«Пойти туда...»

Дия Гарина Пойти туда…

Глава I

Из приятных предрассветных грез меня нагло и беспринципно вырвал оглушительный автомобильный сигнал. Первым инстинктивным желанием было, не открывая глаз, доползти до балкона и сбросить на тарантас этого горниста остатки голубой эмали, что еще с прошлого года, безнадежно ждали окончания ремонта. Весьма вероятно, что при продолжении концерта желаемое плавно переросло в действительное, если бы ехидный Витькин голос с улицы не прокомментировал:

– Ну, вы, блин, даете! Я, конечно, знал, что все люди делятся на жаворонков и сов, а вот про сонь в этой классификации не упоминалось. Какого черта! Уже 6 утра. Мы давно должны были тронуться.

– Вот ты сейчас у меня и тронешься, – раздался хриплый голос соседа сверху.

Стоя на балконе и глядя на застывшего внизу Витьку, я едва успел краем глаза заметить стремительное падение неопознанного летающего объекта, который со звоном приземлился в двух шагах от моего друга детства, обдав его фонтаном пивных брызг. Но смутить Витьку Курицына было труднее, чем научить эту самую курицу летать. Носком тяжелого туристского ботинка он поддел один из осколков и тяжело вздохнул.

– «Золотая бочка» – надо чаще встречаться. Вот именно чаще. А то раз в полгода видимся, потому некоторые и забывают, что договорились сегодня ровно в 5:30 тронуться, в смысле отчалить.

Мимо, утопив меня в арбузно-дынном аромате дорогущих духов, проплыла Ольга, и умильно сложив на груди пухлые ручки, проворковала:

– Витенька, зайчик, не сердись! Мы – уже, мы – сейчас. Только вещи вынести и одеться.

– А может, наоборот, сначала одеться… – опешил Витька, – Ладно, жду вас в машине, но чтобы через пять минут как штык…

Вещи у нас, и, правда, были собраны с вечера. Вообще, если бы не моя дорогая половина, этой авантюры не было и в помине. Ну, посудите сами: я, можно сказать, последний месяц на Родине перед трехгодичным контрактом у проклятых буржуинов. Отпуск еще не отгулял. Столько всего надо сделать, и, самое главное, подзубрить английский. Так нет же. Ей, видите ли, хочется вновь, как в бурной юности вкусить романтики. Она, я и костер. И что самое скверное, подбила Витьку. Ему я отказать просто не мог: он два года меня пилил, и вырвал-таки из моих пьяных уст святую клятву «пойти с ним на край света и вернуться». В общем, ищите женщину. Для меня до сих пор остается загадкой, почему все знакомые мужчины не могут отказать Ольге. Да не в том смысле! Просто стоит ей подойти поближе, посмотреть в глаза, взять за руку и тихо так попросить – все! Клиент готов. Правда, надо отдать ей должное, просит она только в случае крайней необходимости, но устоять не может никто… Кроме меня.

Пока я натягивал джинсы и искал под кроватью второй носок, на совесть припрятанный нашей овчаркой, из кухни потянулся аромат натурального кофе. Эта роскошь станет для нас на целых две недели недоступной. Будем травиться растворимым. Залетев на кухню, я понял, что побриться уже не успею. И черт с ним, – буду бороду отращивать. Романтика, так по полной программе.

Ольга ожидала на кухне вместе с двумя дымящимися на столе чашками. Полностью экипированная. Я всегда поражался ее умению мобилизоваться. В конторе про нее даже поговорка сложилась «Ольга как Безначальное Дао, никогда не торопиться, но всегда успевает». Пока мыл чашки, счастливая Альфа вертелась у входной двери, от радости сбивая хвостом, все до чего он мог дотянуться. Погоди толстушка, еще вспомнишь про магазинные котлетки, от которых гордо отказывалась. Ты у меня быстро на хлебе и воде похудеешь. Ружье я само собой беру, но подстрелить в лесу дичь особо не надеюсь – не сезон. И потом, я больше привык по уткам.

Мы вылетели из подъезда, ожидая застать Витьку с часами в руках укоризненно качающим головой. Однако, в первый момент мы его вообще не увидели. Потом, огибая машину, чуть не оттоптали Витькины ноги, вызывающе торчащие из под заднего бампера.

– Мы что, уже никуда не едем? – упавшим голосом спросила жена.

– Да, нет, все нормально. Обычный ТО перед дальней дорогой. Грузитесь, – донеслось снизу.

Ну, мы и загрузились. После этого Витькин «Жигуль» стал сильно напоминать помесь зеленого мастодонта и трамвая в час пик. До сих пор не пойму: как получилось, что я оказался на заднем сидении зажатый между Ольгиным рюкзаком и счастливой Альфой, которая от нетерпения никак не могла улечься и периодически наваливалась на меня всеми 45 килограммами своего собачьего веса. Замуровали, демоны.

Пока пробирались через дворы, я тщетно пытался вспомнить, не забыли ли мы что-нибудь важное, так как был уверен, что половину менее важного все равно забыли. Вдруг Ольга, блаженствующая на переднем сидении, издала полувопль-полустон:

– Стой, Витя! Стой. Я за….

Услышав ее «Стой», Витька так вдарил по тормозам, что Ольга, чуть не вышибла лобовое стекло, Альфа свалилась на пол, а я попытался забодать переднее сидение.

– Ну, ты… – вырвалось у Витьки. Однако продолжить он не успел: Ольга обняла его богатырскую шею и стала мелко целовать доступные фрагменты лица, периодически вскрикивая:

– Извини! Ну, Витенька! Прости, пожалуйста, я больше так не буду. Ну, пожалуйста. Я просто хотела сказать, что нам нужно вернуться. Игорек! (А это уже ко мне). Извини, я забыла твой плейер с кассетами.

– Это что, так важно? – пропыхтел наш водитель, всем своим видом выражая разочарование в интеллекте семьи Семеновых.

– Да, – ответил я, – это кассеты с английским. Мне нужно практиковаться, иначе пошлют кого-нибудь другого. И гуд бай, Америка, о-о-о!

– Плохая примета, Ольга! Не забудь в зеркало посмотреться, может и пронесет…

Виктор развернулся полицейским разворотом, и мы вернулись туда, откуда начали, то есть к подъезду.

Пока Ольга бегала за кассетами, а мой друг детства философствовал на тему «женщины и высокие технологии», я безуспешно пытался найти в себе, хотя бы одну положительную эмоцию. Нет, не мое это мероприятие. Мы (в смысле я) чужие на этом празднике жизни, и винить абсолютно не кого. В том числе и себя. Кто виноват в том, что давно уже не горю, а помаленьку тлею? Возраст? Да, мне 38, —последний приступ молодости, если верить Ильфу и Петрову. Какие метаморфозы сотворило со мной обнаглевшее время? Почему, глядя на Ольгу, с которой прожил 12 лет, (и не плохих, по началу так даже прекрасных) вижу морщинки у нее на лице, огрузневшую с рождением сына фигуру. Даже глаза ее, которые горят по-прежнему, вызывают уже совсем иные чувства. Привычка свыше нам дана? Никогда не думал, что доживу до этого: еду с любимой женой и закадычным другом за туманом, а на душе такой туман…

А, вот и Ольга. Наконец-то! Теперь можно отложить самокопание и заняться своими прямыми обязанностями – воспитанием жены. Будет знать, как забывать мужнины вещи!

«Жигули» медленно, но верно утюжили полотно российского хайвэя. Витька, видимо, никуда не спешил. Кстати, неплохо бы узнать, в какое именно никуда мы так не торопимся.

– Вить-к, а Вить-к, рассказал бы что ли, куда и зачем вас с Ольгой черт понес. Так для разнообразия: чтобы не уснуть за рулем.

Витька как-то подозрительно дернулся и украдкой теранул глаза:

– Оборони царица небесная. А разве Ольга тебе не рассказала?

– Да рассказывала я ему сто раз. И каждый раз он делал такое же удивленное лицо, как контрабандист, попавшийся на таможне.

– Ну что ж, тогда для особо одаренных повторяю: едем мы на Север, на русский Север. В направлении Архангельска. Клад искать…

Нужно сказать, что Витька вот уже лет 7 причислял себя к Великому братству «черных» археологов. Каждое лето он уходил в законный отпуск, чтобы затем уйти в лес, степь, болото и так далее. В зависимости от того, какие «совершенно точные сведения» смог раскопать в течение года. Информацию он добывал любыми путями, вплоть до пересъемки каких-то секретных старинных карт, пылящихся в частных коллекциях, подкупа должностных лиц, а также спаивания коллег по «черному» цеху. На мои вопросы, типа: «а что ты с этого имеешь?», он делал уморительно серьезное лицо и говорил, что это как в анекдоте: когда у одного мужика спросили: любит ли он детей? На что, тот ответил: детей не люблю, но сам процесс..! Так вот для Витьки был важен именно процесс. Во-первых – матушка-природа, во-вторых – физический труд на свежем воздухе, в-третьих – хорошая компания. Если же в результате трехнедельного ползанья по раскисшему чернозему, пожухшим ковылям или обваливающимся катакомбам ему удавалось откопать какой-нибудь драный лапоть, счастье его было чистым и безмерным.

– Ты уверен, на счет клада? – решил на всякий случай уточнить я.

– Уверен, не уверен. Какая разница? Всегда и везде можно найти что-нибудь любопытное. К тому же мне Виталя точное место указал, и даже карту одолжил. После трех литров…

– Силен…А почему тогда он сам не пошел?

– Боится.

– ?

– Говорит, проклятье какое-то на том кладе лежит.

– Ну, да, как же… И все кто ходили искать его назад не вернулись.

– Смейся, смейся. Не Игорем тебя надо было назвать, а Фомой. А в наших узких кругах знаешь, какие легенды ходят.

– Вот именно, что легенды. Постой, а чего ж ты своих лучших друзей тащишь в это заколдованное место. Мы тебя чем-то обидели?

– Не дрейфь, – все будет чих-пых. Этим летом в тот район настоящая археологическая экспедиция отправилась. Шум-гору копать. Вот на них проклятье и падет. А мы рядышком постоим. Может тоже чего откопаем.

– А что это за «Шум-гора»? Ты мне про нее не рассказывал, – сонно спросила госпожа главный инициатор.

Ну, все. Сейчас мы прослушаем лекцию, достойную доцента исторического факультета МГУ. Витек мог часами уводить нас в дебри черной, белой и серой ма… пардон, археологии. И где только нахватался? Он ведь вроде не то слесарем, не то механиком в гараже…

– Гора – это вовсе не гора, а предполагаемый курган, в котором, возможно, захоронен один из варяжских конунгов, – замогильным голосом начал вещать наш спец, – Издавна жители окрестных деревень передавали из уст в уста легенду о том, что каждому, кто пойдет ночью в новолуние на Шум-гору, выкопает яму глубиной в аршин и будет слушать до рассвета, дух покойного вождя предскажет будущее. И не только его самого, но также всех близких, знакомых, вплоть до будущего страны и всего мира. Главное ничем не прогневить духа. А чем его можно прогневить неведомо.

– А если прогневишь?

– Вот тогда и не вернешься.

– Витя.

– Чего?

– Глянь.

Хорошо, что мы ехали медленно. (Выжать из этого тарантаса нечто большее было просто нереально. Тоже мне, механик). Увидев в зеркале заднего вида вместо моего ехидного лица какую-то жуткую рожу, Витька резко дернул руль, и мы чуть не ушли прямо в кювет, породив еще одну легенду о том, как три дурака… пардон, два дурака и простая русская женщина, были поражены проклятьем еще до того как нашли сокровища. И виноват, конечно, был бы я. Витька же не знал, что мы взяли с собой жутковатую резиновую маску то ли вождя племени Мумба-Юмба, то ли налогового инспектора после встречи с законопослушными гражданами. Неизвестно почему, Альфа назначила эту маску любимой игрушкой, и нам пришлось, скрепя сердце, взять ее с собой. В общем, нехорошо получилось.

Дальнейшую перебранку описывать не имеет смысла. Окончательно переругавшись и стремительно помирившись, мы решили прервать надоевший вояж и просто выпить кофе в ближайшей забегаловке. Сказано – сделано. Вива «Нэскафе»!.

– За день не доедем, – вынес свой приговор наш великий кормчий, – Давайте потихоньку поищем место для ночевки.

Мы с Ольгой послушно начали пялится на придорожные кусты и проплывающие мимо величественные березы. Типично русский пейзаж в представлении голливудских режиссеров. Солнце уже касалось верхушек потемневших деревьев частоколом расположившихся на дальних холмах, но до сумерек было еще далеко.

– Где обоснуемся? Возле людей, али подале? – выпендривался я, – С одной стороны, цивилизация еще никому не мешала, ларьки, опять же с вино-водочными изделиями, сигареты… М-м-м. (Это я недавно курить бросил. В Америке не приветствуют табакоманов). С другой, нам теперь надо адаптироваться к полевым условиям.

– Да, вот эту деревню проедем, и можно неподалеку столбиться, – Витька ткнул желтым ногтем в точку на своей гордости – шикарной крупномасштабной карте, в которой не разобрался бы только выпускник высшего военного училища.

В это мгновение мы завернули за крутой поворот и остолбенели. То есть машина, конечно, еще двигалась, мотор исправно фыркал на кардан, шины шипели на провинциальный асфальт, а мы, разинув от удивления рты, наблюдали совсем не идиллическую деревенскую картину. Перед нами, перегородив почти всю проезжую часть, медленно вырастали два крутых джипа, возле которых обосновалась солидная группа людей. Часть из них лежали на дороге с руками на затылке, остальные эти самые затылки держали на мушках трех Калашниковых… «Опытные образцы. Такие еще не пошли в производство», – мелькнула неуместная мысль. Участники разборки удивленно уставились на нас, когда мы нагло обогнули их по встречной и, проехав мимо на предельной для Витькиных «Жигулей» скорости, завернули за очередной поворот. Все произошло в считанные секунды. Не успели мы вздохнуть с облегчением, как раздался выстрел, машину дернуло вправо, затем влево, но Витек справился, и еще метров двести пятьдесят мы ехали, не снижая скорости. Потом встали.

– Куда они попали, – только и смог выдавить я.

– Слава богу, никуда. Оборони царица небесная!

– Тогда что…

– Если бы они стреляли, то очередями, дубина! Колесо на выстрел пошло! Нам еще повезло, что эти кретины не приняли его за настоящий. Иначе лежать нам на дне ближайшего озера. Собирай ружье! – Рявкнул Виктор. И сам бросился к своему оленебою, – если что, хоть подороже себя продадим. Ольга, топай вон в тот лесок, и Альфу забери. Тут она не помощница.

Все наши многочисленные друзья уже давным-давно знали, что Альфа – добрейшей души человек, в смысле собака. И знакомых, и незнакомых она радостно приветствовала такими ударами полуметрового породистого хвоста (саблевидного), что будь Альфа чуть-чуть повыше, то многих завсегдатаем нашего дома пришлось бы устраивать на работу в оперу для исполнения супервысоких партий.

Признаться, я ожидал, что Ольга начнет спорить, но нет. Не медля ни секунды, она схватила поводок, дернула Альфу и растворилась в ближайшей растительности. Беззвучно, как индеец племени сиу. Мы с Виктором переглянулись и облегченно вздохнули. Тут завыли на высоких оборотах мощные американские моторы и, обдавая нас выхлопными газами, мимо промчались те самые крутые джипы. Через миг их след уже простыл. Мы еще раз переглянулись и облегченно вздохнули.

Выждав, для верности, еще минут пять я повернулся к лесу и позвал жену. И вздрогнул от неожиданности, когда кусты в метре от меня расступились и невозмутимая Ольга, влекомая жизнерадостной овчаркой, попросила: «Не кричи, пожалуйста, я все прекрасно слышу». Видимо взрыв адреналина выжег дотла все мои чувства – я был пустым керамическим кувшином, только что вышедшим из печи для обжига, и вместо того, что бы всыпать супруге по первое число за непослушание, крепко обнял ее за плечи. Мы подошли к Витьке, пыхтевшему под нос русские народные выражения, которые при даме с высшим филологическом образованием он не мог пыхтеть вслух… А когда увидели во что превратилось колесо…

– ………. мать вашу. Или мне показалась, или это произнесла моя нежная женушка?

Наскоро обсудив создавшееся положение, мы решили не возиться, а проехать еще метров сто и свернуть на пригодную для ночлега поляну – менять колесо будем утром, ведь чтобы добраться до запаски все равно пришлось бы вытряхивать весь багажник.

Костер весело трещал, разгоняя темноту и полночную сырость. Ольга давно спала в палатке, а мы с Витькой сидели на шершавом бревне и молча приканчивали НЗ: пол литра медицинского спирта, изъятого из тайной ухоронки моей ненаглядной тещи. Разговор не клеился. Да и не о чем было разговаривать. То, что наше путешествие могло окончитmся, так и не начавшись, в комментариях не нуждалось. Черт, если так не везет сейчас… Но спросил я у Витьки совсем другое.

– Слушай, Курицын, я еще с утра хотел спросить: с какой это стати, ты Бога часто поминать стал? «Оборони царица небесная»… и т. д и т. п. В семинарию поступать случайно не надумал?

– Ты, Игорь, не смейся. Ты всегда смеешься, когда доходит до чего-то эдакого. Ну, сверхестественного…

– Ты только меня проклятием опять не пугай. На сегодня все лимиты моего страха исчерпаны.

– Как же испугаешь тебя. Ты с детства невосприимчив был. Один раз даже на кладбище заночевал. На спор. Два блока жвачки у меня выспорил. До сих пор простить не могу. У тебя вместо нервов канаты из твоей знаменитой суперстали.

– Ты мне зубы не заговаривай. Колись, говорю: отчего в религию ударился?

– Да разве ж я ударился… Я так потихонечку. Грехи замаливаю…

– А есть что замаливать?

– Есть.

– Расскажешь?

– Расскажу. Случилось это примерно года два назад. Есть у нас, у вольных археологов верные места. Если уж нашел такое, обязательно с прибытком вернешься. Одно из них – церковный закладной столб. Не знаю как сейчас, а раньше в каждой церкви при завершении строительства, в этом столбе оставляли нишу, куда состоятельные прихожане, помогавшие в возведении храма, приносили дары. В основном – деньги. Говорят, Александр III одной церкви пожертвовал около 3 килограммов золотых и серебряных монет. Их закладывают в столб и замуровывают. Вроде как, даже не церкви жертва, а прямехонько Богу.

– И что?

– И то. Если найдешь заброшенную церковь, то обязательно ищешь этот самый закладной столб. Вот я и нашел на свою голову. Были там медные и серебряные монеты XVIII века. Все же церковь деревенская, откуда там золото. Но и того мне хватило… Не скажу что громы небесные меня поразили, мор или язва, но что-то сломалось в жизни после этого случая. Разваливаться стал мой мирок. И так плохонький был, а сейчас…

– Погоди, не канючь. Работаешь? На хлеб с маслом имеешь? Семья есть? Здоровьем бог не обидел – вон какой бугай, бери и запрягай. Чего тебе еще надо? Миллион на блюдечке с голубой каемочкой, персидскую царевну в жены?

– Да что ты мне все про материю грубую. Душа у меня пятнами пошла, как у псориазника. Зудит, мочи нет, а не почешешь! Только что я тебе про душу. Ты все равно ни в бога, ни в черта, ни в тарелочки с пришельцами.

– А так же ни в снежного человека, ни в старуху Иер-Иер, ни в Черные шторы с Черной рукой. Вроде умный ты мужик, Витька, а такое иногда несешь… Душа у него, видите ли, чешется. Мыться чаще надо!!! Желательно с жидким мылом для интимных мест.

– Почему? – обалдел Витька.

– Да потому, что интимнее места, чем душа человека еще не придумали.

– А-а-а, – успокоился друг, – ну тогда давай по последней, и в школу завтра не пойдем.

– А куда пойдем?

– Запаску ставить с утра пойдем, тундра безлошадная. Сколько раз говорил тебе: бери машину, бери машину. Нет, ему, видите ли, в общественном транспорте лучше думается.

– Ага, как на ногу наступят, так мне сразу гениальные идеи в голову приходят.

– А иди ты со своими идеями…

– Уже в пути, – поднялся я.

– Ты куда?

– Спать, Витя, спать.

Сказано – сделано.

Проснувшись утром, я долго не мог понять, где нахожусь, и почему чувствую себя так, словно меня придавило упавшим шкафом. Первая попытка пошевелить затекшими ногами с успехом провалилась. После третьей, я, наконец, соизволил открыть глаза и посмотреть в чем причина моей временной нетрудоспособности. Может быть, проклятье уже действует? Однако ничего инфернального не обнаружилось. Причина же оказалась проста, как дворник дядя Коля из третьего ЖЭКа: наша чудная Альфа не пожелала, видите ли, спать на улице и мирно похрапывала, устроившись на моих многострадальных ногах.

После третьего решающего раунда я, наконец, смог освободиться и выполз из палатки, чтобы тут же быть мобилизованным на сбор хвороста. Помянув недобрым словом все прелести походной жизни, отправился к ближайшей роще. Лагерь мы разбивали почти в полной темноте, поэтому я с интересом наблюдал раскинувшийся вокруг пейзаж. Наша палатка расположилась на берегу небольшого озера, цвет которого я определил как средний между растворенной синькой и медным купоросом. В какой-то момент мне даже почудилось, что поднимающийся от воды туман отдает запахом серы. Но, слава богу (черт, кажется дурной Витькин пример заразителен), вскоре понял, что цвет этот от бездонного летнего неба, отраженного абсолютно гладкой озерной поверхностью. Приветливые березки, осинки, рябинки дополняли идиллическую картину. Ну, хоть не уезжай никуда…

Но уехать пришлось, – не бросать же все после первого приключения. Кто ж знал, что отъехав каких-нибудь полкилометра, мы в прямом смысле наткнемся на второе – здоровенный ржавый гвоздь, очевидно, специально поджидающий нас на дороге. Дерзко нарушив всем известную поговорку, о том, что «Снаряд дважды в одну воронку на попадает», он по шляпку воткнулся именно в поставленную нами запаску.

– Па-ба-ба-бам, – пробасил Виктор, перерыв весь багажник, – Что делать будем? Запасной камеры у меня нет.

– Может остановится кто и продаст? – предположила Ольга, за что была освистана нами в два голоса.

– Тогда приступим к операции ДБК, – ухмыльнулся в мою сторону Витька. И, признаться, эта его ухмылка, мне о-о-очень не понравилась. На всякий случай я спросил:

– И как это расшифровать?

– Элементарно, Ватсон! Давай Быстрей Качай! – просветил меня заботливый друг.

Весь дальнейший путь до деревни, где мы надеялись купить у кого-нибудь камеру, слился для меня в единый кусок черно-белой киноленты «Как закалялась сталь». А закалялся, стало быть, я. Буквально вылетая из машины, я подсоединял шланг ножного насоса к ниппелю пробитого колеса, и минут пять качал со скоростью близкой к скорости звука. Роль звука исполнял мат. Потом, отсоединившись и прихватив насос, я заскакивал обратно и отдыхал метров двести, пока Витька с очередным «мать» не останавливался. И все возвращалось на круги своя.

Одолев пятикилометровую дистанцию, мы, на последнем издыхании, вкатились на главную улицу деревни Сведино. Меня долго уговаривали выйти из машины, но я не поддавался на провокации, пока Витька не вынес мое бренное тело на руках и не посадил на травку рядом с сельпо. Постепенно приходя в себя, я начал обращать внимание на окружающий мир, а не только на свое разбушевавшееся сердце. Первым моим наблюдением стало наличие ответного наблюдения. Одним словом, чуть не полдеревни сбежалось поглазеть на нас. Телевизора у них нет что ли? Особо выделялась живописная группа из шести человек, довольно молодых, довольно наглых и в стельку пьяных. Был бы я великим Некрасовым, тут же выдал что-нибудь вроде «В пьяном угаре шпана деревенская».

Пока я разглядывал местную фауну, Витька нырнул в магазин, а Ольга вышла прогулять Альфу. При виде нашей медалистки, влекущей Ольгу к ближайшим кустам с мощью паровоза и таким же сипением, толпа как-то быстро поредела. Отступление возглавила вышеописанная шестерка, подозрительно быстро протрезвевшая. Тут из дверей деревенского супермаркета показался Витька, неся в руках четыре булки свежевыпеченного хлеба, такого ароматного, что урчание моего желудка перекрыло даже голодное повизгивание Альфы.

– Ой, – обрадовалась Ольга, – надо же! Настоящий деревенский! Ум… А запах! Теперь бы еще сметанки местной отведать… И покосилась в мою сторону.

– Ладно, тогда сделаем так, – вынес безапелляционное решение наш рулевой, – Я иду добывать камеру, Игорь за сметаной, Ольга и Альфа на страже стального коня. Вопросы есть?

– Вопросов нет, товарищ главнокомандующий. Кстати, а кто тебя на эту должность назначил? – не выдержал я.

– Как кто? Вчера на всенародном вече я был легитимно избран большинством голосов.

– И чьи же это были голоса?

– Мой и Ольгин. Даже при твоем «против» получается большинство. Так что дуй за сметаной, а то…

– Хлеб остынет, – подсказала Ольга.

И мы разошлись, как в море корабли.

Узнать, у кого в деревне самая лучшая сметана оказалось сложнее, чем решить загадку Сфинкса. Встречные бабульки и дедки называли самых разных хозяев, находившихся по закону подлости на противоположных концах не маленькой деревни. Все же минут через 20 путем аппроксимации мне удалось установить, что самую лучшую сметану делает Зинка Кравцова, которая недавно второй раз вышла замуж за двоюродного брата своего первого мужа со стороны его матери с которой до сих пор живет в одном доме как кошка с собакой. Ничтоже сумняшеся я отправился на поклон к Зинке, благо идти было уже не далеко. Пока поднимался по крутой тропинке к нужному дому, меня обогнала тощая облезлая собака, тащившая в зубах живую еще курицу и юркнувшая во двор Кравцовых. Одолев последние метры подъема и подойдя к калитке, я услышал непонятную возню, матерную ругань, визг и квохтанье. Навстречу мне неслась несчастная курица, которую я только что видел свисавшей из собачьей пасти. Раньше мне казалось, что у куриц почти совсем нет глаз. Как жестоко я ошибался. Было ощущение, что на меня несутся одни куриные глаза, в которых пережитый ужас смешался с радостью приговоренного к смерти, получившего высочайшее помилование. Слегка опешив, я постучал в калитку и, не дождавшись ответа, осторожно вошел во двор. Первое, что бросилось мне в глаза, была та самая собака-добытчица, посаженная на толстенную цепь.

– Эй, есть тут кто живой?

Ответом мне стал скрип открываемой двери. На пороге появилась хозяйка – дама среднего роста, средних лет и кустодиевских пропорций.

– Чего надо? – сразу взяла она быка за рога.

– Здравствуйте.

– И вы здравствуйте, коли не шутите.

– Говорят, что у вас самая лучшая в деревне сметана. Не продадите баночку литровую.

– Отчего ж не продать. 20 рублей.

Я торопливо кивнул и полез за деньгами. В этот момент из дома вышла пожилая женщина, одетая в телогрейку и обрезанные валенки.

– Зинка! Постыдилась бы! Глядите-ка, только муж за порог, а она уже хахалей в дом приводит.

– Ах, отстаньте, мама! Проезжий он. Сметану пришел купить. А вам везде хахали мерещатся.

– Ты мне голову не дури, ишь что удумала – сметану. Да твою сметану покупать будут если только ни у кого другого не останется. Жидкая она у тебя и кислая. Вот я когда…

– Жидкая?! Кислая?! Да как у тебя язык только поворачивается, кощейка старая. Да ты…И, выкрикивая ругательства, Зинка понеслась в сарай с необычайным для ее фигуры проворством.

Обратно она шла уже спокойней, держа в руках литровую банку сметаны без крышки. Горлышком вниз. У меня аж дух захватило. Показалось, что сейчас вот и выльется моя сметанка в утоптанную землю двора. Но нет, презирая законы тяготения, она не спешила покидать полюбившуюся емкость.

– Ну, – вопросила меня Зинка, продолжая держать банку вверх ногами, – Жидкая моя сметана или нет?

– Все равно она у тебя невкусная. И муж твой – пьяница, и корова твоя болезная, и собака у тебя шелудивая, и…

Тут я понял, что пора вмешаться, иначе не видать мне сметаны до вечера.

– Кстати, я вот видел, как собака ваша курицу в зубах тащила… Соседи не заругают?

– Ай, лишенько, – запричитала старуха. Так вот кто моих курочек извел. Таракан твой недорезанный.

– Да, не Таракан, мама, а Таркан. Певец такой турецкий.

– Ой, горе. Нет мне старой места на этом свете. Все меня в гроб загнать норовят. Собака и та туда же… Не дождетесь!

Наступила минута трубить срочное отступление, так как бабка, подхватив валявшиеся грабли, угрожающе пошла на Зинку. Я швырнул деньги на крыльцо, выхватил у остолбеневшей Зинки банку и по примеру несчастной курицы, пулей вылетел из калитки. Пробежав метров сто, (благо под гору) я обнаружил, что несу банку все так же перевернутой. Мгновенно похолодев, заглянул внутрь, но Зинка не подкачала – гладкая поверхность сметаны даже не изменила формы. Умеем же, если хотим.

Пробираясь деревенскими задворками, я уже в который раз ловил себя на необычной мысли. Точнее на двух. Первая: не смотря на то, что наше путешествие сразу обросло неприятными случайностями, мне оно начинает нравиться. Нет. Нравится не совсем верное слово. Просто все происходящее я стал принимать, как должное. Это как в песне «надо благодарно принимать». Такого за мной раньше не водилось. Сколько себя помню, всегда ершился и хорохорился. Созерцательность не в моем стиле. Странно. Но еще более странной оказалась вторая мысль, гуляющая на задворках моего вполне рационального сознания. Точно сформулировать я ее не смог, но общий смысл сводился к: «все возвращается на круги своя», «змея кусает собственный хвост» и тому подобной философской ерундистике. Вообще-то, была еще и третья, вернее третье – предчувствие. Вот уж чем не страдал никогда. Но с каждым часом во мне крепла уверенность, что туда мы доедем. Хорошо ли, плохо ли, но доберемся. А вот обратно…

С такими невеселыми мыслями я завернул за очередной угол и тут же понял, что, вопреки всем предчувствиям, до цели нашего путешествия, запросто могу не добраться. Передо мной стояли трое подвыпивших парней, из той шестерки, что глазела на нас возле сельпо. Молодость у меня была достаточно бурная, так что намеренья их были ясны, будто солнечный июльский полдень. Ребятки застоялись, как молодые жеребцы в стойле, и горячая кровь пьянила их не хуже соседского самогона, которого тоже было принято достаточно.

– Эй, ты, москвич! – тот что стоял в центре, презрительно сплюнул на мирно зеленевшую травку., – Ты чё здесь забыл, а?

– Я не москвич.

– Да, какая, блин, разница. Вы, городские, все дешевки. Гля, мужики, сметанкой нашей разжился.

– Во, во, – поддакнул дружку стоящий слева, тщедушный паренек с бегающими в разные стороны глазками, – сначала сметанку попробует, потом до девок наших дойдет… Ты что-то сказал, турист? Не слышу?

Вопрос не подразумевал ответа. Им нужна была просто накачка. А мне… А мне следовало бы, наверное, запустить в них банкой, и ретироваться как можно быстрее, но… Во-первых, я никогда ни от кого, не бегал, и сейчас не побегу. А во-вторых, они знают все здешние закоулки и запросто могут перехватить меня. Н-да… С одним я бы справился – все-таки был когда-то КМС по боксу. С двумя – возможно. Но с тремя… Нет, теперь их стало уже четверо. Из-за поворота показался еще один архаровец, в руке у него как живая подергивалась монтировка. Видимо место в ближайшей районной больнице было мне обеспечено. Я подобрался и отступил к забору. Хотя бы спину прикрою, а там…

– Эй, мужики, у вас тут что, слет тимуровцев? Или сбор металлолома? – Витька, как доберман, всегда чуял драку. Еще в детстве он не пропускал ни одной сшибки, и нюха, видимо, до сих пор не утратил. Его широченная спина закрыла мне весь обзор, поэтому пришлось слегка потеснить друга. Не баба я, что бы за чужой спиной отсиживаться. Хотя Витьке помощник только помешал бы. Мой друг относился к счастливой категории тех здоровых лбов, которых без ущерба для их здоровья можно бить различными тяжелыми предметами, начиная с бутылки и заканчивая обеденным столом.

Ребятки слегка растерялись, все-таки они были пьяны не до такой степени, чтобы не видеть Витькиных габаритов. Но тут их главный заводила, выхватил из-за спины нож-бабочку и лихо закрутил им, перекидывая из одной руки в другую.

– Это вам сейчас придется, собирать… Кишки свои с нашей улицы.

Не удостоив его ответом, Витька как-то странно повернулся… Дальнейшая сцена очень напоминала эпизод фильма «Крокодил Данди –2», потому что в руке у моего защитника, неизвестно откуда тоже появился Нож. Вот именно, – Нож. С большой буквы. Многие черные археологи и он в том числе, делают себе особые ножи. Когда я в первый раз увидел такой у Витьки в руках, мне стало очень не по себе. Нож знаменитого Рэмбо, уступал Ему по всем показателям. Особенно, если учесть, что именно я пододвинул дорогому другу детства классную сталь из нашей лаборатории – мой лучший опытный образец, несправедливо забракованный высокой комиссией. Вообще-то этот нож был предназначен для самых мирных целей. В Витькиных экспедициях он выполнял роль маленькой лопаты, распиливателя корней и разрубателя дерна. Но наши противники об этом не знали, а потому мгновенно, как по команде перелетели через забор и растворились в глубине ближайшего сада.

– И где ты его только прячешь? – выпалил я единственное, что пришло в голову.

– Вот, смотри, – повернулся спиной Витька, показывая здоровенные кожаные ножны, прикрепленные к поясу под очень маленьким углом. Камуфляжная жилетка скрывала их полностью, я даже не догадывался о существовании этого тайника.

Вернувшись к машине, мы были ошарашены открывшейся перед нами картиной. Возле «Жигулей» собралась дюжина древних бабулек, которые самозабвенно голосили нечто, что принято сегодня называть истинно русским фольклором. Светящаяся от счастья Ольга стенографировала текст в свою записную книжку, поминутно издавая восхищенные вздохи и охи. Музыкальным сопровождением хора являлась Альфа, самозабвенно подвывавшая бабулькам в особо удачных, на ее вкус, местах. Мы быстренько постарались сократить расстояние, отделявшее нас от новообразованного очага культуры, но стоило нам подойти, как Альфа неожиданно повернулась в нашу сторону и издала жуткий утробный вой. Так воют лишь собаки предательски брошенные своими хозяевами, или… Или если предчувствуют чью-то смерть. Деревенский хор оборвал песню на самой высокой ноте, и старушки подозрительно зашептались, косясь в нашу сторону. Мне стало совсем не по себе. Никогда не слышал от Альфы ничего подобного. Как сказал бы богобоязненный Витька: «оборони, царица небесная…»

Дальнейшее происходило в гробовом молчании. Мы сняли колесо, сменили камеру, поставили на место, затянули гайки… Забытый хлеб задыхался в полиэтиленовом пакете, сметана плавилась на августовском солнце. Аппетита не было ни у кого, кроме, естественно, Альфы, которая даже не подозревала, что стала причиной нашей меланхолии.

– Игорь, почему ты так долго? – спросила Ольга, водя пальцами по боковому стеклу.

– Местных кумушек ублажал, – съязвил Витька, – ели отбил его у молодух.

– Я серьезно.

– И я серьезно, – продолжал нести околесицу боевой товарищ, пытаясь одним глазом смотреть на дорогу, а другим подмигивать мне. – Они еще кричали, что такого обходительного и видного мужчину без выкупа не отпустят.

– И что он дал им в качестве выкупа?

– По три поцелуя каждой и один общий, – из последних сил пытался поднять всем настроение доморощенный Хазанов.

– Оставь, Витя. И без тебя тошно. – Не выдержал я.

– Тошно, ему! При первых трудностях скис как молоко недельной выдержки. А что такого особенного произошло? Ну, наткнулись на разборку, ну колесо пробили…

– Дважды, Витя, дважды.

– Да хоть трижды. Ну, собака завыла, ну шпана…

Нет, я ему, точно язык когда-нибудь укорочу. Его же ножом, если понадобиться! Тоже мне, Павлик Морозов нашелся.

– Какая такая шпана? Игорь, будь любезен, просвети свою темную неграмотную жену. Чем ты занимался, пока якобы за сметаной ходил? – голос Ольги не предвещал нам ничего хорошего.

– Да ничего не случилась, Оль. Все было нормально. Подумаешь, прицепились. Отцепились же.

– Мы даже не дрались. – разочарованно протянул предатель-Витька.

– А ты вообще помолчи! Втирал мне очки про каких-то девок. До каких пор ты покрывать его будешь? Друг называется… Все вы, мужчины, одним миром мазаны. Лучше бы рассказал мне, каких девок он по вечерам до дому провожает. – ни с того, ни с сего выпалила супруга и разревелась в три ручья.

Па-ба-ба-бам… Витька растеряно посмотрел на меня в зеркало заднего вида. А я не придумал ничего лучшего, чем ненатурально заржать, пытаясь выиграть время, и лихорадочно придумывая правдоподобный ответ. Нет, ничего такого криминального не было. Но… Могло бы быть. Себе врать – последнее дело. Если бы Ольга не втянула меня в эту историю с географией, наши невинные прогулки с Инной могли плавно перерасти в нечто большее. Вот только Ольге об этом знать совсем не обязательно.

– Оль, послушай меня. Ольга!

– Ну что? Уже придумал отмазку?

– Фи, что за выражения, у филолога с высшим образованием, я от тебя такого не ожидал, дорогая.

– Дорогая… Значит нашел еще дороже? Дочку своего босса окрутить решил?

– Инна не только дочь своего отца, она еще и ведущий специалист моей лаборатории. И отношения наши – чисто профессиональные.

– Не смеши меня, Игорь, – Ольга уже взяла себя в руки. Голос почти не дрожал. Но от этого мне становилось только хуже. Страшная штука – чувство вины. Еще и вины то нет, а оно уже есть.

– Не смеши меня. С такой фигурой и профессиональные отношения. Я ведь не слепая. Еще иногда вижу себя в зеркале. Мне с ней не тягаться.

– А вот это ты зря, – встрял Витька, – Не знаю, что видишь в зеркале ты, а я вот вижу, что рядом со мной сидит такая классная девчонка, которой стоит только свистнуть, и мужики перед ней штабелями падать будут.

– Штабелями… Падать… – захохотала Ольга, – Ой, насмешил. Я тебе Соловей-разбойник, что ли?

– Не разбойник, а разбойница, которая давно похитила мое сердце. Вот разведусь с женой, и скажу тебе: бросай своего Игоря, выходи за меня…

Вот балабол. Когда надо, двух слов связать не может, а как не надо соловьем разливается.

– Оль. И откуда ты взяла такие глупости? Опять кумушки-соседки просветили? Разгоню я к чертовой матери ваш бабский клуб…

– Дамский, Игорь, дамский.

– У кого дамский, а у вас бабский. Если одни сплетни на хвосте приносят, а другие слушают и верят… – я сделал вид, что обиделся. – Ты еще частного детектива найми…

– Вот так, мило беседуя, чета Семеновых проследовала по пути следования, чтобы обследовать таинственный курган, в следствие чего, были совершены многочисленные археологические открытия и последовало вручение почетных грамот и дипломов, а также премии в размере 25 % от суммы найденного исторического наследия.

Ну, Витек, блин, дает! А ведь это был экспромт.

– Ехали мы ехали, и, наконец, приехали, – объявил новоявленный Сусанин, – выходи строиться.

Обрадованная Альфа пулей вылетела из машины, утащив Ольгу в ближайшую канаву, основательно заросшую высоченной травой. Я же еще долго возился, высвобождаясь из под всяческого барахла, с ужасом представляя, как все это потащу на себе.

– Вить, слышишь, Вить! Сколько нам теперь до места добираться?

– Дня четыре, может три. Смотря, что нам встретиться. Есть на нашем маршруте одна заброшенная деревня. Собираюсь там покопаться.

– Четыре дня! Как же мы потащим все это, разве что Альфу использовать как вьючную лошадь.

– Не переживай, Игорек! Половина барахла останется у моего родственника, в виде оплаты за постой машины.

– Ты снял камень с души моей, о величайший из путешественников. Давай показывай, где тут дом твоего родича.

– Вон тот. Или тот. – Витька поочередно тыкал во все стороны света. – Нет все-таки вон тот. Черт! Я и был то здесь всего один раз. Только тогда зима была. Все совсем по-другому выглядело.

– Да уж. Ладно, не дрейфь. Это же деревня. Тут все про всех знают. Гляди, мужик идет, у него и спросим. Как зовут твоего родственника, хоть помнишь?

На встречу нам, вдоль покосившегося забора действительно двигалась некая фигура, слегка покачиваясь и периодически приваливаясь к попадавшимся на ее пути деревьям. Не смотря на августовскую теплынь, она щеголяла в распахнутой телогрейке, из-под которой виднелись с трудом различимые полоски засаленной тельняшки. Экипировку дополняли кирзовые сапоги, и джинсовая бандана. В руках мужик нес нечто, отдаленно напоминающее дипломат.

– Витек! – обрадовано заревел мужик. – А я тебя с утра встречаю. Ты не поверишь, через каждые полчаса сюда хожу.

Очевидно, в доказательство он пристроил дипломат на капоте и минут пять под нашими пристальными взглядами безуспешно пытался его открыть. В течение этого времени Витька тихим голосом просвещал нас с Ольгой:

– Вот он, родственничек мой, – Серега Грачев. У них тут пол деревни Грачевых. Служил в морпехе. Дослужился до капитана, уволен в запас по состоянию здоровья. Как-то они со старлеем на двоих выпили три литра тормозной жидкости. Прапорщик, зараза, подменил бутылки, отомстить хотел за что-то. Но не рассчитал. У Сереги желудок гвозди перетирает. Потом этого прапорщика искали всей ротой.

– Нашли?

– Нашли.

– Живого?

– А как же. Он сам со страху сбежал, чем себя с головой выдал. Серега даже и не подумал бы, что что-то не так. Им местные такую самогонку привозили, что те, кого в звании повышали, просто капали ее на погоны, и к утру дырки для новых звездочек были уже готовы. Вот так он и заработал себе язву.

– Не боишься ему машину оставлять? – поинтересовалась Ольга.

– Нет. Только бензин в канистру солью, а канистру зарою. Чтоб потом уехать смогли.

Тут Серега, очевидно, осознав всю безуспешность дальнейших попыток открыть дипломат цивилизованным путем: с помощью ключа, ножа и топора, с криком «И-я-я-я» дважды рубанул рукой по замкам. После этой демонстрации армейской выучки на капоте остались две солидные вмятины, и два замка, начисто срубленные человеческой ладонью.

– Вот это да! – вырвалось у меня. – Сила!

– У нас в роду все такие. – расхвастался Витька, – Это еще что. Знаешь, как он хулиганов усмирял? Если кто вдруг при нем буянить начинал, Серега просто подходил к нему, говорил: «Да не шуми, ты. Давай, лучше обнимемся», и обнимал. После чего буяна увозили на «скорой» с переломанными ребрами.

Раскрывшийся дипломат явил нам в своем чреве пять бутылок водки (три уже были пусты) и пять пластиковых стаканчиков, уже давно не одноразовых. Сергей быстренько их наполнил и церемонно поднес каждому, включая Ольгу и Альфу.

– Я… – Ольга собиралась отказаться, водку она употребляет лишь при дикой простуде, предварительно высыпая в рюмку полпачки красного перца. Но Витя поспешно наступил ей на ногу и состроил жуткую рожу, которая в его понимании должна была означать «Нельзя обижать родственника».

Жена все поняла, мило улыбнулась Сергею, выпила… И даже не поморщилась. Умеет, оказывается, держать удар.

Труднее было заставить Альфу принять участие в возлиянии. Но и тут смекалистый Витька нашел выход: извлек из рюкзака кусок колбасы, обмакнул в водку и протянул нашей доверчивой овчарке. Когда последний кусок колбасы был перемолот крепкими собачьими зубами, Сергей решил, что знакомство состоялось (даже не узнав наших имен), что-то нечленораздельно буркнул, махнул Витьке, поехали, мол. И мы поехали.

Хозяйство Грачевых оказалось не так запущено, как сам хозяин, исключительно стараниями его жены Клавы – миловидной особы небольшого росточка, с огромными, в пол лица глазами. Её маленькие ручки крепко держали бразды правления, не позволяя Сергею окончательно спиться. Трое детей (две девочки и мальчик), все как один похожие на отца, восхищенно уставились на Альфу, подталкивая друг друга, и боясь подойти.

– Не бойтесь, – успокаивала их Ольга, – Она не кусается и очень любит детей.

– А это пограничная собака? – набрался храбрости самый младший.

– Ну, в какой-то мере, – да. Хотя на границе она не служила, но знает все команды. Вот смотрите! Альфа, лежать!

Альфа укоризненно покосилась на Ольгу, и не двинулась с места.

– У-у-у, – огорченно протянул пацан, – не слушается, почти как я!

– Ой, я совсем забыла. Нужно ей дать что-нибудь. У вас есть яблоки?

– Яблоки? – недоуменно переспросила одна из девчушек?

– Зачем? – подхватила вторая.

– А за тем, что яблоки у нее самое любимое блюдо. За яблоко, она не только выполнит все команды, но даже скажет «Мама».

– Не может быть!!!

Это они уже все втроем.

– Очень даже может. Так есть у вас яблоки?

– Есть! Сейчас принесу, – уже с порога крикнула старшая.

Когда она вернулась с большим зеленым яблоком, Ольга разрезала его перочинным ножом на восемь равных частей и, помахивая ими перед носом Альфы, стала давать обычные команды, вознаграждая овчарку каждый раз одной долькой. Когда в руках супруги остался последний кусочек, Ольга снова выразительно помахала им перед носом Альфы.

– Скажи «Мама».

– Мау-ма, – сказала Альфа и радостно вильнула хвостом, получив обещанное лакомство.

Радости детворы не было предела. Все оставшееся время они были заняты тем, что таскали Альфе яблоки, снова и снова приходя в восторг от ее лингвистических талантов. Ольга быстро нашла общий язык с Клавой и они, сидя на летней кухне, с наслаждением перемывали нам косточки. А мы же с Витькой как каторжные копались в вещах, пытаясь отделить свое от чужого. Наконец, с полной уверенностью можно было сказать, что экспедиция к выходу готова.

– Ну, присядем на дорожку, – скомандовал Сергей.

Мы с Ольгой присели на лавочку, помолчали немного, потом впряглись в лямки и, помахав Грачевым, в полном молчании потянулись за проводником-Курицыным. Витька бодро вышагивал по большаку, каждые пять минут сверяясь с картой. Что бы окончательно не заскучать я спросил:

– Вить, а что это у тебя за бандура к рюкзаку приторочена.?

– Это же металлоискатель, тундра ты деревенская.

– Что-то не похож…

– Он в разобранном виде. Чтобы всякие любопытные следом не тащились и милиция не приставала. Случаи разные бывают. Нас «научники» и силовые структуры не очень жалуют.

– Вить, а ты где его взял? – заинтересовалась Ольга.

– Купил, где же еще. Почти штуку баксов выложил, хотя он б/у. И не жалею. Немецкий. Берет на глубину до двух метров, различает черный и цветные металлы. Сразу можно сказать, что там внизу: золото, серебро или железо. Классная вещь. А то у одного моего знакомого самопальный металлоискатель был, который выл на простые кирпичи так, как будто они из нержавейки сделаны. Намучался он с ним, бедолага. А все жадность: нам бы подешевле, попроще…

– Мне когда-то бабушка говорила «Мы не настолько богаты, чтобы покупать дешевые вещи», – поддакнула Ольга.

Ага, значит в том, что она купила зимой на последние деньги шикарную шубу, виновата бабушка… Интересно, а что еще наговорила старушка?

Протопав с час и, намозолив с непривычки плечи неподъемными рюкзаками, мы, наконец, устроили привал. Я тотчас сел, где стоял, Ольга со стоном опустилась, на большой плоский камень, и только Альфа резвилась во всю. На прилегающем к дороге лугу, где «трава по пояс» то и дело появлялась ее голова, что бы тут же скрыться. Казалось, она просто плывет и ныряет в зеленом душистом море. Солнце светило прямо в глаза, подтверждая, что полдень уже миновал. Давненько же я не выбирался вот так дикарем на лоно матушки-природы. И только сейчас признался себе, как мне этого не хватало.

– Все. Сворачиваем. У нас впереди еще часа три светлого времени. Как раз доберемся до заброшенной деревни, если поспешим. – ободрил нас Витька. – Пора вперед – труба зовет.

– Не знал, что пионерское детство пустило в тебе такие глубокие корни. Дай отдохнуть еще хотя бы минут двадцать. Мы в Павки Корчагины не нанимались, – мы отдыхать ехали. А ты нас строишь под звуки труб и барабанов. Где же демократия? – попытался возразить я.

– Правда, Витечка, – в кои-то веки поддержала мужа Ольга, – давай еще немножко посидим. Отдышемся. Ты посмотри, какая красота вокруг!

– С сегодняшнего дня демократия отменяется, – надул щеки новый Пиночет, – вам придется четко исполнять все мои команды. Скажу вперед, – значит вперед. Скажу «стой», – все должны замереть на месте.

– Даже Альфа? – съязвил я.

– Слушайте мня внимательно, ребята. Дело серьезное. Вы уже очень давно не бродили по полям, по лесам. Да и до того путешествовали в больших компаниях. Но сейчас нас всего трое. Я каждое лето «в поле», навыки не потерял, но от случайностей не застрахован никто. В том числе и я. А теперь мне приходится отвечать не только за свою собственную жизнь, но и за ваши. И поэтому я прошу, особенно тебя, Игорь, оставьте свои амбиции при себе. В этом походе я командир и мое слово закон. Право совещательного голоса оставляю за Ольгой, как самой острожной из нас. Право обычного голоса оставляю Альфе – надеюсь, что она сумеет вовремя его подать. Тебя, Игорь, права голоса лишаю. У меня все.

– М-м-м-м – промычал я, испепеляя Витьку взглядом.

– Что м-м-м?

– Ты его права голоса лишил! – догадалась Ольга.

– Черт! Игорь, прекрати придуриваться!

– М-м-м!

– Ну что с ним делать? Как маленький ребенок, ей богу!

– М-м-м!

– Придется тебе, Витя, что-нибудь срочно придумать. Он же упрям, как ишак. Уж я то знаю… Так и будет теперь мычать, пока ему право голоса не вернут.

– И черт с ним! Пусть мычит на здоровье, отдохну хотя бы от его подколок. Ружье пусть только соберет. Ну, все, тронулись!

И мы таки тронулись.

Свернув с большака на незаметную тропинку, уводящую нас все дальше от цивилизации, мы вступили в царство его величества Леса. Это вам не хилые городские скверики и парки! Последние 10 лет мне ни разу не было так легко, несмотря на свинцовую тяжесть рюкзака. Рефлекторно хотелось выпрямиться и глубоко вдохнуть. Что-то свалилось с меня, какой-то груз, привычный, и от того незаметный. Только сейчас я понял, как же он меня согнул. Ноги, уже вошли в ритм и несли двойную тяжесть без скрипа. Правда, завтра все мышцы будут зверски ныть, но это малая плата за невыразимое чувство свободы, охватившее меня. Хотя какая свобода при таком командире! Ну, Пиночет, ты у меня еще запоешь, еще спросишь моего мнения, и вернешь мне не один, а два голоса, или даже три.

Однако, играть роль безмолвного народа мне уже порядком опротивело. Сотни вопросов и едких замечаний вертелись на языке, но не просить же пощады! Зато Ольга расцвела махровым цветом и тараторила без умолку.

– Вить, я, конечно, тундра необразованная, так, что объясни мне, пожалуйста, откуда здесь викинги взялись. Ты ведь говорил, что в Шум-горе, предполагается погребение какого-то знатного викинга?

– Говорил. Это даже в газетах писали.

– Но ведь основной путь викингов, направлявшихся из «варяг в греки» проходил по Балтийскому морю через Новгород, – довольно далеко отсюда.

Ишь ты, какие подробности, оказывается, знает моя женушка! И когда только успела поднатореть. Вроде раньше историей особенно не увлекалась.

– Есть одна гипотеза, что один из основных путей викингов пролегал именно здесь, по Северной Двине. И знаменитый город Древней Руси, они его называли Хольмгард, через который пролегали их основные торговые пути, это здешние Холмогоры. В случае если гипотеза верна, все становится на свои места.

– А если нет.

– Если нет – ничего страшного. В Шум-горе все равно есть погребение. Не важно чье. В прошлом году археологи таскались там со специальным прибором – этаким сканером, не знаю точно, как он устроен. И данные подтвердились: в горе обнаружена полость, в которой есть металлические предметы. В этом году они снова отправили туда экспедицию и, наверняка, вскроют погребальную камеру.

– А мы? Нас же туда близко не подпустят.

– Так нам туда и не надо. Я ученым дорогу не перехожу. Пусть возятся с этим захоронением. А мы чуть дальше пройдем. Есть там интересное местечко. И, кстати сказать, не одно.

– Вить, могилы разрывать – грех. Сам говорил.

– Говорил. И сейчас повторю. Уже не одно поколение черных археологов заметило странную закономерность – как только начинают копать на кладбище, сразу собирается дождь. Даже если до этого на небе вовсю светило солнце и не было ни единого облачка. Те места, о которых я говорю не могилы. Одно – что-то вроде святилища, а другое … точно не знаю, Виталя не сказал, вроде бы место какого-то боя. Шлем там местные нашли, точнее его остатки. И браслет серебряный. Нам бы такое везение!

– И все-таки викинги скорее всего сплавлялись по Западной Двине, а не по Северной… Писали, что вдоль пути из «Варяг в греки» сплошные курганные захоронения…

– У меня на этот счет своя теория имеется. Если две далеко друг от друга отстоящие реки называют одним именем Двина, это что-нибудь да значит. А значит, скорее всего, что название Двина произошло от слова «двигаться». То есть у викингов было два основных пути движения – Западная Двина и, соответственно, Северная. Вот так. А вообще я считаю, что история – это лженаука.

– То есть как это?

– Очень просто. Возьми три учебника истории нашей страны для старших классов, издания тридцатых, семидесятых годов и наш последний шедевр. И ты получишь стойкое ощущение, что в них описываются три совершенно разные страны. Это при том, что в архивах хранится масса документов, периодики, документальных фильмов и т. д. А что же можно говорить о истории X–XI x веков, если самая старая русская летопись датируется, кажется, 15 веком.

– Но ведь историки серьезные и объективные люди…

– Объективные… Каждый из нас, при всем желании, субъективен. А большинство при этом еще и стремиться соответствовать генеральной линии: партии, президента, царя-батюшки… Вот и историки так же: подтягивают факты под определенную теорию. Если факты не соответствуют – замолчим, объявим недостоверными… Знаешь как с Тамерланом было? Многие арабские, индийские и европейские источники утверждали, что Тамерлан был рыжим. Ну, как же! Он же монгол! Где вы видели рыжего монгола? Решили, что источники или врут, или он просто красил хной седые волосы… А потом в Самарканде вскрыли гробницу Тамерлана, и что? По остаткам волос удалось определить, что он действительно был рыжим, натуральным, не крашеным.

– А, правда, что над гробницей Тамерлана тоже висело проклятье?

– Правда. Не помню уже кто предсказал то ли Нострадамус, то ли еще кто, но было сказано, что как только будет вскрыта могила великого завоевателя, начнется такая разрушительная война, которой еще не знал мир. И вот вам, пожалуйста. Гробницу вскрыли в 41 году. Что было дальше, вы знаете…

– Ой, Вить, что-то мне от этих проклятий не по себе… Может зря мы идем на эту Шум-гору?

– Не боись! Твой Игорь – главный специалист по атеистическому материализму. От него любое проклятье как от стенки горох…

Вот так, в псевдонаучной беседе (и выразительном молчании) мы продвигались навстречу неведомому. Альфа челноком сновала из арьергарда в авангард нашей колонны, то есть от меня к Витьке и обратно. Как у собаки хватало энергии, оставалось загадкой, ведь такой переход был для нее в новинку. Когда солнце принялось цеплять нижние ветки деревьев, мы неожиданно вывалились из зарослей на открытое пространство. Перед нами во всей своей тоске и меланхолии предстала заброшенная деревня. Какое-то особое щемящее чувство царапнуло мой пламенный мотор, словно я заглянул в чью-то разрытую могилу. Некоторые дома еще стояли, другие завалились на бок, третьи были растащены на бревна. Пустые глазницы окон, казалось, пристально следили за незваными гостями. Из темных углов моего подсознания неожиданного для меня самого начали выползать, вроде бы напрочь изжитые, детские страхи. Здесь не слышалось птичьего гомона, что так радовал нас в лесу. Тишина была даже не звенящая, а, скорее, какая-то ватная. Неприятное место.

– И что, здесь мы будем ночевать? – севшим голосом спросила Ольга.

– Ну почему именно здесь. Пройдем чуть в сторону к реке. Там должны быть хорошие места для ночевки, – пустился в объяснения Витька. – А завтра пошуруем здесь металлоискателем. Деревня довольна старая, но заброшена всего лет двадцать назад. Так что можно найти все что угодно. От николаевских червонцев до хрущевских облигаций. Вы даже представить себе не можете, сколько горшков с денежными знаками хранят в себе невзрачные огороды.

– Завтра, так завтра. А сейчас пойдемте скорее, что-то мне не по себе тут. Как будто смотрит кто-то. Страшно, аж жуть! – фальшиво пропела Ольга, голос у нее явно дрожал.

Обогнув деревню по краю, минут через двадцать мы вышли к довольно широкой полноводной реке, как я понял, это был приток Двины. Вскоре нашлось отличное место для лагеря, с пологим спуском к воде и большим количеством сухостоя, рубить который, и был отправлен ваш покорный слуга. Притащив пару небольших лесин, я принялся разрубать ветки, и стволы на пригодные для костра поленья. Потом насмерть поругался с Витькой, отстаивая свое право участвовать в выборе места для палатки. Осложнялась эта процедура тем, что в ответ я мог только мычать. Воспользовавшись моими затруднениями, Витька настоял на своем, а я, в качестве наказания за строптивость, был отправлен на реку за водой.

Когда я вернулся огонь уже весело пожирал политые моим трудовым потом дрова, Ольга обустраивала палатку, а диктатор-Витька прохлаждался, собирая свой драгоценный металлоискатель. И только я собрался промычать нечто осуждающее в его адрес, как вдруг… Как вдруг заметил крепкого мужика, выходящего из леса прямехонько к нашей стоянке. Мой предупреждающий крик замер на губах, а сам я застыл в немом удивлении, когда увидел следующую картину: наша мирная, добрая и толстая Альфа обрела вдруг невероятную прыть и бросилась на пришельца с таким жутким лаем и рычанием, что кровь застывала в жилах. Мне показалась, что сейчас овчарка разорвет его на множество таких мелких частей, что и собирать будет нечего. Мужик, видимо ощутил нечто похожее и с криком «Оп-па» взвился на ближайшую березу, опровергая тезис о том, что люди, якобы, не умеют летать. Я бросился оттаскивать Альфу, попутно крича, что она не кусается, хотя сам в этот момент уже не был уверен, в том, что говорю. Мужик же, оплетя ствол ногами на четырехметровой высоте, выкрикивал что-то вроде «Хорошая, собака, хорошая. Я – свой, свой, понимаешь?». Но Альфа понимать не хотела, и с придушенным рычанием рвалась из моих рук Так продолжалось до тех пор, пока не подоспела Ольга, которой кое-как удалось успокоить разбушевавшуюся собаку. Витька с ружьем на перевес подошел к березе:

– Слышь, мужик, ты кто такой? Ты чё тут делаешь?

– Так я ребятки, местный. Живу я тут. Живу! – запричитал мужик, – В деревне заброшенной и живу. Меня Володей зовут. Видел я, как вы мимо проходили, дай, думаю, схожу, поговорю с интеллигентными людьми. Новости узнаю.

– Так ты пришел, значит, лекцию о международном положении прослушать? Ну-ну… Ладно, спускайся, давай. Поговорим на политические темы.

– Погоди, Витя, – сказал я, послав к черту свою молчанку, – не нравится он мне. Байки все это, что он один в деревне заброшенной живет.

– А кто вам сказал, что один? Нас там много.

– Кого это «нас»?

– Ну, нас – беженцев.

Когда на небе зажглись первые звезды, мы уже были в курсе последних событий в жизни возрождающейся деревни. Ольга только сочувственно охала и ахала, когда новый знакомый описывал трудности, с которыми пришлось столкнуться русскоязычному населению в бывших союзных республиках. Не от хорошей жизни уезжали люди от обжитого очага, бросая годами нажитое.

– Нас здесь, почитай человек двадцать живет. В основном бабы с ребятишками. Мужиков всего пять. Кто откуда. С Узбекистана, Приднестровья, Таджикистана… Паспортов российских само собой ни у кого нет. Статуса беженцев не получили, на работу без документов не устроишься… Кто первый эту деревню нашел не знаю. Только слухами земля полнится, вот и собрались мы тут, живем помаленьку.

– И долго? – спросил Витька.

– Лично я уже второй год.

