«Звезда и жернов»

Макс Армай Рин Книга I ЗВЕЗДА И ЖЕРНОВ

Предуведомление автора

Данная книга автора подлежит свободному распространению в сети на условиях добровольной и произвольной постоплаты (посткраудфандинга).

Постоплата (посткраудфандинг) — Вы можете свободно и бесплатно скачивать и читать электронные книги автора и производить за них оплату, на указанные им, автором, реквизиты, лишь в случае, если книга Вам понравилась. Размер оплаты, а также удобное для этого время Вы выбираете сами.

Данная книга автора подлежит свободному распространению в сети на условиях добровольной и произвольной постоплаты (посткраудфандинга). (За исключением персонифицированных экземпляров, распространяемых с официального сайта автора по фиксированной цене. Если подобный персонифицированный электронный экземпляр книги попадёт в сеть, то лично автор всё равно ничего против не имеет. Претензии может иметь владелец данного экземпляра книги, но это автора уже не касается).

Если вдруг какая-то моя книга Вам понравилась, то не поленитесь, пройдите по ссылке на сайт автора и заплатите ему за книгу столько, сколько, по Вашему мнению, она стоит (от 10 до 200 рублей):

/

Можете быть уверены, автор будет весьма и весьма признателен Вам за это! Кроме того, ведь именно только благодаря такой обратной связи, он и может, по-настоящему, оценить, насколько интересно для Вас его творчество.

Если же Вы хотите подписанный лично для Вас автором электронный экземпляр книги, то его Вы можете получить также на сайте автора (но только уже по фиксированной цене). Кроме того, по Вашему желанию, я могу вставить в него, присланную Вами Вашу ФОТОГРАФИЮ (или же Ваш аватар, или любую другую фотографию, на Ваше усмотрение, за исключением тех случаев, которые нарушают УК РФ), чтобы уже никто не сомневался, что это именно Ваш экземпляр книги:

-000.htm

С уважением, Макс Армай.

(www.трубадурень. рф

 

)

Владелец данного экземпляра электронной книги

Данная книга автора подлежит свободному распространению в сети на условиях добровольной и произвольной постоплаты (посткраудфандинга).

Посвящение

Моей жене Оксане, моим родителям и моим близким — всем тем, кто наполняет жизнь смыслом.

Макс Армай.

Эпиграф

«Миром движет его несовершенство.»

Зажигающий Звёзды. Книга Молчания. Нолин а орн к'даруитуа он'а'саису. Э кину апоруитуа а тагури кхана. Кивиль а ону к'саруитуа им сахо йомису Э хэль он'тэх найгуитуа сэ мэогана. Айду индаруитуа а ойху саэссин. Оруитуа эн туа. Окхину иххэга. Ндэрэ а Изгури эйнуитуа айюмари эльзи. Этхи айгуитуна лонхт хэль йордэга. Нолинри Найя. Ойху Исэму.

Огонь небесный древо поразит.

И мир лишиться хрупкого покоя. Звезда смирения сойдёт с своих орбит, На жернов устремившись со враждою. Восстанет тьма. Смерть урожай сожнёт. Надежда будет попрана судьбою. И лишь сменивший ложку на клинок, Изгури долг оплатит щедро кровью! Нолинри Найя. Последнее пророчество.

Карта Имрии

Карта Ирвира

Карта Шоэна

Пролог

Он был здесь! Исэхури явственно его ощущал. И на этот раз Садэн отставал, буквально, на каких-то пол шага. Если так пойдёт и дальше, то уже совсем скоро он его настигнет. Увы, слишком скоро…

В этом месте зеркальное мерцание Дороги, придавало его, и без того странному отражению, ещё большую причудливость: мрачное, багровое пламя, то тут, то там, вырывавшееся из под шевелящейся мозаики пепельно-серых камней, образующих его черезвычайно вытянутое и искривлённое тело, повторялось бесчисленное множество раз, и было, то едва различимым, то невообразимо огромным, нависая над ним, подобно горе.

Почему он теперь всегда выходит на Дорогу именно здесь? Вряд ли это случайно.

Исэхури скользнул вдоль малого ветра и тут же упёрся в его границу. Осторожно, чтобы не оставить следов, он, на одно единственное мгновение, распался, и тут же вновь возник, но не по ту сторону границы, как это можно было ожидать, а прямо в ней, сколь бы невероятным это не казалось. Наверное, теперь лишь только он один умел это. Мир не успел даже ещё помыслить о следующем своём мгновении, а Исэхури, подобно вспышке молнии, пронёсся внутри плёнки небытия, и вынырнул наружу уже в совсем другом месте Дороги. Теперь Садэн не скоро найдёт его.

Исэхури огляделся. Кажется, здесь он ещё не разу не был. Теперь он стал подобен мириадам невидимых колокольчиков, нежно перекликавшимся друг с другом. Дорога поблизости окрасилась яркими переливами цвета, которые тут же исчезли, сгустившись в необычную гамму запахов.

— Йолин? — рассыпался бессчетными тысячами звонких голосов Исэхури.

— Да. Это я, — ароматно пахнуло ему в ответ. — Да не исчезнет Ветер Всего Сущего!

— Да не придёт время отчаяния! — словно эхо прозвенел вслед собеседнику Исэхури. — Ты принёс?

— Вот… деревянный лепесток из священного древа, — видимо Йолин что-то протянул ему, ибо пространство между ними радостно вспыхнуло.

— Да… Это он… — едва слышно зазвенел в ответ Исэхури. — Признаться, я уже не верил, что ты сможешь его найти… Я благодарен тебе… — и помолчав секунду, тут же добавил. — А теперь уходи!

— Нельзя до бесконечности откладывать то, что неизбежно! — заупрямился Йолин. — Надо, наконец, сразиться с ним!

— Нет, — грустно прозвенели колокольчики. — Он, пока, сильнее нас… Даже вдвоём мы его не одолеем.

— Я не узнаю тебя! — пространство, где находился Йолин, взорвалось всеми цветами, подобно северному сиянию, и воинственно заблагоухало. — Ведь раньше ты никогда и ни перед кем не отступал!

Некоторое время невидимые колокольчики задумчиво позвякивали, а затем вдруг грустно качнулись в такт друг другу.

— Ветер Времени подул в неожиданную сторону… — ответил Исэхури. — Мир изменился… Уже изменился. И мы с этим ничто не можем поделать… Только ждать.

— Чего?.. Чего ждать?!. — полыхнул в ответ огненно-чёрным нетерпеливый Йолин. — Ещё чуть-чуть и он погубит тебя!

— Значит, так решил Тот, Кто Зажигает Звёзды. — печально качнулись колокольчики. — Не волнуйся, Йолин, скоро… очень скоро всё разрешится…

— Ты что-то знаешь? — то, что должно было быть Йолином, стало вдруг настороженно-жёлтым.

— Всё, что знаю я, в своё время узнаешь и ты… Потерпи, и не дай своему неистовому сердцу испепелить тебя! — немного нестройно прозвенели колокольчики, и, сквозь эхо последней фразы, грустно и нежно прошелестели. — Прощай!

В то же мгновение Йолин почувствовал, что остался один, отчего Дорога, где он стоял, стала вдруг серо-чёрной, и сразу же запахло осенними лесами Благословенной. Он постоял ещё мгновение, а затем, неспешно, и как-то неуверенно, тоже исчез.

Было темно и тихо. Густой, обволакивающий мрак, заполненный вязкой тишиной. Не было ничего, словно до сотворения мира. Даже его самого.

Исэхури вздохнул, но ничего не услышал: его ужасные стражи прекрасно знали своё дело.

Что ж. Надо радоваться хотя бы тому, что он всё ещё может думать. Впрочем, это не совсем так: на самом деле его тюремщики убеждены, что он давно уже не способен на это. Они искренне полагают, что это именно они возвращают ему способность мыслить, и, причём, только тогда, когда к нему приходит их властелин. И ещё, они верят в то, что лишь только благодаря этому, у него и появляется возможность тут же скрыться на Великом Пути, покуда они вновь не обуздают его разум. Исэхури невольно улыбнулся: когда-то Великое Ничто тоже полагало, что оно вечно, но потом пришёл Зажигающий Звёзды и всё изменилось. Так возник этот мир.

Ну, что ж, пора было исполнить то, ради чего он так долго ждал. Силы Исэхури были до крайности истощены: никогда ещё он не оказывался в столь трудном положении. И всё же, сто крат ошибался тот, кто полагал, что он окончательно сломлен!

На всё про всё у него было лишь несколько мгновений. Если он допустит хотя бы малейшую оплошность — у него ничего не получиться! Исэхури осторожно приблизился к Предверию и напряжённо всмотрелся. Тончайшая, практически невидимая нить соединяла его дух с несчастным, измученным телом. До сих пор никому из его стражей так и не удалось заметить её. Что ж, с их стороны это было непростительной ошибкой. Исэхури нащупал точку, из которой возникал ближайший малый ветер, и отсоединив его от неё, осторожно потянул ветер на себя. Самое главное — делать это как можно более плавно, так, чтобы он ничего не заподозрил. Трепещущая струна постепенно сворачивалась тугими петлями прямо на мерцающей границе Дороги. Стражей — семеро, значит столько же должно быть и дуновений. Итак, одно, второе, третье…

Когда все семь обжигающих ручейков извивались, крепко зажатые его волей, Исэхури ещё раз, мысленно закрыл глаза, а затем, когда опять открыл их, то одним могучим порывом миновал Предверие и вновь воссоединился со своим телом. Стражи встрепенулись, почувствовав внезапную опасность, однако было уже поздно: их тела тут же опутало нечто невообразимое — сияющее, как само солнце, но холодное, словно само Ничто, и как Ничто — неопределимое. Они не успели даже встрепенуться, как это нечто, в мгновение ока, протащило их сквозь Предверие, и с неистовой яростью зашвырнуло Я каждого из них куда-то в непостижимые просторы Великого Пути, а их бесчувственные тела, с глухим стуком, тут же повалились на пол.

«Получилось!» — возликовал Исэхури. Однако, рассчитывать на то, что у него много времени, увы, не приходилось: не пройдёт и минуты, как его злополучные стражники сообразят, что же такое с ними произошло, и вновь вернутся сюда.

Исэхури, едва сдерживая волнение, разжал кулаки, и на его ладонях призрачно замерцал образ вырезанного из дерева лепестка. С каждой секундой он становился всё прозрачнее и прозрачнее, а Исэхури всё никак не мог определить, где же находится то, частью чего он был. Ах, если бы через Дорогу можно было бы перемещать предметы из настоящего мира!

Наконец, он услышал отклик.

«Далеко! Слишком далеко отсюда!» — в отчаянии подумал Исэхури. Он прекрасно понимал, что не сумеет удержать столь длинный проход. Однако ещё одной такой возможности у него больше не будет: уже совсем скоро Садэн настигнет его!

Что ж… Оставалось самое последнее. Иного выхода у него просто не было.

Исэхури глубоко и горько вздохнул, а затем с силой прижал ладони к своей груди. Несколько секунд он стоял неподвижно, а потом вдруг как-то неестественно выгнулся и, яростно дёрнувшись, словно пытаясь вырваться из собственных объятий, с ужасным воплем замертво рухнул на пол. Между стен комнаты ещё металось эхо его крика, а над ним уже появилось какое-то, похожее на густой, белесый туман облако, с двумя огромными, сияющими внутри него таинственным, золотистым светом, пятнами. Мгновение оно неподвижно висело в воздухе, а затем, образ деревянного лепестка, лежащего на полу подле распростёртого тела Исэхури, ярко вспыхнул и исчез, а одновременно с ним растаяло и само облако.

На холодном, каменном полу лежало восемь тел: одно из них принадлежало Исэхури а, остальные семь — его стражникам. Но если Исэхури лежал неподвижно и в настолько противоестественной позе, что с первого же взгляда на него становилось ясно, что он умер, то тела его стражников, уже начали шевелиться. Прошло ещё несколько мгновений, и вот они, один за другим, растерянно озираясь, встали на ноги. И едва их взгляды скрестились на безнадёжно-мёртвом теле Исэхури, как комната содрогнулась от наполнивших её криков досады и ярости.

Часть 1

Глава 1

Рин то и дело ворочался. Ему всё никак не удавалось улечься поудобнее: казалось, что у него болит всё, что только могло болеть — ныли и руки, и плечи, и спина, да и ноги были, словно каменные: ведь не так-то это просто, целый день и большую часть ночи таскать тяжеленные подносы с блюдами и кувшины с вином. Он тихонечко застонал и снова повернулся на другой бок. Конечно, когда тебя в столь юном возрасте готовят распоряжаться на пиру у самого герцога — это, для человека незнатного, весьма и весьма многообещающе в придворной карьере. Но терпеть из-за этого такие страдания!.. Вообще-то, он старший трапезничий, и не должен был этим заниматься, но господин Ндади слишком уж осерчал на него: сколько Рин не силился, сколько не чесал в задумчивости затылок, но так и не сумел ему ответить, сколько же потребуется разносчиков вина, хлебодаров, стольничих и простых слуг, а также, каким примерно должно быть меню, если господин герцог изволит устроить парадный пир на тридцать персон, пять из которых окажутся равны ему по положению. В наказание за нерадивость он и отправил его трудиться простым разносчиком, неприминув при этом сварливо указать, что для многих весьма полезно иметь представление и о подобной, самой простой работе. Самым же обидным было то, что Рин, на самом деле, знал ответ. Знал, да только вдруг позабыл! И вспомнил его лишь уже после выволочки. А ведь никто из трапезничих не разбирался во всех этих придворных уложениях, лучше, чем он!.. Рин попробовал лечь на живот, и тут же в пояснице у него нещадно заломило. О, нет! Лучше продолжать лежать на боку. Он ещё раз тяжело вздохнул и засунул под подушку руки. В первую минуту, там было приятно прохладно, но потом и простынь и подушка быстро нагрелись, и Рин, досадливо засопев, снова вытащил руки наружу и перевернулся на спину.

— Кр-р-ррр! — заскрипел старый шкаф в углу, а затем громко щёлкнул.

Рин настороженно замер. Нельзя сказать, чтобы его до сих пор пугал этот шкаф: как-никак он уже давно не ребёнок — ему уже почти двенадцать лет, но окончательно расстаться со своими детскими страхами было не так-то просто. Рин сразу же вспомнил про Пылееда — огромную простынь из множества слоёв паутины — липкого, незаметного и страшно коварного, способного тихонечко подкрасться в темноте, внезапно наброситься, запеленать и удушить в своих мерзких объятиях… Или, вот, Бубудук!.. Рин невольно содрогнулся: Бубудук всегда пугал и его, и младшего братишку Лика больше всех остальных, придуманных ими в детстве страшилищ — яростный, стремительный, со множеством мохнатых, когтистых лап, тремя головами, на которых по одному огромному глазу и набитой чудовищными клыками пастью, всегда готовый гнаться за тобой, до тех пор, пока не настигнет тебя и не разорвёт в клочья. На мгновение Рину показалось, что он вновь, как и в своих детских фантазиях, бежит изо всех сил, а Бубудук несётся сзади, неумолимо приближаясь с каждым мгновением. Он даже почувствовал его зловонное и жадное дыхание у себя на затылке. Рин рывком сел на кровати и болезненно поморщился. Нет! Он уже почти взрослый и не должен думать о подобных глупостях. И уж тем более — бояться их!

— Кр-р-ррр! — снова заскрипел старый шкаф, и его левая створка вдруг медленно, сама собой, приоткрылась.

Рину показалось, что волосы у него на затылке зашевелились от ужаса: до сих пор, шкаф, сколько себя Рин помнил, хотя и вёл жизнь крайне шумную — вечно скрипел, стонал, щёлкал, — но двери сам собой не открывал. И вот теперь, Рин, не отрываясь, смотрел на него, не в силах даже пошевелиться, из-за охватившего его сильнейшего страха. Ему, казалось, что на этот раз, там точно кто-то есть. Как бы в подтверждение этих его самых мрачных предположений, внутри шкафа тут же вспыхнули два небольших, золотистых пятна. Мгновение они висели неподвижно, а затем слегка качнулись.

Да это же глаза! Два огромных глаза, без зрачков! Рин хотел закричать, но не смог издать ни звука, словно его горло сдавили чьи-то безжалостныепальцы. Тогда он попытался вскочить с кровати и убежать, но и тело перестало его слушаться. Единственное, что он мог делать — так это сидеть, привалившись спиной к подушке, и с ужасом наблюдать, как эти глаза неторопливо приближаются к нему. Но не прошло и десяти секунд, как они уже были рядом с ним. И тогда Рин увидел того, кому эти глаза принадлежат…

— Рин!.. Вставай!.. Тебе надо идти в замок… За тобой пришли!

Рин натянул на голову одеяло, но мама решительно откинула его вновь.

— Да ну вставай же!.. А не то господин Ндади будет на тебя сердиться!

Рин с трудом разлепил веки и тут же снова зажмурился: из окна, прямо на его лицо падал яркий солнечный свет.

— Мне сказали, что я до осьмицы свободен! — пробормотал он, отчаянно зевая и так и не открывая глаз.

— Ну и что ж… А тут вдруг зачем-то понадобился… Поднимайся!.. А ну, живо! — мама уже начала немного сердится. — Нельзя быть таким лежебокой!

— У меня всё болит! — обиженно проворчал Рин, но глаза открыл и, сокрушённо вздохнув, сел на кровати.

— Ну вот и умница! — улыбнулась мама, отчего её и без того всё ещё необычайно красивое лицо озарилось, словно небеса — радугой. — А теперь быстро умывайся… На кухне возьмёшь у Гавы молока и булку с дунуком.

Взъерошив ему волосы, она поцеловала его в щёку и вышла из комнаты.

Рин попробовал уклониться от поцелуя — что он маленький что ли! — и ещё раз сладко зевнув, пошёл в умывальную комнату.

А ведь это его отец придумал умывальные комнаты! Раньше ни у кого в городе их не было. Он, вообще, страшно умный и изобретательный — его отец, — и даже сам герцог очень высоко его за это ценит! А многие и вовсе принимают за самого настоящего чародея. Но только это, пожалуй, напрасно — магией он, всё-таки, не владеет. Ведь даже столь слабый волшебник, как придворный маг герцога Дэдэн, и тот даст ему в этом умении сто очков вперёд.

Оказавшись перед дверью в умывальную комнату, Рин, на мгновение замер, словно вдруг что-то припомнив, а затем судорожно передёрнул плечами: ну, да — ночью он ужасно перепугался, когда ему показалось, что в его шкафу кто-то есть. Перепугался, словно пятилетний несмышлёныш. И, тем не менее, думать об этом ему и сейчас, при дневном свете, было как-то не по себе. Словно бы устыдившись этого, Рин решительно замотал головой, надеясь прогнать все свои ночные страхи, а затемвошёл в умывальню.

На кухне Рин застал Лика. Лик, при виде его, как и всегда, в последнее время, важно надул щёки, поднял брови и задрал вверх нос, что должно было свидетельствовать о его пренебрежительном отношении, к повышению статуса Рина, которого в этом году, наконец-то, перевели из просто трапезничих в старшие трапезничии. Раньше они спали с Ликом в одной комнате, но, после столь знаменательного события, Рин остался в ней единоличным хозяином, в то время, как Лику была выделена другая, поменьше, на этом же этаже, но дальше по коридору. Раньше в ней была кладовая, в которой мать хранила всякую гостиничную утварь. Первое время Рин ликовал из-за этого признания себя взрослым, но довольно скоро обнаружил, что без общества его непоседливого братца ему стало непривычно скучно, и тогда Лик вновь здесь почти поселился. Правда, мама вечно повторяла, что Рин уже не ребёнок и поэтому всегда старалась, чтобы не Лик сидел у него, а, наоборот, Рин, когда того хотел, заходил к брату в гости, а потому всегда выпроваживала последнего оттуда. Лик был на четыре года младше Рина, но не в пример смышлёнее его. Зато он не казался таким же сильным, ловким и упорным, как Рин в его возрасте. Рин очень любил своего младшего братишку, и потому, почти никогда не обижался на него. Ещё у него была сестричка Аша, но ей было всего пять лет, и хотя она и бегала всегда за ним и Ликом словно хвостик, но в совместных играх и забавах братьев, по причине своего малого возраста, ещё не участвовала. Вернее сказать, едва они стали подумывать как-нибудь и её привлекать к своим проказам и шалостям, как детство у Рина вдруг закончилось: в один прекрасный день отец сказал, что пора ему приобщаться к взрослой жизни и определил на службу в замок. Но, несмотря на всё это, и к Аше Рин был привязан столь же сильно, как и к брату. Просто с ней было не столь весело, как с Ликом. Да и девчонка то ж…

— Привет, вертяка! — дружелюбно усмехнулся Рин, при виде своего младшего брата. Вертякой в их краях называли чрезвычайно забавного и совершенно неугомонного жука, светло-кремового, в нескольких разноцветных пятнах, словно бы испачканного в чернилах разного цвета. Он был довольно крупным — в пол его указательного пальца — и ни секунды не стоял на одном месте — всё время бегал туда-сюда, постоянно меняя при этом направление.

— Привет, павлин! — ответил тот. — Вон, на столе, молоко для тебя и булка.

После чего пнул его коленкой под зад, весело рассмеялся и юркнул под стол. Но Рин не поддался на это, столь очевидное предложение поиграть, а уселся на стул и стал торопливо поглощать завтрак.

— Ты опять в замок? — полюбопытствовал Лик, высунув голову из-под стола прямо у него между колен.

— Угу, — промычал Рин, запивая молоком сдобу.

— А меня с собой возьмёшь?.. Ведь ты обещал! — потребовал Лик карабкаясь к нему на колени.

Действительно, в первую же неделю своей службы в новой должности, которая, по началу, была совершенно необременительной, по причине отсутствия герцога и его двора, Рин пообещал взять с собой в замок братишку и всё ему там показать. Но вскоре герцог вернулся, и работы стало даже слишком много, ибо герцог любил гостей, а потому и пиры задавал один за другим. И с той поры Рин целыми днями, как привязанный, ходил следом за господином Ндади, внимательно выслушивая все, что тот ему говорил и показывал, безуспешно пытаясь всё это запомнить. С непривычки голова у него шла кругом и он очень уставал.

— Не… Сегодня никак не могу… Вот уедет герцог, тогда — пожалуйста!

— Ну и ладно! — Лик сердито надулся, но уже через секунду на его лице вновь блуждала хитрющая улыбка. — А кто вчера приехал к герцогу?

— Вчера? — Рин на мгновенье задумался. — Ади Тонкраф с супругой и свитой, ади Вара Великолепный… ади Роррен Аду Старший со своей сестрицею Ландой и племянником…

— Ади Тонкраф — это тот самый, что у короля казной и налогами заведует? — прервал его Лик.

Рин запнулся и замолчал. Вот ведь — маленький, а всё лучше него знает! И хитрый какой! Не стал, например, спрашивать его об ади Варе, что, мол, не тот ли это самый Вара Великолепный, который наголову разбил в последней войне кахтов? Знает ведь, что о войнах и сражениях Рин и поболе его рассказать может! Однако надо как-то выкручиваться.

— Да, тот самый! — важно кивнул, наконец, Рин и тут же продолжил. — Ещё были ади Ранек Удори Зелёные Глаза, ади…

— А вот и нет! Казной и налогами у короля заведует ади Ртинури Кунги! — и с этими словами Лик вновь соскользнул на пол.

Чёртова козявка! Ведь и правда! Опять его обманул, словно младенца! Рин попытался схватить Лика за ухо, но того уже и след простыл — лишь откуда-то из-под стола доносилось довольное хихиканье.

— Ну ладно, я тебя потом поймаю! Будешь тогда знать, как старшего брата дурачить! — беззлобно пригрозил Рин и, допив молоко, торопливо вышел из кухни.

Едва оказавшись в трактире, Рин сразу увидел за столиком возле входной двери Адэка. Тот потягивал пиво из большой кружки и о чём-то беседовал с его мамой. Рина тот час кольнула жгучая зависть: Адэк был почти на пять лет его старше, а потому мог пить пиво когда и сколько ему захочется. Кроме них, здесь были только косматый купец кониец со своим проводником неизвестно из каких земель, да торговец из Чёрных Мхов, местечка на самом севере страны, в двух днях пути отсюда, привёзшего на продажу в город свои нехитрые товары: овечьи шкуры и шкуры даров, стволы таргового дерева для столяров и, конечно же, соль, которую издавна добывали в тех краях. Кониец с проводником не спеша трапезничали, а торговец из Мхов, просто коротал время. Он ещё два дня назад готов был двинуться в обратный путь и лишь ждал, когда кузнец поменяет железные полосы на колёсах его телег. Тот управился бы с этим ещё в лукош, но должен был прерваться на выполнение какого-то срочного заказа, поступившего в цех кузнецов от герцога.

— Как же ты долго, Рин! — попеняла ему мама, едва он подошёл к ним… — Можно подумать, что ты там целого каплуна ел!

— Эх… если бы! — мечтательно вздохнул Рин.

Некоторое время, она с каким-то сомнением всматривалась в его лицо, а затем махнула рукой. — Ну ладно, идите! — Но тут же удержала его за ремень. — Подожди-ка, неряха! — и одёрнула на нём камзол.

— До свидания, Адэк! — кивнула она затем.

— До свидания, госпожа нди Буни! — вежливо поклонился Адэк и подтолкнул Рина к выходу.

— Адэк, зачем тебя за мной прислали? — сразу же пристал с расспросами Рин, едва они вышли из гостиницы.

— Тона заболел… Утром, вроде бы, был здоров, а едва герцог позавтракал, вдруг занемог, и теперь лишь лежит, да стонет. Рикунд же, вскоре после того, как ты вчера ушёл, так наорал на кого-то из слуг, за то, что он разбил кувшин пешарского вина, что сорвал голос. И по всему выходит, что из старших трапезничих кроме тебя никого не осталось. Вот господин Ндади и послал за тобой.

Ноги у Адэка были длиннющими, и Рин едва поспевал за ним. Причём сегодня это почему-то давалось ему особенно трудно: сапоги казались тяжеленными, и он уже изрядно запыхался. Может, и он тоже заболел? Как и Тона? Однако, мысль о том, что он, впервые, будет сам, лично, прислуживать герцогу за трапезой, заставила его тут же отмахнуться от подобного предположения. Нельзя упускать такой случай! Да и даром что ли Ндади столько его мучил, то изображая из себя герцога, то приставая с всякими мудрёными вопросами, от которых у него голова просто раскалывалась. Рин, конечно, и раньше догадывался, что для придворной работы требуется знать уйму самых разных вещей, но ему никогда даже и в голову не приходило, насколько много! Например, почему при трапезе своего господина повар должен стоять справа от него, а не слева? Или, почему, перед подачей жаркого господин должен трижды испить красное вино — не больше, и не меньше? Как выбирают главного хранителя замка? Назначает ли его господин, или эту должность наследует первый помощник хранителя? Или же его выбирают голосованием всей челяди, после торжественной службы, в ближайший благост? В платье какого цвета должен быть облачён старший конюх, подводя коня своему господину перед охотой, в которой участвуют более знатные особы, чем последний? Рин невольно почесал шею, вспоминая обо всех бесчисленных подзатыльниках, выпавших на её долю.

День уже приближался к полудню, и становилось всё жарче. Но, несмотря на духоту, жизнь в городе шла, как обычно, не уступая летнему зною ни на фиртль: то тут, то там мелькали разносчики, в лиловых мешковатых куртках с зелёными рукавами, громогласно предлагавшие всякую всячину — от просто охлаждённой воды с лимоном, до дешёвых, аляповатых украшений. Катили на рынок свои тачки сутуловатые горшечники, в коричневых фартуках и высоких, конических шапках, а под окнами домов визжали металлом по камню весёлые точильщики, никогда не лезшие за словом в карман. Иногда торопливым шагом мимо проходили посыльные, озабоченно спешащие по каким-либо хозяйским поручениям, или попадались солдаты из городского гарнизона, утомлённые и раздражённые из-за жары. А ещё, можно было встретить городских хозяек, наряженных в красно-жёлтые полосатые платья с длиннейшим шлейфом, важно шествующих в сопровождении своих слуг, монахов в своих нескладных бледно-зелёных одеяниях, весёлых церковных служек, пришлых из окрестных селений крестьян в поярковых шляпах, и много-много кого ещё. Лишь нищие лениво попрятались по тенистым углам, и нигде, кроме как у собора Рин их не заметил.

Отблески от красно-зелёных, полосатых крыш слепили глаза, и Рину поневоле приходилось прищуриваться. Они с Адэком миновали уже Рыночную площадь, и им осталось только пройти Замковую улицу, ведущую прямо к подъёмному мосту, как вдруг Рин увидел узкий проход, который, как он знал, упирался, ранов через пятьдесят, в задний двор трактира «Пятая кружка», и сердце у него, почему-то, отчаянно забилось. Приступ дурноты, тяжёлым, давящим валом неожиданно обрушился на него, голова закружилась, а ноги, тем временем, словно они были и не его вовсе, сами устремились в эту каменную щель между домами. Но ему было так плохо, что он удивился не столько этому, сколько тому, что вообще может сейчас ходить.

— Ты куда?! — недоумённо воскликнул Адэк.

— Я сейчас! — выдавил из себя, даже не оглянувшись, Рин.

Согнувшись и чуть пошатываясь, он торопливо заковылял между стен. Шагов через пятнадцать был первый поворот. Он прошёл за ним ещё несколько шагов, а затем, достигнув тыльной стороны старого, в конец обветшалого дома, спустился, по густо заросшей травой лестнице, к двери, что вела в подвал. Несколько секунд он стоял, упёршись в неё лбом и с трудом дыша, а потом вдруг рухнул на её порог, повалился на бок и, подтянув к подбородку колени, тихонечко застонал. Его затрясло так, что аж зубы застучали. Из уголка рта потекли слюни, а глаза закатились, сверкнув на солнце, обнажившимися белками. В ту же секунду, плотное, тёмно-серое облако, неторопливо, как бы нехотя, отделилось от его тела и, помедлив несколько мгновений, тяжело вползло в замочную скважину.

— Рин!.. Рин!.. Да где ж ты?.. Если мы через десять минут не будем у господина Ндади, то он сдерёт шкуру с нас обоих! Ты слышишь меня?

Рин вновь застонал и, обхватив голову руками, попробовал сесть. Да что же с ним такое, в самом деле?

— Рин! Иди сюда немедленно! Не то я уже сам с тебя шкуру спущу!.. Рин!.. Пиав распроклятый!..

Рин неуверенно встал на четвереньки и слегка помотал головой. Как ни странно, это помогло. Что-то щекотнуло его ноздри, Рин сдавленно чихнул, и вся та муть, что наполняла его голову вдруг разом исчезла. Рин вновь почувствовал себя совершенно здоровым. Поднявшись на ноги, он крикнул:

— Я иду, Адэк!

— Да где же ты? — Адэк уже миновал это место и находился за следующим поворотом — рядом с «Пятой кружкой». Когда Рин поднялся по лестнице, тот вышел из-за угла дома.

— Что с тобой? Ты тоже заболел? — Адэк выглядел не на шутку раздосадованным.

— Не знаю… Мне вдруг сделалось плохо… А потом… потом… — что было потом Рин никак не мог вспомнить, как ни старался. Но, в конце концов, разве это так уж и важно? Главное, что теперь с ним всё в порядке. Разве не так? — А потом всё прошло… — немного растерянно закончил Рин.

Адэк недоверчиво посмотрел на него. — Хорошо, ежели так… Ведь, если, во время обеда господина нашего, герцога, тебе опять станет плохо, то тебя, в лучшем случае, сможет заменить лишь господин Ндади, да и то, если по счастью, окажется где-нибудь неподалёку. А он человек занятый, и одному Всесущному известно, где он может находиться… Ну а если (да не допустит того Господь наш всемилостивейший!) что-либо пойдёт не так? Ведь накажут всех! И хорошо ещё, если только выпорют… — Адэк, по-прежнему, не отрываясь, смотрел на него, как бы пытаясь понять — верить ему, или лучше не стоит.

— Адэк, да что я маленький! Я всё понимаю!.. — возмутился Рин. — Можешь не сомневаться — всё будет хорошо!

— Баран тоже думал, что всё будет хорошо, покуда к мяснику не привели… — проворчал Адэк и, состроив кислое выражение лица, вздохнул. — Ну ладно, пошли!.. Раз прошло… — и отвернувшись, стремительно зашагал в сторону замка. Рин, ни секунды больше не мешкая, поспешил вслед за ним, радуясь, что теперь это для него совсем не трудно.

Ндади, всё же, посчитал, что шли они слишком долго, так что Рину досталось несколько весьма внушительных подзатыльников. Затем ему было велено переодеваться и бегом бежать в трапезную. Вообще-то, Рину теперь полагалось, в связи с поступлением на службу, постоянно жить в замке, но, учитывая, что Ндади ни в чём не мог отказать его красавице матери, то Рина, пока ещё, отпускали домой — но только на ночь, или когда он бывал не нужен.

Рин, хоть и не подавал виду, но страшно волновался. Пусть он и знал, благодаря тяжёлой руке Ндади, все эти бесчисленные трапезные уложения наизусть, боязнь того, что он от волнения, как это и случилось с ним недавно, что-нибудь перепутает, не оставляла его ни на мгновение. Но пока всё шло как надо: он строго следил за соблюдением церемониала — от призывного звука рога, известившего о начале парадного пира, и до сего момента, и даже ни разу не запнулся, говоря перед герцогом и его гостями приветственное слово длякаждого из этих труднопроизносимых блюд.

Герцог был в хорошем настроении — много смеялся, шутил, и был крайне милостив к своим сотрапезникам, так что Рин, даже подумал — не осуществить ли ему сегодня свой дерзкий план, который он столь долго тайно лелеял? Однако, одна только мысль об этом, заставила его сердце сорваться в бешеный галоп, отчего холодный пот, мелкими, противными бусинками тот час выступил у него на лбу и носу. Нет! Только не в первый день, когда ему доверили распоряжаться обедом!

— … из пирога, едва только его разрезали, вдруг грянула музыка! Семь музыкантов, скрывались внутри этого кулинарного чуда! — ади Вара Великолепный, победоносно оглядел всех сидящих за столом и, отхлебнув немного вина из кубка, продолжил. — А в конце стола, на самом его краю, возвышалась огромная башня, высотой ранов пять, не меньше! В основании её стояло семь конийских даров с вызолоченными рогами. Были они из белоснежного молочного сахара, а рога их — из марципана… На дарах же размещались два корабля — «Тигиру» и «Фарнфорн» — столь искусной работы, что приглядевшись, можно было рассмотреть на них всё, вплоть до последнего паруса, и даже штурвала и фонарей на крюках! Борта их были из расписанного цветной карамелью шоколада, а внутри они были из сливочного бисквита с промелланскими орехами и сладким бирюмским изюмом, — барон рассказывал всё это столь аппетитно, что у Рина аж в животе забурчало, а бедный мастер Гунхан, старший повар, стоявший, как ему и полагалось, справа от герцога, то недоверчиво таращился на барона, то сконфуженно прятал глаза, как бы признавая, в свете подобных историй, полную свою непригодность. — Ещё выше, над кораблями, — продолжал, между тем, ади Вара, — возвышался замок, из лирнского суфле и свежих фруктов, с развевающимися цветными флагами на башнях. Флаги те были вылеплены из сладкого листового риса… Стены же замка украшали всевозможные Ониды, игравшие на маленьких трубах. И трубы, и воздуховоды, проложенные внутри башни для того чтобы эти трубы могли издавать звуки, равно как и скрытые от глаз каналы для вина, по которым в фонтаны, устроенные в том замке, подавалось самое лучшее пешарское вино, были сделаны из леденцовой карамели… А увенчивала же это, воистину, волшебное блюдо, королевская корона с гербом. И если, корону изготовили из красного ромового бисквита, с нежнейшей лимонной начинкой и тонкими прожилками из чёрного и белого шоколада, то герб был сделан из дунтового марципана, а расписан — ванильным пралине… — барон, глубоко вздохнул, а затем, откинувшись на спинку кресла, торжественно завершил свой рассказ. — Вот что, досточтимые господа и дамы, имел счастье видеть я на пиру, по случаю венчания Унгунда Пьертского, брата нашего сиятельнейшего короля Эрро Шепелявого, и которая имела честь состояться во второй благост лиственя, в знатном городе Адэрне!

Рин, слушая всё это, на какое-то мгновение даже забыл о том, кто он и где находится, но, едва рассказ ади Вары закончился, как он сразу же встрепенулся, и захлопнув, раскрывшийся от охватившего его изумления рот, вновь принял подобающую его положению позу и, гордо выпрямившись в своём высоком креслице, деятельно вернулся к исполнению своих обязанностей. Но ещё не раз за этот вечер, Рин оказывался во власти удивительных рассказов ади Вары и прочих знатных гостей герцога.

Вскоре, перед десертом, была дана короткая интермедия, во время которой, шут герцога Яргон, вместе с его акробатом и шутом ади Тонкрафа, немного всех повеселили, разыграв сцену сватовства великана Динглина к мудрой Ларе. Потом герцог изволил, чтобы привели удивительного двухголового пса, из каких-то далёких восточных стран. А ещё где-то через час обед благополучно закончился. Гости, один за другим, сообразно их придворному рангу, встали из-за стола, витиевато поблагодарили герцога за угощение и чинно, насколько это позволяло им выпитое вино, покинули трапезную. Последним, взяв анди Ланду под руку и о чём-то с ней мило беседуя, шёл сам герцог.

Ну, сейчас?! Или когда-нибудь потом? Рина пробрала нервная дрожь, а спина немедленно похолодела… Нет, сейчас! Не то он так и будет всю жизнь стоять у герцогского стола. Рин набрал в грудь побольше воздуха, бросился вслед за герцогом и, шумно рухнув на колени, испуганно выпалил, на миг даже зажмурившись от охватившего его ужаса:

— Господин, герцог!.. Господин герцог!..

Герцог не сразу понял, что к нему вдруг кто-то посмел обратиться, а потому сделал ещё несколько шагов, прежде чем его прелестная спутница, не остановила его. Тогда герцог, с нескрываемым изумлением, в упор уставился на Рина. Мгновение казалось, что он вот-вот ударит его, но тут, как будто вдруг что-то вспомнив, он опустил руку и, с плохо сдерживаемой досадой, спросил, цедя слова сквозь зубы:

— В чём дело?

— Господин герцог… господин герцог…

— Я и так знаю, что я герцог! Болван!.. Говори быстрее! Что за страшная нужда подвигла тебя обратится ко мне в обход всех правил? — герцог аж побагровел от возмущения, да и анди Ланда рядом с ним, выглядела крайне недовольной.

Рин на секунду смутился, но затем взял себя в руки и, твёрдо глядя в лицо герцогу, продолжил. — Господин герцог, Ваш славный и доблестный рыцарь, ади Питри Фрогган изъявил желание взять меня в обучение, в случае, если Вы, Ваша Милость, соизволите дать на то своё согласие… Я прошу Вас быть снисходительным к моей ничтожнейшей просьбе и позволить мне поступить на службу к вышеозначенному доблестному рыцарю… Пожалуйста, господин герцог!..И не гневайтесь на преданного раба своего за то, что он осмелился дерзко просить Вас об этом, минуя кристрига прошений!.. Господин Инган уже несколько раз прогонял меня, когда я приходил просить его явить вашему высочайшему вниманию эту свою нижайшую просьбу!..

— В обучение?.. К старику Фроггану?!.. Х-хр! — насмешливо хрюкнул герцог. — На преданного раба своего! — тут же язвительно передразнил он Рина. — Как же, преданный раб! Ни уважения, к своему господину, ни должной скромности! Так бессовестно пренебрегать правилами приличия и, тем самым, выставлять меня в неприглядном свете перед моими благородными гостями!.. Ступай прочь, осёл!.. — рявкнул он под конец и добавил, крайне зловеще, сделав особый упор на втором слове. — Я поз-ж-же разберусь с тобой!..

Герцог ещё раз гневно смерил его взглядом, а затем, раздражённо отвернувшись, продолжил свой путь с анди Ландой.

Лицо Рина горело от стыда и страха, и он, далеко не сразу, нашёл в себе силы подняться с колен. Наконец, он встал, и пряча глаза от потрясённо таращившейся на него челяди, обречённо побрёл в свою комнату. Идти было далеко — на второй этажзападного крыла, то есть, почти через весь замок, от чего Рину было ещё тяжелее.

— Рин, пиав проклятый! Ты что, совсем спятил?! — неведомо откуда выскочивший Адэк больно вцепился в его плечо и, резко крутанув, развернул к себе. — Ты что, хочешь, чтобы господин Ндади до конца дней моих гноил меня на кухне?..

— Отстань, Адэк!.. Ты-то тут причём? — Рин слабо попытался вырваться, но Адэк, вцепился в него, словно клещ.

— Как это причём? Я же видел, что ты нездоров… Правда, не думал, что это у тебя с головой не в порядке!.. И ничего господину Ндади не сказал… — в глазах Адэка светилось настоящее отчаяние, и только теперь Рин подумал, что, пожалуй, своим дурацким поступком, он подвёл не только себя, от чего ему стало ещё более тошно.

— Я скажу Ндади, что ты во всём этом совершенно не виноват… Я давно уже это задумал…

— Какой же ты, всё-таки, болван!.. Ну если надо тебе что-то от господина герцога, так пошёл бы сперва к господину Ндади, посоветоваться… а ещё лучше — попросил бы своего отца!.. А то, словно в этих напыщенных рыцарских романах: бухнулся перед Его Милостью на колени, да ещё, в столь неудачный момент… Ты хоть понимаешь, что тебе невероятно повезло: он ведь мог запросто повелеть засечь тебя до смерти, за такую дерзость, а то и прямо на виселицу отправить?

— Ну, на виселицу-то вряд ли… — уныло засомневался Рин. — А отец, ещё когда только думал определить меня на службу в замок, уже и тогда ни за что не соглашался, чтобы я стал чьим-нибудь пажом, или, хотя бы, просто солдатом в гвардии герцога… Так что об этом его просить бесполезно…

— О, всеблагая пятерица!.. Не иначе, как тёмным попущением на свет нарождаются такие дураки! Ну раз уж и твой отец против, то тогда будь трапезничим и не суйся туда, куда тебя не просят! — Адэк в сердцах плюнул, а затем возмущённо отвернулся и пошёл куда-то по своим делам, то и дело, осуждающе покачивая из стороны в сторону головой.

Рин горько вздохнул и, едва сдерживая слёзы от обиды и разочарования, заспешил к себе в комнату.

Глава 2

— Рин! Скорее!.. Там такое!.. — в распахнутой двери стоял потрясённый, запыхавшийся Адэк, нетерпеливо ожидая, пока, несколько растерявшийся от столь неожиданного вторжения, Рин оденет камзол и туфли. У Адэка же вся одежда была изрядно намочена и сплошь в мыльных разводах, а руки — всё ещё красные: судя по всему, он, как был, так прямо и выскочил из кухни. — Ну же!

— Да что такое?! — Рин наконец попал ногой в убегавшую от него туфлю и бросился вслед за Адэком, так и не удосужившимся объяснить, в чём, собственно, дело. Уж не приказал ли герцог его, и вправду, повесить?.. Да нет, глупости!.. Но что же тогда?

— Адэк, да что случилось-то? — сделал на бегу ещё одну попытку Рин, но Адэк, по-прежнему, не обращал на него ни малейшего внимания и мчался, словно дикая лошадь. Рин почувствовал, что начинает безнадёжно отставать, и сосредоточился на том, чтобы хотя бы не упустить его из виду. Они промчались всю галерею, спустились на западный двор и бежали теперь к крепостной стене, на которой и без них уже было полно народу. Все, кто собрался там, наблюдали за чем-то, происходящим в городе, и при этом взволнованно, но в полголоса, это обсуждали. Взглянув в том же направлении, Рин только сейчас заметил слабое, непонятное сияние.

— Что это? — задыхаясь от бега, крикнул он в спину Адэка. Тот хотел было что-то сказать, но вдруг раздался чудовищный грохот, вслед за которым, яркая молния взметнулась в небо, расколов его надвое. Женщины истошно завизжали и дружно укрылись за стеной, а мужчины лишь слегка пригнулись, ухватившись за свои шапки. От неожиданности Рин споткнулся и упал.

— Да быстрей же! — раздражённо прошипел Адэк, вернувшись и помогая ему встать на ноги. — Давай за мной!.. На старую дозорную башню!..

И вновь бросился бежать.

Вслед за Адэком, Рин взлетел по каменным ступеням на стену, обогнул треугольный выступ, и, ранов через двадцать оказался у основания башни. Но Адэк уже стучал ботинками где-то далеко наверху. Глубоко вздохнув, Рин тоже стал подниматься по выщербленным остаткам ступеней. На первой же площадке он увидел Адэка, который удобно устроился на полу, рядом с узкой амбразурой. Тяжело дыша, Рин подошёл к нему и лёг рядом.

— Ну, теперь видишь? — возбуждённо спросил Адэк, указывая на тот самый дом, чуть в стороне от Замковой улицы, возле которого Рину сегодня днём было так плохо.

Яростное, пылающее свечение дрожало над его крышей, время от времени взрываясь во все стороны жёлто-зелеными молниями. Иногда из окон дома вылетали большие чёрные шары и, словно гигантские пузыри, поднявшись в вечереющее небо, где-то там, исчезали. Раздался очередной гром, сразу же сменившийся жалобным скрипом. Старая черепичная крыша внезапно подпрыгнула, словно акробат герцога, и, развалившись в воздухе, осыпалась на землю тысячью осколков. Часть стропил разлетелась в щепы, но несколько крупных обломков, словно пущенные из баллисты снаряды, устремились в разные стороны, всё круша на своём пути. Из уже почти разрушенного дома, на фоне зарева, взметнулись вверх огромные, уродливые тени и заплясали в бешеном танце. Три из них, то и дело бросались на одну, ещё большую — отчаянно метущуюся между ними и беспрестанно меняющую своё обличие. Когда они устремлялись к ней, та тень вся вздымалась, вскипала, и тогда разлетались во все стороны молнии, и гремел гром. Вдруг плотное, ослепительно сияющее кольцо окружило её, и тени поменьше бросились врассыпную. Полыхнула вспышка, да такая яркая, что все, кто наблюдал за этим, с болезненным вскриком схватились за глаза. Затем глухой, мощный гул пронёсся над городом, так что всё вокруг наполнилось им, и сами крепостные стены задрожали. Люди, до этого гроздьями облепившие стены, в ужасе бросились прочь, кто куда. Адэк с Рином тоже было вскочили, но любопытство взяло верх, и они вновь припали к амбразуре, пока всё ещё моргая и осторожно касаясь пальцами век.

— Во громыхнуло-то! — испуганно и одновременно восхищённо прошептал Рин.

— Ага! — отозвался Адэк, не отрываясь от невиданного доселе зрелища.

Меж тем, по Замковой улице промчалось в сторону дома ещё несколько теней, вслед за которыми неслось нечто, напоминающее слабо светящееся облако, несколько ранов в поперечнике. Они скрылись за стенами, откуда ещё пару раз, слабо полыхнуло молниями, а затем сияние погасло, и всё стихло. Только сейчас Рин заметил, что уже почти стемнело. Несколько мгновений в доме ничего не было не видно и не слышно, а затем, над его стенами взметнулась, высоко ввысь, сияющая полоса, тут же взорвавшаяся в ночном небе, оставив после себя гигантскую пылающую дыру. В тоже мгновение дыра эта закрутилась, подобно огненному водовороту, вниз из неё рухнул толстый сияющий хобот, а над городом пронёсся чудовищный, сотрясший каждый дом, рёв. Тени, на секунду, ещё раз мелькнули, устремившись по этому хоботу вверх, и неожиданно пылающая дыра, вспыхнув тысячью молний, с оглушительным грохотом исчезла. Некоторое время они с Адэком ждали, всё ещё надеясь на продолжение, но так как руины дома упорно безмолвствовали, им пришлось, наконец, с величайшим сожалением признать, что чудеса закончились.

— Ведь мы же были сегодня у того дома! — и Адэк вопросительно посмотрел на него, словно бы это он, Рин, всё это и устроил.

— Ну и что? — пожал плечами Рин.

— Ничего… — Адэк, кажется и сам не знал, что же из этого следует. — Просто странное совпадение… Ни я, ни ты почти никогда туда не заходили, а сегодня, как раз именно рядом с этим домом, тебе вдруг сделалось плохо… Почему, спрашивается?

Рин сосредоточенно уставился на свои ноги, пытаясь сообразить, значит ли это что-нибудь, или, действительно, является всего лишь совпадением. Ничего путного в голову не приходило.

— Ну, не знаю, — недоумённо развёл он руками.

— Вот и я не знаю, — сказал Адэк, а затем, уже чуть тише, добавил. — И мне кажется, что будет лучше, если об этом никто больше и не узнает.

Затем он встал, отряхнул штаны, и направился к лестнице. Уже перед тем, как спускаться, он оглянулся и сказал:

— И ещё… Лучше не ходи сегодня домой!.. Мало ли кого или что можно сейчас повстречать в городе…

Он говорил это совершенно серьёзно, и Рину ни капельки не хотелось сомневаться в справедливости его слов:

— Наверное, ты прав…

Они спустились с башни и, оживлённо делясь впечатлениями от только что увиденного, направились обратно к себе, в комнаты прислуги, в западной части замка.

На следующее утро в комнату Рина вошёл сердитый и немного грустный Ндади.

Адэк, с которым Рин проболтал всю ночь, обсуждая всё, что случилось накануне, при виде господина Ндади, коротко поклонился и тотчас же выскочил вон из комнаты. Но Ндади на него даже внимания не обратил: он не отрываясь смотрел на Рина.

— Если ты полагаешь, что из-за вчерашних событий на Замковой улице, господин герцог забудет о твоей выходке, то ты глубоко ошибаешься!.. Я не знаю… и боюсь даже сейчас предполагать, какое наказание изберёт для тебя господин герцог… но думаю, оно тебе очень не понравиться… И, скажу я — поделом! Глядишь, хоть немного поумнеешь… Ведь это же надо такое придумать!.. И ладно бы ещё, если бы господин герцог был один, или только со своим светлейшим семейством, а то при столь знатных гостях! — Ндади был рассержен и растерян одновременно: понять подобное поведение было выше его сил, и он лишь с досадой и недоумением взирал на Рина.

Лучше бы надавал подзатыльников, или же, прямо тут же, собственноручно высек, подумал Рин, невольно съёживаясь под его взглядом. Если уж и Ндади столь растерян, то дело его, наверно, и вправду — хуже некуда!

— Ну что молчишь, словно конийская бестолочь?.. Что я теперь скажу твоей матери?.. Пажом ему, видите ли, быть захотелось! В рыцари не терпится! — Ндади схватил его за волосы надо лбом, и заставил смотреть на себя, не пряча лица. — А меня-то хотя бы ты мог спросить?.. Я ведь, при дворе, чай не первый год — уж что-нибудь, да присоветовал!.. Ну… Чего молчишь?!..

— Вы… — Рин так тихо прошептал, что и сам себя не услышал.

— Что, что? — спросил Ндади, склонившись и слегка прищурившись.

— Вы бы меня и слушать не стали, если бы я пришёл к вам с подобной просьбой, — сделав над собой усилие, выговорил, наконец, Рин.

Несколько мгновений Ндади внимательно всматривался в его лицо, а затем отпустил волосы и отвернулся. Некоторое время он о чём-то размышлял, нервно постукивая ногой по полу, а потом вновь повернулся к Рину.

— Ты прав… Вряд ли бы я стал всерьёз обсуждать с тобой это… Но вот что я тебе скажу — уж по-всякому я бы поговорил с тобой и постарался бы тебя образумить, и уж точно — не допустил бы, чтобы ты совершил подобную глупость! — Ндади устало вздохнул и сел на кровать рядом с Рином. — Конечно, все мальчишки в твоём возрасте мечтают о чём-нибудь героическом, достойном того, чтобы это запечатлело перо придворного летописца… Но, поверь мне, Рин, далеко не всегда это того стоит: жизнь рыцаря, если он не принадлежит к сильным мира сего, зачастую состоит лишь из тяжёлого ратного труда, безденежья, болезней и увечий, и весьма далека от того придворного блеска, который ты видишь здесь и ошибочно распространяешь на всех, кто относится к рыцарскому сословию…

— Я знаю… Ади Питри мне уже говорил об этом…

— Ты может быть и знаешь, но пока ещё не понимаешь этого!.. Ты ещё, просто, слишком мал для того, чтобы разбираться, что хорошо в жизни, а что — нет! — Ндади, видимо, решил раз и навсегда избавить его от вредных, по его мнению, устремлений. — Конечно, достопочтенный ади Фрогган — рыцарь в высшей степени доблестный и знаменитый… пусть и в прошлом… Но что он сейчас имеет? — Ни семьи! Ни достатка! Ни, даже, здоровья!.. Лекарь к нему почитай каждый день ходит, а ведь ему только пятый десяток пошёл! Пройдёт ещё каких-нибудь несколько лет, и — не допусти, конечно, того Господь наш всеблагой и всемилостивейший — ади Фроггана с нами уже больше не будет! И кто о нём тогда, вспомнит?..

— Я!.. Я вспомню!.. — гневно вскричал Рин, вскакивая с постели. — Зачем вы так говорите о ади Фроггане, господин Ндади?

— Помилуй, Рин! Я ничего плохого о ади Фроггане не говорю! — возмутился в ответ Ндади. — Но разве же всё, что я сказал тебе о нём — неправда?

— Да пусть даже и так! По мне, так лучше быть таким рыцарем, чем распоряжаться всю жизнь на чужих обедах, пусть даже и у герцога! — Рина аж затрясло от возмущения. Как Ндади может всерьёз убеждать его, что жизнь прислуги лучше жизни рыцаря?

Ндади же ничуть не смутился и не рассердился: лишь грустно посмотрел на Рина:

— Ладно, Рин… Ступай домой!.. Я думаю, что твоя мама очень волнуется…

Затем криво усмехнулся, прокашлялся и вышел из комнаты, но через секунду вновь появился в дверях:

— Если вдруг господин герцог тебя затребует, я за тобой пришлю. Так что сиди дома и не куда не отлучайся!

И снова ушёл. Рин слушал, как удаляются по коридору его шаги, а когда они совсем стихли, он неохотно поднялся с кровати и, натянув на себя камзол, отправился домой.

Первым делом Рин побежал поглазеть на то, что осталось от несчастного дома. Но там и без него зевак было предостаточно, хотя смотреть-то, собственно говоря, оказалось не на что: полуразвалившиеся стены, битые стёкла, да оплавившиеся кое-где камни из кладки — вот и всё, что он там увидел. Соседние же дома, некоторые из которых тоже весьма сильно пострадали, уже вовсю ремонтировались. Тут же стояли и их взволнованные обитатели, яростной жестикуляцией и отчаянной мимикой живописующие благодарным слушателям о том, близкими свидетелями чего им довелось стать. Несмотря на то, что большую часть рассказа они выдумывали по ходу своего повествования, и все, в общем-то, прекрасно об этом знали, толпа, всё равно, сочувственно охала и с величайшей готовностью сопереживала. Рин тоже немного послушал, но он был сейчас слишком взволнован, чтобы получать от этого удовольствие. Ещё раз бросив вокруг себя взгляд, он заспешил домой.

Всю дорогу Рин боялся, что дома ему, как следует, влетит. Его даже не столько пугало возможное наказание, сколько тяготило чувство вины перед своими родителями. Он в сотый раз, мысленно, приводил им свои доводы, пытаясь убедить их в своей правоте, и всякий раз, отец, или мать, всего лишь несколькими фразами напрочь разбивали все его незатейливые построения. Рин был в отчаянии! Да тут ещё, неистовый перезвон колоколов, наверное, одновременно на всех церквах и соборах города, не давал ему сосредоточится, вселяя в его, и без того смятённую, душу ещё больше волнения и трепета. Ведь этот беспрерывный колокольный звон означал, что что-то случилось, и Рину казалось, что это именно ему в укоризну все они и звонят.

— Да куда ж ты прёшь, дар твердолобый! Не видишь, что ли? — какой-то бондарь схватил его за шиворот, и рывком дёрнул обратно. То, что это бондарь, Рин понял по его коричневой куртке, с двумя широкими зелёными полосами, словно обручи, опоясывавшими его тело. Рин с удивлением уставился пред собой: по улице, с факелами и тахилами медленно шла многочисленная процессия, распевая покаянные псалмы. Все были босы: и дети, и ремесленники, и торговцы, и члены маристула. Причём, во главе процессии, начало которой как раз скрылось за поворотом, как успел заметить Рин, шёл сам квистол, из главного собора, что на Большой площади!

— Что-то случилось? — с любопытством спросил он у бондаря.

Бондарь негодующе крякнул и загудел ему басовито в ухо:

— Да ты что, с третей луны свалился, али по утрам в церковь не ходишь?..

— Я в замке служу, — обиженно сказал Рин, едва заметно споткнувшись на слове «служу». В том, что он до сих пор состоит на службе у герцога, сегодня вызывало у него очень большие сомнения.

— Ха! Ну тогда ладно, — смилостивился бондарь и решил-таки объяснить, в чём дело. — Небось видел, чего вчера за «Пятой кружкой» творилось?

Рин утвердительно кивнул.

— Ну так вот, а сегодня, на утренней службе во всех церквах, по повелению квистола, инторы произнесли проповедь во искупление грехов наших премногих и тяжких и призывали всех молиться за души пропащие, оказавшиеся во власти Тёмного, кои и призвали слуг его в наш разнесчастный город. А дабы очистить его от энтой скверны, наказал он каждый день, в течение всей недели, ходить шествием, каждый раз по разным улицам, и молить Господа нашего, Всеблагого и Всесущего, дабы он простил нас, недостойных его милостей, и избавил город от порчи Тёмного, — под конец бондарь и вовсе перешёл на заунывное пение, отчего стоящие вокруг него люди, многие из которых явно напоказ, хотя и совершенно искренне, вздыхали и вытирали слёзы раскаяния и умиления, при виде столь праведного, как молебное шествие, зрелища, стали с любопытством оглядываться. — В молитве и добром слове ищи спасенье от лихого! — назидательно заключил он, чем заслужил их одобрительный гул.

Но тут, наконец, мимо них прошествовал хвост процессии, и Рин поспешил продолжить свой путь.

— А я и сам пойду завтра вместе с другими бондарями из нашего цеха, — важно сказал, не отстававший от Рина бондарь. — Мастер наш и сегодня был там…может, заметил его?..дородный такой, и в такой же куртке, что и у меня, только полосы у него не зелёные, а золотые… нет?.. ну, да ладно!..Так вот, он вообще всю эту неделю будет участвовать в шествиях!.. Во какой праведный человек, наш мастер!

Рин серьёзно кивнул и повернул на соседнюю улицу, к своему дому.

— А мне туда!… На Верхнюю… — махнул рукой бондарь в сторону, возвышавшейся на холме, городской стены. — Ну прощай!..

Рин обернулся и тоже вежливо поклонился. — До свидания и вам!

Отец с кем-то говорил. Рин прислушался, пытаясь хоть что-нибудь разобрать, но дверь в его комнату была добротной, и он не понял ни слова. Делать было нечего, и Рин громко постучал. Голоса сразу же стихли, а затем дверь открылась, и на пороге появился отец. Он был очень взволнован, и от этого мальчик перепугался ещё больше. Ну сейчас достанется! — подумал он.

— Рин?.. Заходи!..

У Рина от страха перехватило горло, и он нервно откашлялся.

В комнате, кроме отца, был ещё какой-то сутулый, пожилой человек, лица которого, из-за низко опущенного капюшона, не было видно. Лишь длинная, седая борода опускалась на грудь. Он устало сидел на краешке его кровати.

— Здравствуйте… — робко произнёс Рин. Белая борода показалась Рину знакомой — точно такая же была, например, и у придворного волшебника, который водил знакомство с его отцом и раньше довольно часто бывал у них в гостях. Лишь последние года два, он редко захаживал. Сколько Рин себя помнил, он всегда боялся этого величественного старца. Однако волшебник был высоким и статным, а этот старик фигурой совсем на него не походил.

Старик едва заметно кивнул, но даже не посмотрел в его сторону.

— Садись, Рин, — предложил отец, пододвигая к нему стул. Только сейчас Рин заметил, что шкафа в углу больше нет: на его месте зияла непривычная пустота.

— Да, Рин… Пришлось от него избавиться, — равнодушно сказал отец, проследив за взглядом сына. — Вчера, как и сам знаешь, в городе творилось нечто ужасное — дома в округе разве что кевисту не плясали… вот он и не выдержал… старый был… весь рассохся… потому и развалился…

Рин ничего на это не сказал, хотя то, что из всего, что есть в доме, пришёл в негодность, почему-то, именно один только этот шкаф, показалось ему в высшей степени странным. Он молчаливо ждал, что будет дальше.

Отец прошёлся по комнате, заложив руки за спину и сосредоточенно глядя в пол, как бы собираясь с мыслями, а затем остановился перед ним:

— Скажи, с тобой вчера ничего странного не происходило?..

Рин опешил: вчера он на обеде у герцога столько натворил, мягко говоря, странного, что ещё раз спрашивать его об этом было явно излишним.

— Я… вчера… на обеде у герцога… — заплетающимся от страха языком начал было Рин, но, к величайшему его удивлению, отец лишь отмахнулся.

— Ах, да!.. Обед у герцога… Это мы с тобой обсудим потом… А сейчас — ты подумай… Может быть, вспомнишь что-нибудь необычное… Что-нибудь такое, что случилось ещё до твоего прихода в замок?

У Рина от изумления даже рот открылся, но отец, судя по его виду, отнюдь не склонен был шутить и оставался предельно серьёзен:

— Рин, это, действительно, очень важно!

Несколько мгновений в голове у мальчика царил полный сумбур, но едва только он с ним справился, то сразу понял, о чём, наверное, говорил его отец: о то же самом, что и Адэк, когда указал ему на странное совпадение.

— Кажется, вспомнил, — Рин опасливо покосился на гостя, но, отец никак не отреагировал на этот его взгляд, и потому он продолжил. — В тот день за мной зашёл Адэк: я был нужен в замке, и его прислал господин Ндади, чтобы сообщить об этом. Но когда мы пошли туда, мне вдруг сделалось плохо… Как раз напротив проулка от Замковой улицы к «Пятой кружке», мне стало совсем уж дурно, и я свернул туда… Хотя… — тут Рин невольно сверился со своими тогдашними воспоминаниями и, убедившись, что так, и вправду, будет более правильно, стал рассказывать дальше, — Мне вдруг почему-то нестерпимо захотелось пойти туда… А что было потом, я не помню… Я как будто лишился чувств… Адэк же стал меня искать, но когда нашёл, то со мной всё уже было в порядке. — Рин замолчал и испуганно посмотрел на отца, словно бы то, что он ему сейчас рассказал, было признанием в каком-то ужасном проступке.

— Это всё?.. Или, быть может, что-нибудь случилось, когда ты был ещё здесь, в своей комнате? — отец явно чего-то ещё ждал от него. Но чего? Этого Рин не понимал.

— Рин, постарайсявспомнить! — отец продолжал настаивать, и мальчик снова сосредоточился на вчерашнем дне. Он смотрел в угол, где стоял шкаф, и вдруг что-то, — что-то такое, отчего внутри у него всё, враз, похолодело, — шевельнулось, где-то в самом тёмном закоулке его сознания.

— Может быть… Может, не в тот день, а накануне… В ночь перед этим!.. — Рин словно бы двигался на ощупь и даже и сам не знал, что же скажет в следующий миг. — Мне тогда приснилось, что в шкафу кто-то есть… Вернее даже не приснилось… Я… мне… Это было совсем не так, как, когда я был маленьким… Я это, словно бы видел!.. — на самом деле, так Рину показалось уже только сейчас. Но теперь он почти не сомневался в этом, и от подобного предположенияему стало совсем уж не по себе.

Незнакомый старик и отец быстро переглянулись.

— Продолжай, мальчик! — требовательно попросил старик, и Рин с удивлением обнаружил, что его голос ему знаком. Кто же это? Ну точно! — в то же мгновение с испугом подумал мальчишка. — Это придворный волшебник!

— Но я ничего больше не помню! Совсем ничего! — Рин был совершенно искренен: ему, и вправду, больше нечего было добавить к уже сказанному.

— Ну что? — спросил отец, глядя на Дэдэна.

— Я должен проверить! — твёрдо произнёс тот и, кряхтя, встал с постели. Когда он подошёл к Рину, тот, наконец увидел его лицо и, окончательно убедившись, кто это, испуганно отшатнулся.

— Не бойся, Рин! Он ничего тебе плохого не сделает. — успокоил его отец.

Хоть отец и просил его не бояться, но душа у Рина тут же ушла в пятки: он весь невольно напрягся, а во рту опять пересохло.

— Лучше расслабься! — предупредил волшебник. — Не то, возможно, будет немного больно.

Рин попытался, но у него ничего не получилось. А Дэдэн, тем временем, сложил у него на голове ладони и что-то, едва слышно, но очень быстро забормотал. Неожиданно, ноги у Рина подкосились, перед глазами всё поплыло, и он упал на пол.

— Ну что? — словно сквозь сон услышал он голос отца.

— Ничего! — уверенно ответил Дэдэн. — Совсем ничего!

Рин чуть было не застонал и открыл глаза. Как оказалось, он лежал на своей кровати, головой — на коленях отца.

— Скорее всего, мальчиком воспользовались только для восполнения сил и для перемещения из комнаты к тому дому.

— Кто воспользовался? — испуганно прошептал Рин.

Но Дэдэн лишь недовольно буркнул. — Не знаю…

— И ведь этот Кто-то и сидел в шкафу? Правда? — Рин, рванулся, пытаясь встать, но отец не позволил. И тут его осенила внезапная догадка. — Да ведь и шкаф, наверняка, не просто так развалился?

— Шкаф… — Дэдэну явно не хотелось объяснять что-либо Рину, да только скрывать это от него и дальше, видимо, не было больше никакого смысла — то, что шкаф имеет самое непосредственное отношение ко всей этой истории, было очевидным. — Шкаф, как я уже и сказал твоему отцу, был сделан из дерева, обладавшего, в своё время, очень большой магической силой… Кстати, — тут он вновь обратился к отцу. — Вэйс, позволь мне, всё-таки, с тобой не согласиться, что попал он к тебе совершенно случайно: такие вещи могут, отчасти, и сами выбирать, где им следует оказаться… Н-да… Ну, да ладно…Именно это обстоятельство и позволило кому-то воспользоваться этим шкафом, как некоей дверью сюда… Откуда — я, разумеется, при всём своём желании, определить не могу, — тут Дэдэн на мгновение задумался, а затем продолжил. — Однако теперь я совершенно уверен, что шкаф этот, когда-то давно, и, конечно, не здесь, именно для этого и использовали.

— В качестве… э-э… далеко… дальнопереноса? — не удержался отец.

— Чего? — не понял волшебник. — В качестве магической двери, связывающей два каких-то места в этом мире!

— Так зачем же вы его тогда сломали?! — возмущённо вскричал Рин и вновь попытался покинуть колени родителя.

Отец чуть улыбнулся и без особых усилий пресёк эту попытку. — Всё дело в том, Рин, — сказал он, ласково потрепав его по голове, — что в наших краях им мог бы воспользоваться лишь чародей великой мощи, что, видимо, и произошло, а для всех остальных — он совершенно бесполезен, если не сказать, опасен. Мало ли кто ещё может оттуда появиться… и с какими намерениями… Вот потому-то, мы его не только сломали, но и сожгли в камине… Я думаю, что тебе бы очень понравилось наблюдать за тем, как это происходило. — усмехнулся он.

— А как? — полюбопытствовал Рин.

— Кх! Кх! — громко и явно нарочито закашлял волшебник.

— Об этом я тебе как-нибудь потом расскажу… А сейчас, слушай меня очень внимательно! — отец сразу вновь стал серьёзным, а в его глазах опять появился беспокойный блеск. — Ты парень уже взрослый и должен понимать, что иногда надо держать язык за зубами. Обо всём, что ты здесь услышал и ещё услышишь, ты должен дать мне слово молчать! Всегда и со всеми! Без исключения! Даже с мамой и Ликом, не говоря уже об Аше. Ты понял?

Рин испуганно, но утвердительно кивнул, и сердце у него бешено застучало. Какую страшную тайну ему сейчас поведают?

— Так вот. — продолжил отец. — Скоро к тебе кое у кого появится множество вопросов… Например, у верховного ита. — отец увидел, как у Рина изумлённо распахнулись глаза, и грустно усмехнулся. — Можешь не сомневаться: обо всём, что у нас случилось, в тот же мгновение узнали волшебники всего Ирвира, так что Совет Божественной Силы немедленно послал сюда одного из своих представителей, дабы провести собственное дознание. То, что ты вчера мог видеть — когда кто-то устроил настоящую иллюминацию в городе — это не пиротехнические фокусы, а самая настоящая магия, да к тому же — чудовищной силы! Как я тебе уже говорил, в наших краях магией не больно-то побалуешься… А для такого — столько сил потребуется, что на это могут пойти только, по-настоящему, великие волшебники, да к тому же, лишь по небывало серьёзной причине… Вот Совет, сочтя всё произошедшее причиной чрезвычайно серьёзной, и решил направить сюда аж самого верховного ита… Ну, о нём лучше тебе… ади Дэдэн расскажет.

— Непременно… — Дэдэн повернулся к Рину, поглаживая свою длинную бороду. — Когда ты увидишь верховного ита, то не пугайся. Сейчас, насколько я знаю, эту должность занимает Нгунги. А Нгунги — не человек. Он — пиав… — заметив, как Рин вздрогнул, он усмехнулся. — У нас здесь никого, кроме людей, почти никогда и не увидишь, а в столице, не говоря уж о других далёких странах, как раз наоборот — именно людей-то и мало: всё больше иные существа живут… Хотя… думаю… тут я немного увлёкся: пусть в Тирле нелюдей — в основном самтов, а не пиавов — предостаточно, их всё же, много меньше, чем людей, и они, как правило, народ пришлый — чужестранцы: купцы, лекари, волшебники, воины, да и, просто, всякого рода шарлатаны… Так вот, Нгунги, сколь бы странно он не выглядел, пугаться не стоит — пусть он существо и другое, но, во многом, он такой же, как и все мы. И если он станет тебя расспрашивать, то ты ни в чём не отпирайся, и можешь, ничего не опасаясь, рассказать ему всё. Ты понял?

— Да. — чуть слышно сказал Рин, а про себя подумал — мало того, что верховный ит, так ещё и пиав! И за что только все эти несчастия на его голову?!

— Ну вот и замечательно… А если вдруг кто-нибудь, кроме него, спросит тебя про старый шкаф, то ты тому скажи, что батюшка твой выбросил его потому, что шкаф был старый, и в тот день, от великого грохота и невиданного доселе сотрясения, и вовсе развалился… Кстати, все твои домашние именно так и считают… Вчера у очень многих что-нибудь да разбилось, или же развалилось, так что никто твоему ответу особенно и не удивиться… — Дэдэн с сомнением посмотрел на Рина и вздохнул. — Что ж… Раз всё обсудили, то тогда я пойду… А то хватятся, неровён час! — и немного кряхтя, поднялся с кровати.

— До свидания, Вэйс! Да ниспошлёт Всесущий свою милость на твой дом! — Дэдэн слегка поклонился и, запахнувшись в плащ и надвинув поглубже капюшон, вышел из комнаты.

Пока были слышны его шаги, Рин и отец молча сидели, но, едва только они стихли, отец поднял Рина с кровати и поставил перед собой:

— Так помни же! Никому не слова!..

— Как скажешь, отец. — послушно кивнул Рин, уже сейчас ощущая, как ему не терпеться всё побыстрее выложить Адэку, и представляя, как у того вытянется лицо от удивления. Да, пожалуй, выполнить это обещание будет потруднее всего. Даже потруднее встречи с верховным итом!

— Ну вот и хорошо!.. А теперь пошли обедать: стол, верно, давно уж накрыт.

С этими словами он встал, и подтолкнул Рина вперёд себя. — Ну, идём!

Рин ещё раз взглянул на то место, где раньше стоял шкаф, и вспомнил, что сказал о нём отец — «мало ли кто оттуда может появиться… и с какими намерениями…» — и внутренне содрогнулся: вон ведь оно как, а они с Ликом столько раз так славно в него прятались и столько лет рядом с ним спали!

Дэдэн вышел на улицу, и, низко наклонив голову, торопливо направился в сторону замка.

Удастся ли им обмануть верховного ита? Хотя он ничего и не почувствовал, когда проверял мальчишку, но был абсолютно уверен, что что-то с ним связано. Что-то очень важное! Он не мог объяснить себе, откуда взялась у него такая уверенность, но почти не сомневался в том, что прав. Может, всё же, надо было предупредить мальчика, чтобы, на самом деле, он не доверял верховному иту, да и вообще никому из волшебников, за исключением тех, о которых он ему сам скажет? Или Вэйс всё же прав, и чем меньше Рин сейчас знает, тем лучше? В любом случае от подобной змеиной ямы, как Радужная Башня, его надо держать подальше… Сомнения! Опять лишь одни сомнения! Дэдэн, расстроено погладил бороду. Что ж, с другой стороны, Господь тоже сомневался, творить ли ему этот мир.

Глава 3

В третий лукош жареня, Н'Нгунги Андгингду Храо Д'Див, именуемый Сфера Сияющей Силы, как он был известен здесь, в Западном Инклифе Волшебников, отдыхал после дороги. Здешний герцог радушно предоставил в его распоряжение почти целый этаж в старом крыле замка. И хотя ему вовсе не нужно было столько помещений, он не стал долго отказываться, памятуя о том, сколь докучливы в этой части света правила вежливости. Он слишком устал для этого, и пусть лучше его сочтут за полного невежу, нежели он будет битых четверть часа расшаркиваться перед герцогом, убеждая его, что он никак не достоин подобной его щедрости, и что он до конца дней своих покроет себя позором, если позволит уговорить себя на это и так далее и тому подобное, а тот, в ответ, раскрасневшись, и то и дело прикладывая платок к увлажнившимся глазам, будет и сам изгаляться в самоуничижении, то называя себя недостойным данником короля и никчёмнейшим слугой Великого Инклифа, а то предлагая ему занять весь замок, а самому, вместе со всем своим семейством и многочисленными гостями, временно переселиться к одному из своих вассалов. Нгунги недовольно поморщился: никогда эта страна не станет для него родной — он не понимает этих людей, а они, в свою очередь, несмотря на всё своё показное смирение и бесконечные заверения во всемерном уважении, всегда будут презирать его, считая невоспитанным дикарём, да и просто брезговать его обществом, зная, что он пиав. Не случайно ведь герцог, всячески приглашая его на сегодняшний ужин, лишь с трудом сумел скрыть чувство удовлетворения, когда Нгунги, сославшись на усталость после долгого и тяжёлого пути, сказал, что предпочитает отужинать наедине, в своих покоях.

Нгунги прошёл к центру комнаты и уселся прямо на пол, покрытый роскошным бирюмским ковром, смешно поджав под себя все свои три ноги, так, что каждое его колено торчало в сторону одной из вершин равностороннего треугольника. Наклонив голову и обхватив себя руками, он быстро и привычно сосредоточился. Как только ему это удалось, он шепнул заклинание, и в тот же миг очертания его расплылись, и он превратился, в первое мгновение прозрачную, а затем, пару секунд спустя, засиявшую яростным, желтовато-серебряным светом, сферу. Она висела, примерно в ране от пола, и с бешеной скоростью вращалась. Минута — и вот уже всё помещение заполнилось этим призрачным мерцанием, а спустя ещё пару минут, весь свет устремился в сферу. Она вспыхнула, ослепительно, словно само солнце, а затем, с лёгким хлопком, исчезла, и на ковре вновь неподвижно сидел один только Нгунги.

Верховный ит осторожно поднялся и, сладко потянувшись подошел к высокому креслу, с балдахином, стоявшему боком к камину. Ему всегда было неудобно пользоваться мебелью других рас, но за долгие годы, проведённые в чужих для него странах, он научился не обращать на это внимания. Усевшись в кресло, он взял в руки большой медный колокольчик и хотел уже было позвонить, но вдруг, хитро, и как-то по-детски улыбнувшись, поставил его на место. Сложив все семь пальцев левой руки в некое подобие чаши, он энергично потряс кистью из стороны в сторону. В тот же миг всё помещение наполнил на удивление громкий и мелодичный звон. Нгунги грустно вздохнул: как же всё-таки мало в этих краях Силы, и как трудно её концентрировать! Являясь существом магическим, практически целиком живущим за счёт этой самой Силы, Нгунги всегда чувствовал себя здесь крайне неуютно. Однако, инклиф направил его именно сюда, а оспорить это решение он не посмел: все бы сочли это проявлением слабости, а что из этого может воспоследовать, ему было прекрасно известно…

Дверь в комнату распахнулась, и вошедший, низко поклонившись, торжественно доложил:

— Катор Великого Инклифа Волшебников в славном герцогстве Индэрнском, Могущественный Волшебник Четвёртой Ступени Божественной Силы, открыватель Жизненной Спирали Духа Самтов, Дэдэн Юингир Имсский с визитом к Верховному Иту Великой Гильдии Волшебников Западного Инклифа, Могущественнейшему Волшебнику Третей Ступени Божественной Силы, открывателю Сферы Сияющей Божественной Силы, Н'Нгунги Андгингду Храо Д'Диву!

После чего ещё раз низко поклонился, громко стукнул об пол посеребрённым жезлом первого помощника распорядителя визитов, ритуально махнул пару раз по полу гостевой метёлкой из веточек китны и, мелко семеня ногами и так до конца и не разгибаясь, сместился в сторону, давая проход придворному магу. Нгунги торопливо взмахнул рукой, давя понять слуге, что тот свободен. Распорядитель визитов искоса, с любопытством взглянул на него и тут же удалился, плотно закрыв за собой дверь.

— Рад видеть тебя всё ещё с Силой и Мастерством! Да пребудут они навеки с нами по милости Дарующего их! — приветствовал Дэдэн верховного ита, отвешивая тому низкий поклон.

— И я рад видеть тебя всё ещё с Силой и Мастерством. Да не иссякнет никогда милость Всесущего! — ответствовал тот, слегка наклонив голову. — Давай обойдёмся без всех прочих церемоний, — улыбнувшись, предложил он тут же. — Утомляют они меня, сверх всякой меры, орини Дэдэн… И как только ты всё это можешь терпеть?

Дэдэн сдержанно улыбнулся и, не дожидаясь приглашения, уселся, слегка кряхтя, на ковёр на полу.

— Так вот и терплю… Что же мне ещё остаётся?.. Загнали меня на самую кромку мира, так что, выбирать не приходиться… Между прочим, волшебники здесь не в особом почёте: без Силы, люди вынуждены больше рассчитывать сами на себя, чем на волшебство. Вот и приходиться ежеминутно перед всеми расшаркиваться, да ещё всячески избегать здешнего квистола… Тёмный его побери!.. Впрочем, в Тирле, я думаю, то же самое?

Нгунги тоже сел на ковёр, в двух ранах напротив Дэдэна, и вздохнул:

— Да почти… Именно поэтому я и решил перенести свою резиденцию в Оонг.

— В Оонг? — удивлённо поднял брови Дэдэн. — Но ведь это же бог знает где! На самом востоке инклифа! Даже и не в Имрии…

Нгунги печально покивал головой. — Именно так! — Затем, помолчав немного, продолжил. — Однако мне не терпится услышать, что же здесь случилось? В Китраме все волшебники очень взволнованы, и, я бы даже сказал, испуганы… И не только в Китраме! В Радужной Башне, и то, пожалуй, царит некоторая растерянность… Итак, что ты видел, и что думаешь обо всём этом? Как ты понимаешь, всех чрезвычайно интересует твоё мнение, раз уж всё это произошло на твоих глазах, — и он требовательно уставился своими вертикальными разрезами, сияющими словно изумруды, прямо на Дэдэна.

Дэдэн задумчиво погладил бороду, нахмурил лоб, а затем, слегка подавшись вперёд, неспешно начал:

— В тот вечер я сразу почувствовал, что под стенами замка происходит что-то совершенно невероятное. Не ощутить такое мог бы только начисто лишённый благодати Силы… В это время я находился в своих покоях, и вот, едва только это настигло меня, как я, в страшном волнении, выскочил из комнаты и устремился к источнику невиданного мною доселе волшебства. Но, не одолев и половину пути, я вдруг понял, что нестись прямо туда, подобно мотыльку на огонёк свечи, было бы крайне опрометчиво, ибо не мне тягаться с теми, кто способен на такое… Тогда я решил обойти опасное место стороной и бросился к одному местному трактиру. Из окна его второго этажа как раз и можно было, с благоразумно безопасного расстояния, наблюдать за тем самым домом, где, всё это и происходило… Конечно, и это тоже было, наверное, довольно безрассудно, но… я ничего не мог с собой поделать! Вряд ли кому и когда-либо ещё доводилось быть свидетелем чего-нибудь подобного! — Дэдэн выглядел одновременно и довольным, и подавленным. — Должен тебе сказать, меня очень удивило то, что я там увидел… Н-да… — Дэдэн поковырял в левом ухе мизинцем, а затем, немного смущённо, продолжил. — Понимаешь… Магия-то, в основном, была довольно простая: холодный огонь, да внутренний гром. Но силы — просто невообразимой!.. С учётом, конечно, на местные особенности нлинлинума… Я, во всяком случае, не знаю никого, кто сумел бы здесь такое учинить… И потом — под конец, в небе открылось что-то вроде Дороги Великой Силы. Вроде — потому что это была не Дверь, как таковая, а гигантская дыра прямо в нлинлинум, куда их всех просто и затащило в мгновение ока! Не прошло и двух секунд, как все, без следа, исчезли… Я думаю, что они чрезвычайно спешили, а потому и не стали открывать Дверь. А кроме того, она, говорят, оставляет после себя след в нлинлинуме, а здесь, как я понимаю, вряд ли хоть что-нибудь могло остаться… хотя это, очевидно, и требует несопоставимо больших затрат Силы! — Дэдэн привстал на коленях и в возбуждении стал размахивать узловатыми, сплошь исчерченными синими венами руками, с которых спустилась, по самый локоть мантия, лицо его раскраснелось, а глаза грозно сверкали. — Скажи мне, орини Нгунги, ты знаешь, хоть кого-нибудь, кто умеет сейчас открывать Дорогу, не говоря уже о такой штуковине?!

Нгунги озадаченно покачал головой. И без того его узкие глаза и вовсе сжались в две полоски, но зато сияли — словно два маленьких зелёных маяка.

— И я вот, тоже не знаю!.. Одно могу сказать — это не кивили. Те тени, что метались там, вовсе на них не походили… Но тогда кто же? Кто-то из не присоединившихся к Гильдии за Срединным хребтом?.. Если это так, то мы вынуждены будем признать, что не только их недооценивали, но, пожалуй, даже и вовсе ничего о них не знаем!.. Лишь в одном я уверен: видимо, нужда их воистину была велика, раз они, в столь бедном Силой месте, расшвыривали её буквально возами, — Дэдэн на мгновение опустил глаза, а затем, вновь вскинулся. — Да, и ещё! Думаю, совершенно ясно, что эти неизвестные кого-то преследовали, возможно, ещё более могущественного, чем они. И, что самое интересное, преследователи и сами, в свою очередь, кого-то опасались, раз уж так торопились, и приложили все усилия к тому, чтобы никто не сумел их потом найти.

Тут Дэдэн вновь замолчал, и о чём-то задумался. Нгунги, не шевелясь, терпеливо ждал продолжения. Неожиданно Дэдэн посмотрел прямо на него и усмехнулся:

— Ах, орини Нгунги, орини Нгунги! Неужто ты полагаешь, что я стал настолько старым и беспомощным, что даже не в состоянии почувствовать, когда меня прощупывают?

— Извини, орини Дэдэн, — придворному магу показалось, что Нгунги смутился, и это его несколько озадачило: подобная сентиментальность для верховного ита — чувство более, чем странное. — Я, просто, хотел проверить, насколько твой рассказ совпадает с твоими собственными ощущениями.

— Ну и что, проверил?

— Да… Вполне совпадает… Ещё раз прошу у тебя извинения… — Нгунги смиренно поклонился.

— Хорошо! Извинения принимаются… — Дэдэн недоверчиво зыркнул на склонённый перед собой шишковатый затылок. — Как только Дорога закрылась, я поспешил обследовать дом… вернее, то, что от него осталось, и неожиданно обнаружил, что он откликается на воздействие Силы! И, знаешь, что я выяснил? — Дэдэн выдержал эффектную паузу, а затем, воздев вверх указательный палец, торжествующе им потряс. — Фундамент этого дома как бы рос из нлинлинума и был буквально весь пронизан Силой! Своей!!!.. Просто доселе она была на удивление умело скрыта. Ведь сколько раз я ходил мимо — и ни единожды у меня не зародилось ни малейшего подозрения! Ни малейшего!.. Лишь сейчас она оказалась освобожденной и резонировала в ответ… Думаю, что не ошибусь, если возьму на себя смелость утверждать, что фундамент и подвал этого дома относятся ещё к концу Второй Эпохи… Понятия не имею, что здесь было, и кто и зачем спрятал все проявления Силы, но сделано это было неправдоподобно мастерски! Я был потрясён!.. Часа через два, всё, правда, затянуло обратно в нлинлинум, и ничего уже не ощущалось…

Дэдэн снова замолчал, возбуждённо теребя себя за бороду.

— Ты что-то ещё выяснил? — внимательно наблюдая за ним, спросил верховный ит.

— Да… — Дэдэн вздохнул. — Мне известно, как здесь оказались эти неведомые нам волшебники… Ты, конечно же, знаешь Вэйса нди'а Буни? — Нгунги утвердительно кивнул и Дэдэн продолжил. — Так вот… Здесь начинается не менее удивительная история!.. Каким-то образом к нему попал старый шкаф. Обыкновенный старый шкаф, если не брать в расчёт необычный вид древесины. По стилю — ну-у-у…лет пятьдесят назад такие делали. И стоял он у него тоже не первый год… лет десять, наверное. Он и сам этого уже не помнит. Купил его в Адэрне, на ежегодной ярмарке, что происходит там каждую вторую неделю лиственя: говорит, тем ему и понравился, что никогда раньше такого дерева, с таким необычным рисунком, не встречал… И шкаф этот, должен тебе сказать, оказался сродни фундаменту того дома: древесина, из которой он был изготовлен, обладала совершенно потрясающими магическими свойствами. Но Сила его также была скрыта! Что это было за дерево, и что за Сила была ему присуща — я так и не смог определить… Однако сам шкаф оказался неким подобием Двери, открывающей путь с Дороги — сюда!.. Сперва кто-то вышел оттуда и воспользовался сыном Вэйса нди'а Буни, как временным внешним телом. Рин, так зовут сынишку нди'а Буни, ничего не понял, лишь почувствовал себя плохо (что с ним произошло на самом деле, он вспомнил уже потом, с моей помощью)… Но когда, вскоре, он пошёл в замок, этот некто направил его прямиком к тому странному дому, а там, благополучно его и покинул… Дальше я могу только предполагать, ибо ни госпожа нди Буни, ни её младший сын, ни дочь, ни, равно, как и вся их прислуга, в тот вечер в эту комнату не заходили, а потому, и ничего рассказать не могли… Вероятно, этим же вечером, из шкафа появились преследователи нашего первого незнакомца. Почему же он не уничтожил его, если пытался от кого-то скрыться?.. Ответ, как мне кажется, только один — на тот момент у него просто не было на это сил… А ещё он точно знал о существовании того дома, и хотел его как-то использовать… Но, видимо, не успел, или что-то не получилось… Однако силы свои, пусть и частично, но восстановил… Я думаю, что если бы он сумел обрести своё могущество полностью, то вряд ли бы преследователям удалось схватить его. Волшебники подобной силы все исчезли ещё в третью эпоху… По крайней мере, так я полагал до того самого дня… О том же, что со шкафом что-то не так, мне сообщил сам Вэйс. Даже он, несмотря на почти полную невосприимчивость к Силе, ощутил дыхание волшебства, исходящее из него. И тут же поспешил ко мне. А по свежему следу, мне было не сложно понять, что же здесь произошло. Да и многие из соседей видели нечто призрачно-странное, несколько раз за тот вечер, возникавшее как бы из ниоткуда, аккурат рядом с его домом. К счастью, утверждать это в достаточной степени определённо никто из них не стал бы. Кое-кто даже указывал и на иные, соседние дома. Так что тут, дальше обычных слухов дело не пойдёт…

Дэдэн запыхался от своего рассказа и поискал глазами, чем бы ему промочить горло. Нгунги рассеяно перехватил его взгляд, и со стола, стоящего слева от окна, немедленно поднялся графин и резко наклонился, наполнив большой серебряный кубок водой с лимоном. Затем графин вновь опустился на стол, а кубок, в свою очередь, воспарил иплавно, но довольно быстро, подлетел к старому волшебнику. Дэдэн удовлетворённо, но немного завистливо пробормотал:

— Да, хорошо быть молодым и сильным! Я-то уж здесь и думать забыл о подобных приятных мелочах!

Сделав несколько больших, жадных глотков, Дэдэн поставил кубок рядом с собой и продолжил повествование:

— После я осмотрел мальчика, и никаких следов Силы не обнаружил… Вообще ничего не обнаружил! Из чего и сделал вывод, что дело не в нём, и он был использован исключительно, как внешнее тело… Шкаф мы с Вэйсом сразу же разломали, после чего доски от него Вэйс сжёг… — при этих его словах, верховный ит как бы немного расслабился, — а всем своим домочадцам он объяснил, что в ту беспокойную ночь он, будучи и так очень старым, окончательно развалился… Впрочем, то же самое тогда случилось, со столь же ветхой мебелью, почитай, у половины горожан… К сожалению, сын Вэйса, знает, что, на самом деле, произошло в ту ночь… Но Вэйс, да и я, строго-настрого запретили мальчику обсуждать это с кем-либо. Можно, конечно, заставить его забыть интересные для нас события, но я, до твоего приезда на это не решился, ибо искусство моё в этом, увы, пока ещё далеко от совершенства, а, кроме того, Вэйс — мой друг, и мне не хотелось бы, чтобы его сына подвергали подобному воздействию Силы.

Дэдэн посмотрел прямо в зелёное пламя глаз Нгунги, но тот никак не отреагировал на его слова. Почувствовав, что он его не убедил, Дэдэн яростно продолжил:

— Я думаю, что так изменить его память, чтобы кто-нибудь внимательный не почувствовал это, будет довольно трудно!

— Дэдэн… Я понимаю, что Вэйс — твой друг. Но я-то — верховный ит, а не сентиментальный школяр, и наша былая дружба, в данном случае, решительно ничего не значит. А кроме того, всем прекрасно известно, что твои знания, в данном разделе магии, воистину удивительны… Я уверен, что с мальчиком ничего плохого не случиться… По поводу же твоего последнего замечания… Что ж, такое тоже возможно… Но тогда правильным решением было бы избавиться и от нди’а Буни, и от всех его домочадцев, в результате какого-нибудь несчастья… Даже несмотря на то, что это — слишком грубо, и уж во всяком случае, точно, вызвало бы какие-то подозрения и вредные для нас слухи, — Нгунги сплёл между собой тонкие пальцы, и в свою очередь уставился на Дэдэна, мрачно взиравшего на него, а затем, вдруг, довольно улыбнулся. — Но вот только зачем? Что такого особенно важного они могли бы рассказать, чего и без них не узнали бы те, кого это интересует?.. По этой же причине, я думаю, что и память мальчику лучше не менять. Это, и вправду, скорее лишь привлечёт к нему излишнее внимание. Пусть всё остаётся, как есть… а мы понаблюдаем. Я уверен, что рано или поздно, но в городе появиться великое множество любопытствующих, и вот тогда, мы, может быть, кое-что и узнаем… А вот то, что ты уничтожил шкаф — это хорошо: Гильдии не нужны такие незваные гости… даже ценой столь удивительных артефактов. И я не премину сообщить об этом смелом и решительном твоём поступке на Совете.

— Спасибо, — сухо поблагодарил Дэдэн, чувствуя, что выказал себя полным дураком.

— А теперь, я бы хотел видеть этого мальчика!

— Может быть завтра? Ведь уже почти что ночь! — с едва скрытым раздражением возразил Дэдэн.

— Нет, Дэдэн, — Нгунги грациозно поднялся с ковра и подошёл к креслу. — Я хочу видеть его немедленно!

Дэдэн расстроено кивнул, и тяжело пыхтя, неуклюже встал на ноги:

— Хорошо, Нгунги. Как пожелаешь! — с этими словами он поклонился и, ещё раз пытливо взглянув на верховного ита, вышел из комнаты.

Рин сидел у окна и, бог знает в который раз, читал «Великие приключения, выпавшие на долю достославного рыцаря ади Тургвира Индэрнского в его удивительном путешествии за Срединный хребет, записанные и изложенные смиренным прингидом Кабигом Огдари из Китрамского монастыря всеблагой пятирицы Провидения Господня». Вернее, пытался читать, ибо мысли его, то и дело, перепрыгивали с одного на другое, и он то вновь и вновь переживал стыд и унижение, испытанные им по воле герцогского гнева, то вдруг вспоминал, увиденные с заброшенной дозорной башни чудеса, то, в сотый раз, спорил с Ндади, или потрясённо слушал волшебника Дэдэна и своего отца. Одним словом, сосредоточиться на книге ему никак не удавалось. Он выглянул в окно, но и там ничего достойного внимания не происходило. Чуть в стороне, направо, в сгущающихся сумерках, виднелась одна из подвод торговца из Чёрных Мхов, не поместившаяся во дворе. Кузнец, ко вчерашнему вечеру, закончил, наконец, свою работу, и подводы даже уже загрузили, но торговец, захваченный вихрем последних событий, теперь нетерпеливо ожидал, чем же всё это закончится, жадно ловя любые слухи и обходя ради этого один трактир за другим. Прямо под окном, их горничная Лигурта, усевшись на скамеечку, лениво оттирала песком пригоревшие сковороды и кастрюли, более увлекаясь беседой с Ценги, соседским парнем, нежели порученной ей работой. Налево же улица загибалась, и Рин видел лишь вызывающе роскошный дом нди’а Ффунгри — преуспевающего цехового старшины кондитеров, а негласно — ещё и шоколадоваров. Его шоколадоварни находились на самом востоке города, у реки. Перед его домом даже улица была замощена, и с каждой его стороны, на стене, висело по фонарю, которые зажигали с наступлением темноты. В силу того, что такое совмещение должностей весьма недвусмысленно противоречило городскому закону, то на бумаге гильдию шоколадников возглавлял муж его старшей дочери — Анфер. Однако, все прекрасно знали, кто же на самом деле является её истинным хозяином. А объяснялось это тем, что данное лакомство появилось в их краях совсем недавно — всего лишь лет двадцать назад — отчего, очень многие вопросы, с ним связанные, так и не были пока разрешены.

Отвернувшись от окна, Рин нахмурился и снова уставился в книгу, надеясь хоть немного увлечься удивительными приключениями, выпавшими на долю ади Турнгвира, но, сколь он ни старался, смысл прочитанного, по-прежнему, ускользал от него.

Вскоре однако, он услышал на лестнице знакомый топот, и, несколько мгновений спустя, дверь в комнату с силой распахнулась, и на пороге предстал взволнованный, от переполнявших его новостей, Адэк.

— Рин! Ты слышал, в город верховный ит приехал! — сразу же выпалил тот, думая, вероятно, сразить его подобным известием наповал. — И, между прочим, он самый настоящий пиав!

— Ух ты! — Рин постарался изобразить настоящее изумление, хотя самого его так и подмывало сказать Адэку, что на этот раз тот опоздал со своими новостями.

— Тебе что, это не интересно? — разочарованно удивился Адэк, явно не убеждённый его скромным талантом лицедея.

Рин пожал плечами и, захлопнув книгу, положил её рядом с собой на подоконник.

— Ну тогда могу ещё тебе сообщить, что к нам направляется и верховный квистол, — уже не столь воодушевлённо поведал Адэк.

Вот об этом Рин ещё не знал, и в иные времена подобная новость его не на шутку бы взволновала. Ещё бы! Ведь это какая же торжественная встреча намечается! Лишь единожды на памяти Рина, лет уже, наверное, пять назад, верховный квистол почтил своим визитом герцога, и тогда пышная церемония его встречи настолько поразила воображение горожан, что разговоры об этом шли на протяжении нескольких месяцев. Однако теперь, события куда более странные и тревожные беспокоили его, и потому даже на эту новость он отреагировал довольно спокойно:

— Да ну? — только и произнёс он, слезая с подоконника.

— Да что с тобой? — Адэк подошёл к Рину и, положив ему на плечо руку, с беспокойством всмотрелся в лицо друга.

— Ничего… — ответил тот, отворачивая голову в сторону.

— А ну, давай, говори! Хватит скрытничать! Я же вижу, что ты знаешь что-то, ещё похлеще моего! — проницательно заметил Адэк, наседая на Рина. — Ведь тебя же так и распирает!

— Ничего меня не распирает! — горячо возразил Рин, однако, по-прежнему, отводя взгляд в сторону.

— А вот и распирает! Что я, не вижу что ли? — возмутился Адэк, сам, в свою очередь, усаживаясь на подоконник.

— Ничего не распирает!.. И ничего я не знаю! — твёрдо заявил Рин, заливаясь, тем не менее, густым румянцем.

Адэк задумчиво посмотрел на него:

— Ну не хочешь, и не говори! Не больно-то мне и надо…

Затем он спрыгнул с подоконника и направился к двери:

— Пойду лучше пива выпью!

Однако выйти из комнаты он не успел, ибо в дверях появился отец Рина, в сопровождении Дэдэна.

— Здравствуй, Адэк! Да пребудет с тобой вечно милость Божья! — поприветствовал он того.

— Добрый и Вам вечер, господин нди’а Буни и господин придворный волшебник! Да охранит Вас всех десница господня! — Адэк посторонился, давая вошедшим пройти. На лице у него явственно проступило выражение нетерпеливого любопытства: ясное дело, раз к Рину пришёл сам Дэдэн, то это что-нибудь, да значит!

— Рин, — начал отец, — господин Дэдэн пришёл за тобой, дабы проводить тебя к его могущественнейшей милости верховному иту, который оказал тебе честь, изъявив желание побеседовать с тобой.

— Сейчас? — недоумённо воскликнул Рин, покосившись на окно, за которым стремительно темнело. Всё внутри у него похолодело, а сердце бешено и испуганно застучало.

— Да, Рин, сейчас, — отец успокаивающе его полуобнял и подтолкнул к Дэдэну.

— Не бойся, Рин. Верховный ит только немного побеседует с тобой, и я тебя, после этого, сразу же провожу домой. — Дэдэн крепко схватил его за руку и, даже ни с кем не попрощавшись, потащил его вон из комнаты. Рин лишь успел оглянуться и бросить растерянный взгляд на отца, который, ободряюще ему улыбнулся.

— Я с вами! — крикнул Адэк и устремился было им вослед, но Вэйс нди’а Буни, схватил его за куртку и потянул назад:

— Нет, Адэк, госпожа нди Буни просила угостить тебя пивом. Не будешь же ты столь невежливым, что станешь обижать её своим отказом?

На лице Адэка отразилась целая буря чувств, он открыл было рот, но так ничего и не сказав, вновь закрыл его.

— Ну вот и хорошо! — удовлетворённо заключил отец Рина.

Дэдэн шёл столь же быстро, как это имел обыкновение делать и Адэк, так что Рин вскоре совсем запыхался и лишь удивлялся откуда у этого старика столько сил. Через четверть часа, они уже миновали замковые ворота, а ещё, минут через пять, уже поднимались по лестнице в дальнем крыле замка, где находились библиотека, покои Дэдэна и его, знаменитая комната по изучению великих тайн Силы, в которой он, правда, бывал уже крайне редко. Но сейчас он направлялся именно туда.

— Заходи, Рин, — сказал он и отпер дверь, приложив к ней свою ладонь.

— А разве верховный ит здесь? — удивился тот, боязливо заглядывая в тёмную, пахнущую странными запахами комнату.

— Нет, не здесь… Но ты не бойся, и заходи…

— А я вовсе и не боюсь! — Рин расправил плечи и решительно шагнул вперёд.

В тот же миг Дэдэн скользнул следом и захлопнул дверь. В комнате вспыхнул свет, и Рин, изумлённо ахнув, стал озираться по сторонам: никогда ещё в жизни он не видел помещения до такой степени наполненного столь странными и удивительными вещами. Даже в лавке старьёвщика и торговца чужеземными диковинами Тигу Т’туарзу, что располагалась рядом с пристанью, и куда он любил частенько заходить, не было такого! Повсюду, куда бы он ни посмотрел, располагались столы, заставленные странными стеклянными сосудами, нередко соединёнными между собой изогнутыми трубками. Трубки эти, в свою очередь, часто были закручены, подобно виткам штопора, а иногда, ещё и помещены также в стеклянные цилиндры. Между ними располагались всевозможные треноги, каменные ступки, медные шары с одним, или несколькими носиками, песочные часы всевозможных размеров, и уж и вовсе непонятные приборы, описать которые Рин даже и не знал как. А ещё на столах были коробочки, разделённые на множество ячеек, в которых сверкало и переливалось великое множество кристаллов и камней. Некоторые кристаллы были столь велики, что гордо возвышались отдельно ото всех, прямо на столах, меж других диковин. Но больше всех поразил Рина прозрачный, словно слеза, и совершенно бесцветный кристалл, что стоял на полу, у правой стены, и внутри которого застыло неведомое ему существо. Высокое — на целый ран выше его, — мощное, и с очень устрашающим взором. Рин даже вздрогнул, когда в первый раз заметил его. Вдоль же стен были расположены многочисленные шкафы, самых разных размеров и заполненные всякой всячиной — от высушенных, или помещённых в банки с какой-то жидкостью, животных, самого удивительного вида, до непонятных механизмов и толстых, потемневших от времени, фолиантов, нередко в изукрашенных некогда богатой инкрустацией, переплётах из шкуры даров. Даже под потолком, на длинных верёвках, протянувшихся от одной стены к другой, висело бесчисленное количество кореньев, листьев и веток, и чьё присутствие, по-видимому, и создавало этот, ни с чем несравнимый, запах. Наверное, Рин так бы и разглядывал всё это до самого утра, если бы Дэдэн не потащил его вглубь комнаты, туда, где оказался невидимый до этого поворот. Миновав его, Дэдэн усадил Рина на высокий стул, а затем, велев сидеть тихо и ничего руками не трогать, принялся озабоченно сновать по комнате, в поисках чего-то, одному ему ведомого. Рин лишь плечами пожал: ему слабо верилось, что здесь, вообще, хоть что-нибудь возможно найти. Однако, через несколько минут Дэдэн всё же отыскал то, что ему было нужно, и вновь вернулся к Рину. В руках волшебник бережно держал длинный черный стержень в два пальца толщиной, и с зелёной пирамидой на одном конце, а подмышкой зажимал толстую, прозрачную платформу молочного цвета, и с такими же маленькими, разноцветными пирамидками на одной из сторон. Дэдэн положил эту платформу на стол, прямо перед ним, а затем, воткнул в отверстие, посередине неё, чёрный стержень и что-то прошептал. Большая зелёная пирамида на конце стержня тут же ярко вспыхнула, а сам он легонько затрещал и стал, как показалось Рину, раскаляться. Дэдэн на мгновение закрыл глаза, будто что-то припоминая, а затем вновь открыл их и стал быстро дотрагиваться до вершин маленьких разноцветных пирамидок. Некоторые из них точно так же, как и большая пирамида, только что перед этим, засияли холодным, мутноватым светом, а некоторые остались неизменны.

— Держись двумя руками за этот стержень! — приказал вдруг Дэдэн, но Рин лишь испуганно прижал к себе руки:

— Зачем это, мастер Дэдэн?

— Рин, прошу тебя, верь мне!.. Сейчас нет времени объяснять!

Но Рин, по-прежнему, недоверчиво смотрел на волшебника и, судя по всему, хвататься за стержень не собирался.

— Рин, если бы твой отец не доверял мне, то он и не отпустил бы тебя со мной, да и твоего друга не стал бы удерживать, чтобы он не мешал нам. — Дэдэн уже начал немного сердится, и Рин, рассудив, что тот, пожалуй, прав, вздохнул и, на секунду непроизвольно зажмурившись, взялся за стержень.

В окна уже заглядывал рассвет, и Нгунги досадливо ходил из угла в угол. Ничего! Ничего, сколь либо стоящего! Единственное, что ему удалось, так это убедиться в том, что Дэдэн не лукавил, и рассказал всё именно так, как оно и произошло. Факт этот, впрочем, тоже был, по-своему, любопытен, ибо, сейчас редко кто-либо из членов гильдии, по собственной охоте, говорил правду. Ну, разве что, если не считал эти знания заведомо бесполезными. А, значит, либо Дэдэну, действительно, нечего больше добавить, либо, старый лис ведёт какую-то свою, очень тонкую и чрезвычайно многообещающую игру. И то, что он старался незаметно склонить его к мнению о нежелательности вмешательства в память мальчика, скорее всего тоже было вовсе не случайным… Он достаточно хорошо знает Дэдэна, а потому считает, что последить за ним явно будет не лишним… Нгунги на миг остановился. Правда, ему ещё кое-что удалось выяснить. Например, что болезнь Тона — одного из старших трапезничих герцога — тоже была вызвана каким-то волшебным вмешательством, скорее всего, того первого пришельца из шкафа. Но каким образом этот неизвестный чародей смог уяснить, что сын нди’а Буни — тоже старший трапезничий, что ещё один старший трапезничий потерял голос накануне, и что при таком положении, в замок затребуют именно Рина? И как он смог догадаться, что тот пойдёт мимо интересующего его дома? Как? Откуда он всё это узнал? Понять это Нгунги был бессилен, и лишь ходил, и ходил из одного конца комнаты в другой, снедаемый теперь тревогой и сомнениями.

Нгунги приблизился к столику возле окна, и выбрал из вазы с фруктами, перемешанными со льдом, спелый плод вильскового дерева. Он слегка сжал его пальцами, и плод слабо булькнул. Нгунги перевернул его вверх черенком, и в тёмное пятнышко рядом с ним воткнул длинную соломинку. Тонкая плёнка легко прорвалась, и на конце соломинки тут же набухла тяжёлая, зеленоватая капля. Верховный ит сунул соломинку в рот и вновь стал мерить шагами комнату. Прохладный, кисловато-сладкий сок приятно освежал.

Итак, что же тут всё-таки произошло? Явились ли они невольными свидетелями какой-то неведомой им драмы, действие которой ни в коей мере их не касается, и о которой теперь можно благополучно забыть, или же всё это — грозное и важное предупреждение, игнорировать которое ни в коем случае нельзя, и надо теперь всемерно готовиться к чему-то абсолютно неизвестному, но, без сомнения, чрезвычайно опасному? Что же именно ему теперь докладывать на совете?

Нгунги устало лёг на кровать и закрыл глаза. Он не нуждался во сне, но отдыхать, как и всем остальным обитателям этого мира, ему было нужно.

Судя по всему, он ещё не готов дать хоть какой-либо внятный ответ даже самому себе. По крайней мере сейчас… Наверное, должно пройти какое-то время, чтобы всё это улеглось в его голове, чтобы он сумел почувствовать скрытый ритм этих событий, и, быть может, тогда он и придёт к какому-нибудь выводу… Или поймёт, какие ещё вопросы и кому он должен будет задать… А до тех пор, он будет отдыхать, и ждать того, что выяснят его инткулы, отправившиеся в город на охоту за слухами и вообще всем, что может показаться интересным.

Глава 4

На следующее утро Рин был разбужен неистовым перезвоном колоколов. Уж на что они все последние дни трезвонили, но сегодня — словно и вовсе ополоумели! Рин откинул одеяло и бросился к окну. Судя потому, что все горожане спешили направо и скрывались из виду за поворотом перед домом нди’а Ффунгри, причиной этого всеобщего переполоха было нечто, происходившее у Восточных городских ворот. Рин бросился к стулу за одеждой, и стал торопливо натягивать на себя вещи. Камзол он застёгивал уже на бегу. Перепрыгивая на лестнице сразу через несколько ступенек, он, буквально влетел на первый этаж и бросился к двери на улицу.

— Рин! Стой! Слёзы Господа нашего! — услышал он позади сердитый голос матери.

— Рин, возьми и меня! — вторил ей возбуждённым фальцетом Лик.

— И меня! — не отставала от младшего братишки Аша.

Рин про себя досадливо выругался и обернулся.

— Рин, не будь таким себялюбцем: возьми и нас с собой! — мама, одевшись по-праздничному, стояла перед стойкой, держа за руки Лика и Ашу, которые, от снедавшего их нетерпения, всё норовили вырваться на свободу. Но та держала их крепко, так что у них, несмотря на всё их старание, ничего не получалось.

— А куда?.. Что случилось-то? — развёл руками Рин.

— Вот ведь интересно! — мама аж притопнула ногой. И если до этого её удивительно красивые изумрудно-зелёные глазаискрились весельем, то едва Рин задал эти свои нелепые вопросы, как они тут же сердито засверкали, подобно, двум ярких звёздам, а её тонкие, словно бы нарисованные брови, озабоченно сдинулись. — Несётся сломя голову, и даже сам не знает куда! И за какие такие грехи Всесущий наградил меня подобной бестолочью? Ведь это ж надо — грубит самому господину герцогу, а потом мчится невесть куда, как ни в чём не бывало!

Рин виновато потупился.

«Ну вот, начинается!» — подумал он, лихорадочно пытаясь придумать хоть какое-нибудь оправдание.

— Мама, мама! Мы опоздаем! Там всё закончится! — Лик усиленно выдергивал из ладони матери свою руку, но безрезультатно. Тогда он поджал ноги, и повис всем своим весом. Мама отпустила Ашу и отвесила своему младшему сыну внушительный подзатыльник. — Не балуйся Лик! Сколько можно повторять?!

Лик заревел, и Аша, вслед за ним, тоже:

— Там же всё ко-о-о-ончи-и-и-иться ма-а-ма-а-а-а!!!

— Да там ещё ничего и не начиналось!.. И не начнётся раньше полудня, — возразила мама, грациозным жестом отводя в сторону упавший на лицо локон. Повернувшись на пару секунд к зеркалу, она ловко поправила нехитрую свою причёску, а затем слегка одёрнула платье, отчего, и без того глубокий врез на её прелестной груди, опустился ещё чуточку ниже. Затем, видимо оставшись довольной увиденным в зеркале, она сменила гнев на милость и, успокаивающе потрепав по голове Лика, примиряюще улыбнулась своему старшему сыну. — Ладно, Рин… Видно ничего уже с тобой не поделаешь: такой уж ты уродился, нескладный… Ну что идём, чада мои горемычные?

— Да в чём же, всё-таки, дело? Из-за чего весь этот переполох? — растерянно вопросил Рин.

— Господин верховный квистол решил посетить наш город! — ответила, не оборачиваясь, мама, волоча за собой Лика и Ашу.

— А-а!.. — и как он об этом забыл? Это всё визит к верховному иту: он выбил его из колеи! Хотя, Рин, вроде бы, и не слишком тогда испугался. Нет, в первый момент ему, конечно, было страшно… Даже очень страшно… Особенно смотреть на это трёхногое, нелепое создание, которое так пугающе взирало на него своими зелёными вертикальными глазами без зрачков. Но это только в первое мгновение. Ибо, как только верховный ит заговорил, голос оказался у него, на удивление, мелодичным, а речь — вежлива и приятна. И, вообще, Дэдэн оказался прав: никаких причин боятся его не было, пусть даже он и выглядел, поначалу, столь непривычно зловеще. Под конец беседы, Рин, пожалуй, уже и не замечал, что его собеседник вовсе не человек, хотя, нельзя сказать, чтобы Нгунги что-либо специально для этого делал. Нет, он держался величественно, как и подобает лицу столь высокого ранга. И, тем не менее, он очень легко и быстро располагал к себе собеседника. Рин так и не понял, в чём же тут секрет? Но, в итоге, рассказал ему всё — всё что знал, и что сумел вспомнить.

Подойти ещё ближе не было решительно никакой возможности. Конечно, если бы ему не приходилось держать за руку Лика, а на плечах — Ашу, да ещё, в довершении всех этих неудобств, находится в пределах видимости мамы, то он обязательно бы нашёл возможность пробраться прямо к самой дороге, туда, где плотной цепью стояли гвардейцы, отпихивая и беззастенчиво награждая тумаками, наиболее настырных из зевак. Кое-кто из них был тут уже с самого раннего утра. А наиболее набожные — так те и вовсе пришли ещё с вечера, и теперь, на зависть всем, расположились прямо у подножия деревянного возвышения, наскоро сооружённого чуть в стороне от дороги, в тени старого ясеня. Позади помоста, застеленного богатыми коврами, широким полукружьем вздымались пять тахил, от маленьких по краям, к самой высокой посередине. А ещё дальше, был виден огромный шёлковый шатёр — лиловый, с серебряными слезами и изогнутой золотой лентой посередине — в точности такой, как герцогский герб. Рядом с ним в землю было воткнуто девять древков, на которых гордо реяли знамёна всех герцогств Имрии, с королевским штандартом посередине. Время от времени, там появлялся какой-нибудь нарядный всадник — весь в шёлке и мехах, и, нередко, в сопровождении маленькой кавалькады, а затем вновь уезжал куда-то прочь.

До полудня оставалось уже совсем немного, и хотя стоять на самом солнцепёке было довольно тяжело, никто на это не жаловался: собравшийся народ весело зубоскалил, увлеченно сплетничал, а если кто считал себя выше этого, то степенно обсуждал последние новости. А ещё, все развлекали себя тем, что покупали у снующих сквозь толпу, словно ужи, разносчиков кто воду с лимоном, кто пиво, кто пироги, кто печёные яблоки. По мере того, как солнце всё ближе поднималось к зениту, волнение в толпе заметно нарастало. Вдруг, в первых рядах, ближе всего стоящих к деревянному возвышению и шатру, зародился глухой и мощный гул.

— Едут! Едут! — различил вдруг Рин, и изо всех сил вытянул шею.

— Смотрите, смотрите! Вон там! На дороге! — беспокойно заёрзала у него на плечах Аша.

— Я тоже хочу посмотреть! Я тоже хочу! — в ту же секунду отчаянно затряс его руку Лик.

Однако ничего, кроме как, пока ещё очень далёкого, облачка пыли над дорогой, Рин так и не увидел.

В тот же миг вся толпа подалась вперёд, и гвардейцам лишь с большим трудом удалось сдержать этот натиск.

— Вон, главный поп идёт с другими попами! — восторженно защебетала у него над головой Аша.

— Не поп, дурёха, а квистол со служителями! — не удержался от замечания Лик, на мгновение перестав даже дёргать Рина за руку.

— Сам ты дурак! — сердито огрызнулась Аша, оскорблено вздёрнув носик.

— А ну, быстро перестаньте ругаться! — это к ним протиснулась мама, без особого почтения растолкав окружающих, после чего она резким, сильным движением подхватила на руки Лика и усадила его к себе на плечи.

— Ур-ра! Я теперь тоже всё вижу! — радостно закричал тот.

А вот я ничего не вижу, с досадой подумал Рин, тщетно пытаясь хоть что-нибудь разглядеть. Пусть он и так знал, что должно было сейчас происходить на дороге, увидеть всё своими глазами ему от этого хотелось ничуть не меньше. С превеликим трудом он протиснулся ещё немного вперёд, вызвав этим град ругательств и злобного шипения, но и отсюда тоже ничего не было видно.

— …Истига руно ли огу. Огу ли истигана! Агис ду! Агис ду![1] — доносились торжественно-заунывные голоса прингидов и церковных служек.

Рин привстал на цыпочки и, не удержав равновесия, навалился на стоящего впереди него пекаря, в желтовато-сером камзоле.

— Эй! Чтоб тебя! — выругался пекарь, пытаясь хоть чуть-чуть повернуть назад свою толстую шею. — Пиавская душонка! Ты чего на мне развалился, точно муж на жёнке? — он возмущённо толкнул Рина назад своей спиной. — А ну осади назад, малый! А не то враз сделаю тебе ноги, как у кузнечика — коленками назад!.. Пошёл вон, недомерок!

— Не смей ругать моего брата! — оглушительно завизжала Аша и, уцепившись за края пекарской шляпы, изо всех сил дёрнула её вниз. Шляпа отчаянно затрещала и, прорвавшись посередине, в тот же миг оказалась под жирным подбородком пекаря, а цеховой значок насмешливо засиял, словно серьга, прямо на его толстой мочке уха.

— Ах ты маленькая дрянь!!! — возопил пекарь, но окружающая его толпа разразилась дружным хохотом и, немедленно расступившись, позволила Рину быстренько протиснуться подальше от разъярённого владельца, вконец испорченной шляпы. В итоге Рин оказался почти у самой дороги, сразу за спиной одного из гвардейцев.

Всё произошло настолько быстро, что он даже успел разглядеть проходивших мимо священнослужителей, которые как раз поравнялись с ним. Дородный индэрнский квистол, облачённый в пурпурно-зелёные, парадные одежды и ярко-жёлтую, бархатную шапочку, торжественно нёс в руках сердце Игуна, разбрызгивая, время от времени, над толпой, мягкой, пушистой кисточкой с серебряной ручкой, солёную воду, символизирующую Слёзы Господни. Сразу же за ним, в чёрно-белых облачениях с красными накидками на плечах, шли прингиды, каждый из которых держал в руке маленькую серебряную тахилу, символизирующую ту, или иную ипостась пятерицы. А за каждым из прингидов шёл, весь в белом, служка, неся уже большую тахилу, высоко воздев её вверх. Когда руки у кого-нибудь из служек уставали, то он передавал тахилу сменявшему его товарищу.

— … Норга и тавали, нгу Игуна! Тигу ри морв камеле… Агис ду! Агис ду!..[2] — слегка покачиваясь из стороны в сторону, тахилы проплыли над Рином и скрылись где-то впереди. На несколько минут Рин потерял процессию из вида. Когда же она вновь показалась, уже почти на вершине пригорка, то прямо перед ней уже появилась голова встречной колонны — семь шеренг, по пять копьеносцев в каждой. Ударив одновременно древками копий по земле, солдаты слаженно отошли в стороны, пропуская вперёд богато украшенный паланкин, который несли четверо носильщиков. Паланкин поставили на землю, а полог тут же откинули. Местный, индэрнский квистол, смиренно склонив голову, приблизился к нему и осторожно обрызгал, с каждой из сторон, Слезами Господними. Затем он встал прямо перед паланкином и медленно преклонил колени. Вслед за ним, тоже сделали и прингиды со служками. Загрохотав доспехами на колени упали солдаты. Рин почувствовал, как всколыхнулась толпа позади него, и вот уже все стали торопливо опускаться на землю. Сняв с плеч озадаченную Ашу, Рин последовал всеобщему примеру.

— Агис ду! Агис ду! — прокатилось над дорогой. Когда эхо стихло, и установилась удивительная тишина, толпа вновь зашевелилась, и все, отряхивая с себя грязь и пыль, стали подниматься.

Едва только Аша вновь расположилась на плечах у Рина, как воздух пронзил чистый и звонкий голос труб, и пестрая, по-праздничному наряженная кавалькада из нескольких десятков всадников тот же час двинулась со стороны города к верховному квистолу. Впереди бежали, сверкая на солнце начищенными до блеска доспехами, знаменосцы, а уж за ними, не спеша и с радующим взор достоинством, ехали сами всадники — герцог, его высокородные гости и самые значительные из его вассалов. Всадники чётко держали заданный ритм и, несмотря на растущее до невероятности напряжение, не ускорили своего движения ни на мгновенье. У Рина аж дух захватило от подобной красоты. Вот это выдержка!

Наконец, всадники достигли столпившихся перед паланкином священнослужителей, и те, торжественно встали позади него, уступив новоприбывшим место. Герцог и его спутники спешились, трубы вновь ликующе затрубили, и все эти знатные особы тут же, припали на одно колено.

— Нгу Игуна истига руно! Агис ду, орцуи ои! Агис ду! — вновь произнёс из недр носилок всё тот же звучный голос.

— Агис ду! Агис ду! — снова послушно отозвалась толпа.

К трубам присоединился низкий рык нескольких боевых рогов, воздух буквально сотрясся от их совместного звука, и из носилок неспешно вышел высокий человек, облачённый в пламенеющее платье, отороченное по низу и по воротнику ярко-желтым, с чёрными потёками, мехом и в точно такой же шапочке на голове. Он благосклонно склонил голову и тут же торжественно воздел вверх руки.

— Аину рогори туна! Дицу овдари! — громко произнёс он и, после небольшой паузы, закончил. — Агис ду, орцуи ои! Агис ду![3]

Герцог и его свита поднялись с земли и теперь настал черёд герцога говорить.

— Город Индэрн, и я, его правитель, герцог Вальми Уарги Индэрнский, известный во всём Ирвире как Северный Зуб, рады приветствовать верховного квистола! Все мы, от великих и до самых малых его обитателей, дружно возносим хвалу Господу нашему, за то, что он вложил в сердце Ваше, Ваша Непогрешимость, желание одарить нас своим визитом! Это великая честь, как для меня, так и для моих подданных! Воистину, неизъяснимая радость наполняет ныне сердце каждого присутствующего здесь, оттого, что глас Господа нашего, Пресветлого Игуна, прольётся теперь и в наши недостойные, но бесконечно преданные ему сердца! Агис ду, эу аре! Агис ду![4] — герцог, говорил подстать верховному квистолу — столь же зычно и внушительно. Закончив свою короткую приветственную речь, он резко взмахнул рукой, после чего тут же грянули трубы.

Когда музыка стихла, герцог принял из рук местного квистола золотой таз, наполненный слезами, которые несколько дней перед этим собирали плакальщики всех окрестных монастырей, а затем, окунув в неё лагиталь, с четырёх сторон окропил этими слезами верховного квистола, произнося при этом — Нгу Игуна истига руно! Иу мали дису окури Игуна! — После чего, верховный квистол описал рукою, слева направо, в воздухе круг и коснулся ею смиренно склонённой перед ним головы герцога, который вновь встал на колени, и что-то тихо сказал ему.

— Нгу Игуна истига руно! — прошептал Рин — Да снизойдёт в тебя воля Игуна! — вот что он сказал. И всякий кто видел это, не мог удержаться от слёз: столь примерное смирение, являл всем им господин их герцог. И женщины, и мужчины, и дети, глядя на своих родителей, и даже многие из стоящих перед толпой гвардейцев, утирали, катящиеся по щекам, слёзы. Рин тоже, поддавшись общему настроению, пару раз всхлипнул носом, кажется, совершенно позабыв, что он давеча натерпелся по воле своего сеньора. Однако Аша осталась невозмутимой и, припав к его уху громко зашептала:

— Зачем все плачут?.. Ну скажи!.. Зачем все плачут?..

Рин шикнул на неё, чтобы она замолчала, но затем, всё же сжалился над сжигавшим сестрёнку любопытством и, взяв её на руки, зашептал в ответ:

— Во-первых, не зачем, а почему! Зачем — так не говорят. А во-вторых, как же тут не плакать, когда наш герцог, перед которым всяк кланяется, кроме самого короля, смиряет и свою гордость и саму славу свою, из любви к Господу нашему и его посланнику, являя тем самым, всем своим подданным, достойнейший пример для подражания?

— Ну и что? Так ведь это каждый может! — не унималась Аша.

— Как же, каждый! — усмехнулся Рин. — Далеко не каждого допустят приветствовать верховного квистола!

— Подумаешь, квистол! На вид он такой же, как и все, только долговязый! Хотя голос у него приятный! Вот!

Рин слегка растерялся и, не зная что на это ответить, обозвал сестрёнку глупой и вновь усадил её себе на плечи, не обращая внимание на её возмущённые заверения, что это он сам дурак. Но тут, всё вокруг на них укоризненно зашикали, и Аша, обиженно насупившись, замолчала.

Между тем герцог снова поднялся с колен, и вместе со всей свитой, всё время кланяясь верховному квистолу, стал предлагать ступить тому на расстеленные на дороге ковры. Сперва тот отказывался, в свою очередь, настаивая, чтобы первым шёл герцог, но тот и слышать об этом не хотел. Минут десять они так препирались, после чего верховный квистол, решил уступить просьбам герцога и встал на дорожку из роскошных ковров, а затем, в сопровождении герцога, индэрнского квистола и всех придворных, медленно двинулся в сторону возвышения. Те из горожан, что находились там ещё со вчерашнеговечера, наперегонки стали бросаться к ногам Его Непогрешимости, а тот, милостиво благословлял их, окропляя освящёнными слезами из слёзохранительницы. Основная толпа, сдерживаемая гвардейцами, при виде этого, лишь завистливо и благоговейно вздыхала. Наконец, верховный квистол, поддерживаемый под руку герцогом, больше из вежливости, чем из необходимости, ибо был ещё слишком далёк от старости, взошёл на возвышение и, воздев к небесам правую руку, призвал всех к тишине.

— Орцуи ои! Дети божьи! — воззвал в наступившей тишине верховный квистол. — Да прольётся в нас Его воля! Да снизойдёт на нас сияние Его! Да пробудится в наших сердцах Его ревность к миру сему! И да убоимся мы в душах наших сомнений в мудрости Его, Единственно Истинного! Как небо, никогда не падает на землю, так и в сердцах наших, во веки веков, будет стоять храм славы Господа! Те слёзы, что пролил Он, искореняя грехи человеческие, огнём и мечом карая отступивших от Него, омыли, подобно небесной благодати, сердца наши и укрепили дух наш! — голос Его Непогрешимости звучал необыкновенно глубоко и неправдоподобно громко, и все, затаив дыхание, внимали ему, не смея ни на секунду отвести от него свой взор. — Вверив сердца наши мудрости Его, мы обрели искупление всех прошлых грехов и ошибок наших! Мы смиренно склонились пред Его волей и Его могуществом, уповая на Его милость. Мы сказали. — Вот мы, дети Твои, Отец Наш Небесный! Что мы без Тебя? Лишь прах, косный и бессмысленный. Лишь вздох краткий в бесконечности Твоей. В одном Тебе обретаем мы надежду на спасение! Только к Тебе стремятся все помыслы наши! Ибо Ты один наполняешь этот мир и глубиной, и стремлением, и только Твоими волей и милостью он был сотворён и существует доныне. Кого, как не Тебя должны мы благодарить за это? Кому, как не Тебе возносить нам свои молитвы? И если когда мы и поступаем неправо, то всегда горько раскаиваемся в этом именем Твоим и смиренно молим Тебя, Бесконечно Любящего, о прощении. Если когда мы и поступаем неправо, то только по слабости своей, или неразумию своему, и всякий раз надеемся, что Ты поймёшь нас и примешь наше раскаяние, ибо Ты любишь нас, а мы, даже во грехе — всегда Твои, и всегда готовы принять от Тебя любую кару, какую не пожелаешь! Если когда мы и поступаем неправо, то никогда — из греховной гордыни, ибо все мы — истинные тхалиане, и чтим, даже самых наидостойнейших среди нас, не более, чем пыль на ногах Твоих, что были когда-то омыты слезами учеников Твоих! — сделав небольшую паузу, верховный квистол, хоть это и казалось невероятным, наполнил свой голос ещё большей мощью, и обрушился вдруг на всех с величайшим гневом. — И всё же, как ни горько признавать нам это, но есть, есть и среди нас те, кто в бесконечной глупости своей, возомнил себя превыше своего Создателя, теша себя непомерной гордынею и превознося себя выше всех, а тем паче — выше слуг Твоих истинных! Тех истинных хранителей заветов Твоих, кто и дни все, и все ночи взывает к Тебе с амвона церквей наших! Тех, кто доносит до детей Твоих Голос Твой! Отступники же молчаливо скрывают ненависть свою к Тебе, хотя, если кто и услышит сердце их, тот содрогнётся: настолько сильна злоба в нём! Они творят несотворимое, прикрываясь именем Твоим. Они сеют смущение в неискушённых умах детей Твоих! Они сеют смерть, страх и хулу Тебе, о, Отец Наш Всесущный! Прости им, о Господи, ибо не ведают они того, что творят в ослеплении своём! Прости, но покарай судом праведным! Покарай, чтобы Зло не проникло в мир, Тобою сотворённый. И прежде всего, покарай здесь, в сём граде твоём достойном, дабы очистить его от этой скверны! А потом, когда Ты закончишь здесь руками нашими, то возбуди в сердцах наших ревность ещё большую и поведи нас туда, откуда Зло это пришло к нам! Дай нам Силу Твою в руки наши и сокруши ими проклятых нечестивцев, дабы не бесчестили они более, во веки веков, Имя Твоё деяниями своими! — казалось, что верховный квистол стал выше ростом. Он повернулся в сторону востока и гневно потрясал кулаками. Голос его звенел, словно все трубы герцога разом. Под конец речи, он резко опустил руки вниз, и тогда, ослепительно белая молния, словно огромная, изломанная, серебряная стрела, низринулась с небес и поразила ясень, под которым он стоял на возвышении, расколов его от самой кроны до середины ствола. Дерево содрогнулось, но не вспыхнуло. Толпа же, и без того бесконечно возбуждённая речью Его Непогрешимости, и вовсе пришла в настоящее неистовство. Каждый рвался немедля, тут же, своими руками, покарать тех самых грешников, о которых им только что говорил верховный квистол. И если бы здесь оказался сейчас какой-либо волшебник, то его, без сомнения, немедленно разорвали бы в клочья, ибо всем было ясно, кого именно имел в виду Его Непогрешимость. Однако ни Дэдэна, ни Нгунги, ни никого, из сопровождавших верховного ита чародеев, здесь, естественно, не было. И неудивительно: ни для кого не являлось секретом, что отношения между Гильдией и Церковью издавна отличались чрезвычайной натянутостью. И всё же, никогда ещё ни один из её высших иерархов не высказывался о волшебниках столь резко и откровенно.

