«Сквозь жизни»

Павел Рагузин Сквозь жизни

Стоя на Николаевском мосту, Егор Меньшагин задумчиво плевал в реку. Пальцы его рук, спрятанные в карманах длинного черного плаща, то и дело сжимались в кулаки. Опять, опять очередная его попытка начать свою жизнь заново полностью провалилась!

По мосту неторопливо прохаживались барышни под ручку с кавалерами, процокивали редкие лошади с запряженными в них каретами, ну и вообще ходили самые разные люди. Но Меньшагин не ходил, он стоял и плевал в реку. Речушку. Разве можно было назвать рекой этот грязный ручей, по которому даже на лодках — и то невозможно было плавать: того и гляди, на мель сядешь. Конечно, Меньшагин слегка утрировал: по их Герде иногда даже плавали небольшие пароходики (преимущественно, их выводили на прогулку по каким-либо крупным праздникам, чтобы на них могли прокатиться детишки со своими родителями), но в обычные будни река выглядела такой же грустной и всеми заброшенной, как и он сам.

Как и он сам.

Меньшагин плюнул в воду еще раз и неожиданно вспомнил, что Самоваров, вернувшийся три месяца назад из Индии, сказал, что в воду плевать нельзя — мол, это как-то влияет на карму. Ерунда. В карму Меньшагин не верил, как и не верил в переселение душ. Впрочем, он сомневался и в существовании самой души. Однако сейчас ему казалось, что у него действительно есть какая-то карма, потому что то, что с ним происходило, больше всего напоминало какой-то жуткий потусторонний заговор. В свои неполные двадцать Меньшагин никак не мог завести близких отношений с девушками. Нет, это не значит, что у него ничего с ними не было. Было. Но он мечтал о чем-то более постоянном, чем быстрый коитус на каких-либо вечеринках, а этого у него не получалось.

Вчера, прогуливаясь в одиночестве по Кирпичному бульвару, он увидел возле столба с афишами невысокую молодую барышню в элегантной шляпке, изучающую театральные объявления. Он подошел к ней и стал делать вид, что тоже читает, тогда как на самом деле искоса разглядывал прекрасную незнакомку. Было ей лет восемнадцать и, судя по одежде и манере держаться, она была из приличной семьи. Наконец девушка заметила, что Меньшагин на нее смотрит и поинтересовалась, чего ради он так неприлично ее изучает. Слово за слово, в общем они разговорились, и ему начало казаться, что он ей тоже нравится, они договорились о встрече сегодня в семь, здесь, на Николаевском мосту, но… она не пришла. Теперь Меньшагин рассматривал их вчерашний диалог уже несколько по-новому, в более истинном свете. Все реплики Натали были как бы шаблонными, в глазах ее тускло мерцала откровенная скука, а согласие о встрече она дала лишь для того, чтобы хоть как-то от него отвязаться…

Меньшагин ударил кулаком по ограждению. С того места, где он стоял, была отчетливо видна церковь и ему вдруг показалось, что крест на ее куполе наклонился и что еще немного — и он упадет, но это было всего лишь обманом зрения. И что же делать дальше? Идти домой? Зайти в кабак и напиться? Покурить опиума у Жака? Снять какую-нибудь блядь и разрядить свои половые аккумуляторы — может, тогда ему станет хоть немного легче? Он уже устал от этой дурацкой никчемной жизни, устал от университета, от псевдофилософских дискуссий, от чтения книг, смысла которых не понимал… Что ему делать со всем этим? Или вообще взять и спрыгнуть с моста?..

