет! Я машинально поднес его к уху и прислушался.

– …Ну что, все? – весело произнес Меннегерн. – Ах нет, еще должен быть Воин… Эй, Воин! Где ты? Я ведь тебя не убил, я только задел тебя легонько… Неужели ты больше не хочешь поговорить со мной? Ну, выйди, расскажи мне какую-нибудь сказочку – о наследниках Эгеннлана, о пророчестве… А? Не хочешь? Ну да, обычно сказочки мне рассказывал Худой Обманщик, но, видишь, какая незадача – он уже не может больше врать. Это очень неудобно делать, когда голова лежит отдельно от тела… Ну, то есть не совсем отдельно… Эй, Воин, ты меня слышишь? Почему-то я уверен, что слышишь. Так вот, Худого Обманщика я посадил в большое кресло – там, в зале. Он ведь мечтал об этом кресле, не так ли? Оно похоже на трон. Ну так он сидит сейчас в этом кресле, так славно! А его голову я положил ему на колени, вот… Воин, ну где же ты? А может, ты здесь?

Я услышал стук распахиваемой двери, затем Меннегерн снова заговорил:

– М-да, истек кровью. Досадно, досадно. Ну, ничего не поделаешь, придется поискать другие развлечения. Вот, к примеру, эта дверь, что за ней? Почему-то Воин явился умирать сюда… Посмотрим, что у нас здесь есть…

Голос эльфа к концу последней тирады стал немного тише, должно быть, он отошел от мертвого тела барона. Затем раздался треск ударов, грохот… И совсем еле слышно (значит, еще дальше от амулета на груди мертвеца):

– О, какая чудесная находка…

Потом я услышал женский визг – должно быть эльф проник в комнату Ланы, и срывающийся, дрожащий голос Эрствина произнес совсем рядом:

– Не смей к ней прикасаться, нелюдь!

– О, дитя, – приторно-удивленно произнес Меннегерн, – иди-ка сюда, дитя, поиграем.

Я поглядел на поводья, намотанные на кулак, на меч в своей руке, на терпеливо ждущего вороного… Вот ведь как все просто – или почти что верная гибель от меча эльфа, или дорога к золоту Семи Башен. Искать меня никто не будет, эльф убрал всех, кто знал о деле хоть немного, а завтра убьют и его самого, завтра Меннегерн окажется один против огромного города… Да, здесь и думать не о чем! Принять решение так просто! Смерть – или богатство… Так просто…

Я рванул за поводья, торопливо намотал их снова на крюк и бросился в Большой дом. Странно, что я почти не хромал.

Глава 40

Первый отважный порыв прошел мгновенно, едва за моей спиной с грохотом захлопнулась тяжелая дверь. Вдобавок к темноте и всевозможным опасностям этого здания, я еще и очень слабо представлял себе планировку помещений. Эрствин водил меня в архив, расположенный в левом крыле здания, а апартаменты барона, куда я хотел попасть, находились в правом. И на втором этаже. Поэтому я наугад свернул от входа направо и осторожно двинулся, припав к стене, по коридору в поисках лестницы. Шел я медленно, прислушиваясь и приглядываясь. Один раз я едва не споткнулся о мертвое тело, распростертое поперек коридора.

Вот впереди замаячила полоска серебристого лунного света – значит, там окно. Я немного прибавил шагу… Затем слева впереди показался, вроде бы, поворот к лестнице, слегка подсвеченный красноватыми бликами. Я сунулся туда, но эта лестница вела не вверх, а вниз. Всего четыре ступени. Да, я узнал, это был вход в зал Совета. Ведущие в зал ступени были залиты кровью… На всякий случай я осторожно пригнулся и заглянул внутрь. Жуткое зрелище. Несколько десятков мертвецов, в беспорядке усеявшие пол вперемежку с обломками кресел и опрокинутыми столами… На подиуме – в кресле главы Совета – восседало обезглавленное тело Сектера. В точности так, как и описывал эльф… Несколько свечей продолжали гореть, я еще подумал, что если какая-то из них опрокинется, то может возникнуть пожар… Здесь мне делать было нечего и я двинулся дальше. Вскоре действительно попалась лестница, ведущая наверх. Я, держась за стену, поднялся, опять удивившись, что больная нога совершенно не мешает… Пожалуй, я прихрамывал только по привычке…