Далеко на холме, с севера от города, задумчиво стоял Н’Нгунги Андгингду Храо Д’Див, Верховный Ит Великой Гильдии Волшебников Западного Инклифа. Конечно же, он всё слышал и видел, и сделал для себя соответствующие выводы. Равно, как и Дэдэн, который, хотя был и не с ним, но тоже всё слышал и видел — с самой высокой замковой башни. Ибо какой же уважающий себя волшебник стал бы недооценивать своего противника и не приложил бы максимум усилий, чтобы узнать, что тот замышляет.

Герцог и окружающие его знатные гости хотя тоже были несколько взволнованы речью Его Непогрешимости, но, всё же, больше являли некоторую растерянность, охватившую их. Им было не понятно, к чему клонит верховный квистол. Почему он решил столь явно, и именно теперь, когда, возможно, без помощи волшебников трудно будет обойтись, выступить против них? И чья это точка зрения — именно его, или же всей Церкви?

Вэйс нди'а Буни тоже был взволнован и растерян. Но не только поэтому.

По случаю прибытия в город верховного квистола, был помилован некий башмачник Креглен, приговорённый, за угрозу поджога, к огненной казни. Его уже заколотили в бочку, и прингид Страстей Господних даже прочитал над ней все полагающиеся для сего случая молитвы, долженствующие облегчить спасение заблудшей души преступника. Оставалось только поднести факел к сложенному вокруг бочки хворосту, но тут, Его Непогрешимость прижал кулак к своей груди, в знак прощения. Бочку тут же разломали, и перед потрясённой толпой предстал, чудом избежавший смерти, башмачник. Ликованию собравшихся на площади горожан не было предела. Впрочем, столь же бурные чувства у них бы вызвало и зрелище свершившейся казни, и вовсе не из-за какой-либо чрезмерной кровожадности, а просто в силу неутолимой страстности их души. Потрясённый ремесленник, обливаясь слезами, произнёс прочувственнейшую молитву, растрогав всех присутствующих, и тут же торжественно поклялся, призвав всех стоящих здесь в свидетели, что не позже следующего месяца отправится в Алкину и доставит оттуда, в ихгородской собор, частицу воли Игуна. Герцог, слыша столь похвальную речь, тут же повелел передать ему, от своего имени, кошель с двадцатью золотыми, а ади Роррен Аду старший послал башмачнику серебряную нательную тахилу, разумеется не свою. Затем герцог с гостями отправился в замок, где уже во всю готовились к парадному пиру, а народ, постояв ещё некоторое время на площади, разбрёлся, кто куда — в основном, по своим любимым трактирам — праздновать дальше. Правда, многие решили проведать усопших на кладбище, где и в обычные-то дни гуляло много горожан, а теперь уж, видимо, и вовсе будет не протолкнуться. Не приходилось сомневаться, что вскоре туда нагрянут бродячие музыканты, и тогда и там вовсю закипят веселье и пляски. И уж совсем немногие, в основном именитые горожане, да ещё — немощные старики, да старухи, отправились по своим домам, или же в гости друг к другу.

Глава 5

Рин прислушался — отец и мать снова о чём-то горячо спорили. Нельзя сказать, чтобы в их доме всегда царили исключительно мир и согласие. Случалось всякое — и ссоры, и обиды, и взаимные обвинения. Всё, как у всех. Однако сегодня они запирались в своей комнате уже, по меньшей мере, трижды, и причём, с тех пор, как они сделали это в последний раз, прошло уже больше часа. Весь день мать ходила очень расстроенная, и было заметно, что она много плакала. Что же ещё такого могло случиться? У Рина нехорошо засосало под ложечкой: не иначе, как опять из-за него! Он тяжело вздохнул и, расстроено ссутулившись, направился в комнату Лика.

Однако братишки там не оказалось. Наверное, он снова куда-то убежал проказничать вместе с Ашей. В последнее время они очень сдружились. Рин прошёлся по комнате, достал из-под кровати ящик, набитый сокровищами Лика, и, опустившись на колени, с грустной усмешкой принялся перебирать всякую всячину. Здесь были и разноцветные стеклянные шары, и огромный гвоздь, и засушенные жуки, по-прежнему блистающие своими панцирями, и гусиные перья. Моток бечёвки, деревянная дудочка, цветные камешки и загадочная треугольная медная монета из неизвестно какой страны — его утешительный подарок Лику, за несостоявшуюся прогулку в замок. Рин вспомнил, что выменял её, где-то с год назад, у остановившегося в их гостинице караванного погонщика, который неожиданно польстился на изящный деревянный лепесток, с двери, теперь уже уничтоженного, шкафа. Пожалуй, это была самая выгодная в его жизни сделка! Повертев монету в руках, Рин швырнул её обратно в ящик. …Кусок сургуча, огрызок свечи, несколько маленьких, раскрашенных рыцарей, вырезанных из дерева, шестерня от загадочного механизма, странные кусочки металла, отданные Лику отцом, после каких-то неудачных опытов. Чей-то череп, наверняка от какой-нибудь ящерицы, но Лик всегда гордо заявлял, что это череп детёныша дракона. Ржавая иголка и несколько фигур от игры царей. В коридоре хлопнула дверь, и Рин поспешно задвинул ящик обратно под кровать. Боязливо выглянув в коридор, он увидел отца, в задумчивости стоящего перед дверью в его комнату. Тот повернул голову и, увидев Рина, неуверенно направился в его сторону.

— Вот ты где… Мне надо с тобой поговорить… — он, как не редко в последнее время, выглядел усталым и озабоченным, хотя и старался скрыть это.

— Да, отец, — Рин отступил назад и чуть посторонился, давая тому войти.

— Рин… — начал Вэйс нди’а Буни, тяжело опустившись на кровать Лика. Из-под нахмуренных густых бровей, на Рина грустно взирали странные глаза отца, то и дело убегая куда-то в сторону. Странные не из-за своего цвета, или формы, а из-за выражения, всегда им присущего. Никто больше из людей, когда-либо встреченных Рином, не обладал таким взглядом: столько в них светилось силы и какого-то совершенно никому неведомого знания, и никто не мог его выдержать. Даже господин герцог. Его отец обычно всегда был собран и подтянут. Он всегда знал, чего хотел, и, несмотря на свой уже изрядный возраст (ему уже шёл пятый десяток), он выглядел на удивление молодо и всегда производил впечатление человека недюжинной силы, хотя и не из-за своего телосложения. Однако сейчас его отец был немного растерян и, как показалось Рину, немного даже подавлен. — Как помниться ты был очень недоволен, когда я определил тебя в трапезничие при герцоге? Ведь так?

— Да, отец, — Рин тоже старался не подавать виду, сколь не по себе ему от этого разговора. Судя по всему, вот как раз сейчас ему и влетит за то, что он учинил, в первый и последний раз распоряжаясь на обеде у герцога. И, учитывая сколь расстроен его отец, влетит ему весьма основательно.

— А хотел ты — стать пажом у Фроггана. Не так ли? — отец сжал пальцы в замок и теперь, уже не отводя в сторону своего взгляда, выжидающе смотрел прямо на него.

К чему он клонит? Ведь ему и без него всё прекрасно известно.

— Да, отец, — в третий раз уныло повторил Рин.

— Так вот… — отец поёрзал на краю кровати, поудобнее усаживаясь. Ещё немного помолчав, он затем вновь сдавленно продолжил. — Я поговорил с герцогом… Его Влиятельность тоже придерживается того мнения, что молодому человеку, столь горячему и смелому, как ты, не совсем подобает должность трапезничего. — Тут он словно бы на мгновение запнулся, но тут же вновь взял себя в руки. Однако его волнение выдавали его стиснутые до синеватой бледности пальцы, так что Рин весь невольно сжался, ожидая самого худшего. — Итак. Его Влиятельность тоже полагает, что для тебя гораздо полезнее было бы приобщиться к воинскому искусству и… и уже, когда-нибудь в будущем… если, конечно, ты окажешься этого достоин… присоединиться ко двору его милости уже в качестве одного из его рыцарей… Именно это, мне и сказал господин герцог, во время нашей последней встречи.

Отец грустно посмотрел на Рина, а затем, встал с кровати. Рин же, потеряв дар речи и вообще какую-либо способность соображать, стоял посреди комнаты, словно какой-нибудь столб. Что случилось?! Почему?! Неужели его даже не выпорют, за высказанное им неуважение к сиятельной персоне герцога? Он решительно ничего не понимал!

— Неужели господин герцог отпустил меня, даже без наказания? — спросил он первое, что пришло ему в голову.

Отец едва заметно поморщился:

— На счёт гёрцога можешь не волноваться: я обо всём с ним договорился.

Только сейчас Рин заметил, что на безымянном пальце отца отсутствует перстень из кивилийского серебра, украшенный огромным оранжевым камнем. Отец очень им дорожил и не раз отказывался уступить его даже самому герцогу.

— Почему? — только и смог он вымолвить. — Ведь ты же сам всегда был против!

Вэйс нди’а Буни задумчиво потёр подбородок, а затем, пройдясь немного по комнате, остановился прямо перед Рином:

— Видишь ли… Когда-то давным-давно, когда не только тебя ещё на свете не было, но когда я даже ещё не был знаком с твоей мамой, мне довелось путешествовать по одному, очень далёкому краю… Там я посетил, наверное, самый известный во всем подзвёздном мире оракул. Окуа Ору — Дыхание Неба, так он назывался… Мне было дано предсказание… — тут отец вновь замолчал, но мгновение спустя продолжил. — В предсказании том говорилось, что первый мой сын претерпит величайшие страдания, если судьбе будет угодно вложить меч в его руки… Второй же сын — сам будет хозяином своей судьбы… А судьба дочери скрыта, и ни для кого неведома… Что это значит для Аши — не смог мне сказать никто… Разумеется, я не хотел, чтобы ты был несчастлив, и именно поэтому, не соглашался отдать тебя в оруженосцы, или же ещё, в какую-нибудь профессию, так или иначе, связанную с воинским искусством… — Вэйс виновато взглянул на сына и вздохнул, а на его лице, что казалось просто невероятным, на мгновение, проскользнуло чувство полной безнадёжности. — Однако, с каждым днём я всё больше, и больше убеждаюсь, что избежать неотвратимое — невозможно… А может быть, даже и не разумно… — Вэйс вздохнул ещё горше. — Одно успокаивает меня: в предсказании ничего не говорилось о том, чем же всё это для тебя закончится… Не исключено, что пройдя через тяжкие испытания, ты, всё же, обретёшь своё счастье… Кто знает?.. — отец, с надеждой посмотрел в лицо Рину. — Теперь я могу тебе сказать — твоя судьба отныне в твоих собственных руках… Я и дальше буду помогать тебе, чем смогу, но с этого дня, я не властен над тобой… Ты стал взрослым! — отец опустил голову, а затем крепко обнял Рина и быстро вышел из комнаты. В тоже мгновение вбежала мама, и, рыдая, прижала к себе сына.

Не иначе, как всё это время подслушивала у двери! — с досадой подумал Рин. Но тут вдруг, с удивлением, почувствовал, что и у него самого защекотало в носу.

Несмотря на чрезвычайно натянутые отношения между волшебниками, приглашёнными вместе с верховным итом, и представителями духовенства, во главе с верховным квистолом, пир оказался вполне удачным: никаких неприятных ссор и, тем более, столкновений допущено не было. Хотя ощущение едва сдерживаемой враждебности так и витало в воздухе.

Распоряжался на пиру лично Ндади. Не только из-за того, что, в столь торжественный день, боялся доверить это кому-нибудь ещё, но и будучи вынуждаем к этому обстоятельствами: Рикунд до сих пор был в состоянии лишь шептать, а Тона — всё никак не мог оправиться от потрясения, что оказался жертвой магического вмешательства. Рин же теперь, увы, не являлся его подопечным и был, в силу своей несдержанности и опрометчивости, столь свойственным молодому возрасту, выперт из замка на все четыре стороны. Да ещё, пожалуй, легко и отделался. Могли ведь и примерно наказать, что, впрочем, по мнению Ндади, было бы вовсе не лишним. Всем известно — обрекая тело на страдания, во имя постижения истины и справедливости небесных и земных законов, дух человеческий и закаляется, и очищается, даруя наказываемому божественное просветление. Это всегда на пользу, особенно такому избалованному мальчишке, как Рин. Ндади не помнил, чтобы тому, хоть раз, задавали хорошую трёпку в высоких воспитательных целях. Он, правда, и сам был в этом виноват — слишком хорошо и трепетно, в силу многолетних дружеских чувств и тех приключений, что довелось им испытать некогда вместе, относился он к отцу Рина, а особенно, к его матери — госпоже Рилли нди Буни. Хотя его долг, как наставника парнишки, и обязывал его к этому. Ну да что сделано, то сделано! Ндади расстроено засопел и метнул взгляд в сторону Адэка. Пришлось вновь допустить того до настоящей работы, закрыв глаза на все его прошлые прегрешения. Не мог же он один за всем уследить! Адэк меж тем указывал какое именно блюдо, принесённое слугами с кухни, следовало отдать тому или иному конному всаднику, из не очень знатных местных дворян, развозивших эти блюда дальше по пиршественному залу. А за несколько минут до этого, он обругал одного из слуг за то, что не подали вовремя очередную бочку пешарского вина, а другого — за то, что жаркое слишком подгорело. Молодец парень! Если над ним ещё немного поработать, то, может быть, из него и выйдет толк… И кто знает, возможно, когда-нибудь, когда он, Ндади, уйдёт на покой, парень окажется достоин сменить его на должности главного трапезничего. Надо будет за ним приглядеть! А то и этот, даром что уже взрослый, выкинет чего-нибудь столь же нелепое, как и Рин. Известный ведь шалопай! Ндади немного приободрился и, гордо вскинув голову, торжественно направился в сторону герцогского стола: пора было объявлять очередную интермедию.

Нгунги сидел по левую руку от герцога. По правую же, сидел верховный квистол. Нгунги заметил, как на него, при встрече, посмотрел этот отец Тил, бывший интор Тирльского монастыря Первой Опоры Игуна, Истинно Преданного Аарга Бирюмского, ныне добившегося высшего духовного кресла Имрии. В его взгляде он прочёл подлинную ненависть. Что подвигло того к подобному отношению к гильдии? Ничего из того, что знал о нём Нгунги не давало подобного повода. Это было загадкой. Нехорошей загадкой.

Придворный певец, перебирая руками по струнам арфы, пел какую-то дурацкую новомодную песню:

…Муж — чародей ревнивый Превратит В цветок благоуханный Ваше тело. Но я, пчелой ретивой, В тот же миг, Примчусь отведать Сладости запретной. Он сделает Вас Перстнем на руке, А я, тот час, Китрамским стану вором. Он птицею Вас пустит В вышине, Я ж коршуном примчусь, Как ветер скорый. Чтоб не придумал Искушённый маг, Вам от меня, Всё ж, не уйти никак!

— Достопочтенный Нгунги, — к нему подошёл ади Вара Великолепный и, настороженно покосившись в сторону верховного квистола, склонился к его уху. — Не могли бы Вы уделить мне несколько минут?

Нгунги кивнул. — Разумеется, ади Вара! — и добавил чуть тише. — Тем более, что в сложившихся обстоятельствах, далеко не каждый теперь осмелиться столь открыто беседовать с волшебником!

Ади Вара поморщился:

— Это ваше учёное дело разбираться с церковью, кто из вас прав, а кто нет. Я солдат и в таких делах ничего не смыслю! Если король скажет мне — Обнажи меч свой за церковь нашу против злокозненных чародеев, мой верный рыцарь, ади Вара! — то я, уж не обижайтесь, так и сделаю. Но если он скажет, — Пришла пора, мой доблестный ади Вара, проучить забывших слово Божье, священников и защитить верных слуг моих, чародеев, — то и тут я не стану ему перечить и поступлю так, как требует того моя клятва верности.

По крайней мере предельно честно! — с невольным уважением подумал Нгунги. — Однако, пожалуй, ади Варе довольно опасно выражаться таким образом: наверняка, у него при дворе врагов— что цветов в поле.

— Подобная преданность своему сюзерену весьма похвальна и не может не вызывать уважения. Однако, ади Вара, прошу Вас, будьте осторожнее: сейчас, как мне кажется, не то время, чтобы без особой причины, и дальше наживать себе врагов, — вежливо заметил Нгунги.

— Вы имеете в виду себя, мой дорогой верховный ит? — искренне удивился ади Вара.

— Нет конечно! — чуть не рассмеялся Нгунги. — Я никого лично в виду не имел. Но не секрет, что вокруг короля всегда много людей, пусть и весьма достойных, но очень и очень честолюбивых, обидчивых и крайне вспыльчивых, и если до сих пор Вам подобные заявления и могли сходить с рук, то теперь — всё может быть совсем иначе!.. Мне было бы невыразимо грустно, если бы Вы вдруг пострадали. Нельзя сейчас быть настолько простодушным. Уж не обижайтесь, ади Вара!

— Да нет, и не думал даже, — ади Вара был явно озадачен. — А к врагам я привык! Мне без них откровенно скучно. Ничто так не бодрит, как искренний враг!.. Ну да Бог с этим! Я Вас хотел спросить совсем о другом, — он, наконец, остановился, рядом с глубокой нишей у окна, и требовательно посмотрел на Нгунги. — Скажите мне, как верховный ит и как, насколько я наслышан, великий волшебник… скажите мне… следует ли нам, из-за всего того, свидетелями чего нам тут довелось быть… Вы, правда, этого не видели, но, клянусь Вам своей честью, зрелище было более чем впечатляющим! Так вот, следует ли всем нам, в связи с этим, готовиться к войне? Пусть и не прямо сейчас, но во вполне обозримом будущем? Что Вы об этом думаете, Ваша Могущественность?

Ади Вара буквально сверлил его своим пылающим взором. Высокий и, действительно, великолепный он грозно нависал над верховным итом в ожидании ответа.

Он что, соскучился, за долгие годы мира, по войне? Нгунги пребывал в некотором замешательстве. Что же ему ответить? Единственное, на чём он мог сейчас основываться — так это на своих, пока ещё крайне смутных, предчувствиях. Правда, очень нехороших предчувствиях…

— К войне никогда нелишне быть готовым… Я не могу ничего утверждать, достопочтимый ади Вара, но, мои чувства говорят мне, что впереди у нас… трудные времена, — Нгунги, говорил медленно и осторожно, стараясь тщательно подбиратьслова. — Я не знаю когда… Может быть уже через месяц, а быть может через год, или даже три… И не знаю что это может быть. Но в одном я убеждён — случиться что-то очень нехорошее. Нечто такое, что может оказаться для всех нас смертельной угрозой.

Ади Вара насупился, сдвинув на переносице свои густые брови, и пожевал немного губами.

— Именно это я и хотел услышать от Вас! — благодарно воскликнул он. Затем, хлебнув из кубка вина, он коротко поклонился и необычайно довольный пошёл на своё место.

Ах, ади Вара! Если бы твои воины и вправду могли остановить то, что может случиться! Нгунги некоторое время смотрел ему вслед, а затем отвернулся к окну.

— Так ты теперь будешь пажом?! — Лик во все глаза глядел на Рина. — Вот здорово! Мой брат — паж у Его Доблести!.. А потом, ты станешь оруженосцем, а вслед затем, и настоящим рыцарем! Ур-р-ра!

И Лик стал вприпрыжку носиться по комнате.

— И благородных девиц будешь спасать, чтобы на них жениться? — заинтересовалась Аша.

— Ну, насчёт спасения девиц — не уверен. Конечно, если такой случай представится, то я постараюсь не оплошать. Но вот насчёт того, чтобы жениться… — Рин старался быть серьёзным, но под конец не выдержал и прыснул себе в кулак.

— Какой же ты ещё, всё-таки, ребёнок! — важно изрекла Аша, снисходительно взирая на него снизу вверх.

— Глупая! Да зачем ему твои девицы? Рин с драконами будет сражаться и злыми волшебниками! А потом, станет королём! — Лик весь сиял и, по-прежнему, в страшномвозбуждении скакал по комнате, то и дело натыкаясь на мебель.

— Сам ты глупый! Какой же он будет король без королевы? — всем своим видом Аша давала понять, что только такие бестолковые мальчишки, как Лик, не понимают столь очевидных вещей.

— Ну, вот когда станет королём, тогда и жениться! А до тех пор ему некогда будет такой ерундой заниматься! — на большие уступки Лик идти не желал.

— И вовсе это не глупости! — Аша аж топнула ножкой от возмущения.

— А вот и глупости! — дразнил её Лик.

— Нет! Не глупости! — не сдавалась сестрёнка.

— Глупости! Глупости! Самые настоящие девчоночьи глупости!

— Дети, прекратите ссориться! Если вы будете мешать Рину собирать вещи, то я вас выпровожу на улицу! — в комнату заглянула мама и с напускной сердитостью посмотрела на них.

— Мы больше не будем! — примирительно затянул Лик.

— Мы не будем, мама! — подхватила вслед за ним Аша.

— Ну, хорошо! — и посмотрев на них ещё секунду, мама вновь ушла.

— А ты будешь приезжать к нам в гости? — спросил Лик, угомонившись и присаживаясь на краешек кровати, рядом с Рином.

— Не знаю. Это уж, как мастер Фрогган решит. — Рин укладывал принесённую мамой одежду в огромный, окованный широкими стальными полосами, сундук, выкрашенный в красный цвет и покрытый тонкой, вызолоченной резьбой. — Думаю, что он будет отпускать меня изредка домой. Тем более что его владения находятся не так уж и далеко от города.

— Жаль только, что он не столь знатен, как ади Вара Великолепный, или же ади Роррен Аду старший! — грустно произнёс Лик.

— Ну и что! — повернулся к нему Рин. — За то у него очень древний и благородный род! А ещё — он за свою жизнь пережил столько приключений и совершил столько подвигов, что, владей бы он более обширными землями, то ничем не уступил бы в знатности ади Варе, а уж ади Роррену — и подавно!

— Пожалуй, что и так, — согласился Лик, болтая ногами.

— А у него есть дети? — полюбопытствовала Аша.

— Вроде нет… Во всяком случае, я никогда о них не слышал.

— Это плохо! — сказала Аша.

— Почему? — удивился Лик.

— Потому, что Рину там будет скучно! — назидательно пояснила Аша и добавила. — А если бы у этого рыцаря была дочка, то Рин мог бы с ней подружиться, петь ей песни, читать стихи и носить на груди её платок!

— А ты-то откуда всё это знаешь? — полюбопытствовал Рин.

— В книжке читала! — похвасталась та.

— Это в какой же? — вот уж не думал Рин, что его сестрёнку интересует что-либо, кроме сказок.

— Роман о цветке любви, господ Ги Ориса и Кло ди Рёна!.. Да только вы маме не говорите, а то она непременно на меня рассердиться! Она мне такие книжки читать пока не разрешает. — Аша виновато потупилась, хотя её щёчки нежно окрасил довольный румянец.

— Ладно, не скажем! Тем более, что в той книге, помимо всяческих глупостей, есть очень много чего и полезного, — важно покивал головой Лик.

— Так, значит, и ты тоже читал её? — оживилась Аша.

— Угу, — ответил братишка.

«Во дела!» — подумал Рин. — «Эти два клопа обсуждают книгу, наподобие заправских книгочеев, а он только обложку и видел. Полистал как-то один раз, да потом вновь на полку и положил: показалась слишком нарочитой и вычурной.»

— И неужели, милая сестрица, ты всё там поняла? — спросил Рин недоверчиво. То, что столь маленькая девочка умеет читать и само по себе было удивительно. Но то, что она при этом читала столь мудрёные книги — представлялось ему и вовсе чем-то невероятным!

— Нет… — честно призналась Аша. — Но про любовь, рыцарей и дам — да! Хотя там часто и не понятно написано. Я, во всяком случае, никогда не встречала господ с именами Счастливый Случай, Благосклонный Взгляд, или дам — Стыдливое Опасение и Жгучая Ревность… А ещё — в ней картинки красивые…

— Это не настоящие дамы и господа! — важно изрёк Лик. — Они существуют понарошку и изображают наши чувства! — видя, что Аша смотрит на него с явным недоумением, Лик довольно ухмыльнулся, а затем вновь повернулся к Рину. — Рин, а ты видел, как в ясень ударила молния?

— Да, Лик. Было здорово!

— Но ведь это же волшебство! — Лик пытливо посмотрел на Рина и продолжил. — Почему же тогда господин верховный квистол против волшебников, если он и сам использует магию?

— Дело в том Лик… — Рин постарался припомнить, что ему, когда-то уже довольно давно, объяснял отец. — Дело в том, что волшебники и церковь обращаются к совсем разным силам. Если волшебники, действительно, используют магию, и делают это, когда захотят, то источником чудес у церкви служит нечто иное… Я забыл, как это называется, но оно связано с силой веры и может проявляться далеко не всегда, и не у всех… Я правда не помню, Лик. Спроси у отца: он-то когда-то мне всё это и рассказал.

— Как интересно! — судя по всему, любопытство Лика, которое, насколько знал Рин, никогда и ни что на свете не могло насытить, раздразнилось не на шутку.

Меж тем, на улице раздался топот копыт и скрип подъехавшей повозки. Лик тотчас же метнулся к окну и выглянул наружу.

— Рин, это за тобой! — крикнул он, оглянувшись.

Аша крепко вцепилась своими крохотными ручками в штаны Рина и серьёзно потребовала:

— Обещай, что будешь приезжать к нам!

— Хорошо, Аша, обещаю, — Рин ласково погладил её по голове, и, высвободив из плена свою штанину, вновь повернулся к сундуку: ему осталось лишь положить сверху тёплый плащ, сшитый из шкуры дара.

— Рин, ты готов? — в комнату вошёл отец, а вслед за ним — и мама, безуспешно пытающаяся сдержать подступившие к глазам слёзы.

— Да, отец… Остался один плащ.

— Дай я его положу! — метнулась к сундуку мама и стала бережно, но не на секунду не сводя с Рина глаз, укладывать толстый плащ поверх плотного зелёного камзола.

— Ну вот, Рин. Чего ты всегда так хотел, то и случилось! — отец улыбнулся, но Рин заметил, что в глубине его глаз таилась тревога.

— Спасибо, отец! Я надеюсь, что ты никогда не пожалеешь об этом! — Рин чувствовал себя крайне неуютно: ему ещё никогда не приходилось прощаться. Да тут ещё и в носу предательски защипало. В добавок к этому, Аша и Лик, вдруг тоже вовсю зашмыгали носами.

— Да примет Игун к сердцу слова твои! — вздохнул отец.

На лестнице раздался топот сапог.

— Эй, хозяева! Откуда вещи-то сносить?

— Сюда! Идите сюда! От лестницы — направо! — крикнул отец, отворачиваясь к двери.

Через несколько секунд комнату заполнили коренастые крестьяне из деревни ади Фроггана. Сразу стало тесно и душно.

— Добрый Вам день, господин нди’а Буни, и Вам — госпожа нди Буни! — это выступил вперёд Таркуд, старый оруженосец ади Фроггана. — Привет, Рин! — кивнул он парнишке, и, улыбнувшись, потрепал по голове Ашу и Лика. Заметив, какое унылое настроение царит в комнате, он крякнул, расправил плечи и жизнерадостно загудел. — Ну, что вы, в самом деле! Словно на войну парня отправляете! Клянусь вам всеми ранами Господа Нашего, что ничего плохого с ним не случиться. Я сам с него, ни днём, ни ночью, глаз спускать не буду! Да и некогда ему будет о шалостях думать: господин Фрогган не из тех рыцарей, что при дворе только дамам глазки строят. Так что Рин ещё и назад запросится! — тут Таркуд хитро взглянул на Рина и добавил. — Но только мы его, с моим господином, уже не отпустим. Скажу тебе честно, парень — уж лучше бы тебе сразу угодить в провал к Тёмному, чем в мои лапы, а уж тем более — в лапы ади Фроггана!

Рин насупился. Пусть пугает! Он всё равно станет рыцарем, чего бы это ему не стоило. Зря что ли, он даже герцога из-за этого разгневал?

— Кх! Кх! — это крестьяне, переминавшиеся позади Таркуда с ноги на ногу, напомнили о себе.

— Ах, да! Чего нести-то? — спохватился тот.

— Вот этот сундук! Вон ту суму в углу, а ещё — выкатите изподвала два бочонка пешарского и бочонок пива. Пешарское — ади Фроггану, а пиво — вам за труды. Помимо обговорённой платы, — отец взял себя в руки и теперь вновь был, как всегда, собран и решителен.

— Вот за это спасибо, господин нди’а Буни! — просиял Таркуд. — Да охранит Вас и всю Вашу семью искуплённый Фагури!.. Ну, что, ребята, хватайте, что вам было сказано, да тащите на подводу! Только аккуратнее там с товаром! — затем он вновь обратился к отцу Рина. — Мы тут, раз уж всё равно в город пришлось ехать, на рынок завернули: ади Фрогган поручил прикупить кой-чего.

— Понятно… — кивнул отец и, достав из-за пазухи какой-то конверт, протянул его старому оруженосцу. — Вот, передай это своему господину… А это… — он вытащил из кармана кошель с монетами. — Как мы и договаривались. Крестьянам — по два олта, а тебе — четыре тава.

Глаза у Таркуда радостно заблестели, и он, тут же торопливо стал кланяться:

— Премного благодарен Вам, за Вашу щедрость и доброту, господин нди’а Буни! Премного Вам благодарен! Пусть искуплённый Ригурн пошлёт Вам удачу!

— Это же, — из распухшего, словно спелая репа, кармана камзола Вэйс нди’а Буни достал ещё один увесистый кошель, — отдашь ади Фроггану, в качестве платы за обучение. Там всё, как мы с ним и уговорились. Каждый месяц я буду посылать ещё по десятой части этого. Или же, сразу за год, или — за ещё какой период, который будет угоден твоему господину. Пусть даст знать. Ты всё понял?

— Да! Всё, что Вы изволили мне сказать, господин нди’а Буни. Я хоть уже и не молод, но голова моя всё ещё ясна, как слеза Господня! — закивал Таркуд.

— Ну что ж, тогда идём на улицу! — вздохнул Вэйс нди’а Буни.

Когда Рин уже сидел в повозке (на лошади он, к стыду своему, держался едва-едва), и все слова расставания были сказаны, а слезы и у мамы, и у сестрёнки с братишкой лились в три ручья, отец склонился к нему и в полголоса проговорил:

— Помни, Рин, что я тебе сказал! Отныне, твоя судьба — в твоих собственных руках!

— Я помню отец, — Рин крепко сжал его руку.

— Ну, что? Поехали уже что ли? — спросил Таркуд.

— Да, трогай! — махнул рукой отец.

Подвода дёрнулась и покатилась по улице к западным воротам. Рин долго махал рукой, украдкой утирая, время от времени, катящиеся по щекам слёзы. Наконец, они миновали ещё один поворот, и шедшее вслед за повозкой семейство отстало.

Они уже подъезжали к городским воротам, когда Рин увидел несущегося во всю прыть Адека. Тот мчался, подобно урагану, едва успевая уворачиваться от попадавшихся ему навстречу горожан. Вслед ему летели проклятия и ругань, но он не обращал на них никакого внимания. Ещё минута — и вот запыхавшийся Адек вскочил на повозку рядом с ним.

— Что же это ты, паж расфуфыренный, даже попрощаться не удосужился со своим другом? — весело спросил тот. — Или уж совсем зазнался, будущий наш Тургвир Индэрнский?

— Не обижайся, Адек, всё случилось так быстро… — Рин только сейчас понял, насколько всё это, действительно, было неожиданно. — Ещё вчера вечером отец сказал мне, что я отправляюсь к господину Фроггану, а сегодня ещё и обед не настал, а я — сам видишь — уже и впрямь еду… И к чему такая спешка?..

— Ну, спешка-то, может вовсе и не лишняя… Это уж как на это посмотреть… Ведь господин герцог-то когда-нибудь отойдёт от всех тех хлопот, что свалились на его сиятельную голову, да как спохватиться, что ты ещё не наказан! Вот тогда бы тебе и всыпали во славу Божью! Хотя, мне кажется, тут должны быть и какие-то другие причины… — Адек уставился на дорогу внизу, а затем рассмеялся. — Ну, коли станешь когда-нибудь рыцарем, то тогда и меня сделай своим оруженосцем. Во всяких опасных приключениях завсегда надежнее со старым товарищем. А на меня, как ты знаешь, всегда можно положиться!

— Это правда! — улыбнулся Рин. — И если Господу угодно будет, чтобы я заслужил честь быть посвящённым в рыцари, то, обещаю тебе, что, коли ты сам не передумаешь, то я, с превеликим удовольствием, сделаю тебя своим оруженосцем!

— Хе! — насмешливо покачал головой ехавший рядом Таркуд. — Экий ты однако торопливый, приятель. Ещё и сам не стал оруженосцем, а уже, как заправский рыцарь, своих товарищей в оруженосцы производишь! — Затем он пнул каблуками в бока лошади и переместился в начало их маленького отряда.

— Ну, что ж, ловлю тебя на слове! — сказал Адек, равнодушно глянув на Таркуда, а затем добавил. — Ну, что ж, мне пора!.. Да хранит тебя сердце Игуна! — и, крепко обняв на прощание Рина, спрыгнул с телеги.

— Будешь в городе, заходи в замок меня проведать! — крикнул он ему в след.

Рин хотел его спросить, почему он считает, что с его поспешным отъездом должны быть связаны ещё какие-то причины, но теперь было уже поздно. Он едва успел взмахнуть рукой, как телега, застучав по камням, въехала в Западные ворота. Сперва над ним медленно проплыл каменный свод, затем, высоко в небо, взметнулась городская стена, и вот Индэрн, в котором он родился и столько лет прожил, остался позади.

Через несколько часов неспешного хода они благополучно добрались до Оленей Тропы — поместья ади Питри Фроггана. Солнце было ещё высоко в небе, но в дороге Рина немного разморило, и он едва-едва успел отзеваться и сейчас сидел, с любопытством крутя головой из стороны в сторону: он был здесь, в последний раз, года три назад, не меньше!

— Тпру! — крикнул возница, останавливая подводу перед знакомой крепостью, старой, обветшалой и такой маленькой, что её главная башня казалась лишь раза в три выше их собственной гостиницы.

Перед входом на давно уже неисправный подвесной мост стоял сам ади Фрогган. Он был одет в обычный, коричневого цвета камзол и странные зелёные штаны, а на голове у него не было шляпы. Под камзолом у него виднелась белая, с каким-то цветным узором, рубашка, расшнурованная на груди. И весь вид его являл скорее какого-нибудь трактирщика, или, преуспевающего подмастерья, а уж никак не рыцаря. Ади Фрогган выплюнул изо рта травинку и подошёл к повозке. Несколько секунд он внимательно рассматривал Рина, а затем негромко произнёс:

— Ну, вот ты и приехал ко мне, друг мой!.. Значит настало и моё время… Вот так!

Рин мало что понял из его слов, а потому недоумённо посмотрел на него, но ади Фрогган лишь усмехнулся:

— Не исключено, что ты ещё пожалеешь, Рин, что захотел стать моим… оруженосцем. Я денег даром не беру! А, кроме того, твой отец — мой друг, и с моей стороны было бы просто невежливо не оправдать его доверие!

«Оруженосцем?! Даже не пажом?!» — потрясённо подумал Рин и со стыдом почувствовал, что лишь глупо разинул рот при таком известии. — Ну и дела!

Глава 6

Ади Питри Фрогган оказался прав: Рин, порой, уже жалел, что напросился к нему в ученики. Самое первое мучение началось утром следующего дня, когда его, почти прямо из постели, лишь дав прочитать короткую благодарственную молитву, Таркуд приволок на конюшню и стал показывать и объяснять, как следует седлать лошадь. А после этого, помог залезть ему в седло и, отведя на поле за замком, заставил скакать по кругу, привязав лошадь к длинной верёвке, без перерыва, два часа кряду. При этом, он то и дело отпускал едкие шуточки по поводу его навыков наездника и без конца заставлял садиться так, как считал правильным, больно ударяя его палкой то по спине, то по ногам, если находил, что Рин делал что-либо не совсем верно. Причём Рин даже не знал, что бесило его больше: то ли боль от этих бесконечных ударов и езды, то ли эти чрезвычайно обидные насмешки. Вдобавок к этому, из деревни, что раскинулась рядом с замком, набежали крестьяне и вовсю веселились, потешаясь над его обучением. Правда, вскоре они ушли: пора было идти работать в поле, но настроение они ему, и без того неважное, испортили ещё больше.

Когда это издевательство закончилось, Рин с трудом слез с лошади, и едва сдерживая, рвущиеся из груди стоны, заковылял вслед за Таркудом обратно к конюшне. Там старый оруженосец заставил его расседлать лошадь и обтереть её насухо куском старой попоны. Затем, он привёл его обратно в замок, и вместо того, чтобы предложить, наконец, позавтракать, дал ему в руки короткий, видавший виды, меч, оселок и какую-то тряпку, из толстых, твёрдых ниток и заставил очищать его от ржавчины, пригрозив, что не накормит, покуда меч не засияет, как новенький. Наблюдая за тем, как Рин, злобно поглядывая в его сторону, скоблит оселком злосчастный меч, Таркуд, удобно устроившись на огромном камне, предался воспоминаниям. Впрочем, все эти истории Рин уже и раньше слышал, когда гостил у ади Фроггана. Но вот что странно: если тогда они казались ему и поучительными, и интересными, то теперь, почему-то, только раздражали. Таркуд рассказывал о том, как стал оруженосцем он сам. Он называл себя невсамоделешним оруженосцем, ибо не начинал с самых азов, как это обычно делали все: его не отдавали в детстве в услужение, в качестве пажа, в чужой дом, где он, с самых малых лет должен был овладевать наукой придворной жизни, ему не приходилось, многие годы спустя, предстать перед квистолом, и в торжественной обстановке получить от того укрощённый и поименованный меч, над которым до этого, в течение трёх дней, монахи пели свои священные песнопения, и лишь после чего он, собственно, и мог считаться оруженосцем. Нет, в его жизни всё было не так! Оруженосцем он стал уже в зрелом возрасте: ему тогда исполнилось почти тридцать, и он был на восемь лет старше ади Фроггана. Случилось же это счастливейшее событие его жизни во время второй войны с лингийцами, а именно — в жесточайшей битве, под началом Айнли Уйнгрифа Третьего — отца ныне здравствующего короля, что свершилась подле Ануна, и когда победа была добыта ценой жизней чуть ли не половины всего доблестного войска. Тогдаего господин, несравненный и прегрознейший ади Питри Фрогган, лишился обоих своих оруженосцев, и он, Таркуд, видя своего командира в столь бедственном положении, прорубился сквозь врагов прямо к нему, и до конца битвы кричал ему, то — «Господин мой рыцарь, опасность слева!», то — «Господин мой рыцарь, опасность справа!», заслужив, тем самым, его глубокую благодарность и уважение. За это, тот и произвёл его, прямо на поле битвы, когда она благополучно закончилась, к их вящей славе, в свои оруженосцы, связав обетом, под стоны раненых и хрипы умирающих. Прочие рыцари, правда, не оценили его благородного жеста, так как посчитали это против установленных правил, и долгое время отказывались признавать Таркуда за настоящего оруженосца. Однако со временем, хотя его манеры и не стали лучше, из-за чего бедному ади Фроггану не раз приходилось краснеть, Таркуд всё же сумел доказать, что оруженосец он, хоть и не особо благовоспитанный, но зато чрезвычайно честный и очень достойный. В конце концов, перед одним из турниров, сам король, и доныне здравствующий Эрро Шепелявый, коснулся его груди мечом, дав понять, что уже никто не в праве попрекать его, что он стал оруженосцем не так, как это установлено обычаем. И хотя это тоже было не по правилам, ибо такой чести мог удостаиваться только рыцарь, а уж никак не оруженосец, все присутствующие приняли это к сведению и больше уже его не третировали. В том же, что и Рин поступил на эту должность вовсе не так, как это заведено, Таркуд усматривал добрый знак и некую традицию.

Когда он закончил свой рассказ, то насмешливо вздохнул и, отобрав у Рина оселок, показал, как правильно надо точить меч.

— А так — ты только мозоли натрёшь, да лезвие вконец затупишь! — пояснил он.

Но, видимо, Таркуд и сам уже изрядно проголодался, ибо, так и не дал Рину довести дело до конца. Сказав, что закончить с этим Рин может и после, он сунул меч подмышку и повел его в трапезную.

И то пора! — раздражённо подумал Рин, в животе у которого так и бурчало от голода.

Во время обеда ади Фрогган был до крайности задумчив и не проронил ни слова. Даже Таркуд как-то стушевался и почти ничего не говорил, лишь изредка бормотал что-то себе под нос. Только, где-то уже под конец трапезы, ади Фрогган рассеяно и несколько удивлённо взглянул на Рина, словно бы только что его заметил, и спросил у Таркуда:

— Ну, как у нашего юного друга успехи?

— Ох! Боюсь, кавалеристом ему не быть! — оживился тот. — Хотя, кто знает? Рин у нас парнишка самолюбивый… Видели бы Вы, мой господин, как это он на меня давеча смотрел! Ну, думаю, Таркуд, гляди — не перегни палку: а то даст тебе этот малолетний разбойник, как-нибудь, мечом по голове, так ты никогда уже больше свежесваренного пива и не отведаешь. Очень уж он не любит, как мне кажется, когда им кто-нибудь помыкает.

— Ну, вот и хорошо… — как-то не к месту ответствовал ади Фрогган. Тут даже и старый оруженосец, от удивления, рот раскрыл.

— Ну, чего ты на меня уставился, кираса старая? — рявкнул ади Фрогган и вскочил из-за стола, смахнув при этом на пол кубок с вином. — А, чёрт!

Отряхивая рукой с полы камзола капельки вина и не переставая при этом ругаться, ади Фрогган тут же выскочил из трапезной прочь. Бирт, преклонных лет слуга, который, сам и стряпал, а теперь и подавал приготовленные им блюда на стол, удивлённо взглянул в удаляющуюся спину своего господина, а затем сделал вид, что ничего не случилось, хотя смотреть на оруженосца явно избегал.

— Что-то Его Решимость сегодня не в духе! — обижено проворчал Таркуд и, насупившись, уставился в свою тарелку. А над столом тотчас же повисла гнетущая тишина. Чувствуя себя крайне неуютно, Рин торопливо доел и тоже поспешил улизнуть.

«Что бы всё это значило?» — размышлял Рин, карабкаясь на полуразвалившуюся крепостную стену. — Никогда ещё он не видел ади Фроггана столь раздражённым и несдержанным. Неужели, необходимость взять его к себе, в качестве оруженосца, могла до такой степени расстроить и обозлить рыцаря? Ежели это так, то ничего хорошего, от его учения, ждать не приходиться.

Рин свернул за угол маленькой башенки и чуть было не налетел на ади Питри. Тот стоял, напряжённо вцепившись в свой широкий пояс, и смотрел куда-то далеко за деревню, туда, где дорога уходила в довольно хилый лес.

— Простите, Ваша Решимость, я не хотел Вам мешать! — испугано выпалил Рин, отскакивая назад.

Но рыцарь удержал его, поймав за рукав рубашки, и, угрюмо взирая на него исподлобья, с видимым трудом, проговорил:

— Я должен попросить у тебя прощения… за моё недостойное поведение во время трапезы… Ничто не может служить оправданием неправедному гневу и богохульным словам… Такого со мной давно не было, и видит Всесущий Игун, я этого не хотел!.. — ади Фрогган расстроено вздохнул и замолчал, однако рукав не отпустил. Рин уже думал, что рыцарь так ничего больше и не скажет, но тот, ещё раз сокрушённо вздохнув, продолжил. — Ты должен верить мне, Рин… верить, что я рад твоему приезду… Очень рад… Просто, слишком многое вдруг оказалось для меня неожиданным… И непонятным…

Что явилось для него неожиданным и непонятным, ади Фрогган пояснять не стал, лишь закрыл, на мгновение, глаза, и уже совсем другим, обыденным и почти даже весёлым тоном добавил:

— А теперь спускайся вниз, отдохни немного, и я покажу тебе, как следует обращаться с мечом… Только обещай мне не бить им по голове моего верного Таркуда! Ты согласен?

— Согласен, — ответил, изумлённый столь внезапной переменой, Рин.

— А, вот ты где! — ади Питри склонился с подвесного моста и поманил к себе рукой Рина. — Вылезай оттуда!

Предоставленный на время самому себе, Рин занялся обследованием своего нынешнего места обитания. Он уже облазил все башни и стену, а теперь вот забрался в крепостной ров. Как он, с сожалением, вынужден был констатировать, за те три года, что он здесь не был, Оленья Тропа пришла в ещё большее запустение: ров окончательно зарос и во многих местах был завален мусором и всяческими нечистотами, стена медленно и верно продолжала разваливаться, а двери в башнях — утратили железную обивку. Оставалось только удивляться, что сами камни, из которых была сложена крепость, ади Питри не продал, в качестве строительного материала, вместе со всей своей землёй, кому-нибудь из владетельных соседей, а сам — не плюнул на всё и не уехал жить, на вырученные деньги, в город.

Рин торопливо вскарабкался наверх и остановился перед рыцарем.

— Ну что, и к каким выводам привёл тебя осмотр? — усмехнулся ади Фрогган.

Мальчик смущённо отвёл глаза в сторону, пытаясь сообразить, как бы сказать это так, чтобы рыцарь не обиделся.

— Ну-ну, мой юный друг, смелее! — поощрил его ади Фрогган.

— Крепость у Вас, достопочтенный ади Фрогган, вполне добротная… Вот только запущена малость, — выдавил, наконец, из себя Рин.

— Га-га-га!.. Запущена малость! — оглушительно заржал рыцарь.

— Что ж, сказано неплохо! — сказал он, отсмеявшись. — И справедливо, и довольно учтиво… Но ты мог бы и не щадить моего самолюбия: я и сам прекрасно понимаю, что ещё немного, и всё вокруг обратится в настоящие руины… Однако, велеречивый мой Рин, теперь всё измениться! На те средства, что я получил на твоё содержание и обучение, я вполне могу привести своё поместье в порядок! Так-то вот!

— Неужели, мой отец так много Вам заплатил, ади Фрогган? — изумился Рин.

— Нет, конечно… Но, во-первых, дал мне деньги не только он… А во-вторых, и у меня самого кое-что да поднакопилось.

— А кто ещё, простите меня, Ваша Решимость, за любопытство, заплатил за моё обучение? — Рин был совершенно сбит с толку: кто бы, да и с какой стати, мог проявить к нему подобное участие?

Ади Питри задумчиво посмотрел на него и сказал:

— Кабы я сам знал!

А затем поспешно добавил:

— Однако не будем терять время попусту! Идём на ристалищное поле!

Рину очень хотелось спросить, как же это так получилось, что ади Питри не знает, кто ему заплатил, но рыцарь напустил на себя столь неприступный вид, что он так и не решился сделать это.

Идти, как оказалось, было совсем недалеко, и уже через несколько минут они стояли на маленьком травяном пятачке, позади главной башни. Назвать это ристалищным полем у Рина язык бы не повернулся, ибо являло оно собой небольшое пространство, между главной башней и южной стеной, ранов десять в длину и, от силы, семь — в ширину. По краям его, вдоль башни, стояли грубо сколоченные из дерева фигуры двух мечников и двух копейщиков, а на крепостной стене висело несколько выцветших мишеней.

— Я вижу, ты разочарован? — улыбнулся ади Питри. — Не торопись! В постижении воинского искусства не столь важны всякие технические ухищрения, сколь опытные наставники. А я, не сочти это за похвальбу, в своё время считался вторым клинком в королевстве!

— А кто был первым? — не замедлил поинтересоваться Рин.

— Первым? — ади Питри, слегка прищурился. — А первым, мой юный друг, был Юст Четырёхрукий.

— Юст Четырёхрукий?! Личный телохранитель короля Уйнгрифа?! — Рин так и подскочил на месте. Он, как и все в детстве, с удовольствием слушал рассказы об удивительном мастерстве этого странного воина. Юст был несомненным пиавом, а умение сражаться, мечом, копьём, или ещё каким оружием — его волшебным даром. Никто не мог выстоять против него, и на всех многочисленных турнирах Юста неизменно приравнивали к нескольким опытным рыцарям. Погиб он незадолго до конца всё той же второй лингийской войны, до последнего защищая своего господина. Рин хорошо помнил рассказ об этом, так как не раз, с неизменным увлечением и восторгом, читал «Хроники лингийской войны» из отцовой библиотеки. Это была одна из любимейших его книг, наряду с «Приключениями ади Тургвира Индэрнского». Король Айнли Уйнгриф Третий, как повествовалось в «Хрониках», после одержанной победы под Ануном, когда, как тогда всем казалось, войну можно было считать законченной, торопился обратно в столицу: ещё две недели назад он получил известие о рождении дочери (его третьего ребёнка), и теперь ему не терпелось быть рядом с супругой и новорожденной. Его сопровождал только небольшой отряд рыцарей и вспомогательный корпус кахтской лёгкой конницы, которые выступали тогда в качестве союзников. Но по дороге через Ирамский лес они наткнулись на ещё одну армию лингийцев, которая предпринимала глубокий обходной манёвр и, вероломно скрытая чарами своих волшебников и потому до сих пор незамеченная, поспешно двигалась вглубь территории прибрежных государств, надеясь застать тех врасплох и нанести, таким образом, сокрушительный удар. Как гласит предание, сперва король и его рыцари подумали, что это сбежавший с поля боя отряд противника, и принялись увлечённо его преследовать, но, довольно скоро, они обнаружили, что это — арьергард гораздо больших сил врага, который, не желая понапрасну терять своих солдат, заманил его к основному войску. Когда это выяснилось, то было уже поздно. Кахты пытались своим стрелами задержать врагов, чтобы дать время тяжёлой коннице короля оторваться от преследователей, но силы были слишком неравны, и их, буквально смели с пути, так что, те из лучников, кто уцелел, бросились во все стороны, в надежде на спасение. Кони у них быстрые и выносливые, и потому, кое-кому и удалось бы спастись, но волшебники лингийцев, опасаясь, что их военная хитрость может оказаться раскрытой, наложили на кахтов заклятье, чтобы никто из них не сумел найти дорогу из леса. На большее они не решились, ибо тогда их чародейскую мощь могли обнаружить волшебники противника. Они и так невероятно рисковали, укрывая от посторонних глаз столь большое войско: это было тонкое и чрезвычайно искусное балансирование на грани, между достаточностью, для намеченной цели, силы заклятья, и, в тоже время, недостаточностью этого для того, чтобы кто-нибудь успел что-то заподозрить. Оставшиеся же верными кахты, как говорят, с тех пор так и скачут по лесу, не имея возможности выбраться из него. Лишь один воин, у которого был чудесный и редкий амулет, охраняющий его разум от ворожбы, сумел найти дорогу назад и, тем самым, предупредить войско прибрежников о грозящей их родным краям опасности. Король же, с оставшимися рыцарями и своим телохранителем, Юстом Четырёхруким, были прижаты к реке, и там, после кровопролитной битвы, все, как один, пали. Последним был сражён Юст. Он был окружён целой горой поверженных врагов. Доспех его был заговорён, и потому стрелы не могли пробить латы, а приблизиться к нему воинам противника никак не удавалось: всякий раз, бросаясь на него одновременно со всех сторон, они вынуждены были отступать. Думали даже опять прибегнуть к магии, но волшебники категорически отказались, утверждая, что раз Юст — пиав, да к тому же, ещё — и с волшебным даром, то придётся на него обрушить столь мощные заклятия, что это непременно их выдаст. В итоге, сражаться с Юстом оставили большой отряд, а сама армия двинулась дальше. В конце-концов, и доблестного Юста, после многих часов сражения, удалось одолеть. Но лишь малое число воинов вернулось к своему войску, и много храбрых и славных рыцарей Лингии, пало от руки Юста Четырёхрукого. Армия же прибрежных государств, вовремя извещённая о неожиданной опасности, немедленно выступила вдогонку противнику, а волшебники, находящиеся при ней, сумели предупредить об этом оставшихся в их городах правителей. Те поспешно собрали ещё одну армию, а затем — стремительно двинулись навстречу. У пешарского города Дродис, войско лингийцев встретилось с наспех собранным ополчением прибрежных государств, усиленным отрядом чародеев, присланных им в помощь из Оонга Гильдией Волшебников. И хотя колдовство в их краях сильно затруднено, то, что творилось в тот день, надолго запомнилось всем участникам сражения! Сперва, лингийские чародеи обрушили на своих противников небесный огонь, но ни одна молния не сумела достичь своей цели: все они сталкивались друг с другом и исчезали во взаимном уничтожении. Тогда они попытались взорвать землю, под ногами воинов прибрежных стран, но земля лишь содрогнулась, и только. И вот, в последнем усилии, они решают наслать на них тёмный ужас, в надежде повергнуть им противника в смятение и поселить в сердцах его солдат страх и неуверенность. Понимая сколь искусные волшебники противостоят им, они разделили свои усилия, и часть чародеев, сместившись на левый фланг, против которого размещались лучники и арбалетчики, попыталась одновременно устремить на них зловонное, разъедающее глаза облако. Но и тут они были посрамлены волшебниками Гильдии: на вредоносное облако налетел ветер и разметал его, а тёмный ужас, наткнувшись на невидимый барьер, был отброшен им обратно на войско лингийцев. Передние ряды их смешались, порядок построения нарушился, и тогда чародеи Гильдии обрушили на их центр крик смерти. Частично он был, всё же, отражён, но в основном — достиг своей цели. Не мешкая, имрийцы, пешарцы, онгунцы и тэрийцы устремились на своих врагов, и завязалась великая битва. Но силы были всё-таки неравными, и войску прибрежных государств, пришлось отступить, ибо противник их, спустя некоторое время, сумел вновь восстановить свои порядки и сам стал яростно нападать. Укрывшись в Дродисе, прибрежники готовились отражать осаду. А лингийцы, тем временем, с увлечением разоряли окрестности. Вскоре, однако, им пришлось бросить это занятие, ибо их разведчики донесли, что к ним быстро приближается другая армия прибрежных государств — та, что незадолго до этого одержала победу под Ануном. Магией маскировки волшебники Гильдии владели гораздо слабее лингийцев, а потому, скрыть своё приближение им не удалось. Хотя, возможно, главной причиной этого явилось то, что произошедшее у стен Дродиса сражение истощило в этих местах сам дух волшебства. Лингийцы же немедленно отошли на несколько илей к западу, дабы не оказаться зажатыми между двумя армиями противника. Но ади Вара Великолепный, который при известии о гибели короля Айнли Уйнгрифа Третьего, по единодушному согласию знатнейших представителей всех четырёх королевств, возглавил армию, сумел предвосхитить их манёвр, и треть своих сил, ещё на подходе к Дродису, направил далеко на север, в обход войск противника. На следующий день, уже без всякой магии, свершилась великая битва. Две могучие армии сошлись в жесточайшем единоборстве. Лингийцы заметно превосходили по численности, и среди них было гораздо больше настоящих воинов, а не наскоро вооруженных ополченцев, как у прибрежников, да и войско их не было измотано предыдущими битвами и последующим стремительным маршем. Тяжело пришлось армии прибрежных государств. Если бы не талант и опыт ади Вары Великолепного, не избежать бы им горького поражения. Но тот умело и вовремя перегруппировывал свои отряды, предвосхищая замыслы противника, и тем самым, не давал тому одержать окончательной победы. С самого рассвета и до начала вечера бились они. А когда начало смеркаться, подошла та треть армии ади Вары, что была послана им в обход. Смущённые лингийцы, видя позади себя столь значительные силы противника, решили, что это ещё одна армия их врага, и предались панике и отчаянию. Ничто уже не могло удержать их на поле боя, и они в ужасе бросились бежать кто куда, спасая свою жизнь. Лишь краснощитники — самая опытная, отборнейшая часть их войск — не утратили присутствие духа и, укрыв в центре своих волшебников и военоначальника — ульгрина Агирлу, медленно, с боем, отошли к Ирамским лесам. Их преследовали по пятам, и очень многие из них были убиты, но большая часть, всё же, ушла от своих преследователей. Но с того момента, лингийцы уже не досаждали прибрежным государствам. Чтобы те не пришли в их земли, жаждая отмщения, они выплатили всем четырём королевствам огромную сумму в золоте и драгоценностях и освободили всех приплывающих к ним из этих стран купцов, на веки вечные, от торговых пошлин, дав право им, также, судиться, в случае таковой необходимости, по собственным законам. Так вот и закончилась вторая лингийская война. На престол же Имрии взошёл старший сын Уйнгрифа — Эрро Шепелявый, добродетельно правящий и поныне.

— А правда, что Юст Четырёхрукий, в своём волшебном доспехе, один сразил три сотни лингийцев? — именно так все всегда и рассказывали: и простые солдаты — ветераны той войны, и многие рыцари, участвовавшие в тех сражениях, да и Таркуд ему всегда то же самое говорил. Рина же всегда это поражало, и вызывало даже некоторое недоверие.

Ади Питри грустно улыбнулся, и серьёзно глядя на него своими серыми глазами, покачал головой:

— Нет, Рин, конечно же, нет! Хотя один раз я и сам лично видел лежащими вкруг него с десяток рыцарей и столько же оруженосцев и простых солдат. Не знаю скольких он уложил ещё до этого, но он, и вправду, был самым величайшим воином, какого я когда-либо знал.

— А что стало с его волшебным доспехом, после того, как его убили?

— Юст же был четырёхруким, да к тому же доспех был зачарован именно на него. Опасно брать себе такие вещи: они могут отомстить за своего хозяина. В итоге, его латы изрубили на куски, и разбросали на много ранов вокруг. Самому же Юсту отсекли все члены, и сложили неподобающе, асамо тело насадили на пику. Но они так боялись, что возмездие их настигнет, что даже не погребли своих павших товарищей…

Рин содрогнулся, представив себе это, а ади Питри сказал:

— Увы, Рин, гораздо чаще на настоящей войне всё бывает совсем не так, как об этом пишут в книгах… Вот ты думаешь, что как только стало известно о гибели славного короля Уйнгрифа, так Парген Пешарский, который также присутствовал в войске и после отъезда короля возглавлял его, тотчас же с готовностью предложил командование, а все его поддержали, равному себе по положению и славе, ади Варе? И только потому, что тот считался более опытным военоначальником?

— Да… Так в «Хрониках» написано! — подтвердил Рин.

Ади Питри с сожалением посмотрел на него:

— Насколь же чиста твоя душа, раз вмещает в себя столько веры! Да будет тебе известно, мой юный, доверчивый друг, что ади Вара Великолепный добился права возглавить войско, лишь после того, как имрийцы, которых было большинство, чуть было не ввязались в бой с пешарцами, которые не желали, чтобы их принц-орсант уступал эту, в высшей степени почётную должность ади Варе! Имрийцы же резонно полагали, что, так как это их государь был вероломно убит, и, потому, именно им принадлежит право первой мести, то и возглавить теперь армию должен их военачальник. Тем более, что это вполне согласуется со сводом интамских законов сословной иерархии. Имрийцы уже выстроились в боевые порядки перед пешарцами, и вот-вот должна была разгореться битва, как вдруг между ними вклинились тэрийцы, решительно разделив противоборствующие стороны. Если бы не это, то неизвестно ещё, чем бы всё это закончилось. В итоге, в спорах был потерян ещё один день, и лишь на следующий, пешарцы уступили, но и то, не иначе, как выйдя из совместной армии четырёх королевств. Отныне, всякий раз обустраиваясь на ночлег, они разбивали свой лагерь далеко ото всех. Да и на марше двигались, как им заблагорассудиться. Хотя, ади Вара и полагал, в глубине души, что во время битвы на них можно положиться, но полной уверенности в этом у него не было. Да и онгунцы были недовольны, что возглавил войска имриец, а не онгунец, как они предлагали, или же, на худой конец, тэриец, с которыми они были тогда в дружеских отношениях. В итоге, во время сражения, чуть ли не треть войска действовала сама по себе: пешарцы сперва вознамерились уйти, но потом передумали и, всё же вернулись, правда, где-то уже ближе к вечеру, и если бы не тэрийцы, поддержавшие ади Вару, то всё бы превратилось в полный хаос. И это притом, что армию, засевшую Дродисе, возглавляли два короля — тэрийский и пешарский, которые тоже, не столько занимались противником, сколько выясняли, кто из них имеет больше прав на главенство, и кому какая часть добычи достанется в случае победы. Только в силу этого они и были вынуждены укрыться за стенами города, а вовсе не из-за того, что их армия была, якобы, слабо обучена: ополченцев там было меньше четверти! Слава Господу Нашему, Всесущному Игуну, что хоть король Оонга, находился тогда в плену у лингийцев, а иначе они бы там точно все передрались.

Рин слушал с разинутым ртом, не веря ушам своим. Неужели и вправду, всё было настолько ужасно и постыдно?

— Ты, конечно, можешь мне и не верить, но, клянусь тебе в том своей честью, что именно так и обстояло дело! — казалось ади Питри был вполне доволен, что так озадачил Рина.

— А почему же тогда в книге написали неправду? — не сдавался Рин.

— Не неправду, — уточнил рыцарь, — а не всю правду. Это совсем другое! Понимаешь, Рин, когда эта книга была написана, а было это совсем недавно — каких-нибудь лет десять назад, — всем четырём королевствам вновь пришлось объединиться, но уже — на борьбу с кахтами, которые, вместе с каким-то другим кочевым народом, вторглись на их территорию. Зачем было подавать лишний повод для раздоров и взаимных обид? Вот и пришлось достопочтимому Огану Золотое Перо, герольдмейстеру адэрнскому, срочно переделывать только что завершённый им труд.

Рин, всё равно, никак не мог в это поверить и стоял мрачно насупившись.

— Ну да Господь тебе судья! Не хочешь — не верь! Дело твоё… — ади Питри ничуть не рассердился, и по-прежнему был весел. — Однако, мы, кажется, забыли, зачем сюда пришли. Скажи мне, ты всё ещё хочешь увидеть, как надо обращаться с мечом?

— Да, Ваша Решимость! Ещё как хочу! — Рин предпочёл покамест не думать о своих сомнениях: в конце концов, он спросит об этом, при случае, у отца — тот всё знает, — а уж ему-то он, точно, поверит!

Глава 7

Меч был не двуручным, как ожидал Рин, а полуторным, но всё равно, казался массивным и длинным. И, несмотря на это, порхал вокруг ади Питри, подобно тонкому прутику. У Рина аж глаза разболелись: уследить за его прихотливыми и неожиданными перемещениями не было никакой возможности. Затем рыцарь на мгновение остановился, взял в руки второй такой же меч и принялся вертеть теперь уже двумя. Подойдя к шесту, воткнутому в землю, он, немного запыхавшись, предложил Рину:

— Говори, кода хочешь, «Руби!», и каждый раз я буду отсекать от шеста кусок, длиной на ширину двух пальцев.

Рин недоверчиво посмотрел на ади Питри, но согласно кивнул.

Рыцарь вновь стремительно завертел мечами.

— Руби! — крикнул Рин, и тотчас же, кусок, оговорённой длины, отлетел от шеста.

— Руби! — снова крикнул мальчик, и рыцарь, стоя спиной к шесту, тотчас же, неуловимым движением, опять его укоротил.

— Руби!.. Руби!.. Руби!..

— Руби правой! — и к немалому удивлению Рина, ади Питри именно правым мечом и рубанул, по заметно укоротившемуся шесту.

— Руби правой!.. Руби левой!.. Руби правой!.. Руби правой!.. Руби левой!.. Руби!..

Наконец, от шеста остался лишь кусочек в пол рана вышиной.

— Ну что? Нравиться? — улыбнулся ади Питри, лицо его покрылось крупными каплями пота, но сам он выглядел чрезвычайно довольным.

— Ещё бы! — Рин был в восторге. — Неужели и я так, когда-нибудь смогу?!

Ади Питри на мгновенье задумался, а затем сказал. — Ну, совсем так — не знаю… Это не каждому дано… Но, как я и обещал, я постараюсь научить тебя всему, чему смогу… Главное, чтобы тыне охладел к учению, когда оно вдруг покажется тебе слишком тяжёлым!.. Ну что, приступим?

— Приступим! — с готовностью согласился Рин.

Рыцарь подошёл к нему и протянул меч:

— На вот, бери! Я покажу, как правильно его держать.

Рин с душевным трепетом протянул руку и сжал в ладони тёплую рукоять. Меч был тяжёлым, и рука немедленно потянулась к земле.

— Оп! Не опускай! — ади Питри одной рукой подхватил его кисть, а другой — стал правильно складывать пальцы Рина на рукояти. — Ну, вот… на первый раз сойдёт!

Он отошёл немного в сторону и полюбовался на то, что в итоге получилось.

— Я тебе дам, пока, короткий меч, — сказал рыцарь. — Каждый день ты будешь по одному часу просто держать его в руке.

У Рина изумлённо приподнялись брови: да он и минуту так его не продержит!

Ади Питри усмехнулся:

— Не бойся! Не на вытянутой руке… Хотя и так тоже придётся! На вытянутой — начнёшь с медленного счёта до тридцати. Через пять дней — до пятидесяти. А потом, каждые пять дней будешь добавлять ещё по десять. И так до тех пор, пока не сможешь выдержать хотя бы три минуты… А теперь, давай покажу, самый простой удар…

— Ваша Решимость!.. Мой прегрознейший господин!.. Обед уже подан! — Таркуд только диву давался: кто бы мог подумать, что его хозяин с таким рвением примется за воспитание мальчишки!

— Сейчас, Таркуд! — крикнул в ответ ади Питри, а затем, вновь обернулся к Рину. — После обеда, сам сделаешь пять стрел… Таркуд, у нас есть где-нибудь совсем маленький лук?

Таркуд лишь плечами пожал:

— Найдём, раз надо… А нет, так в деревне Рагуту закажу. Он сделает.

— Хорошо, Таркуд… — ади Питри, подтолкнул Рина. — Иди, умойся, а затем приходи к столу. — А сам подошёл к старому оруженосцу и о чём-то стал с ним шептаться.

Рин еле сдержал смешок: он вспомнил, что когда рыцарь извинялся, за свою недавнюю вспышку перед Таркудом (точно так же, как несколько раньше — перед ним самим), то подарил тому один тав. Так что, пожалуй, Ткаркуд был бы вовсе не против, если бы его ещё разочек обругали. И даже не один.

Рин шёл с трудом: всё болело — и ноги, и руки, и спина! Неужели к этому можно привыкнуть?

После обеда, ади Питри Фрогган не стал больше с ним возиться, и стрелы Рин делал уже снова под наблюдением старого оруженосца.

— А что значит — обучать по уставу ордена Десницы Господней? — в конце обеда рыцарь сказал, что намерен воспитать Рина согласно этому уставу и даже ещё строже, отчего Таркуд чуть было не подавился куском мяса, а Бирт едва не уронил поднос с заманчиво благоухающим кроликом, тушенным в овощах со специями. Рина это очень обеспокоило, но спросить самого ади Фроггана он не успел — из города к тому приехал лекарь, и рыцарь удалился.

— Да ты не пугайся! Это он, наверное, пошутил! — отмахнулся от вопроса Таркуд.

— Ну, а всё же? — Рин твёрдо вознамерился выяснить это до конца.

— Ты давай, лучше правильно оперение укрепи, а не рассуждай тут! Не то схлопочешь у меня подзатыльник! — Таркуд действительно рассердился, и Рину пришлось замолчать. Некоторое время всё его внимание было сосредоточенно на стреле, и желание узнать об этом загадочном ордене несколько притупилось.

— Орден Десницы Господней возник сразу после Первого Великого Разрыва, когда церковь противостояла гильдии волшебников. Одолеть гильдию церкви не удалось, а гильдия одолевать церковь тогда вроде бы как и не собиралась: в планы волшебников это, в ту пору, не входило, и им вполне было достаточно, чтобы Первый Престол не совал нос в их дела и не науськивал на гильдию свою паству. По крайней мере, так они говорили. Тогда все в прибрежных странах разделились: кто стоял за гильдию, кто — за церковь. Одним словом, плохое то было время! — Рин перестал возиться со стрелами, и Таркуд сразу же ткнул в его сторону пальцем. — Ты чего это прохлаждаешься? Ты делай, делай!.. Слушай, да делай… Так вот, — продолжил он свой рассказ, — тогдашний Предстатель Воли Игуна — Рулфуг Четвёртый — потребовал от своих верховных квистолов учредить такой орден, рыцари которого сумели бы противостоять волшебникам. А всё потому, что все предшествующие события Великого Разрыва наглядно показали неготовность церкви к такому трудному делу. И, как, значит, порешили, так и сделали! В глубокой тайне призвали они наиболее преданных Первому Престолу рыцарей и взяли с них прощённую клятву, что те будут молчать обо всём, что узнают, вступив в этот орден. Затем пригласили из разных дальних стран чудных учителей и стали, с их помощью, готовить этих самых рыцарей к борьбе с чародеями. В чём именно состояло обучение в том ордене, никто, конечно, кроме самих его рыцарей не знал, но рассказывали всякое… Ты ведь знаешь, что истинно верующий, именем Божьим может творить такое, что людям обычным не под силу? — Рин утвердительно кивнул. — Вот и этому их тоже обучали, и, говорят, что в подобных проявлениях духа они ничем не уступали тому же верховному квистолу! Рыцари эти настолько совершенствовались в искусстве самовладения, что могли не дышать по семи минут и более, могли остановить на время своё сердце и даже, остаться незамеченными волшебниками, ежели это было им нужно. Они могли убить несколько человек голыми руками, а любую вещь — обратить в опасное оружие. Они не боялись ни жары, ни холода, и были в состоянии обходиться без еды на протяжении многих дней, равно как и без сна. Не знаю, что во всём этом правда, а что — вымысел, но в одном уверен наверняка: Первый Престол использовал их не только против волшебников, но и вообще, во всяких щекотливых делах… В конце концов, тогдашний король Атурии, Товгун Железное Слово, посчитал, что это слишком неосмотрительно, с его стороны, позволять существовать в собственном государстве, столь сильному и опасному рыцарскому ордену, который, к тому же, ещё и совершенно независим от Его королевской воли. Поэтому он и потребовал от Первого Престола, чтобы орден сей, либо был передан под Его королевское попечение, либо распущен. Рулфуг воспротивился, стал грозить отлучить короля Товгуна от церкви и лишить того последнего прощения, но, после некоторого противостояния с ним, был, всё же, лишён своего сана Предстателя Воли Господа, насильно отпет в монахи и сослан в какой-то дальний онгунский монастырь. Затем король объявил, что те рыцари ордена, которые сами, добровольно, признаются в верности ему, получат его полное королевское прощение и даже смогут учредить подобный же орден при его дворе, правда, если только оставят мысль досаждать волшебникам, в помощи которых он нуждался. Как гласят хроники, явилось только четверо рыцарей. Король, разумеется, разгневался и приказал переловить всех тех, кто посмел пренебречь его великодушным предложением. Однако схватить удалось лишь нескольких рыцарей, да и то, великой ценой: очень многие, верные королю люди, погибли при этом. А вскоре, из онгунского монастыря исчез и Рулфуг… Потом этот орден, несколько раз, то возникал снова, то опять упразднялся, но всегда считалось, что где-то, то ли в Онгуне, то ли даже за его пределами, существует тот, самый первый, истинный орден Десницы Господней, во главе которого встал, сбежавший из монастыря Рулфуг. А ещё говорят, что во время второй лингийской войны он вновь был учреждён. Об этом уже давно слухи ходят. Как я уже говорил, орден этот тайный, а потому, его рыцарей никто и не знает. Говорят, что отбирают в него теперь чуть ли не с рождения и растят в бесконечной преданности церкви. Хотя злые языки утверждают, что не церкви — а лично Предстателю Воли Господа Нашего… Ты только смотри, не сболтни кому! А то тебе сперва язык выдернут, а потом, как еретика на костре сожгут… Да и меня заодно! — казалось, что Таркуд уж и сам не рад, что сболтнул лишнее.

— Никому не скажу, Таркуд! Клянусь тебе в том Первой Слезой Игуна! А если я нарушу своё слово, то пусть меня орхаты заберут прямо к Тёмному! — склонившись к старому оруженосцу, жарко прошептал Рин. — Но только зачем ади Фроггану приготовлять меня к борьбе с волшебниками?

— Да нет! Что ты! — замахал на него руками старый оруженосец. — Выдумаешь же такое! Я думаю, он просто хотел сказать, что будет тебя учить со всем тщанием, на которое только способен, и ни в чём не даст тебе спуску. Тем более, что те навыки, которым обучали в том ордене, порядочному рыцарю и ни к чему: рыцарь должен проявлять доблесть в честном бою, а не вести себя подобно наёмному убийце! А, кроме того, даже вдруг и захоти он это, по какой-либо своей благородной причуде, то, всё равно, у него бы ничего не получилось, потому как с действительно сильными волшебниками тягаться те рыцари, всё же, не могли. Волшебник — он и есть волшебник! И сколько не учись — ничего ты ему не сделаешь!.. Но три шкуры с тебя, я так думаю, он точно спустит! — отодвинувшись вдруг от Рина, Таркуд посмотрел на него как-то критически и с некоторым даже сожалением. — Н-да, парень… Одним словом, тебе уж точно никак не позавидуешь! Лучше уж сразу уходи, тогда, если он тебя не поймает, то ты, может, и доживёшь спокойно до старости.

Рин вспомнил, как ади Фрогган крутил давеча мечами, и насупившись пробубнил:

— Никуда я не уйду!.. А если и пожалею когда… Так ведь не без этого!

— Больно ты умный, как я погляжу! — заворчал Таркуд, а затем, рассмеявшись, со всей силы хлопнул его по спине. — А всё же молодец!

Рин тут же растянулся на земле, но тотчас перевернулся и сел, опёршись на руки, и тоже громко рассмеялся.

После вечерней молитвы все пошли укладываться ко сну. Было уже довольно темно, и редкие факелы, своим чадящим светом, едва-едва разгоняли надвигающуюся темноту. Рин нагнал ади Питри и теперь шёл рядом, в сосредоточенном молчании.

— Ты хочешь о чём-то меня спросить, Рин? — обернулся к нему рыцарь.

— Да, Ваша Решимость. Если мне будет позволено, — прибавил он тут же скромно.

— Что ж… Спрашивай, — сказал рыцарь.

— Скажите, Ваша Решимость, почему к Вам приходит лекарь? — Рин видел, как ловко обращался рыцарь с мечами и недоумевал, что тот мог испытывать какое-то недомогание. Это представлялось ему просто невозможным!

— Ах, вот ты о чём, мой юный друг! — ади Питри заметно помрачнел. — Если ты беспокоишься — смогу ли я, как и обещал, заниматься твоим обучением, то я, с чистой совестью, пред ликом Господа Нашего Игуна, могу тебе поклясться, что тебе нечего этого бояться!

Рыцарь замолчал, и несколько шагов они прошли в тишине, лишь позади тяжело сопел, поднимаясь по лестнице за ними следом, Таркуд. Поднявшись на второй этаж, ади Питри попридержал Рина за руку, дав Таркуду пройти. Когда старый оруженосец, пожелав всем доброй ночи, скрылся в своей комнате, ади Питри вновь обернулся к мальчику:

— Я подумал, Рин, что, возможно, ты имеешь право знать это… — рыцарь говорил медленно, как бы всё ещё сомневаясь, стоит ли ему говорить то, что он хотел сейчас сказать. — Где-то с год назад у меня начались странные сны… Вернее сон… Один и тот же сон… Он повторялся достаточно часто и потому стал вызвать у меня беспокойство, ибо никогда раньше ничего подобного со мной не случалось… Я обратился за советом к придворному волшебнику герцога, Дэдэну. Он некоторое время изучал меня, а затем сказал, что если это и чары, то он не может их распознать и освободить мой дух из их власти. И порекомендовал обратиться к лекарю, написав тому записку. Кажется, в ней был состав какой-то микстуры. Лекарь прочёл её, поговорил немного со мной и дал мне требуемое снадобье. С тех пор сон стал повторяться гораздо реже, и не столь ярко… Но избавиться от него совсем мне так и не удалось… Однако, как только я уговорился недавно с твоим отцом о том, что возьму тебя в оруженосцы, как сон этот совершенно перестал меня беспокоить! Ты понимаешь? Прекратился раз и навсегда!.. Возможно, я бы просто порадовался такому совпадению и не придал бы ему большого значения, если бы вдруг не вспомнил, что когда-то, много лет назад, во время второй лингийской войны, у меня произошла одна удивительная встреча!.. Давай, однако, присядем, — спохватился ади Питри, и указал на широкий подоконник. — Вот сюда… Итак, я был в числе тех, кто преследовал краснощитников, после поражения лингийцев под Дродисом. Когда им всё же удалось от нас оторваться, не без помощи, я думаю, своих чародеев (ведь мы уже удалились на столь большое расстояние от места битвы, что магия, пусть и в ограниченном виде, была уже возможна)… Так вот, мой любознательный друг, когда мы их потеряли, то, более того, мы с Таркудом потеряли и наш отряд. Много часов мы плутали с ним по лесу, пока, окончательно не перестали понимать, куда же нам надо двигаться: солнце, то и дело оказывалось с разных сторон от нас и, если, в начале, это вызывало у нас изумление, то очень скоро стало просто пугать! Мы решили, что это лингийские волшебники наложили на нас такое же заклятье, что и на кахтов, во время убийства славнейшего короля нашего Айнли Уйнгрифа Третьего. Вообрази себе наше отчаяние, когда мы помыслили об этом!

— И что же вы сделали? — Рин был до глубины души захвачен рассказом и во все глаза смотрел на ади Питри Фроггана: этой истории он от него никогда раньше не слышал. Где-то далеко ухнула сова, и Рин боязливо поёжился.

— Как всякий верный тхалианин, я решил вверить судьбу свою в руки Господа Нашего и воткнув меч в землю, опустился на колени и принялся истово молиться! Никогда раньше вера моя не была столь глубока! И Господь услышал мольбы взывающих к нему, что подобно малым детям заблудились в лесу… Когда жаркие слёзы перестали капать из глаз наших, и мы подняли свои головы, то, чуть впереди, увидели неприметную тропку. «Воистину, слава Твоя может сравниться лишь с добротой Твоею!» — воскликнул я. И вскочив на коней, мы устремились по спасительной тропинке. Ехали мы недолго, и вскоре оказались у неглубокого ручья, на берегу которого сидела юная девушка, да столь прекрасная лицом, что я даже позабыл, что за беда с нами приключилась! Сердце моё восхищённо забилось, я тотчас же спрыгнул с коня и преклонил пред красавицей свои колени. «Кто, ты, о, прекрасная незнакомка, ликом своим подобная нежной заре? И что делаешь ты здесь, в одиночестве, подобно дивному цветку в глухой чащобе?» — обратился я к ней, как можно учтивее. Но она лишь рассмеялась, и голос её был подобен звону сотен маленьких колокольчиков. Я взглянул в глаза её и отпрянул: мудрость многих веков взирала на меня! И тогда я понял, кого встретил… — рыцарь вновь замолчал, но на этот раз глубокая, тихая радость сияла на его челе.

— И кем же она была? — Рин едва не задыхался от нетерпения, хотя и догадывался, что ответит ади Питри.

— Иара Прекрасная, дева лесов и полей! Вечно юная и бесконечно мудрая! Хранительница древ и травы, и ручьев, и рек, что по ним протекают… Я всегда раньше думал, что легенды о ней — это всего лишь сказки, и вот — судьба свела нас!.. — ади Питри, невольно отёр, катящуюся по щеке слезу. — Она рассмеялась, и в сердце моём зазвучала бесконечно прекрасная музыка. Даже Таркуд, хоть и был тогда чурбан-чурбаном, а и тот, прослезился и весь так и сиял! «Встань, мой добрый рыцарь!» — сказала она мне и милостиво протянула свою руку. Я осторожно взял её, и тут же мне показалось, что вся радость мира снизошла на меня!

— Вы держали за руку саму Иару Прекрасную?! — не выдержал Рин: сердце у него бешено заколотилось, а кровь прихлынула к голове.

— Да, мой юный друг! Я держал её за руку, и это мгновение навеки запечатлелось в моём сердце! Я был искренне убеждён, что ничего больше мне уже в жизни и не надо.

— А что было дальше?

— Дальше?.. — рыцарь горько вздохнул. — А дальше, мы с Таркудом очнулись ото сна уже на рассвете… Нет, не подумай! Это был не сон! У меня на пальце появился перстень, которого раньше никогда не было! Жёлтый камень в нём сиял, подобно самому солнцу. Тонкий луч сверкнул и направил нас в сторону от тропы. Немного поколебавшись, мы двинулись туда, куда он указывал, и через несколько часов благополучно выехали из леса на какую-то дорогу. Как только это случилось, прекрасный перстень исчез! Я очень опечалился. Но тут нам на встречу попался старый онгунец: в широких, полосатых штанах, с узкой и длинной бородой, без усов и с жёлто-серым платком на голове. «Стой, рыцарь! Умоляю тебя, остановись!» — воскликнул тот. «Да как ты смеешь докучать моему господину?! Кто ты такой?» — тут же набросился на него верный Таркуд. «Не гневайтесь на меня о, великодушный господин! — бросился старик ко мне. — Исполните мою маленькую просьбу, и награда ваша будет велика!» «И что же ты от меня хочешь?» — вопросил я его. «Обещайте мне, что когда молния пронзит ясень, и звезда обрушиться на каменный жернов, вы не откажитесь от того, кто придёт к вам, и дадите ему всё, что сможете, и даже — сверх того!» — ответил тот, протягивая ко мне руки. «Что за бессмыслицу ты несёшь, старик? И как смеешь приставать ко мне с подобным вздором?» — рассердился я на него. «Клянусь вам, мой достойнейший повелитель, что это правда, и если вы откажитесь, то великая беда придёт в наши края!» — возопил тут онгунец, цепляясь за мои стремена. Я хотел было уже прогнать его, но вдруг что-то непонятное нахлынуло на меня: холодный пот выступил по всему телу, во рту появился странный металлический привкус, и, чувствуя, словно бы это и не мой язык вовсе, я произнёс, достав меч из ножен и держа его перед собой. — «Хорошо, безумец! Я даю тебе такую клятву, и именем Господа Нашего, Всесущного Игуна, обещаю тебе, что выполню твою просьбу, если когда-либо пойму, что она означает». «Осторожнее, мой добрейший господин! Нельзя связывать себя подобной клятвой! Мало ли кто придёт к Вам, и что попросит?» — постарался предостеречь меня Таркуд, но было уже поздно. «Что ж, Господь слышал ваши слова, господин рыцарь! Отныне душа моя будет спокойна, и я могу почить с миром! Да пребудет с вами воля Божья, мой добрый господин!» — сказал старик и пошёл прочь. «Эй! Эй! Зловредный старикашка! Раз уж ты связал клятвой моего доверчивого господина, то где же обещанная награда?» — подскочил к нему Таркуд. «Ах, да! Награда!» — всплеснул руками онгунец, и достал из довольно вместительного заплечного мешка деревянный сундук. Сундук, как сундук — очень старый: вся позолота с резьбы давно стерлась, и, в общем, ничем не примечательный, разве что, только своей необычайной лёгкостью. «Вот ваша награда, благородный рыцарь! Когда настанет то самое время, про которое я вам говорил, вы откроете сундук, и он окажется полон золота! Но не раньше того, как исполните свою клятву!» — сказал старик. «Да ты что, потешаешься надо мной, что ли, тыква онгунская?» — вскипел я и, к стыду своему, должен признаться, чуть было не ударил старика: Тарквуд едва успел удержать меня от этого. «Пусть идёт своей дорогой, мой господин! Чего уж теперь кипятиться? Может он и вправду, всего лишь безумец, и не ведает того, что говорит?» — обратился он ко мне, и я опустил руку и лишь сказал. — «Хорошо! Ты прав, мой оруженосец! Только выкинь этот деревянный хлам. Зачем нам тащить его с собой?» «Э, нет, хозяин! Позволь я оставлю его! Давеча с нами всё случаются разного рода чудеса, вдруг и это окажется правдой? Зачем же нам самим отказываться от целого сундука золота?» — воскликнул на это рассудительный Таркуд. «Что ж, раз тебе угодно везти его — воля твоя! Только не жалуйся мне потом, что будто бы это я заставил тебя тащить эти дрова!» — согласился я. И тут только мы заметили, что старика-то нигде не видно! Не иначе, как и вправду, опять колдовство? Мы поспешно поехали дальше, и к вечеру, к великой нашей радости, достигли Дродиса. Вот такая история, Рин. — закончил своё повествование ади Питри, с силой хлопнув себя ладонями по коленям.

— А что же сундук? Где он теперь? — Рин чувствовал, что это ещё отнюдь не всё.

Рыцарь улыбнулся:

— Тебя не проведёшь! Ты помнишь, что случилось во время торжественной встречи верховного квистола? — спросил он Рина.

— Молния ударила в ясень! — потрясённо прошептал Рин.

— Именно, мой наблюдательный, юный друг! — ткнул ему в грудь указательным пальцем ади Питри, и секунду пожевав ус, продолжил. — Сперва я не придал этому значения. Но потом, когда твой отец, к великому моему удивлению, вдруг сам стал уговаривать меня, чтобы я взял тебя к себе в ученье (хотя, как ты и сам знаешь, он раньше всегда был против этого), и я ему дал своё твёрдое согласие, сны, неожиданно прекратились. И тогда я прозрел! Я понял, что ты и есть тот самый человек, который должен был ко мне прийти, и для которого я поклялся сделать всё, что в моих силах!

— А золото? — опять не утерпел Рин.

— Золото? — довольно и, в тоже время, несколько растерянно усмехнулся ади Питри. — Что ж, как только я догадался про всё это, то тотчас же вспомнил и про сундук. Вот только отыскать его оказалось не просто … Как-никак уж лет двадцать прошло с той поры, если не больше… Нашёл же я его в кладовой, над комнатами, где раньше жила прислуга… И когда я его открыл, то чуть не лишился рассудка! — рыцарь выдержал эффектную паузу, и склонился к самому лицу Рина. — Он, действительно, был полон золота!

— Что же всё это значит?! — испуганно прошептал Рин. До него только сейчас дошло, что он, самым невероятным образом, оказался вдруг вовлечённым в самую гущу каких-то таинственных и пугающих событий. И всё то, что произошло с ним недавно, представилось ему вовсе не случайным. — И что со мной теперь будет?!

— Да пока ничего особенного! — бодро прогудел ади Питри. — Будешь учиться у меня воинскому искусству… И ничего не бойся: в обиду тебя я никому не дам!

Нельзя сказать, чтобы Рина успокоило подобное обещание, ибо кто же мог знать от кого, или же от чего следовало его защищать, да и потребуется ли это когда-либо вообще, но мысль о том, что противостоять неизвестным опасностям он будет не один, вселила в него немного уверенности.

— А звезда — это церковь? — спросил вдруг Рин.

— Хм! — одобрительно хмыкнул рыцарь. — Да, как на тахиле… А каменный жернов — это магический круг из эмблемы волшебников. Я, с той поры, много размышлял об этом, и теперь не сомневаюсь, что всё именно так и есть… Не знаю уж, к добру, или к худу, — добавил он совсем тихо.

— А что же Вам всё-таки снилось, ади Фрогган? — спросил Рин. Глаза его возбуждённо блестели, и весь он так и дрожал от страха и любопытства.

— Снилось… Снилось мне, каждый раз, что стоит предо мной человек, а в руках у него — необычно узкий и длинный меч, извивающийся, подобно змее… Высокий и широкоплечий. Лица его я не вижу, но мне почему-то кажется, что я его знаю… Вот и весь сон. — пожал плечами рыцарь. — Однако пора и спать!.. Надеюсь, что твой сон будет столь же спокоен, как и мой, с недавнего времени.

Ади Питри встал, похлопал Рина по плечу и, проводив его до комнаты Таркуда, где его временно разместили, отправился в свои покои.

Рин быстро разделся и юркнул под одеяло, натянув его прямо на голову. Тело его пронзала нервная дрожь, а сердце сдавливало холодом от неясных предчувствий. Что же происходит? Какие неведомые опасности грозят ему? Какие испытания уготовила ему, по Воле Божьей, судьба?.. А главное — достанет ли у него сил и мужества, чтобы выдержать всё это достойно?

Таркуд громко храпел, но Рин его даже не слышал. Весь привычный мир, за короткий срок, вдруг перевернулся с ног на голову, и теперь впереди его ожидала лишь пугающая неизвестность.

Часть 2

Глава 1

«Верховному Иту Великой Гильдии Волшебников Западного Инклифа, Могущественнейшему Волшебнику Третьей Ступени Божественной Силы, открывателю Сферы Сияющей Божественной Силы, Н’Нгунги Андгингду Храо Д’Диву, да пребудут с ним навеки Сила и Мастерство!

Ситуация в городе крайне неприятная и вызывает у меня всё большее беспокойство. Как я уже сообщал ранее, количество тех, кто в той, или иной степени имеет отношение к волшебству, за последний год, увеличилось неслыханно: каждый день я ощущаю всплески магической силы, в основном незначительные и пренебрежимо малые, но порой и такие, что даже меня заставляют вздрагивать, и это при том, что нлинлинум, из-за этих бесконечных возмущений, и так истощён до крайности. Присланных Вами в помощь инткулов, определённо не хватает, ибо уследить сразу за всеми этими чужаками, буквально наводнившими город, не представляется решительно никакой возможности. Кое-кого нам всё-таки удалось схватить, но допросы, в том числе, когда я применял всё своё искусство, почти ни к чему не привели: как правило, на пути к их знаниям установлен магический сторож, и, при попытке проникнуть в их память, пойманные неизменно погибали. В тех же случаях, когда разум их не бывал защищён, всякий раз оказывалось, что то, что они знают, ценности не представляет, ибо они были наняты, довольно случайно, кем-то ещё, и, как сложилось у меня впечатление, тоже всего лишь посредниками. Так или иначе, но все они были взяты на службу либо в Гинде, либо и вовсе в Роккане. Описание тех, кто воспользовался их услугами, я выслал Вам в своём прошлом письме. Лишь один из них был нанят в Иске, столице Атурии, и тут уже можно говорить о том, что его наниматель, без сомнения, сильный чародей, ибо не имел какого-либо определённого обличия, и при каждой новой встречи оказывался совсем иным. Этот пленник интересен ещё и тем, что, в отличие от прочих, от кого удалось хоть что-либо узнать, имел вполне определённое задание, а именно — отыскать человека, который, в тот памятный Вам день, четыре года назад, испытывал сильное недомогание. В отношении же остальных, получатся какая-то бессмыслица, потому как они лишь выслеживали тех, кто, точно также как и они сами, наблюдал за происходящим в городе. При этом, те кто были наняты в Гинде, выслеживали и устраняли тех, кто прибыл к нам из Роккана, и наоборот, а все они вместе — всех тех, к знаниям которых я так и не сумел подобрать ключа. Думаю излишне Вам говорить, что эти последние действовали против всех остальных. Тем не менее, я вполне уверился, что каждая из этих групп имеет своих вождей, тех, кто способен направлять их действия и получать от них информацию, не раскрывая себя перед ними. Захватить этих неизвестных, с помощью одних только инткулов, не представляется возможным. Поэтому, я настоятельно прошу Вас прислать сюда членов гильдии, рангом, не меньше пятой ступени, в количестве десяти — пятнадцати, что, как я думаю, уже будет вполне достаточным для выявления и захвата этих вождей и прочих, пока не обнаруженных мною волшебников, коих, как я твёрдо убеждён, сейчас более чем много в нашем славном городе. Я полагаю также, что помимо них Вам следует направить в Индэрн ещё не менее трёх десятков инткулов, усиленных, для проведения соответствующих действий, двумя талами копейщиков, и одной рилой конницы, коих, я очень на это надеюсь, не откажет, по Вашей просьбе, прислать наш добрый государь. Выполните это моё пожелание насколько возможно быстро, ибо герцог Индэрнский крайне раздражен ситуацией в городе, и мне, лишь с величайшим трудом, удаётся удержать его от необдуманных поступков, пообещав, в частности, что требуемая помощь прибудет не позже, чем через неделю. Хотя горожанам никакого особого ущерба нанесено не было, а даже наоборот, из-за наплыва приезжих доходы их только возросли, герцог полагает, что не может допустить в своём городе сводить меж собой счёты кому бы то ни было и грозится немедленно всех переловить. Само собой, даже и с моей помощью, пойманы будут опять-таки лишь бесполезные для нас исполнители, а те, кто стоит за ними, благополучно ускользнут и, как я опасаюсь, это заставит их затаиться, или же вовсе покинуть наши края, из-за чего все вопросы останутся по-прежнему не разрешёнными. Между тем, я полагаю, что выяснить причину происходящего крайне важно, ибо совершенно очевидно, что столь серьёзные усилия могут предприниматься кем бы то ни было лишь по причине удивительной важности.

Со своей стороны, я заверяю Вас, что по-прежнему, со всем рвением на какое только способен, стою на защите интересов гильдии и всячески способствую дальнейшему росту её славы и мощи. Да пребудут с нами навеки Сила и Мастерство, по милости Дарующего их!

Катор Великого Инклифа Волшебников в славном герцогстве Индэрнском, Могущественный Волшебник Четвёртой Ступени Божественной Силы, открыватель Жизненной Спирали Духа Самтов, Дэдэн Юингир Имсский.

Писано 24 пахотеня 1331 года.»

Дэдэн закончил водить щепкой по чистому листу бумаги, подбросил лист в воздух и дунул. В тот же миг лист бесследно исчез.

Некоторое время он смотрел на то место, где только что белело его письмо, а затем тяжело встал со стула и, склонив голову, стал мерить шагами комнату.

Чтобы не случилось дальше, но, кажется, пора было вновь вспомнить о мальчишке. Человек, испытывавший в тот странный день недомогание, и которого разыскивал колдун из Атурии, несомненно был Рином. Вряд ли ему был нужен Тона. Правда, колдун этого не знал, ибо о недомогании Рина в тот день было известно только ему, Нгунги, Вэйсу и старшему трапезничему Адеку. А в итоге за всё поплатился Тона: где он теперь — и самому Тёмному неведомо. Всё, что ему удалось выяснить — колдун схватил его и передал, в обмен за вознаграждение, трём неизвестным, около пяти дней назад. Те двинулись в сторону Чёрных Мхов, но там так и не появились. Герцог, узнав о том, что похищен его старший трапезничий, пришёл в настоящее бешенство. Дэдэн до сих пор сам себе удивлялся, что ему удалось-таки отговорить Северного Зуба от немедленной расправы над всеми этими бесчисленными шпионами. Правда, пообещав, что через неделю прибудут волшебники гильдии с королевскими войсками, и тогда, все эти негодяи будут благополучно переловлены и получат, наконец, по заслугам. А герцогу перейдёт всё их имущество, плюс — награда от гильдии. Что ещё на это скажет Нгунги? О награде он пока, так и не решился сообщить: зная об аппетите герцога, Дэдэн не сомневался, что тот запросит немало. Волшебник лишь надеялся, что сведения, полученные гильдией будут того стоить. В противном же случае — участь его незавидна.

Дэдэн устало опустился в кресло и прикрыл ладонью глаза. Некоторое время он так сидел, а потом, незаметно задремал.

Кажется в дверь стучали. Сколько же он проспал? Дэдэн встрепенулся и, кряхтя, поднялся с кресла.

— Кто там? — сердито крикнул он, подойдя к двери.

— Ваше Могущество, это я, стражник! Старший трапезничий убит! Мы с Кунгтом решили, что надо сперва позвать Вас, прежде чем беспокоить герцога.

— Почему же так? — спросил Дэдэн, открывая дверь. Пред ним стоял невысокий, но плотно сбитый стражник, с длинными, чёрными, обвислыми усами и испугано смотрел на него из-под низко надвинутого шлема.

— Прежде чем его убили, с ним, без сомнения, сделали что-то ужасное! — стражнику явно было не по себе.

Старший трапезничий… Кто же из них?

— Как звали этого старшего трапезничего? — спросил Дэдэн, склонившись к самому лицу стражника. Тот попятился:

— Не могу знать, Ваше Могущество!.. Кажись тот, что помоложе…

— Веди меня быстрей! — рявкнул Дэдэн.

Стражник аж подпрыгнул и, развернувшись, стал торопливо спускаться по лестнице.

Они вышли из восточного крыла и, пройдя через внутренний двор, устремились к северной стене, туда, где вдоль замка текла река.

— Вот сюда, Ваше Могущество!

Волшебник спустился по лесенке к потайной двери в стене и стражник, слабо скрипнув петлями, приоткрыл её.

— Мы караулили около угловой башни, когда, вдруг услышали какой-то тихий всплеск. Кунгт решил, что это рыба, но я не был в этом уверен, и решил всё-таки проверить… Не сразу, правда, а лишь через несколько минут… Я взял факел, спустился сюда, и когда вышел снаружи стены, то пошёл вдоль реки… И увидел его. В том месте, как раз, омут! Помоги мне искуплённый Ригурн, чтобы со мной не случилось того же, что и с этим парнем! — стражник лихорадочно сотворил перед грудью круг. — Лицо его было столь ужасно, что я даже факел из рук выронил… Да и смердит от него как-то подозрительно… Вот, здесь!

Дэдэн уже и сам увидел: шагах в десяти, второй стражник сидел на корточках возле распростёртого на берегу тела.

— Отойди! — раздражённо буркнул ему волшебник, и тот поспешно выполнил его просьбу. Дэдэн торопливо склонился к убитому. Так и есть! Адэк! Хотя лицо его и было до неузнаваемости перекошено гримасой ужаса, сомневаться не приходилось. И запах… Какой-то знакомый, неприятный запах… Дэдэн принюхался. Чернолист с серой и куриным помётом! Кто-то пытался заставить парня рассказать нечто такое, чего тот говорить никак не желал… А это что?.. Верёвка? Наверняка, к нему привязали камень, но узел под водой, от чего-то, развязался… Спешили, видимо, очень… Дэдэн коснулся шеи Адэка. Мёртв уже, по крайней мере, часа два, а то и больше. Но, всё равно, кое-что, с его помощью, ещё можно узнать.

— Несите его ко мне! — распорядился Дэдэн и, не оборачиваясь, пошёл обратно к калитке.

— Ваше Могущество! Ваше Могущество! — испуганно зачастил первый стражник, с трудом приподнимая Адека. — А что же нам сказать Его Решимости?

— Ничего! — отрезал волшебник, даже не оглянувшись. Если герцог прознает, что лишился ещё одного своего старшего трапезничего, которого, к тому же, убили прямо в его замке… Тогда уже герцога никто и ничто не остановит! Надо всё, как следует обдумать, прежде чем что-либо говорить герцогу.

— Я сам ему всё скажу, когда сочту это нужным. А пока, мне надо кое-что выяснить, — Дэдэн остановился и повернулся к стражникам. — Вот вам, за труды! — и протянул каждому по золотой монете. Стражники недоверчиво посмотрели на него. — Ну чего уставились? Настоящее золото, не волшебное! Да это и в ваших же интересах: я думаю, что герцог вряд ли останется доволен тем, что вы сперва пошли ко мне, а не к нему! А так, я скажу, что увидел тело убитого трапезничего во сне и пришёл это проверить. А вас попросил пойти со мной, на всякий случай… Идёт?

— Как скажите, Ваше Могущество! — судя по всему, такое изложение событий вполне их устраивало.

— Ну вот и хорошо…

Стражники вновь засопели, поднимая с земли труп Адека. Дэдэн мгновение смотрел на них, а затем, что-то пробормотав себе под нос, быстрым, едва уловимым движением, скрестил меж собой указательные и средние пальцы обеих рук. В тот же миг, и он, и стражники с телом Адека исчезли, равно как и всякий звук, производимый ими. Если бы стражники узнали, что с ними этакое сотворили, то теперь-то уж точно пришли бы в настоящий ужас.

Через несколько минут, они достигли комнаты волшебника по изучению великих тайн Силы. Дэдэн приложил к двери свою ладонь, и та тут же бесшумно отворилась.

— Сюда!.. Несите его сюда!.. — Дэдэн прошёл к широкому столу, и, сдвинув всё на край, освободил место. — Кладите прямо на стол!

— Уф! — стражники запыхались и теперь стояли, отирая с лица выступившие капли пота.

— Ваше Могущество!.. Добавить бы за труды, — неуверенно промямлил первый стражник.

Эти идиоты, наверное, думают, что он добывает золото прямо из воздуха!

— Я и так вам дал вполне достаточно! А если вы и впредь будете испытывать моё терпение, то я вас в крыс превращу! Вон отсюда! — рявкнул Дэдэн.

Стражников словно ветром сдуло.

Чёрт! Забыл с них заклятье снять! — раздражённо подумал Дэдэн. — Ну да ничего, глядишь, в ближайшие десять минут они никого не встретят, а там — всё и само пройдёт…Ну а теперь, пора заняться Адэком!

Глава 2

— Вот значит как, твой старший брат стал оруженосцем! — непривычное, немного ромбовидное лицо купца с улыбкой взирало на Лика. То, что искривлённый в виде крыши рот означал улыбку, Лик уже знал. — Что ж, история твоя в высшей степени занимательна. — Выговор мастера Рилпа был очень необычен: слова он произносил излишне мягко и, к тому же, слегка шепелявил. Он уже два дня жил у них в гостинице, сказав, что приехал к ним с самого юга Бирюма. Это было странным, потому как, насколько помнил Лик, у тамошних обитателей произношение было совсем другим — резким и гортанным: они, хоть и очень редко, да забирались в их края, и пару раз даже останавливались в их гостинице. С той поры Лик для себя и усвоил, что для жителей тех мест произношение — было, пожалуй, единственным, что хоть как-то их объединяло. Внешний же вид обитателей Бирюма был до крайности разнообразен: Бирюм издавно служил прибежищем для множества переселенцев, прибывавших, как с юга, так и из-за моря Ветров, за которым, на лесистой оконечности кахтских степей, располагалось несколько небольших городков, служивших им перевалочным пунктом, и куда они, как правило, приплывали откуда-то и вовсе издалека: кто из северо-западных земель, а кто — даже из-за бескрайнего западного моря. — А скажи мне, мой всезнающий друг, что говорили тогда люди о тех загадочных чародеях, учинивших в вашем городе столь великие разрушения? У нас тоже есть волшебники, но о том, что произошло несколько лет назад здесь, у вас, до сих пор ходят самые невероятные небылицы! Так откуда они взялись, эти таинственные волшебники?

— Не знаю, — Лик пожал плечами. — Одни говорят, что они появились прямо из воздуха. Другие — что из дома, что стоит в конце улицы, налево. Есть и такие, которые клянутся, что сами видели, как эти самые волшебники, в виде огромных серых облаков, выплывали из окон дома господина нди’а Ффунгри, что расположен в конце улицы направо.

О том, что кое-кто утверждал, что эти чародеи выскочили из их дома, Лик благоразумно промолчал. Мало ли кто это такой. Сейчас, вообще, в городе пруд пруди всяких подозрительных чужестранцев, которые, несмотря на то, что они там говорят о цели своего приезда, в основном занимаются тем, что целый день задают всем вопросы. И все — о тех самых событиях, что разыгрались у них в городе четыре года назад. Если бы они не скупились на деньги (порой, даже на золото!) горожане бы давно потребовали от герцога, чтобы всех их выгнали вон: так они всем надоели. А главное — не известно же ведь, что это, на самом деле, за народ такой, и что им всем тут нужно. Да к тому же, все только и шушукаются о таинственных убийствах и исчезновениях среди этих чужаков. Но поскольку поток денег не иссякал, то горожане и не торопились избавляться от щедрых гостей, с удовольствием рассказывая им, за соответствующее, конечно, вознаграждение, всяческие небылицы, которые, зачастую, прямо по ходу рассказа, и выдумывали, клянясь всеми искуплёнными, что это подлинная правда. Однако, всё чаще, пришельцы, кажется, начинали догадываться, что их попросту водят за нос.

— А я слышал ещё и такое утверждение, не берусь судить, мой юный друг, правда это, или нет, что появились те волшебники именно из вашего дома! Что ты об этом думаешь? — откинулся на спинку стула Рилп, положив ногу на ногу. Его совершенно овальные, жёлтые глазаказались весёлыми и беззаботными, но Лик чувствовал, что это только видимость.

— Что вам сказать на это, мастер Рилп? Если Вы выйдите на улицу и зададите тот же самый вопрос десятку горожан, то и получите, скорее всего, десять разных ответов. Я понятия не имею, как всё было на самом деле, и лишь пересказываю вам то, что слышал от других. А вы уж сами судите, что тут правда, а что вымысел. Можете считать правдой то, что вам более всего подходит. Я думаю, что вы ничего не прогадаете, так как сейчас никто уже и не помнит, как же всё, в действительности, было: все так долго и увлечённо врали о тех событиях, что и сами уже окончательно запутались, — Лику скоро должно было исполнитьсядвенадцать, но, по словам его отца, он уже сейчас, в искусстве убеждения, может дать сто очков вперёд, любому советнику из маристула.

Рилп лишь головой покачал:

— Да, мой красноречивый друг, я думаю, тут ты совершенно прав, — и пододвинул к Лику, кружку с пивом. — Должен тебе признаться, мне невыразимо грустно видеть столь многообещающего и, без сомнения, очень талантливого молодого человека в таком положении, когда он не имеет возможности раскрыть и достойным образом использовать эти свои таланты… Поехали со мной! В столице, в несравненной Вандэри, ты сможешь сделать блестящую карьеру! У меня есть знакомства при дворе, и я убеждён, что сумею обеспечить тебе хорошую должность. А ты, когда у тебя появиться такая возможность, сумеешь достойным образом отблагодарить и мастера Рилпа! Как тебе моё предложение? — купец нагнулся в сторону Лика и теперь почти лежал на столе, навалившись на него своим солидным брюшком. Его почти чёрные губы ещё больше искривились в улыбке, и он так и буравил мальчика своими жёлтыми глазками.

— Вы, наверное, оговорились, достопочтимый мастер Рилп. Столица Бюрюма — Осата, а вовсе не какая-то там Вандэри. — Лик, с нескрываемым подозрением смотрел прямо на купца. Тот заметно побледнел, так что кожа на его лице из бледно-коричневой стала вдруг тускло-серой, хлопнул себя ладонью по лбу, и, возведя глаза к потолку, горестно воскликнул:

— О, бесконечно мудрый Анур! Как же я опозорился перед своим юным другом! Прошу Тебя, немедленно покарай своего нерадивого сына! Да пронзит меня гнев Твой! — и вновь наклонился в сторону Лика. — Конечно же, ты совершенно прав, о средоточие мудрости! Это даже удивительно — в столь малом возрасте обладать столь глубокими познаниями, во всем, чего не коснётся разговор! Ты — настоящее чудо!.. Дело в том, что мне не хватает в ваших краях солнца. Они слишком суровы для меня. И вот — плачевный результат: я уже сам не понимаю, что говорю…

Неприкрытая лесть мастера Рилпа не произвела на Лика ни малейшего впечатления. Не такой уж он дурак, чтобы купиться на столь дешёвую уловку.

— Мне, мастер Рилп, решительно всё равно, откуда Вы к нам приехали и зачем. Главное — чтобы не нарушали наших обычаев и законов. Но, если Вас это беспокоит, то я, за сравнительно небольшое вознаграждение, готов совершенно забыть о том, что Вы упомянули какой-то там Вандэри, — пиво было холодным и вкусным, и Лик с удовольствием выпил сразу пол кружки.

Рилп зло на него посмотрел и, поковырявшись немного в кошельке, протянул ему один тав.

— Если Вы полагаете, достопочтимый мастер Рилп, что забыть город с таким звучным названием, как Вандэри, столь легко, то Вы глубоко заблуждаетесь! — Лик наслаждался тем смущением, которое нагнал на незадачливого купца. Или шпиона. Что ему, право, было совершенно безразлично.

Купец вновь запустил пальцы в кошелёк и вытащил на этот раз целую пригоршню монет.

— Мне очень жаль, мой юный друг, что ты подобным образом используешь свои таланты, — с упрёком сказал тот, протягивая Лику деньги.

— Тем не менее, глубокоуважаемый мастер Рилп, Вы должны признать, что они и здесь меня неплохо кормят, — скромно улыбнулся Лик.

Купец презрительно фыркнул:

— Что ты понимаешь, в доходах, мой мальчик! Разве подобный мелкий шантаж может привести к богатству и славе? Удару ножом в тёмной подворотне, или же к камню на шее, на дне реки — вот к этому он может привести! Но разве это то, к чему должен стремиться столь блистательный ум? У тебя великое будущее, мой юный мудрец, если, конечно, ты сумеешь правильно распорядиться своим удивительным даром… — мастер Рилп говорил искренне, и это немного смягчило Лика.

— Что ж, мастер Рилп, я и сам надеюсь, что когда-нибудь достигну и богатства, и славы… Но покамест я никуда не собираюсь отсюда уезжать. А если когда и соберусь, то буду тогда сам решать, куда мне направиться, — ответил Лик, считая полученные монеты. — А такая треугольная у меня уже есть! Откуда она?

Купец бросил на монету взгляд, и Лику вдруг показалось, что тот невольно вздрогнул:

— Не может быть у тебя такой монеты!.. Она — из очень дальних краёв. Я даже и сам толком не знаю, откуда…

— А всё же, мастер Рилп, расскажите! Вы так много, где побывали! — Лик попытался подольститься к купцу, но тот лишь головой покачал.

— И не проси! Не знаю я, — ответил тот, а затем добавил. — Если ты скажешь мне, как она к тебе попала, то я, возможно, и вспомню кое-что…

— Мне её брат подарил. А откуда она у него, мне неизвестно… Наверное, тоже выменял у какого-нибудь купца, — сказал Лик.

— У купца говоришь? — Рилп задумался. — Странным, должно быть, был этот купец!.. — увидев, что Лик так и пожирает его глазами, Рилп грустно усмехнулся. — Есть такие края, о которых не хочется лишний раз вспоминать.

— И что же это за края такие? — полюбопытствовал парнишка.

— Далеко-далеко, за Срединным хребтом, и даже ещё настолько же дальше, надо свернуть на юг, и двигаться много недель вдоль широкой реки. Там, обогнув огромное озеро, в которое впадает эта река, и, перевалив через высокие горы, ты и попадёшь в тот самый край… Когда-то, обитатели этих проклятых мест вконец разорили мою страну. И иногда мне кажется, что сам Тёмный Дух и есть их повелитель!

— Вашу страну? Вы имеете в виду Бирюм, или же некое государство, столицей которого является тот самый город, название которого я уже забыл, мастер Рилп? — уточнил Лик.

— Нет, мой юный друг… — ответил купец, а затем погрустнел ещё больше. — Я говорил о том благословленном крае, в котором имел счастье родиться, и который, к великой скорби всех его обитателей, пал жертвой величайшего предательства! — мастер Рилп сокрушённо вздохнул и поднялся со скамьи. — До свиданья, мой чрезмерно любопытный друг! Мне пора… Дела, знаешь ли… — и, странно мотнув на прощание, из стороны в сторону, головой, вышел на улицу.

И что это за город такой — Вандэри? И где этот лжекупец родился? И что же такое случилось с его страной? — вопросы, словно назойливые мухи, так и жужжали у Лика в голове. — Эх! Надо будет порасспросить отца: он-то, наверняка, знает. А пока, можно прихватить с собой Ашу и отправиться за сладостями — ведь он сегодня сказочно богат! Четыре тава и девять олтов, не говоря уже о таинственной монете. Но её-то он, уж точно, никому не отдаст, раз она такая редкая.

Глава 3

— А давай купим сладкого льда! Или бирюмскую дыню!.. Или марципановый торт с орехами и вкусным кремом! — Аша, с горящими от предвкушения глазами, бегала вокруг гордо вышагивающего Лика.

— Нет, — твёрдо сказал тот. — Мы купим шоколадный торт, а ещё — те великолепные пирожные, что делают в «Ста ароматах для короля». А на оставшиеся деньги я себе куплю яблочного сидра.

— А почему так называется — «Сто ароматов для короля»? — судя по всему, Аша не возражала против выбора Лика.

Лик самодовольно усмехнулся:

— Вон, видишь, в конце улицы идёт парень, в синей, до пояса, куртке и зелёных штанах до колен?

— Да. Это же пивной крикун!

— … приходите! В доме достопочтенного мастера нди’а Краппогу сварено доброе пиво! Никогда ещё жителям нашего славного города не доводилось пробовать пива столь вкусного и душистого! Приходите все желающие! Всего по пять фиртлей за кружку! Приходите, не пожалеете! — звонко выкрикивал парень.

— Ну да, пивной крикун, — согласно кивнул Лик. — Когда-то, уже очень-очень давно, дед нынешнего короля — Лоддер Длинные Руки — гостил в нашем городе. И остановился он, как раз, в «Ста ароматах для короля». Тогда это был просто дом знатного горожанина, а не гостиница с трактиром. После войны с тэрийцами, герцогский замок был серьёзно повреждён, вот король и поселился в городе. Однажды утром, он сидел у окна и, потягивая пиво, сваренное хозяином накануне, глазел на улицу, высматривая красивых горожанок. И тут вдруг под окнами прошёл один такой пивной крикун, громко расхваливая чьё-то пиво. И так он это задорно делал, что король Лоддер не удержался и, высунувшись из окна, воздел вверх кружку и тоже прокричал во весь голос — «А у нди’а Рююгире пиво не хуже! Сто пивных ароматов сумел он уместить в одной кружке!» Когда же король Лоддер уехал, то народ так и повалил к нди’а Рююгире, отведать пиво, столь понравившееся любимому монарху. И вскоре уже нди’а Рююгире открыл у себя трактир, а, через некоторое время, и гостиницу. Из года в год дело его только росло, и теперь уже, на том самом месте, стоит совсем другой дом — гораздо больше и красивее. А гостиница семьи Рююгире считается самой лучшей в нашем городе.

— А зачем он красивых горожанок из окна высматривал? Хотел познакомиться? — заинтересовалась Аша.

— Ну… само собой… познакомиться! — хихикнул Лик.

— Как интересно! — воскликнула Аша. — А я тоже хочу попробовать это пиво!

— Хорошо, я дам тебе отхлебнуть из своей кружки, — улыбнулся Лик.

— Нет! Я хочу целую! — заупрямилась сестрёнка.

— Да ты не выпьешь столько! Да и не понравиться оно тебе, — рассудительно возразил Лик.

— Нет понравиться! — Аша остановилась и возмущённо топнула ножкой. — Ведь королю оно понравилось, значит и мне понравится!

— Аша! Перестань мне перечить! В последний раз, когда я дал тебе попробовать пиво, ты его просто выплюнула. — Лик вовсе не сердился на свою сестру: что тут поделаешь, если у неё такой бешеный характер?

— Ну и что! Это совсем другое пиво! — Аша исподлобья взирала на Лика, как бы давая тому понять, что ни за что не уступит.

— Ну, хорошо! — Лик решил поискать пути к примирению. — Давай договоримся так: я дам тебе попробовать пиво из моей кружки и, если оно тебе понравиться, куплю тебе такую же. Идёт?

На мгновение Аша задумалась, но, в силу того, что она никогда не упрямилась просто так, из одной только вредности, то, сочтя подобное предложение справедливым, радостно кивнула головой. — Идёт!

И они пошли дальше. Миновав Рыночную площадь, они свернули на Тирлийскую улицу, а там ужевскоре показалось и внушительное, трёхэтажное здание «Ста ароматов для короля», возвышающееся над улицей, подобно маленькому замку.

— Что угодно столь юным посетителям? — с улыбкой спросила разносчица, остановившись рядом с их столиком. Они выбрали себе место рядом с окном на улицу — огромным и образованным из множества окон обычного размера, составленных, наподобие решётки. Это окно на первом этаже гостиницы, где и был расположен трактир, являлось предметом гордости хозяев, ибо, как утверждали они, такого не было даже в столице. И это, действительно было так, ибо придумал его, равно как и специальные для него ставни, их отец, Вэйс нди'а Буни.

— Нам пирожные «Золотые паруса», шесть штук, и чайник травяного чая! — небрежным тоном произнёс Лик.

— Кх! — недоверчиво кашлянула разносчица. — А у тебя будет столько денег-то?

— Разумеется! — возмутился Лик, и выложил на скатерть, расшитую на пешарский манер, сценами из книги смирения, свою наличность, едва, при этом, не уронив на пол таинственную треугольную монету. — Не очень-то вежливо, с вашей стороны, выдвигать подобные подозрения!

— Подумаешь! Обидчивый какой! — фыркнула в ответ разносчица и, прыснув от смеха себе в кулак, направилась на кухню.

— А пиво? Ты обещал пиво! — спохватилась Аша.

— Ну не будешь же ты запивать пирожные пивом? — возразил Лик. — Пиво мы закажем позже.

— Наверное, нет… — согласилась та, но некоторое беспокойство, всё же, осталось на её лице.

— Смотри, вон тот чужеземец так на тебя и смотрит! — прошептала через минуту Аша, скосив в сторону глаза. Лик скосил свои туда же. Через проход от них, за угловым столиком, приткнувшимся у стены и окна, сидел свирепого вида северянин — с густой копной волос, словно сноп пепельно-серой соломы и с выкрашенной в красный цвет бородой на пол лица — и таращился прямо на него.

— Чего ему от тебя надо? Я боюсь! — Аша, хотя и бывала отчаянно смелой, чаще всего оставалась, всё же, маленькой девочкой, ведь ей исполнилось всего только девять.

Лик пожал плечами:

— Думаю, просто так. Эти чужаки на всех так смотрят.

Но и ему тоже было от этого взгляда не по себе.

— А вот и ваши пирожные с чаем! — вернулась к их столику разносчица. — Ешьте на здоровье и возносите хвалу Господу Нашему, за то, что он даровал вам не один только хлеб!

Переставив чайник с чашками и тарелку с пирожными с подноса на стол, она погладила Ашу по голове и устремилась к очередному посетителю.

— А я думаю, что просто так ни на кого не смотрят! — с набитым ртом прошептала Аша, пытаясь одновременно и говорить и прожевать изрядный кусок лакомства.

— Не бойся! Ничего он нам не сделает! — попробовал успокоить сестрёнку Лик, хотя и сам уже не на шутку обеспокоился.

Однако незнакомец положил деньги на стол и, ещё раз глянув на Лика и Ашу, вышел из трактира на улицу.

— Вот видишь! — радостно сказал Лик. — Я же говорил, что не стоит обращать на него внимания!

— Но он был такой страшный! — попыталась оправдаться Аша.

Как и предполагал Лик, пиво Аше не понравилось. Сделав изрядный глоток из кружки Лика, она тут же скорчила недовольную гримасу и выплюнула пиво на пол.

— Аша! Нельзя плевать на пол! Сколько раз тебе говорить?! — рассердился Лик.

— Но оно такое противное! — пожаловалась та и, надув губки, проворчала. — Вечно эти мужчины пьют какую-то дрянь!

— А я тебя предупреждал, что не понравиться. — раздражённо сказал Лик и добавил. — А по поводу плевания на пол, могу тебя уверить, что ни одна благородная дама такого себе не позволит. Даже если бы во рту у неё был яд, то она бы его лучше проглотила, чем выплюнула!

Аша грустно вздохнула:

— А что же тогда делать?

— Нечего было отхлёбывать так много. Знатные дамы, в таких случаях, лишь слегка пригубливают напиток. Глоток они делают столь малый, что им не составляет труда заставить себя потом проглотить его. Даже если, вкус того, что они попробовали очень им не по нраву. Тебе понятно?

— Угу… — судя по её виду, в данном вопросе Аша знатных дам не одобряла.

— Ну что, пошли за шоколадным тортом? — сладко потянулся Лик и помахал разносчице рукой.

— Сколько с нас? — спросил он, когда разносчица подошла.

— Пиво — шесть фиртлей, чай — три, и шесть пирожных по полтора олта. Итого…

— Два тава, один олт и девять фиртлей, — тут же подытожил Лик. — Считая, что ещё три фиртля вам за труды, получается два тава и два олта.

— Какой ты однако сообразительный! — подивилась разносчица.

— Вот, держите, — Лик ссыпал ей в ладонь отсчитанную сумму и взял Ашу за руку. — Идём Аша… Спасибо за пирожные!

— Спасибо за пирожные! — повторила вслед за Ликом Аша.

— Заходите ещё, когда деньги будут! — крикнула им вслед разносчица.

За шоколадным тортом надо было ещё чуть дальше пройти по Тирлийской улице и, не доходя до рынка, свернуть на Суконную. Там, недалеко от её начала, находилась Старая аптека, хозяин которой, помимо лекарств, изготовлял также всевозможные торты и пирожные. Одно время он и шоколад пытался варить, но, сразу вслед за этим, у него начались неприятности с нди’а Ффунгри. Последний довольно жёстко пресекал любую попытку хоть как-либо нарушить своё единовластие в том, что считал исключительно своим ремеслом. Они долгое время судились, и дело чуть было даже не дошло до судебного поединка, но, в последний момент, аптекарь пошёл на попятный и, оплатив все судебные издержки и передав, согласно оглашённому приговору, крупную сумму нди’а Ффунгри, удовольствовался тем, что тот милостиво позволил использовать свой шоколад, при изготовлении аптекарем всевозможных тортов и пирожных.

— Лик! Этот страшный чужестранец идёт следом за нами! — испуганно прошептала Аша.

— Не оглядывайся! — быстро ответил ей Лик и окликнул, прошедшего мимо торговца свежей выпечкой. — Эй, дай мне булку с изюмом и дунуком!

— Два фиртля! — с готовностью предложил тот. — Булка мягкая, что девичья грудь и столь же свежая!..

Лик, когда окликал торговца, успел заметить, как северянин шагнул к стене и отвернулся. Расплатившись и взяв булку, он нагнулся к Аше и сказал:

— Сразу за аптекой будет поворот. Как только до него дойдём, увидишь слева сломанные ворота на суконный двор мастера Оли. Там и спрячемся.

Но едва только они достигли углового дома, как чья-то тяжёлая рука опустилась на плечо Лика.

— А ну, обожди-ка, парень! — раздался у него над ухом хрипловатый и грубый голос северного жителя.

— Да чего тебе от меня надо! — завопил во весь голос Лик, пытаясь вырваться, так что спешащие по своим делам прохожие, тут же стали с любопытством на них оглядываться, а иные, в ожидании какого-нибудь скандального происшествия, и вовсе, с готовностью, остановились рядом.

— Я видел у тебя в трактире одну монету… Треугольную такую… Откуда она у тебя? — северянин склонился к самому его лицу и пытливо смотрел на Лика.

— Мне на рынке один купец дал, вместо сдачи! — тут же придумал Лик.

— Не ври! У купцов таких монет не бывает! — осклабился северянин. — Если ты мне скажешь правду, то я тебе дам один золотой.

Золотой? На мгновенье Лик задумался: а и вправду, не рассказать ли о мастере Рилпе? Кто он, собственно, ему? Но, вспомнив вдруг обо всех тех ужасных слухах, что ходили по поводу бесчисленных злодеяний творящихся среди чужаков и, представив, что с бедным лжекупцом сделает этот северянин, Лик передумал. Золотой, он, в конце концов, себе и как-нибудь иначе заработает.

— Я выменял её у одного чужеземца… — Лик задумался, пытаясь вспомнить одного пиава, которого он не так давно, видел на улице. — Он довольно высокий, такой же, как и ты… Ушей у него нет, только дырочки по бокам. На голове когтистый гребень… Глаза красные и сидят глубоко на лице. Нос широкий, с шишковатым наростом посередине. А сам он весь покрыт короткой фиолетовой шерстью… И ещё у него шрам на левой щеке!

— Дрангарец! — задумчиво пробормотал северянин, злобно сощурив глаза. — И на что же, позволь узнать, ты выменял у него эту монету?

— А я рассказал ему о том, что видел, когда люди придворного мага схватили одного илгунца! — честно глядя в глаза северянина, вновь соврал Лик.

— Ну! И что же такое ты видел? — потряс его за плечо северянин.

Лик, внутренне сжавшись от страха, тем не менее, напустил на себя наглый вид и заявил:

— А это уже будет стоить ещё один золотой!

— Поклянись своим богом Игуном, что ты не врёшь мне! — тотчас же потребовал тот.

— Клянусь Всесущим Игуном, а также всеми десятью Искуплёнными, что говорю тебе истинную правду! А если я солгу тебе, то пусть мой язык навеки отсохнет, глаза ослепнут, а все члены мои поразит немощь, так что я никогда уже не смогу подняться с ложа скорби! — с готовностью поклялся Лик.

— Ну, хорошо… Говори! — удовлетворился северянин.

Лик сунул руку в карман и извлёк оттуда ослепительно сияющую, позолоченную заклёпку, которой скрепляли швы на рыцарском шлеме:

— Вот это илгунец бросил на землю, когда на него набросились инткулы гильдии. Сперва у меня было две таких штуки, но одну я отдал этому самому дрангарцу, как ты его назвал.

Северянин выхватил у него заклёпку и удивлённо покрутил её в руках:

— Позолоченная заклёпка…

— С тебя два золотых! — весело напомнил Лик.

— Держи! — северянин, с явным сожалением, протянул ему монеты, сунув заклёпку себе в карман. — Но учти, если ты, всё-таки, соврал мне, то я тебя даже из задницы Тёмного достану! И тогда уж, не обессудь: я заживо сдеру с тебя кожу и сделаю из неё себе ремень!

Затем он развернулся и быстро зашагал прочь. Отойдя уже довольно изрядно, он вдруг, словно бы вспомнив что-то, вновь оглянулся:

— Эй! А где илгунца-то поймали?

— У восточных ворот! — крикнул Лик.

Северянин вдруг побледнел, а затем, зарычав, опять бросился к ним.

— Бежим! — завопил Лик и, потащив за собой Ашу, устремился к спасительному повороту. Разумеется, он имел самое смутное представление о том, где, кто и когда поймал какого-то илгунца. Просто слышал, как кто-то упомянул об этом на улице.

Идущий навстречу суконщик испуганно отскочил в сторону. Лик вышиб из рук какой-то дамы кошёлку со снедью, и сопровождаемый в спину её отборной руганью и весёлым свистом и улюлюканьем толпы, сам что есть силы закричал:

— Караул! Грабят!

Аша не поспевала за ним и то и дело спотыкалась. Лик понимал, что надеяться убежать с ребёнком от взрослого, здорового мужчины не приходилось, но ворота на двор мастера Оле были уже перед ними.

— Сюда! — они завернули за сарай, обежали кругом поленницу и юркнули под старую телегу, укрывшись за гнилыми ящиками. — Сиди тихо! — строго сказал он Аше, пытаясь отдышаться.

— Зачем ты дал ложную клятву?! Ведь это страшный грех! — тут же накинулась на него сестрёнка.

— Молчи! — шикнул на неё Лик.

Северянин выскочил из-за поленницы и огляделся.

— Эй ты, лживое отродье! Если сам не выйдешь, то потом не надейся на пощаду! — прокричал он.

Аша испуганно спрятала лицо в плечо Лика. Северянин прошёл до стены и вновь направился обратно, остановившись спиной прямо перед телегой.

— Вылезай, шерсть Унтхары! — взревел он.

Вдруг послышались ещё чьи-то торопливые шаги. Северянин быстро обернулся к воротам и вдруг попятился. Он сосредоточенно смотрел на кого-то, сам, всё время отходя к стене, покуда не упёрся в неё.