Кончилось все тем, что Егор решил все-таки напиться и поплелся к ближайшему кабаку, коим был "Отец и сын". Обычно там собирался всякий сброд, а жандармы туда заглядывали крайне редко. Настроение у Меньшагина было ужасным. Почему у всех есть девушки, а у него нет? Наверное, это все из-за его лица… Он проклинал своих родителей, давших ему эту внешность: у него был длинный горбатый нос, сросшиеся брови и широкие полные губы, как у шлюхи… И все, все постоянно ему об этом напоминали! Стоило Меньшагину встретить какого-нибудь старого знакомого, которого он несколько месяцев не видел, как тот начинал пялиться на него как на музейный экспонат и восклицать удивленно: "Слушай, мне кажется, у тебя нос еще длиннее стал, чем раньше!" или "Ниче себе, ты губы раскатал!" Всех этих людей Егор искренне и глубоко ненавидел, хотя сердцем и понимал, что они вовсе не издеваются над ним на самом деле, а просто таким образом шутят, но любить их за подобные шуточки ему было не по силам, и страдания, порождаемые воистину мазохистским самобичеванием, порой захлестывали его с головой.

Меньшагин вошел в бар. Было восемь вечера. Стоял шум, на сцене играл оркестр, посреди зала отплясывали какой-то дикий несуразный танец бандитского вида парень в тельняшке и полураздетая грудастая баба, которая была его лет на десять старше и сантиметров на сорок ниже. Меньшагин осторожно приблизился к стойке и попросил бармена налить ему кружку пива.

Рядом облокотился на стойку коренастый мужик. Его глаза были затуманены.

— Хоччешь поддраться? — поинтересовался он.

— Нет, спасибо! — отказался Егор.

— Нну, ккак хоччешь, — мужик, шатаясь, удалился. М-да, индивидуум…

Попивая пиво, Меньшагин думал о своей судьбе. Почему у него такой длинный нос? Неужели нет женщины, которая смогла бы его полюбить? Полюбить, не взирая на его внешность? Вот взять его соседа по коммуналке: безногий, все лицо оспой изрыто, а баба у него красавица. Чем он ее взял? Любит ведь она его за что-то. И не такой уж он и богатый… Хотя человек он вообще хороший, добрый. Может, за это она его и любит? Живет с ним…

И на баяне он зашибись играет.

За ближайшим к стойке столом пили водку две девушки и два господина, имеющих достаточно респектабельную наружность. Представительницы же слабого пола больше всего походили на обычных шлюх, каковыми, вероятно, и являлись. Когда взгляд Меньшагина коснулся лица одной из них, юноша вдруг почувствовал, как сердце его провалилось в пятки, а реальность натурально заколыхалась, выводя на поверхность потревоженной штормом памяти давно забытые воспоминания. Сюрреалистические образы впились в сознание Егора словно иголки под ногти. Нечто подобное переживал он лишь однажды, во время воспаления легких, когда у него был бред и он видел ТАКОЕ…

На негнущихся ногах Меньшагин направился к столику со шлюхами. Вероятно, вид у него был жуткий, потому что вся четверка уставилась на него, испуганно открыв рты. Но он себя уже почти не контролировал, потому что перед глазами у него четко стояла его предыдущая жизнь, и в этой жизни он был совсем другим человеком, а она, эта девушка с каштановыми кудряшками на голове, была… была его женой. И сейчас их души вновь встретились.

— Ма…, — прохрипел он, — Мааатунита?

— Боже, боже! Это же сумасшедший! — воскликнула Ее подруга. — Это маньяк! Маньяк!!! — завизжала она на весь кабак.

— Эй, студент! — поднялся со стула тот тип, что до этого целовал ее руку. Был он бородат и на вид предельно капиталистичен. — А ну вали отсюда, пока я тебе ребра не пересчитал!

— У меня двенадцать пар ребер, — сомнамбулически забормотал Меньшагин, наваливаясь на стол. — Ребра являются изогнутыми костными, а в переднем отделе — хрящевыми пластинками, расположенными справа и слева от грудных позвонков… Семь пар верхних ребер…

Бородатый ударил его в челюсть, но не слишком сильно. Меньшагин начал падать. Вокруг Матуниты он видел широкую ауру, раскрашенную всеми цветами спектра и сверкающую так ярко, что ему хотелось зажмуриться. В этой жизни она была шлюхой, а в прошлой — придворной дамой, а он был королевским астрологом и они друг друга любили… Все это Меньшагин видел так ясно, так отчетливо, что в истинности своих видений ничуть не сомневался, и, падая, он попытался ухватиться за руку Матуниты.

Удар стулом по голове заставил его потерять сознание.