Второй этаж… Я был здесь около полугода назад, когда встречался по делам с Леверкойским бароном. Очень давно, я подзабыл, как расположены эти комнаты… Но свет маячил только в конце одного из коридоров и еще мне показалось, что я слышу звон оружия и топот… Или это мой амулет шутит со мной шутки? Я отшвырнул цацку, мне больше не понадобится магический амулет, связанный с медальоном покойного Вальнта… Он только мешает. Да, впереди в самом деле звенели клинки. Я, стараясь не топать, пошел на шум. Точно – вот дверь, ведущая в баронские “покои”… Поперек прохода простерлась нога в тяжелом сапоге – мертвый сэр Вальнт… А шум схватки стал совсем отчетливым. Странно, но Эрствин еще держался. Я осторожно заглянул в проем – нужную мне дверь комнаты племянницы барона легко было узнать по выломанному ударом эльфа замку. Я тихонько подкрался к ней, вытащив на ходу из кармана перстень, заряженный своего рода боевым заклинанием. Вообще-то, хорошая вещь в уличной потасовке, когда бьешь кулаком… Но может пригодиться и вот так, на расстоянии. Я заглянул в комнату и мне сразу стало ясно, почему Эрствин все еще жив – Меннегерн развлекался. Он легко теснил парнишку, которому, ясное дело, не хватало сил парировать удары эльфа. Мальчик был измотан и тяжело дышал, вот я увидел, как он оступился – и тут же острие клинка Черного Ворона ужалило его в плечо. Эрствин скривился, но отскочил в сторону, вырываясь из угла, куда его загнал противник. Тот позволил мальчику отступить к центру комнаты, намереваясь продолжить “игру”. В шести или семи местах на одежде Эрствина выступила кровь, забаву эльф выбрал довольно однообразную. В другом углу я заметил скорчившуюся фигурку Лерианы, девушка сжалась и стиснутыми кулачками прижимала к горлу складки плаща… Когда эльф снова ранил ее родича, она тихо всхлипнула… Я тщательно прицелился и, дождавшись удобного момента, швырнул свой перстень – и тут же бросился следом.

С заклинанием – а оно действует как довольно сильный тупой удар – хитрость заключалась в том, чтобы угодить в противника именно камнем, а не металлическим ободом. Ну, когда перстень на пальце, то все просто, а тут… Впрочем, мне повезло – удар вышел таким, что даже сбил Меннегерна с ног, однако прыткий эльф успел извернуться в падении и, упав на пол, тут же перекатился, уходя от моего следующего удара. Не тут-то было, я наступил ногой на полу черного плаща и сдержал движение противника – и сразу же рубанул почти наугад. Эльф снова увернулся, однако я все же зацепил его. И тут же повторил удар – мне снова удалось его достать острием, самым кончиком – но Меннегерн встал на ноги. Немного странно, я едва оцарапал эльфа, однако тот оба раза дергался так, словно получал чувствительную рану. Видимо, дело в моем мече? Не зря же заговорщики возлагали на оружие Бибнона столько надежд… Поднявшись, эльф отступил, разглядывая меня. В комнате было темно, но эльфы прекрасно видят во мраке. Впрочем, тут мы с ним были практически на равных – мои амулеты также обостряли зрение.

– Ага, еще один человечек, – произнес эльф, кривя тонкие губы, – еще один маленький славненький неуклюжий человечек. За то, что ты ударил меня в спину, я убью тебя очень больно, человечек. Да, а чем ты меня ударил?

Взгляд эльфа скользнул по полу – должно быть в поисках тяжелого массивного предмета, долбанувшего его в спину и сбившего с ног. На полу ничего не было и я, воспользовавшись удивлением Меннегерна, перешел в атаку. Отвечать на его угрозы я не стал, берег дыхание. Мне казалось, что моя атака будет неотразимой, но эльф непостижимо быстро сместился в сторону и заявил:

– Медлительный человечек. Да еще и хромой. Сейчас я его убью и мы еще поиграем, дитя. Верно?

Эрствин, который отполз в угол к Лериане и в изнеможении сидел, прислонившись к ее ногам, только вздохнул, даже не делая попыток подняться – настолько он обессилел.