— Кого ты здесь ищешь, отмороженная морда? — услышали они чей-то вкрадчивый, зловещий голос, словно шипенье змеи. — Говори, если хочешь остаться в живых!

— Не твоё дело, кишка линялая! — ответил северянин, одной рукой берясь за амулет на шее, а другой вытаскивая из ножен длинный кинжал. Ходить с мечом по городу кому бы то ни было, кроме как стражникам и гвардейцам герцога, строго запрещалось, под угрозой крупного штрафа, и все прибывающие в город должны были оставлять боевое оружие в гостинице.

— Неужели ты полагаешь, что твой кинжал и эта магическая безделушка помогут тебе? — издал неизвестный противный смешок.

— А ты попробуй, дерьмо Рингиты! — огрызнулся северянин. — Я и не с такими справлялся!

— Ты слишком самонадеян, северянин! — угрожающе прошелестел тихий голос, и тут Лик увидел того, кому он принадлежал. Из-за поленницы вышел некто очень высокий и широкоплечий, с головы до ног закутанный в серый плащ. Ступал он мягко и бесшумно, так что могло даже показаться, что он не идёт, а парит над землёй. — Для тебя будет лучше, если ты расскажешь мне всё сам, чем, нежели я стану расспрашивать твой труп.

— Что-то тут червями развонялось! — усмехнулся северянин.

Незнакомец ничего не ответил, но, неожиданно, что-то тёмное и извилистое, с сухим треском, стремительно метнулось к северянину. Тот сорвал с шеи амулет и выставил перед собой, отклонившись чуть в сторону и тут же прыгнув с кинжалом к незнакомцу. Чёрная молния, коснувшись амулета, обратилась в дым, а незнакомец, легко и непринуждённо сместился в сторону и неожиданно оказался позади северянина. Но сделать ничего не успел, ибо тот, в тоже мгновение, сделав сальто назад через правый бок, вновь оказался перед незнакомцем, попытавшись пронзить того кинжалом. Но из-под плаща, подобно стреле из крепкого лука, навстречу кинжалу вылетел извилистый нож, металл звякнул о металл, вспыхнув снопом искр, и клинок северянина, издав жалобный, протяжный звук, обломился по самую рукоять. Северянин тут же упал на одно колено, и перекувырнувшись, словно уличный акробат, опять оказался позади фигуры в сером плаще. Но незнакомец, даже не оборачиваясь, словно бы вывернулся сквозь себя и вновь был лицом к лицу перед противником. Невидимым глазу движением он скользнул своим кинжалом вдоль тела северянина, и тот, болезненно вздрогнув, отпрянул. Незнакомец продолжал стремительно наносить удары кинжалом, но ни один из них больше не достиг цели: всякий раз северянин удивительно ловко уворачивался. Неожиданно, северянин нырнул под рукой незнакомца прямо тому в ноги, выхватив, на лету, из-за голенища сапога короткий нож и, перевернувшись, ещё в воздухе, на спину, попытался вонзить тому нож между ног. Но незнакомец, в ту же секунду взмыл в воздух и оказался в нескольких ранах от северянина.

— Ты очень ловок! — признал незнакомец. — Но я ранил тебя, и ты, всё равно, меня не одолеешь!

— Это мы ещё посмотрим! — зло ответил северянин.

— Как знаешь! — еле слышно выдохнул незнакомец, и поднял перед собой руку. Его противник попытался заслониться амулетом, но тот, по-видимому, не помог, и, вскрикнув, он упал навзничь. Аша испуганно пискнула и, с силой дёрнувшись, больно ударилась головой о днище телеги. Незнакомец в плаще резко обернулся, и в тот же миг, кинжал, вылетев из руки северянина, вонзился тому в горло. Раздался жуткий, режущий уши вой. Незнакомец, выдернул из горла нож, скинул плащ, и, расправив широкие, перепончатые крылья взмыл в воздух.

— Вон он! Вон он! — раздались крики, и несколько стрел, с резким звуком устремились в небо.

Сквозь щели, в днище телеги, Лик видел, как страшная тварь, слегка заваливаясь на бок, тяжело летела над крышами города. Неожиданно, когда Лику показалось, что одна из стрел настигла цель, небо озарила вспышка багрово-жёлтого пламени, и тварь исчезла.

— Сбежал! Шерсть Унтхары! — досадливо выругался северянин, вставая и держась за левый бок. В тоже мгновение его окружили стражники, вперемешку с инткулами, за которыми, на почтительном расстоянии, изнывая от любопытства, вытягивали шеи обитатели суконного двора. Именно они их сюда и позвали, едва только обнаружили, что два чужестранца затеяли у них нешуточный поединок.

— Кто такой? — спросил один из инткулов.

— Арутхи Роздлид, по прозвищу Увёртливый, из Сарбурта. — ответил тот понурившись.

— Пойдёшь с нами, Арутхи Роздлид! — сказал старший инткул в серо-зелёном плаще. — А где парень с девчонкой?

Северянин посмотрел прямо на телегу, под которой сидели Лик с Ашей, и ответил:

— Не догнал я их… Они перескочили через эту стену и сбежали… А я вот нарвался на хацгола… Но всё, равно, рано или поздно, я их поймаю! Они у меня два золотых спёрли!

— Если ты нас обманываешь, то ещё пожалеешь об этом, — равнодушно произнёс старший инткул и махнул стражникам и остальным чародеям рукой. — В замок!

Северянина, плотно окружённого стражниками и инткулами, вывели со двора на улицу, а за ними, жарко обмениваясь впечатлениями от только что виденного сражения, потянулись и все жители суконного двора. Когда все ушли, Лик с Ашей еще долго сидели под телегой, не решаясь выбраться из-под её защиты. Аша, всё время дрожала, и тихонечко всхлипывала, а Лик, обняв сестрёнку, пытался её успокоить. Но она, отпихивала его руку и сердито ему выговаривала:

— Это всё из-за тебя! Нельзя давать ложные клятвы! Вот боженька нас и наказал!

Лик пытался оправдываться, ссылаясь на то, что всё это глупости и суеверия, и что сами же попы больше всех и врут, но Аша не соглашалась и не хотела его прощать. Наконец, они всё же вылезли из-под телеги и, испуганно оглядевшись, чуть ли не бегом, заспешили домой. Они не видели, как кто-то, невысокий ростом и совершенно незаметный на фоне каменной стены, вдруг выскользнул из-за угла сарая и устремился вслед за ними.

Глава 4

— Кого мне присылают?! Неучей и бездарей! — бушевал Дэдэн, потрясая перед конфузливо отводящим глаза старшим инткулом своими костлявыми руками. — Ну ладно, невежественный северянин! Он вполне может перепутать липроса с настоящим харцгодритом! Но ты! Ты!!! И чему только теперь в Шиадрисе учат?! — он досадливо всплеснул руками и отвернулся.

— Ведь он уже был у вас в руках! — тут же вновь накинулся на инткула придворный волшебник. — Этот самый Роздлид его серьёзно ранил, и липрос, сбросив обличие, затаился где-то там же. Надо было только поискать. И он бы уже не оказал ни малейшего сопротивления!.. Идиоты!.. Дураки и неумелые идиоты!..

Дэдэн схватил какую-то бумагу и, не глядя, изорвал её в клочья, а затем, в ярости, принялся топтать, упавшие на пол клочки. После этого онподошел к креслу и обессилено свалился в него, оперев голову на руку и, на мгновение, прикрыв кистью глаза.

— Ты хоть понимаешь, что стражники уже стреляли всего лишь в мираж? — инткул неуверенно пожал плечами и уставился себе под ноги. Не дождавшись ответа, Дэдэн продолжил. — Ну скажи мне, ты хоть раз слышал о том, чтобы харцгодриты встречались западнее Срединного хребта, или севернее заморских владений лингийцев? Если ты мне скажешь да, то я вышвырну тебя вон, и ты никогда больше, даже на арбалетный выстрел, не подойдёшь к Гильдии! Никто и никогда в этих краях не видел никого, кроме липросов! Да и то, лишь на севере… Не известно, правда, почему… А этот Роздлид, типичный раб! О чём мне его допрашивать, если за любой стоящий вопрос он тут же будет уничтожен? Потому он так яростно и сражался, что терять ему было нечего… Но каков! Поранить липроса!.. Действительно, увёртливый…

Дэдэн устало махнул рукой:

— Ступай!.. Ступай и выясни, что это были за мальчишка с девчонкой… Найди всех свидетелей и допроси… А завтра, после обеда, мне доложишь.

Инткул виновато поклонился и тут же поспешно выскочил в коридор.

«Великий Творец! Что же это за времена такие, коли гильдия докатилась до подобного убожества? Разве мыслимо было, чтобы в пору его юности, выпускники Шиадриса выказывали подобную необразованность?» — Дэдэн горестно вздохнул. — «За всё последнее время единственный раз подвернулся случай схватить настоящую добычу, а не какие-то объедки с чужого стола, и то эти бездари, присланные ему в помощь, всё провалили! Нет, пора ему на покой! Один он не справиться, а от таких помощников всё равно никакого проку…» — Дэдэн вздохнул ещё горестнее. — «Вот только разберётся с тем, что случилось с Адэком… Тоже ведь загадка! Последнее, что тот помнил до того, как его умертвили и бросили с камнем на шее в омут, была какая-то совершенно незнакомая комната, но явно где-то здесь, в замке, и чей-то странный голос, твердящий, как заведённый, одно и тоже — „Логт хер ёдэга! Логт хер ёдэга!“».

Дэдэн беспокойно поёрзал в кресле. Что означает эта фраза? Очень похоже на древнекивилийский. Но только на какой-то странный диалект… Сколько Дэдэн ни бился, но перевести это ему так и не удалось… А ведь, наверняка, она, если и не ключ к загадке, то, по крайней мере, важная веха на пути к ней! Можно, конечно, спросить совета у Нгунги, и тот, без сомнения, приложит все усилия, чтобы университетскую библиотеку в Шиадрисе перерыли сверху донизу, но, непременно, нашли, что скрывается за этими таинственными словами. Но вопрос, по-прежнему, в том — можно ли доверять верховному иту?

Дэдэн сокрушённо покачал головой. Ах, и почему он не молод?! Ещё бы лет двадцать назад он бы с таким азартом окунулся во все эти события! Ведь всё тогда выглядело иначе: мир был полон страсти и яростной борьбы, и волновал его сердце столькими соблазнами! А теперь… Теперь всё кажется тусклым, надоевшим и мелочным. А, кроме того — ещё зловещим и пугающим. Возможно, Единый Творец, в бесконечной своей доброте, смилостивится над ним, и не даст дожить, на старости лет, до самого страшного. А то, что случится нечто ужасное, последнее время представлялось Дэдэну уже чем-то почти неизбежным.

Внезапно его мысли вновь перескочили ко дню сегодняшнему. Он вдруг вспомнил, что так и не решил, что же сказать герцогу?

Солнечные часы на подоконнике показывали пять вечера, и пора было отправляться на ужин. Дэдэн встал с кресла, поправил на себе, глядя в зеркало, жёлто-коричневый плащ, с меховым, черепахового цвета воротником, и задумчиво направился в трапезную.

При входе в главный зал, Дэдэн изумлённо остановился. Он глазам своим не поверил: на ужине герцога, как ни в чём не бывало, распоряжался Адэк! Вцепившись обеими руками себе в бороду, волшебник недоверчиво взирал на старшего трапезничего. Уж не сон ли это? Но тут же страшная догадка, подобно удару молнии, пронзила его, заставив утомлённое сердце бешено забиться. Герцог! Неужели Его Решимость решили отравить? Дэдэн метнул взгляд на раскрасневшегося от трапезы герцога, который, с довольным видом, подтрунивал над ади Мурге, наверное, в очередной раз, с воодушевлением, убеждая того, что луг за рекой, без сомнения, принадлежит ему, герцогу, а не последнему. Дэдэн быстро произнёс заклинание, прикрыл глаза и насторожено вслушался в свои ощущения. К своему величайшему облегчению ничего странного он не заметил: герцог чувствовал себя как обычно, и охранные заклинания, как всегда, были настороже. Но если против герцога ничего не злоумышляли, то зачем тогда кому-то потребовалось не просто попытаться убить Адека, но ещё и занять его место? Не исключено, конечно, что кому-то, до зарезу, надо быть поближе ко двору Его Решимости. Но тогда почему ради этой цели была выбрана должность старшего трапезничего? Так ничего и не придумав, волшебник досадливо засопел и отпустил, наконец, свою бороду.

Равнодушно взглянув на Адэка, Дэдэн прошёл на своё место и молча уселся. Странно, от того, кто принял обличие старшего трапезничего, совершенно не исходило ничего магического. Конечно, Дэдэн понимал, что он очень устал. И всё же… Это было непонятно, и потому беспокоило его. Между тем, самозванец, с обычным для Адэка, немного дурашливым видом, сидел на высоком креслице и, время от времени, длинной, деревянной ложкой трапезничего, пробовал подносимые к герцогскому столу супы и бульоны, а на кончик ножа подцеплял кусочки мясных блюд. Дэдэн осторожно склонился к своей тарелке и внимательно понюхал суп, а затем, хлебнув одну ложку, долго катал горячее варево во рту… Нет! По-прежнему, ничего. Видимо, сейчас он, действительно, слишком утомлён, чтобы ощутить хоть что-либо.

Между тем, музыканты, расположившиеся на невысоком возвышении подле стены, заиграли какую-то весёлую мелодию. Рожок, визгливо выбиваясь из общего хора, неприятно резал слух, и тут вдруг Дэдэн, выронив на стол ложку, резко выпрямился. И как же это он сразу не догадался! На самом деле всё может быть очень просто: после попытки вызнать что-то у Адека, от того пришлось избавиться, и, дабы не провоцировать герцога на немедленный и нежелательный ответ, трапезничего, скорее всего, решили заменить двойником. Хотя, кто знает, к чему, в действительности, стремятся все эти таинственные чужаки? Можно, конечно, сразу схватить этого самозванца и допросить. Но он готов дать руку на отсечение, — самозванец, наверняка, либо раб, либо имеет магического сторожа! Так что, самое разумное — очень осторожно последить за ним.

Дэдэн встал из-за стола и поклонился герцогу:

— Ваша Решимость! Позвольте мне, по причине некоторого нездоровья, покинуть Вашу трапезу. Да не прогневайтесь Вы за это на меня и не сочтите за дерзость!

— А что с Вами такое, Дэдэн? — полюбопытствовал герцог.

Дэдэн усмехнулся:

— Старость, Ваша Решимость… Всего лишь старость!

— Вот как? А я-то думал, что волшебники живут вечно! Ха-ха-ха! — захохотал герцог, довольный своей шуткой, и все сидящие за столом тоже, с готовностью, вслед за ним, засмеялись.

— Увы, достопочтенный герцог, к величайшему моему сожалению, это не так! — грустно улыбнулся Дэдэн.

— Ну что ж, старик, дозволяю тебе уйти, раз уж чревоугодие не доставляет тебе никакой радости, — герцог перестал обгрызать мясо с кости и швырнул её собакам. Те, с радостным лаем бросились к угощению, пытаясь отнять кость друг у друга.

Дэдэн низко поклонился и заспешил к выходу. Там, в коридоре, его, как и всегда в последнее время, терпеливо дожидался Ивдур — молодой волшебник шестой ступени, приведший к нему из Китрама инткулов. Чародей он был ещё не достаточно опытный, но, в отличие от последних, гораздо толковее.

— Иди за мной, — буркнул ему Дэдэн, проходя мимо. Достигнув конца коридора, они вышли на главную галерею, и тут Дэдэн остановился. Он привычно скрестил меж собой указательные и безымянные пальцы обеих рук и пробормотал заклинание: всегда надо быть уверенным, что тебя не подслушают.

— Ты ничего не заметил странного в старшем трапезничем? — спросил онИвдура.

— Нет, Ваше Могущество, ничего! — удивлённо ответил тот.

— Странно… И я тоже, — он испытывающее посмотрел на молодого чародея. — А ведь настоящий Адэк находиться сейчас у меня, и причём, отнюдь не в здравии.

— Что Вы хотите этим сказать, Ваше Могущество? — Ивдур явно был сбит с толку.

Дэдэн прокашлялся. — Слушай меня внимательно! — а затем подробно изложил тому события дня вчерашнего и сегодняшнего.

— И вот тебе, в связи со всем этим, моё поручение! Отныне ты должен, помимо моих охранных заклинаний, неусыпно, денно и нощно, радеть о безопасности герцога, а кроме того, тебе надлежит обеспечить постоянную, но очень аккуратную слежку за этим старшим трапезничим. Только слежку! И без этих твоих бестолковых подопечных. А то, неровён час, опять всё испортят… Чтобы и кого бы ещё ты не обнаружил — ничего не предпринимай, не поставив, первоначально, меня в известность. Знаю я вас — молодых и излишне самонадеянных… Ты всё понял?

— Да, Ваше Могущество! Я должен всемерно радеть о безопасности герцога и, в тоже время, очень осторожно следить за лжетрапезничим. Без Вашего одобрения ничего иного не предпринимать! — тут же отчеканил Ивдур.

— Молодец! Ну, вот иди тогда и трудись, — Дэдэн одобрительно похлопал молодого волшебника по плечу и собрался уже было вернуться к себе, но Ивдур его остановил:

— Ваше Могущество!

— Ну что ещё? — Дэдэну не терпелось уйти, но, волей-неволей, пришлось задержаться.

— Как Вы полагаете, господину герцогу не обязательно знать, что я наложу на него дополнительные охранные заклинания?

Дэдэн насмешливо фыркнул:

— Конечно же, нет! Зачем лишний раз заставлять Его Решимость нервничать? Он и так, последнее время, до крайностираздражён.

— А если этот лжетрапезничий попытается, нанести какой-либо ущерб господину герцогу?

Дэдэн сурово сдвинул брови:

— Безопасность герцога — прежде всего!

— Спасибо, Ваше Могущество! Изволите ли, чтобы я немедленно приступил к выполнению Вашего поручения? — поклонился Ивдур.

— Ступай! — кивнул Дэдэн и, заложив руки за спину, направился к себе, в комнату по изучению великих тайн Силы.

По дороге волшебник, заглянул к начальнику стражи.

— Достопочтимый нди’а Онград, у меня к Вам небольшая просьба, — обратился он к высокому и подтянутому усатому красавцу.

— Да, Ваше Могущество. Чего Вам от меня угодно? — спросил тот, застёгивая на груди рубаху. От него слегка попахивало вином, а из комнаты доносился недовольный женский голос.

— Мне надо, чтобы тех стражников, что дежурили вчера на северной стене, вы немедленно отправили, с каким-либо необременительным поручением, как можно дальше от города. И чтобы, без моего ведома, они не возвращались. — глядя прямо в глаза начальнику стражи, сказал Дэдэн. — Одного из них звали, кажется, Кунгт, а вот второго… не припомню.

— Как я понимаю, о причинах мне лучше не спрашивать? — тихо поинтересовался нди’а Онград.

— Вы совершенно правильно понимаете! — улыбнулся Дэдэн. — И ещё — никто не должен знать, что я вас об этом просил. Это ради интересов господина герцога!

Нди’а Онград кивнул и нетерпеливо кашлянул.

— Ах, да! — Дэдэн развязал кошелёк, и отсчитал три золотых. — На всякий случай, имейте в виду, что стражники с честью выполнили свой долг, но на вашем месте я бы их ни о чём их не спрашивал. Чтобы спалось спокойнее…

— Я всё понял Ваше Могущество! — ухмыльнулся начальник стражи.

— Что ж, тогда доброго вам вечера, — одними уголками рта улыбнулся в ответ Дэдэн и, отвернувшись от нди’а Онграда, продолжил свой путь.

И почему это я должен за всё платить из своего кармана? — грустно размышлял старый волшебник, поднимаясь к себе по лестнице. — И ради гильдии… И за герцога тоже… Нет, надо поднять вопрос, чтобы мне повысили жалование. И причём — и в гильдии, и у герцога! Особенно, учитывая какие тяжёлые времена наступили: деньги нынче нужны буквально на каждом шагу!

Глава 5

Мастер Рилп сидел у окна и, по привычке, наблюдал за улицей. Как не крути, время, когда ему следовало доложить о первых своих результатах приближалось, а он ничего, кроме всяческих вздорных слухов циркулирующих по городу, так и не смог узнать. И причём, в душе мастера Рилпа крепла мрачная уверенность, что и не узнает: он уже целый месяц торчал в этом проклятом городе, переезжая из одной гостиницы в другую, и сколько ни бился, всё оказалось тщетным. Горожане охотно потчевали чужестранцев самыми невероятными небылицами, которые сами же и сочиняли, и на которые теперь попадались лишь новоприбывшие, а о том, что же случилось на самом деле, имели самые смутные и противоречивые воспоминания. Придворный же волшебник, который по долгу своей службы должен был обладать наиболее достоверными сведениями, скорее уж, с огромным удовольствием, переловил бы всех шпионов в городе, чем поделился своими знаниями. Поэтому, единственно правильным решением, как казалось мастеру Рилпу, было бы немедленно отправиться в Оонг, в резиденцию верховного ита, или даже и вовсе — в Радужную Башню, и постараться там заполучить требуемые документы. Ведь, раз уж подобная информация пользуется столь бешеным спросом, наверняка, на ней кто-нибудь да наживается! Надо только дождаться гонца от улгийца и сразу же уезжать.

Хотя мастер Рилп уже сто раз успел пожалеть, что согласился участвовать в этом деле — настолько оно оказалось трудновыполнимым и опасным, но, оставаясь честным с самим собой, он всё же понимал, что иного выбора у него просто не было. И дело даже не в его очень уважительном отношении к ллали Ровере. То, каким тоном племянница королевы попросила его об этом «маленьком одолжении», давало ясно понять, что это не просьба, а приказ, и все предыдущие его услуги, отныне, в расчёт не берутся, и отказа от него не потерпят, если, конечно, он не хочет, раз и навсегда, потерять доступ к императорскому двору. Почему ллали Ровере обратилась именно к нему, для Рилпа было совершенно очевидным, ибо всем в городе он был известен, как весьма ловкий и пронырливый купец, объехавший чуть ли не весь свет, и нередко выполнявший крайне щекотливые поручения. Кроме того, все знали о нём, как и о чужестранце с довольно непонятным и бурным прошлым, наводившим на мысль, что торговлей он, всё-таки, не всю жизнь занимался. Мастер Рилп, несмотря на некоторую свою рассеянность, был человеком наблюдательным и сразу почувствовал, что ллали Ровере высказывает подобную просьбу отнюдь не по собственному желанию, а явно принуждаемая к этому какими-то обстоятельствами. И что она очень рассчитывает на него. Разве мог мастер Рилп оставить столь замечательную даму без своей помощи, тогда, когда она, впервые, по настоящему, потребовалась? Он всегда дорожил своей репутацией, а потому такое поведение было для него просто немыслимым. Он деликатно не стал спрашивать её о причинах столь странной просьбы, а лишь заверил, что сделает всё от себя зависящее, дабы помочь ей. Она благодарно, с чувством сжала обеими руками его ладонь и тихонько прошептала, сияя своими чудесными, изумрудными глазами: «Я всегда знала, что Вы добрый друг мне, риг Ланах! И очень рада, что не ошиблась!» И вскоре познакомила его с тем самым улгийцем, которому он и должен был помочь. Улгиец ему сразу же не понравился: и без того достаточно уродливое существо — низкорослое, почти без шеи, с маленькими злобными глазками, обвислыми, чуть ли не до плеч щеками, и лапками, точно у ящерицы — он, ко всему прочему, был мрачным и высокомерно молчаливым. Он не стал ничего объяснять, а просто сказал, что, как только мастер Рилп будет готов, то должен немедленно отправляться далеко на север, в тамошние прибрежные страны, дабы выяснить все подробности о волшебных происшествиях, случившихся там четыре года назад. Его интересовало: кто были те таинственные чародеи, откуда они появились, какова причина их появления, а главное — с кем из местных жителей встречался один из них, и не передавал ли он ему чего-нибудь? В качестве подсказки он предложил обратить внимание на тех уроженцев побережья, кто из весла, каким-то образом, наверное, тоже посредствомволшебства, сделал меч, или кинжал. И потребовал узнать всё это ещё до середины лета. А также предостерёг от других подобных ему любопытных, коих он непременно там встретит, и общение с которыми может закончиться для него самым печальным образом. Вполне естественно, что никакого местного превращателя вёсел в холодное оружие он здесь так и не нашёл: все лишь от души веселились от подобных его вопросов. Но, насколько он мог судить, в точно такой же ситуации находились и все остальные шпионы, коих в этом городе было пруд пруди. Но мастеру Рилпу это служило слабым утешением, ибо, не выполнив поручение ллали Роверы, он ставил себя при дворе в очень уязвимое положение: там любили лишь победителей, а над неудачниками — жестоко потешались.

Внизу раздались торопливые шаги, и Рилп увидел, как в гостиницу стремглав влетели дети её хозяев — не по годам начитанный и рассудительный мальчик Лик и его строптивая сестрёнка Аша. Поспешность их была примечательна и сама по себе, но гораздо больше мастера Рилпа заинтересовал маленький, неприметный незнакомец, остановившийся, не доходя двух домов до гостиницы, и явно следивший за ними. Что-то в его манере двигаться показалось ему знакомым. Рилп ещё с секунду разглядывал его, а затемвскочил со стула и устремился вниз.

Отдышавшись Лик строго посмотрел на Ашу и сказал ей:

— Никому не рассказывай, что с нами случилось! Не то нам так влетит!

— Да уж! — сделав большие испуганные глаза, кивнула Аша. — Хотя во всём ты сам виноват!

— Не начинай, пожалуйста, с начала! — раздражённо отмахнулся от сестрёнки Лик. — Вот вырастешь, тогда и будешь иметь право на собственное мнение. А покамест, ты только за другими повторять и можешь… Добрый вечер, мастер Рилп!

Купец, едва взглянув на него, обронил какое-то приветствие и, перескакивая сразу через несколько ступенек, заторопился вниз.

— Куда это он так поскакал? — удивился Лик. Он никогда ещё не видел мастера Рилпа в таком возбуждении.

— Неправда! У меня всегда есть своё мнение! И ты ничуть не умнее меня! — тут же разобиделась Аша, даже не обратив внимание на пробежавшего мимо купца.

— Ха! — подбоченился Лик. — То же мне, искуплённый Априн нашёлся! Да ты ничего кроме своих сказок, да любовных романов о меланхоличных рыцарях и их печально-восторженных дамах не читаешь! Чего ты можешь знать?

Аша аж побагровела от гнева. Как всегда, в сердцах, топнув ножкой, она вдруг развернулась и, к величайшему изумлению Лика, молча убежала в свою комнату.

— Ну и реви, коли охота! — проворчал Лик, направляясь на кухню: из-за всех этих приключений, нежданно свалившихся на его голову, он успел страшно проголодаться. И то пора! Шоколадный торт они так и не купили, а восхитительные пирожные из «Ста ароматов для короля» казались уже чем-то, даже и не из сегодняшнего дня.

На кухне Гава поставила перед ним большой котелок с ещё дымящейся гороховой кашей и миску с холодной телятиной и зеленью. Получив от неё чувствительный подзатыльник за то, что он набросился на еду, даже не вознеся перед этим благодарственной молитвы, Лик решительно отодвинул кашу и сосредоточился на мясе.

— А кашу-то, кашу-то чего не ешь, попущенье Господне? — сварливо осведомилась Гава.

— Она горячая! — с набитым мясом ртом, ответил Лик. — Когда остынет, тогда и съем.

— Ну, смотри у меня! Попробуй только не съесть! — погрозила ему кулаком Гава и снова отвернулась к плите.

Некоторое время Лик с жадностью поглощал мясо, но вскоре почувствовал, что в животе у него приятно потяжелело. Хлебнув холодного молока, он хотел было уже по-тихому ускользнуть, но Гава, не иначе, как следила за ним, ибо тотчас же обернулась и вновь насела на него с упрёками:

— Ага! Всё мясо съел, а кашу, значит, мне оставил? Думаешь, небось, что раз я старая, беззубая, то уж и мясца погрызть не люблю? Вот уж дудки! Не пущу, пока кашу не съешь!

— Так ведь она совсем остыла! — весело сказал Лик, и ловко увернувшись от растопыренных рук Гавы, выскочил из кухни.

— Вот я всё матери-то твоей расскажу! Негодник такой! — ругалась вслед ему Гава. Но Лик лишь рассмеялся. Он спустился в трактир, в котором уже полно было народу, и уселся на свободное место, рядом с лестницей, ведущей на второй этаж. Стол этот не пользовался любовью постояльцев, ибо находился, с одной стороны, на самом сквозняке, а с другой — мимо него всё время ходили разносчики с подносами, и поэтому его почти никогда не занимали. Ну, разве что, в те редкие дни, когда гостиница бывала переполненной.

— За что на тебя Гава ругалась? — спросила мама, подойдя к нему от стойки, у которой она, как и полагалось настоящей хозяйке, проводила большую часть дня. — Даже тут слышно было.

— А-а, пустяки! — махнул рукой Лик.

— Нет не пустяки, а изволь ответить! — мама, строго на него посмотрела и присела напротив.

— Мне кашу не хотелось есть, — признался Лик.

— А я уж подумала, что опять набедокурил! — последнее время Лик не раз заставлял её волноваться. Так, на прошлой неделе, он решил изготовить волшебную мазь невидимости, вычитав в какой-то старинной книге соответствующее заклинание творения, и для этой цели стащил у Гавы с кухни весь запас лавровых листьев и котелок с бараньим жиром, а из кладовой — две больших восковых свечи. Провозившись весь день у большого очага, он, наконец-то, приготовил требуемую основу, добавил в неё все перечисленные в книге ингредиенты, которые он собирал на протяжении почти целой недели, и торжественно произнёс то самое заклинание. Когда же, обнаружившая вскорости пропажу Гава кинулась его искать, вполне резонно именно его подозревая в первую очередь, то он, заслышав её причитания и ругань, вымазал свежеприготовленной мазью лицо и руки и, прошептав заклинание действия, смело вышел ей навстречу. Но невидимости хватило как раз ровно настолько, чтобы Гава успела дойти до него. Ох, и досталось же ему тогда! Да ещё и мама свою руку приложила… А вот отец лишь долго смеялся, а потом объяснил, что не все волшебные средства и заклинания столь же действенны, как и в предшествующие времена, потому как они тоже стареют и теряют свою силу. А ещё он тогда сказал, что одним из величайших чародейских навыков считается умение находить новые заклинания и средства, заменяющие ослабевшие старые, или открывающие какие-нибудь новые возможности. В принципе, каждый, мало-мальски способный к волшебству, обладает подобным даром, но очень редко когда дар этот оказывается достаточным, чтобы стать отличительной особенностью какого-нибудь чародея.

— А где Аша? И почему вы влетели сюда, так, словно бы за вами сам Тёмный гнался? — мама определённо что-то подозревала, и Лика это начинало беспокоить.

— Она пошла к себе в комнату… Книгу читать! — тут же соврал Лик. — А бежали мы, потому что я с ней поспорил, что она не сможет, вдоль всей улицы, бежать так же быстро, как и я.

— Госпожа Рилли! — Паст, работающий у них трактирщиком, окликнул мать Лика, и та, к величайшему его облегчению, вновь вернулась к стойке.

— Ну, хорошо, коли так, — сказала она ему напоследок.

Лик ещё немного посидел, как вдруг в зал, с улицы, торопливо вошёл мастер Рилп. Он был необычно бледен, в то время, как его жёлтые глаза возбуждённо блестели. Завидев Лика, он тут же подсел к его столику.

— Приветствую тебя, мой юный друг! — как всегда церемонно поздоровался он.

— Добрый и вам вечер, мастер Рилп! — ответствовал Лик, с любопытством взирая на купца.

— Я всё как-то забывал тебя спросить, а что делал твой брат в замке, до того, как стал оруженосцем?.. Каковы, я имею в виду, обязанности трапезничего? — мастер Рилп, старался держать себя в руках, но глаза его выдавали: он был до крайности взволнован. И тем более странным показался его вопрос Лику. Он даже немного растерялся вначале.

— А почему это вас вдруг заинтересовало? — спросил он, наконец.

Мастер Рилп кашлянул в извлечённый из кафтана пёстрый платок и, помолчав немного, сказал:

— Всё дело в том, мой недоверчивый друг, что я поведал историю твоего брата одному моему знакомому, и он осмелился усомниться в правоте твоих слов. Он сказал мне, что трапезничий — очень высокая должность в замке. Что после каждого пира, господин герцог жалует трапезничему золотое блюдо. А потому, он ни за что не поверит, чтобы кто-либо, чей разум, конечно, не замутнён какой-либо болезнью, решился бы покинуть такую, в высшей степени, выгодную должность. Тем более, ради того лишь, чтобы стать каким-то оруженосцем. Я ему ответил, что молодой человек, рассказавший мне это, обладает рядом совершенно замечательных достоинств, и я ничуть не сомневаюсь в его правдивости. На это, мой знакомый рассмеялся и имел наглость обозвать и меня, и тебя, мой безупречный друг, бесстыдными лжецами и… и прочими нехорошими словами… Разумеется, я не мог стерпеть подобного оскорбления, и меж нами завязался поединок. Возможно, что я несколько перестарался, убеждая моего знакомого… — Лик испуганно вытаращился на мастера Рилпа, и тот протестующее поднял руки. — Нет-нет! Не бойся, он жив, но… не совсем здоров… В общем, именно по этой причине я всё ещё несколько взволнован и, в связи с ней же, интересуюсь, чем именно занимался твой брат в замке Вашего достопочтимого герцога? Вдруг, всё же, я несколько погорячился, и наша ссора — не более, чем досадное недоразумение? — и мастер Рилп выжидающе и тревожно уставился на Лика.

Интересно, что это за знакомый такой? — подумал Лик. — Только сегодня утром, он убеждал меня, что прибыл в наш город из Бирюма, хотя не знает его столицы и то и дело поминал какой-то Вандэри, о котором в наших краях никто и не слышал. Наверное и своего знакомого придумал только что… Хотя, может и вправду, встретил какого-нибудь земляка: мало ли в городе сейчас чужеземцев?.. Впрочем, молчать об обязанностях трапезничего, всё равно, нет никакого смысла: ведь об этом ему и другой кто-нибудь рассказать может. Даже наоборот! Глядишь, за беседой и самому удастся узнать что-нибудь полезное.

Лик улыбнулся:

— Никакого секрета в этом нет! Разумеется, золотые блюда Его Решимость Рину никогда не дарили… — Лик насмешливо фыркнул. — Придумают же такое!.. Братец мой распоряжался проведением всяческих трапез — и самых обычных, и всякого рода торжественных пиров, — внимательно следя за строгим соблюдением всех церемоний и установленных на этот случай правил… Ну, честно говоря, он только учился этому делу и успел отслужить лишь один парадный пир… тот самый, о котором я вам рассказывал. Вот, собственно, и всё.

— И что он при этом делал? Он ничего тебе об этом не говорил? — полюбопытствовал мастер Рилп.

— Ну… — Лик задумался. — Ну, во время обычныхтрапез, он просто стоял у входа в комнату, где они проходили, и указывал слугам когда и какое блюдо подать, объявлял перерывы для интермедий, следил, чтобы правильно сервировали стол, чтобы вино было правильно разбавлено, чтобы молоко было окрашено должным образом, а все кушанья приготовлены так, как то нужно…Во время же парадных пиров, он сидел с важным видом на высоком креслице, установленном сразу же перед входом в главный зал и делал, в общем-то, тоже самое. Лишь при объявлении перерывов для интермедий и при подаче каких-либо особых блюд, он поднимался с него и, останавливаясь напротив стола герцога, громко называл их.

Купец задумался, а потом, вскинув голову, напряжённо спросил:

— Ты, помниться, как-то говорил, что он должен был пробовать блюда? Так?

— Ну да, пробовал, — подтвердил Лик. — Ведь должен был он как-то убедиться, что блюдо приготовлено правильно и ничем не оскорбит благородный вкус Его Решимости.

— А как тогда, позволь узнать, он это делал? — мастер Рилп чуть не дрожал от охватившего его возбуждения.

Лик внимательно посмотрел на него и медленно произнёс:

— Мясо он отрезал небольшим серебряным ножиком, кончиком которого и отправлял его кусочки к себе в рот, а супы пробовал большой деревянной ложкой, которую всегда носил, как то и положено трапезничему, привязанной к своему поясу. Ею, при случае, всегда можно было и по лбу врезать, если кто из слуг вдруг провиниться.

— Деревянная ложка! — потрясённо прошептал купец, а затем ещё более тихо. — Лишь тот, кто сменит ложку на клинок, в счёт долга мир омоет щедро кровью!

— Что вы сказали, мастер Рилп? — переспросил Лик.

— Ничего, ничего, мой юный друг… — мастер Рилп невидящими глазами посмотрел на него, а затем, не прибавив больше ни слова и даже не попрощавшись, неуверенно встал из-за стола и стал медленно подниматься по лестнице на второй этаж, где располагалась его комната.

Дэдэн расстроено взглянул на Адека: после того, как тот два раза пересёк грань жизни — сначала в одну сторону, а затем в другую, — парень всё никак не мог придти в себя от потрясения, и из прежнего, весельчака и балагура превратился, когда, на короткое время, разум, всё же, возвращался к нему, в задумчивого и бесконечно испуганного юношу. Волшебнику стоило огромных трудов, чтобы на бескрайних и непостижимых просторах мира смерти разыскать дух трапезничего и вернуть его в уже совершенно мёртвое тело. Он до сих пор сомневался, что же далось ему труднее: с одной стороны, дух Адека на удивление далеко успел удалиться от точки соприкосновения миров, и ему пришлось изрядно поволноваться, пока он разыскал его и, ещё больше — пока удалось подчинить его своей воле и вернуть назад; а с другой стороны, лишь невероятным везением и чрезвычайно опасной тратой сил, Дэдэн мог объяснить, что воссоединение духа Адека с безжизненным телом, уже ставшим для него столь же чужим, как и любой другой предмет в этой комнате, завершилось удачей. И всё же, Дэдэна постигло величайшее разочарование — он вынужден был признать, что всё его усилия оказалось совершенно напрасными: тот, кто убил Адэка, не поленился позаботиться и о неблагоприятных случайностях — память Адэка, на протяжении последних нескольких дней была стёрта почти начисто, да так умело, что ничто уже не в силах было её восстановить. Так что больше ничего, кроме той загадочной фразы и таинственной комнаты, ему узнать не удалось.

Адэк, плотно закутавшись в плед, сидел, сгорбившись, в старом кресле и смотрел прямо перед собой. Губы его беспрерывно шевелились, но что тот говорил, Дэдэн не в состоянии был понять: речь трапезничего была бессвязна и до крайности сбивчива. Он сидел так часами, и лишь иногда, взгляд его становился осмысленным. Но тогда страх безраздельно овладевал его сердцем.

Дэдэн ещё раз пристально взглянул на парнишку и с сомнением покачал головой.

— Радпурс, пои его, как и прежде, корнем златицы и каждый час — натирай виски и затылок опхелом… Если ко мне пожалует господин Вэйс, то пусть подождёт: меня хочет видеть герцог, но, вряд ли, Его Решимость задержит меня надолго… — Дэдэн нахмурился: то, что Северный Зуб потребовал немедленно к нему явиться, не сулило ничего хорошего.

— Ваша Решимость, Вы хотели меня видеть? — Дэдэн, как можно с большим достоинством, вошёл в герцогские покои и низко склонился перед ходящим из угла в угол, герцогом. Тот резко остановился и порывисто повернулся к нему.

— Что происходит в моём городе? Придворный волшебник?! — герцог был в ярости и совершенно не скрывал этого. — Что это ещё за крылатая тварь, которая имеет наглость летать чуть ли не под стенами моего замка?.. Город взволнован и гудит точно растревоженный улей!.. Горожане, не стесняясь, выказывают недовольство моим бездействием, и уже вовсю попахивает бунтом!.. В свете всего этого я отказываюсь от того соглашения, что мы с вами недавно заключили.

— Но, господин герцог…

— Я не могу больше ждать! — герцог сжал правую руку в кулак и пару раз с бешенством взмахнул им перед своей грудью, а затем отвернулся, явно не желая продолжать беседу, и вновь принялся мерить шагами комнату.

— Ваша Решимость… Позвольте мне объяснить Вам! — на миг Дэдэном овладело отчаяние: он понимал, что если ему сейчас не удастся убедить герцога в своей правоте, то все предпринятые им усилия пойдут прахом. — Всё обстоит не совсем так, как вам докладывают!

— Что?! Вы утверждаете, Дэдэн, что мои люди меня обманывают? — герцог разъярился пуще прежнего: глаза его грозно заблистали, а сам он, так и пошёл багровыми пятнами.

Дэдэн отступил на шаг от герцога и чуть склонил голову, но глаз не опустил:

— Нет, Ваша Решимость! Я имел в виду совсем другое!.. Дело в том, что то, что видели люди — было всего лишь видимостью.

— Я вас не понимаю, Дэдэн! Извольте выражаться яснее! — брызжа слюной, вскричал герцог.

Дэдэн набрал в грудь побольше воздуха и, смиренно вздохнув, сложил пред собой ладони:

— То чудовище, Ваша Решимость, которое появилось в небе над городом, на самом деле, никогда не существовало. Это была иллюзия, созданная липросом — истинным виновником происшедшего, и который скрывался где-то неподалёку от того самого места… Я ещё раз Вас заверяю, что, в действительности, никто не летал! Я могу Вам поклясться в этом!

Несколько мгновений герцог недоумённо смотрел на него, а затем вновь взорвался:

— Да как вы не понимаете, Дэдэн?! Какое мне дело до того, была эта тварь на самом деле, или нет? Все уверены — что была! И теперь, ни Предстатель, ни Тёмный, ни сам Господь не убедят их в обратном! Все жители напуганы и требуют, чтобы я немедленно вмешался! И, замечу, это их требование — совершенно законно, и я, как добрый их господин, не имею права поступить вопреки их пожеланиям!.. Если, конечно, не хочу, чтобы они сделали это сами, а затем, с оружием в руках, выставили меня вон из города, подобно тому, как поступили со своими сюзеренами в Тэрии, или вольных городах!..

— Но, Ваша Решимость, я смею заметить: события, имевшие несчастье случиться в Вашем городе — столь удивительной важности, что ради того, чтобы разобраться в них, стоит рискнуть! — Дэдэн почувствовал, что лоб его покрылся испариной.

— Да что вы несёте, Дэдэн?! — взревел герцог, и от досады разорвал пополам позолоченную перевязь на своей груди. — Какое мне до всего этого дело, если я рискую лишиться своего города? Что я выгадаю, медля и дальше? Ведь теперь, просто выжидать — не удастся! Теперь, между прочим, мне придётся бросить свои войска против горожан, дабы удержать их от погромов и самосуда! Зачем мне своими руками резать барана, с которого я стригу золотую шерсть? Ответьте-ка мне на это, придворный волшебник! — герцог схватил Дэдэна за плечи и яростно потряс его. Взор его был столь гневен, что старый маг, на секунду даже зажмурился. Но тут герцог, вновь отпустил его и отошёл к окну.

— Итак, Дэдэн, какие выгоды вы мне сулите, ради того, чтобы я стал воевать со своим городом? — устало спросил герцог, указывая рукой на нагромождение церковных шпилей, торчащих над замковой стеной, подобно сверкающим золотым иглам, воткнутым в безоблачную лазурь неба.

— Выгоды? — Дэдэн вдруг почувствовал себя безмерно уставшим и совсем старым. Что же ещё он может предложить герцогу, если и сам так до конца и не разобрался в смысле происходящего? Ему казалось, что он уже где-то совсем рядом от правильного ответа, что надо сделать лишь ещё одно небольшое усилие, чтобы, наконец, всё понять. Но даже если это и так, то это ещё только лишь будет, пусть и скоро. А герцогу надо сказать что-то прямо сейчас!

— Ваша Решимость, я пока не могу Вам предложить ещё что-либо, кроме того, что уже предложил. Но, прошу Вас, подумайте сами — разве сбежались бы сюда волшебники и чародеи всех мастей и со всего света, если бы речь не шла о чём-то бесконечно важном и безмерно ценном? Надо лишь правильно понять — что это, и как этим можно распорядиться… Смею утверждать, что это сама судьба вкладывает в Ваши руки подобный случай! И разве не следует им воспользоваться? — Дэдэн говорил тихо, но герцог, болезненно побледнев, внимательно его слушал, нервно покусывая свой ус. Его крупный, похожий на картофелину нос, озабоченно свесился и, то и дело, возбуждённо подёргивался, как бы принюхиваясь к подозрительно пахнущей сделке. Некоторое время он молчал, взвешивая все за и против, а затем, оставив, наконец, в покое свой ус, гордо выпрямился:

— Нет, Дэдэн. Ничего не выйдет. Чтобы я сейчас не предпринял — всё это уже будет слишком поздно: события ушли дальше, чем нам бы того хотелось. Ситуация в городе такова, что чужакам, так, или иначе, но придётся прекращать эту свою подозрительную возню… Я думаю, что они и сами это прекрасно понимают, и, даже без моего участия, затаятся, или же покинут город… Поэтому я не вижу никакого смысла, чтобы противиться желаниям горожан… — герцог вновь посмотрел в окно, и, добавил. — Единственное, что я могу вам обещать, Дэдэн, так это то, что все пойманные мною, будут переданы в ваши руки… Что ж, это всё. Можете идти, — и герцог, даже не кивнув в знак прощания, снова отвернулся.

Дэдэн ещё несколько мгновений помедлил, а затем, сжав зубы, молча поклонился и, снедаемый досадой и разочарованием, покинул покои герцога.

Глава 6

Город, словно потревоженный в своей берлоге зверь, рычал и вот-вот готов был броситься на своих врагов. Не зная кто именно ими является, он, ослеплённый страхом и яростью, намеривался сокрушить каждого, кто мог представлять для него хоть какую-то опасность. Пусть даже, всего лишь, в его испуганном воображении. В воздухе явственно запахло погромами, и все чужаки, безошибочно уловив этот страшный и столь знакомый запах травли, немедленно затаились, а кое-кто, и вовсе, поспешил сбежать за пределы городских стен. И без того до невозможности накалившуюся ситуацию, усугубили прибывшие сегодня утром из Адерна самобичевальщики, принёся с собой известие, что верховный квистол предал пятеричному проклятию всех волшебников и просил короля признать всех оных пособниками Тёмного, поставив их, тем самым, вне закона. Они не знали, дал ли уже король верховному квистолу какой-нибудь ответ, но сам факт подобного прошения до того взволновал горожан, что они, придя послушать и обсудить эту новость на Рыночную площадь, где и расположились самобичевальщики, до такой степени её запрудили, что пройти через неё стало просто невозможно. В итоге, Дэдэну пришлось свернуть на Золотую улицу и попытаться обойти это неожиданное препятствие через Большую площадь. Однако и там, возле собора Дважды Искуплённого Мартера Хромого, собралась внушительная толпа. Сам местный квистол, чья упитанная фигура ярким пятном металась наверху лестницы, с яростным пафосом призывал все мыслимые и немыслимые кары на головы продавших души Тёмному чужестранцев, а также волшебников, которые, как он утверждал, действовали заодно с ними. Он требовал, чтобы герцог немедленно исполнил долг истинного тхалианина и, вняв, наконец, мольбам своих подданных, переловил и покарал отступников. Собравшиеся горожане дружно и одобрительно кричали в ответ и подбрасывали вверх свои шапки, с воодушевлением вопя и улюлюкая, в то время, как стражники и служки, сгрудившиеся у основания лестницы, с трудом сдерживали их напор.

Дэдэн надвинул пониже свою шляпу, с широкими, немного обвислыми полями и заторопился дальше. Идти через Большую площадь оказалось правильным решением, и, несмотря на то, что путь стал заметно длиннее, минут через десять, он достиг «Кэбокту Вэн» — гостиницы Вэйса. «Кэбокту вэн» на языке кивили арту означало «каменный дом», но все горожане, которые, конечно же, были несведущи в этом языке учёных и мудрецов, называли гостиницу «Кабак Вэна», чем, первое время, пока он не привык и не смирился с этим, страшно раздражали Вэйса.

Однако сейчас, даже в трактире при гостинице, никого не оказалось: все завсегдатаи были либо на Рыночной Площади, либо на Большой, тогда, как приезжие — благоразумно сидели по своим комнатам. Поднявшись на второй этаж, Дэдэн подошёл к комнате Вэйса и постучал. В тоже мгновение дверь отворилась.

— А, это ты, Дэдэн… Проходи! — Вэйс посторонился, давая волшебнику дорогу. Он выглядел несколько расстроенным и даже обескураженным. В комнате, помимо него, находилась его супруга Рилли, и младший сын Лик, чей вид не оставлял сомнений в том, что он вновь что-то натворил.

— Я вижу, тут у вас семейный совет. Не так ли, госпожа нди Буни? — добродушно усмехнулся Дэдэн.

— Да, Дэдэн… Что-то вроде того, — грустно улыбнулась в ответ Рилли.

— Неужели ваш неугомонный младший сын опять решил заняться магией? — рассказ Вэйса о том, как Лик, не так давно, попытался стать невидимым, весьма потешил старого волшебника. Хотя, если судить об этом серьёзно, то Дэдэн уже как-то предлагал Вэйсу отдать Лика ему в ученики: мальчик, без сомнения, обладал большими способностями, да и помимо этого, был весьма умён и проворен. Дэдэн с любопытством взглянул на парнишку, и тот виновато потупился.

— Нет. Теперь всё гораздо хуже! — Вэйс сурово сдвинул брови и гневно воскликнул. — Кто бы мог подумать, что мой сын станет вором!

— Вором? — Дэдэн в изумлении повернулся к Лику. — Что ты такое натворил, великий непоседа, если даже твой родной отец называет тебя вором?

Лик густо покраснел, но продолжал упорно молчать.

— Сегодня, утром, он проник в комнату одного из наших постояльцев и попытался открыть его дорожный сундук. За этим занятием его и застала Лигурта, когда пришла менять бельё. — с отвращением пояснил Вэйс. — Мне стыдно, что у меня вырос такой сын!

Дэдэн недоверчиво покачал головой.

— Подожди, Вэйс! Я уверен, что у мальчика была на то какая-то причина! Ведь так, Лик? — он наклонился к парнишке и взглянул тому прямо в глаза. Лик покраснел ещё больше и неуверенно пожал плечами.

— Отвечай, когда тебя спрашивают! — рявкнул Вэйс и тряхнул сына за плечо.

— Вэйс! — вскрикнула Рилли.

— Он уже вышел из того возраста, Рилли, когда с ним ещё можно нянчиться! Он теперь достаточно взрослый, чтобы отвечать за свои поступки! — раздражённо вскричал тот в ответ. — То, что он сделал — это уже не озорство, а вполне осознанный поступок… Итак, Лик, отвечай, когда тебе задают вопрос!

Лик невольно сжался и потупил голову, и, тем не менее, голос его звучал вполне уверенно. — Я, господин придворный волшебник, хотел взять у мастера Рилпа кинжал… Очень красивый и необычный кинжал…

— Кинжал? — недоумённо переспросил волшебник. — Помилуй, маленький плут, зачем же тебе кинжал?

Лик вновь пожал плечами, а затем тихо добавил:

— Он очень красивый!.. И я таких никогда раньше не видел…

— Вот видишь Дэдэн! Мой сын — вор!.. Ему, видите ли, кинжал постояльца понравился! — Вэйс с силой ударил кулаком себя по ладони и в полголоса выругался.

— Подожди, Вэйс, — Дэдэн положил руку на лоб мальчика. — Я полагаю, что ты весьма недооцениваешь своего сына: маленький проныра водит тебя за нос, и, — тут волшебник невольно улыбнулся, — как я вижу — довольно успешно! Только вот, не понимаю, зачем.

Лик вдруг побледнел и рванулся в сторону двери.

— Стоять, третий сын Рона! — грозно вскричал Дэдэн, крепко ухватив того за волосы.

— Ай! — взвизгнул Лик, хватаясь обеими руками за вцепившиеся в его вихры пальцы, в тщетной попытке их разжать.

— Лик! Прекрати немедленно! — прикрикнул на сына Вэйс.

Меж тем, Дэдэн коснулся большим пальцем лба мальчика, и тот сразу обмяк.

— А теперь, Лик, скажи мне правду, зачем ты лез в сундук этого… как его там?..

— Мастера Рилпа, — подсказал Вэйс.

— Да. Мастера Рилпа! — продолжил Дэдэн.

Губы у Лика задрожали, но через мгновение, тот вновь крепко стиснул зубы.

— Экий ты, однако, упрямец! — вздохнул с досадой волшебник и, пробормотав что-то, положил ладонь на голову мальчика.

— Лик, я чувствую, что ты и сам хочешь поделиться с нами своей тайной! Не мучай себя. Отвечай же, зачем ты хотел залезть в сундук мастера Рилпа? — Дэдэн склонился к самому его уху, так что оно совершенно утонуло в бороде придворного волшебника.

Лик страшно задёргался, выпучил глаза, а вся его грудь так и заходила ходуном. Мгновение спустя, из его рта стали вылетать бессвязные звуки. Дэдэн уже с трудом удерживал его, но, по-прежнему, не отпускал и внимательно вслушивался в то, что срывалось с губ мальчика.

— Всё, Дэдэн, хватит! Хватит! — вскричала госпожа нди Буни, бросаясь к сыну.

— Нет, подожди! Дай ему закончить! — удержал её за руку Вэйс.

— Незачем его так мучить! С меня вполне достаточно знать, что мой сын не вор, и поступил так по какой-то иной причине! — пыталась вырваться из объятий супруга Рилли.

— Да перестаньте вы все орать! — сердито рявкнул Дэдэн, и чета нди’а Буни послушно умолкла.

— Повтори! Повтори ещё раз! — настойчиво попросил волшебник, но мальчик, совсем обессилев, словно тряпичная кукла повалился на пол.

— Лик! — вскрикнула Рилли и, вырвавшись наконец из крепкой хватки супруга, бросилась к сыну.

— Ты знаешь, Вэйс, он давно уже не ребёнок… По крайней мере своим духом, — удивлённо проговорил Дэдэн, задумчиво теребя свою бороду. — Только взрослый человек, да и то, далеко не всякий, может так противиться силе заклинаний… Я мог бы его напоить кое-каким зельем, которое бы уж точно развязало ему язык, но за ним мне надо возвращаться в замок, а времени-то у меня сейчас как раз и нет!

— Так он тебе, всё-таки, что-нибудь сказал? — спросил Вэйс.

— Он сказал — «ложка», — по всему было видно, что Дэдэн смущён и раздосадован.

— Ложка? — недоумённо переспросил Вэйс.

— Да, ложка! — раздражённо повторил Дэдэн.

— Дэдэн, помилуй! Зачем моему сыну лезть в сундук проезжего купца за какой-то ложкой? — Вэйс был сбит с толку не меньше волшебника.

— А я почём знаю? — сердито буркнул Дэдэн и, с тяжёлым вздохом, сел на край кровати.

— Он очнулся! Дайте мне быстрее воды! — крикнула мать Лика.

— Да не нужна ему вода. Он и так через минуту будет замечательно себя чувствовать, — успокоил её Дэдэн.

— Лишь тот, кто сменит ложку на клинок, в счёт долга мир омоет щедро кровью… — чуть слышно прошептал Лик.

— Что?! Что ты сейчас сказал? — Дэдэн подскочил на кровати, словно ужаленный.

Лик со злостью посмотрел на волшебника, но всё же повторил:

— Лишь тот, кто сменит ложку на клинок, в счёт долга мир омоет щедро кровью! Так сказал мастер Рилп, когда я ему объяснил, чем Рин занимался в замке, когда был трапезничим.

— Логт хер ёдэга! Это же искажённое — лонхт хель йордэга! Ложку на клинок! — Дэдэн схватился за голову. — А я, старый дурак, подумал, что это тарабарщина какая-то! Я догадался, что первоначально это было по кивилийский, но перевёл, как — лонхт хель одэга — весло за обещание!.. «Одэга», по кивилийски, — «обещание», а «йордэга» — «холодная ярость». На старокивилийском «холодная ярость» означает также «клинок»! А «лонхт» — и «весло», и, в другом, уже вышедшем из употребления значении, — «ложка»! А я, кривые руки Варта, этого не понял!

Дэдэн яростно дёргал себя за бороду и чуть не плакал, за чем всё семейство нди’а Буни, в крайнем изумлении и беспокойстве, наблюдало.

— Да чего ты так убиваешься, я не пойму? — пожал плечами Вэйс. — Я никогда раньше не замечал, чтобы ты до такой степени увлекался древними языками. Ну, подумаешь, не так перевёл!.. Да и вообще, какое это всё имеет отношение к Лику и сундуку мастера Рилпа?

— Да не к Лику! Не к Лику! — вскочил с кровати старый волшебник и устремился прямо на Вэйса. Схватив того за отвороты камзола, он притянул его прямо к своему лицу и возбуждённо прошептал. — Не к Лику, а… к Рину!

— К Рину? — ещё больше удивился Вэйс, пытаясь вырваться из цепкой хватки старика.

— Да, Вэйс, к Рину! — Дэдэн оттолкнул от себя Вэйса. — У вас есть что-нибудь выпить?

— Вот, пиво, — Рилли метнулась к столу и налила из высокого кувшина большую кружку. Дэдэн жадно выхватил её и стал пить большими глотками. Опорожнив её до половины, он утёр рукавом плаща бороду и, возбуждённо блестя глазами, продекламировал:

Огонь небесный древо поразит. И мир лишиться хрупкого покоя. Звезда смирения сойдёт с своих орбит, На жернов устремившись со враждою. Восстанет тьма. Смерть урожай сожнёт. Надежда будет попрана судьбою. И лишь сменивший ложку на клинок, Изгури долг оплатит щедро кровью!

Это пророчество Нолинри Найя, Огненного Провидца — великого пророка кивили арту второй эпохи. Большинство его пророчеств, так, увы, и не поняты до сих пор. Но те, чей тайный смыл ныне стал ясен, сбылись все до одного! Он предсказал ужаснейшую катастрофу нашего мира, которую у нас обычно называют Третьим Свершением, когда всё вокруг было на грани полного разрушения, и лишь вмешательство Изгури — Спасителя, известного у нас под именем Игуна, и которого наша церковь почему-то считает богом, а, на самом деле, бывшим одним из величайших мастеров Инирус а Он со Кину — Проводящих Ветра Всего Сущего в Подзвёздном Мире — спасло его от окончательной гибели. Ему удалось это сделать лишь ценой утраты единства самой его основы, когда Ветер Всего Сущего был лишён своей цельности и разделён им на Дух Веры и Дух Волшебства. Изгури была дарована от Создателей величайшая власть: ему позволили решать, каким быть нашему миру, чтобы он сумел выстоять в вихре перемен. Они предложили ему — либо полностью стереть старый мир, и создать на его месте совсем новый, основанный на совершенно других началах, или же придумать, как вернуть к равновесию старый. Изгури тридцать лет провёл в одиночестве, на Серебряной горе, размышляя над этой задачей, а когда вновь вернулся к своему народу, то уже знал, что надо делать. Он нашёл наилучшее решение для того времени, но Создатели его предупредили, что выбранный им путь не сможет привести к окончательному спасению мира, что он — лишь отсрочил катастрофу. Они не сказали, когда мир снова утратит равновесие, но обещали послать подсказку, когда придёт время, о том, как можно будет избежать всеобщей гибели. Изгури, насколько мне известно, так и не нашёл окончательного решения, — Дэдэн перевёл дыхание и, допив пиво, продолжил. — Хотя ещё в предыдущую эпоху было известно это пророчество Нолинри Найя, его никто не связывал с Решением Изгури. Никто вообще не мог тогда понять, что же оно означает, ибо в те времена не существовало ничего, о чём в нём повествовалось. Лишь триста лет назад, когда Кину — Подзвёздный Мир — покинул Изгури, другой величайший арту — Изу а Айя, чьё имя переводится, как Слеза Света, пришёл к выводу, что за этим пророчеством скрывается та самая, обещанная Создателями, подсказка, но, к сожалению, так и не смог объяснить, что же именно она означает. Между прочим, это было самым последним известием, какое мы получили от кивили арту: с тех пор кивилийские корабли не приплывали к нам, а из Пандура в их страну перестали плавать и того раньше — ещё со времён Третьего Свершения, когда с лица земли исчезло великое государство мореходов — Рэндолху, располагавшееся на западе полуострова Кемберл и на архипелаге, который теперь не существует, а в те времена, находился в океане, далеко на запад от полуострова…

— Я знаю, что означает это пророчество! — взволнованно проговорил Вэйс.

— Да, теперь, я полагаю, — перебил его Дэдэн, — уже довольно многие догадались, о чём оно говорит.

— Я видел сон, — не обращая внимания на Дэдэна, продолжил Вэйс. Лицо его потемнело, а дыхание стало стеснённым и прерывистым. Он слегка опустил голову и говорил медленно и глухо. — Несколько лет назад мне приснилось, что у какой-то дороги собралось огромная толпа… Я видел множество знакомых лиц — жителей нашего города. Герцога и много других из знатных… А под ясенем, на возвышении, стоял верховный квистол и произносил какую-то речь… Вдруг, из безоблачного неба низринулась ослепительно белая молния и, ударив в ясень, расколола его на две части… А потом я увидел Рина. Сильно повзрослевшего Рина. Верхом на коне, и с мечом в руках. Губы его были крепко сжаты, а глаза источали отчаяние и ярость. Мне тогда, помню, очень не понравилось выражение его лица… И вот, спустя примерно год, к нам в город, и в правду, пожаловал верховный квистол. И всё было именно так, как и в моём сне: и толпа горожан, и речь квистола на возвышении под ясенем, и молния, ударившая в дерево и расколовшая его надвое… Только Рина на коне, разумеется, не было… Ты ведь знаешь, Дэдэн, какое предсказание было мне дано в Окуа Ору? — Дэдэн, внимательно глядя на Вэйса, кивнул, и тот вновь продолжил. — И вот тогда, я вспомнил этот сон. И он соединился в моей голове с тем самым предсказанием. И я вдруг понял, что Рин неизбежно уйдёт от герцога и станет-таки оруженосцем Питри Фроггана. — несколько секунд Вэйс молчал, а затем, с величайшей тревогой посмотрел на Дэдэна. — А теперь, я, кажется, знаю, о чём говорит и предсказание Найя… Огонь небесный древо поразит — это когда молния ударила в ясень… Звезда смирения сойдёт с своих орбит, на жернов устремившись со враждою. Звезда смирения — это тахила, символ веры нашей церкви, а жернов — магический круг Гильдии Волшебников. А всё вместе — это именно то, что сейчас и происходит — распря между Церковью и Гильдией!.. Но вот то, о чём говорится в пророчестве дальше… Что означает второй стих предсказания, Дэдэн? — Вэйс с мольбой взглянул на волшебника, но тот, в ответ, лишь покачал головой.

— Ты и сам уже всё понимаешь… Только не хочешь признаться себе в этом… — сказал он. — Грядёт очередной конец света, Четвёртое Свершение, и, по-видимому, лишь только один твой старший сын, каким-то образом, может спасти мир от гибели.

Раздался протяжный вздох, а затем стук — это госпожа нди Буни, лишившись чувств, упала на пол.

— Мама! — вскричал Лик, бросаясь к матери.

— Рилли! — Вэйс, наконец, сбросил с себя охватившую его оцепенелость и тоже устремился на помощь супруге.

— А ну-ка, отойдите! — прохрипел старый волшебник, отталкивая от госпожи нди Буни и Вэйса, и Лика, и сам усаживаясь на корточки, рядом с потерявшей сознание женщиной.

— Сейчас… сейчас… — бубнил он себе под нос, водя над ней руками. Через несколько секунд госпожа нди Буни глубоко вздохнула и, вздрогнув всем телом, открыла глаза.

— Что будет с Рином? — тут же испуганно прошептала она, пытаясь сесть.

— Думаю, что ничего страшного, — улыбнулся Дэдэн, бережно поддерживая её за спину. — Его ожидает великая судьба!

— Боюсь, что его ожидают великие испытания! — протестующее возразила госпожа нди Буни.

— Ну, не без того, разумеется… — усмехнулся в бороду волшебник.

— Вот здорово! — ахнул Лик. — А я буду ему помогать!

Подобная мысль столь воодушевила мальчика, что Лик, позабыв обо всех своих неприятностях, тут же принялся танцевать.

— Ну, уж нет! — прикрикнула на младшего сына Рилли. — Только тебе ещё не хватало лезть во всё это!

— Но я и так уже влез! — возмутился Лик. — А, кроме того, я уверен, что, наверняка сумею быть для Рина полезным!.. — Городо оглядев присутствующих, он, с важным видом, добавил. — Между прочим, меня уже не раз о нём расспрашивали. И именно поэтому я и пытался открыть сундук мастера Рилпа!

— А ну, объясни! — тут же схватил его за плёчо отец.

Лик не стал вырваться, но, словно бы испугавшись, что ему не поверят, принялся рассказывать излишне торопливо и сбивчиво:

— Мастер Рилп расспрашивал меня о том, чем Рин занимался, когда служил трапезничим. Я понял, что он узнал от меня что-то очень важное, ибо прошептав фразу о ложке и клинке, он, сам не свой, ушёл к себе в комнату… А ещё, прямо перед этим, он, наверное, убил какого-то чужака, не знаю уж за что… Кроме того, мастер Рилп выдавал себя вовсе не за того, кто он на самом деле… И у него оказались такие же странные треугольные монеты, какие мне подарил Рин, когда ещё работал трапезничим… Если бы не Рин, то я бы не за что вам о мастере Рилпе не рассказал, так как обещал ему, что сохраню его тайну… — тут Лик вдруг потупился, и уже совсем тихо добавил. — А ещё, я не хотел вам всего рассказывать, так как боялся, что вы меня ещё больше накажите: я обманул одного северянина, который вчера тоже меня расспрашивал о Рине, и от которого нам с Ашей пришлось убегать и прятаться. Мы с Ашей залезли под телегу, на суконном дворе мастера Оли, и этот северянин не успел нас найти: на него кто-то напал, и ему пришлось с этим незнакомцем драться. А потом этот кто-то вдруг обратился в крылатое чудовище и улетел… — Лик глубоко вздохнул. — Всё было одно к одному. Я стал волноваться за Рина, и поэтому хотел узнать, кто же он такой, на самом деле, этот мастер Рилп.

Вэйс, госпожа нди Буни и старый волшебник недоверчиво и изумлённо взирали на Лика. Они так долго молчали, что мальчик даже забеспокоился, не выдерут ли его прямо сейчас, и, причём, сразу все трое, по очереди?

— Где эта монета? — нарушил, наконец, молчание Вэйс.

Лик сунул руку в карман и нехотя протянул монету отцу. — Вот она.

Вэйс выхватил её у него и чуть было не выронил:

— Варгунская!

— Не может быть! — воскликнул Дэдэн, в свою очередь, выхватывая её у Вэйса. Едва взглянув на неё, он тотчас же набросился на Лика. — А ну, отвечай, откуда у Рина взялась эта монета?

— Не знаю… — Лик пожал плечами и, подумав немного, добавил. — Кажется, он говорил, что выменял её, много лет назад, когда ещё только поступил на службу к герцогу, у одного караванного погонщика, на деревянный лепесток от шкафа.

— Ха! Так ты говоришь, на лепесток от шкафа?.. — переспросил волшебник и, тут же, не дожидаясь ответа Лика, радостно закружился по комнате. — Вот теперь всё сходится!.. Всё теперь сходиться!..

— Да перестань ты!.. Что сходится-то? — раздражённо поинтересовался Вэйс, а госпожа нди Буни тут же благоразумно присела на край кровати, опасаясь, как бы ей вновь не пришлось упасть в обморок.

— Помнишь, Вэйс, как всё начиналось четыре года назад? — возбуждённо спросил Дэдэн, перестав, наконец, танцевать. — Как неизвестный, но удивительно могучий чародей воспользовался шкафом Рина, чтобы переместиться откуда-то в наш город?

— Да, я это помню, — подтвердил Вэйс.

— Так вот! — Дэдэн торжествующе поднял палец вверх.

— Он знал куда попадёт, потому что караванный погонщик доставил ему кусок от шкафа Рина! — закончил за него Вэйс.

— Ну вот! Не дал мне насладиться моментом понимания! — раздосадовано махнул на него рукой старый волшебник. — Разве так можно! — с напускной сердитостью глянув на Вэйса, он продолжил. — Однако главное, Вэйс, — это то, что всё произошло отнюдь не случайно. Всё уже было давным-давно предрешено!.. И ещё — я не ошибся тогда с мальчиком: в Рине, действительно, сосредоточена великая сила!

— Ты полагаешь, что эти чародеи из Варгуна? — опасливо спросил Вэйс.

— Не обязательно, — Дэдэн вновь стал серьёзным. — Варгун, насколько мне известно, связан со многими другими странами, попавшими под Тень, так что, вполне возможно, что прибыли они откуда-нибудь ещё… Что, в общем-то, ничуть не лучше. Ибо означает, что о Рине знают, или пока ещё только догадываются… Хотя нет! В силу последних событий, я думаю, что уже всё-таки знают в Варгуне и других, далеко не самых приятных государствах нашего мира.

— А столица этого самого Варгуна — Вандэри? — спросил Лик.

— Вандэри? — удивлённо вскинул брови Дэдэн. — Да нет, причём здесь Вандэри! Вандэри — столица Фрааской империи. Просто у нас её обычно называют Винтуза … А почему ты спросил про Вандэри?

— Мастер Рилп там сейчас живёт, хотя сам он родом из какой-то другой страны, которую, видимо, разорил этот самый Варгун. — пояснил Лик.

— Я думаю, нам надо срочно допросить… поговорить… — тут же поправился Дэдэн, глянув на Лика, — с этим твоим загадочным купцом!

— Увы, Дэдэн, это невозможно: как раз утром он съехал! — с досадой проворчал Вэйс.

— Вот проклятье! — выругался волшебник и вновь посмотрел на Лика. — За то у меня в руках есть второй твой знакомец — северянин. Правда толку от него!

— Он раб! — пояснил Дэдэн, заметив недоумение на лице Вэйса.

— Как это — раб? — полюбопытствовал Лик.

— А значит это, Лик, что он полностью отдал свой дух во власть своему повелителю, и если скажет хоть слово, вопреки его интересам, то тут же умрёт. Само собой, что допрашивать его совершенно бесполезно! — объяснил Дэдэн.

— И что же вы с ним тогда сделаете? — немного испуганно спросил Лик. — Он, хоть и грубый, но очень смелый и ловкий!.. Да и не похоже, чтобы он хоть кому-нибудь подчинялся…

— Много ты понимаешь в подчинении! — сердито проворчал придворный волшебник.

— Однако раз все вы говорите, что о Рине известно множеству самых нехороших людей, то надо же что-то делать! — нерешительно подала голос госпожа нди Буни.

— Если бы людей! — покачал головой Вэйс и помрачнел ещё больше.

Дэдэн заложил руки за спину и несколько раз прошёлся по комнате.

— Рин — это уже моя забота! — вздёрнул он вверх бороду. — Сегодня уже, пожалуй, поздно, но завтра я пошлю за парнем своих инткулов… Нет, их я, пожалуй, не пошлю! — передумал он тут же. — Но у меня есть несколько довольно смышлёных и способных помощников. Так что о Рине можете пока не волноваться. Меня сейчас гораздо больше беспокоите вы!

Вэйс с удивлением уставился на него:

— Что ты имеешь в виду?

— Ну как же! — всплеснул руками Дэдэн, усаживаясь на кровать рядом с госпожой нди Буни. — Ведь вы же его семья! И совершенно очевидно, что найдётся немало желающих повлиять на Рина, посредством вас. Ведь если вы попадёте к кому-нибудь в руки, то Рину, волей-неволей, придётся считаться с этим. Так что самая главная помощь от вас для него — не ставить его под удар.

На несколько секунд все в комнате замолчали.

— И что ты предлагаешь? — спросил, наконец, Вэйс.

Дэдэн заговорщески обвел всех глазами и громко прошептал. — Есть тут у меня кое-какие соображения… Собственно… правда, несколько по другому поводу, я с этим к вам и шёл!

Глава 7

В четыре часа, когда город уже проснулся, глашатаи, под грозный рёв медноголосых труб, прошли по всем его главным улицам и зачитали указ герцога, собирая вокруг себя толпы горожан и заставляя многих из них с любопытством выглядывать из окон.

«Всемилостивейший и наирешительнейший господин наш, волею Всесущего Господа нашего Игуна и всеблагого и прегрознейшего короля нашего Эрро Второго, да продлит Господь дни Его, герцог Вальми Уарги Индэрнский Северный Зуб, принимая во внимание те события, что случились, по попущению Тёмного, в нашем славном и богатом городе за последний месяц, и вняв бесчисленным, но справедливым просьбам своих подданных, во исполнение своего долга истинного тхалианина, повелевает: всем чужестранцам, прибывшим в наш славный и богатый город и являющихся его благодарными и, без сомнения, желанными гостями, надлежит неукоснительно явиться к восьми часам к городской ратуше, дабы не прогневить своим неуважением и непослушанием грозного, но справедливого повелителя нашего, господина герцога. Все чужестранцы должны прийти к ратуше без оружия. Им дозволяется иметь при себе лишь кинжал, длиной не превышающей тот кинжал, что вывешен для всеобщего обозрения на стене ратуши, и чья длина составляет три лита. Городской маристул, в лице самых уважаемых и достойных горожан, а именно: господ нди’а Ффунгри, нди’а Ошурк, нди’а Рююгире и нди’а Юкум, а также в присутствии и при всемилостивейшем содействии герцогского судьи, господина нди’а Ондогу Ирцуна и квистола нашего славного и богатого города Индэрна, всеблагого и пречистейшего Акорона Уттрицкого, рассмотрит причину пребывания в нашем городе, всех явившихся к ратуше чужестранцев. Если сей честнейший и образованнейший совет не найдёт ничего предосудительного в поведении гостя нашего славного и богатого города Индэрна, и никто из его пользующихся всеобщим уважением горожан не выскажет ничего против этого гостя, то таковой чужестранец может и дальше пользоваться гостеприимством нашего славного и богатого города и защитой всемилостивейшего и наирешительнейшего господина нашего, герцога Вальми Уарги Индэрнского. Если же данный чужестранец, кем бы он ни являлся, а именно — купцом, лекарем, ремесленником, солдатом, странствующим монахом, или же благочистивым поломником, учёным человеком, или же учеником, совершающим путешествие, с целью преобретения знаний, жонглёром, либо менестрелем, или же кем-либо ещё, имеющим какое-либо иное занятие, в качестве средства для своего прокормления, — если таковое лицо будет признано не тем, за кого оно себя выдаёт, или же не сможет объяснить причину своего пребывания в нашем городе, или же кто-либо из пользующихся всеобщим уважением горожан выскажет что-либо против такового лица и сумеет это доказать, то таковой чужестранец будет признан виновным во взлоумышлении против нашего славного и богатого города, господина его герцога, короля и Господа нашего Игуна, и всё его имущество, согласно установленным законам, будет предано, в размере одной трети — королю нашему Эрро Второму, ещё одной трети — господину герцогу, и последней трети — господам маристулам, господину герцогскому судье и господину квистолу. Сам же чужестранец, признаный виновным в подобном преступлении, будет взят под стражу и передан на милость господина нашего, всемилостивейшего и наирешительнейшего герцога Вальми Уарги Индэрнского. Те же чужестранцы, кто к означенному часу, а именно, к восьми часам, не явятся без уважительной на то причины к городской ратуше, будут признаны, в силу этого, виновными и подвергнуться перечисленным выше судебным наказаниям. Писано 27 пахотеня 1331 года от прихода в мир спасителя нашего Игуна по повелению всемилостивейшего и наирешительнейшего господина нашего, герцога Вальми Уарги Индэрнского Северного Зуба».

Как только указ герцога был оглашён в последний раз, все городские ворота тут же закрыли, а к стражникам, несущим возле них службу, прислали ещё по три десятка гвардейцев, десять из которых были конными.

Горожане заволновались: никто не сомневался, что без вооружённых столкновений дело не обойдётся. И вот уже открывшиеся было лавки и мастерские вновь захлопнули свои двери, заложив их крепкими засовами, а окна во всех домах, словно по команде, укрылись за толстыми ставнями, старательно запертыми на прочные болты. На некоторое время, город притих, но уже довольно скоро первые любопытные торопливо устремились на Большую площадь, где и располагалась ратуша.

К семи часам Большая площадь едва вмещала всех желающих, пришедших поглазеть на то, как, именем короля и закона, вершится правосудие. Как все и предполагали, послушно явились только те чужестранцы, кто и так не вызывал никаких подозрений: несколько купцов, уже давно и не раз приезжавших в их город, один менестрель из тэрийского города Нолдиг и следующий в Пешар, нотариус из Адэрна, несколько десятков крестьян из окрестных селений, четверо рыцарей со своими оруженосцами, пара десятков странствующих учеников от разных гильдий и имеющих вполне исправные документы, несколько паломников и ещё множество им подобных. У всех у них нашлись свидетели из горожан, которые, дав торжественную клятву на Ключе Веры из квистолского собора, подтвердили правоту их слов. Лишь один раз чинная и вполне спокойная работа суда была самым неожиданным образом нарушена. Когда очередь дошла до некоего лекаря из Оонга, который утверждал, что прибыл лишь сегодня утром, то, несмотря на то, что у него оказалась настоящая грамота от герцога онгунского Рейфта Хеа Толстого и была даже запись в книге Южных Ворот, свидетельствующая о его прибытии, ни привратный служка, нёсший там сегодня службу, ни стражники, бывшие там с ним вместе и за которыми немедленно послали, не смогли припомнить, чтобы делали такую запись. Это показалось судьям весьма подозрительным, и злосчастный лекарь был тут же взят под стражу. Сразу же вслед за этим, к нему, в окружении пяти прингидов, приблизился квистол и, окропив его из маленькой, напоясной слёзохранительницы Слезами Господа, трижды прочёл вместе с прингидами «Тэруис оми Анпеди Игури лигоду фро откари» («Дай нам Великий Спаситель освобождение от чар колдовских»). Когда они в первый раз читали этот стих из Книги Спасения, лекарь имел вид крайне озадаченный и смущённый: он непроизвольно вытер рукавом с лица Слёзы Господни, а затем неуверенно переминался с ноги на ногу. Однако, когда квистол, вместе с прингидами стали читать стих во второй раз, на лице его отразилось некоторое беспокойство, что сразу же не осталось незамеченным, и отчего стоящие перед судейским возвышением гвардейцы тут же окружили его, направив на него острия своих пик, а лучники, наложив на тетивы стрелы, встали наизготовку. Не успели служители Господа дочитать стих в третий раз, как лекарь, издав душераздирающий вопль, согнулся пополам, чтобы тут же, словно распрямлённый скрытой внутри него пружиной, стремительно взмыть вверх, выше пик стоящих вкруг него солдат. Толпа, стоящая на площади, дружно ахнула и отшатнулась назад, женщины истошно завизжали, а дети испугано заплакали. Но уже через мгновение, все вновь устремились вперёд, боясь пропустить хоть что-нибудь из невиданного доселе зрелища. Меж тем лекарь, развернувшись в тощее существо, высотой в целых два с половиной рана, бешено завертелся на месте, расшвыривая во все стороны, опешивших от неожиданности солдат. Однако, всего лишь несколько секунд спустя, на их месте уже стояли их товарищи, со стальной сетью наготове. Прошло ещё пару мгновений, и они, изловчившись, накинули её на самозванца. Сеть накрыла лжелекаря. Но не иначе, как силой волшебства, она тут же, ни на мгновенье ни задержавшись, прошла сквозь тело чужака и опустилась на землю, прямо ему под ноги.

— Стреляй! — не медля ни мгновения, скомандовал командир гвардейцев, и все луки послушно изогнулись.

— Не сметь! — что есть силы закричал квистол, и тетивы немедленно ослабли.

— Не сметь! — ещё раз крикнул квистол и встал между прингидами, расположившимися вкруг него в виде пятиугольника. Прингиды крепко взялись за руки, а квистол, воздев к небу руки, стал быстро читать Стихи Божественной Силы. Солдаты расступились, и своеобразное построение двинулась одним своим углом прямо на лжелекаря. Едва только поняв, что стрелять в него не будут, тот попытался пуститься в бегство, хотя и непонятно куда — ведь повсюду стояли солдаты и толпы горожан, однако, к великому своему ужасу, он не смог сделать ни единого шага и лишь конвульсивно дёргался на одном и том же месте, словно приклеенный. Меж тем, пятиугольник распался в своей вершине, и прингиды, со всех сторон, окружили лжелекаря, а квистол, ещё раз выразительно прочитав какой-то стих, окропил его, с помощью лагиталя, Слезами Господа из слёзохранительницы. И тут, все кто стоял недалеко от того места, своими глазами могли видеть, как тонкая, ослепительно сияющая сеть, накрыла злодея. Тот ещё раз дернулся, затем что-то жалобно вскрикнул и затих, по всей видимости, смирившись со своей участью.

— Увидите его! — махнул лагиталем в сторону самозванца квистол и отвернулся к остальным членам суда. — Я думаю, мои глубокоуважаемые коллеги, что никаких иных доказательств, в данном случае, не требуется. Всё и так ясно, благодаря всеблагому вмешательству Господа нашего, Игуна: данный преступник полностью изобличён и обезврежен.

Все остальные судьи согласно покивали головами, и, обсудив только что пережитое, вскоре вновь продолжили рассмотрение дел, явившихся к ратуше чужестранцев.

Дорога пыльной змеёй устремлялась под копыта и, под их размеренный стук, исчезала где-то позади. Вдоль неё приветливо зеленели яблоневые сады, изредка разбиваемые небольшими участками маргусовых деревьев с уже налившимися золотисто-сиреневыми плодами, да ещё, время от времени, попадались небольшие деревушки, чьи жители с откровенным любопытством разглядывали спешащего куда-то всадника. Честно говоря, Радпурс уже изрядно притомился от этой беспрерывной скачки и с удовольствием бы передохнул, заодно отведав какого-нибудь нехитрого сельского угощения. Но господин придворный волшебник, напутствуя его в дорогу, несколько раз повторил, что дело это крайне важное, и потому, ехать ему придётся, так быстро, как только он сможет. Вот и скакал он теперь уже второй час кряду. Одно только радовало Радпурса — конец пути был уже совсем близок: ещё полчаса, не больше, и должна было показаться Оленья Тропа, имение ади Питри Фроггана.

Хотя Радпурс и был лёгок на подъём, но неожиданно возникшая перед ним необходимость долгого путешествия не могла его не тревожить: шутка ли, отправиться аж на самый юг-восток Атурии! Тем более, что к долгой дороге ещё добавлялась и какая-то удивительная тайна. Уж в чём-чём, а в тайнах Радпурс, прожив столько лет в услужении у волшебника, разбирался достаточно, и потому, готов был отдать голову на отсечение, что с такой, как эта, ему сталкиваться ещё не доводилось.

— Запомни, Радпурс, — Дэдэн был очень взволнован, хотя и пытался скрыть это, но несмотря на спокойное лицо, его выдавал голос — напряжённый, словно натянутая тетива, и, поневоле, немного приглушённый. — Передашь ади Питри Фроггану вот это! — чародей протянул Радпурсу украшенный изящными кружевами белый платок. — Пусть расстелет его на столе, три раза возложит на него левую ладонь… вот так! — Дэдэн показал слуге, как это делается, — и произнесёт «Отэра са инута!» Лишь тогда он сможет увидеть то, что я ему пишу… Он должен поговорить с Рином — сыном нди’а Буни, и всё тому объяснить. Будет лучше, если парень будет знать, что от него требуется и почему… После этого, ты, вместе с ним отправишься в Адэрн, там разыщешь корабль, идущий до Люннеля, и немедленно отплывайте. Если вдруг не будет до Люннеля, садитесь на любой, идущий в Атурию, а там уже пересядете на тот, что сможет доставить вас в Люннель. В Люннеле ты должен разыскать Инхару — придворную волшебницу тамошнего барона. Скажешь, что ты от меня. Она знает, как поступить дальше… — Дэдэн сунул руку в карман и протянул Радпурсу скомканную бумажку. — Когда доберёшься до Оленей Тропы, разверни это… Там муха… — Радпурс понимающе кивнул и Дэдэн продолжил. — Вот тебе деньги. Этого более чем достаточно, — волшебник взвесил в руке увесистый кошель и положил его перед приятно удивлённым слугой. — Ещё раз напоминаю, никогда не называйте друг друга своими настоящими именами! Никто не должен вас узнать. Это очень важно! И пусть Рин из своих доспехов возьмёт лишь самое необходимое и, до поры, спрячет их, чтобы никто не видел… Иногда, всё зависит лишь от случайности, и вы не должны допустить, чтобы она обернулась против вас… Это может стоить вам обоим жизни… А то и похуже…

Радпурс, испуганно сотворил на груди знак круга, а затем, схватив кошель с деньгами, торопливо запрятал его под куртку. Лишь после этого он рассовал по карманам платок-послание и завернутую в клочок бумаги муху.

Конь обеспокоенно фыркнул, и Радпурс отвлёкся от своих воспоминаний. Миновав поворот, он увидел причину недовольства животного: в сотне ранов перед ним, в ту же сторону, что и он, двигалась довольно живописная толпа. В основном это были крестьяне, но, насколько с такого расстояния мог судить Радпурс, среди них были и городские жители, а кроме того, несколько странствующих монахов и даже один из инторов пятерицы: из-за яркого, зелёно-оранжевого облачения его невозможно было с кем-либо спутать. Так как интор шёл впереди всех, то Радпурс решил, что именно он и возглавляет эту странную процессию.

Заслышав конский топот, люди с любопытством оглядывались, а затем поспешно отходили к обочине дороги.

— Добрый день тебе, путник! Куда путь держишь? — окликнул его добродушного вида крестьянин.

— В Бегген, добрый человек! — слегка поклонился в его сторону Радпурс. — А вы куда направляетесь? И что за причина побудила такое количество добрых тхалиан двинуться в путь?

— А мы идём в Пьерт, к истинно благочестивому и непреклонному защитнику церкви нашей, верховному квистолу Имрийскому, дабы ещё больше укрепить дух его и веру его! — Радпурс слегка попридержал коня, чтобы ехать вровень с крестьянином, а тот воодушевлённо продолжал, и многие, идущие поблизости от него, одобрительно кивали головами. — Вся земля Имрийская, да и не только, поднялась на защиту своего духовного пастыря! Говорят, что предстатель давно уже спутался с Тёмным и спит и видит, как бы отдать в его проклятую власть и церковь, и саму истинную веру, дабы навеки сокрушить её! Наступили ужасные времена — времена, когда сбываются самые страшные предсказания. Одержимые колдовством и всяческим чародейским искусством, в своё время коварно подаренное им самим Тёмным, ныне тоже хотят вернуть долг своему истинному господину. Сговорившись с Предстателем Воли Игуна, они, с помощью злых своих чар, привлекают к себе множество доверчивых, но слабых духом и верой тхалиан, и готовятся, вооружившись своими самыми страшными заклинаниями, обрушиться на квистола Имрийского! Ибо сокрушив его — единственный и последний оплот истинной веры — они навеки ввергнут мир во власть Тёмного! — борода крестьянина воинственно встопорщилась, лицо его раскраснелось, а глаза горели мрачной решимостью. — Если ты истинный тхалианин, то присоединяйся к нам! Господь наш, Игун, возблагодарит тебя за это, и призванный, после смерти на небеса, ты вкусишь вечное блаженство, из уст его!

Радпурс грустно улыбнулся:

— Я бы рад, добрый человек, но дела призывают меня в Бегген! Вот выполню, порученное мне, и тогда, возможно, и сам направлюсь в Пьерт. А пока, прощайте! — и немного помедлив, тихо добавил. — Пусть наш всесущный Господь, не оставит вас даже на пути вашем, и не даст свершиться неправедному!

Затем Радпурс ещё раз кивнул крестьянину и пришпорил коня. Проехав до середины процессии, он услышал, как его вновь кто-то окликнул.

— …стой, небеса Ривлана!.. Стой, всадник!.. Дай стой же!

Радпурс подумал, что благоразумнее было бы побыстрее ускакать, но чувство достоинства, не позволило поступить ему подобным образом. Натянув поводья, он остановил лошадь и оглянулся.

К нему подбежал запыхавшийся горожанин, в истрёпанном светло-коричневом камзоле, с широкой чёрной полосой, идущей от правого плеча и до самого низа, что свидетельствовало о том, что он принадлежал к цеху каменщиков.

— Скажи-ка мне, незнакомец, ведь ты — прислужник герцогского чародея? — вопросил тот, одной рукой хватая лошадь под уздцы, а другой — вызывающе упёршись себе в бок. Он с недобрым прищуром взирал на Радпурса и, время от времени, сплёвывал на землю.

— Ведь я вспомнил твою наглую харю! — вдруг зло процедил он сквозь зубы, в перерыве между очередными плевками. — Вспомнил, как тебя завсегда приставлял к нам твой богомерзский господин, когда мы, почитай целую неделю, перестраивали в замке стену, как раз супротив его покоев!

— Не твоего ума дело, кто я такой и куда еду! — рассердился Радпурс и, выдернув у каменщика из рук поводья, оттолкнул его прочь коленом. Тот, по инерции, попятился, но, сделав несколько шагов, остановился.

— Ты, как и твой господин, прислужник Тёмного, и должен понести, за все свои злодеяния, заслуженную кару! — вскричал каменщик и вновь бросился к Радпурсу. Радпурс, теперь уже со всей силы, пнул того сапогом в голову, и каменщик, не успев увернуться, отлетел назад и растянулся поперёк дороги. Стоящий вокруг народ, угрожающе загудел и тут же сомкнулся вокруг Радпурса, тем не менее, всё ещё не решаясь к нему приблизиться. Видимо, звание прислужника герцогского волшебника и, возможно, даже самого Тёмного внушала им должный страх и уважение. Радпурс про себя выругался: ведь надо же было так влипнуть! Выхватив из-за пояса короткий меч, он чуть привстал на стременах и потянул на себя уздечку. Конь тотчас же взвился на дыбы, отчаянно замахав перед собой копытами. Толпа в испуге отшатнулась, и Радпурс тотчас же воспользовался этим: вонзив в бока лошади шпоры, он устремился в сторону от дороги.

— Глупцы! — что есть силы закричал он, обернувшись к оставшимся позади людям. — Это вы, сея среди всех никому не нужные раздоры, льёте воду на мельницу Тёмного! Вы — не истинные тхалиане, а всего лишь заблудшие отступники!.. И пусть Господь покарает вас за ваши глупость и упрямство!

Затем Радпурс снова пришпорил коня, но, в тоже мгновенье, раздался глухой стук, и увесистый камень угодил слуге Дэдэна прямо в голову. Тяжко охнув, он вылетел из седла. Толпа у дороги радостно взревела и бросилась к поверженному врагу.

Его долго били: руками, ногами, тяжёлыми деревянными посохами, а затем, уже бездыханного, привязали к наскоро сделанному подобию тахилы, и, подняв её и воткнув в землю, так и оставили стоять вблизи дороги, выложив, прямо под его ногами, надпись из камней — «колдун».

— Ваша Верность! — самодовольно сказал каменщик, подводя к интору пойманного коня. — Смотрите, что мы у него нашли!

Он протянул интору, всё ещё недовольно морщащемуся от только что виденного, увесистый кошель и клочок бумаги.

— Пусть это пойдёт на дело истинной веры! — добавил каменщик. — А этот платок я, с позволения Вашей верности, оставлю себе, в память об этой нашей первой победе!

— Хорошо, искупленный брат мой! — интор сразу же заметно повесел, едва только заглянул внутрь кошеля. — Да зачтутся твои благие дела пред ликом Господа нашего!.. А что, позволь узнать, было в этой бумажке?

— Муха, Ваша Верность! Обыкновенная муха… Едва я её развернул, как муха тут же, вжи-и-иить, и улетела! — каменщик озадаченно почесал затылок.

— Это лишний раз подтверждает, что колдовство и всяческая нечисть идут в нашем мире рука об руку! — брезгливо произнёс интор и, с помощью каменщика, вскарабкался на коня Радпурса.

— В путь, братья и сёстры мои! В путь!.. Впереди у нас — ещё множество дел, великих и праведных! — зычно возгласил он и энергично ударил каблуками в бока лошади. Конь яростно заржал и попытался встать на дыбы, но каменщик, всем телом повиснув на его шеи, не дал ему сделать это. Побледневший интор, после того, как животное успокоилось, уже очень осторожно подёргал за уздечку. Конь недовольно всхрапнул, но подчинился, и неспешным шагом направился в сторону дороги.

— Ломай! — приказал Дэдэн.

— Вы уверены, господин придворный волшебник, что хозяин не выскажет потом господину герцогу жалобу на наши действия? — поинтересовался помощник квистола.

— Уверен! В противном случае, я оплачу весь причинённый нами ущерб! — Дэдэн бросил злобный взгляд на помощника квистола, и тот обижено поджал губы.

А солдаты меж тем дружно застучали тяжелыми топорами. Вырубив кусок двери вокруг петель, они отбили их от досок и повалили дверь.

— Быстрее! — крикнул Дэдэн, и солдаты, посторонившись, пропустили вперёд инткулов, которые, словно белые приведения ринулись в дом.

Увы! Как Дэдэн и предполагал, в доме никого уже не оказалось. Но на это он и не рассчитывал. Единственная надежда, которая заставила его пойти на переговоры с квистолом, состояла в том, что он, возможно, сумеет найти хоть что-нибудь из вещей того, кто пытался убить Адэка и заменил того двойником. Хоть что-нибудь, что подскажет ему кто же это на самом деле, что он уже знает и о чём пока ещё только догадывается. Дэдэн был несколько удивлён, когда Ивдур на днях сообщил ему, что лже Адеком руководит граф Иштуни Белая Луна, один из знатнейших членов многочисленного Бирюмского клана. Он немедленно навёл справки и убедился, что граф Иштуни, на самом деле, вовсе не покидал Бирюма. Между тем, этот лже граф, уже почти несколько месяцев находился в городе и пользовался уважением и вниманием герцога, не вызывая у того ни малейших подозрений, ибо тот несколько раз до этого встречался с настоящей Белой Луной и был совершенно уверен, что это сам граф и есть. Поэтому ему стоило больших усилий убедить герцога в том, что его, всё это время, водили за нос, и, как показалось придворному волшебнику, тот ему до конца так и не поверил. Лишь когда Дэдэн пообещал, что готов своей собственной головой ответить за ошибку, герцог засомневался и дал, наконец, своё согласие. Правда, Дэдэн хотел пройтись ещё по нескольким адресам, которые установили для него его помощники и присланные из Оонга инткулы, но на это герцог заявил, что согласится, лишь при условии, что при подобных действиях будут присутствовать и представители церкви, с которой ему сейчас отнюдь не с руки было ссориться. В результате, Дэдэну пришлось обещать квистолу отдать в пользу Церкви причитающуюся Гильдии долю конфискуемого имущества. Нельзя сказать, чтобы это могло сколь-либо существенно обогатить Церковь, или лично квистола, но зато доставило тому неизъяснимое удовольствие от подобного унижения со стороны Гильдии.

— Господин придворный волшебник!

— Да, Ивдур… Ты что-нибудь нашёл? — Дэдэн устремился в соседнюю комнату, откуда его окликнул молодой маг.

— Вот! Сами смотрите, — Ивдур отошёл в сторону, и Дэдэн увидел позади него на полу небольшую кучку пепла.

— Это всё, что осталось от вещей наших загадочных постояльцев! — с разочарованием пояснил Ивдур.

Дэдэн наклонился над пеплом и внимательно всмотрелся. Ничего.

— Я пытался найти в доме что-нибудь магическое… И ничего не нашёл, — Ивдур ещё по юношески остро переживал неудачу, что без труда читалось на его лице.

— А просто чужое? — улыбнулся Дэдэн.

— Простите? — Ивдур растерялся.

— Сам дом, его хозяева и их вещи ощущаются совершенно иначе, чем то, что было здесь лишь гостем, — Дэдэн не сумел сдержать самодовольной улыбки.

— Но ведь это может быть масса совершенно бесполезных для нас предметов: столовые приборы, которыми пользовались постояльцы, полотенца, или просто вещи недавно купленные на рынке самими же хозяевами! Разве возможно во всём этом разобраться? — Ивдур был сбит с толку, и это, без сомнения, раздражало его.

— Чтобы научиться читать тончайшие письмена нлинлинума, необходимо уметь погрузиться в него… Освободи свой разум от всего лишнего, вырвись из паутины сиюминутного, и откройся нлинлинуму… Если твой дух будет дышать в такт с ним, то ты ощутишь, каким образом он пронизывает всё вокруг, и тогда ты поймёшь, какой он, на самом деле разный. Ты увидишь, что он долго хранит следы того места, откуда прибыл, и чем дальше от нас находиться это место, тем дольше сохраняются эти различия, и тем сильнее они выражены, — Дэдэн всегда был сторонником той точки зрения, что для обучения годится любое место и время. Он закрыл глаза и привычно расслабился. — Попробуй!

Ивдур послушно последовал его примеру. Некоторое время он напряжённо дышал, а затем дыхание его стало едва заметным, как и у самого Дэдэна.

— Нет! Не могу!.. Ничего не получается! — он сердито мотнул головой и уставился на придворного мага, который как казалось, по-прежнему, безмятежно спал.

Так прошло несколько минут, во время которых инткулы почтительно топтались у входа в комнату, а стражники, под руководством помощника квистола, воодушевлённо вытаскивали из шкафа в первой комнате богатую одежду лже графа. Наконец, Дэдэн открыл глаза и, решительно обогнув большой стол, устремился к кровати с балдахином. Наклонившись, он, охая, встал на четвереньки и, забравшись под неё наполовину, стал там что-то искать. С полминуты он тяжело сопел, а затем, в очередной раз охнув, встал на ноги.

— Как ты думаешь, что это? — спросил Дэдэн, протянув Ивдуру какое-то маленькое коричневое семечко, сильно вытянутое и с желтоватым концом.

— Это… Это семечко пустынника! — Ивдур покатал его между пальцами и выжидательно посмотрел на старого волшебника.

— А тебе не кажется, что это вовсе не случайно, что тот, кто привёз семечко растения из пустыни Тах, пытался выдать себя за кого-то, также родом с юга? — вместо ответа спросил Дэдэн.

— Вы полагаете, что это был чародей из Дрангтума? — Ивдур поневоле понизил голос, и в глазах его, на миг, промелькнул затаённый страх. Инткулы же дружно и с любопытством вытянули шеи.

Дэдэн задумчиво пожевал губами и кашлянул:

— Половина россказней про Дрангтум — откровенные враки. Дрангтум ныне уже слишком стар, чтобы представлять для окружающих его государств сколь-либо серьёзную угрозу. Он устал и выдохся. Старинные его навыки безвозвратно утеряны, а ничего нового создать он не в силах… Именно поэтому Лингия, за которой, как всем известно, и стоит Дрангтум, за последние три сотни лет так ничего и не достигла… Если лже граф Иштуни — кто-то из чародеев Дрангтума, то меня во всей этой истории удивляет только то, что кто-то из них, вообще, решился вылезти из своей берлоги!.. — закончив говорить, Дэдэн внезапно отвернулся от Ивдура. — Однако здесь больше ничего интересного нет. Идём! Нам надо ещё успеть и по другим адресам… Господин нди’а Эрудда! Вы, я надеюсь, уже отобрали для церкви всё ей необходимое? — закричал Дэдэн и, протиснувшись мимо инткулов, вновь оказался в первой, большой комнате.

— Если Вы, Ваше Могущество, полагаете, что наша Всеблагая Церковь, по воле Господа нашего, вечно пребывающая в лучах Его славы, нуждается в чём-либо ещё, кроме Его всеблагой любви и милосердного прощения, то, позволю себе заметить, Вы, самым прискорбным образом, ошибаетесь! Мирское богатство совершенно чуждо её духу! Всё, что отходит к ней, согласно земному закону и небесной воле Всесущного, идёт исключительно на упрочение здания её и на дела богоугодные… — помощник квистола имел вид крайне оскорблённый, но, судя по потупленному взору, не хотел сейчас ссориться с придворным волшебником.

— Ну хорошо, господин нди’а Эрудда. Я вовсе и не помышлял задевать авторитет церкви! — примирительно улыбнулся Дэдэн. При этих его словах, стоящие позади него инктулы, сдержано хихикнули.

— Идёмте! — мрачно бросил помощник квистола и, никого не дожидаясь, устремился к двери, за которой начиналась лестница на первый этаж. Двое гвардейцев, тяжело засопев, оторвали от пола огромный тюк и потащили его следом за ним. Где-то внизу, под окнами, фыркнула лошадь, впряжённая в поджидавшую их подводу.

— Всем разойтись! Всем немедленно разойтись! — надрывался командир гвардейцев. — Бараны! А ну, пошли прочь, если вам дорога ваша никчёмная жизнь!

Однако любопытных почти не поубавилось. Командир выругался и зло сплюнул на мостовую. Один из солдат подбежал к двери и громко застучал.

— Именем герцога Индэрнского! Открывайте! — закричал он. Дверь почти тотчас же распахнулась, и на пороге появился испуганный хозяин.

— Что Вам угодно? — дрожащим голосом спросил он.

— Мне угодно арестовать некоего купца Эюрра Улога, прибывшего из Атранда и признанного виновным во взлоумышлении против нашего славного и богатого города, господина его герцога, короля и Господа нашего Игуна, — выступил вперёд командир гвардейцев. — А кроме того мне угодно арестовать и всех прибывших вместе с ним лиц. Насколько мне известно, они проживают у вас.

Меж тем, стоящие на улице горожане, могли видеть, как в окнах домов расположенных напротив и на их крышах быстро расположились лучники, и как ещё несколько человек устремились на задний двор.

— Да, мой господин! До сегодняшнего дня названный Вами купец Эюрр Улог из Атранда, действительно, проживал у меня, — поклонился хозяин. — Но утром, господин купец со мной рассчитались и уехали к Восточным воротам, вместе со всеми своими людьми и пожитками.

— Врёшь! — заорал на перепуганного хозяина командир. — Никто сегодня из города не выезжал. А ну, посторонись!

Хозяин поспешно отскочил в сторону, и в дом торопливо вбежали с десяток солдат, а вслед за ними трое священников. В то же мгновение на улицу в смятении высыпало семейство злосчастного домовладельца: жена, несколько детей, старуха, опирающаяся на палку и ещё несколько человек, то ли родственников, то ли прислуги. Все они растерянно остановились у входа, но командир гвардейцев решительно оттеснил их к соседнему дому:

— А ну, отойдите-ка отсюда! Давайте! Давайте! Нечего вам тут торчать.

— Но, великодушный мой господин! Как же это так? Я сам, моя жена, вот ещё Керси и Дол — все мы своими глазами видели, как господин купец со всеми своими людьми и пожитками уехал сегодня утром! — обескуражено ныл домовладелец. — Да вы и у соседей наших спросите! Они наверняка тоже это видели.

— Вот соседи-то ваши, как раз ничего такого и не видели, — усмехнулся командир гвардейцев.

— Да как же это возможно! Неужели Вы полагаете, что я Вас обманываю? — возмутился хозяин.

— Будешь мне надоедать, то я так и подумаю! — разозлился командир. — Пошёл прочь от меня, конийская бестолочь! — и отвернулся к дому.

— … иргу лода. Нгу Игуна адисто дари луота, карн ируна, биу отоновари. Нгу Игуна истига руно! Нгу Игуна истига руно! Нгу Игуна истига руно! Агис ду! — священники, стоявшие посреди комнаты лицом друг к другу, крепко взявшись за руки, закончили читать последний стих и сразу же, с готовностью обернулись. Раздался лёгкий протяжный вздох, и едва заметное дуновение пронеслось по комнате.

— Вот он! Смотрите, вот он! — что есть мочи завопил один из солдат, тесно стоящих вокруг священников.

— Стреляйте! Чего же вы медлите, дети мои? Стреляйте! Убейте это отродье Тёмного! Очистите наш добрый город от скверны Нечистого! — закричал прингид духа господня, который, судя по всему, и был среди священников главным.

Из стены, рядом с богатым комодом из таргового дерева, едва заметно проступили очертания жутковтого вида существа: рослого, с длинным, вытянутым лицом, с широким, крупным носом и сильно выдающимися надбровными дугами. Руки у него были угловатые и непропорционально длинные, а ноги — короткие и мощные. Существо это ещё раз глубоко вздохнуло и открыло глаза. В тот же миг оно подняло, ладонью к лицу, свою левую руку и слегка сжало её в кулак, от чего двое солдат, ближе всего стоящих к нему, выпучили глаза и, страшно задёргавшись, вдруг стали иссыхать прямо на глазах, словно какая-то неведомая и зловещая сила выдавила из их тел всю воду. Кожа их тут же сморщилась и покрылась множеством трещин, и не прошло и трёх секунд, как оба солдата, словно иссушенные временем мумии, рухнули на пол. Пронзительно-хлёстко зазвенела тетива, и одновременно несколько стрел воткнулись в стоящее у стены существо. Оно яростно взывыло и, выхватив из-за спины окованную железом булаву ринулось на противника. Вновь зазвенела тетива, и чудовище, сделав ещё один шаг и став теперь уже совсем видимым, рухнуло на пол, прямо под ноги прингиду.

— А-а-а-а!!! — истошно завопил ещё один солдат. Все дружно развернулись и увидели, как тот, мертвенно побледнев, упал на пол. Позади него стоял некто, не очень высокий, примерно среднего роста, с узким, смуглым лицом, ядовито-медными, пышными волосами и ярко-фиолетовыми глазами, изогнувшимися, словно повёрнутые горизонтально, рогами к земле, месяцы. Тонкий, клювообразный нос, хищно нависал над пухлыми, чувственными губами, бледными и почти бесцветными. Уши же его были маленькими и едва заметными. Несмотря на непривычный вид, лицо незнакомца несло на себе несомненный отпечаток благородства.

— Вы убили Валга!.. Он верно служил мне более двадцати лет… А вы вторглись с оружием в руках в моё жилище и убили моёго слугу, — укоризненно сказал он. Голос его был сухой и надтреснутый, и не все слова удавалось легко разобрать.

— Стой, где стоишь, исчадие квана! — воздел перед собой руку прингид. — Остановись, или же силой, дарованной мне Игуном, я уничтожу тебя!

— Вы убили Валга и угрожаете тем же и мне… — глаза незнакомца сузились, и он с яростью уставился на прингида, но, всё же, остановился. А прингид, не мешкая, схватил двух других священников за руки и громко принялся, вместе с ними, читать очередной священный стих. Оставшиеся же солдаты, выставив впереди себя мечи и луки, с наложенными на тетивы стрелами, выжидательно топтались не месте.

— Какого чёрта вы его слушаете? Стреляйте же! — закричал командир гвардейцев, вбегая в комнату. Рядом с ним, справа от двери появилось ещё одно существо, точно такое же, как и первое, и с силой обрушило на командира удар тяжёлой булавы, но тот, уловив краем глаза это движение, стремительно отскочил назад, в коридор. Лучники стряхнули с себя оцепенение, и стрелы, коротко взвизгнув, ринулись в незнакомца. Но сила его волшебства, видимо, была очень велика, ибо, не долетев до него каких-нибудь два лита, стрелы беспомощно упали на пол. Прингид со священниками попятились, а между ними и незнакомцем тотчас же встали, обнажив клинки, солдаты. Командир гвардейцев отчаянно сражался в коридоре с напавшим на него существом, а ещё два, точно таких же, устремились из боковой комнаты на солдат, стоящих перед священниками.

— … ярве льиту. Цивари дагму ридо ли валле. Ли валле апего, ли валле ируна! Нгу Игуна истига руно! Агис ду! Агис ду! Агис ду! — уже совершенно торопливо закончили священники. Воздух в помещении немного сгустился и как бы зазвенел. Полыхнула ослепительно белая молния и ударила в незнакомца и его слуг. Однако, никакого видимого эффекта это не произвело, лишь его слуги, на мгновенье замешкались. Впрочем, командиру гвардейцев этого оказалось вполне достаточным, и он, воспользовавшись благоприятным моментом, вонзил глубоко в грудь сражавшегося с ним существа свой меч. Раздался душераздирающий рёв, и сражённое существо, упало на пол. Из его широкой раны медленно вытекала бледно-розовая, студенистая слизь. А воодушевлённые солдаты усилили свой натиск. Раздался звон разбитого стекла, и стрелы тут же пронзили ещё одного, неосмотрительно оказавшегося рядом с окном. А по лестнице уже стучали сапоги спешащих на помощь гвардейцев.

Вновь раздался тот же самый ужасный рёв, и последний из слуг незнакомца, пронзённый сразу же несколькими мечами, свалился к их ногам. Однако и шестеро солдат, что были с самого начала в комнате, остались лежать на полу.

Священники, вместе с одним из гвардейцев, стояли в трёх шагах от незнакомца и не спускали с него глаз. Сражение длилось не больше пары минут, и за всё это время тот даже не шелохнулся. Казалось, что он смирился со своей участью.

— Взять его! — приказал командир гвардейцев, и те, немного боязливо, приблизились к нему.

Лже купец криво усмехнулся, и глаза его запылали ещё яростнее.

— Эорн акк умму! — вдруг громко произнёс он и сделал едва заметное движение рукой. В тот же миг вся комната наполнилась огненным вихрем. Все в ужасе закричали и попытались бежать.

— Мой дом!!! — вне себя от горя взвыл его хозяин, когда увидел огромные языки пламени, с рёвом рвущиеся из окон и из под крыши. Солдат и священников буквально вышвырнуло на улицу. Лишь те, что были на лестнице, вместе с командиром, закрывая лицо руками, смогли выбежать сами.

— Воды! Быстрее воды! — закричали люди, пытаясь сбить с их пылающих одежд огонь.

— Пустите меня! Пустите! Там деньги! Там все мои деньги!!! — рвался их рук близких хозяин дома.

Между тем, в огне и дыме, на коньке крыши, вдруг появился зловещий незнакомец. В тот же миг, полтора десятка стрел устремилось в него, но, как и в предыдущий раз, настигнув цель, они лишь беспомощно упали. Лучники дали ещё один залп, с тем же результатом, и обескуражено опустили луки.

— Стреляйте! Продолжайте стрелять! Он не сможет защищаться до бесконечности! — закричал командир гвардейцев и тут же закашлялся. Огонь на нём потушили, но вся борода и ресницы с бровями безнадёжно обгорели. Руки его также были сильно обожжены, а доспехи — почернели от сажи.

Лучники тут же принялись осыпать незнакомца градом стрел. Но тот, не обращая на них внимания, продолжал быстро двигаться в сторону соседнего дома. Ловко перепрыгнув на его крышу, он оглянулся, и, метнув огромный огненный шар в дом, в котором засели лучники, быстро побежал дальше. Раздались крики, вся наружная стена оказалась охваченной пламенем, и лучники сразу же бросились спасаться. Но те, что бежали по крышам параллельно незнакомцу, но противоположной стороне улицы, продолжали стрелять.

— Пожар! Пожар! — неслось над городом, и уже первые подводы с бочками, наполненными водой, влетели на улицу, сопровождаемые неистовым колокольным звоном всех церквей и соборов города.

— Стреляйте! Всё время стреляйте! — пытался перекричать этот всеобщий гвалт командир. Он вскочил и побежал за незнакомцем вдоль улицы, сбивая с ног последних оставшихся зевак. Впрочем, тех было уже совсем немного, ибо едва только начался пожар, как люди тотчас же бросились к своим домам — спасать имущество.

Лже купец, перепрыгнув на очередную крышу, ещё раз оглянулся, и что-то, синевато блеснув, вылетело из его руки и ударилось в кирасу командира гвардейцев. Того окутал ослепительный сноп искр, и, тяжело охнув, он опрокинулся навзничь.

Ещё пару залпов стрел ни к чему не привели, но уже из следующего, одна из них ударилась в спину убегающего, но тут же со звоном отскочила. Лучники немедленно удвоили свои усилия, но стали теперь стрелять в голову и по конечностям. Наконец, сразу две стрелы воткнулись в правую ногу лже купца, и тот, болезненно вскрикнув, упал на колено. Неловко взмахнув рукой, в надежде сохранить равновесие, он, всё же, не удержался и быстро заскользил вниз, выворачивая из крыши куски черепицы. На мгновение он повис, держась за желоб водостока, но в ту же секунду ещё несколько стрел ударились в него, и лже купец, не в силах больше сопротивляться, упал на землю. Его тут же окружили, подбежавшие солдаты. Не пытаясь даже выяснить жив ли он, они принялись яростно втыкать в него свои копья, желая быть уверенными, что тот наверняка мёртв.

— Слава Господу нашему Игуну! — прошептал непослушными губами командир гвардейцев и спрятал обратно под кирасу, висящий на цепочке амулет. Всё-таки, чтобы не говорили попы, а все эти волшебные штучки чрезвычайно полезны! Правда, и стоил он, как два боевых коня. Но разве это так уж и важно, когда речь идёт о твоей собственной жизни?

Глава 8

— Два древа Хонхора! — выругался Дэдэн и, подбросив лист в воздух, дунул. Тот изящно изогнулся, а затем бесследно исчез.

Нехорошие новости. Предстатель воли Игуна пригласил к себе верховного квистола Имрии. Тот, естественно, не явился. Тогда предстатель лишил верховного квистола сана и приказал тому отправляться в какой-то дальний монастырь, на самом юге Онгуна. Однако строптивый священнослужитель подчиниться отказался и, в свою очередь, обвинил предстателя в сговоре с Гильдией и в измене делу веры. Возмущению предстателя не было предела, и он, заручившись поддержкой имератора Атурии, тайно послал верных ему священнослужителей, во главе с квистолом Иска Атурийского и усиленных отрядом имперской армии, дабы схватить и доставить для церковного суда непокорного священника. Но, видимо, у того было много сочувствующих и при дворе самого предстателя, ибо кто-то его предупредил, и квистол Имрии, не мешкая, удалился в Пьерт, где его популярность делала невозможным применить по отношению к нему силу. Посланцам предстателя ничего не оставалось, как отправиться в Тирль, к Эрро Второму, и передать тому требования главы церкви о доставке преступного квистола в столицу Атурии. Король Имрии, разумеется, пообещал сделать всё от себя зависящее, но не предпринял ровным счётом ничего: Атурия далеко, а, зная популярность бывшего отца Тила среди народа и своих собственных церковных иерархов, он понимал, что всё это неизбежно приведёт к жестокой междоусобице. Он предпочёл переждать и посмотреть как будут развиваться события дальше. Единственное, что он сделал, так это послал письмо своему верховному квистолу с требованием, чтобы тот явиться ко двору, прекрасно понимая, что тот, всё равно, его не выполнит. Так оно и вышло: верховный квистол сообщил, что его здоровье, в силу обрушившихся на него, благодаря проискам Тёмного, тяжких испытаний пошатнулось, и он никак не может сейчас приехать в столицу, о чём бесконечно сожалеет. На том всё пока и закончилось. Квистол Иска Атурийского продолжал гостить при дворе короля Имрии, неустанно докучая тому своими требованиями, а тот, в ответ, кормил его обещаниями, да развлекал парадными пирами. Но чем дольше всё это затягивалось, тем большей грозой могло обернуться. Только последний дурак не чувствовал, что что-то, да непременно случиться. Во всяком случае, для Дэдэна уже случилось: Гильдия решила, что данная ситуация очень серьёзно затрагивает её интересы и чревата, по отношению к ней, непрекрытой угрозой, а потому, Верховному Иту Западного Инклифа надлежало предпринять всё возможное, дабы оградить Гильдию от какого-либо ущерба. Это означало, что Нгунги теперь будет не до него, о чём он и не преминул известить в своём письме, внезапно появившемся перед старым чародеем.

Дэдэн порывисто встал из кресла и, заложив руки за спину, принялся раздражённо ходить по своим покоям.

Разумеется, то, что делал квистол Имрии, представляло для Гильдии, да и вообще для всех государств Ирвира, большую опасность. Но это, по крайней мере, была опасность знакомая и вполне предсказуемая. А вот о том, что может произойти здесь, в Индэрне, приходилось только догадываться. И очень может быть, что это окажется настоящей катастрофой… Вряд ли, предсказания имели в виду религиозные междоусобицы в Ирвире. А потому, наверняка, то, что должно случиться, так или иначе, затронет весь обитаемый мир.

Дэдэн тяжело вздохнул. Быть может, напрасно, он не рассказал о Рине в Гильдии, или, хотя бы, Нгунги?.. Впрочем, с его точки зрения, того, что произошло здесь, в течение последних нескольких лет, было вполне достаточным для того, чтобы признать это чем-то чрезвычайно важным и удивительным. В чём он, собственно, и пытался всё это время убедить Гильдию. И если ему это не удалось, то вряд ли и Рина кто-либо воспримет всерьёз. В лучшем случае, его заточат в какой-нибудь темнице, до выяснения всех обстоятельств. И Дэдэн сильно сомневался, что это сколь-либо существенно поможет парнишке… Да и остальному миру тоже… А Нгунги… Что ж, Нгунги теперь тоже очень изменился. Он оставил давно в прошлом юношеский задор и любопытство и ныне снедаем честолюбием, обильно разбавленным осторожностью, так как понимает, что всего лишь один неверный шаг может решительно перечеркнуть все его надежды на высокие должности в Гильдии…

Дэдэн нахмурился и вдруг, на мгновение, стал совсем старым: лицо его ещё больше осунулось, щёки ввалились, а лоб избороздили усталые морщины. Неожиданно ему показалось, что он, всё-таки, опоздал. Старый маг выпрямился, сжал губы и прикрыл дрожащей ладонью глаза. Несколько мгновений он так стоял, а затем, глубоко вздохнув, подошёл к комоду из серебристого ясеня, покрытого замысловатой, чернёной резьбой. Открыв дверцу, он извлёк оттуда маленький стеклянный графин и налил немного в кубок приятно пахнущей, золотистой жидкости. Торопливо осушив его, он поставил кубок обратно на полку и закрыл дверцу комода. Когда волшебник обернулся, лёгкий румянец уже расцвёл на его щеках, а глаза сияли, словно у юноши.

Что толку терзать себя сомнениями? Сейчас уже поздно предаваться этому, и раз начатое, должно завершить! А кроме того, хоть что-то, у него всё-таки, да получилось: Рин уже, наверное, в Адэрне, и не сегодня-завтра сядет на корабль и будет в относительной безопасности, пусть пока только и на время. Дэдэн энергично потёр руки и, сунув в карман мешочек с магическими порошками, вышел из комнаты.

Как только за волшебником закрылась дверь, из-под кровати выбежало маленькое, тёмно-серое существо, похожее на шуструю мышку, но только с непропорционально длинной мордой и большими ушами. Зверёк беспокойно забегал кругами, как раз под тем самым местом, где Дэдэн развеял полученное от Нгунги письмо. Задрав кверху мордочку, он нетерпеливо подёргивал носом, словно пытался учуять, что же такого было в том письме, раз оно так разволновало придворного мага? Встав на задние лапы и зажмурившись, зверёк ещё раз осторожно понюхал воздух, а затем досадливо потёр лапами нос и вновь юркнул под кровать.

— Итак, Ндади, зачем ты хотел меня видеть? — Дэдэн присел на каменную скамейку и жестом предложил сделать то же самое и главному трапезничему. Ндади был чем-то весьма встревожен и оттого чувствовал себя неловко. Он озабоченно огляделся, и Дэдэн поспешил его успокоить:

— Можешь не опасаться: я принял меры…

Сегодня, сразу же после завтрака, главный трапезничий, как бы невзначай, оказался рядом с придворным магом и пожаловался тому на боли в левом плече. Дэдэн отошёл с ним в сторонку, и тут Ндади тихо сказал, что им надо срочно переговорить, причём так, чтобы никто об этом не узнал. Дэдэн понимающе кивнул и предложил встретиться сегодня в половине восьмого, на восточной стене, сразу за библиотекой. Ндади мог подняться туда с хозяйственного двора, не вызывая ничьего любопытства, а Дэдэн — пройдя через библиотеку. На том и порешили.

— Ведь это из-за Адэка, не так ли? — слегка склонился к главному трапезничему Дэдэн.

Тот удивлённо отшатнулся:

— Воистину, от тебя ничего не скроешь!.. Но если тебе всё уже известно, то извини, что понапрасну потревожил.

— Нет-нет… — Дэдэн торопливо вскинул руку. — Вполне возможно, что я знаю несколько иное, нежели ты. — Интересно, что же заподозрил Ндади?.. И почему?.. И чего такого не сумел заметить Ивдур?

Ндади ещё раз удивлённо на него взглянул и, смущённо прокашлявшись, начал свой рассказ:

— Ведь ты же знаешь, как я хорошо отношусь к парню? Скажу тебе по секрету, я даже хочу рекомендовать его на своё место, после того, как решу отойти от дел… Полагаю, что он прекрасно со всем справится: парень он смышлёный и вполне честный, да и спуску никому не даст… Именно поэтому я не хотел, чтобы нас кто-нибудь слышал. А то, как бы ему это не повредило, — Ндади вновь прокашлялся. Немного поёрзав на жёсткой скамейке, он продолжил. — Не скажу как давно, но в последнее время я стал замечать за ним некоторые странности… Бывает, случайно взглянешь на него, и покажется, что парень сам на себя не похож! Всего лишь мгновенье, но… Спаси меня всеблагая пятерица! Так вдруг сделается жутко, что аж дрожь пробирает! А иной раз даже нарочно присмотришься… Но нет: вроде Адэк, как Адэк… Ну, думаю, совсем ты стал старым и больным, старина Ндади!.. Однако сегодня, перед завтраком, зашёл я случайно в его комнату, как раз, когда его не было. Смотрю, поизносился у парня камзольчик-то. Надо бы, думаю, поменять. Потянул его, значит, за рукав (там я маленькую дырочку заприметил), а из кармана, возьми, да и посыпься на пол белый порошок, вроде как мука. Видать, и карман тоже дырявым оказался. Заглянул я в него, а там — мешочек, а под ним — этот самый порошок. Любопытство меня разобрало. Думаю, вдруг, озорник, опять какую проказу затеял? Зачем же это он муку в кармане таскает? Развязал я мешочек, а он — почти полный. Что же это такое, думаю? А вдруг, как и не мука? Насыпал я его себе в руку и попробовал… Вкуса никакого, и на муку совсем не похоже… Ну я взял и ещё попробовал… А для верности взял щепоть побольше.

Ндади испугано посмотрел на волшебника, и дрожащей рукой провёл по лбу.

— Что тут со мной началось! Я думал, что вот прямо сейчас и помру!.. Не знаю, зачем сорванцу подобные вещи. Но… ты же сам знаешь, сколько, в последнее время, в городе странного и, зачастую, нехорошего народу было. Вдруг, думаю, он с кем-то из них связался? Ведь чего только по молодости и глупости не наделаешь? А уж он-то, и вовсе, известно, какой проказник!

Сердце у Дэдэна глухо стукнуло, а потом, как ему показалось, и вовсе остановилось. Всемогущий Создатель! Как же он мог доверить охрану Его Решимости неопытному юнцу?

— У тебя с собой этот порошок? — охрипшим от волнения голосом спросил Дэдэн.

— Да… Я прихватил немного…

— Так давай его сюда! — рявкнул волшебник и нетерпеливо протянул руку.

Ндади вздрогнул и вытащил из кармана завязанный, мешочком, платок.

— Вот.

Дэдэн схватил его и торопливо развязал. Осторожно понюхав белый, с виду ничем не приметный порошок, он чуть лизнул его и на минуту задумался, а затем, с нескрываемым облегчением, вздохнул. Слава великой Силе! Это не яд! Наверное, поэтому, охранные заклинания Ивдура никак себя и не проявили.

— Я не знаю, что это… Но вот, что я тебе скажу. Правда, с одним условием.

— С каким же это? — настороженно прищурился главный трапезничий.

— Как старый друг, обещай мне сделать всё так, как я тебя попрошу! — Дэдэн требовательно уставился на него, в ожидании ответа.

Ндади склонил голову и несколько секунд молчал, наблюдая за тем, как воробьи скачут вдоль стены, выискивая зёрнышки. Затем, когда он вновь поднял её, то зябко поёжился и сказал:

— Стар я уже стал для тайн, Дэдэн… Но ради Адэка, так и быть — согласен!.. Чего же ты от меня хочешь?

— Итак, Ндади, во-первых, никому больше не рассказывай об этом… — Дэдэн на мгновение запнулся, но затем вновь продолжил. — Во-вторых, сегодня же скажись серьёзно больным и испроси, при первом же удобном случае, разрешения у герцога временно оставить замок. Если он пожелает, то я могу ему подтвердить, что ты тяжело болен… Пусть это будет, ну… скажем, обмороки и дурнота из-за бледной крови! Ты же, забирай всё своё семейство и, как можно быстрее, уезжай из города… И чем дальше, тем лучше!

— Постой, постой! — опешил Ндади. — А из города-то мне зачем уезжать? Да и…

— Ты обещал сделать всё так, как я тебе скажу! — рассердился придворный волшебник. — Не спрашивай меня больше ни о чём! Чем меньше ты будешь знать, тем тебе же будет лучше! Уж поверь мне… А об Адэке можешь не беспокоиться: с ним всё в порядке. И ещё, перестань за ним следить. Это не твоё дело.

Ндади обиженно засопел, но ничего не ответил.

— Я вовсе не думал, когда давал тебе обещание, что мне придётся выполнять твои странные капризы! — раздражённо произнёс он секунду спустя.

— Проклятье Изгури!.. Капризы?!.. Да что ты несёшь, старый осёл?! — Дэдэн в ярости вскочил и навис, уперев руки в бока, над испуганно сжавшимся главным трапезничим. — Не будь ты некогда моим другом, я бы тебя за твою наглость в крысу бы превратил!.. Капризы!.. Заботишься, заботишься об этих дураках, а они тебя считают всего лишь выжившим из ума стариком! — Дэдэн презрительно фыркнул и от досады топнул ногой.

— Но объясни хотя бы, зачем мне уезжать? Ведь всех злодеев в городе переловили, и жизнь, кажется, понемногу налаживается… А сам я никому ничего не скажу — уж в чём, в чём, а в этом ты можешь не сомневаться! Даже под пыткой! Раз я слово тебе дал… — теперь уже рассердился Ндади и в свою очередь вскочил со скамьи. Он вовсе не малолетний несмышлёныш, чтобы с ним так разговаривали. Он, как-никак, главный трапезничий! И не при ком-нибудь, а при самом герцоге Вальми Уарги Индэрнском, по прозвищу Северный Зуб. А это, что-нибудь да значит!

— Не лезь, куда тебе не следует! Ведь я же сказал: чем меньше ты будешь знать, тем спокойнее и дольше проживёшь. А капризов ради, я просьб не высказываю!.. Вот так! — Дэдэн яростно дёрнул себя за бороду, а затем шумно выдохнул.

Ндади сердито посмотрел в глаза придворному магу, а затем, смущённо потупился:

— Ну хорошо… Я сделаю так, как ты сказал.

Сжав судорожно в руке свою шапку, он сухо поклонился и, развернувшись, зашагал прочь. Дэдэн немного посмотрел ему в след, а затем, ещё пару раз сердито дёрнув себя за бороду, тоже развернулся и пошёл в сторону библиотеки.

— Ваша Верность, как истинный тхалианин, я не могу не сочувствовать столь богоугодному делу, — герцог едва сдерживался, чтобы не заорать на хранившего мрачное молчание квистола. — Но, пронзи меня рог Тёмного! Я не могу понять причинувашего нынешнего упрямства!.. Почему, ну почему вы не послушались моего придворного волшебника, и не прибегли к его посильной помощи? Ведь он почти ничего и не требовал от вас взамен!.. Поступи вы так, и, ради достижения столь благой цели, вам бы не пришлось ввергать мой бедный город в ужас и разрушение!.. Десять слёз Игуна! Почти три десятка солдат убитыми, и ещё больше раненых! Выгорело пол улицы, не считая уж отдельных домов по всему городу, а один — и вовсе растворился в воздухе! И всё — из-за вашего глупого упрямства!

Герцог злобно сверлил взглядом квистола, а тот, недовольно надувшись, с преувеличенным достоинством расправлял лежащую поверх его сутаны массивную серебряную цепь, на которой висела богато украшенная драгоценными камнями тахила.

— Колдовство, Ваша Решимость, — суть служение Тёмному. И церковь не может потакать в этом кому бы то ни было, — квистол хотел ещё что-то добавить, но передумал.