Пришел в себя Меньшагин спустя неопределенный промежуток времени от голосов снаружи и от жуткой боли внутри головы. Она, казалось, раскалывалась.

— Очнулся, слава тебе, Господи! — отчетливо произнес женский голос.

Меньшагин открыл глаза. Над ним склонилось лицо Матуниты, а из-за ее плеча выглядывали ее подруга, официантка и бармен.

Морщась от боли, Меньшагин присел. Он находился все в том же в кабаке "Отец и сын". Аура вокруг Матуниты упорно не исчезала, воспоминания об их Вечной Любви все еще хранились в памяти. Оба капиталиста уже слиняли.

— Матунита! — прошептал он.

— Слушай, ты его знаешь? — спросила у Матуниты подруга.

— В первый раз вижу, — девушка выглядела весьма озадаченной.

— Может, пьяной была?

— Да ну тебя! Господи, у него вид такой безумный! Эй, парень, ты чего на меня так смотришь?

— Ты меня не помнишь? — он уставился ей прямо в глаза.

— Так, давай-ка нам водки! — приказала матунитина подруга бармену. — Мариш, давай этого студента поднимем и посадим за наш столик… Вот гад, таких клиентов спугнул!

Позволив усадить себя на стул, Меньшагин тупо уперся взглядом в пространство. Девушки тоже присели и внимательно уставились на него. Матунита была какой-то задумчивой; она изучала лицо Егора с такой же пристальностью, как и он — ее.

— Тебя как звать-то, студент? — спросила ее подруга. Она была пухленькой брюнеткой лет семнадцати с глубоким декольте и вызывающе яркой косметикой на широком луноподобном лице.

— Егор, — немного виновато признался Меньшагин. — Матунита, ты меня не помнишь?

— О Боже, навязался еще один психопат на мою голову! Что, я всех мужиков должна помнить? — воскликнула она нервно. — Да их через меня столько прошло… Я не обязана всех вас помнить! И вообще, почему ты называешь меня какой-то Мату — мать ее — Нитой?

— Мариша, тихо! — осадила девушку подруга. — Меня зовут Лиза, ну а Марину ты знаешь. Скажи, Егор, какого дьявола ты к нам привязался? Так, вот тебе рюмка, вот тебе водка, а теперь отвечай!

— Она моя жена! — сказал Меньшагин.

Матунита, которую в этой жизни звали Мариной, чуть не подавилась шоколадкой, которую начала грызть. Лиза тоже выглядела до предела изумленной.

— Ты была замужем? — удивленно уточнила она у подруги.

Меньшагину хотелось заплакать. Он твердо знал, что они раньше были вместе, но доказать этого не мог. Тогда он не выдержал и все-таки заплакал, а потом вскочил и выбежал из кабака, прикрывая лицо рукою. Позор, позор! Разреветься при людях, тем более в таком заведении… Про него же теперь такие слухи пойдут! Все, остается только утопиться, утопиться!

И Егор вновь побежал к мосту. Ноги у него заплетались.

Когда он уже готов был прыгнуть за ограждение, рядом вдруг возникла тяжело дышащая Марина-Матунита. От быстрого бега лицо у нее раскраснелось.

— Ты что собрался делать, дурачок? — прошептала она, хватая его за руку. — Боже, ты что, прыгать туда собрался, да? Да?

Она посмотрела ему в глаза. Прохожие глядели на них с подозрением. Аура вокруг головы девушки постепенно начинала тускнеть, воспоминания забывались, но чтобы как-то их удержать, Меньшагин быстро заговорил:

— Матунита, я люблю тебя, ты меня не помнишь, наверное, мы были вместе столько жизней, я в это не верил никогда, я не сумасшедший, но когда я тебя увидел, меня словно молнией пронзило, когда я это понял…

Он сконцентрировался и попытался передать ей свое знание телепатически. Она вдруг ахнула и, обвив руками его шею, прижалась к груди.

— Гурнис, Гурнис, неужели это ты?

— В этой жизни меня зовут Егор…

Она поцеловала его в губы.

Жизнь продолжалась.

2001

Оглавление