«Перемещенное лицо. Триада»

ПЕРЕМЕЩЕННОЕ ЛИЦО. ТРИАДА

* * *

Дан посмотрел в спину босса с такой ненавистью, что тот резко обернулся, однако увидеть сумел только прилежного клерка, погруженного в бумаги. На реакцию Дан не жаловался. Он вообще не жаловался на себя. Собой, в меру любимым, он был доволен. Конечно, до какого-нибудь Брэда Пита – или кто там у них самый сексуальный? – ему было далеко, ну так и обитал Дан не в Голливуде, а в Сибири, был не актером, а банковским служащим. Его физиономия не была растиражирована даже на фирменных календариках и рекламных буклетах банка, потому что босс невзлюбил Дана… а черт его знает почему невзлюбил. Дан, несмотря на несколько рекламную внешность, был дисциплинирован, исполнителен и неглуп, имел хорошие для провинции манеры, по-английски болтал, как по-русски, в своем деле разбирался. И вообще. Когда рекламщики шарились по банку в поисках чего-нибудь, они увидели Дана и битый час уговаривали босса поместить на буклет именно его, данову, персону. Кончилось тем, что босс наорал на рекламщиков, а заодно и на Дана, хотя он никак не рвался являть из себя символ надежности и привлекательности конторы, в которой работал.

Везет Женьке: дорабатывает неделю – и ту-ту нах Москау. Нашел работу там, дружок пристроил. С перспективой. А Женька – парень толковый, по-московски (или наоборот по-провинциальному?) нахрапистый, он не пропадет. В Москву, в Москву! Эх, как понимал Дан этих трех сестричек! А у них ведь не было босса, который бы их ненавидел неизвестно за что. А значит, не было и боссовой супруги, куклы Барби из глухой провинции, умудряющейся сочетать брильянтовые серьги с любовью к жареным семечкам.

Босс посверлил Дана свирепым взором и только собрался уходить, как заблямкал мобильник. С трудом отделавшись от мамы (а ты кушал, сыночка? а что ты кушал? а колбаску кушал?), он выслушал еще пару едких замечаний насчет траты рабочего времени на личные разговоры. Смиренно выслушал. Даже кротко. Полторы тыщи американских рублей на дороге не валяются. Особенно с перспективой рекомендаций, которые можно получить при увольнении.

В банке Дан работал третий год и намеревался работать и впредь. Как бы ни ненавидел его босс, должное он ему отдавал, и Дан знал, что он самый вероятный кандидат на должность Женьки, к которой еще и полагались пятьсот аналогичных рублей в месяц. Плюс квартальные премии побольше нынешних. А Дану так хотелось жить подальше от мамы, бабушки и тетки Даши, что отчаянно экономил и имел в заначке почти двадцать тысяч баксов. Он даже машину не покупал, благо, до дома было двадцать минут на метро. Он выглядел так хорошо, что только самые вредные девчонки из обслуги замечали, что у него всего пять рубашек и два костюма. Когда в квартире три обожающие тебя пенсионерки, всегда будешь иметь чистые воротнички и сверкающую… нет, матово-чистую обувь. И ни пылинки на пиджаке. И идеально отглаженные штаны. И стрижку, от которой в восторге даже франтоватый боссов зам. Он все подкатывался к Дану с просьбой свести с парикмахером, но не станешь же знакомить его с теткидашиными девяноста килограммами в парадной кофте с «рюлексом».

Настроение было испорчено. Дан занимался своими проводками, привычно раздвоившись. Половина работала, а вторая пыталась понять причины начальственной нелюбви. Ведь придраться было не к чему. Дан работал не то чтоб совсем безупречно, но без проколов и удачно мимикрировал под коллектив: приятельствовал, ухаживал, не напивался на корпоративных вечеринках. Вполне соответствовал и негласному принципу набора персонала – внешней привлекательности. Глупому принципу: не все ли равно, как выглядит обычный клерк, которого и видят-то три-четыре человека и два компьютера…

– Когда я увижу данные за прошлую неделю, Артамонов? – ворчливо спросил телефонный голос шефа.

– Когда позвоните Артамонову, – буркнула вторая половина, пока первая сверяла цифры в трех файлах сразу. – А это Лазарцев.

Трубка забибикала. Уволят ведь. И никакой профсоюз, никакой суд… потому что ни в профсоюз, ни в суд Дан не пойдет. Себе дороже. Попасть в черный список легко. Телефон снова зазвонил.

– Лазарев, вы закончили сверку?

Дан нажал на «печать» и честно сказал:

– Закончил. Только моя фамилия Лазарцев. Через «ц».

Босс положил трубку, а Дан, хмыкнув, вызвал курьера (самому было не положено) и вручил ему бумажки. Босс принципиально требовал бумаги, хотя компьютером владел, как бог. То есть почти как Данила Лазарцев, один из лучших в городе хакеров, известный под ником Ладан. Ла-зарцев Дан-ила. Менять ник не хотелось. Да и кто заподозрит такого мастера в глупости использовать собственное имя в собственном же нике?

Нет, он не использовал свои таланты для обогащения. Хотя мог. Дан просто тешил свое тщеславие. Ему достаточно было знать, что он может. Карьеру он намеревался делать в банке, а не в сети. Риска меньше. Сеть – хобби.

Дан повернулся к компу. Там висело сообщение «Идет печать». После перезагрузки оно поменяло цвет, но висеть продолжало, пришлось звать Ваську из отдела обслуживания и с тоской смотреть, как тот мучается с простейшей ошибкой и в итоге гробит систему. В общем, боссу потребовалась распечатка, когда Васька снес «окна», а виноват, конечно, оказался Дан.

В шесть часов он покидал банк с настроением, называемым «все хреново». А это было гораздо хуже, чем настроение «нет, ребята, все не так». Дан ловил на себе взгляды других сотрудников банка, а Олеся Кац (ничего сочетаньице?) даже прервала свой диалог с клиентом, за что, вообще говоря, могла в одночасье потерять работу. Олеськин муж, охранник Денис Кац (тоже красиво, ладно хоть не Трофим или Прохор) испуганно спросил: «Дан, что с тобой?»

С Даном ничего не было, кроме предчувствий, но на всякий случай он оглянулся, когда прикрыл за собой дверь. (Дверь была на доводчике, но Дан, воспитанный тремя женщинами, все равно ее придерживал.) И не увидел ничего. В том числе двери.

Дан закрыл глаза, посчитал до трех (дольше терпения не хватило) и посмотрел еще. Он должен был увидеть свое отражение в модной стеклянной коричневой двери. А увидел стену. Неровную каменную кладку с выветрившимся раствором. Серую. Этакую стилизованную под старину, причем никак не родную расейскую, а какую-нибудь западноевропейскую. Готика, замки, крепости, проклятые короли, тамплиеры, двуручные мечи, арбалеты, кринолины… Нет, кринолины – это позже.

Дан потрогал. Камень был шершавый и теплый. Рука была Данова, со знакомым шрамом на запястье: помогал приятелю на даче крышу чинить, а кусок ржавой кровли спикировал с приличной высоты, руку практически пришивали, странно даже, что работала она хорошо.

Всю свою не так чтоб долгую жизнь Дан боялся попасть в смешное положение. Поэтому он сделал вид, что оперся на стену не просто так, а ради того, чтоб вытряхнуть из туфли камешек. И так и замер, нагнувшись и задрав левую ногу. Вместо розовой тротуарной плитки была плотно утрамбованная земля. В тусклой поросли бледных одуванчиков, мелкой лебеды и травки с энтомологическим названием «мокрица».

И было тихо. То есть совсем тихо. В шесть часов, да на проспекте имени основоположника светлого и невнятного будущего, автора бродячего призрака? Да летом? Да с учетом того, что все первые этажи чуть не сплошь заняты магазинами? Да плюс любая кафушка столики на тротуар выставляла а-ля Европа, но музыку врубала а-ля российская провинция?

Пели птицы. Не воробьи горланили и не голуби стонали. Затейливые рулады выводил кто-то, кого дитя большого города Данила Лазарцев не мог опознать. Вскрикивал где-то коршун, почему-то напоминая о древнем фильме «Золото Маккенны», который обожали мать и тетка Даша. Ах, да: «Только стервятник, старый гриф-стервятник знает в жизни что почем». Стало холодно, хотя Дан и в эту жару носил, как положено, пиджак. Сотрудник банка должен являть и соответствовать. Пересохло в горле. И все это секунд за десять, включая песенку из вестерна.

Очень медленно Дан повернулся. Вместо проспекта Маркса с диким движением, пробками, «газелями», «пазиками», высокомерными мерсами и плебейскими жигулями, с толпами спешащих или фланирующих сибиряков, с магазинами, рекламой, тополями и дурацкой тротуарной плиткой – было поле. То есть луг. Где трава по пояс, как на той дальней станции в любимой материной песне. И цветы – тоже по пояс. Один цветок Дан даже узнал – донник. У бабули была аллергия на донник, называемая сенной лихорадкой, но бывшая обыкновенным зверским насморком. А вон ромашки. И незабудки. И маленькие осиново-березовые лесочки, почему-то называемые околками. Дан стоял на холме, а перед ним расстилалось все вышеупомянутое. Позади была стена. Он задрал голову. Метров несколько. Посмотрел вправо-влево. Стена. Влево – еще река, но далековато. Вправо – лес, но еще дальше. А где банк?

Вот что удивило пару со славянскими именами и никак не славянской фамилией: у Дана Лазарцева съехала крыша и это как-то выразилось внешне. Он потрогал голову. Голова была на месте. Льняной костюм, стоивший диких денег, тоже, вместе с рубашкой за сто баксов и галстуком, подаренный Витькой Олигархом. Витька обожал смущать друзей неприлично дорогими подарками, а отказать парню у которого конкурентов с каждым месяцем становилось все меньше, никто не рисковал. Да-а… Из шестерых закадычных школьных друзей остались только Дан и Олигарх. Данила и Витек. Мишка рванул на родину предков за колбасой и свободой и писал слезные письма из казарм в славном граде Хайфе. Димка просто перестал быть Димкой, здоровался через губу, пока Витек ему эту губу не расквасил, что подвигло Димку на переезд в Омск, где он, по слухам, преуспевал по части купи-продай. Толик допился до потери квартиры и человеческого облика и сгинул среди армии бомжей. Сашка Симонов пропал без вести в районе Гудермеса. Выкупа за него не просили, так что даже мать перестала надеяться. Витька стал криминальным авторитетом. Дан, чудом избежавший судьбы Толика или Витьки, взялся за ум, окончил брошенный было институт и после маеты в нескольких фирмах попал в банк. Благодаря сдержанному обаянию, привлекательной внешности и свободному владению английским, который вовсе не был нужен в его работе. Как и привлекательная внешность.

Дан хотел было присесть на пыльные одуванчики, но вовремя вспомнил, как испугались мать, бабушка и тетка, когда он назвал им стоимость костюма. Уменьшенную вдвое.

Так. А я сошел с ума, какая досада… Раз сошел, надо… что надо? Надо к доктору. Для этого – сесть на метро и доехать до поликлиники, чтобы взять у терапевта направление к психиатру. Иначе, наверное, не попасть. К метро – направо.

Еще в школе Дан выработал привычку придумывать цель в трудные минуты. Пусть глупую, но достижимую и, главное, простую, чтоб организм мог тупо к ней двигаться, а голова в это время боролась с растерянностью. Может, штаны закатать, чтоб не запачкать? Светлый лен рассчитан на город, желательно чистый, а не родной. И тем более не на пыльную траву.

Дан закатал штаны и потопал направо. М-да… Вышел клерк из солидного банка, подвернул дорогие брюки и, сверкая абсолютно не волосатыми ногами, пошел в метро. Чтоб в конечном счете сдаться в психушку.

Тонкие подошвы туфлей тоже не были пригодны для околостенных прогулок. Было жарко, и Дан снял пиджак, зато надел темные очки. До метро он должен был дойти уже сто раз, но стена не кончалась, только постепенно заворачивалась вправо. Интересно, сколько кругов придется сделать? А из-за стены иногда доносились звуки, невнятные, как гомон толпы. А солнце помаленьку скатывалось к западу. Темнело. Точнее, смеркалось. Дан вытащил мобильник. Связи не было, хотя МТС брал (брала? брали? системы же…) сигнал даже в метро. Мобильник сиял своим многоцветным экраном, однако не проходили и эсэмэски. С этим – тоже к доктору?

Погодим. Вон дорога поднимается на холм. Если дорога упирается в стену, то мы в романе Стивена Кинга и иже с ним…

Дорога упиралась в ворота, рассчитанные на упряжку слонов. Тройкой. Створки были приветливо распахнуты. Нет, слонам не пройти, потому что в метре над головой нависала чудовищных размеров решетка, под которой дремал чрезвычайно усатый экземпляр, опершийся на алебарду. Или секиру. Дан не увлекался компьютерными игрушками серии «Магия и меч».

Компьютерная игра? Ролевка?

Экземпляр открыл глаз и выпрямился. Окинув Дана орлиным взглядом, он сказал:

– Тебе – вот в ту дверь. Ща, погоди! – и рявкнул: – Кур! Кур, подь сюды!

Вынырнувший из тени щуплый юноша с еще более чрезвычайными усами (приклеил, хохмач?) вопросительно зевнул, получил инструкции (ты, тудыть, значица, шоб мигом, того), показал Дану дорогу и пошел следом. Ролевая игра? А стену где взяли? Усы, алебарды и камзолы, окованная железом дверь в стене… А стена – метров шесть шириной. И все десять – высотой. И ворота – пару гоблинов надо, чтоб такие открывать-закрывать. Но лучше – троллей. Зеленых с ушами-граммофонами.

За дверью была канцелярия, но весьма своеобразная. Стол с клерком (но без компа и ксерокса), пара лавок вдоль стен и стойка с теми же секирами-алебардами. Забавно. Дан впервые оказался внутри стены. Помещение было сумрачным и освещалось тоже вполне стилизованно: фонарем. За стойкой имелась еще одна дверь, в которую и вошел провожатый, ткнув пальцем в стул в стиле «Ленин в Горках».

– Имя? – вопросил клерк, макая в чернильницу ручку. Ладно, хоть не гусиное перо.

– Дан.

– Хоть у одного имя как имя, – удовлетворительно сообщил тот, записывая. Перо скрипело. – Фамилия есть?

– Лазарцев.

– Ага. Тоже пойдет. Возраст?

– Тридцать.

Тридцать должно было стать ближе к Новому году, но Дан имел привычку округлять с большую сторону.

– Делать что умеешь? Полезное?

– Полезное? – удивился Дан, подумал и откровенно сказал: – Наверное, нет.

– Честно, – одобрил клерк, – а то начинается: я инженюр! я топменедыр! Да хоть затопайся – делать-то все одно ничего не умеет. Семья есть? Жена, дети?

– Не женат. А…

– Все тебе обскажут. Славный ты парень. Не орешь, не рыдаешь… Начальство не требуешь. А то, может, умеешь чего полезного, а? Пропадешь ведь. Мужик без дела завсегда пропадает.

Дан почувствовал, что замерзает. Это называется «похолодеть». Не ролевка. Не подвинутые толкиенисты.

Из двери за стойкой вышел умеренно усатый толстяк, почитал записи через плечо клерка и скучной скороговоркой начал:

– Дан Лазарцев, с сего момента ты попадаешь под действие закона о перемещенных лицах. Ты волен передвигаться по Траитии в любом направлении, но только в месте прибытия ты будешь получать пособие в пять корон ежемесячно пожизненно. Помимо пособия ты имеешь право получать еду в трактирах со знаком короны. Помимо этого ты имеешь право на койку в казармах короны, в отделении для перемещенных лиц. Тебе вменяется в обязанности соблюдение законов Траитии. – Он зевнул еще раз. – А еще ты можешь поменять свою одежду на более подобающую в лавке Зерца недалеко от казарм.

– А про оружие и наркотики кто спрашивать будет – я? – после паузы поинтересовался клерк. Толстяк покосился на него неприязненно.

– Нет у меня оружия и наркотиков, – вздохнул Дан, умалчивая о перочинном ноже. Классном швейцарском ножике с двумя лезвиями и энным количеством иных полезных вещей. Дан подарил его себе на двадцать третье февраля, решив, что хоть одну детскую мечту он реализовать может. Бабье царство в их хрущевке считало, что мальчикам нужны развивающие игры, а не бессмысленный калейдоскоп и тем более не ножик. Вдруг дитятко пальчик порежет.

Толстяк развернулся и скрылся за дверью.

– К Зерцу не ходи, – сказал клерк, дыша на печать и громко прикладывая ее к бумаге. – Рванье с покойника подсунет.

– А куда ходить?

– А в двух кварталах на запад от казарм целая улица менял. Вот пройдись там, сравни. Тук честно работает, а вот Круб, хоть и жмотится, вещи дает пусть не новые, но добротные да чистые… и диковинки всякие покупает. Меньше чем за корону не отдавай.

– Диковинки, – усмехнулся Дан. – Да все мои диковинки скоро диковинками быть перестанут.

У мобильника заряд кончится, в ручке – стержень, в зажигалке – газ. А я тут оставаться собрался?

Раздался жуткий лязг и скрежет. Дан чуть заикой не остался.

– Солнце село – пояснил клерк, – ворота закрывают. Руку мне дай, Дан Лазарцев.

– Какую?

– Все равно. Какую не жалко. – Он показал браслет. – По этой штуке еду получать будешь и койку. Не бойся, все честно, Гильдия платит.

Дан протянул правую руку, потому что на левой были часы. Батарейку он поменял позавчера, надолго… опять?

Клерк защелкнул браслет, выглядевший даже симпатично, вручил Дану бумагу и замшевый мешочек.

– Это твои документы. Лучше носи пока с собой, вот, в чехле, чтоб не потерлись.

– А спросить можно?

– Я все жду, когда ты начнешь.

– Это не игра?

Лицо клерка стало усталым и мудрым.

– Нет, дружище, это не игра.

– Я бы хотел понять. Хоть что-нибудь.

Клерк сложил свои канцпринадлежности в ящик, вздохнул и предложил:

– Ну пошли. Мне с тобой по дороге. А штаны лучше того… ты ж не уличная девка, чтоб ногами сверкать.

Дан развернул закатанные штанины, надел пиджак и подумал, что это не он. В смысле не как в кино «это происходит не со мной», а проще: Дан Лазарцев неузнаваем. Он, конечно, всегда отличался завидным самообладанием (проживи-ка всю жизнь с тремя бабами), но не до такой же степени, чтоб спокойно воспринимать алебарды и законы о перемещенных лицах. Вот и первый вопрос.

– И куда меня… переместили?

– А к нам, – пожал плечами клерк, запирая дверь на ключ и вешая его тут же – на гвоздик на косяке. – В Траитию. Ты не переживай, мир у нас хороший. Вот из города и правда лучше не уходи, пропадешь. Не приспособлены такие к нашей жизни. Здесь сыт будешь. Станешь про свою жизнь рассказывать, не стесняйся деньги брать, если дают, но сам не проси, Гильдия менестрелей бока намнет.

– Это часто бывает – перемещение?

– Давненько не было, – подумав, ответил клерк. – Лет пять уж. А допрежь – по три в год, а то чаще. Меня, кстати, Мун зовут. Мун Стамис, регистратор. Можно на «ты». А вообще старайся пока никак не говорить, ни «вы», ни «ты», попривыкнешь – поймешь.

Они шли по мостовой. Или брусчатке, разницы Дан не знал. Он знал асфальт да тротуарную плитку. Ну, и нормальное российское бездорожье и разгильдяйство. Улица была скудно освещена редкими фонарями, тускло сияли окна двух-трехэтажных домов. Прохожих было немного.

– Вот видишь – трактир со знаком короны, – показал Мун Стамис. – В таком тебя накормят в любое время. Их в городе десятка два, голодным не останешься. А ты славно держишься. Не кричишь: «Не может быть!»

– Не может быть, – тут же сказал Дан. – Но есть. Либо я сошел с ума, и тогда надо ждать, пока меня вылечат, либо…

– Либо что?

– Не знаю.

– Ты не сошел с ума. А вот маг, отправившийся в твой мир, – сошел. Рот закрой. Закон сохранения. Он ушел туда – ты сюда.

– Два вопроса. Почему я?

– Это – к магам. Только и они не знают. Случайно, наверное. Или он оказался рядом с тобой, или ты больше всего подходишь: рост, вес… Время от времени маги такое делают. Второй вопрос?

– Когда он вернется сюда, я вернусь домой? По закону сохранения?

– Обязательно. Иногда они даже и возвращаются.

– Ино…

– Ага. Может, тебе повезет. Может, ты застрял тут навсегда. Этот олух тебе еще кой-чего не сказал. Ты можешь пойти в ученики к любому мастеру, Гильдия заплатит. Научишься делу – проживешь худо-бедно. Пять корон – это не так чтоб плохо, конечно. На выпивку хватит, одежку. Не постесняйся, поучись. Мастером не станешь, так хоть при деле… Ну, я пришел. А тебе прямо и до конца, там налево – и казармы. Сразу увидишь. Удачи, Дан.

Он вошел в дверь трехэтажного узкого дома. Дан похлопал ладонью неровный камень. Маги, значит. С Гильдией. Тяжелый случай.

Постояв еще минуту, он повернул обратно – к трактиру с короной. Корона была из мультика – три зубца с круглыми навершиями. Зал был сумрачен и пуст.

– Вы еще не закрыты? – спросил Дан, демонстрируя браслет. Пять лет новичков не было, но наверняка есть, так сказать, старожилы. Трактирщик не удивился. Значит, есть.

Дан ожидал что-нибудь вроде миски жидкой похлебки, почему-то чечевичной. Но ему принесли тарелку с картофельным пюре и двумя огромными котлетами, чуть не полбулки хлеба и кружку с чаем.

– Пирог еще есть, – равнодушно проинформировал трактирщик, – с ежевикой. Но черствый. Будешь?

– Нет, спасибо, мне хватит.

– Ага. Ну давай. Мало будет, скажешь. Вместо пирога могу пива налить.

Дан все же предпочел пирог, потому что пиво ненавидел даже больше, чем босса, и даже больше, чем боссову жену. Картошка была вкусная, почти как в бабушкином исполнении, а котлеты… сказка, а не котлеты. Дан слопал все, а пирог все же решил забрать с собой, и хозяин завернул его в промасленную бумагу. Наверное, кормить перемещенных лиц полагалось на сумму «не более чем…» И, конечно, ни один трактирщик не хотел «менее», потому что расходы возмещались.

Казармы он узнал сразу. Когда бабуля еще жила в Закаменке, Дан любовался там двухэтажными домами из красного кирпича; дома были утыканы трубами, бабуля говорила, что когда-то там были казармы. Вот эти были – один в один. Освещенные факелами и фонарями ровные ряды краснокирпичных строений с многосегментными окнами, с трубами, видневшимися четко на фоне лунного неба. Дан подошел к часовому в будке и молча сунул ему под нос руку с браслетом.

– А, пришелец! – зевнул часовой. С алебардой. Как же он выскакивать из своей будки станет, зацепится ведь? И чего они тут все зевают? Служба увлекательная? – Тебе вот туда. Третья казарма, вторая дверь. А чего это у тебя? Сладкий пирог?

Дан отломил ему полпирога и сам соблазнился запахом. Пирогов с ежевикой он никогда не ел. Дома женщины придерживались стандартов: картошка должна быть с котлетами, а если нет мяса, то с солеными огурцами, рис – с гуляшом, если нет мяса – просто с маслом, гречка – с молоком, сладкий пирог – с сухофруктами, салат – это мелко нарезанные редиска, зеленый лук, укроп и крутое яйцо. Если добавить докторскую колбасу и квас, получается окрошка. Бедные пенсионерки, ведь с ума сходят, пока он тут обследует свой придуманный мир… нет, придумывающийся на ходу. Наверное, и термин в психиатрии есть для этого дательного погружения в ирреальность. К черствым, но вкусным даже с пережору пирогам с ежевикой. Эх, как там у Щербакова: «А меня медбратья в дверь шестой палаты втащат на носилках, стукнув о косяк».

В указанную дверь (шестой палаты?) Дан вошел, действительно стукнувшись плечом о косяк. Там ему указали на койку, выдали подушку, одеяло и две простыни из почти негнущегося, но явно натурального материала. Огромное помещение, ряды кроватей, точнее деревянных топчанов, терялись в темноте. Дан лег, не раздеваясь, скинул только туфли и пиджак.

Почему он с такой легкостью воспринял свою болезнь? Сумасшествие, расстройство психики, съезд крыши. И раньше подозревал: уж больно легко он уходил от неприятностей реальности в выдуманный мир. Автоматы с гранатами в его мире имелись, а вот факелов, алебард и ежевичных пирогов с подсохшей корочкой – нет. В том мире Дан был крутым спецназовцем, которым стать не успел. За два года можно стать только крутым алкоголиком, но он и этого не успел – призвали под причитания трех славянок. А в армии из него дурь выбили. Та дедовщина, о которой читали всякие ужасы мама, тетка и бабуля, и выбила. И казарму он зубной щеткой чистил, и в зубы получал, и давал – тоже. Кто-то, может, и ломался, а Дан, наоборот, окреп. Почему его отправили в ВДВ, он не знал. Почему там он попал в лучшую часть, тоже не знал. Дедовщина кончилась в учебке. После армии он работал везде и всюду, просто потому что хотелось жрать. Мать двенадцатый год носила добротный, но сильно потертый костюм, таскала тетрадки в сто раз чиненой хозяйственной сумке, тетка Даша носилась по клиентам и выстаивала двенадцатичасовые смены в сдыхающей парикмахерской, а бабуля оплакивала благополучие и идеалы доельцинской эпохи. Дан крутился как мог, докрутился до тесного сотрудничества с Витькой, тогда еще не Олигархом, в криминале замазаться не успел, но после второй «стрелки», закончившейся отчаянной пальбой, понял, что пора кончать.

Он восстановился в институте, Витька пристроил его (в благодарность за спасение на той самой «стрелке») сторожем в крупную фирму, там из сторожей его произвели в охранники и в итоге, спустя семь лет, Дан свихнулся. Почему фэнтези? Почему не привычный мир схваток с боевиками, наркодельцами и прочими злодеями? Почему не боевик, а сказка?

Домой-то сообщат: у него пропуск с собой, телефон в памяти мобильника и вообще не бомж же он. Пенсионерок жалко. Себя не очень. Потому что все равно это была не жизнь. Сначала – борьба за существование в реале и немыслимые подвиги в фантазии. Потом – тихое благополучие, стабильный доход, мечты об отдельной квартире – и те же подвиги. Душа, стало быть, к подвигам рвалась. А существование было серое, оттенок был поприятнее, чем у бюджетника какого, все-таки зеленью подсвечивалось, особенно к праздникам, когда босс втихую конвертики раздавал… Дан подумывал пойти контрактником в Чечню, да Сашка Симонов отговорил: не подвиги, а тот же быт, разве что с невозможностью даже помыться нормально. Отговорил – да уехал в Гудермес. Навсегда. Его не сильно и спрашивали. Давал присягу, старлей? Тогда об чем речь?

Ну вот, а теперь алебарды, браслет и койка. Очень, надо признать, неудобная.

* * *

Утро ничего не изменило. Не пришел доктор с осмотром, медсестра галоперидол не вколола… На Дана равнодушно косились – и все. Он побродил по городу, понял, чем трущобы отличаются от приличных кварталов, когда чудом увернулся от ведра помоев, совместил завтрак и обед в трактире с короной (густой гороховый суп небывалой вкусноты, что-то вроде плова и кисель с булочкой), полюбовался на архитектурные изыски центра и пошел к воротам. Мун не работал, и Дан нагло поперся к нему домой.

– Ты прости, Мун, – начал он, но я хочу тебя попросить…

– Я что-то тебе должен? – перебил тот.

– Ни в коем случае. Ты удивлялся, что я в истерике не бьюсь… Я думаю, что просто сошел с ума, вот и не бьюсь.

Мун опешил. Дома, при свете дня он выглядел гораздо старше, чем вчера. Да и носившийся кругами ребенок лет трех периодически взвизгивал «дед! дед!», а не «папа! папа!».

– Помоги мне, пожалуйста, Мун, – торопливо продолжил Дан. – Я понимаю, что это обуза, что у тебя хватает своих дел, что проку тебе от этого никакого, но ты мне уже помог. Если тебя интересуют диковинки, хоть все возьми. Только пользы от них почти никакой, часы, может, год-другой проработают – и все…

– А что я могу? Назад тебя отправить? Я б и рад, да не умею. Ну почему сразу – сошел с ума? Ты путешествовал когда-нибудь? В другие страны?

– Да, – кивнул Дан. С Олигархом он был в Турции (еще в пору красных пиджаков) и в Таиланде в прошлом году.

– И не считал себя сумасшедшим? Если можно попасть в другую страну, то почему нельзя в другой мир?

– Потому что для меня это так же невероятно, как для тебя океанский лайнер или космическая станция.

– То есть тебе проще считать себя сумасшедшим?

Дан улыбнулся. Проще. Сложнее, когда сумасшедшим тебя считают другие. И потом, раз псих, значит, все возможно. Гильдия магов, дармовая еда повкуснее, чем в дорогих ресторанах, алебарды…

– Хочешь, чтобы я помог тебе привыкнуть, – заключил Мун и вдруг заорал истошно: – Дана! Дана, поди-ка сюда, девочка!

Девочек только и не хватало для полного счастья. Тем более таких… Было ей лет… В общем, в Новосибирске она бы еще в школу ходила. Класс в девятый. И в конкурсах «Мисс кто-то там» не участвовала бы. Дану как раз такие нравились: с блеском в глазах, чертовщинкой и быстрыми движениями. Но лет на десять старше.

– Дочка моя – Дана. А этот пришелец – Дан. Он думает, что сошел с ума.

Дан остро ощутил страшенную измятость штанов, несвежесть рубашки, небритость физиономии и нечищенность зубов. Однако он был хорош собой, и юное создание это оценило.

– Пап, для начала его надо помыть и переодеть, – сморщилось оно, – потом уж… Иди за мной, тезка.

Через час Дан с интересом смотрел в зеркало не на парня с рекламного буклета, а на в меру симпатичного мужчину. Невозможность привести в «банковскую» прическу светлые волосы, отсутствие галстука, но наличие тесноватых штанов, серой рубахи и длинного жилета сделали из него этакого Данилу-мастера.

– Ух ты, – удивилась Дана, – ты будто бы здесь и родился. И стройный… ремень затяни потуже, красивее будет. Ты кудрявый, оказывается…

Дан пожал плечами. Кудрявый, увы. Да еще блондин. Да еще с красивыми глазами, которые называются синими, хотя на самом деле они скорее серые. И действительно стройный. Однако на рекламный буклет начальство не пустило. Великое было горе для тетки Даши, свято верующей, что ее племянник Данилка лучше всех, краше всех, умнее всех… На этой почве он и свихнулся.

Далее Дан включил себя в режим накопления информации. Он таскался за девушкой по лавкам менял, запоминал, так сказать, курс валют и биржевые методы, то есть вульгарный торг, усваивал местные правила, дико сложные для пришельца и наверняка простые для аборигена. Дана щипала его за руку всякий раз, когда он делал или говорил что-то не то, так что рука онемела. Его замечательный и умопомрачительно дорогой костюм был выгодно (!) обменен на две пары штанов, две серые рубахи неопределенного размера, жилет вроде того, что на нем был, и невыразительную, но очень удобную куртку. Вместо роскошных туфлей – неказистые башмаки (Новосибирская обувная фабрика, образец семидесятых годов… или раньше? так далеко в прошлое Дан не заглядывал; до нашей эры – это означало до рождения Дана) и сапоги, каких он с армии не видел. За галстук – шейный платок, который Дана тут же пристроила где положено, а Дан терпеливо ждал, задрав подбородок, но кося на девушку глазом. Одним. Ну почему ей не двадцать пять?

«Диковинки» она продала, обогатив Дана на восемь корон: монет из белого тяжелого металла все с той же трехзубой диадемкой с круглыми навершиями. Дану они напоминали бубенцы на колпаке скомороха.

При этом она почти беспрерывно говорила. Дан, включив записывающее устройство, пока усвоил одно: лучше всего не выделяться из толпы. Экая новость! Он всю жизнь такой был.

В очередном трактире с короной Дан получил ведро смеси из картошки, морковки, лука и мяса и десяток пирожков с вишней. Сытно, однако, кормят пришельцев. И здесь, прихлебывая чай, больше похожий на заваренный бабулей шиповник, Дан спросил, что все-таки случается с такими, как он. В конечном счете. Дана нахмурилась над своей кружкой.

– Пропадают все. Если в конечном. Кто месяц выдержит, кто год.

– Пропадают – это значит умирают?

– Нет. Необязательно. Это значит – пропадают. Кто и умирает: или убьют сынки, или загрызут вампиры, или сам сопьется. Кто на самое дно опускается. Кто уходит из города. Ты, главное, себя не жалей.

Этого Дан и не умел. Вернее, отучил себя. И так жалельщиц хватало. Интересно, как же выживают в своих галлюцинациях психи?

– Погоди, Дана. Какие вампиры?

– Обыкновенные. Которые упыри. Вообще-то их в строгости держат, да разве удержишь пьяницу от стакана? Вот и ищут кого побеззащитнее, чтоб потом некому было следствие требовать. Эх, жаль, что ты с кинжалом управляться не умеешь, купили бы у Сата, у него хорошие кинжалы, с добавками серебра.

С кинжалом Дан управляться и правда не умел. Интересно, это сложнее, чем десантный нож?

Дана расплатилась за свой ужин парой мелких монеток (без короны, но с трилистником). Уже стемнело, но девушка не унялась. Она показала ему и городские достопримечательности не для туристов: тюрьму, лобное место (м-да, публичных казней он не видал), квартал, назначение которого было ясно по обилию скудно одетых, но мощно разрисованных женщин. «Все равно рано или поздно ты сюда придешь. Больше короны с собой не бери, обчистят или просто отберут, а на корону ты тут пару хороших шлюх получишь, ужин и штоф приличного вина». Вообще-то Дан пока ни разу не платил женщинам – нужды не было. Но вдруг здесь мораль строга и замужние блюдут верность, а незамужние – невинность? Печально.

Когда он провожал Дану домой, было уже совсем поздно. Стражи в городе хватало, но, как и родная милиция, она предпочитала освещенные улицы и спокойные районы. Стража была пешая (с алебардами), конная (с мечами и арбалетами) и специфическая: увидев эту последнюю, уравновешенный и вовсе не нервный Дан шарахнулся так, что едва не сбил с ног свою спутницу.

– Одурел? – сердито бросила она. – Сторожевых драконов не видал?

Дан никаких не видал. Кроме как в кино «Кольцо Нибелунгов». А тут рядом со стражником раскорячисто топал этакий варан-переросток ростом с сенбернара… нет, побольше. На поводке, но без намордника. На Дана он даже и не посмотрел, зато зевнул – что за сонный город! Дан успел ужаснуться количеству и размеру зубов. И крылья имелись… Впрочем, вряд ли они могли поднять в воздух эту тушу.

– Они летают?

– Сторожевики? Плохо. Когда гонятся, подпрыгивают и сколько-то пролетают. Ты уж лучше от драконов не бегай, сразу сдавайся. Они обученные, насмерть не загрызут.

– Огнем плюются?

– Ну и мир у вас, – покачала головой Дана. – Самых простых вещей не знаешь. Огнем плюются гигантские драконы, но с ними у нас договор о мире и взаимопомощи. Мы им овец, они нам – помощь при нужде. А эти – так, твари полуразумные. У нас был такой, да соседи отравили еще маленьким, помер. И не докажешь ведь… Ты дорогу до казармы найдешь?

– Конечно. Спасибо, Дана. А можно я завтра еще приду?

– Конечно. Тебя еще учить и учить. Запомнил, кого нужно сторониться? Если что, не стесняйся стражу кричать, если ограбят, ладно, но ведь и убить же могут.

Дан попрощался и медленно потащился по улице. Дана пока оставила у себя все, что наменяла, и правильно, не таскать же с собой этот узел с вещами. В одной из лавок она заставила его переодеться, и теперь он не выделялся из толпы даже тесноватостью штанов. Эти были значительно удобнее, словно по мерке сшиты.

А если не свихнулся? Если и впрямь какой-то другой мир? И, судя по звездному небу, другой в планетарном смысле. Не земля это, потому что вон то, что наверху, не Луна. И вот то – тем более. У Земли спутник один.

Таращась на небо из неглубокого колодца улиц, он свернул не туда. Заблудился. Но это его уж точно не пугало, потому что Дан Лазарцев направление чуял, даже летя в самолете. Он просто не мог заблудиться всерьез. Не умел.

Ага, нас трое, и мы ищем приключений на свою задницу. Фиг вам, сынки. Хороший термин. Говорящий. Лучше, чем мальчики-мажоры. Более внятный. Дан свернул в переулок, но сынки топали за ним, радостно регоча в предвкушении удовольствия. Мазохисты. Дан уходил он них, пока не уперся в тупик. Жаль.

Фантазии психов ограниченны, или шпана во всех местах ведет себя одинаково? Дан изо всех сил избегал конфликта, не отвечал на оскорбления с банальными упоминаниями родственников по женской линии (а других у Дана и не было), был безукоризненно вежлив, глаз не поднимал, наклонился невзначай, чтоб рука сынка пролетела мимо, но те только раззадорились. Убегать? Глупо, он не знал города. Дать себя побить? Тоже глупо, отморозки не умеют вовремя останавливаться. Стражу покричать? Ну, милиция на помощь в таких случаях не спешит.

Наклонялся еще Дан Лазарцев, а выпрямлялся уже Лазарь. Через двадцать секунд он перешагнул через сынка и пошел к казарме. Это вон там. И как бы ни были запутаны улочки, не Миносский лабиринт. Не зря фантазии Дана сводились в боевикам. Небезосновательно. Лазарь умел… справляться с отморозками. Особенно с такими. Попавшийся навстречу парень благоразумно отступил от его улыбки. Не бойся, дружище, десантура первой не бьет.

Спал он крепко, во сне продолжая взвешивать «псих – не псих», и, как и положено во сне, это приводило к забавным результатам. Особенно запомнились сторожевые драконы, по кругу летавшие над его головой, лениво махая крылышками, а он держат в руке поводки, как нитки воздушных шариков, и шел в зоопарк смотреть на вампиров.

С утра Дан предпринял некоторые самостоятельные шаги. Позавтракав в ближайшем «коронованном» трактире (миска каши с маслом, шмоть колбасы, шмоть хлеба и кружка молока), он, легко ориентируясь, добрался до массивного приземистого строения, где располагалась Гильдия магов. Хуже-то не станет. Дана и ее папа все больше по слухам, а эти как?

«Эти» его приняли. Вежливо, сочувственно и с готовностью унимать истерики. И были потрясены ответной вежливостью и отсутствием истерик. Дан получил внятные и исчерпывающие ответы.

Маги абсолютно свободны. Гильдия гарантирует возможность любых исследований. Пострадавшие получают достаточную компенсацию и всяческую поддержку. Обещанное Дану пособие пожизненное, если только он не покидает города, но если после отлучки возвращается, снова его получает. Оплачивается также любое обучение, хотя никто из его предшественников этим не пользовался, староваты, чтоб научиться чему дельному всерьез. Случается, что маги возвращаются, но не так чтоб часто. Лучше не надеяться. Дан производит впечатление человека вполне разумного, а это с пришельцами так редко случается.

Разумного, потому что считает себя психом, очевидно. Говорить с ними об этичности было, конечно, смешно. Они же кормят до отвала, денег дают и койку. Что еще нужно никчемному пришельцу?

И впервые Дану стало по-настоящему страшно. До того, что забурчало в животе, а волна ужаса смыла все краски с лица. Он побледнел так, что замерзли щеки. И уши. Уши, которые он даже в морозы ушанкой не прикрывал. Маги сочувственно похлопали его по чему придется и налили горячего чаю.

Это не сон и не сумасшествие. Это реальность, которой не может быть. Вообще. Никогда. Черт знает как, но его забросило в иной мир, не параллельный или перпендикулярный, а просто – иной. В этико-космическом смысле. И даже если на самом деле он просто свихнулся, закрывая за собой коричневую банковскую дверь, то все равно – это реальность. Его, Дана Лазарцева, реальность, в которой придется жить, пока не вылечат. Или не вернут назад. Или не убьют.

Об обычной смерти от старости, дизентерии или инфаркта он не подумал. Нет. Он слишком инородное тело в этом чужом – своем? – мире, чтобы жизнь сложилась настолько благополучно.

Придется адаптироваться. Кормиться под знаком короны, спать в пустой холодной казарме и зарабатывать на вино и сигареты рассказами о телевизоре, станции «Мир», чернобыльской катастрофе и убийствах братьев Кеннеди. Словом, вести растительное существование, как и в родимом сером недомегаполисе, в абстрактных мечтах превращаясь в Лазаря.

Впрочем, не исключено, что именно Лазарю здесь будет уютнее. Даже без калаша. Где тут можно кинжалом обзавестись? С добавками серебра. Сет? Сат?

Дан почти не интересовался жанром «фэнтези», ну, основоположника читал, преодолевая скуку и пропуская целые страницы, несколько книжек пролистал из серии «Век дракона» без драконов, да бушковскую эпопею о Свароге, только потому, что тот был десантник. Сварогу-то повезло, оказался магом, а вот Дан – вряд ли…

Он допил чай, вежливо распрощался с магами («Заходи, если что») и отправился вживаться. Проходить первый уровень. Пока в качестве Дана.

* * *

Первый юбилей – неделю – он отпраздновал в трактире. Съел вкусно приготовленный кус свинины в полкило весом, чашку мелко порубленных овощей в ароматном соусе и пирожное с кремом – попросил взамен пирога с яблоками. Он уже знал, что еду может выбирать, лишь бы в определенную сумму уложиться. А маленькое пирожное было дороже большого пирога. А еще он взял стакан вина – первая трата в этом мире. Вино оказалось неплохое, но не изысканное, в банке такое любить было неприлично, поэтому Дан любил его тайно. С короны ему принесли сдачи – пригоршню монеток с трилистником (сотка – одна сотая короны) и с крестом (грошик – одна десятая сотки). Дан оставил пару грошиков «на чай» – и не ошибся, хозяин враз подобрел и даже посидел с Данном, похвалил («Славно держишься для пришельца, вот еще научиться чему – и совсем свой»).

Поучиться… В тридцать лет поучиться, конечно, можно. И научиться. Но руками Дан делать ничего не умел. Только драться. Идти в стражники не хотелось. В охранники к купцу – потерять пособие. А банковских работников тут и своих хватает, кого попало с улицы не возьмут.

Идти в ученики к гончару, ткачу или кузнецу – смешно. В ученики шли подростки. Лет в тринадцать. Дана бы безропотно взяли и старательно бы учили, да только без толку ведь. Быть вечным мальчиком на побегушках? До подмастерьев лет через десять дорасти? Или получать гарантированные короны и ничего не делать…

Пособие выплачивалось только безработным. Разовые халтуры не считались. Койкой и едой он мог пользоваться при любых обстоятельствах.

Траития была королевством. Империей огромных размеров – тут мнения расходились, но получалось поболе почившего в бозе Советского Союза. Император сидел в столице, на месте теоретически правили бал наместники, они же губернаторы, практически – Гильдия магов и магистрат, знать варилась в собственном соку за стеной внутреннего города. Были еще Гильдии ремесленников, крестьян, купцов и, конечно, Гильдия бойцов. По слухам, имелась и Гильдия воров. Ах да, куда же без шоу-бизнеса – Гильдия менестрелей. Чтоб попасть в любую, можно было всю жизнь угробить зазря.

По ночам снились мать, тетка, бабуля и Тяпа. И Дана. Но если Дану он видел через день, то остальных… остальных он, похоже, никогда больше не увидит, кроме как во сне.

Интересно, а что случается с магами в его мире? Призывно распахивается дверь шестой палаты? Деградация с бомжами и знакомство с ментовской дубинкой? Или полное процветание? Типа был средний маг в Траитии – стал Рома Абрамович в России. А чем не замечательная теория?

За эту неделю он не встретил ни одного товарища по несчастью, зато пришел к неприятному выводу: они тут настолько чужие, что никто о них и не помнит. Он интересовался в трактирах (а? чего? да ходют… не, редко… давно… аль недавно? нет, давно все-таки… тебе кисель или компот?).

Кисель или компот… Дан познакомился со стражниками – обитателями казарм. Ему легко позволили ходить с ними в баню, даже мыло давали, позволили пользоваться горячей водой в прачечной – тут солдаты обстирывали себя сами, точнее, занимались этим новобранцы. Дедовщина! Юнцы попытались было припахать и Дана, но отстали, потерпев сокрушительное поражение. Грубую силу тут уважали. Негрубую – тоже.

Не выходя из режима накопления информации, он начал и переработку. А еще на чисто эмоциональном уровне жалел свою загубленную жизнь. Потому что в этом мире для тридцатилетнего мужика, не умеющего ничего полезного, будущего не было. Либо нахлебник короны, либо мальчик на побегушках. Доход первого более чем вдвое выше, чем второго. А сельское хозяйство (тут у него были некоторые преференции – он имел право получить надел) он ненавидел больше, чем боссову жену, ненавидел с тех голодных времен, когда семья сажала картошку вместе с миллионами других россиян. Дан втыкал лопату в землю, ненавидя власть, смотрел, как материны коллеги-учительницы волоком таскают мешки, и ненавидел себя, потому что порой был единственным мужиком (лет с тринадцати) на поле и помочь всем физически не мог, и заработать своим пенсионеркам на кусок колбасы тоже не мог. И сейчас – они там останутся при своих грошовых пенсиях, и мать в свои шестьдесят вернется в школу, к тетрадкам и перелицованной юбке, а тетка Даша опять начнет стричь всех подряд за пятьдесят рублей, потому что ей стыдно брать больше, а участковый Сергеич будет грозиться налоговой инспекцией, вымогая бутылку водки раз в неделю, а бабка будет тихо плакать у окна, высматривая полуслепыми глазами, не идет ли любимый и единственный внучек Данилушка… А его заначку в сказочные по их понятиям деньги они ни за что не тронут. Это же Данилкины.

От этого хотелось не винца стакан, а штоф водки, да без пауз и без закуски, чтоб крышу начисто снесло… Но Дан знал, что пьяный он плохой. Сильно плохой, потому что Лазарь забирает контроль, а рефлексы от спиртного почему-то обостряются ровно в той степени, в какой отключаются мозги. Дан хранил на лице банковский вариант приветливости и выл в голос, но про себя. Соображал он, правда, не очень, потому умудрился наступить на хвост сторожевому дракону, мирно дремавшему у входа в трактир, и почему-то страшилищу эта непочтительность крайне не понравилась. Дракон свалил Дана на мостовую и завис сверху, омерзительно шипя и скаля всю сотню зубов. Дан инстинктивно ухватил его за горло и пнул в живот, дракон цапнул его когтями по ноге, и Дан взвыл уже не внутри, а снаружи. Лазарь обрадованно выпрыгнул из подсознания и занял его место.

Когда обедавшие стражники вывалили из трактира, то увидели замечательную картинку: дракон вертелся на месте, а верхом на нем сидел светловолосый пришелец, стискивая драконье горло и ловко уклоняясь от беспорядочных ударов хвоста… Стражники замерли в ряду других зевак, а дракон потоптался еще, но все-таки рухнул, причем на пузо, растопырив лапы. Вот тут Дан пришел в себя.

– Сторожевого дракона – голыми руками придушил! – восторженно сообщил солидный дядя в вышитом жилете. Богатенький дядя.

– Я его не придушил, – начал оправдываться Дан, – он дышит, слышите?

Дракон и правда сопел. Стражник наконец обрел дар речи, но из многочисленных «тудыть» и «твою» Дан ничего не понял, хотя о сути высказываний догадывался.

– Я случайно, – совсем уж жалко сказал он, – случайно на хвост наступил, а он мне ногу…

Дан опустил глаза, увидел обильно залитую кровью штанину с впечатляющей дырой и сел на мостовую рядом с драконом. Стражники подхватили его под белы рученьки и повлекли. Для начала, как оказалось, к лекарю, который долго истязал привыкшего к другой медицине Дана, и ведь даже без намека на анестезию. Дан изо всех сил старался не орать, и ему почти удалось.

За то время, что лекарь промывал, зашивал и бинтовал обширный разрез, кто-то застирал Дановы штаны, так что далее его влекли уже не окровавленного, но мокрого. Сколько, интересно, дают за попытку удушения сторожевого дракона?

Удивительно, но и стражники, и два свидетеля говорили чистую правду. Дан взял с них пример. Чувствовал он себя ужасно, и дело было не в ноге. Дан Лазарцев не срывался никогда, и если когда попадал в неприятности, то вполне сознательно или уж по воле обстоятельств. И стоял сейчас перед каким-то чином, ощущая себя бомжом перед участковым: помилуют? посадят? дубинкой по почкам пройдутся? И липкий страх, жалкий, мелкий, первобытный, поднимался откуда-то снизу, заставляя голос дрожать, а язык запинаться. Чин скучно слушал.

– Обедали? – уточнил он у стражников. – Что ели?

– Суп фасолевый и кашу с котлетой, – пряча глаза, отрапортовал стражник. А зачем глаза прятать, ежели чин на тебя и не смотрит? Он, чин, кольцо на пальце разглядывает да полирует.

– Суп на пиве был или в кашу вместо молока налили?

– Дык… по кружечке всего.

– И на дракона намордник не надели?

– Дык… смирный он. Обученный. Ни в жисть бы не укусил.

– И прямо у входа привязали… или даже не привязали?

– Дык обученный!

– А что там у нас в уставе караульной службы про драконов написано? И про пиво?

Стражники заметно погрустнели.

– Дракона – сдать. Сами – на общественные работы. Сроком… ну, скажем, две недели. Потом – разжалование в пешие алебардисты сроком… ну, скажем на полгода. Хорошо себя проявите, верну в драконьи патрули. Нет – значит нет. Пошли вон. Свидетелей благодарю. Свободны.

Комната опустела. Дан спрятал руки за спину, потому что они неприлично тряслись. Взгляд, переведенный с кольца на Дана, был черный. То есть совсем. У начальника не было не только зрачков, но и белков. Дан икнул.

– Сторожевика, значит, оседлал? Голыми руками придушил?

– Я с испугу, – промямлил Дан.

– С испугу? Хороший у тебя испуг. Перемещенный, я смотрю. Давно?

– Девять дней.

– Нога болит?

– Болит.

– Ну так сядь. Ничего, драконьи когти чистые, на них заразы не бывает. Заживет. Зовут как?

– Дан. Дан Лазарцев.

– А, приятель Муна. Слыхал о тебе. В Гильдии хвалили. Сказали, можешь и выжить. Наказания ждешь?

Дан кивнул и сглотнул. Получилось громко.

– Боишься?

– Боюсь.

– Драконов седлать он не боится, – сообщил в пространство «участковый», – а что десяток плетей дадут – боится.

Плетей Дан как раз не боялся. Плети – это не бывает. Это «Очерки бурсы» или горьковское «Детство». Впрочем, там были розги. Не могут же живого взрослого человека плетями бить. Боялся он неизвестности.

– Я здесь чужой, – сказал он севшим голосом, – и если бы не Мун и Дана, уже сгинул бы тут.

– Почему сгинул-то? – спросил начальник, доставая из стола штоф и два стаканчика. Как Витька Олигарх. Поначалу он так извлекал водку, потом переключился исключительно на виски, которое закусывал бородинским хлебом и малосольными огурчиками. – Водку пьешь?

– Редко, – машинально ответил Дан, следя за его руками, – чуть не спился по молодости.

– Остановился? Молодец. Но по соточке можно. Так почему сгинул бы?

– А кому я здесь нужен?

– А кому ты там нужен?

– Ну знаете, – обиделся Дан, – сюда, что, только никчемушники бесхозные попадают?

– В основном, – усмехнулся собеседник. – Эквивалентный обмен. Толковый маг не попрется в другой мир, где, может, и магия не действует. Вот и валят к нам самоуверенные пустышки. Кому ты там так уж остро необходим?

Соточка, эквивалентный обмен… Какие термины, однако.

– Ну, банк без меня не рухнет, – самокритично признал Дан, – хотя я и неплохой работник. Но у меня семья есть. – Он махнул предложенный стаканчик и сунул в рот огурчик. Малосольный. Водка была хороша. Смирноффу следует пойти и застрелиться.

– Семья? Нет у тебя семьи.

– Жены нет. Но есть мама, бабушка, тетка Даша. Они без меня…

– Ну чего замолчал? Понял, что не пропадут? Погорюют, поплачут – и жить станут.

– Там мой мир! – выпалил Дан. Над непроглядно-черным глазом поднялась черная же бровь.

– И ты всерьез считаешь, что мир заметил твое исчезновение? Еще будешь? Ну тогда огурцы ешь. Дочка солила. До весны такими остаются, представляешь?

Дан опустил руку с огурцом.

– Не заметит.

– Миру на нас вообще наплевать, – согласился черноглазый. Как зараженный инопланетной дрянью персонаж «Секретных материалов».

– Почему у вас глаза… такие?

– Глаза? А, это! – Он моргнул, и глаза стали обычными. Серо-селеными. – Это магия. Мне врать бесполезно – насквозь вижу.

– Вы маг?

– Не похож? Да, дружок, я маг. Занимаюсь всякими… странностями. Рот закрой. Предварительно огурец откуси. Что ж, думаешь, сторожевых драконов каждый день голыми руками душат?

– Я его…

– Знаю, что не задушил. Какого наказания ждешь?

– Не знаю, – произнес Дан упавшим голосом. – Я почти ничего не знаю о вашем мире. Понял только, что ни на что путное не гожусь.

– А тебе и не надо. Пособие платят щедрое, ты столько не заработаешь. Живи да радуйся.

– В тридцать лет? Веселая перспектива.

– Тогда бери пример с остальных – ходи по городу и ной, рассказывай про свою разбитую жизнь, проклинай магов.

Дан не ответил. Стало невыносимо тоскливо.

– Я никогда не вернусь домой?

– Никто не знает. Все может быть. Гут маг умелый вообще-то, может, вернется. Если захочет. Так что не стану тебя обнадеживать. И перестань бояться, наказывать тебя не за что. Не предусмотрено кары за оседлывание сторожевика. Водка понравилась?

– Водка отличная, – уныло кивнул Дан. – Даже нога меньше болеть стала.

– Знаешь гостиницу «Под луной»? Ну да найдешь. Позади нее такой красный дом стоит, вроде твоей казармы. Послезавтра загляни… когда ворота уже закроют. Третья дверь. Фин Глас. Это я. Может, поищем тебе дело. В худшем случае выпьем водки. И стражников не опасайся, мстить не будут. Я их наказал – мягче некуда. Иди, Дан Лазарцев, и не вешай нос.

Дан поднялся и, сильно припадая на внезапно потяжелевшую ногу, побрел к выходу.

– А откуда я понимаю ваш язык?

– Эквивалентный обмен, – повторил маг Фин Глас. – Ты получил то, без чего выжить трудно. Скажи вот, ты умел в своем мире справляться с драконами.

– У нас они не водятся, – буркнул Дан и аккуратно закрыл за собой дверь. И сынки у нас не водятся. Только мажоры. И вампиров нет. Отморозки вместо них.

Уже стемнело, а до казармы еще тащиться и тащиться…

Дан плелся по сумрачным улицам, жалея себя, как подросток, а не как взрослый человек, втайне от других играющий в боевики. Обидели несчастного, в фэнтези засунули, совершенно незнакомый жанр, что в нем делать, непонятно. А в боевике лучше было бы? Убивать – было бы лучше? Дан умел убивать – учили. Он знал с полсотни способов лишить человека жизни, даже и голыми руками, да что проку: убивал придуманный Лазарь, а Дана только учили. Его даже Чечня миновала. Он вовсе не был уверен, что убить по-настоящему, а не в придуманном мире, у него духа хватило бы. Скорей всего, не хватило. Так радовался бы, что в сказочку попал, где пособие платят, кормят задарма, да водкой угощают. С огурчиками. Малосольными. С хреном.

Он оглянулся. Сзади тенью скользила неизвестная личность.

– Отвали, – мрачно посоветовал Дан. – Обижу. Как сторожевого дракона.

Тень послушно исчезла, и Дан потащился дальше. Да, дома бы ему и в голову бы не пришло ходить со свежезашитой раной. А ничего, притерпелся. Больно, конечно, и даже очень-очень, но идти, как выяснилось, можно. Только что медленно.

Мимо промаршировал драконий патруль. Тварь топорщила крылья и с шипением рвалась с поводка, совершенно не реагируя на Дана. Сколько еще? Два квартала прямо и один налево. И можно лечь. А в тумбочке, вызывавшей ностальгические армейские воспоминания, имеется вчерашний пирог с яблоками. Если, конечно, никто не сожрал.

– Я просил отвалить? – поинтересовался Дан, разворачиваясь с одновременным выбрасыванием правой руки. Тень бы снова исчезла, если б Дан при этом подсечку не сделал, с трудом удержав вопль. В итоге оказалось, что он сидит верхом на хрупком юноше и держит его за горло. Как дракона. Добрая традиция.

– Отпусти, – жалобно попросил юноша, – пожалуйста. Иначе меня к столбу выставят, у меня уже два привода.

– Надо было отвалить, – буркнул Дан, соображая, что делать.

– Думаешь, легко? Запах с ума сводит.

– Запах? – Дан с трудом преодолел желание себя обнюхать. Мылся он утром, рубашка и трусы модели «СССР пятидесятых» были свежие, вчера выстиранные и высохшие на свежем воздухе. Одеколона у него не было. Дезодоранта тоже.

Юноша вздохнул, и тут Дан увидел, что у него светятся глаза. Как у кошки, но красным. Дан сжал ему челюсти, вынуждая открыть рот, и обнаружил приличных размеров клыки.

– Ты вампир, что ли?

– Вампир, – признался юноша. – А от тебя кровью пахнет за квартал. Отпусти, а? У меня солнечные ожоги так плохо заживают…

– И что я буду за это иметь?

– Мою благодарность. И еще две короны. Больше с собой нет, а домой ко мне ты не пойдешь.

– Почему ты так уверен?

– Потому что это семейное. А я с родителями живу.

Дан действительно не хотел знакомиться с вампирской семьей, поэтому кое-как поднялся на ноги. Юноша словно взлетел.

– Спасибо тебе, человек, – торжественно произнес он, – знай, что Гай Лит – твой должник.

Он полез в карман за деньгами, но Дан оттолкнул его руку, повернулся и поковылял дальше. Приключений на сегодня было многовато. Дан устал. На вторую подсечку его уже не хватило бы, и вампир вполне мог от души пообедать, но до казарм удалось добраться без осложнений.

Пирога в тумбочке оставалось вдвое меньше, чем Дан туда положил вчера. Честно. Солдат кормили хорошо, но сладкими пирогами не баловали, и Дан не обиделся. Аппетита не было, но он съел пирог, запил холодной водой, разделся и лег. Где-то через час нога успокоилась настолько, что он смог заснуть и, конечно, увидел во сне, как старушки плакали над его фотографией. Они всегда были старушками. И десять лет назад мать, еще не пенсионерка, была старушкой, потому что так решила. И даже не в отсутствии денег было дело. Мать умела шить и вполне могла бы состряпать себе кофточку не по фасону шестидесятых годов и не накручивать на затылке «фигу», вечно щетинившуюся шпильками, а задарма подстричься у тетки Даши. Только ей не надо было. Зачем? Она уже не считала себя женщиной (да считала ли хоть когда-то?), потому и не была ей.

А с отцом Дан знаком не был. Он ушел так давно, что и мать о нем забыла. И правильно. Встреться Дан с родителем, морду бы набил. Уходя, отец забрал подаренный на свадьбу сервиз, оба обручальных кольца и мешок сахара. И велел спасибо сказать, что размена квартиры не требует. Квартиры матери и тетки Даши, в которую он, козел, примаком пришел. И три года прожил, ни потолка не побелив, ни гвоздя не забив. И ни копейки алиментов. Мать об этом рассказывала спокойно и даже как-то с удивлением, как некую сказку, которая вообще-то была явью.

Во сне было отчаянно жалко несчастных старушек, горло давило. Дан проснулся рано и долго таращил глаза в потолок. Надо что-то делать с этой жизнью. Если продолжать жалеть себя и оплакивать горькую судьбу старушек, долго человеком не останешься. Что нужно от него человеку по имени Фин Гласс? Знакомое словосочетание, кстати. Что хочет этот детектор лжи? Проникся сочувствием? Ага, и бескорыстно жаждет помочь. Так Дан, дитя перестройки, реформ и шоковой терапии, и поверил в бескорыстие сильного. Но сходить надо. Если нога позволит.

Весь день он провалялся на кровати. Зашел покаяться слопавший полпирога стражник, увидел перевязанную ногу с пятнами крови и притащил полкового лекаря и миску горячей каши с огромным куском масла. Лекарь рану осмотрел, перевязал, получил сотку на стакан хорошей водки, заметно подобрел, обещал и назавтра заглянуть. Каша была вкусная. Вечером он дотащился до ближайшего трактира, отказался от супа в пользу двойной дозы пирога, чтоб и на сластену хватило, и тот стал дановым другом по гроб жизни.

К назначенной встрече Дан почувствовал себя вполне сносно. Жалко было штаны. Он, конечно, дыру зашил, аккуратно, и шов в глаза не лез, да здесь и заплаты редкостью не были. Одежда была дорога, носили ее подолгу и не стеснялись латать и перелицовывать. А вот Дану казалось, что все глаз не сводят с этой штопки.

– Здравствуй, – сказал ему юноша, красивый, как гей, в широкополой шляпе и перчатках. – Что, не узнал?

– Гай? – не без труда узнав вампира, удивился Дан.

– Гай. А как зовут тебя?