— Вот значит как! — фыркнул герцог. — С каких это пор, позвольте узнать, мой любезнейший искуплённый брат, волшебство стало служением Тёмному?.. А?.. Сотни лет оно верой и правдой служило всем государствам Ирвира, а теперь вдруг, Церковь, ни с того ни с сего, решает, что Гильдия — это сосредоточие зла и обмана?..

— Времена изменились, Ваша Решимость, — мрачно изрёк квистол.

— Не перебивайте меня! — вскипел герцог, лицо его побагровело, а на шеи вздулись вены. — Позволю себе заметить, искуплённый мой брат, что данной точки зрения придерживается незначительное меньшинство!.. Да, меньшинство!.. Я не хочу встревать в это дело, но, видит всесущий Игун, очень надеюсь, что эта весьма опасная ересь будет вскоре искоренена из тела церкви!

— Да устыдитесь слов своих, прегрознейший мой герцог! — в свою очередь вскипел квистол, в тот же миг вскакивая с притворно испуганным и возмущённым видом. — Это сам Тёмный говорит Вашими устами!.. Кто, как не он, прельстил сердца многих мира сего? Кто, как не он, многие столетия сплетал свою хитроумную сеть, чтобы ныне опутать ею и малого, и великого?.. Обманным даром принёс он когда-то в мир этот волшебство, и вот теперь пробил час испытаний, и великие беды уже стоят на пороге в дом наш!.. Одумайтесь, господин герцог!.. Не отвергайте истину!

Квистол разволновался. Его упитанные, немного дряблые щёки побледнели, а губы слегка подрагивали.

— Вы не на проповеди, Ваша Верность, — усмехнулся герцог. — Где доказательства?.. Пронзи меня рог Тёмного, но я решительно не понимаю, с чего это вы так ополчились на Гильдию! Вы можете мне это, наконец, внятно объяснить?

— Что ж… Если это угодно Вашей Решимости… — на мгновение квистол потупился, словно бы разглядывая причудливый узор на ковре, а затем, вздохнул. — В книге «Грядущих истин» искуплённого Тагили, которого все мы свято чтим, — торжественно начал он, — сказано, что господь наш, Игун, в неисповедимой своей милости, дал ему, на исходежизни, великое откровение… Что видел он, как спелый и сочный плод, покоился в ладонях Господа. И был плод этот — совершенен в своей божественной красоте. И означал он — наш мир… Лицезрение его вселяло в сердце неописуемую радость и дарило душе вечные покой и умиротворение. И Господь сидел и любовался им. Но взгляд Господа обладал такой неописуемой мощью, что, со временем, та часть чудесного плода, на которую чаще всего падал Его взор, стала ещё совершеннее. Позавидовало этому другая часть плода, и вот в соке его появилась горечь, а на нежной и золотистой кожице — изъян. И опечалился от этого Господь, ибо понял, что вскоре погибнет дело Духа и Рук Его. И порешил Он тогда, что пусть, как и в созданном им мире, где фруктовые деревья дают плоды, и те плоды зреют, а после того, как созреют, падают наземь и гибнут от проснувшейся в них тени и горечи, а умерев, дают начало новой жизни, так пусть и этот чудесный плод, из-за того, что он утратил своё совершенство, хотя и угаснет в неравной борьбе с тёмным началом собственного же естества, обретёт через то, в самой своей смерти, новое рождение.

Квистол замолчал и задумчиво посмотрел на герцога.

— И что же это значит? — недоумённо вздёрнул брови герцог.

— Очи Господа чаще всего устремлялись на то, из чего впоследствии, когда мир утратил своё единство, и возникла Церковь. Она по праву согреваема взором божественной любви, и готова на всё, дабы возвеличить и прославить её! Пусть чародейство сильно, и тьма, рано, или поздно поглотит этот мир, но в душе Церкви храниться то, из чего, как из чудесного семечка, возродиться новое и теперь уже навеки совершенное обиталище Духа! — квистол произнёс это на удивление вдохновенно и искренне. И тут же добавил. — Ныне миру явлены знамения: волшебство обретает доселе невиданную мощь, но и Церкви всеблагой и всесущный Господь даровал великую силу! Не отказывайтесь от неё, мой прегрознейший, но наимудрейший и справедливейший господин герцог!

Квистол смиренно поклонился, и герцог, по всему видно, совсем не впечатлённый поведанной ему историей, и которому, к тому же, уже наскучило общество священника, небрежно махнул рукой, позволяя тому удалиться.

— Подумайте об этом, Ваша Решимость! — бросил на прощание квистол, и, шурша туго накрахмаленной сутаной, покинул покои герцога.

Глава 9

Вдали вздымались, изрезанные ветром и временем, желтовато-рыжие горы. Очертания их, в зыбкости раскаленного воздуха, всё время трепетали и оттого казались неуловимыми. Песок, тоже желтовато-рыжий, словно навеки застывшие диковинные морские волны, раскинулся вокруг них. Неожиданно, где-то пока ещё очень далеко, вверх взмыло песчаное облако. Мгновенье оно висело в воздухе, а затем исчезло. Но вскоре вновь поднялось над горизонтом. Тягучее, словно древесная смола, время медленно сочилось с пылающих солнцем небес. Наверное, прошла целая вечность, прежде чем песчаное облако обратилось в стремительно летящее над пустыней чудовище, плоское, словно покрывало, с огромной, увенчанной гребнем головой и мощными, когтистыми лапами по краям. Чудовище приближалось, и теперь стало видно, что на нём кто-то стоит. Но тут налетел песчаный вихрь, и всё исчезло.

Теперь было не так жарко. Стрекотали ночные цикады, и мириады звёзд, под их монотонное пение, бесстрастно взирали на раскинувшийся под ними мир и на город, охваченный страхом и яростью, бесстрашной яростью загнанного в угол дикого зверя. Всюду виделся чадящий свет факелов, слышался скрип подвод и лязг смертоносного железа: это его жители торопились к городским стенам.

Посреди главного зала, по колени в жёлтом песке, стоял герцог. Лицо его было каким-то призрачным и, то и дело, словно бы таяло, являя сквозь себя чей-то чужой, холодный и незнакомый лик. Когда можно было разглядеть лицо герцога, то он о чём-то гневно спорил, рот его открывался, изрыгая ругань и проклятия, но слов не было слышно. Потом стены зала содрогнулись, сверху посыпались куски штукатурки, и герцог упал на пол.

А потом, в воздухе возникло то самое лицо: мертвенно-бледное, и с такими же холодными, серовато-фиолетовыми глазами, источающими решимость и безжалостность. Если бы не это, то его можно было назвать красивым: немного вытянутое, с чётко очерченными, словно бы вырезанными изо льда, скулами, удивительно нежной кожей, и тонкими, плотно сжатыми губами. Волосы у этого незнакомца были бледно-золотистого цвета и приятно ниспадали на его плечи.

— …проснитесь! — Дэдэн застонал и приоткрыл глаза. В дверь кто-то стучал.

— Господин придворный волшебник! Проснитесь же!

Дэдэн узнал голос Ивдура, и, кряхтя, сел на постели. Нашарив на полу тапочки, он поднялся с кровати и, накинув на себя халат, зашаркал к двери.

— Что случилось, Ивдур? — с тревогой спросил Дэдэн, отодвигая тяжёлый засов: сколь бы ты ни был премудрым в магии, но никогда нельзя полагаться только на неё, ибо, едва это случиться, считай, что ты пропал.

Распахнув дверь, он увидел Ивдура, держащего за хвост какую-то ушастую тварь.

— Ну и что это? — насмешливо хмыкнул старый волшебник, указывая на неё крючковатым пальцем.

— Я не знаю, господин придворный волшебник. Но я отобрал это существо у кота, шнырявшего в верхних кладовых… Я никогда раньше такого не видел! — Ивдур был крайне возбуждён и, то и дело, вздымал вверх руку с загадочным зверем, как бы предлагая Дэдэну полюбоваться на него.

— Да… я тоже такого не видел, — Дэдэн равнодушно почесал нос. — Наверное, шпионил здесь, в замке… Не удивлюсь, что если снять с него чары, то оно окажется кем-то совсем другим, хотя, скорее, оно просто привезено откуда-то издалека: ведь многие волшебники умеют заставлять работать на себя всяких диких тварей, но лучше всего — тех, с которыми привыкли работать.

— Я так и подумал!.. Так, что нам с ним делать? — Ивдур протянул Дэдэну ушастого зверька.

— Лучше всего выкинь его! — отступил на шаг Дэдэн. — А потом помой, как следует, руки… Я уверен, что сейчас по замку шныряет ещё с десяток-другой не менее странных созданий. Если бы это было не так, то я бы очень удивился.

— И вы позволите им безнаказанно делать это? — изумлённо округлил глаза Ивдур.

— А как ещё я, по-твоему, должен поступить? Переловить их всех? Следить за ними?.. Должен тебе сказать, что, как правило, это мало чего даёт: они крайне редко узнают что-либо стоящее, а потому, столь же редко отправляют весточки своим хозяевам… Всё, что я, действительно, хотел бы скрыть от них, увы, уже известно слишком многим. Всё же остальное — крайне маловажно… Кроме того, — улыбнулся Дэдэн. — я ведь тоже кое-что, в этом роде, умею! Скажу тебе по секрету, я нашёл общий язык с местными крысами. Многого я, конечно, заставить их сделать не могу, но, по крайней мере, я сумел внушить им, что в их владениях завелось слишком много чужаков. Опасных для них чужаков. Так что теперь они довольно успешно на них охотятся.

Ивдур разочаровано посмотрел на свою добычу и смущённо спрятал её за спину.

— А вот что ты делаешь в столь позднее время? — сурово нахмурился Дэдэн.

— Я? — отступил на шаг Ивдур. — Я, признаться, обеспокоен исчезновением главного трапезничего. Ещё днём он был в замке, а затем, как говорят, сказался внезапно больным и куда-то уехал… Знаете, многие утверждают, что он ссылался на вас! Но я не очень-то в это верю.

— Почему же это? — удивился Дэдэн.

— Мне кажется, что он, в последнее время, следил за лже Адэком… И что-то заподозрил.

— Не проще ли было спросить об этом меня? — недоумённо пожал плечами Дэдэн.

— Да, но… Я не думал, что всё так просто, — совсем растерялся молодой волшебник.

— Вот что! — Дэдэн схватил его за рукав и втащил в комнату. — Раз уж ты пришёл… Мне нужно разобраться с действием одного незнакомого мне снадобья. Но, делать это без помощи другого достаточно умелого чародея было бы крайне неблагоразумно. Всё, что было возможно сделать одному, я уже сделал. Мне удалось разделить его на составляющие, но, по меньшей мере, треть из них (судя по всему, очень важная треть) — мне незнакомы. Я пробовал давать его различным животным, но они хоть и мучились, но не погибали, и когда действие снадобья прекращалось, вновь чувствовали себя вполне благополучно. Я даже решился потратить изрядную часть Силы, и внимательно вчувствовался в него. Но и это не помогло: его сущность неизменно от меня ускользает! — Дэдэн отвернулся и прошёл к красивому комоду позади себя. — Единственное, что мне осталось — это испытать его на самом себе! Вот для этого мне и потребуется твоя помощь… В процессе этого моего опыта тебе нужно будет постоянно держать мой дух за руку, потому как иначе — со мной может случиться что-нибудь ужасное и непоправимое… Ты согласен?

Ивдур расправил плечи и невольно вздёрнул вверх подбородок:

— Разумеется, господин придворный волшебник! Но, признаться, я никогда раньше не держал чей-либо дух за руку и даже не представляю, как это делать.

— А! Ничего сложного… — махнул рукой Дэдэн. — Я зажгу свечу, а потом введу тебя в особое состояние… Ты увидишь меня. Возможно не таким, каким я предстаю пред тобой в обычном мире, но это не так уж и важно… И вот, ты возьмёшь меня за руку, и будешь всё время смотреть на пламя свечи. По мере того, как со мной будет что-то происходить, мы будем удаляться от свечи всё дальше и дальше. Твоя задача — крепко держать меня за руку, не обращать внимание на то, что будет со мной твориться, и не спускать глаз со свечи! До неё всегда должно оставаться не более десяти-пятнадцати шагов, и если расстояние будет увеличиваться — изо всех сил стремись к ней назад. Только без нужды не очень усердствуй, а то непременно вытащишь нас оттуда до срока. Вот когда я три раза дёрну тебя за руку, или, сохрани меня от этого Единый Создатель, утрачу вдруг свою волю, то тогда ты уже, без промедления, нас и вытаскивай. Ясно?

— Да, господин придворный волшебник! Но… может быть будет лучше, если я приму это снадобье, а вы — посторожите меня? — неуверенно предложил Ивдур.

— Нет! Это исключено! — решительно замотал головой Дэдэн. — Чтобы раскрыть тайну этого снадобья, я должен сам всё испытать… А ты — не бойся! Это самое главное. Если, хоть на мгновение, растеряешься, то и меня погубишь, и сам не спасёшься. — Дэдэн на мгновение задумался, и, пожевав губами, добавил. — На всякий случай. Если почувствуешь, что не в силах вытащить меня, то отпусти мою руку и выбирайся сам. После этого, иди к герцогу, и от моего имени проси немедленно схватить лже Адека. Я напишу для герцога, на всякий случай, такую записку… Ну что ж! Приступим, пожалуй?

И Дэдэн, потирая руки, открыл створки комода.

— Иди, помоги мне! — сказал он.

Швырнув загадочного зверька в коридор, Ивдур старательно запер на засов дверь, и лишь после этого с готовностью приблизился.

— На вот, поставь это на стол, — Дэдэн передал ему несколько склянок с тускловатого цвета жидкостями и порошками, а сам подошёл к окну, и, встав за пурпурную, расписанную золотом конторку, зажёг свечу и принялся что-то быстро писать. Затем он сложил лист бумаги, капнул на стык краёв сургучом и приложил к нему свой перстень.

— Если со мной что-нибудь случиться, отдашь это герцогу! Когда он прочтёт, то непременно разрешит тебе схватить того, кто выдаёт себя за Адека. — Дэдэн хмуро ткнул письмо в руку молодого волшебника и отвернулся к столу. — Так, а сейчас я кое-что приготовлю!

Дэдэн положил на стол маленькую зелёную пирамидку, дунул на неё, и над её вершиной тут же заплясало ровное, синеватое пламя. После этого, он поставил над ней треногу, а на неё водрузил кастрюлю с белёсой жидкостью. С помощью металлического стержня с разного рода держалками, он закрепил стеклянную колбу, погрузив её наполовину в уже начавшую закипать белёсую жидкость. В колбе лежал крохотный пористый камешек и ещё какой-то металлический стерженёк, заплавленный в прозрачный материал. Дэдэн сделал неуловимое движение пальцами, и стерженёк принялся стремительно вращаться, позвякивая о стенки сосуда. Затем Дэдэн всыпал туда, через стеклянную воронку, бледно-оранжевый порошок, немного чёрного порошка и щепотку какой-то травы, после чего, одну за другой, влил туда несколько жидкостей, так, что оказалось занятымтреть общего объёма колбы. Потом он вставил в горлышко сосуда раздвоенную насадку, в одно колено которой водрузил хитрое стеклянное приспособление, из которого редкими каплями сочилась похожая на тёмно-красную кровь жидкость. В другое колено он вставил двойную стеклянную трубку, меж стенок которой текла, невесть откуда бравшаяся и также неизвестно куда ичезающая, вода. Очень скоро внутренняя трубка этого водовода запотела, и оседающая на его поверхности жидкость стала торопливо скапывать обратно в колбу. Прошло минут пятнадцать. За это время тёмно-красная жидкость полностью стекла в колбу, содержимое которой загустело и стало, словно бледно-зелёная каша. Подождав ещё пару минут, Дэдэн взял в руки очень тонкую деревянную лопаточку и, вытащив раздвоенную насадку, осторожно опустил лопаточку в получившееся варево. Вытащив немного этой каши наружу, он поднёс лопаточку к носу и осторожно понюхал.

— Кажется готово! — удовлетворённо проворчал старый волшебник и улыбнулся. — Я надеюсь, что ты хоть немного голоден.

Ивдур с критическим видом покосился на то, что получилось у придворного волшебника:

— Не могу сказать, чтобы это выглядело особо аппетитным. Но, если так надо… В конце-концов, за годы обучения в университете я уже вполне достаточно наелся всяческих зелий! Так что, одним больше, одним меньше…

— Ну, вот и молодец! — Дэдэн выложил полученную массу на две небольшие глиняные тарелочки.

— У меня только один вопрос! — Ивдур взял склянку с чёрным порошком и, приоткрыв пробку, осторожно помахал в свою сторону ладонью. — Ведь это же толчёная чешуя чёрного дрангарского дракона?

Дэдэн прищурился и с любопытством посмотрел на юношу.

— Ты узнал это по запаху?

— Да-а… — неуверенно ответил тот и, заметив недоверие на лице старого волшебника, пояснил. — Я читал, что порошок из чешуи чёрного дрангарского дракона пахнет смертью и ужасом. Что он подобен смраду изо рта самого Тёмного… И этот, — Ивдур слегка потряс стеклянную банку, — как мне показалось, пахнет именно так.

— Занятно… — пробормотал Дэдэн. — Насчёт того, как пахнет из пасти Тёмного, я ничего сказать не могу. Но истолчённая чешуя этого дракона, действительно, имеет весьма необычный запах. И мне удивительно, что ты его узнал. Особенно, если, как ты говоришь, никогда раньше с ним не встречался… М-да… Я, во всяком случае, использую его для усиления чувствительности духовной эманации. Без него мне бы вряд ли удалось быть достаточно зрячим в той части мира, куда мы с тобой отправимся… В своё время, должен тебе заметить, я затратил очень много усилий, чтобы правильно вычислить этот компонент. Ради того, чтобы определить его, мне пришлось решить ассиметричное уравнение пятого уровня!

Ивдур потрясённо посмотрел на старого волшебника, и рот его при этом сам собой открылся.

— Да, да, друг мой! — самодовольно усмехнулся Дэдэн, который, как и большинство волшебников, был весьма тщеславен. — У меня ушло на это более шести лет! И потом ещё три года, чтобы довести эту процедуру до совершенства. Зато, когда я этого добился, Гильдия сразу же удостоила меня четвёртой ступени. Причём, минуя третью!

Ивдур только руками развёл, а затем сокрушённо вздохнул:

— Боюсь, такого мне никогда не суметь!

— Не отчаивайся, юноша! У тебя ещё всё впереди! — подбодрил его Дэдэн и весело похлопал по плечу.

— А для чего другие компоненты? — спросил Ивдур.

Дэдэн немного укоризненно посмотрел на него а затем, назидательно подняв вверх указательный палец, изрёк:

— Прояви прилежание. Когда вернёшься в университет, сходи в библиотеку и разыщи соответствующую мою работу.

— В библиотеку! — фыркнул молодой человек. — Да всякому, кто уже хотя бы на втором году обучения, прекрасно известно, что все собранные там заклинания и магические ритуалы не работают! Если, конечно, их автор уже не умер. Пойди, найди такого дурака, кто выболтает всем свои секреты, добытые тяжким трудом! Успешно повторить это может только избранный, с кем автор решил поделиться своей тайной… Одного не пойму, почему Гильдия позволяет такое?

— Видишь ли, — Дэдэн откинулся на спинку кресла и закинул ногу на ногу. — Во всём этом есть определённый смысл… Общедоступны только те заклинания и ритуалы, которые, насколько может полагать Гильдия, и без того уже известны очень многим. Ведь по-настоящему правильно пользоваться сложным заклинанием или ритуалом может научить лишь тот, кто создал их, или же, был обучен непосредственно их автором, или, в крайнем случае, чародеем, имеющим достаточно богатый опыт обращения с ними. Со временем, круг лиц прочно овладевших той, или иной волшебной процедурой, как правило, неуклонно расширяется, пока, наконец, не становиться очевидным, что её можно уже считать почти общеизвестной. Вот так, от создателя, к его ученикам и, иногда, друзьям-чародеям, новое волшебство, медленно, но верно, и распространяется… — Дэдэн налил в кубок немного красного вина и, разбавив его водой, сделал пару жадных глотков. Утерев затем усы и бороду, он продолжил. — Возможно, это и не совсем хорошо, в плане обучения молодых волшебников… Однако не следует забывать, что помимо Гильдии, в мире существует и множество других чародеев, никоим образом с ней не связанных, а зачастую — и явно враждебных. Взять, хотя бы, магов Лингии и стоящих за ними чародейских цехов Дрангара. Конечно, мало кто из них по своей мощи может сравниться с Гильдией, но… честно говоря, как показали события последних лет, в этом вопросе Гильдию могут ожидать неприятные сюрпризы… Да, да, мой юный коллега. — Дэдэн сурово взглянул на Ивдура, когда тот хотел было что-то возразить на это его замечание. — Теперь я уже не столь уверен, что у нас нет достойных противников где-нибудь за Срединным хребтом!.. — Старый маг немного задумчиво помолчал и вновь вернулся к разговору. — Тем не менее, по собственному опыту, я могу сказать, что при известной настойчивости, воспользовавшись указаниями, которые есть в библиотеке, вполне возможно воссоздать волшебную процедуру целиком. Разумеется, при наличии несомненного магического таланта!.. Другое дело, что удаётся это, всё же, далеко не всегда, да и времени и сил требует не в пример больше, чем при обычном обучении… Само собой, что много чему можно научиться из старинных трактатов. Тому, что, несмотря на свою древность, не утратило силы и вот уже столетия, а то и тысячелетия, верой и правдой служит всем волшебникам. Ну, например, запускать огненные шары, или создавать небольшие иллюзии, или же, превращать в вино воду. Но!.. Опять-таки. Если у тебя не будет хорошего наставника, то, скорее всего, шары у тебя, в большинстве случаев, будут лететь куда угодно, но только не туда, куда ты сам хочешь их запустить, иллюзии будут годиться разве что для того, чтобы пугать твоих домочадцев и товарищей, а вино будет такой кислятиной, что им можно будет угостить, разве что собственных врагов… Конечно, бывают и исключения. Однако истории известны имена совсем немногих волшебников, которые, в силу своего исключительного таланта, дошли до всего сами!

Дэдэн снова сделал несколько глотков и удовлетворённо рыгнул.

— Вино у меня, получается неплохое, но я всё же предпочитаю пешарское… На вот, выпей! — и волшебник налил и Ивдуру. — Тебя, наверное, тоже уже жажда замучала! Не подумай, что я жадничаю… Нет… Просто перед таким сложным делом, что нам предстоит, надо иметь трезвую голову, поэтому я и налил тебе немного.

Выпив вина, Ивдур поставил кубок на стол, а затем вновь взял в руки банку с порошком из чешуи чёрного дрангарского дракона.

— Наверное, он обошёлся Вам в целое состояние! — восхищённо произнёс Ивдур, взвешивая её в руке.

— Ха-ха! — довольно засмеялся Дэдэн. — А вот и нет! Я получил его даром!

— Даром?! — Ивдур чуть было не выронил банку от удивления.

— Да, Ивдур, даром! — придворный волшебник, лукаво улыбаясь, погладил бороду и пояснил. — Чёрных драконов — по пальцам пересчитать. И каждый из них имеет своё имя. Так, имя этого было — Нно Торршугу. Что значит — Беззвёздная Ночь. В те годы, когда я ещё не был таким старым, мне доводилось много путешествовать. И вот, можешь мне не верить, но дракон этот был сражён в бою! Не мною, конечно, а одним великим кивилийским воином, с которым мне выпала честь делить тогда путь… Эх! Но это длинная история, и я её тебе когда-нибудь потом расскажу. А сейчас — пора приступать к делу.

Дэдэн, кряхтя, выбрался из кресла и подошёл к столу.

— Возьми там… во-о-он в том шкафчике…пару ложек и иди сюда! — приказал он, усаживаясь на стул.

Ивдур достал серебряные ложки и, недовольно поморщившись, сел рядом с придворным волшебником.

— Ну, что ж, мой юный коллега, приятного тебе аппетита! — усмехнулся Дэдэн и принялся осторожно, по чуть-чуть, есть приготовленное им снадобье. Ивдур грустно вздохнул и последовал его примеру.

Когда всё уже было съедено, Дэдэн вытер рот и бороду салфеткой.

— Ну как тебе моя стряпня? — спросил он.

— Я ел и кое-что похуже! — бодро ответил заметно побледневший Ивдур, но тут судорога отвращения пробежала по его телу, убедительно доказав, что он всего лишь льстил старому волшебнику.

— Это всё из-за чешуи, — пожаловался Дэдэн. — Без неё — это даже довольно недурственно… Ну да ладно! До того, как снадобье начнёт действовать, нам надо ещё кое-что сделать.

И с этими словами Дэдэн поднялся из-за стола. Напротив кресла он поставил на стол толстую свечу и, слегка коснувшись фитиля пальцами, зажёг её. Затем он достал из комода несколько деревянных кружков, с металлическими стерженьками, высотой лита три, вбитыми в их центр, и аккуратно разложил их вокруг кресла, так, что они образовали правильный шестиугольник. После этого Дэдэн вернулся к комоду и вытащил оттуда платок с загадочным снадобьем, принесённым ему Ндади. Развернув его, он некоторое время с сомнением смотрел на этот бесцветный порошок. Выбрав, наконец, несколько самых больших крупинок он решительно положил их себе на язык.

— Совершенно безвкусный! — сказал он, спустя несколько секунд, после чего вернулся к креслу.

— Итак, бери стул и садись слева от меня! — распорядился он затем.

— Видишь, на столике у окна маленький пузырёк с золотистой жидкостью? — спросил он у взволнованного Ивдура. Тот посмотрел, куда указывал старый волшебник и кивнул головой.

— Если со мной что-нибудь случиться, и ты не сможешь меня вытащить оттуда, то налей на донышко кубка этой жидкости и дай мне выпить. А затем намажь мне, ею же, виски, потом — под основанием черепа, на груди — под сердцем, и между большими и указательными пальцами. — Дэдэн, теперь уже не отрываясь, смотрел на свечу, и голос его звучал, как бы издалека.

— Я знаю эти точки сосредоточения, — успокоил его Ивдур и с удивлением заметил, что и себя он тоже слышит немного со стороны. Он ещё раз глубоко вздохнул и, крепко сжав протянутую Дэдэном ладонь, уставился на пляшущий огонёк.

Через некоторое время всё вокруг окутал мрак, и огонёк свечи, одиноко стоящей на столе, остался единственным источником света. Ивдур с опаской огляделся. Старый чародей бледно-жёлтым пятном висел рядом с ним. Лица его Ивдур не мог разглядеть: оно тоже казалось всего лишь мутным, лишённым каких-либо черт, пятном. Наверное, заметив, что Ивдур смотрит на него, Дэдэн ободряюще сжал его ладонь. Тихо-тихо, словно с другого конца огромной пещеры, до него долетел шёпот придворного волшебника: «Не бойся, и следи за свечой!»

Это было очень утомительно, довольно странно и немного страшно — вот так висеть в обволакивающем тебя мраке, не слыша даже биения собственного сердца, когда во всём мире для тебя существует лишь, также необъяснимым образом, висящий в пустоте стол, с мерцающей на нём свечой, да золотистое, овальное облако, парящее рядом и намертво вцепившееся в твою руку. Расстояние до свечи пока оставалось неизменным — шагов пять, не больше, и Ивдур не знал чем же себя занять. Ему очень захотелось узнать, как же он сам выглядит со стороны, но приставать к Дэдэну с подобным вопросом показалось ему неудобным. Хотя, был ли чем занят придворный волшебник, ему также было неизвестно.

Неожиданно Ивдур заметил, что уже какое-то время тьма вокруг понемногу меняется: из безоговорочно чёрной она стала понемногу светлеть, кое-где появились, пока всё ещё едва заметные, цветные полосы, медленно скручивающиеся в спирали и круги. Постепенно они становились всё заметнее, разгорались всё ярче, пока вдруг разом не вспыхнули, обратившись в диковинные цветы, беспрерывно меняющие своё обличие. Через мгновение цветы исчезли, и на их месте возник красочный узор, оказавшийся, правда, столь же недолговечным. Узор сменился загадочным орнаментом, а орнамент вновь взорвался снопом дико перемешанных красок. Ивдур так старательно всматривался во всё это, что у него даже разболелись глаза, хотя, были ли они сейчас у него? Мысленно подняв руку, он осторожно потёр, как ему представлялось — пальцами, веки, и тотчас же увидел перед собой свою ладонь. Молодой чародей обрадовался ей, словно старому знакомому. И тут же его обожгла новая мысль — свеча! Ивдур испуганно уставился на стол: сомнений не было, до него теперь было в два раза больше — примерно шагов десять. Ивдур в панике тут же рванулся к нему и, в то же мгновение, оказался рядом, едва успев остановиться. От стола его теперь отделяло не больше десяти литов, и сквозь переливающееся всеми цветами пространство, смутно проступили очертания комнаты придворного волшебника, кресла, с сидящим Дэдэном, и стулом, рядом с ним, на котором, нелепо ссутулившись, сидел он сам. Ивдур осторожно попятился, пока вновь не оказался от стола на расстоянии пяти шагов.

Вдруг, прямо перед ним, на фоне пылающей свечи, появился белый, туманный круг. Ивдур даже не успел испугаться, как тот уже превратился в красивое лицо неизвестного ему мужчины. Волосы его развевались, словно на ветру, а взгляд был напряжённый и какой-то изучающий.

— Имя! — потребовал он, и голос его был подобен грохоту сошедшей с гор лавины.

— И… И-ивдур! — растерявшись от неожиданности, ответил молодой чародей.

Неизвестный ещё раз внимательно на него посмотрел и исчез.

Через несколько секунд Ивдур услышал, как Дэдэн окликнул его:

— Ивдур!.. Ивдур!

Слышно, как и в первый раз было очень плохо, но разобрать слова не составляло труда. Ивдур ещё крепче сжал руку старого мага и мысленно склонился к нему:

— Я слушаю Вас, господин придворный волшебник!

— Ивдур, свет свечи слишком ярок, и не позволяет мне ничего увидеть… — прошелестел голос. — Отойди шагов на тридцать… А потом… может ещё настолько же.

— Хорошо! — Ивдур очень удивился такой просьбе: ведь Дэдэн сам говорил, чтобы не удаляться от свечи более, чем на пятнадцать шагов. Тем не менее, он послушно принялся пятиться назад. Однако едва он сделал десять шагов, как рука старого волшебника страшно напряглась, не пуская его дальше, и из золотисто-жёлтого облака, в виде которого тот пребывал, словно змея, вытянулась длиннющая шея, увенчанная непропорционально большой головой. На него тут же уставилось сердитое лицо придворного чародея.

— Зад бибкаруса! Чего ты пятишься?! — рявкнул Дэдэн.

— Но вы же сами просили! — стал оправдываться Ивдур.

Пару мгновений Дэдэн размышлял, а потом приказал:

— Никого и ничего не слушай! Не отходи от свечи — ни при каких обстоятельствах! Три раза дёрну тебя за руку — вытаскивай нас отсюда! Всё-ё-ёёёё!..

И шея с головой Дэдэна тотчас же стремительно втянулась обратно в золотисто-жёлтое облако. Раздался чей-то издевательский смех, но Ивдур постарался не обращать на него внимания — он, что есть сил, стремился обратно к столу. Он быстро преодолел шагов пять, а потом, что-то неодолимо стало тащить его назад. Ивдур напрягся, мысленно упёрся в невидимый пол ногами, и, весь подавшись вперёд, рванулся к спасительному свету свечи. Что-то пронзительно зазвенело, и он увидел, что ноги его идут вперёд, а вся остальная часть тела, расположенная выше пояса, оказалась на несколько шагов позади них и соединяется теперь с ними лишь растянутой, до прозрачности, поясницей. Беззвучный крик ужас сорвался с его губ, но, подобную слабость он себе позволил лишь в первую секунду. Ивдуру стало ясно, что он оказался во власти чьего-то магического воздействия.

— Тли згу огуш! Ватай ипу огуна! Ою, ою, дин! — мысленно прошептал он и представил себе сияющую сферу, разрастающуюся от него во все стороны. Несокрушимую, неудержимую, яростную в своём гневе. В душе его всё заклокотало, и он, с бешенством, устремился вперёд. Раздался оглушительный хлопок, сфера лопнула, но и сила, препятствовавшая ему двигаться в сторону свечи, исчезла. И Ивдур вновь, едва успел затормозить, чтобы не выскочить в комнату придворного волшебника.

Только сейчас он заметил, как судорожно сжимал его ладонь Дэдэн. Ивдур хотел взглянуть на него, но не решился отвести взгляд от свечи. Но тут рука старого чародея дёрнулась настолько сильно, что чуть было не выскользнула из его пальцев. Вцепившись в неё, так, что кисть пронзила жгучая боль, Ивдур быстро оглянулся: теперь Дэдэн был не жёлтым с золотом овальным облаком, а бесконечной, кроваво-чёрной полосой, тянущейся в неизвестность. Ивдур дёрнул его за невидимую руку и в ответ получил ободряющее пожатие. Вновь напрягшись, он медленно стал приближаться к свече.

— Доо луго малхт! Малхт ипу огуна! Тидо джуб! Тин о, тин о дин! — это было самое действенное заклинание из известных ему, и Ивдур очень надеялся, что оно поможет. Как и в предыдущем случае, он прочёл его полную форму, а не сокращённую (тогда бы оно звучало, как «долумаиг тидтид»), ибо хотел быть уверен в наибольшем эффекте. Он представил, что мириады лучей врываются в него, проникают в каждую мельчайшую ячейку его тела, наполняя невиданной мощью: заставляя набухать мышцы, утолщаться и удлиняться кости и упрочняться сухожилия. В тот же миг, он с лёгкостью сделал ещё два шага, по направлению к столу, но неожиданно вновь ощутил сильный рывок. Посмотрев назад, Ивдур в отчаянии застонал: придворный волшебник превратился в длинную, тонкую нить, скрывающуюся в огромном, трёхмерном, прозрачном, словно стекло, лабиринте.

— Что же теперь делать? — лихорадочно подумал он. — Какое заклинание следует применить?

И тут, словно ниспосланное от самого Единого спасение, он ощутил, как придворный волшебник три раза решительно дёрнул его за руку. Ивдур с облегчением развернулся и тут же опять потрясённо застыл: перед ним, на разном удалении от него, парили сотни столов с зажженной свечёй. И какой из них был настоящий, Ивдур не имел ни малейшего понятия.

Дэдэн вновь три раза настойчиво дёрнул его руку, и Ивдур понял, что надо спешить.

— В конце-концов, я оставался на прямой линии к столу, и он был, не более чем в семи шагах от меня! — решил молодой чародей, и, утерев со лба воображаемую испарину, двинулся в выбранном направлении. Видимо, это было правильным решением, ибо в тот же миг, все ложные столы разом исчезли, а Ивдур вскоре словно бы упёрся в невидимую ткань, которая пружинила и не желала его выпускать. Он снова видел комнату придворного волшебника, его самого и себя, но пройти туда не мог. Весь напрягшись, он рванулся вперёд. Что-то, с чавкающим звуком, лопнуло. Всё завертелось, стремительно падая ему навстречу, и Ивдур, на долю мгновения зажмурился. Когда же он вновь открыл глаза, то обнаружил себя сидящим на стуле. Повернувшись направо, он, с величайшим облегчением, увидел Дэдэна. Тот полулежал, глаза его были закрыты, а сам он тяжело дышал. Очень тяжело. Лицо его было мертвенно бледным и всё покрыто зеленоватыми, как съеденное ими снадобье, капельками пота. Ивдур хотел было побежать к окну, за золотистой жидкостью, но Дэдэн не отпустил его руку и, открыв глаза, глухо прохрипел:

— Немедленно схвати лже Адэка! Беги же!

Молодой чародей замешкался, и Дэдэн, с трудом, улыбнулся ему:

— За меня не волнуйся! Со мной всё в порядке…

Ивдур коротко кивнул и бросился вон из комнаты.

Илсаис, Тысячеликий, как он себя называл, лежал на кровати в своей комнате. Вернее, не в своей, а старшего трапезничего, в которого ему пришлось перевоплотиться по воле повелителя. Илсаис вновь конфузливо поёжился: из-за этого распроклятого трапезничего он чуть было не лишился расположения своего господина! Да воссияет око Конжага, что этот мерзкий трапезничий, знал что-то стоящее! Если бы не это, то повелитель давно бы его уничтожил. Превратил бы в вечно стонущий ветер, ни мгновения не знающий покоя, и нескончаемо мечущийся в вихрях страданий. А ведь Илсаис говорил господину, что не силён в магии, что тот должен сам явиться и забрать этого трапезничего, или же, прямо тут, допросить его! Откуда Илсаис мог знать, что эти люди окажутся столь хрупкими и изнеженными? А если тот и умер, то и что с того? В конце концов, сбросил же он его незаметно в реку? А главное — сказал же тот перед своей смертью, что-то важное, что-то такое, чему его господин необычайно возрадовался? Илсаис совершенно отчётливо почувствовал это. Когда он сообщил господину, что в тот день, у того самого дома, перед тем, когда туда явились слуги Врага его господина, странный недуг сразил другого трапезничего, который здесь уже не служит, а присягнул на верность иному властителю, чьи владенья носят название Оленья Тропа и расположены недалеко от этого, столь уже надоевшего ему, Илсаису, города, то Илсаис и сам ощутил тот неизяснимый восторг, что вдруг наполнил всё существо его повелителя. Однако когда Илсаис сказал, что старший трапезничий расспросов не выдержал и умер, повелитель страшно разгневался. Конечно, Илсаис помнил, что трапезничий обязательно должен был остаться живым. Но что ж тут поделаешь? Ведь по доброй воле тот ничего не желал говорить! Гнев повелителя был ничуть не меньше, чем его радость перед этим. Илсаис ужасно испугался. Но повелитель всегда был добр к нему. И всегда высоко ценил. А потому, умерив свой гнев, сказал, что во всём бывает скрыто и что-то хорошее, и, раз уж так всё получилось, то ему, Илсаису, надо стать на время старшим трапезничим и, получив таким образом доступ к еде местного правителя, попытаться подготовить того к его приходу. Это был последний раз, когда Илсаис слышал голос своего повелителя. После этого он мог слушать его волю лишь из уст других его слуг. А теперь, к сожалению, даже и они были вынуждены покинуть город. Уходя, они передали ему последнее напутствие господина: тот говорил, что задача стала слишком опасной, и что он не будет на него гневаться, если Илсаис откажется от её исполнения и уйдёт вместе со всеми. Но Илсаис не хотел разочаровывать своего господина и гордо ответил им на это: даже если ему придётся расстаться с жизнью, он не откажется от того, что поручил ему повелитель. Он знает, сколь это важно для него, а потому — остаётся.

Нельзя сказать, что он был излишне самоуверен: ещё тогда он ощущал лёгкое беспокойство, и вовсе не был убеждён, что действительно справится с порученным ему. Но то чувство, что он испытывал на протяжении последних нескольких дней иначе, как ужас он назвать не мог. Илсаис был очень чувствительным ко всяким душевным веяниям существом и оттого сразу уловил запах стремительно надвигающейся опасности. Потому и пребывал не в самом лучшем настроении. Конечно, он мог бы просто взять и сбежать. И повелитель, и в правду, не сказал бы ему ни единого слова в упрёк… Но завершение было так близко! Да и гордость не позволяла… С другой стороны, если его схватят, то это может обернуться для его повелителя большими издержками, и тот, скорее, вновь станет гневаться за проявленное им упрямство, чем, нежели, хвалить за подобную преданность.

Илсаис грустно вздохнул, и решил для себя, что если завтрашний день не принесёт никакой перемены к лучшему, то он откажется от личины старшего трапезничего и примет облик кого-нибудь другого, дабы попытаться довести порученное ему дело до конца. Порешив так, Илсаис подтянул эти нелепые человеческие колени к столь же нелепому человеческому брюху и, обхватив их ещё более неудобными руками, беспокойно заснул.

Острое чувство смертельной опасности разбудило его. Илсаис стремительно вскочил с кровати и распахнул дверь. В тот же миг на него кто-то налетел и повалил на пол. Несколько мгновений Илсаис, ничего не соображая, отчаянно сопротивлялся, пытаясь вырваться из неправдоподобно крепких объятий, но затем совладал с собой и быстро принял наиболее привычный свой облик. Пахло колдовством, и потому действовать надлежало предельно осторожно. И крайне решительно.

Илсаис мягко выскользнул из сдавивших его рук и, проскочив меж ног нападавшего, вновь устремился к двери. Все двенадцать щупальцев молниеносно вытолкнули его в коридор, и он даже уже успел превратился в огромный, упругий шар, чтобы стремительно умчаться прочь, как вдруг почувствовал, что его подвесили в воздухе, где он мог лишь бессильно вращаться на месте. Видимо, без боя ему не уйти. Илсаис издал душераздирающий рёв, такой, который издавали гигантские медведи-ревуны, когда дрались за обладание самками, и, выстрелив во все стороны множеством гибких и тонких, словно лианы, конечностей, с острыми, прочнее стали, шипами на конце, обрёл, наконец, требуемые точки опоры. В тот же миг, как это случилось, он ринулся на опешившего противника, приняв в полёте облик ужасного улинга — самого страшного хищника, которого он только знал: шесть одинаково ловких и сильных лап, ядовитые, острые клыки, в три ряда, мощный хвост с тяжёлой булавой и невообразимая ловкость в гибком, тренированном теле. Не дав врагу опомниться, он попытался впиться в его горло, одновременно терзая его всеми лапами. Фонтаном брызнула алая кровь — наверное, ему удалось повредить артерию, но, к удивлению Илсаиса, дальше острые клыки не прошли, упёршись, в воистину, стальные мышцы. Руки противника смертельно сдавили его, так что Илсаису показалось, что сейчас его переломят пополам. Сделав невозможное усилие, ему удалось выскользнуть из этой чудовищной хватки и отскочить в сторону. Противник ошарашено смотрел на него и, как был уверен Илсаис, сам до смерти его испугался. Но Илсаис чувствовал, что несмотря на это, бороться тот будет до конца, и ни за что не позволит ему уйти, даже ценой своей собственной жизни.

Плохо! Илсаис тут же превратился в огромное медузообразное существо, метра полтора диаметром, и вновь ринулся на своего врага, на этот раз пытаясь его обволакивать и не давать дышать. Руки противника безуспешно рвали податливое тело, ни на каплю не облегчая его положения. Илсаис принялся стрекать его ядовитыми железами, и напавший на него колдун стал ослабевать. Слава Конжагу, что колдун, судя по всему, был ещё слишком молод и неопытен! Илсаис удвоил усилия, понимая, что скоро здесь будет полно людей, привлечённых шумом борьбы, и тогда ему уже вряд ли удастся спастись. Неожиданно, тело врага утратило свою мощь, и Илсаис ощутил, что борется с самым обычным человеком. Но, в тот же миг, какая-то ослепительная сфера вырвалась из груди колдуна, и мгновенно расширившись отшвырнула Илсаиса на стык стены и потолка. Оглушённый магическим ударом, он потерял на несколько мгновений сознание, а когда пришёл в себя, то обнаружил, что часть его тела безвозвратно утрачена. Это было не смертельно, но создавало определённые трудности: Илсаис не мог теперь изменяться столь же быстро, как и прежде. Со временем, он сможет восстановить то, чего лишился, но сейчас надо было, как можно быстрее уходить.

Илсаис бросил взгляд на распростёршегося на полу колдуна. Тот был ещё жив, хотя и потерял много крови, которая, как это ни странно, перестала течь из страшной раны на шее. Магия! Решил про себя Илсаис, и, превратившись в полностью слившееся со стенами существо, крадучись, устремился направо по коридору, с обоих концов которого уже доносился шум. Илсаис не стал добивать поверженного врага: надо было спешить, и если повезёт, то тот и сам умрёт. Кроме того, он не испытывал к нему ненависти: каждый делал свое дело. Илсаис ощущал в своём сердце лишь чувство досады, за то, что ему так и не удалось выполнить, порученное ему самим повелителем.

Мимо него, так и не заметив, пробежали двое стражников, а вслед за ними — несколько вооружённых чем попало обитателей замка, из числа прислуги. На миг Илсаис затаился, а затем вновь продолжил движение. Ещё через несколько секунд он достиг окна и бесшумно выскользнул наружу. Взобравшись по стене на крышу, Илсаис стал терпеливо превращаться в айра. На это у него ушло около минуты. Когда он закончил с этим, то распахнул широкие перепончатые крылья и беззвучно взмыл в небо.

Глава 10

Раны были тяжёлыми: помимо множества не столь серьёзных, полоса разорванной плоти тянулась слева направо практически через всю спину. Но не это беспокоило Дэдэна. В конце концов организм у молодого чародея был крепким. Да Ивдур и сам, прежде чем его окончательно одолело это загадочное существо, сумел устранить наибольшую опасность, удачно срастив повреждённые артерии на шее. Так что и крови он потерял немного. Беспокоило его другое: молодой чародей слишком тяжело переживал неудачу, и именно это, пожалуй, и было самым главным препятствием на пути к его окончательному выздоровлению.

— Не стоит так уж сильно убиваться! — Дэдэн размешал в чашке с цветочным чаем немного ярко-зелёного мёда горподий — крупных насекомых, похожих на стрекоз, но живущих большими колониями. Этот мёд покупали у кочевников, что жили среди обширных степей, за морем Ветров. — На вот, выпей!

Ивдур нехотя взял чашку и принялся осторожно, маленькими глотками, пить огненный чай.

— При встрече с врагом столь необычным, я бы, наверное, тоже растерялся, — вновь попытался успокоить его Дэдэн. Но Ивдур мрачно смотрел в пол и не желал слушать никаких оправданий для своего поражения. Вид его был столь подавленный, словно он провалился на выпускных экзаменах в Университете.

Дэдэн деликатно кашлянул.

— Послушай, Ивдур, — сказал он затем. — Возможно, я скажу нечто общеизвестное, но мне кажется, тебе это нелишне будет напомнить… — Дэдэн чуть наклонился вперёд и устремил в его сторону иссохший, словно корень старого дерева, палец. — Тебе никогда не следует забывать, мой молодой друг, что настоящий волшебник должен достойно сносить свои поражения и ошибки! И ты, как и любой другой мастер своего дела, должен уметь извлекать, даже из них, что-то полезное для себя!

Ивдур допил чай и молча поставил чашку на столик рядом с кроватью.

— Я не почувствовал в этом существе ничего волшебного! — с обидой в голосе вдруг воскликнул он.

Дэдэн вновь откинулся на спинку кресла и насмешливо взглянул на него:

— Ты, как я вижу, тоже пребываешь во власти этого распространённейшего заблуждения… — в его глазах на мгновенье запрыгали весёлые огоньки, но они почти тут же погасли, уступив место давнишней усталости. — Очень многие полагают, что тот, кто обладает волшебным даром, или просто вооружён магическими знаниями, бесспорно сильнее того, кто этим похвастать не может… И совершенно безосновательно, должен я тебе заметить! Мне, увы, за мою долгую жизнь, не раз приходилось убеждаться, насколько подобное суждение ошибочно.

Ивдур закрыл глаза и никак не отреагировал на это его замечание.

— Два древа Хонхора! — потерял терпение Дэдэн. — Если ты намерен провести свою жизнь в вечных стенаниях и самобичевании, достойных, разве что, какого-нибудь глупого монаха, то не вижу причин, препятствовать тебе в этом! Как встанешь на ноги, так, будь добр — избавь меня от своего унылого общества! — И Дэдэн решительно направился к двери, и, уже было взявшись за ручку, всё-таки обернулся. — Но если в тебе осталось ещё хоть что-нибудь от настоящего волшебника, то ты должен устыдиться подобного малодушия!

И с этими словами он сердито вышел в коридор.

Оказавшись там наедине, Дэдэн горько вздохнул. Ему ли говорить о малодушии? Когда Ивдур отчаянно сражался с тем, кто выдавал себя за Адэка, он беспомощно лежал в своей комнате, потрясённый впечатляющей мощью создателя загадочного снадобья, не в состоянии предпринять что-либо. Мастерство и сила таинственного противника заставили Дэдэна почувствовать себя жалким ничтожеством, возомнившем о себе невесть что. Тот играл с ним, словно кошка, с пойманным мышонком, и лишь, наверное, благодаря невероятной удаче Дэдэну удалось вырваться из его власти. И даже больше того (как он вынужден был признать, безжалостно поправ свою гордость), если бы не поддержка молодого чародея, беспрестанно отвлекавшего внимание этого неожиданного и грозного врага, то вряд ли бы ему это удалось.

И всё же. Несмотря на всё, он сумел раскрыть тайну порошка! Дэдэн обеспокоено погладил бороду и ещё больше заторопился. Какой необычный план! Приходилось отдать должное изобретательности этого волшебника. Задумка была весьма остроумной: воплотиться в самого герцога и потом уже делать всё, что заблагорассудиться. Никто бы даже не заподозрил: герцог оставался бы самим собой, и лишь в некоторых своих поступках и суждениях оказался бы несвободен. Возможно, того бы это и насторожило, но вот окружающих — вряд ли: герцог и так отличался излишней вспыльчивостью и сумасбродством.

Дэдэн вновь вспомнил, какое потрясение он испытал на Дороге, когда, едва только покинув Предверие и оставшегося там Ивдура, вдруг ощутил внутри себя чьё-то присутствие. Именно в это мгновение он и постигнул предназначение неизвестного снадобья. Но было уже поздно. Этот кто-то ждал его, что, в общем-то, было неудивительно — ведь Дэдэн сам предупредил его своими многочисленными опытами с животными. Словно сумрачная тяжесть вошла в его дух. Это немного походило на то, как иногда, посреди ночи, вдруг ощущаешь, как нечто тёмное и удушающее навалилось тебе на грудь, пытаясь проникнуть внутрь, и тогда нужно найти в себе силы — не сдаться и отбросить это от себя прочь. Чувство вязкой беспомощности, охватившее его в тот момент, сковало волю. Этот кто-то настойчиво рвался внутрь, пытаясь вскрыть Дэдэна, словно устрицу. Изнемогая от этого полнящего отчаянием объятия, он застонал и на какой-то миг сдался. И неожиданно увидел этого чужака: перед ним возникло на удивление знакомое лицо. Дэдэн не помнил, откуда он его знает, но и тех нескольких секунд, в течение которых он смотрел на это молодое, очень красивое, но пугающе холодное лицо, было достаточно, чтобы не сомневаться в этом. Чужак тоже с любопытством и не торопясь разглядывал его, видимо, полагая, что теперь Дэдэн полностью находится в его власти. Однако тут его ждал неприятный сюрприз. При воспоминании об этом Дэдэн даже невольно улыбнулся. Что ни говори, а он не напрасно столько десятилетий посвятил изучению мира Дороги! Понимая, сколь губительно сейчас малейшее промедление, он тут же внутренне напрягся и, что есть силы, дёрнул за ближайший узел сосредоточения, как он это называл. Поверхность Дороги, словно паутина, которую сначала потянули за нить, а затем вдруг резко отпустили, спружинила, и таинственный чародей был немедленно куда-то отброшен. Куда — этого бы теперь не сказал и сам Тёмный. Но к величайшему удивлению Дэдэна, незнакомец, всего лишь через несколько мгновений, вновь кружил где-то рядом. Но на это раз он был куда осторожнее, и не спешил приближаться. Неожиданно, одна из нитей Дороги вылетела невесть откуда и, подобно бичу, захлестнула призрачное тело Дэдэна. Как это ему удалось? — успел он тогда подумать. О подобном он даже и помыслить не мог! А затем, противник потащил его за собой, увлекая туда, откуда, вероятно, проник на Дорогу. Если бы ему это удалось, и Дэдэн покинул бы Великий Путь не в том самом месте, откуда начал по нему своё движение, то навсегда расстался бы со своим телом, и его дух оказался бы в полном подчинении у этого чародея. К счастью, Ивдур крепко держал его за руку, и потому очень скоро Дэдэн с размаху налетел на «рубеж» — нечто, что не позволяло проникнуть на следующий участок Великого Пути, не покинув полностью предыдущий. Нить огненным лезвием прошла сквозь него и умчалась куда-то вперёд. Придворный волшебник облегчённо вздохнул и, три раза «дёрнув» Ивдура за руку, незамедлительно устремился назад, в обычный мир. О назначении порошка он уже знал вполне достаточно, а тягаться силой со столь искусным волшебником, как его противник, было делом заведомо безнадёжным. Однако не одолел он и половины пути, как тот вновь настиг его. Вероятно, чужак понял, что удерживало Дэдэна, и постарался уничтожить, или, хотя бы, выманить Ивдура из Предверия. Дэдэн ощущал это, но помочь своему молодому помощнику мало чем мог. И хотя теперь противник каким-то образом разделил свои усилия, Дэдэну почти не стало легче: ему, по-прежнему, с трудом удавалось противостоять изобретательному и сокрушительному по своей мощи врагу. Он вновь с ужасом ощутил, как тот неудержимо проникает внутрь его сущности, с каждой секундой заполняя собой его мысли, желания и волю. В отличие от Предверия, на Дороге волшебство было не властно: здесь действовали свои законы, и побеждал тот, кто лучше их знал, и тот, чей дух был сильнее. И Дэдэн с горечью чувствовал, что уступает противнику и в том, и другом. Если бы не Ивдур, по-прежнему, упорно тащивший его назад, то, возможно, он бы уже и сдался — столь невыносимо мучительным было ощущение потери себя. Дэдэн сосредоточился на самом важном в себе — том, что, подобно нескольким точным мазкам живописца, безошибочно позволяло кому угодно, сразу же понять, что это — именно ты, отдав всё остальное во власть незнакомца. Дух Дэдэна мгновенно сжался в маленькое, плотное, сферическое облачко, которое, завертевшись волчком, ринулось прочь, вытягивая за собой из плена, в виде длинной, сияющей нити, остальную часть его сущности. Ивдур уже был близок к тому, чтобы вызволить его, и Дэдэн надеялся, что предпринятый им манёвр даст ему на это время. Но чужак, растерявшись в первый момент, довольно быстро сообразил, что же произошло. Непостижимым образом искривив Дорогу, он заключил сияющую нить духа Дэдэна в некое подобие лабиринта, а сам встал у его входа, так что теперь Дэдэн, в любом, случае не смог бы его миновать. Но свеча горела уже где-то в двух шагах от Ивдура! Придворный волшебник не сомневался в этом, и потому вновь дёрнул того три раза за руку. Это лишило его последних сил, приведя, одновременно, в бешенство таинственного врага. В тот же миг, так ему, по крайней мере, показалось, свеча ослепительным солнцем вспыхнула у него перед глазами, и Дэдэн понял, что спасён. Он едва успел прошептать Ивдуру о лже Адеке, как тут же потерял сознание.

Коридор повернул, и солнце ворвалось в него через узкое окно в стене, заставив придворного волшебника на мгновение зажмурится. Эта часть замка давно уже была малолюдна: сейчас не много найдёшь охотников бывать там, где обитает волшебник, поэтому шаги Дэдэна гулким эхом разносились по пустым коридорам. Дэдэн невольно прислушался к тому, как их звук перебегает от стены к стене, и на этот раз мысли его обратились к герцогу.

Примерно через час, когда он немного пришёл в себя, то сразу же послал за старшим придворным лекарем — ади Лирбу И’Колстой. Как только тот явился к нему, Дэдэн вручил ему большой флакон с золотистым эликсиром и велел четырежды в сутки, через равные интервалы, давать его по чайной ложке герцогу.

— Его Решимость в величайшей опасности! — слабеющим голосом, едва слышно прошептал он. — Объяснить всё я сейчас не в состоянии. Но заклинаю вас всеми искуплёнными Ирдума! Убедите герцога принимать моё лекарство!.. И сами, неотлучно будьте подле него. Если Его Решимость почувствует себя странно — немедленно посылайте за мной… Я, как только немного …приведу себя в порядок, сразу же сам явлюсь к Его Решимости и обо всём, самым наиподробнейшим образом доложу… А сейчас мне требуется, хоть немного покоя.

И Дэдэн обессилено опустил голову обратно на подушку.

Впереди, пока ещё далеко, раздались чьи-то торопливые шаги, словно бы кто-то бежал. Когда коридор вновь свернул и перешёл в открытую галерею, Дэдэн увидел, что ему навстречу несётся насмерть перепуганный стражник.

— Господин придворный волшебник! Господин придворный волшебник! — закричал тот, едва завидев его. — Господину герцогу дурно!.. Он умирает!

Взгляд его был растерян, губы дрожали, а шлем — слегка съехал набок. Это был ещё совсем молодой парень. Возможно даже, что ему впервые довелось стоять в карауле у герцогских покоев. Неудивительно тогда, что он так испугался.

— Что с ним? — спросил Дэдэн, подхватывая руками полы длинного упленда и пытаясь перейти на лёгкий бег, от чего всё его тело тот же час мучительно заныло.

— Я не знаю! Из комнаты Его Решимости выскочил придворный лекарь, сказал, что Его Решимости очень плохо, что он умирает, и велел мне немедленно бежать за вами, Ваше Могущество, — оглядываясь на бегу, ответил стражник.

Они стремительно преодолели расстояние, отделявшее их от той части замка, где располагался герцог. Сердце Дэдэна бешено стучало, и каждый вдох отдавался в груди резкой болью. Остановившись перед дверью, ведущей в покои герцога, волшебник опёрся руками о колени и на несколько секунд закрыл глаза. Стражник, нетерпеливо переминавшийся с ноги на ногу, изумлённо посмотрел на него, но не решился что-либо сказать. Немного придя в себя, Дэдэн поправил на плечах упленд, а затем громко постучал в дверь.

Дверь распахнулась, и на пороге появился невысокий, сухощавый человечек, со смешно оттопыренными ушами и сросшимися на переносице густыми, чёрными, как смоль, бровями, из под которых остро поблёскивали маленькие глазки. Он немного сутулился, и от того казался похожим на какую-то большую и несуразную птицу.

— Что с герцогом, нди’а Лирбу? — встревожено спросил Дэдэн.

Нди’а Лирбу страдальчески наморщил лоб и недоумённо развёл руками:

— Ах, господин Юингир! Творится нечто такое, что находится далеко за пределами моего понимания! Я лекарь, а не волшебник.

— Что с герцогом? — повторил вопрос Дэдэн и схватив лекаря за рукав, потащил, вслед за собой, в опочивальню.

— Дэдэн, это вы? — услышал их герцог.

Голос его был столь слаб, что, казалось, в любую секунду готов был и вовсе исчезнуть.

— Ваша Решимость, что за несчастье обрушилось на Вашу голову? — Дэдэн устремился к широкой кровати под расшитым золотом балдахином, на которой возлежал герцог. Лицо герцога было бледным и напряжённым, на шее вздулись вены, а руки судорожно вцепились в одеяло. Северный зуб страдальчески взглянул на него:

— Будь проклято всё это ваше волшебство, Дэдэн, и вы вместе с ним!.. — с трудом произнёс он, после чего надсадно закашлялся. Нащупав на одеяле платок, герцог утёр рот и попытался сесть, облокотившись на локоть. Когда ему это удалось, он вновь накинулся на придворного волшебника. — Объясните мне, что такое со мной твориться?! Почему вдруг мои руки становятся не моими, и лицо… моё лицо также вдруг оказывается чужим?!.. Отвечайте, Дэдэн, что со мной!.. Если в меня, по вашей глупости, вселился какой-нибудь демон, то, клянусь дыханьем Господним, вы об этом пожалеете!.. — и герцог обессилено откинулся на подушки.

Услышав такое, Дэдэн резко выпрямился и от досады поджал губы, а ади Лирбу опасливо отодвинулся от него в сторону.

— Не делайте вид, что вы тут не причём! — злобно прохрипел герцог, вновь хватая платок.

— Ваша Решимость, я признаю, что в последнее время нередко бывал не прав, — поклонился придворный волшебник. — Но! Клянусь Единым и Всесущным, винить меня в каком-либо злом умысле против Вас — крайне несправедливо! — Дэдэн еле сдержался, чтобы самому не вспылить. — Едва только я узнал, что Вам что-то угрожает, как тут же известил Вас об этом и принял все возможные меры предосторожности… И я по-прежнему делаю всё, что в моих силах, дабы оградить Вас от любой опасности!.. — Дэдэн обиженно нахохлился. — Вы, я надеюсь, принимали то лекарство, что я Вам рекомендовал?

— Подите к Тёмному, с этим Вашим лекарством! — швырнул в него платком герцог, а затем, стерев со лба дрожащей рукой капельки пота, добавил. — Да, я его принимал…

Дэдэн облегчённо вздохнул.

— Да снизойдёт в нас Единая Сила!.. Это очень хорошо, Ваша Решимость… Именно благодаря этому Вы и поняли, что кто-то пытается в Вас проникнуть.

— Что-о-о?!.. — взревел герцог, подскакивая на постели. Судя по всему, голос к нему чудесным образом вернулся.

— Ты хочешь сказать, что я чуть не умер из-за этой твоей микстуры?! — с яростью прошипел он, мстительно буравя придворного волшебника взглядом. Нди’а Лирбу испугано сотворил на груди знак круга и отодвинулся от Дэдэна ещё дальше.

— Из-за этой моей микстуры, господин герцог, Вы, всё же, остались самим собой, а не превратились невесть в кого! — позволил и себе повысить голос Дэдэн. — Не забывайте, Ваша Решимость — я катор великого инклифа и волшебник четвёртой ступени, так что прекрасно осознаю свою ответственность за вашу жизнь и перед гильдией, и перед королём!

— А как тогда, бесценный мой Дэдэн, вы объясните, что мне вообще пришлось пить эту вашу отраву? С какой стати, кто-то пытался мною овладеть? — лицо герцога выражало неприкрытое недоверие. Казалось, ещё немного — и он обвинит своего придворного волшебника в измене.

Дэдэн снисходительно улыбнулся.

— Полноте, Ваша Решимость! Я, всё-таки, в магии не новичок. И если бы мне зачем-то понадобилось лишить Вас жизни, то уж поверьте мне, я бы сумел это сделать так, чтобы никто и никогда об этом не догадался! Ну, разве что, мои коллеги по гильдии… Они-то уж точно не преминули бы докопаться до истины… А, кроме того, как и всякий придворный волшебник, я связан клятвой — и с Гильдией, и с Вами… А это, как должно быть Вам известно, не пустой звук… Её не так-то легко нарушить.

— Но ведь случалось и так, что нарушали? — герцог не отрываясь, мрачно смотрел на Дэдэна.

— Случалось… — волшебник не отвёл взгляда, но в его собственном, вызова уже не было. — Но только, всякий раз оказывалось, что дело того не стоит… Да и посудите сами, Ваша Решимость, что мне за выгода пытаться убить Вас? Насколько мне известно, врагов, готовых достойно заплатить мне за это, у Вас, по крайней мере сейчас, нет. Да и случись что с Вами, я же первый — кто окажется на подозрении! Даже если я и исхитрюсь избежать наказания, то мне, с такой-то репутацией, уже никогда не удастся с этой стороны Срединного хребта, занять столь же выгодную должность.

Дэдэн едва удержался от горького смеха: в последнее время назвать его должность выгодной мог, разве что, какой-нибудь безумец — одни расходы! Да к тому же, без малейшей надежды на то, что они когда-нибудь будут возмещены.

— Пусть так! Но вы не ответили на мой вопрос: каким образом, несмотря на все ваши хвалёные меры, некто чуть было не овладел моими телом и разумом? За что я вам плачу жалование, Тёмный вас побери?! — взревел герцог и тут же вновь закашлялся. Лицо его побагровело, а на глазах выступили слёзы. Дэдэн вопросительно посмотрел на ади Лирбу, и придворный лекарь, подойдя к нему чуть поближе, негромко пояснил.

— Когда с Его Решимостью случилось это несчастье, и демоны пытались овладеть им, то претерпевая с ними великую борьбу, Его Решимость постоянно пил холодную воду и требовал класть лёд на своё чело… Демонам не удалось одолеть его, а вот горло господин герцог изрядно застудил, — сказал он.

Дэдэн кивнул и вновь повернулся к герцогу.

— Итак, Дэдэн. — сдавленным голосом произнёс тот. — Я жду ваших объяснений… Дайте же мне платок! Чего вы его мнёте в руках?

Дэдэн вернул герцогу платок, а затем вновь отступил на шаг.

Вот оно! Кажется, решающая минута пренеприятнейшего объяснения наступила. Интересно, что известно герцогу? В первый момент Дэдэн испытал огромный соблазн представить всё дело так, словно о том, что трапезничий — не тот, за кого себя выдаёт, он узнал лишь во время своего путешествия по Дороге. Ведь Ндади уже уехал из города и потому ничего не мог рассказать. По крайней мере, в сколь-либо обозримом будущем. Но потом Дэдэн вспомнил про двух солдат, знавших о «смерти» Адэка. В своё время, не предполагая насколько далеко всё это зайдёт, он не позаботился об этом. А теперь, пожалуй, было уже поздно. Можно, конечно, заставить их замолчать, в крайнем случае, даже просто убив, но, поразмыслив, он решил, что издержек больше, чем выгод: не исключено, что те солдаты, кому-нибудь уже, да проболтались. Довольно сложно будет разыскать и вывести из игры всех свидетелей. Да и Ндади не вечно будет вдали от города. Наверное, лучше всего будет рассказать герцогу почти что правду.

Дэдэн размышлял, внимательно разглядывая при этом, крупный, похожий на слегка приплюснутую картофелину и покрасневший от простуды нос герцога. Да! Пожалуй, как можно больше правды — будет лучше всего.

— Что вы уставились на мой нос, Дэдэн? Размышляете, как бы поскладнее соврать? — герцог произнёс это без тени улыбки, но и особой неприязни в его голосе Дэдэн не почувствовал.

— Нет, Ваша Решимость — думал, с чего начать. История эта и длинная, и запутанная. Как раз подстать «Королю Гуло и его пятому сыну». — Дэдэн вовсе не собирался потакать излишней догадливости герцога: тот, кажется, и без этого слишком многое понимает.

— Начните, как это всегда делают, с начала. — и герцог картинно откинулся на подушки, всем своим видом демонстрируя бесконечное терпение.

Дэдэн деликатно кашлянул и покосился на стоящего поблизости придворного лекаря, отчего тот залился густым румянцем.

— Нди’а Лирбу, оставьте нас! — приказал герцог, проследив за взглядом волшебника.

— Как Вам будет угодно, Ваша Решимость! — поклонился лекарь и торопливо вышел из комнаты.

— Итак, Дэдэн, я вас слушаю, — и герцог опять закашлялся. Когда очередной приступ утих, герцог вытер лицо платком и вновь устремил взгляд на волшебника.

— Ваша Решимость, я тоже недавно пережил нечто подобное тому, что и вы нынче. И я надеюсь, вы понимаете, что я нахожусь не в самом добром здравии. Ничего, если я, с Вашего позволения, буду краток?

— О чём это вы, Дэдэн? — герцог так и подался вперёд, а глаза его лихорадочно заблестели.

Волшебник досадливо нахмурился.

— Чтобы окончательно прояснить кое-какие возникшие у меня вопросы, мне пришлось совершить путешествие по Великому Пути. К сожалению, перед этим я предпринял ряд действий, которые предостерегли некоего могущественного чародея. Того самого, который пытался проникнуть в ваши тело и разум, господин герцог. А это был именно он, а вовсе никакие не демоны… И вот, этот чародей, как оказалось, ждал меня там. Как только я оказался на Дороге, он тут же напал на меня и попытался овладеть моим духом. К счастью, я позаботился на случай всяческих неожиданностей: меня оберегал, присланный мне в помощь на прошлой неделе из Оонга один молодой волшебник, — Дэдэну неприятно было вспоминать о том, что с ним тогда случилось, но ему был понятен интерес герцога к этому, и потому, послушно продолжил. — Мне довелось пережить ужасную борьбу, в которой я, лишь благодаря своему огромному опыту и отточенному чародейскому искусству, сумел одержать победу. Враг, ни с чем, отступил, а я — благополучно…

— Кто этот чародей, и что ему от меня нужно? — прервал его герцог.

— Я не знаю, Ваша Решимость, — поклонился Дэдэн.

— Не смейте мне лгать, Дэдэн! — вскипел тот.

— Клянусь Вам всеми искуплёнными Ирдума, что мне это неведомо! — торжественно произнёс придворный волшебник. — Я могу лишь догадываться.

— Ну так извольте, тогда, посвятить меня в эти свои догадки! — рассердился герцог.

Дэдэн виновато потупился.

— Я как раз и собирался это сделать!.. Помните, Ваша Решимость, на днях Вы соизволили дать своё согласие на арест некоего неизвестного нам лица, выдававшего себя за бирюмского графа Иштуни Белая Луна? — герцог кивнул, и тогда Дэдэн продолжил. — Этот самый злоумышленник, как мне удалось установить, скорее всего как-то связан с Дрангтумом, и именно по его повелению, какое-то время назад пытались убить одного из ваших старших трапезничих, место которого занял, приняв его обличие, один из слуг этого незнакомца.

— Что-о-о?! — в бешенстве взревел герцог. — У меня в замке пытались убить моего слугу, мало того — подменили его на какого-то проходимца, а я ничего не знаю!.. Да знаете, Дэдэн, что я с вами за это сделаю?!..

Северный Зуб вскочил с кровати и, вцепившись в отвороты упленда, принялся яростно трясти придворного волшебника.

— Я… я… я заточу вас в темницу! До тех пор, пока вы не дадите мне столько золота, сколько сами весите!.. Вы слышите меня, Дэдэн? — кричал он, всё тряся и тряся волшебника.

Дэдэн вытаращенными от страха глазами взирал на герцога, являя тому уместный для данной ситуации ужас, про себя же терпеливая ожидая, кода тому надоест его теребить. Наконец, Северный Зуб устал и, оттолкнув от себя придворного волшебника, тяжело опустился на край кровати.

— Вы — просто изменник!.. — прохрипел он, с трудом сдерживая подступающий кашель.

— Ваша Решимость…

— Я Вам … кх-х!.. кх-х!..не дозволял кх-х!.. говорить! — сквозь кашель, прокричал герцог. — Вон…кх!.. кх!.. на столике… дайте мне микстуру от кашля!

Дэдэн подошёл к столику и, взяв в руки толстый флакон, налил из него в изящную серебряную ложечку густую, с неприятным запахом жидкость.

— Это сироп, а не микстура, Ваша Решимость, — сказал он, протягивая ложку герцогу.

— Да мне плевать, что это!.. Хоть дерьмо собачье! Главное — чтобы помогало! — вновь вскипел тот.

— Как Вам будет угодно. — на сей раз Дэдэн немного обиделся.

Герцог выпил лекарство и, в раздражении, швырнул ложку на пол.

— Итак, Дэдэн, я жду ваших объяснений.

— Гм… Что ж… Извольте… — волшебник в задумчивости погладил бороду. — Зная ваш крайне вспыльчивый характер, Ваша Решимость, я побоялся, что вы прикажите немедленно схватить лжетрапезничего. Если бы это произошло, то разобраться в том, что же за всем этим стоит, уже вряд ли бы удалось. — Дэдэн поднял руку, заметив, что герцог хочет возразить. — Вам должно быть известно, Ваша Решимость, — сказал он с нажимом, — что многие чародеи используют, так называемых, рабов — различных обитателей Ирдума, в том числе и людей, узнать от которых что-либо об их хозяевах, если те не хотят этого, практически невозможно. Даже под самой страшной пыткой… Разрешение таких рабов от их обязательств перед своими властителями — очень сложное искусство, владеют которым лишь избранные… Я, к величайшему своему сожалению, подобным талантом не обладаю… Именно в силу всего вышеизложенного, Ваша Решимость, я и не хотел рисковать и не доложил вам о произошедшем.

— Ну хорошо, пусть так!.. — герцог с силой ударил кулаком по своему колену. — Но как вы могли допустить, чтобы моя жизнь оказалась в опасности?! Или у вас и для этого есть подходящее объяснение?.. А, Дэдэн?

— Да, Ваша Решимость, — ответил волшебник с достоинством. — Вы совершенно напрасно подозреваете меня в измене.

— Ну, уж об этом вы позвольте мне самому судить! — недовольно заметил тот. — Продолжайте!

Дэдэн кротко вздохнул и вернулся к прерванному рассказу, который, из-за постоянных вопросов герцога, становился всё более сумбурным:

— Господин герцог, как я не раз уже вам говорил, с моей стороны было предпринято всё возможное, дабы оградить вашу сиятельную особу от малейшей опасности: на вас были наложены все необходимые для такого случая защитные чары, мой помощник, и днём, и ночью, следил, чтобы с вами, не дай бог, не стряслось какое-нибудь несчастье, инткулы постоянно прочёсывали замок буквально сверху до низу — от самых глубоких подвалов, до флюгеров на шпилях башен!.. Я предполагал, что подложный трапезничий подослан, либо для того, чтобы следить за Вашей Непреклонностью и двором, либо, с целью отравить Вашу Решимость. Отравить вас, к счастью, невозможно — от этого вас защищают чары. Что же касается слежки, то я, причём не безуспешно, противопоставил ей свою собственную, в результате чего мне и удалось выяснить насчёт мнимого графа Иштуни… — на мгновение Дэдэн замер, чуть склонив голову набок, но затем, встрепенувшись, вновь продолжил. — Но я недооценил противника. Злодеи и не помышляли о Вашей смерти! Лжетрапезничий, изо дня в день, подсыпал в вашу еду некое волшебное снадобье… В совершенно ничтожных количествах. И, без сомнения, не ядовитое. Хотя, в достаточно большом количестве оно и вызывает дурноту, но причиной смерти явиться не может. Именно поэтому, охранное заклинание и не распознало в нём ничего опасного!.. Увы, господин герцог, пусть и с величайшими скорбью и стыдом, но я признаю: если бы всё шло именно так, как и задумал этот таинственный чародей, то по прошествии какого-то времени, он наверняка добился бы того, в чём сегодня, возблагодарим небеса, потерпел неудачу!..

И Дэдэн смиренно потупился, ожидая, что ему скажет герцог.

— Вы, Дэдэн, конечно же, человек учёный… Вам всё, верно, и так понятно, — герцог набычился и, казалось, вот-вот бросится на старого волшебника. — Но, пронзи меня рог Тёмного! Сам-то я, по-прежнему, ничего не понимаю!.. Чего хотел от меня этот ваш чародей? Зачем мне подсыпать что-то в еду, если это не отрава?.. Что, вообще, происходит в моём городе?!

— Вы без конца меня перебиваете, Ваша Решимость! Из-за этого я сбиваюсь! — огрызнулся Дэдэн. — Если вы перестанете это делать, то я, наконец, смогу изложить всё по порядку, и вам всё сразу же станет ясно… Так! — Дэдэн приложил пальцы к вискам и на мгновение зажмурился. — Намерения этого чародея были таковы, — сказал он, когда вновь открыл глаза. — Во-первых, подменив вашего трапезничего своим прислужником, он решил сразу две задачи: основная — вы получали несколько раз в день его снадобье, что было необходимо ему для того, чтобы иметь в дальнейшем возможность управлять вашими решениями и поступками, и второстепенная, но тоже немаловажная — он был в курсе того, что происходило в замке. Во вторых, Ваша Решимость. Счастливым образом узнав о подмене трапезничего, а потом и о волшебном снадобье, я невольно приоткрыл завесу тайны над его замыслом, а совершив путешествие по Великому Пути, сумел понять его до конца. Осознав это, он, я думаю, несмотря на известный риск, так как не всё ещё было для этого готово, попытался реализовать то, к чему так стремился, но потерпел неудачу. И я полагаю, что имею полное право считать, что это — всецело моя заслуга, — сказал Дэдэн и самодовольно подбоченился. — Предвидя такой поворот событий я прислал вам волшебный эликсир… Между прочим, я сам его придумал в своё время… Да… Занимаясь в молодости изучением тайн духовной сущности самтов, что неизбежно приводит и к изучению Великого Пути, мне, предварительно, пришлось решить задачу упрочнения связи между собственным духом и телом. Результатом этого и явился мой эликсир… Но, кажется, я отвлёкся! — спохватился Дэдэн, заметив, что герцог вновь нахмурился. — Чего же именно он ищет, или добивается, то тут, Ваша Решимость, я, увы, и сам теряюсь в догадках… Как и раньше, могу сказать одно — это, без сомнения, нечто чрезвычайно важное, раз весь волшебный мир так переполошился. Нечто, о чём, возможно, следует поискать в древних пророчествах, а, быть может, и в каких-нибудь недавних знамениях…

— Ну так и ищите, Дэдэн! Я, наконец, хочу это знать! — не утерпел герцог, вновь прерывая Дэдэна. Вскочив с постели, он вдруг принялся возбуждённо ходить по комнате. — Волшебник вы, или нет? — Дэдэн утвердительно кивнул головой, и герцог продолжил. — Ну вот и ищите!..Даю вам неделю на это. Неделю, и не дня больше!.. Причём, с доказательствами. Пустопорожние домыслы можете оставить при себе — я и так сыт ими по горло. Вам всё понятно?

— Да, господин герцог, — слегка поклонился Дэдэн, а про себя подумал. — Через неделю Рин уже будет далеко. Что ж, вот тогда пусть герцог о нём и узнает.

— Сегодня после обеда я ещё хотел бы услышать от вас кое-какие подробности… Но, смотрите, Дэдэн! Я не потреплю от вас больше ни единого слова лжи! — и герцог яростно погрозил ему пальцем.

— Ступайте прочь!.. Я устал и не желаю больше вас видеть, — добавил он, снова укладываясь на кровать.

— Желаю вам скорейшего выздоровления, Ваша Решимость, — Дэдэн ещё раз поклонился и торопливо покинул герцога.

Укрывшаяся в тени лещины скамья была холодной. Отполированный за века камень плотно прилегал к телу и, казалось, с жадностью вытягивал из него живительное тепло. Сквозь узор веток Дэдэн рассеяно наблюдал за проплывавшими в небе облаками, уже чуть позолочёнными в лучах заходящего солнца. Отсюда, из небольшого садика, во дворе герцогских покоев, был виден лишь небольшой кусочек неба, но от этого взгляд к нему притягивался ещё сильнее.

— Как холодно… — наконец пробормотал себе под нос волшебник и, едва заметно покачав головой, поднялся со скамьи.

— Ну, прощай, Аффир! — сказал он, вдруг хлопнув ладонью по тусклому камню. Согласно древнему преданию, когда-то, давным-давно, много столетий назад, в эту скамью был превращён коварный советник тогдашнего властителя замка. Выдав своего господина его врагам, он получил от них щедрую плату. Но младший сын герцога, заручившись поддержкой короля, изгнал их, а попавшего к нему в руки злодея, по его приказу, придворный волшебник превратил в эту самую скамейку. Как гласят легенды, советник этот был человеком злобным, завистливым и имел дурной глаз, отчего скамейка пользовалась плохой репутацией: на ней мало кто решался сидеть. И, тем не менее, за долгие годы, её камень отполировался до блеска.

Дэдэн сделал уже несколько шагов, как вдруг раздался лёгкий хлопок, и в воздухе, прямо перед ним, возник желтоватого цвета конверт. Письмо! Стоящий неподалёку слуга испуганно обернулся на неожиданный звук, но, увидев придворного волшебника и что-то парящее перед ним, тут же вновь смущённо склонился над цветами. Дэдэн нетерпеливо взял его в руки и с удивлением прочитал: «Катору Великого Инклифа Волшебников в славном герцогстве Индэрнском, Могущественному Волшебнику Четвёртой Ступени Божественной Силы, открывателю Жизненной Спирали Духа Самтов, Дэдэну Юингиру Имсскому от его достославного коллеги и верного друга, Могущественного Волшебника Четвёртой Ступени Божественной Силы, повелителя странных дождей и великого знатока таинственных погодных явлений, Жэ Йюфа К’аан Омфелонского.»

— Жэ Йюф?.. Чего этому пройдохе от меня нужно? — проворчал Дэдэн, торопливо распечатывая конверт. Вернувшись на скамейку, он тут же погрузился в чтение.

«Приветствую тебя, мой старинный друг! Доколе на нашем небосводе сияет солнце, и звёзды по ночам вещают нам о воле богов, да пребудешь ты в добром здравии и в обладании извечной Силой! Да никогда не ослабеют память твоя и воля твоя!

Ты, наверное, удивлён, что, после стольких лет молчания, я решил написать тебе? Готов спорить, что ты сейчас ломаешь голову, пытаясь понять, что же это мне от тебя понадобилось? Не утруждай себя, друг мой! Я уже слишком стар, чтобы лукавить. А дело в том, что события, к которым наш мир несётся на всех парусах, слишком тревожны и загадочны, чтобы думать о каких-либо сиюминутных выгодах. О них нынче беспокоятся лишь законченные дураки, не видящие дальше собственного носа. Однако, обо всём по порядку.

Во-первых, спешу сообщить тебе, пока ещё эта новость свежа и не поистаскалась, склоняемая так и эдак многочисленными придворными сплетниками и прочим праздным людом, что давно уже тлеющая вражда между Гильдией и Церковью готова вновь жарко вспыхнуть, охватив весь Ирвир всепожирающим пламенем. К величайшему моему стыду, вина за это, во многом лежит и на Радужной Башне.

Как ты уже, наверное, наслышан, верховный квистол Имрии, давно проповедующий вражду и ненависть ко всему волшебному, сумел избежать гнева предстателя и обрёл надёжную защиту в Пьерте, где у него множество сторонников. Церковь гневно осудила эту ересь, но, видимо, тень Тёмного уже пала на наш мир, раз столь многие добрые люди попали под её власть. Не зная, как заставить строптивого квистола подчиниться воле предстателя и явиться пред его грозные очи, дабы понести заслуженное наказание и изъявить смирение и покорность, без того, чтобы начинать ради этого братоубийственную войну, один из высших церковных иерархов (не буду здесь раскрывать тебе его имя), по просьбе предстателя, обратился за помощью к Радужной Башне. Первый Мастер созвав на совет только тех, кто, по его мнению, поддержит эту просьбу, получил желаемое им одобрение и дал знать предстателю, что Гильдия охотно поможет. Взамен он потребовал, чтобы Церковь продолжала и дальше со всей решимостью преследовать эту ересь, и, кроме того, чтобы Церковь отныне не возражала против желания многих богатых семейств в восточных и прибрежных провинциях империи, наряду с семейными священниками, иметь при своих домах ещё и волшебника, того, что столь долго и безуспешно добивалась от Престола Гильдия. По неведомой мне причине, предстатель, на столь невыгодные для Церкви условия, согласился. Не знаю, останется ли он, после этого, и дальше предстателем, но дело сделано.

Между тем, кое-кто в Радужной Башне считает, что Гильдии не следует, в данном вопросе, помогать Церкви: и так уже слишком многие в Ирвире недоброжелательно настроены по отношению к волшебству, и если вдруг что-то пойдёт не так, то репутации Гильдии будет нанесён непоправимый ущерб. Ясное дело, что Церковь ни при каких условиях не признается в подобной сделке. А, кроме того, тут у нас, уже почитай как год, ходит пророчество Серебряного Волоса. Думаю, не стоит тебе напоминать, сколь большим уважением он пользуется. Более авторитетного предсказателя в Гильдии сейчас просто нет, да и в ближайшее время вряд ли появиться. Так вот, Серебряный Волос, где-то около года назад, как раз на одном из заседаний Большого Совета, высказал мысль, что в Ирвире наступают тревожные времена. Возможно даже, что завершается текущая эпоха, и всех ожидают великие испытания. Он говорил, что в созвездии Утки, которое соответствует небесному отражению Ирвира, появилась Огнебородая комета, причём, в отличие от трёх предыдущих её визитов, хвост кометы, похожий на кроваво-красную человеческую бороду, направлен из созвездия Утки в сторону созвездия Ветра, что сулит нашему краю великую смуту и неисчислимые бедствия. Пока ещё она слишком далеко, и только самые зоркие могут увидеть её на небосводе в виде маленькой красноватой точки. Но то, что это та самая комета, которая появляется раз в пол тысячи лет, и чьё появление всякий раз сопровождается многочисленными несчастьями, сомневаться не приходиться. Три весны подряд, говорил Серебряный Волос, первым в западных странах расцветает стрелолист, что также является крайне неблагоприятным знаком. Пастбища на юге вдруг оскудели, а в рыбачьи сети всё чаще и чаще вместо рыбы попадаются невиданные доселе морские чудовища. И, наконец, он поведал, какое именно откровение было послано ему богами, во время его последнего путешествия по Великому Пути, когда его дух устремился к Блуждающей звезде. Он рассказал, что взору его предстал какой-то прибрежный город. К воротам его были прибиты люди, в облачениях Гильдии. Затем ворота отворились, и оттуда устремилась ликующая толпа. И все были вооружены. Вслед за ними из города появились рыцари, за которыми двигался отряд конных воинов, а за ними — копьеносцы и лучники. Затем взгляд его перенёсся на крепостную стену, и там, в ярких лучах восходящего солнца, он увидел высокого человека, облачённого в платье огненно-красного цвета. Серебряный Волос уверен, что это был верховный квистол Имрии, а всё ниспосланное ему откровение — грозное предупреждение Гильдии. Он говорил, что каждый, кто внимательно вслушается в себя, и сам почувствует, что мир нынче изменился, что что-то тревожное пробудилось в нём, и сердце невольно охватывает чувство страха и неуверенности. Многие, при этих его словах, согласно закивали головами, но не меньшее количество присутствующих лишь недоумённо пожали плечами. Первый Мастер принадлежал к последним, и он потребовал от Серебряного Волоса и всех присутствующих, чтобы они никому больше не говорили об этих, как он выразился, пока ещё весьма сомнительных пророчествах. Он сказал, что не зачем понапрасну волновать Гильдию и всех обитателей Ирвира, пока не будут получены дополнительные доказательства. Вот что случилось на заседании Большого совета около года назад.

Тут, однако, надо ещё вспомнить и о том застарелом соперничестве между нашим Первым Мастером — Эрлайлом Сокрущающим и Серебряным Волосом. Сразу же нашлись те, кто стали утверждать, что провидец всё придумал, дабы досадить главе Большого Совета. В итоге, предупреждению Серебряного Волоса не придали большого значения. Но в свете последних событий, все вдруг сразу вспомнили о нём. Ещё бы! Прибрежный город — это, без сомнения, Пьерт! А откровение — мрачное предзнаменование готовящейся вылазке. Первый же Мастер, по-прежнему, утверждает, что всё это — ничего не значащий вздор, так как не владеющим магией обывателям никогда не совладать с сильным отрядом опытных чародеев. Он послал отряд в Восточный Инклиф, к тамошнему верховному иту — Н’Нгунги Храо Д’Диву, которого ты хорошо знаешь, с тем, чтобы он помог им незаметно добраться до Пьерта и, вообще, во всём содействовал. Однако тот, узнав о цели их путешествия, пришёл в ужас, и немедленно примчался в Радужную Башню, в надежде отговорить Первого Мастера от задуманного. Разумеется, отговорить Эрлайла Сокрушающего ему не удалось, а вот должности своей, так как он на отрез отказался учавствовать в этом, лишился. Эрлайл, сгоряча, прогнал его прочь, а верховным итом в Восточный Инклиф решил назначить, с молчаливого одобрения совета, во всём послушного ему Аккуда Бо Тохвавала, по прозвищу Туманное Нечто. Нгунги страшно разозлился и потребовал немедленно созвать Совет Зелёного Сукна, но Радужная Башня оказалась ещё не готова к подобным волнениям, и, за исключением Серебряного Волоса, Чёрного Марли, Юкк Хота Ленивого, Алина Третьего Стального Духа, и Вечно Спящего его никто не поддержал. Даже больше того — пригрозили, что за неисполнение распоряжений Гильдии, изгонят из неё на пять лет. Нгунги ничего на это не сказал, но на следующий день — неожиданно исчез, что взволновало, как его сторонников, так и Первого Мастера, который заподозрил в этом, какой-либо возможный заговор против себя. Так что теперь все в Радужной Башне следят друг за другом ещё пристальнее, чем обычно.

Зная, что Нгунги был твоим другом, я счёл необходимым предупредить тебя об этом. Вдруг он явиться к тебе? Теперь же, когда ты в курсе последних событий произошедших в Башне, ты будешь готов сделать правильный выбор. И я надеюсь, что ты поступишь, согласно своей мудрости, в которой я никогда не сомневался и которой всегда безмерно восхищался.

Будь и мне добрым другом и напиши, если вдруг, благодаря милости богов, узнаешь что-либо интересное. На этой просьбе я и заканчиваю своё письмо.

Прощай, старый друг. Пусть ветра всегда дуют тебе в спину, а Сила — будет послушна и неиссякаема!»

— Старый вингерлон! — выругался Дэдэн и, превратив письмо в маленькое семечко, спрятал его в карман короткого камзола, который носил под уплендом. Жэ К’аан, по существу, так и не обозначил своей позиции, и судить о том, на чьей он стороне, не представлялось возможным. Скорее всего, он и не ждёт каких-либо вестей от него. Он просто кинул камень в его заводь и теперь внимательно наблюдает. О, Жэ К’аан может многое узнать по кругам идущим по воде! Он в этом деле — великий мастер!.. А вот Нгунги приятно удивил его. Дэдэн давно уже привык считать, что того интересует лишь полное опасности и тщеславного азарта восхождение по иерархической лестнице Гильдии. Кто бы мог подумать, что он вдруг плюнет на всё, и поступит так, как того и требует Клятва!.. Хотя, не исключено, что он лишь сделал какой-то очень хитроумный и совсем неочевидный ход всё в той же борьбе за власть… Кто знает, о чём он догадывается и к чему, на самом деле, стремиться?

Дэдэн посидел ещё с минуту, пытаясь постигнуть тот хитрый узор, который нынче соткала для его мира, склонная к злой иронии, судьба. Не особенно преуспев в столь неблагодарном занятии, придворный волшебник, с трудом поднялся и, снедаемый тревожными предчувствиями, понуро побрёл к себе.

Ивдур сидел у распахнутого окна и жадно читал какую-то истрёпанную книгу. Где-то на улице самозабвенно пели кузнечики, которым нежным эхом жалобно вторили крыльцы. Солнце почти уже село, и потому, даже у окна было темно.

— Ты бы свечу зажёг, — сказал вошедший в комнату Дэдэн.

— А я и не заметил, как стемнело! — встрепенулся тот, удивлённо озираясь. Неохотно захлопнув книгу, он встал со стула и пошёл навстречу Дэдэну. — Что говорят в замке о случившемся?

— Некогда мне было сплетни-то собирать, — проворчал Дэдэн, направляясь прямиком к кровати. — Дхонкх!

Кряхтя, он лёг на одеяло, свесив с кровати обутые в нарядные сапожки ноги. Вытянувшись на спине, старый волшебник блаженно закрыл глаза. Ивдур в нерешительности остановился.

— Дхонкх! Да где же ты? — вновь прокричал Дэдэн, а затем повернулся на бок, лицом к молодому чародею. — Ну чего тебе?

— Кх! — кашлянул тот в кулак и, глядя на Дэдэна немного исподлобья, спросил. — Господин придворный волшебник… Как вы полагаете, ведь всё уже закончилось?.. Можно ли надеяться, что ничего плохого больше не будет?..

Дэдэн нахмурился и в задумчивости пожевал губами.

— Вы звали меня, Ваше Могущество? — из соседней комнаты появился заспанный Дхонкх — преклонных лет луллийец. Его некогда ярко-красный нарост на голове от старости стал бледно-жёлтым, а густые, чёрные волосы, по бокам от него, совершенно исчезли, сменившись невыразительными зеленоватыми чешуйками.

— Да! Помоги мне раздеться! — Дэдэн нехотя сел, и Дхонкх тут же, с готовностью, вцепился своими шестипалыми лапами в сапоги и очень ловко стянул их.

— Боюсь тебя разочаровывать, Ивдур, но у меня дурные предчувствия. Вернее, я даже уверен — всё ещё только начинается. — Дхонкх между тем снял с Дэдэна упленд и камзол и теперь принялся за штаны. — Однако не стоит бояться грядущего! Что толку трепетать перед ним? Это ведь, всё равно ничего не изменит… Если ты чувствуешь, что тебе предстоят ужасные испытания, то лучше подготовься к ним… или, на худой конец, как следует отдохни… Дхонкх, будешь чистить одежду, брось семечко из кармана в банку на полке!

Дхонкх поклонился и, схватив в охапку одеяния волшебника, вновь пошёл в соседнюю комнату.

— Покойной вам ночи, господин! — бросил он на прощание.

— И ты тоже иди спать… — обратился Дэдэн к Ивдуру. — Радуйся, что пока ещё можешь это делать на кровати с мягкой периной.

— Что вы хотите этим сказать? — насторожился тот.

— Ничего… — ухмыльнулся Дэдэн. — Тоже, так сказать, предчувствия… Ну всё, ступай! Покойной тебе ночи!.. А-а-а!.. — и Дэдэн сладко зевнул, залезая под одеяло.

— Покойной и вам ночи, господин придворный волшебник! — Ивдур зябко поёжился и вышел в коридор. Едва он сделал несколько шагов, как за спиной послышался звук задвигаемого засова.

Часть 3

Глава 1

Кана ещё крепче обвила его шею руками. Одарив жарким поцелуем, она тут же, со смехом, отстранилась.

— Смотри же! Ты обещал! — сказала она, весело глядя на него.

— О, моя прекрасная Кана!.. Как можешь ты сомневаться? Я лишь повидаю родителей. Погощу у них дней пять, и сразу же вернусь! — в отличие от девушки, Рин был сама серьёзность.

— Ах! — та лишь рукой махнула. — Вот пригласят тебя в гости в какое-нибудь почтенное семейство, встретишь ты там нарядных городских девушек, да ещё, небось, и с хорошим приданым, так тут же и позабудешь про свою Кану…

Рин замотал из стороны в сторону головой, а затем рухнул перед девушкой на колени. Схватив её за руки, он с укоризной воскликнул:

— Ну как ты можешь такое говорить!.. Ведь у меня только одно сердце, и его я уже отдал. Тебе, Кана!.. Но даже если, по какому-то глупому капризу, я захотел бы совершить подобное кощунство, то и тогда не сумел бы сделать этого, ибо, клянусь последней слёзой Игуна, во всём целом свете не встретил бы девушку прекраснее и нежнее, чем ты!

Кана, одними лишь уголками губ, едва заметно усмехнулась и принялась бережно ворошить волосы Рина.

— Многие умеют складно и красиво говорить, да только, что от этого проку?

— Кана! — вновь воскликнул Рин, желая видимо возразить, но девушка не дала ему этого сделать и в ту же секунду опять припала к его губам с поцелуем, повалив его, вслед за тем, на землю. На этот раз он был столь долгим, что гусеница, сидящая на листе, склонившейся над ними ветки старой липы, успела съесть его на половину, прежде чем молодые люди разомкнули свои объятия.

— О-о, Рин! — едва слышно прошептала девушка. Она перевернулась на спину, глаза её были закрыты, а высокая, красивая грудь взволнованно вздымалась. Полежав так несколько мгновений, она приподнялась затем на локотке и, склонившись над ним, нежно провела по его щеке рукой:

— Мне пора. Солнце уже на самой серёдке…

— Я провожу тебя, — сказал Рин, вскакивая на ноги и протягивая руку, чтобы помочь девушке подняться.

— Нет, Рин. Я ведь тебе уже говорила! Не ровён час отец увидит.

— Но, Кана! Все ведь и так знают! Или ты полагаешь, что люди вокруг слепые? — всякий раз, когда об этом заходила речь, Рин начинал злиться, хотя и понимал, что девушка права: люди могли догадываться о чём угодно, но это, всё равно, не позволяло пренебрегать правилами приличия. Но с другой стороны, он ведь уже твёрдо решил, что непременно женится на ней. Вот примет только участие в первом своём состязании оруженосцев, во время какого-нибудь ближайшего рыцарского турнира, на который соизволит поехать ади Питри, и сразу же женится! Но не раньше этого: он дал себе такой обет, и даже привязал, во имя его исполнения, серебряную цепочку, чуть пониже правого колена. Может быть, если ему повезёт, и если на то будет воля Божья, то он окажется в числе двух, наиболее отличившихся оруженосцев и его посвятят в рыцари.

— Кана, пройдёт ещё немного времени, и я обязательно на тебе женюсь! — решительно заявил Рин.

Девушка досадливо на него взглянула, а затем, чуть отвернувшись в сторону, сказала:

— Я ведь тебя об этом не прошу… Я вообще ни о чём тебя не прошу!.. Ты мне очень нравишься, Рин. Но неужели ты и сам не понимаешь, что никогда не сможешь жениться на простой крестьянке?

— Мой отец даст мне своё согласие! Я как раз собирался его об этом просить, — выпалил Рин.

— Вот как? — Кана удивлённо воззрилась на него своими красивыми, зелёными глазами, вспыхнувшими, подобно изумрудам. — Но ведь твой отец богат?

— Ну и что с того? Ону меня человек гордый и независимый, и всегда поступает так, как считает нужным, а не так, как принято. И он не то, чтобы очень уж богат, пусть даже с ними считается сам герцог, — Рин прижал руку Каны к своему сердцу и, нежно улыбнувшись, добавил. — А кроме того, наш род не относится к благородным, и поэтому я не вижу для нашей женитьбы никаких препятствий!

Лицо девушки озарилось радостью, но она так ничего и не сказала в ответ. Помолчав несколько мгновений, она сжала в своих ладонях руки Рина, и, загадочно улыбнувшись, спросила:

— Придёшь сюда сегодня вечером?

— Конечно! Как только освобожусь, непременно приду! — Рину было и смешно, и странно, что она может в этом сомневаться. Интересно, что означает эта её улыбка? — подумал он.

Девушка ещё раз крепко его обняла и, одарив коротким поцелуем, со счастливым смехом бросилась прочь. Выбежав из-под тени деревьев в поле, она обернулась и весело помахала ему рукой. Рин тоже радостно помахал ей в ответ. Дождавшись, когда Кана скрылась из виду, он мечтательно потянулся, а затем, отряхнув от травы свой камзол, отправился в замок.

Воздух слегка дрожал от знойного марева, а вместе с ним менялись и очертания домов деревушки, раскинувшейся неподалёку от замка. Приглядевшись, ади Питри узнал Рина, скорее по походке, чем по внешнему виду, ибо тот был пока ещё слишком далеко. Рин возвращался из небольшого перелеска, что рос сразу за ближним полем. Незадолго перед тем, как он появился, оттуда же, откуда и Рин, но только в сторону деревни, направилась стройная фигурка девушки. То, что она была стройной, ади Питри просто домыслил, потому как хорошо знал Кану, старшую дочку Йоргла-молчуна: разглядеть её с такого расстояния он просто не смог бы. Вот ведь тоже незадача! Упрямый мальчишка по уши влюбился в девчонку и теперь ничего и слушать не желал. Девушка-то, и вправду была красавицей, но Рин — считай, что уже рыцарь (то, что с его доблестью, умением и ловкостью, тот непременно заслужит себе рыцарский титул, ади Питри ничуть не сомневался), а она — всего лишь дочь зажиточного крестьянина, да к тому же ещё и его ленника. Ади Питри досадливо сплюнул. Ничего! В следующем месяце, в Пьерте объявлен Большой Турнир. Блестящий двор, радостная суета, внимание благородных дам, слава и удовлетворённое тщеславие сделают своё дело: голова от всего этого у парнишки непременно закружится, и он и думать забудет о своей простодушной подруге. Впрочем, сейчас его не это заботило. Ади Питри нахмурился: отсюда сверху казалось, что Рин идёт слишком медленно. И он вновь подумал о своём давешнем сне.

Листва деревьев плотным пологом нависала над ним. Где-то высоко в небе ярко сияло солнце, но здесь внизу, под этой толстой зелёной крышей, безраздельно царствовал вечный сумрак, лишь изредко, кое-где, пронзаемый узкими спицами света. Было на удивление тихо — только шорох листвы под сапогами. Казалось, что всё вокруг замерло, затаилось и встревоженно наблюдает за ним. Ади Питри невольно поёжился: здесь, без меча, он чувствовал себя почти что голым. Под ногой громко хрустнула ветка. Ади Питри на мгновение замер, а затем вновь продолжил идти вперёд. Неожиданно деревья расступились и рыцарь оказался на берегу каменистого ручья. На другой его стороне, окунув кончики ветвей в воду, лежала поваленная ветла, а на ней, грустно опустив голову, сидела юная девушка. Она задумчиво расплетала венок и бросала вытащенные из него цветы в воду. Покружив несколько мгновений на одном месте, цветы подхватывались течением и уносились прочь. Хотя лица девушки не было видно, но сердце рыцаря тут же встревожено забилось: он не мог ошибиться! Это была она, Иара Прекрасная! Ади Питри зашёл было в воду, думая перейти ручей, но вдруг остановился в растерянности, не зная, как поступить: идти ли ему дальше, чтобы приблизиться к Деве лесов и полей, или же не тревожить богиню, раз уж та не обращала на него внимания. Некоторое время он так и стоял в нерешительности, но тут Иара Прекрасная легко и грациозно, одним неуловимым движением, поднялась с дерева и, отведя с лица густые пряди зеленовато-золотых волос, посмотрела прямо на Питри Фрогана.

— Приветствую тебя, доблестный рыцарь! Пусть вода моих озёр, рек и ручьёв всегда утолит твою жажду, листва деревьев укроет от обжигающего солнца, или неистового дождя, а трава будет тебе нежной постелью! Я рада вновь видеть тебя, — улыбнулась она ему.

— О, прекраснейшая из прекрасных, я готов до конца дней моих возносить хвалу небесам за то, что они позволили мне вновь встретить тебя!.. Воистину, тот, кто увидит тебя хотя бы раз, обретает вторую жизнь, а тот, кому это счастье выпадет дважды, и вовсе становится бессмертным, — Ади Питри, прямо в воде, упал наколени и, низко склонив голову, прижал правый кулак к груди.

— Ты столь же учтив, сколь и славен, рыцарь! — голос её переливался звоном тысячи серебряных колокольчиков, наполняя сердце неизъяснимым блаженством. — А теперь встань и выслушай меня!

Ади Питри с достоинством поднялся, но, так как приглашения не последовало, остался на своей стороне ручья.

— Я знаю, что твой юный оруженосец собирается на днях навестить родной дом, — голос Иары был всё столь же беззаботно звонок, но, как показалось ади Питри, на мгновение в её глазах промелькнула тревога.

Рыцарь утвердительно кивнул головой и Иара продолжила:

— Ты должен сделать так, чтобы он уехал прямо сегодня. Едва взойдёт солнце, как резвый конь должен мчать его прочь от твоего замка… — Иара на мгновение запнулась. — Прости, но большего я сказать не могу!.. — Она вдруг стала печальной и сразу же чуть склонила голову, словно бы пытаясь скрыть это.

— Как пожелаете, моя госпожа! — ответил ади Питри и, немного смутившись, спросил. — Если Вы не сочтёте это за непозволительную дерзость — почему Вы не можете сказать большего? Разве боги не поступают так, как им того хочется?

Иара Прекрасная вскинула голову, как будто собиралась рассмеяться, но на устахеё застыла грустная улыбка:

— Да, мы вольны поступать так, как нам заблагорассудится. Но даже нам не открыто грядущее, и мы, зачастую, можем видеть лишь маленький его кусочек… К тому же будущее столь же изменчиво, как и настоящее, и чем больше ты о нём знаешь, тем в меньшей степенионо сбывается… Я не знаю, почему твоему оруженосцу надо выехать домой именно сегодня. Но мне доподлинно известно, что это, действительно очень важно! Иначе меня бы здесь не было… Надеюсь, ты доволен моим ответом? — Ади Питри благодарно поклонился, а затем смущённо кашлянул.

— Я вижу, что твоё любопытство граничит лишь с твоей преданностью. Ты ещё хочешь о чём-то спросить? — нахмурилась Дева.

— Гх, гх! — прокашлялся рыцарь. — Да не прогневается на меня моя госпожа! С тех пор, как я взял Рина к себе в оруженосцы, меня днём и ночью, безотступно мучает этот вопрос… Поверьте, если бы не это, то я бы не почём не осмелился Вас расспрашивать!

— Ну, так что же ты хотел узнать? — подбодрила его Иара Прекрасная.

— Я знаю, что с Рином связана какая-то великая тайна и, пронзи меня рог Тёмного, если ему не предстоит свершить великие дела! Но что это за тайна? И каким образом мой юный оруженосец должен исполнить своё предначертание? И как мне лучше помочь ему в этом? — и ади Питри пытливо посмотрел на Деву лесов и полей.

— Да, именно такие вопросы я и ожидала от тебя услышать. Однако, даже если бы я и знала ответы на них, то, не сочти это за недоверие, мой верный рыцарь, но я не посмела бы сказать их тебе. Великие тайны раскрывают себя сами, и именно тогда, когда сочтут это нужным. И не тебе, и дажене мне решать, когда это время наступит… А если говорить о твоей службе во исполнение предначертанного, то тут твоя совесть должна быть спокойна — ты сделал всё, что было в твоих силах и… боюсь, что даже больше, — и Иара Прекрасная благодарно улыбнулась, однако почти тут же заботы вновь затавили её нахмурится. — Времена меняются… Может случится так, что я не смогу больше прийти к тебе… Прошу тебя, береги своего юного оруженосца! А теперь прощай, мой преданный рыцарь… — И Иара неожиданного шагнула в ручей, стремительно пересекла его и, остановившись перед опешевшим ади Питри, нежно поцеловала его в губы. Ади Питри показалось, что он просто задохнулся от охватившего всё его существо блаженства. Голова его закружилась, сердце бешено застучало, а в глазах вспыхнули, подобно чародейским огненным фонтанам и взлетающим звёздам, мириады прекраснейших цветов. Он услышал удаляющийся серебрянный смех Иары, и через мгновение провалился в забытьё.

Очнулся он уже в своей постели. То, что виденное им во сне было доподлинной правдой, он ничуть не сомневался. Он до сих пор ощущал на губах то волшебное прикосновение, которым одарила его прекраснейшая из прекрасных. И как теперь ему быть? Придётся теперь поститься, покуда хватит сил. Ведь оскорбить уста, хранящие поцелуй самой Иары Прекрасной, было бы немыслимым кощунством! Ади Питри озабоченно, но счастливо вздохнул и посмотрел в окно. На улице светало. Он отшвырнул в сторону одеяло и поспешно встал. Одевшись, он торопливо поднялся на следующий этаж и громко постучал в дверь комнаты, в которой жили его оруженосцы. От первого же удара дверь распахнулась, и ади Питри вошёл внутрь. Постель Рина была пуста. Рыцарь выругался сквозь зубы и растолкал Таркуда.

— Где Рин?

— А-а-а!.. — сладко зевнул тот. — Откуда ж мне знать?.. Он нынче влюблён, а влюблённый юноша, всё одно, что обезумевший по весне кот: разве ж за ним уследишь?.. Небось опять пошёл в поле цветы рвать. А может и ещё куда.

Ади Питри энергично потряс Таркуда за плёчо:

— А ну просыпайся, старая кираса, и седлай Динглина. А потом отправляйся бегом искать Рина.

— Да что случилось-то? — встрепенулся старый оруженосец.

— Пока ничего… Но если ты не поторопишься, — угрожающе произнёс рыцарь. — То тогда непременно что-нибудь случиться!..

— Да ладно, вам, господин. Чего вы так кипятитесь? Я уже иду! — Таркуд вскочил с постели и метнулся к сундуку, что стоял в углу комнаты возле узкого окна, и на которыйбыла беспорядочно свалена одежда.

— Хорошо. Поторопись! — ещё раз бросил на ходу рыцарь и устремился будить остальную челядь, которой, за последние года два-три, в его замке заметно прибавилось.

Однако, несмотря на все усилия, найти Рина так и не удалось. Равно, как и Кану. Прав был старый оруженосец! Хотя, виноват был он сам: зачем он вчера сказал Рину, что тот до полудня может быть свободен?

…Ади Питри ещё раз досадливо взглянул на Рина, неторопливо идущего через поле к замку, и стал спускаться с башни.

Едва Рин вошёл в замок, как сразу же почувствовал, что произошло что-то необычное, ибо все его обитатели высыпали на двор и теперь стояли, тихонько шушукаясь и глядя на него. У коновязи же переминался с ноги на ногу осёдланый Динглин и нетерпеливо фыркал. К седлу был приторочен короткий кахтский лук и два колчана со стрелами, а ещё — пара седельных сумок.

— Слава Создателю, что ты вернулся! — воскликнул при виде него Питри Фроган.

— Что-то случилось, ади Питри? — немного испугался Рин.

— Да, случилось! — нахмурился тот. — Через месяц в Пьерте состоится Большой Турнир, и я полагаю, что тебе настало время проявить себя. Мы будем в нём участвовать… Я в рыцарском турнире и поединках, а ты, в турнире, устраиваемом для оруженосцев. И если на то будет воля Всесущного, то без наград, почёта и славы мы оттуда не уедем… Ну, я-то уже немного староват для таких забав, а вот тебе — в самый раз!

— Большой Турнир! — ахнул Рин и радостно хлопнул в ладоши. — Но ведь это ещё только через месяц.

— Да! — снова нахмурился рыцарь. — Через месяц. Но я решил, что мы не будем ждать, когда к нам с приглашением заедет гербовый король, в сопровождении герольдов и персевантов, а сами поедем в Пьерт и заявим о своём участии… Заодно, ты и с городом познакомишься… Через три дня и поедем.

— Как через три? — удивился Рин. — Ведь я же завтра должен был ехать домой?.. Или теперь не поеду?

— Почему не поедешь? — пожал плечами Питри Фроган. — Вот сейчас сядешь на Динглина и поедешь!

— На Динглина?! — ещё больше изумился Рин. Динглин, красивый и необычайно рослый боевой конь, несмотря на свой размер, в выносливостиничуть не уступал приземистым лошадкам кочевников. Питри Фрогган купил его всего год назад, выложив за него какую-то совершенно немыслимую сумму денег, и души в нём не чаял. И то, что он решил доверить его Рину, потрясло того до глубины души. Что-то в этом было не так! — подумал он про себя.

— Да, на Динглина! И немедленно поедешь домой… А я, как закончу тут кое-какие дела, заеду за тобой — мне тоже в Индерн надо — и тогда мы вместе поедем в Пьерт, — пояснил Ади Питри, протягивая Рину толстую, плотную поддёвку, короткую кивиловую кольчугуи меч.

— Что, ехать прямо сейчас?.. Даже не пополдничав? — растерялся Рин. Он рассеяно надел через голову предложенный ему доспех, а затем подпоясался коротким мечом и повесил за спину небольшой круглый щит, изнутри которого было прикреплено с дюжину коротких метательных кинжалов.

— Ничего страшного… Динглин тебя за пару часов домчит. Дома и поешь. А натощак-то оно скакать сподручнее будет.

— Гм, — с сомнением произнёс Рин: пары часов, по его мнению, было явно неостаточно. Однако его уже со всех сторон окружили обитатели замка.

— Во как бывает, сынок! — ухмыльнулся Таркуд и подал ему каль — подшлемник из толстого войлока, а затем и саму железную шапочку, после чего с силой хлопнул ладонью по плечу. — Глядишь, ты у нас скоро и рыцарем станешь! Смотри, не задавайся тогда, а не то тебе старик Таркуд, по старой памяти, всыплет так, что пожалеешь, что когда-то за меч взялся!

— Рин, до турнира месяц, а тебе ещё столько учить! Вот если и мы, вслед за тобой, приедем в Пьерт, то клянусь ветром степей, ты не слезешь у меня с коня, а лук прирастёт к твоим ладоням! — немного невнятно, как и все кахты, но добродушно прогудел Рхани, высокий для своего народа кахт, уже почти два года обучавший Рина верховой езде и стрельбе из лука. Рхани учавствовал почти во всех последних походах кахтов, а в качестве наёмника — в изрядном числе войн не только в странах Ирвира, но и в других, порой весьма удалённых краях Ойриса.

— Эла! Как бежит время! Желаю тебе удачи, юноша, пусть даже ты и не жаловал мои уроки! — с укоризной произнёс Эрв, как казалось, сплетённый из одних сухожилий, чрезвычайно ловкий и сильный фарланин, дававший Рину уроки фарланского искусства боя без оружия. Рин очень стыдился этой стороны своего обучения, ибо считал подобные навыки недостойными рыцаря, который должен был, по его мнению, доказывать свою доблесть в честном сражении — с копьём, или мечём в руке, или иным, принятым благородной традицией оружием. Однако Питри Фроггану почти удалось убедить Рина, что в его случае всё не так, что ему, возможно, предстоят какие-то совершенно небывалые дела, для свершения которых даже и представить нельзя какие умения и навыки могут потребоваться.

— О, Рин, я надеюсь, что ты не выкажешь себя невежей?.. Мне просто страшно подумать, сколь ужасно ты можешь оконфузиться, будучи в кругу людей благородных и образованных! — вцепился в его локоть Гшор-бю-Ткауци, которого Рин терпеть не мог, хотя и страшно уважал: он не знал никого на свете, кто был бы мудрее этого высоченного рокканца. Гшор учил его риторике, этикету, теологии, магии, чужим языкам, поэзии, музыке и прочим невоинским наукам и искусствам. Правда, к величайшей досаде рокканца, толку от этого пока было мало. Рин и сам очень переживал из-за своих неуспехов на данном поприще, но, что он мог поделать, раз не был создан для всех этих премудростей? Гшор мог заставить его сидеть над книгами хоть целый день, и всё равно Рин ничего, кроме чувства глубокого и искреннего разочарования у своего учителя не вызывал. Однако тот почему-то не отчаивался и лишь менял способы изучения своего предмета.

Вап и Хругуг, были людьми, лет тридцати — тридцати пяти. Опытные солдаты, в своё время немало прослужившие под командыванием ади Вары Великолепного, они тоже протиснулись к Рину и дружески похлопали его по спине:

— Мы в тебя верим, парень! — широко ухмыльнулся Вап.

— Надавай там всем по заднице! — весело загоготал Хругуг.

А старик Бирт лишь обнял его, рыдая, и ни за что не хотел отпускать, пока сам ади Питри не отвёл его в сторону.

Даже Аддана и Прегеше, деревенские девчонки, которые следили за чистотой в замке, готовили пищу и всех обстирывали, и те, хотя и не решились подойти к Рину, в чрезвычайном возбуждении подпрыгивали на одном месте и что есть силы махали ему руками.

Самым последним, кто принял во всём этом участие, был Трел, коренастый крестьянин, бывший и за конюха, и за истопника зимой, и вообще делал по хозяйству всё, что ему не поручали. Трел снял шапку, и добродушно улыбаясь, с чувством искреннего умиления наблюдал за всем происходящим.

Как-то всё странно получается, подумал Рин, растеряно перводя взгляд с одного знакомого лица на другое. Почему всё так неожиданно и… так неправильно? Почему ему надо отправляться в путь прямо сейчас?.. Но Рин даже подивиться этому, и то не успел.

— Ну всё, давай, поезжай! — приказал ади Питри и крепко обнял его.

Рин тяжело вздохнул, а затем ловко вскочил на Динглина. Что толку ломать голову над тем, чего всё равно нельзя избежать? Ещё раз обведя всех на прощанье взглядом, он ударил коленями в бока коня и резко крикнул:

— Хей! Хей!

Динглин радостно заржал и, встав на дыбы, замахал в воздухе передними ногами, после чего с силой ударил копытами в землю, всхрапнул и пустился вскач. Рин ещё раз обернулся и взмахнул рукой. А потом в лицо ударил ветер, и дорога понеслась ему навстречу, исчезая под мощными копытами скакуна.

Рин был страшно горд от мысли, что уже очень скоро ему выпадет честь принять участие в рыцарском турнире и непременно хотел поделиться этой своей радостью с Каной. Поэтому, едва выехав за ворота замка, он почти сразу свернул к деревне.

Дом Каны был вторым со стороны замка. Подъехав к невысокой, высотой по грудь, каменной ограде, Рин проворно спрыгнул на землю и накинул поводья на ветку, росшего подле калитки, дерева.

— Кана! — крикнул Рин, нащупывая рукой щеколду с другой стороны калитки.

— Кана! Это я, Рин!

— Что-нибудь случилось? — дверь в дом распахнулась, и на пороге появилась обеспокоенная девушка, а из окна немедленно высунулись её родственники, столь же любопытные, сколь и многочисленные — мать, братья, сёстры, тётушки. Увидев такое множество зрителей, Рин тут же смутился и с сожалением понял, что вновь выставил себя полным дураком.

— Нет, нет, пожалуйста не волнуйся! — уже гораздо более сдержанно сказал Рин и, гордо расправив плечи, с достоинством продолжил. — Через месяц в Пьерте будет большой турнир, и ади Питри высказал желание отправиться на него. Будучи его оруженосцем, я тоже поеду вместе с ним… Конечно до рыцарских поединков и турниров меня никто не допустит, но в состязаниях оруженосцев я непременно буду участвовать! — Рин с досадой почувствовал, как довольный румянец предательски проступает на его щеках.

— Ах, Рин! — испугано всплеснула руками Кана. — Я буду молиться за тебя!.. Да хранит тебя сердце Игуна, и пошлёт удачу искуплённый Ригурн!

— Да примет Игун к сердцу слова твои! — вежливо поклонился в ответ Рин. Он с недоумением заметил, что в глазах у Каны была не радость, а тревога.

— Но почему ты так одет и куда направляешься сейчас?.. Ведь до турнира ещё месяц! — Кана была по-настоящему испугана и не скрывала этого.

— Одет? — события сегодняшнего дня навалились на него столь стремительно, что Рин даже не успел осознать всего того, что с ним произошло. Он удивлённо оглядел себя с головы до ног и только сейчас понял, что, и в правду, подобный наряд более подходил к военному походу, чем нежели к поездке к родным. Действительно, почему?

— Мы выезжаем в Пьерт через три дня… — улыбнулся Рин и, не очень-то сам веря в то, что говорит, добавил, желая успокоить девушку. — А до этого времени ади Питри отпустил меня погостить домой… В Пьерт мы поедем прямо из Индэрна, куда он заедет за мной. Я думаю, ади Питри считает нужным, чтобы я привыкал к настоящему облику оруженосца. Чтобы чувствовать себя уверенным на военных состязаниях, необходимо чтобы доспехи не вызывали ощущения неловкости и воспринимались, как обычная одежда… Вообще-то, я и так уже к ним привык, но на столь добром коне, как Динглин, мне проверить себя ещё ни разу не доводилось… Думаю, что дело в этом.

— Ох, Рин! Может оно и так, но сердце моё сжимается от тревожных предчувствий! — и Кана, не обращая внимания на множество любопытных глаз, схватила Рина руками за голову и, притянув его к себе, прижалась к его губам жарким поцелуем. — Береги себя!

— Ну что ты, Кана! Ну что может со мной случиться? — прошептал Рин.

— Береги себя! — ещё раз повторила девушка и припала к его груди.

— Кана! — сердито крикнула из окна её мать. — Кана, веди себя достойно!

Но Кана, казалось, даже и не слышала её. Зато Рин услышал. И ещё раз, украдко, поцеловав девушку в губы, отстранил её от себя.

— Ну всё, прощай! Мне пора! — сказал он и, стремительно развернувшись, чуть ли не бегом, бросился к коню. Вскочив на Динглина, он помахал ей рукой и, уже более не оборачиваясь, помчался в сторону индэрнской дороги.

— Береги себя! — снова прошептала Кана, утирая рукавом слёзы.

Через полчаса бешеной скачки, от которой у него сладостно захватило дух, Рин достиг развилки и выехал на индэрнскую дорогу. Тут он немного попридержал Динглина и дальше уже поскакал не столь резво: надо было дать коню немного отдохнуть.

Вдруг впереди, справа от дороги, он увидел что-то странное: высокий столб, чем-то напоминающий тахилу, а на нём — человек. Чтобы это могло значить? Рин вгляделся. Поза человека была какая-то неестественная, словно бы тот не сам сидел на этом столбе, а был прикреплён к нему помимо своей воли. Динглин недовольно всхрапнул, и Рин успокаивающе потрепал его по холке, после чего слегка ударил коленями, вновь заставляя того скакать быстрее. Через несколько мгновений Рин уже не сомневался — столб был ничем иным, как огромной тахилой, а человек, привязанный к ней — мёртв, или же без сознания.

Что же это? Кто мог такое сотворить? Разбойников тут уже, пожалуй, со времён Лоддера Длинные руки не было. Да и не стали бы они тратить время и силы на то, чтобы привязывать свою жертву к столбу! — Рин озабоченно насупился. В первое мгновение ему стало немного не по себе, а затем он почувствовал, как его сердце закипело от негодования, и жаркая кровь прихлынула к голове.

— Хей! Хей! — вскричал он, и Динглин рванул вперёд. Не прошло и минуты, как он поравнялся с этой огромной тахилой и поспешно соскочил с коня.

— Эй, вы живы? — крикнул он останавливаясь у ног несчастного. Рин потормошил того за ноги, и, так и не услышав ответа, вгляделся в лицо висящего. И тут же вздрогнул, ибо оба глаза того оказались выклеваны птицами.

— Да что же это! Что за негодяи сотворили такое?! — гневно вскричал Рин, и стремительно выхватив меч, разрезал верёвки, опутывавшие ноги мертвеца. Затем он вновь вскочил в седло и, подъехав вплотную к столбу, приподнялся на стременах и перерезал верёвки, удерживавшие руки несчастного. Бережно подхватив падающее тело, он положил его поперёк седла. И похолодел под взглядом пустых глазниц… Несмотря на то, что лицо несчастного было ужасно изуродовано, он узнал убитого. Это был слуга Дэдэна, придворного волшебника герцога имрийского.

И тут только он заметил, уже наполовину скрытую пылью и землёй, надпись из камней, что была выложена у основания столба — «Колдун». И сразу же вспомнил о тех тревожных слухах, что изредка доходили до Оленьей Тропы в последнее время — о верховном квистоле Имрии, о новой распре между волшебниками и церковью, о том, как всё новые и новые толпы верующих стекались в Пьерт. Даже в глуши поместья ади Питри они представлялись Рину чем-то пугающим и грозным. Но только сейчас он, со всей отчётливостью, осознал истинное значение этих событий. Лишь сейчас, видя перед собой мёртвое тело человека, которого он когда-то знал, пусть даже и не очень хорошо, Рин внезапно и очень остро ощутил, что столь привычный мир вокруг него вновь бесповоротно изменился. Точно так же, как это уже случилось с ним однажды, когда он вдруг понял, что, по какой-то неведомой ему прихоти Божьей, ему уготована необычайная судьба. В то же мгновение всё его тело покрылось бисеринками пота, а тело охватила какая-то немощь, словно члены его стали из ваты, а воли в сердце осталось не более, чем в тряпичной кукле. Однако длилось это не дольше нескольких секунд, ибо новые тревоги с ещё большей яростью нахлынули на него. Рин вспомнил об отце, который водил знакомство с Дэдэном, и которого многие жители города и самого по себе почитали за волшебника. Раз уж вокруг такое творится, не случилось ли чего-нибудь ужасного и с его семьёй? С отцом? С мамой? С Ликом и Ашей?.. Рин зарычал и заскрежетал зубами от охватившего его отчаяния, на что Динглин недоумённо фыркнул. Рин хотел было немедленно скакать в Индэрн, но бросить у дороги непогребённое тело было бы для него святотатством, и он, пересилив себя, вновь соскочил на землю.

Торопливо копая мечом могилу, он неустанно молился, прося Всесущего защитить его близких от всевозможных бед и напастей. Но здесь, возле холмов, земля была каменистая и поддавалась с трудом, отчего дело двигалось не очень быстро. Капельки пота, стекали по лбу Рина на его нос, или, пощекотав брови, устремлялись прямо в глаза, отчего те немилосердно щипало. Он то и дело утирался рукавом, и уже очень скоро лицо его перепачкалось и стало более походить на лицо крестьянина, чем нежели блестящего оруженосца. Наконец, Рин посчитал, что глубина могилы вполне достаточная, и уложив в неё несчастного слугу Дэдэна, опустился перед могилой на колени и наспех прочитал прощальную молитву. Сотворив знак круга, он поспешно засыпал её землей, и вскочил на Динглина.

Огромная тахила зловеще возвышалась над небольшим холмиком земли. Зрелище было и пугающим, и торжественным одновременно.

— Я запомню это!.. Обязательно запомню!.. — едва слышно прошептал Рин и дёрнул поводья.

— Хэй! Хэй! — в следующую секунду закричал он, и Динглин стрелой сорвался с места.

Глава 2

Пыль на дороге, поднятая Динглином, после того, как Рин покинул деревню, давно уже осела, а ади Питри всё стоял на стене и смотрел в ту сторону. На сердце у него было неспокойно, словно сами орхаты, невидимыми тенями, завели вкруг него свой зловещий танец. Ади Питри перегнулся через стену и посмотрел вниз, а затем неторопливо спустился на двор.

— Таркуд!.. Таркуд!.. Седлай Заронда! — ади Питри уселся на каменную скамью, перед входом в главную башню и стал ждать, когда оруженосец подведёт к нему скакуна. Камень раскалился на солнце, и довольно скоро рыцарь ощутил, что его ноги покрылись капельками пота. «Да сколько же ещё ждать?!» — раздражённо подумал он и в нетерпении поднялся со скамьи.

— Если вы вознамерились скакать вслед за Рином, то, готов побиться об заклад, что Динглина Заронду нипочём не догнать! — весело ухмыльнулся Таркуд, подводя, наконец, к рыцарю коня.

— Нет, я не за Рином… Мне надо в деревню… — обронил Питри Фроган, вскакивая в седло.

— Хотите образумить дочку Йоргла-молчуна? — хитро прищурился старик.

Ади Питри недовольно поморщился:

— Нет, Таркуд… Хотя, наверное стоило бы!

— Может и стоило, да только, я так думаю, вряд ли бы из этого что-нибудь получилось! — сказал Таркуд и обнажилв довольной улыбке свои редкие, наполовину сгнившие зубы.

Ади Питри ничего не ответил и лишь слегка дёрнул поводья, на что Заронд повёл ушами и нехотя направился к воротам. Проехав через небольшой подъёмный мост, рыцарь оказался на обширном лугу, с небольшим уклоном спускавшимся в сторону деревни, раскинувшейся в половине иля от замка. Чуть правее дороги, немного вдали от неё, возвышался островерхий шатёр Рхани, в который кахт всегда перебирался, когда бывал свободен. Вот и сегодня, едва Рин уехал, как Рхани вскочил на своего скакуна и вновь умчался туда. Как с удивлением открыл для себя Питри Фрогган, у кочевников было несметное количество религиозных обрядов, которые и стремился соблюдать поступивший к нему на службу кахт. Дорога вильнула вокруг росшего, в одиночестве, мощного дуба и уже почти по прямой устремилась в деревню.

Рыцарь подъехал к дому старосты и спешился. Под окном, затянутым бычьим пузырём, на маленькой деревянной скамеечке сидел белый, как лунь, старик и, опёршись ладонями о колени, смотрел на дорогу.

— Старик, где Лэмрит? — окликнул того ади Питри. Старик безучастно посмотрел на него и ничего не ответил.

— Папа на дальнем поле! — пискнул тоненький голосок, и рыцарь увидел, как из-за дома боязливо выглянул мальчуган, лет пяти.

— Передай ему, что когда вернётся, то пусть сразу же явится ко мне в замок! — повелительно сказал ади Питри и развернулся, чтобы идти обратно к лошади.

— А зачем? — ещё более испугано пискнул малыш.

— У меня к нему дело! — улыбнувшись ответил рыцарь и, вытащив из кармана мелкую монету, метнул её мальчишке. — Держи!

Мальчуган бросился вперёд и ловко поймал её, после чего вновь стремглав убежал за угол дома, где его уже поджидала целая ватага ребятишек.

«Впрочем…» — подумал ади Питри. — «Не мешало бы и мне самому проехаться по своим владениям. Давно я этого не делал!» — и, вскочив на Заронда, направился в сторону дальнего поля.

Сразу же за деревней начинался яблоневый сад, проехав который рыцарь оказался на деревянном мостике, перекинутом через неглубокий ручей. От моста до дальнего поля было всего пару илей. Дальнее поле было самым обширным во владениях ади Питри и простиралось на три иля на запад, упираясь затем в большой лес, который тянулся аж до самого тэрийского тракта. Но этот небольшой просёлок вёл не к нему, а сразу же за дальним полем резко сворачивал на юг, к Индэрнской дороге. Погода была великолепной, и понемногу, под лучами жаркого солнца, опасения рыцаря стали таять, словно снег по весне. Ему уже не казалось столь необходимым срочно расширить ров замка и укрепить стены.

