«Дорсет»

Ольга Елисеева ДОРСЕТ

29 июля 1588 года. Лондон

Граф Александр Дорсет был казнен по обвинению в государственной измене. Летним утром, когда его вчерашние друзья дрались в проливе Ла-Манш с Непобедимой Армадой, он взошел на эшафот на площади в Тайберне и, как бы пробуя крепость палубных досок, постучал каблуком по помосту.

Рассыпалась барабанная дробь. Толпа притихла. Глашатай зачитал приговор. Предательство интересов короны каралось четвертованием. Но, в память о прежних заслугах графа, королева Елизавета милостиво заменила наказание на простое отсечение головы.

Слегка разочарованные зрители взревели: «Смерть изменнику!» Дорсет опустился на колени и коснулся щекой вонючей, набухшей от чужой крови колоды. В воздух взвилась стая мух. Палач поднял топор.

В этот момент на площади появился взмыленный гонец. Из последних сил он привстал на стременах и выкрикнул надсаженным голосом:

— Испанцы бегут! Они уходят! Да здравствует королева!

— Ура! Да здравствует королева! — толпа захлебывалась от восторга, вверх летели шляпы и белые чепцы.

— Слава Богу, — вздохнул граф Александр и кивнул палачу.

Наше время

«7 июля в университетском городке Тилбери прошла международная конференция, посвященная 410 годовщине разгрома Непобедимой Армады у берегов Англии. На нее съехались ученые-историки из 30 стран мира…»

Сэр Тимоти сложил газету и потянулся было за чашкой зеленого цейлонского чая, но серебряная ложечка времен королевы Виктории так гневно стукнула о фарфоровый край, что толстяк-антиквар всполошился за сохранность посуды.

— Хорошо, хорошо! — всплеснул он в воздухе коротенькими ручками. Читаю дальше.

«Доктор Елена Грант из Петербургского университета, последние годы работающая в Лондоне, сделала сенсационное заявление. По ее словам, архивные документы показывают, что граф Александр Дорсет, казненный в дни битвы с Непобедимой Армадой за передачу испанцам планов укреплений Плимута и Дюнкерка, не имел к предательству никакого отношения. В королевской библиотеке Эскуриала, доктор Грант обнаружила два письма лорда Говарда Эффингеймского к испанскому монарху. В них командующий английским флотом обещает Филиппу II передать испанской короне „некие важные бумаги“…

„С октября 1587 года по июнь 1588, когда Непобедимая Армада готовилась к походу, — сказала нашему корреспонденту доктор Грант, — в Англии началось то, что мы сейчас называем `охотой на ведьм`. Оказались убиты тысячи католиков, подозревавшихся в сочувствии к Испании. Граф Александр Дорсет был католиком и… главным соперником лорда Говарда по Адмиралтейству. Еще за месяц до столкновения в проливе вопроса о том, кто возглавит английскую эскадру, не возникало. И вдруг обвинение в государственной измене. Спешное следствие и не менее спешная казнь. Как говорят у нас в России: суд скорый и неправый“».

Пожилой антиквар опасливо оторвал глаза от колонки «Таймс». Он чувствовал нарастающее напряжение в комнате.

— Может быть, хватит? — голос сэра Тимоти дрогнул.

Плафон на люстре взорвался, как хлопушка на Рождество.

— Ладно, ладно, — антиквар снова зашелестел страницами.

«С резкой критикой тезисов русской коллеги выступил доктор Сэмюель Кид из Кембриджского университета. Он заявил: „Пары писем лорда Говарда из архива Эскуриала еще недостаточно, чтоб признать истинного героя победы над испанским флотом негодяем и возвысить сомнительную личность вроде адмирала Дорсета“».

Сэр Тимоти опасливо глянул на лампу, потом на чашки на столе, на рояль в углу и, наконец, на окно. Все казалось спокойно. Только край ковра слабо шевелился, словно его жевала большая невидимая собака.

— Умоляю, нет!

Не успел. Ветхое персидское великолепие дернулось с такой силой, что на обнажившийся паркет попадали стулья, подставки для цветов, стукнулись боками две японские вазы времен сёгуна Токугавы и благополучно приземлился викторианский серебряный кофейник.

— Друг мой, вы оставите меня без средств к существованию! сокрушенно воскликнул антиквар. — В моем доме нет ни одной вещи, которую я бы не мечтал продать.

Вместо ответа ему на колени откуда-то из-под потолка рухнула газета и, затрещав страницами, как многокрылое насекомое, вновь открылась на заметке о конференции.

— Охота вам слушать? — пожал плечами сэр Тимоти.

«Я предполагаю, — сказала нашему корреспонденту Майклу Вуду в частной беседе доктор Грант, — что граф Дорсет узнал об измене лорда Говарда незадолго до битвы и попытался предупредить королеву. Возможно, он обладал какими-то бумагами, изобличающими соперника. Но Эффингейм опередил его со своими обвинениями.

Кор.: Скажите, Елена, вы рассчитываете найти эти бумаги?

Док. Грант: Думаю, они могли находиться в библиотеке замка Эшвуд, родового поместья Дорсета. Но в прошлом веке поместье сильно выгорело…».

— Хорошо еще, что эта ушлая дамочка не знает, что библиотека цела! Антиквар, наконец, мог с чистой совестью закрыть газету, статья закончилась. — А то бы бедному старому Эшвуду не поздоровилось!

Телефон на письменном столе пару раз подпрыгнул, издал дребезжащий звонок, а его трубка поднялась в воздух и опустилась на рычаги. Диск сам собой крутанулся. Сэр Тимоти был неравнодушен к старинным аппаратам времен Второй Мировой войны. По таким сам Черчилль отдавал свои распоряжения!

— Это невозможно! — вскипел он. — Вы требуете допустить ее в дом? Вы подумали о последствиях? Как только все поймут, что в поместье безопасно, Эшвуд пойдет с молотка! Вы этого хотите?

Телефон поднялся над столом и поплыл прямо к сэру Тимоти. Он был увесист и отделан пластинами из слоновой кости. Получить им в лоб было все равно что удариться о мраморное пресс-папье — сотрясение мозга обеспечено.

— Но мы даже не знаем ее номера! — возопил антиквар.

Оконная рама грохнула с такой силой, что по стеклу побежала длинная тещина. На противоположной стороне улицы возвышалась будка. Сэр Тимоти видел, как яркие желто-розово-голубые страницы телефонной книги зашелестели и пара из них была варварски вырвана из корешка. В следующую минуту помятые листы бухнулись антиквару на стол. Найти в них телефон доктора Грант не составляло большого труда.

Несколько мгновений никто не поднимал трубку, и, слушая гудки, антиквар уже готов был с облегчением вздохнуть. Но раздался щелчок, и раздраженный женский голос рявкнул:

— Hello! — судя по всему, доктор Грант была в настроении растерзать собеседника и съесть его живьем.

— Простите… — запинаясь начал сэр Тимоти. От природы он был человеком застенчивым и побаивался решительных женщин с людоедскими голосами. — Меня зовут мистер Эшвуд… Я звоню по поручению одной высокопоставленной особы… Мне приказано сообщить, что библиотека в Эшведе не сгорела…

В следующие две секунды сэр Тимоти выпалил все, что знал. Пожар 1854 года действительно сожрал половину дома, но не добрался до Часовой башни, где размещались книги. Хранилище удалось спасти.

— Простите меня за нерадушный прием. — тон доктора Грант совершенно изменился. — Вы знаете, все звонят и насмехаются надо мной. Это фиаско на конференции… Зовите меня Хелен.

Вот теперь она показалась ему несчастной и затравленной.

— А меня сэр Тимоти. Вам очень досталось?

— Боюсь, что да. Если честно, то за минуту до вашего звонка я складывала чемодан. Надо возвращаться в Питер.

— И не вздумайте! — замахал руками антиквар. — Теперь вы можете работать в библиотеке. Есть лишь одно затруднение. Я происхожу из боковой ветви Дорсетов и не являюсь владельцем поместья. Официально им управляет Алан, мой племянник. Кроме того, имеется Совет Опекунов из близких родственников. У самого Алана плохая репутация: наркотики, рок, трения с полицией. Знаете современную молодежь… Словом, я могу вас ему представить и, если вы сговоритесь о цене, то он разрешит вам работать в Эшвуде.

Они поболтали еще минут пять. Хелен взяла телефон и адрес Алана и, поблагодарив за помощь, повесила трубку.

— Ну? Теперь вы довольны? — обратился сэр Тимоти к пустоте. Его раздражение мало помалу сошло на нет.

На круглом столике перед носом у антиквара появилась шахматная доска с расставленными фигурками. Невидимые руки сняли ее с каминной полки и крутанули в воздухе, предоставив случаю выбирать, кто играет белыми.

Машина нырнула в овраг и поднялась на склон с другой стороны. Меловые холмы делали дорогу исключительно тряской. Старенький синий «пежо» тарахтел, как кофемолка. Но что делать, если Алан Эшвуд торговал подержанными автомобилями?

Как только договор между ним и «сумасшедшей русской» был заключен, он предложил сам отвезти ее в поместье. Так будет меньше толков, с опекунами Ал переговорит позднее, да и слуги в замке знают только его… Елена думала, что на самом деле мистер Эшвуд не доверяет ей и хочет проследить, не обчистит ли гостья фамильную библиотеку.

Этот человек не понравился ей с первого взгляда.

— Нет денег? Тогда чем же вы заплатите?

Доктор Грант с негодованием вытряхнула сумочку на стол, демонстрируя свои кредитные карточки.

— Больше ста фунтов за визит в горелую библиотеку это просто смешно!

Она была маленького роста, рыжая, зеленоглазая злючка, а когда сердилась, казалось, что вокруг ее гривы искрят электрические заряды.

«Темпераментная крошка! — флегматично хмыкнул Ал. Его еще называли „Длинный Ал“ или „Ал Драные Шины“ за торговлю всякой рухлядью. — Девочка что надо. Того и гляди током ударит! Я бы не отказался завалить ее на заднее сиденье. Пусть отхлещет молниями мою старую задницу!»