Я снова попытался атаковать – и снова безрезультатно, Меннегерн легко уходил. Он не парировал удары, а уклонялся, изучая, должно быть, мою манеру ведения боя. Я понял, что ему на это не потребуется много времени и по-настоящему испугался. Справиться с Меннегерном мне было явно не по силам. Я принялся атаковать, беспорядочно нанося удары, поскольку надеялся, что эльф все же устал после сегодняшних подвигов, но мой противник был быстр и подвижен. И выглядел даже, пожалуй, свежее, чем я… Однако я продолжал атаковать, уповая только на чудо. И в конце концов эльф не уклонился, а поднял клинок, парируя мой удар. Сам не знаю, каким чудом я догадался, что сейчас наши мечи наконец-то встретятся и вложил в этот удар всю силу, какую только мог. Звон, скрежет – внезапно князь, не сдержав моего удара, полетел на пол. И рухнул поблизости от скорчившихся в углу ребятишек. С неожиданной прытью Эрствин бросился к эльфу и всадил ему меч в бок. Я занес клинок, Эрствин тоже приготовился повторить свой выпад, как вдруг эльф как-то странно отскочил в сторону, вывернулся из-под наших мечей и бросился вон из комнаты…

* * *

Я довольно четко помню, как покинул замок. У самых ворот я вдруг отчего-то заволновался, что не смогу вырваться наружу… Почему? Створки были распахнуты настежь, поблизости не было ни одного живого человека, только несколько трупов – почти все болотники, застигнутые врасплох и не сумевшие отстоять ворота… Схватка уже сместилась к горящему замку, там по-прежнему в дыму раздавались вопли и звон оружия. Скорее всего, исход схватки был все еще сомнителен, но мной владела только одна мысль – бежать… Я так заторопился, что снова попытался подняться и даже сделал два шага – собственно, я не шел, а просто перебирал ногами в падении…Но успел все же схватиться руками за массивную скобу на створке прежде, чем свалился. Под моим весом створка еще немного повернулась в ржавой петле, издав ужасающий визг. Перебирая руками по осклизлой влажной древесине и медленно переставляя ноги, я выбрался наружу и, едва оставил опору и сделал шаг по дороге, как тут же свалился. Левая нога окончательно отказалась выдерживать вес тела…

Если бы я мог хоть немного соображать, то обязательно прихватил бы что-то вроде костыля, да просто надежную палку, на которую можно было бы опираться при ходьбе. Ну, какое-нибудь сломанное копье, или топор, что ли… Но я так спешил, в ужасе ожидая, что ворота захлопнутся передо мной, что кто-то вдруг на меня нападет… Я сам не могу сказать, чего я боялся – но накативший вдруг безотчетный страх гнал и гнал меня подальше от горящего Дашстеля… И я пополз – по мокрым вонючим стволам, втоптанным тысячами ног в болотную жижу. Эта жижа – мерзкая, вонючая полужидкая субстанция, вязкая и тягучая, выступала между досок и бревен, которые образовывали дорожный настил, мазала, пятнала меня, словно намереваясь пометить навеки, наложить несмываемое клеймо: “Ты мой, ты вечный раб памяти о болотах, вечный раб страха перед болотами, вечный, вечный, вечный…” Но я полз, стиснув зубы, размеренно перебирая окровавленными ладонями – полз.

Все, что было потом, слилось в памяти в один сплошной безликий ряд, среди невнятных серых образов которого яркими знаками выделялись отдельные редкие воспоминания. Помню, как на рассвете я обнаружил мертвого Вздоха. Я подполз к нему. У сержанта было перерезано горло, но это меня совсем не взволновало. Я мельком оглядел его вывернутые карманы – разумеется, ничего ценного там не было. Но я знал, где у Вздоха в полу нижней рубахи зашита серебряная монета и отыскал ее. Еще я позаимствовал кое-что из его одежды…