В общем, до дома «детектора лжи» Дан хромал в веселой компании кровососа. Вампиризм не был ни болезнью, ни генетическим отклонением. Просто свойством расы. Расы не людей, от людей отличавшихся не внешне, зато принципиально. На клеточном уровне. Редкие браки и более частые связи между людьми и вампирами потомства не давали. Укушенный не становился вампиром. Помереть от геморрагического шока мог, если вампир не находил в себе силы оторваться. Люди их не любили, но жили рядом с ними, в том числе и потому, что были они, как ни парадоксально, непревзойденными лекарями. К ним не обращались разве что с открытыми ранами, чтоб не провоцировать.

Пили они любую кровь, но человеческая была не только вкуснее, но и нужнее. Убивали редко, и только бродяг, которых никто искать не будет. А так… пару глоточков… Совершенно безвредно для организма. Более того – незаметно.

За три привода вампира наказывали жестоко: выставляли к позорному столбу в одной только набедренной повязке… Женщинам еще грудь прикрывали. А для их кожи ультрафиолет был намного страшнее обычного огня. Ожоги заживали потом очень долго. Казнили, только если ловили на месте серьезного преступления, то есть убийства, или за частые злоупотребления. Но за этим поймать было трудно: при угрозе жизни вампир становился смертельно опасен и свидетелей оставлял редко… Докажи потом, что из полутора тысяч… А вот по мелочи… по мелочи они не сопротивлялись. Все равно достаточно было свидетельства человека. То есть если б Гай удрал (а это сделать легко, уж поверь), Дан мог просто его описать, и этого хватило бы для обвинения. Врать? Люди? Они, что, враги себе – оклеветать вампира? Ложь плохо кончается. Первый и второй приводы? Телесное наказание. Плети с серебряными нитями. Неприятно. Очень. А Фину Глассу доверять нужно с оглядкой. Увидимся. Пока.

Доверять Дан не спешил даже тезке. И Витьке Олигарху, которому натурально жизнь спас под пулями несознательных братков. Доверять? Просто так человека Олигархом не назовут. Так что доверчивость была свойственна Данилке Лазарцеву разве что в детском садике, да и то не позднее средней группы. Ему очень захотелось пописать, и он убежал с утренника, а по дороге с ужасом увидел, как Дед Мороз отрывает себе бороду и оказывается папой Вадика Климова… Ну как тут сохранишь наивность? Ладно. В худшем случае водки дадут.

Косяком пошли странности. Фин Гласс был по-домашнему расслаблен, подливал водочку,. расспрашивал о былой Дановой жизни, периодически посматривал почерневшими глазами, когда думал, что Дан этого не видит. Дан добросовестно изображал захмелевшего, потому что «соточка» означала не сто граммов, а микроскопический стаканчик на два глоточка, прямо как в амеровском кино. А Дан был русским мужиком, отслужившим в десантуре, отучившимся в институте, отработавшим грузчиком, и даже отбегавшим свое в компании начинающего Олигарха. Чтобы основательно закосеть, ему нужно было принять на грудь пяток русских соточек. То есть поллитру. А здесь такая доза считалась, наверное, смертельной, как в Европе. Да и водка была замечательная.

В итоге Фин начал стукаться головой о стол намного раньше Дана. Пришла заметных размеров баба, которую Фин нежно звал доченькой, без труда складировала папеньку на кровать, вытряхнув его из одежды и обуви, а Дана хотела выгнать, но он старательно захрапел, и женское сердце смягчилось: ему позволили остаться там, где он был, на коврике у камина, даже подушку подсунули, едва не оторвав ухо, и чем-то сверху укрыли. А так как Дан был хотя и вменяем, но хорош, то он сладко заснул, и было ему весьма уютно.

Было у Дана одно замечательное свойство, которому отчаянно завидовал Олигарх и благодаря которому он, Дан, едва не спился в юном возрасте. Он не был тесно знаком с абстинентным синдромом, сиречь с похмельем. Ну, побаливала после пробуждения голова, поташнивало, ощущалась некая разбитость в теле, но никакого желания немедля умереть или хотя бы высосать бутылку пива. И если Олигарх потом какое-то время смотрел на спиртное с ужасом, то Дан готов был продолжать. Но и правда вовремя остановился.

А эта водка была так хороша, что проснулся он с ясной головой и в хорошем настроении. Собутыльник страдал на кровати. Дан на всякий случай тоже изобразил страдание, но помощь ближнему оказал: поддерживал его голову, пока он пил холодную воду. Русское ноу-хау внедрить? Дан взял со стола миску, в которой вчера плавали огурчики, глотнул рассола – класс! – и выпоил остатки Фину. Эффект это произвело – через четверть часа его мутные глаза перестали бессистемно наливаться чернотой.

Хромая к себе в казармы, Дан думал не о том, что хотел от него Гласс, а о том, кого он представляет. Не Гильдию магов. Все эти вопросики можно было и без расхода водки задавать. Узнать, как Дан сумел справиться с драконом, все равно не удалось. Дана трудно было расколоть, потому что он не был хитрецом, он просто автоматически о чем-то умалчивал. О Ладане и Лазаре (о первом, похоже, можно забыть, а жаль, недурной был хакер). О десантуре. О годе особо близкой дружбы с Витькой, тогда еще не Олигархом. О десяти годах беспрерывных занятий с Коброй, не шибко юным отставным майором, в рукопашной играючи справлявшимся с тремя бывшими ведевешниками. Потом с двумя, когда Сашка Симонов навсегда остался в Чечне.

А может, потешить себя мыслью, что Сашка тоже стал участником эквивалентного обмена? Хоть какая-то надежда. А то ведь ни похоронки, ни требований выкупа… ни свидетелей. Был Сашка – и нет Сашки. Если рассуждать логически, Сашку захватили чехи, но он не сказал им адреса семьи. Сашка был стойкий парень. А с семьи взять было нечего, кроме убогой «двушки» в бараке довоенной постройки.

Дан дружил с Сашкой. Молча. Без слов и объяснений. Хотя все кругом думали, будто лучший его друг – Олигарх. Витька постоянно требовал проявлений дружбы и давал их сам: приглашал в рестораны, клубы, домой, на отдых. Заботился о нем по мере своих представлений. Когда Дан устроился в банк, Олигарх перевел туда большую часть своих денег, и начальство могло корчить любые рожи, однако Витька был из крупнейших новосибирских бизнесменов, а его криминальное прошлое (прошлое?) нигде доказательно зафиксировано не было. Начинал он обыкновенным бандитом и мораль сейчас имел соответствующую, бандитско-бизнесменскую. Дан был уверен: если бы за Сашку потребовали выкуп, Олигарх без слов бы заплатил. Несмотря на мораль.

– Ну что?

Дан шарахнулся, но это был всего лишь вампир Гай.

– Зайдем? – кивнул он на полуподвальную дверь. – Не бойся. Это легальное заведение. Просто… не люблю я солнце.

Дан пожал плечами и спустился по трем ступенькам. «Кровавая Мери» здесь, наверное, не из водки с соком, а из водки с кровью. И хорошо если свиной.

В помещении было вполне светло. Гай снял шляпу, оглядел зал и вдруг громко сказал:

– Внимание. Это Дан. Он отпустил меня, а не сдал страже.

В честь Дана поднялось два десятка стаканов. Молча.

– Тебя теперь не тронут, – пояснил Гай. – Не здесь, конечно, здесь никого не тронут, а ночью при случайной встрече. Почему ты меня не сдал?

– Потому что ты ничего не сделал, – удивился Дан, – а наказывать за намерение глупо. Ты ведь, наверное, одной левой можешь со мной справиться.

– Могу. Но ты видел мое лицо. Ты чужак, Дан. Не усвоил местных правил. Девяносто девять человек из ста меня бы сдали.

– А что случилось бы, если б я тебя не заметил?

Гай ответил честно:

– Я бы выпил тебя. Ну, не досуха, конечно. В одиночку столько не выпить. Ты бы поболел и начал ненавидеть нас и бояться.

Дан кивнул. Наверное. Он слушал негромкий голос вампира, с любопытством оглядывая зал. Если вдруг он встречался с глазами посетителя, тот чуть приподнимал бокал и улыбался. Не разжимая губ.

У Гая было абсолютно человеческое лицо. Мальчик с обложки гей-журнала. Как говорил один любитель аниме, кавайный. Очень тонкое, нежное, одухотворенное лицо, легкие, как пыль, черные волосы, огромные карие глаза… Нет. Терракотовые. С легким красноватым оттенком. Вообще-то это было красиво.

– А другие расы здесь есть? – перебил он какую-то реплику Гая. Им подали аппетитный и хорошо прожаренный бифштекс в окружении мелкой круглой картошки, и Дан немедленно вспомнил, что не завтракал.

– В городе? Мало. Так, на ярмарки заходят. Люди, знаешь, почему-то не любят тех, кто на них не похож.

Дан согласно кивнул. Уж что есть, то есть. В Чечне не любят русских, в России – евреев, в Израиле – арабов, в Ираке – американцев и так далее.

– Пей, не бойся. Это легкий напиток и без крови, – засмеялся Гай, видя, что Дан осторожно принюхивается к стакану. Вот как у них зубы устроены: верхние клыки аккуратно попадают поверх нижних, а те чуть задвинуты назад. Дан сделал глоток. Что-то вишневое и практически безградусное.

– Мы не пьем крепкого спиртного, – пояснил Гай. – Спирт на нас не действует, а вкуса в нем нет. Вина вот пьем, ликеры, настойки. Как вы – чай или компот.

– А почему вы живете среди людей? Не боитесь?

Вампиры кругом заржали. Гай мягко улыбнулся.

– Не боимся.

– Но вас полторы тысячи, а город большой, если вдруг…

– Полторы тысячи вампиров опустошат такой город, – сказал Гай буднично. – Как-то раз это случилось. С тех пор мы живем мирно, соглашаемся с мелкими наказаниями и даже казнями, лечим людей от хворей и позволяем себе пару глотков свежей крови. Это даже не больно. Ранки быстро заживают. Шрамов не остается. Что делать, Дан. Тебе нужна вода, мне – кровь.

Дан покивал. Ну да, ничего особенного. Подумаешь, пососал маленько у соседа, пару глотков всего, не убудет. И шрамов не останется. Мораль вампира. Один в один мораль Витьки Олигарха: «Я же последнее у старушек не отбираю, а этот на своем цемзаводе уже наворовался, ему хватит». И демонстративно: Лазарцев мой друг, руки прочь, а то поотрываю. И клыки выбью. Ну и ладно. Принимал ненужную защиту Олигарха, приму и нужную защиту вампира Гая.

– Ты с Глассом осторожнее, человек, – предупредил хозяин заведения, ставя перед Даном миску клубники в пене сливок. Объедение. – Он связан с Гильдией убийц. А ты, говорят, сторожевика завалил, да вот еще Гая в лицо сумел увидеть. То есть быстрый. Заманят.

– А что делать? – растерялся Дан.

– А вот это. Дурачком прикидываться. Маг он слабенький, иначе не сидел бы в канцелярии, так что обмануть Черный глаз можно. Пойду еще земляники тебе приготовлю. Вижу, нравится. Не стесняйся. Гай платит.

– Конечно, – улыбнулся Гай.

* * *

Знакомство с вампиром не прошло незамеченным: Дана при следующей встрече устроила скандал. Пришла она сама, разгневанная и чертовски хорошенькая, когда Дан сидел на кровати и, задрав длиннющую штанину трусов, изучал собственную ляжку. Стежки шва выглядели жутко, а вот сам шов – вполне. Полковой лекарь дал мазь и полкилометра бинтов, и все за ту сотку.

Дана наорала с порога и, продолжая ругаться, занялась перевязкой. Дан неуверенно оправдывался: Гай его не покусал, а судить и тем более карать за намерение нельзя. Дана считала, что можно и нужно, и на пятой минуте Дан перестал спорить. Он вообще не спорил с женщинами, за что они его и любили. Или ненавидели. Когда Дана закончила перевязывать и ворчать, Дан ее поцеловал (ну не смог устоять), получил крепким кулачком в челюсть, смиренно извинился, надел штаны и подвергся допросу первой степени.

Девушка чувствовала за него ответственность и поэтому считала своей собственностью. Обычное дело. То есть для женщин. Хорошо, что у Дана иммунитет к заботе и привычка к скрытности. С полчала она доказывала, что врать нехорошо, потому что справиться со сторожевым драконом невозможно, потом еще полчаса со всем соглашавшийся Дан слушал страшилки про вампиров и думал, сколько времени бы ушло у кровососов, чтоб постепенно опустошить город темпами, наличествовавшими в повествовании Даны. Получалось не более двух лет. Впрочем, указывать ей на явные несуразицы он, разумеется, не собирался. Слушал местный городской фольклор и думал, что же такое могут вампиры, если способны действительно опустошить город с населением, раз в тридцать превышающим их численность…

Ему не понравился Фин Гласс, но понравился Гай Лит. Нравились Дана Стамис и ее папа. Не нравился город и хотелось к маме, бабуле, тетке Даше и даже к боссу, не желавшему запомнить его фамилию. Лучше бультерьер, чем сторожевой дракон. Лучше олигархово виски, чем водка Гласса. Лучше дома, чем черт знает где. Лучше одна луна, чем две.

И за все десять дней – ни одного перемещенного лица и ни одного упоминания о них. Дан расспрашивал и в трактирах, и солдат расспрашивал – пожимают плечами. Вроде, есть такие в городе, мельтешат, а кто, где, сколько… В огромной, на полсотни топчанов, казарме он был один.

– Ты меня вроде и не слушаешь, – обиделась Дана, и даже дословное повторение последнего «ужастика» ее не убедило. – Не надо так глубоко уходить в себя, можно ведь и не вернуться. Я понимаю тебя, тебе плохо, но раз уж так сложилось, раз ты здесь, так и живи здесь. Привыкай.

Она понимает, надо же… Главное, не улыбнуться, а то снова в челюсть. Она – понимает. Девочка, подросток, живет себе при папе и паре старших братьев, знает, что вампиры – жуткое зло, а сторожевика не одолеть, дальше городской стены нос не высовывала, но понимает. Что у Дана шизофрения, или, скорее, психоз какой-нибудь, или просто отчаянное желание вернуться домой, найти мага и с наслаждением поотрывать ему все, за что можно ухватиться.

А если найти мага-авантюриста и подбить его зафигачить Дана обратно? Ага. Умный. Больше ну никому в голову не приходило.

Ждать? Адаптироваться? Мимикрировать под аборигена?

Нет, под аборигена определенно не выйдет, потому что ничего полезного Дан не умеет.

– Дана, а пришельцы из одного мира или из разных? – перебил он жалостливый монолог. – Обмен только с моим миром?

– А я откуда знаю? Интересны мне, что ли, пришельцы?

Это-то понятно. Никому они тут неинтересны. Дана никто ни о чем не расспрашивал, даже в трактире, даже соседи по «военному городку», даже Гай. И даже Дана. Удивительно нелюбопытный народ. Бесполезных знаний не любят? За «диковинки» платят, хотя какой, скажите мне, толк от мобильника…

Дана погладила его по голове.

– Ты такой мягонький. И кудрявый. Знаешь, ты красивый мужчина, может, какая приличная невеста с состоянием. Или там вдова…

Только и мечтал стать жиголо. Или жениться на пожилой миллионерше.

– Сама придумала или кто подсказал?

– Жена брата, – вздохнула Дана. – Мамы у нас нет. Ее вампиры высосали, когда мне всего-то два года было. Так что не люблю я их.

Дан промолчал, потому что сказать было нечего. Мама Сашки Симонова чеченца ни одного в глаза не видела, а ненавидела люто всех поголовно. И Дан тоже не любил. Не за Норд-Ост или Буденновск с Бесланом, а так узко – за Сашку.

В утешение Дан повел ее на ярмарку. Ей ужасно хотелось, но папа не велел, нечего девчонке там делать в одиночку. Дан объявил себя защитником, и они отправились на площадь.

Как в кино на средневековые темы. Орут менестрели, прыгают разноцветные акробаты, молотят друг друга палками марионетки в мини-театрике, шустрят карманники. Когда Дан поймал за руку третьего и отпустил, пока Дана озиралась в поисках стражи, его пообещали не трогать больше. Законопослушная девочка ворчала, пока он не купил ей какое-то лакомство, стоившее полторы сотки, то есть очень дорогое. И она не устояла. Карманных денег у нее не было вовсе.

Дан устал, болела нога, но он улыбался, таскаясь за девочкой до наступления темноты, а потом потащился провожать ее домой и, конечно, по дороге встретил Гая без шляпы и перчаток. И вряд ли случайно. Гай раскланялся, ну а Дана повела себя вполне ожидаемо: расфыркалась и поволокла Дана вперед. И даже он не заметил, каким образом Гай снова оказался перед ними. Глаза фосфоресцировали. «Ночной дозор» тут снимать.

– Скажи мне, девушка, чем я так обидел тебя? – спросил он, бархатно улыбаясь. Дана вздрогнула и вцепилась в Дана поосновательнее. – Ты даже не позволила мне поговорить со знакомым.

– Гай, твои сородичи убили ее мать.

– Это был я?

– Это были неизвестные вампиры. Она вправе подозревать и тебя.

– Верно, – кивнул тот, – а я вправе подозревать ее мать в разжигании войны с вампирами. Это ведь было семнадцать лет назад, да, девушка? Когда толпы добрых людей вламывались в наши дома с серебряным оружием в руках и убивали даже младенцев, которые вообще ничего не пили, кроме материнского молока. Гама Стамис, ведь так ее звали? Не стоит нам считаться, девушка. Ты ведь ровным счетом ничего не знаешь о том времени.

Дана тряслась. Пришлось обнять и укоризненно сказать:

– Ну и чего наехал? Не любит она вашего брата. А ты нашего – любишь?

– После ужина разве что, – пожал плечами Гай. – Пару глоточков. Не бойся, девушка, не трону. Я хотел два слова сказать твоему спутнику.

Он наклонил голову, и Дана вдруг ослабла и повисла в руках Дана.

– Разбужу через минуту, – успокоил Гай. – Хотя если укушу сейчас, она и не запомнит. Как и все.

– Я тебе укушу, – пригрозил Дан.

– Не буду. Не ночуй сегодня в казарме. Гласс хочет устроить тебе какое-то испытание. А ты пока слабоват.

– А где ж…

– Хоть под забором. Или к шлюхам иди. Или ко мне. Тебе рано ввязываться в здешние дела. А хочешь – приходи в тот подвальчик и сиди до утра. Будь на виду.

– Гай…

– Не веришь? Твое право.

– Нет. Я верю. Зачем я… Вот что. Я провожу Дану и вернусь. Подождешь?

Очередное чудо: Гай отступил в сумрак и исчез. Зато Дана, как ни в чем не бывало, защебетала и пошла дальше. Встречи с вампиром как не было. И снова липкий страх пополз за воротник. Один в мире. Чисто психологический фактор, конечно, потому что и дома помощь в лице милиции или даже Олигарха в подобной ситуации была бы весьма уклончивой. «Вот убьют, тогда и обращайтесь», – это милиция. «Да ну, старик, брось, кому ты нужен», – это Витька. Так что защищать его со всем пылом кинутся только три его домашние грации и пожилая полуболонка Тяпа. А все же дома стены, кои просто обязаны помогать, привычные законы и столь же привычное небрежение ими. Вампиров вот еще нет. И корпорации киллеров вкупе с соответствующими спецслужбами не рвутся заманить его в свои сети. И покруче ребята есть.

О чем он говорил с Даной, осталось ее секретом. Он не запомнил. Попрощался и побрел обратно. Ногу хотелось бережно нести на весу, а приходилось давить на нее всеми килограммами, и ей это сильно не нравилось.

Гай вынырнул из тени.

– Плохо выглядишь. Ну, куда?

– Может, ты меня загрызешь? – мрачно пошутил Дан. – Чтоб я не мучился.

– Пойдем лучше ко мне. И не дергайся, невеликая редкость. Случаются у нас приятели-люди. Особенно те, что отпускают.

Дану было все равно. Лишь бы лечь. Вампирий дом ничем не отличался от жилища Муна, разве что поизящнее был обставлен. Побогаче. Ну да, не регистраторами служат. В полуподвале кухня, внизу, то есть относительно кухни вверху, – гостиная, три двери на втором этаже. Большая спальня с кроватью и диваном, похожим на дерматинового монстра с валиками по бокам и полочками на спинке, которым очень гордилась бабуля, когда еще жила в Закаменке.

– Не бойся, – в сотый раз повторил Гай. – Гостей мы не едим. То есть не пьем. Никогда.

Дан меланхолически кивал, разуваясь, раздеваясь и умываясь в большом тазу. Рукомойника изобрести не могут, дикари. Прямо как Западная Европа сравнительно с матушкой Русью.

Как же приятно было лечь и вытянуть ногу… Гай, правда, покайфовать не дал: повязку снял, шов осмотрел, головой покачал и принес какое-то густое вкусно пахнущее снадобье, намазал, перебинтовал.

– Сейчас болеть перестанет, – пообещал он. – Спи.

Он отошел к дивану, на котором постелил себе, разделся, и, прежде чем он погасил лампу, Дан увидел у него поперек живота впечатляющий шрам.

– Ого…

– Серебро. Раны плохо заживают. Серебро вступает в реакцию с нашей кровью… таким образом.

– А убить вас можно?

– Конечно. Голову отрубить. Проткнуть сердце или печень серебряным кинжалом. Есть еще несколько способов, но трудоемких. Эти самые простые. Нас убивает серебро. Арбалетный болт в затылок или стрела с серебряным наконечником в спину.

– Этот шрам – семнадцать лет назад? Младенца в колыбели?

– Младенца? Хм… Ну, младенцем я не был, мне было девятнадцать лет. Мы долго живем, Дан. Но шрам – оттуда. Люди тогда убили сто двадцать шесть наших. Поверь, без повода. Тогда – без повода. Просто потому что мы вампиры.

– А сколько людей убили ваши? – зевнул Дан. В резне не бывает правых и виноватых.

– Несколько тысяч, – улыбнулся Гай. Дан эту улыбку услышал в темноте. – Тогда они запросили пощады. И мы пощадили. У девушки убили мать. У меня – сестру. Шестилетнюю. Ее голенькую выбросили на солнце. У детей ожоги почти не заживают. Она умерла уже после подписания мирного соглашения.

– Почему все же вы живете среди людей?

– Мы живем везде, – пожал плечами Гай. – И отдельными поселениями, и рядом с людьми, и рядом с эльфами… Но реже. Больно уж ни зловредные. – Он лег, повозился под одеялом, потянулся и добавил: – И невкусные. Расстройство желудка от них бывает.

Дан еще немного повоображал, на кого похожи невкусные эльфы: на толкиеновских благороднейших мудрецов, на фольклорных духов природы или же на воинственных чужаков Сапковского… потом мысли плавно перетекли к расе вампиров. Гай в натуральном виде (спал он голышом) был совершенно человек. То есть не знай Дан, что это не так, не обратил бы внимания на мелочи вроде полного отсутствия волос на теле, младенчески тонких невесомых волос на голове и чуть странноватого сложения: плечевой пояс напоминал перекладину креста, так резко сужалась грудная клетка к осиной талии и узким бедрам. И руки-ноги были девчачьи тонкими и модельно длинными. Нет, руки – не модельно. Просто длинные. И пальцы длинные, как у музыканта. Дан не удивился бы, если б суставы у него во все стороны прогибались. В кого там положено оборачиваться вампирам? В летучих мышей? С этой загадкой он и заснул, а утром, умываясь и причесываясь (бритв у вампиров не имелось, потому что не имелось бород), старался не смотреть на шею. Гай засмеялся и подсказал:

– Руки. Несколько глотков удобнее сделать из запястья. Не красней. Это естественный испуг. Мне не обидно. Ты согласился переночевать у меня, а это знак доверия.

– А выбор был?

– Конечно. Мог бы попроситься к Стамисам. Мун бы не отказал. Мог действительно до утра просидеть в трактире, взял бы на несколько грошей вина, и никто б тебя не выгнал. Ты мне не веришь, и, в общем, правильно. Значит, и Глассу не веришь.

– Он что-то вроде тайного агента?

– Не что-то вроде, а тайный агент. И хоть бы короны, а то… Он может тебя проверить пару раз. Ты уж лучше дай себя побить, что ли. Мне кажется, ты не хочешь делать карьеру убийцы.

– А откуда…

Гай усмехнулся.

– Мы знаем всех потенциально опасных людей в городе. Чтобы не повторились события семнадцатилетней давности. Ты же не думаешь, что тогда было стихийное народное возмущение.

Дан бы еще так думал, как же… или какой-то другой русский…

Выглядят почти как люди. Едят то же, что люди. А метаболизм такой, что нуждаются в приеме гемоглобина перорально. Свеженького.

– Гай, а кровь вам нужна или просто вкусно?

– Нужна. Оставь вампира без свежей человеческой крови на месяц – получишь убийцу. На полгода – получишь чудовище. Человеку трудно представить себе наш голод. Нас поэтому не заключают в крепость. Крепко бьют или ставят под солнце… потом в постели пару месяцев можно провести, пока ожоги заживут.

– Потому ты со мной и возишься.

– Потому.

– Но я же не здешний, просто не знал.

Гай присел на подоконник, уставленный цветочными горшками.

– Ты и сейчас можешь пойти и донести. Оклеветать вампира человек не может: тот же Гласс проверит правдивость обвинения. И я получу солнечный день. Я от этого не умру. Но болеть буду сильно.

Дан смутился.

– Но ты мне ничего не сделал.

– Собирался. Нам, конечно, нельзя пить вашу кровь, но не пойман – не пил. Так и сосуществуем. Принимая друг друга. Кстати, укус вампира даже полезен. Повышает сопротивляемость болезням. К тому же не больно. Знаешь, у матери была подруга, человек, так она позволяла иногда немного попить. Втихомолку. Конечно, люди бы ее не поняли.

– Знаешь, мы все-таки не бурдюки с питательной смесью. Ты рассуждаешь с позиции клопа. Только что говорящего.

– А с какой позиции рассуждает свинья, которую ты вчера ел?

– Свинья неразумна!

– Откуда ты знаешь? Что есть признак разумности? Умение говорить и что-то делать руками? Русалки не говорят и домов не строят, но все признают их разумность.

– Русалки? – протянул Дан растерянно. – А драконы?

– Эти говорят. Если хотят. Даже договор имеют с людьми. Отписка. Позволяют людям себя кормить, а взамен не трогают. И это не худший договор, потому что десяток драконов – это то же самое, что полторы тысячи вампиров. Если не хуже.

– Ты не любишь драконов.

– Они нас тоже.

– Почему?

– Потому же, почему мы не любим эльфов. Невкусно. Несварение желудка.

– Драконы едят людей?

– Они едят все, что движется. Люди кормят их бараниной. Одному дракону нужно две-три овцы в неделю. Накладно. Зато без жертв. Хочешь кофе?

Хотел ли Дан кофе! Кофе ему не хватало больше, чем всего остального. Он не был кофеманом – три-четыре чашки в день; но без кофе… ну вот как вампир без крови. На сторожевых драконов кидается.

Кофе был хорош. С пенкой холодных сливок и кусочком сахара. Дан, только что не мурлыча, выпил две большие чашки. Гай понимающе улыбнулся.

– В заведениях для вампиров всегда есть кофе. А люди его не любят.

– Мне странно.

– Что?

– Что ты не человек.

– И тем не менее я не человек, – пожал плечами Гай. – Смотри.

Он взял нож, которым только что резал хлеб, и располосовал себе ладонь. Дан даже вздрогнуть не успел. Кровь была красная, но тут же, шипя, начала испаряться, а рана – исчезать.

– Реакция с кислородом, – прокомментировал Гай. – В кислородной среде мы практически неуязвимы. Все. И мне не больно. Наши нервные окончания реагируют на серебро и ультрафиолет.

Вошла пара. Немолодая дама с крайне интеллигентным лицом и черноволосый пожилой джентльмен. Оба – с терракотовыми глазами. Мама с папой. И получасовые выражения признательности за благородное поведение, так редко встречающееся среди людей. Дан не знал куда деваться, поэтому засобирался домой. Домой… в казарму, что ли?

– Ты можешь жить у нас, – предложила мама. – Спишут на странности пришельца. Я буду рада.

Дану стало заранее тошно при мысли о сцене, которую ему непременно закатит милая тезка… которой, кстати, девятнадцать лет, по средневековью в самый раз. Средневековью? Где в ходу словечки «эквивалентный обмен», «потенциально опасный», «ультрафиолет» и даже, кажется, «иммунитет». Интересно все же, из разных миров появляются пришельцы или только с матушки-Земли? И куда уходят скупленные «диковинки» и одежда?

Ему велели приходить, и вообще если что не стесняться. Каждый вампир ему поможет, Правда, могут и укусить, но совсем чуточку, он даже не запомнит. Обнадеженный славной перспективой и совершенно обалдевший Дан плелся по улицам, погруженный в себя выше ушей. Никто не обращал на него внимания. Даже на не так чтоб мастерски заштопанные штаны. Мало было попасть в другой мир, надо еще стать пешкой в чужой игре, и кто играет, Гласс или Лит, большой вопрос. Нутро говорит, что Гласс, а нутру противоречит умение вампиров манипулировать сознанием…

Дан остановился у витрины со всякими дамскими фитюльками. Сухой нос ткнулся ему в ладонь, и Дан автоматически погладил, далеко не сразу сообразив, что под пальцами вовсе не мягкая собачья шерсть. Он гладил крокодилью морду сторожевого дракона. Морда закатывала красноватые глаза и шумно дышала. Толпа наоборот затаила дыхание. Дан юркнул внутрь лавки, игнорируя обиженный свист. Подарок Дане он выбирал обстоятельно, мощно, но холодно, без азарта, торговался, снискал уважение и бесплатное приложение: красивую коробочку, в которую упаковали брошку в виде эмалевого трилистника с сверкающим, прямо как алмаз, камнем посередке. Дан заплатил корону и две сотки и осторожно выглянул. Толпы не было: рассосалась не без помощи стражи. Дракон засвистел, натянул поводок и с неумолимостью парового катка затопотал к Дану, без напряга волоча за собой обоих стражников.

– Я не виноват, – жалобно сказал Дан. – Я не знал, что их нельзя гладить.

Совершенно по-собачьи дракон подбросил носом Данову руку и засвистел. Стражник почесал пышнющие усы.

– Не то чтоб нельзя, – пробасил он, – вот не видал никогда. Он, тварюка, и кормящую руку цапнуть может, а тут гляди ж ты – ластится, ровно кошка. Это не ты на нем верхом катался?

Дан повесил голову. Дракон зато задрал свою и лизнул его в нос слегка раздвоенным языком.

– Мама, – проинформировал второй стражник и только потом изумленно выкатил глаза. Кое-как отделавшись от троицы, Дан направился к Стамисам. Нога не болела. Совсем. Чем же намазал рану кровосос Гай? А швы надо снимать. Завтра. Или сегодня? В голове путалось. Дан исследовал запястья, даже браслет сдвинул – нет, следов укуса не обнаружилось.

Даны не было – ушла на рынок, а Мун был выходной и требовательно заявил, что хочет поговорить. Дан честно рассказал обо всем. Даже о подарке. Можно?

Мун присвистнул.

– Две короны отдал?

– Одну и две сотки.

– Удачно сторговался. Дорогая штучка. Тебе нравится Данка?

– Нравится.

– Ну дари. Девка она решительная. А насчет всего прочего… Гласса я б за милю обходил, темный он человек. Вампиры… ну и вампиры. Жена моя, Гама, прости меня бог, дура фанатичная была, так что я не скорблю. Твой приятель правду рассказал. Так и было. Люди начали. Гама вдохновила. Считала, что мир только для человека. Знаешь, из тех, что на русалок сети ставят, с вервольфов шкуры снимают, эльфов жгут. Ладно, хоть дети не в нее уродились. А Данка молодая, пылкая. Не обращай внимания.

– А дракон?

– Не слыхал о таком. Не знаю. Вижу, что ты не такой простой парень, каким хочешь казаться. Брось, не красней. Правильно. И с вампиром – правильно. То есть вроде бы унизительно, что кто-то из тебя, как из штофа, отпивает помаленьку, да ведь и вправду безвредно. И жить без свежей крови они не могут. Пусть лучше он глоток сделает, чем озвереет и всего высосет.

– Многие думают так, как ты?

– Многие вообще не думают, – усмехнулся Мун. – А уж так – и подавно. Как же, человек – венец творения. А почему венец? А потому, что нас больше. И все тут. Ладно, у нас еще тихо, а в больших городах, говорят, истребители вампиров появились. Ходят по ночам и потихоньку, по одному их и режут. Плохо это кончится. Вампиры почему-то не любят, когда их режут.

– Наверное, тоже считают себя венцом творения, – вздохнул Дан. И тут скины разгулялись, вместо таджиков да заезжих негров режут вампиров. Надо Гаю сказать. Не зря же Мун об этом помянул. Мун – регистратор у главных ворот.

* * *

Против ожидания подарок Дана приняла, пожурив, конечно, за потраченные деньги. Ничего. Дан пособие получил, за «диковинки» деньги целы, кормят даром, поят вон тоже… даром.

Он зашел к полковому лекарю снять швы, провалялся на кровати часа два – процедура была неприятная. А потом прошло, и он занялся стиркой-уборкой-мытьем-бритьем. Эх, и почему стиралку-автомат здесь не придумали.

Чистый, с влажными еще волосами Дан отправился ужинать и по дороге, конечно, встретил Гая. Случайности начали утомлять.

– Конечно, я тебя ждал, – среагировал Гай на мелькнувшее раздражение. – И если ты против, я уйду.

Против Дан не был. Вместе они зашли в трактир, где ничуть не удивившийся хозяин принес им по роскошному супу и гуляшу с картошкой. И пирог с полстола размером. Дану бесплатно, Гаю – за две сотки и два грошика. Вампир с аппетитом трескал незатейливую человеческую еду, да еще суп нахваливал. Спросил Дана, хочет ли он вина, тот отказался, поэтому они пили компот.

– Я думал, пришельцев хуже кормят, – признался Гай, рассчитываясь. – Две сотки – это хороший ужин.

– Четыре, – поправил хозяин. – Он может съесть на четыре сотки, в праздники – на пять. Только в него столько не влезет. А изысканных блюд мы не готовим. Он пирогами берет, солдат подкармливает. Не понимаю, почему им пирогов не пекут.

– Действительно, – согласился Гай. – А пирог у тебя замечательный. Передай мою благодарность повару.

– Чего у вампиров не отнимешь, – сообщил хозяин Дану, – это любезности. Передам. А ты, Дан, завтра ко мне обедать приходи, утка будет – объедение.

Дан не любил уток со времен талонного детства, когда скончавшиеся от голода птицы мирно светили костями на прилавках, но прийти пообещал.

В трактире выступал менестрель, которого Дан уже слышал на ярмарке. Нормальная попса. Фольклорного типа. Стадиона бы не собрал, но в «Рок-сити» попасть бы мог. Однако Дан слушал не без интереса: на ярмарке их было несколько, и там, где выступал один, слышно было и второго. Менестрель напомнил Дану Толика школьных времен, барда районного масштаба. Тот так же отчаянно драл гитарные струны и хрипло орал про любовь, от которой стынет кровь, и про друга, ради которого жизнь по кругу. У этого вместо гитары была лира или арфа, но струнам все равно доставалось. Гай равнодушно слушал. Спросить про превращение в летучую мышь или погодить дураком выглядеть?

Менестрель кончил петь и выразительно посмотрел на раскрытый футляр.

– Не вздумай, – предупредил Гай, – за такое исполнение слушателям приплачивать надо. Хочешь послушать хорошую музыку? Пойдем. Там, правда, придется выпить, но вино хорошее. Конечно, я угощаю

– Почему «конечно»?

– Потому что я приглашаю.

Дан подумал, что идти в приличное место в штопаных штанах не стоит, но пошел. Пусть Гаю будет за него стыдно.

– Ты хорошо видишь в темноте?

– В полной – не очень, как ты в сумерки. А сейчас – как днем. Смотрю, почти не хромаешь. Помогло. Мы лекари, Дан. Я, конечно, еще не очень чтоб умелый, свои лекарства придумывать пока не получается, что ни изобрету – уже есть, оказывается. А вот мама!

Гай вдруг шумно выдохнул воздух, отступил к стене, прижал руку к плечу. Из плеча торчал гвоздь. Белый. А по пальцам текла черная в темноте кровь и не шипела и не испарялась. Серебро. Арбалетный болт. И люди. Четверо мужчин в такой же незатейливой одежке, что и Дан. Один с арбалетом, трое с кинжалами.

– Ты иди, парень, – мельком глянув на Дана, посоветовал арбалетчик, – мы сами разберемся.

Гай на него тоже не смотрел. Гаю было безумно больно, и его тонкое лицо неправдоподобно дергалось и кривилось. Истребители. Добрались.

Дан сделал шаг назад-вправо, пропуская их. Сначала он вырубил арбалетчика, подхватил выпавший агрегат и всадил болт в плечо второго, и тот тоже не заорал, а только воздух выдохнул. а вот третий ловко махнул кинжалом, едва не отхватив Лазарю нос. Лазарь обиделся – он свой нос любил – и въехал разряженным арбалетом противнику промеж ног. Четвертый издал клекочущий звук и громко стукнулся головой оземь. Своего Дан встретил коленом, пока он сгибался, хватаясь за ушибленное место.

– Ух-ходим! – прошипел Гай.

– Нет уж! Зовем стражу, – решил Дан и завопил: – Стража! Стража!

Первым прилетел дракон, плюхнулся возле Дана и зашипел на Гая. Через пару минут притопали сопровождающие. Последующая суета была более чем четкой. Дан в двух словах изложил суть, в это время особо усатый стражник вырвал из плеча Гая болт, однако брезгливо отер пальцы о его куртку. Гай осел на землю у стены и прикрыл глаза. Лицо дико металось. Один из нападавших решил сбежать, но дракон догнал его в два прыжка и прошелся когтями-ножами по ногам, тот заверещал и рухнул. Тот, что клекотал, лежал в огромной темной луже.

Когда через четверть часа все, включая труп, были в уже знакомом Дану помещении, но без Фина Гласса, началось разбирательство. Гая ни о чем не спрашивали, спрашивали Дана и «истребителей» Те врали. Дан – нет.

– Неспровоцированное нападение на вампира, имеющее целью убийство, – резюмировал дознаватель, поднимая беспросветно-черные глаза. – В крепость для окончательного следствия. Благодарность Дану Лазар… цеву за помощь в поддержании порядка. Страже – спасибо за службу.

– Рады стараться! – гаркнули усачи. Дракон царапнул когтями каменный пол. Шаркнул ножкой. И потянулся к Дановой руке – а погладить?

– Гай Лит применил адекватную защиту, поэтому обвинение в убийстве ему не предъявляется, – продолжил детектор лжи.

– Пожалеете еще! – проворчал «истребитель», которого Дан угостил по маковке.

– Угроза должностному лицу при исполнении обязанностей, – бесстрастно зафиксировал дознаватель. – Двадцать пять плетей, либо двадцать пять корон штрафа, либо два с половиной месяца общественных работ. Дополнительно к наказанию, которое назначит суд. Эй, парень, ты что делаешь?

Помня, что врать нельзя, Дан честно признался:

– Дракона глажу.

Улыбнулся даже Гай, а черноокий аж икать начал от хохота и запивать Данов честный ответ вишневым компотом. Дракон блаженно посвистывал. Неужели он через этакую чешуищу чувствует?

– Дракона он гладит! – сообщил трем арестантам и одному трупу коллега Гласса. Те мрачно покосились. Обещающе покосились. Даже покойник: у него были открыты глаза и как-то трехслойно перерезано горло. – Ну ладно, парень, забирай своего вампира и иди. Еще раз спасибо за помощь.

Сцена прощания с драконом вышла душераздирающей, стражники даже свирепеть начали. С трудом отделавшись от любвеобильной твари, Дан подумал: «А он даже симпатичный» – и подхватил несчастного Гая. Своего вампира.

Общественного транспорта здесь не было в принципе, только личный и исключительно гужевой. Велосипед изобрести, что ли? Или хотя бы скейт. Гай был очень легкий. Аномально легкий, килограммов сорок, так что Дан просто перекинул его через плечо и так дотащил до дома, а уж там за него принялась мамочка. Папочка принялся за Дана, мрачнея с каждым ответом. Три раза уточнил, не ошибся ли Дан в том, что защиту признали правомерной. «Четверо на одного!» – возмутился Дан. «Четыре человека на одного вампира». – уточнил папа. «Вы хотите сказать…» – «Я хочу сказать, что силы были неравны. Людей маловато». – «Но они вооружены». – «Гай тоже вооружен». – «Но он же был ранен! Серебром!» – «Ах, так он убил после этого? Тогда и в самом деле…»

Мама, оказав сыну первую и вторую помощь, заставила Дана раздеться и вымыться и всю одежду, включая трусы, забрала, и Дан, вылезши из большого чана, стыдливо прикрывался руками, пока папа не принес ему роскошный халат с вышитыми золотом драконами. Тетка Даша умерла бы от восторга.

На этот раз диван достался Дану. Пружины в бока не впивались. Было вполне удобно.

– Спасибо, Дан. Ты спас мне жизнь. Не бормочи. Если бы не болт… – Он поморщился. – Я не справился бы с ними. Я снова тебе должен.

– Вернешь при случае, – буркнул Дан. – Тебе больно было так, что я смотреть не мог.

– Лицо менялось? – усмехнулся Гай. – Я пытался трансформироваться, а серебро мешало. Ну и, конечно, больно. Очень.

– Чем ты его? Странное оружие.

– Странное оружие? – Он высунул из-под одеяла девичьи изящные руки. – Тебе видно оттуда? Подойди. И не стесняйся, я предпочитаю девушек, к тому же своей расы.

Дан подшлепал босыми ногами к кровати и сел на краешек. Гай взмахнул рукой и остановил ее в сантиметре у носа Дана. Ого. Это не у дракона ножи вместо когтей.

– Я вампир, Дан, – тихо сказал Гай, – из рода Литов, высших вампиров, способных к трансформации. Я кажусь тебе человеком, но я не человек.

– Это что-то меняет?

– Ты дурак. Нет. Ты чужак. Мы не абсолютное зло, как думает твоя подруга, но мы…

– Мне не надо было вмешиваться? – перебил Дан. – Тогда заткнись, пожалуйста. И спи. Больно?

– Больно, – вздохнул Гай. – Хорошо, стражник сразу болт выдернул, а то хуже было бы.

– Долго проболеешь?

– Дней десять. Пожил бы ты у нас, Дан. Или еще у кого-то из наших. Как бы эти не начали мстить тебе.

– Потом поговорим. Спи.

– Спать сегодня не получится. Серебро все-таки.

– Бодрит? – усмехнулся Дан и начал рассказывать Гаю все истории о вампирах, какие когда-либо слышал: от народных сказок про упырей до симпатичного Региса, придуманного Сапковским, от «Дракулы» до «Блейда» и «Ван-Хельсинга», включая «От заката до рассвета» и сериал про весьма благородных вампиров и подлых оборотней.

Гай даже устал смеяться. Особенно его веселил чеснок как средство борьбы с вампирами, осиновый кол как орудие убийства и святая вода. Насчет воды они поспорили даже: Дан объяснял, что в ней выдерживают серебряные вещи, а Гай уверял, что концентрация столь мала, что вызвать сможет разве что неприятные ощущения, но не ожоги и тем более не сквозные дыры.

Дан спал тоже плохо. Гай, забываясь сном, начинал стонать, и просыпались оба, потом Дан засыпал, Гай – нет, а потом все начиналось заново. В итоге продрых Дан до обеда. Около дивана обнаружилась одежда его размера, но заметно другого качества. Ладно, предположил он, от крови отстирать не удалось, но башмаки-то! Отдельно лежали мешочек с Дановыми документами и швейцарский ножик. Гай спал. Даже при плотно закрытых шторах было видно, как он бледен. На повязке проступили обширные пятна крови. Дан на цыпочках вышел из комнаты, был пойман родителями и обильно накормлен и напоен кофе со сливками. А потом началось непотребство. Папа вдруг прижал какую-то хреновину к тыльной стороне левой кисти Дана, и было это то ли так холодно, словно жидким азотом полили, то ли так горячо, словно полили плазмой, но Дан заорал и попробовал руку выдернуть. Если слон наступит, тоже можно попробовать. С тем же эффектом. Пытка продолжалась невыносимо долго – секунд пять. Потом слон убрал ногу, и Дан увидел на своей вовсе не смуглой коже сияющий голубой знак – точную копию мерседесовского значка. Сияние, правда, тут же начало гаснуть и в следующие пять секунд исчезло без остатка. Дан пошевелил пальцами и гневно воззрился на вампиров.

– Что там, мама? – крикнул сверху Гай. – Вы Дана покусали?

Мамочка поспешила на зов, а папочка объяснил:

– Теперь тебя никогда не тронет ни один вампир. Может быть, ни один вервольф. А люди никогда не увидят этого знака, и никакая магия им не поможет.

– Я не просил!

– Естественно. Ты и не знал. И отказался бы, если б я тебя предупредил. Но ты не знаешь здешней жизни. Хуже не будет. Более того, ты можешь обратиться за помощью к любому вампиру. И любой вампир тебе поможет, даже если ты не попросишь, но будешь заведомо нуждаться в помощи. Это было больно, я понимаю, но оно того стоило. И ты рано или поздно это оценишь.

Дан не стал спорить – какой смысл, если уже сделано? И в позу вставать да дверями хлопать тоже не стал. Надо же, то годы растительного существования, включая борьбу за жизнь посредством сажания картошки на заброшенных колхозных полях, и тут за две недели – две драки, если же считать первую встречу с Гаем, то и три, оседлывание сторожевика, имеющее тяжелые последствия в виде публичного драконьего обожания, да еще этот Фин Гласс… Некогда о смысле жизни и проблемах мироздания подумать!

Итак, появились – допустим! – друзья и защитники со специфическим строением челюстей. Это плюс. Появились и враги в виде «истребителей» этих самых защитничков. И если защитника из толпы вычленить еще можно, то вот врага – никак. Вряд ли их было всего четверо. И вряд ли стражники не поговорят в казармах, а черноглазый дознаватель дома с женой или в трактире с друзьями. Слухи распространяются надежнее и быстрее любого компьютерного вируса, так что очень возможно, что соратники «истребителей» о его подвигах уже осведомлены. Он ведь повышенной регенерацией не страдает, ему простого железного болта в спину хватит, чтоб у некоего мага начисто пропал шанс произвести обратный эквивалентный обмен. Значит – что? Сваливать? Боже мой, куда? Здесь хоть жрать дают, а в другом месте ему что делать, банковскому клерку и хакеру-любителю, ничего полезного не умеющему? А здесь? От любой тени шарахаться? Или во искупление вины вступить в ряды «истребителей»? Или попросить взаймы веревку и кусок мыла и тем самым решить все проблемы?

Рука папы-вампира, холодная даже через жилет и рубашку, легла ему на плечо, а голос его же без всякой проникновенности констатировал:

– Ты теперь не один.

Без пафоса сказано, искренне, однако что это меняет? И поднимутся вампиры единым фронтом супротив вражин-истребителей, вычислят тайную штаб-квартиру, напьются кровушки, причем в самом что ни на есть прямейшем смысле – и дальше-то что? Резня начнется из серии «бей кровососов»? Или из серии «полторы тыщи вампиров могут опустошить»?

Стоп. Прекратить истерику, товарищ младший сержант, заткнись, Данила, короче говоря. Надо было послушаться «истребителей» и скромно отойти в сторонку, покуда они Гая режут. Кто ему Гай? Не друг, не брат, даже не соплеменник. Ну а раз не отошел (даже вампиров нехорошо резать в пропорции один к четырем), то и заткнись, сделано. А как, интересно, реагирует на этакие казусы общественное мнение, не обработанное СМИ? Если по Новосибирску проходил слух, что скины побили (или даже убили – но таких слухов Дан не помнил) азера, народ пожимал плечами. Если азеру удавалось от скинов удрать, качали головами: «Шустрый». Если удавалось отмахаться, одобрительно крякали, потому что мужество всегда уважаемо. А если азеру помогал русский Ваня, вспоминали об интернациональной солидарности. Но в общем – плевали во всех случаях. Возможно, из-за малочисленности скинов в хоть и большом, но провинциальном городе.

Народ, пожалуй, везде одинаков. Разница в степени обработки, то есть в уровне пропаганды. Особенной ксенофобии Дан здесь не замечал. Но, увы, ксенофобия запросто может появиться. Есть ли у «истребителей» идеологи, агитаторы, пламенные трибуны, Фидели безбородые? Если есть, плохо. Если нет, плохо все равно, потому что до Дана они доберутся без труда. Жить почему-то хотелось. Не ради великих целей, а вот просто так. Даже в статусе перемешенного лица, ни на что в средневековой действительности не годного.

Дан отказался «пожить пока» у вампиров. Малодушно хотел, чтоб и вашим, и нашим. Чтоб люди считали его не этаким вампирским подпевалой (прихвостнем!), а просто справедливым.

Ага, то-то же папенька забеспокоился: четверо на одного – это мало. Прежде чем вмешиваться в местную жизнь, стоило бы в ней разобраться.

Героем дня он не стал, однако и в казарме поглядывали со значением, и в трактире, куда он пошел ужинать оставшейся с обеда уткой, ничего общего не имевшей с тем костлявым чудовищем, которое помнилось Дану с детства. Ничего ему никто и не говорил.

К концу ужина, когда Дан допивал смородиновый кисель без единого комочка, к нему подошел усатый стражник и мрачно велел выйти. Стало грустно и страшновато, а оказалось все просто: влюбленный дракон унюхал его и уперся возле двери, раскорячил лапы и башку пригнул, народ уже пальцами показывать начал, потому как сдвинуть тварь никак не получалось.

– Испортил ты нам дракона, – ворчал стражник, пока Дан гладил блаженную морду и терпел прикосновения сухого раздвоенного языка к своей. Дан оправдывался и объяснял дракону, что службу надо нести исправно и не капризничать. Дракон понимающе посвистывал и закатывал глаза.

Проблему решили легко: Дан пошел с ними. Стражники рассказывали, что подготовить дракона к патрулированию непросто: они сообразительны, но своенравны, но ежели общий язык найти, то сразу становится хорошо, потому что они, драконы, умные, сами знают, что делать и кого ловить, да и понимают, чего им говорят. «Твари полуразумные», – вспомнил Дан. Полу? Вроде собак? Даже престарелая Тяпа казалась Дану вполне разумной. Трехлетний ребенок разумен или нет?

Сторожевые драконы могли патрулировать круглые сутки. Сна им требовалось всего ничего, покемарят часок – и снова готовы за порядком следить. Кормить надо раз в день, лучше досыта, голодный дракон может нарушителем и подзакусить, объясняй потом, куда у задержанного одна рука девалась. Ну и подкармливать не грех. Если дома чего осталось: суп там вчерашний, репа пареная. Морковку вот любят (дракон подтверждающе заклекотал).

* * *

«Истребителей» судили через день. Дана вызвали свидетелем, от лица пострадавшего вампира выступал черноокий дознаватель. «Истребители» корчили из себя идейных, обещали Дану страшные кары и заработали по двадцать пять плетей за запугивание свидетеля, по три месяца за оскорбление дознавателя при исполнении служебных обязанностей, по пять лет на попытку умышленного убийства и еще по два года за разжигание межрасовой розни. И год за оскорбление следствия и суда. Чтоб другим неповадно было.

Где им предстояло отбывать срок, Дан не знал, а плети выдавались тут же, причем весьма унизительным способом: усатые дяди гренадерского сложения спустили с «истребителей» штаны, установили их на карачки задницами к публике, головы зажали коленями и принялись охаживать плетками. Задницы распухали на глазах, наказываемые негероически орали, один даже маму звал, когда кончик плетки угодил ему между ног (Дан сочувственно вздрогнул). Судья подозвал его, то есть поманил пальцем, и посоветовал быть поаккуратнее: эти явно не одни, выдадут ли своих – неважно, те пока еще ничего противозаконного не совершили, а начать совершать могут именно с Дана. Кинжал хоть купи, а то ходишь без ничего…

Мун Стамис его за содеянное похвалил, его старший сын зевнул, а Дана устроила дискуссию, и младший сын, он же старший брат, легко доказал, что, поступи Дан иначе, это выглядело бы не просто трусостью, но даже и подлостью, потому что негоже товарища бросать в беде, пусть он и вампир. Он у них в семье был философом.

Только куда интереснее всем, ну поголовно всем, была внезапная привязанность сторожевого дракона, и каждый считал своим долгом выяснить, как пришельцу это удалось и знает ли он нужное слово. Слово Дан знал. Родео. Только там оседлывают бычков сходным образом. Дан ведь гарцевал на драконе совершенно по-ковбойски, хватаясь за шею и хвост одновременно. Ездить верхом, благодаря новомодному хобби Олигарха, он научился, но все же на более подобающих животных...

Один раз его спасла классическая случайность с перебором: он не нагнулся завязать шнурок башмака, он на этот шнурок наступил и выстелился во все свои сто восемьдесят с хвостиком, ободрав запястье и отбив коленку. Стрела сломалась о каменную кладку там, где только что был торс Дана. Поэтому он установил рекорд по бегу на четвереньках, слегка прихрамывая на ушибленную руку и опасаясь стрелы в зад, а за углом принял человеческую позу и установил еще один рекорд, уже по обычному бегу, – и ни разу ведь на болтающийся шнурок не наступил. После этого он купил кинжал, наверное, от стрел отбиваться. Перебрал десятка два, не слушая комментариев оружейника, и остановился на тяжелом, некрасивом, классно сбалансированном тусклом клинке, немного похожем на десантный нож. Хозяин крякнул и извинился: «Я думал, ты болван» – и подарил удобные ножны. Ножичек обошелся в две полных короны, то есть безумно дорого. Хозяин ему еще меч предложил, но меча Дан не держал в руках лет пять… ну да, с тех пор как погиб Сашка, не с кем было тренироваться… и не хотелось.

Уже с кинжалом Дан сходил за пособием. Черт возьми, неужели уже месяц? И ведь все реже вспоминается банк, пенсионерки, уютная комнатенка в хрущевке площадью аж одиннадцать квадратов… Организм решил, что адаптироваться выйдет дешевле, чем рефлексировать на мотивы своей несчастной судьбы.

Карман приятно оттягивали девять корон и несколько соток – все его состояние. Вспомнился Гай, и Дан немедленно почувствовал себя свиньей и отправился его навестить. Гай читал весьма толстую книжку, сидя в мягком кресле у камина, хотя холодно не было.

– Знобит, – улыбнулся вампир, – реакция на серебро. Я рад видеть тебя, Дан. Смотрю, ты вооружился. Можно?

Он протянул правую руку; левая висела на перевязи. Рассмотрев кинжал, Гай одобрительно кивнул и спросил:

– Он без серебра потому, что ты нам поверил, или потому, что тебе просто не пришло это в голову?

– Не пришло, – покаялся Дан.

– И хорошо. Добавки серебра смягчают металл, а это – настоящий боевой нож, не игрушка. Ты умеешь им пользоваться?

Дан пожал плечами. Теоретически. Всего лишь теоретически. Применять оружие против живых людей он не только не умел, но и учиться не хотел.

– Ты сумеешь выжить в нашем мире, – после очень-очень долгой паузы сообщил Гай. Они рассматривали друг друга, и Дан подсознательно искал черты сходства с человеком. И отличия.

– Что такое трансформация в вашем случае?

– То же, что и в любом другом. Изменение. Самоизменение. Я лучше потом тебе покажу, когда плечо заживет.

– А это… больно?

– Весьма. Поэтому мы нечасто трансформируемся. У нас нет нужды или зависимости от природных факторов. Вот вервольф, хоть ты что, в полнолуние непременно меняется, но не в каждое, а четыре раза в год, и в это время им предписано покидать город.

– Нападают на людей?

– Да. Особенно на тех, которые чем-то обидели их. Подсознательно. Человек – не станет, сдержится, а волк нет. К тому же волк теряется в городе… Эти четыре раза в год волк просто доминирует. Совсем. А в лесу – пусть себе доминирует, зайцев ловит да волчиц любит. У них дети только так бывают: зачинают волчицы, рожают женщины. Знаю, что хочешь спросить. Высшие вампиры сохраняют интеллект полностью. Ты умеешь варить кофе? Одной рукой управляться неудобно. То, что ты мне о ваших вампирах рассказывал, здорово смешно. Вот что бывает по слухам. Мы не переносим солнечные лучи – все, вампиры сгорают дотла! Шляпа, перчатки и рукава – этого достаточно. Целый день под солнцем смертелен только для маленьких детей. Осиновый кол – бред. Не пытайся даже. Только серебро. Или… – Он чикнул себя пальцем по горлу и взял предложенную чашку с кофе по-дановски. – Стать вампиром нельзя, можно только родиться. Чеснок мы, как и люди, часто добавляем в соусы, рагу, маринады или в овощные салаты. В гробах не спим. Кусая, не орем диким голосом…

– Все врут, – кивнул Дан.

– Не все. Скорость, реакция, убойная мощь – это правда. Если бы не болт, я легко убил бы всех четверых.

– Ты очень легкий, – увел разговор Дан. Об убийстве не хотелось.

– Вдвое легче человека такого же роста.

– И при этом вдвое сильнее?

– Вдвое? – усмехнулся Гай. – Я тебе действительно потом покажу. Папа поставил тебе метку, я смотрю. Не удивляйся. Мы видим в другом диапазоне.

Они поболтали с час, и Дан отправился в казармы. Скверное для мужчины дело – не иметь дела. Основное занятие – шляться по городу, обстоятельно есть да болтать. Надо было хоть книжку попросить почитать… Ага, конечно. Входит ли умение читать в комплекс эквивалентного обмена? Может, и правда, поучиться чему полезному? Учить его обязаны задарма, и он хоть время убьет.

Здрасьте. У них традиция – по четверо нападать? Даже лестно. Хотя не очень.

– Парни, – примирительно начал Дан, отступая к стене. Город стен. Сплошные дувалы какие-то. Но парни были настроены категорически. Для начала Дан получил в челюсть. И, честно говоря, если б его хотели только попинать, позволил бы без всяких, но его хотели убить. Когда четверо на одного, да с кинжалами, да с крайне решительными рожами… не сынки.

Дан подумал: надо прорываться и делать ноги, попутно оря во все горло, чтоб стража услышала. Не дали. А против четверых, да на скользкой после недавнего дождичка мостовой… не до спортивного поведения. Держись, Лазарь. Нет. Дерись. Лазарь.

И он дрался, равномерно дыша, расходуя силу по полной, не стараясь ослабить удар, бил и получал, но почти не чувствовал боли. Сознание равнодушно фиксировало: дали в глаз, получили в пах, полоснули по спине, пока пируэт делал, но скорости не сбили и нога врезалась в планируемый подбородок, ткнули в руку, получили согнутыми пальцами в горло…

Дан опомнился, только когда услышал киношный хруст. Он держал в объятиях труп, потому что у живых голова под таких углом набок не клонится. Данил Лазарцев только что убил человека. Свернул ему шею. Она хрустнула, и человек умер. Навсегда. Дан бросил труп на одного из двух оставшихся противников и хрипло спросил:

– Довольны? Еще или хватит?

Ага. Коммандо Лазарь из выдуманного мира злоупотреблял такими фразочками. Козел. После такого козлиного вопросика враги в ужасе разбегались или сдавались, а эти только рассвирепели, и было бы Лазарю плохо-плохо, кабы не мелькнула над ним туша нежно любимого дракоши, не плюхнулась на четыре раскоряченные конечности и не приняла бы бой на себя. Бой занял две секунды: первую дракон потратил на располосовывание лапкой одного нападавшего, вторую – на откусывание лапки другому. Собственно, случилось это чудо почти одновременно. Дан за эти две секунды сумел только сесть на скользкую мостовую и не расплакаться, как девочка. Не расплакаться. Господи, а как же хотелось.

Дан перевернулся на карачки. Рвало его долго и активно, даже когда в желудке ничего не осталось. Рядом утешающе клекотал и посвистывал вараноподобный монстр, никакими угрызениями и рвотными позывами не терзавшийся. Милый. Славный монстрик, сохранивший жизнь Лазарю. Дан обхватил зверюгу за шею и поцеловал в нос. Рядом захохотали профессиональные усачи, складировавшие трупы налево, живых – направо. Поровну. Трупов было два. Один – с грудной клеткой, вскрытой ударом когтистой лапы. Второй – с болтающейся под диким углом головой, державшейся только на мышцах и коже. Дан разорвал ему позвоночник.

Тошниться было уже нечем, но его все выворачивало. Потом в горло хлынула водка. Плохая, но очень крепкая, смывшая изо рта вкус рвоты. Потом его куда-то тащили под руки, ноги заплетались и не шли, потом его раздевали, громко жалея загубленную хорошую одежду, остро щипало спину. Дан таращил глаза, отвечал на вопросы, все больше напирая на три слова: «Я его убил», пока чей-то начальственный голос не гаркнул: «Ну убил и убил, а что тебе делать оставалось-то?» Дан заткнулся и наконец начал немножко соображать.

– Дело ясное, – резюмировал черноглазый дознаватель. Не Фин Гласс. – Отомстить решили, мразь этакая. На человека – вчетвером! Покойников зарыть за стеной. Этого, если до утра не доживет, туда же, доживет – так в суд. Страже – благодарность за службу. Перемещенного Дана Лазарцева – в солдатский лазарет до полного выздоровления.

Дракон пронзительно свистнул.

– А тебе – морковку. Есть морковка, стража? Дайте, заслужил.

В солдатском лазарете (точно такой же казарме) Дан отлеживался три дня. Отделался он легче легкого – несколько синяков, порез через всю спину, но глубиной аж полтора миллиметра. И проколотая рука. Одежда и впрямь годилась только на помойку вследствие многочисленных дыр и загрязненности как кровью, так и рвотными массами.