Наверное, все это было написано у него на лице, потому что доктор Грант неприязненно поморщилась и отодвинулась от стола. Она не стала заказывать еще одну кружку пива, предпочитая сразу перейти к делу. Они встретились в маленькой забегаловке «Мельница» в Сохо. Местечко, конечно, не для академической публики. Но Ал вовсе не обязывался тащить какую-то там русскую в приличное заведение, тем более когда он на мели.

— Так чем вы расплатитесь?

— Я назвала цену.

Локти Алана легли на стол, и Хелен только сейчас заметила, что его руки от запястий до плеч покрыты змеящимися кельтскими татуировками.

— Леди, кажется, не понимает меня? Сто фунтов! Я слышал, вам позарез надо порыться в нашем пыльном хламе? Пять тысяч, не меньше.

Он мог бы еще долго тянуть из нее жилы, если б она вдруг, решившись на что-то, не хлопнула ладонями по столу и не заявила с натянуто-дружелюбным видом:

— Хорошо. Прямо сейчас у меня нет средств, чтоб расплатиться с вами. Но мы можем договориться. Мне действительно надо попасть в библиотеку вашего родного поместья. Неважно, в каком она состоянии, и не важно, что я там найду. Важен сам факт архивной работы. Я уже заключила соглашение с издательством «Хейнеманн» на публикацию сенсационной книжки о своем документальном расследовании, переворачивающем историю «доброй королевы Бесс» с ног на голову. Они издают бульварное чтиво, любит жареные факты и хорошо платит. Мой гонорар — сто тысяч долларов. Ваши 20 %. Соглашайтесь.

Длинный Ал задумался. Он не доверял русским. Но сумма была слишком заманчива.

— 50 процентов. Или поищите себе другой замок.

— Не более 30.

— 35 и точка.

Хелен обречено вздохнула.

В этот момент за столом сзади вдребезги разлетелась чашка. Сама собой. Поднялась в воздух и понеслась к стене, но не долетела и лопнула, обдав всех сидящих волной черного кофе.

— Привидение! — заорал кто-то. — Я видел его! Белое лицо!

Многие повскакали с мест и бросились к выходу. Алан и его несговорчивая гостья тоже поднялись.

— Вы еще не покинули Лондона, а призраки уже ходят за вами попятам. — фыркнул он. — Завтра в пять по полудни я отвезу вас на место.

Машина вновь нырнула и покатилась с горы. Хелен вцепилась в ручку двери, потому что ее неудержимо клонило вперед. Она боялась при очередном толчке стукнуться носом о переднее сидение. В зеркале заднего вида были хорошо заметны сонные глаза Длинного Ала. Вернее не только глаза, а вся широкая полоса лица вместе с веками, бровями и верхней частью носа. Словом та, которую, по мнению криминалистов, невозможно подделать, как отпечатки пальцев — у каждого человека она своя.

Только сейчас доктор Грант поняла, чем ей так не нравится спутник. Фамильные черты Дорсетов проступали в нем с необыкновенной силой. Чтобы понять это, нужно было отделить от его лица идиотскую прическу из коротких стоящих, как газон, волос неестественно желтого цвета и бороду в виде плевка на конце подбородка. Именно такую возможность давало узкое зеркало. Оставалось еще ухо, от мочки до самого верха покрытое металлическими колечками. Но это уже мелочи жизни.

Что же касается носа, бровей и разреза глаз — Хелен с отвращением узнавала в них Дорсетовскую породу, как будто в насмешку вывернутую наизнанку. Женщина порылась в папке на коленях и вытащила цветную ксерокопию портрета графа Александра. Это была увеличенная эмальерка, круглая и выпуклая, как пуговица. На ней молодой вельможа нравился доктору Грант меньше, чем на большом портрете маслом. Там он был в латах и больше походил на мужчину. Здесь широкий испанский воротник мельничный жернов из колкого кружева в купе с переливающимися камнями ожерелий, а также драгоценным эгретом в завитых волосах создавали образ красивого холеного хищника, которого очень хочется, но опасно погладить.

Хелен мысленно прикинула к графу скинхедскую «причесочку», представила серьги в ушах и татуировку кельтского трилистника на щеке. В сочетании с роскошным придворным костюмом вышло забавно.

— А где ваш муж? — длинный Ал прервал ее размышления. — Судя по фамилии, он англичанин?

Женщина фыркнула.

— Нет. Мой первый муж еврей. Виктор Гранат. В 91-м он отрастил пейсы и уехал на историческую родину. Грант — так удобно произносить здесь моим студентам. Впрочем, почти все они китайцы.

Машина уже приближалась к поместью. Путешественники миновали два обвалившихся столба из белого известняка, отмечавшие когда-то въезд в парк. Прошуршав шинами по неметеной гравиевой дорожке, «пежо» покатил к дому. Это был красивый особняк из красного кирпича с остроконечными крышами и башенками, отделанными известняком. Камень давно потемнел, в стенах пролегли глубокие трещины, вросший в землю цоколь пошел плесенью.

Перед фасадом виднелись два заглохших осокой пруда. Посреди одного из них торчал намертво увязший в грязи бульдозер. Это озадачило Хелен и несколько смазало впечатление от замшелых руин.

Длинный Ал заглушил мотор и, бросив: «Приехали» — полез из «пежо». Он даже не помог Хелен открыть дверцу, и гостье пришлось самой дергать заевшую пипку. Помощь пришла из ниоткуда. Кнопка сама собой щелкнула, и дверь отворилась, точно снаружи ее потянуло сжатой струей воздуха.

То же ощущение возникло у Хелен на пороге дома. Ее словно затягивало внутрь сквозь едва распахнутые створки. Остальные не чувствовали этого сквозняка. Ал беседовал с садовником (оказывается, на другой стороне дома имелся небольшой вертоград). Поспешившая на стук медного молотка чопорная седая дама приняла у гостьи сумки. С высоты своего учительского роста она смерила Хелен долгим недовольным взглядом и, поджав губы, заметила:

— В мое время профессора носили шляпы и перчатки.

— Это Эмма, — хмыкнул Ал. — Наша экономка. — Кажется, ей столько лет, сколько дому. Шучу, шучу! Она гораздо моложе. Ее время пришлось на годы Второй Мировой войны.

— Я родилась в 1939 году, — с негодованием отчеканила экономка. — И прошу называть меня миссис О’Фланиган. Вам ясно? — она уставилась на гостью с еще большим неодобрением. — Сэр Тимоти сказал: вы русская?

«Мисс Холодная Война». Доктор Грант отобрала у экономки свои сумки.

— Вы правильно поняли, я из России. А у нищих слуг нет, — не удостоив миссис О’Фланиган больше ни словом, она шагнула в темное чрево дома и услышала у себя над ухом сухой смешок. То, что он не принадлежал Эмме было очевидно, пожилая леди осталась снаружи.

Хелен огляделась по сторонам, ожидая увидеть второго человека. Но просторный холл был пуст. Его освещали лампы с плафонами в виде стеклянных факелов, вделанные в перекрестья лестничных перилл. От этого ступени казались яркой дорогой, парящей среди абсолютного мрака.

Доктор Грант поежилась. Она любила дома потеснее и попроще. А здесь… Елена почувствовала, как холодок пробежал у нее вдоль позвоночника, и уже в следующее мгновение чья-то невидимая рука толкнула ее в плечо. Женщина помимо своей воли сделала шаг вперед.

Миновав первый пролет, она буквально уперлась носом в знаменитый портрет Дорсета кисти Джорджа Говэра, копия с которого хранилась в Эрмитаже (на родине изображение «гнусного предателя», конечно, не выставлялось). Казалось, что хозяин дома собственной персоной взирает на гостью с траченного мышами полотна. Ощущение было не из приятных — вместо музейного экспоната живой человек. Перешагни раму, и ты окажешься в его мире. Впрочем, ничего хорошего этот мир не сулил.

Хелен поправила сумку и поспешила поскорее подняться по лестнице на второй этаж. Голос миссис О’Фланиган догнал ее уже на верхних ступеньках:

— Ваша комната — третья дверь направо, доктор Грант. Там растоплен камин и на кровати разложено свежее белье. Горячая вода для умывания в душевой в конце коридора. Советую поторопиться, иначе бак остынет.

«Я на зоре цивилизации, — поздравила себя Елена. — Хорошо еще, что лампы не керосиновые». Рано радовалось. В комнатах не было электричества, только свечи и газовые рожки. Последние не работали. В надежде на ужин доктор Грант решила спуститься вниз. Но поскольку ниоткуда не раздавалось гостеприимного стука посуды, а экономка, совершенно не обращая на нее внимания, обсуждала с садовником, что подать на завтрак, молодая дама почла за лучшее ретироваться обратно к своей комнате. Уже стоя наверху лестницы, доктор Грант услышала обрывок разговора.

— Закрыть двери? — спросил садовник.

— Нет, — возразила миссис О’Фланиган, — ты же видишь, хозяин еще не вернулся с прогулки.

Минут 10 назад Хелен слышала, как мистер Эшвуд заводил мотор и выкатывал машину на дорожку, чтоб ехать в Лондон. Тогда ее покоробило, что этот нахал даже не попрощался. Выходит он остался в имении? Образ Длинного Ала, чинно совершающего вечерний моцион по дорожкам родового парка, позабавил молодую женщину. Вот что такое кровь! «Все мы современные люди, пока живем в столице, а попади в такую глухомань, поневоле станешь вести жизнь викторианского денди. Тросточка, монокль, чистые носки, отказ от коки…»

С трудом согревшись под тонким одеялом, она уже начала задремывать, когда в дверь постучали. Требовательно. По-хозяйски. Решив, что это экономка, наконец, сжалилась над ней и принесла кружку молока с печеньем, доктор Грант распахнула створки…

За порогом царила абсолютная темнота. Остальной дом спал. Во всяком случае свет был выключен везде. В слабом блеске луны, струившемся из окна в конце коридора, перед Хелен покачивалась высокая фигура. Она сразу узнала Длинного Ала. Наверное, он был совершенно пьян, потому что вел себя странно: ни здравствуйте, ни до свидания.

— Пошел прочь! — возмутилась молодая женщина. — Мое общество к 35 % не прилагается.

Она захлопнула дверь, с раздражением повалилась на кровать и только тут осознала, что у ночного гостя были длинные темные волосы, слегка шевелившиеся на ночном сквозняке. Чтобы успокоить разыгравшееся воображение, Хелен затеплила свечу, вытряхнула из сумки аптечку, накапала себе аж 30 капель валерьяны, залила их водой из графина и выпила залпом.

После чего таинственный незнакомец представился ей в кресле у камина, на потолке, в зеркале и за окном.

— Пейте на ночь виски, — посоветовал он. — Валерьянка в этом доме полагается только котам.

— Хозяин приказал вас хорошо кормить. С голоду снятся кошмары, утром миссис О’Фланиган была сама любезность. Похоже, она получила от кого-то взбучку за нерадушное обращение с гостьей.

Хелен была этим очень довольна. Она коршуном накинулась на овсянку с яблоками, тосты с мармеладом и крепко сваренный кофе.

— Хозяин говорит: прекрасно, когда у девушек хороший аппетит. Значит и в постели они чего-нибудь стоят, — старый садовник Маэлз удостоился гневного взгляда экономки.

Кроме них в столовой завтракала еще Пат, 12-летняя внучка экономки. Как видно, она жила с бабушкой в доме, у нее были забавные конопушки и гнутые железные проволочки на зубах.

— Это чтоб сделать правильный прикус, — пояснила миссис О’Фланиган.

По мнению Хелен, поправить такой прикус нельзя было, даже выломав Пат челюсть. Внешность девочки можно было назвать невыразительной, а можно лошадиной — в зависимости от степени англофобии наблюдателя.

Маэлз, напротив, должно быть, слыл в молодости красавцем и разбивателем сердец. Он и сейчас смотрел гренадером, подкручивал пышные белые усы и откровенно заигрывал с доктором Грант.

— Я покажу вам сад, я покажу вам лес, я покажу вам окрестности. Эшвуд — милый уголок, если отрешиться от запустения.

— Да, денег не хватает, — буднично сказала Эмма.

— Опекуны несколько раз хотели продать усадьбу под снос местным фермерам, — снова встрял Маэлз. — Камень уж больно хорош. Но есть одно обстоятельство, которое никому не позволит…

Эмма кинула на садовника строгий взгляд, и он подавился шпинатом.

— А где мистер Эшвуд? — осведомилась Хелен. — Он не уехал вчера?

Сотрапезники с удивление уставились на нее.

— Разве вы не слышали, как Алан выводил машину? — спросила Эмма. Должно быть, этот шалопай еще в первом часу ночи был в Лондоне.

Библиотека располагалась в Часовой башне со скромной, не фасадной стороны усадьбы. Ее узкие окна-бойницы выходили в сад. Подъем по винтовой лестнице не доставил Хелен удовольствия. Было темно, и старый Маэлз, опасаясь, «как бы доктор Грант не оступилась», норовил ни то приобнять ее, ни то схватить за зад. Он уже с утра «поправил голову» джином и чувствовал себя прекрасно, пока чья-то увесистая затрещина не приструнила седого повесу.

Хелен не могла бы поручиться, но ей показалось, что она совершенно отчетливо слышит раздраженный голос: «Старый пьяница!»

Крыша на башне действительно пострадала. Обугленные балки так никто и не менял с 1854 года.

— В библиотеке часто случаются пожары, — бодро сообщил садовник. Не надо бродить со свечой! — крикнул он кому-то в пустоту за плечом доктора Грант. — К счастью, до книг огонь ни разу не добрался. Располагайтесь. Около 11-ти Пат принесет вам второй завтрак.

С этими словами мистер Маэлз ретировался обратно на лестницу и, судя по поспешному стуку каблуков, он прямо-таки летел вниз, как если бы кто-то отвесил ему крепкого пинка.

Хелен огляделась по сторонам. Очевидно, хозяева поместья меньше всего заботились о библиотеке. Чудо, что ее не залило дождем, не съели мыши и не разнес по окрестностям ветер. Отчасти защитой для книг служили громадные дубовые шкафы, походившие на гробы и, видимо, отличающиеся такой же прочностью. Однако, открыв один из них, доктор Грант отскочила назад, потому что на нее хлынула целая армия крыс, догрызавших в утробе шкафа старинные пергаменные рукописи.

С визгом Хелен бросилась к окну и, втиснувшись в узкую бойницу, поджала под себя ноги. Серые хищники не тронули гостью — разбежались по щелям, оставив следы когтистых лапок на неметеном полу.

С опаской доктор Грант слезла с подоконника. Ей не нравились такие шутки. Библиотека встречала ее недружелюбно. Женщина на цыпочках обошла шкафы, постоянно чувствуя, что рядом с ней кто-то присутствует. Хотел ли этот кто-то Хелен добра? Скорее он настороженно наблюдал за ней. И, кажется, слегка сердился. За что? Этого гостья пока не знала.

— Ну, открывайтесь же! — она подошла к следующему шкафу и взялась за его створки обеими руками. Не тут-то было. Их словно заклинило. Петли проржавели, да и сами доски стояли с перекосом. Гостья попробовала другой шкаф, потом еще один — та же история. Повертев головой в разные стороны, Елена заметил в углу старую кочергу. Находка обрадовала ее, доктор Грант была упряма. Пыхтя от натуги и сдувая со лба налипшую челку, она принялась ворочать кочергой в надежде подцепить дверцу шкафа снизу.

Ее старания увенчались неожиданным результатом. Створка поддалась, приоткрылась, а потом… весь огромный шкаф накренился вперед. В какое-то мгновение Елена успела подумать, что ее жизнь прошла даром. Что последний денежный перевод еще не отправлен маме и сынишке в Питер. Что, как же они теперь будут без нее? И что, уезжая, она, как всегда, не полила цветы.

Между тем, шкаф, способный погрести под собой 10 таких идиоток, как она, опасно накренясь, застыл в воздухе. Словно раздумывал: падать ему или нет? Пока он вот так висел, Хелен не будь дурой шмыгнула из-под него с прямо-таки воздушно-десантной быстротой. Если бы она видела себя со стороны, столь лестное сравнение, конечно, не пришло бы ей в голову.

На четвереньках выбравшись на свободное пространство перед окном, молодая женщина села на пол и с досадой въехала кулаком по доске.

— Что я вам сделала?! — истошно заорала она, обращаясь к шкафам. — Я приехала работать! И, черт возьми, я вытряхну из вас то, что мне надо! Нечего меня пугать!

Шкаф-убийца качнулся назад и с грохотом встал на место. Остальные, видимо, тоже устыдились своего поведения и начали, поскрипывая, приоткрывать двери. Как если бы их коснулся сквозняк. Но Елена знала цену этому сквозняку!

— Я буду работать, — в последний раз предупредила она. Строгость ее тона никак не вязалась с опасливыми движениями.

Подойдя поближе к покушавшемуся шкафу, доктор Грант дернула дверцу. Он был пуст. Совершенно. Если не считать в углу кучи крысиного помета. Это страшно разозлило Хелен.

— Сюда, — услышала она у самого уха. Женщине показалось, что чьи-то руки взяли ее за плечи и развернули в другую сторону.

Справа стоял открытый шкаф, он был сверху до низу набит старинными книгами в кожаных переплетах с тесненными золотом буквами. Не без замирания сердца Хелен подошла к нему и осторожно коснулась пальцами потрепанных корешков. Ей пришла в голову андерсеновская строка из сказки про старый дом: «Позолота сотрется, свиная кожа остается». Действительно, позолота стерлась, вместо нее проступила чернота, но книги в крепких деревянных доспехах остались целы. Их плотная грубая бумага выдержала спор со временем, разве что пошла волнами от сырости.

Перебрав несколько экземпляров «Стеганографии» в переводе Джона Ди, а за ними «Иероглифической монады» на латыни, Хелен наткнулась на арабский трактат о круговращении Земли. Были также французские издания и очень много голландских. То, что они стояли на полках не по языкам, а по тематике, говорило в пользу обширных лингвистических познаний графа.

Но главное открытие ждало ее впереди. Двигая книги на второй полке, Елена столкнула с места и едва не опрокинула здоровенную квадратную коробку из красного дерева. В таких в Европу из Нового Света привозили брикеты грубо нарубленных листьев табака. И через 400 лет слабый табачный запах дохнул в лицо молодой женщине, как только она открыла крышку.

Внутри лежали письма, вернее черновики писем лорда Дорсета разным людям. У Хелен гулко застучала кровь в висках. «Давайте знакомиться, граф,» — мысленно произнесла она, касаясь пальцами исчерканной бумаги. Порыв ветра ударил с улицы в окно. Цветные стеклышки задрожали. «Я буду очень осторожна,» — пообещала женщина.

Граф Дорсет писал сильно и просто. Даже его послания королеве Елизавете не изобиловали витиеватыми оборотами придворного. Он бывал то раздражителен, то весел, но никогда скучен.

«Лорд Говард дурак! Мы не можем позволить себе построить такие же корабли, как у испанцев — плавучие крепости, где матросы одно, а абордажный десант другое. Ближний бой с этими слонами моря для нас смертелен. Они раздавят наши суда, как скорлупки. Создать нечто подобное в короткий срок нам не по силам. Вы не хуже меня знаете, что денег нет. Но это еще не причина, чтоб посыпать голову пеплом и преклонить перед врагом знамена, даже не попытавшись вступить в бой, как предлагает Эффингейм. Наши корабли легкие, увертливые, быстрые, на них небольшие экипажи, но все до одного участвуют в драке. Я сам оснащал их новыми пушками. Быстрота и дальнобойность — единственные наши преимущества. Мы будем расстреливать неповоротливые испанские галионы с расстояния, не позволяя им подплыть для абордажа».

— Та-ак, — у Хелен начала с легким звоном кружиться голова. — Вы еще и отец новой тактики?

Судя по письмам, Дорсет оказался жестче, чем Хелен представляла его раньше. Пиратствующий аристократ с мощной коммерческой жилкой и склонностью к литературе. Кто из ярких людей того времени не закончил жизнь на эшафоте или в бою? Эссекс, Рэли, Дрейк… Многие плавали в Новый Свет, сражались, писали стихи, числились любимцами королевы-девственницы и положили головы под топор. Чем выделялся из них Дорсет?

Среди черновиков в шкатулке доктор Грант нашла несколько писем, адресованных корреспондентам в Дуэ, колонию бежавших с родины английских католиков в Италии близ папского престола. По всем правилам Дорсет должен был порвать контакты с «отщепенцами» и «папистами». Но не порвал. Впрочем и отношения с близкими друзьями, вынужденными покинуть остров, складывались не гладко. Они звали графа Александра к себе, упрекали за службу «еретикам» и «отказ от истинного Бога».

Одно из писем, написанное, как видно, накануне отплытия «Непобедимой Армады», было очень резким. Дорсет отвечал на обвинения и фактически ставил точку в корреспонденции. Оно было адресовано Мартину Киду, бывшему канонику церкви св. Екатерины близ Эшвуда. Ее покрытые плющом развалины Хелен сейчас могла видеть из окна.

«Дорогой друг, со слов вашего корреспондента епископа Гонзалеса из Саламанки, вы описываете радость испанских солдат и матросов, отправляющихся в поход на Англию. Они уверены в победе, потому что идут сражаться за Бога. Хочу ответить вам словами Писания: „Многие скажут мне: Господи, Господи! Но я отвечу: Я вас не знаю“. Также и испанцы, уверенные, что воюют за Христа, придут сюда резать ни в чем не повинных людей. Я грешный человек. Я много убивал сам. Но я не могу понять, когда смертный грех — убийство — считают подвигом во имя Божие.

Я был и остаюсь католиком. Мне очень тяжело от того, что сейчас в Англии практически невозможно причаститься без риска попасть в Тауэр. Но поймите меня, я просто не могу причащаться кровью своих соотечественников!»

Хелен уронила письмо. Нет, Дорсет не был ни на кого похож. Он умел заставить ее сердце биться сильнее и через несколько веков после своей смерти.

— Довольно, — голос над ее ухом прозвучал раздраженно.

В следующую минуту коробка с письмами сама собой поплыла и встала на место, а дверцы шкафа захлопнулись. Хелен так и осталась стоять с вытянутыми вперед руками.

На лестнице послышались торопливые шаги и звонкий голос Пат:

— Доктор Грант? Вы здесь? Я принесла вам сэндвичи.

Послесэндвичевая работа не подарила ничего интересного, и к обеду Хелен спустилась в столовую. Она намеревалась перекусить и вернуться в башню, но около трех под окном послышался автомобильный сигнал. Экономка поспешила к двери и, вернувшись, заявила прокурорским тоном:

— К вам какой-то мистер Пин… Пин…

— Пинёнжик? — Хелен так и подскочила со стула. — Как он меня нашел?

Оставив вопрос гостьи без ответа, Эмма отправилась в холл принимать у вновь прибывшего сумку, плащ и зонт. Даже в сухую солнечную погоду мистер Пинёнжик никогда не выезжал без них.

Это был среднего размера колобок, еще молодой, но уже совершенно лысый, а из-за белесых бровей и ресниц казалось, что на его лице вовсе нет растительности. По происхождению он был чехом, и Хелен называла приятеля не иначе как «пан Пинёнжик». На что тот страшно сердился, поскольку слово «мистер» возвышало его в собственных глазах.

Пинёнжик преподавал в Гарварде скандинавскую литературу и, по словам студентов, на экзаменах был зверем. Это тоже помогало ему избавиться от комплекса второсортности. Они подружились с Еленой в Петербурге, еще до крушения железного занавеса. А когда мир стал неуютно открытым, именно Павел помог ей получить работу в Англии.

— Как ты меня нашел? — Хелен протянула руки навстречу гостю. — Рада тебя видеть! Читал заметки о конференции? Меня все еще поливают?

— Не то слово, — пан Пинёнжик вытащил из кармана клетчатый платок и промокнул им вспотевший лоб. — Ужас, что ты натворила! Этот Тимоти Эшвуд дал мне твой адрес. Я приехал за тобой. Нужно все исправить, пока не поздно.

— Я никуда не поеду, — насупилась Хелен.

— Я этого ожидал, — пан Пинёнжик с размаху плюхнулся на стул. — Ну? Ты уже нашла, что искала? Неопровержимые доказательства, способные потрясти основы фундаментального научного знания?

— Пока нет, — промямлила доктор Грант. — Я только приступила к работе.

— Только преступила! — передразнил гость. — Хочешь я скажу тебе правду? Которую ты, кстати, знаешь не хуже меня. Ты ничего не найдешь, его голос звучал раздосадовано. — В науке чудес не бывает. Труд, помноженный на труд — вот единственный залог успеха. Ты же сначала придумала концепцию. А потом бросилась разыскивать документы, которые бы доказали твою правоту. Надо немедленно возвращаться и заминать скандал…

Павел явно выдохся.

— Эй, мисс, как вас там? — Пинёнжик обернулся через плечо и требовательно воззрился на клетчатый фартук экономки, мелькавший в дверях кухни. — Кофе, пожалуйста, со сливками, а даме холодной воды. А то она просто шкварчит от предвкушения собственного триумфа! — гость снова уставился на Елену. — Тебя раздавят. Бунт в науке — вещь куда более редкая, чем принято считать у обывателей. После выступления на конференции ты лишишься грантов. Исследования авантюристки никто не станет финансировать. А если ты продолжишь упорствовать в заблуждении, тебе запретят преподавать.

— Я знаю, — с неожиданным спокойствием кивнула доктор Грант. Неужели ты думаешь, я к этому не готова?

Повисла долгая пауза. На пороге возникла Эмма с подносом кофе. Хелен заметила, что экономка поставила две чашки да еще вазочку с печеньем. Этим она выразила свой протест против тирады Пинёнжика. Оказывается, собеседники не перешли с английского на русский, и их разговор был хорошо слышен из кухни.

— Объяснись, пожалуйста, — устало попросил гость. — Зачем нужно было усугубить дело обращением в бульварное издательство, печатающее книги об НЛО, снежном человеке и поисках Атлантиды в сельском пруду? Одна публикация в «Хейнеманн», и с тобой никто больше не станет разговаривать.

— Никакого договора нет, — устало протянула доктор Грант.

— Как нет? Этот недоносок Ал Эшвуд сказал мне, что получит 35 %.

— Я наврала, — глядя в пол, призналась Елена. — Мне позарез нужно было, чтобы этот тип пустил меня сюда. А он заломил цену. Словом…

— Я уже не знаю, что о тебе думать, — Пинёнжик. не сдержал вздоха облегчения. — Пойми и меня тоже, ведь это я тебя рекомендовал…

— Жаль, если я тебя подвела, — Елена сокрушенно покачала головой. Но есть обстоятельства… Можешь считать, что я всю жизнь была сумасшедшей, просто ловко скрывала это от окружающих. И моя прежняя карьера, и имя, и книги существовали лишь для того, чтоб в один прекрасный день я смогла сказать то, что сказала.

— Эффект был поразительным, — бросил Павел. — Объясни, зачем тебе это? Оставим науку. Лично тебе?

— Лично мне, — повторила доктор Грант, машинально кроша пальцами печенья на подносе. — В том-то и дело, Павел, что лично мне. Лет в 13 я впервые услышала имя Дорсета. Краем уха. Не понимая, о чем речь. Мне показалось, что кто-то уколол меня в сердце золотой иглой. С тех пор я стала искать, где бы узнать об этом человеке. И все, что я читала, вызывало у меня досаду, я как будто знала, что было не так. Это и явилось толчком моей научной карьеры.

— Шизофрения, — потрясенно констатировал Пинёнжик. Его «лысое» лицо сморщилось, как гриб-моховик, из красных мышиных глазок готовы были побежать слезы. — Бедная дурочка! И бедные мы все, кто здесь оказался. Русские, поляки, чехи. Мы не вписываемся в этот мир, просто делаем вид, что играем по его правилам. А внутри у нас… — Пинёнжик извлек из кармана свой платок-парус и шумно высморкался в него. — Ты потрясающая женщина! И знаешь, может быть, как раз ты и есть настоящий ученый. Нельзя же исключить из науки интуицию, предвидение…

— И помешательство, — сквозь слезы рассмеялась доктор Грант.

Пинёнжик пробыл в гостях еще около часа. Он опасливо поглядывал на портрет Дорсета и наотрез отказался подняться в библиотеку.

— Знаешь, у меня такое чувство, что дом выталкивает меня, признался он. — Поеду-ка я отсюда.

На улице дверь машины хлопнула за ним с такой силой, точно ее толкнули снаружи. А мотор, который у Павла, как и у всякого гуманитария, заводился с третьей попытки, тут вдруг взревел сразу, и старенький джип рванул с места на 3-й скорости, как в голливудских боевиках.

Вечером смотрели TV на половине слуг. В какой-то момент показали охваченный огнем Иерусалим, арабских боевиков, забрасывающих гранатами Стену Плача, и израильские танки на подступах Дженину. «А она была египтяночка, а он был иудейский солдат,» — всплыла в голове у Хелен старая песня Юза Алешковского времен Шестидневной войны. И тут на экране во всю ширь расплылось лицо Венечки Граната. Он был в форме хаки, с огромной звездой Давида на рукаве, что-то кричал в рацию и энергично махал рукой. Словом, вел героическое наступление. Какая сила заставила его сбрить пейсы и поместила во главе танковой колонны — пути Господни неисповедимы!

— Это мой муж Вениамин, — не без гордости сказала доктор Грант Эмме и потыкала пальцем в экран.

— Какой ужас! — искренне возмутилась та. — А мистер Эшвуд говорил, что он у вас священник.

— Мне тоже казалось, что Веня хочет стать реббе, — вздохнула Елена. — Но, как видите, он выбрал «путь самурая».

Ночь прошла спокойно. Как видно, привидения тоже способны уставать. Двигание шкафов, гоньба охотничьих крыс и выпроваживание незваных гостей отнимают много сил. Во всяком случае спать лорд Дорсет не мешал, а спал ли он сам — сия тайна велика есть.

На следующее утро Хелен снова поднялась в библиотеку. Методично выгребая полку за полкой на пол и перелистывая старинные рукописи, она нашла много любопытного. Счета по постройке Эшвуда, рытью канав и огораживанию пастбищ. Корабельный дневник судна «Пеликан», которым во время плавания в Новый Свет командовал Дорсет. Но самым интересным была любовная переписка графа Дорсета. Слабое место любого повесы.

Взяв с полки толстенный латинский молитвослов, Елена, конечно, не удержала этот кадавр переплетного искусства в руках. Книга полетела на пол, и из нее, как бабочки, выпорхнули сложенные вдвое листки — записки со стихами и признаниями. Он прятал их в святая святых — запрещенной религиозной литературе. Чего в этом было больше: богохульства или уважения к своим чувствам? Кстати, за хранение такого вот молитвенника, удачно прозванного католиками «Розарий», графа Александра уже могли привлечь к суду.

Хелен не без внутреннего смешка развернула первый листок, и почти тут же пол в библиотеке начал подрагивать. Хозяин дома сердился.

— Вы неуместно застенчивы, граф, — с досадой сказала доктор Грант. Сколько лет прошло!

Она сложила листки обратно, поставила книгу на место, и весь остальной день продолжала работать с тем, что ей позволялось. Но любопытство Хелен было возбуждено не на шутку. Ей хотелось знать, как он любил? Какие слова находил для своих чувств? Был ли настолько же самоуверен и эгоистичен, как большинство мужчин его времени? Видел ли в женщине, что-нибудь, кроме игрушки для своего тщеславия?

Доктор Грант чувствовала, что поступает нехорошо, но без мелких любовных глупостей образ Дорсета был для нее неполон. Ночью она вооружилась керосиновой лампой и отправилась в башню. Сумрак, желто-красные отблески от стеклышек светильника, грозно сгрудившиеся шкафы, точно готовые дать отпор любому, кто покушается на их тайны. Елена быстро нашла «Розарий» и распахнула его прямо на «Песне Песней», где лежали наскоро запихнутые днем записки. Россыпь чужого счастья выпала ей на колени. Она ни на мгновение не испытала стыда. Если б Хелен тогда знала, чем все закончится, вернула бы книгу на место, и никогда не посмела больше подсматривать за людьми в замочную скважину времени.

Однако в тот момент ее охватила эйфория. Граф Дорсет умел любить. Он требовал от женщины всего, но и сам готов был отдать все сразу. Это его и погубило. Избранницей адмирала стала некая Анна Уорик, соседка по поместью и… «смуглая леди». Совсем, как у Шекспира. То ли старина Уилл так поразил современников своей темноволосой музой, то ли в Англии того времени пруд пруди было брюнеток.

Однако «темная дама», как еще можно было перевести оборот «dark lady», оказалась темной во всех смыслах. Пиковая масть — не стоило связываться. Сам граф Александр к этому времени лет десять как овдовел. Его кумир была замужем за шерифом городка Тилбери, скрягой лет на 40 старше нее. Честный Дорсет сначала предложил старику отступные — 100 тысяч дукатов, половину суммы, привезенной из Нового Света. А получив отказ, затеял ссору, вызвал на дуэль и, не долго думая, проткнул шпагой.

Красавица ликовала. Брак с убийцей мужа возводил ее на более высокую ступень. Мало того, что Дорсет был богаче и знатнее шерифа провинциального городка, он еще мог представить Анну ко двору. Но едва ли она любила нового избранника больше, чем мужа.

Карты спутал случай. Незадолго до венчания граф застал обожаемую даму на сеновале с конюхом. Что бы вы думали сделал наш блистательный пират? Убил одним ударом обоих и побрел по берегу в тоске? Ничуть не бывало. Он приказал схватить любовников, привезти священника и насильно обвенчать леди Уорик с тем, кого ее сердце предпочло ему, графу, лорду и адмиралу. То есть с конюхом. «Живите счастливо, мадам, и помните мою справедливость». Это было написано по-французски в последнем письме.

Судя по тому, что в нескольких письмах к друзьям, которые Хелен читала прежде, леди Уорик была названа «отравительницей», ей удалось избавиться и от второго мужа. Что ни говори, а чудовищный мезальянс, в который вверг ее «справедливый Дорсет», позорил леди едва ли не больше, чем публичный блуд на площади. Была ли «темная дама» как-то замешана в дальнейшей судьбе графа Александра, пока оставалось неясным.

Хелен так увлеклась романом, разворачивающимся у нее на глазах, что не заметила изменения, произошедшего в библиотеке. Ступеньки проскрипели, ставня хлопнула, а потом… Потом пол затрясся с такой силой, что на него посыпались книжки с полок, сами полки и, наконец, шкафы. Керосиновая лампа упала, стекла разбились, горючая жидкость вытекла на сухое старое дерево и вспыхнула. Елена так испугалась, что несколько секунд не находила голоса, чтоб закричать, а потом завопила истошно, как ребенок в «Пещере Ужасов».

Башня продолжала ходить ходуном еще некоторое время. Но когда огонь принялся лизать рукописи, рассыпанные на полу, а заветный «Розарий» полыхнул синим пламенем, тряска прекратилась. В библиотеке стало ощутимо холодно. Даже морозно. Из книг про полтергейсты доктор Грант знала, что замогильный холод — явный признак присутствия мертвецов. Но сейчас лучше было замерзнуть, чем сгореть. Она своими глазами видела, как по полу и по стенам побежал иней, и ледяной ободок начал теснить круг огня. Пламя бушевало только там, где растекся керосин, но вскоре оно утихло, оставив черный след на половицах, похожий на печать сгоревшего утюга.

Хелен почувствовала, как чьи-то невидимые пальцы легли ей на горло так, что больше кричать она не могла, приподняли ее над полом, с силой тряхнули, а потом разжались. Женщина упала, ударившись коленями. Где-то внизу хлопнула дверь. Звук был настолько гневный, что доктор Грант не сомневалась, кто вышел из библиотеки. Она сидела на полу и плакала, как побитая собака, пока разбуженный шумом мистер Маэлз не пришел за ней.

В просторной столовой первого этажа собрался так называемый Опекунский Совет по управлению усадьбой. В окружении этих чопорных господ доктор Грант чувствовала себя подсудимой. На нее взирали с крайней неприязнью. Оказывается, усадьба за последние полвека горела 13 раз. Однако только сейчас появилась возможность объявить кого-то виновным. Все пожары начинались в библиотеке. Впрочем, там же и заканчивались.

— Хозяин всегда был очень неаккуратен с огнем, — пояснила гостье Эмма. Как ни странно экономка пыталась поддержать и ободрить ее. Положитесь на Бога, — сказала она, сжимая Хелен локоть. — Хозяин сам виноват. Вот увидите, он все уладит.

В тот момент доктор Грант не могла и предположить, что миссис О’Фланиган имеет ввиду под словом «уладит».

— Итак, — сказал самый старший из присутствующих гостей, адвокат Николас Эшвуд, — у нас опять чрезвычайное происшествие. И опять в замке. Эта развалюха уже порядком всем надоела! Сколько можно терпеть? То рухнет свинарник и придавит ни в чем не повинных людей…

— Хочу заметить, воров, — робко подал голос антиквар Тимоти. Он сам чувствовал себя здесь неловко и бросал виноватые взгляды на Хелен.

— Чушь! — запротестовал Николас. — Прохожие. Спрятались от дождя…

— Ага, и прихватили поросенка! Вот призрак и рассердился.

Все разом загалдели.

— Это не дом, а куча неприятностей! — трубным голосом заявила полная высокая дама, Юфрасин Этли, в девичестве Эшвуд, директор колледжа в Вутоне. — Помните, что случилось в позапрошлом году, когда мы все-таки решились продать развалюху на снос? Фермеры уже пригнали бульдозеры, как вдруг они стали сами собой ездить туда сюда, а один даже угодил в пруд и ржавеет там до сих пор. Бульдозерист утонул.

— В нашем пруду по колено! — прервал ее сэр Тимоти.

— То ли творилось здесь в старое время! — подали голос две старые девы. Они были близнецами и даже на пороге 80-летия одевались одинаково, а недавно начали говорить хором. — Помните историю про сквайров Николби, соседей Дорсета? Вскоре после его казни они поехали в лес охотиться, и собственная свора набросилась и растерзала их. А перед смертью старший видел высокого белого всадника, который подъехал и молча смотрел на все это.

— Вы глупости говорите, — не выдержал адвокат. — Как он мог рассказать то, что видел перед смертью, если умер.

— Нет не глупости, не глупости! — заспорили близнецы.

— Вспомните, что стало с судьей Уоли, — поддержала их Юфрасин. — Его повесили за бороду прямо в ратуше над столом заседаний. А когда слуги хотели снять беднягу, неведомая сила сломала и оторвала ему челюсть.

— А пресвитер Бертон, протестантский проповедник? Они с Дрсетом при жизни не ладили, так после казни графа Бертон выбросился из окна церкви св. Екатерины. Пастух видел, как его просто вышвырнуло через витраж розы.

«Граф, да вы убийца!» — хмыкнула про себя Хелен.

«А вы думали, я всю жизнь писал любовные сонеты?» — расслышала она возле своей щеки.

— А что стало с леди Уорик? — поддержал всех адвокат. — Дорсет изводил ее еще при жизни. Убил мужа, обесчестил, а когда она ему надоела, выдал замуж за конюха! В насмешку. Ни людей, ни Бога не боялся!

— Но это не правда! — не выдержала Хелен. — Не правда, — повторила она уже тише, когда все взгляды обратились к ней. — Леди Уорик сама спровоцировала убийство первого мужа и сама предала Дорсета…

Ее словно только что заметили и воззрились с откровенной гадливостью.

— Вы уж лучше молчите, — посоветовала проходившая мимо с подносом десерта Эмма. — Не стоит откровенничать на счет дел хозяина. Он сам их приструнит.

— И, наконец, эта женщина, — заявил сэр Николас, поднимаясь из-за стола. — Венец всех неприятностей. Кто ее сюда притащил?

— Моя инициатива, — приподнял руку Длинный Ал. — Она работала в нашей библиотеке.

— Она ее чуть не сожгла! — загремел адвокат.

— Она должна выплатить нам компенсацию! — пискнули близнецы. — И пусть убирается! Она еще и иностранка!

— Она русская. Профессор, — пытался защититься Длинный Ал.

— Тем более! Она тут что-нибудь взорвет. Террористка! Кому она нужна?

«Эта женщина нужна мне!» — громкий голос прокатился над столом от самой двери до окна в сад. От удара звуковой волны створки распахнулись.

Повисла глубокая тишина. Было слышно, как по ноге Юфрасин журча стекает струйка. Мистер Николас вцепился в край стола и не заметил, как Длинный Ал нервно тычет ему в тарелку сигаретой.

«Мне повторить?» — гаркнул тот же голос. — «Вон!!!»

Опекуны повскакали с мест и, сбивая друг друга с ног, ринулись к дверям. Хелен зажала руками уши. Она не понимала, откуда взялся ветер. Целый ураган дул с лестнице в холле, срывая со стен охотничьи ружья, головы лосей и кабанов, старинные секиры, пейзажи в толстых рамках. Тарелки полетели на пол. Поднявшись в воздух, скатерть зацепилась за люстру. Сама же люстра с каждой минутой раскачивалась все опаснее.

Лишь поспешное бегство спасло захватчиков от полного разгрома. За столом остался сидеть только сэр Тимоти. Он сокрушенно качал головой и то и дело протирал очки, стекла которых были запорошены сахарной пудрой.

— Друг мой, — мягким увещевательным голосом обратился антиквар к люстре, — хватит. Они уже сбежали. Если позволите, я сам объясню девочке, в чем ее ошибка. Ступайте, успокойтесь. Дайте Эмме прибраться.

Дутье и раскачивание прекратилось. Еще через минуту сильный сквозняк прошелестел через комнату и зашуршал ковровой дорожкой на лестнице.

— Ну и чем вы ему не угодили? — добрые круглые глаза сэра Тимоти уставились на Хелен. — Я лет 10 не видел его в таком гневе. А что б снова подпалить библиотеку, ему нужна была веская причина.

Доктор Грант пришлось рассказать правду. Антиквар повздыхал.

— То он жалуется, что его все забыли. То не может пережить искреннего интереса к себе. Призраки очень эмоциональны неустойчивы. И учтите, питаются вашими чувствами. Чем больше вы о них думаете, тем они сильнее.

— Но я только и думаю о нем, — протянула Хелен. — Тем более здесь.

— Вот именно, — кивнул антиквар. — Его ведь тоже можно понять, он уже почти растворился в окружающем мире. Превратился в ничто. И тут вы со своими сенсациями. Будоражите, подпитываете. Не следовало бы этого делать.

— Вы что же хотите, чтоб он умер? — искренне испугалась доктор Грант.

— Но он умер, — настойчиво подчеркнул сэр Тимоти. — Не лучше ли оставить его в покое?

— Вы не правы, — Эмма, возившаяся в углу, отложила веник. — Он не может обрести покой. Если доктор Грант найдет доказательства его невиновности и обнародует их, душа хозяина освободится. Не раньше.

— Может быть, может быть, — кивнул Тимоти. — В последние годы он даже разговаривать перестал, хотя заходил ко мне в гости, играл в шахматы… А сегодня вон что выкинул! Наелся ваших эмоций, Хелен, и воспрянул духом.

— И очень славно, — парировала Эмма. — Давненько хозяин не устраивал таких погромов. Это его взбодрит.

Вечером снова смотрели TV. На этот раз новости с переднего края борьбы с терроризмом ворвались в тихий британский быт. В Лондоне под эгидой ОБСЕ состоялись переговоры главы Израильского государства с главой Палестинской автономии. В толпе дипломатов Елене опять пригрезился Венечка. На этот раз он был в восхитительном кремовом костюме и снова держал в руках рацию. «В Моссад он что ли записался? Ездит по всему миру! Ну хорошо, позавчера была хроника. Но сегодня-то что он делает в Англии?»

В Британии тоже существовали отрывные календари. Выбросив очередной листок, миссис О’Фланиган предупредила гостью строгим голосом:

— Сегодня вечером вам лучше накрепко запереть дверь и не выходить, что бы вы не услышали. 15 июля. Дата в истории этого дома не самая приятная.

Доктор Грант посмотрела хронологическую таблицу дат жизни своего героя. 15 июля 1588 года — день ареста графа Дорсета. Возможно, в ознаменование этой черной даты призрак буянит? Тогда закрывать задвижки не лишняя предосторожность, двери может сорвать ураганом с петель.

Весь день Хелен работала совершенно спокойно. Граф не давал о себе знать. В 8 она спустилась к ужину. За столом чувствовалась натянутая нервозность. Пат грызла ногти, мистер Маэлз то и дело прикладывался к бутылке с пивом, Эмма шикала то на одного, то на другого. Все разошлись по своим комнатам раньше обычного. Елена слышала, как внизу щелкали засовы.

Доктор Грант последовала примеру остальных обитателей усадьбы, хорошенько заперлась, а потом включила настольную лампу, забралась с ногами в кресло и взяла газету. Через некоторое время она поймала себя на том, что перечитывает одну и ту же строку, совершенно не понимая смысла. Ее бесплодные потуги были прерваны шумом со двора. Хелен с облегчением отшвырнула газету и подбежала к окну. Ничего не было видно, казалось только, что возле самой двери толпятся люди, храпят лошади и мелькают огоньки.

Доктор Грант догадалась выключить лампу и не без опаски вернулась к окну. Мир снаружи преобразился. Первое, что ей бросилось в глаза исчезновение бульдозера посреди пруда. Да и сам пруд, вернее пруды, выглядели иначе: не два, а целый каскад от дома и дальше через парк к воротам. Лес отступил, освобождая место клумбам и лужайкам, вокруг которых темнели низкие изгороди кустарников.

Но не они сейчас привлекли внимание Хелен. У дверей усадьбы действительно собралась целая толпа. Люди с факелами, множество собак на створах, кони, которых держали в отдалении лакеи. Настроены гости были решительно. Судя по стуку топоров, они рубились в дубовую дверь, а когда она поддалась, хлынули внутрь с криками: «Смерть негодяю!»

С первого этажа доносились такой грохот, что женщина в испуге зажала уши. Но через минуту любопытство пересилило. Что они могут ей сделать? Это призраки, фантомное воспроизведение событий, которые давно прошли. Эмоциональная проекция. Слишком яркая, чтоб раствориться во времени. Энергетический выплеск… «Скорее всего они меня даже не заметят, ведь мы существуем в разных временных стратах…»

Утешив себя этими рассуждениями, вычитанными из книг про привидений, Хелен толкнула дверь. О Боже! Дом жил какой-то совершенно новой жизнью. Хотя все новое — хорошо забытое старое. «Позолота сотрется, свиная кожа остается». Так вот, на этот раз на кожаной обивке стен проступали и позолота, и изысканное теснение. Панели из мореного дуба поблескивали чистотой. Резной ореховый потолок в коридоре не был окутан паучьими коконами и демонстрировал толстощекие лица деревянных ангелов. Словом, дом был таким, каким запомнил его Александр Дорсет в день ареста. И теперь Хелен находилась словно внутри его памяти.

Крики внизу не смолкали. Женщина поспешила к лестнице и застыла за углом, не смея высунуться на освещенное пространство. Ей была хорошо видна фигура хозяина усадьбы. Он стоял на средней площадке, спиной к собственному портрету. Как видно, граф только что вскочил с постели. Его белая рубашка, небрежно заправленная за ремень, сапоги со спущенными голенищами и всклокоченная голова говорили об этом совершенно ясно. В руках он держал тяжелую шпагу-эспадрон.

— Что вам угодно, господа?

Этот голос она узнала бы из тысячи. Именно таким грозным рыком Дорсет вчера разогнал опекунов, заявив: «Эта женщина нужна мне!»

Внизу лестницы загалдели еще громче. Хелен высунулась из-за угла, чтобы получше рассмотреть нападающих. Их было человек 30. Толпа грозно щетинилась палашами и алебардами, но подступать ближе не решались.

— Негодяй! Предатель! — выкрикнул кто-то из задних рядов. — Ты продался испанцам!

— Это ты, Николби? Или твой брат? — усмехнулся Дорсет, стараясь рассмотреть крикуна. — Когда вы открываете пасть и тявкаете, то особенно похожи друг на друга!

— Берите его! Чего вы смотрите? — раздался еще один голос. Вперед выступил грузный лысеющий мужчина в красном судейском плаще.

«Судья Уоли,» — догадалась Хелен. Его рыжая, как огонь борода загибалась крючком, за нее так и хотелось дернуть.

Призыв судейского не возымел действия. Незваные гости толпились внизу, боясь сделать шаг на ступеньки.

— Дети мои, католик все равно что испанец! Даже слуги оставили его. Раздавите гадину! — за спинами сгрудившихся в холле сквайров мелькнула черная шляпа с круглыми полями. Пресвитер Бертон был одет почти как мирянин, только отложной черный воротник с белой окантовкой делал его похожим на священника. — Который год граф не отдает нам, истинным сынам Божьим, церковь святой Екатерины. Хотя старый каноник удрал в Дуэ!

Сквайры возмущенно загудели, потрясая алебардами и пиками домашнего изготовления.

— Вы пришли за ключами от церкви, святой отец? — издевательским тоном осведомился Дорсет. — Сильный ход. А что после смерти вам тоже понадобится эта орава, чтоб вломиться в рай?

Преподобный Бертон побагровел.

— Нет, мы пришли, чтобы убить тебя, — оказывается, среди «гостей» была и одна женщина. Леди Уорик, «темная дама», Хелен сразу узнала ее, хотя не видела даже портрета. Она выступила из-за спин братьев Николби и подошла к лестнице ближе всех.

— Ты думал, что твое богатство и положение позволяют тебе безнаказанно глумиться над нами, простаками из сельской глуши?

На взгляд Хелен, в ней не было ничего красивого. Тонкие губы, тонкий нос, тонко подведенные змеиные глазки. На лбу написано: стерва. И что мужчины находят в таких? Тем не менее Дорсет весь подобрался, как только увидел ее. Сжался в комок. Хелен это прекрасно чувствовала, ведь она находилась «внутри» его эмоций. Ох, как ему было в этот момент больно. Ни Николби, ни судья, ни пресвитер не вызывали ничего подобного.

— Убирайся, — только и сказал он.

— Ты обесчестил меня, ты убил моего мужа! А теперь все, что находишь для меня: «Убирайся»? — леди Уорик просто исходила ненавистью. — Бейте его, честные сквайры!

— Назад! — рявкнул Дорсет. — Все вместе вы меня, конечно, убьете. Но предупреждаю: первых трех заколю я, — вытянув перед собой шпагу, он сделал шаг вниз по лестнице. Толпа инстинктивно качнулась назад.

— Его нужно взять живым, — этот ровный ледяной голос принадлежал джентльмену, которого Хелен сначала не заметила. Он стоял у самой двери, затертый толпой, и со скучающим видом наблюдал за происходящим.

— Эффингейм, — выдохнул Дорсет. По его лицу промелькнула тень. — Ты узнал, что бумаги у меня.

— Тебе конец, — флегматично протянул лорд Говард. У него была серебряная бородка, усталое иссеченное морщинами лицо и круглые глаза без выражения. — Каким же идиотом надо быть, чтоб пытаться противостоять Армаде! Только переговоры, которые я веду, помогут избежать разгрома.

— Мерзавец! — выкрикнул граф Александр. — Люди, да разве вы не слышите, что он говорит? Предатель он!

— Этим людям хорошо заплачено, — бросил Эффингейм. — И слышать они будут то, что я прикажу. Например, как ты признался в связях с испанцами. Взять его!

Сразу несколько псарей спустили собак, и те ринулись вверх по лестнице. Псы сбили графа с ног, а уже за ними поспешили сквайры. Они топали, кричали и колотили ненавистного врага ногами.

— Живым! Я сказал, он нужен живым! — надрывался лорд Говард.

Его расслышали, хоть и с опозданием. Граф Александр был поднят на ноги. Его рубашка превратилась в клочья, с разорванной губы струилась кровь. Собаки порядком потрепали «дичь», и теперь он шел, прихрамывая.

— Отведите его труда, — Эффингейм ткнул пальцем в сторону столовой.

Там Дорсета распластали на обеденном столе. Хелен столько раз ела здесь и не предполагала, что на этих самых досках лицом вниз лежал ее герой, давясь кровью, лившей из носа и помятого псами горла.

— Держите его крепко, — приказал лорд Говард. — Я хочу знать, где бумаги, — он подошел к камину, разворошил и раздул угли и положил на них кочергу. — Где письма, которые ты у меня украл? — с раскаленным железом в руках Эффингейм склонился над врагом. — Я тебе испорчу рожу, подонок! Католическая свинья! Будешь знать, как перехватывать чужую почту.

Конец красной от жара кочерги впился в щеку Дорсета. В то самое место, на котором у Длинного Ала красовался сейчас кельтский трилистник.

Граф закричал, но не проронил ни слова.

— Еще? Ты получишь еще. Прежде чем отвезти тебя в Тауэр, мы проведем следствие на месте. Не правда ли, судья Уоли? — он снова взялся за кочергу, и Хелен всем естеством почувствовала, как Дорсет напрягся.

— Нет! — завопила она дурным голосом и кубарем скатилась с лестницы. — Не трогайте его! Не смейте! — как ледокол, протаранив толпу «гостей», доктор Грант кинулась к столу и вцепилась лорду Говарду в шею, — отпусти его, ублюдок! — Ее руки схватили пустоту. Мелькание огней перед глазами потухло. Ошеломленная Хелен стояла в совершенно пустой комнате. Камин не горел. Ночной ветер слабо шевелил шторы на окне и обвисшие края скатерти.

Видение исчезло. Не в силах справиться с пережитым потрясением женщина села на пол и в оцепенении уставилась перед собой. Так она просидела до тех пор, пока часы не пробили три, а небо за окном не начало сереть. Тогда, с трудом поднявшись на ноги, Елена побрела в свою комнату. Она чувствовала себя усталой и опустошенной.

На утро приехал Вениамин. Это был неожиданный и нежеланный визит. Хелен разлепила опухшие веки, поплескала в лицо воды, пару раз дернула расческой по волосам и спустилась в халате, накинутом на пижаму.

— Ты плохо выглядишь, — Венечка, как всегда, был гладко выбрит и благоухал одеколоном «Ориенталь». — Ты принимаешь наркотики?

Елена задрала рукава, демонстрируя ему девственную чистоту своих рук.

— Пять лет тебя вообще не интересовало, как я выгляжу, — она хотела опуститься за стол, но вспомнив, что вчера здесь происходило, немедленно встала. События минувшей ночи казались ей очень реальными. А сегодняшний разговор с Вениамином — полным сюром.

— Чего тебе надо? — с досадой спросила она.

Венечка глубоко вздохнул, как делал всегда, когда собирался брякнуть какую-нибудь глупость.

— Понимаешь, Елена, мы не хорошо расстались тогда, в Питере. И я знаю, я полный козел, что не писал тебе…

— Не посылал денег, — резко поправила женщина, — не мне, а сыну. И кстати, Веня, где пейсы?

— Какие пейсы? — передернул плечами гость. — Пойми: сейчас там полная жопа. Еще хуже, чем у нас в 91-м. Мне удалось пристроиться референтом при одной депутатской группе из Кнессета… Я решил выбираться. Мы ведь с тобой официально так и не развелись. Ты сейчас здесь, в Лондоне, у тебя хорошая работа, связи. Помоги мне пристроиться. Мы могли бы…

— Извини, Венечка, ничего не получится, — голос Хелен звучал холодно и отстранено. — Я собираюсь вернуться в Питер, купить квартиру и какое-то время жить безбедно. Сколько мальчик может расти сиротой?

Гость смотрел на нее так, словно Елена святотатствовала. Женщина отвернулась, собираясь выйти из столовой, но Вениамин схватил ее за плечо и притянул к себе.

— Вспомни, нам же было хорошо…

Он был такой гладкий и благоухающий, а она вся помятая, теплая, в запахах недавнего сна. Ее помятость настолько не сочеталась с его лощеным блеском, что оба разом почувствовали фальшь. Веня разжал бы руки сам, еще до того как Хелен отвесила ему пощечину. Но в этот момент кто-то невидимый схватил гостя за шиворот и тряхнул с такой силой, что оторвал не только от бывшей супруги, но и от пола. На какое-то мгновение горе-дипломат повис в воздухе метрах в двух над столом и стал угрожающе раскачиваться, чем напомнил Хелен Маятник Фуко. Пару минут она наблюдала за этим с мстительным удовольствием. Но когда венечкин галстук недвусмысленно захлестнулся за люстру, Хелен поняла, что сейчас ее благоверного повесят в назидание всем злостным алиментщикам.

— Дорсет! Не надо! Прошу вас! — крикнула она пустоте. — Отпустите его! Не хватало здесь еще и трупа!

Вместо ответа, гостя за галстук поволокли к окну, резким пинком распахнули створки и швырнули на крышу щегольского посольского «шевроле», на котором он приехал. Крыша погнулась, но Венечка был жив.

— Истеричка! Сумасшедшая! — кричал он все время, пока слезал, дергал не в ту сторону дверь машины и заводил мотор. Наверное Гранат решил, что бывшая жена способна сама устраивать полтергейсты.

— Вы довольны? — Хелен снова плюхнулась за стол. — Из-за вас я прослыву маньячкой.

Ей никто не ответил.

В эту ночь доктор Грант проснулась от сквозняка. Она села в кровати и увидела, что камин в ее комнате горит с невероятной тягой. Перед ним в кресле сидел граф Дорсет. На его щеке красовался след от «вчерашнего» ожога.

— Я должен извиниться перед вами за то, что устроил сегодня в столовой, — сказал он, глядя на нее.

— Это вовсе не обязательно, — пожала плечами женщина. — Почему бы вам не извиниться за то, что вы устроили вчера, третьего дня, или когда пытались уронить на меня шкаф?

Он вымученно улыбнулся.

— Простите меня, Хелен. За последние 400 лет мои нервы стали ни к черту. Я не ожидал, что вы кинетесь меня защищать. Спасибо.

— А чего вы ожидали? — доктор Грант насупилась. — Что я буду стоять и смотреть, как эти ублюдки…

Граф поднял руку.

— Все они давно умерли. Даже их кости истлели в могилах. Я не виноват, что при аресте всплеск моих эмоций был слишком сильным и оставил эту… галлюцинацию. На память будущим поколениям, — он попытался усмехнуться и тут же коснулся пальцами щеки, как если бы она все еще болела.

— Значит вы отдали Эффингейму документы? — разочарованно протянула Хелен. — поэтому я ничего не могу найти.