Чуть позже мне встретился местный крестьянин, выбравшийся спозаранку по каким-то своим делам. Увидев меня, он в ужасе убежал… Потом и вовсе – никаких членораздельных воспоминаний. Не помню, как я выбрался на твердую почву. Не помню, сколько часов – или дней? – я полз, когда смог встать…Самым странным во всей истории моего странствия из Болотного Края в Геву было то, что меня никто не добил. Должно быть, в этом пути мне не встретилось никого, кто счел бы, что усилия, затраченные на это, хоть как-то окупятся… Да. Не следует думать, что люди по своей природе злы и жестоки. Если злодейство не сулит прибыли – его не совершают. Равно как и доброе дело…

Словом, я выжил. Найдя какую-то нору в лесу, я отлеживался там, пока не смог снова ходить, опираясь на палку, и не привел в порядок остатки одежды – после этого я рискнул войти в первый попавшийся городишко и нанял комнату на постоялом дворе. Свой серебряный келат я потратил на то, чтобы вернуть человеческий облик, насколько это было возможно. Разумеется, со шрамами на левой половине лица уже ничего поделать было нельзя, как и предупреждал Энгер. Люди при виде меня шарахались или – кто покрепче – просто отворачивались. Но я, по крайней мере, купил себе нормальную одежду по росту. И главное – плащ. Широкий плащ с капюшоном.

В новом наряде, напоминающем одежду ученика мага, я вернулся в Ренприст. Стражу в воротах не волновало мое скрытое капюшоном лицо, как обычно, привратников интересовал только уплаченный мной медный грош. В “Очень старом солдате” я вообще не рискнул появляться – мало ли, что произошло за время моего отсутствия, вдруг кто-то уже успел возвратиться и представить дело таким образом, что предатель – я… А если еще вспомнить о моей неважной репутации, возвращение становилось очень опасным. Словом я наведался к тому попику, отцу Ренки. Он не сразу узнал меня… А когда я по его просьбе откинул капюшон, добрый священник изменился в лице. Он без всяких разговоров отдал мое барахло, и благословил на дорогу – разумеется, намек был ясен. Теперь-то я уже знаю, как люди реагируют на мои шрамы и стараюсь без нужды не показывать их…

…И больше в моей судьбе не было ничего интересного – я вернулся в Ливду, потому что мне больше некогда было возвращаться. Я открыл меняльную лавку, потому что не знал другого мирного ремесла. Я стал прятать мое лицо, потому что оно не нравилось никому. И я стал скрывать мой Дар, потому что он не принес мне счастья…

* * *

Я быстро глянул на Эрствина – тот стоял, прислонившись к стене, и тяжело дышал. Толку от парня сейчас было немного и я решил идти за эльфом в одиночку. Я подошел к двери и прислушался – ничего, шаги Меннегерна давно стихли. Найти-то его будет несложно – убегая, он оставил порядочный кровавый след. Проблема в том, что хитрый эльф может устроить засаду…

Я двинулся по свежим пятнам крови, прислушиваясь и размышляя, как бы я поступил на месте моего противника. Логичнее всего было бы постараться сбежать на коне, но, возможно, Меннегерн уже не питает надежд пережить эту ночь и хочет только мести? Тогда он где-то рядом. К тому же, куда ему бежать? До утра городские ворота не отопрут. Я обратил внимание на то, что перед следующей дверью пятна крови расположены несколько гуще, эльф задержался здесь. Возможно, обдумывал план засады? Или нет? Я нагнулся, поднял меч сэра Вальнта и швырнул оружие в проход… Кажется, за стеной послышался слабый шорох. Так… Значит Меннегерн дернулся, но, увидев, что это не я, сдержал удар? Возможно. Тогда я выставил меч перед собой и заговорил:

– Эй, эльф! Что-то ты не так храбр, а? Боишься меня, верно? Это тебе не с мальчишкой драться! А-а, я понял – ты хочешь ударить меня исподтишка. Я знаю, это у вас, нелюдей, любимый способ… Особенно у эльфов княжеского рода!

Все было рассчитано верно – такого оскорбления Меннегерн не мог снести, он бросился из-за двери на меня, нанося одновременно удар. Я этого ждал и встретил его встречным движением меча. Наши клинки со скрежетом столкнулись – и снова Меннегерн не сдержал моего удара и отлетел обратно в проход. Теперь я шагнул за ним, занося оружие. Эльф опять успел подняться, двигался он все еще потрясающе быстро. Он снова попытался парировать и снова оказался сбит с ног. Я вновь шагнул следом, чтобы продолжать атаковать, не давая Черному Ворону опомниться. Теперь эльф не думал о засаде и новой схватке. Сила моих ударов его напугала, а он явно ослаб от полученных ран. Я продолжал наступать, но Меннегерну опять удалось вывернуться. Опередив меня на шаг, он повернулся и снова бросился бежать… Все, что я успел – это метнуться ему наперерез, перекрывая путь к лестнице. Эльф нырнул в другой коридор, я за ним, он снова куда-то свернул. Багровых пятен на полу, там где пробежал эльф, уже не было – должно быть, он успел каким-то образом справиться с кровотечением. Я понял, что отстаю и испугался, что могу заблудиться в этих незнакомых анфиладах. Разумнее будет возвратиться к главному входу, решил я. Вряд ли князь рискнет снова напасть на детей… Я вернулся к лестнице.

Спустившись на первый этаж, я осторожно двинулся к выходу. Какую бы дорогу ни выбрал эльф, моя все же будет короче и я успею его перехватить. Об умении эльфов ориентироваться в незнакомых метах ходят легенды, но в любом случае – я двигался прямым путем и должен был успеть к выходу первым. Мне показалось, что я разглядел какое-то движение во мраке в дальнем конце коридора – там, где был переход в левое крыло Большого дома. На всякий случай я запер главную дверь и опустил массивный ключ в карман. Затем двинулся туда, где приметил мелькнувшую тень. Справа от меня вдруг послышалась возня и неясное мычание. Я было дернулся, но потом ухмыльнулся и прошел мимо – это был всего лишь связанный мной солдат, запертый в каморке… А вскоре я снова обнаружил на полу свежие влажные пятна – у Меннегерна открылось кровотечение.

Эльфа я нашел у той самой двери, через которую Эрствин провел меня недавно в архив. Каким-то чудом князь определил, что именно здесь находится выход… Откуда нелюдю было знать, что эта дверь ведет наружу?.. Одному Гилфингу известно.

Засов он бы открыл, но дверь-то была запечатана моей магией. Сил искать другой путь к бегству у эльфа уже не было. Он сидел в луже крови и ждал. Увидев меня, он медленно встал и поднял меч. В тесном коридорчике его быстрота мало значила – да у него и не было прежней прыти… На третьем выпаде мне удалось отбить клинок эльфа в сторону и всадить меч ему в грудь. Умер он сразу.

Удостоверившись, что эльф мертв, я побрел обратно к главному входу. Там уже были Эрствин с Лерианой. Я молча протянул мальчику ключ.

– Эльф мертв? – спросил Эрствин, отпирая дверь.

– Да, умер от твоего удара, – соврал я, – кровью истек.

Мне ни к чему была слава победы над Ужасом-из-Мрака, а для Эрствина этот выигранный поединок был необычайно важен. Да и кто я такой, чтобы убивать Меннегерна из Семи Башен?.. Ведь не барон же какой-нибудь? Честно говоря, я и приврал-то совсем немного, эльфа в самом деле погубила рана, нанесенная парнем. Эрствин внимательно посмотрел на меня – на моем мече была свежая кровь – но промолчал. Умный мальчик.

Мы вышли на крыльцо – коня не было. Крюк у двери был гол, словно купец после встречи с ребятами Обуха… Ни следов, ни вообще каких-либо признаков того, что вороной жеребец вообще существовал… Вот и все. Я в изнеможении опустился на крыльцо. Эрствин сел рядом. Лериана, кажется, так и не решилась выйти из дверей дома Совета…

Прошло полчаса, а может час. Начало светать… Издалека послышался многоголосый шум приближающейся толпы. Эрствин поднялся на ноги, а мне уже было все равно. Шум нарастал и вскоре на площадь перед домом Совета из переулка выплеснули вооруженные люди в имперской красно-желтой форме. На многих одежда была порвана и перепачкана, некоторые были ранены. Матросы с имперских галер. Перед собой они толкали и волокли нескольких обезоруженных стражников. Я узнал Лысого. Ни разу, должно быть, Колю так не доставалось с тех пор, как он стал сержантом. Честно говоря, я разглядывал его сердитую физиономию, украшенную свежими кровоподтеками, с некоторым злорадством. Выкрикивая ругательства, солдаты окружили крыльцо. Эрствин поднял руку – и внезапно шум стих. Удивительно…