Дан не спал две ночи из трех. То есть он засыпал и тут же слышал хруст ломающихся – рвущихся! – позвонков и чувствовал, как обмякает в руках то, что вот сию минуту было живым человеком. Плохим – хорошие не нападают вчетвером. Идейным ксенофобом, приравнявшим вампиров к клопам и комарам. Блондином, как и сам Дан. Чьим-то сыном. Дан, Данил, Данька, ты человека убил. Хрусь – и все, глаза остановились, сердце замерло. А у него тоже мама есть и тетка Даша. И наплевать им, что сын и племянник собрался Дана Лазарцева жизни лишить. Он – собрался. А Дан – лишил. Взял да и отнял то, чего не давал. И вернуть никак нельзя. Перед мамой и теткой убитого не оправдаешься. И перед собой. Он – убийца.

Он сбежал из лазарета в свою персональную казарму, но и там лучше не стало. Эмоции поутихли, зато включилась размышлялка. Да. Выхода не было. Он не мог знать, что драконий патруль курсирует поблизости, а не в трех кварталах. Его бы убили, потому что только крутой Лазарь из придуманного мира играючи разбрасывает врагов десятками, а в реальности Лазарю с четверкой вооруженных и готовых убить крепких парней не справиться.

Но раз не справиться, раз все равно убили бы, зачем убил он? Мысль была предельно глупая, логических ответов было сто штук, а все равно подгладывало: зачем? Убил. Человек из просвещенного двадцать первого века, из страны, претендующей на повышенную духовность вплоть до второго пришествия Христа, как-то особенно легко впал в дикость и свернул шею. С изяществом киношного Сигала. И с той же небрежностью.

Навестил его Фин Гласс. Ласковый такой. Понимающий и сочувствующий. Но доведенный до нервного истощения (не поспи-ка трое суток вследствие загрызания своей же совестью!) Дан закатил ему монолог. Короткий.

– Вы знаете, что я свел знакомство с вампиром. Они знают, что вы связаны с Гильдией убийц. Так вот, я в нее вступать не намерен ни при каких обстоятельствах. Станете приставать, одно убийство я все-таки совершу. Вопросы есть?

Вопросов не было. Непробиваемая чернота на миг залила глаза, а уж что Гласс увидел с помощью магии, Дан не знал, но главное, что тот ушел. И к черту.

Пойти напиться? До умопомрачения. Чтоб в лучшем случае карманы обчистили, а в худшем – самому башку открутили.

Гай возник. То есть секунду назад его не было – и уже сидит на топчане напротив, без шляпы – значит, солнце село, длинные тонкие волосы неприятно шевелятся, будто живые, хотя дело всего лишь в сквозняке, гуляющем по казарме. Лицо бледное, скуластое, белейший воротник под курткой только подчеркивает эту бледность, и глаза флуоресцируют в полумраке.

– Ты не в порядке, – вынес он приговор. – Что такое случилось?

– Я человека убил, – сообщил Дан. Он ждал уже привычных комментариев, но Гай удивился:

– Что ж за мир у тебя, если мужчина в тридцать лет убил впервые?

– Нормальный мир! Как раз нормальный! – не хуже дракона вызверился Дан. Хватило бы челюстей, тоже бы руку по локоть отхватил. А рука, кстати, уже не на перевязи.

– Нормальный, – согласился Гай. – Но наш – нет. Тебе не понравится то, что я сейчас скажу. Если захочешь, можешь меня ударить. Это не последний раз, Дан.

Ударить не захотелось, а заплакать – очень. Но плакать Дан отучился еще в детском саду, потому что от его слез сильно расстраивались мама и тетка Даша.

– Наверное, для человека очень страшно – убить первый раз, – продолжал вампир-утешитель, – но ты привыкнешь. Нет, не полюбишь это дело, не станешь убийцей по профессии или по зову души, но защитить себя или кого-то другого – сможешь.

– Для человека? – зацепился Дан за абсолютно не важные слова. – А для вампира?

– Легко. У нас иная мораль. Хотя должен уточнить: не уверен, что мне было бы легко убить вампира.

Дан вгляделся в светящиеся глаза. Свет мешал. Да ничего такого глаза и не выражали. Лицо – да, мимика, гримасы, движение век, а глаза – это так, для романов. Сколько раз Дан слышал, что у Витьки леденящий взгляд! Ни фига не леденящий. Просто глаза светло-голубые. И рожа к ним прилагается послушная: велит хозяин ужас наводить – леденит, велит обаять – обаяет.

– Я не человек, Дан, – мягко напомнил Гай. – Смотри.

Он зачем-то начал раздеваться: снял куртку, стянул через голову рубашку, раскинул тонкие руки…

Руки начали меняться первыми: на них появились когти, еще тоньше стала талия, штаны едва не свалились, зато помощнела грудь, засияли фонарями глаза, обнажились зубы, а потом что-то треснуло – и за спиной того, что было Гаем Литом, юношей с одухотворенным лицом, развернулись черные крылья. Действительно как у летучей мыши.

Надо сказать, получившееся создание не было уродливым. Нечеловеческим – да. Челюсти чуть вытянулись вперед для удобства перегрызания горла, уши заострились и увеличились, глазищи стали еще больше – видеть и слышать явно удобнее. Зубки… хорошие зубки.

Взлетать он не стал, но Дан поверил – может. Потому и легче вдвое, чем человек, кости, наверное, полые, крылья, хоть и велики, большого груза не унесут. О, вот еще кожа потемнела. Для лучшей маскировки в ночном небе. Носферату – призрак ночи. Оно было гармонично и естественно, потому даже и красиво. Не голливудская пародия на человека. Просто не человек. Что и требовалось доказать.

Дан кивнул и показал большой палец. Гай подождал минуту и трансформировался обратно. Лицо подергивалось. Ну да, это больно.

– Ты решил, что чудовищное зрелище мигом выбьет из меня дурь в виде угрызений совести? – спросил Дан, подавая Гаю рубашку, которую сдуло на пол движение его же крыльев.

– Что-то вроде того, – кивнул Гай и принялся отряхивать когда-то белую рубашку. – Грязно тут у тебя. И холодно.

– А откуда берутся крылья?

– Вырастают. Очень быстрое деление клеток. Ты ведь меня понимаешь?

– Да вроде. Сродни твоей быстрой регенерации?

– Принцип один. – Гай застегнул куртку и поежился. – Я говорить не могу, голосовые связки тоже меняются, но слышу. Я меняюсь только внешне, оставаясь Гаем Литом.

– Я начинаю понимать, как полторы тысячи вампиров могут опустошить целый город. Ударная авиация, наземные соединения…

– Что? – удивился Гай. – Что ударное?

– Вот то, чем ты только что был.

– Ты поверил, что я не человек?

– А психологически?

– Психологически – тем более.

– Тем более? – поддал сарказма Дан. – Благодарность – исключительно вампирячья черта? Желание помочь? Выбить из одного шока посредством другого?

– В нас много общего, – согласился Гай, – иначе мы не могли бы жить рядом. И я правда хочу тебе помочь. Не потому, что мне тебя жалко, как семье Стамисов. Мы не умеем жалеть. И даже не потому, что однажды ты пожалел меня и однажды спас жизнь. Ты мне нравишься, Дан. Дружба человека и вампира – далеко не самое невероятное, что может случиться.

– Дружба? – без особого протеста проворчал Дан.

– Может случиться. Я не сказал – случилась. Но ведь и тебя это не пугает.

– А должно, что ли?

– После того, что ты увидел, могло.

Дан пожал плечами, и от этого сильно заныла царапина на спине. Гай лекарски ловко содрал с него рубаху – последнюю, посмотрел на царапину, на повязку выше локтя.

– У тебя нет старых шрамов. Какой спокойный мир.

Сашка Симонов мог бы с этим поспорить. Да и конкуренты Олигарха тоже. А три пенсионерки – в ужасе замахать руками. Но Дан промолчал, только сдвинул браслет, чтоб показать шрам на запястье. Впрочем, с располосованным животом Гая это не сравнить.

– Ну, раз впереди у нас возможная дружба, – одеваясь, сказал Дан, – дай совет. Что мне вообще делать? Я ж одичаю и деградирую.

– Делать? – Гай совершенно по-человечески почесал в затылке. – При твоих умениях – поступать на службу. В стражу или в частную охрану. Вряд ли ты сумеешь научиться чему-то еще. Да никто и не станет всерьез учить взрослого. Холодно у тебя. Зимой тебе здесь не выжить, такое помещение не натопишь… да и не дадут столько дров.

Распахнулась дверь и объявились две разодетых в пух и прах персоны. Расшитые длинные куртки, кружевные воротники, блестящие штаны, больше похожие на женские колготки, сверкание камней везде и всюду, включая эфесы мечей.

– Ты пришелец Дан? – через губу спросила одна персона. – Ее светлость герцогиня Фрика хочет тебя видеть.

– Ночь на дворе, – огрызнулся Дан, – я спать хочу. Привет герцогине.

Тут бы ему и конец пришел, потому что кончик меча (натуральнейшая катана, ей-богу) пропорол бы ему горло, если бы на пути меча не встал Гай. Дан хорошо рассмотрел этот кончик, высунувшийся из спины вампира. Кровь шипела и испарялась. Не дожидаясь, когда из него вынут меч, Гай вполне почтительно, даже поклонившись, заговорил:

– Простите его, благородные, он чужак, вряд ли регистратор предупредил его, что желания ее светлости надлежит выполнять неукоснительно.

Кончик исчез. Дан тупо моргал. Насквозь ведь. Просто – насквозь. Как бабочку булавкой. Кусок маринованного мяса – шампуром. Гай повернулся к нему и исподтишка показал кулак. Дан встал с кровати и надел куртку. Простецкую и удобную. Больше в его гардеробе не нашлось ничего, кроме сапог советско-армейского образца. Рубашку он носил третий день, да еще лежал в ней. Впрочем, он в гости и не просился.

Гай поклонился поглубже и попросил разрешения сопровождать их, дабы проследить, чтоб более пришелец таких глупостей не делал. Персоны переглянулись и решили, что герцогиню это развлечет.

Ее сиятельство сияла за внутренней стеной, где располагались кварталы элитной застройки, стража в воротах была пожестче той, которую совсем недавно миновал симпатичный блондин в закатанных штанах из легкого льна. Дана сразу ему объяснила, что простым смертным там делать нечего, ну, он и не совался. А тут вот пришлось. Он все еще был в шоке, но уже не по поводу первого убийства или бэтменовских крыльев Гая, а вот из-за лезвия, выскочившего из его спины.

Дворец ея светлости был дворец. Сиял огнями, сверкал позолотой, блистал инкрустациями – словом, уменьшенная и ухудшенная копия Эрмитажа. Дан ощущал себя туристом, потому не особо стеснялся убогой одежды: ну не надевал же он фрак для осмотра малахитового зала, так и шел в джинсах и сбитых кроссовках.

А зал был малахитовый. Иззолоченный весь вдоль и поперек. Все, что не было зеленое, было золотое, и золотого было больше, чем зеленого. Пока персоны рассказывали о забавных обстоятельствах Дан туристски озирался, но когда внимание публики сконцентрировалось на нем, сразу ощутил, что похож на нищего, забравшегося в Георгиевский зал во время саммита. То есть на бомжа. Немытого, небритого, нестриженого и с помойки одетого. Гай был хотя бы вполне элегантен.

Народу было немного. Человек тридцать. До неприличия декольтированные дамы окружали… окружали… Дан ждал чего угодно, но не этого совершенства. Ибо ее светлость герцогиня Фрика была такой, что всем мисскам любого масштаба следовало немедля надеть паранджи и удалиться в монастырь, дабы не пугать мир своим уродством. Сказочно рыжие локоны вокруг нежно-фарфорового личика, сказочно изумрудные глаза, сказочные плечики… и почти вываливающаяся из декольте грудь тоже сказочная.

– Вампир? Забавно, – хрустально пропела герцогиня. – Симпатичный. И молодой. Зачем ты его закрыл собой?

– Для меня это безвредно, ваша светлость, – весьма изящно поклонился Гай, – к тому же я обязан ему жизнью. Простите его, он не знаком со здешними правилами.

– Безвредно? – задумалась герцогиня, и Дан до одури испугался, что она захочет на это посмотреть. – А если бы клинок был посеребрен, ты бы умер?

– Нет, ваша светлость. Но болел бы. Убивает нас только чистое серебро.

– Забавно. Вампир спасает человека. Даже трогательно. А ты говоришь, Ирис, что они все злые и их надо уничтожить.

Цветочное имя принадлежало мужчине, который проткнул Гая. Гай на него не смотрел, однако тот явно почувствовал себя неуютно. Она дура или просто сдала придворного с потрохами?

– Ну, пришелец, как тебя зовут?

– Дан.

– Ваша светлость, – одними губами произнес Гай, и Дан неумело добавил:

– Ваша светлость.

Прозвучало это примерно как «Иван Игоревич» – так звали непосредственного и не шибко уважаемого Данова начальника. Герцогиня простила невежу.

– Ну, расскажи нам что-нибудь интересненькое о твоем мире. И что это за ужасная одежда? Кит, Ирис, вы что, не могли его сначала помыть и переодеть?

В Дане взыграла плебейская гордыня. Нет, все-таки разночинская. Он был как-никак сыном учительницы и инженера.

– Не представляю, что могло бы заинтересовать вас в моем мире, ваша светлость, – отрезал Дан. Гай закатил глаза. – К тому же я скверный рассказчик.

– Грубиян, – констатировали коралловые губки. – Выпороть и выгнать вон. Научи его хорошим манерам, вампир, иначе в следующий раз я прикажу его повесить.

Дана мигом вывернули наизнанку, спустили с него штаны и выпороли по голому заду на глазах у десятка женщин. За это время Дан уверился, что Владимир Ильич был не так уж и неправ. Очередной шок был так велик, что Дан потерял голос и не доставил герцогине удовольствия своими воплями. Выкинули из дворца его так же – со спущенными штанами, и он пробороздил гравий носом, сверкая задницей. Гай помог ему подняться, причем ловко – за штаны, так что в процессе поднимания он уже оказался одет.

– Застегивайся быстрее, – прошептал Гай, – надо сваливать.

Захлебываясь унижением, обидой и, что греха таить, болью в поротой заднице, Дан путался в пуговицах на штанах и понимал, что выглядит полным идиотом, стоя на ярко освещенной площадке перед входом во дворец. Ночную жизнь вели не только и не столько вампиры, сколько эти вот, во внутреннем городе. Как радостно они смеялись и показывали на Дана пальцами, а его собственные пальцы плясали на пуговицах, ведь только две застегнул, еще целых три. Кольцо веселящихся зевак уже сомкнулось, сквозь замутненное сознание Дана уже пробивались оскорбительные реплики. Гай больше не торопил его, повернул к себе лицом, чтоб хоть никто не видел, как он копошился трясущимися руками, застегивая последнюю поясную пуговицу.

Подняв наконец голову, Дан увидел улыбку вампира. Гай взял его за локоть и повлек по коридору, образовавшемуся в толпе перед этой улыбкой. А у Дана путались не только пальцы, но и ноги, дрожало все внутри и застилало глаза. Идти было больно. Оказавшись наконец в тени какого-то дома, Гай тихо сказал:

– Ну все. Приведи себя в порядок. Заправь рубашку, ремень затяни. Давай, Дан.

Дана затрясло и снаружи. Гай поднял руку, но давать ему по морде для снятия истерики не стал, просто прижал очень холодную ладонь к щеке и вразумительно повторил:

– Нам лучше убраться во внешний город. Тебе помочь?

Кое-как Дан запихал рубашку в штаны, одернул куртку и поправил ремень. Гай повел его, стараясь держаться тени, но как мало было света во внешнем городе, так много было его во внутреннем. Фонари были развешаны по столбам, стенам, кованым заборам и даже деревьям. Народу на улицах было больше, чем во внешнем городе днем. На них обращали внимание, даже пальцами тыкали. Ну да, даже Гай был здесь инородным телом. Здесь порхали тропические бабочки и плавали экзотические рыбки. И все сверкали и сияли так, что Дану хотелось зажмуриться.

А за воротами стало хорошо. Сумрачно. И свидетелей позора не было. И никто внимания не обращал на странную пару.

Гай крепко встряхнул его за плечи. Лучше бы он не подставлял свой живот под катану благородного, и все на свете проблемы были бы решены.

– Тебя ударить? – спросил Гай. – Или все же сам в себя придешь?

– Я…

Получилось заикающееся «йа-а». Когда-то в раннем детстве воспитательница в детском саду поддала расшалившемуся Данилке по попе, совсем не больно, но он был так поражен, что поделился с мамой, а его тишайшая мама устроила воспитательнице жуткий скандал. Это был первый и последний раз в жизни Дана, когда он получал ниже спины. И надо было прожить тридцать лет, чтобы его, как отец-алкаш нашкодившего пацана…

Гай оглянулся по сторонам и коротко сунул кулаком ему в солнечное сплетение. Мир помутнел окончательно, а потом посветлел-таки, насколько это было возможно при наличии двух фонарей на полкилометра улицы.

– Как же так можно? – жалко проблеял Дан. – Вот так просто…

Невесомая рука Гая легла ему на плечо.

– Вот так и можно. Во внутреннем городе закон один – каприз герцогини. Точно так же могли выпороть и любого благородного или благородную.

– А т-тебя?

– И меня. По тому же месту. Мне бы не было больно, но стыд и унижение – те же.

– А когда наказывают вампира…

– Нет, бьют по спине или по груди. Здесь, Дан, действует закон. Нормальный и понятный закон. За дерзость могут сунуть кулаком в зубы, но выпорют только по решению суда и за дело.

– Я ведь…

– Да, ты ничего особенного не сказал, не был груб и во внешнем городе тебе никто бы ничего не сделал. Теперь ты понимаешь, что встреч с благородными лучше избегать, а если не вышло, то засунуть гордость подальше и бить поклоны. Пойдем ко мне. Не спорь. Хочешь неделю обедать стоя? Боюсь, в трактире тебя не поймут.

Он потащил упирающегося Дана за собой, и стало понятно, почему стражники семенили за драконом. Дана тоже влекла ровная и неудержимая сила, и приходилось переставлять подгибающиеся ноги, иначе Гай бы пер его волоком, не выпуская плеча – не самого удобного места, чтоб тащить за него.

– Я тебя одного не оставлю, – внезапно произнес Гай. – Не надейся даже. Конечно, кинжалом по горлу – легкий выход, но должен ли мужчина искать легких путей?

– Я не думал…

– Думал, думал, – прервал его Гай, – только еще не понял, что думаешь. Кому, как не вампиру, видеть тень смерти на лице человека? Дан, я понимаю, за несколько дней случилось больше значимых событий, чем за всю твою предыдущую жизнь. Ты себя спроси, можешь ли ты выдержать или готов сдаться. Есть у тебя характер или ты такой же никчемный, как все прочие пришельцы. Готов ли ты принять трудности этого мира. Если готов, то я помогу тебе. Если не готов, то тоже… помогу. И больно тебе не будет, и страшно тоже. Нет, ты неправильно понял. Я не выпью тебя, помогу легко умереть. Не сейчас. Завтра. Должно пройти время. Никогда ничего не предпринимай по первому порыву.

Дана опять затрясло, как истеричную девушку, он даже вдохнуть глубоко не мог, зубы часто стучали, а сердце их даже перегоняло. Гай чуть не пинками гнал его по улицам, силой втаскивал в дом, силой раздевал догола и швырял носом вниз на диван. Без какого-либо напряжения. Чем-то щипучим он тщательно протер битое место, потом накрыл горячим компрессом, и Дану стало легче оттого, что никто больше не любуется его задом. И так уже многие полюбовались. Он вспомнил «истребителей», их стремительно распухающие ягодицы и свое удивление, смешанное с жалостью и омерзением. А сам попал еще хуже, потому что там были не равнодушные стражники, дознаватели и судьи, но развлекающиеся дамы и кавалеры. Дамы. Его выдрали по голой заднице на глазах хихикающих женщин. Все равно что поимели публично.

Чтобы не завыть, он вцепился зубами в руку. Кровь на вкус была большой гадостью. И как Гай это пьет?

– Решил заделаться вампиром? – сыронизировал Гай. – Я принес тебе водку, может, больше годится для такого случая. Хоть всю выпей. Только не поможет.

Дан хотел было сесть, но Гай удержал, поплотнее прижал компресс, и желание садиться испарилось. Пить водку лежа на животе было неудобно, но Дан все равно глотал, чтобы хоть немного заглушить боль унижения.

* * *

Выпил он, должно быть, «хоть всю», потому что очень смутно помнил, как пьяно доказывал что-то Гаю и отмахивался от попыток уложить его поспать, а потом вырубился, провалился в яму сна, страшного отсутствием признаков жизни: в нем не было ничего, даже кошмаров, одна сырая и тяжелая мгла. Болела голова. Болела душа. Болела задница.

Один шок выбил другой. Дан больше не страдал по поводу чужой свернутой шеи. Свои ягодицы и своя ущемленная, почти убитая гордость оказались для его эгоцентризма много важнее. Видеть не хотелось никого и ничего, но лежать носом в угол между спинкой дивана и сиденьем было чревато неприятными последствиями в виде лужи под собой. Гая не было. Сортир в его доме имелся – в коридоре, через две двери – еще коридорчик, в конце которого и располагалось помещеньице с наглухо вделанным в пол ящиком с овальной дырой под тяжелой крышкой. Где-то внизу была выгребная яма; хотя местная ассенизационная команда и чистила ее с регулярностью, зависящей только от платежей, запашок при поднятии крышки распространялся соответственный. Продукты жизнедеятельности вампиров воняли так же, как и у солдат, но тамошний сортир на десять очков без намека на перегородки очищался существенно реже. Зато общение шло – как в дорогом клубе.

Признаков одежды не было. Дан снял компресс, и тряпки как раз хватило, чтобы опоясать чресла и резво доскакать до вожделенного ящика. На обратном пути встретилась мама-вампирша. Дан мгновенно залился краской; как всякий блондин, он очень легко краснел.

– Я нагрела воды, – игнорируя его смущение, сказала она. – Иди помойся. Если будет больно, перетерпи, я добавила целебных трав в воду.

Гай ей рассказал. Дан охотно бы провалился в воняющую выгребную яму, и пусть еще сверху камней навалят побольше…

– И не надо стесняться. Я за свою жизнь видела много голых мальчиков. Люди, знаешь, нередко болеют. В том числе стыдными болезнями. Иди, иди, дружок, пока вода не остыла. Гая нет дома, так что не оглядывайся.

Помытым Дан почувствовал себя лучше. В маленькой комнатке за кухней, где помещались чаны с водой и прочие банные принадлежности, имелось и большое зеркало. Вот зачем, спрашивается, если мужчины не бреются, а до фенов здесь не додумались еще? Чтобы Дан мог в деталях изучить свою синюшную рожу с трехдневной щетиной а-ля Рома Абрамович? Впрочем, у того щетина темная и достигается, наверное, сложными манипуляциями личного цирюльника. Волосы сильно отросли, и никакими ухищрениями скрыть неприличную кудрявость, как у мальчика на октябрятском значке, уже не удавалось. Всех ухищрений – деревянная расческа, купленная за грошик в мелочной лавке. Глаза запали и потемнели. Дан повернулся к отражению тылом и вывернул шею. От пореза осталась тусклая полоса, а вот зад выглядел просто классно… Эти рубцы пройдут, а на душе?

На душе стало так тошно, что Дан застонал. И тут без стука вошла мама. Дан поспешно прикрылся ладонями, как когда-то на медосмотре на призывном пункте, и снова запылал.

– Повернись, – скомандовала вампирша, – я тебя полечу. Или лучше пойдем, ляжешь.

Чувствуя себя последним идиотом, Дан пробежался до комнаты Гая и поспешно брякнулся на диван. Вампирша помазала объект все той же щипущей гадостью и накрыла его горячей-прегорячей тряпкой.

– В вашем мире женщины не бывают лекарями? – удивилась мадам Лит. – Или ты от них так же бегаешь?

– Я не болею, – заоправдывался Дан. – И потом, я не на прием к доктору пришел, я…

– Не смущайся, дружок. Я мама твоего приятеля, но я и лекарь. Смею считать, что очень хороший. Теперь давай поговорим о ранах, нанесенных твоей душе.

– Нет, – отрезал Дан почти грубо, – я сам справлюсь.

– Справишься. Гай, правда, сомневается, но я в людях разбираюсь лучше. Дикие нравы внутреннего города следует принимать как неизбежность. Если ты будешь рвать себе душу, оттого что идет снег, он не перестанет идти. Конечно, с тобой обошлись глупо, жестоко и несправедливо. Это с тобой впервые. Но будет еще. В твоем мире, похоже, нет такой жесткой иерархии, как у нас, ты привык к свободе, привык к своим правам. Здесь у тебя тоже есть права и есть свобода. Но только пока ты не столкнулся с благородными. Ты – ничто. И я тоже, разумеется. Но вампиров они хотя бы опасаются. Людей из внешнего города почитают за скот, и с этим следует считаться.

Дан уткнулся лицом в простыню. Диван был мягкий, и нос ушел глубоко, стало трудно дышать, потому он просто отвернулся. Очень холодная рука вампирши погладила его по спине, а потом Дан услышал легкие шаги. Наверное, она просто захотела, чтобы он услышал. Вообще-то вся семейка передвигалась беззвучно.

Дан пролежал так весь день, страшно краснея, когда кто-то приходил менять ему компресс. Дважды он бегал в сортир, так же обмотавшись тряпкой, но успевая проскочить по пустому коридору. Снова и снова он переживал ночное унижение. Память услужливо подсовывала новые детали, и сколько в них было фантазии, а сколько правды, он и не хотел знать. Бессильный гнев сдавливал горло, если бы в этот момент – в эти моменты – пришел Гай, Дан со всей искренностью попросил бы его о помощи. Как угодно, пусть больно, пусть страшно, только бы стереть эти воспоминания. Пусть выпьют в конце концов. Дан – здоровый парень, на всю семью достанет. Здесь его никто и не хватится, а там… там уже, может, и не ждут.

Как-то Витька выманил его «на шашлыки», и был там его то ли дружок, то ли бизнес-партнер, детина из урок, измотавший терпеливому Дану нервы бесконечными байками, как там «у них на зоне». Дану врезался в память рассказ об «опущенном». За что уж так с человеком обошлись, Дан не знал, Витькиного дружка причины не волновали, ему был важен процесс, в коем он принимал деятельное участие. А «опущенный» на вторые сутки облился бензином и закурил. Так вот сейчас Дан его понимал. Лучше сгореть за полчаса, чем всю жизнь сгорать от воспоминаний.

Не было рядом кинжала. Да и заливать кровью чужую спальню нехорошо. Пусть лучше кровь Гаю достанется.

Гай все не шел, но решимость Дана от этого не слабела. Пусть. Если он не появится до полуночи, Дан пройдется по этажам в чем есть, найдет одежду и покинет этот дом. В конечном счете петля тоже пойдет. Какая разница?

Забавно. Он хотел сделать приятное Гаю. Им нужна свежая кровь, а ему – нет. Так что пусть.

Гай вернулся, когда Дан уже искал в его гардеробе хоть какие-то штаны.

– Мое тебе будет мало, – сообщил он, бросая на диван сверток. – Но одежду я тебе принес.

– Гай… – начал Дан, почувствовал страсть и пафос в голосе, а голый человек, рассуждающий со страстью и пафосом, – это очень смешно. Он замолчал, сел на диван и подпрыгнул – стало очень больно, разозлился на себя сверх меры.

– Не надо, – тихо сказал Гай. – Думаю, я тебя понял. Стоит оно того? Ты сможешь с этим жить.

– Я не хочу! – заорал Дан. – Считай меня слабонервной барышней или полным идиотом – мне плевать, я сам…

– Хорошо. Я обещал. Значит, сделаю.

Дан опустил голову.

– Прости, Гай. Но я действительно не хочу. И знаешь… если тебе нужна кровь… мне-то все равно.

– Мне нужна кровь, – медленно произнес Гай. – Ионы серебра вымываются из организма вампира свежей кровь.

– Ну так пей.

Со стороны это выглядело однозначно: к совершенно голому мужчине неторопливо приближается другой мужчина, хотя и одетый, и, склонив голову, целует первого в шею. Это и было похоже на поцелуй. Укус Дан почувствовал, вздрогнул, но боль мгновенно прошла. Наверное, в слюне или зубной эмали вампиров содержатся анестетики. А потом это еще больше напоминало поцелуй. Было приятно. А что? Чьи-то (мужские!) холодные губы нежно посасывают тебе шею – именно это и есть поцелуй…

Гай вдруг отшвырнул его. Дан шмякнулся на диван, ойкнул и саркастически осведомился:

– Что, невкусно?

– Вкусно, – глухо ответил Гай. – У тебя очень хорошая кровь. И мне нужна кровь. Но я не могу.

– Почему? – удивился Дан. Сидеть было не так уж больно. И на душе было не так уж и плохо. Даже некоторая эйфория наблюдалась. – Этические соображения мешают?

– Мешают.

Плечи Гай поникли. Он помолчал несколько минут.

– Напрасно я тебе пообещал. Ты можешь справиться – и ты справишься. В конце концов ты не первый униженный в любом из миров. И не последний.

Дану очень хотелось умереть. Очень. Возможно, если бы был еще какой-то способ забыть, избирательное уничтожение памяти или пусть даже полное, пусть и лоботомия с последующим идиотическим счастьем, только бы не помнить, как чужие (и не женские) ловкие пальцы расстегивают на нем штаны и мгновенно сдергивают их до колен вместе с трусами, как отработанные движением его устанавливают на четвереньки и первый удар обжигает выставленные на всеобщее обозрение ягодицы…

– Пожалуйста, Гай…

– Хочешь умереть с пользой. Это тоже мне мешает. Ты должен жить, Дан.

– Кому я здесь должен?

– Себе, – не поворачиваясь, ответил Гай. – Ты должен только себе самому.

Нельзя сказать, чтоб так вот сразу и рухнула последняя надежда на справедливость. Веревку, например, можно найти и в казарме, или действительно кинжалом по горлу, или на стену залезть и башкой вниз, как в бассейне. Но засела в мозгах одна фраза: «умереть с пользой».

– Гай…

– Я не стану тебя пить, Дан. И помогать тебе не стану. Я нарушаю клятву.

– Ладно, брось. Ты и не клялся. – Дан вздохнул и развернул сверток. – Не стоило на одежду тратиться.

– Я должен был тебе две короны. Еще с первого раза. В том, что твоя одежда испорчена, косвенно виноват и я. Ты умойся. Рубашку запачкаешь.

Дан послушно налил в таз воды и вымыл шею. Крови-то чуть. И вполне голливудского вида проколы в области сонной артерии. В зеркале отражалась спина Гая. Вампиру отражаться не положено, потому что он и вовсе нежить…

– Не спеши, Дан. Ты успеешь еще умереть. Это как раз легче легкого. Жить труднее.

– Ну суди меня, Гай.

– Не сужу. Я не останавливаю тебя. Не стану следить за каждым твоим шагом, хотя мог бы. Я прошу тебя, Дан. Не спеши. Умереть успеешь, а пожить – нет. Я знаю… нет. Я не знаю, насколько же тебе плохо сейчас. Ты отбрось обстоятельства. Ты же сможешь. Да, много навалилось сразу, но, Дан, такие, как ты, должны жить. Немногие пожалеют вампира. Немногие считают, что судить за намерение нельзя. Немногие вмешаются, когда соотношение один к четырем. И немногие скажут правду герцогине.

– Это не от ума.

– Не от ума. Но сейчас, если ты снова окажешься перед ней, ты начнешь поспешно говорить о своем мире, Дан, или напомнишь ей, что не клоун и не обезьянка жонглера?

– Она обещала меня повесить, – усмехнулся Дан, – а с моим нынешним настроением…

– Вот именно – нынешним. Любая боль проходит. Тебя унизили, так ты еще своей смертью их порадовать хочешь? Не порадуешь. Они там уже забыли о тебе. Во внешнем городе о том, что случилось, не узнает никто и никогда. Если хочешь побыть один – иди. Но лучше останься. Может, мне удастся отговорить тебя от смерти. Я очень тебя прошу, Дан, выдержи это испытание. Не сломайся.

Дан смотрел в черный затылок вампира не без ошалелости. Голос у Гая был тихий и ровный, не то чтоб совсем уж без эмоций, но без надрыва. Ну что ему до случайного в этом мире человека? Жизнь спас? Ну так умен не шибко, абориген бы, подсчитав неутешительные пропорции, просто свернул бы за угол, стражу искать, благо ее здесь не намного меньше, чем правонарушителей. И уж Гай это понимает. Понравился чем-то? Да настолько, что от лакомства – свеженькой крови – готов отказаться?

– Гай, почему мне стало так хорошо?

– От укуса. Это не настоящее настроение. Не верь ему. Пройдет. И тебе снова станет очень плохо. А хочешь, я тебе еще водки достану?

Дан отмахнулся. Водка помогает после первой поллитры и до второй, до первой – еще мозги работают, после второй… нет, будем самокритичны, на середине второй, – ты уже и не человек.

Дан еще раз посмотрел в неподвижную спину вампира. Хрупкий юноша, как же. А куртка другая. Без маленькой дырочки на спине. Заштопают или выбросят. Тряпки здесь дорогие (сказывается отсутствие синтетики и китайских «челноков»), наверное, даже состоятельные господа вроде Литов относятся к ним бережно.

– Я попробую, Гай.

– Если ты попробуешь, у тебя получится, – убежденно ответила спина. Почему он не поворачивается? – Прости, что не смотрю на тебя. Боюсь не удержаться.

– Если ты сделаешь еще несколько глотков, я не умру от потери крови.

– Не умрешь. Но ложное настроение станет сильнее, и ты можешь наделать глупостей.

– А если я останусь здесь?

– Все равно. Я не хочу применять силу.

– Почем тебе это так важно?

– Не знаю. Не спрашивай. Просто хочу, чтобы ты остался. Чтобы ты был.

Дан потоптался на месте, чувствуя себя последним идиотом, но надеясь, что это тоже ложное настроение. Надо подумать, но чертова эйфория мешает думать. Дурдом. Из него кровь пили, а ему понравилось. Надо… что надо? Отвлечься от этой спины и неприятно легких длинных волос. Уйти в пустую большую казарму, щедро отданную в его пользование… подмести там, что ли, и впрямь грязно.

– Твои вещи внизу. В гостиной. И спасибо, что купил кинжал без серебра. Это приятно. Хотя и неразумно. И помни – мы рады видеть тебя. Все.

Дан буркнул невнятное «ага» и пошел в казарму. Узелок с вещами он сунул подмышку, руки запихнул в карманы куртки. Кинжал стукал его по бедру, и Дан его передвинул, тогда он стал стукать по другому месту, по естественной ассоциации напомнившему об одном интересном квартале. Второй месяц без женщины – это, конечно, не критично, но и не особенно уютно. И он полусознательно свернул в сторону веселых улиц. Даже забавно. Новые ощущения! До сих пор Дану вполне хватало порядочных женщин, и он понятия не имел, как нужно платить профессионалкам.

И являть им свою исполосованную задницу.

Сразу пропали все эротические помыслы, а эйфорию выдуло свежим ветерком. И настроение враз стало не ложным, а каким и должно: подавленным.

Дан брел уже без всякой цели. Сверху закапало. Первый дождик. Ни тебе непромокаемой ветровки, ни тебе зонтика. За три квартала куртка промокла, Дан замерз, отчего на душе легче не стало. Увидев гостеприимно светящиеся окна круглосуточного трактира с короной в углу вывески, Дан пошел греться, а в итоге «угрел» четыре сотки, и ведь почти без эффекта. Он тянул горячее вино стакан за стаканом, уж и счет потерял, но практически не пьянел. Жить по-прежнему не хотелось, а седалище прямо-таки настаивало на немедленном повешении, но Дан упрямо сидел, надеясь, что боль физическая заглушит ту, вторую. Особенно в компании с вином. Кстати он размышлял о том, каким чудом была в его детстве мама, ни за какие шкоды не наказывавшая его ремнем. Просто потому даже, что это больно, конечно, плетка не ремень, да и сколько ему всыпали, Дан не знал, как-то не до счета было, но уж не менее двадцати. Даже сейчас, через сутки интенсивного лечения у элитных врачей, то есть лучших лекарей, сидеть на битом месте было больно.

В трактир с хохотом ввалилась толпа сынков. Сразу видно – зажравшиеся мажоры. Подражатели тем, за внутренней стеной, куда они не попадут никогда. Во внешнем городе сословия порой перемешивались, хотя и нечасто, отсюда туда попадали разве что торговцы да некоторые мастеровые, и то на часок.

«Вот сейчас они пристанут, их пятеро, а я хоть и зол, но пьян, и отметелят они меня – мало не покажется. Может, даже проблему решат… радикально», – подумал Дан почти с надеждой, но сынки его разочаровали: поглазели немного и устроились за другим столом. А, ну да, добротная и не без изысканности куртка, а рубашка под ней не серая простонародная, а нарядная белая. И бабские кружавчики по краю отложного воротника и манжет.

А хозяин – дурак. Или скотина. Мог бы и сам вино подать, а не служанку, дремавшую в кухне, будить. Она не красотка, конечно, но вопрос красоты уравновешивается количеством выпитого. Сынки немедленно начали ее лапать за разные места, затащили в угол, один уже и под юбку полез. Бедная девица (Дановых лет и никак не манекенщица, если о фигуре) даже не визжала, а только отталкивала наглые руки и с ужасом повторяла: «Ой, мама, ой, мама», и концентрация ужаса в голосе все нарастала. Скоты.

Дан выбрался из своего теплого угла, остановился посреди зала и скучно сказал:

– Девку – отпустить. За вино – заплатить. Самим – выйти вон.

Хозяин сдавленно ахнул и принялся подсчитывать потенциальные разрушения. Сынки, разноголосо оря, вылезли из-за стола и затеялись было окружать Дана, но как-то вдруг передумали, замельтешили и потянулись к выходу.

– За вино – заплатить, – напомнил Дан. Один из шпаны бросил на стол несколько соток и скоропостижно исчез за дверью. Что это с ними?

Дан вернулся к своей кружке. Местный глинтвейн был вкусным. Пахло гвоздикой и, кажется, имбирем. А может, и не имбирем. С кухни потянуло пирогами. Чего это посреди ночи пироги?

Хозяин постоял напротив и сел.

– Спасибо, парень.

– Не за что, – удивился Дан.

– Не за что? Да я сам тебя испугался. Видел бы ты свои глаза.

Дан повспоминал свои серые… ну, ладно, синие глаза. Довольно темные. Вот ресницы длинные, девушки завидовали. Нормальные глаза. Красивые. Но не убийственно. И уж точно не пугающие. Хозяин грустно улыбнулся.

– Они болваны, но не полные дураки. Они видят, когда человек готов убивать и умирать, но не готов отступать. Ты приходи. Я тебя бесплатно покормлю. У меня кухарка…

Дан подтянул рукав куртки. Увидев браслет, хозяин только головой покачал.

– А почему ночью пироги пекут?

– Ночью? Да вот-вот рассветет, парень. Булочки пекут. И хлеб.

– Булочки в бесплатную еду входят? А то все каша и каша… Хорошая, каша, конечно, просто надоело.

Хозяин без слов принес ему целую гору булочек. Сердце екнуло. Бабуля на Пасху и родительский день пекла таких «жаворонков» с изюмными глазками. Маленьким Дан обожал смотреть, как ловко она сворачивает тестяную колбаску в этакий крендель, и углублять в выступающую «головку» две изюминки…

Все, Данила. Нет бабули. То есть тебя нет. Не ты ее оплакиваешь, а она тебя. Как горько плакала Сашкина бабушка и бессмысленно повторяла: «Где ж ты, внучек…» И все равно, пуля ли отняла у нее внучка, чехи ли загубили, или некий маг произвел эквивалентный обмен.

Готов убивать и умирать. Чепуха. Вот так пятеро поддатых молодых амбалов посмотрели и враз увидели, к чему он готов. Глаза у него, понимаешь.

А ведь готов. Главным образом умирать, черт возьми, но и убивать тоже – готов. Как мало, оказывается, надо человеку, чтоб слетела шелуха цивилизованности! Чтоб вино ударило в виски, пояс оттягивал солидный ножик с поэтическим названием «кинжал», чтоб стыл в памяти хруст ломаемого позвоночника и ныла битая задница…

Следующие несколько дней прошли в тумане. Нет, он не ударился в запой, хотя пил много, но не водки, а вина – его надольше хватало. Не станешь ведь маленькими глоточками смаковать водку. Особенных мыслей не имелось. То ему хотелось удавиться, но вспоминалась напряженная и неподвижная до неестественности спина вампира, отказавшегося от дармовой выпивки. То хотелось поплакаться в жилетку хоть кому-нибудь, хотя после пропажи Сашки таковой жилетки не имелось. То давило горло пережитое унижение, то распирал голову ужас под названием «я убил». Единственным утешением и утешителем был дракон, во время патрулирования неизменно приводивший стражу к Дану, а раз просто сбежавший из своей драконьей конуры и целеустремленно притопавший в казарму… Вот уж когда они наговорились по душам! Дан обнимал шершавую гибкую шею и сетовал на жизнь, а дракон в ответ посвистывал, шипел и клекотал, и Дану даже слышался в этих звуках некий смысл. Правда, непонятный. Дракона, не имевшего имени, Дан назвал Шариком. Просто так. Первое пришедшее на ум собачье имя. Кто еще способен понимать и сочувствовать, при этом кладя голову на колени или облизывая всю физиономию? Собака. Вот и стал длинный и никак не пушистый крылатый крокодил Шариком. И ведь сразу понял, что это – его имя, реагировал, тоже как-то по-собачьи. Ушами не шевелил, потому что их и не было, но голову набок склонял и вообще…

Потом Дана вызвали в управление патрульной стражи и сурово велели не приваживать животное. А животное, учуяв Дана, разнесло конуру, то есть вольер, и явилось, чтоб объяснить начальству его крайнюю неправоту. И объясняло, пока Дан не гаркнул: «Шарик, сидеть!» Дракон попереступал лапами, задумчиво посмотрел на Дана и сел. То есть припал на задние лапы и оперся на хвост. И глянул вопросительно: так? я молодец? Дан почесал длинную морду, и Шарик заурчал – новый был звук, сильно похожий на шум работающего мотора дорогой иномарки.

Начальство (усатое пуще подчиненных) долго-долго молчало, потом жестом отпустило обоих, озирая разнесенную в щепу мебель. Дан отвел дракона куда положено, хотел было велеть «Место!», но подумал, что приказ может быть понят слишком буквально и патрульным потом просто эту тушу с «места» не сдвинуть. Записаться, что ли, в проводники служебно-розыскного дракона? Ага… Тут лет десять надо простым алебардистом отслужить, чтоб попасть в драконий патруль.

В общем, еще в доме Литов он понял, что не будет вешаться. Самое трудное – первое время, потом организм начинает адаптироваться, причем целиком, включая и эфемерную субстанцию под названием «душа», поболит, а потом перестанет, будет ныть, как старая травма к дождю. Что уж теперь…

Он собрался сходить к Гаю доложиться, что внял его просьбам и решил-таки пока не умирать, когда в казарму вломились благородные. Те же самые и с той же целью.

– Ее светлость полагает, что ты образумился, – оглядев Дана, сообщил один. – Ну, сам пойдешь или тащить?

Кинжал против катаны и нет живого щита.

– Сам пойду, – изо всех сил стараясь быть благоразумным, проворчал Дан. – Совсем герцогиня заскучала?

Удивительно, но ему даже в зубы не дали. Эффект приличной одежды и бритой физиономии. И чистых ногтей. И совершенно натуральных светлых локонов, а не того, что кавалер с катаной мечтал сотворить на своей голове. В существенно облачную погоду.

Или готовность убивать и умирать так и висит в его глазах? Настроения нет. Ни на то, ни на другое.

– А что твой вампирчик? Живой? – почти дружелюбно спросил скверно завитой.

– А с ним что-то должно было случиться?

– Говорили, у вас тут «истребители» появлялись. Шайка столичных дураков. Злить вампиров? Они терпят-терпят, а потом никого не пощадят.

– Вообще никого нельзя доводить до крайности, – пожал плечами Дан и снова не получил в зубы. Кавалеры переглянулись и почему-то загрустили.

Дворец сверкал и переливался. Публика тоже. Публика, лицезревшая голую задницу Дана Лазарцева. В процессе экзекуции, называемой «порка». И ни тени узнавания. Видали они и Данов таких, и экзекуции… Рутина. И самим перепадало. Эка невидаль – задница. Да еще мужская.

– Ну что, пришелец? – мило улыбнулась герцогиня. Куклы с нее делать. Куда там Барби! – Ты все-таки расскажешь нам что-нибудь забавное? Или лучше тебя сразу повесить?

Дан скользнул глазами по равнодушным лицам. Все не ново.

– Не думаю, что лучше, – спокойно сказал он, – тут наши мнения расходятся, ваша светлость. Но за прошедшее время я не стал клоуном и хорошим рассказчиком. Ваша светлость.

После заметной паузы фарфоровый носик сморщился.

– По-моему, ты хочешь быть наказанным. Или повешенным.

– Не хочу, – честно признался он. – Но и прогибаться под ваши капризы, ваша светлость, тоже не хочу.

Герцогиня убила его наповал. Она удивилась.

– Почему? Все прогибаются. Ты хорошее слово нашел!

– Прогибаются не значит хотят этого.

Лица придворных так ничего и не выражали. Они ждали команды или намека.

– Посмотрите, – нагло продолжил Дан. – Они не знают, что показать: гнев, веселье, ярость. Они не знают, как к моим словам относитесь вы, ждут вашей реакции, чтобы тут же ее повторить. У них своего ничего нет. Так, отражение ваших капризов.

– Это плохо? – еще раз удивилась герцогиня.

– Плохо. Скучно жить… среди говорящих зеркал.

– Нет, тебя определенно надо повесить.

Герцогиня затягивала сценку. Кукольное, но, черт подери, совершенное личико ничего не выражало, и благородные были в растерянности. Дан позволял изумрудным глазкам изучать себя. Спокойно. Уж чем-чем, а женскими взорами его смутить было сложно. А ведь изумрудность – понятие такое же, как и небесная синь. У Дана, накрась его столь же умело, глаза тоже зазеленеют, забыв, что в основе серые. То есть синие. Вот и у Фрики они были больше серые… Ну, просто зеленые. И красивые – бесспорно.

– А ты забавный.

– Нет, ваша светлость. Я не забавный.

– Ты обязан…

Она замолчала.

– Кому? И чем? – спросил Дан. – Я сюда не рвался, меня дома три старушки ждут, я у них один. Содержит меня Гильдия магов, а не вы.

– А сколько они тебе дают?

– Пять корон в месяц, питание, крыша. Это немало для внешнего города, ваша светлость.

– А в твоем мире все такие, как ты?

– Конечно, нет. Есть и такие, как вы, и такие, как они. Люди все разные.

Герцогиня раздраженно махнула ручкой, и на лицах благородных явно отразилось намерение рвать и метать.

– Я имею в виду – все такие дерзкие, как ты?

– Нет. Кто-то бы и прогнулся.

– А ты не станешь?

– Не стану.

А прогибался, подумал Дан. Гордость поглубже засовывал и прогибался. Рожу вежливую делал, когда начальник над ним издевался. Любезно улыбался или смиренно глазки опускал, когда его, начальника, жена на нем зубки точила. В общем, вел себя точно так же, как эти благородные. Ну, пусть тут это все малость утрировано. Тут задницу дерут – там премию не дают, тут вешают – там увольняют. Так чего вдруг самолюбие взыграло? Добро б всю жизнь был гордый и независимый, так ведь нет – приспосабливался как миленький. И ничего, не страдал по этому поводу. И Толоконскому, губернатору, хамить бы и не подумал (если провести параллель с герцогиней), что называется, кланялся бы и соглашался. Хотя там от его поведения зависела только карьера, а тут – жизнь. Жизнь стала не мила? Ну, не настолько. Вон даже порку, самое большое унижение, пережил. Не благополучно, но пережил. Не без помощи и поддержки семьи вампиров.

Почему? Чего ради выдерживать зеленый взгляд, а не пасть ниц и не рассказать увлекательную историю жизни банковского клерка?

– Ирис, – позвала герцогиня, – распорядись, чтоб виселицу приготовили.

Кавалер с цветочно-дамским именем и катаной у бедра раскланялся и удалился. Ну что, Дан, допрыгался? Веревку на шею – и все, подрыгалась марионетка на ниточке да сломалась. Не страшно? Ничего, это пока, это потому что еще не вешали ни разу. И вообще не убивали. Даже дружба с начинающим Олигархом обошлась без эксцессов, даже та «стрелка», где Дан Витьку спас, ему не угрожала. Он Витьку собой не прикрывал, просто понял: сейчас начнется стрельба и друга с ног сбил и за машину затащил. Пусть «быки» отстреливаются. Тогда вообще без жертв обошлось, хотя ящик патронов расстреляли, не меньше, две машины угробили, Коню круп прострелили и смылись до неторопливого появления одинокого ментовского «бобика».

Если сейчас упасть на колени, покаяться, сослаться на стресс или большое количество выпитого накануне, пообещать впредь никогда и ни за что, помилует. Определенно. И никто не осудит. Даже благородные будут вполне удовлетворены. Даже Гай кивнет одобрительно, даже Данка трусом не сочтет, даже Мун похвалит за благоразумие. Все будут довольны.

Кроме Дана Лазарцева. Что, неужто и правда иногда стоит умереть? Ой, а как не хочется-то!

Кто, спрашивается, несколько дней назад об этом мечтал? Только ведь хотел, чтоб быстро и безболезненно, чтоб Гай помог, прирезал умело или покусал. Ему «поцелуй вампира» удовольствие доставил такое, что даже сквозь эйфорию сам себя испуганно заподозрил в латентном гомосексуализме?

Интересно, когда вешают, это долго? Больно?

Скоро узнаешь. Наверное, быстро, если сломается шея. Хрусь – как у того парня в темном переулке. А если удавливать, то пару минут. Это жить пару минут – мгновение, не заметишь, а умирать – целая вечность. Рожа посинеет, глаза вылезут, язык вывалится… Бр-р. А еще, говорят, при повешении организм ни фига не контролирует, можно и обмочиться, и обделаться. Правда, говорят, что и оргазм словить можно… напоследок. Можно, но в это Дан не верил. Кто мог рассказать-то? Разве что, если покойника раздевали, сперму в трусах обнаруживали…

Герцогиня так его и изучала, а благородные не знали, что им делать. Нет, чертовски прав был Владимир Ильич, свергая самодержавие. Правда, в процессе и после вешали гораздо чаще, чем до свергания. То есть свержения.

Вернулся и кивнул Ирис. Герцогиня встала. Дана немедля ухватили за локти и крепко вывернули руки, будто он собирался сопротивляться. А профессионально! Явно ж не впервой. Смежные профессии палачей. На курсах учились или просто опыт?

– Отпустите, – велела кукла, – он сам пойдет.

Дан сам пошел. Небрежно сунув руки в карманы и глядя на изящную шейку герцогини. Свернуть, что ли? Это быстро. От него эксцессов не ждут, даже кинжал не отобрали. Так с кинжалом и повесят. Шарик скучать будет. Никто не станет его гладить и чесать ему нос.

Ага, вот как они развлекаются. Во внутреннем дворе стояла не только двухместная виселица в форме буквы «п», но и огромный подозрительно темный пень с прислоненной гиперсекирой, и впечатляющих размеров тележное колесо, и классический крест, и пара незнакомых конструкций.

Герцогиня села в креслице и подозвала Дана. Ирис подтолкнул его острием катаны пониже спины. Не успел бы свернуть шейку.

– Не страшно?

– Почему не страшно? – удивился Дан. – Очень даже страшно. Или вам, ваша светлость, хочется визг послушать?

– Хочется, – засмеялась герцогиня. Дан пожал плечами.

– Тогда вон Ириса повесьте, он вам повизжит. А меня вешать скучно. Я визжать не умею.

Фрика склонила головку к плечику, и задумчивость омрачила ее чело. Сочиняет способы извлечения визга из Дана? Да чего сочинять, имеется, наверное, целый комплекс апробированных методов.

– Люм, Гарис, повесьте Ириса, – нежно попросила герцогиня. Дан моргнул. А Люм и Гарис – нет. Они цапнули Ириса, мигом освободили его от меча и поволокли к букве «п». Ирис действительно заверещал свиньей, не выговаривая ничего членораздельного. Знал, что бесполезно, или просто разум потерял?

Его ловко установили на скамеечку. Люм поддерживал за ноги, пока Гарис вполне профессионально надевал петлю на шею если не приятеля, то коллеги. А потом Люм отошел, глянул на герцогиню, дождался кивка и пнул по скамеечке. Чувствовался опыт.

Дан завороженно смотрел. Именно как он и думал. Ирис задрыгал ногами, задергался, лицо посинело, впятеро увеличившийся язык вылез изо рта, блестящие голубые штаны-колготки выразительно потемнели спереди. Благородные равнодушно наблюдали за агонией, и если было что-то на их лицах, то разве что облегчение: не меня!

– Я подумала, что ты не знаком с повешением, – объяснила герцогиня. – Ведь чего не знаешь – не боишься. А теперь ты понимаешь, что случится с тобой через несколько минут. Образумился?

Дан кашлянул, возвращая себе голос.

– А смысл? Сегодня вы меня помилуете, завтра повесите. Так я хоть уважать себя буду.

– Уважать себя? Что за чушь? Выбирать между самоуважением и смертью?

– Лучше умереть стоя, чем жить на коленях, – процитировал Дан. Пусть думают, что он сам это сочинил. Стоя? Вися. Ирис раскачивался в петле, как на качелях. Как Данилка, вцепившись в подвешенную к дереву веревку, любимое развлечение всей дворовой пацанвы младшего школьного возраста.

– Лучше? Ну, раз тебе больше нравится… Люм, Гарис!

Скамеечка была устойчивой, но Гарис поддерживал его под коленки. Веревка оказалась ужасно колючей. Дан почувствовал, что рубашка на спине взмокла и по лицу течет капля пота. Ну ладно… Мама, тетка и бабушка его уже оплакали. Здесь, может, всплакнет Дана… А откуда ей узнать? Гай догадается. Шарик поскулит.

Герцогиня подошла вплотную и утрудила шейку, задрав голову, чтоб видеть Даново лицо.

– Неужели окажете честь, собственноножно выбив скамейку? – усмехнулся Дан. Ну и нафиг, ну и обделаюсь, все равно уже не осознаю, разве что душа, отлетая, покачает головой, глядя на обгаженные штаны. Если у нее голова есть.

От Ириса несло солдатским сортиром. Герцогиня еще раз покачала головкой и вернулась в кресло.

– Снимите его.

Люм так же ловко, как надевал, снял петлю с шеи и подтолкнул. Скамеечка зашаталась, и Дан едва удержал равновесие, спрыгнув с ее. Очередная блажь.

– Твое мужество заслуживает награды, – объявила герцогиня. – Ты умрешь более достойно. В бою, как и подобает мужчине. Мирт! Ты убьешь его.

Что за растительные имена у мужиков: Ирис, Мирт… Лавр, Терн и Граб тоже найдутся?

– Ты, конечно, не владеешь мечом, но и Мирт не лучший фехтовальщик моего двора. Так что… вдруг тебе повезет?

Люм подал Дану катану покойного Ириса рукоятью вперед. Дан взял. Клинок был – сказка. Эфес лег в руку, словно был в ней всегда. Сашка, спасибо, что дал мне шанс. Пять лет я не брал меча в руки, но тело должно само вспомнить. Обязано. Пусть убьют – и скорее всего убьют, потому что махать катаной в маленьком зале не значит уметь драться всерьез. Но шанс есть. Пусть один из ста. Из тысячи. Пусть и умереть, но не в петле. Спасибо, Сашка.

Не лучший фехтовальщик Мирт картинно снял переливающийся золотым шитьем камзол и остался в полупрозрачной розовой рубашке и розовых колготках. То есть штанах, как там они называются, лосины, что ли? Дамы уставились на его туго обтянутое достоинство, свернутое налево. Достоинство впечатляло. А герцогиню – нет, то ли уже налюбовалась, цинично подумал Дан, то ли девочками интересуется.

Он скинул куртку на траву, пару раз согнул-разогнул руку. Катана была ее продолжением. Ну дефект у человека такой – одна рука другой длиннее. И что? Мутация такая.

Плебеи тут тоже носили узкие штаны, однако штаны, а не колготки, достоинство не выпирало, потому, покосившись на Дана и не увидев ничего любопытного, дамы начали подбадривать Мирта. Тот сделал небрежный выпад. Дан небрежно отразил. Обманный маневр обманул бы Дана, но не обманул меч. Дан и подумать не успел, как его собственная рука метнулась вместе с клинком и снова отразила удар.

Ей-богу, она вела Дана! Пользуясь его умениями, конечно, напоминая мышцам о забытых движениях, но Дан тоже не был лучшим фехтовальщиком Новосибирска. Какое-то время он практически стоял на месте, двигалась только рука, а потом вдруг тело отозвалось, и Дан отстраненно констатировал, что ломится вперед, как ломился Сашка, когда остальным казалось, что от его натиска разбегаются даже деревянные манекены для отработки ударов.

Им владела эйфория. Куда более радостная, чем после знакомства с клыками вампира. Это был настоящий кайф. Почти экстаз. Или не почти? Дан гонял Мирта по стриженой траве, по вымощенному участку, на котором размещались приспособления для казни, и, черт возьми, был счастлив!

Мирт не выдержал, заорал больным голосом и бросил меч. Дан неохотно остановился. Катана словно завибрировала в пальцах, лаская ладонь и благодаря за возможность размяться. Так жаль было ее выпускать… Но Дан пересилил себя и аккуратно положил ее на траву перед герцогиней.

– Ну, – сказал он то ли с благородным достоинством, то ли со щенячьей гордостью, – теперь вы можете меня и повесить.

Герцогиня изумилась.

– Повесить? Тебя? После того как ты доставил мне такое удовольствие? Да еще пощадил Мирта? Мои дамы не пережили бы такой потери. Мирт! Твоя гордость не должна быть уязвлена: проиграть хорошему мастеру не позорно. Я довольна тобой, Мирт. А ты… как тебя зовут. пришелец?

– Дан, ваша светлость.

– Благодарю, Дан. Это было гораздо интереснее, чем рассказ о каких-то скучных событиях или непонятных диковинках. Ты можешь идти.

Дан несколько ошалело поклонился. Весьма необычно: коротко, как кланяются, выйдя на татами. Иначе он не умел. То есть что – повешение откладывается?

– Стой! – окликнул его властный голос. Передумала? Дан повернулся. – Ты не забрал награду.

По ее знаку Люм поднял меч и подал его Дану обеими руками. Без всякой враждебности, вроде даже и с уважением.

– Мне? – опешил Дан и сам услышал восторг в своем голосе. Гарис принес ножны.

– Тебе. Ты заслужил этот меч. Поверь, я знаю в этом толк. А ножен тебе хватит на несколько месяцев безбедной жизни. Ирис не понимал, что… впрочем, неважно. Люм, проводи.

Дан еще раз поклонился, держа в одной руке катану и в другой ножны. Не хотелось их соединять. Люм шел впереди, не оглядываясь и не думая, идет ли Дан следом. На крыльце он повернулся.

– Отсюда доберешься сам. Ты порадовал ее светлость славным боем, ты не убил Мирта, ты помог ее светлости избавиться от Ириса. Дал ей повод. Иди.

Ему Дан кланяться не стал. Принципиально. Попадавшиеся навстречу благородные совершенно спокойно реагировали на простолюдина с обнаженным мечом в руке и тяжелыми от золота и камней ножнами подмышкой. Если даже они и видели, как недавно его выкинули из дворца со спущенными штанами, все равно не узнали. Была нужна – плебея запоминать! Куклы. Все они вроде тех ярмарочных марионеток, а красотка Фрика, знающая толк в бое на мечах, дергает их за ниточки. Сегодня вешаешь ты, а завтра вешают тебя.

Ириса ничуть не было жалко, очень уж хорошо помнился кончик катаны, торчащий из худой спины Гая… Гай. И Дан свернул к дому Литов. Конечно, его может не оказаться дома… Но он оказался.

Наверное, час ушел на рассказ. Дан путался, забегал вперед и возвращался назад, но Гай терпеливо слушал и не перебивал. Пришла рыжая толстая кошка и тяжело запрыгнула ему на колени. Кажется, в мифах и сказках животные боялись всякой нежити, а здесь нет – мурчит, как трактор, и жмурится.

Гай покачал головой. Тонкие волосы зашевелились. Дан поежился. У него и волосы вдвое легче, чем пушок младенца.

– Ты можешь мне что-нибудь объяснить?

– Не уверен. В оружии я не разбираюсь больше необходимого. Тем более в мечах. Зачем мне? Не знаю, стоит ли в этом искать что-то мистическое. Скорее, психологическое.

– А? – не понял Дан. Катана лежала у него на коленях и тоже тихонько мурлыкала.

– Ты слишком сдержан. Привычка или врожденное свойство, не знаю. Ты кажешься таким… если не простачком, то чем-то вроде. Милый, немного бестолковый парень. Таких тысячи.

– Тысячи, – охотно согласился Дан. – Я вполне обычный человек, Гай.

– Ага, – усмехнулся вампир. – Вполне. Что-то раньше мне не попадались вполне обычные парни, способные поймать вампира, вознамерившегося малость полакомиться. И вполне обычные парни, способные приручить сторожевого дракона. И обычные парни, способные довести до ужаса благородного из свиты герцогини.

– Он не лучший фехтовальщик, – напомнил Дан. Гай засмеялся. Он не старался скрыть свои клыки при Дане, а вот на людях улыбался, не разжимая губ, если ему не нужно было расчищать путь сквозь толпу.

– Лучший фехтовальщик сделает гуляш из любого мастера клинка во внешнем городе, Дан. А не лучший просто на несколько частей разрубит. И не устанет.

– Да ну, – не поверил Дан. – Я, конечно, не совсем уж лох, катану в руках держать умею, но пять лет не тренировался все-таки. Я б с серьезным мастером… да просто с мастером не справился.