До дальнего поля оставалось уже совсем чуть-чуть, и ади Питри мог даже разглядеть фигурки своих крестьян, трудолюбиво копошащихся среди грядок агута — культуры, весьма похожей на рис, произрастающий в Бирюме, но только более неприхотливой и, пусть и не такой сытной и урожайной, но зато отличающейся от последнего ярким, остро-сладким вкусом, весьма ценящимся во всём Ирвире. И тут он увидел, как по дороге из леса вылетела кавалькада всадников, бешено мчащихся ему навстречу. Рыцарь привстал на стременах и, ребром приставив ко лбу ладонь, попытался разглядеть скачущих, но из-за поднявшихся вокруг них клубов пыли, ему это так и не удалось.

— Да придут все слуги Тьмы! — выругался ади Питри, заставляя Заронда танцевать на одном месте. От внезапно нахлынувшей на него нерешительности, он не знал как ему поступить — дождаться ли, на правах хозяина этих мест, нежданных гостей и потребовать у них ответа, кто они такие и куда направляются, или же внять своим чувствам и благоразумно укрыться в замке? Несколько мгновений он колебался, но затем, всё же, гордость взяла верх, и рыцарь, решив, что убегать в данной ситуации было бы и недостойно, и неблагородно, остался на месте.

Отряд всадников мчался быстро, и уже скоро Питри Фрогган смог их пересчитать. Двадцать семь! И, причём, все при оружии. Доспехи ярко сияли на солнце, так что сомневаться не приходилось. Рыцарь вздохнул и, выехав на середину дороги, стал ждать.

Подъехав ближе, всадники попридержали своих скакунов, а затем неспешно окружили рыцаря. Это были шоэны, обитатели одноимённого архипелага Шоэн, что раскинулся далеко в океане, на юго-запад от кахтских степей. Довольно редкие гости в их краях. Стройные, изящные, с серебристыми волосами и сильно вытянутыми лицами. Однако гораздо больше рыцаря заинтересовал сурового и властного вида пришелец, немного похожий на дрангарца, но только без гребня на голове и вообще без каких-либо признаков шерсти на теле. Наверное он и есть тот, кто их возглавляет, подумал ади Питри. Не успел он так решить, как всадники перед ним расступились и вперёд выехал человек. Мгновение рыцарь его разглядывал, а затем удивлённо воскликнул:

— Это ты?!.. Это ты, Хайес Длинный Язык?!

— Как приятно встретить старого знакомого! — ухмыльнулся бородатый, рыжеволосый мужчина лет тридцати — тридцати пяти, высокий и статный.

— Не иначе, как сам Тёмный заново отрастил твой язык! — зло бросил ему Питри Фрогган, невольно хватаясь за меч. Хайес был «отпетым». В своё время Хайес Чёрное Копьё владел обширными землями в Лирне. Но много лет назад, когда Хайес был ещё совсем молод, он похитил старшую дочь одного весьма богатого, но не столь родовитого и влиятельного, как он сам, рыцаря, обвенчался с ней и потребовал непомерного наследства и не получив требуемого, объявил себя оскорблённым и присоединил к своим землям его владения. Вскоре после этого девушка неожиданно скончалась. Это как-то сошло ему с рук. Но затем, во время второй лингийской войны, он оболгал перед королём ади Доргтана Кручёный Рог, бывшего его соседом, предоставив лжесвидетелей, за что тот был лишён своего имения, часть которого опять-таки отошла к Хайесу. Однако справедливость всё же восторжествовала, и негодяй был выведен на чистую воду. Хайес был лишён рыцарского звания, его меч сломали, герб на щите стёрли, а сам щит привязали к хвосту лошади и три раза провели её вокруг церкви, вслед за солнцем. После чего над ним был совершён обряд отпевания, и его лишили имени. А потом отдали во власть палача, который и отрезал его язык. Однако король был милостив и сохранил тому жизнь, приговорив лишь к вечному изгнанию. Куда Хайес ушёл, никто не знал. Одни говорили, что он подался за Срединный хребет, другие — что во Фрааскую империю, третьи же утверждали, что Хайес уплыл далеко на запад. Но всё это было досужими домыслами, ибо, на самом деле, с той поры его никто и никогда больше не видел.

— Мой язык — не твоё дело! Попридержи-ка лучше свой! — огрызнулся Хайес. — Если ты будешь благоразумен и покладист, то сохранишь жизнь!

— Ты смеешь мне угрожать?! — вскипел ади Питри, стремительным движением обнажая меч. Несколько шоэнов в тоже мгновение натянули тетеву своих луков.

— Не кипятись, Питри Фрогган! Мне нет до тебя дела. Я лишь заберу то, за чем пришёл, и с миром уйду. — Хайес выглядел озабоченным, и, вопреки своему обыкновению, не склонным к ссоре.

— И что же это? — осторожно спросил ади Питри.

— Мне нужен твой молодой оруженосец. Отдашь его мне, и мы сразу же покинем твои земли. — Хайес напряжённо смотрел ему в лицо, ожидая ответа.

— Зачем тебе мой оруженосец? — в свою очередь спросил рыцарь.

— А вот это тебя уже не касается! — потерял терпение Хайес. — Отвечай, где он?

— Я в ответе за своих людей!.. Так что не видать тебе моего оруженосца, как своего отрезанного языка! — и подняв Заронда на дыбы, рыцарь развернул его грудью к лучникам, и заставив сделать назад несколько шагов, оказался подле Хайеса, неуловимым движением выбив того из седла.

— Хас ли омуо![5] — завопил тот, оказавшись на земле. Шоэны неодобрительно переглянулись и опустили луки.

— Ха! Ты хочешь выглядеть благородным? — засмеялся ади Питри. — Тебе это не идёт! — и тоже спрыгнул на землю.

— Зачем ты злишь меня? Неужели тебе не дорога твоя жизнь? Отдай мальчишку и живи счастливо дальше!.. И ты никогда больше меня не увидишь! — Хайес не на шутку разозлился и тоже выхватил меч. Очень странный меч, необычно узкий, длинныйи извивающийся, подобно змее… Ади Питри при виде него вздрогнул и невольно отступил на шаг, но тут же вновь овладел собой.

— Очень заманчивое предложение! Ещё чуть-чуть и ты бы уговорил меня! — слегка поклонился рыцарь.

— Аггла вэ![6] — вдруг рявкнул похожий на дрангарца загадочный пришелец и все, кроме Хайеса, развернули коней и вновь поскакали по направлению к Оленей Тропе. От неожиданности Питри Фрогган немного растерялся и даже опустил меч.

— Чёрт с ними! Пусть едут! — сплюнул Хайес, выставляя перед собой меч. — Но предлагаю тебе последний раз подумать! Я уже не тот, что раньше, и тебе не выстоять против меня, старик! Слышишь меня, Питри Фрогган?

На мгновение ади Питри засомневался. Он надеялся, что убив Хайеса, который хорошо знал Имрию со всеми её городами, в том числе и Индэрн, он существенно затруднит поиски Рина его спутникам. Но теперь, видя, как те уверенно поскакали к его замку, он подумал, что возможно ошибся. Тем не менее, отступать было поздно. Да и не в его обыкновении.

— Ты всегда был хвастлив! И, должен тебе заметить — необоснованно хвастлив! — усмехнулся рыцарь покручивая кистью меч.

— Я думаю, что ты сейчас убедишься, что неправ! — зло бросил Хайес и взмахнул клинком. Рыцарь чуть отклонился в сторону и отразил удар. Дав соскользнуть клинку противника, он молниеносно продолжил движение своего меча и чуть было не рассёк Хайесу горло. Однако тотнепостижимым образом увернулся и сам неожиданно перешёл в атаку. Отражая наносимые один за другим хитрые и сильные удары, Питри Фрогган невольно подумал, что на этот раз, пожалуй, Хайес не лгал. Несколько раз они попеременно яростно наступали друг на друга, пока наконец рыцарь не изловчился и, направив кончиком меча клинок противника в сторону, слегка не поранил тому руку.

— Орхат рогатый! — ругнулся Хайес и отскочил в сторону. — Я недооценил тебя, старик!

И снова ринулся в атаку. Широкоплечий и могучий он дышал всё также ровно, как и в начале поединка, в то время как ади Питри начал понемногу уставать. Ади Питри резко выдохнул и, стремительно отскочив от противника на несколько шагов, на мгновение остановился.

— Хэа! — вскричал рыцарь и в свою очередь устремился в атаку. Он стремительно наносил один за другим свои самые хитрые удары, но каждый раз Хайесу чудесным образом удавалось избежать их. «Да он сам Тёмный!» — подумал ади Питри, вновь вынужденный отступить.

— Ллой! — выкрикнул боевой клич своего рода Хайес и, почувствовав, что Питри Фрогган устал, с удвоенной энергией атаковал рыцаря. На мгновенье солнце ослепило ади Питри, время, как ему показалось, остановилось, и он, как на давно забытой картине увидел что-то знакомое: стоящего перед собой человека, а в руках у него — необычно узкий и длинный меч, извивающийся, подобно змее… Высокий и широкоплечий. Лица его не видно, но ади Питри знает, кто он… Это был его сон… И тут холодная сталь вонзилась в его грудь и, рыцарь, болезненно вскрикнув, рухнул навзничь.

— Нельзя быть столь упрямым… и гордым! — криво ухмыльнулся Хайес и, вытерев об одежду поверженного противника свой меч, тяжело дыша, вскочил в седло.

— Хей! — крикнул он и, ещё раз оглянувшись на лежащего посреди дороги Питри Фроггана, ударил каблуками в бока своего скакуна. Уезжая, он видел, как с поля, с мотыгами наперевес, бежали на помощь своему господину крестьяне, почувствовавшие, когда с ним остался всего лишь один противник, внезапный прилив отваги. И громко расхохотался от этого зрелища.

Рхани пел песню Утренней Звезде, которая должна была, после долгого перерыва, вновь появиться на небесах этой ночью, когда вдруг земля донесла до него весть, что к замку направляется многочисленный отряд на добрых конях. Его нынешний господин, был всё утро чем-то обеспокоен, и Рхани предположил, что подобный отряд вполне мог быть тому причиной. Рхани допел до конца семистрочный тпанг и стремительно выбежав из койма, одним прыжком оказался в седле.

— К-кхат! К-кхат! — гортанно крикнул он, и Йкунах, что на его языке означало, Южный Ветер, подобно степной птице помчал его к замку господина, которому он ныне служил.

До замка было недалеко, и уже через несколько минут Йкунах, гулко простучав копытами по подвесному мосту, влетел в замок.

— Враг! Враг! — что есть силы завопил Рхани и бросился поднимать мост.

Подбежали Вап и Хругут и принялись ему помогать.

— Что случилось? — полюбопытствовал Эрв, появляясь словно бы из ниоткуда.

— Рхани, в чём дело? — высунулся из узкого окна башни Гшор.

— Всадники! Много всадников! — бросил через плечо кахт и ещё усерднее принялся крутить колесо.

— Не поднимайте мост! Не поднимайте! — это из конюшни выскочил заспанный Таркуд. — Господин Питри уехал в деревню!

— Да нет, не слушайте его, поднимайте! — раздражённо махнул рукой Гшор. — Если это гости, то ади Питри приедет вместе с ними, а если это и в правду враги, то ворота непременно должны быть закрыты!

— А вдруг он в опасности, дурень ты заморский! — взвился Таркуд.

— Быть может и так. Но в любом случае будет лучше, если ворота окажутся закрыты, — рассудительно заключил Гшор, исчезнув вслед за этим из окна.

— Он прав, Таркуд! — сказал, подбегая к нему, Хругут. — Если это гости, то мы быстренько опустим ворота, а если враги — то их много больше, и отбиться от них мы сможем, лишь затворившись в замке. А ади Питри рыцарь опытный и сам сообразит, как ему поступить.

— Ай! Подите вы все к Тёмному! — рассердился Таркуд и бросился в дом.

Рхани сбегал за своим круглым шлемом и уже бежал на стену с двумя колчанами и луком в руках. Его примеру незамедлили последовать Эрв и Вап, в то время как Хругут притащил огромный арбалет и теперь, тяжело пыхтя, карабкался с ним по лестнице.

Из башни вышел Гшор и тоже полез на стену. В одной руке у него было массивное копьё, в другой — большой круглый щит, голову скрывал тяжёлый шлем, с широкими прорезями для его смешных ушей, а тело защищал ярко-красный панцирь с затейливым золотым рисунком. Когда он поднялся наверх, всадники уже подъехали к замку на выстрел стрелы но, увидев, что мост поднят, остановились. Несколько минут они стояли тесной кучкой, а затем отъехали назад ещё немного, после чего от них отделился один всадник и поскакал к замку.

— Пусть ветер четырёх сторон всегда несёт вам прохладу, а не бурю! — сказал всадник, останавливаясь напротив ворот.

— Айвонец! — удивлённо задёргал ушами Гшор. — Откуда он здесь взялся? — и крикнул громко, уже обращаясь к пришельцу. — Пусть солнце всегда дарует вам ласковое тепло, а не иссушающий жар! Кто вы, и что за дело привело вас в наши края, друг мой?

— Я Оссу Та, скромный волшебник, родом с острова Айвуру, волею богов заброшенный на Шоэн, где ныне и служу разным тамошним господам. А здесь я оказался, сопровождая купцов с Шоэна. Наш путь лежит из Пьерта в Индэрн, а затем в Тирль, откуда мы имеем намерение направиться в Пешар. Судя по всему, мы сбились с пути и вместо дороги на Индэрн оказались на этом просёлке, но, хвала всеблагому Ийкену, повстречали вашего господина, а теперь и нашего радушного хозяина, достопочтимого ади Питри Фроггана, который великодушно предложил воспользоваться своим гостеприимством. Движимый заботой о своих людях, крестьян из близлежащей деревни, он высказал пожелание назначить назавтра ярмарку, а до того предложил купцам отдохнуть в его замке и, вкушая с ним за одним столом, поведать о тех новостях, что довелось им услышать за время своего долгого пути. Телеги с купцами и остальной охраной едут следом — они уже на большом поле, что перед лесом, а ади Питри любезно указывает им дорогу. Воистину, нечасто встретишь столь учтивого и достойного господина, как ади Питри! Да хранят его волны Ийкена! — и айвонец вежливо поклонился.

— А я Гшор-бю-Ткауци, вольный странник с Роккана, учёный и волшебник, в настоящее время — верный слуга ади Питри Фроггана, — поклонился в ответ Гшор. — Что ж, я рад, что ади Питри с минуты на минуту будет здесь. Клянусь вам, что как только он доберётся до замка и велит мне опустить мост, как я тут же, с превеликим удовольствием, это и сделаю.

Оссу Та воздел в сторону Гшора руку, сжатую в кулак, что у айвонцев означало негодование, и гулко прокричал:

— Неужели, глубокоуважаемый Гшор-бю-Ткауци, вы не доверяете мне?! Неужели вы осмелитесь ослушаться приказа своего господина и не впустите нас?! — его широкие ноздри гневно раздувались, а вид стал ужасно грозен.

— Я страшно опечален, что вынужден огорчить вас, но, предобрейший мой господин Оссу Та, мост я не опущу! — ответствовал Гшор, пергнувшись через стену вниз.

— Но почему? Вы воюете с кем-нибудь? Или на то есть ещё какая-нибудь причина? Извольте объясниться! — упорствовал айвонец.

— Нет, да пребудет вовеки великий Роккан! Мы ни с кем не воюем, и очень надеюсь, что и не будем. Но таково пожелание моего господина, и, сколь бы странным оно вам не казалось, я намерен его исполнить, — соврал Гшор.

— Что ж, как я вижу, у ади Питри Фроггана очень хорошие слуги!.. Однако, не думаю, что это доставит ему удовольствие, — сердито бросил айвонец и, развернув коня, поскакал к своему отряду.

— Я ничего не понял! Что с моим господином? Ади Питри сейчас приедет? — Таркуд, уже в полном военном облачении, требовательно тряс Гшора за локоть.

Гшор перестал смотреть вслед удаляющемуся Оссу Та и повернулся к старому оруженосцу: — Нет, Таркуд, я думаю, что ади Питри вряд ли приедет… И я молю Единого, что бы с ним не случилось какого-нибудь нечастья!

— О, всемогущий Игун! Смиренно прошу тебя, спаси моего господина! — заметался по стене Таркуд, в отчаянии хватаясь за голову.

— Ты полагаешь, что айвонец лжёт? — спросил Гшора Эрв.

— Да. В его словах нет ни слова правды! — нахмурился рокканец. — Во-первых, шоэны — морские торговцы и, если уж выбираются на сушу, то охрану ни на шаг от себя не отпустят. Даже в самом дружественном окружении. А во-вторых, айвонец ни за что не станет служить ни охранником, ни кем-либо ещё, для каких-то там купцов, и даже никогда не поедет с ними вместе по каким-либо своим делам. Уж поверь мне!

— А кто они, эти айвонцы? — полюбопытствовал Эрв.

— До невозможности высокомерные обитатели острова Айвуру, что далеко на юго-восток отсюда, с другой стороны нашего материка. Они считают, что боги создали их первыми в этом мире, и им предначертано владеть и управлять Ойрисом. Они столетия потратили на завоевания, но так ничего и не добились… Что это там? — и Гшор указал в сторону отряда. А там восемь всадников быстро рассредоточились вокруг стен, взяв замок под круговое наблюдение, а ещё с десяток развернулись и поскакали обратно в деревню. Оставшиеся напротив поднятого моста всадники взяли в руки луки. В тоже мгновение какая-то рябь пронеслась по полю перед замком и с сокрушающей силой налетела на стены. Замок вздрогнул, так что все его защитники попадали, но выдержал удар.

— Проклятие Эура! Он и в правду волшебник! — выругался рокканец вскакивая на ноги. И тут же что-то забормотал и странным образом взмахнул руками.

Лошади противника, вместе с всадниками, взмыли в воздух на целый ран, и беспомощно взбрыкивая ногами, испугано заржали.

— Так их! Так их, Гшор! — радостно оживился Вап. — А ещё размахнись ими посильнее и зашвырни на этот их треклятый остров!

Но лошади уже вновь твёрдо стояли копытами на земле и лишь шарахались из стороны в сторону, пока всадники пытались их успокоить.

— К сожалению, это всё что я могу, на таком расстоянии, — виновато развёл руками Гшор. — Однако теперь айвонец поостережётся использовать Силу!.. Хотя, не могу не признать, что он, в отличие от меня, настоящий волшебник.

— Да хранит нас всех десница господня! — испугано запричитал Таркуд. — Он разнесёт наш замок!

— Нет, Таркуд, нет! — успокаивающе похлопал его по плечу рокканец. — Камень основы всё ещё силён и выстоит почти против любого волшебства… Я осматривал его.

— К тому же они, кажется, передумали идти на штурм! — обрадованно сообщил Хругут. Действительно, всадники противника опустили луки, а многие из них даже и спешились.

— Они что, решились на осаду? — озадаченно хмыкнул Вап и, поставив локоть на стену, подпёр голову ладонью. — Не думаю, что у них что-нибудь получится.

— Я тоже, — ухмыльнулся Хругут, вставая рядом с товарищем.

Прошло четверть часа, и из деревни появился ещё один всадник, бешеным галопом мчавшийся к замку. Чуть позади него скакали ещё четверо. Подъехав к айвонцу, он стал с ним о чём-то оживлённо беседовать, то и дело указывая в сторону замка. Айвонец же сидел неподвижно, так, словно бы это и не с ним говорили.

— Замок магически защищён. Не знаю насколько надёжно, но в этом крае почти совсем нет Силы, так что мне очень сложно будет преодолеть его защиту… А кроме того, у них там волшебник-рокканец. Пусть он и не чета мне, но он ещё больше истощил и без того скудный запас Силы, — айвонец невозмутимо взирал на кипящего яростью Хайеса.

— У нас нет времени на осаду, пронзи меня рог Тёмного! — в очередной раз вскричал Хайес. — Или мы с ходу захватим замок, или об этом можно будет забыть!.. Да и откуда там взяться рокканцу?

— Не знаю откуда, но он там! И не горячитесь, арвер. Я что-нибудь придумаю, — Оссу Та на мгновение оглянулся на замок. — Волшебство совсем необязательно использовать столь прямолинейно.

— Ну, так думай, волшебник, думай! — зло бросил айвонцу Хайес. — А я пока попробую их переубедить, — и рыцарь, резко развернув коня, поскакал к замку.

— Будь осторожным, арвер! — крикнул ему вслед Оссу Та.

Солнце ещё было высоко, и ни одно облачко не смягчало его беспощадного жара, так что очень скоро Гшору в своих прекрасных доспехах стало невыносимо душно. Даже лёгкий ветерок не помогал.

— Эрв, кто это ещё скачет сюда? — спросил он фарланина, утирая со лба слегка желтоватый пот.

— Человек, — ответил тот, покидая тень от стены, в которой до этого он укрывался.

— Вот как? — оживился рокканец.

Тут всадник подъехал ко рву и громко закричал:

— Приветствую вас, славные воины, защитники Оленьей Тропы! Я — Хайес Чёрное Копьё, старший сын Рулга Хейморна, по прозвищу Высокая Башня, господин Дорна, Ладола, Ирта и других земель в Лирне, в своё время незаслуженно отнятых у меня королём, внявшим лживым наветам. Я хочу предложить вам выгодную сделку. Выгодную, как я полагаю, и вам, и мне! Готовы ли вы меня выслушать?

И Хайес стал выжидающе переводить взгляд с одного лица на другое.

— Так ты жив, лживый предатель? Гнусное исчадие квана! О чём с тобой можно говорить? Ты — попущенье господне, ниспосланное на нашу землю за наши прегрешения! Я всегда считал, что покойный король был не прав, когда по своему великодушию, избавил тебя от смерти! Да тебя и десять раз кряду казнить было бы мало! Ни верьте ни единому его слову! Ни единому! Чтоб тебя орхаты забрали прямо к Тёмному! — это Таркуд, неожиданно вскочил на самый край стены и, если бы Эрв не ухватил его за широкий пояс, подпоясывавший кольчугу, то непременно свалился бы вниз. — А ну, отвечай немедленно, негодяй, что с моим хозяином, с моим славным и досточтимым ади Питри!

Даже со стены было видно, как изменился в лице рыцарь: злобная гримаса исказила его, словно молния — дождливое небо.

— Кто ты такой, чтобы сметь оскорблять меня?! И кто бы ты ни был — не тебе судить о том, виноват в чём я, или нет! Если король счёл нужным оставить мне жизнь, то не тебе отказывать мне в праве на неё!

— Замолчи, Таркуд! — попробовал урезонить старого оруженосца Гшор, стаскивая того со стены. Но Таркуд яростно отбивался от него и ни за что не хотел спускаться.

— Я Таркуд Огрре, верный и преданный оруженосец своего господина, честнейшего и доблестнейшего рыцаря, ади Питри Фроггана! Не будь я так стар, я бы сам спустился и искрошил тебя в капусту, зловонное порождение тьмы! Отвечай, где мой господин?

— Да уймись ты наконец! — и рокканцу, совместными усилиями с Эрвом, удалось наконец стянуть оруженосца с края стены. — И да ниспошлёт Единый и Всесущный на тебя, хотя бы на пять минут, дар молчания!

Мрачный, словно грозовая туча, Хайес, досадливо сплюнул и вновь заговорил:

— Только что мне нанесли тяжкое оскорбление! И теперь я, покуда не смою его кровью, никуда отсюда не уйду! Вашего господина, насколько я понимаю, сейчас нет. А ты, старый пень, у которого рот зловонней любой выгребной ямы, уже слишком трухляв, чтобы сражаться со мной!.. Но, как я слышал, у вашего господина есть ещё и молодой оруженосец. Пусть это и не достойнно рыцаря — связываться с тем, кто стоит ниже тебя, но… я давно уже отбросил все эти устаревшие предрассудки. Я готов сразиться с ним. Что ты на это скажешь?

Таркуд всенепременнейше хотел что-то сказать, но ему не дали: Эрв крепко держал его, закрыв рот старика своей широкой ладонью, и сколько тот ни бился, вырваться ему не удавалось.

— Ответь сперва, что с нашим господином, ади Питри Фрогганом? — спросил Хайеса Гшор.

— Не знаю… Когда мы выехали из лесу, то какой-то всадник, едва завидев нас, стремительно ускакал, прямо через поле, в сторону индэрской дороги. Возможно, это и был ваш господин, ади Питри.

— Поклянись, что это правда! — потребовал рокканец.

— Клянусь всеми искуплёнными, слезами Игуна и сами сердцем Его, что это истинная правда! — ни на мгновение не замешкался Хайес.

— Я готов сразиться с тобой, Хайес Чёрное Копьё! — закричал Эрв, подражая молодому человеческому голосу, с лестницы, куда он уже дотащил яростно упиравшегося и отбивавшегося Таркуда.

— Да отпусти его, небеса Ривлана! — прибежал на помощь своему другу старик Бирт и тут же вцепился в руку фарланина, замжимавшую рот оруженосца.

— Я отпущу, если он пообещает больше не вмешиваться! — согласился Эрв.

Секунду помедлив, Таркуд кивнул головой, и фарланин отпустил его.

— Котелок ты пустопорожний! Верёвка трёпанная! Чтоб тебя орахты по жилке распустили! Чтоб твои руки навек скрючило! — тут же набросился на него Таркуд, правда, в полголоса. Но затем вновь устремился к рокканцу. Однако Эрв успел поймать его за руку и так и не дал подняться по лестнице до самого верха.

— Не верь ему, Гшор! Этот клятвопреступник врал, наверное, ещё в утробе своей матери! — громко зашептал рокканцу Таркуд. — Они наверняка захватили ади Питри, и держат его в плену! Нам надо его освободить!

— Не торопись, Рин! — глядя на старого оруженосца в упор, громко произнёс Гшор. — Пусть рыцарь объявит своё предложение, ради которого он пожелал с нами говорить!

Таркуд опешил и в изумлении, молча, уставился на рокканца.

— Мне нанесено тяжкое оскорбление! И покуда я не поквитаюсь за свою обиду, я не желаю говорить ни о каком предложении! Пусть выйдет молодой оруженосец вашего господина, и я сражусь с ним! Пусть он ответит за те слова поношения, которым я подвергся со стороны его старшего товарища! — взъярился Хайес. — Даже больше того, я обещаю, что если потерплю от него поражение, то сразу же, и уже безо всяких условий, покину ваши земли! Обещаю вам это!

— Благородный рыцарь! Мне кажется, что будет справедливее, если на поединок с вами выйдет другой, по старшинству, оруженосец ади Питри. Тот, что младше Таркуда, но старше Рина. А кроме того, он тоже принадлежит к благородному и весьма почитаемому в своём крае роду, — вежливо предложил Гшор.

— Что?! Ещё один оруженосец?! — Хайес стал красный, как помидор, от охватившего его негодования. — Ты лжёшь, рокканец! У ади Питри только два оруженосца!

— Не горячитесь, мой любезный ади Хайес, и, прошу вас, умерьте свой гнев! — любезно улыбнулся Гшор, обнажив, спрятанные за толстыми, ярко-фиолетовыми губами крупные и белоснежные зубные цилиндры. — Почему вы решили, что вам доподлинно известно, сколько у ади Питри оруженосцев?

— Ну хорошо, — нахмурился рыцарь. — Кто же, этот оруженосец?

— Это фарланин Эрв Файро Долгий Путь, из славного рода вю Жергза! — торжественно объявил Гшор, оборачиваясь к Эрву и приглашая того жестом показаться Хайесу.

— Фарланин?! — обескуражено вскричал Хайес. — Не морочьте мне голову! — но тут же осёкся, едва увидев Эрва. — Вот так дела!.. Я смотрю, нынче в Оленей Тропе можно найти кого угодно! Уж нет ли среди вас, ко всему прочему, ещё и дрангарцев, улгийцев, фраасцев? Может там у вас и варгунцы найдутся? И даже лживые вингерлоны?

— Я не понимаю, к чему эти ваши странные намёки? — скрестил на груди руки Эрв. — Если вы хотите со мной биться — то извольте! — я немедленно к вам спущусь!

— Да, но… — Хайес запнулся, но затем продолжил. — Тем не менее, после того, как я сражусь с вами, я бы желал скрестить свой меч с Рином. Так, кажется, зовут юного оруженосца ади Питри?

— Однако! Почему же вам, воинственный ади Хайес, непременно хочется поединка с Рином? Разве одного поединка с Эрвом будет недостаточно? — недоумённо, по-роккански, воздел вверх руки Гшор.

— Рин — человек, так же, как и его господин, а потому, лишь человеческая кровь способна смыть нанесённое мне оскорбление! — не отступал Хайес.

— В первый раз слышу о подобном уложении! В интамских законах сословий об этом нет ни слова! — возразил Гшор.

— К чёрту интамские законы! — вновь вспылил Хайес. — Если хотите, то я готов биться с двумя одновременно!

Услышав такое, Эрв аж перегнулся через стену, чтобы получше рассмотреть такого смельчака.

— Ади Хайес, я правильно вас понял? — не поверил своим ушам, смешно шевельнув ими, Гшор. — Вы изъявили желание биться одновременно с воином-фарланином и молодым, но уже весьма искусным во владении мечом, оруженосцем?

— Да, Тёмный вас побери! Вы не ослышались! — и Хайес выхватил из ножен свой меч. — И я готов это сделать немедленно!

— Это замечательно, неистовый ади Хайес! Но только я не готов, взять на себя подобную ответственность. Это было бы бесчестно, по отношению к вам! Ведь что потом говорили бы люди о таких оруженосцах, если бы вдруг удача оказалась на их стороне? Они бы навеки покрыли свои имена позором! Я не могу допустить этого! — не согласился с рыцарем Гшор.

— Вы издеваетесь надо мной! — судя по всему, терпение Хайеса истощилось. — Тогда я буду биться с ними по очереди! Сперва — с фарланином, а затем — с Рином!

— Ну что ж, раз вы так на этом настаиваете… — задумчиво протянул Гшор.

— Да, я настаиваю! — решительно рубанул свободной рукой воздух Хайес.

— Что ж… Тогда предлагаю назначить поединок на завтрашний полдень, ади Хайес. — Гшор выглядел, как нельзя серьёзнее.

— Зачем же так надолго откладывать? — забеспокоился рыцарь. — Я готов сразиться с ними прямо сейчас!

— Нет, нет, наисмелейший мой ади Хайес! Необходимо соблюсти все правила. Возможно, что те, кто учавствуют в поединке, лишаться своей жизни, а потому, они должны быть готовы предстать перед своими богами. Фарланин, например, должен для этого вознести полночную молитву и исполнить утреннее служение. А Рин — исповедаться, если уж не священнику, который, кстати, живёт совсем рядом — за ручьём, там, гдестоит церковь, подле водяной мельницы, и вы, к слову говоря, вполне могли бы за ним послать, то хотя бы своим священным книгам, — не уступал Гшор.

— Скажите проще, эти ваши оруженосцы — отъявленные трусы! Ха-ха-ха! — захохотал вдруг, довольный своим выпадом Хайес.

— Давай, я сражусь с ним прямо сейчас! — натянуто улыбнулся Гшору фарланин.

— Нет, Эрв, погоди! — удержал того Гшор.

— Однако, фарланина я уже видел, а где же тогда самый молодой оруженосец? Отчего он скрывается, словно девица на выданье? — Хайес что-то заподозрил и стал с беспокойством шарить глазами по вершине стены. — Представьте его мне!

— Он слишком горяч, и я не поручусь, что он не спрыгнет к вам прямо со стены! Так что, для его же блага, приходиться держать его взаперти, — развёл руками рокканец.

— Десять слёз Игуна! Да вы, всё-таки, морочите мне голову! — взревел, словно раненый вепрь, ади Хайес и погрозил всем кулаком. — Я вижу вас насквозь! Отвечай, враль рокканский, где юный Рин?!

— Зачем вам, достопочтимый ади Хайес, молодой оруженосец ади Питри? — как ни в чём не бывало полюбопытствовал Гшор.

— Я дам вам за него золота, много золота! И ещё драгоценных камней, крупных, как грецкий орех и чистых, словно слеза господа нашего! Вот, целый кошель! — и Хайес, отвязав от седла увесистый мешочек, потряс им в воздухе.

— Это и было вашим взаимовыгодным предложением? — проницательно спросил рокканец.

— А разве это не так? — пожал плечами рыцарь, снова убирая меч в ножны, видимо поняв, что поединка он не дождётся. — За каким Тёмным вам сдался этот молокосос? Если бы вы согласились отдать его мне, то стали бы богаты! Сказочно богаты!

— Если бы вы ответили мне — зачем он вам, то я, быть может, подумал бы над вашим предложением! — прокричал в ответ Гшор.

— Его хочет видеть один очень влиятельный господин, чьё имя я не знаю, ибо общался лишь с посредниками. И всех этих людей нанял тоже я, так что они тоже ничего не знают!.. Ну так как вам моё предложение? — стоял на своём рыцарь.

— Что, и айвонца тоже вы наняли, ади Хайес? — не поверил тому Гшор.

— У айвонца — долг чести ко мне! — рявкнул Хайес, как бы желая раз и навсегда обрубить все дальнейшие пререкания. — Отвечайте, согласны вы или нет?

— Я не могу вам так сразу ответить, терпеливейший ади Хайес: я должен посоветоваться с товарищами, — слегка поклонился рокканец.

— И как долго вы намерены советоваться? — конь под Хайесом от нетерпения уже танцевал на одном месте, и тому приходилось прилагать усилия, чтобы совладать с ним, как, впрочем, и с самим собой.

— До завтрашнего утра! — ответил Гшор.

— Что?! — вновь взревел Хайес. — Я даю вам четверть часа, и ни минутой больше! — и уже не желая что-либо слушать, развернул коня и поскакал прочь от замка.

Едва Хайес приблизился к всадникам, к нему подъехал Оссу Та.

— По-моему, они морочат мне голову! — Хайес был страшно раздосадован. — Либо — кто-то нас опередил, и вся эта разношёрстная шайка разбойников сама захватила этого самого Рина по чьему-то поручению! Хотя… Я, кажется, узнал старого оруженосца… Да и сам Питри Фрогган, не давал повода так думать.

— Вернее будет предположить, что это Питри Фрогган выполнял чьё-то поручение, — сказал айвонец, утирая платком свою лысую голову, в едва заметную, чёрно-желтую, широкую полоску.

— Что за поручение? — насторожился Хайес.

— Это одному Кфалу ведомо! — отмахнулся от вопроса волшебник.

— Что ж… возможно он намеривался отправиться в какое-то дальнее путешествие… Очень дальнее! — задумчиво проворчал себе в бороду Хайес. — Надо проверить ещё кое-что, — айвонец с любопытством посмотрел на него, и рыцарь продолжил. — Вполне возможно, что этого Рина в замке просто нет… Я съезжу в деревню, и постараюсь выяснить, не знают ли они там чего о молодом оруженосце Питри Фроггана.

— Хей! Хей! — тут же прикрикнул Хайес на лошадь и поскакал в деревню.

— Агглуо офе дикт… оро, оро, оро ка оро![7] — тут же ткнул пальцем Оссу Та в четверых шоэнов, и те молчаливо последовали за Хайесом.

Ади Питри лежал на широкой кровати Йоргла Молчуна. Только у него одного во всей деревне были в доме кровати, все же остальные спали либо на скамьях, стоящих вдоль стен, либо на сундуках, а то и вовсе на тюфяках, набитых свежей соломой. Ади Питри был мёртв, и все ждали священника. Впрочем, за отцом Неремом уже послали, как послали, напрямик через поле, и гонца в ближайший замок, с вестью о том, что на Оленью Тропу неведомо кто напал. Однако, и об этом уже знал каждый, гонец, пронзенный шоэнской стрелой, лежал в лесу, за полем, даже не доехав до индэрнской дороги: его лошадь вернулась без седока, а вокруг деревни, на некотором удалении от неё, разъезжало несколько шоэнов, не позволявших никому из жителей покинуть её. Всех, кто не разбежался с полей сразу, согнали в деревню. Правда, враг почему-то не грабил и не насильничал, что было как-то странно. Хотя на последнее обстоятельство вряд ли бы кто стал жаловаться.

Жители деревни, потрясённые этим неожиданным нападением, а ещё больше — смертью своего господина, угрюмо затворились по своим домам, беспокоясь за своё имущество и семьи. Мужчины насупились и озабоченно молчали, а женщины причитали и плакали. Правда, кое-кто из селян, видимо полагая, что даже мёртвый хозяин может каким-то образом их защитить, собрались в доме Йоргла Молчуна и теперь сидели, в глубокой печали, время от времени вытирая катившиеся из их глаз слёзы. Им было от чего плакать: ади Питри был очень хорошим господином. Мало того, что он уже много лет не увеличивал оброка, что позволило его крестьянам зажить намного богаче, чем крестьянам других господ, так он и всякими работами в свою пользу донимал не слишком часто, разве что в последнее время. Да и то, если уж и требовал что-то сделать, то с ним всегда было можно договориться о наиболее удобных для жителей деревни сроках. Теперь же, после его смерти, либо следовало ожидать приезда какого-нибудь его наследника, который окажется неизвестно ещё каким хозяином, либо, дабы таковой не найдётся, готовиться к тому, что весь его лен перейдёт к его непосредственному сюзерену — герцогу Индэрскому, что, зная о жизни его крестьян, не сулило жителям Оленей Тропы ничего хорошего.

Кана, самая красивая из дочерей Йоргла Молчуна, омыла рану ади Питри, очистив её от уже начавшей подсыхать крови, и теперь сидела подле него, тихонечко всхлипывая. Сам Йоргл, то и дело беспокойно запуская пальцы себе в бороду, тяжко вздыхая и ероша волосы на голове, ходил из угла в угол и, временами наступая кому-нибудь на ногу, невнятно бурчал извинения.

Неожиданно на улице раздался конский топот. Все присутствующие вздрогнули и настороженно повернулись к двери. Уверенные шаги, сопровождаемые лёгкой поступью шоэнов, приблизились к дому, дверь распахнулась и на пороге появился статный рыцарь, тот самый, что сразил ади Питри.

— Где молодой оруженосец вашего господина? — грозно гаркнул он, останавливаясь при входе и переводя взгляд с одного крестьянина на другого.

Все присутствующие невольно ссутулились и постарались отвести взгляд в сторону. Тогда рыцарь решительно подошёл к ближайшему и, бесцеременно схватив того рукой за подбородок, повернул его лицо к себе.

— Отвечай! Где Рин? — брызжа слюной, рявкнул он.

— Н-не знаю, мой прегрознейший господин! Наверное, в замке, — испугано залепетал тот.

— Если ты мне лжёшь, то я велю тебя повесить, а твой дом — сжечь! — зло прошептал рыцарь, склонившись и глядя прямо в глаза несчастному. Затем он резко развернулся и, схватив за ворот другого крестьянина, приподнял того с табурета:

— А что ты знаешь об этом? Где молодой оруженосец?

— Н-не знаю! Заклинаю Вас Единым и Всесущным, мой господин, отпустите меня! Я ничего не знаю! — испугано запищал тот. Рыцарь разжал руку, и мужчина мешком рухнул обратно на табурет.

— Если оруженосец не в замке — я сожгу вашу деревню дотла!.. — прорычал рыцарь и медленно обвёл каждого пылающим взглядом, а затем, криво усмехнувшись, добавил. — А может быть, я сожгу её вместе с вами!

— Он уехал в Индэрн! — крепко сплетя перед грудью пальцы рук, на середину комнаты выбежала мать Каны, а сама девушка, услышав это, громко вскрикнула и тут же прикрыла рот ладонью.

— Что ты сказала, женщина? — повернулся к ней рыцарь.

— Он уехал сегодня вскоре после полудня в Индэрн! — повторила мать Каны, невольно отступая на шаг. Рыцарь внимательно посмотрел на неё, а затем повернулся к девушке. — Твоё неподдельное волнение, красавица, больше всего убедило меня в том, что это — правда!

И с этими словами рыцарь развернулся и вышел на улицу. А через несколько мгновений вновь раздался конский топот.

— Мы едем в Индэрн! — крикнул Хайес ещё издали. — Мальчишка там!

— Ты уверен в этом, арвер? — спросил, впрочем, без особого удивления Оссу Та.

— Да. Они проговорились, — Хайес подъехал вплотную к айвонцу и остановил коня. — Я их, как следует, припугнул, и они проговорились. Он уехал туда вскоре после полудня… Задница Тёмного! Одно дело схватить его в этой дыре, но соваться в город! Соваться в город гораздо опаснее.

— Ничего, арвер. Главное — успеть. Я надеюсь, что у нас есть ещё время, — Оссу Та оглянулся по сторонам. — Однако, следовало бы созвать людей.

— Мы возьмём с собой только пятерых. Остальные пусть ждут нас в лесу севернее города, в пару илей от него, там где река делает излучину и подходит прямо к огромному валуну. — Хайес с силой потёр лоб. — Да… И пусть едут не сразу вслед за нами, а обождут до вечера. Чтобы из деревни и замка до этого времени никто не сбежал. И пусть едут не по дороге, а прямо через это поле, во-он, до того леса! — махнул рукой на восток рыцарь. — Сразу за ним и будет река. Пусть спускаются вниз по течению, пока не уткнутся в тот самый валун.

— Хорошо, арвер, — кивнул Оссу Та и поманил рукой высокого шоэна. Пока тот объяснял шоэну, что от него требуется, Хайес ещё раз проехался вдоль маленького замка, оглядывая окресности. Хорошее место! Красивое и умиротворённое. Хотел бы он, устав, наконец, от скитаний, встретить здесь свою старость. Хотя, впрочем, для него это уже вряд ли возможно.

— Мы можем ехать, арвер! — крикнул ему Оссу Та.

Хайес слегка разочаровано вздохнул и, не оборачиваясь, развернул коня в сторону дороги. Следом за ним, в сопровождении пятерых шоэнов, поскакал и айвонец.

Глава 3

Перестук копыт по булыжной мостовой родного города, звучал в ушах Рина, подобно сладчайшей музыке. Деловая суета, шум и толкотня на улицах, от которых Рин за те два месяца, что не был в Индэрне, успел уже отвыкнуть, радостно будоражила и немного пугала. То и дело оглядываясь по сторонам, он оставил позади Рыночную площадь, с её невообразимым гвалтом и толчеёй, и уже через несколько минут спешивался перед своим домом.

«Кэбокту Вэн», как и всегда, выглядел опрятно и приветливо. Отведя Динглина на конюшню, расседлав его там и вытерев насухо, Рин, едва сдерживая себя, чтобы не побежать, напустил себя важный вид и неторопливо вошёл в гостиницу. За трактирной стойкой скучал Паст, а мамы нигде не было видно. Завидев Рина, Паст радостно заулыбался и помахал ему рукой.

— Приветствую Вас, доблестный оруженосец, краса Ирвира и гроза всех прибрежных королевств! — напыщенно произнёс Паст, едва сдерживаясь от душившего его смеха.

— Как я рад тебя видеть, Паст! — улыбнулся в ответ Рин, ничуточки не обидевшись. — Мама наверху?

— А разве ты не знаешь? — смутился трактирщик. — Они три дня, как уехали. Господин нди’а Буни сказал, что на ярмарку в Адэрн.

— На ярмарку в Адэрн? — растерялся Рин. — Как на ярмарку?.. И даже меня не дождались?

Паст смущённо пожал плечами и ничего не добавилкуже сказаному. Рину же показалась, что его вдруг и совершенно незаслуженно взяли и обманули. Сердце тоскливо защемило, а в носу предательски защекотало.

— Гава! — вдруг крикнул Рин, направляясь к лестнице.

— Гава уехала на пару недель к своим родичам в деревню… — уставился в стойку Паст.

— Уехала к родичам в деревню?! — Рин был потрясён. За всю свою жизнь он не помнил случая, чтобы Гава покидала «Кэбокту Вэн» больше чем на два дня.

— Ну да!.. Твой отец решил отпустить домой и Гаву, и Лигурту, на то время, пока он с семьей будет на ярмарке. Вот, только я один и остался. Не считая, конечно, людей при трактире… Но, я полагал, что тебе это известно. — Паст выглядел немного растерянным. — Господин нди’а Буни сказал, что они известили тебя об этом… Разве это не так?

— Дыханье Господа нашего! Конечно нет! Чего бы я тогда сюда приехал? — разозлился Рин и с силой ударил кулаком по трактирной стойке, отчего кружки и тяжёлые бутыли, стоявшие на ней, громко звякнули. Немногочисленные посетители тут же с любопытством воззрились на них, видимо, предвкушая какой-нибудь ссору, однако, к их разочарованию, ничего такого не последовало. Рин уже взял себя в руки и, склонившись к Пасту, недоумённо спросил:

— Ну хорошо, Гава уехала к своим в деревню. Ну, а Лигурту-то чего отпускать? Она ведь и так живёт через четыре дома отсюда!

— Не знаю, Рин! — почему-то почти шёпотом ответил Паст и, боязливо оглянувшись по сторонам, как бы желая удостовериться, что их никто не подслушивает, заговорщицким тоном продолжил. — Мне всё это вообще кажется ужасно странным! Во-первых, никаких сборов в дорогу не было! Просто господин Вэйс утром, три дня назад, отправил куда-то госпожу Рилли, вместе с Ликом и Ашей, а затем, спустя где-то часа два, привёл меня в свою комнату, вручил все ключи и велел отвечать, если его будут спрашивать, что он с семьей отправился в гости к кому-то из горожан и к вечеру будет. А на следующий день он велел отвечать, ежеликто будет о нём справляться, что они уехали на три дня к родственникам госпожи нди Буни. Но… и это уже мне совершенно не понятно! — тут Паст и вовсе перешёл на едва слышный шёпот. — Господин Вэйс сказал… что на самом деле они отправляются на ярмарку в Адэрн, но строго — настрого запретил, кому-нибудь до их возвращения, об этом рассказывать!.. — Паст замолчал и обескуражено уставился на Рина.

— Как ты думаешь, Рин, чтобы всё это могло значить? — немного испугано спросил его затем трактирщик.

Сердце юноши сжалось от страха: у его отца и раньше бывали какие-нибудь секреты, но никогда ещё он не был столь осторожным. К тому же, никаких родственников у его мамы отродясь не было. По крайней мере, он о таковых никогда не слышал. Что же случилось? И Рин стразу вспомнил распятого на тахиле слугу Дэдэна. Неужели это безумие проникло уже и в Индэрн?

— Послушай, Паст… — решительно начал Рин. — В городе ничего не говорят против волшебников? Не… не преследуют и… не убивают тех, кто причастен Силе?

Паст напряжённо сглотнул и немного отстранился от Рина.

— Ну… Преследовать, не преследуют. Но смотрят косо… С того времени, как ты последний раз приезжал домой, в городе много что произошло. Понаехало тьма-тьмущая чужеземцев, многие из которых, как это выяснилось в дальнейшем, были волшебниками. И уж как они тут набезобразничали! И город чуть не спалили, и друг дружку из-под тишка убивали. И всё чего-то разнюхивали и выспрашивали. Но, клянусь всеми искуплёнными, никто так и не понял, что же они хотели узнать! А крометого, из-за всех этих их бесчинств появилось много недовольных теми, кто знает всякие там магические искусства. Хотя, тут, конечно, хватили лишку, ибо наши волшебники, те, что состоят в Гильдии и чтут устав Радужной Башни, никакого отношения к этим безобразиям не имеют, и даже наоборот, как могли помогали герцогу в борьбе с пришлыми злодеями, наравне со священниками. Но многие боятся теперь всех волшебников. Да и нынешние разногласия в церкви, когда часть искуплённых отцов стала также открыто призывать к искоренению магии, ещё более смутили добрых тхалиан. Вот, к слову, проповедающих против волшебства и Гильдии нынче, почитай, что на каждом углу… Они учат, что те, кто использует Силу — прислужники Тёмного. — Паст снова склонился к Рину и приглушил голос. — А ещё они говорят, что и сам Предстатель спутался с ним! — и Паст недоверчиво округлил глаза. — Но, Рин… я полагаю, что это-то уж точно глупость!

— Я думаю, что те, кто распускает подобные слухи — и есть самые его верные слуги! Я не оправдываю тех проходимцев, что с помощью чародейского искусствананесли ущерб жителям нашего города. Но и те, кто ополчился против всех владеющих Силой, без разбора, тоже ничем их не лучше! — неожиданно жарко выпалил Рин, а затем, устало проведя ладонью по лицу, словно бы пытаясь стереть какое-то неприятное воспоминание, посмотрел прямо в глаза трактирщику. — Знаешь Паст, они ведь убили слугу Дэдэна. Я сам, своими руками, отвязал его от огромной тахилы и похоронил… Его убили там, где поворот от дороги на Пьерт к Оленей Тропе.

— Искупи нас и защити, Всесущный! Что ты такое говоришь?! — всплеснул руками Паст, отшатываясь от стойки.

— Они одержимы Тёмным! Верно тебе говорю, Паст! Всё зло мира вдруг пробудилось и овладела душами добрых жителей Имрии!.. Если бы ты только видел, что они сделали с ним!.. — и Рин, схватив руку тракирщика, крепко сжал её.

— Что же это такое! — испугано запричитал Паст. — Что за проклятое время наступает! Если господин герцог не прекратит это безумие, то, право, я даже и не знаю, чем всё это закончится.

— Как ты считаешь, наверное, мне надо рассказать Дэдэну о его слуге? — неуверенно спросил Рин.

Паст на мгновение задумался:

— Рассказать-то надо… Однако, как бы кто не увидел, что ты ходил к волшебнику… Сейчас это не безопасно, если ты, конечно, не какой-нибудь знатный господин. Конечно, ничего страшного, я думаю, с тобой не случиться, но слишком многие будут смотреть на тебя косо и станут шептаться за твоей спиной. Да и все эти проповедники…

Рин лишь презрительно фыркнул и медленно скрестил руки на груди.

— Пусть только кто попробует взглянуть на меня косо!

— Не горячись, Рин! Незачем быть столь неосмотрительным, — попробовал урезонить юношу трактирщик. — Ты, конечно, уже не мальчик, а настоящий воин, и можешь постоять за себя, но, всё равно, не стоит лезть на рожон, без необходимости. Ведь это всё от гордыни! И, следовательно — грех!

Рин насупился.

— Послушал бы я, как бы ты заговорил, если бы сам похоронил того беднягу!

— Да не услышит Тёмный твои слова! Терпение, Рин, терпение. Вот расскажешь обо всём придворному волшебнику, тот сообщит всё герцогу, а уж Его Влиятельность сами решат, как надлежит поступить. — Паст перегнулся через стойку и успокаивающе похлопал Рина по плечу.

— Хорошо… Тогда я пойду к Дэдэну прямо сегодня! Вот отдохну немного с дороги, приведу себя в порядок и пойду!.. Дай мне ключи от наших комнат, — и Рин, буквально выхватив из руки трактирщика небольшую связку ключей на аккуратном бронзовом колечке, развернулся и побежал вверх по лестнице.

Глядя ему вслед, Паст лишь горько вздохнул и с сомнением покачал головой.

Комната родителей дышала его детством. Всё в ней напоминало о счастливой поре, и Рину на миг даже показалось, что он никогда и никуда не уезжал. Сердце сладостно защемило, и из его груди невольно вырвался глубокий вздох.

Но нет! Приглядевшись, он заметил, что комната изменилась: на комоде мамы не стояли в беспорядке зеркальца, бутылочки с маслами и баночки с благовониями, не лежали красивые, богато украшенные гребни и другие украшения, обычно всегда в изобилии присутствующие на нём. Да и всё вокруг было прибрано, словно бы тут никто не жил, словно бы это была сдаваемая внаём комната, ождающая новых постояльцев. Это ощущение было настолько чужим и странным, что в какой-то момент Рину даже почудилось, что он уже никогда не увидит ни маму, ни отца, ни своего озорника-братишку, ни милой сестрёнки. Никого из тех, кого он так любил, и кто до сих пор оставался главным смыслом всей его жизни.

Рин плотно сжал губы и не позволил слезам вырваться наружу. Постояв потерянно некоторое время посреди комнаты, он наконец вышел в коридор и, заперев дверь, направился к себе.

Вот и его кровать. Стянув с себя сапоги и сложив на стоящий у стены сундук свои кольчугу и оружие, он бросился лицом на подушку и крепко зажмурился. Что же всё-таки происходит? Куда подевалась его семья? И всё ли с ними в порядке? И, самое важное — где их теперь искать? От охватившего его беспокойства и бесчисленных и, как казалось Рину, неразрешимых вопросов голова его буквально раскалывалась. Быстрее бы уж приезжал ади Питри, с надеждой подумал Рин. Он наверняка что-нибудь да присоветует! Сам того не заметив, Рин заснул.

— Это Индэрн? — спросил Оссу Та, направляя своего коня вровень со скакуном Хайеса.

— Да, — коротко бросил тот в ответ.

— Красивый город, — задумчиво произнёс волшебник, любуясь живописным нагоромождением красноверхих башен и ослепительных, сияющих золотом шпилей, заключенных в мощныеобъятия высокой крепостной стены. Вокруг холмов, на которых возвышался город, раскинулся широкий лабиринт предместий, состоящий пусть и не из богатых, но вполне добротных и аккуратных, почти сплошь человеческих домов, и их маленький отряд, уже как раз проезжал первые из них.

Однако, это только издали казалось, что предместье было необычайно обширным. Неуспели всадники толком разглядеть проносящиеся мимо них дома, как оказались перед городскими воротами. Прямо перед ними, подле дороги, стоял стол, скрытый от солнца высоким балдахином. За столом сидел мужчина, облачённый в очень короткий и тесный, сиреневого цвета жакет, с полосатым, бело-зелёным бальцо на голове, похожем на вышитый валик. Перед ним была раскрыта толстая книга, а рядом стояли чернильница и деревянный стакан, наполненный серого цвета перьями. Вокруг же прохаживалось трое, вооружённых длинными копьями и короткими мечами, стражников, на боку одного из которых болтался широкий рог.

— Ваши имена, добрые путники. С какой целью вы прибыли в наш славный город Индэрн, находящийся под защитой и в полной власти нашего наирешительнейшего и наиславнейшего герцога Индэрнского? — равнодушно спросил их этот человек за столом, когда они подле него остановились.

— Я — ади Пайк Даггемо, господин Лысых Холмов, — надменно улыбнулся Хайес, выпрямляясь в седле. — А это — мои спутники: айвонец То Сомма, посол купеческой гильдии фрааского города Парн, и шоэны, сопровождающие досточтимого посла. Их имена: Аллав, Майас, Йо, Борг и Сахо. В Индэрн мы прибыли, дабы посол мог ознакомиться с товарами, привозимыми в ваш богатый город и, коли найдутся подходящие, уговориться с его владельцами о будущих покупках. Я говорил моему спутнику, — и Хайес слегка поклонился в сторону айвонца, — что Индэрн — очень знаменитый торговый город, и что его рынки славятся не только по всей Имрии, но и по всёму Ирвиру.

Привратный служка торопливо записал всё сказанное рыцарем, лишь раз с любопытством взглянув на спутников Хайеса. Посыпав запись мелким песком, он, спустя пару секунд сдул его и отодвинул книгу.

— Мы рады приветствовать вас в нашем славном городе. Надеюсь, вы останетесь довольны и его гостеприимством, и его богатством, и найдёте всё то, что ищите, — улыбнулся одими губами привратник. — Однако, досточтимые господа, я должен предостеречь вас: в нашем городе, согласно воле нашего наирешительнейшего герцога Индэрнского и членов нашего многоуважаемого маристула, под страхом денежного штрафа в двадцать даргов, запрещается иметь при себе оружие длиной, превышающей три лита. Вам надлежит, ежели вы имеете при себе подобное оружие, сдать его в ратушу до завтрашнего полудня. Держите въездой флаг, — и служка протянул Хайесу небольшой холщёвый лоскут, жёлтого цвета, на котором нацарапал какой-то номер, несколько коротких строк и дату их приезда.

Хайес молча схватил флаг и, небрежно сунув его в карман, направил коня в сторону ворот, а Оссу Та и шоэны, столь же невозмутимо двинулись за ним следом.

— И куда нам ехать дальше? — спросил у рыцаря айвонец.

— На постоялый двор «Кэбокту Вэн». Это его родной дом, и я полагаю, что искать его следует именно там, — усмехнулся Хайес и тут же окликнул идущего мимо горожанина. — Эй, добрый человек! Где тут у вас находится постоялый двор «Кэбокту Вэн»?

Горожанин остановился и, удивлённо развёл руками:

— Великодушно простите, господин, но в нашем городе нет такого!

— Что? — Хайес заметно побледнел. — Ах, ты, негодяй! Не смей мне врать! Я точно знаю, что здесь есть постоялый двор с таким названием!

— С позволения вашей милости, я не негодяй! — обиделся горожанин, слегка приподнимая свою шляпу. — А если вы не верите мне, то спросите кого угодно, и всяк подтвердит вам мои слова!

— Пошёл прочь, безродное отродье! — разозлился Хайес. Горожанин испугано отшатнулся и тут же с готовностью скрылся.

— Й-ах, й-ах, й-ах! — вдруг безудержно и странно засмеялся Оссу Та.

— Ты чего? — недоумённо посмотрел на него рыцарь.

— «Кэбокту Вэн» — это же по-кивилийски! Какой простолюдин понимает этот древний язык? Да они даже и не запомнят такое название, ибо оно для них — сущая бессмыслица! — ответил тот, утирая платком глаза. Затем он углядел ещё одного горожанина и окликнув его, показал красноватого цвета олт.

— Ответь мне любезный, как нам разыскать постоялый двор господина нди’а Буни? — спросил он у прохожего, когда тот приблизился.

— А! Это где «Кабак Вэна?» — радостно осклабился тот. — Конечно, добрый мой господин! Нет ничего проще! Езжайте и дальше по этой улице, пока не окажитесь на Рыночной Площади. Поезжайте прямо через неё, никуда не сворачивая. В конце площади увидите храм, что зовётся Храмом Искуплённого Априна. Одна улица пойдёт слева от него, но вам она не нужна. Вам следует двигаться по той, что идёт справа. Она зовётся Тележной, но многие кличут её и Двухколенной, поскольку она два раза поворачивает. На середине её, опять-таки направо, вы увидите ещё одну улицу, но пошире. Это Белошвейная улица. Вот там, как раз, и стоит «Кабак Вэна».

— Держи, любезный! Спасибо тебе, — и Оссу Та метнул горожанину монету. Горожанин ловко её поймал и, радостно улыбаясь, поклонился:

— Премного Вам благодарен, великодушный господин! Премного Вам благодарен!

— Ну вот, видишь, я был прав! — самодовольно улыбнулся айвонец.

— Что ж, на то ты и учёный волшебник, чтоб разбираться в подобных вещах! — невнятно проворчал Хайес, пытаясь скрыть своё недовольство. — Ладно! Поехали быстрее! Мне уже нетерпиться схватить, наконец, этого треклятого оруженосца! Хэй! Хэй! — и рыцарь слегка подогнал своего коня.

— Эй, айвонец! — вдруг обернулся он к Оссу Та и ткнул пальцем в небольшую решётку в мостовой, закрывающую дыру под ней. — Что это такое?.. Когда я был в этом городе последний раз, то этого не было!

Волшебник торопливо подъехал к рыцарю и любопытством склонился:

— Я уже видел такое в других городах… Только это было далеко отсюда… Это городской водосток… И я думаю, это хорошо, что он здесь есть. Не исключено, что он нам пригодиться.

— Это как же? — недоверчиво усмехнулся Хайес.

— Лишь всеблагой Йикен пока может знать это, — коснулся ладонью своей макушки Оссу Та, что у айвонцев означало то же самое, что и пожатие плечами у людей.

Несмотря на то, что улицы были весьма узкими, и народу на них было не мало, до «Кэбокту Вэн» они добрались довольно быстро.

— Отведи лошадей в конюшню! — бросил Хайес какому-то человеку, выскочившему из постоялого двора, при их приезде.

— Слушаюсь, господин! — поклонился тот, беря его коня под узцы.

— «Кэбокту Вэн» значит, — пробормотал Хайес, оглядывая нарядный трёхэтажный дом с просторными пристройками.

— Эй, трактирщик! Где я могу увидеть хозяина? — крикнул рыцарь Пасту, входя на первый этаж.

— А зачем он вам, господин? Если вы хотите снять для проживания комнаты, так предложить их вам могу и я, — ответил Паст, выходя из-за стойки.

— Нет. Мне нужно переговорить лично с хозяином. Ведь его зовут нди’а Буни? Не так ли? — и Хайес больно ткнул в грудь трактирщика пальцем.

— Да, мой господин. Хозяина «Кэбокту Вэн» зовут именно так! — кивнул Паст, машинально потирая ушибленное место.

— Ну, так веди меня к нему! — рассердился на бестолковость собеседника Хайес.

— А вот это никак невозможно, — упрямо помотал головой Паст. — Господин нди’а Буни, вместе со всем своим семейством, отбыл погостить к родственникам своей дрожайшей супруги Рилли нди Буни три дня тому назад и вернётся только через четырнадцать дней, в благост, что будет через неделю.

— Так-таки со всем семейством? — усмехнулся рыцарь.

— Да. Именно так, мой господин, — поклонился Паст.

— Вот ведь незадача! — Хайес досадливо хлопнул кулаком по своей ладони.

— Не сочтите меня за невежу, за то, что я лезу не в свои дела. Но не соблаговолит ли добрый господин изложить мне причину, по которой он хотел бы встретиться с господином нди’а Буни лично? — ещё ниже склонился Паст.

— Что ж… Я хотел вернуть ему очень большую сумму денег, которую, уже довольно давно, ему задолжал, — прошептал почти в самое ухо трактирщика Хайес.

— Кх! — озадаченно кашлянул Паст. — Тогда, быть может, вы дождётесь возвращения хозяина?

— Увы, мой друг, увы! Это невозможно. Ровно через пять дней я должен покинуть Индэрн. И, представляешь, как расстроиться славный господин нди’а Буни, когда узнает, что он так и не смог получить назад свои деньги! — ещё жарче зашептал рыцарь.

— Вот ведь незадача! — прищёлкнул языком Паст. — Но… Может быть вы согласитесьвернуть их старшему сыну господина нди’а Буни, Рину? — вполголоса спросил рыцаря Паст.

— Старшему сыну? Но ведь ты сказал, что хозяин уехал со всем семейством? — удивлённо вскинул брови Хайес, на что Паст виновато развёл руками. — И при том, мой друг, могу ли я ему доверить столь большую сумму?

— О, не сомневайтесь, мой доблестный господин! — обрадовался Паст, что крайне неприятная для него ситуация разрешилась сама собой. — Рин — молодой человек очень рассудительный. Он уже несколько лет служит оруженосцем у ади Питри Фроггана. И, могу вам поручиться, что честнее юноши вы не сыщите во всём Ирвире!

— Да ну? — недоверчиво усмехнулся Хайес. — Давай поступим так: я сперва сам, лично, взгляну на этого славного юношу, столь богато одарённого всевозможными добродетелями, а уж потом и решу, можно ему доверять, или нет.

— Хорошо, мой господин, как вам будет угодно! — снова поклонился Паст. — Но только с этим придётся немного обождать.

— Что такое! — сразу же повысил голос рыцарь.

— Не извольте беспокоиться, Рин отлучился в замок, и, как я полагаю, ещё затемно вернётся, — успокоил того Паст.

— Ну что ж, до ночи я вполне могу обождать! — недовольно пробурчал Хайес.

— А теперь извольте я предложу вам и вашим спутникам комнаты, — гостеприимно улыбнулся трактирщик, а затем, обернувшись, громко крикнул. — Эй, Бигон! Быстрей иди за стойку вместо меня! Живее!.. Живее я сказал!

В то же мгновение невысокий, полный человечек стремглав вылетел из задней комнаты и, озабоченно хмурясь и что-то ворча себе под нос, занял место Паста.

— Ты идёшь? — обернулся Хайес к айвонцу.

— Нет, арвер. Я посижу немного здесь, — холодно улыбнулся в ответ Оссу Та, лишь едва обозначив губами круг.

— Как хочешь, — буркнул рыцарь и заторопился вслед за трактирщиком. Шоэны также последовали за ним.

Рин продремал совсем немного. Сколько — он не знал, но свет солнца почти не изменился. Хотя дни сейчас стояли самые длинные в году, часа через три уже должно было стемнеть, поэтому, если Рин собирался попасть на аудиенцию к Дэдэну сегодня, то ему следовало спешить. А ведь он хотел ещё навестить и Адека, и Ндади, и всех, всех, всех, кого он так давно не видел! Рин первый раз был в городе, имея столь грозный вид: и меч, и кольчугу, и лук со стрелами, и даже ослепительно сияющий щит, со спрятанными в него метательными ножами. И он уже предвкушал, какое ошеломляющее впечатление произведёт в замке.

— Я в замок! Вернусь к ночи, — крикнул Рин Пасту, спустившись по лестнице на первый этаж, туда, где располагались трактир и кухня.

— Хорошо, Рин. — кивнул Паст, скучая за трактирной стойкой.

Пока Рин добирался до замка, он успел уже пожалеть, что поддался такому мальчишеству: его пару раз останавливала городская стража, никогда раньше так не усердствовавшая, и самым тщательным образом разглядывала въездной флаг, незабывая при этом напомнить, что завтра после полудня он уже не имеет права носить при себе подобное оружие. Так что теперь он даже сомневался — а пустят ли его, вообще, в таком виде в замок? Однако возвращаться назад Рину было лень, и он решил — будь, что будет! В крайнем случае, если сегодня ничего не получится, то он перенесёт всё на следующий день.

Как он и предполагал, стража, стоящая при входе в замок, впустить его отказалась, так что пришлось просить, пробегавшую мимо девушку-служанку, зайти на кухню и разыскать там, или куда оттуда направят, Адэка, или же Ндади. За это он насыпал ей в маленькую, очаровательную ладошку несколько фиртлей.

Ждать пришлось довольно долго, и, к удивлению Рина, пришёл почему-то не Адэк, и даже не Ндади, а Рикунд. Важный, словно индюк.

— Пропустите его! Я главный трапезничий Его Наирешительности. Я ручаюсь за этого юношу!

Главный трапезничий? — растерянно подумал Рин. Что это значит? Неужели со стариной Ндади что-то случилось? И где Адэк? Ведь именно его Рин ожидал увидеть больше всего.

Стражники переглянулись, и тот, что был постарше, отрицательно помотал головой:

— Этого никак нельзя! Вас, господин трапезничий, я знаю. Но он пусть, всё равно, оставит здесь своё оружие. Тогда я его пропущу.

— Этот юноша поступил на службу оруженосцем к ади Питри Фроггану, по повелению нашего всемилостивейшего господина, герцога Индэрнского, и я не исключаю, что Его Милость захочет посмотреть на то, как выполняется это его высочайшее распоряжение. А для этого, юноше надлежит иметь соответствующий вид! — Рикунд обиженно надул щёки, закинул высоко голову и являл собой вид столь значительный, что Рин даже глазам своим не поверил: неужели этот преважный господин и есть тот самый суетливый подхалим Рикунд, которого, ещё в совсем недавнем прошлом, он знал? Однако стражник был неумолим, так что пришлось Рину, со вздохом, вновь лезть в свой карман.

— Что, всего пять фиртлей?! — оскорблённо встопорщил усы стражник. — Да за такие деньги, тебя, не то, что я — в замок, а даже распоследняя девка под свою юбку не пустит!

— Да, на! Подавись, пиав распроклятый! — разозлился Рин, протягивая тому ещё и олт. — Смотри только от жадности не лопни!

— Поговори у меня ещё! — с напускной строгостью заворчал довольный стражник. Пять фиртлей он отдал своему товарищу, а олт засунул в свой кошель, спрятанный под кольчугой. — Ну чего встал, котелок начищенный? Проходи уж, пока я не передумал!

Бросив на усатого сердитый взгляд, Рин торопливо прошёл через ворота.

— А где Ндади? — недовольно пробурчал он, подойдя к Рикунду. На мгновение чувство собственной значительности покинуло новоиспечённого главного трапезничего, и тот, расплывшись в приветливой улыбке, с силой хлопнул юношу по спине:

— Тебя Рин, в этих доспехах, просто не узнать! Я когда подходил к воротам, даже подумал, уж не перепутала ли чего та девчонка?.. Ну и возмужал же ты!.. Настоящий рыцарь, клянусь Дыханьем Господним!

— Да и я, признаться, не ожидал, что именно ты меня встретишь. Да ещё, и как главный трапезничий! — не удержался и тоже улыбнулся в ответ Рин. — Что с Ндади?

— Э-эх! Ндади вдруг захворал, да здорово захворал. Так захворал, что четыре дня назад даже исспросил дозволения у герцога на месяц покинуть замок. Герцог всемилостивейши разрешил ему это, и Ндади уехал… В какую-то деревню. То ли к родичам, то ли к какому-то своему давнему другу. Так плох был он, что я ничего из его слов не понял… — сочувственно покачал головой Рикунд.

— Да что ж это такое! — встрепенулся Рин. — Это прямо моровое поветрие какое-то! Все вдруг взяли и разъехались! Сначало мои все, теперь вот и Ндади!

— Как, и господин нди’а Буни с семьёй уехал? — прищурился Рикунд. — Куда же это?

— К родственникам моей мамы, — ответил Рин, испытывая чувство неловкости, из-за того, что приходиться врать.

— И в самом деле… как моровое поветрие… — пожал плечами Рикунд и добавил, горько вздохнув. — Один Тона остался… Да и то, уж месяц как отошёл от дел… Так его та давнишняя история потрясла (это когда его околдовали), что он так до конца и не смог оправиться… Да ниспошлёт благодать Всевышний на нашего великодушного господина! Он позволил Тона остаться при замке на полном Его, Наирешительности, обеспечении.

— Погоди, погоди! — опешил Рин. — Как один Тона остался? А где же Адэк?

— Так ты не знаешь! — с ужасом посмотрел на него Рикунд и всплеснул руками.

— Чего я не знаю? — побледнел от леденящего сердце предчувствия Рин.

Рикунд отвёл глаза в сторону и заметно тише сказал:

— Когда тут у нас бесчинствовали чужеземные чародеи, один из них вселился в Адэка, полностью овладев им. А когда его подлый обман раскрылся, сгинул неизвестно куда… Кое-кто говорит, что видел, как он обратился в диковенную птицу и улетел… А Адэка, значит, не стало… Во как, с Адэком-то!

— Не может быть!.. Этого не может быть! — прошептал потрясённо Рин, и жаркие слёзы сами собой навернулись на его глазах. — Адэк!.. Как же так? — прошептал он и, закрыв лицо руками, затрясся от рыданий.

— Ну, что ж теперь поделаешь! — приобнял его за плечи Рикунд, пытаясь успокоить. — Жаль, конечно, Адэка. Но на всё воля Господа!.. Ну, пойдём, пойдём отсюда! — и, раздосадовано оглянувшись по сторонам, трапезничий повлёк за собой юного оруженосца. Ему тоже было жаль Адэка. Но, в то же время, если бы тот не погибнул столь ужасной смертью, то и он, Рикунд, никогда бы не стал главным трапезничим. Рикунд был не глуп и догадывался, что Ндади хотел видеть своим преемником не его, а именно Адэка… Однако… Всё в руках Господа!

Проходящие мимо люди, поневоле задерживали шаг и оглядывались на статного юношу, облачённого в великолепные доспехи и горько-прегорько над чем-то рыдающего.

Пара свечей на столе слегка потрескивали, отбрасывая на стены причудливые пляшущие тени. В комнате Рикунда окон не было. Так как главным трапезничим герцог назначил его лишь на время отсутствия Ндади, то жить он остался там же, где жил и раньше.

— Н-да… — задумчиво протянул Рикунд, зловеще уставившись прямо на Рина. — Клянусь всеми искуплёнными Ирдума, так оно и было! Чародей прыгал с крыши на крышу, расшвыривая вокруг себя огненные шары! Но прингид сотворил молитву, и, так как он был тхалианином истинно праведным, то сила Господа снизошла в него. Прингид грозно указал пальцем в нечистивого, и треклятый чародей рухнул вниз, на мостовую. Тут ему и конец пришёл!

Рин сидел на сундуке, вжавшись в самый угол маленькой комнаты, и мрачно смотрел в стол. Неужели всё это творилось в его родном городе? А он даже и не знал! Теперь, по крайней мере, ему стала понятна та странная ненависть, которой вдруг все воспылали к волшебникам. И всё же… Это же всё были чужаки, которые не только не признавали истинной веры, но даже, чего доброго, были прислужниками самого Тёмного! Разве можно их всех ровнять с теми, кто на протяжении многих веков верой и правдой служил народам Ирвира, и даже больше того — сами были его неотъемлемой частью?

— Ты тоже считаешь, что волшебство — от Тёмного? — спросил Рин, вертя в руках изрядно побитое огниво.

— Не знаю… — и Рикунд громко втянул в себя воздух. — От Тёмного ли, или ещё от кого… Ясно только одно — это не Господь вкладывает в души знание волшебства, ибо никогда ещё те, кто истинно служат Ему в церквях и соборах, не знали этого тёмного исскуства.

— Но это потому, что все, кто хочет стать частью тела Церкви, обязан пройти обряд Искупления, после которого все волшебные способности исчезают, — возразил Рин.

— А ты не думал, что раз такой обряд есть, то это не просто так? — повысил голос Рикунд, сердито воззрившись на Рина. — Разве истинным тхалианам нужно прибегать к помощи волшебства?

— Бывает, что и нужно, — пожал плечами Рин. — Вот, заболеет пашня, молоко у коровы испортится, человек или вещь какая ценная пропадёт, или когда мечу надо придать благородную прочность, или же погоду узнать, всегда за этим, да и за много чем ещё обращались к чародеям.

— Всё равно! — нахмурился Рикунд. — Волшебство — это скорее зло, чем праведное дело! И любое чародейство — неискуплённое мастерство!

— Эх! Ладно… Пора мне идти к Дэдэну, — поднялся Рин.

— Да поздно уже! — тут же вскочил Рикунд. — На улице, поди, уже совсем стемнело! К тому же, ты знаешь, какой он нынче сердитый ходит? Как напустится на тебя, так и пожалеешь, что сунулся к нему с дурной вестью на ночь глядя! Ложись-ка ты лучше у меня спать, а завтра утром оно всё и сподручнее будет.

Рину сейчас уже и самому идти не хотелось: вряд ли бы что-либо изменилось от того, когда узнает о смерти своего слуги придворный волшебник — сегодня ночью, или же завтра утром. К тому же, честно говоря, Рин, как и все вокруг, Дэдэна побаивался. На том и порешили.

Глава 4

Город уже спал. Все его ворота были надёжно затворены, мосты подняты, а возле них и по крепостной стене ходила вооружённая стража. Даже по улицам, то там, то здесь неспешно прохаживались, в сопровождении отчаянно зевающих стражников, ночные сторожа, гремя своими колотушками, или же крутя громкие трещётки. По всему было видно, что честные горожане могли спать спокойно и не бояться ни за свою жизнь, ни за своё имущество.

Две луны равнодушно взирали со звёздного неба на спящий город, а третья, самая маленькая, игриво спряталась за проплывающим мимо облаком. Сегодня было трёхлуние, единственная ночь в году, когда Пакойта, Дадригс и Ана одновременно украшали ночной небосклон, до утра двигаясь почти вровень друг с другом, и из-за чего было светло, словно в летний вечер. Возможно благодаря этому, стражник, дежуривший над Пьертскими воротами, ещё издали заметил над дорогой, идущей через предместье, что-то странное: ему показалось, словно тёмное облако движется в сторону города. Не успел он как следует всмотреться, как услышал и глухой конский топот. Волнуясь, он поднял к губам широкий рог и что есть силы затрубил. Едва к нему на стену поднялся заспанный командир, как большой отряд воинов подъехал к крепостному рву.

— Эй, стража! Быстрей открывайте ворота! — крикнул выехавший вперёд, закованный в латы рыцарь с копьём в руках. — Я ади Ранек Удори Зелёные Глаза, господин Калва, Шорга и леса Танбор. Враг стремительно приближается и с минуты на минуту уже может быть здесь!

— О каком враге вы говорите, достопочтимый ади Ранек? — удивился командир стражи. — На земле Имрии давно уже царит мир, и даже в будущем, хвала Всесущному, мы никаких войн не ожидаем!

— Почём я знаю!.. Но я своими глазами видел несметное войско, стремительно продвигающееся в сторону Индэрна, — махнул рукой назад ади Ранек. — Ади Ота, чьи земли лежат севернее Пьерта, на берегу моря Ветров, утверждает, что они приплыли на многочисленных короблях вчера утром. Едва чужеземцы ступили на землю, как тут же, не мешкая ни мгновения, двинулись в путь. Их войско двигалось столь быстро, что ади Ота с трудом удалось обогнать его, чтобы предупредить о грозящей опасности своих соседей. Однако мало кто из них успел собраться в дорогу, так что о судьбе большинства из них нам ничего неизвестно. Мы можем только молить всемилостивейшего Господа нашего, дабы он сжалился над ними и пощадил их жизни и их земли.

Командир стражи швырнул вниз зажженный факел.

— Осветите своё лицо, ади Ранек! — попросил он.

Один из всадников соскочил с коня и, подобрав факел, осторожно приблизил его к лицу рыцаря, хотя оно было неплохо видно и в свете лун.

— Высоко слишком. Но кажется, это и в правду он, — повернулся к солдату старший стражник.

— Так что? Открывать ворота? — тихо спросил тот.

— Не будь таким дураком! Мало что ли мы повидали за последнее время? Может это перодетые чародеи, один из которых принял личину благородного ади Ранека!.. Эй, ты! — подозвал он одного из солдат, столпившихся на стене. — Скачи в замок! Доложи аргоду стены, что у Пьертских ворот ади Ранек, в сопровождении большого отряда рыцарей и простых воинов просит немедленно впустить его. И что, согласно его словам, следом за ним, к городу, быстро приближается неизвестная вражеская армия. А ещё, что хочешь делай, но чтобы через полчаса придворный волшебник был здесь! Иначе я собственноручно повешу тебя на этой стене, на радость воронам!

Едва дослушав своего командира, солдат развернулся и бросился исполнять приказание. Между тем, потревоженный непонятным шумом город, пробудился. Одно за другим загорались окна, и испуганные горожане потянулись на улицу, дабы узнать о причине переполоха. Но улицы снаружи крепостной стены проснулись ещё раньше, и вот уже, от дома к дому, подобно всепожирающему пламени, понёсся страшный слух — война! И, что самое страшное — враг уже почти у порога! Объятые невообразимым ужасом люди, хватали самое ценное из своего имущества и, в сопровождении своих домочадцев, устремлялись к городским воротам.

— Чего вы медлите? Отворяйте! — громовым голосом закричал ади Ранек. — Открывайте, Тёмный вас побери, или, клянусь всеми ранами Господа нашего, Игуна, я всех вас выверну наизнанку, а души ваши отправлю прямиком в кван!

— Откройте!.. Откройте! — нестройными, испуганными голосами подхватили столпившиеся у рва жители Тарда — предместья, со стороны Пьертских ворот. — Во имя Господа нашего, откройте! Пощадите нас и детей наших! Откройте!

— Молю вас о терпении, Ваша Наирешительность, — перегнулся через стену старший стражник. — Сейчас должны подъехать аргод стены и придворный волшебник, и, как только они здесь будут, я всех вас впущу.

— Пронзи меня рог Тёмного! Зачем вам придворный волшебник?! — взъярился, потеряв терпение, рыцарь. — Если вы немедленно не откроете ворота, то может быть поздно! И тогда под стенами города, принадлежащего герцогу, будут убиты те, кто взывал к Его Милости, в надежде на Его высочайшую защиту, и это несмываемым пятном вечного позора ляжет на честь ади Вальми! Он ни за что вам этого не простит!

Старший стражник невольно поёжился, но на угрозы не поддался:

— Прошу меня великодушно простить, но без аргода стены и господина придворного волшебника я сделать это никак не могу! У меня приказ!

Рыцарь выругался себе в бороду и поворотил коня:

— Братья рыцари! Солдаты! Да не посрамим честь Имрии! Раз уж эти дары твердолобые не намерены нас впускать, то ничего не остаётся, как самим принять здесь бой! Пусть наша честь, в памяти потомков останется чиста, а они о своей — пускай сами пекутся! С нами Господь, Отвага и Единая Сила! — и расталкивая толпу, рыцари и простые воины, следом за ади Ранеком, стали пробираться к дальнему концу улицы.

— Может всё-таки впустим? — смутился стражник.

— Заткнись! — зло бросил тому старший стражник и без того уже изрядно уязвлённый.

Но видимо и в замке услышали вратный рог, ибо прошло совсем немного времени, когда, к величайшему его облегчению, к воротам приехали сам герцог, аргод стены и придворный волшебник, в сопровождении полсотни конных, вслед за которыми бежали, в полном вооружении, пешие солдаты.

— Лучники и два десятка кольчужных — на стены! — прорычал, перекрывая всеобщий шум, герцог, сам торопливо поднимаясь наверх. Это оказалась делом не быстрым, ибо стены Индэрна всегда славились своей высотой, а герцог — тучностью. Оказавшись, наконец, там и немного отдышавшись, он оттолкнул с самого удобного места старшего стражника и, уставившись вниз, заорал:

— Ади Ранек, во имя Господа нашего, отзовитесь! Это я, Вальми Уарги Индэрнский, по прозвищу Северный Зуб! Придите к воротам и, клянусь вам всеми искуплёнными Ирдума, если это, действительно вы, то я немедленно прикажу опустить мост и поднять ворота!

Не успело смолкнуть эхо его могучего голоса, как ко рву вновь приблизился ади Ранек, в сопровождении воина с факелом.

— Это, без сомнения, он! — прошептал герцог и повернулся к Дэдэну. Волшебник, даже не глядя вниз, утвердительно кивнул.

— Ещё мгновение, наихрабрейший и бесценнейший мой ади Ранек! — крикнул тому герцог и перегнулся через деревянные перила к стражникам. — Опускайте мост и поднимайте ворота!

— Что это там? У горизонта? — прищурился Дэдэн, обращаясь к начальнику стражи, нди’а Онграду. Тот приложил ладонь ко лбу и всмотрелся вдаль. — Проклятье! Враги приближаются!

— Освободите улицу! Все в сторону! — в тоже мгновение приказал герцог. А мост, с надсадным скрипом, опускался всё ниже, и, едва только он коснулся другой стороны рва, как жители предместья устремились под защиту городских стен. Ади Ранек, вместе с другим всадником, едва успел отъехать в сторону, пропуская обезумевшую от страха толпу.

— Мы будем защищать их, пока все не войдут! — перекричал всеобщий гвалт ади Ранек, а затем вновь стал пробираться к стоящему вдали отряду.

— Проклятье! — ударил кулаком по стене герцог. — Он так долго и бесславно бежал, что теперь не в силах устоять перед искушением, преломить с врагом копья!.. Шевелитесь, отродье Тёмного! — зло прикрикнул он затем на толпу.

— Что это? Там, в небе? — вдруг крикнул один из солдат, указывая куда-то рукой. Все уставились в ночное небо, с едва различимыми, в сиянии Лун, звёздами. А там, прямо к городу, летело с десяток гигантских теней.

— Это ещё что за исчадия квана? Уж не драконы ли? — схватил за руку волшебника герцог.

— Что это, Ваша Наирешительность, я пока не вижу. Но, могу заверить, что точно не драконы, — весь так и подался вперёд Дэдэн.

— Драконы! Драконы! — в панике закричали горожане, и сразу же вслед за этим в воротах образовалась давка.

— А ну, копьями их мерзавцев, копьями! Не напирать, конийская бестолочь! А ну не напирать! — взревел герцог. Солдаты ринулись расталкивать образовавшую толчею, нещадно колотя и тесня всех тупыми концами копий. Между тем, зловещие летающие твари уже почти приблизились к городу. Дэдэн закрыл глаза и, что-то пробормотав, широко развёл руки в стороны. В тоже мгновение над землёй прокатился мощный, низкий гул, от которого с некоторых домов даже посыпалась черепица, и громадные твари, беспомощно взмахивая крыльями, устремились к земле, однако, уже почти над самыми крышами Тарда сумели выровнять свой полёт и не дожидаясь следующей атаки, поспешно развернули обратно.

Наконец, почти все желающие вошли под защиту крепостных стен. Все, но за исключением жителей других предместий: те только начали подтягиваться, но герцог не хотел и дальше рисковать безопасностью города, а потому, полагал, что те, кто не успел, должны теперь позаботиться о себе сами.

— Ади Ранек! Укройтесь в городе! — что есть силы закричал ади Вальми, приложив ладони ко рту. — На правах правителя города, я повелеваю вам немедленно двигаться к воротам! Дольше ждать не имеет смысла!

Ади Ранек ещё немного помедлил, ровно столько, сколько было достаточным, дабы не счесть его отход за проявление трусости, и раздражённо махнул рукой в сторону замка. В тоже мгновение отряд из полутора — двух сотен всадников, из которых лишь десятка полтора были рыцарями, двинулись к подъёмному мосту, обгоняя отчаянно спешащих горожан. Копыта боевых коней грозно загрохотали по мосту, и через пару минут последний всадник въехал в город.

— Поднимаем мост! Закрываем ворота! — предупреждающе закричала стража. — Отойдите! Все отойдите прочь! Поднимаем мост! Закрываем ворота!

Ни мольбы, ни слёзы, ничто не могло смягчить чёрвствые сердца солдат, копьями отгонявших тех, кто опоздал. Наконец, мост был поднят и крепко закреплён на стене, а ворота, с лязгом и скрипом, опустились вниз, встав на своё место. Вслед за ними были опущены, одна за другой, и две массивные кованые решётки. Не успевшие попасть в город, выкрикивая в адрес солдат и герцога проклятия, бросились бежать, спасая свои жизни. А сам город настороженно притаился, ощетинившись копьями и стрелами, готовя остроги и рогатины, подтаскивая на стены камни, и разжигая под огромными чанами со смолой или маслом жаркие костры.

Посреди ночи в коридоре вдруг послышались какие-то крики и беготня. Пока Рин вновь натянул на себя кольчугу и, опоясавшись мечом, надел на спину лук, колчан, а поверх них ещё и щит, Рикунд, прямо в ночной рубашке, уже выскочил в корридор и метался там от одного, пробегавшего мимо человека к другому, пытаясь выяснить что происходит.

— Что случилось? — поймал его за руку Рин.

— Ничего не понимаю! Вроде бы война! Но с кем? По всему выходит, что неизвестный враг осадил город! — Рикунд был не на шутку испуган.

— Война? — Рин почувствовал, как непривычное возбуждение вдруг охватило его. Вот оно! Вот его шанс! Вот тот случай, который, возможно, поможет ему проявить себя и добиться хоть чего-нибудь в жизни! Он понимал, что думать так нехорошо. Ади Питри много рассказывал о войне и, если верить его рассказам (а в его правдивости Рин ни на миг не сомневался), то на ней присутствовали не столько отвага и доблесть, сколько неразумная гордость, высокомерная глупость, откровенная подлость, а ко всему прочему, лишения и страдания, посреди бесконечных несчастий, изо дня в день терзающих ни в чём неповинное мирное население.

— Что же делать? — растерянно посмотрел на него Рикунд.

— Самое лучшее для тебя — оставайся в своей комнате! А я побегу к воротам и всё узнаю, — нахмурился Рин.

— Ты вернёшься потом? — неуверенно спросил трапезничий.

— Не знаю, Рикунд. Как получится, — и обняв на прощание товарища, Рин развернулся и побежал прочь из замка, туда, где, как он надеялся, его ждали великие подвиги и слава.

Рин упорно пробирался к Пьертским воротам, удивлённо оглядывалсяи не узнавал родной город: в призрачном свете лун, в трепещущем бледном пламени факелов, в улицах утонувших в толпах мечущихся жителей предместий, не знающих куда им податься, охваченный криками отчаяния, мольбами и горестным плачем, перекрываемых раздражённой солдатской руганью, он сейчас казалсяему совсем чужим. Как всё-таки хорошо, что и отец, и мать, и сестрёнка с братишкой сейчас далеко отсюда! Да и славный старина Ндади тоже. Рин не сомневался, что умер бы от волнения, будь все они сейчас здесь.

На половине дороги толпа идущих ему навстречу заметно поредела, а затем, между домами гулким эхом заметался грохот конских копыт. Рин едва успел вжаться в стену, когда мимо него проскакала сотня, а то и больше, всадников. Как только они проехали, он продолжил свой путь и вскоре, наконец, увидел долгожданные ворота.

Куда же теперь? Рин покрутил из стороны в сторону головой и устремился к башне, внутри которой каменная лестница крутой спиралью взбиралась на самый верх стены.

— Стой! Куда? — прегродил ему дорогу коротким копьём стоящий при входе в башню солдат, видимо, гвардеец, так как одетый на него поверх кольчуги короткий гербовый камзол был такой же расцветки, как и герб герцога — лиловым с серебряными слезами. — Кто такой будешь?

— Я оруженосец ади Питри Фроггана, господина Оленей Тропы. Вот мой въездной флаг. — И Рин вытащил из кармана жёлтый лоскут. Солдат, без особого интереса, посмотрел на флаг и вновь обратился к Рину:

— А чего на стену лезешь? Чего ты там забыл?

— Хочу взглянуть на врага, а, если потребуется, то и защищать стены! — расправил плечи Рин.

— Ишь, расхорохорился! — усмехнулся солдат. — Ещё успеешь… А где твой господин? Уже наверху?

— Ади Питри должен был приехать следом за мной через три дня, но теперь, боюсь, это у него вряд ли получится, — нахмурился Рин.

— Да уж, вряд ли он теперь сможет попасть в город, — сочувственно покачал головой гвардеец. — Ну, ладно, раз ты хочешь на стену, то пойди сперва к моему командиру, и коль он тебе позволит, то тогда и я тебя пропущу. Иди в-о-он в ту дверь! — и гвардеец указал в сторону небольшого соседнего дома. Рин, не говоря ни слова, развернулся и опрометью бросился туда.

— Есть здесь кто? — крикнул он, отворяя дверь и заходя внутрь.

— Тебе чего? — недоверчиво уставился на него воин с аккуратной, короткой бородой и такими же ухоженными усами. На него был надет панцирь, повсеместно в Ирвире называемый раком, а остроконечный шлем с носовой пластинкой он держал в руке.

— Великодушно простите за беспокойство, но я хотел бы видеть командира гвардейцев, охраняющих вход на стену, — учтиво поклонился Рин.

— Зачем он тебе? — спросил воин.

— Я оруженосец ади Питри Фроггана, господина Оленей Тропы. Сам я прибыл в город вчера, а мой досточтимый господин должен был приехать следом за мной, через три дня. Однако, как вы сами понимаете, ныне это стало невозможным. Вот мой въездной флаг, — Рин на миг остановился, чтобы перевести дыхание.

— Ну и что с того? — удивлённо фыркнул воин.

— Я хочу поднятся на стену, чтобы защищать город, а на это нужно дозволение командира гвардейцев, что стоят здесь, — Рин уже начал терять терпение. Пожалуй, сразиться с врагом можно будет, лишь когда не останется в живых не одного командира.

— Хорошо. Ты нашёл того, кто тебе нужен. Я Файго Джегаз, командир второй четверти первой сотни гвардейцев герцога Индэрского, — Файго требовательно оглядел Рина с ног до головы и, видимо, остался доволен увиденным. — Иди. Я скажу, чтобы тебя пропустили.

От неожиданности, Рин даже не поверил своим ушам: неужели и вправду его мечты начинают сбываться?

— Ну, чего встал, как вкопанный? Давай, иди!.. Или уже струсил? — усмехнулся Файго.

Жаркая кровь прилила к лицу Рина. Он яростно сверкнул на командира гвардейцев глазами, но так ничего и не ответив, лишь коротко поклонился и бегом побежал обратно к башне.

— Пропусти этого юношу! — крикунул Файго гвардейцу, стоя в дверях. — Пусть испытает себя, раз уж ему так этого хочется!

— Ну проходи, раз ты у нас такой смелый! — посторонился гвардеец, провожая Рина насмешливым взглядом.

Крепостная стена была очень высокой, ранов пятнадцать высотой, если не ещё выше, так что карабкаться по крутым, высоким ступеням было тяжело. На середине пути Рин даже запыхался, но не хотел, даже перед самим собой, выказывать слабость, а потому продолжал упрямо взбираться наверх. Впереди послышались шум и человеческая речь: кто-то спускался. Рин добежал до следующей площадки и отошёл в сторону, пропуская тех, кто двигался ему навстречу.

— …нет.

— …сказать. Видимо, они применили какую-то магию, господин герцог, которая и не позволила тамошнему придворному волшебнику известить других о нападении. Иного объяснения я не вижу.

— Осторожнее, Ваша Решимость, сразу за поворотом снова ступеньки.

Рин затаил дыхание. Сам герцог! И Дэдэн вместе с ним! Он два раза глубоко вздохнул, пытаясь успокоить дыхание, и крепко сжал узел ветра аш-оан на самом краю большого пальца правой руки, мысленно перехватив ещё два узла. А затем резко выдохнул. Дыхание вновь стало бесшумным и ровным. И тут же из-за поворота сначала вышло два гвардейца, один за другим, едва удостоив его своим вниманием, а за ними шёл какой-то молодой волшебник в одежде выпускника Шиадриса, которой очень внимательно изучил его своим цепким взглядом. Сразу же за ним показалась сперва грузная фигура герцога, а затем и придворного волшебника. Занятые беседой, они даже не заметили Рина. Замыкали маленькое шествие ещё трое вооружённых воинов из личной охраны герцога, которые оглядели его с головы до ног столь же внимательно, как и молодой чародей. Рину показалось, что один из них даже незаметно поудобнее перехватил меч, хотя в полусумраке он мог и ошибиться. Какое-то мгновение юный оруженосец колебался, следует ли ему прямо сейчас рассказать Дэдэну о судьбе его слуги, но потом решил, что прерывать беседу того с герцогом было бы крайне невежливо, и решил дождаться другого, более удобного случая. Наверное Гшор остался бы мною доволен! — рассеяно подумал Рин и вновь продолжил свой путь наверх.

Поднявшись наконец на стену, Рин нашёл свободную бойницу и остановился подле неё. Выглянув наружу, он попытался хоть что-нибудь разглядеть, но в белёсой пелене тумана, окутавшего землю, ничего толком разобрать было нельзя. Оставалось только ждать. Рин уселся на холодный камень и, обняв себя руками, закрыл глаза.

— Ну и где этот ваш старший сын господина нди’а Буни?.. Придёт затемно! Да уже рассвет скоро! — ревел Хайес, тряся за ворот камзола беднягу Паста.

— Не извольте беспокоиться, Ваша Наирешительность! — отчаянно пытался вырваться из крепкой хватки рыцаря трактирщик. — Ведь он всего лишь безрассудный юноша, мечтающий о подвигах и славе. Сами изволите видеть, что творится! Разве смог бы он устоять? Наверняка, едва только он услышал об осаде, как бросился бежать куда-нибудь на стену.

— Безрассудный, говоришь?.. Каналья! — ещё громче взревел Хайес. — А кто утверждал, что этот твой Рин — черезвычайно рассудительный молодой человек? А?! Помнишь?.. Отродье квана! Орхат рогатый!.. Пошёл прочь! — и рыцарь вышвырнул Паста из комнаты в коридор. — Надо бы было прибить тебя за уши к стене, дабы неповадно было честных людей обманывать, да жаль, некогда!

Паст взвыл и, вскочив на ноги, опрометью бросился к лестнице, то и дело охая и потирая ушибленные места.

— Негодяй! Мерзавец! Пиав распроклятый! — в ярости мерил шагами комнату Хайес. Шоэны безучастно, но немного боязливо сидели на длинной скамье вдоль стены и молчали, а Оссу Та стоял у окна, и хмуро смотрел на полутёмную улицу.

— Я думаю, что трактирщик прав, и юношу надо искать где-то на стене, или же подле неё, — обернулся к рыцарю волшебник. — И, скорее всего, где-нибудь у Пьертских ворот. Наверняка он побежал туда, откуда сейчас приходят все новости.

— У-ухх! Как же я зол, нкапи![8] — не унимался Хайес. — Ведь мы лишь чуть-чуть не успели!

Лишь чуть-чуть! Самую малость! И всё теперь — Тёмному под зад! — и рыцарь, буквально снедаемый досадой, с грохотом ударил кулаком по стене.

— Не отчаивайся, арвер. Ещё ничего не потеряно. — Оссу Та остановился прямо перед рыцарем. — Если юноша будет в наших руках, то я найду способ выбраться из города.

— Да ну? И ты сможешь обмануть оддтов? И ускользнуть из цепких лап огутов? А там, между прочим, и кавалы! Я сам видел одного, когда мы спешно бежали из Лафета! — сказал ехидно рыцарь, склонив голову слегка на бок.

— Не стоит так горячиться, арвер, не то мозги сварятся! — скрестил на груди руки Оссу Та и в упор посмотрел на рыцаря.

— Ах ты! — выпятил грудь Хайес, но больше ничего так и не сказал, а лишь как-то обмяк, а затем подошёл к окну и сел на стул возле него. Опершись рукой о подоконник, он, склонив голову, помолчал с минуту, а затем вновь поднялся. — Рин всё ещё может быть в замке. Но ты, пожалуй, прав, предполагая, что скорее всего он сейчас где-то у Пьертских ворот. Поэтому поедём сперва туда. — На мгновение Хайес задумался: таскать за собой вооружённых чужестранцев, когда город осадили враги, становилось делом весьма опасным. Хотя, с другой стороны, для них, по-прежнему, лучше всего было оставаться рядом с ним. И рыцарь, раздражённо мотнув головой, поднялся со стула.

— Хорошо, арвер, — едва заметно улыбнулся айвонец.

— Тогда едем немедленно! — рубанул рукой воздух Хайес и решительно направился к двери.

— Аггла вэ![9] — негромко скомандовал Оссу Та, и шоэны беззвучно поднялись со скамьи.

— Эй, парень, проснись! — услышал Рин сквозь сон. Открыв глаза, он обнаружил, что рядом стоит командир гвардейцев.

— У меня к тебе поручение… Хочу проверить на что ты годен, — сказал он. Рин не заметил на его лице ни тени насмешки, так что, судя по всему, говорил он совершенно серьёзно.

— Я готов! — с готовностью вскочил Рин.

Файго Джегаз наклонился и достал из вместительной сумы, сшитой из добротной, крашеной в зелёный цвет кожи с красным вензелем придворного волшебника посередине, сероватого цвета цилиндр, лита полтора длиной и в полпальца диаметром. Руки его едва заметно дрожали.

— Вот это прислали из замка, от придворного чародея. На тот случай, если к городу опять приблизятся те огромные летающие твари, — командир гвардейцев испытующе глянул на Рина. — Ты должен пройти по всей стене, от Пьертских до Тэрийских ворот и раздать по два таких цилиндра каждому командиру межбашенного пролёта. И объясни им, что использовать это надо, лишь когда твари приблизятся к замку ранов на двести-триста. Подпускать ближе их опасно, а на большем расстоянии пользы от этой штуки может и не быть. Ты слушаешь меня? — Рин, привлечённый каким-то шумом со стороны Тарда, посмотрел в ту сторону, но после сделанного замечания, вновь повернулся к командиру гвардейцев.

— Прежде чем это используют, все, кто находятся на стене, должны спрятаться за её зубцами и даже прикрыть ладонями уши. Теперь, тот кто применяет эту штуку, должен на вытянутых руках, так, чтобы она оказалась как можно дальше, разломить её пополам. Ломается она, как меня заверили, легко. Ты всё понял? — спросил Файго, и Ринутвердительно кивнул. — Тогда повтори!

— Такие цилиндры надлежит раздать по две штуки всем командирам межбашенных пролётов от Пьертских… — и Рин подробно пересказал то, что услышал от Файго.

— Молодец! Я так и думал, что ты толковый малый! — командир гвардейцев наклонился и, подняв за лямку суму, протянул её Рину. — На, бери! И раздай всё это, как можно быстрее. А то не ровён час, эти птахи прилетят, — затем он окликнул стоящего позади него солдата. — Дамот, сопроводи юношу!.. Ну, да поможет нам Всесущный Игун!

Рин перекинул лямку через плечо и только сейчас понял, насколько кожаная сума была тяжёлой. Оглянувшись на Дамота, он увидел, что и у того есть своя сума — точно такая же, как и у него, но только коричневого цвета.

— И без глупостей, юный оруженосец, а не то Дамот живо пообкромсает тебе уши! — крикнул им вслед Файго Джегаз. Рин на это лишь тихонечко хмыкнул: как же, так он ему это и позволит!

Идти было тяжело. Ноша непослушно болталась на бедре, то и дело съезжая куда-нибудь в сторону. Но, что было ешё хуже, так это то, что командиры, которые должны были являть пример своим солдатам, с откровенным страхом брали в руки волшебные предметы и, как опасался Рин, довольно смутно запоминали, что им надлежит с ними делать. Даже несмотря на то, что Рин по нескольку раз кряду повторял им последовательность действий и заставлял самих произносить всё с начала и до конца, уверенности в том, что они всё сделают верно, у него не было. Дамот из-за этого уже начинал на него откровенно злиться, так как и ему не терпелось поскорей избавиться от своего опасного груза: небольших глиняных горшочков, размером чуть больше кулака взрослого мужчины. Насколько понял Рин, в случае, если чародеи врагапопытаются окутать стены города туманом, дымом, или ещё каким-либо образом захотят скрыть от глаз его защитников своих солдат, то из этих горшочков надо было извлечь фитиль и запалить его, после чего их чары должны быть немедленно разрушены. В общем, обычное, при осаде, дело. Но Рина удивляло и расстраивало то, как даже многие бывалые вояки ныне пугались, этих привычных, по прошлым войнам, волшебных средств. Что-то изменилось в людях, за последнее время, думал Рин. Что-то определённо изменилось! И при чём, далеко не в лучшую сторону.

Они были ещё только на середине пути. Но, чем дальше он шли, тем легче становилась их ноша, и всё ближе придвигались Тэрийские ворота. Рин на мгновение остановился и, поправив на плече лямку своенравной сумы, утер со лба капельки едкого пота. Кажется, он начинал понимать, о чём хотел предупредить его ади Питри, расскрывая перед ним не самые романтичные стороны войны!

Глава 5

— …Оруженосец ади Питри, Ваша Доблесть? — удивлённо переспросил его Файго Джегаз. Он всего несколько минут назад отправил гонца к герцогу с вестью о парламентёрах, и потому о существовании воинственного юноши вспомнил, лишь когда о нём упомянул этот невесть откуда взявшийся рыцарь со своими диковенными спутниками.

— Да, я привёз ему письмо от его господина. Но я приехал чуть позже, мы разминулись, и потому я не смог его передать… Мы с ади Питри давние знакомые, и мне было бы неловко не выполнить его просьбу, — сокрушался Хайес, от досады меряя шагами пяточок перед лестницей на стену.

— К моему величайшему сожалению, я не могу его позвать, Ваша Доблесть! — развёл руками командир второй четверти первой сотни гвардейцев. — Я ещё рано утром отправил юношу по верху стены в сторону Тэрийских ворот, с одним поручением. Полагаю, что раньше чем за два часа до полудня он не вернётся.

— Тысяча Заклятий Тёмного! — засверкал от ярости глазами Хайес. — Вы не представляете, как вы меня расстроили!

— Если хотите, Ваша Доблесть, то можете оставить письмо мне, а я, когда он вернётся, тотчас ему его отдам! — предложил Файго Джегаз.

Рыцарь зарычал и, выхватив откуда-то из складок плаща, накинутого поверх доспехов, несколько перехваченных золочёной бечёвкой и скрепленных сургучём листов бумаги, в бешенстве затряс их перед лицом командира гвардейцев. — Я дал слово отдать это лично в руки этого треклятого оруженосца! Вы понимаете? Лично!.. Знал бы я, что здесь такое творится! Эх!.. А ведь у меня и своих забот по горло! — и Хайес махнул рукой в сторону молчаливо толпящихся у стены дома шоэнов, во главе со скучающим айвонцем.

— Вы бы их не таскали за собой по городу, Ваша Доблесть. Всё равно ни о каких товарах с ними никто говорить нынче не будет! Зато на улице вооружённым чужестранцам сейчас весьма небезопасно: неровён час, начнётся штурм, или просто шум какой поднимется, так их, под горячую руку, запросто всех поубивают! — нахмурился Файго Джегаз.

— И чёрт с ними! Надоели уже! — злобно фыркнул Хайес и, заметив удивление в глазах командира гвардейцев, довольно хмыкнул. — Это шутка, гвардеец. Я за них головой отвечаю перед императором Фрааса!.. Однако, раз уж так нескладно получилось, то я, вместе со своими спутниками, обожду юношу в вашем сторожевом домике.

Файго Джегаз на мгновение задумался, но, вспомнив дарственный перстень герцога, продемонстрированный этим ади Пайком Даггемо, господином Лысых Холмов, лишь коротко поклонился:

— Как вам будет угодно, Ваша Доблесть!

— Привязывайте лошадей и все в дом! — махнул рукой шоэнам и айвонцу Хайес. — Он будет здесь через час, так что придётся обождать.

Файго Джегаз проводил взглядом эту странную компанию, а затем уселся на первую ступеньку лестницы. Ему было и скучно, и тревожно одновременно. Скучно, потому что приходилось торчать тут внизу, под стеной, не имея возможности, в отличие от тех, кто был наверху, видеть то, что происходит вокруг города. А вот в том, что он тревожился, не было ничего удивительного: сейчас все в городе были на взводе, и пребывали во власти страха. Даже самые смелые и решительные. И даже несмотря на то, что все были убеждены, что город защищён надёжно, и что король во главе целой армии вот-вот примчится на помощь. Все были сбиты с толку и очень напуганы таинственным врагом: кто это, как попал сюда, насколько он многочисленен, что можно от него ждатьи что, наконец, ему нужно от Индэрна? Файго Джегаз снял с головы остроконечный шлем, из которого ему на колени тут же вывалилась войлочная шапочка, и взъершил себе волосы. Поднявшись со ступеньки, он оглядел стоящего позади него на страже гвардейца, а затем поднял лицо вверх и крикнул:

— Эй, наверху! Что у вас нового?

— Ничего, Ваша Милость! Переговорщики стоят перед воротами, так же, как и туман над Тардом! Ну разве что последний вот-вот должен развеяться! — прокричали сверху в ответ.

— Хорошо! Когда развеется, расскажешь, что видно! — распорядился Файго Джегаз и неторопливо направился вдоль стены. Он успел пару раз пройтись до следующей башни и обратно, и даже взглянуть на ворота, возле которых стояло два десятка латников и старший инткул в своём серо-зелёном плаще, когда услышал шум подъезжающей со стороны улицы кавалькады. Файго прибавил шагу и остановился перед входом на стену. И вовремя: через мгновение к стене подъехал герцог в сопровождении придворного волшебника, рядом с которым держался тот же самый молодой чародей, что и ночью. Следом за ними двигались командир гвардии, аргод стены и нескольких рыцарей, из числа тех, что прибыли вместе с ади Ранеком, во главе с ним самим, а также полтора десятка из личной охраны герцога и столько же обычных стражников.

— Что нового, гвардеец? — поманил к себе пальцем Файго герцог.

— Ничего, Ваша Решимость. Перед воротами стоят парламентёры, а весь пригород до сих пор укрыт туманом. Но туман должен вскоре рассеяться, — выпятил грудь командир второй четверти.

— Лучше бы ему рассеяться! — проворчал герцог и взглянул на стену. — Ох, дьявол! Опять надо лезть на самый верх. Вы бы, Дэдэн, придумали что-нибудь, чтобы я мог летать. А? Ну что вам стоит? Ведь вы такой опытный чародей!

— Ваша Решимость, искусство полёта относится к числу наивысших, и я, признаться, не силён в нём, — устало поклонился придворный волшебник.

— А! Пронзи меня рог Тёмного! Ну а в чём же вы сильны, мой любезный Дэдэн? — досадливо проворчал герцог, пропуская вперёд себя инткула и несколько человек из личной охраны. Придворный волшебник ничего ему на это не ответил и лишь поджал губы и надменно выпрямился. Герцог ещё что-то сказал, но Файго его уже не расслышал, ибо Его Решимость скрылся за первым поворотом лестницы.

Как и говорил командир гвардейцев, парламентёры терпеливо дожидались перед воротами, а туман над Тардом стремительно развеивался. И по мере того, как его покров истончался и уползал прочь, лицо герцога становилось всё мрачнее: враг оказался неизмеримо многочисленнее, чем кто-либо мог предположить. Сотни, если не тысячи палаток на холмах, в полуиле за пригородом, переливались всеми цветами радуги в ласковых и беспечных лучах восходящего солнца. Причём, сразу же бросалось в глаза, то, как обстоятельно враг подошёл кобустройству лагеря: палатки стояли ровными рядами, и за те несколько часов, что чужаки были здесь, они уже почти обнесли его по периметру земляным валом, рвом и добротным частоколом, прерываемымредкими башенками. А на окрестных холмах то тут, то там также торчали деревянные башни, подле которых виднелись диковенные животные, мирно пасущиеся под надзором вражеских солдат.

— Семь имён Тёмного! — потрясённо прошептал герцог. — Как могла такая армия незамеченной высадиться на побережье и дойти аж до Индэрна!

— Доблестнейший мой ади Вальми! — обернулся к герцогу ади Ранек. — Я вам уже объяснял, что это какой-то странный противник: его ничто не интересовало по пути к Индэрну. Они не тронули ни Пьерт, ни Бегген, ни многочисленные замки и сёла, встречавшиеся у них на пути. Они, вообще, как высадились, так сразу же и устремились сюда, выслав вперёд многочисленный авангард, препятствовавший кому-либо отправлять гонцов с предупреждением о надвигающейся опасности. Да и двигались сама эта армия просто невероятно как быстро!

— А кроме того, Ваша Решимость, — вступил в разговор Дэдэн. — Как я вам уже говорил, волшебники врага воспользовались неведомой в наших краях магией, лишающей наших чародеев возможности обмениваться между собой известиями при помощи колдовства. И, причём, на довольно большом растоянии от пути следования вражеской армии.

— Ну вы же, Дэдэн, в конце-концов, сумели известить и Гильдию, и короля! — рассердился герцог.

— Ваша Решимость, постижение тайн Великого Пути, или, Дороги как чаще его называют, и есть то, в чём я сумел достигнуть наивысшего мастерства, — поклонился Дэдэн, едва заметно самодовольно улыбнувшись. — Сомневаюсь, что кто-нибудь ещё в Гильдии, кроме меня, справился бы с подобной задачей.

— Полноте, Дэдэн! — поморщился герцог. — Лучше скажите, что ещё известно об этой армии? Кто-нибудь знает, откуда она взялась? Что за существа в его рядах? Кто стоит во главе её?.. Хоть что-нибудь? — герцог торопливо переводил взгляд с одного лица на другое, но никто и ничего не мог ему сказать. Лишь Дэдэн перегнулся через стену и внимательно разглядывал стоящих перед воротами воинов. Более всего его внимание привлекли двое из парламентёров — низенькие, коренастые, но при этом весьма подвижные, со смешными, немного трапецевидными головами, расширяющимися книзу. Из шлема у них торчал не то рог, не то какое-то замысловатое подобие уха. Они всё время вертелись в седлах и о чём-то тихонечко, но весьма оживлённо переговаривались, тревожно подёргивая этим своим не то рогом, не то ухом. Наконец он повернуся к герцогу:

— Таких дэкамэ, как те двое, я никогда раньше не видел… Равно как, и тех странных животных, на которых они сидят…А вот ещё двое из парламентёров точно — вайшу! Только у них есть такое рогообразное ухо, растущее из центра головы. Они живут на самом краю нашего мира, далеко на северо-западе… — несколько секунд Дэдэн задумчиво теребил свою бороду, а затем продолжил. — Основываясь на этом, Ваша Решимость, я осмелюсь предположить, что данный враг — одна из противоборствующих сторон в той войне, на северо-западе, спасаясь от которой, на протяжении последних нескольких лет в Ирвир прибывали беженцы. Особенно много их стекалось в Бирюм.

— И что это нам даёт? — нахмурился герцог.

— Да пока, ничего, Ваша Решимость! — пожал плечами Дэдэн. — Как удалось выяснить Гильдии, расспрашивая этих несчастных, в их крае, уже почти лет десять идёт жестокая междоусобная война. Причины — совершенно обычные: борьба за власть между местной знатью. В общем, ничего интересного.

— Кх! Десять лет! — заворчал герцог. — Я вижу, что за эти десять лет они много чему смогли научиться! — он ещё раз обвёл взглядом окресности города. — Не кажется ли вам, господа, что их слишком много? Что нам… будет трудно удержать город?

То, что герцог сомневался, что им удасться отбиться от столь многочисленного, и, судя по всему, весьма опытного противника, он не сказал, но все и так его прекрасно поняли.

— На всё воля Господа нашего, Игуна! — осенил себя знаком круга ади Ранек. — Король уже спешит к нам на помощь, так что будем надеятся, что Господь не оставит нас!

— Да примет Игун к сердцу слова твои, ади Ранек! — тяжело вздохнул герцог, и немного помолчав, добавил. — Однако, не пора ли нам узнать, что за страшная нужда подвигла эту грозную армию проделать столь невероятно долгий путь? — и, опёршись руками о край стены, герцог нагнулся вниз.

— Досточтимые господа, представляющие своего могущественного, но неизвестного мне господина! С вами изволит говорить герцог Вальми Уарги Индэрнский, по прозвищу Северный Зуб, господин этого славного города Индэрна и всех земель окрест: от Чёрных Мхов и Тэрии на севере, до Аймпарского монастыря и леса Бурт у озера Хиро на юге, от монастыря Искуплённого Тэгу и Оленьей Тропы на западе и до реки Кэйр на востоке! — громогласно закричал он. — Я требую от вас ответа! Извольте сказать мне, по какому праву вы вторглись в мои земли и осадили мой славный город?

Парламентёры коротко переглянулись, а потом один из них задрал голову вверх:

— По повленю наш господ но Тоэл Лакан эну Рро, Трети Длан Ойнар Рагс, мы требум дат челвечех отрок, у котого толко начнает рост брады и ус, у котого слева вверх на груд три, перекрывхся межу собо, тимных круг, кажд размер менше человечех ух, и котог, как знат наш господ, эст в вашем город. Есл вы дат это отрок, то получит велика награда! Очен велика! Есл вы его не дат, город будет разрухан, а все его жител убит! Что мне сказат наш господ?

— Что за бред? — обернулся с растерянным видом герцог. — Какой ещё отрок?!

— С тремя тёмными, перекрывающимися кругами вверху левой груди, каждый из которых размером чуть меньше человеческого уха, и, наверно, выглядящими так же, как выглядели сегодня ночью луны в середине трёхлуния, — пояснил Дэдэн, яростно теребя свою бороду, сам озадаченный ничуть не меньше.

— У нас что, есть такой отрок? — набычился герцог, с большим подозрением уставившись на придворного волшебника.

— Нет, господин герцог! По крайней мере мне о таковом ничего неизвестно! — глядя прямо в глаза своему господину, ответил Дэдэн и медленно спрятал в рукава упленда руки, скрестив их у себя на груди.

— Вы поклянётесь мне в этом, Дэдэн? — ткнул пальцем в его сторону герцог.

Придворный волшебник степенно поклонился:

— Могу сделать это прямо сейчас!

— Ладно, я вам верю! — махнул рукой Северный Зуб. — Лучше посоветуйте, что ответить этим… этим блаженным на голову!

— Так и скажите им, что у нас нет такого отрока! — раздражённо сказал Дэдэн.

— Эй, вы! — герцог вновь перегнулся через стену. — Передайте своему господину, что в моём городе нет такого отрока!

— Тода наш господ но Тоэл Лакан эну Рро, Трети Длан Ойнар Рагс, просил требоват вывест к нем всех отрок город такой число лет, и он сам скажет кто это отрок! Есл он и так не надет это отрок, то его воин водет в город и будет искат это отрок, пока не надет его или его след, — заявил в ответ парламентёр.

— Что-о-о?! — заслышав столь наглое требование, герцог чуть не свалился со стены.

— Слышали чего хочет эта зазнавшаяся кочерыжка, эта самая Третья Длань Чего-то Там?! — герцог впал в бешенство и, кажется, готов был немедленно и собственноручно разорвать этого самого Тоэла Лакана на куски.

— Можно осмотреть всех юношей в городе, и, коли такой сыщется, выдать его им. Можно, если мы такового не найдём, выбрать любого другого, сделать у него на груди требуемые знаки, я заставлю его забыть об этом, и после этого, опять-таки, выдать его осаждающим, — вновь поклонился герцогу Дэдэн.

— И вы думаете, что после этого они уйдут?! — вскипел герцог.

Дэдэн задумчиво пожевал губами, а затем с сомнением покачал головой:

— Не знаю, господин герцог. Мне неизвестно, почему они ищут этого юношу, и что им ещё нужно от него, кроме этих примет… Но, возможно, это даст нам немного времени.

— Ммммх! — зарычал в ярости герцог, а затем с силой хлопнул кулаком по своей ладони. — Вы в своём уме, Дэдэн? Обкусанную пятку Тёмного, а не юношу получат они у меня! Что будут говорить обо мне мои подданные, если я начну раздавать их кому попало!..

— Вы слишком хорошо о них думаете, господин герцог, — грустно улыбнулся волшебник.

— Плевать! Но я не поступлюсь своей честью! — взревел Северный Зуб.

— Тогда вы можете ответить, что должны обдумать их предложение, а затем отказаться от него. Так мы тоже сможем выиграть время, — сделал ещё одну попытку Дэдэн.

— Нет! Пронзи меня рог Тёмного! Я не намерен что-либо обсуждать с теми, кто пришёл ко мне, не как друг, со смиренной просьбой, а как враг и наглый завоеватель! — заорал герцог.

— Правильно, Северный Зуб! Пусть нас рассудят Господь Бог, меч и доблесть! — поддержал того ади Ранек, ободряюще кладя тому на плечо, закованную в латную рукавицу, руку.

Герцог обвёл всех взглядом, а затем вновь перегнулся через стену:

— Эй, вы! Передайте своему господину, этой самой Третьей Длани Чего-то Там, что я ему не не то, что отрока, а даже помои с моей кухни, и те не дам!.. Пусть убирается туда, откуда пришёл!

После того, как смолкло эхо от громовых раскатов его голоса, парламентёр злобно закричал:

— Очен глубо! Вы не мудр правител! Вы и все ваш народ будут убит!

И развернувшись, парламентёры поспешно ускакали на своих невиданных скакунах, похожих на огромных и порядком истощавших овец.

— Итак господа, считайте, что штурм уже начался! Не думаю, что они станут медлить, — герцог прищурился, наблюдая затем, как парламентёры стремительно мчатся в сторону своего лагеря. — Аргод, идите сюда и слушайте меня внимательно!..

Рин досадливо почесал скулу: на последний межбашенный пролёт цилиндров не хватило.

— Эй, Дамот, чего делать-то? — спросил он идущего следом за ним солдата.

— А я почём знаю? — хитро прищурился тот в ответ. — Я получаю лишь солдатское жалование, и за рассуждения мне не платят. Вот вернёмся, тогда пусть командир и решает!

— Ну а вдруг мы не успеем? Вдруг начнётся штурм, и прилетят эти твари? — не отставал от того Рин.

— Тьфу! Вырви Тёмный твой язык! — рассердился Дамот. — Чего ты несёшь парень? Может господа и так, полюбовно, договорятся между собой, и до смертоубийства дело и не дойдёт! Ты видел какая там армия? Я уже на двух войнах побывал, и кое-что в этом деле смыслю! Да не допусти того Игун, но если вдруг и вправду начнётся штурм, то нам ой как придётся несладко!

Рин, при упоминании о вражеской армии, вновь подбежал к краю стены и посмотрел на ближайший холм, на котором, под защитой невысокой деревянной башенки, паслись никогда невиданные им животные — длинношеии, длинноногие, поросшие длинной шелковистой шерстью, то белой, то чёрной, то коричневой, то ярко-синей, а то и всех этих цветов сразу в разном их сочетании, и на которых быстро, но удивительно плавно скакали солдаты противника. Ничего другого с этого места видно не было, хотя с предыдущего межбашенного пролёта он смог разглядеть даже край вражеского лагеря: огромного, ослепляющего чудесной радугой своих палаток, и, ко всему прочему, укреплённого по всем правилам военного искусства. Действительно, было над чем призадуматься.

— Слушай, Дамот, а может быть сходим в замок и попросим ещё таких цилиндров? — предложил Рин, когда, перестав, наконец, глазеть на холм, вновь подошёл к солдату.

— Ишь чего надумал! — нацелил на юношу свою бороду солдат. — Так я и пойду в логово колдуна! Тебе надо — ты и иди!.. Иди, иди!.. А я командиру скажу, что ты вернёшься попозже. Когда до конца выполнишь его приказ… Он будет доволен.

— Да, а вдруг я пропущу начало штурма? — обеспокоился Рин.

— Да уйми тебя искуплённый Бануларего! Чего ты всё каркаешь? Штурм! Штурм! — Дамот не на шутку рассердился и махал руками, словно ветряная мельница своими ветрилами. — Штурм вдруг, ни с того, ни с сего не начинается! Индэрн — город великий. Это тебе не захудалый городишка, у которого стена чуть повыше плетня… Да и к штурму ведь подготовиться надо. Орудия там всякие, лестницы… Так что иди, не бойся! Без тебя не начнут.

— Хм! — хмыкнул несказанно довольный этим Рин. — Ну тогда я пошёл.

— Иди, иди! — вновь махнул рукой в его сторону Дамот, злорадно усмехнувшись при этом. — Может хоть волшебник излечит тебя от этой юношеской дури.

Рин ещё раз взглянул на солдата и решительно направился к башне.

— Эй, погоди! — окликнул вдруг Рина Дамот. — Возьми и мою суму. Может тебе ещё чего полезного дадут.

— Так я же не донесу столько! — заартачился Рин.

— Донесёшь. Ты парень крепкий! — хлопнул его по плечу Дамот и, сунув в руки Рина ещё и свою суму, довольно крякнул.

— Ну, ладно, — недовольно буркнул Рин, пристраивая у себя на плече теперь уже две лямки.

Наверное это плохо, что мне так хочется битв и сражений, — в очередной раз подумал Рин, спускаясь со стены. — Извечные спутники доблести и славы — смерть и страдания. И дороги войны щедро усеяны телами убитых — воинов, крестьян, горожан. Война не знает пощады и не обходит стороной ни старика, ни ребёнка… Так неужели же земная слава стоит всего этого?.. — Рин виновато вздохнул. — Но разве он когда-либо этого хотел?… Вернее… Как бы это сказать?.. Ведь он, хотя и мечтал о войнах и воинской славе, но никогда не желал этого ни своим близким, ни своемуродному краю. Просто он думал об этом так, как оно сейчас и случилось — война, как-то сама собой, придвинулась и стала чем-то почти неизбежным. Вне зависимости от того, хочет он того, или нет…

Лестница кончилась, и Рин вышел из башни на немощёную улицу.

— А ну шевелись!.. Наели задницы на мирных харчах! — из-за угла выбежали десятка два мечников и примерно столько же лучников, под командованием сердитого сержанта, и устремились к той же лестнице, по которой только что спустился Рин.

Юноша торопливо отступил к стене, пропуская мимо себя отряд. Звякая разномастными доспехами, запыхавшиеся солдаты зловонным облаком пронеслись мимо, и тускло-мерцающей змеёй вползли в башню. Это не гвардейцы, подумал Рин, это уже городская стража. Наверное, дела и вправду плохи, раз уж и этих горе-вояк пригнали. Едва он так подумал, как раздался скрип несмазанных колёс, сопровождаемый неспешным перестуком копыт, и оттуда же, откуда за минуту до этого появились солдаты, выехала большая телега, запряжённая мощными тяжеловозами. Телега была доверху загружена брусчаткой вывернутой из мостовой, иатурийские битюги, несмотря на всю свою недюженную силу, лишь с заметным трудом могли тащить этот груз. Рядом с телегой, держа в руках длинные вожжи, шёл горожанин в тёмно-синем пурпане с бежевыми складками и зелёных штанах-чулках. По этой одежде Рин узнал в нём перевозчика тяжёлых грузов. Их было всего трое в городе. Он испугано озирался и то и дело поправлял высокую, сужающуюся кверху шляпу с широкими полями. Тяжело ступая, тяжеловозы направились к стене, туда, где на земле лежала, спущенная сверху подъёмная площадка блока. Рин ещё раз оглянулся на подводу и заспешил к замку.

По дороге ему несколько раз попадались медленно едущие телеги, заполненные доспехами, как правило, старыми и, нередко, уже негодными. Перед ними шли герцогскиекрикуны, певуче и немного заунывно читавшие герцогское повеление, согласно которому жители города должны были принять участие в его защите. Если вдруг мужчины из какого-либо дома оказывались людьми не богатыми и не имеющими собственного оружия, то служка, сопровождавший телегу, выдавал им оное и делал в пергаменте соответствуюшую запись, а берущий доспехи ставил какой-нибудь знак. Лица большинства горожан, отправлявшихся на стену, были по-суровому торжественны, хотя кое-кто и пытался выглядеть весёлым и бесшабашным. Однако в глазах и тех, и других Рин ясно видел затаившийся в сердцах страх, как бы глубоко его не пытались запрятать. Но не пойти было нельзя: ведь у служки был список, и он всегда знал, сколько человек должно быть выставлено от каждого дома, и если бы вдруг кого-то недостало, то он сказал бы об этом сопровождавшим его гвардейцам, а уже те, быстренько бы выволокли на улицу такого бедолагу, под неодобрительный крик и улюлюканье уже вооружившихся соседей. Никакой уважающий себя горожанин не мог себе такое позволить, ибо такой поступок лёг бы несмываемым пятном позора на всю его оставшуюся жизнь. Лишь тяжёлая болезнь, или же старческая немощь могли избавить мужчину от этой обязанности.

На этот раз калитка, рядом с воротами в замок, была закрыта. Рин громко постучал, и в двери открылось узкое, зарешёченное окошко:

— Чего надо?

— Я по приказу Файго Джегаза, командира второй четверти первой сотни гвардейцев герцога Индэрского, стоящего на защите стены у Пьертских ворот. Присланных от придворного волшебника чародейских средств не хватило, — Рин продемонстрировал пустые сумы с вензелем мага. — И я иду к господину Дэдэну за новыми.

— Проходи, — калитка отворилась, иунылый стражник, едва взглянув на него, отодвинулся в сторону.

Рина удивила та лёгкость, с которой его пропустили в замок. По его мнению, в условиях осады к данному вопросу следовало относиться гораздо серьёзнее. Миновав узкую калитку, Рин обернулся назад и тут же понял причину подобного легкомыслия: в нише, сбоку от калитки, стоял табурет, на котором восседал, в высокой шапочке Гильдии, незнакомый волшебник, видимо, из числа спутников ади Ранека, прибывшего этой ночью. А с другой стороны прохода, в привратной комнате, томилось с десяток гвардейцев в полном вооружении, чьи алого цвета доспехи с серебряным узором, указывали на то, что они из алой сотни — наиболее опытного отряда герцога.

Рин быстро пересёк двор и уже через пару минут поднимался по лестнице, в дальнем крыле замка, где находилась библиотека, за которой и были покои Дэдэна и его, знаменитая комната по изучению великих тайн Силы. Никто из встреченной им прислуги не знал, где придворный волшебник, поэтому Рин и решил, что он у себя. Однако открывший дверь на его стук преклонных лет луллиец, находившийся в услужении у волшебника, сказал ему, что Дэдэн сейчас у господина герцога, в тронном зале, и неизвестно когда вернётся, если вообще вернётся, поскольку не желает оставлять господина герцога в столь опасное для того время. Поблагодарив старика, Рин отправился в сторону тронного зала, не будучи, правда, уверенным, что его кто-нибудь туда впустит. Когда-то, давным-давно, герцогство Индэрнское было самостоятельным королевством, охватывающим и герцогство Уттриц и территорию вольных городов вплоть до Великой Пустоши, и даже город Рамагу. Вот, с тех самых пор, за главным залом дворца и осталось это название — тронный зал.

Как помнил Рин, ещё со времён своей службы в замке, быстрее всего попасть к тронному залу можно было, пройдя прямо отсюда через цветочную галерею в южную часть дворца, где располагались кухня и трапезные, а также, примыкающие к ним с противоположной стороны, казармы дворцовой стражи. Быстро перебежав галерею, он спустился на этаж ниже и оказался перед солдатской трапезной. Оттуда доносился какой-то непонятный рёв. Рин осторожно приблизился и заглянул внутрь.

— Ой! — испугался разносчик похлёбок, с пустым горшком на деревянной дощечке, чуть было не налетев на него.

— Кто это? — спросил Рин, с любопытством разглядывая аж четверых фарланян, сидящих вокруг стола с огромными кубками в руках и горланящих песни.