— С чего вы взяли? — на лице графа отразилось мгновенное торжество. — Конечно, мне досталось. Но письма здесь, — он протянул Хелен на ладони увесистую пачку конвертов, перетянутую рассыпающейся веревкой. Они хранились в нише за портретом. Я перехватил переписку лорда Говарда с испанцами и… был наказан, — Дорсет развел руками. — Не укради.

Пачка лежала на столе. Хелен даже не потянулась к ней. Она во все глаза смотрела в лицо ночного гостя и не могла поверить в его призрачность.

— А почему вы не отдали мне письма сразу? — спросила она. — Как только я приехала? Ведь вы за этим меня и позвали.

— Ну, — граф чуть поколебался, — я не был ни в чем уверен. Я слышал ваш разговор с моим пра-пра-пра… с этим Длинным Алом в «Мельнице» и решил, что вы делаете это, ради денег, сенсации… А когда понял, что нет, просто хотел задержать вас подольше в усадьбе. Здесь очень скучно, поверьте.

Хелен протянула руку, но не посмела коснулась его плеча.

— Призраки, если их не питать, мало помалу впадают в спячку, — продолжал Дорсет. — Последние лет 30 я пробыл в таком состоянии. Не жил и не умирал. Истончился до предела. И тут вы со своей конференцией. Меня точно молнией тряхнуло. Оказалось: ничего не ушло, ничего не забылось. Все имеет такое же значение, как в день казни. Простите меня. Я питался вами, как вампир, и посмотрите, что из этого вышло, — Дорсет вытянул вперед ладонь, пытаясь что-то продемонстрировать Хелен. — Через нее невидно огня! В присутствии людей мы становимся плотными. Даже обретаем начатки чувств. Сейчас я ощущаю жар пламени, холод ночного воздуха, могу даже попробовать вино. Перед уходом вы подарили мне несколько дней жизни. Но, — граф постучал ладонью по пачку писем, — мне пора.

— Подождите, — ахнула Хелен. — Я вас больше не увижу?

Граф замялся.

— Прежде чем уйти я хотел бы попросить вас об услуге.

— Мы думаем об одном и том же?

— Надеюсь, что да. Закройте глаза, — попросил он. — Я могу быть либо видим, либо осязаем вами. На большее меня не хватит.

Хелен зажмурилась и вытянула вперед руки. Через секунду она ощутила тепло его дыхания на своем лице.

— Скажите честно, вы сегодня взбесились не потому, что хотели защитить меня от Вениамина, а потому что приревновали к нему?

— А вы что чувствовали, когда листали мою любовную лирику? Вы готовы были задушить леди Уорик, хотя бедняжка уже давно в аду.

Сонное утро стучалось в окно, но ему не открывали. Елена нежила свое счастье до тех пор, пока грохот чего-то тяжелого внизу не заставил ее проснуться окончательно. И тут же пронзительное чувство одиночества обступило ее со всех сторон. Кровать была помятой и теплой, на туалетном столике беспорядок, халат переброшен через спинку кресла. И все же комната казалась совершенно пустой. Осиротевшей. Не жилой. Как будто из нее вынесли всю мебель и даже сорвали обои со стен.

Второй ушел.

Хелен босиком выбежала на лестницу. Ощущение пустоты не пропало. Душа покинула дом, и он теперь стоял грустной развалюхой, ненужной никому, кроме стаи хищных фермеров, зарящихся на кирпич.

Дектор Грант спустилась к столу. Эмма стояла у мойки, держала две тарелки в руках, и не знала, что с ними делать. Ее глаза были красными.

— Он бросил нас, — тихо сказала экономка. — Хозяина больше нет. Я всегда так желала ему этого, а когда случилось, реву, как белуга. Простите.

Хелен рухнула за кухонный стол и вцепилась руками в волосы. Ночью Дорсет был настолько хорош, что она лучше согласилась бы всю жизнь жить с привидением, чем отпустить его.

— На что же вы теперь будете существовать? — спросила она у Эммы. Вы и Пат. Так не честно. Почему он об этом не подумал?

— Он подумал, — миссис О’Фланиган похлопала ее по плечу. — Он обо всем подумал. Вам принес письма. А мне вот это, — Эмма сняла с полки и показала Хелен небольшой ларец из черного дерева. — Там жемчуг. Из Нового Света. Я должна положить его в банк. Хозяин вот здесь написал под какие проценты, — экономка вытащила из кармана фартука листок. — И мы с Пат до конца дней не будем знать горя, — миссис О’Фланиган стала вытирать фартуком лицо, — он даже оставил кое-что этому пьянице Маэлзу…

Хелен ее уже не слушала. Она вдруг вспомнила, что почти неделю не пользовалась мобильным телефоном. А надо позвонить Длинному Алу и договориться, когда он заберет ее из усадьбы.

Эшвуд приехал в тот же день около пяти и выглядел не то чтобы пьяным… Нет, но глаза какие-то — Хелен называла такой взгляд «не на месте». Отсутствующий и одновременно сосредоточенный. Ей вдруг захотелось тоже обдолбаться. В пень. И забыть обо всем. Или увидеть там Дорсета. Хотя Дорсет сейчас не там. Слава Богу, что не там!

— Доктор Грант, не нужно никуда ехать, — опасливо сказала Эмма, вынося сумки гостьи к машине. — Мистер Эшвуд не в себе. В дороге может случиться что-нибудь плохое.

Хелен пожала плечами.

— Спасибо, но все плохое уже случилось. Впрочем, как и хорошее.

— Скорее, — цыкнул на нее Длинный Ал.

Мотор взревел, машина покатила по дорожке. Хелен сразу поняла, что спутник нетвердо держит руль. «Как он сюда доехал из Лондона? Или ширялся в пути?». У ворот Ал едва не наехал на тумбу, а когда шоссе пошло вдоль деревни погнал по встречной полосе.

— Куда ты едешь? — Елена затрясла спутника за плечо.

Но он водрузил на голову наушники, врубил музыку и полностью отключился. В его прекрасном далеке не было ни дорог, ни гасиенд, Ал гнал к горизонту по полям бесконечной росы, ощущая себя рыбой в океане, которая плавает быстрее всех. Тем временем во внешнем мире шоссе пересекало стадо коров. Одна из них отстала, остановилась и, видимо, решила сделать на дороге плюшку. Она подняла хвост…

— Ал, Ал, ты наедешь на корову! — заорала Хелен, сдернув со спутника наушники.

— Ну и что? Мы не в Индии, — последовал убийственный ответ.

Они шли на 4-ой скорости, и удар в бок животного был такой силы, что старый «пежо» издал рев, накренился и чуть не перевернулся через крышу. Бедная «аглицкая буренка» отлетела метров на 20.

Хелен сильно треснулась лбом о переднее стекло. Однако лоб у человека, как известно, самое крепкое место. Женщина на мгновение лишилась чувств, но быстро пришла в себя. А вот Ал не подавал признаков жизни.

— Ты заснул что ли? Засранец! — Елена с силой тряхнула его за плечо.

Мистер Эшвуд отвалился от стекла и грузно обвис. Его остекленевшие глаза смотрели прямо перед собой. Доктор Грант не без труда открыла дверцу и вытащила спутника из машины. Она не обнаружила на нем никаких серьезных повреждений, кроме разбитых носа и губ. Но от этого еще никто не умирал! Елена решила сделать ему искусственное дыхание. Однако вывести Алана из комы мог разве что электрошок. Промучившись минуты две, женщина вернулась к машине, порылась в сумке и, найдя мобильник, стала трясущимися пальцами набирать номер службы спасения.

В это время Эшвуд пошевелился и застонал.

— Ты, мерзавец! — Хелен отшвырнула телефон. — Ты наехал на корову! Теперь нас заберут в полицию!

Она трясла его за грудки, а он беспомощно мотал головой. В его обретшем фиксированную четкость взгляде отражалось полное непонимание.

— Хелен, Хелен, это же я! — наконец, выдавил Эшвуд не своим голосом. — Александр.

Женщина разжала пальцы. Голос действительно принадлежал Дорсету.

— Ну посмотри на меня внимательно! Я понимаю, что…

Зато она ничего не понимала.

— А этот где? — доктор Грант не могла бы поклясться, что местопребывание Длинного Ала ее действительно интересует.

— Не знаю. Там решат. Сразу в ад. Или в чистилище. Он тоже, оказывается, католик. У нас есть догмат о чистилище. Но говорят, для него это слишком мягко.

Хелен схватилась руками за голову, потому что ей показалось, что череп вот-вот разлетится на тысячу кусочков.

— А ты?

— А про меня сказали, что я свое еще не догулял, — Дорсет пытался рассмеяться разбитыми губами Эшвуда. — И отправили вниз. Сначала хотели сделать святым мучеником за веру. Но, говорят, Ватикан долго тянет с рассмотрением. Еще нужны чудеса на могиле. А какая у меня могила? Голову выставили на мосту, а тело выбросили в Темзу. Я попросился обратно. Ты не рада?

Рада ли она? Хелен истерически расхохоталась.

— И что ты теперь будешь делать?

— Машинами торговать, — не растерялся Дорсет. — Этот тип, кажется, не голодал, — он хлопнул себя по коленям. — Выведу татуировки, — граф с неприязнью воззрился на свои руки. — Поеду с тобой, куда ты там собралась? В Питер? Проживем как-нибудь.

Хелен чувствовала, что продолжает икать, смеяться и плакать одновременно.

— Дорсет, ты сумасшедший!

— Это не важно. Ты тоже не в своем уме. Леди Адекватность. В постели с привидением!

По дороге к ним уже бежали люди из деревни. Видимо, владельцы стада. Граф Александр порылся в кожаных штанах Эшвуда, вытащил из заднего кармана бумажник и с интересом воззрился на радужные купюры.

— Как ты думаешь, 20-ти фунтов нам хватит, чтоб замять инцидент с коровой?

Оглавление

29 июля 1588 года. Лондон

Наше время

Реклама на сайте