– Но справился. В тебе, Дан, просыпается иногда кто-то другой. Ты даже говоришь тогда не так. Ты вообще уверен, что родился там, где был должен?

Меч словно загудел. Дан успокаивающе погладил лезвие. Гай потянулся, и одновременно потянулась кошка у него на коленях. Получилось смешно.

– Словно есть ты, какой есть, и такой, каким должен быть. Или хочешь быть. Ты очень непрост.

– Зачем бы мне прикидываться? – обиделся Дан. – Что значит – должен быть или хочу быть?

– Ты не прикидываешься. Но ты уверен, что хотел быть банковским служащим?

– А не особенно и хотел, – пожал плечами Дан. – Я хотел хорошо зарабатывать и чего-то добиться в жизни. Конечно, хакерство мне больше нравилось, только за него и посадить могли. Или так… поймать и покалечить… Ой, извини, не объясню. Здесь такого нет. В общем, законных путей не особенно много, если ты человек из народа, так сказать. Я выбрал не самый плохой.

– Но это не было твоей мечтой?

Дан даже засмеялся, мечтать о службе в банке? Это уже клиника. Мелькнул в памяти бравый Лазарь, но и его геройские подвиги были не мечтой, а способом расслабиться. Кто-то для этого водку жрет, кто-то с удочкой наперевес комаров откармливает, кто-то компьютерных монстров в лапшу крошит. Дан убивал время в метро и пеших маршрутах. Иногда еще перед сном. Быть профессиональным убийцей он уж точно не мечтал, пусть даже ради самого благого дела.

А шею свернул. Хрусь…

И сказал: «Вон Ириса повесьте».

Хотя ему, само собой, не пришло на ум, что его совету последуют всерьез.

– Как ты назвал меч?

– Катана.

– Странно. Женское имя – мечу.

– Это не имя. Это название. У нас… ну в моем мире такие мечи называются катанами.

Гай понимающе кивнул.

– Знаешь, мне кажется, лучше всего лечь спать. Скоро уже рассвет, а ты человек, тебе нужен отдых.

– А тебе?

– Гораздо меньше. Мы спим три-пять часов в сутки. Но я тоже лягу.

– Я не засну.

– Заснешь, – пообещал Гай, и Дан вспомнил, как обмякла в его руках Дана. Ну а почему нет? Чем потом свалиться днем и чувствовать себя совершенно разбитым…

* * *

Выспался он, что называется, отменно. Гипнотизер хренов. Знаток человеческой психологии.

Знатока не было, постель была заправлена. На стуле поверх Дановых штанов лежала свежая белая рубашка, возле таза для умывания – бритва. Для начала Дан пробежался до сортира, где радужное настроение пошло трещинами: запах выгребной ямы напомнил о раскачивающемся теле Ириса, а мысль «на его месте мог быть я» не особенно утешала.

Приведя себя в порядок, Дан хотел было топать на кухню или в гостиную, но увидел на комоде меч. Собственно, он уже пошел, но оглянулся, словно его окликнули.

Катана была довольна… То есть доволен был, конечно, Дан, поглаживая удобную рукоять, обтянутую кожей неведомого животного… А может, и ведомого. Ничего лишнего. Тонкая резьба по гарде, то есть цубе, конечно, черный сверкающий камень в навершии. Какие-то значки на стали возле цубы – клеймо мастера, наверное.

Лежавшие рядом ножны, возможно, были истинным шедевром ювелирного искусства, Фаберже бы помер с досады, увидев золотую филигрань и много-много цветных камешков. Не с кулак, но с ноготь. Преимущественно зелененькие и беленькие, но имелась и пара желтых, и сколько-то красных. Кило драгоценных камней. Не стразы же. За стразы герцогиня обсмеяла бы Ириса. Или повесила. С нее, маньячки, станется. Наверное, ножны были красивые. Только к мечу отношения не имели. Сочетались, как коза и скаковое седло. Как линяющий верблюд и чум эскимоса.

Дан отодвинул их подальше к стенке, погладил катану и отправился на поиски Гая.

Семья Литов держала военный совет, и это Дан понял сразу.

– Что-то случилось? – поздоровавшись, спросил он.

– Ничего нового, – покачал головой Гай. – Я принесу тебе кофе.

– И булочки, – командирским тоном сказала мама. Конечно, прежде всего мужчину надо накормить, потому что на сытый желудок он наделает меньше глупостей. Святое убеждение бабули.

Дан уминал булочки, пил кофе и слушал Гая, поминутно поглядывавшего на папу: правильно? я ничего лишнего не сказал? В общем, страшного ничего не обнаружилось. Быть бдительным. Завидев благородного, срочно вспоминать, что забыл о непогашенной печке с открытой топкой или еще о какой срочном деле. Короче, резко менять маршрут и драпать в противоположном направлении. Лучше – прямо сюда. В казарме не жить. Можно здесь – и лучше всего здесь, потому что вампиров остерегаются и благородные. Но если уж так не хочется, можно и в гостинице, каждый раз в новой. А можно – у девок в веселом квартале (это хладнокровно вставила мамочка). Как на какие шиши? Да этих ножен хватит лет на сто хорошей жизни во внешнем городе, один изумруд тянет на полсотни корон, а сколько их там? А два солнечника? Это вообще… Да и золота там предостаточно. Ножны Гай уже купил. Вот.

Да. Ей такие и надо. Из черной кожи со стальными чеканными накладками. Ей золота и цацек не нужно, она дама не кокетливая. Просто, строго и элегантно. Не вертихвостка из герцогиньской свиты.

Как бы ее назвать? Ирис – в честь прежнего владельца? Он ее не обижал, в вампиров втыкал…

Пересиливая желание немедленно показать мечу его новую одежду, Дан спросил:

– А может, мне просто покинуть город? Ну, раз вы говорите, что денег много.

– Первая же шайка разбойников их у тебя отберет, – улыбнулся папа Лит.

– Ты совсем не знаешь нашего мира, – покачала головой мама Лит. – Не знаешь чего бояться и чему радоваться. Пока я не вижу необходимости уходить. Это всегда можно сделать. – Она вдруг протянула руку и погладила его по щеке. – Бедный мальчик. Нум, ты не думаешь, что его стоит показать Гаркелю?

– Мама? – удивился Гай.

– Я знаю, что говорю, сынок. Теперь вот о чем. У Ириса не было никаких родственников, его имущество отходит герцогине, так что на меч и ножны ты имеешь право. Друзей у него тоже не было, мести можно не опасаться. Но вот мечом кто-то может и прельститься. Я бы посоветовала тебе сходить в магистратуру и зарегистрировать его как официальный подарок герцогини. Тогда желающих его отобрать окажется намного меньше. И последнее. Скажи, мальчик, еще в твоем мире не видел ли ты снов, в которых ты будто и не ты?

Дан, естественно, вспомнил разные перепевы «Коммандо» или «Миротворца», густо приправленные алогичностью сна и даже полным бредом.

– Мне снилось, например, и то, что у нас в конуре вместо собаки живет крокодил, – пожал он плечами. – Мало ли что нам снится.

– Не скажи, – покачал головой знаток человеческой психологии. – Сны чаще всего – это искаженное впечатление от реальности или воплощение скрытых желаний. Дан, мама серьезно спрашивает.

– Ну, мне иногда снилось, что я… такой герой-одиночка с ручным пулеметом наперевес, – не без смущения признался Дан, – хожу и мир спасаю. Вот вампиров и мечей в снах никогда не было, это точно.

– Зато они есть в реальности, – закончила мама Лит. – Суть сна не в оружии, а в цели.

– Спасение мира? – глупо хихикнул Дан. Его смеха не поняли. Не поняли! Здесь, что, спасение мира считалось не привилегией сочинителей легенд и баллад? Тут это принято? С мечом за сокровищами Нибелунгов (вот уж нафиг!) или на склон горы, в недрах которой зашевелилось Абсолютное Зло, и позарез нужен придурок, способный этому Злу руки-ноги поотрубать? Или там кольцо Всевластия какое? Ну так Дан, слава богу, не хоббит, размерами не вышел.

Он съел последнюю булочку и выпил остатки кофе. К Литам пришел пациент, и родители ушли в приемную. Гай смотрел на Дана, положив подбородок на переплетенные пальцы. Почему есть предубеждение против красноватых глаз? Вообще-то это даже красиво. Особенно если учесть, что Гай на общем вампирском фоне и вовсе красавчик, и глаза у него в пол-лица.

– Ты удивительный человек, Дан, – сообщил Гай. – А скорее, в тебе два человека. Один мне нравится. Он пожалел вампира, любит кофе и трудно переживает унижение. Второго я побаиваюсь. Он спасает вампира, оседлывает дракона и доводит до визга придворного мечника. Это очень… непривычно, Дан.

Да уж… Сам бы привык, да пока не выходит. Лазарь, ты есть? Я тебя не выдумал, спасатель мира? Но никогда ж не мечтал. Клерком быть не мечтал, но и суперменом тоже, потому что одно для мечты примитивно, а второе – несерьезно. И чего он вдруг вылез? Ведь Дан, даже когда у него в темном переулке прикурить просили, всегда шел на компромисс, если просители не наглели. А наглели, так тоже вполне хватало бойцовского мастерства, чтоб навешать паре оболтусов. Дан не был Брюсом Ли. Не был не то что лучшим в их маленькой школе для своих, даже, пожалуй, средним, не был. Но «свои» собирались в подвальчике для удовольствия, а не чтоб разноцветные пояса зарабатывать. Дан там своим-то стал через два года, а до того его просто терпели как друга Сашки.

Когда он наконец добрался до меча, что-то уже свербело внутри, и если бы умница Гай его состояние не понял, то Дан бы забыл о вежливости. Меч терпеливо ждал. Примерка прошла удачно: наряд пришелся клинку и по вкусу, и по размеру.

– Гай, а ты сможешь эти побрякушки продать? Меня ведь надуют.

– Если ты пойдешь к ювелиру-вампиру, то нет, – зевнул Гай, покосившись на его руку, где вроде как голубел в некоем диапазоне мерседесовский значок. – Часть камешков оставь… на черный день.

– У вас?

– Лучше в банке. Вклады страхуются.

– А можно твоей маме солнечник подарить?

Гай расхохотался:

– Еще в серебро оправь! Он не зря так называется. Нет уж, что угодно, только не солнечник. Лучше уж кровавик.

– Ну кровавик. Ты лучше знаешь, что ей понравится.

– А Дане подари солнечник, – посоветовал Гай, – тогда весь город точно решит, что ты хочешь на ней жениться.

– Дана мне нравится, – проворчал Дан, – но не настолько. Я хочу ее как-то отблагодарить. Сделать приятное. И Муна тоже.

– Муну подари лазурь. Самый мужской камень. И все равно тебе оставшегося хватит на всю жизнь.

– А тебе?

Гай вдруг стал очень серьезным.

– Мне ничего не дари, пожалуйста. Ты спас меня, помнишь?

Дан кивнул. Не хочет – не надо. По-мужски. По-дружески. Ошизеть: мало попасть в другой мир, мало влюбиться в катану, да еще взаимно, мало дракону, словно кошке, горлышко чесать – нет, надо еще подружиться с вампиром. Пикантная подробность – с вампиром, который знаком со вкусом его крови. А еще страннее – решить, что подружился. После армии Дан словом «друг» не бросался. Был Сашка – прежде всего Сашка. Олигарх – это уже другое.

– А у тебя есть друзья, Гай? Или у вампиров настолько иная мораль, что в ней нет места дружбе?

– Есть. То есть место. А друзей у меня нет.

– Это нормально? Ты прости, что я такие вопросы задаю…

– Нечего прощать. Это не очень нормально. Но с друзьями у меня как-то не складывается. У нас есть своя иерархия, хотя и более естественная, чем у людей, потому что зависит от наших возможностей. В общем, в моем положении довольно трудно отличить дружеские чувства от подхалимажа. Я – высший вампир, Дан.

– Способный к трансформации, это я помню. Ты, получается, своего рода… герцогиня?

– Своего рода, – засмеялся Гай. – Я самый завидный жених не только в этом городе. А у тебя были друзья?

Наверное, целый час Дан рассказывал ему о друзьях, о том, как их становилось все меньше, пока не остался один Витька. Меч в это время лежал на коленях.

– А мама права, – невпопад заметил Гай, – тебя надо показать Гаркелю. Не спрашивай почему, я не могу тебе сказать. Гаркель видит многое, чего не видим мы… Связи, например.

– Вампир-маг?

Гай испугался. Проболтался? Страшная вампирская тайна? Может, им не положено иметь магов, может, этого не знают люди. Ну так и не узнают, по крайней мере от Дана. Гай подумал о том же и успокоился.

* * *

Он последовал всем дельным советам. Подарил маме и папе Литам по кровавику, сильно похожему на рубин, Муну – лазурь, которую Дан бы назвал сапфиром, Дане – солнечник, выставил угощение солдатам, сдал несколько камешков, оставшихся от продажи большинства, и чертову уйму денег в два солидных банка, один из которых держал вампир, зарегистрировал в магистратуре меч и таскал его с собой с превеликим удовольствием. Но бегать от гипотетической опасности не стал, а снял себе чистую комнату в одном из трактиров с короной. И накормил Шарика морковным пирогом.

Он спокойно ходил по темным улицам. Истребителей вампиров вроде бы временно истребили, а сынки не нападали на мужчин, вооруженных всерьез. То есть мечом. Дан очень быстро перестал чувствовать себя нелепым с катаной на поясе. Кинжал он оставлял дома – вот и дом появился! – а расстаться с мечом не мог. Не хотелось оставлять его скучать.

Называть катану именем прежнего владельца Дан раздумал. Сволочной был мужик, если разобраться. Чуть что – за меч хватался. Использовал такое оружие для убийства – ведь не окажись на пути клинка живота Гая, знакомство меча и Дана было бы очень кратким, и ему это очень не нравилось. Им. Катане – тоже. А что? Мы в психушке или где? В психушке возможно все, в том числе душа у холодного оружия.

В один прекрасный момент Дан вдруг понял, что начал привыкать. Это бы ладно, он, чай, не нервная барышня, а мужик тридцати лет, способный адаптироваться к обстоятельствам. Ну делов-то – мыться не в душе, а в тазике по частям, не писсуаром пользоваться, а ночным горшком с крышкой, как у бабули в Закаменке. У нее и бани не было, так что именно в тазике и именно горшок. А потом внучек дорос до ведра в сенках, причем без крышки.

Быт Дана вообще не пугал. Зато пугало другое: этот мир начинал ему нравиться, несмотря на поротую задницу. Опасности? В этом, во-первых, есть своя прелесть, а во-вторых, законы внешнего города не только были просты и понятны, но и неукоснительно соблюдаемы властью, а значит, порядка было в сто раз больше, чем в Новосибирске. Стражник и помыслить не мог принять взятку: дознаватель мигом бы это понял. На адвокатов здесь не тратились, впрочем, и на прокуроров тоже. Обвинение мог предъявить кто угодно. Даже Дан, формально не являвшийся подданным короны. Возводить напраслину было себе дороже: опять же дознаватель легко определял клевету и ошибку. За ошибку штрафовали. За клевету нещадно пороли и тоже штрафовали, но так круто, что дешевле было не клеветать. За мелкие провинности были мелкие наказания типа общественных работ или небольшой порки, за серьезные преступления либо быстро вешали, либо долго колесовали – не только у герцогини имелась коллекция орудий казни и пыток. Где-то посередке были каторга и тюрьма.

Публичность наказания Дана тоже не пугала. Не нравится – ну и не смотри. А нравится – у всех свой вкус, кому ужастики в телевизоре, кому дрыгающий ногами разбойник в петле. Однажды он видел вампира, выставленного на солнце, и искренне порадовался, что не стал сдавать Гая страже. Тело бедняги покрывали ожоги, вроде не страшные, зато много, а если учесть, что еще и заживают плохо, то кровососа и вовсе было жаль. Дан ему напиться дал. Не возбранялось.

Всего за три месяца Дан стал неотличим от аборигена. Он и изначально не особо выделялся, а уж теперь и подавно. Волосы отросли, что тоже соответствовало местной моде. Лицо загорело, хотя и не так чтобы. Меч с удовольствием грелся в ножнах у бедра и никак не подбивал Дана к смертоубийству. Ему хватало упражнений, которые Дан проделывал на заднем дворе трактира – с разрешения хозяина, конечно. Мускулы легко вспомнили знакомые движение, а если что забыли основательно, катана напоминала.

Дан беззастенчиво кормился за счет Гильдии магов и за пособием ходил. А там его поздравили с материальным благополучием и вручили положенные пять корон. Без единого намека, что, мол, мог бы и сам… Дан свое нынешнее благосостояние не заработал, так получил, а вот если бы вкалывал где за пару корон – то пособие бы отняли. Класс!

Внутренний город о себе не напоминал. Фин Гласс, случайно встретившийся на улице, раскланялся, как со старым приятелем.

С Даной Дан старался пересекаться не часто: девушка ему нравилась, хуже того – он ей нравился, а вот доставлять ей неприятности не хотелось. Жениться Дан не собирался, а просто погулять совесть не позволяла, так можно было подпортить ей репутацию. Тут нравы были построже, чем дома. Правда, трактирной служаночке удавалось пару раз затащить его в чуланчик, но, по словам Гая, таким репутация не особенно и важна, они бесприданницы, понимающие, что путного жениха все равно не отыскать… разве что вот пришельца окрутить. Ну, насчет окрутить… Дана раз десять пытались в загс утащить, хотя завидным женихом он считаться не мог, да умел он отделываться от особо назойливых красоток.

Дружба с Гаем крепла. В чем это выражалось, Дан не знал. Гай помогал ему по мелочи: одежду выбрать, относительно неписаных правил просветить, еще что-то в таком роде. В душу не лез. Но поговорить им было о чем. И было интересно.

Катана пока оставалась без имени. Ее это не волновало, а Дан подумал: ну и хорошо, придет должное имя, она и подскажет.

У Литов Дан стал совсем своим. Как объяснила мама, ксенофобия свойственна людям, но не вампирам. Однажды, совершенно правильно истолковав скверное настроение и раздражительность Гая, Дан без слов закатал рукав рубашки и сунул запястье ему под нос. Терракотовые глаза Гая остановились на голубых жилках. Он непроизвольно сглотнул.

– Да ладно, – сказал Дан, – ты же сам говорил, что так случается. Если ты сейчас пойдешь на поиски, можешь и попасться. Хочешь быть плохо обжаренным вампиром?

Гай колебался с полминуты, и за это недолгое время Дан понял, что вампирий голод сродни ломке наркомана. Укус был болезненным, но Дан постарался не вздрогнуть. Хотя вырвать руку он вряд ли бы смог: тонкие пальцы Гая держали покрепче тисков. А потом прошло. Честное слово, это было даже приятно, хотя и не так, как когда Гай «целовал» его в шею. Он пил неторопливо, с видимым удовольствием и остановился, когда у Дана начала покруживаться голова. Кровь из руки перестала течь через несколько секунд. Гай смыл ее влажным платком, избегая смотреть Дану в глаза, вышел, вернулся с подносом, на котором стояли кувшин с вином, кофейник, сливочник, сахарница и кружка с чем-то красным.

– Это выпей сразу. Не очень вкусно, но считай, что лекарство. Восстанавливает гемоглобин.

Интересно, с чего это вдруг гранатовый сок – так уж невкусно? Дан выпил кружку и получил кофе, очень сладкий. Он попробовал отшутиться: мол, потеря крови не критична, нечего так стараться.

– Позволь мне об этом судить, – оборвал Гай. – Я не хочу, чтобы люди, глядя на твое бледное лицо, вспоминали, что ты дружен с вампиром. Общественность воспринимает это не слишком широко. Начинает жалеть несчастную жертву. А я выпил не меньше стакана.

И Дан покорно давился сладким до липкости кофе, пил вино с пряностями, так что голова закружилась еще сильнее, а язык начал спотыкаться на некоторых словах – вина оказалось многовато. Двинуться дальше дивана в комнате Гая у него не получилось, а наутро, как ни странно, он чувствовал себя очень прилично, никаких следов похмелья. И Гай выглядел существенно лучше.

Оказалось, что с неопределенной периодичностью в народе возникает желание побороться с вампирами абсолютно законными методами: патрулируя улицы и провоцируя расстегнутыми воротниками. Только, понимаешь, присосешься – бац! – и еще двое: а, кровопийца! Хоть убегай, хоть нет, найдут и накажут: выпорют либо на солнышко. Гаю на солнышко очень не хотелось, и он держался изо всех сил, пил свиную кровь, мама для него даже живого поросенка купила… Ага, того, которым позавчера обедали. Что – мама с папой? Ну, они же… Они же совсем взрослые, а Гай еще, можно сказать, растет. Сколько живут вампиры? Ну… от старости не умирают. Неограниченно долго. Только на каждого рано или поздно находится серебряный болт. И не переживай. Вампиры никогда не заполонят мир, потому что ни одна женщина не может выносить более трех беременностей. В природе все соразмерно, и только людям свойственно пытаться перекроить ее в свою пользу и тем самым ускорить гибель мира.

На запястье не оставалось даже следов от укуса. Порезаться и попросить Гая плюнуть – враз заживет.

* * *

Увы, это не был мир вечного лета. Продолжительного – да. Но начинали золотиться листья, в лавках появились толстые куртки, плащи (самые дурацкие – в виде накидки), теплые сапоги и шерстяные перчатки. Дан не любил осень. Зимой хоть на лыжах можно побегать… Какие тебе тут лыжи, Данила? Ты еще о Куршавеле помечтай, как Олигарх.

Герцогиня вспомнила о нем некстати. Они с Гаем попивали винцо, слушая заезжего менестреля, когда неприятно знакомый голос Люма равнодушно велел им обоим следовать за ним. Дан посмотрел на Гая и выпендриваться на стал. Конечно, катана придавала уверенности в себе, однако стычки не хотелось. Но зачем герцогине Гай?

Оказалось, у них возникло желание решить пари. Герцогиня считала, что сжечь вампира на костре невозможно, а пара наглецов из свиты сомневалась в их несгораемости. Лицо Гая не сияло энтузиазмом.

– Вампира можно сжечь, – мрачно сказал он, – за недельку-другую и на очень сильном огне.

– Как интересно! – восхитилась Фрика. – А почему?

– Регенерация тканей со временем замедляется, ваша светлость, – совсем уж неохотно пояснил Гай. – И в конце концов… не успевает. Это общеизвестный факт. В средние века барон Цимер проводил эксперименты.

– А если, скажем, всего часа два будешь гореть, но на очень сильном огне?

– Магическом? – окончательно увял Гай. – Я не умру, ваша светлость.

– Приготовьте костер! – оживилась герцогиня. – А что ты будешь при этом чувствовать?

– То же, что и вы, – огрызнулся Гай и получил в зубы эфесом меча.

– Улетай, – без звука прошептал Дан, зная об аномально тонком слухе Гая. Тот обреченно качнул головой.

– Я действительно не умру, Дан.

Герцогиня обратила свой взор на Дана.

– Переживаешь? А за Ириса почему не переживал?

– Ваш Ирис, ваша светлость, сволочь был такая, что об этом даже во внешнем городе знали, – проворчал Дан, – а Гай – мой друг. К тому же он Лит.

– И что?

– Литы – высшие вампиры, ваша светлость, – пояснил Люм. – По их иерархии… ну, пожалуй, самые важные персоны в их сообществе.

– Ты полагаешь, это может вызвать обострение отношений?

– Вызовет, ваша светлость. Кира Лит входит в главный совет вампиров. Если бы ее сын нарушил закон, она бы смолчала, но он совершенно чист, всего два привода – и два наказания.

Герцогиня покусала веер.

– Разденься, вампир, – приказала она. – Я хочу посмотреть, как ты устроен.

Гай совершенно спокойно скинул одежду.

– Мальчик, – заключила она.– На вид – просто мальчик. Красивый. А ты можешь иметь связь с женщиной-человеком?

– Могу, ваша светлость. Только не хочу. Как правило.

Его ничуть не смущали нескромные взгляды женщин и мужчин. Охота смотреть – смотрите.

– А как на тебя действует серебро? Люм!

Люм прижал к узкой груди Гая окованные серебром ножны. Гай вздрогнул, подавил судорожный вздох. Герцогиня подошла, потрогала пальчиком. Стерва.

– Ожог. Это очень больно?

– Как для человека – ожог, ваша светлость.

– А если просто сталь? Люм!

Тот полоснул Гая кинжалом. Кровь, шипя, испарилась, рана затянулась.

– Не больно?

– Почти нет. Как если бы вы укололи палец иголкой, ваша светлость.

– Забавно… И все же – костер! Ты не умрешь, а мне интересно увидеть своими глазами.

Гай поежился. Его вытолкали во двор. Дан не удивился бы, обнаружив на виселице то, что осталось от Ириса, но под перекладиной болтались две пустые петли. Зато заботливо обложенное дровами возвышение у каменного стола было окружено людьми, насыпавшими соломки, чтоб горело лучше. Взгляд Гая метнулся туда, вернулся к герцогине и напоролся на ее улыбочку.

Он вдруг раскинул руки, отшвырнув подальше Люма и Гариса и начал трансформацию. Вообще-то она заняла секунды, но даже за это краткое время кто-то успел метнуть кинжал. А Дан успел не только вырвать из ножен катану (или она сама выпрыгнула?), но и отправить этот кинжал лезвием в землю.

Гай взлетел и почти сразу слился с чернотой беззвездного неба.

– Вот нахал, – обиженно поджала губки герцогиня, – даже разрешения не спросил. Люм, завтра он должен быть здесь в серебряных кандалах. Мне наплевать, что он Лит. Здесь я хозяйка. Так. Ты, пришелец, без разрешения обнажил меч в моем присутствии. Ты будешь наказан. Выпорите его.

Нет уж, подумал Дан с легкостью обреченного, фиг вам. Это архитектурный термин такой. Индейцы возводили. Фиг – вам!

Он описал круг мечом, явно объясняя, что будет драться. До смерти, милочка. Может, даже до твоей. И пусть победит сильнейший.

Победить не дали никому. Темная тень мелькнула в воздухе, тонкие руки обхватили Дана поперек груди и вознесли к небу. Дан офонарел. Он, конечно, понял, что это Гай, но даже вообразить не мог, что эти крылья могут поднять и легко нести не только хрупкое тело вампира, но и его собственные семьдесят пять килограммов. Да еще так быстро.

Крылья беззвучно вспарывали тьму. Внутренний город выглядел сверху чем-то вроде яркого пятна аэропорта из самолетного иллюминатора, а внешний – окружающими деревеньками: там огонек, тут огонек. Было не страшно, но смешно: летит некое чудовище с огромными, метров несколько в размахе, крыльями и тащит подмышки человека с обнаженным мечом. Кавалерия, к бою! Зенитки тут придумали или как?

Почти бросив Дана на крышу, Гай легко опустился рядом и несколько секунд смотрел на него, потом трансформировался обратно в человека… тьфу, то есть в вампира. То есть принял обычный облик. Дышал он тяжело, и Дан почувствовал себя виноватым. Отожрался тут на дармовых харчах.

– Пойдем, – кивнул наконец Гай, повернулся и пошлепал вперед босыми ногами. Следов крыльев на спине не было. Топорщились мальчишеские лопатки, явственно просматривался позвоночник, выделялись ребра. Человек и человек. Юноша. Дан вложил меч в ножны и побрел следом, спотыкаясь на ровном месте. Гай подождал.

– Извини, я забыл, что ты плохо видишь в темноте.

Он взял Дана за запястье (до чего ж холодная у него рука!), довел до чердачной дверцы. Там Дан дважды основательно запнулся и ушиб колено, а потом они оказались на втором этаже, где уже ждали папа Лит в халате и мама Лит в ночной рубашке с оборочками. Очень встревоженные. Они переполошились еще больше, увидев сына нагишом, тут же начали допрос, и Гай довольно коротко и внятно, хотя и срывающимся голосом рассказал об очередной придури герцогини.

– И я… я испугался. – закончил он, опустив глаза. Ему было стыдно. Стыдно?

Мама обняла сына и прижала его смущенную физиономию к груди, папа похлопал Дана по плечу. Мама увела Гая одеваться, а папа с Даном спустились на кухню.

– В общем, плохи дела, – сообщил папа. – Надо вам уходить отсюда. Особенно тебе. Ты не просто выказал неповиновение герцогине, ты обнажил оружие против нее. Против ее воли – значит, против нее, друг мой. Гая, скорее всего, просто жестоко накажут, а вот тебя либо казнят, либо изувечат. Есть у нее такое увлечение, дружок: ослепить, или язык отрезать, или ногу отрубить, или руку в кипящем масле подержать.

– Сука! – от души сказал Дан.

– Это – да, бесспорно.

Пришли остальные. Гай почему-то был только в штанах и сапогах, зато мама тащила объемный мешок. Папа удовлетворенно кивнул.

– Нум, нужно забрать вещи мальчика из гостиницы, – распорядилась она, и папа отправился наверх, оставив халат на спинке стула. Выглядел он помощнее сына. – Ты, малыш, не волнуйся. В любом городе, где есть банк, который держит вампир, ты сможешь получить свои деньги. Тебе ведь слово сказали? Ну вот. В любом случае, Гай сможет получить сколько нужно, просто потому что он Лит…

– У меня там заначка… – заикнулся Дан. Мама одарила его улыбкой вампира.

– Нум найдет. Я собрала необходимые вещи. На какой-нибудь ферме купите лошадей. Лучше всего отправляйтесь в столицу, может, успеете до снега. Ты теряешь свое пособие, Дан…

– Зато жизнь сохраняю, – буркнул несколько ошарашенный стремительностью событий Дан. Мама кивнула и продолжила инструкции, и дельные, и на уровне «не ешьте зеленых яблок и мойте уши». Папа вернулся через полчаса (ох и быстро летали вампиры, пешком не успеть) и вручил Дану его невеликие пожитки.

– Я там положил тебе свои куртку и плащ, дружок. Куртка, может, будет тесновата, но ты уж потерпи, не сегодня-завтра холода начнутся, а ты налегке. В первом же городе Гай поможет тебе экипироваться.

Мама уже наложила в корзинку всякой снеди. Дан не успел опомниться, как они все четверо оказались на крыше; пока мама целовала Гая и Дана, папа расправил крылышки, что твой птеродактиль, потом трансформировался Гай, и через секунду Дан Лазарцев снова болтался в воздухе в объятиях папы-вампира, а Гай подхватил все снаряжение. Как покинуть окруженный десятиметровой стеной город, если ворота закрыты? Правильно – перелететь через стену.

Приземлились они на опушке леса, довольно далеко от города; папа быстро обнял сына и Дана и взлетел: за рекой уже начинало розоветь небо.

Гай обессиленно опустился на траву.

– Прости, Дан.

– Чего это? – грубо спросил Дан. – За то, что не дал погибнуть геройской, но глупой смертью, что ли?

– Геройской? Вряд ли. Там был маг.

– Тем более.

– Нет. Не за это. За то, что я должен отдохнуть. Больно очень.

– Ну и отдохни, – удивился Дан. – Или нас маги увидят?

– Маги? Ну, не придворные. Из Гильдии – могут, но пока герцогиня направит запрос, пока они прочитают, пока согласятся… если еще согласятся. С тебя слепок снимали? Хотя зачем… Кто обращает внимание на пришельцев… Нет, Дан, магам тебя выследить очень нелегко.

– А тебя?

Гай усмехнулся.

– Нас они не видят. Магия людей против вампиров бессильна. Плащ накинь. Ты замерз.

– А ты? – спросил Дан, неумело возясь с нелепым одеянием. Может, пончо из него сделать?

– И я, – согласился Гай, вытаскивая куртку и рубашку. – Мама у меня – просто чудо, правда? Ты проверь, нашел ли папа твою заначку.

Папа нашел. За полчаса успел не только слетать, но и все собрать, найти и аккуратно упаковать. Две рубашки, трусы, носки, жилет, бритва, мыло, зубная щетка и порошок, зеркальце (подарок Даны), мешочек с документами и заначка – двадцать корон и пять прозрачных камешков. И толстая мягкая куртка, напомнившая Дану дорогой пуховик. На вид она не показалась ему тесной; папа Лит был выше и крупнее сына, а Дан особенной атлетичностью не отличался и дома носил одежду скромного сорок восьмого размера. Было время, когда он мечтал накачать себе мышцы, как у Сталлоне, да не вышло, сильным стал, а крупным – нет.

Гай тоже надел плащ, завернулся в него и прислонился спиной к дереву. Бедняга. Последствие сильной боли – сильная слабость. Впрочем, сидел он недолго. Повесил мешок на плечо, как спортивную сумку, смешно оттопырив плащ, подхватил корзинку и посмотрел на Дана.

– Я в порядке. Это быстро проходит. Ну что? Идем? Пройдем через лес, там есть дорога… не очень популярная.

– Нечисть балуется? – хмыкнул Дан, пристраивая на плечо мешок. Гай неопределенно улыбнулся:

– Вроде того.

* * *

Шли они долго. Гай казался тенью, скользившей по траве. Несмотря на шляпу и перчатки, он старался идти под деревьями, и Дан его понимал. Днем воздух прогрелся, и они сняли плащи. Дан отчаянно хотел есть и устал уже тоже почти отчаянно: неутомимостью вампира он не отличался. К тому же привык по ночам спать – ну хоть немножко. Гай словно и не замечал его присутствия. Солнце уже явно перевалило за полдень и начало клониться к закату, когда Дан плюнул на гордость и сдался. Он сел под первую попавшуюся сосну, вытащил из-под мягкого места пару шишек и сообщил удаляющейся спине Гая:

– Если я пройду еще десять шагов, то больше никогда в жизни не смогу сдвинуться с места.

Гай вернулся и сел рядом.

– Прости. Я задумался. Сейчас найду воду, и мы перекусим.

Перекус оказался славным. Когда Дан проснулся – а в сон он провалился, даже не дослушав Гая, – его ждала кружка горячего чая и внушительный бутерброд с куском холодного мяса.

– Сколько же я проспал? – вгрызаясь в бутерброд, спросил Дан.

– Час с небольшим. Это хорошо. Поедим и пойдем. До ночи нам надо пройти лес. Тут… нечисть шалит. Герцогиня ангелом покажется.

– У вас тоже в ангелов верят? – равнодушно поинтересовался Дан. Гай потянулся.

– А чего в них верить? Самые безобидные твари. Благородные порой на них охоту устраивают. Как на уток. Так утка хоть клюнуть может… Чай выпей обязательно – взбодрит. Я все ж таки лекарь, в травах толк знаю.

Ноги гудели. Дан возблагодарил сапожника за его мастерство: сапоги стоили двух корон, которые Дан за них отдал.

Гай гнал его, даже когда начало быстро темнеть, и не без облегчения вздохнул, когда они вырвались на простор: поля, луга и околки. Солнце уже наполовину уползло за горизонт. Гай дотащил Дана до первого околка, складировал вместе с вещами под деревцем, а сам принялся таскать хворост для костра. В последних уже лучах солнца Дан без интереса увидел, как легко хрупкий юноша ломает поваленное деревце толщиной в руку Дана.

С костром стало повеселее. Гай вскрыл жестянку с мясом – консервы здесь делали с незапамятных времен – и разогрел ее на огне. Дан не без ужаса смотрел, как непринужденно рука Гая ныряет прямо в костер и берет раскаленную банку.

– Ерунда, – улыбнулся Гай, показывая гладенькую ладошку. – Это не три часа сильного магического огня.

– А что бы с тобой стало?

– Обгорел бы до живого мяса, – пожал плечами Гай, – местами – до костей. Регенерировал бы через несколько дней. Но чувствовал бы то же, что ты, если бы доставал консервы из огня. Вот и испугался.

– А почему ты стыдишься этого? Кто не испугался бы?

– Мама, например. Я высший вампир, Дан. Я должен уметь такое терпеть. Да и проблем вот сколько создал…

– Родителям?

– Нам с тобой. Родители… герцогине не по зубам. Понимаешь, внешний и внутренний город живут разными жизнями. Формально власть за герцогиней, и магистрат спускает ей все… что происходит внутри. Но когда она пытается выйти за стены, начинается… ну как сказать? Все ее приказы выполняются, если имеют законное основание. Вот тебя, может, будут искать: ты и правда мечом помахал в ее присутствии. Может, пошлют полдюжины стражников в разных направлениях. Эффективность себе представляешь? А меня обвинить не в чем.

– Ты меня умыкнул.

– Я? Серьезно? Думаешь, кто-то мог меня разглядеть в этот момент? И сможет уверенно опознать? Только интересно, кто и как заставит меня трансформироваться и как человек отличит одного трансформанта от другого?

Облизнув пальцы, Дан удивился:

– Тогда почему ты не остался?

– Потому что никто не запретит ей отрядить погоню из своих псов. А они убийцы, Дан. Ты видел, как они относятся к жизни и смерти. Так что убегаем мы именно от них.

– А если догонят, мы сможем сопротивляться?

– Если они не успеют объявить, что посланы герцогиней. Если успеют, дознаватель это определит... В твоем случае. А я могу и не услышать. В случае если догонят, не вмешивайся. Я попробую справиться. А ты вроде и ни при чем. Ладно. Давай-ка ложись спать. Я подежурю. Не делай гневного лица, потом разбужу. Мне надо гораздо меньше сна, чем тебе.

Гай вытащил из своего мешка два одеяла и кинул одно Дану. М-да. Давненько я не спал под открытым небом да на голой земле. С армии.

И ничего – заснул как миленький.

Через два дня он втянулся в ритм. Очень может быть, что этому способствовали чаи Гая. Конечно, он уставал, но не настолько, чтоб ноги отказывались идти. Они добрались до дороги, и с Даном случился припадок истерического смеха: дорога была вымощена желтым кирпичом, а город, который был целью из путешествия, назывался Изумрудный. Зеленых очков на замочках там не выдавали, там просто добывали изумруды. Гай выслушал краткий и достаточно вольный пересказ любимой книжки семилетнего Данилки (ему бабуля ее подарила, когда он впервые перешагнул школьный порог с букетом георгинов с бабулиного же огорода), и ему понравилось. Никакая нечисть на них не нападала, живности, правда, тоже никакой не наблюдалось, так что им приходилось экономить припасы. И все равно осталась одна банка консервов и полголовки жирного сыра. Есть хотелось постоянно. А Гай… В общем, когда Дан закатал рукав, предлагая ему подкрепиться, он не отказался, а потом, заваривая чай, виновато объяснил:

– Иначе я все равно бы… спасибо. Я могу и не удержаться.

Зато консервов Дану досталось больше.

Дорога была странной. Кирпичи были пригнаны так плотно, что ни травинки между ними не пробивалось. И ей явно не пользовались: на кирпичах лежал слой пыли, которой очень быстро с ног до головы покрылись спутники. Дорога была настолько древней, что о ней не сохранилось и легенд. Гай просто отмахнулся: следы былых цивилизаций.

Во время следующего дневного привала Гай вскинулся и тут же поник.

– Стража, Дан. Нас все-таки выследили.

– А ты же официально ни в чем не виноват, – легкомысленно бросил Дан. Он наслаждался покоем и последним кусочком сыра.

– Полагаешь, я думаю только о себе?

Дан устыдился.

– Прости. А с чего ты решил, что стража?

– Слышу. Я… я не смогу сейчас тебя унести.

Он был почти в отчаянии. Ему было тридцать шесть лет, но если вампиры действительно живут неограниченно долго, то Гай ведь и вправду еще юноша… если не мальчик, потому он и слабее, потому и испугался костра, потому и подвержен эмоциям…

– Сколько тебе лет, если считать по-нашему?

Гай передернул плечами:

– Как это – считать возраст вампира по-человечески? Я прожил больше, чем ты, и опыт…

– А развитие? – перебил Дан. – Не опыт и знания, а развитие организма?

– Ну… – очень неохотно протянул Гай. – Четырнадцать-пятнадцать. Последний этап роста.

– То есть у своих ты еще не считаешься взрослым?

– Отвлекаешь? Ты плохой психолог, Дан. Я считаюсь юношей. Не все процессы формирования завершены. Ну вот…

Сейчас и Дан услышал странные мерные звуки, но не цокот копыт, а нечто другое. Шлепающе-царапающее… Ну да, конечно.

Из-за поворота вынырнула туша сторожевого дракона, радостно клекотнула, взлетела и шмякнулась рядом, тычась в Дана кончиком носа и посвистывая. На ошейнике болтался обрывок цепи. Порвал привязь, разнес вольер и ломанулся по следу. Как? Как нашел, где брать след?

Дан усердно чесал и гладил чешуйчатую морду, драконьи глаза, цветом очень похожие на вампирские, закатывались, горло издавало целый оркестр звуков одновременно.

– Ну прости, Шарик, прости, пришлось срочно уехать, не попрощался, оставил малыша, морковки не дал…

Гай уже стонал в изнеможении.

– Надеюсь, нам не припишут кражу общественной собственности, – утирая слезы, сказал он. – Надо же! Ну что ж, есть и плюс: можно спать без всяких дежурств. Да и… нечисть поостережется.

* * *

Шарик оказался бесценным спутником. Он неутомимо шлепал рядом, периодически требуя ласки, ревниво шипел на Гая, но не трогал его, позволял им без опасений спать по ночам и даже ухитрился как-то подгрести мерзнущего Дана себе под бочок, где Дан угрелся и уснул. Эта рептилия почему-то не была холоднокровной. А еще он пытался общаться. Дан готов был дать голову на отсечение, что в клекоте, свисте, урчании и шипении есть определенная система.

– Очень может быть, – согласился с ним Гай. – Принято считать, что они обладают зачатками разума. Но тут опять вопрос: что считать разумом? С ними обращаются, как с полезными животными: ухаживают, дрессируют, кормят, но не разговаривают, Считается, что это вредно, лишние слова могут от команд отвлечь. А ты с ним болтаешь. Он и пытается ответить. Мне вот еще кажется, что он понимает далеко не только команды или там приятные слова типа «морковка».

После этого отношение Шарика к Гаю заметно изменилось. Он и вампира к себе подгреб ночью, и шипеть на него перестал, и даже морду ему под руку подсунул. А главное, на следующие день вдруг ускакал в околок и призывно там заквакал. Дан и Гай свернули и обнаружили целую бригаду роскошных чистеньких белых грибов. Они наелись, набрали впрок (Гай обещал, что пару дней он грибы сохранит), накормили Шарика. Он налопался сырых, но жареные тоже трескал, блаженно жмурясь и посвистывая.

Вампир и человек шли в Изумрудный город по дороге из желтого кирпича в сопровождении ящерицы-переростка (ящера?), и это было смешно, но почему-то и очень увлекательно. Данила Лазарцев вошел во вкус местной жизни. Ему всерьез нравилось.

* * *

Изумрудный город был жуткой дырой. Грязный, пыльный, прокопченный. Но в нем имелась хорошая гостиница и несколько других, похуже.

Их появление произвело фурор: в Шарика тыкали пальцами. Он-то нас и выдаст в итоге, подумал Дан, но ведь он же нас и защитит. Со стражей объяснимся, а благородными он плотно пообедает.

Что еще нравилось Дану в этом мире: отношение к домашним животным. Никому не придет в голову не пустить в гостиницу путешественника с собакой. Просто собаке отведут место на конюшне. Вот и Шарику целое стойло предоставили. Лошади пофыркали немного, но в целом восприняли соседа нормально. Домашние животные бывают разные, кто гавкает, кто мяучит, кто свистит.

Они долго отмывались от дорожной грязи, отдали в стирку и чистку одежду, основательно пообедали и закупили все необходимое для путешествия, прежде всего лошадей, запасные одеяла и палатку.

В городе был вампирский банк. Гай отправил туда Дана, и все прошло более чем: бросив взгляд на его руку, служащий немедля провел его к управляющему, где Дан получил дорожный вексель. А еще тут же он наспех написал письмо (умение писать не входило в эквивалентный обмен, но Гай легко его научил) в магистратуру с извинениями за невольное умыкание сторожевого дракона и приложил к бумаге камушек – в возмещение ущерба. Вампир пообещал, что письмо непременно будет доставлено и вряд ли люди сумеют проследить, откуда оно пришло. И многозначительно улыбнулся, не разжимая губ.

Но надо было видеть его лицо, когда вошел Гай. И лицо Гая – тоже. Этакого достоинства пополам с высокомерием Дан на нем еще не замечал. Лит. Высший вампир Лит.

В общем, Гай был сдержанно любезен, тоже набросал письмо – папе с мамой, а управляющий смотрел на Дана почти с восхищением: не кому попало жизнь спас и клеймо получил, а самому Литу!

Они переночевали в городе и поутру отправились дальше, но уже верхом. Гай купил лук и стрелы – в лесу редко попадаются лавки – и пообещал научить Дана стрелять. Они направлялись к столице – месяц пути, если по прямой и намного больше, если так, как поедут они. Гай, хоть и городской мальчик, неплохо ориентировался на местности и помнил карту.

Черт возьми, это было так здорово! Дану досталась симпатичная рыжая кобылка по имени Огонек, Гаю – спокойный гнедой мерин Освальд. Шарик бежал рядом с лошадьми, и настроение у него было ничуть не хуже, чем у Гая и Дана. Иначе чего бы он вдруг подпрыгивал на месте и клекотал, как не от избытка положительных эмоций?

На третий день пути от Изумрудного города у них появился еще спутник. Они были предупреждены Шариком, поэтому Дан положил руку на эфес меча, а Гай… Гай просто снял перчатку, и Дан тут же вспомнил тройной разрез на горле одного покойника. А Шарик недоуменно покосился на них обоих: а я вам тут на что? К их костру подошел детина в рыжих космах и бородище. В поводу он вел соответствующих размеров жеребца.

– Это… стало быть, господа хорошие, у вас тута костер, а у меня тута кабанчик.

Шарик квакнул.

– Ух ты! А чего за зверюга? Нешто дракон? Ой-ей! А он нас не сожрет?

– Он – нет, – широко улыбнулся Гай. – А меня ты не боишься?

– Дык нешто вампир сразу кусаться лезет? Не, вампиры – они ж понимают, что не след человека досуха пить. Нет, господин?

Гай слегка склонил голову. Утром он прикладывался к руке Дана, так что потребности в крови не испытывал. Детина топтался у костра, искательно на них поглядывая. Ему не хотелось искать другого ночлега. А Дану захотелось жареной свининки, поэтому он кивнул: давай, мол, садись.

Кабанчик был никак не молочным поросенком, а справным таким свином килограммов на тридцать. Его зажарили целиком и ели, приправляя травками из запаса Гая. Шарик клянчил кусочки, точно как Тяпа, получил всю требуху и голову, сожрал бесследно, мурлыкнул и замер чуть в стороне. Детину звали Руд, а во вьюке у него нашелся мех с кислым вином, которое немало поспособствовало их взаимной симпатии. Гай, хоть от вина и не пьянел вовсе, тоже ничего против не имел, и дальше они шли уже вместе. Руд был сыном фермера, которому страшно надоела делянка в полсотни акров, и он решил посмотреть мир. Парень он был веселый, простецкий, к тому же опытный охотник. Увидев, как Гай натягивает лук, он долго ржал, звонко хлопая себя по ляжкам, чем страшно разозлил вампира, и тот оскалился. Руд мгновенно притих.

– Дык… ты, того, прости… ты стрелять-то вообще умеешь? А то давай научу? Я, это, белку в глаз со ста шагов…

– Не смейся надо мной больше, – сухо попросил Гай, – мне вообще нет нужды уметь стрелять, если ты вдруг не знаешь.

– Гай, – примирительно сказал Дан, – брось, зато ты умеешь такое, что нам и не снилось. Он лекарь, Руд.

– Ле-екарь? Ух ты! Такой молодой? Здорово! – искренне восхитился детинушка – под два метра, косая сажень и прочие приметы богатыря.

Мечом он орудовал удивительно хорошо для фермерского сына. Когда вечером из кустов на них с ором и гиканьем посыпались разбойники, предусмотрительно швырнувшие сеть на Шарика, Руд выдернул из ножен широкий и длинный меч и пошел махать направо-налево. Запела в руке Дана катана, черной тенью метался Гай, и Дан все боялся задеть его, а там порвал сеть дракон и с клекотом ринулся в драку.

Немногим разбойникам удалось спастись, но улепетывали они так быстро, что Шарик только одного и догнал. Переводя дыхание, Дан тупо смотрел на окровавленное лезвие катаны. Он смутно помнил, как рубил и колол, поддавшись общему азарту, и не хотел знать, многих ли он зарубил и заколол. Не хотел.

Поднимая шляпу и смахивая с нее листья, Гай попросил:

– Не сдерживай удара, Дан. Сталь мне не опасна. Старайся только голову не снести, а прочее – чепуха.

Дан встряхнулся и кивнул. Руд тщательно протирал меч шарфом, сдернутым с покойника. Дан помедлил и решил последовать его примеру, борясь с тошнотой и головокружением. Тяжеленная длань Руда легла на его плечо, а раскатистый баритон спросил:

– Чего, впервой, да? Это завсегда трудно. Эй, Гай, этот вон живой. Мож, ты… того… Тебе ж надо?

Дан заставил себя встретиться глазами с Гаем и кивнуть.

– Конечно, тебе необходимо.

– А его так и так добивать, не протянет, – простодушно добавил Руд, – дак пущай хоть с пользой, а?

Гай склонился над умирающим, которому сам же и распластал живот. Дан отвернулся, кое-как сдержав позыв к рвоте. Вот так. А собственную кровь предлагать не противно. Эх…

Руд стаскал в кучу все трупы, но закапывать их не собирался: зачем лишние хлопоты зверью создавать? Вот тут Дана все-таки вывернуло, Гай предложил сматываться. Отчего облизывался Шарик, Дан боялся и думать. Какое-то время они ехали молча, но Руду это было не по силам, и он начал приставать к Дану и Гаю, выяснил, что Дан – пришелец, и очень надолго замолчал.

Веселье кончилось. Дан вспомнил, как Гай спокойно, почти равнодушно сказал, что убивать еще придется. И пришлось. Да, спровоцированно. Да, защищался. А почему так тошно? Он рассеянно крутил на запястье браслет, потом неожиданно для себя расстегнул его и забросил в овраг. Кончено. Он больше не пришелец. Не прихлебатель, ни на что не годный, которого откармливают на четыре сотки и дают пять корон на текущие расходы. Он уже вполне вписался в местную жизнь. Он научился убивать.

Шарик подпрыгивал, норовя лизнуть ему руку, но только пугал лошадь. Дан прикрикнул, и дракон угомонился, пошлепал ровной рысью рядом.

– Иначе нельзя, – тихо сказал Гай. Во время боя он потерял шляпу, и, хотя отыскал потом и надел, на лице краснели пятна ожогов. И на руке тоже. – Ничего. Это не опасно. На ночь наложу мазь, быстро пройдет. Не повезло, очень уж солнечный день.

– Почему они напали на нас? Мы вооружены, ты… Ты вампир, с нами сторожевой дракон. Я бы понял, будь у нас особенные ценности… Но мы не купцы с товаром.

– Сам над этим думаю, – проговорил Гай еще тише, глядя в спину Руда. Тот горланил весьма двусмысленную песенку про девчонку, у которой русалка утащила юбку. Пел он не особо мелодично, зато с воодушевлением.

Ночью подморозило, и Дан поочередно натянул на себя «пуховик» и оба одеяла. Неужели Шарик не мерзнет? Дракон был бодр, весел, нежно курлыкал, ласкаясь к Дану. Как путешествовать зимой? Спать на снегу? Жуть.

Руд снабжал их то мясом, то дичью. Он и вправду не знал промаха, и даже Гай на привалах не возражал против его уроков. Конечно, из Рудовых «кудыть», «того» и «знамо» понять ничего было нельзя, так он руками действовал: ставил, как надо, ноги, разворачивал корпус. Дан, впервые попав в мишень, собой погордился. А еще они фехтовали, и после этих разминок Дан тоже задумчиво глядел в широкую спину бородача. Откуда бы фермерскому сыну знать хитрые фехтовальные приемы?

* * *

Дорога вывела их к небольшому городку – или очень большой деревне, как посмотреть. Собственно, само поселение располагалось у подножия холма, а на самом холме собралось чуть не все население. Праздник, что ли? Во всяком случае, намечалось какое-то действо. В центре громоздилось странное сооружение, вблизи Дан понял – криво сколоченный крест.

Лицо Руда окаменело, а Гай равнодушно пожал плечами:

– Тебе лучше этого не видеть, Дан.

К кресту подвели человека, не шибко высокого, не шибко крупного, вроде Дана, с льняными длинными волосами, голого до пояса. Собственно, нет. Его вроде и вели – и он шел сам. Словно не держали. Словно не подталкивали. Торс был исполосовал плетьми, кое-где из рубцов сочилась кровь. Лицо разукрашено – мама не узнает.

У подножия креста были аккуратно уложены охапки хвороста, и у Дана снесло крышу. Напрочь. Он потянул за поводок Шарика, стряхнул с плеча руку Гая и протолкался к кресту. Мужчине деловито приколачивали к перекладине руку. Мужичок, балансируя на чурбачке, приставил гвоздь к чужой ладони и ловко, в два удара, забил его. Пальцы жертвы на мгновение сжались. Мужичок вынул изо рта второй гвоздь и отправился было к другому концу перекладины, но наткнулся на Дана.

– Это... ты б шел себе, господин.

Дан повернулся спиной к недораспятому и вежливо спросил толпу:

– Как вы думаете, селяне, что сделает сторожевой дракон, если я спущу его с поводка? – Умница Шарик раззявил пасть и выразительно зашипел. – Стоит ли таких жертв преступление этого парня?

– Не шути, господин, – пробасил кто-то.

– Я разве шучу? А скольких из вас искрошу в капусту я?

Он положил руку на эфес. И искрошу. Но никто не будет сожжен заживо. Виноват – казните. Хотите убить – повесьте, башку отрубите. Что бы он ни совершил.

– А я скоко порубаю? – спросил Руд. Возле Дана неведомо как оказался Гай, и толпа, чуть сплотившаяся было, отшатнулась от его улыбки. Шарик шаркнул ножкой, оставив в земле четыре ровные и глубокие борозды. Дан выдвинул катану из ножен, и она радостно сверкнула на солнце. Никто не будет сожжен заживо.

Руд меж тем вытащил из-за пояса хозяйственного мужичка клещи и ловко выдернул гвоздь.

– Ну? – поинтересовался Дан. – Мы разойдемся миром?

Шарик клацнул челюстями, и это решило дело.

– Дык, господин, он жа… Ущербу столько!

Дан бросил на землю три короны. Полдеревни купить можно.

– Возмещение ущерба.

Он пошел обратно к лошадям, толпа расступалась то ли перед улыбкой Гая, то ли перед улыбкой Шарика.

– Господин, – услышал Дан рассудительный голос, – три короны – это мало. Надо б еще соток пять добавить. Тады честно.

Он не глядя швырнул еще корону. Руд крякнул, но смолчал. Несчастную жертву посадил себе за спину Гай как самый легкий. Какое-то расстояние они проделали шагом, а за опушкой леса благоразумно рванули вскачь. Шарик несся рядом, забавно топорща крылья. Часа через два Гай осадил своего мерина. И хорошо, потому что непривычный к этому (как и любому другому) аллюру Дан отшиб себе весь зад.

Спасенный молчал. У него были огромные, куда больше, чем даже у Гая, злые светло-зеленые глаза, если судить по левому, который заплыл гораздо меньше. Гай вытащил свои лекарства и заколдовал над ними, а Руд резво нарубил веток и сложил костер. Дан набросил на плечи мужчины свой плащ и обтер вспотевших лошадей – тоже пользу принес.

Гай аккуратно промыл рубцы и ссадины, что-то помазал, что-то заклеил специальными листьями; потом порылся в мешке Дана и достал рубашку и куртку.

– А ты чаво, немой, парень? – поинтересовался Руд. Гай тоже поинтересовался, но у Дана:

– И зачем тебе сдался этот эльф?

Эльф? Эльфов Дан еще не видел.

– Думаешь, одному тебе не хочется гореть?

– Даже эльфов не жгут просто так, – пожал плечами Гай. – Впрочем, твое дело. Хочешь быть идеалистом или белым рыцарем – будь. Только никогда не рассчитывай на благодарность эльфа.

– Я разве на что-то рассчитывал? – удивился Дан. – Гай, уж ты-то мог бы меня понять.

– А я и понял, – усмехнулся Гай. – Дальше-то что? Один он пока не выживет. У него пара ребер сломаны, ключица треснула, рука вон… Ты прав: за преступление дважды не наказывают. А его для начала ногами, потом плетью, потом распять, потом сжечь… Перебор. За неполные четыре короны ущерба? Бред.

– Ага, лучше б отработать заставили, – отозвался Руд, уже разогревая вчерашнего кабанчика над огнем. Гай захохотал.

– Эльфа? Заставить отработать? Руд, а ты часом сам-то не из другого мира?

– Не, – обстоятельно ответил тот, – из этого. Я с севера, деревня Оглодня, мож, слыхал?

– А что, эльфы такие лодыри?

– Нет. Вот заставить эльфа работать еще ни одной каторге не удавалось. Сдохнет под кнутами, а не станет. Руд, скажешь, как вода закипит.

– Дык ужо.

– Ужо, – проворчал Гай и завозился с травами, заваривая их для эльфа. Тот кое-как сумел натянуть рубашку и куртку, но застегнуться не смог, и Дан сделал это за него.

– Зачем?

Голос у него был мягкий, почти бархатный.

– Разве я невнятно объяснил?

Гай сунул ему кружку.

– Пей, пока горячее. Видишь? Это он вместо спасибо. Дескать, я не просил.

Эльф поправил волосы. Ага. Правда – ухо чуть вытянутое вверх и назад и заостренное, но маленькое, плотно прижатое к черепу. В остальном – человек и человек.

– Я действительно не просил.

– А чо ты сделал? корову свел?

– Корову? За четыре короны? Руд, ты на ферме хоть раз в жизни-то был? – усмехнулся Гай. – Ладно, твои секреты, но уж выбери что-то одно: чо, чаво или ужо…

– Что тебе не нравится? – совсем другим голосом спросил Руд. – Чем не версия?

– У тебя руки фермера? Тогда у меня тоже.

– Спасибо, – вдруг сказал эльф. – Я действительно не хотел бы сгореть на радость этим. Хоть бы повесили, а то костер.

– А сделал-то ты что?

– Возможно, вы не поверите, – болезненно улыбнулся эльф, – но я просто ехал мимо. А у них, оказывается, ограбили гонца, который вез в город налоги – как раз те неполные четыре короны.

– То есть сначала ты гонца убил, а потом через деревню поехал? – удивился Дан.

– Убил? Гонец меня и опознал.

– Кажется, я догадываюсь, куда девались четыре короны, – хмыкнул Руд. – А твоя лошадь – тоже у них? Отлично.

– Неужели вся деревня так охотно заглотила эту лажу? – искренне удивился Дан.

– Вся деревня предпочтет покуражиться над эльфом, а не поссориться со старостой, – пожал плечами Гай. – Гонцу, может, сотка-другая перепала, и то много. Ну, дальше что?

– Дык… вот кабанчик дальше. Эльф, ты жевать сможешь, аль все зубы выбили?

– Могу. Эльфу трудно выбить зубы, человек. Не так трудно, как, скажем, вампиру, конечно…

– Не любишь вампиров? – подчеркнуто широко улыбнулся Гай. Шарик начал тереться мордой о Дана, и Дан, опасаясь, что от хорошей куртки мало что останется, торопливо почесал ему нос. Дракон закурлыкал. Дан угостил его куском свинины. Шарик был удивительно всеядным: обожал морковку и яблоки, мясо жрал любое и в любом виде, а на днях обглодал кустик, с которого еще листья не облетели.

– Не больше, чем ты не любишь эльфов.

– Скорее всего, нас будут искать, – буднично произнес Гай. – Очень уж липовая история с гонцом. Да и деньгами ты швырялся легко.

– Крестьяне? – удивился Дан. – Гай, они и тебя заметили, и Шарика.

– В любой деревне найдется стрела с серебряным наконечником. И пара охотников, хорошо владеющих луком. Так что проблема вампира решается легко. Шарик – да, с Шариком им не справиться, а нас постреляют.

– Сеть, – подал голос эльф. – Набросят сеть и успеют обобрать ваши трупы, пока он освободится.

– Оптимист, – фыркнул Дан. По спине прошелся холодок: упоминание его трупа Дану не понравилось. – И что? Есть предложения или только критиковать будешь?

– Предложение есть. – Эльф помедлил, но все-таки продолжил: – Примерно в шести часах езды отсюда есть место, где можно переждать. И найдут вряд ли… и пойдут туда тем более вряд ли. Считают заколдованным.

– Безосновательно? – уточнил ехидно Гай. Эльф неопределенно качнул головой. – И что, ты шесть часов скачки выдержишь?

Тот вскинулся:

– Я эльф!

– Со сломанными костями, – напомнил Гай. – Или эльфы регенерируют быстрее вампиров?

– Иначе нас могут убить. Хочешь, чтобы твои друзья умерли из-за незнакомого эльфа?

В общем, после некоторых препирательств и вполне бессмысленных, зато эмоциональных реплик, они собрались и погрузились на лошадей. Эльфа опять посадил за спиной Гая Руд, и как осторожно он ни действовал, эльфа перекосило от боли. Ребра и ключица – как раз для верховой езды.

Однако доехали, не остановившись, даже когда стемнело. Гая, положим, это не смущало, Шарику тоже было совершенно пофиг, но лошади шли неохотно. Наделали факелов, и путешествие стало вовсе фантастическим. Дорога была удивительно гладкой. Этакое шоссе, не только вырубленное в базальте, но и неплохо отшлифованное. Камень поблескивал в свете факелов, потом взошла приличных размеров луна. Пока одна.

Гай был недоволен, да и Руд не выражал восторгов, и Дан чувствовал себя немножко виноватым. Он позволил себе немножко посомневаться: может, и правда, следовало спокойно проехать мимо холма и сделать вид, что догоняющий запах горелого мяса никакого отношения к фигуре на кресте не имеет?

Нет. Никто не будет сожжен заживо. Ни Гай, ни этот эльф. Ни за какие преступления. Пока в моих силах вмешаться. В наших – моих и катаны. И Шарика. Убьют?

Об этом думать не хотелось. Детская привычка человека, привыкшего к мирной и спокойной жизни, – считать себя бессмертным. Нет, пожалуй, уже нет. После пиршества катаны Дан начал понимать некую разницу между жизнью и смертью. А научившись убивать, придется научиться и умирать. Тьфу, то есть быть готовым к тому, что и тебя могут убить. Что чей-то меч напьется твоей крови, что развлекающаяся герцогиня сунет тебя в петлю, что всадят из-за деревьев стрелу в спину крестьяне, жаждущие добраться до твоего кошелька.

Дом возник как-то сразу. Они спустились с холма и ткнулись в стену. Дорога в нее упиралась, а дальше, насколько Дан мог высмотреть в лунном свете, был лес. Эльф кое-как слез с коня, покривился на одну сторону и заковылял, держась рукой на стену.

Внутри дом оказался странным в архитектурном смысле. На первом этаже, так сказать, гараж: просторное помещение с денниками. Они расседлали лошадей, Руд обнаружил за дверцей чулан с залежами вкусно пахнущего сена и натаскал его лошадям. Шарик обиделся, просунул башку в чулан и с хорошим аппетитом захрустел сушеной травой.

Наверх вела каменная лестница. Там был зал – с камином, настоящими диванами и столом. Эльф бессильно опустился на один диван.

– Здесь можно спокойно отдохнуть. Это убежище. Вряд ли люди рискнут сюда проникнуть.

– А чего? – полюбопытствовал Руд. – Заговоренное? Аль заколдованное?

– Аль, – хмыкнул эльф. – Дрова должны быть внизу, рядом с чуланом, где сено. Вон там – кладовая. Взгляни, вампир, там и лекарственные травы могут быть.

Руд отправился за дровами, Гай скрылся в кладовой. Дан потоптался и решил помочь эльфу – сапоги с него стянул да лечь поспособствовал. Тот не возражал. Бедняга, больно же ему – жуть. И никакого тебе анальгина… впрочем, может, Гай чего найдет.

Руд развел огонь, приволок воду – на первом этаже был и колодец с воротом и ведром на цепи, Гай принес какие-то банки, и довольно скоро запахло супом. И лекарством: Гай снова заварил травы. Дан по его просьбе (приказу?) раздел эльфа и удивился: выглядел он уже получше. Даже отеки на лице прошли и синяки слегка потускнели. Гай опять промыл его многочисленные раны, перевязал руку (и рука ему не понравилась) и заставил выпить целую кружку целебного отвара.

Дан примостился на диване, который ближе всех был придвинут к камину. Шесть часов они ехали или пять, или семь, все равно он промерз до кишок и невероятно устал, сильно ныли ноги. Он с тоской вспомнил метро и автобусы, которые и везли быстрее, и в раскоряку сидеть там не приходилось… Руд водрузил на стол котелок и за шиворот подтащил Дана. «Лучше б поспать», – думал Дан аж до третьей ложки. Потом организм сообразил, что ему всего-то тридцать, а не девяносто, и затребовал супу. Шарик просунул в дверь морду, осмотрел помещение, свистнул Дану и отправился обратно к лошадям и сену – сторожить.

Проснулся Дан только потому, что приспичило отлить. Неутомимый Гай уже развел огонь, погасший за ночь. В доме, конечно, было не жарко, но гораздо теплее, чем снаружи. А снаружи лежал снег, легкий, пушистый и в очень большом количестве. Морозец был градусов в десять: хорошо покататься на лыжах часок, но вот путешествовать… Он торопливо вернулся и сел к огню.

– Вряд ли нас теперь кто найдет, – заметил Гай. – Любые следы занесло. Чаю хочешь?

Дан чаю хотел. Замерз он изнутри, вряд ли уж от мороза. Скорее, очередной приступ грусти по прежнему миру, столь удобному для быта. Домой, к тетидашиным кашам и бабулиным пирогам…

Глухо застонал, шевельнувшись, эльф, но не проснулся. Дан тихо спросил:

– Считаешь, я нас всех подставил?

– С чего бы? А, из-за этого… Выкинь из головы. Они нас уже не найдут.

– Если мне не стоило встревать, зачем ты вмешался? Да еще на моей стороне?

Гай налил чай и себе. Терракотовые глаза отражали огонь, как собачьи, – они амальгамно светились.

– На чьей же стороне я могу быть, если ты мой друг, Дан? Встревать… Знаешь, я подумал: ведь ты не мог не встрять. Я – мог. Да-да. Я бы спокойно проехал мимо, несмотря на то что меня самого хотели сжечь… то есть пожечь.

– Я помню: у вас другая мораль.

Гай усмехнулся:

– Думаешь, Руд задержался бы? Разве что посмотреть. Нет, Дан, у нашего мира другая мораль. Впрочем, и у вас не всякий бы вмешался.

– Я на Шарика понадеялся.

– И правильно. Шарик – наше спасение. Ты посмотрел, как он там?

– Спит и даже не мерзнет.

– Он дракон, – пожал плечами Гай, – разве это для него холод?

– Почему ты решил, что Руд не фермер?

– Потому что говорят либо «что», либо «чо», либо «чаво», но не все вместе. А руки? Руки – фермерские?

– А чьи?

– Солдатские скорее. Думаю, он, вероятнее всего, разбойник. Или дезертир. Что-то с кем-то не поделил. Не бойся. Даже если нас поймают с ним вместе, любой дознаватель подтвердит, что мы ничего не знали достоверно. Поесть не хочешь? Сыр есть и галеты.

То и другое Гай нашел в кладовой, и то и другое надо было грызть, но то и другое было чертовски вкусно. Годовая подать большой деревни – меньше четырех корон. Деньги, на которые можно жить в городе месяц, даже если кормиться в трактире. И меньше грошика во внутреннем городе. Словно три разных мира. Разные деньги, но и разные цены. Протопал мимо Руд. Гай снова повесил котелок над огнем (вода закипела почти сразу) и всыпал в него несколько горстей крупы. Вот тебе и тетидашина каша. Дан, пока не было потенциального разбойника, протянул Гаю руку. Пусть неделя еще не прошла, но крови вампиру уже не хватало. Дан научился это понимать. Гай благодарно улыбнулся. Кусался он все-таки больно, зато потом было вполне приятно. Эх, будь он девушкой… Гай пил немного, чтобы и себя поддержать, и Дана не ослабить. Оторвавшись от Данова запястья, он слизнул последнюю каплю и спросил:

– Налюбовался?

– Вы друзья, а не случайные спутники.

– Истинно эльфийская мудрость, – фыркнул Гай, – стали бы случайные спутники тебя с костра снимать.

– Ты ждешь от меня благодарности?

– От эльфа? Я в своем уме. А Дан у нас чужой, не привык еще.

Дан с трудом заставил себя оторваться от камина и подойти к дивану. За ночь синяки на лице эльфа из багрово-черных стали синими. Это же как озвереть надо, чтоб сначала избить, потом еще кнутом исхлестать куда основательнее, чем Данову задницу, потом еще не привязать, а приколотить гвоздями и в довершение сжечь?

– Гай, у него бинт насквозь в крови.

– Кашу доварю – перевяжу, – откликнулся вампир. – Но если тебе неймется, можешь сам. Возьми там черную склянку с мазью и смажь все, где кровь проступила.

– А чо? Ты сам-то чо? Боишься, что на кровь потянет? – зареготал Руд. Гай до ответа не снизошел: высокомерия у него было ненамного меньше, чем у эльфа. Дан занялся медициной. Для начала задрал на эльфе рубашку, поменял листья-пластыри, спрашивая себя, смог бы он быть таким терпеливым, потом развязал бинт на руке. Рука выглядела плохо, наверное, гвоздь был ржавый. Кожа вокруг сквозной дыры опухла и почернела. Гай на это отреагировал спокойно и равнодушно:

– Не помрет. Черный замшевый мешочек. Пару щепоток порошка вотри прямо в рану, да не жалей, если дергаться будет.

Эльф после этих слов, естественно, приложил все силы, чтоб не дергаться, пока Дан беспощадно тер его продырявленную ладонь. Гай так не любил эльфов? Почему? А уверял, что ксенофобия свойственна только людям… Или тут какие-то личные причины?

– А как тя звать-то, эльф? Я вот Руд, он – Дан, а вампир – Гай. Аль ты нам имя не скажешь.

– Аль, – снова усмехнулся эльф. Зубы у него напоминали протез: были сияюще белые и одинаковые, никаких клыков-резцов. Руд обиделся и заворчал. Эльф глянул на Дана и продолжил: – Ты не понял, человек. Меня зовут Аль. Алир Риенис. Спасибо вам, люди, и тебе, вампир. Я действительно не хотел бы умереть так скверно.

– Нешто за енти три короны…

– Нешто, саркастически передразнил Гай. – Да он наверняка переоскорбить успел полдеревни да человек пять прикончить. Мне не приходилось даже слышать об эльфе, не умеющем драться.

Руд вытаращил глаза, а эльф промолчал, да только избавиться от рыжего было непросто. Аль и правда просто так не сдался, а понимая, что его все равно схватят, убивать и не пытался, чтоб время не тратить, но сколько лиц или животов располосовал, точно сказать не может. Руд радостно ржал, хлопая себя по ляжкам, и старался из образа фермерского сына не выпадать.

Они от души, точнее от пуза, наелись каши, в которую Гай вывалил обнаруженную в кладовой баночку варенья, даже эльф поел. Левой рукой. Правой он старался не двигать. Ключица – это плохо. Шесть недель в гипсе, а тут вон никакой фиксации.

В военном совете Дан принимал участие только как слушатель, потому что не знал, что делать дальше. Идти и оставить эльфа одного? Да он ведра воды из колодца не достанет и дров не принесет. Остаться с ним на эти самые шесть недель и озвереть? А жрать что? Так что когда Гай все же спросил его мнение, Дан честно признал, что такового не имеет: и просидеть полтора месяца плохо, и идти нехорошо.

– Почему именно полтора? – поинтересовался Гай, но, уже зная Дана, долго смеяться не стал. – Две недели от силы. Костобора в кладовой мешок целый, будет вместо чая пить, припарки поделаю. Он не человек. Дан. Он эльф. У него ткани регенерируют быстрее, тем более костные ткани. Ты посмотри на его лицо – синяки уже бледнеть начинают.

– Ну, две недели. Значит, две недели. Нельзя его бросать.

– Почему нельзя? – агрессивно вскинулся Аль. – Я вполне…

– Заткнись, – попросил Дан. – Я вижу, как ты… вполне. Пусть эльфы и неблагодарный народ, но не полные ж идиоты, чтобы ссориться с теми, кто помог?

Гай выразительно приподнял бровь, и эльф снова собрался взвиваться, да Руд опустил свою тяжелую длань ему на здоровое плечо.

– Он, вишь ты, пришелец, эльфов не видал, непривычный. И добрый. А я здешний, вашего брата знаю. И недобрый.

Дан плюнул с досады и ушел к камину. В комнате стало тепло, наверное, сложная система дымохода нагревала стены. Вот бы в баню сейчас… Хорошо, что человек своего запаха не чувствует, а то уже тошнило бы. Сколько они уже не мылись – две недели? ну и трусы-носки-рубашки не меняли неделю – точно… Здесь можно воды нагреть да хоть как-то помыться. Автономный домик: в конюшне внизу колодец, окон там нет, да и здесь всего два, больше похожие на бойницы, а стены – толстые…

Аль неловко опустился на пол рядом с ним. На полу, кстати, лежали веселенькие полосатые половики, вызывавшие у Дана ностальгические воспоминания о бабулином доме в Закаменке. Бабуля вязала их на толстых деревянных спицах, нарезая длинные полоски из каких-то старых тряпок. Дан втайне жалел, что ни одного половика бабуля не взяла с собой, когда перебралась к ним. А еще ему было жалко огромный буфет со скрипучими дверцами и выдвижной доской для резки хлеба, и здоровенный сундук совершенно сказочного вида, и кадушку, в которой бабуля квасила капусту. В общем, ему было жаль детство. А детства больше не будет.

Аль прислонился спиной к дивану. Лежать и лежать, раз ребра сломаны.

– Я не подумал бы, что ты из другого мира. Хотя здесь не принято спасать эльфов.

– Назад отвести? – буркнул Дан. – Я слышал, у вас такие характеры, что у вампиров от вашей крови несварение желудка.

– А ты слышал, что раньше эта страна называлась Агирия и была страной эльфов?

– А потом злые люди вторглись и завоевали?

– А потом злые люди решили, что Агирия должна быть их страной, потому что их больше, а поголовье эльфов можно сократить. И сократили. Примерно наполовину. За две недели.

– Давно это было?

– Для людей – давно. Триста шесть лет назад. Для нас – вчера. А вампирам все равно.

Дан промолчал. А что тут скажешь? За людей стыдно. Но в меру, потому что в любой истории найдется своя Варфоломеевская ночь. И в эльфийской тоже. Еще вопрос, как жили здесь люди во времена правления не-людей. Интересно, чем отличаются эльфы от людей, кроме как зубами и ушами?

– Я правда благодарен тебе, – тихо произнес Аль. – Не стоит верить всему, что о нас говорят. Я ведь тоже могу о вампирах порассказать.

– Все хороши, – убежденно заявил Дан, и эльф с ним согласился.

– У тебя хороший меч. Древняя работа? Я только мельком клинок увидел…

Дан восхитился. Его к кресту приколачивают, а он клинком, наполовину вытащенным, любуется. И что интересно, Дан в это время стоял к нему спиной. Встроенный рентген-аппарат у него?

Он вытянул катану из ножен и дал эльфу посмотреть. Лезвие – чисто катана, и рукоять тоже, разве что цуба необычная, да здесь и не Япония. Пока эльф разглядывал меч, Дан разглядывал эльфа. Рот закрыт, уши волосами завешаны – и все, человек. Разве что глазастый. Может, красивый, но это станет ясно, только когда синяки сойдут. Сложен примерно как Дан. Волосы, показавшиеся на солнце льняными, здесь серебрились, как седина. И как не мешают? Дан свои уже в хвостик связывал, чтоб в глаза не лезли, а у этого – что у девушки…

– Мы отличаемся от вас, – сказал Аль, возвращая меч. – Очень отличаемся. Но не внешне. И даже не внутри. Мы можем иметь детей от межрасовых браков. Но разница есть. Мы просто превосходим вас практически во всем. Может, именно за это вы нас и ненавидите.

– А за что вас не любим мы? – насмешливо поинтересовался сзади Гай. – И вообще, есть ли хоть одна раса, симпатизирующая эльфам?

Синяки на лице Аля странно сменили цвет, и Дан решил, что он просто смертельно побледнел. Нельзя сказать, чтобы эльф ему нравился. Нельзя сказать, чтобы он ждал благодарности. Однако ее отсутствие все-таки удивляло. Казенное «спасибо» было явно неискренним.

– И что теперь? Тебя угнетает, что жизнь тебе спасли люди?

– Человек, – холодно уточнил Аль. Дан удивился:

– Да ну? А Руд кто?

– А Руд спокойно прошел бы мимо, – кривовато усмехнулся эльф, – и не оглянулся бы посмотреть на костер. Уж можешь мне поверить. Ты пришелец, Дан. Ты не заражен здешним безумием. Поэтому я, Алир Риенис, действительно благодарен тебе. И только тебе. Я вижу у тебя знак вампиров на руке. Что-то ты сделал доброе и для них?

Гай хмыкнул:

– Да то же самое.

Дан едва слышал тихий голос эльфа, а Гай с другого конца комнаты – легко. Сколько же тут еще… рас, превосходящих человека всем, кроме количества? Что еще остается эльфам, поголовье которых уполовинили, страну отняли, да еще бог весть что… Одно остается: исходить на бессильное презрение.

Аль откинул голову на подлокотник дивана. Странно вообще: банальные диваны с высокими спинками, высокими подлокотниками, мягкие, обитые каким-то коротким гладким мехом, стоят в большой комнате как придется, в разные стороны развернуты…

Ага. И за ними легко прятаться. Если в окно или в любую из дверей влетит, скажем, стрела, то попадет она исключительно в спинку или подлокотник.

– Почему ты назвал этот дом убежищем?

– Потому что здесь можно прожить всю зиму впятером. Припасов хватит. Потому что он может выдержать долгую осаду и вообще практически неприступен.

– До первого факела, брошенного в окно.

– Здесь нет ничего, что могло бы гореть. Поверь. Все это просто факелом не поджечь.

Аль поежился. То ли замерз, то ли вспомнил, как его самого собирались поджечь просто факелом. А Дан вспомнил, как суетились люди с вязанками хвороста во внутреннем дворе герцогининого дворца. Хобби у герцогини такое – лобное место персональное иметь. Вешать уже неинтересно, а вот посмотреть, как будет гореть на сильном магическом огне вампир… Нет, определенно им тут Ленина с Троцким не хватает. Определенно. А лучше Железного Феликса, за террор вроде бы он отвечал.

Дан даже не ненавидел герцогиню. Его психика так пока еще к здешним реалиям и не адаптировалась, и поведение… нет, нравы. Нравы аристократов казались настолько дикими, настолько нереальными – вот сейчас выскочат из-за угла придурки с радостным сообщением: «А мы из программы „Розыгрыш“!»…

Ага… Розыгрыш. По голому заду – в шутку. Ирис тоже шутливо круги выписывал, зачем-то привязавшись за шею к перекладине виселицы. Гаю заголиться велели просто, чтоб посмотреть, отличаются ли его гениталии от Миртовых. И костерчик раскладывали хобби ради…

А ведь в последний раз Дан чувствовал себя совсем иначе. Ох, не зря всякое кино снимают о психологическом влиянии оружия на человека. Типа был один дяденька, милый да славный, а потом пистолет нашел случайно, и давай в супермена мутировать. Или в монстра. И в кого же превращает Дана чужой меч?

Нет. Вот только – не чужой. Чужим он был у Ириса. Стыдно признать, но у Дана было ощущение, что у катаны есть душа и она в полном резонансе с его, Дановой, душой. А может, она околдовывает? Сначала Ириса, теперь вот Дана…

– А волшебное оружие бывает? – невпопад спросил он. Я дикий пришелец, мне можно и глупостями интересоваться.

– Бывает, – ничуть не удивился Аль. – Редко, потому что безумно дорого и неуправляемо. Никто не может предвидеть, в какую реакцию вступят кровь и заклинание. Ты о своем мече?

Дан подумал и решил не врать.

– О нем.

– Это не магическое оружие. Чувствуешь его, да? Так случается. Вы просто нашли друг друга.

– А я слыхал о великих мечах древности, – встрял Руд. Эльф презрительно скривился. Хорошо, что Руд этой гримасы не видел.

– Он не похож на великий меч древности. Я их наперечет знаю. К тому же все они двуручники.

– Дык я ж и не говорю, что енто он и есть. А ты видал хоть один?

– Нет. Эльфам запрещено иметь магическое оружие.

– А сколько тебе лет?

Аль чуточку улыбнулся.

– Что такое возраст? Вампир еще мальчик, хотя годами старше тебя и знающий лекарь. Вампиры живут долго. И эльфы практически бессмертны. Мы не умираем от старости или болезней. Нас можно только убить.

– Этот пафосный монолог, – сообщил Гай, – означает, что твоему новому другу в пересчете на человеческие лет десять-двенадцать.

– Нет, вампир, я постарше тебя, – холодно отозвался эльф. – Мне двести восемнадцать.

Звучало это абстрактно и навеяло только одну мысль: живы эльфы, помнящие ту резню, и много, потому ненависть и презрение никуда не денутся еще очень долго.

– Ты считаешься юношей?

– Нет. Взрослым. Юношу никто бы не выпустил в мир людей одного. Трудно сравнивать наш возраст, Дан. Невозможно. Для эльфа я очень молод, а для тебя – нечто древнее. А сколько лет тебе, Руд?

– Дык… тридцать два.

– Фермерский сын, – фыркнул Гай, – неженатый. Ты легенду-то продумай, а то проколешься.

Эльф недоуменно оглянулся:

– Фермер? С таким мечом?

– Ладно, – как-то очень уж ласково произнес Руд без всяких «дык», – у всех свои тайны. Эти вон неизвестно от кого бегут, ты тоже неясно зачем ехал мимо деревни, от которой ближайшее эльфийское поселение в полусотне миль…

– А кого твои тайны интересуют? – с ленцой протянул Гай. – Мы тебе советы даем, чтоб ты не прокололся, а то ведь еще и нас подставишь.

Запахло ссорой. Дан конфликтов не любил, поэтому, поморщившись, сказал:

– Гай ни от кого не убегает, убегаю я. А я помахал мечом в присутствии герцогини, но без ее разрешения.

– Благородные!

Прозвучало как отборный русский мат. Руда всего перекосило. Нашего плебейского полку прибыло, ведь Гай, как ни крути, аристократ, хоть и вампирский.

– Не очень хорошо, но не смертельно, – подумав, сказал Аль. – Герцогиня как, капризна?

– Герцогиня любит научные изыскания, – улыбнулся Гай. Руд поежился. – Например, посмотреть, что станет с вампиром, если его три часа подержать в магическом огне.

– Жареный вампир? – предположил Руд. Аль покачал головой:

– Просто подгорелый… Тебе ведь даже сорока нет, Гай? Регенерация еще замедлена? Плохо. За вампира точно никто не вступится. И за пришельца – некому. И куда вы?

– Вроде в столицу, – буркнул Гай.

– Так вас там и ждут!

– А куда? В столице нас много.

– До своих и дойти не успеешь.

– У тебя предложения есть? – перебил Руд. Он не спешил раскрывать свои секреты. Ну и бог с ним. – Критиковать и я умею.

– Есть.

– Сидеть здесь, пока нас не забудут? – уныло спросил Гай.

– Нет. Сидеть там, где не так скучно и вас точно никто искать не будет.

– В гости зовешь? – заржал Руд так, что откликнулись внизу лошади, а Шарик просунулся в комнату, не увидел Дана и вломился, едва не снес пару диванов, нашел и радостно заклекотал. Дан почесал ему нос. Завел себе собачку вместо Тяпы.

– Зову, – очень сухо проговорил Аль. Руд собрался пошутить в своем стиле, этак подчеркнуто примитивно. Дан бы его юмор назвал солдатским, а не крестьянским, но с крестьянами он знаком не был, в деревне-то был раза три в жизни. Аль медленно повернул голову, и Руд заткнулся.

– Спасибо тебе, – сказал Гай вполне искренним тоном, – но если герцогиня послала за нами своих псов, вряд ли их смутят эльфийские правила. Ведь эльфам запрещено поднимать руку на людей.

Аль сел в прежнюю позу, закрыл глаза и промолчал. Шарик потерся носом о плечо Дана, тяжко вздохнул, обдав его запахом сена, и поковылял обратно в конюшню.

– Умница ты мой, – сообщил Дан ему вслед. Шарик довольно квакнул и скрылся за дверью, не забыв прикрыть ее за собой. Хвостом.

Аль замкнулся, почти не говорил, вернулся на диван, лег и прикинулся, что спит. Любопытный и бесцеремонный Руд взялся обшаривать весь дом, обнаружил за камином маленькую комнатку со стоком для воды и здоровенным чаном. Они натаскали и нагрели воды (Аль объяснил, куда лить воду, чтоб она там нагревалась и потом наливалась в чан), как следует вымылись, перестирали белье и развесили его на веревке, протянутой в углу. При виде этих нелепых трусов до колен Дана разбирал смех. Вспомнилось, как бабулина соседка в Закаменке развешивала во дворе такие же длиннющие мужнины трусы и свои огромные панталоны. Выглядело это как великанское белье, хотя были соседи вполне среднестатистических размеров. Что бы их не обрезать, а то штаны, в смысле брюки, носят узкие, вот и приходится трусы вокруг ног оборачивать, чтоб не мешали.

Эльф тоже побрел к чану, а Гай нехотя ему помог, двигаться Алю было больно. Дан бы в его положении предпочел бы походить грязным, но не бередить сломанные кости и кровавые рубцы, да и был эльф почище, чем они. Во всяком случае, серебристые волосы не болтались жирными прядями, как у Дана и Руда.

Они расселись на половиках у камина голые, потому что сменного белья уже не было. Руд нашел в кладовой кувшин с вином и вежливо спросил разрешения. Аль только рукой махнул: все, что там есть, можно. Так что они ели какие-то консервы, разогретые над паром галеты превратились в хлеб, вино отдавало замечательной горечью, и это было очень вкусно. Аль подсунул под спину подушку – или черт знает что это было, великовато и жестковато для того, чтоб класть голову. Эльф все больше молчал, глядя на огонь, а Гай, Руд и Дан разговаривали о… ну о чем могут разговаривать молодые мужчины за крепким вином? О смысле жизни, о женщинах, о дружбе и о политике. О политике – меньше всего. Дома еще говорили о футболе, но тут, похоже, футбола не изобрели. И хорошо, потому что Дан не любил командных игр.

Траития была, естественно, монархией, слова «конституция» в здешнем лексиконе не имелось, и власть самодержца была абсолютной. Когда он желал ее проявить. В целом картина была уже знакомая: благородные жили, как хотели, остальные – по внятным и действенным законам, и эти линии шли параллельно, пересекаясь крайне редко. Конечно, выходя из внутреннего города, благородный мог безнаказанно (с точки зрения официальных властей) сотворить что угодно, например, продырявить мечом вампира или человека, но и сам рисковал быть продырявленным стрелой из-за угла. И этот контраст между благородными и остальными был посильнее контраста между людьми и прочими расами.

Эльфы жили компактно, но небольшими поселениями. Резервации, причем из серии «больше трех не собираться». Самый огромный эльфийский город насчитывал аж восемь тысяч населения. И это было, пожалуй все, что знали об эльфах Гай и Руд. Что-то такое они сказали типа «ну, ясно, что эльфы…», и Аль вдруг озлился:

– Ясно, что эльфы? – взвился он. – Почитали хорошо отредактированные учебники истории? Тщательно переписанные хроники? Наслушались сказок и страшилок? Сколько эльфов ты видел за свою короткую жизнь, человек? Хотя бы издали? Со сколькими эльфами говорил ты, вампир? До чего охотно вы все верите всякой чуши! Пройдет еще сто лет, и из нас сделают чудовищ. На моей памяти одна только история Альрика изменилась до неузнаваемости…

– Безумного мага Альрика? – оживился Руд, подзабывший «дыкать» и «чавокать». Аль только выразительно посмотрел на Дана: вот, мол, тебе и пример. Эх, ребята, подумал Дан, оказывается не одна есть в мире стране с непредсказуемым прошлым, и начал рассказывать о России. Чтобы утешить эльфа? Забавно.

* * *

Они проторчали в «убежище» десять дней, ошалели от безделья и всяких игр «на интерес». Предусмотрительный и осторожный Дан не любил играть на деньги и, даже сопровождая Олигарха в казино, больше смотрел, чем ставил.

На пятый день с лица эльфа сошли синяки, на седьмой пропали рубцы на торсе, а вот пробитая гвоздем ладонь заживать не желала. Даже ключица беспокоила его меньше. Гай злился на себя, но доставалось и окружающим. Кода Руд с хохотком посоветовал ему поплевать на руку эльфа – говорят же, что слюна вампира способствует заживлению ран, – Гай оскалился так, что неробкого детину прямо отмело к стене.

– Брось, – утешающе сказал Аль, разглядывая кровоточащую и опухшую ладонь, словно она и не ему принадлежала. – Дело не в твоем мастерстве. Ты, несмотря на молодость, очень хороший лекарь. Но разве ты учился лечить эльфов? На вас плохо действует серебро, на нас – железо. Может, гвоздь был из чистого железа. Я не умру от этого и даже калекой не останусь. Рано или поздно заживет.

– Нешто не больно? – спросил Руд. Эльф подал плечами.

– Больно. Сильнее болит, чем сломанные кости. Покричать, чтобы ты поверил?

– Ну как-то совсем уж, – смущенно пробормотал Руд, – будто и не твоя рука.

– Будто и не моя. Один из способов бороться с болью – отделить от себя больной орган. Становится намного легче.

Решил проблему Шарик: просунулся, обнюхал руку эльфа, чихнул и взялся зализывать совсем по-собачьи. И ведь кровь идти перестала, а к следующей перевязке рука выглядела уже прилично, прошла гангренозная чернота, спал отек. За это Руд насыпал дракону овса (тот с аппетитом умял), а Дан долго чесал ему все подставляемые места, приговаривая всякую чушь, как Тяпе, когда она млела, оказавшись у него на коленях. Шарик тоже млел, складывая башку куда придется, лишь бы на Дана, жмурился и клекотал.

Эльф отличался от Дана меньше, чем Руд. Гай даже пошутил, что Дан при желании мог бы сойти за эльфа. Аль улыбнулся.

– Нет. Мы разные. Я имею в виду – мы, эльфы. А отличают нас от людей не только уши или зубы. Например, цвет глаз. У нас не бывает, как у вас, красновато-коричневых или серо-голубых. Чистые и яркие: зеленые, синие, голубые. Без примесей. Хотя, конечно, Дан больше похож на эльфа, чем Руд.

Они тронулись в путь свежим солнечным утром. Розоватый снег, которого не коснулся никакой технический прогресс, слепил глаза. Гай нахлобучил шляпу поглубже, закрепил под подбородком шнурок, обмотался шарфом и стал очень похож на мультяшного персонажа, весь в черном, на темной лошади, лица не видно. Дан натянул купленную в Изумрудном городе вязаную шапочку, чувствуя себя идиотом из-за того, что из-под шапочки по-детски вились локоны. Куртка папы-вампира оказалась весьма теплой, особенно в сочетании с плащом. Руд тоже украсился шапочкой и выглядел довольно забавно с этой кудлатой бородищей и рыжими лохмами. Эльф же был в легкой куртке, плащ свисал за спиной, грея, скорее лошадиный круп, чем его самого. Холода он словно не ощущал. Часа через два они выехали на дорогу, еще через час оказались на перекрестке, на обочине стоял столб с целой кучей прибитых сикось-накось табличек. Некоторые указывали вообще в чисто поле. Аль собрался было дальше топать пешком, и они насилу уговорили его доехать до постоялого двора или городка, чтоб хоть лошадь купить, долг, если уж такой принципиальный, вернуть просто: в вампирском банке на имя Дана Лазарцева – запомнил?

Постоялый двор, до которого они доехали еще засветло, был убог, предлагавшаяся к продаже лошадь была ненамного моложе Дана, зато стоила всего три сотки, и утром Аль уехал на ней по левому ответвлению дороги, попрощавшись очень холодно и высокомерно. Ну и фиг с ним, подумал Дан. Встретились – разошлись. Зато на костре он не сгорел, и то приятно.

Дан седлал свою кобылу, когда в шею сзади уперлась сталь. Чуть-чуть – и нету Дана. Не в шею – в то самое место, где кончается позвоночник, надави слегка – и прямо в мозг.

– Напутешествовался, пришелец? Пора возвращаться. Герцогиня скучает.

Зашипел, припадая к земле, Шарик. И вдруг свистнул жалобно и замер. Резко обернулся Гай и тоже застыл.

– Лишнее движение, вампир, и твой друг – покойник. Тебя герцогиня тоже хочет видеть. Можешь и улететь, но тогда твое место на костре займет пришелец.

– Улетай, – сипло произнес Дан. Руд, входя в конюшню, остановился и раззявил рот.

– Я сдаюсь, – тихо сказал Гай. – Не убивайте его. Я возьму свое решение назад, если вы это сделаете.

– Мы должны доставить вас герцогине по мере возможности живыми, вампир. По мере возможности. Даже из-за Лита вампиры не начнут войны.

– Не начнут… войны, – выразительно согласился Гай, и Дан представил, как на светское общество пикирует папа Лит, подхватывает кавалера, а потом роняет…

– Шевельнешься – убью, – пообещал Дану голос сзади, – насчет тебя особых распоряжений не было. А тебя, вампир, никто не собирается убивать. Даже герцогиня.

Дан подумал: «Может, лучше шевельнуться?», но помешали инстинкты; он так и стоял, почти не дыша, пока не его шее закрепляли холодный металлический обруч.

– Сейчас, пришелец, я покажу тебе, как работает ошейник.

И показал. Стоя на четвереньках, Дан сквозь вату и орудийную канонаду слушал все тот же голос.

– Теперь ты будешь вести себя разумно, я думаю. Но на всякий случай советую тебе отдать мне оружие. Ты получишь его обратно, если придет время.

Не осознавая себя человеком и вообще кем-то мыслящим, Дан автоматически отстегнул кинжал и снял перевязь с мечом. Что такое сотворил с ним ошейник? Это была даже не боль, а что-то еще похуже. Крепкая рука поставила его на ноги. Шарик сочувственно посвистывал, но с места не сходил. А ведь и в его ошейник, наверное, вмонтировано что-то подобное…

В голове наконец прояснилось. Гай отступал к стене. «В серебряных кандалах», – вспомнил Дан и взмолился:

– Не нужно, нам же черт-те сколько времени ехать, зачем его мучить?

На сей раз он простоял на карачках намного дольше, а потом его просто закинули в седло.

Скакали сурово: быстро и подолгу, останавливаясь только на обед и ночлег. Дан первые два дня думал, что попросту помрет, а потом, видно, набил на заду мозоль и привык. Вел он себя разумно, все больше молчал да сочувственно косился на Гая, лицо которого ничего не выражало. Он сидел на коне, словно так вместе с ним и родился, мрачный, почти зловещий в этой своей черной экипировке. Поводья он держал обеими руками, и иногда между перчатками и рукавами мелькало серебро кандалов. На вид они были изящные, почти декоративные: тонкие браслеты соединялись цепочкой затейливого плетения. Герцогиня ценила красоту.

Им ничего не запрещалось: хочется – болтайте, хочется – песни пойте. Кормились тем же, разве что не за одним столом: чтоб плебс осквернял трапезу благородных? кошмар! Вино им тоже давали, и горячую воду для мытья и бритья, спали они в одной комнате с благородными, хотя и на полу, но с тюфяками, подушками и даже постельным бельем. Наручники с Гая снимали только чтоб дать ему одеться и раздеться, а когда он однажды непроизвольно отдернул руку, просто активировали ошейник Дана. Гай больше резких движений не делал, лицо стало вовсе непроницаемым. Эх, ну где они берут такую выдержку? Что эльф ни разу не пикнул, хотя и был отделан до состояния пельменного фарша, что Гай даже губу не покривил, а Дан ведь видел багровые полосы от ожогов у него на запястьях. Что затеяла эта боярыня Морозова, эта чертова кукла, экспериментаторша, садистка? Довести опыт до конца и посмотреть, что случается с вампирами на кострах? А с Даном что? Уж теперь вряд ли она ограничится желанием просто его выпороть… И хорошо, если просто повесит…

Ему было по-настоящему страшно. Кончились игры, кончилось романтическое путешествие с приключениями и геройскими подвигами типа спасения эльфа. Начинается суровая реальность средневековья, и судьба отдельно взятого человека никаких правозащитников не волнует. Ну, может, Литы когда вспомнят о смешном «мальчике», чуть не покончившем с собой из-за такой обыденности, как поротая задница. Может, цепляя к платью брошку, сронит слезу милая Дана, покачает головой Мун. Вот кто будет помнить и скучать, так бедняга Шарик. Дракон и так почти не сводил глаз с Дана, клекотал и курлыкал и даже морковке не радовался. Благородные вовсе не пытались их разлучить, хочется обниматься с драконом – валяй, мы и не такие извращения видали.

Однажды Дан рискнул спросить, как их нашли, и один даже снизошел до ответа:

– Не без труда и не без магии. После Изумрудного города стало легче. Как вам удалось пройти Больной лес?

– Повезло, – буркнул Гай, – даже не видели никого. А на желтой дороге нас уже дракон догнал.

Глядя на благородных, Дан невольно задавался философскими вопросами: до чего же может дойти человек… Знали или догадывались, что уготовано Гаю и Дану, но никаких эмоций не испытывали. Велено отыскать и доставить – отыщем и доставим. Велят дровишки в костер подбрасывать – запросто. С пришельца шкуру сдирать – легко. Своего же, так сказать, коллегу вешать – без проблем. Люди? Киборги?

Во внешнем городе такие Дану не попадались. Истребители вампиров были идейные, сынки – нормальные мажоры, жулики и воры – жулики и воры. Живые люди. Эти и правда казались киборгами. Терминаторами. Они даже между собой почти не разговаривали. В программу не заложено, наверное.

Увидев вдали высокую стену города, Дан загрустил. Недолго ждать осталось. Прощайте, свобода и, скорее всего, жизнь. Рыжий «фермерский сын» и высокомерный эльф Алир Риенис. Аль. Впервые встретивший человека, не готового спокойно проехать мимо, когда толпа суд Линча устраивает… Легко быть героем, когда рядом сторожевой дракон и друг-вампир. Ведь проехал бы, кабы Шарик не являл собой мощную поддержку. А может, выкупил бы. Просто – деньгами. Взяли бы без разговоров.

Ничего, дракоша, будешь доброе дело делать, улицы патрулировать с усачами, ловить бандитов, приносить пользу и получать в награду морковку. Шарик подпрыгнул, чтобы лизнуть Дана в лицо, испугал лошадь, и облизанный Дан сверзился с седла в сугроб. Благородные, не выказывая никаких эмоций (хоть бы посмеялись, что ли!), подождали, когда он поймает лошадь и влезет на нее.

В городские ворота они въехали незадолго до закрытия. Шарика там и оставили, и он долго еще рвал Дану сердце, клекоча и высвистывая, пока регистратор фиксировал прибывших в книге. А во вторые ворота, во внутренний город, они въехали молча и без задержек: стражники только алебардами покачали. Страх рос пропорционально количеству света и достиг пика, когда они были предъявлены пред светлые герцогинины очи. И я считал, что у нее глаза зеленые? Ага, как у меня синие.

Герцогиня похвалила своих псов, но даже это не вызвало на их лицах никакого энтузиазма. Дану и Гаю велено было снять теплую одежду, и на сей раз Гая не избавили от наручников, а странным образом разъединили цепочку, и он снимал куртку, звеня кандалами.

Они стояли, дураки дураками, перед толпой кавалеров в цветных колготках и дам с вываливающимися из декольте грудями, и Дан отчаянно трусил и столь же отчаянно завидовал достоинству, с которым держался Гай. В этот раз он не кланялся и не изображал почтение.

– А красив, – заметила герцогиня, вдоволь налюбовавшись тонким лицом Гая. Ага. Красив. Прямо хрестоматийный революционер перед царскими палачами. Декабрист накануне казни. Высокие сапоги, черные штаны, белая рубашка, оковы, вдохновенное… нет, одухотворенное лицо среди тупых рож вырождающейся знати и вообще… Гай, дружище…

Рожи у знати были разные. Равнодушные в основном. Или вяло любопытные. Пресыщенные. Всем, даже зрелищем пыток и казней. Говорят, иные новые русские придумали себе развлечение: в отпуск едут не в Антиб или Куршавель, а живут недельку в хрущевке-однушке, имея в кармане двести рублей. А экстремалы – и вовсе в деревне. Чтоб сортир во дворе, вода в колодце, еще и свет им обрезают для полного осознания полезности ленинского начинания насчет электрификации… Этих бы в такой экстрим. Дамочкам – коров доить, кавалерам – сено косить.

Господи, страшно-то как… кто бы сказал, что спокойный и уравновешенный Данила Лазарцев будет смотреть на феноменально красивую женщину и тревожиться о чистоте своих штанов… В животе бушевало.

– Мы не закончили с тобой, вампир, – нежно проведя рукой по щеке Гая, сообщила герцогиня. – Я хочу посмотреть, как долго ты можешь пробыть в огне. Успокойся, я вовсе не хочу твоей смерти, милый. Идемте во двор. И принесите мне плащ.

Гай не дрогнул и не моргнул. Глаза его явственно отсвечивали красным. Он прошел к костру, сам поднялся по двум ступенькам, терпеливо подождал, пока кандалы застегнут позади столба, чтоб он улететь не мог. Дана подтолкали поближе. Убивать. Этих – только убивать. Деловито резать, как, наверное, резали эльфов их предки. Можно еще шеи ломать. Чтоб просто: хрусь – и душа отлетела прямо к местному заменителю Люцифера. И тошнить потом не будет. Наоборот, появится ощущение правильности. И чувство хорошо выполненного долга. Гай…

На нем сгорела уже вся одежда, вспыхнули тонкие волосы. Сквозь пламя Дан чувствовал его взгляд, потом перестал. Сколько прошло времени? Час? Полтора? Знать ежилась от холода, хотя все были в плащах – слуги позаботились, а Дан не мерз. Он вообще ничего не чувствовал, кроме лютой ненависти. Имей силу эмоции, в радиусе ста метров уже все корчились бы в агонии.

Гай закричал. Страшно, нечеловечески. Дан невольно сделал шаг, и ошейник тут же опрокинул его на землю, вывернув наизнанку не только тело, но и душу. То ли именно это послужило герцогине сигналом, то ли ей надоел однообразный эксперимент, то ли она убедилась в практической несгораемости вампиров, но когда Дан начал воспринимать мир, огонь не горел. То, что было у столба, не было Гаем. Его тело представляло один сплошной багровый ожог. Убивать.

– Вампирчика отвезите домой, – распорядилась герцогиня, – пусть его полечат. Говорят, вампиры хорошие лекари. В качестве компенсации… в качестве компенсации я разрешаю ему в течение года пить свежую кровь вдосталь… и если при этом жертва не умрет, то никакого наказания. Пусть хоть средь бела дня и посреди площади. Если умрет – выпороть. Никаких казней. Мальчик заслужил хорошее питание

Дана потрясло, что Гай держался на ногах. Это напомнило сразу все фильмы ужасов. В терракотовых глазах полыхала боль.

– Ваша светлость, – услышал он свой голос, – ему станет лучше, если он получит свежую кровь сейчас.

Герцогиня задумчиво осмотрела приближенных, бледневших так, будто один только ее взгляд высасывал у них половину крови.

– Вот пусть у тебя и попьет, – решила она. Благородные порозовели. – Я никогда не видела, как это, собственно, происходит. Да сними ты с него ошейник, Люм, куда он денется…

Избавление от ошейника было приятно. Дан решительно подошел в Гаю и прошипел, заметив протест в глубине терракоты:

– Не выпендривайся, пей! – и рванул ворот рубашки. Обожженные сухие губы царапнули кожу. Пей. Хоть все. Мне терять все равно нечего. Укус был мгновенно болезненным, а потом опять ощущение поцелуя. Собственно, почему ощущение? Поцелуй и есть. С технической точки зрения. Сам сто раз барышень в шейку целовал, и барышни точно так же млели… Ох, не остановился бы Гай, и все кончилось бы легко и с пользой. Не хотелось полагаться на изобретательность герцогини. Но Гай оторвался от его горла и позволил себя увести. Дан проводил его глазами и повернулся к герцогине. Та, видно, легко прочитала у него на лице крупно пропечатанную идею-фикс и лучезарно улыбнулась:

– Где его меч? Дайте ему. Люм, порадуй меня. Убивать необязательно.

Катана рванулась к нему всей душой, что в сочетании с эйфорией от «поцелуя вампира» дало поразительный эффект. Дан перестал бояться. Вообще. Типа семи смертям не бывать, а одной чего бояться.

– Не убивать, говорите? – переспросил он. – Ну ладно, не буду.

Люм холодно усмехнулся. Ага. Наверное, он тут не худший фехтовальщик. И к черту. Пусть убивает, хотя ему не велено и он послушный. Но я – нет.

Да. Это был не Мирт. Вероятно, у его мамы были трудные роды, если дитятко шло мечом вперед. И вероятно, со стороны это было не особенно красиво с точки зрения знатока, каковым – каковой? – считала себя кукла с зелеными глазами. Для Дана это не имело значения. Мир сузился до Люма и его танцующего клинка. Катана и сейчас вела Дана, да только он за ней не успевал… Или иногда не понимал, когда она хотела выполнить прием, которого он не знал. Прости, милая, дилетанту ты досталась.

Он парировал удары Люма, даже пытался атаковать, не стоял на месте, прыгал и летал, ноги скользили по тщательно выметенным камням и декоративно небольшому слою снега там, где летом зеленела трава. Сердце норовило выскочить через уши, причем одновременно через оба, воздуха не хватало категорически. Слишком высокий темп. Слишком… Сталь чиркнула по руке. Два кровопускания в день – это много.

Увидев краем глаза алые брызги на снегу, Дан отстраненно подумал, что это красиво. А катане не понравилось, и он вдруг почувствовал необыкновенную ясность в голове, осознал, что ломится вперед, будто у него десять рук и все заканчиваются полосами стали, да еще вертятся и гнутся во все направлениях. Опс! И благородная кровь имеет красный цвет!

У Люма, правда, тоже имелся десяток стальных лезвий, и одно резануло Дана по лицу, второе кольнуло в плечо, третье ткнулось в горло, процарапав кожу. Дан всем делом рванулся навстречу холодной и страстно желаемой смерти, а фигушки, Люм отступил ровно настолько, насколько продвинулся вперед Дан. А Дан наконец поскользнулся и упал, и кончик лезвия уперся ему в грудь, точно напротив сердца: видно было, как колышется рубашка там, где оно бухает.

– Браво! Браво, Люм! Это было замечательно красиво. Ты доставил мне истинное удовольствие. Хочешь убить его?

– Нет, – улыбнулся Люм, – я хочу его трахнуть. Он меня заводит.

Он так и сказал: «трахнуть», и Дан, поотвыкший от русского сленга, не сразу понял, что имеется в виду, а когда понял, снова рванулся навстречу стали, и Люм снова успел убрать меч на необходимое расстояние. Дан шмякнулся на спину и тут же, извернувшись, попытался достать катаной тот самый орган, который он Люму «заводил». И получил по своему – ногой.

Когда он вернулся к реальности, меча в руке не было, а след сапога на манжете – был. Его поставили на ноги.

– Ты молодец, пришелец. Кажется, Дан? Ты хорошо дрался. Больше четверти часа против Люма! Даже и не припомню такого. Люм, у тебя хоть одна дуэль столько длилась?

– Я гонял Роза не менее чем полчаса, ваша светлость.

– Ну – гонял! Он тебе почти и не сопротивлялся. А как ты сам оценишь Дана?

– Хорошая рука. Хорошее сердце. Ему этот меч годится куда больше, чем Ирису, ваша светлость, парень талантлив, умеет чувствовать меч, даже соединяется с ним инстинктивно, но до обидного неопытен. Даже, пожалуй, необучен.

– А если бы был опытен?

– Если найдет хорошего учителя, то года через два-три сможет справиться и со мной. Он, ваша светлость, очень талантлив.

– За что люблю и ценю тебя, Люм, – за честность. Ты заслужил награду. Бери его, если он тебя заводит.

– Прямо здесь? Холодно, ваша светлость. Может, вернемся внутрь?

Двое подхватили Дана под руки и бодро поволокли к теплое помещение. В прошлый раз меня тут выпороли, а сейчас изнасилуют. Дан рванулся из последних сил, вывернулся, стукнул лбами усердных благородных и получил эфесом по затылку. Свет временно померк, а когда включился, с Дана деловито и профессионально стягивали штаны; он дернулся – и опять получил. Его бросили грудью на стол, выкрутили руки, прижали…

– Развлекаетесь, милочка?

Кто ж так снисходительно милочкой-то? Дан скосил глаза.

Высокий атлет с медно-коричневыми волосами, довольно коротко остриженными. Лицо надменное – эльф от зависти лопнет Одет… подобающе одет, но почему-то стриптиз устраивает: снимает короткий камзол, закатывает рукав рубашки, звучно шлепает себя по предплечью… и герцогиня приседает в глубоком реверансе, а прочие и вовсе стелются.

– Штаны на него наденьте. Меня не вдохновляют мужские зады. Ты предпочитаешь мальчиков, граф?

– Как когда, ваша милость.

Ух ты! В голосе Люма не было особенного почтения, когда он говорил с герцогиней, а тут… поди ж ты!

Тем временем Дан был поднят, застегнут, ему даже рубашку в штаны заботливо заправили.

– Что тут у вас?

Милость села в герцогинино кресло и выслушала отчет. Золотистые глаза остановились на Дане.

– Пришелец? Владеет мечом?

– Осмелюсь заметить… – начал Люм. Милость подбодрила:

– Осмелься, осмелься, граф.

– Хорошо владеет мечом. Но я не граф, ваша милость. Я барон.

– Выдержишь пять минут против меня, станешь графом. Не выдержишь… ну так бароном и помрешь. Хочешь?

– А не могу ли я, ваша милость, остаться живым бароном?

Милость расхохоталась.

– Молодчина! Можно, барон. Фрика, он у тебя еще и неглуп. Забрать, что ли? Подумаю. Ты, пришелец… как зовут?

– Дан, – сказал было он, но сам не понял, что сказал, потому что рот вдруг заполнила кровь. Люм задел ему лицо. Наверное, щеку пропорол. Его качнуло сразу от всего – он шока при виде обожженного тела Гая, от потери крови, от страшной усталости, от спасения… Да, самого натурального голливудского спасения в последний момент. Рояль в кустах, то есть неведомая его милость, походя избавила его от того, что Дан искренне считал хуже смерти. А как больно… Лицо свело судорогой, а крови от этого стало только больше.

– У тебя целитель-то хоть имеется. Фрика? Сядь, не маячь. Расскажи мне здешние новости. Почему со двора горелым мясом несет?

Дана посадили на стул. Какая-то невзрачная личность покрутилась вокруг и принялась за исцеление. Да лучше б меня Люм трахнул, успел подумать Дан, падая в очень глубокую и очень неуютную яму.

Потом его из ямы вынули. Голова кружилась, словно с тяжелого похмелья, зато крови во рту не было. Перед глазами возник черный камзол, обшитый такой серебряной тесемочкой в сантиметр шириной, на которой теснились солнечники – камушки, ценившиеся здесь выше брильянтов. Крепкая рука взяла его за подбородок.

– Кондово. Когда в следующий раз захочется крови, отруби что-нибудь своему целителю. Оставил парню шрам на лице. Вот что, Фрика, забираю я у тебя этого пришельца. Не возражаешь? Да и с вампиром было бы интересно поболтать. Редко такие молодые дружат с людьми. Уведите его в мою карету. Не желаешь ли выпить со мной, Фрика? Надеюсь, вино у тебя лучше, чем целитель?

Дана снова подхватили под руки Люм и Мирт, почти вынесли из дворца и усадили в карету. Смотрели они вполне дружелюбно. Мирт положил Дану на колени катану в ножнах.

– Это твой шанс, – сказал Люм. – Постарайся его не упустить. И не вздумай перерезать себе глотку – не позорь хорошее оружие. Мне проиграть не стыдно. Я лучший мастер клинка в этих краях.

А плохое оружие, то есть кинжал, ему не вернули. Две короны зажилили. Дан погладил эфес. Сил не было. То есть четверть часа назад были, а сейчас ушли в неизвестном направлении. Повешение снова отложено? А что на уме у этой милости, которой Фрика поясные поклоны кладет?

Дан то ли заснул, то ли потерял сознание. Второе вероятнее. Он смутно помнил, что вроде натыкался на золотистые глаза и думал, что клинок Люма был бы предпочтительнее. Вроде его куда-то везли, потом куда-то вели, потом раздевали… или нет?

Но открыл глаза он явно в спальне, потому что лежал в кровати (три метра на четыре, заблудиться можно) под легким и теплым одеялом. Один. В идиотских семейных трусах. Ему снился извращенец Люм, и к чертям политкорректность. Заводит его, видишь ли…

На левой руке белел шрам, которого вчера не было. А сейчас есть. Это вообще как? Дан вылез из-под одеяла и поежился: в комнате было весьма свежо. В двух шагах от кровати была призывно открытая дверь, за которой обнаружилось фарфоровое кресло с крышкой. И тут ватерклозета нет, хотя запах слабенький. Зато над большущим (метра два диаметром) чаном имеются два крана. И плевать на все.

Дан вымылся; пока он нежился в чану, в помещение зашел молчаливый старичок и конфисковал трусы, но взамен положил полотенце и халат. Без драконов. Гай… как там Гай? и как там Шарик? Красный террор им устроить без великого октябрьского переворота…

Он увидел возле зеркала бритву, а в зеркале увидел шрам у себя на подбородке. Весомый такой. Почти от угла рта наискосок до середины подбородка. Ни фига себе. Это магия, что ли? Или я тут месяц проспал? Он побрился, без удовольствия поняв, что верхняя часть шрама онемела: пощипал мертвую кожу и ничего не почувствовал. А что с дикцией? Дан поартикулировал. Ага, понятно. Левая половина нижней губы не двигалась. О, и на плече шрам, где Люм его кольнул, но такой, мелкий. Скоро пройдет.

На стуле возле кровати лежала одежда. И белье. Дан, подгоняемый холодом, резко натянул на себя очень качественные штаны, отличную рубашку и не менее отличную куртку. Внизу лежала катана. Дан снова нежно погладил ножны, подумал и прицепил ее к ремню.

Он, несомненно, был во внутреннем городе. Ах да. Его милость. Раньше Дан считал, что светлость главнее милости. Впрочем, он много что считал. Что людей жечь нельзя, даже если они вампиры. И даже пороть нельзя. И уж точно нельзя заваливать на стол с целью вульгарного насилия. Его передернуло.

Все тот же старичок принес ему завтрак, подождал, когда Дан сметет все, что дали, и повел его куда-то. Для чего могло служить такое помещение, он не знал. Длинный, мрачный, пустой и холодный зал. Пустой в том смысле, что мебели в нем не было – стол да пара кресел у камина.

– Подойди, – приказали оттуда, – и сядь.

Дан подошел и сел. Вчерашняя милость.

– Можешь забыть о герцогине и тем более о похотливом бароне, Дан.

– Спасибо, ваша милость, – осторожно ответил он.

– Ты поедешь со мной. – Он щелкнул пальцами, и старичок, ловко ухватил левую руку Дана, нацепил на нее браслет: две черные полоски, а посередине – белая с гравировкой. – Отныне ты – моя собственность.

– То есть как? – возмутился Дан. Золотистые глаза уставились на него.

– Обыкновенно. Как, например, лошадь или перчатки. Хочешь попротестовать? Рассказать мне, что рожден свободным и это произвол? Ну, давай.

– Но я действительно рожден свободным, – довольно жалким голосом начал Дан, – хотя и не могу этого доказать…

– Смешно, – перебил его милость. – Тебе сколько лет – тридцать или около того? Ты выглядишь мужчиной, ведешь себя, как мужчина, а мыслишь какими-то романтическими штампами. Неужели ты еще не осознал, что родиться свободным еще не значит быть свободным?

Дан спросил язвительно:

– Это философия или напоминание мне о моем месте?

– Это философия. Твое место таково, каким его сделаешь ты.

– Будучи вашей собственностью?

– Почему нет?

– Такая философия мне и правда не по мозгам. Ну, отсталый я человек. Пришелец.

– Я люблю сарказм, когда он уместен. Но вот когда умный ведет себя, как дурак, не люблю.

– Падать ниц и лобызать сапоги? – осведомился Дан.

– А сумеешь? Подумай.

Дан честно подумал. О Гае, страдающем по милости идиотки с титулом и абсолютной властью. О Шарике, патрулирующем улицы. Об Алире Риенисе, с гордой осанкой восседающем на чахлой пожилой лошадке, и кто б сказал, что у него сломаны ребра и ключица. О Руде, стоящем на пороге конюшни с разинутым ртом – где-то в недрах бородищи посверкивали зубы. Философия на ум не шла, как, впрочем, и никогда прежде.

– Я не знаю, – сказал наконец Дан. – Я просто не знаю. В принципе, любого можно сломать, а я вовсе не герой.

– Боишься умереть?

– Естественно.

– А зачем же ты рвался навстречу мечу Люма? – хмыкнул его милость. – И зачем же демонстрировать готовность к бою, когда тебя хотят всего лишь высечь?

– У нас разное восприятие термина «всего лишь», – буркнул Дан. – Я не хочу, чтобы меня публично высекли и тем более публично поимели… не публично тоже не хочу.

– А лобызать сапоги хочешь?

– Я вообще не хочу, чтобы меня унижали.

– И готов умереть с оружием в руках, но не унизиться?

– Готов! – с вызовом бросил Дан, сильно сомневаясь в своей готовности. Она разомлела от крепкого сна, хорошего завтрака и огня в камине и никак себя не проявляла.

– То-то и оно, – глубокомысленно заключил собеседник и вдруг повернулся и возложил на Дана тяжелющий взгляд. Глаза, вообще-то карие, явственно отливали золотом. Дан не знал, что положено делать: падать ниц, то есть преклонять колено, или еще чего. И что хочет сделать, тоже не знал. Так что не отвел взгляд скорее от растерянности, чем от мужества. Его милость изволила усмехнуться и продолжить: – Есть ли у тебя сомнения в том, что Фрика рождена свободной? И правильно, что нет. А в том, что по сути она рабыня, сомнения есть? – Дан вспомнил, как стелилась герцогиня перед этим вот, как приседала и опускала глазки. – Вижу, что понимаешь. Рабство, друг мой, – это прежде всего состояние души. И пусть ты не осознаешь еще, что ты – моя собственность, но ты, плебей, смотришь мне в глаза, а Фрика не осмеливается. Ты жаждал смерти, лишь бы избежать позора. Ты дрался с лучшим фехтовальщиком в этих краях… Пусть плохо дрался, но без страха. Ты не побоялся публично предложить свою кровь вампиру… что, опять хочешь убить Фрику? Она того не стоит. Твой друг поправится. В жизни вообще много боли, но особенно много ее в жизни вампиров и эльфов.

– Ну предположим, герцогиня имеет рабскую психологию, а я душой свободен, – нагло сказал Дан. – И как это вяжется с тем, что она творит, что хочет, а я – ваша… перчатка?

– Обычно. Ничего особенного в этом нет.

– И выбора у меня тоже нет?

– Как сказать… Можешь сбежать, и я не стану за тобой гоняться. Соскучился по Фрике и Люму? Хочешь, чтобы благородные любовались твоим голым задом и последующими действиями Люма? Не хочешь. Тебя пугает слово. И это главный минус. А плюсы? Никакая Фрика не рискнет даже говорить с тобой грубо. Даже назвать тебя на «ты» не рискнет. Быть моей собственностью вовсе не позорно, Дан. Напротив, почетно.

– И что, герцогиня…

– Была бы в восторге. Падала бы ниц и лобызала сапоги. Публично задирала бы юбку не только передо мной, но и перед тем, на кого я указал бы. Кстати, не хочешь ли?

– Нет, – искренне оказался Дан.

– И правильно. Порочна, развратна и абсолютно беспринципна. Как все ее приближенные. Рабы.

– И Люм?

– Нет, – согласился… хозяин? Ох. – Люм свободен. Хотя тоже порочен, беспринципен и вообще редкий мерзавец. С одной стороны, опасен… с другой – охотно бы лобызал мои сапоги, чтобы оказаться на твоем месте. Ну, хочешь, например, высечь герцогиню, как она высекла тебя?

– Нет.

– Почему? Так гуманен?

– Я гуманен? – удивился Дан. – Нет. Просто… что ей это? Разве что больно. Она все равно не будет чувствовать того, что чувствовал я.

Тот одобрительно кивнул. Наступила пауза, длинная, как ожидание троллейбуса под дождем, и столь же неприятная. Дан пытался понять, как чувствует себя в новом качестве.

– И что дальше?

– Жизнь. Долгая и увлекательная. Потери и приобретения. Возможно, любовь. Вероятно, война. Но не жалкое существование чужака. Хотя, прости. Твоя жизнь не оказалась жалким существованием. И это весьма удивительно.

– Вы уже и о моей жизни все знаете?

– О твоей жизни здесь. Ты необычный человек. Дан. Маги уходят, случается эквивалентный обмен, но уходят только посредственности. Можешь мне поверить. И приходят такие же. В лучшем случае спиваются, не заводят друзей, шарахаются от вампиров и сетуют на свою загубленную жизнь. Ты – необычен. Тебя – двое. Один попал сюда по эквивалентному обмену. Это банковский служащий, милый, сдержанный и приятный, но совершенно бесполезный человек. Второй просыпается. Это тот, который спас вампира, а первый всего лишь пожалел. Это тот, который приручил дракона. Тот, который выручил эльфа. Тот, который готов умереть, но не унизиться. Что ты чувствовал, когда Фрика велела тебя высечь?

– Хотел покончить с собой, – неохотно признался Дан. – Гаю предложил кровь, а он отказался, хотя и обещал.

– Но передумал?

– Как видите.

– Ты правильно оцениваешь ситуацию. Фрику не унизит порка. Вообще не уверен, что ее можно унизить, потому что она гордости не имеет. И не вспоминай об Ирисе. Она рано или поздно повесила бы его и без тебя. Забудь Люма. Или сделай с ним то, что хочешь. Убей. Унизь.

– Нет.

– Почему? Мараться не хочешь?

Дан помолчал.

– Она заслуживает смерти. И остальные. А разве что-то изменится? И следующая Фрика будет доброй? И следующий Люм не станет вешать следующего Ириса?

– Нет.

– Я должен буду уехать с вами?

– Да.

– Когда?

– Через несколько дней.

– Я смогу навестить Гая?

– Разумеется. Кстати, идем-ка.

Дан потащился следом, так и не понимая, что чувствует. Пожалуй, ничего. Остатки вчерашнего азарта прошли, Дан даже сомневался, он ли вчера дрался с Люмом и так стремился навстречу его мечу после поражения? Слышал ли он вполне дружелюбные слова Люма о шансе? Его ли раскладывали на столе для Люмова удобства? Он ли теперь чья-то собственность? И что это означает вообще?

– А кто вы? – спросил он спину в черном.

– Узнаешь еще.

– А звать мне вас как – ваша милость?

– Не нравится?

– Пошло как-то.

– Пошло? Забавная формулировка… Ну а как в твоем мире на этот счет?

– В моем мире отсутствует собственность на людей, – съязвил Дан, – а кто пытается, подлежит уголовной ответственности.

Спина фыркнула.

– А в книжках?

– Ну… мессир или там милорд.

– Тоже не нравится?

– На мессира не тянете, – обнаглел Дан. Легко было наглеть на сытый желудок и не видя золотых глаз. – Он все-таки дьявол.

– А на милорда тяну?

– На милорда – вполне. Значит, милорд?

Он остановился и развернулся. Дан замер. Голову оторвут или что?

– Меня зовут Нирут. Нирут Дан. Забавно?

Еще бы не забавно, слегка ежась под этим взглядом, подумал Дан. Голову оторвет. Точно.

Он протянул руку и коснулся пальцами шрама на подбородке.

– М-да… еще и парализовано. От этого я тебя избавлю, но шрам останется.

– Ну и что? – удивился Дан. – Это не самое страшное, что случилось в моей жизни.

– Но ты красив. Не пугайся, я не вдохновляюсь мужчинами.

– Красота, – проворчал Дан, – не главное мое достоинство. Я ж не девушка.

– А какое главное?

Дан растерялся. Они стояли на улице перед высокими воротами и прорезанной в них дверцей. Было холодно, но Нирут Дан словно не чувствовал мороза. А Дан Лазарцев – очень даже чувствовал.

– Не знаю.

– Может, просто скромничаешь?

– Правда, не знаю. Не думал никогда.

– Подумай.

Он распахнул ворота.

Шарик закопал Дана глубоко в сугроб, потом выкопал, потом снова закопал. Сопровождалось это облизыванием, клекотом и свистом. Милорд хохотал сначала, потом выдернул Дана из снега и пинком отправил к дому. Шарик решительно рванул следом.

– Он твой.

– А у меня может быть что-то свое?

– Все, что у тебя есть, – твое, – удивился он. – А за дракона ты щедро заплатил магистрату. К тому же теперь он не годен для патрулирования. Забирай свою собачку. Он твой. Меч – твой, какие-то там у тебя деньги – твои. И уж в этом нужды у тебя никогда не будет. В том, чтобы быть моей собственностью, есть свои преимущества, Дан. Можешь называть меня Нирут.

– Это тоже преимущество?

– Твое.

Шарик терся о его ноги, и Дан забеспокоился о целости штанов, потом положил руку на загривок дракона – слава богу, наклоняться для этого было не нужно.

– Зачем я вам сдался… милорд?

Почти тезка усмехнулся. Широкая улыбка Гая, разгоняющая толпу, была намного приятнее.

– Поймешь со временем. А пока можешь считать, что это мой каприз.

– Как у герцогини?

– Люблю сарказм. Тебе холодно?

– Холодно. Зима, знаете ли. Снег.

– Ты не умеешь защищаться от холода, Дан?

– Умею. Надеваю теплую одежду, например.

– Тоже неплохой способ. Кстати, одежду тебе придется носить моих цветов.

Дан оглядел себя. Цвет был один – черный. Разве что рубашка, но из-под высокого воротника куртки ее не было видно. Ну и черный, наплевать. Претенциозно, конечно, ну так здесь свои закидоны. Гай вот тоже черное предпочитает. Может, чтоб ультрафиолет отталкивать? Или его как раз белое отталкивает? Кажется, когда-то он учил физику… Дан улыбнулся своим мыслям. Физика? Здесь? В мире магии?

А ведь магии как таковой он не видел ни разу. Имелась Гильдия, он, помнится, ее даже посещал однажды – лет так тыщу назад, да самое магическое, что он там видел, – это чай. Ну, дознаватели – детекторы лжи. Похоже, это были самые слабенькие маги, умевшие только одно: определять, лжет ли допрашиваемый. Причем, похоже, действовало это только на людей. А рас было много. Наверное, много. Ведь говорил Гай о русалках, ангелах, драконах… Кто знает, сколько их тут еще. Гномы какие-нибудь или феи. Домовые, гоблины, тролли, кикиморы болотные, ундины да наяды… Интересно, как это вышло? Почему на земле – только люди, а здесь вон их, сонмы, что называется. Или на земле уже только люди?

А термины Гая тоже как-то не о магии говорят, а о технологии. По крайней мере, о науке. И то, что делает Гай – трансформируется, летает, двигается неуловимо для глаз, – никак не магия, а просто свойство расы. Дан вот летать не умеет, а Гай умеет. И все. Чем-то отличаются эльфы. Как говорил Аль, превосходят во всем. Тоже мне, арийцы, раса избранных, сверхчеловеки… За неделю уполовиненные такими примитивными людишками.

У дверей вопросительно квакнул Шарик, получил кивок от Нирута и понял его как приглашение. А ведь он даже в убежище не ломился в помещение, вполне довольствовался конюшней, на всяких постоялых дворах тоже сено лопал в компании лошадей. Соскучился, не хочет расставаться. Дан присел на корточки и обнял зверюгу. Вот что делать, спрашивается? Оставаться в собственности неведомо кого, но весьма влиятельного – стоит только вспомнить, как стелилась герцогиня? Или сбежать – ловить не станут… И снова стать игрушкой герцогини? Что предпочтительнее – неизвестность с Нирутом или определенность с Фрикой? Нет, предпочтем уж неизвестность. Тем более что дано разрешение навестить Гая. Попрощаться с Гаем.

– Ты не умеешь терять?

Дан поднял голову.

– А кто умеет? Я терял, если вас это интересует, но не хочу больше. И учиться не хочу.

– Почему?

– Потому что не хочу быть… благородным. Им всё пофиг и все пофиг. Вы предлагаете мне избавиться от привязанностей?

– У тебя их много?

– Нет. Гай. Ну, вот Шарик.

– Не предлагаю. Мне не нужно бесчувственное создание… действительно, вроде благородного. Но и человек, не способный с собой совладать, меня тоже не устраивает. Так что от излишней сентиментальности я тебя избавлю.

Дан чмокнул Шарика в нос. Излишней сентиментальности? Это что – нежности с драконом? или воспоминания о старушках? о детстве? и милой Данке? честном и добром Муне?

Нирут оставил его одного, и к вечеру Дан совершенно озверел от безделья. Его сытно накормили, никто не мешал ему шляться по дворцу, пустому, лишь изредка мелькали люди, кланявшиеся ему, Данилу Лазарцеву, и скользившие мимо не хуже вампира. Слуги? Они все были в черном. Но браслетов на них Дан не заметил.

Браслет он рассматривал долго, но так и не увидел стыка. Было впечатление, что он совершенно цельный. Он свободно болтался на запястье, но не снимался. Гравировка напоминала надпись, но это были не буквы, а какие-то неведомые символы. Руны. Вроде как… А ведь точно.

Нирут застал его за сравнением надписей на лезвии меча и на браслете и одобрительно хлопнул по плечу, но ничего не сказал. А Дан не стал спрашивать. Принципиально. Все равно: захочет – скажет, а не захочет – промолчит.

* * *

В таком вот безделье прошли еще три дня, потом все тот же старичок, так и не сказавший ни слова, притащил Дану целый ворох одежды. С десяток рубашек, тонких и плотных, то есть из разной ткани, но одинакового покроя и одинаково белых. Без кружавчиков, что радовало. Несколько пар штанов, тоже разных, но черных. Несколько курток, тоже разных, даже бархатная имелась, какие-то подлиннее, какие-то покороче, но все черные, зато с вышивкой. Тоже, наверное, руна. Бейджик, в общем. Принадлежность… нет, собственность Нирута Дана. Что интересно, вышивка не ниткой, а камушками. Меленькими и беленькими типа жемчуга. Тьфу. Плюс еще две теплые куртки: одна типа пуховика, вторая просто на меху. Черном и гладком, вызывавшим ассоциации с пантерой. И два плаща, черных, но с серебряной окантовкой. Сапоги, сшитые так, словно Дан носил их уже год, то есть удобные до невозможности. В общем, экипировали. Даже белье, то есть семейные трусы и носки, были черными. Дан вздохнул. Старик усадил его на стул, пощелкал ножницами вокруг головы, но коротко стричь не стал. Переодевшись, Дан сходил в ванную и посмотрелся в зеркало. Наш человек в другом мире. Серия первая. Нет, уже вторая.

– Тебе идет черное, – сообщил сзади Нирут. Босс. Милорд. – Завтра мы уезжаем, так что заканчивай свои дела здесь. Попрощайся с друзьями, забери из банка деньги и что там у тебя еще, камушки какие-то. Зайди в конюшню, там твой конь.

– А пешком мне не по чину?

– Ну иди пешком, – пожал плечами хозяин. – Мне казалось, верхом просто удобнее. Главное, меч не забудь. Ага. Вижу, что не забудешь. Ты привязан к нему. Имя у него есть?

– Нет еще.

– Придет время – появится. Иди.

Днем во внутреннем городе он не был. Улицы были пусты – благородные отсыпались, лишь изредка попадались дамы или кавалеры. На Дана они реагировали не больше, чем друг на друга. Он, хотя и не сверкал драгоценностями, одет был не плебейски.

Под снегом город смотрелся как-то аккуратнее, хотя особой загаженностью не отличался и летом. Сапоги обладали еще одной приятной особенностью: они не скользили по накатанным мостовым, который никто не посыпал адской смесью песка и соли. Был легкий морозец, пощипывавший уши. В экипировку не входили головные уборы. А если минус тридцать?

Дан постучал в знакомую дверь изящным металлическим молотком. Наверное, бронзовым. Открыла мама Лит и так и замерла на пороге, глядя на него то ли с ужасом, то ли с недоумением. Дан растерялся, открыл рот, чтобы тупо промямлить «тетя Кира» и спохватиться, что он давно не ребенок и матерей друзей тетями звать неприлично. Вампирша вдруг пала ему на грудь.

– Мальчик мой, ты жив. Счастье-то какое.

Она явственно всхлипнула, и Дан внезапно замерз.

– Гай?

– Гай? А, ты испугался… Нет, малыш, Гай… все хорошо, не волнуйся. Пойдем же.

– Вы простите, я так…

– Ты думаешь, мне неприятно, когда друг моего сына называет меня тетей? – засмеялась она. – Совсем наоборот. Нум, ты только посмотри!

Папа-вампир тоже обалдел, с минуту таращился на Дана, как на привидение, потом начал мять в объятиях, ничуть не считаясь с тем, что Дан не железный. Приговаривал он ровно то же: «Ты жив, как славно, мой мальчик, как хорошо, ты жив». Ну да. Он же оставался у герцогини, когда уводили Гая. И к нему она имела особенные претензии…

Вампиры были тактичны: к Гаю его не провожали, наобнимались, мама оросила его слезами, напричитались – ну как дома… Но по лестнице он поднимался один. Дверь была приоткрыта, и Дан не стал стучаться.

Зря он отказался от… от чего? выпороть герцогиню? убить? просто отлупить? Надо бы. Оставлять безнаказанным… А кто он такой, чтоб наказывать? Чья-то собственность? Черт.

Гай вроде бы спал. Глаза, лишенные ресниц, были закрыты. Он уже не напоминал обгорелое полено из костра, был покрыт волдырями ожогов, обильно смазанными какой-то жирной мазью. Ему и лежать-то больно, потому что сплошь все тело такое. Убивать. Безжалостно и не объясняя причин. Просто – для удовольствия. Для удовлетворения.

Терракотовые глаза приоткрылись и неожиданно засияли. Вполне узнаваемым голосом Гай произнес:

– Дан. Ты жив. Или мне мерещится?

Дан подошел к кровати.

– Не мерещится. Я жив. Ты как?

– Вполне. Как видишь, уже намного лучше. Еще дня три-четыре, и буду как новенький. Регенерация идет хорошо. Мама говорит, даже лучше, чем должна бы в моем возрасте. Ты чего?

Дан решительно снял куртку и закатал рукав.

– Я знаю, что свежая кровь усиливает регенерацию. Так что не стесняйся. Меня сейчас кормят как на убой и вообще… Пей больше, чем раньше, не бойся.

Родители все же пришли и теперь умиленно улыбались в дверях.

– И правда, сынок, – кивнула мама, – я ему приготовлю побольше сока и чаек заварю.

– Пей, говорю, – прикрикнул Дан, поднося руку к губам Гая. Мгновенно проходящая боль – и легкая эйфория. Папа Лит обнимал за плечи жену и блаженно улыбался, словно ничего лучше в своей жизни не видел. Мама просто сияла. А они и правда мне рады. Они безумно рады, что я жив. Ну и что поддерживающей терапией занимаюсь, тоже рады. Пей, дружище, я сроду анемией не страдал, даже когда в подростковом возрасте одну картошку с капустой ел и конфету «дунькина радость» считал редким деликатесом. Пей. Буду почетным донором Траитии. Вместо значка – клеймо, которое видят все, кому не лень: эльф Алир, неизвестно кто Нирут…

Гай все-таки оторвался от его запястья, благодарно улыбнулся.

– Я правда в порядке. Мне вовсе не так больно, как ты думаешь. Мама же дает мне лекарства, в том числе и обезболивающие. Нам, вампирам, легче: мы не привыкаем к наркотикам, хотя и помогают они нам не так эффективно. Мам, ну скажи ему.

– Он не поверит. Он же все меряет на себя. Дан, мальчик, Гай – вампир. Поверхностные слои кожи у нас сильно реагируют только на серебро. Эти ожоги неприятны, но никак не смертельны. Я даю ему опиаты, так что боль вполне терпима и большую часть времени он у нас просто спит. К тому же эта мазь тоже приглушает боль. Зато теперь он не будет так бояться огня.

Дан вспомнит хриплый крик Гая. Ну да, конечно.

– Вы осуждаете его за этот страх?

Папа засмеялся.

– Ну что ты! Гай еще совсем мальчик, естественно бояться нового… и неприятного. Я бы на его месте уже был совершенно здоров, понимаешь? Его регенерация еще достаточно медленна, вот лет через десять…

– Папа!

– Он знает, что ты еще мальчик, сын. Это разве мешает тебе, Дан?

– Нет, конечно. Это для вас он мальчик, а для меня – вполне взрослый.

– Как тебе удалось? – сменил тему тридцатишестилетний мальчик.

У Гая явно повеселели глаза. Кровь – потребность. Или все же удовольствие тоже? Гай как-то замалчивал этот вопрос, и именно поэтому Дан догадывался – не только потребность. Наркотики не одурманивают, спиртное не опьяняет… одно остается.

Дан рассказал о том, что произошло после того, как увели Гая. Продемонстрировал браслет и очень удивился реакции вампирской семейки. Они замерли и уставились на полосатый металл. Дан скромно выждал пару минут и деликатно кашлянул: типа, вы не забыли, что к браслету еще человек прилагается?

– Вот оно что, – понятно выразился папа-вампир, и мама-вампирша его поддержала:

– Значит, так…

Дан посмотрел на Гая: что он еще скажет, но Гай потрясенно молчал и таращился на браслет.

– А объяснить? – попросил Дан.

После весьма продолжительной паузы вампиры синхронно покачали головами, но заговорил папа:

– Нет, дружок, лучше тебе это выяснить самому. Он сам тебе расскажет, когда сочтет нужным. И что сочтет нужным. Я не хочу кормить тебя сплетнями.

– Одно могу добавить, – ласково улыбнулась мама. – Это изменит всю твою жизнь.

– Это я и сам понял, – усмехнулся Дан, – только не понял, в какую сторону.

– В лучшую, – дружно ответили вампиры. Дан разозлился и даже скрывать это не стал:

– Стать чьей-то собственностью – перемена в лучшую сторону? Интересная мысль. Быть чьей-то игрушкой…

– У тебя в детстве были игрушки? – перебил Гай. – Ответь, пожалуйста.

– Были, конечно.

– И как ты к ним относился?

Дан вспомнил плюшевого слона, которого обожал с первых лет жизни и до… а чуть не до пионерского возраста. Потом слон жил на шкафу, потом переместился в кладовку, а потом просто не попадался Дану на глаза, не исключено, что так в кладовке и лежит. Но воспоминания о нем сохранились. Дан слона любил, гладил, пытался кормить мороженым, не давал стирать, и мама отмывала его от мороженого дефицитным шампунем, спал с ним вот как раз до этого самого пионерского…

– Ну и что? – агрессивно спросил он. – Я любил свои игрушки, а друг мой все интересовался, что у них внутри и потому разбирал. Я не хочу быть игрушкой…

– Быть собственностью не значит быть игрушкой, – прервала мама Лит. – Гай неправильно выбрал пример.

– Правильно, – возразил Гай. – Я имел в виду отношение к игрушкам именно Дана. Разве ты не считал их своими друзьями, Дан? Мама… мама, открой шкаф.

Мама понимающе улыбнулась и достала из Гаева шкафа потертого и побитого молью лисенка. Игрушечного, естественно. Подразумевалось, что она не знает, что Гай все еще хранит любимую игрушку, но нашла она ее как-то подозрительно быстро, и Гай это понял и смутился.

– Я тебя понимаю, – сказал Дан, гладя лисью шкурку. Пуговичные глазки весело блестели. – И что, ты хочешь, чтобы с тебя стряхивали пыль и хранили в шкафу? Хочешь быть собственностью Нирута Дана?

– Ты очень удивишься, – мягко произнесла мама, – но я бы лучшей участи своему сыну не желала.

– Да и я тоже, – поддакнул папа. – Это не совсем то, что ты думаешь. Но я все равно не стану объяснять. Ты узнаешь из первых рук. Уже то хорошо, что никакая герцогиня не осмелится тебе слова резкого сказать.

Дан уныло замолчал. Если честно, он надеялся найти поддержку в семье друга, но не нашел. И не особенно расстроился, потому что никак не мог оценить своего нынешнего положения. Унизительно думать, что ты – чья-то перчатка, однако быть никчемным пришельцем на содержании Гильдии магов не так чтоб намного лучше. А действительно хорошее путешествие с Гаем кончилось, увы, печально.

– Мама, можно мне еще отвара?

– Конечно, – спохватилась мама и быстренько притащила Гаю его опиата, а Дану кружку с гранатовым соком и стакан с довольно мерзким на вид настоем. Следующий час его невнятно утешали и расписывали разные перспективы. Как им втолковать, что Дану, например, с другом расставаться не хочется, только его и не спрашивают? Спросишь – получишь в ответ: а виселица с другом бы не разлучила? И ведь правы будут.

Словно прочитав его мысли, Нум Лит похлопал его по плечу, и даже эти краткое прикосновения обожгли холодом через куртку.

– У нас вполне исправно действует почта. Отъезд в другой город еще вовсе не означает, что никогда больше вы не увидитесь. Ты молод, Дан. Все еще впереди.

Гай, приняв лекарство, повеселел еще больше, глаза у него поблескивали, но смотреть на его лицо Дану было больно. И пусть он знал, что ни следа от ожогов не останется, что Гай чувствует эту боль не так, как чувствовал бы сам Дан, – все равно. Навсегда в памяти эта тонкая фигура в огне, этот совершенно нечеловеческий крик…

На прощание Гай дотронулся шершавой рукой до его щеки.

– Мы еще обязательно увидимся, Дан. Я не привязан к одному месту, верно, мама? Папа?

– Безусловно, – дружным хором ответили вампиры.

* * *

Он плелся по улице, понимая, что это все детские эмоции, что судить рано, что приходится приноравливаться и выбирать из двух зол меньшее, и когда тебя делают «перчаткой», все же лучше, чем когда раскорячивают на столе потехи благородного ради. Пока Нирут Дан не сделал ему ничего плохого, вполне откровенен, вполне прям и обещает только одно: жизнь, причем интересную. Но слово «собственность» не нравилось несмотря ни на какие философские рассуждения о том, кто тут раб и кто душою свободен. Очень не нравилась мысль о том, что завтра он уедет, и увидит ли еще Гая – большой вопрос. Да, конечно, оба живы, конечно, почту и тут изобрели, и, конечно, Гай вполне может приехать в столицу или куда там завтра отбывает Нирут, и тот же Нирут не запретит Дану встретиться с другом… наверное, не запретит. Так, только избавит от излишней сентиментальности. С целью закаливания характера и придания ему мужественности. Пожалуй, характер в этом нуждался. Не был Дан героем ни в каком смысле, а если вылезал когда Лазарь, так это одно недоразумение, а вовсе не раздвоение личности в хорошем смысле. Героем не был, а мягок – был. И даже сентиментален был, хотя изо всех сил это скрывал от окружающих и даже от себя. Надеялся, например, что плюшевый слон так и лежит в кладовке, но искать его ни за что не стал бы. Надеялся… начал надеяться, что Сашка Симонов может оказаться и жив, в другом мире, где посредственному магу приспичило посетить Россию… Глупости. Самые настоящие. Мы вообще в психушке или где?

Дверь ему открыл Мун и несколько секунд смотрел неузнавающе, а потом кивнул: проходи, мол. Сердце екнуло. Мун постарел и поседел. Очень заметно постарел и поседел.

– Вернулся, значит?

– Не добровольно, – признался Дан.

– Помиловала?

– Нет. Не она. Мун, я не знаю, кто он, но пришел один дядя и вот… спас.

– Это хорошо. Я рад.

Никакой радости ни в голосе, ни в глазах не было. Дан похолодел:

– Дана?

Мун вздохнул.

– Ты пройди к ней. Только постарайся… не испугаться. Мы потом поговорим, если ты захочешь. В дверь не стучи, не ответит. Просто заходи. Вторая комната направо. Иди, Дан. Иди…

Дан понял, что такое «замирает сердце». Пока он медленно пересчитывал два десятка ступенек, сердце притормозилось и билось весьма медленно. Слишком медленно. Руки стали ничуть не теплее вампирских. Не испугаться?

Вторая дверь направо была прикрыта неплотно, и Дан, послушавшись Муна, не стал стучать. Дана сидела на стуле у окна, спиной к двери, выпрямившись, как балерина. Шторы были задернуты, оставлена только маленькая щель. Дан прикинул: окно выходило на задний двор, а задние дворы здесь оригинальностью или тем более людностью не отличались. Потоптавшись на пороге, он сипло окликнул девушку.

– Дан? – воскликнула она, оборачиваясь. Дан не испугался. Он просто к месту прирос. Шторы были голубые и тонкие, поэтому света в комнате было достаточно. – Ты жив? Они тебя не нашли? – Голос ее упал. – Прости. Я понимаю, что пугаю теперь всех. Даже папу и братьев.

Дан подошел, поднял ее со стула и обнял. Эгоистически, чтобы не видеть, что стало с ее лицом. Дана положила голову ему на грудь.

– Они искали меня?

– Искали.

– Спрашивали у тебя, где я?

– Нет. Они сразу поняли, что я не знаю, потому что я очень удивилась. Очень. Я же ничего не знала.

– Тогда что?

– Я кусалась. Облила одному кипятком рожу, второго пнула… сам понимаешь куда. Сильно пнула. Я не люблю, когда меня насилуют.

– Дана…

– Помолчи. Ты тут ни при чем. Понял? Жалко только, что я не узнаю теперь, как оно должно быть по-настоящему. Даже не целовалась толком никогда.

Дан заставил ее поднять голову и поцеловал. Толком. Надо было, барану, раньше это сделать, а не заботиться о репутации… дозаботился.

– Тебе не противно?

– Дурочка, – нежно сказал Дан. – Какая же ты дурочка. Я же знаю тебя.

– Но для других-то это будет препятствием, да?

– Будет.

– Спасибо, что не соврал. Дан… я хочу знать, как оно должно быть. Ну сам посуди, что мне теперь… Ты понимаешь, да?

Еще бы он не понимал. Очень даже понимал, целуя, раздевая и укладывая на кровать, даже не позаботившись повернуть ключ в замке. Сломали жизнь. Так, легко, походя. Мало того что изнасиловали, еще изуродовали, изувечили – вон левая рука не гнется. Будущего лишили. Просто так. Потому что им так захотелось. Вернуться во внутренний город и покрошить сколько успею. Без разбора. Какая разница, кто из них – Мирт, Люм, Гарис…

Когда Дана выставила его вон, уже стемнело. Она счастливо улыбалась, гладила его по щеке, потом вдруг сказала коротко: «Спасибо, уходи» – и он понял, что надо молча встать и уйти. Без прощальных поцелуев и вообще без прощаний.

Мун ждал. И наплевать, что все понял. Этого хотела прежде всего Дана.

– Только себя не вини, – неожиданно проговорил Мун. – Знаю я тебя, все на себя возьмешь. Нет тут твоей вины, вовсе нет. Данка могла им просто на улице попасться… Почему, ты думаешь, я ее одну на ярмарку не пускал? Потому что туда благородные иногда захаживают. Я отец ей, но тебя не виню, и ты этого не делай. Сломали они девку, но не изменишь ведь. Ты, похоже, уезжаешь? С властителем?

– Я не знаю, кто он. Правда, Мун.

– И ладно. Узнаешь еще. Не жалей. Ни о чем не жалей, парень. И Данку не жалей. Просто – помни. Она девка хорошая. У нее будущего нет, а у тебя есть. Вот и живи будущим, но Данку помни. Иди, парень. Чем хочешь клянусь, ни она, ни я, ни сыновья тебя не виним. Дай-ка обниму тебя напоследок. Вряд ли уж увидимся.

Он обнял Дана весьма по-русски, похлопал по спине и подтолкнул к двери.

* * *

Он плелся по темным улицам. Это называется полный аут. Ни мыслей, ни чувств, ни желаний. Кого пытался убедить Мун Стамис этим повторением своего «не виню» – Дана или все же себя? Ну, пусть не виноват. Однако все равно – причина. Он, Дан, – причина того, как обошлись с девушкой благородные. И живи с этим как хочешь. Не прошлым живи, а будущим. И помни, что они с девчонкой сделали, когда тебя искали.

У ворот внутреннего города Дан простоял, наверное, целый час. Стражники прикидывались, что в упор его не видят, а Дан тупо разглядывал закрытые ворота и не знал, что делать. Он боялся входить, боялся при первой же встрече с благородным, особенно из свиты герцогини, просто сорваться с тормозов. Выпустить выдуманного Лазаря на волю боялся. Не потому что жалко было – ни фига, никого за этими стенами ему не было жалко, даже прислугу, торговцев и прочий «персонал», их туда силком не гнали, сами пошли, и во внешнем городе эта работа почетной не считалась. Не жалко ни их, ни себя. Превращаться в им подобного не хотелось? Черт его знает.

Он нехотя шагнул к воротам, втайне надеясь, что стражники проявят бдительность и не впустят. Ага, конечно. Еще и калиточку предупредительно распахнули – добро пожаловать. Ну раз добро, значит добро. Куда нам, налево? Смешно было бы заблудиться в вовсе не большом районе. Дан, конечно, этого не умел, но в таком состоянии и компас заблудится. Он шел – уже не брел, волоча ноги, а именно шел, едва не чеканя шаг, глядя прямо перед собой, придерживая катану то ли для того, чтоб не мешала, то ли для пущей выразительности. Однако Гарис этой выразительности не понял.

– Как дела, пришелец? эй… ты что… ты…

Он пятился перед Даном, пока не споткнулся и не грохнулся на задницу и пополз отталкиваясь руками и ногами, не сводя с Дана даже не испуганных, а наполненных беспредельным ужасом глаз, и Дан, ей-богу, не постеснялся бы вытащить меч и пропороть его насквозь, да голос Нирута заставил Гариса перевернуться на четвереньки и, не вставая, припустить по тщательно вычищенной улице. А всего-то было брошено «пошел вон». Дан повернулся.

– Гнев ты удерживать умеешь, – одобрительно кивнул собственник. Хозяин. Властитель? – Я в тебе не ошибся. Хотя у тебя есть все основания покрушить тут все, до чего рука дотянется. Если хочешь, покруши.

Дан едва разжал челюсти.

– Вы знали?

– Насчет девушки? Да, знал. Ты предпочел бы услышать от меня?

– Я не буду… крушить.

– Час назад она перерезала себе горло. На ком ее кровь?

– На них. И на мне.

Дан не удивился. Вообще. Словно ждал. Разве что способу – он сам не отважился бы. Нет, не «бы». Он не отважился. А Данка смогла. Если бы он не пришел?

– Если бы ты не пришел, она умерла бы, так и не узнав, что такое поцелуй. Пойдешь крушить? Или хочешь сокрушить меня?

– Вас-то за что? – деревянным голосом спросил Дан.

– За цинизм.

– Это не цинизм. Это равнодушие. Но вы ее не знали.

– Ее – нет. Других девочек, которым пришлось пройти через это, знал. Некоторые даже выжили. Кое-кому удалось даже сохранить себя. Ей не удалось. Или не захотелось. Если ты хочешь – иди к Фрике и потребуй, чтобы тебе выдали тех, кто сотворил это с девушкой. Она отдаст.

Дан посмотрел мимо него и так же целеустремленно, едва не печатая шаг, как солдат из кремлевского полка, отправился по смутно вспоминавшемуся маршруту. Разрешает он. Властитель милостиво позволяет своей собственности позабавиться: стребовать с герцогини пару-тройку благородных отморозков и укокошить их ей на радость. Ей на радость. Нет уж. Тут меньше чем вакуумной бомбой не обойтись. А бомбы нет. Налево? Да, кажется, налево. А вот и Шарик.

Дракон не прыгал и не лизался. Молча пристроился слева и прижался к ноге. Как собака. Всегда хотелось собаку, серьезную такую, овчарку или даже ротвейлера, но какой может быть ротвейлер в квартире с тремя пенсионерками и полуболонкой Тяпой… теперь вот обзавелся… собачкой. Дан сел на корточки и обнял Шарика за шею, а тот положил голову ему на плечо и издал новый звук, больше всего похожий на возглас «эй!».

– Ты ужинаешь со мной, – распорядился хозяин. Дан посмотрел на него снизу вверх. Протеста ждете, босс? А еще чего?

– Да, милорд, – спокойно ответил Дан. Золотистые глаза неожиданно улыбнулись.

– Ты легко учишься. Учишься владеть собой в любых обстоятельствах.

– Разве я не умел?

– Не особенно. Правда, в обстоятельства ты попадал… не в любые. И знаешь, Дан… Хорошо, что ты отказался от мести. Ведь потому, что они все равно не поймут?

– Потому что разрешенная месть – не месть. Они поймут, что это ваша воля, а не мой… героизм. Это ваш поступок. И уж все ваше они примут… со смирением. А зрители – с восторгом.

На лице Нирута отразилось то самое глубокое удовлетворение, о котором когда-то так любили писать в передовицах советских газет, как смутно помнилось Дану. Больше хозяин ничего не сказал, бросил только: «Через час – в столовой» – и удалился. Дан еще посидел с обнимку с драконом, а потом пошел готовиться к ужину. Уши мыть и ногти чистить. Данка. Прощай. И прости. Ты не желала прощаний, потому что – навсегда?

Он заставлял себя жевать и глотать, хотя вкуса и не чувствовал, пил вино, не понимая, что это вино, поддерживал беседу. Не то чтоб ни о чем. Нет, Нирут задавал ему вопросы, очень разные, все больше теоретические, но и о прежней жизни расспрашивал, интересуясь, не что, а как и почему. И Дан отвечал. Как мог. Большей частью честно, потому как имел большое подозрение, что хозяину не нужно заливать глаза непроглядной чернотой, чтоб понять, врет ли собеседник, и повода врать не было. Скрывать Дану было нечего, никаких таких скелетов в шкафах. Пожалуй, если бы был задан вопрос, на который Дану не захотелось бы ответить, от так и сказал бы. А дальше по обстоятельствам. Но вопросы были обычные или просто нормальные. Не для придания беседе светскости, а из интереса. Хозяин хотел побольше узнать о своей собственности. Примерял перчатку и рассматривал швы.

– Почему ты сам ничего не спрашиваешь?

– Потому что вы скажете, что в свой черед я все пойму.

– Необязательно.

– Необязательно скажете или необязательно пойму?

– Поймешь ты все. В свой срок.

– Почему у него, – Дан кивнул на старичка, прислуживавшего за столом, – такого браслетика нет?

– Потому что он всего лишь слуга.

– Всего лишь? Не хотите ли сказать, что быть собственностью более престижно?

– Разумеется. Кан, ты хотел бы стать моей собственностью?

Старик, и без того неразговорчивый, и вовсе дар речи потерял, но по жестам было понятно: да он бы, да за такую честь, да ноги мыть и воду пить… М-да.

– Что такое властитель?

– Кто назвал меня так?

– Не скажу.

– Не говори, – улыбнулся Нирут. – Либо вампиры, либо регистратор. Скорее регистратор. Узнаешь… в свой срок.

– Вы – из властителей?

– Да.

– А император, часом, не ваша игрушка?

Он не ответил и многозначительно улыбаться не стал, однако Дан подумал, что от истины недалек. Странно, но его жутко клонило в сон. Он боялся упасть со стула и усердно таращил глаза.

– Тебе лучше пойти к себе, – посоветовал хозяин. – И лечь. Кан тебе поможет, а то, боюсь, ты решишь не раздеваться, а спать лучше нагишом, чем в штанах и сапогах. Да, конечно, я просто дал тебе сильное снотворное. Не для того чтобы ты не наделал глупостей, ты их не наделаешь, а чтобы ты не наделал неправильных выводов. Увы, ты довольно скоропалителен. Ничего. Это пройдет. Иди, Дан. Утром нам предстоит дорога.

– А еще один вопрос можно?

– Разумеется.

– Я еще увижу Гая?

– Не вижу к этому никаких препятствий, – удивился Нирут. – Если твой Гай приедет в столицу или в любое другое место, где будешь ты. Ты полагаешь, что я захочу этому помешать? Я, Дан, не считаю, что дружба – это плохо. Наоборот. Иди. Ты уже засыпаешь. Кан, проводи его.

Кан его не проводил. Дотащил. Посреди дороги Дан уже сны видеть начал, его бросало от стены к стене, и, когда он крепко приложился плечом к колонне, старичок подхватил его под руку и поволок к спальне. Процесса укладывания Дан не помнил. Собственно, он вообще ничего не помнил. Даже кошмаров не было. И проснулся он, как ни странно, сам… Впрочем, чего уж странного, едва успел добежать до сортира, еще чуть-чуть – и грех бы случился. Дан наскоро помылся и побрился, а возле кровати его уже ждал Кан с ворохом одежды. Дан покорно натянул принесенные вещи, прицепил торжественно поданный меч и потащился в указанном направлении – в столовую. Почему Нирут не вампир? Так хотелось кофе…

Выехали сразу после завтрака. Никаких карет – только лошади, верховые и вьючные. Дану подвели жеребца исключительной красоты. Черного. То есть вороного. С белой полоской на груди. Ну да, цвета хозяина. Все лошади были черные, все люди были в черном. Человек десять. Дан хотел было скромно притулиться сзади, так не дали – повелительным жестом Нирут подозвал его, пришлось пристраиваться рядом. Дан чувствовал себя немножко идиотом во всей этой претенциозной черноте. Выпендривающийся Данила-мастер, вместо того чтоб малахитовые чаши делать, меч присобачил и корчит из себя супермена. Вот хозяин выглядел внушающе. Величественно.

Для начала заехали попрощаться с герцогиней, и Нирут потащил Дана с собой. Воспитание характера. Сможет ли Дан сдержаться, увидев придворных. Дану и самому было интересно. Он шел за Нирутом, а тот все притормаживал, пока Дан не понял, чего от него добиваются и не поравнялся с ним. Демонстрация чего и кому?

Когда ж они спят? Уже встали или еще не ложились? Или были предупреждены о высочайшем визите? Утро было раннее, солнце заглядывало в высокие окна и дробилось в обилии камней, которыми были обвешаны благородные без различия пола и возраста. А ведь тесемочка на куртке Нирута стоила больше, чем все, что было надело на герцогине и ее дамах. Суммарно. А реверансы глубокие… Одно движение – и бюст выпадет.

Нирут нахально сел, и столь же нахально кивнул Дану на соседнее кресло. Ну да. Нашел чем этих кукол смутить. Дан тоже сел. Выдержать бы, конечно, так, чтоб не моргнуть, не получится, к сожалению, но вот бы хоть не сорваться, не схватиться за меч или просто кулаки в ход не пустить…

– Фрика, кто-то из твоих дурно обошелся с девушкой во внешнем городе. Я хочу, чтобы ты наказала их. Ясно?

– Да, ваша милость. Я накажу. Позволено мне спросить, почему вас интересует эта девка?

– Не позволено.

– Ну я там был, – нагло сообщил Люм, – если ваша милость имеет в виду регистраторскую дочку. Прикажете повесить?

– Повесить? – хмыкнул Нирут. – Зачем же. Кастрировать будет достаточно. И обязать носить короткие камзолы. Забавно будешь выглядеть в этих штанах.

– А я ее не трахал, ваша милость.

Как Дан удержал себя в кресле, он и сам не знал. Глаза словно затянуло чернотой, он ничего не видел, кроме поблескивания камней, слышал плохо, будто уши были заткнуты.

– Рассчитываешь мне понравиться, Люм? Хочешь уехать со мной? Ну, боюсь, тогда ты точно долго не протянешь. Мой Дан терпелив, но не беспредельно.

– Ваш Дан… – начал было Люм и осекся. – Простите, ваша милость.

– Мой Дан. Есть вопросы? Я так и думал. Есть желание поехать со мной? Я так и думал. Ну что ж, Фрика, рад был тебя повидать. Наведи порядок в своем свинарнике. Проверю. Друг мой, нам пора.

Дан деревянно встал и, ориентируясь только по звуку шагов хозяина, пошел вслед. В глазах прояснилось только, когда они выехали из города: уж очень ярким оказался снег. Дан оглянулся. Прощай, город. Прощай, Дана.

Свита держалась в нескольких шагах позади.

– Я доволен, Дан. Ты дал мне основания гордиться моим выбором. Я не ошибся. Не смотри на меня волком. Впрочем, если тебе так легче, – смотри. Ты сдержался.

Конечно. Исключительно из чувства противоречия. Ему же разрешили не сдерживаться. Психолог! Понял, что это разрешение куда надежнее запрета.

– Далеко нам ехать?

– Далеко. Недели три пути. Выдержишь?

– Почему нет?

– Ты не особенно хорошо ездишь верхом.

– Вот и потренируюсь. Надо полагать, в мои обязанности входит вас развлекать?

– В твои обязанности входит быть рядом. Отвечать на вопросы. Выполнять приказы. Если ты считаешь, что, разговаривая с тобой, я развлекаюсь, то да, развлекать.

– А вы не развлекаетесь?

– Представь себе. Развлекаюсь я чаще с картами, вином и женщинами. Кстати, ты играешь в карты?

– Нет. Я не знаю здешних игр.

– Научу. А ты научишь меня играть в ваши. Хорошо?

– Научу, – пообещал Дан. Особенно в «дурака» и «акулину». Преферансистом Дан был паршивым, покер не любил просто потому, что в покер надо играть на деньги, а на деньги Дан не играл принципиально. Доставались нелегко.

– И мечом тебе надо научиться владеть. Особенно таким.

– Он особенный?

– Ты и сам это знаешь.

Он вдруг погнал коня галопом, и Дану пришлось последовать его примеру. Шарик с радостным взвизгом понесся по обочине, взвихривая сугробы. Может, он еще щенок, то есть драконенок, ведь так любит поиграть. А может, с ним просто никогда не играли. Учили, дрессировали, воспитывали…

Скачка вымотала его основательно, уже через час он вовсе не думал о драконе, хотя тот так же неутомимо мчался по сугробам, периодически пролетая несколько метров, плюхался животом в снег и снова начинал раскорячисто топотать, ни глубокий снег не был ему помехой, ни даже невнимание Дана. Хозяин не обращал внимания ни на кого, ровно до тех пор пока Дан самым позорным образом не перелетел через голову споткнувшегося коня, не прокатился кубарем довольно приличное расстояние и не врезался в высокий сугроб. Выкапывал его Шарик, сочувственно похрюкивая и попискивая.

– Ты цел?

О, босс оказал честь – спешился, чтоб пересчитать, сколько костей сломала его новая игрушка. Смешно, но ни одной. Дан даже не ушибся, хотя дорога была наезженной. Неторопливо подошел конь и виновато ткнулся Дану мордой в плечо.

– Я цел, милорд.

– Хорошо. Устал? Пройдемся пешком.

Лучший отдых, конечно, вздохнул Дан, беря повод. Хозяин засмеялся наконец и взялся отряхивать Дана. Снег проник всюду, первым делом – за шиворот и, конечно, тут же начал таять. В общем, когда они добрались до первого постоялого двора и притормозили там на обед, Дану пришлось переодеваться. Замерз он как собака и проголодался тоже. От холода, наверное.

* * *

Хозяин его не щадил. Даже наоборот, проверял на прочность. Дан так думал первые две недели, пока его не осенило: отвлекает от тяжелых мыслей. От тяжелой памяти. О девочке, которая толком и влюбиться не успела и в которую он тоже не успел влюбиться, хотя мог. И Нирут, мгновенно это поняв, перестал его гонять, ехали больше шагом или ровной рысью, ускоряясь только ради того, чтобы успеть попасть в теплое помещение до наступления темноты. Пару раз не успевали, но во вьюках оказались палатки, а в палатке оказалось тепло настолько, что при особом желании можно было даже раздеться. Но они не раздевались.

Все остальные обращались с Даном естественно-почтительно. Они были всего лишь слуги, а он – почетная собственность. Тьфу.

Дорога не была скучной, потому что хозяин скучать не давал. Разговаривали они много и вполне бессистемно. Дан почти никакого представления о хозяине не получил, главным образом потому что темы были очень уж разнообразные и вопросов Нирут задавал больше, чем просто что-то рассказывал, а Дан его ни о чем не спрашивал, главным образом из вредности, но еще и потому, что не нравилось ему хронически слышать в ответ «в свой срок поймешь». А интересоваться местными реалиями или местным искусством Дан счел глупым. В искусстве он не разбирался в принципе, дома импрессионистов в живописи путал с постмодернистами в литературе и потому участие в светских беседах принимал крайне сдержанное. А реалии… какой смысл спрашивать, когда куда нагляднее врезаться в них носом. Или задницей, что уже имело место быть.

Как ни странно, он испытывал к хозяину некоторое чувство благодарности, изрядно перемешанное с раздражением, но вовсе не за приватизацию Дана Лазарцева. За то, что не давал зациклиться на Дане. Он понимал, что зацикливаться нельзя, что страница, как это ни погано, перевернута, что девочку не вернуть, да и ему не вернуться, чтоб все-таки перекастрировать тех, кто обошелся с ней так… хотя бы потому, что послушная герцогиня уже это сделала. Может, и правда, месть, то есть возмездие, – дело бога. Казалось бы, кто такой человек, чтоб судить и выносить приговор, но разве эти – люди? И разве богу до них дело есть? Было бы – остановил бы на месте, девчонку бы спас, а разговоры о неисповедимости и непостижимости божественной воли оставим для бедных или наивных.

Стоило Дану погрузиться в свои мысли, Нирут тут же находил какое-то дело. То гнать лошадей со страшной скоростью, то приставать с расспросами, то спешиваться и начинать махать мечом…

– Талант у тебя, бесспорно, есть. Пара лет упорных тренировок, и ты станешь очень приличным мастером. Тебя не пугает цифра?

– Пугает, – задыхаясь, сказал совершенно замотанный Дан. Руки-ноги тряслись. – Разве можно стать приличным мастером всего за два года?

– Молодец. Хорошо соображаешь. Но можно. Зависит от ученика и учителя в равной мере. У тебя талант, а учить тебя стану я.

– А вы великий мастер?

– Это сарказм? Да, я великий мастер, если угодно. Полагаешь, Люм зря предпочел остаться бароном?

Дан пожал плечами. А сейчас этот садист загонит его в седло и коня пустит не шагом. Что ему от меня надо? зачем сдался? Тоже, нашел выдающегося ученика. Или слышал рассказы о «прорыве Лазаря»? Оседлывание дракона, дружба с вампиром и наглость в присутствии герцогини кажутся ему чем-то необыкновенным? Смешно. Ладно еще с драконом, но вот что уж такого удивительного, когда абсолютно одинокий человек, чужой в мире, тянется к кому-то? Тем более что Гай первый начал, все по дороге попадался, а Дан ведь только сделал пару шагов навстречу. Ну а про герцогиню и вовсе говорить нечего…

В один прекрасный день путешествие все-таки кончилось. День был действительно прекрасный, солнечный, в небе одна синева, на земле одна белизна, и может, именно поэтому Дан не сразу понял, что они приближаются к воде. Это было озеро: вправо-влево, хоть и далеко, но были видны берега. Озеро было синее неба, гладкая вода отчего-то не желала замерзать, но черт бы с ней с водой. Ровно посередине этого озера стояло сооружение, реальное и невероятное, как лента Мебиуса. Мало того что оно, сооружение, было красиво, как сказочный замок Спящей красавицы или еще кого в этом роде, оно еще не стояло на острове, а висело над водой. То есть вроде и имелись подпорки, Дан не знал, как они называются, кажется, контрфорсы: наклонные колонны, которые не столько поддерживали строение, сколько не позволяли ему улететь. Впечатление было именно такое. Надо сказать, равнодушный к архитектуре Дан восторженно замер. Может, это иллюзия?

– Что это, милорд?

– Мой дом. Теперь и твой. Вижу, впечатляет. Один из красивейших замков в Траитии. Потом ты увидишь и императорский дворец, и замки других властителей, сам сравнишь. Мне кажется, ему нет равных.

– Так не бывает, понимаете, милорд? Не то что я такого не видел, это и понятно, но я и представить такого не мог.

– Магия, Дан. Замки властителей построены с применением магии.

– Вы маг?

– Разумеется. Как иначе я стал бы властителем? С помощью таланта или и интриг можно стать министром или губернатором, можно получить титул или деньги, но вот властитель непременно маг. Это тебя пугает?

– А должно? Типа не оправдаю надежд, и вы превратите меня в жабу? Если нет, чего бояться? Я все равно не особенно верю в магию, вы уж простите.

– Прощаю, – засмеялся хозяин. Дан думал, что с парящего замка пошлют паром или лодки, но из неподвижной воды плавно поднялась дорога. Будем считать, что это понтонный мост, чтоб не очень удивляться. Обычный понтонный мост. Ничего больше. Ну и пусть устойчивый, как шоссе. Понтоны хорошие.

Копыта стучали, как по камню. Дорога был скользкая; озеро-то не замерзало, а вот тонкий слой воды под копытами лошадей превратился в тонкую корочку льда, потому ехали не спеша. Замок не был выдержан в цветах Нирута. Черное посреди этакой красоты смотрелось бы кощунственно. Он был белым. Вот просто – белым. Не сверкающим, скорее матовым, сверкали только чисто вымытые окна. Красиво. Как на картинке. Дан бы не удивился, если б при приближении к замку оказалось, что он на самом деле построен из обычного песчаника и стоит на крепком фундаменте, да еще на острове, но он парил и вблизи. Дан оглянулся. За ними была только синяя вода. Впрочем, тут, как можно догадаться, не магия, тут чисто технология, механика, дорога поднимается из-под воды с помощью каких-то аппаратов… Воображение услужливо нарисовало огромный ворот где-то во глубине местных руд, который с пением «Эх, дубинушка…» вращают тролли. Он хихикнул сдавленно и сделал вид, что не заметил вопросительного взгляда хозяина.

А как легко привыклось – хозяин, милорд… Отчего-то не тянуло называть его по имени, хотя разрешение имелось. Ладно. Как пойдет. Побудем в собственности. Адаптируемся.

Внутри было тоже роскошно. И красиво, в смысле не вульгарно, а изысканно. Правда, только казалось, потому что Дан отродясь не обладал вкусом аристократа и всерьез полагал красивой обыкновенную офисную мебель и шелкографию на стенах. Но Дан вдруг – именно вдруг – понял, что смертельно устал за эти три недели, так что любование интерьером оставил на потом. Хозяин давал указания. Дан понял, что ему персонально отводится «серая» комната, в каковую его препроводил этакий статный красавец в черном. Но без браслета. Комната была… да неважно, потому что в ней имелась ванная, а в ванную из крана наливалась горячая вода, в которую Дан и погрузился как можно быстрее, разбросав одежду по дороге. И даже не стыдно было, что этот статный ее подбирает. Зачем? Вымылся бы и сам собрал…

Он, кажется, даже поспал немножко, потому что, когда встряхнулся, вода немножко остыла. Дан вымылся от души – ни в одном постоялом дворе такой роскоши не было, так, тазик и кувшин – и в полотенце отправился в комнату. Жалко, здесь фенов не изобрели, подумал Дан, остервенело вытирая голову; длинные волосы сохли заметно дольше коротких.

Бросив полотенце, он жутко покраснел и поспешно прикрылся, потому что увидел женщину, которая с поклоном положила на кровать стопку одежды, словно и не замечая его наготы. Дан одевался, продолжая пламенеть, а вот женщина, что интересно, вовсе не смутилась, будто он был в глухом комбинезоне. А она терпеливо ждала, потом усадила его на стул и быстро-быстро привела в порядок волосы.

– У вас красивые волосы, господин, – сообщила она, – и послушные, одно удовольствие причесывать. Его милость ждет вас в столовой. Я провожу.

Дан глянул в зеркало. Мама бы не сразу узнала. Куда, интересно, девался Данила, которого можно было смело называть смазливым или хорошеньким? Раз годился на рекламный плакат… Этот, в зеркале, был какой угодно, но не смазливый. хотя и блондинистость оставалась на месте, и кудрявость, и синие глаза… Нет. Этот был мужчина. Дан приосанился, хмыкнул и подумал, что краснеть, наверное, не имело смысла, раз его наготы даже и не заметили. А комната была не серая, а жемчужная. Некий переход от белого к небелому. А ковер на полу (просто фантастических размеров), шторы на окнах и покрывало на кровати – этакого стального оттенка. С серостью в смысле серятиной, в общем, никаких ассоциаций.

Ванна сняла часть усталости, но не всю. Дан отметил, что его отражение похудело, хотя толщиной не отличалось и раньше, лицо стало уже, хотя щеки вовсе не ввалились. Наверное, просто обветрело и загорело. Да и черная одежда придавала ему суровости и мужественности. Дан хмыкнул. Ну да. Достаточно напялить черные штаны и черную куртку, загореть и обрасти, чтоб из офисного юноши превратиться в мужчину. Эх, меча не хватает… Но это было бы уж вовсе глупо: являться к столу в доме хозяина, обвешавшись оружием…

– Как тебе твоя комната, Дан? Если хочешь что-то изменить, скажи.

– Я ее не рассматривал. Нормальная комната, милорд. Главное, с ванной.

В столовой (метров двадцать в длину и десять в ширину) они были не одни. У окна стоял стройный мужчина, то ли в черном, то ли просто казавшийся черным на фоне заоконной яркой синевы.

– Вы знакомы, если не ошибаюсь?

Фигура отделилась от окна и приблизилась, и по мере приближения у нее проявились серебряные волосы и светло-зеленые глаза.

– Алир! – обрадовался Дан. – Каким ветром?

Эльф чуть улыбнулся, довольно выразительно посмотрел на хозяина и чуть приподнял рукав черной куртки. Так. Количество собственности увеличилось еще на одну голову.

– А что, вы и эльфа можете заграбастать в собственность, милорд?

– Могу. А что?

Аль улыбался. Неужели и эльфы, такие независимые и высокомерные, если слушать Гая и вспоминать самого Алира, почитают за счастье быть перчаткой властителя?

– Я рад тебя видеть, Дан.

– И я рад. Рука, смотрю, не зажила?

Аль пожал плечами.

– Не совсем. Ну что делать. Зато живой.

Они держались скованно, и ладно бы только Дан, но ведь и Алир, уж никак не страдавший застенчивостью. Обоим мешало присутствие хозяина. А тот без всякого стеснения рассматривал их обоих и явно наслаждался именно этой их дурацкой зажатостью. Дан без особого успеха постарался преодолеть неловкость.

– Давно ты здесь?

– Давно, – неопределенно ответил эльф, – с месяц… нет, пожалуй, побольше. Так вот…

– Ладно, – смилостивился хозяин, – успеете еще наговориться. Теперь вы, хотите или нет, будете вместе. Дан ксенофобией не страдает, а вот эльфу придется терпеть человека.

– Он спас мне жизнь, – холодно ответил Алир. – Вы полагаете, что я настолько неблагодарен, чтоб страдать ксенофобией по отношению к Дану?

– Не исключено. Я достаточно хорошо знаю эльфов, чтобы удивиться такому раскладу. Дан, ты ведь голоден? Давайте-ка…

Появился еще один в черном, нашептал чего-то на ухо хозяину, и обед был отложен. Нирут потащил их на улицу, на большущую галерею, опоясывающую замок на уровне предпоследнего этажа, и Дан, несмотря на холод и не особенную склонность к дикой природе, залюбовался пейзажем и потому едва не прозевал событие, ради которого его вытащили на мороз в одной куртке. Его заставил оторваться от созерцания красот свист воздуха.

Неподалеку приземлился вампир. Нет. Не может быть. Это было бы просто слишком уж… Как в кино. В сказке. В голливудской сказке, ну совершенно никак не связанной с реальностью. Вампир недолго смотрел на них, потом начал трансформацию. Летел? Днем? Солнечным днем? Гай. Все-таки Гай. Он положил на мозаичный пол галереи дорожный мешок, сделал несколько шагов и вдруг, неожиданно для Дана, опустился на одно колено.

– Ваша милость…

– Родители позволили тебе?

– Они позволили мне сделать выбор самому.

– И ты выбрал?

Гай протянул руку. Он не опускал глаз, был взволнован, решителен – и страшно утомлен. Дан видел и запавшие щеки, и темные круги под терракотовыми глазами и заметно дрожащую руку. Никаких признаков ожогов на теле. А вот на запястьях бледные шрамы – следы серебряных кандалов.

Нирут Дан достал из кармана черно-белый браслет. Гай напрягся.

– Передумал?

– Нет, ваша милость… Я… я плохо переношу прикосновения серебра.

– Это не серебро, – успокаивающе произнес хозяин. – Это платина. Насколько мне известно, она совершенно безопасна для вампиров. Платина и черное золото. Неужели ты думаешь, что я готов обречь свою собственность на постоянную пытку?

Гай не без облегчения вздохнул и позволил защелкнуть браслет на запястье. Зачем?

– От этих шрамов я тебя, пожалуй, избавлю, – пообещал он. – Вставай, Гай Лит. Поздоровайся с друзьями.

Алиру Гай лишь кивнул, а вот с Даном обнялся. Его трясло, и вряд ли от холода. Устал. Измучен. После такого испытания он еще пролетел много миль…

Некто в черном подхватил мешок Гая, а хозяин сделал приглашающий жест.

– Полагаю, ты никак не откажешься подкрепиться. Мне кажется, вы ведь восстанавливаете силы сытной едой?

– В том числе, – слегка улыбнулся Гай, предусмотрительно не разжимая губ. – Отдых, еда…

– И кровь, – закончил хозяин. – Это легко решаемо.

– Легко, – встрял Дан, – я давал ему кровь и буду давать… то есть если вы, конечно, не возражаете, милорд.

– Почему ж я должен возражать, если не возражаешь ты? – засмеялся Нирут. – Так мы пойдем есть или нет? Я зверски голоден, да и от вина не откажусь. Алир, ты как относишься к винам?

– Хорошо. Я не из тех эльфов, которые валятся под стол от одного только запаха спиртного.

– Тебе для этого требуется полстакана? – съязвил Гай, на ходу натягивая рубашку и куртку, которые ему подал слуга. Аль не отреагировал, и Дан представил себе, как они станут грызться между собой, а ему как самому миролюбивому и не страдающему ксенофобией придется их растаскивать…

Зачем? Что это дает Гаю? Не просто свободному человеку, то есть вампиру? Если с Алиром чуть яснее – эльфы тут за полноценных граждан не считаются, а черно-белый браслет вроде как дает некоторую неприкосновенность, то зачем это Гаю, высшему вампиру из рода Литов, так сказать, принцу в их иерархии? Он мне еще все расскажет, зараза кусучая, я ему еще шею намылю…

Обед был обалденным и очень напомнил Дану дом. Никаких кулинарных изысков, хорошая еда. Мужская. Котлеты были – один в один тетидашины, и Дан слопал штуки три. Гай от него не отставал, и котлеты стрескал с плебейским картофельным пюре, и здоровенный кусок вкуснейшего сочного мяса с неопознанным гарниром, и чашку бульона выпил. Основательно же он устал… А вот Алир словно на диете сидел, мрачно ковырял вилкой в тарелке, вина подливать не позволял… Неужто эльфы – вроде российских северных народов, спиваются быстро? Надо будет у Гая спросить. Или у самого Аля. Раз суждено быть вместе, стоит притираться. Знать друг о друге побольше. Быть друг с другом пооткровеннее.

Откуда явилась сия гениальная мысль? Дан, конечно, по всяким тестам, что проходил при приеме на работу в банк, идеально подходил для работы в команде, но ведь это не предусматривало откровенности, вполне хватало бесконфликтности и умения подчиняться – а этому он был неплохо обучен. С детства. Чтоб не видеть материных слез, он ее слушался. Чтоб не выслушивать бабулиных или теткиных нотаций, он с ними не спорил. Бывало, что поступал по-своему, но втихую. А уж в армии и не поспоришь. Да и с Олигархом ссориться не хотелось ни когда бегал в его команде, ни когда просто на шашлыки с ним ездил. И вообще он даже в школе ссор избегал.

Дан тоже на вино не налегал, но пару бокалов выпил. Бокалы были музейно красивые. Да, здесь не в ходу была привычка пенсионерок держать для праздников и для гостей парадную посуду: старомодный немецкий чайный сервиз со слегка обколотым носиком заварного чайника и тяжелые «хрустальные» фужеры, подаренные тетке Даше на пятидесятилетие. Даже ложечки были из нержавейки для будней и мельхиоровые выходные, успевающие позеленеть от праздника к празднику.

А интересно, как тут со столовым серебром? Вилки-ножи были тяжелые и блестящие, но Гай управлялся с ними спокойно. Опять платина? Неслабо живут властители… не бедствуют. Замки у них над водой парят, бокалы музейные и вообще…

– Ну что, друзья мои? Наверное, есть желание пообщаться… без меня? Сразу хочу предупредить: я могу услышать любой ваш разговор. Это не значит, что я буду их слушать, но возможность такую имею. Если же вдруг появится желание поговорить так, чтоб я не слышал ни слова, к вашим услугам галерея на верхнем этаже: там не услышит никто.

– Логики не вижу, – ледяным тоном сообщил Алир. – Если вы имеете возможность нас слушать, зачем сообщаете о месте, где…

– Я понял. Гай, Дан, что думаете вы?

Дан пожал плечами, а Гай, заметно повеселевший после сытной еды, предположил:

– Вы наверняка и без наших разговоров можете понять, если вдруг мы решим злоумышлять против вас. А галерея… даже властители понимают, что всякий нуждается в уединении, верно?

– Верно. Я вообще-то не намерен беспрестанно вас слушать, однако такое случиться может. И лучше, что вы узнали об этом от меня, а не от некоего… доброжелателя. И вот еще, юноши. О подобных доброжелателях я предпочитаю знать. Алир, к тебе это особенно относится.

– Вы и так знаете о моем отношении, – фыркнул Аль.

– О твоем – знаю. И потому убежден, что доброжелатели к тебе в очередь выстроятся. Так вот, я о них хочу узнавать от тебя. Напоминать, что я не заставлял тебя надевать браслет?

Аль склонил голову и неохотно произнес:

– Нет, ваша милость. Я понял.

– Гай, тебе покажут твою комнату в любое время. Ну что, пойдете на галерею?

Дану не понравилась ирония в командном голосе хозяина, и он нахально сказал:

– Я не думаю, что вам интересны будут наши бессвязные возгласы или мои расспросы…

– Насчет чего? – перебил Нирут.

– Насчет властителей, в частности. Я ведь вообще ничего не понимаю, а от ваших «в свой срок поймешь» я уже озверел. Я не знаю, кто я, что должен делать, чего мне ждать от вас, чего ждать от жизни…

– А прежде ты знал, чего ждать от жизни?

Невоспитанный он был. Все время перебивал.

– Представьте себе. Если вы имеете в виду мою прежнюю жизнь, то да, более-менее знал. С нынешним моим положением не сравнить.

– Твое нынешнее положение существенно лучше любого из прежних. Но твои друзья не скажут, чего ждать от меня и чего ждать от жизни. Они и сами не знают. Знают только, что находиться рядом с властителем… впрочем, пусть они сами тебе расскажут, что это такое. Что они думают по этому поводу. Я даю разрешение, эльф и вампир.

– Но ведь точно мы ничего не знаем, – возразил Гай. – Кормить его слухами?

– И сплетнями. Включая самые дурацкие. Я полагаю, Алир наслушался этих сплетен за свою жизнь немало. Где вы будете? Куда прислать напитки и фрукты?

– У меня, – сказал Алир, – если никто не возражает. Я все-таки уже успел… немного обжиться.

* * *

Комната Аля была зеленой в той же степени, что комната Дана – серой. Интересно, какой цвет достался Гаю. Поначалу действительно были бессвязные возгласы и пристальное разглядывание друг друга: ты? правда? живой? тебя не убили? Но рассудительный Гай навел порядок.

– Я не знаю, но возможно, нам стоит говорить по очереди. Кто начнет?

– А хоть и я, – заявил Дан, – как самый дикий и непонятливый.

Его рассказ занял довольно много времени, потому что он решил придерживаться принятого по наитию решения об откровенности. Даже о гнусных намерениях Люма он говорил подробно, хотя и подсевшим голосом. Даже дорогу описал, даже беседы с хозяином, даже тренировки. А потом, спохватившись, закатал рукав и протянул Гаю руку. Вместо вина. Гай благодарно улыбнулся и ненадолго припал к запястью Дана. На лице эльфа ничего особенного не отразилось. И видел уже, и вообще его это не смущало. А что-нибудь его смущало?

– У людей куда более болезненное отношение к связям между мужчинами, – равнодушно сообщил он. – У эльфов и, между прочим, вампиров с этим гораздо проще. Никого не должно интересовать, что происходит за дверями спальни.

– Разницы не видишь? – спросил Гай, облизываясь. – Спасибо, Дан. Мне не хватало твоей крови.

– Вижу, – отозвался Аль. – Насилие всегда насилие. Что над женщиной, что над мужчиной. Мне бы это тоже не понравилось, несмотря на то что я… в общем, случались в моей жизни связи и с мужчинами. А ты, Гай?

– Я предпочитаю девушек, – пожал плечами Гай, расстегивая куртку. В комнате было тепло. – Но я, сам понимаешь, еще молод.

– Молод, – усмехнулся эльф, – да ты мальчик еще. Не надо сверкать на меня глазами. Я ж не умственное развитие имею в виду. И именно сверкание глазами только доказывает, что ты совсем мальчик. Ты даже не сформировался еще… Странно, что родители позволили тебе самому выбирать.

– Они догадывались, что я выберу, – усмехнулся в ответ Гай. – Они меня насквозь видят.

– Ладно, я рассказал, – примирительно сказал Дан. – А вы? Гай?

– Со мной все просто. Он пришел к нам накануне вашего отъезда и предложил родителям отдать меня ему. А родители сказали, что доверят выбор мне.

– Похоже, тебя не только родители насквозь видят, но и властитель, – засмеялся Аль. Гай улыбнулся в ответ.

– А кого властитель не видит насквозь? Ну вот, а дальше мне осталось только долечить ожоги, закончить свои дела и последовать сюда. Я, конечно, мог и верхом… но лететь быстрее.

– Устал-то вон как, – упрекнул Дан. – И сам говорил, что трансформация – это больно.

– Не больнее костра, – пошутил Гай. Он мог над этим шутить. – Аль, а ты?

– Меня он нагнал на следующий день после того, как мы с вами расстались. И предложил браслет. Потом он поехал в ваш город, а я сюда. Вот и все.

– Теперь объясните! – потребовал Дан. – Ладно, я, никто, пустое место, даже не подданный империи, а перемещенное лицо, чужак, меня можно забрать в собственность, и хоть ты что. Но вы-то оба!

– Слово пугает, – объяснил эльф вампиру. – Старые привычки, похоже.

– Ага, – согласился вампир. – Сам подумай, Дан, если я, Лит, иду на это с легкой душой, и родители не только не возражают, но даже одобряют, может ли это быть так уж плохо? Положим, для Аля это просто выход: ни крестьяне за ним гоняться не станут, ни люди впредь не обидят, путешествовать можно, оружие любое носит, хоть бы и магическое, и никто не отважится не только в лицо плюнуть, но и даже косо посмотреть. А у меня это все и так было.

– Вот поэтому мне тоже интересно, зачем ты так поспешно прилетел, – неприязненно сказал Аль. – У тебя и так перспективы не чета многим… благородным. Даже герцогиня не рискнет тебя убить.

– Боюсь, основного моего мотива тебе не понять.

– Собачиться будете? – спросил Дан. – А мне понять твой основной мотив, Гай?

Вампир поизучал сок в своем стакане и вскинул глаза.

– Ты – мой основной мотив. У меня не было друзей, Дан. Я… я мало гожусь для этого.

– Да, мне действительно не понять, – согласился Аль. – Хотя это очень трогательно. Если б такой мотив был у Дана, я бы не удивился ничуть, но вот чтоб вампир оказался столь сентиментален, мне в голову не приходило. Подожди кидаться на меня, Гай. Это как раз изменило мои представления о вампирах. Хотя и это подтверждает, что ты еще мальчик. Прости за прямоту… Но мне кажется, что нам троим стоит быть откровенными друг с другом, даже если это неприятная откровенность. Я стал лучше думать о вампирах.

Промолчав довольно долго, Гай негромко произнес:

– Я стал лучше думать об эльфах.

– Это все замечательно, но зачем все-таки вам, свободным…

– Эльфы не свободны, – прервал Алир. – Особенно в твоем понимании. Но дело не в этом. Мне кажется, что быть в собственности властителя вовсе не означает быть у него в рабстве.

– Не означает, – кивнул Гай. – Скорее, это означает, что он может располагать нами… как ему будет необходимо. А мы обязаны повиноваться. Но разве не обязаны мы были повиноваться глупым капризам герцогини и благородных? Прости, но Дана не захотела – и чем это кончилось для нее?

– Откуда нам знать, какие у него цели?

– У властителей… – начал было Аль, но остановился. – Нет. Я не хочу пересказывать слухи и сплетни. Прости, Дан. Я надеюсь…

– Но я не знаю ни слухов, ни сплетен. Я вообще ничего не знаю об этом мире. Кроме того, что требуется повседневно, да и то не очень.

– Тебя устройство интересует? – усмехнулся Аль. – Политическая система?

– В основном то, какое место в ней занимают властители и на кой одному из них сдались мы.

– Вопрос вопросов, – почесал нос эльф. – Я и сам этого не понимаю. Ясно, что не просто так он собрал именно нас троих. Почему? Мне он, само собой, ничего объяснять не стал. Гай, а тебе?

– Он пришел к нам домой и спросил, хотят ли родители, чтобы я принадлежал властителю, вот и все. Даже не интересовался, как к этому отнесусь я. Словно заранее был уверен.

– Ну, судя по тому пиетету, каковой являют все поголовно, – съязвил Дан, – он вообще уверен в том, что каждый с восторгом кинется в ряды его собственности

Аль по-девичьи накрутил на палец прядь волос и склонил голову:

– В ряды? Дан, а ты по дороге сюда на многих видел эти браслеты? Я за месяц, который провел здесь, не видел ни одного. Властители вовсе не рвутся немедленно забирать себе тех, кто понравится. Зачем бы им, когда и так… Ни одна женщина не откажется лечь в постель с властителем… да и мужчина, наверное, тоже. Любой представитель любой разумной расы предпочтет служить властителю. Я, знаешь, не слышал, чтоб кто-то противостоял им. Никогда не слышал.

Гай потянулся в своем кресле и, заметив их взгляды, торопливо уверил:

– Я устал, конечно, но не настолько, чтоб немедля свалиться замертво.

– Может, просто ляжешь? – предложил Аль. Гай почесал нос и согласился, снял сапоги и улегся поверх бледно-зеленого покрывала на кровати.

– Хорошо-то как…

– Гай, – дошло вдруг до Дана, – но ты же летел под солнцем… Во-первых, зачем, во-вторых, ожоги…

– Спешил. А ожогов нет. Есть, знаешь, специальная мазь, мама мне целую банку дала… на всякий случай. И рецепт тоже дала. Сложно и очень дорого, но я смогу сделать. Если, конечно, ингредиенты найду.

– Властитель предоставит, – усмехнулся Аль. – Я и правда не знаю, зачем мы ему нужны, но ведь нужны зачем-то. Он не ваша чокнутая герцогиня, так не развлекается. Нужны мы ему явно для дела. Вопрос, для какого. Дан, почему ты так в лице изменился?

– Не станет он из тебя убийцу делать, – лениво сообщил Гай. – Ради этого проще было Люму мигнуть, даже в собственность не забирая. У него талант к этому делу, а ты у нас юноша эмоциональный, не любишь кровь проливать. Что за мир у тебя, дружище, если ты сразу подозреваешь какие-то гнусности? Аль, а могу я нагло принять у тебя ванну? Разговор можно продолжить и там, я не девушка, чтоб стесняться. Теплая вода расслабляет мышцы, а я летел… в общем, очень долго летел. Устал.

Они переместились в ванную, где Гай, блаженно жмурясь, погрузился в воду, а Алир и Дан примостились где придется. На теле Гая и правда не было следов ожогов – ни от огня, ни солнечных.

– А что за милый шрамчик? – поинтересовался эльф. – Серебро?

– Серебро. Это давний. Очень давний. Я тогда совсем мальчишка был.

– А сейчас ты умудренный опытом муж…

– А ты? – обиженно спросил Гай. – Уж не ври про свои двести лет, ты явно моложе.

Дан удивленно посмотрел на них по очереди. Аль не без смущения кивнул:

– Да, моложе. И никто меня не отпускал в мир людей, я сам... только я не хочу пока говорить о причине. Так было нужно. То есть мне казалось, что так нужно.

– Потому ты предложению властителя только обрадовался, – хихикнул Гай, – дома бы тебя по головке не погладили.

– Не погладили бы, – согласился Аль. – Скорее всего, повесили бы публично. Я просил разрешения на выезд, но мне его не дали. Эльфы, Дан, не имеют права свободного перемещения по Империи. Я нарушил один из основных законов, так что никто и не стал бы за меня вступаться.

– Свои тебе тоже не давали разрешения, надо полагать.

– Не давали. Я не хочу пока об этом говорить.

– Не говори. Всяк имеет право на свои секреты.

– Только не вы.

Гай едва не утонул, а Дан, сидевший на краю ванны, едва не свалился. Да и Аль подскочил. То-то веселье.

– Ты, кажется, смущен, Гай? Впервые в жизни вижу стеснительного вампира. Необязательно немедленно выпрыгивать из ванны и торопливо одеваться, лежи, расслабляйся. Ты боялся, что я передумаю? Сделав такое предложение, передумать нельзя. У властителей тоже есть свои правила, хотя вот Аль уверен, что мы и существуем только для того, чтобы эти правила нарушать. Ну что, не стал рассказывать Дану те страшилки, что слышал о нас? Ну и ладно. Успеете еще узнать правду.

– Ту, которую вы нам позволите узнать?

– А ты и правда подозреваешь всякие гадости. Я бы сказал, заставляешь себя подозревать. Прислушайся к себе. На самом деле тебе очень хочется мне верить. И это было бы крайне желательно.

– Ну как я могу не верить хозяину, – буркнул Дан.

– Больной вопрос насчет собственности. Мне служат многие. Очень многие. Мне подчиняются все – это ты видел своими глазами. Но вот полагаться я могу не на многих. Только на тех, кто принадлежит мне. Браслет не только гарантирует вам полную неприкосновенность и вообще много что положительного. Браслет не позволит вам меня предать. Хотя, скажу откровенно, не думаю, что вам захочется меня предать. Уж в чем-чем, а в людях я разбираюсь… В эльфах и вампирах тоже.

– Ну да, – пробормотал Дан, – наша история произвела на вас неизгладимое впечатление. Мы ослушались герцогини, что здесь не практикуется, мы спасли эльфа, а эльф привел нас в убежище…

– Психолог ты плохой. Но да, мне важны именно вы трое. Не другие человек, эльф и вампир. Зачем нужны, я объясню потом.

– А что нам делать?

– Привыкать. Прежде всего друг к другу. Вы теперь одна команда, должны знать друг друга досконально – и по мере возможности никаких секретов. Алир, особенно это относится к тебе. Вы должны понимать друг друга с полувзгляда. Научить друг друга всему, что умеете. Алир, ты хороший лучник?

– Да, ваша милость.

– Милорд, – покосившись на Дана, поправил хозяин. – Такое симпатичное обращение, правда? Неофициальное. Значит, ты должен научить их пользоваться луком. Вы все должны освоить все возможные виды оружия, и в этом вам поспособствует мой помощник.

– Оружие? – слегка удивился из ванны Гай. – Вампирам разве нужно оружие, ваша… милорд?

– Что ты можешь, если, скажем, будешь ранен серебром? Ты не сумеешь трансформироваться, вероятно, и когтями воспользоваться не сможешь. У тебя останется только скорость. И если при этой скорости в твоей руке окажется кинжал, хуже не будет. Да, вы разные. Алир – стрелок, Дан – мечник, а за тобой, Гай, – рукопашный бой. Конечно, все должны уметь стрелять, драться и владеть мечом. Но я не жду от вас равных успехом во всех видах драки. Не пугайся, Дан. Я вовсе не намерен делать из вас команду убийц. Уж этого добра навалом. Но вы должны уметь постоять за себя и за меня, и уметь хорошо.

– Телохранителей готовите?

– Не язви, надоел. В том числе и телохранителей. Узнаешь в свой срок. Ваш день будет загружен основательно, и преимущественно тренировками. Пока, во всяком случае. Но главное, самое главное: вы должны быть друзьями. Не криви рожу, Аль. Именно ты, Дан, решил спасти эльфа; именно ты, Гай, не улетел, когда схватили человека; именно ты, Алир, привел в убежище человека и вампира. Для вас это, вероятно, не суть важно, но мне говорит о многом. Дан, зачем ты это сделал?

– Никто не должен сгореть заживо, – невольно ответил Дан под странным золотым взглядом. – Ни вампир, ни эльф, ни человек.

– Почему?

– Потому что никто этого не заслуживает. Если виноват, наказать можно и иначе. Казнь не должна быть такой…

– На самом деле многие заслуживают еще и не такой казни, но это так, лирика. Ты прав. Почему ту не улетел, Гай?

– Благородные убили бы его.

– Что тебе до него?

– Он мой друг. Вам этого мало?

– Алир?

– Не знаю. Порыв. И, вероятно, глупый. Эльфам не свойственно чувство благодарности, милорд.

– Хотя бы честно, – засмеялся Нирут, и взгляд изменился. То есть цвет остался, но исчезло что-то, заставившее Дана быть честным. Нет. Не гипноз никакой. Просто подумалось, что нельзя увиливать. То же самое чувство: им нужно быть откровенными. За дорогу внушил, что ли? Дан не то чтоб стремился особенно скрывать свои эмоции или мысли, но вот изливать их на собеседников тоже никогда не рвался. Даже с Сашкой он был достаточно сдержан, как и Сашка с ним. А тут вот явилось озарение: с ними нужно быть откровенным до конца. То есть вообще. И Алиру явилось. А Гаю явится вскорости. Или внушат… Тем более что это соответствует требованиям благодетеля и властелина, то есть властителя… Почему?

– Вы так старательно нас изучили, милорд.

– Изучил. Ты слышал о том, что значит быть в команде?

– Конечно.

– Вот в команде я вас и видел.

– Но тогда здесь явственно не хватает Руда. – Гай бросил на него странный взгляд, а Алир удивился. – Что я такого сказал?

– Он же не понимает, – улыбнулся хозяин. – Он чужой. Дан, как ты думаешь, неужели я настолько наивен, что готов взять в собственность первого встречного, которого развратный благородный решил трахнуть на радость всем? Полагаешь, на меня такое впечатление произвела твоя задница?

Дан растерялся. Что, сын фермера и потенциальный разбойник или дезертир Руд был агентом властителя?

– Руд здесь, – виновато произнес Гай. – Я думал, ты догадался. Он видел, как нас с тобой взяли, догнал Аля… ну понял наконец?

– Он магию вообще видел? – спросил Алир. – Да вот он, Руд.

– А…

– Маска. Личина. Иллюзия. Ну хочешь, я опять стану Рудом, хотя это довольно хлопотно? Я искал… искал тех, кто мне нужен. На вас наткнулся случайно, и так уж меня поразила компания из чужака, юного вампира и сторожевого дракона, что я решил к вам присмотреться. И остался доволен. Не смотри на меня гневно. Конечно, я мог затребовать вас по дороге, Гай избежал бы костра, ты избежал бы унижения… Тебя забрать я мог и так, но Гай должен был прийти добровольно, более того, его родители должны были одобрить это решение. Кстати, Гай, надо полагать, регенерация у тебя теперь гораздо быстрее? Такая вот штука, Дан: если юный вампир переносит что-то вроде костра, но выживает, он становится гораздо сильнее. Прежний Гай не смог бы долететь сюда за… сколько, Гай? Дней пять?

– Четыре. Дан, это правда. Особенно высшие вампиры. Когда-то в древности был обряд инициации, когда высший совет проделывал нечто подобное – или тяжелые солнечные ожоги, или тяжелые раны, нанесенные серебром, чтоб ускорить развитие, но со временем от этого отказались. Сочли слишком жестоким, ведь кто-то и не выдерживал, да и не особенно нужным. Я сильнее многих взрослых высших вампиров. Я стал таким, как папа… почти таким.

– А он еще совсем мальчик, и все еще впереди, – дополнил хозяин. – Я действительно Руд. Я проверил и вашу наблюдательность, и ум, и честность, и решимость. Даже умение драться – разбойников помните? С чего бы разбойники нападали на обыкновенных путников, которых сопровождает сторожевой дракон? Ну да, твоя сообразительность никак не проявилась, но ты и не мог знать ничего подобного. Зато именно ты, а не Гай, решил спасти эльфа. А Гай, вместо того чтоб улететь, когда схватили тебя, сдался. Поверь мне, редкий вампир на это бы пошел. Алир же привел вас в убежище эльфов – жест, которого я никак не ждал. Чтобы эльф доверился людям… да от сотворения мира такого не было. Ох, да что ж это я повторяюсь, как бабка? Добавь горячей воды, Гай, или вылезай.

Гай вылез из ванны, тщательно растерся большим полотенцем и натянул принесенную все тем же старичком одежду. Черная куртка с вышитым вензелем. Руна или иероглиф. В общем – символ. Что интересно, на куртке старичка никакой вышивки не наблюдалось. Рылом не вышел. Эльфов с костра не снимал.

– Вам на Шарика следует браслет надеть, милорд, – дерзко бросил он, – если бы его у меня за спиной не было, я б не рванулся на помощь эльфу.

– Гай, ты в этом тоже уверен?

– Он же не идиот. Хотя мог. Он же слышал, что может сделать один вампир. Даже если и не поверил, в памяти отложилось. Милорд, удивительно, что одежда впору. Словно на заказ шили.

Дан смотрел на хозяина и пытался увидеть в нем Руда. Этот был сантиметров на десять пониже, на столько же поуже – то есть, несмотря на атлетичность, бугаем не был; волосы рыжиной отливали, но огненными не были, глаза... В общем, наверное, требовались минимальные изменения, чтобы сделать из Нирута Руда. Как девчонке – там утянуть, тут добавить, там замазать, тут дорисовать. Только не с помощью косметики, а магии…

Хозяин похлопал его по плечу (куда более щадящее, чем Руд) и ушел.

– Шарик здесь? – хором спросили эльф и вампир, и через минуту они, прихватив из вазы фрукты, отправились здороваться с драконом. Шарик радостно посвистел каждому, с аппетитом умял дары и прижал морду к бедру Дана. Ага. Всех люблю, особенно с подарками, но ты – мое всё. Чисто по-собачьи. Дан почесал чешуйчатую морду… и началось форменное безобразие. Шарик начал скакать и носиться, набрасываясь на них с самым что ни на есть свирепым видом, а они, как дети малые, тратили массу сил, чтоб от него ускользнуть, увернуться, избежать прикосновения когтистых лап – в общем, играли со сторожевым драконом, как со щенком, и кому это доставляло большее удовольствие, еще вопрос. Что будет завтра, неважно, а сейчас они вместе, все целы, и никакая герцогиня не маячит даже в отдалении, потому что на куртках вышита жемчугом какая-то фигня, а на запястьях болтаются черно-белые браслеты.

Победил, конечно, Шарик. Они уже без сил валялись на снегу, а он весело прыгал вокруг. Как же мне удалось его оседлать? Или это был не я – Лазарь? Раздвоение личности… к черту. Есть властитель – пусть он проблемы и решает. Даже такие. Дракон остановился, посмотрел на Дана и издал новый звук, весьма похожий на человеческое «ах». Может, он еще, как попугай, подражает звукам? Или просто пытается поговорить? Вот прославлюсь тем, что составлю словарь драконьего языка…

Взгляд хозяина первым почувствовал эльф. Он поднял голову, следом – Гай, а потом уже Дан. Облокотившись на резные перила, с высоты галереи Нирут наблюдал за ними. Дан не мог различить выражения его лица. На всякий случай он повторил жест Аля: прижал руку к вышивке и склонил голову. Хозяин помахал рукой: продолжайте, мол, ребятки, веселитесь. Шарик квакнул и подпрыгнул на месте. Ну понятно, кланяться он не умеет. А ему тоже вышивку присобачат куда-нибудь? На ошейник, например?

Удивительно, но обошлось не только без травм (разве что Гай расцарапал руку, но царапина исчезла еще в процессе игры), но даже и без порванной одежды. Шарик, умница, легко рассчитывал силы. И был хозяйственным, понимал, что рвать форму нельзя…

Вспомнилось, как остановился Шарик, когда благородный украшал ошейником Дана. Дан попытался снять с дракона ошейник; тот не препятствовал, даже, скорее, наоборот: шею вытянул и замер. Не тут-то было. На металле не было не только признаков застежки, но даже признаков шва. Как, впрочем, и на черно-белом браслете. Присоединились Аль и Гай – с тем же успехом. Эльф совершенно по-человечески почесал в затылке, приведя в еще больший беспорядок свои серебряные патлы.

– Надо его милости сказать.

Ну да. Есть кому пожаловаться. Есть некто, в чьи полномочия входит принимать решения. Прям как в армии: «так точно!» – и вперед марш, пусть у старлея голова болит, а ты всего сержант, тебе только приказы исполнять. Удобно.

Там, дома, Дан предпочитал не задумываться о чем-то подобном. В общем, он, конечно, большей частью принимал решения сам, да что там решать-то было… Гордиться можно было только двумя поступками: завязыванием с выпивкой и своевременным прекращением работы с будущим Олигархом. Все прочее было не жизнью, а существованием. Не с оружием в руках боролся за жизнь, так сказать, а с тяпкой в поле. Или с демонстрацией браслета в трактире с короной. Еще гаже.

А сейчас что? Лучше? Разве что можно убедить себя в том, что выбора нет, что он вынужден подчиняться. Или даже лучше: сказать себе, что он вынужден адаптироваться под изменившиеся условия. Понять энтузиазм Алира и Гая ему пока не удавалось по простой причине: он так и не понимал, что такое властители. То есть вроде бы и ясно: император не справляется или справляется, но не очень, и есть на этот случай… кто? назвать Нирута серым кардиналом язык не поворачивался. Он, конечно, может, и великий мастер интриг, но впечатление производил нехилого бойца. Может, просто благополучное (и редкое) сочетание того и другого? А они ему зачем? Да еще в виде слаженной команды, понимающей друг друга с полувзгляда и владеющей разнообразными способами убиения ближнего своего…

Он еще спрашивает…

* * *

Заснул Дан в итоге очень поздно и спал крайне скверно. Расслабился в мягкой постели – и полезло все: меч Люма у своей груди, успешно убирающийся при попытке на него надеться (глупой, надо признать, попытке), лежание мордой на столе, голой задницей к Люму и другим желающим, буде они сыщутся, ленивый голос Нирута, обугленное тело Гая (как хорошо-то, что он вампир, а не человек!) и Дана, Данка, Даночка… Сколько раз Мун повторил, что не винит Дана в случившемся, и кого он пытался убедить? Так старался быть беспристрастным. Ну да, конечно, Дан лично не виноват, не приводил в его дом благородных, не заставлял их девчонку насиловать да уродовать. Вины нет. Но случилось – из-за него, и хоть ты тресни, это навсегда, это не изменится, хоть перережь он всех благородных в блестящих колготках, а потом сам повесься на этих колготках.

Значит, он ушел, а Дана перерезала себе горло. Он был с ней максимально нежен, ласков, как ни с кем никогда, но ведь и она понимала: не любовь – жалость. И если еще случится такое, то тоже – из жалости. Дан-то видел ее прежнее лицо, а кто-то другой видел бы только то, что сделали из него благородные. Ей было хорошо с ним. Не сумела бы она притвориться, потому что в первый раз чувствовала мужчину так, как должно быть. Было так хорошо, что на этом она и решила закончить. Он хоть из дома-то успел выйти, когда она взялась за кинжал?

Отвлекал его Нирут качественно, в дороге ему ничего не снилось – так уставал за день, что мог только дрыхнуть без задних ног и без снов. И сейчас придется. Чтоб не думать и не помнить? А фиг. Будет помнить.

Вид он поутру имел тот еще. Настроение аналогичное, но настроение можно и спрятать, а вот черные круги вокруг глаз и трясущиеся руки – не особенно. Завтрак в горло не лез, так что Дан только пил чай. Увы, властитель не был вампиром, которые любили кофе. За столом они сидели втроем, начальство отсутствовало, и Аль с Гаем бросали на него косые взгляды, но помалкивали. Несмотря на требование властителя быть откровенными.

– Чтобы держать эльфов в узде, люди забирают у нас заложников, – перестав крошить хлеб, сообщил Алир. – Считается, что с ними обращаются хорошо. Но никто этого на самом деле не знает, известно только одно: они живы.

– Сестра или подруга? – понимающе спросил Гай.

– И сестра, и подруга.

– Это чтоб я понял, что не только мне так хреново?

– Примерно.

– Не дурак, понимаю. Разве виню кого-то?

– Себя, – пожал плечами Гай, – что глупо, но объяснимо. Это пройдет. Уж прости, Дан, никакая боль не бывает вечной. Время сотрет.

– Гай, – стараясь говорить ровным голосом, начал Дан, – я понимаю, что ты видел, как умирала твоя сестра…

– Не видел, – перебил Гай, – потому что сам в это время умирал. Мне было всего девятнадцать, регенерация была медленной, а мне живот серебряным клинком располосовали. Я даже не видел, как ее выкинули под солнце. Ведь для начала они старались избавиться от тех, кто мог сопротивляться, а я мог… Знаю, что хочешь спросить. Родителей не было дома. Когда они вернулись, Рику спасти уже было нельзя, а меня еще можно. Я не хочу тебя обидеть, Дан. Но и с этим тебе придется жить.

– Властитель не позволил тебе отомстить?

– Даже предлагал.

Аль удивился, а вот Гай – не очень. Знал он уже Дана. Лучше, может быть, чем сам Дан.

* * *

А потом начался новый этап в жизни. Свято исполняя повеление властителя, они учили друг друга тому, что умели сами. Меньше всего проку было от Гая: то, на что он был способен, никак не зависело от его умений, а исключительно от природных способностей. Его это злило, потому он решил научить их хотя бы первую помощь оказывать. Они дрались учебными мечами и деревянными кинжалами, бегали кругами по галереям, опоясывавшим замок, носились взад-вперед по лестницам, приседали, отжимались, подтягивались – словом, занимались физической подготовкой. Алир пытался научить Дана и тому, что умел как эльф: отделять от себя боль, например, только получалось плохо, хотя концентрироваться Дан вроде бы и умел.

К ним были приставлены и учителя. Мечник, например, посмотрев на Гая, только рукой махнул и занялся Алиром и особенно Даном. Спец по рукопашному бою сосредоточил внимание именно на Гае, хотя и человеком и эльфом не гнушался. А стрелка не приставили, потому что лучше Алира стрелка здесь не было.

Их учили владеть всеми имеющимися видами оружия: от мечей и арбалетов до подручных средств вроде палок, жестяных ведер и камней. Нечто вроде нунчаков тоже имелось, но эта штука была не так чтоб хорошо знакома «сэнсею», так что Дан основательно надавал ему по толстой куртке: Сашка очень уж любил все ниндзевские примочки и Дана приохотил. Уматывались они основательно, но были молоды, потому времени хватало и на беседы разной степени задушевности за бутылкой вина… Бутылки могло на неделю хватить: Гай не пьянел, Аль остерегался, чтоб не опьянеть, а лакать в одиночку Дан не любил.

Обращались с ними весьма уважительно, и Дан легко привык к почтительности челяди и даже учителей. Хотя он бы лично настучал себе по шее за многие промахи. Старался он, конечно, изо всех сил, да вот тут и выяснилась существенная межрасовая разница. И эльф, и вампир было куда выносливее и сильнее. И быстрее. Ладно, Гай, но ведь и у Алира реакция была ой-ой.

Но у них не было катаны. Уроки мастера мечей, включая теоретические, попросту сделали из нее и Дана нечто единое и цельное: она начала понимать, что хочет он, а он легко чувствовал каждое ее желание. Усердно размахивая учебным, то есть абсолютно тупым мечом, он не добивался и четверти тех успехов, на которые был способен с катаной. Как же ему польстило, когда учитель начал надевать кольчугу и шлем, если в руках Дана была красавица катана. Она вела его руку, даже если он не успевал сообразить, какой именно прием следует применить. Гай и Аль в один голос говорили, что это действительно красиво. Дан не гордился собой. Ей, катаной, – гордился.

Хозяин иногда инспектировал их, иногда вмешивался: заменял учителя и нещадно бил их всеми видами оружия, включая руки и ноги. Гай вился вокруг него с неуловимой для глаз скоростью, но Нирут успевал блокировать его удары, хотя и не всегда успевал нанести свой. Дану доставалось больше всех. Он был человек, к тому же даже рукопашка была для него всего лишь необременительным хобби…

Приставлены к ним были и не особенно гордые девушки. Хозяин даже извинился: «Эльфиек и вампирш нет, придется довольствоваться людьми» – и ничего, довольствовались. Алир поначалу что-то из себя поизображал, но быстро перестал, потому как вести жизнь аскета, исключительно умерщвляя плоть упражнениями и тренировками, было грустно, и он тоже воспользовался любезностью шустренькой брюнеточки. Об отказать им речи не шло: черно-белый браслет оказывал удивительное воздействие: девушки раздевались с истинным энтузиазмом и старались изо всех сил, да еще чувствовали себя осчастливленными. Нравы в замке были вольными, не настолько, как во внутреннем городе, но и никаким пуританством внешнего и не пахло. Народу тут было довольно много, причем обоего пола, и никак не только старички. Гай поддразнивал Аля: что, мол, на юношей внимания не обращаешь. Эльф отшучивался поначалу, а потом честно сказал, что девушки ему все-таки нравятся больше, особенно если учесть, что люди весьма консервативны в отношениях полов.

Гая обеспечивали свежей кровью животных, а Дан раз в неделю давал ему своей. Аль наблюдал с явным любопытством, но не предлагал: кровь эльфов действительно чем-то не подходила вампирам, несварения желудка, правда, не вызывала, только неприятные ощущения, да и голод не утоляла и сил не прибавляла. Дан настолько привык к этому регулярному кровопусканию, что никаких последствий и не ощущал. В его рацион, правда, входило вино со специфическими добавками и специальные травные отвары, компенсировавшие потерю крови.

– Похоже, тебе даже нравится, – прокомментировал Аль однажды. А Дан просто кивнул: ага, нравится. И больше вопросов не возникало.

Они все-таки подружились. Гай справился с неприязнью к эльфам, Алир победил нелюбовь к людям. Шарик с новым ошейником (белая полоса с гравировкой и две черные) принимал активное участие в тренировках, что категорически поощрялось властителем, и просто в играх, которые, в общем-то, тоже были своего рода тренировками: удрать или даже просто увернуться от сторожевого дракона было ой как нелегко. А уж радости было…

Время шло, и шло незаметно. Дан даже не обратил внимания на то, что растаял снег, и сообразил, что пришла весна, только когда увидел дымчатую зелень на берегу озера: проклюнулись первые робкие травинки и листочки.

Тогда хозяина посетил гость. Властитель. Дан это не сразу понял, а вот Аль и Гай – мгновенно. Ага, вместо отдавания чести и выпячивания живота в стойке «смирно» иная процедура. Он тоже прижал ладонь к жемчужной вышивке и слегка поклонился. Неглубоко. Но вполне вежливо, если не сказать почтительно. Властитель остановился возле них, рассмотрел веселыми голубыми глазами, почесал русую бороду а-ля российский меценат девятнадцатого века и протянул:

– Интересно… Нирут, к чему бы это? Собираешь квадру? И где ж ты найдешь четвертого? Воскрешать собрался?

– Они мне и втроем сгодятся. У тебя ведь тоже есть.

– А как же. Правда, только люди. А тут поди ж ты… И что, получается? Удалось добиться полной синхронизации?

– Шутишь, Велир? Они у меня несколько месяцев. Но согласование есть. Может, дойдет и до синхронизации. Хотелось бы.

– Любопытно. Мечник, стрелок и… твоя функция, вампир?

– Летаю, знаете ли, хорошо, ваша милость, – не без дерзости ответил Гай. – И в оружии нуждаюсь меньше остальных.

– Неужто высший? – удивился властитель. – Нирут, поздравляю! Да еще такой юный. Умеешь трансформироваться, мальчик? Замечательно. Неплохая команда получается. А как ты приручил эльфа?

Аль вскинулся, но промолчал. Он вообще стал намного сдержаннее в проявлении отрицательных эмоций. Властитель покачал головой.

– Извини. Я вовсе не имею в виду, что приручают обычно животных. Просто эльфы так неохотно идут на контакт, а уж на службу и подавно. Я не хотел тебя обидеть, эльф.

– А я его не приручал. Это заслуга Дана. – Нирут приобнял Дана за плечи. – Он не просто человек, Велир. Он чужак. Пришелец. Перемещенное лицо.

Властитель был поражен и скрывать этого не стал. У Дана создалось впечатление, что эти двое если и не друзья, то единомышленники. Или очень хорошо прикидываются.

– А по закону противоречия не вернется ли сюда маг, с которым он поменялся?

Нирут до боли стиснул плечо Дана и спокойно ответил:

– Я постарался, чтоб не вернулся. От его аппаратуры не осталось и пыли, и вряд ли кто-то в Гильдии рискнет воссоздавать ее ради очередного неудачника. Не дергайся, Дан. Вероятность была ничтожно мала, но я предусмотрителен. Ты останешься здесь навсегда.

– Эмоционален, – покачал головой гость. – Это хорошо. И что, он умудрился подружиться с эльфом? Впрочем, для чужака это проще, нет предубеждения. Человек, эльф, вампир… поразительно, Нирут. Где б тебе еще добыть фруга…

– Фруги вымерли, – вздохнул Нирут, – причем так давно, что их успели прочно забыть. Я не рассчитываю найти фруга, Велир. Увы. Полноценной квадры нам не собрать, но ведь и триада – это лучше, чем ничего. Ну что, пойдем ко мне? Есть кое-что любопытное, да и ты не с пустыми руками, я думаю. Обедать будем вдвоем или с ними?

– С ними, разумеется! Не откажетесь ведь пообедать с парой властителей, а, ребятки?

Ребятки хлопнули себя по вышивке и дружно склонили головы, изображая полную готовность и где-то даже удовольствие. Есть весьма хотелось, с властителями или без. Шарик тоже квакнул. Властитель хотел было похлопать по его чешуйчатой шее и едва успел отдернуть руку. Дракон по-прежнему был драконом. Дан бы дал голову на отсечение, что Шарик позволил ему отдернуть руку. Неудобно же откусывать кусочки от гостей хозяина. Кстати сказать, он разрешал Нируту к себе прикасаться, но никаких эмоций, кроме вселенского терпения, при этом не выказывал. Ты, может, тут и главный, но у меня свой хозяин есть. Персональный. Хозяин и друг. Ему можно все. Ну и этим двоим кое-что.

Властители не осерчали. Они совершенно не были похожи на благородных и на мелочи не разменивались. Они скрылись в замке, а собственность расположилась на юной травке, произраставшей вокруг замка вместо галереи. Гай посоветовал Алю получше держать себя в руках, и Аль не взвился, а согласно кивнул.

– Квадра, значит, – задумчиво произнес Гай. – Интересно. Ты слышал об этом, Аль? Ясно, ты у нас не книгочей. Я кой-чего встречал, но так мало… В иные времена властители держали при себе группы из четырех представителей разных рас, которые действовали, как нечто цельное и единое.

– Полная синхронизация, – буркнул Дан. – А что такое фруги?

– Кто б знал, – фыркнул Аль. – Я вообще думал, что сказочные персонажи.

– Ты, между прочим, тоже сказочный персонаж для Дана, – засмеялся Гай, – да и я нечто вроде того. Фруги, насколько мне известно, – плоды трудов магов древности, соединение человека и животного в один организм. К размножению были неспособны и постепенно вымирали… вместе с магами древности.

– Вроде кентавров?

– Почему вроде? Именно что и кентавры в том числе. Аль, ты видишь какую-то подходящую расу для четвертого?

Эльф покачал головой.

– Кто? Оборотни? Несерьезно. Русалки? Даже не смешно.

– Почему? – дисциплинированно спросил Дан. Ему прощались самые глупые вопросы.

– Потому что оборотни нестабильны, русалки неспособны долго находиться на суше, ангелы или феи… ну это просто глупо, самые безобидные создания…

– Про фей я бы не сказал, – возразил Алир, – могут быть весьма пакостны. А больше кто? Нечисть? Так с ними совладать и властитель не сможет, а мы и подавно не сумеем… синхронизироваться. Быть нам триадой.

Шарик согласно квакнул, и все трое задумчиво на него уставились. Дракон склонил голову и уставился на них.

– Нет, – наконец решил Гай, – он по-настоящему признает только Дана, да и… не в обиду будь сказано, зачатки разума еще не означают разума как такового.

Шарик не обиделся. Но резво ткнул Гая носом и завалил на спину. Вроде как случайно. Поднимаясь, Гай сообщил:

– Был бы я человеком, имел бы впечатляющий синяк…

– А вы представляете себе мир, в котором существуют только люди? – спросил Дан. – Вы понимаете, что у нас раса – это нечто другое. Это просто люди, не похожие друг на друга чисто внешне. Цветом кожи, разрезом глаз, типом лица.

– С трудом, – зевнул Аль. – Но всяко, должно быть, бывает. Наверное, нам с Гаем в твоем мире было бы гораздо сложнее выжить, чем тебе в нашем.

– Ты-то что? – хмыкнул Гай. – Ты мало чем отличаешься от человека внешне. Уши да зубы? Подумаешь… А мне было бы и правда нелегко.

Он надвинул поглубже шляпу. Мазь, которая предохраняла вампиров от солнечных ожогов, была фантастически дорога, и почему родители выдали Гаю баночку, Дан не особенно понимал. Ну прилетел бы он на пару дней позже. Даже и на неделю. Некритично. Но он так торопился… к основному своему мотиву под названием «Дан»?

* * *

После обеда, никак не торжественного, властители вместе с собственностью переместились в другое помещение, где Нирут сказал:

– Не готовы вы, но делать нечего. Вам предстоит выполнить первое задание. Не бог весть насколько сложное, однако первое есть первое. И лично я слегка волнуюсь. Велир, ничего смешного.

– Я и не смеюсь, – обиделся второй, пряча улыбку в бороде.

– Милорд, – счет нужным обнаглеть Дан, – а может, вы все-таки объясните несмышленышу вроде меня, что такое властители? Алир покормил меня слухами, но они больше похожи на анекдоты и страшилки.

– И что, никаких выводов? Может, ты расскажешь мне о властителях?

– Знаете, я так часто попадаю в идиотское положение, что уже привык, однако мне это все еще не нравится, милорд. Тем более что ни Алир, ни Гай тоже ничего особенного не знают. Надо полагать, император не слишком хорошо управляется со своей страной?

– Ты вообще что-то знаешь об устройстве этого мира? – поинтересовался Велир. – Траития – это не страна. Это вся планета. Конечно, императору трудновато справляться с этакой махиной, а губернаторы…

– Сталкивался ты с губернатором в лице Фрики, – подсказал Нирут. – Император, слава всем богам всех рас, не только умен, но и разумен, и правит неплохо. Но ты прав, никому не под силу держать под контролем все. Министры… Ну, Дану о министрах можно не рассказывать.

– То есть вы держите мир под контролем? – уточнил Дан. Властители переглянулись.

– Нет, друзья мои. Властители держат мир в равновесии.

И все. На этом объяснение кончились, и Дан зарекся расспрашивать. Надоело, ей-богу, слушать, что все должно идти своим чередом и в свой срок он узнает достаточно. На тот момент. Не было впечатления, что хозяин жаждет использовать его – их – втемную, было б что использовать-то. Про квадру, которая триада, ладно что не якудза, он тоже мало что понял. Ну, команда. Ну, согласованная. Ну, умелая. А для чего? Если совсем уж честно, то никаких выдающихся способностей он не видел не только за собой, но и за остальными. Вряд ли Гай умел что-то больше, чем любой другой высший вампир, и вряд ли Алир так уж существенно выделялся среди своих собратьев. Даже, по словам Гая, заносчив был в меру. А что стрелок – так всякий эльф стрелок, и Аль еще не самый гениальный.

С Гаем он этими своими мыслями делился, и Гай их даже понимал, но то ли психология у него была насквозь местная, то ли особенного любопытства не имелось, но он спокойно относился к происходящему. Сказал что-то вроде: ну, а если ты все будешь знать, что-то изменится? За собой он самокритично тоже не наблюдал крайних талантов. «Во мне всего-то необычного для вампира – происхождение. Лит есть Лит. Поверь, это весьма высоко в нашей иерархии. А так… Проявиться я еще попросту не мог в силу возраста, но ведь и задатков ярких тоже нет. Мог бы стать хорошим лекарем со временем. Ну, и по части иерархии тоже. И ничего другого, поверь. Я обыкновеннейший вампир».

В себе Дан видел только одну необычность: он был чужак и не знал, что нельзя дружить с вампирами и спасать эльфов, а когда узнал, было поздно. Все же прочее было случайностями. Собственно, прочего имелось только приручение Шарика. Дружба с Шариком. Дан понимал, что относится к нему едва ли не так же, как к Алю и Гаю. Очеловечивал, как когда-то Тяпу. А получалось, что он очеловечивал и эльфа с вампиром, только умом абстрактно понимая, что они не могут быть такими же, как он, что и психология другая, и взгляды на мир другие, и вообще все на свете. Если тридцатишестилетний Гай по сути мальчик, а Аль, которому, наверное, давно за сто лет перевалило, юноша, то кем им кажется тридцатилетний Дан, привыкший считать себя мужчиной?

Дан уже укладывался спать, пребывая в мрачнейшем настроении, когда в его комнату вошли возбужденные больше, чем от вина, друзья. Первое задание – это их взбудоражило, как пацанов. Ага, есть великий Нирут, которому ведомы тайные пружины, удерживающие мир в равновесии, и он решил положиться на группу щенков и поручить им парочку пружинок смазать, чтоб не скрипели… А ведь они и правда пацаны, хотя годами и старше. Психологию никуда не денешь, и если эльфы с вампирами живут долго, то ведь и взрослеют не сразу. На миг Дан ощутил себя этаким умудренным опытом и пожившим матерым волком, но только на миг. Пусть психологически они мальчишки, пожили именно они, ну а интеллектуально Гай явственно превосходит обоих. Потому помалкивай, человече, не сбивай азарт, будем посмотреть, что там дальше и на кой хрен мы сдались поддержателю равновесия. И спрашивать бесполезно, не скажет, а вопросы у Дана поднакопились. В том числе довольно неприятные для кого-то нормального, да Нирут не казался ему нормальным.

Они сидели на краю его постели, такие разные, черноволосый вампир и яркий блондин эльф, сверкали терракотовыми и зелеными глазами, предвкушая приключение. Ага. Им приключения. Давно ли существуют властители в этом мире, на этой планете, объединенной в единое государство, и пофиг, республика или империя? Что такое для них поддержание равновесия – поддержка трона или нечто большее? Разоблачение заговоров, и тогда они представляют собой нечто вроде тайной службы, или нет, или их функции просто невообразимы для банального хомо сапиенса из двадцатого… пардон, уже двадцать первого технологического века, из гнилой системы с гордым названием «власть народа», которая мало чем отличалась от банальной диктатуры пролетариата, в которой мнения самого пролетариата никто и не спрашивал… Давно ли существует империя? И не была ли страна эльфов триста лет назад последней самостоятельной державой, и не поспособствовали ли властители той давней резне? Трудно заподозрить этих аборигенов в наивности, но и в цинизме никак не заподозришь, свято верят в то, что властитель – это благо, не грех и в собственность к нему добровольно ломануться, а поинтересоваться, какую роль сыграли они в истории твоего собственного народа и в голову не приходит. Дан, конечно, в любом обладающем реальной политической силой персонаже немедленно начинал подозревать редкую подлость, что, в общем, объяснимо, если учитывать непредсказуемое прошлое его собственной страны. Ну пусть властители не замешаны в организации той самой резни. И что – сокращения поголовья эльфов наполовину не являлось нарушением равновесия? И что ж это тогда за равновесие? Ладно, кровавые причуды герцогини и прочих благородных – мелочь, если во вселенском масштабе, но тут ополовинили целый народ, а то и расу: вдруг эльфы жили только в Агирии, раз уж это была их страна? И чего вдруг люди взбунтовались? Эльфы были скверными правителями? Хуже Фрики и К°? Это вряд ли. Тогда б их не наполовину…

Хозяин появился неслышно, даже чуткое ухо Гая не уловило, постоял, посмотрел на них и только потом обозначил свое присутствие. Дан не стал вскакивать и кланяться – смешно было бы в этаких трусищах ровно по колено.

– Погуляйте, мальчики, – ровно сказал властитель, – я хочу поговорить с Даном.

Мальчики, ничуть не обидевшись, удалились, а хозяин занял их место.

– Маятно тебе? Почему ничего не спрашиваешь? Я раз и навсегда разрешил тебе задавать любые вопросы.

– А смысл? Внятных ответов вы все равно не даете.

Властитель усмехнулся, встал, налил в два высоких бокала густого почти черного вина и демократично протянул один Дану.

– Внятно? А ты сам на свои вопросы разве не отвечаешь? Нет, я не читаю твоих мыслей. Они у тебя на лице вполне ясно написаны. Да, ваше первое задание сродни тренировке. Да, я хочу создать если не квадру, то полноценную триаду, а для этого мне нужны не случайные персонажи, а расположенные к близости. Вы – почти идеальный вариант.

– Фруга не хватает.

– Фигня это – фруг, – доверительно сказал властитель, отпивая вино. – Не природное создание, магический гибрид. Искусственное не может быть совершенно, только природа способна сотворить что-то великолепное – человека, эльфа, вампира. Есть у меня мыслишка насчет четвертого, но с тобой делиться не стану, потому что для тебя это все равно пустой звук. Видишь ли, я не могу взять на место Алира любого другого эльфа, потому что любой другой тебе жизнью не обязан и к тому же отягощен предрассудками… Алир молод, порывист, способен на привязанность, лишен вековой ненависти эльфов и их многовекового цинизма. Кстати, он к тебе еще не приставал на предмет совместной ночи? Не красней и не злись. Эльфы на это смотрят куда проще, да и вампиры, знаешь, не гнушаются, так что будь готов к неким авансам… И я б тебе посоветовал не особенно брыкаться, потому что… ну в общем, кому какое дело, чем пара занята в спальне и из кого она состоит.

– Я, знаете, выраженный гетеросексуал, – зло бросил Дан.

– Ага. Знаю. А что-то другое ты пробовал? Нет. Вот и заткнись. Никто тебя не заставляет, не захочешь – не станешь отвечать на авансы, но Алиру ты, кажется, нравишься. Впрочем, Гаю тоже, особенно если учесть вашу с ним связь.

– Связь? У нас просто нормальная мужская дружба.

– Воинственно-то как… Не спорю. Дружба, именно потому вы оба меня и заинтересовали, я б вас и без эльфа к себе забрал рано или поздно. Ты просто не знаешь, да и Гай, похоже, не знает. Сколько уже времени он пьет твою кровь? Причем не от случая к случаю, а регулярно? И твою малость блаженную рожу я при этом видел.

– У них в слюне содержится что-то наркотическое…

– Не оправдывайся. Знаю. Только это все равно вас связывает. Особенно привязывает к тебе Гая. Не то чтоб он не мог обходиться без твоей, именно твоей, крови, но она предпочтительна.

– И вас это устраивает как нельзя больше, потому что способствует полной синхронизации. Вы ведь ни разу ему свежей крови не предложили, хотя народу в замке полно, а несколько глотков вампир может сделать так, что человек наутро и не вспомнит…

– Не язви. Да, конечно. Устраивает. Вы оба меня более чем устраиваете. Алиру еще нужно притереться, и как славно, что он еще так молод. Он не говорил, сколько ему лет?

– Нет. А не все равно?

– Все равно. Ему всего-то девяносто шесть, а эльф, не перешагнувший столетний рубеж, не считается взрослым. Он попросту сбежал, что было на редкость глупо, зато свидетельствует о том, что он способен на порывы. Перестань опасаться, Дан. Квадра или триада – это вовсе не группа убийц. Еще чего. То есть вам и убивать, возможно, придется, но что-то не замечал я угрызений совести, когда ты лихо разбойников крошил.

– Которых вы же на нас и натравили?

– Приказал, только и всего. Тебе стало их жалко? Нет, Дан, это напрасно. Жалеть местных разбойников не стоит, они любому благородному фору дадут, можешь мне поверить. Ладно. Обещаю ответить на твой вопрос полно и без оговорок. Но уж постарайся сформулировать этот вопрос так, чтобы у меня не было возможности увильнуть.

– Что означала для пресловутого равновесия резня эльфов триста лет назад?

– Сформулировал! – фыркнул хозяин. – Философский вопрос. Отвечу, как обещал. Ничего. Помнишь, ты рассказывал мне о том, как в твоем мире направленно и жестоко уничтожались народы? И что, мир рухнул? Мы не организовывали той резни. Это исключительно творческая работа империи. Но и не вмешались, чтобы остановить, потому что единым государством управлять полегче и держать его в равновесии тоже. Губернатор – это тебе не король, легко заменяемая фигура. Да и фруги, друг мой, вымерли тоже не совсем сами по себе. И мир стоит.

– Нирут, я, наверное, кажусь вам идеалистом…

– Кажешься. Идеалистом в хорошем понимании. Прагматичным. Если ты можешь что-то сделать – сделай, если нет – отойди и помалкивай. Так? Кстати, ты хоть заметил, что впервые назвал меня по имени?

– Это великая честь?

– Не так чтоб. Но мне приятно.

– Почему вы пришли именно со мной поговорить?

– Потому что ты лидер триады.

– Я? – засмеялся Дан. – Да я по жизни не лидер и даже никогда не стремился…

– По какой? – перебил Нирут. – Ты не забыл, что их у тебя две? Ты не лидер, да? А кто очертя голову кинулся эльфа спасать – я? И кто пошел следом – ты или Гай? А вампиры народ крайне независимый, сознающий свою силу. Даже в юности. К кому летел Гай даже днем, не боясь, что его увидят с земли и подстрелят стрелой с серебряным наконечником?

– К вам.

– Не ври себе. Ты знаешь, что он не хотел расставаться с тобой и летел именно к тебе. И Алира я купил твоим именем, а вовсе не возможностью свободно разъезжать по Траитии и прочими благами. Эльфы, знаешь, весьма философски относятся к смерти, и Алир возвращался домой, прекрасно зная, что его запросто могут прозаично вдернуть на первом суку, чтоб другим неповадно было сбегать. Не переживай. Тебя твое лидерство ни к чему не обязывает, просто будь готов к тому, что они будут ждать твоих шагов и твоих решений.

– Что мы вообще должны делать?

– Помогать мне. Даже властитель бывает не в состоянии уследить за всем на свете. Велир сообщил мне о кое-каких несуразностях, вот вы и разберетесь по своему усмотрению.

– А сам Велир…

– Не его зона влияния. Он не может просто так вломиться на территорию другого властителя.

– Он ваш друг?

– Да. Велир – да, что вовсе не означает, что прочие властители тоже друзья. Единомышленники. Ладно, валяй еще один вопрос.

– Сколько вам лет?

– Уж не тысяча, – улыбнулся он. – Но маги живут долго. Кстати, ты теперь тоже семьюдесятью годами не ограничишься. Нет, у тебя магии ни на грошик и взяться ей неоткуда. Есть, знаешь ли, некие эликсиры, существенно продляющие жизнь человека. Мне нет нужды их пить, я и так… А ты мне нужен будешь еще долго. Чем, в конце концов, ты хуже эльфов? А почему не спрашиваешь, чего ж мы не бросились осчастливливать человечество долгой жизнью?

– Потому что насмотрелся на природу, которую человек решил себе подчинить.

– Умный, – похвалил Нирут. – Однако не умнее Гая, у него интеллект на уровне… на хорошем уровне. Так что прислушивайся к нему. А мне двести тридцать девять лет.

– Тоже – мальчишка?

– Юноша. Велир вот почти втрое старше, а он не из самых старых властителей.

– Что будет, если мы ваше задание провалим?

– Ничего не будет. Отрицательный опыт – тоже опыт. Я никогда не поручу вам чего-то действительно важного, с чем вы не сможете справиться. А это задание основ мира не затронет, даже если вы его с треском провалите. Выжить – самое желательное. Вам предстоит пообщаться с драконами. С настоящими драконами. Гигантскими.

– А я там от страха не того?..

– Даже драконы чтят властителей. Плохо может кончиться неуважение к нам.

– А как вас от других отличают?

– Вот за этим я и пришел.

Нирут был без куртки, только в рубашке, что интересно, черной, а не белой или серой. Он закатал рукав, продемонстрировал мускулистое предплечье и проделал то же, что Дан видел, лежа в непристойной позе на столе: сильно хлопнул себя чуть ниже локтя. На фоне нормальных голубых прожилок вен ясно проступил тот же знак, что был вышит на их куртках.

– Это знак властителей или только ваш?

– Наш. Властителей. Принадлежность уже роли не играет. А принадлежность именно мне обозначена цветом. Вы – черные. То есть собственность Нирута Дана. Дай мне руку, тезка. Будет больно.

Дан неохотно протянул руку. Кому ж хочется, чтоб…

Больно – это было очень большое преуменьшение. Дан бы заорал во весь голос, будь этот голос в наличии. Предплечье прожгло насквозь, вся рука мгновенно онемела, отдавало в плечо, в голову, в пятку, и длилось это не пять секунд, как вампирское припечатывание, а гораздо дольше. Нирут по комнате походил, поднял с пола оброненную Алиром метательную звездочку, положил ее на стол, что-то еще сделал, поглядывая на задыхающегося Дана. А потом сразу прошло. Дыры на руке не обнаружилось, но когда Нируд шлепнул по ней звонко и небольно, вспыхнул тот же знак, только не сияющий, как у него, а тускло-синий, как зековская татуировка.

– Это любого дракона приведет в повиновение и душевный трепет. Со временем потемнеет, станет черной, так что собственностью Велира прикинуться не удастся. Выпить хочешь? Или уже прошло?

Дан с грустью посмотрел на печать и спросил:

– И это окончательно и навсегда?

– Это и было окончательно и навсегда, – отрезал властитель совсем другим тоном.

– Перчатка, – пробормотал Дан, – можно заштопать, можно выбросить, можно наизнанку вывернуть…

– Ладно тебе. Привыкай. Ты почему в городе на рефлексию исходил, а здесь как-то не увлекаешься? Потому что дело появилось. Хотя бы в виде тренировок. А там ты по улицам слонялся, лопал гороховый суп в трактире и жалел себя. Некогда теперь себя жалеть. Теперь если кто-то рискнет тебя выпороть, будешь делом заниматься – тем же отвечать, а то и головы рубить. Если вдруг захочется. Но тебе не захочется. Ты не мстительный, я проверил.

– Разрешенная месть никакого удовольствия не доставляет, – проворчал Дан. Нируд вытащил из кармана штанов плоскую черную коробочку с парой блестящих кнопочек.

– Это для связи со мной. Постарайся лишний раз не пользоваться. Непринципиально, просто для развития самостоятельности. Вы не всегда будете со мной, так что стоит развить навыки принятия решений.

Дан покрутил коробочку.

– Магия, да?

– Для Алира и Гая, конечно, магия. Но ты мог бы быть и подогадливее.

– Технология? – ахнул Дан. – Такая технология – здесь? При здешнем уровне развития?

– Технология. А про уровень развития мы поговорим попозже, когда ты больше врастешь в наш мир. Отправитесь к драконам. Шарика можешь взять с собой, хотя большие недолюбливают таких, как он. Они, знаешь, по развитию недалеко ушли и осознают это. Ну и сам понимаешь, осознание собственной недоразвитости на общем фоне не добавляет доброты нрава. Они тупы и сильны. Вроде бы и довольствуются овцами, однако Велир принес малоприятную весть: в тех краях стали исчезать люди. Ваша задача – узнать, куда именно исчезают люди и с чьей помощью. Не узнаете – невелика беда, потому что количество пропавших незначительно и никакой особенной роли они не играют. Ну циник я, циник, и тебе того же желаю. А сейчас спи. Это приказ.

Он на миг положил руку на лоб Дана, и глаза немедленно начали слипаться. Гипнотизер хренов… Технология у них… рации…

* * *

Они выехали утром. Копыта коней цокали по влажной дороге, выступившей из синих вод озера. Шарик с самым серьезным видом рысил впереди, словно понимал: это не прогулка, а задание. Дан покосился на спутников и хмыкнул. Всадники Апокалипсиса! Впрочем, нет, там лошади разноцветные были, а тут сплошная чернота. Единственные пятна – это вышивка на груди, потому что покрой курток таков, что даже воротники белых рубашек не торчат. Даже оружие – черный лук за спиной Алира, черные арбалеты, притороченные к черным седлам, черные ножны кинжалов, вот на черной одежке катаны тускло поблескивал металл. Дан погладил эфес.

Впрочем, выпендрежем это смотрелось только для Дана. Здесь «цвет хозяина» было понятием распространенным, правда, один цвет был привилегией властителей. И хорошо еще, что им черный достался, а то был бы красный или, скажем, бледно-розовый… Где только розовых коней брать? Весенней гулкой ранью…

Гай понадежнее закрепил шнурок шляпы под подбородком. Нирут пообещал ему все необходимые ингредиенты для мази, и это вампира откровенно порадовало, не любил он солнечных ожогов и уж никак не исключал, что придется либо шляпу потерять, либо и вовсе полетать средь бела дня, а тут хоть ты тресни, до пояса раздеваться приходится. Трудно на крылья рубашку натягивать. О, еще и шарф намотал, тонкий, шелковый наверное. И перчатки тоже тонкие. Заметив его взгляд, Гай немножко виновато пожал плечами: ну что делать, физиология такая.

Алир был великолепен, надо признать. Смерть девкам. Эти серебряные волосы, эта надменная рожа, по которой так хотелось кулаком заехать, что ладони чесались, осанка – от зависти лопнуть можно. Вспомнилось, как его вели – он шел – к костру, словно никого и не было вокруг, никаких людишек, он сам вдруг решил, что жизнь скучна и неинтересна и избавиться от нее надо этаким вот заковыристым способом. Пресловутая эльфийская гордыня. Где б такую взять.

А себя Дан не видел. Верхом он ездил хуже прочих, но на мешок с картошкой, случайно оказавшийся в седле, похож все-таки уже не был. Основательно отросшие волосы Нирут стричь категорически запретил, самолично вручил шнурочек (черный, естественно), которым Дан лоб и перевязал, чтоб бабские эти локоны в рот не лезли при каждом вздохе. Подальше отъехать и тем же шнурочком в хвост связать. Нируту хвост категорически не нравился, и Дан решил хозяина по пустякам не дразнить.

Эльфа и вампира властитель тоже украсил печатями. Гай, поежившись, сказал, что было крайне неприятно, а Аль честно признал, что, когда его крестьяне кнутами охаживали, не так больно было.

Магией или технологией, но Нирут справился с онемением губы у Дана, хотя шрам на подбородке остался. Да и у Аля рука подвижность обрела, но жутковатого вида рубец сохранился. То ли на мелочи размениваться властитель не хотел, то ли у Чумаков и Кашпировских не обучался и не умел ликвидировать шрамы, то ли какими-то своими мотивами руководствовался, простым смертным недоступными.

Вел их примитивный прибор вроде компаса, только показывал он не на север, а на территории драконов. Штука разовая, но весьма удобная. Плюс к этому все трое основательно изучили карту, Дан скорее вид делал, что запоминал, не способен он был запомнить маршрут по карте незнакомой местности, но способны были остальные, так что заблудиться было просто исключено.

На постоялых дворах их встречали низкими поклонами, и если бы они не расплачивались, никто б и не рискнул напомнить о столь низменных вещах. Но они расплачивались, и достаточно щедро – Нирут снабдил их таким количеством денег, что Гай только присвистнул. Алир был потрясен: с таким пиететом со стороны людей он никогда не сталкивался. Эльфов не любили, как минимум презирали, как максимум ненавидели. Или наоборот. И уж не кланялись им никогда и не благодарили за то, что они изволили остановиться именно тут, именно тут откушать и лошадку накормить. И пылинок не сдували. Неужели никакому авантюристу не приходило в голову прикинуться собственностью властителя, попросту заказав черный наряд с дурацкой вышивкой? Или чревато настолько, что даже авантюристы проявляли благоразумие? И что может сделать Нирут – испепелить на месте магией (технологией?) или еще чего похуже?

Оказавшись на свободе… хотя какая может быть свобода применительно к собственности? Ну все равно, оказавшись, так сказать, наедине с природой и собой, они все почувствовали некоторое облегчение. Даже эти энтузиасты частной собственности на разумные создания. Ну и азарт подогревал, и Дан заразился от них этим азартом. В конце концов, разве не первое толковое, что он услышал, не было мыслью о том, что мужчина без дела пропадает? Вот делом и обзавелся. Драконов инспектировать на предмет плохого поведения. Причем подразумевается, что драконы должны трепетать от священного ужаса, на посланцев глядючи. А ну как трепетать не станут, а просто челюстями хамкнут пару раз, чтоб овец зазря не переводить? Дармовая закуска, сама, можно сказать, в рот прет. А ротики у них, наверное, покруче, чем у Шарика… Вот Шарика бы не обидели. Мало ли…

Втроем им было хорошо. Нет, даже вчетвером, хотя Шарик не был ни навязчив, ни даже особенно заметен. Приставал он только к Дану на предмет почесать нос или похлопать по загривку. Зачатки разума у него были явно незаурядны: он отчетливо понял, что у них дело, никаких развлечений, никаких тренировок, никаких игр. Вроде патрулирования. Он размеренно бежал рядом, если всадники вдруг переходили на галоп, то ускорял свой разлапистый аллюр, легко перелетая через препятствия, если они ехали шагом, позволял себе отвлекаться на окрестную живность и лопал свежатинку от пуза. В этом путешествии Дан впервые увидел представителей других рас. Они устроили привальчик на берегу реки, чтоб перекусить, а заодно решить, рискнуть ли переправляться вплавь или тратить время на дорогу до моста, и к ним вышла девушка странно красивой внешности, с белейшей кожей, прозрачными серыми глазищами и длинными мокрыми волосами, но удивительно было не это: одежды на девушке не имелось никакой. Даже фигового листочка. И нагота ее смущала не больше, чем Шарика. Она боязливо приблизилась к костерку, Аль подвинулся и протянул ей кружку с чаем. Дан тупо моргал.

– Наяда, – объяснил Гай. – Пресноводная русалка, иначе говоря. Им порой рыба надоедает, вот и приходят к кострам. Не бойся, не утянет она тебя в пучину.

Девушка улыбнулась и покачала головой, отпивая чай маленькими глоточками и заинтересованно поглядывая на куски мяса, нанизанные на прутики.

– А молчит чего?

– Наяда, – напомнил Аль. – Нечем говорить. Голосовых связок у них нет. А язык их жестов мало кто из наземных жителей знает. Я вот не знаю. Хотя некоторые жесты более чем понятны. Гай, ты у нас умный да образованный, может…

– Не настолько, – покачал головой Гай. – Но про отдельные жесты слышал. Хорошо вам…

– Почему нам хорошо? – не понял Дан. Аль фыркнул, а девушка улыбнулась еще раз.

– Потому что день, а я плохо переношу солнечные ожоги, – насмешливо пояснил Гай. – Как ты думаешь, чем она расплачивается за горячий чай и мясо?

– Взрослый мужик, а краснеет, – сообщил Шарику Алир. – Не смешно ли?

Дракон согласно квакнул: смешно.

– Тебя никто не принуждает, – сказал эльф, – а я так не откажусь. Если она предложит, конечно.

Девушка кивнула: предложу, мол, а что тут такого? Дитя природы… Дан старательно не смотрел в ее сторону, когда ел. Кусок в горло шел с большим трудом, потому что девушка привлекательна была несомненно, хотя складочки на шее прикрывали самые натуральные жабры, но эти жабры были незаметны под волосами. Она даже ела красиво. Руку протягивала за хлебом – красиво. Волосы быстро – удивительно быстро – высохли и шевелились под ветерком, как у Гая, такие же тонкие, только русые. Без всякого зеленоватого оттенка. Аль угостил ее печеньем, купленным накануне, а потом вполне недвусмысленно удалился с ней в кусты.

– А что? – спросил Гай. – Ей в радость, будь уверен. Ты стесняешься, что ли? Я бы с удовольствием, да наяды требуют, чтоб мужчина раздевался, ну какое мне днем раздеваться-то…

В его голосе звучало явное сожаление. Дан переваривал. Через полчасика появился малость расхристанный раскрасневшийся эльф и мотнул головой в сторону кустов:

– Иди, ждет. Ты ей понравился. Иди, не разочаровывай девушку.

Вспомнилась сауна в компании с Олигархом. Дан уж не знал, как вели себя олигарховы сподвижники в отсутствие посторонних, то есть Дана, но при нем девушек прямо тут не заваливали, культурно выходили в соседнюю комнатку. И Дан, между прочим, тоже выходил. Ну, предположим, что кустики и есть комнатка…

Наяда не требовала, чтоб он раздевался. Она его раздела так сноровисто, словно всю жизнь только этим и занималась, попутно целуя обнажаемые части тела, так что в кондицию Дан пришел как раз к окончанию процедуры. Уж была она довольна или нет, кто знает, а он… Он тоже возвращался расхристанным и раскрасневшимся. Наяда вышла вслед за ним и поманила пальчиком Гая.

– Вампир я, красавица, – со вздохом объяснил он, – даже ради тебя солнцу не подставлюсь. Ты прости уж, но я…

Брюнет Гай вспыхнул не хуже двух блондинов, когда наяда, вдруг опустившись на колени, завозилась с застежкой его штанов, склонившись пониже, а Аль с Даном, стараясь не смеяться слишком громко, сделали вид, что крайне заинтересованы противоположным берегом. Шарик просунул между ними голову и свистнул.

– Русалки что, тоже? – спросил Дан. Аль покачал головой.

– Нет. Русалки опасны. Могут и любовью одарить, могут и оторвать все, во что вцепятся. Я б с ними связываться не стал. А наяды безобидны. У них нет мужчин. Вообще. Без этого они просто вымерли бы давным-давно. У них рождаются только девочки, и только наяды. Ни эльфы, ни люди. Не волнуйся. У тебя не будет от нее ребенка, а у нее от тебя – может быть. Понимаешь разницу? Она тебя через пять минут забудет. Они живут сегодняшним днем. Милы и безобидны. Видишь, вон даже несчастного вампира уважила…

По судорожному вздоху несчастного вампира они поняли, что уже можно поворачиваться. Гай, стараясь не смотреть на них, застегивал штаны, а наяда, прозрачно улыбаясь, вопросительно протянула руку к остаткам печенья.

– Бери, конечно, – поспешно сказал Дан, – хочешь, у нас еще сыр есть…

Нагрузив девушку своими запасами, они быстренько собрались и тронулись в путь. Дан был все еще малость ошарашен, а Алир вовсю подтрунивал над Гаем, а тот беззлобно огрызался. Настроение однако хуже не стало, скорее наоборот, и через пару миль Дан поймал себя на том, что мурлычет под нос щербаковскую песенку про славного солдата Билли, а спутники едут рядом и напряженно вслушиваются, пытаясь то ли оценить исполнение, то ли понять, что такое танки и как они могут грызть планету, то ли вообще понять, что он поет. Дан вдруг сообразил, что не ощущает разницы между русским языком и здешним, но аборигены-то… Дан прибавил громкости. Пел он более чем посредственно за полным отсутствием голоса, но слава богу, хоть слух имел, так что не фальшивил больше необходимого. Потом он добросовестно пересказал текст своими словами, да пришлось еще и рассказывать про хозяйски-агрессивную сверхдержаву и разнообразные боевые машины, рисуя перед собой в воздухе силуэт танка.

Алир поежился.

– Так плохо пою? – пошутил Дан.

– Нет. Танк – это, должно быть, страшно.

Дитя двадцатого века, имевший на счету не один десяток прыжков с парашютом, пожал плечами. Ему танк не казался чем-то страшным, например, по сравнению с пикирующим бомбардировщиком, от которого уж точно не спрячешься. А потом он окинул взглядом идиллический пейзаж, не тронутый ничем антропогенным, кроме полей, вспаханных обыкновенным оралом, не перекованным на мечи, и представил себе, как с лязгом и грохотом вылетает из-за того вон лесочка какой-нибудь «абрамс», оставляя за собой взрытую землю, и какое впечатление это производит на мирное население, и согласился:

– Это страшно.

– Я слышал, когда-то очень давно маги создавали военные машины, – проговорил Гай, – но это как-то быстро прекратилось. Может, благодаря вмешательству властителей? Мне кажется, это здорово нарушило бы равновесие.

Дан покосился на эльфа. А ополовинить народ – ничего, не нарушило… Идеалист? Можешь сделать – сделай, не можешь – отойди в сторонку? Ну и идеалист, если это можно назвать идеализмом. Мог избавить от костра эльфа (с помощью дракона, конечно) – избавил. Не мог избавить от костра вампира – стоял в сторонке, отчаянно себя ненавидя за эту самую невозможность…

* * *

Путь до территорий, отданных драконам, занял у них почти шесть недель. Чем более пустыми становились окрестности, тем яснее было: вот-вот мелькнет в небе громадная крылатая тень, и это будет не птичка и даже не вампир… Дану казалось, что так и будет. Так и было. Громадная тень покружилась высоко над ними и исчезла. С донесением ведь полетел. Шарик заворчал, неловко задирая голову кверху. Сейчас дружков приведет, а дружки огнем плюются – напалма не надо, сначала заплюют с ног до головы, потом разбираться начнут. Цвет властителей? А если они дальтоники? Было очень не по себе, и не только Дану. Несмотря на прохладный день, они поснимали плащи, Аль приготовил лук, Дан прикоснулся к эфесу катаны и подумал: ну что за дурь, с ножиком против летучего динозавра с огнеметом…

Дракон встретил их на земле. Был он поразительно похож на обожравшегося Змея Горыныча с одной головой: массивное брюхо меж непропорционально коротких лап почти скребло по земле, усеянный разнонаправленными шипами хвост волочился сзади, сложенные крылья громоздились над гребнем. Был он огромен – ну чисто КАМаз! – и обманчиво неуклюж.

– Где овцы?

Пасть он не открывал, но голос был исключительно драконий. Змеегорынычев. Сварливый такой, мерзкий.

– Мы тебе что – крестьяне? – высокомерно бросил Алир. – Посмотри внимательнее, ящерица летучая.

– Наглый эльф.

– С наглым вампиром и наглым человеком, – согласился Алир. – Триада наглого властителя. Все еще овец хочется, или созрел для разговора?

– Ты – от властителя? Не смешно. Думаешь, если эльфы малосъедобны, это сохранит тебе жизнь?

Шарик зашипел, заклекотал и шаркнул ножкой. Он был в несколько раз меньше дракона, так что не произвел на него никакого впечатления.

– Ты бы присмотрелся повнимательнее, – мирно посоветовал Гай. – На знак, например, на цвета. Неужели ты думаешь, кто-то рискнет прикидываться собственностью властителя?

– Люди глупы, – заявил дракон. Гай удивился:

– А я человек? Видишь ли, пока все еще можно решить спокойно и мирно, но если нам придется тебе доказывать, что мы посланы властителем, он ведь может и рассердиться.

Дракон смотрел на них сверху вниз, и по его абсолютно невыразительной морде ничего нельзя было понять. Оттенки настроения Шарика Дан различать научился, хотя тот тоже разнообразием мимики не блистал, но тут уж совсем… Грубая подделка под Голливуд… Или Голливуд на заре спецэффектов. За миллион лет до нашей эры. Дан неторопливо, стараясь провокационных движений не делать, снял куртку, бросил ее на луку седла, мимоходом удивившись спокойствию лошадей, закатал рукав, очень культурным голосом попросил дракона смотреть повнимательнее и смачно шлепнул себя по предплечью. Знак немедля возник на покрасневшей коже.

– Так бы сразу и сказали, – проворчал дракон, – а то эльфа вперед, а они наглецы известные. А ну как я рассердился бы да сжег его и вас вместе с ними?

– Это ты обсудишь с властителем, – бросил Алир. Дан бы по его надменной роже тоже настучал от души, – если ему захочется с тобой говорить.

– Ладно… Кто тут у вас главный-то?

– Он, – дружно кивнули на человека вампир и эльф. А ведь Нирут главного не назначал. Он послал всех троих. Ладно, об этом мы тоже поговорим потом.

– Человек, значит… Этот недоразвитый чей?

– Спокойно, – приказал Дан смертельно оскорбленному Шарику. Был бы недоразвитый, не понял бы. – Это тебя не касается. Мы – триада властителя и с первым встречным о деле говорить не будем.

– А если первый встречный оказался старшим?

– Старшим? Тогда можно говорить. В округе стали пропадать люди. Властителю интересно, какое отношение к этому имеют драконы.

– И что, пропажа нескольких человек нарушает равновесие?

У человека, а также эльфа и вампира это прозвучало бы с издевкой, сарказмом или как-то еще, но дракон говорил ровно и невыразительно, как механизм. Вот интересно, как оценивать его высказывания: со своей, человеческой, точки зрения, и тогда нахала надо ставить на место, или с драконьей – он же может считать, что просто задал банальный вопрос. Ну такие вот они простодушные создания. Не понимают, какое дело властителям до десятка человечков. Как это повлияет на основы мироздания? Да никак не повлияет.

С человеческой. Судя по всему, одно только поминание властителей должно вызывать священный трепет у каждой разумной твари. А эта тварь… в общем, тварь и есть, но в ругательном смысле. Как ставить на место летучий КАМаз с бочкой напалма?

– Повторяю: властителю интересно. Ты откажешься удовлетворить его любопытство?

– Не откажусь. Если ты мне объяснишь, как исчезновение нескольких человек может нарушить равновесие.

– Само по себе – никак. А думать о последствиях тебя никогда не учили, старший? Пропажа людей недалеко от земель драконов может навести на определенные мысли. А если среди родственников отыщется достаточно активный человек, который сумеет сплотить вокруг себя других? Если эти исчезновения вызовут волнения? Если волнения приведут к конфликтам?

– Да кто ж будет воевать с нами? – изумился дракон. – Посмотри на себя – а потом на меня.

– Впечатляет, – согласился Дан. – А представь себе такую машину, похожую на арбалет, только очень-очень большую, заряженную очень-очень большой стрелой… Ну вот с то деревце например. Тоже, полагаешь, не получится?

– Нету у вас таких машин, – насторожился дракон.

– А откуда тогда я о них знаю? – ласково спросил Дан. – Стоит ли недооценивать противника? Что, старший, человечинки захотелось?

Дракон качнул головой, приблизив морду к ним поближе. Конь под Даном все же не выдержал и взвился на дыбы, едва не сбросив всадника.

– Нервные животные. Нет, человек, не едим мы людей.

– Я задал вопрос в другой форме: какое отношение к исчезновению людей имеют драконы. Прошу ответить именно на этот вопрос.

– Вон тот утес видите? – мотнул башкой дракон. – Езжайте туда.

И, повернувшись задом, разбежался, тяжело вскидывая корму, и взлетел, громко хлопая крыльями. Шарик высвистнул вслед что-то несомненно оскорбительное, пришлось Дану свешиваться с седла и гладить его по голове, приговаривая, что он самый лучший, самый умный, самый красивый и самый любимый дракончик. А потом объяснять Алиру, что даже в качестве посланцев властителя не стоит злить танк, не имея соответствующей гранаты. Удивительно было, что эльф ни словом не возразил, верно, сам уже осознал, как был неправ, так что Дан заткнулся быстро и еще быстрее оделся. Весна весной, а ветер был ледяной, да и температура с утра не поднялась выше десяти градусов. Вот для пущего эффекта простудиться и обчихать драконов с ног до головы.

– Страшны, – признал Гай, когда они проехали примерно половину пути до «вон того утеса», то есть через часик. – И редкостно уродливы. То ли дело Шарик.

Шарик подпрыгнул. Он – и не понимает? Ага, конечно.

– Представляю, насколько уродливыми кажемся ему мы, – передернул плечами Алир. – Кстати, впервые слышу, что мы несъедобны. Раньше драконы и эльфами не брезговали, если эльфы были так глупы, чтоб попасться им на зубок. Вот вампиров они точно не едят.

– Не едят, – подтвердил Гай, – что не помешает ему просто перекусить меня пополам. Если поймает, конечно. На земле они весьма неповоротливы, рассчитывают только на силу и огонь. Да и в небе… Я шустрее летаю.

– Во сколько раз меньше ты весишь? – хмыкнул Аль. – Гай, а глупый вопрос можно? Как это – летать? Или ты не очень осознаешь…

– Очень осознаю, – перебил Гай. – Мы не оборотни, мы меняемся только внешне. Ну и говорить я не могу. Летать нелегко. Ты бы видел, как я учился, со смеху бы умер.

– А давно начал летать?

– В тридцать. Когда смог трансформироваться полностью. Принадлежность к высшим вампирам еще не означает, что получится полная трансформация. У низших не получится точно, а у высших – пятьдесят на пятьдесят. Низшие могут разве что когти выпустить. Дан, ты чего?

– Вспомнил, как ты когти выпустил. С серебряным болтом в плече.

– Это я могу в любом состоянии… ну почти в любом.

– А есть что-то, чего ты не умеешь? Пока или вообще?

– Есть. И пока, и вообще. Я не самый лучший среди вампиров. И самым лучшим не стану. Вот мама – да.

– Она хорошая, – вздохнул Дан, вспомнив маму. Гай и Аль захохотали так, что испугали лошадей.

– Чтоб человек так говорил о вампире!

Дан пожал плечами. Она не улыбалась при нем во весь рот, не махала когтями, не отращивала крыльев и даже свиной крови не пила. Дан не воспринимал ее как вампира. А если бы и воспринимал? Она все равно хорошая. Ясно, что не ко всем, но тот, кто любит всех, не любит никого. Кто ж из великих это сказал?

Ладно, и что дальше? Конечно, хорошо бы, чтоб драконы, проникшись пониманием момента, к тому утесу согнали уворованных для непонятных целей невинных девушек или кого они там похищали. Но это вряд ли. Скорее там соберется группка драконов, голодных настолько, чтоб скушать парламентеров. Хотя съедобный тут он один, ну вот еще лошади.

Страшно не было. Не станут драконы их жрать, и уж конечно, не из-за них самих, а только из опасения, что Нирут может на это обидеться всерьез. В чем выразится обида властителя? И что такое все-таки этот властитель? Несколько месяцев прожив «перчаткой», Дан так толком и не понял ни его функций, ни своих. Заговаривал с друзьями – те тоже не очень понимали, но были так уверены в правильности происходящего, что Дан махнул рукой. Менталитет, что ни говори. Правда, пообщавшись немножко с сильным мира сего, Дан окончательно перестал считать мир средневековым, даром что не было здесь томографов, двигателей внутреннего сгорания и телефонов, зато была магия. Впрочем, магии как таковой он все еще не видел, только та самая дознавательская, о которой так пренебрежительно отзывался хозяин. А вот технологии тут имелись, и еще вопрос, какие были круче, домашние, земные, или здешние. В кармане лежал предмет, сильно напоминающий «уоки-токи», но в какой рации – или в каком мобильнике – аккумулятора хватит на шесть недель? А тут, надо полагать, и на обратную дорожку хватит. Коробушечка была размером с Данову «диковинку» – дорогой сименсовский телефончик, нельзя ему было дешевый иметь, имиджу не соответствовало. Имелись на ней две кнопочки: кругленькая, чтоб говорить, квадратненькая, чтоб слушать. Пользоваться в крайних случаях, каковых пока не случалось. «Для них магия, для тебя технология». Надо же, какое доверие. Как Аль, еще неизвестно, но вот от Гая Дан слышал термины, крайне далекие от магии, и сильно подозревал, что вампиров наука интересует больше. А кому его хотели показать, подозревая в шизофрении, то есть в наличии еще одной личности? Не магу ли? Или просто хорошему психологу? А то и экстрасенсу… Или это – тоже магия?

Они были довольно беспечны: Шарик бдил за всех. Дан в любом случае видел и слышал хуже даже Аля, что уж говорить о вампире, который видел и слышал вообще в другом диапазоне. Типа так ультразвук и инфракрасный спектр…

Что я здесь вообще делаю? Да еще так, словно всю жизнь прожил… И все реже вспоминаются пенсионерки, Тяпа и вся былая жизнь. Стали частью прошлого. Он ведь и о Толике думал редко. Толик был из юности. Тоже из прошлого. Да и тут… сколько страданий имелось, когда задницу надрали в прямом смысле, умереть хотел и даже пытался, хоть и с чужой помощью, а ничего, тоже не то чтоб забыл, но и не свербит постоянно. И «хрусь» не преследует. Адаптировался? А то. Всегда отличался такой способностью. Тем более что Гай помогал так существенно… Дан покосился на Гая, которого из-под шляпы и шарфа не было видно. Шарик клекотнул и подпрыгнул. Впереди была ровная, словно отшлифованная площадка, на которой неподвижно сидели три впечатляющие темные туши. Пузатые, словно пива много пьют. Черные драконы черными не были, очень темными, неровной окраски, тусклые чешуйки были какие-то неухоженные. Тут нас и сожгут или сожрут?

– Вот, – мрачно сказал один дракон, вперевалочку отодвигаясь. – Все. Забирайте. Властителю напомните про ритуал и пусть сам решает. Вампир-то у вас, поди, не только зайцев высасывает? Ему, значит, можно, а нам, значит, нельзя?

– Я спрошу у властителя, что вам можно, а чего нельзя, – пообещал Дан, ошалело глядя на стайку перепуганных до смерти и грязных до полного безобразия красоток. Именно что юных красоток. Ритуал у них. Какой, хотелось бы знать. – И непременно передам ему, что мы договорились мирно и без эксцессов.

– Передай уж. А то знаем мы, явится, грозить начнет… Тут все, кого мы забирали, а если уж кто-то еще пропал, с соседей спрашивайте. Люди знаешь какие? Под шумок все норовят свои делишки провернуть. А эльфы и вовсе…

Гай удержал Алира за руку. Ну вспыльчивость какая-то повышенная.

– Твое мнение насчет людей и эльфов, я думаю, властителю неинтересно. Ну что, девушки? Домой идем?

Зрелище было! Три черных всадника в компании с крылатым крокодилом гонят стайку девиц. Чем их кормить? как спать укладывать? дойдут ли? До ближайшего жилья еще ого-го, такими темпами дней пять, не меньше. Может, надо было заодно и овец парочку потребовать? Нет, тут и драконы могли обидеться…

Первый привал они устроили, когда пышная девица без сил рухнула на землю. Наверное, когда-то она была блондинкой, и даже, пожалуй, натуральной, но если волосы не мыть несколько месяцев, определить исконную масть трудно. Гай спешился и снял с лошади свою аптечку. Аль вздохнул и отправился на охоту, как ни противна была ему мысль о добыче пропитания для людей. Дан натаскал дров. Научиться пользоваться огнивом было проще всего, так что он быстро высек огонь и развел костер, к которому немедля стянулись девицы. Дан наконец пересчитал их. Девять. Прокормить не только себя, но еще девять человек? Женщин? А женщины, да еще красивые, – создания капризные во всех мирах. Ну, пусть одна-две будут нормальные, но ведь остальные непременно либо кокетничать начнут, либо истерики закатывать, либо в обморок падать. Что одинаково плохо.

Дан притащил воды из ручья, повесил чайник над огнем. Гай задумчиво перебирал свои запасы.

– Есть у меня пилюльки, которые придают сил. Потом отходняк тяжелый, но несколько дней я могу их подкармливать, а до жилья доберемся – пусть себе… отходят, – сообщил он. – Не помрут.

Девицы таращились на него с ужасом, и Дан заметил, как Гай поморщился. Ну конечно, из огня да в полымя. То, понимаешь, драконы, то вампиры да эльфы, которые еще хуже вампиров. А ведь не сегодня, так завтра Гаю нужна будет кровь. Впрочем, можно и в кустики отойти… и вернуться с блаженным видом, и пусть себе девушки думают, что они там всякими аморальными делами занимались.

Одна девица, то ли побойчей, то ли меньше времени с драконами провела, тихонько сказала:

– Спасибо, сударь. Неужели и правда за нами послал властитель?

– Властитель послал нас выяснить, куда пропадают люди, – сухо пояснил Гай, – а не за вами. Проводим вас до первой деревни, а дальше сами.

Девица смотрела только на Дана. Ну да, конечно, что с вампиром разговаривать, еще покусает. Дан кивком подтвердил слова Гая.

Их было жалко. Пережитый ужас останется навсегда. Драконы с ними, собственно, никак не обращались, притаскивали по одной в пещеру, выйти не давали, в пещере был ручеек, хиленький, не помыться, да и греть воду не в чем, никакой посуды вообще. Тепло было, дров хватало, а драконам даже огнива не надо, дохнут маленько – и все, горит костер. Кормили одним мясом, но никогда не разговаривали. Стерегли. А хоть бы и не стерегли, куда беззащитной девушке одной…

Ну вот кокетничанье и началось. Дан нахлобучил на себя маску холодности, что было нетрудно, потому как он не представлял себе ситуации, в которой у него могла бы вызвать желание женщина, не мывшаяся бог знает сколько времени. Аль приволок двух зайцев и здоровенную птицу, бросил женщинам вместе с коротким: «Готовьте обед». Гай отложил пилюли, осмотрелся и отправился в лесок. Дан пошел следом.

– Поможешь? Тут корешки съедобные явно есть, если их запечь, вполне, даже вкусно. Женщины уже от мяса озверели, – улыбнулся Гай. – И брось, мне наплевать на их отношение.

Когда они углубились в лес, Дан протянул Гаю руку. Тот поколебался с минуту, но все же аккуратно оттянул рукав. Черт, больно же кусает. Острые зубки, ничего не скажешь.

Оторвавшись, Гай прижал к ранке свой платок и посмотрел на Дана виновато.

– Я знаю, что больно. Тут еще место чувствительное…

– Не оправдывайся, – усмехнулся Дан, – проходит тут же.

Гай помедлил, но все же спросил:

– Ты побоялся, что я соблазнюсь на эти чучела?

– Не в постель же ложиться, – смущенно пробурчал Дан. – А тебе уже пора…

Вампир покачал головой.

– Я могу продержаться без свежей крови месяц или даже больше. Другое дело, что потом несколькими глотками мне ограничиться не удастся. И уж несколько дней точно…

– Они от одного твоего взгляда цепенеют, а если взгляд ненароком на шейке остановится, так и вовсе… Лучше уж будь сытым. Ну какие тут корешки надо выкапывать? И вообще, откуда горожанин вроде тебя разбирается…

– Лекарь, – уточнил Гай. – И вообще получивший неплохое образование и прочитавший довольно много разных книжек. Ты же видел мою библиотеку. Корешки эти не только съедобные, но и довольно полезные, сытные, придают сил и укрепляют иммунитет. Мы их используем при лечении воспаления легких, когда кризис уже миновал. Очень поддерживает.

Корешки, которых они с помощью кинжалов накопали много, были похожи на земляные груши, научное название которых Дан забыл. Они напекли этих самых корешков, зажарили зайцев и птицу и заставили женщин поесть. Слава богу, одеты они были тепло, некоторые даже очень – похищали их зимой; ну да ничего, шубку можно и расстегнуть, а то и совсем снять, все лучше, чем наоборот – мерзнуть. Как говорила бабуля, укутывая любимого внука перед прогулкой, жар костей не ломит.

Тащились они неделю. Сначала Дан хотел уступить коней женщинам, но Аль и Гай пресекли его намерения сразу – ничего, так дотопают, все равно трех лошадей на девять девиц не поделишь. И вообще внимания на них поменьше обращать – быстрее пойдут, а на каждый стон реагировать – за год не доберешься. Хорошо им было: на них спасенные не заглядывались. То есть поначалу в сторону красавчика эльфа летели призывные и томные взоры, очень смешно смотревшиеся на немытых лицах, но он словно и не видел, а презрение на роже было написано самое неподдельное, и дамы переключились на Дана как самого мягкосердечного. Ох и потешались над ним друзья! Он не обижался, потому что эти шуточки были единственным развлечением. Они шагом ехали впереди, следом вереницей или группками брели женщины. Если Дан порывался отреагировать на какие-то их призывы о помощи, рядом тут же оказывались эльф или вампир, и призывы как-то стихали сами собой. Даже костры они разводили разные. Как туалеты – «М» и «Ж». Дан не слышал, о чем шептались девицы, зато прекрасно слышал Гай, да и Аль тоже не отставал. Больше всего было сожалений, что такие красавцы не люди, но и человек тоже ничего, да еще властителю служат, а волосы вон какие кудрявые, мягкие, наверное, как у ребеночка, а целуется он, наверное, классно, а по ночам, наверное, какой ласковый, а интересно, вот это он может… Давясь смехом, друзья все это ему пересказывали, и у Дана зародились большие подозрения касательно невинности очаровательниц. Либо для ритуала (о котором даже Гай ничего не знал) девственность необязательна, либо драконы плохо разбираются в нравственности двуногих особей женского пола. Шарик согласно поквакивал и не позволял женщинам даже приближаться к себе, пугающе вытягивал шею и шипел. Святой мужской союз.

Выбрались они даже не к деревне, а к городку, окруженному высокой стеной, которая уж никак не могла быть препятствием для драконов. Сначала их пускать не хотели, пришлось выпячивать грудь, демонстрируя не столько выправку, сколько вышивку. Их черные наряды были уже скорее пятнисто-серыми, основательно пропылившись и загрязнившись в дороге. Доставив девиц в магистратуру и от имени властителя распорядившись, чтоб их развезли по домам, они быстренько слиняли в гостиницу, где потребовали баню и, млея в соседних чанах с горячей водой, вздохнули не без облегчения: первая миссия прошла успешно.

Ужин они заказали в комнату, потому как голышом по трактирам разгуливать все же неприлично, а вся одежда и белье были в стирке-чистке, так что они, обмотав чресла полотенцами, наворачивали суп и рагу с картошкой, поглядывая в окно.

– Подсказывает мне что-то, – хмыкнул Аль, – что завтра сюда может явиться делегация отмытых красоток. И что ты будешь делать, Дан? Нам-то проще, мы не люди…

– Я бы такую рожу, как ты, корчил, тоже всех бы распугал, хоть и человек. Аль, я не замечал в тебе неприязни к женщинам…

– Неприязни? С чего бы? Но ты уж прости, женщину-человека я рассматриваю только как средство удовлетворения естественных потребностей организма. Переспал и забыл.

– Резиновую женщину тебе, – проворчал Дан, – ксенофоб хренов. Я ведь тоже человек, не забыл?

– Забываю иногда, – серьезно сказал Аль, – потому что ты ко мне отнесся как-то не по-человечески.

– Так и не простишь ту давнюю резню?

– Ты бы простил?

Пример с Великой Отечественной и отсутствием теперь лютой ненависти к немцам Дан ему уже приводил. Безуспешно. Был у Дана когда-то знакомец один, еврей, свято уверенный, что немцы не имеют права на существование как нация, а Германия, следовательно, как государство. Типа надо было ее как гособразование с лица земли стереть, объявив протекторатом, колонией, чем угодно, а немцев перестать звать немцами, потому что Гитлер сделал столько плохого, сколько никакими Гете и Бахами не искупить. Он бы с Алиром договорился.

– А вот дать эльфам волю, что бы с людьми сделали? – лениво осведомился Гай, отваливаясь от стола и поглаживая живот. – Представь, а? Вот завтра так случилось, что эльфы взяли реванш и могут все? Половину людей за две недели перережете, как на скотобойне? В резервации загоните? Право первой ночи введете?

– Не говори глупостей.

– А я гипотетически. Если хочешь, порассуждаем и о том, что сделали бы вампиры, получив завтра полную и неограниченную власть.

– С вами проще, – пошутил Дан, видя, что Алир начинает заводиться всерьез, – установите лимит сдачи донорской крови, а так как людей много, вас мало, то никаких проблем и не возникнет. Ну а кто против, с того удвоенная порция.

– Пожалуй, – согласился Гай. – Мы, правда, к власти никогда не стремились, государственных образований не имели, но резали нас в средние века со всем усердием. Опыты ставили. Эксперименты проводил не только барон Цимер, но и Кималь Аинит. Ты о таком слыхал, Аль? Он проверял реакцию организма на введение серебра. Например, поил вампиров водой, насыщенной ионами серебра, вводил ее в кровь, заставлял глотать маленькие кусочки серебра, наносил нетяжелые раны оружием с разной концентрацией серебра. Именно он выяснил, что вывести вампира из строя можно сплавом с содержанием серебра не менее тридцати процентов.

Судя по тому, что Аль едва сдержался, товарищ с турецким именем был эльфом.

– Ты и правда разницы не видишь, Гай?

– Вижу, конечно. Нас ополовинить… ну как бы сказать? чревато. Мы в ответ можем не ополовинить, а начисто вывести. Даже невкусных эльфов. Кстати, именно Аинит проверял реакцию вампиров на кровь разных рас. Ну а все-таки, что предприняли бы мстительные эльфы, получив власть? Или у тебя совсем худо с воображением?

Аль не выдержал, вскочил, уронив полотенце.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Я? Ровным счетом ничего, кроме того, что сказал. Ты риторику-то оставь. Людей я люблю не больше твоего, разве что как источник необходимого гемоглобина, но вот сваливать на них все грехи мира не стоит. Все расы показали себя с разных сторон. И люди. И мы тоже. Но и вы. Историю вспомни.

– Историю пишут победители, – сказал Дан, сильно опасаясь, что они подерутся.

– Хорошее выражение, – одобрил Гай. – Только есть ведь еще и история эльфов, которую пишут эльфы, и история вампиров, которую пишут вампиры. Для внутреннего пользования. Аль, сядь и успокойся. Хочешь дать мне в морду – дай, душу отведешь, а мне от этого никакого вреда. Дан, не волнуйся, я его бить не стану. Мы куда уравновешеннее и разум теряем только от голода. Вы никак не хотите принять, что доминирование человека неизбежно. Сколько людей – и сколько вас? Тем более сколько нас? Если мы не хотим, чтоб нас вывели под корень, надо сосуществовать, а не копаться в старых обидах. Даже если вдруг мы все объединимся и выступим против людей, мы проиграем, несмотря на ударную мощь вампиров и воинские таланты эльфов. Выдающиеся таланты, бесспорно. Нас всех вместе взятых все равно настолько меньше, что мы проиграем. Единственное, чего мы можем добиться реально, это равных прав. Мы добились. Вы добьетесь. Рано или поздно – добьетесь. Эльфов вырезали только в наших краях, просто потому, что Агирия была последним самостоятельным государством на Траитии и никак не желала идти под власть императора. Это политика, Аль.

– Если бы мы объединились… – все еще кипя, начал эльф, но Гай остановил его.

– Мы бы проиграли. Потому что властители не дали бы нам нарушить равновесие. Или среди властителей есть хотя бы один эльф? Или среди эльфов есть хотя бы один маг, равный властителям? Надо реально смотреть на мир, Аль. Я всю жизнь не любил эльфов, но вот с тобой поближе познакомился – и ничего. Ты мой друг, а я, соответственно, твой. И жизнь за тебя отдам хоть завтра. И говорю тебе все это только потому, что надеюсь: и ты считаешь меня другом и выслушаешь меня без попыток оторвать мне голову.

Аль сел на кровать и повесил голову. Гай легко переместился туда же и обнял его за плечи. Дан проделал то же с другой стороны.

– Ты мальчишка совсем, – тихо проговорил Аль, – и можешь Дану рассказывать, что взрослый. А говоришь, словно уже немолод.

– Просто я достаточно рассудителен. Не все вампиры такие. Я бы даже сказал, что таких немного. И я жил среди людей. Вообще, самая большая ошибка людей в том, что они загнали вас в эти резервации, где вы сидите и копите ненависть ко всем. У меня попросту больше опыт общения с людьми. Знаешь, меня дважды ловили… на охоте. И выдавали пятьдесят плетей, сам понимаешь, без серебра не обходилось.

– И ты…

– И я тебе говорю: они были правы. Тут, знаешь, некое молчаливое соглашение. Нам, конечно, охота запрещена. Но они понимают, что без нее мы не можем физически. Так что получается, что запрещено нам скорее попадаться, чем пить. Среди нас встречаются идиоты, которые выпивают человека до смерти или до тяжелого состояния, и поверь, мы сами их ловим и воспитываем. Сдерживаться надо. Понимаешь? Сдерживать свой нрав, свои эмоции, свои аппетиты. Ты видишь – Дан чувствует себя вовсе неплохо, ну и я тоже – благодаря ему.

– Прости, Гай.

– За что? За то, что хотел дать мне в морду? Ты сдержался.

– И ты, Дан, прости.

– Уж Дан – тем более, – засмеялся Гай. – Он способен считать виноватым за ту резню себя, что, на мой взгляд, весьма глупо.

– Я человек.

– И ты виноват в том, что у вас дома в печах сожгли шесть миллионов человек? Глупо, Дан. Ответственность не может быть абстрактной. Только конкретной. Виноват – отвечай.

– То есть за ту резню никто сейчас отвечать не должен? – вывернувшись из их рук, агрессивно спросил Аль.

– Абсолютно. Некому. Внуки умерли. Или уже правнуки?

– Погоди, – поспешно начал Дан, почувствовав, что без мордобоя не обойдется. – Аль, отвечать и правда уже некому. А вот исправить положение…

– Исправить? – взорвался Аль. – Исправить то, что человек может войти в дом и увести понравившуюся женщину?

– Не ори, – абсолютно спокойно посоветовал Гай. Обманчиво спокойно. – Вот в этом есть конкретные виноватые. А исправить положение – это сделать так, чтоб человек не мог зайти в дом и увести понравившуюся женщину. Чтоб благородные не могли войти в дом и изнасиловать и изувечить девушку, которую впервые в жизни видят, и вся ее вина в том, что она была хорошенькая. Чтоб эльф не мог скармливать вампиру серебряные шарики и потом производить вскрытие и смотреть, какие дыры прожгли шарики в желудке вампира и какова интенсивность кровотечения. Ты догадываешься, что смерти вампира при этом не дожидались и вскрывали живого, иногда стальным лезвием, чтоб регенерировал, иногда серебряным, чтоб подольше наблюдать за вскрытой брюшной полостью? И вообще, погоди, пока штаны принесут, а то разгневанный голый эльф…

Аль все-таки его ударил, то есть попытался ударить, и готовый к этому Гай легко уклонился и вообще как-то сразу оказался у эльфа за спиной и укоризненно сказал:

– Ну ты же имеешь дело с вампиром, а моя скорость выше твоей в несколько раз…

– Хватит! – рявкнул Дан, и они угомонились. – Он прав, Алир. То есть я не знаю, как можно исправить положение, но это единственный путь – сосуществование. Или взаимное уничтожение. Ты ведь так и не ответил на вопрос, что делали бы эльфы, в одночасье получив власть.

– Он же не дурак. Понимает, что не стали бы вырезать половину людей, как бы ни хотелось. Не злись, Аль. Ты злишься, потому что со мной согласен. Я же не виню эльфов за опыты Аинита.

Кончилось все, в общем, плохо. К ужину им подали бутыль вина, они выпили-то по чуть-чуть, так Алир ее допил, и утром они вдвоем с Гаем долго отваживали сильно похмельного эльфа. Честно говоря, Аль был еле жив, на ногах не стоял от головокружения, стонал от головной боли и каждые десять минут пользовался любезно предоставленным тазиком. Так что делегацию отмытых девиц и даже магистрата они не приняли и после обеда вывели Алира под белы рученьки и совместными усилиями взгромоздили на лошадь. Надо сказать, он продержался ровно до выезда из города, а за воротами быстро потерял горделивую осанку и надменное выражение лица сменил на страдальческое.

– Понимаешь теперь, почему эльфам лучше не пить? – шепнул Гай. Аль, конечно, услышал, но не отреагировал, так и сидел, сгорбившись и покачиваясь в седле. Дану было его остро жалко. Почти как себя после порки. Шарик попрыгал рядом…

* * *

Аль пришел в себя к следующему полудню, но выглядел немножко виноватым, хотя никто его ни в чем не упрекал. Разговор он завел сам.

– Я знаю, что мне нельзя пить…

– Вот и не пей, – пожал плечами Гай.

– Ты на меня-то не смотри, я мало что человек, я русский, – усмехнулся Дан, – меня вырубить может только литр водки. Ну то есть большая бутылка. И то такого похмелья не будет. Чуть не спился в юности, вовремя остановился.

– А мне даже интересно, что такое – опьянеть, – пригорюнился Гай. – Ничего на нас не действует, ни спиртное, ни наркотики…

– А кровь не пьянит?

Гай неприятно улыбнулся.

– Пьянит. Но только большое количество. Скажем, если половину всей крови выпить… Женская кровь пьянит больше, чем мужская. Но я, честно говоря, знаю это только теоретически, я никогда не убивал… как вампир.

– Я тоже, – признался Аль. – Вообще.

– Один я тут крутой, – буркнул Дан. – Ну что, привал? Жрать хочется так, будто неделю не ел.

– И я бы поел, – согласился эльф. Впервые после той бутылки. Был он бледен и утомлен, но избавился даже от головной боли (не без помощи Гая). Они быстренько организовали костерчик, чтоб не холодной водой еду запивать, устроились вокруг него, как рыбаки на знаменитой картине, и с аппетитом молодых и здоровых умяли остатки припасов. Ничего. Магазинов нет, но Аль такой классный стрелок, что голодными они точно не останутся. Дан удивительно легко приспособился к здешнему быту, что городскому, что замковому, что даже дорожному. Тем более сейчас – денег у них было достаточно, попадется деревня – и охотиться не нужно, купят все необходимое…

* * *

Насторожился Шарик, прислушался Гай, встрепенулся Алир, а Дану оставалось только на них полагаться, хотя… птицы. Птицы заполошно орали, кружа в небе. Аль потянулся к луку, а Гай просто стянул перчатки, а до поры до времени, чтоб не обжечь, сунул руки себе под задницу.

Это была даже не кучка разбойников, а большой отряд хорошо подготовленных бойцов. Что за бред? Их окружали грамотно, плотно и совершенно. Они автоматически встали спина к спине, припал на все четыре дракон, Дан погладил эфес катаны, и это словно послужило сигналом. В Шарика выстрелили сетью, он, умничка, отскочил, но недостаточно далеко, и сеть спутала ему хвост и одну лапу. Ничего, минута – и он высвободится. И понеслось…

Дан чувствовал себя гораздо увереннее, чем когда на них нападали разбойники. Неудивительно, все-таки несколько месяцев упорных занятий сделали из него если не мастера, то приличного фехтовальщика, а с рукопашкой, если до нее дойдет, и так неплохо дела обстояли. Мелькал черной тенью Гай, не озаботившись тем, чтоб хотя бы кинжал из ножен вытащить (зачем таскал за собой, спрашивается), скорость стрельбы Алира больше смахивала на спецэффект, а не на реальность, но стрелы у него кончились довольно быстро, а арбалеты так и оставались притороченными к седлам, и он, черт знает откуда извлекая, забросал нападавших метательными звездочками, а там и до кинжала очередь дошла. Дан танцевал, и лучшей партнерши у него никогда не было, даже прекрасная Лика Одинцова, неудавшаяся балерина и былая любовь, казалась коровой по сравнению с катаной. Ринулся в битву Шарик, но тут же запутался в брошенных под ноги веревках с какими-то шарами, заклекотал гневно, рванул зубами… Справится. К тому же стрелы от него отскакивают, словно он бронированный, а для удара мечом надо подойти близко, а это вряд ли.

Вскрикнул и выгнулся назад Алир, провалился в коленях, начал падать, искаженное лицо было смертельно белое, зеленые глаза заволакивала муть. Странно, что Дан сумел это разглядеть. И почти тут же закричал Гай. Дан крутанул мельницу, повернулся, чтоб увидеть его залитое кровью лицо и рукоятку метательного ножа пониже ключицы. Он упал, вытягивая вперед здоровую руку, попытался подняться, не сумел, и Дан бросился к нему, почти надвое разрубил замахнувшегося здоровенным мечом мужика…

И что-то произошло. Дан не помнил. Словно бы выпал из реальности в никуда, в серую пустоту, как робот, который видит не двигающиеся фигуры, а цель на радаре, координаты, ряды цифирек, но точные настолько, что прицел сбить невозможно…

Когда отпустило, он стоял на поляне, просто усеянной неподвижными телами. Или обрубками и обрывками тел. Травы не было видно из-под крови. Чешуйчатый нос ткнулся в руку.

Гай прерывисто со стоном дышал. Дан перевернул его на спину, выдернул из плеча нож, и вампир облегченно вздохнул. Серебро, конечно. Левая щека от виска до подбородка располосована, и тоже серебром, потому что кровь хлещет и никакой тебе регенерации.

– Я… я в порядке… я не умру от этого… просто перевяжи… вампир, умерший от потери крови, – это смешно, – проговорил он прерывающимся голосом. Дан подбежал к трупу лошади, выдернул из дорожного мешка рубашки – вовремя им перестирали белье, прямо мечом наполосовал их на бинты и туго-туго перетянул раны Гая.

– Ты? ты как…

– Нормально, – отмахнулся Дан, хотя начал чувствовать некие неполадки, почему-то плохо слушалась левая рука.

– Аль? Что Аль? Я видел, он ранен…

Дан выпрямился и поискал глазами светлые волосы эльфа. Он лежал в самой естественной позе, раскинув руки, но был жив.

– Дышит, – проверив, сообщил Дан. – Нож в спину. Под лопаткой.

– Плохо… Дан… ты его перенеси… Вон к кустам… Я попробую… сам…

Дубина стоеросовая и даже хуже. Солнце. Ясный такой денек, а Гай, конечно, и шляпу потерял, и руки… Шарик посмотрел по сторонам, ухватил Гая за куртку передними зубами, как собака, и, пятясь задом, поволок под деревья. Тварь полуразумная? Дан потащил Алира, тоже волоком, сил не было его поднять, а он даже не стонал, глаз не открывал… Плохо. Нож под лопаткой – плохо.

Гай, кривясь и постанывая, выспрашивал об Але, и услышанное ему не нравилось.

– Нож не вытаскивай… Кровью захлебнется. Легкое пропорото… Положи его на бок. Дан. У тебя рука… Весь рукав в крови. Ты ранен. Дан, слышишь?

– Слышу, – огрызнулся Дан, сообразив наконец, почему рука не желает слушаться. Не смертельно. Он наложил жгут выше раны, и кровь сразу перестала идти. А силы кончились совсем. Он сел на траву между друзьями. Что делать? Что-то ведь надо делать. Лошади либо убиты, либо разбежались, даже если Гай сможет идти, не сможет Аль, а Дан не сможет его нести, черт возьми, ну зачем руку-то подставил…

Совсем глупый. А на что рация?

Он выволок из кармана куртки образец местного хайтека, нажал кнопку и приготовился долго-долго вызывать хозяина, но тот откликнулся почти мгновенно, словно ждал.

– Дан? Что случилось?

Объяснять не хотелось. Как он может помочь? Ухватился за соломинку, а соломинка в паре сотен миль…

– На нас напали, Нирут. Аль и Гай тяжело ранены.

– Нажми обе кнопки и ни в коем случае не отпускай, – сухо приказал хозяин. А я его по имени назвал. Непочтительно так. Дан утопил обе кнопочки, жать пришлось обеими руками, иначе не выходило, и левая отозвалась весьма ворчливо.

– Я не тяжело ранен, – задыхаясь, проговорил Гай. И правда, пацан еще. Главное – бодриться. Видел уже Дан его с серебряным болтом в плече, так тогда выглядел Гай получше. А сейчас вон пластом лежит и даже попыток шевельнуться не делает. И лицо располосовано, тонкое красивое лицо. Это не самое главное, конечно, но больно так же, как если бы располосовано было что-то другое, хоть ляжка, хоть задница. Серебро. Значит, заживать плохо будет.

– Тебе кровь нужна…

– Нет, не вздумай, я у тебя сейчас не возьму… А живых тут, наверное, и не осталось. Я не слышу, чтобы кто-то дышал.

Шарик по-собачьи склонил голову набок, подумал и поковылял по поляне, потом ухватил один труп за ногу и потащил. Труп отчаянно заголосил, но сопротивления не оказал, наверное Шарик зубки поплотнее стиснул. Бросил жертву возле Гая, он вопросительно глянул на Дана.

– Умница ты моя, – сказал Дан растроганно, – чудо ты мое чешуйчатое.

Шарик поклекотал и, тоже по-собачьи, носом подкатил бурдюк с питательной смесью поближе к Гаю. Тот неловко перевернулся, давя стон, приподнялся на локте, труп испуганно задергался. Как же он укусит, рот ведь широко открыть надо, а у него… Гай поступил куда проще: ткнул в шею кончиком кинжала и надолго присосался. Слава богу, это придаст ему сил. Нетяжело он ранен, вон рука как плеть, словно и не его…

Пальцы затекли. Гай отвалился от притихшего мужика, теперь уж точно перешедшего в разряд трупа, облизнул губы и едва заметно улыбнулся.

– А знаешь, твоя кровь вкуснее. У Аля дыхание сменилось, он сейчас, наверное, в себя придет.

Алир действительно приоткрыл глаза и не без труда сфокусировал их на Дане. Безучастный и ничего не выражающий. И без медицинских познаний Гая понятно, что это может означать. И ничего не сделаешь. Ровным счетом ничего. Сиди, жми кнопочки и смотри, как тускнеет светло-зеленый взгляд.

Нирут Дан вышел из-за деревьев, словно отсиживался там во время боя и только выжидал подходящего момента, отобрал у Дана чудо технологии и сунул ему же в карман. Дан пошевелил пальцами. Странно, не отвалились еще. Хозяин, покосившись на Гая, склонился над эльфом.

– Ага, – пробормотал он, - Ясно. Дан, выдерни нож. Нельзя, чтобы на меня попала кровь. Давай.

Дан повиновался. Нож был недлинный, с широким лезвием, похоже, тоже серебряный… впрочем, Алю все равно. Эльф ахнул, закашлялся, кровь рванулась изо рта фонтаном, а хозяин, будто и не заметив, положил ладонь ему на плечо и как-то странно напрягся, лицо, вполне живое и симпатичное, стало серым и каменным, и продолжалось это долго, не меньше сорока минут по внутренним часам Дана.

– Ну вот, все, – обыденно сказал властитель. – Ты сможешь его перевязать? Потуже постарайся, хорошо? А я пока займусь Гаем.

Дан моргнул. Лицо эльфа было безжизненным, но совсем другим. Расслабленным. Он дышал. Неглубоко, медленно, но ровно. Это что – магия? исцеление или как это называется? а перевязывать тогда зачем?

Короткие и невнятные слова, не оформленные в связные мысли, мелькали в голове, пока он вытряхивал из мешка рубашки Гая, рассекал их катаной на полосы, стягивал с Алира куртку и срезал рубашку. Под левой лопаткой была слегка кровоточившая рана, и Дан добросовестно перевязал друга, пока властитель восседал над Гаем.

– Ну вот и славно, – сообщил он через несколько минут. Дан уже успел и подсунуть Алю под голову мешок, и плащом его укрыть. – Теперь мне нужно отдохнуть. Дан, я вижу, над костром так и висит чайник, не нальешь мне кружечку? И не переживай, они не умрут. Поболеют, да, но оснований для беспокойства и нет. Гай, я понимаю, что тебе очень больно, но сегодня нельзя обезболивающее. Придется потерпеть до завтра, а там уже можно все.

– Не так чтобы очень, – все еще прерывающимся голосом возразил Гай. – Я могу обойтись без обезболивающего. Но чаю хочется. Чай можно?

– Все можно, кроме лекарств. Молоко, чай, вино… А вина у вас нет? Жаль. Спасибо, Дан. Стоп. Ты тоже ранен? Ну-ка раздевайся живо.

Дан все так же равнодушно и покорно разделся, едва не начав на автопилоте штаны снимать.

– Больно? – разглядывая его руку, спросил властитель. Дан пожал плечами: не так уж, если не шевелить. – Это плохо. Верно, Гай?

– Да у него шок, – сказал Гай, – вот и не больно. Стукнули бы вы его по руке, милорд. Рана неопасная, я отсюда вижу, но рубленые раны просто обязаны болеть. Дан, помнишь, как у тебя болела нога, когда Шарик тебя когтем полоснул? Вот так и должно.

– Не надо меня стукать, – отступил Дан, но Нирут заставил его сесть рядом и возложением рук заниматься не стал, а незатейливо обмотал ему руку остатками рубашки. Гай утомленно закрыл глаза.

– Хорошо, поспать ему сейчас очень даже не помешает, – одобрил властитель. – Рассказывай. Все и максимально подробно. Итак, вы выехали из замка…

Дан, все еще не удивляясь и чувствуя себя включенным на воспроизведение диктофоном, долго описывал и путешествие, и толстых драконов, и освобождение невинных девиц, и их кокетливые ужимки, и похмелье Алира, и битву, честно признав, что последних деталей почему-то не помнит. Нирут кивал, не перебивал, не задавал вопросов.

– Хорошо. Все хорошо. Последних деталей, говоришь, не помнишь? Что помнишь, можешь описать?

– Не уверен, что вы меня поймете. У меня будто внешний обзор отключился, зато компьютер сработал…

– Не знаю, что такое компьютер, но что с тобой случилось, знаю. Ты вошел в боевой режим. Даже не знаю, радоваться или огорчаться. Это рано, друг мой. Для твоего уровня владения мечом – рано. Тебя этому даже еще не учили. Однако вышло. Очень хорошо.

– Зачем вы устроили нам это испытание, Нирут? – устало спросил Дан.

– Я не устраивал вам этого испытания, – покачал он головой. – Я – не устраивал. Но да, это явно было испытание. Задание было самым простым, так, проверка на вашу совместимость. Никаких проблем драконы создать не могли, уж кто-кто, а они безоговорочно подчинятся властителю…

– Почему?

– Они существуют только потому, что мы им разрешаем, – усмехнулся Нирут. – А рассердился бы я – и не стало бы драконов. И равновесие бы сего события даже не заметило. Они вымирают, Дан. Тупиковая ветвь. За тысячу лет – ни одного шага вперед. Только и умеют, что жрать да скандалить. Ритуал… Знаешь, что это за ритуал? Благодаря ему они рассчитывают обзавестись потомством. Тут, понимаешь, звезды встали, как надо, а если пролить на жертвенник кровь юных девственниц…

– Девственниц, – фыркнул Дан, – откуда девственницам знать такие детальки, о которых не каждая замужняя дама догадывается.

– Ну откуда драконам это знать? – засмеялся властитель. – Но главное – свято в это верить. А не получилось, значит, не так время рассчитали, звезды сместились… Думаешь над тем, кто устроил вам проверку?

– Начинаю думать.

– И рука начинает болеть? – Дан кивнул. – Хороший признак. Приходишь в себя. Ну и что придумал?

– Ну кто знал, что мы идем разбираться с юными девственницами? Вы и…

– И Велир. Да, я тоже думаю, что это Велир. И ты, конечно, уверен, что он злоумышляет против меня.

– А нет? Разве есть варианты? Мы-то для него так, тьфу, мусор.

– Возьми-ка обезболивающее, прими, тебе можно. Тут магия не нужна, само заживет. Прими, кому сказано! Так-то лучше. Варианты есть. Не только мой друг Велир, но и мой недруг Карим не станет злоумышлять против меня. А я – против них. Просто потому что незачем. Чего бы ради? Мы не стремимся к власти над миром, потому что она у нас уже есть. Сократить число властителей? Тоже ни к чему, потому что при таком раскладе кто-то захочет сократить и тебя просто чтоб обезопаситься, а нас и так немного. В одиночку, Дан, никому не справиться с властью над миром, ни императору, ни властителю. Нет, я убежден, что никакого злого умысла тут нет.

– А их чуть не убили! И злого умысла нет! – вспылил Дан. – Мы и для вас – мусор?

Нирут смотрел даже не укоризненно. Ласково. Понимающе. Сочувствующе.

– Я не ошибся в тебе, Дан. «Их» чуть не убили. А о себе – ни слова. Вас чуть не убили. Я не стал бы устраивать вам такую проверку сейчас, потому что вы не готовы… как я думал. Через полгода-год – непременно. Проверки бывают только такими. Все прочее – тренировки. Вы для меня не мусор. Ни в коем случае. Вы – моя триада, и подтверждение этому я только что получил. Вы нужны мне ничуть не меньше, чем вам нужен я. А вариантов два. Либо Велир хотел меня убедить в том, что триада неэффективна, либо счел, что вы уже готовы. У него свои способы проверки готовности. Мы секретами не делимся.

Дан опустил голову на колени и туда, в колени, проговорил:

– Зачем мы вам, Нирут? Я так и не понимаю. Что такое триада?

– Зачем человеку уши или глаза? Я не могу успевать все и везде. Вы – мои уши, глаза и руки. Да-да, знаю, что ты думаешь: нету у него ушей или рук, как же. Есть. Но по отдельности. А вы – всё вместе. Но только если все вместе. То есть триада. Конечно, квадра была бы лучше, но классической квадры мне действительно пока не собрать. Но и триада – это замечательно.

– Ну объясните вы мне… Или опять – в свой срок пойму?

– Могу сказать и сейчас, только не уверен, что поймешь. Дан, ты ведь учился в школе?

– И не только, – усмехнулся Дан.

– Ты пришел в школу, научился читать – и тебе дали философский трактат, или труд алхимика, или записи строителя… ты поймешь, что в них написано?

– Я давно научился читать, милорд. Мне давно не семь лет. И я жил взрослой жизнью дольше, чем Аль и Гай.

– Ну хорошо. Триада – это нечто цельное. Не пугайся. Вы остаетесь тремя самостоятельными личностями, более того, это непременное условие – быть личностью. Но при этом вы способны мыслить и действовать как единый организм. Конгломерат, если ты меня понимаешь.

– Тоже мне, бином Ньютона.

– Что?

– Да так, реплика. Означает: понимаю, милорд.

– Понимаешь, значит? Впрочем, не исключено. Ты непредсказуем даже для меня. Быстро учишься. Слишком быстро. Вот для этого ваши учителя и добиваются синхронизации, именно поэтому вы должны владеть всеми видами оружия, всеми психологическими методами ваших рас. Ты должен видеть глазами Аля, слышать ушами Гая, они должны действовать твоими руками. Звучит как сказка? Но поверь, это реальность. И когда-то квадры…

– Ну ладно. Поверил. Реальность, конгломерат, синхронизация и психологические методы. Откуда здесь такая развитая технология, что эта вот фигня, – он похлопал себя по карману, – полтора месяца в подзарядке не нуждается? Как вы сюда попали?

– Откуда технология, я тебе не отвечу пока. Рано. А попал я сюда с помощью магии. Когда нажимают обе кнопки на… этой фигне, я могу определить место, где она находится. И попасть в это место с довольно высокой точностью. Ты же не думаешь, что я могу позволить себе роскошь добираться до места нарушения равновесия верхом?

– Ага. Телепортация.

– Откуда ты знаешь?

– В книжках читал. Еще дома. Правда, для этого специальные устройства должны быть…

– Есть. Довольно много по миру. Чаще всего мы ими и пользуемся, а уж до конкретного места верхом… Но случается и так вот… На это уходит очень много сил. Да еще пришлось заниматься исцелением, а в этом я не силен. Ну ничего, главное, Аль выживет, а у Гая шрама на лице не останется… не сразу, но сойдет. Я люблю красивые лица.

– Это для триады тоже необходимо?

– Не язви. Не необходимо, но желательно. По крайней мере, уродов быть не должно. Внешнее уродство непременно влечет за собой некоторое нарушение личности, у урода непременно нарушена психика, даже если это незаметно. Сам посуди: если на тебя показывают пальцами, если над тобой смеются, это не может не оставить следа в душе.

Дан вдруг выпрямился. В руку немедленно стрельнуло.

– Нирут, а если это все для того, чтоб вас выманить?

– Спасибо, Дан, за заботу. Нет, не для этого. Я не настолько устал, чтоб кто-то мог со мной справиться. Скажу по секрету, это вообще крайне сложно. Пожалуй, невозможно даже. Через часок тронемся. Хочу тебя предупредить: я не раз еще буду расспрашивать тебя и их об этом путешествии. Не ради контроля. Я ничуть не сомневаюсь, что ты говорил только правду. Но что-то ты мог не заметить, на что-то мог не обратить внимания Гай, что-то не счесть достойным внимания Алир. Это скажет мне о вас больше, чем непосредственное наблюдение. Как ты сам оцениваешь ваши отношения?

– Как дружбу, – удивился Дан.

– Они дороги тебе?

– Да.

Властитель похлопал его по плечу и действительно взялся расспрашивать, задавал странные вопросы, заставляя Дана вспоминать мелочи, которые он, казалось, и забыл, посмеялся от души над встречей с наядой, вогнав Дана в краску, да так, что Дан начал сбивчиво оправдываться, что краснеет не столько от смущения, сколько потому, что блондин светлокожий, чем насмешил Нирута еще больше, а в конце концов и сам засмеялся, и что-то ушло, тяжесть соскользнула, обилие трупов перестало напоминать о схватке. Вот так легко и просто: покрошил в лапшу энное (и немалое) количество людей – и хоть бы хны, никаких особенных переживаний, как по поводу первого «хрусь»… Шарик начал тыкаться мордой в плечо и тихонько посвистывать, и Дан обхватил его здоровой рукой за шею. Дракон блаженно зажмурился и притих. Бережно отволок Гая в тень. Притащил ему поесть…

А я начал рассматривать людей как «поесть». Забавно. Логически правильно. Этот человек пытался отправить Гая на тот свет, так что Гай всяко имеет моральное право вдоволь напиться его крови не удовольствия ради, а пользы для. Но я, Дан Лазарцев, скромный банковский клерк и вообще незаметный такой скромный человечек, должен в обморок падать… нет, в обморок не должен, не девица, но ужаснуться стоило бы… или хотя бы задуматься. Например, о количестве людей, которых ты сам перевел в разряд покойников, пусть даже и защищаясь. Даже, может, в философию удариться: типа «а почему ты заслуживаешь права на жизнь, а они нет». Просто потому, что у меня лучше получается с катаной обращаться, и потому, что у меня вот эта крокодилина с крыльями есть, умница моя, красавец и вообще кандидат на четвертого в квадре.

Значит, триада. Конгломерат. Полное объединение помыслов, разумов, эмоций и действий на фоне столь же полного сохранения собственного «я». Уши и глаза, а также иные органы чувств Нирута Дана. И при необходимости его руки. А руки, есть надежда, нужны не только чтобы прозаично убивать, уж для этого действительно барон Люм без тренировки сгодится, но и делать что-то более полезное. Как и долдонили все на свете, начиная с регистратора Муна: делать полезное. Научился. Ну, научусь. Три стороны триады? Три «я»? Или слияние (синхронизация) трех «я»? Или мое «я» пересечется с «я» вампира Гая Лита и эльфа Алира Риениса и… И что? Станет лучше? Богаче – точно. Никакого внутреннего протеста. Похоже, триада должна хотеть быть триадой. Не то чтоб сосуществовать без конфликтов, но уметь конфликты разрешать. Быть полностью откровенными друг с другом. Не морщить нос, если вдруг Аль заглядывается не на женскую задницу. Не кривить рожу, если Гай засматривается на чью-то шею. Принимать друг друга как есть. Не давить. Не пытаться изменить или подстроить, а подстраиваться самому. Принимать. Любить. Как Сашку Симонова любил и считал своим вторым «я». А тут даже больше – второе и третье. И самому соответствовать – быть им вторым и третьим.

Жить в этом мире.

Быть частью Триады.

Оглавление

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * * X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня

Регистрация

Забыли пароль?