– Эй, солдаты! – звонкий голос моего приятеля звучал удивительно уверенно и даже грозно, я с изумлением глядел на Эрствина снизу вверх. – Мне все известно! Вас обманули предатели и чернокнижники, готовившие заговор против Совета, преданного Императору! Они призвали на помощь чародея Меннегерна из Семи Башен!.. Однако тот, кто играет с Тьмой, обречен!.. Все изменники также пали, сраженные рукой эльфа!.. И Совет также уничтожен! Убит и мой отец, барон Леверкойский, пытавшийся помешать злодеям! И теперь я, Эрствин Леверкойский, по праву императорского вассала, беру этот город под свою руку!

Голос Эрствина сорвался, но он перевел дух и продолжил:

– Солдаты! Вы поможете мне навести порядок в Ливде и ручаюсь, что сегодня же к вечеру вам будет сполна выплачено жалование! Да здравствует Император!

Красно-желтые ответили дружным ревом. Идиотизм. По-моему, все, сказанное Эрствином, было идиотизмом – а это значит, что все выйдет по его слову. Совет и значительная часть стражи перебиты в эту ночь, то есть власти в городе фактически нет. А Большой дом будет занят имперцами и Эрствин – что да, то да, – в самом деле прямой вассал Императора… Правда, пока не ясно, кто сейчас Император и кому свежеиспеченному барону надлежит принести присягу, но кого это волнует здесь и сейчас? К тому же он убил Меннегерна, отомстив за Совет и избавив Ливду от трехсотлетнего ужаса. Сегодня же весть о его подвигах облетит город. Он молод, он не замешан ни в чем постыдном… Да, Гангмар возьми, он вообще ни в чем не замешан – у него нет врагов и завистников! Все складывается одно к одному…

И с другой стороны, кто бы ни занял императорский престол – Алекиан ли, Велитиан – он будет благодарен сэру Эрствину Леверкойскому, вернувшему город в лоно Империи, тогда как другие провинции отпадают одна за другой. Самое меньшее, на что может рассчитывать юный победитель – это возвращение собственного замка, большая награда и огромный почет… А еще вернее – пост графа в Ливде. Прощайте, самоуправление и привилегии города!

Я встал и побрел прочь. Эрствин окликнул меня:

– Эй, Хромой, ты куда? Вернись, слышишь?! Хромой, я отблагодарю тебя, я даже добьюсь, чтобы ты получил дворянский титул, слышишь? Слышишь?

– Спасибо, сэр Эрствин, – оборачиваясь, негромко ответил я, – но я пойду… Мне ведь скоро лавку открывать…

Эпилог

В тот же день.

Кто только ни побывал тогда в моей скромной лавочке… Спозаранку заявился Коротышка, рассказал много интересного – что Мясник, нарушив соглашение, напал на Хибары, отбил свою Денареллу и скрылся. Разумеется, жизнь не роман и об “отсеченной главе злодея Гонгала” не было и речи, Обух был в порту в назначенный час… В порту тоже была драка, вернее, настоящая битва, когда пьяные матросы столкнулись с людьми Рыбака, охранявшими место сходки… В общем, так или иначе, почти все парни Тощего перебиты, а за Гедором сейчас охотятся лучшие люди Рыбака… Только вряд ли они поймают Мясника, он парень оборотистый и, наверное, уже нашел способ сбежать из Ливды. Потом Хиг предпринял несколько вялых попыток узнать что-то о моем участии в ночных событиях – должно быть, это и было истинной целью его прихода. Обух желал узнать ценную информацию из первых рук.

– Извини, Хиг, я не хочу сейчас об этом говорить, устал я очень. Я тебе потом расскажу, обещаю. Ладно?

– Ну, ладно, если так, – неожиданно легко согласился Коротышка, – тогда пойду я. Не буду, значит, мешать… Ну… Мне еще за Конем в каталажку – выкупать его у стражи. Я к тебе потом загляну…

Я пожелал ему успеха и посоветовал торговаться смело, новому правителю города нужны деньги и он согласится на льготных условиях освободить арестантов… Эрствину в самом деле понадобится серебро, чтобы расплатиться с имперскими солдатами… А до прошлых преступлений уже никому нет дела, вся Ливда гудит слухами о Черном Вороне. Хиг поблагодарил меня за совет и попрощался. Уже в дверях он обернулся и спросил:

– Да, Хромой, а почему ты все время капюшон натягивал? Я вот все смотрю… Ни с чего вроде прятаться тебе…

Я только сейчас понял, что сижу с открытым лицом… И нормально себя при этом чувствую… Странно… И нога совсем не болит… Чудеса.

Потом были еще Лысый, потом мой сосед из переулка Заплаток – волновался, говорит, что я не ночевал дома, ведь придумал же повод… Потом еще был приказчик из заведения Тотриника с каким-то надуманным вопросом… Потом были другие… И еще меня посетил сэр Эрствин, “барон Леверкойский, владетель Трайский, сеньор Гайна и судья Велемека” (так мне было сказано предварявшим его оруженосцем) с кузиной. Да, круто, ничего не скажешь. Эрствин был мрачным и, каким-то… взрослым, что ли… Он выгнал из лавки всех, кроме Лерианы, и долго молчал. Я все ждал, что его милость изволит мне сказать, но он так и не нашел нужных слов. Потом встал и сказал:

– Хромой, хочешь в новый Совет?

Мальчик сидел на краешке стула – того самого стула, на котором он прежде, удобно развалясь, ел яблоки – и глядел на меня почти умоляюще, мой прежний Эрствин, а не “владетель Трайский, сеньор Гайна и судья Велемека”. Да, внутри судьи Велемека по-прежнему скрывался славный мальчишка… Но я-то был уже другим.

– Нет, сэр Эрствин, – совершено серьезным тоном ответил я, – это слишком много для бедного менялы.

– Спасибо тебе, Хромой, – быстро выпалил Эрствин и быстро выскочил из лавки, можно сказать – убежал.

Его сестрица выскользнула следом, так и не издав ни звука… Правда, она на меня смотрела. Оказалось, что у нее такие огромные глаза… Можете представить себе, какого размера могла бы быть медная монета достоинством в два келата? Вот такие примерно…

Потом были еще люди… Много. И мои прежние, знакомые клиенты, и новые… Меняльная лавка у Восточных ворот, оказывается, пользовалось в городе бешеной популярностью… А под вечер даже заглянул Конь. Мясник все же сбежал из города – так сказал мне громила, а Неспящий умер в темнице. Хотя бы эта история, кажется, закончилась…

* * *
Спустя два месяца.

Ренприст. “Очень старый солдат”. Я вступил под знакомые своды, стараясь выглядеть уверенным в себе и в меру любопытным чужаком… да меня и в самом деле никто здесь не узнавал, хотя я на каждом шагу видел знакомые лица. Несмотря на то, что капюшон я больше не носил, никто меня не вспомнил. Управляющий, мастер Энгер, поинтересовался целью моего посещения. Я ответил, что, мол, собираюсь просить о консультации мастера Ролоха Белого, известного колдуна, о котором говорят, что ему нет равных в знании зачарованного оружия.

Да, Ролох здесь. Он теперь всегда здесь. Он стар и больше не ходит с отрядом, теперь его дом в “Очень старом солдате”, он числится официальным магом заведения… И я легко узнаю старика, он обычно сидит у камина – крупный такой, с огромной седой бородой, как у гнома…

– …Чем могу быть полезен, юноша? – гулко откашлявшись, спросил меня знаменитый маг.

– Не могли бы вы, мастер, глянуть на мое оружие?..

Старик взял меч из моих рук, признаться, я отдал оружие с неохотой, мне всегда тяжело расставаться с этим мечом. Ролох, что-то ворча в бороду, принялся изучать клинок, поворачивая его так и этак.

– …Что-нибудь можете сказать о чарах, которые на него наложены?

– Ну, – промолвил Ролох Белый через несколько минут, – меч любопытный. Странный металл… Сталь, наверняка. Не высокого качества, но странная. Необычный оттенок. И, юноша, я должен тебя разочаровать – никаких заклинаний здесь нет. Клинок чист.