— Эти господа сопровождают ади Барго, который был в числе тех рыцарей, что прибыли сегодня ночью. Они из его личной охраны, и он очень ими гордиться, — охотно сообщил мальчик.

— Ещё бы! — понимающе усмехнулся Рин.

— Ади Барго, по приезду, излише налегал на вино и теперь всё никак не может прийти в себя. Вон он лежит на скамье, у самой стены! — указал мальчик на распростёртое грузное тело по другую сторону стола. — Вот они и скучают, — разносчик похлёбок виновато улыбнулся, а затем попытался обойти стоящего на его пути Рина.

Между тем фарлане затянули новую песню. Это была «боевая песнь». Но не просто одна из тех, которые фарлане пели, отправляясь на бой. Это была «песнь безнадёжной битвы»! Если уж фарлане вспомнили о ней, то ничего хорошего это городу не сулило. Рин не раз слышал её от Эрва и, так как она очень ему нравилась, Гшор сделал для него её перевод, весьма удачный, как сказал фарланин, но который, всё же, по мнению юноши, звучал не столь хорошо, как оригинал. Однако больше всего ему нравился припев, до которого они сейчас как раз и дошли:

…Не ищи отступленья, коль даже остался один.

Бой проигранный — вовсе не тот, где дано смерть узнать.

Пусть надежда мертва, и нет сил — но враги впереди.

Меч покрепче держи, чтобы жизнь подороже продать!

Рин озабоченно покачал головойи, ещё раз обведя взглядом прощальную пирушку фарланов, продолжил свой путь.

Дэдэн едва сдерживал себя, чтобы не начать орать на своего помощника прямо сейчас, в присутствии герцога. Ухватив Ивдура пребольно за локоть он потащил его к самому дальнему окну.

— Как это сбежал?! — зло прошипел он, не отпуская рукав молодого чародея.

Ивдур виновато пожал плечами — Он заколол стражника и сбежал, — и протянул Дэдэну уже высохшую кость черепа, всю в спутанных волосах северянина. — А это я нашёл в его яме.

Дэдэн схватил кость и потрясённо посмотрел на Ивдура:

— Проклятье! Этот хитрец обвёл меня вокруг пальца!.. Я думал, что он раб, а он всего лишь вплёл в свою причёску кость от черепа настоящего раба! — Дэдэн горько вздохнул, и обозрев длинные мысы своих сапог, грустно посмотрел на помощника. — Увы, Ивдур, мы упустили прекрасную возможность узнать кое-что интересное…

— Не расстраивайтесь, господин Дэдэн, — постарался успокоить придворного волшебника Ивдур. — Скорее всего этот Арутхи Роздлид, как и многие до него, тоже общался лишь с посредниками и не знал ничего интересного.

— Нет, Ивдур, нет… — печально покачал головой Дэдэн. — Я чувствую, что мы упустили что-то важное.

— Но, господин придворный волшебник, — вновь начал Ивдур. — Разве…

— О чём это вы там сплетничаете, Дэдэн? — окликнул их герцог. — Немедленно отвечайте!

— Ничего интересного, Ваша Решимость! — поклонился издали старый маг. — Воспользовавшись суматохой, вызванной осадой, из подземелья сбежал один из заключённых.

— Как я могу защищать целый город, если даже собственную тюрьму не в состоянии держать на крепком замке?! — тут же вспылил герцог.

Вопрос герцога попадал в самую точку. Как защищать город? Войско врага внушала Дэдэну нешутошный страх и уважение. Хотя стены Индэрна и славились во всей Имрии своей крепостью и высотой, а его камень основы был одним из самых сильных и прочных во всех прибрежных королевствах, но если доблестный король Эрро замешкается, излишне долго собирая армию, то для города это может обернуться настоящей катастрофой. Придворного волшебника пугало даже не столько само по себе вражеское войско, пусть даже столь огромное и, видимо, прекрасно обученное, сколько те магические силы, что прибыли вместе с ним, и которые постоянно ощущал Дэдэн. Кто такой этот Третья Длань Ойнар Рагс? Или, что более правильно — Воигу Тхана Ойнари Рагсу, что, в переводе с кивилийского, и означало Третья Длань Истинного Владыки? Что за волшебники сопровождают его? Насколько они сильны, и в каком виде магии они наиболее искусны? Это тем более занимало его, что в самом Идэрне, кроме него, Ивдура, и двух волшебников, приехавших ночью вместе ади Ранеком, да ещё, в общем-то, бесполезных инткулов, чародеев больше не было. И откуда, наконец, те существа, что были основой этой загадочной армии, помимо гораздо более малочисленных вайшу, шоэнов, пакров и прочих дэкамэ? И что это за животные, что прибыли вместе с врагом? Дэдэн немало поскитался за свою жизнь, но никогда и нигде не встречал никого похожего, и эта неизвестность тоже пугала его.

— Не беспокойтесь, Ваша Решимость! — успокаивающи поднял руки Дэдэн. — Король Эрро…

— Да, полноте, Дэдэн! — раздражённо оборвал его герцог. — Вы и сами прекрасно знаете, что покуда король не соберёт армию, большую чем у врага, мы его здесь не увидим! А такую армию, не собирёшь ни за день, ни даже за два!.. Я был бы рад, даже если бы он успел это сделать хотя бы за неделю!.. Враг настроен решительно, и, судя по всему, биться нам с ним придётся один на один.

— Вы, как всегда, правы, Ваша Решимость, — поклонился Дэдэн. — И всё же, я полагаю, что город сумеет устоять даже против такой армии.

— А! — махнул рукой герцог. — Да ниспошлёт Всесущий свою милость на наш город!

Северный Зуб вернулся к своему креслу, стоящему на возвышении и своим великолепием, действительно, ничем не уступавшему настоящему королевскому трону, и устало облокотился о его спинку:

— Знаете, Дэдэн… Если бы у меня сейчас был в руках этот треклятый юноша, которого они ищут, то я бы, пожалуй, мог бы его им отдать!.. В конце-концов, что стоит жизнь одного какого-то юнца, в сравнении с судьбой целого города?

Герцог сжал правый кулак и поджал губы. Постояв так немного, он обошёл трон, а затем сел в него. В зале воцарилась тишина. Молчал герцог, молчали Дэдэн и Ивдур, молчала стража при входе в зал и трое воинов из личной охраны герцога. Лишь беспечные стрижи, стремительными тенями метались в небе за узорчатым окном.

— Ладно, Дэдэн. Пора сделать то, за чем я, собственно, вас сюда и пригласил, — сказал герцог, устраиваясь поудобнее в роскошном кресле.

Придворный волшебник поманил рукой своего помощника, и Ивдур торопливо подошёл к высокому бюро возле окна. Открыв чернильницу, он окунул в неё остро заточенное перо.

— Итак, Дэдэн, — торжественно начал герцог. — В предверии смертоносной битвы, чей исход может знать лишь один Всесущный… Уповая на Его милость и надеясь на лучшее, я, тем не менее, полагаю своим долгом привести в порядок своё завещание… дабы, как бы ни рассудил Господь Бог, но судьба принадлежащих мне земель осталась бы для короля и для всех моих подданных ясной и понятной и не вызвала бы какие-либо ссоры между моими наследниками… Итак, Дэдэн, огласите моёнынешнее завещание.

Дэдэн открыл было рот, как один из стражников, стоявших подле двери, оглянулся и, коротко переговорив с кем-то, испугано кашлянул.

— Ну что там ещё?! — взорвался герцог.

— Прошу не прогневаться, Ваша Решимость, но тут спрашивают господина придворного волшебника по какому-то очень важному и срочному делу, — сделал шаг вперёд стражник.

— Кто там? Пусть войдёт! — нахмурил брови герцог, подозрительно глядя на дверь.

Стражник посторонился, и в тронный зал, немного смущаясь, но всё же гордо выпятив грудь, вошёл рослый юноша, в хороших доспехах и с двумя сумами, перекинутыми через плечо. Не доходя двадцати шагов до трона герцога, юноша остановился и галантно поклонился:

— Да не зайдёт никогда солнце над головой Его Решимости, и да не покинет Его и Его высочайшее семейство истинная вера и милость Господа нашего Игуна! Я оруженосец преданного Вам, Ваша Решимость, рыцаря ади Питри Фроггана, господина Оленей Тропы и Вашего верного ленника. Я слуга Вашего слуги, и моё ничтожное имя недостойно коснуться ушей Вашей Решимости, ибо какое дело солнцу до травы, пользующейся его бесконечной добротой и благодатью.

Северный Зуб удивлённо поднял брови и с интересом посмотрел на юношу. Он хотел что-то сказать, но Дэдэн опередил его и, позабыв о всяческом этикете бросился к юному оруженосцу.

— Рин?.. Рин?!.. Почему ты здесь?! — с отчаянием в голосе закричал вдруг волшебник, отчего все присутствующие в тронном зале уставились на него с нескрываемым изумлением.

Рин тоже непонимающе посмотрел на придворного волшебника:

— Господин…

— Разве Радпурс не передал ади Питри моё письмо? — Дэдэн схватил юношу за плечи и немилосердно его затряс.

— Дэдэн, отпустите юношу! — рявкнул герцог, но волшебник не обратил на него ни малейшего внимания.

— Почему же тогда ты здесь?! — тряс и тряс Рина Дэдэн.

— Дэдэн! Я приказываю! — рассверипел герцог, вскакивая с трона.

— Радпурс убит! — сумел, наконец, вставить слово и юноша.

— Как убит? Кем?! — потрясённо воскликнул волшебник и отшатнулся от Рина. Лицо его буквально на глазах побледнело и осунулось.

— Я не знаю, господин придворный волшебник, что за негодяи сделали это, но я собственноручно отвязал вчера его бездыханное тело от огромной тахилы, что стояла недалеко отповорота на Оленью Тропу и там же похоронил его.

— Дэдэн, что за грязные интриги вы плетёте за моей спиной?! — взревел Северный Зуб. — Ведь я узнал этого юношу! Это же сын нди’а Буни. Тот самый юный нахал, что служил у меня в трапезничих, пока не умолил меня отпустить его к старику Фроггану! Отвечайте, кто такой этот Радпурс, и что за письмо он должен был передать ади Питри?

Меж тем стражники вновь беспокойно затоптались перед дверьми, ведущими в зал и, в конце концов, опять расступились в стороны. В то же мгновение в зал вошёл некто высокий, в тёмно-синем плаще с тремя рукавами и с тремя же ногами, выглядывающими из-под этого плаща. На лице вошедшего сияли зелёнымсветом две вертикальные линии.

— Нгунги! — И без того потрясённый Дэдэн, слегка пошатнулся и схватился за сердце. — Ничего не понимаю! — сокрушённо прошептал он вслед за этим, шатаясь и ища другой рукой чего-нибудь, на что можно было быопереться. Ивдур бросился к нему на помощь, но Рин опередил его.

Нгунги повернулся к герцогу и вежливо поклонился.

— Рад видеть вас, Нгунги. — кивнул тому герцог. — Я надеюсь, что хоть…

Неожиданно, где-то вдалеке что-то ужасно ухнуло, да так мощно, что даже стены дворца затряслись.

— Что это? — испугано спросил Северный Зуб, растерянно поворачиваясь из стороны в сторону. Воины из его личной охраны тут же сомкнулись вкруг него, обнажив мечи, и тоже недоумённо озирались.

— Дэдэн, что это?! — мгновение слабости прошло, и герцог вновь стал, по своему обыкновению, гневным и властным. — Что это за… А-а-а!.. А-а-а-а!!! — вдруг истошно закричал он, хватаясь за голову. Лицо его исказила гримаса боли и ужаса, а глаза буквально вылезли из орбит. В ту же секунду по полукруглому своду тронного зала раздался чудовищной силы глухой удар, так что сверху посыпались штукатурка и лепнина.

— А-а-а-а!!! — вопил герцог, держась за голову и крутясь на одном месте. Телохранители растерянно бегали вокруг него не зная что делать. Дэдэн сел прямо на пол и прикрыв ладонями лицо, что-то шептал, а Ивдур пытался поднять его на ноги. Рин обнажил меч и потрясённо смотрел на герцога, тоже не зная, как ему следует поступить, так же как и стражники, замершие у входа. Нгунги же осторожно отступил на пару шагов назад и внимательно наблюдал за тем, что происходило с герцогом.

Вдруг Дэдэн оттолкнул Ивдура и вскочил на ноги.

— Он идёт! Идёт!!! — закричал волшебник и, повернувшись к Ивдуру, торопливо и горячо зашептал. — Отныне и навеки, Ивдур, этот юный оруженосец Рин — твой жребий и твоя судьба в этой жизни! Береги и храни его, где бы он не оказался, и чтобы с ним не случилось! Слышишь меня?! Рин — ключ ко всему происходящему, и, возможно, он — единственная надежда этого мира! Поклянись защищать и помогать ему! — и Дэдэн обеими руками стиснул ладонь молодого чародея.

— Клянусь! — изумлённо произнёс Ивдур, ровным счётом ничего не понимая. Он хотел спросить Дэдэна, что тот имел в виду, говоря, что этот молодой оруженосец — ключ ко всему происходящему и единственная надежда мира, но волшебник уже отвернулся от него и вытянул руки в сторону герцога. Лицо Дэдэна покраснело, по нему катились капельки пота, а на шее вздулись от напряжения вены. Между тем, герцог крутился на одном месте всё быстрее и быстрее, а кроме того, казалось, что его сильно раздуло, особенно голову, ставшую почти раза в два больше, чем она должна быть.

Откуда-то издали, наверное от самых стен города, раздался рёв тысяч голосов. Все, поневоле оглянулись на окна, но, в тоже мгновение, свод тронного зала с резким, громким треском лопнул, и на пол посыпалась лавина кирпичей и целых его фрагментов, погребя под собой и герцога, и его личную охрану. Но за миг до этого, всем показалось, что тело герцога, став уж и вовсе невообразимо огромным, разорвалось на мириады лоскутков, одновременно с падением свода.

Нгунги едва успел отскочить в сторону. Стражники, ни секунды более не медля, побросали оружие и с воплями бросились вон из зала. В дыру свода медленно что-то вползало, клубясь и переливаясь над лежащей на полу грудой кирпичей. Тело Дэдэна сотрясалось от неимоверных усилий, но он не опускал рук, продолжая что-то делать.

— Бегите! — не оборачиваясь, прохрипел он. — Ивдур, я приказываю тебе, бери Рина и немедленно уходи!

Ивдур нервно сглотнул и запинаясь произнёс:

— Я-я не ос-ставлю вас одного!.. Ч-что мне делать?

— Уходи! Да уходи же! — с отчаянием закричал старик, падая на колени, но по-прежнему не опуская рук.

Между тем туманное облако приняло очертание высокого человека, или же ещё какого-нибудь дэкамэ, похожего на человека, только невероятно высокого — рана четыре, не меньше. Прошло ещё пару мгновений, и стало видно, что это красивый молодой мужчина, с очень необычным, не совсем человеческим, холодным и гордым, но несомненно благороднымлицом. Он пошарил глазами по тронному залу, лишь на долю секунды задержавшись взглядом на Дэдэне, и остановил его на юном оруженосце.

— Так вот ты каков, Повелитель Ветра Всего Сущего! — прошелестело по залу. Незнакомец слегка улыбнулся, одними только губами, и протянул в сторону Рина руку.

— Ветра Всего Сущего?! — как эхо, вслед за незнакомцем, пробормотал Дэдэн и несказанное изумление отразилось на его лице. — Ты не получишь его, кто бы ты ни был! — тут же вскричал он и сделал сложное движение правой ладонью. Изображение незнакомца заколебалось, и тот с негодованием обернулся к придворному волшебнику.

— Как ты мне надоел, глупый старик! — зло скривил он губы, и огромный сияющий шар вылетел из него прямо в Дэдэна. Но не успел он проделать и половину пути, как Рин, подобно молнии, метнулся наперерез ему. Неуловимым для глаз движением он взмахнул мечём и дважды рассёк этот сияющий шар. Раздался ужасный хлопок, и шар распался на три пылающих полукруга, которые с силой врезались в левое плечо юноши. Рина отшвырнуло к стене, и он едва успел сгруппироваться, чтобы хоть как-то смягчить удар и не дать размазать себя по ней.

Незнакомец с испугом посмотрел на оруженосца, но увидев, что юноша жив, немного успокоился. Он вновь протянул к нему руку, как бы приглашая подойти, и что-то даже сказал, но Рин не расслышал что, ибо уже не только Дэдэн, но и Ивдур обрушил какое-то заклинание на этого чужака. Незнакомец в ярости взмахнул рукой, и Дэдэн, подброшенный в воздух, с силой ударился спиной о подоконник, чуть было не вылетев на улицу, а затем обернулся к молодому чародею. Дэдэн же застонал и медленно сполз на пол. Глаза его были открыты, а грудь почти не вздымалась. Рин бросился к нему.

Ивдур вдруг внезапно побледнел, и глаза его стали закатываться.

— Оставь его незнакомец! — оглушающее прозвучало в зале. Нгунги, широко расставив ноги и разведя в стороны руки, вдруг стремительно завертелся на месте, оторвавшись от пола. Чужак отшвырнул к другой стене молодого чародея и опасливо покосился на бывшего ита. Но Нгунги уже вращался настолько быстро, что просто превратился в ослепительно пылающий шар. Было видно, что незнакомец пытается что-то сделать, и чем дольше пытается, тем всё более тревожным становиться его лицо.

— Бегите отсюда! Бегите из города! Бегите прочь! Куда угодно, только не в Гильдию! — гремел в зале голос трёхного волшебника.

— Глупцы! Вы же не выстоите без меня против Тени! — в бешенстве прошипел чужак. — Отдайте Повелителя мне, и я спасу этот мир!

Но Нгунги уже оплетал своим сиянием облик незнакомца.

— Не верь Гильдии… не доверяй Нгунги… хотя, возможно, с Нгунги я и ошибаюсь… но лучше не верь никому… Люннель… Инхара… — едва слышно прошептал лежащий на руках у Рина придворный волшебник, а затем вдруг страшно застонал и, на мгновение, весь вытянувшись, внезапно обмяк. Лишь едва слышный вздох сорвался с его губ и улетел куда-то прочь, через разбитое окно.

Раздалось громкое шипение, словно раскалённый металл сунули в холодную воду.

— Да бегите же-е-е-е!.. — наполнил развалины тронного зала грохочущий голос, принадлежащий бывшему иту.

Рин закрыл уже мёртвые глаза Дэдэна и вскочил на ноги. Где-то, с другой стороны ослепительной сферы, занявшей уже всю середину зала, должен был быть Ивдур. Рин не хотел бросать молодого чародея и пошёл в сторону выхода из зала, обходя эту сферу, по поверхности которой с сухим треском змеились сотни молний, а из глубины то и дело вырывались иссиня-черные отростки невесть чего, немного похожие на толстые ветви засохшего кустарника. Неожиданно всё замерло, а затем по дворцу прокатился оглушительный грохот. Рина в ту же секунду швырнуло обратно к стене, а тронный зал, до самых подвалов, раскололся надвое, обрушившись своей наружней стеной прямо на разбитый во дворе сад.

Глава 6

Хайес молча сидел возле окна. Насупившись, он разглядывал узор пыли на подоконнике, бережно сохранившей круглые отпечатки донышек кружек, ныне растерянно столпившихся в правом его углу.

Неужели ему так и не суждено будет исполнить волю своей госпожи? Великой и Несравненной Гейлли Т’то Айяра, седьмой дочериПовелителя Бурь Ралла Т’то Айяра, владычицы океана Эзу, вечно юной и вечно прекрасной королевы четырёх островов и всех его обитателей: шоэнов, луггонов, пфарлов и прочих морских народов. Той единственной и непостижимо великодушной, кто не прогнала прочь лишённого родины, имени и языка, вконец отчаявшегося рыцаря, волею судеб приплывшего на Шоэн после долгих лет скитаний и чуть было не ставшим причиной её гибели. Годы странствий, полных бесконечных лишенийи страданий, сильно изменили его тогда. Не то, чтобы он очень уж сожалел о содеянном им в своей прошлой жизни: что сделано, то сделано. Он был слишком юн и нетерпелив, а самое главное — невыносимо горд, что слишком часто подталкивало его на крайне необдуманные поступки. Что, собственно, и послужило причиной его падения. Вернее, теперь-то он понимал, что то была даже не гордость, та благородная гордость древнего аристократического рода, что так всегда украшала истинного рыцаря, а всего лишь мелочная гордыня, круто замешанная на непомерном самомнении, упрямстве и неисправимом хвастовстве, властно требовавшими от него быть во всём первым. Любой ценой… И цена, в итоге, оказалась слишком высока… Хотя настолько уж благороднее, выше и чище помыслами и сердцем его самого любые другие рыцари Ирвира? Разве они не точно такие же, каким был и он? Разве они не проделывали того же самого, за что лишь он один оказался изгнан? Просто он был по-юношески горяч и неосмотрителен и, решая свои задачи, слишком многим перебежал дорогу… Пожалуй, лишь старика Фроггана, ему было немного жаль: про него он никогда ничего плохого не слышал. Наверняка и тому тоже было чего стыдиться в своей жизни. Разве без этого возможно? Лишь вконец самовлюблённый человек может быть настолько слепым, что полагает себя правым всегда и во всём и мнит себя чуть ли не безгрешнее самого Господа. Но, по крайней мере, никаких порочащих честь и имя Питри Фроггана слухов Хайес никогда не слышал. Жаль, что старик оказался столь упрямым.

Когда он прибыл на Шоэн, то был всего лишь жалким матросом, на каком-то торговом судне. Если бы его не лишили языка, то он, наверняка заново сумел бы многого добиться в жизни. А так, он считался всего лишь никчёмным калекой, пусть и мастерски владевшим мечом. До этого он уже был и наёмником, и охранником каравана, и даже телохранителем одного фрааского вельможи, из-за которого ему, собственно, и пришлось бежать, нанявшись на идущий к Архипелагу Шоэн торговый корабль. Первое время ему и здесь пришлось несладко: наёмников на островах не привечали, немой телохранитель с тёмным прошлым тоже никому не был нужен, а ходить на кораблях в дальние страны не устраивало уже самого Хайеса. Вот и таскал отпетый рыцарь тяжёлые тюки и бочки с кораблей на пирс и обратно, в славном граде Сэсу Ту Амари — пышной столице архипелага, чьё название, в переводе с шоэнского, означало Жэмчужина Океана. А когда не работал — пропивал все вырученные деньги в портовом кабаке, чтобы хоть на время забыться и не вспоминать о своей прошлой жизни, уже и без того ставшей призрачней сновидения. Там его давно уже никто не трогал — все знали сокрушительную мощь его кулаков и непостижимую стремительность и суровую беспощадность острого меча. Лишь однажды какие-то чужестранцы, невзирая на настойчивые предупреждения завсегдатаев, стали нарочито упорно задирать его, явно ища с ним ссоры. Хайес, несмотря на то, что уже был немного пьян, сразу же это понял, и даже обрадовался неожиданной драке. Он даже не стал доставать свой меч, а отнял клинок у одного из зарвавшихся нахалов, и не успели посетители вдосталь насладиться зрелищем грандиозного побоища, как трое его бездыханных обидчика валялись на полу, в то время, как остальные проворно удирали через окна и двери.

В тот же вечер в дверь его хибары, приютившийся у самой дальней границы гавани, между горой городских отбросов с одной стороны и давно заброшенным кварталом, который облюбовали для себя местные нищие, с другой, кто-то громко и настойчиво постучал. Сжав в руке меч, Хайес осторожно открыл дверь. В протянутой ладони бывший рыцарь увидел увесистый кошель. Хайес нутром почуял — золото! И чутьё его не подвело. Ему предлагали вновь стать телохранителем. Одному из чужестранцев, на несколько месяцев, или даже год требовалось поселиться в Сэсу Ту Амари. Он не доверял местным жителям, но почему-то такой подозрительный субъект, каким к этому времени стал Хайес, его весьма устраивал. Рыцарь догадался, что драка в кабаке была всего лишь проверкой. Всё это было весьма странным, но когда у тебя нет ничего, кроме меча, а тебе платят чистым золотом, то вопросы становятся неуместными. Тем более, что Хайес и не мог их задавать. И он согласился.

Полгода его жизнь была подобна сказке. Работа была необременительной: он изредка сопровождал купца во дворец, где тот добивался аудиенции у местной королевы, умасливая там всех и каждого, а всё остальное время слонялся по его вилле, иногда выбираясь в город в тамошние дорогие кабаки, или лучшие публичные дома, где можно было найти и женщин людского племени. Этот торговец решительно никого не интересовал, и от кого его следовало охранять Хайес искренне не понимал.

Но однажды, когда он был в одном из роскошных борделей, Хайесу вдруг сделалось дурно: кровь внезапно отхлынула от головы и чувства покинули его. Когда же сознание вновь вернулось к нему, то он обнаружил себя стоящим посреди комнаты с обагрённым кровью мечом в руках, а вокруг — окровавленные тела потаскушек и нескольких охранников этого заведения. Здесь же стоял хозяин борделя и несколько других посетителей, прячущихся за спинами других охранников и с ужасом взиравшими на него. Голова Хайеса всё ещё кружилась. Он на мгновение зажмурился, и тут же на него набросились и, повалив на пол, скрутили, крепко связав перепачканными кровью простынями. Вскоре пришёл его хозяин. Он долго о чём-то спорил с владельцем борделя, после чего достал огромный кошель с золотом и показал тому. Тот согласно подял согнутую в колене ногу, как это принято у улгийцев и вышел. Тогда купец наклонился к нему и прошептал: «Если ты поклянёшься выполнить для меня то, о чём я тебя попрошу, то я заплачу за тебя этим золотом. — и купец покачал на ладони тяжёлый кошель. — И тогда тебя не выдадут городской страже. Но… — на мгновение купец замолчал, но затем вновь продолжил. — Я предупреждаю тебя сразу: попрошу я тебя о чём-нибудь столь же ужасном, как и то, что ты совершил сейчас… Ты согласен, Хас?» Хас — так его звал этот, неведомого рода и племени купец. Если бы Хайес не согласился, то тогда бы его ждала страшная участь: сначала бы его судили, а затем, без сомнения, приговорили бы к мэвагэмари — страшной казни, когда осуждённого вывозят на корабле в Ноло Де Вагго (Священную Бухту), на берега которой стекались из города толпы зрителей, и три раза трубят в Боэлин (Рог Правосудия). Приговорённого же привязывают к золотой цепи и подвешивают на длинной рее за бортом. Лишь спустя почти час в бухту прилывает Мэвагэмари (Чрево Бездны). Слегка высунув свою безобразную морду из воды, чудище начинало плотоядно чавкать уродливыми губами и пускать густые, зеленовато-жёлтые слюни, лениво пенящиеся и хлюпающие по поверхности воды. Тогда приговорённого начинали медленно опускать вниз. Мэвагэмари не жуёт, а медленно перетирает своими чудовищными зубами, растущими в дюжину рядов, свою несчастную жертву. Но самое страшное не это! Самое страшное — это таинственное свойство слюнообразных выделений живой Мэвагэмари. Когда их дурманящие пары достигают жертвы, то несчастный вдруг со всей возможной правдоподобностью видит свой жизненный путь, причём — в самые горькие её моменты, и с запоздалым раскаянием осознает все свои прошлые ошибки и несправедливости, которые он совершил по отношению к своим близким и вообще к кому-либо. Они обличающим калейдоскопом стремительно проносятся перед его взором, наполняя сердце преступника неизъяснимыми муками, и тогда уже становиться непонятным от чего больше полнятся болью его крики— от телесных ли мук, или же от переполняющих его и, возможно, никогда ему ранее не ведомых, душевных терзаний? Длится это не больше нескольких минут. Но кто хотя бы раз присутствовал на этой казни и слышал крики несчастного, отныне больше всего на свете боялся именно этого. Хайес не раз присутствовал при этом, и потому поспешно согласился на предложение купца. В комнату вошёл волшебник торговца и, с помощью своей магии, засвидетельствовал сделку. Сделка обязательно должна была быть взаимно добровольной, иначе бы волшебство не свершилось. И поскольку так оно и было, то теперь дороги назад у Хайеса не было.

Что хотел от него этот купец, Хайесу долго оставалось неведомым. Лишь спустя ещё пару месяцев тот сказал ему: «Пора, Хас, заплатить долг!». Но больше не добавил ни слова.

В тот день они вновь явились во дворец. Хайес нёс ларец с драгоценностями. Но на это раз их провели через парадную лестницу, в небольшой, но невероятно красивый зал. И Хайес догадался, что в руках у него — дары для королевы шоэнов. Купец добился-таки аудиенции! Там, как их самих, так и их ларец самым тщательнейшим образом обыскала охрана и обследовали придворные волшебники, после чего их сопроводили в термы. Когда они принимали ванны с благовониями, купец едва заметно прошептал ему: «Отними оружие у стража и убей королеву! Обо мне не думай… Если спасёшься, то считай, что твой долг уплачен». А после того, как их умаслили и одели в новую одежду, купец показал рыцарю своё ожерелье, в которое был вдет маленький сургучный диск, которым и была скреплена его клятва. Хайес не мог её нарушить, если не хотел погибнуть смертью ещё более ужасной, чем мэвагэмари.

Они прошли длинную анфиладу, украшенную по обеим сторонам чудесными мраморными статуями. Миновали зал благовонных фонтанов, выплёскивающих со струями воды удивительные композиции запахов, подобных в своих сочетаниях изысканной музыке. Пересекли огромный зимний сад, наполненный сладкозвучными песнями невиданных птиц, огненными цветами перелетавшими с дерева на дерево. Они оставили позади золотой зал, зал шепчущих гобеленов, рассказывающих свои удивительные истории, зал поющего света и зал нежной печали, от трогательной и беззащитной красоты которого, душу охватывала сладостная меланхолия. Хайес уже давно догадался, что всё случившееся с ним на службе этого купца — было заранее им же и подстроено. Купец столь необычайно ловко раскинул свою сеть, что рыцарь просто не мог в неё не попасться! Хайес мучительно искал выход, и не находил его. И лишь одна мысль приносила ему хоть какое-то удовлетворение — мысль о том, что неминуемая смерть за грядущее злодеяние настигнет не только его, но и купца тоже. Но едва они покинули зал нежной печали, как купец вдруг всплеснул руками и, словно подкошенный, рухнул без чувств. Сопровождающие их стражники и слуги кинулись к нему на помощь, а вельможи озабоченно столпились вокруг. Купец рыдал, кляня излишнюю свою чувствительность, и сокрушался, что не сможет теперь предстать перед королевой. Он умолял хотя бы позволить своему слуге отнести несравненной королеве его дары. Хайес молча смотрел, как купец судорожно сжимал в своей руке сургучный диск, и отчаяние, напополам с досадой, чёрной волной вскипала в его сердце.

Он не помнил, как наконец добрался до тронного зала. Как распахнулись перед ним двери, и он вошёл в огромное помещение, своим великолепием затмивавшее все, что он видел здесь до сих пор. Ему жестами предложили подойти поближе к трону и, остановив за двадцать шагов, попросили поставить ларец на инкрустированный бриллиантами, выточенный из одной гигантской жемчужины столик, после чего заставили откинуть крышку и хотели, чтобы он вновь отошёл назад, вероятно опять не меньше, чем на двадцать шагов. Если бы здесь могла оказаться муха, то она не успела бы и десять раз взмахнуть своими крылышками, как Хайес, подобно камню, пущенному из пращи, перелетел через этот жемчужный столик, расшвырял в стороны охрану и, выхватив у одного из стражников меч, упёр его остриё в горло королевы. Какое ему было до неё дело? Он должен был выплатить магический долг, и заслужить смерть наиболее приемлемую для себя: погибнуть, как он надеялся, от рук разъярённой стражи. Ничего иного ему уже было не надо. Но почему-то, сделать последнее, смертельноедвижение он не смог.

— Тебе нужна моя жизнь? — услышал он спокойный и по-неземному мелодичный голос королевы. — Что ж, бери её, раз оказался для этого достаточно ловким.

И она засмеялась! И, ничуть не опасаясь касавшегося его нежной шеи острия, дёрнула головой, отбрасывая в сторону воздушную копну среребристых волос. Огромные, прекрасные глаза королевы, цвета морской волны, с любопытством заглянули в его, и Хайес, с диким воплем, в ужасе отпрянул, выронив меч к ногам Повелительницы Четырёх Островов.

— Хас ли омуо! — раздался её мелодичный, но властный голос. И десятки луков опустились. И десятки заклинаний, уже готовые сорваться с губ волшебников, так никогда и не покинули их.

Она поднялась с трона и медленно спустилась вниз по лестнице, до того места, где лежал, распластавшись прямо на ступенях, потрясённый рыцарь. Она присела рядом с ним на корточки и, нежно запустив в его волосы свои пальцы, приподняла его голову и ещё раз заглянула в его глаза.

— Этот человек не виновен. Его обманули, — громко скзала она. — Во всём обманули! Он не совершил никакого преступления… По крайней мере, в моём королевстве… И никакой клятвы, как он наивно полагает, с него так и не взяли, поэтому-то вы, мои верные волшебники, ничего и не заподозрили.

Она вновь осторожно опустила голову Хайеса на ступени и едва уловимыми, небрежными движениями легко извлекла из его тела, не пролив при этом из его ран ни капли крови, несколько коротких стрел, всё-таки попавших в него, когда он прорывался к трону. Швырнув их на пол, она гордо выпрямилась. Глаза её грозно засверкали:

— Купца же немедленно схватить и привести ко мне!

С тех самых пор Хайес и стал преданнейшим рабом Великой и Несравненной Гейлли Т’то Айяра, седьмой дочериПовелителя Бурь Ралла Т’то Айяра, владычицы океана Эзу, вечно юной и вечно прекрасной королевы четырёх островов и всех его обитателей: шоэнов, луггонов, пфарлов и прочих морских народов.

Пять лет он верно служил своей госпоже. Она исцелила его. Язык Хайеса вновь чудесным образом вырос и рыцарю пришлось заново учиться говорить. По её повелению он три года постигал воинское искусство в Коралловом Замке, скрытом глубоко под водой, в какой-то бездонной пещере под этим островом. Он обрёл там такие умения и навыки, о которых никогда даже не подозревал, и даже не думал, что таковые могут сыскаться хоть в каком-нибудь уголкеэтого мира. Королева Гейлли и сама иногда беседовала с ним, расспрашивая о его родной стране, её нравах и обычаях. Хайес конфузился и пытался отшучиваться, нежелая раскрывать Несравненной своё недостойное прошлое. Но разве от Неё возможно хоть что-либо утаить?

— Не печалься! — задумчиво улыбалась она тогда ему. — Всё что осталось в прошлом, навеки смыла волна времён, а сердце твоё отныне полно искупления и раскаяния…

Если бы это было так! Видит Всесущный, что она всячески пыталась смирить его нрав. Но что он мог с собой поделать? Он был таким, каким уродился — слишком гордым, несдержанным и, нередко, черезчур самонадеянным. Под её благотворным воздействием, он стал капельку мягче и рассудительнее… Но что такое эта капля перед бушующим океаном его души? И королева вновь удалила его из дворца, отправив теперь в Перламутровую Башню, расположенную на соседнем, меньшем острове, острове Он. И там он ещё целый год приобщался к искусству терпения и рассудительности. Этот год оказался для Хайеса даже тяжелее трёх предыдущих лет его обучения. Но он ни разу невысказал ни единого горького слова и терпел всё до конца.

— Вот теперь я вижу мудрость в твоих глазах, — вновь задумчиво улыбнулась ему королева.

В ответ на это Хайес расхохотался.

— Прости меня, о Божественная, но лесть твоя больше, чем все берега мира! — сказал он, утерев выступившие от смеха слёзы. — Я почти всё такой же, и, боюсь, даже самой смерти уже меня не исправить!

— О, нет! Ты стал другим. Пусть даже пока и не понимаешь этого, — едва заметно усмехнулась королева.

Но прошло ещё полгода, и Хайес, как и все вокруг, почувствовал, что что-то в Великой и Несравненной Гейлли Т’то Айяра изменилось. Глаза её всё реже светились радостью. Её волшебный смех с каждым днём всё меньше вселял в сердца её слуг веселье и счастье. А сама королева всё чаще искала уединения. И вот наступил день, когда по дворцу поползли слухи о каком-то пророчестве, ниспосланном ей во сне. Не многие были посвящены в него. Даже Хайес услышал его, да и то, прямо из королевских уст, лишь спустя почти два месяца.

Са эдо вайрэсу то кома, Ма оту амхэ ноф дол. Вамэгу тикамэ арвэр, Омусэ ту ам ро эол. Юс пока ариди ту айгу. Сатэгу омаро ту арвер. Эм ару ма юпога — эн’ги, О су’аи ам сорду абэ. Ис оро ладэгур итуру то кан, Э ран йо одэгу со ому ту дар, Но танигу’сэ то ивили кэа. Э оро мадэку се нирхе то ба!

Королева Гейлли торжественно продекламировала ему это и спросила, понял ли он, о чём здесь говориться. Хайес наморщил лоб, запустил пальцы в бороду и, после часа мучений записал на пропитанной ароматами сойсу бумаге:

Там, где олени проложили свой путь, В тени могучего северного зуба, Живёт старый, благородный воин, Крепкий духом, словно столетний дуб. Юный отрок, повенчанный с мечом, Верно служит этому благородному воину. В сердце этого юноши — спасение мира, Или его погибель, на многие века. Если ты сумеешь опередить тень И вперёд неё подать ему свою руку, То дивный остров будет спасён. И ты одолеешь гибельную судьбу.

— Что ж, неплохо, — похвалила его поэтические потуги королева. — Насколько я выучила твой язык, ты сделал довольно точный перевод. Но вот понял ли ты смысл всех этих слов?

Хайес растеряно заморгал глазами, и Несравненная, впервые за многие дни, искренно, а не одними только губами, улыбнулась:

— Ничего, мой верный арвер… Не всем же быть учёными мужами. Отважные воины тоже всегда нужны. И… честно говоря, — склонилась она к его уху, почти щекоча его своим дыханием. — Их я люблю гораздо больше!

Хайес замер от неземного блаженства, ощущая столь волнительную близость. Он, не думая, с радостью заплатил бы всей своей жизнью, за одно только мгновение обладания этой неземной красоты. Но увы, эта мечта была не просто несбыточна, но даже кощунственна, ибо, если верить шоэнским преданиям, Гейлли Т’то Айяра была правнучкой самого Хойгуса, древнего Бога Мирового Океана. Она уже свыше двухсот лет правила Архипелагом, после того, как её отец, Повелитель Бурь Ралла Т’то Айяра, покинул престол и удалился в неизвестном направлении. Злые языки утверждали, что его родная дочь коварно умертвила собственного отца, чтобы взойти на трон, но это предположение было даже не святотатственным, а просто абсурдным, ибо до сих пор, если, конечно, повезёт, очень редко, раз в несколько лет, лунной ночью можно было увидеть, как дочь, паря над морем, изредка встречается там с бывшим королём.

— Итак. — Несравненная вновь отстранилась от него. — Слушай, что получилось у меня… Слова, может быть, и не всегда совсем те, но зато, там, где надо, я выделила смысл более выпукло:

У Оленей Тропы, Там где Северный Зуб. Старый рыцарь живёт, Вековой словно дуб. Юный отрок с мечом - — Его верный слуга. Он спасёт этот мир, Иль сотрёт на века. Коль успеешь, до Тени, Дать руку ему, Дивный Остров спасёшь, Сокрушивши судьбу.

И она протянула ему шёлковый платок, с вышитым на нём серебряной нитью прочеством. Едва Хайес взглянул на него, как сразу же всё понял.

— Северный Зуб — это же герцог Индэрнский! А Оленья Тропа — имение старика Фроггана! — засмеялся рыцарь, преисполнившись радостью догадки.

— А кто такой этот юный отрок? — вкрадчиво спросила его королева.

— Клянусь Всесущным Игуном, не знаю, моя Несравненная Госпожа, — пожал плечами Хайес. — Наверное, какой-нибудь его новый оруженосец!.. Но причём здесь Тёмный, и спасение нашего острова?

— Не Тёмный, как ты его называешь, — презрительно скривила губы королева. — А только лишь Тень, что тоже не намного лучше, ибо кавалы страшны своими мощью и коварством. Почему судьба моего государства и моего народа связана с этим юношей?.. Этого мне сны не открыли… — печально продолжила она, гладя ветку молодого побега дас. — Но раз это так, то ты как можно быстрее должен вернуться в свою страну и разыскать этого юношу… Часть моей силы… небольшая часть… всегда будет с тобой. Я всецело полагаюсь на тебя, мой преданный арвер! И, если тебе удасться выполнить это моё поручение, то наградой тебе будет моя самая искренняя благодарность! — И королева, стрельнув в него сияющим взором, смущённо потупилась, а затем, отвернувшись к буйствующим яркими красками цветам на клумбе, склонилась к нежным лепесткам.

А ещё через неделю в Ойрис вернулась Тень.

Однажды утром, королева, даже не завершив утренний туалет, чего никогда ранее не случалось, созвала совет.

— Этой ночью, я ощутила, что, по крайней мере один кавал вернулся в Ойрис, — и она обвела всех встревоженным взглядом. — Теперь времени не осталось, — и она повернулась к Хайесу, которого никогда до этого на королевские советы не приглашали. — Хайес, ты готов?

— Моё сердце — в ваших руках, Несравненная Госпожа, — встал и поклонился рыцарь. — Я готов отправиться в Имрию хоть в это же мгновение.

Королева благодарно кивнула и сразу же перешла к обсуждению подробностей предприятия.

Не прошло и двух дней, как Хайес, с Оссу Та и четырьмя десятками шоэнов отплыли с Дивного Острова. А на пятый день они уже прибыли в Лафет. Именно там их едва не настигла армада под командованием кавала. Оссу Та вовремя почувствовал опасность. Они еле успели сняться с якоря, когда первые корабли этого зловещего флота, повернули свои бушприты в сторону Лафета.

Хайес обеспокоено выглянул в окно: там явно что-то происходило. Солдаты остервенело подгоняли ополченцев, которые наперегонки подтаскивали брёвна и камни к воротам. Отряд лучников во всю прыть стал взбираться на стену, а следом за ними — и два с лишним десятка мечников. Десять слёз Игуна! Неужели штурм?

— Аггла вэ! — взревел рыцарь и устремился на улицу. Не отставая от него ни на шаг, следом за ним выскочил и волшебник, в сопровождении шоэнов.

— Эй, там, наверху! — грозно заорал Хайес. — Что случилось?

На его рык отликнулось сразу несколько солдат:

— Враг собирается напротив Пьерских ворот!

— Вражеские солдаты что-то подтаскивают ко рву!

— Ади Ранек приказал спалить Тард!

— Все узилища квана! — выругался Хайес и повернулся к айвонцу. — Как думаешь, что это значит?

— Ты же сам видел, арвер, как они всё время спешат, — помрачнел Оссу Та. — Я думаю, что и теперь они решили не тянуть.

— Тогда пришло время рисковать! — в полголоса сказал Хайес и вскочил на своего коня. — Будем считать, что Рин добрался только до Тэрийских ворот, или же не успел пока ещё далеко от них отойти. Вряд ли, в поднявшейся суматохе он сможет двигаться по верху стены!

— Согласен, арвер, — тяжело выдохнул Оссу Та, и сам торопливо взбираясь в седло.

Однако, едва только они отъехали от сторожевого домика, как им тут же пришлось свернуть с широкой улицы в переулок, пропуская десятка три конных, спешащих к воротам, на случай если противнику удасться их высадить, дабы отбить первый, самый яростный вал атаки.

— Едем мимо дворца! Так быстрее! — рявкнул затем Хайес, пришпоривая коня и яростно расталкивая бегущих на встречу защитников города.

— Аггла вэ!* — в свою очередь взревел, обернувшись на мгновение к шоэнам, айвонец и пустил коня следом.

Впереди, прямо за обширной площадью, на которой толпились разномастные отряды вооружённых горожан, вперемешку с малочисленными группами гвардейцев и прибывших ночью, вместе с ади Ранеком, воинов, уже был виден герцогский дворец. Но тут вдруг над городом прокатился звук чудовищного удара такой невероятной силы, что из многих окон, из-под прочных ставней, со звоном посыпались стёкла, а с крыш, с глухим стуком, кое-где съехала черепица. И почти сразу же вслед за ним, удар ничуть не меньшей силы сотряс купол главного дворца, едва не обрушив его вовнутрь.

Хайес невольно втянул голову в плечи и встревоженно оглянулся, одновременно пытаясь совладать с испуганной лошадью:

— Что это?

— Не знаю, арвер, — ответил айвонец, взволнованный ничуть не меньше.

Несколько секунд Хайес растерянно крутился на месте, а затем вдруг решительно ткнул пальцем в сторону дворца.

— Он там! — закричал рыцарь. — Даю голову на отсечение, что он там!

— Ты уверен, арвер? — спросил его Оссу Та, слегка побледнев.

— Да, волшебник! — склонился к его лицу Хайес, и, не медля более ни секунды, вновь развернулся и поскакал к правой, восточной стене дворца. Оссу Та не разделял ход мыслей Хайеса, но и предложить что-либо иное не мог, а потому лишь тяжело вздохнул и, достав из кармана платок, попытался, на полном скаку, вытереть капли пота со своей лысой головы.

Через пару минут они были на месте.

— Это здесь! — коротко бросил рыцарь, спрыгивая с коня. — Аггла вэ![10] — И нырнул в низкий, полуразрушенный дом, из которого доносился резкий, неприятный запах нечистот. Судя по всему, его уже давно превратили в отхожее место. Пройдя его насквозь, Хайес внимательно осмотрел стену. Видимо, найдя то, что было ему нужно, он разбежался и с силой ударил по ней ногой. В ту же секунду часть кирпичной кладки с шумом рассыпалась, обозначив когда-то замурованный дверной проём. Рыцарь расширил образовавшуюся дыру и вылез наружу, оказавшись в небольшом тупике, образованном задами давно заброшенной старой казармы и замковой стеной, высота которой не превышала здесь семи ранов.

— Здесь стена примыкает к старому дереву, — указал рукой на мощную липу Хайес. — С той стороны — цветочная галерея, сразу же за которой — кухня и трапезные. Там надо быть поосторожнее: рядом с трапезными, через маленький двор — казармы дворцовой стражи. Я почти уверен, что Рин — в тронном зале, или где-то рядом… Ты сможешь самостоятельно влезть на дерево? — спросил Оссу Та рыцарь.

Айвонец немного неуверенно кивнул.

— Ну, если сомневаешься, то сотвори какое-нибудь заклинание! — предложил Хайес.

— Нельзя! — покачал головой волшебник. — Вокруг столько магии совершенно невообразимой силы, что лучше затаиться и не колдовать без крайней необходимости.

— Кидегу ому![11] — хмуро бросил Хайес шоэнам, и недовольно добавил. — Тебе виднее. — И полез на дерево. Следом за ним взобрался один из шоэнов, за которым на дерево вскарабкался ещё один, после чего они бережно втащили айвонца, подталкиваемого снизу оставшимися на земле. После того, как Оссу Та был благополучно перетащен на другую сторону стены, туда же, быстро и ловко, перебрались и последние шоэны.

— Туда! — указал в сторону цветочной галереи Хайес, но не успел сделать и шагу, как вновь раздался оглушительный гул, земля содрогнулась, и остаток купола тронного зала, ещё выглядывавший до этого над трапезными, окончательно обрушился, взметнув вверх густое облако каменной пыли.

— Туда нельзя, арвер! — в ужасе закричал Оссу Та, хватая рыцаря за руку. — Силы волшебства там столь велики, что идти туда — верная гибель!

— А ещё вернее ты погибнешь, если не пойдёшь туда, айвонское отродье! — Хайес схватил волшебника за толстые складки гарнаша и притянул его к своей груди, угрожающе нависнув над ним.

Красные, глубоко сидящие глаза Оссу Та вспыхнули ещё ярче, а широкие ноздри яростно затрепетали. В то же мгновение мясистое утолщение посередине его носа вздулось и стало почти коричневым. По всему было видно, что айвонец не на шутку взъярился.

— Ты смеешь мне угрожать, жалкая помесь лживого вингерлона с тупым конийцем? — пытаясь оторвать руки рыцаря от своего плаща, злобно прошипел волшебник.

— Я не только смею тебе угрожать, но не побоюсь и горло тебе перерезать! — и Хайес, высвободив одну руку, крепко прижал кромку меча к шее айвонца. — Так ты идёшь со мной?!

Оссу Та невольно отшатнулся, и рыцарь, в тоже мгновение разжал пальцы. Волшебник неуклюже взмахнул руками и с размаху упал навзнич.

— Шан дрог! — выругался он по-айвонски, в ту же секунду вскакивая. Лицо его побагровело от гнева, а с кончиков пальцев срывались крохотные язычки пламени. Обеспокоено толпящиеся под стеной шоэны сперва отшатнулись, а потом, все как один, напряжённо выпрямились и чуть склонили головы, глядя на своих предводителей немного исподлобья.

— Йом то раггису! — в один голос, приглушённо, но требовательно произнесли они.

— Долг королеве! — как эхо отозвался Хайес, опуская меч. — Потом поквитаемся! Коли захочешь, — добавил он примирительно.

— Я не любимая игрушка королевы, как некоторые!.. И я никому ничего не должен! — замотал головой Оссу Та, протягивая в его сторону сжатую в кулак руку.

— Ах вот ты как заговорил, пиав распроклятый! — сузил глаза Хайес, поудобнее перехватывая меч.

Оссу Та не отступил, но язычки пламени вокруг пальцев исчезли.

— Ты просто не понимаешь, арвер, во что ввязываешься, — устало сказал он. — Я чувствую здесь не одного только кавала, но и кого-то, кто мало в чём уступает ему по Силе… не говоря уже о ещё нескольких волшебниках, пусть и слабее их, но всё равно, намного превосходящих мои возможности… Я ничем не смогу тебе там помочь…

— Пронзи меня рог Тёмного! А как же тогда ты собирался вывести нас из города? — чуть было не во весь голос вскричал Хайес.

— Я могу это сделать… Но только, если останусь жив, — холодно поклонился Оссу Та.

— А-а!.. Небеса Ривлана! — с досадой махнул рукой рыцарь и, поманив к себе одного из шоэнов, приказал остальным. — Майас, Аллав, Йо, Сахо! Уйкаггу о нкапи![12] — а затем вновь повернулся к айвонцу. — Спрячтесь получше и дожидайтесь нас. Если солнце доползёт до той крыши, а мы всё ещё не вернёмся, то выбирайтесь из города самостоятельно и идите к месту встречи с остальными — у излучины реки… Если через пять дней мы не объявимся, то можете все возвращаться на Шоэн.

Затем Хайес с сомнением посмотрел на Борга и, собрав его длинные и серебристые, как у всех шоэнов, волосы в тугой пучок, нахлобучил поверх него свой подшлемник, а сверху надел шлем.

— Но сэ эвали![13] — хмуро проворчал он. — Аггла вэ![14] — и, взмахнув мечом, Хайес раздвинул ветки кустарника и выскользнул на посыпанную мелкими камнями дорожку. Борг, подобно его тени, неслышно метнулся следом.

Глава 7

Ади Ранек разделял мнение Северного Зуба, что долго ждать штурма не придётся, и потому не стал возвращаться вместе с ним во дворец, когда какие-то неотложные дела призвали его туда. Он предпочёл остаться у Пьертских ворот, дабы лично проследить, за приготовлениями к осаде. Ведь теперь его жизнь, по крайней мере на ближайшее будущее, крепко связана с судьбой этого города. И всё же, та стремительность, с которой понеслись вдруг события, ошеломили даже его: ади Ранек едва успел обсудить наиболее важные детали обороны с аргодом стены и отдать первостепенные распоряжения командирам ближайших межбашенных пролётов, как дозорные сообщили о подозрительной активности в стане врага. Герцог Ранек Удори, издав короткий, свирепый рык, тут же подскочил к бойнице и стал внимательно всматриваться в то, что творилось далеко внизу, у подножия холма, там, где на другой стороне широкого рва обрывалась линия домов Тарда.

— Семь имён Тёмного! — ади Ранек с досадой ударил сжатой в кулак латной руковицей по шероховатому камню стены. — Надо спалить этот треклятый пригород!.. Эй! — и он повернулся, сперва направо, а затем налево, после чего, приставив закованные в сталь ладони ко рту, закричал ещё громче. — Я — герцог Ранек Удори, именуемый Зелёные Глаза, от имени и по повелению вашего господина, герцога Вальми Уарги Индэрнского, по прозвищу Северный Зуб, приказываю всем лучникам, какие только есть на стене, стрелять в дома на той стороне рва стрелами с горящей смолой, до тех пор, пока этот треклятый пригород не будет сожжён до тла!

Ещё не смолкло эхо его зычного голоса, как в воздух уже взмыли первые, оперённые огнём, стрелы. Но было уже поздно: со всех сторон осаждённого города, по краю рва, появились первые вражеские солдаты. Укрывшись за огромными, деревянными щитами, они молча стояли, явно чего-то ожидая.

— Тёмный их побери! Чего же они ждут? — задумчиво пробормотал ади Ранек, так и прильнувший всем телом к бойнице. — Эй! Подбодрите-ка их камнеметательными машинами!

— Камнеметательные машины!.. Камнеметательные машины!.. — понеслось вдоль стен, и сразу же заскрипели мощные вороты, туго натягивавшие упругие канаты из плотно скрученных сухожилий.

Неожиданно толпа вражеских солдат напротив Пьертских ворот широко расступилась, и на дальний конец образовашейся прогалины вышел некто высокий, ростом рана два, не меньше, облачённый в ярко-жемчужный наряд. Хотя он стоял и далековато для стрел, огромные камни, пущенные изкатапульты, вполне могли бы долететь до него, но, увы, они непостижимым образом, равно как и горящие стрелы, словно бы наткнувшись на невидимую преграду, беззвучно падали на землю, едва только достигнув края рва. Слава Всесущному, что так было лишь только здесь: со всех других сторон города, обрушившиеся с неба глыбы и бочки с горящей смолой беспрепятственно сняли свою чудовищную жатву, под страшный грохот разбиваемых в щепы и каменную крошку, уже начинающих тлеть домов, и крики и стоны несчастных, угодивших под этот смертоносный дождь. Пока катапульты на стенах перезаряжались, незнакомец, зловеще возвышавшийся над головами воинов, медленно повернулся к стоящему позади него крохотному зданию церкви, с маленькой, ранов двенадцать высотой, башней часовни, и протянул в её сторону руки. Над застывшей в оцепенении площадью тут же пронёсся сухой, резкий треск. Часовня сперва закачалась, а затем вдруг взмыла в воздух, плавно разворачиваясь вдоль земли и, следуя за движениями рук незнакомца, нацелилась своим обломанным основанием на городские ворота.

— Слёзы Господа Нашего! — испуганно прошептал ади Ранек и тут же бросился по верху стены в сторону от привратной башни — Он же сейчас разобьёт ворота!.. Всем прочь от ворот!.. Прочь от ворот, спящие клячи!.. Шевелите ногами!.. — вдруг, что есть мочи заорал он, в надежде, что его услышит хотя бы его собственный придворный волшебник, которого он сам, четверть часа назад, отправил туда, лишний раз удостовериться, что воротам и в самом деле ничего не грозит. Но не пробежал он и двух десятков шагов, как чудовищный удар до основания сотряс стену. Ворота, надсадно хрустнув, лопнули, брызнув во все стороны множеством осколков, а сама привратная башня, зловеще заскрежетав, медленно накренилась. На несколько мгновений она неподвижно замерла, а затем, со страшным треском выломав из крепостной стены изрядный кусок, стремительно обрушилась по склону холма вниз, в сторону заполненного водой рва.

— Как, именем Господа, он это делает, мерзавец?! — прорычал ади Ранек, тут же, с ошалелым видом, пытаясь встать на ноги.

Резкий, трёхкратный звук трубы рассёк воздух — это командир правого межбашенного пролёта давал знать стоящему на Большой площади резерву о том, что Пьертские ворота пали, и необходимо незамедлительно спешить на помощь. И тот час же оглушительный рёв тысяч голосов прокатился вокруг города, и враг лавиной устремился ко рву. И у каждого бегущего воина за спиной висел щит, а в руках был надутый воздухом мех. Тут и там по земле, словно диковенные многоножки, ползли по земле длинные лестницы, которые тащили на себе десятки воинов. Катапульты сменили гигантские фрондибулы, способные метать снаряды — по три огромных бочки с горящей смолой, за один раз — на меньшее расстояние. Они успели сделать по выстрелу, прежде чем первые вражеские солдаты достигли противоположного берега рва. Стрелы, хищными стаями, обрушились со стен на атакующих, жадно впиваясь в разгорячённую плоть и оставляя на земле неподвижными сотни тел. Ответный залп, засевших в пригороде лучников, был ещё более мощным, хотя, разумеется, и не столь смертоносным: каменные стены города надёжно укрывали его защитников. Напротив же Пьертских ворот, враг не обращая внимания на жесточайший град стрел, торопливо заваливал ров, видимо заранее предусмотрительно им заготовленными, каменными глыбами. Щели и неровности солдаты плотно засыпали землёй из принесённых с собой мешков, не удосуживаясь, порой, даже вытащить тела павших товарищей. И, к величайшей досаде защитников города, дело у них продвигалось весьма быстро. Однако, как-либо ещё воспрепятствовать им в этом, не представлялось возможным, ибо первые солдаты противника уже яростно атаковали руины, оставшиеся на месте бывших Пьертских ворот. Придворный же волшебник ади Ранека, так себя, до сих пор, никак и не проявил, подтверждая, тем самым, самые нихудшие подозрения герцога.

— Ещё!.. Ещё лучников на стену!.. И на крыши домов! — Файго Джегаз, командир второй четверти первой сотни гвардейцев герцога Индэрского, отбежал от бойницы, и что есть сил орал на бестолково колышащуюся внизу толпу солдат, отчаянно пытающихся отбить яростный натиск нападавших, уже сплошным покрывалом облепивших развалины вратной башни. От возникшей сумятицы, оборонявшиеся не столько помогали, сколько мешали друг другу.

— Конницу вглубь улицы, осталопы! — надсаживался ади Ранек. — Конницу прочь!.. Прочь, пока они всех не передавили!.. Кровь Игуна!.. Эй, командир! — окликнул он, наконец, Файго, видимо, отчаявшись добиться чего-нибудь своим криком.

— Да, Ваша Решимость! — подбежал к нему Файго Джегаз.

— Давай, спукайся вниз, и попробуй навести хоть какой-нибудь порядок, пока нас не отбросили от ворот, — герцог Зелёные Глаза тоскливо глянул в сторону Тарда. — Молю Господа, чтобы то исчадие квана, что разрушило привратную башню, не сделало тоже самое и с остальной стеной… В любом случае, надо отбросить врага от бывших ворот, до того, как он сюда заявится… Ну, давай, потарапливайся! — хлопнул он Файго по плечу, свирепо улыбнувшись. — Удержишь ворота — получишь герб на щит!

— Можете рассчитывать на меня, Ваша Решимость! — благодарно поклонился командир второй четверти. Глаза его ярко вспыхнули, а рука ещё крепче стиснула меч.

— Пайяр, Логд, Обур… Коошар! — громко позвал он, пытаясь перекричать шум битвы, и трое людей и один илгунец, который был, пусть и заметно ниже их ростом, но зато пошире в плечах, с воинственно пожелтевшим, крючковатым носом и с двумя короткими, слегка изогнутыми клинками в руках, заспешили на зов своего командира.

— За мной, вниз!.. — коротко бросил им Файго, устремляясь к соседней, уцелевшей башне.

Между тем, фрондибулы, так и не успев сделать второго выстрела, пока были оставлены в покое, а все защитники стены сгрудились возле бойниц: они сбрасывали на атакующих камни и брёвна, разбивающие на части их лестницы, лили на них кипящие масло и смолу, осыпали их градом стрел и обрубали концы канатов с острыми крюками, крепко впивашиеся в край стены. Пока, к счастью оборонявшихся, противник так и не сумел сколь-либо преуспеть в штурме, за исключением Пьертских ворот, где ров был уже почти по всей ширине засыпан и около которого, со стороны Тарда, столпилось огромное войско. Именно туда вскоре вновь стали стрелять все метательные машины горожан, способные попасть в ту часть пригорода. Но, увы, машины были слишком громоздки в управлении, отчего их выстрелы были редки и, зачастую, неточны.

Вокруг города, на безопасном от него удалении, кружили огромные летающие твари, словно бы выискивая кого-то. Иногда они взмывали высоко-высоко в небо, превращаясь в едва различимую чёрную точку, а иногда устремлялись к самой земле, чуть было не касаясь своими огромными кожистыми крыльями верхушек деревьев.

Спустившись вниз, Файго, со своими солдатами, торопливо обежал разрушенную часть внутренней, привратной стены, для чего пришлось сделать небольшой крюк, и выскочил на улицу, некогда упиравшуюся в Пьертские ворота. И вовремя: со стороны Большой площади показался спешивший на помощь резерв — десятка три конных, с дюжиной рыцарей во главе и многочисленный отряд пеших воинов. Впереди всех, значительно оторвавшись от остальных всадников, мчался ещё один волшебник из числа тех двух, что нынешней ночью приехали вместе с ади Ранеком. Файго узнал его по ярко-синему упленду с огненно-красным, меховым воротником, того особого кроя, какой носили только члены Гильдии.

— Господа рыцари! Именем герцога Индэрнского остановитесь! — возопил Файго, выскакивая на середину улицы, едва только волшебник проскакал мимо.

— Что такое?! — глухо прогудел из-за забрала первый рыцарь, осаживая своего коня.

— Герцог Ранек Удори, который сейчас имеет честь защищать здесь стену, просил меня предостеречь конных воинов от участия в битве… Подле разрушенных ворот для этого слишком тесно!.. Дайте нам немного отбросить противника, или, если это не получиться, отойти в глубь улицы и уж тогда уступить дорогу коннице. Молю Вас Всесущным, отойдите на дюжину домов назад, туда, где перекрёсток, и ждите своего часа! — Файго старался быть и вежливым, и убедительным, но, всё же, мало надеялся, что рыцари его послушают.

— Я полагаю, что ты — всего лишь жалкий трус! Прочь с дороги, пока я не насадил тебя на копьё! — негодующе закричал на него рыцарь, всаживая шпоры в своего коня.

Файго едва успел прижаться к стене, давая дорогу нетерпеливым рыцарям.

— Вы ответите за это перед господином герцогом! — негодующе прокричал он вслед всадникам, после чего обернулся к бегущим вслед за ними пешим солдатам. — А ну стоять! — страшно закричал он. — Господа рыцари могут себе позволить делать всё, что им заблагорассудиться, ну а для вас — я командир! Назначенный самим герцогом Ранеком! Я — Файго Джегаз, командир второй четверти первой сотни гвардейцев герцога Индэрского, и всякому, кто не будет мне повиноваться, Коошар отрежет уши и вырвет язык. — И Файго ткнул пальцем в стоящего подле него илгунца, который зловеще улыбнулся, и так и засверкал на солдат своими огромными, бездонно-васильковыми глазами, словно вытянутые треугольники, сходящимися своими основаниями у его крючковатого носа. Для пущей убедительности, Пайяр, Логд и Обур тоже набычились и, из-под лобья, уставились на пехотинцев тяжёлыми взглядами.

— Вам ясно? — ещё раз рявкнул на них Файго.

Большую часть лучников он отправил на крыши и верхние этажи домов по обеим сторонам улицы, сопроводив их по десятку мечников, дабы те их защищали, в случае чего. А еще с десяток солдат заставил вытаскивать мебель и всяческий хлам из соседних домов, чтобы перекрыть таким подобием укрепления улицу, немного подальше отсюда, блтже к её началу. Он строго наказал им, оставить в середине проход, который легко можно было бы заслонить, после того, как отступающие защитники, если до этого вдруг дойдёт дело, укроются за ним. После того, как они это выполнят, он велел им со всех ног бежать к воротам.

Перед разрушенными же Пьертскими воротами царил настоящий хаос: на руинах кипела жаркая схватка, а сразу перед ними бестолково скакали туда-сюда рыцари и простые конники, не в силах преодолеть разделяющую их с врагом преграду. Однако то, что творилось немного дальше — в самом начале того земляного моста, что успел насыпать через ров враг — вселяло некоторую надежду: едва только вражеские солдаты упевали сделать с десяток шагов, как воздух над ними судорожно вздрагивал и с жутким свистом обрушивался вниз, с силой рамазывая их по насыпи. Это, без сомнения, было делом рук чародея из Гильдии.

«Мухобойка!» — удовлетворённо подумал командир второй четверти, которому и раньше, не раз, доводилось видеть такое. Если волшебнику и дальше, столь же успешно удасться сдерживать врага, то им, быть может, и удасться отбить тех, кто всё-таки успел прорваться по насыпи, или же сумел самостоятельно успешно форсировать ров.

Ещё одна группа нападавших ринулась в атаку и тут же разделила судьбу всех предыдущих: резкий, зловеший свист без труда перекрыл крики несчастных. Вражеские солдаты в смятении остановились, не решаясь сделать хотя бы ещё один шаг. Чародеи противника, на пару минут появившиеся справа и слева от насыпи, так и не сумев преодолеть могущественную защиту камня основы, достигавшей самого края рва, тут же вновь ретировались, вызвав этим бурное ликование у защитников города. Однако, увы, радость их оказалась недолгой: неожиданно враг слегка отхлынул назад, и в его передних рядах возникло какое-то волнение. И тут же свирепый рёв прокатился над его головами.

— Да хранит нас всех Десница Господня! — испугано прошептал Файго: решительно рассекая толпу вражеских солдат, на насыпь вышло около десятка закованных в сталь чудовищ. Да, да, самых настоящих чудовищ, ибо никак иначе он и не мог их назвать — высокие, рана три высотой, огромные, словно горы, с толстыми, как стволы вековых деревьев конечностями. Помешкав немного, они осторожно двинулись вперёд, равномерно расположившись по центру и краям насыпи и подняв вверх руки с тяжлыми щитами. Пространство между ними плотно заполнили остальные вражеские солдаты, передние из которых также укрылись за огромными щитами. Как показалось Файго, с дюжину чародеев противника также двинулось к воротам, под защитой этих великанов.

Между тем, «мухобойка», очевидно, больше не помогала: с каждым её хлёстким ударом, чудовища немного приседали, гулко охая, но при этом даже не замедляли шага.

— Пиавы распроклятые! — выругался командир второй четверти. Он не сомневался, что если эти великаны приведут сюда своих волшебников, то у защитников города не останется никаких шансов: вряд ли один чародей Гильдии окажется способен противостоять сразу множеству противников, ведь оказавшись по эту сторону городской стены, им уже ничто не помешает применить свою магию. Радовало только одно — то, что они продвигались очень медленно, а значит, было время что-то предпринять. Тем более, что чародей из Гильдии изменил тактику и наносил теперь удары не сверху, а спереди, что ещё более задерживало врага. К великому сожалению, творить в одиночку заклинания такой силы и на таком расстоянии могли лишь очень немногие волшебники, и, судя по всему, «мухобойка» — было единственным, которое он был способен применять таким образом.

— Двери! Мне нужны двери! Двери и ворота! А ну, шевелись, поросячие потроха! — чуть не сорвав голос, вскричал Файго. — Выламывайте их из домов и дворов и укладывайте в два ряда на обломки башни!.. Логд, Пайяр, Обур — проследите, чтоб всё сделали правильно! А ты, Коошар — прикрывай меня со спины! Оставшиеся — за мной! — И Файго бросился к самому гребню обломков.

— Хэй ин дарн! — прокричал он старинный боевой клич Индэрна, врубаясь в толпу противников.

— Хэй ин дарн! — тут же подхватили десятки голосов, бегущих за ним следом. Что означали эти слова, никто в Индэрне давно уже не помнил, но они неизменно гремели во время сражений над воинами этого славного, своей историей, города, пробуждая в их сердцах отвагу и ярость. А, между тем, «Хэа ин дарну!», в переводе с кивилийского, означало «За честь рода!», но кто в эти, пусть и блестящие, но невежественные времена знал кивилийский?

— Ну и морда! — успел подумать Файго, вонзая меч прямо в глаз странного дека. — Откуда только они?

Но размышлять было некогда: и справа, и слева выскакивали всё новые и новые враги. Файго отшвырнул щит, от которого в подобной мясорубке было больше вреда, чем пользы, и выхватил из-за спины ещё один меч, покороче и полегче.

Тем временем, настил из дверей перевалил уже через вершину руин, и почти на половину спустился на бывшую внешнюю сторону ворот. Зато и великаны уже миновали середину рва.

— У нас не больше пары минут! — подумал, оглянувшись на мгновение, командир второй четверти. — Надо успеть!

По шлему в очередной раз громко звякнула стрела, а вторая больно ударилась в кольчугу, едва не пробив её.

— Хэй ин дарн! — вновь закричал он, но на этот раз голос его был не столь громким, и клич подхватило гораздо меньше воинов. Тем не менее, он упорно теснил врага, разя направо и налево с удвоенной яростью. Файго краем глаза увидел, что недалеко, справа от него размахивал тяжеленной секирой Обур, позади которого, плечом к плечу сражались Логд и Пайяр.

— Йю да Илгун!.. Ваш ро дагода!.. Игаменонедайе!.. — хриплым басом проревел Коошар, юлой крутившийся у него за спиной.

Наконец, когда до великанов оставалось не более пятидесяти шагов, позади послышался гулкий топот.

— Пропустить конницу! — рявкнул Файго, пытаясь и сам отступить в сторону. Тут же мимо него, перестраиваясь с ходу в узкий клин, с рыцарями во главе, проскакала конница, сметая остатки врага. Следом за конницей бежали солдаты закончившие строить настил из дверей и те, что вернулись после возведения заграждения через улицу, а уже за ними — вооружённые горожане, из тех, что не былизаняты на стенах.

— Хэй ин дарн! — неслось над бегущими в атаку.

— Хэй ин дарн! — оглушительно закричал на стене и сам герцог Ранек, радостно потрясая в воздухе мечём.

— Слава Всесущному, продержались!.. — пронеслось в голове у Файго, старавшегося не отстать от маячивших чуть впереди конских хвостов. Едва рыцари устремились на врага, как «мухобойка» сразу же прекратилась.

— Хэй ин дарн! — донеслось из-за забрал уцелевших рыцарей.

— Уууаавввв! — грозно зарычали чудовища, невольно останавливаясь, но всадники уже мчались на них, стремительно набирая скорость. В последнее мгновение великаны, оставив у себя в руках какое-нибудь одно оружее, поудобнее его перехватив уже двумя руками, ринулись навстречу коннице. Раздался ужасающий треск, и всадники, вместе с конями, разлетелись в стороны, но тяжёлые, закованные в стальные доспехи рыцари всё-таки опрокинули великанов.

— Пожалуй, вряд ли кто из них уцелел! — подумал о всадниках Файго. — Будем считать, что перед герцогом вы ответили!

На поверженных великанов, пока они не пришли в себя, тот час накинулись защитники города, в основном — горожане, ибо солдаты были заняты тем, что пытались прорубиться сквозь ряды противника, в надежде добраться до его чародеев. Однако, сделать это так и не удалось: всё новые и новые полчища врагов накатывали на них.

— Семь имён Тёмного! Сколько же их? — поневоле удивился командир второй четверти.

— Дан фай! — выругался Коошар, яростно отбиваясь.

Звук трубы перекрыл шум битвы: пора было вновь отступать.

— Прощай моё несостоявшееся рыцарство! — одними губами прошептал командир второй четверти.

— Отходим! Все отходим! — в то же мгновение закричал он.

Файго поискал глазами своих товарищей и увидел лишь высокую фигуру Обура, возвышавшуюся на другом конце руин. Да ещё Коошар, по-прежнему прикрывал его спину. А враг всё пребывал и пребывал.

А тут ещё вновь заработала «мухобойка», без разбору разя своих и чужих. Однако на этот раз, каждый следующий удар был слабее предыдущего, и интервал между ними был всё длиннее. Случилось неизбежное: нлинлинум стремительно истощался.

Камни под ногами поползли вверх — значит, он уже возле руин башни. Последние индэрндцы, словно песчинки — нахлынувшей на берег волной, были поглощены толпами врага. Файго, отскочив назад, ловко развернулся и, подобно горной серне, поскакал вверх, вслед за стремительно улепётывающими защитниками города. Вслед за ним, столь же резво, устремился и Коошар. Взмыв на самый гребень, они, не сбавляя скорости, сразу же устремились вниз. Было бы весьма обидно, чудом избегнув страшной смерти от «мухобойки», оказаться убитым, в двух шагах от спасения. Пусть даже и временного.

— Отходим вглубь улицы! — прокричал на бегу командир второй четверти. Но все, кто остался в живых, и без его приказа уже бежали именно туда.

— Проклятье! — выругался Файго, всё ещё снедаемый досадой из-за своего, казалось бы, столь уже близкого рыцарства.

— Проклятье! — процедил сквозь зубы герцог Ранек, наблюдая с высоты стены за тем, как отступают защитники того, что осталось от Пьертских ворот.

И тут вновь над шумом битвы пронёсся немного хриплый звук трубы.

— Аргод стены! — воспрянул духом ади Ранек.

И точно — со стороны города показались первые всадники.

— Всем прижаться к домам! — охрипшим от крика голосом громко приказал Файго Джегаз. — Всем — к домам!

Уцелевшие защитники пролома бросились в стоящие вдоль улицы дома, а те кто не успел — просто прижались к стенам. При виде мчащейся на них во весь опор конницы, враг остановился и попытался отступить вновь к руинам, но идущие сзади, не зная того, что случилось, напирали на тех, кто шёл впереди и не давали им это сделать. Три ряда конницы (использовать больше, на узкой улочке, было бессмысленно), на полном скакуврезались во вливающуюся на улицу толпу, сминая и насаживая на длинные, тяжёлые копья и своих, не успевших вовремя укрыться, и солдат противника. Но, словно бы налетев на каменную стену, конница опрокинулась: кони жалобно заржали, натыкаясь на вражеские мечи и копья, а всадники повылетали из сёдел. Но своё дело они сделали: в рядах осаждавших возникла сумятица, и подоспевшее подкрепление, под началом аргода стены, ринулось в контратаку. Крыши домов и верхние этажи зданий были за осждёнными и потому, они старательно использовали это преимущество, неутомимо осыпая нападавших стрелами, обломками мебели и камнями из кладки труб. В первые минуты завязавшейся жаркой схватки, осаждённые сумели немного отбросить противника, оттеснив его к руинам Пьертских ворот, но отбить их вновь — уже не удалось: враг всё прибывал и прибывал, несмотря на то, что и ступить-то было некуда — вся земля была усеяна трупами, как оборонявшихся, так и осаждавших, а на уцелевшей части стены, подле бывших ворот, почти не осталось тяжёлых предметов, пригодных для сбрасывания вниз. Аргод привёл всех, кого смог: с полсотни гвардейцев, десятка два стражников и столько же герцогских наёмников поснимав для этого по три бойца с каждого межбашенного пролёта, да ещё три десятка из алой сотни с четырьмя невесть откуда взявшимися фарланами, да трёх конных рыцарей, с двумя дюжинами всадников, из которых уцелевшие сейчас объезжали прилегающие к пролому улицы, следя за тем, чтобы враг где-нибудь не просочился в город. Всё остальное — просто вооружённые горожане, которые пусть и делали, что было в их силах, но тягаться с настоящими солдатами не могли. Большая их часть, покамест, помогала конным в разъездах, или же перегораживала улицы, на пути к замку.

Но несмотря на все старания, враг уже выплеснулся за территорию, прилегавшую к разрушенной вратной башни: то там, то здесь на соседних улицах, невесть откуда возникали солдаты противника, и почти сразу же закипали ожесточённые схватки. Горожане, не щадя своих жизней, набрасывались на врага, и пока численный перевес был на их стороне, более-менее успешно пресекали подобные вылазки, но с каждой минутой, вражеских солдат прорвавшихся на городские улицы, становилось всё больше и больше.

— Коошар! Тут всё кончено! Надо отходить к замку! — закричал, даже не поворачиваясь к товарищу, Файго. Они застряли в какой-то подворотне, не в силах пробиться к своим. Обура уже давно не было видно, и оставалось только надеяться, что их богатырь не сложил где-нибудь свою голову, а тоже решил благоразумно отступить.

— Согласен, командир! — услышал Файго гортанный голос илгунца.

И в это время ряды врага вновь заволновались. Словно морские волны, отхлынувшие в стороны, они на мгновение расступились, и командир второй четверти увидел, как высокий незнакомец, в диковенном доспехе, ступил на улицу. Это был тот самый злодей, что разрушил Пьертские ворота, вместе с башней и частью стены. Файго узнал его по жемчужно-серому плащу, выбивавшемуся снизу из-под доспехов. В руках у него было по два узких, длинных меча, также жемчужно-серых, которые, как казалось, светились едва заметным, мягким светом. Доспех этого великана по всей поверхности был усыпан какими-то очень крупными, рубинового цвета, каменьями, некоторые из которых были тёмными, но большинство — излучали тусклый, на солнце почти неразличимый свет. На голове у него был шлем, украшенный по бокам, прижатыми к нему крыльями, и с удивительным забралом — без всяких прорезей, и заметно выступавшим за сам шлем, будучи больше него диаметром не меньше, чем на поллита. Выйдя вперёд, незнакомец, подобно обезумевшей ветряной мельнице, завертел своими длинными мечами, с лёгкостью перерубая оружие тех, кто рискнул выступить против него. В то же мгновение улица наполнилась криками и предсмертными стонами, сражённых этим великаном. Солдаты же врага ликующе закричали и устремились за ним следом.

— Всё бежим! — сипло выдавил из себя Файго, и, услышав, как Коошар, бросился наутёк, изловчился и, отпрыгнув от своего противника, тоже со всех ног рванул в глубь двора. Обежав какой-то сарай, они стремительно взобрались на его крышу, откуда перепрыгнули уже на крышу двухэтажного домишки, стоявшего подле него.

— Быстрей! Быстрей! — подбадривал своего товарища Файго. Двигаться было трудно: все дома различались по высоте, так что, зачастую, им приходилось подсаживать друг друга, чтобы взобраться на очередную крышу. Наконец, они посчитали, что уже достаточно удалились от улицы, на которой кипело сражение, чтобы рискнуть спуститься на землю. Оказавшись вновь внизу, они даже толком не отдышавшись, вновь припустились бежать.

Выскочив на очередной перекрёсток, они увидели, как по улице, что была справа от них, в их сторону стремительно приближаются вражеские солдаты во главе с этим грозным великаном.

— Семь имён Тёмного! — выругался Файго, припускаясь в противоположную сторону.

— Берегись! — предупреждающе крикнул Коошар, выставляя впереди себя оба меча: из подворотни выскочил какой-то юноша в серо-зелёном плаще.

— Это инткул! — успокаивающе поднял руку командир второй четверти.

— А-а-а! — закричал юноша в ужасе, указывая на быстро приближающегося великана и, видимо, пытась сотворить какое-то заклинание, странным образом прижал к груди свои дрожащие руки.

— Ты спятил, парень?! — ухватил того за плащ Файго. — Ты видел что он сделал с Пьертскими воротами?

— Отпусти! Отпусти меня! — вскричал юноша, пытаясь вырваться из крепкой хватки Файго. По всему было видно, что он в конец обезумел от стараха.

— Всё. бежим! Брось его! — потерял терпение Коошар, и Файго, махнув рукой, устремился вслед за товарищем. Инткул же поднял на уровень груди сжатую в кулак руку и медленно раскрыл её в сторону врага, расстояние до которого сократилось уже до ста ранов, не более. Воздух плавно заколыхался, раздался оглушительный грохот, от которого изо всех близлежащих домов повышибало окна, прямо вместе со ставнями, а с крыш посыпалась черепица. Солдаты противника, словно перезрелые тыквы разлетелись вдребезги, но грозный великан, даже не пошатнувшись, как ни в чём ни бывало, продолжал быстро приближаться. Он издал какой-то короткий яростный вопль и указал в сторону инткула мечом. И в тоже мгновение весь город вновь содрогнулся. Улица, на мгновение, казалось, встала на дыбы, после чего все дома, начиная с того места, где шёл сейчас великан, смело в сторону инткула, оставив в земле лишь зияющие провалы подвалов. Инткул в ужасе вскрикнул, пытаясь заслониться руками, и исчез под обломками ринувшейся через него улицы.

— А-а! — только и успел вскрикнуть Коошар, метнувшись за выступ дома, где его и завалило.

— Проклятье! — с неизъяснимой горечью подумал Файго Джегаз, командир второй четверти первой сотни гвардейцев герцога Индэрского, когда на него, как ему показалось, обрушился целый город.

— Трубите отход! — безнадёжно махнул рукой герцог Ранек Удори, именуемый Зелёные Глаза, с тревогой вглядываясь в переплетенье улиц, по направлению к центру города, где только что, буквально сдуло несколько кварталов. — Будем пробиваться к замку!.. Если это ещё возможно…

Лицо герцога стало серым, глаза его потускнели, и казались уже не зелёными, а аспидно-чёрными. Он смотрел на нескончаемые полчища врага, беспрерывно втекающие в город и совершенно отчётливо понимал, что всё кончено.

Тоэль Локайну эну Ррон, Воигу Тхана Ойнари Рагсу уже начинал терять терпение: мало того, что, несмотря на невероятно стремительный переход, и на все принятые меры предосторожности, ему, так и не удалось застать этот красавец-город врасплох, так он ещё, к величайшей своей досаде, неожиданно обнаружил, что в этой части мира пользуются весьма необычным видом волшебства, надёжно препятствующим любой магии, направленной против городских стен. Он сжёг все корабли, на которых он и его войско прибыли в этот мир, ибо возврата назад не было: либо он находит того, кто волею судеб завладел Ветром Всего Сущего, и тогда он уже может, никого не опасаясь, спокойно дожидаться своего грозного Господина, либо, если он упустит этого человеческого юношу, ему некуда будет возвращаться — Истинный Владыка не прощает подобных промахов, и пощады не будет, а скрыться от него, как доподлинно знал Тоэль Локайну, невозможно. Но, даже после того, как он, потратив часть бесценного запаса Силы, исхитрился-таки разрушить ворота с башней и часть стены, его отважные воины ещё долго не могли ворваться в город, всякий раз вновь и вновь отбрасываемые упрямыми защитниками. Тоэль Локайну понимал, что он, без сомнения убедил бы местного правителя выдать этого человеческого юношу, одарив его бесценными сокровищами. Тоэлю Локайну не было нужды ссориться с кем-либо в этой части мира. А начинать войны без особых на то причин он считал занятием глупым и безрассудным. Но, увы, у него совершенно не было времени: согласно воле Истинного Владыки, он должен был схватить Отмеченного именно в трёхлуние, или же — на следующий день, но никак не позже, чем через три дня после этого. Почему — Истинный Владыка не пояснил. Да в том и не было нужды. Просто так было Ему угодно. И вот теперь, он потерял почти четверть своего войска и большую часть гайру — отважных и ловких гигантов, прежде чем сумел войти в этот треклятый город.

Какой-то глупец, видимо так ничему и не научившийся за свою жизнь, попытался напасть на него, обрушив какое-то нелепое заклинание, способное поразить разве что простых смертных. Тоэль Локайну был слишком раздражён и не сумел сдержать себя, разрушив в ярости целую улицу, тем самым, ещё напрасно потратив изрядную часть и без того уже скудного запаса Силы. И теперь он был за это недоволен собой.

И всё же, истинную причину своего раздражения, он, даже сам от себя, до сих пор старательно скрывал, ибо жизделась она на страхе. Страхе того, что он всё-таки опоздал. Ему страшно было об этом помыслить, но, тем не менее, он не сможет долго себя обманывать: он точно ощутил чьё-то очень мощное магическое присутствие, сразу же после того, как он обрушил вратную башню! Кто-то, по своей силе, вероятно не уступавший ему, был какое-то время в городе. Кто? И зачем? Без сомнения, что этот кто-то приходил за этим юношей! Иначе и быть не могло! И вот теперь, Тоэль Локайну больше всего боялся, что опоздал, что Повелителя Ветра Всего Сущего, прямо у него из-под носа, увёл кто-то другой! Он ни мгновения не боялся этого незнакомца и готов был с ним сразиться хоть прямо сейчас! Он не недооценивал противника и понимал, что мог и не одолеть его. Но уж лучше погибнуть в бою, чем сложить свою голову по приговору Истинного Владыки!

Он шёл и шёл по бесконечным улицам этого, всё ещё прекрасного города. Шёл туда, где оставила свой след та могущественная Сила. Шёл, всё ещё надеясь, и всё больше и больше страшась. Страшась не собственной гибели, а своей неудачи.

Глава 8

Хайес надеялся, что никто из тех, кого он когда-то знал, ему не встретятся. Он бежал изо всех сил, беспардонно расталкивая всех, кто попадался ему на пути.

— А ну, в стороны, бездельники! — громовым голосом орал Хаейс, и замешкавшиеся обитатели, или же защитники замка ипуганно и с большой готовностью отскакивали с его пути, пропуская незнакомого, но очень уж грозного на вид господина, следом за которым бежал невозмутимый, как сама смерть, воин.

— Тьфу! Провал Тёмного!… Куда же тут дальше? — заметался на очередном пересечении коридоров рыцарь. — А… Кажется сюда! Аггла вэ!

Стражи возле тронного зала не было, как не было и самих, знаменитых своим великолепием дверей: тяжёлые створки отбросило аж на несколько ранов в коридор, где они и лежали, покрытые тонким слоем каменной крошки и пыли.

— Пронзи меня рог Тёмного! — выругался Хайес, потрясённо озираясь посреди совершенно разрушенного и даже расколотого надвое тронного зала. Одна его стена полностью отсутствовала, вследствие чего на город теперь открывался захватывающий своей красотой вид. Пару мгновений рыцарь растерянно крутил головой, но затем чувство ошеломления прошло, и он устремился к лежащему навзничь человеку:

— Рин!

— Орхат рогатый! Это не он! — разочарованно выругался Хаейес, вглядываясь в лицо какого-то молодого чародея. Его некогда нарядное облачение выпускника Шиадриса порвалось у самого ворота и, как и всё вокруг, было засыпано мусором от разбитого купола и разрушенных стен. Чародей едва слышно застонал и открыл глаза, уставившись прямо на Хайеса. Рыцарь резко выпрямился и, досадливо дёрнув себя за бороду, поспешно шагнул назад.

— Эа! Арвер! — позвал его Борг, склонившийся возле ещё одного тела, лежащего с другой стороны гигантской щели, пересекавшей пол Тронного зала, как раз по его середине.

— Рин! — вновь вскрикнул Хайес, торопливо перепрыгивая через трещину.

Немного на боку, облачённый в ещё совершенно новую кольчугу, лежал рослый юноша, крепко сжимавший в правой руке короткий тэрийский меч. Ещё даже не видя его лица, Хайес, с замиранием сердца, почувствовал. — Это он! Рин! Тот самый оруженосец Питри Фроггана! — словно бы сама Несравненная прошептала ему это на ухо. Однако надо хватать парня и быстрей уносить его отсюда!.. Пока ещё не поздно.

Хайес сунул меч Рина себе за пояс.

— Экх! — крякнул рыцарь, взваливая юного оруженосца себе на плечо. — Аггла вэ, Борг! — и коротко разбежавшись, перепрыгнул обратно через трещену.

— Этот Рин, пожалуй, весит, как сам герцог Индэрнский! — недовольно просипел Хайес, переходя на неуверенный бег. — Семь имён Тёмного!

Пока они пробирались обратно к замковой стене, у которой их ожидали товарищи, Хайес дважды передавал оруженосца старика Фроггана Боргу. Но, увы, шоэн, хотя и старался, как мог, но долго пронести на себе столь крупного юношу был не в состоянии, так что, большую часть пути Рина тащил на себе сам рыцарь.

К счастью, в царившей в связи с началом штурма суматохе, особенно, после того, как по замку разнеслась весть о падении Пьертских ворот, на них никто особого внимания не обратил. Лишь раз, какой-то рыцарь хмуро идя им навстречу, взлянул на Хайеса и на секунду остановился и даже оглянулся им вслед, как в полголоса сообщил ему Борг. Но затем, раздражённо помотав из стороны в сторону головой, вновь продолжил свой путь.

— Возможно, какой-нибудь мой давний знакомый! — с беспокойством подумал Хайес, поудобнее перекладывая Рина на другое плечо.

Но больше, к счастью, никаких опасных встреч не было, и они вскоре благополучно достигли условленного места.

Продрававшись опять свозь заросли кустарника, Хайес бережно положил юношу к ногам окруживших его шоэнов и волшебника.

— Это точно он? — с беспокойством спросил Оссту Та, склонившись над распростёртым на земле телом. Шоэны же, по своему обыкновению, молчали и лишь с любопытством поглядывали на юного оруженосца, почтительно держась позади айвонца и рыцаря.

— Можешь не сомневаться! — тяжело дыша, подтвердил Хайес, утирая с лица пот. — Я не понимаю, как это получилось, но Несравненная как бы сама мне об этом сказала… Я будто услышал внутри себя её голос! Там… в голове! — и Хайес выразительно постучал себя пальцем по макушке.

— Хорошо, — успокоился айвонец. Но, всё же, некоторая доля сомения в его голосе осталась. Несколько мгновений он жадно разглядывал Рина, а затем вытянул руку.

— Ты чего это? — насторожился рыцарь, тот час распрямляясь.

— Шан дрог! — тихо выругался Оссту Та. — Не удержался, арвер… Не понимаю, что такого примечательного в этом человеческом юноше, что весь мир вдруг из-за него переполошился!

— Держись от него подальше! — насупился Хайес, всё ещё с подозрением смотря на айвонца.

— Не беспокойся! — лицо Оссту Та странно скривилось, что означало у айвонцев улыбку: губы его образовали круг, но щёки его при этом слегка надулись. — Эта игра не по моим силам!.. Я не то, что не хочу, а откровенно страшусь в ней учавствовать!

— Тоже мне, успокоил! — буркнул Хайес. — Ты лучше думай о том, как из города выбираться будем. Пора бы уже!

— А чего тут думать? — насмешливо мотнул головой Оссту Та. — Надо выбираться! — И вытащил из-под своего гарнаша небольшой моток прочной верёвки. — Аггла вэ!

Пройдя вдоль зелёной изгороди кустарника шагов тридцать, он отыскал, возле стены цветочной галереи, какое-то место и осторожно протиснулся сквозь колючие ветки. Хайес и все шоэны послушно последовали за ним.

— Тарва сэму![15] — Осса Та указал шоэнам на небольшую, диаметром, чуть больше пяти литов, шестиугольную решётку, слегка углублённую к центру. В ту же секунду Аллав и Сахо подцепили её и откинули в сторону. Из открывшейся темноты колодца тут же пахнуло тёплой сыростью и гнилью.

— Нам туда! — указал вниз волшебник.

— Вот уж, действительно, задница Тёмного! — недовольно скривился Хайес. — Ты что, и в правду, хочешь, чтобы я туда лез?

— Именно так! — утвержающе покачал головой айвонец. — Иного пути из города нет, арвер. Клянусь тебе!

— Ну, хорошо! Считай, что я тебе поверил. Тсайсу но энэ![16] — обернулся Хайес к шоэнам, и двое из них осторожно подтащили к колодцу Рина. Ещё двое вцепились в верёвку, сбросив свободный её конец вниз, после чего один из шоэнов ловко юркнул в зловонную темноту. Следом за ним последовал второй, из тех, что принесли Рина. Затем Хайес и Борг стали бережно спускать юношу, которого тут же подхватил снизу один из шоэнов. Когда Рин благополучно оказался внизу, наступила очередь Оссу Та. Айвонец беспокойно пошевелил носом и, громко вздохнув, взялся за верёвку и тоже исчез в смердящих объятиях колодца. Прямо за ним, из-за своего размера — с превеликим трудом и, непрестанно ругаясь, туда полез Хайес, а затем — оставшиеся шоэны. Самый последний из них упёрся ногами в стенки колодца и, поднатужившись, закрыл опять решёткой его зияющую дыру. Привязав затем хитрым узлом к решётке верёвку, он стремительно соскользнул по ней вниз, после чего ловко сдёрнул её.

Колодец оказался глубоким — ранов пять, если не больше. И в обе стороны от него тянулся, почти в полный человеческий рост, выложенный из уже непонятно какого цвета кирпича туннель. Когда шли дожди, в него, повидимому стекала вода, но сейчас её здесь почти не было, и весь пол толстым слоем покрывали мусор и полусгнившая листва, от которых и шёл тот самый отвратительный запах.

Оссу Та порылся в своей заплечной суме и извлёк оттуда три фиала, из толстого стекла, чуть поменьше кулака. В каждом их них было немного травы, на которой сидела упитанная гусеница, тускло светившаяся слегка красноватым светом.

— Это степной светлец… — пояснил Оссу Та, протягивая один из фиалов Хайесу. — Будь аккуратен, арвер! Не разбей!

— Хорошо, нкапи, — кивнул рыцарь и, взяв фиал в руки, с удивлением посмотрел на гусеницу. — Степной стервец, значит…

— Не стервец, а светлец! Светлец это! — раздражённо зашипел на него волшебник.

— Да не всё ли равно? — разозлился Хайес. — Скажи лучше, куда идти.

— Идти туда! — махнул вперёд рукой айвонец и, слегка сгорбившись, первым двинулся в указанном направлении.

Шагов через сто дорогу перегородила массивная решётка, сразу за которой туннель упирался в другой проход, идущий перпендикулярно этому, и который был гораздо более широким. Оссу Та остановился и опять полез в свою суму. Вытащив немного какой-то травы, он разложил её на толстые поперечены решётки, а затем полил её мутной жидкостью из деревянного флакона. Трава сразу же зашипела и чуть-чуть задымилась, а Оссу Та присел на корточки:

— Надо подождать!

— И долго? — забеспокоился Хайес.

— Нет… Как раз столько, чтобы немного передохнуть.

— Тьфу! Семь имён Тёмного! Да тут никто, кроме тебя и не устал! — взъярился рыцарь. Но Оссу Тадаже не взгянул в его сторону. Он равнодушно разлядывал сеть мелких трещинок, рассыпавшихся по кирпичной стене. Хайес глухо зарычал и, вскинув вверх голову, ощутимо ударился шлемом в свод туннеля.

— Чтоб тебя орхаты забрали! — выругался он, поправляя шлем.

Трава, между тем, перестала дымиться и, казалось, совсем уже изчезла. Айвонец осторожно потрогал металл пальцем и, видимо оставшись довольным, встал и вдруг, резко размахнувшись, с силой ударил ногой по решётке. Раздался неприятный, чавкающий звук, и половина решётки, как раз там, где была насыпана трава, широко отогнулась.

— Все узилища квана! Как ты это сделал? — изумился Хайес. — Что это за трава такая?

— Такая здесь не растёт, — довольно сложил губы в кольцо айвонец. — Быстрее. За мной! — и, спрыгнув в поперечный туннель, повернул налево.

Теперь под ногами была зловонная жижа из городских отбросов и нечистот. То с одной строны, то с другой, в их туннель вливались всё новые и новые тошнотворные ручейки, и вскоре, они уже шли, чуть ли не по колено утопая в смрадном потоке, то и дело пугая несметные полчища крыс. Если бы в Имрии было хотя бы вдвое больше Силы, то в подобном месте непременно бы обитали существа, не в пример худшие, чем крысы.

— Кх! Кх! Да не услышать мне прощальной молитвы! Как же здесь… кх, кх… можно дышать? — закашлялся Хайес, зажимая себе латной перчаткой нос и рот.

Волшебник остановился и, порывшись в своём кармане, вытащил не первой свежести платок. Затем он расстегнул суму и стал в ней что-то искать.

— Никогда в жизни не был большем дерьме, чем сейчас! Кх, кх-хы! — не переставал ругаться рыцарь.

— Хат![17] — удовлетворённо заключил Оссу Та, вытаскивая из сумы маленький костяной флакон. Торопливо открыв пробку, он капнул на платок несколько маслянистых капель. Затем он положил флакон на место, а платок порвал на несколько маленьких клочков, самый большой из которых он отдал Хайесу, а остальные раздал шоэнам.

— Это поможет, — пояснил он Хайесу. — Можешь прикладывать к носу и рту, а можешь порвать ещё мельче и затолкать прямо в ноздри. Это, как тебе удобнее, арвер.

— А себе-то чего не оставил? — спросил рыцарь, с подозрением нюхая кусок платка. Вопреки его опасениям запах оказался, хотя и очень резким, но приятным.

— Айвонцы, при желании, могут не ощущать запахов. А кроме того, для меня этот запах совершенно безразличен, — умехнулся Оссу Та, изобразив губами перевёрнутый вниз рогами месяц.

— Треклятые айвонцы! Повезло же вам! — пробурчал Хайес в удаляющуюся спину волшебника.

Оссу Та ещё трижды пришлось отгибать тем же способом решётки, прежде чем они, наконец, добрались до последней, за которой зловонная река, по которой они шли, утопая уже по пояс, низвергалась в огромное озеро, занимавшее не то невообразимых размеров подемелье, не то настоящую пещеру: в тусклом свете гусениц понять это было невозможно.

— Агх! — удовлетворённо крякнул айвонец, ударяя ногой и в эту. — Ну всё! Теперь я вам дам мазь, которой вы все намажите свои одежду, доспехи, обувь, а также рот, ноздри, уши и что там у вас есть ещё из отверстий на открытых частях тела… Да, и про этого оруженосца не забудьте! — и Оссу Та вновь снял со спины свою суму.

— А дальше-то что? — спросил Хайес, закончив натираться мерзко пахнущей мазью, жирной, словно масло.

— А дальше, каждый из нас привяжет свою руку к ноге товарища, и поплывём. Под водой, — вновь изобразил губами перевернутый месяц волшебник. — Эта мазь позволит нам почти час обходиться без воздуха: надо только перед погружением в воду один раз, как следует, вздохнуть и больше не дышать!

— Да ты спятил, айвонец! — отпрянул от него рыцарь. — Неужели ты думаешь, что я стану нырять в эту выгребную яму? Я?! Хайес Чёрное Копьё, старший сын Рулга Хайморна, по прозвищу Высокая Башня, господин Дорна, Ладола, Ирта и других земель в Лирне?!

— Можешь и не нырять, — равнодушно свел вместе локти, как это принято у айвонцев, Оссу Та. — Тогда мы поплывём без тебя.

— Тьфу! — в сердцах плюнул Хайес и даже топнул ногой. — Пронзи меня рог Тёмного, чтоб я ещё когда связался с чародеем! Да ни за что на свете! Даже если сам Всесущный попросит меня об этом!.. У-у-у! Морда айвонская! — злобно погрозил кулаком волшебнику Хайес, после чего, угрюмо насупившись, взял в руки кусок верёвки, протянутый ему Боргом.

— Давно надо было выгнать из Ирдума всех волшебников… Всё равно от них никакой пользы: когда не надо — замучают своим колдовством, а когда надо — не дождёшься… — бурчал себе под нос Хайес, пока к его спине привязывали Рина.

— Я потому не колдую, арвер, — вскинулся Оссу Та, — что по проявлению Силы нас быстро найдут… Помни об оддтах! И о кавале… Да защитит нас своей мощью Кфал, всеведущий и всесильный!.. Всё, что я сейчас делаю и даю вам — это дары не волшебства, а знаний! И только так я могу надеяться укрыть нас от погони!

Оссу Та обижено нахмурился и отвернулся в сторону от Хайеса.

— Ну ладно, нкапи, не кипятись! — примирительно прогудел Хайес, протягивая одному из шоэнов ногу, чтобы тот привязал себя к ней. Но айвонец по-прежнему хмурился и не желал так быстро дарить своё прощение.

Наконец, все были готовы.

— Ну, что ж… Да поможет нам Кфал! — произнёс Оссу Та и, оглядев всех, стал медленно заходить в густую жижу.

Хайес осенил себя кругом, а шоэны, двумя пальцами правой руки, коснулись своего лба, после чего все тоже вошли в насыщенную мусором и нечистотами воду.

Прошло не более минуты, а на поверхности медленно колыхавшейся жижы уже никого не было видно.

В непроглядной мути сточных вод плыть было страшно противно, а кроме того — ещё и ужасно неудобно: Хайеса то и дело дёргали — то за руку, которая была привязана к ноге волшебника, то за ногу, к которой был за руку привязан Борг. К счастью, продолжалось это не долго. Рыцарю показалось, что плыли они всего лишь несколько минут, после чего Оссу Та заставил всех вынырнуть на поверхность.

— Семь имён Тёмного! Нкапи, но мы же, по-прежнему, под городом! — возмутился Хайес, недоумённо крутя во все стороны головой.

— Это так! — согласился с ним Оссу Та. — Я полагал, что городские нечистоты текут прямо в реку, но, видимо, я ошибся: они собирались в том огромном подземном резервуаре, из которого, уловив течение, я нас и вывел. Но дальше, если верить указанию железной иглы, — и волшебник посмотрел на какую-то коробочку, болтающуюся у него на шее, — нечистоты двигаются под городом вдоль реки, почти точно на юг.

— На юге, почти у самого города, есть небольшое болото, — сказал Хайес, брезгливо отшатываясь от чего-то непонятного и, в свете светлеца, определённо склизкого, проплываюшего прямо перед ним. — Может нечистоты туда…

— Нарх![18] — вдруг вскинул вверх руку айвонец, и все тут же настороженно замерли. — Слышишь, арвер, где-то льётся вода?

— Нет, клянусь пятками Тёмного, я ничего не слышу!.. Не считая, конечно, крыс, — покачал головой рыцарь. Однако шоэны, все, как один, посмотрели в ту же сторону, куда уставился и волшебник.

— Плывём туда! — махнул рукой Оссу Та и поднял высоко над головой фиал с светлецом.

Через какое-то время и Хайес услышал, как где-то, видимо свысоты, в реку нечистот, по которой они плыли, льётся вода. И точно, через пару сотен ранов рыцарь увидел впереди небольшой уступ, в полукруглой стене. В уступе был выдолблен желоб, из которого падала вниз тоненькая струйка воды. Но когда они подплыли к нему поближе, то Хайес убедился, что взобраться на него будет не так-то уж и просто: уступ возвышался над ними рана на три, а стена в этом месте была совершенно гладкая — из огромного, монолитного камня. Однако, к счастью, он ошибся: шоэны поспешно развязались, и двое из них вновь нырнули, а остальные ловко влезли на плечи друг друга, так что самый верхний из них, довольно легко оказался на уступе.

Так, карабкаясь друг по другу, они все, на удивление быстро, и взобрались, и в воде теперь оставались лишь айвонец и Хайес, с привязанным к его спине Рином.

Оссу Та достал остаток верёвки и один его конец затянул узлом у себя на поясе, а другой — швырнул шоэнам. Те вцепились в неё, и все разом, отчаянно буксуя ногами, медленно втащили наверх волшебника.

— Йа, арвер! — крикнул тот сверху, отвязываясь. — Держи верёвку!

И тот час же по воде раздался шлепок и глухой всплеск.

Хайес поднял повыше фиал и пошарил вокруг рукой.

— Ага! Вот она! — рыцарь намотал на руку верёвку и спрятал запазуху склянку с светлецом. — Эва! Са икому![19]

Верёвка рванулась вверх и, щекотнув кисть, благополучно выскользнула из пальцев рыцаря.

— Проклятье! — выругался Хайес. — Верёвка слишком скользкая!

— Это не верёвка! Йа-х! Йа-х! Йа-х! — засмеялся сверху Оссу Та. — Это ты сам — слишком скользкий! Боюсь даже подумать — от чего!.. Йа-х! Йа-х! Йа-х!

— Хватить ржать! — разозлился рыцарь. — Я скользкий — от твоей дурацкой мази! И ни от чего больше!.. По крайней мере, надеюсь на это, — добавил он тут же, брезгливо оглянувшись. — Просто я видел, как ловко взобрались шоэны. Вот и решил, что это не сложно.

— Ты — не шоэн. Так что привяжи верёвку покрепче к поясу и не пытайся нам помогать! — склонился вниз волшебник.

— Ладно! Понял, — недовольно проворчал Хайес, привязывая веревку так, как ему сказали. — Ну всё! Вроде готово!

— Эва! — тут же крикнул Оссу Та и тоже принялся помогать шоэнам.

Верёвка медленно позла вверх. Где-то там, на уступе, отчаянно пыхтели шоэны, и смешно сопел айвонец, а Хайес, с Рином на спине, неподвижно висел, словно какой-нибудь мешок с репой и уныло размышлял о превратностях судьбы. Ведь кто бы мог подумать, что он — блестящий (пусть даже и в прошлом) рыцарь будет плавать среди нечистот, в обществе чужеземцев и крыс! Никогда, никогда ещё он не падал так низко! От столь унылых мыслей Хайес зарычал и, словно бы надеясь прогнать их, яростно мотнул головой. В ту же секунду верёвка дёрнулась и стремительно ринулась вниз. Раздался громкий всплеск, и Хайес с Рином вновь оказались в воде.

— Тысяча орхатов! — взревел рыцарь.

— Радс Ату![20] — выругался айвонец. — Что случилось, арвер?

— Ничего!.. Держите лучше, осталопы! — рявкнул Хайес. — Эва! Эва!

И верёвка вновь поползла вверх. На этот раз Хайес насупленно вперил в неё взгляд и старался ни о чём не думать. Как во время поединка. Хотя это было далеко не одно и тоже.

Не прошло и минуты, как его подхватили и выволокли на уступ.

— Провались к Тёмному все выгребные ямы в мире — и маленькие, и большие! — прохрипел Хайес, тяжело поднимаясь на ноги.

Уступ оказался глубоким желобом, что-то вроде искуственного русла реки, уходящего куда-то в стену, и сразу же, шагов через пять, перекрытым очередной толстой решёткой.

— Шан дрог! — вполголоса ругнулся айвонец, вновь копошась в своей сумке. — Без колдовства я смогу открыть только ещё одну решётку!

— Может мы их больше и не встретим, — неуверенно предположил Хайес, устало прислонясь плечом к стене.

— Надеюсь, — пробурчал айвонец, посыпая своей травой решётку.

Через несколько минут путь вновь был свободен. Они прошли по этому тоненькому ручейку шагов пятьдесят и упёрлись в широченную трубу, рана полтора в поперечнике, не меньше. Справа от трубы, и рана на два выше неё, шёл короткий проход, через деяток шагов упиравшийся в какие-то рычаги и вороты.

— Ждите меня здесь! — приказал Оссу Та и, оставив всех в этом проходе, полез в трубу. Пару минут он отсутствовал, а когда вновь вернулся, то стал поворачивать один из воротов. Сначала тот не поддавался, а затем вдруг прокрутился сразу на полоборота. Оссу Та повернул его до конца, а затем вновь скрылся в трубе.

В седующий раз волшебник схватился за рычаг и с силой прижал его к полу. В ту же секунду за каменной стеной что-то утробно ухнуло, а в трубе заревела вода, хлынув в желоб мощным потоком.

— О, не покинь нас Всеведущий и Всесильный! — запричитал айвонец, отжимая рычаг обратно. Как только он это сделал, вода из трубы опять потекла жиденьким ручейком.

— Попробую следующий! — потёр руки волшебник, хватаясь за очередной рычаг — длинный и связанный по середине с дугим, уходящим куда-то бок, в стену.

— Агх! — крякнул Оссу Та, всем своим весом придавливая его к полу, а затем вновь забираясь в трубу.

На этот раз его не было гораздо дольше. Зато, когда волшебник вернулся, лицо его сияло довольством, на айвонский, конечно, манер: губы колечком, глаза — щёлочками, а нос, словно бы стал в два раза шире.

— Теперь всё так, как надо! Можно двигаться дальше, — удовлетворённо заключил он. — Только лучше, на всякий случай, вновь намазаться той мазью. — И с этими словами, Оссу Та протянул Хайесу уже знакомую склянку.

Когда все, как и велел волшебник, опять натёрлись этим зельем и связались вместе верёвками, айвонец повёл всех в трубу. Рана три она тянулась горизонтально, а затем, неожиданно, загнулась прямо в пол.

— Будьте осторожны! — сказал Оссу Та. — Внизу труба поворачивает снова вверх, а потом — опять вниз, после чего мы попадём в небольшой подземный резервуар. Сразу из него — выход в реку. Как только мы в неё попадём, то будем плыть, под водой, вниз по течению. Плыть придётся долго. Пока хватит сил. Самое главное — не давайте волю страху, и не в коем случае не выныривайте на поверхность воды! — волшебник внимательно и строго посмотрел на каждого, после чего первым погрузился в пугающую черноту трубы.

Как и предупреждал волшебник, труба сделала пару крутых зигзагов и закончилась маленьким подземным озером. Но что обрадовало Хайеса больше всего, так это то, что здесь уже была совершенно нормальная, речная вода, немного мутная от взвеси песка, или ила, но зато без каких-либо нечистот!

— Слава Всесущному! — возблагодарил Бога Хайес, старательно гребя руками и ногами. Некоторое время он пытался подстроиться под ритм движений тех, с кем он был связан, но так и не добившись никакого толку, махнул на это дело рукой и плыл теперь так, как оно получалось. Река была глубокой и плыли они далеко от поверхности воды, лишь в тусклом свете гусениц. Приглядевшись, Хайес заметил, что всего его — и тело, и доспех — покрыли мириады маленьких пузырьков. Когда рыцарь непроизвольно делал, как бы вдох, то через его ноздри и плотно сжатые губы щекочущим потоком вползали эти самые пузырьки.

— Воистину, неизмерима милость Господня, вкладывающего столь многие знания в сердца избранных им! — подивился про себя Хайес, на эти чудесные пузырьки, а ещё больше — мудрости айвонца.

Но вскоре руки его и ноги налились непреодолимой тяжестью, и рыцарь совершенно потерял и чувство времени, и ощущение пространства. Он лишь всецело вверил себя волшебнику, уповая на то, что тот знает, куда и сколько им надо плыть.

Когда количество пузырьков заметно уменьшилось, Хайес, не веря себе, вдруг ощутил под своими ногами дно. Невольно оттолкнувшись от него, он тут же оказался на поверхности воды и, с превеликой радостью, увидел, что Оссу Та двигается в сторону берега, до которого уже было не более десяти шагов.

Хайес глубоко и с наслаждением вздохнул, но тут же закашлялся: воздух, подобно холодному огню, вдруг опалил его лёгкие. Второй вдох, уже более осторожный, лишь на мгновение перехватил дыхание. Ну а третий — оказался совершенно обычным. Но Хайес уже почти по пояс вышел из воды и тут же, в полной мере, почувствовал вес привязанного к своей спине юноши: ноги его вдруг сами собой подкосились, а в глазах потемнело, так что, если бы не подхватившие его под руки шоэны, то он бы непременно упал.

— Фай! Фай![21] — зашипел на них Оссу Та, яростно подгоняя их к берегу, под защиту густых деревьев.

— Дорога к квану! — прохрипел Хайес, пытаясь, с помощью шоэнов, перейти на бег, но ноги, казалось, не слушались его.

— Сюда, арвер! Сюда!.. Ещё не много! — подбадривал его айвонец.

Наконец они все — и Хайес, и волшебник, и шоэны — буквально рухнули на траву, у подножья высокого, мощного вяза. Пару минут рыцарь лишь тяжело дышал, ожидая, пока от него отвяжут Рина и снимут все, столь осточертевшие ему верёвки, а затем повернулся к айвонцу:

— Мне надо послать сообщение остальной части отряда.

— Поймай птицу! — проворчал Оссу Та, блаженно переворачиваясь с левого бока на спину.

— Ты издеваешься?! — разозлился Хайес, приподнимаясь на локте.

— Я?! — удивился Оссу Та. — Даже не думал! Птица мне нужна, чтобы отправить с ней твоё послание, арвер. Справишься за десять минут?

— Ох! — рыцарь сел. — Вряд ли… Но я попытюсь.

Хайес распусил верёвку и, взяв несколько подходящих пучков волокон и свой шлем, с неохотой встал.

Увы, поймать птицу ему так и не удалось. Зато, когда он вернулся, то обнаружил, что юный оруженосец Питри Фрогана начал приходить в себя: Рин лежал, привалившись спиной к дереву, а вокруг него во всю хлопотал айвонец.

— Ну что, поймал птицу? — спросил, завидев его Оссу Та.

— Нет, — недовольно проронил в бороду Хайес, присаживаясь рядом с Рином.

— На! Выпей это! — настойчиво прикладывал маленькую флягу к губам юноши волшебник.

Рин слегка приоткрыл рот, и волшебник немедленно плеснул туда содержимое фляжки. Оруженосец откинул назад голову и жестоко закашляся.

— Молодец! Выпей ещё! — не отставал от него Оссу та. Рин слабо попытался отвернуть голову в сторону, но у него не получилось, и очередная порция зелья вновь попала ему в рот. Он вновь дёрнул головой и зашёлся в кашле.

— А теперь постарайся проглотить это! — и волшебник всыпал в рот юного оруженосца несколько крупных блестящих крупинок. Рин охнул и глубоко вздохнул, после чего уже вполне осмысленно огляделся.

— Ну как ты? — участливо спросил его Оссу Та.

Рин осторожно дотронулся рукой до левого плеча и застонав, вновь потерял сознание.

— Шан дрог! Помоги мне Кфал! — пробормотал волшебник, бережно стягивая с юноши кольчугу. Сняв с него затем ирубаху, он тщательно обследовал странный, фиолетовый ожог на плечеюноши — в виде трёх пререкрывающихся лун. Покопавший в своей сумке, он достал деревянную баночку и покрыл ожог тостым слоем мази из неё. Затем он наложил на плечо юноши тугую повязку и вновь одел его. Несколько минут юноша лишь прерывисто и глубоко дышал, а затем опять открыл глаза.

— Кто вы? — спросил он.

— Тебе повезло, юноша, что я отважился посмотреть, что сталось с герцогом, после того, как в Тронном зале обрушился купол, — бесцеремонно отодвинул айвонца в сторону Хайес. — Всё в ужасе разбежались, даже стража… А я пошёл туда! К величайшей моей жалости, кроме тебя никто не уцелел… Полагаю, что и Его Решимость тоже.

— Герцог… Его Решимость… — Рин застонал и на мгновение закрыл глаза. — Его Решимость разорвало на тысячу кусочков, — наконец выговорил он. — В Тронный Зал… вернее, в господина герцога, пытался проникнуть какой-то необыкновенно могущественный чародей… если не сам Тёмный…

Оссу Та испуганно отшатнулся, а Хайес поспешно сотворил на груди знак круга.

— Но придворный волшебник и ещё какой-то молодой чародей, — медленно продолжил Рин, — попытались остановить его. А потом к ним присоединился и верховный ит… Я знал его… Герцог и его телохранители погибли, когда на них рухнул купол, а стажа в ужасе разбежалась.

— А что тот могучий чародей? — внвоь обеспокоено придвинулся поближе к юноше Оссу Та.

— Чародей? — Рин на глазах приходил в себя и выглядел уже гораздо оживлённее.

— У него ничего не получилось… Наверное, верховный ит одолел его всё-таки… Но все погибли… — юноша было замолчал, но через мгновение вдруг схватил рыцаря за руку. — Нет, не все! Не все!.. Тот молодой чародей. Он был жив! Вы его тоже унесли оттуда?

— Кгх! — возмушённо кашлянул Хайес. — Я вынес тебя! А вынес ли кто того чародея, я не имею ни малейшего понятия. В замке было полно народу, и уж наверняка кто-нибудь, да позаботился о нём!

— А город?.. Штурм ещё не начался? — встревожился Рин.

— Кгх! — опять прокашлялся Хайес. — Я полагаю, что он уже закончился.

— Как закончился?! — юноша растеряно переводил взгляд с айвонца на рыцаря и обратно. — Как он мог так быстро закончиться?!

— Мы имели несчастье столкнуться к этой армией, когда она ещё только поприближалась к Индэрну. Я видел, что это за враг, и сколько много его, — Хайес сокрушённо вздохнул. — И уж поверь мне, мой юный друг, что выстоять в одиночку против такого противника у Индэрна не было ни малейшей возможности!

— Так вы… бежали? — дрожащим от гнева голосом вскричал Рин, пытаясь вскочить на ноги.

— Нет, Тёмный меня побери! — яростно рявкнул Хайес, тычком сажая на место оруженосца. — Мы шли прямиком к герцогу, дабы сообщить Его Решимости, всё, что мы знали о враге! Но тут рухнул купол, и пока я добирался до Тронного зала, пали Пьертские ворота! А это, по моему глубочайшему убеждению, было ничем иным, как совершеннейшим концом! Уж я-то знаю! — секунду Хайес помолчал, а затем вновь решительно продолжил. — А ещё я обещал ади Питри позаботиться о тебе!

— Что с ним? Вы его видели? — тут же встрепенулся Рин, вновь пытаясь встать. На это раз рыцарь не стал его удерживать.

— Да. Видел, — насупился тот. — Старик сражался достойно… Но силы были слишком неравными…

— Ади Питри… погиб?! — потрясённо вскричал юноша, недоверчиво глядя на Хайеса.

— Да, Рин. Погиб, — понурился рыцарь.

— Ади Питри погиб!.. — Рин отвернулся к дереву и, облокотившись о него, разразился безудержными рыданиями.

— Мы чуть-чуть не успели, — с виноватым видом рассказывал Хайес. — Но зато, когда мы их настигли, уж поверь мне, никто из злодеев не уцелел! Они дорого заплатили за смерть старика Фроггана!

Рыцарь полуобнял юношу.

— Но до того, как с губ доблестного ади Питри слетел последний вздох, он попросил меня позаботиться о тебе. Когда-то мы были с ним добрыми друзьями. Очень давно… Потому и попросил… Держи! — и Хаейс, разжав ладонь Рина, вложил в неё нательную тахиллу Питри Фроггана.

При виде неё, Рин закрыл ладонями глаза и зарыдал ещё горше.

— Арвер! Мы не можем здесь дольше оставаться! Нам надо идти, — в полголоса сказал Оссу Та, стараясь не смотреть нарыцаря. Хайес готов был поклясться, что айвонская морда нагло усмехалась!

— Сейчас! — раздражённо бросил ему в ответ рыцарь и вновь повернулся к Рину. — Мужайся, юноша! Для тебя наступило время испытаний. Но — вот твой меч! — и Хайес протянул Рину его тэрийский полуторный меч. — И моя рука! Клянусь тебе, что уже очень скоро, ты и сам сможешь поквитаться за своего господина!.. Ну а пока — настала пора вести себя, как настоящий воин. Нам надо двигаться дальше! Пао! Аггла вэ! — крикнул он уже шоэнам, и те поспешно встали.

— Ну пойдём, пойдём, — мягко подталкивал он в спину Рина. — Нам надо спешить.

Рука юноши, сжимавшая меч, побелела, а глаза его, хотя ещё и хранили следы слёз, пылали гневом.

— Куда мы идём? — спросил он, пытливо вглядываясь в лицо рыцаря.

Тот бесстрашно ответил ему взглядом и твёрдым голосом произнёс. — Обещаю тебе, что на первом же привале я всё тебе расскажу. А пока — береги дыхание и смотри под ноги: нам нельзя шуметь. Ты умеешь тихо ходить?

— Меня обучал ади Питри! — гордо выпрямил спину Рин и горько добавил. — Раз уж вы его знали…

— Кстати! — остановился Хайес. — Ведь я так и не представился! — и он отвесил Рину неуклюжий поклон. — Ади Пайк Даггемо! Господин Лысых холмов. Отныне и навсегда — твой друг и покровитель!

Глава 9

Город медленно, но верно погибал. Ещё то тут, то там завязывались яростные сражения, но с каждой минутой они становились всё реже и быстротечнее. Лишь совсем небольшая, южная часть города, по-прежнему, оставалась за осаждёнными, да ещё — главная башня в замке, где успели укрыться остатки алой сотни, кое-кто из замковой прислуги, да разношёрстный отряд из городских стражников, вооружённых горожан и гвардейцев. Не надеясь на милость врага, индэрнцы сражались до последнего, предпочитая смерть в бою, неизбежной смерти в плену от издевательств и пыток, на потеху победителей. Единственные, кого щадила смерть — это совсем молодые юноши, которых, всех без разбору, от почти ещё детей, до тех, у кого уже начала пробиваться борода, сгоняли на Большую площадь. Видимо, ещё плохо различая людей, враг нередко притаскивал туда и молоденьких девушек, которые, на их взгляд, мало чем отличались от иных юношей. Площадь была перегорожена всяческим хламом на две части, и из одной её части, каждого из тех, кого туда пригнали, после того, как у них на груди разрывали одежду и их, самым тщательным образом, осматривали вражеские чародеи, тут же спроваживали в другую её часть. Сюда же, на Большую площадь, приносили и всех тех, кто был убит в сражении, но походил, хоть в какой-то мере, на тех, кого сюда приводили живыми. И этих мертвецов чародеи тоже внимательно осматривали.

Иногда город сотрясал грохот и озаряли яркие вспышки: это последние, оставшиеся в живых инткулы, а может и тот чародей Гильдии, что сражался у разрушенных Пьертских ворот, или же кто-то, из тех волшебников, что наводнили недавно весь город, да так и не успели из него вовремя сбежать, всё ещё пытались пробиться на свободу, но всякий раз оказывались окружены врагом и безжалостно уничтожены. Волшебники буквально задыхались: нлинлинум был практически весь исчерпан, и сотворить хоть какое-нибудь заклинание могли лишь самые искусные из них.

Но всё это уже нисколько не интересовало Тоэль Локайну. Даже несмотря на то, что это он сам же и отдал соответствующие распоряжения. Всё это внезапно и навсегда утратило для него всяческий смысл, ибо тот, за кем он пришёл сюда, в это забытое Силой место, тот, ради поимки которого Истинный Владыка возвысил его до великого титула Третей Длани и доверил ему столь блестящую армию, всё-таки сумел от него ускользнуть! Тоэль Локайну чувствовал, что этот, столь нужный ему человеческий отрок, с тремя лунами на левой груди был здесь всего лишь несколько часов назад. Если не ещё меньше… И вот, он исчез буквально у него из-под носа! Тоэль Локайну был в ярости. Но только теперь он не дал этому чувству овладеть собой. Да, Отмеченный сбежал. Или же его похитил кто-нибудь другой… Однако, надежда ещё оставалась, поскольку с момента его исчезновения прошло всего лишь несколько часов … И ещё… Тот, кто был с ним, оставил чёткий магический след, который вёл сперва к стене замка, а оттуда, уходил под город — в запутанный лабиринт водостоков. Тоэль Локайну уже встречал когда-то нечто подобное и в других городах… Очень давно… И очень далеко отсюда… Может быть Отмеченный, где-то там, внизу? Это было бы лучше всего. Хотя, скорее всего, его уже нет в городе. Так или иначе, но погоня уже пущена по следу, и теперь уже беглецам не уйти.

И всё же… Тревога, словно назойливая муха, неотступно кружила подле него. Отмеченный, словно яркий огонь в безграничной темноте, властно притягивал его к себе. Тоэль Локайну знал, что не обретёт вновь покоя, покуда не сделает всё, чтобы найти его. Он вновь внутренне расслабился, втягивая в себя малейшие вибрации, оставшиеся после того, кто, в достижении своей цели, безрассудно полагался на Силу. Тоэль Локайну и был Силой, а потому, ничего, что хоть как-то было связано с ней, не могло от него укрыться. И он растворился в беззвучном шёпоте Силы. Он вдохнул в себя её трепетное дуновение. Он позабыл и себя, и весь этот мир. И он, наконец, почувствовал, сквозь эти ничтожнейшие вибрации, того, кто был ему нужен — Отмеченного: они все были буквально пронизаны мыслью о нём! Тоэль Локайну открыл глаза и медленно повернул голову на юго-восток.

— Забарн! — мысленно позвал он и стал ждать, взирая через зияющий пролом в стене на агонизирующий город, ещё вчера столь красивый и богатый. Совсем недавно ему было жаль его, но теперь он ему был совершенно безразличен.

— Ты звал меня, повелитель? — улышал он позади себя знакомый голос.

— Да, Забарн, — сказал, не оборачиваясь, Тоэль Локайну. — Что с городом?

— Весь город, кроме нескольких улиц на юге и большой башни в этом замке, уже в твоей власти, повелитель, — голос был неприятным — слишком низким, надтреснутым и даже сейчас, спутся много лет, всё ещё режущим его слух. Но всё это были ничего не значащиепустяки: ведь тот, кому он принадлежал, был бесконечно ему предан, и, самое главное, прекрасно знал своё дело. На одно мгновение Тоэль Локайну обернулся к своему собеседнику — невысокому, странного вида дэкамэ, хромому (одна нога у него была чуть короче другой) и одноглазому, по причине утраты другого глаза. Немного помолчав и, казалось бы, вновь весь сосредоточившись на виде гибнущего города, он затем неторопливо изрёк:

— Больше не ищите Отмеченного в городе. Он где-то там! — и Тоэль Локайну очертил рукой широкую дугу на юго-востоке. — На расстоянии нескольких часов ходьбы от города. Ищите там!

— Повелитель, а как прикажешь поступить с теми, кто на площади? — тихо спросил Забарн.

— Я скажу позже, — нахмурился Тоэль Локайну эну Ррон.

— И позаботьтесь об этом чародее! — вдруг указал он на странное трёхногое и трёхрукое существо, безжизненно лежащее у стены и больше похожее на какой-то сломанный предмет мебели. — Он мне ещё пригодиться.

Забарн низко поклонился и вышел в коридор. Но не успел даже смокнуть звук его шагов, как кто-то торопливо подбежал к верховному харкану. Тоэль Локайну напряг слух.

— Что там ещё? — громко и требовательно вопросил он. Его невольно охватило тревожное предчувствие.

Харкан поспешно вернулся.

— Повелитель! Дозорные из разъезда сообщили, что с юга показалась большая армия. До неё меньше дня пути, — озабоченно доложил Забарн.

Тоэль Локайну показалось, что в груди у него разверзлась ледяная пустыня. Вот оно — Тэзу а са’кхитуни! Проклятье Бессмертных! Он всегда считал, что оно — не более, чем легенда, но сейчас, кажется, готов был в него поверить.

Забарн терпеливо ждал. Он стоял в лёгком полупоклоне и молча смотрел на повелителя.

— Оставь в городе только необходимое, — наконец медленно произнёс Тоэль Локайну. — А всё остальное двинешь навстречу врагу… Выступаем не позже, чем через час!.. Мы должны опередить их! — Тоэль Локайну подчёркнуто выделил слово «должны». — Всех кого можно отправить на поиски Отмеченного прямо сейчас — отправляй немедленно!.. Это всё!

Забарн поспешно поклонился и бросился вон, насколько это у него получалось. Повелитель был не в духе. Очень не в духе! И Забарн не мог себе позволить ни секунды промедления: пусть он и самый талантливый военоначальник, но, как подсказывал ему опыт, это далеко не всегда оказывается самым решающим аргументом.

На этот раз шаги харкана в коридоре смолкли очень быстро. Тоэль Локайну снова задумчиво взглянул на город и вышел вслед за Забарном. Надо было спешить. Ещё больше спешить! Даже если ещё больше было уже невозможно…

Трава нод ногой упруго пружинила и чуть слышно шуршала. Они бежали уже давно, и Рин заметно подустал, видимо, так ещё до конца и не оправившись. К тому же, вся левая половина груди, по-прежнему, нестерпимо ныла. Но более всего его утомляла необходимость беспрерывно уворачиваться от летящих навстречу ветвей деревьев, не забывая при этом, внимательно смотреть себе под ноги, дабы не споткнуться.

«Кто же он, этот Пайк Даггемо?» — думал Рин, мчась следом за широкоплечим рыцарем. Он усиленно пытался вспомнить о нём, хоть что-нибудь, но лишь беспомощно метался в истерзанном мире своих воспоминаний. Едва только он касался своим мысленным взором прошлого, как тут же перед ним возникали столь дорогие его сердцу образы: ади Питри, Кана, отец и мать, Лик и Алша, старина Таркуд, и рыдания тут же горьким комом подступали к его горлу. Хотя, видит Всесущный, душили его отнюдь не слёзы, а ярость, и ему не терпелось прямо сейчас наброситься на этого ади Даггемо с сотней вопросов. Рин страстно желал знать, что это за враг вторгнулся в Имрию, что сталось с Индэрном и со всеми теми, кого он оставил в Оленьей тропе, и, самое главное — когда они, наконец, перестанут бежать?! Для него сейчас было в тысячу раз лучше ринуться в безнадёжное сражение и принять от рук бесчисленных врагов смерть, чем бегать по лесам, подобно гонимым охотниками оленям. Но, к величайшей его досаде, обещанный привал так и не наступал.