– А как же зимой?

Это уже Ольга.

– Да ничего. Не замерзли. Домов старых вокруг хватает.

– А местные о вас знают?

– Как не знать.

– И что?

– По началу ворчали, да только в России народ сердобольный. Некоторые даже помогают, чем могут. Семена дают, инструмент кой-какой. И на том спасибо.

Когда беженец ушел, мы еще сколько-то помолчали, размышляя о превратностях судьбы человеческой. По сравнению с его бедой, наши проблемы казались мелкими и ничего не значащими. Так всегда, носишься с ними как с крашенными яйцами, а когда встречаешься с чем-то действительно страшным…

– Вы, ребята как хотите, а я пошла спать, – зевнула Ольга, и, свистнув Альфу, удалилась в палатку.

– Ты тоже иди, – сказал Витька, помешивая в кружке очень крепкий и сладкий чай, – А я еще покараулю. Иди. Тебя жена ждет.

Тут, наконец, до меня дошло, чего это он меня так рьяно выпроваживает. Надо же. Какая забота о регулярности половой жизни друга. О здоровье моем, видать, печется. Н-да-а, Ольга постаралась, – Витька сам ни за что не додумался бы. Придется их разочаровать. Нет, спать я конечно пойду, а что касается остального… Ненавижу, когда меня к чему-то подталкивают и делаю все с точностью до наоборот. А Витьке-подкаблучнику отомщу.

– Ладно, пойду, – потянулся я, – Спокойной ночи. Да, чуть не забыл, кто последний с ложкой сидит, тот и посуду моет. За всеми.

Глядя на поникшего добровольного сторожа, я торжествующе удалился. В палатке еще горела маленькая свеча, так что я быстро разделся и без особых проблем упаковался в спальник. А когда Ольга обняла меня жаркими руками, чмокнул ее в нос и сказал, демонстративно доставая плейер:

– Оль, извини, мне нужно заниматься.

– Но ведь я тебе уже сотню раз говорила, не учится иностранный язык во сне. Доказано.

– А я еще не сплю. Я послушаю немного. Днем-то времени нет, а учить надо. Ну не обижайся, Ольга, ну не плачь. Я ведь тебя очень люблю. Правда-правда, честно-честно. Ну вот и молодец, умница. Золото ты мое платиновое.

– Это как в анекдоте: Софочка, золото, за тобой пришли… – шмыгнула носом Ольга. – Ладно, учи свой инглиш. Спокойной ночи. После чего повернулась ко мне спиной, которая, вот удивительно, не хуже глаз выражала обиду и возмущение хозяйки.

Честно говоря, я таки попытался учить. Надел наушники, вставил кассету, включил плейер, и после первого же «Гуд монинг», провалился в тягучий, как остывающий битум, сон.

Глава II

Когда я открыл глаза, изумлению моему не было предела. А что бы вы подумали, если, проснувшись, первым делом увидели здоровенного бородатого мужика, несущегося на вас со скоростью гоночного мотоцикла? Причем руки его в этот момент, как пушинку вращают огромный топор с запятнанным кровью лезвием и непривычно длинным древком? Лично я ничего не успел, кроме как матюгнуться и попытаться отразить неизбежный удар, лихорадочно вспоминая те немногие приемы боевого самбо, которые мне успели вдолбить в армии. Разумеется, шансов у меня не было никаких. Я же не Брюс Ли, в конце концов. Ну, против ножа, еще куда ни шло. А тут с голыми руками против вооруженного топором амбала… Стоп. Как это с голыми руками? Что же, в таком случае, крепко сжимает моя правая ладонь? Быстрый взгляд, который я успеваю кинуть на нее, говорит о том, что в данный момент мой рассудок находится в состоянии временного помрачения. Проще говоря: у меня, видимо, съехала крыша. Иного объяснения тому, что мои пальцы уверенно обхватывали рукоять тяжелого полутораручного меча, не существовало в принципе.

Развить эту мысль я не успел, так как ловко повернувшись на носках, разминулся с напавшим на меня мужиком, и ткнул его вдогонку своей почти метровой железякой. Мельком глянув на упавшего, и убедившись, что ему уже не встать, я получил возможность осмотреться и определить, что же все-таки со мной происходит? Итак, на повестке дня у нас два главных вопроса. Первый: кто я собственно, такой? И второй – а чё это я здесь делаю? Ответ на второй вопрос пришел сам собой. То есть не пришел, а прибежал – еще один мужик, под стать первому, но вооруженный в отличие от него коротким копьем с широким (в полладони) наконечником. В результате, мне ничего не оставалось, кроме как принять бой. Вот тут то и выяснилась любопытная подробность – оказалось, что сам себе я не хозяин. То есть, тело напрочь игнорирует команды, посылаемые моим сбитым с толку мозгом. И, слава богу, иначе уже был бы трупом. Похоже, что я являюсь только зрителем – истинный хозяин и не подозревает о моем присутствии, а просто мочит всех врагов на право и налево. Н-да-а-а, дела… Попахивает раздвоением личности.

Находясь в чужом теле, я испытывал весьма неприятные ощущения – это вам не кино, где на все спокойно смотришь со стороны. Когда копье нацеливается тебе в живот, сколько не убеждай себя в том, что это вроде бы и не твой живот, легче не становится. Сознание прилагает все силы, что бы увернуться, но ничего не получается, остается только смотреть и гадать: если меня сейчас убьют, я умру по настоящему или как? Хорошо, что мой гостеприимный хозяин, в чьей шкуре я неизвестно как оказался, не склонен к философствованиям – несколько быстрых взмахов меча, за которыми мне и уследить было трудно, вывели нашего противника из строя. Разделавшись с незадачливым копейщиком, я (мы? он?) быстро просканировал окрестности и получил следующую картину: на узкой дороге, почти тропе, небольшой торговый караван, вероятно, подвергся нападению разбойников, которые резались сейчас с купеческой охраной. Почему именно караван? Наверное, потому, что возглавлял сопротивление седой сухощавый араб на вороном жеребце (тоже, по всей видимости, арабском). Да-да, именно араб, в черной, под цвет жеребца что ли, длинной одежде, и головным платком, точь-в-точь как у Ясера Арафата. Он со знанием дела рубился кривой саблей, отбиваясь сразу от четверых. Возле него еще двое арабов вертели кривыми мечами, отбрасывая напиравших разбойников – видимо телохранители. Все остальные участники баталии внешность имели вполне европейскую. Себя разглядеть я не мог, но не думаю, что чем-то сильно от них отличался.

С этого момента я перестал разделять нас на гостя и хозяина. Я – значит я. Какой-то внутренний голос подсказывал мне, что ни к шизофрении, ни к галлюцинациям, ни тем более, к снам, все это не имеет никакого отношения. Несмотря на всю абсурдность, происходящее казалось абсолютно реальным. В снах никогда не бывает такого согласованного единства красок, звуков, ощущений… Что же касается галлюцинаций, – покуривал я травку в армии, но ни чего даже близко похожего не испытывал. Психические отклонения рассматривать не стал, так как если действительно болен, то все равно не смогу себе этого доказать. Из других версий первой на ум приходило перемещение во времени – я не специалист, но уроки истории не прогуливал, да и позже с удовольствием почитывал исторические романы. С местом можно определиться позднее, но по всему выходило, что вокруг меня распростерся период с X по XII век.

Другая версия интуитивно казалась мне более верной, несмотря на то, что такими вещами я никогда не увлекался. Теория переселения душ, прошлые воплощения и всяческая подобная ерунда всегда вызывала во мне саркастическую улыбку… До настоящего момента.

Тем временем ноги несли меня прямо в гущу схватки. «А ведь я, наверно, не дурак подраться», – мелькнула шальная мысль. При этом было стойкое ощущение, что ни к каравану, ни к разбойникам я никакого отношения не имею. Вроде как шел себе и шел, а тут драка – подарок судьбы. Наконец-то можно мечом всласть помахать, а то и закиснуть не долго, без доброй схватки. Н-да-а-а. Одно оправдывало меня в собственных глазах – выступить я решил на стороне обороняющихся. С детства не жалую гопников. Даже на бокс пошел, чтобы отбить охоту у некоторых одноклассников, считавших меня своей дойной коровой, отбирать мои карманные деньги. Короче говоря, наше дело правое, победа будет за нами.

Энергично помахивая мечом, я приближался к атакующей араба четверке, как вдруг заметил неподалеку еще одного всадника. Точнее всадницу. Молодая, очень красивая девушка, скорее восточной наружности, одетая впрочем, по-мужски, сидела на таком же шикарном коне, как и хозяин каравана, только вот руки у нее были крепко связаны за спиной. Сначала я даже подумал, что разбойники, может быть, вовсе и не разбойники, а освободители. Но тут один из нападавших подлетел к девушке и, сдернув ее с седла, потащил к ближайшим кустам. Как же она отбивалась! Даже связанная она умудрилась свернуть ему на сторону нос, и так засадила своей стройной ножкой в его промежность, что мужик взвыл и от неожиданности уронил ее на траву. Основательно задетый за живое разбойник, не знакомый видимо даже с азами феминизма, не мудрствуя лукаво, замахнулся мечом, намереваясь снести девушке ее хорошенькую, упрямую головку, но…

Но тут подоспел я. И, хотите верьте, хотите нет, с одного удара снес голову с плеч ему самому. Вот когда до меня окончательно дошло, что это не сон, не игра и не виртуальная реальность. Когда алый фонтан из перерубленной шеи хлещет тебе на сапоги, а от тошнотворного запаха крови начинает кружиться голова… Случись это обычной жизни, я бы уже давно стоял на коленях, пытаясь унять обезумевший в спазмах желудок, но, очевидно, в данной реальности я был куда крепче, или скорей привычней. Столкнув конвульсивно дергающееся обезглавленное тело с девушки, я, наконец-то, получил возможность рассмотреть ее поближе. Однако, на это как всегда не хватило времени, потому что еще трое бандитов, вознамерились потягаться со мной за лакомую добычу. Единственное, что я успел до того, как они с разных сторон навалились на меня, это перерубить путы на запястьях очаровательной чертовки и крикнуть «беги», не знаю даже на каком языке.

Несмотря на очевидную крутизну моего альтер эго, нам пришлось солоно. В умении владеть оружием, противники уступали, но не слишком. И где только так насобачились, на мою голову. Разум метался в клетке чужого непослушного тела, пытаясь хоть чем-то помочь, его обладателю. Дохлый номер. Я мог только наблюдать, и даже замечать детали, на которые в пылу схватки не обращал внимания я-другой. Белые от ярости глаза нападавших, их широко раззявленные рты, из которых несся даже не человеческий крик, а как минимум рев голодного дракона, округлые шлемы с переносьем, тяжелые, покрытые редкой ржавчиной кольчуги… Не чистят они их тут что ли, металлисты хреновы?

В какой-то миг в свалку врубился еще один разбойник. И, могу поклясться, что я его заметил, а вот мой Конан-варвар – нет. А когда заметил, было уже поздно – из голубой выси на нас рушился топор, и не было возможности парировать мечом, который в этот момент отражал копье третьего противника. «Не долго музыка играла…» – мелькнула последняя мысль и… одновременно, мелькнула полоска серебристой стали, перечеркнув наискось налитое кровью бородатое лицо атакующего. Топор дернулся и вместо того, что бы разрубить нас пополам, казалось, лишь слегка зацепил мое левое плечо. Вот именно что – казалось. Рука тут же онемела, а от боли на миг перехватило дыхание. И еще от удивления. Хрупкая женская фигурка влетела в нашу мясорубку, размахивая кривой арабской саблей. Так нас стало двое. Теперь солоно пришлось разбойникам. Несмотря на численный перевес, они медленно стали отступать к лесу еще огрызаясь, но уже не надеясь на победу. Возможно, это настроение передалось и остальным. Одиночные схватки прекращались сами собой, и только возле араба ярость сражения не угасала. Кто-то наиболее ловкий сумел прорвать его оборону и короткий меч, почти кинжал, рассек арабу ногу возле колена и по пути располосовал богато украшенное седло. Золотой дождь хлынул на пыльную дорогу. «Тайник!», – эта мысль, вероятно, посетила всех присутствующих. Завороженные блеском динаров (или дирхемов, черт их разберет) и разбойники, и охрана на какое-то время застыли в полном молчании. «Немая сцена» – подумал я, и, не теряя ни минуты, бросился довершать разгром. Очнувшиеся телохранители купца не подкачали и дружно насели на остатки банды, загоняя ее все дальше и дальше в укоризненно молчащий лес.

– Да хранит тебя Аллах, незнакомец! Благословен тот миг когда, ты, подобно льву накинулся на эту стаю гнусных гиен, – морщась от боли в перевязываемой ноге, араб не потерял восточного красноречия. – Я, —Салим аль Хусейн – обязан тебе не только спасением имущества моего, но и самой жизнью. Пусть и не многого стоит, жизнь скромного купца и путешественника, но она воистину дорога мне.

Как же, так мы и поверили… Скромный купец! До сих пор в глазах солнечные зайчики от твоего золота не прошли, нет-нет и сверкнет, в каком-нибудь углу. Интересно, а на каком языке он мне все это говорит, если я его прекрасно понимаю?

– Я перед тобой в неоплатном долгу. Все, чем владею по милости Аллаха, не может стать достойной наградой моему спасителю. Но знай, храбрый юноша, что любое твое пожелание я исполню с великой радостью. Клянусь святым Кораном, ты этого заслуживаешь. Нет-нет, не отрицай. У нас говорят, что смелость без силы – глупость, сила без разума – горе, а разум без смелости – высохший колодец. Каждый истинный воин наделен силой и смелостью, но если к этим двум добродетелям присоединяется разум…

Интересно, что же такого разумного он нашел в моем неожиданном вмешательстве? Влез в чужую игру не зная правил – более идиотский поступок и представить трудно. Льстит, араб, не иначе, награду обещанную скостить хочет.

– Нам очень повезло, что ты почти сразу отыскал их предводителя и одним ударом превратил это отродье скорпиона в поживу для падальщиков, после чего лиходеи утратили свой боевой дух.

А вот это уже явное преувеличение. Никакого духа разбойнички не утратили – вон плечо до сих пор ноет, поди все уже синее с черным. Знали, – богатая их ждет пожива. Если бы не та девица… Кстати, а где же она?

– Как твое имя, юноша, наделенный такими неоспоримыми достоинствами? И как вышло, что ты путешествуешь в одиночку по местам не безопасным даже для такого воина, как ты.

– Велеслав, сын Ратбора. (Ага, вот, значит, как меня зовут). Здесь неподалеку моя родная деревня и Освальд – мой ярл и приемный отец, – отпустил меня повидаться с матерью и прочей родней. Мы отправляемся в большой поход и…

– Постой, постой, юноша, не тот ли это хёвдинг Освальд, чья воинская слава докатилась даже до наших знойных пустынь. Но ведь он – викинг, а ты, я вижу, – русич. Как же вышло, что ты попал к нему в дружину и зовешь его приемным отцом? У нас на Востоке поговаривают, будто викинги и русичи не слишком ладят?

– Все не совсем так, почтенный. Мы происходим из общего корня, хоть многие и стали забывать об этом. Их дружины поступают на службу к нашим князьям, и русичам не заказана дорога на корабли викингов. А история о том, как храбрый Освальд заменил мне погибшего отца, слишком длинна, чтобы выслушивать ее здесь на месте недавнего боя.

– Стало быть прав оказался великий путешественник ибн Фалдан, да не пресытится он ласками райских гурий во веки веков, когда в своих трудах описывал викингов и русичей не разделяя их на два народа! – неизвестно почему обрадовался аль Хусейн, но тут же скривился, когда раб, перевязывавший его ногу, неосторожно задел рану, – Эй, —полегче, смотри не слишком перетягивай. Вот так. А теперь осмотри моего спасителя, без которого вся нанятая мной охрана не смогла бы одолеть этих шакалов.

– Почтенный Салим аль Хусейн слишком высоко оценил мою подмогу…

– Об этом, отважный Велеслав, предоставь судить мне. Позволь моему рабу осмотреть тебя, он понимает в медицине больше, чем многие лекари, мыслящие себя знатоками.

Пришлось стянуть кольчугу и насладится видом черно-багровых узоров на моем немилосердно саднящем плече. Слава богу, что удар был скользящим… Впрочем, разглядывать синяк мне совсем не хотелось, и пока раб-медик возился с плечом, смазывая его какой-то пахучей мазью, я усиленно пытался углядеть свою спасительницу. В этом желание Велеслава определенно совпадало с моим, так как он начал вертеть головой направо и налево, пока мы не увидели тонкую женскую фигурку, конвоируемую двумя купеческими телохранителями. Саблю у нее, конечно же, отобрали, но руки были свободны. Пока.

– Слыхал я про чудеса Востока, уважаемый аль Хусейн, но никогда и представить себе не мог, что своими глазами увижу подобное чудо. Жены викингов храбры и выносливы, подстать своим мужьям, но ни одна из них не дерзнула бы прикоснуться к мечу. Ужели все ваши женщины так искусны в битве?

– Да хранит нас от этого Аллах, юноша! Наши жены не смеют показаться на людях с открытым лицом и беспрекословно подчиняются своим мужьям. Та, что ты ошибочно принял за правоверную, всего лишь обыкновенная язычница из маленького племени, что кочует в низовьях реки Танаис, которую у вас называют Дон. Мы схватили ее в степи, когда она пыталась угнать моих несравненных коней. Это стоило жизни двум лучшим моим рабам!

– Ужели все женщины этого племени сражаются так же, как она? Ведомо мне, что много лет назад далеко на юге жили воинственные племена, состоящие из одних женщин. Они даже выжигали себе одну грудь, дабы не была помехой при стрельбе из лука…

– О, воистину аллах послал мне еще одну удачу – образованного собеседника. Откуда в вашей северной глуши могли узнать об амазонках?

– Я – всего лишь простой воин, почтенный аль Хусейн, и знаю лишь то, что поведал мне хёвдинг Освальд, избороздивший все полуночные и полуденные моря.

– Нет, мой спаситель, не думаю, что все женщины ее племени постигли искусство вооруженного боя. Иначе слух об этом разнесся быстрее самума.

В этот момент девушку подвели к нам, и я, наконец-то, смог хорошенько ее разглядеть. Совсем еще девчонка, лет шестнадцати. Невысокая, худощавая, с большими чуть раскосыми карими глазами, в которых вспыхивали злые огоньки, всякий раз когда она смотрела на араба. Тонкий прямой нос и упрямый чуть выдающийся подбородок, резко контрастировали с пухлыми чувственными губами. Взрывоопасная смесь. Нужно будет как-то отблагодарить ее за спасение, а потом… А потом наши глаза встретились.

Когда с большим трудом я отвел взгляд, чтобы уставиться на свои испачканные чужой кровью сапоги, мой мозг оказался в состоянии выдать одну-единственную членораздельную мысль: «Не отдам!». Конечно, не отдам! Разве можно страждущему в пустыне путнику отказаться от глотка воды, от прохладной тени, от ласкающей глаз зелени оазиса… Фу, ты, черт попутал, прямо как араб заговорил … Никогда в жизни не чувствовал себя так странно! Даже мое переселение в чужое тело казалось обычным, по сравнению с обрушившимся на меня потоком эмоций. Избитая фраза романистов «влюбился с первого взгляда» не выражала ровным счетом ничего, по сравнению с моим, неожиданно возникшим чувством. Когда на остывающие угли проливается бензин… Нет, не так. Когда просыпается дремавший тысячелетия вулкан… Нет! Когда расколов пространство и время вспыхивает сверхновая… Стоп. Все это жалкие попытки передать, то для чего в нашем мире еще не придуманы слова (или мы их просто забыли?). Короче, я – не я, если как угодно серебром ли, силой, хитростью, не сумею освободить ее. А там видно будет.

– Почтенный аль Хусейн, оказал бы мне большую услугу, если бы расспросил эту девушку, где она выучилась так владеть мечом, – голос Велеслава был ровен, но я понял, что не одинок в своем безумии.

– Не думаю, что смогу удовлетворить твое любопытство. За три полные луны, что прошли с того времени, как мы пленили эту дикую кошку, она не ответила ни на один мой вопрос. Я даже до сих пор не знаю, ее имени. При том с моими рабами она переговаривается на 5 известных мне языках.

– Стало быть, ты поняла меня, – обратился я к девушке, – Можешь ли показать на что еще способна эта нежная ручка?

Пристально глядя ей в глаза, я тихонько притронулся к тонкой девичьей руке. Если она сейчас ее отдернет… Не отдернула, только вздрогнула слегка. А я будто почувствовал слабый электрический разряд, проскочивший между нами.

– Пусть принесут мой кинжал и яблоко, – повелительным тоном, словно она не пленница, а, как минимум, прынцесса заморская, приказала девица.

Араб от удивления потерял дар речи и только открывал и закрывал рот.

– О каком кинжале говоришь? – спросил я.

– Они забрали мой кинжал. Пусть принесут и я покажу. Ее речь была отрывистой, с сильным акцентом.

– Принеси ее кинжал, – обратился араб к одному из охранников, – Ты снова удивил меня Велеслав! Я не слыхал от нее ни слова, а тебе она согласилась показать свое искусство… Вот что значит пригожий молодец!

Меня так и подмывало возразить, но тут принесли яблоко и кинжал, и я на время забыл обо всем, включая саму девушку. Такой кинжал мне не встречался никогда, Велеславу видимо тоже. Вызывавшее улыбки коллег, увлечение холодным оружием все же сослужило мне службу. Больше всего кинжал напоминал бичву – кривой индийский кинжал с обратной заточкой, только меньших размеров. Очевидно, делался специально под женскую руку. Был он, однако, не стальной, а бронзовый, с вычурными медными украшениями – типично женское оружие. Но почему бронза? Неужели бронзовый век?

Тем временем, Салим аль Хусейн осторожно передал кинжал и яблоко в руки новой амазонки. Охрана напряглась.

– Глядите! – воскликнула девушка, и резко подкинула яблоко вверх. На какое-то мгновенье мне показалось, что она кинжалом рисует вокруг падающего яблока замысловатый узор, но через секунду, когда упавший плод развалился на восемь ровнехоньких долек, я смог только удивленно чертыхнуться. Точно так же как и все остальные. Велеслав же, видимо, решил до конца, играть роль невозмутимого, все повидавшего воина, и сумел скрыть свое удивление. Но не от меня. Сказывалось наше вынужденное общежитие. Нужно отметить, что в моей голове потихоньку начинала возникать путаница, и все трудней становилось отличить мысли Игоря Семенова от дум Велеслава. Вероятно, два сознания начинали потихоньку сливаться в нечто единое, обладающее отличительными чертами каждого – благо особых противоречий в наших характерах не наблюдалось, иначе …

– Ты, верно, хорошо умеешь стряпать, коли так искусна с ножом, – рассмеялся Велеслав (и когда только успел нахвататься от меня иронии).

– Повтори, коли сумеешь, – ничуть не обиделась девушка и протянула мне кинжал рукояткой вперед.

Я заметил, как с облегчением вздохнули араб и телохранители, взял кинжал и, взвесив в руке, ответил:

– А и повторил бы, только мелковат он для меня. Руке ухватиться не за что, да и яблоки переводить жалко. Почтенный аль Хусейн обещал мне в награду, все, что я ни попрошу, – без всякого перехода обратился я к арабу, – Отдай мне свою пленницу, и будем считать, что ты с лихвой отплатил мне за подмогу.

– Молодость, как степная кобылица неудержима в беге своем … – ни с того ни с сего процитировал Аль Хусейн, – Ты разрываешь мне сердце своей просьбой, ведь я рассчитывал очень выгодно продать ее в западных землях! Но без тебя это сердце могли уже сто раз расклевать вороны. К тому же слово Салима аль Хусейна – не пустой звук. Она – твоя и этому свидетели мои люди, стоящие здесь. Однако, как честный торговец, должен тебя предупредить о качестве товара: у нее дурной нрав, кривые ноги от езды верхом с детских лет, очень маленькая грудь и …

Не успел он закончить перечисления всех изъянов моего приобретения, как девчонка одним прыжком покрыла разделявшее их расстояние, и, конечно, наделала бы глупостей, не вмешайся я своевременно. Обхватив поперек туловища извивающеюся и вопящую фурию, я отвесил ей пару шлепков пониже спины, что, однако, ничуть не охладило ее воинственный пыл.

– Шакал питающийся чужими объедками! Чтоб ты проглотил свой поганый язык! Это у меня кривые ноги?! У меня маленькая грудь? Да ты их и не видал никогда, мужеложец! Ты…

Пришлось покрепче зажать ей рот ладонью, иначе у араба вполне могло иссякнуть терпение.

– Прими мои извинения, уважаемый аль Хусейн. Моя награда слегка повредилась в рассудке. Но у русичей есть верное средство, для таких случаев – холодная речная вода. Она поможет привести несчастную в разум. Позволь же мне удалиться.

– О, разумеется, мой спаситель, разумеется, – едва сдерживая раздражение, согласился араб.

Подхватив поудобнее брыкающуюся и мычащую награду я быстрым шагом пошел к ближайшему ручью, позабыв удивиться тому, что точно знаю, где именно он находится.

Холодная вода и впрямь сделала свое дело. Через каких-нибудь четверть часа мы мирно сидели на нагретом солнцем валуне, и я слушал историю Асмир (так она назвалась) лишь изредка прерывая ее для уточнений некоторых деталей.

– Араб сказал, ты из племени, что кочует в низовьях Дона. Как называете вы свой народ? Хазары, иль печенеги?

– Нет, – она перевела дух и выдавила ненавистное слово, – господин. Наше племя так мало, что у других не осталось в памяти его названия. Сами же мы называем себя асами.

– Занятно, асами викинги зовут своих богов. Так ты, выходит, богиня? Быть может богиня воров?

– Ложь! Все это ложь! – Она взвилась как ужаленная. – В племени нашем и слова такого не ведают – вор. Я, глупая, всего лишь хотела поближе разглядеть этих самых прекрасных в мире коней. Но тут на меня набросились со всех сторон, связали, увезли…

– И ты убила двоих сильных рабов…

– Да! Убила бы и больше, но у меня кроме кинжала ничего не было!

– Почему? Коли женщины твоего племени такие же воины как ты, то должны всегда быть при оружии.

– Наши женщины перестали быть воинами многие и многие зимы назад. Когда-то нас было много, и каждая девушка могла выйти замуж лишь тогда, когда уже убила двоих врагов. Ныне же наши женщины-воины спят в высоких курганах. Только в роду вождя девочек учат сражаться. Но по сию пору ударить женщину нашего племени не может ни один мужчина, кроме отца, если она еще не вышла замуж.

– А ты уже замужем?

– Нет.

– Стало быть твой отец на радостях до синяков поколотит тебя, когда ты возвратишься домой.

– Как это домой?

– Так. Я отпускаю тебя, ты не рабыня мне и можешь отправляться на все четыре стороны.

Видимо человек с высшим образованием неуютно чувствует себя в шкуре рабовладельца, а через десять дней мы уже выйдем в море. Куда я с ней? Обрести и потерять, как и было уже сказано… «Ах, ты старый козел, – прикрикнул я на себя, – на малолеток уже западать начал! Седина в бороду, – бес в ребро?» То, что в это время и на Руси, а тем более на Востоке, шестнадцать лет – самый брачный возраст, я старался не вспоминать. У Велеслава, наверное, были и другие неясные мне причины освободить Асмир, но вот реакция на собственные слова у нас была идентичной. Никогда бы не подумал, что произнеся эту фразу, я причиню себе такую боль. Заныло где-то за грудиной, горло сдавил спазм. Ни дать, ни взять полосуешь по живому тупым ножом. Но еще удивительней была реакция Асмир. Она гордо выпрямилась и, вскинув голову, звонко произнесла:

– Мой господин не доволен покупкой? Быть может, его смущают мои кривые ноги или маленькая грудь? При этом она одним движением скинула свою просторную рубаху, обнажив прекрасной формы грудь вовсе даже и не маленькую.

Я всегда плохо понимал женщин. А эту видимо не пойму никогда. То она жизнь готова отдать, лишь бы не стать рабыней, то возмущается, что ее отпускают на свободу. Где тут логика, я вас спрашиваю?

Чувствуя, что Асмир вот-вот разревется, я поспешил ответить:

– Ты спасла мне жизнь, я должен был отплатить тебе. И, одень рубашку, вон араб на тебя уставился.

Уловка сработала безотказно. Асмир моментально облачилась и принялась вертеть головой в поисках глазастого араба, а, не найдя, перевела взгляд на мою ухмыляющуюся физиономию.

– Ты тоже спас мне жизнь, господин. Но теперь отнимаешь ее. От мест, где кочует мое племя, мы добирались сюда больше трех лун. Далеко ли я сумею дойти одна в чужой стране? Да за ближайшим поворотом меня будут поджидать те разбойники, которых мы разогнали. Господин подумал, что они сделают со мной?

– Да не могу я взять тебя на корабль! Этот поход будет самым трудным. Мы не торговать, а воевать идем. Женщина на боевом корабле! Да меня засмеют, едва я заикнусь об этом!

– Мой господин…

– Да какой я тебе господин! Повторяю, ты больше не рабыня. Зови меня Велеславом. Ладно. Может найду, куда тебя пристроить в Хольмгарде. Есть там у меня родня… Эх, как я еще все это Освальду объясню? Ведь везти тебя туда, опять-таки на корабле придется… Может лучше с арабом договориться? Он в ту же сторону направляется…

– Ужели ты думаешь, что он не продаст меня при первом удобном случае?

– Вот ведь пристала, как банный лист! Добро! Паду в ноги Освальду. Авось не слишком осерчает… А пока давай возвращаться. До места с караваном пойдем. Так верней будет. У меня тоже эти людишки лихие из головы не идут.

– Велеслав… – робко попросила Асмир, – мой кинжал…

– Что, кинжал?

– Это кинжал моих предков, я не могу видеть его в чужих руках…

– А ты не гляди, – буркнул я. Вот она – женская благодарность! Такой девице палец в рот не клади, по локоть руку откусит. Теперь еще ей и кинжал подавай!

Бормоча про себя какие-то проклятья, я подхватил ее под руку и потащил обратно на поляну. Караван был уже готов тронуться в путь. Араб пытался с помощью раба взгромоздится на своего арабского жеребца, но раненая нога всякий раз его подводила. Оставив Асмир на краю поляны, я подошел к нему и почтительно поклонился.

– Дозволит ли мне почтенный Салим аль Хусейн проделать часть пути со своим караваном?

Бросив свои тщетные попытки сесть в седло, купец благосклонно кивнул и я продолжил:

– Осмелюсь обратиться к почтенному с еще одной просьбой…

Араб заинтересованно взглянул на меня, и я решился:

– Кинжал моей рабыни остался у почтенного аль Хусейна. Могу ли я выкупить его?

– Ну, разумеется, храбрый юноша, только…

Достал он меня этим «храбрым юношей», неужели не может по-человечески говорить!

– Только сумеешь ли ты возместить мне его стоимость?

Не вдаваясь в долгие разговоры, как говориться, – торг здесь не уместен, я снял с шеи серебряную гривну, подарок Освальда, и молча протянул купцу. Если откажет, плюну и уйду, обойдемся без кинжала.

– Из тебя вышел бы неплохой купец, Велеслав. Ты верно угадал цену этой старинной вещи. – промурлыкал довольный Аль Хусейн. И, вопреки моим опасениям, сейчас же приказал принести кинжал.

Пока рабы искали острую вещицу, араб принялся советоваться с проводником, где лучше устроиться на ночлег. Проводник, косоглазый рыжий малый, все чего-то терся и мялся, предлагая то одно место, то другое. В конце концов, арабу надоело и он наехал на проводника, сказав, чтобы тот выбирал быстрей иначе за свои труды не получит ни единого динрхема.

– Есть тут неподалеку одно местечко, как раз к темноте поспеем, – вынес свой вердикт проводник. Что-то в его голосе мне не понравилось, слишком уж он бодро он это произнес. И тут же перевел дух, будто гору с плеч свалил. К чему бы это? Дорогу позабыл что ли?

Но тут принесли кинжал, и я напрочь выбросил из головы странноватого Сусанина. Приняв клинок, милый сердцу моей бывшей рабыни, я еще раз поблагодарил Салима и удостоился чести быть приглашенным в его шатер, как только мы остановимся на ночлег.

Дальнейший наш путь протекал без особых приключений. Асмир бодро вышагивала рядом со мной, по извечной женской привычке засыпая меня градом вопросов. Мое любопытство тоже не дремало, и я потихоньку вытягивал из нее информацию, касающуюся главным образом ее путешествия. Нужно же мне было выяснить, какой у нас век на дворе?

– Ты говорила, вы через Киев проезжали? Здрав ли тамошний князь?

– Слыхала, что князь, Владимир, здоров телесно, но душа его страждет. Не угодны ему более ваши прежние боги. Теперь он кланяется Распятому. Жрецов из Византии привечает. Им в угоду даже гарем свой распустил…

– Это он зря. – вырвалось у меня ехидное замечание.

А сам все пытался припомнить, когда было крещение Руси? Х век? Господи, да какая разница, десятый, девятый или одиннадцатый? Что мне с Асмир делать? Вот в чем вопрос. Пора признаться самому себе, что с самого начала воспринял ее, как свою вторую неизвестно, где шлявшуюся, половину. И, она, кажется, чувствует нечто похожее. Вон как бойко лопочет со мной, ни дать ни взять, тыщу лет знакомы. Н-да-а-а. Именно что тысячу. Я себя здесь таким стариком ощущаю… А ей шестнадцать всего. Она есть маленький кляйнер – в дочки мне годится. Стоп. Сколько же Велеславу? Араб меня через слово юношей обзывал, но борода растет отнюдь не юношеская. Эх, зеркала нет, поглядел бы каков я в этой жизни.

Мысль о том, что мое «Я» находится сейчас в одном из своих предыдущих воплощений, не давала мне покоя с самого начала. Какая бы бредовая она не была, но иного объяснения я пока не видел. То, что наши с Велеславом сознания постепенно объединялись в одно целое меня не смущало. Напротив, было очень приятное чувство, что я обретаю именно те черты, которые в силу различных причин так и не смогли должным образом проявиться во мне. «Наконец-то, повернусь к миру другой своей гранью. Не человек – стакан граненый», – ершился я по старой привычке. Кстати, о стаканах. Нет ли тут поблизости, какого-нибудь ручья. Что-то душно стало, видать к грозе. Услужливая память подсказала, что за ближайшим поворотом из под корней огромной, в три обхвата березы бил чистейший родник, от леденящей воды которого ломит зубы даже в самую крутую жару. Мальчишкой, я часто засиживался в густой тени великанского дерева и грезил непонятно о чем…

Ага, значит я уже воспринимаю воспоминания Велеслава, как свои собственные. Интересно, а как чувствует себя он? Неужели ему мерещатся мигающий монитор в моей лаборатории, сорванец Денис, околачивающий вместе со мной боксерскую грушу, расчесывающая волосы Ольга. Ольга… Впервые с момента моего появления здесь я вспомнил о ней. Как же, не до того было – бой, Асмир, любовь-морковь. Неужели я больше ее не увижу? Что-то горячо плеснуло в груди; надо же, а я думал, что все давно остыло… Ошибочка вышла, однако. Только как же Асмир?

Ничего не подозревающая о моих метаниях Асмир продолжала жизнерадостно щебетать про то, как князь Владимир приказал сбросить в Днепр деревянного идола Перуна в месте с десятком менее почитаемых русичами богов. Что-то в этой истории с кадровыми перестановками внутри божественной иерархии больно царапнуло намеком на мои собственные проблемы. Ладно, проехали. В смысле – приехали. Вот она поляна с родником.

– Добрались, – обрадовано сообщил проводник. – Здесь и заночуем.

– Ставьте шатры, – приказал араб, и, повернувшись в нашу сторону, добавил. – Сегодня вечером ты – мой гость, Велеслав. Тебе приготовят отдельный шатер, чтобы ты мог как следует отдохнуть от ратных трудов. А после я буду ждать тебя в своем скромном шатре, дабы насладиться беседой и ароматным вином. Эй, осторожнее! Не смей его взбалтывать, нечестивец! – прикрикнул он на раба несущего два больших кувшина. – Великий грех, для правоверного – пить вино, но отказаться от него – великая глупость.

– Благодарю за приглашение, почтенный аль Хусейн. По счастью наша вера не запрещает веселить душу и тело хмельным.

– Я пришлю за тобой, когда зайдет солнце. А пока воспользуйся моим гостеприимством – располагайся. Думаю, ты не будешь скучать в ожидании, – усмехнулся араб, покосившись на стоящую возле меня девушку.

Вместо ответа я поклонился, радуясь, что у Асмир хватило ума и выдержки промолчать. В суматохе разбиваемого лагеря мы проследовали к выделенному для нас шатру, в котором обнаружились две удобные лежанки, покрытые довольно чистым небеленым полотном.

Я стянул с себя кольчугу и с наслаждением вытянулся; все-таки день сегодня выдался не из легких даже для моего не избалованного излишествами тела. Асмир присела было на соседнюю лежанку, но тут же вскочила.

– Скоро вернусь! – бросила она и пулей вылетела из шатра. Или мне следовало сказать: стрелой? Куда ее черти понесли? Оставив вопрос висеть в воздухе, я прикрыл глаза и начал проваливаться в сладкую дрему. Белый туман замаячил перед глазами. Нет, надо проснуться. Что-то не так, что-то не…

Проснулся я от громкого покашливания. Какое-то время не мог понять, где же нахожусь – темнота, хоть глаз коли. Потом послышалось шуршание материи и перед глазами образовался кусок потемневшего почти до полной черноты неба с яркими иглами звезд. Грубый голос стоявшего у входа телохранителя проинформировал:

– Салим аль Хусейн ожидает доблестного Велеслава в своем шатре.

– Передайте почтенному, что я скоро буду. – отозвался я.

Телохранитель растворился во тьме, а я быстро огляделся в поисках моей не в меру прыткой спутницы. Не нашел и выругался: вот, черт, сбежала! Ладно, не маленькая, знает, что делает. Ничего с ней не случится. А если случится… Вот ведь проблема ходячая, с некривыми ногами… Ладно, без паники. Араб ждет, – воспользуемся же его приглашением. Только будем очень осторожны. Особенно в вине.

Войдя в шатер, довольно сносно освещенный расположенными по углам лучинами, я сразу уставился на очень низкий округлый столик с многочисленными, аппетитными кушаньями. Рот моментально наполнился слюной, а в желудке сыграли всеобщую побудку. Весь долгий и хлопотливый день у меня маковой росинки во рту не было. Салим аль Хусейн вальяжно расположившись у дальней стороны стола, покуривал кальян и понимающе мне улыбался.

– Садись, храбрый Велеслав, отведай моего скромного угощения.

– Благодарствую, – ответил я, и сел поджав ноги, подражая арабу.

Ничего себе скромное угощение! Кроме четырех видов мяса и дичи я насчитал не менее дюжины плошек с разными закусками и закусочками. Наши чаши уже были наполнены вином, а два кувшина ожидали своей очереди на отдельной подставке. Тщетно поискав глазами тарелки и приборы, я вспомнил, что вилки еще не изобретены, и вытащил из ножен свой кинжал, с помощью которого надеялся смести со стола все до чего смогу дотянуться.

– Пью за своего избавителя, – вопреки всем восточным обычаям сразу взял быка рога аль Хусейн. Что ж, под такой тост грех не выпить. Но будем осторожны, еще неизвестно какое это вино. Насколько мне помнится, именно арабы подарили человечеству спирт.

Я молча склонил голову в ответ и пригубил из своей чаши… М-м-м, вот это да! Я, конечно, не специалист в области винопития, но могу сказать, что такого вина в жизни не пробовал. Оно пьянило и бодрило одновременно, оставляя на губах привкус каких-то восточных пряностей. В общем, не вино, а сказка Шахерезады. Не захмелеть бы раньше времени, – закусывай, Велеслав, закусывай. Эти вина, штука коварная, чуть зазеваешься, а ноги уже и не идут. Потекли блаженные минуты – мы ели, пили и говорили ни о чем. Так продолжалось довольно долго…

Странно. Моя рука с кинжалом, на котором висел кусок исходящего соком мяса, почему-то сбилась с маршрута и безвольно упала на заваленный костями стол. А голова видимо решила рассмотреть наколотое мясо вблизи, и стала клониться все ниже и ниже. Эй, Велеслав, ты что, уже напился? Рановато после всего лишь шести чаш. Эй-эй, да я никак падать собрался? И тут мне стало страшно, – я понял, что Велеслав отключается, а я ведь не могу контролировать тело самостоятельно. Вино отравлено? Старый арабский хрыч решил таким образом отблагодарить своего спасителя? Тут краем глаза мне удалось заметить, что араб выронив чашу, уткнулся лицом в какой-то салат (до боли знакомая картина) и громко по-молодецки захрапел. Значит, в вино всего лишь подсыпали сонного зелья. Всего лишь! Да мы сейчас такая легкая добыча – бери, кто хочет. Не зря мне косоглазая рожа проводника не понравилась. Сговорился, видать, с разбойничками. Даже место для ночлега выбрал так, чтобы им награбленное далеко не таскать, не мучиться. А может быть и не он один с ними в долю вошел. Блеск арабского золота еще кое-кому ослепил глаза и совесть.

Словно в подтверждение моих слов, от входа донеслась приглушенная возня и тихое такое бульканье, от которого мороз пошел по коже. Так, охрану уже сняли, сейчас войдут и чик-чирик ножом по горлу. Или мечом. Мне уже будет все равно чем. Сознание Велеслава спит, телом я управлять не могу… Что же вот так просто ждать старуху с косой? Хренушки! Смешав в сумасшедший коктейль волю и жажду жизни, любовь и ненависть, я сконцентрировался на руке с чудом не выпавшим кинжалом, и попытался ею пошевелить. Получилось! Но чувство было такое, будто я пытаюсь сдвинуть с места груженый «Камаз». О’кей, значит мы еще посмотрим… Теперь ноги. Левая… Правая… Нет встать, а тем более идти, у меня не вышло. Максимум на что я оказался способен, это передвигаться на четвереньках. Представляю, какое это было уморительное зрелище, вот только смеяться почему-то не хотелось. Быстрее к задней стенке шатра. Еще быстрее… Время спрессовалось в упругий леденящий поток, который мне приходилось раздвигать при каждом движении. Вот она стенка, из плотной узорчатой ткани. Теперь прорезать кинжалом дыру… Почему они медлят? Хотят убедиться, что мы оба в отключке?

Холодный ночной воздух, казалось, придал мне сил. Я уже был на полпути к спасительным кустам, когда почувствовал всю тщетность моих усилий. В лагере царила суматоха, кто-то успел поднять тревогу, но было уже слишком поздно. В свете горящих костров и факелов нападавших, бестолково метались черные тени, уже потерявшие всякое сходство с живыми людьми. Вскоре они перестанут быть живыми… И я составлю им компанию, потому что один из разбойников последовал за мной через дыру в шатре. Я услышал его приближающееся хриплое дыхание, и даже спиной ощутил, как он замахивается ножом. Ни повернуться, ни увернуться я уже не успевал. Даже испугаться как следует не получилось, – видимо снотворное подействовало и на меня.

Мне оставалось только упасть ничком, ни на что особо не надеясь, но просто так дать себя зарезать было выше моих сил. Клинок направленный в сердце не нашел его там где ожидал, и по инерции пролетел вниз; я почувствовал, как он вошел в тело где-то в районе левой почки. Разбойник возмущенно зарычал, вырвал нож и снова замахнулся… Теперь все. В ожидании удара я сжался, но вместо хруста рассекаемой плоти услышал его приглушенный вскрик, быстро перешедший в квохтанье. Из последних сил повернув голову, я увидел в колыхающемся свете силуэт Асмир с кинжалом в левой руке, правой она пыталась зажать мою рану какой-то не слишком чистой тряпицей. «Если не умру от потери крови, то здешняя антисанитария все равно меня доконает» – мелькнула непрошеная мысль.

Пока Асмир возилась с раной, я вновь попытался оглядеться. Разбойники не брали пленных и добивали раненых. Очаги слабого сопротивления слишком быстро угасали, и цепь факельных огней неумолимо приближалась к нам.

– Бежим, – потянула меня за руку девушка, – Вставай же.

Я честно попытался подняться, и что самое удивительно мне это почти удалось. Асмир перехватила мою руку, закинула себе на плечи. и побрела задыхаясь под непосильной ношей. Ясно как день, что надолго ее не хватит. Ноги путались в невысокой пожухлой траве как в колючей проволоке, холодный пот заливал глаза; я чувствовал, как с каждым толчком сердца жизнь вытекает из меня вместе с парившей на холодном воздухе кровью.

– Куда идти? – спросила моя санитарка, в очередной раз остановившись, и обессилено прислонившись к дереву.

«А я почем знаю» – подумал я, и молча махнул рукой куда-то в бок. Почему-то мне показалось, что нам туда.

Метров через триста, когда я уже был не в состоянии сделать ни единого шага, мы остановились перевести дух. Быстрый взгляд назад показал, что кружение огней из хаотичного перешло в упорядоченное, и что расстояние до них постепенно сокращается. Значит, идут по нашу душу. Прислушавшись, я даже различил высокий молодой голос:

– Добудьте мне этого Велеслава живым! За то, что убил батюшку, кожу с него сдеру и пущу себе на сапоги! Ищите! Кто найдет, – половину моей доли получит.

Больше разобрать было ничего нельзя, – все потонуло в радостных криках разбойников. Значит, сынок за папашу-главаря со мной рассчитаться решил. Надеюсь, что к тому времени как они нас догонят (а что догонят, я уже не сомневался), успею истечь кровью. Перспектива остаться без кожи на пронизывающем холодном ветру меня не радовала, простыну еще, не дай бог… Ладно шутки в сторону. Нужно отослать Асмир. Одна она еще сможет от них оторваться. Вот только как этого добиться? Любые фразы типа «Брось, брось меня. Уходи.» разобьются об ее фанатичное упрямство. Конечно, я могу не сделать больше ни одного шага, изобразить обморок и упасть… Кстати, еще шагов десять и изображать ничего не придется, – однозначно рухну без сил. Но в этом случае она, скорее всего, просто усядется рядом, и будет ждать, сжимая в руках кинжал своих героических предков. Никуда не годится. Тут меня посетила гениальная идея. Я собрался с силами, и прошептал с трудом подбирая слова:

– Асмир. Слушай меня внимательно. Вместе нам не спастись… Здесь неподалеку живет старик, он … Как это?.. Кудесник, колдун. Ты должна привести его сюда… Он поможет, собьет погоню со следа… Торопись.

Вообще-то когда я нес эту ахинею, то очень сомневался, что она мне поверит, но ничего другого придумать был не в состоянии. К моему удивлению, Асмир приняла все за чистую монету, и также шепотом переспросила:

– Куда идти?

Я махнул рукой в направлении самой густой чащи и с облегчением вздохнул, когда ее тонкая фигурка исчезла среди стонущих под ветром деревьев. Начинался дождь. Наверное, будет буря. Я со стоном опустился на траву и постарался поудобнее привалиться к шершавому древесному стволу. Преследователи перекрикивались в каких-нибудь ста метрах. Скоро, уже скоро… В руке был все еще зажат кинжал, но воспользоваться им не хватит сил. Тело быстро коченело, исхлестанное холодными дождевыми плетьми. Пожалуй, мне действительно повезет, а разбойники так и не получат награду, обещанную за живого Велеслава. Сквозь смыкающиеся ресницы я смотрел на радужные пятна приближающихся факелов, и в какой-то момент мне показалось, что они постепенно начинают смещаться в сторону. Их становилось все меньше, крики слышались все дальше… Странно. Сбиться с четкого кровавого следа они не могли даже в темноте. Тогда почему…

– Вот он, дедушка. – голос Асмир слышался из страшного далека. С кем это она разговаривает? Передо мной сгустилась изломанная тень, едва различимая на фоне дождевой завесы.

– Давненько мы не видались, Велеслав, – сказал старый волхв, – я уж думал, ты и дорогу ко мне позабыл…

Не успев удивиться неожиданному спасению, я облегченно вздохнул и потерял сознание.

Сначала вернулись звуки. До меня доносилось потрескивание поленьев в очаге, вой ветра и тихий голос Асмир:

– Я вышла из шатра, чтобы как следует смыть с себя грязь и кровь, отстирать одежду. Совсем неподалеку от родника было маленькое озеро, откуда люди аль Хусейна брали воду для лошадей. И я, стараясь не попадаться никому на глаза, пошла на его дальний край – подальше от любопытных.

Тут девушка замолчала, и старый волхв был вынужден спросить:

– Что же случилось после?

– После я услышала голоса. Двое мужчин переговаривались совсем рядом. Я различила голос нашего проводника. Другой был мне незнаком. Они говорили о ночном нападении на лагерь. О том, что подмешают в вино араба сонного зелья, и о том, что Велеслава велено взять живым. Я очень испугалась…

– За него?..

– Да, за него. За себя я уже разучилась бояться. Стала тихонько пробираться назад, да ненароком наступила на сучок…

– И тебя услыхали. Верно?

– Куда верней! Они в лесу, как у себя дома, а я в степи росла. Живо догнали, я даже кинжал из сапога выхватить не успела. Заткнули рот, оттащили еще дальше и принялись привязывать к дереву, но обыскивать не стали. И тихо так посмеивались: ее, мол, тоже в живых надобно оставить – пригодится. Одно я лишь сумела – прикинуться обеспамятевшей. Падаю, из рук выскальзываю… Ругались они, ругались, а после посадили на землю и наспех примотали веревками, потому что услышали, как стали проводника в лагере кликать.

– Кто ж освободил тебя, дитятко?

– Сама. И так извивалась, и эдак, только к ночи из пут выпросталась. Бегу к лагерю и вижу – опоздала. Я к шатру Салима, гляжу: Велеслав ползет, и разбойник над ним ножом замахивается. У меня словно крылья на ногах выросли. Успела, хвала Огню небесному и земному…

– Твое племя поклоняется Огню? – в вопросе волхва за версту был слышен профессиональный интерес.

– Да, так учил пророк Заратуштра.

– Что ж и у нас на Руси почитается Огонь Сварожич. Только я другому богу служу – Велесу.

В разговоре возникла пауза, и я кожей ощутил, как вспыхнул в Асмир огонек недоверия, если не сказать страха. Вот уж чего не ждал от отважной гордячки.

– Прости неразумную, коли по незнанию обижу тебя, старче… Но когда мы проезжали через Киев, стольный град земли вашей, слыхала я, будто Велес божество злое и для людей пагубное…

– То все неправда, дитятко, – вздохнул старый волхв, – Велес не зол и не добр, в нашем скудном людском разумении. Как не бывает злой или доброй вода, питая посевы и смывая жилища, как не бывает злым или добрым огонь, согревая в лютую стужу и сжигая дотла целые города. Так и Велес – он скотий бог, бог леса и поля, торговли и богатства. Он ведет мертвых и исцеляет живых. Мы волхвы исстари его слуги. Стольный князь Владимир решил, что может возвысить одного бога и запретить другого. Так он возвеличил громовика-Перуна, одного среди равных. Идола же мудрого Велеса, что прежде стоял на Подоле пустил вниз по реке Почайне, будто похоронил старика. А теперь Перун сам последовал за ним, и Распятому молятся в стольном Киеве. Но не у нас. Негоже отворачиваться от Богов своих пращуров, они тоже могут отвернуться. Как отвернулся Велес от Велеслава.

– Может ли это быть? – удивилась Асмир.

А мне, недвижно лежащему на застеленной шкурами лавке, вдруг стало ясно, что старик говорит чистую правду. Когда-то я был здесь частым гостем. Таким частым, что даже сейчас, умирающий от потери крови, чувствовал себя как дома. Спокойно и радостно.

– Мать Велеслава долго не могла разродиться. Ребенок должен был умереть, да и сама она тоже. Тогда-то и призвали меня. Лекарская сноровка моя была тут бессильна, оставалось лишь просить помощи Бога. И я стал просить. Он долго не отвечал, а когда ответил – повелел, чтобы ребенок был с малолетства посвящен ему. Потому и дали благополучно родившемуся мальчику имя Велеслав – славящий Велеса.

– И он помог нам сегодня?

– А-а-а, ты поняла… Да, помог. Несмотря на то, что Велеслав, который должен был стать волхвом и сменить меня в этом святилище, отказался от своего служения, и отдал себя драчливому Перуну. Он считал, что только так может вернуть долг старому Освальду, что заменил ему отца. Но Велесу чужда мелкая ревность, в его владении вечность. Он вновь, как двадцать два лета назад, спас Велеславу жизнь. Иначе, ты не нашла бы дороги к моему жилищу, а кружила вокруг до самого утра. Те, кого Велес не захочет пропустить, не смогут и близко пройти к святилищу.

– Не опоздала ли я? Он такой бледный. И до сих пор не пришел в себя.

– Не знаю, – проворчал волхв, – Кровь-то я заговорил. Но потерял он ее слишком много… Будем ждать. Если доживет до утра – выхожу.

– Можно ли еще что сделать? – дрожащим голосом спросила Асмир. Плачет? Обо мне?

– Можно попытаться, – решился старик.

И тут мне, наконец, вспомнилось как его зовут. Мураш. Нелепое, смешное имя, если не знать, что муравьи издавна считались посвященными Велесу. Я улыбнулся и открыл глаза. В неверном свете очага все вокруг выглядело каким-то нереальным. Голова моя кружилась, и казалось, что рога, беспорядочно натыканные в стены избы, исполняют какой-то танец, весьма смахивающий на вальс.

– Очнулся, хвала Велесу! – обрадовался Мураш, – на вот, испей.

И протянул мне благоухающий ковш, в котором за версту угадывались ароматы сосны, мяты, солодки, пастушьей сумки и крапивы. Как я смог различить их, для мне загадка, никогда не имел дела с травами, а вот поди ж ты… Не зря, видать, Велеслав здесь с малолетства ошивался.

Я хотел приподняться, чтобы выпить отвар, но не смог даже повернуть голову. Тогда волхв, бормоча в мой адрес какие-то не особо лестные эпитеты, принес полую камышинку, и чуть согнув, опустил одним концом в ковш, а другой поднес к моим губам.

– Пей, неразумный. Эк тебя угораздило. Почему сам-то кровь не заговорил? Совсем что ли память потерял? – ворчал он, наблюдая, как я глотаю эту горькую гадость. – Погоди, погоди-ка!

Его глаза, прятавшиеся за седыми кустистыми бровями, вдруг обрели навсегда казалось потерянный цвет, став пронзительно синими.

– Да-а-а, дела-а-а… – протянул он, пристально оглядывая меня с ног до головы. – Никогда еще такого не видел. Сказал бы кто-нибудь – не поверил.

– Что? Что с ним такое? Да не молчи ты, дедушка! Он умирает? – встревоженной пичугой подлетела Асмир.

– Нет. Пока, нет. Я уж решил, будто у меня не ладно с глазами. Вот гляжу на него и вижу не одного Велеслава, а сразу двух. И коли первый спит, убаюканный сонным зельем, то второй… Вот почему ты не смог остановить кровь, ты просто не знал как.

Тут я впервые порадовался, что сил у меня не осталось даже на разговоры. Иначе как бы смог объяснить произошедшее? Сам ведь так ничего и не понял.

А Мураш все зыркал на меня и молча шевелил сухими старческими губами. Потом встал, принес сосновую ветку, запалил от очага и принялся быстро размахивать надо мной, очевидно, решив потягаться в скорости с вертолетным винтом. Звуки, которые он при этом издавал, напоминали одновременно шипение разъяренных обитателей серпентария и утробное завывание стаи голодающих волков. Бледная Асмир, ничего не понимая, забилась в самый дальний угол, и невидимая в темноте шептала что-то на своем языке. Может быть молилась.

Казалось попытка экзорцизма, которую предпринял старый волхв, должна была вызвать у меня обычную в таких случаях реакцию, а именно приступ жизнерадостного веселья. Но… Но вместо этого с каждым его взмахом, каждым вскриком, по спине моей пробегали противные мурашки. Что-то тяжело навалилось на грудь, так, что дышать стало практически невозможно, а перед глазами мелькали, как кадры анимационного кино, фрагменты моей тридцативосьмилетней биографии. Наконец, все закончилось. Мураш отложил почти полностью сгоревшую ветку, и тяжело опустился на лавку рядом со мной. Стало очень тихо.

– Как он? – высунулась из угла не на шутку перепуганная девушка.

– Авось выдюжит. Я-то поначалу решил, будто в тело Велеслава вселился дух бесприютный, али еще какая нечисть. Только после всего, что я сделал, он бы уже давно убрался. А их как было двое, так и осталось. И второй, слишком смахивает на первого. Нет. Не понимаю. Не встречалось такого на моем, ох, и долгом веку… Одно средство теперь осталось. Самого Велеса просить. Потому как вижу, через пришельца этого жизнь Велеслава утекает.

Я хотел было возразить: ничего через меня не утекает. Мы с Велеславом очень даже хорошо уживаемся. Но накатила такая слабость, что держать глаза открытыми и то стало невмоготу. Может и прав старик… Может это из-за меня Велеславу так не повезло. Хотя с другой стороны, где бы он теперь был, если б не я? С содранной шкурой по реке сплавлялся?

– Вот что, девонька, – решился, наконец, Мураш. – Придется нам сейчас идти в святилище. Подмогу для Велеслава испрашивать. Тут то ты и потребуешься.

– Я готова! – мрачно и торжественно провозгласила Асмир, ни дать, ни взять, собравшись на заклание. – Я у него в долгу и с радостью расплачусь своею жизнью.

Ну, вот! Похоже, девчонка решила, что ее нужно принести в жертву ради моего спасения. Как будто она забыла, что долг свой успела вернуть уже трижды!

– Что ты, дитятко! Не нужна Велесу твоя жизнь к ногам идола брошенная. Ты ему еще живая пригодишься. Он ведь не просто так тебя пропустил. Глянулась ты ему чем-то. А жертвы он от меня и так получает: хмельное пиво да добрый квас, шерсть да мех звериный. Однако, может ты и права. Твоя жертва все ж была бы верней. Только, что с тебя взять? Охотиться в лесу ты не великая мастерица, да еще ночью. Квас и пиво сварить не успеешь. Идти уже теперь надобно…

– А чем еще жертвуют Велесу? – спросила поникшая Асмир.

– Чем, чем… Медью еще, как богу достатка…

– Есть! Есть у меня медь! – несносная девчонка завопила так, что у меня на какое-то время заложило уши.

Асмир одним завораживающим движением, выхватила из сапога свой бронзовый кинжал. Вычурный медный узор на рукояти и клинке заиграл в отсветах пламени не хуже золота.

– Вот! – Она торжественно подняла клинок на ладонях до уровня глаз. – Это самое дорогое, что у меня есть. И им я тоже обязана Велеславу. Да не отвергнет Велес моей жертвы!

Боже мой, каким старым я почувствовал себя в этот момент! – такое чистое яркое чувство просвечивало в каждом ее порыве. Так не умею. Не умел никогда, даже в юности… И вряд ли уже сподоблюсь. Защищаясь от нашего не самого совершенного мира, я оброс иронией и сарказмом, словно бронированной чешуей, и что бы вот так меня пронять нужно поистине нечто особенное. Юношеский максимализм Асмир был чем-то сродни шаровой молнии – прекрасен, непредсказуем и до чертиков опасен. Разогнать царящую вокруг темноту яркой вспышкой взрыва, свершить деяние достойное памяти ее воинственных прапрабабок и… Как это у Цветаевой «…и дай мне смерть в семнадцать лет»?

Но, похоже, подвиг по расписанию откладывался на неопределенное время. Если не считать подвигом то, что подхватили они меня вдвоем с Мурашом под белы ручки и потащили к выходу. Дождь немилосердно хлестал раскисшую землю, наводя на мысли о библейском потопе. Покидать натопленное помещение мне совсем не улыбалось, но моим мнением интересовались в последнюю очередь. Тем более, если учесть, что высказать его у меня уже не было ни сил, ни желания. Мое воображение рисовало картины одну чудней другой. Казалось, из-за каждого дерева за нами следят внимательные холодные глаза, а в свисте ветра, расшалившегося в верхушках корабельных сосен, мне слышался непонятный, но настойчивый призыв.

– Далеко еще? – тяжело дыша, спросила Асмир.

– Нет, теперь на спуск пойдем, а там рукой подать, – пропыхтел в ответ старик.

Раньше я всегда думал, что святилища должны быть на возвышенностях. Чтобы каждый мог увидеть издалека. Но память Велеслава, изредка подкидывающая мне информацию, даже без его участия, подсказала, что Велесу, напротив, поклонялись в низинах. Чем ниже, тем лучше. Сейчас я все увижу своими глазами, если сумею удержать их открытыми.

– Пришли, – перевел дух волхв, и, оставив меня на попечение Асмир, направился в темноту, вовсю перешептывающуюся бесплотными голосами. Зато поддерживающая мою голову девушка, при всей своей словоохотливости, не проронила ни единого слова, видимо, преисполнившись важности момента. Вскоре впереди загорелись факелы, расположенные правильным полукругом, и вернувшийся Мураш, со скрипом принял на себя груз моего негнущегося тела. Асмир помогала, как могла.

Последние шаги дались нам с превеликим трудом. Когда же меня уложили на неясно откуда взявшиеся сухие еловые лапы, я еле разлепил непослушные веки. Прямо надо мной нависал деревянный идол примерно трехметровой высоты. Велес был изображен в виде старика с бородатым морщинистым лицом, в правой руке которого ясно просматривался резной человеческий череп. Голову его венчали огромные рога, что предавало Велесу некое сходство с хрестоматийным Сатаной. Рога были настоящие, но вот какому животному они принадлежали при жизни, я определить не смог.

Пламя плясало под порывами ветра и зыбкие тени пробегали по резному лицу бога, от чего казалась, что он то грозно хмурится, то подбадривающе мне улыбается. Мураш встал между ним и мной, трижды низко поклонился, и опустился на колени. Потом обхватил руками основание идола, прижавшись лбом к его ногам. Потекли томительные минуты. Теперь, чтобы открывать глаза мне требовалось гораздо больше усилий, я засыпал. И если бы не ощущал на своем лбу нежные прикосновения тонких девичьих пальчиков, то давно бы плюнул на все и отчалил от этого негостеприимного берега в призрачной лодке молчаливого Харона.

– Подойди сюда Асмир. – голос старика удивительным образом обрел властные ноты. Такому невозможно было отказать. К тому же Асмир отказываться совсем не собиралась. Она отняла от меня руки и устремилась к идолу, натянутая как тетива.

– Повторяй за мной: Велесу скотьему богу и подателю богатств, посмертному судье и прижизненному испытателю жертвую от чистого сердца, и прошу: яви свою благосклонность Велеславу сыну Ратбора. Дозволь стать сосудом силы твоей, дабы исцелить тело его и душу.

Тонкий девический голосок вторил старческому тенору, сплетясь с ним в удивительный гимн. Даже стон терзаемых ветром деревьев гармонично им аккомпанировал. Дальше у меня, видимо, уже начались галлюцинации. Я увидел, как радужные переливчатые круги охватили горящие факелы, а рога кумира засветились призрачным голубоватым светом. Резные глаза Велеса странным образом казались теперь живыми, обычными человеческими глазами. Жутковатое зрелище – прозревший шедевр резьбы по дереву. Бог смотрел на меня не с осуждением, нет. Скорее с сожалением. Так отец смотрит на сына, на которого возлагал большие надежды, а упрямый отпрыск отказался идти по родительским стопам.

К леденящему холоду, что циркулировал во мне, прибавилось щекочущее покалывание. Как будто умудрился отлежать разом все тело. Спать уже не хотелось, и я снова переключил свое внимание на Мураша с девушкой. Оказывается, они достаточно долго кружили возле идола и меня, выписывая замысловатые восьмерки. Затем Асмир поднесла кинжал к губам, проникновенно поцеловала холодную бронзу и с поклоном положила к ногам Велеса. Мураш еще раз провел ее кругом, бормоча что-то себе под нос, и, встав напротив идола, трижды поклонился до земли. Как только старика радикулит не замучил от таких упражнений! Асмир в точности повторила все его движения и вопросительно взглянула на волхва.

– Все. Что было в человеческих силах мы исполнили. Пора возвращаться, – подвел итоги Мураш.

И меня как бесчувственный манекен потащили обратно. На пол пути к избушке сопящая под моей правой рукой Асмир совсем выбилась из сил. Я еще в капище заметил, что ее шатает от усталости. Хотя казалось с чего бы? Ну, поскакала вокруг столба резного, покружилась… Для нее это семечки. А вот поди ж ты, скоро саму на руках нести придется. Об увиденном в святилище, я старался не вспоминать. Мало ли что может пригрезиться мужику, потерявшему два литра крови.

О том, как меня затаскивали обратно в дом и водворяли на лавку в моей памяти остались только отрывочные воспоминания. Окончательно я пришел в себя, когда Мураш вновь поднес к моим губам ковшик с живительным отваром. Только тогда я понял, как измучился от холода и жажды. Видимо мне стало чуть полегче, так как соломинка уже не понадобилась и полулитровый ковш я осушил одним духом. Не знаю, помогла жертва или питье, но вскоре пришло ощущение, что силы потихоньку начинают возвращаться. Только холод, казалось, решил навсегда поселиться в моем теле, вцепился зубами и не отпускал. Мураш искоса поглядывал на меня, помалкивал, а потом, поманив пальцем Асмир, вышел, негромко хлопнув скрипучей дверью. Девушка не заставила себя долго ждать и, кинув на меня странный взгляд, выскочила в ночную тьму.

Оставшись один, дрожа под трехслойным ворохом шкур, я пытался сосредоточиться и решить давно мучавшую меня загадку: почему разбойник пытался убить Велеслава, если его было приказано брать живым? Тут могло быть несколько версий. Первая: в той схватке я убил какого-то близкого ему человека – друга, сына, брата, свата…И он пренебрег приказом. Вторая: ему было просто лень со мной возиться. Рассчитывал взять тепленьким, а я еще и ползать оказывается умею… Третья – самая вероятная – сработал рефлекс. Раз бежит надо догнать и убить. Очень просто. И нечего голову ломать. Да какая мне разница, что он там думал! Жив, и слава богу. Вот только какому? Нежели Велесу? Значит, он все же простил измену Велеслава. Кстати, надо будет разузнать об этом поподробнее. Когда Велеслав очнется, как следует покопаюсь в этом вопросе…

Когда скрипнула дверь, впуская в тепло Мураша, я очнулся от незаметно сморившей меня дремы. Не знаю, сколько прошло времени, но согреться мне так и не удалось. Старый волхв должно быть тоже это заметил и, покачав головой, сказал:

– Однако, не отпускает тебя смерть. Придется еще одно средство испробовать. Сейчас в баню тебя сведу. Очистишься от скверны, а заодно и согреешься.

В этот раз у меня хватило сил на то, что бы повиснув на волхве самому переставлять негнущиеся ноги. Хорошо, что до бани идти было всего ничего. Взгромоздившись на полок в парной, по мере сил помогал Мурашу стаскивать с себя одежду. Боли в ране я по-прежнему не чувствовал, даже когда он оторвал присохшую к ней тряпицу с каким-то снадобьем.

– Ты грейся пока, а я пойду сменю припарку, – проворчал старый волхв, и плеснув квас на раскаленные камни, исчез в клубах душистого пара.

Какое-то время я блаженствовал, согреваясь и вдыхая хлебный запах кваса. Потом хлопнула дверь, но вместо ожидаемого Мураша передо мной из пара, как Афродита из пены, появилась Асмир. Сравнение с Афродитой возникло в моей голове совсем не случайно. Как и Пенорожденная, девушка была абсолютно голой. Вот тут-то дух у меня захватило не только от пара. Хотя, казалось бы, пронять наготой современного мужчину избалованного порножурналами, фильмами и сайтами, достаточно проблематично. Да, собственно говоря, я почти ничего и не видел. Парная освещалась нещадно трещащей лучиной, дававшей света ровно столько, сколько требуется, чтобы не промахнуться веником мимо тела. К тому же белый горячий туман ревниво скрывал от меня самое интересное. Тонкие смуглые руки сплетались надо мной в каком-то удивительном танце, мокрые волосы, прилипшие к соблазнительным округлостям, казались замысловатой черной татуировкой. Все остальное растворялось в во влажной клубящейся мгле. Асмир что-то напевала чистым звонким голосом. Слов я, естественно, не понимал, но догадывался, что речь велась обо мне.

Неожиданно ее руки опустились на мои плечи. Ощущение было такое, словно меня основательно обработали электрошоком. Повинуясь каким-то первобытным инстинктам, мышцы тут же напряглись, а сердечный ритм участился минимум вдвое. Прикосновения нежных пальчиков ощущались уже на груди, и явно не собирались на этом останавливаться. Окончательно обалдевший, я уже собирался изречь какую-нибудь глупость, но Асмир наклонилась, мягко прикрыв мне рот ладошкой, и сказала:

– Не противься. Такова воля Велеса. Сейчас я сосуд его силы, которая должна перейти к тебе. Только так можно вернуть тебя к жизни.

Завершилась эта тирада поцелуем, да таким, что все мои цивилизованные возражения позорно бежали, унося с собой остатки рассудка. Избавившиеся от моральных цепей руки притянули девушку с такой силой, что, казалось, будто все до единой косточки ее хрупкого тела жалобно хрустнули. Но я был бы не я, если бы в этот ответственный момент не вмешался его величество Случай. Сознание Велеслава, мирно дремавшее под действием разбойничьего снотворного, неожиданно пробудилось. Представляю себе его изумление! Но каково мне? Такой досады я уже давненько не испытывал. Самое же неприятное оказалось в том, что контроль над телом постепенно стал вновь переходить к Велеславу. О чем он подумал, неожиданно оказавшись в этой пикантной ситуации, мне узнать, увы, не пришлось, потому что с грохотом летящего под откос поезда на меня накатила чернота. Я ощутил себя бестелесным сгустком сознания, летящим в бесконечной ледяной Вселенной. Грохот все нарастал, превратившись в невыносимый гром… А потом все кончилось. Гром сменился мерным стуком топора, а чернота – серой промозглостью раннего бессолнечного утра. Сверху на меня издевательски смотрел заштопанный брезент палатки. Значит все-таки сон. Всего лишь сон. Черт! И как только Курицыну не стыдно рубить дрова в такую рань!

Глава III

Все утренние ритуалы вроде умывания, завтрака и мытья посуды, которое навесил на меня мстительный Витька, я проделал на автопилоте. Состояние было, как с глубочайшего похмелья, хотя вечером мне почти ничего не досталось – постарался беженец Вова. Все мысли были заняты моим… чем? Сном? Видением? Галлюцинацией? Ведь я уже почти поверил в то, что попал в свою прошлую жизнь, и мне придется прожить ее заново. В другом мире, в другом теле… С Асмир. Как же мне теперь… без нее? Дичь какая-то! Я ведь взрослый мужик! Все эти ромеовские выходки не для меня. Ах, нет моей Джульетты – хлоп чикушку с ядом! Бред! Ведь это сон! Всего лишь сон. Не было ее никогда, а если бы и была, так тыщу лет назад.

И т. д. и т. п.

Н-да… Такой реакции я от себя не ожидал. Тем более, что меня всегда привлекали «домашние» женщины. Как моя Ольга. Нежные, кроткие, хозяйственные – идеальный сплав жены и матери. Должно быть, сказывалось сиротское детство. Мать умерла, когда мне было всего три года, а отец потом так и не женился. И вдруг такая смена приоритетов. Влюбиться! И в кого? – в малолетку, владеющую саблей, как иглой. Да к тому же несуществующую. Явный признак приближающейся шизофрении.

Чтобы окончательно не спятить, я вынужден был срочно взяться за руководящую работу, и принялся покрикивать на Ольгу, чтобы быстрее вылезала из воды. Вон губы уже посинели, а она все плавает и ныряет. Русалка, е-мое! Надо сказать, что у моей жены с детства проявилась просто патологическая тяга к воде. Еще крохой, она при виде любого водоема, будь то море или грязная лужа, немедленно бросалась в него, иногда даже не снимая одежды. С тех пор мало что изменилась, и Ольга с блаженной улыбкой могла часами плюхаться в самой холодной воде.

– Немедленно на берег! Не хватало еще, чтобы ты сейчас свалилась с простудой. Мне потом тебя на себе тащить придется!

– Ну, Гаря! (Это мое ласковое прозвище, хорошо, что не «Горе»!) Пожалуйста! Еще пять минут, – взмолилась посиневшая ундина, – Я совсем не замерзла. И потом ведь ты меня согреешь, правда?

Надо же! Кокетничать с собственным мужем! Такого за ней раньше не водилось. Пробормотав что-то невразумительное я поспешил ретироваться, а сам все сравнивал стоящую перед глазами обнаженную Асмир в белой пелене пара и резвящуюся в воде Ольгу (правда в купальнике). Более несхожих женщин представить трудно. И все-таки… Была бы возможность – женился на обеих. Даешь гарем российским мужикам! Нас так мало осталось…

Когда я вернулся к палатке, юный друг археологов успел уже разобрать свой металлоискатель.

– Не понял. Ты же хотел покопаться в той деревне, – удивился я.

– Какое там копаться. В деревне теперь народу больше чем людей. Как ты себе представляешь наши поиски? За нами детвора хвостом будет ходить. А, не дай бог, найдем что-то ценное?

– Так они вроде нормальные люди. Не бандиты, не воры…

– Когда дело доходит до денег и нормальный человек может того… Были на моей памяти такие случаи. Шли «в поле» друзья не разлей вода, а возвращались… Как доходит до дележа, откуда что берется. Все дерьмо со дна души всплывает. А тут народ пришлый. Этот беженец говорил: сколько мужиков в деревне? Пять? На нас хватит, оборони царица небесная. Трупы в заброшенный колодец скинут и земелькой присыплют. Очень даже просто. Нет, Игорек. Я туда не пойду и вас не поведу. Как главнокомандующий, несу полную ответственность за личный состав.

– Личный состав благодарит за заботу, и интересуется: не будет ли любезен многоуважаемый генералиссимус, посветить его в свои дальнейшие планы. Короче, куда двигаем дальше?

– Туда, – волосатый палец друга указал на противоположный берег, – переправимся и часов через пять будем на месте.

Вынув из кармана свою чудо-карту, Витька ткнул пожелтевшим ногтем в одному ему видимую точку.

– Там, говорят, раньше святилище было. Может, кто чего и зарыл. Предметы культа или еще что.

– А как переправляться будем?

– Вплавь. Плотик смастерим, вещи погрузим, – Ольга с Альфой переправят. А сами вспомним молодость. Наперегонки через речку, слабо?

– Не слабо. Кто последний, тот…

– Два дня моет посуду за всеми.

– Согласен. Готовься мыть.

– Это мы еще посмотрим. Давай, займись плотиком, а я соберу вещи. Ольга все равно из воды не выйдет, так мы ей сразу плот с вещами и подкинем.

– Да, уж. Дорвалась. И Альфа не отстает – «Титаник» из себя изображает.

– Тьфу-тьфу-тьфу, – плюнул через левое плечо суеверный Курицын, – чтоб слов таких в течение всей экспедиции от тебя не слышал. Глазливый ты, Игорь. Даже работа твоя застопорилась, потому, как сглазил ты все дело на последнем банкете.

– Ты откуда знаешь, Штирлиц?

– Агентура докладывает. Не помнишь, что ли как тост произносил: «Выпьем за успех нашего безнадежного дела»! Накаркал. Сколько раз с тех пор тебя комиссия браковала? То есть не тебя, конечно, а твои исследования?

– Витька, отстань! Не сыпь мне соль на рану, хуже будет.

– И что ты сделаешь? – правая бровь Витьки скептически поднялась.

– А вот что! – выпалил я и боднул друга головой в живот. То есть попытался боднуть, потому как Витька, несмотря на свою богатырскую комплекцию, всегда двигался на удивление быстро. И с годами скорости не потерял. Я почувствовал, как мою руку сжали железные тиски, заломили назад и, пользуясь моей инерцией, повели кругом. Оставалось только лягнуть условного противника в колено. Получилось недурно. Витька потерял равновесие и рухнул прямиком на меня. Ощущения были такие, словно мое бренное тело швырнули под асфальтовый каток.

– Сдавайся, – пропыхтел Витька мне в ухо.

– Никогда! Гвардия не сдается.

– Так то гвардия… Сдавайся, говорю.

– Ни за что! – упорствовал я, извиваясь ужом.

И, о чудо, минуты через три мне удалось-таки выползти и даже очутиться сверху. Правда, ненадолго. Таким вот несерьезным образом мы возились минут десять. Жирную, а точнее мокрую точку в нашем противостоянии поставила вылезшая из реки Альфа, решив присоединиться к возне. При этом она оглушительно лаяла, пытаясь растащить наши тела в разные стороны. Затем, убедившись в бесперспективности метода, сменила тактику и просто-напросто отряхнулась, обдав нас веером холодных брызг.

– А-а-а-а, что б тебя! – завопил Витька. В этот момент он как раз находился сверху, и ему досталось куда больше чем мне. Альфа не стала дожидаться неминуемой мести и со всех лап кинулась в сторону спасительной реки.

– Ну, вот. Такой кайф обломила! – пожаловался мой неудовлетворенный друг – ему ведь так и не удалось положить меня на лопатки.

– Ладно. Порезвились, и хватит. Пора делом заняться. Ты, как главнокомандующий возьмешь на себя самое интеллектуальное – постройку плотика. А я, так и быть, соберу вещи, – отдышавшись, изрек я и, не слушая недовольное ворчание Курицина, полез в палатку.

Оставшись в одиночестве, я вновь погрузился в размышления о произошедшем со мной феномене. Что-то мешало мне, вздохнув с облегчением, объявить произошедшее сном и обрести утерянный душевный покой. К своему удивлению, я из последних сил пытался доказать обратное. Все было слишком подробно, логично, реально. Реальнее чем наяву. После яркости красок, звуков, переживаний «сна», «реальный мир» казался мне старой выцветшей кинопленкой, прокручиваемой в затрапезном сельском клубе.

Руки послушно паковали рюкзак, а мозг выхватывал из памяти фрагменты моих ночных похождений, рассматривая их со всех сторон, разлагая на «атомы», пытаясь найти хоть какую-нибудь несообразность или противоречие. Дохлый номер. Чем дальше, тем больше я цеплялся за мысль, о путешествии в прошлую жизнь. Несмотря на впитанный с молоком матери атеизм, наследственный скептицизм, и зазубренный в институте научный коммунизм. Удастся ли мне еще раз подобное перемещение? Скорей бы ночь. Сон не сон, но, черт побери, я требую продолжения банкета.

Через полчаса все было упаковано, плотик готов и мы с Витькой, тщательно залив костер, сгибаясь под тяжестью рюкзаков, потопали на берег. Как я и ожидал, любимая супруга так и не соизволила выйти из воды, продолжая синеть от холода. Витька в двух словах объяснил, что от нее требуется, и Ольга согласно кивнув, подплыла к берегу. Мы спустили плот на воду и передали ей два буксирных конца – для нее и для Альфы. А сами быстро разделись и, покидав одежду на плот, напряженно замерли у самой кромки воды. На перегонки, так наперегонки.

– Кто подаст сигнал? – осведомился я. – Ты, Витька?

– Не царское это дело.

– Тогда я?

– Нет. Лицо должно быть незаинтересованное.

– Значит это должен быть Игорь, – встряла Ольга. – У него всегда лицо незаинтересованное. Как будто ему все до лампочки.

– Молчи, женщина!

– Нет уж, пусть кричит. Сигнал подает. Оль, крикни что-нибудь спортивное – вмешался в воспитательный процесс Витька.

– На старт. Внимание… – тут Ольга взяла мхатовскую паузу. И мы, как два дурака, с минуту стояли пригнувшись, дрожа от нетерпения и прохладного ветра. Ладно-ладно. Отольются кошке мышкины слезы.

– Марш!

Мы дружно заорали и ринулись в не по-летнему холодную воду.

Я уже был на середине реки, как вдруг неожиданно ногу свело судорогой. Витька с невероятным шумом рассекал водную гладь в двух метрах впереди. Мне бы окликнуть его, но гордыня не позволяла вот так просто сдаться. Барахтаясь и шипя от боли, я изо всех сил впился ногтем в икру сведенной судорогой ноги. Безрезультатно.

Мысли заметались, как подростки, застигнутые во время секса невпопад вернувшимися родителями. Кажется, пора звать на помощь. Пока я колебался, плавное, но мощное течение уже снесло меня метров на двадцать.

– Витька! Ногу свело, спасай! – заорал я, из последних сил стараясь удержаться на поверхности.

Витька, уже выбиравшийся из воды, стремительно развернулся, поискал меня глазами, выругался и снова бросился в воду.

Тем временем, дела мои шли все хуже и хуже. Силы таяли льдинкой на солнце, а от боли начала кружиться голова. В довершение всех несчастий, я вдруг почувствовал, что течение не только несет меня вниз по реке, а начинает заворачивать и тянуть просто в низ. На дно.

– Витька! Осторожно!! Водоворот!!! – успел выкрикнуть я и с головой ушел под воду.

Дальнейшее помню смутно. Легкие разрывались от недостатка воздуха, но я, стиснув зубы, пресекал все их попытки вдохнуть холодную речную воду, надеясь неизвестно на что. Ведь утопленника гораздо легче откачивать, если он не нахлебался воды. Потом зеленые и фиолетовые круги, плывшие перед глазами, уступили место расплывчатой темной фигуре, в которой я с изумлением узнал старого волхва из сна. Мураш укоризненно покачал головой, погрозил пальцем, потом что-то выкрикнул и исчез. А вместе с ним исчез и весь остальной мир.

Некоторое время я блаженно плавал в густом сером тумане. Мне было хорошо и спокойно. Странно, почему люди так боятся смерти, ведь это совсем не больно. Даже приятно. Однако, продолжалась эта благодать совсем не долго. Видимо, кто-то там наверху решил, что мне нужно еще как следует помучаться на этом свете. Иначе как объяснить то, что серая мгла сменилась чернотой тоннеля, по которому я несся обезумевшей электричкой, а свист в ушах перешел в грохот, как во время моего утреннего пробуждения…

Когда я открыл глаза, то долго не мог сориентироваться. Все окружающее казалось перевернутым на 180 градусов. Был верх – стал низ. Прямо перед глазами у меня переминались витькины босые ноги, бойко зеленела травка, пробегали встревоженные жучки, а под ногами медленно плыли жемчужные облака, кое-где позолоченные невидимым солнцем. В довершении всего, меня периодически встряхивало. И после каждой такой встряски изо рта и носа извергалась очередная порция воды. Наглотался все-таки.

Кажется, я застонал. Потому что Ольгин вопль чуть не порвал мне барабанные перепонки.

– Живой! Витька, ты слышал? Он очнулся!!! Слава тебе господи, живо-о-ой! – закричала она.

И заревела белугой.

Тут же выяснилась причина моего нестандартного положения. Оказывается Витька, в соответствии с где-то вычитанными им правилами первой помощи при утоплении, держал меня навесу вниз головой и при этом энергично встряхивал. Видимо это должно было помочь мне избавиться от попавшей в легкие воды. Ну, здоров бугай! Сколько же он меня так..?

Когда из вертикального положения я был переведен в горизонтальное, то есть аккуратно положен на травку, Ольга бухнулась на колени и стала быстро трясти меня, попутно всхлипывая и ругаясь.

– Ты что же, гад? Решил меня одну оставить? Не выйдет, и не надейся! Я тебя никому не отдам, слышишь?! Ни Инне твоей, ни другой бабе, ни старухе с косой! И-и-и-и. – тоненько завыла Ольга и, закрыв лицо руками, ткнулась мне головой в живот.

Я лежал не шевелясь, слушая Ольгины всхлипывания, и заново наслаждался, каждым ударом пульса, каждым своим вздохом. Оказывается это такое счастье – просто лежать и дышать…

– Ну, ты, блин, даешь… – уселся рядом Витька, – Ведь чуть было не было… Я уже думал – все, не оклемаешься. Целых семь минут не дышал. Счастливый ты, Игорь, небось в рубашке родился.

– Спасибо тебе, Вить, – разлепил я непослушные губы, – Это ж какую силу надо иметь, что бы из водоворота меня вытащить. Должник я твой…

Странное выражение, появившиеся на лице друга, я отнес на счет смущения. Очень уж не любил он сантименты. Особенно если, речь шла о чем-то действительно важном.

Когда Ольга перестала заливать слезами мое и без того мокрое тело, а счастливой Альфе надоело вылизывать лицо, нахмурившейся Витька пододвинул мне одежду и проворчал:

– Ну, хватит телячьих нежностей. Жив, и слава Богу! Трогаться давно пора. Нам еще засветло до места надо дойти.

Я не возражал – надо, так надо – и, вопреки ожиданиям, довольно легко поднялся на ноги.

К счастью от роли вьючного мула меня, как пострадавшего, на этот раз избавили. Курицын скрипнул зубами и закинул сразу два рюкзака на могучие плечи, оставив мне только ружья. Ольга тоже впряглась в лямки, пробормотав, что неплохо бы нагрузить и Альфу. Овчарка же, ничего не зная о коварных планах хозяйки, беспечно вертелась у всех между ног, возбужденно хлеща хвостом окружающую растительность. Ну, что ж, приключения продолжаются. «То ли еще будет», – сказал мне внутренний голос, подозрительно похожий на голос волхва. И я как-то сразу ему поверил.

К большому Витькиному огорчению шли мы медленно. Можно сказать просто плелись. После вчерашнего марш-броска непривычные мышцы скручивались болью при каждом шаге. Вдобавок у меня внутри все время что-то ощутимо хлюпало, и приходилось часто останавливаться, когда я буквально валился с ног от очередного приступа кашля. Думалось тоже медленно, под стать течению реки, едва не ставшей для меня последним пристанищем. Согласитесь, что дважды за сутки поздороваться с курносой – это уже перебор. Пусть в первый раз все случилось во сне, но я то считал, что умираю наяву, а, значит, для меня так оно и было. Н-да. Это уже явно отдает дзэн-буддизмом. Как там сказано «мир есть Великая иллюзия»? Или что-то в этом роде…

Однако иллюзия иллюзией, а странное чувство предопределенности, впервые зародившееся в деревне Сведино, снова настойчиво постучало в сознание. То, что я до сих пор жив – не моя заслуга, и, скорее всего, не Витькина. Видимо, что-то еще не доделал я в этом мире, и потому не пропущен в тот. С каждым шагом во мне крепла уверенность, что возложена на меня некая миссия, чтоб ее… И сон мой неспроста. Стоп! Если предположить, что видел я отрывок своей прошлой жизни, то, скорее всего, мы сейчас проходим по тем же самым местам. А святилище, к которому нас гонит жестокосердный Курицын, это капище Велеса, где из деревянной фигуры пристально и понимающе глядели на меня глаза бога. Ничего себе! А вдруг в Шум-горе, в каменной погребальной камере, в рассыпавшейся в пыль кольчуге, сжимая сухой костлявой рукой изъеденный ржавчиной меч, лежу я? Возможно, даже вместе с Асмир? Как говорит мой друг: оборони царица небесная!

От таких мрачных мыслей я окончательно обессилел, и Витьке поневоле пришлось объявить очередной привал. Ноги тут же объявили забастовку, и уронили меня на траву. Ольга тоже выглядела не лучшим образом, и только наш Сусанин спокойно сгрузил со спины два рюкзака и принялся, наверное, в сотый раз изучать карту. Чуть отдохнув, Ольга с тяжким вздохом поднялась.

– Вы тут посидите, а я сейчас приду, – сказала она, и, свистнув Альфу, пошатываясь, удалилась в ближайшие кусты.

А я, чтобы отвлечься от своих заморочек, снова принялся благодарить Витьку за спасение.

– Да, не блажи ты, – недовольно сморщил нос Курицын, и почему-то завертелся, оглядываясь по сторонам. – Я здесь не причем. Ольга тебя вытащила.

– То есть как? – обалдел я, – Не может быть!

– Вот и я думал, что не может. Теперь вижу, что ошибался. Любовь она того… Ну, ты понимаешь…

– Ничего не понимаю! Как она могла? Она же женщина, не трактор…

– Выплыть с тобой из водоворота и я бы не смог. Потонули бы оба. Когда мы с Ольгой подплыли к омуту, на поверхности уже одни пузырьки остались. Нужно было нырнуть за тобой на самое дно. И по дну тащить тебя оттуда, не всплывая. Я плаваю, как рыба, но ныряю как поплавок. Я туда – меня оттуда. Мне и на полметра не нырнуть, а там глубина метра четыре не меньше.

– Значит…

– Вот именно, значит! Я ее даже предостеречь не успел. Нырнула, только пятки сверкнули. Я уже думал, что вас обоих потеряю. Мне только самому утопиться оставалось бы. Потом смотрю, метрах в пяти вниз от омута, выныривает и голову твою из последних сил старается над водой удержать. Я к вам. Обогнул водоворот, схватил тебя за волосы, хорошо, что ты их так отрастил… В общем выбрались мы на берег, и тут с Ольгой истерика. То плачет, то смеется. А потом говорит: «Если скажешь Игорю, что это я его вытащила, больше мы не друзья». Вот такие пироги с котятами.

Потрясенный я сидел, уставившись в пространство. В голове было пусто и звонко, как после пропущенного удара. Однако вместо благодарности во мне почему-то начинало закипать раздражение. На себя. Да что это я за мужик, если меня все время бабы спасают? Сначала Асмир, теперь вот Ольга… Это не есть хорошо. Совсем даже не хорошо. Но Ольга! Кто бы мог подумать? Маменькина дочка, бывшая училка… Бред какой-то.

Когда «маменькина дочка» вышла на полянку, я уже немного пришел в себя. И виду не показал, что заговор раскрыт. Не хватало еще, чтобы они с Витькой разругались. Ольга молча села рядом, прижавшись ко мне плечом. Только вздохнула. Но вздохнула так, что Курицын хмуро взглянув на нас, смилостивился и задержал выход минут на двадцать. Потом еще на двадцать… А потом сказал:

– Ладно, голубки. Вы тут пока поворкуйте, а я пока пойду, поищу место для стоянки. Здесь недалеко должен быть ручей. Все равно с такими темпами мы сегодня до святилища не доберемся. Альфа, ко мне!

И, взяв только ружье и овчарку, Витька налегке дунул по какой-то звериной тропе.

Когда в зеленой лесной тишине окончательно растворился заливистый собачий лай, мы с Ольгой одновременно повернулись. Что прочитала в моих глазах жена, вытащившая мужа с того света, так и осталась для меня тайной. А я, глядя в родные зеленые глаза, где моим губам знакома каждая ресница, подумал о том, что мы без толку теряем драгоценное время. И торопливо закрыл их поцелуями. Над нами шумели кроны вековых сосен, повидавших за свою жизнь немало, но то, что творилось в этот миг на поляне, думаю, доставило им незабываемые впечатления. Что слышала трава, безжалостно примятая нашими полуобнаженными телами? Мой безумный шепот? Ее счастливые вздохи? Каждым движением мы с упоением стирали границу, воздвигнутую Творцом между мужчиной и женщиной. А когда в последний миг, пришло долгожданное единение, тихий счастливый смех прозвучал под сенью смущенного леса. И даже эхо не осмелилось его повторить.

Мы лежали обнявшись, глядя куда-то в небо, а на самом деле в никуда. И молчали, боясь спугнуть спустившееся с небес (а может быть выловленное из воды) обыкновенное чудо – возрождение любви. Пускай, чтобы испытать это мне понадобилось вдоволь нахлебаться речной воды – я рад. Если когда-нибудь, оборони царица небесная, мне вдруг покажется, что любовь опять хлопнула дверью, или незаметно просочилась, сквозь неплотно сжатые пальцы, я не паду духом. А просто доберусь до ближайшего водоема и… Главное, чтобы ты в этот момент была где-то поблизости. Я люблю тебя, Ольга…Так же как Асмир. Черт! Опять всякая ахинея в голову лезет! Хорошо еще, что они у меня в разных мирах, иначе пришлось бы разорваться. Избавь меня Бог от такого выбора!

К тому моменту, когда Витька вернулся и объявил, что нашел прекрасное место для ночевки, мы уже были самими собой. Но чуткая Альфа, заглянув по очереди в наши, слегка смущенные, лица, неистово завертела хвостом и принялась скакать как кенгуру. Курицын подозрительно глянул в нашу сторону, но сказал только:

– Отдохнули? Давайте, шевелитесь! А то солнце уже заходит.

– Далеко идти? – упавшим голосом спросила Ольга. У нее, как и у меня сил почти не осталось. Н-да-а. А еще говорят, что влюбленные не ходят, а летают…

– За час дойдете – утешил Витька.

И мы снова впряглись в лямки.

Место, которое выбрал мой друг, и впрямь оказалось выше всяких похвал. Чистая аккуратная полянка выглядела как подстриженный газон в парке какого-нибудь английского сэра. Даже жалко было костер разводить. Но, тут уж ничего не поделаешь – без вечернего чая с дымком ни какая красота не способна удовлетворить загадочную русскую душу. А какой же чай без разговора «за жизнь»? В общем, проболтали мы до глубокой ночи, даром что ли долго не собирались вместе? Одна тема сменяла другую, но на утреннее приключение было наложено негласное табу. Уже под конец, когда глаза слипались, а в животе плескалось около двух литров крепкого сладкого чая Витька снова стал просвещать нас относительно большой относительности науки истории. Особенно периода до 17 века, когда эту самую историю, наконец-таки, попытались систематизировать.

– Что же касается России – нам вообще не повезло. При каждом перевороте историю начинали писать заново, так сказать в свете последних постановлений. И теперь сам черт не разберет, как все было на самом деле. А содержащиеся в зарубежных архивах сведения настолько противоречивы, что если им верить…

– А ты кому веришь? – зевнула Ольга.

– Своей интуиции!

– И как? – встрял я.

– Еще ни разу не подводила. Даже когда женился.

– Да я не про то. С находками как?

– Пока не жаловался. А в этот раз у меня предчувствие, что найдем нечто совершенно обалденное. Такое, что даже продать не сможем.

– Ага, потому что это никто не захочет купить!

– Остряк…Много ты понимаешь. Все что покрыто пылью веков или блеском сенсации продается за о-о-очень хорошие деньги. Сегодня одна бутылка «Шампанского» с затонувшего «Адмирала Нахимова» по 20 штук баксов идет. А здесь тысячелетний пласт, не меньше. Викинги. М-м-м…

И Витька, закрыв глаза, изобразил на лице неописуемое блаженство, от чего стал походить на объевшегося сметаной кота.

– А как ты узнаешь викинги или русские? Ты же не специалист, – спросила жена.

– По большому счету это не важно. Важен возраст находки. А викинги или русские… Известный арабский историк ибн Фалдан в своих записках совсем не различал северных русичей и викингов. Одинаковая одежда, внешность, оружие. Так что…

Он еще долго разглагольствовал на эту тему, но я уже ничего не слышал, как громом пораженный совпадением. Ведь Салим аль Хусейн тоже упоминал великого путешественника ибн Фалдана. Могу поклясться, что до сего дня никогда не слышал этого имени. Только во сне и вот сейчас от Витьки. Сердце гулко бухало в клетку ребер, ему вдруг сделалось там очень тесно. Горло сжалось, и я с трудом глотал ставший безвкусным чай. Значит, все-таки это был не сон. И тысячу лет назад меня звали Велеславом.

– Витя, слышь, – не вытерпел я, а правда что в низовьях Дона амазонки жили?

– Правда. Несколько лет назад там один курган вскрыли. Нашли скелет воина, скоре всего даже вождя. Нашли меч, наконечники для стрел, еще какое-то оружие… Все говорило, что здесь покоится отважный воин. Но скелет был женский. И кроме оружия нашли связки стеклянных бус и до блеска отполированное бронзовое зеркало. Все-таки женщина – всегда женщина, даже если она вождь.

– Ну, что пошли в палатку? – не выдержала Ольга, – я уже сидя сплю.

– Конечно, – с энтузиазмом поддержал я свою половину, – Вить, пойдем. Завтра ты нас опять ни свет ни заря поднимешь.

– Обязательно. Ладно, пошли.

Втиснувшись в палатку и упаковавшись в спальники мы еще некоторое время переругивались, выясняя кто кого придавил. Затем, наконец, сообразили, что это Альфа развалилась поперек нас всех, и незамедлительно изгнали ее в передний отсек. Вскоре я услышал молодецкий Витькин храп, от которого начали вибрировать палаточные стойки. Ольга уже давно спала, а я все ворочался и гадал: продолжится ли сегодня экскурсия в прошлую жизнь? Честно говоря, хотелось бы еще разок там побывать. Увидеть Асмир… И, естественно, чем старательнее я пытался уснуть, тем хуже у меня это получалось. Короче, когда стало светать я разбитый бессонной ночью выполз из палатки и стал разводить костер, на чем свет кляня витькино пристрастие к крепкому чаю. Ему то что, он и после литра кофе будет спать, как убитый сурок. А мой организм не привык к такой концентрации кофеина – весь сон Альфе под хвост. Кстати, нужно попробовать сегодня подстрелить для нее что-нибудь. Нельзя ведь держать собаку на одних сухарях и каше, сваренной на бульонных кубиках.

Когда из палатки выполз заспанный Курицын, каша уже разварилась до состояния клейстера, а чай разве что льдом не покрылся. Я сидел у костра и терпеливо вытаскивал клещей из Альфы.

– Доброе утро, товарищи, начинаем утреннюю гимнастику, – бодро возопил Витька и попытался достать ногой до вытянутой вперед руки. Однако не учел выпавшей утром росы и с грохотом опрокинулся навзничь, подмяв под себя большую часть палатки. Я бросился на помощь другу и попытался извлечь его из складок брезента, но тут Альфа, решив, что это какая-то новая игра, кинулась довершать разгром. Образовалась куча мала средних размеров, из под которой доносились полузадушенные возмущенные крики Ольги.

Примерно через час, умывшись, позавтракав и даже вымыв посуду, мы свернули лагерь и снова двинулись по одному Витьке ведомому маршруту. Во время движения я делал неоднократные попытки поохотиться, но так и не достиг успеха. А после того, как ослепленный охотничьим азартом, чуть было не подстрелил Альфу, Витька отобрал у меня ружье, зарычав не хуже овчарки:

– С жиру бесишься? Понесешь мой рюкзак.

И, не слушая возражений, навесил на меня свой рюкзачище, в который при желании можно было упаковать все наши вещи.

Так мы шли часа три. А потом вышли на поляну. С первого же мгновенья я узнал ее. Здесь Салим аль Хусейн разбил шатры на погибель своему каравану. Я увидел маленький родник, бьющий из под корней огромного пня, и с трудом перевел дыхание. Этого не могло быть! За тысячу лет тут все должно полностью измениться… Я был так поражен новым совпадением, что даже не сразу обратил внимание на то, что с первого взгляда углядела Альфа, с лаем бросившись в дальний конец поляны. Две палатки притулились друг к дружке, на веревке между деревьями сушились какие-то вещи, двое мужчин и две женщины сидели у костра и что-то оживленно обсуждали.

– Альфа, ко мне! – заорал я, – Ко мне, кому говорят!

Овчарка замерла, не добежав до компании каких-нибудь трех метров, последний раз угрожающе гавкнула и, развернувшись, как ни в чем не бывало, потрусила ко мне.

Повстречать в такой глуши людей, тем более в двух шагах от искомого места, совершенно не входило в наши планы. Хорошо бы узнать: кто такие? Может быть конкуренты? Курицын аж весь подобрался, как будто решил отстаивать свои права в рукопашной. Я взял его за плечо и тихо сказал:

– Остынь, Витек. Может быть, они здесь по другим делам. А если нет, то всегда есть возможность договориться. С виду вполне приличный народ.

Говоря так, я еще раз обежал глазами всех четверых. Обычно мне удавалось с первого взгляда определить какой человек повстречался на пути. Но эта четверка определенно поставила меня тупик. На грибников не похожи. На простых туристов тоже. И на черных археологов не тянут. Не геологи, это ясно. Не, не, не… Тогда кто? Вон приборы какие-то поблескивают, только вроде больше оптические. Что они тут изучают? Пока я гадал как себя с ними вести, мы постепенно приближались к компании. Видный мужчина, что сидел с краю поздоровался первый.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте! – широко улыбнулась Ольга. Знала ведь, что улыбка ее действует на мужской пол безотказно. – Не испугала вас наша собака? Она не кусается.

– Надеюсь. А как ее зовут?

– Ее зовут Альфа.

– Какая красивая, – восхитилась одна из женщин. Та, что постарше, – Можно ей конфетку дать?

– Конечно.

Женщина протянула собаке карамельку и Альфа осторожно взяла конфету с протянутой ладони.

– Можете ее погладить, – милостиво разрешила Ольга и без всякого перехода спросила, – А вы кто?

– Мы – уфологи, – ответил видный мужчина, и, поглядев на наши недоуменные лица, пояснил, – ну, те которые за летающими тарелочками охотятся. Как в «Секретных материалах». Только мы общественная организация. На ФБР и ФСБ не работаем.

– А жаль, – вступил в разговор второй мужчина, – тогда бы финансирование хоть какое-нибудь было. Совсем ты Валю по спонсорам загонял.

Мы с Витькой быстро переглянулись и чуть заметно пожали плечами: всяк по своему с ума сходит. Кто-то в земле ковыряется, кто-то в небе.

– Ой, как интересно! – заливалась соловьем Ольга, как-то ненавязчиво взявшая разговор на себя, – Так вы что же, здесь летающие тарелки видели?

– Ну, не совсем. А вы собственно…

– Я – Ольга. Это – Игорь, мой муж. А это – Виктор, наш командир. – быстро представила нас жена. Молодец, не хочет раскрывать карты раньше времени. – Мы тут вроде как в романтическом путешествии.

– Очень приятно. Я – Степан Сергеевич Семагин – руководитель УФО-центра.

Внешность солидная, даже в охотничьем камуфляже; больше похож на бизнесмена или депутата.

– Это – Валя, наш секретарь, менеджер, повар… Всех ее должностей я просто не вспомню.

Женщина ягодного возраста, еще симпатичная и явно неравнодушная к Степан Сергеичу.

– А это наш экстрасенс Андрюша.

Средних лет мужичок, внешностью и повадками напоминающий незабвенного деда Щукаря.

– Это – Мила. Она не член УФО-центра, но очень приятная попутчица.

Молодая, хорошенькая, стройная. Настоящая стоп-модель. Только рост маловат. Кого-то она мне напоминает. Не могу только вспомнить кого.

– Так все-таки, есть здесь летающие тарелки? Или это военная тайна? – решил вмешаться я.

– Да какая там тайна, – рассмеялся Степан Сергеевич, – нет здесь тарелочек. Но зато есть аномальная зона.

– Правда?! – восхитилась Ольга, – А какая?

– Вот это мы и пришли выяснить. Местные говорят, раньше там святилище языческое было. И до сих пор странные вещи в нем творятся.

Я мысленно выругался. И эти туда же. Что прикажете делать теперь?

Как ни странно наши затруднения разрешились сами собой. Благодаря дипломатическим способностям Ольги уже через каких-нибудь полчаса мы с удовольствием ели уфологический суп специального приготовления. То, что кипело в большом походном котелке, супом можно было назвать с большой натяжкой. Ну, посудите сами, как окрестить блюдо, если на его приготовление пошли: свиная и говяжья тушенка, пара рыбных консервов, банка морской капусты, крупа пшенная, крупа манная, и пачка спагетти. Ольга, помешанная на здоровом питании, просто пришла в ужас. Но, в чужой монастырь со своим уставом не ходят, и мы покорно подставляли миски Валентине, которая с радушной улыбкой наполняла их этим невозможным варевом. Однако опасения были напрасны, и после нескольких проглоченных ложек, мы с энтузиазмом скребли миски и норовили попросить добавки.

Тут мне бросилось в глаза, что экстрасенс Андрюша подает нам какие-то странные знаки. Я непонимающе покачал головой, и тогда он повернулся к своему шефу.

– Степан Сергеевич, люди с дороги, устали, может помочь им взбодриться…

– Андрей, – укоризненно покачал головой шеф, – у тебя одно на уме. Говорил же, что у нас до конца экспедиции сухой закон. Только в особых случаях…

– Так это и есть самый особый случай. Людей в такой глухомани встретить. Да еще каких…

Тут он пристально глянул в мою сторону и, наклонившись к начальственному уху, что-то быстро зашептал.

– Ну, не знаю… – начал плановое отступление Степан Сергеевич, – у нас остался только НЗ…

– Нет проблем, – взял быка за рога Витька и вынул из своего рюкзака двухлитровую бутылку из под «Спрайта», в которой весело плескался чудесный самогон, оторванный при расставании от сердца Сереги Грачева.

– Вот видишь, Степан, какие замечательные люди к нам пожаловали. У них, как у настоящих уфлогов, с собой все самое необходимое.

Дальше все пошло как по маслу. Наши новые знакомые оказались людьми незаурядными, словоохотливыми и поразительно наивными. В том смысле, что приняли за чистую монету нашу легенду о романтическом путешествии, которую им со всеми подробностями изложила Ольга. Вот ведь Штирлиц. Шпарит как по писаному. Осталось только найти предлог напроситься с ними в аномальную зону, то есть в святилище. Подмога пришла, как ни странно, от экстрасенса. Ну и тип. Похоже, он на самом деле верит в то, что обладает сверхестественными способностями. Чуть ли не мысли читает. Как же, купились бы они тогда на нашу романтику. Но до огненной воды Андрюша оказался большой охотник. После пятой стопки поток его красноречивого хвастовства перехлестнул уже всяческие границы. А после шестой…

– Андрей, кончай надираться, нам на разведку пора – попытался осадить его Степан.

– На какую разведку? – полюбопытствовала Ольга.

– Разведку местности. Видите ли, сами исследования в зоне аномальных явлений мы будем проводить ночью. А сейчас пойдем замеры сделать, разведать дорогу… Что бы ночью, не дай бог, не заблудиться. В таких зонах всякое бывает. Можно и во временной колодец угодить, и вообще…

– И вообще-е-е – протянул горе-экстрасенс, – И вообще, ты, Степан меня извини, но я уже никуда не пойду. Перебрал, кажется.

– Нет, ты пойдешь! Я, что, по-твоему, должен один в зону идти?

– Почему это один? – возмутилась Валентина, – А я? Как супы им варить, так Валя, а как до дела доходит, так меня можно оставить, как ненужную вещь. Даже и не думай идти без меня.

– Я тоже пойду, – поддержала Мила.

– Вот! Ты этого добивался?! Один мужик и две бабы. Никакой техники безопасности, – возмущался главный уфолог.

– Да, что ты так переживаешь, Степ. Я к вечеру уже буду как огурчик. А сейчас от меня толку, как от козла молока. Ты же знаешь, что после пятой рюмки мой третий глаз поражает астральная близорукость.

Вот так. Не больше и не меньше. Конечно, за последние сутки мое материалистическое мировоззрение сильно пошатнулось, но астральная близорукость… Чуть было не посоветовал ему обратиться к астральному окулисту.

– Выгоню, я тебя Андрей, к чертовой матери…

– Ой, не ругайте его, пожалуйста, – заступилась за поникшего Андрюшу моя дорогая супруга, – хотите, мы с вами пойдем? Будет трое на трое. Полная гармония Инь и Ян. Правильно?

– Но это может быть действительно опасно. Я не могу взять на себя такую ответственность, – раздулся от важности Степан Сергеевич.

– Да мы согласны! Ведь это так интересно, Правда, Игорь?

– Конечно. Мы с удовольствием, если конечно не помешаем.

– Ладно, Андрей, считай, что тебе повезло. Останешься в лагере – охранять. Хоть какой-то толк от тебя будет. А вам, – кивнул Степан в нашу сторону, – нужно сначала замерить напряжение биополя. Поднимите правую руку и поверните ладонью ко мне.

Что мы и сделали. Тогда Степан Сергеевич вытащил вытащил из палатки небольшой прибор, и стал поочередно наводить на наши раскрытые ладони лазерный зайчик. Потом, сосредоточено хмуря брови, начал записывать показания.

– Этот прибор сделан по нашему специальному заказу, в одном из ведущих московских НИИ. Очень удобно на расстоянии замерять биополе, – гордо сказал Семагин.

А я едва сумел подавить приступ хохота. Не так давно мне пришлось видеть в действии этот самый эксклюзивный прибор, который на самом деле предназначен для дистанционного измерения электрического сопротивления.

– Все в порядке. Вы все признаны годными. Сейчас я проведу краткий инструктаж о поведении в зоне аномальных явлений лиц не являющихся членами УФО-центра. Потом возьму с каждого расписку, что вы предупреждены о возможных последствиях, идете в зону добровольно, и? в случае несчастного случая или летального исхода, наш УФО-центр никакой ответственности не несет. А то, знаете ли, всякое может случиться, особенно с новичками.

Ободренные таким образом главным уфологом, мы переглянулись. Судя по Витьке он из последних сил сдерживался, что бы не заржать, а в глазах Ольги плясали игривые чертики.

– Можно мы нашу собаку возьмем? – спросила она.

– Конечно, м-можно – встрял экстрасенс Андрюша, – собаки оч-чень хорошо видят астрал. И всегда адекватно реагируют. Если собака убегает, поджав хвост, то и вам в том районе делать нечего. Если громко лает на пустое место, значит там какая-нибудь сущность находится. Так, что она в зоне за место меня будет. Иди ко мне, лохматенькая, дай я тебя поцелую.

И потянулся к сидящей рядом Альфе. Обалдев от такой фамильярности, овчарка вопросительно посмотрела на меня. Мол, что делать будем: рычать, кусать или убегать?

– Тихо, тихо, Альфа. На вашем месте я бы не рисковал, – обратился я к Андрюше, – она у нас девушка, воспитанная в строгости, с первым встречным мужчиной не целуется, особенно если он под шофе.

– У, ты кака-а-ая! – протянул экстрасенс, и попытался сделать Альфе козу.

Я едва успел перехватить овчарку за ошейник, огромные зубы лязгнули в сантиметре от Андрюшеной руки. Надо же было так завести собаку. До этого случая, она ни разу не сделала даже попытки кого-нибудь укусить.

– Никто меня не любит, – опечалился Андрей, – ладно пойду вздремну, пока вы ходите.

– Ты бы хоть предсказал нам, что ли: будет в зоне что-нибудь интересное? – Спросила у него Валя, собирая миски с импровизированного стола.

– Я, ж говорил: после пятой ничего не вижу, ничего не слышу, – и уже тише добавил, – Ничего никому не скажу.

– Ох, Андрюша. Пользы от тебя… Сходил бы лучше со мной на речку посуду помыть.

– Не мужское это дело – посуда.

– А суп есть, мужское?

– Ну, конечно! Кто лучше настоящего мужика может с чувством, с толком, с расстановкой пообедать. М-м-м. А вот посуда – дело женское. Доля у тебя такая, Валечка. Доля.

– Давайте я помогу, – предложила Ольга. И быстро собрав оставшиеся миски и ложки, направилась вслед за Валентиной, которая что-то возмущенно бормотала себе под нос. Не прошла она и трех шагов, как Андрюша неожиданно резво поднялся с земли, догнал Ольгу, и чуть ли не схватив за руку, почти трезвым голосом произнес:

– Не ходи. Сама справится. Или вон Мила ей поможет. Не ходи.

– Да, что вы! Она нас таким супом накормила, а я посуду помыть откажусь? Это некрасиво.

И Ольга решительно двинулась к кустам, за которыми, проглядывалась полоска бегущей воды. Горе-экстрасенс тяжело вздохнул и покачал головой.

– Где же у нас шприц? Пойти поискать, что ли? – едва слышно пробормотал он и, пошатываясь, пошел к одной из палаток.

Очень мило. Так он еще и наркоман, в придачу? Ладно, не страшно. Все равно мы сегодня с ними распрощаемся. Пойду лучше Витьке помогу металлоискатель припрятать. Но не тут то было.

– А теперь прошу на инструктаж, – громогласно объявил Степан Сергеевич, – Вас, Виктор и вас, Игорь. И тебя, Мила, это тоже касается. А где Ольга?

– Посуду моет. Сейчас придет.

– Ну, ладно. Тогда я начну.

Но начать не получилось. Потому что на поляну вышла бледная Ольга, неся в одной руке несколько мисок, а в другой… А в другой дохлую змею.

– Извините, вы не знаете это змея ядовитая или нет? – спросила она неестественно звенящим голосом, – а то, может, я зря ее убила?

И брезгливо передернувшись, кинула нам под ноги свой трофей, в котором я сразу узнал гадюку.

– Это, Оль, типичная гадюка, – подтвердил мои выводы Витька, – напрасно ты так рисковала, она же могла изловчиться и укусить тебя.

– А она и укусила, – как ни в чем не бывало, сказала жена, – это я уже потом ее…

И, подломившись в коленках, стала плавно, словно в замедленной съемке, опускаться на траву.

Не знаю, как я оказался рядом так быстро, что успел подхватить ее у самой земли. В голове, кузнечным молотом билось одно только слово «Скорее».

– Оля, Оль! – тормошил я ее, – Куда, покажи, куда она тебя укусила?

Рядом уже был Витька, и Степан Сергеевич, и Мила. Они суетились, кричали мне что-то, но я не понимал ни единого слова. Весь мир вдруг перестал существовать. И только тихий голос Ольги пробивался ко мне из-за края Вселенной.

– Я наступила на нее. Нечаянно. Там камни были, она, наверное, на них погреться выползла. А тут я своей ножищей. Вот она меня и цапнула. На правой ноге, чуть выше щиколотки… Наверное, шрам останется.

Я стал лихорадочно закатывать ей джинсы на правой ноге. Такая маленькая ранка… Кровь почти не идет… Нужно сделать надрез… В поисках ножа я захлопал себя по карманам, и вдруг почувствовал, что какая-то сила отрывает меня от земли и пытается унести прочь от лежащей Ольги. Но мое сопротивление оказалось не так просто сломить. Когда же способность соображать вернулась ко мне, оказалось, что Витька с большим трудом, но все же сумел меня оттащить и уже минут пять пытается доораться до моего помраченного сознания.

– Да успокойся, ты! Все будет хорошо! У них сыворотка есть! И вообще укус гадюки не смертелен для взрослого здорового человека. Нога распухнет и все. Вон, гляди, экстрасенс уже Ольге сыворотку вколол.

Что бы успокоиться, я несколько раз глубоко вдохнул, и пошел обратно, ругая себя, за то, что потерял голову от страха за жену. А ведь привык считать себя достаточно уравновешенным человеком, который не растеряется в экстремальной ситуации.

Ольга все еще лежала на земле, снова и снова повторяя свой рассказ. «У нее шок», – сообразил я и, быстро опустившись рядом, стал гладить ее по голове и шептать на ухо ласковые слова. Это всегда действовало на нее лучше любой валерьянки. Вскоре Ольга задышала ровнее и перестала вздрагивать от моих прикосновений. Я, наконец, смог вздохнуть с облегчением.

– Спасибо, – повернулся я к Андрею, все еще державшему в руках использованный шприц.

Шприц! Он ведь хотел найти шприц. Просил ее не ходить к ручью. Неужели… Не может быть! Неужели этот злостный нарушитель сухого закона каким-то образом мог угадать, предвидеть… Полный бред. В потолке открылся люк – не волнуйтесь, это глюк…

Весь следующий час мы носились вокруг Ольги кругами, исполняя любую ее просьбу. Слава богу, что она у меня не слишком капризная. Несколько кружек горячего чая, холодной воды на компрессы и шоколадку из НЗ для залечивания душевной раны.

Нога, конечно, распухла и болела, но в остальном Ольгино самочувствие было вполне терпимым. У меня отлегло от сердца, хотя вряд ли мы сможем завтра двинуться дальше. Скорее всего, придется задержаться на пару дней, и Витька в свое удовольствие прогуляется с металлоискателем по святилищу. Словно прочитав мои мысли, взлохмаченная Витькина голова, просунулась палатку.

– Игорь, мы сейчас пойдем на разведку. Ты ведь остаешься, я прав?

– Конечно, прав. На кого я ее брошу?

– На меня, – мимо с Витькиной головы, в палатку протиснулся экстрасенс Андрюша, – я все сделаю в лучшем виде. Не сомневайтесь. Чуть-чуть поколдую, и будет ваша Олечка к утру как огурчик. Зеленая и вся в пупырышках. Можете спокойно отправляться Игорь Батькович. У нас с вашей женой замечательный тандем намечается. А вы прогуляетесь, развеетесь. И мне будет спокойнее. А иначе совесть замучит, что сам не пошел.

– Иди, Гаря. Тебе же хочется. Я уже совсем в порядке. А то буду чувствовать себя этакой кисейной барышней, с которой все носятся как с тухлым яйцом. И нести неудобно, и уронить, себе дороже.

– Никуда я не пойду, – немедленно окрысился я, – ты мне жена, вот и терпи возле себя такого заботливого мужа.

Ольга мельком взглянула на мое лицо и тихо вздохнула. Ясно как день, что в таком состоянии со мной спорить бесполезно. Уперся, не сдвинешь. Но тут снова вмешался Андрей.

– Слышь, Игорь. Выдь со мной на пару минут.

После полумрака палатки обилие света причиняло глазам почти физическую боль. Наскоро оглядевшись, я заметил, что уфологи уже экипировались, нагрузив на себя кучу всевозможной аппаратуры, сомнительного назначения, вроде давешнего эксклюзивного биополенапряжёметра. Ждут только нас с Витькой. Не дождутся. По крайней мере, меня. И никакие Андреевы уговоры не подействуют.

– Ты, это, не упрямься, – тут же подлил он масла в огонь, – Тебя жена чуть не силком гонит, а ты сопротивляешься. Это же редчайший случай, один из миллиона. Другие на ее месте ныли, что б ты остался. А ты… У тебя жена – золотая…

– Вот именно поэтому я и не пойду. Потому что должен.

– Именно поэтому ты и пойдешь. Потому что должен.

На последней фразе его полушутливый тон вдруг куда-то исчез, уступив место почти прямому приказу. Я было вскинулся, хотел снова протестовать, но зацепился взглядом за выражение экстрасенсова лица. И промолчал. Мне вдруг почудились, что сквозь полупьяную физиономию Андрея, как речные камни из под прозрачного льда, проступают черты старого волхва. Ну вот, допереживался. Уже средь бела дня чертовщина мерещиться начинает.

– Иди. Так надо. Потом сам поймешь, – продолжал давить на меня Андрюша.

Но я уже сдался. Ведь слово «должен», терзавшее меня почти с самого начала змеиного происшествия, обрело, наконец, плоть и кровь. Я понял, что действительно должен, но не остаться, а идти.

– Хорошо, я пойду.

– Вот и молодец. А за жену не беспокойся. Сделаю все, что смогу, даже культурный досуг обеспечу.

– Вить, собирайся, я иду.

– Вот и чудненько, – обрадовался подошедший Степан, – Да не переживайте вы так. Час туда-обратно, час там. Максимум за два часа обернемся. А ты, Андрей, у меня смотри…

Оскорбленный экстрасенс фыркнул и полез к Ольге в палатку, возмущаясь несовершенством мира вообще и начальников в частности. Чуть погодя, я последовал за ним, чтобы еще раз ободрить Ольгу, но только зря намозолил коленки. Она уже вовсю смеялась, очередному Андрюшиному анекдоту из жизни зеленых человечков. Обиженно пожелав ей приятного времяпрепровождения, я уже попятился к выходу, как вдруг Ольга, растеряв веселость, попросила:

– Отпускаю тебя и Витю с одним условием: самый первый найденный вами трофей – мой. Даже если это будет какой-нибудь ржавый гвоздь. Имею я право на компенсацию? За моральный и физический ущерб.

И заговорщицки переглянулась с Андреем.

Клятвенно заверив ее, что свой трофей она обязательно получит, я выбрался, наконец, на вольный воздух. Вслед мне из палатки донесся насмешливый эстрасенсовый тенор:

– Вы сухой паек с собой берете?

– Это еще зачем? – удивился я, – Мы ж всего на два часа идем, а не на трое суток. Ничего страшного, с голоду не умрем.

– Действительно, не умрете… Ну, как говориться, ни пуха, ни пера.

– К черту! – бросил я и трижды плюнул через плечо. Н-да-а-а. Кажется, скоро стану таким же суеверным как Витька… Оборони царица небесная.

Повесив на шею бинокль, я взял ружье и громко свистнул Альфу. Но овчарка вместо того, чтобы радостно подбежать ко мне, угрюмо поплелась к нашей палатке и легла перед входом – сторожить. Теперь ее с места не сдвинешь. Ладно, не очень то и хотелось. И, закинув на плечо двустволку, я поплелся в арьергарде маленького отряда, туда куда, как выяснилось, должен. В святилище. Интересно то или не то? Скоро узнаю.

Шли мы спокойно и размеренно. С Витькиной гонкой не сравнить. Не ходьба, а сплошное удовольствие, тем более, что в этот раз неподъемный рюкзак не мозолил усталые плечи. Перед моими глазами покачивалась кепка Милы, которая тоже предпочитала вперед не высовываться. И как-то ненавязчиво получилось, что очень скоро мы пошли рядом, весело болтая о ничего незначащих вещах, вроде политики и бульварной литературы. Давно я не ощущал себя так легко и свободно с малознакомым человеком. Как будто дружили мы с ней в босоногом детстве, и вот, наконец, встретились после долгой разлуки. Есть что друг другу порассказать. Мы и рассказывали. Попутно выяснилось, что Мила совершенно случайно примкнула к группе уфологов, чтобы вместе дойти до Шум-горы. Интересно, ей то, что там понадобилось? Не Шум-гора, а просто Рим какой-то – все дороги туда ведут. Надо будет расспросить подробнее. И только я собирался спросить, как вдруг… То ли луч солнца, застрявший в глазах, решил сыграть со мной злую шутку, то ли тень от листвы прихотливо упала Миле на лицо, то ли подсознание мое упорно дожидалось чуда… Только показалось, что шагает рядом со мной ни кто иная как Асмир. От неожиданности я споткнулся на ровном месте и с грохотом растянулся во весь рост. Мила тот час бросилась мне помогать, отчего сходство еще больше усилилось. Те же порывистые, завораживающие движения, та же хрупкая девичья фигура, темные волосы, карие глаза. Я с самого начала гадал, кого мне напоминает эта девушка. И вот сейчас разглядел то, что должен был увидеть сразу. А чувство, что встретил старую знакомую? Еще бы не старую! Нашей, гм, дружбе не меньше тысячи лет. И вот вам здрасьте – встретились. Я и она. И Ольга… Господи, ведь просил же тебя: пронеси мимо чашу сию, не ставь перед выбором… Стоп. Какой там выбор. Это я ее помню, а она и знать не знает, что десять веков назад мы так же шагали с ней по тропинке и болтали о ничего не значащих вещах, вроде политики и теологии. Нет, если принять за основу мое видение, то здесь она тащила меня на себе, дрожа под ледяными струями дождя, и спотыкаясь от усталости и темноты.

После моего неожиданного открытия наш разговор с Милой прекратился сам собой. У меня не хватало сил и умения одновременно обдумывать ситуацию и нести прекрасную чушь. А она, видно, что-то почувствовала и тоже замолчала, сосредоточенно хмуря брови. Хорошо еще, что в этот момент Витьке и Степану Сергеевичу пришло в голову завести околонаучную дискуссию о язычестве.

– Далеко еще, Степан Сергеевич? – спросил Курицын, – Где тут ваша аномальная зона?

Семагин остановился, вынул из планшетки карту, многозначительно посмотрел на солнце, на компас и изрек:

– Думаю, осталось совсем немного. Может быть, минуть десять и мы в святилище.

– А как мы узнаем, что в святилище. Там что, храм какой-нибудь стоит?

– Да, что вы, Виктор. Какой храм?! Святилище языческое. Значит, скорее всего, простая поляна, на которой когда-то стояли идолы.

– Вот именно, что простая поляна. Идолы сгнили давно, а полян здесь пруд пруди. Как узнать?

– Вот на этот случай нам Андрей и пригодился бы. Даром что ли мы его учиться на курсы экстрасенсорики посылали. – вставила свое веское слово Валентина.

– Ничего, незаменимых у нас нет, – бодрился Сергей Степанович, – Зря я что ли в местных музеях по полдня просиживал, пока вы с Андреем дурака валяли. У меня теперь приметы особые имеются. Так что не ошибусь, не бойтесь.

– Степан Сергеевич, а какому богу посвящено это святилище вы случайно не знаете?

– Есть несколько предположений, но наиболее вероятно, что посвящено оно было языческому богу Волосу.

– Велесу, – неожиданно вырвалось у меня.

Витька, не ожидавший от друга-технаря таких познаний в славянской мифологии, слегка обалдел, и растеряно пробормотал:

– Это одно и то же. Волос, он же Велес, он же Чернобог, – считался у славян божеством зловредным, и, в то же время, ответственным за благополучие. Обладал властью над золотом, мог одарить человека богатством или отнять его.

Я чуть было не стал с ним спорить, но вовремя остановился. Все равно ничего не докажу, только нервы на кулак намотаю. Зато теперь стало понятно, отчего Витьку так манило это святилище. Ну, конечно! Золото. Если Волос-Велес бог богатства, значит, в его святилище могут быть тайники. А в тайниках… Я просто всей кожей чувствовал нетерпенье Курицына. Зря надеется, не жертвовали Велесу золотом.

Вот так, рассуждая о богах наших предков, мы шагали еще четверть часа. А потом как-то неожиданно вышли на большую поляну, почти без растительности. Только жидкая спаленная летним зноем травка прикрывала серое тело земли. По спине пробежал противный холодок. Мне не понадобились радостные возгласы Семагина, чтобы понять: пришли. Вот оно – святилище Велеса. Видимо, я на время утратил четкость мысли, потому что энергично завертел головой в поисках деревянного идола. И только спустя какое-то время до меня дошло, что тысяча лет огромный срок, который не дано пережить никакому дереву. Ни живому, ни мертвому. Если здесь что-то и было, в чем я не до конца был уверен, уже давно обратилось в труху. И все же отличительный признак был, и даже не один. Вот, оказывается, о чем вычитал Семагин в архивах местных музеев. В самом центре поляны, вместо резного кумира возвышался огромный, в человеческий рост муравейник. И на одинаковом расстоянии от него равносторонним треугольником обосновались три здоровенных замшелых пня. В несколько обхватов каждый. Я попытался вспомнить: видел в святилище деревья или нет, но так и не пришел к однозначному выводу. Вроде бы нет, но ведь тьма была кромешная, так что я мог запросто их проморгать. То это святилище или не то, оставалось только гадать на кофейной гуще. И все же место было странным, пугающим. Нет, скорее волнующим. По крайней мере, для меня. А для других… Я видел, как зябко передернула плечами Мила, а Валентина спрятала в карманы задрожавшие руки. Даже Витька, на время притих, прислушиваясь к напряженной тишине. Нас сюда не звали. А незваный гость как известно… В общем, торжественного марша и приветственных речей нам не дождаться.

– Ну, вот, мы и в зоне, – обратился к нам Степан Сергеевич, – пора приступать к замерам. Валентина, подготовь приборы. А ты, Мила, будешь записывать показания. У тебя почерк, как у отличницы, разборчивый и аккуратный.

– А нам, что делать? – спросил я.

– Что хотите, только не мешайте.

Такой поворот нас устраивал как нельзя лучше. Сейчас зайдем за кустики, потихоньку соберем металлоискатель и вперед, на поиски реликвий прошлого. Не все же время уфологи по поляне шастать будут. Отойдут подальше, а мы тут как тут. Все складывалось удачно кроме одного. Я не мог отойти от Милы. Путался у нее под ногами, как несмышленый щенок, оторванный от мамки. Даже в глаза вопросительно заглядывал, чем в конец девицу смутил. Все надеялся, дурак, что она вспомнит… Хорошо хоть Курицын вмешался и, взяв меня за загривок командирской дланью, повлек в ближайшие кусты. Там мы без помех собрали Витькину бандуру и стали терпеливо ждать удобного момента, который вскоре нам предоставили. Председатель УФО-центра вознамерился обследовать окрестности, дабы сравнить показания приборов. И вот поляна опустела, только слышно было, как Степан покрикивает на Валю, а та вяло огрызается в ответ.

– Все, пошли, – нетерпеливо зашипел на меня друг, энергично роя землю ботинками.

– Откуда начнем?

– С пней. Видишь, какие огромные? Верная примета для тех, кто клад зарывает в надежде вернуться. В первую очередь нужно искать возле каких-нибудь приметных ориентиров.

– Уж куда приметнее. Даже представить не могу, какие это были огромные деревья. Интересно, какой породы? Дубы, сосны?

– Господи, да какая разница? – разозлился Витька, одевая наушники, – Заткнись, пожалуйста. Не мешай слушать.

Я и не стал мешать. Улегся поудобней на травке и уставился в небесную синь, как в стакан со спиртом. Так же дух захватывает. Думалось о Миле-Асмир. Предположим, я прав: в прошлой жизни у нас действительно было, как говориться, большое и светлое чувство. Следует ли из этого, что мы и сейчас должны испытывать друг к другу нечто подобное? Не знаю. Но, кажется, Мила всерьез задела какие-то струны моей души. Или это я бессознательно переношу на нее чувства, которые испытал в своем видении? Сплошные вопросы. Но, то ли от упорных размышлений, то ли от того, что место это и впрямь было заколдованным, Асмир, как живая, стояла перед глазами. Хоть караул кричи. И я чуть было не закричал, потому, что увидел, как Витька, извлек свой знаменитый нож и уже вознамерился поковыряться в муравейнике, расположенном аккурат на месте Велесова идола.

– Стой, дурак! – зашипел я не хуже бразильской анаконды, – Не смей!!!

– Ты, что спятил, – Витька от неожиданности подскочил и выронил нож, который блеснув отточенным лезвием воткнулся в каком-то сантиметре от муравьиной кучи, – Чего орешь? Уфологи услышат.

– Не вздумай в муравейнике ковыряться!

– А ты что в «Гринпис» записался? Мне показалось, что я сигнал услышал. Хотел покопать посмотреть… Подумаешь, муравейник! Я ведь с краю, чуть-чуть.

– Не вздумай, – повторил я страшным голосом.

– Да ты что, белены объелся? – взбрыкнул Курицын, – обычное дело. Мы ведь для этого сюда и пришли.

– Спокойно, Вить. Ты послушай. Муравейник в центре поляны, так?

– Ну, так.

– То есть в центре святилища. А что обычно стоит в центре святилища?

– Ну, идол.

– Правильно. Идол. В данном случае идол Велеса.

– Так тут может как раз золото и зарыли! – взвыл Витька, – а ты со своими муравьями… Защитник природы, блин!

– Погоди. Просто я думаю, что этот муравейник в какой то степени заменяет идола. Ведь муравьи посвящены Велесу.

– Знаток выискался, на мою голову. Ну и что?

– А то. Помнишь ты мне про закладной столб рассказывал? Который в церкви вскрыл? Жаловался еще, что черная полоса у тебя пошла, помнишь? Вот и здесь такой же случай. Разоришь муравейник, беды потом не оберешься!

Почему я так решил? Откуда, из каких дебрей подсознания всплывали во мне слова и фразы? Не знаю. В шелесте чахлой травы, в дуновении ветра, в изгибах облаков я ловил подтверждение своей правоты. Я действительно верил в то, о чем говорил. И, удивительный случай, Курицын тоже поверил. Без слов вынул нож из земли, подхватил металлоискатель, и, подняв очи горе, страдальчески спросил:

– И откуда ты, умник, на мою голову взялся? Что теперь прикажешь делать, знаток языческих проклятий?

– Уже ничего. Слышишь, уфологи возвращаются. Прячь свой инструмент.

Витька почти управился, когда на поляну вышел Степан Сергеевич, довольный донельзя.

– Это действительно аномальная зона! – радостно сообщил он нам, – Вы не представляете, какие мы получили фантастические результаты! На предстоящем съезде уфологов мой доклад произведет настоящий фурор. Не зря мы потратили столько сил и средств на эту экспедицию.

– Вы получили интересные данные? – вежливо поинтересовался я, отвлекая внимание от Курицына, заканчивающего разборку и прикрывающего собой металлоискатель.

– Несомненно, Игорь, несомненно. Вы присутствуете при историческом моменте. Наш УФО-центр войдет в историю…

– И что теперь?

– Теперь в базовый лагерь. Для полноты картины мы с Андреем сходим сюда ночью, заодно и проверим, как работает его третий глаз. Может быть, он увидит что-нибудь интересное. Отличное будет дополнение к докладу. Ну что, пора идти?

– Конечно, пора, – вмешалась Валентина, – Тебе, Степан до темноты нужно еще, отдохнуть, как следует. Скорее всего, всю ночь торчать тут придется.

Мы покинули поляну в том же порядке, как и пришли. Я шел замыкающим, и никак не мог отделаться от ощущения, что в спину мне упирается чей-то взгляд внимательный и зовущий. Зовущий вернуться. Что-то я не сделал или сделал не так. Ощущение было таким отчетливым, что я дважды оглядывался, ожидая увидеть на месте муравейника знакомого идола или, на худой конец, волхва. Но, естественно, не увидел. Когда святилище скрылось за деревьями, я вздохнул с облегчением. Хватит паранормальности. И с какой стати это все на меня свалилось? Жил себе, жил, никого не трогал… Вот так примерно мне думалось, когда Мила неожиданно прекратила движение, и я по инерции налетел на нее, чуть не сбив с ног. Мы стояли и смотрели в полной растерянности. Перед нами была поляна с муравейником и тремя неохватными пнями. Наш маленький отряд вновь оказались в святилище, с той только разницей, что вошли мы в него с другой стороны.

Что тут началось, в литературных выражениях передать трудно. Семагин поносил Валентину, которая шла впереди, ругаясь, как портовый грузчик. Мы с Витькой вступились за даму, и тоже получили на орехи от разбушевавшегося уфолога. Когда страсти улеглись, Степан Сергеевич сказал:

– Если хочешь чтобы дело было сделано хорошо, сделай его сам. Теперь я поведу вас. А вам Валентина Владимировна, со всей ответственностью заявляю, что это последняя ваша экспедиция.

– Ну зачем вы так, – вступилась Мила, – каждый может ошибиться…

– Нет, не каждый. Я не могу. Мой опыт и ответственность не позволяют. Идемте.

И мы пошли за Степаном Сергеевичем, гордо вышагивающим впереди. Правда, длился его триумф недолго: до той поры пока мы вновь не оказались на злополучной поляне, выйдя на нее с третьей стороны. Тут уж всем стало ясно, что дело труба. Заплутать в трех пнях! И это средь бела дня с картой и компасом! Теперь роль ведущего взял на себя Витька, и точно также потерпел неудачу. Я в провожатые благоразумно не лез, гадая про себя, может ли здесь существовать магнитная аномалия, изменяющая показания компаса или все дело в том, что Курицын успел потыкать ножом муравейник. Так мы ходили кругами восемь раз. Все до чертиков устали, жутко хотелось есть и пить. Поневоле вспомнился экстрасенс Андрюша, с его вопросом о сухом пайке. Неужели он предвидел? Или это простое совпадение?

Солнце медленно, но верно приближалось к горизонту. Скоро стемнеет. Возможно нам придется здесь ночевать, только что-то не очень хочется… После восьмой неудачной попытки я не выдержал:

– Давайте, теперь я поведу. Все равно от карт и компаса никакого толку.

– От тебя тоже никакого толку, – проворчал Витька, – чем ты лучше других?

– У меня предложение, – сказал главный уфолог, – Есть одна народная примета: когда леший кругами водит, нужно переобуться. Правый ботинок надеть на левую ногу, а левый на правую. Тогда леший и выпустит из заколдованного круга.

Мы переглянулись. Перспектива топать в переобутых ботинках не радовала, но чем черт не шутит? Попробовать можно, только зря все это. Обострившаяся до предела интуиция, подсказывала: все зависит от меня. Если я сделаю то, что нужно… Узнать бы только: что нужно? А так же кому и зачем?

Когда все переобулись и нестройной колонной двинулись на прорыв, мне показалось, что краем глаза я увидел старого Мураша, стоящего возле муравейника, и посохом указывающего в сторону противоположную нашему движению. А когда обернулся, то естественно, не увидел никого. Ну, вот, опять мерещится! Или это знак, что нужно идти совсем в другом направлении?

Хождение в переобутой обуви по пресеченной местности очень напоминало испанскую пытку «железным сапогом». Поэтому когда впереди в девятый раз показалась до боли знакомая поляна, моральный дух нашего отряда был сломлен окончательно. У нас даже не осталось сил на ругань, несмотря на то, что мозоли все себе натерли кровавые. Полностью деморализованные, мы попадали на траву и минут десять приходили в себя.

– Нужно решать: или мы делаем еще несколько попыток, или готовим все для ночлега. Нарежем веток, шалаш какой-никакой соорудим…, – предложил Степан Сергеевич.

– Я за попытки, – сказала Валентина, – ни за что не останусь тут ночевать. У меня от этого места мороз по коже…

– Я за ночлег, – скривился Витька, обреченно разглядывая свои стертые ноги. Ему больше всех досталось от переобувания, – Сегодня из меня ходок аховый, может завтра полегче будет?

– Я за ночлег, – поддержал его Семагин, – утро вечера мудреней.

– А я бы еще раз попробовала, – устало вздохнула Мила, – Мне тоже очень не хочется здесь оставаться…

– Два на два. Ну, Игорь, ваш голос решающий. Как скажете, так и будет, – посмотрел на меня Степан Сергеевич.

– Я хочу еще раз попытаться, но только если меня пропустят вперед.

Несмотря на то, что мое заявление было встречено без энтузиазма, минут через пятнадцать наш не отдохнувший, но сплоченный неудачами отряд понуро поплелся за мной, не особенно интересуясь, куда же я их веду. Однако очень скоро все стали с удивлением оглядываться по сторонам и, наконец, Степан Сергеевич не выдержал:

– Игорь, вы случайно не ошиблись? Кажется, мы идем в противоположном направлении.

– Все в порядке, – начал успокаивать его я, – Так и задумано. Если мы не можем выйти с той стороны с какой вошли, то нужно попробовать с противоположной.

– Хм… Сомнительно. Но попытаться можно, – милостиво разрешил главный уфолог.

Еще бы не «можно». Других то вариантов у него нет. А у меня есть. Нет, я, конечно, не надеялся, что шагая в противоположную сторону, мы сумеем выйти к лагерю. Просто едва я направился туда, куда указывал старый волхв, как сразу догадался, что именно от меня требовалось. Мне нужно было всего лишь найти место, где десять веков назад стояла его избушка. Правда, пока не ясно зачем? Но это уже я постараюсь выяснить на месте.

Разумеется, я не помнил дороги. Ведь Мураш с Асмир волокли меня по ней в темноте и полубессознательном состоянии. Но, полагаясь на внутреннее чутье, упрямо шагал вперед, сбросив с сознания остатки логики, словно истрепавшуюся одежду. Прошло минуть десять и я неожиданно даже для самого себя притормозил перед ничем не примечательным пригорком, лысой коленкой торчавшем посреди кустов шиповника. Нужно сказать, что эти кусты подозрительно напоминали линию обороны обмотанную колючей проволокой вдоль и поперек. Я мысленно вздохнул. Теперь придется как-то объясняться…

– Нам туда, – показал я рукой на пригорок, – Хотя, вы можете остаться, а пойдем только мы с Виктором. Нужно кое-что сделать в этом месте и тогда нас выпустят без проблем.

Допускаю, что это была не слишком внятная речь. Но иначе пришлось бы рассказывать всю предысторию, что задержало б нас самое меньшее на полчаса. Степан хмуро посмотрел мне в глаза, но вместо ожидаемых расспросов, только безнадежно махнул рукой.

– Делайте, как знаете.

Я подхватил под локоть недоумевающего Витьку и храбро бросился в самую чащу колючих зарослей, немилосердно обдирая лицо и руки.

– Слушай, Вить. Можешь считать меня идиотом, но только сделай, пожалуйста, так как я скажу. Сейчас ты соберешь металлоискатель и обследуешь этот пригорок. Если через пятнадцать минут ничего не найдем, я поступлю в полное твое распоряжение до конца нашей экспедиции. Слова поперек не скажу, даже если ты на меня два рюкзака навесишь и сам сверху сядешь. Идет?

– Идет, – нехорошо усмехнулся Курицын. По его забегавшим глазам я понял, что он уже начал подыскивать мне достойные мучения.

Когда гордость моего друга была собрана, и Витька отработанным движением нацепил наушники снизу донесся голос Семагина:

– Романтическое путешествие, говорите? Ну-ну…

Ну и черт с ней, с конспирацией. Не оставаться же здесь ночевать. Нам с этими уфологами детей не крестить, переморщатся. Главное найти… Если предчувствия меня не обманули, то в земле должно лежать нечто связанное со мной. С моим прошлым воплощением. Только вот что?

Вдруг Витька как-то странно вскинулся и замер, очень медленно водя катушкой в шестити сантиметрах от поверхности. Вылитый спаниель в стойке. Я тоже затаился, боясь спугнуть удачу. Курицын медленно вытащил нож, очертил квадрат примерно сорок на сорок сантиметров, отложил металлоискатель и принялся срезать дерн. Тут мое терпение лопнуло, и я бросился ему помогать.

За кустами шиповника тихо переговаривались Степан с Валентиной. Речь явно шла о нас, но мне было плевать, потому что, Витька потыкал ножом в откопанном углублении и я отчетливо услышал характерный звук, который невозможно спутать ни с чем. Так металл задевает о металл. Осторожно разгребая землю, Витька потихоньку обнажал то, что дожидалось меня здесь так долго. И за секунду до того, как он торжествующе вытащил находку из ямы, я уже понял. Это было невозможно, но это было так. Из Витькиных рук, как старый добрый знакомый, на меня смотрел хищно изогнутый бронзовый клинок, напоминающий по форме индийскую бичву, с медными украшениями на рукояти. Кинжал Асмир. И не было ни малейшего желания гадать, как он мог попасть сюда, ведь я отлично помню, что Асмир оставила его в святилище. Все было не важно. Все, кроме этого привета из глубины веков, этого подарка, который как обручальное кольцо переходил из ручек Асмир в мои, выпачканные землей руки. Нет, не в мои. Как гром среди ясного неба в мозгу прогремели слова моего обещания: первый найденный трофей будет принадлежать Ольге. Менее подходящей владелицы я просто и представить себе не мог. Что она с ним делать-то будет? Картошку чистить? На самом деле он должен был принадлежать Миле, если только моя догадка на ее счет верна, и она когда-то звалась Асмир. Сейчас я уже не был в этом так уверен. В конце концов, внешнее сходство не главное, а узнать, что у нее внутри за короткое время нашего знакомство практически нереально. «Ты просто не хочешь никому его отдавать», – подвел итог мой внутренний голос. Пока я оправдывался перед собой, Витька уже успел обработать кинжал какой-то дрянью, и тот засиял в лучах закатного солнца, словно только вчера вышел из рук мастера. Конечно, я преувеличиваю, но он действительно перестал напоминать трухлявый древесный корень. Еще пара подобных процедур и кинжал приобретет вполне товарный вид.

– Кхе-кхе, – деликатно прокашлялся Степан Сергеевич, – Игорь, солнце скоро зайдет. Не пора ли возобновить движение.

– Конечно, Степан Сергеевич. Мы уже идем, – ответил я продираясь через кусты обратно.

– Вы что-то нашли? – подлетела Мила.

Витька молча показал кинжал, и под восхищенные охи и вздохи я повел свою паству обратно к святилищу. Дальнейшее описывать не имеет смысла, потому что мы без проблем покинули его по уже натоптанной тропинке и через положенные тридцать минут вернулись в лагерь, где нас встретил с распростертыми объятьями экстрасенс Андрюша.

– Вернулись, блудные дети, – обрадовался он, хитро подмигнув мне, – Я уже и чаек вскипятил и суп подогрел. Откушайте, чем бог послал.

– А где Ольга? – спросил я, не обращая внимания на его кривляния.

– В палатке спит. Я ей процедурку одну сделал. Завтра утречком будет как новенькая.

Я кивнул, а сам попытался избавиться от неожиданно впившейся занозы стыда, ведь за все это время ни разу не вспомнил о больной жене. Хорошо, что она сейчас спит, иначе было бы еще хуже.

В этот вечер отсутствием аппетита не страдал никто. Все что стояло на столе, который являла собой цветастая клеенка, исчезало с удивительной быстротой. А потом на меня навалилась такая усталость, что я еле поднялся, со слипающимися глазами пожелал всем спокойной ночи и на полусогнутых поплелся в палатку. Устроившись поудобнее, повернулся, поцеловал спящую жену и упрямо потянул к себе плейер. Может быть, язык во сне и не учиться, но это уже дело принципа. И нажав на «пуск» я с чувством выполненного долга вырубился раньше, чем услышал первую фразу.

Глава IV

На этот раз переход в тело Велеслава не вызвал у меня ничего кроме чувства глубокого удовлетворения. Наконец-то! Очень меня заинтересовал этот квэст, – обидно было бы пропустить следующую серию. А серия надо сказать началась почти идилически. Яркий теплый день, типичное бабье лето. Солнышко светит, птички щебечут и я с Асмир под ручку, прогуливаюсь вдоль реки. Нет, конечно, не под ручку и не прогуливаюсь. Это она у меня под ручкой, а я, еле переставляя ноги, плетусь, тяжело опираясь на нее. До боли знакомая картина. Рана на спине нещадно саднит и при каждом шаге нехорошо так постреливает. Судя по состоянию, прошло, максимум, двое суток с того момента как мне ее нанесли. Насколько я разобрался в ситуации Велеслав, решил не задерживаться у Мураша и спешить на корабль, где его уже, наверное, заждались.

– Далеко ли еще идти, Велеслав? – донесся приглушенный голос Асмир.

– Уже близко… Один поворот реки… Там селение… где мы причалили… – фразы выходили короткими, и после каждой приходилось, восстанавливать дыхание.

– А Освальд, твой приемный отец, позволит мне взойти на ваш корабль? Мураш говорил, что женщина на корабле к худу.

Мне бы соврать что-нибудь ободряющее, но мозг, занятый исключительно болью в спине и необходимостью сохранять равновесие, отказался от сочинения утешительных сказок, и я сказал, что думал:

– Не ведаю, Асмир. Женщины на драккары всходят лишь рабынями.

– Так назови меня своей рабыней! Ведь это правда. Ты выкупил меня, и я принадлежу тебе душой и телом.

Вот это она зря. Про тело. В памяти Велеслава я уловил отрывочные картины того, что происходило в бане, после моего неожиданного отбытия, и меня сразу же бросило в жар пополам с ознобом.

Даже если все пройдет гладко, и старый Освальд позволит мне взять ее на драккар, то вместе мы будет плыть только до Хольмгарда (знать бы еще, где этот Хольмгард). Там у меня, кажется, родня есть. Придется оставить Асмир у них. В большом походе ей делать нечего: и не позволит никто, и мне спокойней. Не к теще на блины едем. У викингов торговля пополам с грабежом: всякое может случиться.

– Я отпустил тебя и от слова своего не отступлюсь. Уломаю как-нибудь старика. А ты не говори о плохом, накличешь.

– Тогда поведай, как стал ты приемным сыном хёвдинга Освальда? Как променял мудрого Велеса на воинственного Перуна? – в словах Асмир я отчетливо различил интонации старого волхва. Действительно, как? Меня самого очень интересовало, что ответит Велеслав. При том, что наше слияние стало практически полным, были еще уголки его памяти, куда доступ мне был пока закрыт. Видно, слишком большую боль причиняли ему эти воспоминания.

– Это было давно. Мне едва тринадцать сравнялось. Моему старшему брату пришла пора выбирать жену, и мы с отцом и братьями отправились за реку в соседнюю деревню, на смотрины. Самые красивые и работящие девки во всей округе были оттуда.

Видимо что-то в словах Велеслава не понравилось Асмир. Девушка даже с ноги сбилась, в результате чего мы аккуратненько растянулись на травке.

– Давай передохнем, – попросила она, уютно устраиваясь со скрещенными ногами рядом со мной, и, как бы невзначай, коснулась коленом моего бедра, – сказывай дальше.

– Дальше… Не успели мы перебраться через реку, как налетели лихие молодцы, решив поживиться нашим добром: мы несли с собой немало пушной рухляди в дар будущей родне. Отец мой – первый охотник – не пожелал отдать трудом добытое, его кинжал по рукоятку вошел в грудь самого нетерпеливого, решившего пошарить в наших котомках. Сперва, нам показалось, будто одолеем супротивников. Нас шестеро – их семеро, не так и страшно. Братья мои – парни крепкие, ножи на поясах не для красы висят. Да только рано обрадовались: свистнул их старшой, и из чащи еще шестеро выбежали. С луками. Вот когда я пожалел, что не Перун мне благоволит, а Велес. Я молил его о помощи, но чуда не свершилось: на ватажников не кинулись дикие звери, земля не разверзалась под их ногами, стрелы в полете не обращались в прах, а застревали ежовыми иглами в телах отца и братьев. Один я остался стоять. И обожгла меня мысль, будто умер уже Старый Велес, раз не слышит моего такого громкого крика. Тогда-то я и поклялся: положу свою жизнь Перуну на служение, коль случится отомстить за родных, да извести всех разбойников под корень. Меня в кольцо взяли, сызнова луки натянули… А в руках моих один нож, да и тот плохонький. Только свистнул тот нож скорее их стрел, и старшому аккурат под левую бровь вошел. Я уж с жизнью простился, как вдруг ладья на реке показалась. А в ладье люди, все оружные, с мечами да копьями. На носу высокий седой воин стоит и кричит мне: «Прыгай, отрок!». Разбойнику, тому, что между мной и рекой стоял под ноги кинулся, откатился прочь и, не оглядываясь, прыгнул с обрыва. А из ладьи тем временем стрелы дождем косым полетели. Ни один лиходей живым не ушел. Вот так старый Освальд выловил из воды себе сына. «Храбр, ты, отрок – сказал он мне, – и не по годам смекалист. А, главное, удачлив. Мы ведь нарочно решили проплыть дальше, чем полагали. Потому как последовали за чудесным вороном – птицей Одина, который человеческим голосом на помощь звал. Сам Один нас к тебе привел. Будешь моим приемным сыном, взамен тех, что ушли служить ему.»

Как мне сказывали потом, с лица я очень походил на его погибших сынов, особо на младшего, – Сигурда. Невдомек только было ярлу Освальду, что ворона того ученого мне Мураш подарил. Он у него годов тридцать прожил, и два слова накрепко затвердил: «помоги, Велес». У старого Мураша такая присказка была. Так я понял, что Велес спас меня, а не Перун, только клятву свою нарушить уже не мог. Хватит с меня одного раза. Да и Освальду долг надо было вернуть. Вот почитай десять лет возвращаю.

Асмир молчала, глядя на меня глазами испуганной серны. Надо же, как близко она принимает к сердцу мои неурядицы. Ишь, придвинулась, приклонила головку мне на плечо… И идти никуда не хочется. А все же придется.

– Подымайся, дальше пойдем, – досадуя на себя, буркнул я, – нам засветло добраться надо.

Мы прошли еще примерно с километр, и за очередным поворотом увидели деревню, возле которой в небольшой протоке дремали два драккара. Вот и пришли. Как тут нас еще встретят? Странный холодок прошел по спине, и хотя я точно знал, что никакой опасности мне грозить не может, сердце сжала тяжелая рука предчувствия. Странно, с чего бы? Не успел я докопаться до истока своих опасений, как заметил, что навстречу мне со всех ног несется молодой парень. Его длинные черные волосы развевались не хуже конской гривы, а просторная, перетянутая кожаным поясом рубаха пузырилась на спине, как горб Лох-Несского чудовища. «Роберт», всплыло в сознании имя побратима. Не славянское, не варяжское, скорее… И тут я вспомнил: три года назад занесла нелегкая наш драккар в земли франков. Там я впервые и увидел его, стоящего на эшафоте со связанными руками. Чуть помладше меня – лет шестнадцать-семнадцать. Он что-то кричал собравшейся поглазеть толпе, и я, не смотря на то, что совершенно не знал языка, уловил четкий ритм и даже некоторые рифмы. Чтобы читать стихи в присутствии палача, поигрывавшего огромным топором, требовалось немалое мужество. А парнишка, по всему видать, вошел в раж и даже стал, размахивая перед собой связанными руками, потихоньку приближаться к заплечных дел мастеру, взявшему наперевес свой ужасный инструмент. Когда до палача осталось каких-то пол шага, он издал особо пронзительный вопль, указав связанными руками в небо. Когда все как по команде уставились в небесную лазурь, парень одним молниеносным движением чиркнул стягивающей запястья веревкой по лезвию топора и с ловкостью обезьяны спрыгнул с эшафота, надеясь затеряться в толпе. Увы, его план спасения сразу начал трещать по всем швам. Добропорядочные обыватели старались не пропустить беглеца, ставили подножки, норовили схватить за длинные, давно не мытые кудри. В общем, очень скоро он оказался прижат к стене дома и толпа, добровольно взявшая на себя обязанности палача, с утробным рыком начала закидывать его камнями, палками и всем, что нашлось в этот час на площади. Но парнишка не сдавался. Подхваченной в суматохе палкой он отбивал особо меткие метательные снаряды, уворачивался и периодически орал в толпу нечто глумливое. Стоящий рядом со мной Освальд проворчал:

– А парень-то хорош. Ведет себя совсем как ты, в день нашей первой встречи. Всем вышел: и смел, и хитер, только удачи чуть-чуть не хватает. Ну да ничего, Один любит храбрых – пировать ему сегодня же в Вальгале, небесной обители героев.

Что на меня нашло в этот момент, я описать не берусь. То ли впрямь увидел себя приготовившегося к смерти на речной крутизне, то ли вспомнил отца и братьев, погибших оттого, что помощь задержалась всего на несколько минут, только заорал я что-то нечленораздельное, выхватил меч и бросился пробивать дорогу к юному поэтическому дарованию. Когда я оказался рядом, он уже был изрядно потрепан, несмотря на всю свою ловкость. Левая рука его почти не слушалась, лицо залито кровью, но в глазах пылает знакомая мне ярость и кривая улыбка не покидает бледного лица. Я молча дал ему свой нож и кивком показал, в какую сторону нам нужно пробиваться, а он в ответ улыбнулся благодарной детской улыбкой, и первый кинулся на прорыв. Мне не оставалось ничего другого как прикрывать его сбоку. Люди шарахались от нас насколько это вообще возможно в толпе, и я было решил, что все складывается слишком удачно, как дорогу нам преградили вооруженные стражники. Тут наши дела пошли хуже, – их было слишком много для нас двоих. Прорваться не удавалось, и оставалось только рубиться пока вражеский клинок не найдет брешь в твоей обороне.

И тут парень в очередной раз удивил меня. Я всегда считал, что берсерками могут быть только викинги, приводящие себя в особое состояние с помощью снадобий, молитв, проклятий и прочих примитивных методов самовнушения. Но у парнишки видно от рождения не все было в порядке с головой. Он завыл так жутко, что у меня мурашки побежали по спине, и, роняя пену из ощерившегося рта, не обращая внимания на направленные ему в грудь острия пик и мечей, бросился прямо на неровный строй стражников, раскидывая их как медведь надоедливых шавок. Я последовал за ним, стараясь не отстать, и очень скоро мы, прорвав окружение, затопали по доскам причала. Старый ярл был уже на драккаре и с интересом и видимым удовольствием наблюдал за нашими приключениями. Вот к чему приводит отсутствие индустрии развлечений – приходится самому участвовать в реальных шоу на радость улюлюкающим зрителям. Это я о нашей дружине. Улюлюкали они от души. Хохотали и тыкали в нас пальцами, особенно когда я поскользнулся и сверзился на бегущего впереди парнишку. Но, надо отдать им должное, хохот быстро прекратился, когда стражники стали наступать нам на пятки. Вся дружина, вооруженная до зубов высыпала на причал и сомкнула за нами круглые щиты. Стражники, быстро сообразив, что с викингами шутки плохи, остановились, и недовольно ворча, как свора легавых упустившая добычу, повернули обратно. Вот так состоялось наше знакомство с Робертом – веселым поэтом, и, несмотря на юный возраст, умелым рубакой, а также великим ходоком по женской части. Одно слово – француз…

– Велеслав! Ты куда пропал, бедовая твоя голова? – Роберт слегка грассировал, но в остальном его древнерусский был безупречен. Что значит талант! – Я уж почитай второй день тебя высматриваю. Старик Освальд и вовсе сна лишился: где чадо, ненаглядное, любезное? Гоняет дружину почем зря, на всех львом рыкает. А ты, оказывается, за девкин подол зацепился.

И оценивающе зыркнул на Асмир большими карими глазами. Вот, бабник! С ног до головы ее отсканировал. Потом его взгляд плавно переместился на меня и застрял. Лицо Роберта разом отвердело.

– Ты ранен? – в голосе не осталось ни капли веселости, сплошной металл, – И где твой меч?

– Меч мой, нынче в чужой руке сверкает. А рана – пустяк. Из-за меня не задержимся, – браво отчеканил я. Тут мои ноги окончательно подкосились, и я рухнул на землю, увлекая за собой выбившуюся из сил Асмир.

Поток франкской брани, в котором искупал меня Роберт был полноводен, как Нил во время разлива … Жаль, что по-франкски я понимал с пятое на десятое. Видимо у Велеслава способность к языкам была такая же, как и у меня, а именно – никудышная. Как только он варяжский осилить умудрился? Я вот с английским до сих пор справиться не могу…

– Кто осмелился? – поднимая меня с земли и подставляя свое плечо, Роберт наконец соизволил перейти на древнерусский.

– Нашлись доброхоты. Если б не она, – я кивнул на Асмир, выглядывающую и под моей правой подмышки, – могли бы меня до самого Рагнарёка дожидаться.

– Не приведи Один! Освальд этого так не оставит. Ту деревню, в которой на тебя руку подняли, дотла спалит.

– То не местные были, – находники, что всю округу в страхе держат. Ватага у них немалая. Караван арабский вырезали, а тут я под руку подвернулся.

– Вот оно как! Стало быть, теперь Освальд, наконец, решится… – непонятно закончил побратим.

– Сразу к нему меня веди, Роберт, – попросил я.

– Само собой. А девку твою куда?

– На тебя оставлю. Уж не обижай, сделай милость, – усмехнулся я.

– Ха, это когда я красных девок обижал? – и франк весело подмигнул Асмир.

Ну, вот! Пустил козла в огород с капустой! Еще одна головная боль, можно подумать, что их у меня мало.

Когда мы добрались до лучшей избы, где со всеми удобствами был размещен наш хёвдинг, вся дружина уже знала о происшествии. Часовые у ворот тына сначала удивленно таращились на нас, а после отправили самого шустрого к Освальду с докладом. Видимо по пути он успел обежать все избы, в которых квартировали викинги. Так что, пока мы ковыляли по деревне, они, высыпали на улицу словно дети малые и глазели на наше трио, попеременно тыча заскорузлыми пальцами в меня и Асмир, галдя, как новгородцы на вече. У самых дверей я собрался с силами, отстранил девушку и побратима и на подгибающихся ногах вошел в избу.

После яркого дневного пейзажа глаза долго привыкали к полумраку. Слишком маленькие на мой цивилизованный взгляд окна, пропускали свет только для того, чтобы подчеркнуть господство темноты. На крепкой лавке возле окна сидел Освальд и, не отрываясь, смотрел на меня. А я в свою очередь разглядывал его. За последнее время ярл сильно сдал. Если в воспоминаниях Велеслава десятилетней давности он выглядел пожилым, но еще крепким воином, настоящим вождем, за которым пойдут в огонь и в воду, то теперь лицо, изрубленное морщинами, продубленное ветрами семи морей, уже не могло скрыть, что прославленный хёвдинг разменивает седьмой десяток. Длинные волосы, гораздо гуще, чем у многих современных мужчин, были полностью седыми, даже с какой-то желтизной, отчего создавалось впечатление, что он их неудачно обесцветил.

– Здравствуй, сын, – обратился он ко мне по-варяжски. И этот низкий надтреснутый голос, сказал мне куда больше, чем пустая фраза приветствия.

Дорог был ярлу Велеслав, спасенный когда-то от неминуемой смерти. Не спал Освальд две ночи, и старческая бессонница, тут совершенно ни при чем, – ждал любимого сына приемного. Не в силах был смириться, с тем, что может его потерять, как потерял уже двух других своих сыновей… Что такое? Кажется, у меня комок к горлу подступил? Нет, так не годиться! Раскис, как кисейная барышня. Я тут викинг или кто?

– Здравствуй, отец. Прости, что опоздал.

– Опоздал, сказываешь? Верно, опоздал… Явился бы вчера, я с тебя за это опоздание три шкуры приказал бы спустить. А сегодня остыл. Садись, – он похлопал по лавке рядом с собой, – Нечего головой потолки протирать.

Я послушно подошел и приложил максимум усилий, что бы плавно опуститься на лавку, а не упасть, как подкошенный. Но не по-стариковски зоркие глаза Освальда уже разглядели все что нужно.

– Куда тебя?

– В спину. Чуть выше поясницы, слева.

– Мне Хенрик сказал, будто это разбойные людишки были, что шалят по здешним дорогам, верно?

– Куда верней…

– Рассказывай. Все рассказывай, и про девку свою не забудь…

Я и не забыл – все выложил как на духу. Даже то, что хочу просить взять ее на драккар и довезти до Хольмграда. Все равно оттягивать этот разговор не имело смысла: или пан или пропал. Оказывается, пан! Старик не возразил ни словом, ни жестом. Только хитро так усмехнулся в седую бороду. Ну, слава богу! Хоть одна проблема решена.

– Когда мы отплываем, отец?

– Ишь, какой прыткий! Ты погоди, Велеслав. Я тебя слушал, теперь ты меня выслушай. Пока ты в отлучке был, пришли ко мне на поклон старшины здешние. Житья, говорят, от разбойников не стало. Третий месяц озоруют, уже и на деревни нападать стали. Две пожгли, а другие данью обложили, и немалой. Вы, мол, люди бывалые, вооруженные, помогите от супостатов избавиться. А мы уж не поскупимся, все равно дешевле обойдется, чем лиходеям дань платить. Немалую мзду посулили… Я сказал, что подумаю. А теперь уж и думать нечего. За твою обиду придется лесным озорникам сполна расплатиться. Это уже мое кровное дело.

– Неужто и мзды не возьмешь? – прищурился я.

– Молод ты, Велеслав. Молод и глуп. Коли случилась оказия одной стрелой двух тюленей убить, глупо позволить одному из них нырнуть. Как только деревенские их укрывище сыщут, сразу и выступим. В лесу сражаться, конечно, не то, что в море, но думается, долго не провозимся. Дня за два-три управимся. А после в Хольмгард пойдем, оставишь там свою амазонку. Ха-ха. Дождется ли? Поход долгим будет, а она у тебя девка ничего, справная, говорят. У парней наших слюнки уже потекли. На кого ее теперь оставил?

– На Роберта…

– И не боишься? Вдруг он ей больше, чем ты глянется.

– Да пускай ей кто угодно глянется, – неожиданно для себя самого покраснел я, – Трижды она мне жизнь спасала, а долг платежом красен. Выберет себе кого, перечить не стану – совет да любовь!

– У кого это тут любовь? – раздалось с порога. В открывшуюся дверь ввалился золотой сноп света, одев возникшую в проеме фигуру в сверкающий доспех.

– Здрав будь, Харальд, – ответил старый ярл, – Входи-входи. Тут Велеслав себе, хвала Фрейе, девку нашел…

Меня аж передернуло. Меньше всего я хотел обсуждать Асмир с Харальдом. Харальд… Светловолосый великан, лет сорока пяти. Правильные черты лица, в битве неистов и патологически жесток. Жаль, что маркиз Де Сад еще не родился, в Харальде он наверняка бы нашел своего самого верного последователя. Короче, неприятный тип. А самое неприятное было в том, что приходился он старому Освальду братом по отцу. Харальд родился от молоденькой рабыни, когда Освальд уже вышел из поры отрочества, был признан отцом и взят в семью, но до сих пор страдал комплексом неполноценности. Сын рабыни! Он всеми силами старался забыть об этом и сделать так, чтобы окружающие тоже забыли. Пораскинув мозгами, Харальд решил, что лучший способ добиться желаемого – возглавить дружину после старшего брата, и гордо величаться: хёвдинг Харальд. Казалось, все к тому и шло. Его уважали, к нему прислушивался сам Освальд, и много раз говорил, что в свой срок младший брат займет его место. Но… Но тут появился Велеслав, тринадцатилетний сосунок, которого Освальд объявил своим сыном. Не то, чтобы Харальд испугался, но возревновал. Он все время провоцировал Велеслава на безрассудные поступки, которые могли бы дискредитировать его в глаза старого ярла. Но Велеслав не поддавался, чем еще больше раздражал Харальда. Поэтому отношения наши нельзя было назвать безоблачными. К тому же в последнее время Освальд стал все больше привечать меня. Поползли слухи, что именно мне он передаст бразды правления, когда уже не сможет самостоятельно взойти на драккар. Представляю, как был разочарован Харальд моим возвращением.

– Видел я эту девку. Ни рожи, ни кожи. Кости одни, даже подержаться не за что, – рассмеялся он, испытывающе глядя на меня. Неужели ищет ссоры?

– Ныне не о девке речь, – перебил его старый хёвдинг, – Слыхал поди, что с Велеславом приключилось?

– Кое-что слыхал. Совсем ты, видать, Велеслав разнежился, коли тебя девке спасать приходится.

Только бы не сорваться. Он ведь добивается именно этого. «Тот не воин, кто не сумеет сдержать свой гнев», – много раз повторял мудрый Освальд и если я сейчас затею ссору, то упаду в его дальнозорких глазах ниже ватерлинии. Попробуем отшутиться.

– Ты прав, Харальд, разнежился. Да так, что скоро брюшко отрастет совсем как у тебя.

Теперь уже передернуло Харальда, но крыть ему было нечем. Когда-то на его теле каждую мышцу можно было различить, а сейчас, сними он рубаху, под ней обнаружился бы солидный такой уютный животик, больше присущий касте современных начальников. А все из-за неумеренного потребления слабоалкогольных напитков вроде пива и медовухи.

Очевидно, у Харальда с чувством юмора было значительно хуже, чем у меня, да и с выдержкой тоже. Он не ответил на колкость, но оставаться рядом со мной было выше его сил. Брат хевдинга с видимым усилием проглотил приготовленное для меня оскорбление, поклонился Освальду и вышел, аккуратно притворив дверь. Слишком аккуратно.

– Не терплю, когда два самых близких мне человека в ссоре, – глухо проговорил Освальд, – Вы с Харальдом в последнее время, словно кошка с собакой. Место мною еще занятое поделить не можете?

– Зачем срамишь, отец! Хочешь, поклянусь перед всей дружиной, что никогда не займу твоего места?

– Поклянется он… Ты уже клялся однажды, и ничего хорошего из того не вышло.

– Я плохо служу тебе, отец? Во время битвы отсиживаюсь в трюме, отлыниваю от весла, напрасно ем твой хлеб?

– Обиделся, стало быть… Я не слеп, Велеслав. С той поры, как ты поклялся служить Перуну, десять лет миновало. Из сопливого мальчишки ты стал воином, одним из лучших в дружине. Но я вижу, как точит твою душу червь неисполненного предназначения. Доля викинга не для тебя.

И, предвидя мои возражения, ярл вскинул руку в останавливающем жесте.

– Даже теперь, когда ты пробыл у своего старого наставника неполных два дня, ты переменился. Молчи! Я потому дожил до седых волос, что каждого человека оказавшегося на моем пути, видел насквозь.

Вот, вот. Мне только рентгена здесь не хватало…

– И глядя на своего приемного сына, я вместо одного Велеслава, вижу двоих…

И этот туда же. Надеюсь, Освальд не станет махать надо мной ветками, изгоняя лишнюю душу?

– Одного манит лихая сеча во славу Одина, другой стремиться в лесную крепь к покинутому когда-то Велесу. И пока ты не станешь един, не будет тебе, Велеслав, покоя. И счастья тоже не будет.

Мне нечего было ему возразить, а потому я по совету маститых психологов попытался перевести разговор на другую, более безопасную тему.

– Тебе не нужна моя клятва, так чего же ты хочешь?

– Хочу, что бы вы с Харальдом примирились.

– Мы с ним не ссорились…

– Ты понял, о чем я, – рассердился Освальд, – вам вместе в битву идти. Как придут вести о разбойниках, сразу и выступим.

– Попытаюсь, отец. Никогда я не был врагом твоему брату. Обещаю, что сделаю все, чтобы не допустить раздора.

– Иного ответа я от тебя и не ждал, – улыбнулся старик, – А теперь иди. Тебе сил набираться надо. Если через два дня не сумеешь топор на двадцать шагов метнуть, в битву не возьму, здесь оставлю. Косы твоей девке расплетать.

И махнул рукой, подводя черту под разговором. Я с трудом поднялся, но поклониться не смог, лишь слегка склонил голову и медленно двинулся к двери.

– Поправляйся, сынок, – очень тихо прошелестело мне вслед. Или это зашумело в ушах от резкой смены положения?

На свежем воздухе мне вроде бы полегчало. Да и желающих подставить плечо оказалось немало. И впрямь что ли Велеслав был у викингов в чести? Двое широкоплечих варягов, похожие друг на друга как близнецы-братья отвели меня под белы ручки в избу, где я квартировал на пару с Робертом. Они уже ждали меня там: сладкая парочка – мой верный друг и Асмир. И то, как моя спасительница непринужденно болтала с франком, мне о-о-очень не понравилось. Н-да-а. Примерять на себя шкуру Отелло оказалось не самым приятным времяпрепровождением.

Стол был накрыт явно женской рукой. Каждое блюдо занимало свое неповторимое, единственное место: переставь – и нарушиться вселенская гармония. Я с удивлением обнаружил, что желудок, получавший уже двое суток одни травяные отвары, решительно затребовал свое, да так громко, что его предвкушающее урчание слышно было, наверное, и на улице. Асмир не выдержала, прыснув в кулачок. Роберт растянул рот до ушей и сказал:

– Садись, Велеслав, отведай, что боги послали.

А боги, надо сказать, не поскупились. Послали и мясо, и рыбу, и всякие прочие овощи-фрукты, в смысле, ягоды. А также благоухающий на всю избу жбан медовухи.

– Мне одному всего не одолеть. Подмога ваша потребуется, – благодарно улыбнулся я.

Долго упрашивать не пришлось. Асмир, возясь со мной, ела едва ли больше чем я, а Роберт всегда отличался завидным аппетитом. Так что мы дружно навалились на еду, изредка перебрасываясь шутливыми фразами. Примерно через полчаса стол полностью опустел, – не ожидал я от себя такого подвига. Что значит натуральные, экологически чистые продукты без добавок и консервантов. Блаженно откинувшись на лавке, я сидел, наслаждаясь жизнью, только одна нехорошая мысль упорно крутилась в сознании, и, сколько я не пытался ее прогнать, не уходила. Последняя обильная трапеза у хлебосольного араба не пошла мне впрок, так что… как бы чего не вышло. Словно вводу глядел! Только не вышло, а вошло. На пороге появился Харальд.

– Потолковать надо, – поглядел он на меня в упор.

Роберт без лишних слов поднялся, взял за руку Асмир и вежливо, но быстро увлек ее во двор. Откровенно говоря, после сытной еды и хмельного питья мне было совсем не до разговоров. Глаза слипались так, что я мог, как Вий потребовать: «Поднимите мне веки». Но ничего не поделаешь: Харальд уперся. А если он во что-нибудь упирался, то сдвигать его было делом неблагодарным и бесперспективным. Может оно и к лучшему. Я сам обещал Освальду, что решу эту проблему, а неприятный разговор не стоит откладывать в долгий ящик.

– Садись, Харальд, – пригласил я, – в ногах правды нет.

– Правды… – он тяжело опустился на соседнюю лавку, – В чем она, твоя правда, мой приемный племянничек? В том, что ты, чужак, с помощью поганого Велеса, околдовал моего брата? Приворожил его к себе? Раздор между братьями сеешь, наушничаешь на меня. Харальд то, Харальд сё. Высосал ты его своим колдовством, словно муху паук. Все ждешь не дождешься, когда Один призовет Освальда к себе, – сам хочешь дружину возглавить. Только не бывать тебе хёвдингом, могу в том поклясться.

Сказать, что я опешил от такой прокурорской речи, это ничего не сказать. Даже не подозревал, сколько ненависти ко мне скопилось за десять лет в душе младшего брата Освальда. Боюсь, что до критической массы осталось совсем немного, и тогда… всем будет лучше держаться как можно дальше от эпицентра взрыва. Что ж, попробуем взять под контроль эту термоядерную реакцию. Для этого нужно…

– Отчего молчишь, Велеслав? Язык отсох, или правда глаза колет?

– Оттого я молчу, Харальд, что ты уже давно про меня все решил. Что бы я ни сказал, ты не услышишь. Потому как привык слышать только себя и свою боль, которую пестуешь, словно сына любимого.

Вот это я зря ляпнул, – про сына. Он тоже сына потерял, – тот умер еще в детстве, от морового поветрия. Сейчас взорвется Харальд – меня от стенки отскребать придется, я ему в нынешнем состоянии не противник. Попробую его остудить.

– И коли я даже поклянусь, что никогда не буду хёвдингом, ты не поверишь мне. Только рассуди сам: кому сменить Освальда у кормила, как не тебе. Молод я слишком, для такой ноши – не пойдут под мою руку викинги.

– Под мою руку им тоже не больно захочется. Кому любо ходить под началом у сына рабыни.

Ну вот, что я говорил? С таким комплексом неполноценности не справиться целой дружине, тьфу ты, целой бригаде психоаналитиков. Но попробовать можно, мы ему сейчас позитивный пример подкинем.

– Зря ты так, Харальд. Не первый десяток лет на драккаре ходишь, а не знаешь, что у викингов каждого по делам судят, не по матери? А у нас, русичей, кто на престоле киевском сидит? Тоже сын рабыни – Владимир Красно Солнышко. Коли восхочет Один, не только хёвдингом, – конунгом станешь.

Что-то дрогнуло в Харальде. Чувство, отдаленно напоминающее благодарность, промелькнуло в ледяных глазах.

– Твои бы слова, Велеслав, да Одину в уши, – недоверчиво хмыкнул он. Но я уже видел, что гроза миновала.

– Говоришь, что поклясться можешь, никогда не пытаться занять место старого Освальда?

– Могу. Хоть перед всей дружиной.

– Всей, не всей, а кое-кто это должен услыхать.

– Коли клятва избавит тебя от подозрений…

– Там видно будет. Удивил ты меня, племянничек, удивил. Выходит, скверно я судил о тебе, так что ли?

– Выходит так.

– Стало быть, мир? – что-то в его голосе меня насторожило. Слово «мир» фальшиво резануло уши. Но, может быть, для викинга оно вообще звучит дико?

– Мир.

– Занятно. Сюда шел шкуру с тебя спускать, а теперь, что-то расхотелось. Пригодиться мне еще твоя шкура.

– Далась вам всем моя шкура! Разбойники, вон, тоже хотели меня без нее оставить…

– Ха-ха-ха, – громоподобный смех Харальда, заставил Роберта слегка приоткрыть дверь, и убедиться, что со мной все в порядке, – В умные головы и думы одинаковые приходят. Потешил ты меня, Велеслав. Послушал бы тебя еще, да только пора мне, – Освальд дожидается. Совет держать будем. А ты спи. Когда много крови теряешь, спать – первое дело. Вижу, уже носом клюешь. Как голова лавки коснется – сразу заснешь, никакое ромейское зелье в вино лить не придется. Ха-ха-ха.

И довольный своей шуткой, Харальд наконец ушел. Оставив меня в состоянии шока. Даже я не знал, какое именно зелье мне подмешали. Тогда откуда ему это стало известно? Ответ мог быть только один. Но он меня категорически не устраивал. Неужели за нападением стоял Харальд. Кто же был нужен разбойникам я или арабский караван? Или одно другому не мешает? Получили заказ на меня, а сами решили дополнительно подработать? По совместительству, так сказать? А потом ему доложили о провале, – не удивительно, что Харальд взбесился. Нет, не может быть. Для него это слишком сложно. Он ведь прямой, как карандаш. Мог бы и сам меня… Или не мог? Тогда ему точно хёвдингом не бывать, – Освальд не простил бы моей смерти никому, даже брату. Н-да-а-а.

Но все мои логические построения рассыпались прахом, когда вернулись Роберт и Асмир – как вывел он ее за ручку, так и привел. И улыбается, котяра, во все тридцать два зуба. Как он только половины не лишился, с его – то характером и любвиобильностью? Сразу же выяснилось, что я еще не разучился ревновать. Даже сон поджал хвост и юркнул в дальний уголок мозга, испугавшись такого концентрированного чувства. При этом я не мог не заметить, что они удивительно подходили друг другу. Оба чернявые, смуглые, подвижные, в общем одного поля ягоды. Держу пари, что и понимают друг друга с полуслова. Но мне от этого не легче.

– По что Харальд приходил? – спросил Роберт, он был в курсе наших отношений.

– Потолковать по душам.

– Ужели у него она есть?

– Есть, да не про мою честь. Но пока мы примирились – так хотел Освальд.

О своих подозрениях я, само собой докладывать, ему не стал. Рановато, и доказательств никаких. В таких делах спешить не рекомендуется. Может потом осторожно расспросить Роберта, с кем из местных видели Харальда, не отлучался ли он хоть на пол дня… В общем провести свое маленькое журналистское расследование. Тут я отвлекся от раздумий, и непонимающе уставился на побратима, который деловито паковал свои пожитки в заплечный мешок.

– Ты куда собрался?

– То есть как «куда»? К Хенрику с Бенгтом. Иль ты предпочтешь, чтобы там поселилась Асмир? – и хитренько так мне подмигнул. – Смотри, красавица, не слишком утруждай Велеслава, – ему еще силы для боя потребуются.

– Вот встану я с лавки, Роберт и…

– Ты встань сперва, а там поглядим. Ну, бывайте.

И весело хлопнул дверью. У него все всегда выходило весело, даже умирать, наверное, будет с ухмылкой. Тьфу-тьфу-тьфу.

– Ложись, Велеслав. – деловито приказала Асмир., – помнишь, что Мураш тебе сказывал? Не трудить себя раньше времени. Ложись, я тебе пособлю.

Я ощутил ее пальцы на своих плечах и на короткий миг полностью отключился от внешнего мира, сосредоточившись на этих завораживающих прикосновениях. Однажды мне на глаза попалась статья, что можно лечить с помощью наложения рук. Сейчас в это особенно легко было поверить. Но все хорошее, увы, быстро кончается…

– Пойду у здешних знахарок трав испрошу, – отвар для тебя приготовить. Не сомневайся, мне Мураш все подробно обсказал. – успокоила меня она, и вспугнутой пичугой выпорхнула из избы.

Мне показалось, что прошло совсем немного времени, что я просто закрыл и сразу же открыл глаза, но серая предрассветная хмарь за окном, такая непохожая на яркий солнечный день, ясно давала понять, что я благополучно проспал весь остаток дня и всю ночь. Когда глаза привыкли к полумраку, мне удалось различить на соседней лавке свернувшуюся калачиком Асмир. Жажда мучила так, будто вчера я отмечал как минимум проводы в армию, защиту диплома и День взятия Бастилии. Совсем рядом, на столе маячил укутанный горшок, как я подозревал с приготовленным Асмир отваром. Дело было за малым: попытаться сесть и дотянуться до питья, ничего, по возможности, не уронив. К большому сожалению, я всегда был сильней в теории. Попытка напиться никого не разбудив, окончилась разгромом шведов под Полтавой. То есть оглушительным грохотом свалившегося горшка и негодующим воплем хозяйской кошки, которая мирно дремала возле теплой еще печи до того момента, пока ее не придавило откатившимся чугунком.

Конечно, Асмир проснулась и, конечно, наговорила мне массу «теплых» слов. Никакого уважения к бывшему хозяину. Хорошо, хоть горшок был аккуратно прикрыт крышкой и плотно замотан. Иначе пришлось бы моей добровольной сиделке все начинать с начала.

Весь день я протирал спиной лавку, в отличии от Асмир, которая ни разу не присела помогая по хозяйству. И, как потом выяснилось, общаясь с Робертом, которому сочинить душещипательную байку, любезную девичьему сердцу, было так же легко, как врага без головы оставить.

Так продолжалось еще два дня. А на утро третьего я вышел во двор и попытался метнуть топор (не боевой, а обычный колун) с двадцати шагов в потемневшие от непогоды доски забора. Топор не долетел каких-нибудь несчастных три шага и смачно врубился в раскисшую от недавнего дождя землю. Конечно, в моем состоянии это могло считаться своеобразным рекордом, но я только раздосадовано махнул рукой. Освальд слов на ветер не бросает. Если этот чертов топор я не сумею воткнуть в заборные плахи с обещанных двадцати шагов, не видать мне сшибки с разбойниками как своих ушей. Оставит меня хёвдинг в деревне прозябать да завидовать. Я устало опустился на крыльцо. Силы возвращались куда медленнее, чем хотелось. Оставалась лишь слабая надежда на то, что разбойников не сумеют выследить так быстро, и я, глядишь, еще успею обрести прежнюю форму.

И Фортуна в этот раз оказалась на моей стороне. Ни через три, ни через пять дней, ни даже через неделю мы так и не смогли получить достоверных сведений, о том, где же находится гнездо, свитое разбойничьей шайкой. К моей великой радости, надо сказать. Всю неделю я упорно тренировался, метая топор и один на один рубясь с викингами (чаще, конечно, с Робертом), пока руки не наливались болью, а надсадное дыхание не грозило разорвать легкие в клочья. И, в конце концов, мог удовлетворенно утереть ратный пот со лба. Я был почти в норме. Оставалось только дождаться известий от местных добровольных лазутчиков.

– Я пойду с тобой, – неожиданно заявила мне Асмир, когда я после очередной тренировки сидел с Робертом на травке и наслаждался неподвижностью.

– Куда это?

– Сражаться с разбойниками. Они мне тоже кое-что задолжали.

– Тебе никто не дозволит. Хоть бабы у викингов не такие забитые, как наши, а только идти в сечу с девчонкой сопливой ни одному из них и в кошмарном сне не привидится, – я вынужденно грубил, надеясь, что она обидится и отстанет, но…

– Даже если сопливая девчонка один на один сможет одолеть приемного сына хёвдинга? – сверкнула глазами новая амазонка.

Ой, не свою песню поет красавица. Я подозрительно взглянул на Роберта. Так и есть – сама невинность. И глаза честные-честные, каких у него с младенчества не наблюдалось. Не могу понять только, зачем он это затеял? Даже если она всю дружину штабелями положит, не бывать ей в битве, – потому что я не позволю. Привяжу к лавке, возьму розги и устрою ей домостроевский массаж. Не хватало еще, чтоб она на разбойничьи пики бросалась!

– Попробуй, храбрая, сначала удержать мой меч, а после уж хвастай, – лениво процедил я, заранее уверенный, что она потерпит фиаско. Еще бы, мой новый меч был не из скромных: отличный скандинавский клинок – немного короче обычных русских мечей, но гораздо массивней. Таким махать – с непривычки рука отвалится.

– На что мне чужой меч? У меня свой имеется! – заявила упрямая девчонка, и рысью побежала в избу.

– Ты чего удумал? – накинулся я на франка, – И без того на нас вся дружина глядит косо, а тут еще ты ей голову заморочил.

– Вот для того, чтобы косо не глядели, я ей голову и заморочил, – загадочно усмехнулся Роберт.

Асмир, тем временем, уже летела обратно, словно крылья за спиной выросли. А в ее руке выписывая замысловатые восьмерки, сверкала кривая арабская сабля. Новехонькая, видать только вчера из кузницы. Заговор! Ну, Роберт, я с тобой еще разберусь… И когда только успели ей саблю выковать?

Тут я с содроганием заметил, что викинги, поначалу слонявшиеся по деревне без дела (и от этого безделья заметно одуревшие) стали, не спеша, подходить к нам, выстраиваясь в нечто напоминающее круг. Ах, вот значит как! Занимают места согласно купленным билетам! Может еще и ставки делать будут? Если бы взгляд мог испепелять, то мой побратим давно уже превратился в кучку серого пепла, с такой яростью я на него зыркал. Нет, мне решительно не улыбается участвовать в этом шоу…

– Эй, Велеслав! Не подведи, я на тебя свою гривну в заклад поставил, – закричал невесть откуда взявшийся Харальд.

И отказаться сразу стало невозможно.

– Гляди, что натворила, – наклонился я к Асмир.

Она уже поняла, что зашла слишком далеко, и растерянно крутила головой в нарастающем грохоте. Это парни стали бряцать мечами о щиты, подбадривая нас. Тем временем Роберт, стараясь переорать этот гвалт, излагал вновь прибывшим условия поединка: одна схватка до явно обозначенного смертельного удара, без ограничения времени. Потом он развел нас на расстояние примерно в три метра, и, наклонившись к Асмир, прошептал что-то, от чего она зарделась как маков цвет, дерзко улыбнулась мне и встала в позицию. Ах, так! Прекрасно! Вы у меня получите шоу, да такое, какое вам видеть еще не доводилось.

– Начали! – заорал побратим.

И мы начали. Да так, что через минуту среди зрителей установилась гробовая тишина, и лишь звон наших клинков творил удивительную по красоте мелодию, подозрительно напоминающую мне знаменитую тему из «Шербургских зонтиков».

Каюсь, вначале я попытался сражаться в полсилы, оберегая Асмир. Не тут то было! Думал по наивности, что буду только обороняться и вымотаю девчонку, но она наскакивала на меня с таким нахальством, что я был по-настоящему вынужден уйти в глухую защиту. Юркая как форель Асмир так заморочила мне голову паутиной ложных выпадов, что я с превеликим трудом сумел отразить два ее коварных удара, нанесенных из самых невозможных позиций. Но вот пора замешательства прошла, и у меня включился «автопилот». Не стало необходимости продумывать комбинации, прикидывать расстояние – тело обрело самостоятельную жизнь, замешанную на рефлексах и инстинктах. Руки все отлично делали сами, а мне оставалось только смотреть на мою прелестную противницу, откровенно любуясь ее стремительной грацией и холодной отточенностью движений. Раньше я даже не подозревал насколько хороша она может быть с острой саблей в руках. С детства в меня вбивали, что женщина – мать, дарующая жизнь – ни в коем случае не должна хвататься за оружие, для этого Бог создал мужчину. Но сейчас почему-то вспомнилось, что в русском языке слово «смерть» – тоже женского рода.

Не знаю, сколько прошло времени с начала нашего поединка, но наступил момент, когда мы посмотрели друг другу в глаза и, послав к черту оборону, одновременно атаковали, титаническим усилием остановив клинки: я – в нескольких миллиметрах от ее шеи, а она – возле моего удивленного правого глаза. В реальном бою мы оба были бы уже мертвы…

На мгновение мне показалось, что я оглох – такой радостный рев рванулся одновременно из десяток варяжских глоток. Кажется, шоу пришлось им по нраву, к тому же никто не лишится своих закладов – честная боевая ничья. Меня так дружески лупили по плечам богатырские длани викингов, что синяки будут сходить, наверное, не меньше месяца. Но подлинной героиней дня стала Асмир. Варяги восхищенно тыкали в нее пальцами, разумеется, не касаясь, ржали, как молодые жеребцы, а те, кто мог объясняться по-русски (таких сыскалось больше половины) осыпали подобающими, с их точки зрения, комплиментами, от которых начали предательски гореть даже мои привычные уши.

Когда мы вдвоем сумели, наконец, прорваться в избу, я в изнеможении повалился на лавку. Асмир же, напротив, выглядела так, словно готова хоть сейчас ринуться в настоящую битву – вот что значит повышенное мужское внимание! Чуть погодя, в дверь залетел сияющий Роберт:

– Вот это была потеха! Парни до сих пор угомониться не могут! Сказывают, сам Освальд издали глядел…

– Стало быть, теперь мне можно с вами! – обрадовалась неугомонная.

– Никогда! Вот возьмешь свою сабельку, срубишь мне буйну голову и тогда можешь хоть разбойников, хоть латинян, хоть черных людей юга воевать. А пока я жив – не бывать этому!

– Ты не хозяин мне, а я тебе боле не рабыня! И вольна в делах своих, так же как ты, Велеслав. Коли хёвдинг Освальд дозволит, то и на разбойников и на латинян, и на черных людей пойду тебя не спросясь!

– Великий Один, за что мне такое наказание! Коли плата это за спасенную жизнь, так цена уж больно велика. Довольно! Не досуг мне, викингу с девчонкой строптивой препираться, как я сказал, так и будет!

– А вот это поглядим! – Асмир вскочила с лавки и опрометью бросилась вон из избы.

Н-да-а. Настоящая семейная сцена.

– Э-хэ, э-хэ, – смущенно откашлялся Роберт, – Прости, Велеслав, не думал, что так выйдет. Хотел парней потешить, да Асмирову сноровку показать, чтоб не глядели на нее, как на здешних девок…

Я только махнул рукой:

– Чего уж теперь, пролитого не подымешь.

– Пойду, поищу ее, может вразумить удастся… – вздохнул побратим, и тяжело поднявшись, двинулся к двери.

Оставшись один на один с невеселыми мыслями, я для начала решил снять стресс самым доступным и эффективным способом – отжиманием на кулаках. После второй сотни отжимов волей-неволей, пришлось смириться с тем, что стресс вовсе не собирался меня покидать. Ну что ж попробуем по-другому. Где-то писали, что его (стресс) надо заедать, дабы не нажить себе язву желудка. Мысль не плохая, тем более что у меня с утра маковой росинки во рту не было. Но, несмотря на очевидный голод, кусок в горло просто не лез. А обнаглевший стресс продолжал корчить мне отвратительные рожи из труднодоступных уголков моей раздвоенной души. Оставался третий способ – самый распространенный и самый опасный – алкоголь. К моему счастью, поиски хмельного не затянулись – славный жбанчик медовухи притаился как раз под лавкой, на которой спала Асмир. Ничто не ново под луной! Интересно, как бы отнеслась моя Ольга к сообщению, что ее далекие пра-пра-бабки точно так же припрятывали от мужчин спиртосодержащие жидкости?

После того как в жбане осталось едва ли четверть первоначального содержимого я, наконец, мог уверенно сказать, что окончательно избавился от упрямого стресса и с чувством выполненного долга повалился на лавку, отключившись еще до того, как моя голова ее коснулась.

Пробуждение было не из приятных. Коварная все-таки штучка эта самая медовуха! Вроде не крепкая совсем, а перепил и ноги идти отказываются. Про похмелье я уж и не говорю. Но кроме абстинентного синдрома меня мучила странная тревога, если не сказать страх. Как за пять минут до экзамена, когда из тридцати билетов знаешь всего три. И все это без сомнения по поводу Асмир. Я попытался мысленно прокрутить варианты ее поведения после ссоры, но ничего угрожающего в них не нашел. Не пойдет же она топиться с горя! Не тот характер. Что еще она может? «Может уйти, уйти, куда глаза глядят» – услужливо подсказа внутренний голос. Да, на эту дурость она в горячке вполне способна, а после проснется гордость и не позволит ей вернуться… Черт! Я подскочил с лавки как ошпаренный и, по пути прикидывая сколько времени прошло, ринулся к выходу. Стоп. Спокойно, Велеслав, спокойно… Не забывай, что за ней пошел Роберт. Ему проще чем кому либо не дать ей совершить какую-нибудь глупость. У них прекрасные отношения… «Вот именно, что прекрасные», – шевельнулся во мне червь подозрения, – слишком прекрасные".

Свежий вечерний воздух быстро привел меня в чувство; сознание стало ясным и холодным, как солнечное зимнее утро. С Асмир мы расстались в полдень, значит, прошло не менее шести часов. Сейчас темнеет рано, так что если я собираюсь на поиски, придется поторопиться.

Не теряя времени на отработку других версий, я прямиком направился к воротам. Наши часовые еще не сменились, так что скажут, если она там проходила. Правда, сумасшедшая девчонка могла где-нибудь перелезть через забор… Но этим вариантом займемся позже.

От часовых я узнал, что Асмир действительно вышла за ворота в сопровождении Роберта.

– Когда это было? – как бы между прочим спросил я.

– Да солнце еще за верхушки кольев не спряталось, – ответил коренастый Хенрик, тот самый к которому переселился Роберт.

Значит примерно часа два назад.

– Они не спорили?

– Что ты, Велеслав! Как два голубка ворковали. Хе-хе, – не упустил возможности подколоть меня Бенгт.

Я попытался придумать достойный ответ, но тут за моей спиной гигантской тенью вырос Харальд. Как всегда в самый неподходящий момент.

– Что, Велеслав, плохо старался ночами? Или твоей девке сколь не дай – все мало? Или, может, чернявые к чернявым больше липнут? Не гоже рабыне так с хозяином поступать…

В первое мгновенье мне показалось, что есть шанс сломать себе зубы. Так сильно я их стиснул. Потом мне пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, остужая себя воздухом, как водой. И только потом я повернулся лицом к брату хёвдинга.

– Асмир – не рабыня. Она свободна и, стало быть, может выбирать себе того, кто ей больше по нраву.

– Ишь, гордый какой! Вот она и выбрала, а ты спать иди. Да только не уснешь, поди один-то?

Я ничего не ответил и, повернувшись к Харальду спиной, подчеркнуто медленно прошел в ворота, мимо остолбеневших часовых. Мысли скакали мартовскими зайцами, и мне долго не удавалось ухватиться ни за одну. Пока я шел по тропинке в сторону недальнего леса, чувства мои бурлили, кулаки сжимались, зубы скрежетали, а ноги предательски подкашивались. Но вот эмоциональная буря поутихла, и я присел на замшелый валун, чтобы навести в душе относительный порядок. Н-да-а. Того, кто сказал бы мне, что я буду вот так беситься из-за малолетней соплячки, заподозрил бы в скрытом идиотизме. Мы ведь даже ни одной ночи вместе не провели (баня не в счет, меня уже там не было)! Так почему же я веду себя как цыган, у которого увели любимую кобылу? Спокойно, спокойно. Ну-ка, вдох-выдох, вдох-выдох. Задержим дыхание…

Когда мои легкие стали уже разрываться от нехватки воздуха, я сжалился над ними и вдохнул. Кислород разом ухнул в кровь, и я какое-то время балдел не хуже, чем от классического "косячка". После такого самоистязания ко мне вернулась ясность мысли и в голове, наконец-то, сформировался единственный вопрос, который сейчас мог иметь значение: почему так долго? Что делать им в лесу в наступивших сумерках, под начинающимся моросящим дождем? Тут уж явно не до любви! Я подожду их здесь еще не много… Мне обязательно нужно убедиться, что с Асмир все в порядке и, черт возьми, с Робертом тоже!

Время шло, моросящий дождь возмужал, и тяжелые частые капли, возникавшие из небесной темноты, промочили мою плотную рубаху насквозь. Теперь я уже не сомневался, что случилась беда. Правда оставалась слабая надежда, что пока я тут торчал, Роберт и Асмир, миловавшиеся совсем в другой стороне, преспокойно вернулись в деревню. Пришлось мне снова тащиться к воротам. Бенгт и Хенрик уже сменились, но другие сторожа были в курсе, и, не дожидаясь моих расспросов, сами обеспокоенно сообщили, что ни Асмир, ни Роберт в деревню не возвращались. И мое зловещее предчувствие обрело плоть и кровь.

Свистать всех на верх и бросаться ночью на поиски не имело никакого смысла, а проклятый дождь к утру уже смоет любые возможные следы. Кроме, конечно, трупов… Оборони царица небесная! Про разбойников я подумал сразу же, но гнал эту мысль от себя с упрямством ишака Ходжи Насреддина. Иначе… Иначе не останется никакой надежды. Роберт и Асмир вышли из ворот безоружными, если не считать кинжала на поясе Роберта, с которым он не разлучался никогда. Троих вооруженных противников мой побратим еще смог бы одолеть, но если их было больше… А Асмир без своей замечательной сабли в рукопашной стоит не много.

Мне, наверное, следовало взять себя в руки и пойти к Освальду. Старый ярл прижмет здешних старост и координаты разбойничьей базы нам подадут на блюдечке. Но что-то заставляло меня торчать столбом в раскрытых настежь воротах, и, до рези в глазах, вглядываться в ставшей уже непроглядной тьму. Непогода крепчала, резкий ветер, возникший не иначе как в самой Ледяной Бездне, заставлял тяжелую промокшую рубаху хлопать меня по спине, порождая крамольную мысль о крыльях. Велеслав – ангел мщения! Каково?! Точно в такую же бурную ночь Асмир трижды спасла мне жизнь.

Как в ускоренной перемотке перед глазами лихорадочно замелькали кадры памяти. Вот Асмир стоит над трупом разбойника со своим знаменитым кинжалом, вот она из последних сил пытается увести меня от погони, вот кладет кинжал к идолу Велеса, ничуть не боясь призрачного голубоватого свечения вокруг его рогов… Так вот оно что! Как же я не догадался сразу. Единственный, кто может мне сейчас помочь в поисках – это Велес. Кажется, он благоволит Асмир и, значит, шанс еще есть. Только сумею ли я им воспользоваться?

У Велеслава не было опыта в подобных делах; не говоря уж обо мне, воспитанном в духе марксизма-ленинизма. Я не знал, как просить бога о помощи. Не знал, снизойдет ли он вообще до того, чтобы услышать меня. Я только очень хотел… нет, страстно желал… нет, я превратился в стрелу, неотвратимо летящую к цели – двум самым дорогим лицам, и раздираемый мной воздух свистел на разные голоса "Найти!!!". А потом я оглох и ослеп, и перестал ощущать свое терзаемое холодом тело… Неожиданно в сознании зазвучал тихий ровный голос: "Ты заплатишь?" "Заплачу" – ответил я, и голос мой тоже звучал тихо и ровно. "Чем?" "Всем." "Да будет так, Так, ТАК!"

КАП, Кап, кап. Дождевые капли весело выбивали дробь на моем шлеме. Когда я успел облачиться в броню? Ничего не помню. И меч, зажатый в онемевшей руке, откуда он? Не важно. Важно то, что я стою в распахнутых настежь воротах и вижу перед собой тропинку, сотканную из бледно-голубого огня. Она приведет к цели. Бесстрашные викинги-сторожа покинули свой пост и пристально смотрят на меня с безопасного расстояния. Пора идти.

Быстро шагая по светящейся дорожке, я не пытался анализировать происшедшее. Завтра, я подумаю об этом завтра – так, кажется, говорила Скарлет, унесенная ветром. Вот и я завтра подумаю. Тем более, что у меня появился новый повод для размышлений. Оставив позади не менее километра, я обнаружил, что голубая стежка раздваивается. До сих пор я шагал по самой настоящей тропинке, которая соединяла между собой стоящие рядом деревни, а теперь один сияющий след продолжал освещать убегающую за поворот тропинку, другой же ответвлялся под прямым углом и терялся в густом подлеске. Не колеблясь ни секунды, я свернул с натоптанной тропы и углубился в недобро гудящий лес, даже не раздумывая, чем объяснялся мой выбор. Больше всего это напоминало кошмарный сон, в котором все происходит помимо твоей воли.

Я был готов к любым сюрпризам, но вид неподвижного скрюченного тела в мертвенно – голубом освещении заставил мое сердце дать сбой. Роберт. Скорее всего, его сюда притащили, – сама схватка должна была происходить на тропинке. Асмир, должно быть, взяли в плен – отсюда и раздвоение в путеводном сиянии, ведь я хотел найти обоих. Если я прав, и ее увезли, то дальнейшие поиски бессмысленны – слишком много времени прошло. Значит нужно забрать тело Роберта и возвращаться в деревню. Я опустился на колени, и в нос мне ударил ни с чем не сравнимый запах – запах крови. Крови друга. Взяв его за руку, я перекинул Роберта через плечо и уже поднимаясь услышал или скорей ощутил еле слышный стон. От неожиданности ноги мои разъехались, и я свалился на мокрую траву, придавленный побратимом. Жив! Невероятно, не возможно, и, все-таки, он жив!

Руки мои уже шарили по телу в поисках ран. Если его бросили, сочтя мертвым, значит, он должен быть основательно изрублен. Но, – нет. Руки подтверждали то, чему не верили глаза – рана была только одна. Практически в том же месте, что и у меня, а именно на спине. Это могло означать одно – предательство. Человека, который нанес удар, Роберт мог оставить у себя за спиной, лишь в том случае, если безоглядно ему доверял. А доверял он викингам.

Но все это может подождать. Нужно попытаться сохранить ту искру жизни, что дотлевает сейчас в его почти остывшем теле. Мои руки прижались к ране, а губы начали шептать не совсем понятный мне речитатив. Так вот как нужно останавливать кровь! Хорошо, что Велеслав успел перенять это искусство у старого волхва. Возможно, это маленькое чудо спасет Роберту жизнь. Хотя то, что он все еще жив – само по себе чудо. Прошло, наверное, четверть часа прежде, чем я решился отнять руки от раны. Кровь действительно перестала сочиться или она уже просто вся выткла. Я нащупал пульс, он был очень слабый, но ровный. Хвала Велесу! Еще раз хорошенько осмотрев побратима, мне удалось обнаружить в районе правого виска вспухшую тугой подушкой гематому. Так вот почему его сочли мертвым! После нанесенного удара он упал и, ударившись головой, скорее всего, о камень, потерял сознание. Рана, на первый взгляд, показалась разбойникам смертельной, и его оттащили с тропы в полной уверенности, что дело сделано. Снова вернувшись к ране, я убедился, что клинок по какой-то причине отклонился от заданного направления, это давало Роберту шанс. Скорее всего, он в последний миг почувствовал опасность и стал разворачиваться, поэтому удар пришелся по касательной. Вот ведь повезло человеку! Трижды повезло: удар оказался не смертельным, сочли мертвым – не добили и, наконец, в самую последнюю минуту появился спаситель – я. Бывают же такие везунчики! Я в своей жизни только одного такого встречал – Витьку. Ему тоже как-то трижды повезло в один день.

Когда Витька работал на заводе вся бригада подтрунивала над его бзиком: строго соблюдая инструкцию по технике безопасности, он, не снимая, носил неудобную красную каску, на которой какой-то шутник намалевал белые точки, после чего Витьку однозначно прозвали "Мухомором". Так вот, это каска приняла на себя удар сорвавшейся с токарного станка детали, расколовшись на три почти равные части. В противном случае на три равные части раскололся бы Витькин череп. В тот же день на него едва не свалилась многотонная груда арматуры: молодая крановщица от усердия перепутала рычаги, и всего в метре от Витькиной спины образовалась металлическая пирамида. Еще чуть-чуть и быть ему погребенным фараоном… И в третий раз за день судьба решила испытать Витькину удачу – в заводском дворе пьяный водитель давал зданий ход, ничего вокруг себя не видя и не слыша – Витька едва успел рухнуть наземь, не то пришлось бы его потом отскребать от кирпичной заводской стены. Вот так.

Я уже успел взвалить Роберта на плечо и выйти на утоптанную тропу, как вдруг, меня посетила крамольная мысль: а может ли быть так, что Витька в прошлой своей жизни носил имя Роберт? Побратавшись в десятом веке, могли ли мы стать друзьями в двадцатом? Встретил же я вчера ту, что звалась когда-то Асмир! Асмир – болью отдалось в сердце. Я не питал никаких иллюзий, и приблизительно представлял, какая участь уготована ей у разбойников. Не думать, не думать, не… Иначе запросто можно сойти с ума. Чем нюни распускать, лучше быстрей ногами двигай, Велеслав, не то потеряешь сразу двух близких тебе людей. Вон Роберт уже не подает признаков жизни! Последние несколько сот метров до деревенских ворот я преодолел почти бегом, и откуда только силы взялись.

Всполошенная моим возращением дружина напоминала разоренный муравейник. Все то и дело совались в нашу избу, где на лавке неподвижно лежал Роберт, укутанный так, словно собрался на северный полюс. Я сидел рядом и опять бормотал какие-то малопонятные заговоры, то и дела взмахивая руками. Посмотреть со стороны – умора! Но викинги придерживались другого мнения. На меня смотрели с опаской, если не сказать больше. Ведь я никогда раньше не пользовался волховскими умениями, полученными в избушке Мураша.

Наверное, я действительно был талантливым учеником, потому что к утру после одного моего особо удачного пассажа, Роберт открыл глаза.

– Велеслав, – голос его напоминал чуть слышный шелест трав под умирающим ветром.

– Молчи! Тебе нельзя сейчас говорить. Я уж и так догадался, обо всем, что ты хочешь поведать. Кроме одного… Назови имя изменника.

– Прости меня, Велеслав, я… – он не слышал меня и продолжал калеными щипцами вытягивать из себя слова, уносящие его жизнь. Пришлось заткнуть ему рот хорошо знакомым мне отваром, поднеся к губам изогнутую соломинку. Роберт глотал судорожно и жадно, что было совсем не удивительно. Не так давно и я пребывал точно в таком же положении. Когда чаша опустела, он со вздохом закрыл глаза, и несколько минут лежал совершенно неподвижно. Мне даже показалось, что снова надвигается обморок. Но Роберт, не открывая глаз, заговорил снова; возможно, это было легче сделать, если он не мог меня видеть.

– Мы уже возвращались в деревню, когда позади я услыхал конский скок. Три лошади, и на одной два седока.

Это же надо иметь такой абсолютный слух, его бы следовало Чингачгуком назвать, а не Робертом!

– У здешних, коней днем с огнем не сыщешь, стало быть, – чужаки. Мы сошли с тропы и затаились – солнце садилось, и разглядеть нас было не просто. Но они придержали коней, и встали аккурат напротив: трое мужчин и мальчишка вторым седоком. Завели разговор.

Тут Роберт облизал пересохшие губы, восстановил дыхание и продолжил:

– Асмир узнала коней – арабские, из каравана. Стало быть, – разбойники. А я признал мальчишку – местный оборвыш, без роду, без племени. Лазутчик. Все им о нас доносил. Потому мы и не вызнали по сю пору, где их искать… На вороном молодой парень сидел, помладше нас – но по всему видать было, что он у них верховодит. Его с полуслова два крепких мужика слушали. А из разговора поняли мы, что кто-то посулил им за твою, Велеслав, голову сто дирхемов. Но они возвращают задаток, потому как ты их вожака убил, – месть не сладка за чужие деньги.

Вот оказывается какие разбойнички пошли – бессеребрянники!

– Я сперва решил, что это кто-то из твоих здешних врагов. Может кровник какой, ты же родом отсюда. А потом услыхал, как парень на вороном хвастал, какую веселую штуку он удумал с тобой сыграть. Похитить Асмир и выменять ее жизнь на твою. Сказал, что даже бегать за тобой не придется. Ты сам себя в его руки отдашь.

Я мог только скрипнуть зубами: из-за меня Асмир сейчас у разбойников. Если не будет другого выхода я действительно приду к ним, только не так, как рассчитывает этот атаман-молокосос. Совсем не так. Тут Роберт открыл, наконец, глаза и взглянут мне прямо в лицо.

– А еще он сказал, что тот викинг, который за тебя деньги сулил, им девчонку и приведет.

Я выдержал его взгляд, и вдруг понял, чье имя прозвучит, когда побратим назовет того, кто, бесшумно подкравшись сзади, всадил ему в спину боевой нож. Наверное, я с самого начала знал это. Знал, но гнал это знание поганой метлой.

– Услыхав хруст сучка за спиной, я стал поворачиваться, но опоздал. Глядел в его блеклые глаза и не мог поверить, что это он меня убил.

– Харальд…

– Так ты знал?! – рванулся с лавки побратим. Я придержал его и бережно опустил обратно.

– Нет. Сейчас лишь догадался.

– Я начал оседать, а он сильно толкнул меня, выдергивая нож из раны. Падая, ударился о камень виском… Больше ничего не помню. Как ты нашел меня?

– Не важно. Главное – ты жив.

– Велеслав, ты снова спас мне жизнь… Ты должен знать. Я и Асмир…

– Оставь, Роберт. Не в чем тебе оправдываться. Она свободна в выборе… И если выбрала тебя, пригожего, то я могу ее лишь пожалеть. Ведь ты отбоя от девок не ведаешь. Так и будет вокруг тебя со своей сабелькой скакать – отгонять любушек, как мух назойливых, – попытался я все обратить в шутку.

– Я и Асмир, – упрямо гнул свое франк, – ходили к кузнецу, что на отшибе живет. Тому самому, который ей саблю справил. Асмир не только себе хотела клинок отковать, но и тебе тоже. Ведь твой меч достался разбойникам.

Я потерянно молчал. Так бывает, когда в автобусе наступишь кому-нибудь на ногу, а в место брани слышишь в ответ "Ничего страшного". Как я боялся этого разговора, боялся, и в то же время хотел расставить все точки над "i". Не получилось из нас любовного треугольника, и слава богу, – не люблю банальностей.

– На славу меч вышел, – не унимался Роберт, – Я сам опробовал. Все что можно было в кузне разрубить – разрубил, а на нем ни щербинки. Еще бы! Ведь Асмир для этого клинка кузнецу кусок небесного железа отдала. Ей Мураш твой на прощанье подарил. Сказывал, что летит оно как стрела Перуна и в чьем мече приют найдет – тому непобедимым быть в сече.

Вот это да! Вокруг дикость и варварство, а какой-то неграмотный кузнец, как бы между делом, варит сталь с железным метеоритом в качестве легирующей добавки! Чудеса-а-а. Его бы к нам в лабораторию, в миг бы грант на исследования получили.

– Мы его тебе несли. Асмир мечом этим тебя задобрить хотела, чтоб ты позволил ей с нами на разбойников идти. Теперь он, наверное, у них…

– Нет, – у Харальда. Если меч так хорош, как ты сказал, он нипочем бы его не отдал. А коли так, стало быть мы можем попытаться его измену изобличить. Жаль, на мече меты особой не было. Не то, боюсь, отопрется Харальд.

– Как отопрется? Да ведь я Освальду все как было…

– Не поверит он в вину младшего брата. Харальд нас сам оболжет. Скажет, будто мы на него напраслину возводим, дабы в глазах старшего брата опорочить. Освальду ведомо, что мы с Харальдом что кошка с собакой… Харальд сам поди ждет не дождется, когда мы хёвдинга в избу покличем. И про меч что-нибудь наплетет. Кабы нам с тобой самим в изменщики не угодить…

Услышав тихий смех побратима, я было подумал, что у него от потери крови в голове слегка помутилось. Но Роберт слабой рукой притянул меня к себе:

– Есть мета, Велеслав. Да такая…

И зашептал мне в ухо сухими губами…

Когда ярл Освальд вошел в нашу избу, Роберт уже снова спал, разметавшись на лавке. У него начался жар, и я стал опасаться заражения. Но едва за стариком захлопнулась дверь, он проснулся и заговорщицки мне подмигнул. Буквально вслед за Освальдом в дверях показался Харальд. Значит, надеется решить все и сразу. Даже меч, выкованный для меня, с собой приволок, – вон за плечом рукоять видна. Надо же, как уверен в себе! Легенду, наверное, уже по десятому разу в голове прокручивает.

Завидев Харальда Роберт напрягся всем телом, да так что снова открылось кровотечение. Я поспешно прочел заговор и с облегчение убедился, что опасность миновала. Потом Освальд, отодвинув меня в сторону, присел к Роберту на лавку.

– Сказывай по порядку, – тяжело взглянув на франка, приказал ярл.

И я вдруг понял, что он все знал. То есть, что произошло на самом деле. Не предполагал, не думал, – знал. Наверно, это голос крови шептал ему из старческих жил страшную повесть о младшем брате, нарушившем все клятвы и ударившем в спину.

Роберт взял себя в руки и спокойно (насколько это было возможно с его состоянии) и связно передал всю историю. Потом наступил мой черед. Во время рассказа я одним глазом пытался следить за выражением лица Освальда, а другой не сводил с Харальда. Еще пять минут и точно заработал бы себе расходящееся косоглазие. А главное, – все напрасно. Лицо старого ярла не выражало ничего. То есть совсем ничего, как у знаменитой Моны Лизы. А Харальд вел себя так, как и должен вести себя агнец божий, оклеветанный зловредными недругами. Какой актер пропадал в викинге! А какой психолог! Ведь реагировал он на слова Роберта в полном соответствии со своим характером, то есть в нужных местах негодующе взрыкивал, изредка божился, и постоянно матюгался. Не знай я всей подноготной, ни за что не поверил бы, что он виновен!

– Что скажешь, Харальд? – развернулся к брату хёвдинг.

– А то! Ложь все, от первого до последнего слова. Хочешь, я скажу, как было дело? Велеслав с Робертом девчонку не поделил! Вся дружина видала как он сох по ней, а она с Робертом хороводилась. Только надоело ему! Застал их вдвоем в лесу: побратиму нож в спину, а ее за косы и в реку с камнем на шее. Да, видать, рука дрогнула – не убил Роберта сразу. И добить – кишка тонка оказалась. Сговорились они и Велеслава от твоей немилости избавить, и на меня поклеп возвести.

– А меч? – спросил Освальд, не отрывая глаз от лица Харальда.

– А что меч? Вот он, – и вытащив из-за спины клинок, Харальд положил его поперек стола.

Я невольно залюбовался. О таком мече мечтает каждый мальчишка, а счастье им владеть выпадает одному из многих тысяч. В сером пасмурном свете, пробивающим себе дорогу через узкое оконце, он завораживал мягким фиолетовым блеском. Даже я, не одну собаку съевший на стальных сплавах, не смог определить, какой коктейль придавал мечу этот необычный колер.

– Я его себе у кузнеца местного справил, у Людоты. Раньше, говорят, он в Хольмгарде ковал, да только прогневал тамошнего князя – отказался продать ему кинжал, для другого предназначенный… И пришлось Людоте ноги уносить из Хольмгарда. Здесь осел плуги да серпы ковать. Тьфу. Я ему честь по чести заплатил. Он даже обрадовался. Говорил, что хочет, мол, вернуться в Хольмгард, а мои дирхемы ему как раз в дорогу пригодятся.

После этих слов у меня похолодело в груди. Харальд не осмелился бы так нагло врать, если бы мы имели возможность проверить его слова, спросив самого Людоту. Значит… Значит кузнец Людота лежит уже на дне реки. Что викингу лишний труп на совести, тем более такой куцей, как у Харальда? Что ж, ему и это зачтется, а теперь пора брать инициативу в свои руки.

– Твои слова против наших, Харальд, – вмешался я, – И, стало быть, лишь поединок может решить кто прав. Я буду биться с тобой за свою честь, за жизнь моего побратима, за свободу Асмир и за хёвдинга Освальда, которого ты предал.

– Я не дозволю вам поединка, – неожиданно отрезал Освальд с такой горячностью, что я даже опешил. Неужели он поверил Харальду?! – Богам иной раз бывает недосуг глянуть на землю. В таких делах я привык полагаться на свой разум и сердце, а не на божий суд.

– И что же ты решил, брат?

– Впервые сердце мое не в ладах с разумом. Я не готов сделать выбор, но скажу одно: того из вас, кого сочту изменником, покараю сам. Он будет биться со мной на поединке, покуда пряхи-Норны не перережут нить жизни одного из нас.

Черт побери! Всего мог я ожидать от старого упрямца, но только не этого. Пресловутая честь семьи! Сам хочет покарать предателя. Да полно, о чем я! Ведь Освальду за шестьдесят, – ни против Харальда, ни против меня ему не выстоять! Выходит, смерти ищет хёвдинг, лишь бы не видеть как его сын и брат убивают друг друга. И тут мне стало страшно. Вдруг Освальд решит, что предатель я? Что это я сею раздор, и возвожу поклеп на его невинного младшего брата. Драться с приемным отцом?! Оборони царица небесная… Нет, пора срочно доставать из рукава козырного туза.

– Я подчинюсь твоей воле, отец. Но коли ты решишь, что я виновен, и выйдешь со мной на поединок, тебе придется убить безоружного. Я не подниму на тебя меча. Только прежде, чем ты сделаешь выбор, дозволь мне показать, что твой брат лжет!

– Попробуй, сопляк. – зарычал Харальд.

– Скажи, о невиновный Харальд, какую мету поставил кузнец Людота на мече?

– Никакой меты кузнец не поставил, даже клейма своего обычного. Я еще удивился, а он ответил, что такой меч жаль портить клеймом, – ответил Харальд, успевший досконально изучить клинок.

– Роберт, скажи, – попросил я.

– Меч ковался для Велеслава, и только для него. И потому кузнец нанес на лезвие руны – имя Велеслава, имя меча и свое клеймо.

– Даже я своими старыми глазами вижу, что на клинке ничего нет, – покачал головой Освальд, – да и откуда кузнец мог знать руны?

– Нужные руны показал ему я, – ответил Роберт, – а увидеть их можно, лишь тогда, когда кровь Велеслава окропит меч.

Сразу стало очень тихо. Даже викинги, бесстыдно подслушивающие за дверью и передававшие наши слова друг другу, замерли в молчании. Еще бы! Руны сами по себе – штука магическая, а тут еще кровавое освящение… После того как Роберт рассказал это мне, я тоже слегка обалдел, но потом обалдел еще больше, когда узнал, что Асмир, меняя мне повязки на ране, относила их кузнецу. Что он с ними делал я не знаю, только, по словам Роберта выходило, что если моя кровь попадет на лезвие, руны проявятся, как покрытая нужным реактивом тайнопись. Как смог Людота заставить железяку реагировать на код моей ДНК, не знаю, и знать не хочу. Только бы это Роберту в бреду не привиделось, иначе я уже сейчас могу проститься с жизнью. Ведь проверить все это на практике мы возможности не имели, меч-то был у Харальда.

Харальд тем временем побледнел, но наглости не утратил. Видно до конца не поверил, – дело ведь не слыханное!

– Вот мы сейчас и поглядим, – усмехнулся он, и одним ловким движением схватив со стола клинок, ринулся на меня, намереваясь сперва разрубить пополам, а уж потом проверять проявились руны или нет.

Спасение мое было только в быстроте, но его бросок оказался таким неожиданным, что драгоценные секунды были мною потрачены на изумление. А потом стало слишком поздно. Меч, предназначавшийся мне, уже косо валился на мою шею, когда на его пути возник другой клинок. Жалобный звон, который раздался, при их столкновении напоминал крик боли – меч в руке Харальда играючи перерубил своего стального противника и продолжил путь к моему драгоценному горлу, но далеко не так быстро. И в последнее мгновенье я умудрился вывернуться из под удара, плюхнувшись на дощатый пол.

Толпа викингов вынесла дверь и ввалилась в избу; от их негодующих воплей я чуть не оглох. Харальда скрутили, меня подняли и усадили обратно на лавку. Они что-то кричали все сразу, размахивая руками, как корабельные сигнальщики, а я ничего не видел кроме старика сгорбившегося над столом, высохшая рука которого сжимала бесполезный обломок меча, спасшего мне жизнь. Слова благодарности умерли, еще не сорвавшись с моего языка. К чему они Освальду, когда в одночасье развалился мир, который он почитал своим. А викинги постепенно угомонились, и в установившейся тишине можно было услышать их напряженное дыхание. Они ждали продолжения. Теперь мне необходимо было показать им, как из моей крови на мече родятся священные руны, некогда полученные самим Одином.

Я взял со стола меч и отчетливо ощутил нетерпеливый трепет оружия, ждущего от меня кровавой жертвы, которая должна соединить нас навечно. Холодное лезвие прошлось по краю моей ладони, совершая ритуальный надрез, – так поступают скальды скандинавов, когда хотят освятить костяшки рунного набора для гадания. Левая рука скользит вдоль лезвия, оставляя за собой смазанную алую дорожку, и под единый вздох дружины на клинке проступают руны, черные на красном и серебристо-фиолетовом. Клеймо мастера-кузнеца, моя руническая монограмма и имя меча, в котором есть Тюр – руна воина, и Алгиз – руна защиты и Сол – руна победы. "Непобедимый" – сложились руны и постепенно стали блекнуть, растворяясь в металле. И вот уже на мече нет ничего кроме высохшей кровавой полоски.

– Тебе повезло, щенок, – сплюнул Харальд, – что девка твоя вовремя пособила, не то сын, зарубленного тобой Ворона, уже щеголял бы в сапогах, пошитых из твоей шкуры. Ну, чего зыркаешь? Бей, трус, пока меня за руки держат!

И повел плечами так, что державшие его варяги разлетелись в стороны, как собаки с медведя. Силен, что и говорить… Ишь, разошелся, как бы не пришлось его мечом успокоить. Но тут викинги изловчились и, навалившись все разом, сумели-таки заломить ему руки, да так, что только хруст в избе стоял.

– Отпустите его, – в голосе старого ярла мне послышалась запредельная усталость, которая приходит только после изнурительной борьбы с самим собой, – А ты, Харальд, послушай меня. Измена твоя не в том, что ты желал погубить Велеслава, а в том, как ты хотел это сделать. Коли вражда ваша решилась в честном бою, никто не назвал бы тебя изменником. Но все случилось так, как случилось. И я – Освальд, твой хёвдинг и брат, сызнова повторяю, что покараю тебя сам. Наверное, я плохо учил тебя, раз ты так скоро забыл, что значит честь. Пришла пора исправить ошибку, – я буду биться с тобой, Харальд.

– Чего же ты молчишь, Велеслав. Чужими руками с Харальдом расправиться пожелал? Боишься сам на мечах со мной потягаться?! – от воплей Харальда, казалось, должна была вот-вот рухнуть обветшавшая крыша.

Чего это он так надрывается? И я тут до меня дошло, что Харальд боится поединка с Освальдом, куда больше, чем схватки со мной. Что он по-своему любит и уважает старшего брата, научившего его всему, – поднять на него руку было для Харальда делом не мыслимым. В глазах у него застыл неподдельный страх, но обреченности в них не было. Это значит, что если решение Освальда останется неизменным, то ради сохранения собственной жизни, Харальд попытается убить старшего брата, как бы ему это не претило. Вот почему он так орет на меня, до последнего надеясь сойтись в поединке именно со мной. Тут уж угрызения совести его мучить не будут. Меня, кстати, тоже.

– Отец, дозволь мне, биться с Харальдом! Это касается лишь нас двоих.

– Это касается всей дружины, а более всего ее хёвдинга. Я сказал, а вы услышали, – отрезал старик, – Ольгерд, подыщи место для поединка. Мы начнем его в полдень. А ты, Харальд, готовься предстать перед Одином, тебе многое предстоит поведать ему…

Старый упрямый варяжский осел! Ясно даже и ежу, что Освальд сам уже подготовился к свиданию с Одином, и если ничего не предпринять… Черт побери, я не допущу, чтобы этот Кинг-Конг Харальд изрубил старого ярла в капусту. Разве смогу я стоять там, среди варягов простым зрителем и спокойно смотреть, как подернутся смертной дымкой глаза моего приемного отца. Я не …

Мне оставался всего лишь шаг до черты, за которой слово "честь" теряет всякий смысл. Я был почти готов зарубить Харальда, как есть: безоружного, ничего не подозревающего, повернувшегося спиной, лишь бы не допустить гибельного для Освальда поединка. Наверное, взгляд выдал меня, а может быть ладонь поудобнее перехватившая рукоять меча, только Освальд быстро шагнул ко мне и развернул к себе лицом, заставляя глаза встретится с глазами. Нам не понадобилось слов. Он понял, что я собирался предпринять, а я понял, что этим убью его куда вернее, чем это сделает Харальд. Я первым отвел взгляд и, выругавшись по-франкски (спасибо Роберту – научил), подошел к бадейке с ледяной колодезной водой и долго-долго пил, пока зубы не заныли от холода.

Лежащий на лавке Роберт, кажется, тоже догадался о моем состоянии.

– Остыл, Велеслав? Или тебе для того прямо в колодец потребно нырнуть? – донесся его насмешливый голос. Значит, полегчало побратиму, если он уже в состоянии довести меня до белого каления, – Ты, разве позабыл, какое имя начертано священными рунами на твоем мече?

Ай, да Роберт, ай да сукин сын! Светлая ты моя головушка! Только бы Освальд не ответил отказом… Я взял клинок обеими руками за лезвие и с поклоном протянул ярлу.

– Отец, твой меч сломан. Прошу тебя, прими взамен мой клинок для поединка с изменником. Ведь у этого меча тоже есть право посчитаться с обидчиком.

Освальд стоял неподвижно и молчал. По его морщинистому лицу пробегали тени то ли от качающейся за окном листвы, то ли от не слишком веселых мыслей. Я ждал, не меняя позы, несмотря на то, что руки уже начинали наливаться болью под тяжестью меча. И дождался.

– Да будет так! Принимаю от тебя, Велеслав, этот меч. На время, – и, усмехнувшись, добавил, – Да не гляди на меня так! Не на заклание иду – на поединок. И, видит Один, я не намерен безропотно стоять и ждать, покуда Харальд меня зарубит!

Тут мне, наконец, удалось чуть-чуть перевести дух. Потому что, как выяснилось, все это время я практически не дышал, боясь спугнуть капризную Фортуну.

Место для боя Ольгерд (заместитель хёвдинга, если можно так сказать) выбрал со знанием дела – недалеко от деревни на пологом продуваемом всеми ветрами холме. Дружина редкой цепью обозначила на его вершине круг, в центре которого в полном вооружении застыли двое. Только сейчас я обратил внимание как, все-таки братья похожи. Должно быть, раньше мне просто не хотелось этого видеть. Годы еще не совсем согнули Освальда, а вот Харальд, напротив, как-то съежился, и уже не казался таким великаном.

– Прежде чем мы начнем бой, – обратился хёвдинг к дружине, – я хочу взять с вас клятву, что победившему в поединке никто не причинит никакого вреда, ни телесного, ни иного.

Глухой ропот прокатился по цепи викингов. Не легко им было смириться с тем, что в случае победы Харальда, они не сумеют отомстить за вождя. Варяги уже сговорились, что будут по одному выходить биться с Харальдом, пока кому-то не выпадет счастливый жребий отплатить за смерть хёвдинга. Они, конечно, еще пошумели, но, не смея перечить Освальду, согласились. Так проклятая клятва (ну и словосочетание) накрепко связала мне руки. Но я все же надеялся, что сдержать ее мне не придется; что победа будет за Освальдом. Черт с ней, с местью. Какая разница кто уложит этого предателя, лишь бы отец остался жив. Вот так впервые я, Игорь Семенов, мысленно назвал ярла Освальда отцом.

Они сходились медленно, через силу. Никто не хотел первым наносить удар, не видеть этого мог разве что слепой. Но потом Освальд, размахнулся моим мечом и попытался наискось рубануть Харальда. Разумеется, тот уклонился, разумеется, успел парировать, причем так, чтобы лезвия мечей не встретились под прямым углом. Харальд прекрасно помнил, с какой легкостью клинок, выкованный убитым Людотой, разрубает обычные скандинавские мечи. И все повторилось снова и снова: Освальд нападал, Харальд защищался. Нет, он не собирался умирать, но и никак не мог решиться нанести ответный удар по старшему брату, может быть, вопреки всему, еще надеясь на прощение… Не знаю. Я только видел, как он выматывает Освальда, заставляя его гоняться за собой по всему холму. Схватка затягивалась. От меня не укрылось ставшее тяжелым дыхание старого хёвдинга, его замедлившиеся движения… И мне показалось, что я понял, чего добивается Харальд. Надеясь окончательно вымотать брата, он… Словно услышав мои мысли, Освальд собрал последние силы, и провел такую стремительную атаку, что один из выпадов Харальд был вынужден парировать именно под прямым углом. Как и следовало ожидать, Непобедимый с легкостью разрубил меч Харальда. Все как один варяги радостно завопили. Кроме меня. Сердце мое уже в который раз сжалось от нехорошего предчувствия. Освальд не сможет убить обезоруженного Харальда. Лишить жизни собственного брата, вот так покорно склонившего голову в ожидании смертельного удара… Чувствовал это и сам Харальд. Но как бы то ни было, он был готов и другому исходу. Я видел по его напряженным ногам и слишком уж безвольно висящей руке, что внутри он предельно собран. Если Освальд сейчас замахнется, Харальд уклонится от удара и обломком меча попытается достать незащищенное старческое горло.

Но Освальд все медлил, неподвижно замерев с высоко поднятым мечом, а потом вдруг начал валиться на бок. Викинги на миг остолбенели, а потом все сразу бросились к упавшему ярлу, оттеснив Харальда прочь. Кроме меня. Мне не нужно было прикладывать ухо к груди отца, чтобы понять – его сердце, разрывавшееся между любовью и долгом, милосердно остановилось. Харальд знал, что делал, когда выматывал старика. Может быть, он рассчитывал, что Освальд всего лишь упадет без сил или потеряет сознание, и тогда поединок будет прерван, а потом он найдет способ удрать. Но…

Харальд спускался с холма медленно. Тяжкий груз невидимой рукой горбил широченные плечи. Нас разделяло меньше десятка шагов. Пять… Три… Лицо его было неподвижно как посмертная маска. Только глаза горели, словно у голодного волка, оставшегося в одиночестве посреди зимнего леса. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять: во всем происшедшем, в том числе и в смерти старшего брата, Харальд винил меня. Точно так же как я винил его. Никто из нас не догадывался, к чему приведет взаимная ненависть, но у меня, по крайней мере, было оправдание, что первый шаг по гибельной тропке, которая привела нас на этот холм, сделал все-таки Харальд.

В ушах ржавыми цепями гремела клятва, данная Освальду, сковавшая меня по рукам и ногам. И я знал, что не сумею ее нарушить. А вот поравнявшейся со мной Харальд, никаких обещаний не давал.

– Мы еще встретимся, Велеслав. Я найду тебя, даже на краю света. Когда-нибудь я все равно найду тебя. И ты будешь держать перед Харальдом ответ за то, что сегодня я погубил своего брата, за муки, которые ты мне причинил.

Он обогнул меня, как огибают лежащий на дороге бездушный камень, и пошел, постепенно превращаясь в черного муравья, спешащего прочь от изгнавшего его муравейника. А я стоял неподвижно, провожая его глазами, такой же опустошенный и потерянный… И потерявший.

Тело Освальда омыли в специальном настое трав, и положили в той же избе, что давала ему кров при жизни. А в другой избе, где от хмельных паров не возможно было не то что ясно мыслить, но и просто дышать, варяги драли глотки в продолжавшемся уж часов пять споре: где погребать хёвдинга? По давней варяжской традиции его нужно было хоронить в драккаре и насыпать над ним курган. Не плохо было бы и Харальда зарыть вместе со старшим братом, вот только клятва… К тому же если хоронить в драккаре, то куда деваться оставшихся без корабля викингам? На одном корабле всех не разместить. А чтобы насыпать достойный Освальда курган дружина должна была бы проторчать тут до зимы, в непривычной удалым викингам работе. А зимой в море не выйти, придется ждать весны… И т. д. и т. п. К тому же нарисовалась еще одна проблема: кого-то нужно было выбирать хёвдингом.

Я уже не раз ловил на себе любопытные взгляды викингов, и молчал, вовсю злоупотребляя третьим способом снятия стресса, то есть пресловутой медовухой. Но в этот раз хмель меня абсолютно не брал. Злыми трезвыми глазами я обводил сидящих в избе варягов, и прикидывал, кого бы им предложить вместо себя, если мою кандидатуру вдруг решат выдвинуть в хёвдинги. Эта ноша не для меня. Сегодня там, на холме, где я стоял и снова ничего не мог сделать, чтобы спасти своего второго отца, во мне умер викинг. Раздвоение, которое верно угадал в моей душе Освальд, закончилось. Я вернусь в избушку Мураша, и стану тем, кем глубоко внутри был всегда – волхвом. Остаток отпущенной мне жизни, я посвящу Велесу, которому на данный момент уже очень задолжал. Но сначала нужно выполнить еще один долг: спасти Асмир и поквитаться с разбойниками. А для этого мне понадобятся варяги: нужно убедить их довести дело, начатое Освальдом, до конца…

– Ты то чего молчишь, Велеслав? – сидящий рядом Хенрик, так ткнул меня локтем под ребра, что вся медовуха из моего ковша выплеснулась на стол, и без того основательно заляпанный, – скажи нам, что мыслишь? Освальд, чай, тебе не чужой был, – сыном тебя звал…

Все головы, как по команде повернулись в мою сторону. Установилось даже некое подобие тишины, которая нарушалась храпом нескольких упившихся к этому времени викингов.

– Мне не так хорошо ведомы обычаи викингов, но я заодно с Ольгердом: в драккаре погребать нельзя. Нужно измыслить что-то иное. Что же до избрания нового хёвдинга…

Я не успел закончить, как Ольгерд меня перебил:

– А как на счет тебя самого, Велеслав? Всем нам ведомо, старый Освальд не раз говорил, что готовит тебя себе на смену…

Варяги одобрительно зашумели, и я с изумлением понял, что они вполне согласны с таким выбором. Н-да-а… Почетно, конечно, но абсолютно меня не устраивает. Придется разочаровать молодчиков. Дело в том, что благодаря Харальду у меня была великолепная отмазка: однажды вечером, он, как и обещал, в присутствии нескольких старых викингов взял с меня клятву, что никогда и ни при каких обстоятельствах я не стану хёвдингом. Однако, что-то часто я клянусь в последнее время. Ох, не к добру…

– Нет, Хенрик. Недавно я поклялся, что хёвдингом мне не бывать. И тут уж ничего не изменишь. Сам бы я выбрал Ольгерда. Думаю, отец одобрил бы такой выбор.

Викинги еще чуть-чуть пошумели и поспорили, но больше для вида. Ольгерд действительно лучше всех подходил на эту должность. На том и порешили. Но главный вопрос повестки дня так и висел в воздухе, пока кто-то из знатоков древних обрядов не предложил хоронить хёвдинга как бы в каменной комнате. Работы куда меньше. Оставалось только подобрать подходящее место. И тут я вспомнил, что в верховьях ближайшего притока есть скальное образование, в котором древние племена, жившие здесь задолго до нас, добывали камень для своих не очень понятных нужд. Там даже образовалось что-то наподобие неглубокой шахты. Если похоронить Освальда в этой шахте, а потом еще и курган насыпать…Надо ли говорить, что мое предложение было встречено с энтузиазмом.

Ранним утром на одном из драккаров отряд викингов отправился в указанное мною место, чтобы подготовить все необходимое к погребению. А еще через два дня я греб на втором драккаре, то и дело оглядываясь на лежащего у мачты Освальда, одетого в лучшие одежды и начищенную до блеска кольчугу. Рядом лежал его шлем и оружие, а на корме испуганно храпели два жеребца, которым предстояло нести хёвдинuа по его посмертному пути. Когда мы достигли места викинги подняли тело Освальда на сдвинутые над головой щиты и медленно понесли к подготовленной гробнице.

Откровенно говоря, сам ритуал погребения прошел как бы мимо моего сознания, занятого совершенно другими мыслями. Помню только, что к копытам заколотых жеребцов привязали что-то вроде железных изогнутых пластин с острыми шипами – чтобы на долгом пути в Вальгаллу – обитель героев, не оступились на ледяном крошеве, не сбросили своего седока. Из остолбенелого состояния меня вывел стук прилаживаемых друг к другу камней, когда стали закладывать вход в усыпальницу. Я вдруг вспомнил, что Освальд уходил в загробный мир без меча, сломанного Харальдом. Одним прыжком оказавшись у еще не заложенного отверстия, не колеблясь ни секунды, я отстегнул ножны со своим мечом и кинул их в темноту погребальной камеры. Прости, Непобедимый, не суждено нам вместе повергать врагов во прах. Ты был в руке Освальда во время его последнего боя, так послужи ему и там, за гранью, в которую я почти не верю. И все же не могу поступить иначе.

Глухой лязг меча о кольчугу хёвдинга, породил во мне знакомую дрожь, солнечный день закачался и поплыл мимо… Мои широко открытые глаза изучали мокрые пятна на крыше палатки, провисшей под тяжестью скопившейся росы. Слезай, приехали. Очередное возвращение блудного сына в суровые будни 21 века состоялось.

Глава V

Первым моим наблюдением стало то, что в палатке я нахожусь в гордом одиночестве. Ни Витьки, ни Ольги в спальниках не обнаружилось, зато обнаружилась Альфа, которая мирно спала на месте жены. Безрезультатные попытки извлечь овчарку из спальника, с лихвой заменили мне утреннюю гимнастику. Но вот, наконец, усилия мои увенчались успехом, и я взмокший и взъерошенный выполз под ласковые лучи уже высоко стоящего солнца.

Первое, что бросилось в глаза, заставило меня замереть от возмущения. Моя Ольга, на первый взгляд вполне выздоровевшая, сидела скрестив ноги возле большой закопченной кастрюли с водой и, что-то напевая, увлеченно чистила картошку. Кинжалом Асмир. Как видите, оправдались мои худшие предположения. Более неподходящего инструмента для этой работы найти было просто невозможно. Мало того, что в моем понимании кинжал и чистка картошки несовместны так же как гений и злодейство, но ведь он к тому же представлял собой немалую историческую ценность. Ну, Курицын, ну, подкаблучник, припомню я ему однажды этот факт биографии. Ведь он не только успел вернуть кинжалу первоначальный вид, но даже наточил его, перед тем как вложить в пухлые ручки моей половины. Я, конечно, с дуру пообещал ей первый найденный трофей, но… Кто же знал, что первой находкой будет самая дорогая для меня вещь!

Ничего не подозревающая о моих чувствах Ольга тем временем преспокойно дочистила картошку уфологов (мы не брали с собой такую тяжесть) и, подняв на меня глаза радостно улыбнулась.

– Доброе утро, Гаря! Ты только посмотри, какая прелесть, – вскинутый к небу кинжал радостно сверкнул на солнце.

Н-да-а… Пролежи я столько веков в земле, еще не так обрадовался бы.

– Когда мне его Витя подарил, я чуть с ума не сошла от восторга. Такая шту-у-ука! Дай, думаю, опробую на чем-нибудь. А тут как раз картошка подвернулась. Заодно отдохнем от растворимой овсянки на завтрак. Сначала помучилась немного, но потом, ничего, наловчилась. Даже ни разу не порезалась. Вот!

И Ольга с гордостью показала мне полную кастрюлю чищенной картошки. Н-да, это был настоящий подвиг. Если бы вы хоть раз попробовали чистить картошку кинжалом такой формы, то никогда не рискнули бы повторить этот эксперимент во второй раз.

– Как твоя нога, – спросил я, окончательно выбираясь из палатки.

– Представляешь, совсем не болит! И опухоль почти вся сошла… Так что из-за меня задержки не будет. Надо же! Никогда раньше не верила во всяких там магов-целителей, но Андрей… Он такой…особенный.

Какая-то нота в ее голосе мне очень не понравилось. Неужели опять ревную? И тут из-за палатки уфологов, легок на помине, выкатился экстрасенс Андрюша.

– Ну-с, как живете, как животик? – он подошел к Ольге и бесцеремонно закатал ей правую штанину. Тут я убедился, что жена ничуть не преувеличила его заслуги. Опухоли не было. Совсем. Даже ранка на месте укуса выглядела слегка поджившей. Чудеса!

– Спасибо вам большое, Андрей, – сказала Ольга, гораздо теплее чем следовало, – если бы не вы…

– Что вы, что вы! Это же мой профессиональный долг, – Андрей энергично замахал руками, – мы же не чужие люди. – И хитро глянув на меня, подмигнул. – Свой свояка видит издалека…

К чему это он? Неужели действительно что-то видит? Все доказательства этого я отвергал также упрямо, как историки версию о рыжем Тамерлане.

К завтраку собрались дружно. Сказывались вчерашние приключения в святилище. Только у меня кусок в горло не лез, – я все время возвращался к своим ночным похождениям. Надо будет экстрасенса порасспросить, он, по идее, должен знать такие вещи. И вскоре мне представилась такая возможность.

Все началось с того, что у нас случился натуральный бабий бунт.

– Мыть посуду я не пойду, – заявила решительно настроенная Валентина.

– Это почему? – опешил Степан Сергеевич.

– Потому что змей боюсь! И потому что надоело. Нашли себе бесплатную прислугу! Ты, Степан, сам говорил, что нет мужчин и женщин, а есть сущности. Вот и давай, устанавливай для сущностей обоих полов график мытья посуды.

– Что-то не припомню, когда я такое говорил?

– Но вы действительно говорили, Степан Сергеевич, – с милой улыбкой подтвердила Мила, – я тоже слышала.

– Вот видишь, Степан, до чего нас довела демократия и феминизм, – встрял Андрюша, – бунт на корабле! Свистать всех наверх, на абордаж!

И с этим криком он попытался ухватить Валентину за талию, но она резво вскочила и, отбежав на пару шагов, крикнула:

– Вот он пускай и моет. Знаток женской доли выискался! А иначе я… я… суп вам варить больше не буду, вот! – с этими словами она скрылась в палатке, многозначительно вжикнув "молнией".

Степан Сергеевич и Андрей с надеждой посмотрели на Милу. Но та сделала вид, что не поняла их красноречивых взглядов и, грациозно поднявшись, удалилась в неизвестном направлении.

– Ну, что ж, Андрей, придется тебе испытать на практике все прелести женской доли, – вынес приговор Семагин, – давай, собирай посуду и вперед.

– Сдаешь позиции, Сергеич, – обреченно вздохнул Андрей, – Еще пара уступок и в нашем УФО-центре все кончится полным матриархатом.

– Но ведь здесь и наша посуда, – вмешалась Ольга, – Значит, наш представитель тоже должен в этом участвовать, правда, Игорь?

Ну, разве мог я сказать "Нет"?

Вот так и получилось, что к ручью мы отправились вдвоем с Андреем, нагруженные грязной посудой и ценными указаниями прекрасной половины человечества. Холодная вода в сочетании с обычным мылом ("Фейри" мы не брали принципиально) оказалось не лучшим средством для мытья посуды. Проклятый жир никак не желал отмываться. И времени для расспросов у меня оказалось с избытком.

– Андрей, а скажи, может ли человек во сне увидеть свою прошлую жизнь?

– Конечно, может. Только у нас это называется не сон, а астральный выход. Во сне человек действует неосознанно, подчиняясь каким-то не совсем понятным правилам. А в астральном выходе все очень логично и последовательно. Полная ясность сознания. Наличие причинно-следственных связей и так далее. Короче, все воспринимается как стопроцентная реальность.

– А у тебя были такие… выходы?

– А как же! У меня с чего все началось? Перебрал я однажды на дне рождении. Не то, что бы очень, но спать лег одетым. Потом просыпаюсь среди ночи от того, что стою. И понять не могу, для чего это я встал? Смотрю на кровать и как в анекдоте вижу: вот жена лежит, вот я лежу. Спрашивается, а кто же я? Глянул себе на руки – мама дорогая! А они как туман белый, как облако – форма примерно та же, но полупрозрачные. У меня аж голова закружилась, в ушах грохот, а через секунду чувствую, что лежу уже на кровати с открытыми глазами и как рыба на берегу рот разеваю.

– Н-да-а. Руки, говоришь, белые… А может это просто белая горячка тебя посетила?

– Вот и я с начала так подумал, – ничуть не смутился Андрей, – а потом и по трезвому стал из тела выходить. Дальше больше…

– Ты, погоди, скажи лучше: в прошлую жизнь были у тебя эти… ну, выходы?

– Так я про них как раз и собирался рассказать. Ложусь я как-то раз спать. Обнимаю жену, чмокаю в щечку… Так спать хотел, что ни на что другое сил не осталось. Закрываю я, значит, глаза, а когда открываю – несется на меня мужик полуголый на коне. С копьем. И, по всему видно, что хочет он мне это копье по самое древко в грудь вогнать. А я дурак дураком стою и по сторонам глазею. Кругом толпа свистит и орет в предвкушении… Тут до меня постепенно начинает доходить, что стою я ни где-нибудь – на арене для гладиаторских боев. И если хочу спасти свою шкуру, то должен…

– Это и так ясно, что именно должен, – нетерпеливо перебил я, – И как часто ты туда попадал?

– Поначалу редко. А потом так насобачился, что стоило немного перед сном помедитировать на заданную тему, и прошу в любой момент прошлой жизни. Я там даже жену свою нынешнюю встретил. Санитарочкой была при нашей гладиаторской команде. Рану мне перевязывала – и доперевязывалась. Хе-хе… Теперь вот в этой жизни с ней строим то, что в той не успели.

Как все похоже… Значит…

– Значит если с кем-то встречался в той жизни, обязательно встретишься и в этой?

– Не обязательно, для этого нужно, чтобы вас связывали какие-то отношения: любовь, дружба, ненависть, долги… Если ты кому-то там задолжал пару дукатов, то, скорее всего, в этой жизни тот товарищ у тебя на барахолке кошелек вытащит. Вернет себе долг с процентами не за одну сотню лет. Во как!

– Слушай, а жена у тебя, ну с которой ты в прошлой жизни… Она тоже помнит как вы там… общались.

– Да что ты! Она у меня не видит, не слышит…

Я внутренне похолодел. Вот это да, как же его беднягу угораздило…

– Инвалид, что ли?

Андрей от неожиданности чуть миску по течению не упустил, а потом расхохотался.

– Нет, конечно. Я в том смысле, что она не экстрасенс. Не видит третьим глазом, не слышит третьим ухом… И себя в прошлой жизни совершенно не помнит. Все время у меня любопытничает. Я ей, само собой, рассказываю… то, что отвечает моим интересам.

Мы уже собрали вымытую посуду и двинулись обратно на поляну, а моя просьба никак не могла сорваться с языка… Ну как я его попрошу посмотреть встречался я с Милой в прошлой жизни или нет? Засмеет еще. Этот Андрюша за словом в карман не полезет. Или еще хуже – расспрашивать начнет. Что же мне ему все о моей прошлой жизни выкладывать? Хренушки!

Весь обратный путь я разрывался между гордостью и любопытством. Хорошо, что ручей совсем рядом, иначе на полянку вполне могло выйти две половинки Игоря Семенова. Гордая и любопытная. Когда раздвинулись последние кустики, перед нами предстала идиллическая картина: угрызенные совестью женские сущности старательно заглаживали вину ударным трудом. Валентина упаковывала рюкзаки, Ольга запекала в костре оставшуюся картошку – перекус в дорогу, а за ней на дальнем конце поляны Мила переворачивала разложенные для просушки спальники. Других мужских сущностей кроме нас с Андреем на поляне не наблюдалось. Кажется, у Витьки и Степан Сергеича происходил серьезный разговор, предусмотрительно перенесенный подальше от чувствительных женских ушек. Если уж спрашивать Андрея, то сейчас. Другого удобного случая может и не представиться. И все-таки я никак не мог выдавить из себя этот чертов вопрос.

Видимо мое напряжение не осталось незамеченным. Андрей вдруг повернулся ко мне и просто сказал:

– А ты ведь уже встретил свою прошложизненную любовь, верно? Только смотри, не упусти ее. До скончания века каяться будешь…

И выразительно посмотрел туда, где Мила все еще возилась со спальниками. Ободренный таким напутствием я как лунатик двинулся к ней, по пути обогнув чумазую, перепачканную золой Ольгу. Она о чем-то спросила меня, но я не расслышал, потому что пытался в этот момент разобрать, что вздыхает себе под нос экстрасенс:

– Как все-таки бывают слепы некоторые люди… Даже когда им открывают глаза.

В такой дурацкой ситуации я оказался впервые. Как прикажете клеиться к девушке, в которую влюбился в десятом веке? Здравствуй, дорогая, тыща лет, тыща зим? Я даже не могу ей намекнуть, сразу в ненормальности заподозрит. Пришлось действовать проверенным способом – предложить помощь в борьбе со спальниками.

– Давай помогу, Мила.

– Ой, спасибо, я уже почти закончила. Осталось только свернуть и все.

– Вот я и помогу свернуть, – подытожил я и начал туго скручивать синтепоновые колбаски, – Кстати, давно хотел тебя спросить, да все случай не представлялся: как ты к этим уфологам прибилась? Ведь у тебя с ними, я вижу, ничего общего…

– Как прибилась? Очень просто. По дороге встретила, так же как и вы нас.

– Ты что, одна по лесу шаталась? – не поверил я.

– Ага, одна. Мне на Шум-гору нужно было торопиться. А до того, чтобы нанять вертолет моя зарплата еще не доросла. И дорастет, увы, не скоро. Только мне очень повезло. Я еще от станции на пару километров отойти не успела, как их встретила. Степан Сергеевич оказался так мил, что взял меня под свое крыло. Они ведь тоже на Шум-гору идут. Как и вы, кажется?

Вот это девушка! Какая смелость нужна, что бы в одиночку отправиться на такой переход по незнакомым местам. Вот вам и еще одно доказательство – Асмир тоже была не из робкого десятка. – Да мы собственно не на саму Шум-гору. Там сейчас археологическая экспедиция стоит, а мы, как уже все догадались, хотели попробовать себя в частном археологическом сыске… Виктор просто помешан на этом, а нас с Ольгой вытащил просто развеяться и составить ему компанию. А…

"…какого черта вы сами к этой горе путь держите" – собирался спросить я. Но по выражению Милиного лица понял, что расспросы не уместны. Она или отшутится или отмолчится. В разговоре возникла неловкая пауза. Но никакой высокоинтеллектуальной темы для обсуждения я предложить не мог. В моей голове крутились только кадры из последнего экскурса в тысячелетнее прошлое: наш колоритный бой с Асмир, размолвка, чувство невосполнимой утраты… Тут уж не до отвлеченных тем. Но если мозг объявил забастовку, то рукам пришлось повозиться. Наконец, я с чувством выполненного долга затянул узел на чехле последнего спальника.

– Вы тоже левша? – поинтересовалась Мила, обратив внимание на то, что я завязывал узлы левой рукой.

– Скрытый левша, – видимо в детстве старательно переучили. Ем правой, пишу правой… Все в основном делаю правой, но от глубокой задумчивости бывает, что перехожу на левую. Или от волнения… Когда занимался боксом – считался самым неудобным противником.

– Почему неудобным? Потому, что били левой?

– Нет. Если бы я все время работал в левосторонней стойке, противники могли бы ко мне примениться. А я начинал в правосторонней, а если видел, что победа на белых крыльях готова от меня улететь, то от избытка чувств менял стойку, и на какое-то время ставил своего противника в тупик. Тут уж я пытался выжать из себя все что возможно. Вобщем у меня не плохо получалось, пока не выгнали…

– Выгнали? За что?

Вот черт! Ну, кто тянул меня за язык? Вспоминать не хотелось, уязвленное самолюбие все еще саднило. Но ведь Асмир… то есть Мила, должна понять…

– За апперкот.

– За что?

– Есть такой удар в боксе, – терпеливо пояснял я, – называется апперкот. Это когда снизу в челюсть. На ринге его используют не так уж часто, нужны подходящие условия. Но это был мой коронный удар! Когда соперник терялся от моего превращения в левшу и начинал совершать ошибки, я частенько подгадывал момент и проводил апперкот… посылая его в нокаут.

– И что? Вас за это…

– Нет, конечно! Просто однажды мне очень хотелось победить, весь мой курс пришел болеть за меня. А противник достался не по зубам. Еще бы! Мастер с понтом. А я всего КМС. И здоровый, как вол. Может с его весом что-то напутали, или он на лапу кому-то дал… Нужна ему была круглая победа, не помню уже сороковая или пятидесятая. И гонял он меня по рингу, как третьеразрядника желторотого. Ничего не мог я с ним поделать – хорош! Тут в моей голове в очередной раз перемкнуло, и я, едва сменив стойку, ка-а-ак врезал ему снизу вверх…

Я даже показал как – ничего неподозревающий спальник, описав красивую параболу, улетел в ближайшие кусты. Откуда сейчас же донесся возмущенный крик Степана Сергеевича:

– Вы, Игорь, экспедиционным имуществом не швыряйтесь, оно денег стоит! Мы его на взносы приобретали… И продолжал в том же духе, пока Витька, также скрытый за кустами не задал ему какой-то отвлекающий вопрос.

Мила прыснула в кулачок, а я заговорщицки ей подмигнул. Кажется, есть контакт!

– А дальше что?

– А дальше… А дальше он упал и не смог подняться… даже через месяц. Что-то я ему там повредил в шейных позвонках…

– И вас за это…

– Не за это. Кстати, давай на "ты".

– Хорошо. Так за что тебя?

– Тренер после этого боя мне запретил даже мысленно проводить апперкот. Все правильно, я его прекрасно понимал – такое ЧП. А потом один раз не удержался. Вернее сработал рефлекс, и я снова апперкотом послал противника в нокаут. Слава богу, без последствий. Но из команды меня исключили, как говориться с "волчьим билетом". Короче, бокс стал мне заказан…

– Он тогда чуть диплом не завалил, – внес свою лепту добрый самаритянин Витька, вывалившийся из кустов со спальником под мышкой, – ходил как тень отца Гамлета. Бледный, злой. Его даже преподаватели бояться стали. И потому диплом он все-таки защитил…

Дальнейшие наши сборы были не долги. Нога у Ольги совсем не болела, так что вышли мы бодрым маршем под звуки труб и бой барабанов. Роль труб исполняли какие-то местные пичуги (никогда не разбирался в лесных птицах), барабаны заменяли проворные клювы дятлов, выбивающие дробь в ритме "Прощания славянки". Еще за завтраком нами была достигнута договоренность: идти всем вместе. И веселее, и безопаснее. Несмотря на то, что цель нашего похода была теперь раскрыта, напряженности в отношениях с уфологами не ощущалось никакой. Видимо они, так же как и мы, исповедывали идеи терпимости и непредвзятости, о которых так емко говорит народная мудрость: "Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не вешалось".

Впереди, как два капитана, важно выступали Степан Сергеевич и Витька. Их разговор, отголоски которого изредка долетали ко мне в арьергард, касался преимущественно психологии управления, или как заставить подчиненных уважать своих начальников. За ними одиноко брела временно отстраненная от Семагина Валентина. Следом шли Ольга и экстрасенс, у которого рот не закрывался ни на минуту, а вместо полагающейся в таких случаях ауры, мне постоянно мерещился над ним колоссальный павлиний хвост. Вот прохвост! Чужую жену охмуряет прямо на глазах у мужа. Замыкали шествие мы с Милой. Альфа по своему обыкновению носилась от головы колонны к хвосту и обратно. Солнце светило, настроение у всех было бодрое, а километры просто отлетали от наших дружно топающих ног. По пути мы сделали несколько привалов, с одним перекусом. Солнце клонилось к западу, а до Шум-горы оставались какие-то несчастные пять километров, когда мы вышли из леса и двинулись вдоль невысокой скальной гряды, отвесно обрывающейся в небо в метрах в десяти над нашими головами.

Когда, в виде исключения, в мои руки попадали приключенческие романы, мне всегда было любопытно, каким макаром авторы пытаются описать ощущения людей в экстремальных или просто неожиданных ситуациях. Не поведение, а именно чувства. В большинстве подобных опусов говорилось, что в этот момент время замедляется и растягивается, так, что герой успевает сделать кучу неотложных дел. В моей жизни тоже было несколько адреналинообразующих эпизодов, но, в отличие от книжных описаний, для меня время летело стрелой, так что мозг не успевал обработать поступающую к нему информацию, совсем как мой старый добрый "Пентюх", да не заведется зловредный вирус в его изношенном процессоре.

Вот и в этот раз все произошло точно так же. Когда с вершины скалы до меня долетел странный шелест, мозг еще только начинал свою аналитическую работу, но тело, повинуясь какому-то инстинкту, сделало гигантский скачок вперед. Рука ухватилась за Милино плечо и рванула назад с такой силой, что, потеряв равновесие, мы вместе упали на траву. И сразу же, перекрыв негодующий вскрик Милы, сверху на нас посыпались камни. Лежа поперек тропы, я едва успел прикрыть голову, как в мое правое плечо врезался увесистый валун, заставляя меня до хруста стиснуть зубы.

Мгновенье, и все закончилось. Камнепад иссяк так же неожиданно, как и родился. Приподняв гудящую голову, я посмотрел на тропу. Там где должна была находиться Мила, не будь моего спасительного рывка, лежала большая в человеческий рост каменная глыба. Свой следующий взгляд я бросил на Милу. Бледное до синевы лицо, огромные глаза, раскрывающийся в беззвучном крике рот… и нога, зажатая между упавших камней, неестественно вывернутая и окровавленная.

Первой к нам подоспела Альфа. Я уже поднимался с колен, когда она, счастливо повизгивая, закинула передние лапы мне на плечи в результате чего, я вновь оказался на земле. Да еще придавленный упитанной подругой человека. Неожиданное падение острой болью отдалось в поврежденном плече, и я, не выдержав, заорал на Альфу, щедро воспользовавшись ненормативной лексикой. Ну, как объяснить преданной псине, что это вовсе не игра… а если игра то со смертью?

Когда я смог подняться, столкнув с себя обиженную овчарку, Андрей уже стоял на коленях возле Милы и осторожно высвобождал ее ногу из каменного плена. Мила старалась держаться, но, когда Андрей резко оттолкнул последний камень, не выдержала и закричала. Меня передернуло. С детства не могу спокойно смотреть на чужие страдания, – свои переносятся гораздо легче. Вон даже плечо болеть перестало, хотя, скорее всего, с ним тоже не все благополучно.

Выстроившись вокруг Милы, мы устроили настоящий консилиум. Каждый в нашей команде худо-бедно разбирался в травматологи. Я был не понаслышке знаком со спортивными травмами, Витька в своих археологических скитаниях тоже повидал не мало, а Степан Сергеевич когда-то принимал роды у своей собаки. На особом положении находились Ольга и Валентина. Ольга, окончившая педагогический, имела удостоверение медсестры гражданской обороны. Будущих училок целых три года натаскивали: как вести себя при ядерном взрыве, химической атаке и биологической войне… У Валентины же за плечами было самое настоящее медучилище. Но все взгляды, тем не менее, с надеждой были обращены на экстрасенса Андрюшу, который, закрыв глаза и хмуря брови, медленно водил руками над поврежденной Милиной ногой.

– Перелом. Открытый. Со смещением, – вынес он, наконец, свой вердикт.

А то не видно! Даже через джинсы можно было разглядеть выпирающий обломок кости, я уж не говорю о кровавом пятне, быстро увеличивающемся в размерах.

– Не слепые, видим. Делать-то что?! – не выдержал Степан Сергеевич и нервно сглотнул.

– Для начала кровь остановить. А потом собрать носилки и в быстром темпе нести на Шум-гору. Там, Витя говорил, археологи должны стоять. У них наверняка врач есть или фельдшер. Медикаменты, обезболивающие…

– Мне почти не больно, – непослушными губами прошептала Мила.

– Правильно, не больно. Потому что шок у тебя. А вот когда он пройдет… – вставил Витька.

– У меня баралгин есть, – вспомнила Валентина.

– Тащи. На безрыбье и баралгин – морфий, – распорядился экстрасенс.

– А Игорь с Виктором пусть носилки сделают, – предложила Ольга.

Мы с Витькой переглянулись и кивнули. Я в запале даже забыл, про поврежденное плечо. Ничего, как-нибудь справлюсь. Кто тут недавно хвастался, что скрытый левша? Вот и буду работать левой.

– Игорь мне здесь пригодиться, – Андрей выразительно посмотрел куда-то поверх моей головы, – энергия у него хорошая – зеленая, стало быть, лечебная…

По началу я даже не сообразил при чем тут моя энергия, но Андрей пояснил:

– Кровь надо остановить, а я один не справлюсь – очень уж сильно льет. Вена какая-то большая задета. Вот и пригодится мне твоя энергия…

– Может лучше жгут наложить? Ногу приподнять? – спросила Ольга, кое-что помнившая из зазубренного в институте.

– Приподнимать нельзя, я посмотрел, – терпеливо, как малым детям, стал объяснять Андрей, – там осколок кости рядом с артерией. Не так повернем и – привет. Останется только намертво перетянуть, а так и ноги лишиться можно.

– Нет, – вскричала Мила, – только не это! Лучше уж сразу…

– Тогда жгут наложить, пониже раны, – я все никак не мог смириться с методами нетрадиционной (а может быть наоборот, традиционной) медицины.

– А я что по-твоему сразу сделал? – Андрей отодвинулся от Милы, и я увидел закрученный палочкой шнур от рюкзака, перетягивающий Милину ногу пониже кровавого пятна. И когда только успел?

– Затянул на совесть, а все равно течет, хоть и потише. Надо остановить, а моей энергии не хватит. Я ее на Ольгу вчера потратил…

– Да что тебе, Игорь, жалко, что ли? – не выдержала Ольга. Кажется, она чувствовала себя виноватой, что вся экстрасенсова энергия досталась ей.

– Нет, конечно. Берите пожалуйста, – ответил я, пропев про себя актуальную на данном этапе строчку Высоцкого "Нате, пейте кровь мою, кровососы гнусные", – что мне надо сделать?

– Встань за спиной и положи руки мне на плечи. Правильно, молодец. Теперь стой спокойно, а если станет плохо, то сядь, не отрывая рук. Понял?

– Чего не понять…

Заинтересованно следившие за нашим диспутом Курицын и Семагин, как по команде развернулись, и пошли к маячившему не вдалеке лесу, рубить жердины для носилок. Наблюдая их уход, я проморгал начало сеанса по кровозапиранию, а когда повернулся, Андрей уже делал пассы, как будто солил крупной солью яичницу-глазунью. Я с любопытством наблюдал за его действиями и невольно сравнивал с теми, к каким прибегал сам, заговаривая кровь Роберту. Ничего общего. Но может быть в целительстве, просто много разных стилей, как в карате?

Вскоре я обратил внимание, что стоять мне и в самом деле стало как-то неудобно. Зеленая травка манила не хуже мягкого дивана. Я осторожно, стараясь не оторвать рук, уселся рядом с Милой и жизнерадостно ей подмигнул.

– Терпи, казак, атаманом будешь!

И тут Мила неожиданно рассмеялась.

– Когда я была маленькой, эту поговорку часто бабушка повторяла. Только мне почему-то слышалось "Терпи, коза, а то мамой будешь". Я все никак понять не могла, неужели это так плохо – быть мамой. Ну, что вы смотрите на меня так! Я и боли-то почти не чувствую. Наверно, баралгин подействовал. Спасибо, Валя.

– Кстати, Валя. Поищи-ка у себя в аптечке бинты, вату и йод, – распорядился Андрей. – И ножницы принеси – джинсы срезать. Пора посмотреть как там дела.

Получив все необходимое, экстрасенс Андрюша милостиво разрешил мне снять руки с его плеч, и осторожными движениями принялся срезать пропитавшуюся кровью ткань. Открывшееся нашим взорам зрелище оказалось не для слабонервных… Ольга отвернулась. Я тоже отвел глаза, но только после того, как убедился, что кровотечение прекратилось. А Мила, взглянув на свою стройную ножку, тихонько ойкнула и обмякла.

– Может нашатырь принести? – предложила Валентина.

– Не надо. Ей во время перевязки лучше в отключке побыть, – ответил Андрей, – Ну, начали.

Когда Витька и Степан Сергеевич вернулись, нагруженные дрынами всех мыслимых размеров, Мила уже пришла в себя и пила крепкий сладкий чай, приготовленный на походной газовой плитке, имевшейся у нас в запасе на случай проливного дождя. В этот чай Андрей умудрился набросать столько всякой травы, что он гораздо больше походил на салат. Главный уфолог одобрительно хмыкнул Валентине, осмотрев проведенную ею перевязку:

– Молодец, Валя, – в следующую экспедицию ты у меня первым кандидатом будешь.

Забавно и грустно было смотреть, как та расцвела радостным румянцем и стала бормотать в ответ что-то благодарное. И потому не заметила, как тихонько подкравшийся сзади Андрюша, неожиданно размахнулся одной из принесенных жердин, и сплеча саданул ее по правой ноге. Я как сидел, так и замер. Неужели у него в голове помутилось после целительского сеанса? Экстрасенсы они все того… Ну, как он сейчас всех пойдет палкой молотить?

От неожиданности, обиды и боли слезы просто брызнули из глаз несчастной женщины.

– Ты, что с ума сошел, экстрасенс хренов?! – и, не слушая оправдательного лепета Андрея, она подхватила брошенную им палку, и, занеся ее над собой, как меч возмездия, стала гонять экстрасенса по всей округе.

– Валечка, постой! Валечка, ну прости, пожалуйста. Валечка-а-а-а! – это Валентина изловчилась и вытянула Андрюшу поперек спины.

– Да послушай ты меня! – Андрей перехватил очередной Валин замах и, схватив ее за обе руки, чувствительно встряхнул, – Быстро отвечай, в какую ногу Ольгу укусила змея?

– При чем тут Ольга? – Валентина все еще пыталась вырваться, но уже не так целеустремленно.

– При том. Ольгу змея укусила в правую ногу. Миле камнем раздробило тоже правую. Боюсь, что прекрасные ножки женской половины нашей дружной компании попали под колесо Фортуны. В таком случае ты стала бы следующей. Ну, теперь поняла? Чтобы спасти твою ногу, ее нужно было повредить.

– Ты уверен? – подозрительно спросил Степан Сергеевич.

– Как в существовании НЛО. Способ есть такой старинный: чтобы сохранить большее, необходимо пожертвовать малым. Да не реви ты так, Валечка! Подумаешь, синяк будет! Зато теперь с твоей драгоценной ножкой точно ничего не случиться. Голову на отсечение даю!

– Голову даешь?! – оживилась Валентина, – Так я ее беру!

И схватив Андрея за вихры, принялась мстительно их дергать, не обращая внимая на жалобы со стороны горе-экстрасенса.

Наблюдая за этой сценой, мы с Милой от души веселились, Витька ухмылялся, а Ольга озабоченно хмурилась. Неужели Андрей ей действительно приглянулся? Он, конечно, далеко не орел, но кто их разберет этих женщин? Кому-то и павлины нравятся…

Когда страсти улеглись, и экстрасенсовой голове больше уже ничего не грозило, каждый занялся неотложным с его точки зрения делом. Мой друг с главным уфологом взяли на себя сооружение носилок из жердей, веревок и брезентового тента. Ольга была у них на подхвате: подрезая, укорачивая и подвязывая там, где грубая мужская сила пасовала перед проворством ее нежных пальчиков. Андрей удалился с Валентиной подальше от наших ушей, чтобы ввести в курс его новой теории о предотвращении несчастных случаев. Вот так и получилось, что мне выпало сидеть рядом с Милой и отвлекать ее разговорами от боли и страха. Чему кстати, я был весьма рад – плечо с каждой минутой вспухало все сильнее и сильнее. Уже сейчас я почти не мог двигать рукой. Хороший же из меня утешитель…

– Подумаешь, перелом ноги! Это еще не так страшно, а вот когда…

– Игорь… – перебила меня Мила, как-то странно – в ее тихом голосе мне послышались виноватые нотки, – Ты меня спас…

– Да, ерунда. Любой на моем месте поступил бы точно также, – я попытался скрыть свое смущение.

– Не говори так! Я действительно тебе жизнью обязана. Но…, – слова не шли у нее с языка, а я вдруг понял, какую фразу она пыталась произнести. И как она только догадалась? Ведь я ни словом, ни жестом…

– Но я не сумею тебя отблагодарить так, как ты бы хотел…

– В каком смысле? – я оттягивал неизбежную развязку, так словно от этого зависела моя жизнь.

– Не надо, Игорь. Я ведь заметила, как ты смотришь на меня, когда никто не видит… Это даже льстило мне. Чуть-чуть.

Надо же, какая наблюдательность. А я полагал, что уже вырос из розового детства, когда папа отчитывал меня "Не ври, у тебя же на лице все написано". Ну, как мне объяснить Миле, что, глядя на нее, я искал другую. Ту, которой она была давным-давно. А, может, не была, и это всего лишь плод моего больного воображения?

– Знаю, это прозвучит нелепо, но мне вдруг показалось, что я знаю тебя очень давно. Что я когда-то встречал тебя, любил тебя, тосковал о тебе… Наверное, во сне. Но как же мне хотелось, что бы он стал явью.

– Игорь, – она положила свою руку поверх моей, – Я тоже видела сон. Только в нем тебя не было. А недавно мой сон сбылся… Надеюсь, сбудется и твой… Без меня.

И что мне оставалось делать, кроме как, гордо пожав плечами, едва не заорав при этом от боли, встать и уйти, предлагая себя в добровольные сборщики санитарных носилок. Но и тут меня прокатили – смехотворная конструкция, видимо по ошибке именуемая носилками была уже готова. Разумеется, это мое отвратительное настроение, окрашивало все в черные тона. На самом деле носилки вышли на славу – прочные и легкие, что немаловажно, особенно когда тебе предстоит их нести вместе с пациентом пять километров по пресеченной местности.

Андрей и Витька рысцой подбежали к Миле и, не дав ей опомниться и испугаться, одним четким движением водрузили на носилки. Она даже ойкнуть не успела. Первыми носильщиками вызвались стать Степан Сергеевич и Андрей. А мы с Витькой навесили на себя их рюкзаки, и, помянув недобрым словом обрушившееся на нас невезение, неторопливо тронулись в путь. А попробуйте торопливо с этакой тяжестью…

Тут я заметил, что экстрасенс, перед тем как взяться за носилки, наскоро порылся в своих карманах и, воровато оглянувшись, бросил что-то зазвеневшее в россыпь упавших на нас камней. Проходя мимо, мне удалось разглядеть, что это были обычные копейки. Н-д-а-а-а. Очевидно еще одна теория подкупа злого рока в действии. Я хотел догнать Андрея и выпытать у него всю правду, но тут меня самого догнали, и стали пытать с пристрастием и без зазренья совести. Потому как совести у моего друга детства ни на грош медный.

– Ты что творишь, кот мартовский?! Стоило только смазливой мордашке появиться в радиусе 10 километров, как ты уже и хвост трубой?! Я ведь не слепой: у тебя на лице все написано!

И этот туда же. Да что это сегодня за день такой, читают меня все кому не лень, как открытую книгу!

– Это не твое дело, Виктор, – попробовал я осадить его. Куда там.

– Ты Ольгу хоть пожалей. Совсем извелась, на твои заигрывания глядя.

– Вижу я, как она извелась. От экстрасенса не отходит, будто он медом намазанный.

– Так это же защитная реакция, тундра! Думает, что ты ее хоть приревнуешь… И вообще, я не позволю тебе из экспедиции публичный дом устраивать. Как главнокомандующий запрещаю!

– А иди ты… Раскомандовался… Вместо того, чтобы другу руку помощи протянуть, соль мне на рану сыпешь.

– На какую такую рану? У тебя еще и раны нет. Но если ты Ольгу будешь и дальше с грязью мешать, то обязательно будет, – уже без тени шутки, продолжил Курицын. И, видимо, чтобы до меня лучше дошло, проникновенно сжал мое правое плечо своей ручищей.

Тут мне тоже стало не до шуток. Мой непроизвольно вылетевший вопль наверняка распугал все местное зверье на милю вокруг.

– Ты что? – опешил Витька, глядя, как я кривлюсь и шиплю ругательства, – что с плечом?

– Камнем задело.

– А ну, показывай!

– Да, ерунда…

– Показывай!!!

Когда на Витьку находит приступ упрямства, спорить с ним не только бесполезно, но даже опасно. Пришлось скидывать рюкзаки и расстегивать рубашку. Когда Витька увидел мое посиневшее и распухшее плечо, то на мгновение показалось, что он меня сейчас прибьет на месте, чтобы потом уже не мучиться.

– И ты молчал!!! – возмущению его не было предела, что, тем не менее, не мешало Курицыну сосредоточенно ощупывать меня на предмет поиска перелома. – Да ты же завтра рукой пошевелить не сможешь!

– Я и сегодня уже не смогу. А что говорить? Ушиб… Нужен холод, а тут все равно ни речки, ни ручья… Вот доберемся до Шум-горы – там речка должна быть.

– А ты почем знаешь?

– Ну, – смутился я, не рассказывать же Витьке о своих ночных приключениях, – если археологи на этой горе лагерь устроили, должна же быть там какая-то вода…

– Ладно. С тобой все ясно. Носилки ты не унесешь, да и рюкзаки с тебя хорошо бы снять…

– Рюкзаки я донесу.

– Может и донесешь, но тогда завтра ни на что годен уже не будешь. Сделаем так: раскидаем твой рюкзак между Ольгой и Валентиной. А я три рюкзака понесу. И не вздумай мне возражать, молодогвардеец хренов!

Вот так я и оказался налегке (с двумя ружьями), впереди нашего отряда. Разведчик, так сказать, – Чингачгук Большой Змей. Альфа вертелась под ногами, наивно полагая, что если хозяин впереди, то все будет хорошо. В этом то я, как раз сомневался. В моем, как его, астральном выходе тоже все начиналось с синяка на плече, а кончилось ножом в спине. Не повторилась бы история… Я оглянулся на растянувшийся отряд. Ольга и Валентина усердно пыхтели, пригибаемые к земле потяжелевшими рюкзаками. Андрей и Степан осторожно несли носилки с Милой, а Витька, перевший сразу три рюкзака, являл собою ожившую иллюстрацию к бессмертным строкам классика детской литературы "В гору движется гора всевозможного добра…" Как у него только сил хватает?

Когда до предполагаемого расположения археологической экспедиции по моим подсчетам осталось совсем немного, я ускорил шаг, чтобы побыстрей добраться до места, и заранее переговорить с врачом. Карта, которую под мою персональную ответственность выдал Степан Сергеевич, оказалась вполне приличной, так что заблудиться мне не грозило. Опередив отряд метров на двести, я неожиданно для себя вышел из плотного подлеска на открытое пространство. Сразу бросились в глаза несколько палаток, а также живописная группа из семерых мужчин с лопатами и заступами. Я облегченно вздохнул. Слава богу, добрались!

Однако члены археологической экспедиции видимо испытывали совершенно иные чувства. Все семеро как-то сразу подобрались и перехватили орудия труда поудобнее, ни дать, ни взять собрались отражать нежданное нападение. И тут до меня дошло, что всему виной мой нестандартный внешний вид. Кажется, я уже упоминал, что решил в походе не бриться. И за эти дни у меня отросла серьезная щетина, сплошь черного цвета. При моих русых волосах борода и усы у меня всегда отрастали абсолютно черные. Говорят это признак породы, знать бы еще какой?. А теперь представьте, что из кустов на вас вываливается мужик с черной щетиной, ружьем на перевес и безумным блеском в глазах. Это они у меня от радости заблестели, но откуда же другим об этом знать? Нужно срочно их успокоить.

– Добрый день, – вежливо начал я, и поразился своему огрубевшему голосу, – скажите, пожалуйста, есть у вас врач или фельдшер? У нас произошел несчастный случай, необходима экстренная помощь.

Это я на всякий случай, про экстренную помощь, чтобы вопросов лишних не задавали. Ответом мне было напряженное молчание. Может быть, они подумали, что мы кого – то подстрелили?

– У нас нет ни врача, ни фельдшера… – ответил самый старший из группы, скорее всего начальник.

– Как нет? У вас же археологическая экспедиция, если не ошибаюсь. Значит, должен кто-то быть…

– А вам, простите, откуда известно, что мы археологи?

Тут пришел мой черед растеряться. Не говорить же им, что мы конкурирующая фирма. Но в это время из леса показался наш маленький дружный отряд. Увидев носилки и женщин, археологи заметно расслабились. И тут Мила, неподвижно лежавшая с закушенными от боли губами (все-таки ей досталось от тряски), неожиданно села и радостно вскрикнула:

– Саша!!!

Один из археологов, высокий крепкий парень, встрепенулся, на мгновение замер, и кинулся к носилкам, позабыв даже бросить лопату. Так с лопатой и добежал.

– Мила!!! Что с тобой?! Ты откуда?! Что случилось?!

Так вот он какой, ее сбывшийся сон. Хорош, ничего не скажешь… Парень, наконец, догадался бросить лопату и, опустившись на колени перед поставленными на землю носилками, как губка впитывал в себя тихий рассказ Милы.

– Я к тебе шла, – всхлипывала она, – у тебя ведь завтра день рождения! Хотела подарок тебе сделать, сюрпри-и-из.

И, не удержавшись, зарыдала. А Саша, прижимая ее голову к груди, водил рукой по запылившимся Милиным волосам, и шептал, что-то понятное только им двоим. Я отвернулся. На душе скребли не кошки, – тигры бенгальские. Случайно мне удалось перехватить страдающий взгляд Ольги. Черт! Пора срочно выправлять положение. Я подошел к жене и здоровой рукой обнял ее за плечи, причем вполне искренне. Может быть, оно и к лучшему. Никогда не умел сидеть сразу на двух стульях. А терять такой классный стул как Ольга, выше моих сил.

Чуть позже, когда накал страстей основательно спал, ситуация более менее прояснилась. Оказалось, что застолбившаяся на Шум-горе археологическая экспедиция, не совсем официальная. Просто трое молодых археологов в свой законный отпуск решили проверить выдвинутую ими гипотезу о погребении на практике. В случае удачи все обретало официальный статус, а в случае провала, репутации института ничего не грозило.

Они действительно были молоды для археологов. В моем понимании. При слове "археолог" у меня в голове всегда возникал образ почтенного старца, задумчиво вертящего в руке череп. Этакий Гамлет назло Шекспиру доживший до почтенных седин. А крепким археологическим парням на троих и восьмидесяти годков не набиралось. Кирилл, Валентин и Саша… Молодые и напористые, жаждущие открытий и славы. Что ж, если я прав, с Шум-горой они не прогадали. А тот мужчина среднего возраста, которого я сперва принял за руководителя экспедиции, оказался одним из четверых рабочих, нанятых в ближайшем поселке за весьма скромную плату.

Все эти сведения я получил от Александра, преисполнившегося благодарности за спасение его милой Милы. Кстати, о Миле. Состояние у нее было не ахти, так что на срочном сводном совете археологов, уфологов и вольных любителей старины (это я про нас), было решено с первыми лучами солнца отправить ее в ближайший поселок, до которого пилить не меньше двух суток.

По приказу мнительного Витьки мы поставили палатку в стороне от лагеря "научников", что бы, не дай бог, не попасть под подозрение и не выдать свои планы. Не понимаю, как мы с Ольгой могли выдать планы, которые Курицын держал исключительно в своей голове. Но меня такая диспозиция устраивала. Мила осталась при Саше, экстрасенс Андрюша при Миле, уфологи при экстрасенсе. А я, утешая себя поговоркой "С глаз долой из сердца вон", остался наедине горечью, костром и звездным небом. Потому что при всем желании не мог заснуть – плечо дергало так, что не помогали ни баралгин, ни самогон.

Мой костер светил в тумане, наползающем с воды одиноким маяком для всех неприкаянных душ. Подходи, кто хочет… И они таки подходили. Первой не выдержала Альфа и, покинув уютное тепло палатки, свернулась калачиком у моих ног. Потом из темноты бледной русалкой выплыла Ольга и молча присела рядом, приклонив голову мне на плечо. На больное. Но я не стал протестовать, принимая боль как должную расплату за свои грехи тайные и явные, вольные и невольные. Так мы сидели, наблюдая за игрой пламени, и было нам хорошо… пока из палатки не показалась всклокоченная Витькина голова и не произнесла ворчливо:

– Сидите? Ну-ну…

И вскоре сам обладатель головы присоединился к нашей молчаливой тусовке.

Мы еще сколько-то просидели, созерцая ночь и наслаждаясь пением комарья, но потом дольше молчать сделалось невозможным…

– Он мне не нравиться, – неожиданно для себя самого выдал я.

– Кто не нравиться? – удивился Витька.

– Этот… Саша, наверное, – предположила моя проницательная жена. "Этот Саша" мне действительно не нравился, но сейчас я говорил не о нем.

– Нет, этот рабочий, которого я сначала за начальника принял. Олег, кажется…

– Да с какой стати? Ты же с ним даже не говорил!

– Почему не говорил? Говорил. Когда из лесу вышел… Это он сказал, что у них врача нет.

– И этот отказ так тебя потряс, что ты сразу раз, и Олегу в глаз – хохотнул Курицын.

– Брось Витька, Есениным тебе все равно не бывать… Я не могу это объяснить. Мне не нравится, как он ходит, как смотрит, слушает… Да, просто не нравится, и все тут.

– В этом ты, Игорь, не одинок, потому что ты тоже ему не нравишься, – раздался голос из темноты. И прежде, чем мы успели вздрогнуть от неожиданности, к костру подошел экстрасенс Андрюша.

– А ты откуда знаешь? – не придумав ничего лучшего, спросил я, – Он что, говорил с тобой?

– Нет, конечно. Мне и не надо говорить. Я ведь – какой никакой экстрасенс. Кое-что вижу, иногда предвижу, предчувствую. Твоя антипатия к Олегу взаимна. И не надо третьего глаза, что бы увидеть это. Он такие косые взгляды на тебя бросал, что я подумал: а не встречались ли вы с ним раньше?

Я отрицательно покачал головой, хотя что-то в вопросе Андрея включило во мне тревожную сигнализацию. Нет. Я абсолютно уверен, что Олега раньше никогда не встречал. Тогда откуда это чувство опасности, исходящее от него?

– Завтра мы уходим, – Андрей взял палку и начал перекатывать рдеющие угли.

– Кто это "мы"? – уточнила Ольга.

– Мила, ее Саша, и мы – уфологи.

– А вы почему? Могли бы с ними пару рабочих послать. – расстроился Витька, видимо в Степане Сергеевиче он наше себе понимающего собеседника.

– Без меня они Милу не донесут. Повреждения у нее такие, что от тряски кровотечение будет открываться снова и снова. Так что мне нужно идти обязательно. А без меня Степану тут делать нечего…

– А без Степана – Валентине, – улыбнулась Ольга.

– Совершенно верно, Олечка. Так что все пойдем, – экстрасенс сделал многозначительную паузу, – И вам я бы советовал слинять отсюда поскорее.

– Вот еще! С какой стати? – удивился Курицын.

– С такой. Вам нельзя здесь оставаться. Вот все, что я могу сказать…

– Да не пугай ты нас так, Андрей! – попросила Ольга, – У меня уже мурашки по спине побежали…

– Дай, поймаю, – я обнял ее за талию, – Где тут твои мурашки?

– Не надо, Игорь, – Ольга сбросила мою руку, – Это не шутки. Вспомни, как Андрей пытался меня удержать. Ну, когда змея…

– Вы мне не верите… Я сам не всегда понимаю, что со мной происходит в такие минуты, но в большинстве случаев оказываюсь прав. Все равно вы не собирались здесь надолго задерживаться…

– А ты откуда знаешь? – спросил мой подозрительный друг.

– Не важно. Важно, что я привязался к вам, ишакам упрямым. Не боитесь сами шею под топор подставлять, так хоть Олечку пожалейте. Прошу вас: завтра с утра выходите, не тяните время.

Слегка обалдев от такого, мы потеряно молчали. Наконец Витька, как главнокомандующий решительно произнес:

– Хорошо. Завтра с утра мы уйдем отсюда. Даю слово черарха.

– Кого-кого? – одновременно вырвалось у меня и Андрея.

– "Черарха" – то есть "черного археолога", – просветила нас Ольга, – Так Витя сам себя иногда обзывает.

– Ну, если "слово черар ха"… Значит, я со спокойной совестью могу, наконец, предаться пороку, – подмигнул нам Андрюша, доставая початую бутыль с однозначным содержимым, – и приглашаю вас присоединиться.

Где он ухитрился ее достать? И впрямь, колдовство!

Мы полночи просидели у костра в приятной беседе и теплой, во всех смыслах, компании. Ближе к утру, когда полная луна начала клониться к горизонту, Андрюша на автопилоте удалился к себе – досыпать и выслушивать упреки главного уфолога. А мы втроем дружно заползли в палатку, и так же дружно захрапели. То есть захрапели Витька и я, а Ольга тихо заснула под наш переливчатый двухголосый аккомпанемент. Надо ли говорить, что никаких снов я в эту ночь не видел – пере…трудился, наверное.

Утро выдалось радостно-солнечным. Точнее не утро, а день – утро мы благополучно проспали. Пока умывались-завтракали, миновал полдень. Витька, верный "слову черарха", велел нам с Ольгой собирать рюкзаки, а сам отправился к "научникам" на разведку. Все уже было собрано, а главнокомандующий не возвращался. И тут Ольга упросила меня отпустить ее искупаться. Отказать я не мог. Сам бы с удовольствием окунулся, да только некстати всплывший в памяти омут, быстро охладил мой пыл.

А пока Ольга купается, пора объяснить, почему я без сопротивления согласился покинуть Шум-гору. Ведь мне уже не раз приходило на ум, что в здешнем кургане может лежать ни кто иной, как хёвдинг Освальд. И можно было ожидать, что я захочу остаться, чтобы собственными глазами увидеть подтверждение истинности своих инфернальных переживаний. Ответ прост. С того момента, как мы встретились с археологами, я стал сомневаться: а то ли это место? Ведь для того, чтобы похоронить Освальда варяги плыли по реке, а ее здесь не было и в помине. Только озеро. Очень красивое и холодное, в котором сейчас резвилась Ольга вместе с Альфой. Допускаю, что за тысячу лет река могла превратиться в озеро. Но вот скалы… Я никак не мог вспомнить: были в моем видении скалы или нет? Здесь они, как часовые, окружали ближайшую к Шум-горе половину озера высокой крепостной стеной. Не сразу и взберешься, не говоря уж о том, чтобы спуститься. Единственный проход к воде – узкая расселина, через которую мы то и дело ходили набирать воду и умываться. Короче: меня терзали смутные сомненья… И все бы могло кончиться для нас хорошо, если бы… Если бы в этот момент не прибежал запыхавшийся, растерявший свой командирский тон Курицын.

– Игорь! Идем быстрее. "Научники" погребальную камеру вскрыли!

Сердце сбилось с ритма, и воздух показался напрочь лишенным кислорода. Значит, судьба. Значит, я все-таки увижу…

– Ольга, – позвал я, – ты тут не переохладись, а мы с Витькой пойдем, посмотрим, что там археологи нашли.

– Идите-идите, а я еще чуть-чуть поплаваю! – прокричала в ответ моя бесхвостая русалка.

По дороге Витька излагал мне подробности.

– Я только к ним пришел, смотрю, а уфологов уже и след простыл. На рассвете вышли. Миле стало хуже, вот они и поторопились. Сашку ее прихватили и ушли. Жаль, не попрощались. Смотрю дальше – "научники" хмурые ходят, какие-то потерянные. Я овечкой прикинулся, спрашиваю: чего, мол, такие грустные? А Кирилл… Этого худого Кириллом зовут. Так вот он мне и говорит: отпуск заканчивается, а они вокруг кургана, как лиса вокруг курятника – ходят-ходят, да попасть не могут. Где шурфы роют – в монолитную скалу упираются. Совсем приуныли белые…

– Почему белые?

– Потому что настоящие археологи. Если мы, любители, – "черные", то они, значит, "белые". Так вот я тут им и говорю: можно я попробую покопать. Чем черт не шутит… Я – везунчик – один раз даже холодильник в "Спортлото" выиграл. Они только посмеялись: лопат, мол, не жалко бери и копай. Ну, я и взял. Иду по кургану, место себе подыскиваю. К интуиции прислушиваюсь. Она в нашем поисковом деле не последнюю роль играет. Один круг сделал – ничего. Молчит моя интуиция. Второй – молчание. Уже на третий пошел… И как подтолкнул меня кто-то. Я даже споткнулся на ровном месте. Ага, – говорю себе – вот оно! И начал копать.

При этих словах я внутренне улыбнулся. Археологам крупно повезло – даже шагающий экскаватор по производительности не шел ни в какое сравнение с моим другом детства.

– Двадцать минут копаю, тридцать. Уже по пояс закопался… Тут лопата о камень клац… и вывернула его. Я еще немножко покопал, смотрю – не скала это – кладка. Собирался честь – по чести народ позвать, а потом "жаба" меня задавила. Никогда еще погребальные камеры не вскрывал… Короче, расчистил я место, стал камушки потихоньку выковыривать. И в самый ответственный момент приносит нелегкая этого Олега – старшего из рабочих. Увидел он камушки мною вынутые, да как заорет: вход нашелся, вход нашелся! Тут все сбежались. Кирилл с Валентином руку мне жмут, поздравляют. Даже упомянуть в отчете обещали. Того и гляди войду в анналы археологии. И стали мы там всем кагалом раскапывать. Раскопали… дыру – метр на метр. А оттуда таким могильным холодом вдруг потянуло… У меня аж волосы на голове зашевелились. Сразу о проклятии вспомнил.

– Сдрейфил, выходит, – поддел я друга.

– И не я один. Все замерли. А "научники" сказали, что пока спускаться нельзя, нужно все запротоколировать, и заснять для истории. Побежали за камерой. А я к тебе. Как раз к началу представления успеем.

И мы успели. Только не на то шоу, на которое рассчитывали…

Мы подошли уже к подножию Шум-горы, когда с противоположной стороны из леса показалась подозрительная группа товарищей. Четверо молодых парней, без следов глубокого интеллекта, на лицах, зато с карабинами. Я многозначительно посмотрел на Витьку, а Витька на меня. От них за километр несло агрессией. Но не успели наши подозрения обрести плоть и кровь, как с вершины кургана донесся крик боли. Четверо рабочих во главе с Олегом, заломили руки Валентину с Кириллом и связывали их прочными капроновыми шнурами. Не требовалось большого ума, чтобы понять – это нападение. Причем спланированное заранее. Четверо бандитов нанялись рабочими, четверо пришли им на помощь, как только раскопали вход в курган.

Два – восемь, не в нашу пользу. Самым разумным было удрать. Но и удрать не получится. Они запросто нас подстрелят, к чему им лишние свидетели…

– Не стрелять! Они мне нужны живыми! Все до единого, – прокричал сверху Олег вновь прибывшим, – Да, с ними еще "телка". Ее тоже приведите. Их палатка ближе к озеру стоит.

Тут, наконец, я решился, и, повернувшись на 180 градусов, кинулся к берегу. Главное – предупредить Ольгу. Она еще сможет уйти, переплыв вытянутое и узкое озеро. В воду эти козлы не полезут, а если и полезут, то зря. Догнать Ольгу в воде без мотора просто нереально. Но для этого мне нужно успеть…

Фора у меня была, бегал я неплохо, но вот хватит ли драгоценных секунд, что бы объяснить Ольге что случилось, и что она должна делать? Проклятый феминизм мог сыграть с нами злую шутку. Раньше когда муж кричал жене: "Беги", она беспрекословно подчинялась. А сейчас жена сначала начнет требовать объяснений, потом думать, потом пугаться, и только потом выполнять. Чем и подпишет себе смертный приговор. Относительно намерений бандитов я не питал никаких иллюзий. Наоборот, события, подсмотренные в прошлой жизни, убедили меня в том, что если кто-то кричит "Брать живым", то этому "кому-то" лучше живым не попадаться.

Вот и расселина. Я преодолел несколько метров одним прыжком и пробкой от шампанского вылетел на прибрежный песок. Ничего не подозревающая Ольга резвилась в воде, издеваясь над Альфой. А именно: сначала ныряет и далеко уплывает под водой, пока обеспокоенная овчарка вертит головой в поисках пропавшей хозяйки. Потом выныривает, и, притворяясь тонущей, подзывает Альфу к себе. И все начинается с начала. Давняя игра, которая так нравится им обеим.

В тот момент, когда я появился на берегу, Ольга, слава богу, как раз вынырнула.

– Ольга! – диким голосом заорал я, – Быстрей плыви на тот берег. Вместе с Альфой. На нас бандиты напали! Да сматывайся ты скорей!

Все-таки с женой мне повезло. Должно быть, феминизм не успел пустить в ней свои глубокие разрушительные корни. Она ничего не ответила, только взглянула… Но так, будто толкнула полуторачасовую речь с трибуны Государственной Думы. В этом взгляде было все – и понимание, и страх, и прощание, и даже надежда, которой уже не было у меня. Я смотрел вслед удалявшейся мощными гребками жене и мысленно шептал слова прощания, подслушанные, уже не помню, в каком фильме.

Прощай, прощай. Навек прощай. К берегам своих мечтаний отчаль, И прости, все, что было забудь. И в путь, Но любовь забыть не обещай. Прощай.

Топот ног за спиной, вернул меня к действительности. Нужно выиграть для Ольги побольше времени. Когда они увидят, что добыча ускользает, то могут пренебречь приказом главаря-Олега. И откроют стрельбу… Я встал посередине расселины, полностью перекрыв проход. На скалы они не полезут, значит, им придется пройти через меня. Из-за приказа: «всех брать живыми», и узости прохода, по которому подойти ко мне они смогут только по одному, – у меня есть шанс выиграть достаточное количество драгоценных минут.

Трое вооруженных людей подбежали к расселине и остановились, увидев меня. Я был безоружен, я был один, но все же они замерли перед входом, и начали тихо переговариваться. Не знаю, что было написано на моем лице, которое все кому не лень почему-то читают как открытую книгу, но желающих первым войти в узкий проход долго не находилось. Или это мне показалось, что долго, а на самом деле прошло совсем не много времени? Не знаю. Наконец они двинулись друг за другом, постепенно втягиваясь в горловину прохода. Первый шел, сняв с плеча карабин, и перехватив его двумя руками, видимо, собираясь воспользоваться им как дубиной. Все происходило в непривычном молчании.

Когда между нами оставалось меньше трех шагов, шедший впереди парень замахнулся, собираясь основательно приложить меня прикладом по голове. Я поднырнул ему под руку и, сократив дистанцию, ответил своим коронным левым апперкотом, потому что правой рукой до сих пор не мог шевелить без мысленных стенаний. До сегодняшнего дня я так никогда не бил. Раньше был азарт и спортивная злость – теперь всепоглощающая ненависть. Отчетливо хрустнули позвонки, и первый бандит, как подкошенный, свалился на руки шедшим позади дружкам. Из-за тесноты каменной щели, в которой не разминуться и двоим, упавший стал на время непреодолимой помехой. И пока молодчики возились, протаскивая его назад у себя под ногами, я получил небольшую передышку. К сожалению, очень небольшую.

Второй архаровец, ставший теперь первым, решил испытать на мне приемы восточных единоборств, которых неизвестно у кого нахватался. Даже не специалисту, было понятно, что он никогда не занимался этим всерьез. И потому попался на простейший прием боевого самбо, который я еще в армии довел до рефлекторного уровня. Любитель размахивать ногами, полетел на землю, ощутимо приложившись головой о каменную стену. Но и я был вынужден отступить.

Оставшийся на ногах третий бандит не спешил. Он положил карабин на приходящего в себя горе-каратиста, а сам вынул из кармана нечто, напоминающее обыкновенный фонарик. "Электрошок, – промелькнуло в голове, – Надо быть поосторожнее". Я полностью сконцентрировался на его небыстрых, плавных движениях, стараясь не пропустить готовящийся выпад. И потому не заметил, как за моей спиной неожиданно сгустилась тень… Резкий тычок в спину, сопровождаемый электрическим разрядом, на какое-то время удалил меня из реальности. Перед закрытыми глазами зарябило от звездочек, черточек и горошин, а когда я их открыл, то обнаружил, что лежу на берегу озера связанный по рукам и ногам. Быстрый взгляд на водную гладь проинформировал меня о том, что Ольга благополучно добралась до противоположного берега и уже успела скрыться среди подступающих к самой воде деревьев. Я с облегчением перевел дух. Миссия выполнена. И что там будет со мной дальше…

– А ты, оказывается, не слабак, – донесся до меня насмешливый голос Олега, который умудрился перелезть через скалы и спокойно подойдя сзади, на совесть обработал меня электрошоком, – Как ты ловко Жорику врезал! До сих пор в отключке…

Его полупрезрительный тон не мог до конца скрыть одобрительные нотки. Словно ему гораздо интереснее было иметь дело с сильным противником, чем вовсе не встречать сопротивления. Он наклонился надо мной, бесцеремонно разглядывая, как будто искал знакомые черты. Потом, видимо не найдя, равнодушно пожал плечами, но прежде чем отдать распоряжения своим подручным, как бы на всякий случай заглянул мне в глаза. И в этот момент я понял, что наше дело – труба…

Когда-то в безденежном студенчестве случилось мне две недели проработать санитаром в психбольнице. Больше не выдержал. Не могу я просто так людей бить, даже буйно-помешанных. Так вот, видел я там разных психов: и тихих, и громких… Всяких. Но на всю жизнь запомнился мне один маньяк, настоящий Чикатило, на чьей совести было столько крови и мучений, что хватило бы на 15 расстрелов. С виду, – обычнейший человек, никаких отклонений от нормы. Только глаза… Когда впервые наши взгляды встретились, меня передернуло. Передернуло и сейчас, потому что глаза Олега тоже принадлежали маньяку и садисту. Па-ба-ба-бам…

Пока меня связанного тащили обратно к Шум-горе, я все пытался просчитать, для чего мы понадобились Олегу живыми? Козе понятно, что он решил поживиться в этом погребении, и, значит, свидетелей не оставит. Дело ведь не шуточное, – нападение на археологическую экспедицию, пусть даже не вполне официальную. Тут попахивает всероссийским розыском. Тогда почему? Но однозначно просчитать психа еще не удавалось никому. Действует он всегда удивительно логично, но логика его отличается от общепринятой так же, как геометрия Лобачевского от геометрии Евклида. Поэтому, оставив безнадежное занятие, я стал потихоньку шевелить скрученными за спиной руками, пробуя путы на прочность. И о, чудо, скользкий капроновый шнур дал небольшую слабину. Теперь при известном усилии я смог бы освободить руки. Правда, оставались еще ноги, но нельзя же просить у Фортуны слишком много. Мне и так доставляло немало радости, что бандитам приходится туго, ведь кроме меня им приходилось нести еще и нокаутированного мною Жору.

Когда впереди показались знакомые очертания Шум-горы, я начал оглядываться в поисках Витьки и двух археологов. Что они с ними сделали? Ответ не заставил себя ждать: я без труда различил три фигуры, привязанные к деревьям у самого подножия кургана. Очевидно, мне предназначалось стоящее рядом четвертое дерево. Пока все ясно, но вот что будет потом? Когда меня подтаскивали к дереву, я успел разглядеть, что Витька стоит как-то странно – скособочившись. Тут в глаза мне бросились два кровавых пятна, расплывшихся у него на боку и на бедре. И не мне одному.

– Я же сказал: не стрелять на поражение! – рявкнул Олег на свою шушеру.

Должно быть, это произошло, пока я отдыхал от избытка электричества на песочке у озера, и потому не слышал выстрелов.

– Да мы бы его иначе ни за что не повязали бы, – принялся оправдываться здоровый рыжий парень, потирая руку, – ты посмотри какой у него ножичек! И протянул Олегу Витькин нож.

– Угу, – поддержал товарища тощий дылда с рукой на перевязи, – он даже раненный меня порезал, сука!

И, развернувшись, пнул Витьку по окровавленной ноге. Витька охнул, а я одним движением сорвав шнур и вывернувшись из рук моих растерявшихся охранников, прыгнул на связанных ногах к дылде, и протаранил кулаком его солнечное сплетение. Этот порыв мог дорого мне обойтись. На меня набросились сразу четверо и, повалив, попытались превратить в отбивную котлету, но властный голос Олега приказал:

– Прекратить! Стоять, я сказал! Поднимите его.

Мне придали вертикальное положение, но держали так крепко, как будто я мог разом раскидать всех четверых.

– Слишком шустрый, да? – Олег приблизился ко мне вплотную, – Есть одно старинное народное средство, для таких, как ты. Раньше недосуг было опробовать, но сейчас, я думаю, самое время. Серый, Толян, отведите этого шустрика к ручью, там возле сломанной березы я муравейник видел. Разденьте его, посадите на муравейник, и покрепче привяжите. А перед этим хорошенько пошуруйте в муравейнике палками. Думаю, муравьям вряд ли это понравиться… А сами, чтоб пальцем до этого боксера не дотрагивались, ясно? Сделаете – возвращайтесь, пусть до заката посидит в компании таких же шустрых, подумает о смысле жизни.

Говорил я, что он садист! Это надо же такое выдумать! И где только вычитал, в каких голивудских ужастиках подсмотрел?

По тому, с какой энергией Толян и Серый (рыжий здоровяк) закивали головами, мне стало понятно, что Олега вся его банда боится до дрожи в коленках. Видимо были уже прецеденты жестокой расправы за попытку неповиновения.

На сей раз, руки мне связали впереди толстой веревкой и попытались вести на длинном поводке. Хренушки, я на свидание с муравьями не тороплюсь. Но мое сопротивление было не долгим. Последовал новый электрический разряд, и я опять провалился в забытье.

Первым, что я увидел, очнувшись от высоковольтного сна, оказался пресловутый муравейник, живущий своей обычной жизнью метрах в трех от меня. Связанный, я лежал на спине, а надо мной пререкались Толян и Серый.

– Давай, Серый, раздевай его.

– А че я? Вот ты и раздевай.

– Что он – девка, чтоб я его раздевал? Или ты меня в голубые записать хочешь?

– Олег сказал, что нужно раздеть…

– Пускай сам раздевается, гляди вон – уже очухался.

– Слышь, ты, шустрик. Мы тебя сейчас развяжем, и ты сам аккуратно разденешься. Лады?

– Только не вздумай дергаться, – обратился ко мне Толян, поигрывая шокером, – Ну как, согласен?

– Ты, гляди, Толян, молчит. Какие мы гордые, какие смелые…

– Сейчас запоет, – усмехнулся Толян, – Целую арию нам исполнит под названием "Высокое напряжение"…

– Слышь, Толян, – вмешался более осторожный Серый, – Олег сказал его пальцем не трогать.

– А я разве пальцем собираюсь? Вот только шокер подрегулирую, чтобы не до потери сознания. Ты понял, шустрик? В последний раз спрашиваю: сам разденешься?

Кажется, я уже говорил, что если меня к чему-то принуждают, то делаю все с точностью до наоборот? Они бы еще могилу мне выкопать предложили, идиоты… Руки мои были связаны, так что извечный российский жест я сделать не мог, пришлось ограничиться его американским суррогатом. Мой оттопыренный средний палец, был красноречивей всяких слов. Реакция последовала незамедлительно. Толян ткнул шокером мне живот, и если бы Серый не держал меня за плечи, то я наверняка сложился пополам. В общем, подробно описывать это не стоит. Минут через десять, я уже не мог даже дернуться в ответ на электрическое прикосновение.

– Хватит, Толян. Время! Олег уже наверное рвет и мечет… Давай, раздевай его.

– Упрямая скотина! Ладно, считай, что ты своего добился. Мы сами тебя разденем.

Взявшись с двух сторон, они разорвали на мне рубашку, и я получил возможность насладиться видом аккуратных красных отпечатков, оставленных шокером, которые симметрично покрывали мою грудь и живот. "А ребятки, то не без юмора. И как у них только батарейки не сели" – промелькнуло в гудящей голове.

Стягивать с меня джинсы "ребятки" не стали, а просто обрезали их, доведя до состояния шорт. Потом Серый взял валявшуюся рядом ветку и стал тыкать ею в муравейник, приговаривая:

– Давайте, выползайте, насекомые. Тут вас один шустрик без дома оставить решил, вы уж его накажите… Ну, че вы такие вялые, блин?! Шевелиться надо быстрее, кусать сильнее, а то…

А что "то" Серый договорить не успел, потому что мурашки оказались вовсе не вялые и уже успели залезть к нему в штаны.

– Ай, кусаются, сволочи! – Серый подскочил как ошпаренный, – Давай, Толян, скорее тащи его сюда. Иначе они за нас примутся.

Меня затащили на верхушку муравейника, быстро завели руки за березовый ствол и скрутили веревкой запястья так крепко, что не удавалось даже пошевелить пальцами. Потом на всякий случай примотали к дереву еще и верхнюю часть туловища. Пока все это проделывалось, муравьи, растревоженные непрошеным вторжением, успели дважды укусить Толяна и трижды Серого. Каждый укус сопровождался матами и моим издевательским смехом.

– Смеешься, сука? – разозлившийся Толян, забыв обо всех наставлениях, дважды съездил мне по физиономии, – Посидишь тут часика четыре – на всю жизнь смеяться разучишься. Тем более, что будет она у тебя очень короткой.

С чем с чем, а с последним его замечанием трудно было не согласиться.

Когда, наконец, Толян с Серым ушли, и не стало необходимости разыгрывать из себя пуленепробиваемого героя американского боевика, я позволил себе сколько угодно шипеть и чертыхаться. После шоковой терапии все тело болело так, что в первые минуты мне даже не удавалось сообразить: кусают меня муравьи или еще нет. К моему удивлению оказалось, что нет. То есть пару раз они меня цапнули, но этим дело и кончилось. Время шло, а я, на всякий случай, сидел не шевелясь, чтобы не раздражать обитателей муравейника. Может быть, поэтому они меня не трогали, а может потому, что на заколдованной поляне я не позволил Витьке разорить муравьиный дом. Или же им просто не нравилась моя кровь, под завязку накаченная электричеством. Насекомые должны чувствовать такие вещи. Но если честно, то меня интересовал, прежде всего, результат, а вовсе не причина. Не кусают – и слава богу!

Время шло, я спокойно сидел, привалившись к березе, и пытался справиться с подступавшим страхом. Неизвестность всегда пугает, особенно если не можешь ничего изменить. Даже если ты создаешь видимость действия, и то на душе становиться легче. А вот так сидеть и ждать… К тому же в скрученных запястьях начала нарастать тупая боль, которая скоро перейдет в очень даже острую. И будет она длиться до тех пор, пока руки совершенно не онемеют.

Когда солнечный свет из золотого стал оранжевым, а затем и кроваво-красным, я отвлекся от своих невеселых мыслей. О чем я думал эти долгие часы? Об Ольге, которая осталась одна в незнакомом лесу. Без огня, без еды, без карты, без одежды. Сумеет ли она выбраться в обитаемые места? Правда, с ней Альфа, значит зверья можно не бояться… Но, как выяснилось, зверья вообще бояться не стоит, – нужно бояться людей. И все-таки у нее есть шанс, пусть небольшой, но есть. В отличии от нас… Еще думал о непоседе-Дениске, каково ему будет без папы и мамы? О Миле, которой нужна квалифицированная медицинская помощь. Сможет ли она ходить, не хромая? Честное слово, жалко такую классную ножку… А также мысленно извинялся перед экстрасенсом Андрюшей, который как в воду глядел…

Когда за мной вернулись Серый и Толян, солнце уже спряталось за горизонт, подступали прохладные сумерки. Все тело у меня занемело от вынужденной неподвижности. Даже если бы меня сейчас развязали, я и шагу не смог ступить. Не говоря уже о руках, которые вообще перестали что-либо чувствовать, и еще не известно восстановится ли в них кровообращение.

– Сидишь, шустрик, – осклабился Толян, – хватит. Отдохнул – пора и размяться. С этими словами они перерезали веревки, не желая долго возиться в опасной близости от кусачих муравьев.

Как я и предполагал, мне не удалось даже самостоятельно пошевелиться, поэтому меня подхватили под руки и поволокли обратно к кургану. Там тоже ожидало гостеприимное дерево, к которому я и был крепко привязан. Справа от меня обнаружился Витька, слева – Кирилл, за ним, чуть подальше – Валентин.

– Ну, как вы тут без меня? – бодро поинтересовался я.

Витька, оглядев мою пятнистую шкуру, только головой покачал. Я заметил, что он держится исключительно на одной злости – раны были серьезные, и сил у моего друга почти совсем не осталось.

В окружении своей свиты к нам подошел Олег, и, вероятно, собирался осведомиться о моих взаимоотношениях с муравьями, как вдруг разглядел в каком я виде – следы шокера мало напоминали муравьиные укусы.

– Та-а-а-к… – протянул он исключительно неприятным голосом, – Толян, Серый, отвечайте: чья работа? Или вы не слышали, как я приказал пальцем его не трогать? В молчанку будем играть? Ладно, молчите. У тебя Серый это второе нарушение дисциплины, у Толяна – уже третье… А вы знаете, что делают якудза, с теми кто проваливает дело?

Я знал. Толян и Серый, видимо, тоже. Лица их стали белее январского снега, и они одновременно посмотрели на свои пальцы, так как будто видели их в последний раз. Не удивительно, ведь за каждую провинность у якудза отрубали по пальцу.

– Эт-то н-не я, – заикаясь, выдавил Серый, и покаянно посмотрел на Толяна.

– Уже лучше, – ласково улыбнулся знаток обычаев якудза. – Значит для тебя, Толик, мое слово – пустой звук?

– Нет – нет. Но он сопротивлялся как бешеный, – Толян махнул рукой в мою сторону. – Серый, подтверди!

– Это абсолютно не важно. Важно, что ты меня ослушался. Держите его! – приказал Олег двум ближайшим к нему качкам, кивнув на Толяна. И не успел тот рта раскрыть для последующих оправданий, как уже стоял перед Олегом с руками, заломленными назад.

Взяв шокер, Олег медленно приблизился к ослушнику. За версту было видно, какой он получает кайф, наблюдая, как Толян дергается в такт электрическим разрядам и блажит на всю округу. Мне же это зрелище не доставляло никакого удовольствия. Хотя с другой стороны, – "не рой другому яму…"

Когда унесли бесчувственное тело провинившегося, Олег, у которого только-только разыгрался аппетит, внимательно посмотрел в нашу сторону. Но вместо того, чтобы приказать спустить с нас шкуры, неожиданно ударился в высокие материи.

– Прошу прощения за это маленькое представление. Сегодня один из счастливейших дней моей жизни, жаль было его омрачать, но бунт нужно давить в зародыше, пока он не дал свои отравленные плоды. Надеюсь, вы оцените мою откровенность. Я так долго искал это место…

– Вспомнил! – неожиданно вмешался Витька, внимательно посмотрев на Олега, – Когда ты произнес последнюю фразу, я вспомнил, где уже слышал твой голос. Ты приходил к Виталику, и просил продать карту. Вы разговаривали в прихожей, и твоего лица я не видел, но тогда была сказана точно такая же фраза: "Я так долго искал это место"… Виталя еще похвастал мне, какая важная птица почтила его нору своим присутствием… Стало быть, ты и есть Олег Вещий, он же Олег-Могильщик. Личность широко известная в наших узких "черных" кругах.

– Почему "Могильщик"? – полюбопытствовал я.

– Потому что занимается исключительно вскрытием захоронений. От курганов, до простых могил и фамильных склепов. А так же потому, что иногда те, кто уходил с ним, обратно не возвращались… Работает только на заказ. В деньгах особо не нуждается, потому как первый миллион, (в рублях) сделал уже лет десять назад. Так же как мне, ему важен не результат, а сам процесс.

Олег внимательно посмотрел на Витьку, что-то прикинул в уме и ухмыльнулся.

– Что ж, довольно точная характеристика. Я потом еще раз на досуге заходил к Виталику, и он очень огорчил меня, сказав, что карту уже отдал, а так же кому отдал. Стало быть, ты и есть Витя-Трактор, он же Витька-Нож. Кстати, ножик у тебя действительно впечатляющий. Вот уж не ожидал встретить здесь коллегу и конкурента. Хоть мы действительно никогда не встречались, но ты пару раз умудрился перейти мне дорогу.

– Врешь! – дернулся Витька, – Никогда я падальщиком не был и погребений не вскрывал!

– Но ведь сегодня вскрыл?

Витька растеряно молчал.

– Ты помнишь, что чувствовал, когда перед тобой раскрылось чрево кургана? – Олег приблизился к Витьке вплотную, пытаясь в умирающем свете заглянуть ему в глаза, – Какая сладкая дрожь пробегала по твоим измазанным землей рукам? Как тебя неудержимо тянуло спуститься в темноту и своими глазами увидеть желтые костяки укрытые ржавыми кольчугами? Молчишь? Мы все одного поля ягоды, и не надо корчить из себя благородного Индиану Джонса, который, кстати, тоже не брезговал могильным промыслом.

На Витьку было жалко смотреть. Никогда его еще так не мешали с грязью. Пришлось срочно переводить разговор на другую тему.

– И что, сегодня на черном рынке викинги в цене поднялись? – спросил я, как ни в чем не бывало, – Должно быть, богатенький Буратино тебе этот курган вскрыть заказал, если ты решился на открытый грабеж?

– А вот тут ты ошибаешься, шустрик. Это мое, глубоко личное дело. Десять лет я собирал по архивам сведения о здешнем погребении. Десять лет я видел во сне, как проникаю в этот курган. Если хочешь, это моя идея фикс. Я долго готовился, и никак не рассчитывал, что какие-то сопливые недо-археологи могут мне помешать. Пришлось набрать себе целую команду, и даже наняться в рабочие… Хотя обычно я предпочитаю работать в одиночку.

– Ну и как, оправдались твои надежды? – продолжал я, пытаясь выиграть время, сам не знаю ради чего, – Ты нашел то, что искал?

– Кое-что нашел. Достаточно серебра, чтобы рассчитаться с "пацанами", так, кажется, они себя называют? Золото тоже было. Украшения, монеты, даже византийская золотая чаша, приблизительно X века. Но главное сокровище, – конечно же, меч! Эй, Слепень, принеси!

Одного из качков как ветром сдуло, а когда он вернулся с длинным брезентовым свертком, я уже знал, что увижу, когда материя сползет наземь, обнажая клинок. Олег развернул брезент и мягким плавным движением поднял меч над головой. Здравствуй, Непобедимый. Я рад, что твой тысячелетний плен сегодня закончился. Жаль только, что оказался ты в таких руках…

– Хорош, правда? – Олег обращался к археологам, – Сколько веков прошло, а на нем ни единого пятнышка ржавчины. Настоящее произведение искусства! Умели же делать предки…

– Это какая-то ошибка, за тысячу лет сталь не может так сохраниться, – Валентин пожал плечами, насколько это было возможно, – Скорее всего, этому захоронению не больше ста лет…

– Вас, что в институте не учили разбираться в датировке оружия? Типичный русский меч, века десятого-одиннадцатого…

– Но позвольте, – поддержал друга Кирилл, – такого качества мечи могли ковать только скандинавы. А это действительно русский клинок. Я даже отсюда вижу. Длина, форма… Скорее это какая-то более поздняя мистификация… Кто-то решил поиграть в викингов, изготовил меч с использованием более совершенных технологий. На нем ведь действительно ни пятнышка ржавчины!

– Такие молодые, и такие закостенелые! – усмехнулся Олег, – А как вам недавний скандал, потрясший весь археологический мир? Нашли меч викинга X–XI века – и качество стали, и отделка – все говорило о том, что его сделали в Скандинавии. Только додумался кто-то обработать клинок реактивами. Тут и проявилось клеймо – "кузнец Людота". Шуму было – меч-то русский оказался… Вот так, профессионалы, учитесь у любителей.

Во время этого научного диспута я глаз не сводил с меча, вспоминая, как удобно лежит в ладони его рукоять, как он идеально сбалансирован, как быстр. А когда прозвучало имя Людоты, мне стало очень светло и одновременно грустно, словно получил письмо от старого почти забытого друга.

– Скажи, Олег-Могильщик, – вдруг спросил Витька, вырвав меня из цепких объятий неуместной ностальгии, – тебя ведь не зря еще и Вещим прозвали? Говорят, что стоит тебе только поглядеть на курган, и ты с точностью до монеты можешь оценить будущую находку. И что опасность ты чуешь за милю…

– Ну, раз так говорят…

– Так как же ты рискнул здесь появиться, если Виталя честно тебя предупредил о проклятии, которое лежит на Шум-горе? Или ты не веришь в такие вещи?

– Напротив, я в этом абсолютно убежден. Проклятье есть, не сомневайся. А почему я его не боюсь… Видишь ли, у меня уже была возможность, и не одна, проверить свою теорию относительно различных проклятий. Если все время имеешь дело с могилами, поневоле задумываешься о таких вещах. Так вот, моя теория заключается в том, что нельзя брать у мертвых, не оставляя ничего взамен. И после долгих размышлений, я понял, что именно им нужно.

Олег выразительно посмотрел на нас, и я совершенно не верящий ни в какие проклятья, догадался, каким способом Могильщик собирался купить себе безопасность. Оборони нас, царица небесная…

– Что-то я не слыхал, что бы от проклятия можно было откупится, – упрямо гнул свое Витька, – дело-то серьезное.

– Так ведь и цена серьезная, – голос Олег вдруг обрел металлические нотки, – Что для мертвых может быть милее жизни? Ничего. И если невозможно вернуть свою, они с радостью примут чужую.

– Человеческие жертвы?! – мой друг все еще не мог поверить своим ушам, – так вот куда исчезали те, кого ты брал с собой… Лежат в разграбленных тобою могилах.

– Вот видишь, Витя, как у него все просто! – поспешил я внести свой вклад. – Могилу нашел, покойничка обобрал, да еще и уплотнил его жилплощадь – нового жильца подкинул; этакая коммуналка получилась. Так что Олега теперь следует из Могильщика, в Коммунальщика переименовать.

Вместо ответа Олег пристально посмотрел на меня, и я проклял свой длинный язык. То, что наши жизни пойдут в уплату за избавление от проклятья Могильщика и компании, я уже не сомневался. Но после всех моих выкрутасов, которые, кажется, его основательно достали, для меня он приготовит нечто особенное.

– Вам выпадет великая честь, – продолжал Вещий Олег, как ни в чем не бывало, – стать посмертными спутниками варяжского хёвдинга, покоящегося в этом кургане. К моему удивлению, ни одного сопровождающего у хёвдинга в могиле не оказалось. Мы нашли только конские скелеты. А ведь раньше был обычай хоронить вместе со своим господином раба или рабыню. Как жаль Игорь, что твоя жена не составила нам компанию. Мы бы ублажили викинга по всем правилам, что бы на том свете, он не остался без женской ласки.

Я почувствовал, как сжимаются мои кулаки, и еще раз поблагодарил бога, за то, что Ольге удалось скрыться.

– Ты ошибаешься, Могильщик, полагая, что таким образом можешь отвести от себя проклятье, – голос моего друга стал ледяным, – Даже если ты вместе с нашими трупами покидаешь в эту погребальную камеру всех своих холуев, то от проклятья все равно не избавишься. Может быть, оно настигнет тебя уже здесь, а может тебе суждено прожить еще не один десяток лет, но, в конце концов, ты получишь от Бога счет с набежавшими за время отсрочки процентами. И заплатишь. По полной программе.

– Нет, это ты ошибаешься, мой богобоязненный друг. Однако ты мне напомнил, что нельзя пренебрегать даже малой возможностью засвидетельствовать богам свое почтение. Во избежание недоразумений. Поэтому ваши жизни пойдут в уплату не только хёвдингу, но также и всему скандинавскому пантеону, с Одином во главе. Об этом я сообщу им в своеобразной погребальной записке… Дайте-ка подумать, как же это лучше сделать?

Тон Олега поменялся с сожалеюще-грустного на ласково-сахарный. Это могло означать только одно – он, наконец, нашел достойный способ потешить свою садистскую натуру. Таким же однозначным был ответ на вопрос: на ком он решил ее потешить… Оборони царица небесная. Несмотря на то, что я минуту назад коченел от холода на подувшем с озера вечернем ветру, меня бросило в жар. Уж на что, а на фантазию садисты не жалуются. И когда Олег приказал разжечь костер, да побольше, я подумал, что в жар меня теперь бросит уже по-настоящему. А если я хочу, хоть чуть-чуть облегчить себе последние минуты жизни, нужно срочно принимать меры.

Однажды на закате перестройки, когда в населении нашей страны, в качестве компенсации за крушение великой идеи, вспыхнул интерес ко всему непознанному и удивительному, мне попалась на глаза статья популярного факира, раскрывающая некоторые стороны его трюков. Надо сказать, что творимое им, трюками можно было назвать с большой натяжкой, в отличие от копперфильдовских представлений. Он протыкал себя острыми лезвиями, обжигал руки, ходил по углям и стеклу, причем все это происходило на самом деле. На руках оставались сквозные раны, ожоги и т. д. Так вот на вопрос, "как вы это выдерживаете", он раскрыл очень простой способ борьбы с болью, который назвал – "Кислородная анестезия". Способ действительно оказался прост, но требовал времени на подготовку. В течение пятнадцати минут нужно было часто и глубоко дышать, не останавливаясь ни на секунду. Я заинтересовался, и даже один раз попробовал. Честно скажу, хватило меня минут на семь, не больше, но результат оказался на лицо: голова слегка кружилась, а тело действительно потеряло изрядную толику чувствительности. По крайне мере щипки и уколы иглой, на которые я отважился, воспринимались куда менее болезненно, чем обычно.

Теперь в этом заключалась моя единственная надежда, иначе… Призвав к порядку свою разбушевавшуюся фантазию, которая выдавала одну за другой не слишком приятные картины моего ближайшего будущего, я чертыхнулся вполголоса и начал дышать.

Тем временем костер весело запылал, и в его апельсиновом свете Олег начал что-то быстро чертить в записной книжке. На лице у него застыло выражение, которое, наверное, было у Гогена впервые вступившего на Гаваи. Смесь восхищения и предвкушения. Восхищался Олег явно собой, а вот на счет предвкушения… Взгляды, которые он изредка бросал на меня, отрываясь от писанины, еще раз подтвердили худшие мои опасения. Пришлось еще больше ускорить дыхание, ведь прошло всего пять минут.

Когда прошло еще пять минут, я уже почти не чувствовал своего тела. Больше всего это действительно напоминало начальную стадию общего наркоза, когда сознание затуманивается, но все органы чувств продолжают исправно работать. И они, эти органы чувств, оповестили меня, что Могильщик закончил свои наброски и движется в нашем направлении.

– Ну вот. Я тут кое-что прикинул… Послание будет состоять из восьми скандинавских рун… Надеюсь, что я наделал не слишком много грамматических ошибок, – все-таки богам пишу, не любовнице. Теперь мне предстоит выбрать лист, на котором и будут изображены эти священные знаки. Можно было конечно взять простой тетрадный листок и шариковой ручкой накарябать на нем послание, но согласитесь, что это недостаточно уважительно. Можно было бы написать эти руны кровью, как того и требует древний скандинавский обычай. Это уже лучше, но все еще недостойно божественного внимания… И после напряженных раздумий мною было найдено решение, удовлетворяющее всем граничным условиям. Увы, но эти руны мне придется вырезать на груди одного из вас. Причем в момент их нанесения мой необычный лист должен быть жив и в полном сознании. Да, кстати, я забыл сказать, что выбор остается за вами. Мне абсолютно все равно на ком чертить.

Я даже дышать перестал от такой наглости. Мы же еще и сами выбирать должны! Не дождется! Но когда я посмотрел на ребят…

– К-как выбирать будем? – с дрожью спросил Валентин.

– Да никак! – рявкнул Витька, – Чтобы эта мразь измывалась, глядя как мы топим друг друга? Не дождется!

– Совсем забыл, – на приторность олегова голоса, могли слететься все мухи в радиусе пяти километров, – если не найдется доброволец, то послание я напишу на каждом, так будет вернее.

– Ну, козел! – крикнул Кирилл, – ты за это еще ответишь!

– Может и отвечу, только вы уже этого не увидите. Считаю до десяти…

– Не считай, – мой охрипший голос не дрогнул, – если ты не против листа в горошек, можешь малевать на мне.

Нет, мне, конечно, далеко до героя, но, во-первых – я абсолютно не могу выносить чужих страданий, во-вторых – я уже принял кое-какие меры (кстати, нужно срочно вернуться к ускоренному ритму дыхания), и в третьих – этот Вещий маньяк все равно не даст мне умереть быстро и безболезненно. Так, что лучше я сам…

Олег внимательно посмотрел на меня, но вопреки ожиданиям ничего не сказал, только согласно кивнул головой. Потом крикнул своих прихлебал и приказал разложить костры на верхушке кургана, что бы осветить место основного действия. А сам, порывшись во внутреннем кармане, подошел ко мне вплотную.

– Я так и думал, что это будешь ты. И, не скрою, очень рад этому. Не могу понять, за что я тебя так ненавижу, ведь мы встречаемся впервые… Но каждое твое слово, каждый жест мною воспринимается как личное оскорбление.

В его руке был зажат небольшой скальпель, отражавший печальную физиономию полной луны. Бр-р-р, не выношу медицинских инструментов, все они живо напоминают мне о садистах-стоматологах.

– Оставь его! – не выдержал Витька, – Давай лучше на мне. Это же я вроде тебе дважды дорогу перебегал?

– Как трогательно, уважаемый Виктор. Дружба… кодекс мушкетеров… "Один за всех и все за одного". Но меня все это не волнует – мой лист ждет. Да, попрошу соблюдать тишину, иначе у меня рука может дрогнуть и руну придется перерисовывать заново, – предупредил Олег и хорошо рассчитанным движением воткнул в меня скальпель.

Все-таки "Кислородная анестезия" помогла – боли пришлось продираться к моему мозгу через потерявшие ориентацию нервы. Было ощущение, что меня предварительно обкололи новокаином – не слишком приятно, но терпимо. Главное не забывать дышать, а то эта благодать скоро кончится. Хорошо, что в кургане похоронен викинг, а не самурай, иначе вместо рун Вещий маньяк затеял бы вырезать на мне иероглифы. А в них всяких черточек до черта.

Олег работал медленно с удовольствием, как заправский художник. Но я на его художества не смотрел. Зачем? Это ведь он садист, а не я… И тут я допустил ошибку. Наверное, мне следовало притворяться – кривиться, шипеть от боли, материться, наконец… Но проклятая гордость позволила лишь отстраненное наблюдение за восходящей луной. И я был раскрыт.

Сильный неожиданный удар в солнечное сплетение заставил меня судорожно открывать рот в поисках пропавшего воздуха.

– Ты не только слишком шустрый, но еще и слишком хитрый, – ласково сказал Олег, – Даже я не сразу догадался, почему у тебя такое странное дыхание. Придется исправить это упущение. Слепень, спустись! Быстрее! Еще быстрее. Хорошо. А теперь сделай так, что бы шустрик минут пять вообще вздохнуть не мог.

Для выполнения приказа Слепню потребовалось нанести мне под дых всего лишь три удара. Чувствовался кулак профессионала – я действительно очень долго не мог вдохнуть.

– Игорек, посмотри сюда, – Олег схватил меня за волосы и наклонил мою голову вниз, – Тебе не кажется, что из-за твоих слишком бурных вдохов, три руны, которые я успел написать, получились несколько кривоваты? Может быть лучше их переделать?

– Даже … не пробуй… Только время… потеряешь…Все равно… Пикассо из тебя … не получиться, – попытался уверить его я.

– Да, пожалуй ты прав. Не стоит переделывать. Лучше я добавлю к посланию еще четыре руны, как ты думаешь?

– Места … не хватит.

– Хватит. У тебя еще и живот есть, и спина, в конце концов…Ну-ка, посмотри мне в глаза. Ага, вижу туман в твоем мозгу рассеялся, стало быть, мы можем продолжить занятия каллиграфией…

На этот раз все было гораздо хуже. Я только и мог, что считать, сколько еще осталось рун. Девять… Восемь… Семь… Потом слуха моего достиг странный звук похожий на скрип колодезного ворота. Сначала я подумал, что это самовольничают мои зубы, но оказалось не мои – витькины. Вот это да, этак он их до корней сотрет. Я посмотрел на Витьку и сразу же отвернулся. Наблюдать на лице друга смесь жалости, вины и ненависти, не слишком увлекательное занятие.

А потом вдруг все кончилось. И я обнаружил, что нахожусь в вертикальном положении исключительно благодаря стягивающим тело веревкам. Ноги наотрез отказывались стоять. Вещий Олег, отошел на два шага, и как самый настоящий художник придирчиво изучал свое творение.

– Чего… пялишься? Все равно… на шедевр … не тянет, – нет, мой язык просто не выносим, у меня от него одни неприятности.

– Верно, не тянет, – спокойно согласился Могильщик, – Можно было бы добавить еще парочку рун, но, к сожалению, приходится торопиться, иначе прогорят дрова. Их запас весьма ограничен, а его должно хватить на всех. Развяжи шустрика, Слепень. Он – первый. Как думаешь, не плохая из него визитка получилась?

Слепень хохотнул, но веселья в его смехе было не так уж много. Все-таки не каждый день встречаешь последователей маркиза де Сада.

Когда веревки упали, я плавно соскользнул вниз и бессильно прислонился к стволу. Олег присел на корточки рядом.

– Как насчет последнего желания?

Почему-то я был уверен, что Могильщик задаст этот вопрос. Меня так и подмывало сказать, что центральной фигурой в моем последнем желании является он сам. Но вместо этого я коротко ответил:

– Сигарету.

Олег снова полез во внутренний карман и достал массивный портсигар, похоже, старинный и, скорее всего, золотой.

– Может сигару?

Вот это пижон! Но сигара даже лучше…

Я молча кивнул и взял протянутую сигару. Олег щелкнул зажигалкой.

– Наслаждайся. Видишь, какой я добрый?!

Я молча курил и действительно наслаждался. После двухнедельного воздержания сигарный дым туманил голову не хуже травки. Только бы он не заметил, как возбужденно дрожат мои пальцы, только бы не заметил…

Он не заметил. Несмотря на прозвище Вещий, он позорно прозевал мой бросок. Нет, я не надеялся, что мне удастся убить его. Слишком мало сил и времени было в моем распоряжении – Слепень стоял всего метрах в десяти. Но я постарался сделать все, чтобы этот день остался в памяти Могильщика навсегда, для чего ткнул его горящей сигарой в изумленно раскрытый глаз. Пока он орал и пытался оттолкнуть мою руку, пока Слепень гигантскими прыжками несся в нашу сторону, я из последних сил продолжал вжимать свое единственное оружие. До того момента, когда удар тяжелым ботинком в висок не отправил меня на прогулку по беспамятству.

Возвращение было не из приятных. Голова раскалывалась от боли, и не только голова. Такое ощущение, что на мне сплясало канкан небольшое стадо африканских слонов. Впрочем, так оно наверно и было. Руки и ноги снова стягивали веревки. С трудом повернув голову, я увидел Могильщика, которому его подручные пытались оказать первую медицинскую помощь. Когда на глаз ему, наконец, наложили повязку, он повернулся ко мне.

– Ты не только шустрый и хитрый, Игорь, но еще и крайне упрямый. С такими талантами ты далеко бы пошел, но, к сожалению, это уже невозможно. Я с удовольствием пообщался бы с тобой еще, только вот время поджимает, – мы итак уже задержались с первой жертвой. Поэтому я не потребую с тебя компенсации за это, – Олег дотронулся рукой до повязки. – Обещаю, что умрешь ты быстро.

С какой это стати такая милость? Или на него безумие находит приступами?

Меня подняли и подтащили поближе к Олегу.

– Твое последнее желание я выполнил, а как насчет последнего слова?

Я молчал.

– Может быть, все-таки попрощаешься с друзьями?

Вот ведь в ком пропадает режиссер психологических триллеров (если только таковые существуют). Он что кайф ловит даже от этого?

– Какой смысл, все равно мы очень скоро увидимся, – процедил я, хотя совершенно не был в этом уверен. Устройство потусторонней жизни представлялось мне весьма условно.

– Не так уж скоро. Через четыре часа. Это оптимальный интервал для принесения жертв. Так ты им что-нибудь скажешь?

Очень мне надо принародно душу наизнанку выворачивать! Хотя, с другой стороны не отказался бы сказать Витьке пару ласковых… Я внимательно посмотрел на Курицына, и, подмигнув, начал произносить слова одними губами.

Давным-давно, когда мальчик Игорь учился вместе с мальчиком Витей в пятом "а" классе, мы одновременно заболели очень опасной болезнью под названием "Штирлиц". Игры в разведчиков стали нашим основным занятием, поэтому на учебу времени катастрофически не хватало. В результате кривая нашей успеваемости резко пошла вниз. Упреки учителей и регулярные взбучки, получаемые от родителей, вынудили нас разработать план повышения успеваемости без ущерба для основного занятия – постижения азов разведдела. План был прост и гениален. Каждый учит свою половину заданных уроков, а если к доске вызывается не учивший, то получает от товарища необходимые подсказки. Трудность состояла в том, что за подсказки вполне можно было схлопотать "двояк". И потому два маленьких упрямца решили изучить хитрую науку чтения по губам. К десятому классу мы так насобачились, что могли свободно беседовать друг с другом, не произнося при этом ни единого звука. Очень удобная вещь… Пришла пора опять ею воспользоваться. Надеюсь, что света от костра окажется достаточно…

– Ну, что, будем прощаться? – беззвучно произнесли мои губы.

– Тебе всегда везло. Ты во всем был первый.

– На этот раз я мог бы и уступить первенство.

– Врешь ведь. Когда ты кому уступал…

– Ладно, Витек, не поминай лихом. Прощай.

– Скорее, до свидания.

– Мне бы твою уверенность.

– Не дрейфь.

– Ты тоже. Да, если не трудно, помолись за меня. Ты же знаешь, я не умею…

Вместо ответа Витька отвернулся и выматерился, причем вслух.

– Да-а-а, – покачал головой Вещий Олег, – более содержательной беседы мне еще слышать не приходилось. Ты и тут умудрился обставить меня, шустрик. Если бы не моя необъяснимая антипатия, я, пожалуй, оставил бы тебя в живых. Всегда втайне мечтал о партнере, но никогда еще не встречал подходящей кандидатуры. Теперь вот встретил… Ладно, время не ждет. Тащите его к погребальной камере, а я пока прихвачу меч. Для боле полного соответствия традициям.

– Может, ноги развяжете? Я сам пойду.

– Неужели ты думаешь, что я дважды наступлю на одни грабли? Нет уж, пусть пацаны потрудятся. Им полезно. Да тут и ста метров не будет, не надорвутся. – усмехнулся Могильщик, – Чего остолопами стоите? Тащите, я сказал!

Когда меня потащили, я изо всех сил начал орать "По полю танки грохотали", – надеясь, что мой отвратительный голос и абсолютное отсутствие слуха доставят пацанам несколько не слишком приятных минут. Но долго слушать это безобразие они не пожелали, и наступили на горло песне, наскоро сунув мне кулаком под ребра. Когда мы были на месте я, наконец, смог лицезреть пресловутый вход в гробницу, благо, разложенные по кругу редкие костры давали достаточно света. Обычная дыра в земле – метр на метр. Вон даже край наспех сляпанной деревянной лестницы торчит. Возле нее меня и скинули, будто мешок с подгнившей картошкой, с какой-то непонятной брезгливостью. Вскоре показался Олег, на ходу срубая серебристым клинком редкие низкие кустики. Сразу бросалось в глаза, что он совсем неплохо владеет мечом. Специально тренировался? Но зачем?

– Времени терять не будем. И так уже потеряли его достаточно, – он странно торопился, как будто хотел скорее покончить с давно осточертевшим делом. И вообще, производил впечатление человека, которого в данный момент свой внутренний мир интересует гораздо больше, чем окружающая действительность.

Меня подтащили к дыре и поставили на колени так, чтобы голова приходилась как раз над черным отверстием входа. Из глубины мне в лицо дыхнул поток холодного затхлого воздуха. Что скажешь, хёвдинг Освальд, ты не против, если твой приемный сын составит тебе компанию? Правда за прошедшую тысячу лет я сильно изменился, не знаю, только в какую сторону: лучшую или худшую, а может быть просто в другую? Надеюсь, тебе не слишком стыдно за меня?

Услышав или скорее ощутив над собой движение, я повернул голову и увидел замахнувшегося мечом Могильщика… Я уже на пороге, отец. Встречай своего блудного сына… Прости, Ольга, надеюсь, что тебе повезет больше, поцелуй Дениску за меня…

Я не мог отвести глаз от меча, уже начавшего свое смертоносное движение. Меча, фиолетовая сталь которого была напитана моею кровью. И кто-то равнодушный во мне, вдруг заинтересовался: проявятся ли на клинке черные руны, когда он по рукоять искупается в алом потоке, хлынувшем из моих перерубленных артерий? Вряд ли, а жаль…

Меч падал, разрубая пополам испуганную луну и чернильный небосвод с белыми кляксами звезд… Красиво… Скоро все краски исчезнут и останется одна чернота… Открой же мне двери, отец, возьми за руку и, пожалуйста, не оставляй одного, ибо мне страшно.

Неожиданно из погребальной камеры до меня донесся странный звук. Может уже начались предсмертные галлюцинации? Или старый хёвдинг решил посмотреть, как будет умирать его приемный сын, не опозорит ли имя викинга? Не опозорит… потому что уже не успеет. Сейчас Непобедимый завершит свой путь…

Воздушная волна, порожденная мечом, взъерошила мне волосы, и я с удивлением обнаружил, что все еще жив. Олег стоял, опустив меч, и пристально смотрел на меня. А я, соответственно, на него. Что же заставило его руку изменить гибельную траекторию?

– Поднимите его. – Глухим голосом приказал Могильщик, и обратился ко мне – Когда некоторые утверждали, что с моим душевным здоровьем не все в порядке, я списывал это на людскую зависть и глупость. Но сейчас мне самому кажется, что пора наведаться к психиатру. Я не могу убить тебя просто так, Игорь. Это звучит дико и глупо, и тем не менее. Я все также сильно хочу от тебя избавиться, но… Черт, представляю, как ты развеселишься, когда я произнесу это… Но я должен убить тебя в поединке!

Па-ба-ба-бам! Вот уж чего действительно не ожидал. Не думал, что Олег даже слово такое знает: "поединок". Я молчал. Молчал и Могильщик. Мы сверлили друг друга глазами: он – в поисках причины своего странного поведения, а я… А я пытался разгадать, какую очередную подлянку мне от него ждать. Ведь не может быть, чтобы он серьезно… Или действительно серьезно?! Я еще раз заглянул ему в глаза и …

Крылатая фраза "Глаза – зеркало души", всегда казалось мне абсурдной. Ну, посудите сами, как можно разглядеть что-то спрятанное за зеркалом? Скорее я сравнил бы глаза с очками-хамелеонами – при ярком свете жизни за ними ничего не удается рассмотреть. Но бывают моменты, когда в наступающих сумерках очки становятся прозрачными, и тогда мы видим, то, что они тщательно скрывали. Для нас с Олегом наступил именно такой момент: в неверном свете костров исчезла хамелеоновая защита, и я увидел, что из глубины его серо-стальных глаз на меня ненавидяще смотрит Харальд.

Вот теперь все стало на свои места: и наша взаимная ненависть, и жажда поединка со мной… Харальд обещал найти Велеслава даже на краю света, и слово сдержал. Круг замкнулся. Сейчас мы решим наш тысячелетний спор.

– Честного боя я обещать не могу, сам понимаешь, – продолжал тем временем Олег, – Но для тебя и это настоящий подарок судьбы. Единственная проблема – оружие. У меня есть меч, а вот что предложить тебе? Кинжалы из погребения гроша ломанного не стоят в плане пригодности к реальной схватке… Где-то у археологов я арматурину приличную видел, может тебе подойдет? Ну, чего уставился? Я ведь предупреждал, что честного боя не будет. Мне нельзя особо рисковать.

– Арматурину можешь оставить себе. На долгую память. Оружием для поединка я выбираю нож моего друга Виктора.

– Что ж, это лучшее, что ты мог выбрать. Эй, принесите-ка сюда этот ножичек, – повернулся Олег к пятерым оставшимся в строю бандитам, – и карабины свои захватите. Если увидите, что шустрик каким-то образом начинает брать надо мной верх, – пристрелите его. Если же он по нелепой случайности все-таки умудриться убить меня, – пристрелите его и всех остальных. Понятно? Бегом марш.

"Пацаны" бегом понеслись с кургана, проявляя похвальную дисциплину. Надо же как он их выдрессировал… Пока они бегали я пытался подсчитать свои шансы на победу. Увы, они оказались ничтожны. Мало того, что оружие у нас далеко не равное, так мне еще предстоит все время находиться на мушке пяти карабинов. Что же касается фехтовальных навыков, то у Олега-Харальда передо мной явное преимущество. Видимо подсознательно, он и в этой жизни выучился махать мечом. Я же…

Однажды в поисках забытых технологий по производству стали, о которых мне предстояло написать диссертацию, я забрел в военно-исторический клуб "Путь меча", где, конечно же, ничего нужного нашел, зато посмотрел показательные бои на самурайских катана и англо-шотладских мечах. И увлекся. В течение месяца два раза в неделю я посещал тренировки, на которых мы от души молотили друг друга бамбуковыми палками. Но однажды мой противник вошел в раж и столько души вложил в свой удар, который я не сумел парировать, что меня увезли на "Скорой" с черепно-мозговой травмой. На этом мое увлечение закончилось.

Так что мой скудный фехтовальный опыт был годен лишь на то, чтобы определить насколько Олег превосходил меня в этом деле. Получалось, – на несколько порядков. Если к этому добавить то, что сил у меня за сегодняшний день изрядно поубавилось (да что там говорить, я и на ногах держался нетвердо) можно было сделать вывод: не пройдет и пяти минут, как он благополучно срубит мою буйну голову.

Впрочем, терять мне абсолютно нечего. Я выходил на поединок не для сохранения собственной жизни, а ради отнятия чужой. Жаль, только что сделать это мне не удастся, – таким как Могильщик на земле не место.

Тем временем Олег перерезал мечом мои путы, удовлетворенно покрякивая – меч не нуждался в заточке, – и я принялся энергично растирать занемевшие конечности. Избитое и изрезанное тело откликалось на каждое движение острой болью, но мне уже было наплевать.

Вскоре вернулись вооруженные ребятки и принесли Витькин замечательный Нож. Я взял его в руки и еще раз придирчиво осмотрел. По ширине и толщине Нож практически не уступал Непобедимому. А вот длинна… Вообще, он скорее походил на тесак и по длине мог сравниться с римским или греческим мечом, но Непобедимый был в два раза длинней, и во столько же раз массивней. Относительно качества стали, я судить не берусь. Сталь Непобедимого соединяла в себе первозданный космический холод и неистовый жар моей молодой крови. Сталь на Ноже была моим ноу-хау, итогом многих бессонных ночей. Затянувшийся на вечность спор прошлого и настоящего…

Когда мы с Олегом остались одни внутри обозначенного кострами круга, снизу донесся Витькин подбадривающий крик.

– Держись, Игорек! Наше дело правое! Спартак-чемпион!

– Да заткните вы его! Мешает, – распорядился Вещий Могильщик. И через минуту Витькины вопли стихли.

– Ну, что, шустрик, начнем? – Олег несколько раз крутанул меч.

– Начнем, – согласился я.

И едва успел уклониться от обрушившегося на меня удара. Н-да-а, если раньше, я надеялся, что превосходство в скорости, сыграет мне на руку, то теперь только успевал уворачиваться от стремительных атак, того, чье имя раньше звучало как "Харальд". Весовые категории у нас были примерно одинаковые, а разница в возрасте и вовсе не ощущалась – Олег был в отличной форме. В общем, минут через десять я понял, что только оттягиваю неизбежную развязку. Пользуясь преимуществом в длине клинка, Могильщик просто не подпускал меня на расстояние, с которого я мог бы до него дотянуться. С его умением это не удивительно. Удивительно то, что несмотря ни на все это, я был до сих пор жив. Увертываясь, выскальзывая, иногда парируя, я упрямо продолжал искать лазейку в серебряной паутине, сотканной из взмахов Непобедимого. Этого не могло быть! Олег бился профессионально, мне уже давно полагалось быть изрубленному на мелкие кусочки. А я до сих пор даже не ранен! Откуда у меня такое умение? Неужели краткая экскурсия в прошлую жизнь могла подействовать таким образом, конечно там я до седьмого пота гонял себя на тренировках, но… Или это Велеслав поднялся из глубины моего подсознания, чтобы самому сразиться с Харальдом? Не знаю. Чудеса, да и только!

Все-таки я глазливый. Не успела еще мысль о чудесах покинуть мой мозг, как Могильщик сменив тактику, пошел на сближение и, проведя виртуозную атаку, сумел таки меня достать. Рассеченная нога подкосилась, и я тяжело рухнул на одно колено на самом краю черной дыры, в которую меня очень скоро скинут. Подняться я уже не смог, так что оставалось только ждать следующего удара, и надеяться, что сумею его отразить. Вздор, ничего я отразить не сумею. При таких условиях Непобедимый запросто перерубит мое оружие. Все-таки сталь я сработал хреновую, правильно ее тогда забраковали.

Олег молча наблюдал (увы, за пределами досягаемости) за моими безрезультатными попытками подняться, вовсю наслаждаясь беспомощностью своей жертвы. Близко подходить он не рискнет, но ему и не надо близко. Он и так дотянется концом меча до моего горла. И если первый удар я отражу ценой сломанного ножа, то второго мне все равно не избежать. Думай, Игорь, думай. У тебя на плечах голова или ночной горшок? Оказалось, что, вероятнее всего, голова. Потому что я все-таки придумал, правда, уже в последний момент… Сделав вид, что готовлюсь отразить, удар я дождался, когда меч начал стремительное движение к моей шее. Теперь Олег уже был не в силах ничего изменить, и мне оставалось просто метнул в него нож.

Как в замедленном кино (все-таки правы были романисты) я смотрел на приближающуюся серебристую полоску Непобедимого, одновременно фиксируя, как посланный нож косо входит в живот Могильщика. Слава богу, получилось, я ведь не метал ножей с армии. Теперь, по крайне мере, умирать не так обидно…Но и на этот раз мне было суждено разминуться с костлявой.

Чьи-то руки схватили меня сзади за пояс, и рывком выдернули из под приближающего смертельного полукружья. Увы, не до конца, – острие меча все же рассекло мне кожу на горле. Но ведь это такие мелочи, правда?

Олег все еще стоял, удивленно глядя на рукоять Витькиного ножа, точащую чуть ниже диафрагмы. Хорошо, что он стоит, прикрывая, таким образом, меня от пяти нацеленных карабинов. Меня и того, кто только что спас мне жизнь. Пока я оборачивался, чтобы лицом к лицу встретиться со своим спасителем, в моей голове пронеслись десятки предположений одно фантастичнее другого. Я был готов ко всему… только не к этому. До пояса высунувшись из склепа, балансируя на хлипкой лестнице, Ольга протягивала мне Витькино ружье, одновременно снимая с плеча мое собственное. Па-ба-ба-бам… Но время, отведенное мне судьбой на удивление и растерянность, закончилось – Могильщик упал, открывая тем самым простор для огнестрельного оружия.

Мы все выстрелили одновременно. Пули свистнули совсем рядом, но, кажется, нам опять повезло. Второй залп был уже не так впечатляющ. Из пяти карабинов нам ответили всего три. Снова запели пули. Опять мимо. Но на этом наше везение закончилось. Четверо бандитов со стонами извивались на траве, но пятый чувствовал себя прекрасно. А вот наши двустволки были уже пусты. И перезарядить их мы уже не успеем. Вернее не успею я. Ольга еще может, попытаться, а для этого нужно …

Негодующий крик Ольги, которую я столкнул обратно в склеп, больно резанул меня по сердцу. Нельзя так обращаться с любимой женщиной, ну разве что в самых крайних случаях. Слепень (это был он) быстро приближался, собираясь выстрелить наверняка. Я слышал, как Ольга плачет в темноте и все никак не может перезарядить ружье. Она ведь женщина, а не боец группы "Альфа".

Слепень остановился и, усмехнувшись, стал тщательно прицеливаться. Вот в чем преимущество дроби перед пулей на небольшом расстоянии – нет нужды в слишком точном прицеле – дробь поражает большую площадь. Но меня это не спасет – у него достаточно времени и сноровки. Сейчас он выстрелит…

Вдруг позади Слепня я различил какое-то движение, и прежде, чем он успел нажать на курок, огромный волк мертвой хваткой вцепился в его руку, круша зубами кости запястья. Нет, это не волк. Наша тихая и мирная Альфа с плотоядным урчанием повалила Слепня на землю и, оставив в покое искалеченную руку, сомкнула железные челюсти на его горле. Когда конвульсивные подергивания тела прекратились, Альфа радостно бросилась в мою сторону с явным намереньем вылизать меня с ног до головы. Я едва успел увернуться, иначе, потеряв равновесие, полетел бы в склеп, из которого уже выбиралась заплаканная Ольга. Но несмотря не размазанные по щекам слезы, она не забыла прихватить перезаряженное ружье.

Только теперь, когда опасность миновала, я удосужился обратить внимание на свою раненную ногу. Рана оказалась очень серьезной, меч до кости разрубил бедро, и из него широкой темной лентой вытекала кровавая река. Если не остановить кровотечение, то минут через двадцать можно будет копать мне могилу.

Проследив за моим взглядом, Ольга вскрикнула, и, сорвав с себя верхнюю часть купальника, попыталась перетянуть ею мою ногу пониже раны. В неверном свете костров я увидел, что темно-красная, почти черная река значительная обмелела, и, успокоившись, попросил:

– Ольга посмотри, все ли они готовы, и, на всякий случай, забери их оружие.

Ольга без лишних слов пошла в направлении лежащих тел: неподвижных и подергивающихся, молчаливых и стонущих. Вскоре она вернулась и сложила возле меня пять карабинов.

– Двое еще живы, но это ненадолго. Все-таки картечь…

Я молча кивнул. Сил ее осталось даже на разговоры. Я вычерпал себя до дна, и держался исключительно благодаря упрямству. Иногда оно бывает полезно.

Ольга опустилась рядом со мной на колени. Я смотрел на нее с ног до головы перемазанную землей, исцарапанную, и не видел ничего кроме соблазнительных форм, которые для настоящего мужчины куда привлекательней, чем субтильные фигуры топ-моделей. Желание пришло неожиданно, явно издеваясь надо мной. Что же это твориться, если экстремальные ситуации так на меня действуют? Еще немного и для возбуждения мне каждый раз будет необходим впрыск адреналина. На что тогда станет похожа наша супружеская жизнь? Сначала мы будем друг в друга из винтовок палить, а потом милости прошу в спальню? Не пойдет!

И чтобы отвлечься от скользкой темы я накинулся (словесно) на Ольгу.

– Кой черт тебя сюда принес? Захотела нашего сына круглым сиротой оставить? То, что мы остались в живых – это даже не случай, это какой-то сбой в головном компьютере господа бога! Сложись обстоятельства чуть-чуть иначе, ты бы просто разделила нашу участь, если не хуже. Ты хоть понимала, на что шла?!

Я грубил, хотя понимал, что вместо упреков должен был в течение всей жизни ставить ей свечки в каждой попадающейся на глаза церкви. Понимал, но поделать ничего не мог, потому что сейчас говорил не я, а страх, от которого обрывались вниз все внутренности, стоило только представить, что случилось бы, попадись она в руки Могильщика живой.

– Отвечай, понимала!? – бесился я, словно все напряжение сегодняшнего сумасшедшего дня выплескивалось сейчас наружу…

Ольга молчала, автоматически поглаживая Альфу. Я ждал, что она вот-вот взорвется, заревет в три ручья, и уже готов был, покаянно бия себя в грудь, просить прощенья за вылетевшие слова, которые, как известно, не поймаешь. Но…

– Понимала, – на удивление спокойным голосом ответила Ольга, – как понимала и то, что если хотя бы не попытаюсь что-нибудь сделать, то вся дальнейшая моя жизнь превратиться в такую пытку, по сравнению с которой все, что мог придумать этот садист, – мелкие неприятности.

Все-таки мы – два сапога – пара. Видимо упрямство и противоречие здравому смыслу наша отличительная семейная черта. Я потерянно молчал, не зная благодарить бога за такую жену или проклинать его. Молчала и Ольга.

– Прости меня, – я нежно обнял ее, и мир перестал для нас существовать. Или вернее во всем мире остались только мы вдвоем – Адам и Ева в холодном северном Эдеме. Сходство усиливало почти полное отсутствие одежды: на Ольге остались только купальные плавки, на мне короткие обрезанные шорты. Ну, точно, – Адам и Ева, – такие же любящие и упертые, изгнанные из рая вовсе не за то, что ослушались Творца, а за то, что возлюбили друг друга больше, чем Бога. Должно быть, ему просто стало завидно.

– Расскажи, хоть, как все это у тебя получилось? – нарушил я наше затянувшееся молчание.

– Переплыла озеро, пошла в обход. Альфу привязала лозняком к дереву, чтобы не мешала, и пошла. Подползала к горе, как индеец – за каждой травинкой хоронилась. Потом услышала, что именно Могильщик собирается с вами сделать… Подумала, подумала и решила, что самое удобное место для засады – это сам склеп. Они к тому времени его опустошили, значит, вряд ли полезут. Совершенно случайно увидела, куда сложили наши ружья, и в сумерках пробралась в эту палатку. Они даже охрану не поставили. Потом так же ползком на курган и в яму.

– Это мне все понятно. Скажем сразу, тебе очень повезло, но… Только объясни: как ты узнала, что Могильщик не станет меня убивать просто так, а предложит поединок? Он ведь и сам до последнего момента, по-моему, не был в этом уверен.

– Я… – Ольга залилась краской, которая была видна даже в скудном свете умирающих костров, – я не знала. Я выстрелила, когда он замахнулся, но произошла осечка… А второй курок я уже не успела спустить…

Так вот что за странный звук я услышал, в ожидании удара, – щелчок бойка искаженный эхом… Опять счастливый случай! Выстрели тогда Ольга, и мы с ней сейчас не разговаривали бы.

– Я все время, по возможности, выглядывала, боялась пропустить, когда поведут первую жертву, и все равно чуть тебя не прозевала… Вот только что выглянула – этот Могильщик писал на тебе что-то, а потом уже слышу, как ты орешь "По полю тан…, – в этот момент ее взгляд упал на художественно-прикладное творчества Вещего Олега, украшающее мою грудь, и она осеклась, сообразив, какой "кистью" оно наносилось.

– Слава богу! – голос плохо слушался ее, а пальцы осторожно прикоснулись к руне Ас, начинающей послание.

– В каком это смысле? – обиделся я.

– В таком. Слава богу, я не поняла, что на самом деле он с тобой делает. Ты стоял так спокойно…Иначе я бы не выдержала и…

– И ничего хорошего из этого бы не вышло. Действительно, слава богу. А Альфа?

– Что, Альфа?

– Как она тут оказалась? И так во время?

– Не знаю. Перегрызла привязь, наверное. По следу нашла…

Не много ли счастливых случайностей за один день? Или это, напротив, звенья одной цепи, скованной неизвестно кем и не известно для чего? Нет, как раз для чего – известно. Для того чтобы перебить банду. Значит… Не может быть! Так это нашими руками проклятье Шум-горы воплотилось в жизнь? Вон они грабители могил – лежат не шевелятся. А мы все живы, и относительно здоровы. Больше всех досталось мне и Витьке. Кстати, не пора ли известить его о нашем триумфе? Извелись уже все, поди. И спросить не могут, им, наверное, скотчем рты залепили, что бы не мешали поединку. Ай-ай-ай! Как же я про них забыл, эгоист хренов?!

– Оль, сходи, пожалуйста, вниз, развяжи ребят. А я тут с Альфой пока посижу. Устал что-то… Иди сюда, лохматая. Назначаю тебя на ответственную должность – грелкой моей будешь.

Я усадил Альфу рядом, прижался к ее теплому боку и стал с удовольствием наблюдать за плавной походкой жены, постепенно растворяющейся в августовской ночи. И вдруг заметил, что рядом с ней возникла какая-то тень. Я резко развернулся и попытался дотянуться до карабинов, сваленных кучей в каких-то полутора метрах от меня.

– Замри! – долетел до меня хорошо знакомый голос, – И псину свою придержи, не то твоей телке конец.

Помню, первым вспыхнувшим во мне чувством была обида. Как у пловца, из последних сил одолевшего шторм, и добравшегося до берега, когда его достает запоздалая волна и утаскивает обратно в море. Как я мог забыть о Толяне?! Ведь его не было на холме, видимо отлеживался после экзекуции. И вот теперь он вжимает нож в шею Ольги, заломив ей правую руку за спину.

– А сейчас отодвинься от оружия, – Толян медленно приближался, – и без глупостей. Ты не успеешь… Даже если спустишь собаку, я все равно полосну твою бабу по горлу. А там и от псины отобьюсь.

Все верно. Но к этому времени у меня будет в руках карабин – Альфа подарит мне необходимые секунды. Вот только Ольги уже не будет в живых…

– Ты все равно убьешь ее, – я опять оттягивал неизбежное.

– Может, и убью, но далеко не сразу, – усмехнулся Толян, продолжая не торопясь приближаться.

Я сидел неподвижно, а холодный равнодушный голос рассудка в это время вкрадчиво шептал мне: "Ты не сумеешь ее спасти в любом случае. Думаешь, у Ольги будет шанс, если ты сейчас не решишься спустить овчарку? Не обманывай себя. У нее будет один шанс из миллиона. А вы все уже станете покойниками. Так что на твоей совести будут пять трупов, включая ее. В противном случае ты потеряешь Ольгу, но спасешь четыре жизни". Не четыре, – поправил я, – три, потому что мне не нужно будет, как Иуде, искать ближайшую осину, что бы повесится, достаточно всего лишь снять с ноги жгут сделанный из купальника. Ее купальника.

Разум против сердца – извечная оппозиция. Но когда это на Руси, внимали гласу рассудка? Я сжал зубы и отодвинулся еще дальше от карабинов. Мне было ясно как день, что это – глупость, и единственным плюсом в данной ситуации будет то, что я не увижу Ольгиной смерти. Что на моей совести действительно будет четыре загубленные жизни. И все же…

В любом случае было уже слишком поздно. Толян вплотную приблизился к карабинам. Я видел, как шевелятся губы Ольги. Она что-то пыталась мне сказать, но света оказалось слишком мало и я не смог понять ни единого слова.

– Сейчас ты, сука, будешь приседать вместе со мной, – приказал Толян Ольге, и стал медленно опускаться, не отрывая ножа от ее шеи.

У самой земли он выпустил Ольгину руку, потянулся за оружием… Почему-то Ольга не сразу вытащила руку из-за спины, как будто что-то там поправляла, а потом неожиданно резко выбросила ее вперед и сразу вернула назад. Толян вскрикнул и начал валиться на бок. Словно в кошмарном сне я смотрел, как рука, не выпустившая нож, движется вслед за своим падающим обладателем и на шее Ольги возникает алый росчерк, который с каждой секундой все увеличивается, увеличивается…

Я вскочил и одним прыжком преодолел разделявшее нас расстояние. И откуда только силы взялись? Но опоздал. Я не мог оторвать взгляд от кровавого ожерелья на шее жены, и даже не заметил, что от прыжка лопнул гнилой веревкой Ольгин купальник, перетягивающий мою ногу. Тело стало вдруг странно легким, в ушах зашумело, и я медленно осел на траву, понимая, что теперь уже все… Последней мыслью было, что для меня это, пожалуй, самый лучший выход…

Нет, все-таки сегодня явно не мой день. Через какое-то время я очнулся от того, что меня трясут за плечи. Мне очень хотелось сказать жестокому Курицыну, чтобы шел он подальше по общеизвестному направлению, и не мешал другу спокойно умирать. Но губы не слушались, глаза не открывались, и я мог только пытаться разобрать слова, которые мне выкрикивали в самое ухо. Постепенно смысл этих слов стал до меня доходить:

– … немедленно очнись, не вздумай умирать! Не сейчас, прошу тебя, только не сейчас, когда уже все позади. Да на кого ж ты меня оставляешь, эгоист несчастный! Сам помрешь, а мне одной сына поднимать! Очни-и-ись!

Теплые капли застучали по моему лицу, хотя я точно знал, что на небе все также светит полная луна, и нет ни единого облака. Ольга! Живая… Кажется, я сумел чуть-чуть растянуть губы в блаженной улыбке и теплый дождь прекратился. Мои глаза открылись только с пятой попытки и я, наконец, смог лицезреть живую и, если судить по энергичной тряске, которой подвергся, совершенно здоровую супругу.

Первым делом я придирчиво рассмотрел ее шею. Тонкий надрез, пересекавший нежную кожу, выглядел вполне безобидным. Точно такой же, только слегка поглубже, красовался и на моей. Н-да-а-а, теперь два сапога – точно пара. Оба меченные.

– Как ты умудрилась его…, – мой шепот был так тих, что Ольге пришлось вплотную наклониться к моим губам.

– Она, грустно улыбнувшись, предъявила мне кинжал Асмир, и, предугадывая мой недоуменный вопрос, смущенно сказала:

– Я с ним в озере плавала. Нашла на дне что-то блестящее, а вытащить не получилось, пришлось сходить за кинжалом. Потом, когда шла обратно на Шум гору, я его в плавках пристроила. Все-таки оружие. Ножны сделала из бересты, чтобы не порезаться. Ты просто не обратил внимания… Когда этот… – ее передернуло от воспоминания, – выпустил мою руку я его достала и… Только этот… все равно успел меня порезать. Ну, как я теперь в ресторан пойду с таким украшением?! – ни с того, ни с сего выдала жена, и опять разревелась. Но, я видел, эти слезы принесут ей гораздо больше облегчения, чем мне выпитая до дна непаленая бутылка армянского коньяка.

Когда иссяк водопад, на первых порах казавшийся бесконечным, Ольга вытерла слезы, забавно размазав грязь по лицу. В этот момент она очень напоминала девчонку, заблудившуюся в страшном лесу – исцарапанная, окровавленная, перемазанная с ног до головы, но от этого еще более дорогая, нет – бесценная. Избавительница и мучительница одновременно. Почему мучительница? Потому что в ответ на мое предложение сходить и развязать ребят упрямо заявила:

– Я не могу. Не могу тебя оставить. Я же с ума сойду, пока буду ходить. Вдруг я вернусь, а ты… Короче, не пойду и все. Сейчас только немного отдохну и потащу тебя. Ничего страшного, тут под горку.

Вот ведь санитарка, звать Тамарка. Как же мне ее убедить?

– Оль, пожалуйста, посмотри на меня. Я не то, что шагу ступить не могу, я даже сесть не в состоянии…

– А тебе и не надо садиться. Я тебя лежа потащу. Вот только еще раз жгут проверю, чтобы не свалился…

Ну, что ты с ней будешь делать? Пришлось опять стискивать зубы (не искрошились бы вконец), пока она волокла меня, ухватив подмышки, то и дело останавливаясь, чтобы передохнуть. Что-то в этом было до боли знакомое. Ну, конечно, – Асмир согнувшаяся в три погибели под моим неподъемным телом, уводившая меня от разбойников. Все-таки везет мне на женщин, что в этой жизни, что в той. Никогда даже и подумать не мог, что Ольга так проявит себя в экстремальной ситуации. Она ведь у меня такая домашняя… а тут прямо тигрица какая-то. Если ее чуть уменьшить, устройнить, волосы в черный цвет перекрасить, и саблей махать выучить, вполне сошла бы за Асмир…Не успев додумать до конца эту фантастическую мысль, я зацепился раненой ногой за торчащий из земли корень и в очередной раз потерял сознание.

Очнулся я уже в палатке перевязанный по всем правилам медицинского искусства. Рядом лежал Витька и в неверном свете последней нашей свечки, рассматривал меня с каким-то странным выражением. Заметив, что я открыл глаза, он широко улыбнулся:

– Ну, что Игорек, поживем еще, а?

Я хотел ответить, что да, мол, поживем, но не смог: во рту не осталось ни намека на влагу. И я вспомнил, что с утра не баловал его ни единой каплей воды. Витька, видно, что-то сообразил и тут же крикнул Ольгу, которая моментально влетела в палатку с таким испуганным выражением лица, словно ожидала застать здесь мой хладный труп. Когда выснилось, что я всего-навсего пришел в себя и нуждаюсь в ее заботливом уходе, восторгу жены не было предела. И, видимо, от избытка чувств она крепко обняла Витьку и расцеловала его в обе щеки, чем окончательно меня добила – ведь я по наивности, полагал, что целовать надо чудесно спасенного мужа.

Когда я осушил пол литра крепкого и сладкого чая – по обязательному Витькиному рецепту, жизнь снова показалась мне прекрасной и удивительной, несмотря на боль от нанесенных мне многочисленных повреждений. Короче, благодать. Беспокойство причиняли только не прекращающиеся Витькины взгляды, в которых чудилась смесь удивления с недоверием. Наконец я не выдержал.

– И с какого, позволь узнать, перепугу ты на меня так смотришь? – не мудрствуя лукаво спросил я.

– Да вот… – растерялся мой друг, – Все никак поверить не могу, что ты хохмач и выпендрёжник мне жизнь спас. И не только мне…

– А причем тут я?! Это все Ольга. Без нее нас бы уже в склеп покидали. Выходит, есть еще женщины в русских селеньях…

– Ты не прибедняйся, скромненький наш. Ведь понял же прекрасно, что я имел в виду.

– Хорошего же ты был обо мне мнения, а еще друг называется! – обиделся я, – Но, по правде говоря, я и сам не ожидал от себя такой прыти.

– Во-во. Я теперь тебя тоже буду "Шустриком" звать.

– Не вздумай! А то…

– Что, "то"?

– А то, что тогда ты для меня будешь во веки веков именоваться "Трактором".

– Убедил. А теперь давай спи, тебе спать больше нужно. Да и мне не помешает.

– Легко сказать: "спи"! Напоили чифиром, а теперь "спи". Я же не ты, у меня кофеин в крови такую революцию устроил, хоть сейчас Зимний брать.

– В какой крови? У тебя ее почти не осталось. Немедленно спать – это приказ главнокомандующего.

– Ладно уж, вот только Ольгу дождусь.

– Кто тут меня ждет? – поинтересовалась легкая на помине Ольга, заползая в наш лазарет.

– Самый любопытный муж на свете. И пока вы, сударыня, не соизволите удовлетворить мое любопытство, – ни за что не усну.

– Удовлетворить? При постороннем мужчине? Ай-ай-ай, не ожидала от тебя такого… Но как послушная жена, видимо, буду вынуждена.

– Вот именно. А теперь отвечай: где ты так хорошо стрелять научилась, на наше счастье?

– И это спрашиваешь ты? Ты, который, клещом в меня впивался каждую весну и осень, вынуждая сопровождать тебя на коллективную попойку, под названием "Утиная охота"? А кто заставлял меня до синяков на плече стрелять по банкам, так как всех уток в округе уже распугали? Породил Франкенштейна в юбке, теперь пожинай плоды.

Против таких плодов я совсем не возражал. И если бы мог, то немедленно обнял и расцеловал свою меткую половину. А так пришлось ограничиться легким прикосновением к ее бедру, заметив которое застенчивый Витька, пробормотал что-то себе под нос и отвернулся. Ольга быстро наклонилась ко мне, отрывисто поцеловала в губы, и как ни в чем не бывало, полезла в спальник. О, женщины! Ну, раз вы так…

– Оль, а ты мой плейер не находила случайно?

– Находила. Но неужели ты…

– Конечно. Именно это я и собираюсь сделать. Только совсем не для того, чтобы учить. Просто он действует на меня лучше любого снотворного. Пяти минут не пройдет, как я уже засну.

Ольга всего минут десять порывшись в сваленных кучей вещах, извлекла плейер, и помогла мне его пристроить. Я улыбнулся ей, она ответила мне смешной гримасой и, пожелав нам с Витькой спокойной ночи, задула свечу. Послушав минут пять нежное аглицкое воркование, я действительно потихоньку начал погружаться в мир сновидений, затягивающий все глубже и глубже. Пока, наконец, не опустился на самое дно.

Глава VI

Я очень сильно удивился, если бы после всех дневных злоключений, мне дали спокойно отдохнуть во время сна. Через силу открыв глаза, я обнаружил себя сидящим за столом в полутемной избе, освещавшейся потрескивающей лучиной. Передо мной маячил пустой жбан из под медовухи. Ее концентрированный аромат, плававший в воздухе, запросто мог опохмелить всех пациентов нашего городского вытрезвителя.

Судя по самочувствию, за время моего отсутствия у Велеслава случился самый настоящий запой. Правда, в запои мне уходить еще ни разу не доводилось, но все признаки были на лицо. В том числе черная меланхолия и почти детская обида на судьбу-индейку. С соседней лавки на меня укоризненно взирал Роберт, которому на первый взгляд стало гораздо лучше, из чего я заключил, что с последней нашей встречи, прошло, как минимум, несколько дней.

– Не гоже тебе столько пить, Велеслав, – тихим, но твердым голосом произнес побратим.

– А чт-т-о, по-т-твоему гоже? Мне уж и испить нельзя? Кто воспрепятствует, н-не ты ли? Я и пить-то еще н-не начинал…

– Ты полную седмицу от медовухи не отрываешься. Поглядел бы на себя со стороны: во что превратился…

– Не зуди, Р-роберт. И без тебя тошно.

– Ужели ты думаешь, что хмель тебе пособит? Только время зря теряешь, – от Асмир медовухой не исцелишься…

– Не поминай ее имя! – взорвался я, и добавил, – Я не могу сидеть, сложа руки, и ждать, пока Ольгерду донесут, где ее держат.

Ага, вот и обнаружилась причина нашего запоя. Оказывается, за всю неделю, прошедшую со дня погребения Освальда, мы так не смогли разузнать местонахождение разбойничьей малины. И Велеслав глушил в себе чувство вины, самым распространенным народным средством.

– А коли завтра донесут, каким ты в битву пойдешь? – не унимался франк, – Ты и меча удержать не сумеешь! Лук твой отобрать придется – своих перестреляешь. У тебя ж все в глазах двоится.

– Двоится, сказваешь? – неприятный смешок не сулил побратиму ничего хорошего, – Тогда гляди…

Мои руки молниеносно извлекли из ножен тяжелый боевой нож и четким движением послали его прямо в Роберта, пригвоздив к стене край овчины, которой он был накрыт.

– Поразмыслил бы лучше, как нам разбойников одолеть, – как ни в чем не бывало, продолжал вразумлять меня побратим, – Они тут у себя дома, каждый куст ощупью ведают…

Вот и еще одна причина моего угнетенного состояния… Чем больше я думал над этим, тем меньше оставалось надежды покончить с бандой и спасти Асмир. Викингов вдвое больше это правда, но они мастера лихих набегов, морских сражений и молодецких сшибок. А разбойнички постигли все тонкости лесной партизанской войны с засадами, молниеносными атаками и такими же отступлениями. Пока мы будем добираться до их убежища, нас просто перестреляют в лесах, где им действительно знакомо каждое дерево. Достаточно вспомнить как долго и успешно вольные стрелки Робин Гуда противостояли регулярным войскам шерифа Нотингемского. Значит, наш приход должен стать для разбойников неожиданностью, а какая неожиданность, если у них в каждой деревне наверняка есть осведомитель, и, скорее всего, не один. Придется искать обходные пути, но в моем теперешнем состоянии… Черт побери, Роберт прав – для того чтобы придумать какую-нибудь хитрость, мне нужна трезвая голова.

Придя к такому похвальному решению, я, шатаясь, поднялся с лавки и пошел во двор, прихватив по пути кадушку с водой. После серии обливаний в голове действительно немного прояснилось. Теперь, пожалуй, можно вернуться в избу и выспаться. Кажется, я в течение последних пяти дней спал в общей сложности не больше двенадцати часов.

Роберт встретил меня одобрительным хмыканьем.

– Стало быть, теперь угомонишься?

– Ага. А еще высплюсь – утро вечера мудренее.

– Может девку для тебя найти, чтобы остыл малость? Есть у меня одна на примете. Тоже чернявая, должна вроде глянуться тебе.

Ох, Роберт, – добрая душа, – ничего ему для друга не жалко! Вот и сейчас предлагает мне одну из своих воздыхательниц, которых у него в ближайших деревнях обнаружилось превеликое множество. Каждый день, с момента его ранения, в нашей избе толклись местные красотки, ухаживая за побратимом, и, попутно, выясняя отношения друг с другом. Настоящий гарем! Ума не приложу, когда это Роберт успел их всех осчастливить? Сердцеед французский…

Я не удостоил побратима ответом, и стал поудобнее устраиваться на лавке. Он ведь не со зла, просто ему кажется, что так будет лучше. Кроме того, вся дружина искренне не могла понять, почему я так остро воспринимаю потерю обычной девки, пускай и весьма симпатичной. Ну и черт с ними, ничего объяснять я не собирался. Да, наверное, и не смог бы. Для меня самого мои чувства к Асмир (слово "любовь" я не мог произнести даже мысленно) оставались тайной за семью печатями.

На следующее утро мое самочувствие слегка ухудшилось – похмелье вышло тягостным и, каким-то обреченным. Не могу сказать, в чем конкретно это выражалось, но ртутный столбик моего настроения вплотную приблизился к абсолютному нулю. Я чувствовал, как время неумолимо утекает сквозь мои трясущиеся с бодуна пальцы. И точно знал: нужно очень спешить, иначе сын Ворона сам сделает первый ход. Оборони царица небесная…

К полудню выяснилось, что и сегодня нам не удастся получить необходимую информацию. Ольгерд рвал и метал, но ничего не мог вытрясти из поселян, которые точно воды в рот набрали. Должно быть молодой атаман нашел, чем их припугнуть… У меня оставалась только одна надежда – попытаться еще раз призвать Велеса на помощь. Может быть, все-таки получится? И чтобы проверить это я решил отправиться на то место, где нашел бесчувственного Роберта. Чем Велес не шутит…

Войдя в избу, я начал деловито вооружаться, не обращая внимания на изумленные взгляды побратима.

– Ты куда собрался?

– Да так, кое-что проверить решил.

– Один?

– Один.

– Велеслав, ты ведаешь что творишь? Нельзя тебе одному за тын выходить… Они только того и дожидаются…

– Вот и дождутся на свои головы. Иль ты меня трусом почитаешь?

– Я всегда тебя разумником почитал, а ныне ты как топором пришибленный ходишь. Одни глупости на уме.

– Я должен пойти на то место, где отыскал тебя… Понимаешь, Роберт, я должен попытаться…

К моему удивлению, побратим ничего не возразил на мои невнятные объяснения и молчал все время, пока я снаряжался. Когда же я повернулся к нему, чтобы на всякий случай проститься, то обнаружил, что лавка пуста. Роберт стоял, тяжело привалившись к столу, и пытался натянуть на себя кольчугу.

– Ты чего удумал? – взвился я, – Давно без памяти не валялся?

– Я тебя одного не отпущу. Хочешь идти – иди, только я следом поползу…

Ну, Роберт, ну, гад ползучий! Погоди, выздоровеешь, я уж душеньку отведу – разукрашу твою смазливую физиономию. Однако надо срочно что-то придумать, – не тащиться же с ним в лес.

– Хорошо, будь по-твоему, – примирительно проворчал я, – остаюсь. Только и ты ложись, сделай милость, да отвар свой испить не забудь.

Я подошел к чугунку с отваром, нацедил его в ковш и, наблюдая, как Роберт медленно опускается обратно на лавку, незаметно подсыпал в питье пару щепоток безвкусного порошка, из висевшей на груди ладанки. Протянув побратиму ковш, я подсел к нему и завел какой-то ничего не значащий разговор. Через несколько минут глаза Роберта начали подергиваться дымкой, он стал отвечать на мои вопросы невпопад, и вскоре по избе разнесся его богатырский храп. Дурман-трава, выданная мне на всякий случай Мурашом, нашла себе достойное применение.

Подождав для верности еще немного, я быстро покинул избу, аккуратно притворив скрипучую дверь. Нужно торопиться: действие снотворного будет недолгим, – как бы Роберт не переполошил всех, когда проснется. Еще пойдут меня всей дружиной разыскивать… Только помешают. По этой же причине я не пошел через ворота, а, вспомнив пионерское детство, отодвинул одну из подгнивших плах старого тына и торопливо направился к лесу.

Чтобы достичь пункта назначения мне понадобилось совсем немного времени. Встав на тропинке, в том месте, где раздвоилось мое путеводное сияние, я снова попытался вызвать у себя те же чувства, что помогли мне призвать Велеса на помощь. Но после нескольких безуспешных попыток, пришлось признать всю тщетность моих стараний. Ничего не получалось. Должно быть, тогда я был просто вне себя от беспокойства. Боюсь, что достичь точно такого же накала страстей мне уже не удастся. Нельзя дважды войти…

Неожиданно я почувствовал ненавидящий взгляд, буквально прожигавший мне спину. Уже лежа на тропинке, куда бросил меня спасительный инстинкт я услышал пение стрелы над головой и попытался откатиться под защиту не совсем облетевших кустов. Я до боли в глазах вглядывался в тревожно молчащий лес, но не заметил ничего подозрительного. Н-да-а-а, прав был Роберт. Не стоило мне так рисковать. Но неужели одна стрела это все на что они способны? Или, может быть, это предупреждение? Внимательно прислушиваясь к звукам потревоженного леса, я выждал еще немного и осторожно приблизился к дереву, из которого торчала длинная белоперая стрела. Как я и предполагал, это было что-то вроде предупреждения. К стреле прилагалось послание, написанное на бересте и маленький кожаный мешочек.

"Велеславу сыну Ратбора. Хочешь спасти жизнь своей рабыни, приходи завтра в полдень на это же место один, без брони и оружия. Не то получишь еще один подарок. Ворон сына Ворона", – гласили наспех накарябанные славянские руны.

Горло сжала холодная рука. Я мог и не развязывать этот мешочек… Нет, не мог. Пальцы помимо моей воли осторожно распутывали хитрый узел… Зачем я это делаю? Ведь я знаю что там, знаю… И не могу не увидеть.

Когда я вернулся в избу, Роберт еще спал, разметавшись на лавке. Я устало опустился на свою и стал автоматически стягивать с себя кольчугу. Вообще с момента получения послания я все проделывал на полном автомате. Голова гудела от неожиданно вспыхивающих и так же неожиданно гаснущих мыслей. Мои опасения оказались не напрасными. Молодой Ворон сделал первый ход. Белые начинают и выигрывают… Если я действительно хочу видеть Асмир живой, то придется самому подать себя разбойникам на блюдечке. Иначе они будут присылать мне ее по частям, пока я или не смирюсь с потерей или не распрощаюсь со своей шкурой. Мизинец Асмир, присланный сегодня в виде подарка станет мне прекрасным напоминанием.

Я почти не помню, как прошел этот день. Я с кем-то говорил, что-то делал, ел, пил, а перед глазами стояла берестяное послание с корявыми строчками. И маленький кожаный мешочек, зарытый мной под старым престарым дубом. Было полное ощущение, что я уже похоронил Асмир. Приду я к ним или не приду, ее не отпустят живой. Мой недавний опыт тому яркое подтверждение. Случившееся с 21 веке, повторялось в десятом, или, вернее, наоборот… Только на этот раз голос рассудка не посмел даже пикнуть. Я выполню условия Ворона, даже если потом горько пожалею о содеянном. Или я не Велеслав сын Ратбора, он же Игорь Семенов.

Окончательно утвердившись в своем решении, я собрался заглянуть на огонек к Хенрику с Бенгтом, чтобы скрасить себе долгий вечер приятной компанией. Выспавшийся Роберт, решил опробовать свои силы и увязался за мной, так что на преодоление ста метров, разделяющих избы, мы потратили не менее пятнадцати минут. У веселых варяжских парней уже стоял дым коромыслом. Пищали по углам девки, медовуха лилась рекой, и т. д. Молодежь отрывалась по полной программе. Я даже на время действительно отключился от своих проблем, но, памятуя недавний запой, был крайне осторожен в употреблении горячительных напитков. Не дай бог, просплю завтрашний полдень. Короче, свой последний вечер я попытался провести так, как завещал нам основатель соцреализма: чтобы не было мучительно больно… Вот на счет "больно", это я зря вспомнил. Веселье испарилось, как роса под июльским солнцем. И сколько я потом не старался переключиться, перед глазами периодически возникало лицо Вещего Могильщика, перекошенное садистской ухмылкой. Не думаю, что у Ворона фантазия окажется намного беднее.

В общем, я замкнулся и стал подыскивать подходящий предлог, чтобы поскорее ретироваться. Тем более, что как следует выспаться перед завтрашним днем, мне действительно не помешает. Изредка я ловил на себе подозрительные взгляды Роберта. Видимо, ему тоже было удивительно, от чего у меня так резко изменилось настроение… Было уже заполночь, когда я все-таки сумел улизнуть с пирушки, сославшись на слабость Роберта, который к этому времени стал клевать носом. На обратную дорогу мы потратили вдвое больше времени, а когда добрались до избы, я почти тащил побратима на себе. Уложив франка на лавку, и убедившись, что он крепко заснул, я перечитал разбойничье послание, чтобы еще раз на всякий случай уточнить время и место назначенного мне свидания. Потом бросил бересту в еще жаркие угли печи и завалился на лавку.

По закону подлости, сон не шел ко мне ни под каким видом. Я ворочался, кряхтел, и чем сильнее старался уснуть, тем хуже это получалось. За неимением моего замечательного плейера и английских кассет, пришлось прибегнуть к старинной методике подсчета баранов. И когда я насчитал уже почти три полные отары, сон, наконец, смилостивился и погасил мое перевозбужденное сознание.

Проснулся я поздно, но до полудня оставалось еще часа полтора. Не могу сказать, что я вынырнул из сна полным бодрости и сил, однако и на трясущуюся развалину походил мало. Разлепив тяжелые веки, я увидел сидящего за столом непривычно серьезного Роберта и собрался было, повернувшись на бок, отпустить едкую шутку в адрес его каменного лица, как вдруг обнаружил, что не могу пошевелиться. Приподняв голову и бросив взгляд на свое непослушное тело, я с удивлением увидел, что прикручен к лавке крепкими веревками. Мой недоуменный взгляд Роберт встретил стоически: глаз не отвел, но и объяснять ничего не стал. Ждал моих вопросов. И дождался.

– Что случилось, Роберт? Как ты растолкуешь мне это? – я показал на веревки глазами.

– Прости, Велеслав, это для твоего же блага, – ответил побратим, и все-таки отвернулся, не выдержав моего пристального взгляда.

И тут, наконец, до меня дошло.

– Как ты узнал?!

Вместо ответа он показал мне частично обугленную бересту. Да, разведчик бы из меня получился хреновый: нужно было дождаться, чтобы она на моих глазах превратилась в пепел. Эх, да что теперь…

– Еще у Хенрика я заподозрил, что с тобой не все ладно. Временами лицо у тебя делалось такое… Обреченное. А утром случайно наткнулся на это… Ты не спасешь ее, Велеслав. Только себя погубишь. А этого я позволить не могу.

– Развяжи меня, Роберт. Или ты мне боле не друг. Я исполню то, что задумал, даже если ты меня гвоздями к лавке приколотишь.

– Не проси, Велеслав, не развяжу. Можешь после убить меня, но я не допущу, чтобы моего побратима какие-то там Вороны расклевали.

Я понял, что переубедить его невозможно. В конце концов, на его месте я, наверное, поступил точно так же. Но мне от этого не легче. Я рванулся изо всех сил, и веревки чуть-чуть поддались, – все-таки Роберт не рискнул затянуть узлы слишком туго, боясь разбудить меня раньше времени. Я настырно бился, как рыба об лед, и с каждым рывком чувствовал, что выигрываю по миллиметру свободы. Еще немного и можно будет выскользнуть из пут. Но для этого нужно остаться в гордом одиночестве, иначе Роберт не позволит мне такой роскоши…

Я перестал трепыхаться и с возмущенным видом отвернул голову к стене. Побратим, видимо, чувствуя себя последним Иудой, продолжил безрезультатные попытки достучаться до моего рассудка.

– Велеслав…

Я молчал.

– Велеслав, после ты поймешь, что я был прав. Тебе не о смерти надо думать, а о мести. Асмир ты не поможешь, но сумеешь отомстить за нее.

Я, наконец, соизволил повернуться.

– За каждый день отсрочки они будут отрубать ей по пальцу, затем дойдут до ушей, глаз… А после передадут мне. Ты желаешь это узреть своими глазами?

Роберта передернуло. Но упрямый франк развязывать меня все равно не собирался.

– Коли не собираешься меня развязывать, сходи хоть к Ольгерду, пускай засаду на тропе поставит. Авось вытянем из разбойников, где их укрывище.

Роберт так обрадовался моему предложению, что даже забыл уточнить: где именно ставить засаду. А ведь в послании точное место не упоминалось. Когда за побратимом захлопнулась дверь, я начал дергаться с удвоенной энергией. И вскоре, к своему удивлению, действительно освободился. По дороге к двери мелькнула мысль, что Роберт может поднять тревогу, когда обнаружит мое отсутствие, и викинги еще сумеют мне помешать… Додумать эту мысль я не успел, так как неожиданно столкнулся с Робертом в дверях: очевидно он вернулся, что бы уточнить у меня место назначенной встречи.

Проклиная, на чем свет стоит, свое невезение, я ударил побратима в солнечное сплетение, а когда он согнулся, судорожно глотая воздух, двинул локтем сверху вниз, целя в район еще не зажившей раны. Роберт охнул и осел. Подняв бесчувственного побратима, я перенес его на лавку и стал тщательно приматывать к ней веревками. На этот раз я сам почувствовал себя Иудой. Что-то противно ворочалось внутри, вызывая во мне не меньшую боль, чем та, которую я причинил раненному другу. Кажется, это была совесть. Ничего, перетерплю, не долго уж осталось. Все равно другого выхода у меня не было.

Я почти закончил возиться с ногами Роберта, как вдруг в ребра мне уперлось холодное стальное острие. Осторожно повернув голову, я встретился с глазами побратима, в которых отражалось сейчас неподдельное страдание, причем отнюдь не физическое.

– Не шевелись, Велеслав. Коли я не могу помешать тебе исполнить задуманное, так лучше ты умрешь теперь от моей руки быстро и без мучений. Это все, что я могу сделать для тебя, как твой друг и побратим. Выбирай: ты или поклянешься Велесом, что не отдашь себя в руки Ворона, или…

Па-ба-ба-бам. Как же я мог так лопухнуться? Даже не предполагал, что он настолько быстро очнется и прибегнет к таким радикальным методам убеждения. Однако, что делать будем? Поклясться, а потом клятву нарушить? Игорь Семенов, может, так и поступил бы, но для Велеслава это было просто немыслимо. Стало быть, данный вариант отпадает. Рассмотрим второй: попытаться обезоружить Роберта. Не пройдет, – он успеет раньше… Или все-таки не решиться вот так запросто воткнуть кинжал в побратима? Я еще раз пристально взглянул в глаза франку. Черт побери! Кажется, он свято верит, в то, что этим спасает меня от несравненно более худшей участи. Значит, ударит… Н-да-а-а. Придется попробовать отвлекающий маневр.

– Роберт, прошу, выслушай меня, – мне было очень неудобно стоять в полусогнутом положении, вывернув шею на 90 градусов, но я должен был видеть его реакцию, – Ты сам себя загнал в ловушку, предложив мне такой выбор. Ну, посуди: бросить Асмир я не могу, стало быть, или ты меня теперь убьешь, или мне все же удастся улизнуть, и это сделает Ворон. Все равно я погибну. Но сдавшись Ворону, я могу еще надеяться, что он и впрямь пощадит Асмир А убив меня, ты так же верно убьешь и ее, хоть и не своими руками.

Я пристально наблюдал за выражением лица побратима в течение всей моей проникновенной речи, и вдруг словно пелена упала с моих глаз.

– Да ведь ты любишь ее, Роберт! – моему изумлению не было предела, – Тогда почему? Почему ты не хочешь, чтобы я попытался вызволить ее?

– Потому, как все твои старания будут напрасны. Ужели ты думаешь, что она переживет тебя хоть на миг…

А ведь он прав. Я с самого начала заподозрил в Асмир комплекс Джульетты. Но я все равно не смогу спокойно получать каждый день подарки Ворона. Мое решение остается в силе. Попробуем сменить тактику.

– Тогда убей меня, побратим! Быть может, моя смерть сделает Асмир бесполезной заложницей, и Ворон раздумает ее убивать. А там, глядишь, выпадет ей счастливый случай, и она сумеет сбежать… Или вы выведаете путь к их логову и освободите ее. Ты на это надеешься, Роберт? Надеешься, что она придет к тебе, и я уже не буду вам помехой? Только гляди, после не проговорись Асмир, что это ты своей рукой убил того, кто дважды спас тебе жизнь…

Роберт среагировал на мои слова примерно так, как я и рассчитывал. От возмущения и обиды у него даже дыхание пресеклось, а кинжал ощутимо вдавился мне в кожу. Я даже испугался, что немного переборщил, пытаясь вывести его из себя. Как бы он меня сейчас не приколол, за такие-то оскорбления. Нет, пронесло: Роберт набрал в грудь побольше воздуха, явно собираясь обложить меня трехэтажной франксой бранью, и, видимо, подыскивая достойные ругательства, забылся. Его кинжал чуть-чуть отстранился от моих ребер… Молниеносным движением я вывернул ему руку, удерживающую кинжал, и изо всех сил саданул побратима под дых.

Пока Роберт приходил в себя, мне удалось крепко-накрепко примотать его к лавке, так, чтобы не сумел даже шевельнуться. Теперь оставалось только заткнуть ему рот, лишив возможности позвать на помощь. Пустив на кляп одну из своих рубах (она мне уже не понадобиться), я еще раз придирчиво проверил узлы и торопливо направился к двери, но, уже взявшись за ручку, поспешно отдернул пальцы. Я не могу просто так уйти. После всего, что я наговорил побратиму… Не могу.

Вернувшись к прикрученному к лавке франку, я присел рядом и, глядя ему прямо в глаза, произнес:

– Прости меня, Роберт за то, что тебе пришлось услыхать из моих уст. Боги ведают – все это ложь. Лучшего побратима, чем ты я не мог себе и желать. (Роберт перестал дергаться). Исполни мою последнюю просьбу: коли милостью богов Асмир останется жива, позаботься о ней. Как ты это умеешь, – я сжал его плечи, – Ладно, побратим, не поминай лихом… Прощай.

Пока я шел к двери, каждой клеточкой спины ощущал сверлящий взгляд Роберта, но вот, наконец, дверь за мной захлопнулась, и я облегченно вздохнул. На наши с Робертом разборки я убил куда больше времени, чем рассчитывал. Мне придется бежать бегом, чтобы успеть добраться до места к полудню. Что я и сделал, воспользовавшись моим проверенным черным ходом в виде подгнившей плахи.

Ровно в полдень я был в условленном месте. Один, без брони и оружия. Все условия ультиматума, вроде выполнены. Интересно, как они собираются меня доставить к себе на базу? То, что меня повезут туда, я не сомневался. Однако, что-то запаздывают разбойнички, или это время для меня растянулось надоевшим сериалом? Не успел я об этом подумать, как услышал приближающийся стук копыт. Наконец-то.

Из-за поворота тропы показались всадники. Трое. Мне даже обидно стало: маловато чести оказывает Велеславу молодой Ворон. Я то думал, пришлет за мной, по меньшей мере, десяток. Интересно, как бы они со мной справились, если бы я вдруг решил оказать сопротивление? Когда всадники приблизились, я понял, что поспешил с выводами. Честь мне все же оказали: впереди на вороном арабском скакуне восседал молодой парень в отличной кольчуге и вооруженный до зубов. Что ж, будем знакомы, Ворон, сын Ворона. Ты так страстно желал меня видеть…

Я пень пнем торчал посредине тропы и ждал. Чего? Угроз, оскорблений, издевательского смеха… Но время шло, а мы молча смотрели друг на друга, даже не пытаясь нарушить глухую лесную тишину. Однако ее нарушили и без нас. Уловив за спиной тихий шорох, я быстро развернулся, но лишь для того, чтобы увидеть, как на меня сверху опускается сучковатая дубина и, полюбовавшись праздничным салютом, вспыхнувшем перед глазами, надолго отключиться.

Вновь включившись, я никак не мог понять, что со мной происходит. Руки и ноги у меня были снова связаны, голова гудела, как упавший Царь-колокол, а глаза фиксировали исключительно смазанные полосы зеленовато-бурого и коричневого цвета. Немного сконцентрировавшись, я определил, что это, скорее всего, обычная лесная тропинка, проносящаяся мимо на скорости лошадиного галопа. Из чего мною был сделан однозначный вывод: я просто-напросто перекинут поперек седла скачущей лошади, которая движется в направлении разбойничьего лагеря. Вас когда-нибудь транспортировали таким образом? Нет? Вот и прекрасно, если предложат – откажитесь: ощущение не из приятных.

Прошло еще какое-то время, и мы свернули с тропы. К моему облегчению, в лесных дебрях лошади вынуждены были перейти на шаг. Теперь я смог в прямом смысле слова перевести дух, потому что во время скачки мне казалось, что я не дышу вообще. К сожалению, отбитые о луку седла легкие уже не могли вдыхать так глубоко, как того хотелось. Боюсь, что теперь метод "Кислородной анестезии" для меня заказан.

Кроме физических неудобств я терзался еще и скукой однообразия. Разбойники почти не разговаривали между собой, а на меня внимания обращали не больше, чем на лишний тюк с поклажей. День уже угасал, но, судя по всему, до лагеря было еще далеко. Я думал, что наступившая темнота значительно снизит скорость нашего продвижения, – не тут то было. Видимо разбойники и в самом деле знали здесь все кусты на ощупь. Единственной отличительной чертой стало то, что тот, кто меня вез начал периодически проверять мои путы. Можно подумать, что я мог их развязать!

Ночь катилась к середине, когда нас окликнул разбойничий дозор, и вскоре я был равнодушно сброшен на землю на краю большой поляны, скудно освещаемой несколькими кострами. Рядом обнаружился высокий столб, предназначавшийся, видимо, для меня. Чуть дальше я разглядел двух идолов стоящих друг напротив друга. И с изумлением узнал в них кумиров Перуна и Велеса. Это являлось вопиющим нарушением божественной субординации. Никогда идолы этих божеств не стояли рядом, так как считалось, что они на дух друг друга не переносят. Что, в общем-то, было недалеко от истины. Но разбойников можно было понять. Велес – податель богатств, – куда им без него? А также без Перуна – бога сражений.

Пока я удивлялся разбойничьей предусмотрительности, меня подняли и стали привязывать к столбу, причем достаточно неприятным способом. Обмотав мои запястья длинной веревкой, и пропустив ее через торчащую на верхушке столба скобу, меня подтянули так, что я мог стоять исключительно на цыпочках. Н-да-а, видимо, ночка мне предстоит не из легких, а ведь это только начало…

Молодой атаман, вынырнул из темноты и молча застыл передо мной, пристально разглядывая. Наконец, игра в молчанку ему надоела, и голос, который я прекрасно помнил, хотя слышал всего лишь раз, произнес:

– Когда Харальд сказывал мне, что ты отдашь свою жизнь за жизнь рабыни, я долго не мог поверить, однако ныне вижу своими глазами… Быть может она околдовала тебя? Отчего ее жизнь тебе дороже собственной? Обычная девка, строптива, правда, не в меру… И на ложе толку от нее не много. Тогда отчего? Молчишь? Хорошо же. До утра помолчишь, после все расскажешь… Тебе ведомо, что я поклялся с тебя шкуру содрать за батюшкину гибель? Вижу, ведомо. Так что не обессудь, клятву сдержать надобно.

Он усмехнулся, но усмешка не была веселой. И мне вдруг показалось, что у парня садистских наклонностей нет и в помине. Просто по горячке поклялся, а теперь вот нужно выполнять. Сам бы он, скорее всего, без затей зарубил меня, или даже вызвал на поединок, да вот разбойнички заскучали в последнее время, необходимо было хоть как-то их развлечь. И посему мне опять уготовано участие в показательном садистском шоу. Глядишь, еще немного и стану звездой экрана.

Решив, что разговор окончен, Ворон развернулся и направился к некоему строению, больше всего напоминавшему большущий шалаш, возле которого, греясь у костра, коротал время почетный караул. Перед тем как войти в свое жилище, Ворон остановился возле разбойников и отдал какой-то приказ, – двух мужиков как ветром сдуло. Интересно, чем же он их нагрузил? За ответом дело не стало, – разбойники вернулись, волоча на веревке упирающуюся Асмир. Выходит, молокосос решил преподать мне урок…

Я рванулся так, что от боли в запястьях в глазах потемнело. Выданное мною на гора франкское ругательство заставило бы даже Роберта одобрительно похлопать меня по плечу. Асмир удивленно обернулась и увидела меня. Даже через десять тысяч лет я не забуду выражения ее обескровленного лица, освещенного неверным пламенем… Дико взвизгнув, она набросилась на тащивших ее разбойников, как разъяренная фурия. Нет, скорее как маленькая пичуга, пытающаяся отстоять свое гнездо от стаи обнаглевших ворон. И приблизительно с тем же результатом. Но, чтобы окончательно сломить ее сопротивление, пришлось вмешаться еще двум разбойникам.

Вырываясь из последних сил, Асмир что-то кричала, даже не замечая, что говорит на своем родном языке. Но мне совершенно не нужно было знать язык, чтобы понять все, что она пыталась до меня донести. Общий смысл сводился к тому, что все мужики козлы, в том числе и я. Мало ей собственных неприятностей, так тут еще я нагружаю ее своими проблемами. Что даже если с меня шкуру сдерут у нее на глазах, она ни одной слезинки не прольет по такому идиоту, как я. И все в таком роде. Согласитесь, совсем не плохо для бывшей рабыни…

Но разбойникам очень скоро надоели эти крики, и они, сноровисто соорудив кляп, заткнули ей рот, не забыв добавить несколько пощечин, от которых голова Асмир безвольно отлетала из стороны в сторону. А я развернулся лицом к столбу и, обхватив его ногами, попытался взобраться повыше, чтобы дотянуться зубами до связанных запястий. И самое любопытное, что мне это почти удалось. Почти… Потому, что мой акробатический этюд не остался незамеченным и несколько пар цепких рук просто сдернули меня со столба.

По бокам и спине загуляли тяжелые разбойничьи дубинки, кажется, даже пара ребер треснула. Хорошее оружие – дубинка, особенно в умелых руках. Я уж было понадеялся, что они забьют меня насмерть, но тут из шалаша вышел Ворон и несколькими фразами остудил вошедших в раж мужиков. Меня оставили в покое, только подтянули еще выше, чтобы вообще не мог коснуться ногами земли. Ворон внимательно посмотрел в мою сторону, но ничего не сказал, только сделал знак своим телохранителям внести к нему в шалаш обессилевшую Асмир.

Суета, вызванная нашим с Асмир демаршем, постепенно улеглась, все пошли досыпать, кроме нескольких зевающих во весь рот часовых. Я висел, проклиная свою дурацкую натуру, которая упрямо игнорировала все доводы разума. Раньше за мной такого не замечалось, напротив, всегда считался осторожным и рассудительным. Видимо любовь, действительно, является одним из видов сумасшествия. Я пытался заставить себя не прислушиваться к звукам, доносившимся из "шалаша" Ворона, но, как назло, ночь выдалась такой тихой, что, казалось еще чуть-чуть, и я смогу различить ультразвуковой писк проносящихся мимо летучих мышей. Чтобы отвлечься, я принялся внимательно разглядывать идолов двух непримиримых противников: Велеса и Перуна. Резные лики не выражали ничего сверх положенной божественности. Они не ответят мне, а я не стану им докучать. В того, кого я хотел бы попросить составить мне компанию, и кто на своих пробитых ладонях сполна ощутил людскую злобу и глупость, здесь еще не уверовали. А потому придется повисеть в одиночестве.

Когда яркий солнечный луч наотмашь ударил меня по глазам, я пришел в себя. Поляна ожила. Туда и сюда сновали бородатые мужики, с виду самые обычные, даже не страшные. Они бросали на меня любопытные взгляды, но держались на расстоянии, видимо получив строгое предупреждение: раньше времени потеху не начинать.

Но вот из своего жилища вышел Ворон, и все взгляды сразу же обратились к нему: когда начинать-то? До завтрака или после? Если бы спросили моего мнения, я бы высказался однозначно за "после". Сдирание шкуры – зрелище малопривлекательное, вдруг аппетит испортиться? Но мое мнение в расчет не принималось, – Ворон сразу же направился в мою сторону. И все разбойники, как по команде двинулись за ним.

– Не буду желать тебе здравствовать, Велеслав. Сам понимаешь – что здравствовать тебе осталось недолго. Ты ответишь за смерть батюшки… А мои люди увидят, что я достоин памяти родителя, и слов на ветер не бросаю.

Пока он говорил, внутрь круга, образованного вокруг столба разбойниками, втащили связанную Асмир. Нельзя же лишать ее такого незабываемого зрелища! Я переводил взгляд с ее бледного покрытого синяками лица, на руку, обмотанную окровавленной тряпицей и обратно. Но вот прозвучала последняя фраза Ворона, и я с надеждой уцепился за нее как утопающий за соломинку.

– Коли ты всегда верен своему слову, отпусти мою рабыню, как обещал…

– Я не обещал отпустить ее, Велеслав. Я всего лишь обещал сохранить ей жизнь, и от обещания не отказываюсь. Но она останется здесь, – в лесу так тяжко без женской ласки…

Черт! Я должен был предвидеть нечто подобное. И все-таки у нее появился шанс. А, значит, моя смерть будет не совсем уж напрасной, – хоть какое-то утешение.

Тем временем, меня опустили на землю и я, не удержавшись на ногах, тяжело упал на колени. Про руки я уж и не говорю. Их просто не было. Двое добровольцев, решивших примерить на себя звание палачей, принялись вновь прикручивать меня, правда, на этот раз лицом к столбу. Обнимая бесчувственными руками шершавое дерево, я ощущал себя крайне неуютно. Все-таки для меня было предпочтительней встречать опасность лицом, чем спиной. Открытая беззащитная спина – что может быть для воина отвратительней? Но в каждом минусе есть половинка плюса, – зато я не увижу глаз Асмир, когда меня неторопливо начнут освобождать от кожи, совсем как банан от кожуры.

В ожидании потехи разбойнички громко переговаривались, обсуждая меня и Асмир, азартно бились об заклад: начиная с какой срезанной полосы я начну выть и просить о пощаде. И т. д. и т. п. Короче, вокруг царила атмосфера настоящего праздника. Очевидно, они, на самом деле, умирали тут со скуки. Неожиданно передо мной возникло лицо Асмир, позади которой маячил Ворон, не скрывая своего любопытства.

– Ты не надолго лишаешься своей рабыни, Велеслав, – очень спокойно произнесла она, – Я ночью молилась Огню Земли и Неба, чтобы, вернув нас к жизни в следующий раз, он позволил нам соединиться. И мне был знак, что так и будет…

Ее наивная, почти детская улыбка, резанула меня, гораздо сильнее, чем это сделал бы разбойничий нож. Что мне ответить ей? Просить не торопиться вслед за мной? Намекнуть на любовь Роберта? Или… Но тут, слава богу, Ворон избавил меня от мучительных колебаний, оттащив Асмир из поля моего зрения. И приказал начинать.

Мне показалось, что на затылке у меня открылся самый настоящий третий глаз. Как наяву я видел приближающееся к спине острие, бросающее дрожащие блики на волосатую разбойничью руку. Сейчас… Раздался неприятный треск и спине неожиданно стало холодно. Ах, это с меня рубашку пока что срезают, а я уж думал… Но вот остатки рубашки сорваны и шайка замерла в молчаливом ожидании, боясь пропустить мой первый крик. Ну, что ж, постараемся их разочаровывать как можно дольше, насколько это в человеческих силах. И снова я спиной почувствовал приближение острого лезвия. Нужно постараться расслабить окаменевшие мышцы, тогда, говорят, не так больно…

Мне показалось, что кто-то в толпе радостно присвистнул, но предсмертный хрип за моей спиной уверил меня в обратном. Плотный рой смертельно жалящих стрел вылетел из ближайших кустов, основательно проредив толпу, и на поляну с диким ревом вырвались викинги. Даже я, избалованный голливудскими хэпиэндами, не мог до конца поверить в реальность происходящего. Надо же, успели в последний момент, видимо, у небесного режиссера с чувством времени полный порядок.

Но тут какой-то разбойник, решив, что пленника все-таки необходимо прикончить, занес надо мной что-то вроде секиры, и упал, не довершив замаха, рефлекторно пытаясь вытащить из шеи пробившую ее стрелу. Я увидел, как Роберт снова натягивает тетиву, и еще один желающий лишить меня жизни, оседает на землю. Когда франк подбежал ко мне, и начал срезать веревки, не переставая при этом материть меня на всех доступных языках, я уже точно знал, что пережил один из счастливейших моментов жизни.

– Упрямый осел! В другой раз я ни за что не стану спасать твою шкуру, коли ты ей так не дорожишь, – прошипел побратим рассерженной гадюкой. И снова перешел на ненормативную лексику, которая звучала для меня райской музыкой.

– Как вы тут оказались? – только и мог выдавить я.

– Оборвыша схватили, лазутчика ихнего. А я уж постарался, чтобы он нас сюда быстро привел.

Осторожно опустив меня на землю, Роберт присел рядом, и я заметил, что он сам уже не держится на ногах от усталости. Еще бы! Такой дальний переход не мог не сказаться на его ослабевшем от потери крови организме. Уже то, что побратим сумел сюда дойти, было с его стороны настоящим подвигом.

Но у меня, помимо спасения собственной жизни, оставалась еще одна забота.

– Асмир! Я должен найти ее, – пробормотал я, снова обнимая руками столб, в тщетных попытках подняться. Наконец мне это удалось, и Роберт, поднявшийся следом, со вздохом подставил плечо, понимая, что отговаривать меня бесполезно. Перекинув за спину лук, он извлек из ножен меч, а мне вложил в руку свой кинжал. Я, конечно, собирался заартачиться: с чего это он мне кинжал вместо меча подсовывает, но занемевшие пальцы и кинжал-то едва удерживали. Тут уж не до меча…

А вокруг нас кипел отчаянный бой. Разбойники не пожелали сдаваться, да их об этом никто и не просил. Звон стали, пение стрел, стоны, ругань, ржание испуганных коней… Роберт отмахнулся мечом от наседающего краснолицего здоровяка, замахнувшегося дубиной, и пока тот отбивал удар, я оттолкнулся от побратима и, зайдя с боку, резанул разбойника по горлу. В общем, мы на пару с Робертом составили одну полноценную боевую единицу.

Логичнее всего было предположить, что Асмир оттащили в "шалаш" Ворона. И как раз там оказалось жарче всего. Вместо того, чтобы, рассыпавшись, спасаться в чаще, лесные братки заняли круговую оборону вокруг этого смехотворного строения. Не понимаю… Им же не выстоять против закаленной в настоящих сражениях варяжской дружины. Неужели они этого не видят?

Но тут дверь "шалаша" отвалилась в сторону, и в проеме возник Ворон верхом на вороном жеребце. По бокам коня свешивались два увесистых кожаных мешка. Теперь понятно, в чем дело – воровская казна, – вот за что отдавали свои жизни разбойнички. Они ценой больших потерь разорвали сжимавшееся кольцо, и вороной одним прыжком вылетел через этот проход из гущи схватки. Еще немного и Ворон скроется в лесу, если сейчас его не достанут меткие стрелы. Но молодой атаман был не по годам смекалист: за его спиной сидела приязанная Асмир, прикрывая Ворона от наших выстрелов. Конечно, для бронебойной стрелы легкое девичье тело не большая помеха, но он знал, что никто и не будет стрелять. Никто кроме…

Роберт сорвал с плеча лук и я, не успев ему помешать, изумленно смотрел, как ползет к уху растягиваемая тетива, как разжимаются его пальцы, отпуская в полет певучую смерть… Вороной жеребец пронзительно вскрикнул, и, сбившись с аллюра, скрылся за кустами, окружавшими поляну. Я бросился вслед, а Роберт вновь схватившись за меч, встал на пути кинувшихся в рассыпную разбойников. Теперь они с чувством выполненного долга, стали спасать свои шкуры, – общак – то отстояли…

Когда я проломился сквозь кусты, за которыми скрылся Ворон, мне на глаза сразу попался кровавый след. Судя по количеству крови, конь был серьезно ранен, и, значит, я могу попытаться его настичь. О том, чтобы дождаться подмоги я даже и не помышлял. Перестав нуждаться в Асмир, как в своеобразном щите, Ворон мог перерезать ей горло хотя бы для того, чтобы мне досадить. Досадить… Лишить мою жизнь смысла, так будет вернее.

Ноги меня уже более-менее слушались, так, что я мог бежать, правда, не слишком быстро, впрочем, в лесу быстро и не побегаешь. Гораздо хуже дело обстояло с руками: меч мне не поднять, а с кинжалом против Ворона не выстоять. И все равно я бежал. За последнее время мне столько раз приходилось игнорировать разумные доводы, что это, кажется, становиться одной из моих дурных привычек, от которых, как известно, ой как трудно избавиться.

На труп вороного я наткнулся неожиданно. Преодолев очередные кусты, выскочил на небольшую полянку, и – здрасте, – вот он. Лежит и немигающе на меня смотрит, а к нему уже начинают слетаться мухи, привлеченные запахом крови и смерти. Спокойно… Потеряв коня Ворон не сможет далеко уйти с тяжеленными мешками, значит он совсем рядом. Словно в подтверждение моих слов мне послышался за спиной легкий шорох. Резко развернувшись и отступая на шаг в сторону, чтобы уйти от возможного смертельного удара, я облегченно перевел дух. Ко мне, протягивая руки, бежала Асмир.

Мы обнялись, и долго стояли неподвижно, боясь спугнуть алых птиц счастья, слетевшихся к нам из неземных пределов. Асмир тихо всхлипывала, а я шептал ей какие-то невозможные глупости. Но вскоре, врожденное недоверие к бесплатному сыру, вынудило меня начать расспросы.

– Где Ворон, Асмир?

– Ушел.

– Просто ушел?

– Истинно так.

– А тебя отпустил?

– Н-не ведаю… Когда конь упал мы вместе вылетели из седла. Больше ничего не помню. Быть может я ударилась головой… А когда очнулась его уже не было и связывающих нас веревок тоже. Ты не веришь мне?

– Верю.

Почему он не убил ее? Хотел сделать это при мне? А сам спрятался на случай, если я буду не один? Или просто пожалел? Если я правильно разобрался в его характере он мог позволить себе такую роскошь… До девки ли сейчас, у него хватает проблем с казной. Кстати о казне…

Асмир, скажи: те кожаные мешки, что он вез…

– Ворон еще раньше сбросил их в какую-то щель между большими камнями.

Когда она произнесла это, я стал пристально оглядывать тревожно шелестевший лес. Если Асмир видела, куда Ворон сбросил казну, то шансов остаться в живых у нее не осталось, впрочем, как и у меня. Не для того Ворон увозил награбленное добро, что бы вот так запросто отдать… Он где-то совсем близко. Так почему же медлит? Знает ведь, что я ему сейчас не соперник.

Пришлось нам с Асмир, встав спиной к спине, и постоянно оглядываясь осторожно продвигаться в направлении разбойничьей стоянки. И, когда до края поляны оставалось чуть больше десятка шагов, из-за кустов неожиданно поднялся Ворон, натягивая тетиву небольшого лука. До сих пор не знаю, зачем он поднялся? Можно ведь было перестрелять нас, как цыплят, даже не высовываясь. Думаю, это жажда мести заставила его встать во весь рост, иначе все превратилось бы в обычное убийство. Вот это и погубило молодого атамана.

Он еще только начинал растягивать тетиву, а кинжал, который одолжил мне Роберт, уже летел к нему, направленный моей нетвердой рукой. Черт бы побрал это ночное висение! Мне не хватило силы и точности – Ворон прожил на целых пять секунд дольше, чем я рассчитывал. И успел выпустить стрелу. К счастью летела она с гораздо меньшей скоростью, и я бы смог, наверное, увернуться… Но за мной только-только начала разворачиваться Асмир, стоявшая к нам спиной и потому ничего не подозревающая.

Никогда не думал, что мне будет так трудно удерживать в узде выработанные защитные рефлексы вместе с пресловутым инстинктом самосохранения. Никогда не думал, что мне будет так трудно просто стоять… Стоять и смотреть на приближающуюся, как в замедленной съемке, стрелу. Все-таки я оказался прав насчет бесплатного сыра…

Сильный удар заставил меня пошатнуться. Бросив быстрый взгляд вниз, я увидел белое оперение стрелы, торчащей из моего живота самым вызывающим образом. Прежде чем упасть, я успел порадоваться, что благодаря моему броску стрела все же утратила свою мощь, иначе она прошила бы насквозь нас обоих. Ничего не понимающая Асмир бросилась было меня поднимать, и замерла, разглядев причину моего падения.

Неожиданно со стороны кустов донесся сдавленный стон. Надо же, какой крепкий парень! А я то был уверен, что бросок окажется смертельным… Асмир развернулась с грацией молодой пантеры и, не говоря ни слова, направилась туда, где упал Ворон. Вскоре его стоны прекратились. Вернулась она, крепко сжимая в руках кинжал Роберта, и, продемонстрировав мне окровавленный клинок, вдохновенно произнесла:

– Вот его кровь, Велеслав. Ты не уйдешь к предкам неотомщенным, – она опустилась передо мной на колени, и, взяв мою отяжелевшую руку, крепко прижала к своей груди, – Я не покину тебя одного. Мы уйдем вместе, чтобы вместе возродиться и уж более не расставаться.

Черт! Ну почему мне так не везет?! Мало того, что подстрелили, когда я уже уверовал в хэпиэнд, так еще и эта девчонка мне нервы на кулак мотает. Как будто я жизнью рисковал, чтобы увидеть как она… вот этим кинжалом… И ведь переубеждать ее бесполезно, и помешать я уже ей не смогу. А даже если смогу, то очень ненадолго, – потому что моя голова уже начинает кружиться, а по телу разливается знакомое онемение.

Должно быть, я на какое-то мгновение потерял сознание, а когда очнулся, то увидел, что рука Асмир с зажатым кинжалом находится уже на полпути к ее солнечному сплетению. Откуда только силы взялись? Я чудом успел перехватить ее руку, понимая, что все бесполезно, что как только моя хватка ослабнет, она обязательно повторит попытку. И я уже не смогу ничего изменить…

Что же ты творишь, любимая? Неужели думаешь, будто все, что ты сможешь сделать для меня, это проткнуть свою грудь кинжалом, заливая жаркой кровью мое уже остывающее тело? И все это ради призрачной надежды, соединиться в невообразимо далеком будущем? Стоп. Стоп… Кажется я придумал… Ну, Асмир, как тебе понравиться вот это…

– Не смей, Асмир. Я прошу тебя выполнить мою последнюю волю: забудь меня и живи. Живи долго и счастливо с тем, кто сумеет утешить тебя, или, коротая одинокий вдовий век, хоть ты и не была мне женой. Только живи. Ты должна…

– Я ничего никому не должна. Ты позабыл, что я более не рабыня, и не тебе указывать, что мне делать! Я поступлю так, как подсказывает мое сердце…

– Я тоже поступлю так, как подсказывает мое сердце. Слушай же, Асмир. Перед всеми богами великими и малыми; перед Перуном и Велесом, варяжским Одином и Огнем небесным и земным, которому ты поклоняешься, клянусь: коли ты последуешь за мной по своему собственному желанию, то, даже возродившись к жизни, мы никогда не будем вместе. А коли наши пути, при попустительстве богов, пересекутся, я сам оттолкну тебя. Клянусь в этом!

Едва я закончил произносить последние слова клятвы, огромный ворон опустился на одиноко торчащую ветку векового дуба и трижды прокричал свое извечное "Ка-а-а-р". Комментарии, как говориться излишни. Мое заявление об уходе с приложением-клятвой скрепили начальственной печатью.

Тишина опустилась на поляну пуховой подушкой. Асмир молчала, только жалобно глядела на меня широко открытыми глазами. Я отнимал у нее мечту. Или, точнее, требовал от нее, ради исполнения мечты, слишком многого. Решится ли она заплатить такую, на ее взгляд, непомерную цену?

Моя рука бессильно соскользнула с запястья Асмир. Наступил момент истины: сейчас она или ударит или… Время шло, я со страхом смотрел на нее, игнорируя все вокруг… Даже собственную смерть прозевал. Вот только что лежал дурак дураком со стрелой в животе, и уже медленно поднимаюсь над землей, оставляя любимую женщину одну на распутье и утешая себя извечной отговоркой неудачников "Я сделал все что мог".

А потом проснулся.

Я снова был в палатке один. Как будто меня специально оставили, чтобы постарался переварить все происшедшее. Н-да-а. Таких насыщенных суток в моей жизни еще не было, и, оборони царица небесная, уже не будет. Воспоминания о собственной смерти не слишком грели мое озябшее тело. Быр-р. Или в районе Шум-горы наблюдалось неожиданное похолодание или, скорее всего, сказывалась большая потеря крови. Не отказался бы сейчас даже от Витькиного чифира, лишь бы погорячее и побольше.

Снаружи до меня донеслись возбужденные голоса археологов и Витькин протестующий рык. Ругаются они там, что ли? Прислушавшись, я сообразил, что Курицын настаивает на том, чтобы все изъятое из склепа вернуть обратно, заложить заново вход, и делать ноги, пока проклятье не принялось за нас. Кирилла и Валентина такая перспектива явно не устраивала. Меня же, честно говоря, этот вопрос пока не интересовал. Перед глазами все еще маячила удаляющаяся фигурка Асмир, с окровавленным кинжалом в руках. Я могу только догадываться, как она поступила… Если предположить, что здесь я встретился с ней под именем Милы, то… Выходит, я так и не сумел удержать ее от воспетой Шекспиром глупости. А может быть это не Мила? Может быть, Асмир все же послушалась Велеслава, и у меня остается шанс на встречу? Только куда, позвольте спросить, девать Ольгу? Нет, уж лучше нам вообще не встречаться, потому что… Потому что… Черт, ну признайся же, наконец, что ты вопреки всему влюбился заново в свою собственную жену!

Чтобы отвлечься от таких крамольных мыслей я хотел позвать кого-нибудь, но из горла вырывалось только нечленораздельное сипение. Кажется я в довершение всего еще и простыл… Так мне и надо, нечего почти голым по ночам ножом махать. Я тщетно попытался выползти из спальника, чтобы потребовать положенную кружку чая, но тут в палатку протиснулась Ольга и, отругав за самодеятельность, прижалась ко мне всем телом. И меня, клацающего зубами от озноба, сразу бросило в жар.

Противоречивые эмоции, в которых причудливым коктейлем смешались жизнь и смерть, день и ночь, реальность и … реальность, настолько захлестнули меня, что я не в силах был дольше удерживать это в себе. И путано выложил опешившей Ольге все свои ночные заморочки. А потом сам опешил, наблюдая за реакцией жены. Она смеялась и плакала одновременно, и все порывалась мне что-то сказать, в перерывах между приступами не то хохота, не то рыданий. Я, конечно, предполагал, что ее реакция будет бурной, но чтобы так…

Немного успокоившись, Ольга стиснула кулаки и начала допрос.

– Игорь, ты помнишь, когда впервые увидел этот сон?

– Не сон, а астральный выход, – подражая интонациями экстрасенсу Андрюше, ответил я, – Прекрасно помню. Когда мы ночевали у заброшенной деревни.

– Вот именно, ты еще тогда свой чертов плейер достал, и вместо того, что бы общаться с женой, всю ночь общался с ним. Причем по-английски. А второй раз?

– Второй раз – после наших блужданий возле святилища.

– Правильно. И ты, кажется, тогда тоже нацепил наушники?

– Кажется, да.

Тут что-то мелькнуло в моей голове, что-то очень нехорошее. Куда же она клонит, хотел бы я знать?

– А третий раз – сегодня ночью. И ты опять слушал плейер. Тебе это ни о чем не говорит? Если эти сны посещали тебя исключительно тогда, когда ты пытался приобщиться к английской речи…

– Погоди, Ольга. Не хочешь ли ты сказать, что в этих кассетах заложена какая-то особая программа, вызывающая у меня видения? И, насколько я понял, для того, чтобы программа действовала нужно засыпать в наушниках. Ведь дома я их слушал, и ничего паранормального не происходило… Бред какой-то! Кому это нужно?

– Игорь, прости меня, пожалуйста! – выпалила Ольга покраснев до корней волос, – мне так стыдно… Но я и не предполагала, что… Как бы тебе это объяснить? Короче: я решила написать роман. Исторический, приключенческий, любовный, – все вместе. Все-таки я у тебя филолог, и это живет во мне. А так, как свободного времени, благодаря твоей милости, у меня практически не бывает, то я решила наговаривать текст на диктофон, чтобы потом отдать напечатать Танюшке. И, как на зло, когда меня посетила муза под рукой не оказалось чистых кассет. Только эти, с английским. Я думала, что ты никогда ими не воспользуешься, ведь лежали они у нас без дела уже три года.

Она схватила плейер и ткнула его мне под нос.

– Так что на одной стороне остались уроки английского, а на другой – мое повествование. Его то ты и видел во сне, когда включалась обратная сторона. Все сходится имена, события, финал… Только я все описывала без всяких прошлых жизней, это ты уже сам придумал, пытаясь найти логическое объяснение. И еще отождествил себя с главным героем. Вот слушай!

И, протянув мне один наушник, оставив второй себе, Ольга нажала на "пуск". Услышав английскую речь, она нетерпеливо включила "реверс" и я, почти оглушенный свалившимся на меня открытием, сквозь шум в ушах услышал, как Ольгин голос красочно описывает бой в разбойничьем лагере. Па-ба-ба-бам!

Наверное, из бури чувств, захлестнувших меня с головой, раньше всех выделилось возмущение. Как у малыша, которому подарили огромный яркий мяч, а через минуту уже безжалостно забрали, не дав наиграться в волю. Я почувствовал себя таким же обиженным малышом, только вместо мяча у меня отбирали огромный мир, куда более яркий, чем окружающая обыденная реальность. Ну, уж нет! Я, как выяснилось совсем недавно, никогда не сдаюсь.

– Тогда Ольга объясни мне вот это, – мой указующий перст ткнул в направлении ее талии, где в наспех сооруженных ножнах (когда только успела) висел кривой кинжал бронзового века. – Объясни, как иначе мой меч мог найтись в гробнице, то есть там, куда я его и положил.

Ольга терпеливо вздохнула.

– О мече я вычитала в одном научно-популярном журнале. Там приводилась одна легенда о существовании меча из "небесного железа". И по легенде его погребли вместе в одним из варяжских вождей… Поэтому и описала его в романе. А то, что он оказался здесь – счастливая случайность. Или скорее божий промысел – должен же был кто-то спасти Шум-гору от разграбления… Вот мы и пришли. И вовсе не потому, что ты когда-то тут был, а потому, что я про это написала. Про меч, то есть.

И она еще выше задрала свой вздернутый нос.

– А кинжал?

– А что, кинжал? Вот тут, скорее всего, совпадение. Ты же нашел его не в святилище?

– Нет, там, где была избушка Мураша. Но ведь он мог и забрать кинжал для каких-то своих нужд…

– Игорь, прости, но я тебя не узнаю. Ты так цепляешься за свою теорию о прошлой жизни… А ведь еще совсем недавно высмеял бы каждого, заикнувшегося об этом. Да так, что мало никому не показалось.

Все верно, но… Как же мне ей объяснить, что благодаря этим снам, выходам, черт знает чему, – я нашел себя. Что вся моя ирония, нигилизм, позерство, все маски, которые я на себя надевал, – всего лишь следствие страха, страха быть самим собой. Мол, покажу миру свое истинное лицо, а вдруг ему не понравится? А теперь весь страх ушел, – попробуй тут не уйди: мои ночные приключения стали прекрасной прививкой против боязни.

– Не молчи, Игорь, я ведь вижу, тебе выговориться надо. И, пожалуйста, не злись. Скажи, ты уверен, что видел именно этот кинжал, именно этот меч?

Я собрался открыть рот, чтобы заявить о своей стопроцентной уверенности, но тут память сыграла со мной злую шутку. Чем старательнее я пытался вспомнить, как выглядели кинжал Асмир и меч Велеслава, тем хуже у меня это выходило. Вместо конкретного предмета память подсовывала мне какие-то общие контуры, которые постоянно чуть-чуть меняли свои очертания. Я потерянно молчал.

– Вот видишь, ты не можешь вспомнить… И место погребения Освальда было другим. Там была река, – тут озеро. Ведь я не описывала какое-то конкретное место, просто придумывала… Игорь, не молчи. Спорь, доказывай, только не молчи, у тебя сейчас такое лицо… Ладно, твое дело. Тогда лежи тут один, я не могу тебя видеть в этом состоянии.

И Ольга поспешно ретировалась, оставив меня на обломках моего совсем недавно выстроенного мира. Очевидно, груз разочарования был настолько тяжел, что у меня сработал защитный рефлекс: всю вину за происшедшее я начал с фанатичным упрямством перекладывать на Ольгу. Тоже мне, писательница хренова. Агата Кристи, понима-аш. Написала роман на мою голову, – чуть мужа до психушки не довела. Дописалась до того, что я себя даже Велеславом вообразил… Так ведь я и есть Велеслав! – вспыхнула неожиданная догадка. Ведь это нас Ольга описала под именем Велеслава и Асмир. Такими, какими видела себя и меня, какими хотела нас видеть. Мои поникшие плечи сразу же начали расправляться. Выходит, она сумела разглядеть во мне те качества, о существовании которых я узнал только сейчас. А я? Видел ли я ее такой, какой она была на самом деле, или очки – хамелеоны на моих глазах сыграли со мной злую шутку. Сочетание Ольга-Асмир просто не укладывалось в голове. И не только не укладывалось, а почему-то пугало. Приучившись в последнее время обращать внимание на свою интуицию, я попытался проанализировать, что же тут мне не нравиться? Что-то связанное с Асмир… Нет, с Ольгой… С Ольгой включившей плейер…

Стоп. Стоп… Вот, именно – "стоп"! Когда Ольга включила плейер, мы услышали один из английских уроков, ее роман был на другой стороне… Теплее, теплее… Мой плейер работает так, что когда заканчивается первая сторона, срабатывает "реверс", и начинается вторая. Но "реверс" включается только один раз, и вернуться на первую сторону без перемотки уже невозможно. А плейер включился на английской стороне… Значит, когда я уснул, то автоматически или случайно нажал на "стоп"! И, стало быть, не мог слышать того, что было записано на второй стороне; не мог слышать завершения романа… И тем не менее я это увидел, пережил… Значит, роман не причем. Значит, Ольга не права, и я все-таки когда-то был Велеславом. Значит… Позвольте, но если я действительно видел свою прошлую жизнь, а Ольгин роман во всем с ней совпадает… Что же это, черт возьми, значит!?

Ответ остался только один, как бессмертный горец Дункан МакЛауд.

Ольга сидела у костра и, нервно обстругивая какую-то ветку бронзовым кинжалом, периодически бросала жалостливые взгляды в сторону палатки, где остался лежать Игорь. «Ничего, ничего, – думала она, – пусть немного помучается. Это моя маленькая месть, месть за то, что он заставил меня…» Услышав шорох за спиной, она молниеносно обернулась одновременно замахиваясь кинжалом… Но все враги уже были повержены, а перед Ольгой радостно виляя хвостом и заискивающе глядя хозяйке в глаза вытанцовывала Альфа. Переведя дух, Ольга нашла в себе силы улыбнуться. «Какая же я все-таки трусиха! Средь бела дня невесть что мерещится» – внутренне усмехнулась она. И ласково потрепала овчарку по холке.

– Защитница ты моя, что бы мы без тебя делали? Не знаю даже, как отблагодарить тебя… Нет, знаю!

Ольга метнулась к палатке археологов и через минуту вернулась, держа в руках большое красное яблоко.

– Как они его только умудрились сохранить? Видимо на закуску у них были соленые огурцы… Сейчас, маленькая моя. Сейчас тебе мамочка яблочко нарежет…

Ольга вынула кинжал и уже собиралась разрезать яблоко, как вдруг услышала слабый, но настойчивый голос Игоря, донесшийся из палатки.

– Ольга! Оль, пожалуйста, иди сюда… Прошу тебя, Ольга…

И тихо, словно примеряя к ней, произнес еще одно имя, от которого у Ольги задрожали руки.

"Ничего, подождет. Я его дольше ждала, гораздо дольше…" – Ольга вытерла непрошеную слезу.

– Немедленно иди сюда, строптивая девчонка! Тебе хозяин, в смысле муж, приказывает!

– Иду, Ве… Игорь, я уже иду!

Ольга вскочила, радостно смеясь, подбросила вверх душистое яблоко, и бронзовый клинок сверкнул на солнце, завершая сложный узор.

Когда Альфа, проводив глазами умчавшуюся быстрее лани хозяйку, подбежала к месту падения вожделенного фрукта, то на мгновение замерла, удивленно помахивая хвостом. Вместо одного целого красного яблока на земле лежали восемь равных исходящих соком долек. Но это не долго смущало овчарку, и она начала аппетитно хрустеть, не обращая никакого внимания на доносящиеся из палатки звуки. А зачем обращать? Будто, она их до этого ни разу не слышала!

Декабрь 2003 – март 2004 г.

Оглавление

Глава I

Глава II

Глава III

Глава IV

Глава V

Глава VI X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня

Регистрация

Забыли пароль?