– Как никаких заклинаний? Но… – я был разочарован. Я был, очень мягко говоря, разочарован.

– Да, – кивнул старик, – никаких. В этом оружии вообще нет магии. Но, безусловно, интересный металл… Я, пожалуй, мог бы приобрести этот клинок для своей коллекции… Хотите два келата, юноша? Поверьте, это хорошая цена…

Боюсь, я выхватил меч из рук мага слишком поспешно. И невежливо. Чтобы загладить свою грубость, я поспешно сказал:

– Простите меня, мастер, но меч не продается. Он мне… слишком дорог…

“Вообще нет магии”!.. Много он понимает!.. Много они все понимают!..

* * *

А вороного жеребца я потом искал. Очень долго и очень старательно. Но проклятая скотина словно сквозь землю провалилась! Более того, многие, кто, судя по моим воспоминаниям, должен был видеть странного коня, уверяли меня, что не помнят его. Ладно, если один человек – тогда бы я знал, что это он и увел лошадку… Но не мог же сговориться добрый десяток моих знакомых… Или мог? А может, коня и в самом деле не было?.. Или, вернее сказать, коня не должно было быть.

В конце концов, я забросил поиски и вернулся к своей работе в лавке. Кстати, после появления в городе Меннегерна несколько партий искателей приключений отправились в Семь Башен. Вернулись оттуда далеко не все. Слухи об исчезнувших людях ходили разные, а я думаю так – их прикончили конкуренты. Но, так или иначе, о золоте эльфов никто ничего не слышал. Клад так и не нашли. Мне тоже предлагали принять участие в такой прогулке в Семь Башен, мол, у меня “есть опыт” – я отказался. Зачем? У меня имеется свое дело, пусть не слишком прибыльное, но зато я сам себе хозяин… Даже Обух оставил меня в покое.

Мне нравится моя работа, я люблю эти кругляшки со знакомыми профилями. Иногда, скажу вам по секрету, мне начинает казаться, что люди и нелюди на реверсах монет вот-вот заговорят со мной, расскажут свои истории…

Да и что такое вообще наша жизнь? Меняльная лавка, не более. Мы приходим сюда, сжимая в руках монеты – старые, полустертые монеты. Кто-то когда-то пустил их в оборот… Мы уже не помним, кто и когда. Эти монеты нельзя съесть или надеть, они не обогреют в зимнюю ночь и не дадут света – но мы упрямо цепляемся за них, мы верим, что знаем им цену… Мы знаем им цену.

Снова и снова приносим мы сюда наши древние ценности и номинал уже с трудом читается на затертой от частого употребления поверхности монет: Любовь, Мужество, Верность, Отвага, Честь… Волнуясь, протягиваем мы монеты меняле и ждем его слова, как приговора. Нам так нужно услышать, что мы не ошиблись и верно угадали, чего стоят наши медяки – Любовь, Мужество, Верность, Отвага, Честь… С чего мы взяли, что знаем им цену?.. Мы знаем им цену.

Снова и снова приходим мы в меняльную лавку, мы приносим ее хозяину свои дряхлые ценности, мы просим оценить, взвесить, обменять… Любовь, Мужество, Верность, Отвага, Честь… Мы дорожим нашими медяками. Мы расплачиваемся ими по счетам. Мы меняем их один на другой. Но не наживаем ничего. Такова наша жизнь – меняльная лавка…

Оглавление

  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 13
  • Глава 14
  • Глава 15
  • Глава 16
  • Глава 17
  • Глава 18
  • Глава 19
  • Глава 20
  • Глава 21
  • Глава 22
  • Глава 23
  • Глава 24
  • Глава 25
  • Глава 26
  • Глава 27
  • Глава 28
  • Глава 29
  • Глава 30
  • Глава 31
  • Глава 32
  • Глава 33
  • Глава 34
  • Глава 35
  • Глава 36
  • Глава 37
  • Глава 38
  • Глава 39
  • Глава 40
  • Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

    Комментарии к книге «Меняла», Виктор Ночкин

    Всего 0 комментариев

    Комментариев к этой книге пока нет, будьте первым!

    РЕКОМЕНДУЕМ К ПРОЧТЕНИЮ

    Популярные и начинающие авторы, крупнейшие и нишевые издательства