Прошло, наверное, ещё с четверть часа, прежде чем они, наконец-то, остановились. Рин тяжело опёрся рукой о дерево, пытаясь успокоить дыхание. Посмотрев вперёд, он понял, что привал был вынужденным: в этом месте лес обрывался, и его сменяла широкая полоса полей. Не иначе, как они добежали до самого Ранса!

Едва Рин вновь обрёл способность говорить, как он тут же присел рядом с ади Даггемо.

— Куда мы бежим, Ваша Решимость? И сколько ещё мы будем бежать? Разве за нами кто-нибудь гониться? А если даже и так, то не достойней ли было бы, встретить врага лицом к лицу, пусть даже и без малейшей надежды на спасение? — накинулся на него с вопросами и упрёками юноша. — Разве пристало добрым воинам бежать, подобно испуганной дичи при звуке охотничего рога?

Хайес, всё ещё тяжело дыша, с удивлением посмотрел на Рина.

— Ты, я вижу храбрый юноша! — немного задыхаясь, произнёс он. — Но вот, что я тебе скажу! Принять героическую смерть, без сомнения, дело в высшей степени достойное и славное! Тут я не буду с тобой спорить… Но, думаю, ты согласишься, что когда у тебя долг чести, и он предписывает тебе отдать свою жизнь вовсе не здесь и не сейчас, то ты вынужден ему подчиниться, как бы тебе это не нравилось. К тому же, противника-то мы так ещё и не повстречали! — вдруг хитро прищурился Хайес.

— Но, позвольте, Ваша Решимость! — возмутился Рин. — Как же можно встретить противника, убегая от него?

От столь обидных слов Хайес тут же побагровел и, по всему видно, собрался уже было во весь голос раявкнуть на зарвавшегося юнца, но вовремя спохватился.

— Глупый молокосос! — зло прошипел он. — Да будет тебе известно, что я вовсе не убегал, как ты имел наглость сейчас заявить, а спасал бесценную жизнь То Сомма, — яростно ткнул пальцем в сторону айвонца рыцарь, — достопочтимого посла купеческой гильдии фрааского города Парн! Что и является моим долгом чести, как перед самим достопочтимым послом, так и перед всеми членами купеческой гильдии, перед которыми я троекратно поклялся, призвав в свидетели всех искуплённых и самого Всесущного, что сделаю всё от меня зависящее, дабы защитить достопочтимого посла от любых опасностей, выпавших нам, волею Божьей, во время нашего путешествия! Что я и делаю, оставаясь верным своему долгу!

— Но иногда, Ваша Решимость, честь может потребовать от нас действовать и вопреки данному слову! — не сдавался Рин. — На нашу страну коварно напал враг! И я думаю, что, в сложившихся обстоятельствах, досточтимый господин посол, наверняка, посчитает вас свободным, от данного вами ему и его товарищам слова!

— Сто тысяч орхатов! — взревел Хайес, вскаивая на ноги. — Ты смеешь учить меня, как мне следует поступать в делах чести?!

От грозного рыка рыцаря айвонец и все шоэны тоже тот час же повскакивали и теперь встревожено смотрели на них.

— Да пойми ты, глупый юнец! — с тем же бешенством, но уже в полголоса, вновь набросился на Рина Хайес. — Ведь я знал, что Индэрн обречён, ещё до того, как самый первый вражеский солдат ринулся к его стенам! Доблестно пасть с мечом в руке — дело нехитрое! А ты попробуй сдержать слово и вывести из осаждённого города того, кто положился на твоё доброе имя и без колебаний вверил тебе свою жизнь! Война только началась, и возможность славно умереть — представиться ещё не раз! Но до того, долг чести должен быть исполнен!.. Как только достопочтимый господин посол окажется вне опасности, и я сочту себя свободным от данного ему слова, то я тут же смогу, уже без какого-нибудь ущерба для своей чести, скрестить с врагом свой меч, а ещё лучше — копьё!.. Вот так, юный упрямец!

Рин, нахохлившись, сидел возле дерева, честно пытаясь разобраться во всех этих хитросплетениях долга, чести и отваги, и ничегошеньки не понимал: все эти интамские уложения тяжело ворочались в его голове, подобно, стоящей на жаркой печи каше, во вдруг ставшем ей тесным горшке. Что ж, возможно, что рыцарь был прав. Однако в сердце Рина, по-прежнему, оставались сомнения. Но даже если всё было именно так, как он и говорил, то какое имел отношение он, Рин, к слову, данному этим ади Даггемо каким-то заморским купцам? Он-то тут при чём?

— Вы правы, Ваша Решимость. Простите меня великодушно! Я не смею указывать, как вам надлежит поступать, — понурил голову юноша. — Но сам-то я, клянусь Всесущным, свободен от любых обещаний и волен распоряжаться собой, как мне вздумается!

И Рин вновь с вызовом взглянул на Хайеса. Тот сердито втопорщил усы, а затем опять присел рядом с юным оруженосцем. Постучав зачем-то углом каблука по земле, словно желая выдолбить в ней ямку, он снисходительно посмотрел на юношу.

— Вот ведь дар твердолобый! Уж ты, коли что втемяшишь в свою голову, тебя уже нипочём не переубедить! — неожинанно рассмеялся он.

— Рассуди сам, — продолжил рацарь мгновением позже. — Я обещал ади Питри, перед тем, как он, прямо у меня на руках отправился к господу нашему, Игуну, позаботиться о тебе. Но когда началась осада Индэрна, я уже и не надеялся, что смогу сдержать это своё обещание. Обещание, данное мною моему умирающему другу, которого я столько лет не видел и, сразу же после встречи вновь на веки вечные потерял! Представляешь, сколь велика была моя радость, когда я вдруг, нежданно-негаданно, посреди всего этого хаоса и разрушения, нашёл тебя? Я вижу, что встерче с герцогом уже не быть. Слышу, что штурм уже начался, и что даже, более того, пали одни из главных ворот. И что мне остаётся делать, если на руках моих и в сердце моём два обещания — ты, и этот купеческий посол? Я спешил к герцогу, чтобы поведать ему, что мне ведомо о враге, и, к вящему своему ужасу, обнаруживаю Тронный зал разрушенным, герцога изчезнувшим, а слуг его вокруг — убитыми! И вдруг я вижу прекрасного юношу в великолепной кольчуге. Он стонет. Я склоняюсь над ним и спрашиваю его: «Кто ты, и что за несчастье здесь приключилось?» А юноша, чуть слышно, шепчет мне в ответ: «Я оруженосец ади Питри, и имя моё — Рин». И тут же впадает в беспамятство. «Не иначе, как сам Господь хочет, чтобы я выполнил последнюю волю умирающего!» — решил я про себя, охваченный неизьяснимой радостью. Я ранее поведал тебе, как я рассудил, и ты со мной согласился. Согласись и на этот раз, — Хайес испытывающее посмотрел в глаза юноши. — Уже не долго осталось ждать, когда, по крайней мере, одно моё обещание будет исполнено: самое позднее завтра к вечеру мы достигнем Аймпарского монастыря, и я, со спокойной совестью, передам посла на попечение тамошнего итора, после чего мы с тобой, рука к руке, ринимся в самую гущу сражений! И, если только ты захочешь, то я, с превеликим удовольствием, сделаю тебя своим оруженосцем, ибо любой рыцарь был бы рад иметь у себя в оруженосцах столь храброго и достойного юношу! — и Хайес протянул Рину свою ладонь. — Ну что, по рукам?

— Хорошо, — неуверенно кивнул головой Рин, пожимая протянутую руку. — Я помогу вам, Ваша Решимость, проводить посла до монастыря. Я вот стать вашим оруженосцем… — Рин виновато и грустно посмотрел на Хайеса. — Это большая честь для меня, ади Даггемо. Но… Ради всех слёз Игуна!.. Как я сейчас могу принять ваше предложение, если я только что потерял своего господина и даже не успел оплакать его?

— Ну что ж… Иного я от тебя и не ожидал! — грустно улыбнулся Хайес. — Йо! — позвал он тут же одного из шоэнов, вновь вставая.

«Тьфу! Опять забыл спросить, кто же всё-таки напал на Имрию!» — с досадой подумал Рин, с любопытством разглядывая шоэнов. Таких дэкамэ он ещё, кажется, не видел… Или видел?.. Рин перевёл взгляд на айвонца и невольно поёжился: тот и сам на него во все глаза смотрел, и глаза эти быль какие-то неприятные — не такие, как у дрангарцев, хотя он и был похож на них — а словно бы, как у ящерицы какой, или у лягушки, только гораздно крупнее.

Вскоре вернулся Йо и протянул рыцарю птицу. Тот осторожно взял её и отнёс айвонцу. Они вдвоём склонились над ней, а затем айвонец поднёс птицу ко рту и что-то ей зашептал.

«Не иначе, как этот айвонец — волшебник!» — подумал про себя Рин. — «Что ж, купцы, абы кого послом от своей гильдии не пошлют. Даже во Фрааской империи… Видать весточку им шлёт, чего дескать и как. А тут, надо ж такой беде — война приключилась!»

— Арвер, — озабоченно склонился к Хайесу Оссу Та. — Нам опять надо двигаться дальше! Я явственно ощутил чьё-то магическое присутствие. Пусть, хвала Кфалу, пока ещё далеко, но этот кто-то точно идёт по нашему следу!

— Ты думаешь, что это оддты? — нахмурился рыцарь.

— Я не знаю, кто это. И не имею ни малейшего желания, чтобы нам представился случай узнать об этом, — испуганно прошептал айвонец. — Нам лучше поторопиться!

— Хорошо. Это поле тянется на пару илей, а затем, если я правильно помню, вдоль реки снова будет лес, — оглянулся на колышашуюся позади пшеницу Хайес. — Надеюсь, что нас не заметят, когда мы будем его пересекать. Или может ты уже наконец воспользуешься своей магией?

— Нет, нет, арвер! Пока ещё нельзя! — затряс головой волшебник.

— Ну, как скажешь! — промолвил рыцарь и, повернувшись к шоэнам и Рину, поднял вверх руку. — Эмаэ! Аггла вэ![22]

Шоэны, ещё мгновение помедлив, дружно встали с травы и подошли к Хайесу.

— Рин! Мы идём дальше! — махнул ему рукой рыцарь.

Бежать по полю было не намного легче, чем по лесу: стебли выросли уже высокими — выше пояса, и довольно скоро ноги устали от постоянной необходимости прокладывать себе дорогу, даже несмотря на то, что тот, кто бежал первым, спустя определённое время, сменялся товарищем. Солнце, хотя уже и прошло большую часть своего пути от зенита до горизонта, по-прежнему жарило немилосердно, так что, от стекавшего по лицу пота, беспрерывно щипало глаза, а всё тело горело под доспехами, словно в самом большом котле квана.

Но не прошло и четверти часа, как поле благополучно закончилось, и они вновь оказались под защитой деревьев. Только теперь лес был значительно реже, деревья здесь были заметно выше, да и сушняка почти не было.

Они пробежали по нему с полчаса и вдруг остановились.

— Нарх![23] — поднял вверх ладонь Оссу Та, смешно поводя из стороны в сторону своими ушными перепонками.

— Что случилось? — тут же подбежал к нему Хайес.

— Лошади! Я слышу конский топот, — встревожено сообщил айвонец, по-прежнему, шевеля ушами. — Шагов пятьсот позади нас… И их много!

— Семь имён Тёмного! — выругался Хайес, остервенело крутя головой из стороны в сторону.

— Ипу! Та сэту илару![24] — тут же приказал он, махнув налево рукой. Там, примерно в сотне шагов от того места, где они остановились, небольшой тесной кучкой, росло несколько старых лип. Не бог весть какое укрытие, но всё же лучше, чем ничего.

Земля вокруг лип была неровная — вся в буграх и кочках, а возле крайнего дерева, почти впритык к нему, росли густые заросли кустарника. Шоэны быстро распластались за пригорочками, и теперь старательно натягивали на свои луки тетеву, а те, кто уже сделал это, втыкали перед собой в землю стрелы. Оссу Та затаился в кустах, а рыцарь расположился с другого края шоэнов, прямо подле Рина.

В первые мгновения после известия о возможном сражении, юношу охватило страшное волнение: сердце его громко и часто забилось, кровь жарко прилила к голове, а все члены его охватила нервная дрожь. Но он тут же устыдился подобной душевной слабости и легко и привычно погрузился в прохладную пустоту, в которой были лишь он и стук его сердца. Рин три раза глубоко вздохнул и после последнего выдоха был уже совершенно спокоен.

«Пора привыкать! Ведь отныне я — воин!» — подумал он, крепко сжимая в руке, словно ладонь старого друга, рукоять меча.

Все затаились, ожидая, когда покажутся всадники, а секунды, подобно тяжело гружёным подводам, медленно проползали мимо, оставляя после себя глубокую колею тревоги и страха.

«Я спокоен!» — вновь попытался сосредоточиться Рин, краешком своего сознания удивляясь такому своему состоянию: ведь раньше, когда он просто упражнялся, то почти всегда у него всё получалось с первого раза. А тут вдруг — на тебе! Разволновался, словно девица на выданье!

Непривычно глухой стук копыт приблизился почти вплотную, и в то же мгновение Рин увидел, как из-за деревьв показалось десятка три всадников. Они ехали довольно неспешно, и те, что были впереди что-то внимательно высматривали на земле.

«Копыта обмотаны тряпками! Поэтому и конский топот такой странный!» — внезапно догадался юноша, и даже чуть приподнялся на локте, словно бы желая собственными глазами удостовериться в своей правоте.

— Куда?! — зло зашипел на него рыцарь.

Рин тот час же вновь припал к земле, буквально исчезнув между высокими травяными кочками.

Между тем всадники и вовсе остановились, а один из них даже спешился, склонившись к самой земле. Несколько секунд он внимательно изучал следы, а затем решительно указал в их сторону.

Рыцарь беззвучно подал какой-то, непонятный Рину знак, и в тоже мгновение пять стрел с лёгким шорохом вспороли лесную тишину. И не успели ещё прозвучать первые проклятия, как следующие пять стрел уже устремились вслед предыдущим. Но всадники уже опомнились от неожиданного нападения и, с диким гиканьем и ором, ринулись прямо на них. Но, прежде чем они преодолели половину пути, несколько их товарищей осталось лежать на земле.

— Ллой!!! — взревев так, что Рина аж подбросило вверх, Хайес вскочил и, словно пущенный из пращи камень, а ещё вернее — подобно бревну из баллисты, бросился на врага.

— Северяне! — успел удивиться Рин, распрямляясь, подобно дикой кошке, и, кидаясь вперёд, вслед за рыцарем.

— Йом раггису! — страшно закричали шоэны, выхватывая длинные, но тонкие клинки и взмывая в прыжке в воздух, подобно стайке диковенных птиц.

А Оссу Та, притаившись в кустах, пристально разглядывал противника, пытаясь определить, нет ли среди них чародеев.

— Шан дрог! — одними губами выругался он, торопливо складывая в причудливую фигуру пальцы на левой руке.

— Этама русгитэ! — отчётливо произнёс он, и один из всадников, что держался позади всех, тут же всплеснул руками и чуть было не свалился с лошади. Но, видимо, он позаботился на случай взнезапной атаки, ибо айвонец почувствовал весьма ощутимый магический щит.

— Ракама либуг вого ирм крирбу! — пальцы Оссу Та стремительно образовали новую фигуру: надо было успеть разрушить защиту, до того, как вражеский чародей завершит круговое движение рукой. Наверняка это было какое-нибудь охранное заклятие. Противник при этом яростно крутил во все стороны головой, пытяясь определить оттуда же по нему наносят невидимые удары. Круг был почти завершён, когда вдруг и сам колдун, и его конь, не успевший даже испуганно заржать, подёрнулись лёгкой дымкой, и тут же исчезли.

— Вадаку![25] — довольно свернул в кольцо губы Оссу Та и огляделся, собираясь теперь применить своё искусство к уже менее искушённому врагу. И тут же чуть было не упал на землю, оглушёный чьим-то мощным, но грубым заклинанием. В последнее мгновение он успел отклонить его в сторону, и там, куда пришёлся основной его удар, теперь лежали, переломаные пополам, несколько деревьев.

— Спижах вааагу и! — прошептал айвонец, поспешно перебегая на другое место и вытягиая в сторону нападавшего — дико раскрашенного, бородатого и коматого северянина — свою руку. Времени на достойное заклинание не было, потому как главным сейчас было — выиграть время.

В тот же миг бородатый чародей оказался на своём скакуне задом-наперёд, спиной к айвонцу.

— Кудудадуна ибе… — начал было Оссу Та, как вдруг, буквально затылком, почувствовал, что сейчас его пронзит чья-то ворожба.

— Хха! — выдохнул он, быстрее стрелы отскакивая в сторону и прячась за деревом. Это был первый чародей, который, видимо не без помощи своего товарища, вновь вернулся, избежав-таки гибели. Но он не успел правильно направить заклинание, что и спасло айвонца. Зато там, куда оно обрушилось во всей своей мощи, теперь образовалась широкая, пустая полоса пространства, котораямелко и часто дрожала, авсё что в ней находилось — несколько небольших деревьев, старая липа и часть зарослей кустарника возле неё, в которых до этого прятался Оссу Та — мигом исчезло.

И тут айвонец, прямо перед собой увидел ещё одного волшебника. Третьего!

«Да сколько же их!» — ужаснулся Оссу Та и стремительно развёл руки в стороны, пытаясь видеть одновременно всех трёх чародеев.

— Рурнг! Пэао! Зиорадд! Йора рэйби! — сыпал он одно за другим краткие формы заклятий, пытаясь, не столько искусством, сколь стремительностью, вызвать замешательсво у противника. И сам тут же содрогнулся от незамедлительных ответных ударов, таких же незначительных и поспешных, как и его.

Когда Хайес, подобно грому небесному, всеми своими мощью и гневом обрушился на первого противника, то тот, так и не успев взмахнуть мечём, уже оказался выбит из седла. Но не успело тело поверженного северянина коснуться земли, как рыцарь, даже не повернувшись к новому врагу, уже выдёргивал из него обагрённый кровью меч.

— Хэа! — не своим голосом заорал Рин, мчась позади Хайеса настречу первому своему сражению, которое тут же обрушилось на него, подобно яростной буре — столь же ошеломляющей, сколь и пугающе-прекрасной.

— Хэа! — клич ади Питри сам рвался из горла Рина, да столь мощно, что даже Хайес мог бы ему позавидовать, а уж его, в Имрии, мало кто мог перекричать.

— Хэа! — гремел в воздухе, пугая зверей и птиц на сотни ранов окрест, полный силы и необузданной ярости, клич древнего рода.

Едва только Рин ощутил, как сталь сшиблась со сталью, как на него сразу же, само собой, снизошло то холодное, расчётливое спокойствие, которое неизменно овладевало им, когда он упражнялся на ристалищном поле в Оленьей тропе. Ни одного лишнего движения! Пусть там, где не видят глаза, зрение заменят уши! Путь сила врага и его злоба, обращаяются против него же! И пусть в твоём сердце бьётся не страх смерти, а бушует холодное и ровное пламя праведного гнева! А уж остальное — как рассудит Бог!

Рин хотел биться подле рыцаря, но тот, стремительно сразив двух северян, бросился в самую гущу противника, так что юноша, в свою очередь, вынужденный принять бой, тут же потерял его из виду. Лишь одно мгновение Рину было чуточку страшно. Лишь на один миг рука его дрогнула. Ему вдруг показалось ужасным, что вот сейчас он лишит жизни этого румяного, и, в общем-то, симпатичного, даже несмотря на зловеще разукрашенное лицо, здоровяка, который, быть может, любит кого-то, и кого, возможно, тоже кто-то любит. Здоровяка, который несмотря на всю свою силу и на всё своё умение обращаться с мечом, всё же, вряд ли сможет выстоять против него, уже почти мастера. Рину показалось, что он совершает самое настоящее убийство. Сомнение, кинжалом предателя, тут же вонзилось в его сердце, и юноша едва успел отбить сокрушительный удар, незамедлительно обрушившийся на него. И тут же другой северянин, с другого боку, добавил ещё и от себя. И хотя убить другого, путь даже и врага, было вовсе не тоже самое, что палку перерубить, но Рин, вдруг совершенно отчётливо ощутил, сколь же хрупка его собственная жизнь, и сколь мало будут колебаться эти двое, чтобы отнять её у него. Ужас, безотчётный ужас, жаркой волной крови, захлестнул всё его существо, и рука сама, словно бы только этим она всегда и занималась, легко отразила очередной удар и, ловко свалив клинок здоровяка в сторону, тут же вонзила меч в открывшуюся на долю мгновения шею противника. И сразу же вслед за этим, Рин, словно юла, стремительно крутанулся на месте, и одним мощым ударом перерубил, чуть повыше колена, ногу второго врага. Предсмерный хрип перекрылся криком отчаяния и боли. Рослый северянин, схватившись за шею, повалися навзничь, и, одновременно с ним, рухнул со своего коня и противник за спиной Рина. К ногам юноши упал меч здоровяка. Не долго думая, Рин схватил его. Мимолётный страх сменился азаром и жаждой боя, и юноша, уже не капли не сомневаясь, устремился на очередного врага.

— Ллой! — где-то у него за спиной раздался рык рыцаря. Рин коротко и резко рубанул наотмашь прямо туда, где клинок обнимала рукоять меча, и, как это и бывает с плохой сталью, меч противника не выдержал и, с противным, сухим треском, переломился. Рин неожиданно продолжил движение своего клинка, но только уже немного вверх, и из груди врага брызнула алая кровь. Северянин схватился руками за рану и повалися на шею коня. А юноша, проворно отбив вторым мечём разящий удар другого противника, коротко разбежался, вскочил на поваленное дерево и, высоко подпрыгнув, сделал сальто назад. Оттолкнувшись от крупа лошади третьего, ошарашенного врага, Рин приземлился точнёхонько у дерева, к которому припёр рыцаря аж целый пяток северян, бестолково мешающих друг другу своими скакунами.

— Шерсть Утхары! — оторопело выругался тот, рядом с которым вдруг невесть откуда появился Рин.

— У-уу-ва-а-у-у-уг! — донеслось неожиданно сверху, и огромная крылатая тень едва не задела верхушки деревьев.

Юноша мельком оглянулся и увидел, как к ним, во весь опор, на своих диковенных скакунах, мчится большой отряд той самой тайнственной армии, что осадила, а, может быть, уже и захватила его родной город.

Бой сразу же, сам собой, прекратился.

— Эй, рыцарь!.. Что делать-то будем? — окликнул Хайеса высокий северянин с выкрашенной в красный цвет густой бородой и с целой копной волос, похожих на сноп пепельно-серой соломы.

— Хэй! А не проучить ли нам сперва этих чужеземных засранцев? А уж когда нам никто не будет мешать, мы продожим наше славное побоище! Что скажешь на моё предложение, северный дикарь? — весело отозвался Хайес.

— Зови меня Арутхи Роздлид! — тут же поправил рыцаря северянин. — А с предложением я твоим согласен! Что скажете, дети леса?

— А-а-а!!! — яростно завопили, одобрительно потрясая в воздухе своими мечами и боевыми топорами, северяне.

Внезапно небо над лесом озарили множество пылающих шаров, широким веером взмывавшие откуда-то неподалёку. Гигантская крылатая тварь неуклюже попыталась увернуться, но не успела и, издав душераздирающий рёв, от которого у всех чуть было не заложило уши, резко накренилась на левое, уцелевшее крыло и, срезая верхушки деревьев, тяжело рухнула вниз, выворачивая с корнями небольшие деревца. Сидящие на ней всадники, с диким воплем свалились вниз. Один из них, со всего маху шлёпнулся прямо на землю, а воторой — не долетел, и оказался нанизанным, словно дичь на вертел, на обломок одного из поваленных чародеями деревьев.

— А это ещё кто?! — не на шутку струхнул Оссту Та, испуганно оглядываясь: далеко не каждому волшебнику под силу сразить огута! Уж кто-то, а он знал это!

Чародеи северян тоже обеспокоено завертелись на своих скакунах, но новый враг стремительно приближался, и пора было принимать сражение.

От скачущих во весь опор чужеземцев донёсся портяжный и чистый звук рога, на что шоэны, и вместе с ними несколько северян, ответили дружным залпом стрел из своих луков. Несколько всадников безвольно повалились на своих скакунов, а ещё несколько, на всём скаку, вылетели из сёдел. И сразу же вслед за стрелами полетели и заклинания, но, видимо, они столкнулись с теми, что были посланы в их сторону чужеземными волшебниками, ибо все обратились в огромный, бесформенный клуб дыма, тут же рассыпавшийся на тысячи цветных огней и мерцающих сполохов, с оглушительным треском рассывавшихся окрест.

— Ауруму! — взревели северяне, остервенело колотя каблуками в бока своих скакунов.

— Ллой! — перекрыл их крик боевой клич рыцаря, тоже вскочившего на коня одного из поверженных им ранее северян.

— Хэа! — столь же громко кричал Рин, также не пожелавший оставаться пешим.

«Эх! Был бы сейчас у меня Динглин!» — с тоской подумал юноша о своём бывшем скакуне, на всякий случай немного прижимаясь к шее лошади. И вовремя: над ними тут же, смертельными пчёлами сердито пржужжали вражеские стрелы, метко прорядившие ряды северян.

«Больше они не успеют выстрелить!» — предположил Рин, распрямляясь в седле. И тут же поставив коня на дыбы, он резко шарахнул его в сторону, ибо один из чужеземцев, держа копьё на изготовку, попытался пронзить его.

— Ктух! — переломилось от удара меча вражеское копьё.

— Брызнь! — звякнул наконечник другого копья, отконяемый в сторону вторым мечём.

— Тьфу! Тёмный! — выругался Рин, принимая натиск этого всадника на корпус своей лошади и чувствуя, что чуть было не выбил себе руку, которой он отводил в сторону копьё. Если бы не кольчуга и плотный ватник под ней, то оно тем бы и кончилось! Однако, обращать на это внимание не было времени: солдат из этой загадочной армии было заметно больше, и юноше нетерпелось иправить такую вопиющую несправедливость.

Увидев стоящего в отдалении чужеземца, медленно поворачивавшего ладонь к земле, Рин, неожиданно, даже сам не успев сообразить, что он делает, с силой метнул в него свой второй меч, улетевший, с тревожным шорохом, словно порыв ветра. Рину, на мгновение, даже представилось, что это, и в правду не меч, а колючий и пронзительный западный ветер. А чужеземец, так и не довершив движения, всплеснул руками и вывалился из высокого седла.

«Неужели я убил волшебника?!» — потрясённо подумал Рин. Но наслаждаться столь удивительной победой было некогда: бой был в самом разгаре. Стремительно вскочив ногами на круп лошади, Рин тут же ловко прыгнул на промчавшегося мимо врага. Острая сталь клинка без малейшего усилия рассекла горло, и поверженный противник, забулькав кровью, ничком повалился со своего странного скакуна, перешедшего теперь к Рину. Юноша одним движением перехватил рукоять вражеского меча, и теперь у него их вновь была пара.

А тем временем, солнце, словно устав смотреть на это бесконечное взаимоистребление, попешно пряталось за горизонт, погружая лес в сгущающийся сумрак. Ещё немного, и уже не возможно будет понять, кто твой товарищ, а кто враг. Однако, как это не странно, большинство чужеземцев такое затруднение, казалось, ни мало не смущало, словно бы они могли видеть в темноте, подобно совам.

— Айвонец!.. Дай света! — перекрыл шум битвы громоподобный рык Хайеса.

Оссу Та и рад был бы выполнить этот приказ, но не мог: проклятые чародеи северян куда-то изчезли, зато оддты кавала были тут как тут, и он, как никогда в жизни, молил теперь кфала, дабы тот оградил его от малейшей ошибки, ибо даже самая пустяковая оплошность могла привести его к верной гибели.

— Окуми то ристу и бара! Пуно истуми кхан! Арба ту бана ирган! Юрри лан мару коххайне! Сапонопонарутуирутокару! — сыпал заклятьями, словно скороговорками, Оссу Та, скача при этом с места на место, как пескарь на раскалённой сковородке. Мало того, что ему беспрерывно приходилось колдовать, так ещё и эти, на редкость бестолковые северяне, даже когда оказывались рядом, совершенно не удосуживались защищять его от солдат кавала, так что ему самому, то и дело, надо было обнажать меч! Ведь невозможно же, сражаясь сразу с несколькими чародеями, тратить внимание и Силу ещё и на защиту от обычных врагов!

Но несмотря на то, что Оссу Та был крайний недосуг выполнять приказ рыцаря, небо над сражающимися вдруг ярко озарилось, поднявшись высоко над деревьями сияющим куполом. От неожиданности айвонец чуть было не сбился и вместо «куэлло ромаре» сказал «куэлле амаре» и указал, сплетёнными в «перст послушника» пальцами левой руки, не на оддта, а на чужеземного скакуна. В тот же миг все эти животные разом взмыли на пару ранов в воздух, перевернувшись там вверх ногами. И всадники-чужеземцы, страшно ругаясь на своих языках, тот час же посыпались из сёдел вниз, на землю.

— Рога Тёмного! — неудержался от ругани и Рин, вдруг повиснув вниз головой. Поспешно спрыгнув со своего скакуна, он едва успел отскочить в сторону от обрушившегося сверху животного. К величайшему его изумлению, заморская лошадь, легко изогнувшись, словно бы она была кошкой, вновь приземлилась, лишь на мгновение припав к земле животом, точнёхонько на ноги. Она лишь недоумённо трясла головой, не в силах постичь, что же такое с ней приключилось.

Яростно отбиваясь разом от трёх противников, Рин осторожно пятился назад, даже пока и не помышляя о том, чтобы вновь вскочить на какого-нибудь подходящего скакуна. Да и что бы это ему дало? В подобдной сумятице конь — уже не преимущество, а обуза!

«Семь слёз Игуна!» — подумал Рин, отчаянно пытаясь поразить хотя бы одного из врагов. Но противник попался ему весьма искусный. Закованные с ног до головы, то ли в латы, то ли в какой-то ещё непонятный доспех, эти чужеземцы были чуть ли не на пол головы выше Рина, хотя и заметно изящнее сложены. Что это были за дэкамэ, он не знал, но, судя по их внешнему виду, они вполне могли оказаться даже людьми. Но, правда, только очень уж стройными. И ещё. В этом вражеском отряде таких было только трое.

Очень скоро Рин взмок так, что по его спине заструились самые настоящие ручейки пота, а руки, которыми он беспрерывно крутил мечи, рубил и колол ими, нет-нет, да стали давать слабину. Треклятые же чужеземцы, по-прежнему, умело избегали любых его ловушек и хитростей!

— Ллой!!! — вдруг рявкнул за спиной этой докучливой троицы рыцарь. Но ещё до того, как он там оказался, крайний левый из этих троих стал к нему поворачиваться. Рин почувствовал это движение ещё до того, как оно началось, и угадал, как именно попробует прикрыть оборачивающегося его товарищ, и, ощущяя в своём сердце ликование, резким, неуловимым ударом, вогнал меч в узкую щель между горловой и грудной пластинами. В ту же секунду и Хайес, стремительным, мощным ударом, снёс тому же противнику с плеч голову. Теперь перед каждым из них было всего лишь по одному врагу.

— Ну теперь держись! — оживился Рин, тут же переходя в наступление. Но, к его немалому изумлению, противник ни в чём не собирался ему уступать. Сталь яростно врезалась в сталь, и столько в её взаимном натиске было неистовства, что соприкосновение клинков рождало олепительные искры. Удары и выпады, с умопомрачительной скоростью сменялись конрударами и контрвыпадами. Рин обманывал и отскакивал в сторону, кружил вокруг и бросался противнику под ноги — и всё без толку! Наконец, крайне уязвлённый и раздосадованный, онрешил прибегнуть к крайнему средству, а именно — возпользоваться фарланскими хитростями, которым обучил его Эрв. Улучив подходящий момент, когда они оказались очень близко друг к другу, Рин попытался подсечь своего противника ногой, но, тот, словно бы ожидая этого, в то же мгновение ловко попрыгнул и оставил Рина ни чем. И даже более того — с ещё большей яростью обрушился на юношу, заставив того вновь отступить.

— Хэа! — словно выдохнул саму душу Рин, пытаясь вызвать в своём сердце великую пустоту. Никогда ранее ему это не удавалось. Но Рин знал, что для этого нужно, и всем своим существом понимал — сейчас, или никогда! Либо он одолеет противника, либо на этом его только начавшаяся жизнь воина и оборвётся.

— Хэа!.. Хэа!.. Хэа!.. — подобно безумному кричал он снова и снова, до тех пор, пока, наконец, взнезапно не почувствовал, что он и есть — безжалостная сталь своих клинков. И тогда руки его забыли, что такое усталость, а мышцы и сухожилия перешагнули границы возможного. Мечи, словно бы потеряв свою тяжесть, со зловещим свистом вспороли отяжелевший от ожидания смерти воздух, и, всё более и более убыстряя свой страшный танец, подобно неотвратимой судьбе, нависли над врагом Рина. Тот отчаянно отбивался, медленно отступая назад и, видимо, всё ещё надеясь подстроиться под этот невероятно возросший темп схватки, но, уже было заметно, что с каждой секундой это ему давалось всё труднее и труднее. В какой-то момент он, наконец, не выдержал, и сбившись на просто откровенное махание мечом, напролом, с диким воплем, и ничего уже не разбирая, устремился на юношу. Вот тут-то Рин, молниеносным движением, и вонзил один из своих клинков прямо в его забрало.

— Долго же ты с ним возился! — хмыкнул рыцарь, сражавшийся поблизости от Рина уже с другими чужаками.

— Взиу! Взиу! — просвистело где-то поблизости, и двое врагов, бросившихся было на Рина, со всего маху упали на землю, пронзённые шоэнскими стрелами, с характерным полосатым оперением.

— Взиу! — просвистело опять, и новые враги повалились, словно подкошенные.

Обессилевший Рин коротко бросил взгляд по сторонам и увидел, что десятка два шоэнов, чуть ли не быстрее собственных стрел, мчатся к ним на помощь.

— Йом раггису! — подобно мощному морскому валу пронеслось над сражающимися.

— И нофт ани сэ рэкэцу![26] — издал звероподобный рык Хайес.

— Шан дрог, оддтут вирга! — в сердцах ругнулся на оддтов Осса Та, которому те несказанно надоели. Неизвестно кем сотворённый купол света окончательно опустошил нлинлинум, и те заклинания, которыми могли теперь обмениваться волшебники не тянули даже на школярские шутки. Подумав так, айвонец тут же схватился одной рукой за пылающий на груди алым пламенем камень, а другой — изобразил сложное заклинание.

— Ис рхата одирити туна эсэба! Ис рхата ай куна и туна отэра! Ис рхата о сэ ойри туна эльсин! Ис рхата нно рада эпоку о дин! — упопомрачительной скороговоркой выпалил Оссу Та.

Его тут же окутало одно из самых мощных защитных заклинаний, какое он только знал, а камень на груди, на миг вспыхнув, сразу же потух. Та Сила, что хранилась в нём и предназначалась именно для Оссу Та, высвободилась, благодаря произнесённому им заклинанию, насытив вызванное к жизни волшебство.

— Ндха! — радостно хмыкнул айвонец и, выхватив из ножен меч, ринулся на ближайшего оддта. Двое остальных, убедившись, что ничего больше не могут противопоставить противнику из магии, не стали дожидаться своей очереди и тот час же прыснули в разные стороны.

За пределами сияющей сферы давно уже наступила ночь, когда сражение, наконец-то, закончилось. Уцелевшие после битвы чужеземцы сбежали вслед за оддтами, оставив на земле десятки убитых, или тяжело раненых. Северян тоже осталось мало — чуть больше десятка, не считая чародеев, которые куда-то подевались. А шоэнов, включая новоприбывших, набралось десятка два. Видя, что теперь преимущество явно не на их стороне, северяне забеспокоились.

— Ну, что, рыцарь? Как теперь порешим? — выступил вперёд Арутхи Роздлид.

— А вот так и порешим! — зло сверкнул на него глазами Хайес, и два десятка луков нацелились на северян.

— Проваливайте на все четыре стороны, треклятые дикари! Ежели ещё раз наши дороги пересекуться, то на дороге останется только кто-то один! И, готов поспорить, это будете не вы! — рявкнул Хайес.

— Не сей зерно, коли снег не сошёл!.. Рыцарь… — огрызнулся Арутхи Роздлид и, поворотив коня, махнул за собой рукой. Северяне, все, как один, устрашающе сверкая на шоэнов глазами, неохотно поехали прочь, увозя поперёк сёдел своих павших товарищей.

— Аллав, Майас, Сахо… — улышал Рин, как Борг перечисляет рыцарю погибших шоэнов. Всего бой стоил жизни восьмерым из них, а значит, в живых осталось девятнадцать шоэнов.

«Слава Всесущному, что хоть Борг и Йо остались живы!» — порадовался за знакомых ему шоэнов Рин.

— Ну что, как тебе первое сражение? — устало подошёл к нему и присел рядом Хайес, пока шоэны торопливо хоронили своих погибших товарищей.

Рин, совершенно опустошённый, сидел на поваленном чародеями стволе липы и задумчиво оттирал от запёкшейся крови самых разных цветов свой меч. Услышав рыцаря, он поднял голову и ещё мгновение осмысливал то, что тот сказал ему, ибо в мыслях своих он, видимо, всё ещё пребывал в самой гуще битвы.

— Сперва я очень разволновался, — немного смущённо пожал плечами юноша, а затем улыбнулся и почесал пальцем под носом, пытаясь скрыть эту свою улыбку. — А потом всё было так, как меня и учил ади Питри.

— Да ну? — недоверчиво хмыкнул Хайес. — Что-то я не припомню, чтобы старик Фрогган, когда-либо скакал, стоя на крупе коня, словно бы всамоделешний кахт! Зато в Оленьей Тропе один кахт, давеча, был точно! Уж не он ли, юноша, обучил тебя этому воинскому искусству кочевников? свой меч, не зная, следует ли рассказывать о своём обучении ади Даггемо. Не сочтёт ли он, полученные Рином знания и навыки, порочащими доброе имя ирвирского рыцарства?

— А ещё там, помниться, был рокканец и, даже, фарланин! Пронзи меня рог Тёмного! — хлопнул себя ладонью по колену Хайес. — Я ещё тогда весьма подивился подобной кампании в гостях у ади Питри!.. Что скажешь, оруженосец?

Рин ещё ниже опустил голову, не решаясь взлянуть на рыцаря и ещё усерднее принялся начищать клинок.

— Ну да Бог с тобой! — разочаровано выдохнул Хайес, поднимаясь. — Я в чужие тайны не лезу. А то, что старик Фрогган всегда поступал не так, как все, так о том тебе всякий скажет! И чему я, право, удивляюсь? Ведь и первый его оруженосец был для всех, что бельмо на глазу. А теперь он, видать, и со вторым начудил!

— Неправда! — закричал Рин, вскакивая. Рука его, сама собой, стиснула рукоять меча. Заметив это, юноша смутился и повторил, уже заметно тише. — Неправда! Ади Питри никогда не учил меня чему-нибудь недостойному! И Таркуд, хотя, может, и не блещет хорошими манерами, но по части доблести не уступит никому! — и добавил, еще тише. — Ади Питри полагал, что мне, возможно, потребуются такие знания и умения, которые обычному рыцарю и не к чему. Поэтому и пригласил и кахта, и рокканца, и фарланина, чтобы они обучили меня всему, что им сами ведомо.

— Вот ведь как занятно! — воззрился на него в полном изумлении Хайес.

— И долго ли они тебя обучали, отрок? — как-то осторожно спросил он затем.

— Да, почитай, четыре года, — вновь опустил голову Рин.

— Гхм!.. Однако… — тихо пробормотал Хайес, терзая себя за бороду. Затем он ещё раз внимательно оглядел, с головы до ног, юношу и похлопал того по плечу. — Пусть ади Питри и был странным, но дураком-то его уж точно никто не назвал бы! Если он так считал, то, полагаю, у него на то были веские причины. Не так ли? — и Хайес вновь пытливо уставился в лицо Рина.

Рин нахмурился.

— Об этом он мне не говорил, — ответил юноша.

— И ты поклянёшся мне в том своей честью? — схватил его за плечо рыцарь, так и буравя своим взглядом.

Рин открыл было рот, а потом вновь молча закрыл его, растерянно моргая.

— Х-ха! Наглый юнец! Думал меня перехитрить? — рассердился Хайес, надув от обиды щёки. — Хорошим же оруженосцем ты мне был, если начал прямо с вранья!

— Простите великодушно, Ваша Решимость! — смиренно склонил голову перед рыцарем Рин. — Ежели бы это было лишь моей тайной, то я, видит Бог, ни секунды бы не колебался в том, чтобы начистоту всё вам рассказать! Но это была тайна ади Питри. А кроме того, — Рин на мгновение запнулся, не зная, можно ли считать Иару Прекрасную дамой, или же нет, но, решив, что она, без сомнения, дама, и, более того, в вышей степени благородная, пусть даже и богиня, уже увереннее продолжил, — в ней напрямую замешана одна… одна черезвычайно благородная дама!

— Что за чушь ты несёшь! — вспылил, наконец, рыцарь. — Слыханное ли это дело — ади Питри и невообразимо благородная дама! Да я скорее поверю, что свиньи вьют гнёзда, а волки несут яйца в курятнике! — заорал на него Хайес.

— Я готов вам поклясться честью, что это так! И призову в свидетели всех искуплённых и самого Всесущного! — насупился Рин, и сам начиная злиться.

Хайес тут же замолчал и лишь беззвучно открывал и закрывал рот.

— Ну и дела! — наконец, тихо произнёс он. — Видно, и в правду, конец света наступает! — Внезапно какая-то догадка осенила его, и он радостно хлопнул себя по лбу. — Послушайка! А ты, не ровён час, не сыном ли его и той благородной дамы будешь?

Столь нелепое предположение так рассмешило Рина, что он не удержался а расхохотался во всё горло.

— Да что вы такое говорите, ади Даггемо! — укоризненно сказал Рин, утирая выступившие от смеха слёзы. — Давно уже я так не смеялся!

— Да… Действительно! Что это я? — сконфуженно пожал плечами Хайес. — Хотя, признай, что определённый резон в этом моём предположении был!

— Ну-у… — неопределённо пожал плечами Рин.

— Что ж… Отдыхай пока! Скоро мы опять двинемся в путь, — и Хайес, уже примирительно, похлопал по плечу Рина и отошёл в сторону, к айвонцу.

— Ну что, арвер, не жалеешь о своём решении? — тихо спросил его Оссу Та, слегка кивнув в сторону юноши.

— Нет. Не жалею, нкапи, — Хайес расправил плечи и оглянулся на Рина, который разыскал среди тел убытых врагов своего самого упорного противника и теперь, с любопытством, разглядывал его меч.

— Если бы мы всё это время тащили его силой (раз уж ты не мог заставить его идти с нами с помощью своего волшебства), то, как я теперь прекрасно это понимаю, у нас непременно бы возникли определённые трудности, — продолжил свою мысль рыцарь и добавил, ещё тише. — Как только мы достигнем Аймпарского монастыря, ты, уж будь добр, не тяни больше со своим колдовством! Видит Бог, парнишка этот весьма шустрый.

— А-а-а-ааа! — вдруг закричал Рин, роняя на землю шлем убитого и в ужасе отскакивая от поверженного врага.

— Эй! Что там такое, оруженосец? — поспешно направился в его сторону Хайес. — Чем тебя так напугал этот убитый, что ты шарахаешся от него, словно орхат от слёзария?

Рыцарь поспешно подошёл к Рину и, едва взлянув на труп, тоже обомлел.

— Это женщина! — юноша потрясённо смотрел на Хайеса и шептал заметно побледневшими губами. — Понимаете?!..Я сражался… и убил женщину!

Под бледным взором трёх лун, лицо поверженной противницы Рина едва заметно светилось, окутанное зеленовато-серебристым, призрачным сиянием. Несмотря на безобразный шрам, рассекавший всю её левую щёку и терявшийся где-то на горле, под воротником доспеха, лицо убитой было неописуемо прекрасным: тонкие, плотно сжатые губы, прямой, решительный нос, резко очерченные, токие брови, лишь чуть-чуть изогнутые, словно лук без тетивы, и над высокими скулами, огромные, серебристыеглаза, чью красоту можно было бы сравнить, разве что со слезой Игуна! Её волосы, столь же серебристые, как и её зрачки, пышной копной разметались по земле, на которой, напротив уголка рта, собралась маленькая лужица голубовато-серебрящейся крови.

Хайес ничего на это не сказал, а бросился к двум другим павшим врагам, в точно таких же доспехах. Решительно сняв шлем с первого их них, он нашёл затем, лежащую тут же, но уже отдельно, голову второго, и проделал с ней тожесамое. На этот раз это были мужчины, но без сомнения, того же племени, что и девушка, и столь же прекрасные лицом, как и она.

— Спаси меня и сохрани Всеведущий и Всесущный! — осенил себя кругом Хайес, вдрагивая и роняя голову на землю.

— Никогда ещё, во всём этом проклятом мире, не случалось, чтобы кивили арту путались с Тенью! — произнёс он, растерянно смотря на распростёртые перед ним тела.

Вокруг него, в том же потрясении стояли и, тот час сбежавшиеся со всех сторон, шоэны, понуро и даже испуганно опустившие головы. И все подавленно молчали.

— Грядёт последний шторм, и, повидимому, гребни волн завивать будет не только Кфал… Молитесь и не надейтесь на спасение, ибо отныне живой позавидует мёртвому! — несовсем понятно, но определённо усташающе высказался Оссу Та.

— Ладно! Хватит глазеть! — вдруг рявкнул Хайес, да столь неожиданно, что все невольно вздрогнули. — Са камрэ! А соту ну тамэ![27]

И шоэны, словно бы пробудившись от страшного сна, тут же вновь поспешно вернулись к своим делам: кто — обтирать коней и поправлять подпругу, а кто — хоронить своих павших товарищей, а теперь ещё и кивили арту, ибо оставить их непогребёнными представлялось им делом совершенно немыслимым, пусть даже те, по неизвестной им причине и примкнули вдруг к их врагам. Рин тоже не смог стоять в стороне и, размазывая по лицу катящиеся из глаз слёзы, старательно помогал копать для кивили арту могилы.

Через четверть часа всё было закончено.

— Всё! Едем! — буркнул Хайес Рину, вскакивая на коня.

— Аггла вэ! — прокрикал он через мгновение, вздымая вверх руку.

Они давно уже выехали из леса, двигаясь навстречу окрасившемуся зарёй горизонту, а Рин всё оглядывался назад. Туда, где лежали, закопаные в обычную, сырую землю кивили арту — его, вдруг ожившая из самого детства, сказка. Сказка, которую он сам же и сразил своею собственной рукой!

Глава 10

Спина его пылала, а рук и ног он вообще не чувствовал. И вместо головы у него был самый большой колокол из Храма Мартера Хромого.

— Бом! Бом! Бом! — грозным набатом стучало в его голове.

— Бом! Бом! Бом! — только этот звук окружал его в вязкой темноте, лишившей его и рук, и ног.

— Бом! Бом! Бом! — сколько уже раз он это слышал? Сто? Тысячу?.. Или же сто тысяч?

— Бом! Бом! Бом! — видимо это сзывают на прощальную молитву, на которой будут его отпевать.

Его?.. А кто он?.. Кто он такой?..

— Бом! Бом! Бом! — кажется он догадался! Резкая боль пронзила вдруг голову, и он понял, что эти несмолкающие удары — ни что иное, как биение его же собственного сердца, гулко отдающиеся в висках.

Открыть глаза! Сейчас же открыть глаза! Ведь должны же у него быть глаза?!

Как же это делается? Что нужно сделать, для того, чтобы открыть глаза? Он не помнил. Он всегда просто смотрел, когда ему хотелось, и всё. А теперь он вдруг взял и забыл!

Нет, кое-что он всё-таки помнил! Кажется, сперва надо открыть веки. Где они у него, эти веки? Как он их ощущал? И как понимал, что вот, он их открывает?

Где же?.. Да где же они?!

Нестерпимо яркая полоса света, словно удар клинка, пронзила его, да так, что он даже застонал. Глаза! Он нашёл их! Он почувствовал их!

Теперь надо суметь заставить себя вновь сделать это. Ну-ка… Как же это?

И в ту же секунду мир снова обрушился на него.

Он лежал и смотрел на какого-то грозного бородача, зачем-то склонившегося над ним. Кажется тот что-то сказал.

Рин…

Рин?.. Он знает это слово! Нет, не слово… Рин… Рин — это имя! Имя человека, который, отныне, очень важен для него. Имя того юноши… Оруженосца… Имя, которое повелел запомнить ему Дэдэн.

Дэдэн!.. Дэдэн погиб!.. Дэдэн погиб, а он остался жить… Да кто же он?!

— Рин! — хотел он позвать, но губы лишь беззвучно шевельнулись, и в тот же миг тьма вновь поглотила его.

На этот раз он довольно быстро пришёл в себя. Открыв глаза, он попытался повернуть голову в сторону, и тут же нестерпимая, жгучая боль пронзила его от самой шеи через всю спину. Он вновь прикрыл глаза и тихо застонал. Пальцы левой руки сами собой сложились в Знак Атона, а губы произнесли требуемое заклинание.

Какая благодать! Ощущение Силы, пусть всего лишь и тоненьким покровом, окутало его тело, а вместе с ней вернулись и память, и воля. Последние волны боли, затухающим пульсированием, уходили вовне.

— Я — Ивдур! — с ликованием вспомнил молодой чародей, осторожно поднимаясь с пола. Он оглянулся вокруг, ищя глазами юного оруженосца.

— Где же он? — Ивдур забеспокоился. Походив по тому, что осталось от Тронного Зала, с вытянутой над полом рукой, он легко и быстро нашёл то место, где ещё совсем недавно лежал юноша. Ивдур сразу же остановился и попытался вчувствоваться в окружающее пространство, как его учил Дэдэн. Несмотря на то, что временная грань была резкая — до и после разрушения зала — в первый момент у него ничего не получилось: Сила здесь уже почти не ощущалась, а то, что от неё осталось, до сих пор было стянуто в невообразимые узлы. Ивдур закрыл глаза и попытался успокоиться. Надо было аккуратно распутать остатки Силы и, хотя бы на мгновение, слившись с ними, стать этим залом! Но как это сделать? Два древа Хонхора! Это умел делать Дэдэн, но теперь-то он мёртв! Вот он лежит, бездыханный, здесь же, возле зияющего голым проёмом окна. Старый волшебник замечательно умел это, но, к величайшей досаде Ивдура, не успел его обучить этому искусству!

Ивдур горестно вздохнул и, в безнадёжном отчаянии плюнув на всё, просто блаженно погрузился в изчезающие остатки Силы.

В первый момент он даже не понял, что же произошло: вот он стоял и вдруг перестал ощущать себя! Он увидел себя со стороны, застывшим под зияющим провалом обрушившегося купола, с закрытыми глазами, и безвольно висящими вдоль тела руками. И тут же почувствовал, что рядом есть кто-то ещё. Ивдур удивлённо оглянулся и обнаружил, что прямо за ним, сквозь дворцовую стену, в небо тянется клубящийся ослепительным белым туманом, едва различимый и круглый в сечении коридор, а в самом его начале, тоже почти уже невидимый, стоит … Дэдэн! Старый волшебник хмурился и что-то ему говорил, но что — Ивдур не слышал. Это видение продержалось в воздухе меньше минуты, а затем Дэдэн слабо улыбнулся и взмахнул рукой, словно бы прощаясь, после чего не стало ни его, ни этого загадочного коридора.

— …ведёшь меня. Ищи! Вспомни хорошенько, чему я тебя учил. Стань Силой, и мир откроется тебе!.. Жаль, что я так и не успел передать тебе свои знания… Но да это не беда. Со временем они сами найдут тебя… Пока же у тебя должна быть лишь одна задача: найди Рина и доставь его в Люннель, к Инхаре, тамошней придворной деве чар… Мне пора. У меня нет больше сил противостоять предначертанному… Прощай же, мой ученик!.. Да не покинет тебя вовек благодать Силы!

Ивдур замер. Ведь это же голос Дэдэна! Но, почему-то, голос волшебника достиг его ушей лишь когда растаяло его изображение.

Рин! Ивдур увидел, как оруженосца перебросил через плечо уже знакомый ему бородач, который, даже с такой тяжёлой ношей, держался с благородным достоинством. «Должно быть рыцарь!» — тут же сделал вывод чародей. А вот спутником его, как это не удивительно, был, кажется, шоэн! Ивдур ясно видел спрятанные под шлемом, словно бы он был из стекла, длинные, серебристые волосы жителя далёкого архипелага. Молодой волшебник напряжённо следил, куда они идут, и с удивлением обнаружил, что может их видеть даже за пределами Тронного зала, будто бы весь дворец был соткан из окрашенного в разные цвета воздуха. Но, увы, Силы вокруг оставалось всё меньше и меньше, отчего удалявшиеся фигуры, с каждым мгновением, становились всё призрачнее, пока, где-то у юго-восточной стены замка, и вовсе не исчезли.

Ухватив последний завиток Силы, Ивдур сплёл из него изображение Рина и постарался как следует его запомнить.

— Иу, — услышал он вдруг, и Рин, в ту же секунду, исчез, а Ивдур вновь оказался в самом себе. Нлинлинум был практически пуст, и больше черпать здесь Силу волшебник не мог.

— Проклятье Изгури! — выругался Ивдур, на которого тут же, ощеломляюще обрушились и жгучая боль в спине, и всесокрушающая усталость.

Стиснув зубы, он подошёл к окну, туда, где лежал распростёртый Дэдэн, и, поднатужившись, взвалил его себе на плечи. Постояв так несколько секунд, чародей сдавленно крякнул и неуверенно двинулся к выходу.

Нет! Он не может сейчас тащить на себе мёртвого волшебника. Он и сам-то с трудом ходит. Ивдур вновь наклонился и осторожно положил Дэдэна на пол. Немного отдышавшись, он вышел в коридор, по которому унесли Рина. Дойдя до первого же перекрёстка, Ивдур огляделся.

— Эй, вы! Подойдите-ка сюда! — громко крикнул он, завидев каких-то слуг, испуганной стайкой толпящихся у перил парадной лестницы. Те неуверенно переглянулись, но подошли.

— Кто такие? — как можно строже спросил молодой чародей.

Слуг было четверо, и одеты они были весьма богато: один из них — в цвета герцога, а трое других — кажется, в цвета герцогини, и у каждого в руках было по длинному, полуторному мечу, что выглядело крайне нелепо.

— Я — Ильберин, покорный слуга Его Решимости, — выступил вперёд тот, одежда которого была цветов герцога. — А это, — обернулся он к своим товарищам. — Джавэ, Иштан и Уге, что уже много лет служат дражайшей супруге нашего господина, герцогине Кэйрской. Мы, господин волшебник, видим, что вы идёте из Тронного зала. Так не могли бы вы сказать нам, пребывает ли во здравии всерешительнейший господин мой, герцог Индэрнский? Вот и супруга его, всеблагая госпожа наша, герцогиня, изволит беспокоиться, — указал на стоящую позади него троицу Ильберин, которые тут же согласно закивали головами. — Да только, уж не прогневайтесь на нас, мы немного робеем, ибо говорят, что господином герцогом овладел какой-то злой дух, коли не ещё кто похуже. — Все четверо дружно осенили себя кругом. — И что сей злой дух разрушил всю ту сторону замка и…

— Ну всё! С меня хватит! — раздражённо рявкнул Ивдур. — Не хочу больше слушать эту чушь!

— Не извольте гневаться, Ваше Могущество! Нам так поведали бежавшие из Тронного зала стражники! — упорствовал Ильберин.

— Бежавшие из страха со своего поста солдаты вам ещё и не то понарасскажут, дабы найти себе оправдание! — скрестил на груди руки Ивдур.

— Так, значит, всё это неправда, и Его Решимость живы? — несказанно обрадовались слуги.

Ивдур сурово и печально сдвинул брови.

— А вот здесь я, к величайшему своему сожалению, должен вас огорчить, — сказал он. — Его Решимость, герцог Индэрнский, погиб в неравной схватке с неведомым, но черезвычайно могучим чародеем, имевшим наглость вторгнуться прямо в замок Его Решимости, в Его Тронный зал!

— Ах-ты, господи! Горе-то, горе-то какое! Какое несчастье обрушилось на наш злосчастный город! — запричитали слуги и тут же, дружно развернувшись, бросились бежать.

— А ну, стойте! — вскричал Ивдур, да столь сердито, что те от страха так и замерли на месте, и, лишь спустя несколько секунд, решились вновь к нему повернуться.

Чародей немного помолчал, собираясь с силами, и лишь грозно взирал на слуг, отчего те и вовсе стушевались.

— Его Решимость уже не вернуть, — наконец, сказал он. — И даже, увы, не найти Его благородное тело, дабы предать земле, согласно доброму тхалианскому обычаю.

Услышав такое, слуги в ужасе прикрыли рты руками и попятились.

— Да стойте же, господа слуги! — повысил голос Ивдур, и те послушно, хотя и крайне неохотно, остановились. — Его Решимость, как я уже сказал, не вернуть… Зато там лежит тело самого преданнейшего слуги Его, который до самого конца защищал жизнь своего доброго господина, а не бежал тусливо, как многие, забыв о своём долге и чести!.. Так вот… Вы! — и Ивдур выразительно ткул в них своим пальцем. — Вы сейчас же пойдёте в Тронный зал, возмёте там тело господина придворного волшебника и отнесёте его в его покои. А там вы положите его туда, куда укажет вам его старый слуга!

Ивдур взглянул на свои, перепачканные каменной пылью и крошкой, руки и сделал вид, что достаёт что-то из кармана.

— Предобрейший наш господин волшебник! — умоляюще сложил руки Ильберин.

— Молчать! Я не потерплю возражений! — и в правду рассердился Ивдур. — Слишком многие здесь говорят о своей преданности и чести, а сами — трусливей церковной мыши!

Ивдур щёлкнул пальцами, и вверх вылетела ослепительная молния. Слуги, все как один, в ужасе отшатнулись.

— Я наложу на вас заклятие!

При этих словах Ивдура, глаза несчастных и вовсе стали круглыми. Чародей же вытащил из кармана руку и провёл ею по голове каждого, оставляя на ней белёсый, пыльный след. При этом, насмерть перепуганные слуги, втягивали головы в плечи и зажмуривали глаза, но уклониться от руки волшебника не решались.

— Если вы хоть в чём-то меня ослушаетесь, то на голове вашей, на веки вечные вырастут рога, равно как и у всех детей ваших, ежели они у вас ещё будут! И у детей ваших детей!.. — торжественно изрёк Ивдур, а затем, для вящей убедительности, воздел в их сторону руку и стремительной скороговоркой выпалил старую шутку школяров Шиадриса. — Бурдеабсурдевруттаккакглупты!

— А-а-а-ааа! — закричали в страшном отчаянии слуги, пятясь от него, и, вероятно, искренне полагая, что отныне жизнь их безвозвратно загублена.

— Вы не имеете права так поступать с нами! — со слезами в голосе, жалобно вскричал Ильберин. — Мы будем вынуждены пожаловаться на ваше беззаконное самоуправство нашей госпоже, господин волшебник!

— А ну быстрей в Тронный зал, бесполезные ничтожества! — взревел Ивдур и даже топнул ногой, для вящей убедительности.

Слуг тот час, как ветром сдуло.

— А там, жалуйтесь хоть самому Тёмному! — уже им в спину обронил молодой чародей.

Он подождал пока слуги, усердно пыхтя протащили мимо него тело Дэдэна, и лишь когда они скрылись из виду, позволил себе уронить до того надменно скрещенные на груди руки и устало прислониться лбом к холодному камню стены.

— Ох! — только и смог сказать Ивдур.

Постояв так с минуту, он вновь тяжело вздохнул и, чуть пошатываясь, продолжил свой путь.

— Ну куда же, куда же они подевались?! — Ивдур в пятый раз прошёлся за кустами вдоль дорожки, безрезультатно пытаясь понять куда же дальше потащили Рина.

Нлинлинум, по-прежнему, был почти пуст, но даже если ему и удалось бы применить Силу, то что бы это изменило? Ведь за Рином не тянулось никакого магического следа! И никакой его вещи у Ивдура тоже не было! Если бы он догадался поискать что-либо в Тронном зале! Вдруг бы он что-нибудь, да нашёл? Хотя, конечно, и не обязательно… И всё же. Может вернуться?

Ивдур повертелся на месте, не зная на что же ему решиться. Вернуться в Тронный зал, чтобы, неспеша, по всем правилам обыскав его, найти, наконец, верный след было очень соблазнительно. Но Ивдур слишком хорошо слышал шум битвы от стен города, чтобы не понимать, что вряд ли у него осталось на это время.

Что же делать?

Ивдур сжал пальцы в кулаки и на секунду зажмурился, а затем, вновь зашёл за кусты. Но на этот раз, он вёл себя, словно настоящий охотник: низко склонившись к траве, он стал внимательно выглядывать следы, которые могли остатся на ней. И действительно! Приглядевшись, молодой волшебник увидел, что во многих местах трава явно примята. Ивдур никогда в жизни не занимался ничем подобным, а потому и не знал, какой сделать из увиденого вывод. Немного поразмыслив, он решил, что следы ведут от дорожки к стене окружавшей замок. И в самом деле, как же ещё похитители Рина могли бы выбраться в город? Следуя этой мысли, Ивдур тут же приблизился к стене, как раз в том месте, где над ней, со стороны города, свешивалась толстая ветвь старой липы. Однако до неё было всё равно несколько ранов, а никакой лестницы, или ещё чего-нибудь, с помощью чего до неё можно бы было добраться, Ивдур не видел. Молодой чародей растеряно потрогал стену и снова посмотрел вверх. Ну конечно же! У них была верёвка!

— Литу исагу ту иту нду рро! — пробормотал Ивдур, вытягивая последнюю Силу из нлинлинума, а свои руки — до самого верха стены.

— Мм-мх! — запыхтел чародей, подтягивая себя наверх. Но неожиданно кто-то быстро и ловко разжал его пальцы, отчего Ивдур весьма ощутимо приземлился на свой зад.

— Третий сын Рона! — только и смог воскликнуть молодой волшебник, недоумённо взирая наверх.

— Хи-хи-хи! Я не сын Рона! — засмеялся кто-то тоненьким голоском. — И даже более того — сомневаюсь, что я вообще могу быть чьим-то сыном! Ну, разве что только дочерью… Но и то, вряд ли.

И тут же, что-то маленькое и необычайно лёгкое спорхнуло со стены прямо ему на ногу.

Сэлфа! Древесница!

От удивления Ивдур даже раскрыл рот: кто бы мог подумать, блуждающая душа дерева — и западнее Онгуна!

— Ну чего ты на меня уставился, словно пчела — на бумажный цветок? — рассердилась сэлфа, топнув миниатюрной ножкой по его колену. Вы что, все здесь в городе, такие тугодумы?

— Кх! — прокашлялся Ивдур, опасливо наклоняясь с сэлфе. — Простите… О чём я должен был догадаться?

Маленькое, но черезвычайно хорошенькое личико сэлфы скривилось в презрительной гримасе, и она, превратившись из огромной бабочки в нечто, напоминающее гигантскую стрекозу, раздражённо забила крылышками.

— Мне показалось, что кое-то здесь кое-что искал! — язвительно заметила она.

— Кх!.. Ну, да… — кивнул Ивдур. — Я искал следы… Ну, в общем…

— Ох уж эти обитатели каменных мешков! — сэлфа подлетела к его лицу и, став теперь миниатюрной девушкой, выразительно постучала его по лбу. — Ничего не соображают!

— Ещё раз прошу меня простить, но мне крайне некогда! — нахмурился Ивдур.

— И что, по этой причине ты вознамерился лезть на стену? — лукаво усмехнулась сэлфа, на сей раз обращаясь в крыльца.

— Буду вам весьма признателен, если вы скажете мне, не видели ли вы здесь бородатого мужчину, несущего на плече юношу? — сухо осведомился чародей, поднимаясь с земли.

— Я много чего подивала в своей жизни, но такого олуха вижу впервые! — сказала сэлфа и тут же звонко рассмеялась.

— Ну и отстаньте тогда! — разозлился Ивдур. В другое время встреча с сэлфой, тем более в таком необычном для неё месте, без сомнения, черезвычайно бы его заитересовала. Но сейчас ему было не до того. Сейчас ему хотелось рыдать от отчаяния: драгоценное время убывало, а цель — по-прежнему, оставалась недосягаема! И что хуже всего, он даже не знал, с какого боку к её достижению подступиться!

— Грубиян! — обиженно вскричала сэлфа, вновь становясь прелестной девушкой и с негодованием кружась перед его лицом. — Думаешь, что если выучил пару сотен дурацких заклинаний, то можешь безнаказанно оскорблять честных девушек?

— Отстаньте! — огрызнулся Ивдур, вновь подходя к стене.

— Да ты на себя посмотри, осталоп преученый! — не унималась сэлфа. — Зачем тебе волшебство, если ты дальше собственного носа не видишь?

— Чего я не вижу? — насторожился Ивдур.

— Да вот же! Смотри! — возмущённо воскликнула она, снимая что-то с его одежды.

— Что это? — протянул руку Ивдур. Сэлфа тут же села на неё и протянула к нему свою крохотную ладошку.

— Это волос! — улыбнулась она.

— Волос? — не понял чародей.

— Вот бестолочь-то! — судя по тому, как сэлфа покачала головой и как воинственно подбоченилась, терпение её было на пределе. — Волос из бороды того, кто нёс юношу! Бери его, твори подходящее заклинание и догоняй, ради той цели, что так овладела тобой!

— Вот спасибо, милая сэлфа! — обрадовался Ивдур, зажимая меж пальцев бесценный волосок. Разумеется, у него было наготове такое заклинание, что прочнее прочного свяжет его с бородачом: он вегда будет знать и то, где тот шёл, и то, где он находится в данный момент. Однако, едва только Ивдур начал произносить это заклинание, как тут же почувствовал, что вокруг всё ещё нет Силы. Вернее, её была такая малость, что этого хватило бы лишь на какую-нибудь сущую детскую шалость, вроде того, что он делал только что, удлинняя свои руки. А чтобы, действительно, вызвать к жизни настоящее волшебство, Ивдуру, сообразно своему мастерству, следовало бы удалиться хотя бы на десяток илей от города! Но как его покинуть без помощи магии в самый разгар штурма?

Молодой чародей был в отчаянии! Обстоятельтва оказались сильнее его, и он ничего больше не мог им противопоставить, ибо без Силы, его собственные силы и знания были и малы, и бесполезны. Плечи Ивдура вздрогнули, и он, повалившись вдруг лицом в траву, горько зарыдал.

— Стыдитесь, юноша! — укоризненно сказал ему сэлфа, подойдя к самому его уху. — Что бы сказала моя госпожа, увидев вдруг такое малодушие!

Но Ивдур даже головы не поднял и продолжал самозабвенно рыдать.

— Да хватит уже! — рассердилась не на шутку сэлфа. — И чего ради моя госпожа так о тебе печётся?.. Знайте же, что если вы сейчас же не прекратите реветь, то я немедленно удалюсь!

Эта угроза возымила своё действие, и Ивдур, ещё раз судорожно вздрогнув плечами, наконец совладал с собой. Утерев рукавом слёзы, он неуклюже перевернулся и сел, немного откинувшись назад и опершись на руки.

— И кто же твоя госпожа, что так великодушно беспокоится обо мне? — полюбопытствовал волшебник, всё ещё шмыгая носом.

— Моя госпожа — это моя госпожа, и тебе знать её имя вовсе не обязательно! — уклонилась от ответа сэлфа, вспорхнув вдруг на его плечо.

— А я всегда считал, что сэлфы и прочие лесные, полевые и тому подобные волшебные существа живут сами по себе, без всяких там господ! — удивился Ивдур.

— Это так. Но лично у меня есть госпожа, — прощебетала сэлфа.

— Однако, твоя госпожа, раз, по какой-то неизвестной мне причине, моя судьба не безразлична ей, могла бы прислать мне помощь и посущественней, чем просто древесница! — вздохнул молодой человек.

— Н-да… Я всегда считала, что все волшебники — это всего лишь честолюбивые шарлатаны, вызубрившие кучу бессмысленных заклинаний, чтобы пускать простым дэкамэ пыль в глаза! — презрительно хмыкнула сэлфа и, гордо вздёрнув вверх свою прелестную головку, вытащила из под своего, переливающегося всеми цветами, плаща какое-то зёрнышко. — На! Держи уж!

— Что это? — спросил Ивдур, подставляя ладонь, и тут же чуть было не выронил его от неожиданности: в малюсеньком зёрнышке клокотала огромная Сила!

— Это совершенно не важно, — немного грустно сказала сэлфа, которой, видимо, было очень жаль отдавать ему такую ценность. — Лучше произноси быстрее своё заклинание и догоняй того, ради кого мне пришлось притащиться в столь дурацкое место! — и сэлфа, послав ему воздушный поцелуй, от которого Ивдур невольно зарделся, быстро-быстро затрепетала своими прозрачными крылышками и вновь взлетела на липу, крикнув ему оттуда. — Прощай! Удачи тебе! — и уже навсегда скрылась из его глаз, слившись с корой дерева.

— Прощай! И спасибо тебе и твоей великодушной госпоже! — крикнул в ответ Ивдур, махнув ей рукой. Ещё несколько секунд он смотрел на липу, а затем положил на ладонь волос из бороды незнакомца и чудесное зерно. Пальцами же другой руки он изобразил «Путы мира» и, глубоко вздохнув, произнёс заклинание.

Сэлфа успела ещё увидеть, как чародей бросился к железной решётке водостока, и, даже не дотрагиваясь до неё, изчез в тёмном колодце.

— Удачи тебе волшебник! — прошептала сэлфа, прижимаясь к дереву: силы стремительно оставляли её. Да и как же могло быть иначе? Ведь она отдала этому чародею весь запас своей жизненной силы, единственно который и позволял ей существовать в столь враждебном для неё месте, где волшебства было меньше, чем слёз в глазах у злодея.

— Я знала, что такое может случиться! — предавалась печали сэлфа, чувствуя, как жизнь неумолимо покидает её. — Прощай, мой чудесный мир!.. И вы тоже прощайте, моя добрая госпожа!.. Как бы я была счастлива, если бы знала наверняка, что сумела помочь вам! — и сэлфа нежно погладила ствол старой липы. Затем она распахнула свои объятия и, сказав «Ах!», исчезла в дереве.

Прошло всего лишь несколько минут, а на засохших до этого ветвях липы, буквально на глазах, стали распускаться душистые, свежие листочки, и кора её словно бы стала светлее и тоньше. А ещё через короткое время у стены уже стояло не по возрасту мощное, молодое дерево: это остаток жизненных сил сэлфы, её душа, которая ещё трепетала в её нежном тельце, безвозвратно растворилась в поглотившей её липе.

Жизнь с новой силой забурлила в дереве. Но будет ли она долгой, в охваченном войной городе?

Ивдур выбрался на берег точно там же, где это сделал и похититель Рина. И сразу же закашлялся, забыв вовремя избавиться от жабр, из-за которых его шея стала безобразно толстой. Он тут же исправил это своё упущение и сразу же перестал задыхаться. Сила в семечке, к сожалению, совсем иссякла, что, впрочем, теперь было не страшно: нлинлинум здесь, хоть и был всё ещё сильно разряженным, но уже достаточно упругим, чтобы с его помощью можно было колдовать. Семечко же Ивдур, как величайшую ценность, бережно положил в маленький, непромокаемый мешочек из шкуры морского оленя, пропитанный семенной жидкостью гигантской горы-рыбы. В нём он хранил самые дорогие для себя вещи: свой, выпавший самым первым, молочный зуб, который туда положила его мать, её нежный, тёмно-каштанового цвета локон, а ещё — маленькую костяную лошадку, которую ему когда-то собственноручно вырезал отец. Теперь, рядом с этими сокровищами, лежало и семечко, подаренное ему прелестной во всей своих обличиях сэлфой.

Ивдур огляделся по сторонам, и, никого не заметив, юркнул под защиту деревьев.

«Как хорошо, когда мир вокруг пронизан Силой!» — с ликованием подумал Ивдур, в одно мгновение высушивая на себе одежду и избавляя свое тело от неодолимой усталости.

Он явственно ощущал след, тянущийся за бородачом, и ни секунды не колебался в выборе направления.

«Ах, если бы я мог обратиться в птицу, или, хотя бы, в оленя!» — размечтался Ивдур, которому не хотелось тратить столько времени на что, чтобы догонять преследуемых, и который, к величайшему своему сожалению, не владел искусством перевоплощения, или же какой-либо ещё магией, помогающей, тем или иным способом, преодолевать расстояния.

Но бежал он легко и быстро. Ноги его едва касались земли, и с каждым шагом под нимпроносилось сразу по несколько ранов, ибо он сделал своё тело не тяжелее средних размеров тыквы. Молодой чародей бежал и внимательно вслушивался вокруг, благо что, усиленный волшебством слух, позволял ему теперь замечать даже самые отдалённые шорохи.

Хотя всё, что он делал, Ивдур и полагал необходимым в данных обстоятельствах, тем не менее, он прекрасно понимал и то, что такое беспрерывное использование Силы до добра не доведёт: рано или поздно, безмерная усталость, а, может быть, и изматывающая боль наваляться на него, и уж тогда ему, волей-неволей, придётся остановиться. Ивдур хорошо помнил рассказы об одержимых магией, о тех несчастных, кто без меры упиваясь её могуществом, в какой-то момент уже оказывались не в состоянии без неё обходиться, и всю свою, теперь уже недолгую жизнь опьяняли себя тем или иным проявлением Силы, покуда не падали, словно сражённые молнией, наземь, исхудалые и измождённые, словно склеты, явив вдруг миру свое истинное ныне обличие. И не в силах сотворить больше ни одного, мало-мальского волшебства, тут же, в страшных мучениях, умирали. И ни мастерство, ни мудрость, ни возраст — ничто не могло уберечь волшебника от подобной опасности: «Сожженными Силой», «Выпитыми нлинлинумом» равным образом оказывались и ещё только школяры Шиадриса, и умудрённые опытом волшебники, такие, как например, придворный чародей барона Кальбы, в Сабрисе, наимогущественный Иорме Дхамма, по прозвищу Чёрное Крыло, магистр и чародей четвёртой ступени. Об этом происшествии, случившемся менее года назад, все волшебники только и говорили, покуда эти события не затмили новости из Индэрна.

Внезапно, какой-то подозрительный звук привлёк к себе внимание Ивдура, и он остановился, прислушиваясь. Точно! Кажется кто-то ругался. Пока ещё довольно далеко, учитывая то, насколько усилен был сейчас его слух. И тем не менее, следовало быть как можно более осторожным.

Ивдур свернул чуть в сторону, туда, где деревья росли погуще, и стал, тихонько подкрадываться. На всякий случай, он напустил на себя невидимость и сделал свои шаги беззвучными, однако не был до конца уверен, что это ему поможет: после своего недавнего, злополучного поражения, Ивдур старался не полагаться на волшебство слишком уж слепо. Вот и сейчас магия немного его подвела: «Большое ухо» сыграло с ним скверную шутку, так как красться ему пришлось почитай с четверть иля. Из-за этого он весь издёргался и изнервничался. Наконец, остановившись в густом подлеске, он отодвинул молоденькую веточку и, с удовлетворением увидел того самого бородатого рыцаря. Но самым неожиданным оказалось то, что рядом с ним, причём совершенно свободно, стоял и Рин! И, судя по всему, вовсе не чувствовал себя в опасности. Он, пусть и не очень уверенно, пожал протянутую рыцарем руку. Сразу же вслед за этим бородач крикнул «Йо!», и когда к нему подбежал один из шоэнов, которых, к крайнему неудовольствию Ивдура, оказалось аж пятеро, что-то прошептал ему, но уж больно тихо. Когда же куда-то убежал и этот Йо, чародей удивился ещё больше, ибо к рыцарю приблизился некто, очень похожий на дрангарца, но явно не дрангарец. Да и держался он вовсе не так, как шоэны: едва взглянув на него, сразу же можно было понять, что он из тех, кто знает себе цену.

«Уж не колдун ли?» — обеспокоено подумал Ивдур, после чего засомневался ещё больше и решил не торопиться с выводами.

«Лучше я ещё немного понаблюдаю!» — сказал себе чародей, осторожно присаживаясь на траву.

Скоро вернулся Йо и протянул бородачу пойманную им птицу, а тот передал её тому странному недрангарцу. Они вместе склонились над ней, после чего птица взмыла в небо и полетела на север.

«Ну точно, волшебник!» — у Ивдура отпали последние сомнения, и он затаился, пытаясь ощутить какую-нибудь магию. Но чем больше он старался, тем всё более сильное недоумение охватывало его: от таинственного колдуна не исходило ни крупицы волшебства!

Пока Ивдур ломал над этим голову, все поднялись и двинулись в сторону пшеничного поля, раскинувшегося сразу же за лесом.

«Пожалуй, единственным объяснением того, что волшебник всячески избегает применять магию, может быть то, что он боится, что по её следам его могут найти!» — подумал Ивдур, также поднимаясь с травы.

«Однако, не так-то это просто, отследить незнакомого чародея по тончайшему следу Силы. Тем более в этих краях! Кого же он опасается?» — в свою очередь испугался молодой чародей.

Он подождал, когда маленький отряд почти исчез из виду, лишь после чего рискнул и сам двинуться в ту же сторону.

«Как бы мне переговорить с юным оруженосцем, чтобы этого никто не заметил, особенно этот волшебник?» — размышлял Ивдур, пересекая вслед за странным отрядом колышашееся бледным золотом поле. — «Ведь если тот странный дэкамэ и в правду черодей, то он непременно почувствует исходящую из него Силу, если вдруг Ивдур подойдёт слишком близко. Если, чего доброго, уже не почувствовал. А с другой стороны, Рин, кажется, идёт с ним по собстсвенной воле, а потому, нападать на его спутников было бы и глупо и неосмотрительно. Вдруг они, и в правду, не враги? Хотя что-то странное и неуловимо подозрительное во всей этой кампании определённо было! Но вот что?» Этого Ивдур пока понять не мог. Ясно лишь одно — если это всё-таки враги, бросаться на них, сломя голову, уж точно не следовало. Шутка ли: один рыцарь, пять шоэнов и ещё, по всей видимости, один волшебник с неизвестно каким уровнем мастерства. Но о том, что этот чародей, скорее всего, отдюдь не новичок, Ивдур готов был поспорить с кем угодно! А то, что опыт, зачастую, легко побеждает самонадеянную магическую мощь, молодой чародей уже успел усвоить.

Но что это? Ивдур замер, стараясь понять, что же его встревожило. Он осторожно расширил расстояние, на которое мог слышать, и тот же час приглушённый конский топот коснулся его ушей. Где-то, уже сравнительно недалеко, мчался большой отряд всадников.

— Два древа Хонхора! — пробормотал себе под нос Ивдур и, предпочтя из двух зол меньшее, со всех ног бросился вслед идущим где-то впереди него путникам.

На Рина и его спутников напали северяне. Их было около трёх десятков. Но, что самое удивительное, так это то, что в их числе было аж три колдуна! Зато теперь Ивдур смог убедиться в своей правоте: похожий на дрангарца незнакомец, действительно, был волшебником. Пусть и не особенно сильным, но зато, в высшей степени опытным и искусным, ибо до сих пор вполне успешно справлялся с тремя своими противниками, ничуть не успупавшими ему по силе.

— У-у-ува-у-уг! — страшно завыл вдруг кто-то сверху. И сразу же, словно ураган обрушился на лес. Деревья тревожно закачали своими ветвями, а вниз посыпалась сбитая ветром листва.

— Это ещё кто? — невольно пригнулся молодой чародей, со страхом взирая на летящее чудище. Он уже видел такую диковинку. Со стен Индэрна. Крылья у этих тварей были огромные и кожистые, словно у драконов или нетопырей. Из книг Ивдур знал, что, например, дракона можно сбить, если применить против него «Слёзы Изгури», пустив его широким веером одновременно на разной высоте, чтобы он не смог увернуться. Но это волшебство было очень сложное и требовало соответствующих навыков, а главное — недужинной чародейской мощи, которых, как он полагал, у него, покамест, не было. Можно было, конечно, возпользоваться «Криком Силы», как это сделал тогда, на стене Дэдэн. Но «Крик Силы», по вполне очевидным причинам, представлялся Ивдуру менее предпочтительным. Он мысленно собрался, широко развёл в стороны руки и, изобразив пальцами обоих ладоней «Слёзы Изгури», медленно и торжественно, чтобы, не дай бог, не сбиться, произнёс заклинание. И в тот же миг всё тело его содрогнулось, а из обеих ладоней вырвался сонм ослепительно сияющих шаров, которые, быстро увеличиваясь в размере, расширающимся веером, устремились к чудовищу. Оно попыталось увернуться, видимо не очень надеясь на свою магическую защитную силу, но не смогло, и два шара, сердито шипя, пробили его правое крыло, образовав две дымящиеся и стремительно расползающиеся прорехи. Чудище истошно взревело, его закружило вокруг уцелевшего, левого крыла, и оно тяжело рухнуло прямо в лес. Но Ивдур уже этого не видел: его буквально отшвырнуло на несколько ранов назад, и он, больно ударившись спиной о дерево, обессилено упал на землю.

Несколько минут он был не в состоянии даже пошевелиться. Но постепенно чувство опустошённости стало проходить, и вскоре он вновь поднялся на ноги, встревожено ищя глазами Рина. Жив ли ещё столь неопытный юноша, оказавшись в самом сердце жестокой битвы? Но было уже слишком темно, и Ивдур ничего не мог разглядеть. Он перебегал с места на место, но ниоткуда не мог увидеть юного оруженосца.

— Айвонец!.. Дай света! — услышал он, немного погодя, грозный крик бородатого рыцаря.

«Айвонец! Вот это кто!» — пришёл в неописуемое изумление Ивдур, сразу вдруг вспомнивший, на кого же ещё, кроме дрангарца, был похож тайнственный чародей.

«Ну и чудеса!» — подумал он и стал ждать, когда же этот айвонец воспользуется своей магической иллюминацией.

Однако тот, то ли не смог выполнить требование рыцаря, то ли не услышал его, что было крайне маловероятным, учитывая силу голоса последнего, то ли на то у него была ещё какая-то причина, но, так или иначе, сражение, по-прежнему, продолжалось в быстро сгущающейся темноте.

Ивдур не хотел больше колдовать. Он очень устал и чувствовал, что силы его уже на самом пределе. Но айвонец всё тянул и тянул, и, в конце-концов, молодой чародей не выдержал. Прислонившись спиной к дереву, он собрал всю свою волю в тугой узел и сотворил «Небеса Ривлана» после чего буквально рухнул на землю. Что было дальше, Ивдур уже не помнил.

Его немилосердно трясло, спина его всё также нудно ныла, а кроме того — немилосердно болел живот. Ему даже казалось, что живот его, от этой кошмарной тряски, превратился в один сплошной синяк. Ивдур осторожно открыл галза, и его тут же замутило: внизу, барабанной дробью, стучали копыта и с головокружительной скоростью призрачно мелькали конские ноги, и проносилась серая, в предрассветном сумраке, трава. Ивдур вновь закрыл глаза и застонал.

— Эй, гляди-ка! Кажись сущёнок из радужной норки прочухался! Га-га-га! — загремело у него над ухом.

— Послухай, кьер мож поспрошать его? Вдруг чё толковое скажет? — услышал чародей другой голос, тоже, судя по речи, принадлежащий северянину.

«Северяне! Тёмный их побери!» — сразу всё понял Ивдур, только сейчас заметив, что он крепко связан по рукам и ногам, а во рту у него — туго свёрнутый кляп.

Тот, к кому обращались кьер, что, видимо, означало на каком-то северном диалекте, искаженное нумбрское кьенер, то есть, вожак, главный, подъехал поближе и сердито ответил:

— Некогда! Надо ещё затемно переправиться через реку.

А затем вновь ускакал вперёд.

Ивдур, словно мешок с агутом, безвольно трясся, перекинутый поперёк седла, не в силах что-либо предпринять. Вдобавок ко всему, то ли от конского топота, то ли от этой беспрерывной тряски, а, скорее всего, и от того и другого вместе, у него ужасно разболелась голова. Ивдур сильно зажмурился и впился зубами в кляп. Но это не помогло.

— Тук-тук, тук-тук, тук-тук… — стучали мерно копыта, как будто прямо по его голове, и навевая этой своей унылой мелодией отчаяние и тоску.

«Нет, так нельзя! Надо взять себя в руки!» — одёрнул себя чародей, стараясь не обращать на стук подков внимания.

«Наиболее могущественные чародеи могут творить заклинания одной силой мысли — без помощи рук и произносимых вслух слов!» — успокаивал себя Ивдур, пытаясь осуществить подобным образом какое-нибудь простенькое колдовство.

— Умх! — только и смог прокряхтеть он, вынужденный признать свою неудачу.

— Река! Хэйм! Хэйм! — заторопили своих коней северяне.

— У-у-ува-у-уг! — донеслось, в ответ, сверху.

— У-у-ува-у-уг! — раздалось и справа.

— У-у-ува-у-уг! — услышали северяне и слева.

А сзади послышался многотысячный топот странного аллюра. Ещё едва-едва, но он, без сомнения, пусть и медленно, но неумолимо приближался.

— Драконы! Драконы! — завопили насмерть перепуганные северяне, остервенело колотя каблуками в бока своих коней.

— А-а-а! — завопил, в отчаянии, всадник, перед которым лежал Ивдур, наваливаясь на чародея сверху.

— Уавх! — взвыло буквально над ухом чародея. И тот час ураганный порыв ветра чуть было не повалил лошадь.

— А-а-а! — не своим голосом кричал дикарь.

— Брось! Брось его! — сквозь всеобщий гвал донёсся до Ивдура крик их вожака. — Брось колдуна, дурень! Они же за ним летят!

— А-а-а! — ничего и никого не слыша, надрывался всадник Ивдура, продолжая беспрерывно подгонять своего коня, который вдруг, на всём скаку, ринулся куда-то вниз.

— Бух! — раздался громкий плеск, и Ивдур тут же промок до нитки и едва не захлебнулся, от устремившейся в его ноздри воды.

— Уавх! — вновь раздалось где-то совсем близко, и от обрушившегося сверху порыва ветра всадника и Ивдура выкинуло из седла. Чародей отчаянно закашлялся и, изо всех сил, стал извиваться и рваться из своих пут, чувствуя, как река, безжалостными, холодными пальцами схватила его за горло. Ивдур захлёбывался, стремительно погружаясь на дно. Он рвался и метался. Он бился и брыкался. Но всё было напрасно. И холод и тьма уже жадно охватывали его со всех сторон.

Глава 11

Вот и умер его хозяин! Дхонк сидел, пригорюнившись, не в силах ни стенать, ни плакать. Казалось, что вся жизнь, вдруг, разом, покинула его.

— Ну, так куда же его нести, господин? — уже начали нервничать от нетерпения четверо слуг, принёсшие его сюда.

— Идите за мной, — бесцветным голосом сказал старый луллиец, поднимаясь с сундука.

Он провёл их через первую комнату, затем свернул налево и стал подниматься вверх по лестнице. Оказавшись в низком, полутёмном коридоре, Дхонк коснулся стены, и перед смущёнными и перепуганными слугами открылась потайная дверь.

— Сюда. Заносите его сюда, — не оборачиваясь, приказал Дхонк, минуя и эту комнату. Теперь, спустившись по лестнице, они попали в короткий тупик, оканчивающися просторной нишей. Хотя факелов и не было видно, в этом подобии маленькой комнаты было достаточно светло, тепло и сухо.

— Кладите его сюда! — распорядился Дхонк, указывая на нишу.

Слуги устало запыхтели, пристраивая на каменное ложе тело Дэдэна.

— Всё, господин! — подобострастно поклонился Дхонку слуга, в одежде цветов герцога.

— Ну, так и идите себе, с миром! — махнул рукой Дхонк. — А я ещё тут побуду… С моим славным и добрым господином…

— Великодушно простите, что мы вам не даём проститься со своим почившим господином, уважаемый Дхонк, — умоляюще сложил руки слуга герцога. — Но тот сердитый молодой чародей, что послал нас сюда с телом господина придворного волшебника, наложил на нас какое-то страшное заклятие, чтобы мы не посмели его ослушаться. Как будто бы мы и так не помогли бы в столь богоугодном деле!

— Ну?.. — уныло воззрился на него Дхонк.

Слуга же стал кланяться ещё усерднее, а его товарищи старательно поддерживали его в этом.

— Так не могли бы вы, многоуважаемый господин Дхонк, проверить, точно ли с нас снялось это самое заклятие, после того, как мы исполнили волю этого чародея? Мы вас очень просим! — ещё ниже склонился слуга, судя по его виду, едва сдерживающийся от рыданий.

— Мы вас очень просим!.. Очень просим!.. Господин Дхонк! — словно многоголосый хор тут же подхватили и остальные слуги.

— Видите? — и слуга, склонив голову, указал на перепачканные волосы. — Его грозность изволили осыпать нас волшебным зельем!

— Зельем? — удивился Дхонк и, проведя ладонью по его волосам, осторожно понюхал свои пальцы, а затем даже лизнул их.

— Глупости! Никакое это не зелье! — проворчал луллиец, отряхивая руки. — Он, видимо, просто хотел вас, как следует, припугнуть. Только и всего!.. А голову-то вымыть придётся: собачья шерсть в дождливую пору и то чище будет!.. Всё, идите отсюда!

— А вы уверены, что не ошиблись, достопочтимый господин Дхонк? — так и просиял слуга герцога. — Уверены, что на нас, и в правду, не были наложены чары?

— Уверен! Уверен! — раздражённо замахал на них руками луллиец. — Ну, всё, идите уже!

Слуги ещё раз раскланялись и, поворотившись, торопливо пошли прочь.

— Ой! А туда ли мы идём? — спохватился вдруг один из них. — Ведь последняя лестница вела вниз, стало быть, сейчас мы должны подниматься вверх! А мы вновь спускаемся!

В глазах несчастных застыл неподдельный ужас, и они опрометью бросились назад.

— Она всё равно спускается! — в панике закричал Ильберин, вслед за чем ипуганно завопил. — Спасите! Господин Дхонк! Ради всех искуплённых Ирдума, заклинаю вас, спасите!

— Ну, чего вы разорались? — прямо в конце лестницы распахнулась дверь, и в её проёме они увидели недовольного и крайне раздосадованного луллийца. — Я же вам сказал — идите с миром!

Слуги, гурьбой, толкая друг друга, бросились к нему. Дхонк едва успел посторониться, пропуская их, а они, словно смешные заводные болванчики, ни на мгновение не переставая подобострастно кланяться, стремительно проскочили мимо него. И тут же оторопело остановились: они вдруг с изумлением обнаружили, что оказались в замковом коридоре, прямо перед покоями волшебника, в дверях которых и стоял Дхонк!

— Да не отринем имя Твоё! Да не прогневим сердца Твоего! Да не забудем слёзы Твои! — запричитали слуги, беспрерывно осеняя себя кругами и проворно пятясь по коридору прочь.

Несколько секунд Дхонк молча, из-под лобья, взирал на них, а затем, также молча, захлопнул дверь.

— Вот и не стало моего доброго хозяина! — прошептал луллиец, прижавшись к двери лбом. И тут же, словно бы внутри у него вдруг лопнул мех с водой, из глаз его брызнули жаркие слёзы, а всё тело сотрясли бурные рыдания, до того, видно, сдерживаемые лишь внезапностью обрушившегося на него потрясения.

— Мой добрый хозяин умер! — стенал Дхонк, колотя в дверь своими, иссушенными временем, руками. — Он умер! Умер!! Умер!!!

Несколько минут он, всей душой, предавался отчаянию, а затем, в последний раз всхлипнув, утёр широким рукавом мокрое от слёз лицо и оторвался, наконец, от двери.

Постояв в задумчивости, Дхонк пару раз сжал и разжал кулаки, после чего решительно направился в библиотеку Дэдэна. Там, на большом столе, в углу, среди всяческого хлама, он разыскал старую костяную пуговицу и бережно положил её в маленький нательный мешочек из шкуры морского оленя, но пропитанной специальным составом, рецепт которого знали лишь покойный Дэдэн, да он, Дхонк, который помогая столько лет своему господину, волей-неволей изучил многие премудрости чародейского ремесла. Туда же он сунул и пуговцу побольше — уже не костяную, а из морёного таргового дерева, после чего подошёл к стеллажу с книгами, закрывавшему всю стену, и три раза дунул на корешок одной из книг, а затем дотронулся до другой. В тот же миг часть полок растворилась в воздухе, и перед старым слугой открылся потайной коридор. Дхонк устало прошаркал в нём до поворота, миновав который, оказался в крохотной комнатёнке. В ней, прямо на полу, стояла пара золотых кувшинов, несколько, золотых же, кубков, украшенных красивыми камнями, а ещё — вместительный сундук, почти на треть заполненный золотыми монетами. Посмотрев немного на всё это богатство, Дхонк сокрушённо вздохнул и стал неторопливо укладывать в свой малюсенький мешочек, который в первый момент, становился как раз того же размера, что и помещаемая в него вещь, после чего вновь оказывался таким, каким и был изначально. Сундук луллиец в него не стал заталкивать, но монеты, все до единой, пересыпал. Когда брать здесь больше было нечего, Дхонк, уже немного поспешней, зашаркал назад, в библиотеку. Несмотря на то, что он был очень стар, память его, по-прежнему, была прекрасной — он равно помнил и дни своей юности, и день вчерашний — а потому, он легко и быстро нашёл всё самое редкостное и ценное, включая и банку с порошком из чешуи чёрного дрангарского дракона, и тоже поместил всё это в тот же мешочек, поле чего, как будто бы там, как и в самом начале, была лишь пара пуговиц, легко повесил его себе на шею. Бросив прощальный взгляд на любезные его сердцу реторты и тигли, он, невольно утерев слезу, подошёл к небольшой нише, прямо возле очага, и, словно его тут и не было, изчез в ней.

Что ж, раз его хозяин предпочёл умереть, то пришла пора ему, Дхонку, столько лет верой и правдой служившему своему господину, позаботиться и о себе. Вот уж не думал он, что на старости лет ему придётся потерять своего господина, с тем, чтобы тут же, незамедлительно, пускаться ещё и в полное опасностей путешествие! Оставить свой дом, милые, каждодневные хлопоты и, невзирая на собственную старческую немощь, отправиться в изнурительный путь! Увы, ему! Не иначе, как сама судьба позавидовала его тихому, умиротворённому существованию и решила примерно наказать за все эти годы уютной жизни!

Вот так, предаваясь горестным размышлениям, Дхонк и спустился ниже самых глубоких подвалов, туда, где под мощными каменными сводами текла речная протока, известная лишь самому придворному волшебнику и его слугам. Тут же, у крохотной пристани, которую так назвать и язык-то не поворачивался, стояла, привязанная к ней, лёгкая лодка, такая, какую делают обычно луллийцы: широкая посередине, с прорезями в бортах под вёсла, и обшитая снаружи, по всей своей длине, шкурой рыбы-пузыря. Здесь же, на пристани, в бледном свете волшебных фонарей, можно было разглядеть мешки с камнями и, смотанные в мотки, просмолённые верёвки.

Дхонк немного потоптался возле лодки, собираясь с духом, а затем, громко крякнув, спустил пару мешков в лодку и привязал их к двум скамьям — спереди и сзади. Лодка сразу же сильно осела, едва не черпая воду бортами. После этого луллиец осторожно вновь вылез на пристань, откуда решительно нырнул в воду. Подлыв к лодке, он весьма ловко, одним движением, перевернул её вверх дном, явив взору высокий, совсем не речной киль. Выбравшись опять на пристань, он достал из кармана маленькую коробочку и, взяв из неё щепотку какого-то порошка, сунул его себе в рот. Затем он спустил в воду ещё пару мешков с камнями и привязал их точно также, как и первые два, отчего лодка теперь уже совсем скрылось под водой. Тогда Дхонк нырнул сам и, оказавшись внутри судёнышка, уцепился за переднюю скамью. Привязав себя к ней, он стал, как мог быстро, грести ногами. Лишь почти незаметная рябь скользнула по поверхности воды, и, глядя на неё сверху, ни за что нельзя было догадаться, что там, в глубине протоки, что-то движется.

Прошло совсем немного времени, и лодка благополучно добралась до реки. И когда течение подхватило её и неспешно понесло прочь от погибающего города, Дхонк, наконец, позволил себе расслабиться и, положившись на волю реки, вновь предался скорбным размышлениям.

— А скажи, нкапи, что это за приятные духи, которыми ты пропитывал свой дрянной платок? Это когда мы были в том ужасном подземелье? — склонился Хайес к айвонцу, пустив своего коня вровень с конём волшебника. Солнце успело уже изрядно вскарбкатся на безоблачную спину неба, и становилось заметно жарко.

— Ах, арвер! Я полагаю, что тебе этого лучше не знать, — отмахнулся Оссу Та.

— Ну, а всё же? — допытывался Хайес.

— Хорошо. Ты сам спросил, — недовольно сморщился айвонец, чуть отъезжая в сторону. — Это не духи, а чудесный эликсир (причём, заметь — без капли волшебства!), позволяющее изменять восприятие запахов таким образом, что главенствующий в ансамбле ароматов запах ощущается, как наиболее приятный для данного дэкамэ. Разные дэкамэ будут ощущать и разные ароматы.

— Ага! — кивнул слегка озадаченный Хайес. — Ну, а из чего же они? Поди из какого-нибудь редкостного цветка, ореха, или ещё какого растения? А? Нкапи?

Оссу Та раздражённо зыркунул на рыцаря и, нехотя, ответил:

— Нет, арвер. Тут ты ошибаешься. Этот эликсир не из ореха, и уж точно не из цветка!

А затем вновь замолчал. Хайес весь как-то напрягся, словно бы уже предчувствуя что-то недоброе, и немного угрожающе изрёк:

— Ну-у-уу? Говори уж, раз начал!

Айвонец чуть поёрзал в седле и, слегка втянув голову в плечи, сообщил:

— Они из мочи имарского болотника.

— Что-о?! Из мочи?! — словно раненный вепрь взревел рыцарь. — Да как ты смел, книжная твоя душонка, заставлять меня совать себе в нос чью-то мочу! Да я тебя за это утоплю в ближайшем же нужнике! Слышишь, ты…

— Ха-ха-ха! — громко рассмеялся Рин, услышав столь забавную историю. — Вот так духи! Хорошо ещё, что вы, господин Даггемо, не одолжили их у волшебника и не преподнесли какой-нибудь даме сердца! Вот уж смеху-то было б!

— Попридержи язык, юнец! — огрызнулся на него Хайес. — Потаскался б ты вместе с этим затейником с моё! Небось тогда по-другому бы запел!

— Да не сердитесь вы, ради Всесущного, господин Даггемо! — попытался умерить обиду рыцаря Рин. — Ведь волшебник же старался вам помочь! Разве вина лекаря, если лекарство приходиться больному не по вкусу? — и подъехал к Оссу Та с другой стороны. — А скажите, уважаемый господин волшебник, отчего же моча этого самого животного обладает столь удивительным свойством?

Оссу Та с приятным удивлением посмотрел на него и ответил:

— От чего, любознательный юноша — я не знаю. Но зато знаю — для чего! Имарский болотник, там, где он опрожнил свой мочевой пузырь, имеет обыкновение подстерегать свою жертву. Добыча улавливает приятный для себя запах и идёт прямо в расставленную на неё засаду. Только и всего.

— Удивительно! — покачал головой Рин. — Чего только не бывает в мире, по воле Всесущного! Иной раз и в толк не возьмёшь — зачем ему это надо было?

— Всё, созданное в мире, по воле Единого, когда-нибудь находит своё применение! И если что-либо нам пока не ведомо, то это лишь свидетельствует о собственной нашей скудости пред истинной мудростью того, кто и является подлинным источником всего сущего в этом мире! — глубокомысленно изрёк Оссу Та и видимо, обрадовавшись, что наконец-то нашёл себе благодарного слушателя, тут же продолжил. — Между прочим, юноша, у имарского болотника есть и ещё одна интересная особенность. Уже давно известно, что у этого животного всегда рождается однополое потомство: все — или же самки, или же — только самцы. Если год будет засушливым — то это всегда бывают самцы. А если прохладным и дождливым — то непременно нарождаются лишь самки. Почему это так, объяснить, в принципе, можно, но…

— Тихо, нкапи! — прервал речь айвонца Хайес, приподнимаясь в седле и тревожно вглядываясь вперёд. Следом за ним и Рин устремил туда свой взор: по выгоревшей на солнце траве к ним, во весь опор, скакали двое шоэнов, высланных Хайесом вперёд, в качестве авангарда.

— Рэ ко самэ, сэду ирм авкару! Оку ланэ! А эф ирнс одорэ ама! Рэ эф со мар![28] — наперебой затараторили они.

— Проклятье! — рыцарь встревожено оглянулся. Справа от них, полого вниз и пересекая ту самую дорогу, далеко тянулось ровное, как скатерть, поле, укрыться на котором было решительно негде. Поворачивать же назад было и того хуже, ибо уж там-то их точно ждала верная гибель: двое шоэнов, которых он, во время короткого привала, отправил назад, дабы выяснить насколько далеко они оторвались от опасности, вскорости вернулись, сообщив, что войско кавала, с невероятной скоростью движется в их сторону по этой же дороге. Хайес был очень высокого мнения об армии кавала, равно как и о нём самом, но, всё же, подобной прыти, даже он не ожидал, а потому был вынужден, так и не дав толком отдохнуть лошадям, вновь устремиться в путь. Оставалось только одно — прижаться к самой реке, туда, где берег заканчивался высоким обрывом, и, средь разбросанных, редких валунов росли хоть какие-то деревья. Возможно, если берег будет не слишком крутым, то им даже удасться спуститься к реке и переправиться на другую её сторону. А если дело окажется совсем худо, то им придётся оставить лошадей, и спуститься без них. Но в любом случае им следовало торопиться, ибо уже в самое ближайшее время, прямо здесь, они окажутся зажатыми между двумя армиями: армией кавала и, наверное, армией короля Имрии, спешащего на помощь осажденному Индэрну.

— Быстрее туда! Фай ого! — махнул рукой в сторону реки Хайес.

— Что случилось, ади Даггемо? — в свою очередь встревожился Рин.

— Коварный враг, юноша, оказывается не только позади нас, но и впереди тоже! — бросил ему через плечо Хайес, разворачивая своего коня. — Не знаю, откуда он там взялся, но это также верно, как и то, что через пару часов наступит полдень!

И помчался к реке, увлекая за собой весь отряд.

Достигнув берега и убедившись, что спуститься прямо здесь к реке невозможно, они спешились и привязали лошадей в редком кустарнике куманики, росшем почти над самым обрывом. Оставив там всех шоэнов, за исключением Борга и Йо, Хайес вернулся вместе с ними немного назад и расположился под защитой небольшого валуна. Оссу Та и Рин устроились рядом.

— Ади Даггемо! — повернулся к рыцарю юноша. — Та армия, впереди — может, это король спешит на выручку Индэрну?

— Может быть, юноша. Может быть, — проворчал себе в бороду Хайес. — Но, в любом случае, надо быть в этом уверенным. Я думаю, мы скоро это и сами увидим.

А затем рыцарь повернулся к Оссу Та:

— Айвонец!

Волшебник подбежал к рыцарю и лёг подле него с другой стороны, после чего они о чём-то оживлённо зашептались. Рыцарь сердился и настаивал на своём, а айвонец, видимо, не хотел уступать и упорно отказывался. Так они препирались довольно долго, покуда их ушей не коснулся низкий гул многотысячного конного войска.

— Шан дрог! — выругался айвонец и, низко пригнувшись, побежал куда-то назад.

Рин так и напрягся, ожидая, что с минуты на минуту увидит, наконец, кто же это — армия Имрии, под предводительством своего доблестного короля, или же ещё одно войско загадочного врага.

Густые клубы пыли поднялись над холмом, но даже сквозь них Рин узнал ослепительный блеск и гордую поступь рыцарей Имрии. Огромная, золотисто-алая орифламма развевалась над ними, словно сама длань Господня, благославляя их на ратный подвиг.

— Ур-ра! — что есть силы завопил Рин, вскакивая и радостно махая своим мечом. — Ур-ра!

И тут же рухнул на землю ничком. Как будто из него разом выпили все его жизненные силы. Как будто бы из него вдруг вынули саму душу, и сердце его теперь, словно какой-то бессмысленный механизм, равнодушно стучит, лишь потому, что его когда-то раз и навсегда завели. Он ничего не почувствовал, ничего не понял, но внезапно утратил всякий интерес к окружающему его миру, став похожим на искусно сработанную куклу.

— Всё, арвер! — угрюмо сказал Оссу Та, бережно укладывая подле камня бесчувственного юношу. — Надеюсь, что никто этого не заметил.

— Я тоже на это надеюсь! — прошептал Хайес, с тревогой взгядываясь в лицо Рина. — А с ним точно будетвсё в порядке?

— Не беспокойся. Я своё дело знаю, — успокоил того Оссу Та.

Между тем, с другого конца поля, вскоре также послышался мощный гул, и воздух замутился от поднявшейся пыли. Имрийская конница в замешательстве остановилась, а затем стала поспешно перестраиваться в боевой порядок. И вовремя: навстречу имрийцам на поле вышли, развернув свои пёстрые знамёна, первые отряды армии кавала.

— Ничего не понимаю! — сокрушённо покачал головой Хайес. — Две армии, и обе без, хоть какого-нибудь, дозора!

— Я думаю, что и те и другие столь спешили, что при такой спешке дозор не имел уже никакого смысла, — предположил Оссу Та.

— Возможно, ты и прав, нкапи, — пробормотал Хайес, впившись взглядом в разворачивающиеся друг против друга армии.

А Рин ничего не сказал. Он даже туда не смотрел. Ему было всё равно.

Глава 12

— Семь имён Тёмного! — бушевал ади Вара Великолепный. — Я же говорил, Ваше Величество, что продвигаться наобум — до добра не доведёт!

— Пусть так, ади Вара! Пусть и на это раз вы оказались правы! — обиженно поджал губы Эрро II Шепелявый, полновластный самодержец Имрии, прозванный так за отвислую, нижнюю губу, некрасиво оттопыривающуюся и наградившую из-за этого своего венценосного обладателя неприятной шепелявостью. — Но как нам следует поступить сейчас — благоразумно отступить, или же благородно вступить в сражение?

Ади Вара ожесточённо зашевелил усами, а затем, сжав одетый в латную рукавицу кулак, яростно затряс им в воздухе.

— Поздно! Поздно уже отступать, Ваше Величество! — заорал он на крайне смущённого короля. — Придётся принять битву, хоть мне это, клянусь всеми искуплёнными Ирдума, и не нравиться!.. Да поможет нам Бог!

— Ну что ж, ади Вара… Тогда, как наболее опытному в воинском искусстве военоначальнику, я предлагаю вам принять командование над моим доблестным войском… На время этого сражения! — произнёс, невольно нахмурившись, Эрро Шепелявый.

— Премного благодарен, Ваше Величество! — буркнул ади Вара и, уже почти поворотив прочь коня, добавил. — Впрочем, насколько я вижу, сражение и так уже началось.

И тут же пришпорил своего скакуна.

Но ади Вара, несмотря даже на свой намётанный глаз, всё же ошибся — первое столкновение ещё не произошло: волшебники Гильдии, состоявшие на службе короля, или его вассалов, уже готовы были нанести по врагу сокрушительный удар, как вдруг ряды противника разомкнулись, и вперёд вышел… бывший верховный ит Западного Инклифа, Н’нунги Андгингду Храо Д’див. Если бы вдруг сейчас обрушилось само небо, то и это не произвело бы на них столь ошеломляющего впечатления. И заклятья, уже готовые сорваться с их уст, подобно камню, нависшему над пропастью, так и не прозвучали, а вместо них, от одного волшебника к другому, недоумённым шорохом прокатилось — «Верховный ит Нгунги!», «Нгунги, Сияющая сфера!» И если сперва рыцари и солдаты лишь просто недоумевали, отчего их волшебники не торопятся обрушить на врага своё смертоносное волшебство, то, услышав эти слова, и сами несколько растерялись, не зная, что теперь думать и чего ждать.

— Братья мои во Гильдии! И вы, знатные сеньоры и простые воины! — разнёсся над полем, подобно грому, голос бывшего верховного ита. — Это взываю к вам я, верховный ит Западного Инклифа, Н’нунги Андгингду Храо Д’див, известный вам также, как Сфера Сияющей Божественной Силы! Я, беззаконно смещённый со своей должности забывшим о долге своём перед Господом и Гильдией, эгмором Эрлайлом, ради власти и наживы предавшего всех вас и весь Ирвир! Я взываю к вашему сердцу и разуму, дабы предостеречь вас о той великой беде, на пороге которой вы все оказались! Истинный владыка, наконец, возвращается в наш мир! Тот, кто по воле Господа нашего, Игуна, смиренно держит весь мир в своей длани! Тот, у кого хитростью и подлостью похитили его народ и его земли, являвшиеся когда-то великим Интамом! Эти клятвопреступники, щедро посеяв на них ненависть и вражду, когда сие злодеяние свершилось, словно алчные чудовища разорвали несчастное отечество на мелкие кусочки, дабы утолить свои ненасытные жадность и злобу! Как они ликовали, видя некогда великий Интам в разрухе и унижении! Но отныне, великое наше отечество вновь поднимается с колен! Истинный Владыка, к вящей славе Господа и торжеству Его высшей справедливости, вновь возвращается в своё поруганное отечество и призывает все народы его, аки своих заблудших детей, с радостью и смирением, вновь собраться под его десницей, где найдётся место всем: и королям, с их сеньорами, и добрым горожанам, и трудолюбивым землепашцам, и мудрым волшебниками и благочистивым священникам, и всем, кто вняв гласу разума и сердца своего, смиренно склонится пред несокрушимой мощью и несравденной справедливостью Истинного Владыки! Примите и…

Но тут вдруг его голос оборвался, и бывший верховный ит поспешно ретировался. И, правду сказать, вовремя, ибо спустя всего лишь мгновение, на то самое место, где он только что стоял, обрушился ослепительный столб белого пламени, высотою до неба и шириной — не меньше пяти ранов. Это ади Вара, быстро оправившись от охватившего его изумления, с великой досадой обнаружил, что пока его войско жадно, удивлённо и недоверчиво внимает речам столь необычного перебежчика и разглядывает никогда доселе невиданных скакунов, армия противника, тихо и без лишней суеты, разворачивает в боевые порядки всё новые и новые свои отряды. Стерпеть подобной наглости ади Вара, конечно же, не мог и, устремившись к Лее Истаге, деве чар короля, что было мочи завопил:

— Ваше Могущество! Ваше Могущество! Если этот, продавший душу Тёмному, подлый предатель проговорит ещё хотя бы минуту, то, клянусь Всесущным, битву мы проиграем!

Обворожительная дева чар лишь легонько ему кивнула, и в тот же миг огненный столб низринулся с небес на землю, прямо на вероломного ита! Но, увы, видимо, и вправду, сам Тёмный берёг его: в последнюю секунду он скрылся, и вся эта праведная мощь оказалась потраченной впустую. Впрочем, не совсем — ибо послужила для армии Имрии сигналом к началу битвы. Знамёна взлетели ещё выше, трубы зазвучали ещё звонче, а барабаны застучали ещё воинственнее. А самое главное, на ряды вражеских солдат, подобно тяжёлому молоту, падающему на раскалённое до красна железо, обрушился сокрушительный вал самых гибельных заклинаний, какие только были известны в Ирвире. Небо над полем стало аспидно-чёрным от сгустившегося нлинлинума, а воздух тоненько зазвенел и мелко-мелко задрожал, так что всех — от благородных рыцарей до обычных воинов — охватил великий ужас. Но никто не посмел и вида подать, что ему страшно, и чем сташнее им, на самом деле было, тем громче и свирепее кричали воины грозный клич Имрии: «Хэй ин Имрия эам касу!», что, как и всё здесь, хоть сколь-либо касающееся традиций и истории, являло собой отражение традиций и языка ещё более древних, чем история самой Имрии, ибо на старокивилийском «Хэй ин Иммар э ами йахасу!» означало ничто иное, как «За честь Благославенной и её славу!», а Благославенной кивили арту называли эту землю, когда ещё Имрии, да даже и самого Ирвира ещё и в помине не было.

Хотя удар и был сокрушительным, но сколь-либо значительных результатов удалось достичь лишь на правом фланге противника — там, где его отряды были ближе всего к реке. А в остальных местах неприятель не понёс почти никаких потерь, что было немного странным, так как наиболее сильные и искусные чародеи Гильдии, в том числе и сама обворожительная дева чар Лее Истаге, известная во всём Ирвире, как Улыбка Смерти, находились в центре войска, поблизости от короля. А уж перед её ударами были способны устоять лишь самые могущественные чародеи. Впрочем, это могло быть связано с тем, что правый фланг врага был хуже всего магически защищён.

Чародеи противника тот час нанесли свой ответный удар. Но та часть волшебников Гильдии, которая при обычном ходе сражения занята лишь тем, что защищает позиции своей армии от вражеских заклинаний, и на этот раз чётко и слажено отразили магическую атаку неприятеля. Небо опять стало сияющее-чёрным, а воздух задрожал и огласился тревожным звоном. Но теперь это было не так заметно: нлинлинум основательно истощился, так что пришло время волшебников наибольших магической Силы и опыта, которые уже ринулись в доблестное единобороство с наиболее достойными противниками, безошибошно угадывая таковых.

— Хэй ин Имрия эам касу! — подобно грому невиданной бури пророкатало над отрядами имрийцев, и вот уже тяжёлые, закованные в латы рыцари, тремя широкими клиньями устремились на врага. Раздался ужасный треск, и первые пятнадцать рядов неприятеля, в тех местах, где в них врезались рыцари, оказались буквально раздавлены, а на правом фланге, и вовсе — порядки врага были прорваны насквозь. И тот час туда, с торжествующими криками, один за другим, устремились отряды имрийцев.

— Слёзы Господа нашего! Да что же они делают?! — с досадой хлопнул себя по ляжке ади Вара. — Стоять, правый фланг! Всем стоять! — во весь голос, приставив ко рту руки, пророкатал он, словно груда камней обрушилась в ущелье. Но благородные рыцари, подгоняемые собственным тщеславием, в надежде снискать себе лавры первых победителей, сделали вид, что не слышат его, а может, и в правду, не услышав его за шумом битвы, продолжали азартно преследовать смешавшегося и потерявшего боевой дух врага, который поспешно отступал.

— Кавез! — обратился он к сидевшему подле него рыцарю. — Быстро туда! И, что хочешь делай, но правый фланг останови! И пусть — ни шагу вперёд, до тех пор, пока я вновь не разрешу наступать.

— Идиоты!!! — завопил побагровевший от гнева ади Вара, едва только рыцарь умчался исполнять его приказ.

— Да полноте, ади Вара! — подъехал к нему довольный король. — По-моему, всё идёт как нельзя лучше. Враг поражён силой нашего натиска и теперь, в смущеньи, отступает!

— Попредержи своё мнение, глупец! — в запальчивости оскорбил Его Величество ади Вара, отчего по лицу короля разлилась смертельная бледность, и он незаметно скосил глаза, сперва в одну сторону, а затем в другую, а потом ещё, как бы намериваясь поправить наплечник, невзначай оглянулся, желая убедиться, что его доблестного полководца никто кроме него не слышал. К счастью, свита стояла достаточно далеко — чуть ниже по холму. Всем было известно о неукротимом нраве Вары Великолепного, который, сгоряча, особенно во время сражения, мог не то, чтобы оскорбить своего собеседника, но даже лишить его жизни, а потому, благоразумно держались в отдалении. Однако это уже не лезло ни в какие ворота! И король принялся нервно покусывать свою нижнюю губу, что свидетельствовало о его самом мрачном расположении духа, а в сочетании с его необычайной бледностью, говорило о смертельной опасности для того, кто явился причиной такого его настроения. Однако, ади Вара не заметил ни своих слов, ни то, какое впечатление они произвели на его сюзерена, а потому, столь же жарко продолжил:

— Ведь они заманивают нас в ловушку!.. Вот! Вот, видите? — резко взёрнул он вверх свою руку, указывая на левый фланг противника. — Они разворачиваются, чтобы прижать нас к реке! Пронзи меня рог Тёмного, если я не прав!.. Рамагцы, за мной! — вдруг взревел он, да так, что король чуть было не свалился с коня. И стремительно спустившись с холма, ади Вара выхватил знамя, у стоявших в резерве рамагцев, увлекая их за собой на левый фланг.

— Надеюсь, что с Тёмным так оно с тобой и случиться! — с ненавистью прошептал король, пристально смотря в необъятную спину Вары Великолепного. Ему уже не раз намекали, что вконец зазнавшийся военоначальник, черезмерно обласканный славой, ни во что не ставит не только равных себе по положению, но и самого короля! И как-то даже похвалялся в компании близких друзей, что с добрым войском, ему в Ирвире никакой враг не страшен, будь он хоть императором Атурии, или хоть самим Тёмным. Из чего легко можно было сделать вывод, что о собственном короле даже и говорить не стоит. Эрро Шепелявый, в ожидании многих лет мира, даже нашёл уже подходящий повод, дабы ввергнуть в опалу бог весть чего возомнившего о себе полководца. Но тут, ужасно некстати, случилась эта непонятная война, и расправу, волей-неволей пришлось, отложить.

Тем временем, правый фланг разорвался надвое: передовая его часть так далеко врубилась в порядки врага, что оказалась отсечённой от собственного тыла, который, подчинившись всё-таки приказу Вары Великолепного, приостановил продвижение вперёд, сместив усилия ближе к центру. Левый же фланг едва держался, опасно прогнувшись под яростным натиском моногочисленного врага. А по краю его уже огибали всё новые и новые отряды противника. В них-то и врезались на полном скаку рамагцы, во главе с ади Варой. Вражеский фланг содрогнулся, но выдержал этот ужасный удар, а атака рамагцев быстро захлебнулась, рассыпавшись на множество отдельных поединков и стычек.

— У-у-ух! — громыхнуло где-то в центре. Это, вытянув из нлинлинума поледние остатки силы, волшебники Гильдии прорвали-таки магическую оборону противостоящих им чародеев и разметали вражеские порядки, открыв собственным солдатам путь к верному разъединению сил врага.

— Хэй ин Имрия эам касу! — подобно заклинанию пронеслось над сражающимися имрицами, и они, с несказанным воодушевлением и утроенной отвагой устремились на своих противников.

— Хэй ин Имрия эам касу! — кричал и король, позабыв даже на время о столь ненавистном ему ади Варе. Во главе своей многочисленной свиты Эрро Шепелявый во всю мочь гнал своего коня, спеша на помощь к оказавшимся в затруднительном положении, нетерпеливым рыцарям правого фланга. Король полагал, что исход битвы уже предрешён, а потому, самое время вступить в неё и самому, дабы не опоздать покрасоваться и лично поставить торжественную точку, в конце всего этого, достойного всяческой славы, сражения.

Видя средь своих рядов самого короля, да ещё в окружении блистательных рыцарей, воины, отринув последние остатки осторожности и уже более не думая о собственно жизни, с достойной похвалы самоотверженностью, ринулись в отчаянную атаку.

Однако, казалось бы уже окончательно прорванный центр противника не только устоял перед сокрушительным натиском, но и неожиданно сумел жестоко и смертоносно ответить: невиданные доселе великаны, пусть и не очень большим числом — их всего-то было четверо, но зато невероятной силы и ловкости, смутили наступающих имрийцев и даже, кое-кого повергли в настоящую панику. И, так как те, кто оказался перед лицом этих великанов уже не желали идти вперёд, прямо под их, не знающие пощады, палицы, а те, кто был сзади по-прежнему напирали, то образовалась невероятная толчея и давка, в которых затоптанных оказалось немногим меньше, чем тех, кого эти грозные воины сразили.

Но позади этой чудовищной свалки уже строили свои порядки многочисленные рыцари, не пожелавшие так легко, даже перед лицом столь пугающего врага, отказаться от своей победы. Встав в несколько рядов и разместив позади плотные цепи копейщиков, а сразу за ними — сотню лучников и множество прочих ратников, рыцари нерепеливо ждали, когда хоть немного рассосётся эта мешанина. Судя по тому, что всё больше и больше имрийцев охотно бросались в обратную сторону, ждать оставалось недолго. Но тут, неведомо как, на изготовившихся к атаке порядки имрийцев обрушилось невероятное по своей убийственной мощи заклинание! Лишь кровавые брызги, да обрывки живой плоти, подобно камням, пущенным из пращи, разлетелись во все стороны. Раз! Никто не успел ничего увидеть, а на месте многих сотен воинов уже осталось лишь несколько рыцарей, наверное, обладавших какими-то чудестными амулетами, что и спасло им жизнь. Оправившись после мгновения растерянности, они уже поспешно поворачивали назад своих вконец перепуганных коней. А в образовавшийся разрыв тут же хлынули многочисленные солдаты противника, во главе со своими неуязвимыми великанами.

— Как это возможно?! — увидев сотворённое врагом колдовство, вскричала потрясённая дева чар, и яркий румянец залил её прелестные щёки. Лее Истаге была великой волшебницей, но даже она не могла сделать такое сейчас, когда Сила вокруг совершенно иссякла.

А враг уже рассёк армию Имрии на две половины. Одну, во главе с королём, он успешно теснил к обрывистому берегу реки, грозя сбросить её прямо в воду, а вторую, оказавшуюся под началом Вары Великолепного, настойчиво пытался окружить, но пока что, безуспешно, поскольку опытный полководец всё никак не позволял обойти свои отряды ни с какого боку, в случае опасности заставляя отходить оба своих фланга в равной мере. Тем не менее ади Вара особых иллюзий об исходе сражения уже не питал и помышял лишь о том, как бы избежать полного разгрома, с последующим, крайне позорным и весьма дорогостоящим пленением, ежели, конечно, этот враг вообще берёт в плен.

Лишь один человек, высокий и, судя по его облику, суровый и властный, был вполне доволен тем, к чему клонилось это сражение. Он был ещё слишком далеко, чтобы его можно было увидеть с поля битвы, но, глядя на то, сколь быстро скакал его конь, равно как и лошади несколько тысяч его спутников, не приходилось сомневаться, что, самое позднее, через четверть часа, он уже будет на месте. Но даже сейчас, ещё ничего не видя, он прекрасно знал, что происходит на поле битвы, а также и то, что врагу известно о его приближении, ибо высоко в небе кружила пара могучих огутов. Но это мало его беспокоило.

Некогда верховный квистол Имрии, а ныне, провозглашённый своими сторонниками, как освящённый на предстательство подлинной слезой Господа, предстатель воли Игуна Тил I Пьертский, торопился на выручку к своему королю, резонно полагая, что своевременная помощь никогда не окажется не вознаграждённой. Где-то далеко позади остались его многочисленные строннники из крестьян и горожан, собравшихся к этому времени в Пьерте, а также пешие воины тех господ рыцарей, что со своими конными ратниками мчались сейчас рядом с ним.

Весть о таинственном и могущественном враге, неожиданно вторгнувшемся в их страну, несмотря на предельную осторожность этого самого врага, довольно быстро разнеслась по Имрии, достигнув самых отдалённых её уголков. И вот уже многочисленные сеньоры, не дожидаясь зова со стороны короля, собрали свои отряды, кто внушительные, а кто и совсем маленькие, одним словом кто сколько смог, и поспешили к своему сюзерену. Так поступила большая часть господ, в основном живущих на востоке и юге страны, а также в Адэрне и подле него, вплоть до Лирна. А те, чьи владения находились на севере и западе, включая и Бегген, то есть в тех местах, через большинство которых уже прошёл своим странным маршем загадочный враг, бросились со своими солдатами в Пьерт, туда, где жил и правил брат короля, Унгунд Пьертский, и где пребывал, пользуясь его великодушным гостеприимством самопровозглашённый предстатель воли Игуна Тил I Пьертский. И именно эти самые сеньоры, под началом брата короля, вместе со своими воинами и скакали теперь бок о бок с бывшим верховным квистолом. Пьертский предстатель объявил, что ему было ниспослано самим Господом откровение, о смертельной опасности, угрожающей их королю, и убедил его брата незамедлительно выступить на помощь, даже не дождавшись тех знатных рыцарей, что не успели к этому времени прибыть в город. И вот теперь Тил I мог с удовлетворением убедиться, что сделал совершенно верный ход и готовился исполнить предначернанное.

Тоэль Локайну с тревогой наблюдал за битвой. Он ни секунды не сомневался, что враг в конце-концов будет повержен, но то, как тот упорно сопротивлялся, невольно заставляло подумать и о цене, которую придётся заплатить за эту победу. А самое главное, кавайю пока так и не удалось схватить Отмеченного. Тот след, что привёл его в это место, оборвался на ничего не значащем для него чародее, пусть и сязанным с Отмеченным несколько больше, чем как с просто ищущем его. Отпущенное ему, Тоэль Локайну, время стремительно истекало, а цель его поисков по-прежнему огставалась недостижимой. Тем более мучительно было ощущать, что Отмеченный где-то здесь, совсем близко! Тоэль Локайну знал, что его не было на поле битвы, но он безошибочно чувствовал, что тот находиться совсем близко от него, и что лишь только этот неожиданный враг помешал ему тот час его схватить!

В какой-то момент кавайю с новой силой охватило волнение: погрузившись в свои мысли, он предоставил оддтов самим себе, но чародеи противника неожиданно сумели их перехитрить и нанесли чувствительный удар в самый центр его войска. Враг незамедлил этим воспользоваться и едва не прорвал в том месте боевые проядки его армии. Если бы не доблесть и бесстрашие гайру, то дело бы обернулось совсем плохо. С этого времени Тоэль Локайну уже не позволял своим чувствам взять над ним верх. Он пристально следил за ходом битвы и, едва заметив какая опасность нависла над его несокрушимыми великанами, тут же нанёс по врагу жестокий удар, не пожалев ради этого немалую часть таящейся в его доспехе Силы. И удар этот пришёлся как нельзя вовремя! После него участь противника оказалась решённой: его центр оказался практически уничтоженным, а фланги поставлены в крайне невыгодное положение.

Но время. Опять время! Как доложили наблюдатели, с юга стремительно приближалась ещё одна вражеская армия. Можно было подумать, что все жители этой маленькой, но черезвычайно населённой страны, вдруг взяли в руки оружие. И Тоэль Локайну с досадой осознал, что до её подхода не успеет разделаться со своим нынешним противником. Секунды, подобно перезревшим сливам, срывались с ветвей времени и, гулко падая в неумолимое сейчас, лопались там и в дребезги разбивали то пространство, что разделяло его и ощитиневшееся тысячью длинных копий тысяченогое и тысячерукое, закованное в сталь чудище.

Кавайю медленно поднял вверх свою левую руку и едва заметно махнул ею в сторону юга. И в тот же миг маленький лесок, до того мирно дремавший на ещё ласковом солнышке, испуганно вздрогнул и шумно раздвинул свои ветви. Ослепительно засияли яркими цветами причудливые доспехи. Диковинные скакуны с поражающим своим многоцветием всадниками скорее напоминали празднично наряженную толпу, чем грозное войско. Аста. Блистательные полторы. Тысяча пятьсот всадников, десять лет наводнявшие безграничным ужасом весь Пакрам. Тысяча пятьсот воинов своим мужеством и доблестью стоивших пяти тысяч лучших солдат любой другой армии. Тысяча двести «Сайэни ас Окхиту» — «касаний смерти», тысяча двести могучих воинов, в тяжёлых латах, с пятирановыми толстыми копьями, удар которыми не раз вышибал из сёдел самых опытных всадников Ойриса, и которые равно искусно сражались, как на своих скакунах, с копьём в руке, так и будучи спешенными, нимало не стесняясь своими тяжёлыми доспехами. А вокруг них, подобно лёгким листьям, гонимым неудержимым ветром, мчались три сотни «Юмрори Орн» — «стальных небес», три сотни удивительных арбалетчиков, способных необычайно метко стрелять на скаку тяжёлыми болтами со скоростью опытного лучника. Правда, сделать так они могли не более пяти выстрелов, после чего им приходилось браться, пусть и за обычные, но всё же чрезвычайно мощные луки. И было это так, поскольку в основу этого их удивительного мастерства было положено искуснейшее волшебство. Кавайю лично, перед каждым сражением, зачаровывал, как сами арбалеты, так и болты к ним. Во время битвы, он указывал определённое место на поле боя, куда и летели затем, без промаха, эти самые болты. Однако, изменить цель, коли она была назначена, он уже не мог. Но правда и то, что кавайю ещё не разу не ошибся.

И вот эти смертоносные полторы тысячи, словно крепко сжатый стальной кулак, устремились навстречу уже появившимся на горизонте рыцарям. Земля задрожала и словно бы исторгла из глубин своих тяжкий стон под безжалостными ударами тысяч мощных лап никогда невиданных здесь скакунов. В воздух поднялось плотное облако пыли, и блеск доспехов несколько угас, скрытый этой сумрачной пеленой.

«Только бы они сделали всё именно так, как я им велел!» — внутренне содрогнулся бывший квистол, беспокойно оглядываясь на суровых, взявших копья в упор, рыцарей. Он не мог не вспомнить, с каким дружным негодованием они встретили его категорическое требование, и скольких трудов и откровенных угроз стоило ему, чтобы, наконец, добиться их крайне неохотного согласия. И если вдруг сейчас их гордость возьмёт верх над страхом Божьим, который он столь усердно пробуждал в их бесконечно упрямых душах, то всё неминуемо пойдёт прахом.

Две устремлённые друг на друга ярости стремительно сближались, и вот уже первый град болтов обрушился на рыцарей, пробивая у многих из них шлемы и даже панцири. Вопль боли и ненависти пронёсся над войском квистола, но за миг до этого рыцари разомкнули свои тесные порядки и поспешно рассыпались широко в стороны, стремясь теперь не прямо на противника, а как бы пытаясь обойти его по бокам. И уже очередной залп арбалетчиков оказался далеко не столь впечатляющ.

— Благодарю тебя, Господи! Всего себя предаю в руки Твои! Да буду и дальше верным орудием Твоим! — вознёс жаркую молитву Всесущному несказанно обрадованный квистол, а Тоэль Локайну напряжённо выпрямился, почувствовав что, как это не невероятно, но его перехитрили.

Но даже без этого, последствия первого столкновения были далеко не в пользу армии квистола: десятки рыцарей и сотни простых конников, всё же врезавшиеся в порядки противника на полном скаку, сломали свои копья и познали ужас встречи с ринувшейся им навстречу землей. Их более удачливые противники, практически не сбавляя скорости, уже сшиблись с новыми врагами, причём, почти с тем же результатом. Но дальше ряды рыцарей закончились, и «касаниям смерти», пришлось поспешно разворачиваться. Строй асты был безвозвратно разрушен, и её смертоносная мощь пропала втуне. И хотя урон причинённый войску противника был более чем впечатляющим, он мог бы быть несравненно значительнее, что не мог не заметить Тоэль Локайну. Кавайю решительно обнажил два огромных, словно бы пылающих изнутри оранжевым пламенем, клинка и… тут же исчез!

— Нса но окхирах вэа а кину![29] — с бешенством выдохнул он, появляясь позади наибольшего скопления рыцарей, подобно смертоносному урагану врезавшихся в его основной войско и теперь неудержимо сминавших его порядки. Кавайю вытянул в их сторону меч, стиснутый в правой руке. Клинок ослепительно полыхнул, и там, куда он был направлен, образовалась широкая просека из превратившихся в бесформенную кровавую кашу обрубков тел. Лишь немногие рыцари, защищённые своими зарачованными доспехами, или же сильными амулетами, избежали этой страшной гибели. Но кавайю не интересовали эти счастливчики: он уже направлял свой меч в другое место.

— Нса но лиха ойре а айне![30] — и новая кровавая полоса, огибая редкие островки счастливцев, рассекла ненавистные Тоэль Локайну вражеские порядки.

То, что произносил кавайю не было заклинаниями, ибо ему не нужно было их произносить. Кавайю сам по себе был почти чистой Силой, Ветром Всего Сущего, и потому ему достаточно было лишь просто помыслить то, что он желал пробудить к жизни посредством своего волшебства. Поэтому, то что говорил кавайю и не было заклинаниями. Он просто так ругался, не в силах сдержать свои досаду и ненависть.

— Нса но сэисаруха хэль драйя са’рдагури![31] — и снова десятки имрийцев в мгновение ока оказались разорваны в клочья. Но на доспехе Тоэль Локайну лишь не многие камни продолжали мерцать кроваво-красным огнём.

Поражённые в самое сердце великим страхом, имрийцы бывшего квистола, не зная, что им и думать о той невиданной напасти, что столь внезапно и смертоносно обрушилась на них, тут же дрогнули и, в панике, бросились бежать.

— Стойте, дети мои! — воздел вверх руку с тяжёлым, боевым посохом монаха квистол. — Остановитесь во имя Господа нашего! Да убойтесь гнева Его! Что есть страх смерти пред страхом предать Его?! Что есть жизнь самых великих мира сего, пред смертью ради Него, Единственного и Всесущного?!.. Остановитесь, дети мои! Остановитесь, и Господь войдёт в сердца ваши и чрез вас восславит имя своё!

Квистол стоял на небольшом пригорке, раскинув в стороны руки и широко расставив ноги. Высокий. Грозный. Охваченный гневом и яростью. Словно пушинку держал он высоко над головой железный посох, с шишковатым шарообразным окончанием, как у палицы, на одном его конце и с обоюдоострым лезвием, как у меча — на другом. Но сколь не взывал он к вере и доблести соотечественников, те не желали его слушать, и, как и прежде, со всей сноровкой, на какую только были способны, убегали прочь с поля боя. Паника, начавшаяся в одном месте, быстро перебрасывались на другие, причём даже туда, где имрийцы безоговорочно одерживали верх, и где страшное заклятие кавала ещё не успело снять своей жестокой жатвы.

— Господи! Единый и Всесущный! — квистол выронил из рук посох и рухнул на колени, молитвенно сложив в круг свои ладони. Лицо его исказила гримаса отчаяния, а из глаз жарко струились слёзы. — Господи! Заклинаю Тебя всеми Твоими слезами, пролитыми ради этого, недостойного Тебя мира! Я взываю к Тебе из бездны своего ничтожества и молю… не за себя молю, ибо что есть я пред Твоим величием? Молю только ради Твоего грандиозного замысла… ради Твоего несравненного дерзания!.. Ниспошли мне силу Твою! Вложи в сердце моё гнев Твой! Надели руку мою Твоей всесокрушающей мощью! Укрепи дух мой Твоей непримиримостью к врагам Твоим!

Голос квистола гремел над битвою, подобно ударам грома над бушующем морем. Бегущие в ужасе солдаты, видя пред собой пример столь неподдельного смирения и благочестия, невольно останавливались и вновь находили в себе мужество повернуться лицом к врагу. Тоэль Локайну сперва услышал, а затем и увидел это. И меч его, сам собой, потянулся в сторону этого быстрорастущего островка сопротивления.

— …не дай нечистым сердцем и духом своим попрать славу Твою! Господи! — квистол вновь схватил посох и стал медленно подниматься. — Из бездны отчаяния взываю к Тебе! Сокруши врагов Твоих!

И в то мгновение, когда направленный кавалом в их сторону меч жадно моргнул испепеляющим пламенем, из острия вытянутого навстречу ему посоха квистола, с оглушаюшим громом вылетела столь же ослепительная, белая молния. На мгновение всем показалось, что мир содрогнулся: пешие воины, всадники и их скакуны — все едва устояли на ногах, а кое-кто всё-таки и упал.

Кавайю Тоэль Локайну, тот, кто был Тенью Последнего Создателя, тот, кто знал об этом мире и его обитателях всё, что только можно было знать, и кто не боялся ничего, кроме гнева своего нынешнего повелителя, почувствовал вдруг, что именно сейчас, и именно здесь случилось что-то доныне неслыханное и, по-настоящему, страшное! Тоэль Локайну поспешно воткнул перед собой в землю мечи и сцепил в замок свои руки. И тут же, высоко в небе, над его головой заклубились белые облака и, всё быстрее и быстрее, стали кружиться, опускаясь с каждым мгновением всё ниже. Не прошло и десяти секунд, как уже, едва не касаясь головы кавайю, над ним ревел чудовищный смерч. Небо сделалось иссиня-чёрным, и бушующий ветер сбивал с ног всякого, кто оказался ближе, чем на двести шагов к кавайю. Не более минуты бушевал ураган. И на протяжении этой минуты мир сотрясал рёв самой Силы. Но все, кто тут находился, готовы были поклясться, что чудовищный смерч крутился никак не меньше четверти часа, а то и больше. И вот теперь, когда он так внезапно прекратился, и над полем битвы вновь распахнулось высокое и чистое, летнее небо, все столь растерялись, что стояли, опустив к земле своё оружие, и ошеломлённо озирались. В таком же смятении пребывали и все чародеи, ибо вдруг ощутили, как на них, с неудержимой мощью, внезапно обрушилось целое море Силы! Так много Силы, что они уже и забыли, что такое бывает, пусть даже и не в этой стране. Это было так неожиданно, что они словно бы захлебнулись в этом неудержимом потоке, и теперь лишь беспомощно и растерянно стояли, недоумённо и с великим страхом оглядываясь по сторонам.

Лишь один Тоэль Локайну оставался спокойным и собранным, и, несмотря на то, что сотворил сейчас почти что чудо, готовился не к отдохновению, а к битве, битве, которая, возможно, окажется для него последней. Кавайю стремительно выдернул из земли оба своих меча и решительно устремился к долговязой фигуре квистола.

Тил I Пьертский ещё более жарко принялся возность хвалу Господу, уже обеими руками вцепившись в свой посох. Лицо его покрылось капельками пота, губы дрожали, а посох, стиснутый так, что пальцы самозваного предстателя мертвенно побелели, раскачивался, словно бы его владелец был охвачен жесточайшей лихорадкой. Бывший квистол на мгновение зажмурился, когда охвативший его ужас стал совсем уж невыносимым, а затем, преодолев-таки свой страх, вновь широко раскрыл глаза, уставившись прямо на быстро приближающегося к нему кавала. Руки Тила I затряслись, и из посоха, оглушив всех вокруг чудовищным грохотом, вновь вырвалась белая молния. Кавал, не сбавляя шага, рассёк её мечём, и тут же, в ответ, выпустил из второго своё заклинание. Тончайшая полоска мира перед ним встала вдруг на ребро и рассекла всё, что оказалось между Тенью и бывшим квистолом. Те, кто успел вовремя сообразить, что лучше не стоять между этими двумя, ещё более прибавили прыти, а те, кто оказались не столь догадливыми, либо дымились на земле, опалённые божественной молнией, либо истекали кровью, разрезанные сверху-донизу колдовством кавала. Зато теперь Тоэль Локайну лишний раз убедился, что обычное волшебство, пусть даже и самое изощрённое, в этом поединке ему не поможет. Как он и ожидал, Лезвие Бытия разбилось на мириады мгновений, едва коснувшись посоха этого странного священника. Тоэль Локайну чувствовал, что то, что противостоит ему, не является Силой. В тех непривычных и пугающих вибрациях, что жадно впитывало его существо, безуспешно пытаясь понять, что же это такое, ощущулась какая-то смутно знакомая, древняя мощь, столь же всеобемлющая, как и сама Сила. Но вот что это? Каждый раз, в самое последнее мгновение, узнавание, так и не давшись ему в руки, ускользало прочь. Тоэль Локайну не знал и не понимал этого противника, но инстинктивно чувствовал в нём равного себе, и потому страх исподволь, медленно, но верно распускался в его сердце, подобно огромному, чёрному цветку с тясячами маленьких, липких лепесточков. Кавайю оставалось преодолеть до своего противника всего только пять шагов, когда, наконец, он сумел обрести, уже утраченное было спокойствие, и вновь ощутил в своем сердце жаркое пламя мужества.

— Ива уруиту ойю кину нмаа иту. Иш окхи![32] — не доходя до квистола трёх шагов, слегка поклонился кавайю.

— Сэа ануруа а о, нха ого иса иту![33] — напряжённо выдавил из себя квистол и, поджав губы, тоже слегка и неуверенно поклонился.

— Эсэгу![34] — едва заметно улыбнулся кавайю.

— Дарузу![35] — рассердился отчего-то бывший отец Тил, выставляя остриём вперёд свой посох.

— Юм хой ха, айгхазу![36] — угрюмо проронил Тоэль Локайну, в мгновение ока пуская в причудливый полёт, до того безжизненно опущенные вниз клинки. Подобно двум чёрным, извивающимся змеям, они взвились в воздух, вдруг протяжно застонавший под их сияющими лезвиями. Всё огромное поле, на котором сошлись теперь уже три армии, вздоргнуло и двумя мощными толчками опустилось на несколько ранов вглубь земли. И тут же, ледяной, обжигающий своим холодом ужас коснулся сердца каждого воина. Имрийцы, охваченные паникой, ринулись в одну сторону, а их пришедшие из-за моря враги — в другую. И простые солдаты, и их командиры, и знатные рыцари — все, все, в едином порыве, изо всех своих сил торопились покинуть вдруг ставшее предательски неверным ратное поле. Они бежали до тех пор, пока не оказались вне пределов гигантского провала, и остановились только тогда, когда горизонт опять раздвинулся до своих привычных пределов. Лишь небольшой отряд противника не посмел покинуть своего господина и, удалившись от сражающихся на безопасное, по их мнению, расстояние, молчаливо наблюдал, ожидая, чем закончиться поединок.

Между тем, в ожесточённом сплетении мгновенных касаний между двумя волшебными мечами и одержимым неведомой силой посохом, сошлись не только безжалостная мощь ударов, но и клокочущая, вцепившаяся друг в друга непримиримость всемогущей Силы и всесокрушающей Веры, образовавшие вдруг, как и много веков назад, единый сплав, но только, на это раз, это были не братские объятия, а смертельная схватка.

Танец мечей и посоха, сколь бы невероятным это не показалось, становился всё стремительнее. Пространство, на несколько ранов вокруг, дрожало и сворачивалось в упругий, тугой шар, который, с каждой секундой, превращался во всё более ослепительно сияющую сферу. Тоэль Локайну сжимал собой невероятную Силую, такую Силу, какую никогда ещё, за всё время своего существования, он не осмеливался собрать в себе. Оба сфайну — клыка Силы, что были созданы в этом мире вместе с ним и являлись не столько оружием, сколько его специфическим продолжением, его неотделимой частью, оба его сфайну, один из которых звался Орвез, что на языке Создателей означало Разящая Тайна, а другой — Икайдэ, что можно было перевести, как Дух Гнева, оба его сфайну сияли от неудержимо изливающейся из них Силы так, что это их сияние уже могло соперничать со светом самого солнца. Сфайну уже не просто тонко вибрировали, а по-настоящему дрожали, едва не вырываясь из его рук, так что Тоэль Локайну приходилось прикладывать заметные усилия, чтобы совладать с ними. Сфайну изливали на врага не страшные, смертоносные заклинания, а, что было в тыячи раз смерноноснее — саму основу волшебства, саму его ткань, во всесокрушающей своей обнажённости, одним лишь своим прикосновением разрушаюшую плетение этого мира. Никто и ничто не могло противостоять жару этого горнила первоосновы, но, как это было не невероятно, сколько бы это не представлялось кавайю непостижимым, но его противник не только не был до сих пор повержен, но даже продолжал вполне успешно защищаться от его полных безудержной ярости и неудержимой мощи бесчисленно-хитроумных атак. Первоначальное воодушевление, которое испытал Тоэль Локайну при первых нахлынувших на него порывах силы, за время этой необычайно упорной схватки сменилось растерянностью и даже усталостью. Он не мог постичь, как этот никому неведомый священник до сих пор противостоит ему? Откуда у него власть над той неведомой силой, судя по всему, исходящей прямо из Божественной Веры Создателей, с помощью которой он и может творить такое?! А главное — достаточно ли он, Тоэль Локайну, искусен и силён, чтобы совладать с этим неведомым? Ответы на все эти вопросы, за исключением самого последнего из них, онвряд ли когда-либо сможет узнать. Но вот для последнего вопроса, для самого важного из этих трёх, ответом мог быть только исход их поединка, а потому, необходимо было отрешиться от всего, как не имеющего практического значения и, собрав всю свою волю в кулак, отдать всего себя этому сражению, не думая ни о победе, ни, тем более, о возможном поражении. И кавайю тут же отбросил всё в сторону. И отныне во всём мире для него остались лишь он, его сфайну, решительный и опасный враг и его смертоносный посох.

Первоначальный ужас, охвативший бывшего квистола, при мысли, что ему предстоит биться с самой Тенью, уже давно прошёл. Он не был уверен, что то неожиданное могущество, та невероятная мощь, которую ему удалось обуздать, сможет выстоять против бешенного напора ожившей Силы. Он не знал, пока ещё, границ возможностей того, что однажды открылось ему, а, кроме того, у него не было достаточно времени, чтобы изучить и понять это совершенно новое для него явление. И поэтому, он, не без основания, опасался, что пока ещё не готов к противостоянию с самой Тенью, об истинной силе которого он знал не понаслышке. С какой бы радостью он постарался бы избежать этого! Чего бы только он не отдал, ради того только, чтобы эта их встреча произошла бы когда-нибудь потом, а ещё лучше, если бы она и вовсе не состоялась! Но, увы, обстоятельства сложились именно так, а потому, к величайшему его сожалению, выбирать не приходилось. К тому же, он прекрасно знал, какую цену приходится платить за свою трусость, или же нерешительность: его собственная судьба являлась ярким тому примером. И квистол изгнал из своего сердца и разума всё, что хоть как-то могло помешать ему в этом поединке. Уж если и жить, то так, чтобы твоя судьба была овеяна истинным величием! А иное — годится лишь для недостойных внимания ничтожеств, и лучше уж навеки погибнуть, опалённым лучами славы, чем оказаться средь их числа.

Квистол нервно выдохнул и покрепче перехватил свой посох. А потом, подобно гибельному смерчу, на него обрушилось неистовство клинков Тени. Он не мог больше возносить свои жаркие молитвы к стопам Господа. Он не мог больше думать ни о чём, кроме самой этой битвы, и лишь распахнул своё сердце вере в то, что Бог, а значит и победа, на его стороне. А вскоре, и жизнь его, и весь это мир, и даже сам Господь престали для него хоть что-либо значить, ибо он, до поледней капли пота, обратился лишь во всепожирающую, отчаянную ярость. Он стал совершенным оружием, которое живёт, лишь пока сражается. И чем яростнее оно это делает, тем полнее и ярче его существование.

— А-а-ааа! — вопил квистол, безостановочно нанося своим посохом удар за ударом. Лицо, руки, всё тело его сияли ослепительным белым светом, равно как и сам его посох. Квистол видел только Тень и его ужасные клинки, ежесекундно жадно устремлявщиеся на него. Весь остально мир был скрыт плотной мерцающей завесой, словно диковинный туман сгустившийся вокруг них.

Время шло, а сразить противника квистолу так и не удавалось: слишком опытен был его враг, слишком стремителен и невероятно искусен. Лицо священника раскраснелось, покрывшись крупными каплями пота, а на лбу его, словно раскинула свои крылья странная птица, туго налились кровью широкие вены.

— Арх-х-ххх! — зарычал квистол, вновь вынужденный отступать, едва сдерживая безрассудный натиск врага. Удары клинков обрушивались на него с частотой сыпящихся из ладоней песчинок, но, по счастью, пока квистолу их все до единого удавалось собрать на свой посох. Руки его натружено ныли, а ладони, наверное, превратились в сплошные синяки, но он не замечал этого, и каждое мгновение помышлял лишь о том, как бы перехитрить противника и пробиться за смертоносную завесу его безумных мечей, дабы, наконец, поразить его, но при этом и самому не пропустить его ударов. Но силы Тени казались бесконечными, и кистол вновь приходил в неистовое отчаяние.

— Господи! Не оставь! — на одном дыхании выкрикул священник, с трудом увернувшись от жадно вспыхнувших мечей, едва не разорвавших его в клочья. Лишь в самое последнее мгновение путь им сумел преградить посох, взорвашись под их безумными ударами мириадами разноцветных искр.

— Не оставь меня! — уже не прокричал, а сдавлено прохрипел квистол, падая на одно колено. Он был уверен, что не успеет завершиться это мгновение, как Тень покончит с ним раз и навсегда.

— А-а-ааа! — вдруг вновь завопил священник, подскакивая, словно ужаленный, и с силой отшвыривая от себя Тень.

— А-а-ааа! — не умолкая ни на секунду, вопил он, всё быстрее и быстрее осыпая ударами своего неуступчивого противника. Квистолу казалось, что весь мир вокруг него обратился в этот его крик. С каждым мгновением крик становился всё громче и громче, безудержно затопляя собой всё сферическое пространство, в котором они сражались, окружённые мерцающим туманом. И по мере того, как становился громче это его крик, квистол с недоумённым торжеством ощущал, что и его собственные силы стремительно увеличиваются. Ликование наполнило его сердце, и он удвоил свои усилия. Неожиданно, что-то резко и оглушительно треснуло, словно одним махом разорвали огромный, сотню ранов длиной, кусок плотной материи, и священник почувствовал, как его посох погрузился во что-то упруго-мягкое, неистово бьющееся и нестерпимо горячее при этом. Жаркая струя серовато-блестящей крови обожгла его руки и лицо. И тут же кавал, выронив свои мечи, вцепился в пронзивший его посох. Всё было кончено! Мерцающая пелена в ту же секунду распалась, и две вцепившиеся друг в друга фигуры залил яркий свет.

— Взгляни! Взгляни на меня! — торжествующе прохрипел квистол и, схватив Тень за подбородок, жадно воззрился поверженному врагу в глаза.

В какое-то мгновение Тоэль Локайну почувствовал, что противник вот-вот сдастся, покорившись своей неизбежной участи. Кавайю решил не упускать столь благоприятный момент и, чтобы окончательно сломить сопротивление упрямого священника, вобрал в свои сфайну ещё больше Силы. Лишь на какую-то долю секунды его рука, сжимавщая неистовое тело Икайдэ, дрогнула чуточку больше, но даже и этого оказалось достаточно: священник яростно заорал и, вскочив с колен, сумел отшвырнуть его своим посохом. А затем… А затем случилось что-то непонятное и ужасное. Всё тело кавайю, словно горное озеро, переполненное обрушившимся в него ледником, ринулось в его сердце и, разбив его вдребезги, устремилось наружу. Вся огромная Сила, что бушевала в нём до сего момента, вдруг вырвалась из него и, словно ослепительно сияющий смерч, упёрлась в бездонное небо. Где-то высоко-высоко, с сухим треском, разъялся нлинлинум и, мгновенно вобрав в себя высвободившееся неистовство Силы, тут же бесследно исчез. Первый раз в своей жизни Тоэль Токкайну был не Тенью, а просто самим собой. Мерцающий туман вокруг рассеялся, и, в беззаботных лучах летнего солнца, кавайю вдруг увидел Его, Отмеченного! Там!.. Далеко!.. У самой реки!.. Несмотря на слишком большое расстояние Тоэль Локайну безошибочно почувствовал, что это был точно он! Забыв даже о том, что он, как это не невероятно, умирает, Тоэль Локайну, всем своим существом, потянулся к Нему, к тому, кто с недавних пор стал для него всем смыслом его бытия, и кто, собственно, и стал причиной его гибели. Тоэль Локайну потянулся к нему, но в ту же секунду треклятый священник схватил его за подбородок и повернул к себе лицом, что-то прошептав при этом. И едва кавайю погрузился в его глаза, гримаса бесконечного ужаса исказила его черты. Кавайю отчаянно забился, пытаясь вырваться из цепких рук квистола, но лишь страшно закашляся, обрызгав того своей дымящейся кровью, и тут же повалился на спину.

— Возвращайся к своему хозяину! — торжествующе прошептал священник и брезгливо разжал свои руки, давая поверженному врагу упасть пред собой.

Лицо квистола сияло ликованием. Он победоносно огляделся и, не обращая внимания на притихших воинов противника, пошёл прочь.

А в мире отныне стало на одну Тень меньше.

Глава 13

— Проклятье! — выругался Хайес, поспешно прячась за камень. То, что происходило сейчас на поле боя, могло испугать кого угодно: прямо над сражающимися, из ставшего вдруг иссиня-чёрным неба, протянул вниз свой жадный хобот чудовищный смерч и с рёвом закружился, опрокидывая всё, до чего только смог дотянуться. Рёв пленённого в самого в себя ветра был столь ужасен, что вся земля на много илей вокруг тряслась и стонала, словно была огромным барабаном, по которому, изо всех сил, дубасили невидимые великаны.

— Что это, нкапи?! — рыцарь схватил в испуге за руку волшебника, но тот, весь посерев, лишь молчаливо смотрел в сторону внезапно разбушевавшейся стихии.

— Нкапи! Ты слышишь меня?! — орал ему на ухо Хайес, пытаясь перекричать рёв ветра.

Но айвонец как будто даже не слышал его и не отрывал глаз от беснующегося смерча.

— А! Чтоб тебя! — махнул рукой Хайес и снова сжался за камнем, вдавив своё тело в мягкий дёрн.

Прошло, наверное, не меньше четверти часа, как, по крайней мере, показалось Хайесу, прежде чем мечущийся средь чёрных небес смерч исчез столь же внезапно, как и появился.

— Свяжи-ка Рина, арвер! — это были первые слова Оссу Та, после того, как с него спало это странное оцепенение.

— Зачем? — удивился Хайес, недоумённо посмотрев на волшебника. — Ты не уверен в своём колдовстве?

— Я теперь вообще ни в чём не уверен! — испуганно посмотрел на рыцаря айвонец. — Если бы ты знал, арвер, сколько Силы сейчас низвергнулось на это место! Я полагаю, что после такого нельзя быть уверенным ни в одном заклинании! У меня даже такое ощущение, что всё волшебство вокруг сошло с ума!

Хайес ткнул пальцем в сторону безучастного юноши:

— Тебе, конечно, виднее, нкапи. Но, по-моему, с парнем всё в порядке.

Оссу Та задумчиво посмотрел на Рина и, так ничего и не сказав, поманил к себе Борга. Шоэн немедленно подполз и стал что-то оживлённо объяснять волшебнику, а затем, развернувшись, побежал, низко пригибаясь к земле, к оставшимся позади, в кустах, товарищам.

— У него и Йо нет верёвки! — ответил на невысказанный вопрос рыцаря Оссу Та и недовольно отвернулся, вновь сосредоточив своё внимание на сражении. Вернее, на неожиданно прекратившемся сражении: солдаты и Имрии, и Тени растерянно стояли на месте и, судя по всему, больше не стремились к схватке.

— Да что ж там такое творится! — хлопнул в сердцах Хайес латной рукавицей по камню. Сколько он не всматривался, ему всё никак не удавалась понять, что же такое произошло, отчего вдруг битва прекратилась, а главное — кто же одержал в ней верх?

— Неужели ты не чувствуешь, арвер? — потрясённо посмотрел на него айвонец. — Как можно сражаться, когда в воздухе витает такое?! — и, в качестве доказательства своей правоты, указал на парализованные бездействием армии в полуиле от них.

— Кто там ещё летает?! — не на шутку обеспокоился Хайес, с тревогой взглядываясь в небо над полем.

— А! — Оссу Та порывисто сжал правой ладонью своё левое плечо, что у айвонцев означало крайнюю степень досады. — Успокойся, арвер! Никто там не летает. Это я так образно выразился.

— А-а-а! — озадаченно протянул Хайес и, мельком глянув на айвонца, вновь уставился на замершие в бездействии армии. Там как раз что-то полыхнуло, и сразу же вслед за этим, почти в том же месте, где это произошло, закрутилось и завертелось нечто серебристое, словно бы облачко какое. Хайес даже хотел спросить Оссу Та, чтобы это могло быть, как вдруг земля под ними задрожала и с тяжёлым, сдавленным гулом, напоминающим протяжный стон, провалилась вниз на несколько ранов.

— Десница Господня! — только и смог вымолвить Хайес, шлёпаясь вновь подле камня, после того, как тот, вместе с землёй, неожиданно выскользнул из-под его тела.

— Шан дрог! — выругался Оссу Та, испугавшись не меньше рыцаря.

Позади раздалось отчаянное ржание лошадей: перепуганные животные, сорвавшись с привязи, в ужасе стали разбегаться кто куда. Шоэны пытались их ловить, но кроме нескольких скакунов, чьи поводья запутались в кустарнике, никого из лошадей им удержать так и не удалось. К тому же, берег, несколькими мощными толчками, начал медленно сползать в реку. Шоэны вырубили мечами ветки, с привязанными к ним скакунами, и торопливо устремились прочь от берега, туда, где лежали рыцарь и волшебник.

— Семь имён Тёмного! Да что же это твориться-то?! — не то страшно испугался, не то ещё больше рассердился Хайес.

Один Рин, по-прежнему, равнодушно лежал подле валуна.

— Всё! Бежим отсюда! — схватил за руку рыцаря айвонец. — Бежим, пока это ещё возможно!

— Как? Тёмный тебя побери! — зашипел на него в ответ Хайес. — Ты что, не видишь, что берег обваливается в реку прямо на глазах? Куда мы пойдём?

— Это твоё дело решать, куда нам идти! — не унимался волшебник. — А моё дело — предупреждать о тех опасностях, которые ты не можешь видеть! И ты должен мне верить! — Оссу Та крепко сжал спрятанный под стальными пластинами кулак рыцаря. — Нам, действительно, надо как можно быстрее уйти отсюда!

Хайес хмуро взглянул в лицо айвонцу и опустил голову:

— Хорошо. Мы поступим, как ты предлагаешь. — И тут же обернулся к Йо. — Йо!

Шоэн тут же подбежал к рыцарю и, выслушав его, опрометью бросился к берегу, но не прямо за ними, а наискосок, чтобы миновать то место, где он обрушился в реку.

— Как только Йо найдёт, где нам можно спуститься к воде, мы уйдём отсюда! — сказал Хайес айвонцу.

— Надеюсь, что ждать придётся не долго! — проронил Оссу Та и вдруг встрепенулся. — А где же Борг с верёвкой?

— Я думаю, что ему сейчас не до неё, — досадливо усмехнулся Хайес. — Он лошадей ловит.

— Шан дрог! — выругался волшебник, ищя глазами нерасторопного шоэна.

— Может, ты напрасно волнуешься, нкапи? Ну, куда юноша денется? Ведь вот он! Как сидел раньше, так и теперь сидит, и не до чего ему нет дела! — постарался успокоить айвонца рыцарь.

— Хорошо если так, — недовольно проворчал тот, на всякий случай, усаживаясь поближе к Рину.

Тем временем битва, так и не придя к вразумительному результату, окончательно иссякла: и имрийцы, и их враги — все поспешно бежали с поля боя, видимо не без основания опасаясь, что земля под ними и вовсе разверзнется, низринув их всех на самое дно квана. К тому же, прыти им подбавляло то странное серебристое сияние, в самой середине этой грандиозной ямы, которое становилось всё сильнее и сильнее. Что это было — ни Оссу Та, ни, тем более, Хайес, не имели не малейшего представления и, с нескрываемым опасением, взирали на него.

А Йо всё не возвращался. И уже не только айвонец, но и рыцарь тоже стал заметно нервничать, то и дело нетерпеливо поглядывая в ту сторону, куда убежал шоэн. Когда Хайес в очередной раз оглянулся, в надежде увидеть Йо, с поля донёсся очень громкий и черезвычайно неприятный сухой треск, да столь неожиданно, что рыцарь едва не подпрыгнул от страха. И тут же, почти у него над ухом, и совсем не к месту, прогремел звучный крик:

— Хэй ин Имрия эам кассу! За родину и короля!

Это Рин, придя вдруг в себя, вспрыгнул на валун и завопил, что было сил, видимо полагая, что сражение вот-вот начнётся.

— Шан дрог! — высказал своё мнение по этому поводу Оссу Та и, подскочив, словно ужаленный, со всего маху ударил рукояткой меча по затылку юноши. Не успев даже понять, что произошло, Рин, словно подкошенный, рухнул на землю.

— Ты чего?! Убьёшь ведь! — тут же набросился на волшебника Хайес.

— Коли покалечу, так сам и вылечу! — раздражённо огрызнулся айвонец, отрывая от своей одежды широкие полосы материи. — Я же предупреждал, что волшебство здесь сейчас ненадёжно, и нужна верёвка.

— Ну, ладно! — буркнул Хайес и, взяв у Оссу Та одну из оторванных полос материи, принялся сворачивать её в тугой жгут. — Если Йо не вернётся до того, как мы его свяжем, мы всё равно уйдём отсюда, как только покончим с этим… Кляп сделаешь?

— Уже сделал, — ответил айвонец и принялся старательно заталкивать в рот Рина плотно свёрнутую тряпку.

— Но что же это было? — связав надёжно юношу, Оссу Та вновь припал к валуну, всматриваясь в изрядно просевшую равнину.

— Меня сейчас гораздо больше волнует — заметили Рина, или, всё-таки, нет? — обеспокоился Хайес, также выглядывая из-за валуна.

— Не знаю, арвер. Надеюсь, что нет. В тот момент все, кто ещё оставался на поле, смотрели на то серебристое мерцание, — ответил, не глядя на рыцаря, Оссу Та.

— Арвер! — тихонько окликнули сзади рыцаря.

— Ну, наконец-то! — обрадовался Хайес, узнав по голосу Йо, и с нетерпением оборачиваясь к нему.

Шоэн тут же, слегка склонившись, стал что-то торопливо объяснять. Слушая его, рыцарь недовольно хмурился и поглаживал свою короткую бородку.

— Ирсэ![37] — кивнул головой Хайес и решительно поднялся.

— Недалеко отсюда… наверное, меньше иля…есть подходяшая тропа, — повернулся он к волшебнику. — По ней можно спуститься к реке, даже с лошадьми… Если повезёт, конечно.

— Хвала великому Кфалу! — вздохнул с облегчением айвонец. — Тогда что… мы идём?

— Ну, разумеется! — развёл руки в стороны Хайес и подошёл к лежащему у валуна Рину.

— Эх! Опять приходиться таскать тяжести, как когда-то в порту! — закряхтел он, взваливая юношу себе на плечо. — Когда же всё это закончиться?

— Ничего, ничего! Вот доставим этого оруженосца королеве, так тут же всё и закончиться! — подбодрил Хайеса волшебник.

— Ох! — только и сказал рыцарь, прибавляя шагу. — Ну, где эти растреклятые лошади?

Судя по всему, на их счастье, на маленький отряд, торопливо двигающийся вдоль берега реки, никто не обратил внимания. Совершенно неожиданно сражение обрело второе дыхание.

На поле брани, к этому времени уже почти опустевшему, случилось нечто такое, что, без сомнения, определило весь исход битвы, и, необычайно водохновлённые имрийцы, с утроенной яростью ринулись на явно обратившегося в бегство врага.

Примерно через четверть часа они, наконец, достигли искомой тропы и начали осторожный спуск. Дело оказалось не простым: ширина тропки не превышала трёх-пяти литов, была из высохшей, растрескавшейся глины и, временами, чуть ли не отвесно устремялась вниз. И уж точно она не предназначалась для лошадей. Бедные животные, испуганно фыркая, с превеликим трудом спускаслись вниз, иногда обрушивая своими копытами целые куски дороги. Но удача по-прежнему была на их стороне, и, не прошло ещё нескольких минут, как они благополучно достигли самой воды. Однако здесь их ждало небольшое разочарование: чуть выше по течению большая часть русла этой, весьма быстрой реки было перекрыто обвалившимся в него берегом, отчего там уже образовалось изрядное озеро, грозившее в любой момент прорвать ненадёжную глиняную дамбу, и всей своей мощью устремиться вниз. Если бы такое случилось, то их неизбежно накрыла эта грязевая волна, а потому, следовало как можно быстрее перебраться на другой берег.

— Эн нтаку айлу эва![38] — громко крикнул Хайес. К нему тут же подбежал, под испепелающими взглядами Оссу Та, Борг с толстым мотком верёвки в руках. Рыцарь взял у одного из шоэнов узкий меч и, найдя более-менее твёрдую землю, по самую рукоять заколотил его в неё. Затем он отдал второй конец верёвки другому шоэну и отправил его вплавь к другому берегу.

— Придётся подождать, — сказал он Оссу Та, беспокойно оглядываясь. Затем рыцарь подошёл к Рину и присел рядом с ним на корточки. — Как он?

— Не волнуйся, арвер! Голова у него крепкая! — сложил в улыбке губы трубочкой айвонец.

Хайес ещё мгновение посмотрел на Рина, а затем расположился поудобнее, блаженно вытянув ноги. Но Оссу Та не находил себе место. То, свиделем чего он сегодня был, настолько его потрясло, что он до сих пор не мог успокоиться и встревожено мерил шагами илистый берег.

Наконец верёвка была натянута и привязана на той стороне реки к толстому дереву. Первыми шагнули в воду пятеро шоэнов. Вслед за ними на другой берег перепавились ещё трое шоэнов, крепко привязавших к себе Рина. Когда все они благополучно перебрались через водную преграду, Хайес велел заводить в реку оставшихся лошадей, которых теперь было всего двенадцать.

— Алсо! Алсо![39] — подгонял их Хайес.

— Проклятье!.. Что такое?! — тут же выругался он, при виде того, как тот конец верёвки стремительно уносит река. И сразу же несколько стрел хищно просвистели над его головой.

Хотя река и была широкой — ранов сто, а то и больше — но если бы не густые заросли кустарника, вперемешку с низкорослыми деревьями, то Хайесу не составило бы никакого труда разглядеть, что там происходит, а так он лишь понапрасну ярился, бегая вдоль воды и пытаясь увидеть хоть что-нибудь. Единственной весточкой с того берега были лишь вражеские стрелы щедро прилетающие к ним оттуда.

— Пронзи меня рог Тёмного, если это на треклятые северяне! — вревел рыцарь, поднимая с земли пущенную с него стрелу и рассматривая её оперение.

— Аггла вэ! — тут же взревел он ещё громче и, схватив под узцы первую попавшуюся лошадь, безрассудно бросился в реку. Оссу Та и часть шоэнов последовали за ним, но несколько из них рассредоточились вдоль берега и, найдя себе хоть какое-нибудь укрытие, в свою очередь стали обстреливать невидимого противника.

Течение, даже несмотря на частично перекрытое русло, оказалось на редкость стремительным, и Хайеса, в его тяжёлых доспехах, да ещё и вместе с конём, быстро снесло далеко вниз по течению. Тем не менее, он грёб всё усерднее и усерднее, с каждой минутой заметно сокращяя расстояние до берега. Несколько раз стрелы больно врезались в его доспех, а одна из них даже попала в бедного коня, отчего тот жалобно заржал, сильно вдрогнув всем телом, но большего ущерба от северян он не претерпел: оставшиеся прикрывать их шоэны хорошо знали своё дело, и враг боялся подойти поближе к воде, чтобы стрелять наверняка. Тем не менее, несколько шоэнов всё-таки так и не достигли противоположного берега.

Едва только Хайес пересёк середину реки, как вражеские лучники, видимо, сразу же покинули свои позиции, ибо больше ни одной стрелы не было выпущено в их сторону. Это означало только одно — они торопились, как можно быстрее, скрыться.

Переправа далась Хайесу очень тяжело: он еле стоял на ногах и всё никак не мог отдышаться. Руки и ноги его налились свинцом, а лёгкие стали подобно иссушенным жаром кузнечным мехам, и сколько бы он не вдыхал, ему всё казалось, что воздуха было слишком мало. Впрочем, то, что он вообще сумел переплыть столь широкую реку в полном доспехе, уже, само по себе, было делом удивительным и достойным внимания. Но времени для самолюбования у него не было, поэтому Хайес, сперва странно склонился, насколько это ему позволил доспех, на один бок и несколько раз глубоко вздохнул и резко выдохнул, а затем проделал всё то же самое перекосившись и на другой бок, после чего крепко зажмурился и сжал кулаки. Несколько секунд спустя рыцарь почувствовал себя хоть немного готовым к новым испытаниям. Выдернув стрелу из раненного животного и наскоро смазав рану андарским варом, Хайес вскочил на коня и устремился к тому месту, где был коварно похищен северянами Рин.

— Так это, действительно, те самые северяне? — спросил Оссу Та, подъезжая к нему пару минут спустя.

— Можешь не сомневаться! — чуть ли не прорычал Хайес, печально обозревая перебитых шоэнов, кое-где перемежаемых трупами северян. — Они самые, Тёмный их побери! И поскакали они прямо на север!

— Так давай их догоним! — нетерпеливо привстал на стременах Оссу Та. — Помниться их оставалось не так уж и много.

— Пожалуй! — Хайес старательно лазил по кустам вокруг, явно чего-то выискивая. — Здесь их точно было не больше того… Но, кто знает, может на этой стороне реки у них есть ещё товарищи.

— Если бы это было так, то они нас просто всех перебили, — невозмутимо возразил айвонец.

— Думаю, что ты прав, — Хайес, наконец, вернулся к своей лошади и теперь ободряюще трепал её за холку. — Вряд ли их было больше того, что осталось после нашей последней встречи.

Сказав это, рыцарь ловко вскочил на коня и натянул поводья.

— Борг! Йо! Ами мет куму она?[40]

От берега к Хайесу подъехали двое шоэнов и что-то тихонько ему доложили.

— Семь имён Тёмного! — вспылил рыцарь. — У нас осталось всего девять шоэнов!

— Мы справимся, арвер. — попытался успокоить того Оссу Та. — Ведь и северян мало.

— Это так. Но не забывай, нкапи, что нам ещё надо благополучно вернуться обратно на Шоэн! — ярился рыцарь и тут же прикрикнул на шоэнов. — Ига са камре![41]

— Лэ ари сэма![42] — крикнул ему в ответ Борг.

На деле шоэны едва управились и за пятнадцать. Но, как знал Хайес, заставить их двигаться дальше, без того, чтобы они предали земле своих погибших товарищей, было практически невозможно: в этом вопросе шоэны были необычайно щепитильны. А потому ему не оставалось ничего другого, как нетерпеливо ждать. Вернувшись к воде, рыцарь тоскливо посмотрел на тот берег, туда, где всё складывалось для него ещё столь удачно. Прямо напротив него поблёскивал на солнце оставшийся воткнутым в землю шоэнский меч, с привязанной к нему верёвкой. Вода в реке была мутной, словно его будущее, и вся в бесчисленных, маленьких водоворотах, постоянно образующихся в её быстром течении и тут же вновь распадающихся. Посмотрев на них немного, Хайес сокрушённо вздохнул и вновь шагнул обратно в прибрежные заросли. И, как оказалось, очень вовремя. Оглянушись, Хайес вздрогнул и невольно поёжился: на гребень противоположного берега, один за другим, выезжали вооружённые всадники. И один из них, судя по доспехам, был, без сомнения, рыцарь.

«Имрийцы!» — узнал всадников Хайес и тут же заторопился обратно к своим товарищам.

Едва последний павший шоэн был засыпан землёй, и на свежую могилу упала капля воды, увы, за отсутствием моря, безнадёжно пресная, как маленький отряд устремился в погоню.

Охваченный паникой враг бежал, и никто на свете не смог бы остановить этого позорного бегства. Едва только весть о том, что их повелитель сражён в поединке, достигла стоящие в удалении полки, как Забарн, верховный ульгрин кавала, отдал приказ отступать. Однако выполнили его приказ лишь окружавшие его остатки Асты, Блистательной Полторы, да ещё — верные гурнгэрнцы, которых едва ли было больше, а все вайшу и пакры, не говоря уже о множестве других, гораздо более малочисленных, разношёрстных отрядов, не дожидаясь его указаний и начисто позабыв о воинской дисциплине, уже давно неслись, сломя голову, обратно в полуразрушенный Индэрн. Доблесные имрийцы, как раз их охотно и преследовали, по возможности избегая стычек со всё ещё хорошо организованным войском ульгрина. И сколько бы ади Вара не ругался, сколько бы не рассылал посыльных, остановить это бессмысленное преследование он был не в силах. По его мнению, сейчас была гораздо важнее не эта бестолковая беготня, за уже деморализованным противником, а последний, решительный удар по тому, что всё ещё оставалось войском врага. Но, увы, чувство победы настолько опъянило его солдат, что он уже ничего не мог поделать и довольствовался лишь тем, что своим личным вмешательством успевал остановить хоть кого-нибудь. Наконец, поняв тщетность своих усилий, ади Вара сдался, предоставив битве идти дальше своим чередом, а сам, в окружении примкнувшик к нему воинов, вернулся к королю.

— Ну что, ади Вара, я всё же оказался прав? — самодовольно подбоченился в седле Эрро Шепелявый, недобро посверкивая на него глазами. — Благодаря моей отчаянной атаке, враг наголову разбит и постыдно бежит с поля боя!

Само собой, король прекрасно понимал, что это вовсе не его атака решила исход сражения, и даже более того, что хотя она и была отчаянной, но в гораздо большей степени она оказалась сумасбродной и совершенно бессмысленной. Но он не смог отказать себе в удовольствии побольней кольнуть своего полководца. Ведь то, что победа одержана не ади Варой, знали они оба.

Ади Вара насупился и лишь коротко кивнул, искренне недоумевая, чего это ради Его Величество вдруг решил поиздеваться над его честолюбием: он всегда преданно служил своему королю, и, если уж что-либо ему и не удавалось, то, видит Бог, не по его вине!

— А каков этот самозваный предстатель! — задумчиво протянул Эрро Шепелявый, немного разосадованный, что ему так и не удалось сколь-либо смутить, или расстроить Вару Великолепного. — Вы, я полагаю, тоже видели, как он разделался с тем ужасным волшебником?

— Да, Ваше Величество, этот поединок, действительно, потрясал воображение… По крайней мере, та его часть, что не была сокрыта тем странным, серебряным облаком, — охотно согласился с королём ади Вара.

— А ведь тот, без сомения, был великим чародеем! — сказал король и вдруг, на секунду, аж привстал на стременах, чтобы получше разглядеть кого-то позади ади Вары.

— Уж это точно, Ваше Величество! — ещё более охотно согласился с королём ади Вара, вспомнив, какое страшное волшебство сумел призвать тот наводящий ужас незнакомец.

Лицо короля, по-прежнему, смотрящего куда-то за Вару Великолепного, осветилось едва сдерживаемым любопытством, смешанным с некоторой долей страха. У него даже рот слегка приоткрылся, отчего его нижняя губа неприятно оттопырилась, однако Эрро Шепелявый тут же спохватился и взял себя в руки, напустив на себя достойные короля невозмутимость и равнодушие. Тем не менее, от ади Вары это не ускользнуло, и он сам поспешил обернуться, дабы выяснить причину подобного волнения своего сюзерена.

— Несказанно рад видеть Вас, Ваше Величество, в добром здравии и в приятном обществе блистательной победы! Слава — Ваша вернейшая спутница! Можно сказать, что куда Вы, туда и она, — рассыпался в комплементах перед королём, выехавший из-за ади Вары, бывший квистол Имрии. Временами у него темнело в глазах, и он едва не падал от усталости со своего коня, но не подавал и виду, заставляя себя галантно улыбаться.

— Что ж… я тоже весьма рад видеть вас … — благосклонно кивнул в ответ Эрро Шепелявый, впрочем, тут же запнувшись, не зная, как правильно теперь величать опального квистола. — Ваше Благочестие, — после секундной заминки нашёлся король. — Не могу не признать, что ваше появление пришлось очень кстати.

И король многозначительно и с укоризной скосил глаза на Вару Великолепного.

— Всесущный ниспослал мне откровение, — смиренно склонился в седле долговязый квистол. — И я имел божественную милость, прямо из уст Господа, услышать о грозящей Вам опасности, Ваше Величество. Едва я узнал об этом, как тут же убедил Вашего сиятельного брата, не медля, устремиться к Вам на помощь, собирая на подмогу всех, кто хотел присоединиться к нашей маленькой, но доблестной армии, во имя Господа и к Вашей вящей славе.

— Именно так всё и было, милый братец! — подтвердил Ундуд Пьертский, подъезжая вместе со своей свитой к королю. Братья, не слезая с лошадей, обнялись, да так жарко, что, не зная об их истинных взаимоотношениях, можно было подумать о подлинной братской любви.

— Я благодарен вам за это, — одними губами улыбнулся король, а затем, как бы оценивающе взглянув на бывшего квистола, спросил. — Удовлетворите моё любопытство! Как вам удалось одолеть столь сильного чародея? Разве вы тоже владеете волшебством?

Ади Вара, едва услышав такой вопрос, тот час же, с нескрываемым любопытством уставился в лицо квистола. Впрочем, и все присутствующие тоже с явным нетерпением ждали, что же ответит бывший квистол.

Тил I Пьертский сурово сдвинул брови и, гневно выпрямившись, с упрёком в голосе пророкотал:

— Как Вы могли подумать такое, Ваше Величество! Я — вернейший служитель Господа нашего, и сама только мысль о всяческой чародейской мерзости не внушает мне ничего, кроме отвращения! Всё, всё, что я сумел совершить в этой битве, было совершено во славу Божию, и было ниспослано мне Им самим! Ему одному я обязан своей победе! Ему одному, и никому больше! Ибо сам я был лишь безвольным орудием в руках Его гнева!

Квистол произнёс это с таким неподдельным жаром, что усомниться в его словах представлялось верхом неприличия. Тем не менее, ади Вара не утерпел и, сверкая от возбуждения глазами, так весь и устремился к священнику:

— Но, позвольте, святой отец! Как эдакое может быть возможным? Никогда ещё ранее тот, кто носит сутану, не творил именем Божьим чародейские заклятья! Ведь я сам, да и все вокруг, ясно видели, как вы метали молнии! Что же это такое, если не волшебство?

Тил I аж побагровел, но сумел сдержать себя и лишь одарил ади Вару испепеляющим взглядом.

— Да простит вас Господь за слова Ваши, ади Вара! Вы славный рубака, но в материях возвышенных, увы, человек невежественный. Уж простите меня за подобную прямоту, — сказал он.

Услышав такое, король расплылся в довольной улыбке, однако и сам герцог не выказал ни малейшего неудовольствия, а лишь усмехнулся и принялся задумчиво поглаживать свои усы.

Между тем, бывший квистол продолжил:

— Напрасно смеётесь, достопочтимый ади Вара! Да будет вам известно, что не всё действительное — видимо, и не всё видимое — действительно. Вы думаете, что тот, с кем я сражался — волшебник?

— Кгх…Ну, разумеется! — недоуменно поднял брови ади Вара. — Как же может быть иначе?

Тил I на миг прикрыл глаза, а затем грустно улыбнулся:

— Вот видите, ади Вара! А истина — она больше того, что доступно нашему взору.

— Что вы хотите сказать, Ваше Благочестие? — не вытерпел Ундуд Пьертский, подъезжая поближе к квистолу.

Тот надменно скривил губы, а затем, в упор глядя на брата короля, тихо произнёс:

— Да будет вам всем известно, благородные господа, что тот, кто пришёл с войной в нашу страну, был никто иной, как кавайю, или… Тень, как принято называть его у нас.

Дружный вздох потрясения и ужаса прокатился нас стоящими вокруг квистола. И тут же все наперебой стали твердить, что этого просто не может быть. Но квистол властно воздел вверх руку, и все вновь послушно замолчали.

— Для Ирвира настали горькие времена! Пробил тот страшный час, когда коварный замысел врага Господа обрёл свое воплощение! Уже многие богопротивные чародеи открыто выступили против Него, и всего, что он защищает: Короля, Церкви и всего тхалианского мира! Вы сами видели, как один из верховных служителей этой богомерзской Гильдии открыто призывал всех нас к измене и предательству! — При этих словах Тил I так высоко вытянул вверх свою правую руку, что аж привстал на стременах. — А двумя неделями раньше, другие изменники из всё той же предавшейся квану Гильдии, по наущению предстателя Воли Господа Нашего, вступившего в сговор с самим Тёмным, и который по Божьему попущению всё ещё занимает эту должность, тайно прокрались в город сиятельного брата господина нашего, всеславного короля Эрро, и имели наглость злоумышлять на мою жизнь!

При этих словах все как один посмотрели на Унгуда Пьерского, и тот подтверждающее кивнул головой. А бывший квистол, между тем, продолжал:

— Если бы не заступничестиво Игуна, который, в неисповедимой милости своей, предостерёг меня от их злого умысла, то не стоять бы мне здесь сейчас пред вами!

— Вот как? — недоумённо изогнул брови Эрро Шепелявый и порывисто обернулся к стоящим на некотором отдалении от него волшебникам. — Гильдия, за моей спиной, плетёт в моём королевстве заговоры?

Лее Истаге возмущённо вздёрнула вверх подбородок и бесстрашно уставилась, глаза в глаза, бывшему квистолу.

— Вы знаете, Ваше Величество, о моей преданности Вам! — гневно воскликнула она. — Не могу судить, можно ли верить этому священнику, а потому и не знаю, сколько в его словах правды. Но, в любом случае, о взаимоотношениях Гильдии с Первым Престолом может быть доподлинно известно лишь членам Зелёного Сукна, да ещё высшим иерархам Церкви! Ну а я, клянусь Вам Силой, знаю об этом не больше того, что знаете и Вы, Ваше Величество!

Ответ девы чар был честным и абсолютно точным, ибо о тех слухах, что наводняли в последнее время Имрию, королю было известно столь же хорошо, как и всем вокруг. И он ни разу не выказал неудовольстия по поводу того, что доводилось ему слышать по этому поводу. Просто он предпочёл занять выжидательную позицию, не желая пока явно вставать на чью-либо сторону, и именно на это намекала сейчас прелестная Лее Истаге.

— Гм, — недовольно кашлянул в кулак король. — Пожалуй, вы правы, моя несравненная чародейка! — и Эрро лукаво погрозил ей пальцем. — Ну, видите, Ваше Благочестие, мои волшебники не имеют к этому ни малейшего отношения!

— Как будет угодно моему господину, — явно неохотно, но смиренно склонил голову бывший квистол, но тут же вновь резко вскинул её и, ткнув пальцем в презрительно улыбавшуюся ему волшебницу, гневно прокричал. — Но знайте, принявшее столь обольстительное обличие исчадие квана! Знайте, что стало с вашими богомерзкими сотоварищами! Знайте же!.. Все они висят теперь на стенах Пьерта, и вороньё, изо дня в день, жадно терзает их грешные тела, ссорясь из-за их зловонной плоти!

Улышав такое, волшебница заметно побледнела, но не сказала в ответ ни слова. Глаза её затуманились, а нежная кожа на красивых скулах заметно натянулась.

— Ведьма! И ты, и ты тоже — прислужница Тёмного! — разашёлся не на шутку самозваный предстатель.

— Довольно, святой отец! — раздражённо вскинул руку король. — Я знаю ваши взгляды на Гильдию и, вообще, всё волшебство. Мне представляется, что вы явно сгущаете краски, так что не пытайтесь меня убедить в том, чего на самом деле нет.

— Если Вам угодно пребывать в плену собственных заблуждений, Ваше Величество, то воля Ваша. Не смею Вам указывать, — недовольно поджал губы квистол. — Но сегодня Вы и сами могли наглядно убедиться, на чьей стороне правда! И когда Ваши хвалёные чародеи ничего не могли поделать и лишь в ужасе взирали на Тень, я, всего лишь просто слуга Господа, именем Его, и милостью Его сотворил нечто такое, что по праву останется в памяти всех тех имрийцев, что имели честь сражаться сегодня за Вас, Ваше Величество! Истинная Сила со мной, Ваше Величество, и с теми, кто идёт со мною вместе!

Это был весомый аргумент, а кроме того, прозвучало почти как угроза, и король поневоле задумался. Даже прелестная Лее растерялась и лишь гневно сверкала на квистола своими необыкновенно красивыми глазами.

— Ну, хорошо, Ваше Благочестие! Оставим в стороне этот спор! — примирителным тоном сказал, наконец, король. — Лучше скажите, чем мне наградить вас, за ваше беспримерное мужество и достойную всяческого подражания преданность, а также тот неоценимый вклад, что вы внесли в дело нашей общей победы?

Бывший квистол напряжённо выпрямился и, чуть склонив голову, негромко, но внятно произнёс:

— Ваше Величество, я не смею просить Вас о таком же признании, которым одарил меня Ваш светлеший брат. Но я, от имени Господа и от лица всех честных тхалиан призываю Вас лишить Вашей милости и защиты всех колдунов и чародеев, и изгнать их прочь из Вашей страны. Всех тех, кто, злоупотребляя Вашей доброй волей и великодушием, за Вашей же спиной плетёт против Вас и всего тхалианского мира коварные заговоры и с одержимой неистовостью готовит приход Тёмного и его ужасной свиты. Лишь об этом смиренно молю я Вас!

Король, ожидавший чего-нибудь более конкретного и материального, невольно вздрогнул и с откровенным недоумением воззрился на самозваного предстателя.

— Да вы с ума сошли! — гневно вскричал он, тут же сердито надувшись. — При всём моём уважении к вам, я не стану выполнять столь сумасбродной просьбы!.. Просите что-нибудь другое!

— Жаль, Ваше Величество, что Вы так ещё и не поняли, кто Ваши истинные враги, а кто — друзья, — сокрушённо покачал головой Тил I. — Что ж… Раз это невозможно, то наградите меня так, как считаете нужным, — и он покорно поклонился, а затем, вновь внезапно выпрявившись, порывисто обернулся и указал на кого-то пальцем. — Разве что, Ваше Величество, ещё отдайте мне этого клятвопреступника!

Все присутствующие, тут же, дружно посмотрели на того, на кого указывал самозваный предстатель. В сотне шагов позади него в плотном кольце суровых монахов, связанный по рукам и ногам, и с кляпом во рту, понуро стоял бывший верховный ит Западного инклифа.

— Как вам будет угодно! — благосклонно согласился король и, не желая больше длить эту неприятную для него беседу, поворотил прочь коня, бросив напоследок. — Прощайте, Ваше Благочестие! Надеюсь, что мы и в дальнейшем останемся с вами добрыми друзьями.

И Эрро Шепелявый, в сопровождении своего сиятельного брата и обеих свит, поскакал куда-то в сторону реки.

— Святой отец! Но как вы узнали о бывшем ите? Ведь вас же не было в самом начале сражения! — полюбопытствовал на прощание ади Вара.

— Сын мой, я, всё-таки, истинный Предстатель Воли Божьей! И, соответственно, имею счастье лично общаться с Господом нашим, который всё, что считает нужным, милостиво открывает мне, — грустно улыбнулся Тил I. — Да хранит вас сердце Господне! — и бывший квистол, с жаром осенил Вару Великолепного святым кругом, после чего и сам повернул прочь своего коня.

Глава 14

К исходу восьмого дня Рин уже не надеялся, что его везут в какой-нибудь вольный город, или же, хотя бы в Нумбрию. Они переправились через Кэйр и, оставив далеко на севере герцогство Уттрицкое, пересекли Пустошь, преодолев затем ещё одну большую реку. Без сомнения, это была Лилла. Если бы они, действительно, направлялись в Сарбурт или же в Северное королевство, то уже давно должны были бы переправиться и через Дугон. Но вместо этого они ещё больше повернули к северу и, покинув рано утром последнюю мало-мальскую дорогу, ехали сейчас прямо через болота, неумолимо приближаясь к пугающим Унтхарским топям.

Это были мрачные места. Не случайно рассказы о них были их числа тех, что слушали, собравшись поздно вечером у жаркого камина, затаив от страха дыхание. И всегда самыми ужасными из них оказывались истории о коварном и безжалостном Угсе — владыке болот, живущего там с незапамятных времён. И с каждым часом сердце Рина всё больше сжималось от отчаяния, ибо они, всё ближе и ближе подбирались именно к этому проклятому месту. По обрывкам фраз, которыми обменивались северяне, юноша уже понял, что везли его, как раз в логово Угса. Рин не понимал, зачем он ему понадобился, и самые невероятные предположения, одно другого ужаснее, так и роились в его голове.

И всё же, понемногу, но он стал привыкать к тому, что старые сказки из его, как ему казалось, уже далёкого детства, одна за другой, стали вдруг оживать. Сперва — Иара Прекрасная. Затем — кивили арту. А теперь вот — и Сердце Утнхарты, со своим зловещим властелином.

Лошадь что-то перепрыгнула, и Рин, лежащий поперёк седла, больно ударился об него животом, который, от беспрерывной тряски, и так уже немилосердно ныл, наверное, превратившись в один сплошной синяк. В этом смысле было хорошо, что теперь они ехали по болотам, где лошади ступали не спеша и осторожно, а не мчались так, словно бы за ними гналась целая стая голодных волков, как это было вовсе предыдущие дни.

Рин не помнил, как это вдруг случилось, что он потерял сознание и оказался в руках северян. Когда чувства вернулись к нему, то он уже обнаружил себя лежащим поперёк скачущей во весь опор лошади, крепко-накрепко связанным, разорванной на узкие полосы, одеждой айвонца. Бедный Оссу Та! Рину нравился этот любезный и весьма учёный волшебник, который, наверное, знал ничуть не меньше, чем Гшор. И что теперь сталось с ними со всеми? Жив ли зануда-рокканец? И Рхани? И Эрв? И старина Таркуд? И ади Даггемо, столь же вспыльчивый, сколь и великодушный? Неужели все они погибли?.. И что теперь с его мамой и отцом? С Ликом и Ашей?.. И с Каной? С Канной!.. Что теперь со всеми теми, кого он когда-то знал и любил? Эта гнетущая низвестность была столь невыносимой, что Рин стиснул зубы и крепко зажмурился. Проклятые северяне! Не даром их всегда недолюбливали в Индэрне! Злобные дикари! Они у него ещё ответят за свои подлость и коварство! Рин с удовлетворением вспомнил, что уложил-таки парочку! На первом же кратком привале, он, не подавая виду, что пришёл в себя, ловко высвободился из своих пут и, подскочив, словно вспугнутый заяц, рванул к лошадям. Несколько северян бросились ему наперерез, но он с лёгкостью раскидал их в стороны, переломав при этом парочку шей, и, если бы не их распроклятые чародеи, то непременно бы сбежал! После этого случая, его связали уже настоящей верёвкой, скреплёной какими-то хитрыми заклятьями: Рин до сих пор, так и не сообразил, как бы ему обойти их.

Ночь быстро наползала на унылые болота. Ехать через топи при тусклом, из-за висящих в воздухе испарений, свете звёзд и блёклых лун было сущим безумием, и потому северяне решили заночевать, облюбовав для этого маленький, каменистый островок, поросший чахлым кустарником и несколькими, уже почти на половину сгнившими деревьями. Стреножив лошадей в самой середине островка, северяне расположились вокруг них, расстелив на земле свои толстые, тёплые шкуры. В качестве часовых они оставили одного волшебника и одного воина, которые, всё время держались вместе, так и кружа вокруг маленького лагеря, словно влюблённая парочка.

Плотный туман поднимался от раскинувшихся вокруг топей. Подобно колышущейся на ветру полупрозрачной ткани, он заставлял высыпавшие на чёрное небо звёзды таинственно мерцать. Иногда болото утробно чавкало и стонало. А иногда над ними пугающе проносился пронзительный крик какой-нибудь ночной птицы. А, может быть, это была даже не птица, а какое-нибудь неведомое животное, столь же унылое и мрачное, как и сами эти болота.

Все, кроме часовых, давно уже спали, и только Рин, предоставленный самому себе, с удвоенным упорством, искал способ, как-нибудь освободиться от ненавистных ему верёвок. И чего только он не пробовал! Он и воображал себя другим человеком, на случай, если верёвки были зачарованы именно на него. И заставлял свой дух отойти на пару шагов в сторону, после чего, его минут десять трясло, словно в лихорадке. Рин извивался, словно червяк на крючке, особым образом двигая всеми своими суставами. Он пробовал всё это по отдельности и в разных сочетаниях, и всё было без толку: зачарованные верёвки мёртвой хваткой держались за него и ни за что не желали его отпускать.

Потеряв всякую надежду вновь обрести свободу, Рин решил пока смириться с этим, в надежде на какой-нибудь удобный случай. Не желая и дальше тратить свои силы понапрасну, он, насколько это было возможно, устроился поудобнее и попытался хоть немного поспать. Но едва только сладкая дрёма коснулась его век, как кто-то из часовых громко и предостерегающе вскрикнул, издав громкий, гортанный звук. «Вскрик Амриса!» — догадался Рин, вспомнив, что именно так предупреждают друг друга северяне.

В то же миг все повскакивали с земли и, схватившись за оружие, сгрудились вокруг встревоженных лошадей, напряжённо и настороженно всматриваясь в окружающую их влажную темноту.

— Что там, Хоро? — окликнул волшебника командир северян, которого, как уже знал Рин, звали Арутхи Роздлидом, или же Прекатником.

— Сюда кто-то идёт! Я это почувствовал, — негромко отозвался Хоро, беспокойно шаря глазами в темноте.

— Охо! Охо! Охо! — донеслось вдруг откуда-то с болота.

Хоро, а следом за ним и второй волшебник — Ахаст, взяли в руки по толстой ветке и подняли их вверх, отчего те тот час же вспыхнули, немного осветив маленький островок. Лошади испуганно заржали и неловко заметались, пытаясь высвободить из пут свои передние ноги.

— Это смаф! Болотный господин, а с ним — хлюты и снорги! — подбежал к Роздлиду Хоро.

— Много? — нахмурился тот.

— Сколько кочек в этом поганом болоте! — злобно сплюнул волшебник.

Роздлит быстро сунул руку запазуху и что-то оттуда вытащил. Между тем, всё болото вокруг них наполнилось осторожными, хлюпающими шагами. Северяне, сбившись в тесную кучку, вокруг испуганных лошадей, напряжённо ждали.

— Охо! Охо! Охо! — раздалось уже прямо перед ними, и из темноты, слегка щурясь от света факелов, вышло огромное, отвратительное существо, весьма напоминающее гигантскую, толстую жабу, неизвестно по какой прихоти, решившую вдруг встать на задние лапы и облачивщуюся в какие-то странные, словно бы костяные доспехи. Высокое — ростом в два с половиной рана, а то и ещё больше — оно живо ворочало из стороны в сторону огромными, словно маленькие тарелочки, глазами и противно ухмылялось.

— Охо! — ещё раз, по-своему, рассмеялся смаф, а затем уставился прямо на Рина, лежащего у поваленного, трухлявого ствола, позади Роздлида.

За смафом уже толпились твари поменьше: лупоглазые хлюты, сутулые, словно старики, с шишковатыми наростами на голове, и с влажно поблёскивающей кожей. Голубовато-белые, словно бы мертвецы, и с зазубренными копьями в руках. Между ними, подобно высохшим деревцам, возвышались, похожие на склееные между собой веточки, тонкие, но сильные снорги, обитавшие там, где было посуше. Эти держали в своих руках узкие, вытянутые щиты и тонкие, но длинные мечи. У некоторых из них в руках были короткие, болотные луки.

— Нхо, — хмыкнул смаф, недобро оглядывая их маленький отряд. — Вы, верно, не ждать меня? Вы, думать, бояться меня? А?

Рот смафа широко распахивался, обнажая оргомные, неровные зубы, гязно-жёлтого цвета. Рину показалось, что если бы смаф раскрыл свой рот во всю ширину, то он, без сомнения, смог бы проглотить даже его. Голос у чудища был низкий, рокочуший и слегка дребезжащий, и из его утробы столь дурно пахло, что даже лёжа в пятнадцати ранах от него, Рин невольно содрогнулся от омерзения.

— Мы здесь по повелению Владыки Болот! — громко сказал Роздлид, показывая смафу тяжёлый, золотой перстень с крупным зелёным камнем. При виде перстня глаза смафа вспыхнули жадными огоньками, и он, не сдержавшись, облизнул губы.

— Я знать, знать это! — пророкотал смаф. — Владыка прислать нас, проводить вас его дворец.

— А мы что, сами дорогу не найдём? — притворно удивился северянин.

— Владыка боиться за пленник, — пояснил смаф, ткнув толсым, морщинистым, как у птицы, пальцем в сторону Рина. А сам, с нескрываемым сожалением, проводил взглядом перстень, опять скрывшийся запазухой у Роздлида.

Хлюты и снорги беспокойно переминались с ноги на ногу и не опускали оружия. Рин чувствовал, что всё это неспроста и не верил ни единому слову этого чудовища. Судя по всему, не поверили ему и северяне, ибо все они спрятались за щитами, выставив вперёд мечи. Даже оба волшебника поспешили сотворить какие-то заклинания: между северянами и обитателями болот вдруг возникла дрожащяя стена воздуха.

— Огба! — то ли выругался, то ли возмутился смаф, попятившись от этой призрачной стены и указывая на неё. — Зачем это?

— Владыка болот велел мне никому не доверять. Вот я и выполняю это его распоряжение! — самоуверенно улыбнулся Роздлид, демонстративно вытаскивая из ножен меч.

— Ты обидеть меня! — сокрушённо покачал головой смаф. — Ты- злой и нехорош!

Морда смафа покрылась тёмными пятнами, а шея вздулась. Он отвернулся и шагнул прочь в темноту. Едва его безобразно толстая фигура скрылась в болотной тьме, как тот час же, оттуда, с визгом вылетело щуплое тело хлюта и с размаху врезалось в воздушную стену. Раздался отчётливый, булькающий звук, и хлют, безобразным, зеленовато-синим пятном растёкся перед лицами взрогнувших северян.

— Огба! — пророкотало откуда-то из темноты. — Ты будеть жалеть об это, северин!

— Смотри, не лопни от злости, жабья морда! — насмешливо ответствовал Роздлид.

Между тем лошади опять забеспокоились, а через секунду и вовсе, словно обезумели: стали громко ржать, брыкаться и метаться по тесному пятачку, едва не сбивая с ног людей.

— У-у-у-урр-р-р! — донеслось откуда-то совсем близко. — У-у-у-урр-р-р!

— Фарбр! — в ужасе отшатнулся Роздлид.

— Дракон! Болотный дракон! — в страшном испуге зашептали северяне, непроизвольно сбиваясь в ещё более тесную кучку. Фарбр, на самом деле, драконом не был, и даже, вообще, не имел к драконьему племени никакого отношения. Но как уж здесь, на севере, повелось испокон веков, величать это громадное и злобное животное драконом, так уже теперь никому изменить это было бы не под силу. Да и зачем? Что фарбр, что болотный дракон — не всё ли равно? Тем более, что нрав у него, и в правду, был, как у наихудших представителей многообразного драконьего рода.

Огромное животное, словно бы вдруг оживший двухэтажный дом, с глазами, мерцающими бледно-зелёным светом и размером со слуховые окошки, тяжело переваливаясь на мощных лапах и волоча по грязи необъятное брюхо и длинный, гребенчатый хвост с массивной пластинчатой булавой на конце, медленно приближалось.

Хоро с Ахастом, склонившись друг к другу, о чём-то оживлённо спорили, то и дело яростно жестикулируя. Наконец, Хоро вкинул голову и странно порвёл в воздухе руками, словно бы обрисовывая ими пологую гору с несколькими вершинами, а Ахаст, как будто перемешивал при этом что-то обеими руками.

— И-и-иау-уу-йюу-у! — оглушительно взревел кто-то неподалёку, да так, что аж болото застонало. Хлюты и снорги в ужасе шарахнулись на другую сторону островка, а фарбр вскинул голову и настороженно зашевилил своими огромными, бахромчатыми ушами, жадно втягивая ноздрями воздух. Затем фарбр недоверчиво мотнул головой, громогласно всхрапнул и, взмахнув игриво хвостом, отчего с десяток болотников, с воплями и проклятиями, разлетелись в стороны, на удивление спорой рысью устремился на этот призывный рёв. Те из болотников, кто не успел вовремя убраться с его пути, оказались тут же раздавлены, словно какие-нибудь жалкие мошки, и до того безмолвные топи сразу же наполнились стонами и жалобными криками. Двое погонщиков, сидящих на шее у чудовища, яростно тыкали в его бока острыми пиками, закрывали ему глаза шорами, время от времени открывая то один, то другой, но всё было бестолку: фарбр, учуявший охочую до любви самку, ничего не соображал и не желал никого слушать, мчась настречу её призывного зова.

Хоро и Ахаст удовлетворённо улыбнулись и радостно ударили друг друга в левое плечо, как это принято у северян, когда они довольны тем, что сделали.

— Огба! Урхт кабо, северин! Шарба ру жагхо ыыда! Огба! — страшно ругался смаф, то угрожающе махая руками, то хватаясь ими за голову.

А фарбр между тем уже изчез из виду, так что до островка, время от времени, доносился лишь его обиженный рёв: обманутый самец не на шутку разозлился, не понимая почему ему не удаётся настичь вожделенной самки.

Насупившийся смаф сунул руку под одежду и, покопавшись там, достал маленький, серебристый молоточек. Зажав его рукоять в своих огромных, безобразных лапах, он, как следует, размахнулся и обрушил сокрушительный удар на магическую защиту северян. Раздалось протяжное шипение, перешедшее в пронзительный свист, ивоздушая стена, несмотря на отчаянные усилия волшебников северян, рухнула. И тут же, с дикими, ликующими воплями жители болот бросились на противника. Чародеи северян разом стали невидимыми, а их командир, в мгновение ока, отскочил назад, к Рину, и, рывком поставив того на ноги, коснулся острым кинжалом его шеи. Все до единого замерли на месте, опустив оружие. Но, увы, для товарищей Роздлида, этот приказ прозвучал слишком поздно: все они уже были мертвы, и лишь Хоро и Ахасту, благодаря своей невидимости, удалось избежать гибели.

— Улг харш! — в ужасе взревел смаф.

— Отустить нож, северин! — тут же испугано прокричал он ещё и по-ирвирски.

— И не подумаю! — зло осклабился северянин. — Ты отведёшь меня к властелину болот, и всю дорогу я буду держать лезвие своего кинжала на его горле! И, смотри, если я хотя бы раз споткнусь!..

— Северин! Ты думать, я сам напасть тебя? — раздвигая толпу, двинулся в его сторону смаф. — Нет! Сам властелин и велеть мне это!.. Всё в этом край вершится его воля!.. Всё!.. Я — верный слуг своего господин!

Услышав такое, Арутхи Роздлид слегка побледнел, но тут же ещё крепче прижал кинжал к шее юноши, так что из порезанной кожи вытупила кровь.

— Не делать это! — в ужасе завопил смаф, вытянув в его сторону руку. — Не делать! Или властелин дать тебе великий мучений! Лучше будеть договориться! — примирительно предложил он, насколько можно любезнее улыбаясь, что, на самом деле, выглядело устращающе. — Ты отускать пленник, а я отпускать тебя!

— Жаба хитромордая! Так я тебе и поверил! — рявкнул в ответ Роздлид.

— Хорош! — остановился смаф. — Хорош! Не волноваться так! Что предлагать ты?

Прижавшись спиной к гнилому дереву, северянин медленно, боком двигался к краю острова, ни на мгновение не ослабевая давление клинка.

— Сделаем так! — нервно облизнув губы, наконец сказал он. — Пусть все идут на ту часть острова! — и Роздлид, остановившись, мотнул головой налево от себя. — А я, вместе с пленником, вернусь в Пустошь… И чтобы за мной никто не шёл! Если я увижу, или услышу хоть что-нибудь подозрительное, то пленник в ту же секунду умрёт! И мне плевать, что потом со мной будет!.. Ты меня понял?!

— Хорош, хорош!.. Как сказать! Как ты сказать! — охотно согласился тот. — Но ты понимать, что я не мочь отдать тебе пленник? Мне надо это пленник! С ним я не мочь тебя пустить!

— Он мне тоже не нужен! Я оставлю его у границы Пустоши! — в свою очередь согласился северянин.

— Ты мне дать слово? — довольно улыбнулся смаф.

— Клянусь Вендом, что пленника я оставлю тебе! — пообещал Роздлид.

— Хорошо, северин! Я согласен! — крикнул в ответ смаф и махнул рукой воинам болот, чтобы те отошли туда, куда указал северянин.

Когда путь оказался свободен, Арутхи Роздлид начал осторожно пятиться, прячась за Рином, как за щитом. Смаф, по-прежнему, радостно улыбался, полагая, видимо, что он перехитрил-таки северянина. И в самом деле, что же ещё ему оставалось думать? Не мог же, и в правду, северянин, вот так пятиться всю дорогу до Пустоши? Смаф не сомневался, что уже очень скоро тот непременно допустит какую-нибудь оплошность, и тогда, его быстренько нашпигуют стрелами, да так, что и живого места не останеться! И тогда, обещанная ему награда, самая сладкая для него награда на свете — тот самый перстень, что пока ещё находиться у северянина — окажется в его руках!

Едва только северянин допятился до того места, что его уже едва можно было разглядеть, как смаф злобно махнул рукой, и множество воинов тот час же бросились в обход, с обеих сторон тропы, чтобы зайти северянину со спины.

А Арутхи Роздлид, в обнимку с Рином, всё пятился и пятился, терпеливо нащупывая ногой дорогу позади себя, и внимательно поглядывал на болото, справа от тропки: где-то здесь, когда они ещё только подходили к острову, он заприметил особого вида веточку, торчащую из глубокого озерца, и которая была ничем иным, как зацепным черенком — гибкой, длинной веткой, за которую был привязан к берегу подводный дом водяного, словно пёс на своей цепи.

«Где-то здесь!» — косился на воду Роздлид. — «Пора бы уже!»

Но зацепной ветки всё не было, так что северянин начал уже нервничать: ведь ещё минута-другая, и в него понатыкают столько стрел, что любой ёж, в сравнении с ним, покажется почти что лысым. Но прошла ещё целая минута, прежде чем он увидел, наконец, то, что так страстно желал увидеть — прочную и гибкую ветку рогозника, ухотящую прямо в воду.

— Ну всё, прощай парень! — подумал Роздлид и резко полосанул юношу по горлу. Что произошло дальше, северянин так и не понял: в его бок что-то сильно ударилось, ноги его взвились в воздух, а треклятый оруженосец, непостижимым образом, в самый последний момент, вывернулся из-под смертоносного лезвия. Грузно шлёпнувшись в воду, северянин не стал предаваться досаде, а сколь было возможно быстро устремился в глубину, туда, где был вход в жилище водяного.

Он не знал, стреляли ли ему вслед. Наверняка стреляли. Но, по счастью, ему всё же удалось застать врагов врасплох, так что, как он и ожидал, ни одна стрела не смогла настичь его. Хотя здесь совершенно ничего не было видно, он легко нашёл огромный дом водяного и, перерубив мечём зацепную ветку, сразу же устремился к его входу. Вынырнув в первом, корохотном помещении, которое, собственно, и было входом в дом, Арутхи Роздлид, обнажив меч, ринулся в главную комнату, в которой и должен был находиться водяной. Распахнув ударом ноги дверь, он с криком влетел в обиталище хозяина, который, ничего не подозревая, сидел, сгорбившись, за столом и ел вяленых лягушек с квашеной ряской. Дух в комнате, по причине невозможности её проветрить, стоял тяжёлый, смрадный: всё здесь безнадёжно пропахло этой самой квашеной ряской, да ещё — отвратительным хвощёвым пивом, которое, даже крайне неприхотливые в еде северяне, и те неотрез отказывались пить. В помещении царил полумрак: свет шёл лишь от мерцавшего по углам болотного лишайника, так что водяной был едва виден — огромный, рана два с четветью ростом и лишь немногим меньше шириной, с громадными, узловатыми руками и густой бородой. Он лишь успел испуганно взлянуть на неожиданного гостя и попытался вскочить со скамьи. Но Арутхи не дал ему ни малейшего шанса: вспрыгнув на стол, он, не дав водяному опомниться, с размаху вонзил клинок прямо в глаз хозяину. Водяной взыл от боли, и схатившись за глаз, опрокинулся куда-то за скамью. Арутхи тут же спрыгнул рядом и стал наносить один удар за другим, метя в то самое, единственное место, которое и можно было поразить — прямо в основание короткой, мощной шеи, со стороны лица. Всё остальное его тело было покрыто настолько прочной и толстой, зеленоватой, в жёлтых разводах кожей, что никакой, даже самый могучий человек не сумел бы пробить её. Даже самым острым на свете клинком.

Водяной ещё пару раз дёрнулся и неподвижно замер. Арутхи Роздлид поспешно огляделся, высматривая других обитателей дома, но, к его величайшему облегчению, здесь никого больше не было. Водяные редко жили семьями. Как правило, их женщины жили с детьми отдельно, поскольку водяные-мужчины почти всегда предпочитали одиночество.

Арутхи презрительно посмотрел на разбросанных по столу лягушек и опрокинутую миску с ряской и брезгливо поморщился.

«Может, найду у него рыбу, или сушёные грибы и ягоды?» — подумал северянин, смахивая всю эту неаппетитную снедь на пол и усаживаясь за стол. Ему тут теперь долго сидеть! Болотники, если и догадаются, что в озерце скрыт дом водяного, вряд ли смогут вытащить его из воды — на это нужно много времени. А его-то, повидимому, у смафа и нет, если, конечно, тот не врёт, что его прислал сам Болотный Властелин. Сюда болотники не сунуться, но караулить наверху день или два точно будут!

«Притащить, что ли, из кладовой, мочалистый пузырь с воздухом, чтоб не так душно было?» — нехотя размышлял Арутхи, привалившись спиной к стене и вытирая какой-то сухой травой свой меч. — «А, ладно! Куда спешить-то? Вот немного передохну, а потом, может, и принесу.»

И северянин, блаженно вытянув ноги, закрыл глаза.

Рин едва успел уклониться от скользнувшего по его шее клинка. Резко нырнув вниз, он, продолжив и усилив движение северянина, легко перебросил того через бедро, так что он, с превеликим шумом, рухнул прямо в озеро, взметнув вверх целую тучу брызг. В первое мгновение Рин тут же хотел броситься следом, но, вовремя вспомнив, что верёвка, которою он связан — зачарована, тут же отбросил эту идею, поскольку, так и не сумев высвободиться, он непременно бы утонул. И Рин остался стоять на узкой тропе.

Болото вокруг сразу же наполнилось встревоженными криками, где-то поблизости просвистело несколько стрел, и вот уже к Рину отовсюду устремились снорги и хлюты. Часть из них, вцепившись в его врёвки, поволокли его обратно на островок, а часть — остались на месте и принялись усердно стрелять из луков в воду.

Рин не сопротивлялся и послушно позволял себя вести. Да и что он мог сделать? Пока он так крепко связан, единственное, что ему оставалось — так это броситься в озеро, вслед за северянином, и утонуть там, дабы не попасть в лапы Угса. Но покуда Рин не знал, что тому от него нужно, он решил не прибегать к столь крайнему средству. Рано или поздно, но верёвку с него снимут, и вот тогда у него опять появиться прекрасная возможность попробовать вновь вернуть себе свободу.

— Где северин? — состроив злобную гримасу, спросил у Рина смаф.

— Утонул, — буркнул Рин, стараясь смотреть куда-нибудь в сторону, чтобы на него не так сильно пахло изо рта этого чудища. Юноша уже догадался, что смаф должен доставить его к своему хозяину в целости и сохранности, а потому, его можно не бояться.

— Утонул! — всплеснул в ужасе руками смаф. — А как же мой кольцо?

Рин лишь плечами пожал. Ему-то какое дело?

— Он хотел меня убить. Вот я его и утопил, — сказал Рин, разглядывая огромный живот смафа — пупырчатый и матово-влажный — вывалившийся наружу поверх его груботканой юбки. Он как раз оказался напротив его носа.

— Огба! Огба! Огба!.. Шарба ру жагхо ыыда!.. Ыыда! — раздался жуткий рёв, прямо над головой юноши.

— Огба! — ещё раз выругался смаф, а затем глубоко и особо зловонно выдохнул. — Хорош! Я потом искать! Теперь нет время!

И смаф, тоскливо посмотрев в сторону озера, ещё раз глубоко и зловонно выдохнул. А затем, больно схватив своими мерзскими лапами Рина, поднял его и бесцеремонно поставил на тропу с другой стороны себя.

— Идти! — повелительным тоном пророкотал он и для убедительности, как следует, подтолкнул Рина, так, что тот чуть было не упал.

Ещё целых три дня шли они по этим проклятым болотам. Три дня Рин видел вокруг одни унылые топи, лишь кое-где перемежаемые редкими озерцами, да маленькими островками суши, столь же безрадостными, как и сами болота. Несколько раз они проходили через бедные, неказистые деревенки болотников, где, если и бывали сколь-либо значительные сооружения, то неизменно они принадлежали смафам. Снорги же и хлюты жили в жалких лачугах, или же сырых землянках. Иногда их обиталища стояли вперемежку друг с другом, но чаще всего, деревни чётко делились на две части: в одной жили снорги, а в другой — хлюты.

Едва завидев приближающийся отряд, жители, побросав свои дела, тут же торопились поглазеть на то, кто же это идёт через их деревню, и порасспросить путников о том, кто они, куда и зачем держат путь. Впереди всех, как это и положено, всегда бежали детишки, такие же чумазые и оборванные, как и в большинстве любых других деревень Ирвира. К глубочайшему разочарованию местных жителей, ничего узнать им, так и не удавалось, поскольку их ждали не новости и долгие рассказы, а свирепый рёв смафа и тычки и ругань солдат, тут же прогонявших всех, кто приближался ближе, чем на десять шагов.

К тому же, деревень было так мало, что Рин заподозрил, что это отнюдь не случайно. Наверняка, весь маршрут был проложен именно с таким расчетом, чтобы как можно меньше обитателей болот встретилось им в пути. Он бы даже ничуть не удивился, если бы тем, кто всё-таки увидел их, сторого-настрого, под страхом смерти, запретили кому бы то ни было об этом рассказывать.

Чем дальше Рин шёл, тем безотраднее становилось у него на душе. Волнение за тех, кто остался жив, но чья судьба ему сейчас неизвестна, сменялась острой болью по тем, кого злая судьба уже вырвала из сладостных объятий жизни. И с каждым шагом его душевные терзания становились всё невыносимее. Иногда Рин даже удивлялся. Ведь казалось бы, страх того, что ожидало его в Сердце Унтхарты, должен был вытеснить из его груди все остальные чувства, но он, лишь помучив его несколько минут, неизменно сменялся всё теми же волнениями и болью.

Наконец, к исходу третьего дня, болото закончилось. А, может быть, они просто вышли на очень большой остров. Но, так или иначе, Рин даже почувствовал себя бодрее: под ногами вновь была твёрдая земля, а по бокам от настоящей дороги, именно дороги, а не тропы, как было всё время до этого, росли не какие-нибудь чахлые кусты, а большие, пусть и несколько корявые деревья.

Когда уже начало смеркаться, далеко впереди, Рин увидел множество огней. Они круто взбирались куда-то вверх, словно бы располагались на склонах высокой горы.

— Харба Унтхарт! — указал в их сторону смаф и, в упор, мрачно посмотрев на Рина, нехорошо рассмеялся.

«Сердце Унтхарты!» — догадался Рин и невольно поёжился. И если, в первый момент, огни эти показались юноше тёплыми и доброжелательными, и даже вселяющими какую-то надежду, то теперь, когда он узнал, что это — не что иное, как окна ужасного замка Угса, их свет сразу же стал представлятся ему откровенно зловещим.

В быстро сгущающейся вокруг тьме, Рин видел смутно проступающие очертания домов и каких-то ещё, гораздо больших зданий. Они хаотично тянулись, справа и слева, и во многих из них, несмотря на уже поздний час, горел тусклый свет. Окошки в домах, если судить по тем, что были ещё освещены, казались несоразмерно маленькими, в сравнении с размерами самих домов, а сами здания нередко имели крайне необычную форму, напоминая, то островерхий шалаш, а то — огромную, круглую шкатулку. Улицы, по которым они проезжали, хотя и были часто неширокими, но почти все, за редким исключением, были мощёнными. Но чем дальше от окраин города они продвигались к его центру, тем чаще им приходилось пересекать маленькие речные протоки или выложенные камнем каналы. Наконец, они спустились на пристань и пересели в широкую, длинную лодку, продолжив весь оставшийся путь уже по воде.

Они ещё долго плыли по городу, и всё это время «Сердце Унтхарты» становилось всё больше и больше, пока, своей невероятной громадностью, не заслонило весь горизонт. Переплыв поперёк самый широкий канал из всех, что до сих пор им встретился, они оказались перед высоченной крепостной стеной, выросшей прямо из воды. Подплыв к массивным воротам, преграждавшим путь внутрь замка, им пришлось остановиться, дожидаясь, пока их откроют. Долго ждать не пришлось. Едва только смаф что-то громко прокричал страже, как ворота, медленно и почти беззвучно распахнулись, и лодка продолжила свой путь. Медленно проплыв сквозь вратную башню, они, вопреки ожиданиям Рина, оказались не внутри замка, а лишь между предыдущей и следующей, ещё более высокой стеной. Некоторое время они плыли вдоль неё, пока, наконец, не достигли новых ворот, возле которых они опять ненадолго задержались.

Огромные, мрачные башни взымались по бокам от этих ворот. Вершины их, в ночной темноте, разглядеть было невозможно, но Рин не сомневался, что они были гораздо выше, чем индэрнские, а камни, из которых они были сложены, даже в свете факелов, казалось, хранили следы, не веков даже, а многих тысячелетий. Хотя, конечно, это было не более, чем впечатлением, ибо и за какую-нибудь сотню лет, любое каменное строение начинало выглядеть так, словно бы оно стояло тут вечно. И всё же, почему-то именно сейчас Рин был убеждён, что так оно и есть, и все легенды и предания о Сердце Унтхарты и её страшном властелине Угсе — истинная правда!

Проплыв сквозь и эти ворота, они оказались в большом, одетомв камень, водоёме, с широкой пристанью прямо напротив них. Пристав к ней, они покинули лодку и вышли на огромную, как и всё здесь, площадь. Сразу за ней, сияя бесчисленными огнями, возвышался великолепный замок, который, даже в своей несомненной мрачности, поражал суровой красотой и необычной изысканностью.

«Почему же из города не было видно этого сияющего дворца?» — в изумлении задрал вверх голову Рин, и тут же догадался, поражаясь ещё больше. — «Неужели крепостные стены столь высоки? Не может этого быть!» Но найти иное, сколь-либо правдопобное объяснение он так и не сумел. Если, конечно, тут не было замешано волшебство.

Они остановились в самом начале площади и теперь чего-то ждали. Рин не сразу разглядел, что с противоположного её конца, прямо от дворца, к ним приближается большой отряд. Прошло несколько минут, и необычные для этого края солдаты остановились в десятке шагов от них. Они стояли спиной к свету, и поэтому Рин не мог видеть их лица, но, даже если судить по фигуре, это были явно не хлюты или снорги, и уж тем более не смафы. Все воины, как один, были рослые и, по телосложению, больше походили на людей, чем на обитателей болот, впрочем, пропорции их частей тел неоспоримо указывали на то, что они, всё-таки, не принадлежали к человеческому роду: руки их были длиннее, плечи — шире, а шеи — заметно короче и мощнее.

Трое из этих солдат подошли к смафу, и один из них, видимо, их командир, о чём-то его спросил. Смаф подобострастно раскланялся и стал, одно за другим, отдавать своё оружие: меч, широкий и чуть изогнутый кинжал, ещё один кинжал поменьше и, с особым трепетом и явным сожалением и даже страхом — свой заветный, серебристый молоточек. Когда всё это оружие першло в руки солдат, смаф снова начал подобострастно кланяться, пока его не остановил этот командир дворцовой, как решил про себя Рин, стражи. И только вдруг теперь он осознал, что эти неведомые ему воины были лишь чутоку ниже смафа! А уж тот был куда выше самого Рина! Это открытие так его поразило, что он не сразу заметил, что господин болот делает ему призывные жесты, и, судя по всему, продолжалось это довольно давно, ибо потерявший терпение смаф, в конце концов что-то раздражённо крикнул, и один из стоявших рядом с Рином сноргов дал ему увесистую затрещину. Рин, невольно выругавшись, покорно пошёл в его сторону.

Вблизи лица воинов показались юноше, хотя и похожими на человеческие, но гораздо грубее. Командир стражи тут же шагнул к нему и сам, лично, обыскал, бесцеремонно ощупав с ног до головы. Не найдя ничего подозрительного, он пристально посмотрел в глаза Рина. От его взгляда у юноши аж мурашки по спине побежали. После этого командир стражи схватил его за подбородок и разжал рот. Чуть было не вывихнув Рину челесть, от неторопливо обледовал его рот, после чего удовлетворённо отвернулся. Рин с омерзением плюнул на землю. Он хотел ещё как следует выругаться, но не успел: тут же к нему подскочили ещё двое солдат и, схватив его под руки, стремительно поволокли вслед за своим удаляющимся командиром. Рин едва поспевал за ними, и хотя идти столь быстрым шагом ему было очень неловко, юноша ни за что не хотел доставить им удовольствие тащить себя.

А они всё шли и шли, минуя бесконечные коридоры и залы, то великолепные и поражающие воображение своим невероятным богатством, а то — захламленные и сплошь покрытые давнишней пылью, чей густой слой скрывал от глаз, быть может, ничуть не меньшую красоту.

Вскоре, как казалось, бесконечный, бег по дворцу сменился утомительным подъёмом по круто закручивающейся лестнице. Чтобы не отстать от своих неутомимых стражей, Рину приходилось, то и дело, прыгать через ступени, но зловонное дыхание смафа, сдавленно пыхтевшего позади него, подгоняло его ещё больше. Прошло ещё пару минут, и смаф заметно поотстал, а когда его пыхтение сменилось уже почти предсмертным хрипом, они вдруг остановились.

Перед Рином были огромные, розоватого цвета двери, обе створки которых были вырезаны из какой-то, неведомой юноше, кости и сверху до низу покрыты искусной, тонкой резьбой, повествующей о незнакомых емугероических событиях. Рин хотел получше её рассмотреть, да так и не успел: неожиданно двери распахнулись, и его с силой втолкнули в бесконечно длинный и невообразимо высокий зал, перед которым, все виденные им здесь до этого, показались вдруг жалкими чуланами. Юноша разинул рот и стал потрясённо озираться, не веря своим глазам. Всё вокруг ослепляло своими роскошью и красотой, не показушно-безвкусной, как это, например, было у герцога Индэрнского, но подлинно прекрасной: стройные колонны из благородного камня и бирюмского мрамора, широкие затейливые окна и арки между ними, а где их не было — удивительные по своей живописной силе картины, или же фрески, а иногда — чудесные скульптуры. Потолки тоже покрывали поражающие своей красотой и необычностью мозаики, а на полу, то там, то здесь, росли великолепные цветы и деревья, меж которыми, то и дело были видны журчащие хрустально-чистой водой фонтаны и искусственные ручьи, стекающиеся в маленькое озеро, прямо посередине этого фантастического зала. А кроме того — здесь было не просто тепло, а почти даже жарко. И это — всего только в нескольких днях пути от столь сурового края, где иногда ещё даже в новин лежал снег!

Всё также стремительно они пересекли этот дивный сад и, обогнув озеро, оказались на обширном открытом пространстве. Возле самого водоёма, вдоль всего его берега, было устроено некоторое возвышение, примерно в ран выстой, на которое, по всей его длине, вели пологие, широкие ступени. На самом его верху стоял невообразимых размеров стол, сплошь, живописно и крайне умело, заставленный всевозможными чудесными яствами. Уж в чём в чём, а в кушаньях и в сервировке Рин толк занал: даром что ли он потратил столько лет своей жизни на обучение трудному искусству герцогского трапезничего! Аромат от всех этих блюд был столь нежен и соблазнителен, что у юноши тот час закружилась голова и перехватило дыхание, а во рту собралась обильная слюна. Ему пришлось сделать над собой заметное усилие, чтобы не подать виду, как это всё его взволновало.

Оторвав, наконец, свой взгляд от бесчисленных блюд, источающих эти умопомрачительные запахи, Рин принялся разглядывать тех, кто сидел за этим волшебным столом. Прямо во главе его, на невысоком, но богатом троне, высеченном из странного, молочно-белого камня и изукаршенного тонкой, золочёной резьбой, причудливо огибавшей бесчисленное множество драгоценных камней, сидело странного вида существо. Таких дэкамэ Рин точно никогда ещё не видел: среднего роста, с непропорционально большой головой, прямо поперёк которой, наподобие дурацкого фасона жабо — изкрупных, неровных складок и, к тому же, бледно-зелёного цвета, с многочисленными розовыми прожилками — топорщилось одно-единственное ухо. Хотя, было ли это, действительно, ухо, или же что-нибудь другое, Рин мог только гадать. Но вот то, что огромная, то и дело ко всему принюхивающаяся, мясистая шишка, прямо между глаз — нос, он ничуть не сомневался. Фигура у этого существа была коренастая, широкая в плечах и с бокчообразной гудью. Руки его были длинными и мощными и имели более чем по пять пальцев. Сколько именно, Рин так и не мог разглядеть, но то, что штук семь-восемь, и никак не меньше, он был уверен. Шея у этого дэкамэ была короткая и толстая, лишь немногим меньше по ширине, чем сама голова. Глаза же были крупные и почти круглые, и очень широко расставлены на лице. Цвета их Рин, конечно же, не разглядел, но зато заметил, что они закрывались и сверху, и снизу толстой, как ему показалось, плёнкой. Сам же цвет кожи этого дэкамэ был нежного, телесно-розового цвета, словно бы у свежеискупанного младенца. И так как этот незнакомец сидел на троне, то юноша решил, что он и есть тот самый ужасный Угс — внушающий страх всему северу, мрачный властитель Унтхартских болот и всего окрестного края, могущественный чародей и безжалостный правитель.

Чуть поодаль от него, уже на обычных стульях, пусть и весьма богатых, сидели его приближённые: разная знать из сноргов, хлютов, но, главным образом, смафов. Лишь кое-где Рин видел других дэкамэ, явно не являющихся обитателями здешних болот. К каким народам они относились, Рин, от охватившего его волнения, припомнить сейчас не мог (за исключением, разумеется, кахта, который, как и все его соплеменники, вид имел крайне неряшливый), но то, что он встречал подобных дэкамэ раньше, в Индэрне, юноша не сомневался. Все эти многочисленные и разнообразные существа, едва завидевРина, дружно отложили в сторону ножи, а кое-кто даже и вилки, и теперь, с нескрываемым любопытством, разглядывали юношу.

Угс неторопливо дожевал кусочек не то какой-то неизвестной Рину болотной дичи, не то, очень похожего на кабана, губласа, который, нет-нет, да и попадал иногда на стол герцога Индэрнского, и, как помнил Рин, отличался очень нежным, почти без жира, слегка водянистым мясом, с немного сладковатым вкусом. Утерев платком рот, властелин болот отшвырнул его в сторону и, неспешно приблизился к Рину. Угс оказался больше чем на голову ниже юноши. Неторопливо обойдя вокруг него, он остановился прямо напротив и пристально посмотрел в глаза Рина. И юноша невольно вздрогнул.

«Как странно. Зрачки у него совершенно обыкновенного, серого цвета», — подумал Рин, не понимая, что же его так испугало.

«Интересно, кто он? Пиав? Или самт?» — задумался Рин, внимательно разглядывая лицо Угса. На вид Владыка Болот вовсе не был страшным. Наоборот, это его огромное, гофрированное ухо, поперёк всей головы, придавала всему его облику какую-то комичность. Рин даже еле удержался, чтобы не улыбнуться. К его глубочайшему удивлению, ему ничуточки не было страшно. Немного тревожно, или даже, скорее волнительно. Это да! Но отнюдь не страшно.

— Где эта вещь?! — голосом, неожиданно низким и с каким-то непонятным эхом, вдруг рявкнул на него Угс, обнаживв непомерно широком рту ряд огромных, неровных зубов, которые, как и его кожа, оказались бледно-розового цвета. Глаза Владыки Болот вдруг стали на несколько петов шире, а зрачки полностью заполнили их, замерцав из своей глубины недобрыми огоньками.

Юный оруженосец невольно сделал шаг назад и остановился, почувствовав тут же упёршееся ему в спину остриё меча стражника.

— Где эта вещь?! — ещё раз повторил свой вопрос Угс, отчего все сидящие за столом сразу же притихли, а кое-кто и испугано ссутулился.

— Простите меня великодушно, но о какой вещи вы говорите? — недоумённо спросил Рин, заставляя себя смотреть в лицо Владыки Болот, чей облик теперь стал более чем угрощающим.

— О той самой!.. О той, что дали тебе четыре года назад! — шагнул вплотную к юноше Угс и зачем-то потрогал верёвку, которой тот был связан.

— Но… Ваша Милость! Я не помню ничего сколь-либо примечательного из того, что мне давали четыре года назад… — совершенно искренне сказал Рин, немного затруднившись с тем, как следовало именовать Владыку Болот. — Может вам нужен кто-нибудь другой, а не я?

— Я знаю, кто мне нужен! — вскричал взбешённый Угс, брызжа слюной. Заполнившие глаза зрачки вдруг потемнели и покрылись едва заметными красными прожилками. Угс, как бы невзначай, дотронулся до туго сжимавшей Рина верёвки, и та, в тот же миг, упала на пол. Но не успел юноша даже удивиться, как несколько рук тут же вцепились в него мёртвой хваткой.

— Шагра агх кэд дардум![43] — коротко приказал Владыка Болот, и с Рина немедленно стянули кольчугу, рванув затем рубашку на его левом плече и сдивнув в сторону повязку.

— Три луны! Это, всё-таки, ты! — нескрываемо обрадовался Угс, больно тыкая Рина прямо в странный ожог, полученный им в Тронном зале герцога Индэрнского. — Настоящий! От «Гнева Хонхора!»

— Ваша Милость! Но у меня не было этого четыре года назад! — сказал Рин, несказанно удивлённый, что эта его рана столь важна для Владыки Болот.

— Сейчас же отдай то, что тебе тогда дали! — взвизгнул Угс, яростно рубанув воздух двумя, согнутыми в локтях, руками.

— Но у меня ничего нет! Клянусь вам! — в отчаянии вскричал юноша, не представляя, что же он должен сделать, чтобы ему, наконец, поверили. Угс с такой откровенной ненавистью смотрел на него, что юноше невольно стало не по себе. К тому же, он только сейчас понял, что же такого странного и даже пугающего было в лице Владыки Болот. Его глаза! Они были совершенно безумными!

— Ты лжёшь! Ты лжёшь! Ты лжёшь! — аж затрясся от душившей его злобы Угс. — Ты просто хорошенько спрятал! Я знаю, что ты спрятал! Спрятал! Спрятал! Спрятал!.. Да-а-а… Ты спря-я-ятал… Но только я всё равно это найду!!!

— Клянусь… — попробовал вновь оправдываться Рин, но Владыка Болот тут же его оборвал, ничего не желая слушать.

— Участь твоя будет ужасна! Я буду мучать тебя, пока ты мне, наконец, не отдашь то, что должно принадлежать мне! — Угс схватил Рина за шею и притянул к своему лицу, так что едва не упирался своим носом в нос юноши. А глаза его становились всё безумнее и безумнее.

— Я причиню тебе столько страданий, сколько не получали за всё время своего существования целые народы! Ты будешь сходить с ума от мучений по нескольку раз в день, но всякий раз я буду возвращать тебе разум, и твои боль и отчаяние будут расти до бесконечности! — Рину показалось, что в мире не осталось больше ничего, кроме этих пылающих беспощадным безумием и всепоглащающей ненавистью глаз. Но в следующее мгновение они внезапно погасли, и Угс устало отпустил его шею. В зале сразу же повисла гнетущяя тишина.

— Неужели… Неужели… Неужели… — бормотал себе под нос Угс, невидящим взором уставившись себе под ноги.

— А-а-а-ааа-а-а! — всё громче и громче, с каждым звуком, взревел вдруг он. — Неужели меня обманули?!

И вновь принялся лихорадочно ощупывать Рина.

— Не-е-ет! Меня не обмануть! — Ведь я же чувствую ЭТО! Чувствую! Чувствую! — истерично кричал он, крутя оторопелого Рина из стороны в сторону.

— Отвечай! Как ты ЭТО спрятал?!.. Как?! — во взоре Угса было столько мольбы и отчаяния, что Рин ни секунды не сомневался, что будь у него то, что искал Властелин Болот, то он тут же ему это и отдал. Но ведь у него ничегошеньки не было! Совсем ничего! И Рин, по-прежнему, раятерянно переминался с ноги на ногу, не зная, как ему быть.

Глаза Угса вновь потухли. Он устало сгорбился и отвернулся.

— Так, значит, ты не желаешь по доброй воле помочь мне? — глухо спросил Властелин Болот, всё ещё стоя к нему спиной.

— Ваша Милость! Я бы с превеликой радостью помог вам, ежели бы знал как! — как можно более искренне сказал юноша.

— Лжёшь!!! Ты такой же лгун и предатель, как и тот треклятый кивили арту! Будь он сто тысяч раз проклят! — в совершеннейшем безумии вскричал Угс, вновь обернувшись к Рину. Лицо Владыки Болот искрилось от душившей его ярости. Левая щека его дёргалась, а огромное ухо-жабо вдруг свернулось в остроконечный рог. Угс мелко затрясся, а затем сделал несколько шагов назад.

«Сейчас случиться что-то ужасное!» — испуганно подумал Рин, инстинктивно попятившись, и тут же вновь ощутив спиной остриё клинка. Сердце, казалось, остановилось, а горло сдавило от охватившего его страха.

Весь подавшись вперёд, Угс угрожающе вытянул в его сторону руку. И в то же мгновение Рин ощутил, что с ним что-то произошло. Невидимая сила обрушилась вдруг на него, сжимая и безжалостно скручивая его тело. Казалось, что она совершенно не замечала отчаянного сопротивления его, разом вздувшихся, мышц. Словно высохшие тростинки она переломала его позвоночник и все кости и сейчас, все так же ровно и безжалостно, складывало его тело во что-то новое и совершенно для него невообразимое. Крик боли и ужаса беззвучно застыл на губах Рина. Он кричал и кричал. Он кричал с таким отчаянием, что если бы его голос обрёл вдруг свою прежнюю силу, то в зале повылетали бы стёкла из всех окон, какие тут только были! Но воздух не мог больше вырываться из его груди, и потому он безмолствовал. Несколько бесконечно долгих мгновений продолжалась эта пытка. Всего лишь несколько мгновений. Но, как показалось Рину, они были длиннее, чем вся его жизнь.

Когда его, наконец, перестало корёжить, сквозь пульсирующую, острую боль, мощными валами прокатывающуюся через его новое тело, Рин почувствовал, что стал безвозвратно другим. Он пока ещё не понимал, кто же он теперь, но с отчаянием и мукой осознавал, что того Рина, которым он был до сих пор, больше не существует.

Комментарии

Ади. Вежливое обращение к знатному человеку.

Адэк. Старший трапезничий герцога Индэрнского.

Арвер. Вежливое обращение к рыцарю у шоэнов.

Арутхи Роздлид. Северянин.

Бирт. Один из слуг ади Питри Фроггана.

Вальми Уарги Индэрнский Северный Зуб, герцог. Герцог Индэрна.

Вап. Солдат, нанятый ади Питри Фрогганом.

Вара Великолепный, ади. Блестящий имрийский полководец, наголову разбил в последней войне кахтов.

Великая Восточная Дорога. Дорога, начинающаяся от города Салес, переходящая там через перевал, на другую сторону Срединного Хребта и тянущаяся далеко на восток.

Верховный ит. Должность в Совете Божественной Силы — глава одного из инклифов Гильдии.

Ветер Всего Сущего. Первооснова мира.

Вингерлон. Разумное существо, пиав, обитающее в болотах Имара. Отличается крайне коварным и подлым нравом. Обладает волшебным даром запутывать собеседника и даже, своей беседой, доводить его до дурноты и головокружения.

Всеблагая пятерица. Название пяти божественных воплощений. К ним относятся следующие Воплощения Господни: Провидение Господне, олицетворяющее его воплощение в духе всевозможных знаний и божественной мудрости; Дух Господне, олицетворяющий внутреннюю движущую силу всего сущего; Страсти Господни, олицетворяющие противоречивый мир чувств всех живых существ; Тела Господне, олицетворяющего косную материю всего сущего и её всевозможные способы проявления и взаимодействия; Неназванное Господне, олицетворяющего самую непостижимую и сокровенную сущность Единого Бога, как личности.

Вэйс нди'а Буни. Отец Рина.

Гейлли Т'то Айяра. Великая и Несравненная Гейлли Т'то Айяра, седьмая дочь Повелителя Бурь Ралла Т'то Айяра, владычица океана Эзу, вечно юная и вечно прекрасная королева четырёх островов и всех его обитателей: шоэнов, луггонов, пфарлов и прочих морских народов.

Гильдия. Великая Гильдия Волшебников. Организация, объединяющая большинство волшебников Ирвира. Возглавляет Гильдию Эгмор (Первый Мастер), обитающий в Радужной Башне, что расположена вблизи атурийского города Китрам.

Гшор-бю-Ткауци. Рокканин, нанятый ади Питри Фрогганом.

Дева чар. Так именуются волшебницы, являющиеся членами Гильдии.

Денежная система Имрии. Фиртль — самая мелкая монета в Имрии. Олт — медная монета, достоинством в двенадцать фиртлей. Тав — серебрянная монета, достоинством в четыре олта. Дарг — золотая монета, достоинством в десять тавов.

Дни недели в Ирвире. Первень, лукош, тридень, трудень, средин, убывень, благост, осьмица, оследень.

Дорога. Так называют Великий Путь — таинственная и волшебная область мироздания, скрывающая тайны снов и пророчеств, и по которой уходят в неведомое души умерших. Лучше всех с ним были знакомы кивили арту, которые называли его «Дорогой Ветров Всего Сущего». После ухода кивили арту с Пандурского материка многие знания, касающиеся Великого Пути, были безвозвратно утрачены. В отличие от Преддверия, на Дороге волшебство было не властно: здесь действовали свои законы, и побеждал тот, кто лучше их знал, и тот, чей дух был сильнее.

Дух Веры. Одна из выделенных частей Ветра Всего Сущего.

Дух Волшебства. Одна из выделенных частей Ветра Всего Сущего.

Дхонкх. Один из слуг Дэдэна. Преклонных лет луллийец.

Дэдэн Юингир Имсский. Катор Великого Инклифа Волшебников в славном герцогстве Индэрнском, Могущественный Волшебник Четвёртой Ступени Божественной Силы, открыватель Жизненной Спирали Духа Самтов, Дэдэн — придворный волшебник герцога Индэрна.

Дэкамэ. От «дэйсу ту кэами» (кивилийский) — «существо, обладающее разумом» (см. также пай).

Единицы длины в Ирвире. Ран — 1,32 метра. Лит — 1/10 рана, т. е. 13, 2 см. Иль — 1000 ранов, т. е. 1320 м.

Иара Прекрасная. Дева лесов и полей. Вечно юная и бесконечно мудрая. Хранительница древ и травы, и ручьев, и рек, что по ним протекают. Одна из древнейших богинь. Предания о ней теряются в глубочайшей древности. В настоящее время, считается мифологическим персонажем.

Ивдур. Молодой волшебник шестой ступени; прикомандирован Гильдией во главе инткулов к Дэдэну.

Игун. Одно из имён Бога у тхалиан.

Изгури. Одно из имён Бога у тхалиан.

Инирус а Он со Кину. На древнекивилийском — «Проводящие Ветра Всего Сущего в Подзвёздном Мире» — мастера Творения у кивили арту, самое высокое звание какое могут получить арту в своём обществе.

Инткулы. Один из низших чинов в Гильдии Волшебников. Являются обслугой старших чинов, а кроме того, занимаются первичным сбором информации, дознанием, шпионажем, рядовыми тайными убийствами и прочим.

Интор. Главный настоятель монастыря, или церкви.

Ирвир. Северное побережье Зелёного моря и восточное побережье моря Ветров, расположенных в середине западного побережья Пандурского материка. На территории Ирвира располагются Атурийская империя, Прибрежные королевства, Бирюм, Северные провинции Лингии, Нумбрия, Вольные Города Юллиага и несколько незначительных герцогств и маленьких королевств.

Ирдум. Весь тхалианский мир. То есть та часть Ойриса, где верят в Игуна.

Кавалы. Кавалы (правильно: кавайю — тень (кивилийский язык)) — могущественные существа, обладающие невероятной чародейской мощью. В разных странах известны под разными названиями. В Ирвире, Лигии, Фрааской империи и на архипелаге Шоэн их называют Тенями, но произносят данное слово немного поразному. Считаются несуществующими, сказочными существами. Считаются Тенями Последнего Создателя.

Камень основы. Камень, закладываемый первым при строительстве замка и наделённый магическими свойствами, препятствующими применению волшебства против замка, при его осаде. Если и допускает применение какойлибо магии, то лишь самой простейшей, носящей лишь вспомогательный характер. Изготовляется только в мастерских Радужной Башни. Секрет его изготовления держится в тайне. Камень основы — вещь крайне дорогая и, потому, использовать его при строительстве замка, может далеко не всякий феодал. Камни основы обладают различной силой, что впрямую сказывается на их стоимости, но в любом случае, преодолеть их влияние может только весьма искусный чародей. С некоторыми же камнями, по-видимому, не может справиться никто.

Катор. Должность в Великой Гильдии Волшебников — представитель гильдии при каком-либо дворе, возглавляющем ту, или иную территориальную единицу в странах, входящих в данный инклиф Великой Гильдии Волшебников.

Кахты. Полукочевые племена, обитающие на западе, за морем Ветров, в Кахтских степях; время от времени совершают походы на Ирвир. Последний их набег был успешно отбит под командованием ади Вары Великолепного.

Кван. Одно из самых ужасных мест в обиталище Тёмного, в котором он создаёт, благодаря своему неискуплённому мастерству, всевозможных чудовищ, призванных терзать и портить, созданный Игуном мир, а также искушать и обманывать честных тхалиан.

Квистол. Верховный церковный чин крупной территориальной области (например, герцогства) Ирвира.

Кивили Арту. Звёздные люди (квивилийский). Древний народ. Согласно преданиям, появился в Ойрисе одним из первых. Ныне покинул Пандурский материк.

Кивил. Сплав, обладающий необычайной прочностью, при удивительной лёгкости. Секрет его изготовления знали только кивили арту. Ныне изделия из него получают лишь перековкой из старинных предметов, сохранившихся от кивили арту. Изделия из кивила баснословно дорогие.

Китрам. «Столица» волшебников Ирвира. Город, расположенный рядом с Радужной Башней, и в котором проживает более всего волшебников.

Клятва. Клятва посвящения в члены Гильдии. Самая важная клятва Гильдии, называемая также Клятвой Истинного Волшебника. Тот, кто клянётся, обязуется всегда соблюдать верность Гильдии, никогда не обращать своё искусство против Гильдии и не при каких обстоятельствах не становиться на сторону её врагов. Кроме того, он клянётся в том, что не обратит своё искусство также во вред краю, давшему приют Гильдии, и против его обитателей и никогда не встанет на сторону Тёмного и не примет от него проклятый дар Чёрного Искусства. На самом деле, не имеет такой же силы, как Клятва Верности, и носит больше декларативный характер, так как любой, достаточно могущественный волшебник может избавиться от её пут.

Клятва верности. 1. Вассальная клятва, приносимая вассалом своему сеньору. 2. Клятва, приносимая волшебником Гильдии тому сеньору, при дворе которого он собирается служить. Обязательна для всех придворных волшебников Ирвира. Даётся в Радужной Башне, в присутствии, как самого волшебника, так и его будущего сеньора. При обряде присутствуют также семь членов старшего совета Гильдии. Клятва даётся в Зале Присяги на Камне Верности — удивительном артефакте, оставшемся от прошлых эпох, и о происхождении которого ничего не известно.

Лее Истаге. Дева чар короля Эрро II Шепелявого, Наимогущественнейшая Волшебница Второй Ступени Божественной Силы, известная во всём Ирвире, как Улыбка Смерти. Перед её ударами были способны устоять лишь самые могущественные чародеи.

Луллийцы. Народ, населяющий южные районы Атурийской империи, преимущественно прибрежные. Самты.

Луны Ойриса. Пакойта, Дадригс и Ана — три луны на небосводе Ойриса. Пакойта — самая крупная луна на небосводе Ойриса, обычно ослепительно белого цвета, символизирует силу и благоденствие. Дадригс — Вторая по величине луна на небосводе Ойриса. Обычно слегка фиолетового цвета. Символизирует зависть, коварство и низость. Ана — третья и самая маленькая луна на небосводе Ойриса, обычно нежно-золотого цвета, символизирует любовь и нежность, считается наиболее удалённой от Ойриса.

Магическая сделка. Какой-либо договор, скрепляемый посредством волшебства.

Мастер Рилп. Представлялся в Ирвире купцом из Бирюма.

Месяца в Ирвире. Новин, цветень, пахотень, листвен — по 30 дней; жарень, жатень, листопад — по 34 дня; звездопад, ветрин, хладень — по 27 дней; хруст, хвоень, уморень, проталин — по 24 дня.

Н'Нгунги Андгингду Храо Д'Див. Верховный Ит Великой Гильдии Волшебников Западного Инклифа, Могущественнейший Волшебник Третей Ступени Божественной Силы, открыватель Сферы Сияющей Божественной Силы, Н'Нгунги Андгингду Храо Д'Див — верховный ит Западного Инклифа Волшебников, в который входит Имрия. Пиав.

Ндади. Главный трапезничий герцога Индэрнского.

Нлинлинум. Измерение, в котором пребывает Сила. Источник волшебства.

Нхкаапи. Волшебник (шоэнский язык).

Обряд искупления искупления. Обряд посвящения в церковный сан, после которого, у принимаемого в тело Церкви, исчезают все магические способности, если таковыми он обладал.

Огуты. Летающие твари огромных размеров в армии Тоэль Локайну.

Оддты. Боевые маги в армии Тоэль Локайну.

Ойрис. Весь сущий мир. Так его называют в Ирвире.

Ониды. Ангелы.

Орхаты. Верховные демоны Тёмного.

Оссу Та. Айвонец, волшебник.

Отец Тил. Бывший интор Тирльского монастыря Первой Опоры Игуна, Истинно Преданного Аарга Бирюмского, добившийся высшей духовного должности Имрии — должности верховного квистола.

Пай. От «пайю» (кивилийский) — «тварь», в смысле «животное», неразумное существо (см. также дэкамэ).

Пандурский материк. Материк Ойриса, на котором расположен Ирвир.

Первый Мастер, Эгмор. Эгмор (от старокивилийского: эугу — первый, морин — мастер). Глава Гильдии Волшебников. Выборная должность. Избирается на самом представительном собрании, именуемом Совет Зелёного Сукна.

Пиав. Любое живое существо, основу которого, в той, или иной степени, составляет магия.

Предверие. Небольшая область, расположенная на границе между обычным миром и Великим Путём. В Предверии можно использовать магию, тогда как на Дороге волшебство было не властно: здесь действовали свои законы, и побеждал тот, кто лучше их знал, и тот, чей дух был сильнее.

Предстатель Воли Игуна. Глава Церкви. Высшая духовная должность в церковной иерархии в тех странах Ирвира, где тхалианство — официальная религия.

Прингид. Церковный чин, отвечающий за отправлений культов, посвящённых одной из ипостасей святой пятерицы.

Провал Тёмного. Обиталище тёмного повелителя мира, согласно религиозной концепции, распространённой в Имрии и сопредельных странах.

Раб. Существо, полностью подчинённое, с помощью волшебства, своему хозяину. Не может, даже под принуждением, сделать хоть что-нибудь против своего хозяина. Может частично пользоваться мощью своего хозяина, если тот это позволяет, независимо от степени удалённости от него, но только при условии, что действует согласно с его волей.

Радужная Башня. Местопребывание Первого Мастера — главы Гильдии Волшебников. Именно из Радужной Башни осуществляется управление Гильдией. Расположена рядом с городом Китрам в Атурийской империи.

Ранек Удори Зелёные Глаза, ади. Герцог. Господин Калва, Шорга и леса анбор — самого маленького герцогства Имрии.

Распределение часов в сутках. 12 часов по 70 минут каждый; в каждой минуте — 70 секунд, причём каждая секунда приблизительно равна в Ирвире 1,31 земной секунде; т. е. в каждом часе 6400 земных секунд, что в 6400/3600 = 1,78 раз больше земного часа; приблизительно, четверть часа в мире Рина соответствует получасу на Земле.

Рикунд. Старший трапезничий герцога Индэрнского.

Рилли нди Буни. Мать Рина.

Рхани. Кахт, нанятый ади Питри Фрогганом.

Самт. Любое живое существо, основу которого не составляет магия.

Слёзохранительница, слезарий. Таз, в виде глубокой ёмкости в форме шара с отрезанной вершиной, на 1/4 по высоте; используется при совершении религиозных культов на большей части Ирвира. Накануне важных событий, специальные монастырские служители — плакальщики — собирали свои слёзы, которые потом объединялись со всех монастырей в огромную квистолскую слёзохранительницу, в виде золотого таза. Собранными слезами принято было окроплять, при помощи лагиталя, высокопоставленных, или особо уважаемых особ, причём делали это лица, тоже, как правило, очень знатные.

Сокращённая форма заклинаний. Если волшебнику требуется очень быстро воспользоваться заклинанием, то он может прибегнуть к его сокращённой форме. Однако, чем сложнее заклинание, тем больше вероятность, что оно, при этом, не сработает, или же сработает в неполную силу.

Стихийный чародей. Некоторые пиавы, или даже целые их виды, имеют врождённое знание многих заклинаний (в основном простых) и/или волшебных ритуалов и могут быстро и чрезвычайно успешно обучаться волшебству. Тем не менее, действительно величайших волшебников из их числа выдвинулось не так уж и много, приблизительно столько же, сколько и из обычных пиавов и самтов.

Тард. Предместье Индэрнасо стороны Пьертских ворот.

Таркуд. Таркуд Огрре. Старый оруженосец ади Питри Фроггана.

Тахила. Символ веры, в виде высокой палки с кругом на конце, диаметром в треть длины палки; круг, по длине окружности, разделён на пять частей, которые являются вершинами пятиугольника, вписанного в круг; в центре круга, на палке, находится маленькая сфера, содержащая благовония (бывает стеклянной, хрустальной, из драгоценных металлов, или камней, магических материалов). Круг символизирует весь мир, пятиугольник — пятерицу, а сфера — сердце Игуна (земного воплощения Бога). Знак тахилы — описать перед грудью, слева на право, круг.

Тирль. Столица Имрии.

Тона. Старший трапезничий герцога Индэрнского.

Тоэль Локайну эну Ррон, Воигу Тхана Ойнари Рагсу. Тоэль Локайну эну Ррон, Третья Длань Истинного Владыки (титул — на кивилийском языке).

Тургвир Индэрнский, ади. Герой многочисленных историй, излюбленный персонаж жителей Имрии и окрестных стран. Наиболее известна и популярна книга «Великие приключения, выпавшие на долю достославного рыцаря ади Тургвира Индэрнского в его удивительном путешествии за Срединный хребет, записанные и изложенные смиренным прингидом Кабигом Огдари из Китрамского монастыря всеблагой пятерицы Провидения Господня», написанная, предположительно, в 800 — 900 гг четвёртой эпохи.

Тхалиане. Так называют себя все последователи официальной религиозной доктрины в Имрии и сопредельных странах.

Угс. Владыка Унтхартских болот.

Унгунд Пьертский. Брат короля Имрии. Повелитель Пьерта. Во второй благост лиственя 1396 года в Адэрне состоялся знаменитый пир по случаю его свадьбы. С испокон веков в Адэрне происходило бракосочетание всех членов королевской семьи.

Файго Джегаз. Командир второй четверти первой сотни гвардейцев герцога Индэрского.

Хайес Длинный Язык, Хайес Чёрное Копьё. Старший сын Рулга Хейморна, по прозвищу Высокая Башня, господин Дорна, Ладола, Ирта и других земель в Лирне. Хайес был «отпетым» — лишён рыцарского звания. После того, как у него был вырван язык, он был изгнан из Ирвира. После долгих лет странствий нашёл покровительство у королевы шоэнов. По возврашении в Ирвир, представлялся, как ади Даггемо, господин Лысых холмов.

Хругут. Солдат, нанятый ади Питри Фрогганом.

Шиадрис. Университет Волшебства, расположен на севере Атурии, на юго-восток от Медных гор на южном берегу Лиллы, впадающей в том месте в Чародейское озеро. Выпускники Шиадриса получали яркую, нарядную одежду, которую они были обязаны носить до своего поступления на какую-нибудь службу. Состояла из широких, небесного цвета штанов и зелёного, короткого камзола.

Эрв. Эрв Файро Долгий Путь, из славного рода вю Жергза. Фарланин. Был нанят ади Питри Фрогганом.

Эрлайл Сокрушающий. Первый Мастер. Всемогущий Волшебник Первой Ступени.

Эрро II Шепелявый. Один из королей Имрии. Был прозван так за отвислую, нижнюю губу, некрасиво оттопыривающуюся и наградившую своего венценосного обладателя неприятной шепелявостью.

Примечания

1

«Да коснётся тебя понимание. Прозрей! Да будет так! Да будет так!» (дословно: Прольётся в твоё истинное то, что не замутнёно! То, что не замутнёно — восприми (пролей в себя)! Это свершится! Это свершится!) (из стиха пятого «Книги Свершения», лагусский язык).

(обратно)

2

«Да снизойдёт в тебя воля Игуна! Да будет так, дети божьи! Да будет так!» (дословно: Воля Игуна прольётся в твоё истинное! Это свершится, дети божьи! Это свершится!) (из стиха второго «Книги Свершения», лагусский язык).

(обратно)

3

«Вкуси сердцем истину! Отринь сомнения! Да будет так, дети божьи! Да будет так!» (дословно: Отведай сердцем истину! Вырви сомнения! Это свершится, дети божьи! Это свершится!) (из стиха второго «Книги Свершения», лагусский язык).

(обратно)

4

«Да будет так, небесный повелитель! Да будет так!» (дословно: Это свершится, небесный повелитель! Это свершится!) (из стиха двенадцатого «Книги Свершения», лагусский язык).

(обратно)

5

— Не трогать его! (шоэн.)

(обратно)

6

— Все за мной! (шоэн.)

(обратно)

7

— Поезжайте за ним… ты, ты, ты и ты! (шоэн.)

(обратно)

8

нхкаапи — волшебник (шоэнский язык). Хайес произносит неправильно.

(обратно)

9

— Все за мной! (шоэн.)

(обратно)

10

— Все за мной! (шоэн.)

(обратно)

11

— Помогите ему! (шоэн.)

(обратно)

12

— Остаётесь с волшебником! (шоэн.)

(обратно)

13

— Так-то лучше! (шоэн.)

(обратно)

14

— За мной! (шоэн., дословно: иди следом!)

(обратно)

15

— Поднимите это! (шоэн.)

(обратно)

16

— Спускайте его туда! (шоэн.)

(обратно)

17

— Вот! (айвон.)

(обратно)

18

— Тихо! (шоэн.)

(обратно)

19

— Тащите! Я держусь! (шоэн.)

(обратно)

20

— Проделки Ату! (айвон.)

(обратно)

21

— Быстрее! Быстрее! (шоэн.)

(обратно)

22

— Пора! За мной! (шоэн.)

(обратно)

23

— Тихо! (шоэн.)

(обратно)

24

— Туда! К тем деревьям! (шоэн.)

(обратно)

25

— Прекрасно! (айвон.)

(обратно)

26

— С северянами не сражаться! (шоэн.)

(обратно)

27

— Хороните мёртвых! Пора в путь! (шоэн.)

(обратно)

28

— Там, по дороге, едет большой отряд! Очень близко! А за ним — целая армия! Там, за этим холмом! (шоэн.)

(обратно)

29

— Да не исчезнет ветер всего сущего! (старокивилийский).

(обратно)

30

— Да не придёт время отчаяния! (старокивилийский).

(обратно)

31

— Да не встанет на Великий Путь (Звёздного огня) недостойный! (старокивилийский).

(обратно)

32

— Всё в этом мире имеет тень. Даже смерть! (старокивилийский).

(обратно)

33

— Я служу тому, у кого нет тени! (старокивилийский).

(обратно)

34

— Забавно! (старокивилийский).

(обратно)

35

— Рази! (старокивилийский).

(обратно)

36

— Ну что ж, защищайся! (старокивилийский).

(обратно)

37

— Хорошо! (шоэн.)

(обратно)

38

— Мне нужна длинная верёвка! (шоэн.)

(обратно)

39

— Живей! Живей! (шоэн.)

(обратно)

40

— Все ли уже преправились? (шоэн.)

(обратно)

41

— Быстрее хороните мёртвых! (шоэн.)

(обратно)

42

— Ещё десять минут! (шоэн.)

(обратно)

43

— Снимите с него кольчугу! (унтхарский)

(обратно)

Оглавление

Предуведомление автора

Владелец данного экземпляра электронной книги

Посвящение

Эпиграф

Карта Имрии

Карта Ирвира

Карта Шоэна

Пролог

Часть 1

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

Часть 2

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

Часть 3

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

Комментарии Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg