«Цвет Надежды»

Глава 1. Начало… конца?

Настанет миг, и ясный день Вдруг обернется страшной темной ночью, Накроет мир немая тень Давным-давно предсказанных пророчеств… И чаша зла, качнувшись вдруг, Своею сутью все сердца наполнит. Ты только верь, что есть тот Друг, Что за тобой пойдет хоть в преисподнюю.

Сейчас все это напоминало просто дурной сон, но… тот день был, и та ночь была. Что бы кто ни говорил и ни думал…

Предпоследний день летних каникул, и сумасшедшая, ни с чем несравнимая радость, от того, что она, наконец-то, увидит своих любимых друзей, своих единственных друзей, переполняла лучшую ученицу теперь уже седьмого курса школы Чародейства и Волшебства Хогвартс. Как же она соскучилась за прошедшее лето! С каким нетерпением ждала писем и весточек от двух своих дорогих мальчишек! И вот наконец остались позади темные и одинокие вечера, просмотр бесконечных телесериалов и необъяснимая грусть. Вот они уже гуляют по парку, ярко залитому летним солнцем. Солнечные блики отражаются от стекол очков темноволосого паренька, смеющегося над чем-то. «За лето Гарри так вырос!» — подумалось Гермионе. Сейчас ей приходилось задирать голову, чтобы посмотреть в эти ярко-зеленые глаза. «Сколько же в нем все-таки радости и света! Как он умудрился все это донести до своих семнадцати лет, потеряв в жизни столько, сколько другие никогда и не имели?» — в сотый раз удивилась девушка.

Сейчас она очень отчетливо поняла, что если это будет в ее власти, она никогда не допустит того, чтобы он страдал. Пусть эти удивительные глаза всегда горят таким радостным и ясным огнем. Зеленый — цвет Надежды. Пусть кто-то говорит, что этот высокий худощавый паренек — Надежда всего волшебного мира, да и не волшебного тоже; для нее он, в первую очередь, просто самый замечательный и светлый человек на Земле. Она поняла это очень ясно за прошедшие два месяца. Так странно… За все шесть лет совместной учебы у Гермионы ни дня не проходило без мыслей о Гарри; она так привыкла к ощущению постоянного беспокойства, что вздрагивающее от радости сердце при виде его стало неотъемлемой частью существования.

Тогда на четвёртом, а потом на пятом курсе она чуть не потеряла его. Эта мысль была настолько пугающей, что девушка гнала воспоминания о бледном и окровавленном Гарри за тридевять земель. Но они возвращались. Обычно ночью, когда никто не мог спасти. И тогда она просыпалась в холодном поту и крепко стискивала цепочку с простым медным крестиком на груди. Этот крестик подарила Гермионе ее бабушка. Девушка сразу убрала его в ящичек комода в доме родителей в Лондоне: ну не могла же она, волшебница, в самом деле, в это верить. Но вот после похода в Министерство Магии на пятом курсе, когда они все едва не погибли, первое, что сделала Гермиона, вернувшись домой, — побежала к старому комоду в своей комнате. Крестик был все еще там, лежал под фотографиями и отливал какой-то святой красотой в свете электрической настольной лампы. Гермиона достала его и повесила на шею. Сначала ощутила непривычную тяжесть: никаких украшений она до этого не носила. А потом ей вдруг стало очень спокойно. Ведь если Тот-Кого-Нельзя-Называть вернулся, должно же существовать что-то, что его остановит. Гермиона не знала, что это будет, но крестик с тех пор не снимала. Слишком часто они видели смерть в последнее время, даже как-то стали к этому привыкать: Седрик Диггори, Сириус Блэк, Деннис Криви, Сьюзан Боунс. Гермиона всегда боялась, что этот страшный список пополнит имя Гарри Поттера. Это был самый страшный ее кошмар. И ему было совсем не место здесь и сейчас, когда все было так здорово! Она и Гарри гуляют в парке, едят мороженое и смеются, смеются… Гарри вообще не часто так смеялся. Правду говорят, что сильное веселье — это не к добру. Но в тот день ничто не предвещало беды: яркое летнее солнце, сладкое шоколадное мороженое, зеленые искры в глазах повзрослевшего Гарри и счастливый смех. Позже она не сможет вспомнить, над чем же они так весело смеялись тогда. До встречи с Роном в «Дырявом котле» оставался час… Или целая жизнь…

Внезапный крик, яркая вспышка Света или Тьмы, и отошедшая в сторону урны с фантиком из-под мороженого Гермиона, обернувшись, увидела упавшего Гарри и четверых людей, которые затаскивали его в средневековый экипаж. Тогда ее поразила не быстрота и стремительность всего происходящего, а реакция окружающих людей. Вернее, ее полное отсутствие. Гермиона так и не смогла понять, какие чары применили нападавшие, чтобы этот переполох не был замечен никем. Это казалось неправдоподобным. Затем она сделала первое, что пришло в голову: вскочила на подножку отъезжающего экипажа и стремительно залезла в отделение для багажа, благо, оно оказалось пустым. Времени подумать, что она вытворяет, не было. Этот черный экипаж с серебряным гербом на дверце уносил ее лучшего друга в неизвестность, в страх.

Экипаж двигался никем не замеченный. То, что он принадлежал волшебникам, не вызывало сомнения. Во-первых, где вы видели средневековые экипажи, разъезжающие по улицам, а во-вторых, вы и не смогли бы его увидеть — он был явно заколдованы, судя по тому, как лихо возница вклинивался в потоки машин и проскакивал на запрещающие сигналы светофора, и до сих пор не был никем остановлен. Сколько времени прошло до того момента, как экипаж притормозил, Гермиона сказать не могла. Ей показалось, что целая вечность, но, судя по ручным часикам, подаренным Гарри на ее шестнадцатилетие, прошло сорок две минуты. Экипаж остановился у огромных кованых ворот, за которыми виднелся ухоженный сад. Вдалеке возвышался старинный замок. Первое, чему удивилась Гермиона, — ее окружала совсем другая растительность, словно это место находилось далеко от Лондона. Замок, как призрачный воин, возвышался на фоне заходящего солнца и медленно темнеющего неба. Заходящего солнца? Но, когда они гуляли в парке, было около двенадцати часов дня, ехали же совсем не долго! Что происходит?

Меж тем, ворота с красивым старинным гербом на створках открылись, и экипаж, гулко стуча колесами, покатился по подъездной дорожке, выложенной булыжниками. Герб? Точно такой же был на дверцах кареты. Значит, похитители привезли жертву в свой дом?

На гербе была изображена витиеватая буква «М», которую обвивали руки-лапы каких-то зверей-людей? Буква «М»! Гермиона знала только один колдовской род, достаточно богатый и древний для обитания в подобном жилище, начальной буквой фамилии которого была пресловутая «М»… Плохо дело.

Экипаж остановился. Четверо людей вышли из него, неся за собой что-то, по очертаниям напоминающее тело. Надо сказать, они не слишком церемонились. Их ноша постоянно сталкивалась со всевозможными препятствиями в виде дверцы экипажа, бордюров, косяка какой-то жутковатой двери. Из свертка на руках похитителей не доносилось ни звука. Жив ли еще ее бедный Гарри? Скорее всего, да, иначе, зачем бы они тащили его с собой. Думать о мотивах их поступков Гермионе совсем не хотелось. От этого почему-то начала кружиться голова, и засосало под ложечкой. Отлично… И что теперь делать? Выбравшись из-под полога, прикрывающего место для чемоданов, Гермиона осмотрелась. Прямо напротив находилась небольшая дверь, в которую и потащили похитители свою жертву. Идти за ними? Но это глупо… Она здесь совершенно не ориентируется. Хорошо еще хоть палочка при себе. Хотя это слабое утешение.

Глубоко вздохнув, Гермиона уже решила произвести разведку на местности, когда на заднем дворе поместья появилось отвлекающее обстоятельство в виде…человека? Черный плащ, капюшон опущен на лицо, в складках рукава виднеется неправдоподобно белая рука. Как будто мертвое тело. Но мертвые не могут двигаться, и у них не могут быть такие красные глаза, налитые кровью… кровью многочисленных жертв. Он что-то сказал своему спутнику — незабвенному Люциусу Малфою, которого Гермиона узнала сразу. Голос говорившего был похож на шипение змеи. В это время они прошли мимо экипажа, и на притаившуюся Гермиону дохнуло таким вселенским холодом, словно вокруг был не погожий августовский денек, а как минимум рождественские морозы. Вот только не было места здесь рождественскому празднику и веселью. Создавалось ощущение, что в этом замке вообще не было места радости.

Обе фигуры скрылись в дверном проеме, и тут Гермиона не выдержала. Она побежала, что было сил, не разбирая дороги, не оглядываясь назад, словно за ней гнались все демоны этого мира. Темных сил здесь действительно было много — это она верно подметила. Но ошибалась Гермиона в одном. За ней совершенно никто не гнался — все в это время были заняты пленником.

Влетев в какую-то дверь, Гермиона оказалась в подсобном помещении, уставленном склянками, корзинами и прочей утварью. В дальнем конце помещения была еще одна дверь, ведущая в темный коридор. Плохо понимая, что делает, Гермиона побежала по коридору. Казалось, этот страшный дом жил своей собственной жизнью: отовсюду слышались шорохи, шепот, стук. Словно в каждую дверь и каждое окно старого замка стучались души людей, погубленных в его подземельях. Хотя, возможно, это было лишь разыгравшееся воображение бедной перепуганной девушки. Внезапно дверь, мимо которой Гермиона благополучно пробежала секунду назад, стала со скрипом открываться. В ужасе девушка свернула в примыкающий коридор и побежала быстрее, хотя раньше казалось, что быстрее уже невозможно. Ей чудилось, что все обитатели замка слышат оглушительный стук ее сердца, и каждую секунду она ждала погони.

Поворот. Ступеньки наверх, потому что снизу уже кто-то поднимается. Еще поворот налево. Площадка, увешанная гобеленами. Еще поворот. Единственным звуком был шум крови в ушах. Поворот, коридор. Этот коридор был значительно светлее и уютнее, что ли. Со стен на нее равнодушно взирали многие поколения Малфоев. Если бы у Гермионы было время остановиться и внимательно посмотреть на портреты, она бы заметила удивительную красоту всех женщин рода Малфоев. А если бы еще она свернула этажом ниже и вошла в первую дверь по коридору, то очутилась бы в огромной библиотеке, где, помимо множества книг из разных областей магии и рабочих документов хозяина замка, находился гобелен с генеалогическим древом Малфоев. Тогда бы стало понятно наличие в роду светлых волос и глаз цвета осеннего утра. Несколько поколений назад в роду Малфоев была знаменитая Миранда Светлая, пожалуй, самая известная вейла в колдовском мире. Ее кровь оказалась настолько сильна, что спустя шесть поколений единственный потомок рода Малфоев был таким непохожим на других.

Но Гермиона ничего этого знать не могла, да и не хотела, потому что именно в этот момент за своей спиной она отчетливо услышала шаги и поняла, что сама загнала себя в ловушку. Освещенный факелами коридор заканчивался тупиком. Вернее, огромным окном во всю ширину, но, по приблизительным подсчетам, Гермиона находилась этаже на третьем, если не на четвёртом. Так что окно из списка путей к спасению исключалось автоматически. Сзади шаги все отчетливее, и деваться некуда, кроме как в эту дверь. Дверь! Гермиона метнулась к двери, про себя моля Мерлина, чтобы та оказалась открыта. По-видимому, Мерлин внял мольбам лучшей студентки Хогвартса. Дверь бесшумно отворилась, и Гермиона влетела в комнату. Пытаясь отдышаться, она прижалась спиной к дверному косяку и прислушалась: что же творится снаружи. Шагов не было слышно. Наверное, человек вошел в одну из многочисленных дверей раньше по коридору.

Немного успокоившись, Гермиона попыталась осмотреться в комнате. Картина, представшая ее глазам, разрушила все надежды на то, что девушка попала в какой-нибудь чулан, в который заглядывают раз в неделю — смахнуть пыль. Несмотря на идеальный порядок, царивший вокруг, Гермиона поняла, что комната жилая, и хозяин покинул ее совсем недавно. Значит, скоро сюда кто-то вернется. Возможно, совсем скоро. Оглядываясь по сторонам, девушка пыталась найти укрытие. Слева от нее располагалась стена со встроенным камином, судя по тлеющим поленьям — действующим. Странная манера — разжигать камин в августе. Хотя здесь, вопреки летнему вечеру за окном, было довольно холодно и мрачно. Весь интерьер комнаты был выполнен в серо-зеленых тонах. Гермиона некстати задалась вопросом: почему люди считают зеленый — цветом надежды? Ничего безнадежнее этой комнаты она в жизни не видела. И этот густой зеленый цвет совсем не радовал. Вместо ассоциации с зеленой травой в ясный солнечный день, в памяти всплывали яркие искры смеха в зеленых глазах человека, который страдал в подземелье этого ненавистного замка. Вероятно, этот холодный серый оттенок так губит радость и надежду? Как можно жить в таком окружении?!

Подойдя к большому окну, Гермиона поняла, что отказ от окна в коридоре как от варианта к спасению был очень верным решением. Наверное, единственным верным за весь день. Она находилась на шестом этаже, насколько можно было судить по освещенным окнам внизу. Почему она не бросилась сразу посылать сову Дамблдору? Тот бы точно смог спасти Гарри. А теперь… Только тут она с ужасом поняла, что никто не знает о случившемся. Их, конечно, будут искать, ведь они не пришли на встречу с Роном. Искать… Девушка нервно всхлипнула. Ну, кому в голову придет искать Гарри Поттера и Гермиону Грейнджер в доме Малфоев! Да уж, соскучились за лето и, не дожидаясь первого сентября, решили навестить самого ненавистного сокурсника — чайку попить. Девушка всхлипнула еще раз. Так, надо взять себя в руки, похоже, это уже истерика…

Чтобы отвлечься, Гермиона отвернулась от окна и продолжила изучение комнаты. Старинный шкаф с резной дверцей. Кажется, здесь можно спрятаться. Огромная кровать: под нее тоже можно залезть при необходимости. По еле заметным мелочам: вроде куска пергамента на столе, старинной книги на прикроватной тумбочке, Гермиона сделала вывод, что эта комната — явно действующая спальня одного из обитателей дома. «Драко Малфоя», — ехидно подлил масла в огонь внутренний голос. Эта мысль заставила девушку нервно икнуть. Она тут же зажала рот рукой и попыталась справиться со столь громкими последствиями страха. На время борьбы с икотой Гермиона позабыла об опасности. Действительность накатилась страшной волной, когда девушка услышала щелчок дверной ручки. «В шкаф!» — крикнул внутренний голос, но все, на что ее хватило — это сделать несколько шагов и, пригнувшись, скорчиться за кроватью, с противоположной от двери стороны.

Дверная ручка опустилась до основания, и старинная резная дверь медленно отворилась.

02.02.2011

Глава 2. Начало

Это Бремя — так жить: В полной Тьме без лучика счастья. Без Ответа, без Силы, без Власти…

Дверная ручка опустилась до основания, и старинная резная дверь медленно отворилась. На пороге библиотеки возник худощавый подросток.

— Ты звал меня, отец? — с порога спросил юноша.

Он говорил чуть устало, словно специально растягивая слова, но во взгляде, устремленном на мужчину, сидящего за огромным письменным столом, мелькнул страх. Внимательный наблюдатель, много дней проведший с этой, поистине, необычной семьей, мог заметить, что именно это выражение чаще всего таилось в глазах сына, коль скоро тому доводилось общаться с отцом.

— Ну, разумеется, звал! Ты заставил меня ждать, — в голосе сорокалетнего представителя древнейшего и богатейшего волшебного рода звучало едва скрываемое раздражение.

— Слуги только что сообщили мне, — не моргнув глазом, соврал юноша.

— Они будут наказаны, — вынес свой вердикт мужчина. — Думаю, ты догадываешься, зачем я позвал тебя, Люциус?

«Еще бы не догадываться! Если б мог, я бы вообще не пришел». Мысль о незаслуженном наказании слуг не вызвала никаких эмоций. Люциус равнодушно воспринимал все, что не касалось непосредственно его или человека, сидящего напротив. Он уважал своего отца, практически боготворил его, и все, что делал Эдвин Малфой, казалось правильным и никоим образом не ставилось под сомнение. Мать, сосланная в летнее поместье Малфоев… Когда же это было? Кажется, лет восемь назад. Точно! Ну что ж, она, несомненно, это заслужила. Женщина не должна мешать делам настоящего мужчины.

Отца Люциус считал именно настоящим мужчиной. Эдвин легко принимал решения за всех окружающих и требовал безоговорочного выполнения его воли. Никто не смел ему перечить, потому что в противном случае следовало немедленное и суровое наказание. Что такое непростительное заклятие круцио, Люциус испытал на своей шкуре в восемь лет. Тогда он вызвал гнев отца тем, что, погнавшись за щенком, испачкал новый парадный камзол, надетый специально для важного приема. Тот день мальчик запомнил на всю жизнь: боль, которая, казалось, разрывала все клеточки, плавила все кости. Но что удивительно, он не винил отца. Он принял то, что заслужил. Больше всего тогда он испугался разочарования в глазах Эдвина.

С тех пор самым большим кошмаром Люциуса стала сама мысль о том, что он может разочаровать отца, вновь увидеть в его глазах тень раздражения. Поэтому, начиная с восемь лет, все существо Люциуса Малфоя жило одной мыслью — угодить отцу. Похвала следовала редко. Эдвин был скуп на проявление эмоций. Даже ярость его была утонченно-изящной. Часто, пытаясь предвосхитить мысль отца, Люциус делал не то, чего от него ожидали. За этим следовало наказание: раздражение в серых глазах и тихое спокойное: «Круцио». Люциус ненавидел боль, за всю свою жизнь он так и не научился ее терпеть, что, кажется, злило отца еще больше.

Поэтому, входя сегодня в библиотеку, Малфой-младший понимал, что наказания не избежать, и все же осмелился навлечь на себя гнев отца, оттягивая свое появление здесь. У Люциуса была для этого очень веская причина. Дело в том, что три дня назад Люциус Эдгар Малфой встретил свой семнадцатый день рождения. Вступление в этот возраст для мужчины из рода Малфоев считалось особым шагом. В этот день подросток приобретал совсем иной статус, переходя из ранга юного отпрыска в ранг взрослого мужчины. Начиная с этого дня, юноша вступал в наследование частью родовых земель и некоторой суммой денег, ничтожной, впрочем, по сравнению с остальным состоянием, но достаточной для того, чтобы вызвать глубокий обморок сверстников, узнай они об этой причуде старинного рода. Все, казалось бы, радужно и безоблачно: неограниченные траты, свобода и все прелести молодости, которые теперь по карману. Но приложением ко взрослой жизни являлось одно обязательное обстоятельство. В семнадцать лет наследник фамилии и титулов должен быть помолвлен. И, несмотря на свободу выбора во всех других вопросах: что одевать, с кем общаться, как проводить свободное время вне дома, избранницу должен был объявить отец. Самое страшное — для Люциуса стала откровением фраза отца, сказанная однажды. У Эдвина было много любовниц — изысканных, красивых, блестяще воспитанных. И Люциус как-то осмелился спросить:

В том, что они удивительные, мальчик не сомневался — ведь Эдвин сам их выбирал. На что получил ответ, потрясший его до глубины души: «Малфои не разводятся. Это правило!».

Это было сказано так просто и спокойно…

Фраза прочно засела в голове мальчика. Поэтому он боялся этого дня и одновременно ждал его. А вдруг сбудется самая сокровенная мечта? Ведь будущая миссис Малфой должна быть из уважаемого рода и обладать необыкновенной красотой. Такой была Присцилла, его мать. Светло-рыжие волосы, тонкие черты лица и непроницаемый взгляд, когда-то, возможно, живых и веселых, а теперь безжизненных и усталых глаз. Люциус не унаследовал ничего из внешности матери. Ему достались удивительно светлые волосы и серые глаза Эдвина Малфоя. А яркая и живая красота Присциллы перешла к Марисе — младшей сестре Люциуса. За исключением, пожалуй, цвета глаз. Они были не голубые, а серые, как у отца. Вспомнив сестру, Люциус даже на минутку отвлекся от того, что его сейчас ожидало.

Мариса была необычным созданием. Время еще не лишило ее блеска глаз и радости жизни. До совершеннолетия еще далеко, и ей не нужно было заботиться о том, в какую семью отправит ее злой рок по имени Эдвин Малфой. В Марисе было все, чего не было в самом Люциусе. Не проходило дня, чтобы он не думал о младшей сестре, потому что не было на земле человека, которого бы Люциус так… ненавидел. До сих пор в памяти был тот день, когда он, шестилетний мальчишка, ревел от страха в своей комнате, узнав, что Присцилла ждет ребенка. Ведь это означало, что у отца может появиться новая надежда и опора. А вдруг он отвернется от старшего сына?!

Эти несколько месяцев стали кошмаром для бедного мальчика. Отец редко в те дни бывал дома, и Люциусу казалось, что это — вина еще не родившегося ребенка, который отталкивает отца от него. Никого еще Люциус не ненавидел так, как этого, еще не появившегося на свет, младенца, да, пожалуй, Присциллы, ходившей по замку с мягкой улыбкой женщины, которой стало доступно таинство материнства. Сколько раз Люциус мечтал, чтобы она оступилась на широкой каменной лестнице…

Но время шло, и ничего из того, о чем мечтал Люциус, не происходило. В положенный срок на свет появилась Мариса. Узнав, что это дочь, Эдвин даже не пошел посмотреть на ребенка. А спустя два года и вовсе отправил Марису вместе с Присциллой в другое имение. Люциус немного воспрянул духом, но с тех пор отец как-то охладел к нему. Хотя скорее, такие мысли были результатом разыгравшегося воображения Люциуса, но мальчика не оставляла мысль, что отец очень надеялся на рождение второго сына, а это значит — первый был ему чем-то не мил. Дети жестоки. И, будучи избалованным ребенком, Люциус предпочитал считать виновницей всех своих неудач сестру.

И вот сегодня настал день, когда отец огласит свой выбор. В день рождения сына его не было дома. Но это ничего, правда ведь? Наверняка он был занят. С появлением Темного Лорда отец теперь всегда был занят. О том, кто такой Темный Лорд, и откуда он появился, Люциус имел весьма отдаленное представление, но все его поручения, переданные через отца, выполнял исправно.

До чего же страшно услышать имя из уст отца и знать, что ничего изменить уже нельзя. Хотя, о чем он думает! Почему он должен хотеть что-то изменить? Ведь отец, несомненно, выберет для него лучшее.

— На Рождество состоится твоя помолвка, Люциус… Хочу сразу предупредить: это будет пышное торжество. На нем будут присутствовать все нужные люди нашего сообщества, — начал Эдвин.

— Я могу пригласить кого-то из друзей, отец? — Люциус очень надеялся, что его голос звучит ровно.

Серебристая бровь Эдвина вопросительно изогнулась. Сын впервые за семнадцать лет осмелился его перебить.

— Прости, отец, — поспешно добавил Люциус, верно истолковав его жест.

— Предположу, что это от волнения, хотя Малфои не показывают своих эмоций. Ты огорчаешь меня, — спокойно сказал Эдвин.

— Прости, — Люциус опустил голову, стараясь скрыть выражение глаз. Ну почему он никогда не повышает голос? Это было бы так… по-человечески и менее страшно.

— Тебе не любопытно узнать имя будущей жены? — с усмешкой спросил отец.

Люциус молчал. Решив покончить с игрой, Эдвин тихо произнес:

— Нарцисса Блэк.

Перед глазами Люциуса тут же возникла картина.

Смеющаяся девушка стоит на берегу озера. Солнечные блики отражаются от ее волос цвета нежного шоколада. Ее удивительные глаза цвета весенней листвы смотрят на него.

Над чем же она смеялась тогда? Люциус не помнил. Если на то пошло, он даже не мог с уверенностью вспомнить, во что она была одета в тот день. Только эти глаза…

— У тебя глаза цвета осеннего утра, — ее голосок звенит, как хрусталь, сливаясь с плеском волн, которые подкатываются прямо к их ногам. При этих словах она улыбается, и на ее левой щеке появляется очаровательная ямочка.

— А у тебя глаза цвета Надежды, — ответил он. Ответ явно удивил и порадовал ее.

— Тогда пусть я буду твоей Надеждой. Если будет тяжело, позови, и я тут же появлюсь. Ведь Надежда всегда должна быть рядом.

— Нарцисса Блэк, — тихо произнес отец.

О красоте его будущей жены ходили легенды. Не одному юноше Хогвартса снились эти серые глаза и необычно-светлые волосы. Несмотря на то что ей было только пятнадцать, Нарцисса кружила головы парням направо и налево. Вот только Люциуса Малфоя в числе ее воздыхателей не было.

— Когда переваришь эту мысль, найди меня. Нам нужно обговорить все детали церемонии.

С этими словами Эдвин вышел, обогнув по пути неподвижно застывшего сына. Но Люциус не заметил этой тактичности отца, проявленной по отношению к нему впервые. В другой раз он бы, наверное, умер от сознания того, что отец считается с его чувствами и мыслями. Но не сейчас.

«Нарцисса Блэк». От звуков этого имени что-то дрогнуло и порвалось в душе. С удивлением Люциус понял, что это оборвалась нить к ней, его Надежде. В огромной комнате сразу стало как-то пусто и тихо.

Единственным, что нарушало эту мертвую тишину, было потрескивание дров в камине.

02.02.2011

Глава 3. Мой Враг

Холодный взгляд, не надо слов. Звон шпаг. Ты как всегда восстал из снов, Мой Враг. Мой шаг, Мой Враг.

Единственным, что нарушало эту мертвую тишину, было потрескивание дров в камине. Стоп, но он же не горел. Наверное, это какой-то способ приветствовать хозяина. Ручка, между тем, опустилась до основания, и старинная резная дверь медленно отворилась.

Самые худшие опасения Гермионы подтвердились. Потому что на пороге комнаты возник человек, которого она ненавидела больше, чем кого бы то ни было. Этот гаденыш был кошмаром последних шести лет ее жизни. А так как впечатления от шести лет, прожитых в Хогвартсе, были гораздо ярче, чем от того времени, что она провела с родителями-магглами, то можно сказать, что он был кошмаром всей ее жизни. Доброй, кроткой Гермионе до встречи с ним никогда так не хотелось кого-то ударить, унизить, стереть самодовольную ухмылочку с этого ненавистного лица. Казалось, за лето она подзабыла о нем, но сейчас, глядя на светлые волосы, брошенные в лицо юноше порывом ветра из окна… Окно… Она забыла закрыть окно!

«Сейчас он поднимет шум», — в ужасе подумала девушка, но Драко Малфой, казалось, не замечал ничего вокруг. Он явно над чем-то размышлял.

Наверняка обдумывает способы пыток для Гарри.

Между тем хозяин комнаты, сосредоточенно глядя в окно, расстегивал белоснежную рубашку. Когда руки Малфоя дошли до ремня брюк, Гермиона нервно выдохнула. Юноша резко обернулся на звук. Ей бы в этот момент выхватить палочку, наложить на него заклятие, но она лишь, судорожно всхлипывая, сжалась на полу. В былые времена за такое выражение лица Малфоя Гермиона бы отдала многое. Но сейчас ей было не до смеха. Тем временем слизеринец медленно приходил в себя. Потрясение на его лице сменилось привычным раздражением и ненавистью в холодных серых глазах.

— Грейнджер? — его обманчиво мягкий голос заставил Гермиону поежиться.

Он просто стоял и смотрел на нее. Но даже этот взгляд наполнил ужасом каждую клеточку ее существа. Сколько же нужно тренироваться, чтобы научиться так смотреть? Гермиона попыталась заставить себя подумать о том, что это всего лишь Драко Малфой. Он ничем не страшнее любого другого подростка, например, Гарри или Рона… Ведь ему только семнадцать, он такой же студент Хогвартса, как и она сама. Подумаешь, слизеринец. Это совсем не страшно, совсем не страшно. Если это несколько раз повторить, может быть, пропадет тугой комок, застрявший в горле. Совсем не страшно. Почему же так колотится сердце, почему она не может ничего сделать, а просто сидит на полу и таращится на него снизу вверх? Как же он вымахал за лето!

В прошлом году Хагрид показывал Кармалинов. Тогда отважная Гермиона Грейнджер с визгом запрыгнула за спину Рона. Это было нечто такое ужасное, что после ее боггарт превращался в эту гадость. Теперь он будет превращаться в Драко Малфоя, стоящего в расстегнутой рубашке посреди этой чудовищной комнаты. Заглянув в его глаза, Гермиона поняла, что так напугало ее. У семнадцатилетнего подростка не может быть таких глаз. Ну, так же не бывает, он слишком молод для подобной жестокости. Дети жестоки. Но у них нет такого взгляда — их жестокость мимолетна. А здесь она видела свой приговор.

— М-м-малфой, — пролепетала девушка. Ну, зачем она начала заикаться? Хотя удивительно, что смогла вообще издать какой-то звук. Ее лепетание заставило Малфоя лениво приподнять бровь. Видно, он не мог себе представить, что когда-нибудь увидит ненавистную грязнокровку, не знающей, что сказать.

— Будем считать, что с формальностями покончено, — подвел итог их «приветствию» Драко Малфой. — Ты еще хочешь чем-то меня порадовать, или сразу позвать охрану?

Он сделал ленивый жест в сторону камина. Гермиона ни разу не бывала в волшебных замках. Она вообще не бывала в доме волшебника, кроме дома Рона. Но «Нору» никак нельзя было назвать замком, поэтому Гермиона, не представляя, как может быть устроена система безопасности в древних родовых поместьях, справедливо решила, что, воспользовавшись камином, Малфой вызовет своих людей.

— Малфой, пожалуйста, — умоляюще глядя на него, выдавила Гермиона.

Если бы она увидела эту картину со стороны, то, несомненно, возненавидела бы себя. Но сейчас ей было все равно. Нужно как-то отвлечь его, протянуть время, уговорить помочь! Дикая мысль! А вдруг получится?

— Малфой, — Гермиона сама не поняла, какая сила заставила ее подняться на ноги и броситься к нему. — Ты не можешь позвать охрану, ты должен мне помочь, еще не поздно что-нибудь сделать, ты сможешь — я знаю. Ты же не такой, каким хочешь казаться, в глубине души ты… ты… добрый.

Неся всю эту ерунду, Гермиона сама не заметила, как крепко схватила Малфоя за запястья и сдавила с такой силой, что ему наверняка было больно. Однако он не двинулся с места. Сложно сказать, что заставило его стоять неподвижно. Позже Гермиона поняла, что он мог бы стряхнуть ее с себя одним движением руки. Но он стоял, возможно, ошеломленный ее порывом. Его глаза, которые она видела сейчас так близко, расширились от удивления. Гермиона же понимала, что у нее начинается самая настоящая истерика, и что остановиться она уже не сможет.

— Грейнджер, ты себя со стороны послушай, — его ледяной голос произвел эффект ушата холодной воды. — Что ты несешь? Я добрый?!

Встретившись с ним взглядом, Гермиона поняла всю тщетность своих попыток. Его глаза вновь приобрели свое обычное, жесткое выражение. В них не было места состраданию. Гермионе захотелось разреветься. Вот так глупо и бесславно закончилась ее попытка спасти Гарри. Интересно, почему Малфой еще здесь, а не глумится над пленником в подземелье? Чтобы не смотреть в эти глаза, Гермиона опустила голову, скользнув взглядом по лицу Малфоя. Внезапно она осознала, что стоит к нему действительно очень близко. Она успела разглядеть тонкую ниточку шрама на его переносице (раньше она его не замечала), губы, которые от напряжения были сжаты в тонкую линию. Его губы были совсем рядом. Девушка вдруг почувствовала головокружение. Наверное, от страха. Не от запаха же его одеколона, в конце концов. Хотя, может, и от него — с непривычки. Пахнут тут дорогими одеколонами, понимаешь ли. Опустив взгляд ниже, Гермиона с ужасом поняла, что, цепляясь за его запястья, она умудрилась стащить расстегнутую рубашку с одного плеча Малфоя. Она скользнула взглядом по обнажившейся ключице, по пути отметив пульсирующую жилку на его шее. Взгляд задержался на медальоне. Это был серебряный медальон в виде оскаленного дракона, держащего в когтях букву «М». Гермионе внезапно показалось, что он следит за ней.

— Малфой, — тихо проговорила Гермиона, — твой дракон мне подмигивает.

— Что? — опешил слизеринец, проследив за ее взглядом, и тут же раздраженно проговорил: — О Мерлин! Это же волшебный медальон. Хотя откуда тебе, в самом деле, разбираться в таких вещах, как фамильные драгоценности чистокровных семей.

— Гад! — выпалила Гермиона, прежде чем поняла, что говорит.

Малфой резко оттолкнул ее от себя, и она не упала только потому, что ухватилась за край его письменного стола.

— Грейнджер, — голос Драко Малфоя был слаще сиропа, — даже ты с твоими гриффиндорскими мозгами должна понимать, что ты будешь последним человеком на этой земле, кому я соберусь помогать.

— Это не мне, — взмолилась Гермиона. Малфой вопросительно изогнул бровь. — Это Гарри.

Малфой рассмеялся — резко, зло.

— Ты меня повеселила, Грейнджер. Ты считаешь, что, отказавшись помогать тебе, я со всех ног кинусь со своими услугами к этому четырехглазому уроду? Тогда ты еще глупее, чем мне раньше казалось. Твой идиотский дружок сделал свой выбор. Шесть лет назад, когда я протянул ему руку в поезде. Мне плевать на него, я буду рад, если он наконец сдохнет. Ясно?

Самым удивительным было, что, говоря это, Драко Малфой даже не повысил голоса, однако в каждой фразе было столько яда и ненависти, что Гермиона поняла всю серьезность ситуации. Ей неоткуда ждать помощи. Но что-то в злых словах Малфоя заставило ее задуматься; что-то в его словах было очень важным.

— Малфой, — озарило Гермиону, — если ты до сих пор помнишь ту встречу в поезде…

— Вон! — его голос разрезал тишину, как удар хлыста. — Убирайся из моей комнаты!

— Что? — тупо переспросила Гермиона.

— Какую часть фразы «убирайся из моей комнаты» ты не поняла? — вежливо осведомился ее палач.

— Грейнджер, ты проникла в мой дом наверняка по какому-то делу. Спасибо, что навестила меня, польщен, что не утерпела до первого сентября и проникла тайком в мою спальню. Извини, что не могу ответить на твои притязания взаимностью.

Говоря это, Малфой уверенным шагом направлялся к тяжелой двери, ведущей в коридор.

— Не смею задерживать! — лицо его при этом оставалось совершенно бесстрастным.

Как будто он вел речь о погоде, а не обрекал ее своими действиями на верную смерть. Гермиона с ужасом наблюдала за тем, как он распахивает дверь в коридор.

Это конец. Ее ноги намертво приросли к полу. Если бы неделю назад ей сказали, что она не захочет уходить из спальни Драко Малфоя, староста Гриффиндора впала бы в кому, предварительно отправив в нокаут говорившего подобную ерунду.

— Не хотелось бы тебя торопить, но у меня полно дел, — проговорил Малфой с притворным сочувствием и тут же замер, услышав что-то в коридоре.

— Черт, — прорычал Малфой через мгновение.

Захлопнув дверь, он одним прыжком пересек расстояние до застывшей на месте Гермионы, схватил ее за плечи и втолкнул в платяной шкаф. Именно его девушка рассматривала как один из вариантов спасения. Но оказалось, шкаф был не очень удобным убежищем. Впихнув девушку в пространство между аккуратно развешанными мантиями и маггловскими! рубашками и прорычав обещание: разделать Гермиону на части ее же заколкой для волос, если она издаст хоть звук, Малфой захлопнул дверцы и метнулся к двери.

Шкаф оказался резным, и это давало Гермионе возможность сквозь щели наблюдать за тем, что происходит в комнате.

Между тем дверь без предупреждения распахнулась, и на пороге комнаты предстала однокурсница Драко Блез Забини, собственной персоной. Гермиона сразу узнала ее. Блез была настоящей слизеринкой: стервозной, расчетливой, высокомерной и на редкость красивой. Гарри как-то сказал, что она напоминает ему мать на тех школьных колдографиях, которые подарил ему Сириус. Гермиона не видела сходства. Разве что рыжие волосы. Пока однажды, вбегая в библиотеку, не столкнулась с Блез, выходившей ей навстречу. От удара вещи обеих девушек рассыпались по полу. Гермиона присела на корточки, собирая пергаменты и перья. Блез, чертыхнувшись, сделала то же самое. Потянувшись к учебнику по Зельям, Гермиона столкнулась с препятствием — Забини тоже схватилась за эту же книгу. Тут Гермиона вспомнила, что ее экземпляр лежит в сумке, и отпустила книгу, подняв глаза на Блез. Та раздраженно взглянула в ответ, и Гермиона поразилась цвету глаз слизеринки. Она никогда не видела таких глаз, цвета весенней листвы, — даже у Гарри они не имели такого оттенка. Впечатление портило только выражение злости, мелькнувшее в них. Выпрямившись, Гермиона краем глаза заметила какое-то движение. Драко Малфой резко затормозил перед дверью библиотеки, чтобы избежать столкновения с двумя девушками.

— Надо же, слизеринцы знают дорогу в библиотеку, или вы отбываете здесь взыскание? — сказала тогда Гермиона.

Блез собралась ответить что-то, как подозревала Гермиона, малоприятное, но ее опередил Малфой.

— Оставь ее, Блез, вряд ли Грейнджер даже на картинках видела личные библиотеки чистокровных семей. Ей, бедняжке, за каждой ерундой приходится сюда таскаться.

Гермиона позеленела, Малфой же обменялся с Забини мерзкими ухмылками в адрес гриффиндорки.

И вот теперь эта девица бесцеремонно распахнула дверь в комнату Драко.

— Блез, — слегка поморщился юноша, — я же просил не вламываться ко мне без стука, я мог заниматься чем угодно.

Впорхнув в комнату, Блез по пути постучала о дверной косяк.

— Видишь — исправляюсь на глазах, — ее совершенно не смутило сделанное замечание. — Что касается всего остального… Ты же знаешь, меня вряд ли чем-то можно смутить. А, Драко Малфой?

С этими словами она приблизилась к юноше и положила руки ему на плечи. Гермиона почувствовала, что у нее начинают гореть щеки. Меньше всего на свете ей хотелось бы видеть Драко Малфоя, целующимся или занимающимся чем-нибудь еще похуже. Меньше всего на свете… или же все дело в том, что он с Блез? Это открытие поразило Гермиону. Но она не могла не признать, что Малфой был… красив? Ужас! Она подумала это! Впрочем, что толку спорить с очевидным? Из нескладного, хлипкого, мерзкого гаденыша он превратился в высокого, стройного, невозможно красивого… гаденыша. Ну хоть что-то остается неизменным в этом мире.

Блез, привстав на цыпочки, коснулась своими губами губ Малфоя. При этом ее руки сделали резкое движение на его плечах, скидывая прочь многострадальную рубашку. Издав тихий шорох, та обреченно повисла на манжетах, застегнутых на запястьях Драко. Блез умело и неторопливо гладила его плечи, грудь, руки. Гермионе стало жарко. Как Забини так может! Это же Драко Малфой! С ним же нельзя обращаться вот так просто, по-человечески. Он же непременно сделает ей сейчас что-нибудь ужасное. Он же, он же… страшный человек.

А страшный человек обнял девушку за талию и, крепко прижав к себе, ответил на ее поцелуй. Это заставило Блез выгнуться, прижимаясь к нему еще ближе, и запустить руки в его растрепанные волосы.

«Зачем он это делает? — думала Гермиона. — Я совсем не хочу этого видеть!»

«А что же ты не отвернешься?» — ехидничал внутренний голос.

«Ну, должна же я знать, что происходит в комнате!» — бросилась оправдываться Гермиона.

«Ну да, и тебе совсем не нравится эта картина. То-то ты так “не смотришь” на его обнаженные плечи…»

«Хватит!» — встрепенулась девушка.

Зря она это сделала. От ее движения мантия соскользнула с соседней вешалки и, падая, стукнулась о стенку своей затейливой серебряной застежкой.

Звук заставил Блез оторваться от увлекательного занятия.

— Что это было? — испытывающее глядя в глаза юноше, спросила она.

— Понятия не имею, — искренне пожал плечами Малфой.

— Кстати, Драко Малфой, я не успела тебе сказать, что у тебя в комнате пахнет женскими духами…

— Точно, — весело согласился Малфой. — Я прячу Гермиону Грейнджер в своем шкафу. Хочешь с ней поздороваться?

От этих легкомысленных слов Гермиона забыла, как дышать. Блез же восприняла сказанное буквально и пошла через комнату. До шкафа три шага, два… один…

Ее ухоженная ручка начинает открывать дверь. Гермиона видит даже дурацкий рисунок на ее ногтях — играющие дракончики. Чтобы оттянуть момент, когда придется смотреть в эти жестокие зеленые глаза, Гермиона крепко зажмурилась. Ну вот и все. Что она теперь сможет объяснить этой фурии? О покладистом характере Блез Забини ходили легенды, которые пересказывались исключительно шепотом, с указанием на следы ее общения с не угодившими субъектами. Конец!

Вернул ее к действительности насмешливый голос Малфоя.

— Блез, золотко, прежде чем тебя засыплет содержимым моего гардероба, вникни в то, что я сказал: Грейнджер в моем шкафу.

Приоткрыв один глаз, Гермиона увидела, что Блез Забини стоит к ней спиной, глядя в смеющиеся глаза Малфоя. Ее ладонь по-прежнему лежит на ручке двери, наполовину открытой.

Блез звонко рассмеялась.

— Прости, я не подумала об абсурдности этой мысли.

— Иди сюда, — прошептал Драко.

Блез выпустила дверцу шкафа и, увлекаемая движением Малфоя, прижалась к юноше. Гермиона смотрела на его руки, умело гладившие спину Блез в десяти сантиметрах от ее глаз. Его золотистый загар потрясающе смотрелся на фоне белой рубашки Блез. Каждое движение его пальцев заставляло Забини выгибать спину. Гермиона нервно сглотнула и с трудом оторвала взгляд от этой картины. Подняв глаза, она встретила два темно-серых омута. Как можно так нежно целовать одну девушку и с такой ненавистью смотреть на другую? И все это одновременно.

«У него глаза цвета пасмурного неба», — невпопад подумалось Гермионе.

Малфой, не прекращая поцелуя, сделал резкое движение вокруг своей оси, увлекая Блез, и сильно впечатался спиной в дверцу шкафа, заставив ту захлопнуться.

— Ох! Ты не ушибся? — выдохнула Блез.

— Нет, все в порядке… — ответный шепот.

Теперь Гермиона ничего не могла видеть: все заслонила спина Малфоя. Зато ей было прекрасно слышно. Неровное дыхание, сбивчивый шепот. Ужас! Гермиона всеми силами старалась не прислушиваться. Но следующие слова Блез чуть не заставили ее бухнуться в обморок.

— Мне повезло! — прошептала та. — Кто еще сможет похвастаться таким страстным и умелым мужем?

Мужем? Не может быть.

— Блез, — услышала Гермиона голос Малфоя, — давай до Рождества повременим с объявлением о помолвке. Потом все равно все узнают. После того, что приготовил мой отец…

В его голосе почему-то не было радости.

— Хочешь насладиться холостыми деньками? О’кей, Драко Малфой, до нашей помолвки можешь делать что хочешь, даже спать с кем хочешь. Но после Рождества…

Малфой, по всей видимости, остановил поток ее слов поцелуем. Странно, Гермионе послышалась обида в голосе Блез. Что здесь происходит? Ну не могут же их насильно тащить в такое предприятие, как брак. А если так, то почему Забини этому рада, Малфой же не прыгает от восторга? Они красивая пара, а серьезно он, вроде бы, ни с кем не встречался. Он менял девушек со скоростью света. Не то чтобы Гермиону это интересовало, но она всегда исподтишка наблюдала за ним. Ведь он — враг, а слабости врага нужно знать.

— Нет, жутко хочу, чтоб ты осталась, но у меня правда сегодня еще куча дел.

— Ты сегодня вернулся?

— Да, с час назад.

— Они?

— Да, Темный Лорд тоже здесь. И Нарцисса приехала.

— Драко, все будет хорошо.

— Да уж, зная моего отца… Да еще с такой компанией, как Темный Лорд.

— Ш-ш-ш. Не говори так. Ты просто устал и поэтому расстроился на ровном месте. Ничего же плохого пока не случилось. И вообще, ты же у нас ничего не боишься. Так?

— Иногда боюсь, — нервный выдох.

— Хочешь, я попытаюсь что-нибудь разузнать? — сказала Блез с тревогой.

— Да. Хотя нет — не хватало тебе еще в это впутываться.

В комнате повисла напряженная тишина. Тревога слизеринцев была почти осязаемой, и Гермионе стало совсем тоскливо. Если уж они чего-то страшатся в знакомом с детства доме, то что уж говорить о ней? О бедном Гарри, вообще, было страшно подумать.

— Тогда я пойду? — неуверенно проговорила Блез, разорвав эту давящую тишину.

— Я провожу, — рассеянно откликнулся Малфой.

— Не стоит. Находясь здесь, ты можешь оттянуть неизбежное, — с усмешкой.

— Если бы я мог избежать неизбежное, — ответная усмешка Малфоя получилась невеселой.

— Звучит, как выражение софиста, не находишь?

Звук легкого поцелуя и закрывающейся двери. И тишина. Гермиона подумала, что про нее просто забыли. Или Драко ушел с Блез. И в этот миг дверца шкафа распахнулась, и Драко Малфой, который успел застегнуть рубашку (хвала Мерлину — очень отвлекала!), отчеканил тоном, от которого должна была замерзнуть вода в графине, стоявшем, на столе:

— Грейнджер! У тебя пять минут, чтобы объяснить мне, что, черт побери, здесь происходит.

В комнате повисла напряженная тишина.

02.02.2011

Глава 4. Шаг

Шагнул, и все, что позади, Осталось в дымке темно-серой. Ты выбор свой сегодня сделал. Пусть не поймет и не простит Тот друг, что за чертою этой. Что ты шагнул сюда за Светом.

В комнате повисла напряженная тишина.

А ведь пять минут назад здесь еще жили звуки: потрескивал камин, в закрытые створки огромного окна библиотеки бился дождь, звучал голос отца — тихий, спокойный, равнодушный, как всегда. Что же он говорил? Кажется, что-то важное. Ах, да! После того, как вошла Нарцисса, он по-отечески поцеловал ее в лоб (дурацкий жест!) и сказал:

— Люциус, оставляю вас наедине. Думаю, вам есть что обсудить. Нарцисса, мы с твоим отцом будем в гостиной. В случае слишком ретивого поведения жениха можешь смело звать нас… если захочешь…

А в голосе усмешка. Как можно так просто и бездушно говорить о конце всего? Светловолосый юноша проводил улыбающегося отца усталым взглядом и повернулся к своей… Язык не поворачивался называть ее невестой. Да и до Рождества было еще несколько месяцев. Странно. Куда же делась блистательная Нарцисса? Нет, она была красива, но что-то было не так. Люциус не мог понять что, и это его нервировало.

— Садись, — сказал он девушке.

От звуков его резкого голоса она вздрогнула, но села на краешек кресла, заставив себя улыбнуться. Люциус еще ни разу не видел такой неуверенности на ее лице. Нарцисса Блэк привыкла к восторгам окружающих. Люциус не восторгался, и она, похоже, тоже не понимала, что происходит.

Вся ее жизнь была подчинена этому дню — дню, когда она узнает имя своего суженого и поклянется отцу во всем слушаться будущего мужа и никогда ему не перечить. Узнав, что ее избранником стал Люциус Малфой, Нарцисса улыбнулась так, как может улыбаться только по-настоящему счастливая шестнадцатилетняя девчонка: ярко, светло, и попросила разрешения удалиться отправить сову своей подруге Белинде. Нужно же похвастаться такой замечательной новостью! Отец, поцеловав дочь в лоб, разрешение дал: пусть девочка повеселится. Нарцисса пулей выскочила из библиотеки, пересекла холл, устланный тяжелым ковром, и бросилась из замка через главный выход, по дороге сбив с ног Крамера — домового эльфа, который пытался полить огромную кустовую розу, стоявшую в деревянной кадке. Эльф безропотно поднялся и бросился за тряпкой — вытирать разлившуюся воду. Как и все в доме, он знал причину такой бурной радости юной хозяйки. Пусть себе, ему не привыкать.

Нарцисса же, не заметив учиненного ею беспорядка, стремительно сбежала по каменным ступеням главной лестницы. Она очень торопилась… поделиться радостью с Белиндой? Нет! Девушка резко свернула к дорожке, ведущей в сад. Если бы отец увидел это, он мог бы заподозрить что-то неладное — совятня находилась в противоположной стороне. А юная Нарцисса бежала вглубь сада, в сторону едва заметной тропки, чтобы поделиться… Нет, не радостью — вестью, и не с Белиндой, а с совсем другим человеком.

В конце сада находился старый заброшенный домик садовника. Им давно никто не пользовался, и девушка понятия не имела, почему его до сих пор не сносят. Но спросить боялась. Вдруг о нем просто забыли, а она своим вопросом может лишить себя последнего убежища в этом огромном доме. Маленькое деревянное здание стояло в конце заброшенной неухоженной площадки. Нарцисса побежала прямиком к нему. Ее легкие шажочки тонули в глубокой густой траве. Здесь не было даже дороги, и тут Нарцисса споткнулась. Вероятно, о камень. Негромко вскрикнув, девушка упала в траву, больно ударившись коленом. Она быстро встала, оглядываясь по сторонам — не слышал ли кто. На колене, в месте удара о камень, виднелся глубокий порез, из которого довольно сильно сочилась кровь. Каблучок правого босоножка подломился, когда Нарцисса попыталась опереться на больную ногу.

— Этого еще не хватало, — всхлипнув, пробормотала девушка.

Нарциссе Блэк неделю назад исполнилось шестнадцать лет. И самое главное правило, которое она постигла на собственном опыте и потому запомнила на всю жизнь, гласило: «Беда не приходит одна!».

Отряхнув платье и окончательно отломав бесполезный теперь каблук, девушка разулась и осторожно продолжила свой путь. Если бы кто-то в этот момент взглянул на эту хрупкую босую девчушку с окровавленным коленом, бредущую к покосившемуся домику, вряд ли смог бы узнать веселую блистательную сердцеедку факультета Слизерин.

Открыв скрипучую дверь, Нарцисса пробралась к груде хлама, сваленной в дальнем конце комнаты старого домика. Приподняв проржавевший шлем, она руками разгребла солому на земляном полу, и ее тонкие пальцы нащупали кольцо в крышке небольшого люка. Прошептав заклинание пароля для вскрытия тайника, девушка потянула крышку. На дне небольшого углубления лежал сверток непонятной формы. Достав его, девушка отошла к окну, устроилась на старом пыльном подоконнике и развернула сверток. В груде тряпья оказалось обычное на вид зеркальце. Спустя много лет именно это зеркальце получит пятнадцатилетняя Надежда всего волшебного мира из рук своего крестного отца, но так и не сможет им воспользоваться.

Нарцисса протерла пыльную поверхность пучком соломы, приблизила зеркальце к лицу и внятно произнесла: «Сириус Блэк». После чего, прислонившись к оконной раме, стала ждать, когда на другом конце этого чудовищного мира красивый темноволосый паренек заметит сигнал вызова на точно таком же зеркальце. Тогда он посмотрит на нее, и его удивительно синие глаза без слов скажут, что это лишь дурной сон, что все будет хорошо.

И она даже поверит в эту нелепую мысль. Нелепую, но такую желанную.

А потом будет дождь и поездка в замок, въездные ворота которого украшает старинный герб: витиеватая буква «М», которую обвивают руки-лапы каких-то зверей-людей. И напряженная тишина, повисшая в библиотеке, стоило ей лишь войти туда.

Однако, когда ее будущий муж предложил (приказал!) сесть, она даже умудрилась выдавить из себя какое-то подобие улыбки.

Сам Люциус чуть присел на огромный письменный стол. Он не знал, о чем говорить с этой девушкой. Нарцисса тоже не спешила затевать душещипательную беседу. Ее, вообще, похоже, в данную минуту сверх всякой меры интересовали собственные босоножки. Иначе с чего бы она добрых десять минут не отрывала от них взгляда? Хотя, может, она любовалась серебристым лаком на пальчиках своих миниатюрных ножек. Люциуса охватило раздражение. Черт возьми! И это его будущая жена!

Сейчас, когда она сидела на самом краешке широкого кресла, судорожно вцепившись в сиденье руками, со стороны она была похожа на нахохлившегося воробья, нелепо втянувшего голову в плечи. Люциусу совсем не понравился ее вид. Впрочем, Люциусу грело душу, что она испытывает … страх. Хоть и старается его не показывать. Ведь его еще никто никогда не боялся. Домовые эльфы не в счет, да и Крэбб с Гойлом боялись скорее имени его отца. А Нарцисса боялась. Но ведь жена не должна… Вот Присцилла не боялась Эдвина, поэтому и жила далеко-далеко. И хотя это был не ее выбор, такое положение вещей устраивало всех. Впрочем… может, в этом и есть смысл. Он знал, какую клятву дают женщины чистокровных семей при вступлении в брак. Что ж, наряду с послушанием и верностью он приобретает еще и страх. А страх влечет за собой восхищение и уважение. Именно такие чувства испытывал сам Люциус по отношению к отцу. Откуда же ему, семнадцатилетнему подростку, воспитанному с очень странным представлением об институте семьи, было знать, что именно эта формула «страх = уважение + восхищение», выведенная им самим, сыграет с ним злую шутку, когда у него появится собственная семья.

Взгляд Люциуса поднялся от поджатых пальчиков ног Нарциссы к ее коленям. На правом был волшебный пластырь, искусно подобранный к цвету кожи, но, тем не менее, заметный для наблюдательных глаз.

— Что с твоим коленом? — зачем-то спросил он.

Честно говоря, ему было на это глубоко наплевать, но как-то нужно был разбить эту проклятую тишину.

— Я упала в саду, — не поднимая глаз, ответила Нарцисса. Ее тихий голос прозвучал удивительно ровно.

— Ездила в гости к Уизли, помочь выдворять гномов?

— Что-то вроде этого.

— Понятно.

В комнате снова стало тихо — молодые люди погрузились каждый в свои мысли.

Люциус настойчиво отгонял от себя образ темноволосой девушки с глазами удивительного цвета, который воображение упорно подсовывало снова и снова. Если бы в этом кресле сидела она… Все было бы совсем не так. Он бы не прислонялся к этому чертовому столу, а уже давно стоял бы на коленях у ее ног, пытаясь облегчить боль в израненной ножке. Ведь болеть должно обязательно, чтобы он первым мог оказать помощь. А она рассмеялась бы звонко и поблагодарила его.

Разговор о саде и родственниках, даже таких, как Уизли, напомнил Нарциссе совсем другого человека.

— Что с твоим коленом? — тревога в синих глазах. — У тебя кровь идет.

Это были первые слова Сириуса Блэка.

— Ничего, все хорошо, и крови совсем немного.

— Да уж, полподоконника — это совсем чуть-чуть, — нетерпеливо сказал Сириус. — Ты где сейчас?

— Я хотела поговорить… — начала она.

— Так! Выбирайся за территорию, там, в дупле того дуба, ну ты помнишь, я оставил портключ. Он перенесет тебя к озеру. Я буду там через десять минут.

— Нарцисса! Когда ты посинеешь от потери крови или подхватишь какую-нибудь заразу, всем уже все равно будет, о чем ты хотела поговорить. Кстати, возможен и комплексный вариант. Я имею в виду потерю крови и… — он хотел казаться беспечным, но во взгляде сквозило беспокойство.

— Если бы я знала, что точно умру от этого, я бы никому не позволила оказать помощь.

Сказала и пожалела.

— Стоп! Быстро встала. Да-да, прямо сейчас, вместе с зеркалом, чтобы я видел, и пошлепала к дубу. Я тоже вылетаю.

— Я босиком, — зачем-то сообщила она.

— Подходящей обувью не обеспечу, но, — он пожал плечами, — могу взять на руки.

Она улыбнулась, поднимаясь с подоконника.

— Ты правда умеешь оказывать первую помощь?

— Если б не умел, Поттер бы давно загнулся.

Она снова улыбнулась.

— Пока, Сириус, я иду к дубу.

В тот день она впервые убежала из дома, и это был самый счастливый день в ее жизни. Ну и что, что болело колено; плевать, что она была босиком… глядя в его глаза, она верила, что все будет хорошо. Ведь это обещал брат. Пусть не родной, но Нарцисса любила мысленно называть его именно так. Она так и не решилась поделиться с ним новостью. Они просто бродили, смеялись, и он ее фотографировал. Увидит ли она теперь эти колдографии? Прощаясь, Нарцисса незаметно сунула зеркальце в карман куртки Сириуса. Оно ей теперь больше не понадобится, а ему может еще сослужить хорошую службу.

Улыбнувшись на прощание, девушка взялась за портключ. В тот миг она еще не знала, что это последняя их совместная прогулка и что счастливее чем сегодня, они уже не будут никогда. А многочисленные встречи в Хогвартсе будут мимолетны и безлики. Потому что оба они сделали свой выбор.

Нарцисса, как и обещала отцу, станет женой Люциуса Малфоя, а мятежный Сириус Блэк уйдет из отчего дома, и его имя станет синонимом грязного ругательства для всей семьи Блэков. Да и вообще для всего волшебного мира, но уже позже и по другой причине. Для всех, кроме Нарциссы, которая с уходом Сириуса потеряет что-то очень важное.

И уже ничего нельзя будет изменить, и не на что станет надеяться.

Находясь в этой комнате рядом с ненавистным ей человеком, девушка четко поняла: теперь она зависит от него целиком и полностью.

02.02.2011

Глава 5. Отчаяние

Глупость? Отчаяние? Это когда-то стоило сделать. Минутный порыв, А может быть, так проявляется смелость? Стук сердца в ушах, Легкая дрожь в ослабевших коленях. Во времени шаг — И загнулись в спираль мгновенья-ступени. А может быть, в ад. Запах весны и шумящее море… Ввысь и назад… А если паденье? Ну, что ж… это стоит.

Находясь в этой комнате рядом с ненавистным ей человеком, девушка четко поняла: теперь она зависит от него целиком и полностью.

Гермиона посмотрела в глаза Драко Малфоя и невольно отшатнулась, запутываясь в висящих мантиях. Если она считала, что Малфой разозлился, увидев ее в своей комнате… Нет! Что вы! Оказывается, до этого он был просто образцом приветливости и гостеприимства. Сейчас же единственным, что еще спасало здоровье и жизнь несчастной гриффиндорки, было его нежелание портить собственный гардероб, которым, по-видимому, он очень дорожил. Но стоит ей выйти из шкафа… Гермиона заметила, что правая рука Малфоя нервно сжимается и разжимается, и прижалась к спасительным мантиям.

— Грейнджер! Я не буду повторять, — голос его был настолько тихим, что Гермионе пришлось прислушиваться. Может, спокойствие это хороший признак? Только его голос как-то не вяжется с этим взглядом.

Если бы она чуть лучше знала Малфоя, поняла бы, что тот дошел до точки кипения. Это качество выработал в нем отец. Он запрещал сыну проявлять эмоции, и с самого детства у Драко появилась черта: чем сильнее он злился или раздражался, тем тише и спокойней звучал его голос, заставляя окружающих цепенеть. В отличие от семнадцатилетнего Люциуса, Драко Малфоя действительно боялись. Он был жестоким и опасным человеком, а его язвительная речь ранила зачастую сильнее многих заклятий. Его преимущество было в том, что он видел людей: их мысли, чувства. Так было проще управлять, дергая за нужные струны. Он без запинки мог назвать десять способов достать любого ученика Хогвартса, на которого в свое время пало его внимание. Он даже знал наперед, какой будет реакция того или иного человека. Его жертва еще только успевала подумать, чем ответить обидчику, а он уже знал, каким будет этот ответ. Со стороны могло показаться, что он способен читать мысли. На самом деле, он просто никогда не смотрел на людей, он просто их видел.

Блез, посвятившая более десяти лет своей жизни наблюдению за этим странным человеком, была полностью уверена, что если бы он задался целью: мог бы очаровать даже профессора Макгонагалл, которая, к слову сказать, его терпеть не могла. Ведь, умея причинять боль, он, наверняка умел ее излечивать и дарить радость. Но он предпочитал ограничиваться только первой частью этого действия. Просто потому, что ему не нужны были эти люди. Они не волновали его. Блез всегда считала, что человек, которому Драко Малфой захочет протянуть руку дружбы, очень многое обретет в его лице. Ведь она-то знала его не только жестоким и надменным. С ней он бывал другим. Иногда, если позволял себе расслабиться. Нет, он не пытался ее очаровать. Зачем? Она и так была готова ради него на все. Просто с ней он иногда был обычным. В такие минуты она понимала, что за маской надменного подростка прячется усталый ребенок, который слишком давно утратил свое детство. Раньше она думала, что пройдет время, и Драко Малфой станет наконец просто человеком, не несущим на своих плечах бремя этой проклятой фамилии. Но всегда случалось что-то, что раз за разом заставляло его жестоко улыбаться и понижать голос почти до шепота. В такие моменты даже она его боялась. Что же можно говорить о несчастной Гермионе Грейнджер, которая вообще ни разу не видела на лице Малфоя ничего, кроме презрения.

— Малфой, это очень длинная история. Я не знаю… как я могу тебе рассказать? Может, ты все это сам затеял?

Хотя сейчас Гермиона уже начала допускать мысль, что Драко Малфой мог действительно ничего не знать о пленении Гарри.

— Три минуты… — он уже справился с приступом ярости, и теперь его лицо было непроницаемым, только голос звучал еле слышно.

— Малфой, подожди, ты не можешь. Ну, дай мне хотя бы вылезти из шкафа… — приговаривая это, девушка попыталась выбраться, запуталась в висящей одежде и чуть не упала на пол.

— Две.

Драко Малфой отвернулся от своей жертвы и медленно двинулся в сторону входной двери. Сейчас он ее распахнет и выставит девушку из комнаты.

— Гарри здесь! — громко выпалила Гермиона.

Рука Малфоя, тянувшаяся к ручке двери, застыла в воздухе. Он резко развернулся и напрягся, как тигр перед прыжком. Гермиона, не сводя с него глаз, осторожно выбралась из шкафа, и, несмотря на всю серьезность ситуации, чуть не рассмеялась. Кажется, Драко Малфой с трудом удерживался от желания заглянуть под широкую кровать.

— Ты хочешь сказать, что местом встречи со своим ненаглядным Поттером, вы выбрали мою спальню?! — в его голосе появилась опасная мягкость.

— Да нет же! — воскликнула Гермиона. — Он не в твоей спальне, он в твоем подземелье.

— Во-первых, это подземелье моего отца, во-вторых, ты несешь ерунду. Откуда ему здесь взяться?

— Его похитили люди в черной одежде.

— Ага, как в детективе. Темной-темной ночью люди в черной одежде появились на улице как-ее-там, прокрались в дом и схватили несчастного Поттера, прямо как был, в пижаме с сердечки. Кстати, ты в этот момент тоже присутствовала в его спальне? — его ухмылку невозможно было терпеть.

— Причем здесь темная ночь, Малфой! Его похитили днем, в Центральном парке.

Юноша скептически поднял бровь и ухмыльнулся. Гермиона поняла, что он не верит ни одному ее слову.

— Малфой, включи мозги! — с раздражением произнесла девушка. — Зачем мне являться в твой дом на ночь глядя? Не считаешь же ты, в самом деле, что я соскучилась за лето.

— Вполне вероятно, если учесть, что твоей компанией были Поттер и Уизли. Удивляюсь, как ты вообще жива, как вы все живы. От ваших бесед мозги тухнут. Темы сезона: номер один — Темный Лорд; номер два — Спасение мира. Не удивительно, что кто-то из троих потянулся наконец за толикой интеллектуальной беседы.

Внезапно его ухмылка исчезла, и он резко сказал:

— Я жду правду! И меня больше интересует способ, которым ты сюда проникла.

— Ты не спрашиваешь, зачем я здесь? — не поверила своим ушам Гермиона.

— Причины меня не очень интересуют, итог для тебя все равно будет один.

Гермиона сглотнула. «Что он имеет в виду?»

— Но лучше расскажи все.

— Мы гуляли в Центральном парке… — начала она.

Драко Малфой по-прежнему стоял у двери, засунув руки в передние карманы брюк, нетерпеливо сгибая и разгибая большие пальцы. При этом он, зачем-то, перекатывался с носка на пятку.

— Мы ели мороженое, смеялись, — Гермиона почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы. Еще несколько часов назад они были беззаботны и счастливы. Все было замечательно. И Гарри так весело смеялся, его глаза так сияли, а сейчас он…

— Грейнджер, избавь меня от слезливых подробностей, — равнодушный голос вернул ее к действительности.

Девушка яростно моргнула и подумала про себя, что, если выберется отсюда, придумает для этого ублюдка такую кару, что ему сто крат вернутся каждая ее слезинка и каждая минута страдания Гарри.

— Потом появился экипаж с вашим гербом на дверцах и увез Гарри.

— Люди? — вопрос прозвучал односложно, но она поняла, о чем он.

— Никто ничего не заметил. Я не знаю, как это было сделано.

Кажется, он хотел съязвить по поводу того, что она не все на свете знает, но промолчал. Гермиона не льстила себе мыслью, что из чувства такта. Просто он хотел быстрее разобраться в ситуации.

— Они просто затащили Гарри в экипаж. А вокруг все шло своим чередом и…

«Интересные приоритеты», — подумалось Гермионе.

— Ты же свидетель. Нелогично.

Действительно. Не могли же они хотеть быть узнанными. Или это способ заманить ее сюда? Гермионе стало холодно. Окно было все еще открыто, и через него в комнату влетал прохладный ветерок, приносящий с собой запах моря. Девушка любила море. В другой раз она бы порадовалась. Но не теперь.

— Где ты была в этот момент?

Его вопрос пронзил ее мозг озарением.

— Я отходила к урне — выкинуть обертку от мороженого.

Он кивнул.

— Потом они поехали, а я вскочила в отделение для багажа.

— Никому ничего не сказав! — он рассмеялся. — Ты — идиотка, Грейнджер! Как же ты теперь надеешься выйти отсюда? Ты в ловушке! Никто не подумает вас искать в этом доме. Для начала все решат, что вы где-то уединились и коротаете деньки до школы…

— Дамблдор нас найдет! — упрямо сказала Гермиона, хотя в душе понимала — он тысячу раз прав. Она действительно идиотка. Сама не использовала возможность спасти Гарри.

— Ну-ну, жди… Рассказывай дальше! — с этими словами он направился к столу, выдвинул тяжелый стул и, развернув его спинкой вперед, оседлал. — И, кстати, можешь присесть.

В ответ на недоуменный взгляд девушки он пояснил:

— У меня голова начинает кружиться от твоих попыток изобразить заводной паровозик.

Только тут Гермиона заметила, что, рассказывая, от волнения ходила туда-сюда перед шкафом, причем все время по одной и той же траектории.

— Нечего больше рассказывать, — сердито буркнула девушка и, присев на краешек огромной кровати, начала теребить темно-зеленое покрывало. — Мы оказались здесь…

— Как? — спросил Малфой, сложив руки на спинку стула и опустив на них подбородок. Гермиону нервировал его пристальный взгляд.

— Гарри унесли в какую-то дверь внизу, а я испугалась и побежала в замок. Вот и все.

— Я имел в виду, как ты оказалась на территории замка? — терпеливо пояснил Малфой. Хотя запас его терпения, похоже, иссякал с катастрофической скоростью.

«Вот же тупой!» — подумала Гермиона.

— Въехала в багажном отделении экипажа, — как умственно отсталому, пояснила девушка.

Ответом ей была странная улыбка.

— Врешь! — тихо сказал он. — Или ты немедленно рассказываешь правду, или я зову охрану. Они смогут тебя разговорить.

— Грейнджер, я живу в этом доме семнадцать лет, — доверительно сообщил Малфой. — На территорию замка нельзя проникнуть. Люди в карете наверняка имели доступ, и они же наложили заклятие на Поттера. Как теперь объяснишь свое появление здесь? — шелковым голосом спросил хозяин комнаты.

— Малфой, я… не знаю, ты должен поверить…

— Я ничего никому не должен, меньше всего тебе.

Он резко поднялся и двинулся к камину.

— Драко, пожалуйста, — Гермиона сказала это прежде, чем смогла осознать. Это был первый раз за шесть лет, когда она назвала его по имени. Просто здесь, в этом чудовищном доме, в подземелье которого страдал Гарри, не было шести лет вражды. Был леденящий душу страх и слабая Надежда на спасение. И Гермиона собиралась использовать этот призрачный шанс.

Звук собственного имени заставил Малфоя замереть. С колотящимся сердцем Гермиона следила за тем, как он медленно оборачивается. В его глазах полыхнула… радость? Злое веселье? А может быть, это просто отблеск пламени заставил их откликнуться на игру света и тени.

С этими словами он направился к девушке, которая только сейчас осознала весь смысл сказанной им фразы. Вот как он истолковал ее попытку! Гермиону бросило в жар. Она впервые осознала, что комната, в которой они находятся — спальня, а сама она сидит на огромной двуспальной кровати. Если это окажется единственным шансом повлиять на него, каким будет ее выбор? Не успев ни о чем подумать, девушка вскочила и кинулась к окну. Она не знала, что собирается делать. Прыгать? Глупо. Гермиона резко развернулась. Малфой, ухмыльнувшись, приблизился к ней. Подоконник больно врезался в поясницу девушки. Слизеринец остановился совсем близко и оперся руками о подоконник по обе стороны от Гермионы. Она не знала, что делать. Хвала Мерлину, он не касался ее, но стоял очень близко, так близко, что Гермиона увидела на его ключице небольшой синяк, оставленный его невестой. Она не могла заставить себя посмотреть в его лицо. Это было слишком. Девушка боялась того, что может увидеть в его безжалостных глазах, поэтому, с завидным упорством, изучала этот дурацкий синяк: его цвет, форму. «Как же надо было стараться, чтобы он напоминал… снитч?» — пришло в измученный мозг глупое сравнение.

— Малфой, — пролепетала она, поднимая глаза. Ее мучитель насмешливо приподнял бровь, ожидая продолжения, но Гермиона замолчала.

Справедливо догадавшись, что продолжения не будет, Малфой сказал:

— Грейнджер, доведу до твоего сведения, что в списке девушек, с которыми я захочу переспать, ты тоже стоишь на последнем месте. Хотя, — подумав, добавил он, — я тебя обманул.

«Неужели он ненавидит кого-то еще больше?» — мелькнула шальная мысль. Почему-то Гермионе это показалось важным.

— Тебя в этом списке вообще нет, — закончил свою мысль Малфой и шагнул назад, резко оттолкнувшись от подоконника.

Гермиона испытала потрясение? Облегчение? Обиду? Она не знала. Но пережитый стресс наконец взорвал измученный мозг потрясающей своей новизной мыслью. Она же волшебница! Вспомнила! Не отводя взгляда от Малфоя, успевшего позвонить в колокольчик над камином, Гермиона вынула палочку из кармана джинсов и сразу почувствовала себя уверенней. Теперь надо действовать быстро.

— Малфой! — резко произнесла она. Слизеринец удивленно оглянулся. Он явно этого не ожидал.

— Если хочешь жить, не показывай виду, что ты здесь не один.

— Ты уверена, что умеешь ей пользоваться? — весело спросил он. — Я имею в виду, для тех целей, для которых ты ее достала?

— Уверена, — пообещала Гермиона. Ей совсем не понравилось его веселье. Он явно не воспринял угрозу всерьез. — Малфой, я знаю заклинание, от которого ты весь покроешься такой гадостью, что даже мадам Помфри за месяц не управится.

Он пожал плечами.

— Постарайся не запустить им в меня раньше времени, а то вряд ли будет похоже, что я здесь один, — усмехнулся Малфой.

В это время за дверью послышались шаги. Гермиона, не опуская палочки, спряталась за открывающуюся дверь. В комнату вошел… домовой эльф.

— Что угодно хозяину? — Гермиону покоробило раболепие в его голосе. Она опустила палочку. Почему Малфой вызвал не охрану, а домового эльфа? Хотя они умеют колдовать, поэтому… Гермиона вновь направила палочку на Малфоя, но ни хозяин комнаты, ни домовик не обратили на нее ни малейшего внимания.

— Что с главными воротами? — спросил Малфой. В его голосе было столько властности, что Гермиона нервно поежилась.

— Сэр хочет узнать, когда окончится ремонт силового поля? — начал эльф, сгибаясь в три погибели. В другой раз Гермиона бы его пожалела, но сейчас ее взгляд был прикован к лицу Малфоя. Если бы она не смотрела так пристально, то пропустила бы мимолетное замешательство в его глазах. Судя по всему «сэр» даже не подозревал о начале этого самого ремонта.

— Все будет закончено к полудню, сэр.

— Можешь идти, — величественно разрешил господин, — и ни слова отцу о том, что был у меня.

— Полли не видел молодого хозяина уже два месяца, — поклонился эльф.

— Хорошо. Ступай.

Дверь за эльфом закрылась, наступила тишина. Малфой о чем-то напряженно думал. Гермиона стояла с поднятой палочкой и не знала, что делать. Наконец Малфой повернулся к ней.

— Грейнджер…

Драко Малфой молча сделал шаг в ее сторону и, прежде чем Гермиона смогла что-то сообразить, больно сжал ее правое запястье, заставляя выпустить палочку.

Гермиона яростно боролась. Было больно, но она не хотела уступать. Когда Малфою наскучило, он нажал на какую-то точку, и онемевшие пальцы девушка сами собой разжались. Палочка бесшумно упала на ковер. Выпустив Гермиону, Малфой нагнулся за палочкой, поднял ее и спрятал в карман.

— Так-то лучше, а то еще глаз кому-нибудь выколешь.

Гермиона проглотила слезы. Он издевался. Он знал, что она не сможет воспользоваться палочкой, отсюда все его веселье. Он знал, как она поступит. И не вызвал охрану, потому что играл. Девушка осознала, что этот дьявол, чьи светлые волосы сейчас трепал ночной ветер, может сделать с ней все, что угодно. И что именно он был режиссером спектакля, разыгравшегося в этой комнате в течение последних нескольких минут. И сейчас он беззастенчиво наслаждался своим триумфом. Да и кто мог бы его в этом упрекнуть? Осознавать, что ты можешь играть живыми людьми, как марионетками… в семнадцать лет это одурманит любого.

— Зачем ты собралась в подземелье? — лениво спросил он.

— Спасать Гарри, — зло ответила девушка.

— Класс! Только туда ты не сможешь проникнуть незамеченной даже с моей помощью. Тебя непременно обнаружат, притащат в камеру к Поттеру, и тогда из него можно будет веревки вить.

— Почему? — Гермиона слушала его, как завороженная.

— Грейнджер, — устало сказал Малфой, — Поттер не выдержит боли.

— Я спрашиваю: почему ты не сможешь провести меня в подземелье? — еле сдерживаясь, произнесла Гермиона.

— Потому что! — отрезал Малфой.

Наступила тишина. Гермиона нервно считала в уме до десяти, чтобы не заорать. А Малфой смотрел в одну точку, покусывая губу.

— Ты неправ, — наконец не выдержала девушка, едва не срываясь на крик. — Гарри сильный, и он… не боится боли!

— Я знаю, — удивил ее Малфой, — почему, ты думаешь, я предпочитаю чаще говорить с ним, а не драться?

— Ты его боишься.

Малфой рассмеялся.

— Опять пальцем в небо. На свете не так много вещей, которых я боюсь, — внезапно его лицо стало серьезным. — У каждого человека есть слабое место. У Поттера — близкие. Он скукоживается, если по ним бьют просто словами. А теперь представь, что с ним будет, если к тебе применят круцио у него на глазах.

— Это же непростительное заклятие. Твой отец не пойдет на такое.

— Для моего отца это воспитательное заклятие, — спокойным голосом ошарашил ее Драко Малфой.

Малфой резко дернул плечом и сказал:

— Могу сказать, что сейчас его наверняка применяют к Поттеру.

— Но это же невыносимо больно. В книжках описано… — резкий смешок Драко Малфоя заставил ее понять, какую чушь она несет.

В книжках описано… А рядом стоит тот, кто испытал это на себе. «Воспитательное заклятие». Значит с детства…

— Твой отец — чудовище.

После его резкого оклика наступила тишина. Гермиона молчала, уставившись в камин. Что делать?

— Как ты узнала, что это моя комната?

— Что? — не сразу поняла переход девушка. — А-а-а. Я не знала.

Он недоверчиво наклонил голову.

— Я бежала по коридорам, а потом спряталась в этой комнате.

— Хм, так повезти могло только тебе. Из всего замка… К слову сказать, в это крыло вообще кроме домовых эльфов захожу только я.

— Повезло? Ты льстишь себе, Малфой, если мнишь из себя веселую компанию.

— Могу устроить экскурсию до подземелья. Тролли-охранники, несомненно, повеселят тебя больше своим хрюканьем.

— Грейнджер, у тебя проблемы со слухом или с памятью?!

— Больше не буду.

Гермиона обрадовано встрепенулась.

— Не радуйся. На все комнаты замка наложены сенсорные чары. Ты еще не успеешь договорить заклинание, как будешь иметь тесное знакомство с симпатичными троллями.

— Малфой, как ты умудряешься жить в таком милом окружении?

Он предупреждающе развернулся к ней, наверное, чтобы еще раз поинтересоваться состоянием здоровья, но в этот момент в дверь постучали.

— Прямо дом свиданий! — пробормотала Гермиона, метнувшись к шкафу. — Как столько человек могут хотеть видеть перед сном Малфоя? Мне б неделю кошмары снились.

Наверное, Драко мог бы много чего сказать ей на этот счет, но вместо этого, спрятавшаяся Гермиона увидела, как он глубоко вздохнул и пошел открывать дверь.

02.02.2011

Глава 6. Стекло

Тьма, Мрак. Легкий шорох шагов. Друг, Враг. В Блик, в Свет. Радости больше нет. Есть Миг Длиною в тысячу лет. Который устал от оков. Есть Пир Не слышащих нас Богов.

Светловолосый юноша откинулся на спинку стула и устало потер переносицу. Сколько можно этим заниматься?! Он с ненавистью взглянул на бланк приглашения на гербовой бумаге. Амур, целящийся из лука в точные копии Люциуса и Нарциссы, глупо улыбающиеся друг другу, опустил лук и весело подмигнул.

— Да иди ты! — не выдержал Люциус и, скомкав приглашение, отправил его в камин. Взгляд остановился на часах. Полночь. 31 августа. Завтра в 11.00 он будет на платформе 9 и ¾. Как дождаться завтрашнего дня и как отсрочить этот момент? Люциус сам не знал, чего хочет больше. С одной стороны, закончится эта идиотская суматоха вокруг замечательного события — его помолвки, все отстанут хотя бы до Рождества. С другой стороны, там будет она.

Там будет она, поэтому Люциусу страшно не хотелось появляться на платформе. Как сообщить ей? Что сказать? Внутренний голос твердил, что ничего сообщать не придется. Она и так уже все знает. Последние пару недель все только и твердили об этом событии. Две недели кошмара! И вот завтра закончится неизвестность. Там будет она, поэтому Люциусу до смерти хотелось поскорей оказаться на платформе.

Глупо и нелогично. Он и сам все понимал. О какой логике могла идти речь, если было только юношеское сердце, которое сжималось в предвкушении встречи: то ли от радости, то ли от страха. Они не виделись два месяца, а ему казалось, что два года… или двести лет. А сколько еще не увидятся? Люциус Эдгар Малфой осознавал, что теперь все изменится. И хотя помолвка состоится лишь на Рождество, он уже чувствовал, что вся тяжесть и ответственность этого события давит на него, прижимая к земле, мешая дышать. Теоретически он мог встречаться с кем угодно до Рождества. Да и после помолвки до самой свадьбы, наверное, тоже. В Хогвартсе полно красивых девушек. Да на самом деле, только одна. И испорченный Люциус Малфой каким-то шестым чувством понимал, что она не заслуживает статуса девушки на одну ночь, даже статуса постоянной любовницы. Меньше всего она. И в душе он понимал, что никогда не осмелится предложить ей подобное. Другое дело, если бы помолвка сохранилась в тайне… Тогда было бы время до августа. Одиннадцать месяцев. Нарциссу можно было бы уговорить. Почти год, чтобы наслаждаться вкусом ее губ, чувствовать тепло ее рук, тонуть в зелени ее глаз. Так нет же! Сейчас на этом чертовом бланке он должен вывести имя ее отца с пометкой «Приглашаем всех членов Вашей уважаемой семьи…». Она будет уже в школе, когда почтовая сова подлетит к старинному замку. Но родители не преминут поделиться с дочерью такой новостью. Чистокровный брак — это всегда событие.

Перо в его руке хрустнуло и сломалось. Люциус с ненавистью уставился на кусок безликого, ни в чем не повинного пергамента. Ему казалось, что если смотреть на него долго-долго, тот исчезнет. А заодно с ним и вся эта стопка дурацких приглашений, и эта комната, и этот замок. Юноша вздохнул и, выбравшись из-за стола, остановился напротив широкого окна библиотеки. Если бы кто-то видел его со стороны, очень удивился бы такому пристальному взгляду. За окном была непроглядная чернота, словно кто-то опрокинул чернильницу на узорчатое стекло. Но Люциус продолжал вглядываться. Постепенно на его лице появилась грустная улыбка. Неважно, что полночь и темнота. Перед его глазами был яркий солнечный свет, и он явственно слышал шум набегающих волн.

Смеющаяся девушка стоит на берегу озера. Солнечные блики отражаются от ее волос цвета нежного шоколада.

— У тебя глаза цвета Надежды, — сказал он тогда. Слова явно удивили и порадовали ее.

Прижавшись лбом к холодному стеклу, Люциус прошептал:

Пустота не ответила. Да он и не ждал ответа. Человек, заваривший все это, сейчас неторопливо беседовал в гостиной с пресловутым Темным Лордом. Люциус не был допущен до сегодняшнего разговора. И он был этому рад. С недавних пор ему тяжело было находиться в обществе отца. Нет, Люциус не винил Эдвина. Тот подобрал ему блестящую партию. Отец всегда прав. Только… Почему Нарцисса? Чем хуже она? Она тоже из чистокровной семьи. Ну и что, что учится в Когтевране. Не в Гриффиндоре же, в самом деле! После памятной и «содержательной» беседы с Нарциссой Люциуса посетила шальная мысль: попросить Эдвина изменить решение.

Решившись, он стремительно вышел из своей комнаты и быстрым шагом направился на поиски отца. Встречный эльф сказал, что тот в библиотеке. Люциус бросился туда и храбро постучал? Ничего подобного. Он подкрался к библиотеке и тихонько приоткрыл дверь.

— Ты должна всегда помнить, что ты — Малфой. Я уверен, что ты попадешь в Слизерин… для твоего же блага. И, надеюсь, ты понимаешь — я не обрадуюсь, узнав, что ты общаешься с грязнокровками или полукровками.

«Черт, ей же одиннадцать в этом году! Только этого не хватало! Только бы промолчала!» — последнюю мысль он направил в сторону сестры, как если бы та умела слышать мысли. Естественно, Мариса не услышала. И, естественно, не промолчала.

— Почему я могу общаться только с чистокровными волшебниками? Полукровки заразны? — заинтересованно спросила Мариса.

Люциус мысленно застонал. Как она смеет говорить подобное отцу, перечить ему. Конечно, она воспитывалась вне дома, но должна же что-то соображать.

— Я прощаю твою дерзость на этот раз. Ступай.

Люциус быстро отпрянул от двери и спрятался за доспехами. Его сердце часто колотилось. Вот гадина! И отец даже не наказал ее. Хотя, наказание — это скорее форма прощения. Вот Люциуса он всегда прощает. После наказания никогда не вспоминается о его причине. Эта мысль слегка успокоила юношу. Он глубоко вздохнул и вышел в коридор. Марисы уже не было. Постучав в дверь и дождавшись резкого «войдите!», Люциус шагнул навстречу судьбе.

Отец сидел за столом и выглядел раздраженным.

«Маленькая стерва», — подумал Люциус и пообещал себе устроить ей веселую жизнь в Хогвартсе, а еще мысленно взмолился, чтобы она попала в Гриффиндор, тогда даже стараться не придется — отец сам ее прибьет.

— Что ты хотел? — Эдвин вопросительно поднял бровь.

Люциус собрался с духом, посмотрел отцу в глаза и сказал:

Первые полчаса после того разговора с отцом Люциус злился на свою… трусость? А потом рассудил, что во всем виновата Мариса, которая разозлила отца. Ее вина была в том, что он не смог сказать правду, в том, что одиннадцать лет назад она известила этот дом криком о своем появлении на свет… Как же он ее ненавидел!

А вечером приехала Нарцисса. Их обязали подписать приглашения. Когда она, чуть улыбаясь, вошла в гостиную, Люциус понял, что по части вины она делит пальму первенства с Марисой. Зачем она приехала? Зачем они обе появилась в его доме, его жизни?!

Откуда ему было знать, что Нарцисса Блэк сейчас бы с большей радостью прошлась по раскаленным углям босиком, чем в туфельках по этой мягкой зеленой ковровой дорожке, которая вела в гостиную дома Малфоев, а как позже выяснится, прямо в ад. Но, несмотря на то, что все ее мысли рвались к синеглазому пареньку, который как раз сегодня повздорил с родителями и уехал к своему другу Джеймсу Поттеру, она делала шаг за шагом. И светловолосый юноша с жестокими серыми глазами становился ближе с каждым ударом сердца.

Он предложил подписывать приглашения по отдельности. «Предложил» — это громко сказано. Ведь когда предлагают, подразумевается выбор. Нарцисса его не получила. Ледяным тоном она была поставлена в известность, что он сам подпишет все приглашения и распорядится доставить их в дом Блэков. Дальше она поставит свою подпись и позаботится о доставке почты адресатам. Она не спорила. Ей хотелось побыстрей уехать. Но появился Эдвин и пригласил отужинать с ними…

Вечером в своей спальне Нарцисса сминала льняные простыни, пытаясь удобней устроиться и уснуть, но ничего не получалось. Причина была проста. Ее еще ни разу не обидели в доме Малфоев, но ей было… страшно. Почему-то она чувствовала, что происходит что-то непоправимое и, хуже всего, неизбежное.

Люциус не знал о ее переживаниях и не хотел знать. Он жил первым сентября, ждал его, боялся, и оно наступило.

Он стоял на платформе 9 и ¾ рядом с отцом. В честь чего тот вызвался его проводить, Люциус не понимал. Наверное, из-за Марисы, которая стояла в паре метров от них и во все глаза разглядывала окружающих людей — там, где она жила, был довольно узкий круг общения. Рядом с Люциусом, пытаясь сохранить улыбку на лице, стояла Нарцисса.

«Как у нее скулы не устали без конца улыбаться?» — зло подумал Люциус. Он не понимал, зачем отец притащил их на вокзал вместе. Отговорка про то, что Блэки заняты и не смогут проводить дочь, на Люциуса не подействовала. В доме полно слуг и экипажей — могла бы сама добраться. Дело было в другом. В чем именно, ему еще суждено будет понять.

А пока он с остервенением крутил головой, выискивая знакомый силуэт. Желудок сделал сальто, и сердце заколотилось с удвоенной силой. Люциус еще не видел ее, но уже почувствовал.

— Мисс Забини! — услышал он голос отца и резко развернулся.

Она! Стихли звуки, исчезла суматоха. Не стало ничего. Только она. От радостной улыбки очаровательная ямочка появилась на ее левой щечке

— Добрый день, мистер Малфой! Люциус! — Фрида приветливо улыбнулась.

От ее улыбки и голоса на сердце стазу стало тепло и напряжение, копившееся все эти дни, разом отступило. Ерунда! Они обязательно что-нибудь придумают. Только бы поскорее остаться с ней наедине. Он все расскажет. Все объяснит.

— Позвольте представить невесту моего сына — Нарциссу Блэк, в скором времени — Малфой.

Дзинь! Это разбился мирок, состоящий только из ее лица и голоса. На Люциуса разом обрушился хаос окружающего мира; он услышал крики, смех, увидел десятки людей, снующих вокруг. И встретившись с ее взглядом, Люциус понял…

— Знаешь, душа человека, как стекло. Она очень легко бьется, — сказала темноволосая девушка, внимательно разглядывая свое отражение в озерной глади. Шлепнула ладошкой по воде, и отражение пошло рябью. — Вот так.

Люциус понял, что это был за звук. Она была права. Душа, как стекло.

— Нарцисса, приятно познакомиться, — протянутая рука на несколько мгновений повисла в воздухе.

— Фрида. Взаимно, — руки встретились.

Это была простая формальность, они прекрасно знали друг друга. Обе из чистокровных семей, общающихся между собой, обе студентки одной школы. И Люциус понял: Эдвин Малфой срежиссировал прекрасный спектакль. Он сыграл по своим правилам. Теперь бессмысленно было уговаривать Нарциссу помолчать, выигрывая хотя бы пару дней, пока сова не постучится в почтовое окошко замка семьи Забини. Бессмысленно пытаться что-то объяснить Фриде, потому что уже не успел. У его мечты было странное имя, но она любила его, оно означало «свобода». Она была свободной, он — нет. Конец спектакля. Словно почувствовав его мысли, Фрида медленно отвела взгляд от Нарциссы, вежливо улыбнулась Эдвину и ушла.

Вот так просто, не сказав ни слова, не оглянувшись… Она была свободна.

А он в этот момент понял, что на земле стало меньше на одного близкого человека и больше на одного ненавистного.

Подняв голову, он встретил взгляд отца.

02.02.2011

Глава 7. Самый близкий Враг

Порой, желая знать ответ, Мы восстаем и протестуем. Для нас все просто: Тьма и Свет. Он выбрал сторону другую. Предубеждений наших Мглы? Что на другом конце иглы? Что он не просто раб желаний. Его же выбор — промолчать. Он слишком горд для оправданий.

Подняв голову, он встретил взгляд отца.

Почему-то он знал, что сейчас должно произойти.

Гермионе еще никогда не доводилось видеть такого взгляда. На месте Малфоя-младшего она бы уже улепетывала, сверкая пятками. Весь вопрос — куда? С некоторых пор ей казалось, что и сам Драко Малфой был бы не прочь убраться из этого дома, как бы он ни хорохорился и что бы ни говорил.

Сквозь резную дверцу шкафа Гермиона наблюдала как будто отрывок из фильма ужасов, главными действующими лицами которого были эти два поразительно похожих друг на друга человека. У Гермионы в первый раз появилась возможность рассмотреть Люциуса Малфоя. Если не брать в расчёт страх и неприязнь, которые внушал этот человек, то его можно было бы назвать красивым: аристократичные черты лица — легкие невесомые и в то же время очень мужественные, гордая осанка, ленивая расслабленность в движениях, и одет он был со вкусом. Гермиона вглядывалась в человека, для которого было в порядке вещей воспитывать единственного сына с помощью круцио, и пыталась сопоставить это знание с тем, что видела. Картинка и мысленный образ сочетались плохо, будто речь шла о совершенно разных людях. Но одно Гермиона уловила точно — с появлением Малфоя-старшего, в комнате стало как-то холодно и безрадостно. Хотя единственное, что он пока сделал — распахнул дверь и встретил взгляд сына.

«Что же будет, если он узнает, что я здесь?» — с ужасом подумала Гермиона. Ей сразу вспомнился эльф, которому Малфой приказал молчать о ней. По спине пробежал холодок. Эльфы, конечно, не могут нарушить прямых приказов, но кто их знает? Это же эльфы Малфоев. Вдруг у них тоже мозги набекрень. Взять хотя бы Добби. Стало страшно, очень страшно.

— Драко? — наконец нарушил молчание Люциус. — Когда ты прибыл?

— Здравствуй, отец, — ровным голосом проговорил Малфой. — Около часа назад.

— Почему не сообщил? — Люциус шагнул в комнату, обходя сына и прерывая эту непонятную Гермионе игру — кто кого пересмотрит. Его вопрос прозвучал буднично и монотонно. Впрочем, это даже был не вопрос, а, как показалось Гермионе, скорее утверждение того, что сын допустил оплошность, и отец это заметил. Драко Малфой промолчал, видимо, согласившись с оценкой Гермионы.

— Пахнет женскими духами… — глядя в окно, проговорил Люциус, — чем-то легким и манящим. Надо будет поинтересоваться у Блез. Она ведь заходила к тебе, а нам ничего не сказала.

— По-видимому, ей не понравился визит, — осторожно проговорил Малфой. — Мы поспорили.

— В последнее время ты слишком много споришь.

Гермионе показалось, что в этих словах прозвучала угроза.

— Что поделать? Переходный возраст, депрессивные метания… — начал перечислять Драко. Он по-прежнему стоял у открытой двери, не сводя глаз со спины отца.

— Мой сын — странный человек, — слегка удивленным голосом перебил его Люциус, отправив эту фразу в темноту за окном. — Иногда кажется, что…

Что кажется Люциусу Малфою, так и осталось загадкой, потому что в этот момент из коридора раздался голос, похожий на шипение змеи. Оба Малфоя резко обернулись. Причем Люциус склонил голову в почтительном поклоне, Драко же несолидно шарахнулся в сторону. Из коридора послышался смех. Гермионе стало еще хуже. Даже мысли о том, что Гарри хотя бы в эту минуту не угрожает опасность, оказались очень слабым утешением. Она с безумной надеждой смотрела на худощавую фигуру светловолосого юноши в противоположном конце комнаты. Странно, но в этот момент Гермиона отчетливо поняла, что ее жизнь в его руках. Она думала об этом с того момента, как узнала, в чьей комнате судьба уготовила ей приют. Но тогда опасность была скорее номинальной. Гермиона понимала, что Драко Малфоя можно как-то уговорить, упросить, что-то пообещать, несмотря на то, что он опустил ее с небес на землю, дав понять, что она не представляет для него никакого интереса. Но он мог выставить какие-то условия. Не знаю — проигрывать Слизерину все квиддичные матчи… Дурацкая мысль… Но Гермиона верила, что с ним возможно будет договориться. Ведь он был пусть необычным, но все же подростком. У него еще не было жажды убийства, порабощения. Почему-то Гермиона в это верила. И так получилось, что теперь только он был ее спасением. Смешно, но здесь, вдалеке от Хогвартса, когда она осталась совсем одна, Враг стал дороже и ближе. Просто он был хорошо знаком, он был родным, если хотите. Последней ниточкой, соединяющей с привычным миром. И Гермиона, затаив дыхание, вглядывалась в этот до боли знакомый силуэт.

Тем временем Драко Малфой пришел в себя. Он вежливо склонил голову и произнес:

— Добрый вечер!

Слыша его ровный и спокойный голос, сложно было представить, что еще пять минут назад он, как ошпаренный, отскочил от двери при виде гостя.

— Что меня всегда забавляло в твоем сыне, так это его хорошие манеры в любой ситуации, — обратился голос к Люциусу.

— Я очень старался, мой Лорд, — ответил тот.

— По-моему, он старался еще больше.

Фраза повисла в наэлектризованном воздухе комнаты.

— Сегодня великий день, Драко, — обратился тот же голос к юноше, — для тебя и твоей матери.

— Где, кстати, Нарцисса? Или она тоже забыла сообщить о прибытии?

— Она ждет вас в библиотеке, мой Лорд. Все будет готово, как вы прикажете.

— Сегодня Великий День! — повторил голос. — В честь этого ты можешь о чем-нибудь меня попросить, Драко.

Люциус Малфой весь подобрался. Гермиона тоже перестала дышать. Шанс?

— Я не был в поместье около двух месяцев, — начал Драко тихим голосом, — и хотел бы провести сегодняшний вечер с Нарциссой… мой Лорд.

Гермионе показалось, что последнее обращение, как и преклонение головы, далось ему с трудом.

— Это невозможно, — резко сказал Люциус, — ты не ведаешь, о чем просишь. Ты хочешь нарушить…

— Люциус… — голос прозвучал спокойно, но Люциус тут же покорно умолк, ограничившись попыткой просверлить сына взглядом.

— Необычная просьба для семнадцатилетнего юноши. В этом возрасте ты должен стремиться проводить время с подружками. Тем более, что далеко ходить не нужно — очаровательная мисс Забини находится в замке. Ты же предпочитаешь… Поистине, твой отец прав, Драко. Ты странный человек. Будем надеяться, что твое желание продиктовано глупыми сантиментами, а не каким-либо умыслом. Люциус, я дарую эту ночь твоему сыну. Мы же пока сможем вернуться в подземелье.

— Этот такая честь… мой Лорд, — жесткий взгляд в сторону сына.

— Благодарю, мой Лорд.

— Всему виной моя доброта, — послышалось из коридора, и удаляющиеся шаги возвестили об отбытии гостя.

«Доброта! А у этого их Лорда есть чувство юмора!» — подумалось Гермионе. Ее взгляд замер на юноше. Если бы Гермиона не следила за ним так пристально, до рези в глазах, то не смогла бы заметить, как расслабились его плечи после слов Волдеморта.

— Надеюсь, ты понимаешь, что сейчас сделал, и что тебя ожидает в скором времени? — Люциус Малфой шипел не хуже своего повелителя. — У Темного Лорда были планы на этот вечер, касающиеся Нарциссы.

Звук, похожий на удар хлыста, рассек комнату. Гермиона чуть не вскрикнула. Кто бы мог подумать, что Люциус Малфой будет вразумлять сына такими маггловскими способами. Его правая рука резко наотмашь ударила юношу по лицу: раз и другой.

«Для симметрии», — глупо подумала оцепеневшая Гермиона.

— Ты не имеешь никаких прав. Вообще. И чем скорее ты это поймешь, тем будет лучше. Для всех.

Гермионе послышался какой-то скрытый смысл в его последних словах.

Драко Малфой не ответил. Он вообще даже не пошевелился, если не считать инерционного движения от ударов. Он был похож на статую какого-то мятежного ангела. Все в нем выражало протест: расправленные плечи, вскинутый подбородок, взгляд.

«Ох, — подумала Гермиона, — да на меня он смотрел, можно сказать, с любовью». Сейчас во взгляде было что-то такое. Странно, его явно ждало наказание, и оно вряд ли заключалось в запрете есть конфеты в течение трех дней, но, глядя на этого парня, Гермиона ни за что бы не сказала, что тот напуган. Люциус, видимо, пришел к тому же выводу. Медленно подойдя к двери, он обернулся.

— Неужели, ты совсем не боишься боли?

Это был риторический вопрос. Было видно, что в жизни Люциуса Эдгара Малфоя не так много вещей, недоступных пониманию, и эта была, пожалуй, самая главная. Не дожидаясь ответа, он вышел.

Закрыв дверь, Малфой прислонился лбом к ее поверхности и замер. Гермиона стояла в шкафу и понятия не имела, что ей делать. До смерти хотелось вылезти, потому что ее уже просто тошнило от шмоток Малфоя, но с другой стороны, что-то ей подсказывало, что сейчас Малфоя лучше не трогать, хотя…

«Мы же пока сможем вернуться в подземелье», — произнес голос.

Гермиона резко распахнула дверцу шкафа, из-за прихоти этого ублюдка они сейчас опять будут мучить Гарри! С мамочкой ему захотелось побыть! Гермиона была вне себя от ярости. Так часто бывает. Опасность миновала, и Драко Малфой из единственного знакомого, а потому самого близкого человека в этой комнате, снова превратился в ненавистного старосту Слизерина.

Он вздрогнул и резко обернулся на голос.

«Он забыл про меня!» — Гермиона не могла в это поверить. Она чуть с ума не сошла от страха за эти несколько минут. Ей даже на минуту показалось, что он пытается ее спасти, отвлечь их внимание и заставить убраться из комнаты. А он все это время просто не помнил о ее существовании.

Мысли нахлестывались одна на другую, заставляя девушку дрожать от негодования. Большего всего заставляла бушевать даже не мысль о Гарри. Нет! Что-то другое… Просто в тот момент, когда Малфой таким спокойным голосом разговаривал с самым ужасным темным волшебником современности, словно бросая вызов, пусть и не на словах… Но очевидный для всех! В этот миг Гермиона даже забыла, кто перед ней. Он был похож на рыцаря из сказок… Там принцессы всегда сидели в заточении у злых волшебников, а храбрые рыцари их спасали. Как выяснилось, в смелости Малфою действительно не откажешь, вот только спасал он совсем не принцессу. И вообще, с его идиотскими манерами и воспитанием, его рыцарем и под империо не назовешь. Гад!

— Грейнджер, — почти шепотом проговорил несостоявшийся рыцарь. Гермиона встретилась с ним взглядом, и гневная тирада вылетела из головы. Она поняла, что за этим последует оскорбление: хорошо, если словом, а то как бы не действием. Но замерла она не по этому.

Ей вдруг стала понятна одна вещь. При всем ее шестилетнем наблюдении за Драко Малфоем, только сейчас она со всей очевидностью поняла: он — просто человек. И беседа с гостями не прошла для него бесследно. След был даже не в виде рассеченной губы и покраснения на скуле (по-видимому, руку Люциуса украшал перстень или печатка). Нет! Он выглядел, как человек, пробежавший стометровку. Его неровное дыхание заставляло грудь резко подниматься и опадать. И лицо его было еще бледнее, чем обычно.

— Малфой, у тебя кровь идет, — сообщила ему очевидную вещь Гермиона.

— Если ты когда-нибудь выберешься из этого дома живой, в чем лично я сомневаюсь, ты не то что этот день, ты свое имя забудешь, — зло пообещал Малфой.

Гермиона от такой наглости аж задохнулась.

— Я не по своей воле нахожусь в этом чертовом доме, — начала распаляться она.

— А по чьей же, интересно? — недобро улыбаясь, поинтересовался Малфой.

— По воле твоего садиста-папочки, который из тебя сделал неизвестно кого, а теперь еще…

Договорить было не суждено. Малфой сделал шаг вперед и больно схватил ее за руку чуть повыше локтя. Гермиона подумала, что если попадет в школу, наверняка будет щеголять новеньким гипсом. Заодно можно будет огреть им Малфоя.

— Ты плохо понимаешь хорошее обращение? — чуть слышно поинтересовался Малфой.

— Отпусти! Ты делаешь мне больно.

Малфой зло рассмеялся и резко оттолкнул девушку от себя. Потеряв равновесие, она упала на кровать.

— Если ты хотела, чтобы тебе делали приятно, вломилась бы в другую дверь.

— Уж точно! Лучше бы я встретилась с Забини, чем залезла к тебе в комнату.

— Грейнджер, я имел в виду дверь не в комнату, а в замок.

— Как я тебя ненавижу, — выдавила из себя девушка, растирая руку. — Как можно быть такой сволочью?! Ты же можешь что-то сделать. А вместо этого торчишь тут и издеваешься надо мной.

Слушая эту тираду, Малфой странно смотрел на девушку. Он провел тыльной стороной ладони по губам, чем еще сильнее растер кровь по лицу и стал похож на зловещего вампира. Огонь камина искрился в его волосах, окрашивая их в странный цвет. Цвет боли и безысходности. Гермиона не смогла бы описать словами этот оттенок. Во всем виновата художественная школа в маггловском мире. Даже по прошествии стольких лет, Гермиона воспринимала окружающий мир через цвета: обыгрывала их, характеризовала. И чувствовала она себя при этом соответственно тому, что видела. Сейчас, например, ей захотелось впасть в отчаяние.

Он не ответил.

— За что ты меня так ненавидишь? Ведь я не сделала тебе ничего плохого. Я никогда не обижала тебя, не оскорбляла. Ну, только в ответ. И Гарри тоже…

Он усмехнулся.

— Твой Поттер не такой идеальный, каким ты его видишь. Он заслуживает всего этого, — жестко сказал Малфой, подкрепив слова взмахом руки. — Что касается тебя, — он пожал плечами, — тебя я уже давно не ненавижу. Я, признаться, вспоминаю о твоем существовании, только когда ты появляешься перед глазами.

Гермиону больно хлестнули эти слова.

— Тогда зачем ты меня оскорбляешь в школе? — дрожащим голосом спросила девушка

— Ну… Иногда ты меня раздражаешь. К тому же это отличный способ достать Поттера.

Откровения Драко Малфоя дорогого стоили, и Гермиона не собиралась упускать шанс. Но, еще не окончив вопроса, она поняла, что ответа не будет. С лица Малфоя пропала снисходительная усмешка, и оно вновь стало жестким.

— Только тупые гриффиндорцы могут задавать кучу вопросов, зная, что им все равно сотрут память. Я не собираюсь тратить время, развлекая тебя, Грейнджер.

В комнату тихо постучали. Оба вздрогнули.

— Минуту, — громко крикнул Малфой. — Сейчас сюда войдет моя мать, Грейнджер, а ты молча отправишься в шкаф и будешь сидеть там до позеленения, пока она будет здесь. Возможно, всю ночь. Надеюсь, не стоит объяснять, что будет, если ты издашь хоть звук? Нарцисса — не Блез Забини. Ясно?

— Малфой, а давай все расскажем твоей матери. Она же женщина, она нам поможет.

В ответ на это благоразумное предложение Драко Малфой раздраженно скривился и, развернув Гермиону, подтолкнул ее в спину по направлению к шкафу. Благо несильно, и девушка даже проделала остаток пути на ногах. Закрывая за собой дверцу шкафа и приникая лицом к такому уже знакомому резному рисунку, Гермиона недоумевала, почему Малфой так отреагировал на здравое предложение. Малфой, конечно, сволочь, но все же чем-то лучше своего отца. Почему-то Гермионе думалось, что, узнай Люциус о ее присутствии в этом доме, сильно миндальничать он не стал бы. Сидеть бы ей сейчас вместо теплого шкафа в сыром подземелье, да беседовать по душам с «приятными» личностями. Так себе альтернативка. Возможно, лучшая часть досталось сыну от Нарциссы? Гермиона поняла, что сейчас ей представится возможность это выяснить. Но она не могла даже вообразить, как удивит ее сделанное открытие.

Малфой тем временем распахнул дверь. Только тут Гермиона поняла, что зря не сказала ему о его внешнем виде. Сам же он, казалось, мало думал об этом сейчас. Да уж… Какой матери будет приятно увидеть окровавленное чадо? Но даже Гермиона не ожидала подобной реакции.

Дверь распахнулась, и светловолосый юноша сделал приглашающий жест рукой.

02.02.2011

Глава 8. Голос Мечты

А ты прошел без слов и без улыбки, Как до тебя прошли другие здесь. Ты должен был сейчас сказать «привет!». Ты должен был мне просто улыбнуться, Так шаловливо, как умеешь только ты. Ты, проходя, был должен оглянуться. Ты должен был… Но это все мечты. Что в лихорадке так тоскует по тебе, Что исполненья ждали в этот день. Но ты прошел — далекий и холодный, А я спокойно это приняла. Взглянула вслед тебе и вдруг сложила два крыла.

Дверь распахнулась, и светловолосый юноша сделал приглашающий жест рукой.

Саманта Мелифлуа — староста Слизерина — шагнула в купе поезда.

Здесь было достаточно многолюдно: справа сидели Крэбб и Гойл — неизменные спутники Люциуса Малфоя, напротив расположился шестикурсник Роберт Дэвис, а ближе к двери — Питер Чанг. Сам Люциус, по-видимому, стоял, только этим можно было объяснить тот факт, что именно он открыл дверь, а не кто-то из его свиты. Саманта с удивлением заметила, что в купе стояла гробовая тишина, так не вяжущаяся с количеством присутствующих: ни тебе смеха, ни вопросов «Как провел лето?», ни фраз из серии «а у меня что было…». При ближайшем рассмотрении причина оказалась простой — скверное, по самым скромным прикидкам, настроение Люциуса Малфоя.

— Люциус, — медленно начала Саманта, — там старосты в третьем вагоне собираются. Пора поезд обходить. Твое присутствие тоже обязательно.

Люциус поднял на нее удивленный взгляд. Такое ощущение, что он только сейчас осознал, что находится в поезде, идущем в школу, и ему необходимо приступить к обязанностям старосты. Саманта очень двояко относилась к Малфою. С одной стороны, он ей не шибко нравился: слишком заносчивый и язвительный, а с другой… Она была неприятно удивлена, узнав, что ее двоюродная сестра Нарцисса станет миссис Малфой. Втайне она пророчила это место себе. Фамилия давала влияние, деньги, зависть подруг, красавца мужа.

Малфой молча вышел из купе, по-видимому, в поисках третьего вагона. Странно. Никак не прокомментировал, не повозмущался. Ничего.

— Что стряслось? — спросила Саманта у присутствующих.

В ответ все молча пожали плечами.

— Он не сказал за час ни слова, — откликнулся Роберт Дэвис. — Просто ходил туда-сюда по купе.

— Понятно… — протянула Саманта.

«Значит, дело в Нарциссе… Нужно будет разузнать у нее подробности».

Тем временем Люциус Малфой медленно пробирался в сторону третьего вагона. Кивком головы отвечал на приветствия слизеринцев, расталкивал гриффиндорских младшекурсников, равнодушно скользил взглядом по лицам студентов, двери в купе которых были открыты. Он не замечал ничего вокруг. Он шел по коридору и в то же время был далеко отсюда.

Войдя в следующий вагон, он увидел парочку, беседующую у окна, и сразу обратил на нее внимание. До гриффиндорцев ему всегда было дело, до Нарциссы, с некоторых пор, тоже. Ее он узнал сразу. Ни у одной девушки в школе не было волос такого цвета: елочной мишуры, подсвеченной яркими огнями. Он еще не знал, кто с ней. Нарцисса стояла спиной к Люциусу, загораживая своего собеседника. Он успел разглядеть лишь цвета Гриффиндора.

Подойдя ближе, Люциус услышал:

— Ну, я же не дурак! Я же вижу: что-то происходит.

— Браво, Блэк! — Люциус узнал говорившего, и его охватила волна ненависти. Он выкрикнул эту насмешку раньше, чем Нарцисса успела что-либо ответить. Не то чтобы он не любил Блэка, во всяком случае, не больше, чем любого другого гриффиндорца, тем более, что тот был младше на год. Просто Люциусу сегодня было плохо, как никогда в жизни, и до жути хотелось сделать кому-то еще хуже. Ненавистная Нарцисса и ее родственничек подходили на роль козлов отпущения, как никто другой.

На его насмешливый возглас Нарцисса испуганно обернулась, а Блэк дернулся и впился в него взглядом.

— Что тебе нужно Малфой? — не очень приветливо спросил он.

— Предупредить тебя: держись подальше от моей невесты, — с ударением на последнем слове отчеканил Люциус и насладился эффектом.

Ему самому уже нечего было терять. Он уже потерял все час назад на платформе 9 и ¾.

Сириус Блэк славился своим умением не терять дар речи в любых ситуациях. Из поколения в поколение студентами передавалась история о том, как его, второкурсника, вместе с Поттером и каким-то слизеринцем поймал завхоз за волшебной дуэлью. Им тогда всей компанией удалось выйти сухими из воды. Такие вершины ораторского мастерства не покорялись никому из студентов Хогвартса ни до, ни после Блэка.

И вот сейчас этот бравый гриффиндорец застыл, как статуя Бориса Бестолкового в одном из коридоров Хогвартса. По глазам Блэка было видно, что в нем борются жгучее желание ослышаться и осознание того, что со слухом все в порядке — дело в чем-то другом.

— Что ты сказал? — все-таки решил уточнить он.

— Я сказал, — злорадно начал Люциус, — чтобы ты, для своего же блага, держался подальше от Нарциссы Блэк, потому что она очень скоро станет Нарциссой Малфой. Что? Удивлен? У вас в семейке не принято делиться новостями?

Серые глаза Нарциссы полыхнули болью, и она резко отвернулась от Люциуса.

— Подожди! — поднял руку Сириус, глядя мимо нее в глаза Люциусу. — Малфой, ты — самодовольный кретин. Ясно?

Он говорил так громко, что отовсюду послышались звуки открывающихся дверей купе, и в коридор начали высовываться любопытные лица. Люциусу было плевать на это. Это был тот редкий случай, когда правда была на его стороне.

— Блэк, — тоже повысил голос слизеринец, — прежде чем орать, спросил бы у нее.

— Нарцисса? — Сириус наконец-то внял голосу разума и взглянул в лицо девушке. Она опустила голову и еле слышно прошептала:

— Он говорит правду, Сириус. На Рождество состоится наша помолвка.

«Надеюсь, там, на перроне, я не выглядел так же, как Блэк сейчас, — подумал Люциус. — Вот так можно убить человека…»

Сириус открыл рот, чтобы что-то сказать, но потом, так и не проронив ни звука, закрыл его. Затем он судорожно вздохнул и протянул руку к Нарциссе. Та отступила на шаг. Получилось очень символично. В нешироком проходе этот шаг всего сантиметров на десять отдалил ее дальше от Сириуса, но именно на это же расстояние она стала ближе к Люциусу Малфою. Рука Сириуса, зависшая в воздухе на какой-то миг, взметнулась к воротничку и потянула вниз узел красно-желтого гриффиндорского галстука, словно ему вдруг стало нечем дышать.

— Малфой, — подала голос Аманда Спиннет, семикурсница Гриффиндора, — тебе не говорили о таком понятии, как такт? Ты невероятно удачно выбрал время и место, чтобы сообщить такую потрясающую новость.

Люциус оглянулся и обнаружил, что в коридоре полно народу. Здесь были преимущественно студенты Гриффиндора. Кое-где виднелись цвета Когтеврана. А вот единственными представителями Слизерина были он и Нарцисса.

— Спиннет, а в Гриффиндоре не учат, что подслушивать чужие разговоры, а тем более комментировать их, тоже не очень тактично, — лениво протянул он.

Блэк, тем временем, похоже, начал медленно выходить из ступора.

— Нарцисса, нам нужно поговорить, — тихо произнес он.

В ответ девушка лишь молча покачала головой. Она так долго готовила этот разговор, столько раз собиралась его завести и все откладывала. Она не знала, как сообщить Сириусу о выборе своего отца. После сцены, устроенной Эдвином на платформе, Нарцисса почти решилась — дальше скрывать не имело смысла. Еще до того, как поезд доберется до Хогвартса, все будут знать… Несмотря на свою молодость, Нарцисса каким-то безошибочным чутьем поняла, что все, что было сказано на платформе, имело смысл. От первого до последнего слова и взгляда.

Тогда, на платформе, стараясь оттянуть страшный момент, когда придется смотреть в глаза Люциусу, она разглядывала перрон и улыбалась. Она думала, что не сможет больше улыбаться никогда, но все оказалось проще. Притворное веселье далось ей удивительно легко. Возможно, потому, что никто в их компании не чувствовал себя счастливым: ни Люциус, который упорно высматривал кого-то на перроне, ни Мариса, которая вообще всю дорогу сутулилась так, словно хотела уменьшиться в размерах и исчезнуть совсем… Радовался один Эдвин. Очевидно, потому что в его голове созрел потрясающий план.

Стоя в такой невеселой компании, Нарцисса улыбалась радужно, открыто. Эта улыбка вызывала одобрение Эдвина, раздражение Люциуса и недоумение Марисы. Девочка не могла понять, как такое милое белокурое создание, похожее на пасхального ангела, может быть невестой ее ненаглядного братца. Она видела брата редко, но детское чутье, делящее людей на чужих и своих, в присутствии Люциуса прямо-таки вопило: «Чужой!». Они практически не сталкивались за одиннадцать лет жизни Марисы, но девочка не любила его и боялась. Откуда ей было знать, что именно красавица Нарцисса, как никто другой, разделяет ее чувства к брату.

А потом появилась темноволосая девушка с удивительно зелеными глазами. Нарцисса увидела ее первой, Эдвин чуть позже, Люциус же самым последним. Эта девушка приближалась к ним и улыбалась. Вот ее улыбка, Нарцисса сразу это почувствовала, была настоящей. Такой, какая бывает, когда видишь яркое весеннее солнце, или белый пушистый снег, искрящийся от света, или маленького щенка, умильно переставляющего пухлые лапки, в попытке добраться до тебя, или… любимого человека. И Нарцисса поняла, кто именно в их невеселой компании вызвал такую лучистую улыбку подошедшей девушки. А дальше все было, как в тумане: обернувшийся и застывший как изваяние Люциус, представление, разыгранное Эдвином Малфоем…

Их не было необходимости представлять, Нарцисса прекрасно знала Фриду Забини. В детстве они довольно часто играли вместе. Они были почти ровесницами, и Фрида всегда охотнее играла с Нарциссой, чем с ее старшими сестрами Беллатрикс и Андромедой. Нет, их не нужно было представлять друг другу. В этом-то и заключался план Эдвина… он представил Нарциссу в новом качестве. Его слова заставили оцепенеть обеих девушек. Нарциссу потому, что Фрида была ей симпатична, и она слишком хорошо прочитала ее взгляд, направленный на Люциуса. Фрида же… Нарциссе было сложно судить. Та почти не переменилась в лице, лишь в глазах мелькнул зеленый вихрь, но девушки не были настолько близкими подругами, чтобы Нарциссе удалось разгадать смысл увиденного. Протянутая рука Нарциссы повисла в воздухе. Фрида задержалась лишь на миг. А потом Нарцисса почувствовала легкое прикосновение ледяных пальцев, которое заставило покрыться инеем ее душу. Именно в этот момент девушка отвела взгляд от лица Фриды. Ей стало невыносимо смотреть в эти зеленые глаза. И сразу… Лучше бы она посмотрела в землю, потому что метрах в десяти, за спиной Фриды, она увидела Лили Эванс. Сама по себе, Лили для Нарциссы ничего не значила. За время учебы Нарцисса едва перемолвилась с той парой слов, часто не слишком лестных, на общих занятиях. Просто присутствие Лили означало, что рядом обязательно появится Джеймс Поттер. А где-то поблизости от него последние шесть лет постоянно находился красивый темноволосый мальчуган с удивительно синими глазами цвета уюта и добра.

Нарцисса не ошиблась. Тут же из вагона высунулся Сириус Блэк и протянул руку Лили, помогая той подняться по ступеням. Этот братский жест заставил заледеневшее сердце Нарциссы сжаться. Она больше никогда не почувствует прикосновение его рук.

— Черт, представляешь, как я ни стараюсь, твоя разбитая коленка все равно упорно попадает в объектив, — со смехом проговорил высокий паренек.

Минуту назад он был до безобразия серьезен, целясь в Нарциссу из объектива своей фотокамеры, и ее это здорово смешило.

— Ну и пусть, буду щеголять художественно фигурным пластырем, — легкомысленно откликнулась девушка.

— Это намек на то, что я его криво приклеил?! — опустив камеру, притворно возмутился парень

— Ну что ты! Спасибо, что ты его хоть как-то приклеил после получаса-то стараний.

— Ух, какая же ты вредная! Вот не выставлю твою колдографию на конкурсе, и не увидит никто самую красивую девушку Англии, — пригрозил парень, подходя к Нарциссе и подавая ей руку, чтобы помочь спуститься с камня.

Плеск волн, невозможно яркое солнце. Так тепло. Тепло даже не от солнца, а скорее от его руки. Он с самого детства был рядом, не позволяя упасть, а если это случалось, помогая подняться. Но так было раньше. Было. Какое страшное слово.

Дзинь! Нарциссе послышался звон, словно рядом разбилось стекло. Откуда ей было знать, что это разрушился мирок Люциуса Малфоя? Или что с тем же звуком разбилась душа Фриды Забини. Откуда ей было все это знать? Ведь в шестнадцать лет умеешь слушать только себя. Поэтому Нарцисса приписала этот звук своей мечте — птичке из чистого хрусталя. Просто силуэт Сириуса скрылся в дверном проеме вагона, и хрустальная птичка утратила что-то, что держало ее на лету. Не издав ни звука, она камнем упала вниз, чтобы спустя миг украсить каменный перрон вокзала своими осколками, видимыми лишь Нарциссой.

А потом была поездка в поезде. Мариса, пропищавшая что-то и растворившаяся в толпе первокурсников, Люциус, который словно просочился сквозь Крэбба и Гойла в неизвестном направлении. И бесконечный бег по бесконечным коридорам. Вздрагивающее сердце при виде гриффиндорских цветов. Нарцисса ненавидела это сочетание цветов, ненавидела студентов, носящих красно-золотую форму, только для одного человека делая исключение. Наконец в коридоре мелькнула фигура Ремуса Люпина, старосты Гриффиндора и друга Сириуса.

— Люпин! — ее голос прозвучал так отчаянно, что, резко обернувшись, парень выронил книгу из рук.

«Ты не представляешь, как близок к истине», — подумала девушка. А вслух уже спокойнее произнесла:

— Позови Сириуса, пожалуйста.

Несколько секунд Ремус пристально смотрел в глаза девушке. То, что он увидел там, ему ох как не понравилось. Вот с таким взглядом обычно ходит человек, улыбается, а потом раз…и шагает с Астрономической башни Хогвартса. Или еще откуда-нибудь. Люпину нравилась Нарцисса. В отличие от прочих своих друзей, он понимал привязанность Сириуса. То, что она была студенткой факультета Слизерин, не делало ее ни хуже, ни лучше. Да, Нарцисса была капризна, избалована, в вечных стычках с Гриффиндором страшно язвительна, и ему самому не раз приходилось снимать с нее баллы за «беседы» с Лили. Слизеринку Лили не любила, хотя вообще была удивительно чуткой и терпимой девушкой. Однако терпение заканчивалось, когда поблизости появлялась Нарцисса Блэк. Возможно, это была естественная реакция на красивую девушку, периодически появляющуюся в опасной близости от ее, Лили, парня? Ведь кровь вейлы выдавала Нарциссу за милю. А может, здесь было что-то другое… Люпин не знал. Но, как бы то ни было, ему нравилась эта девушка с глазами цвета серебра и удивительной холодной красотой. Быть может, потому, что он несколько раз присутствовал при их общении с Сириусом. В те редкие моменты ее было совсем не узнать. Надменность и холодность исчезали, и оставалась просто счастливая девчушка, чей звонкий голосок, отражался от холодных стен старой школы. Сразу становилось теплей. А сейчас…

— Ты в порядке? — засомневался Люпин.

— Да, — нетерпеливо притопнула ножкой девушка, — Сириуса позови.

— Сейчас, — Люпин приоткрыл дверь купе. — Сириус, на минутку.

В купе было весело и шумно. По-видимому, там собралась вся

честная компания.

— Рем, ты где пропадаешь? — послышался голос Поттера.

— Иди поешь, — подхватила Лили.

— Мне нужен Сириус, — терпеливо повторил Люпин.

— Ну, раз все так серьезно — иду. Простите… — возня, смех Лили. — Попробуй мимо них пролезть… Нарцисса! Привет.

Увидев девушку, Сириус широко улыбнулся. Но, встретив ее взгляд, помрачнел.

— Что случилось?

— Мне еще вагоны обходить, так что — пока.

— Пока, — в разнобой ответили юноша и девушка.

— Привет, — улыбнулась Нарцисса, когда они остались одни.

— Привет, — согласно повторил Сириус.

— Может, отойдем?

— Конечно, — согласился Сириус.

«Случилось ужасное. Я дала слово выйти замуж за Люциуса Малфоя. Что мне делать? Скажи, что все будет хорошо, умоляю!» — сказала девушка. Сказала? Сказала…

— Так себе, — Сириус раздраженно дернул плечом и внезапно застыл на месте, потому что увидел то, чего не видел ни разу за свои шестнадцать лет. Нарцисса Блэк, его любимая девочка, смотрела на него, не отрываясь. Ее взгляд лихорадочно метался по его лицу, отчего-то заставляя сердце юноши сжиматься в дурном предчувствии, потому что в ее таких родных глазах стояли слезы. Сириус даже подумал — померещилось, так это было не похоже на Нарциссу, а потом она моргнула, и слезы стали очевидны. Они потекли по щекам, касаясь губ и падая на школьную мантию.

— Нарцисса, — сдавленно проговорил Сириус, — что случилось? Почему ты плачешь?

Его голос разорвал мгновение. Нарцисса яростно отвернулась и начала вытирать глаза. Не придумав ничего лучше, Сириус достал из кармана носовой платок и протянул ей. Девушка приняла его, улыбнулась. Через минуту уже никто бы не смог сказать, что Нарцисса Блэк плакала. Она даже не выглядела расстроенной… просто какой-то притихшей. Сириус попытался выяснить, что все-таки происходит, и в этот миг появился Люциус Малфой со своей потрясающей новостью. И стало понятно. И стало страшно…

Нарцисса выглядела очень беззащитной, и это так не вязалось с тщательно созданным ею образом.

02.02.2011

Глава 9. Близкий человек

Твой самый близкий человек… Он здесь — и большего не нужно. Пусть вьюга, не смолкая, кружит. Ты защищен! Ты не один! Ты не боишься ничего. Пока ты чувствуешь его.

Нарцисса выглядела очень беззащитной, и это так не вязалось с тщательно созданным ею образом.

Гермиона видела ее до этого только однажды на чемпионате мира по квиддичу на каникулах перед началом четвертого курса. Тогда они оказались на одной трибуне с Малфоями. Помнится, девушку поразила мать Драко. В ней сочетались совершенно несочетаемые вещи: удивительная красота и холодное высокомерие. Сложно как-то определенно относиться к подобным людям. Во всяком случае, у Гермионы не возникло бы желания, пообщаться с этой холодной женщиной, даже если бы представилась такая возможность.

И вот сейчас на пороге комнаты стояла она… и не она. Та же завораживающая красота, подчеркнутая легким серебристым платьем сложной конструкции и дорогими украшениями. Но это была другая женщина. Разница заключалась во встревоженном взгляде, обращенном на сына, и в том, как мгновение спустя, Нарцисса бросилась к Драко и порывисто обняла его за шею. Почему-то эта порывистость никак не вязалась с ее нарядом и общим обликом.

— Драко, у тебя кровь идет, — произнесла Нарцисса те же слова, что и сама Гермиона десять минут назад.

Малфой тут же отступил, высвобождаясь из объятий, и дотронулся до разбитой губы.

— Ерунда!

— Здесь был Люциус, — Нарцисса пристально посмотрела на сына. Она не спрашивала. Она утверждала.

Драко неопределенно дернул плечом. Этот жест мог означать что угодно.

— Так это по твоей просьбе я здесь! — наконец озарило Нарциссу.

— Ты здорово выглядишь сегодня, — внезапно перебил ее сын. — Что происходит? Почему ты в этом наряде?

— Драко, у твоего отца были кое-какие планы, а ты своей просьбой их нарушил. Зачем ты это сделал? Ты же знаешь, чем для тебя это может закончиться.

— Ерунда! — весело, как ему показалось, повторил Малфой. И тут же голос его стал серьезным. — Что это за планы?

— Кровь нужно остановить! — объявила Нарцисса и решительно направилась в сторону шкафа.

Сердце Гермионы ухнуло в пятки, но, как оказалось, Нарцисса шла в ванную комнату, находящуюся рядом. Через минуту она появилась, неся в руках миску с водой и чистую льняную тряпочку.

— Иди сюда, — позвала она сына.

Драко послушно приблизился и замер. Гермиона с удивлением наблюдала эту картину. Сейчас, когда Драко стоял напротив матери, держа в руках миску с водой, в то время как она осторожно стирала кровь с его лица, они были удивительно похожи. А ведь еще полчаса назад Гермиона готова была утверждать, что Драко — копия своего отца.

После того как с оттиранием крови было покончено, Нарцисса принялась внимательно изучать лицо сына, осторожно касаясь его кончиками пальцев. Мать и сын оказались одного роста, хотя Драко был достаточно высок. Наверное, все дело было в каблуках Нарциссы.

— Я даже не смогу залечить твое лицо, — расстроенно проговорила Нарцисса. — Кровь уже не идет, но пока будет больно. А здесь появится синяк.

Нарцисса осторожно прикоснулась к покраснению на скуле сына.

— Ну, так здорово! Шрамы украшают мужчину, — бодро проговорил Малфой.

— Но не когда их так много, — указательным пальцем Нарцисса провела по переносице сына. По тонкому белому шраму, поняла Гермиона. — Это осталось после того, как мы провели день на пляже в июне, так?

Значит, Гермиона догадалась правильно. Раньше у Малфоя не было этой отметины. Она бы заметила.

Драко Малфой перехватил пальцы матери, отвел их от своего лица и, отвернувшись, пристроил миску с водой на письменный стол. Нарцисса осталась стоять, ожидая ответа. Малфой обернулся, изучающе оглядел мать и вынес вердикт.

— Мне не нравится твоя прическа.

Поняв, что разговора в предложенном ею ключе не будет, Нарцисса легко приняла подачу сына.

— Ты непоследователен. Пять минут назад ты сделал мне комплимент. Или ты соврал? — в ее голосе послышалась шутливая угроза.

— Я? Не помню, чтобы я что-то говорил про твою прическу пять минут назад. Комплимент скорее относился к платью и украшениям. Хотя… при ближайшем рассмотрении они мне тоже не нравятся, — критически закончил он.

— Драко! — возмутилась Нарцисса. — Такое нельзя говорить женщине!

— Что поделать, если я болезненно честен, — смиренно опустил голову Малфой. — Не нужно было прививать мне с детства такие строгие моральные принципы.

В ответ Нарцисса прыснула, совсем как девчонка.

— Ты единственный, кто мог такое ляпнуть в этом доме.

С этими словами она подняла обе руки к своей прическе, раздался щелчок, и густые волосы рассыпались по ее плечам. Они искрились в свете камина и доходили Нарциссе почти до пояса. На этом представление не закончилось. Женщина швырнула дорогущую заколку, переливающуюся драгоценными камнями, на широкую кровать Драко. Минуту спустя туда же последовали колье, сережки, браслет. Глядя на это, Драко рассмеялся.

Гермиона поразилась его взгляду. Она бы никогда не подумала, что во взгляде этого отвратительного субъекта может сквозить такая нежность. Гермиона впервые за этот вечер почувствовала себя неуютно и отчетливо осознала, что она… подглядывает за чужой жизнью. Ей ужасно захотелось оказаться подальше от этой странной комнаты и этих странных людей, чей покой она невольно нарушала. Каким-то шестым чувством она понимала, что подобные посиделки в семье Малфоев были редкостью. Это было заметно по легкой неловкости Драко, скованности жестов Нарциссы…

В это крыло никто не заходит, кроме домовых эльфов и меня.

Кажется, так сказал Малфой? Было видно, что Нарцисса — нечастая гостья в комнате сына. Она явно здесь плохо ориентировалась и сейчас, тряхнув светлыми волосами, пыталась оглядеться. Гермиона заметила, что в хитроумно уложенную прическу Нарциссы Малфой была спрятана легкомысленная челка. Освободившись от заколки, она теперь падала на глаза, и Нарцисса то и дело поправляла ее и откидывала в сторону. Это придавало ей вид совсем молоденькой девчонки. Кто эти люди? Сын и мать? Вряд ли. Они были похожи скорее на брата и сестру. Причем, Нарцисса выглядела младшей сестрой — такой беззащитной она казалась, лишившись сверкающих украшений и холодного взгляда. Драко же, наоборот, казался как-то старше. Наверное, потому, что был призван оберегать и защищать это хрупкое создание.

Нарцисса медленно подошла к противоположной стене.

— Я не помню этой картины, — проговорила она.

Только тут Гермиона посмотрела на полотно, висящее над камином. Смешно, она провела напротив этой картины целый вечер и не заметила. Хотя, с другой стороны, до сих пор ей было не до убранства комнаты Драко Малфоя.

Полотно действительно привлекало к себе внимание. Это был морской пейзаж. Впрочем, нет, скорее, Вселенский.

— Она называется «Притяжение», — подал голос Драко Малфой, становясь рядом с матерью и тоже разглядывая картину.

На пейзаже было изображено море, только поверхность его выглядела сферической. Словно это море располагалось на самом краю земли. А над водой безумными красками играло небо. Наверное, здесь были собраны все оттенки, какие только смогло нарисовать воображение художника. Чернильно-фиолетовый цвет переходил в пламенеющий оранжевый. Безумное небо над безумной землей. И весь этот водоворот и буйство красок держались лишь по какой-то невидимой прихоти автора, готовые в любую минуту стечь, слиться со сферой земли. Все удерживалось хрупким притяжением, тонким равновесием, которое, казалось, слишком легко нарушить. И тогда мир сольется. По небольшому художественному опыту Гермиона знала, что в миг, когда вся эта безумная палитра смешается, мир на картине станет грязно-серым.

— Когда ты ее купил? — нахмурив лоб, повернулась Нарцисса к сыну.

— Прошлым летом.

— Но ты же был в скаутском лагере. Там продавали картины?

— Ну, не могу же я два месяца только гонять на метле и вязать морские узлы. Я сбежал на несколько дней в ближайший более-менее крупный городок: поесть нормальной еды, поспать на кровати, а не на жесткой земле, сходить на пару выставок. Там я увидел эту картину. Автора не помню. Просто она мне понравилась, и я ее купил.

— Удивительно, — проговорила Нарцисса и склонила голову набок, желая лучше посмотреть.

Драко так точно повторил ее жест, что Гермионе стало смешно.

— Очень выделяется из моего интерьера, — подхватил Драко Малфой. — Просто эта картина — единственная живая вещь в моей комнате. К тому же она напоминает мне…

Какие мысли навевает эта картина на ее хозяина, никто так и не узнал, потому что в этот миг раздался стук в дверь, заставивший всех присутствующих вздрогнуть. Нарцисса шагнула к кровати, Драко направился к двери.

На пороге появился эльф, который уведомил молодого хозяина о необходимости явиться в шесть утра в фехтовальный зал для беседы с отцом. Убедившись в том, что поручение доставлено, эльф растворился в коридоре. Драко яростно захлопнул дверь и стал с остервенением накладывать на нее коллопортусы. Гермиона уже поняла, что обитатели этого дома могут совершать какие-то простейшие магические действия без помощи волшебной палочки. По-видимому, дело было в чарах, наложенных на замок. После седьмого или десятого заклятия, произнесенного Драко, Нарцисса мягко заметила:

— Если ты захочешь открыть комнату к шести утра, тебе придется приступить к этому прямо сейчас.

Драко остановился и оглянулся на мать. В его глазах горела ярость. Встретившись в ее взглядом, он опустил голову.

— Прости, я не должен был…

Не договорив, юный представитель рода Малфоев начал разгребать последствия учиненного им самим безобразия — снимать запирающие заклятия. Нарцисса молча наблюдала за сыном. По реакции обоих Гермиона поняла, что такая открытая вспышка ярости для Драко Малфоя была поистине редким явлением. Она не могла знать наверняка, но, как ей показалось, Нарцисса видела это в первый раз.

— Мам, — голос и взгляд Малфоя были совершенно спокойны словно это не он здесь буйствовал две минуты назад. — Все будет хорошо, — членораздельно произнес он.

— Твое последнее посещение фехтовальной комнаты перед отъездом в лагерь закончилось, мягко говоря, нехорошо, — упрямо проговорила Нарцисса.

— Откуда ты знаешь? — резко спросил сын.

— От домовых эльфов, которые лечили тебя.

— Черт! Это все ерунда, они просто соврали.

— Драко, домовые эльфы не врут, они просто не умеют. Да и ты, если на то пошло, тоже. Что там произошло? Я должна знать.

— Мам, ну зачем тебе это? Ничего интересного, правда.

— Драко Регулус Малфой! Я — твоя мать. Да, я была ею лишь номинально все семнадцать лет твоей жизни, и ты вправе наказывать меня за это. Но два месяца назад я поняла, что у меня есть близкий человек, которому я нужна и который мне нужен. Я обязана знать, что происходит с тобой. Я хочу это знать, и если ты немедленно не скажешь правду, я сейчас же сниму твои чертовы оставшиеся коллопортусы и отправлюсь на рандеву с Темным Лордом, которое ты так опрометчиво отменил.

Говоря эту гневную тираду, Нарцисса наступала на сына, тыча ему пальцем в грудь. Драко опешил.

— Обычное круцио, — недовольно пробурчал он. — На рандеву только не надо. Между прочим, это шантаж!

Было видно, что его до глубины души поразили слова матери. Он явно не ожидал такой откровенности и такого яростного проявления материнских чувств с ее стороны. Так не вязалось это с обычной холодностью и сдержанностью. Но уж если Драко Малфой был ошарашен, что же говорить о Гермионе. Ее поразила все сцена от начала до конца. Начиная с яростной материнской атаки и заканчивая фразой «обычное круцио». Дурдом какой-то! Они словно говорили о паре шлепков по мягкому месту.

— Ты обманываешь, — уже спокойнее произнесла Нарцисса.

Сын вопросительно поднял бровь.

— От круцио не остается следов, — пояснила она, — ты же был весь в порезах, некоторые из которых так и оставили следы, несмотря на все старания эльфов.

— Я не обманываю, — подойдя к окну и посмотрев на звездное небо, устало проговорил Драко Малфой. — Просто в зале был разбит витраж, и на полу оказалось много осколков.

Послышался судорожный вздох Нарциссы, а у Гермионы все поплыло перед глазами. Она читала описание действия этого заклятия. При его применении не было разницы: сильный человек или слабый. Не было человека вообще. Было лишь тело раненого животного, которое, упав, корчилось в агонии. Сильный мог разве что продержаться чуть дольше.

На полу оказалось много осколков.

У Гермионы закружилась голова. Ее мозг отказывался воспринимать подобную жестокость. Открыв глаза, она заметила, что Драко обернулся к Нарциссе, а та зябко ежится, обхватив себя за плечи.

— Как дела у Марисы? — сменил он тему.

Несколько минут тишину нарушал лишь треск дров в камине. А потом Нарцисса подняла голову и улыбнулась.

— У нее все здорово, — весело проговорила она.

Драко улыбнулся в ответ.

Гермионе стало дико. Как можно так быстро переходить от ужаса к веселью? А потом она поняла: только при таком отношении к жизни можно было спасти свой разум в этом страшном доме.

— Садись, я поищу тебе что-нибудь теплое, — проговорил Драко и указал Нарциссе на кровать.

Та села и принялась расстегивать босоножки.

— Представляешь, мы с Марисой ходили в маггловское кино, — ее лицо оживилось, и она вновь стала похожа на девчонку. Драко, улыбаясь, смотрел в ее сверкающие глаза.

— Там было очень здорово. Я не знаю, как они это делают, но на стене висит экран, и на нем движутся люди. Что-то вроде колдографии. Только они двигаются долго. Говорят что-то, делают.

— Глупость какая, — со смехом сказал Драко.

— Никакая не глупость! — заспорила Нарцисса. Ее щеки раскраснелись, и она увлеченно жестикулировала.

Драко, все еще улыбаясь, направился к шкафу.

— Мы смотрели кино ужасов. Там были монстры, похожие на наших соплохвостов, только страшнее.

— Что может быть страшнее соплохвостов… А-а-а!

Увидев Гермиону, Малфой шарахнулся от шкафа. Та вовремя спряталась за мантии. Ну как можно было опять про нее забыть?

— Что случилось? — удивилась Нарцисса.

— У меня просто слишком живое воображение, — держась за грудь, пытался прийти в себя Малфой. — Тут мантия упала.

Нарцисса рассмеялась. А Гермиона подумала, что она в этом шкафу будет для Малфоя похуже душек-соплохвостов. Бесцеремонно отодвинув девушку, Драко снял с вешалки теплую мантию и, не глядя на Гермиону, закрыл дверцу шкафа. Девушке осталось лишь наблюдать, как Малфой направляется к Нарциссе и набрасывает мантию ей на плечи.

— Поверю! — торжественно пообещал Малфой.

— Твои детские колдографии, хочешь посмотреть?

— У меня были детские колдографии? — удивился юноша.

«У меня было детство?» — слышится Гермионе в этом вопросе.

Нарцисса вмиг посерьезнела.

— Драко, не говори так, конечно, были. То, что их нет в этом замке, еще не значит…

— Да-да, знаю. В этом замке меня увековечат лишь в дурацком пыльном портрете, когда совершу деяние, достойное семьи Малфоев. А потом буду веками взирать на своих сопливых потомков и пугать их злобным хохотом. Хотя, с такими темпами, моих потомков подобной ерундой не испугаешь. Да их, пожалуй, у меня и не будет, — решил Малфой. — Меня прибьют раньше, чем увековечат.

— Иногда ты бываешь просто невыносим. Не смей так говорить!

— Прости, — Драко Малфой несколько раз хлопнул себя ладонью по губам, чуть скривившись от боли, — беру свои слова обратно.

— В них было слишком много желчи.

— Прости, — повторил Драко, — я совсем не то имел в виду.

— Да нет, ты имел в виду именно то, что сказал, — горько произнесла Нарцисса.

Несколько минут стояла гробовая тишина, которую, собравшись с духом, нарушил Драко.

— Так что там у нас с колдографиями? Не уверен, что они мне понравятся, но, так и быть, согласен лицезреть.

— Брось, они действительно забавные, — улыбнулась Нарцисса. — Акцио, альбом!

Она вытянула вперед руку. Драко с любопытством шагнул к матери, а Гермионе вновь захотелось заплакать.

Девушка, в который раз за этот долгий день, почувствовала себя лишней.

02.02.2011

Глава 10. Глупость

Затронет душу, оставляя след. Холодный взгляд… И мы с тобой чужие. Так странно слышать от тебя слепое «нет». На мой вопрос не прозвучит ответа, Слова повиснут в мертвой тишине. Ты равнодушно разбиваешь сердце мне. Мне не понять, как можно за мгновенье Так отдалиться, растворяясь в мгле. Хочу обнять. Хочу пройти сквозь тени, Сквозь боль и страх приблизиться к тебе.

Девушка, в который раз за этот долгий день, почувствовала себя лишней.

Она пробиралась по длинному коридору «Хогвартс-экспресса», ничего не видя вокруг. У нее было странное ощущение, словно все это происходит не с ней. Реальность была так страшна, что измученный мозг отказывался ее воспринимать.

Нарцисса знала Сириуса шестнадцать лет, с самого детства. В шестнадцать долгих лет слились дни бесконечных споров, игр, беготни, общих увлечений. И за какие-то шестнадцать коротких минут все рухнуло. Вспомнив глаза Сириуса, в тот миг, когда он вышел на зов Люпина, девушка остановилась и, повернувшись к окну, прижалась лбом к холодному стеклу. Как же он был рад ее видеть! Его глаза засветились, и в них отразилось все счастье этого глупого мира. А потом…

Нарцисса глубоко вздохнула, глядя на пробегающий за окном пейзаж. Открыть окно и шагнуть навстречу этой безмятежной зелени… Зеленый — цвет Надежды. А как раз надеяться с этой минуты Нарциссе больше не на кого — у нее не осталось ни-ко-го. Сестры давно вышли замуж и были заняты своими делами. Да, признаться, между ними никогда не было особенно близких отношений. Белинда Макнейер? Подруга… Нарцисса горько усмехнулась. Подруга это та, которой хочется все рассказать, которая что-то посоветует, успокоит, не делая твои проблемы достоянием общественности. Относительно Белинды все вышесказанное можно было воспринимать буквально, поставив напротив каждого пункта частицу «не». Выходит, что нет у нее подруги. Раньше рядом был Сириус. Даже за много миль, все равно рядом: в засушенном васильке, сорванном им на их любимой поляне у озера, в его пресловутых колдографиях… Он очень удачно фотографировал. Пытался научить и Нарциссу. У нее, конечно, получалось. Что тут сложного? Но как-то совсем не так, как у Сириуса. Тот словно смотрел на саму жизнь сквозь объектив фотокамеры. У Нарциссы была целая коллекция его работ, которую она тайно хранила в своей комнате, потому что их общение не приветствовалось членами ее семьи. Нарцисса очень любила эти колдографии. Именно глядя на них в тринадцать лет, она поняла, что очень красива. В зеркале она не видела это так явно. Одно время девушка даже подозревала Сириуса в наложении каких-либо чар на ее изображение. А потом поняла, что единственными чарами была его привязанность к ней. Просто он сквозь свой объектив видел ее такой красивой, и это кружило ей голову. Сириус всегда смотрел на нее с нежностью, даже если она делала что-то не слишком хорошее. В прошлом году, когда два шестикурсника из Когтеврана затеяли драку за право сопровождать ее на Рождественский бал, она даже и не подумала их разнимать. Ей было интересно, чем это все закончится. Два взрослых парня дерутся из-за пятнадцатилетней девчонки! Тогда их разняли Ремус Люпин и Френк Лонгботтом, случайно оказавшиеся рядом. Нарцисса легкомысленно пожала плечами на осуждение во взгляде гриффиндорцев — ей было всего пятнадцать, и ей было все равно.

Вечером, идя с ужина, Нарцисса практически врезалась в своего братца. Сириус, казалось, материализовался из воздуха. Она едва подняла на него взгляд, и ее душу затопил жгучий стыд. Она словно со стороны увидела всю эту безобразную сцену.

— Прости, — просто сказала она.

Сириус не ответил. Он лишь шагнул вперед и прижал Нарциссу к себе. Опустив голову на его плечо, она замерла.

— Прости, — еще раз повторила девушка.

Когда он сделал шаг назад и взглянул в ее лицо, она с облегчением увидела, что он не сердится. Для нее это оказалось очень важным. В его взгляде читалась досада, но злости не было. Она всегда была для него нерадивым ребенком, но он никогда не сердился. В его глазах всегда была нежность. Всегда. До этого дня…

В тот миг, когда Нарцисса, покачав головой, шагнула в сторону Малфоя, во взгляде Сириуса что-то умерло. В коридоре стояла гробовая тишина, и в этой самой тишине Сириус Блэк молча развернулся и пошел прочь. Нарцисса с тоской смотрела ему вслед. Когда он начал сутулиться? Раньше она этого не замечала. Откуда ей было знать, что он с трудом держался на ногах, что в тот миг, когда она шагнула от него к Малфою, атланты отпустили небо, и оно рухнуло на плечи шестнадцатилетнего подростка, только чудом его не раздавив. Он справится. Он обязательно справится, но на это уйдет время. А пока Сириус Блэк просто уходил по коридору, с каждым шагом становясь все дальше, пока дверь соседнего вагона не скрыла его силуэт, безжалостно украв что-то из жизни Нарциссы.

Девушка ожидала чего-то подобного. Он, конечно, был шокирован новостью. Она предполагала, что будет трудно, но, стараниями Люциуса Малфоя, все стало хуже некуда. Кому-то реакция Сириуса, возможно, показалась бы естественной, но только не Нарциссе. Она слишком хорошо его знала. Разнести половину «Хогвартс-экспресса», свернуть голову Люциусу Малфою, наорать на нее — это лишь малый перечень того, что должен был сделать сейчас Сириус Блэк. Он же просто развернулся и ушел. И это было самым страшным. Это было начало конца.

Другой же участник этого злосчастного разговора остановился на полпути к дурацкому третьему вагону, где собирались старосты, и, как и Нарцисса, прислонился лбом к холодному стеклу и до боли сжал оконную раму. Люциус Малфой не знал, что с ним творится. Казалось, он должен был радоваться: ненавистная Нарцисса с ее братцем получили по заслугам, его триумф видели две дюжины студентов. Только радость все не приходила. Скорее, наоборот, на душе стало еще хуже. Хотя раньше казалось, что такое просто невозможно.

— Черт! — парень в ярости стукнул кулаком по ни в чем не повинной раме. Хотелось пропасть, раствориться, исчезнуть, чтобы никого не видеть. Весь вопрос — куда? Сейчас уже спектакль, затеянный им полчаса назад, не казался слишком удачной мыслью. К тому же его память снова и снова упорно возвращалась к сцене на перроне.

Резко оттолкнувшись от стекла, Люциус направился к третьему вагону. Казалась, он начал свой путь туда вечность назад. Добравшись наконец до места, Люциус обнаружил, что рядом с дверью одного из купе, выделенного для старост, стоит Алиса Джоли — староста Гриффиндора. Гриффиндорские старосты были шестикурсниками, в то время как все остальные — семикурсники. Люциус не знал, с чем это было связано. Его это не интересовало. Рядом с Алисой стоял ее извечный спутник Френк Лонгботтом — семикурсник Гриффиндора. Откровенно говоря, Люциус совершенно не понимал Френка: Алиса была, не сказать чтоб дурна собой, просто какая-то совсем не заметная, что ли. Она, конечно, никак не пересекалась на уроках с курсом Люциуса, но традиционно Слизерин изучал многие предметы вместе с Гриффиндором, а Алиса иногда заходила в аудиторию к Френку. Люциус, в принципе, не особенно обращал на нее внимание, но у него сложилось впечатление, что Джоли не умеет разговаривать. Она всегда молчала и улыбалась. Возможно, кому-то и нравятся пухленькие улыбчивые молчуньи с добрыми глазами, но Люциуса она раздражала.

И вот сейчас он приближался к старосте Гриффиндора, и при виде ее, настроение юноши отнюдь не улучшилось. Когда же он подошел ближе, его моральное состояние вообще резко сигануло вниз и замерло на отметке «ниже нуля», потому, что он увидел в коридоре еще одну фигуру. Фрида Забини пристально смотрела на пробегающий за окном пейзаж так, словно видела там что-то доступное только ей.

Люциус остановился и замер, впитывая ее образ каждой клеточкой: длинные каштановые волосы были заплетены в косу, перекинутую через плечо, они переливались в лучах летнего солнца. Люциус смотрел, как завороженный. На миг он даже забыл о происшествии на перроне. Была она. Вернули к реальности ее неестественно прямая спина и напряженные плечи. Люциус понял, что не ожидал такой скорой встречи. Он не был к ней готов: не знал, как принять эту ситуацию и сжиться с тем, что она теперь — прошлое. Ему стало нехорошо.

Да тут еще Алиса Джоли подала голос. Будь Люциус в другом состоянии, он бы удивился, что она все же умеет издавать звуки, сейчас же он просто устало отвел глаза от прекрасного образа и взглянул на старосту Гриффиндора. Той, понятное дело, не была известна роль Фриды во всей этой истории, Алиса имела в виду лишь беседу Люциуса с ее одногруппником:

— Знаешь, Малфой, — тихим голосом проговорила Алиса, — иногда не обязательно быть таким жестоким, чтобы донести до людей свое мнение. Может, тебя это удивит, но люди понимают и хорошее обращение. И ценят его.

Вот тебе и Джоли! Ей пришло в голову учить его?! Люциус набрал в грудь воздуха, чтобы высказать этой чертовой гриффиндорке все, что он думает о ней самой, о ценности ее мнения и… И его взгляд замер на девушке в форме Когтеврана. Она не обернулась, ничем не показала, что слушает разговор, но Люциус понял, что Фрида ждет его ответа. Он снова повернулся к Джоли и поразился: тихая, кроткая, слегка неуклюжая Алиса смотрела на него без всякого страха или неловкости. Ее серые глаза были совершенно спокойны. Люциус с удивлением обнаружил, что, попав под прицел этих спокойных глаз, почувствовал, как его желудок неприятно сжался и в груди потянуло. Невероятно, но именно пухленькая и улыбчивая староста Гриффиндора, которая смотрела сейчас ему в душу, впервые заставила его почувствовать стыд. Алиса взяла Френка за руку, и мгновение разрушилось. Она снова не произнесла ни слова, а лишь с мягкой улыбкой потянула его по коридору. Френк послушно двинулся за девушкой, смерив напоследок Малфоя тяжелым взглядом. Глядя в их удаляющие спины, Люциус Малфой даже подумал, что говорящая Алиса Джоли ему лишь привиделась. Откуда ему было знать, что в общении с Френком ей не нужны слова, потому что они понимали друг друга с полувзгляда. Говорила Алиса мало, но всегда так, что об этом долго помнили.

Малфой вздохнул и повернулся к старосте Когтеврана:

— Фрида, — начал он и замолчал, потому что девушка никак не отреагировала. Она все так же пристально смотрела в окно. Люциусу захотелось развернуть ее и встряхнуть. Он, в конце концов, тоже был жертвой, не меньшей чем она. Это ему придется жениться на Нарциссе, жить с ней до конца жизни, заводить бесконечных любовниц и в каждой искать черты этой девушки, неотрывно глядящей сейчас в окно. Гнев прошел так же быстро, как и появился.

Он говорил быстро, словно боялся, что девушка растает в воздухе или просочится сквозь оконное стекло навстречу так заинтересовавшему ее пейзажу. Фрида обернулась, и на ее губах появилась улыбка. Люциусу показалось, что он взлетел при виде ямочки на ее левой щеке. Она улыбнулась! Значит, все будет хорошо. Она поймет! Простит! С облегчением Люциус шагнул навстречу ее улыбке. Обнять, прижать к себе, почувствовать запах ее волос… Остановили его порыв слова:

— Милый Люциус, недоразумением и случайностью называют то, что можно исправить. Что же можешь сделать ты? Превратить меня в белокурую праправнучку знаменитой вейлы и повести к алтарю, а настоящую Нарциссу утопить в озере? Или ты готов пойти против отца, отказавшись от наследства, титулов, имений?

Люциус замер. Она говорила все это с той же улыбкой. И Люциус наконец увидел эту улыбку. Если бы не так любимая им ямочка на левой щечке, отвлекшая его внимание, он бы сразу заметил, какой жесткой и недоброй была эта улыбка. Она наказывала его, резала по живому. Не дойдя до девушки каких-то несколько сантиметров, он развернулся и быстро зашагал в ту сторону, откуда пришел.

В душе клокотал гнев. Она издевается! Она просто издевается. Ладно же! Она еще узнает! С этими мыслями Люциус яростно распахивал двери всех купе подряд и заглядывал внутрь. Студенты шарахались от неожиданности или от его взгляда. Наконец он наткнулся на пустое купе. Пятикурсница Пуффендуя не в счет. Он не знал, что собирается делать, но, взглянув на испуганную девушку, прижавшую к губам раскрытые «Производные симпатических зелий», быстро принял решение. Люциус захлопнул дверь купе, наложил на него коллопортус и повернулся к девушке. Он увидел испуганные глазищи в пол-лица.

— Привет, я Люциус Малфой.

— Привет, — пролепетала девушка, — я знаю. А я…

— Нет! — остановил ее Люциус. — Я не хочу знать твоего имени.

Он присел на сиденье рядом с ничего не понимающей девушкой. До Хогвартса еще пара часов — время есть.

— Что читаешь?

Он забрал книгу из рук девушки, мельком посмотрел и отложил в сторону. Еще раз взглянул в ее лицо. Она была миленькой.

— Я сам могу пересказать тебе эту книгу наизусть, — Люциус улыбнулся, и девушка растаяла.

Он знал, каким очаровательным может быть — десять минут атаки врожденным обаянием, и девушка расслабилась. В ее глазах горел явно читаемый восторг. На нее — незаметную представительницу незаметного Пуффендуя — обратил внимание сам Люциус Малфой. Верно истолковав взгляд девушки, Люциус провел рукой по ее щеке. Глаза девушки расширились, но не от испуга, а скорее от предвкушения того, что сейчас должно было произойти. Коснувшись пальцем ее губ, Люциус слегка улыбнулся. Он не понимал, зачем это делает. То есть не мог дать объективного объяснения своему поступку. На кой черт ему сдалась эта пуффендуйка? Разум молчал, зато кричала обида. Плевать, кто она: пуффендуйка, гриффиндорка, когтевранка… Ему все равно. Он доказывал обиженному самолюбию, что может нравиться девушкам, что Забини еще пожалеет о своем решении и что Нарцисса еще будет страдать. Желание отомстить затмило разум. Он подарит этой девочке нечто такое, что она будет помнить до конца жизни, а девочка подарит ему уверенность в себе. Люциус умел быть нежным, если хотел.

Откуда ему было знать, что через полчаса, когда все закончится, он, чертыхаясь про себя, сотрет память ничего не соображающей от счастья девчонке и, даже не объяснив свое присутствие в ее купе, выйдет в коридор. Он не знал, что вслед за легкостью в теле, появится непереносимая тяжесть в душе. Ему казалось, он наказывает Фриду, Нарциссу, Сириуса Блэка… Оказалось, он наказывал сам себя. На душе было тошно и противно. Не хотелось никого видеть.

Он так и простоит всю дорогу до Хогвартса в коридоре. И никто не решится тронуть его, справедливо рассудив, что под этой аристократической оболочкой сейчас нет ничего человеческого. Это был загнанный в угол зверь. Он был опасен, и прежде всего, как выяснилось, для себя. Усталый юноша взглянул в окно, стараясь не видеть своего отражения. Сейчас оно почему-то вызывало тошноту.

Казалось, мир просто замер.

02.02.2011

Глава 11. Хрупкий мир

Минута. Хрупкий миг добра Так скоротечен и так дорог. Мгновенье, полное тепла, Воспоминаний сладких ворох. Оставив душу без спасенья. Но каждый раз, собравшись вдаль, Ты будешь помнить то мгновенье.

Казалось, мир просто замер, сузившись до размера этой комнаты.

С того момента, когда тяжелый альбом в старинном кожаном переплете влетел сквозь раскрытое окно в руки Нарциссы, обстановка в комнате изменилась. Нарцисса поудобней устроилась на краю огромной кровати, расположившись напротив окна, Драко же сел на пол, прислонившись спиной к ногам матери и откинув голову ей на колени. Нарцисса произнесла какое-то заклинание, и альбом завис в воздухе напротив них так, чтобы обоим было хорошо видно.

Протянув руки, Нарцисса запустила их в волосы сына и начала задумчиво перебирать прядки, похожие на шелк. Комната погрузилась в молчание. Альбом ждал команды к действию, но о нем на время забыли.

Память унесла Нарциссу на двадцать лет назад. В один из тех редких дней, когда она оказалась в доме Сириуса.

Такая же по размеру комната. Только у Драко царил идеальный порядок, в той же комнате все стояло вверх дном. Ее хозяин не любил домовых эльфов, предпочитая сам заниматься уборкой своих владений. Ясно, что входило в понятие уборки пятнадцатилетнего волшебника. Вещи под ногами не валяются — и ладно. Они сидели так же: Нарцисса на краю кровати, а Сириус на полу, прислонившись спиной к ее ногам. Что же он тогда показывал? Колдографии? Вряд ли, их бы Нарцисса запомнила. Наверно, очередную книжку про его глупый квиддич. Этого увлечения Сириуса Нарцисса не понимала. Сама она боялась высоты, и кроме как на уроках по полетам к метле не подходила. Точно! Это была книга о сборной Англии, вышедшая к чемпионату мира. Нарцисса не помнила из нее ни одного слова, ни одной колдографии: только свои тонкие пальцы, запутавшиеся в иссиня-черных волосах.

— Я сейчас замурлычу, как довольный кот, — вернул ее к действительности голос сына. Оказывается, все это время, пока она задумчиво перебирала его волосы, Драко наслаждался небывалой лаской, откинув голову ей на колени и закрыв глаза. Увидев его довольную физиономию, Нарцисса рассмеялась.

— Ты не очень-то похож на кроткого, способного замурлыкать, котика. Мне ты больше напоминаешь тигра, готового зарычать в любой момент.

— Ну, продолжишь наводить беспорядок на моей голове, и я тебя удивлю: или усну, или точно замурлычу.

— Скорее первое, — с улыбкой сказала Нарцисса, прекращая игру с его волосами. — Давай смотреть колдографии.

Сын со скорбным вздохом приговоренного к казни открыл глаза.

— Нет! Этот кулек не может быть мной. Ужас!

— Еще как может.

— Я похож на обезьянку! Это подлог! Я не мог быть таким страшненьким.

— Драко, прекрати! Все дети такие в один месяц от роду.

— Только не говори, что эта девчонка — тоже я, — Драко протянул руку, чтобы вынуть колдографию.

— Никакая не девчонка! — возмутилась мать.

— Посмотри внимательно и скажи, где ты видела на мальчиках такие дурацкие чепчики?

Нарцисса со смехом схватила его за плечи и дернула назад. Он попытался приподняться, но она стала перехватывать его руки. Нет, Гермиона ни за что не сказала бы, что это мать и сын, тем более представители семейства Малфоев. Просто два шалящих подростка, очень похожих друг на друга.

— Это Мариса? — отвлекся сын на следующий снимок и автоматически завел правую руку Нарциссы, которую сжимал в порыве борьбы, к своему левому плечу.

— Да, ей здесь семнадцать или восемнадцать. Мы ездили на море с тобой, — Нарцисса оставила свою правую руку на плече сына, обняв его спереди за шею. Драко не стал убирать свою руку с ее руки. Мать наклонилась и оперлась подбородком о макушку сына. Гермиона с жалостью видела, что эта обретенная близость очень нова и так хрупка.

— Тебе здесь три года. Смотри, какой ты довольный. Мариса потащила тебя кататься на парашюте. Мерлин… Я чуть от страха тогда не умерла. Вы превратились в маленькую точку, а ты так весело хохотал… А здесь видишь? Это тем же вечером на пикнике.

— Эй! Почему она меня так трясет! Я же не кукла. Мне это не нравится.

— Драко, посмотри на свое лицо. Тебе это очень нравилось.

— Я совсем не помню эту поездку, — негромко проговорил Малфой. — Я даже не знал, что мы вместе были на море.

— Тот раз был единственным.

Голос матери заставил Драко пошевелиться. Он снял с себя ее руки, отодвинулся и, развернувшись, присел на корточки у ног матери. Он просто смотрел на нее. Нарцисса молча смотрела в ответ. Гермионе казалось — они разговаривали глазами. Потом Драко опустил взгляд к ногам матери и провел кончиками пальцев по ее коленке.

— Я всегда хотел спросить, откуда у тебя этот шрам? Он должен был остаться после раны, которую плохо залечили, — задумчиво проговорил сын. — Просто мне всегда казалось, что твое детство прошло в эдаком коконе, и у тебя не было возможности бегать, прыгать, сбивать коленки… Или это было при Люциусе?

В голосе сына появилось напряжение. Нарцисса улыбнулась.

— Нет, это было до Люциуса. Просто в моем детстве был день, когда я вырвалась из этого кокона. Очень счастливый день. Последний счастливый…

Нарцисса рассмеялась.

— Черт! Никак не хочет клеиться…

— Сириус, с него нужно снять защитную пленку. Дай я сама.

— А-а-а. Выходит, твой Поттер всегда спокойненько лежит без сознания, пока ты оказываешь ему первую помощь? Я для твоей практики слишком простой случай?

Темноволосый юноша поднимает голову. Его лоб нахмурен, взгляд сосредоточен:

— Поттер есть Поттер. А ты — это ты. Я, может, волнуюсь.

— Ну, давай я…

— Ты считаешь меня никчемным лекарем?! Кровь я, между прочим, остановил.

Наконец после долгих мучений, пластырь красуется на коленке: кривой, с неровными краями и непонятного оттенка — в последний момент Сириус решил придать ему цвет ее кожи. Потом будет ужас матери, возмущение, как можно так изуродоваться, гуляя в саду, непонимание, чему она так радуется, ведь останется безобразный шрам… Но это все потом. А пока, у ее ног сидит невозможно красивый синеглазый паренек и критически оглядывает проделанную им работу. Она смотрит на него и улыбается. Она счастлива, ведь у ее ног… весь мир.

— Как у тебя дела с Блез?

Вопрос заставил Драко подняться на ноги и отойти к окну, отвернувшись от матери.

— Драко, я не стану тебе напоминать, что очень невежливо поворачиваться спиной во время разговора, тем более, с женщиной.

— Спасибо, что не станешь, — откликнулся он, глядя в окно.

— Я училась в Хогвартсе в одно время с близнецами Забини: братом и сестрой. Знаешь, Блез очень похожа на свою тетю. С той лишь разницей, что та была когтевранкой.

— Мам, — обернулся Драко, — я не хотел бы говорить о Блез. Она милая девушка, и мне симпатична, но давай не будем о ней сейчас. Ладно?

— Но это твое будущее, Драко, ты не можешь позволить себе не думать о нем. Впрочем, твои слова «милая» и «симпатична» объясняют все. Ты не любишь ее, — это не было вопросом. Нарцисса утверждала.

— А ты любила Люциуса, когда выходила замуж? Или, может, ты любишь его теперь?

— Драко, я не хотела бы, чтобы у тебя создавалось неверное представление о твоей семье, — Нарцисса явно с трудом подбирала слова под напряженным взглядом сына. — Я очень… уважаю твоего отца и…

В ответ Драко невежливо рассмеялся. Подойдя к своему столу, он прижал указательным пальцем уголок пергамента к полированной поверхности и стал крутить его вокруг своей оси.

— Мам, не надо. Мне уже не три года.

— У тебя есть другая девушка? — внезапно спросила Нарцисса. Драко замер. Гермиона тоже. Ей безумно хотелось услышать ответ на этот вопрос.

— В смысле? — попробовал потянуть время Малфой.

Драко усмехнулся.

— Знаешь, я никогда не думал о девушках под этим углом.

— Я прекрасно понимаю, что ты встречаешься с девушками, проводишь с ними вечера…

«И ночи», — добавила про себя проницательная Гермиона.

— Знаешь, мам, ни одна из них не подходит под твое определение единственной. Если смотреть на это с твоей стороны, то Блез Забини — единственная девушка, с которой я могу общаться дольше получаса без риска для ее здоровья. Я думаю, если бы была другая…

— Ты бы не согласился на помолвку с Блез, — уверенно проговорила Нарцисса.

— У меня был выбор? — приподнял бровь ее сын.

— Он не был тебе нужен тогда. Но я боюсь, что ты захочешь что-то изменить.

— Потому что я знаю тебя, Драко. Ты сможешь пойти против Люциуса. Ты уже это делаешь, даже не отдавая себе отчета. И я знаю, что у тебя получится. Потому что это — ты. Люциус в твоем возрасте был влюблен в тетю Блез. Сильно, яростно. Но он ни слова не сказал Эдвину, чтобы отменить нашу свадьбу. Возможно, хотел, может быть, даже пытался. Но не пошел до конца. А ты бы пошел.

— Почему ты вышла за него? — сдавленным шепотом спросил Драко.

Нарцисса подошла к окну и встала, повернувшись спиной к сыну, словно не она говорила об этикете пять минут назад. Она стояла, обхватив себя за плечи, и ночной ветер развевал ее белокурые волосы.

— Мне было шестнадцать, когда состоялась помолвка. Прежде я ничего не видела в жизни, кроме заботы близких, и не думала, что где-то может быть иначе. Я дала слово отцу. С замужеством я обрела положение в обществе, знатное имя, родила красивого сына, смогла заняться благотворительностью… Лишь спустя много лет я поняла, что потеряла что-то очень важное и этого уже не вернуть. У тети Блез замечательное имя — Фрида.

Ветер подхватил последнее слово и унес его вдаль.

— С твоего позволения я пойду спать, — проговорила Нарцисса.

Уже не было веселой девчонки. Была блестяще воспитанная и от этого какая-то неживая и далекая женщина.

— Конечно, — вежливо сказал Драко.

Он быстро отреагировал на перемену в настроении матери и направился в дальний угол комнаты. Подхватив по дороге альбом, Нарцисса последовала за сыном, не заметив, что из альбома выпал снимок. Драко окинул гобелен на стене у камина. За ним оказалась дверь. Прошептав заклинание, Малфой распахнул ее, пропуская мать вперед.

— Располагайся. Если что-то понадобится, зови. Я, правда, не уверен, что в ванной все работает — не пользовался ею уже года два.

Он говорил, стоя в дверях. Держа дистанцию. Послышался плеск воды и голос Нарциссы:

— Работает. Спасибо, Драко. Все необходимое я призову сама. Доброй ночи.

— Доброй ночи, — проговорил Малфой и закрыл дверь.

«Вот так: ни поцелуя перед сном, ни ласкового слова», — подумала Гермиона. Саму ее дома буквально носили на руках, стараясь окружить заботой и любовью. Как, впрочем, и Рона — миссис Уизли хватало любви на всех семерых детей. Еще оставалось и на Гарри с Гермионой. У Гарри семьи не было. Здесь все понятно — его некому было целовать на ночь и желать спокойных снов. И был Драко Малфой, представитель древнейшего и богатейшего рода, единственный наследник огромного состояния. Сирота при живых родителях.

Малфой развернулся и, подойдя к кровати, поднял с пола выпавшую из альбома колдографию. Он долго смотрел на снимок, затем перевернул его и принялся внимательно изучать оборот. Потом подошел к окну. Глядя в темноту, он тихо прошептал: «Свобода». Гермиона поняла, что не только она перевела имя Фриды Забини.

— Малфой, — подала она голос, выбираясь из шкафа. Получилось очень жалобно. Он резко обернулся.

— А-а-а… это ты?

— Ты ожидал кого-то другого? — не смогла не съязвить девушка.

— Да нет, просто подумал: вдруг это был кошмар, и тебя там не окажется.

— Ты страшно любезен, — разозлилась девушка.

— Грейнджер, то, что я до сих пор не отвернул тебе голову, по-моему, верх всякой любезности.

— Можно мне воспользоваться твоей ванной?

— Что? — Малфой даже изволил отвернуться от окна. — Черт! Какой сегодня идиотский день. У меня есть выбор?

— Нет! — твердо сказала Гермиона. — Ни малейшего. Хотя, если ты откажешь…

— Хватит! Не хочу ничего слушать. Вали, куда хочешь!

— Спасибо, — сказала вежливая Гермиона.

Ответа, ясное дело, не последовало. В очередной раз девушка подумала, что слухи о блестящих манерах Малфоя-младшего сильно преувеличены — она, например, за все шесть лет ни разу не услышала от него ни одного доброго слова в свой адрес. Ну и плевать! Главное, что сейчас она добилась-таки разрешения воспользоваться нужным ей помещением.

Закрыв за собой дверь ванной, Гермиона огляделась. Сколько всякой косметической ерунды! Не говоря уж о том, что эта ванная превосходила размерами комнату самой Гермионы в доме родителей. Невероятно!

Покончив с тем, зачем так рвалась сюда, Гермиона с наслаждением ополоснула лицо водой и посмотрела на себя в зеркало. Ну и вид! Спутанные волосы, перепуганные глаза. Девушка попыталась пригладить волосы, потом решила, что ей уже ничто не поможет. Неудивительно, что она не входит в этот пресловутый список Малфоя. Мысли перескочили со списка на его составителя.

Было стыдно признаться, но в свои неполные семнадцать лет Гермиона ни разу не видела даже наполовину обнаженного парня. Гарри в майке — не в счет. И вот сегодня так близко лицезрела Малфоя без рубашки. Сегодня? Казалось, прошла целая вечность. Некстати вспомнилось, какие у него плечи, спина… Сплошные мышцы. Наверное, сказалось его пребывание в скаутском лагере. А ведь с виду и не скажешь, что он такой… Ох! Чтобы охладить не в меру разыгравшееся воображение, Гермиона снова плеснула на лицо водой. «Пойду», — решила она.

Открыв дверь, девушка услышала голоса. Говорили Драко и Блез.

Гермиона благоразумно решила не выпрыгивать из ванны, как чертик из коробочки — вряд ли кто-то это оценит.

— Повтори! — голос Малфоя был тихим и напряженным.

— Ты не ослышался. Темный Лорд решил завести себе наследника и на роль его будущей матери выбрал Нарциссу. Все должно случиться сегодня. Так планировалось. Правда, я не знаю, где Нарцисса. Драко, ты слушаешь? У тебя такой вид… Хочешь, я побуду с тобой?

— Нет, мне нужно подумать.

— Блез, спасибо, за информацию…

— Да, конечно. Если ты захочешь…

— Я знаю, где тебя найти. Извини меня, ладно?

Послышался звук закрывшейся двери, и ошеломленная Гермиона наконец смогла выйти из ванной.

То, что она увидела, заставило ее сердце сжаться. Драко Малфой, хваленый Драко Малфой, стоял, прижавшись лбом и ладонями к закрытой двери. Так прошло несколько секунд. А потом, не меняя положения, он вдруг крикнул так, что Гермиона подскочила:

Он резко оттолкнулся ладонями от двери. Бросился к гобелену и, не дожидаясь ответа, распахнул дверь. Гермиона хотела было напомнить, что она все еще здесь, причем стоит посреди комнаты. Но что-то заставило ее промолчать. Почему-то она решила, что вряд ли будет услышана. Похоже, новость, озвученная Блез, совершенно ошеломила Малфоя, произведя на него эффект гораздо больший, чем ранее весть о Грейнджер в его комнате или о Поттере в подземелье.

— Что все это значит?

02.02.2011

Глава 12. Почему так?

Я тебя нарисовала Краской летнего дождя. Я таким тебя узнала. Я запомнила тебя. Легкость красок и цветов. Я была тебе так рада, Ты же — просто не готов.

— Что все это значит? — сердитый голос Полной Дамы, охраняющей вход в гостиную Гриффиндора, заставил Нарциссу сжаться и отскочить в сторону.

Она выпросила у Белинды плащ-невидимку на полчаса. Прошел час, а она так и не использовала его по назначению. Сначала девушка минут сорок убеждала себя в том, что ей просто необходимо поговорить с Сириусом. Что это совсем не страшно — нужно только выследить его одного и подать знак, что она здесь. Все бы ничего, вот только Сириус, похоже, нигде не появлялся один. Все время его сопровождала толпа этих чертовых гриффиндорцев, что не позволяло Нарциссе приблизиться к нему в открытую. Но теперь у нее есть плащ-невидимка, и можно спокойно отправляться на поиски Сириуса. В плаще не страшно. Не страшно? Ха! Эти сорок минут она убеждала себя, что весь прошедший учебный месяц ей просто мерещилась неприязнь Сириуса.

Прошлый месяц был сущим кошмаром, который начался сразу по прибытии поезда на платформу Хогвартса. Она буквально кожей чувствовала перешептывания и взгляды. Конечно, с такого громкого события начинался не каждый учебный год. Красавица Нарцисса стала недоступна для других кавалеров, у нее появился законный избранник. Да еще какой! Красивый и богатый Люциус Малфой! Всех так и распирало услышать историю их безудержной страсти: два юных сердца внезапно поняли, что не смогут прожить ни дня друг без друга и, чуть ли не наперекор родителям, ринулись в свою любовь, как в омут. Красивая история. Может, первый и второй курс Пуффендуя в нее и поверили бы, но остальные студенты — ни на грош. Слишком сложно было представить надменную, капризную и улыбчивую Нарциссу Блэк способной на пылкие чувства. Что же касается Люциуса Малфоя, то это вообще казалось невероятным. Дети, выросшие в магических семьях, конечно, знали о традициях заключения чистокровных браков, однако почитались эти традиции далеко не во всех домах. Многие о них уже изрядно подзабыли. Что же касается магглорожденных детей… Те вообще понятия не имели о подобных обрядах. Таким образом, известие о внезапной помолвке стало сенсацией.

Был один человек, способный понять Нарциссу, как она думала. Но этот человек покинул поезд в сопровождении Джеймса Поттера и Лили Эванс и даже не оглянулся на Нарциссу, хотя они и поравнялись на перроне. Люциус куда-то запропастился, Мариса растворилась в толпе первокурсников, и новоиспеченная суженая осталась одна. Она медленно брела к безлошадным четырехместным каретам. Нарцисса намеренно шла не торопясь, чтобы все кареты разъехались, и она могла спокойно сесть в последнюю. Количество мест обычно совпадало с количеством студентов. Но вдруг сегодня ей удастся хотя бы по пути в школу побыть одной? Ведь чудеса бывают. Наверное…

Не повезло. Ее догнала Белинда Макнейер и начала тормошить, возмущаясь, что совсем случайно, от Саманты Мелифлуа, узнала потрясающую новость о помолвке. Белинда выстреливала вопросы с быстротой скорострельного арбалета: «Как можно было скрыть их роман? Сшили ли Нарциссе платье, и если нет, можно ли поучаствовать в выборе фасона? Кто приглашен? Много ли свободных парней будет среди приглашенных? И, наконец, правда ли, что ненормальный Сириус Блэк накинулся на Люциуса прямо в поезде, да его еще поддержал почти весь вагон гриффиндорцев, а Люциус отправил их всех в нокаут?».

Слушая всю эту чушь, Нарцисса отчаянно надеялась, что пройдет неделя-другая, и все забудут. Найдется более интересная тема.

Прошел месяц, а шумиха так и не умолкла. Нарцисса не понимала, почему. Возможно, виной тому было условие Люциуса: все должны видеть, что мы рады и счастливы. Он всегда держался рядом с ней на людях, хотя по жалостливым взглядам, которые на нее бросали некоторые девушки, Нарцисса понимала, что новоиспеченный жених продолжает менять подружек, как перчатки. Нарциссу это не волновало. Ее даже не раздражала жалость в их взглядах — ей было все равно. Она перестала что-либо чувствовать, что-либо понимать. Единственное, что еще вызывало эмоции — поведение Сириуса.

За прошедший месяц, он ни разу не заговорил с ней. Нарцисса могла понять первую обиду. Но не месяц же! Если они и ссорились раньше, то Сириус всегда делал первый шаг, а Нарцисса просто ждала. Иногда она могла повыпендриваться пару дней, не прощая его. Подождать, пока он походит следом, засыплет ее ворохом записок. Как и любой подросток, при всем его внешнем апломбе, он был неуверен в себе. Наступал миг, когда он готов был отступить перед мыслью: не простит. Нарцисса всегда тонко чувствовала этот момент и, бросая очередного кавалера на произвол судьбы, мчалась к синеглазой мечте. Он не сердился. Он никогда на нее не сердился.

И в этот раз Нарцисса ждала… Неделю, две. Ни одного письма, ни одного взгляда в ее сторону. Она не понимала. Неужели он не хочет услышать ее объяснение? Она же не виновата! Ей сейчас гораздо хуже, чем им всем вместе взятым. Люциус пропадает с любовницами — они даже не обмолвились парой слов за этот месяц, Сириус всегда в толпе друзей, с виду (невероятно!) даже веселый. А у нее никого нет. Даже не с кем просто поделиться своей бедой, не выставив при этом свою семью в неприглядном свете.

Через три недели Нарцисса поняла, что если он черкнет хоть строчку, она молнией ринется к нему. Какие там выпендривания! Не до того.

А вчера, сидя на зельях традиционно вместе с Гриффиндором, она удостоверилась: не напишет и не позовет. Все было ясно и наглядно.

Гриффиндор сидел на последних рядах, Слизерин — на первых. Еще с первого курса на зельях Нарцисса заняла место рядом с Северусом Снейпом. Тогда над тощим одиннадцатилетним мальчишкой все издевались. Больше всех Поттер. Юная Нарцисса, просверлив Сириуса взглядом, села со Снейпом, о чем впоследствии ни разу не пожалела. Если по другим предметам у него не все ладилось, то на зельеварении он блистал. За пять лет обучения Нарцисса стала разбираться в зельях лучше, чем любой из ее сокурсников. Она наблюдала за работой Снейпа и училась, старательно переспрашивая непонятные моменты. Они всегда работали в паре. Снейп был жутко нелюдим, но рядом с Нарциссой он словно преображался. Она знала о нем почти все и никогда не поддавалась искушению рассказать кому-то его невеселую историю: талантливого сироты не от мира сего. Нельзя сказать, что они были близкими друзьями. Просто… у Нарциссы был широкий круг общения, у Снейпа — только она. Ей, от рождения незлой девочке, было приятно чувствовать себя рядом с Северусом незаменимой и радоваться тому, как Снейп оживает на глазах, увлекаясь их беседами.

Не учла одиннадцатилетняя Нарцисса одного: как на самом Северусе отразятся их приятельские отношения. То, что она на первом уроке, пытаясь прекратить насмешки гриффиндорцев, села рядом с ним, отнюдь не увеличило рейтинг Северуса Снейпа по версии Сириуса Блэка. Скорее наоборот. Со временем Нарцисса заметила, что каждый раз после их с Сириусом ссоры страдал Снейп. И раз за разом нападки становились все менее безобидными. На просьбы прекратить это, Сириус отмалчивался. Нарцисса пыталась воспринимать молчание как согласие, но все повторялось снова и снова.

Так же было и вчера.

Нарцисса пришла в класс чуть позже обычного. Преподавателя еще не было, но почти все уже сидели на местах. Обернувшись на звук открываемой двери, Сириус странно улыбнулся. Нарцисса хотела принять это за добрый знак и улыбнуться в ответ, но он быстро отвернулся к Поттеру. Девушка направилась к своему месту. Снейп что-то читал, привычно ссутулившись за партой. Внезапно со стороны гриффиндорцев в его сторону метнулась вспышка света. Заклятие. Через минуту весь класс увидел, какое именно. Его не проходили в школе, но Сириус всегда был добросовестным студентом, одним из лучших.

Едва вспышка коснулась ничего не подозревающего Снейпа, как вся его одежда стала прозрачной. В классе раздался взрыв хохота, кто-то взвизгнул. Снейп в панике вскочил с места, вызвав этим лишь новый приступ смеховой истерики. Он развернулся спиной к стене, прикрывшись учебником, и затравленно посмотрел на ненавистную компанию. Нарциссу больно резанул этот взгляд, хоть и был предназначен не ей. Она чувствовала виноватой себя. Ну, так и наказывали бы ее! Хотя Сириус скорее бы повесился, чем позволил двадцати парам глаз созерцать обнаженную Нарциссу. Девушка в гневе развернулась и встретилась с синими глазами, горящими мрачным удовлетворением. Она открыла рот, чтобы высказать все, что думает. Возможно, она пожалеет о своих словах потом, но сейчас…

— Вы с ума сошли?! — опередил ее крик Лили Эванс.

Эванс вскочила со своего места рядом с Люпином. Тот тоже поднялся и с осуждением смотрел на Поттера и Блэка. Смотрел, но ничего не делал, хотя был старостой, хотя был прав.

— Идиоты! — гневно выкрикнула Лили, и Сириус с Джеймсом прекратили смеяться. Постепенно веселье сошло на нет.

— Спасибо! — зачем-то сказала Нарцисса Лили. За что она благодарила гриффиндорку? За то, что хоть кто-то еще вступился за бедного Снейпа? За то, что самой не пришлось останавливать безобразие, еще сильнее резкими словам отдаляя Сириуса? Лили ей помогла.

— Чем стоять столбом, сняла бы с него заклятие. Оно само не пройдет. Ах, да, ты же спец только в зельях, — с этими словами Лили что-то прошептала, и Снейп, судорожно прижимающий к себе учебник по трансфигурации, снова оказался одетым.

Лили села на свое место, Люпин, глядя в пол, тоже. Дверь в класс распахнулась, и вошел профессор Земус.

— Пять баллов со Слизерина, мисс Блэк. Урок начался пять минут назад, а вы еще не дошли до своего места.

— Еще пять баллов, мистер Снейп, учебник по трансфигурации будете впредь читать вне стен этой аудитории. Займите свои места.

Урок начался.

Выходя из аудитории после зелий, Нарцисса решилась. Это должно прекратиться. Всю лекцию она обдумывала способ добраться до Сириуса. Безобразная сцена со Снейпом подкинула ответ. Лили Эванс. Нарцисса знала, что Лили сегодня отбывает взыскание у Флитвика. Нужно просто прийти в кабинет после обеда и убедить ее устроить встречу с Сириусом. Она тоже девушка, она поймет. Нарцисса Блэк редко слышала отказ в свои шестнадцать лет. Когда же она очень чего-то хотела, ее невозможно было остановить.

После обеда девушка прямиком направилась к кабинету Флитвика и увидела Лили, идущую навстречу.

— Эванс! — окликнула ее Нарцисса.

Лили остановилась у двери кабинета и дождалась слизеринку.

— Чего тебе?

— Мне нужно поговорить с Сириусом! — может, стоило добавить просящие нотки? Да ладно, и так сойдет. Это уже достижение. Нарцисса не умела просить.

Лили внимательно посмотрела в серые глаза слизеринки. Что она увидела там? Возможно, невысказанную мольбу, страх, что та откажет Нарцисса же в ответ не отрывала взгляда от гриффиндорки и надеялась: глаза цвета Надежды — зеленые, мягкие. Нет! Правильно решила! Лили не откажет. У жестокого человека не бывает таких ясных глаз. Вот сейчас она нахмурится, подумает и… Нарцисса уже хвалила себя за проницательность, когда Лили сделала неожиданную вещь: она резко расхохоталась.

— Ты же помогла сегодня на зельях… — оторопело проговорила Нарцисса.

— А еще говорят, слизеринцы умные! Разочарую тебя: я помогала Снейпу!

— Снейпу? — в голове у Нарциссы зашумело.

— Именно. Не всех гриффиндорцев он раздражает. Мне, например, его жалко, — задумчиво проговорила уже посерьезневшая Лили и внезапно добавила: — А тебя — нет. Мне не интересны причины, по которым ты выходишь замуж, но я сделаю все, чтобы ты на милю не приблизилась к Сириусу. Ясно? Ты была его проклятием шестнадцать лет. Хватит.

— Это Сириусу решать, — потрясенная вспышкой ярости Нарцисса не знала, как реагировать. Они не ладили с Эванс, но такого не было никогда. — Зачем ты это делаешь? У тебя же есть Поттер.

— Я не собираюсь отчитываться перед тобой. Ты — дура, если решила, что Сириус будет бегать за тобой. Он, если хочешь знать, вообще о тебе не вспоминает.

«Я же вспоминаю, без конца, а она стоит и издевается».

— Ну, так проверь сама! Иди, ищи его! Он в нашей гостиной. Иди, поговори с ним.

Лили развернулась спиной к Нарциссе.

— Ах, да! — словно что-то вспомнив, произнесла она. — Войти же туда сможет только гриффиндорец. Не повезло.

— Гадина! — выкрикнула Нарцисса в захлопнувшуюся дверь кабинета Флитвика. Пароля в гостиную она, естественно, не знала.

«Ну, Эванс, сейчас ты попляшешь».

Нарцисса потянулась в карман мантии за палочкой.

— Десять баллов со Слизерина! — эхом раздалось в пустом коридоре.

Девушка резко обернулась. К ней приближалась Фрида Забини. Ее глаза ненавистного, с недавних пор, зеленого цвета недобро блестели.

— Положение будущей миссис Малфой не дает вам права орать на весь коридор и использовать волшебную палочку вне урока, — голос когтевранки был напряжен.

— Зато дает массу других преимуществ, — не удержалась Нарцисса и, круто развернувшись, направилась в ту сторону, откуда пришла, оставив Фриду Забини в ярости сжимать кулаки.

Зачем она брякнула это? Ведь, на самом деле, ей было даже жаль Фриду. Судя по количеству девушек, Люциус не поддерживал с ней отношения. Нарциссе он был безразличен, Фрида же явно страдала.

«Мерлин, в кого же я превращаюсь?» — вздохнула Нарцисса.

Но все это было вчера. А сегодня, вооружившись мантией-невидимкой, она вот уже битый час торчала у портрета Полной Дамы — Сириус не появлялся. Была суббота, и большинство студентов направились в Хогсмит. Но он не выходил — она бы знала. Все складывалось хуже некуда, а тут еще мантия соскользнула, и Полная Дама разоралась на весь коридор.

Поправив мантию, Нарцисса вздрогнула. Она еще не видела, кто открывает портрет с той стороны, но уже чувствовала — он! Сердце ухнуло в пятки, и… тут же сжалось от разочарования.

Сириус был не один, он шел с какой-то девицей. Нарцисса ее не знала. Она, вообще, не особенно приглядывалась к гриффиндорцам и теперь корила себя за это. Вдруг эта нарядная и сияющая барышня просто его знакомая. Тогда почему, она, как пиявка, цепляется за его рукав? Теплые мантии… Неужели они вместе идут в Хогсмит? Без Поттера? Без Эванс? Наедине?

«Он, если хочешь знать, вообще не вспоминает о тебе, — эхом раздался в голове звонкий голос Лили Эванс. — Иди!.. Проверь… он в нашей гостиной».

Нарцисса не могла попасть за эту дверь. А эта девушка могла. Она проводила там все свободное время. Вместе с Сириусом…

Не придумав ничего лучше, Нарцисса достала палочку и направила на сумку мерзкой девицы. Сумка лопнула, девушка вскрикнула и бросилась подбирать выпавшее содержимое с каменного пола. Сириус завертел головой. На мгновение Нарциссе показалось, что он ее увидел. Но это невозможно, впрочем, может, он просто почувствовал. Усмехнувшись, парень принялся помогать своей спутнице.

От этого Нарциссе стало еще хуже. Она резко развернулась и, не заботясь о производимом ею шуме, бросилась в сторону слизеринских подземелий. Хотелось плакать, кричать… разбить что-нибудь. Может, тогда станет легче?

Если бы она не убегала так быстро, смогла бы заметить, что ее желание разнести половину Хогвартса разделяет еще, как минимум, один человек. Темноволосый парень невидящим взглядом уставился на рассыпавшиеся по каменным плитам бесконечные помады, расчески, пудреницы и прочую ерунду. Он сжал в руках подобранную с пола заколку. Это была она! Она была здесь. Если бы он вышел один… Все могло бы быть по-другому. И сейчас он не слушал бы хлопотливую болтовню Эмили Кристалл. Хрясь! Заколка разломалась на части в побелевшем кулаке. Сириус вздрогнул, понимая, что хочет сломать что-нибудь посущественней.

— Ерунда! Она мне все равно не нравилась, — весело сказала Эмили. — Ты поранился?

Сириус тупо уставился на порез на ладони.

«А мне не нравишься ты», — зло подумал он.

А белокурая девушка, вбежав в гостиную, без сил опустилась на коврик у камина.

Равнодушный огонь, вечный огонь. Ему не было дела до мелочных разладов между глупыми людьми. В его распоряжении было все время вселенной.

02.02.2011

Глава 13. Снова выбор

В кровь окунает тебя лицом. Давай! Покорись! Послушай меня! Не будет сказки со светлым концом. Свое состраданье подальше спрячь! Забудь! И не слушай их горький плач!

Равнодушный огонь, вечный огонь. Ему не было дела до мелочных разладов между глупыми людьми. В его распоряжении было все время вселенной.

Гермиона смотрела на игру пламени в камине, внимательно прислушиваясь к разговору за стеной. Сложно было представить, что этот звенящий от напряжения голос принадлежит хладнокровному Драко Малфою.

— Это правда? — он задавал вопрос уже в третий раз.

— Поверить не могу! Ты знала?! Ты знала и ничего мне не сказала, а еще возмущалась, что я что-то от тебя скрываю!

Гермиона подумала, что если бы ей пришлось столкнуться с подобной яростью Малфоя, она бы, пожалуй, не отвергла так опрометчиво компанию милого тролля как альтернативу этому кроткому мальчику. Казалось, хрюканье грозных существ не может быть и в половину таким яростным, как его вопли.

— Драко, ты должен понять… — Нарцисса еще не потеряла надежду на благоразумие сына.

— Вот только не надо говорить мне о том, какой великой чести удостоилась наша семья, — голос Малфоя внезапно стал еле слышным.

Ну, вот как так можно? То орет, как полоумный, то вещает голосом диктора, передающего прогноз погоды. Такого непоследовательного человека еще поискать. Да и невозможно так вести себя в семнадцать лет. Вот Гарри или Рон, если уж начинают орать, то замолкают только когда выговорятся. Тут же…

— Как ты могла согласиться? Как?! Ты подумала, что это будет?! Ты видела близко этого… этого… Не знаю, как его охарактеризовать. Такого слова еще не придумали. О чем ты думала?

— А ты о чем думал?! О чем ты думал два месяца назад, когда вытаскивал меня из дома на пляж наперекор Люциусу? Ты не смог сдержать минутный порыв и теперь пожинаешь его плоды… Ведь знал, что сам даешь им карты в руки. Чему ты теперь удивляешься? — она замолчала, переводя дух.

— О чем ты? — подозрительно спросил Драко.

— О том, — уже совершенно спокойно сказала Нарцисса, — что ничего лучшего для них ты придумать не мог. Люциус полжизни провел, пытаясь найти твое слабое место. У тебя его просто не оказалось: ты не боишься боли, тебе плевать на его хорошее расположение, ты не трепещешь перед Темным Лордом. В тебе есть стержень, которого никогда не было в самом Люциусе, Драко. И вот, когда он уже совсем отчаялся найти заветную дверцу, ты сам вручил ему ключ. Они нашли способ добиваться от тебя желаемого.

— Они угрожали тебе? — чуть слышный вопрос.

— Нет, они слишком умны для этого. Просто сказали, что в скаутском лагере часто происходят несчастные случаи. Бывает, дети не возвращаются домой с каникул. Ты же сам все понимаешь. Если они что-то решили, то помешать этому невозможно. А я… я не могла допустить, чтобы ты… «не вернулся с каникул». Понимаешь?

— Ерунда. Я же уже дома.

— Во-первых, я этого не знала. Во-вторых, что с того?

— То есть они используют нас друг против друга?

— Зачем ты согласилась? Уж лучше бы я не вернулся из лагеря!

— Драко, не говори ерунды! Меня никто не спрашивал. Они уже все решили. И своим отказом я бы не добилась ничего — лишь навредила тебе.

— Мам, час назад, когда я сказал, что у меня не было выбора в решении о помолвке, ты ответила, что он мне не был нужен. А что насчет тебя? Ты не захотела выбирать? Почему?

— Нет, Драко. Выбирать можно, если есть из чего, у меня — нет. Уже два года, — негромко проговорила Нарцисса.

— Два года? Два года… Что такого произошло два года назад? Так… Ага! Отца с компанией посадили в Азкабан. Но я не вижу связи.

— Тебе и не нужно.

— Гарри Поттер в замке.

— Я знаю. Бедный мальчик.

— Бедный мальчик? Это он-то?

«Вот гад!» — Гермионе захотелось огреть Малфоя кочергой.

— Он просто ребенок, Драко, который уж точно не виноват в том, что оказался втянут в это.

— Да какой он ребенок?! — возмутился Малфой.

Нарцисса ничего не ответила. Наступила тишина. Гермиона вслушивалась в треск поленьев и думала, что все это какой-то дурной сон. Ну не может же этот бред быть явью! Так ведь не бывает. Это мать и сын. Они дома, в родных стенах. Они просто не могут разговаривать о таких вещах, как смерть и выбор. И эта обреченность в голосе… Так не должно быть. И с Гарри тоже не может случиться ничего плохого.

Внезапно Нарцисса произнесла:

— Гарри Поттер тоже будет там.

— Где? — не понял Драко.

— Для зачатия наследника Лорду нужен Гарри Поттер, — устало произнесла миссис Малфой.

— Стоп! У меня сейчас крыша поедет. Пять минут назад ему нужна была ты. Поттер там зачем? Темный Лорд же своего наследника рожать собирается. Или их будет несколько? Мам, мне еще, для полного счастья, отпрыска Поттера в родственники не хватало…

Малфой говорил тихо, но все быстрее и быстрее.

«Все признаки истерики», — с легким оттенком злорадства подумала Гермиона, хотя сама была не в лучшем состоянии.

— Драко, прекрати! Сядь! У меня от тебя голова кружится.

Скрип кровати.

— Так! Спокойно. Ты знаешь, как это должно произойти?

— Сейчас они пытаются под действием заклятий вызвать детские воспоминания мальчика о родителях. О каком-то заклинании его матери. Хотя, наверное, они его уже расшифровали, раз Лорд назначал встречу на вечер. Потом в самом… процессе, ему понадобится кровь этого мальчика.

— Драко, я прошу тебя, уже все равно ничего нельзя изменить, — в голосе послышалась Нарциссы обреченность.

— Черта с два!

— Драко, я не хочу переносить унижение напрасно. Они убьют тебя, если ты попытаешься… Да и что ты сможешь сделать с двумя такими волшебниками, да еще с охраной?

— Кровь Поттера. Кровь Поттера… Как думаешь, они ее уже взяли?

— Я же сказала — это нужно во время обряда.

— То есть… нет крови — нет наследника. А нет Поттера — нет крови.

— Спокойной ночи, мама, — с этими словами Драко влетел в комнату и, захлопнув дверь, начал накладывать на нее запирающие заклятия.

С той стороны послышался отчаянный стук.

— Драко, я запрещаю! Прекрати! Я все равно выберусь.

— Мам, шестой этаж, крыльев нет, а на метле ты все равно летать не умеешь. В шесть утра я — у Люциуса. Так-так-так… Завтра в половине седьмого я тебя отсюда выпущу.

— Драко Регулус Малфой!

— Да знаю я все о пробелах в своем воспитании. Мам, весь дом разбудишь, и тогда меня точно убьют.

— Хорошо, — тихо сказала Нарцисса, — надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

— А то! — отозвался сын.

— Нет Поттера — нет крови, — и взглянул на по-прежнему стоявшую посреди комнаты Гермиону странным взглядом.

— Малфой! Даже не думай об этом. Если ты собираешься что-то сделать с Гарри, тебе сначала придется иметь дело со мной, — девушка изо всех сил надеялась, что голос не сильно дрожит.

Судя по реакции Малфоя, надеялась зря. Он рассмеялся: резко, отрывисто.

— Грейнджер, ну зачем же так пугать? У тебя такой воинственный вид…

Не обращая внимания на возмущенный взгляд девушки, хозяин комнаты скрылся в ванной. Гермиона осталась стоять в растерянности. Что делать? Выскочить из комнаты и позвать на помощь? Ведь Малфой явно что-то задумал. Ага, а остальные обитатели этого замка просто ангелы — ни у кого никаких подлых мыслей. Может, открыть Нарциссу и поговорить с ней? Да, но для этого придется использовать палочку. Что там Малфой говорил о троллях-охранниках?

— Малфой! Что ты затеял?

Дверь распахнулась, впуская в комнату пар, и на пороге возник этот невыносимый гаденыш. Невыносимый, потому что голый. Ну, не совсем, но полотенце на бедрах не в счет.

Гермиона тупо уставилась на его влажные плечи, синяк на ключице, оставленный Блез. Она и представить не могла, что Малфой так идеально сложен. Мускулистый, подтянутый. Сколько же времени он тратит на свое тело? Или это от постоянных тренировок по квиддичу? Да еще этот проклятый скаутский лагерь… Скользнув взглядом по мышцам его живота, Гермиона сглотнула. Вот краснеть было совсем некстати.

— Проблемы, Грейнджер? — участливо поинтересовался Малфой, протискиваясь мимо нее в комнату. При этом он задел девушку плечом, отчего у той непременно должен был повалить пар из ушей. Гермиона явственно почувствовала себя закипающим чайником.

— Так что ты спрашивала? — с этими словами он распахнул боковую створку шкафа и принялся изучать его содержимое.

— Малфой, ты что, не мог одеться в ванной?!

— Во что? — поинтересовался Драко, оборачиваясь.

В руках он держал что-то подозрительно похожее на нижнее белье.

— Грейнджер, это моя комната, и я могу здесь всю ночь хоть на ушах стоять. Причем в любом виде, — он многозначительно приподнял бровь. — Если тебя что-то волнует — можешь отвернуться.

Девушка круто развернулась к окну, подставив ветру пылающие щеки. Если она выберется отсюда, точно не скоро забудет эту сцену. Хотя Малфой обещал, что она даже имени своего не вспомнит. Обидно.

— Все! Можешь поворачиваться, не беспокоясь за свою невинность.

— Эй! Подумай хорошенько, стоит ли продолжать?

Гермиона обернулась и увидела, что Малфой успел облачиться в черные узкие джинсы и тонкий свитер в обтяжку, тоже черный. Ему поразительно шел этот цвет. Он оттенял легкий загар и светлые волосы, еще слегка влажные после душа.

— Так, так, так… — Малфой быстро прошел по комнате мимо Гермионы и развернулся на сто восемьдесят градусов у камина. — Все просто. Им нужен Поттер. Так?

— Верно, — кивнула Гермиона.

Малфой смерил девушку взглядом, давая понять, что просто размышляет вслух, и ее мнение ему совсем не интересно.

Он уставился на Гермиону, и той стало неловко под этим пристальным взглядом. Она уже начинала скучать по прежнему Малфою. Ну язвит, ну не доволен… Так ведь она наблюдает это шесть лет. И ничего — привыкла. Этот же вариант ненавистного слизеринца, был, на ее взгляд, слишком деятелен, а, следовательно, от него можно было ждать чего угодно. Вот уставился! Но через минуту девушка поняла, что Малфой хоть и смотрит в ее сторону, видит что-то совсем другое. Похоже, в его голове медленно созревал какой-то план. Гермиона сделала шаг в сторону — юноша даже не моргнул. Точно! Выпрыгни она из окна, он бы даже не отреагировал. Гермиона прошлась по комнате и присела на краешек его кровати напротив письменного стола.

— Так! — откликнулся Малфой, и Гермиона вся подобралась. — Мы уходим отсюда.

— Куда? — настороженно спросила девушка.

— К Поттеру в гости.

Гермиона напряглась.

— Но ты же говорил, что…

— Грейнджер, расслабься. Мы ничем не сможем помочь Поттеру.

— Но ты же… — проснувшаяся было надежда медленно угасала в ее душе.

— Нам нужен кто-то, кто сможет помочь. Быстро и действенно. И без лишних вопросов.

С этими словами Малфой направился к шкафу мимо застывшей Гермионы. Она не представляла, кто им сможет помочь. Тем временем Малфой извлек из-под шкафа что-то, похожее на длинный чемодан, и открыл его. Внутри оказалась метла. Гермиона совершенно не разбиралась в метлах, но сразу поняла, что это очень дорогая модель, а еще поняла, что мало к кому из людей Малфой относился с таким трепетом, как к своей метле. Та была в идеальном состоянии.

— Так, — он выпрямился и подошел к окну, — в сарае есть запасные метлы. Конечно, не такого класса, как моя, но ты все равно вряд ли летала на чем-нибудь круче поттеровского «Всполоха», не говоря уже о деревяшках, принадлежащих Уизли. Так что обойдешься тем, что есть.

Говоря это, Малфой внимательно изучал метлу и что-то в ней подстраивал.

— Я не летала… — тихо проговорила Гермиона.

— Ну, тем более. Если Поттер не давал свой «Всполох», тогда ты вообще ничего комфортней в жизни не увидишь… Повтори! — перебил он сам себя.

Смысл слов начинал доходить, и Драко медленно повернулся к девушке. Оттягивая момент, когда придется смотреть ему в глаза, Гермиона с завидным упорством продолжала изучать босоножки Нарциссы, заброшенные ею, а может, Малфоем под его письменный стол. Изящные такие, все в драгоценных камешках…

Камешки так сверкают в отблесках камина. Эх! Придется отвечать…

— Я не умею летать на метле.

«Все! Я это сказала, пусть теперь убивает».

— Что ты несешь? Всех учили летать на первом курсе. Ты тоже наверняка летала. Иначе ты бы не сдала экзамен.

Гермиона покраснела.

— Оценку за экзамен мне поставили за усердие и отличное знание теории. С тех пор я не подходила к метле близко.

— Так! Приехали. Блестящий план рушится ко всем чертям, потому что всезнайке Грейнджер поставили оценку за знание теории. Ну так будешь сегодня ее применять! — рявкнул Малфой.

— Малфой, я не полечу, — Гермиона отодвинулась подальше, — я не могу, я боюсь высоты, я не смогу управлять.

Малфой осторожно пристроил свою метлу к письменному столу и подошел к Гермионе. Девушка попыталась слиться с покрывалом. Не вышло.

— Хочу тебе напомнить, что твоему ненаглядному Поттеру дадут значок заслуженного донора. Посмертно!

Он нависал над ней, заставляя девушку вжиматься в кровать.

— Решай!

— Да запросто! Я улетаю, а ты отправляешься пешком, через главные ворота. Как тебе план?

— Паршиво, — хмуро ответила девушка.

Слизеринец прекратил изображать из себя утес и вернулся к столу. Гермиона села.

— Ты в этом пришла? — Малфой обвел взглядом скромный наряд Гермионы: замшевые башмачки, потертые джинсы и светлую льняную рубашку.

— Нет! У меня с собой целый чемодан багажа. Твой дворецкий вот-вот его принесет, — съязвила девушка.

Юноша молча направился к шкафу и стал в нем рыться. Через минуту он кинул в Гермиону черным теплым свитером, на котором был изображен серебряный дракон с жутким оскалом.

«Какие у него милые вещички. Надеюсь, эта прелесть меня не покусает».

— Это самый маленький размер. Меньше у меня нет, — сообщил Драко Малфой.

С ума сойти! Малфой жертвует ей свой свитер. Такая забота.

— Не хочу долететь до Хогвартса в компании посиневшего трупа, — тут же подпортил он впечатление.

— Мы летим в Хогвартс? — спросила Гермиона, надевая свитер.

— Есть другие предложения?

Его метла уже повисла в воздухе, а он набрасывал легкую черную куртку. На ее жалобный оклик он обернулся, смерил ее съежившуюся фигурку долгим взглядом и устало вздохнул:

— Пробовала когда-нибудь летать вдвоем?

Он никогда не перестанет ее удивлять.

02.02.2011

Глава 14. Поединок

Огонь, пожар и зимний холод Сошлись в сраженьи пред тобой. Один так горд, другой так молод. И каждый — сказочный герой. Огонь! Пожар! Твоя стихия. Ты любишь свет и теплоту. И погружает в пустоту. И будут биться век от века, Два этих странных человека — Два Демона в твоих мечтах.

Он никогда не перестанет ее удивлять.

— Как можно умудряться все время нарываться на Блэка и компанию? Северус, тебе это доставляет удовольствие? — Нарцисса сидела на полу в гостиной Слизерина напротив Северуса Снейпа и пыталась свести с его волос буро-зеленоватый цвет.

— Конечно, это безумное удовольствие, когда тебя выставляют дураком перед всей школой. Мне иногда так хочется убить твоего братца! Как в тебе только не проявились те же идиотские гены?

— Северус, — голос Нарциссы приблизился к температуре замерзания воды, — не смей говорить плохо о его семье. Что же касается генов, то мы не настолько близкие родственники. Я, конечно, называю его братом, но… Не дергайся, а то сейчас весь станешь непонятного цвета.

Хлопнула дверь, и в гостиную из своей комнаты спустился Люциус Малфой.

— Северус? Решил кардинально изменить прическу?

— Прекрати, Люциус! Это не смешно! — сказала Нарцисса.

— Идете на игру?

Сам он уже был одет в темно-зеленый свитер с серебристыми полосками, а через руку была переброшена темно-зеленая мантия с его незабвенной фамилией, вышитой на спине.

— Готово, — Нарцисса убрала палочку от волос Снейпа и повернулась к Малфою. — Я, если честно, не хочу. Квиддич — это скучно.

— А я иду, — откликнулся Снейп и отправился за мантией, потому что октябрь в этом году выдался холодным.

Нарцисса с Люциусом остались одни. Редкий момент.

— Нарцисса, — голос Люциуса был мягок, слишком мягок, — я бы попросил впредь выбирать выражения в разговоре со мной при посторонних. Да и без них тоже. Я не хочу слышать от жены фразы типа «прекрати». Ясно?

Нарцисса молча кивнула. Она устала, и ей было правда все равно. Пусть. Она может вообще с ним не разговаривать ни при посторонних, ни без них.

— Что же касается квиддича, ты заблуждаешься, милая. Это очень интересно, — с нажимом произнес Люциус. — И тебе нравится смотреть, как я играю. Я прав? Не слышу.

— Не просто на игру. На мою игру. Слизерин против Гриффиндора. Это всегда интересно.

В это время в гостиную спустился Снейп, за ним еще несколько студентов. Все были одеты в цвета факультета. У кого-то даже раскрашены лица. Гостиная, и без того не изобилующая разнообразием красок, в один миг стала зеленой.

«Чувствуешь себя, как в болоте», — подумала Нарцисса.

Люциус шагнул к Нарциссе и, прижав ее к себе, поцеловал в висок. Послышались одобрительные голоса.

— На удачу, — нежно сказал Люциус, заглядывая в лицо девушке.

Надо же! Если бы она не слышала других его слов минуту назад, решила бы, чего доброго, что он от нее и вправду без ума. Такой искренний взгляд, такой теплый тон…

Нарцисса приподнялась на цыпочки и чуть тронула его губы своими. Люциус легко улыбнулся.

— Удачи, милый! — отчетливо произнесла она, чтобы все слышали. — Буду на первом ряду нашей трибуны.

Здесь просто должны были последовать овации и крики «браво!»: как она ненавидела его и с какой нежностью смотрела. Люциус остался доволен. Первая победа над ней. А сколько их еще будет впереди, прежде чем ей вообще придет в голову перестать сопротивляться.

Выйдя из раздевалки под хмурое небо стадиона, Люциус окинул взглядом трибуны. Как всегда: горстка зеленого цвета на слизеринской, и просто какой-то пожар на всех остальных. От красного даже зарябило в глазах.

Стивен Флинт — капитан сборной, вышел в центральный круг и пожал руку Джеймсу Поттеру.

«Сломал бы пальцы ему, что ли? — лениво подумал Малфой, — хоть раз бы снитч удалось поймать». Подумал, правда, без особой надежды, потому что, во-первых, за это Флинта бы дисквалифицировали, а запасного ловца подобного класса у них не было; ну, а во-вторых, Поттер и со сломанными пальцами дел на поле может натворить ого-го. Чего греха таить, была такая нехорошая традиция: четыре года, с тех пор, как ловцом Гриффиндора стал этот сопляк, ловцу Слизерина ни разу не удалось поймать снитч в играх против ненавистного факультета.

Свисток заставил четырнадцать игроков взмыть в воздух. Люциус облетел кольца и занял свою коронную позицию — чуть левее среднего. Он начал занимать именно эту позицию уже давно. С тех пор, как понял, что его рывок влево намного уступает по силе и скорости движению в правую сторону. С чем это было связано, юноша не знал. Может, все потому, что он правша? Поэтому Малфой всегда использовал эти особенности своей техники. Зависал и равнодушно наблюдал за игрой. Равнодушно до того момента, пока в опасной близости от его ворот не появлялась фигура соперника. Вот тут уж было не узнать всегда чуть лениво расслабленного Люциуса Малфоя. В такие моменты он больше походил на зверя, готового к прыжку. Нет, он отдавал себе отчет в том, что не был великим игроком. Возможно, ему не хватало усердия в тренировках, иногда подводила чрезмерная уверенность в себе. Люциус Малфой часто не замечал тонкой грани между уверенностью и самоуверенностью. Он регулярно платился за это, но так и не научился делать выводы. А может, в нем не было чего-то главного? Например, наблюдая за игрой Поттера, он всегда тихо раздражался: вот уж кто словно с пеленок на метле. И дело не только в упорных тренировках и слепом желании победить. В Поттере была какая-то искра, дар свыше. В Люциусе этого не было. Ему не хватало скорости и стремительности полета. К тому же Люциус, часто наказываемый в детстве, вместо привычки к боли, получил ее паническую боязнь. Он прекрасно осознавал, что никогда не сможет так полоумно и яростно бросаться в гущу схватки, как большинство других игроков. Он, конечно, любил свой факультет и желал ему победы, вот только себя любил гораздо больше. Позиция вратаря была для него идеальной. Здесь не надо было идти на открытый контакт, сталкиваться, бороться. Что же касается бладжеров, то вратарей ими, как правило, атаковали как раз лишь слизеринские загонщики. Остальные соперники были гуманней, что ли? Так что из списка жертв бладжеров Люциус тоже исключался. Возможность не отвлекаться на мелочи помогала ему быть неплохим вратарем. Во всяком случае, на данный момент, лучшим, за исключением, разве что, Сириуса Блэка, но в этом Люциус упорно не хотел себе признаваться.

Он бросил цепкий взгляд в сторону своего соперника, которым тот стал теперь уже в полной мере, а не только в игре, и замер в воздухе: рядом с противоположными кольцами завис какой-то незнакомый, хрупкий на вид второкурсник или третьекурсник. Странно, Люциус же сам видел, как Блэк в форме выходил из раздевалки. Может, его временно сделали запасным, а пареньку просто дали попробовать себя? Бред какой-то. Да его вместе с первым же квофлом в кольца внесет. Причем он их проскочит, не задев, слишком уж маленьким кажется мальчишка. Нет, здравый смысл подсказывал, что в матче против Слизерина даже недалекие, по его мнению, гриффиндорцы не выкинули бы подобной ерунды. Пробоваться можно в игре с Пуффендуем, и то не всегда.

Черт! Где же Блэк? Люциус внимательным взглядом скользил по игрокам, слушающим последние напутствия мадам Хуч. На таком расстоянии все казались одинаковыми. Что происходит? Раздался свисток, и думать стало некогда. Красные и зеленые точки, до сих пор неподвижно парившие над полем, резко сорвались с места. Люциус не был капитаном команды, но, в своих же интересах, всегда изучал тактику соперника.

Со свистком одна красная точка рванулась ввысь — Поттер; две разлетелись по краям поля и чуть сместились — один Томас Маккей, второго Люциус знал только наглядно. Это загонщики. Три остальных игрока так быстро замельтешили по полю, то разлетаясь, то сшибаясь с соперником, что разглядеть, кто есть кто, стало невозможно. Тем более, что Роберт Дэвис с квофлом рванулся к гриффиндорским кольцам и сильно пробил как раз по центральному. Мальчишка-вратарь разжавшейся пружиной рванулся вверх и немного неловко отбил мяч, который тут же подхватила красная точка и, увернувшись от бладжера, ринулась к центру поля. Началась яростная борьба за квофл, и Люциус получил возможность посмотреть на мальчика. Лица Люциус, понятное дело, не видел, но, судя по напряженной позе мальчишки, тот неотрывно следил за игрой, что-то быстро прилаживая к руке.

«Кисть выбило, — понял Люциус. — Башкой думать надо. Такие мячи лучше отбивать метлой или пропускать. У него еще вся игра впереди, а уже явная травма. В этом все гриффиндорцы».

И тут внимание Люциуса отвлекло резкое движение. Метрах в двадцати от него сверху камнем падала фигура в красной мантии. Сначала Люциус решил, что это Поттер, увидевший снитч, пока не заметил в руках нападающего квофл. Люциус напрягся и взглянул прямо в лицо быстро приближающейся фигуре. Он знал, что большая часть сборной Гриффиндора окончила школу в прошлом году, и что оставшиеся игроки периодически пробовались на разных позициях. От безысходности. Люциус упорно отгонял от себя мысль, что есть люди, способные равнозначно играть в качестве любого игрока. Такой вывод вызывал неприятные ощущения.

Но удивляться особенностям гриффиндорской тактики ему пришлось уже в броске, потому что к его правому нижнему кольцу стремительно летел квофл. Люциус любил именно такие удары — резкий рывок, и ты уже срываешь аплодисменты болельщиков. То, что что-то не ладится, он понял уже в полете. Квофл, которому полагалось уверенно зафиксироваться в его перчатках, просвистел в нескольких миллиметрах от кончиков пальцев. Люциус проследил, как коричневый мяч неправильной формы влетает в кольцо.

— 10-0! Гриффиндор открыл счет!

Люциус резко развернулся и встретился взглядом с Сириусом Блэком, ожидая, что разозлится еще больше от его идиотской радостной улыбки. Но то, что он увидел, было во сто крат хуже: лицо соперника вместо щенячьей радости по поводу открытого счета против ненавистного Слизерина горело мрачным удовлетворением. Гриффиндорец резко развернулся, предоставив Люциусу разглядывать желтую вышивку на красной мантии: «Блэк». Люциус невпопад заметил, что номер у Блэка прежний — «1». Первые номера, по традиции, присваивались вратарям; седьмые — ловцам. Остальные игроки распределяли между собой номера, кто как хотел. Тем временем «первый» номер красно-желтых летел к центру поля в ожидании нового розыгрыша, подняв ладонь правой руки вверх, и кучка беснующихся гриффиндорцев, пролетая мимо, хлопала по его перчатке.

«Черт! Этот сопляк на противоположных кольцах взял почти не берущийся мяч, а я пропустил такой простой. И от кого!»

Но он не позволил ярости затопить разум. Это был эффект неожиданности — никто не мог предположить, что они так сменят состав. Больше Люциус на эту удочку не попадется.

Он не успел еще сформулировать мысль о том, что больше этот трюк не пройдет, как перед ним вновь материализовался «первый» номер соперников. На этот раз Сириус вынырнул откуда-то снизу у левого бортика. Он летел стремительно, целенаправленно, с легкостью уворачиваясь от бладжеров. Гриффиндор вообще часто использовал такую тактику, когда, после передачи паса одному охотнику, все остальные члены команды блокировали соперников. В итоге получался выход один на один. Опасность в этой ситуации для охотника представляли только бладжеры. Вот и сейчас опытные загонщики Слизерина мешали движению гриффиндорца, да и Люциус играл не первый год. Он впился взглядом в сосредоточенное лицо Блэка. Тот держал квофл в левой руке, хотя сам был правшой. Значит, он сейчас перебросит мяч в другую руку и даст прочитать свои намерения, да еще при этой перепасовке у Люциуса появится лишняя пара секунд.

Как и в прошлый раз, эта мысль еще не до конца оформилась в мозгу, а Сириус уже сильно метнул мяч в верхнее кольцо. Бросок был с неудобной руки, но каким-то чудом достиг цели. Люциус не понял, как такое могло случиться. Он снова, уже во второй раз, проводил взглядом удаляющийся номер и фамилию на спине. И снова: никакого беснования, лишь спокойная уверенность, и это как-то не вязалось с обычно импульсивным и любящим порисоваться Блэком. Люциус посмотрел на Дэвиса и проводил его взглядом до колец соперника. После броска слизеринца счет не изменился: «20 — 0».

Эта кошмарная игра длилась сорок две минуты. После ее окончания Люциус, не подлетая к центру поля для приветствий, поздравлений и прочей спортивной ерунды, спикировал вниз у своих колец и направился в раздевалку. Распахнув дверь пинком, он пристроил на стойку свою метлу и с ожесточением стал теребить застежку протектора. Мысленно вернулся к последним минутам игры. Нужно посмотреть правде в глаза — он проиграл этот матч. Не важно, что вся команда не смогла справиться с натиском соперника. Впрочем, скорее не с натиском, а с обороной. По кольцам этого сопляка на противоположном конце поля нанесли тридцать ударов. Очень впечатляющая цифра для столь не долгой игры. По воротам Люциуса — всего двадцать один. Важно то, что этот мальчишка, играя с явной травмой, отбил двадцать пять мячей, из которых некоторые были, как первый, не берущимися. Да еще в самом конце Блэк резко рванулся к воротам, и все слизеринцы ринулись ему наперерез. Они не сразу сообразили, что Блэк просто отвлекал внимание. Это стало понятно, лишь когда Поттер взлетел от кромки поля с зажатым снитчем в руке. Когда он успел его схватить, видел, разве что Флинт, который в эти минуты распластался на земле. Поттер использовал свой конек — только он умел выходить из пике в самый последний момент. У Флинта никогда так не получалось. Не получилось и в этот раз.

Нервы загонщика Брайта Мосса не выдержали, и он резко направил бладжер в уже зависшего чуть в стороне Блэка, которого с появлением Поттера перестали атаковать. Блэк успел только прикрыть голову рукой. От удара его протектор отлетел в сторону — по-видимому, не выдержали застежки. Блэк потерял равновесие и, продолжая прижимать руку к голове, начал падать вниз. Мадам Хуч остановила падение, а Томас Маккей сбил бладжером Мосса. Мадам Хуч назначила два штрафных. Они уже ничего не меняли в игре — слишком большой отрыв по очкам был у Гриффиндора, и могли разве что подтвердить мастерство вратарей. Спиннет пробила по кольцам Слизерина, и Люциус легко принял мяч. А вот мальчишка пропустил удар Дэвиса, и, видя, как он с трудом управляет метлой, спускаясь к Блэку, Люциус понял, что травма серьезная. Он мельком глянул на Мосса. Порядок! А вот из-под перчатки Блэка, которую тот, сидя на траве, еще прижимал к голове, сочилась кровь. Люциус резко спикировал вниз.

Он не мог сказать, что отработал плохо. Ни Спинет, ни Дженкинс так и не смогли его пробить. Кто же виноват, что за эту игру к его воротам пятнадцать раз выходил третий охотник гриффиндорской команды? Как ни мучительно было это признавать, Люциус не взял ни одного мяча Блэка. Такое с ним было впервые. В чем мог переиграть его, вратаря с пятилетним стажем, этот новоиспеченный охотник? Наверное, в чем-то самом главном. Он выходил не просто на игру — на игру против Люциуса.

Двери распахнулись, и вошла остальная команда. Никто не смотрел друг на друга. Люциус быстро направился в душ, раздеваясь на ходу. Видеть никого не хотелось. Какого черта он еще притащил Нарциссу на этот матч? То-то она порадовалась его унижению от этого выскочки. Единственным, что утешало Люциуса, было сознание того, что с трибуны падение Блэка должно было выглядеть пугающе.

* * *

В этом Люциус не ошибался. Отчаянно злящаяся на весь мир Нарцисса сидела на первой трибуне, как и обещала, и старалась не оглохнуть от воплей болельщиков. Получалось плохо. В ушах уже отчаянно звенело, хотя игра еще не началась. И вот наконец слизеринцы вышли из раздевалки и остановились на поле в ожидании соперника. Нарцисса помахала им рукой. Видел ли ее Люциус, это был уже другой вопрос, который не сильно заботил девушку. Она свою часть уговора выполнила. Из своей раздевалки вышли игроки в красных мантиях. В отличие от Люциуса, Нарцисса сразу отыскала глазами силуэт Сириуса Блэка и уже не отводила от него взгляда. Сорок две минуты до рези в глазах она сопровождала каждый его рывок за мячом или для блокировки соперника рывком своего отчаянно колотящегося сердца. Ее совершенно не сбивали с толку шесть других фигур в красном — она их просто не видела. Был только он. Она не ломала голову над сменой его позиции. Была одна мысль — он. Все остальное казалось мелким, незначительным. Когда Сириус забил свой первый мяч, Нарцисса вскочила на ноги. Она хотела радостно завопить, но ее вернул на место крик Гойла:

— Не расстраивайся, это случайность!

Нарцисса оглянулась на него и села. Такого напряжения, как в те сорок две минуты, она не испытывала никогда. А в самом конце игры Поттер поймал снитч. Момента она, понятно, не видела, так как следила за Сириусом, мчащимся у западного края поля, и чуть ли не самой первой увидела, как в него врезался бладжер. От сильного удара юношу резко бросило в сторону, и что-то отлетело от формы. Нарцисса вскрикнула, но в общем шуме этого никто не услышал. Она в отчаянии подскочила к перилам — ничего не было видно. К месту его падения уже летели игроки. А тут еще какая-то суматоха началась вокруг Мосса. А потом еще почему-то продолжилась игра… Нарцисса же все это время смотрела на Сириуса, сидящего на траве и периодически отнимающего руку от головы и рассматривающего свои перчатки. Потом все потянулись с трибун, и она опомнилась. Расталкивая всех на своем на пути, Нарцисса бросилась к выходу. Толпа оттеснила ее и понесла в сторону школы. Гойл предложил пойти к раздевалкам и поддержать Люциуса. Какие раздевалки? Какой Люциус? Нарцисса рванулась к главному входу в замок. Подождав, пока народ немножко разойдется, девушка направилась к больничному крылу. И только подойдя ко входу в лазарет и увидев красное море гриффиндорских болельщиков, она поняла свою глупость. На фоне красных флагов и разрисованных лиц ее зеленый шарф смотрелся диковато.

Дойдя до студентов, Нарцисса в нерешительности остановилась.

— Мосса не забирали в больничное крыло, — сказал кто-то из толпы.

Нарцисса кивнула. Смелости сказать, что пришла узнать о Сириусе, не хватило. Из двери лазарета вышел взмыленный Поттер и еще какой-то мальчик в красной мантии. Его запястья были зафиксированы, а руки висели на перевязи. Причем обе сразу. Получался жутковатый вид, как у покойника в гробу. Как же он теперь будет, пока все не заживет? Однако по лицу мальчишки было видно, что он рад и счастлив. Он самозабвенно улыбался словам Джеймса Поттера.

Поттер приподнял бровь и, что-то сказав мальчику, подошел.

— Я хотела спросить… Мне очень нужно узнать…

Пока Нарцисса подбирала слова, коридор наполнился шумом, и она увидела, что из лазарета вышла еще одна фигура в квиддичном свитере.

— Джим! Я все, — крикнул Сириус, протискиваясь сквозь толпу радостно приветствующих его однокурсников.

Нарцисса замолчала. Поттер оглянулся на оклик. Сириус Блэк застыл, не дойдя до них каких-то пару шагов. Его пристальный взгляд остановился на Нарциссе, и у той защемило сердце. Он был бледен, а на лбу красовался магический пластырь. К тому же левая рука была, как и у того мальчика, в тугой повязке и на перевязи.

— Я поищу Лили, — неуверенно сказал Поттер и сделал шаг в сторону.

— Не нужно меня искать, — звонкий голос возвестил о появлении Эванс. Она быстро сориентировалась в ситуации и, вместо того, чтобы пойти навстречу Поттеру, шагнула к Сириусу.

— Как ты? — она заботливо провела кончиками пальцев по его пластырю.

Это действие вывело Сириуса из ступора, и он перевел взгляд на Лили.

— Да! Ты герой!

Лили взяла его под здоровую руку и потянула мимо Нарциссы, поймав по дороге второй рукой локоть Поттера. Компания прошествовала мимо застывшей слизеринки.

— Сириус… — проговорила та.

Плечи Сириуса Блэка дернулись, но он продолжил свой путь, так и не оглянувшись. Не оглянулся и Джеймс Поттер. За них обоих это сделала Лили. Ее улыбка заставила Нарциссу сжать кулаки и ненавидящим взглядом проводить удаляющуюся троицу. Облегчение от того, что с Сириусом все в порядке, сменилось жуткой злостью на него.

* * *

Люциус Малфой в одиночестве поднимался по ступеням, ведущим к главному входу, когда навстречу вышел тот самый мальчик — вратарь Гриффиндора. Обе его руки были на перевязи. Люциус уже готов был сообщить ему, что с такими темпами в Гриффиндоре вакансия вратарей будет свободна после каждой игры, как вдруг:

— Ты просто молодчина!

Такой родной и знакомый голос. Люциус резко обернулся и увидел Фриду Забини, поднимавшуюся по ступенькам. Вероятно, она пришла по одной из узеньких тропинок, щедро сплетающих паутину на территории школы, поэтому он не заметил ее раньше.

«Невероятно! Я, наверное, ослышался».

Люциус впился взглядом в лицо девушки. Нет, не ослышался. Просто ошибся. Фрида действительно произнесла эти слова, только не ему. О ее спортивных пристрастиях очень недвусмысленно говорил наброшенный на плечи красный флаг с изображением льва.

— Из тебя получится классный вратарь, Мэтью. Редко дебюты бывают такими. Ты настоящий боец.

Мальчишка просиял.

«Надо же, я даже не знаю наверняка, с какого курса этот сопляк, а она назвала его по имени».

И тут Люциус был сражен окончательно: за Фридой по ступенькам поднимался не кто иной, как староста Гриффиндора Ремус Люпин. Люциус не хотел даже думать, почему они шли вместе. Надежда на то, что это встреча случайна, развеялась, когда юноша заметил два омниокля в руках Люпина, один из которых принадлежал Фриде. Его Люциус хорошо помнил. И прежде чем он сумел подумать, слова уже сорвались с языка:

— Люпин, там твоего ненаглядного Блэка уже, поди, отпевают, а ты тут с барышнями прохлаждаешься.

Резкие слова заставили Фриду обернуться и полоснуть Люциуса яростным взглядом.

— Да нет, скорее уж ему поют хвалебные гимны. Он ведь победил! — спокойно парировал Люпин и взбежал по ступеням. — Мэт, ты просто молодец! Как руки? — он приобнял счастливого мальчишку за плечи, и все трое скрылись в замке.

Понимая, что делает одну глупость за другой, но будучи не в силах сдержаться, Люциус Малфой ударил кулаком о каменный парапет и тут же охнул от острой боли. На разбитых костяшках появилась кровь. Это немного привело его в чувство.

* * *

Нарцисса Блэк сидела на полу у камина в гостиной Слизерина. Когда Люциус вошел, она была одна. Это в случае победы здесь бы бесновались и буйствовали счастливые студенты, а сейчас гостиная была тиха и пустынна.

Он захлопнул дверь, и девушка подняла голову на звук.

— Ты решила, что я получил травму? — спросил он, подходя и присаживаясь рядом с ней на корточки?

— Ну, больше я никак не могу объяснить твое желание посетить лазарет. Не Мосса же, с которым не обмолвилась и парой слов, ты ринулась навещать, да еще рискуя нарваться на кордон гриффиндорцев. Сама ты выглядишь вполне здоровой. Вот я и решил, что ты беспокоилась за меня.

Голос его был совершенно спокоен, но Нарциссе стало неуютно.

— Кто тебе сказал об этом?

— Ты не ответила на мой вопрос! — проговорил Люциус, глядя в камин.

Нарцисса отложила книгу, которую читала, и посмотрела на юношу. Худощавый подросток, сидящий на корточках и наблюдающий за игрой пламени. Он мог бы быть даже милым, если бы не… Взгляд Нарциссы остановился на его руках. Правая кисть была покрыта запекшейся кровью.

«С Сириусом! — в ужасе решила девушка, — но ведь у того травма!»

В ответ на ее слова Люциус оторвал взгляд от огня и посмотрел ей в глаза, затем протянул правую руку ладонью вниз. Решив, что от нее требуется помощь, Нарцисса взяла его руку в свою. Девушка внимательно изучила ссадину и потянулась за волшебной палочкой. Люциус резко вырвал руку из ее пальцев и больно схватил ее здоровой рукой за запястье.

— Когда я захочу твоей помощи, я скажу об этом. А пока тебе стоит задуматься: чтобы ты ни сделала, о чем бы ни подумала, я узнаю, я всегда узнаю. И тебе лучше не сталкиваться с последствиями этого. Так что будь умницей, и пусть в твою хорошенькую головку даже мимоходом не заглядывает мысль — выставить меня дураком, как сегодня.

Выпустив ее руку, юноша рывком поднялся и взбежал по лестнице, ведущей в его спальню. Нарцисса осталась одна. В этой комнате. В этом замке. В этом жутком мире.

02.02.2011

Глава 15. Полет

Он протянул тебе ладонь сквозь пустоту, И за его спиной блеснули в небе звезды. В его глазах узнала ты свою мечту. Тебе оставив легкий шаткий мост. И ты рванулась следом в неизвестность. Поверила…Стал выбор очень прост.

А ведь до этого еще была надежда…

Слабая, конечно, но все же Гермиона до последнего момента надеялась как-то отвертеться от предложенной перспективы. Но реальность была сурова — был Малфой, который уже перебросил ногу через древко метлы и ждал, когда девушка присоединится. Его и так неангельское терпение иссякало быстро. Обидно быстро.

Гермиона встала, разгладила свитер, взглянула на свои ботинки и, присев, начала перевязывать шнурок на левом. Полет — такое дело, развяжется — проблем не оберешься.

— Знаю, — огрызнулась девушка и, глубоко вздохнув, шагнула к Малфою.

— Тем более, — продолжил он свою мысль, — кроме меня, тебя никто не увидит.

— А может, я решила тебя очаровать? — с раздражением от того, что она вся трясется от страха, а он спокоен, как удав, выпалила девушка.

Малфой обидно фыркнул и весело сказал:

— Я, конечно, польщен, только вряд ли труп Поттера оценит твои старания на мой счет. Время-то идет. Садись!

— Куда? — тупо спросила Гермиона.

Малфой возвел глаза к потолку.

Гермиона, вздохнув, села и тут же осознала всю глобальность нависшей проблемы.

— Малфой, а за что я буду держаться?

— О, твой богатый выбор в этом вопросе просто потрясает воображение. Во-первых, за меня, а во-вторых, в-третьих, и в сто сорок пятых, опять же за меня. Грейнджер, еще пара таких препонов, и я без зазрения совести оставлю тебя здесь.

Гермиона вздохнула (в который раз) и осторожно положила руки на плечи Малфоя, стараясь не очень касаться его. Он почему-то усмехнулся. Гермионе бы насторожиться, но она слишком увлеклась, разглядывая его шелковистые волосы и вдыхая легкий запах его туалетной воды. Он пах… ветром и опасностью. Завораживающее сочетание. Оно настораживало и в то же время расслабляло, вселяло уверенность. И вдруг… Резкий рывок, и девушка изо всех сил вцепилась в плечи Малфоя.

Вот почему он ухмылялся! Она крепко зажмурилась и начала молиться всем богам, которых знала. Слизеринец вытворял на метле что-то невероятное. Приоткрыв один глаз, Гермиона увидела, что они облетают замок Малфоев. А она-то думала, что они уже приближаются к Хогвартсу.

— Мне нужно еще кое-что сделать.

С этими словами он спикировал вниз, и Гермионе показалось, что они сейчас врежутся в стену замка. Чтобы не видеть этого момента, девушка зажмурилась, но вдруг почувствовала, что полет прекратился. Она приоткрыла один глаз (с этого ракурса все выглядело повеселее) и обнаружила, что они зависли рядом с каким-то окном, из которого пробивался свет.

— Сейчас ты постоишь одну минутку на карнизе, а мне нужно залететь в эту комнату.

Гермиона скосила глаза и увидела, что в пяти сантиметрах под ее правой ногой находится довольно широкий карниз. Вся беда была в том, что окно находилось этаже на третьем.

— Малфой, — в панике зашептала Гермиона, вцепившись в его плечи, — я не буду слезать с метлы. Ты что, совсем придурок? Я же сказала, что боюсь высоты! Я…

Подняв правую руку и никак не отреагировав на «придурка», что было само по себе странно, Малфой отцепил руку Гермионы и потянул девушку в сторону стены. Понимая, что если начнет сейчас сопротивляться, то рискует совершить первый затяжной прыжок в своей жизни (обстоятельства не позволяли добавить «с парашютом»), Гермиона в панике вновь зажмурилась и отдалась на волю судьбе-злодейке.

Малфой же проделывал свой маневр молча и никак не реагировал ни на ее злобное шипение, ни на ее левую руку, мертвой хваткой вцепившуюся в его плечо. Гермиона подозревала, что тоненький свитер и легкая куртка вряд ли делают ее хватку менее болезненной, однако Малфой не реагировал на боль так, как должен был нормальный человек. Между тем, чтобы не упасть, Гермионе пришлось-таки поставить правую ногу на карниз, и, стараниями Малфоя, она тут же оказалась наполовину стянутой с метлы, потому что юноша немножко развернул метлу и обернулся к девушке.

— Эй, все будет хорошо. Это совсем не страшно.

Если бы Гермиона не была так напугана, то непременно заметила бы нечто необычное в его голосе. До этого он никогда не говорил с ней таким успокаивающим тоном, в котором не было ни насмешки, ни ядовитости. Но Гермиона как раз в этот момент взглянула вниз, и сердце ухнуло в пятки. Она и так стояла не слишком устойчиво: на одной ноге, да еще вцепившись в плечо Малфоя. Голова закружилась, и девушка пошатнулась. Малфой резко дернул вверх ее правую руку, которую до сих пор не отпустил, помогая сохранить равновесие.

— Не смотри вниз, — резко сказал он, — посмотри на меня. Ну!

Гермиона открыла глаза и встретилась с напряженным взглядом слизеринца.

— Вот так, — прошептал Малфой, — а сейчас осторожно снимай вторую ногу. Нет! Смотри только на меня!

Гермиона, как завороженная, делала все, что он говорил. Это оказалось просто и совсем не страшно, если смотреть в его уверенное лицо и чувствовать его твердую руку.

— А теперь отпусти мое плечо. Ну же, будь умницей!

Гермиона послушно разжала свою левую руку и посмотрела в его глаза. Наверное, в ее взгляде было столько мольбы, что Драко Малфой тихо, но очень отчетливо проговорил:

— Гермиона, поверь мне! Все будет хорошо. Я сейчас отпущу руку и наложу на тебя заклятие. Ты не упадешь. Я вернусь через минуту. Поверь мне! Все будет хорошо.

У Гермионы замерло сердце. Она даже на миг забыла, что стоит на уровне третьего этажа. Во-первых, потому, что она никогда не слышала своего имени, произнесенного этими губами, которые сейчас напряженно сжались в ожидании ее реакции, а во-вторых, она никогда бы не могла подумать, что Драко Малфой способен на такие проникновенные слова и такой успокаивающий тон.

«Поверь мне». Два таких простых слова. За ними можно броситься в омут. Вот только…

Словно прочитав ее мысли, Малфой усмехнулся, правда, не злобно, как обычно, а даже весело.

— Хорошо. Я выбрал неверные слова. Давай так: поверь в то, что я хочу получить в Хогвартсе помощь, а твой труп, не способный подтвердить мои слова, резко уменьшает на это шансы. Так понятней? Я не позволю тебе упасть.

Гермиона в оцепенении отпустила его руку и сделала шаг назад. Лицо Малфоя тут же приняло деятельное выражение. Он достал палочку и прошептал заклинание. Гермиона почувствовала, что ее прижало к стене. Сейчас, захоти она куда-то деться с этого чертового карниза, вряд ли смогла бы.

«Я хочу получить в Хогвартсе помощь». Гермиона наблюдала, как Малфой подлетел к окну и тихо постучал в стекло.

Странно. Где же он был настоящий? Неужели ему совсем нельзя верить? Никаких чувств и эмоций. Только холодный расчет. Да, шесть лет наблюдений за ним говорили правду. Это не человек, а какой-то робот, причиняющий боль, который знает, что в какой момент сказать. Гад! Вот только сейчас он не угадал. Он решил, что ошибся в тактике, и сменил теплые и успокаивающие слова, которые били по сердцу, на холодную и расчетливую речь, достигающую разума.

«Вот тут ты ошибся, Драко Малфой! Потому что, хоть ты и играл, но я почти поверила тихим и простым словам. Ты ошибся. А я? Странно. Я готова была поверить. Почему ты вечно все портишь?»

Гермионе захотелось заплакать: все напряжение этого бесконечного вечера собралось в тугой комок в горле, глаза нестерпимо защипали. И было нехорошее подозрение, что виной всему не нервы, а расчетливые слова этого невыносимого человека. Гермиона закрыла глаза и услышала тихие голоса. Оказывается, Малфой уже влетел в открывшееся окно.

— Во сколько? — изумленно вопрошал голос Блез Забини.

— Без пятнадцати шесть, — твердо отвечал Малфой.

— Малфой, последний день каникул! Ты изверг!

— Без пятнадцати шесть ты призываешь метлу из сарая и летишь в мою комнату.

— А пешком никак? — недовольно пробурчала Блез.

— Да на здоровье, — начал раздражаться Малфой, — хочешь, хоть на руках иди. Вот только в комнату ты сможешь попасть лишь через окно. Оно открыто.

Блез вздохнула.

— Рядом с камином — гобелен. За ним дверь. За дверью Нарцисса. Откроешь ее и выпустишь.

— С ума сойти! Как в страшных сказках. Ты заточил собственную мать? — изумилась девушка.

— Блез, я не шучу.

— А где будешь ты? — ее голос стал серьезен.

— У меня дела.

— Это девушка?

— Да, Блез, это все та же Гермиона Грейнджер, которая пряталась у меня в шкафу, — раздраженно проговорил Малфой и, судя по звуку, направился к окну.

— Драко… Береги себя. Я все сделаю. Не волнуйся.

— Спасибо.

— Спасибо тебе, что доверяешь.

— Кроме тебя мне здесь не к кому обратиться.

— Все равно — спасибо. Хочешь, я скажу, что ночевала у тебя, и ты все время был дома? Ну, если что…

— Спасибо. Ты — чудо.

Послышался звук легкого поцелуя, и Малфой вылетел из окна, которое тут же закрылось.

Юноша подлетел к Гермионе и снял с нее заклятие, потом протянул руку — помочь. Гермиона молча оперлась на теплую ладонь и села позади него. Если Малфоя и удивила покорность и молчаливость девушки, он никак этого не показал, а только проговорил:

— Держись крепче. Сейчас придется пролетать по территории очень быстро, к тому же петляя.

А Гермионе было все равно. Она закрыла глаза и прижалась лбом к его спине. Ей отчего-то стало обидно. Наверное, оттого, что рушилось ее представление о нем. Оказывается, он мог доверять…Блез. Оказывается, он умел просить о помощи. И все это не ее. Гермиона сама понимала всю глупость и нелогичность своих суждений. Он Враг. Ее это всегда устраивало. Или нет? Может, она перестаралась, наблюдая за ним? Ведь все эти шесть лет, каждый день, приходя в обеденный зал или на совместный урок, она первым делом отыскивала светловолосую голову среди множества студентов. Чтобы знать, что делает Враг. Или же не Враг? Гермиона окончательно запуталась. Она не хотела думать о нем, не хотела переживать из-за его слов. Но он сказал «поверь мне», и она поверила. Вдруг игрой были как раз последние его слова? А до этого он был искренним? Гермиона вздохнула и, наклонив голову, стукнулась лбом о спину юноши. Она так задумалась, что забыла, где находится.

— Эй! — тут же откликнулся Малфой. — Еще раз так сделаешь без предупреждения, и мы упадем.

Он выровнял метлу. Гермиона посмотрела вокруг. Они летели высоко. Ужасно высоко. Внизу мелькали деревья и кусты. Похоже, летели над каким-то лесом. Голова закружилась, и девушка подняла лицо. Небо было удивительно звездным. Любого подростка звездное небо настраивает на романтический лад.

— Малфой, посмотри, сколько звезд! — в восхищении выпалила девушка.

Он бросил быстрый взгляд на небо и тут же снова уставился перед собой.

— Естественно, в августе в ясную ночь полно звезд, — пожал плечами парень.

Да уж, ее спутника никак нельзя было обвинить в излишнем романтизме.

— Кстати, Грейнджер, не будешь ли ты столь любезна отцепиться от моих плеч. У меня уже руки затекли от твоей мертвой хватки. А это чревато потерей управления…

Малфой раздраженно вздохнул, и Гермиона поспешила переместить руки ему на пояс. При этом она обратила внимание на то, что впереди что-то светится. С мрачным весельем Гермиона заметила, что Малфой сжимает в левой руке палочку, испускающую слабый свет, и это явно мешает ему управлять. Ее рассмешил тот факт, что он не додумался до такой простой вещи. Гермиона осторожно вытащила свою палочку:

— Люмос Салем! — проговорила она, направив палочку на древко метлы, которое тут же засветилось, как прожектор. Это действие заставило Малфоя шарахнуться от неожиданности, и Гермионе пришлось с воплем уцепиться за его талию, потому что метла резко рванула вниз. Несколько секунд Малфой молча боролся со взбесившейся метлой, силой тяжести и боковым ветром. Когда опасность миновала, он рявкнул:

— Грейнджер! Что ты сделала с моей метлой?

Щенячья радость по поводу того, что она в чем-то его обошла, сменилась осознанием глупости своего поступка и ожиданием незамедлительной кары.

— С ней ничего не стало, правда, — жалобно начала девушка, — это та же система, что и зажигание палочки.

Малфой, казалось, слегка успокоился. И уже тише проговорил:

— Грейнджер, в следующий раз включай сначала мозги, а потом маши палочкой. Чуть сильней ветер, и мы бы уже напоминали два экзотических коврика, безумно радующих здешних туристов.

Гермиона очень живо себе это представила. И то ли виновато было ее воображение, то ли пируэты Малфоя, которые он выписывал, борясь с метлой, но ее внезапно затошнило.

— Малфой, — жалобно начала Гермиона, — давай спустимся.

На удивление, он без разговоров сбросил скорость и стал снижаться. Гермиона слезла с метлы и упала на землю, закрыв глаза.

Гермиона молчала. Ей было стыдно признаваться в своей слабости. Верно истолковав ее молчание, Малфой раздраженно произнес.

— Грейнджер! Что за ребячество?! В этом нет ничего криминального. Единственное, могла заранее предупредить.

— Меня укачивает только в самолетах. И то не всегда. Я не думала.

— В чем? — переспросил Малфой.

— Не важно.

Говорить не хотелось.

— Открой глаза и посмотри на меня! — голос был так требователен, что девушка подчинилась.

Открыв глаза, она увидела направленную на нее волшебную палочку. Малфой что-то прошептал, и Гермиону накрыла волна облегчения. Тошнота отступила, и мир стал прекрасен. Даже то, что Малфой рядом, не портило впечатление. Скорее наоборот.

Гермиона резко села, собираясь поблагодарить слизеринца, и мир тут же покачнулся. Малфой уверенно подхватил ее.

— Не так быстро. После этого заклинания надо минут десять посидеть спокойно.

Убедившись, что Гермиона может сидеть самостоятельно, Малфой пристроил метлу к дереву и заклинанием согрел остывшую землю под ними. После этого сел напротив девушки, сложив руки на коленях и опустив на них голову.

— Малфой, — через минуту позвала Гермиона, — до Хогвартса еще далеко?

— Минут двадцать, — откликнулся он, не поднимая головы.

— Это из-за силового поля, — Малфой поднял голову и сменил положение. Теперь он полулежал, опираясь на локти, и смотрел на девушку.

— Не поняла…

— Что тут непонятного! Мой замок ненаносим. Никто не может его найти, кроме членов семьи и узкого круга людей. Для путешествий используется камин. Мой отец в розыске, но дома он в безопасности, потому что никто не может туда попасть: замок, как и Хогвартс, защищен силовым полем, но сейчас идет его ремонт, как выяснилось, и поэтому время там творит презабавные вещи. Я приехал тоже днем, а, судя по солнцу, было часов десять вечера.

— Но мы оказались близко и от Лондона, и от Хогвартса. Такого быть не может. «Хогвартс — экспресс» идет пять часов…

— Послушал бы кто, как самая умная ученица курса задает такие бестолковые вопросы, — посмотрев на ее возмущенное лицо, Малфой с веселой улыбкой пояснил: — Это что-то вроде трансгрессии. Время закручивается в спираль и в строгих рамках идет по-другому. Мы просто летим именно в этом поле. Стоит чуть отклониться от курса, и будешь пилить до Хогвартса часов десять.

— Понятно… — протянула Гермиона и подумала, что она действительно этого не знала. Она не первый раз с раздражением отметила, что есть много таких вещей, которые не описываются в книгах, во всяком случае, в распространенных. Например, заклинания, которыми маги просто пользовались век от века и считали их чем-то обычным. Родившись в семье магглов, невозможно это постичь. А из чистокровных семей Гермиона близко знала только Уизли. Но Артур и Молли Уизли всегда заняты, и девушке было неловко отвлекать их вопросами; Билла и Чарли она всегда стеснялась, а из младших отпрысков Уизли никто не мог рассказать ничего интересного. Их волновал сегодняшний день, а не старинные обычаи. С этой точки зрения Малфой был для Гермионы уникальным. Она подняла на него взгляд и заметила, что он смотрит в звездное небо.

— О чем ты думаешь? — вопрос сорвался с губ раньше, чем девушка смогла его остановить.

— Сегодня действительно очень много звезд. Так редко бывает. Или я давно не смотрел на небо…

Это был не то что бы ответ, но все же… И Гермиона решилась.

— Что? — Малфой оторвал взгляд от созерцания вечности и захлопал глазами.

— Ну, чем вы занимаетесь, как отмечаете праздники?

— Я серьезно! — все еще не поняла своей ошибки Гермиона.

— Послушай себя со стороны, Грейнджер! — посоветовал Малфой. — Может, тебя это удивит, но мы тоже люди. В нашей гостиной нет жертвенного костра — есть обычный камин, и цепи на стене у нас служат для удержания факелов, а не жертв.

Он говорил спокойно, но Гермионе стало стыдно. Каким-то шестым чувством она поняла, что не стоило задавать этот вопрос. Она обидела Малфоя. Ну, может, это громко сказано. Обидеться можно на человека, чье мнение дорого. На безразличных тебе людей не обижаются. Просто она заметила, что что-то неуловимо изменилось. Пропало хрупкое мгновение. Появилась его привычная ухмылочка.

— Можешь подниматься! — скомандовал Малфой, вставая и направляясь за метлой.

Гермиона ругала себя, на чем свет стоит: зачем она это брякнула? Может, извиниться? Ну и что, что наверняка наговорит гадостей. Совесть зато будет чиста.

Но когда Малфой подлетел к ней и равнодушно протянул руку, помогая сесть, Гермиона малодушно промолчала. Обхватив его за талию и снова попав в плен его тепла и самоуверенности, она прошептала: «Спасибо».

Ответа, понятное дело, не последовало.

Весь остаток пути прошел в молчании. Малфой был раздражен. Гермиона чувствовала это буквально кожей. Она понимала, что если бы у него был выбор, то такой вариант развития событий, как совместный полет на метле с ней, Малфой выбрал бы в самом крайнем случае. Осознание этого не улучшило ей настроения. Да еще руки замерзли.

— Можешь засунуть их в карманы моей куртки, — поразил Малфой своей догадливостью и предупредительностью. Гермиона молча засунула руки в теплые карманы и стала еще ближе к этому человеку. На миллиметр или на исчезнувший из памяти год вражды. Кто теперь сможет сказать? Отчаянно злясь на нее, предлагать погреть руки… Это было выше понимания. Выяснять причины его действий расхотелось. Наверняка скажет гадость и испортит впечатление, поэтому Гермиона не говоря больше ни слова, прижалась к его спине, и они продолжили путь сквозь время и расстояние. Что их ждет? Она не знала. Просто сейчас была уверенность, что все будет хорошо. Он сказал «поверь мне», и она поверила.

Древний замок, повидавший на своем веку не одну историю Ненависти и Любви, безмолвно посмеивался над ничтожностью ее переживаний.

02.02.2011

Глава 16. Верное решение

А в душе пустота… И лишь сердца глухие удары. Предвещанье неведомой кары. Я искала тебя, Но наткнулась на голую стену. И надежды нет на перемены. Снова люди не те, Дни куда-то летят без оглядки. Вновь играет с мечтой моей в прятки. Я без Веры живу И утратила где-то Надежду. Знаю, ты не придешь, как и прежде. Это Бремя — так жить: В полной Тьме без лучика счастья. Без Ответа, без Силы, без Власти…

Древний замок, повидавший на своем веку не одну историю Ненависти и Любви, безмолвно посмеивался над ничтожностью ее переживаний.

Нарцисса Блэк, рассеянно теребя край серебристо-зеленого шарфа, смотрела в окно на заснеженные просторы территории Хогвартса. До Рождества осталось совсем чуть-чуть… Как быстро летит время.

После памятного «разговора» с Сириусом прошло почти два месяца. Два бесконечных и таких скоротечных месяца. За окном уже стоял декабрь, а Нарцисса, как ни старалась, не могла вспомнить ни одного примечательного момента за все два месяца. Хотя нет, один, пожалуй, все-таки был.

Сириус по-прежнему был безликим студентом факультета-соперника. Он не разговаривал с Нарциссой, не замечал ее и, очевидно, не думал о ней. Ведь если бы он жил мыслями о ней, он бы не был таким далеким. Правда? Все эти недели она ни разу не оказалась с ним наедине. В конце ноября они вместе заработали взыскание на зельеварении. Он — за то, что бросил в зелье Снейпа какую-то гадость, от чего котел того взорвался. К счастью, Снейп не пострадал, более того умудрился сбить с ног и укрыть собой Нарциссу, чем вызвал целый шквал насмешек со стороны гриффиндорцев. Она — за то, что не выдержала, потому что всякому терпению приходит конец, и впервые в жизни поступила так по-детски: схватила лягушачью печень и изо всех сил запустила в сторону Блэка и Поттера. Результатом стало двойное взыскание, которое они должны были отрабатывать в пятницу вечером. Блэк странно притих, узнав об этом, Нарцисса же в душе обрадовалась. Наконец-то она сможет высказать этому самовлюбленному индюку все, что думает о его манерах. И все, конечно, было бы так, как она решила, если бы Блэка на взыскание не вызвались сопровождать Поттер и Эванс.

Судя по лицу Поттера, он не очень понимал, зачем притащился в ненавистный кабинет. Лили же, напротив, бурлила энтузиазмом и добрых пару часов давала дельные советы на предмет того, как лучше очищать пробирки и котлы. Нарцисса не произнесла ни слова, за исключением односложного ответа на поттеровское «привет». Ни Лили, ни Сириус не поздоровались. Едва уборка помещения подошло к концу, как Нарцисса пулей вылетела из кабинета. В очередной раз девушка поняла, что ведет себя как круглая идиотка, и дала себе слово выкинуть из головы этого чертова Сириуса Блэка, а заодно, по возможности, устроить веселую жизнь Лили.

— Будь ты проклята, Лили Эванс.

Никто не обвинил бы ее в каком-то злом умысле. Просто проходят века, и забываются очень важные вещи. Иногда несколько коротких слов, произнесенных вейлой в порыве гнева, подхватывает северный ветер и уносит за край Земли. Но проходит несколько лет, ветер возвращается, и тогда сбывается страшное предначертание. Кто же может винить шестнадцатилетнюю девчонку с разбитым сердцем в том, что спустя несколько лет Лили Эванс трагически погибнет, защищая своего годовалого сына? Наверное, этого действительно можно было избежать, поведи себя Лили по-другому. Но так часто бывает: одна девчонка возомнила себя судьей и вершителем судеб, знающим — для кого и как будет лучше; другая же, чувствуя, что теряет что-то очень важное, не смогла сдержать злых слов. Только сделанного не вернешь, и сказанных слов не вычеркнешь из Книги Жизни.

Нарцисса подняла голову, вздохнула и, нацепив на лицо счастливую улыбку, направилась в лазарет. Именно там находился ее «драгоценный» суженый, который сорвался с метлы во время сегодняшнего матча. И вот она, даже не переодевшись, прямо в форме болельщицы, с улыбкой идет его навестить, а в ее рюкзачке лежит стопка бутербродов. Из нее получится идеальная жена. Так для всех будет лучше.

Несколькими часами ранее, выходя на эту игру, Люциус испытывал странные ощущения. Время еще не залечило раны, оставленные позором в прошлой игре, хотя прошло почти два месяца. Два месяца триумфа Блэка. Люциус надеялся на провал Гриффиндора в следующей игре. Ведь два ключевых игрока были травмированы. Ага, размечтался!

Матч Гриффиндор-Пуффендуй состоялся через две недели после той разгромной игры. Мэтью Диллан еще не снял фиксирующие повязки с рук и, естественно, не смог выйти на поле — Мадам Помфри всегда настаивала на предосторожностях при использовании заживляющих зелий. Из-за быстрых темпов кости могли срастись неправильно. Поэтому большинство студентов какое-то время после серьезных травм еще щеголяли повязками и гипсами. Вот и у Блэка запястье тоже было зафиксировано. Сидя на трибуне в тот день, Люциус гадал, что же предпримет хваленый Поттер — с запасными-то у них проблема. Все оказалось просто: из раздевалки вышел запасной охотник. Люциус помнил его по прошлому году — толковый паренек… лучше бы он играл в прошлой игре. Самым последним вышел Блэк. После свистка он занял позицию на кольцах. Люциус видел, что травма мешает ему: он больше работал правой, а если приходилось брать мяч двумя руками, какое-то время потом тряс левой кистью и что-то там поправлял. Но… играл. И брал почти не берущиеся мячи. Люциус с раздражением наблюдал за игрой и не мог дождаться конца матча. Он был зол на победу Гриффиндора.

И вот сегодня у него есть шанс доказать, что он лучший, а все эти триумфы Блэка — случайность.

Заняв позицию у колец, Люциус принялся неотрывно следить за ловцом своей команды. Он не был капитаном, не имел какого-то решающего голоса в команде и, если честно, не сильно переживал, как проявит себя запасной ловец. Из-за травмы, полученной на тренировке, Флинт не смог играть, а Северус Снейп был полон загадок и вполне мог, как провалить матч, так и вытянуть его. Такое уже бывало. Чем-чем, а стабильностью результата он не отличался.

Но разглядывал его Люциус совсем не для того, чтобы предугадать исход игры. Просто очень уж не хотелось переводить взгляд на синие точки, носившиеся над полем. Но пришлось: в его сторону полетел квофл. Люциус перехватил его и отправил Фреду Забини, наперерез которому тут же метнулась синяя молния. Охотники столкнулись и разлетелись с улыбками. Фред успел перекинуть мяч Дэвису и еще раз улыбнулся охотнику Когтеврана. Раньше Люциуса, как и других, забавляло, когда на поле сталкивались два «четвертых» номера обеих команд с одинаковыми фамилиями на спинах. Это была, пожалуй, самая корректная борьба с участием слизеринского игрока. Фрида улыбнулась брату в ответ и метнулась в сторону направленной ей передачи. Она вышла один на один с вратарем и сильно пробила. Сильно, но мимо, и, не взглянув на Люциуса, полетела к центру. По правде говоря, он не был уверен, что смог бы взять этот мяч, лети тот в кольцо. Все его мысли были направлены в одно русло. За что? Вопрос, как всегда, улетел в космос и остался без ответа.

Люциус с тоской зацепился взглядом за фамилию на мантии этой странной девушки с невозможно-зелеными глазами. В этот момент он видел лишь ее и слишком поздно заметил другого игрока, летящего к его кольцам. Попытку броситься наперерез летящему мячу решительно остановил бладжер соперника. Кажется, в прошлый раз Люциус рассуждал о гуманности других загонщиков и неприкосновенности слизеринского вратаря? Что ж, все течет, все меняется. Закончить мысль он не успел: мир качнулся и опрокинул светловолосого юношу в холодную черноту.

Открыв глаза, Люциус не сразу понял, где находится. Он лежал на снегу и видел ярко-синее небо. Странно… почему-то раньше оно было серым. Пять секунд ушло на то, чтобы признать в «ярко-синем небе» мантию игрока сборной Когтеврана. Люциус попытался повернуться, и голову пронзила острая боль; он невольно застонал.

— Тихо, не шевелись, — послышался знакомый и такой успокаивающий голос.

Люциус открыл глаза и утонул в двух зеленый озерах.

— Привет, — прохрипел он.

В этот миг он заметил вокруг бурную деятельность. Появилась мадам Помфри, Фриду оттеснили в сторону, а Люциуса вновь стала накрывать чернота.

«Это потому, что она ушла. Без нее всегда темно», — успел подумать он и впал в забытье.

Очнулся Люциус уже в лазарете. Было пусто и прохладно. Он повыше натянул на себя одеяло. Голова отчаянно болела, но комната постепенно перестала вращаться. Спустя пару минут послышался шум отодвигаемой ширмы и…

Как она была красива. Ради этого момента он бы сам с готовностью спрыгнул с метлы.

— Ты уже очнулся? — с улыбкой спросила девушка.

— Как себя чувствуешь? Мадам Помфри сказала, что все будет хорошо, но я тайком пробралась сюда.

— Тебя могли увидеть. Не стоило.

— Хочешь, чтобы я ушла?

Наступила неловкая пауза. Фрида сидела на стульчике перед кроватью и теребила рукава своего сине-белого свитера.

— Ты здорово выглядишь, как всегда… — произнес юноша.

— Спасибо. Как Нарцисса?

Люциус отвернулся, несмотря на острую боль.

— Я спрашиваю, потому что ты мне дорог.

— Тогда спроси, как я? — проговорил он поворачиваясь. — Мне плохо без тебя. Я…

— Люциус. В последний раз я наговорила глупостей. Ты прав. Ты исполняешь волю отца. Так и должно быть.

— А что, если я не хочу так?

— Прости, мне пора. Поправляйся.

С этими словами девушка резко встала и двинулась к выходу.

Люциус дернулся за ней, но тут же, словно подрезанный, свалился на подушки. В глазах странно защипало. Он яростно моргнул. Почему-то его не оставляла мысль, что Фрида хотела ответить что-то совсем другое.

Люциус уставился в равнодушный потолок лазарета.

«Если у меня когда-нибудь будет сын, я ни за что так не поступлю. Я спрошу о его чувствах, о его желаниях. Я никогда не сломаю жизнь своему сыну».

Так думал семнадцатилетний Люциус Малфой, еще не зная, что пройдет два года, и у него и вправду появится сын. И станет впору вспомнить эту клятву, данную самому себе в лазарете Хогвартса. Но вот не вспомнит… и лишит своего сына детства, потому что его сын внезапно окажется способным противостоять отцу, что самому Люциусу сделать так и не удалось. Люциус перенял у отца, что непокорных нужно ломать. У его сына появится другой девиз — тот будет уверен, что ломать нужно клетки. В этом и будет разница между отцом и сыном, и в этом будет их трагедия.

Впрочем, сейчас Люциус свято верил, что исполнит это обещание и сделает своего сына счастливым. Потому что ему было плохо, потому что эта безликая ширма только что скрыла от него самого дорогого человека. Она ушла, и это было страшно. Она любила, но все же ушла, и это было неправильно.

Ширма снова отодвинулась, Люциус вышел из оцепенения. Он с безумной надеждой уставился на вошедшую девушку и понял, что глупо надеяться на повторение чуда.

— Привет, — сказала Нарцисса с улыбкой, — ты как?

— Я принесла тебе бутерброды.

— Спасибо, я не голоден, — он усмехнулся. — Входишь в роль прилежной жены?

Если он хотел ее задеть, то потерпел неудачу. Девушка лишь спокойно улыбнулась.

— Стараюсь.

Откуда ему было знать, что как раз это с сегодняшнего дня она и решила делать. Потому что ничего больше не осталось.

— Ко мне приходила Фрида Забини, — зачем-то сказал Люциус. Просто очень уж хотелось задеть эту хладнокровную и спокойную красоту.

— Я знаю. Мы встретились в коридоре.

Опять не вышло.

— Я устал, — буркнул Люциус.

— Хорошо. Если что-то понадобится, передай записку. Поправляйся.

Она поднялась со стула и, поправив ему подушку, стремительно вышла.

Люциуса разобрала злость. Странно. Разве он не мечтал о красивой и покорной жене? Все благопристойно и предсказуемо, на зависть всем чистокровным семьям. Нет! Он готов был жить с непредсказуемым кошмаром, лишь бы это явление семейной жизни носило имя Фриды Забини.

Нарцисса молча шла по пустым коридорам Хогвартса и ничего не видела вокруг. Она решилась. Она забудет его и станет хорошей женой. Решение принято. Вот только легче не становится. Ноги сами привели девушку в музыкальную гостиную. Этой комнатой пользовались, когда душе хотелось чего-то светлого. Сквозь огромное, во всю стену, окно лился солнечный свет ясного морозного дня. Вдоль левой стены в несколько ярусов располагались места для зрителей. Иногда здесь устраивали небольшие домашние концерты. Все необходимые инструменты сюда приносили, за исключением одного. В центре большой комнаты всегда стоял старинный заколдованный рояль. Он никогда не смолкал. Говорили, что уже больше тысячи лет звуки его удивительных мелодий отражались от стен этой комнаты, заставляя многие поколения студентов вслушиваться в них и узнавать звучание своих сердец. Его создала Кандида Когтевран. Она считала, что музыка способна растопить злобу и зависть в юных сердцах. Как знать, может быть, посещение этой комнаты предотвратило не одну трагедию за долгие десять веков.

Нарцисса подошла к резному роялю. Она знала, что стоит коснуться клавиш, и мелодия смолкнет в ожидании продолжения от рук музыканта, рискнувшего поспорить со звуками Вечности. Девушка присела на мягкий пуфик с изогнутыми ножками и коснулась клавиш холодными пальцами. Секунду подумала, а потом заиграла.

С детства ее учили музыке и наперебой твердили: у девочки редкий дар передавать невообразимые эмоции. Нарцисса не слишком обращала внимания на похвалу. Она была талантлива и, как часто бывает с талантливыми людьми, талантлива во всем: от верховой езды до вышивания крестиком, от разведения роз до рисования. Нарциссе все давалось с легкостью, поэтому ее сердце не привязывалось надолго ни к одному из детских увлечений. Кроме него. И сейчас, думая об этом своем детском капризе, солнечной радости и грозовом кошмаре всей ее жизни, она играла так, как, наверное, никогда не играла ни до, ни после этого дня. Просто сейчас она понимала о чем играет и что в эти минуты передает миру с помощью старинного рояля. Звуки лились несмолкаемым потоком: сталкивались где-то под потолком, отражались от старых безликих стен, с легким звоном отлетали от оконного стекла, наполняя эту комнату жизнью и тоской юного сердца. Когда выплеснулось все, что накопилось в душе, Нарцисса посмотрела на свои руки, словно не веря, что это была ее музыка, мелодия ее жизни. В наступившей тишине резко прозвучали негромкие аплодисменты. Девушка обернулась. В дверях, прислонившись спиной к косяку, стоял Ремус Люпин.

— Я никогда не слышал ничего подобного, — тихо проговорил он, входя в комнату.

Нарцисса улыбнулась и встала из-за рояля. Комнату тут же наполнила грустная мелодия. Словно древний инструмент плакал о расставании с девушкой, а может, просто ему стало жаль израненное юное сердце.

Девушка подошла к нижнему ряду для слушателей и опустилась на мягкий пуфик. Ремус воспринял это как приглашение и, подойдя, присел на соседний. Нарцисса смотрела в пол и молчала, поэтому Люпин рискнул нарушить тишину первым.

Девушка неопределенно пожала плечами и вместо ответа спросила:

Имени никто не произнес, но Люпин понял, о ком была эта мелодия, и о ком может спрашивать Нарцисса.

— Нормально. Делает вид, что веселится.

— Почему делает вид? — Нарцисса подняла взгляд на Люпина. — У него что-то случилось?

Люпин поежился под пристальным взглядом ясных серых глаз. Юные девушки так не смотрят. Во взгляде была мудрость веков или тяжесть принятого решения. А может и то, и другое.

— Он ушел из дома, — с трудом выдавил Люпин.

— Я знала, что так будет. Не оставляй его одного, пожалуйста. Он — существо коллективное, — Нарцисса усмехнулась. — Без вас он пропадет.

— Нарцисса, — начал Люпин, но девушка внезапно перебила его.

— Почему Эванс так меня ненавидит?

— С чего ты это взяла? — заюлил парень.

— Она сделала все, чтобы я не смогла поговорить с Сириусом.

— Понимаешь, — тщательно подбирая слова, начал юноша, — Лили вообще-то очень добрая, и никого не хотела обижать, просто… Она не хочет причинять Сириусу боль.

— Да кто она такая, чтобы решать, что лучше для Сириуса! Только я это знаю, — выпалила Нарцисса. — Ведь ты бы не стал расстраивать нашу встречу?

— Не стал бы.

На лице Нарциссы отчего-то появилось облегчение. Может, от сознания того, что хоть кто-то ее понимает, но…

— Я не стал бы, но в этом, вероятно, была бы моя ошибка.

— Ошибка? — опешила Нарцисса. — О чем ты?

— Нарцисса, я не спрашиваю, почему ты выходишь замуж за Малфоя. Я не вправе судить или советовать. Но Сириус сделал выбор. Он ушел из дома, чтобы не следовать пути своих родителей, не поддерживать их бредовые идеи о чистоте крови и прочей ерунде. Понимаешь, если бы ты сама рассказала ему о том, что хочешь выйти замуж за кого-либо, он бы понял. Ему было бы больно, но он бы смог это понять и принять. Вот только.… Понимаешь, Люциус Малфой воплощает в себе все то, от чего так стремится уйти Сириус. Если бы ты намеренно хотела уничтожить его, то не смогла бы придумать лучшего способа, чем обручение с Малфоем.

Нарцисса сидела оглушенной. В ушах нестерпимо звенело, и если бы не природная выдержка, она, наверняка, уже находилась бы в глубоком обмороке. Так вот как выглядели ее действия в глазах Сириуса и его друзей!

— Нет! — в отчаянии выкрикнула девушка. — Я не хотела этого чертового брака. Я не собиралась предавать Сириуса!

— Но ты ведь не сказала ему, — мягко произнес Люпин.

— Я боялась! Или вы не допускаете такой мысли? Я не хотела делать ему больно. Да, это было глупо. Ну, так и казните меня за глупость, а не за предательство. Вы, чертовы Гриффиндорские снобы, ничего не видите дальше своего носа, — девушка уже давно в ярости вскочила на ноги, ее глаза метали молнии в оцепеневшего Люпина, а руки были сжаты в кулаки. — Вы выдумали себе идиотские законы верности и чести. А о том, что есть обычная жизнь, которая идет не по вашим глупым правилам, вы просто забыли. А Сириусу не приходит в голову, что все можно было изменить, если бы он хоть на миг дал понять, что я нужна, что он готов помочь, спасти? Нет! Он просто вычеркнул меня, как несоответствующую его представлениям о порядочности.

Внезапно замолчав, Нарцисса отвернулась от оторопевшего Люпина и подошла к окну. Юноша смотрел на ее хрупкую фигуру. Лили всегда утверждала, что парни западают на Нарциссу потому, что в ней течет кровь вейлы. Нет! Это было не так. На оборотней эти штучки не действуют, и все же Люпин испытывал слабость к этой странной девушке. Сейчас ее легкий силуэт на фоне огромного окна заставлял его сердце сжиматься от жалости. Ее хотелось защитить и уберечь от всего мира, наплевав на здравый смысл, который говорил, что столько силы и упорства, каким обладает это, на вид, хрупкое создание, встретишь не в каждом взрослом мужчине. Но сегодня здравый смысл молчал, и юноша видел перед собой легкоранимую молоденькую девчушку. Возможно, дело было в том, что ее волосы были заплетены в две косички, а серо-зеленый свитер болельщицы слизеринской сборной был слегка велик. Все это придавало ей очень трогательный вид.

— Нарцисса, — тихо проговорил он, — все будет хорошо. Еще не поздно все изменить.

— Нет, — так же тихо отозвалась девушка, — сейчас уже нет. Мой отец сообщил сегодня, что все готово для помолвки. Ждут только нас. Я не могу так поступить со своей семьей. Ломать замки и клетки нужно было раньше.

— Тогда живи в соответствии со сделанным выбором.

Нарцисса обернулась и в упор посмотрела на него. Солнечный свет, льющийся из окна, украсил ее удивительные волосы золотой короной.

— Что ты имеешь в виду? — спокойно спросила девушка.

— Оставь Сириуса в покое. Не мучай его. Не ищи с ним встреч. При сложившихся обстоятельствах ему будет лучше без тебя. Он принял трудное решение, сломав все в своей жизни. Помоги ему, не зови за собой. Из-за тебя он способен совершить глупость. Только из-за тебя.

Нарцисса некоторое время смотрела в глаза Люпину, а потом вновь отвернулась к окну, так ничего и не ответив и дав понять, что разговор окончен. С тяжелым сердцем Люпин повернулся, чтобы уйти, как вдруг услышал тихий голос. Нарцисса говорила не с ним. С пустотой.

— Если я сейчас открою это окно и шагну вниз, Сириус будет помнить обо мне?

Этот спокойный вопрос в никуда заставил Люпина похолодеть. Он тут же ринулся к девушке и, схватив за плечи, развернул к ее себе. И снова, как тогда в поезде, ему ох как не понравилось что-то, затаившееся в ее глазах. Она смотрела сквозь него. Люпин с силой встряхнул ее за плечи:

— Нарцисса, послушай меня внимательно. Все это пройдет. Сейчас плохо и страшно, но это пройдет. Слышишь? Ты не имеешь право делать глупости!

— Почему? — равнодушно спросила девушка, по-прежнему глядя в никуда.

— Нарцисса, пройдет год, два, и у тебя появится замечательный сын или дочь. Неважно. Твой ребенок будет удивительным созданием. Ты поймешь это, когда впервые увидишь его улыбку, почувствуешь его запах. Ты почувствуешь себя нужной и незаменимой. И неважно, на кого он будет похож внешне. Важно, что в нем будет искра, и он перевернет этот глупый мир с ног на голову. Твой ребенок это сможет, я знаю. Ты будешь гордиться своим сыном или дочерью. И в день его триумфа ты будешь первой, с кем он поделится. Ты нужна ему, а он тебе. Зачем ты хочешь сейчас его убить? За что? Без тебя не будет его. Подумай.

С этими словами он легко поцеловал девушку в макушку и быстро вышел из комнаты. Ему больше нечего было сказать. Он чувствовал смертельную усталость и отчаянно надеялся, что его слова достигли затуманенного разума девушки. Теперь выбор за ней. Он же сделал все, что мог. Почему все так глупо?

Юноша с силой пнул ногой каменную стену.

02.02.2011

Глава 17. Первый раз

В первый раз сердца стук заглушает все звуки. Только блеск этих глаз, только теплые руки, Стойкий запах грозы и тепло его тела. Только он. Только ты. Ты ведь это хотела?

Юноша с силой пнул ногой каменную стену.

Раз, другой, третий.

— Малфой, — робко начала, наблюдавшая все это со стороны Гермиона, — тебе не кажется, что вероятнее всего сломается твоя нога, а не стена, которой тысяча лет?

— Чем язвить, придумала бы что-нибудь дельное.

Он вновь направил волшебную палочку на главный вход Хогвартса.

— Малфой, ты уже три раза пытался. С чего решил, что в четвертый сработает?

— Терпение и труд все перетрут. Знаешь старую добрую пословицу?

— Я-то знаю. Удивлена, что и ты тоже, — парень что-то раздраженно прошептал. Его настроение, подпорченное ее глупой просьбой рассказать про быт слизеринцев, испортила окончательно закрытая напрочь дверь Хогвартса.

— Грейнджер, смею напомнить, что в гостях у Темного Лорда загибается не мой приятель. Так что лучше включи мозги и думай, почему дверь закрыта.

— Потому что каникулы закончатся только завтра. Вдобавок на дворе два часа ночи. Ты ожидал, что тебя встретит весь преподавательский состав? — девушка ехидно подняла бровь.

Она тоже переживала и не знала, что делать. Но не могла удержаться от ехидства. Просто этот парень, медленно закипающий и раздраженно пинающий тяжелые дубовые двери, был таким живым и настоящим.

— Так! Кажется, это единственный выход.

С этими словами Малфой подобрал с земли свою метлу и быстро вскочил на нее. Гермиона молча наблюдала.

— Ну?

— Ты остаешься здесь или вместе со мной пытаешься проникнуть в замок?

Девушка, скорчив недовольную мину, приблизилась к Малфою и, не дождавшись протянутой руки (нечего было так язвить), взялась за плечи юноши и села позади. Малфой оттолкнулся ногами от земли, и они взмыли в небо.

— Малфой, что мы делаем? — не открывая глаз, рискнула уточнить планы девушка.

— Ищем открытое окно. Ты смотришь с первого по пятый. Я — все что выше.

— Малфой, я боюсь высоты. Я не могу смотреть вниз.

— О Мерлин! Чтобы я еще когда-нибудь взялся за что-то серьезное с девчонкой! Я смотрю нижние этажи, ты — верхние.

Гермиона молча проглотила обиду. Сама виновата. Знала же, что не способна на долгосрочные подвиги. Если быть честной, Малфою нужно просто медаль давать, учитывая их специфические взаимоотношения. Девушка вздохнула и начала всматриваться в темные окна замка. Что будет, если они не смогут попасть внутрь? Как дать знать, что они здесь?

— Давай, — живо откликнулся слизеринец подозрительно веселым голосом. — У тебя в каком кармане сова?

— У меня нет совы, у меня есть кот, и он дома, — осознав свою глупость, пробурчала Гермиона.

— Ну не расстраивайся, — с притворным сочувствием проговорил Малфой. — Твоя идея была просто великолепна. Ну подумаешь, небольшая неувязка: мы хотим послать Дамблдору сову, чтобы он впустил нас в замок, но чтобы послать сову, нужно сначала попасть в совятню, которая находится в вышеупомянутом замке, и вдобавок…

— Малфой, не ерничай!

— Ты никогда не думал, почему тебя все терпеть не могут? — раздраженно спросила девушка.

— Уверяю, Грейнджер, не все. Те, кто мне нужен, от меня без ума.

— Но это же все неискренне. Ты же просто добиваешься симпатии одних, в то время как другие…

— Почему неискренне? Просто до большинства мне нет никакого дела. А избранные симпатизируют мне очень даже искренне. Спроси у них сама, если мне не веришь.

Спрашивать Гермиона не собиралась, потому что и так знала: половина девчонок школы была от него без ума. Особенно те, кому посчастливилось делить с ним вечера и ночи. И тем не менее…

— Малфой, ну не могут же тебе быть безразличны окружающие?

— Потому что это неправильно.

— Почему? — повторил юноша. Они уж облетели половину замка вокруг, и пока ничего. Пустые безликие окна.

— Просто… ты же живешь с людьми, это неправильно.

— Ой, Грейнджер, а я тебя всегда умной считал, — поразил ее Малфой.

Хорошо, что держалась крепко — так и с метлы свалиться недолго. Наверное, это новый способ от нее избавиться. А он продолжил:

— Ты говоришь как учитель, плохо знающий свой предмет, — выдаешь кем-то придуманные «истины», даже не потрудившись подумать, почему мне должно быть дело до чужих и малознакомых людей. Я не Поттер, не герой всего волшебного мира. Мне не нужно всеобщее обожание.

— Гарри это тоже не нужно.

— Да? Откуда же у него тогда этот комплекс «дайте всех спасти! Пусть меня любят еще больше!»?

— Гарри и так любят.

— Да ну, Грейнджер! Просто его модно любить. А ты-то сама знаешь, о чем он думает, чего боится, кроме общеизвестного Темного Лорда, чего он хочет от жизни? А?

— Знаю, наверно… — неуверенно проговорила Гермиона.

— Вот видишь. Ты бросилась за ним в пекло просто потому, что он — символ, звезда, без него вся борьба потеряет смысл. Он — эдакое переходящее знамя. А на самом деле ты ничего о нем не знаешь.

— Неправда! Гарри не переходящее знамя. Для меня — нет.

— Ну, интимные подробности меня не интересуют, — быстро сказал Малфой.

— А я и не собираюсь тебя в них посвящать. Ты сам похож на плохого учителя, ты совсем не понимаешь того, о чем говоришь, и ничего не знаешь о Гарри!

— Уверена? — лениво протянул Малфой. — Тебя удивит, сколько всего я знаю о Поттере.

— Зачем тебе это? — Гермиона напряженно ожидала ответа, уставившись на его светлую макушку.

— Эй, Грейнджер! Минус десять баллов Гриффиндору, — в лучших традициях Снейпа внезапно рявкнул Малфой, заставив Гермиону подскочить и сильнее вцепиться в его талию.

— Не поняла… — пробормотала девушка.

— Кто из нас отвечал за верхние этажи? Ничего тебе нельзя поручить.

С этими словами он резко направил метлу ввысь, и тут Гермиона увидела открытое окошко на самом верху огромной башни.

— Что это за окно? — Гермиона старалась не смотреть вниз и держаться как можно крепче. Малфой оказался гонщик еще тот.

— Насколько я могу судить, кабинет Трелони.

Они подлетели к открытой створке, и Малфой, остановив метлу, стал внимательно вглядываться внутрь окна.

— Так, вовнутрь влететь не удастся.

— Посмотри сама, — Малфой слегка отклонился влево, давая Гермионе возможность заглянуть в комнату.

Он оказался прав. Открыто было не все окно, а лишь одна створка сантиметров пятьдесят шириной. Вторая была плотно прикрыта. По-видимому, не обошлось без заклинания. А напротив открытой части окна стояло огромное трюмо, так что влететь в комнату на метле, похоже, было проблематично.

— Малфой, — позвала Гермиона, — а может, попробуем?

— Не-а, — энергично замотал головой парень. — Не выйдет. Слишком маленький угол для поворота. Не впишемся. Придется залезать внутрь.

Гермиона нервно сглотнула, а Малфой, приблизившись к окну, начал внимательно его изучать. Наконец он произнес.

— Я пойду первым. Сможешь повисеть пять секунд одна и никуда случайно не улететь?

Гермиона нервно закачала головой. Малфой, не оборачиваясь, почувствовал ее ответ и тяжко вздохнул. Потом что-то прошептал в адрес заучек-гриффиндорок. Гермиона не расслышала и, поразмыслив, решила, что к лучшему. Почему-то упорно думалось, что он вряд ли произнес что-то лестное.

— Ладно, — наконец пробурчал Малфой и начал осторожно перебираться на подоконник.

Гермиона с ужасом наблюдала за тем, как он поставил на наклонный карниз сначала одну, потом вторую ногу. Левая рука его по-прежнему крепко удерживала метлу, не давая ей двинуться с места.

— Так, смотри. Держишь метлу прямо и никуда не отклоняешься. Я здесь и, если что, помогу.

С этими словами он отпустил руку и, не отводя взгляда от девушки, на ощупь попытался открыть створку пошире.

Естественно, стоило ему отпустить руку, как метла тут же начала дрожать и вибрировать. Наверное, волшебные метлы тоже чувствуют, когда их боятся. Внезапно Гермиону резко повело в сторону, и она, не удержав древко, начала соскальзывать с метлы. Малфой, увидев, что метла рванула в сторону от окна, попытался ее удержать, при этом одна его нога от резкого движения соскользнула с карниза. Он начал падать, но, к счастью, траектория его полета пересеклась с траекторией метлы. Малфой выругался и повис двумя руками на метле, как атлет на турнике. Все эти дергания метлы из стороны в сторону, заставили Гермиону окончательно выпустить древко из рук и устремиться навстречу наверняка неприветливой земле.

Девушка зажмурилась и… почувствовала резкий рывок. Какая-то неведомая сила схватила ее за руку чуть повыше локтя и зажала подобно тискам. При ближайшем рассмотрении вышеуказанная неведомая сила оказалась Драко Малфоем, который теперь удерживал их обоих на весу, цепляясь лишь одной правой рукой за древко беснующейся метлы.

Гермиона начала тихо паниковать. Насколько хватит его сил? Снизиться они не смогут. Метлой в таком положении не порулишь. Достигнув крайней ступени отчаяния, Гермиона услышала напряженный голос:

— Все хорошо. Никто не падает! — интересно, он сам себе верит?

Но почему-то этот напряженный голос вернул ее к действительности и, как ни странно, успокоил. Девушка спросила:

— Скажи, что мне делать? Я в метлах ничего не понимаю.

— Если сможешь достать палочку, примени к метле заклятие левитации и попробуй направить ее к окну.

На то, чтобы достать палочку, понадобились считанные секунды. Гермиона очень торопилась. Хоть Малфой и молчал, она чувствовала, что ему с каждой минутой все трудней и трудней удерживаться за скользкое дерево. Девушка прошептала заклинание и слишком сильно дернула метлу к окну. Малфой резко прижал ее к себе и она, поняв, что от нее требуется, обхватила его рукой с палочкой за талию, чтобы хоть как-то облегчить свой вес.

Наконец метла с глухим стуком коснулась злосчастного карниза, и девушка подняла ее чуть повыше. Малфой ту же нащупал опору ногами и, не выпуская Гермиону, забросил метлу в комнату. Что-то со звоном разбилось. Наверное, один из хрустальных шаров профессора прорицаний.

Малфой чертыхнулся и ловко перебрался на подоконник, осмотрелся в комнате и втянул Гермиону за собой. Лишь удостоверившись, что она твердо стоит на ногах, он легко спрыгнул на пол кабинета.

Гермиона спрыгнула следом и огляделась. Оказывается, метла попала в чайный сервиз, стоящий на низком столике. Однако никто не вышел на звук, комната по-прежнему казалось мертвой и пустынной. Девушка перевела взгляд на слизеринца и поразилась — все-таки и Малфой тоже человек. Как-то порой это забывалось. Но сейчас Гермиона с тревогой наблюдала, что последствия стресса дают о себе знать. Убедившись, что в комнате все спокойно, парень прислонился спиной к стене рядом с окном и, закрыв глаза, молча сполз вниз и замер. Гермиона осторожно приблизилась и в темноте попыталась разглядеть его лицо. К счастью, из окна лился лунный свет, делая юношу, сидящего у ее ног, похожим на серебряного ангела, только очень уставшего. Его веки были плотно закрыты, на лбу выступили бисеринки пота. И только тут Гермиона заметила, что он автоматически потирает левое плечо.

— Малфой, — тихо прошептала девушка.

Он тут же открыл глаза и отнял руку от плеча. Внимательный взгляд заставил Гермиону замолчать.

— Грейнджер, научись летать на метле, а. Ничего же сложного!

Малфой тут же резко оттолкнулся от стены и выпрямился разжавшейся пружиной:

— Со мной все в порядке. С чего ты взяла?

— Ты держался за плечо. Я видела.

— Поменьше бы ты смотрела и побольше делала, — буркнул парень. — Мое плечо, хочу и держусь!

— Да не претендую я на твое плечо! Просто дай оказать тебе первую помощь. Это наверняка растяжение, если не разрыв, так нельзя оставлять. Я умею оказывать первую помощь.

С этими словами он поднял метлу с пола и направился к двери.

Девушка сердито последовала за ним. Ну зачем нужно быть таким упрямым ослом! Ведь себе же хуже делает. Ей-то совсем его не жалко. Но глядя на то, как он осторожно спускается по веревочной лестнице, ведущей из кабинета, Гермиона призналась себе, что лукавила. Ей было, конечно же, жалко. Тем более, что травму он получил из-за нее.

«Надо и правда научиться летать», — пообещала себе девушка и тут же усмехнулась. После стирания памяти она вряд ли об этом вспомнит.

Малфой ждал внизу, и Гермиона начала спускаться. Она почти добралась до пола, когда люк над головой с треском захлопнулся, заставив девушку от неожиданности подскочить и сорваться с лестницы. Было невысоко, и она, разумеется, преспокойно приземлилась бы на ноги, если бы эти самые ноги не запутались в проклятой веревке. Малфой подхватил ее у самого пола, не позволив упасть. Почувствовав под ногами опору, Гермиона подняла на него голову, ожидая гневной тирады: ведь ему должно быть больно. Но вместо этого встретилась с глазами, в которых плясали чертики. Кажется, парень с трудом сдерживал смех.

— Что? — возмущенно спросила девушка.

Может, стоило промолчать, но она терпеть не могла, когда над ней смеются.

— Знаешь, — странным голосом проговорил Малфой, — я начинаю искренне сочувствовать Поттеру и Уизли. Как они умудрились дожить до семнадцати лет, столько времени проводя с тобой? Вот, оказывается, почему Поттер не вылезает из лазарета. А эти истории про спасение Мира уже потом придумываются?

Гермиона открыла рот — высказать этому наглецу все, что думает. Но промолчала. Что она могла сказать? Что совершая вылазки с Гарри и Роном, всегда знала, что рядом друзья, что они помогут, поддержат, а от него не знаешь, чего ожидать? Да если быть честной, она никогда так не нервничала в обществе всех знакомых парней вместе взятых. Это все он виноват, что она сегодня такая неуклюжая. Ну не признаваться же ему в этом! Гермиона закрыла рот и шагнула по направлению к лестничному пролету. Сзади отчетливо слышалось фырканье и хрюканье.

— Малфой, — рявкнула Гермиона и обернулась.

Тот шел сзади, стараясь сделать серьезную мину, что явно плохо удавалось. Девушка посмотрела в его лицо и прыснула. Через минуту они уже хохотали, как сумасшедшие, не понятно над чем. Наверное, сказалось нервное напряжение. Отсмеявшись, Гермиона вдруг произнесла:

— Слушай, а почему у Трелони окно оказалось открытым? Она же никогда не проветривает класс.

— Не знаю, — весело сказал Малфой, поравнявшись с ней и бесшумно ступая по каменным ступеням башни, — может, она его проветривает раз в год перед первым сентября. Или может, у нее привычки изменились.

— Если бы изменились, ты бы заметил?

— Не по адресу. Я бросил прорицание в конце третьего курса.

— Серьезно? — удивилась Гермиона.

— Да ну. Мне надоело тратить время на выслушивание всякой чуши.

— Кстати, — сказала Гермиона, — по идее, Трелони должна была знать, что мы ворвемся в ее кабинет, и принять соответствующие меры.

— Вот она и приняла — окно открыла.

Оба снова прыснули.

Все пока шло спокойно и без эксцессов. До того момента, пока они не вошли в один из коридоров. Из открывшейся двери в противоположном конце коридора показалась Миссис Норрис, а шаркающие шаги возвестили о том, что она там не одна.

Еще не сообразив, что делает, Гермиона схватила Малфоя за рукав и тут же почувствовала, что его рука вывернулась, и он тоже сжал ее свитер в районе локтя. Гермиона еще лихорадочно оглядывалась в поисках укрытия, а слизеринец уже резко дернул ее в сторону и затащил в нишу за доспехами. В коридоре было темно, и только кое-где горели факелы. К счастью, как раз эта ниша была погружена в полумрак.

Гермиона слушала стук сердца в ушах и смотрела на юношу, стоящего напротив. Он был очень близко, и они все еще сжимали в руках рукава друг друга. Девушка со странно замирающим сердцем разглядывала его лицо. Она никогда не решилась бы на это, если б не видела, что он сейчас совершенно не обращает на нее внимание. Он прижимался головой к стене и внимательно смотрел в сторону коридора, повернув голову налево. При этом взору Гермионы предстал его упрямый подбородок и напряженно сжатые губы. Девушка внезапно подумала, каково это: целовать Драко Малфоя, и тут же сама испугалась своих странных желаний. Лезут же глупости всякие! Чтобы как-то отвлечься, она повернула голову направо и посмотрела в темный коридор. Ничего не видно. Девушка скользнула взглядом по спутнику и обнаружила, что в его левой руке откуда-то взялась волшебная палочка, и он крепко сжимает ее, готовясь использовать, если это понадобится. Рука слега подрагивала. По-видимому, напрягать ее было больно.

Рядом прошаркал Филч и тут же скрылся. Подождав еще несколько секунд, Малфой опустил палочку и отцепился от рукава Гермионы.

— Пойдем? — прошептал он, все еще вглядываясь в полумрак коридора.

Вместо ответа Гермиона неожиданно прыснула.

— Что? — недоуменно посмотрел на нее парень.

— Малфой, а зачем мы прятались? — еле сдерживая смех, прошептала девушка. — Нам же нужно как можно быстрее попасть к Дамблдору, и вообще мы не сделали ничего плохого.

Гермиона еле держалась на ногах и никак не могла перестать хихикать. Не соображая, что делает, она уткнулась в плечо юноши и почувствовала, что он беззвучно трясется от смеха. Чуть успокоившись, Малфой прошептал в ответ:

— Наверно, все дело в привычке. При виде Филча я всегда чувствую себя виноватым.

— Я тоже, — тихо ответила Гермиона, и улыбка исчезла с лица, когда она заметила расстояние между ними, вернее его полное отсутствие.

Девушку бросило в жар. Она почувствовала биение его сердца совсем рядом, запах его туалетной воды, от которого начинала кружиться голова. Такое с ней было впервые. Гермиона нерешительно подняла голову и встретилась с его глазами. В них сейчас не было ни привычной насмешки, ни злости, только что-то…

— Нам пора, — резко сказал Малфой и отцепил от себя Гермиону, которая, оказывается, успела положить руки ему на плечи. Гермиона в ужасе уставилась на свои ладони, быстро сжимая кулаки и опуская руки от греха подальше. Да что же за день сегодня такой!

Малфой тем временем быстро скользнул вдоль стены, не глядя на девушку и стараясь не касаться ее. Гермиона молча поплелась следом. Неужели он тоже что-то почувствовал? Иначе ведь сказал бы какую-нибудь гадость и, вообще, не стал бы так шарахаться от нее, и еще в его голосе не появилась бы эта с ума сводящая хрипотца. Гермиона уперлась взглядом в спину шагающего впереди юноши. Поймет ли она его когда-нибудь? Вдруг Малфой остановился:

— Ты ничего не слышала? — не оборачиваясь, спросил парень.

Его голос был до обидного спокойным и ровным, в то время, как сама Гермиона до сих пор не могла унять отчаянно бьющееся сердце.

— Мисс Грейнджер?

Девушка резко обернулась и столкнулась нос к носу с преподавателем зельеварения.

Малфой уже успел скрыться за поворотом и почему-то не спешил оттуда появляться, предоставив Гермионе выкручиваться самой. Она уставилась на Снейпа. Несмотря на глубокую ночь, тот был одет в рабочую мантию и, как всегда, не доволен жизнью. Понятно, что ее появление не могло улучшить настроение самого нелюбимого преподавателя, но надежда всегда умирает последней.

— Позвольте спросить, что вы здесь делаете в это время? Соскучились по урокам? — да, если надежда на радушный прием еще теплилась в глубине души, то «ласковый» тон этого милого человека как-то ее вытеснил.

— Добрый вечер, — сказала вежливая Гермиона и мысленно пообещала прибить Малфоя за то, что он так и не соизволил объявить о своем присутствии. — У нас дело к…

— У вас? — голос Снейпа был ехиден до жути. — И что же это за дело?

— Это касается Гарри, — начала Гермиона, но ее прервал елейный голос декана Слизерина.

— Ах, вот оно что! В этом году мистер Поттер решил заранее известить о своем прибытии в школу и послал старосту Гриффиндора с этой почетной обязанностью. И какую же встречу организовать мировой знаменитости, а?

Гермиона с ненавистью уставилась на говорившего. Нет. Он не станет слушать. Сейчас вымотает все нервы и пошлет куда подальше, а в это время…

— Доброй ночи, профессор, — раздался спокойный голос у нее за спиной.

— Мистер Малфой? — брови Снейпа поползли вверх. — Что вы делаете здесь в такой час и в таком окружении? — выразительный взгляд в сторону Гермионы.

— Я все объясню по дороге. Нам нужен профессор Дамблдор, — Малфой говорил уверенным и спокойным тоном. Гермиона невольно позавидовала. Сама она перед Снейпом никогда не могла и двух слов связать, если дело не касалось ответа на уроке.

— Идемте, — тут же откликнулся Снейп.

Что-то в глазах лучшего ученика заставило его не сомневаться ни минуты.

Снейп и Малфой плечом к плечу пошли по коридору, а Гермиона, злясь на весь мир, поплелась следом.

«Ну, Малфой, ты еще у меня попляшешь»! Девушка не могла сдержать обиду. Зачем появился этот чертов Снейп? Без него было так хорошо. Помощник выискался! Она упорно не желала признавать, что это один из лучших вариантов развития событий. Ведь ни она, ни Малфой не знали пароля в кабинет директора. Не сидеть же перед Горгульей до утра. Хотя… С недавних пор такой вариант очень бы устроил Гермиону. Ей не хотелось терять того хрупкого и непонятного явления, которому она еще не могла дать ни названия, ни характеристики. Просто Малфой оказался… Она еще не знала, что думать. Только с обидой понимала, что ей не хватило совсем немного времени, чтобы понять что-то важное.

Откуда ей было знать, что Малфой в этот момент благодарил Мерлина за появление Снейпа. Потому что он не мог сейчас находиться рядом с ней. Слишком все было неожиданно и неправильно, не к месту и не ко времени. Ему нужно было разобраться в себе. Слишком много вопросов. А вопросы без ответов юноша не любил. А еще лучше ни в чем не разбираться, а скорее покончить с этой заварухой и стереть ей память. Для нее ничего не будет: ни его комнаты, ни этого непонятного полета на метле, ни этой ниши в полутемном коридоре Хогвартса. А сам он не будет об этом думать. Он сможет. В чем, в чем, а в упорстве ему не откажешь. Да! Так и нужно будет поступить. Заставить ее забыть с помощью заклятий. И заставить себя забыть. Это будет просто. Он на это, во всяком случае, очень надеялся.

После принятого решения стало спокойно. А судьба сыграла злую шутку.

02.02.2011

Глава 18. Судьба сказала свое слово

Судьба порой жестоко так играет: Ну, а взамен внезапно забирает То, что считал своим ты непреложно. То, что всегда казалось неизменным… Навек расставшись с чем-то сокровенным.

После принятого решения стало спокойно. А судьба сыграла злую шутку.

Нарцисса Блэк долго стояла в музыкальной комнате, глядя в окно. За это время погода успела кардинально измениться. Вместо яркого и приветливого солнышка за окном вот уже полчаса валил снег. Создавалось ощущение, что внезапно наступила ночь: таким темным было все вокруг. Огромные белые хлопья бились в стекло, чтобы тут же слезами стечь на замерзший карниз. Нарцисса, как завороженная, смотрела и смотрела на бушующую стихию.

Люпин был прав. Прав от первого до последнего слова. Сириус действительно сделал очень сложный выбор, и ему сейчас совсем ни к чему дополнительные переживания. Нет! Нарцисса не станет больше искать с ним встреч, стараться оказаться наедине. Нет! Пусть живет, как живет. С его уходом из дома наверняка потеряется последняя нить к нему. Через полгода, когда он окончит школу, она уже не сможет ничего узнать о нем, увидеть его, побыть рядом.

Что ж. Видимо, это судьба.

Нарцисса решилась. Вот только снегопад за окном так и манил: «Освободись! Освободись! Один шаг — и вечная Свобода»!

Но что это изменит? Сириус станет счастливее от этого? Вряд ли. А она? Ее вообще не будет. Нет! Поступить так со своей семьей девушка не могла.

Она вздохнула и вышла из музыкальной гостиной. Коридор казался пустынным, неприветливым. Наверное, из-за внезапно потемневшего неба. Нарцисса еще не решила, куда пойти. К Белинде? Нет! Выслушивать ее рассказы об очередном кавалере сейчас хотелось меньше всего… Смешно! А больше и не к кому. Одной быть отчаянно не хотелось, и девушка медленно направилась в сторону больничного крыла. Не то чтобы она хотела опять навестить Люциуса. Просто идти было некуда, и она надеялась, что по дороге что-нибудь придумает.

Оказавшись в коридоре, в котором располагался кабинет трансфигурации, девушка увидела Люпина, сворачивающего за угол. Сложилось впечатление, что он вышел из кабинета Макгонагалл. Странно… Суббота. Что ему в гостиной не сидится? Девушка остановилась посреди коридора.

«На улицу пойти, что ли?» С этими мыслями она подошла к широкому подоконнику и присела на его краешек. Посидев так с минуту и решив, что поза не очень удобная, Нарцисса залезла на подоконник и прислонилась спиной к стене, вытянув ноги. Девушка открыла свой рюкзачок и увидела в нем стопку бутербродов.

— Входишь в роль идеальной жены?

Она откинула голову и посмотрела в окно. Снег. Вечный снег и холод.

Ее отвлек звук открывающейся двери. Нарцисса резко обернулась и приготовилась спрыгнуть с подоконника, если это будет Макгонагалл. Нет. Из-за двери показался темно-синий свитер. При всем своем богатом воображении Нарцисса не могла представить на строгом декане Гриффиндора такого наряда. Она вновь откинула голову и отвернулась к окну.

Снег… Вечный снег и холод… Почему-то бросило в жар, и девушка вновь обернулась на человека, вышедшего из кабинета, и невольно выпрямилась.

Да-а! Вот тебе и верное решение. Пусть нелегко, но еще как-то возможно решиться не думать о нем, не видеть его, не приближаться к нему. Это выполнимо, с этим можно справиться, когда… не видишь его. Нарцисса свесила ноги с подоконника и усмехнулась. Усмешка получилась злой. Больше не было вопроса «за что?». Она поняла. Слишком терпима и приветлива была мудрая жизнь к юной Нарциссе, а девушка беспечно этим пользовалась. Сейчас жизнь брала реванш. Нарцисса еще раз усмехнулась и встретилась взглядом с темно-синими глазами.

«Встань! Уйди и не вздумай оглядываться»! — упорно твердил внутренний голос. И она, конечно, так бы и поступила, если бы не посмотрела в эти глаза, которые благодаря темно-синему свитеру приобрели просто фантастический оттенок. Так просто уйти, когда не видишь этих глаз. Но стоило взглянуть, и Нарцисса поняла, что попала в прочные силки, из которых сама ни за что не выберется. Теперь она не уйдет до тех пор, пока этот взгляд ей не позволит. В первый раз за три долгих месяца Нарцисса с замиранием сердца увидела, что не было этой привычной уже холодности, безразличия. Было какое-то новое чувство, еще ей неведомое.

Если бы девушка была в состоянии думать, она обязательно сопоставила бы сегодняшний разговор с Люпином и недавний выход этого самого Люпина из кабинета Макгонагалл. Все-таки он поговорил с Сириусом. Вот только обычно проницательная Нарцисса ни о чем таком не думала. Она просто смотрела во все глаза на свою мечту, стараясь впитать в себя каждую черточку его неповторимого образа: растрепанные волосы, словно он в порыве эмоций запускал в них пальцы, подтянутые, как всегда, до локтя рукава свитера. Раньше Нарциссе не раз и не два приходилось заклятиями возвращать растянутые манжеты в нормальное состояние. Но самыми родными и знакомыми в его позе оказались руки, которые он глубоко засунул в карманы черных джинсов. Он всегда так делал, когда ему было неловко. Вот и сейчас, стоя в такой трогательной позе, он, казалось, все силы прилагал, чтобы не опустить голову и не отвернуться. Словно что-то невидимое разрывало его на части, заставляя бежать прочь, и одновременно приковывало его взгляд к лицу девушки.

Так прошло несколько минут, лет или целая вечность. Никто из них не мог бы сказать с уверенностью. Наконец Сириус сделал шаг вперед и замер. Но это действие вывело Нарциссу из ступора. Девушка спрыгнула с подоконника и, не отводя взгляда от юноши, стоящего посреди коридора, стала шарить за спиной рукой в поиске своего рюкзачка. А тот все никак не желал находиться. В этой нелепой борьбе вслепую прошли еще несколько секунд. Наконец ледяные пальцы девушки наткнулись на одну из лямок. И Сириус вдруг понял, что она сейчас уйдет. Куда? Не важно. Главное, что уйдет отсюда. Сколько же он времени потерял со своей глупой гордостью и мальчишеским самолюбием! Нужно что-то делать. Но что?

— Привет, — выдавил он из себя.

Так себе начало, но он похвалил себя и за это. Просто до потери пульса было страшно стоять и понимать, что она сейчас уйдет, а озарение все не приходит и не приходит.

Услышав его внезапно севший голос, Нарцисса вздрогнула и ответила:

— Привет.

Еще несколько дней назад, Нарциссу не смогла бы остановить никакая сила, сумей она оказаться с ним наедине. Но жизнь сыграла жестокую шутку. Именно сегодня, когда ей это было уже не нужно, он был здесь.

— Как дела? — спросил юноша.

Девушка неопределенно передернула плечами, но, решив, что этого для ответа недостаточно, подтвердила свой жест непонятным взмахом рукой.

— Впечатляющий ответ, — нервно усмехнулся Сириус.

Раньше он никогда не замечал в арсенале Нарциссы Блэк таких неуверенных жестов. До этих внезапных перемен в их жизни каждый взгляд и жест этого юного создания передавал миру именно то, что хотела сказать его хозяйка.

— А как ты? — нарушила тишину девушка.

Сириус удивительно похоже повторил ее пожатие плечами и непонятный взмах руками, заставив Нарциссу усмехнуться.

— Да! Вот и поговорили, — улыбнулась девушка.

— Не возражаешь? — Сириус махнул рукой в сторону подоконника.

— Конечно.

Нарцисса чуть подвинулась, хотя места было и так достаточно.

Он подошел ближе и встал напротив девушки. Почему-то оба не смотрели друг на друга и, повернув головы, изучали метель за окном.

Сириус думал о том, как все получилось глупо и нелепо. Неужели за эти три месяца он упустил что-то важное? Разговор с Люпином ничего не прояснил. Наоборот, еще больше запутал. Да и вообще разговором-то это можно было назвать с большой натяжкой. Началось с того, что Сириус, как всегда в последние дни, пребывал в скверном настроении. Даже сегодняшнее падение Люциуса Малфоя с метлы не украсило субботний день. И тут в конце коридора нарисовался Снейп. Сириуса охватила мрачная радость, но именно в этот момент откуда-то вынырнул Люпин и просто за шиворот втянул друга в кабинет трансфигурации. Будь это кто-то другой, лицезреть бы ему белый потолок лазарета ближайшие несколько часов. Люпину Сириус в ухо дать не мог и поэтому решил выяснить, в чем дело.

Если он ожидал связно и подробно изложенные претензии в свой адрес, то был горько разочарован. Вдохновенная речь звучала дословно так:

— Ты самовлюбленный кретин, если до сих пор не замечаешь ничего вокруг. Я разговаривал с Нарциссой. И тебе бы не мешало. Только не трави ей душу. Просто скажи, что волнуешься о ней. Девочка совсем одна.

— Где ты ее видел?

— Где?

— В музыкальной гостиной. Она играла что-то удивительное…

— Допустим.

— Ремус!

— Я не должен был тебе это говорить. Просто ей нужна помощь. Дружеская! — сделал ударение на последнем слове Люпин. — Если она тебе дорога, просто поддержи ее.

— Хоть раз в жизни поведи себя, как взрослый мужчина, а не депрессивный подросток.

— Я…

Но Люпин больше ничего не слушал. Просто вылетел пулей из кабинета. Да Сириусу и нечего было сказать. Не считая Нарциссы, его совестью с недавних пор были Лили и Ремус. Но в этом вопросе Лили упорно настаивала на мужской гордости и чувстве собственного достоинства. Люпин же просто молчал. До сегодняшнего дня. И этот короткий непонятный разговор резанул по душе больше, чем трехмесячные наставления Лили. Может из-за того, что он совпал с тайными мыслями самого Сириуса. Он не верил, что Нарцисса могла предать. Тогда почему не подошел? Ведь видел же, что она искала встреч, пыталась объяснить… Но не подошел. Да потому, что ему было всего шестнадцать. А в этом возрасте кажется, что вся жизнь еще впереди, и все на свете можно исправить. А слова «невозможно», «никогда»… их еще просто нет в лексиконе. Во всяком случае, в их истинном значении.

Даже сейчас, глядя на сумасшедшую вьюгу за окном и чувствуя присутствие Нарциссы, он не был уверен в том, что хочет сказать. Люпин требовал от него дружеского участия. Но ему хотелось совсем иного. Чего же хочет теперь эта молчаливая девушка напротив, он не знал.

А Нарцисса смотрела на буйство стихии и думала о том, что есть вещи, которые она так и не успела сделать. Всю ее жизнь Сириус был рядом. Первая радость, первая обида, первые слезы — все было связано с ним. Казалось, так будет всегда… Казалось… Наверное, поэтому вопреки домыслам и сплетням, да и вопреки здравому смыслу, за все шестнадцать лет Нарцисса ни разу не почувствовала вкус его губ на своих губах. Странно? Были объятия, казалось бы, дружеские, но у Нарциссы лет с четырнадцати от ощущения его теплых рук на своем плече или талии все сжималось внутри. Он часто носил ее на руках. Обычно помогая перебраться через какую-нибудь преграду или в моменты сильной радости — подхватывал ее и со смехом кружил. Он целомудренно целовал ее в щечку или лоб. Хотя порой Нарцисса видела, что он странно нервничает в ее присутствии. Иногда она, видя это, старалась сделать его положение еще хуже: подсаживалась поближе, обнимала его или затевала шутливую потасовку. Такие игры часто заканчивались для него раздражением на весь мир и на себя в первую очередь; для нее — безумной радостью от сознания своей власти над ним. Он хотел близости с ней, она видела. Но что-то всегда его сдерживало. Он встречался с другими девушками, она кружила головы другим парням. Так получилось, что первый поцелуй был связан не с ним. Но тогда это ее не расстроило. Ведь впереди вся жизнь. Он все-таки станет первым в чем-то самом главном, она всегда верила в это. Сириус же берег ее как драгоценную диковинку. Может быть, он тоже считал, что вся жизнь впереди. Ждал, пока она будет готова, пока сама решит, чего же все-таки хочет от их странных отношений. Он не будет торопить. Он подождет. А оказалось…

— Люпин сказал, что встретил тебя в музыкальной гостиной, — оторвал ее от раздумий голос Сириуса.

— Да!

— Он сказал, ты играла, что-то удивительное… Я думал, ты бросила играть года три назад.

— Я тоже думала. Но в последнее время все меняется… — она помолчала и спросила: — Ты ушел из дома?

Он резко кивнул. Нарцисса внимательно посмотрела в его лицо.

Он энергично закивал. Нарцисса вздохнула. Уверенный в чем-то человек не кивает так вдохновенно, словно считая, что если убедит других, то станет уверенней сам.

— Где ты сейчас?

— Каникулы — в Хогвартсе или у Джеймса. А летом… Не знаю. Когда стукнет семнадцать смогу самостоятельно купить себе дом. У меня есть небольшое наследство.

— Здорово заполучить жилье, которое сам выберешь.

— Приглашу на новоселье…

— Неправда. Не пригласишь. Даже если пригласишь, я не смогу прийти.

В глазах Сириуса полыхнула боль.

— Почему? Почему именно Люциус Малфой? Ведь его семья, как мои родители. Даже хуже…

Нарцисса невесело рассмеялась.

Сириус промолчал.

— Это не мой выбор. Ты прекрасно знаешь, что к замужеству с человеком, выбранным отцом, меня готовили с детства.

— Знаю, только я думал, что… это будет не в этом году, — странным голосом закончил юноша.

Нарцисса поняла, что он хотел сказать. Сириус думал, что это будет через год, и что избранником станет он. Это казалось таким естественным. А Нарцисса никогда не задумывалась. Она просто жила и купалась во всеобщем внимании и заботе. Ей и в голову не могло прийти, что Сириус исчезнет из ее жизни. Он всегда будет рядом. Если замужество… Наверное, только с ним. Нарцисса не загадывала так далеко. Просто считала, что он будет рядом всегда. Но в последнее время родители не одобряли их встреч. Сириус рос не таким, каким его хотели видеть. Итог — выбор пал не на него. Нарцисса только сейчас поняла всю подоплеку сложившейся ситуации. Смешно!

Сириус же внезапно отвернулся к окну. Затем с тяжелым вздохом наклонился и сложил руки на подоконнике, положив на них голову. Нарцисса посмотрела на его макушку. Ей всегда нравились его волосы: иссиня-черные и удивительно мягкие. Не удержавшись, девушка шагнула вперед и провела рукой по его голове. Сириус вздрогнул и хотел выпрямиться, но Нарцисса не позволила, мягко толкнув его в затылок. Он послушно замер. А она с нежностью смотрела на его длинную челку, упавшую на руки, на кончики ушей, покрасневших от ее неожиданной ласки. Нарцисса провела пальчиками по его правому уху. Оно оказалось очень горячим. Девушка улыбнулась. Такой нежный и трогательный мальчик…

Сириус внезапно приподнял голову и поймал ее руку своей. Его горячая ладонь накрыла ее ледяные пальчики и прижала их к пылающей щеке. Он начал медленно выпрямляться, подводя ее ладошку все ближе к своим губам. Его лица Нарцисса не видела: все скрыла упрямая челка. Лишь горячая рука и нежная кожа под ее пальцами. Сердце отчаянно колотилось в груди. Она понимала, что нужно вырваться и бежать пока еще не поздно, потому что еще миг промедления, и он сможет делать с ней все, что захочет. Бежать… Но ноги приросли к полу. А бежать хотелось лишь в его объятия. Здравый смысл уснул напрочь. И Нарцисса уже отчаянно ждала его прикосновений. Его губы нежно коснулись ее пальцев. Девушка закрыла глаза. И вдруг:

— Блэк?!

Нарцисса вздрогнула и попыталась выдернуть свою руку, но Сириус не позволил. Он лишь отнял ее пальцы от своего лица, опустил их сцепленные руки вниз и спокойно встретил полный ужаса взгляд… Лили Эванс.

«Конечно, кто же еще это мог быть»! — зло подумала Нарцисса. Потому что судьба сказала свое слово голосом рыжеволосой гриффиндорки. Миг безумия прошел, и Нарцисса поняла, как все безнадежно.

— Ты кого сейчас окликнула? — чуть хрипловатым голосом спросил Сириус, сильнее сжав пальцы Нарциссы.

Лили опешила. Она очень редко называла Сириуса по фамилии, лишь в моменты, когда очень злилась. Они оба это знали. И риторический вопрос Сириуса дал понять девушке, на чьей стороне он будет в этом споре.

— Ты закончила? — перебил ее Сириус.

— Нет, я еще только начала.

— Ну, общий смысл я уловил, так что можешь не продолжать.

— Сириус!

— Лили… — в его голосе проступили предупреждающие нотки.

Лили в гневе повернулась к Нарциссе.

— Он в лазарете, — автоматически сказала Нарцисса.

— А? Вот в чем дело. То есть пока жених в лазарете, ты решила поразвлечься за счет Сириуса.

Нарцисса вновь попыталась вырвать руку, и вновь безуспешно.

Что она могла сказать? Лили права. Именно так все и выглядело.

— Лили, ты куда-то шла, — тихо напомнил Сириус.

— Я искала тебя. Все ждут в гостиной.

— Нашла. Передай, что я подойду.

— Сириус!

— На Рождество она станет официальной невестой Люциуса Малфоя!

Голос Лили разнесся эхом по коридору. Словно страшное пророчество. Нарцисса закрыла глаза, вслушиваясь в затихающее эхо этих слов. А когда их открыла, гриффиндорки уже не было.

Нарцисса вытащила свои пальцы из руки Сириуса, не поднимая глаз.

— Эй? — позвал он.

— Она права, — мертвым голосом проговорила Нарцисса, глядя в пол.

— Но еще можно что-то сделать, — в голосе Сириуса слышалась яростная надежда.

Девушка молча покачала головой.

Нарцисса подумала о письме отца…

«Милая, все уже готово, даже горы подарков. Ждем только вас с Люциусом».

Если бы он решился на этот шаг раньше… до официального объявления о помолвке, да даже в начале сентября все еще было свежо и неопределенно. А теперь…

— Да! Я не хочу.

Сириус сделал шаг назад, как она тогда в поезде, и Нарцисса посмотрела в его лицо.

— Мне пора, — проговорил он, глядя в сторону.

Нарцисса кивнула и отвернулась к окну. Помолчала, боковым зрением наблюдая, как он уходит, и вдруг тихо сказала:

— Скоро Рождество.

Сказала тихо, но Сириус услышал и рванулся к ней, схватил за плечи и развернул к себе, как Люпин двумя часами ранее.

Она подняла глаза и встретилась с его взглядом. Сириус резко притянул ее к себе и крепко обнял, почти причиняя боль. Нарцисса обхватила его за талию и замерла.

— Маленькая моя, девочка моя родная, — прошептал он в ее волосы.

Одной рукой он крепко прижимал ее к себе, а второй гладил серебристые косички. А Нарцисса стояла, зажмурившись, и чувствовала его напряжение и отчаяние. Его плечи слегка подрагивали, а сердце колотилось, как сумасшедшее. Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы за поворотом не загремели упавшие доспехи.

Они отпрянули друг от друга, и обоим стало понятно, что выбор сделан.

— Тебе пора, — тихо проговорила Нарцисса.

Он молча развернулся и пошел прочь. Нарцисса отвернулась к окну. Он и так уходил из ее жизни, поэтому смотреть в его удаляющуюся спину было выше ее сил.

Она так и не успела чего-то самого главного.

02.02.2011

Глава 19. Все можно изменить

Пришел из пустоты, качнув поток сознанья, Разрушил и разбил привычный мир вокруг. Но вот уже не Враг, хотя еще не Друг. Еще я не могу прогнать свои сомненья, Но руку протяни, и я ее приму. Я внутренне готова пройти весь путь к нему.

Она так и не успела чего-то самого главного.

А теперь ей сотрут память, и она даже не сможет пожалеть об этом так и не обретенном понимании. Гермиона сидела в кресле посреди кабинета Дамблдора и тихо впадала в отчаяние.

Снейп отправился искать директора, предоставив их самим себе на какое-то время. Тяжелый камень упал с души. Помощь уже близко. Всего лишь полтретьего ночи, а они уже в кабинете директора, и теперь все будет хорошо. Одна бы девушка никогда не смогла сделать то, что они сделали. Гермиона подняла взгляд от своих колен и посмотрела на юношу, который откинулся на спинку соседнего кресла, и устало прикрыл глаза.

«Как-то он неважнецки выглядит», — обеспокоенно подумала девушка. Следы воспитания, оставленные Люциусом Малфоем на лице сына, исчезли. Правда, Гермиона не видела, когда он успел залечить разбитую губу и удалить синяк, но и без них общий вид слизеринца оставлял желать лучшего.

— Малфой, — тихо позвала девушка, — ты как?

Вопреки здравому смыслу и многолетней привычке она волновалась за этого странного человека. Удивительно! Не прилагая никаких видимых усилий, он что-то затронул в душе девушки. Просто он оказался способным на эмоции, переживания. Это так не вязалось с привычным представлением.

— Теперь мы добрались, — не открывая глаз, ответил юноша, — так что можешь больше не проявлять свою трогательную заботу.

Гермиона с трудом преодолела желание треснуть его голове. Ну почему он такой мерзкий?! Ведь может же быть другим, она это сегодня видела.

— Ничего я от тебя не ожидала. Просто хочется понять, почему ты такой мерзкий?

— Ну что ж, не буду мешать. У тебя еще есть время до стирания памяти. Можешь его посвятить изучению моей сущности. Я не возражаю. Только учти, все равно ведь ничего этого для тебя не будет.

Он мерзко ухмыльнулся, не открывая глаз.

Гермиона внимательно посмотрела на него и вновь впала в отчаяние.

«Куда делся Дамблдор? Время-то идет». Совсем не хотелось сидеть в этой комнате с мерзким гаденышем, в которого превратился недавно еще вполне сносный Малфой.

Словно в ответ на ее мысли дверь распахнулась, и вошел директор школы Чародейства и Волшебства.

Гермиона тут же вскочила ему навстречу:

Малфой тоже поднялся с кресла, но навстречу не кинулся и вообще замер в молчании.

— Добрый вечер, — поздоровался Дамблдор. — Садитесь, пожалуйста, и рассказывайте все по порядку.

Директор быстро обошел стол, занял свое место и перевел внимательный взгляд с одного студента на другого.

Гермиона напряженно опустилась в свое кресло и посмотрела на Малфоя. Она почему-то не знала, стоит ли рассказывать все. Малфой равнодушно опустился на свое место и, не поворачивая головы, кивнул в сторону Гермионы, чтобы она начинала.

Девушка вздохнула и посмотрела в глаза великому волшебнику. Встретив его внимательный взгляд, она почувствовала такое жгучее облегчение, что слова сами прорвались наружу и она, сначала сбиваясь, а потом все увереннее и увереннее, повела свой удивительный рассказ. Во всех подробностях девушка рассказала об их прогулке с Гарри, о его похищении, описала карету. Когда она упомянула герб на дверце, Дамблдор бросил быстрый взгляд на Малфоя. Гермиона тоже посмотрела в сторону юноши. Неизвестно, что там увидел Дамблдор, Гермиона же наткнулась на совершенное безразличие ко всему окружающему. Драко Малфой сидел, опершись локтями на подлокотники кресла и уперев подбородок в сцепленные руки. Его равнодушный взгляд был направлен на пламя в камине слева от директорского стола. Он просто сидел и неотрывно смотрел на огонь, словно все происходящее не касалось его ни в коей мере.

Гермиона вновь перевела взгляд на Дамблдора, и ей показалось, что в глазах директора мелькнуло понимание чего-то такого, чего самой девушке было никогда не постичь. Она поразилась, что директор не спросил, почему они вместе, не выказал никакого удивления готовности Малфоя помочь. Он просто принял все происходящее как данность.

Гермиона вздохнула и продолжила рассказ. Когда она дошла до момента бегства из кареты, раздался резкий голос Малфоя:

— Достаточно! Дальше не произошло ничего существенного.

Гермиона возмущенно обернулась на него, но тот смотрел прямо в глаза директору.

— Поттер находится в подземелье моего родового замка, — ровным голосом произнес Малфой. — Мы пришли за помощью. Его нужно вытащить из подземелья до утра.

Дамблдор внимательно смотрел на старосту Слизерина. Драко Малфой был его головной болью вот уже седьмой год. С тех пор, как появился на платформе 9 и 3/4 одиннадцатилетним мальчишкой, отчаянно стремящимся что-то доказать самому себе. Окружающие считали, что последние шесть лет директор пристально присматривал только за Мальчиком-Который-Выжил, как нелепо окрестили Гарри Поттера газеты. Но нет! Это было далеко не так. Альбус Дамблдор за долгие годы привык считать себя ответственным за каждого ребенка, переступившего порог Хогвартса и, разумеется, беспокоился тоже о каждом. Но иногда в стенах школы появлялись дети, вызывающее беспокойство, отличное от того, что испытывал Дамблдор в отношении большинства студентов. Причины были разными. Впрочем, как и дети.

И юноша, сидящий сейчас напротив, представлял для него не меньший интерес, чем Гарри Поттер. Дамблдор знал не одно поколение древнего рода Малфоев и мог с уверенностью сказать, что по части «счастливого» детства Драко едва ли повезло больше, чем Гарри. Разница между мальчиками заключалась в том, что Гарри мог рассказать об отвратительных родственниках-магглах, которые превратили его детские годы в ад, а Драко не мог и не хотел. Влиятельный, древний род Малфоев был слишком почитаем в определенных кругах магического сообщества, и Драко изо всех сил старался поддерживать безупречную репутацию фамилии. Юный Малфой ни разу не сказал ни одного дурного слова о своей семье, более того — он никому не позволял делать этого.

Но была еще одна причина: необъяснимая, интуитивная. Даже для Дамблдора, умеющего чувствовать мысли и намерения других людей, последний отпрыск рода Малфоев являлся головоломкой. Было в нем что-то, отличающее его от других детей, и это не могло не настораживать. Настораживало и то, что мальчик явно не справлялся и планомерно сам себя загонял в тупик. Слишком многое ему приходилось держать в себе, и слишком сложна была та роль, которую он для себя выбрал. На глазах директора этот непонятный человек превращался из зловредного, мечущегося в сетях собственных предрассудков, мальчика в холодного и отчужденного юношу, укрывающегося гордостью и пока еще зачастую показным равнодушием. Но пройдет время, и игра станет неотличима от жизни, а потом и вовсе ее заменит. Альбус Дамблдор видел это на своем веку не раз, а быть свидетелем метаморфоз именно этого мальчика очень не хотелось.

«Должен же быть способ что-то изменить», — говорил себе Дамблдор, но он слишком мало знал о мыслях и чувствах младшего Малфоя. В отличие от отца, который, при всем своем внешнем апломбе, всегда был для директора открытой книгой, Драко оставался для Альбуса Дамблдора загадкой. Невозможно было сказать, в чью сторону качнется выбор этого хладнокровного юноши. Хотелось помочь, страшно хотелось… но помочь можно только, когда знаешь, чего человек хочет. А в случае с этим подростком Дамблдор ни в чем не был уверен.

Вот и сейчас директор гадал, каким образом Малфой очутился ночью в Хогвартсе да еще со старостой Гриффиндора, которую он всегда терпеть не мог. Значит, что-то смогло пересилить неприязнь. Это что-то должно быть очень сильным. Директор не понимал мотива сегодняшнего поступка Драко Малфоя. А сам юноша, похоже, не спешил выкладывать свои карты, понимая, что окружающие сделают все для спасения Надежды волшебного мира, и откровенно пользуясь своим преимуществом.

— Что вы предлагаете, мистер Малфой? — подал голос директор.

— Я предлагаю отправиться в поместье и забрать Поттера.

— Поместье ненаносимо. Вы отдаете себе отчет в том, что раскроете его местонахождение, и оно уже не сможет служить надежным укрытием некоторым… людям.

Гермиона затаила дыхание. Если Малфой согласится, все закончится. Отряд авроров ворвется в поместье и захватит Темного Лорда, а с ним и этого паршивого садиста. Все закончится, война закончится. Гермиона не смогла сдержать радостную улыбку и повернулась к… спасителю? То, что она увидела, заставило улыбку исчезнуть.

Малфой резко выпрямился в кресле, по-видимому, забыв про травмированное плечо. На секунду, зажмурившись, замер, а потом открыл глаза и окончательно распрямился. На его губах заиграла мерзкая ухмылочка.

— Профессор, вы не поняли… Я хочу, чтобы вы забрали Поттера из моего дома, — членораздельно и на удивление спокойно проговорил он. — Это — все.

— Малфой! — возмущенно выкрикнула Гермиона, и снова никакой реакции.

Юноша по-прежнему смотрел в глаза директору.

Дамблдор вздохнул. Нет! Помочь этому мальчику представлялось просто невозможным. Если только он сам не попросит. Почему-то упорно думалось: вряд ли. Слишком горд, слишком самонадеян, слишком молод. А с такими темпами повзрослеть он может и не успеть…

— Ваши предложения?

— До полудня в замке ведется ремонт силового поля. Для вас это единственная возможность проникнут внутрь. Я начерчу схему места, где содержится Поттер. Вы направляетесь в подземелье, забираете его и увозите в любом направлении. Мне все равно. Он должен исчезнуть из замка.

— Вообще-то я считал, что все должны были сбиться с ног, или Поттер уже не так популярен, и никто, кроме Грейнджер, не хочет его спасать? — Малфой явно дерзил, и Гермиону это поразило. Ей в голову не могло прийти, что можно в таком тоне разговаривать с директором. Это сходило с рук Гарри, но у того всегда были веские причины для ярости или гнева. То, как сейчас себя вел Малфой, наталкивало Гермиону на мысль, что директор слишком лоялен в отношении слизеринца. Или же он просто оценил всю серьезность ситуации. Ведь без Малфоя спасти Гарри не представлялось возможным. Нелепо. Драко Малфой снова заставлял всех плясать под его дудку. Девушка с неприязнью посмотрела на сидящего юношу. Дамблдор же спокойно произнес:

— Вы поняли вопрос, мистер Малфой. Чего добиваетесь именно вы?

— Исчезновения Поттера из замка. Зачем? При всем уважении, профессор, оставлю за собой право промолчать.

— Как вы планируете переправить нас в замок, не открывая его месторасположения? — кивнув на тираду Малфоя, спросил директор.

— Портключ, — просто сказал Малфой. — Мне понадобится пять минут на его изготовление. Он переместит всех желающих к стенам замка. Далее вы отправитесь в подземелья.

— Умно! — похвалил профессор. — Где в это время будете вы?

— У наружных стен располагается транспортный камин. С его помощью я отправлюсь в замок, чтобы во время финальных действий находиться внутри.

Дамблдор внимательно посмотрел на юношу, тот вернул ему прямой взгляд. Уж очень все было похоже на ловушку. Слишком просто, слишком неправдоподобно. Гермиона думала о том же. Сейчас, когда звучал этот ровный холодный голос, тот Малфой, который весело смеялся в коридоре Хогвартса, казался ей чем — то нереальным. Этот же, напротив, был слишком правдоподобен. Малфою, не позволившему девушке упасть с метлы, она поверила безоговорочно. Этому — нет.

«А вдруг это ловушка? Вдруг с его помощью лучшие авроры попадут в руки врага?»

Тихо скрипнула дверь, и вошел Снейп. Он явно удивился мертвой тишине, царившей в комнате. Даже замер в нерешительности на полпути к директору.

— Вы же можете чувствовать мысли…

— Есть люди, которые это не позволяют, — Дамблдор внимательно посмотрел на юношу и, помолчав, произнес. — Хорошо, Драко, ты можешь начинать делать портключ.

Гермиона переводила взгляд с одного лица на другое. По-видимому, Малфой позволил директору увидеть что-то такое, что тот поверил.

Юноша огляделся в поисках подходящего предмета, и протянул руку к серебряному кубку, взглянув на директора. Тот кивнул в знак согласия. Тогда Малфой достал волшебную палочку и принялся произносить заклинания, делая непонятные Гермионе движения. Она читала технологию создания портключей, но Малфой делал что-то не то.

— Умно, — усмехнулся Снейп, наблюдавший за действиями своего старосты. — Где вы этому научились? Защита перекрывает все возможности отследить путь перемещения. Не удивлюсь, если он только двусторонний и закодирован на определенного человека.

Малфой поднял голову и усмехнулся. Гермиона поняла, что навыки слизеринца явно вынесены не из школьной программы. Жизнь в замке, напичканном темными силами и всевозможными защитными заклятиями, невольно научит чему-нибудь полезному.

— Северус, предлагаю вам, — с легкой улыбкой произнес Дамблдор и сделал жест в сторону Малфоя.

Снейп подошел к юноше и приложил руку к кубку. Что-то сверкнуло, и все трое снова улыбнулись. Гермиона поняла, что Малфой наложил защиту, и теперь только в присутствии Снейпа можно будет использовать этот портключ да еще и ограниченное время. Девушка невольно позавидовала: Малфой явно смог удивить всех присутствующих своими познаниями.

А Альбус Дамблдор только вздохнул. Он всегда восхищался талантливыми людьми. Драко Малфой, безусловно, талантлив. Было безумно жаль понимать, что этот самородок не принадлежит этому лагерю. Оставалось надеяться, что не принадлежит и тому.

Малфой поднялся и поставил кубок на директорский стол.

— Я не спрашиваю, где сейчас твой отец и Темный Лорд. Мне кажется, я и так знаю ответ. Но ты должен понимать, что возникнет естественно желание попытаться застать их врасплох. Я не могу гарантировать, что прибывшие с нами авроры заберут Гарри и не попытаются проникнуть в сам замок. Слишком велико искушение.

Малфой взглянул в глаза директору и тихо ответил:

— Я позабочусь о том, что вам будет доступен лишь вход в подземелье. Любая попытка проникнуть в замок обернется сигналом тревоги, и тогда даже лучшему отряду авроров не выстоять. Поверьте! Слишком много сил положено не одним поколением Малфоев на защиту своего поместья. Вы же знаете, что такое родовая защита.

Вот так! Просто и спокойно этот юноша не угрожал. Нет! Он предупреждал.

— Ты уверен? Всю историю можно изменить, Драко.

— Профессор Дамблдор, — твердо проговорил юноша, — вы забираете Поттера, и все.

Директор молча кивнул. Спорить и уговаривать было бессмысленно. Можно было наложить заклятие империус. В ходе войны, которая пусть еще не явно, но шла, уже никто не подвергался гонениям за применение непростительных заклятий. Контроль над волшебным сообществом был потерян. Да и будь по-другому, все равно не это остановило бы директора. Просто подчинение Малфоя позволило бы проникнуть в замок, но далеко не гарантировало спасение Гарри и, тем более, победы в поединке. Нет! Зато грозило точным определением в своих пристрастиях для самого Малфоя. А так еще оставалась Надежда. Пусть мизерная, но все же. Ведь сегодня он пришел. Неважно, что двигало им в этот момент. Важен результат.

— Северус, соберите, пожалуйста, всех у главного входа.

Снейп, кивнув, вышел.

— На сборы уйдут минут десять, — обратился директор к двум студентам, — мисс Грейнджер, я полагаю, нам нет смысла подвергать вас дополнительным испытаниям. Вы останетесь здесь до моего возвращения.

Гермиона посмотрела на сверкающий кубок и порадовалась тому, что ей не придется пользоваться портключом. Не то чтобы она не доверяла умениям Малфоя — конечно, не доверяла! Хотя директор и Снейп наблюдали за его действиями… Нет! Просто этот способ передвижения был, пожалуй, самым нелюбимым. Тебя скручивает в узел и швыряет сквозь пространство. Ужасно. А как же Малфой?

— Профессор Дамблдор! — воскликнула Гермиона, — Малфою нужна помощь. Он не может сейчас пользоваться портключом.

Ее, в общем-то, не должно было это беспокоить, но она почему-то знала, что Малфой ни за что не признается в уязвимости. Убийственный взгляд дал ей понять, что она не ошиблась.

— Что с вами, мистер Малфой? — обратился директор к юноше.

— Со мной все в порядке профессор, а вот Грейнджер как раз напомнила. У меня есть еще одно условие: ее память необходимо стереть.

Дамблдор невозмутимо посмотрел в глаза слизеринца и уточнил:

— Да, — начал Малфой, — потому что…

— Мистер Малфой, я удовлетворю вашу просьбу, — Гермиона застыла. Она не ожидала ничего подобного. Мир катится ко всем чертям, — но с одним условием. Мы стираем мисс Грейнджер всю память, и я оставляю вас в одной комнате на некоторое время, за которое вы терпеливо пытаетесь объяснить девушке, кто она такая, что это за место, и почему вы в одной комнате в три часа ночи. Как вам такой план?

Малфой с ненавистью взглянул на Гермиону.

— Я имел в виду все воспоминания, касающиеся сегодняшнего вечера.

— Да! Это мое условие. Грейнджер узнала слишком много из того, что никому знать не нужно. Я не могу позволить ей разгуливать с этими сведениями свободно.

Директор перевел взгляд на девушку и тихо сказал:

— Это будет сделано после того, как мы вернемся. Ведь мисс Грейнджер пока единственная посвященная в подробности нашей миссии. Может случиться, что все пойдет не по плану. Я не могу рисковать.

Малфой посмотрел на Гермиону долгим взглядом и нехотя кивнул.

— Так что с вами такое? — повторил свой вопрос директор.

— У него повреждено плечо, — сердито вставила Гермиона.

— Грейнджер, я пока еще и сам говорить в состоянии.

— То-то я и вижу, — раздраженно откликнулась девушка.

Дамблдор с усмешкой наблюдал за их беседой.

— Я могу пригласить мадам Помфри…

— Не нужно ее беспокоить в три часа ночи, — устало откликнулся Малфой.

— Хорошо! Мисс Грейнджер, насколько я помню, одна из лучших на курсе по колдомедицине… Мне же нужна пара минут кое-что приготовить.

С этими словами Дамблдор вышел. В комнате воцарилась напряженная тишина. К вящему удивлению Гермионы нарушил ее Малфой.

— Грейнджер, по-моему, ты что-то недопоняла. Наша миссия окончена, и ты больше можешь не изображать заботливого боевого товарища. Если бы мне нужна была твоя помощь, я бы тебе сообщил.

Девушка резко развернулась и встретилась с его злым взглядом.

— Малфой, не все в этом мире происходит по твоему графику! Когда посчитаю нужным, тогда и закончу «изображать боевого товарища». Понятно? Что же касается помощи, то нормальные люди принимают ее с благодарностью. Нормальным людям, знаешь ли, бывает приятно, когда за них переживают.

— Это нормальным людям, — парировал Малфой, — причем в твоем понимании нормальности. Но на свете есть и другие люди, например…

— Слизеринцы, — выпалила Гермиона, наблюдая, как костенеет лицо Малфоя.

— Да что вы, паршивые гриффиндорцы, можете знать о нашем факультете? — тихим ледяным голосом начал Малфой. — Какое вы вообще право имеете кого-то судить? Вы живете по своим выдуманным идиотским законам, с чего-то решив, что если кто-то живет в реальной жизни, то он хуже вас. Кто вы такие, чтобы осуждать? Ах! Дети Пожирателей Смерти! Ах! Хотят захватить мир и укокошить несчастного Поттера. А то, что половине из нас нет никакого дела до твоего ненаглядного Поттера да и до всего этого идиотского мира…

Девушка невольно отшатнулась. Малфой говорил очень тихо, но лучше бы он орал. Это было бы как-то по-человечески. А так все внутри цепенело. Может, оттого, что он говорил правду? Гермиона никогда не задумывалась, за что они ненавидят Слизерин. Да, те не блистали моральными качествами и частенько делали подлости всем подряд. Но не было ли тому причиной отчуждение других факультетов, на которое наталкивались одиннадцатилетние детишки, одевшись в зеленый цвет с эмблемой в виде змеи? Неужели они сами сделали слизеринцев такими? Из года в год, из века в век. Неужели ни у кого до сих пор не возникало этого вопроса?

Откуда Гермионе было знать, что почти двадцать лет назад в музыкальной гостиной Хогвартса уже был похожий разговор. Тогда на светловолосой девушке был надет свитер болельщицы Слизерина, а ее косички — перевязаны короткими зелеными ленточками. Второй участник разговора был одет в мантию со львом на груди. Нарцисса Блэк обвиняла тогда Ремуса Люпина почти в том же. Только, пожалуй, в ее словах не было столько яда, сколько сейчас в речи ее семнадцатилетнего сына.

Возможно, Малфой был прав, но ведь никто не заставлял его на протяжении шести лет добиваться исключения Гарри, унижать Рона, да и саму Гермиону.

— Ах! Бедный Слизерин, — внезапно яростно выкрикнула девушка. — Черствые гриффиндорцы нас не понимают! Все вокруг не видят наших нежных и добрых душ! Ты весь из себя мягкий и пушистый, да Малфой?

— Я — нет, — спокойно ответил юноша и усмехнулся, — я говорил не о себе.

— Ах, да! О нашей драгоценной Блез Забини, — Гермиона просто выплюнула имя слизеринки.

— Например, — откликнулся Малфой.

— Еще слово в таком же духе, Грейнджер, и я наплюю на желание Дамблдора оставить тебя в рядах резервной армии. Я сотру твою память к чертовой матери. Только вот беда: я в этом не очень силен, и вся жизнь для тебя станет белым листом. А я, к твоему несчастью, явно не благородный гриффиндорец, и будешь ты тут куковать в неведении. Или еще лучше, наплету тебе чего-нибудь веселенького — ты сама из окошка выкинешься от стыда, не дождавшись возвращения Дамблдора.

— Какая же ты сволочь! Я думала, глядя на своего отца, у тебя хоть чуть мозгов появится, и ты хотя бы попытаешься стать нормальным.

Малфой медленно вынул свою волшебную палочку.

— Я предупреждал, — почти шепотом сказал он, — теперь пеняй на себя.

Дверь распахнулась, и на пороге появился Дамблдор. Малфой жестом фокусника спрятал палочку в карман и отвернулся от Гермионы. На его шее бешено пульсировала жилка.

— Вы закончили? — спросил Дамблдор.

— Да!

Они ответили хором, но на беду Малфоя, его «да» прозвучало слишком тихо.

— Вам что-то помешало? — обратился Дамблдор к девушке.

— Несговорчивость пациента, — ответила Гермиона.

Дамблдор вздохнул:

— Мистер Малфой, снимите свитер.

Малфой зло оглянулся на Гермиону. Та отвернулась в другую сторону.

— Да, мисс Грейнджер права. Разрыв мышцы. Глупо строить из себя героя. В решающие моменты нужно быть во всеоружии.

Директор что-то прошептал, бокового зрения Гермионы достигло серебристое свечение. Затем послышался голос Малфоя:

— Спасибо, профессор.

Гермиона обернулась и увидела Малфоя, натягивающего свитер. Странно. Столько раз за один вечер видеть полуодетого Малфоя. Это уже перебор.

— Что ж, — проговорил директор, — все уже готово. Мисс Грейнджер, если до полудня сюда никто не войдет, отправите эту вещь с почтовой совой. Она сама найдет адресата.

Директор передал ей какой-то небольшой сверток. Гермиона кивнула, и под ложечкой засосало. Она сейчас останется одна и сможет только ждать и отчаянно молиться всем известным Богам, чтобы все прошло, как задумывалось. Чтобы Гарри наконец-то вернулся в Хогвартс, чтобы в замке этого мерзкого гаденыша никто не узнал о его роли в спасении пленника. Почему-то девушку это тоже волновало.

— Удачи, — тихо прошептала она вслед Дамблдору. Тот оглянулся и кивнул. По его взгляду Гермиона поняла, что он уже где-то далеко за пределами всего сущего — он готовился к поединку. И сейчас от него зависел исход этой сумасшедшей спасательной операции. От него и еще от одного человека.

Драко Малфой молча прошел мимо Гермионы, подхватив со стола серебряный кубок.

— Малфой, — окликнула девушка, — спасибо.

— Я делаю это не для тебя, — тихо сказал он.

— Я знаю.

— И не для Поттера, — решил уточнить этот странный человек.

— Все равно, спасибо.

Он резко развернулся и пошел к выходу. Однако в самых дверях сказал:

— Если ты попытаешься выкинуть какой-нибудь фокус, и кто-то узнает о сегодняшнем, ты очень пожалеешь, что получила письмо из Хогвартса шесть лет назад.

С этими словами он стремительно вышел. Гермиона посмотрела на захлопнувшуюся дверь. Сил на то, чтобы разозлиться, не было. А следовало бы. И даже не из-за нелепой угрозы, нет. Просто сегодня он мог сделать шаг навстречу Дамблдору и стать героем. Для девушки все было просто. Белое и черное. За юношеским максимализмом она не заметила, что Драко Малфой и так сделал шаг, о котором, возможно, пожалеет. Она поймет это позже. Пока же все силы разом оставили тело, и девушка едва удержалась на ногах.

Все решилось, но тяжелый камень не спешил оставлять ее сердце.

02.02.2011

Глава 20. Предсвадебный подарок

Слез невыплаканных капелью, Нелюбимым мужчиной в постели. Я плачу одинокою болью, Той, которой не знала прежде. И разорванной в клочья Надеждой. Я плачу бессонной молитвой В пустоте полутемного зала. Неужели и этого мало?

Все решилось, но тяжелый камень не спешил оставлять ее сердце.

Он ушел. Он просто ушел…

* * *

Сириус Блэк резко выскочил из-за угла. У него внутри все клокотало. Еще минуту назад она была в его объятиях. Он чувствовал запах ее волос, тепло ее тела, легкое дыхание. Черт! Он в ярости запустил обе руки в волосы и резко остановился. Зачем он ушел? Ну и что, что сказала Лили. Пусть. Она же была рядом… Ее нежные пальчики касались его щеки. Сколько времени потеряно зря? Нужно вернуться, и черт с ним, с Люциусом, и с грохочущими доспехами. Она сказала, что не хочет? Ерунда! Она просто старается отдалиться, потому что думает, что ничего нельзя изменить. Черта с два! Он здесь, и он все изменит. Ерунда, что говорит Лили, к черту Люпина с его советами.

Сириус резко опустил руки и уже собрался бежать обратно, когда его взгляд привлекли доспехи, которым положено было стоять в этой части коридора. Сейчас они беспорядочно валялись на каменном полу. Значит, от них был этот грохот. Странно… Обычно сами собой доспехи не падают.

— Пивз? — громко позвал Сириус.

— Это не Пивз, Блэк.

От сумрака стены отделилась высокая фигура.

Сириус поднял голову и встретился взглядом с охотником сборной Слизерина. Именно в этой ипостаси он был знаком с Фредом Забини. Ибо не было другой силы, кроме квиддича, способной свести вместе студентов разных курсов разных факультетов. Сириус мало что о нем знал. Пожалуй, лишь то, что Фред был однокурсником Люциуса и классным игроком. Немного жестким, на взгляд Сириуса, но тот и сам особой мягкостью в игре не отличался. Так что… Пожалуй, и все. Ах, да! У Фреда еще была сестра-близнец, староста Когтеврана, с таким интересным именем… Сириус правда его не помнил. Познания были невелики, и сейчас юноша ломал голову, зачем Забини окликнул его.

Сириус вопросительно приподнял бровь.

— Нам нужно поговорить, — уверенно сказал Забини.

Что-то в его голосе заставило гриффиндорца подумать, что разговор вряд ли будет приятным. Что ж, не Снейп, но все же слизеринец. Сириуса охватило приятное предчувствие заварушки. Он был зол на весь мир. Растерянность Нарциссы и ее нежелание что-то менять еще больно резали душу. Сириуса не смутил тот факт, что Забини старше и явно крупнее. Его никогда не смущали такие мелочи. Поэтому он лишь задорно вскинул голову и сказал:

— Ну, давай поговорим.

Забини кивнул в сторону приоткрытого кабинета Флитвика:

— Нет, — равнодушно откликнулся гриффиндорец. Ему было правда все равно, где ввязываться в драку, которую так просила душа.

Забини открыл дверь и скрылся внутри. Сириус двинулся следом. У него даже не возникло мысли, что там может быть половина факультета в зеленой форме. Сейчас ему было море по колено.

В кабинете оказалось пусто. Забини прошел вдоль парт и сел на стол Флитвика.

Сириус подошел ближе и присел на противоположную парту:

— Не поверишь: видел пять минут назад презабавную вещь, — конфиденциальным тоном начал Фред Забини. — В соседнем коридоре некий гриффиндорец обнимался с невестой Люциуса Малфоя.

Сириус оставил выпад без внимания. Он ждал продолжения. Забини выдержал паузу и продолжил:

— Не знаешь, что бы это могло означать?

— А тебе что за дело? — с вызовом бросил Сириус.

— Блэк, ты чего-то недопонял, по-видимому. Задавать вопросы здесь буду я, а тебе настойчиво советую не дерзить.

— С чего ты взял, что вправе задавать вопросы и что-то советовать? — опасным голосом спросил Сириус.

— С того, что я пока единственный, кто видел эту сцену, за исключением этой, как ее… Ну, с Поттером все время ходит. Но она вряд ли кому-то скажет. А я, например, могу поделиться наблюдением с Люциусом.

— Валяй. Я не боюсь Люциуса Малфоя. Я с огромным удовольствием с ним «пообщаюсь».

— Эх, — с притворным сочувствием вздохнул Фред Забини, — а я почему-то думал, что ты умнее, Блэк. Неужели в твою гриффиндорскую башку не приходит мысль, что ты-то, может, и сможешь за себя постоять, а вот Нарцисса…

— Знаешь, — доверительно сообщил Забини, — я знаком с Люциусом не первый год. Со стороны он производит впечатление не слишком приятного и часто жестокого человека. Так вот, скажу тебе по секрету, это впечатление совершенно верное. Нарцисса по твоей вине может попасть в прескверную ситуацию. Люциус вряд ли простит своей невесте измену.

— Она еще не его невеста, — сквозь зубы процедил Сириус, — и если я узнаю, что с головы Нарциссы упадет хоть один волосок…

— Да? И что же ты сделаешь? Хотя для начала тебе нужно подумать, как ты это узнаешь? Люциус вряд ли будет поощрять ваше общение в Хогвартсе. Что же касается момента, когда она переедет в Имение… Тут тебе останется лишь созерцать ее детские колдографии.

Сириус соскочил с парты.

Его начал раздражать этот бессмысленный разговор. А особенно — правота Забини. Сириус действительно вряд ли сможет помочь Нарциссе, находясь далеко.

— Я хочу, чтобы ты оставил Нарциссу Блэк в покое и ни под каким предлогом не приближался к ней более чем на десять футов. Никаких общений наедине, никаких, упаси Мерлин, объятий. Я ясно изъясняюсь? — Забини тоже соскочил с парты и шагнул к Сириусу.

— Что-то ты слишком настойчив для незаинтересованного лица, — проговорил Сириус, — похоже, Малфою нужно и тебя опасаться…

— Я не собираюсь объяснять тебе мотивы своих поступков. Просто довожу до твоего сведения, что если еще раз увижу тебя рядом с Нарциссой, ей будет очень плохо. Не нужно превращать ее жизнь в ад. Она ведь такая милая и очаровательная девушка, не делай ей хуже.

— Я убью Малфоя, если он ее обидит, — упрямо пообещал Сириус.

— Блэк, — Забини повысил голос, — сделаю вид, что я этого не слышал. Не будь идиотом! Сегодня я промолчу, но будут еще дни. И… я тебя предупредил. Нарцисса не из тех, кто побежит жаловаться. Так что ты заведомо ее обрекаешь.

С этими словами Забини покинул кабинет, оставив Сириуса Блэка на растерзание всех демонов этого мира. Юноша с размаху ударил кулаком в крышку парты. Раз, другой. На полированной поверхности появилась кровь. Сириус не обратил на нее никакого внимания. Он проклинал день, когда Люциус Малфой появился на свет. Что делать?

Забини прав. Сириус ничем не сможет помочь Нарциссе. Она останется совсем одна с этим извергом. И жаловаться она, черт побери, действительно не станет. Один выход: оставить ее в покое. Не видеть, не слышать, не думать. Как легко это сказать… Сириус устало закрыл глаза. Она не хочет ничего менять… А он, получается, не может. Тупик! Сириус опустил взгляд на разбитые костяшки пальцев. Кровь была цвета гриффиндорского флага. Сириуса разозлила эта ассоциация. Он резко оттолкнулся от парты и выбежал из кабинета Флитвика. Вместо того чтобы отправиться на поиски Нарциссы, он бросился в сторону гриффиндорской башни. Он сам не знал, чего сейчас хочет. Поддержки? Совета?

* * *

Нарцисса Блэк продолжала смотреть в заснеженное окно.

«Оставь Сириуса в покое… Помоги ему, не зови за собой…» — гулко звучал в голове голос Люпина. Нарцисса зажмурилась и прижала ладони к ушам. Голос продолжал звенеть. Только теперь он принадлежал Лили Эванс: «На Рождество она станет официальной невестой Люциуса Малфоя!». Фраза разрывала барабанные перепонки. Нарцисса отвернулась от окна и медленно сползла по стене, присев на корточки. Голоса в голове жужжали, наставляли, советовали.

Нарцисса без сил села на пол и уткнулась лбом в колени. Нет! Слез не было. Была горькая уверенность в своем выборе. Сириус хотел все изменить… Смешно. Появилось стойкое понимание того, что ничего не изменится. Девушка отняла ладони от головы и обхватила колени. Сколько она так просидела?

— Привет, — голос заставил ее вздрогнуть.

Напротив нее присел Фред Забини. Нарцисса удивленно посмотрела на него и выпрямилась. Они мало пересекались раньше. Он был приятелем Люциуса и братом Фриды Забини. Больше Нарцисса про него ничего не знала. Они едва перекинулись парой слов в общей гостиной за пять с половиной лет обучения. Как-то он приглашал ее на Рождественский бал. Но тогда Сириус находился в больничном крыле со страшной, непонятно как полученной раной плеча. Таким он вернулся после ночной прогулки. Поэтому Нарциссе было не до праздника, и она вежливо, но твердо отказалась. Это было год назад. Больше они не общались. Если Фрида еще и играла с ней в детстве, то Фреда Нарцисса совсем не помнила. А вот теперь он присел напротив и пытливо вглядывается в ее лицо.

— Ты в порядке? — спросил он, не дождавшись ответа.

— Да, в полном, — Нарцисса встала с пола и повернулась к подоконнику за рюкзаком.

— Нарцисса, я видел вас с Сириусом, — прозвучало за ее спиной.

В голове зашумело, и сердце пропустило пару ударов, но девушка лишь равнодушно пожала плечами и повернулась к нему лицом.

— И?

Его поразило ее спокойствие. По ее лицу невозможно было сказать, что она напугана, растеряна. Нет! Его встретил прямой взгляд.

— Я ничего не скажу Люциусу, — проговорил Забини.

— Тогда зачем ты мне это говоришь?

— Нарцисса, неужели тебе все равно? Ты понимаешь, что сделает Люциус, если узнает? Я ничего не скажу ему… пока.

— Да? И что же ты попросишь за свою услугу? — голос Нарциссы был подобен ледяным иголкам.

Фред растерялся, а потом понял, что Нарцисса имеет в виду. Естественно, так непохоже на слизеринца заниматься благотворительностью, ничего не прося взамен. Он усмехнулся:

— Я попрошу, — он сделал эффектную паузу, но не дождавшись ответной реакции, продолжил, — чтобы ты не встречалась с Сириусом Блэком.

Глаза Нарциссы расширились. Она ожидала предложения провести вечер вместе взамен на молчание или еще чего-нибудь из этой серии. А тут такое!

— Нарцисса, Люциус сложный человек. Я просто не хочу, чтобы у тебя были неприятности. Ты мне симпатична, если так тебе будет понятней. Да к тому же я думаю, ты не захочешь причинять вред Блэку.

— А при чем здесь это?

— Да при том, что Люциус смешает его с землей, если узнает о том, что Блэк притрагивался к его невесте.

— Я еще не его собственность! — с вызовом бросила Нарцисса.

— Уже да. Только, на свою беду, пока этого не понимаешь. Подумай об опасности, которой подвергаешь себя и Блэка.

Фред повернулся уйти.

— Фрида ведь любит его? — произнесла Нарцисса, глядя в его спину.

— Откуда ты знаешь?

— Да уж. Не беспокойся об этом. Фрида никогда не станет его любовницей. Эта история скоро закончится.

— Ты так уверен, что она его разлюбит?

Он горько усмехнулся и удивительно напомнил свою сестру. Те же темные волосы, те же черты лица. Вот только глаза Фреда были темно-карими. Нарцисса тоже усмехнулась:

— Ты не очень-то лестно отзываешься о юноше в присутствии его невесты, — Нарцисса улыбнулась.

— Да нет! — он тоже улыбнулся. — Я к нему неплохо отношусь, вот только жалко мне вас. Фриду, потому что сама выбрала, а тебя… На тебя не слишком удачно пал выбор. Так ведь?

Нарцисса вздохнула.

— Нет, Фред. Все в порядке. Я не жалуюсь. Правда. Фриде гораздо хуже.

Он кивнул:

— Я все равно не скажу Люциусу.

— Спасибо.

— Но на счет Сириуса я серьезно. Не нужно играть с огнем.

— Не буду, — пообещала Нарцисса.

Фред улыбнулся и уже собирался уходить, но потом оглянулся, словно что-то вспомнив. Он внимательно оглядел Нарциссу с ног до головы и внезапно спросил:

— Да так, — растерялась Нарцисса. — Не особенно хорошо.

— Хочешь, научу?

Нарцисса оглянулась по сторонам и, решившись, кивнула. Они вместе направились в сторону слизеринской гостиной. Это было странным. Это было правильным. А то, что произошло в коридоре полчаса назад, было неверным от первого до последнего слова и жеста. Нарцисса это понимала. Вот только глупая душа никак не хотела с этим мириться. Но она должна. Она не может подвергать опасности Сириуса. Фред прав. Люциус страшный человек. От него можно ожидать чего угодно.

* * *

А страшный человек не спеша выходил из больничного крыла. Он шел медленно, прислушиваясь к звуку своих шагов, эхом отражавшемуся от каменных стен пустынного коридора. Странное это было ощущение. Ничего нельзя было изменить, но что-то подспудно точило изнутри, словно говоря: «Ты мог! Ты мог! Все было в твоих силах! Ты не должен быть таким слабаком». Люциус остановился. Он не хотел признаваться себе в том, что слишком поздно понял всю серьезность ситуации. Через неделю в Хогвартсе состоится Рождественский бал. А после этого он отправится домой. В поместье Блэков состоится эта чертова помолвка. Люциус усмехнулся. Два выхода: принять или бороться. Как ни больно было сознавать, ему ближе первый. Юноша засунул руки в карманы и направился в сторону гостиной Слизерина.

Войдя в гостиную, он первым делом увидел странную картину. В дальнем конце комнаты перед камином сидела интересная пара. Нарцисса Блэк, подперев щечку рукой, сосредоточенно изучала шахматную доску. Напротив, на полу, с довольным видом расположился Фред. Даже не глядя на доску, Люциус понял, что Фред выигрывает. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы сделать такой вывод. Просто Фред выигрывал у всех, даже у самого Люциуса, неплохо разбирающегося в тонкостях этой старинной игры. Люциус медленно направился к играющим, по пути рассеянно кивая на приветствия некоторых учеников. Он очень надеялся, что они играют не на раздевание. Водилась за Фредом такая привычка в игре против девушек. Люциус отчетливо понял, что не станет с кем-то делить Нарциссу, даже мысленно. Судьба распорядилась. Нарцисса теперь его. Он задержался взглядом на ее напряженно склоненной головке. Словно почувствовав его взгляд, девушка подняла голову:

— Привет. Тебя уже выписали?

Люциус кивнул и присел рядом с ней на диван. Она чуть отодвинулась, и ему это не понравилось. Он перевел взгляд на доску:

— Твоя ситуация безнадежна, — авторитетно заявил он девушке, оценив расстановку фигур.

Нарцисса промолчала, продолжая изучать шахматную доску. Его фраза прозвучала слишком по ситуации.

Повисла напряженная тишина. Через миг ее нарушил бодрый голос Фреда.

— Люциус прав, — он весело улыбнулся и повернулся к одногруппнику, — твоя невеста упорно не желает признавать поражение уже минут десять.

— Глупо, — пожал плечами Люциус. Он правой рукой по-хозяйски обнял девушку за талию, отчего та напряглась, как струна. — Вовремя не признать свое поражение и не смириться — только оттягивать агонию. Ты об этом не думала, милая?

Он заглянул в лицо девушки.

— Нет, нужно будет подумать на досуге, — посмотрев в его глаза, ответила Нарцисса и сделала еще один ход.

— Шах и мат.

Тут же откликнулся Фред Забини и добавил:

— Спасибо за игру. Бывает.

Нарцисса улыбнулась и перевела взгляд на Люциуса, который еще продолжал ее обнимать. Что-то в его глазах насторожило девушку. И точно. Люциус поднялся с дивана, потянув девушку за собой.

— Куда? — затаив дыхание, спросила Нарцисса.

— Ко мне, конечно.

Нарцисса застыла и прямо кожей почувствовала десятки глаз, жгущих спину. Гостиная замерла, наблюдая эту сцену. И что было делать? Вырываться, пытаться возражать? Девушка позволила себя увести. Почему-то невысокая лестница, ведущая в комнату старосты юношей, показалась ей бесконечным путем на эшафот. Нарцисса не знала, чего ожидать. Ей было очень неспокойно. Все предыдущее общение с Люциусом Малфоем наводило на мысль, что бы он не предложил, вряд ли ей это понравится.

Люциус произнес заклинание и распахнул дверь, пропуская девушку вперед. С тяжелым сердцем Нарцисса шагнула в комнату и огляделась. В комнате Люциуса царил идеальный порядок. Даже какой-то неживой, по мнению Нарциссы. Она тут же вспомнила комнату Сириуса и едва не усмехнулась. У того вечно все стояло вверх дном. Передвигаясь по его комнате, всегда рисковал споткнуться обо что-то на полу или снести себе голову чем-то, свисающим с многочисленных полок. Нарцисса, помнится, всегда сердилась на Сириуса, и в редкие посещения его обители пыталась навести там порядок. А сейчас… Она поймала себя на мысли, что идеально убранная комната Люциуса нравилась ей гораздо меньше живого беспорядка драгоценного братца. За спиной захлопнулась дверь, заставив девушку подскочить. Послышался смешок Люциуса:

— Чего ты испугалась?

— Я не испугалась. Просто… не ожидала.

Нарцисса повернулась к Люциусу и встретила его внимательный взгляд.

Нарцисса кивнула.

— Я тут подумал. Мне не хочется выставлять свою семью в идиотском свете, да и твою тоже, — он протянул руку и коснулся волос девушки. Нарцисса приложила все силы, чтобы не отпрянуть. — Поэтому после нашей помолвки я не буду встречаться с другими девушками в Хогвартсе.

Он медленно переместил свои пальцы на ее подбородок. Девушка, не отрываясь, смотрела в эти глаза. Что она могла сделать? Поднять шум и опозорить обе семьи? Начать сопротивляться? Ха! Да она в два раза меньше его, а волшебная палочка осталась в рюкзаке, который преспокойно валяется на ее кровати.

— Надеюсь, тебе не нужно объяснять очевидные вещи. Например, что я жду от жены послушания и уважения. Полагаю, твои родители подготовили тебя к верным поступкам.

Он поднял подбородок девушки и пристально посмотрел в ее глаза:

— Ты моя, Нарцисса. И я не позволю никому даже приблизиться к тебе. Я ясно выражаюсь?

На миг Нарциссе показалось, что Люциус как-то узнал о случившемся. Но нет! Почему-то думалось, что тогда разговор проходил бы в совсем другом ключе. Сейчас он просто предупреждал, да так, что не понять было равносильно самоубийству.

— Я все поняла, Люциус, — девушка попыталась сделать шаг назад.

— Нарцисса, — в голосе Люциуса появились предупреждающие нотки.

— Помолвка состоится только через неделю, — тихо сказала девушка.

— Зачем тебе эта неделя, Нарцисса? Не собираешься же ты закрутить роман напоследок. Пожалей парня, — в его глазах блеснули стальные искры. Ох, как прав был Фред Забини.

— Конечно, не собираюсь, — попыталась улыбнуться девушка, — я просто прошу эту неделю. Для тебя это не играет никакой роли, а мне… нужно привыкнуть.

— К чему, милая? У тебя было три месяца…

— Нарцисса Блэк умеет просить. Это новость. Раньше я что-то о подобном не слышал.

Он замолчал и принялся оглядывать девушку с ног до головы. Нарочито медленно и лениво. Если бы у нее было чуть поменьше самообладания, она бы уже с воплями убежала из этой давящей комнаты. Но нет. Запуганная шестнадцатилетняя девочка даже не покраснела под взглядом своего палача.

Люциус, похоже, оценил ее выдержку, потому что улыбнулся.

— Хорошо, но учти — в следующий раз это не пройдет. Я не буду исполнять все твои просьбы и пожелания. Вначале ты должна это заслужить.

Нарцисса кивнула и чуть не подлетела до потолка от облегчения. Все эти угрозы были чем-то далеким и пока нереальным. А впереди была неделя, и Нарцисса для себя кое-что решила.

— Через неделю ты станешь моей женщиной. Только моей! С Рождества тебе будут заказаны даже взгляды и тайные мысли о любом другом мужчине. Понятно? Надеюсь, ты проявишь себя достойной моей фамилии.

Нарцисса вновь кивнула. Сил говорить не было. Люциус отвернулся и направился к письменному столу. Нарцисса развернулась к двери и уже собиралась ее открыть, как вдруг:

— Ты далеко, милая? — такой участливый тон.

Девушка растерянно оглянулась.

— Ну, мы же только что решили…

— Нарцисса, — Люциус направился к ней, — ты все еще чего-то недопонимаешь. Я подарил тебе неделю, но это не значит, что все должны видеть, что у нас что-то не так. Мы уединились, и ты пулей вылетаешь из комнаты через пять минут. Издеваешься? Или ты хочешь, чтобы вся гостиная видела, как мы быстро насладились обществом друг друга?

— Прости, — проговорила девушка, — я не подумала.

— Учти, в обязанности миссис Малфой будет входить продумывание всех мелочей, связанных с имиджем семьи.

— И что же мы будем делать?

Спросила и пожалела. С Люциуса станется и передумать. Словно прочитав ее мысли, он усмехнулся. Девушка внутренне подобралась.

Вопрос застал врасплох. Нарцисса ожидала чего угодно, но не беспокойства о ее домашней работе.

— Эссе по Зельям, — неуверенно ответила девушка.

— Отлично, — весело отозвался Малфой. — Где оно у тебя?

— В рюкзаке в комнате, но палочка тоже там.

— Акцио, рюкзак, — продекламировал Люциус в открытое окно и через минуту ловко поймал небольшой кожаный рюкзачок.

— Держи, — он протянул его Нарциссе, — можешь занять мой письменный стол.

— Спасибо.

Нарцисса в состоянии легкого шока от столь внезапного превращения тирана в заботливого юношу поплелась к столу. Она автоматически отодвинула стул, опустилась на него и стала выкладывать пергамент с недописанным эссе, книгу, с которой работала, связку перьев…

Люциус тем временем сообщил:

— Я — в душ.

Он скрылся за дверью в дальнем конце комнаты. У старост была отдельная ванная с бассейном: удобная, комфортабельная, только идти к ней было далеко. Поэтому большинство предпочитали пользоваться душем в комнате. Люциус, видимо, принадлежал к большинству.

Нарцисса невидящим взглядом уставилась на ровные строчки исписанного пергамента. Неделя… Так мало и так много. Через семь дней она станет фактически собственностью Люциуса Малфоя. Будет принадлежать этому надменному человеку. Он ясно дал понять, что не будет встречаться с другими, значит… ей придется исправно исполнять роль будущей жены. С этим уже нельзя ничего поделать. Но можно успеть что-то еще. Ведь она всегда знала, что первым в чем-то самом главном и самом сокровенном у нее станет совсем другой человек. Она решилась на сумасшедший шаг. Ей бы никогда не пришло это в голову, если бы не сегодняшнее заявление Люциуса. Нарцисса улыбнулась. Неделя. Время еще есть.

Распахнулась дверь ванной комнаты, впустив клубы пара и Люциуса Малфоя с одним полотенцем на бедрах. Нарцисса в очередной раз поблагодарила свое хладнокровие, не позволившее покраснеть. Он действительно был потрясающе сложен: высокий, стройный, мускулистый. Красивое тело, красивое лицо, жестокая душа. Парадокс. Нарцисса вернула свое внимание пергаменту.

Люциус прошел к шкафу и, нисколько не смущаясь, стал одеваться, швырнув полотенце на кровать. Нарцисса не отрывала взгляда от предложения, на котором закончила, пока скрип пружин не возвестил о том, что Люциус завершил процесс одевания и устроился на кровати с книгой в руках.

— Иди сюда, — позвал он.

Нарцисса подняла голову и увидела, что Люциус, облаченный в черную футболку и такие же брюки, полулежит на кровати и показывает рукой на место рядом с собой.

Девушка поднялась и приблизилась. Люциус чуть отодвинулся, предлагая присесть. Нарцисса опустилась на краешек кровати:

— Смотри, ты когда-нибудь знала, что зелье Любви и зелье Ненависти имеют очень схожий состав.

— Нет, мы этого еще не проходили, — Нарцисса только сейчас заметила, что он держал в руках учебник по зельеварению.

— Как думаешь, о чем это говорит? — спросил Люциус.

— Наверное, о том, что эти чувства очень схожи.

— Да, — Люциус посмотрел куда-то в пространство, — здесь написано, что сопротивление этим зельям приводит к гибели организма. Так что если случайно глотнешь, отдайся на волю победителя, — взглянув на девушку, закончил он.

— Ну что ты! Они порабощают волю и разум, а мне нужна дееспособная жена. Да и сказал я это больше к тому, что и сами эти чувства могут убить.

— Ты любишь Фриду? — зачем-то спросила Нарцисса.

Его взгляд сразу стал колючим.

— Нарцисса, давай сразу решим, что если я захочу с тобой поделиться какими-то мыслями, я тебе сам об этом скажу.

Девушка пожала плечами и хотела встать, но Люциус протянул руку и поймал ее косичку. Жест получился на удивление нежным. Он осторожно развязал зеленую ленточку и расплел серебристые волосы. Нарцисса замерла, не зная, чего ожидать. Люциус же не спеша проделал то же со второй косичкой. Когда мягкие серебристые волосы волной рассыпались по плечам, он поднял взгляд на Нарциссу:

— Так наше уединение будет выглядеть правдоподобней.

Девушка кивнула. Он больше не удерживал, сама же она не стремилась сидеть так близко. Нарцисса тихо встала и вернулась к столу: к недописанному эссе и к сумасшедшим планам, на осуществление которых понадобится все ее мужество или безрассудство. Тут уж как посмотреть.

Тишину в комнате нарушал только тихий шелест страниц, да тиканье старинных часов на камине.

02.02.2011

Глава 21. Друг или Враг?

Одна! Лишь треск огня в камине… Лишь холод мыслей и огонь желаний. И не нарушить хрупкость мирозданья? Двум очень разным и таким неповторимым. На удивленье, оказался выбор сложным. Друг или Враг?. Любимый.

Тишину в комнате нарушал только тихий шелест страниц, да тиканье старинных часов на камине.

С момента ухода Дамблдора и Малфоя прошло больше двух часов. Сначала Гермиона без сил сидела в кресле и про себя молилась всем известным Богам, чтобы все поскорее закончилось, и все вернулись живыми и невредимыми. Через полчаса она поняла, что умрет от бездействия, и принялась расхаживать по кабинету директора, рассматривая портреты, стеллажи, сувениры, узор на ковре… Когда стало очевидным, что с такими темпами она скоро протрет этот самый ковер вместе с его узором до неэстетичных дыр, остановилась и взяла с полки первую попавшуюся книгу. Если быть честной, то самую толстую книгу, чтобы было чем себя занять. Книга оказалась выпускным альбомом школы Чародейства и Волшебства с самого ее основания. Изучив ее, Гермиона заметила, что первые листы совсем пожелтели, а последние выглядят новенькими. С каждым годом альбом становился все толще и толще. Страницы выглядели интересно: лист был разделен на четыре части, на каждой из которых располагался герб факультета. В центре, затрагивая все четыре эмблемы, был обозначен год выпуска. Немного помучавшись, Гермиона поняла, что если дотронуться до какой-то одной эмблемы, всю страницу тут же займут улыбающиеся и машущие руками выпускники. Времени на разгадку головоломки ушло до обидного мало, и Гермиона вот уже минут тридцать скользила взглядом по десяткам поколений гриффиндорцев, начиная с самого первого выпуска, чуть больше тысячи лет назад. Если поначалу занятие и увлекало, то, выяснив, что фасон мантий кардинально изменился за прошедшие века, а Уизли не всегда были рыжими (где-то века до восемнадцатого они были преимущественно брюнетами), Гермиона снова начала поддаваться непрошеным мыслям. Перед ее взором снова и снова проносился счастливый Гарри, карета с ненавистным гербом, Люциус Малфой, бьющий сына, странный разговор двух таких похожих людей, полет, Дамблдор. Калейдоскоп образов и мыслей грозил вот-вот окунуть в пучину жгучего отчаяния.

Чтобы как-то отвлечься, Гермиона открыла книгу на самой последней странице и коснулась волшебной палочкой золотого льва. Понятное дело, ее больше интересовали гриффиндорцы. Кэти Белл весело помахала ей рукой. Гермиона перевернула страницу назад и проделала то же самое. Веселые лица, смущенные улыбки. Девушка так хорошо знала их всех. Листая историю своей учебы в Хогвартсе в обратном порядке, Гермиона снова и снова вспоминала эти знакомые лица. Близнецы Уизли, которые так и не закончили школу, но все же заслужили себе место рядом с задорно подмигивающим Ли Джорданом. Девушка улыбнулась, вспомнив посещение их магазина неделю назад. Нет. Все-таки эта парочка очень тепло относилась к подруге младшего братца. Больше ничем другим Гермиона не могла объяснить себе тот факт, что все же вышла живой из их дурацкого магазина. Правда, потом вздрагивала в течение часа от любых резких звуков. Но это ведь ерунда.

Еще страница. Надменное лицо Перси Уизли. Девушка, сморщив носик, перевела взгляд на Оливера Вуда и улыбнулась. Ей всегда нравился Вуд. Веселый, симпатичный и фанатичный. Гермиона искренне восхищалась людьми, настолько преданными любимому делу. Кажется, Рон говорил, что Оливер неплохо зарекомендовал себя в команде и уже играет основным вратарем. Гермиона не любила квиддич, но была от души рада за Оливера. Страница, еще одна… Дальше пошли незнакомые лица, и Гермионе вновь расхотелось смотреть альбом. Девушка подняла голову и взглянула на часы. Пять двадцать. Когда же закончится эта безумная ночь? Не верилось, что прошел всего один день, что вчера в это же время она еще сладко спала и думать не думала, во что выльется предпоследний день летних каникул.

Мысли вернулись к Гарри.

— Гарри.

Гермиона вслух произнесла такое знакомое имя. Этим летом она много думала. В сентябре ей исполнится семнадцать. Семнадцать лет. Некоторые в это время уже в невестах ходят. Гермиона с неприязнью вспомнила хозяйский вид Блез Забини в спальне Малфоя. Ей не было дела до этого, но все-таки.

Гермионе тоже почти семнадцать, но у нее никогда не было парня. Так получилось. Последние шесть лет своей жизни девушка провела, заботясь о своих нерадивых друзья. Рон всегда проявлял к ней некий интерес, который Гермиона стала замечать курса с четвертого… Поначалу, она и сама думала, что влюблена в Рона. Было такое. Беда в том, что слишком быстро девушка поняла, что Рон для нее всегда останется только любимым братом. Просто… Девушка сама не могла себе объяснить почему. Наверное, дело в том, что слишком близко они общались эти годы, и Гермиона видела Рона во всех его проявлениях. Некоторые из них не просто не нравились девушке, они бесили. Рон был замечательным другом, готовым сорваться по первому зову. Он был надежным, как скала, и уютным, как домашний очаг. Вот только… Гермионе было с ним скучно. Нет! Втроем было весело и здорово. А вот когда они болтали наедине, оказывалось, что говорить не о чем. За исключением извечной темы «Гарри Поттер». Гермиона была слишком умна, чтобы не понять, что с Роном ее связывает Гарри. Гарри… Гарри…

Девушка тяжело вздохнула. Гарри не был похож на Рона. Он был более чутким, более ранимым, более… Девушка не могла подобрать нужных слов. Шесть лет назад она увидела в поезде маленького черноволосого мальчишку, отчаянно боящегося своего появления в школе. Потом оказалось, что за внешней уязвимостью и трогательностью скрывается сильный характер и стальная воля. Гарри Поттер действительно был избранным. Мало кому выпало испытать то, что довелось ему. Гарри выстоял. Более того, он сохранил в себе что-то важное. Умение жить, несмотря ни на что, радоваться за друзей, заботиться о них. Шесть лет жизни Гермиона провела, наблюдая за ним, беспокоясь о нем, оберегая его. Он стал частью жизни. Очень большой и важной частью. Все прошедшее лето не было дня без мысли о нем. Сложилось так, что у Гермионы Грейнджер не было подруг. Дружба — это доверие. В маггловском мире она была заранее обречена на ложь. Что же касается магического… Ее сверстницы, Парвати и Лаванда, всегда были как-то далеки, что ли. Может, дело в том, что Гермиона не наладила с ними контакта с первого года учебы. Тогда появились Рон и Гарри, и ей вполне хватало. В последние годы Гермиона жалела об этом. Не то чтобы они не общались. Нет! Девчонки были милыми и вежливыми. Вот только общих тем не находилось, и регулярно возникала какая-то неловкость при попытке близкого общения. Гермиона давно смирилась. Тем более, у нее была своя комната, и ей все реже приходилось с ними пересекаться. Была еще Джинни. Но, как выяснилось, между ними стояла стена с самого начала: Джинни всегда жутко ревновала Гермиону к Гарри. Ведь ее не брали в их компанию. Шли годы, великая любовь Вирджинии Уизли, может, закончилась, а может, девушка осознала всю безнадежность ситуации и устала бороться. Гермиона наверняка не знала. Вот только исчезновение причины для ревности не сделало девушек ближе. Они общались. Постоянно оказывались в общей компании, проводили много времени вместе. Вот только душевного тепла не было. Были милые, возможно, даже дружеские отношения. Только в понятие «дружба» девушки вкладывали разный смысл. Джинни делилась секретами и просила совета в выборе очередного кавалера, а Гермиона принималась занудствовать и советы давала на редкость дурацкие. Не могла же она признаться, что завидует Джинни. Ее красоте, ее легкости в общении с ребятами. Сама Гермиона так не могла. С самого первого курса к ней прочно прицепился ярлык зубрилы и правильной девочки. Так все и текло до сих пор. Девушка не хватала звезды с небес. Она не считала себя красивой. Умной — да! И то, бывали моменты, когда она вела себя по-идиотски. Взять хотя бы весь сегодняшний день от начала и до конца.

Вот и получалось, что у нее не было никого ближе Гарри и Рона. И если с Роном было все понятно. То вот с Гарри… Была ли это Любовь? Гермиона не знала. С мамой делиться она не стремилась. Просто с тех пор, как она поняла, что отличается от родителей, в душе поселилось чувство, что ее не поймут. Почему-то казалось, что даже юношеские переживания волшебников чем-то отличаются. Ей было невдомек, что каждый подросток заранее ощущает себя непонятым. Гермиона списывала это на волшебство. Что же делать?! Пресловутый переходный возраст. А откуда еще узнать про Любовь? Из любовных романов, которых девушка за лето перечитала множество? Зачем и сама не понимала. Может, хотела пережить красивую историю хотя бы в мыслях? Но там все было нудно и смешно. Дрожь в коленях, колотящееся сердце, мороз по коже. Да еще губы произносят всегда не то, что собираешься сказать. И это Любовь? Девушка усмехнулась. Все эти выдуманные симптомы она перенесла сегодня в присутствии Малфоя. Так что врут все в книгах. Выдумка! Фарс! С Гарри все не так. Просто и тепло. Она всегда знает, как он себя поведет, что скажет, как посмотрит. Она видит его насквозь, и он ее не злит так часто, как Рон. Да, он стал скрытным в последнее время, но это пройдет, девушка верила. Гарри не сможет долго сторониться всех. Он нужен. Он справится. А она ему поможет. Ведь она так привыкла к заботе о нем. Может, это и есть Любовь?

Ох! Девушка почувствовала, что запуталась. В голову настойчиво лезли непрошеные мысли. Отблески камина прыгают по лицу и обнаженным плечам светловолосого юноши. В этих мыслях даже как-то забывалось: кто он. Прямой взгляд, резкий голос. Он был просто человек. Странно…

Щеки начали гореть, и Гермиона вернула свое внимание толстой книге. Нужно отвлечься. Девушка наугад открыла страницу и коснулась палочкой гриффиндорской эмблемы. Хорошо, что сидела, потому что с колдографии ей помахал рукой Гарри Поттер. Лишь секунду спустя Гермиона поняла, что слухи о сходстве Гарри с его отцом были не преувеличены. Гермиона усмехнулась и внимательно всмотрелась в лицо семнадцатилетнего Джеймса Поттера. Взлохмаченная шевелюра, задорная улыбка. Точная копия. Только в карих глазах не было той затаенной грусти, которую Гермиона всегда видела у Гарри. Девушка перевела взгляд на соседнюю колдографию и увидела Ремуса Люпина. Симпатичный усталый подросток. Серо-зеленые глаза, легкая улыбка. Он вызывал симпатию. Такой человек не может быть плохим. Питер Петтигрю. Гермиона даже не стала вглядываться в лицо этого недочеловека.

Лили. Тогда еще Эванс, по версии подписи под колдографией. Веселая улыбка, счастливые искры в глазах. Девушка, которой удалось все. Девушка, которая так и не доживет до своей двадцать первой весны. Гермиона почувствовала, как защипало в глазах, и поспешно отвернулась от счастливого лица юной волшебницы. Легче не стало. Только дыхание перехватило от ощущения несправедливости. Сириус Блэк. Человек, которого Гермиона так и не смогла понять до конца. Девушка слышала, что он был красив, видела это на свадебных колдографиях родителей Гарри. Но все равно сердце подскочило при виде темно-синих глаз, смотрящих прямо ей в душу из-под упавшей челки. Сириус тоже улыбался. Вроде бы весело. Все должно было казаться замечательным в тот день. Ведь ему было всего семнадцать. Он закончил школу. Вся жизнь была впереди. Он должен быть счастлив. Он очень старался, чтобы все так и выглядело. Вот только глаза… Гермиона зажмурилась. Если бы она увидела этот альбом раньше. Два года назад, когда можно было поговорить с человеком, живущим по адресу: улица Гриммо, 12. О чем он думал в тот день? Знал ли он, как обойдется с ним жизнь?

Слезы все-таки потекли. Девушка утирала их длинным рукавом черного свитера, а они все текли и текли. О чем она плакала? О Сириусе, погибшем, защищая своего крестника или свою неведомую мечту, о родителях Гарри, опередивших своего друга на четырнадцать лет в этом страшном марафоне.

«Все хорошо. Никто не падает!» — раздался в ушах напряженный голос. А она падала в пучину отчаяния, сбитая с ног несправедливостью этой жизни по отношению к таким молодым и таким удивительным людям.

Гермиона закрыла лицо ладонями. Тиканье часов оглушало.

— Гермиона, все хорошо.

Ее плеча коснулась теплая рука.

Девушка вскинула голову и расплакалась еще сильней. Только уже от облегчения. Перед ней стоял Дамблдор, разом постаревший лет на десять и очень уставший, но живой и невредимый. Его глаза за стеклами очков-половинок светились странным блеском.

Гермиона попыталась заговорить: спросить, что с Гарри, как он, но лишь судорожно всхлипнула и принялась с новой силой вытираться свитером.

Дамблдор посмотрел на колдографии и со вздохом опустился в кресло напротив девушки.

— К сожалению, в мире не все происходит так, как нам бы того хотелось. Замечательные люди уходят, в то время как их палачи топчут землю и дышат сладким воздухом. Но во всем есть смысл, девочка. Поверь. Жизнь намного мудрее нас. А мы слишком глупы, чтобы оценить ее мудрость, часто ограничиваясь лишь стенаниями и гневными выкриками.

— Но разве это справедливо? — подала голос Гермиона. — Сириус, родители Гарри… В то время как эти…

Девушка махнула рукой в сторону раскрытого альбома. В этой старинной книге соединилась вся жизнь. История побед и поражений, подвигов и предательства, счастливых моментов и трагедий. На этих страницах все они были одинаковы: герои и злодеи, жертвы и палачи. Здесь они были равны. Им всем было по семнадцать, они все вышли из стен одного замка, получив одинаковые напутствия от мудрых наставников. Отличал их сделанный выбор и пройденный путь. Но старый школьный альбом уже не нес за это ответственности. Они сами избрали свою жизнь. А потрепанный альбом любил их всех одинаково, потому что для него им навечно осталось по семнадцать, а все школьные шалости — это такая мелочь по сравнению с вечностью. За это не презирают.

Девушка отвела взгляд от лица Сириуса и посмотрела в глаза директору. Ей казалось, что он должен знать ответы на все мучающие вопросы.

— Разве это справедливо?

— Жизнь, иногда, тоже наказание, — тихо произнес Дамблдор и добавил. — Когда ты стар, тебе уже ничего не остается, как вспоминать свои ошибки и жалеть о том, чего когда-то не сделал или сделал не так. Жизнь мудра, Гермиона. Она никого не обходит стороной.

— Как он?

— Мистер Поттер или мистер Малфой? — тут же подал голос директор.

Гермиона непонимающе уставилась на него.

— Конечно, Гарри! — воскликнула она.

Дамблдор улыбнулся.

— С ним все хорошо. Он сейчас в лазарете.

Гермиона вскочила с места. И куда только делась усталость и пережитое потрясение?

— Мне нужно увидеть его.

Директор остановил ее, удержав за руку.

— Не сейчас. Мадам Помфри дала ему зелье, и он спит. Поверьте мне, с ним все будет в порядке.

— А что будет дальше? — спросила Гермиона, медленно опускаясь в кресло.

— Дальше… — Дамблдор тяжело вздохнул. — Знаете, что самое сложное в жизни человека?

Гермиона промолчала, ожидая продолжения. До этого дня ей не приходилось беседовать с Дамблдором на темы, не касающиеся учебы. Честно признаться, Гарри, как ей казалось, был единственным студентом, вхожим в кабинет директора. И вот теперь здесь она. Что-то неуловимо менялось.

— Самое сложное — это ответственность. Когда от тебя зависит судьба другого человека. Многие не готовы к ответственности всю свою жизнь. Мне, к сожалению, слишком часто приходится принимать решения. Боюсь, они не всегда верны.

Глядя в это морщинистое благородное лицо, Гермиона с трудом могла поверить, что этот человек способен ошибаться. Здравый смысл подсказывал, что ошибаются все. Но Дамблдор в ее глазах всегда стоял на пьедестале, слишком высоком для земных ошибок.

Ну, вот и все. Прощайте воспоминания. В эту минуту Гермионе почему-то вспомнился старый школьный альбом. Для него неведома была дальнейшая жизнь выпускников, ее словно отбирали во благо. У него же оставались лишь теплые воспоминания о нерадивых, но любимых детях. А вот у Гермионы отбирали что-то важное. И она не была уверена, во благо ли? Она четко осознавала, что слишком многое изменилось за прошедший день. И терять это было просто невыносимо. Девушка подняла голову и посмотрела на Дамблдора. В его глазах горел неведомый огонек.

«Как он сказал? “Я хочу с вами посоветоваться?” Не может быть».

— Гермиона, ты единственная, кто знает о случившемся, — переход на «ты» укрепил в девушке надежду. Это был знак особого доверия. Во всяком случае, очень хотелось так думать. — Прежде чем Гарри очнется, ему сотрут память о вчерашнем дне. Я использую Маховик Времени, чтобы перенести вас в Центральный парк, в двенадцать часов десять минут. То есть пройдет десять минут с момента похищения. Для Гарри ничего этого не будет. Он заново насладится предпоследним днем летних каникул.

— Но это же… — язык не повернулся сказать «нечестно», но Дамблдор понял.

— Это и есть ответственность, Гермиона. Я не говорю, что уверен в правильности этого действия. Возможно, я совершаю ошибку. Ведь я человек. А любой человек имеет свои слабости. Я не могу позволить Гарри жить с этой болью, ненавистью и унижением. Всего этого и так с лихвой было в его недолгой жизни.

Гермиона сглотнула. Возможно, директор прав. Только… Ведь это обман. Во благо, но все же… Чем же тогда методы одной воюющей стороны отличаются от другой? Где же тогда та тонкая грань между Добром и Злом?

Дамблдор молчал, давая девушке время осознать, принять, если получится, понять. Наконец Гермиона вновь посмотрела в глаза директору. Он продолжил:

— То же самое будет проделано с тобой, — в голосе директора звучала спокойная уверенность. Если он и сомневался в правоте своих действий, то никак не позволял этому отразиться на принятом решении. — Я оставляю за тобой выбор: забыть или помнить.

— То есть? — не поняла Гермиона.

— Прошу, подумай хорошо. И не отвечай сразу. Я предлагаю тебе прожить этот день заново, но зная и помня все случившееся. Это будет далеко непросто. Ты знаешь, что такое Маховик времени. Для всех, кроме тебя, новая реальность будет единственной. Только прогулка в парке, встреча с мистером Уизли и все, что вы там запланировали на последний день. Ты будешь веселой, беззаботной и отдохнувшей после летних каникул. Гарри и Рон будут такими же.

— А Малфой? — спросила Гермиона.

— Для Драко Малфоя реальностью останется прошедший день. Твое появление в его замке. Ваше путешествие сюда, его помощь в освобождении Гарри. Для него мы забрали Гарри и исчезли. А сейчас он проведет последний день каникул, и завтра вы встретитесь на платформе 9 и ¾.

У Гермионы голова пошла кругом. Для Малфоя все останется, как есть. Гарри, Рон и все-все проживут новый спокойный день, а она…

— Это будет непросто, — повторил директор.

— Почему? — она пыталась понять. — Почему вы это делаете?

— Гарри не единственный человек, которому нужна ваша помощь. Жизнь распорядилась так, что никто, кроме вас не способен помочь Драко Малфою.

— Драко Малфою? — воскликнула Гермиона. — Помочь? Да он…

— По-настоящему нуждается в помощи, — закончил за нее Дамблдор. Гермиона не стала говорить, что ее речь звучала бы совсем по-другому. Почему-то думалось, что Дамблдор и сам это прекрасно понимал.

— Но почему я? — вконец расстроилась Гермиона. Терять сегодняшний день не хотелось. Но не такой же ценой!

— Потому что только вы видели частичку настоящего Драко Малфоя. Плох он или хорош, но он такой, какой есть. Ему нужна помощь.

— Но чем я могу помочь Малфою? Мы же друг друга терпеть не можем! Он никогда не примет мою помощь!

— А вы и не должны предлагать ее открыто! Более того, он не должен даже догадываться, что у вас сохранились воспоминания о прошедших событиях. Он никогда не примет помощь, если будет явно видеть ее.

— Я ничего не понимаю. Я не смогу.

— У вас есть редкий дар, мисс Грейнджер. Вы видите в людях то, что они сами не видят в себе. Так происходит с Гарри. Благодаря вам, он умудряется сохранить в себе человечность и веру в хорошее. Просто вы это в нем видите. И сегодня мне показалось, что вы увидели что-то в мистере Малфое. Иначе вы бы не пришли с ним. Вы ведь поверили…

— Поверила, — призналась Гермиона, — но он опять стал мерзким гаденышем.

Девушка запнулась и взглянула на директора. Тот улыбнулся.

— Я не слышал окончания фразы, но не сомневаюсь, что вы правы. Драко Малфой действительно сложный человек. Но вы ведь поверили.

— Вот и подумайте, сумеете ли вы помочь обоим? У вас есть время до утра. Хотя уже утро. Но… в наших руках само Время.

Дамблдор взмахнул палочкой, и у стенного шкафа появилась кровать.

— Отдыхайте и думайте, сколько понадобится. Спальни еще не готовы, так что располагайте здесь. Когда примете решение, найдите меня в лазарете.

— Хорошо, — кивнула головой Гермиона.

Директор направился к выходу, но у самой двери оглянулся.

— Ответственность — это умение держать ответ перед собственной совестью за принятое решение. Многие так и не постигают этой науки за всю жизнь. Отдыхайте.

Дверь закрылась, и Гермиона устало потерла глаза. Она бы все на свете отдала за совет и помощь в эту минуту. Вот только решать нужно было самой. Выбор! Странный выбор получился. На одной чаше весов огромная часть жизни — самый близкой Друг. На другой? Смешно. Тоже огромная часть жизни и самый близкий Враг.

Девушка посмотрела на огонь в камине, словно ожидая от него поддержки.

02.02.2011

Глава 22. Друг

Есть слово короткое «Друг». В нем верность протянутых рук, И тысячи гневных речей. Спасения яркий свет От глупого шага того И от себя самого. Родное сердце согреть… Ты смел и непобедим.

Девушка посмотрела на огонь в камине, словно ожидая от него поддержки.

Она сидела так уже около часа, отчаянно пытаясь что-нибудь придумать. Рассуждать о правильности своего решения не хотелось, потому что любая мысль о возможных последствиях вызывала неприятные ощущения в области желудка. Нарцисса отчетливо поняла, что это страх. Еще бы! Если Люциус когда-нибудь узнает о том, что она собирается сделать…

Девушка подняла голову и оглядела полупустую гостиную. В противоположном углу о чем-то шепталась пара второкурсниц. Больше никого в комнате не было. Не удивительно — время ужина. Самой Нарциссе есть не хотелось. Хотелось сжаться в тугой комочек и куда-нибудь спрятаться лет, эдак, на двести. Вот только не было у нее столько времени бояться и жалеть себя. Была неделя: коротенькая, маленькая. Сегодня — вечер субботы. В следующую субботу состоится Рождественский бал, а потом… Так! О «потом» сейчас не будем.

— Эй! Ты почему не была на ужине?

Вот только Белинды для полного счастья сегодня не хватало.

— Может, прогуляемся?

— Извини, мне еще зелья дописывать.

Нарцисса решительно встала с кресла и направилась в сторону комнаты. Выходить сейчас из гостиной она не собиралась. За этот день и так случилось слишком много. Она пока не готова к встрече с Сириусом.

Сириус! Войдя в комнату, Нарцисса прислонилась спиной к стене. Как же сказать ему? Как дать понять? Как встретиться, чтобы, упаси Мерлин, Люциус не узнал? За помощью обратиться не к кому. Спасибо Фреду, хоть о сегодняшнем промолчал. Ох! Что делать?

В таких бесплодных мучениях и сомнениях прошел остаток субботнего дня. Времени все меньше, а гениальные идеи никак не желали приходить в ее светлую голову. Ночью, ворочаясь без сна в постели, Нарцисса перебирала в голове всех потенциальных помощников. Вывод был печальным. Она не знала ни одного человека, которому бы смогла доверять. В ее жизни всегда был только Сириус. Но в этой ситуации ему самому бы кто помог.

Воскресенье.

Нарцисса вскочила с постели после бессонной ночи и на голом адреналине пулей умчалась в душ. Через пятнадцать минут, не снижая скорости, выбежала из комнаты под недовольное ворчание с соседних кроватей. Ну, не досуг ей было посмотреть, что настенные часы показывали 6:15.

В гостиной пришлось снизить обороты. Задор закончился, и пришло осознание того, что в такую рань Сириус еще наверняка досматривает десятый сон, да и в башню Гриффиндора ей все равно не попасть. Девушка опустилась в кресло. Когда она на это решилась, все казалось гораздо проще.

Остаток утра прошел за бесцельным переворачиванием страниц забытой кем-то книги. Наконец ближе к девяти часам стали выползать студенты. Нарцисса решила, что не хочет ни с кем общаться и только собралась отправиться в комнату, как в гостиной появился незабвенный Люциус Малфой. Он выглядел довольно бодрым, чего нельзя было сказать о самой девушке.

— Привет. Завтракала?

— Да. То есть, нет. Я не хочу.

Нарцисса решила проскользнуть мимо Люциуса, но он поймал ее за руку.

— Составишь мне компанию? А то все еще наверняка дрыхнут.

Не дожидаясь ответа, Люциус перепел пальцы девушки со своими и потянул ее к выходу из гостиной. Что оставалось делать? Нарцисса послушно пошла следом.

— Кстати, не знал, что ты ранняя пташка. Я как-то всегда думал, что девушки любят спать до обеда, чтобы хорошо выглядеть и все такое.

— Я люблю вставать рано, — проговорила Нарцисса.

— Надо же! Моя невеста полна сюрпризов, — в голосе Люциуса звучало веселье. — Что ж, тем интересней. Надеюсь, что все эти сюрпризы будут приятными.

«Зря надеешься!» — вяло подумала Нарцисса, вглядываясь в коридор. Сердце замирало при виде любой высокой фигуры. До главного зала дошли без приключений. Они так и вошли в дверь рука об руку. Нарцисса не могла поднять глаз от пола. Она не хотела видеть лица Сириуса. Она была больше чем уверена, что ее появление за руку с Люциусом не украсит воскресное утро любимого гриффиндорца. Дойдя до стола, Нарцисса, наконец-то, избавилась от руки Люциуса и присела на свое место. Погипнотизировав овсяную кашу примерно пять минут, она услышала над ухом тихий голос:

Нарцисса вздрогнула и оторвала взгляд от тарелки. Люциус смотрел подозрительно весело.

— Я просто думаю: хочу есть или нет?

— А-а-а, — протянул Люциус и принялся за завтрак.

Нарцисса незаметно посмотрела на противоположный стол и вздохнула не то с облегчением, не то разочарованно. Сириуса там не было. Была Эванс с подругой. Нарцисса заметила, что Эванс чем-то жутко недовольна. Четверо друзей отсутствовали.

Нарцисса вновь посмотрела на свою кашу. Наверное, спят. Вот только почему-то сердце сжалось от беспокойства. Нет! Все хорошо.

Девушка вновь бросила взгляд на входную дверь. В зал вошел темноволосый юноша. Сердце подскочило и замерло разочарованно. Черт! Выходной день. Никто не одет в школьную форму. Так хоть вскакивала бы от вида лишь гриффиндорцев, а теперь… Нарцисса проводила вошедшего пуффендуйца недовольным взглядом и вновь посмотрела на дверь.

Поттер! Желудок сделал сальто. Хорошо, что ничего не успела съесть. Не может быть! Поттер, Петтигрю и… все. Сириуса не было. Может, он подойдет с Люпином позже? На этом бы Нарцисса и успокоилась, если бы ее внимание не привлекла странность в поведении Лили Эванс. Вместо того чтобы обрадоваться появлению Поттера, она хмуро взглянула на него и, что-то сказав своей подруге, встала из-за стола. Поттер попытался схватить ее за руку, но она вырвалась и направилась к двери. Почему-то это не было похоже на обычную ссору. Хмурый Поттер, взлохматив волосы, плюхнулся на скамейку и посмотрел на Петтигрю. Вид у того тоже был виноватый. Нарцисса безошибочным чутьем определила, что что-то случилось. Но как узнать?

— Глядя на то, с каким аппетитом ты фигурно размазываешь кашу по тарелке, кусок поперек горла встает.

Нарцисса удивленно оглянулась на Люциуса, потом на свой завтрак. Оказывается, за время наблюдения за гриффиндорским столом она умудрилась превратить кашу в некую неаппетитно размазанную по краям тарелки массу.

Девушка попыталась улыбнуться Люциусу.

— Пожалуй, я не хочу есть.

— Я на тренировку. Пойдешь смотреть?

— Люциус, на улице минус двадцать! Вы примерзнете к метлам.

— Ну, можешь изложить свои возражения Флинту. Со своей стороны постараюсь не отморозить ничего из жизненно важных органов. А тебе действительно лучше побыть в замке. Ты сегодня что-то не в себе, — он легко встал и чмокнул Нарциссу в макушку.

— Удачной тренировки, — рассеянно проговорила девушка, провожая Люциуса взглядом до выхода.

У входной двери староста Слизерина столкнулся со Снейпом. Они сделали пару шагов в сторону, освобождая проход, и стали о чем-то переговариваться. Нарцисса перевела взгляд на Поттера. Та же хмуро-виноватая физиономия.

— Привет, — Снейп плюхнулся рядом с Нарциссой, — что случилось?

Девушка кивнула на приветствие и вопросительно приподняла бровь.

— Люциус просил присмотреть за тобой. Сказал, что ты ничего не ела и вообще ведешь себя странно.

— Со мной все в порядке.

— Видишь: уже ем, — она откусила кусочек и, прожевав, спросила: — Северус, ты добрался сюда без приключений?

— В смысле? — не понял Снейп, даже рука с ложкой застыла в воздухе.

— Ну, там, не знаю. Блэк, Поттер, и все такое.

— А-а, — Снейп наконец донес кашу до рта, — не-а, Блэка вообще не видел, а Поттер, как вижу, пришел раньше. А что?

— Эй, в чем дело?

— Я просто давно не видела Блэка, вот и подумала, вдруг ты с ним встретился.

— Знаешь, он как-то обычно при виде меня сначала выхватывает палочку, а уж потом говорит. И то преимущественно заклинания. Так что «привет» бы он тебе вряд ли через меня передал. И, кстати, мы с ними занимались в пятницу. Не так уж это и давно.

— Ладно, забудь.

— Се-ве-рус, — ангельским голоском пропела Нарцисса, — я в следующий раз добавлю в твой стакан Любовного зелья и устрою так, что первым ты увидишь Поттера…

— А меня еще мучил вопрос, как такое милое создание очутилось в Слизерине. Оказывается, шляпа всегда права.

— Да.

Нарцисса ловко перебросила ноги через скамью и встала. Проходя мимо Снейпа, пробежала пальчиками по его плечу, объявила: «Спасибо за “милое создание”» и летящей походкой направилась в сторону выхода.

Снейп проводил ее взглядом и вздохнул. Что-то происходило. Он это видел. Хотелось помочь, но как?

* * *

Воскресенье пролетело, а Сириуса она так и не встретила. Его не было нигде. Эванс появилась на обеде и ужине и оба раза была нахмурена. Ни Поттер, ни Люпин, ни Петтигрю больше не появлялись. Это уже становилось не смешно.

Понедельник. Нарцисса, проснувшись, обнаружила, что в комнате никого нет, а сама она безнадежно опаздывает на завтрак. Наскоро приняв душ, девушка бросилась в главный зал. Там уже почти никого не было. Жуя бутерброд, Нарцисса оглядела гриффиндорский стол. Сириуса не было. Впрочем, его компании тоже. Оставалось надеяться, что они поели раньше. Хотя надежда была слабой.

Никогда еще история магии не тянулась так долго. Если раньше приходилось прикладывать массу усилий, чтобы не уснуть, то сегодня девушка изо всех сил старалась не вскочить с места и не броситься к выходу, на поиски гриффиндорцев. По расписанию у них была трансфигурация, и здравый смысл подсказывал, что профессор Макгонагалл вряд ли оценит ее порыв. Колокол прозвенел как самый долгожданный сигнал. Совместные зелья…

Нарцисса вылетела из кабинета, но в коридоре поняла, что такая импульсивность и поспешность до добра не доведут. По дороге в подземелья она забежала в туалет и там, глядя на свое отражение в зеркале, попыталась успокоиться. Получилось не очень. Как тут станешь спокойнее, когда из зеркала на тебя смотрит полоумный подросток с лихорадочным возбуждением во взгляде? Так! Спокойно.

Спустя десять минут из туалета не спеша вышла девушка с легкой скукой во взгляде и уверенным шагом направилась в сторону кабинета зельеварения. Войдя в класс, Нарцисса замерла, прилагая все усилия, чтобы не поддаться панике. На своем месте ссутулился Люпин, старательно мотая головой на какие-то реплики Лили Эванс. Выглядел он так, что краше в гроб кладут. Но хоть вообще появился, и то хвала Мерлину. Хорошие новости на этом, похоже, закончились, потому что место рядом с поникшим Поттером пустовало. Сердце тревожно заныло.

Нарцисса пересекла кабинет и опустилась на свое место. Сегодня было практическое занятие, и Снейп уже установил свой котел да и нарциссин заодно. Девушка кивнула в знак благодарности и начала лихорадочно соображать, как же узнать, где Сириус. Что-то случилось, это очевидно. Некстати вспомнился слишком бодрый Люциус Малфой. Нет! Не может быть, чтобы он что-то сделал с Сириусом. Если только Фред… Единственный выход — поговорить с Люпином. Дело за малым: как?

За своими мыслями Нарцисса и не заметила, как в класс вошел профессор Земус. Вернул на грешную землю сильный толчок под локоть. Нарцисса обернулась на Снейпа, и тут ее посетила гениальная мысль:

Снейп удивленно обернулся на соседку по парте и, ухмыльнувшись, ответил:

— Если чем-то взрывающимся и в Поттера, то я согласен даже, чтобы заметили.

— Я серьезно! — возмутилась Нарцисса, на свою беду, слишком громко.

— Мисс Блэк, свои личные дела нужно решать вне уроков. Еще услышу хоть слово не по делу, Слизерин лишиться баллов.

Нарцисса сердито взглянула на Земуса и показала кулачок Снейпу. Размер кулачка его, по всем признакам, не испугал. Иначе чем объяснить обидную ухмылку в адрес девушки?

Нарцисса оглянулась на гриффиндорцев и поразилась убитому выражению лица Поттера. Ох! Что же произошло?

* * *

Джеймс Поттер скользнул взглядом по обернувшейся Нарциссе Блэк и снова опустил голову.

«Черт! Когда же Лили наконец перестанет изводить его своими сердитыми взглядами? И без этого тошно. Как все по-идиотски получилось. А ведь Лунатик что-то знал. Ведь как он просил, чтобы мы не приходили в это полнолуние. А когда я начал возмущаться, он припер меня к стенке и потребовал, чтобы, в крайнем случае, не брали с собой Бродягу. Ага, не возьмешь его, как же! Но почему Лунатик так настаивал? Знал что-то про Сириуса? Выходит, и Лили, что-то знала. Черт! Могли бы сказать по-человечески, а то заладили: «Не бери! Не бери!». А теперь еще обвиняют во всех смертных грехах. Ну кто мог подумать, что у Бродяги башка окажется забита совсем не тем, чем они все занимались в ночь с субботы на воскресенье. Ведь не первый же раз. Да и начиналось все, как обычно. Бродяга ведь не хуже других знал, что, находясь в образе животного, нельзя ни на минуту терять контроль над временным телом. Всегда нужно видеть себя животным, чувствовать себя им. Вроде все шло нормально. Бесились у озера. Мы. А большой черный пес сидел на берегу и пялился на воду. И что она ему далась в три часа ночи? Ну кто мог предположить, что у него снесет башку, и он, потеряв контроль, превратится в человека».

При воспоминании об этом моменте Джеймс поежился. Такое пережить еще раз, он не согласился бы ни за какие коврижки. Одно дело читать в учебнике о том, что оборотень невменяем и не признает ни своих, ни чужих, другое дело — увидеть своими глазами. Джеймс зажмурился, снова переживая тот момент.

На берегу озера на месте молодого черного пса внезапно появился темноволосый юноша. Причем он, похоже, сам не заметил того, что произошло, продолжая смотреть в одну точку. Джеймс тоже поначалу ничего не сообразил. В считанные секунды справа от него метнулась темная тень. Правы учебники. Оборотень не знает слова «друг». Есть жертва. Мгновение, и мохнатая фигура сбила Сириуса на землю, а оскаленные клыки потянулись к горлу. Дальше был сплошной кошмар. Огромный олень метнулся к клубку тел на земле, пытаясь спасти человека, сбить, растоптать это чудовище. В тот момент для Джеймса Поттера тоже не было слова «друг». Вернее, нет! Не так! Оно как раз существовало, только направлено было на человека, пытающегося из последних сил прикрыть голову окровавленной рукой. Оскаленное чудовище в этот момент было врагом.

Джеймс поежился и покосился на Люпина. Как же теперь должен чувствовать себя он? С утра он ничего не помнил, как всегда, да добрый Хвост поделился переживаниями. Теперь Джеймс еще всерьез опасался и за Лунатика. Как-то он подозрительно притих. Люпин потер левую руку, и Джеймс снова сморщился. Копыто оленя сломало левую лапу оборотня. Это дало Сириусу несколько мгновений. Он каким-то чудом сумел превратиться обратно. В первый момент показалось, что опасность миновала, но потом… Джеймс до сих пор помнил ужас, который испытал. Черный пес выглядел так, будто по нему проехался «Хогвартс-экспресс». Его левое плечо и шея были в крови, и воздух вырывался из легких с хриплым звуком. Оборотень с воем умчался в лес, а Джеймс смотрел на раненого пса и мозг сверлила страшная мысль: «Укусил! Укусил! Все…».

Как они добирались до Хогвартса, Джеймс помнил смутно. Он превратился в человека и, вздрагивая от каждого шороха, тащил пса на себе. Для него до сих пор оставалось загадкой, как они смогли добраться без приключений. И вот невеселый итог ночной прогулки. Бродяга в больничном крыле с переломом ребер и ключицы и плечом, разодранным страшными когтями. Спасибо, хоть не укушенный. Сумел каким-то образом защититься. Это уже становится традицией. Вместо прошлого Рождественского бала Сириус тоже валялся в лазарете с раной на плече. Кстати, на том же. Тогда он, будучи собакой, умудрился напороться на куст какого-то ядовитого растения. Тогда это прокатило. А сейчас Дамблдор устроил допрос с пристрастием. Как Бродяга там выкручивался, Джеймс не знал. Ясное дело, сочинял что-то.

«Эх! А Лили теперь смотрит волком и все время утешает Лунатика. Ну, а я-то здесь причем? Надо все-таки иногда прислушиваться к мнению Люпина. Может, что хорошее выйдет».

Джеймс снял очки, и устало потер глаза.

«Как Блэк может водиться со Снейпом? Меня бы давно стошнило, а они склонились голова к голове и шепчутся. Черт! Она же ничего не знает про Сириуса. Хотя, наверное, знает. Малфой вчера заходил в лазарет и видел Бродягу краем глаза. Должен был ей сказать. Странно… хоть бы навестила для приличия. Слизеринка — о каких приличиях может идти речь?»

А за первой партой два подростка гневно переглядывались. Нарцисса злилась из-за того, что ничего не могла придумать. Так как Снейп находился ближе всех, злилась на него. Что делать? Что делать? И тут… Не иначе, как само провидение голосом профессора Земуса рявкнуло в сторону гриффиндорцев:

— Мистер Люпин, если вы так самонадеянны, что предпочитаете моим лекциям лекции мисс Эванс, пройдите к доске и напишите состав зелья прибавления выносливости.

Вот оно! Нарцисса вместе со всеми студентами оглянулась на Люпина. Тот медленно встал. Выглядел он действительно неважно. Только тут Нарцисса заметила, что из-под левого рукава выглядывает гипс или что-то вроде того, и двигается гриффиндорец подозрительно осторожно. Люпин начал медленно пробираться между партами, нарциссину обошел со стороны Снейпа. Девушку озарило. Пока староста Гриффиндора напряженно вымучивал из себя состав какого-то зелья — Нарцисса не запомнила какого именно — девушка схватила перо и кусок пергамента и принялась быстро писать:

«Ремус, мне очень нужно знать, что с Сириусом.

Пожалуйста, сообщи как-нибудь.

Н.Б.»

Свернув записку, Нарцисса обернулась к Снейпу:

— Северус, сделай так, чтобы Люпин не смог обратно пройти мимо тебя, — прошептала она.

— Нарцисса! — взмолился Снейп. — Ты с ума сошла? Как я это сделаю?!

— Как-нибудь, — прошипела девушка.

— Минус пять баллов Слизерину, мисс Блэк. Я предупреждал.

Нарцисса притихла.

— Вот гад, — одними губами прошептал Снейп, — отнимать баллы у собственного факультета.

— Все равно гад. Я бы на его месте штрафовал только Гриффиндор.

— Это было бы не очень справедливо, — прошептала Нарцисса.

— Зато, как приятно, — растекся в блаженной улыбке Снейп.

«Да, если он когда-нибудь станет профессором в Хогвартсе, лучше будет вообще прекратить набор на «Факультет Отважных». Все равно всех отчислят за неуспеваемость», — подумала Нарцисса.

Между тем мучения Люпина у доски, похоже, заканчивались, и Нарцисса с силой пнула Снейпа под партой. Тот недовольно покосился на девушку и, достав палочку, что-то прошептал. В этот же миг стеллаж с ужасающим треском отлетел от стены, и на пол посыпались склянки, колбы, ингредиенты зелий. Класс наполнил невообразимый шум и грохот.

Весь переполох перекрыл голос профессора:

Он бросился к шкафу и принялся устранять беспорядок. Снейп с испуганным видом стряхивал с себя какие-то крошки. Похоже, он и сам не думал, что получится так эффектно.

— Люпин, не стойте столбом, займите свое место!

Староста Гриффиндора вышел из ступора и направился к своему месту, на этот раз, обходя парту со стороны Нарциссы. Девушка направила палочку на маленький кусочек пергамента и прошептала:

— Вингардиум левиосса.

Записка скользнула в ладонь Люпина, и тот автоматически сжал ее, бросив быстрый взгляд на девушку. Кажется, он понял причину светопреставления. Юноша дошел до своего места и опустился на стул.

Нарцисса быстро заколдовала стенку своего котла, сделав ее зеркальной, и стала наблюдать. Люпин выждал время, что-то ответил Эванс и наконец развернул пергамент. Нахмурился, перечитал еще раз и поднял голову. На стенке котла их взгляды встретились. Юноша чуть заметно кивнул и, достав палочку, что-то прошептал. На зеркальной поверхности стали быстро проявляться строчки:

«Сегодня. 14:00. кабинет трансфигурации».

Нарцисса кивнула и сняла заклятие с котла. Остаток урока прошел как в тумане.

Быстро пообедав Нарцисса, рванулась к выходу. В коридоре ее догнал Снейп:

Нарцисса легко пожала плечами:

— Ничего.

— Зачем тебе Люпин? — Снейп обогнал девушку и перегородил дорогу.

— Привет, — откуда-то материализовался Люциус Малфой. — Обедали?

— Да! — хором ответили Снейп и Нарцисса.

— Какие планы?

Нарцисса похолодела и оглянулась на Снейпа. Сейчас все могло запросто сорваться. По-видимому, взгляд получился настолько отчаянным, что Снейп вдруг произнес:

— Я как раз просил Нарциссу подтянуть меня по трансфигурации. А то скоро зачет и… — юноша продемонстрировал руками что-то невразумительное. По-видимому, обозначил глубину своего пробела в упомянутом предмете.

Люциус задержал на нем внимательный взгляд, словно что-то прикидывая. Потом сделал шаг вперед и доверительно сообщил:

— Осторожней Северус, а то я решу, что ты стремишься слишком много времени проводить с моей невестой, — он улыбнулся, и у Нарциссы замерло сердце. Такой улыбкой можно было убить.

Однако Снейп несказанно удивил. Он спокойно встретил взгляд Люциуса и улыбнулся в ответ. Улыбочка тоже получилась еще та. Ох! Права была старая шляпа в своем делении детей на факультеты.

Люциус по-хозяйски притянул к себе Нарциссу и поцеловал в висок. Она давно заметила, что он целует преимущественно ее волосы. То ли он питал к ним слабость, то ли ему просто было лень наклоняться. Девушка больше склонялась ко второму варианту. Стоило Люциусу скрыться за поворотом, как Нарцисса в порыве чувств метнулась к Снейпу и, повиснув у него на шее, звонко чмокнула в щеку.

— Спасибо, — искренне сказала она.

— Ты это… полегче. А то Люциус мне голову оторвет, и некому будет тебя прикрывать, — пробормотал Снейп, медленно, но верно заливаясь краской.

Нарцисса радостно улыбнулась и бросилась прочь по коридору. А Снейп стоял и смотрел вслед белокурой нимфе, которая так легкомысленно играла с огнем.

Странно иногда поворачивается жизнь.

02.02.2011

Глава 23. Игра

Вершиной Творенья, венцом былых поколений. Все вертится рядом, все в Мире для нас происходит — Для нас гаснут звезды, и солнце под утро восходит. Считая, что сами дорогу свою выбираем. И не понимаем, так слепо гордясь собою, Что мы только куклы, ведомые чьей-то рукою.

Странно иногда поворачивается жизнь.

Гермиона сидела в глубоком кресле в пустом кабинете Дамблдора. «Помочь Малфою. Помочь Малфою». Сама эта фраза звучала нелепо.

«Ты будешь следующей, грязнокровка!» — гримаса ненависти исказила лицо двенадцатилетнего мальчишки. Помочь?

Гермиона вздохнула. Шесть лет. Шесть лет жгучей ненависти. Ни дня в школе без мысли о нем. Изрядная часть разговоров их компании вокруг него. Ненависть, ненависть, ненависть. Она сжигала сердце, толкала на безумные поступки, сдавливала грудь. Помочь?!

— Ни за что! — громко проговорила Гермиона. — Он не заслуживает. Никто не виноват в том, что он сволочь. Пусть теперь живет, как хочет.

«А никто ли? — мягко спросил внутренний голос. — Ты же видела его семью. Эту пародию семьи. На тебя когда-нибудь, кто-нибудь поднимал руку? Ты когда-нибудь чувствовала ненависть в голосе кого-то из родителей? Тобой когда-нибудь манипулировали, прикрываясь твоими близкими?»

«Поверь мне», — тихий и уверенный голос.

Девушка запрокинула голову и посмотрела куда-то сквозь высокий свод потолка.

Отблески пламени прыгают по лицу и обнаженным плечам светловолосого юноши. Он похож на мятежного ангела: красивый и жестокий.

«Поверь мне».

Гермиона вдруг отчетливо поняла, что сделает то, о чем просит Дамблдор, чего бы ей это не стоило. Ведь иначе он погибнет. Слишком жесток его мир, слишком много фигур против него в этой страшной игре под названием «Жизнь».

Девушка решительно притянула к себе старый альбом. Ей отчего-то захотелось посмотреть на Люциуса Малфоя. Каким тот был в возрасте Драко? В последний раз бросив взгляд на колдографию крестного Гарри, девушка коснулась палочкой страницы. Гриффиндорцы исчезли, и появились четыре эмблемы. Гермиона решительно дотронулась до серебряной змеи на зеленом фоне.

В тот же миг перед ее глазами появилась целая коллекция колдографий слизеринцев. Девушка стала внимательно изучать незнакомые лица. Она не была уверена, что Люциус был ровесником Мародеров. Действовала просто наугад, и, как следовало ожидать, ошиблась. Гермиона уже хотела удалить снимки, когда ее взгляд зацепился за фамилию «Блэк». Еще не успев удивиться, она вспомнила, что это девичья фамилия Нарциссы Малфой. Гермиона с интересом посмотрела на юную волшебницу. Сказать, что она была поражена, значит, не сказать ничего. С глянцевой поверхности колдографии на нее смотрела удивительно красивая и удивительно холодная девушка. Равнодушный взгляд, легкая улыбка. Безупречная ледяная красота, не вызывающая симпатии. Образ юной Нарциссы очень хорошо сочетался с образом миссис Малфой образца чемпионата мира по квиддичу. Это был единственный раз, когда Гермиона видела мать Драко вблизи до сегодняшнего дня. И почему-то девушка на снимке совсем не напоминала трогательную девчонку, которую видела Гермиона несколько часов назад в комнате Драко Малфоя. Как один человек может сочетать в себе такие несочетаемые вещи? Ответ пришел сам собой. Это был единственный способ выжить в их суровом мире. Ведь Малфой-младший был точно такой же.

Гермиона перевернула страницу и вновь коснулась герба Слизерина. На этот раз ей повезло. Люциус Малфой. Они были поразительно похожи с сыном. Только… Гермиона не могла объяснить, что же было не так. Те же черты лица. Цвет волос, пожалуй, у Драко имел чуть другой оттенок, ближе к нарциссиному. Да и переносицу Люциуса не пересекал тонкий шрам, в отличие от сына. А еще глаза…

Девушка не могла понять, в чем дело, но при всем внешнем сходстве, они отличались в чем-то самом главном. Это и был тот стержень, о котором говорила Нарцисса. Странно было понимать, что этот красивый семнадцатилетний подросток станет убийцей, превратит в ад жизнь собственной семьи, будет «воспитывать» единственного сына непростительными заклятьями. Это казалось чем-то неправильным. Молодой наследник старинного рада. Чего ему не хватало в жизни? Зачем было превращаться в такого подонка?

Гермиона захлопнула книгу. Она решила правильно.

С этими мыслями девушка подошла к приготовленной постели и решила прилечь. Спустя пять минут она уже спала крепким сном без сновидений.

Утро! Девушка открыла глаза и обнаружила, что находится в незнакомой комнате, а из огромного окна льется яркий солнечный свет. Гермиона попыталась вспомнить вчерашний день, и сердце подскочило. Да уж. Девушка быстро свесила ноги с кровати и бросилась к выходу из кабинета Дамблдора. Она быстрым шагом направилась в лазарет. Правда, по дороге пришлось завернуть в туалетную комнату. Глядя на себя в зеркало, Гермиона отметила, что, несмотря на произошедшее, вид у нее вполне здоровый. Она-то считала, что сойдет с ума от пережитого. Взгляд девушки скользнул по черному свитеру с оскаленным драконом. Его нужно снять. Гермиона стянула свитер и принялась заклинаниями приводить одежду в порядок. Малфой одолжил свой свитер. Мир перевернулся с ног на голову. Девушка свернула свитер, засунула его под мышку и продолжила путь в лазарет.

Школьные коридоры были непривычно пустынны. Единственным звуком, нарушающим вековую тишину, был шорох легких девичьих шагов.

Дверь лазарета распахнулась с тихим скрипом. Девушка шагнула внутрь и тут же замерла. В пустом лазарете на кровати лежал Гарри. Гермиона бросилась к юноше и, едва сдерживая слезы, присела на корточки у кровати, отбросив свитер на соседнюю. Гарри спал. Его сон был по-детски безмятежен. Длинные черные ресницы отбрасывали тени на порозовевшие щеки. Девушка протянула руку и нежно убрала челку с его лба. Гарри слегка шевельнулся. Гермиона погладила его по руке. Сердце сжалось. Он мог умереть, и более того, непременно бы умер, если бы не Малфой. Драко Малфой.

Гарри снова пошевелился. Гермиона привстала и поцеловала его в лоб. Юноша сонно улыбнулся и тихо прошептал:

— Мама.

Гермиона почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Человек, который был сиротой шестнадцать лет своей жизни, назвал ее мамой. Он видел счастливый неведомый сон. Возможно, Дамблдор прав в своем желании оградить, защитить. Гермиона провела ладошками по глазам, вытирая непрошеные слезы.

— Гермиона? — голос Дамблдора заставил девушку обернуться и в очередной раз подумать, как ему удается возникать из ниоткуда в самый нужный момент. — С добрым утром! Полагаю, ты пришла к какому-то решению.

— Доброе утро.

Девушка встала с пола и встретилась взглядом с директором. Он ждал. Гермиона нагнулась и подняла с соседней кровати черный свитер.

— Так как мне стерли память, хочу попросить вас вернуть это Малфою. Сама я уже не смогу.

— Спасибо, Гермиона, — директор взял свитер в руки. — Я исполню твою просьбу. Ты выбрала сложный путь, и никто не поручится за то, что твой выбор верный. Просто знай, что ты всегда можешь обратиться ко мне за помощью.

— Я не уверена, смогу ли помочь Малфою. Я не знаю, как это сделать, но я готова попробовать. Он нужен вам?

— Он нужен всем нам. Драко может оказаться слишком грозным оружием в руках Волдеморта.

Гермиона опустила глаза. Так страшно было осознавать, что великие люди так запросто играют жизнями простых смертных. «Оружие». Человек со своими мыслями и чувствами был для них только оружием, военным трофеем.

«Он нужен всем нам».

Гермиона отвернулась и посмотрела на Гарри.

— Что нужно делать?

— Для начала позавтракать. Вы, я полагаю, не ели со вчерашнего обеда.

Гермиона с удивлением поняла, что он прав. Она действительно не ела почти сутки. Что самое странное, есть совсем не хотелось. Но из уважения к Дамблдору, Гермиона послушно взяла с появившегося подноса бутерброд и принялась жевать его, запивая горячим чаем.

Покончив с завтраком, она вопросительно посмотрела на директора.

— А сейчас постарайтесь как можно подробнее вспомнить вчерашнее утро. Что вы делали, о чем говорили.

Гермиона закрыла глаза.

Легкий поцелуй мамы. Отец отвез в косой переулок. Гарри громко барабанит в дверь ее номера. Она с радостным визгом бросается ему на шею. Он смущенно хлопает ее по спине и улыбается, улыбается. Она предлагает погулять в парке. Он соглашается. Время еще есть.

Солнце. Яркое солнце, отражается от стекол очков высокого темноволосого паренька. Он что-то рассказывает о каком-то фильме, кажется. Потом быстрым шагом отходит к лотку с мороженым и возвращается с двумя порциями в руках. Они едят мороженое, которое быстро тает и пачкает их шоколадом. Гермиона достает носовой платок и пытается вытереть подбородок Гарри. Он смеется и говорит, что она сама похожа на шоколадный десерт. Он выхватывает из ее руки платок и начинает со смехом вытирать ее. Им весело и радостно. А потом… Гермиона отходит к урне выкинуть фантик и…

Девушка открыла глаза.

Дамблдор кивнул и, подойдя ближе, положил руку на ее плечо. Второй рукой он сжал кисть спящего Гарри.

Рывок, и они посреди залитого солнцем Центрального парка. Дамблдор усадил все еще спящего Гарри на скамейку и обернулся к девушке.

— Гарри не сидел, — произнесла Гермиона.

— Я сделаю так, что он будет помнить, как присел сюда. Посмотрите, все так?

Гермиона оглянулась. Та же девочка с весело торчащими косичками пыталась катать свою коляску, а мама все норовила поддержать ее под локоток. Слева мальчишки подбрасывали в воздух тот же яркий мячик. Значит, вот так выглядел беспечный парк через десять минут после того, как здесь разыгралась трагедия. Веселые лица, беззаботные улыбки…

Гермиона отвела взгляд от голубя, купающегося в луже, и кивнула директору.

Дамблдор встал позади скамейки, на которой сидел Гарри.

— Гермиона, помни. Ты весела и счастлива. Ничего этого не было. С Гарри сейчас все в порядке. Остальное зависит только от тебя.

Гермиона закусила губу и кивнула. Дамблдор сделал какой-то жест рукой и растворился. Гарри распахнул глаза и блаженно потянулся.

— Сегодня такая погода, что запросто уснуть.

Он улыбнулся, глядя куда-то вверх.

Гермиона нерешительно подошла и присела на край скамейки, заглядывая в его лицо.

Гарри, наконец-то, посмотрел на нее. Его взгляд был спокойным и безмятежным. Дамблдор знал, что делал. Для всего мира сейчас было тридцатое августа. И для всех это — единственная реальность. Для всех, кроме Гермионы Грейнджер.

— Что? — весело спросил Гарри. — У меня на лице шоколад?

— Нет, — пожала плечами Гермиона.

Она чувствовала себя неловко. Прекрасно понимала, что ведет себя странно, но просто не могла ничего с собой поделать. А ведь она даже не спросила у Дамблдора, как все прошло? Как Малфой? Вчера это было не нужно, ее волновал Гарри. А сегодня… Это тоже оказалось важным. Гарри был с ней, в безопасности. Малфой сегодня тоже, но завтра в шесть утра его ждало посещение фехтовального зала в этом проклятом замке. Да еще после исчезновения Гарри. Сложно было представить, на что способен Люциус Малфой просто в гневе. А если он еще узнает о роли сына. Желудок сжался.

— Ты себя хорошо чувствуешь? — забеспокоился Гарри. — У тебя выражение лица какое-то странное. Я чем-то тебя обидел?

Он резко встал со скамейки, нервно теребя часы на руке. Гермиона тоже поднялась и бросилась ему на шею. Она уткнулась в такое знакомое и теплое плечо и… разревелась. Храбрая Гермиона Грейнджер, которая так редко плакала. За последние сутки она выплакала, наверное, годовой лимит.

Гарри опешил. В первую минуту он напрягся и неловко дотронулся до ее вздрагивающего плеча:

Гермиона резко отстранилась и посмотрела в глаза цвета Надежды:

— Пообещай мне, пообещай мне, Гарри, что с тобой никогда ничего не случится. Что мы всегда будем общаться. Через двадцать, тридцать, пятьдесят лет. Скажи это.

Гарри растерялся окончательно. Такого порыва от всегда уравновешенной и прагматичной Гермионы он явно не ожидал.

— Эй, все будет хорошо, — выдавил он из себя.

— Гермиона, я могу пообещать только то, что зависит от меня. Мы всегда будем общаться, через двадцать, пятьдесят, сто лет. Честно.

— С тобой же ничего не случится?

— Идет война, Гермиона, — тихо, но твердо проговорил Гарри. — Я могу пообещать только то, что зависит от меня. Пока все не закончится, никто не может быть ни в чем уверен.

Девушка вытерла слезы и посмотрела на Гарри. Он моментально преобразился. Искры смеха исчезли из глаз. Сейчас казалось, что они просто померещились. Тяжелый взгляд, напряженные плечи. Да. Гарри уже не был тем ранимым и застенчивым подростком. Все изменилось. Теперь он тоже умел причинять боль, он научился ненавидеть. Это пугало Гермиону больше всего. Когда все было хорошо и радужно, это был ее Гарри. Но иногда… Этот взгляд, стиснутые зубы. В школе Гарри становился таким в присутствии Малфоя. Шестой курс был кошмаром. Они сталкивались такое бесчисленное количество раз, что девушка сбилась со счета. Причем, не всегда зачинщиком ссоры оказывался Малфой. Просто после смерти Сириуса в Гарри исчезла какая-то нить, которая еще удерживала его в рамках. Гермионе иногда казалось, что он мог бы убить Малфоя. В слизеринце для Гарри воплотились все ненавистные Пожиратели Смерти, которых он винил в гибели крестного. Глядя сейчас в напряженное лицо друга, Гермиона с ужасом поняла, какой безнадежной оказалась ее затея. Если делать выбор между ними… Гарри. Однозначно.

Отблески пламени прыгают по лицу и обнаженным плечам светловолосого юноши.

Гермиона тряхнула головой. Дамблдор просил помочь обоим.

Но как? Как? Если они сразу хватаются за палочки при виде друг друга. Если в такие моменты в Гарри пропадает вся доброта и человечность, а с Малфоя разом слетает весь аристократизм и воспитание. Два разъяренных зверя, готовых к страшной битве. Гермиона протянула руку и провела по мокрому пятну на его плече. Слезы.

— Я намочила твою футболку, — она улыбнулась.

Гарри не улыбнулся в ответ. Нужно уметь быстро переходить от раздражения к веселью. «Вот Малфой бы сумел», — некстати подумала Гермиона.

Девушка взяла друга за запястье и посмотрела на часы.

— Ой, нам пора. Рон уже заждался.

Гарри проследил за ее взглядом и кивнул.

— Точно.

Дорога до кафе, в котором они договорились встретиться, прошла в молчании. Гарри напевал что-то подозрительно депрессивное, а Гермиона ругала себя за несдержанность. Войдя в кафе, они сразу увидели Рона. Рыжеволосый парень радостно вскочил им навстречу. Он крепко пожал руку Гарри и хлопнул его по плечу, затем повернулся к Гермионе.

— Привет, здорово выглядишь.

— Спасибо. Ну ты и вырос, — искренне восхитилась девушка.

Если Гарри был выше на полголовы, то разговаривая с Роном, Гермиона осознала, что едва достает тому до плеча.

— К солнышку, — отшутился парень, — уж очень тепло люблю.

Он мотнул головой в сторону стола.

Гермиона села за круглый столик и посмотрела на Гарри. К ее радости, на его лице играла слабая улыбка, и напряжение, вызванное ее слезами, похоже, отпустило.

Рон плюхнулся на стул и объявил:

— А я уж было решил, что вас захватили в заложники. Хотел связываться с Дамблдором и организовывать спасательную операцию.

— Рон, не шути так, — осуждающе произнесла Гермиона и бросила быстрый взгляд на Гарри. Тот усмехнулся.

— Какие уж тут шутки? — откликнулся юноша. — Ты, Гарри, учти, с недавних пор тебе заказано опаздывать на встречи. Знаешь ли, ты, например, проспал, а весь Орден уже на ушах стоит: Куда делась Надежда Волшебного Мира?!

Гермиона сердито посмотрела на Рона, потом на Гарри. Рон ухмылялся. Гарри скривился на его фразу.

— Давайте уже закажем что-нибудь, — предложил он, беря меню со стола.

Обед прошел спокойно. Для всех, кроме Гермионы. Она не могла ничего с собой поделать. И, глядя на часы, все время вспоминала вторую реальность. Что она делала, что слышала, видела.

Хвала Мерлину, участия от нее в разговоре не требовалось. Гарри и Рон обсуждали новую модель метлы, которую Рон увидел сегодня в спортивном магазине, пока добирался до кафе. Гарри ее еще не видел и с интересом слушал восторженные рулады. Гермиона не интересовалась ни квиддичем, ни метлами, поэтому просто сидела и думала о… Малфое. Странно, но она переживала, за него. Что же с ней такое?

— Доброе утро! Мы уже уходим.

Гермиона кивнула и встала из-за стола.

День прошел в бесцельной, на ее взгляд, прогулке по косому переулку. Естественно, сразу ринулись к пресловутой метле. Гермиона на автомате бродила за друзьями и думала, что другой вариант этого дня был гораздо насыщенней.

Вечером они наконец отправились в Нору.

Там ждал горячий ужин, искренняя радость родителей Рона… Гермиона почувствовала себя в тепле и уюте. Дома почти никого не было. Перси так и не вернулся под родительский кров, Чарли и Билл были где-то на задании Ордена, близнецы теперь жили в Лондоне. В Норе было непривычно тихо и до безобразия уютно. После ужина, Гермиона твердо решила, что хочет спать, но Джинни, не слушая возражений, потащила девушку в свою комнату, показывать нарядную мантию. Ее подарили близнецы, не иначе как для того, чтобы младшая сестренка поразила всех на Рождественском балу. Гермиона с завистью смотрела на Джинни. Из нескладной серой мышки, которой та была на первых курсах, Вирджиния Уизли превратилась в ослепительно красивую девушку. Она часто меняла поклонников и свела с ума не одного юношу Хогвартса. И Гермиона завидовала. При всем своем уме, начитанности и прагматизме, она, по-девчоночьи, завидовала единственной дочери этой дружной семьи. В шестнадцать лет Джинни испробовала так много. А Гермиона в свои почти семнадцать видела один раз полуодетого парня. «Зато сразу Малфоя». Мысль заставила улыбнуться.

Ночью Гермиона спала без сновидений. Наверное, сказались усталость и нервное напряжение.

Последний день каникул прошел быстро. После завтрака девушки устроились на каком-то подобии шезлонгов в дальней части сада. Мальчишки отправились полетать.

Джинни читала какой-то журнал, а Гермиона просто лежала, закрыв глаза. Она сама не заметила, как задремала. Проснулась от жуткого визга Джинни. Сердце замерло. Что-то случилось! И уже через секунду она почувствовала, что именно. Поток ледяной воды обрушился на разгоряченное солнцем тело. Гермиона заверещала и вскочила на ноги. В паре метров безудержно хохотал Гарри, держа в руках пустое ведро. Рядом с ним умирал от смеха Рон с тем же атрибутом.

— Рональд Патрик Уизли, — громогласно объявила Джинни, — ты — труп.

Девушки переглянулись и повернулись к бывшим палачам, которые в считанные секунды превратились в жертв. Гарри сообразил первым и, бросив ведро, кинулся по саду, петляя между деревьями, как заяц. Рон думал чуть дольше. Джинни успела пнуть его перед стартом.

Гермиона неслась вслед удирающему Гарри. Да, с его физподготовкой она вряд ли догонит. Вряд ли? Ха! А палочка зачем? С недавних пор Гермиона с ней не расставалась. Следующий час окрестности оглашал злорадный смех девчонок и вопли истязаемых жертв. Чары щекотки, чары нескончаемого танца, чары левитации. И это только маленький перечень того, в чем так неожиданно пришлось попрактиковаться двум студенткам. Нора и окрестности стали тоже ненаносимы в связи с последними событиями. Поэтому можно было смело применять волшебные палочки, не боясь сов из Министерства.

Весело и светло. Вот только первое сентября не могло не наступить.

* * *

Сидя у окна на заднем сиденье маггловкого такси (решили, что это лучшая конспирация), Гермиона смотрела на пробегающий мимо пейзаж и до колик в животе боялась момента, когда придется очутиться на платформе 9 и ¾. Гарри и Рон о чем-то спорили.

— Земля вызывает Гермиону Грейнджер, — Рон пощелкал пальцами перед носом задумавшейся девушки. — Мы спорим, есть у тебя руны в этом году?

Гермиона попыталась вникнуть в суть вопроса. А потом поняла, что ребята спорят об изучаемых на седьмом курсе предметах.

— Да, есть, — кивнула девушка.

— Я же говорил! — Гарри радостно подбросил вверх кулак. — Спорить он со мной будет!

— Кому интересно таскаться на руны? — проворчал Рон.

— Кстати, — Гарри локтем припечатал Рона к спинке сиденья и наклонился вперед, чтобы видеть Гермиону, — а много народу на них вообще ходит?

— Восемь человек, — с улыбкой от этой сцены откликнулась Гермиона. Она так любила, когда они вели себя, как обычные подростки.

Рон сбросил руку Гарри и толкнул того в бок.

— Восемь человек?! Сдуреть! Столько народу тратит время на такую ерунду.

— Рон, — с упреком проговорила Гермиона, — древние руны — это очень интересно. Они позволяют…

Рон поспешно вытащил из кармана конфету и протянул Гермионе с самым искренним выражением на лице.

— Угощайся, — счастливо улыбаясь, проговорил он.

Гарри прыснул.

— Занудствую? — наморщив носик, спросила Гермиона.

— Есть чуть-чуть, — кивнул Рон и обнял ее за плечи. — Но мы тебя и такую любим. Правда, Гарри?

— Точно, — подтвердил тот с улыбкой.

— И все-таки кто ходит на эти руны?

— В основном Когтевран — шесть человек. Я и один слизеринец.

Гарри снова нагнулся и сказал:

— Только не говори, что Крэбб или Гойл разбираются в древних рунах. Я этого не переживу.

Рон фыркнул.

— Я удивлена, что Крэбб и Гойл разбираются в английском алфавите, а ты про древние руны, — проговорила Гермиона. — Нет. Из Слизерина их посещает Малфой.

Гермиона пожалела о том, что ответила на вопрос Рона. В машине тут же повисла напряженная тишина. Гарри резко откинулся на спинку сиденья и отвернулся к окну. Рон стал внимательно изучать свои ногти.

02.02.2011

Глава 24. Шанс

Единственный шанс, незримый и еле заметный. Нет-нет! Не исправить, а важное что-то успеть. Он сердце сумеет, легко затронув, согреть. Поверишь в него и немые сломаешь преграды. Плевать, что ценой может стать никчемная жизнь. Ведь жизнь без него — это часть персонального ада, Где день ото дня стремительно падаешь вниз. Пусть это не больше, чем кем-то разыгранный фарс, Страшнее всего — не суметь использовать шанс.

Ох, до чего же все оказалось непросто!

До этого момента Нарцисса Блэк и не предполагала, как сложно добраться до кабинета трансфигурации и встретить как можно меньше знакомых лиц. Всего-то пара коридоров, и за это недолгое время Нарцисса умудрилась столкнуться, кажется, со всем шестым курсом школы Чародейства и Волшебства.

«И чего им по своим гостиным не сидится? Еще не хватало, чтобы кто-нибудь сказал Люциусу, что вместо занятий со Снейпом она быстрым шагом направлялась в кабинет трансфигурации».

— Привет, — кивнула Нарцисса очередной знакомой и свернула в последний спасительный коридор. Тут же пришлось удивленно приостановиться, потому что за углом беседовала интересная пара. Раньше Нарцисса никогда не замечала их вместе. Ремус Люпин собственной персоной с очень уж смущенным выражением лица, что-то тихо отвечал на вопрос… Фриды Забини. Увидев Нарциссу, он уставился на нее в упор. Это заставило Фриду обернуться и тоже впиться взглядом в слизеринку. Нарцисса кивнула обоим. Что еще она могла сделать в этой ситуации? Фрида изумленно вскинула брови, Люпин за ее спиной кивнул головой в сторону кабинета. Нарцисса все поняла и продолжила путь. За ее спиной раздался удивленный голос Забини:

И тихий ответ:

— Ничего. С чего ты взяла, что у нас есть что-то общее?

— Она поздоровалась.

— Брось, наверняка — с тобой.

Что ответила на это Фрида, Нарцисса не слышала, потому что быстро проскользнула в кабинет и закрыла дверь. Сердце колотилось, как сумасшедшее. Она рисковала, страшно рисковала, но иначе просто не могла. Ей во что бы то ни стало нужно узнать, что с Сириусом. Девушка глубоко вздохнула и принялась нервно расхаживать по кабинету.

«Интересно, а что общего может быть у Люпина с Фридой? Вот это действительно вопрос. Да сколько же можно болтать?!» Девушка раздраженно посмотрела на часы: 14:05.

Дверь скрипнула, заставив ее вздрогнуть. На пороге появился Люпин. Он вошел, наложив на дверь запирающее заклятие. Нарцисса с удивлением проследила за его действиями.

— У меня здесь взыскание, так что никто другой, вроде бы, не должен прийти. Прости за опоздание.

Он быстро пересек помещение и бросил рюкзак на ближайшую парту.

— Ну? — нетерпеливо произнесла Нарцисса.

Люпин внимательно посмотрел на нее и глубоко вздохнул.

— Да, прекрати же ты меня пугать! — не выдержала девушка. — На тебя что, веритас наложить?

— Сириус в лазарете.

Из груди Нарциссы вырвался резкий выдох.

— И? Что? Что с ним?

— С ним произошел несчастный случай, — по-прежнему глядя в пол, проговорил Люпин, — что именно, не спрашивай. Мадам Помфри обещала, что он поправится к концу недели.

— Да, так что ты не волнуйся. Хвала Мерлину, ничего серьезного.

Нарцисса обессиленно опустилась на ближайшую парту. Волна облегчения от того, что он жив, перехлестнулась с волной отчаяния. Неделя. С недавних пор для девушки этот отрезок времени стал длиною в целую жизнь. И снова жизнь без него. Отчаянно захотелось разреветься. Вот только такой роскоши всегда сдержанная Нарцисса Блэк никак не могла себе позволить. Эмоции — это для простых смертных, не для нее.

Девушка глубоко вздохнула и посмотрела на Люпина, в который раз за сегодняшний день поразившись тому, как плохо тот выглядит. Темные круги под глазами, ускользающий взгляд, осторожные движения. Она впервые подумала о том, что он тоже человек и у него могут быть свои проблемы, переживания, несчастья.

— Что с тобой произошло? — неожиданно спросила девушка.

Вопрос заставил его вздрогнуть и поднять голову.

— Ничего. С чего ты взяла?

— Брось. У тебя такой вид, словно тебя били пару дней, не переставая. Это как-то связано с Сириусом?

Лучше бы она не говорила этой опрометчивой фразы. Всегда такой спокойный и уравновешенный Ремус Люпин внезапно взвился и выкрикнул:

— Да! Связано! Это я виноват в том, что произошло с Сириусом! Только я! Довольна?

Он выкрикнул это так яростно, словно на самом деле считал ее виновной во всех своих несчастьях.

Нарцисса подскочила от неожиданности. Она с удивлением смотрела на то, как серо-зеленые глаза наливаются болью и какой-то тупой безысходностью. Сейчас он поразительно напоминал затравленного зверя, оказавшегося в ловушке, и это было так страшно. Вспышки гнева и раздражения были присущи Сириусу или Поттеру, насколько могла судить Нарцисса по своим наблюдениям. Но она никогда не ожидала подобного от этого всегда спокойного юноши. Что же с ним происходит?

Люпин, взяв себя в руки, сделал шаг назад и резко отвернулся. Несколько раз вздохнув, он тихо произнес:

— Прости. Я не хотел. Это…

— Что же вы с собой делаете, мальчики? — тихий голос Нарциссы заставил его оглянуться. Девушка смотрела в пространство и вдруг внезапно повернулась, огорошив его вопросом:

После этой фразы Люпину захотелось истерически рассмеяться. Во-первых, никто бы не поверил, что холодная и равнодушная Нарцисса Блэк может так искренне предлагать помощь, а во-вторых… Ее жизнь летела в тартарары прямо на глазах. Ей бы самой кто помог… а она…

Люпин посмотрел в серые глаза и в очередной раз поразился выдержке этой хрупкой девушки. Жизнь самого юноши была страшной и необратимой, но уже привычной и предсказуемой. А вот что ожидало Нарциссу, не взялся бы предсказать никто. Но его встретил спокойный взгляд. Если она и боялась, то чертовски хорошо умела это скрывать.

— Спасибо, — искренне проговорил Люпин, — но, к сожалению, ты ничем не сможешь мне помочь.

— Ты правда считаешь себя виноватым в несчастном случае с Сириусом?

Люпин отрывисто кивнул. Он не мог рассказать правду, но, казалось, она могла воспринимать его эмоции и отчаянные метания.

Вопрос застал врасплох. Юноша отрицательно помотал головой и после небольшой паузы тихо добавил:

— К нему не пускают.

— Ты боишься, — уверенно констатировала девушка, — я не верю, что ты не смог бы пройти, если бы хотел.

— Нет! То есть, да! — сдался наконец гриффиндорец.

— Глупо! — откликнулась Нарцисса, — важные шаги нельзя откладывать на потом. Может оказаться слишком поздно.

— Я не уверен, что Сириус захочет меня видеть, — Люпин наконец произнес вслух то, что мешало дышать два долгих дня.

Почему-то сказать это Нарциссе Блэк оказалось намного легче, чем Джеймсу, Лили, Питеру. Странно? Да нет, как раз правильно.

— Ерунда! — уверенно проговорила Нарцисса. — Сириус твой друг. Он никогда не отвернется от тебя. Знаешь, из всей вашей компании он всегда отзывался о тебе по-особому.

— Нет, они ближе с Джимом.

— Поттер — партнер в безумствах и безрассудных выходках. А ты… Порой твое присутствие не давало Сириусу перешагнуть через какие-то рамки. Не всегда, конечно, но довольно часто. Он как-то сказал, что если бы не было тебя, то совесть давно разобрала бы его на кучу маленьких Сириусов Блэков. Он не может злиться на тебя. Ты ему нужен.

Ремус Люпин потрясенно смотрел на светловолосую девушку в форме Слизерина. Голова шла кругом.

— Я никогда не думал… — с трудом выдавил он.

— Конечно, мужчинам это, по-моему, вообще не свойственно, — весело заметила Нарцисса, — и, естественно, Сириус никогда не скажет тебе об этом вслух. Считай, что за него это сделала я.

— Спасибо, — тихо проговорил Люпин.

Нарцисса отметила, что затравленность в его взгляде куда-то исчезла. Осталась неуверенность, но это уже не так пугало.

— Я должна попасть в лазарет, — вернулась к главному вопросу Нарцисса.

— Нет! — Люпин взял себя в руки, и к нему вернулась привычная рассудительность. — Как ты себе это представляешь? К нему действительно не пускают. Да и представь, что с тобой и с Сириусом сделает Малфой, если узнает?

— Да вы что все сговорились?! — яростно выкрикнула Нарцисса.

— Никто не сговорился. Просто когда дело касается Сириуса, ты напрочь теряешь ощущение реальности. Подумай, к чему может привести твой порыв.

Нарцисса посмотрела в пол. Люпин прав, но что делать? Он там совсем один и…

— Рем, пожалуйста, придумай что-нибудь, — такое внезапное обращение по имени и просящий тон заставили сердце дрогнуть.

— Пиши записку, — обреченно вздохнул юноша.

Это было немного не то, чего она ожидала, но все же… Девушка спрыгнула с парты и растерянно посмотрела на Люпина.

— Я отнесла рюкзак в спальню перед обедом.

Он улыбнулся и придвинул свои вещи. Шнурок рюкзака оказался затянутым в узел и никак не желал поддаваться, тем более при попытке развязать его одной рукой. Вторая рука юношу все еще беспокоила.

— Давай помогу! — нетерпеливо предложила Нарцисса, понаблюдав за его мучениями пару минут. Девушка подошла ближе и начала ловко распутывать затянувшийся узел изящными пальчиками. Ее распущенные волосы почти касались лица юноши. Просто рюкзак остался лежать на его коленях, и Нарцисса совсем не обратила внимания на то, как близко подошла. Сосредоточенное лицо, чуть нахмуренный лоб, нервно закушенная нижняя губа. Вдыхая легкий аромат ее духов, Ремус Люпин в очередной раз удивился несправедливости. Как такое неземное создание можно отдавать в лапы этого жесткого человека? Даже если Малфой не будет ее обижать, что само по себе маловероятно, он никогда не сможет сделать ее счастливой. За несколько коротких бесед с этой девушкой Люпин отчетливо понял, что критерием счастья Нарциссы Блэк никогда не смогут стать дорогие украшения и шикарный дом. Нет! Он вспомнил колдографию, за разглядыванием которой не так давно застал Бродягу.

Юная девушка стоит на берегу озера и со счастливой улыбкой корчит веселые рожицы в объектив. Ее удивительные волосы треплет ветер. Подол платья разорван, а на коленке красуется кое-как наклеенный пластырь: кривой, непонятного цвета. Она почему-то босиком. Но все эти мелочи едва заметны. Все затмевает яркая счастливая улыбка. Глядя на нее, кажется, что ничего страшного в нашем глупом мире просто не может произойти, пока не погаснет эта улыбка. Юная девушка… Вестница радости и добра.

Люпину никогда не доводилось видеть Нарциссу Блэк такой. А Сириусу доводилось. Ремусу в тот день как никогда стала понятна привязанность друга. Она была самой необыкновенной девушкой, которая только могла появиться на свет. И Люпин не видел ничего более красивого, чем эта простая колдография. Секрет был прост: Сириус Блэк видел ее такой удивительно красивой и такой беззаботно счастливой. Магия любви… Разгадка сущности Нарциссы Блэк была проста. Только юноша, смотревший в тот летний день сквозь объектив своей фотокамеры, мог сделать ее счастливой. Ни деньги, ни платья… Только он.

Люпин поднял голову и встретился с внимательным взглядом. Оказывается, борьба с завязками была окончена, и Нарцисса вот уже какое-то время нетерпеливо смотрела на него, ожидая дальнейших действий. Ремус Люпин моргнул, чтобы прекратить гипнотическое воздействие этих глаз, и смущенно опустил взгляд к своему рюкзаку. Краем глаза он заметил, что девушка в нетерпении перекатывается с носка на пятку. Он начал лихорадочно рыться в рюкзаке. Наконец на свет были извлечены письменные принадлежности: кусок пергамента, перо и чернильница. Нарцисса быстро схватила их и устроилась за ближайшей партой. Люпин невольно улыбнулся этой порывистости. До чего же разной она могла быть: холодная и сдержанная, импульсивная и порывистая, язвительная и жестокая, чуткая и трогательная. Почему-то казалось, что в условиях ее будущей жизни, одна часть ее натуры исчезнет, растворится в догмах и предрассудках. Было безумно жалко.

Нарцисса подняла голову и встретилась с его внимательным взглядом:

— Прости, я забыла сказать «Спасибо», — смущенно улыбнулась она.

Люпин улыбнулся в ответ и только рукой махнул.

Нарцисса опустила голову и стала смотреть на пергамент.

Ей хотелось написать так много. Сказать, наконец, как сильно она любит, как он нужен, как важно его присутствие для нее в эту последнюю неделю, как…

«Привет.

Выздоравливай, пожалуйста, быстрее.

Очень тебя жду.

«.

Нарцисса посмотрела на свое творчество и усмехнулась. Да уж! Рассказала все, что хотела. Все было не то и не так. Просто ей было важно видеть его глаза, когда она скажет ему все, что так жжет душу. Нет, она скажет сама: губами, руками, сердцем. Такое не должна передавать безликая записка.

Девушка подняла голову и посмотрела на Люпина.

— Так себе получилось. Остальное я надеюсь сказать при встрече.

Люпин вздохнул. В эту минуту он позавидовал Сириусу. Здравый смысл подсказывал, что завидовать нечему, но сердце отказывалось его слушать. Перед ним сидела удивительная девушка, которая… любила. Это было видно невооруженным взглядом. Для самого Ремуса Люпина путь в это царство закрылся еще в раннем детстве. Страшные клыки оборотня закрыли его раз и навсегда. Юноша знал, что ему суждена жизнь одиночки. Это значит: никто никогда не полюбит, не будет семьи. Хогвартс дал ему друзей, и Люпин был благодарен всей душой. Юным мальчишкам все это казалось забавным приключением. Но чем старше становился Ремус Люпин, тем отчетливей понимал свою отчужденность и непохожесть. Любовь — это вера. А ему никто не сможет верить. Ремус до сих пор помнил ужас в глазах Лили Эванс, когда та случайно услышала его с Джимом разговор и поняла, кто он на самом деле. Тогда Лили просто убежала. Ей понадобилось время, чтобы принять. Но все же она необыкновенная девушка, потому что позже нашла в себе мужество понять Ремуса и всеми силами старалась втянуть его в нормальную жизнь. Иногда Люпину казалось, что она заботится о нем даже больше, чем о Джиме. Но это только казалось. Огромного сердца Лили хватало на всех, кроме девушки, сидящей сейчас напротив старосты Гриффиндора.

Лили ненавидела Нарциссу Блэк. Она отказывалась понимать Сириуса. А Люпин очень хорошо понимал. Нет, он не мог сказать, что влюблен в Нарциссу. Он не должен испытывать это чувство. Он свыкся с этим. Просто он завидовал Сириусу, когда осознавал, что это противоречивое сердечко бьется только для него, ради него и о нем. Люпин отдавал себе отчет в том, что ничего хорошего эта любовь не принесет ни другу, ни этой девушке. Завидовать нечему — у них отнимают самое важное, частицу себя. Но завидовал. Потому что у них хоть и в прошлом, но было что-то самое важное, а у него не будет никогда.

Люпин вздохнул, посмотрев на Нарциссу, спрыгнул с парты и взял из ее руки протянутый листок.

— Сириус очень обрадуется.

Нарцисса улыбнулась.

— Неделя. Почему мне так не везет?

Люпин не понял вопроса, но на всякий случай пожал плечами.

Нарцисса протянула ему перо и чернильницу.

— Спасибо тебе за все.

— Пожалуйста. Если бы в моих силах было тебе помочь…

Нарцисса снова улыбнулась и направилась к выходу. Сняв запирающее заклятие, она обернулась:

— Ты очень хороший человек, Ремус. Всегда помни об этом.

С этими словами девушка вышла из кабинета. Люпин какое-то время смотрел на закрывшуюся дверь. Она сказала это. Несколько простых слов, и камень на сердце потерял часть своего веса.

Вторник. Среда. Четверг.

Безликие одинаковые дни. Скучные уроки, на которых профессора тщетно пытаются завладеть ее вниманием. После них — обед, на котором вопреки здравому смыслу она периодически поглядывает на противоположный стол в безумной надежде, что именно сейчас место рядом с Джеймсом Поттером окажется занято. Уроки. Сидение по вечерам в комнате Люциуса. Странное, непонятное. Они почти не разговаривают. Он укладывается на кровать с учебником по какому-нибудь предмету, она пытается делать домашнее задание, сидя за его письменным столом.

Все раздражает и злит. Хочется достать волшебную палочку и наложить на всех парочку заклинаний, чтобы они исчезли, растворились. Она будто не живет эти несколько дней. Ожидание неотвратимого заставляет сердце сжиматься. Но чем тяжелее на душе, тем спокойнее черты ее лица. За эти несколько дней она словно покрывается непрозрачной маской спокойствия и равнодушия. Юная Нарцисса Блэк проводит генеральную репетицию всей своей последующей жизни.

Пятница. Нарцисса спустилась в гостиную. Выходить никуда не хотелось и медленно, но верно ее накрывала полная апатия ко всему происходящему. И если утро и так начиналось не слишком хорошо, то оклик Белинды Макнейер испортил его окончательно. Нарцисса обреченно обернулась и принялась равнодушно внимать лекции на тему «как ты могла уйти без меня? Мне, по-твоему, хочется тащиться на завтрак одной? Подруги так не поступают…». Мелькнула мысль — поинтересоваться, кого Белинда понимает под словом «подруга», но Нарцисса поленилась. Ей не хотелось вступать в перепалку. Выйдя из гостиной, девушка наткнулась на Люциуса Малфоя. Это уже начинало казаться каким-то роком. Или он просто за ней следит?

— Привет, — бодро поздоровался он.

— Привет, — Нарцисса попыталась придать своему голосу жизнерадостности и отметила про себя, что приветствие Белинды получилось более искренним. Надо будет над собой поработать.

Люциус лениво кивнул Белинде и, протянув руку, обнял Нарциссу за талию. Девушка с удивлением обнаружила, что это уже становится привычным жестом. То ли еще будет…

Они так и направились на завтрак втроем. Белинда, которая никогда не скрывала симпатии к Люциусу, начала выпытывать его мнение о шансах Слизерина на получение Кубка по квиддичу в этом году. Нарцисса вяло подумала, что не замечала за «подругой» любви к спорту. Да! Нужно учиться быть такой же гибкой. Ведя непонятную Нарциссе беседу, трое слизеринцев свернули в очередной коридор, и Нарцисса споткнулась, потому что обнимавший ее Люциус резко остановился. Девушка удивленно вскинула голову и увидела его напряженный профиль. Нарцисса проследила за его взглядом. Метрах в пяти стоял Фред Забини, опираясь на широкий подоконник по обе стороны от сидящей на нем девушки. Он что-то яростно доказывал. Но остановился Люциус, конечно же, не из-за Фреда. Нарцисса перевела взгляд на жениха. Тот уже успел взять себя в руки и медленным шагом двинулся вперед. Только внезапно напрягшаяся рука на талии Нарциссы выдавала его чувства. Однако девушку он выпустил только тогда, когда они поравнялись с близнецами Забини. Фрида вскинула глаза и, взглянув на ее лицо, резко обернулся Фред. Легкая неловкость, и Фред протянул руку Люциусу для приветствия. Люциус отпустил талию Нарциссы и крепко пожал протянутую ладонь. Затем он повернулся к Фриде и ровным голосом сказал:

— Доброе! — ответила девушка и посмотрела на Нарциссу.

— Здравствуй, — проговорила Нарцисса, отчаянно пытаясь понять значение взгляда Фриды.

«Что общего у тебя может быть с Блэк?» — некстати вспомнился вопрос, обращенный к Ремусу Люпину в начале этой ненавистной недели.

— Здравствуй, — легко ответила Фрида, так и не дав Нарциссе возможности разгадать.

— Ну, мы завтракать, — нарушил неловкую паузу Люциус Малфой.

— А мы — уже, — откликнулся Фред.

Это напоминало высокоинтеллектуальную беседу пациентов клиники Святого Мунго, причем отделения душевнобольных. Нарцисса решительно шагнула вперед и, кивнув на прощание Фреду, прервала эту «содержательную» беседу. Через пару шагов ее догнала Белинда, а еще через секунду между ними вклинился Люциус, снова обняв Нарциссу за талию. Его пальцы жестко впились в ребра. Нарцисса едва успела подумать, что стоит ему напомнить о том, что ему навряд ли нужна жена-калека, как из дверей главного зала, до которого они успели дойти, вышел… Сириус Блэк.

Сердце сделало в груди немыслимый кульбит, больно стукнувшись о ребра. Или это просто Люциус еще сильнее сжал пальцы? Как же она ждала этого момента, как мечтала скорее увидеть его. Родной! Любимый! Нарцисса изо всех сил старалась не расплакаться от безграничной нежности и облегчения. Он выглядел не совсем здоровым: бледный, темные тени под глазами. Сердце девушки сжалось. Она отдала бы все на свете за возможность броситься сейчас ему на шею и вновь почувствовать такое знакомое тепло рук, такой родной запах: свежей листвы и морского бриза. Сириус вскинул голову и остановился. Его взгляд едва скользнул по Люциусу Малфою и остановился на ней. Глаза манили, притягивали, что-то пытались сказать. Нарцисса сглотнула. Ей казалось, что прошла целая вечность. На деле же, всего пара секунд. Просто мудрое время остановилось для двух отчаянно колотящихся сердец. Джеймс Поттер врезался в затормозившего в дверях Сириуса, заставив того качнуться вперед и схватиться за дверной косяк в попытке удержать равновесие. Мгновение разрушилось. Мир вокруг наполнили лица и звуки. Растерянное лицо Поттера, боль в ребрах от сжимающих ее пальцев…

— Привет, — одними губами произнес Сириус.

Толпа студентов заставила его наконец сдвинуться с места.

Девушка тихо ответила:

Этим коротким словом хотелось сказать так много. Он понял. Поток студентов развел их в разные стороны. Оказалось, за эти несколько секунд они умудрились создать пробку в обе стороны. Равнодушные безучастные студенты, торопящиеся кто на завтрак, кто на уроки, безжалостно разорвали хрупкую связь взглядов и чувств.

Нарцисса вошла в главный зал и подумала, что Люциус сейчас просто убьет ее. Он ведь предупреждал, что не потерпит выставления дураком себя любимого. К ее удивлению, едва они вошли внутрь, он ее отпустил. Садясь на свое место, Нарцисса подумала, что что-то не так. Взгляд на юношу подтвердил опасения. Он мрачно смотрел в свою тарелку и не замечал ничего вокруг. Посидев так пару минут, Люциус резко встал и, сообщив, что ему пора, быстрым шагом направился к выходу. Нарцисса проводила его взглядом и посмотрела на гриффиндорский стол. Ремус Люпин сидел на своем месте и, размазывая завтрак по тарелке, упорно не желал диалога с Лили Эванс.

Почувствовав чей-то взгляд, Лили подняла голову и с неприязнью посмотрела на Нарциссу. Та наградила ее не менее приветливым взглядом и снова посмотрела на Люпина. Он наконец поднял голову. Их глаза встретились. Нарциссе показалось, что Люпин сейчас отчаянно нуждается в поддержке. Он словно не мог на что-то решиться, и нравоучения Лили отнюдь не прибавляли ему храбрости. Затравленный взгляд… Нарцисса посмотрела ему в глаза и улыбнулась.

Девушка вспомнила недавний разговор и поняла, что он тоже его вспомнил. Нарцисса уверенно кивнула. Люпин с надеждой посмотрел на нее. Нарцисса кивнула еще раз. Неважно, что она не знала того, что ее ждет через несколько дней. Сейчас она постаралась выглядеть как можно уверенней и поделиться частью своей уверенности с Люпином. Юноша чуть улыбнулся и положил ложку на стол. Это был уже другой человек. Нарцисса поняла, что он решился. Ремус Люпин встал и быстро направился к выходу. Нарцисса проводила его взглядом и посмотрела на Лили. Зеленые глаза метали молнии. Нарцисса улыбнулась улыбкой победительницы. Она сильнее. В ней есть то, чего никогда не будет в этой хваленой гриффиндорке. Стальной стержень, который не позволит сломаться даже в самые страшные моменты ее будущей жизни. Она выстоит, она сможет. А еще она наградит даром этой внутренней силы своего единственного сына. Но все это будет потом. Сейчас же Нарцисса просто усмехнулась и повернулась к Белинде, которая вот уже пять минут настойчиво что-то спрашивала.

Сириус Блэк находился в смятении. Он, конечно, понимал, что за завтраком непременно встретит Нарциссу. Но завтрак прошел, а она так и не появилась. Сириус едва успел расслабиться, как… До чего же она была красива. Его маленькая любимая девочка. Ее неземную красоту не портила даже эта пародия на человека, впившаяся в ее талию. Хотя при виде этой картины появилось отчетливое желание, проломить ему башку. Сириус вот уже несколько минут пытался прийти в себя. Он сказал Сохатому, что догонит, а сам уже довольно продолжительное время невидящим взглядом смотрел на метель за окном. Что-то странное в ее взгляде никак не давало покоя. Что изменилось с момента их последнего разговора? Тогда она сказала, что не хочет ничего менять. А сегодня… Сириус наклонился и прижался лбом к холодному стеклу. Еще и часа не прошло с момента его выхода из лазарета, а он уже так устал. Нет, травмы уже не беспокоили. Бывало и похуже. Просто этот короткий отрезок времени выдался тяжелым.

Лили упорно пыталась окутать его коконом заботы, но сегодня это почему-то вызывало раздражение. Нет! Он очень любил и ценил Лили. Она была замечательным другом. Только зловредным червячком мозг точила непрошеная мысль: если бы не ее наставления все эти три месяца, все могло бы быть по-другому. Не то чтобы он винил Лили… Своя голова на плечах есть. Вот только когда тебе шестнадцать, и мир рушится на глазах, очень хочется услышать чей-нибудь совет и малодушно переложить ответственность за свои поступки на чужие плечи. В этот раз этим кем-то оказалась Лили. Сириус ничего не мог с собой поделать, раздражение теребило душу.

А еще Лунатик. Сириус поморщился. Он понимал, каково сейчас Люпину, да вот только не смог найти в себе силы подойти и поговорить. А ведь всю неделю готовил этот разговор. Какие-то непринужденные шутки и легкие фразы, призванные доказать, что он ничуть не винит друга и давно все забыл. Да, уж. Забудешь тут, когда несколько ночей подряд просыпаешься в холодном поту от вида страшных клыков в нескольких миллиметрах от своего лица. Поговорить надо. Вот только как? Сегодня он малодушно кивнул всем сидящим за столом, но весь завтрак общался только с Сохатым. Люпин тупо смотрел в свою тарелку, от этого в душе что-то сжималось. Но ведь не обратился и не заговорил. Черт!

— Привет! — тихий знакомый голос заставил обернуться.

Ремус Люпин словно материализовался из его мыслей. Осунувшийся, с болезненным блеском в глазах, он нервно теребил рукав своей мантии.

— Привет! — попытался улыбнуться Сириус.

— Рад, что ты поправился, — Люпин неловко дернул плечом.

— Да уж. Я тоже.

Все шло не так. Куда делись отрепетированные остроты? В глазах Люпина что-то медленно и неудержимо таяло. С катастрофической скоростью испарялась уверенность, переданная взглядом Нарциссы Блэк.

— Ну, ладно, я это…

Он развернулся и быстро пошел прочь.

— Стой, — крикнул Сириус.

Звонкий голос эхом отразился от высоких стен. Люпин резко обернулся.

— Подожди, — Сириус сделал шаг навстречу, — в общем, я хотел сказать, что все это — ерунда.

Сириус обвел рукой что-то незримое.

— Ты не виноват. Я сам не должен был. Я же все прекрасно знал.

Он чувствовал, что говорит не слишком убедительно и связно, но ничего другого сейчас просто не приходило в голову.

Люпин медленно подошел и посмотрел прямо в глаза. Глаза серо-зеленого цвета. Когда он превращался, они не меняли цвет, только выражение. Сириус мотнул головой, отгоняя воспоминание о последнем созерцании этих глаз в непосредственной близости.

— Нет, Сириус, я опасен. И я все прекрасно понимаю. Мне уже не одиннадцать. Я знаю, что никогда не смогу…

— А вот об этом даже не думай! — резко перебил Сириус. — Ты все сможешь. Понятно? Опасен, говоришь? Покажи хоть одного, кто, имея под рукой волшебную палочку и десяток заклинаний, не опасен. Несчастный случай может произойти с кем угодно. Мы вместе почти шесть лет, и это первый раз, когда случилось такое. А сколько за эти шесть лет каждый из нас оказывался в лазарете? А? Все, что произошло, произошло по моей вине. Ясно? Я сглупил и поплатился за это. Это мне нужно просить прощение.

Люпин все это время не отрывал глаз от лица друга. Его охватила такая волна облегчения и благодарности. Нарцисса оказалась права. Сириусу он нужен такой, какой есть. Он действительно сказал это не так, как Нарцисса. Все-таки девушки мудрее. Люпин слабо улыбнулся.

— Спасибо за записку, Сохатый ее передал, — Сириус улыбнулся в ответ.

— Я должен был отнести ее сам, но побоялся, — признался Люпин.

— Зря, — Сириус толкнул его кулаком в плечо.

Люпин повторил его жест, а потом они крепко переплели правые руки, а левыми по-братски обнялись. Что-то неуловимо налаживалось. Это давало… Надежду.

* * *

Нарцисса попыталась вникнуть в вопрос Белинды.

— В чем ты пойдешь на бал?

— На бал? — переспросила Нарцисса.

— О Мерлин! Завтра бал, а она забыла. Ты с ума сошла? Идет на бал с одним из самых красивых парней в школе и не помнит об этом. Люциус ведь тебя пригласил?

Девушка автоматически кивнула, про себя подумав, что Люциус не счел нужным ее приглашать. По-видимому, их совместный поход и так предполагался, так что он не стал тратить силы и время. Бал! Завтра! Вот оно!

— Да, платье у меня уже сшито. А ты с кем пойдешь? — она хотела увести разговор от своей персоны.

— Да у меня несколько предложений, так что я пока решаю. Кстати, видела, как Сириус Блэк сегодня впал в ступор, когда нас увидел? — Белинда хитро улыбнулась, вызвав недоумение Нарциссы. — Как же все-таки жалко, что он попал в Гриффиндор. Эх! А еще до сих пор не могу понять, что он нашел в этой курице, с которой таскается последние несколько недель. Вот и на бал наверняка с ней пойдет.

Белинда снова вздохнула. Нарцисса посмотрела на нее и подумала, отчего она никогда не замечала интерес Белинды к Сириусу? Возможно, раньше Белинда это скрывала, обращая внимание на то, что Сириус и Нарцисса общаются. Сейчас же она явно расстраивалась по поводу похода Сириуса на бал с какой-то девушкой. Нарцисса снова улыбнулись. Ей было плевать, с кем Сириус придет на бал. Она твердо решила, что уйдет он с ней. Девушка не знала, как сможет это сделать, но в результате была уверена. Она сможет. Ради задуманного она многое сможет. Есть Северус и Люпин. Она что-нибудь придумает. Нарцисса оглянулась на Снейпа, который как раз в этот момент выходил из зала. Все-таки она не одна.

Северус Снейп брел по коридору в сторону слизеринского подземелья за учебниками. Настроение было неважным. Завтра дурацкий школьный бал, а ему, как водится, не с кем пойти. Опять насмешки. Нет, лучше уж остаться в комнате и почитать или поспать. С этими мыслями он завернул за угол и увидел умильную сцену братания Сириуса Блэка и Ремуса Люпина. К Люпину лично Снейп никаких претензий не имел. Тот, наоборот, периодически выступал стопором Поттера и Блэка, не раз спасая Снейпа от еще большего унижения. Но кто же виноват, что он сейчас так трогательно обнимался с ненавистным гриффиндорцем? Упустить такую возможность слизеринец не мог.

Короткая вспышка, и руки Блэка и Люпина намертво приклеились друг к другу. Ребята дернулись в разные стороны, пытаясь понять, что же произошло. Люпин сообразил первым:

— Заклятие. Черт. Бродяга, не дергайся. Не поможет.

Блэк отчаянно озирался по сторонам и что-то яростно бормотал. Люпин фыркал от смеха.

— Трогательно, блин, — с чувством произнес он. — Прям рука не поднимается лишить такого зрелища остальных.

Он мерзко ухмыльнулся и прошел мимо нервно смеющегося Люпина и отчаянно мечущегося Блэка.

— Снейп, это последний сознательный поступок в твоей жизни! — прорычал Блэк вдогонку.

«Испугал! Ты сначала освободись». Слизеринец быстро свернул за угол. Периферического зрения достигла вспышка света. Кто — то освободил проклятых гриффиндорцев.

«Сердобольные, мать вашу! Что ж до спальни можно и пробежаться, а в школу чинно пойти в толпе однокурсников. Уроков сегодня совместных, к счастью, нет».

С этими мыслями Снейп рванул с места, подгоняемый топотом ног из соседнего коридора.

Люциус Малфой медленным шагом брел по территории Хогвартса. Метель бросала в лицо холодные иголки снега, и ледяной ветер продувал до костей. Но семнадцатилетний юноша ничего этого не чувствовал. Он снова и снова переживал короткую встречу перед завтраком. Фрида, такая красивая, такая нежная, такая далекая… Люциус остановился и поднял голову вверх. Небо бросило в лицо целую пригоршню снега. Серое равнодушное небо. Люциус вспомнил встречу с Блэком. Нужно было поставить Нарциссу на место, нельзя ей позволять не то что здороваться, даже смотреть в сторону этого выскочки. Вот только сил утром на это не хватило. Последние силы ушли на то, чтобы выглядеть спокойным в ее присутствии.

Звон колокола заставил Люциуса вздрогнуть. Юноша оторвался от размышлений и осознал, что он вообще-то шел на травологию. Сегодня что-то перекроили в расписании. Он обратил на это внимание утром. Люциус направился к теплицам. Травология традиционно проводилась совместно с Пуффендуем. Можно расслабиться и даже над кем-нибудь поиздеваться. Не Гриффиндор, конечно, достойно не ответят, но порой хотелось похамить безнаказанно.

Люциус вошел в теплицу и заметил, что в подсобной комнате, где находилась спецодежда Слизерина, одиноко висит его роба. Не мудрено. Все давно на занятии. Юноша надел брезентовую робу поверх школьной мантии и, нацепив на лицо обворожительную улыбку, которая должна была искупить в глазах мадам Спраут его опоздание, шагнул в класс.

Как и ожидалось все прошло гладко. Немного пожурили, но даже не сняли баллы. Люциус умел быть очаровательным, когда хотел. Он еще раз улыбнулся преподавателю, шагнув к своему обычному месту у края огромного стола. Он посмотрел на стоящие перед учениками растения и попытался вникнуть в объяснения учителя. Отвлекло движение напротив. Люциус вскинул голову на пуффендуйцев и замер. Напротив него стоял Фред Забини с каким-то уж очень напряженным взглядом. Люциус оторопел. С какого перепугу Фред там, а не рядом с ним? Но переместив взгляд на соседа Фреда, Люциус сглотнул. Вратарь сборной Когтеврана с внимательным видом слушал объяснения мадам Спраут. Когтеврана? Люциус скользнул взглядом по ученикам напротив. Точно! Запоздало в памяти всплыли пометки в расписании. Перед ним стояли действительно когтевранцы, причем вперемешку со слизеринцами. По-видимому, кто как встал. Люциус нервно сглотнул и скосил глаза на своего соседа. Вот тебе и расслабился. Сердце рухнуло куда-то в район желудка, едва он увидел тонкие пальчики Фриды Забини, нервно выстукивающие какой-то ритм на поверхности стола.

— Привет, — глухо выдохнул он.

— Привет, — согласилась девушка.

— Что делаем?

— Собираемся отделять черенки от Полоскуньи Трехцветной, — просветила Фрида.

— А-а, — протянул Люциус, ничего не вынеся из объяснения.

— А теперь разбейтесь на пары с соседом и возьмите по кадке с растением. Все переходим в теплицу номер двенадцать, и там, на приготовленных рабочих местах, приступаем к заданию.

— Мы соседи? — спросил Люциус.

— По-видимому, — пожала плечами Фрида. — А это, вроде как, наша кадка.

Она показала на деревянную емкость с непрезентабельного вида растением.

Люциус кивнул и, забросив рюкзак за спину, поднял кадку. Сделав пару шагов в сторону выхода, он почувствовал, как лямка рюкзака соскальзывает. Попытка закинуть ее обратно движением плеч потерпела фиаско.

— Постой, — раздался позади голос Фриды.

Люциус послушно остановился. Она догнала его и поправила сползающий рюкзак.

— Спасибо.

Она кивнула в ответ. Люциус притормозил в дверях, пропуская девушку вперед, и столкнулся с Фредом. Тот был, похоже, жутко недоволен таким раскладом, но от возражений воздержался. И правильно сделал. Иначе Люциус не ручался за итог «беседы».

Войдя в теплицу номер двенадцать, он увидел Фриду в самом дальнем конце помещения. Люциус пробрался к ней и опустил кадку на пол между двумя резиновыми ковриками, предназначенными для студентов. Фрида уже стояла на коленях и деловито раскладывала какие-то инструменты. Люциус отбросил рюкзак в сторону и опустился на колени напротив.

Они начали работать в молчании. Причем Фрида ловко разгребала землю ручками в ярких перчатках, затем осторожно отрезала черенок от растения и складывала в подставленную Люциусом миску. Черенки все время норовили выпрыгнуть, и юноша старался как можно быстрее прикрыть миску своей ладонью в такой же перчатке.

— У тебя здорово получается, — проговорил он.

— Да уж. Травология мне всегда давалось легко.

— В отличие от меня.

— В отличие от тебя. Растения нужно любить. Тебе не хватает любви.

— Ты права, — Люциус в упор посмотрел на нее. — Мне не хватает любви.

— Подай секатор, пожалуйста. Тот, что побольше.

Люциус протянул то, что она просила и, не удержавшись, сжал ее пальцы. Словно электрический разряд коснулся его руки даже через печатки.

— Люциус, не надо, — попросила девушка.

— Почему? — хмуро спросил он.

— Просто не надо, и все.

— Как скажешь, — холодно ответил юноша.

— Не обижайся. Просто ты ведешь себя, как эгоист. Ты думаешь, для меня это все легко?

— А ты думаешь, это легко для меня? — Люциус яростно хлопнул миской об землю и придавил вылезающие черенки крышкой.

— Мистер Малфой, поосторожнее, — тут же окликнула мадам Спраут.

— Знаешь, мне всегда казалось, что у нас ничего не закончится. А вот… — девушка нервно усмехнулась. — Ты не виноват. Просто нам лучше как-то смириться, и свыкнуться с этим, и прекратить изводить друг друга. Я не могу спокойно находиться в главном зале. У меня кусок в горло не лезет от твоего взгляда. Я не могу спать, потому что всегда думаю о том, что ты вот-вот откроешь мою дверь. А этого все не происходит и не происходит… И тогда я понимаю, что этого не будет никогда. Все закончилось, понимаешь? Просто… закончилось.

Фрида говорила все это, глядя в пол. Люциус видел только ее пылающую щеку, когда она отвернулась. Его сердце сжалось и невыносимо заныло. Он понял, что сейчас она уже не осознавала, что говорит это все ему. Складывалось впечатление, что Фрида Забини шепчет эти мучительные слова для себя, убеждая, уговаривая отчаянно ноющее сердце.

Люциус наплевал на все и схватил ее за руку. Он стремительно стащил с себя и с нее эти дурацкие перчатки, переплел их пальцы. Электрический разряд заставил задохнуться. Как давно он не чувствовал тепло ее рук.

— Фрида, — отчаянный шепот. — Фрида! Фрида!

Он не мог ничего ответить ей. Она была права от первого до последнего слова. Что бы он сейчас не сказал, все было бы ложью. Люциус отчаянно хотел аппарировать в этот момент куда-нибудь на необитаемый остров и остаться там навсегда. Ведь в его руках сейчас было все, что ему нужно в жизни. На растение с дурацким названием упала крупная слезинка. Вторая горячая капля коснулась их переплетенных рук. Сердце сжалось.

— Не надо, — умоляюще прошептал Люциус.

Фрида выдернула руку и какое-то время лихорадочно работала. Потом наконец подняла голову. Ее глаза слегка покраснели. И больше ничего не выдавало расстройства.

— Ты уже пригласил Нарциссу на бал?

— Нет, — автоматически ответил Люциус.

Он смотрел в эти глаза, и ничего вокруг не было.

— Ты не слишком-то внимательный кавалер.

Она отвела взгляд, и Люциус попытался вникнуть в смысл беседы.

— Что ж поделать, какой есть. А ты с кем пойдешь?

Он постарался придать голосу беззаботность. Легко подхватил секатор, решив принять активное участие в работе.

— С Ремусом Люпином.

Секатор в руке вдруг обрел вес, и Люциус выронил его на землю, попав по пальцам руки, на которую опирался. Лезвие содрало кожу, и на костяшках пальцев появилась кровь.

— Осторожно! — воскликнула Фрида и, взяв его за руку, принялась произносить какие-то заклинания над ранками. Люциус отчужденно наблюдал за ее действиям.

— Почему гриффиндорец? — наконец задал он совершенно идиотский вопрос.

— Люциус, — Фрида остановила кровь и выпустила его руку. — Что за глупые предрассудки? Они такие же люди. Все мы просто люди, вне зависимости от цвета школьной формы.

— Он младше на год, — поделился наблюдением Люциус Малфой.

— И что? Он очень хороший.

Люциус поднял секатор с земли и начал кое-как кромсать несчастное растение. Фрида никак не прокомментировала его работу. Остаток урока прошел в молчании. Выходя из теплицы, Люциус понял, что в очередной раз жизнь дала урок. Чертовы гриффиндорцы! Он сделает все, чтобы испортить жизнь Ремусу Люпину в школе или после нее. Не важно.

Главное — пережить ближайшие несколько часов и не сойти с ума.

02.02.2011

Глава 25. Встреча

Ты взамен мне оставишь сомненье И уйдешь в свой неведомый край. Я хочу тебя лучше узнать. Я хочу все равно попытаться Прикоснуться душою к тебе. Хоть на миг на грешной Земле? Мне так важно тебя понять. Мальчик-Демон, прошу, останься! Я боюсь тебя потерять.

Главное — пережить ближайшие несколько часов и не сойти с ума.

Именно это уже довольно долго заботило Гермиону Грейнджер, старосту Гриффиндора.

Она в компании Гарри и Рона вот уже десять минут стояла посреди платформы 9 и ¾, отчаянно злясь на Джинни, которая что-то забыла дома, и которой пришлось вернуться. До отправления оставалось двадцать минут, Джинни вполне успевала. Вся проблема в том, что Гермионе не улыбалось провести эти двадцать минут на перроне. Она жутко нервничала и постоянно озиралась по сторонам.

— Да успеет она, Гермиона! Успокойся, — голос Рона ворвался в размышления.

— Я говорю, что Джинни вполне успевает. Не нужно так активно крутить головой, а то еще отвалится чего доброго. Тем более, вход на платформу с другой стороны.

Гермиона в упор посмотрела на Рона и попыталась вникнуть, чего же он хочет.

Рон ухмылялся во весь рот. Гермиона недоуменно посмотрела на него и обернулась к Гарри. Гарри задумчиво ковырял носком ботинка шатающийся булыжник. По-видимому, хотел окончательно извлечь его из покрытия перрона.

— Гарри! — Гермиона многозначительно приподняла бровь.

Юноша удивленно вскинул голову, его мысли, похоже, были где-то далеко. Девушка выразительно мотнула головой в сторону учиненного им безобразия. Гарри посмотрел на булыжник и с тем же энтузиазмом, с которым раньше выбивал, стал прилаживать его на место.

Гермиона вновь обвела взглядом многочисленных студентов. Так как никто не был одет в школьные мантии, сердце девушки вздрагивало каждый раз при виде высокой светловолосой фигуры. Глупо было обманывать себя. Ее глаза выискивали в толпе… Драко Малфоя. Она прекрасно отдавала себе отчет в том, что ни у кого нет волос такого оттенка. И все равно вздрагивала при виде всех блондинов.

— Успела! — сообщил за ее спиной запыхавшийся голос.

Обернувшись, Гермиона увидела Джинни с раскрасневшимся лицом и сбившимся дыханием.

— Что у тебя с рукавом? — Гермиона указала на пятно побелки, выделяющееся на голубой материи джинсовой курточки Джинни.

— О, черт! Вот зараза.

— Кто зараза? — поинтересовался Гарри.

— Да я с той стороны прохода на платформу не разошлась с Блез Забини. Она толкнула меня к стене.

Джинни начала яростно оттирать рукав.

— С чего она тебя толкнула? — недоуменно произнес Гарри.

— Гарри, с каких пор слизеринцам нужен повод для гадостей?!

— Она была одна? — как можно равнодушней спросила Гермиона.

Сердце вздрогнуло, ожидая ответа. Джинни удивленно вскинула голову.

— Понятия не имею, я не смотрела. К тому же в ее окружение вряд ли мог оказаться кто-то приятный моему взгляду.

— Да уж, увидеть Малфоя раньше положенного срока, та еще радость, — изобразил отвращение на лице Рон.

— Почему именно Малфоя? — Гарри немного напрягся от этого разговора, но решил уточнить.

Гермиону захлестнули дурные предчувствия. Она ругала себя на чем свет стоит за глупый вопрос. Беседа перетекла в нежелательное русло. Девушка не готова была так скоро спокойно разговаривать о старосте Слизерина. Слишком свежи были воспоминания о дне, которого не было для всех остальных людей.

— Да потому, что они встречаются, — пояснила Джинни, наконец закончив оттирать рукав.

— А ты откуда знаешь? — поперхнулся Рон.

— Я в прошлом году гуляла с Дином недалеко от хижины Хагрида. Ну и наткнулись на целующуюся парочку. Мы еще, помнится, обалдели от такой сомнительной романтики. Нашли, где целоваться!

— Ой, можно подумать вы с Дином делали там что-то другое, — язвительно вставил Гарри.

— Эй! — возмутился Рон.

— Так. Приехали. Давайте оставим Малфоя. Неужели кому-то хочется портить последние минуты каникул?

Все обернулись к Гермионе. Та обвела друзей воинственным взглядом. На какое-то время наступила тишина, которую нарушило предложение Джинни:

Вся компания, как по команде, двинулась в сторону поезда.

— Кстати, Джин, а чем тебе не понравились окрестности хижины Хагрида?

— Гарри! У Малфоя своя комната. Зачем таскаться с девушками неизвестно куда?

— Джинни! — рев Рона слился с возмущенным взвизгом Гермионы. Даже Гарри слегка покраснел.

Следующие несколько минут прошли в попытке нравоучений младшей сестры Рона. Лишь добравшись до пустого купе и устроив вещи, трое друзей повернулись к Джинни и перевели дух. По лицу рыжеволосой гриффиндорки было ясно видно, что ораторские способности троицы ее нисколько не впечатлили.

— Будете занудствовать, пойду искать другое купе, — с веселой улыбкой сообщила та.

— Нет уж, — решительно подал голос Гарри и, повернувшись к Гермионе и Рону, добавил, — оставьте девочку в покое.

— Вы сейчас свалите выполнять обязанности старост и вернетесь неизвестно когда, а мне тут одному куковать?

— Малфоя пригласи! — сердито выпалил Рон. Он еще никак не мог отойти от легкомысленной фразы младшей сестры.

— Не смешно! — резко бросил Гарри.

В купе повисла тишина. Через какое-то время Гермиона примирительно сказала.

— Ладно, давайте сменим тему. Еще пять минут до отправления. Предлагаю просто поболтать.

Она с преувеличенной бодростью взмахнула руками в сторону сидений.

Гарри с сердитым видом плюхнулся на левое сиденье и уставился в окно. Джинни присела рядом с ним. Гермиона вздохнула и заняла место напротив Гарри. Рон какое-то время постоял и сел напротив сестры.

Неловкая пауза. Наконец голос Джинни прорезал тишину в купе.

— Слушайте, я пошутила. Рон, не оставалась я в комнатах у мальчиков. Расслабься. Не нужно так болезненно на все реагировать.

— Я твой старший брат. Как я еще должен реагировать?

— Спокойнее, — примирительно сказала Джинни.

Гарри потянулся и сцепил руки на затылке.

Гермиона невольно улыбнулась. Гарри очень ловко занял мысли Рона на ближайшие пару часов. Девушки переглянулись и подмигнули друг другу.

Прошло несколько минут, и поезд тронулся. Рон и Гарри увлеченно обсуждали кандидатуры гриффиндорцев, Джинни что-то упорно искала в сумке, а Гермиона смотрела в окно. Да! Сегодня ей придется собрать в кулак все свое мужество и самообладание. Она перевела взгляд на сидящего рядом Рона.

— Что? — перехватил он ее взгляд, замолчав на полуслове.

— Нам пора. Мы — старосты. Помнишь?

— Помню, — с обреченным вздохом Рон поднялся со своего места.

— Ро-о-он! — протянула Гермиона.

— Ну, что еще! — сердито отозвался юноша, оборачиваясь в дверях.

— Ты не собираешься надеть школьную мантию и значок?

Рон бросил многозначительный взгляд на Гарри и потянулся к своим вещам.

— И нечего переглядываться за моей спиной, — проходя мимо, она сердито толкнула Рона в бок, заставив того согнуться.

Девушка вздернула носик и, прихватив свою мантию, вышла из купе. Рон перебросился парой слов с Гарри и тоже появился в коридоре.

— Я готов! — с видом бравого офицера объявил парень.

Гермиона слегка улыбнулась, дав понять, что сменила гнев на милость, и двинулась в сторону третьего вагона. Вот уже несколько десятков лет старосты собирались именно там. Почему — никто не знал.

Девушка медленно пробиралась по коридору, заглядывая в приоткрытые двери купе. Она выполняла обязанности старосты? Да, конечно! Вот только себе Гермиона врать не привыкла. Она с замиранием сердца ожидала каждую минуту увидеть несносного мальчишку, одетого в мантию с эмблемой в виде змеи. Главное — сохранять спокойствие. Он не должен догадаться, что она что-нибудь помнит.

— Гермио-о-она! — оказывается, Рон уже какое-то время пытался привлечь ее внимание.

Девушка обернулась и вопросительно подняла бровь.

— Что случилось? — глядя ей прямо в глаза, спросил Рон.

— О чем ты? — сердце нехорошо подпрыгнуло.

— Гарри сказал, что ты вчера ни с того ни сего заплакала и начала говорить странные вещи и…

— Гарри сказал? — недобро прищурилась Гермиона. — А что еще тебе сказал Гарри? А?

— Гермиона, ты чего? — опешил Рон, явно не ожидавший такого тона.

— Ничего! — сердито отрезала девушка. — Просто мне не очень приятно, что вы перемываете мне косточки у меня за спиной. Ясно?

Гермиона выплюнула эти слова так яростно, что Рон прирос к месту.

— Ты в своем уме? — брови парня поползли вверх. — Косточки перемываем? Да мы, знаешь ли, заботимся о тебе. Тебе должно быть приятно, что ты нам дорога и…

Гермиона устало закрыла глаза. Приблизительно эти слова она сказала недавно Малфою. «Нормальным людям приятно, когда о них заботятся». Что же он сделал с ней за эти бесконечные сутки?

Девушка посмотрела в глаза другу. В них отражалось смятение и обида.

— Ох, Рон, — Гермиона бросилась к юноше, — прости, я не знаю, что на меня нашло. Просто я испугалась за Гарри и… Я не знаю, как объяснить. Просто поверь. Я не хотела вас обидеть. Я вас очень люблю. Правда. Вы для меня самые дорогие.

Рон притянул девушку к себе и, неловко обняв, начал гладить по волосам.

— Все хорошо. Не расстраивайся. Я не обиделся.

— Спасибо. — Гермиона сделала шаг назад и опустила взгляд.

— Эй! — Рон взял ее за подбородок. — Ты ничего не скрываешь?

— Нет! — Гермиона постаралась как можно честнее посмотреть ему в глаза.

Девушка сделала шаг назад и отвернулась к окну.

— Рон, идет война. Неявная, непонятная, невидимая. Я просто испугалась того, что может случиться. Гарри… Как мы будем без него?

— Мы не будем без него, — не очень уверенно произнес Рон.

Девушка усмехнулась. Наступила тишина. Два студента со значками старост на школьных мантиях молча смотрели в окно на пробегающий пейзаж.

— Я тоже боюсь, — внезапно произнес Рон. — Гарри очень изменился. Иногда я не понимаю, о чем он говорит, чего хочет. Я тоже боюсь, что он выкинет глупость. Убьет Малфоя, например.

Рон усмехнулся.

— Рон, не шути так, — попросила Гермиона.

— Да ладно, — юноша попытался улыбнуться. — Скажешь, Хорек этого не заслуживает? Из-за него погиб Сириус. Гарри никогда ему этого не простит.

— Сириус погиб не из-за него, а из-за его отца.

— Какая разница?

— Думаю, да.

Рон оттолкнулся от стекла и кивнул головой в ту сторону, в которую они шли.

Гермиона, не глядя на него, пошла по коридору. Прислушиваясь к стуку колес, девушка размышляла над словами друга. Да! Именно так все и выглядело. Сын в ответе за своего отца. Он точно такой же. Именно так бы она и думала, если бы перед глазами не встала сцена: красивый мужчина наотмашь бьет по лицу удивительно похожего на него юношу.

«Мой сын странный человек». Тот же мужчина задумчиво роняет слова в темноту за окном.

Гермиона бы так же, как и Рон, ненавидела Драко Малфоя. Вот только беда в том, что в ее жизни был день, заставивший ее мир перевернуться с ног на голову и другими глазами взглянуть на Драко Малфоя. Нет! Гермиона ни за что бы не сказала, что они ошибались эти шесть лет, считая Малфоя мерзким гаденышем. Они были правы. Он был именно таким. Но реальная жизнь вдруг оказалась куда сложнее и имела намного больше оттенков, чем такие привычные: черный и белый. Оказалось, жизнь имеет еще и серый цвет. Цвет глаз Драко Малфоя. Он действительно был высокомерным, жестоким и эгоистичным, привыкшим унижать, причинять боль, заставлять плясать под свою дудку. Но это была лишь вершина айсберга. За одни сутки Гермионе довелось увидеть хотя бы одним глазком, что находится за этой маской равнодушия и пренебрежения. Открытие потрясло. Гермиона думала об этом, не переставая. Просто под маской оказался… человек. Да, необычный, с перевернутыми ценностями, но… человек. А человек не может быть жесток сам по себе. Для всего в мире есть причина. Даже Том Редлл стал таким чудовищем потому, что от него отказался самый близкий человек. Отец бросил своего еще не родившегося ребенка. Чего можно было ожидать от мальчишки, страдающего в приюте? Благодарности? Доброты? Сердечности? Откуда он мог их взять, если ни разу не видел ни одно из этих проявлений.

Гарри. Он вырос в ужасной семье, его детство было кошмаром. Гарри был добрым и кротким мальчиком? Покажите хоть одного, кто подтвердит эти слова. Лет до тринадцати, может быть. А потом… Нет! Гарри тоже мог быть жестоким и злым. Другое дело, для изощренной жестокости ему не хватало воображения. Его жестокость была прямолинейна и выражалась во вспышках гнева и раздражения на близких людей. Такая невеселая статистика.

И был Малфой. Откуда ему было научиться любви, участию, нежности? За несколько часов в его доме Гермиона поняла, что там просто не знают таких слов, не то что чувств. Была Нарцисса, но эту противоречивую женщину Гермиона не могла понять и охарактеризовать. К тому же, судя по всему, ее близость с сыном была так нова и свежа, что вряд ли могла оказать сильное влияние на его воспитание.

Разве может она теперь судить Драко Малфоя? Он вызывал сочувствие и жалость. Да еще в свете обещания данного Дамблдору… Гермиона не могла согласиться с Роном. Внешне должна, чтобы никто ничего не заметил, прежде всего сам Малфой, а в душе… В душе уже начали происходить необратимые изменения.

Девушка открыла дверь в соседний коридор, и ушей тотчас достиг невообразимый шум. Она сделала еще пару шагов, и источник шума обнаружился. В середине тесного коридора сцепились две мальчишеские фигурки. Они дрались отчаянно и молча, а рядом верещала и причитала стайка девчонок.

— Десять балов с… — громогласно начал Рон и осекся, поняв всю глупость своей фразы, — дрались первокурсники, которые еще не принадлежали ни к одному из факультетов. Но не тут то было, Рональда Уизли такими пустяками с толку не собьешь, — …будут сняты с факультета, на который попадет каждый из вас.

Никакой реакции. Рон оттолкнул Гермиону и схватил одного из мальчишек за шиворот, оттянув его от противника. Это не возымело действия. Гермиона поспешила на помощь. Она схватила за плечи второго мальчишку, который успел подняться на ноги. Мальчишка начал отчаянно вырываться, и девушке пришлось встряхнуть его как следует.

— Что здесь происходит? — тоном профессора Макгонагалл обратилась она к дерущимся. Щупленький темноволосый мальчишка, которого держал Рон, прекратил вырываться и насупился. Но промолчал. Зато рыжий сорванец улучил момент и вырвался из рук Гермионы. Он бросился вперед, пытаясь пнуть соперника.

Рон молниеносным движением выхватил палочку и направил на наглеца.

— Еще шаг и я тебя в хорька превращу. Усек?

Мальчишка замер. Да и было от чего. Гермиона посмотрела на Рона так, словно впервые увидела. Нет, перед ней стоял не тот нескладный долговязый мальчишка, который вечно говорил глупости и любил шоколадные лягушки. В голосе Рональда Патрика Уизли прозвучала такая спокойная решимость, что Гермиона даже не подумала напомнить о том, что ему нельзя применять волшебную палочку вне школы. Тем более на мальчишек его слова произвели впечатление. Рон подождал возражений. Их не последовало, и он выпустил из рук капюшон куртки темноволосого мальчишки.

— А теперь отвечайте, что не поделили.

— Он первый начал, — тут же откликнулся рыжеволосый.

Гермиона и Рон посмотрели на другого мальчика. Из его носа текла кровь, которую он периодически вытирал… молча.

— Эй! Ты говорить умеешь? — спросил Рон мальчишку.

— Умею, — буркнул тот в ответ.

— Ну так чего стоишь? — разозлился Рон. — Рассказывай.

Гермиона хотела было одернуть друга, но промолчала. Не стоило дискредитировать старосту в глазах младшекурсников.

— Не буду я ничего рассказывать, — взъерепенился мальчишка.

Рон развернулся к рыжему.

— Из-за чего вы подрались?

Тот тоже насупился.

— Та-а-ак, — протянул Рон, — в молчанку играть будем? Отлично. Сейчас мы уходим, и если мы еще раз увидим вас близко друг от друга, факультет не досчитается сотни баллов, когда приедем в школу, и вам свои же однокурсники головы поотворачивают. Понятно выражаюсь?

Мальчишки вразнобой кивнули.

— Отлично! — объявил Рон и посмотрел на Гермиону. Девушка кивнула, и оба старосты продолжили путь.

Войдя в следующий коридор, Гермиона обернулась к другу.

— Это было здорово, Рон. Очень красноречиво. Особенно про хорька. С такими темпами скоро догонишь Снейпа по свирепости.

Если она ожидала улыбки, то была разочарована. Рон о чем-то напряженно думал.

— Конечно, нет! — подтвердила его опасения Гермиона — Нам еще не раз придется действительно снимать с них баллы. Так что, надеюсь, ни одного из них не занесет в Гриффиндор.

— Зря надеешься, — обреченно произнес Рон.

— Почему?

— Гриффиндор и Слизерин. Спорим?

— С чего ты взял? — снова спросила девушка.

— Гермиона, история повторяется. Ты же видела их. Гарри Поттер и Драко Малфой в слегка измененном варианте.

— Брось, — нервно усмехнулась Гермиона. — Хогвартсу не может все время так «везти».

— Черненький — Гриффиндор, — с уверенностью произнес Рон.

— Ага. Рыжий не внушает доверия.

Гермиона прыснула. Слишком комично прозвучала эта фраза из уст Рона. Через минуту Рон сам понял смысл сказанного и тоже засмеялся. Дальнейший путь они проделали, периодически хихикая, и вспоминая свою поездку в этом поезде шесть лет назад.

В третьем вагоне оказалось многолюдно: здесь столпились старосты всех факультетов.

Улыбка застыла на лице Гермионы. Спокойно, все хорошо. Ну и что, что он будет здесь? Девушка, улыбаясь как можно радостней, подошла к группе студентов.

— Всем привет!

Хор голосов вразнобой ответил. Гермиона окинула взглядом присутствующих, и сердце замерло. Слова сорвались с губ раньше, чем она осознала, что говорит это вслух:

Гермиона застыла. Вот сейчас посыплются шутки и…

— Точно, где Эрни Макмиллан? — Рон обвел взглядом присутствующих.

Гермиона выдохнула. Как славно. Правда отсутствие Эрни она заметила только сейчас, но все равно получилось удачно.

— Я тут — раздался запыхавшийся голос, и староста Пуффендуя появился в коридоре.

— Все в сборе, — начала Падма Патил, староста Когтеврана, — нужно ознакомить первокурсников с правилами безопасности.

Гермиона заметила в руках Падмы стопку листков.

— Стойте. А где Малфой? — повернулся Эрни к Пэнси Паркинсон, стоящей чуть в стороне.

Сердце Гермионы замерло. И она выжидающе посмотрела на старосту Слизерина. Пэнси приподняла изящную бровь и лениво ответила:

— Макмиллан, расслабься. Я все ему передам.

— Но где он сам?

— Ты так соскучился? Это я тоже передам. Только боюсь, Драко вряд ли оценит твой порыв.

Эрни открыл рот что-то сказать.

— Давайте уже успокоимся. Не хватало начинать учебный год с перепалки. Падма, отдай ей все для Малфоя. Пусть сами разбираются, — вставила Гермиона.

— Да пожалуйста! — Падма равнодушно пожала плечами, дав понять, что ее дело раздать инструкции, а что с ними дальше будет, ее совершенно не волнует.

Гермиона взяла протянутые листки и невидящим взглядом уставилась на ровные строчки. «Что-то произошло! Что-то произошло!» — сверлила мозг назойливая мысль. С ним что-то случилось, иначе как объяснить то, что он до сих пор не попался ей на глаза. Драко Малфой всегда находился в центре внимания, а сегодня… Неужели Люциус что-то с ним сделал? Девушка почувствовала, что нестерпимо начинает болеть голова.

Следующий час прошел, как в тумане. Гермиона на автомате переходила за Роном из одного вагона в другой и что-то втолковывала первокурсникам. Наконец эта пытка закончилась, и они направились в сторону своего купе.

— Свобода! — благоговейно произнес Рон. — Хотя бы на час.

Гермиона, что-то пробормотав, вошла в купе. Там все было по-прежнему. Гарри дремал у окна, откинувшись на спинку сиденья. Джинни сидела рядом с ним, подобрав под себя ноги, и, рассеянно теребя часики на руке, читала какой-то журнал.

— Как все прошло?

— Отвратительно, — так же шепотом ответил Рон.

— Можете не шептаться, — подал голос Гарри, — я не сплю.

Рон подошел к Гарри и подбил его ноги, стоящие на противоположном сиденье. Гарри встрепенулся и схватился одной рукой за оконную раму, а второй за плечо Джинни, чтобы не свалиться с сиденья.

— Прости, — сконфуженно произнес Гарри и попытался погладить Джинни по плечу, растерялся окончательно и пнул ржущего Рона по ноге.

— Да все в порядке, — проворчала Джинни, на всякий случай отодвигаясь подальше. — Гермиона, что с тобой?

Она, наконец, заметила необычную бледность подруги. Гарри и Рон тут же прекратили возню и посмотрели в ту же сторону.

— Все хорошо, — попыталась улыбнуться Гермиона, садясь рядом с Роном. — Просто голова болит. Сейчас пройдет.

Следующий час тянулся нескончаемо. Гарри и Рон принялись играть в волшебные шахматы, Джинни читала свой журнал, а Гермиона смотрела на пробегающие за окном окрестности поверх рыжей шевелюры Рона. Головная боль понемногу отпустила, но беспокойство сжимало сердце все сильней.

— Чего-то не хватает, — внезапно произнес Рон.

Гермиона удивленно перевела на него взгляд, Джинни тоже оторвалась от чтения.

Гарри задумчиво кивнул в знак согласия. Девушки недоуменно переглянулись. Внезапно мальчишки встрепенулись и, одновременно щелкнув пальцами, выдали:

— Малфоя!

Гермиона и Джинни переглянулись снова. Это напоминало консилиум врачей при особо сложном случае. Девушки пришли к единому мнению.

— Заказать два места в клинике Святого Мунго? — вопросительно глядя на Гермиону, спросила Джинни.

Та согласно кивнула.

— Да, правда придется потратить пару лет на уговоры Малфоя, навестить их там. Ну, ничего. Мы справимся.

— Да нет, серьезно, — Рон внимательно посмотрел на Гарри.

— Да, это первый раз, когда он не отыскал нас в поезде. Представляете, сколько времени он тратит на это каждый год? — откликнулся Гарри.

— Вот ему, к счастью, и надоело, — произнесла Джинни.

— Надеюсь. Или готовит что похуже.

— Кстати, может, его вообще нет? Он не пришел на собрание старост. Может, свалился с метлы летом и сломал себе шею? — мечтательно произнес Рон.

Гермиона даже не стала его одергивать, как и пытаться прекратить этот разговор. Давно пора привыкнуть, что любая тема рано или поздно касается слизеринца.

— Вряд ли, слишком хорошо летает.

— Гарри! — возмутился Рон.

— То, что я его ненавижу, не значит, что я не могу признать его умения. Врага нельзя недооценивать. Малфой действительно хорошо летает, — зло проговорил Гарри.

Гермиона посмотрела в его потемневшие глаза и опустила голову. Не нужно было соглашаться на эту авантюру. Ох, не нужно было.

— Давайте, поговорим о чем-нибудь более приятном, — взмолилась Джинни.

Гермиона посмотрела на девушку. Вот и она туда же.

Через некоторое время Рон, взяв с Джинни торжественную клятву следить за Гарри, чтобы он не трогал фигуры на доске, объявил Гермионе, что они должны исправно выполнять свои обязанности.

Гермиона оторвалась от размышлений и взглянула на часы. Было время второго контрольного сбора старост. Девушка поднялась и молча пошла за Роном.

В третьем вагоне лениво переговаривались несколько человек. Рон и Гермиона приблизились к другим старостам. Рон тут же включился в обсуждение чемпионата по квиддичу, а Гермиона молча прислонилась к стене в ожидании начала собрания. Она старалась не обращать внимания на косые взгляды. Самая ярая активистка сегодня была тише воды, ниже травы. В коридоре появилась Пэнси Паркинсон. Одна. Хотя Гермиона этому ничуть не удивилась. Пэнси остановилась чуть в стороне и стала внимательно изучать свой маникюр. Гермиона в очередной раз задалась вопросом, почему слизеринки такие красивые? Обидно признавать, но все они были как на подбор. Милисента Булстроуд не в счет. Возможно, дело в том, что все они из чистокровных семей. Ну вот уже заразилась фирменным маразмом от Малфоя. Пэнси подняла голову, лениво скользнула взглядом по лицам студентов и внезапно улыбнулась кому-то за спиной Гермионы. Гермиона тут же обернулась и замерла.

В полуметре от нее стоял Драко Малфой собственной персоной. Как он умудрился так бесшумно подойти? Гермиона посмотрела в его лицо. Он был очень бледным, даже бледнее обычного, но, главное, живым. Малфой скользнул равнодушным взглядом по Гермионе и слегка улыбнулся Пэнси. Затем прислонился к стене и лениво произнес:

— Обсуждение глобальных вопросов уже закончилось или еще не начиналось?

— Явился, — пробурчал Рон.

— О, Уизли, какая наблюдательность, — протянул Малфой.

— Как без него было хорошо, — поделился Рон с Гермионой.

— Ничто хорошее не длится вечно, — философски заметил Малфой.

— Я с тобой не разговаривал.

— А я с тобой и сейчас не разговариваю.

— Да, а кому же ты это говоришь? — Рон начал заводиться, его уши порозовели.

— Рон, — предупреждающе потянула друга за рукав Гермиона, — пожалуйста.

— Так! — подала голос Падма. — Предлагаю быстренько изложить, кто что хочет — ну, там были ли беспорядки, нарушения — и весело разойтись по своим делам.

Малфой легко оттолкнулся плечом от стены и направился в сторону Гермионы. Девушка удивленно вскинула взгляд и подобралась. Но… оказывается, он направлялся к Пэнси и протиснулся мимо Гермионы, даже не задев ее, даже не взглянув. Как мимо пустого места. Гермиона с удивлением проследила взглядом за ним. Это было необычно даже для более раннего Малфоя. Раньше он никогда не проходил мимо молча. Хоть бы сказал гадость для приличия. А Малфой, поравнявшись с Роном, сильно задел его плечом. Ну хоть что-то осталось прежним.

— Малфой! — прорычал Рон, но Падма Патил ловко схватила его за рукав и не дала конфликту разрастись.

Гермиона со злостью посмотрела на слизеринца. Он же, как ни в чем не бывало, остановился рядом с Пэнси, и они, наплевав на обсуждение проблем, стали о чем-то переговариваться. Гермиона поймала себя на мысли, что раньше не замечала того, как Малфой запросто общается со слизеринками. Без снобизма, без пренебрежения. Пэнси о чем-то спрашивала, а он, чуть пожав плечами, тихо что-то отвечал.

Вокруг шло обсуждение каких-то инцидентов, а Гермиона исподтишка наблюдала за старостами Слизерина. Пэнси снова что-то спросила, а Малфой неопределенно взмахнул рукой. Пэнси перехватила его руку и потянула рукав мантии вверх. Под рукавом оказался толстый слой бинта. У Гермионы перехватило дыхание. Значит, она не переоценила Люциуса. Он действительно был способен на многое.

Малфой одернул рукав и что-то раздраженно сказал Пэнси. Девушка внимательно посмотрела на него, но промолчала. Гермиона резко отвернулась и очень вовремя. Драко Малфой вскинул голову и посмотрел на гриффиндорку долгим внимательным взглядом, но Гермиона этого уже не видела, потому что Рон рассказывал о драке первокурсников, и она принялась активно участвовать в изложении событий.

Через несколько минут все закончилось. Гермиона прислонилась к стене, пропуская людей. Рон о чем-то еще переговаривался с Эрни, и девушка его ждала. Среди прочих проходящих мимо последним оказался Драко Малфой. До этого Гермиону совсем не беспокоила ширина коридора «Хогвартс — экспресса», но теперь… Запах туалетной воды слизеринца слишком живо напомнил картину, которая была здесь совсем не к месту. Гермиона еще сильнее прижалась к стене, а он безлико и равнодушно прошел мимо. Девушка поразилась. Ведь он все помнил, но ничем себя не выдал. Она посмотрела в его удаляющуюся спину. Как все непросто.

— Идем?

Гермиона кивнула и двинулась за ним.

Так получилось, что они шли следом за Малфоем. По-видимому, его купе было где-то в их стороне.

— Рон, не нужно только рассказывать Гарри о перепалке. Он его и так не слишком любит. Не обостряй. А?

Рон удивленно взглянул на подругу, но промолчал.

Слизеринец раскрыл дверь в следующий вагон и остановился. Рон и Гермиона сократили расстояние до него. Вдруг Малфой резко шагнул вперед. Гриффиндорцы, переглянувшись, рванули следом. Очень уж необычно повел себя староста Слизерина. Вбежав в коридор, они поняли причину его замешательства. Старые знакомые. Те же два мальчишки с тем же остервенением дрались в коридоре.

Малфой уже успел дойти до них. Он ловко поймал рыжего мальчугана за шиворот и резко дернул в сторону от противника. Мальчишка потерял равновесие и, ухватившись за горловину свитера, которая сдавила горло, начал заваливаться навзничь.

— Малфой, ты с ума сошел? — воскликнула Гермиона. — Ты же его задушишь!

Слизеринец даже ухом не повел. Черноволосый мальчишка смотрел на своего неожиданно спасителя со смесью восторга и ужаса на лице. Малфой неожиданно отпустил рыжего, и тот грохнулся на пол.

— У вас со слухом, видимо, плохо, — спокойно констатировал Драко Малфой.

Гермиона застыла. Ей-то казалось, что Малфой ловил ворон все собрание, а он, оказывается, слышал их с Роном рассказ. Рыжий мальчишка зло взглянул на старосту Слизерина, но ничего не сказал, лишь показал кулак черноволосому.

— Три минуты, разойтись по разным вагонам. Время пошло.

— Ты же не можешь нам ничего сделать, — проговорил рыжий.

— Уверен? — холодно осведомился Малфой.

— Мой папа… — начал рыжий, но осекся под ледяным взглядом.

— Твой папа получит тебя домой в спичечном коробке, если ты не исчезнешь отсюда в течение… уже двух минут, — посмотрев на часы, тихим голосом произнес Малфой.

Рыжий зло взглянул, но, к удивлению Гермионы, развернулся и, вытащив из купе вещи, протиснулся мимо них по направлению к соседнему вагону. Черноволосый мальчишка от греха подальше тоже исчез из коридора:

— Что, Малфой, себя в детстве вспомнил? «Только мой папа узнает, да он вас…» — очень похоже изобразил Рон голос Драко Малфоя первого— второго курса.

Слизеринец медленно обернулся. Гермиона застыла и схватила Рона за рукав. Неизвестно зачем. Похоже, Рон и сам, посмотрев в лицо Малфою, передумал ввязываться в драку.

— Уизли, — едва слышно начал слизеринец. В этом тихом обращении было столько яда, что Гермиона с ужасом ожидала продолжения. Она даже затруднялась представить, на что сейчас способен Малфой. Ясно одно, Рон запомнит это надолго.

Но что хотел сказать Драко Малфой, так и осталось загадкой, потому что мимо гриффиндорцев, сильно толкнув Рона плечом, протиснулась Блез Забини.

— Драко! — ее голос был взволнован. — Что с Брэндом? Я не видела его таким с тех пор как…

Она осеклась, по-видимому, что-то увидев в лице Малфоя.

— Что здесь произошло? — требовательно спросила Блез, повернувшись к гриффиндорцам.

— Спроси у своего дружка, — ядовито ответил Рон.

Малфой медленно вытащил палочку из кармана. Рон, насупившись, сделал то же самое.

Гермиона в ужасе выдохнула:

— Рон! Малфой! Вы с ума посходили? Не хватало здесь волшебной дуэли. Пример идеальных идиотов в исполнении двух старост в вагоне первокурсников.

Забини перевела взгляд с Гермионы на Малфоя.

— Драко, ты же не собираешься мараться об это подобие волшебника, — кивнула эта добрая девочка в сторону Рона, накрыв руку Малфоя своей.

Юноша перевел на нее взгляд и через мгновение кивнул.

— Ты права. Не стоит поганить многовековое таинство дуэли об этого…

— Малфой, а я сегодня не такой щепетильный, — Рон дошел до ручки.

— Хватит, — рявкнула Гермиона, выхватывая палочку. — Я сейчас оглушу всех присутствующих комплексным ступпефаем, и через вас будут весело прыгать первокурсники всю дорогу до Хогвартса.

Она говорила это, глядя на Малфоя. Естественно, все понимали, что она ничего подобного не сделает, но такая вспышка в исполнении рассудительной Гермионы Грейнджер произвела впечатление даже на слизеринцев. Ну, во всяком случае, на Забини. Малфой, кажется, вообще все силы направлял на то, чтобы не совершить убийство. Блез Забини, отвернувшись от Гермионы, потянула Малфоя по коридору в ту сторону, куда он и направлялся до этого. Тот, к удивлению всех присутствующих, пошел за Забини, на ходу убирая волшебную палочку. Рон обернулся к Гермионе.

— Рон, — устало произнесла Гермиона, — Малфой умрет от радости, если тебя исключат из школы за незаконное применение волшебства вне Хогвартса.

— Если бы я знал, что точно умрет, я бы рискнул.

Гермиона возвела глаза к потолку и медленным шагом двинулась по коридору. Медлила она специально, чтобы не догнать слизеринцев.

— Кстати, тебе не показалось, что Малфой и Забини знают этого рыжего? — спросил Рон.

— Показалось. Тем более, она назвала его по имени. Ладно, доберемся до Хогвартса, узнаем.

Драко Малфой шел по коридору «Хогвартс — экспресса» и упорно молчал. Блез несколько раз попыталась наладить диалог… Не вышло. Девушка по опыту знала, что если Малфой не хочет что-то рассказывать, то все расспросы по информативности будут равны интервьюированию стены. Блез устало вздохнула, и остаток пути они провели в молчании.

Войдя в купе, Драко остановился посередине и стал смотреть в окно, слегка покачиваясь в такт движению поезда. Блез присела на сиденье и принялась изучать его напряженную спину.

«Когда же это закончится?» — в отчаянии подумала девушка.

— Брэнд затеял драку в вагоне. Его предупредили, что это не должно повториться. Он не послушался. Я объяснил ему, что он неправ.

Блез вздохнула и откинулась на спинку сидения, устремив взгляд в окно:

— Даже не буду спрашивать, каким образом ты ему это объяснил. Я не видела, чтобы он плакал с момента гибели его матери.

— Блез, он был неправ, — упрямо повторил Драко.

Не мог же он признаться в том, что этот избалованный мальчишка жутко напомнил ему себя самого в одиннадцать лет. С чего началась его поездка в Хогвартс? Правильно. Со ссоры с Поттером. Но тогда он протянул этому всеобщему любимцу руку дружбы. Ему никто не объяснял, как это делается, у него никогда не было друзей, которых он сам себе выбирал. Только дети из чистокровных семей, с которыми он общался с рождения. И тут появился Поттер. Драко бессознательно предложил ему дружбу. Хотя уже тогда за словами отца о том, что Гарри Поттера необходимо уважать, слышал совсем другое. Тогда он уже чувствовал: это — враг. Но почему-то протянул руку. Это был первый неосознанный протест. Не его же в том вина, что, впитав снобизм и презрение к нищете с детства, он оскорбил этого рыжего придурка. По правде говоря, Драко вообще считал ниже своего достоинства даже думать об Уизли. Но так получилось, что стал яростно ненавидеть Рона, потому что не мог понять, чем этот нескладный голодранец лучше него, единственного потомка чистокровной семьи.

Драко устало опустился на сиденье вагона и, опершись локтем об оконную раму, прислонился губами к сжатому кулаку.

Шесть лет назад Гарри Поттер швырнул предложенную дружбу ему в лицо. Драко зло усмехнулся. Тогда он впервые сделал выбор в этой борьбе: за или против всеобщего любимца. Драко стал против. С каждым годом, он ненавидел его все больше, потому что у чертова Поттера было все, чего не было у самого Драко. Он никогда не признается в этом вслух. Вот только себе Драко с раннего детства привык говорить только правду. Ложь самому себе — это слабость. Со слабостями Драко Малфой старался бороться всегда.

Отец очень обрадовался ненависти сына к гриффиндорцу и старательно разжигал ее, исподтишка указывая Драко на его ошибки и ставя в пример чертова Мальчика-Который-Выжил. Особенно, это касалось квиддича. За пять лет игры против Поттера Драко ни разу не выиграл ни одного поединка. Юноша сощурился. Он ненавидел проигрывать, не всегда мог сдержать себя. На пятом курсе его провокация вылилась в дисквалификацию Поттера. Это было подло, но как приятно. Вопросы морали не сильно беспокоили юного Малфоя. Он ненавидел.

А потом Драко начал понимать, что не хочет идти по тому пути, который рисует для него отец как единственную альтернативу. Он не хотел. Юноша был уверен в том, что родился не рабом, а господином. Он не собирался пресмыкаться и выполнять идиотские приказы выжившего из ума земноводного. И чем больше утверждался в своем решении Драко Малфой, тем больше он… ненавидел Гарри Поттера. Ну, должен же быть кто-то крайним! Поттер был самой удачной кандидатурой. Если бы он протянул руку в этом самом поезде шесть лет назад… Все было бы по-другому. Как? Драко не знал. Но все было бы не так. Это точно. Дружба…

Мысли перескочили на Гермиону Грейнджер. Сказали бы ему неделю назад, что он будет размышлять об этой заучке, он бы авадой в ответ швырнулся. Ну или круцио на худой конец. А сейчас… Мысль заставила усмехнуться.

В прагматичном уме Драко Малфоя никак не желала укладываться такая безрассудная привязанность. Эта странная девушка, не подумав ни минуты, ринулась в чертово логово за другом. Неужели дружба может быть такой? Быстрая ревизия списка ближайших знакомых привела к неутешительному итогу: за ним никто так бы не бросился. В чем секрет? Может, это не дружба, может, они спят вместе? Испорченное мировоззрение попыталось подсунуть свой вариант. Драко почти купился, только… Он тоже спит с Блез. Бросилась бы она за ним неизвестно куда? Драко повернул голову и посмотрел на красивую слизеринку, читающую какой-то журнал. Нежные рыжие прядки струились по щеке. Блез как раз в этот момент подняла изящную руку и заправила волосы за ухо. Идеальная девушка. Каждый жест, каждый взгляд — все продумано до мелочей. Идеальная жена. Она, пожалуй, единственная, кому бы он мог что-нибудь доверить. Что-то не очень важное. Потому что образ идеальной жены никак не вязался с образом идеального боевого товарища. Мысли опять переметнулись к темноволосой гриффиндорке. Смешно. Драко отвернулся к окну. Она так страстно его ненавидела и так искренне предлагала оказать первую помощь. Это тоже не укладывалось в голове и потому запомнилось.

Кстати, судя по ее поведению, Дамблдор исполнил обещание. Драко не очень сильно приглядывался, но отметил, что она ведет себя, как обычно. Нервничает, но, может, из-за инцидента с первокурсниками. Наблюдает за ним, когда считает, что он не видит. Ну и что с того? Она этим шесть лет занимается. Драко всегда чувствовал на себе ее взгляд. Врага нужно знать в лицо. Грейнджер его изучала. Так бесхитростно, что иногда становилось смешно. Сегодня, когда он проходил мимо, обоняния достиг запах ее легких духов. В его комнате этот запах все еще ощущался. Блез всю душу вытрясла, когда обнаружила, что у Нарциссы совсем другие духи. Драко нахмурился. Ему совсем не понравился ход мыслей.

Юноша откинулся на спинку кресла и вспомнил тот безумный день. Шок, когда он, вызванный на день раньше из лагеря, злой на весь мир, появился у себя в комнате. Он никого не предупредил о прибытии. Хотел побыть один, подумать. Ага! Получилось. Сейчас.

В его спальне, за его кроватью на полу уютно расположилась… Гермиона Грейнджер. В первый момент Драко решил, что у него что-то с головой. А потом ее отчаянное желание что-то доказать, объяснить, уговорить. Смехотворные попытки ринуться спасать Поттера.

Дальше все происходило, как в кошмаре. Гениальный план Великого Земноводного по увеличению численности семьи Драко… Юноша передернулся от отвращения. Полет в Хогвартс, разговор с Дамблдором. В те минуты он отчаянно злился на Грейнджер. Ее бесхитростные слова вперемешку с гневными обвинениями сбивали с толку.

А потом он, Дамблдор, Снейп и десяток отборных авроров перенеслись на небольшую поляну в полукилометре от родового замка Малфоев. Ближе было опасно.

Драко, крепко сжимая метлу, которую прихватил с собой, решительно смотрел в глаза Дамблдору, мечтая передать решимость во взгляде своему отчаянно колотящемуся сердцу. Опять уговоры Дамблдора. И его ответ. Только Поттер. И все.

Он, как и обещал, нарисовал план подземелья и сообщил о том, что отправляется в замок, проверить, кто где. Ему совсем не хотелось, чтобы рядом с Поттером находился Люциус или этот… Хотя на этого было как раз наплевать. Мелькнула шальная мысль. Пусть и Люциус… но Драко Малфой задушил ее в корне. Что-то, впитанное с детства, не давало этой мечте расправить крылья.

Кто-то из авроров проворчал что-то на счет ловушки. Драко даже не стал оглядываться на говорившего. Снейп и Дамблдор поверили. На остальное было наплевать.

— Я отправлюсь камином, вернусь по воздуху, — коротко сказал он и повернулся уходить.

— Почему не сразу по воздуху? — раздался голос из группы авроров.

— Хочу перестраховаться.

— Идиотизм какой-то. Сделали из ребенка параноика, — откликнулся тот же голос.

Драко бросил в сторону говорившего убийственный взгляд, а больше никак не отреагировал на «ребенка».

— Удачи, Драко, — Дамблдор положил руку на плечо. Драко удивленно обернулся. В его жизни практически не было таких странных проявлений чувств, и юноша слегка растерялся. Он кивнул и тихо ответил:

— И вам.

— Я провожу тебя немного, — вызвался Снейп.

Драко не возражал. Он… боялся того, что могло произойти. Снейп, который всегда относился к нему хорошо, был, пожалуй, лучшей компанией. Они быстро пошли в сторону замка.

— Как Нарцисса? — внезапно спросил Снейп и, увидев недоуменный взгляд юноши, добавил. — Я полагаю, она вернулась в замок. Ведь не для Поттера же ты это делаешь, в самом деле.

— Не для Поттера. Это уж точно, — усмехнулся Драко. — С Нарциссой все в порядке. Спасибо.

Драко молча кивнул, Снейп больше ничего не спросил. Они дошли до кромки леса, и Драко оглянулся:

— Дальше я пойду один.

Снейп крепко сжал его плечо и проговорил:

— Я буду очень ждать тебя, Драко. Будь осторожен.

Юноша кивнул.

— Ты принял правильное решение, — внезапно сказал Снейп. — Нарцисса единственная женщина из ныне живущих, которая стоит того, чтобы рисковать из-за нее своей головой.

Снейп сделал шаг назад, и Драко, развернувшись, быстро пошел к транспортировочной будке с камином, приютившейся у внешних стен.

Его озадачили слова Снейпа. «Единственная». Драко замечал, что Снейп общался с его матерью. Но слишком мало внимания юноша уделял Нарцисса прежде, поэтому и просмотрел что-то важное. «Единственная из ныне живущих». Это — вообще шарада. Размышлять над изысками мыслей своего декана времени не было, поэтому Драко прислонил метлу к стене и подошел к камину. Несколько минут он старался успокоиться… Получалось неважно.

Щепотка порошка, назвать свою комнату. И все… Вот только что-то смутно беспокоило. Слишком просто, слишком гладко. В жизни так не бывает.

То, что что-то не так, Драко почувствовал за мгновение до прибытья в комнату. Он недооценил своего отца. Естественно, что взамен силового поля тот должен был наложить дополнительную защиту на замок. Почему Драко не подумал об этом раньше? Составитель планов, мать твою! Только в Гриффиндор с такими мозгами прямая дорога. Надеялся, что его комнату обойдут стороной? Сейчас! С нее наверняка начинали!

Изящно и извращенно. Любой, кто попытается проникнуть в дом через камин, будет гостеприимно встречен режущим заклятием. Оно было наложено как раз на уровне лица. Тонко, что уж говорить. Только шестое чувство и реакция ловца сохранили последнему отпрыску Малфоев лицо вообще и зрение в частности. Драко в самый последний момент успел сгруппироваться и прикрыть голову руками. Вспышка боли — и такой родной и мягкий ковер на полу принял его в свои объятия. Пару минут Драко неподвижно лежал, зажмурившись и прислушиваясь к организму в попытке понять, что, кроме рук, пострадало. В комнате было тихо. Значит, это милое заклятие не подкрепили сигнализацией. Да и зачем она, если человеку голову откромсает? Славненько. Драко медленно открыл глаза и обнаружил, что лежит на полу, свернувшись калачиком. Со стороны, наверное, смешно и трогательно, вот только лужа крови портила картину. Юноша перевел взгляд на свои руки. С внешней стороны запястья на каждой руке шли по четыре глубоких раны. Хорошо еще с внешней. Без помощи волшебной палочки он вряд ли бы смог остановить кровотечение, которое было бы раз в пять сильней, чем сейчас. Драко развел руки в стороны и сел на пол. Так. Действуем дальше.

Пара секунд ушла на то, чтобы открыть Нарциссу.

Бледное лицо, испуганный взгляд. Она ничего не сказала, ни о чем не спросила. Просто бросилась в ванную комнату и появилась из нее с той же пресловутой миской и какими-то склянками.

Драко снова опустился на пол и наблюдал, как его мать быстро и ловко обрабатывает раны и накладывает тугие повязки. Такое впечатление, как будто эта аристократичная женщина была рождена сестрой милосердия.

— Спасибо, — проговорил Драко и, поднявшись, позвонил в колокольчик.

Нарцисса проследила за ним удивленным взглядом, но снова ничего не спросила.

Через пару минут появился домовой эльф. Тот же самый. «Вот у парня-то крышу сорвет», — подумал Драко, спрашивая эльфа о том, где находится отец и Темный Лорд.

— В библиотеке. И просили не беспокоить, сэр.

«Класс. То, что нужно». Теперь действуем быстро. Отправить эльфа подальше, приказать, чтобы молчал. Вызвать метлу. Ах, как удачно силовое поле не работает. А то хана любимой метле последней модели».

— Драко, может, объяснишь, что происходит? — наконец не выдержала Нарцисса.

— Все в порядке, мам. Ничего не происходит.

— На метле, — Драко резко подмигнул матери и оседлал появившуюся метлу.

Быстро, бесшумно, легко. Драко Малфой, стараясь не обращать внимания на боль в руках и горячую кровь, пропитавшую повязки, стремительно приближался к группе людей.

Он ловко спрыгнул на землю. Все взгляды обратились к нему.

— Порядок. В подземелье три тролля. Больше никого. У вас мало времени, — скороговоркой проговорил он, глядя на Дамблдора.

Дамблдор кивнул и обернулся к остальным. Драко воспользовался моментом, наклонился и сорвал пучок травы.

Дамблдор произносил напутственную речь. Драко не слушал. Он старательно оттирал кровь с рукоятки метлы, потому что уже чуть не соскользнул при приземлении, а еще лететь обратно.

— Драко, — подал голос Снейп, — что с тобой?

Юноша вскинул голову. Увлекшись занятием, он не заметил, что Дамблдор закончил напутствие, и все присутствующие смотрят на него. Ночь выдалась на удивление звездной и ясной. В отблесках лунного света светловолосый юноша усердно оттирал собственную кровь с древка своей же метлы. Спокойно, хладнокровно, не жалуясь.

— Дурдом! — охарактеризовал увиденную картину все тот же аврор.

Драко равнодушно пожал плечами, глядя на Снейпа. Отвечать было глупо.

Снейп странно посмотрел на него, но больше ничего не сказал. Голос подал Дамблдор:

— Лети, Драко.

Юноша кивнул и, забравшись на метлу, оттолкнулся от земли.

А потом было благополучное возвращение в комнату. Недовольный взгляд Нарциссы и срывание окровавленных бинтов. Вся процедура оказания первой помощи заново.

Драко Малфой сидел на полу и напряженно вслушивался в темноту, словно ожидая чего-то. Время шло, все было тихо. Но Драко точно знал, что именно в этот момент в подземелье его замка лучшие авроры проводят операцию по спасению чертовой надежды волшебного мира. А отец с Лордом сидят в библиотеке. Просили не беспокоить? Вот мы по-тихому и разобрались. Драко нервно усмехнулся.

Через час стало ясно, что все закончилось. Замок по-прежнему был погружен в темноту и тишину. Никто не ожидал ничего подобного. Вот все и было спокойно.

— Тебе нужно поспать, — тихо сказала Нарцисса, сидевшая у письменного стола и листавшая какую-то книгу. Причем делавшая это так быстро, что гибли все надежды на то, что она читает. Она тоже смутно ожидала чего-то. Время шло, ничего не происходило, и, увидев, что сын расслабился, она решила, что опасность миновала.

Юноша поднял голову на ее голос. Он сидел на кровати и изучал покрывало.

— Пять утра. Тебе нужно поспать.

Нарцисса решительно встала и приблизилась к кровати сына. Юноша, решив не спорить, устало вытянулся на покрывале.

Нарцисса присела рядом и дотронулась до его холодных пальцев.

— Разжечь огонь посильнее? Ты замерз.

— Нет. Не нужно. Все хорошо, — Драко слегка улыбнулся. — Тебе тоже не мешало бы отдохнуть.

Нарцисса улыбнулась в ответ и покачала головой.

— Поспи, я посижу с тобой.

Она протянула руку и убрала со лба сына легкие светлые прядки.

— Ты раньше никогда этого не делала. В смысле, не сидела у моей постели.

— Делала, — грустно усмехнулась Нарцисса, — просто ты этого не помнишь. Сначала ты был слишком маленький, а потом… в те редкие моменты был без сознания.

— Да уж, — Драко повторил усмешку матери, — веселый я сынок. Непроблемный.

— Спи! — Нарцисса погладила его по щеке.

Драко послушно закрыл глаза и через пару минут провалился в глубокий сон без сновидений. Этот кошмарный день закончился. Нарцисса посидела еще какое-то время. Она смотрела на спящего сына и вспоминала слова, сказанные старостой Гриффиндора, Ремусом Люпином, почти двадцать лет назад:

«Твой ребенок будет удивительным созданием… в нем будет искра, и он перевернет этот глупый мир с ног на голову».

Ремус Люпин оказался прав. Тогда Нарцисса этого не понимала, а сейчас… Во сне он такой безмятежный, спокойный, совсем юный. Просто красивый молоденький мальчик. В жизни он совсем не такой. Прав был Люпин. Драко действительно необыкновенный. Нарцисса нагнулась и легко поцеловала сына в лоб, вызвав у того сонную улыбу. Женщина встала и вернулась в комнату за гобеленом.

Время продолжало свой стремительный бег.

03.02.2011

Глава 26. Рождественский бал

Будет больно потом. Ну и что! Ну и пусть! Я сейчас никого, ничего не боюсь, И эти от счастья слезы. Не жалею, что только однажды. Пусть единственный раз, но сегодня ты мой, Остальное все просто неважно. Я сегодня сумела все звезды достать. Ты мне крылья даруешь — я верю. Мы с тобой научили друг друга летать. Время продолжало свой стремительный бег.

Момент истины. Последний шанс.

Нарцисса Блэк в сотый раз посмотрелась в зеркало. Сегодня ей совершенно не нравилось, как она выглядит. Со стороны можно было подумать, что эта красавица нарочно пытается нарваться на комплименты соседок по комнате, которые в этот момент с плохо скрываемой завистью смотрели на нее. Со стороны могло показаться… Вся беда в том, что Нарцисса совершенно не обращала внимания на завистливые взгляды. Ее сейчас больше занимал самый главный вопрос всей жизни. Понравится ли она ему? Раньше она была уверена на все сто процентов, что он не посмотрит ни на кого, кроме нее. Но чем ближе становился заветный момент, тем сильнее нервничала шестнадцатилетняя девушка.

— Идешь? — окликнула ее Белинда. — Люциус, поди, заждался. Хватит вертеться перед зеркалом. Раз уж он решил на тебе жениться, то ты понравишься ему в любом виде. Логично?

Нарцисса обернулась и посмотрела на Белинду, отметив про себя, что той идет темно-синий цвет. «Логично?» В их с Люциусом помолвке ничего логичного не было, нет и не будет, хотя… Возможно, именно логика чистокровных семей — это единственное, что присутствует в их отношениях. Чувствами здесь, во всяком случае, и не пахнет.

Нарцисса улыбнулась и вслед за Белиндой направилась к выходу, по пути разглаживая нежно-голубую мантию, надетую поверх невесомого платья такого же цвета. Она действительно выглядела потрясающе. Но все равно нервничала. Спускаясь в гостиную Слизерина, девушка чувствовала, как дрожат губы. Еще не хватало, чтобы Люциус заметил…

Люциус ждал внизу. Он стоял спиной к лестнице и беседовал с Фредом Забини. Рядом топтались Крэбб и Гойл. Нарцисса глубоко вздохнула и начала медленно спускаться. Опасения по поводу внешнего вида слегка развеяла реакция Фреда. Он замер на полуслове и потрясенно уставился на белокурую нимфу, спускающуюся вниз. Казалось, что девушка не касается земли ногами: так невесом и легок был ее наряд. Фред сглотнул. Его странное поведение заставило Люциуса обернуться. Сказать, что Люциус был поражен, значит не сказать ничего. Он замер и расширившимися от удивления глазами следил за приближением этого чуда.

Отец определенно не ошибся. Нарцисса сможет стать идеальной женой. Его гордостью и визитной карточкой. Вон как Фред обалдел. То ли еще будет. Все знакомые удавятся от зависти. Она — его. Только его. И сегодня старалась так выглядеть только для него. Люциус не допускал другой мысли. Она же не самоубийца. Правильно?

— Ты потрясающе выглядишь, — проговорил он, глядя в глаза девушке. Затем он взял ее за руку и потянул вниз с последней ступеньки.

— Спасибо, — тихо ответила Нарцисса, — ты тоже.

Она почти не соврала. Люциус был, безусловно, красив. Вот только ее это совсем не трогало.

Люциус обвел взглядом гостиную и с видом триумфатора прижался губами к ее губам. Нарцисса напряглась. Ей были неприятны подобные проявления чувств на людях. Хотя если бы это был другой человек… Ей бы было все равно. Но сейчас… Поцелуй был легким и невесомым, на счастье девушки.

Когда неожиданная пытка закончилась, Нарцисса обвела взглядом гостиную и уже собиралась обернуться в сторону Фреда, как вдруг… В дальнем конце комнаты в кресле у камина сидел Северус Снейп и… читал книгу. Глаза Нарциссы полезли на лоб. Этого еще не хватало. Он что, не собирается идти?

— Прости, — Нарцисса осторожно высвободилась из объятий будущего мужа. — Я подойду к Снейпу на минутку?

Она так доверительно посмотрела в глаза Люциусу, что у того даже не возникло никаких подозрений. Когда ее загоняли в угол, она умела быть изобретательной.

— Только недолго. А то нам уже пора.

— Да-да. Я на секундочку.

Нарцисса быстро пересекла гостиную и возникла перед увлекшимся книгой юношей. Он даже ухом не повел.

— Северус! — негромко позвала девушка.

Он вздрогнул и поднял голову. Затем замер и выдохнул.

— Привет, — пробормотал он, — ты потрясающе красивая.

— Спасибо, — улыбнулась Нарцисса.

Простые слова Снейпа порадовали больше, чем представление, разыгранное Люциусом.

— Ты почему до сих пор не переоделся?

— Мне что-то не хочется идти, — заюлил парень, подтверждая самые страшные опасения.

— Даже не думай об этом, — прошипела Нарцисса.

— Но я… — Снейп тщетно попытался раствориться в спинке кресла. Нарцисса, уперев руки в бока, нависла над ним.

— Милая! — послышался голос Люциуса. Похоже, он терял терпение.

— Уже иду, — ангельским голосом откликнулась девушка и тут же рассерженной гусыней прошипела Снейпу. — Ты не имеешь права не идти. У тебя десять минут. Если ты не появишься в зале. Я… Я… Я пройду курс повышения квалификации у компании Поттера. Ясно? Ты сам рад не будешь, что на всех предметах сидишь со мной. Я…

— Я понял, — сдавленно проговорил Снейп. — Но тебе-то это зачем?

— Мне очень нужна помощь, — тихим голосом проговорила Нарцисса.

И слепое отчаяние, которое прозвучало в этих простых словах, убедило больше, чем все предыдущие угрозы. Снейп несколько недель давал себе слово даже не показываться в главном зале в этот день. Хотя нарядная мантия ждала своего часа, и, вроде, все было готово. Не с кем пойти. Он никому не нужен. Он совсем один. Оказалось, нужен. Этой удивительно красивой девушке. Неважно, что совсем не так, как он того хотел бы. Главное, что нужен. Нужен! За несколько секунд так тщательно подготовленная линия поведения рассыпалась в пыль.

Снейп кивнул.

— Спасибо, — на красивом лице наконец-то появилась искренняя улыбка. Нарцисса быстро развернулась и, звонко стуча каблучками, направилась к Люциусу.

* * *

В главном зале было многолюдно и шумно. Играла приятная музыка, горели свечи. Красиво, радостно? Нет. Нарциссу ничего не радовало. Она с замиранием сердца оглядела зал. Блин. Все в нарядных мантиях, с затейливыми прическами. Никого не узнаешь.

Когда Люциус потянул ее танцевать, девушка не сопротивлялась. Она послушно положила руки ему на плечи и позволила повести себя по залу. Люциус танцевал превосходно. Интересно, есть что-то, что он делает плохо? Все идеально продумано, все такое неживое. Нарцисса даже не подумала о том, что это первый ее танец с будущим мужем. Ей было не до этого. Она старательно высматривала его в разномастной толпе студентов.

Эванс. Неужели Эванс? Ни за что не узнала бы. Естественно, с Поттером. Нарцисса посмотрела вокруг. Сириуса не было. Да что же это такое! Она почувствовала, что плечи Люциуса напряглись под ее ладонями. Нарцисса осторожно оглянулась и увидела причину…

Люциус Малфой естественно не мог терпеть такого поведения своей невесты. Танцуя с ним, она должна думать только о нем. Она вообще всегда должна думать только о нем и не должна вертеть головой по сторонам, словно в поисках кого-то. Он непременно поставил бы ее на место. Вот только ничего этого Люциус не видел, потому что сам активно занимался тем же. Он напряженно вертел головой в поисках… Сердце замерло, и все тело напряглось от желания обнять… прижать… убить. Последнее относилось не к ней, а к этому заморышу, которому она сейчас улыбалась. Хороший он? Гриффиндорец не может быть хорошим. «Хороший гриффиндорец — мертвый гриффиндорец!» — зло подумал Люциус, хотя, в принципе, был не слишком кровожаден от природы.

Почему он танцует с ней? Как она может ему улыбаться? А ведь еще год назад на Рождественском балу она так счастливо смеялась.

Ее удивительная ямочка на левой щечке сияла только для него. А потом Люциус, робея и отчаянно боясь отказа, предложил погулять. Незаметно добрались до его комнаты. Он все идеально спланировал. Фрида разгадала его задумку, но совсем не рассердилась. Наоборот. Она задорно рассмеялась над его коварным планом, а потом спросила:

— Почему ты просто не пригласил меня к себе?

— Я побоялся! — честно ответил он.

Вместо ответа он ее поцеловал. Тогда они первый раз были вместе.

Люциус зажмурился, вспоминая свои ощущения в тот момент. Такого он не испытывал ни с одной девушкой. Отчаянно колотящееся сердце, дрожащие руки, неловкие фразы. Позже он понял, что это можно охарактеризовать простым словом «счастье». Вот только понял слишком поздно.

Танец закончился. Люциус, как в тумане, проводил Нарциссу до уголка, в котором находились ее подруги. Она что-то спросила, он что-то ответил. Сердце отчаянно тянулось туда, где сверкала удивительная ямочка на левой щечке.

С трудом понимая, что он собирается делать, Люциус Малфой направился в противоположный конец зала. Люпин уже куда-то делся, а Фрида стояла в окружении подруг из Когтеврана. Они весело о чем-то переговаривались. С его приближением веселье исчезло. Фрида заметила его и перестала улыбаться.

— Мы пойдем, пожалуй, — проговорила рыжая девочка.

Подружки рассосались, кто куда. Фрида осталась стоять. Это обнадеживало? Нет. Стало еще страшней. Он не знал, что может сказать. Мысли перепутались, осталось только желание стоять и смотреть, смотреть на нее до самой смерти. Потому что жизнь без нее оказалась невыносима.

— Привет, — подала голос Фрида.

Люциус просто кивнул. Он не был уверен в своем голосе. Он оглянулся вокруг. Так получилось, что они остались одни в этом углу зала. Все остальные, разбившись по парам, танцевали. Пригласить Фриду Люциус не мог. Проклятый этикет! Проклятые предрассудки! Проклятые традиции! Он посмотрел ей в глаза и подумал, что через минуту здесь может появиться чертов Люпин. Что тогда? Затевать драку? Позорить семью? Уходить? Смешно, но ни одного, ни другого, ни третьего Люциус сделать не мог. Особенно уйти без нее. И вдруг слова сами собой помимо его воли полились неуправляемым потоком. Они наталкивались друг на друга, сшибались, сбивали. Но весь этот сумбур шел от сердца, которое в семье Малфоев иметь было не положено, но вот у Люциуса оно как-то оказалось. Видимо, по недосмотру.

— Фрида. Я… не знаю. Я не могу… Это оказалось совсем не так. Намного труднее, чем я думал. Я тоже не могу спать. Каждую ночь я схожу с ума от того, что не могу открыть твою дверь. Я устал. Я не знаю, что мне делась. А завтра… Завтра наступит конец света, а я так и не смогу перед этим увидеть твою улыбку. Я не могу так. Я…

Фрида накрыла его губы ладошкой, заставив вздрогнуть и оторвать взгляд от собственных ботинок, которым он все это говорил. Перед ним так близко оказались ее глаза, глаза цвета Надежды. Так близко. Они подозрительно блестели. А еще в них было что-то необъяснимое.

— Молчи, — тихо сказала Фрида и потянула его за руку к боковому выходу из зала. Люциус оторопело позволил себя увести. Мозг отказывался понимать происходящее. Но больше всего на свете хотелось отдаться на волю победителя. Ведь он проиграл в этой борьбе со своим глупым сердцем. Он оказался слабым и беспомощным. Теплая ладошка уверенно тянула его за собой.

— Заперто, — сообщила Фрида, оглянувшись. — Давай уйдем через главный выход?

Он кивнул.

— Только, я думаю, тебе лучше предупредить Нарциссу, — решительно сказала она, — ведь поиски привлекут лишнее внимание.

Люциус снова кивнул.

— Выходи первым и жди меня в «коридоре с оленем».

Она отпустила его руку и сделала шаг в сторону.

— Обещай, что придешь! — он схватил ее за руку.

В ответ Фрида улыбнулась. Он понял, что сегодня она не обманет. Сегодня момент истины. Последний шанс.

Он быстро пересек зал и нашел Нарциссу в том же углу, где оставил ее вечность назад. Она о чем-то переговаривалась с… Северусом Снейпом. Вот это новость. Он-то каким боком попал на бал? Ведь еще вчера не собирался. Хотя… плевать.

— Нарцисса, — тронул Люциус ее плечо.

Девушка испуганно вздрогнула и обернулась.

Будь Люциус в другом состоянии, непременно обратил бы на это внимание. Но сейчас… Даже если бы у нее вместо головы оказалась гигантская тыква, он бы принял это за продвинутый макияж. Он ничего не видел перед собой.

— Я неважно себя чувствую. Пойду прилягу. Не нужно со мной сидеть. Оставайся здесь.

Он выговорил все это скороговоркой, потому что как можно быстрее хотел исчезнуть из этого ненавистного зала.

— Хорошо, — спокойно сказала Нарцисса.

— Северус, присмотри, чтобы ее никто не обидел, — обратился Люциус к шестикурснику.

Словно не он несколько дней назад обвинял того в проведении слишком большого количества времени со своей невестой. Сейчас Люциус готов был оставить Нарциссу на попечение кого угодно. Даже Сириуса Блэка. Ну, кроме Сириуса Блэка.

Люциус развернулся и быстрым шагом вышел из зала, в дверях столкнувшись с Фредом Забини. Если бы он не так торопился, то непременно извинился бы перед Фредом.

Фред проводил Люциуса странным взглядом. Ему совершенно не нравилось то, что происходило вокруг. Юноша вышел в коридор и остановился у стены. И точно. Через несколько минут из дверей главного зала выскользнула Фрида. Юноша схватил сестру за руку и оттащил к стене.

— Ты куда собралась? — требовательно спросил он.

Строгий тон в разговоре с ней ему никогда не давался. Но сейчас могло случиться что-то страшное. Он чувствовал.

— Фред, миленький, — прошептала Фрида, крепко обняв его за шею, — не останавливай меня. Пожалуйста! Все равно не сможешь! Я не могу без него.

— Фрида, — простонал брат, проводя рукой по ее густым волосам, — что ты с собой делаешь? Ведь завтра он…

— Я все знаю. Я все понимаю. Ну и пусть будет завтра. Вот завтра и ругай меня или жалей. Не знаю. Почти наверняка я завтра умру. Но это все завтра. А завтра так далеко. Есть сегодня. Не удерживай меня. Последний раз.

Она метнулась и поцеловала его в щеку. Фред сильно прижал ее к себе:

— Сумасшедшая! Сумасшедшая!

— Я знаю, — прошептала она и, резко отпрянув, попросила. — Пожелай мне удачи.

И не дожидаясь ответа, бросилась в соседний коридор.

Фред запустил пальцы в волосы. Он не знал, что делать. Он не мог ее остановить. Но как же тяжело было смотреть, как собственная сестра, самый близкий человек, так опрометчиво бросается в ад, а Люциус Малфой услужливо открывает перед ней его врата. Фред никогда не понимал привязанности сестры. Старался принять, но даже это не получалось. Слишком удивительным человеком она была. Люциус не заслуживал ее. Ее никто в мире не заслуживал. Фред вспомнил о Нарциссе, и сердце замерло. Она осталась одна. Шанс? Год назад не получилось. Может сейчас? Он все еще не оставлял надежды покорить эту девушку. Она почти невеста. Ну и что? Жизнь иногда дает шанс.

* * *

Люциус Малфой уже несколько минут стоял в «коридоре с оленем». Его так называли студенты. На стене этого коридора, ведущего в подземелье Слизерина, висел гобелен. Странный гобелен. В отличие от всех остальных в Хогвартсе сцена, изображенная на нем, была неподвижной. Несколько веков назад шесть гончих псов застыли перед последним прыжком. Последним для самца-оленя, который столько же веков отчаянно озирался на своих преследователей. Симпатии Люциуса всегда принадлежали псам. В душе он чувствовал себя скорее охотником, нежели жертвой. А вот сейчас почему-то впервые заметил затравленный отчаянный взгляд гордого животного, осознавшего неизбежное. Люциусу вдруг захотелось помочь, спасти красивого зверя. Странное это было желание. А потом он понял, что несколько веков назад кто-то уже решил это до него и заставил шестерых оскаленных вестников смерти навеки замереть. И пока их последний прыжок был невозможен, у гордого животного оставался шанс. Последний шанс.

Прохладная ладошка оказалась в его руке. Люциус резко обернулся. Она пришла. Пришла! Она была здесь. Счастливая улыбка, лихорадочный блеск в глазах. В эту минуту он понял, что готов отдать жизнь за короткое мгновение счастья. Он стоял и смотрел на зеленоглазое чудо, пока она не прошептала:

— Пойдем?

Юноша улыбнулся и кивнул.

— Пойдем.

Держась за руки, они почему-то на цыпочках добрались до входа в гостиную и остановились, глядя друг на друга.

— И как мы туда попадем? — с улыбкой спросила Фрида.

— Я могу минут на пять сделать тебя невидимой.

— О-о! Люциус Малфой полон сюрпризов, — шутливо приподняла бровь девушка.

— Это понимать как согласие? — юноша тоже приподнял бровь.

— Валяй. Испытывай.

— Да не бойся. Я уже этим пользовался.

— У Земуса ингредиенты тырил.

Фрида в притворном ужасе округлила глаза. Люциус направил на нее палочку и прошептал заклинание. Удивленное личико исчезло. На миг Люциуса охватила паника. Он не видел ее. А вдруг она испугается и уйдет? Вдруг… Прохладные пальчики коснулись его ладони, и страх отступил. Люциус улыбнулся в пустоту и назвал пароль.

— О! Я теперь знаю пароль в гостиную Слизерина, — прошептал веселый голосок из пустоты, — можно теперь пробираться ночами и мазать слизеринцев зубной пастой.

— Только одного слизеринца, пожалуйста. К остальным ночами не нужно.

Сказал и испугался, что разрушил мгновение. Но нет. Тут же послышался ответ:

— Надеюсь, не Крэбба предлагаешь в качестве подопытного? — решила отшутиться Фрида. Она не хотела думать о будущем всерьез. Всерьез было слишком страшно.

— Нет, по дружбе покажу, где кровать Фреда, — принял ее подачу Люциус.

Девушка усмехнулась.

Меры предосторожности не оказались лишними. В гостиной Крэбб и Дэвис тихо напивались. В честь чего, Люциус не знал. Да и не особо хотелось.

— Эй! Иди к нам, — нетвердым голосом предложил Дэвис.

Люциус помотал головой, поднимаясь по ступеням к своей комнате.

— Спасибо. Я — пас. Баиньки ухожу.

— Так рано и один?

— Старею.

Он назвал пароль в свою комнату и пропустил все еще невидимую Фриду вперед. Затем вошел сам и остановился. Он понятия не имел, что делать дальше. Он знал, чего он хочет больше всего на свете, но снова, как и год назад, в тот первый раз, его сковала непонятная робость. Невидимость Фриды отнюдь не прибавляла уверенности. Люциус завертел головой.

— Плохая идея была — наложить это заклятие. Я чувствую себя идиотом.

— А так? — горячий шепот обжег его затылок. Юноша замер и еле выговорил:

— Так уже лучше.

Невидимые руки Фриды прижались к его груди, и невидимые губы поцеловали затылок.

— Я хочу тебя видеть, — сдавленно прошептал он, накрывая ее руки своими.

— Не так быстро.

Ее руки ловко выскользнули и начали расстегивать его мантию. Одна пуговка, вторая, третья. После целой вечности мантия упала на пол, а невидимые пальчики добрались до пуговок рубашки.

— Фрида, — выдохнул Люциус, когда одна ее ладошка проскользнула под ткань и провела по напряженным мышцам груди, — ты что творишь?

Волосы на затылке всколыхнуло ее дыхание, когда она рассмеялась.

— Ты в моей власти, Люциус Эдгар Малфой! — торжественно объявила девушка. — Я могу сделать с тобой все, что захочу.

— А я даже и не подумаю возражать, — проговорил Люциус, закрывая глаза.

Какой смысл держать их открытыми? Он все равно не видел ее, только чувствовал. Фрида расстегнула его рубашку и отошла в сторону.

Люциус обернулся.

— Я хочу тебя видеть, — с тоской проговорил он. — Хочу знать, что это и вправду ты.

— Это я, — заверил ее голос, и из пустоты стали проявляться любимые черты.

Как он ждал этого момента. Люциус шагнул вперед и дотронулся до ее щеки. Ее кожа была такой нежной и манящей, что он с привычным удивлением понял, что снова теряет голову. Так было всегда рядом с ней и никогда ни с одной другой. Люциус притянул ее к себе и наконец поцеловал. Он вложил в этот поцелуй так много… Просто в тот момент, когда он коснулся ее губ, стало понятно: он не жил эти полгода. Два летних месяца и четыре страшных месяца в школе. Он не жил. Потому что без этих губ просто невозможно жить. Ее руки лихорадочно гладили его спину и плечи. Его руки отчаянно боролись с застежками ее нарядной мантии, а потом платья. Когда нежно-зеленая материя упала на пол и Фрида сделала шаг назад, выпутываясь из нее, Люциус привычно зажмурился. Ему всегда казалось, что он слепнет от красоты ее тела. Но юноша заставил себя открыть глаза и взглянуть на нее. Ведь это был последний раз… Люциус шагнул вперед и прижал ее к себе, обнимая, защищая, отчаянно не желая расставаться. Да. Завтра не может не наступить, но оно может подождать.

* * *

Фред Забини решительным шагом направился в главный зал. Жизнь давала шанс, и он собирался его использовать. Юноша осмотрелся. Нарцисса Блэк стояла чуть в стороне от двери и о чем-то спорила со Снейпом. Жаль, что не одна, но от Снейпа легко избавиться.

— Привет, — улыбнулся Фред, подходя к паре.

— Привет, — хором ответили они.

Причем у обоих ответ получился подозрительно напряженным. Фред смерил взглядом Снейпа. Нет! Не может же она всерьез с ним…

— Может, потанцуем? — предложил он девушке.

Нарцисса как-то растерянно посмотрела, но тут вписался Снейп.

— Прости, Фред, но Люциус меня приставил к своей невесте и под угрозой смертной казни запретил кому-то ее отдавать. Так что, увы…

Фред обернулся к Нарциссе. Та в ответ весело пожала плечами.

— Он не врет. Извини. Как-нибудь в следующий раз с разрешения будущего мужа.

— Отлично. Буду с нетерпением ждать этого следующего раза. Я запомнил.

С этими словами Фред протянул руку. Нарцисса подала свою. Слегка коснувшись губами ее нежной ручки, Фред поразился тому, какая она ледяная. Он еще раз смерил Снейпа взглядом, но потом решил быть джентльменом до конца и протянул руку шестикурснику. Оба поняли, что Фред взял его на заметку. Северус крепко пожал руку в ответ.

— Смори в оба. А то такую красавицу на раз умыкнут.

— Не умыкнут, будь спокоен.

Фред еще раз кивнул Нарциссе и вышел. Он брел из одного коридора в другой и думал о том, что жизнь дает шанс, но только почему-то не ему. Юноша развернулся и направился к выходу из замка. Ерунда, что на нем не было теплой мантии. Ему внезапно захотелось прогуляться под звездным небом. Пурга. Звезд не видно. Но где-то там, высоко, они есть. Их просто не может не быть. Юноша в это верил. Ерунда, что завтра обнаружится воспаление легких. Сегодня он медленно брел по быстро заметаемой снегом дорожке и старался ни о чем не думать. Ни о Фриде, которая завтра наверняка будет сходить с ума. Ни о Нарциссе, которая… Нет, о ней лучше не думать вообще.

— Ну, говори, — наконец не выдержал темноволосый юноша в черной мантии, глядя на девушку напротив.

— О чем? — не очень натурально удивилась Нарцисса Блэк.

— Я знаю тебя не первый день. Ты что-то хочешь сказать.

— Танцевать я не умею, — бухнул Снейп.

Брови Нарциссы удивленно взлетели, и она нервно усмехнулась.

— Не волнуйся, таким испытаниям я тебя подвергать не буду. Мне нужно… Мне нужно, передать кое-кому записку, — на одном дыхании выпалила девушка.

Что-то в ее тоне заставило Снейпа подумать об адресате. Через пару секунд все части головоломки собрались воедино, и Снейп аж задохнулся.

— Ты в своем уме? Даже не думай об этом. Я не собираюсь становиться почтальоном Сириуса Блэка.

— Ш-ш-ш, — Нарцисса крепко схватила его за рукав и боязливо огляделась. — Северус, ну только один раз. Ну, пожалуйста.

— Нет! — рванулся парень. — Ты б еще предложила его на танец пригласить. Я, конечно, готов ради тебя на многое, но все имеет свой предел, Нарцисса.

— Ну не съест же он тебя.

— Да, ты права. Съест вряд ли, но на какое-нибудь интересное развлечение на остаток вечера я смогу надеяться.

Девушка опустила голову и тихо прошептала:

— Получше выбирать круг общения!

— Если бы все было так просто, Северус.

Снейп посмотрел на ее склоненную головку и промолчал. Он вспомнил красивую одиннадцатилетнюю девчушку, которая вопреки всем насмешкам села рядом с ним на зельеварении. Тогда он не мог вымолвить ни слова от смущения. В его голове не укладывалось, зачем она так поступила. Он переживал, что теперь над ней тоже будут издеваться. Но в один прекрасный день она просто выхватила палочку и наложила заклятие на Джеймса Поттера, который брякнул что-то неприличное в сторону их парты. Мало кто на первом курсе знал заклятие нескончаемого танца. Поттер начал выписывать па, а Нарциссе назначили взыскание. В тот день Снейп посмотрел на нее по-новому. Худенькая девочка, похожая на фарфоровую куклу, оказалась способной на решительные действия. С тех пор ее опасались трогать. Да и к нему при ней не очень-то цеплялись. Эти шесть лет она была его другом. Единственным другом. Он искренне любил ее. Не так, как ту… но все же. Нарцисса всегда помогала ему, а он…

— Давай свою дурацкую записку.

Девушка вскинула голову и с надеждой посмотрела на него.

— У меня есть выбор? — пробурчал Снейп.

— Северус, миленький! Как я тебя обожаю!

С этим признанием Нарцисса подпрыгнула на месте и едва удержалась от того, чтобы не кинуться ему на шею. Снейп привычно смутился. Он всегда терялся от ее порывистости. Сдержанная Нарцисса была привычной. Но иногда она выкидывала такое, что он невольно поражался, как в ней умещается столько противоречивых чувств и эмоций.

Порывшись в кармане своей нарядной мантии, девушка извлекла на свет записку и протянула ее юноше. Снейп осторожно взял пергамент и проговорил:

— Потому что так оно и есть, — утешила Нарцисса. — Ладно, я убегаю. Спасибо тебе.

Она развернулась к выходу, но Снейп схватил ее за рукав.

— Не понял. Куда это ты убегаешь?

— К нему … — прошептала Нарцисса.

— Стой! Ты сдурела?! А если Люциус вернется?! Ты хоть соображаешь?

Он притянул девушку ближе и зашептал ей на ухо.

Нарцисса сделала шаг назад и беззаботно сообщила:

— Говори, что хочешь.

— Северус, миленький, мне правда все равно. Можешь сказать правду, можешь что-нибудь придумать. Я все равно все решила.

С этими словами Нарцисса Блэк выпорхнула из дверей главного зала, оставив Северуса Снейпа сгорать от желания кого-нибудь прибить. Желательно, виновника всей этой заварухи, то бишь Блэка. Юноша оглядел зал в поисках ненавистного гриффиндорца. Он понятия не имел, как выполнить свою миссию.

«Блэк, у меня для тебя записка». Да уж. Записку Блэк заберет уже с бездыханного трупа. Явно.

Северус Снейп, обреченно вздохнув, медленным шагом направился в ту сторону, где последний раз видел честную компанию. Все мышцы привычно напряглись в ожидании какой-нибудь гадости.

«Ну, Нарцисса, за это ты мне не знаю что должна. Удружила. Блин».

Северус остановился в нескольких шагах от своего эшафота и выдохнул. Великий Мерлин был к нему сегодня благосклонен. За столиком, где еще полчаса назад бесновались гриффиндорцы, царило угрюмое затишье. Основной движущей силы не было вообще, а оставшиеся личности пребывали в чем-то подозрительно похожем на депрессию. Лили Эванс, подперев обе щеки кулачками, сидела в пол-оборота к Снейпу и не спеша потягивала темно-бурый напиток из высокого стакана. Она то и дело бросала взгляд на юношу, сидящего напротив. Этим юношей был не кто иной, как Ремус Люпин. Люпин откинулся на спинку стула и вытянул ноги в проход между столиками. Левой рукой он безостановочно крутил трубочку для питья в своем стакане. Причем это занятие, по-видимому, очень его увлекало. Во всяком случае, его сосредоточенный взгляд просто прирос к высокому стакану.

«У меня бы уже голова давно закружилась», — вяло подумал Снейп. Волна облегчения от того, что не пришлось столкнуться с Поттером и Блэком, накрыла с головой. Снейп перевел взгляд с ничего не замечающего вокруг Люпина на сосредоточенную Лили, и сердце подскочило. Сколько раз он видел во сне эти рыжие локоны, этот мягкий взгляд. Нелюдимый Северус Снейп, единственным другом которого была Нарцисса Блэк, тихо и методично в течение нескольких лет сходил с ума по девушке своего лютого врага. Жизнь интересно обошлась со Снейпом. Кроме Нарциссы только Лили проявляла к нему некое подобие симпатии. Гордость не позволяла назвать это жалостью. Да, представьте! У Северуса Снейпа была гордость. И чем сильнее унижали его одногруппники, тем острее становилось его желание добиться чего-то в жизни, отыграться, отомстить. Настанет день, и все они еще попляшут. И Поттер. И Блэк. За все. Прежде всего за то, что самые близкие ему люди выбрали их. Снейп никогда этого не забудет.

Лили неторопливо повернула голову и удивленно взглянула на него. Он никогда не подходил просто так. Девушка замерла в ожидании.

— Эванс? — брякнул Снейп.

Почему он никогда не мог сказать ей ничего нормального? Почему ни разу не назвал ее по имени? Почему вечно говорит лишь гадости? Да потому, что он скорее умрет, чем позволит кому-то догадаться о его чувствах. Весь Хогвартс уверен, что Снейп влюблен в Нарциссу. Ну и пусть. Это не так страшно. Нарцисса его друг. Гораздо страшнее позволить кому-то узнать сокровенную тайну и увидеть презрение в этих удивительных глазах цвета Надежды.

— Снейп? — Лили скопировала его «приветственную» интонацию и приподняла бровь.

Люпин резко оторвался от созерцания цунами в собственном стакане и вскинул взгляд. Его глаза ничего не выражали, кроме привычной усталости, но Снейп отметил про себя, что гриффиндорец слегка выпрямился и, как бы между прочим, согнул ноги в коленях. Чтобы при необходимости можно было быстро вскочить со стула.

«Опасается за нее, — с усмешкой подумал Снейп. — Защитник выискался. У самого вид, словно всю семью разом похоронил. А туда же. Герой, блин».

— Ты что-нибудь скажешь или просто так стоять будешь? — решила уточнить Лили.

Снейп перевел на нее взгляд. Сердце снова привычно подскочило. Но голос остался ровным, когда он произнес:

— Мне нужно передать записку.

— Ты написал мне записку?

Даже Люпин сел на стуле еще ровнее.

— Это не тебе, а Блэку, — несмотря на отчаянно колотящееся сердце, Северус говорил совершенно спокойно.

Если чему-то и научила его жизнь за шестнадцать лет, так это владеть собой. Никто никогда не мог сказать с уверенностью, о чем думает этот нелюдимый паренек.

— Ты написал записку Сириусу? — снова уточнила Лили.

Люпин, который в этот момент вспомнил о том, что напиток в его стакане находится не только для создания водоворотов, поперхнулся жидкостью и начал отчаянно кашлять, стараясь не плеваться. Какое-то время Снейп и Лили наблюдали за его успехами. Наконец покрасневший от усилий Люпин пришел в себя и уставился на Снейпа.

— Эта записка не от меня, — все так же спокойно проговорил Снейп.

— Почему ее принес именно ты? Странный выбор.

— Эта записка от моего друга, и я хочу попросить тебя обязательно ее передать.

— Для тебя это так важно?

— Да.

Снейп протянул девушке кусок пергамента.

— Хорошо, Северус. Я ее передам, — взгляд Лили приобрел странное выражение. Люпин напряженно проследил за пергаментом весь путь из одних рук в другие и посмотрел на Лили.

— Спасибо, — проговорил Снейп и быстро пошел к входу.

«Северус» — она назвала его по имени в четвертый раз за шесть лет. Юноша улыбнулся. Жизнь прекрасна. Миссия выполнена. Причем обошлось без жертв. Пообщался с ней. Снейп добрался до первого попавшегося подоконника в коридоре и, забравшись на него, стал смотреть в темноту за окном. Жизнь прекрасна. Может, когда-нибудь она и с ним обойдется хорошо. Он подождет. Он умеет ждать.

* * *

— Лили, ты же собираешься отдать записку Сириусу? — Ремус Люпин вышел из депрессивного состояния и озаботился судьбой несчастного кусочка пергамента.

— А ты бы на моем месте отдал?

Лили посмотрела на записку и попыталась отправить ее в карман. Ремус Люпин никогда не играл в квиддич, но реакция у него оказалась ого-го. Он молниеносным движением перехватил запястье девушки на полпути к намеченной цели и посмотрел ей в глаза через разделяющий их столик.

— Ты хочешь, чтобы Сириус опять страдал? Вспомни его каждый раз после встречи с ней. Если ты такой бесчувственный, то я не могу на это спокойно смотреть.

— Лили, — упрямо повторил юноша. — Ты не и имеешь права вмешиваться в их жизнь. Пусть разбираются сами. Они в состоянии решить.

— Советчик по чужим жизням! — раздраженно воскликнула Лили. — У самого все гладко и красиво. Решил давать советы окружающим?!

Хватка на ее запястье стала сильней, заставив поморщиться.

— Удар ниже пояса, — глухим голосом констатировал Люпин.

Девушка подняла голову и посмотрела в его глаза. Как она могла такое брякнуть?

— Ох, Рем. Прости, — она накрыла второй рукой его руку и стала гладить. — Я совсем не то хотела сказать. Я ничего не имела в виду. Я не хотела тебя обидеть, прости. Пожалуйста, Рем.

Полные боли серо-зеленые глаза заставили девушку почувствовать себя последней сволочью.

— Рем, — еле слышно прошептала она. — Ну не молчи, а?

После небольшой паузы он кивнул.

— Ты права. Я не очень-то компетентный советчик в таких делах, но никто не имеет права лишать людей последнего шанса поговорить.

— Если бы я была уверена, что они просто поговорят…

— Лили, — Люпин накрыл ее руку своей, получилась своеобразная пирамидка, — а вот это касается только их двоих. Так ведь?

— Ре-е-е-ем, — умоляюще простонала девушка.

Спорить с Люпином всегда было сложно. Потому что в его усталом взгляде иногда проскальзывала вековая мудрость. Жизнь жестоко обошлась с ним, заставив рано повзрослеть.

— Не понял? — раздался над ухом голос Поттера, заставив обоих вздрогнуть. — Это что?

Джеймс Поттер выразительно посмотрел на переплетенные руки.

— Мы с Ремом спорим, — объявила Лили.

Люпин тут же отпустил ее руки и поднял ладони вверх, сдаваясь.

— В свое оправдание могу только сказать, что не имел никаких черных мыслей.

Джеймс смерил его шутливо угрожающим взглядом и повернулся к Лили.

Девушка бросила быстрый взгляд на Люпина и тут же ответила:

— Ни о чем.

— У Лили в руках записка для Сириуса. Она не считает нужным ее отдавать, — без зазрения совести сдал девушку Люпин, за что получил убийственный взгляд.

— Спасибо, Рем, на тебя всегда можно положиться, — она перевела взгляд на второго юношу и ответила. — Потому что эта записка от невесты Малфоя, который убьет Сириуса, если что-нибудь узнает.

— Давай Сириус сам будет решать, — Джеймс навис над Лили, уперев руки в стол, — хорошо?

— Что я буду решать? — раздался над спорщиками голос, от которого все подскочили. Лили автоматически засунула записку в карман.

— У Лили для тебя письмо, — не сводя глаз с девушки, ответил Джеймс.

— У нас с тобой теперь общение по переписке? — вскинув брови, спросил Сириус. — Предупредила бы раньше. Я с собой ничего пишущего не захватил.

Лили никак не отреагировала на шутливый тон. Гневно сверкнув глазами на Поттера и Люпина, она достала записку и молча протянула ее Сириусу. Юношу удивило поведение друзей.

— Эй, от кого письмо? — спросил он, оглядывая всех по очереди.

— Его принес Снейп, — ядовито сказала Лили.

Сириус тут же брезгливо перехватил записку двумя пальцами.

— Ты с ума сошла, ее брать! Он мог наложить на нее какое угодно заклятие. А вы куда смотрели?

— Я пришел пять минут назад, — открестился Джеймс.

— Эта записка от Нарциссы, — тихо сказал Люпин.

Сириус тут же схватил пергамент двумя руками и торопливо развернул. Все нетерпеливо уставились на него. Юноша подозрительно долго читал всего несколько строчек.

«Жду тебя в западном коридоре у портрета Властимилы Верной.

«.

Сириус все читал и читал эти несколько слов, то и дело сдувая мешающую челку с глаз. Наконец он поднял голову и посмотрел на Лили.

— Спасибо, что передала.

— Не за что. Ты пойдешь?

— Сириус, мне не пять лет. Естественно, что в последний день перед помолвкой она приглашает тебя на свидание.

Сириус слегка поморщился от этих слов. Джеймс обошел его и встал рядом с Лили.

— Милая, — он бесцеремонно подцепил девушку под локоть и потянул на себя, — разреши тебя пригласить на танец.

Приглашения в его тоне не было вообще.

Лили посмотрела на Сириуса и позволила Джеймсу себя утащить. Сириус и Люпин проследила за ними. У этой пары явно неплохие шансы получить приз за самый эмоциональный танец. Столько страсти и энергии. Ее бы в мирных целях.

Сириус отвел глаза от Лили и Джеймса и в упор посмотрел на Люпина.

— Что скажешь?

— Я уже сказал все, что мог.

— Да уж, очень членораздельно прошлый раз получилось, — Сириус вздохнул и снова перечитал записку. — Что мне делать?

— А то ты не знаешь?

— Сириус, могу сказать, что это слишком опасно, но тебя это не остановит. Могу сказать, что завтра ее помолвка, но тебя это не остановит тем более. Скажу: не делай глупостей. Малфой опасный человек — не подводи девчонку под монастырь. Она такого не заслуживает. Коль скоро все рано пойдешь, поговори, поддержи ее. А там… Глупостей только не делай. Подумай, чем это может обернуться для нее.

Сириус закусил губу и, помолчав, кивнул.

— Я просто поговорю. И все. Только поговорю. Правда.

Он развернулся уходить.

— Стой, — Люпин вытащил из кармана Карту Мародеров. — Держи. Пригодится.

Сириус благодарно улыбнулся и посмотрел на карту. Та была в рабочем состоянии. Взгляд юноши стал метаться в поисках…

— Комнаты Слизерина, — подсказал проницательный Люпин.

Точка с именем «Люциус Малфой» находилась в комнате старосты Слизерина вместе с… Сириус потрясенно поднял взгляд на Люпина.

Люпин просто кивнул.

— Судьба, — философски заметил он, стараясь скрыть отчаяние в голосе.

— Прости, — пробормотал Сириус.

Ему стало стыдно перед другом.

— Я бы подумал над твоей просьбой, если бы там была написана твоя фамилия вместо «Малфой». А так, за что тебе извиняться?

— Спасибо, что помогаешь.

Сириус протянул руку. Люпин ее крепко пожал. Юноша быстро развернулся и почти бегом покинул главный зал. За его уходом проследили три пары глаз. Неизвестно, пришли ли Лили и Джеймс к согласию, но в их взглядах была искренняя тревога. Люпин же… Он не хотел признаваться себе, но отчаянно завидовал. Да, завтра Сириусу будет впору шагать с Астрономический башни, весь его мир взорвется и рухнет. Но завтра еще так далеко. Есть сегодня. Ремус Люпин вздохнул. Сам он за такое сегодня многое бы отдал.

Сириус Блэк с замирающим сердцем свернул в искомый коридор. Она. Сердце подпрыгнуло и, пропустив пару ударов, понеслось вскачь.

Нарцисса Блэк стояла у стены. Увидев Сириуса, она сделала неуверенный шаг навстречу.

— Привет, — слегка вздохнув, произнесла она, отчаянно что-то ища в его лице.

— Привет!

До чего же она красива. Это просто невозможно. Как же можно жить без нее, как можно отдать ее другому? Сириус просто стоял и смотрел, не в силах что-то вымолвить. Он отчаянно впитывал каждую ее черточку.

— Да, то есть не совсем. Он передал ее Лили.

— Она отдала тебе? — удивленно проговорила Нарцисса. — Поблагодари ее от меня.

— Ага.

В соседнем коридоре послышались шаги. Нарцисса вздрогнула и отчаянно оглянулась. Сириус еще не успел подумать, а уже схватил ее за запястье и потащил в сторону комнаты, которая находилась как раз в этом коридоре. Сам коридор посещали реже других, поэтому Нарцисса выбрала именно его для встречи. Но Сириус знал об этом месте еще кое-что. Между двух небольших картин находилась дверь. С виду она была незаметна. Именно эта дверь не раз спасала отчаянных мальчишек от неминуемого отчисления из школы. Сириус затащил Нарциссу внутрь и, прикрыв дверь, стал прислушиваться к звукам из коридора. Позади Нарцисса пораженно вздохнула.

— Что это за комната?

Сириус не спешил оборачиваться. Он никак не мог настроиться на нейтральный разговор. Слишком все…

— Эта комната появляется, если кто-то очень в ней нуждается.

Что-то в голосе девушки заставило юношу оглянуться. Он споткнулся на приготовленном ответе и замер. В небольшой комнатке горело множество свечей, бросая на стены и потолок неверные тени от предметов. Справа негромко потрескивал разожженный камин. Но не это больше всего испугало юношу. У камина был расстелен огромный мягкий плед. Насмешка судьбы. Словно что-то или кто-то специально подготовил эту комнату для встречи двух любящих сердец.

«Кто-то? Конечно, твое воображение», — ехидно подсказал внутренний голос.

Юноша нервно сглотнул и посмотрел на Нарциссу.

— В прошлый раз это был чулан для метел. Я в нем прятался от завхоза, — сдавленно проговорил он, понимая, что оправдания звучат глупо, и все равно добавил. — Правда.

Нарцисса усмехнулась:

— Ладно, примем как рабочий вариант. Почему же сегодня это не чулан?

— Наверно, потому, что мы так захотели, — глубоко вздохнув, проговорил Сириус.

Нарцисса странно улыбнулась.

Сириус наконец отпустил ее запястье и сделал шаг в сторону.

— Я подумал о том, что не должен приходить.

— Но пришел.

— Как видишь. Нам правда нужно поговорить.

Девушка кивнула и прошла вглубь комнаты, остановившись перед камином. Белокурая нимфа в отблесках десятков свечей. Сириус понял, что эту картину не забудет никогда в жизни.

— О чем ты хотел поговорить? — спокойно спросила Нарцисса, глядя в камин.

— Не знаю. Я… — юноша замолчал.

Что он мог сказать? Пока он шел сюда, в голове выстроилась целая связная и пылкая речь. Признание в любви, уговоры, просьбы. Но посмотрев на нее, он вспомнил о завтрашнем дне. Он не имеет права поддаваться минутному порыву. Все решено. Он не вправе травить ее душу.

— Я приготовила тебе подарок, — внезапно сказала Нарцисса и повернулась к нему.

Она что-то достала из кармана своей нарядной мантии. Сириус сделал два шага вперед, словно опасаясь подходить слишком близко.

— Это дневник, — пояснила Нарцисса. — Я нашла его среди старых вещей в своем поместье. Дневник Фамуса Блэка. Представляешь, его имя вошло в Историю Магии, а о нем самом так мало известно. Он стал великим. А здесь описывается, с чего начинался его путь. Он немножко похож на тебя. Такой же забавный. Держи.

Нарцисса протянула ему небольшую книжицу, которой было около восьми веков. Сириус осторожно взял подарок и посмотрел на обложку. Время не пощадило витиеватой надписи, решительно стерев ее своей грозной рукой. Сириус открыл первую страницу. 1203 год. «Он был забавным, а стал великим». Такое резюме прочитанному могла дать только она. Он обязательно прочтет почти восьмисотлетнюю мудрость. И станет великим. Ведь она этого хочет.

— У меня тоже для тебя подарок, — осторожно пристроив книжку на маленький журнальный столик, юноша достал из кармана небольшой плоский сверток и протянул девушке.

Нарцисса улыбнулась и тут же принялась разворачивать. Потом ее руки замерли, и она спросила:

— Можно ведь?

— Конечно. Это — твое.

Сириус с улыбкой смотрел на ее быстрые и ловкие движения. Ему всегда нравилось дарить ей подарки. Она сразу превращалась в маленькую девочку с рождественской открытки. Столько в ней было искренности и тепла. Нарцисса развернула сверток и задохнулась. В ее руках была небольшая колдография.

Она стоит на берегу озера и со счастливой улыбкой корчит веселые рожицы в объектив.

Как же счастлива она была в тот день, несмотря ни на что.

Кажется, целая жизнь прошла с того беззаботного дня. Девушку охватила безграничная нежность к автору этого простого снимка. Она подняла глаза на Сириуса и прошептала:

— Спасибо.

Юноша смущенно пожал плечами. Нарцисса подошла и осторожно положила колдографию рядом с дневником далекого предка, затем повернулась к Сириусу и посмотрела в его глаза.

Юноша замер. Что-то в ее взгляде не давало покоя. Какая-то отчаянная решимость.

— Нарцисса, — сдавленно проговорил Сириус.

Девушка вместо ответа сделала шаг вперед. Сириус замотал головой и твердо произнес:

— Нет! Даже думать не смей. Упаси Мерлин, Люциус узнает, что мы просто встречались…

Нарцисса дотронулась кончиками пальцев до его щеки, и все красноречие мигом улетучилось.

— Пожалуйста, — отчаянно проговорил Сириус.

Нарцисса взялась за его расстегнутую мантию и одним движением сбросила ее с плеч.

— Нарцисса! — оторопел Сириус. — Ты меня что, совсем не слушаешь?

— Не-а! — весело ответила девушка и взялась за пуговицу его рубашки.

Сириус замер. Он понимал, что должен остановить ее. Он не имеет права подвергать ее опасности. Но что он мог поделать? Ее дрожащие пальчики расстегивали одну пуговку за другой. А ему самому до смерти хотелось поцеловать эти сосредоточенно сжатые губы. Сириус резко выдохнул, когда ее руки с силой выдернули уже расстегнутую рубашку из брюк.

— Ты понимаешь, что делаешь? — сделал он последнюю отчаянную попытку.

Нарцисса кивнула. Спокойно и уверенно и подняла на него сияющие глаза. Сириус перехватил ее руку и, зажмурившись, прижался губами к холодной ладошке. Нарцисса опустила взгляд и увидела на его левом плече свежие шрамы.

— Что это? — испуганно коснулась она пальцами самой большой розовой полосы на смуглой коже.

— Ерунда, — еле слышно отозвался Сириус.

Он уже не вникал в слова. Его разум был где-то далеко. Нарцисса подалась вперед и осторожно коснулась отметин губами. Сириус замер и напрягся, как струна. Девушка начала покрывать безобразные полоски легкими нежными поцелуями, каждым прикосновением вызывая дрожь в любимом теле.

— Нарцисса, — хрипло выговорил юноша.

Девушка подняла лицо и встретилась с такими любимыми глазами.

— Я ждала этого шестнадцать лет, представляешь? — с улыбкой произнесла Нарцисса.

Сириус посмотрел на ее губы и, потянувшись вперед, прижался к ним своими губами. Его поцелуй был нежен и упрям. Он хотел доказать всему миру, что она — его. Сердце отчаянно колотилось в ушах, воздуха не хватало, но он только сильнее прижимал к себе свое сокровище, свое неземное чудо, свою самую большую драгоценность. Он прервал поцелуй и прошептал в ее губы:

— Я люблю тебя. Я так люблю тебя.

Нарцисса зажмурилась и поцеловала его со всей страстью и нежностью, которая зрела в ее сердце шестнадцать лет. Безотчетно, инстинктивно, но именно этого момента и этих слов она ждала всю свою жизнь. Из-под плотно сжатых век потекли слезы: горячие, соленые. Сириус отстранился и с тревогой заглянул в любимые глаза:

— Что? — отчаянно спросил он.

— Я всегда это знала. Я всегда знала, что именно ты станешь моим первым мужчиной.

Смысл слов медленно достигал затуманенного сознания. Но все же достигал. Сириус резко выпустил Нарциссу из объятий и сделал шаг назад.

— Но ты же и Малфой. Вы же… Четыре месяца. Он же…

Нарцисса рассмеялась.

— Представь себе — нет. Я хочу принадлежать тебе, — добавила она уже поразительно серьезным тоном.

Сириусу показалось, что его разорвет на части. Дикий восторг от того, что он единственный, любимый, первый, наткнулся на стену здравого смысла. Если так, то Люциус непременно узнает. Что он сделает с ней?

— Нарцисса, я не могу. Слышишь? Ты не должна. Мы не должны…

Девушка сделала два шага назад, и сердце юноши оборвалось. Он все сделал правильно. Он спасает ее. Она сейчас уйдет. Все так и должно быть. Вот только почему-то захотелось умереть, не сходя с места. Он с отчаянием посмотрел на нее.

Нарцисса внезапно улыбнулась и подняла руки к шее. Пара секунд, и затейливая шнуровка ее парадной мантии оказалась развязанной, а сама мантия с легким шорохом опустилась к ногам. Сириус сглотнул. Под мантией на Нарциссе оказалось легкое, невесомое нежно-голубое платье.

— Я все равно стану твоей, — уверенно проговорила девушка и подошла совсем близко.

— Я твоя, — прошептала она в его губы.

— Еще раз скажешь это, и я с ума сойду, — тихо пообещал Сириус.

Нарцисса счастливо улыбнулась и положила прохладные руки на его обнаженный плечи.

— Ты такой горячий, — она нежно поцеловала его шею.

Сириуса затрясло. Остатки здравого смысла сделали ручкой и исчезли в неизвестном направлении. Он порывисто обнял ее и дрожащими пальцами начал бороться с многочисленными застежками у нее на спине. Его охватила паника. Он столько раз представлял себе это. У него был опыт, поэтому внутренне он гордился тем, что сможет удивить ее, подарить незабываемые мгновения. А вот дошло до дела, и он не может справиться с собственными трясущимися руками. Он никогда так не волновался. Тоже мне. Мужчина. Сириус чуть отклонился назад и, поцеловав ее волосы, позвал:

— Нарцисса…

Ее теплые губы покинули его плечо, стало холодно и пусто, но ему просто необходимо было видеть ее глаза. То, что он увидел, прогнало все сомнения и неуверенность. Она не врала. Она действительно ждала этого очень долго. Именно его, такого, какой он есть. Ей совершенно не был нужен его опыт или показное умение.

— Я люблю тебя, — просто сказала она.

Три простых слова, но Сириус взлетел до небес и, оставив на время застежки, крепко обнял ее.

— Честно — нет. Это же ты.

Но в ее взгляде, конечно же, был страх. Просто все мысли Нарциссы были направлены на то, чтобы Сириус не ушел. Тогда она была решительной, настойчивой. Но вот он остался, и она превратилась просто в юную девчонку, которая решилась на самый главный шаг.

— Не бойся, — тихо прошептал он и повторил ее слова. — Это же я.

Застежки сами собой расстегнулись, и платье соскользнуло. Сириус задохнулся. От нежности, от любви, от несправедливости.

Да. Завтра не может не наступить, но оно может подождать.

03.02.2011

Глава 27. Бесконечная поездка

Красивый мальчик с черною душой, Сусальный Ангел, потерявший крылья. Не прилагая никаких усилий. Я знаю, что ты можешь подарить Так много Света, что и в сказке не увидеть. Но ты предпочитаешь… ненавидеть!

Да. Завтра не может не наступить, но оно может подождать.

Драко Малфой усмехнулся в кулак, неотрывно глядя в окно «Хогвартс — экспресса» на пробегающий пейзаж. До чего же наивным он иногда бывает. Вот расслабишься и мечтаешь о несбыточном. Например, остановить время.

Ведь как он мечтал, засыпая на своей кровати под тихий голос Нарциссы, о том, чтобы завтра никогда не наступило. Да! Хладнокровный и равнодушный Драко Малфой… боялся. Его внутренности скручивались узлом от неконтролируемого страха. Когда опасность угрожала Нарциссе, он, не думая, решился на эту сумасшедшую идею — спасти чертова Поттера. Теперь, когда все кончено, он остался в этом замке один на один с отцом и Темным Лордом. Причем эта парочка вряд ли будет пребывать в хорошем настроении.

Но ничто не длится вечно. Беспокойный сон бесцеремонным образом был прерван злобным шипением:

— Драко Регулус Малфой, ты самая эгоистичная скотина, которая только могла появиться на свет!

Юноша с трудом разлепил глаза и попытался вникнуть, чем же он вызвал столь пылкие чувства Блез Забини.

Быстрый взгляд на ее красивое, но искаженное яростью личико показал, что это только начало.

— Блез… — устало простонал парень.

— Сколько времени? — Драко попытался пошевелиться, и руки тут же пронзила острая боль. Он едва не застонал. Удержала лишь многолетняя привычка — не показывать окружающим слабости.

— Времени? Ты издеваешься? Ты же сам просил прилететь к тебе в комнату в полшестого!

— Блез, не шуми, а? — с усилием проговорил Драко и осторожно провел руками по лицу.

— Что с твоими руками? — взволнованно спросила Блез.

— Ничего. Не говори никому, что со мной что-то не так.

— Доброе утро, Блез! — раздался спокойный голос Нарциссы.

Драко обернулся и увидел мать, стоящую в дверях в соседнюю с ним комнату.

— Доброе утро, Нарцисса! — Блез тут же нацепила улыбку на лицо и слезла с ног Драко, на которых она до этого восседала, намереваясь устроить юноше веселую жизнь.

— Ты так рано? — приподняла бровь Нарцисса, глядя на девушку.

— Соскучилась по нашему Драко, — снова улыбнулась Блез и изящным движением расправила несуществующую складочку на своих легких брючках.

Драко перевел взгляд с одной безупречной представительницы чистокровного рода на другую и решительно сел, свешивая ноги с кровати. Сегодня его почему-то утомляла эта обычная идеальная жизнь. Юноша осторожно встал и сообщил:

Два изящных кивка в ответ. Юноша вошел в ванную и начал раздеваться, с раздражением думая о том, что не хочет провести жизнь в таком неживом окружении. Два месяца назад он был потрясен до глубины души, осознав, что его мать может быть… живой: веселой, смеющейся. Тогда, на пляже, она вела себя, как юная шаловливая девчонка. Подобное он и во сне увидеть не мог. А ведь все семнадцать лет его жизни он помнил только холодную и безупречную хозяйку дома. С ее удивительно красивого лица почти никогда не сходила улыбка. Он не раз слышал слова о том, что его мать потрясающе красива. Драко привык к ее холодной красоте и совершенству. А недавно оказалось, что она может быть другой. Намного красивее. Этот обновленный вариант матери понравился Драко гораздо больше. Юноша усмехнулся, стягивая с себя свитер. Там, в комнате, остались две безупречные женщины. Одна — в начале своего пути, другая — в зените, так сказать. Нарцисса Малфой — хорошая иллюстрация к будущему Блез. Почему же девушка так тянется в этот омут?! Драко не хотел такой красивой куклы рядом с собой. Ведь это фарс. А другой брак бывает только по любви. Что такое Любовь, Драко представлял смутно. Он не видел ее в своей недолгой жизни. Недавно оказалось: Нарцисса любит его. Он с удивлением обнаружил, что тоже относится к ней как-то… Страшная вещь Любовь. Она делает слабым. Вот и отец нашел рычаг управления сыном. А все виновата она — Любовь. Нет! Он никогда не станет любить. Слишком опасно. Хотя ему эта опасность не грозит. Он слишком циничен, слишком прагматичен, слишком…

«Просто дай оказать тебе первую помощь…», — темноволосая девушка стоит напротив и взволнованно смотрит ему в глаза. Ее лицо залито лунным светом. Это вызывает чувство нереальности. Ненавидеть и предлагать помощь.

Слишком циничен? Что же твой циничный ум не придумает логичного оправдания ее поступку?

Драко резко тряхнул головой и начал осторожно снимать бинты. Черт! Руки были покрыты запекшейся кровью, часть ее присохла к бинтам, и от резкого рывка раны кое-где открылись. Драко снова выругался и попытался осторожно смыть кровь и принять душ с меньшими потерями.

Когда через несколько минут он вошел в комнату, там царила поистине светская беседа. Нарцисса и Блез обсуждали какую-то выставку. Юноша скривился. Он не хочет видеть это в своем доме. Он хочет жить.

«Недолго тебе осталось, — мудро заметил внутренний голос. — До посещения фехтовального зала».

Драко молча вышел из комнаты, стараясь не замечать двух взволнованных взглядов, которые так не вязались со сдержанностью беседы. Его больше волновало, чтобы снова не пошла кровь из-под кое-как им самим намотанных бинтов. Нежелательно было демонстрировать отцу доказательства своего путешествия через камин. Было… страшно.

И лишь проторчав в фехтовальном зале до семи и выяснив у пробегающего мимо эльфа, что отец и Лорд отбыли утром в неизвестном направлении и сильном раздражении, Драко Малфой вздохнул с облегчением и понял, что жизнь давала шанс. С трудом верилось, но ему пока все сошло с рук. Куда все отправились, его не сильно волновало. Главное — опасность миновала.

А уже на перроне вокзала он получил письмо, доставленное почтовой совой Малфоев. В нем в довольно прохладных тонах отец указывал на некие неотложные дела, не позволившие ему побеседовать с сыном, но обещал не забыть о своем намерении. Драко как-то и не очень надеялся, что отец забудет. В этом же письме были сетования на то, что из-за опрометчивого желания Драко побыть с матерью нарушились некие… планы. Драко отметил, что его обвиняют только в этом. Пока, во всяком случае. В том, что это вопрос времени, юноша почти не сомневался. Ну а в конце шла просьба (скорее, приказ) не сводить глаз с Гарри Поттера. Вот только этого не хватало. Мысль о долгожданной смерти Поттера портила необходимость личного участия в этом процессе. Драко не хотел помогать Темному Лорду. И если выбор между ненавистью к Поттеру и нежеланием плясать под дудку Земноводного… Ох! Юноша не знал, как поступить. И решил довериться мудрому Времени. Оно рассудит. Позже он примет решение.

Юноша вновь откинулся на спинку сиденья и посмотрел на Блез. Она с тем же притворным интересом читала журнал, хотя вот уже минут двадцать ни разу не перевернула страницу.

— Блез, — тихо позвал юноша.

Она не ответила. Это была своеобразная тактика. Блез слишком хорошо знала Драко Малфоя, чтобы прибегать к ней часто, но иногда она себе позволяла подобное. Вот и сейчас она «не услышала» его оклика. Юноша вздохнул и закусил нижнюю губу. Он очень не любил такие моменты. Блез позволяла себе это крайне редко, поэтому ее поведение безотказно действовало на парня. Не зря она была слизеринкой. Все продумано до мелочей. Где-то в районе желудка появилось неприятное ощущение. Оно было редким, поэтому всегда доставляло дискомфорт. Нормальные люди называли это стыдом, Драко Малфой — сигналом к действию.

— Блез, — он со вздохом пересел поближе и попытался взять ее за руку.

— Не надо! — Блез отодвинулась.

— Я из-за всего, — не выдержала Блез.

Она была импульсивной и резкой в общении с другими. Просто до других ей не было дела. Когда речь шла о нем, Блез была сдержанной и всепрощающей. Но не в такие моменты.

— Что я еще сделал не так?

— Блез, хочешь устроить сцену? Тогда начни с объяснения ее причины. Иначе будешь высказывать свои претензии пустому купе! — он никогда не отличался долготерпением, а последние два дня потребовали слишком много внутренних резервов. Поэтому Драко повел себя не по сценарию Блез. Вместо извинений он начал раздражаться.

Ей бы остановиться, но…

Юноша возвел глаза к потолку:

— Что ты несешь? Тебе не хватает впечатлений, поэтому ты придумываешь себе проблемы? И мне заодно.

— Блез, — предупреждающе проговорил юноша.

— Отлично! — девушка вскочила с места. — Ищи себе утешение, где хочешь! Мне все надоело. Можешь даже не подходить ко мне в школе! Ясно?!

— Закончила? — опасно мягким голосом спросил Драко.

— Да! — яростно выпалила Блез. Она могла бы сказать много чего, вот только все это было бессмысленно.

— Отлично, — тихо произнес юноша, — я сделаю вид, что не слышал половины этой речи, а ты подумай в следующий раз хорошенько, прежде чем открывать свой миленький ротик. Иначе у тебя есть неплохой шанс остаться незамужней.

— Нашу помолвку не отменят, — глядя в эти безжалостные глаза, произнесла Блез.

— Посмотрим, — все так же тихо ответил юноша.

— Знаешь, Драко, с такими темпами у меня есть неплохой шанс остаться вдовой. Ты сам не понимаешь, что творишь.

— Это мое дело! — зло выговорил он.

— Да пошел ты! — не сдержалась Блез и выскочила из купе, изо всех сил захлопнув дверь.

Драко устало откинулся на спинку сиденья. На душе было погано. Они очень редко ссорились с Блез. Это, пожалуй, первая серьезная ссора. Просто она всегда уступала. Почему, Драко не знал. Ему было удобно, а причина не так уж и важна. Немного волновала ее сегодняшняя несдержанность и еще что-то… Только через несколько секунд Драко Малфой понял, что именно. Он остался один. Совсем один.

Рыжеволосая девушка бежала по коридорам поезда из одного вагона в другой, расталкивая младшекурсников. Куда она держала путь? Слышала ли удивленные перешептывания за своей спиной?

Блез остановилась в очередном коридоре. Здесь было пусто. Двери всех купе закрыты. Блез отвернулась к окну и сжала поручень с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Красивая девушка, безупречная невеста, идеальная жена… Зеленые глаза медленно, но неотвратимо наполнялись слезами. В груди что-то нестерпимо жгло. Блез зажмурилась, и слезы потекли по щекам. Слезы… Как давно она не плакала…

— Почему ты не плачешь? — рыжеволосая девочка лет десяти сидит на скамеечке и смотрит на светловолосого мальчишку. Его напряженное лицо посерело от боли, а нижняя губа прокушена до крови. Полчаса назад он упал с лошади и сломал руку. Девочка сбегала за помощью, и вот он уже сидит на большом пне, осторожно баюкая искалеченную руку в белоснежном гипсе. Гипс такой белый, что на солнце на него больно смотреть. У Блез заслезились глаза, и в голову пришла мысль: «Ведь ему больно. Отец запретил применять обезболивающее заклинание. Эльфы лишь наложили гипс. Но он не плачет сейчас и не плакал полчаса назад».

Мысль заставила задать этот вопрос.

— Зачем? — брезгливо приподнял бровь мальчишка. — Плачут только сопливые девчонки.

— Неправда. Все плачут. Моя бабушка говорит, что слезы — это часть души. Без них человек не может. Если никогда не плакать, можно умереть.

— Уж лучше умереть, чем тебя все будут считать слабаком, — презрительно процедил мальчишка побелевшими от боли губами.

— Это неправильно, — тряхнула косичками девочка. — Слезы — это часть души.

— Значит, ее у меня нет! — раздраженно ответил мальчик.

С момента этой сцены прошло семь лет. Блез так ни разу и не увидела слез Драко Малфоя.

«Он прав, у него нет души. Ведь иначе он бы давно заметил…»

Блез начала яростно вытирать слезы. В тот день она позавидовала Драко Малфою и с тех пор тоже старалась не плакать. В последний раз она плакала на похоронах матери Брэнда… С тех пор прошло полтора года… И вот сегодня.

— У тебя нет души, Драко Малфой! — прошептала она, глядя в окно. — Ведь душа видит и понимает все. Ты же со своей дурацкой наблюдательностью так и не заметил самого главного.

Блез зажмурилась и вспомнила свою бешеную радость, когда узнала о помолвке… Шанс?! В чистокровных семьях это такая редкость. В этих браках нет никаких составляющих, кроме долга и обязательств. У их брака был шанс. Ведь она… любила. Девушка зло усмехнулась.

Она столько лет любила этого невозможно жестокого человека. Все эти годы она мечтала стать единственной, сгорала от ревности, когда он встречался с другими, таяла от нежности в его умелых руках. Она готова была простить ему все. Даже больше, чем все. А ему это не было нужно. Он пользовался ей, как и всеми другими. Помолвка давала шанс и, в то же время, грозила ввергнуть в пучину отчаяния. Сможет ли она, имея законное право на его губы и руки, терпеть его любовниц? Хватит ли у нее сил и мудрости, как у безупречной Нарциссы?

Блез спрятала лицо в ладонях. Сегодня она не сдержалась и наговорила гадостей. Просто… в его комнате пахло женскими духами. Здравый смысл подсказывал, что никого там быть не могло, но ревность-червячок точила изнутри. Его нежелание отвечать на вопрос о причине запаха явно не развеяло подозрения. Да еще вся его одежда благоухала этим дурацким ароматом. Как же теперь помириться? И стоит ли? Может, подождать его первого шага? Да уж! Аккурат к смертному одру услышит долгожданные извинения. И то…

«Малфои не извиняются!» С чего они вообще взяли, что они особенные? Обычный самовлюбленный индюк с кучей денег. Невероятно красивый и… до безобразия любимый. Блез отняла руки от лица и глубоко вздохнула.

Нет. В поезде она подходить не станет, а там будь что будет.

* * *

Гермиона Грейнджер подскочила на месте от резкого звука, донесшегося из коридора поезда. Сложилось впечатление, что кто-то с бешеной силой захлопнул дверь соседнего купе.

— Ничего себе заявочки, — прокомментировал Рон, глядя поверх головы Гарри на стену купе, словно он видел за ней виновника этого безобразия.

— Рон, нам нужно посмотреть, что там.

Гермиона решительно встала. Рон умоляюще посмотрел на нее снизу вверх.

— Ладно, одна схожу.

Рон расплылся в улыбке.

— Но учти, это последняя поблажка. В школе тебе не удастся увиливать от обязанностей.

Рон энергично затряс рыжей шевелюрой в знак полного согласия с ее доводами. Сам-то он знал, что всегда найдет способ увильнуть от большей части обязанностей. Ему повезло, что в напарницах оказалась активная и энергичная Гермиона Грейнджер. Он еще раз улыбнулся ей в знак поддержки. Девушка возвела глаза к потолку и открыла дверь купе.

Выйдя в коридор, Гермиона заметила, что дверь в соседний вагон резко захлопнулась, словно кто-то выбежал прочь. Нормальные ребята. В школьном-то поезде галопом носиться. Ну, только она узнает, кто это, — никому не поздоровится. Девушка уже собиралась вернуться к друзьям, как вдруг заметила, что соседняя дверь немного приоткрыта. По-видимому, от сильного удара она отскочила. Гермиона решительно распахнула ее и набрала полную грудь воздуха для нравоучительной беседы. Да так им и поперхнулась, потому что пассажир этого купе оказался слишком неожиданным. Не иначе, как сама Судьба смеялась над старостой Гриффиндора.

Драко Малфой, собственной персоной, сидел у окна, прислонившись затылком к стене и закрыв глаза. Услышав судорожный вздох Гермионы, юноша резко обернулся и тут же вскинул бровь.

— Грейнджер? — его высокомерно-насмешливый голос эхом отозвался в голове.

Именно этот голос она слышала два дня назад. А казалось, прошла целая жизнь. Сердце подскочило, и девушка приложила все усилия, чтобы голос прозвучал раздраженно.

— Малфой, ты не один в поезде! — рявкнула гриффиндорка.

Юноша удивленно вскинул бровь.

— Вот это новость. А я-то думал, что учебный семестр в этом году начнется персонально для меня.

— Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю! — и не подумала сбавлять тон девушка.

— Боюсь, ты переоцениваешь свои способности доходчиво объяснять, — ледяным тоном проговорил слизеринец.

— Боюсь, это ты переоцениваешь свои способности понимать.

— Грейнджер, тебе совсем пообщаться не с кем? — презрительно проговорил юноша.

Его начал раздражать этот бессмысленный разговор. К тому же ссора с Блез отнюдь не улучшила этот паршивый день.

— Малфой, даже если бы мне было не с кем пообщаться, я бы предпочла всю дорогу рисунок на сиденье изучать, чем на твою физиономию смотреть.

— Тогда почему же ты на нее смотришь?

— Ты, наверное, летом перезанималась. Если пошире откроешь глаза, заметишь, что я здесь один, следовательно, мешать никому, по определению, не могу.

— Ты стучишь дверью так, что у всех соседей чемоданы с полок падают.

— Серьезно? — заинтересованно переспросил Малфой. — Надеюсь, Поттеру по голове попало?

— Идиот, — процедила вконец разозлившаяся Гермиона и повернулась уйти.

— Грейнджер, — ледяной голос заставил замереть на месте. — Ты себе слишком много позволяешь. Если твои дружки даже вдвоем не могут достойно занять твое внимание, окружающие в этом не виноваты. Нужно тщательнее выбирать компанию.

Девушка обернулась. Малфой теперь стоял напротив нее. Видимо, слово «идиот» сработало эдаким подъемником. Сами по себе его слова можно было пропустить мимо ушей. Даже нужно было, но Гермиона почувствовала в них скрытый смысл и какой-то непристойный намек на отношения внутри их дружной компании. Еще не сообразив, что делает, Гермиона замахнулась и изо всей силы вмазала по этому жестокому лицу. Она вспомнила третий курс и ярко-розовое пятно на бледной щеке после сильного удара. Как же она злорадствовала тогда! Хоть раз в жизни удалось его проучить. Видимо, Малфой это тоже вспомнил, потому что ловко ушел в сторону, перехватив ее занесенную руку, и больно сжал пальцы.

— С чего ты взяла, что имеешь право прикасаться ко мне? — презрительно выдавил из себя юноша.

Несмотря на боль в пальцах, которые он с силой сжал, девушка зло ответила:

— Ну что ты, Малфой, я не Забини. Я не претендую на прикосновения к тебе. Упаси меня Мерлин от них, — она смерила его презрительным взглядом. — Только пора тебе спуститься с небес на землю, Мальчик-Я-Самый-Крутой. С чего ты взял, что имеешь какое-то право оскорблять и унижать других?

— Потому что я так хочу, — еле слышно проговорил парень.

Его взглядом сейчас можно было разжигать камины: такой яростью светились серые глаза.

— Люди, знаешь ли, не всегда получают желаемое.

— А я получаю, — процедил он.

— В таком случае, мне тебя жаль. Судя по твоему образу жизни, примитивнее желания только у Крэбба и Гойла.

— Гермиона? Ты где? — раздался из коридора голос Гарри.

— Уже иду! — крикнула девушка и с силой рванула свою руку. Безрезультатно. Она яростно посмотрела в глаза Малфою, стараясь пересмотреть, переиграть. Через секунду ей пришлось отвести взгляд и рвануть руку еще раз. Он легко разжал пальцы, и девушка чуть не упала от инерционного движения. Она развернулась и, распахнув дверь, вышла в коридор. Закрывая дверь ненавистного купе, девушка не удержалась и приложила к этому процессу всю свою ярость на невозможного пассажира. Дверь захлопнулась с сумасшедшим стуком и отскочила от косяка.

— Ай! — раздался голос из ее открытого купе.

Девушка вбежала туда и увидела Гарри, который отчаянно тер макушку. Клетка с Буклей не удержалась на полке для багажа и спикировала на голову пытавшегося подняться юноши. Было ли это результатом выходки Гермионы или клетка до этого плохо стояла, осталось неразрешимой загадкой.

Гермиона присела рядом с Гарри и погладила его по голове, за что получила благодарный взгляд ярко-зеленых глаз.

— Чего ты так долго? — спросил Гарри, когда девушка отняла руку от его головы.

— Да… — Гермиона неопределенно взмахнула рукой. — Пока утихомирила первокурсников.

— Все те же? — поднял голову от шахматной доски Рон.

— Нет. Другие.

— Драчливое поколение в этом году, — глубокомысленно проговорил Рон и отдал команду своему королю. Гарри встал и, внимательно глядя на доску, перебрался на свое место рядом с Джинни. Гермиона посмотрела в окно и поежилась, вспомнив яростный взгляд ледяных глаз. Сколько же нужно было тренироваться. Или как же сильно нужно ненавидеть!

Гермиона вздохнула. Наивная. Она пыталась пересмотреть Драко Малфоя. В его семье этот убийственный взгляд оттачивался веками. Девушка снова поежилась. Почему он такой гад? Ведь мог же быть нормальным. Она видела… Или это ей просто приснилось? Девушка подняла голову и посмотрела на Джинни.

— Ты же их не особо любишь.

— Да настроение такое, что хочется почитать что-нибудь бестолковое и легкое.

Джинни пожала плечами и полезла в сумку за запасным журналом.

Гермиона распахнула журнал и яростно уставилась на пестрые картинки. Словно они были в чем-то виноваты. Перелистнув очередную страницу, девушка чуть не взвыла.

— Джин, — простонала она, — в твоем журнале колдография Малфоя.

Рон и Гарри резко подняли голову и уставились на Гермиону.

— Да, я знаю. Там заметка о его семнадцатилетии. В чистокровных семьях это событие — умереть не встать, — с неприязнью в голосе закончила Джинни.

— Сказала Вирджиния Уизли, которая никакого отношения к чистокровным семьям не имеет, — поддел девушку Гарри.

— Ну, я немного не так выразилась. В маразматических чистокровных семьях это событие — умереть не встать.

Все улыбнулись, Гермиона же опустила глаза к небольшой колдографии. Светловолосый подросток с ленивой вежливостью смотрел в объектив фотокамеры. Никакой радости по поводу предстоящей публикации, никакого ликования по поводу будущего совершеннолетия. А ведь раньше он дико завидовал Гарри. Наверняка мечтал стать таким же известным. Неужели он действительно так изменился?! Гермиона понимала, что ответ на этот вопрос она вряд ли получит в ближайшее время. Девушка еще раз посмотрела в равнодушные глаза. Может же смотреть нормально. Без интереса, но хотя бы вежливо и без мерзкого выражения превосходства. Почему он такой гад? Тот же вопрос, и снова без ответа. Гермиона перевернула страницу и попыталась вникнуть в проблемы миловидной ведьмочки лет пятнадцати, от которой ушел парень, да еще подруга наслала проклятие длинного языка. И теперь девушка говорит без конца и не может остановиться. Проблемы этой дурочки на какое-то время даже увлекли гриффиндорку.

Наконец путешествие закончилось, и ребята не спеша выбрались из своего купе. Пока натягивали школьные мантии, пока собирали вещи… Выйдя из купе, они обнаружили, что в коридоре пусто и они последние пассажиры. Рон шел первым, за ним Джинни, дальше Гарри, и замыкала процессию Гермиона с Живоглотом под мышкой.

Гарри внезапно обернулся, посмотрел на кого-то позади Гермионы и напряженно застыл. Все произошло так неожиданно, что девушка врезалась в него. В тишине коридора раздалось сердитое шипение Живоглота. Гермионе даже не нужно было оборачиваться. Она прекрасно знала, кто может идти позади. По-видимому, мистер Малфой собирался еще дольше, чем вся их честная компания. Гарри наконец сдвинулся с места и свернул в тамбур. Он спустился со ступенек и протянул руку Гермионе. При этом его напряженный взгляд не отрывался от Малфоя.

— Поттер, — раздался позади упорно не желающей оборачиваться девушки ленивый голос. — Я, конечно, понимаю, что ты так соскучился за лето, что не можешь на меня наглядеться, но с такими темпами ты уронишь Грейнджер со ступенек.

— Я с большим удовольствием уроню со ступенек тебя, — с ненавистью процедил Гарри, больно сжав пальцы Гермионы. — Причем, желательно, с летальным исходом.

— С летальным для тебя? — так же лениво протянул Малфой.

— Для тебя! — яростно рявкнул Гарри.

— Нервишки шалят, Поттер? Что так? Шрамик по ночам спать мешает?

Гарри рванулся к ступенькам, на верхнюю из которых как раз ступил Малфой, но Гермиона и Джинни повисли на нем с двух сторон.

— Поттер, я могу по блату устроить в клинику Святого Мунго. Там, говорят, и не таких вылечивают.

— Что, кто-то из твоих родственников уже вылечивался? — язвительно поинтересовался Рон. — Хотя вряд ли. По-моему, им там не помогли.

— Еще слово о моей семье, Уизли, и твоим родителям значительно легче будет прокормить детей. Их станет на одного меньше.

Джинни выпустила Гарри и бросилась к Рону, пытаясь оттащить его в сторону.

Гермиона оттянула Гарри от ступенек и громко сказала:

— Ты права, Грейнджер, — Малфой легко спрыгнул с последней ступеньки. — Это мысль. Не буду портить этим свой первый учебный день.

Он развернулся и пошел в сторону, оставив Гарри и Рона в цепких объятиях девчонок и собственной злости.

— Вот сволочь! — выдавил Рон.

— Для кого это новость, интересно? — в космос отправила свой вопрос Гермиона Грейнджер, прижимая к себе вырывающегося Живоглота, который просто чудом не убежал в этой суматохе.

— Ладно, — Джинни выпустила рукав Рона и окинула всех взглядом. — Я пошла к своим.

— Давай, — вразнобой ответили семикурсники.

Джинни пошла по перрону, бросив убийственный взгляд на Малфоя, который присел чуть в стороне, чтобы завязать шнурок. Гермиона повернулась к ребятам и попыталась подобрать слова, способные отвлечь всех от Малфоя. Получалось плохо, потому что все мысли вертелись вокруг этого мерзкого гаденыша. Ее внимание привлек странный звук с той стороны, в которую направилась Джинни. Оглянувшись, Гермиона обнаружила чуть в стороне первокурсницу, которая горько плакала и цеплялась за мантию Драко Малфоя.

— Этот гад уже успел ребенка обидеть, — процедил Рон.

— Похоже, дело в другом, — отозвался Гарри.

Гермиона дернулась в ту сторону, но Гарри придержал ее за рукав.

— Подожди минутку.

Они стали наблюдать за разыгрывающейся сценой, и только тут разобрали тихий голос Малфоя.

— Что ты потеряла?

— Я сама потерялась. Я ловила свою жабу. А она… она… А-а-а…

— Если ты не прекратишь ныть, я развернусь и уйду. Будешь тут в одиночестве оплакивать свою подохшую жабу.

— Она не подохшая, — испугалась девочка. — Вот она.

Девочка продемонстрировала вытащенную из кармана жабу, заставив Малфоя брезгливо поморщиться.

— Я потерялась, — повторила девочка.

— То есть как?

— Я не знаю, где все.

— Деточка, — убийственным голосом начал Малфой, — у тебя плохо с глазками или с ушками? Как можно не заметить посреди перрона полувеликана, который голосит, как потерпевший?! С такими мозгами точно отправишься в Пуффендуй, — заверил он несчастную девочку.

— Пойдем! — слизеринец резко развернулся и зашагал по перрону. Девочка засеменила следом.

— Рон, его воспитанием, наверное, занимались по почте. Без личного контакта. Мы же видели его родителей, — устало проговорила Гермиона.

— По почте…

— Что? — не поняла Гермиона.

— Почта! Я забыл Сычика в купе.

Рон ринулся обратно к покинутому вагону.

— Рон, — закричали ребята в один голос. — Он прилетит.

— Он в клетке, — не оборачиваясь, прокричал Рон.

— Он прилетит с клеткой! — крикнул Гарри.

— Интересно, как он это сделает? — притворно задумалась Гермиона.

— Возьмет в зубы и прилетит.

— Сычик… возьмет в зубы клетку, внутри которой он заперт, и прилетит… Мне уже страшно.

Они посмотрели друг на друга и рассмеялись, представив себе потуги несчастного Сычика по перемещению клетки, внутри которой он находится, да еще внезапное появление у Сычика зубов. Друзья пообщались на эту тему еще некоторое время, и в результате получился неплохой сюжет для фильма ужасов. Наконец в дверях вагона появился довольный Рон с клеткой в руках.

— Последняя карета, — махнул он в сторону одинокого средства передвижения.

— Повезло, — кивнул Гарри и повернулся в сторону кареты.

— О, нет, — простонал Рон, и ребята обернулись на его голос. К этой же карете приближался… Драко Малфой.

«Сегодня явно не мой день», — обреченно подумала Гермиона.

Малфой заметил троицу и остановился. Возвел глаза к небу и что-то проговорил. Наверное, повторил мысленные сетования Гермионы и, расправив плечи, с независимым видом продолжил путь. Он прекрасно понимал, что поездка будет, мягко говоря, неспокойной, но шел так, словно все в этом мире идет по его сценарию. Гермиона собрала все свое мужество в кулак. Она понимала, что ближайшие полчаса будут незабываемыми. Опасения подтверждали напрягшиеся плечи Гарри и явно воинственный взгляд Рона. Малфой тоже был похож на тигра, готового в любой момент совершить стремительный прыжок и вцепиться в горло своей жертве мертвой хваткой. Гермиона посмотрела на приближающегося юношу.

Легкомысленный лучик солнца скользнул по его волосам, окрасив их в золотистый цвет.

03.02.2011

Глава 28. Завтра

Дай мне еще мгновенье! Не исчезайте, тени! Небо, пусть звезды светят! Солнце, не трогай веток! Руки его и губы, Остановись, Разлука!

Легкомысленный лучик солнца скользнул по его волосам, окрасив их в золотистый цвет.

Фрида проследила взглядом за этим счастливым лучиком. Он сможет коснуться его волос завтра, послезавтра…

А для нее же это — последний раз. Фрида слегка шевельнулась в его объятиях. Юноша только сильнее прижал ее к себе.

— Нет! — тихо проговорил он. — Не уходи!

— Люциус, уже утро. Ты сам сказал, что в восемь за тобой приедет экипаж. Уже семь двадцать.

Она осторожно высвободилась из его объятий и встала с постели. Люциус приподнялся на локте и стал неотрывно следить за своим чудом, которое так хладнокровно и методично собирало разбросанную одежду. Откуда ему было знать, что в ее душе дрались скорпионы, разрывая несчастную девушку на части. Фрида старалась не смотреть в его сторону. Завтра наступило. Оно неотвратимо и равнодушно превратилось в безликое сегодня. В сегодня, которое запомнится на всю жизнь, потому что хуже уже не будет. Позже будет все равно. Юношеские метания и порывы будут погребены под грудой обязательств, времени, неимоверных усилий. Потом будет все равно. А сегодня хочется умереть.

Когда Фрида наконец нашла в себе силы оглянуться на юношу, оказалось, что он уже тоже успел одеться и стоял у кровати, исподлобья глядя на нее.

— Не нужно меня провожать, — тихо сказала девушка в ответ на его движение к ней.

— Фрида, я…

— Люциус, ничего не говори, — девушка, глубоко вздохнув, встретилась с полными боли серыми глазами. — Я все понимаю. Не нужно. Ладно?

— Как же теперь? — Люциус с тоской посмотрел куда-то поверх ее головы. — Ты еще не ушла, а я уже скучаю.

Фрида резко замотала головой и сделала два шага назад.

— Нет! Не надо.

Люциус бросился к девушке и сжал ее в объятиях.

— Я тебя не отпущу. Я…

— Нет! Нет! Не делай хуже. Пожалуйста.

Фрида стала яростно вырываться из стальных оков, в которые превратились его руки в желании удержать, сковать. Он не выпустил. Наконец девушка обессиленно затихла и еле слышно проговорила:

— Люциус. Я прошу…

Он поцеловал ее волосы и, разжав руки, сделал шаг назад. Он все понимал. Умом. Но сердце отказывалось принимать. Он посмотрел на ее растрепанные волосы цвета нежного шоколада. Равнодушный лучик солнца полоснул по ним золотым светом. Он посмотрел в ее глаза, самые любимые, самые родные, и горько усмехнулся. Что он мог сделать сегодня? Ни-че-го.

— Пока, — тихо проговорил он.

— Прощай, — откликнулась Фрида.

И вдруг, метнувшись вперед, прижалась губами к его губам. Он тут же сжал ее в объятиях и яростно поцеловал в ответ. Этот отчаянный порыв уже ничего не менял, ничего не решал. Он лишь немного отодвигал неизбежное и страшное. Фрида сделала шаг назад, разжав руки, которыми еще секунду назад обнимала его плечи. Он тут же отпустил ее. Все верно. Все закончилось.

Она резко развернулась и вышла из комнаты. Ни одному, ни второму не пришло в голову, что в общей гостиной могут быть люди. Фрида быстро сбежала по ступеням и решительно направилась к двери, ведущей в коридор. Не оборачиваясь, распахнула ее и почти выбежала наружу. Куда она спешила? Ее нигде не ждали, ей никуда не хотелось, кроме комнаты, которую она только что покинула. Девушка бежала по пустынным коридорам, отчаянно борясь со слезами. Битва была неравной. То и дело приходилось останавливаться и яростно вытирать мокрые щеки. В очередном коридоре силы разом оставили, и Фрида опустилась на пол у стены. Завтра наступило. Завтра всегда наступает, как бы мы ни молили об обратном.

* * *

Светловолосый юноша стоял, прижавшись к захлопнувшейся двери лбом и ладонями, изо всех сил стараясь унять ноющее сердце. Наконец он оттолкнулся от двери и направился в сторону кровати. Она еще хранила ее запах и тепло ее тела. Люциус осторожно провел рукой по подушке и вдруг бросился на кровать лицом вниз. В груди нестерпимо жгло, и горло сдавливали спазмы. Люциус Малфой перевернулся на спину и раскинул руки в стороны. Он невидящим взглядом смотрел сквозь потолок, сквозь время, сквозь пространство. Не верилось, что через час он еще сможет дышать, двигаться, думать. Казалось, все должно остановиться и замереть. Из уголков глаз по щекам потекли слезы. Они падали на кровать и быстро впитывались в белые простыни.

«Моя мама говорит, что слезы — это часть души…» — звенит в голове ее голос.

Наверное, это душа светловолосого юноши отчаянно плакала в немой и одинокой комнате. Люциус еще не знал, что это его последние слезы. По-видимому, душе стало тесно и неинтересно оставаться в его глупом теле. Этими горячими слезами она вытекла из него и отправилась вдогонку за зеленоглазой мечтой.

Завтра наступило. В это пустое холодное завтра вошел новый страшный человек. Вошел, чтобы превратить свою жизнь в ад. И не только свою. А чего еще можно ожидать от бездушного человека?

В тишине весело потрескивали дрова в камине. Отблески пламени окрашивали и без того удивительные по своему оттенку волосы Нарциссы в просто фантастический цвет: нежно — золотистый и такой родной. Сириус подцепил легкие прядки пальцами и дал им медленно рассыпаться по плечам девушки. Он делал это уже не первый раз и никак не мог остановиться. Он… боялся того, что придется говорить, а больше всего того, что придется делать этим безжалостным утром.

Девушка легко вздохнула в его объятиях. Сириус напрягся. Ему казалось, что она дремлет. Он же пока напряженно думал. Несмотря на упорное нежелание счастливого мозга включаться в работу, Сириус фанатично пытался найти выход. Выход… Юноша вздохнул. Нарцисса снова пошевелилась и, повернувшись, легонько поцеловала шрам на его плече, к которому до этого прижималась щекой.

— Если бы я знал, что мои шрамы вызовут такой фурор, я бы их от тебя никогда не прятал, — попытался пошутить он.

— У тебя их так много… — проведя кончиками пальцев по белой полоске на его животе, прошептала Нарцисса.

— Шрамы украшают мужчину, — легкомысленно заметил Сириус.

— Тебя украшает все.

Снова наступила тишина. Сириус все так же перебирал ее нежные волосы, а Нарцисса вырисовывала затейливые узоры на его животе и груди, заставляя мышцы болезненно сжиматься.

— Ты что-то хочешь сказать, — тихо проговорила Нарцисса. Это был не вопрос — утверждение.

— У тебя плечи напряглись, — просто ответила девушка.

— У тебя чересчур хорошо развито внутреннее око, — замогильным голосом профессора прорицаний продекламировал Сириус.

Нарцисса слегка улыбнулась.

— Ты права, — наконец серьезно произнес Сириус. — Я… Я хотел спросить…

Девушка перевернулась в его объятиях и, подперев щеку кулачком, заглянула в темно-синие глаза. Это, казалось, смутило юношу еще больше.

— Ты жалеешь? — наконец выпалил он, отвернувшись к огню.

Нарцисса медленно кивнула, и сердце оборвалось. Он так и знал. Мало того, что подвел ее под монастырь. Так еще…

— Я очень жалею о том, что мы потеряли столько времени. Жалею о том, что этот первый раз станет последним. Жалею, что никогда не смогу быть с тобой рядом, — еле слышно заговорила Нарцисса.

Волна облегчения от того, что она не сожалеет о случившемся, наткнулась на понимание смысла ее слов.

— Нет! Нет! — яростно проговорил юноша, отчаянно прижимая ее к себе. — Неправда. Мы все изменим.

Нарцисса попыталась вывернуться из объятий, но он не пустил. Лишь сильнее обнял ее, прижимаясь губами к ее макушке.

— Пусти, — наконец попросила она.

Сириус послушно разжал руки. Была в этой просьбе какая-то предопределенность. Нарцисса чуть отодвинулась и, замотавшись в плед, села, обхватив колени руками. Ее взгляд остановился на игре пламени и замер. Словно это было единственное, что еще увлекало ее в этом мире.

— Семь утра, Сириус. В восемь за мной приедет экипаж, и я отправлюсь в поместье. Сегодня я стану невестой Люциуса Малфоя.

Ее голос был лишен всяких интонаций, но каждое слово больно резало по сердцу.

— А что же теперь делать мне? — внезапно перебил ее Сириус. — Как мне теперь жить?

— Как раньше, — все так же спокойно произнесла Нарцисса. — Ты же смог обходиться без меня эти несколько месяцев. Встречался с этой, как ее… В общем, ты понял. Вот и живи дальше.

— Класс! — Сириус резко сел и пораженно уставился на девушку. — Красиво! У меня слов нет. То есть благословляешь меня на встречи с другими девушками?! Вот спасибо! Только об этом и мечтал!

Он говорил все громче и яростней. Нарцисса наконец оглянулась и посмотрела на него.

— Сириус, все решено. Эта ночь ничего не меняет.

— Ты еще скажи, что она ничего не значит, — зло выпалил юноша.

— Не значит, — глядя ему в глаза, эхом отозвалась девушка.

Сириус оторопел. Он смотрел на это такое до боли знакомое лицо и не узнавал его. Откуда ему было знать, что в юной девушке сейчас отчаянно борются чувства и здравый смысл. Второе, ценой неимоверных усилий, начинало потихоньку одерживать верх. Да! Ей сейчас больно, как никогда. А потом будет еще хуже. Но она должна. Здравый смысл лишал черты детской мягкости, одевая их в маску хладнокровия и равнодушия. Нарцисса не зря училась этому последние месяцы. Она действительно талантлива.

Сириус оперся локтем о согнутое колено и спрятал лицо в ладонь. Нарцисса видела, как ему плохо. Видела его растерянность, его боль, его отчаяние. Ее сердце разрывалось на части, но она ничего не могла сделать. Это — цена последнего шанса, и они оба сейчас платили по счетам.

— Наказываешь меня за эти четыре месяца? — усмехнулся Сириус и вскинул голову. Боль в синих глазах резанула девушку в самое сердце. Ледяная маска дрогнула, и он это заметил. Он осторожно поднял руку и провел по ее обнаженному плечу. — Ты понимаешь, что это конец?

Нарцисса кивнула и, не выдержав, бросилась к нему, крепко обняв за шею. Сириус не удержал равновесия и опрокинулся на спину, сильно прижав девушку к себе.

— Не ударилась? — обожгло горячее дыхание ее висок.

Нарцисса лишь молча покачала головой, а потом тихо проговорила:

— Помоги мне, пожалуйста. Не удерживай. Я не могу. Все решено. Все готово. Мы ведь оба это знаем.

Она приподнялась и посмотрела в его глаза. Сириус дотронулся дрожащими пальцами до ее лица и вдруг яростно поцеловал в губы. Нарцисса хотела оттолкнуть, возмутиться, но он быстро отпустил ее и прошептал:

— Хорошо. Я сделаю все, о чем ты меня просишь.

— Спасибо, — Нарцисса провела кончиками пальцев по его щеке. — Спасибо за то, что ты есть. За эту ночь, за это утро. За все, за все, за все…

Сириус закусил губу и молча кивнул в ответ. Нарцисса поднялась и начала одеваться. Сириус закрыл глаза. У него просто не было сил смотреть, как она уходит. Пара секунд ушла на то, чтобы взять себя в руки и тоже начать одеваться.

Нарцисса взяла со столика подаренную колдографию.

— Какая счастливая я была в тот день… — задумчиво проговорила она.

Сириус подошел к ней и через плечо посмотрел на рисунок.

Юная девушка стоит на берегу озера и со счастливой улыбкой корчит веселые рожицы в объектив. Ее удивительные волосы треплет ветер.

— Да. Мне тоже запомнился этот день. Ты уже знала о помолвке?

Нарцисса кивнула. Она могла соврать, но только не ему. Сириус вздохнул и снова взялся за пуговицы на манжетах. Они почему-то отказывались залезать в петли. Или это просто руки так отчаянно тряслись?

Нарцисса отодвинула его руку и ловко застегнула сначала одну пуговку, потом другую. Она подняла взгляд на него и тихо проговорила:

— Спасибо.

— Нарцисса, — его голос звучал глухо, — если тебе что-нибудь когда-нибудь понадобится… Просто помни: я всегда рядом. Что бы ты там ни говорила о других девушках и прочей ерунде, у меня есть только одна. Помни об этом всегда. Хорошо?

Нарцисса кивнула.

— Теперь всегда при виде огня я буду вспоминать эту ночь. Ты мой огонь.

— О который так легко обжечься? — горько усмехнулся Сириус. — Ты хоть понимаешь, что мы наделали? Люциус ведь непременно узнает.

Нарцисса накрыла его губы ладошкой.

— Мне все равно. Я никогда не пожалею о том, что здесь произошло. Я люблю тебя, — просто закончила она, затем, привстав на цыпочки, быстро коснулась его губ своими и выбежала из комнаты.

Сириус несколько секунд стоял, не шевелясь, боясь спугнуть ее вкус, ее запах. Потом вытащил из кармана мантии Карту Мародеров и сполз вниз по стене. Несколько минут он пристально следил за крошечной точечкой, обозначенной «Нарцисса Блэк». Она благополучно добралась до комнаты, никого не встретив и просто чудом разминувшись с Фридой Забини. Сириус прислонился затылком к стене. Он отказывался верить в то, что это конец. Почему этот день наступил? За что?

* * *

Нарцисса немой и бездушной тенью скользнула в гостиную Слизерина. Она ничего не видела, ничего не слышала. Она словно не жила, не дышала. В одно мгновение огромный и счастливый мир, который состоял из его глаз и губ просто рухнул. В это невозможно было поверить, это невозможно было принять. Девушка закрыла за собой дверь гостиной и замерла. В голове отчаянно шумело, горло сжималось болезненными спазмами. Нарцисса зажмурилась, изо всех сил стараясь не заплакать. Она сильная. Она сможет.

— Нарцисса… — тихий звук достиг барабанных перепонок.

Девушка даже не открыла глаз. Мелькнула шальная мысль: «Люциус! Ну и хорошо. Пусть лучше сразу убьет ее».

— Нарцисса! — Северус Снейп сильно потряс ее за плечо.

Нарцисса медленно открыла глаза и удивленно посмотрела на юношу. Что ему нужно? Неужели еще кому-то что-то нужно? Кто-то чего-то хочет?

— Нарцисса! — Снейп бесцеремонно схватил ее за плечи и сильно встряхнул. — Приди в себя. Ну же!

Девушка на секунду снова зажмурилась, стараясь сосредоточиться на боли в плечах от его пальцев. Это помогло. Оказалось, она еще может что-то чувствовать.

— Ты как? — требовательно спросил юноша.

Нарцисса просто закивала в ответ.

— Может, скажешь что-нибудь для разнообразия?

— Северус, представляешь, я не хочу больше жить.

— Сдурела? Ну-ка, марш в комнату! У тебя полчаса, чтобы привести себя в порядок. Не хватало еще Люциусу тебя сейчас здесь увидеть да еще в таком состоянии.

— Мне все равно, — безразлично проговорила Нарцисса.

— На себя наплевать, подумай об этом… — Снейп так и не смог подобрать достойного слова для Сириуса Блэка и лишь брезгливо дернул плечом.

Нарцисса усмехнулась.

— Почему вы так ненавидите друг друга? — с легкой улыбкой спросила она.

— Ну, если беспокоишься о таких вещах, значит отошла. Давай, иди к себе.

— Он такой замечательный. Ты себе даже не представляешь!

Нарцисса мечтательно посмотрела на огонь в камине. Снейп нервно хихикнул, потом не выдержал и расхохотался во весь голос. Чтобы не упасть даже пришлось ухватиться за спинку соседнего кресла.

— Блин. Ты никогда не перестанешь меня удивлять. Ты мне рассказываешь, какой он хороший?!

В другую минуту он бы не воспринял это так эмоционально. Просто вся ночь прошла, как на иголках, в страхе, что Люциус потребует объяснений по поводу отсутствия невесты. Это был бы мини конец света. «Мини» потому, что этот свет закончился бы для лучшего ученика по зельеварению шестого курса Хогвартса. В том, что Люциус бы его убил, Северус не сомневался ни капли.

Немного успокоившись, юноша посмотрел на Нарциссу. Такого необычного сочетания чувств и эмоций ему еще ни разу не приходилось видеть: боль и отчаяние, радость и счастье, грусть и надежда. Северус вздохнул и чуть тронул ее за руку.

— А я все равно счастлива, — проговорила Нарцисса, глядя ему в глаза. — И кроме тебя мне не с кем поделиться. Так что…

— Нарцисса, — юноша устало вздохнул — бессонная ночь и напряжение давали о себе знать. — Я очень тебя прошу: будь осторожна с Люциусом. Не делай глупостей. У тебя совсем немного времени до отъезда. Приди в себя. Представь, что ничего этого не было. Иначе ты сама себя выдашь.

— Я не могу представить, что этого не было. Я не хочу. Иначе и жить незачем. Это единственное, что было у меня в жизни.

— Было, Нарцисса. Вот именно. А тебе нужно думать о том, что будет.

В комнате повисла напряженная тишина. Юноша пристально вглядывался в лицо своей лучшей подруги. Постепенно черты ее лица менялись. Исчезали эмоции, оставалось спокойствие и безразличие. Наконец совсем другая девушка произнесла:

— Ты прав, Северус. Спасибо.

Юноша осторожно взял ее за плечи:

— В полном, — уверенный кивок в ответ. — Все в норме.

Нарцисса легко улыбнулась и осторожно высвободилась из его рук.

— Спасибо, Северус, — повторила она.

Затем развернулась и легко взбежала по ступеням в комнату девушек шестого курса. Словно не она пять минут назад не хотела жить, не она рассказывала о нем. Странно. Северус Снейп задумчиво посмотрел вслед умчавшейся девушке. Казалось, в эту самую минуту что-то неуловимо исчезло из этой хмурой комнаты. Что-то выпорхнуло сквозь заледеневшие стекла в пустоту школьного двора и умчалось навсегда. Возможно, частичка души юной Нарциссы покинула хозяйку и отправилась на поиски своей мечты, чтобы никогда больше не вернуться, лишив этот мир чего-то очень важного.

Северус вздохнул. Ему до смерти не хотелось, чтобы эта импульсивная и непредсказуемая девочка так кардинально менялась. Она не должна. Она особенная. Появилось нестерпимое желание прибить виновника всего этого безобразия. Надо же… ради мимолетного влечения. Так просто разбить и растоптать такое удивительное создание. Да с чего этот чертов Блэк решил, что он вправе?

И тут же внутренний голос дал о себе знать: «А ты сам? Неужели ты отказался бы от этого единственного раза, если бы каким-то чудом, которое даже звезды не могут предсказать, Лили Эванс обратила на тебя свой взор? Если бы она захотела только тебя и никого другого? Неужели ты бы отказался от этого единственного раза, если бы знал, что ей нужен только ты?».

Внутренний голос был худшей половиной Северуса Снейпа, зато, чего греха таить, наиболее мудрой.

Юноша с силой пнул стоящее рядом кресло, то застонало и откатилось в сторону, издав режущий душу скрип. Северус зашипел и нагнулся потереть ушибленное место.

— Решил заняться перестановкой? — раздался откуда-то сверху ленивый голос.

Снейп, продолжая потирать ногу, поднял голову. Люциус Малфой стоял наверху лестницы и смотрел куда-то сквозь него. Если Нарцисса выглядела подавленной, то Люциус… Снейпу еще не доводилось видеть такого выражения на лице старосты Слизерина. Словно… Нет, Снейп не мог объяснить, что такого особенного увидел в лице светловолосого юноши. Просто… стало жутко.

Северус медленно выпрямился, продолжая неотрывно следить за тем, как Люциус Малфой медленно спускается по каменной лестнице.

— Надеюсь, вы с моей невестой не только что вернулись? — осведомился он ледяным голосом, выразительно глядя на Снейпа, который до сих пор был одет в парадную мантию.

— Нет, — самым уверенным тоном, на который только был способен, ответил шестикурсник. — Нарцисса, по всей видимости, смотрит десятый сон. Я же просто гулял.

— Как прошел вечер?

— Скучно. Как всегда.

Люциус слегка улыбнулся и, подойдя к камину, опустился в кресло напротив. Он сцепил пальцы на затылке и откинулся на спинку кресла. Через пять минут гробовой тишины Снейп понял, что Люциус уже не помнит о его существовании. Что он видел в пляшущих языках пламени, было известно лишь ему. Одно было ясно: он сейчас далеко. Точно не в этой комнате и, похоже, не один. Малфой словно беседовал глазами с извивающимся пламенем. В какой-то момент Снейп даже решил, что у него что-то со зрением, и он просто не видит кого-то в камине. Юноша постоял еще пару минут и направился в свою комнату, оставив Люциуса Малфоя наедине с чем-то неведомым и, по-видимому, дорогим.

* * *

Сириус Блэк медленно брел по коридору в сторону гостиной Гриффиндора. Он старался ни о чем не думать. Думать было страшно, поэтому юноша с упорством помешанного изучал холодный каменный пол, по которому ступали его ноги. То, что произошло сегодня ночью, никак не желало укладываться в голове. Сириус еще не знал, как к этому относится, а главное — как с этим жить. Вернее теперь уже без этого. Удивительная и безумная ночь оказалась совсем не такой, какой Сириус не раз представлял ее себе прежде. Все оказалось гораздо… лучше. Такая искренняя и нежная. Такая любимая. Сириус остановился посреди коридора и зажмурился. Да! Он пообещал, что не станет ее удерживать, поможет ей в этом дурацком выборе. Понимание правильности своего решения придет потом. Наверное. Если придет вообще. То, что было ночью, казалось правильным и естественным, потому что было так необходимо и закономерно. То же, что случилось утром… Сириус еще не осознавал всей серьезности ситуации. Но все постепенно вставало на свои места. Она ушла. Ушла, чтобы никогда не вернуться. И как же теперь с этим жить?! Сириус сорвался с места и в считанные секунды домчался до своей гостиной. Он скороговоркой выпалил пароль и даже не подумал дослушать до конца пламенную речь Полной Дамы на предмет его позднего возвращения.

Юноша окинул взглядом гостиную. Пусто. Это хорошо, потому что видеть, а тем более разговаривать сейчас с кем-то у Сириуса просто не было ни сил, ни желания. Он медленно направился к комнатам юношей шестого курса. Одна ступенька, вторая. Равнодушные и безликие камни, которым нет никакого дела до его чувств, его мыслей, его желаний. Он осторожно открыл дверь и вошел в комнату. Там царил полумрак.

Сириус бросил быстрый взгляд на кровать Хвоста. Спит. Затем такой же взгляд на кровать Лунатика. Привычно усмехнулся. Ремус не жил с ними уже второй год, но Сириус всегда ожидал увидеть его в комнате. Юноша перевел взгляд на кровать Сохатого. Спит? Сейчас! Как же! Джеймс Поттер сидел на кровати, обхватив колени руками и уперев в них подбородок. Взъерошенный. Взволнованный. Шестое чувство подсказывало, что он явно не просто так не спит с утра пораньше в выходной день. Значит, ждал. Сириус едва не застонал. Разговаривать сейчас он был не в состоянии. Ему было плохо, страшно и хотелось никогда никого не видеть и не слышать, кроме нее. А тут… Неудержимо начала закипать злость. Какого черта они с ним носятся, как с писаной торбой! Он взрослый. Он сам в состоянии о себе позаботиться.

— Привет, — вскинув голову, проговорил Джеймс и выжидающе посмотрел на друга.

Сириус резко кивнул и направился в ванную.

— Бродяга…

Но он даже не обернулся. Они все ему надоели.

В ванной Сириус, точно робот, стал стаскивать с себя одежду и бросать ее в корзину для белья со своим именем. Он действовал, как автомат, не думая, не чувствуя. Струи холодного душа немного отрезвили. Сириус зажмурился и хватал их ртом, стараясь думать только об этих холодных потоках, которые текли по его щекам и разбивались в мелкие брызги у его ног. Нет! В этом потоке не было его слез. Сириус Блэк давно не плакал. Юноша зажмурился еще сильнее. Нет! Он не плачет. Вот только почему холодные струи воды обжигали глаза и щеки…

Спустя несколько минут Сириус выбрался из душа и, взяв полотенце, понял, что он так торопился смотаться от Сохатого, что не захватил с собой ничего из одежды. Вздохнув, он замотался в полотенце и решительно шагнул в комнату. Джеймс все еще сидел на кровати, и Сириус снова наткнулся на внимательный взгляд. Он постарался не обращать на это внимания. Присев на кровать Люпина, Сириус выдвинул из-под своей кровати чемодан с инициалами «С.Б.» и, открыв его, начал внимательно изучать содержимое.

— Ты как? — раздался тихий голос Джеймса.

Сириус резко кивнул в ответ.

— Это означает «хорошо» или «плохо»? — решил уточнить Джеймс.

— Этот означает «нормально», — неприветливо отозвался Сириус.

Он наконец-то выудил из ящика нижнее белье и джинсы. Сегодня его выбор пал на черный цвет. Не снимая полотенца, Сириус оделся. Натягивая джинсы, он перехватил угрюмо-встревоженный взгляд Джеймса. Сириус решительно отвел глаза и снова нагнулся к чемодану, вытащив свитер, который надевал, пожалуй, один раз. Год назад. Его подарила Нарцисса на прошлое Рождество. Тогда она увлекалась вышиванием. В результате ее очередного увлечения на черном фоне слева на груди красовалась маленькая серебряная птичка. Она располагалась прямо напротив сердца, расправляя свои нежные крылышки в нескольких миллиметрах от поверхности земли. Сириусу всегда казалось, что птичка только-только прилетела и через секунду коснется земли. Нарцисса же утверждала, что птичка улетает, и ее тонкие серебряные крылышки расправлены не для мягкого и легкого приземления, а в попытке стремительно взмыть ввысь. Сегодня Сириус это отчетливо увидел. Птичка действительно улетала, отталкиваясь острыми коготками прямо от его израненного сердца. Сириус невесело усмехнулся. И осторожно провел кончиками пальцев по вышивке.

— Как Нарцисса? — послышался тихий вопрос Джеймса.

Наверное, он не имел в виду ничего похабного. Даже скорее всего. Но по обнаженным нервам Сириуса вопрос прошелся острой бритвой. Он, почему-то услышал в нем какой-то подтекст. Не успел Джеймс договорить, как Сириус одним прыжком перемахнул через свою кровать, отбросив в сторону свитер, который так и не успел надеть. Он резким толчком сбил Джеймса на подушку и придавил его горло локтем.

— Пусти, придурок ненормальный! — просипел Джеймс, пытаясь высвободиться. — Совсем сдурел?

В этот момент действительность накатилась на Сириуса. Что же он делает? Это же его друг, который искренне переживает и хочет помочь. Сириус отвел взгляд от изумленных глаз Джеймса и убрал локоть с его горла.

Он знал Сохатого не первый год и справедливо ожидал ответной оплеухи, но даже не сделал попытки увернуться или защититься. Если он думал, что может предсказать действия Джеймса, то глубоко ошибся. Тот не двинулся с места, а просто продолжал смотреть так же обиженно и сердито.

— Прости, — проговорил Сириус, глядя на стену позади головы друга. — Я не знаю, что на меня нашло. Я не знаю. Что мне сделать, чтобы ты забыл об этом?

— Для начала слезь с меня, — недовольно пробурчал Джеймс.

Сириус слегка улыбнулся, сполз с ног друга и присел на краю его кровати, обхватив голову руками.

— Ты — придурок! Знал об этом? — все так же недовольно поинтересовался Джеймс.

— Догадывался, — не поднимая головы, откликнулся Сириус.

— Мне показалось, что ты непристойно отозвался о… Нарциссе.

Имя далось с трудом.

— Ну точно придурок! Я ничего не имел в виду. Просто хотел узнать, как она все это воспринимает, что будет дальше?

— Дальше? — Сириус вскинул голову и запустил руки в волосы. — Дальше… Дальше не будет ни-че-го.

— То есть? — не понял Джеймс. Даже сел на кровати.

— Все остается как раньше. Она выходит замуж за этого ублюдка, — еле слышно процедил Сириус.

— Но как?

— Слушай, отвали, а? Оставь эту прерогативу Лили. Она же все равно все выпытает. А рассказывать эту историю по пять раз всем желающим у меня просто сил нет.

Сириус проговорил это до того монотонно и равнодушно, что Джеймс передумал огрызаться на его неблагодарность. Вместо этого он чуть тронул плечо друга и тихо произнес:

— Эй! Все будет хорошо. Правда.

Вместо ответа Сириус потянулся вперед и подобрал со своей кровати свитер, который отшвырнул в сторону, бросаясь на Джеймса. Он взял в руки мягкую шерсть и осторожно провел пальцами по серебряной птичке.

— Ну, я не знаю. Вряд ли… — промямлил Джеймс.

— Или, может, она будет счастлива в браке, и он никогда ничем ее не обидит?

— Это тоже не очень вероятно, — не мог не согласиться Джеймс.

— Ну… — Джеймс понял, что утешить Сириуса нечем, но нужно хотя бы отвлечь его.

— От разнообразия красок в твоем сегодняшнем наряде просто в глазах рябит, — он посмотрел на черные джинсы Сириуса и на черный свитер в его руках. Сириус снова усмехнулся и, резко поднявшись, натянул на себя свитер, прикрыв целую коллекцию свежих шрамов. Не глядя на Джеймса, он обошел свою кровать, обулся в черные ботинки и решительно направился к выходу, прихватив с вешалки теплую мантию.

— Ты куда? — встревожился Джеймс.

Сириус сделал неопределенный взмах рукой, показывая, что собирается то ли на небо, то ли под землю. Не слушая Джеймса, он вышел и решительно закрыл за собой дверь. Ступеньки. Одна. Вторая. Безликие. Равнодушные. На средине лестницы Сириус замер, потому что пустовавшая еще недавно гостиная наполнилась ранними обитателями. Напротив камина, на диване, прислонившись спиной к его подлокотникам, сидели друг напротив друга Лили Эванс и Ремус Люпин. Надежду на то, что они спустились сюда на минутку и вот-вот уйдут досматривать десятый сон, безжалостно развеял их внешний вид. На Лили были надеты черные джинсы и зеленый свитер. На Лунатике — те же предметы гардероба, только серого оттенка. На полу у дивана стояли две пары кроссовок. В выходной день с утра пораньше так одеваются только по какой-то причине. И Сириус даже догадывался, по какой именно. Он вздохнул и вновь начал спускаться по лестнице. Люпин увидел его первым и вскинул голову. Чтобы хоть как-то отвлечься от того, что настойчиво крутилось в голове, Сириус подумал, что с недавних пор гардероб Люпина кардинально изменился: из него исчезли краски. Причем практически все. Вот уже несколько месяцев Ремус Люпин одевался исключительно в серое. Даже вчера на рождественском празднике на нем была мантия с серым отливом. Сириус не слишком разбирался, но кажется, Люпину шел серый цвет. Вот только… Очень уж он напоминал цвет шерсти чудовища, в которое этот милый юноша превращался раз в месяц. Сириус снова вспомнил страшные клыки в нескольких сантиметрах от своего лица, и сегодня ему впервые захотелось, чтобы прыжок оборотня в тот день увенчался успехом.

— Привет, — Лили, оказывается, тоже его заметила и, повернув голову, попыталась улыбнуться.

— Привет, — кивнул Сириус и опустился в кресло со стороны Лили по пути пожав руку Лунатику.

— Как дела? — спросила девушка.

Сириус снова кивнул.

— Это значит «хорошо» или «плохо»?

— Жить можно, — откликнулся Сириус.

Ему вдруг нестерпимо захотелось побыть одному. Он поднял взгляд на Люпина. Тот ничего не сказал, ни о чем не спросил. Он просто сидел и внимательно вглядывался в лицо друга, словно читал его.

— Как все прошло? — наконец спросила Лили.

— Я пойду, пожалуй, — тут же встал Сириус.

Лили поймала его пальцы и легонько сжала.

Сириус устало взглянул на нее. Он ожидал расспросов, нравоучений, но в который раз девушка его удивила. Она просто погладила его по руке и тихо сказала:

— Мы с тобой. Мы всегда с тобой. Все будет хорошо.

Сириус даже не стал спорить. Просто кивнул. У него не было сил объяснять, что ничего хорошего уже не будет. Он осторожно высвободил свою руку из пальцев Лили и направился к выходу из гостиной.

— Компания нужна? — еле слышно подал голос Люпин. Сириус остановился. Искушение было велико. Ему казалось, что если кто и способен понять сейчас его отчаяние и одиночество, то это только Рем. Все эти чувства он знал не понаслышке и давно подружился и сжился с ними обоими. Но… Нет! Он сильный. Он должен справиться сам. Сириус обернулся и медленно покачал головой. Люпин кивнул в ответ. Когда за Сириусом закрылась дверь, Лили накинулась на Люпина:

— Я же говорила, что не нужно было передавать эту идиотскую записку. Я же говорила, что ему будет от этого только хуже!

— Лили, — устало проговорил Люпин. Этот спор продолжался уже не один час. Вчера весь вечер, сегодня с утра пораньше. — Мы не имели права лишать их этой встречи.

— Конечно! Все вы одинаковые и думаете только об одном! — возмущенно воскликнула Лили.

— О чем? — не понял Ремус.

— О сексе! — выпалила Лили раздраженно.

Люпин ухмыльнулся и с притворным сочувствием проговорил.

— Лично я имел в виду возможность встретиться и поговорить. Так что кто из нас о чем думает, это еще вопрос.

Лили вспыхнула и, схватив подушку, на которую опиралась спиной, швырнула ее в Люпина. Он ловко увернулся, и подушка просвистела мимо, сбив несколько книг с соседнего стола.

— Почему ты сидишь как пенек с глазами? Зачем разрешил ему уйти одному? — решила зайти девушка с другой стороны. — Вдруг он наделает глупостей? Он из-за нее совсем голову потерял!

— Лили, — еле слышно выговорил Люпин. — Есть ситуации, в которых человеку никто не нужен. В такие моменты все потенциальные помощники и сочувствующие превращаются в обузу, которая раздражает, злит и делает только хуже.

— Но мы должны его поддержать!

— Потом, когда он сам этого захочет. Он пока еще не может разобраться в том, что ему нужно. Не надо к нему приставать. Особенно с расспросами. Одиночество иногда лучшее лекарство.

— У него все будет хорошо, — не очень уверенно произнесла Лили и, взглянув на Ремуса, вдруг поняла, что тот говорил сейчас не только о Сириусе.

— Рем, у тебя тоже все будет хорошо, — уже более уверенно произнесла она и протянула ему ладонь.

— Конечно, — бодро отозвался Ремус, беря ее руку в свою.

Но именно эта фальшивая бодрость в голосе давала понять, что ничего хорошего у оборотня быть не может.

— Мы всегда будем с тобой, — повторила Лили слова, которые только что говорила Сириусу.

— Конечно, — снова откликнулся Люпин, прекрасно понимая, что пройдет время, и у каждого появится своя жизнь, свое будущее. У всех, кроме него. Он никогда не сможет выбрать свою судьбу, потому что за него уже сделали выбор много лет назад. Теперь он мог распоряжаться своей судьбой только вместе со страшным монстром, который был частью его души, частью его разума, который был… им. Пусть только один раз в месяц. Но именно эти бесконечные ночи определяли всю его… жизнь? Нет! Существование…

Лили подалась вперед и погладила Ремуса по голове. Он вытащил из-под спины свою подушку и передал ей взамен той, которая так быстро превратилась в метательный снаряд. Лили благодарно улыбнулась. Ремус улыбнулся в ответ. Наступила тишина. Каждый думал в эту минуту о своем, но мысли у обоих были невеселые.

* * *

Нарцисса Блэк вышла из комнаты девушек шестого курса. В этой спокойной девушке сложно было узнать девчонку, которая еще недавно так отчаянно дарила свою любовь. Сейчас сложно было представить, что эта девушка способна на эмоции, на безумные поступки. Слишком равнодушна, слишком холодна.

Ее спокойный взгляд остановился на светловолосом юноше, который поджидал ее, стоя напротив камина. Он не обернулся при ее приближении, не взглянул на нее.

— Доброе утро, — произнесла Нарцисса.

— Доброе, — откликнулся Люциус и, подхватив свою мантию, двинулся к выходу, Нарцисса последовала за ним. Так странно было сознавать, что эти два человека в скором будущем станут одной семьей.

Сириус Блэк брел из коридора в коридор. Сделав очередной поворот, он увидел фигуру у окна. В полутемном коридоре, опершись руками о подоконник, стояла Фрида Забини. Она пристально смотрела в окно. Сириус приблизился и тоже взглянул. В неверном свете фонарей он еле различил две фигуры, появившиеся на ступенях главной лестницы. Юноша протянул руку и помог девушке сесть в экипаж с серебряным гербом на дверце.

Сириус сжал подоконник так, что побелели костяшки пальцев. Карета отъехала от крыльца. Откуда равнодушному вознице было знать, что он сейчас делает?

— Вот и все, — услышал он голос Фриды.

Сириус удивленно вскинул голову. Он успел забыть о своей нежданной соседке.

— Привет, — проговорил он.

— Привет.

Наступила тишина. Оба продолжали смотреть на опустевший двор.

— Ты пойдешь на помолвку? — зачем-то спросил Сириус.

— Нет. Я сказала, что плохо себя чувствую.

— По-моему, ты не очень даже и соврала, — окинув взглядом ее осунувшееся лицо, проговорил Сириус.

— Да уж, — попыталась улыбнуться девушка. — А ты пойдешь?

— Меня даже не пригласили, — усмехнулся юноша.

— Да, — Сириус неопределенно передернул плечом.

Фрида больше ни о чем не спросила.

Наступила тишина. Карета давно отъехала, а двое подростков все смотрели в предрассветные сумерки словно в безумной надежде, что что-то случится, что-то сможет предотвратить этот кошмар.

Наконец Сириус сделал шаг прочь от подоконника. Фрида обернулась к нему. Только тут она заметила вышивку на его свитере и протянула руку.

— Какая прелесть!

Сириус неосознанно сделал шаг назад и прикрыл птичку ладонью. Потом смутился от своего нелепого жеста и попытался улыбнуться:

— Извини.

Фрида понимающе кивнула.

— Да.

— Никогда бы не подумала, что Нарцисса Блэк умеет держать в руках нитку с иголкой, — то, что это не волшебная вышивка, Фрида определила сразу.

— Нарцисса умеет много чего. Она вообще удивительная.

Фрида грустно улыбнулась.

— Да, Люциус тоже необычный человек.

Сириус на это заявление лишь скрипнул зубами.

— Вот только боюсь, они не будут счастливы вместе.

— Кто бы в этом сомневался, — откликнулся юноша.

Снова наступила тишина, которую чуть позже нарушила Фрида:

— Сегодня или вообще? — уточнил Сириус.

— И так, и так.

— Вообще, еще не знаю. Сегодня — тоже не знаю.

— Я так ужасно обошлась вчера с Ремом… — еле слышно проговорила Фрида, заглядывая в лицо юноши.

Сириус внимательно посмотрел на нее и спросил:

— Нет. Я и так знаю, что была неправа.

Сириус только вздохнул.

— Мне нужно будет с ним поговорить. Только не сегодня. Сегодня я не смогу.

Сириус снова вздохнул и ответил:

— Хорошо. Я попробую это устроить.

— Спасибо, — попыталась улыбнуться девушка. — Может, прогуляемся?

Она кивнула головой в сторону окна, за которым утро постепенно входило в свои права. Сириус сдернул теплую мантию с подоконника и всем своим видом выразил готовность. Фрида подхватила свою, и они двинулись по коридору. Это было так странно. Два совершенно разных человека, которые за все годы учебы, хорошо, если перекинулись парой слов. Даже имена друг друга с уверенностью вспомнить до сегодняшнего дня не могли. И вот теперь они идут бок о бок, и между ними тянется незримая нить, сплетенная этой странной ночью из обрывков фраз, осколков сердец и обломков жизней.

Они молча вышли из центральных дверей замка и, сознательно или нет, направились по той же дороге, по которой некоторое время назад карета с серебряным гербом на дверцах равнодушно увезла все, ради чего стоило жить. Следов на снегу не было видно. Милостивая метель спрятала их под покровом нового юного снега. Какое-то время подростки просто шагали по дорожке. Потом Фрида резко свернула на боковую тропинку. Сириус повернул следом. Чуть в стороне от дорожки находился припорошенный снегом пень. Фрида что-то прошептала, снег со старого пня исчез, и девушка присела на него, спрятав лицо в ладони. Плакала ли она? Сириус не знал, но на всякий случай отвернулся. Его взор обратился к светлеющему небу. Внезапно юноша нагнулся, зачерпнул пригоршню снега и стал яростно лепить снежок, не обращая внимания на то, что голые руки колют тысячи иголок. Замахнувшись, Сириус запустил снежок прямо в это равнодушное небо со всей яростью, на которую был способен. Небо не ответило. Ему не было дела до людских бед и горестей. По сравнению с тем, что ему доводилось видеть на своем веку, трагедия двух этих подростков выглядела смехотворной. Ну и что, что для них это был конец света местного масштаба. Во вселенной ведь ничего не изменилось: не вздрогнула луна, не осыпались звезды с небес, и солнце взошло, как и тысячу лет назад.

От инерционного движения Сириус поскользнулся и упал на одно колено. Да так и замер. Он не чувствовал, что холодный снег тает на волосах, стекая по лицу. Он не ощущал того, что плотная ткань джинсов промокла на колене. Он не чувствовал холода. Странная это была картина. Два разных человек. Юноша и девушка. Но как они были похожи в этот момент! Со стороны казалось, будто неизвестный художник придал им такие трагические позы, старательно разместив их на заснеженной территории старой школы. У этой картины даже было название. «Отчаяние».

* * *

А в старинной карете в этот самый момент сидели еще два человека. Юноша и девушка, которые не разговаривали друг с другом, не смотрели друг на друга, не думали друг о друге. Так получилось, что эта странная ночь сделала их чужими навсегда. И казалось просто невероятным, что эти двое людей, чьи мысли сейчас мчались в одном направлении, к стенам старой школы, через несколько часов станут официальными женихом и невестой. Боги бросили карты. На этот раз расклад оказался слишком жесток. Два невидящих взгляда на пробегающий за окнами пейзаж, но одно чувство на двоих. Имя ему… «Обреченность».

Почему не могло не быть этого дня и этой кареты?

03.02.2011

Глава 29. Ненависть

Нелепая странная жизнь. Немые безликие роли. Нас ненависть тянет вниз, Лишая остатков воли. Нам доли иной не нужно. Мы отринули прочь любовь, Мы забыли, что значит дружба. Не затронет замерзшее сердце. Мы давно не смотрели ввысь, Мы захлопнули в прошлое дверцу. Разум этот пожар не потушит. Мы затеяли эту войну. Мы в ней сами спалили души.

«Почему не могло не быть этого дня и этой кареты?»

Гермиона Грейнджер обреченно вздохнула и покрепче прижала к себе Живоглота. Девушке нестерпимо захотелось оказаться в Лондоне, причем в маггловской его части. Там, где не было этого невозможного светловолосого юноши, чей ледяной взгляд сейчас мимолетно скользнул по ее персоне. Там, где не было Дамблдора с его «великолепной» идеей. Ей сейчас не нравилась даже компания Гарри и Рона. Вот уж чего Гермиона себе раньше представить не могла! А вот сейчас многое отдала бы за то, чтобы оказаться подальше от всех этих людей. Она ужасно устала. Всю дорогу старательно делать вид, что совсем не думаешь о пассажире соседнего купе, совсем не злишься на него, совсем не хочешь вернуться туда, чтобы… поговорить? Странно. Она хотела вновь оказаться в купе Драко Малфоя. Зачем? Последние несколько часов вспоминая его холодный взгляд и язвительные речи, она все яснее видела совсем другого человека. Усмешка, только совсем не злая. Остроумные замечания, но почему-то нисколько не обидные. Его помощь, когда ее укачало. А главное — он ведь не дал ей упасть. Неважно, из каких побуждений. Гермиона вздохнула.

Драко Малфой смерил убийственным взглядом Гарри, на Рона даже не посмотрел и легко забрался в карету. Рон зло оглянулся на Гарри, тот пнул камень на дороге, и они оба направились к карете. В эту минуту Гермиона почувствовала, что о ее существовании уже давно все забыли. Просто с этой минуты начинались мужские игры, и эти люди, которые ненавидели друг друга так яростно, существовали сейчас в своем особом мирке. Гермиона вновь вздохнула и медленным шагом направилась за мальчишками. Она бы многое отдала за возможность добраться до школы на чем-нибудь другом. Пешком бы пошла.

Рон скривился и нерешительно замер перед каретой. Похоже, до него только-только дошел весь смысл предложенной перспективы: в карете четыре места. То есть кому-то придется садиться рядом с Малфоем. Рон покосился на Гарри, потом на Гермиону. Девушку уже начинала раздражать эта мышиная возня. Сунув Рону в руки недовольно зашипевшего Живоглота, девушка решительно поднялась по ступеням и заняла место рядом со слизеринцем. А то они еще лет двести так в переглядки играть будут.

— Гермиона, — напряженным голосом произнес Гарри, — сядь, пожалуйста, на другое сидение.

Гермиона недоуменно оглянулась на Гарри. Он шутит? Или он видит здесь сто пятьдесят свободных мест?

Гарри верно истолковал ее взгляд и кивнул в сторону противоположного сидения. Гермиона пожала плечами и пересела напротив Малфоя, бросив на того быстрый взгляд. Слизеринец смотрел в окно, опершись локтем на подлокотник и прижав кулак к губам. Только тут Гермиона заметила, что он пытается сдержать смех. Еще не хватало, чтобы Гарри это увидел. Девушка обернулась на друзей. Рон с Гарри о чем-то безмолвно препирались. Причем Рон яростно сверкал глазами, то и дело метая молнии в Малфоя, Гарри же раздраженно смотрел на друга в упор.

Неизвестно, сколько бы они еще так простояли, но тут случилось то, чего так опасалась Гермиона. Незабвенный Драко Малфой подал голос:

— Я, конечно, догадывался, что пользуюсь большой популярностью у гриффиндорцев. Но, признаться, и не думал, что за право сесть рядом со мной возникнет такой спор, — говоря это, он все так же смотрел в окно, только уже не прятал мерзкую ухмылочку.

— Малфой, еще слово — и…

— И что, Поттер? Что сделает Золотой Мальчик? — Малфой медленно повернулся к Гарри, который, похоже, держал себя в руках из последних сил.

— Гарри, Рон, пожалуйста, — взмолилась Гермиона. — Давайте уже поедем, а?!

Рон недовольно взглянул на девушку, словно она была виновата в сложившейся ситуации, и занял место рядом с ней. У Гарри Поттера не осталось выбора. Он с каменным лицом опустился на сиденье рядом с Драко Малфоем. Чего ему это стоило? Кто знает? Как кто-то может понять чувства человека, который вынужден находиться рядом с воплощением всех своих кошмаров и несчастий, с виновником всего самого страшного, что случилось в недолгой жизни? Гарри яростно отвернулся к окну и постарался не думать о вынужденном соседе. Карета тронулась с места.

Рон через несколько минут всучил Гермионе Живоглота. Девушка оторвала взгляд от напряженного профиля Гарри и скользнула взглядом по такому же застывшему лицу Драко Малфоя. Если бы они знали, как они были похожи в этот момент: лед и пламя, сталь и серебро, черное и белое. Но как же они были похожи! Своей непримиримостью, своей ненавистью, своей жестокостью. Да-да! В милом и знакомом Гарри сейчас и подавно не было такой привычной теплоты и открытости. Сейчас Гермиона с уверенностью не сказала бы, что по-настоящему знает хотя бы одного из этих юношей. Черное и белое. Где какой цвет?

Живоглоту надоело сидеть на одном месте, и он попытался перебраться на Рона. Тот и так не пылал к коту особой любовью. Сейчас же и подавно был рад ему меньше всего. Хотя нет. Меньше всего Рон был рад Малфою, но, тем не менее, кота отпихнул. Гермиона укоризненно посмотрела на друга и прижала питомца к себе. Теплая и знакомая шерсть под пальцами немного успокоила. Девушка закрыла глаза, чтобы не видеть двоих людей напротив. Живоглот снова завозился, и Гермиона чуть ослабила хватку. Рыжий хитрец тут же этим воспользовался и прыгнул на колени к Малфою. Гермиона открыла глаза и в ужасе застыла. Если бы взглядом можно было убить, девушка лишилась бы питомца в эту самую минуту. Малфой еще не успел и рта раскрыть, а она уже резко подалась вперед, схватить не в меру расшалившегося кота. Однако тот ловко перескочил на колени к Гарри, а карету, как назло, тряхнуло, и нагнувшаяся вперед Гермиона потеряла равновесие. Чтобы не упасть, ей пришлось схватиться за колено Драко Малфоя. Рон тут же подхватил девушку и потянул назад. Но больше всего удивило Гермиону не это. Рон был другом. Это было просто и привычно. Несмотря на смятение, которое охватило ее из-за неловкого поступка, она с удивлением заметила, что рука Драко Малфоя тоже резко метнулась в ее сторону, и только старания Рона не позволили слизеринцу совершить странный поступок — помочь гриффиндорке.

— Убери свои грязные лапы, Малфой, — выпалил Рон, еще крепче схватив Гермиону за руку.

— Расслабься, Уизли, и постарайся тщательнее выбирать выражения, — процедил Малфой.

Гермиона бросила быстрый взгляд на Гарри. Тот подозрительно смотрел на Малфоя, прижимая к себе Живоглота. Наконец он перевел взгляд на девушку.

— Ты в порядке, Гермиона? — внимательно вглядываясь в лицо подруги, спросил он.

Девушка лишь кивнула в ответ.

— О Мерлин, Поттер! Вы тут все с ума посходили?! Что с ней могло случиться? — раздраженно воскликнул Малфой.

— Заткнись! — в один голос рявкнули Рон и Гарри.

— Поттер, я делаю всегда только то, что хочу, если ты это еще не заметил.

— Да? И что же ты сделаешь? Авадой в меня швырнешь? Поттер, не смеши меня.

Гарри яростно впихнул шипящего Живоглота в руки Рону.

— Я предупреждал, — еле слышно выговорил он.

У Гермионы сложилось впечатление, что он даже манеры перенял у Малфоя.

— Прекратите! — яростно выкрикнула она. — Может, мы хоть до школы спокойно доберемся?! Никто не виноват, что мы оказались в этой чертовой карете.

Гарри и Малфой обернулись на ее оклик. Два непонимающих взгляда, одинаково сжатые губы, одинаково пылающие щеки. У Малфоя, конечно, пылающие, по малфоевским меркам, — розовые пятна. Как сложно было им в этот миг выйти из их общего мира. Ничто на Земле не связывает людей так, как ненависть. Живоглот мяукнул. Гарри бросил на него быстрый взгляд и проговорил:

— Гермиона, давай уберем его в коробку.

— Коробка уехала с багажом, — расстроенно проговорила девушка.

Гарри покосился на Живоглота.

— В каждой школьной карете в багажном отделении есть контейнер для перевозки животных, — возвел глаза к потолку Драко Малфой.

— Точно! — воскликнула Гермиона.

Как она могла забыть? Ведь это было в «Истории Хогвартса». Там описывалось много полезных мелочей. Гарри, недовольно взглянув на Малфоя, потянул за шнур, сигнализируя об остановке. Гермиона же потрясенно подумала: «Неужели он читал “Историю Хогвартса”? Вот это новость!». Она посмотрела на слизеринца. Он ответил ей совершенно равнодушным взглядом и отвернулся к окну. Карета остановилась, и Гарри, взяв Живоглота из рук Рона, спрыгнул со ступенек и направился к багажному отделению. Рон двинулся было за ним, но оглянулся на Малфоя, потом на Гермиону, передумал и снова плюхнулся на свое место. Этим поступком он вызвал новую усмешку Малфоя. Гермиона раздраженно вздохнула и выбралась из кареты. Ей было плевать на то, что могло произойти в ее отсутствие. Девушка решительно направилась на помощь Гарри. Подойдя к багажному отделению кареты, она заметила, что ее помощь совсем не требуется. Гарри уже определил Живоглота на новое место пребывания и теперь стоял, глядя куда-то вверх, на крону большого старого дуба, под которым остановилась карета. Девушка подошла совсем близко, но он даже не отреагировал на ее приближение. Он видел перед собой что-то ей неведомое, и по крепко сжатым кулакам и упрямому подбородку Гермиона поняла, что Гарри сейчас переживал в памяти не самый лучший момент своей жизни. И виновником всего этого безобразия являлся юноша, который сидел сейчас в карете и через витиеватые узоры оконной решетки смотрел на крону этого же дерева. Если бы девушка могла видеть его в этот момент, то в который раз за сегодняшний день она была бы поражена сходству этих двух таких разных людей.

— Гарри, — Гермиона легонько тронула друга за рукав мантии.

Юноша вздрогнул и повернулся к ней.

— Ну почему нам так «везет»? — с кривой усмешкой спросил он.

— Не знаю, — Гермиона постаралась как можно беззаботней пожать плечами. — Спроси у профессора Трелони, как доберемся. Она тебе расскажет, что всему виною угол, под которым Марс расположился по отношению к чему-нибудь еще в момент твоего рождения.

Гарри улыбнулся.

— Слушай, я, пожалуй, последую твоему примеру и брошу прорицание.

— Как-то поздновато. На последнем курсе вряд ли разрешат.

Гарри снова задумчиво улыбнулся и дотронулся до прядки каштановых волос, которая выбилась из ее прически. Он деловито заправил прядь за ухо и проговорил:

— Знаешь, я всегда хотел…

Гермиона инстинктивно напряглась от его слов и его тона. Каким-то неведомым чувством она поняла, что сейчас прозвучит что-то, что может все изменить и разрушить. Она испугалась. Она была не готова что-то менять, на что-то решаться, как-то оценивать свои чувства и мысли по отношению к этому человеку. Почему? Девушка не знала. Еще несколько дней назад она была счастлива, гуляя рядом с ним по залитому солнцем парку. В тот день ей хотелось, чтобы эта прогулка никогда не кончалась. Но она закончилась. Самым неожиданным образом. А последовавшая после нее безумная ночь перевернула весь ее мир с ног на голову. Теперь она не была уверена ни в чем. Глядя в эти до боли знакомые глаза, она поняла, что не хочет сейчас ничего слышать. И случилось… чудо. Правда, у него был автор. Ну, конечно же…

— Малфой, ты поганый… — и тишина.

Гарри резко сорвался с места, так и не договорив до конца, и ринулся к карете. Гермиона побежала следом. В карете с невозмутимым видом сидел Драко Малфой и сворачивал кусок пергамента. Гарри и Гермионе пришлось резко пригнуться, потому что из кареты выпорхнул огромный филин диковинного серебристого оттенка. Гермиона даже не сомневалась, что это семейный филин Малфоев. Девушка перевела взгляд на Рона. Тот сидел неестественно прямо, прижавшись спиной к сиденью, и яростно вращал глазами.

— Рон, в чем дело? — забеспокоился Гарри.

Друг не ответил.

— Поттер, — Драко Малфой оторвался от своего занятия и поднял голову, — если орешь так для Уизли, так и ори ему в ухо. У меня со слухом все в порядке.

— Что ты с ним сделал? — яростно сжимая кулаки, прошипел Гарри.

— Угадай с трех раз.

Гарри почему-то совету не последовал. Вместо этого он выхватил палочку и направил ее на Малфоя.

— Я считаю до трех.

— Ты умеешь считать? — с искренним изумлением на лице осведомился Малфой.

— Гарри! — Гермиона повисла на руке друга. — Перестань! Он же тебя специально провоцирует.

Она в ярости оглянулась на Малфоя и встретилась с его внимательным взглядом. Он издевался? Насмехался? Нет! Гермиона не могла понять, о чем думал сейчас слизеринец, но что-то в его взгляде было такое… Он уже смотрел на нее так. Той ночью. Что же это было?

Гарри дернул плечом, и мгновение разрушилось. Гермиона отвела взгляд от Малфоя и посмотрела на Гарри. Юноша не спешил убирать палочку.

— Он что-то сделал с Роном.

Девушка устало вздохнула и посмотрела на Рона. Тот оставался беспомощным. Позволить Гарри разбираться в этой ситуации? Да уж. Тогда ей придется помимо одного оглушенного (или что там с ним сделал Малфой) ехать еще в компании двух трупов. Девушка потянула Гарри за рукав прочь от кареты.

— Слушай, давай ты постоишь пару минут здесь, а я сама разберусь с Малфоем.

Она еще не успела договорить, как Гарри взвился на месте:

— Ты сомневаешься в моих способностях? — коварно улыбнулась Гермиона.

По-видимому, Гарри Поттер вспомнил худенькую девчушку-третьекурсницу, которая так лихо залепила ненавистному слизеринцу пощечину, что даже они с Роном позавидовали такому поступку. Но оставить ее с Малфоем? Гарри в сомнении посмотрел в глаза девушке.

— Тебе нельзя пользоваться палочкой вне школы, — напомнила она.

— Никому нельзя, — пробурчал Гарри, — однако же Малфой пользуется, и ничего. Что-то эта сова не больно похожа на министерскую.

— Гарри, он не пользовался палочкой.

— Что? — опешил юноша. — Но как?

— Вот узнаю и расскажу.

Гермиона быстрым шагом направилась к карете. Там все было без изменений с той лишь разницей, что Драко Малфой теперь равнодушно наблюдал за мучениями Рона.

Девушка набрала в грудь воздуха и спокойно проговорила:

— С каких пор тебя интересуют мои желания?

Гермиона вздохнула, справедливо предположив, что нормального разговора не получится.

— Что? — Драко Малфой лениво приподнял бровь.

Гермиона не знала, чем она может его напугать. Девушка в отчаянии взглянула на Рона, подумав, что терпения Гарри надолго не хватит. И тут, к ее изумлению, Малфой щелкнул пальцами, и Рон покачнулся, словно сила, которая прижимала его к сидению, разом пропала. Вместе с этим к нему вернулся голос. Гермионе тут же пришлось покраснеть. Она знала, что Рон многому научился у близнецов, но так красноречиво он еще не выражался.

— Рон! — повысила голос Гермиона.

Гарри успел вернуться, а словарный запас Рона и не думал иссякать. Только теперь к нему прибавилась еще возможность двигаться, и староста Гриффиндора кинулся на Малфоя. К удивлению Гермионы, Гарри схватил друга и толкнул обратно на сиденье, яростно рявкнув:

— Сядь! Иначе мы так никогда не доедем. Еще пару часов в обществе Малфоя — и нам всем обеспечена клиника Святого Мунго.

Звенящий от ярости голос Гарри Поттера отразился от стен кареты. Рон несколько раз хлопнул глазами, но промолчал, зато голос подал Драко Малфой:

— По вам всем и так плачет клиника Святого Мунго.

Гарри резко развернулся и встретился со спокойным взглядом слизеринца:

— Поттер, я не знаю, как ты общаешься с Уизли, на меня же его гневное сопение наводит тоску. Я его просто ненадолго выключил. Вот уж не знал, что он никогда не играл в «Немую статую». Любой ребенок знает, как накладывается и снимается это заклинание. Для него даже волшебной палочки не надо. Даже не думал, что Уизли такой тупой.

Рон снова дернулся, но Гарри, как и минуту назад, положил ему ладонь на грудь и толкнул друга обратно на сиденье. Рон перевел яростный взгляд с Малфоя на Гарри и снова промолчал. Гермиона, признаться, и сама не поняла мотива такого странного поведения Гарри Поттера. Гарри же повернулся к девушке:

— Садись.

Юноша пропустил Гермиону на ее место и занял свое. Карета двинулась. Рон бросал яростные взгляды в направлении Малфоя, Гарри молча смотрел в окно. Гермиона тоже смотрела в окно? Нет. Она изучала отражение Драко Малфоя в оконном стекле. Почему он снял заклятие? Почему не спорил, не говорил гадости? Гермиона в очередной раз поняла, что ей никогда не постичь того, что творится в его душе.

Спокойствие длилось недолго. Рон лениво поинтересовался со своего места:

— Кстати, Малфой, твоего папочку еще не поймали?

Гермиона увидела в отражении, как застыло лицо Малфоя. Он медленно повернулся к Рону.

— Знаешь, Уизли, я почему-то думал, что твоего отца чуть выше ценят в Министерстве. А до него, оказывается, не доходят даже такие новости.

Рон побагровел. А Малфой на этом не остановился.

Тихий голос, в котором звучало столько яда, заставил Гермиону поморщиться. Как можно так бить по живому? Даже если тебя обидели, даже если… Рон не успел отреагировать. За него это сделал Гарри.

— Семья Рона стоит сотни таких пародий на семью, как твоя.

Лицо Малфоя пошло розовыми пятнами, но голос прозвучал на удивление спокойно:

— Поттер, о семье может рассуждать тот, у кого она есть. Так что твое заявление, по меньшей мере, смешно.

Ну, вот и все. Это была та тонкая грань, переступив которую, уже никто не мог контролировать свои чувства и эмоции. Как и следовало ожидать, случилось то, чего Гермиона так боялась. Гарри не выдержал. С яростным воплем он бросился на Малфоя. Дальше начался кошмар. Клубок из двух звериных тел. Это уже не походило на безобидную игру. Единственное, что успела Гермиона, это схватить рукав Рона, который попытался помочь Гарри. А Гарри, похоже, и сам справлялся. Хотя в этой свалке было сложно оценить, кто одерживает верх в этом безумии.

— Рон! — взмолилась Гермиона. — Сделай что-нибудь! Пожалуйста! Я прошу!

Она впадала в отчаяние. Ведь было ясно, что пытаться сейчас их разнять мог только самоубийца. Рон не отреагировал на просьбу. Он и сам был не прочь принять участие в потасовке, да Гермиона не пускала. В карете прозвенел колокол, который возвестил о въезде на территорию Хогвартса.

Не прошло и пары секунд, как Гермиона Грейнджер выхватила палочку и заклинанием заставила врагов разлететься в разные стороны. Быстрый взгляд на Гарри вызвал вздох. Разбитый нос и краснеющая на глазах скула. Гермиона направила на него палочку и начала заклинаниями убирать последствия инцидента. Гарри никак не реагировал. Он был, с одной стороны, опьянен дракой, с другой, — пытался прийти в себя после действия заклинания. Его глаза были прикрыты, а грудь резко вздымалась и опадала. Гермиона внимательно присмотрелась к нему, потом бросила обеспокоенный взгляд на Рона. Тот показал в ответ большой палец. Гермиона неуверенно кивнула и перевела взгляд на человека, сидящего напротив. Губа Драко Малфоя была разбита в нескольких местах. Сейчас он удивительно напоминал себя двухдневной давности. Именно таким он был после встречи с отцом. Но отец был злом, в понимании Гермионы. Этот же след оставил ее друг, человек, которого она привыкла считать светлым и добрым. Да, Малфой сам начал эту заваруху. Но… Гермиона, конечно, не могла найти слов, чтобы его оправдать, но и не могла с уверенностью его осудить. Или нет… Она запуталась. Было ясно одно: она не может сейчас спокойно смотреть на него. Ей было жаль этого человека. Хотелось помочь. Гермиона подняла палочку и неуверенно направила ее на Малфоя, который, кое-как вытерев кровь с лица белоснежным платком, сейчас отвернулся к окну. Он тоже тяжело дышал и так же с трудом опускался с небес на землю. Но вот жест Гермионы заметил и резко повернулся в ее сторону.

— Грейнджер, избавь меня от своей заботы. Я — не Поттер. Мне не нужна твоя жалость.

— Гермиона, я тебя умоляю. Он этого не стоит.

Гарри молча посмотрел на девушку, но его взгляд был красноречивей любых слов.

Однако остановилась она не поэтому. Больно хлестнули слова Драко Малфоя. «Ему не нужна помощь. Чтоб этот Дамблдор три раза икнул», — зло подумала девушка. Она решительно убрала палочку, вызвав вздох облегчения друзей и злую усмешку Малфоя. Он вновь поднял руку утереть кровь, рукав мантии задрался, и девушка с ужасом увидела, что весь толстый слой бинта пропитался алой кровью. Девушка застыла. Ей тут же вспомнилось собрание старост в коридоре «Хогвартс-экспресса». Драко Малфой взмахнул правой рукой, отвечая на вопрос Пэнси Паркинсон. Под сползшим рукавом оказался толстый слой бинта. А эта рука — левая. Девушка почувствовала, что ее замутило. А сидящий рядом Гарри даже не догадывался, что это цена его спасения, которую заплатил той странной ночью его лютый враг. Изувеченные руки…

— Малфой, у тебя кровь, — тихо проговорила девушка.

Гарри вскинул голову и проследил за ее взглядом, Малфой резко одернул рукав.

— Я в курсе, Грейнджер, — ядовито откликнулся он и вновь отвернулся к окну.

Гарри посмотрел на Гермиону, потом на Рона. Девушка заметила смятение в его взгляде. Гарри не мог понять, как такое произошло.

В карете повисла напряженная тишина. Гермиона то и дело поглядывала на Драко Малфоя, но тот не обращал на нее никакого внимания. Своим видом он никак не показывал, что ему больно. От этого сердце девушки разрывалось на части. Умом она понимала, что он все это заслужил. Хотя… Он заслужил лишь разбитую губу. Он действительно спровоцировал ее друзей на агрессивное поведение. Но в том, что сейчас рукав его мантии медленно, но верно пропитывался алой кровью, была вина… Гарри? Нет. Это вина человека, на которого внешне так похож юноша, сидящий сейчас напротив. Да еще этого… Как он его называл? «Выжившее из ума Земноводное»? Такое определение самому страшному магу современности мог дать только Драко Малфой.

Девушка невольно улыбнулась и вновь посмотрела на его лицо в отражении. Плотно сжатые губы, пристальный взгляд куда-то вдаль. Да. Помочь ему будет ой как непросто.

Наконец карета в последний раз дернулась, чуть покачнулась и замерла. Это означало одно: их бесконечная поездка завершилась. Еще никогда путь в школу не был таким долгим и нервным. Едва карета остановилась, Гарри тут же пулей из нее выскочил. Уже на улице он стал приводить свою одежду в порядок. В порыве борьбы мантия помялась, и несколько пуговиц отлетело. Гарри блеснул знаниями некоторых заклинаний. Вот уж нельзя было предположить, что он знаком с основами магического домоводства. Рон тоже не стал задерживаться в карете. Гермиона же вновь нерешительно посмотрела на слизеринца.

— Грейнджер, — откликнулся тот, не отрывая взгляда от окна, — даже не думай направлять на меня свою палочку и произносить дурацкие заклинания. Я серьезно.

Он повернул голову, и девушка встретилась с его колючим взглядом. За недолгое время, проведенное в его доме, она научилась немного понимать перепады в его настроении. Вот сейчас, например, он был очень-очень зол.

Гермиона вздохнула и, ничего не ответив на его выпад, направилась вслед за друзьями.

Они уже поджидали ее чуть в стороне, то и дело бросая обеспокоенные взгляды на покинутую ими карету. Гарри прижимал к себе Живоглота, о котором как-то сумел не позабыть в порыве эмоций. Появление Гермионы было встречено шумным вздохом облегчения. Они правда волновались за нее. Вот только никак не могли найти в себе силы вернуться. Гермиону это почему-то разозлило. Внезапно все их поведение показалось ей идиотским ребячеством. Все от начала до конца. Причем это касалось не только Рона и Гарри. Малфой был ничем не лучше. Она решительно приблизилась к друзьям и проговорила:

— Мы не можем оставить Малфоя в таком состоянии.

— С чего это вдруг?! — взъерепенился Рон.

Гарри промолчал. Девушка видела, что он все еще чувствует неловкость из-за того, что произошло.

— С того, Рон, — яростно откликнулась Гермиона, — что уже весь Хогвартс наверняка знает, что Гарри Поттер и Драко Малфой ехали в одном экипаже. Праздничный обед вот-вот начнется, если уже не начался. А теперь пораскинь мозгами. Думаешь, кто-то не заметит их отсутствие? Даже первокурсники — и те наверняка в курсе всех событий благодаря бесконечным газетным сплетням.

— Она права, Рон, — устало проговорил Гарри и тут же зло добавил: — Только лично я не собираюсь носиться за ним, предлагая помощь. Я жалею, что вообще его не прибил.

— Гарри! — ужаснулась Гермиона. — Как ты можешь так говорить?!

— Гермиона, это он виноват во всем, что случилось со всеми нами за последние шесть лет.

— Неправда! Виноват Волдеморт и Люциус Малфой.

Но Гарри только отмахнулся.

— Отлично, — проговорила Гермиона, — раз вы не хотите, я сама вернусь в карету.

— Он тебя просто прибьет, — угрюмо проговорил Рон.

— Зато никто не будет склонять имя Гарри Поттера на всех углах в связи с не совсем здоровым видом его лютого врага.

С этими словами девушка развернулась и решительным шагом направилась к карете.

Гарри Поттер яростно пнул ворох листьев под ногами, заставив те взвиться ввысь и осыпаться дождем на двух мальчишек. Рон Уизли молча проследил за удаляющейся девушкой. Они в глубине души понимали ее правоту. Гарри совершенно не было нужно лишнее внимание к своей персоне. Но почему-то в семнадцать лет так сложно прислушаться к голосу разума. Для них двоих все было просто: враг. Он не заслуживал помощи, он не мог претендовать на внимание и сочувствие. Он — враг. Этим все сказано. В их юных душах жила лишь ненависть по отношению к такому же подростку, как и они сами. Только все, что делал этот подросток, казалось неправильным и заслуживающим осуждения. Они даже не пытались понять или принять его. Они ненавидели. И Гермиона Грейнджер это понимала. Именно поэтому она взяла на себя эту непростую миссию. Но только ли поэтому?

Приоткрыв дверь кареты, девушка с замиранием сердца увидела, что Драко Малфой сидит и гипнотизирует взглядом пропитавшийся кровью бинт. Она тут же вспомнила, что на занятиях по колдомедицине староста Слизерина никогда не отличался особенными успехами. Дополнительные занятия по этому предмету он не посещал. Во всяком случае, Гермиона никогда его там не видела. На что он надеялся, ведя такую безумную жизнь и не умея оказать себе элементарную помощь? Поистине, ей его никогда не понять.

На скрип открывшейся двери юноша вскинул голову. Сосредоточенность на его лице тут же пропала, и появилась привычная надменная ухмылочка.

— Грейнджер, ты никак не можешь со мной расстаться?

— Малфой, прекрати дурачиться. Тебе нельзя появляться в таком виде в школе.

— Почему? — невинно поинтересовался этот невыносимый человек.

— Потому что… — Гермиона запнулась.

— Прекрати! — осадила его Гермиона. — Ты можешь хоть пять минут не говорить гадости?

— Я сейчас говорил гадости? — приподнял бровь слизеринец. — Я говорил правду, Грейнджер. А она, знаешь ли, не всегда приятная штука.

— Я пришла сюда не для душещипательной беседы с твоей персоной.

Ответом ей был насмешливый взгляд. Девушка приложила массу усилий, чтобы не смутиться. Его усмешка проникала прямо в душу. Гермиона поняла, что долго не выдержит в его компании. Или прибьет его, или…

Девушка решительно вытащила волшебную палочку и направила ее на разбитые губы слизеринца. Пара простых заклинаний, серебристая вспышка света — и все следы, оставленные недавним инцидентом, исчезли с его лица. Он обрадовался? Ага! Сейчас! У Гермионы возникло ощущение «дежавю».

— Ты будешь следующей, Грязнокровка, — лицо двенадцатилетнего мальчишки исказила гримаса ненависти.

Нет. Ничего не изменится. Никогда. Гермиона ожидала благодарности? Да нет. Хотя бы отсутствия враждебности. Как она устала от их глупого мальчишества!

— Я, кажется, ясно выразился: Мне. Не. Нужна. Твоя. Жалость!..

Его голос был еле слышен, но то, как он отчеканивал каждое слово, не оставляло шанса считать, что он сам образец спокойствия и добродушия. Гермиона поняла, что препираться и что-то доказывать этому человеку бессмысленно. Они никогда не поймут друг друга. Даже если будут говорить об одних и тех же вещах одними и теми же словами.

Гермиона ничего не ответила. Она внезапно ощутила безразличие ко всему происходящему. Девушка равнодушно посмотрела в его холодные глаза и снова произнесла заклинание, теперь уже направив палочку на его левую руку. Она знала, что остановила кровотечение. А как очистить бинты, пусть теперь сам голову ломает.

Девушка отвернулась от двери кареты, но резкий оклик заставил ее оглянуться:

— Почему гриффиндорцы настолько тупы, что не понимают простых слов? — от его яростного шепота появилось желание поплотнее запахнуть мантию. Словно холодный ветер налетел на школьный двор, победив даже ласковое осеннее солнышко. — Если ты ждешь, что я рассыплюсь в благодарностях, то можешь уже сейчас переставать на это надеяться.

— Малфой, я ничего от тебя не жду. Разве что прибавления чуточки мозгов. Хотя уже поздновато.

— Грейнджер, я не потерплю твоей помощи и идиотского участия. Ты последний человек на этой Земле, к кому бы я обратился.

— Я об этот догадываюсь, Малфой. Так что расслабься. И не обольщайся, что я делаю все это для тебя. Я просто не хочу лишних разговоров вокруг Гарри.

Малфой усмехнулся. Усмешка получилась очень злой. Сколько яда может быть в этом подростке! Гермиона не стала дожидаться его очередной реплики, справедливо полагая, что от его слов настроение не поднимется. Девушка решительно развернулась и направилась к друзьям, которые ожидали ее на том же месте. Две таких знакомых фигуры на таком знакомом школьном дворе. Почему же у нее ощущение, что она видит все это в первый раз? Неужели одни безумные сутки могли так изменить взгляд на привычные вещи и предметы, на близких людей и на… врагов?

Спустя несколько минут гриффиндорцы уже поднимались по широким ступеням главной лестницы к старинным резным дверям. Гермиона с усмешкой вспомнила, что стояла на этих ступенях всего пару дней назад. Так странно. Вспомнит ли об этом Малфой, пройдя здесь через несколько минут?

В главном зале было многолюдно, и царила атмосфера всеобщей суматохи. Как и всегда в первый учебный день. Все волновались, ожидая распределения. Первокурсники с замиранием сердца гадали, на какой факультет распределит их старая шляпа, старшие ученики радовались встрече и делились впечатлениями от проведенных каникул. Кто-то искренне волновался вместе с первокурсниками, гадая, где же окажется младший брат или сестра. В общем, все было, как всегда.

Гермиона, Гарри и Рон пробрались к своему столу и заняли места. Все как обычно. Только… Гермиона то и дело поглядывала на слизеринский стол. Там тоже все было как обычно, за исключением отсутствия Драко Малфоя. Да еще, пожалуй, Блез Забини была непривычно тиха.

Гермиона посмотрела на преподавательский стол. Там все были в полном составе. Альбус Дамблдор беседовал с профессором Вектор, и его внимательный взгляд то и дело останавливался на Гарри Поттере. Гермиона снова почувствовала злость. Уж лучше бы за нее побеспокоился. С Гарри-то как раз все в порядке. А что делать ей? Она оказалась между молотом и наковальней. С одной стороны, друг, которому она обязана шестью годами радости и чувством локтя. С другой стороны, враг, которому… О котором она просто не могла перестать думать. Что это было, она не представляла, да и не хотела представлять.

Профессор Макгонагалл вынесла старую шляпу, кто-то из учеников поднес стул, вереница первокурсников потянулась к преподавательскому столу. Распределение началось. Каждый год, наблюдая за этим процессом, Гермиона вспоминала свои чувства и мысли в тот день, когда она резво взбежала по ступеням на возвышение, где стоял стул со старой шляпой. В тот день она испытывала лишь радость и приятное возбуждение от ожидания чего-то неизведанного и невероятного. Тогда она еще не знала, как много всего внесет в ее жизнь учеба в этом удивительном месте. Девушка обернулась к Гарри, который сидел справа от нее и о чем-то негромко переговаривался с Роном. Глядя на его растрепанную шевелюру, на то, как он совсем по-мальчишески жестикулирует, что-то доказывая Рону, а тот в ответ задорно ухмыляется, Гермиона в очередной раз поняла, что готова простить им все. Даже больше чем все. Шесть лет жизни нельзя зачеркнуть. Рядом с ней сидели самые близкие люди. Девушке внезапно захотелось крепко-крепко их обнять, чтобы почувствовать, что они рядом, что это не сон, и все всегда будет хорошо.

Дверь распахнулась, и на пороге появился Драко Малфой. Слегка бледный, чуть усталый, но с таким же независимым видом, как и всегда. Он кивнул в сторону преподавательского стола, Дамблдор указал ему головой на слизеринский стол. Малфой снова кивнул в знак благодарности и направился к своему месту. Гермиона проводила его взглядом. От нее не укрылась тревога на лице Блез Забини и недоумение Пэнси Паркинсон. Малфой опустился на свое место между Крэббом и Забини. Крэбб тут же полез к нему с расспросами, Забини же, как ни странно, ограничилась встревоженным взглядом. И, когда он повернулся к ней, девушка тут же отвернулась к Пэнси, о чем-то спросив ее. От Гермионы не укрылся внимательный взгляд Драко Малфоя, который ненадолго задержался на затылке Блез Забини. Он слегка усмехнулся и тут же повернулся к Крэббу. Только тут Гермиона вспомнила захлопнувшуюся с резким звуком дверь купе Драко Малфоя и то, как дверь тамбура отскочила от стены, словно кто-то в ярости распахнул ее и с такой же силой вновь закрыл. Значит, это была она. Гермиона почувствовала какое-то смутное удовлетворение от этого факта. Ей было совсем не жаль заносчивую слизеринку. Так им обоим и надо. Девушка слегка улыбнулась и повернулась к Гарри, который как раз сейчас задал какой-то вопрос. Следующие несколько минут она пыталась заверить друга, что все в порядке, и она совсем на них не сердится, просто устала. Ведь компания Малфоя — это как раз то, о чем можно мечтать в первый учебный день. Теперь все остальные напасти этого года покажутся легкой прогулкой. Она добилась того, чего хотела. Гарри легко принял ее версию. Он вообще был всегда рад укрыться и спрятаться за успокоительными словами, не стараясь добраться до сути. Слишком много страшного он видел в своей недолгой жизни, поэтому всегда с легкостью старался принимать заверения в том, что все хорошо. Так ему было легче. Гермиона сказала, что не сердится. Значит, все в порядке. Можно выбросить из головы мысли о том, что поступил недостойно, о том, что позволил спровоцировать себя в ее присутствии. Она ведь не сердится. Она все понимает. Она удивительная.

Гермиона действительно все понимала. Она прекрасно видела это безотчетное желание Гарри поверить в то, что все будет хорошо. У него нет никого ближе ее и Рона. Так пусть хоть они дадут ему Надежду. Пускай призрачную, но такую необходимую. Гермиона посмотрела в ярко-зеленые глаза и, не удержавшись, потрепала его по макушке. Он совсем по-детски улыбнулся, вызвав ответную улыбку у девушки. В такие минуты казалось, что все и правда будет хорошо. Рон что-то спросил у Гарри, и тот, еще раз улыбнувшись Гермионе, повернулся к другу. Девушка еще немного посмотрела на их склоненные головы и оглянулась на церемонию распределения. Дело подходило к концу. Нераспределенных первокурсников осталось четыре человека. Среди них та парочка, которая дралась в поезде. Гермиона толкнула Гарри в бок. Юноша обернулся.

— Рона позови, — не отрывая взгляда от голов первокурсников, попросила девушка.

Гермиона обернулась к Рону.

— Смотри, эти двое.

— Точно, — Рон, несмотря на свой внушительный рост, чуть привстал со скамьи. — Ну, посмотрим, кто из нас был прав.

Гарри непонимающе переводил взгляд с Рона на Гермиону и обратно, пока Рон не напомнил ему о двух первокурсниках, которые дрались в поезде.

Тем временем профессор Макгонагалл объявила:

— Уоррен Томас.

Темноволосый мальчуган подошел к табурету и присел на него. Шляпа задумалась. Прошла целая минута, прежде чем она выкрикнула: «…Слизерин!».

Слизеринский стол зааплодировал, а Рон с Гермионой недоуменно переглянулись. Они были уверены, что этот мальчишка попадет в Гриффиндор, ну, или куда-нибудь еще. Приговор шляпы оказался ударом. Тем временем Томас Уоррен подошел к слизеринскому столу и занял свободное место среди тех, кто был распределен туда чуть раньше. Гермиона отметила про себя внимательный взгляд Драко Малфоя, который сопровождал Уоррена весь путь от стула со шляпой до слизеринского стола. Гермиона могла поклясться, что Малфой слегка… растерян? Странно. Что он может знать об этом мальчишке? Или это их пресловутое «мы, чистокровные семьи, все друг о друге знаем»? Ох! Еще одной загадкой больше. Малфой резко обернулся, и их взгляды встретились. Гермиона не собиралась сейчас в очередной раз чувствовать себя жертвой под прицелом этих безжалостных глаз. Девушка быстро повернулась в сторону распределения. Последний человек. Рыжеволосый мальчуган по имени Брэнд. Именно о нем вели речь Драко Малфой и Блез Забини. Именно этого мальчишку они оба так хорошо знали. Гермиона с интересом посмотрела на первокурсника. Маленький волчонок, готовый к агрессии в любой момент. Почему-то именно эти мысли возникали при виде щуплого одиннадцатилетнего мальчишки.

С каким удовольствием можно будет снять со Слизерина пару десятков баллов. Он наверняка будет приносить неприятности. Тем более, Уоррен тоже попал в Слизерин. Ох! Гермиона чуть улыбнулась. Вообще-то не в ее правилах было пользоваться властью в корыстных целях. Но иногда можно себе позволить. Тем более, с недавних пор слизеринцы ее очень сильно разозлили.

— Гриффиндор!

Хрипловатый крик старой шляпы ворвался в грезы размечтавшейся старосты. Девушка непонимающе посмотрела на Брэндона Форсби, новоиспеченного… гриффиндорца? Мальчик равнодушно воспринял это известие и направился к столу своего факультета. Рон ошарашенно посмотрел на Гермиону.

— Ничего не понимаю. Может, шляпа ошиблась?

— Нам от этого теперь не легче, — обреченно проговорила девушка и бросила быстрый взгляд на стол Слизерина.

Драко Малфой, чуть прищурившись, изучал Форсби. Он словно размышлял над чем-то, и Гермиона многое бы сейчас отдала за то, чтобы узнать его мысли. Блез в первый раз за вечер повернулась к Малфою. На ее лице было написано потрясение. Она что-то спросила, Малфой вынырнул из омута своих мыслей и повернулся к девушке. Внимательно посмотрел на нее и чуть пожал плечами. Блез отвернулась к Пэнси и стала отвечать на какой-то вопрос. Малфой же, вопреки всякому этикету, поставил локти на стол, сцепил руки в замок и уперся в них подбородком, продолжая изучать новоиспеченного гриффиндорца. Причем Гермиона заметила, что он поддерживает пальцами рукава мантии, чтобы те не съехали вниз. По-видимому, он так и не придумал, как очистить бинт. Девушка вздохнула. Что происходит? Чего ожидать от этого Брэндона Форсби? Кто он? Почему слизеринцев так обеспокоил выбор шляпы? Что Малфой знает обо всем этом? Бесконечные вопросы, на которые не будет ответов. Пока не будет. Гермиона посмотрела на Форсби. Тот преспокойно общался со своими будущими однокашниками. Они чему-то улыбались. Казалось, не было этой немотивированной агрессии, которая чувствовалась в нем в поезде, да и несколько минут назад в этом зале. Гарри повернулся к Гермионе и, встретив ее встревоженный взгляд, пожал плечами.

— Поживем — увидим, — глубокомысленно заметил он.

— Точно, — кивнула девушка в ответ.

В тот момент она еще не знала, что выбор шляпы не был случайным. Ошиблась ли она? Кто знает? Будущее покажет, что все имеет свою цену и свои последствия. И такое неожиданно решение сортировочной шляпы отразится не только на учениках первого курса. Но пока это все еще далеко. Есть сегодня. Есть холодный взгляд серых глаз, который Гермиона несколько раз за вечер ощущала на себе. Есть чувство неведомой опасности. И, как всегда в такие минуты, девушка понадеется на мудрое завтра. Оно придет и расставит все на свои места. И с ним придет решение всех проблем и вопросов. Так было всегда. Почему в этот раз что-то должно измениться? Так думала лучшая ученица школы Чародейства и Волшебства, стараясь не поддаваться смятению, которое медленно, но верно охватывало душу.

* * *

Смятение царило в душе еще одного ученика этой же школы. Он также старался отогнать его прочь. Но слишком много всего свалилось на него за эти несколько дней. Драко Малфой зажмурился и попытался собраться с мыслями. Этот бесконечный день утомил его еще часов пять назад. Теперь же… Сначала эта идиотская поездка в карете с Золотым Мальчиком. Да. Он специально старался спровоцировать Поттера. Зачем? А зачем он занимался этим на протяжении шести лет? Он ненавидел его. Ему нравилось доводить его до белого каления. Видеть, как он теряет контроль и не может ничего сделать со своей яростью. Смешно? Именно этого человека, которого он ненавидел так самозабвенно, юноша спас два дня назад, рискуя жизнью, поплатившись за это изувеченными руками. Странно. Если бы Гермиона Грейнджер не появилась той безумной ночью в его комнате… Все могло бы быть по-другому.

Драко Малфой перевел взгляд на девушку. Почему он думает о ней?

Ее глаза, полные ужаса, когда она увидела кровь на его бинтах. Ее желание помочь. Снова это необъяснимое желание помочь. Два дня назад у них хотя бы была общая цель. Сегодня же она была по ту сторону. С Поттером и Уизли. И все же она пыталась помочь. Юноша тут же усмехнулся. Все правильно. Она делала это для Поттера. Все ее попытки помочь были так или иначе связаны с проклятым Поттером. И тогда, и сейчас.

Драко Малфой вновь посмотрел на гриффиндорский стол. Он вошел в зал пару минут назад и все время чувствовал на себе ее взгляд. Снова изучает врага… Юноша вновь зло усмехнулся. Вот Поттер повернулся к ней и что-то сказал. Она ответила ему и улыбнулась. Она небрежным жестом заправила за ухо выбившуюся прядку. Она протянула руку и потрепала Поттера по волосам. Чертов Поттер! Драко и сам не понял, почему же он так разозлился. Он наблюдает подобные сцены уже шесть лет. Но если раньше они вызывали лишь брезгливую усмешку, то сегодня это злит! Почему? Драко устало прикрыл глаза. Блез все еще дулась. Во всяком случае, сразу отвернулась к Пэнси, стоило ему на нее посмотреть. Один. Совсем один. Ну и что с того? Так было всегда. Все, кто находился рядом, были лишь безликим тенями. А на самом деле он всегда был один. Он особенно отчетливо осознал свое одиночество на фоне этой проклятой дружбы гриффиндорцев. Эти легкие жесты, невесомые полуулыбки. Никакой неловкости, никакой недосказанности. Все так естественно и обыденно. Эта общая опека ее чертова кота. Это стремление поддержать друг друга, подать руку, подставить плечо. То, как она сейчас легко потрепала Поттера по волосам, и как он естественно это воспринял. Драко Малфой наблюдал за их поведением и все отчетливее ощущал свою обособленность от всех окружающих. У него не было друзей. Он до недавнего времени не знал, что такое заботиться о ком-то. Теперь он обрел Нарциссу. Так странно после семнадцати лет жизни осознать, что у тебя есть близкий человек. Но это все по-другому. Это… Драко не знал, каким словом охарактеризовать отношения с матерью. Они были так новы и хрупки… Чем больше они сближались, тем отчетливее он понимал, что, в конце концов, это все исчезнет. Почему это должно исчезнуть, он не мог объяснить. Просто знал. Это было слишком здорово и необыкновенно, а последний отпрыск рода Малфоев давно привык к тому, что доброму и светлому нет места в его жизни. В его хрупких отношениях с матерью еще ощущалась неловкость и недосказанность. Словно неверные наброски на будущую картину. Тонкие легкие штрихи, которые со временем, может быть, изменятся до неузнаваемости, а может быть, сама картина вовсе не будет дописана. Драко Малфой снова вздохнул.

Один… Он бросил взгляд на гриффиндорский стол. Грейнджер тоже именно в этот момент на него посмотрела, но тут же отвернулась. Плевать. Драко лениво посмотрел на сортировочную шляпу. Сейчас она была как раз нахлобучена на какого-то очередного недоросля. Присмотревшись, Драко узнал в нем мальчишку, который дрался в поезде с Брэндом. Гриффиндорец. Конечно же. Он тут же вспомнил свою первую встречу с Поттером. Эти двое мальчишек чем-то их напоминали. Вот этот хлипкий гриффиндорец точно вылитый Поттер в одиннадцатилетнем возрасте.

Странно, что шляпа долго думает.

— Слизерин!

Драко даже встрепенулся от неожиданности. Он внимательней присмотрелся к мальчишке, который с неуверенной улыбкой направлялся к его столу. Этого еще не хватало. Этот новоиспеченный слизеринец на пару с Брэндом весь факультет перевернет с ног на голову. Вон сам Драко с Поттером, живя в разных гостиных, умудрялись всегда найти место, где устроить потасовку. Эти же… Томас Уоррен занял свое место, и Драко слегка вздохнул. Еще этой проблемы не хватало. Тут он почувствовал на себе ее взгляд. Про себя усмехнулся и, резко повернув голову, встретился с ее глазами. Растерянность, непонимание. Ха! Не один он считал, что Уоррен попадет в Гриффиндор. Драко усмехнулся, но Грейнджер этого уже не видела. Она решительно отвернулась и стала наблюдать за распределением.

Драко даже не смотрел на шляпу, когда наступила очередь Брэндона. Зачем? Он и так все знал про этого мальчишку. А вот Уоррен был темной лошадкой. Староста Слизерина еще продолжал внимательно наблюдать за Уорреном, когда шляпа произнесла: «Гриффиндор».

Драко встрепенулся и посмотрел в сторону преподавательского стола. Неужели он так задумался, что пропустил распределение Брэнда и теперь на стуле уже другой мальчишка? Когда он понял, что очередным членом Гриффиндора стал Брэндон Форсби, он испытал настоящий шок. Драко внимательно проследил за Брэндом до того момента, пока он не занял свое место. Странно. Было непохоже, что решение шляпы для него неожиданность. Быстрый взгляд на Грейнджер. Тоже недоумение и перешептывания с Поттером и Уизли. Блез повернулась в его сторону. Драко не увидел этого, скорее, почувствовал.

Драко посмотрел в ее глаза. Шок. Потрясение. Что он мог ответить? Он просто пожал плечами. Не мог же он сказать, что дело здесь совсем не в ошибке. Он и сам не был до конца ни в чем уверен. Блез отвернулась к Пэнси. Демонстративно или нет, Драко определить не успел. Он снова устало вздохнул. Почему-то казалось, что что-то затевается. Он вновь посмотрел на Брэнда. Беззаботная улыбка, веселая болтовня с соседями по столу. Драко прикрыл глаза. Как он устал! Почему на него вечно сваливается все и сразу? Крэбб снова о чем-то спросил. Драко сделал вид, что не услышал. Крэбб намек понял и отвязался. Ладно. Наступит утро, может, все само собой решится. Во всяком случае, что-то станет понятней. А пока стоит понаблюдать за Форсби, да и за Уорреном заодно.

Наконец-то этот ненавистный праздничный ужин закончился. Блез Забини быстро встала и, никого не дожидаясь, направилась к выходу. Она хотела перехватить Брэнда до того, как он попадет в гриффиндорскую гостиную. Девушка с неприязнью проследила взглядом за Гермионой Грейнджер, которая собирала первокурсников и давала им какие-то указания. Брэнд внимательно слушал вместе со всеми. Дурдом какой-то. Блез решительно подошла к Брэнду и дернула его за рукав. Мальчик обернулся.

— Решила меня поздравить? — он насмешливо приподнял бровь.

Блез в последнее время его совсем не узнавала. После смерти матери он страшно изменился. Он все больше походил на… Драко Малфоя. Хотя нет. С каждым днем Брэндон все больше напоминал ей Люциуса Малфоя. И это было гораздо страшнее.

— Давай отойдем на минутку. Мне нужно сказать тебе пару слов.

— Первокурсники, не задерживайтесь, — от каменных стен эхом отлетел голос Гермионы Грейнджер.

— А то придется всю ночь бродить по темным коридорам в компании одних только привидений. Или мистера Филча. Тогда возникнет вопрос, чья компания будет вам приятней.

Это отличился педагогическими способностями Рон Уизли.

— Слышала? — тут же подхватил общую идею Брэнд. — Не хочу такой компании. Так что я пошел.

Все, что осталось Блез, это яростно посмотреть на старост Гриффиндора и подавить в себе желание залепить Брэнду подзатыльник. Она справедливо решила, что не стоит его компрометировать в глазах одноклассников в первый же день учебы.

Вереница гриффиндорцев потянулась по коридору. Рыжая шевелюра Брэнда вскоре скрылась за поворотом. Блез отвернулась к окну. Почему сегодня такой плохой день? Поссорилась с Драко, теперь еще это идиотское распределение. Девушка медленным шагом направилась в сторону подземелий Слизерина. Она шла не спеша, разглядывая картины на стенах. Странно. Она прожила в этом замке шесть лет и не видела и десятой части картин. Просто никогда не обращала на них внимание. У одного из гобеленов Блез остановилась. Странный это был гобелен. В отличие от всех остальных в Хогвартсе, изображенная на нем сцена была неподвижна. Шесть оскаленных гончих псов навеки замерли перед последним прыжком. Последним для красивого самца-оленя, который несколько веков оглядывался на своих преследователей. Блез подошла ближе. Ей показалось, что стоит один раз моргнуть — и сцена оживет. Стая псов набросится на красивое животное. То, что у оленя не было никаких шансов, было понятно даже Блез, которая совсем не разбиралась в охоте. Просто от полотна веяло отчаянием и безысходностью. Кто нарисовал его? Почему оно неподвижно? Чья рука гуманно заставила шестерых вестников смерти навеки замереть перед последним прыжком? Девушка резко отвернулась от гобелена, почти ожидая услышать яростный лай за своей спиной. Она быстрым шагом пошла по коридору. Ей отчего-то стало не по себе. Почему-то в этом олене она увидела… Драко Малфоя. Человека, который все еще старался совершить свой отчаянный прыжок к спасению, но уже понимал, что ничего у него не получится. Блез слишком любила его, чтобы не чувствовать его смятение и недоумение. Что-то начинало происходить. И в центре всего этого сумасшествия находился единственный близкий ей человек. Борьба была неравной. Девушка это понимала. Как понимала она и то, что Драко Малфой уже выбрал свой путь. Он слишком упрям, чтобы понять, что этот путь ведет в пропасть. И больше всего Блез боялась не того, что с ним что-то случится. Это была аксиома. Она боялась того, что ее не будет рядом в этот момент. Волк-одиночка, который никогда не позволит кому-то оказаться рядом в трудную минуту. Блез на секунду зажмурилась. Она не знала, что делать. Сейчас оставалось просто ждать, пока они сделают свой ход. Охотники. Вестники смерти.

Блез подошла ко входу в гостиную и только тут поняла, что у нее есть неплохая перспектива провести ночь так, как обещал первокурсникам Уизли. Она не знала пароля. Девушка усмехнулась.

— Свет, — тихо произнес голос у нее над ухом, заставив вздрогнуть.

Дверь в гостиную медленно отворилась.

— Странный пароль, — произнесла Блез и повернулась к Драко Малфою, который медленно вышел из тени.

— Смешно получилось. Мы придумывали пароль в коридоре после ужина. Пэнси сказала: «Свет». Я тут же произнес заклинание, чтобы записать пароль, а Пэнси добавила: «Свет они могли зажечь? Ни черта не видно!». Но к тому времени слово уже стало паролем. Так что…

Блез улыбнулась.

— Действительно смешно. А что? Мне нравится. Навевает оптимистические мысли.

— Точно.

Драко тоже слегка улыбнулся. Девушка посмотрела в его глаза. Он растерян и расстроен и изо всех сил старается скрыть это. В этом весь Драко Малфой. Только от нее невозможно укрыть что-то, что касается его чувств. Блез уже повернулась в сторону двери, когда он тихо окликнул девушку. Она медленно обернулась и задохнулась от неожиданности. Как редко он это делал! В левой руке юноша держал серебряную розу.

— Это тебе, — чуть улыбнувшись, произнес этот невообразимый человек.

Блез протянула руку.

— Осторожно, она очень колючая.

— Прямо как ее создатель.

Драко снова улыбнулся.

— Почему всегда серебряная? — задала Блез вопрос, который беспокоил ее с собственного пятнадцатилетия.

Тогда впервые Драко Малфой подарил ей цветок — удивительно красивую серебряную розу. Позже он признался, что наколдовал ее сам. Он вообще часто делал ей подарки. Духи, украшения, всякие безделушки. Когда они вместе оказывались в каком-нибудь магазине, он всегда покупал ей подарок. Однажды Блез сказала ему, что это совсем не обязательно. В ответ на это он типично по-малфоевски небрежно передернул плечом и сказал, что ему так хочется. Он почему-то считал, что она любит подарки. Действительно, она их любила. Особенно те, что дарил ей он. Но, если бы красавицу Блез Забини кто-то спросил о самом дорогом для нее подарке, она бы без запинки ответила, что это простая серебряная роза, которую мог подарить только один человек. Потому что больше никогда и нигде Блез не видела серебряных роз, хотя розарий Нарциссы Малфой мог поспорить с любым другим по количеству сортов и разновидностей этого колючего и прихотливого цветка. Серебряных роз не было. Их могло породить только воображение этого странного юноши. Почему именно этот цвет?

— Другой у меня никогда не получался, — с чуть смущенной улыбкой сделал шокирующее признание Драко Малфой.

Блез кивнула и прижала нежный бутон к губам. Пусть у него будет миллион любовниц. Пусть он дарит им горы безделушек. Блез всегда знала, что она особенная. Никто из этих девушек никогда не прижмет к губам бутон серебряной розы. Она это знала наверняка.

— Может, войдем? — Драко кивнул по направлению к гостиной.

Блез шагнула внутрь.

Гостиная была пуста. Все разбрелись по комнатам распаковывать вещи и делиться впечатлениями. А он дождался ее возвращения. Это оказалось жизненно важным для нее. Блез резко развернулась на каблуках и встретилась с усталыми серыми глазами.

— Тебе нужно отдохнуть.

— Да, наверное.

Он устало провел по лицу. Только тут девушка заметила, что бинт на его руке весь пропитан кровью. Блез охнула и схватила его за руку.

Она посмотрела в его глаза. Он ничего не сказал.

— Пойдем.

Девушка решительно потащила его к комнате старосты юношей.

Драко произнес пароль, и они вошли внутрь.

— Раздевайся, — строго проговорила она.

— Ого! Вот это да. Похоже, ссоры идут тебе на пользу.

В его глазах заплясали чертики.

— Драко, я серьезно.

Он усмехнулся и снял мантию, затем свитер, оставшись в одной футболке.

Блез открыла сумочку и извлекла из нее тюбик с зеленоватой мазью.

— Что это за гадость? — подозрительно сощурился Драко Малфой.

— Этой гадостью я тебя сейчас буду мазать.

— Можешь протестовать сколько угодно. Мне дала эту мазь Нарцисса.

Это заявление его немного успокоило. Он обреченно вздохнул и начал снимать бинты. Они присохли и, отрываясь, открывали едва зажившие раны.

— Драко, тебе нужно к мадам Помфри.

— Чтобы вся школа завтра это обсуждала? Нет уж.

Блез поняла, что спорить бесполезно. Она сходила в ванную комнату. Наколдовала емкость, наполнила ее теплой водой, подумала — и наколдовала бинты.

Войдя в комнату со всеми этими атрибутами, она встретилась с улыбкой Малфоя.

— Зачем мне мадам Помфри, когда у меня такой лекарь?

Блез не улыбнулась в ответ. Она слишком волновалась за него. Он же вел себя до безобразия легкомысленно. Девушка осторожно обработала его раны и стала накладывать на них прохладную мазь. Ему наверняка было больно, но он не издал ни звука. Через несколько минут Блез закончила и подняла на него взгляд. На его лбу выступили бисеринки пота, и сам он был очень бледным. Она подняла руку и осторожно провела по его щеке.

— Тебе нужно отдохнуть.

Он просто кивнул в ответ. Ей безумно хотелось остаться, но он не предлагал, поэтому девушка убрала все последствия своей врачебной деятельности и подняла с его кровати свою сумочку, затем взяла со стола подаренную розу.

— Я оставлю мазь у тебя. Завтра нужно будет сделать перевязку.

Он снова кивнул.

— Спасибо.

— Не за что. Поправляйся, — она усмехнулась. — О Мерлин, я говорю, как заправская сиделка.

— Причем мало знакомая с пациентом, — тут же подхватил Драко Малфой.

Оба улыбнулись.

— Блез, я… — начал юноша, заставив ее в надежде замереть, — я не хочу, чтобы ты думала, что я дождался тебя, потому что мне нужно было оказать первую помощь. И… И цветок был не поэтому. Правда.

Это были не совсем те слова, но ведь Малфои не извиняются. Девушка посмотрела на цветок в своей руке.

А ведь поклялась себе не подходить к нему, не смотреть на него, не думать о нем. Он просто кивнул в ответ. Так просто и обыденно, но сердце взлетело до небес. Умом она прекрасно понимала, что он просто находится в смятении. Он запутался и не может понять, что происходит. Ему просто нужно почувствовать кого-то рядом. Самое смешное, что Блез отдавала себе отчет, что, если бы у него была другая, которой он смог бы хоть чуть-чуть доверять, еще вопрос, кто находился бы с ним в этой комнате. Девушка разумом понимала, что его мечущаяся душа просто тянется к какому-то подобию уюта и тепла. Она — всего лишь привычный атрибут, который связывает с чем-то понятным и близким. Разумом она это все понимала. Но разве она слушала разум в этот момент? Нет. Нет. И еще раз нет! Он просто кивнул — и все доводы умчались, не оставив адреса, где их искать. Блез бросила сумочку на пол и шагнула к нему, сжав розу в кулаке. Она совсем не чувствовала острых шипов, впившихся в ладонь. Она к этому привыкла. Его творение ведь действительно было похоже на своего создателя. Такая же редкая красота, которая так легко причиняет боль.

Драко взял ее за руку и начал осторожно разжимать побелевшие пальцы. Он медленно вытянул цветок из ее кулачка и небрежно бросил его на стол. Только он мог так легко и беспечно разбрасываться красотой. Юноша поднес ее пораненную ладонь к губам и легко подул на нее, а затем коснулся царапин губами. Каким несущественным и маленьким оказался тот миг боли по сравнению с тем, что сейчас творилось в ее душе! Блез посмотрела в его серьезные глаза. Только с ней он мог не играть и быть самим собой. Уставший мальчик. Она шагнула еще ближе, он раскрыл объятия. Блез прижалась к нему, устроив голову на его плече. Он крепко обнял ее, чуть поглаживая по спине. Как хорошо и уютно было в его объятиях. Он не любил, она это знала наверняка. Но ей было тепло рядом с ним.

— Как ты думаешь, почему Брэнд попал в Гриффиндор?

Он долго молчал, потом ее волос достигло его дыхание.

— Не знаю, Блез. Правда, не знаю. Боюсь, что-то затевается. Только пока не пойму что.

В комнате снова повисла тишина. Только два сердца стучали сейчас в одном ритме. Только серебряная луна смотрела сквозь открытое окошко.

Старинные часы монотонно отсчитывали одну минуту за другой, с каждым ударом приближая неизвестность.

03.02.2011

Глава 30. Помолвка

Красивая юная девушка В темном проеме окна. В многолюдном доме одна. Рисует узор затейливый На остывшей душе стекла. Она ни на что не надеется. Она час назад умерла. Чужой равнодушный взгляд. Чужие слова и движения Высветит алый закат. Но время не двинется вспять. Она перестала надеяться, А вскоре не будет мечтать. Ничем не затмятся иным. Останется лишь недосказанность,

Старинные часы монотонно отсчитывали одну минуту за другой, с каждым ударом приближая неизвестность.

Нарцисса Блэк посмотрела на свое отражение в огромном старинном зеркале. Чужая и незнакомая девушка. Так странно. Она не узнавала себя. Можно было списать все на волшебное зеркало, да вот только ему девушка доверяла. Именно в него она смотрелась шестнадцать лет своей жизни. Нарцисса оглядела комнату, в которой находилась. Несмотря на то, что в семействе Блэк было три дочери, они никогда не жили в одной комнате. С самого раннего детства каждая из них обитала в собственном уголке этого огромного дома. Комната Нарциссы располагалась в западном крыле, поэтому с детства девушка не видела восхода солнца — всегда только закат. Она любила садиться на широкий подоконник и наблюдать, как скрывается за кронами деревьев ласковый и добрый свет. Нарцисса любила солнце. За справедливость. Земное светило ежедневно одинаково согревало и добрых людей, и злых. Девушка с детства научилась различать добро и зло. Она была на редкость умна и прекрасно понимала: то, что делает ее семья, выходит за рамки Добра в его истинном понимании. Но они были родными. Родных людей не выбирают. И потому Нарцисса была благодарна солнцу. Оно тоже не выбирало. Оно просто согревало и давало Надежду.

Девушка подошла к своей кровати. Старый плюшевый мишка сидел на подушке, так привычно склонив голову набок. Нарцисса потянула его за ухо кончиками пальцев. Голова мишки приняла вертикальное положение, но стоило ее отпустить, и она тут же вновь свесилась на плюшевое плечо. Нарцисса сшила этого мишку лет десять назад. С тех пор он все время сидел на этом месте. Вот бы забрать его с собой. Хотя… нет. Пусть ему будет хорошо. Пусть он останется в этой комнате, на своем любимом месте. Пусть хоть он, если она сама не может. Девушка обхватила себя за плечи, почувствовав внезапный озноб. Там, в огромном обеденном зале, уже все готово для пышного торжества. Всего несколько минут отделяло ее от того момента, когда она под руку с отцом спустится по широкой лестнице в гостиную, чтобы вложить свою ладонь в руку человека, к которому не испытывает элементарной симпатии, не говоря уже о чем-то большем. И с этим самым человеком ей придется провести всю оставшуюся жизнь. В эту комнату она уже не вернется. В их доме строго чтились обычаи предков. В северном крыле уже подготовили супружескую спальню для мистера и миссис Малфой. Теперь даже если она и будет оставаться на ночь в родительском доме, по пресловутому этикету ей придется ночевать в новой спальне, независимо от того, с мужем она будет или одна.

Нарцисса погладила мишку по мягкой голове. Ее пристальный взгляд смотрел сквозь серебристое покрывало на широкой кровати. Всего несколько часов назад она была счастлива так, как никогда в жизни. Она была в раю, самом настоящем. Теплые руки, нежные губы. Самый любимый… Странно, но слез не было. Они пропали после разговора с Северусом Снейпом в гостиной Слизерина. Все правильно. Зачем?

В дверь решительно постучали, и на пороге появился отец. Нарцисса привычно улыбнулась. Она знала, что отец любит ее улыбку. Почему она раньше никогда не замечала, что всю жизнь, по сути, делала то, что ждали от нее другие? За все свои шестнадцать лет Нарцисса всего два раза в жизни сделала что-то для себя. Летом убежала из дома, да еще эта ночь перед Рождеством. Всего два раза за шестнадцать с половиной лет. Как же это мало!

Отец улыбнулся в ответ и приблизился к дочери:

— Ты похожа на ангела, милая, — он окинул взглядом ее праздничный наряд и затейливую прическу, в которую были вплетены дорогие украшения.

Если бы Нарцисса выбирала, она бы предпочла просто цветы. Но выбирать наряд для помолвки с Люциусом Малфоем у нее не было никакого желания, мать же настояла на украшениях. Они, бесспорно, шли девушке. Да и вообще весь ее наряд был продуман до мелочей, создавая впечатление, что на землю спустился хрустальный ангел. Вот только Нарцисса совершенно не узнавала свое отражение. Ангел? Разве у ангелов бывает такая тоска в глазах? Нарцисса вновь улыбнулась отцу и привычно подставила лоб для отческого поцелуя. Борода Фаргуса Блэка привычно кольнула нежную кожу. Все было как всегда. Вот только в последний раз.

— Все уже ждут. Ты готова?

Нарцисса кивнула. Отец взял ее холодные пальцы и просунул под свой локоть.

Выходя из комнаты, девушка оглянулась на маленького плюшевого мишку, который очень грустно свесил голову набок. Старая игрушка оставалась совсем одна на этой огромной кровати в этой пустынной комнате. Юная хозяйка уходила от него навсегда.

Люциус Малфой неотрывно смотрел в окно на заснеженную крону старинного дуба. Огромные белые хлопья бились в стекло, таяли и стекали на заснеженный карниз. Люциуса проводили в эту комнату, чтобы он отдохнул и привел себя в порядок перед торжеством. Он послушно кивнул на участливое предложение миссис Блэк, и его оставили одного. Несмотря на бессонную ночь и чудовищную усталость, он вот уже сорок минут просто стоял напротив окна и смотрел на буйство стихии. Странно. Он ни о чем не думал. Совсем ни о чем. Он просто стоял и смотрел. На него до сих пор не снизошло сознание всей ответственности приближающегося момента. Не было никаких мыслей и эмоций по этому поводу. Была пустота. Такая привычная за эти несколько месяцев. Его взгляд оторвался от пейзажа за окном и скользнул по белой розе, росшей в небольшом горшке на широком подоконнике. Эта роза странно напомнила Нарциссу. Просто розы ассоциировались с Нарциссой уже давно. Еще с первого появления в доме Блэков, много лет назад, он невзлюбил эти колючие растения, которые торчали здесь отовсюду. Люциус не понимал этого идиотского желания — разводить такие бестолковые цветы. Он протянул руку и осторожно дотронулся до прохладного бутона. Холодная спокойная красота. Он сжал пальцы, и упругий бутон еле слышно хрустнул. Юноша смял его одним движением и, крутнув кистью, легко обезглавил колючее растение. Легкое движение — и ничего нет. Он разжал пальцы и посмотрел на смятые и изуродованные лепестки на своей ладони. Усмехнулся. Еще минуту назад здесь была холодная красота, а теперь все, что от нее осталось, — горстка искромсанных и потертых лепестков. А все потому, что он просто сильнее этого цветка. Люциус просыпал лепестки сквозь пальцы. Небольшое представление вернуло в его душу подобие равновесия. Он повернулся к широкой кровати, на которой была разложена его парадная одежда. Небольшое усилие: принять душ и облачиться в кем-то услужливо подготовленный наряд. Его холили и лелеяли в этом доме. Юноша усмехнулся и направился в сторону ванной комнаты.

Некоторое время спустя он стоял перед зеркалом и поправлял затейливый узел на белом галстуке. Наряд оказался непривычным и неудобным. Люциус посмотрел на свои волосы, которые торчали кое-как. В таком виде недопустимо появляться перед гостями.

Дверь без предупреждения распахнулась, и на пороге появился Эдвин Малфой.

Люциус резко обернулся, и сердце привычно сжалось. Это был… страх. Обычный банальный страх. И вот куда это чувство его привело. В чужой дом… в настоящий омут.

— С такими темпами, ты будешь собираться дольше Нарциссы, — сухо проговорил Эдвин, смерив сына ледяным взглядом.

Люциус сглотнул. Наверное, не стоило столько времени глазеть в окно. Отец окинул его равнодушным взглядом. Как всегда. Никаких эмоций, никаких чувств. Этот равнодушный человек так спокойно и легко отправил своего сына в ад.

— Ты с таким лицом собираешься вниз? — равнодушно поинтересовался Эдвин.

— Другого у меня нет, — в первый раз в жизни съязвил отцу Люциус.

Эдвина это, похоже, развеселило. Он усмехнулся.

— Если бы только ночь… Меня ожидает жизнь с ней.

— Ты только сейчас задался этим вопросом? — вкинул бровь Эдвин. — Ты знал об этом несколько месяцев. Если бы ты высказал свои возражения или пожелания, мы бы заменили Нарциссу.

В голове у Люциуса зашумело. Неужели? Неужели он сам не использовал шанс? Неужели это возможно?

— Отец, — сдавленно проговорил он. — Я не хочу этой свадьбы. Пожалуйста. Отмени все. Умоляю!

Он и сам не заметил, как схватил отца за манжеты нарядного пиджака. Он сейчас не думал ни о чем, только о возможном спасении и избавлении. Одержимый безумной Надеждой, он заглянул в глаза отца, и наткнулся на холодный взгляд, полный равнодушного веселья. В этом взгляде не было жалости и сострадания, не было понимания.

— Но ты же только что сказал… — растерянно проговорил юноша.

— Это была ирония, Люциус, — с легким весельем в голосе проговорил Эдвин. — Ты разочаровываешь меня. Малфои не просят. Они всегда берут то, что им нужно. Мне стыдно, что мой сын — слабак.

Люциус стоял посреди комнаты, как громом пораженный. Он не ожидал этого маленького спектакля. Зачем? Чтобы в очередной раз показать ему самому, какое он ничтожество? Люциус зажмурился. Слуха медленно достигал ледяной голос отца:

— Пусть тебе даже в голову не придет что-то выкинуть сегодня. Внизу ждут четыре сотни гостей. Каждый из них должен видеть что ты…

— Счастлив? — с горькой усмешкой спросил Люциус, не открывая глаз.

— Если бы ты не унаследовал мою внешность, я бы обвинил Присциллу в измене восемнадцатилетней давности. Счастье — это слишком банально для Малфоя. Все должны видеть, что ты заполучил то, что хотел, что ты доволен сегодняшним днем и выбором судьбы.

— По-моему, это твой выбор.

— Считай, что я сыграл роль посредника.

Люциус медленно открыл глаза и посмотрел на человека напротив так, словно впервые увидел его.

Дверь отворилась, и на пороге возник седой волшебник, который представился парикмахером. Эдвин бесшумно вышел. Он не любил скучных церемоний. Он проверил, что все идет по его графику, и удалился по своим делам.

Парикмахер бесцеремонно схватил подбородок юноши и, что-то бормоча под нос, стал вертеть его голову из стороны в сторону. Люциус смерил старикашку злым взглядом и начал про себя решать, каким заклинанием его лучше угостить. Но, видимо, у дедульки был опыт общения с отпрысками знатных семей. Не успел еще Люциус сделать выбор, как лицо дедушки озарила довольная улыбка, за которой последовала вспышка света, на миг ослепившая юношу. Когда в глазах перестало рябить, оказалось, что он в комнате один. Люциус бросил быстрый взгляд в зеркало. Да. Дедушка знал свое дело. Теперь можно было идти вниз. Можно было, вот только… Люциус замер перед входной дверью. Казалось, что-то невидимое удерживает его в этой комнате, не дает распахнуть двери и сделать шаг вперед. Может быть, здравый смысл?

Люциус вспомнил недовольный взгляд отца. Он еще и недоволен, черт побери! На юношу жгучей волной накатила злость. Все, что он делал в своей жизни, было направлено на служение Эдвину, а что он получал взамен?! Редкие похвалы. За все семнадцать лет их можно было по пальцам пересчитать. Причем хватило бы пальцев одной руки.

— Ненавижу! — яростно прошептал Люциус и сам вздрогнул от своих тихих слов.

Он произнес это вслух. А ведь раньше даже боялся думать об этом. Простое короткое слово, но оно открыло шлюзы в душе. Так некстати вспомнились бесконечные наказания и вечное недовольство, одинокое вечера и дурацкие поручения. А еще вспомнилась Фрида. Тогда на перроне. Эдвин так просто и равнодушно представил Фриде Нарциссу. Ее глаза в тот миг. Люциус размахнулся и изо всех сил пнул двери ногой. Те с жалобным скрипом распахнулись, а Люциус зашипел и согнулся от боли. Он потер ушибленное место и, изо всех сил стараясь не хромать и не морщиться, вышел в коридор. Через несколько шагов он понял, что боль в ноге — к лучшему. Она отвлекала и не давала ярости затопить разум. Потому что ярость Люциуса всегда проходила быстро, а ей на смену спешило отчаяние. Он окинул взглядом толпы собравшихся гостей и начал медленно спускаться по лестнице. С каждым шагом вниз он все отчетливее понимал, что отец прав от первого и до последнего слова. Он действительно слабак. Взять сейчас и крикнуть прямо с этой высокой лестницы, что никакой свадьбы не будет и сказать всем этим снобам, что они могут сделать со своими подарками. Один раз поступить так, как хочется больше всего на свете. Но что последует за этим? Нет. Люциус не способен на такой безумный поступок, который неизвестно что повлечет за собой. Он внезапно понял, что, как бы он не ненавидел Эдвина, никогда не сможет пойти против него. Что это? Вбитое с детства уважение? Страх? Люциус не знал. Он просто делал шаг за шагом по этой бесконечной лестнице в никуда.

Нарцисса Блэк медленно спускалась по широкой лестнице родительского дома. Почему-то сегодня здесь все выглядело чужим. Десятки полузнакомых, а то и вовсе незнакомых лиц, яркие упаковки подарков, множество свечей. Нарцисса окинула взглядом присутствующих и нацепила на лицо счастливую улыбку. По умилению в глазах крестной девушка поняла, что спектакль ей удается. Шаг, второй, третий… Каблучки утопают в ковре, которым покрыта широкая лестница. Ее шагов совсем не слышно. Странно. В детстве эта лестница казалась такой огромной, а сегодня она так коротка.

Спустившись с последней ступеньки, девушка позволила отцу подвести себя к юноше, который ожидал ее, стоя рядом с пожилым волшебником в обрядовом одеянии. Фаргус Блэк вложил руку дочери в ладонь жениха. Нарцисса почувствовала, что Люциус сжал ее пальцы. Девушка подняла на него глаза. Он скользнул по ней взглядом, но Нарцисса готова была поклясться, что он не видел ее. Он смотрел куда-то в себя, а в его глазах не отражалось ничего, кроме холодной ярости. Девушка про себя горько усмехнулась. Естественно, что злость — это единственное, что может вызвать в его душе эта помолвка. А теперь…

Пожилой волшебник накрыл их руки какой-то тканью и начал произносить слова обряда, призванного обвенчать их пред лицом не людей, но высших сил. Нарцисса постаралась не слушать. Ей и без того было плохо, а еще эти слова «навеки», «пока смерть не разлучит»…

Девушка скользнула взглядом по толпе гостей. Неподалеку стоял высокий темноволосый юноша. Его чуть ссутулившийся силуэт до боли напомнил Сириуса. Нет! Она не заплачет. Ни за что не заплачет. Нарцисса быстро отвела взгляд от юноши. Десятки лиц. Зависть, умиление, злость, радость — так много чувств и эмоций. Никого сегодняшнее событие не оставило равнодушным. Белинда напряженно улыбалась. Встретив взгляд Нарциссы, она кивнула, как ей показалось, весело. Нарцисса отвернулась. Как они все не понимают, что она с огромным удовольствием поменялась бы местами с любой из этих расфуфыренных красавиц? Она не хочет становиться миссис Малфой. «Пока смерть не разлучит». Нарцисса на секунду зажмурилась и про себя начала молиться, чтобы случилось чудо. Ведь оно случается. Иногда. Про это пишут в книгах, об этом слагают легенды. Пусть что-то вмешается! Пусть кто-то появится и прекратит все это! Ведь чудо иногда случается. Но в звенящей тишине большого зала раздавались лишь пророческие слова старинного обряда. С каждой секундой витиеватая формула заклинаний все сильнее и сильнее входила в их судьбы. Мельницы Богов завертелись. Чуда не произошло. По-видимому, Нарцисса не заслужила избавления. Жизнь брала реванш. Лишь ясный голос пожилого волшебника, и чуть подрагивающая горячая рука, которая сжимает ее ладонь. Она не заплачет. Ни за что не заплачет.

В безликой толпе взгляд юной невесты наткнулся на глазенки, полные ужаса. Это выражение безграничного ужаса так не вязалось с протокольными эмоциями всех собравшихся. Казалось, крик не слетает с губ Марисы Малфой только благодаря чему-то, что в этой семье вколачивалось с детства. Но эти глаза… Нарцисса попыталась улыбнуться девочке. Это оказалось невероятно сложно. Гораздо сложнее, чем улыбаться десяткам этих безликих людей. Просто в отчаянии Марисы была такая щемящая искренность… А ведь они никогда не общались. Между ними было пять лет жизни. Но в этот миг только в глазах Марисы Нарцисса увидела что-то такое… Слезы. Непрошеные слезы все-таки обожгли глаза. Нарцисса изо всех сил постаралась, чтобы всем они показались слезами счастья. Поверят ли они? Конечно, поверят! Ведь так положено по протоколу. Нарцисса на секунду закрыла глаза, а когда их открыла, то заметила какое-то движение в той стороне, где еще минуту назад стояла красивая одиннадцатилетняя девочка, так похожая на свою мать, если бы не взгляд… У матери он был такой же, как и у всех. Словно она действительно считала этот день счастливым. Словно ее единственный сын обретал что-то в этот момент, а не терял навсегда.

* * *

Когда Нарцисса спускалась по этой растреклятой лестнице, Люциус равнодушно следил за ее приближением. Он в очередной раз отметил вкус отца и старания миссис Блэк в выборе наряда для дочери. Он почему-то чувствовал, что Нарцисса не прикладывала к этому руку. Если бы нарядом занималась она, все было бы по-другому. Как? Люциус не знал, но точно по-другому. Изумительно красивая девушка, которая через несколько мгновений станет его. Почему она не вызывает никаких эмоций, кроме злости? Да потому, что она — чужая. И с каждым ударом сердца она становилась все ближе, вот только не его душе.

Фаргус Блэк вложил ее ручку в его ладонь. Ее пальцы оказались просто ледяными. Люциус некстати подумал, что у Фриды почему-то тоже всегда холодные руки. Нарцисса посмотрела не него. Он ответил равнодушным взглядом и отвернулся. В наступившей тишине зазвучали слова старинного обряда. Люциус не слушал их. Он не хотел ничего слушать. Ледяные пальцы в его руке никак не желали согреваться, и память волной смыла весь окружающий мир.

Весна прошлого года. Территория Хогвартса. На западном берегу озера растет огромный корявый дуб. Ему, наверное, лет пятьсот. Люциус очень любил это место. Туда редко кто забредал, потому что было слишком далеко. А они с Фридой часто бывали там. Там можно было спокойно побыть вдвоем, не опасаясь косых взглядов и дурных слов. Его мантия расстелена на земле. Теплое весеннее солнышко сильно припекает, поэтому он снял свитер и, наплевав на все условности, расстегнул рубашку. Как же ему хорошо! Он лежит, опершись на локти, и смотрит на свое зеленоглазое чудо, которое заплетает непослушные волосы в косу. Люциусу нестерпимо хочется помочь, но он боится разрушить этот хрупкий момент счастья и эту удивительную картину. Наконец коса заплетена, и Фрида пододвигается к нему и устраивает голову на его плечо. Люциус не может сдержать улыбку, делая глубокий вдох. Ее запах вместе с запахом солнца и свежей травы… Она просовывает замерзшие ручки под его рубашку и обхватывает его за талию, пытаясь согреться. В первую минуту Люциус вздрагивает и еле удерживается от того, чтобы не подскочить, но потом понимает, что это и есть счастье: греть ее озябшие пальчики и слышать ее звенящий голосок.

— Представляешь, Земус опять завалил меня на зельях. У меня нехорошее чувство, что я вообще не сдам экзамен в этом году.

Люциус с улыбкой пытается вникнуть в суть ее проблемы.

— Брось, он побесится и забудет.

— Да уж. Забудет он. Как же! Что мне делать?!

Она вскидывает голову и выжидающе заглядывает в его глаза. Он наклоняется и целует ее в носик.

— Хочешь, я помогу тебе подготовиться?

В ее глазах вспыхивает радость.

— Здорово, а то Фред все время занят и вообще…

— Зато я для тебя всегда свободен.

Она вытаскивает согревшиеся ладони из-под его рубашки и обнимает его за шею.

— Я все время думаю, что сюда может кто-то прийти.

— Плевать.

— Люциус, мы — старосты. Мы должны подавать пример.

В ответ он начинает весело хохотать, пытаясь не упасть вместе с ней.

— Фрида, брось. Мне плевать, что кто-то может увидеть. Я готов отработать миллион взысканий.

Зеленые глаза вспыхивают шутливым восхищением.

Они начинают весело смеяться. Чуть успокоившись, он признается:

— На самом деле, я наложил заклятие ненаносимости на это место. Эдакий провал в пространстве.

— Ты с ума сошел? — привстает Фрида. — Дамблдор наверняка узнает об этом, и тогда тебе точно влетит.

— Плевать, — легкомысленно повторяет он. — Тем более, я делаю это каждый раз, когда мы здесь — и ничего.

— Сумасшедший, — ее голос становится еле слышен.

Они оба правы в этот момент. Она в том, что директор школы, конечно же, знает об этом. Он — в том, что если реакции нет до сих пор, то ее наверняка не будет и впредь. Просто мудрый волшебник давал ему шанс: спасти свою душу. Дамблдор до самого последнего моменты пытался спасти старосту Слизерина Люциуса Эдгара Малфоя, хотя прекрасно понимал, что это невозможно. Но пока рядом с Люциусом находилась девушка с глазами цвета Надежды, был шанс. Она — единственная, кто мог спасти его от самого себя. Вот только он оказался к этому не готов.

— Ты такой замечательный.

В ее глазах светится искренность. Она наклоняется и целует его в губы. Он чуть выпрямляется, чтобы было удобнее держать равновесие. Обнимая ее и прижимая к себе, он вдруг понимает, что ему никто и никогда не говорил таких простых и искренних слов. И никогда не скажет, наверное.

Что-то изменилось вокруг. Время и пространство завертелось. Вернулись звуки и блики. Дурацкие украшения, нарядные гости и все в ожидании смотрят не него. Он что-то должен сказать? Юноша переводит непонимающий взгляд на пожилого волшебника.

— Вы согласны? — с вежливой улыбкой повторяет тот свой вопрос.

Вот сейчас он должен сказать простое короткое слово, и пути назад уже не будет. Люциус еще не успевает ничего подумать, как его плотно стиснутые губы вдруг разжимаются и произносят это слово:

— Да.

Так просто и легко. Путь в ад вообще очень прост.

За сотни миль от поместья Блэков в лазарете старинного замка напротив кровати брата сидела грустная девушка. Она невидящим взглядом смотрела на метель за окном. Белые яростные вихри…

Фред каким-то образом умудрился подхватить воспаление легких. Где?

Фрида оторвала взгляд от буйства стихии и посмотрела на брата. Она сидела здесь вот уже скоро два часа, а за это время они не обменялись и парой слов. Что они могли сказать друг другу? Делать вид, что все хорошо? Фрида встала со стула и медленно подошла к окну. Фред проследил за сестрой отчаянным взглядом. Он ничем не мог помочь. Ей никто сейчас не мог помочь. Фриде вдруг стало невыносимо холодно. Она обхватила себя за плечи. Стало отчего-то грустно и тоскливо. А до этого она считала, что тоскливей уже не может быть. Просто в эту самую минуту очень далеко отсюда красивый светловолосый юноша произнес в полной тишине короткое невесомое слово.

Фрида почувствовала, как слезы неудержимо подступают, и от них нет спасения. А ведь она считала, что все их уже выплакала. Девушка всхлипнула, стараясь сдержаться, поняла, что не получится, и опрометью бросилась к кровати, на которой уже, несмотря на боль в груди, приподнялся так похожий на нее юноша. Фрида бросилась в объятия брата, уже не сдерживая рыданий, которые яростно рвались наружу. Фред изо всех сил обнял ее, поглаживая по спине. Он бы все отдал за возможность защитить свою маленькую сестричку. Вот только как? Он гладил ее волосы, бормоча какие-то слова утешения, прекрасно понимая, что сестра их не слышит. Его сердце разрывалось на части. Он ненавидел ее слезы. Фрида редко плакала. А так как сейчас, вообще никогда. Но все же это было лучше, чем ее двухчасовое молчание и равнодушный взгляд. Может, сейчас ей станет легче. Он постарается сделать все для этого.

* * *

Когда Нарциссу спросили, согласна ли она стать невестой Люциуса Эдгара Малфоя, она на удивление легко ответила: «Да».

Это оказалось так просто. А потом все было, как в тумане. Отчетливо она запомнила лишь момент, когда Люциус надевал на ее палец фамильное кольцо Малфоев. И то только потому, что в этот момент его рука дрогнула, и он оцарапал ее палец старинной оправой. Он этого даже не заметил.

Сириус Блэк медленным шагом вышел из спальни юношей шестого курса Гриффиндора и нерешительно направился в гостиную. Он не знал, чего хочет в эти минуты. Когда он оставался один, ему хотелось выть, тогда он шел к людям. Стоило побыть пять минут в компании друзей, пару раз перехватить на себе их сочувствующие взгляды, как он тут же вскакивал и куда-то убегал. Так юноша и метался уже несколько часов. Вот сейчас он наконец нашел, чем заняться. Он решил почитать подарок Нарциссы. Эта старинная книжица помнит тепло ее рук. Сириус осторожно провел кончиками пальцев по стершейся надписи на обложке.

«Он был забавным, а стал великим».

Юноша усмехнулся. Какая же она все-таки забавная! Не глядя под ноги, он сделал шаг вперед и споткнулся о край ковра, который почему-то оказался завернут. Сириус потерял равновесие и, стараясь не выпустить подарка из рук, ухватился за перила лестницы как раз на месте стыка двух балок. Сириус выругался, когда почувствовал, что ободрал себе кожу на пальце. Безымянном пальце левой руки.

* * *

Музыка. Свечи. Музыка. Подарки. Музыка. Поздравления. От этого мелькания и сверкания у Нарциссы начала раскалываться голова. Когда поток желающих поцеловать невесту иссяк, и у нее появилась относительная свобода, девушка тут же сбежала с праздника. Она не ушла далеко. Она сегодня — лицо праздника и обязательно понадобится кому-нибудь через пару минут. Но эти пару минут можно спокойно вздохнуть. Нарцисса остановилась у окна в коридоре. Солнце уже село. Темноту на улице разрезали всполохи фейерверков. Праздник. Нарцисса усмехнулась.

— Сегодня солнце долго садилось, — услышала она детский голос за своей спиной.

Девушка обернулась. В двух шагах от нее стояла Мариса.

— Откуда ты знаешь? Ты же была с гостями.

— Нет, — возразила девочка. — Я убежала. Я была в твоей комнате. Оттуда очень хорошо виден закат.

— Я знаю, — ответила Нарцисса.

— Ты не сердишься?

— Нет, — девушка покачала головой.

— У тебя такой хороший мишка на кровати. Только у него почему-то голова все время свисает на одно плечо. От этого он очень грустный.

— В нем просто не хватает набивки.

— Нет. Он грустит.

Нарцисса вдруг вновь почувствовала непрошеные слезы и отвернулась к окну.

Слезы все-таки потекли. Нарцисса просто кивнула в знак согласия, не оборачиваясь. Теплая ладошка накрыла ее озябшие пальцы. Нарцисса всхлипнула и прижала другую ладонь к губам, пытаясь взять себя в руки.

— Не плачь. Ну пожалуйста, — тихий просящий голосок.

— Не буду, — прошептала Нарцисса сквозь слезы и сжала теплую ладошку. — Забери мишку. Пусть ему не будет грустно.

— Обещаю.

Девочка внезапно бросилась к Нарциссе и крепко ее обняла. Нарцисса прижала ее к себе.

— Давай дружить, — глухо прозвучало предложение в ее плечо.

— Давай, — без раздумий согласилась Нарцисса.

Эти две такие разные девочки еще не знали, что с этого дня станут самыми близкими людьми в этом огромном мире. Их не остановят ни цвет формы (Слизерин? Когтевран? Какое это имеет значение?), ни разница в пять долгих лет. В семье Малфоев взрослеешь быстро. Да. Они очень разные. Но у них общая судьба и общая беда — старинная аристократическая фамилия.

Уже ничто не будет так, как прежде.

03.02.2011

Глава 31. Сложная роль

Два человека. Две святые тайны. И две судьбы, у каждого своя. По милости закона бытия. Два легких взгляда: робость и презренье. Но только мысли так похожи их. Здесь слов не нужно. Сердца откровенье Уже давно решило за двоих. Два человека так горды собою. Они враги — так все вокруг хотят. Но вот глаза нет-нет и вспыхнут болью. И их сердца однажды не смолчат.

«Уже ничто не будет так, как прежде».

Эта мысль в очередной раз за недолгое утро посетила Гермиону Грейнджер, старосту факультета Гриффиндор.

Началось все с того, что она проспала… В первый раз в своей жизни. Хотя нет. Началось не с этого. Началось с бессонных метаний на смятой постели в тщетных попытках уснуть. Внезапно ей становилось нестерпимо жарко, тогда она вскакивала и открывала окно. В открытое окно постоянно доносились какие-то звуки: уханье сов, шелест листьев. Это отвлекало. Это не давало уснуть. «Интересно, он тоже спит с открытым окном и слышит эти же звуки?»

Потом начиналась злость на эти дурацкие мысли. О ком она думает?

Ночь прошла, а утром она не услышала будильника, хотя его должен был услышать весь факультет. Всегда он орал истошным голосом, и в общей спальне Гермиона им пользовалась только один раз, сразу же после того, как Рон подарил его на ее день рождения. В то памятное утро у Лаванды чуть не случился нервный припадок, когда над ее ухом завизжал женский голос: «ВСТАВАЙ! ВСЕ НА СВЕТЕ ПРОСПИШЬ!».

Лаванда так резво соскочила с кровати, что подвернула ногу, а Парвати потом еще какое-то время заикалась. Сама же Гермиона предпочла не жаловаться на свои симптомы. Она была слишком занята, успокаивая соседок по комнате. А сегодня она его не услышала.

Быстро приняв душ, девушка пулей выбежала в пустую гостиную. Никого не было. Гермиона в ужасе метнулась в сторону главного зала. Она же староста! Она сегодня должна была проводить на завтрак первокурсников, все им объяснить, рассказать распорядок…

Похоже, Рональд Уизли неплохо с этим справился. Во всяком случае, беглый осмотр показал, что все первочки сидят за столом, и староста даже никого не убил. Взгляд девушки задержался на рыжей шевелюре Брэндона Форсби, который как ни в чем не бывало уплетал завтрак, о чем-то болтая с соседом.

Гермиона посмотрела на Рона. Сейчас она о себе столько узнает! Эх! Его взгляд говорил о многом.

— Прости, — быстро пробормотала Гермиона и заняла место рядом с Роном. — Я проспала.

Рон несколько раз моргнул, потом открыл рот, снова закрыл его и промолчал.

— Что? — возмутилась Гермиона. — Первый раз за шесть лет. Не имею права?

— Ты себя хорошо чувствуешь? — друг обрел дар речи.

Девушка кивнула и скорчила просящую гримаску. Она знала, что Рон не может на нее всерьез злиться.

— Ладно уж. Не бери в голову. Я даже никого не потерял, — он кивнул в сторону первокурсников. — Хотя мысль такая была.

— Рон, — Гермиона попыталась сделать строгое лицо, но невольно заразилась его ухмылкой. — А где Гарри?

Только тут она заметила отсутствие третьего члена их веселой компании.

— У него там какие-то дела с мадам Хуч. Он позавтракал раньше и умчался.

— Первый учебный день, — округлила глаза Гермиона.

— Ну… Обязанности капитана… — Рон пожал плечами и потянулся за тостом.

Гермиона взяла графин с апельсиновым соком и стала наполнять свой кубок. Ее взгляд непроизвольно скользнул по столу Слизерина.

Нет. Точно, никогда теперь все не будет, как раньше. Раньше она просто отмечала присутствие или отсутствие его. А теперь… Сердце неожиданно подскочило. Странно. Это было ново и непонятно. Ее взгляд задержался на старосте Слизерина. То, что она увидела, совсем не украсило это идиотское утро.

Драко Малфой водил ложкой по тарелке, явно что-то рисуя. При этом он внимательно слушал… Блез Забини. Они помирились? Как? Когда? Гермиона не была уверена, что хочет знать ответы на эти вопросы. Она просто сидела и смотрела на противоположный стол. Блез что-то сказала, а он… улыбнулся. Он ей улыбнулся.

Гермиона опустила взгляд к своей каше. Почему раньше она спокойно смотрела на подобные сцены? Ее совсем не должны заботить отношения Драко Малфоя со своей невестой. Стало грустно. Почему?

Гермиона вновь посмотрела на противоположный стол.

Пэнси Паркинсон как раз садилась на свое место рядом с Забини. Похоже, она тоже проспала, и Драко Малфой, так же, как и Рон, сам привел первокурсников на завтрак.

Пэнси что-то спросила. Драко пожал плечами. Потом что-то сказал. Блез отклонилась назад, чтобы им было удобней через нее разговаривать. Оба старосты тут же склонились и начали что-то обсуждать. Почему Гермиона раньше не замечала, что слизеринцы так общаются друг с другом? А ведь Малфой прав. Их всех заведомо воспринимают как врагов, не считая, что им присуще что-то человеческое. А вот сейчас, глядя на легкие улыбки и смех, то там, то здесь звучащий за слизеринским столом, было понятно, что они обычные подростки. Кто сказал, что они обсуждают возможность убить Гарри Поттера или захватить Хогвартс вместе с Дамблдором? Какая же это глупость!

Гермиона вспомнила раздражение Драко Малфоя из-за ее глупых вопросов по поводу быта его факультета. Бред. Какой же это бред. Может быть, если бы мы с самого начала относились к ним по-другому… Мы, в смысле, другие факультеты, на протяжении нескольких веков…

Блез Забини надоело сидеть, отклонившись от стола, и выслушивать мысли старост своего факультета. Она бодро взялась за макушки Драко и Пэнси и развернула их головы прочь друг от друга, отодвинув заодно их подальше от себя. Пэнси и Драко одинаково пригнулись и выскользнули из-под ее рук, что-то с улыбкой сказав. И очень похожими жестами пригладили взлохмаченные Блез волосы. Это вызвало улыбки. Странно. Гермиона тоже невольно улыбнулась.

— Гермиона Грейнджер, выйди на связь. Гермиона Грейнджер.

— А? Что? — встрепенулась девушка.

Оказывается, Рон уже какое-то время добивался ее внимания. Отчаявшись, он начал щелкать пальцами перед ее носом.

— Чем тебя так заинтересовали слизеринцы?

— Ты заметил, что Паркинсон покрасилась? — ляпнула Гермиона первое, что пришло в голову.

— Нет. Не заметил, — удивленно откликнулся Рон. — По-моему, она в конце года такая же была.

— Ладно. Ерунда. Что ты хотел?

Спросил он, конечно же, для вида. Знал ведь, что за сегодняшнее опоздание она не то что за расписаниями для первокурсников сходит…

— Я сама.

— Ну ладно, — тут же согласился Рон. — Я тогда побежал. Мне еще надо Гарри поймать до урока. А вот и он.

Девушка подняла голову и увидела Гарри, входящего в двери главного зала.

— Привет, — он плюхнулся рядом с Роном. — Вы поели?

— Я — да, — отозвался друг.

— А я нет. Представляешь…

— Представляешь, — подхватил Рон, — Гермиона Грейнджер проспала вводную беседу с первокурсниками, да еще поход этих самых первокурсников на их первый в жизни завтрак в стенах школы, да еще…

— Прекрати! — рявкнула Гермиона на разошедшегося Рона.

Гарри смотрел на их привычную потасовку с веселой улыбкой.

— Угу, — виновато опустила голову Гермиона.

— Подумаешь, я сотни раз это делал.

— Ну, ты же не староста!

— Да уж, не довелось, — еще шире улыбнулся Гарри.

— Интересно, что же ей такое снилось? — Рон толкнул Гарри в бок, и оба выжидающе посмотрели на Гермиону.

— Я пошла за расписанием! — тут же взялась за свои непосредственные обязанности староста, вызвав ухмылки на лицах друзей.

Гермиона быстрым шагом направилась к учительскому столу, чувствуя, что щеки начинают заливаться румянцем. Она почти взбежала по ступеням и, едва поздоровавшись с профессором Макгонагалл, взяла у нее стопку расписаний. Быстро развернувшись, Гермиона сделала шаг вперед и тут же столкнулась с препятствием. Пэнси Паркинсон пыталась подойти к Снейпу, и Гермиона в нее врезалась.

— Грейнджер! — прошипела Пэнси, потирая ушибленное плечо. — Ты с утра глаза где оставляешь?

— Извини, — буркнула Гермиона и, обойдя Пэнси, стала спускаться по лестнице. Она непроизвольно посмотрела на слизеринский стол и встретилась взглядом с Драко Малфоем. Хотела отвернуться, но что-то ее остановило. На несколько долгих секунд она утонула в его равнодушии и презрении. Холодный, уже привычный взгляд. Как на пустое место. Гермиона сильнее стиснула куски пергамента и направилась к своему столу, выискивая взглядом старост курсов или же просто наиболее ответственные лица.

— Ты в порядке? — подало голос одно из примеченных ответственных лиц.

— Да, Джинн, конечно. Просто с Паркинсон столкнулась. Передашь своим расписание?

— Конечно, — беззаботно кивнула Джинни Уизли.

Предавая ей стопку расписаний для шестого курса, Гермиона в который раз позавидовала этой симпатичной и веселой девчушке. Все-то у нее хорошо. И нет этой проблемы. Сероглазой проблемы с равнодушным взглядом.

Гермиона дошла до своего места, по пути раздав почти все листочки пергамента. Остались седьмой и первый курсы.

— Держи, — протянула она расписание Невиллу Лонгботтому. — Симусу передашь?

— Конечно, — с готовностью отозвался Невилл, вставая из-за стола.

Гермиона начала раздавать расписание первокурсникам. Протянув последний листочек Эмили Кросс, девушка вновь заняла свое место. Хотя есть уже совсем не хотелось. Быстрый взгляд на стол Слизерина. Драко Малфой со скучающим лицом изучает расписание. Блез уже успела уйти.

Голос Рона вернул ее к действительности.

— Что? — хотя уже и так было понятно, что оказало такое действие на ее друга.

— Три пары со Слизерином. Дамблдор издевается.

«Точно!» — подумала Гермиона, вслух же ничего не сказала.

— Пора привыкнуть. У нас это с первого курса, — откликнулся Гарри.

— А первокурсникам так же повезло? — спросил Рон у Гермионы.

— Не знаю. Я не обратила внимание.

Она посмотрела на соседей по столу, и взгляд сам задержался на Брэндоне Форсби.

— Брэндон, — окликнула его Гермиона, — дай, пожалуйста, ваше расписание.

Мальчик настороженно посмотрел, но пергамент протянул. Гарри взял расписание из его рук. Брэндон бросил на него странный взгляд. Или Гермионе только показалось?

Рон взял протянутый кусок пергамента и держал так, чтобы всем троим было видно.

— Ну что я вам скажу… — протянул Гарри. — Нам в их годы повезло больше. У нас хотя бы травология с пуффендуйцами была.

— Да уж. Дамблдор в этом году превзошел сам себя.

Гермиона просто кивнула. Рон передал расписание первокурснику и сказал:

— Пойдем?

— Пойдем, — откликнулись Гарри и Гермиона.

Уже вставая из-за стола, девушка заметила все тот же странный взгляд Брэндона Форсби, обращенный на Гарри. Стало как-то неспокойно. Вот бы узнать что-то про этого мальчишку. Он словно почувствовал ее взгляд и внезапно улыбнулся. Гермиона впервые увидела его улыбку. Она просто обезоруживала. И она еще думала что-то плохое? Глядя на трогательную ямочку на щеке, которая появилась от его улыбки, Гермиона успокоилась и невольно улыбнулась в ответ. Правда, беспокойство почему-то не оставляло.

* * *

Драко Малфой проснулся в это утро рано и еще какое-то время просто смотрел в окно на чуть занимавшийся рассвет и слушал тихое дыхание Блез. Она осталась на ночь в его комнате. Они уснули уже под утро, причем, как подозревал Драко, он невежливо отрубился прямо в разгар душещипательной беседы. Именно за этим занятием они провели большую часть ночи, вопреки всем досужим домыслам. С Блез было здорово иногда поболтать. Драко вдруг понял, что именно этого ему не хватало. Два месяца он провел в скаутском лагере, имея возможность все обдумать и просчитать, но, вернувшись домой, обнаружил, что все так завертелось… Теперь заботы приобрели другой статус и перешли на другой уровень. Безопасность Нарциссы. Как он раньше мог не думать об этом? Сейчас это казалось дико. Его мать. Именно это он понял не так давно. Она — его мать! Единственный близкий человек. Она могла стать заложницей в этом доме, благодаря сборищу настоящих маньяков. Что им еще взбредет в голову? Лет в десять Драко, может, еще и надеялся на благоразумие своего отца. Теперь же… Нет! Люциус сделает только то, что будет выгодно лично ему, и ни с кем не станет считаться. Жернова завертелись, рискуя перемолоть всех непокорных на своем пути. Драко знал, что играет с огнем. Но выхода другого не было. Ему было тревожно и страшно за Нарциссу. Да и за себя тоже. Он же не душевнобольной. Все испытывают страх. Не показывать страха еще не значит не испытывать его. И Драко Малфой боялся, как и любой другой человек. Рядом не было никого, кому бы он мог доверить свои опасения, поделиться своими проблемами. Была Блез. Вот только она последний человек, которого Драко решил бы втянуть во все это. Он действительно симпатизировал ей. Еще не хватало, чтобы она ввязалась во все это, а они потом узнали… То, что они узнают, не вызвало сомнений. Они на многое способны. Зло очень опасно. Особенно мыслящее Зло. Волдеморт не был дураком. Это Драко прекрасно знал, как и то, что он ни за что не остановится на достигнутом.

Блез чуть пошевелилась на его плече и улыбнулась во сне. Драко посмотрел на ее утонченные черты. Практически невесомые. Не то что у Грейнджер. Стоп! Этого еще не хватало. Для начала полночи во сне бегал с ней по коридорам Хогвартса от Филча, теперь еще и с утра думать. Нет уж! Хватит.

Драко снова посмотрел на Блез. Здорово, что она осталась. Полночи они просто проболтали. Ни о чем. Они вспоминали детство. Первый полет на метле. Первый чемпионат мира по квиддичу, когда их, шестилетних детей, взяли с собой на трибуны. Даже первый поцелуй вспомнили. У каждого он был свой, вот и поделились впечатлениями. На несколько часов Драко даже почувствовал себя беззаботным. Но утро наступило. Утро всегда наступает. Сонная улыбка Блез и просьба: «Ну, еще пять минут. Я только сон досмотрю».

— Ты это будильнику скажи, — улыбнулся Драко и потянулся выключить завывания волка, доносящиеся из будильника. Почему сегодня именно волк? Эх! День насмарку. Будильник сам выбирал, кем ему быть с утра. Обычно день, начинающийся с воя волка, дурно заканчивался. Да и продолжался не очень.

Обычное утро. Вот только Пэнси умудрилась проспать, о чем ему сообщила Блез, которая уходила переодеваться в свою комнату, а по пути заглянула к Пэнси. Пришлось тащиться с этими малявками на завтрак самому. Какая-то девочка выстреливала в него вопросы со скоростью многострельного арбалета. Драко даже подумал наложить на нее пару заклинаний, но ее спасла все та же Блез, которая вызвалась ответить на все вопросы этой несносной девчонки. Драко исподтишка наблюдал за Томасом Уорреном. Ничего. То есть, совсем ничего. Мальчик себя никак не проявил. Ничем не выделялся из группы однокурсников. Как же он умудрился попасть в Слизерин? Род Уорренов Драко не знал… Они, конечно, могли жить не в Англии, да и разница в возрасте у них приличная, а старших братьев и сестер у него запросто могло не быть. Но фамилия все равно не на слуху. Ладно. Время покажет.

За завтраком он, вопреки здравому смыслу, все время поглядывал на гриффиндорский стол. Не то чтобы он раньше этого не делал. Просто раньше он обычно наблюдал за Поттером. Изучал врага, так сказать. А сегодня почему-то отсутствие Грейнджер озадачило. Прежде всего, тем, что он его вообще заметил. Это было ново и необычно. Драко не хотел есть. Но нужно же было подавать пример малявкам, поэтому он возил ложкой в своей каше, слушая щебетание Блез. Спроси его, о чем она говорила все утро, хоть убей, не вспомнил бы. Просто ее болтовня успокаивала. Это было привычно. А в привычном мире ничего плохого случиться, по определению, не может. Иначе во что же вообще верить?

Грейнджер влетела в зал на всех парусах. Ее взволнованно-виноватый вид развеселил. Драко невольно улыбнулся своей тарелке. А как она забавно на него поглядывала, когда считала, что он не видит. Почему она сморит? Тоже изучает врага? В душе начала медленно закипать злость. Эти придурковатые гриффиндорцы, смотрящие на мир сквозь розовые очки… Как же он их ненавидел!

Объявившаяся Пэнси пространно извинилась и вызвалась сходить за расписанием. У преподавательского стола она столкнулась с Грейнджер. По-видимому, обменялись любезностями. Их глаза встретились. Драко ответил ей равнодушным взглядом. Ему всегда удавались такие фокусы. Она расстроилась. Так ей и надо.

Окончив завтрак, он быстро вышел из зала, предоставив Пэнси заботиться о первокурсниках. Свою порцию обязанностей он на сегодня выполнил. Не зря будильник выл волком в это утро. Три пары с Гриффиндором. Драко устало вздохнул.

— Мистер Малфой.

Спокойный голос директора заставил подскочить на месте.

Нервишки шалят. Нужно срочно взять себя в руки. Драко глубоко вздохнул и медленно повернулся. Он тут же встретился с пронзительным взглядом директора школы Чародейства и Волшебства.

В такие минуты ему всегда нестерпимо хотелось просочиться сквозь стену или перекрытие между этажами. Куда угодно, только бы не видеть этих глаз.

— Все в порядке?

Тихий голос Дамблдора не принес успокоения. Наоборот. Захотелось заорать, что ничего не в порядке. В его доме маньяк, которого ищет вся общественность, его самого прочат в родственники к отпрыску этого… Но, конечно же, он ничего подобного не сказал. Тем более, не повысил голоса.

— Конечно, профессор. Все в полном порядке.

— Ты выглядишь усталым.

— Бывает, — откликнулся Драко.

— Я хочу тебя попросить, — Дамблдор заглянул ему в глаза. Как ни силился Драко отвести взгляд, не смог. — Если у тебя появится какая-то проблема, сообщи мне.

— Конечно.

Как же трудно врать под прицелом этих глаз.

Дамблдор чуть улыбнулся. Улыбка получилась грустной. Просто он понял, что этот мальчишка, может быть, и обратится за помощью. Вот только в тот момент, когда он решится на это, будет поздно. И ничто уже не поможет.

— Иди, Драко.

Драко резво развернулся и почти бегом направился в сторону гостиной, однако оклик заставил остановиться:

— Мистер Малфой, передайте, пожалуйста, старостам Гриффиндора, что сегодня в 15:00 в зале старост состоится собрание между старостами седьмого курса. Всех остальных я оповестил, а вот гриффиндорцев не встретил.

С этими словами директор развернулся и пошел прочь.

Драко захотелось взвыть не хуже волка из будильника. Почему он? Дамблдор издевается. Явно. Он утром за завтраком не знал, что будет собрание? Там была толпа гриффиндорцев! Целая коллекция! От красных галстуков даже в глазах рябило. У него старческая близорукость? Он никого не заметил?

Драко от досады даже ногой топнул. Не будет он ничего передавать.

— Десять баллов со Слизерина за беспорядки в школе.

Голос Уизли заставил прибавить шагу. Драко и сам не заметил, что, спеша уйти от Дамблдора, пошел в сторону, противоположную гостиной Слизерина.

За углом Уизли, багровый от ярости, направлял волшебную палочку на Уоррена. То, что здесь что-то стряслось, не вызвало никаких сомнений. Ну конечно! Два первокурсника в форме с эмблемами Слизерина и Гриффиндора. Чего еще можно было ожидать?

Рядом с всклокоченным Томасом Уорреном стоял Брэндон Форсби, и лично Драко поспорил бы с Уизли на предмет того, кто из первокурсников затеял драку. Слишком хорошо он знал Брэнда. Рядом с виновниками беспорядков собралось несколько гриффиндорцев со старших курсов и Пэнси Паркинсон, которая, видимо, только-только подошла и тоже силилась вникнуть в смысл происходящего.

— В чем дело? — подал голос Драко.

— А, Малфой! — обрадовался Уизли. — Я только что лишил Слизерин баллов.

— Это я слышал, — спокойно сказал Драко. — За что?

— За то, что Уоррен затеял драку.

Тот промолчал. Почему он все время молчит?

Пэнси Паркинсон наконец сдвинулась с места и, чуть приобняв Уоррена за плечи, потянула его немного в сторону от собравшихся. При этом она обворожительно улыбнулась мальчику улыбкой, предвещающей гибель Помпеи, как минимум. Из всех ее слов, которые она произнесла все с той же милой улыбкой, Драко разобрал только «если по твоей вине Слизерин лишится еще хоть одного балла…». Окончание фразы Пэнси произнесла уже на ухо мальчишке. Что всегда в ней нравилось Драко, так это умение быстро достигать поставленной цели. Уоррен сглотнул и судорожно кивнул в ответ на слова старосты. Пэнси выпрямилась, всем своим видом показывая, что инцидент исчерпан, и Уоррен осознал свое заблуждение. Драко слегка улыбнулся. Пэнси встретилась с ним взглядом и, кивнув в сторону соседнего коридора, постучала ноготком по наручным часам, давая понять, что ей пора. Драко слегка кивнул, показывая, что сам разберется.

Пэнси тут же испарилась, а староста Слизерина повернулся к Брэндону.

— Форсби, на два слова, — коротко бросил Драко.

Он уж повернулся отойти к окну, да вот только Брэнд не двинулся с места. Вот этот новость. Значит, Блез не померещилось. А он-то вчера над ней насмехался.

— Ты не слышал?

— Я не хочу с тобой никуда идти. У меня есть свои старосты и…

Драко смерил мальчишку взглядом, от которого тот неминуемо должен был свалиться замертво, вон даже Грейнджер шагнула ближе к своему первокурснику, словно защищая.

Брэнд, естественно тут, же этим воспользовался. Кто бы сомневался. Драко едва сдержал усмешку. «Гермиона, пожалуйста…»

И точно.

— Гермиона, — умоляющий взгляд в сторону семикурсницы, — пожалуйста, я не хочу никуда идти с Малфоем.

— Как будто кто-то может тебя за это осуждать… — себе под нос, но так, чтобы слышали все, пробормотала Уизли. Драко хотел резко ответить, да передумал. Стоило связываться. Он даже имя ее не мог вспомнить. Еще стоит об нее мараться. Он ограничился презрительным взглядом, который заставил гриффиндорку покраснеть. Так то. Будет знать, с кем связываться. А Брэнд добился своего. Что и требовалось доказать. Гермиона Грейнджер чуть приобняла его за плечо и осторожно произнесла:

— Малфой, ты можешь все сказать Брэндону при нас. Не думаю, что стоит куда-то его уводить.

— Расслабься, Грейнджер. Я не ем детей по вторникам. Что ты в него так вцепилась?

Он хотел ее задеть. Это удалось. Она смутилась, отпустила плечо Форсби, потом снова за него схватилась. Малфой наблюдал эту сцену с презрительной ухмылкой. Чертова гриффиндорская солидарность. Ведь будь он слизеринцем, сама бы его прибила на месте. А тут оберегает, как мама родная. Стоп. Это уже лишнее. Он, конечно, сочувствовал Брэнду по поводу смерти матери, но вот ублюдком было становиться необязательно.

— Малфой, ты можешь забирать Уоррена. Инцидент исчерпан.

Драко резко обернулся на говорившего.

— Поттер, — он изобразил удивление. — С каких пор ты у нас вмешиваешься в дела власть имущих?

— Так. Все разошлись. Звонок через десять минут, а вы еще здесь, — разрядила обстановку Гермиона Грейнджер.

Сама она выпустила Брэндона и, резко развернувшись спиной к Драко Малфою, поймала руку Гарри Поттера.

— Пойдем. К нам это тоже относится. Рон здесь сам закончит. Правда?

Она обернулась к рыжему. Тот кивнул в ответ.

Она же удалилась по коридору за руку с чертовым Поттером. Прав был будильник. Все ни к черту.

— Грейнджер, — черт. Зачем? Зачем он это сделал?

Она медленно обернулась и, не выпуская руки Поттера, приподняла бровь, ожидая продолжения. Самое паршивое, что вместе с ней обернулись все, кто до этого принял призыв «разойтись» как руководство к действию. Драко в сотый раз чертыхнулся, но закончил спокойным голосом.

— Дамблдор просил передать, что сегодня в 15:00 собрание старост. Пошли!

Это уже относилось к Тому Уоррену.

— С каких пор ты у нас на посылках?

Блин. Уизли семнадцать лет, а мозгов так и не набрался. Ну, неужели не понятно, что нужно вовремя остановиться, особенно, когда дело касается его, Драко Малфоя?

— Петрификус Тоталус! — спокойный голос, короткая вспышка света, визг девчонок, вопль Поттера, на котором тут же повисла толпа сокурсников, оклик Грейнджер.

— Минус двадцать баллов со Слизерина! Энервейт.

Ну, это она загнула. Старосты не имеют права штрафовать старост. Она сама пыталась напомнить ему об этом на пятом курсе. Тогда он выиграл. Он и сейчас выиграл. Только она еще этого не поняла.

Драко быстрым шагом шел в сторону гостиной Слизерина. Рядом семенил Уоррен. Нет. Он не станет ему ничего говорить. Пока. Он должен подавать пример? Плевать. Он никому ничего не должен.

* * *

Сидя на своем месте рядом с Гарри, Гермиона то и дело поглядывала на парту Драко Малфоя и Блез Забини.

Как все глупо! Сколько сил ушло на то, чтобы хоть как-то успокоить друзей. Рон не прекращал буйствовать с тех пор, как пришел в себя… А когда Гермиона попыталась сказать, что ему не стоило провоцировать Малфоя… Ох! При воспоминании о том, что началось, Гермиона поежилась. Она незаметно покосилась на Рона. Тот хмуро изучал чистый листок пергамента. Гермиона вздохнула. А Гарри? Два дня подряд натыкаться на Малфоя. Да еще с его «любовью» к этому субъекту. При мысли о Гарри внутри что-то шевельнулось. Девушка посмотрела на соседа по парте. Та же хмурая физиономия. Только он не изучал свой пергамент, он рисовал на нем какие-то каракули, причем делал это с таким остервенением, что рядом с ним уже лежали остатки двух перьев. Зачем она это сделала? Зачем так демонстративно взяла его за руку? Именно демонстративно. Нет! Они и раньше брались за руки, они ведь друзья, только… Сегодня все было не так. Гермиона сделала это намеренно на глазах у Малфоя. Специально, чтобы он увидел. Как глупо! Он наверняка не заметил. Ему плевать на нее. А она… Гермионе стало нестерпимо грустно. Захотелось заплакать, но тут же в голову пришла мысль, что подумают остальные. Первый учебный день, а староста Гриффиндора льет горючие слезы на уроке у самого «любимого» преподавателя. Гермиона усмехнулась от возможной картины и снова посмотрела на затылок Драко Малфоя.

Почему он так поступил? Хотя… Он поступил так, как всегда.

Ох! Как же ей разорваться между двух огней? Как сохранить близких людей и не потерять его?!

Дверь отлетела в сторону, и в кабинет вошел самый «обожаемый» преподаватель. Интересно, он будет себя вести так, как и раньше? Ведь после того, что случилось…

— К сожалению, мы снова встретились, — ядовитый голос профессора зельеварения разрезал наступившую с его появлением тишину. Да, не все в жизни меняется.

* * *

Снейп обвел взглядом класс, продолжая диктовать состав сложного зелья. Все на месте. Никто не возжелал остаться дома. Что ж… все здесь, несмотря на то, что школа может перестать быть безопасным местом. Скорее, наоборот. Все говорит о том, что она может стать эпицентром всех событий. Слишком большая сила и мудрость сокрыта в ее стенах. Ни один здравомыслящий враг не захочет оставлять за своей спиной такой источник. Темный Лорд не дурак, далеко не дурак.

Взгляд сам собой задержался на лучшем ученике.

Драко Малфой быстро записывал состав зелья, чуть наморщив лоб. У Нарциссы тоже была такая привычка.

Снейп про себя усмехнулся. Шесть лет назад он в душе обрадовался, что сын Нарциссы сел именно за эту парту. Снейп очень любил эту парту. Парта в любимом кабинете. Парта, которая позволила добиться всего, что он сейчас имел. Именно с нее юный Снейп взял старт. Сейчас на его старом месте сидела Блез Забини. Как раз в эту минуту она отодвинула руку Драко от его пергамента и стала что-то читать в его записях. Драко пододвинул конспект к ней поближе. Он всегда все успевал, в отличие от Блез.

Снейп снова мысленно усмехнулся. Ирония судьбы. Драко сел не куда-нибудь, а именно на место Нарциссы. Знает ли он об этом? Нужно как-то сказать. Он сел не туда, где сидел Люциус! Интересно, это знак?

Снейп снова посмотрел на старосту своего факультета и встретился с внимательным взглядом. Как давно этот мальчик перестал улыбаться по-настоящему. Снейп видел у него нормальную улыбку разве что в детстве, и то нечасто.

Блез обернулась к Пэнси Паркинсон. Снейп проследил за ее маневром. Сам он отлично знал, что если вот так повернуться, сидя за этой партой, то очень хорошо будет видна другая парта… Как Снейп ее ненавидел! Все та же ирония судьбы. Сейчас за ней сидела Гермиона Грейнджер, быстро записывая лекцию, а рядом с ней… Двадцать лет назад за этой партой сидели Сириус Блэк и Джеймс Поттер. А шесть лет назад Гарри Поттер сел именно за нее. Ведь не мог знать, а сел. Та же взлохмаченная шевелюра, та же привычка потирать шею и заглядывать в записи соседа.

У Поттера как раз в эту минуту сломалось перо, и он начал судорожно рыться в недрах своего рюкзака в поисках запасного. На парте его почему-то не оказалось.

— Минус пять баллов Гриффиндору, мистер Поттер. К уроку нужно готовиться заранее!

Ненавидящий взгляд исподлобья. Его папаша смотрел так же. Ах! Как приятно, что можно отыграться. Нарцисса, помнится, упрекала его в предвзятости. Но в том, что касалось гриффиндорцев, она была не всегда объективна.

Снейп усмехнулся. Он ведь обещал, что возьмет реванш, а никто из них не верил. Прошло двадцать лет, но Северус Снейп ничего не забыл. Два чертовых гриффиндорца, на одного из которых был так похож этот выскочка, когда-то погубили двух самых дорогих ему женщин. Если бы не они, все было бы по-другому.

Снейпу надоело наслаждаться бешенством во взгляде Гарри Поттера, и он посмотрел на своего старосту. Полуулыбка аккуратному конспекту. Драко всегда улыбался, если Снейпу доводилось беседовать с Поттером. Профессор зельеварения прекрасно понимал, что это непедагогично, что нельзя поощрять подобное, но…

Блез снова убрала в сторону руку Драко, рукав задрался, явив на свет белую повязку. Снейп многое бы отдал, чтобы помочь этому мальчишке. В память о белокурой девочке, которая когда-то вопреки насмешкам стала его другом. Вот только это представлялось трудновыполнимым. Упрямый мальчишка не желал помощи. Он просил ее только в самых крайних случаях и, что примечательно, не для себя.

Снейп отвернулся к окну. Скоро все закончится. И для него, и для Драко Малфоя, и для сотен других людей, магов и магглов. Осталось совсем немного. Он это чувствовал. Не сказать, что это были приятные ощущения. Просто был тупик, в котором не наблюдалось выхода. Иногда он хотел перестать бороться и просто уснуть спокойным сном. Вот только там, в том далеком мире, его тоже никто не ждал. Там была она. Но была с ним. Вот и получалось, что если он и мог кому-то понадобиться, то только здесь. Дамблдор доверял ему, нуждался в нем. А еще был этот мальчик, и была белокурая девочка. Для него она всегда останется Нарциссой Блэк. Веселой, взбалмошной и непредсказуемой. Он не желает думать о ней как о Малфой.

Нет! Он еще нужен. Пока живы эти люди, он нужен. А там… посмотрим.

После обеда Драко вошел в гостиную Слизерина. Он предполагал, что на собрании Дамблдор учинит разнос. Он и сам знал, что влетит за дело. Кто просил его швыряться заклинанием в Уизли? Душа просила. Драко усмехнулся. Но нужно принять меры. Для начала промыть мозги Уоррену. Учебный год еще не начался, а у Слизерина уже было минус двадцать баллов. Так они далеко уедут. Именно для этого Драко попросил Пэнси устроить ему беседу с первокурсником. О чем они будут говорить, Драко не знал. Еще не хватало забивать голову такой мелочью. По ходу дела разберется.

Уоррен уже ждал в пустой гостиной. Он весь как-то уменьшился и слился с высокой спинкой стула. По-видимому, Пэнси подготовила почву для будущей беседы. Что она ему наплела, оставалось только предполагать, но мальчик явно опасался.

Драко молча подошел, выдвинул стул и, перевернув его спинкой вперед, сел напротив Уоррена.

— Ну? — начал он.

— Что? — опасливо переспросил мальчишка.

— Можешь начать с того, за что сегодня лишил факультет двадцати баллов.

— Форсби сам виноват.

— Не сомневаюсь.

И тишина.

— Слушай, — Драко нетерпеливо посмотрел на часы. Без двадцати три. — У меня времени в обрез, так что излагаешь быстро, четко и честно. Понял?

— Он меня оскорбил.

Драко приподнял бровь, и Уоррен поспешил добавить.

— Он назвал меня полукровкой.

Этого еще не хватало. Черт! В Слизерине-то он как оказался?

Мальчишка ту же взъерепенился.

— Это только мое дело! Ясно?

Драко про себя чертыхнулся. Эта тягомотина надолго. Так они ни до чего не договорятся. Он все равно не расскажет. Может, потом, но явно не сегодня.

— Ладно. Поговорим об этом вечером.

Драко встал и задвинул стул на место.

— Я не грязнокровка, — зло сказал мальчик.

— После поговорим, — отрезал Драко и направился к двери, но потом решил, что мальчишке и так несладко. Нужно проявить какое-то участие.

— Почему вы сцепились в поезде? — не то чтобы ему было интересно. Просто решил на какой-то другой ноте закончить неприятный для мальчишки разговор. Зная причины, его можно поддержать.

— Не твое дело! — зло отозвался Уоррен.

Ну, это он погорячился. Зря он так. Не стоило.

— Ты чего-то недопонял. Объясню по-другому. Если в будущем не будешь хорошенько думать, что и кому говорить, склока с Брэндоном Форсби покажется тебе веселой прогулкой. И, кстати, еще минус хотя бы один балл по твоей вине — я без помощи волшебной палочки сам лично тебе ноги повыдергаю. Ясно излагаю?

Уоррен судорожно вздохнул и только кивнул в ответ. Пэнси пообещала кару пострашнее, вот только… Когда он посмотрел в эти холодные серые глаза, простое обещание как-то не показалось фигурой речи. Почему-то в слова старосты верилось. Мальчик понял, что не стоило так себя вести. В особенности с ним. Нужно будет обязательно наладить отношения. Он сильный. Он все может. С ним будет легче…

Драко, смерив мальчишку взглядом, вновь отвернулся к двери.

— Он порвал портрет моей мамы, — поспешно проговорил Томас Уоррен в спину семикурсника.

Рука Драко вновь замерла на дверной ручке. Брэнд? Маму? Нет! В это Драко не верил. Мать самого Брэнда умерла не так давно. Он не стал бы. Или стал бы? Драко снова повернулся к мальчишке.

— Ты мне не веришь?

Он не ответил.

— Моя мама умерла, когда я родился. Своего папу я не знаю. Знаю только, что он был волшебником. В поезде мы стали знакомиться. С нами еще ехали две девочки и мальчик. Они попали в Гриффиндор, как и Форсби. Они стали рассказывать о своих родителях. Форсби тоже рассказывал, а потом они спросили меня. Я рассказал.

— Зря, — не сдержался Драко. — Нужно иметь мозги и не открывать все сразу черт знает кому.

Мальчик кивнул.

— Тогда я об этом не подумал. Я показал карточку с изображением мамы, а Форсби сказал, что я вру, выхватил ее, порвал и выбросил в окно.

Драко нахмурился. Как-то все нелогично выходило.

— С чего Брэндон решил, что ты врешь? Вы же, как я понимаю, были незнакомы.

— Моя мама — Властимила Армонд.

Драко невольно присвистнул. Или у мальчишки плохо с головой, или…

— Ты тоже считаешь, что я вру? — в голосе Уоррена появился вызов.

Драко внимательно посмотрел на него.

— В маггловском приюте, — с ненавистью выдавил мальчишка.

Ну конечно. У него там мозги набекрень стали. Жить с магглами, да еще когда тебя, ясное дело, обижают. Тут себе что угодно навыдумываешь.

Уоррен полез за воротник рубашки и вытянул медальон на золотой цепочке. Драко подошел ближе. Он знал этот медальон. Его изображение было в нескольких книгах по истории магии.

Властимила Армонд родилась в конце прошлого века в Чехии в семье выходцев из Франции. Она прожила долгую и бурную жизнь, практически не меняясь внешне. Феномен этой странной женщины так и не был разгадан. А потом появился Темный Лорд. Начались непонятные волнения, странные события. К тому времени Властимила переехала в Англию. Никто так и не смог тогда сказать с уверенностью, на чьей стороне оказалась эта женщина. Было известно, что огромные суммы из своего состояния она тратила на содержание клиники Святого Мунго. Она сама лечила людей от страшных последствий заклятий. И в то же время после ее внезапного исчезновения при обыске в ее доме было найдено много предметов, которые относились к запрещенному Министерством списку. У самого Драко в доме тоже было полно таких безделушек. Но так он, простите, сын Пожирателя Смерти. А тут… Вся эта история оказалась покрыта мраком. Ее тело нашли через несколько недель после ее исчезновения. Она подвергалась пыткам. Кто стоял за всем этим? Кто убил ее? Министерство не давало никаких комментариев по этому поводу. Ее образ быстренько канонизировали, объявив ее великим меценатом современности. Ее изображение появилось на карточках от «Шоколадных Лягушек». У самого Драко в детстве этих карточек было штук пятнадцать. Голова пошла кругом.

— Я не вру, — упрямо проговорил Уоррен, все еще сжимая медальон. — У меня не было ее колдографии, и я показал карточку от «Лягушек», а Форсби…

— Я верю, — устало проговорил Драко.

Еще одна головная боль.

— Он еще за это ответит. Они все ответят, — тихий яростный голос заставил по-новому посмотреть на одиннадцатилетнего мальчишку.

Вчера за праздничным ужином Драко сравнивал его с Поттером. Они были чем-то похожи внешне. Выяснилось, что оба выросли среди магглов. А теперь… Нет! Глядя на мальчишку, Драко отчетливо понял, кого же он напоминает. Мальчик-сирота, выросший в приюте, ненавидящий магглов, да и всех остальных в придачу, отчаянно стесняющийся своего происхождения, полный злобы и яда. Такой мальчик уже учился в Хогвартсе более полувека назад. Его звали… Драко почувствовал, что сердце забилось чаще. Совпадение?

— Драко, пора на собрание.

Пэнси появилась на широкой лестнице и стала спускаться в гостиную.

— Поговорим позже… Том.

Мальчик кивнул.

Они шли пустыми коридорами по направлению к месту собрания. Шаги гулко отражались от каменных стен. Драко думал о только что состоявшемся разговоре. Ну почему все так паршиво?

— Летом моя помолвка, — нарушила молчание Пэнси.

Драко вынырнул из своих мыслей и бросил на нее быстрый взгляд. Пэнси раньше никогда не говорила о столь личных вещах. Драко предположил, что должен как-то отреагировать.

— Поздравляю, — подал он голос.

Пэнси резко рассмеялась, как-то даже истерично. Это было на нее непохоже. Смешливая и равнодушная, она редко проявляла эмоции, особенно такие странные.

— С чем? — спросила она.

Пэнси снова рассмеялась. Они никогда не говорили о личном. У них в прошлом была пара свиданий. И то — никаких обязательств, никакого сближения. А вот сегодня… Что-то изменилось в этом сумасшедшем году. Откровения слизеринцев дорого стоили, потому что были редки. Живя в таких специфических семьях, дети рано начинали обходиться своими силами и самостоятельно решать все свои проблемы. Они делились радостями и чем-то легким и ни к чему не обязывающим. Зачем выносить проблемы? Их у каждого хватает. Зачем их множить на число посвященных лиц. А теперь…

— Да ладно, только не говори, что твоему жениху сто пятьдесят, и он предпочитает мальчиков, — попытался придать легкость невеселому разговору Драко.

— Нет, — бодро подхватила Пэнси. — Ему двадцать, а что он предпочитает, я не знаю. Я его ни разу не видела.

Драко даже остановился.

— Шутишь?

— Поверь мне, нет.

— Черт. Средневековье какое-то.

Они снова продолжили путь.

— Спасибо, — тихо сказала Пэнси.

— За что? — не понял Драко.

— За то, что не говоришь, что все будет хорошо.

Драко посмотрел на нее. Он не любил врать.

Пэнси набрала воздуха в грудь и выпалила:

— Его выбрал Темный Лорд.

Драко сбился с шага. Он быстро завертел головой и, убедившись, что никого нет, в упор посмотрел на Пэнси.

— С чего ты взяла? — быстро спросил он.

— Отец сказал.

Что можно было ответить в такой ситуации? Драко закинул голову к потолку. Ну, почему, а? Почему? За что? Ведь Пэнси неплохая девчонка. Он опустил голову и посмотрел ей в глаза. Потом протянул руку и осторожно тронул ее за плечо.

— Держись.

— Да уж, — Пэнси накрыла его руку своей и чуть сжала. — Пойдем? А то опоздаем.

— Уже, — прокомментировал Драко, быстро взглянув на часы.

— Да ладно, — Пэнси легкомысленно пожала плечами. — Плевать.

Они двинулись дальше.

— Как-то они подозрительно зашевелились, — словно сама себе произнесла Пэнси.

Драко просто кивнул.

— Блез, насколько я понимаю, повезло больше, — весело сказал Пэнси.

Ну, конечно, не мог же он всерьез надеяться, что Блез выполнит его просьбу и не расскажет о помолвке.

— Ну, если партию со мной ты называешь везением? — отшутился Драко.

Пэнси улыбнулась. Не могла же она сказать, что сама мечтала оказаться на месте Блез. Да. Она надеялась стать миссис Малфой. И не потому что питала какие-то высокие чувства к Драко. Нет. Просто его она знала Мерлин знает сколько лет. Она ему искренне симпатизировала. Иногда правда мечтала придушить его, но кто может ее осуждать? Все знакомые Драко Малфоя хоть однажды испытывали подобное желание, особенно когда он был не в духе. Но она более или менее знала, что можно от него ожидать. Что же ждет ее в браке, оставалось тайной, покрытой мраком. Причем, в прямом смысле.

Чистокровные браки — это вообще особая история. И упаси Мерлин стать ее частью.

03.02.2011

Глава 32. Поиграем?

Время за нитью нить сплетает судьбы моей кружево, И сердца волшебный полет, и пламя безудержной страсти. Время те нити рвет, сплетая узор несчастий. Сплетая узор обид и слов фальшиво-постылых. Но разве оно победит? Нет! Я найду в себе силы. Порву упругую нить цвета полуночной боли. Мне хватит сил заменить ее светлой нитью — Любовью. С земли подниму моток затоптанной в грязь Надежды. Той нитью вышью цветок, на миг ощутив себя прежней. Пускай лишь во сне. Пускай. Но стану я снова счастливой. За ним в рассветную даль на сердцем сплетенных крыльях.

Чистокровные браки — это вообще особая история. И упаси Мерлин стать ее частью.

Ей не повезло. Нарцисса Блэк сидела в огромном кресле-качалке посреди библиотеки. Ее невидящий взгляд скользил по корешкам старинных книг, ни на чем не останавливаясь, ни на чем не задерживаясь. Чужие книги. Чужая библиотека. Чужой дом. Да и сама жизнь казалась какой-то чужой и ненастоящей.

Бесконечные зимние каникулы наконец-то близились к своему логическому завершению. Как же она устала в этом пустом и огромном доме. Прошло две недели с тех пор, как они переехали в имение Малфоев. Эти две недели были кошмаром? Нет. Они были совершенно никакими. Другого слова Нарцисса подобрать не могла. Одинаковые, монотонные дни. Одинокие вечера и ночи… Последнее радовало особенно.

С памятной ночи в доме родителей прошло почти две недели, но Нарцисса до сих пор вспоминала эти мгновения с дрожью. Что самое удивительное, Люциус ничем не обидел ее: ни словом, ни действием. Наоборот. Вопреки всем ожиданиям, он оказался нежным и внимательным. Это никак не желало укладываться в голове, ведь всю церемонию в его отсутствующем взгляде не читалось ничего. В редкие минуты просветления, когда его удавалось вытянуть из омута своих мыслей, она видела злость и раздражение в серых глазах. Его сложно было в этом винить. Она действительно воплощала в себе все проблемы и несчастия его недолгой жизни. Поэтому юная невеста готовилась к самому худшему.

Но все прошло не так. Не так… Это было так непохоже на то, что случилось в ту, другую ночь. Это было неправильным, это было… Неправильным? Жених и невеста. Два человека, соединенных пред лицом высшей силы. Почему же это казалось таким неестественным? Да потому, что мысли обоих людей в эту ночь мчались вдаль: туда, где не было заздравных тостов, разноцветных коробок с подарками, лицемерных гостей и дикого одиночества посреди всей этой суматохи. Они не были вдвоем, они не были наедине. И Нарцисса прекрасно понимала, что вся нежность, которую, вопреки всем ожиданиям, дарил ей этот странный юноша, предназначалась совсем другой. Он пытался забыть, пытался приблизиться и одновременно отдалиться. Разве она могла его в этом винить, если сама отчаянно желала почувствовать не эти уверенные прикосновения, а дрожащие пальцы совсем другого человека. Ей не нужен был этот красивый и холодный юноша. Ей нужен был он. Мечта и сказка, боль и разочарование. Только он.

А потом начался кошмар…

— Кто он?

Простой вопрос. Никаких сцен. Он даже голоса не повысил, но стало страшно, очень страшно. Просто взгляд холодных серых глаз резанул стальным клинком. В эту минуту Нарцисса поняла, что не знает и толики способностей этого человека. Тогда она собрала все свое мужество, чтобы голос прозвучал ровно.

— Это неважно, Люциус. Это было до тебя. Я же не задаю подобных вопросов.

— Люциус, — голос даже не дрогнул. Он ждет признания? Не дождется. — Давай оставим эту тему.

— Ты чего-то вновь недопоняла, милая.

Светловолосый юноша приподнялся на локте и заслонил свет десятка свечей. Его голова и обнаженные плечи оказались окутаны своеобразным ореолом. Это было бы чертовски красиво, если бы не было так страшно. В мозг упорно стучалась мысль: «Почему, когда он называет меня милая, хочется раствориться и исчезнуть? А еще говорят, что слова — это только слова. Они не могут быть плохими или хорошими, зато могут пугать. Даже такие добрые и нежные, на первый взгляд».

— Люциус, — голос все-таки сорвался. — Чего ты хочешь добиться?

— Я могу сейчас пообщаться с твоим отцом, например. Ты же знаешь, что за этим последует.

Нарцисса нервно сглотнула. Она знала. Несмотря на вольные нравы, которые уже давно царили в обществе, можно ведь вспомнить и о традициях. Что тогда? Позор семье, которая не смогла воспитать дочь. Законы пресловутых чистокровных семей были ох! как суровы. Вечное клеймо. Позор на весь род. И это были не пустые слова. Но пугало Нарциссу не это. В один миг из самой младшей, а потому, наверное, всеми любимой доченьки, она может стать изгоем. Никем. Сириус смог решиться на это, но он сильный. Она же… Нет. Сама мысль об этом пугала. Она лишилась единственного близкого человека, оказалась в чужом доме, а теперь еще может лишиться родителей… Тогда у нее совсем никого не останется. Никого на целом свете.

— Что ты хочешь? — глухим голосом повторила она свой вопрос.

— Образумилась? — криво усмехнулся Люциус Малфой. — Я ничего не скажу твоей семье в обмен на полное послушание. Ты всегда должна будешь делать только то, что хочу я. То есть, вести себя так, как обязывает твое теперешнее положение. Я не потреплю никаких домыслов и сплетен о своей семье. Если ты приблизишься к Блэку ближе, чем на пять футов, ты пожалеешь. А уж как он пожалеет!

— Зачем ты так, Люциус? До этого лета у нас были разные жизни, разные планы. Что тебя теперь так шокирует? Почему ты злишься?

— Ну что ты, милая, — юноша протянул руку и провел по ее распущенным волосам. — Я не злюсь. Если бы я злился, все было бы совсем по-другому. Тебе лучше даже не знать, как именно.

Жесткая улыбка резанула в самое сердце.

— Что же касается разных жизней. Можешь теперь об этом только вспоминать. Ты — моя. Навсегда. Надеюсь, ты не будешь давать поводов сомневаться в выборе наших семей.

Нарцисса оттолкнула прочь руку, которая улеглась на ее плечо. Как она его ненавидела! Начинать совместную жизнь с шантажа. Как мило с его стороны.

Усмешка юноши на миг пропала, а потом появилась вновь.

— Спишу это на волнение в честь знаменательного события. Но только на этот раз. Ты ведь сделала правильные выводы из нашего разговора?

Нарцисса молчала.

— Не слышу?

Люциус и правда сделал вид, что прислушивается.

— Что ж, ты все же решилась на объяснения с семьями. Жаль.

Юноша протянул руку к халату, висевшему на спинке кровати. Взял его, встал и, ничуть не смущаясь, начал одеваться. Он не смотрел на Нарциссу, действуя методично и планомерно. Закончив одеваться, Люциус неторопливо направился к двери.

— Я сделала правильные выводы, — еле слышно проговорила она.

Он остановился, обернулся к кровати и смерил невесту долгим взглядом.

— Мудрое решение.

Он с усмешкой направился в сторону ванной комнаты, а Нарцисса обхватила руками подушку и, чтобы не заплакать, сильно прикусила ее край. Все было плохо. Все было даже хуже, чем плохо. Она жалела о ночи с Сириусом? Нет! Это был единственный верный поступок в ее жизни. Так говорило сердце, которому Нарцисса привыкла верить. Ведь если бы не было той ночи, тогда зачем вообще жить? Ведь если не было его, значит, не было ничего.

И вот прошло две недели. Они перебрались в дом Малфоев на следующий день после помолвки. Все кардинально изменилось. Эдвин, которого Нарцисса боялась раз в сто больше Люциуса, отбыл в неизвестном направлении по делам. Они остались вдвоем… Хотя нет! Были запоминающиеся минуты. Первые пару дней в доме находились Присцилла и Мариса. С матерью Люциуса общий язык найти не удалось. Нет, они обе были предельно вежливы, но каждая их беседа вгоняла юную невесту в глубокую хандру. До чего же неживой оказалась эта красивая женщина. Заученные фразы, неестественно яркая улыбка. Нарциссе становилось страшно. Она не хотела превращаться в такую куклу. А ведь именно этого от нее все ждали. Но было и светлое пятно. Мариса. Веселая и жизнерадостная девчушка. Как она умудрилась все это сохранить в себе, для Нарциссы оставалось загадкой. Девочка тоже боялась Люциуса и также, по возможности, его избегала. Она очень помогла Нарциссе в первые моменты этой новой жизни: смехом, забавными выходками, когда они были наедине. Нарцисса научила ее вышивать. Им было спокойно и весело вдвоем, но потом Мариса пропала. Домовой эльф сообщил, что она уехала. Куда? Присцилла тоже исчезла, но это не заботило Нарциссу, а вот Марисы очень не хватало.

Нарцисса вынырнула из омута невеселых мыслей и посмотрела на тяжелый старинный фолиант на своих коленях. «Квиддич. История возникновения». Девушка ее не читала. Она терпеть не могла квиддич, но его любил он. Нарцисса провела пальцами по обложке книги, пытаясь мысленно дотянуться, приблизиться.

Дверь распахнулась, и на пороге появился Люциус Малфой. Он молча пересек библиотеку и остановился напротив широкого окна. Несколько мгновений просто стоял и смотрел на заснеженный сад, а потом произнес в пространство:

— Обед подадут через полчаса. Будь готова.

Он даже не повернулся в ее сторону. Еще какое-то время постоял и, больше ничего не добавив, вышел из библиотеки.

Нарцисса молча проследила взглядом за высокой худощавой фигурой. Это тоже было ново. С ней никто до него не обращался, как с пустым местом. Она всегда была центром, вокруг которого вертелась жизнь ее семьи, а здесь даже эльфы на нее не реагировали. Правильно. Пока они не считали ее своей хозяйкой. Вон, чай со вчерашнего дня несут. Нарцисса усмехнулась. Уже, по сути, не Блэк, но еще не Малфой. К родителям нельзя, а здесь тоже никому не нужна. Она сильно оттолкнулась ногами от пола, раскачивая старинное кресло-качалку. Корешки старых книг на противоположном стеллаже то появлялись в поле зрения, то пропадали, сменяясь потолком с лепниной. Чужие книги. Чужая библиотека. Чужой дом.

* * *

Люциус Малфой толкнул дверь в фехтовальный зал. Старые петли слегка скрипнули, и юноша шагнул в огромное помещение. Зачем он сюда пришел? Ну, надо же было куда-то прийти. Не с Нарциссой же сидеть. Люциус медленно побрел вдоль стен, периодически беря в руки что-нибудь из богатого арсенала оружия, бесцельно вертел и пристраивал на место. Ему совсем ничего не хотелось. Вообще ничего. Не хотелось даже думать, потому что все мысли летели к ней. Он и не думал, что это так больно. Он выдержал неделю без нее. И как он пережил лето? Сейчас выдержал неделю. А потом послал ей сову. Люциус замахнулся и метнул кинжал в сторону мишени на противоположной стене. Сильно промахнулся. Лезвие отскочило от каменной стены, выбив из нее сноп искр, и отлетело на пару метров. Юноша неторопливо подошел к упавшему кинжалу. Присел на корточки, поднял с пола и начал вертеть в руках. Свет, льющийся из окна, отражался на камне в рукояти кинжала. Он больно бил по глазам, но Люциус с завидным упорством ловил солнечный луч снова и снова. Он написал ей письмо. Спроси его, что было в том письме, не вспомнил бы ни слова. Он просто взял лист пергамента и долго смотрел на него, прежде чем вывести два простых слова: «Здравствуй, любимая».

А потом перо само летало над листом. Строчки ложились одна за другой. Мысли перескакивали, сбивались, перечеркивались. Он писал о том, как скучает, о том, как ему плохо, о том, что он больше так не может и не знает, что делать дальше. Он прекрасно понимал, что прошла еще только одна неделя. Семь дней. А сколько этих седьмиц впереди? Одна будет сменять другую. И так без конца. Нет, конец когда-то наступит. Вот только ее не будет рядом: ни тогда, ни теперь. Вообще никогда. Бессонными ночами он вспоминал все мгновенья, проведенные с ней. Каждое. А ведь они, бывало, ссорились. Какими глупыми и смешными сейчас казались эти поводы!

Вот она на шестом курсе решила болеть за Пуффендуй в квиддичном матче, потому что ей их просто жалко. Он тогда не на шутку рассердился. Как так? Она не имеет права болеть против его команды! Это же предательство чистой воды. Люциус усмехнулся. Да пусть она хоть каждый матч болеет против Слизерина. Пусть даже за чертов Гриффиндор. Лишь бы была рядом. И он еще мог на нее злиться. А как она смешно дулась, когда не смогла забить ему ни одного мяча в одной из игр. Да он сейчас бы вообще с колец улетел. Лишь бы она была рядом. Он бы пошел на все. Где его благородные порывы были раньше?

Он написал письмо. Длине его трактата позавидовало бы любое школьное сочинение. Сова не сразу смогла взлететь с такой ношей. Пришлось отправлять двух. С тех пор прошла неделя. Он каждый день ждал. Ждал… Ждал… А ответа все не было. Сегодня он принял это как данность. Ответа не будет. Она права. Все решилось. Он не имеет права ни на что надеяться. Но почему же так плохо?

Люциус вновь поймал солнечный лучик теперь уже отточенным лезвием кинжала. Луч резанул по глазам. Люциус зажмурился. Не надо думать о ней. Нужно взять себя в руки. Есть дела более насущные. Мысли переметнулись на Нарциссу. Люциус вспомнил помолвку и ночь после нее. Ему, в сущности, было глубоко плевать на то, что он не первый мужчина у своей невесты. По большому счету, она права. Решение об их барке было внезапным, до этого у каждого из них была своя жизнь. Его, в общем-то, не должно волновать, что там было до него. Вот только смутно терзала мысль, что это было не до него, а… вместо него. Самолюбие не могло такого простить. Она — его. Она не имеет никакого права пренебрегать им. Тем более с этим выскочкой… Ну, ничего. Гриффиндорец пожалеет, что шесть лет назад получил письмо из Хогвартса. Или, что вообще появился на этот свет. Люциус был в этом полностью уверен. Он вышел на тропу войны.

Юноша рывком поднялся на ноги и, почти не целясь, сильно метнул кинжал в сторону мишени. Отточенное лезвие с глухим звуком глубоко вошло точно в центр. Его рукой управляла ненависть. Иногда это самая верная спутница и помощница.

Люциус отчаянно стремился вернуться в школу. Он не знал, что ждало его там, на что он надеется. Он просто мечтал увидеть ее. Поездка в поезде была сущим кошмаром. Бесконечные поздравления, фальшивые улыбки, надоевшие до смерти лица. Нарцисса, которая за всю дорогу не проронила ни слова… Хотя нет. Был короткий диалог.

Люциус проявил свой «мягкий» характер.

— Не гоже моей невесте носиться по поезду в поисках какой-то первокурсницы.

Он прямо кожей чувствовал, как ей хочется ответить что-нибудь резкое, что-нибудь злое. Он и фразу свою заведомо построил так, чтобы был миллион способов привязаться к словам. Но, к его глубокому разочарованию, Нарцисса Блэк пожала плечами и уткнулась в какую-то книжку. Это разозлило еще больше.

И вот наконец прибытие в школу. Толпы студентов. Смех. Крики. Сердце сделало немыслимый кульбит. С ее каштановых волос упал капюшон, позволив зимнему солнцу коснуться их золотистым светом. Она стояла рядом с… Ремусом Люпином. Захотелось взвыть. Люциус стоял столбом и не мог оторвать от нее взгляда. В его ладони были зажаты пальчики Нарциссы. Как все было символично. Он с невестой. Она же…

Фрида Забини резко обернулась. Их взгляды встретились. Люциус ощутил жар, словно его окунули в кипяток. Как хотелось подойти к ней, прижать к себе, спросить, почему же она не ответила на его письмо? Она ведь так ему нужна. Как никто другой. Как он хотел подойти. Но был проклятый этикет, который заставлял его все сильней сжимать руку своей невесты.

К несказанному удивлению, Фрида подошла сама.

— Добрый день, — от вежливой улыбки на левой щеке появилась ямочка.

— Добрый, — откликнулась Нарцисса, — жаль, что тебя не было на нашем торжестве.

— Я, к сожалению, не смогла. Фред заболел. Но я просила отца передать от нас поздравления.

— Спасибо, он передал. И подарок тоже.

Люциус стоял и смотрел на безумие, в которое превращалась на глазах вся его жизнь. В этот момент он понял, что это и есть сценарий всего его будущего. Самый дорогой человек на этой Земле сейчас стоит напротив. На ее губах застыла вежливая улыбка, и она ведет светскую беседу с его красавицей-невестой. Словно эти две девушки были созданы для учтивых бесед и вежливых улыбок. Люциус попытался тоже изобразить вежливость на лице, больше всего на свете желая, чтобы Нарцисса убралась с глаз долой и дала возможность побыть наедине с ней. Хоть минутку. Но его очаровательная невеста, похоже, ненавязчиво мстила, переплетя свои пальцы с его и любезно беседуя с Фридой.

Так началось для него последнее полугодие в школе Чародейства и Волшебства.

День за днем Люциус изо всех сил старался незаметно перехватить Фриду где-то одну. Эта задача оказалась непосильной. С ней всегда кто-то был: то Фред, то какая-нибудь дурацкая подружка, то Люпин. С каждой минутой в Люциусе все сильней разгоралась ненависть к людям в форме с эмблемой Гриффиндора. Как-то Люпин незаметно воплотил в себе все его горести и несчастья. Он напоминал Блэка, который посмел встать на его пути, он ухаживал за ней. Почему именно гриффиндорцы? Почему все так? С Нарциссой они почти не общались. Она с головой погрузилась в учебу. Люциус не мешал. Его охватывала злость в ее присутствии. За ее спиной он всегда видел тень Сириуса Блэка. Они не встречались. Нет! Но Люциус ждал повода. Шестым чувством он ощущал, что дождется. Непременно дождется. И тогда его ничто не остановит.

Почему же она никуда не ходит одна? Люциус бросил взгляд через класс на ее парту. Почему за эти несколько недель она ни разу не пыталась искать с ним встреч? Неужели она всерьез сказала «прощай» в ту ночь? А как же быть ему? Как?

Еще через несколько дней он уже перестал надеяться. Но так часто бывает. Судьба играет. И всегда выигрывает.

Староста Слизерина неторопливо шел по школьному коридору. Прошло три недели с момента окончания каникул. А за окном по-прежнему валил снег, как и в ту ночь. О той ночи вообще многое напоминало. За эти недели он понял, что воспоминания помогают ему жить: улыбаться, ходить на занятия, на тренировки. Без них было бы хуже. Люциус остановился у окна. Как же без нее плохо. Неверный свет фонаря вырвал из темноты знакомую фигуру. Сборная Когтеврана закончила тренировку по квиддичу, и припозднившийся игрок не спеша возвращался в замок. Люциус сорвался с места и бросился в сторону западного коридора. Он нагнал ее очень быстро. Она только-только вошла и старательно стряхивала снег с волос. На ее лбу залегал легкая морщинка. Так было всегда, когда она была недовольна. Видимо, тренировка прошла не слишком удачно. А может быть, она тоже тосковала. Сердце подскочило. Он растерял все слова, которые так отчаянно готовил.

— Фрида, — сипло выдавил он.

Девушка резко обернулась и застыла. В ее взгляде полыхнуло что-то такое… Но тут же погасло. Она быстро завертела головой, осматривая пустой коридор. Люциуса разозлил этот жест. Он в последнее время вообще быстро терял душевное спокойствие.

— Прекрати, неужели два старосты не могут просто поговорить в школьном коридоре? — его голос прозвучал сухо.

— Мы не просто два старосты. И ты это прекрасно знаешь.

Гордость подсказала резкий ответ, но он вовремя вспомнил свои мысли в фехтовальном зале. Как он может ссориться с ней по пустякам?

— Я написал тебе письмо.

Она отвела взгляд и промолчала. Он сделал шаг в ее сторону.

— Я выбросила его в камин.

Он замер на полпути.

— Ты его даже не прочла?

— Нет, Люциус, — она посмотрела ему прямо в глаза. В ее взгляде была непоколебимая уверенность в том, что она делала и говорила. — Я не хочу знать, что ты написал. Я ничего не хочу знать. У тебя теперь своя жизнь. У тебя семья. Нарцисса замечательная девушка.

Он не верил своим ушам. Нет! Он спит и видит кошмар.

— Люциус, ты живешь своей жизнью, можно я тоже буду? Мне кажется, я этого заслуживаю. Я не хочу быть твоей тенью. Я не хочу часть тебя. Я не хочу сходить с ума. Я хочу все забыть. Если я тебе дорога, помоги мне в этом. Перестань ворошить прошлое.

Он сделал шаг назад. Нет! Это не она. Это не может быть она. Люциус резко развернулся и почти бегом бросился в сторону слизеринских подземелий. Он хотел убежать и скрыться от зеленых глаз, в которых была такая решимость его убить.

Он стремительно вошел в гостиную. Народу было немного. Люциус направился к однокурснику, так похожему на эту девушку, которая только что ровным голосом говорила страшные вещи.

Фред Забини поднял голову от учебника, который читал.

— Ты в порядке? У тебя какой-то вид странный.

— Как насчет того, чтобы пойти в Хогсмит напиться?

Фред бросил взгляд на часы. Восемь вечера. Выйти можно было только тайком. Опять красться и рисковать. Он вздохнул.

— Твоя сестра, — коротко бросил Люциус.

Фред сел в кресле прямее.

— Что с ней?

— Она отшила меня. Причем в очень доступных и простых выражениях.

Фред с громким звуком захлопнул книжку.

— Ты ждал чего-то другого? — в его голосе появился вызов.

Они ладили с Люциусом. Но сестру Фред никогда не давал в обиду. Слишком много выпало на ее долю по вине этого человека.

Люциус проигнорировал выпад. Вместо этого он твердо повторил:

Фред встал с кресла:

— Сейчас схожу за мантией.

Люциус проводил его взглядом и посмотрел на пламя в камине. Это конец. Теперь уже наверняка. Душу раздирала злость и отчаяние. Хотелось все забыть.

Откуда ему было знать, чего стоили Фриде эти слова. Она действительно не хотела части его. Или все, или ничего. В семнадцать лет так не хочется быть на вторых ролях. Да. Она говорила спокойно. Потому что этот разговор был готов еще в день, когда она рыдала в лазарете Хогвартса в объятиях брата. Сейчас больно, но другого выхода нет. Это ведь и для его же блага.

Жаль только, что Люциус Малфой так никогда этого и не поймет.

* * *

Нарцисса Блэк сидела на трансфигурации и прилагала все силы, чтобы не смотреть на затылок юноши на третьей парте.

Она до сих пор не могла отойти от первого ужина после каникул.

Они с Люциусом пришли раньше. А потом… в зал вошел он.

Нарцисса уговаривала себя, что нужно быть спокойной. От встречи никуда не деться. Не может же она, в самом деле, надеяться избегать его взгляда. Сириус шел, смотря в пол, не поднимая головы. Он занял свое место и заинтересовался содержимым тарелки. Что он там высматривал, если та еще была пустой? Нарцисса посмотрела на свой ужин. Так нельзя. Люциус не должен заметить. Она повернулась к жениху и улыбнулась ему. Тот слегка улыбнулся в ответ. Это была часть уговора. Все должны считать их идеальной парой.

Нарцисса вновь посмотрела на стол Гриффиндора, и в это миг он тоже посмотрел на нее. Как много можно сказать одним взглядом. Глаза манили, притягивали, жгли. Поттер слегка толкнул его в плечо, привлекая внимание. Сириус повернулся к другу. А ведь несколько дней назад она могла так же дотронуться на него. Розовые полоски свежих шрамов на смуглой коже плеча. Тогда она легонько касалась их губами, заставляя его сходить с ума. Нарцисса скользнула взглядом по гриффиндорскому столу. Люпин чуть улыбнулся. Она улыбнулась ему в ответ. Эванс. Улыбка слетела с губ Нарциссы. Она прекрасно видела, что гриффиндорка с трудом сдерживает веселье по поводу своего триумфа. Нарцисса в ярости отвернулась, краем глаза успев заметить все-таки появившуюся усмешку.

А вот теперь прошло три недели. Три недели взглядов и бессонных ночей. Три недели слез и бесплодных ожиданий какого-то чуда. Нет. Нарцисса не искала встреч, не писала писем. Она прекрасно понимала, что для них все закончилось в тот миг, когда на ее палец было надето фамильное кольцо рода Малфоев.

Прозвенел звонок с урока.

Эванс что-то спросила у Сириуса. Нарцисса, опустив голову, прошла мимо. Она, никого не дожидаясь, направилась в сторону кабинета зельеварения. Дойдя до двери, она развязала рюкзачок и принялась искать свое эссе.

— Черт!

— Что за крупномасштабные изыскательные работы?

Знакомый голос заставил поднять голову. Северус Снейп внимательно смотрел на нее сверху вниз.

— Представляешь, забыла свое эссе.

Снейп возвел глаза к потолку.

— Акцио, эссе.

Нарцисса усмехнулась. Не прошло и минуты, как в руках Северуса Снейпа появилась ее домашняя работа.

— Вижу, вы тоже для таких случаев держите окна в спальне открытыми.

Нарцисса взяла свиток и снова улыбнулась.

Оба замолчали. Через несколько мгновений Снейп нарушил тишину:

Нарцисса принялась старательно дергать завязки своего рюкзака.

— Отвратительно, ужасно, чудовищно. В общем, обе семьи довольны.

Снейп усмехнулся.

— Как Люциус?

Нарцисса пожала плечами.

Снейп протянул руку и решительно забрал у нее рюкзак. С такими темпами она его на кусочки разорвет. Он забросил рюкзачок себе на плечо, по пути отметив, что тот, и правда почти пустой. Как она собиралась на занятия?

Гул голосов возвестил о приближении остальных студентов. В числе прочих — дружная компания гриффиндорцев.

Нарцисса прислонилась к стене, бросив быстрый взгляд на Сириуса.

— Неужели это того стоило? — перехватил ее взгляд Снейп.

Нарцисса повернулась и посмотрела ему прямо в глаза. Он ожидал отсутствующий взгляд, но увидел прямой и спокойный.

— Стоило, Северус. Это был единственный стоящий поступок в моей жизни.

— И теперь ты до конца своих дней будешь за него платить.

Она ничего не ответила. Северус Снейп смотрел на свою лучшую подругу. Как ей помочь? Как заставить эти глаза улыбнуться? Ее было не узнать. Этот обновленный вариант Нарциссы Блэк совсем не нравился Северусу. Куда делись импульсивность и безрассудство? А ведь это только начало. Она стала совсем другой. Эта улыбка, которая довольно часто появлялась на ее губах, была такой ненастоящей. Раньше улыбались глаза. Теперь только губы. Что же с ней сделали?

Нарцисса посмотрела мимо Северуса на гобелен на стене.

— У-га-дай с трех раз, — по слогам произнесла она.

— И что сделал?

— Как видишь, не убил.

— Я не говорила, но он и так догадывается.

Нарцисса вновь посмотрела на Сириуса, который стоял спиной к ним, отвернувшись к окну.

— Блин, да прекрати ты бросать на него такие жалостливые взгляды, — прошипел Снейп.

Нарцисса резко оторвалась от созерцания спины гриффиндорца.

— Ничего я не бросаю. Ты все выдумываешь!

— Да у тебя все на лбу написано.

Нарцисса сердито отвернулась в противоположную сторону.

— Ну, давай, давай. Еще на меня надуйся. Вообще одна останешься.

Нарцисса бросила на него убийственный взгляд. Ну, хоть что-то от нее прежней осталось.

Три учебных недели. Как много и как мало.

Нарцисса Блэк медленно брела по библиотеке, на ходу читая список книг по трансфигурации. Через неделю зачет. Вообще-то ей не о чем беспокоиться, а вот Снейп… Хотя он как раз в это время гонял на метле на тренировке по квиддичу. Должен был вот-вот подойти, но задерживался. Нарцисса решила не дожидаться его в общей гостиной и пошла в библиотеку подобрать им книги. Она сама вызвалась помогать Северусу. Очень уж хотелось приложить себя к какому-нибудь делу. Иначе можно запросто сойти с ума.

Завернув в секцию трансфигурации, девушка начала водить пальцем по корешкам книг, выбирая подходящие. В библиотеке почти никого не было. Она сняла книгу с полки и открыла оглавление.

Все еще на обеде или на дополнительных занятиях. Ну, кроме заучек-гриффиндорцев, один из которых как раз спускался с приставных ступенек с какой-то книжкой в руках.

Сердце замерло, и Нарцисса резко обернулась в сторону гриффиндорца. Пронзительный взгляд синих глаз заставил выронить книжку. Сириус Блэк нагнулся и, подняв «Трансфигурацию вчера и сегодня», протянул ее девушке.

— Привет, — проговорил он.

— Привет, — Нарцисса взяла протянутый учебник. — А я вот к зачету готовлюсь.

Зачем-то пояснила она.

— Я тоже, — откликнулся Сириус.

— Как дела? — спросила Нарцисса.

— Тоже. Как дома?

— Без изменений.

Все было не то и не так. И оба это прекрасно понимали. Вот только сказать ничего другого не могли. Слов таких не находилось, чтобы поведать то, что жгло изнутри.

Нарцисса прижала к себе учебник и прислонилась спиной к книжному стеллажу. Сириус прислонился к противоположному. Они просто стояли и смотрели друг на друга. Наконец он решился заговорить.

— Как Люциус?

— Замечательно, — нервно усмехнулась Нарцисса.

— Как видишь, жива и здорова, — разозлилась Нарцисса.

Почему он не спросит, как она? Дался ему этот чертов Люциус!

Сириус же отчаянно боролся с ревностью. Он так и не смог сжиться ней за эти месяцы — она постоянно была рядом. Особенно ночами, когда воображение подсовывало одну картину за другой. Этот мерзкий слизеринец прикасается к ней.

— Вы спите с ним? — задал Сириус совершенно идиотский вопрос.

— Я его невеста, Сириус, — просто ответила Нарцисса.

Ему стало стыдно. Как же ей должно быть плохо в этом доме! Ведь у нее никого нет. А он привязался со своей мелочной ревностью.

— Тебе одиноко? — тихо спросил он.

Она просто кивнула. Сириус с силой сжал полку за своей спиной. Просто ему совсем некуда было деть руки. Он боялся, что не сможет удержаться, так сильно хотелось прижать ее к себе.

Нарцисса в считанные секунды пристроила учебник на полку и преодолела расстояние между ними. Ее палец с силой ткнулся ему в грудь.

— А что если я не хочу беседовать с тобой о погоде и о кадровых перестановках в Министерстве Магии?! — ее яростный шепот разрезал библиотечную тишину.

Сириус сглотнул и еще сильнее сжал полку.

— Чего же ты хочешь?

Она смотрела на свой ноготок, который касался золотистого льва на алом фоне. Эмблема Гриффиндора. Дурацкое сочетание цветов.

Сириус же смотрел на ее макушку. Она была так близко и так далеко.

— Я хочу… — тихо начала Нарцисса, обводя льва ноготком, — я хочу того, чего никогда не смогу иметь.

Сириус криво усмехнулся.

Она подняла голову, и он в мгновение ока утонул в сером омуте боли, в который превратились ее глаза. Девушка сделала шаг назад. Потом второй, третий. И просто кивнула. Так просто и буднично словно они и в правду говорили о погоде.

— Что мне сделать? — глухо спросил он.

— Ну ты же волшебник. Сделай так, чтобы мы забыли друг друга. Сделай так, чтобы я тебя возненавидела. Сделай что-нибудь, чтобы нам обоим стало легче.

Сириус внимательно посмотрел на нее, а потом серьезно проговорил:

Нарцисса удивленно моргнула.

— Ну, чтобы ты меня возненавидела, — все тем же серьезным тоном пояснил он.

Она прыснула.

— Ты этого не сделаешь.

— Ну, могу, конечно, еще что-нибудь придумать. Но это, по-моему, очень действенный способ.

Нарцисса прижала ладошку к губам, стараясь сдержать улыбку.

— Ну, вот наконец-то улыбнулась, — заметил Сириус.

Только он мог самым серьезным тоном предложить такой выход из сложившейся ситуации. Нарциссу охватила такая волна нежности к этому пареньку. Как она сможет жить без него?

— Пора уходить, — он вздохнул, — я думаю, не очень желательно, чтобы тебя видели в моей компании.

Он старался говорить непринужденно, но девушка видела, что легкий тон дается ему с трудом. Юноша изо всех сил сжимал полку за своей спиной, словно она была его единственным спасением. Он действительно, как мог, старался оградить Нарциссу от себя. У него это даже получалось. Нарцисса кивнула. Все правильно.

— Пока, — тихо проговорила она.

— Пока, — эхом откликнулся Сириус.

Нарцисса, как в тумане, развернулась и направилась к выходу из секции. Она ушла. Она, конечно же, ушла бы… Вот только…

— Нарцисса! — его оклик заставил сердце подскочить. Девушка быстро обернулась.

Сириус наконец-то отцепился от спасительной полки и стоял на том месте, которое она покинула секунды назад. В его руке была «Трансфигурация вчера и сегодня».

— Ты забыла то, за чем приходила.

Да. Она действительно забыла то, за чем сюда приходила. Ну не могла она просто так уйти. Его голосом окликнула сама судьба.

Не успев сообразить, что делает, Нарцисса опрометью бросилась назад. Мгновение, и ее руки обвились вокруг его шеи, а губы прижались к таким родным и таким незабываемым губам. Ей было все равно. Пусть сюда заглянет весь факультет в зеленой форме. Пусть хоть вся школа, включая преподавателей. Сейчас ей было на все наплевать. Ведь был он! Были его руки, которые через мгновение отбросили прочь мешающий учебник и изо всех сил прижали ее к себе, были губы, которые отвечали на ее поцелуй так яростно, словно это было последнее, что оставалось в этой жизни. Волна непередаваемого счастья накрыла Нарциссу с головой. Оказывается, жизнь продолжается. Оказывается, она еще может смеяться, плакать, радоваться и страдать. Эти несколько недель совсем не изменили ее. Она жива. Она любима! Вернулась вера в то, что все наладится. Можно что-то придумать. Ведь есть еще следующий год, когда Люциуса Малфоя здесь не будет. Нет! Она никуда не отпустит Сириуса! Никому не отдаст! Ни за что! Ни одна девушка не будет прикасаться к нему. Он ее. Он нужен.

— Я люблю тебя. Я так тебя люблю, — счастливо прошептала она, прижавшись к его щеке.

— Сумасшедшая, — его дыхание обожгло висок. — Мы не можем. Что, если кто-то узнает?

— Плевать, — Нарцисса покрывала быстрыми поцелуями его щеки, губы, нос — все, что попадалось на пути.

— Я никому тебя не отдам.

Сириус ничего не отвечал. Он лишь сильнее прижимал ее к себе, тоже целуя каждую черточку ее лица. Ему нечего было сказать. Он чувствовал то же самое, вот только не видел тех радужных перспектив, которыми грезила Нарцисса. Юноша отчетливо понимал, что они играют с огнем, и безумно боялся за нее, и не видел способа ее образумить.

— Нарцисса, — он наконец решительно отстранился. — Библиотека!

— И?

— Сюда вот-вот могут войти.

Нарцисса со вздохом сделала шаг назад, поправляя съехавшую на бок мантию. Потом вновь бросилась ему на шею, быстро поцеловала в губы и со счастливо-невинным видом снова отпрыгнула на почтительное расстояние.

Слова возмущения ее безрассудностью растаяли от ее поцелуя. Сириус только с улыбкой покачал головой. Нарцисса протянула руку к многострадальному учебнику, который уже какое-то время балансировал на краю полки, пытаясь упасть. Послышались шаги, и в их мирке появился третий персонаж.

Северус Снейп, на ходу читая какой-то список, завернул в их секцию. На несколько секунд он замер, потом его глаза расширились.

— Нарцисса! — прошипел он. — Ты что здесь делаешь?

— Нашла тебе учебник, — бодрым голосом отрапортовала девушка, надеясь, что все именно так и выглядит со стороны.

Видимо, зря надеялась, потому что лицо Северуса Снейпа исказилось от ярости на нее и отвращения к гриффиндорцу. Он не обманулся ее тоном и предоставленным на всеобщее обозрение учебником. Видели бы они себя со стороны! Снейп снова скривился. Пылающие щеки, лихорадочный блеск в глазах, дурацкие улыбки, которые они изо всех сил стараются скрыть.

— Блэк тоже озаботился поисками учебника для меня? — яростным голосом спросил Снейп у Нарциссы.

— Иди куда шел, — любезно подхватил Сириус Блэк.

— А ты вообще заткнись! — рявкнул Снейп в сторону гриффиндорца.

Он был в ярости. Он так старался уберечь эту девочку, а этот чертов гриффиндорец с каждым разом топил ее все сильнее и сильнее.

Сириус не спеша потянулся к карману мантии за волшебной палочкой.

— Прекратите! — воскликнула Нарцисса, хватая Сириуса за рукав. — Сириус, пожалуйста. Очень тебя прошу.

Она посмотрела в глаза гриффиндорцу. Разве мог он ей отказать? Сириус Блэк опустил руку, так и не достав палочку.

— Спасибо, — улыбнулась ему Нарцисса.

Снейп снова скривился.

— Хватит обмениваться любезностями.

Он схватил Нарциссу за рукав и сильно дернул ее в сторону выхода. Девушка от неожиданности покачнулась, и оба юноши бросились ей на помощь, чуть не столкнувшись друг с другом. Они вняли ее просьбе, но не могли спокойно разойтись. Сильный удар плечами заставил обоих покачнуться.

— Убери свои руки от нее, — еле слышно проговорил Сириус Блэк.

— Лучше тебе последовать своему же совету. С ней-то все понятно, — он махнул в сторону Нарциссы, словно ставя крест на ее благоразумии. — Но ты-то должен думать головой, а не…

Нарцисса еле успела вклиниться между ними.

— Хватит, — умоляюще произнесла она. — Пойдем, Северус.

Девушка сама потянула его к выходу. Она обернулась к Сириусу, прямо кожей чувствуя, что тот готов прибить Снейпа на месте. Да и ее заодно за то, что держит слизеринца за руку. Нарцисса улыбнулась и произнесла одними губами:

— Я люблю тебя.

На его губах появилась грустная улыбка.

— Я тебя тоже, — также тихо ответил он.

— Забудь об этом, Блэк, — вписался Северус Снейп. — Иначе пожалеешь.

Блэк не ответил. Видимо, он и сам понимал правоту Снейпа. Он проводил взглядом двух учеников с эмблемами Слизерина на мантиях. Все произошло так неожиданно и непонятно. Сириус вздохнул. Он должен быть счастлив? Он не знал. Какое-то непонятное беспокойство охватило душу. Это из-за встречи со Снейпом, который все испортил? Или нет?

Путь до гостиной Слизерина прошел в полном молчании. Нарцисса и Северус дулись друг на друга. В гостиной Нарцисса молча всучила ему добытый с такими приключениями учебник и быстро побежала в спальню.

Распахнув дверь, она прижала ладони к пылающим щекам. Она была счастлива и упорно не желала обращать внимание на здравый смысл. Она и так всю жизнь жила по чужой указке. А сегодня оказалось, что жить, в полном смысле этого слова, можно только рядом с ним.

Нарцисса подбежала к кровати Стефании Мунд и схватила ее большого розового зайца.

Стефания подняла удивленный взгляд от книги, которую листала. Было от чего удивиться. Подобного настроения у Нарциссы Блэк не наблюдалось с прошлого учебного года.

Светловолосая девушка в обнимку с зайцем весело закружилась по комнате, потом быстро вспрыгнула на подоконник, посадив зайца на колени, и устроила подбородок между больших розовых ушей старой игрушки.

— Жизнь такая замечательная штука! — задумчиво проговорила она.

— Ну, если ты так настаиваешь… — ответила Стефания.

Люциус Малфой сидел за столом в гостиной Слизерина. После вчерашней вылазки с Фредом настроение не улучшилось. Хотя это добавило адреналина в кровь. Но на душе легче не стало. Люциус перевел взгляд с листа пергамента на Северуса Снейпа, что-то сосредоточенно писавшего в противоположном конце гостиной.

Значит, Нарцисса виделась с Блэком. Дорогое перо хрустнуло в аристократических пальцах. Люциус бросил обломки в камин. Вот он и дождался своего часа. Он же говорил, что это случится. Теперь можно повеселиться. Сириус Блэк даже не подозревает, что его ждет. Да и не только его.

Староста Слизерина смахнул несуществующую пылинку с серебристо-зеленой эмблемы на мантии. Поиграем?

03.02.2011

Глава 33. Остановись!

Солнце скрывается в сизой дали, Полоснув по воде последним лучом. Чьи-то мысли на небе звезды зажгли. Кто-то смог. Кто-то выступил мглы палачом. Искры Света зажечь во Владениях Тьмы. Этот кто-то сумел. Он почти победил. Чем же так невозможно разнимся мы? И я, кажется, знаю, что все это ты. Кто способен вот так — без раздумия ввысь. Пожелать, чтобы звезды в мгновенье зажглись. Мне же слишком уютно в моей пустоте. Мне же слишком привычно, что я вновь один. Ты опасно приблизилась к этой черте. Уйди! Пока не поздно, уйди! Пока я цепляюсь за прошлую жизнь, Пока не поздно, остановись! Не делай тот самый последний шаг. Привычно подумай, что я — твой враг. Опомнись! Не вздумай меня полюбить! Я вовсе не тот, кем ты грезишь во сне. Мой мир так далек от твоей высоты. Мне проще все сжечь. Так привычнее мне. Прошу! Отойди от последней черты. Мне легче разбить, чем поверить в твой мир. Мне проще тебя, как куклу, сломать. Сможешь меня научить мечтать?!

Староста Слизерина смахнул несуществующую пылинку с серебристо-зеленой эмблемы на мантии. Поиграем?

Ему все это действительно напоминало игру. С того момента, как они с Пэнси вошли в зал, где проходило собрание старост, все взгляды, так или иначе, обращались к ним. Очень это было символично. Два подростка в форме Слизерина являлись самой яркой иллюстрацией к теме, вынесенной Дамблдором на обсуждение.

— Прежде всего, вы, как никто, должны понимать, что нам необходимо держаться друг друга. Разлад среди учеников или учителей — залог поражения. Вы все уже не дети, и я не считаю нужным скрывать от вас настоящее положение вещей. Идет война. Вслушайтесь в это слово! В Хогвартсе об этом как-то забывается. Привычные стены, привычные вещи. Все, как всегда. Но там, за пределами школы, гибнут люди. Об этом не пишут в газетах, об этом стараются не говорить вслух, но это происходит. Любая победа начинается с победы над самим собой. Мы должны забыть о цвете формы и старых распрях. Все наши усилия сейчас должны быть направлены на объединение во имя общей цели.

Тихий голос директора достигал барабанных перепонок и просто врезался в них. Драко захотелось поморщиться. Ко всем бедам этого идиотского дня добавилась головная боль. За что ему это сегодня?

Драко поднял взгляд от поверхности стола и тут же имел «удовольствие» лицезреть Рональда Уизли. Драко слегка ухмыльнулся гриффиндорцу — лицо рыжего пошло красными пятнами. Что там Дамблдор говорил об объединении во имя общей цели? Драко про себя усмехнулся. Ведь взрослый же человек, а верит в такие детские сказки.

— Ни для кого не секрет, что часть наших студентов… может сделать свой выбор в пользу наших врагов. Не будем давать им лишних поводов к этому выбору. Любой человек имеет право на уважение собственного мнения. Давайте не будем своими опрометчивыми поступками подталкивать своих же товарищей к принятию губительных для них самих решений.

Пэнси слегка толкнула Драко под столом ногой. Она, видимо, хотела привлечь его внимание к взглядам, которые тут же просто приросли к их части стола. Все правильно. Именно их двоих в этой комнате считали этими пресловутыми не определившимися в своем выборе. Или, наоборот, определившимися. В большинстве взглядов читалось открытое недоверие. На них смотрели, как на лазутчиков в глубоком тылу. Кажется, все остальные старосты еле сдерживались от того, чтобы не попросить Дамблдора не выдавать «военных секретов» в присутствии… врагов.

Драко опустил взгляд к поверхности стола и усмехнулся. Все правильно. Все, как всегда. Он чуть кивнул Пэнси, показывая, что заметил.

Собрание оправдало его ожидания. Все, как он и предполагал. Драко Малфой все эти сорок минут чувствовал на себе их взгляды и их недоверие. Плевать! Он никому ничего не должен. Пусть думают, что хотят. Ему не привыкать. Подняв взгляд, он посмотрел на девушку напротив. Гермиона Грейнджер вместе со всеми исподтишка изучала его и Пэнси. То же недоверие, то же напряжение. Помнила бы она, что еще несколько дней назад он спасал ее чертова Поттера. Драко впервые подумал о том, что он зря попросил стереть ей память. Она бы тоже знала, что произошло в тот день. Он был бы не один. Драко тряхнул головой. Что еще за глупости лезут в голову?! Чтобы она испытывала жалость?! Нет! Пусть уж лучше ненавидит, чем это чертово гриффиндорское сострадание. Драко зло посмотрел на Гермиону Грейнджер. Презрительный взгляд заставил девушку опустить голову и что-то прошептать. Драко не расслышал. Уизли же улыбнулся. Ну, и хорошо, что не расслышал. Он и так сегодня неуравновешенный малый. Швырнулся бы в Уизли еще одним заклинанием. Точно бы просто так не отделался. Весело им, блин!

Чертовы гриффиндорцы.

Драко перевел взгляд на Пэнси, которая водила пером по куску пергамента. Ишь, какая молодец. Принесла с собой письменные принадлежности, чтобы записать основные мысли собрания. Какая прилежная девочка. Вот только из-под пера Пэнси не вышло ни одной записи. Вместо этого листок пергамента украшал какой-то жутковатого вида монстр. Кого она там рисовала? Возможно, своего суженного. Черт! Почему все так плохо?!

Драко Малфой отвернулся от Пэнси Паркинсон, скользнул взглядом по этим лицам. Конечно. Что еще он мог ожидать от них всех? Понимания? Смешно! Как эти благополучные детки могут понять что-то в его жизни, в жизни Блез или любого другого представителя их… А кого их? Чем они так отличаются от остальных? Драко про себя усмехнулся. Он внятно вряд ли смог бы объяснить это отличие. Знал только, что оно в чем-то самом главном.

Тем временем собрание медленно близилось к своему завершению.

Директору, видимо, показалось, что ему удалось достучаться до сознания собравшихся. Какая глупость. Если бы им было лет по десять, может быть, это и сработало бы. Но сейчас…

Староста Слизерина поднялся со своего места и направился к выходу. Патил чуть прибавила шагу, чтобы не столкнуться с ним в дверях, снова вызвав усмешку.

— Мистер Малфой, я попросил бы вас задержаться.

Драко про себя чертыхнулся. Ну чем он сегодня это заслужил? Ведь никому даже гадости не сделал. Уизли не в счет. Тем более, тот сам его спровоцировал.

Драко сделал шаг в сторону от двери, пропуская остальных старост. Пэнси сочувствующе подмигнула, Драко скорчил гримасу в ответ. Он не спешил отходить далеко от выхода, надеясь, что все вопросы Дамблдора быстро разрешатся, и он наконец-то сможет уйти. Вот уже минут тридцать он отчаянно мечтал просто растянуться на своей кровати. Просто вытянуть ноги и созерцать белый потолок. Ничего не делать, ни о чем не думать. Ведь это так мало и так много. Эх! А в гостиной еще, небось, ждет беседа с Уорреном. Лучше бы он вообще не приезжал в школу. Остался бы дома. Хотя… Одно другого не лучше. Побыл бы лучше лишний месяц в лагере. Зато Поттер был бы уже трупом. Да! Но и сам Драко при подобном раскладе стал бы уже братом кому-либо. А еще не было бы той странной ночи и того непонятного ночного полета сквозь расстояние и вражду. Это тоже почему-то огорчало.

Он быстро посмотрел на Грейнджер. Она собрала свои записи и двинулась в его сторону. То есть, конечно же, в сторону двери. Но все же.

Видела бы она со стороны свой взгляд, полный ужаса. Уизли тоже остановился и недружелюбно уставился на слизеринца, словно это он затеял дополнительное совещание.

— Мистер Уизли, вы можете идти.

— Я точно не нужен? — недоверчиво переспросил староста Гриффиндора.

Дамблдор просто кивнул.

Уизли чуть сжал ее руку, проходя мимо, и попытался испепелить Драко Малфоя взглядом. Попытка не впечатлила. Самому Драко такие фокусы гораздо лучше удавались.

Староста Слизерина медленным шагом направился к своему месту за столом. Он уже понял, что так просто не отделается. Грейнджер уже сидела напротив. Пока Дамблдор отвечал на какой-то вопрос Макмиллана, она, не спеша, водила пером по пергаменту, рисуя какой-то узор. Драко смотрел на ее тонкие пальцы, перемазанные чернилами. Странно, у нее не было блестящего маникюра, которым могла похвастаться Блез или Пэнси, но Драко поймал себя на мысли, что у нее красивые руки. Они какие-то… домашние. От них веет уютом. Аккуратные короткие ногти, на среднем пальце пятно чернил. То, как она держала перо, почему-то заставляло подумать о доброте. Драко и сам не мог понять, откуда у него сегодня такие странные ассоциации. Может, все дело в усталости или пульсирующей головной боли, которая все-таки заняла свое место под солнцем. Или же это от жжения под бинтами на запястьях? Так или иначе, он просто хотел чего-то хорошего и светлого. Странное это было желание. Обычно ему были не присущи такие слабости. Драко почувствовал, как что-то изменилось. Точно. Ее перо перестало обводить рисунок. Оно замерло в нескольких миллиметрах от пергамента. Юноша резко вскинул голову и наткнулся на внимательный взгляд. Давно она за ним наблюдает?

— Что-то не так, Грейнджер? — язвительно поинтересовался он.

— Это я у тебя хочу спросить. Что ты так таращишься на мои записи?

— С каких пор дурацкие цветочки называются записями?

Дамблдор тихо кашлянул над их головами. Они обменялись напоследок яростными взглядами и повернулись к директору.

Если бы они знали в эту минуту, что их накрыли совершенно одинаковые эмоции. «Ужас! Неужели она (он) знает? Что им еще от меня нужно? Это же конец всего!»

Два потрясенных взгляда на директора. Смятение. Растерянность. Дамблдор слегка улыбнулся. А может, все еще получится? Ведь если они способны чувствовать, если они могут хоть несколько секунд испытывать одинаковые эмоции… Может, еще не все потеряно?

— Я оставил вас как старост двух наиболее конфликтующих факультетов. Все, что я говорил сегодня, в большей степени относится к вам. Если вы не сможете перебороть неприязнь, то что же спрашивать с других?

— Почему именно я? — жалобно пролепетала Гермиона.

— Вы староста, — терпеливо пояснил директор.

— Но Рон тоже, — смалодушничала девушка.

— Весь мой жизненный опыт говорит о том, что девушки мудрее.

Драко Малфой сдержал естественный порыв уточнить, почему же на его месте не сидит Пэнси Паркинсон, исходя из теории Дамблдора. Но решил, что это будет совсем по-детски. Да и не хотелось уподобляться Грейнджер. Дамблдор слегка улыбнулся. Именно на такое решение юноши он и рассчитывал. Все-таки какие-то реакции этого человека еще можно предугадать.

— Я не очень понял, — еле слышно подал голос Драко Малфой, — что вы подразумеваете под словами «преодолеть неприязнь»?

— Именно то, что сказал.

— Профессор Дамблдор, при всем уважении, я все еще не понимаю.

— Вам нужно постараться организовать какие-то общие мероприятия между факультетами. Сделать все, что возможно, для сближения. Начните, например, с первокурсников. Можно подтягивать к этому постепенно и старшие курсы.

Головная боль стала просто нестерпимой. Драко слегка поморщился.

— Я не собираюсь вязать крестиком в компании Поттера, — процедил сквозь зубы слизеринец.

— Малфой, крестиком вышивают, а вяжут крючком.

— Да чему ты вообще можешь кого-то научить, если выходишь из себя в течение пяти секунд?!

— Ну что ты! Обычно я держусь дольше.

— Вы закончили? — повысил голос Дамблдор.

Оба старшекурсника притихли, обмениваясь недовольными взглядами.

— Именно об этом я и говорю. Почему каждый из вас ведет себя, как избалованный ребенок? Пора учиться быть взрослыми.

— Почему же вы не пригласили на этот разговор Поттера и не предложили это ему? — дерзкий вопрос Малфоя заставил Гермиону поморщиться. Неужели Дамблдор и на этот раз стерпит?!

— У меня есть свои основания предполагать, что вы справитесь с этой задачей, — директор, видимо, решил сделать вид, что не расслышал вопроса слизеринца. — Я не хочу заставлять вас насильно. Вы сами должны понять значимость сегодняшнего разговора и оценить серьезность ситуации, в которую мы все попали.

Драко Малфой оторвал взгляд от поверхности стола, которую разглядывал в течение всего монолога директора, и сердито посмотрел на Гермиону Грейнджер, словно это по ее инициативе затеялся сегодняшний разговор. Девушка ответила ему не менее сердитым взглядом. Дамблдор снова про себя усмехнулся. Ему, с вершины прожитых лет и пережитых впечатлений, было видно то, что упорно не желали замечать эти двое. Как давно он не видел искренних чувств во всегда равнодушном взгляде серых глаз. Неважно, что пока это лишь раздражение и злость. Это — чувства! Они незаметно вытесняют холодное, немое равнодушие, которое способно убить душу, сделать любого человека похожим на… Немое равнодушие грозило сделать Драко Малфоя похожим на его отца… Дамблдору очень бы этого не хотелось. Было безумно жаль терять этого мальчика.

— Есть какие-то вопросы или пожелания?

Директор уже понял, что ему не добиться желаемого результата. Он не особенно надеялся на ответ и весьма удивился, когда староста Слизерина негромко проговорил:

— Есть. Я считаю, что не стоит прямо сейчас бросаться, как в омут, в совместные мероприятия. Это вызовет обратный эффект. Мы… — он бросил быстрый взгляд на девушку, сидящую напротив, — мы постараемся обойтись… без жертв, привычными способами. Если инциденты будут продолжаться, тогда и будем думать.

Дамблдор понял, что со стороны Малфоя это грандиозная уступка. Большего требовать от этого мальчика на данный момент неразумно. К тому же что-то смутно не давало покоя директору. Несколько дней назад мальчик обратился за помощью. Но чем это обернулось для него? Что произошло в этом непредсказуемом доме за небольшой остаток летних каникул? Может быть, уже поздно что-то менять? Может, он уже сделал свой выбор? Или его заставили сделать…

Слишком много вопросов, ответы на которые в ближайшее время не появятся. Они вообще могут появиться, когда будет уже слишком поздно. Директор посмотрел на старосту Гриффиндора:

Гермиона подняла взгляд от своего пергамента и посмотрела на директора. Она, конечно, слышала последнюю реплику Малфоя. С одной стороны, она была в восторге от того, что не придется организовывать «совместные мероприятия». Это значит, что не придется постоянно видеть Малфоя. Не придется… Странно. Но именно это вызывало и какие-то непонятные и неуместные чувства. Ей было жаль?..

Девушка посмотрела на слизеринца. Он упорно изучал поверхность стола. Видимо, очень уж ему нравился этот процесс сегодня.

— Я согласна с Малфоем, — четко проговорила девушка, заставив слизеринца резко вскинуть голову. На несколько секунд их взгляды встретились. Малфой был удивлен? Странно. Видимо, он не ожидал поддержки с ее стороны.

— Хорошо. Ваше замечание справедливо. Доверимся вашей интуиции. Тем более, если вы принимаете на себя всю ответственность.

Никакой реакции. Их это совершенно не впечатлило. Оба старательно не смотрели друг на друга. Гермиона была какой-то подавленной. Драко же овладело непреодолимое желание оказаться как можно дальше от этой комнаты и этих людей.

— Вы можете идти, мистер Малфой, — сжалился директор над слизеринцем.

Если бы юноша мог видеть себя со стороны… Всегда такой степенный, он так резво подскочил со своего места, что чуть не опрокинул стул. Стул спасла лишь реакция ловца. Пальцы цепко ухватились за спинку и водрузили предмет мебели на место. И снова рукав мантии задрался, явив взору толстый слой бинта. Еще один вопрос. Вчера Дамблдор предупредил мадам Помфри, что юноше может понадобиться медицинская помощь. Но Драко Малфой так и не объявился в лазарете. Это тоже вызывало вопросы. Хорошо если он просто не хотел афишировать свою слабость. Но что если у него есть другие причины? Об этом было неприятно думать.

Драко быстрым шагом направился к двери. Гермиона проследила за ним взглядом. Она была совершенно растеряна и подавлена. Ей хотелось домой. Туда, где все просто и понятно. Где нет этого несносного мальчишки.

— Это оказалось сложнее? — тихий голос директора заставил оторвать взгляд от закрывшейся двери.

Гермиона посмотрела в глаза великому волшебнику. Ей показалось, что он все знает о ней. Зачем еще что-то говорить? Девушка просто кивнула.

— Он не хочет помощи. Я предупреждал об этом.

— Дело не только в нем. Гарри…

— Что с Гарри?

— Еще только начало года, а они… Они постоянно сталкиваются друг с другом. Я не знаю, что это. Такое впечатление, что их ведет ненависть. Где один, там появляется второй. Я не знаю. Я не могу. Что мне делать? — закончила эту сумбурную речь девушка.

— Довериться себе, тому свету, который у вас внутри. Все получится, Гермиона. Верь себе. Твоя душа сама подскажет выход.

— Гермиона, если находиться на дне самой глубокой пропасти и найти в себе силы посмотреть ввысь, то всегда можно увидеть свет. Безвыходных ситуаций не бывает. Выход есть всегда. Только нужно очень захотеть его найти. Верь в этот свет, и ты его увидишь.

Девушка задумчиво кивнула. В молодости не понимаешь многих вещей. Вот и сейчас она просто кивнула, чтобы быстрее закончить этот разговор. Она поняла, что не дождется решения своих проблем.

— Если что-то понадобится, ты можешь всегда обратиться ко мне. Я всегда помогу тебе.

Девушка снова кивнула, твердо зная, что никогда не обратится за помощью в этом вопросе к Дамблдору. Да. Она чувствовала себя маленькой и слабой. Но этот человек прав. Пора взрослеть. Она постарается сама решить свои проблемы.

Драко Малфой быстрым шагом покидал зал, в котором только что было собрание. Быстрее отсюда. Куда угодно, только бы не видеть и не слышать ничего. Лучше всего пойти к Снейпу за зельем от головной боли. Не хотелось просить помощи, но уж лучше обратиться к декану, чем в лазарет, чтобы все об этом узнали.

До боли знакомый голос заставил обернуться. От резкого движения висок прострелила острая боль. Но юноша даже не поморщился. Сейчас он не мог позволить себе такой роскоши. Причина была проста. Напротив него стоял… враг. Видимо, он ждал Грейнджер с собрания. Какая трогательная забота.

— Поттер, ты у меня это спрашиваешь? — вопрос прозвучал издевательски.

— Ты видишь здесь еще кого-то? — не остался в долгу Гарри Поттер.

— Я вообще-то нет. Но ты-то у нас псих известный. Мало ли кого ты там себе видишь и с кем разговариваешь. Так что я, на всякий случай, уточнил.

Щека Поттера дернулась. Как всегда.

— Где Гермиона? — повторил он свой вопрос.

— Я не слежу за твоей барышней.

Поттер молча развернулся и пошел в сторону зала старост. Ну разве мог Драко дать ему просто так уйти?! Несмотря на отчаянно пульсирующую боль в виске, Драко Малфой изобразил умиление на лице.

— Бедненький Поттер. Она столько времени проводит вдали. Эти обязанности старосты. Она ими так увлечена.

Драко намеренно сделал ударение на последнем слове. Естественно, Гарри Поттер обернулся. Он не мог не обернуться. Шесть лет. Шесть долгих лет вражды. А реагировали они все так же.

— Заткнись, Малфой!

— Слушай, а это даже забавно. Я, кажется, Грейнджер вижу чаще, чем ты. Ведь мы оба старосты. Да еще Дамблдор посоветовал организовать совместные мероприятия. Так что… Мне тебя жаль, Поттер.

Гарри Поттер не спеша подошел к слизеринцу. На его губах заиграла усмешка.

— Ты меня повеселил, Малфой. Хочу тебя расстроить: Гермиона скорее отправится на романтический ужин с гигантским кальмаром из озера, чем посмотрит в сторону Пожирателя Смерти.

Конец фразы гриффиндорец выговорил удивительно четко. Звенящий юношеский голос эхом отразился от стен и огромного окна, резанул по барабанным перепонкам и отозвался невыносимой болью в виске. Драко понимал, что он не должен реагировать. Это всего лишь Поттер, которому за всю его жизнь не удавалось ни разу толком достать Драко Малфоя. Это всего лишь Поттер. Плевать на то, что он сказал. Плевать на то, что он и вправду так думает. Плевать, что все так думают. Ему все равно. Он не поддастся на такую глупую уловку. Ни за что.

Вот только левая рука уже нащупала в кармане мантии волшебную палочку, а губы спустя мгновение сами собой тихо, но четко произнесли заклинание.

Судя по тому, что Поттер даже не успел среагировать, Драко сделал это молниеносно. Вот и не поддался.

Вспышка света коснулась Гарри Поттера, отбросив того на пару метров. Раздался звонкий крик.

Гермиона Грейнджер метнулась к упавшему Поттеру, на ходу сильно задев Драко Малфоя плечом. Драко слегка покачнулся, но все же устоял на ногах. Он словно со стороны смотрел на все происходящее. И видел все так, будто это его не касается. Словно это не он стоял посреди коридора, продолжая сжимать в побелевших пальцах волшебную палочку.

Поттер с трудом восстановил дыхание и сейчас пытался встать. Она бросилась ему на помощь. Ее перемазанные чернилами пальцы сейчас крепко сжимали рукав мантии гриффиндорца, то ли помогая подняться, то ли пытаясь помешать выхватить волшебную палочку. Она что-то безостановочно говорила. Драко не слышал, что именно. Ее голос превратился в нескончаемый звон в ушах. Драко все-таки поморщился. Тем более на него все равно никто не обращал внимания.

— Двадцать баллов со Слизерина.

Все-таки обратили. Тихий голос Дамблдора каким-то чудом прорвался сквозь всю эту какофонию звуков.

— Я поговорю с профессором Снейпом по поводу сегодняшнего инцидента.

Драко медленно повернулся и посмотрел в глаза директору. Он просто кивнул. А что еще можно было сказать в этой ситуации? Все проще простого. Единственное, что не давало покоя… Если бы Дамблдор пришел чуть позже и если бы Грейнджер не вмешалась… Поттер все-таки добрался бы до своей волшебной палочки. Вот была бы иллюстрация к призыву Дамблдора о прекращении вражды между факультетами.

Поттер тем временем встал с пола и попытался привести свою мантию в порядок.

— Мистер Поттер, вы в порядке?

— Да, профессор Дамблдор, — отчеканил Мальчик-Который-Выжил.

Недобрый блеск в глазах Поттера сказал гораздо больше, чем он того хотел.

— Мисс Грейнджер, проводите, пожалуйста, мистера Поттера в лазарет.

— Со мной все в порядке. Правда.

— И тем не менее.

Похоже, гриффиндорцы поняли, что от них просто хотят избавиться.

Путь в лазарет лежал мимо застывшего, как изваяние, Малфоя. Слизеринец просто стоял, глядя в пол. Он понял, что долгожданный отдых откладывается на неопределенный срок. Хотя… сам виноват. Нужно быть спокойней. Это ведь всего лишь Поттер.

Гермиона Грейнджер потянула Поттера по коридору. Когда они поравнялись с Драко, слизеринец скучным голосом произнес так, чтобы услышал только он:

— В следующий раз это будет авада, Поттер.

— Валяй, — так же тихо ответил гриффиндорец. — У меня богатый опыт в этой части.

Драко поднял голову и встретился взглядом с ярко-зелеными глазами. Сколько ярости и ненависти было в этом взгляде. А потом Гарри Поттер чуть крутанул рукой, чтобы его рукав выскользнул из пальцев Гермионы Грейнджер. Вместо этого он поймал ее ладонь и сжал в своей руке. Это был очень демонстративный жест. Это было по-детски. Это было наивно. Но, может быть, именно поэтому возымело такое действие. Драко Малфой резко отвернулся от предложенной картины. Как же ему надоело все это!

Гриффиндорцы свернули за угол. В опустевшем коридоре наступила тишина.

Староста Слизерина старательно изучал каменный пол у себя под ногами. Он не вчера родился и прекрасно понимал, что за сегодняшнюю выходку его по головке не погладят. Дамблдор первым нарушил тишину.

Юноша промолчал.

— Мне казалось, что ты, как никто, должен понимать всю серьезность ситуации. Однако ты ведешь себя, как ребенок.

Драко снова промолчал.

— Странно. Иногда люди поступают вопреки любой логике.

И снова тишина.

— Идите, мистер Малфой. Профессор Снейп назначит вам взыскание за сегодняшний поступок.

Дамблдор понял, что «разговора по душам» не получится. Все бессмысленно.

Драко Малфой кивнул, не поднимая головы, и направился в ту же сторону, куда минуту назад ушли гриффиндорцы.

— Драко, — негромкий оклик директора заставил остановиться. — Почему ты так отреагировал на слова о Пожирателе Смерти?

Юноша медленно обернулся. Выходит, Дамблдор все слышал. Слышал… Тогда зачем этот допрос?

Драко посмотрел в глаза директору. Дамблдор перевел взгляд на левую руку мальчика. Это началось двадцать лет назад. В тот год многие слизеринцы вернулись с каникул, летних или рождественских, с повязками на левом запястье. И отец этого мальчика в том числе. Им всем было что скрывать. Что же скрывает повязка теперешнего старосты Слизерина?

Драко равнодушно проследил за взглядом директора. Он слишком хорошо прочитал этот мимолетный взгляд. Юноша медленно закатал рукав школьной мантии, подтянул вверх рукав форменного свитера и расстегнул пуговицу на манжете. При этом на его лице появилось какое-то ожесточенное веселье.

Дамблдор молча наблюдал за действиями юноши. Он понимал, что вновь делает неверный шаг. Нельзя показывать недоверие, нельзя отталкивать этого мальчика. Но, при всех своих регалиях, Альбус Дамблдор был просто человеком. А всем людям свойственно ошибаться. Вот и сейчас сегодняшняя уверенность оказалась важнее зыбкого и непонятного будущего. Меж тем Драко Малфой резко рванул верхний слой бинта. Бинт треснул, и слизеринец с ожесточением стал разматывать повязку. Последний слой сорвался с запекшейся кровью. Юноша чуть поморщился и вытянул руку вперед, демонстрируя чуть загорелую кожу без каких-либо меток и татуировок. Зато на ней были свежие безобразные полосы.

— Вы это хотели увидеть? — с вызовом спросил юноша.

Директор не ответил. Снова ошибка. В последние годы они прирастают одна к другой. Неужели это и есть старость?

Светловолосый юноша тем временем медленно отступал, пятясь по коридору. Он не обращал внимания на то, что по руке течет кровь, он не оборачивался назад, словно видел, куда идет.

Альбус Дамблдор вытянул вперед руку и произнес заклинание. Левое запястье Драко Малфоя тут же обвил бинт, превратившись в аккуратную повязку. Юноша не поблагодарил. Он равнодушно засунул старый бинт в карман и повернулся спиной к директору.

— Тебе лучше сходить в лазарет, — негромко произнес Дамблдор.

Драко резко обернулся и посмотрел на директора.

— Со мной все в порядке.

Он отвернулся и быстрым шагом покинул коридор.

Альбус Дамблдор еще долго смотрел на поворот, за которым скрылись один за другим семнадцатилетние подростки, на чью долю выпала слишком тяжкая ноша. Он ничем не мог помочь. Как бы ни старался. Время одних уходит. Время других настает.

Гермиона осторожно высвободила свою руку и подошла к окну. Она была в смятении. Эта безобразная выходка Малфоя, а потом этот жест Гарри.

— Эй, — подал голос юноша. — Что случилось?

Гермиона резко обернулась и встретилась с внимательным взглядом зеленых глаз. Так странно. Она знала каждую черточку этого лица, каждую его эмоцию. Они вместе столько лет…

Взгляд юноши сразу стал колючим. И это она тоже знала. Сжатые челюсти, побелевшие губы. Это было всегда, когда речь заходила о Драко Малфое.

— Неважно, — отчетливо произнес Гарри.

— Понимаешь, — Гермиона постаралась подобрать нужные слова, — Дамблдор просил нас не ссориться. Просил не выказывать вражды. Ты меня слушаешь?

Гарри внимательно смотрел на нее. Похоже, его мысли были заняты чем-то совершенно другим.

— Гарри, — рассердилась Гермиона.

— Я понял, — встрепенулся юноша.

— Пожалуйста. Прекратите цепляться к Малфою. Забудьте о нем…

— Гермиона, я не хочу забывать о нем. Я…

Гермиона почувствовала, что к горлу подступают непрошеные слезы. Это было вызвано не только упрямством Гарри. Просто… Просто ей было очень плохо. А они, словно нарочно, делали ей еще хуже.

— Гермиона, — Гарри всегда терялся при виде ее слез. — Не надо. Пожалуйста.

Он шагнул вперед и осторожно притянул девушку к себе. Она больше не сдерживалась, почувствовав такое знакомое тепло его рук, его запах. Это было привычно и уютно.

Гермиона разрыдалась.

Гарри сконфуженно гладил ее по спине. Ему совсем это не нравилось. Это было так непохоже на Гермиону: за несколько дней второй раз плакать без видимой причины. Или же причина есть?

— Гермиона, — сдавленно проговорил юноша, — тебя кто-то обидел? Это Малфой?

Гермиона всхлипнула и отстранилась от его плеча. На школьной мантии осталось влажное пятно. Девушка, всхлипывая, смотрела на свой платок, который успела достать из кармана. Ее пальчики нервно мяли тонкую ткань. Она еле слышно проговорила:

— Предлагаешь поговорить о его отце? — пошутил Гарри.

Гермиона сердито взглянула в его лицо, но потом не выдержала и улыбнулась.

— Я предлагаю вообще забыть обо всем их семействе, а заодно об их факультете и…

— То есть мне не придется вязать крестиком в компании Малфоя.

— Гарри, крестиком вышивают, — рассеянно поправила его девушка. — А откуда ты знаешь?

— Ну, ты же запретила говорить об этом круге людей, — хитро улыбнулся юноша.

— Прекрати дурачиться, — девушка хлопнула его по плечу.

Гарри набрал в грудь побольше воздуха, собираясь ответить, но поморщился и закашлялся, прижав руку к груди.

Он через силу улыбнулся.

— Я в порядке, правда.

Гермиона подалась вперед и крепко обняла его за шею, уткнувшись в его плечо.

— Пообещай, что с тобой ничего не случится. Пообещай, что будешь осторожен и не станешь затевать склоки с Малфоем.

— Гермиона, — осторожно проговорил юноша, — я обещаю только то, что могу выполнить.

Девушка сердито отстранилась, снова опустив взгляд к платку в своей руке.

Гарри смотрел на ее лицо. Она, похоже, даже не замечала, как близко друг к другу они стоят. Он все еще осторожно обнимал ее за плечи. Стоит только…

Краем глаза оба заметили какое-то движение и повернули головы. Из-за поворота вышел… Драко Малфой. Ну, кто же еще это мог быть?!

Гарри почувствовал, как плечи Гермионы напряглись, и она чуть отпрянула. Он не позволил ей отодвинуться. Девушка послушно замерла.

Драко Малфой скользнул по ним равнодушным взглядом и быстро прошел мимо. Юноша и девушка молча посмотрели ему вслед. Каждый в этот миг подумал о чем-то своем.

Гермиона все-таки сделала шаг назад. Гарри ей это позволил. Он не понимал причины ее напряжения. Он просто винил Малфоя в том, что тот, как всегда, все испортил.

Гермионе же вдруг снова захотелось разреветься.

Драко Малфой свернул в очередной коридор. Он остановился напротив окна. Его невидящий взгляд замер на учениках, гуляющих в залитом солнцем дворе. Кто-то радуется, веселится.

Драко повернулся спиной к подоконнику и медленно сполз вниз, присев на пол. Он уткнулся головой в колени. Не было никаких эмоций. Было плохо и грустно. А главное, из этой идиотской ситуации не наблюдалось выхода. Если несколько минут назад он считал, что на него произвел впечатление разговор с Дамблдором, то сейчас почему-то в голову лезли воспоминания о руке Поттера на плече Гермионы Грейнджер. Все правильно. Так и должно быть. Только почему же где-то внутри неудержимо закипала злость?!

Сэр Николас, призрак факультета Гриффиндор, завис напротив мальчика в форме Слизерина. Этот мальчик сидел на полу, уткнувшись головой в колени. Сэр Николас не любил слизеринцев. Но… Двадцать лет назад на этом самом месте в той же позе сидела светловолосая девочка. Ее косички были перевязаны зелеными ленточками, а на ней самой был надет свитер болельщицы Слизерина. Прошло двадцать лет… Та же безысходность, то же слепое отчаяние в этой позе.

— Я могу чем-нибудь помочь, мой юный друг? — все-таки не сдержался сэр Николас. Тогда, двадцать лет назад, он так и не окликнул Нарциссу Блэк. Сегодня он решил исправить то, что не давало покоя.

Юноша вскинул голову. В серых глазах полыхнуло удивление, а потом губы искривились в презрительной усмешке.

— Я не труп! — с достоинством заявил сэр Николас, резко отворачиваясь от невоспитанного мальчишки. Ему никогда не нравились слизеринцы. Стоило довериться своим ощущениям и многолетнему опыту.

Драко Малфой рывком поднялся на ноги. Злость — единственное, что сейчас двигало им.

Юноша быстрым шагом направился на улицу, ничуть не заботясь о том, что расталкивает младшекурсников. Спускаясь с главной лестницы, он увидел Брэндона Форсби. Мальчик шел быстрым шагом, прижимая к себе какую-то книгу. Драко уже хотел высказать мальчишке все, что накопилось. Благо настроение сейчас было подходящее, но взгляд зацепился за книгу в руках Форсби. Если бы не головная боль, Драко непременно отреагировал бы быстрее, а так мальчишка успел смешаться с толпой первокурсников. Они шли на какой-то урок. Драко стоял и смотрел им вслед. В душу снова закралось беспокойство. Книга… Книга из библиотеки Малфоев. Ее мог дать Брэнду только кто-то из Малфоев. Сам Драко не давал, Нарцисса тоже. Оставался Люциус. Драко посмотрел на опустевшую лестницу. Этот факт сам по себе был не из приятных. А еще… Черт. Память упорно отказывалась прояснять название книги.

Драко потер висок и направился к озеру. Он любил заходить далеко, туда, куда редко забирались другие студенты. Туда, где можно спокойно побыть одному. Вот только сегодня он не дошел до любимого места, присев на корточки у старой липы на берегу озера. Он подобрал длинную ветку и начал выводить на земле затейливые узоры.

Да уж. Совсем плохой стал. Путь до противоположного конца озера оказался непосильным испытанием. Путь… Путь!

Ветка с хрустом сломалась в руках. Юноша слишком сильно оперся ей о землю. По спине пробежал холодок. Он вспомнил название книги. Но это значит…

Драко быстро вскочил на ноги. Нужно срочно найти Блез. Она должна знать.

Никогда в жизни Драко Малфой не бегал так быстро. Не прошло десяти минут, а он уже влетел в гостиную Слизерина, на ходу крикнув пароль. Он пулей взбежал по лестнице, ведущей в комнату девушек седьмого курса, и громко постучал. Дверь открыла Милисента Булстроуд.

— Драко, что случилось? У тебя такой вид, словно Хогвартс горит.

— Блез здесь?

— Нет.

— Она у озера с Пэнси.

— Я только что оттуда. Их там нет.

— Ну, так ты, извините, ходишь к черту на рога, а они прямо здесь, на песчаной насыпи.

— Спасибо, — выпалил Драко и быстрым шагом направился к выходу из гостиной.

В дверях он столкнулся с Пэнси.

— А где Блез?

— На насыпи. Я пришла переодеться и снова иду туда. А что стряслось?

— Ничего. Я просто ее ищу.

— А-а, — протянула Пэнси.

Драко повернулся к выходу.

— Кстати, Драко, — юноша оглянулся. Пэнси застегивала браслет наручных часиков и, к счастью, не смотрела на него, когда задавала вопрос, — ты не в курсе, почему у нас уже минус сорок баллов?

— Без понятия, — соврал Драко.

Он, конечно, мог бы прямо сейчас сдаться на милость Пэнси, да вот только это разборка часа на два, а он сейчас не в том настроении.

— Выяснишь, ладно? — Пэнси подняла голову и посмотрела на юношу.

— Конечно, — бодро ответил Драко.

Пэнси улыбнулась, и Драко благополучно отправился на поиски Блез.

Он нашел ее там, где и ожидал. Она сидела на расстеленной мантии и читала какую-то книгу.

— Привет, — Драко присел рядом на корточки.

— Привет, — улыбнулась Блез, отрываясь от чтения. — Что с тобой? У тебя вид странный.

— Я видел Брэнда. Только ты не волнуйся.

Блез выпрямилась и отложила книгу. Когда Драко так говорил, она заведомо начинала волноваться.

— У него была книга из нашей семейной библиотеки.

Голова Блез закружилась. Начало не предвещало ничего хорошего.

— Что за книга? — спросила она, отчаянно боясь ответа.

— «Незримая нить Истинного Пути».

Блез с шумом выдохнула и прижала руку к губам.

— Нет. Ты ошибся, — она уцепилась за его запястье, сильно сжав. Драко слегка поморщился, но Блез напрочь забыла о его ранах.

Он молча покачал головой.

— Блез, — сквозь стиснутые зубы проговорил он, кивнув на свое запястье, которое сжимала ее рука.

Блез охнула и убрала руку.

— Прости, — быстро проговорила она, вставая на ноги.

Девушка начала ходить по берегу туда-сюда, заламывая руки. Драко все так же сидел на корточках и молча за ней наблюдал, потирая запястье.

Блез всхлипнула, зажав рот рукой.

Драко поднялся на ноги и шагнул в ее сторону. Он поймал ее рукав и притянул к себе. Она начала вырываться.

— Прекрати, — прикрикнул Драко.

— Твой отец — чудовище, — еле слышно проговорила она, глядя на воду, — как он мог? Ведь Брэнд…

Драко даже не стал спорить. Блез была одной из немногих, кому он мог простить высказывания о своей семье. Тем более, она была в таком состоянии.

— Что нам делать? — ее голос был удивительно спокоен, когда спустя несколько минут она повернулась и посмотрела в его глаза. Драко убрал руки с ее плеч и проговорил:

— Нужно поговорить с кем-то из гриффиндорцев. Попросить, чтобы они понаблюдали за ним.

— С кем? — голос Блез сорвался на истерические нотки. — Ты обратишься с просьбой к Поттеру?!

— Нет! — рявкнул Драко Малфой. — Ты обратишься с просьбой к Грейнджер.

То, как он это сказал, не оставляло надежд отвертеться. К тому же от этого слишком многое зависело. Блез вздохнула и отвернулась к озеру. Как она ненавидела этих чертовых вершителей судеб! За что?

* * *

Спустя несколько дней Блез все-таки удалось застать Гермиону Грейнджер одну. Конечно же, в библиотеке. Блез приблизилась к столу, за которым расположилась гриффиндорка, просматривая какую-то толстенную книгу и делая пометки на листе пергамента.

Блез опустилась на стул напротив Грейнджер.

Гермиона удивленно вскинула взгляд.

— Забини? Ты не нашла другого места в библиотеке?

— Я хотела… попросить, — это слово далось с трудом, — понаблюдать за Брэндоном Форсби.

Гермиона отодвинула в сторону книгу и записи и внимательно посмотрела на слизеринку.

— Ему может грозить опасность. Да и не только ему.

— Скажи толком. Я ничего не понимаю.

— Гермиона, хорошо, что я тебя нашел, мы… — Гарри Поттер резко затормозил перед столом, увидев собеседницу Гермионы.

— Привет, — проговорил он на автомате, вряд ли отдавая себе отчет в том, что здоровается с девушкой Драко Малфоя.

— Здравствуй, Поттер.

Блез встала из-за стола.

— Я надеюсь, ты восприняла всерьез мои слова, — обратилась она к гриффиндорке.

Гермиона неопределенно пожала плечами. Блез круто развернулась и пошла к выходу.

— Не понял, — Гарри опустился на стул, с которого только что встала слизеринка, — что это было?

— Она просила присмотреть за Форсби.

— Не знаю.

— А в каком смысле присмотреть?

— Она утверждает, что ему грозит опасность, и не только ему.

— Исчерпывающее заявление, — прокомментировал услышанное юноша. — Кстати, Форсби сегодня настойчиво просил разрешения посещать наши тренировки.

— Ты его дал? — почему-то насторожилась Гермиона.

— Ну, да. А почему нет?

Девушка пожала плечами. Снова смутное беспокойство сжало сердце. Она подняла взгляд на Гарри. Юноша чуть улыбнулся. Гермиона улыбнулась в ответ. Все будет хорошо. Правда ведь? Плохого и так было предостаточно. Теперь все будет хорошо. Улыбка Гарри вселяла Надежду.

* * *

Блез Забини быстро шла по коридору. Она понимала, что разговор не получился. Она поняла, что обратилась не к тому человеку. Не то чтобы она боялась, что Грейнджер откажет. Нет. Это хваленое гриффиндорское сострадание и жертвенность… Она бы помогла. Вот только… Блез вдруг поняла, что ее обращение за помощью к Грейнджер равносильно подобному жесту в сторону Поттера от Драко Малфоя. С каких пор она стала обращать на Грейнджер внимание? Ведь никогда даже не вспоминала о ней.

А вот с тех самых… Этот запах. Блез только сейчас отчетливо поняла, что же было не так. Этот запах стоял в комнате Драко Малфоя в предпоследний день летних каникул. И хоть здравый смысл подсказывал, что это все бред, сердце не желало его слушать. Этот запах прочно впитался в вещи Драко. Запах духов Гермионы Грейнджер. Легкий. Манящий. Сама Блез предпочитала более яркие ароматы.

Девушка резко остановилась и обернулась к окну.

Все было ни к черту.

03.02.2011

Глава 34. Час расплаты

Минута. Та, что длиннее, чем вечность, Та, что осталась за этой чертой. Там веет уютом и добротой. Сердец там биенье в едином порыве, Там все, что вы так безоглядно любили… Там все. Не хватает лишь только вас. Так все далеко и бессмысленно зыбко. Не в силах мы время остановить. Да жизнь заставляет за них платить.

Все было ни к черту.

Сириус Блэк хмуро уставился на застежку от наколенника. Он вот уже минут пять упорно пытался с ней справиться, а она не поддавалась.

Как-то вообще день не задался. Дурацкое субботнее утро перетекло в не менее дурацкий субботний день. Но пальма первенства, конечно же, принадлежала вечеру. А точнее очередной тренировке, на которой Сириус умудрился пропустить… Он перестал считать после двадцать восьмого мяча. Так что на деле их оказалось гораздо больше.

— Эй, ты еще даже не переоделся? — Джеймс Поттер вышел из душа, на ходу натягивая свитер.

Сириус поднял удивленный взгляд. Они были в раздевалке вдвоем. Оказывается, вся команда уже успела переодеться, принять душ и отправиться поднимать боевой дух в преддверии очередного матча. Предполагаемого заряда бодрости и оптимизма тренировка не дала. Сириус прекрасно понимал, что это только его вина. Ему нужно быть внимательней. Только где взять внимательности, если его голова вечно забита совсем другими мыслями! Вот и сейчас он даже не заметил, как разбрелась вся команда, и они с Джимом остались вдвоем.

Сириус молча встал. Застежка наконец-то поддалась, и можно было спокойно снимать форму и отправляться в душ.

— Слушай, не бери в голову, — Джеймс изо всех сил старался, чтобы его голос звучал бодро. — С каждым может случиться. Мы-то знаем, что ты — лучший.

Сириус устало поднял взгляд на друга. Да уж, он лучший… Юноша горько усмехнулся и сдернул с себя свитер.

Джеймс понял, что разговора не получится.

— Тебя ждать?

Сириус, не оборачиваясь, помотал головой. Он очень живо вспомнил разнос, который сегодня с утра Сохатому учинила Лили за то, что он проводит с ней мало времени. Да уж. Не знает она, что такое действительно мало. Но друга в очередной раз подставлять не хотелось. Тем более тренировка и так затянулась до невозможности.

Джеймс Поттер прислонил свою метлу к стене и снял со стойки метлу Сириуса, провел пальцем по глубокой царапине на полированной рукояти. Да… Вратарь сегодня у них был хоть куда — умудрился столкнуться почти со всеми охотниками команды.

— Я твою метлу заберу? — крикнул Джеймс в закрытую дверь душевой.

— Спасибо, — ответный крик Сириуса перекрыл шум воды.

Джеймс забросил обе метлы на плечо и быстрым шагом направился в сторону замка. Он постарался побыстрее вытеснить из памяти сегодняшний провал «на всех фронтах». Лучший способ это сделать — подумать о Лили.

Да. Наверное и в правду нужно уделять ей больше времени, а то, упаси Мерлин, что случится… Будет потом, как Бродяга, себя корить, что пренебрегал ею, что не использовал столько возможностей.

Джеймс вошел в замок и свернул в сторону гриффиндорской башни. Пройдя несколько шагов, он резко остановился. Весь коридор был залит водой. Странно. Наверное, что-то прорвало. Джеймс повернул в обратную сторону. Придется искать пути обхода.

«Путь обхода» тоже оказался недоступен. В параллельном коридоре почему-то валялась груда доспехов. Складывалось впечатление, что кто-то решил заняться генеральной уборкой и для начала свалил посреди прохода все доспехи со всего коридора. Джеймс прикинул, стоит ли перебираться через эту груду. Здравый смысл подсказал, что лучше воспользоваться следующим коридором. Блин. И угораздило же доспехам развалиться именно здесь. Нет, чтобы на пару метров дальше. А так они как раз загораживали потайной ход, через который можно было бы прилично срезать путь.

Вот не везет. Придется тащиться через западный коридор на втором этаже. Блин! Джеймс жутко его не любил. Им очень редко пользовались, может быть, поэтому у коридора всегда был такой неприветливый вид.

Ему бы в этот момент послушать внутреннее чутье и задуматься о причине таких странных совпадений. Но Джеймс Поттер слишком торопился к Лили. Права история. Причиной всех трагедий на древней Земле во все века являлась женщина. Неважно, как она выглядела, неважно, во что была одета. Она просто была, и этого всегда оказывалось достаточно для того, чтобы что-то произошло…

* * *

Спустя полчаса Сириус Блэк не торопясь возвращался с пресловутой тренировки. Под ногами хрустел снег, фонари отбрасывали на дорогу неверные тени. Но он не замечал ничего вокруг. Его мысли были заняты ей. Столько вопросов и ни одного ответа. Лишь глухое отчаяние.

Сириус в задумчивости свернул в коридор. Вода… Вода… Откуда здесь столько воды? Долго размышлять он над этой проблемой не стал и безропотно свернул в другой коридор. Свалка какая-то непонятная, да еще так неудачно — как раз загородила потайной ход.

Ему бы остановиться. Ему бы насторожиться, но Сириус Блэк, не задумываясь, развернулся и направился в сторону западного коридора, которым так редко пользовались. Он шел тем же путем, что и Джеймс Поттер полчаса назад. Вот только Джеймс благополучно добрался до гостиной Гриффиндора и уже минут двадцать наслаждался обществом любимой девушки. Сириусу же была уготована совсем иная судьба.

Хмурый коридор отозвался гулким эхом на шаги шестнадцатилетнего паренька. В полумраке подрагивали факелы, отбрасывая на стены и окна размытые тени.

«Как девчонки этим путем добирались?» — мелькнула мимолетная мысль. Слишком уж неприветлив был коридор. Было в нем что-то не так. Сириус замедлил шаг и попытался сосредоточиться на этом ощущении. Что-то не так… Вот только что?

Оставалось пройти совсем немного, впереди поворот направо и небольшая лесенка, ведущая в следующий коридор, большой и светлый.

До поворота осталось каких-нибудь десять метров, когда навстречу вышел человек. Сириус резко остановился. Все сразу встало на свои места. Сразу вспомнилась вода на полу, куча доспехов, сваленная посреди коридора. Он понял, что было не так. Предчувствие. Оно никогда не обманывало, а Сириус Блэк вместо того, чтобы довериться своему шестому чувству, бодро списал все на хандру.

— Добрый вечер, Блэк, — чуть устало протянул Люциус Малфой. — Что-то ты поздно с тренировки возвращаешься. Да еще один. Тут, знаешь ли, и до несчастного случая недалеко. Всякое может случиться. Ты еще у нас такой неловкий.

Сириус сделал шаг назад и про себя усмехнулся, когда понял, что не все так просто. Он резко остановился. Ему даже не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что сзади появились новые действующие лица этого спектакля. Конечно, не мог же он всерьез предполагать, что Люциус Малфой ждет его здесь один. То, что ждали именно его, теперь не вызывало ни малейших сомнений.

Староста Слизерина начал медленно приближаться:

— Как прошла тренировка? — участливый тон Малфоя породил в душе желание немедленно дать ему по башке.

Вот только здравый смысл настаивал на том, что этот номер вряд ли пройдет. Сириус решил довериться наиболее мудрой своей половине. Юноша сделал шаг в сторону, чтобы оказаться поближе к стене. Он не знал, чем это может ему помочь, просто очень уж неуютно было стоять посреди коридора, видя перед собой самодовольную рожу Малфоя и слыша позади себя сопение Крэбба и Гойла.

— У тебя на радостях дар речи пропал? — Люциус Малфой с мерзкой ухмылочкой сделал еще один шаг вперед.

Сириус медленно потянулся к карману мантии за волшебной палочкой. Он старался действовать очень осторожно, не привлекая к себе внимание. Еще немножко… Пальцы уже нащупали прохладную поверхность спасительного оружия.

— Угадай, о чем я хочу поговорить? — с видом Санта Клауса, готовящегося раздавать подарки, поинтересовался слизеринец.

— Даже пытаться не буду, — быстро ответил Сириус, выхватывая палочку из кармана.

Он знал, что успеет. Палочки в руках Малфоя не было, а Крэбб с Гойлом не отреагируют так быстро.

— Экспелиармус! — палочка выскользнула из рук, а сам Сириус ощутил сильный толчок в грудь от разоружающего заклинания.

Повезло, хоть устоял на ногах. Но на этом его везение на сегодня закончилось, потому что последняя надежда на спасение сейчас находилась в руках Фреда Забини. Именно он и произнес заклинание. Чувствовал же Сириус, что не все так просто. Забини просто не показывался на глаза до последнего момента. Теперь же он со странным выражением в упор смотрел на гриффиндорца, сжимая в руках две волшебные палочки: свою и Сириуса.

— Спасибо, Фред, — весело сказал Люциус, даже не оглянувшись на спасителя.

Забини не ответил. Он все так же вглядывался в лицо гриффиндорца.

— Чего ты хочешь? — негромко спросил Сириус Блэк. Он понял, что все идет не по его плану, поэтому просто пытался протянуть время, лихорадочно ища выход из этой идиотской ситуации.

Люциус Малфой сделал еще пару шагов по направлению к гриффиндорцу.

— Я хочу услышать извинения.

— По поводу? — сделал непонимающее лицо Сириус. Малфой ждет признания? Сейчас ему!

Слизеринец недобро улыбнулся и подошел еще ближе. Теперь они стояли почти вплотную. Люциус подался вперед и прошептал на ухо Сириусу:

— Я пообещал себе сегодня, что ты будешь у меня в ногах валяться, вымаливая прощение.

Он сделал шаг назад все с той же жестокой улыбкой. Может быть, стоило промолчать? Но Сириус Блэк никогда долготерпением не отличался:

— Ты поторопился с обещанием, Малфой, — негромко, но четко произнес он.

Люциус Малфой все так же продолжал улыбаться, изучая лицо противника. Чертов гриффиндорский героизм. Ведь только идиот может предполагать, что ему удастся отвертеться. Блэк далеко не идиот, а все туда же. Героя из себя корчит. Но это ненадолго. У Люциуса большой арсенал действенных средств. Он какое-то время демонстративно разглядывал свои ногти, а потом поднял скучающий взгляд на гриффиндорца, всем видом показывая, что готов к процедуре извинений. Пауза затянулась.

— Ну, я жду, Блэк. Можешь начинать.

Люциус изучающе оглядел гриффиндорца с ног до головы. Ответный взгляд Сириуса ничем не уступил. Сириус Блэк был ниже Малфоя на полголовы, но его это не смущало. Да и здравый смысл подсказывал, что рост и сила могут иметь значение в выяснении отношений один на один. Сегодня же ему такая возможность явно не представится. Малфой вряд ли станет пачкаться.

Слизеринец вновь наклонился к гриффиндорцу. Его тихий голос резанул в самое сердце:

— Знаешь, когда она в постели со мной, она даже не вспоминает о тебе, с ее губ срывается мое имя.

В ушах Сириуса зашумело. Он понимал, что Малфой лжет. Такого просто не может быть. Этот самовлюбленный идиот просто все придумал. Ведь она любит его, только его. Да, но кому сейчас от этого легче? Слова Малфоя задели. Не потому, что Сириус поверил в них, нет. Просто эта фраза дала понять всю чудовищность ситуации. Ключевыми здесь были слова «она в постели со мной». Как бы ни бесился Сириус, чтобы ни говорила Нарцисса, реальность была очевидна. Она принадлежала этому… этому… Сириус затруднялся даже эпитет подобрать к Люциусу Малфою. Все его существо захлестнула ярость на слизеринца. Как же он его ненавидел! Хочет поиграть? Что ж, Сириусу уже, все равно, терять нечего.

Люциус Малфой сделал шаг назад и выжидающе посмотрел на гриффиндорца. Сириус глубоко вздохнул и отчетливо произнес:

Лицо Люциуса Малфоя пошло розовыми пятнами.

— Ты — труп, Блэк, — яростно прошипел слизеринец и сделал шаг в сторону.

Сириусу бы среагировать на этот внезапный жест, да вот не успел. Слишком увлекся разглядыванием следов ярости на самодовольной физиономии обычно спокойного слизеринца. Сейчас больше всего Сириусу хотелось задеть Малфоя. Вот и задел, на свою голову.

Два голоса за спиной слились в единый выкрик. Две вспышки света. Гриффиндорец не успел увидеть это, скорее почувствовал. Увернуться не хватило времени. Два луча от заклятий врезались в спину, швырнув Сириуса Блэка вдоль по коридору. Люциус Малфой предусмотрительный малый. Все было продумано до мелочей. Такое желанное расстояние до недавно еще спасительного поворота на лестницу, ведущую в уютный и светлый коридор, Сириус преодолел по воздуху за считанные секунды. Вот только этот путь не был путем к спасению. По-видимому, то ли Крэбб, то ли Гойл владел этим заклинанием чуть лучше — Сириуса швырнуло не по прямой, а немного в сторону. Он с грохотом врезался в доспехи, стоящие у стены, и те разлетелись на части, посыпавшись на пол грудой обломков. Забрало шлема отлетело в сторону, по пути чиркнув гриффиндорца по правой брови. Юноша почувствовал, как на лицо брызнула горячая кровь. Единственное, что он успел сделать — прикрыть голову руками. Но и это не помогло. Когда в ушах перестало звенеть, Сириус чуть пошевелился, пытаясь определить, что пострадало. Вывод был печальным. Не считая рассеченной брови, была, видимо, сломана правая ключица, да и ребра не позволяли глубоко вздохнуть. Юноша медленно, держась рукой за стену, встал на ноги, поднял руку и попытался стереть рукавом кровь с лица. Попытка видимого результата не принесла. Кровь все текла и текла.

— Ну, что, Блэк, — поинтересовался Люциус, подходя к жертве, — одумался?

Сириус шмыгнул носом и снова попытался утереть кровь. С тем же результатом. Люциус с усмешкой наблюдал за его попытками. Ему доставляло удовольствие видеть этого хваленного гриффиндорца раздавленным и растоптанным.

— А ведь я тебя предупреждал тогда в поезде. Почему ты не послушал? Не было бы сейчас никаких проблем. Не пришлось бы сейчас страдать. Бедненький, — Люциус скорчил сочувствующую гримасу. — Больно?

— Нормально, — откликнулся Сириус Блэк.

— Ты считал, что можешь безнаказанно прикасаться к моей невесте? Считал, что можешь заменить меня?

— Что ты, Малфой, разве тебя в чем-то заменишь? Особенно в сердечных делах. Ведь ни одна девушка в здравом уме к тебе по доброй воле не приблизится. Вот и остается с помощью папочки покупать молодую и красивую жену.

Полная яда речь гриффиндорца заставила Люциуса Малфоя сделать шаг назад. На его губах заиграла жестокая улыбка. Он резко отвернулся, собираясь уйти, и внезапно с разворота изо всех сил ударил Сириуса Блэка. Его кулак врезался в скулу гриффиндорца, заставив того вновь отлететь к стене и, сильно ударившись головой, сползти на пол. Видимо, тесные объятия с рыцарскими доспехами действительно не прошли для этого выскочки даром, раз он проследил такой откровенный удар. Люциус Малфой до этого дня никогда не действовал такими маггловскими способами. Для решения всех проблем с самого детства была волшебная палочка. Но сейчас… Этот гаденыш задел за живое. Ну все. Теперь пусть пеняет на себя.

Сириус пошевелился и, стиснув зубы, вновь начал медленно подниматься. Люциус с жестокой улыбкой ждал. Гриффиндорец встал на ноги, все так же держась за стену, снова утер кровь и посмотрел на Малфоя. Ненавидящий взгляд. Ярость. Злоба. Ну, ничего. Это ненадолго. У Люциуса правда богатый арсенал.

— Представляешь, Блэк. Тебе сейчас несладко. А теперь только подумай, каково будет ей. Ты же не думал, что я оставлю ее персону без внимания?

Люциус расплылся в улыбке, видя, как на глазах меняется выражение лица Сириуса Блэка. Исчез этот идиотский героизм. Появился безотчетный страх. Люциус кожей его чувствовал. Сириус Блэк открыл рот что-то сказать. Закашлялся. Люциус вежливо дождался, пока гриффиндорец чуть отдышится и сможет говорить. Он никуда не торопился. Моменты триумфа всегда опьяняют.

— Слушай, Малфой, — наконец просипел Блэк, — ну, мы же взрослые люди. Давай разберемся между собой, а?

В голосе гриффиндорца появились отчаянные нотки. Люциус Малфой был уверен, что никто до него не слышал мольбу в голосе Сириуса Блэка.

— Нет, Блэк, — улыбнулся слизеринец. — Об этом нужно было раньше думать.

— Малфой… Пожалуйста, не трогай ее. Она не виновата. Она ничего такого не делала.

— Да, только с тобой переспала.

Взгляд Сириуса заметался из стороны в сторону, словно ища поддержки. Вот только где он собирался ее найти? А Люциуса Малфоя захлестнула волна ярости. Ведь он не знал наверняка, что это Блэк. Он только предположил. Теперь все встало на свои места. Захотелось придушить гриффиндорца на месте, но Люциус решил еще немного поиграть.

— Послушай, — Блэк еще не отчаялся воззвать к благородству Малфоя. Знал бы он, как безнадежны его попытки. — Ну, она же совсем девочка. Ну, давай решим все сами, а? Делай что хочешь, только не причиняй ей вред.

— Ну, что ты, Блэк, — снисходительно проговорил Люциус. В этот момент Сириусу даже подумалось, что есть Надежда. Он уже не думал о себе. Только бы защитить ее, его маленькую девочку. — Разве я причиняю ей вред? Это делаешь ты.

Сириус снова стер кровь с лица и в отчаянии запустил руку в волосы.

— Решил поговорить по-другому? — улыбка коснулась тонких губ Малфоя.

Сириус кивнул:

— Я уже передумал. Теперь ваша общая с Нарциссой участь выглядит гораздо привлекательней, чем твое соло по вымаливанию прощения.

— Сволочь!

Сириус уже понял, что словами не поможешь. Он яростно бросился вперед с твердым намерением порвать Люциуса Малфоя на части. Ему бы, конечно, это удалось, если бы не Фред Забини, стоявший чуть в стороне. Он, казалось, даже не смотрел в их сторону, в отличие от Крэбба и Гойла. Но именно он отреагировал первым. Точно направленное заклинание отбросило Сириуса назад. Он вновь врезался спиной в стену и внезапно понял, что сам загнал себя в ловушку. Малфой усмехнулся и отошел за спины Крэбба и Гойла. Сириус в который раз за сегодняшний вечер с трудом поднялся на ноги. Он уже не обращал внимания на боль. Страх был сильнее боли. Страх за нее и злость от осознания собственного бессилия. Он виноват во всем. Он не должен был уступать ей тогда, должен был ее уберечь! Какой же он после этого мужчина? Кто он вообще после этого, если так подставил самого близкого человечка?!

Когда в него полетела первая вспышка света, Сириус даже успел увернуться. От второй тоже. Заклинания сыпались одно за другим. Юноша уже ничего не видел перед собой от огоньков, пляшущих перед глазами. Только сквозь стук крови, разрывающий барабанные перепонки, долетали смех и реплики слизеринцев. Наконец одно из заклинаний попало в колено. Жгучая боль, и нога подогнулась. Сириус упал на одно колено. Еще одна вспышка света врезалась в поврежденное плечо. Сириуса бросило на пол. Он понимал, что этого нельзя было допускать, что это конец. Но сделать уже ничего не мог. Единственное, что оставалось: свернуться калачиком и закрыть голову руками. А заклинания все летели и летели, подбрасывая его, швыряя, ломая и разбивая.

Сколько это длилось, Сириус не знал.

— Хватит, Люциус!

— Может, круцио напоследок?

Добрый мальчик. И жесткий ответ Малфоя:

— Совсем сбрендил? Датчики же сработают.

Сириус почувствовал, как кто-то пинком переворачивает его на спину. Он не стал открывать глаза и отнимать руки от головы. Он в этот миг даже не чувствовал боли. Было какое-то тупое безразличие. Организм держался долго, но ведь ничто не беспредельно. Вот и сознание Сириуса шагнуло за такой предел, из которого можно было наблюдать все словно со стороны.

— Если ты еще раз приблизишься к ней, все повторится. И с ней тоже.

Сириус почувствовал, как его отбросило от пинка в плечо.

Люциус Малфой отошел. Его место занял кто-то другой. Они что так всем факультетом ему свое расположение выказывать будут?

— А я ведь предупреждал тебя, Блэк, — тихий голос Фреда Забини ворвался в гаснущее сознание. Что-то упало на пол рядом с гриффиндорцем.

Волшебная палочка. Забини вернул ее. Даже не сломал. Да и пинка не последовало.

Слизеринец отошел, а Сириус с трудом отвел руку от окровавленного лица и зашарил по полу в поисках палочки. Ослабевшие пальцы наткнулись на спасительницу. Сириус с трудом открыл глаза. Он почти ничего не видел, все застилала кровь. Но там, вдалеке, мелькали четыре ненавистные фигуры. Юноша сжал палочку, и тут, затаившаяся было боль, ринулась заполнить каждую клеточку избитого тела. Спины слизеринцев резко поплыли в сторону, и он погрузился в спасительную пустоту.

* * *

Фрида Забини стояла в одном из коридоров и смотрела в глаза Ремусу Люпину. Они вот уже минут сорок обсуждали инцидент между пятикурсницей Когтеврана и ее ровесником из Гриффиндора. Эту парочку застала профессор Макгонагалл за «занятием, которому не место в школьных стенах». Так мягко назвала это декан Гриффиндора. Завтра должно было состояться собрание по этому поводу, и Фрида с Ремусом решили выработать какую-то линию поведения, так как ответственность ложилась на старост.

— Ну, я предлагаю не очень давать их в обиду. Просто, я считаю, что это не повод для исключения. Тем более, на их месте мог оказаться кто угодно, — устало потирая переносицу, излагал свое видение проблемы староста Гриффиндора.

— Да, но не в кабинете же, — многозначительно приподняла бровь девушка.

— Ну, — Люпин развел руками, частично признавая поражение.

В этот миг из-за угла вынырнула компания слизеринцев. В воздухе словно зазвенели натянутые струны.

Фрида мельком взглянула на Люциуса Малфоя. Тот ответил равнодушным взглядом. Только… Что-то в нем было не так. Какой-то лихорадочный блеск в глазах. Фрида перевела взгляд на его спутников. Крэбб и Гойл чему-то ухмылялись и возбужденно перешептывались, но сильнее всех поразил Фред. Как-то его сосредоточенный вид не вязался с общим настроением компании. Да и в его лице было что-то такое… Он мельком взглянул на сестру и уставился на Ремуса Люпина так, словно до этого никогда не видел их вместе. Люциус тоже задержал взгляд на старосте Гриффиндора. Только в его глазах мелькнуло… торжество? Фрида ничего не понимала, только чувствовала, как безотчетный страх закрадывается в душу. Что-то произошло. Что-то плохое.

— Я догоню, — вдруг бросил Фред компании.

Люциус, не поворачивая головы, кивнул, и слизеринцы продолжили путь. Фред Забини остановился напротив Ремуса Люпина и какое-то время просто его разглядывал, словно решал для себя какой-то вопрос.

— Фред, в чем дело? — подала голос девушка, однако брат на нее даже не оглянулся.

Вместо этого он резко произнес:

— Люпин, на пару слов.

— Фред! — Фрида схватила брата за рукав. Ей совсем не нравился такой поворот.

— Да не съем я его! Просто пару слов скажу! — рявкнул Фред на сестру. Фрида замерла, не веря своим ушам. Он никогда не повышал на нее голос. Девушка молча шагнула назад и перевела взгляд на Ремуса.

Гриффиндорец перехватил ее взгляд и ободряюще улыбнулся. Потом двинулся за Фредом, который отошел на несколько шагов.

Люпин тоже чувствовал, что что-то не так. Он, в отличие от Фриды, не ощущал угрозы со стороны Фреда Забини. Дело был в чем-то другом.

— Ну? — нарушил затянувшуюся паузу Люпин.

— Западный коридор. Второй этаж. Поторопись.

Фред больше ничего не добавил, развернулся и быстро пошел прочь в ту сторону, куда отправились его друзья.

Ремус Люпин несколько секунд смотрел ему вслед, а потом сорвался с места и опрометью бросился по коридору.

— Рем! Ремус, подожди, — Фрида побежала за ним. — Рем, что произошло?

На одном из поворотов Ремус Люпин чуть притормозил и обернулся к девушке.

— Прости, мне нужно срочно уйти. Мы потом договорим.

— Я с тобой, — побелевшими губами произнесла Фрида.

Люпин отрицательно покачал головой и, прыгая через несколько ступенек, понесся вниз по лестнице. Фрида решила наплевать на то, что ей туда нельзя. Это было связано с Фредом. Это было связано с Люциусом, с Ремом, и еще, Мерлин знает, с кем.

Ступеньки… Ступеньки… Полутемный коридор… Фрида заметила, что Ремус, который прилично обогнал ее, внезапно упал на колени и часть пути просто проехал по полу. Увидев то, как он схватился за голову, Фрида почувствовала, как ноги подкосились. Случилось что-то страшное. Что-то непоправимое. Она подумала, что вот-вот упадет, но вместо этого побежала еще быстрее. Приблизившись к гриффиндорцу, она поняла, что шокировало его. Девушка негромко вскрикнула и остановилась.

Люпин обернулся на ее возглас, но ничего не сказал. В его глазах был такой ужас, что Фрида решила отложить малодушный обморок до лучших времен. Вместо этого она опустилась на колени рядом с Ремусом и посмотрела на человека, лежавшего на полу. Она ни за что не узнала бы в нем Сириуса Блэка. Это не может быть он. Это…

— Сириус, — лихорадочно прошептал Рем, пытаясь пальцами нащупать пульс на шее друга. — Сириус… Черт!

— Энервейт!

Сириус вздрогнул, застонал и открыл глаза.

Его губы пошевелились, но сказать он ничего не успел. Тихий стон, и он снова погрузился в беспамятство.

— Рем, садист чертов, — прошипела Фрида. — Чему вас только учат?! Ты же видишь, в каком он состоянии!

Она оттолкнула Люпина, который послушно отодвинулся. Фрида достала из кармана белоснежный платок и стала осторожно отирать кровь с лица Сириуса Блэка. Рассеченная бровь, разбитые губы. Что же они с ним сделали? Фрида всхлипнула. Люпин взглянул на нее. Он понимал, что что-то нужно сделать. Вот только внезапно растерялся. Все, на что его хватило, это сжать ледяные пальцы Сириуса и молиться про себя, чтобы все обошлось.

Фрида достала волшебную палочку и начала произносить обезболивающие заклинания. Люпин понял ее маневр. Она не лечила, — это было слишком опасно, ведь ни один из них не смог бы справиться с такими травмами. Поэтому девушка просто снимала боль. Через несколько мгновений она направила палочку на лицо Сириуса и прошептала оживляющее заклинание.

Юноша снова чуть дернулся и тут же застонал.

— Совсем снять боль невозможно, — тихо сказала Фрида Люпину. — Но так он хоть чуть-чуть продержится.

Сириус вытащил свои пальцы из руки Люпина и дотронулся до виска. Чуть сморщился и открыл глаза:

— Привет, — сказали Фрида и Рем в один голос.

— И вам, — прохрипел Сириус.

— Тебе нужно в лазарет, — сдавленно прошептал Люпин.

— Нет, никто не должен знать.

— Да? И как же ты это объяснишь всем? — приподняла бровь Фрида.

— С лестницы упал, — в один голос ответили гриффиндорцы.

Девушка фыркнула.

— Да уж. Лестница попинала тебя всеми ступенями.

Она решительно поднялась с пола и направила на Сириуса волшебную палочку.

— Лунатик! — взмолился Сириус. — Не вздумай ей позволить, слышишь!

Он резко дернулся, но зажмурился и сквозь зубы застонал.

Девушка взмахнула палочкой и милосердно погрузила его в забвение.

— Ему нужно в лазарет, — твердо сказала она.

— Да, — Ремус тоже встал. — Спасибо.

Люпин наколдовал носилки, и они осторожно переложили израненного Сириуса на них.

— Спасибо, Фрида, — повторил юноша. — Я дальше сам.

— Нет, уж. Я тебя не оставлю.

Люпин не стал спорить. Он ломал голову над тем, как им добраться до лазарета. К его удивлению, Фрида что-то прошептала, и носилки стали невидимыми.

Люпин приподнял бровь.

— Здорово. Где ты этому научилась?

Фрида не стала говорить, что этому трюку научил ее светловолосый юноша с глазами цвета осеннего утра. Тот самый юноша, который сейчас явился причиной такого состояния Сириуса Блэка.

Их маленькая процессия двинулась по коридору.

— Рем, — нарушила тишину девушка, — а почему Сириус назвал тебя Лунатиком?

Люпин споткнулся и какое-то время помолчал. Когда он заговорил, голос прозвучал глухо.

— Это такая старая игра.

Фрида не стала больше ничего спрашивать. У каждого из них были свои секреты.

В лазарете с мадам Помфри чуть не случился удар, когда она увидела пациента.

— Блэку нужно выписать персонального телохранителя, который будет оберегать его от всех лестниц в Хогвартсе, — проворчала она. — Мистер Люпин, помогите мне его раздеть. Мисс Забини, вы свободны.

Фрида медленным шагом вышла из-за ширмы. Она не удержалась и оглянулась. Ремус как раз стягивал свитер с Сириуса Блэка. Фрида прижала ладонь к губам, чтобы сдержать крик. Все его тело было покрыто страшными синяками. Словно кто-то вымазал его в иссиня-фиолетовую краску. Девушка зажмурилась, а потом опрометью бросилась прочь из лазарета. Слезы душили ее. В голове не желало укладываться, что кто-то способен на такое. Да еще не просто кто-то. Фред. Милый Фред, которого она знала с самого детства. Добрый и веселый мальчишка, который никогда не обижал ее. Ни разу за все семнадцать лет. Да, он попал в Слизерин. Ну и что с того? Он ее брат! Он не может быть жестоким. Он — это часть ее. Неужели настолько страшная часть? Фрида остановилась посреди коридора, прижала ладони к ушам и крепко зажмурилась. Она не хотела принимать это. А еще… он. В глубине души она всегда знала, что он способен на многое. Но с ней он всегда был другим. Она видела другую сторону Люциуса Эдгара Малфоя. Только она и больше никто. Оказалось, этого недостаточно. Оказалось, что эта светлая сторона была слишком хрупка. Если с Сириусом что-то случится — это будет ее вина. Она своими словами сломала и разбила того Люциуса Малфоя. Этот же жестокий человек был незнакомым и пугающим. И это она сделала его таким. А ведь можно было все изменить. Можно было шагнуть через предрассудки и сомнения, довериться сердцу, которое кричало: «Помоги ему!», довериться его взгляду, который молил о Надежде. Она же оттолкнула его, разрушила. Теперь другие пожинали плоды. Фрида закрыла лицо руками.

* * *

Люциус Малфой вошел в гостиную Слизерина. Крэбб и Гойл свернули к компании шестикурсников, Люциус же прямиком направился в ту сторону, где сидели Снейп и Нарцисса. Они, кажется, до сих пор не разговаривали. Вот и сейчас сидели на разных концах дивана, оба что-то читая.

Люциус подошел к ним:

— Привет, — весело произнес он.

Снейп вскинул голову и что-то пробубнил в ответ, а потом снова уткнулся в книгу.

Нарцисса тоже подняла голову. Ее взгляд задержался на его лице. Она пристально всматривалась, словно что-то искала, что-то чувствовала.

Люциус нагнулся и, взяв ее за локоть, потянул вверх.

Девушка послушно встала.

— Пойдем ко мне? — в его голосе не было приглашения, и девушка это поняла.

Она закрыла учебник и послушно последовала за ним. Люциус пропустил ее вперед и закрыл дверь, подумал и наложил на дверь заклятие.

Нарцисса нервно проследила за его маневром.

Юноша приблизился к ней. Час расплаты. Сладкий час.

Нарцисса настороженно смотрела на жениха. Лихорадочный блеск в его глазах пугал. Что-то произошло. Или он просто пьян, или…

Додумать она не успела, Люциус резко притянул ее к себе и впился в губы жестким поцелуем. Нарцисса попыталась отстраниться, но он не позволил. Он целовал ее яростно и почти жестоко. Сердце сжалось от предчувствия беды. После той их первой ночи у него больше не наблюдалось взрыва нежных чувств к ней, и ее это вполне устраивало. Сейчас же…

— Что-то случилось?

— Просто ты как-то странно себя ведешь.

— Что тебя так удивляет? То, что я целую собственную невесту?

Он снова притянул ее к себе. Резкий рывок за воротник ее рубашки, и пуговицы полетели в стороны.

— Люциус! — испуганно воскликнула Нарцисса.

То, как он произнес это «милая», убило всякую надежду на то, что все хорошо, и ей просто показалось.

— Представляешь, — как бы между прочим заметил Люциус, — Сириус Блэк такой неловкий.

Нарцисса похолодела. Вот оно что. Даже его поцелуй не пугал так, как эти простые слова.

— Что ты с ним сделал? — слабым голосом спросила она.

— Ну что ты! Я с ним ничего не делал.

Он провел рукой по ее волосам, почти нежно. Почти…

— Это сделала ты.

— Люциус! — нервы не выдержали, и голос сорвался. — Люциус, что с ним случилось?

— Знаешь, — голос Люциуса Малфоя стал ледяным, — когда спишь с чужими женщинами, фантастическая неловкость приобретается. Вот и твой ненаглядный Блэк повадился с лестниц падать. Наверное, голова все время не тем занята, вот под ноги и не смотрит.

— Люциус, что ты говоришь? Причем здесь Сириус? — лихорадочно зашептала Нарцисса, хватаясь за воротник его рубашки. Люциус позволил ей это. Он даже чуть подался вперед, прислонившись лбом к ее лбу и кивая на каждое ее слово, будто со всем соглашался. — Ну, причем здесь это? Все это было миллион лет назад. Это было до тебя. Это… Это… Это лишь мимолетное увлечение. Это ничего не значило. Люциус, зачем тебе это?..

— Миллион лет назад, — согласно кивнул Люциус. — Мне это совершенно незачем.

Нарцисса закивала в такт его словам. Люциус улыбнулся и провел большим пальцем по ее губе.

— Конечно, мне не стоит обращать на это внимания. Мне совсем не стоит обращать на это внимание. Тем более, вы ведь не видитесь сейчас, правда?

Его шепот был так нежен.

— Конечно, не видимся.

— Точно. И он совсем не виноват.

— Не виноват, — эхом откликнулась девушка.

— Странно, а он говорил совсем другое. «Она же еще совсем девочка… Делай, что хочешь, только не причиняй ей вред…» Все-таки стоило заставить его ползать на коленях. Он бы стал. Ради тебя стал бы.

Нарцисса шарахнулась, как от удара хлыстом.

— Сволочь! — выкрикнула она и попыталась ударить по этой самодовольной физиономии. Люциус ловко перехватил ее руку и сильно сжал, заставляя девушку зажмуриться от боли и бессилия.

— Надо же. Вы даже одни и те же слова и методы применяете. Я ведь предупреждал, что узнаю. Я всегда все узнаю. Ты думала, что сможешь спокойненько встречаться с этим ублюдком за моей спиной? А в этот понедельник решила попробовать? Ну что ж попробовала. Теперь пеняй на себя. И когда увидишь в следующий раз его издали, подумай о том, что это твоих рук дело. Каждая минутка его боли и каждая капелька его крови — это все ты.

Нарцисса слушала его, не открывая глаз. Из-под плотно сжатых век ручьями текли слезы. Слезы злости, страха за него, обиды, унижения… Она даже не стала сопротивляться, когда Люциус грубо притянул ее к себе.

Светловолосый юноша лежал на смятой постели, глядя в белый потолок. Его рука перебирала серебристые пряди волос, лежащей рядом девушки. Люциус скользнул взглядом по ее свернувшейся в комочек фигурке. Он ничего не говорил ей, просто молчал. Пьянящее чувство собственного триумфа и собственной власти куда-то делось, оставив вместо себя пустоту и неприятный осадок. Люциус не понимал причины такой перемены. Откуда ему было знать, что какие-то светлые ростки, посеянные в его душе еще девушкой с глазами цвета Надежды, сейчас из последних сил боролись за что-то доброе и светлое внутри него. Год от года эта борьба станет все слабее и незаметнее, но сегодня душу Люциуса наполнил стыд, поэтому он не мог выдавить из себя ни слова.

Молчала и Нарцисса. Она невидящим взглядом смотрела на прикроватную тумбочку. Слез уже не было.

Была щемящая пустота, которая вытеснила даже страх. Она виновата. Она, глупая, хотела его обмануть. А он узнал. Он всегда все узнает. Перед глазами всплыло лицо Северуса Снейпа, искаженное гримасой ненависти к гриффиндорцу.

Нарцисса скользнула рукой по своему обнаженному плечу в поисках одеяла. Она почувствовала внезапный озноб. Рука Люциуса заботливо укрыла ее. Нарцисса закусила губу, почувствовав во рту привкус крови. В ушах отчаянно звенело. Этот звон был похож на тот, который она слышала в первый учебный день на платформе 9 и ¾. Тогда ее душа со звоном разбилась на тысячи осколков. Сейчас за ней последовала Надежда. Острые края несбывшихся желаний больно резали сердце. Уже ничего не будет. Не будет этого сказочного следующего года, который она так ждала, не будет даже простых бесед с ее любимым мальчишкой. Не будет ничего. Будет лишь этот странный человек, чья жестокость смешивается с непонятной нежностью.

* * *

Сириус Блэк с трудом открыл глаза. Его взору тут же предстал белый больничный потолок. Ну, «предстал» — это громко сказано. Потолок был сегодня на редкость несговорчив и никак не желал стоять на месте. Он все время вертелся, крутился и ускользал то в одну, то в другую сторону. Сириус осторожно перевел взгляд ниже. Рядом с его кроватью сидела девушка и читала какую-то книгу. Глядя на ее склоненную голову, Сириус тут же вспомнил пробуждение в лазарете год назад, когда он так же очнулся перед Рождеством после очередной ночной вылазки. Тогда у его кровати тоже сидела девушка и тоже листала какой-то учебник. Только совсем другая девушка. Сириус зажмурился. Нестерпимо захотелось вернуться на год назад. Туда, где все было просто и легко. Он снова открыл глаза и, пошевелившись, попытался подать голос. Попытка оказалась неудачной. Причем во всех отношениях. Голос отказался выполнять свои прямые обязанности, а неосторожное движение тут же отозвалось болью в каждой клеточке измученного тела. Сириус едва не застонал. Он чувствовал себя так, словно по нему проехался «Хогвартс-экспресс».

— Сириус! — тут же отреагировала на его пробуждение Лили Эванс. Она соскользнула со стула и опустилась на колени у изголовья его кровати. Ее прохладные пальцы осторожно коснулись его щеки.

— Как ты?

— Воды дай, — прохрипел Сириус.

Лили тут же схватила с тумбочки стакан с водой и помогла ему приподнять голову. Сириус сделал несколько глотков и в изнеможении откинулся на подушки. Несколько секунд он пытался отдышаться даже после такого мизерного усилия.

Наконец он открыл глаза и тут же встретился с встревоженным взглядом зеленых глаз.

— Привет, — попытался улыбнуться он.

— Привет, — прошептала девушка. — Ты как?

— В норме, — соврал Сириус. — Что говорит мадам Помфри?

— О! — Лили закатила глаза. — Она в ужасе. У тебя сломано четыре ребра, сотрясение мозга, перелом ключицы…

— Стой. Основной смысл я уловил. Когда она меня выпустит?

— Сириус, ты с ума сошел? Какое выпустит! Ты почти сутки провалялся без сознания.

Лили многозначительно кивнула.

— Блин, — Сириус устало зажмурился, потом еле слышно проговорил. — Что нового в наших джунглях?

— Да ничего особенного. Мы за тебя очень волновались. Мы сидели с тобой по очереди. Все ждали, когда же ты очнешься. Ой! — Лили вскочила на ноги. — Мадам Помфри просила сразу ее позвать, когда ты придешь в себя.

— Подожди, пять минут ничего не решат. Как ребята? Кто вам рассказал?

— Нам сообщил Рем.

— Что он сказал?

— Угадай с трех раз. Все лестницы Хогвартса просто ополчились против несчастного Сириуса Блэка.

Юноша чуть улыбнулся и тут же сморщился от боли в разбитой губе.

— О! — в голосе Лили появилось небывалое вдохновение. — Он очень правдоподобно изображает из себя домового эльфа вот уже второй день.

Сириус удивленно посмотрел на нее.

— Стучится головой о стену со словами «это все я виноват. Я не должен был оставлять его одного».

Сириус невольно улыбнулся.

— Ерунда. Я сам просил меня не ждать.

— Да. Я попыталась ему объяснить, что это не его вина.

— И?

— Он через какое-то время с этим согласился и резко сменил тактику. Вчера к десяти вечера виноватой во всем оказалась я, потому что он так торопился ко мне, что бросил лучшего друга и, если бы я не настаивала на том, что мы должны больше времени проводить вместе, ничего бы не случилось.

— Старина Джеймс Поттер. Он никогда не изменится.

— Ой, не каркай. Я с ума так скоро сойду.

— Я договорилась с Макгонагалл о переносе твоего зачета. Мадам Помфри сказала, что тебе пока нужен полный покой и никаких волнений и нагрузок.

— Спасибо.

— Сириус, — девушка вновь опустилась на колени у кровати и посмотрела ему в глаза, — что на самом деле произошло?

— Я упал с лестницы.

Лили подняла лицо к потолку. Несколько секунд просидела так, а когда вновь посмотрела на него, в ее взгляде горела ярость.

— Ты когда-нибудь повзрослеешь или нет? Так нельзя. За последние несколько месяцев ты уже черте-какой раз в лазарете.

— Лили, слушай, у меня башка на части разламывается. Давай ты повоспитываешь меня в следующий раз.

Девушка раздраженно передернула плечом и встала на ноги:

— Я за мадам Помфри.

— Подожди, — окликнул ее юноша. — Мне нужно кое-что спросить.

Лили обернулась, всем своим видом показывая, что очень торопится уйти. Она всегда очень демонстративно сердилась.

— Ты… видела сегодня… Нарциссу Блэк? — собравшись с духом, выпалил Сириус.

— Лили! — оборвал ее Сириус. — Мне противопоказаны волнения, помнишь?

Девушка решительно отвернулась к нему спиной, давая понять, что она уходит.

— Лил, пожалуйста. Еще пять минут.

Она обернулась. Она никогда не могла ему отказать. Как можно отказать синеглазой мечте?

Лили вернулась к его постели и присела на краешек стула.

Сириус осторожно протянул руку и коснулся ее пальцев. Лили опустила взгляд к их рукам. Белоснежная повязка. Из-под нее торчали только кончики его пальцев, которые сейчас осторожно касались ее ладони. Лили почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы.

— Ты видела ее сегодня?

Как редко в его голосе появлялись такие серьезные и искренние нотки. Обычно в нем сквозило бесшабашное веселье.

— На завтраке я не была, — тихо проговорила девушка, не поднимая головы, — а на обеде ее не было.

Сириус судорожно вздохнул. Лили подняла на него взгляд. Он смотрел куда-то в район ее плеча. Девушка в который раз позавидовала этой ненавистной Нарциссе Блэк. Да, у Лили был Джеймс. Замечательный, красивый, веселый, один из самых заметных мальчишек в школе. Вот только… пошел бы Джеймс ради нее на то, на что пошел ради той Сириус Блэк?

Лили знала Сириуса почти шесть лет. Они с Джеймсом всегда были самыми заметными и яркими с их курса. Но при всем при этом они очень отличались друг от друга. Лили долго не могла понять чем, а однажды это стало очевидно. Джеймс Поттер курса с третьего старался произвести на нее впечатление. Он постоянно оказывал ей какие-то знаки внимания, пытался покрасоваться. Сириус же… Он никогда не стремился намеренно привлечь внимание кого-то из девчонок. У него оно и так всегда было. Он притягивал, он околдовывал, причем без всякой магии. У Лили был Джеймс. Она его любила. Любила… Или… Они всегда были рядом. Лили несколько лет наблюдала за романами Сириуса Блэка. У него было много девушек, и девушки эти часто менялись. Лили в тайне жалела глупышек. Сама бы она никогда не пошла на такое: короткий и бурный роман, а потом вздыхать, переживать, страдать. Это вызывало сострадание. И еще где-то рядом всегда была злость, потому что, подобно кораблю, который непременно возвращается в родную гавань, Сириус Блэк всегда возвращался к ней. К этой странной и непонятной, к той, которая заставляла его страдать, делать глупости, сходить с ума. У него было все, что он только мог пожелать, но ему нужна была только она. Лили не могла понять такой несправедливости. Так не должно быть. Это неправильно. Но так было.

Девушка вздохнула. Она завидовала. Она безумно завидовала той, другой.

— Я могу чем-то помочь? — все-таки не удержалась она.

Он чуть вздрогнул и перевел взгляд на ее лицо. Несколько секунд помолчал, а потом произнес:

— Узнай, пожалуйста, что с ней. Для меня это очень важно.

Лили кивнула. Затем потянулась вперед и легонько поцеловала его в щеку, как раз в темно-фиолетовый подтек на скуле.

— Поправляйся, ладно? — тихо проговорила она.

— Обязательно, — пообещал Сириус Блэк. Он всегда старался выполнять свои обещания.

Лили встала и направилась к выходу. Уже задергивая ширму, она обернулась.

— Спасибо, Солнечный человечек, — с улыбкой произнес Сириус.

Девушка кивнула и задернула ширму. Никто, кроме него, не называл ее «Солнечным Человечком». Ей безумно нравилось это прозвище. Была в нем какая-то трогательность и Надежда на что-то необыкновенное. Лили медленно шла по коридору. Интересно, а как он называет ее?

* * *

Нарцисса Блэк сидела в комнате девушек шестого курса на своей кровати и листала старый альбом с колдографиями. Она не плакала, она не жалела. Она просто вспоминала. Альбом подходил к концу. История ее жизни. История их жизни в черно-белых колдографиях, в обрывках фраз, нацарапанных напротив снимков. Страница за страницей она приближалась к финалу. Вот и последние снимки.

Начало прошедшего лета. Тогда еще не было Люциуса, не было семейных обязательств. Обычный маггловский пляж. В тот день она соврала матери, что едет к Белинде, а на деле они воспользовались портключом и рванули на обычный пляж. Вокруг была толпа магглов, но их это не волновало.

Нарцисса посмотрела на снимок. Сириус Блэк сидит спиной к камере на корточках на берегу моря и что-то старательно выводит на песке. Из одежды на нем только шорты, причем стараниями Нарциссы насквозь мокрые. За несколько минут до этого он пытался затащить ее на мелководье, и Нарцисса ловко подставила ему подножку. Правда, он, падая, прихватил ее с собой, но это уже мелочи. От капелек воды на его плечах отражаются солнечные блики. Он то и дело убирает мешающую челку с глаз.

Как же хотелось вернуть этот беззаботный день! Ведь тогда она могла подойти к нему, дотронуться до него. Она могла… Но тогда она не ценила эти сказочные мгновения. Впереди была вся жизнь. Так тогда казалось…

Нарцисса кончиками пальцев провела по колдографии. Вот-вот он встанет, и на песке останется ее имя, которое вскоре смоет набежавшая волна. Так время сотрет ее саму из его жизни.

В дверь требовательно постучали. Нарцисса никак не отреагировала. Стук повторился. Нарцисса снова проигнорировала его. Видеть никого не хотелось.

— У тебя уши заложило? — крикнула из ванной комнаты Белинда. — Стучат.

Нарцисса со вздохом закрыла альбом и спрятала его в тумбочку. Потом встала с кровати, попыталась надеть тапки, но один никак не желал занимать свое законное место, девушка сердито пнула его и, как была, просто в носках, направилась к двери. Она дернула резную ручку. Дверь отворилась. На пороге стоял… Люциус Малфой.

— Привет, — слегка нервно произнес он.

— Привет, — кивнула Нарцисса.

Они расстались сегодня утром, так и не сказав друг другу ни слова. И вот теперь он здесь.

— Войти можно?

Нарцисса отступила в сторону, впуская его в комнату.

— Привет, Люциус, — раздался из ванной голос Белинды, и ее ладонь, показавшись из приоткрытой двери, помахала в воздухе.

— Привет, — крикнул юноша в ответ.

— Это тебе, — внезапно произнес он, протягивая Нарциссе алую розу. — Ты ведь любишь розы?

— Спасибо, — девушка протянула руку, осторожно беря цветок, чтобы не уколоться.

— У нее нет шипов, — предупредил ее беспокойство Люциус. — Я специально такую сделал, чтобы не кололась. Нравится?

— Да. Она красивая.

Нарцисса подошла к кровати, взяла свою волшебную палочку и наколдовала вазу с водой. Поставила в нее цветок и пристроила всю композицию на тумбочке, про себя пообещав, что, как только Люциус выйдет, она вышвырнет это убожество к чертовой матери.

— Пойдем поедим? Время ужина.

Нарцисса повернулась к нему, несколько секунд просто смотрела, потом, пожав плечами, направилась к выходу.

Он выразительно посмотрел на ее ноги.

Нарцисса только заметила, что она в одних носках. Девушка присела на кровать и быстро натянула башмачки. Завязывая шнурки, она боковым зрением видела, что он направился к ней.

Когда она выпрямилась, то увидела протянутую руку. Девушка приняла ее и поднялась с кровати.

Внезапно Люциус Малфой притянул ее к себе и крепко обнял.

— Нарцисса, пожалуйста, не давай мне повода причинять тебе зло. Хорошо?

Забавный человек. Без всякой логики. Нарцисса усмехнулась ему в плечо и кивнула. Он поцеловал ее волосы.

Они вошли в главный зал, держась за руки. Первое, что отметила Нарцисса, это отсутствие Сириуса за столом Гриффиндора. Ну, этого и следовало ожидать. Главное, он жив. Так сказал Люциус. Вряд ли он стал бы врать. Второе, злой взгляд Лили Эванс, которая пулей вылетела из зала при их появлении. Нарцисса проследила за гриффиндоркой, и ей овладело тупое безразличие. Ей правда на все наплевать. И на всех. Девушка заняла свое место за столом. Люциус заботливо наполнил ее тарелку. Нарцисса послушно взяла вилку и начала есть. Только через несколько минут она поняла, что ест запеченные грибы, которые с детства терпеть не могла. Она отложила вилку. Взгляд зацепился за Северуса Снейпа, выходящего из зала. Апатии как не бывало.

— Люциус, я пойду. Мне еще нужно кое-что сделать.

Юноша кивнул в ответ. Она легко коснулась губами его щеки и быстрым шагом направилась к выходу. Путь до гостиной Слизерина она проделала почти бегом.

В гостиной было пусто. Только пара каких-то второкурсниц. Нарцисса не обратила на них внимание. Ее цель сидела напротив камина. Северус что-то писал, ссутулившись в кресле и пристроив пергамент с письменными принадлежностями на журнальном столике.

Девушка решительно подошла к нему.

Взмах рукой и книги, лежавшие на столе, разлетелись в разные стороны. Юноша подскочил от неожиданности и непонимающе уставился на подругу.

— Ты что?

— А ты не знаешь? — недобро прищурилась Нарцисса.

— Не знаю, — в конец растерялся Снейп.

Девушка схватила наполовину исписанный пергамент и начала яростно рвать его на мелкие кусочки. Северус Снейп в оцепенении наблюдал за тем, как его домашняя работа превращается в маленькие клочки бумаги. Нарцисса подкинула обрывки вверх, и они осыпались дождем не застывшего юношу.

— Я тебе этого никогда не прощу! — прошипела девушка.

Северус еще попытался в чем-то разобраться.

Но его голос лишь усилил ее гнев. Она яростно скинула со стола чернила и оставшиеся книги. Стеклянный тюбик хлопнулся о стену, и капли чернил разлетелись во все стороны. Не миновали они и Снейпа. Нарцисса уперлась руками в стол и приблизила свое лицо к его.

— Что? Отомстил Сириусу Блэку? Да? Счастлив? А то, что сделал это за мой счет? Это ерунда, да? То, что я верила тебе? Я, как дура, защищала тебя все эти годы. Я единственная, кто нормально к тебе относился. Я пыталась всем доказать, что ты хороший. А ты… Правы были гриффиндорцы. Все правы. Ты заслуживаешь всего этого. Даже большего заслуживаешь.

Ее лицо исказила гримаса ненависти.

— Я проклинаю тот день, когда села с тобой за одну парту!

Слезы ярости все-таки брызнули из глаз, как она ни старалась их сдержать. Девушка развернулась и бросилась вверх по лестнице.

Северус Снейп еще несколько минут сидел неподвижно, побелевшими пальцами сжимая подлокотники кресла, а потом сорвался с места и, оттолкнув многострадальный столик, рванул к выходу. Он не обращал внимания на ропот второкурсников, на то, что расталкивает мебель и входящих в гостиную людей.

* * *

По полупустым коридорам Хогвартса изо всех сил бежал подросток. Со стороны могло показаться, что он торопился, как минимум, на пожар. Куда же бежал этот человек?

Северус Снейп свернул в очередной коридор. Он уже не мог сказать, сколько их сегодня было на его пути. Сумрачный коридор заканчивался тупиком. Северус даже не притормозил перед стеной. Он со всего размаху врезался в холодный камень плечом, изо всех сил ударил в него ладонями. Раз, другой, третий. Камень ничем не ответил. Ему было все равно. Северус развернулся к стене спиной и сполз вниз. Он сел на пол, уткнулся лбом в колени, и из его глаз брызнули… слезы. Сколько же он не плакал?

Последний раз это было больше пяти лет назад. В тот самый первый учебный день в Хогвартсе. Тогда к нему прицепилась компания таких же первокурсников, которые впоследствии попали в Гриффиндор. Северус не помнил, с чего тогда все началось, но закончилось тем, что над их шутками в его адрес потешалось полплатформы. Он попытался ответить. Но достойно не смог. Из-за своей болезненной застенчивости ему было проще спрыгнуть с Астрономической башни, чем сказать что-то при большом скоплении людей. После в поезде он горько ревел, вспоминая их идиотские шутки. А потом был первый урок зельеварения. Эта дурацкая компания снова к нему привязалась. Он, к своему ужасу, почувствовал, что к горлу вновь подступают предательские слезы. Если не все видели его позор на платформе, то в тот день он имел неплохой шанс повторить все на бис. И вот, когда уже не оставалось никаких сил терпеть насмешки, над его головой раздался звонкий голосок:

— Привет, здесь свободно?

Он поднял голову и увидел светловолосую девочку, похожую на сусального ангела. Северус не поверил своим глаза и в первый момент посчитал это очередным подвохом. Но все-таки кивнул на ее вопрос. Девочка села на соседний стул, обернулась на хохот, раздающийся за гриффиндорским столом, и какое-то время туда смотрела. Снейп подумал, что сейчас она тоже начнет смеяться или, что еще хуже, пересядет за другую парту. Девочка не сделала ни того, ни другого. Когда она обернулась, на ее лице читалась досада.

— Не обращай внимания на этих придурков, — посоветовала она. — Меня, кстати, Нарцисса зовут.

Ее хрустальный голосок остановил глупые слезы. В тот момент оказалось, что не все в мире так плохо. Появилась она, и плакать стало незачем. Пять с половиной лет. Долгих пять с половиной лет она была рядом. И все это время несчастья обходили Северуса стороной. Она словно отталкивала зло, отражала его за неведомый передел. Мелкие неурядицы казались таким незначительными по сравнению с тем, что она рядом. То, что он чувствовал к Нарциссе все это время не поддавалось описаниям, не находило определения. Только две девушки вызывали столько эмоций. Лили — запретная сказка, Девочка-Мечта, Девочка-Боль. И удивительный белокурый ангел — Девочка-Надежда, Девочка-Вера, Девочка-Жизнь. Когда она была рядом, все получалось, все удавалось.

Слезы все текли и текли по щекам. Северус яростно вытирал их рукавом. Он смутно начинал понимать, что произошло, сопоставлять кусочки этой страшной головоломки. Она поверила, что он способен на такое…

…Пятый курс. Конец учебного года. Северус Снейп стоял на берегу озера и наблюдал за девушкой, сидящей на старой коряге прямо над водой. Нарцисса рассеянно листала какой-то журнал. Северус вспомнил, что утром она швырнула в него подушкой в гостиной. Оставить это без отмщения?! Северус осторожно подкрался к девушке и, направив на нее волшебную палочку, прошептал простое заклинание. Из кончика его палочки брызнула струя холодной воды. Нарцисса взвизгнула и шарахнулась в сторону. Несколько минут прошли в попытках не упасть в воду. Северус уже понял, что шутка была неудачной. Он затащил девушку на берег. Едва почувствовав под ногами землю, она развернулась к нему… Ох. И где она слов таких нахваталась?

— Да там воды было две капли, — вяло оправдывался Снейп, отступая под ударами скрученного в трубочку журнала.

— Я тебе это еще припомню, — причитала девушка.

Снейп оступился и грохнулся на землю. Нарцисса тут же хлопнулась на колени и стала колотить его с новой силой.

— Лежачего не бьют! — сквозь смех выдавил Снейп.

— Я тебе сейчас покажу, не бьют.

…Спустя несколько дней Снейп бежал по коридору, пытаясь скрыться от все той же Нарциссы, у которой он стащил «Ежедневный Пророк» в попытке прочитать его первым. Ее каблучки выстукивали веселую дробь за его спиной. Догонит, точно прибьет. Нужно куда-то деться. Лихорадочную работу мозга по поиску пути спасения остудил поток ледяной воды, обрушившийся сверху. Снейп замер и задохнулся от холода, закашлялся и попытался понять, что произошло. Ответ оказался до банального прост. В нескольких метрах от него корчились от смеха Сириус Блэк и Джеймс Поттер.

Привычная злость захлестнула душу. Но сильней злости была обида. Неужели Нарцисса и правда решила отомстить за ту глупую шалость?!

— Идиоты ненормальные! — ее звенящий от ярости голос заставил их прекратить ржать.

Северус оглянулся на нее. Ему редко доводилось видеть ее такой. Именно так он представлял себе с детства Богиню Возмездия. Яростный взгляд, пылающие щеки. Она выхватила палочку и произнесла заклинание. Удивленных гриффиндорцев скрыл водопад. Судя по воплям, Нарцисса не потрудилась сделать воду теплой.

— Блэк, ты с ума сошла? — заорал Поттер.

— Смешно? — холодным тоном поинтересовалась Нарцисса.

Гриффиндорцы зло отплевывались.

— Пошли! — скомандовала она Снейпу и, взяв его за руку, потянула по коридору.

Джеймс Поттер вынул волшебную палочку и направил на слизеринцев.

Удар под локоть заставил его выронить палочку, которая тут же отлетела в сторону и покатилась по полу. Джеймс яростно оглянулся на Сириуса Блэка.

— Совсем озверел?

— Не надо, — хмуро произнес Блэк.

Джеймс Поттер выругался и пошел подбирать свою палочку.

Нарцисса оттащила Северуса в сторону и направила на него палочку, из которой полился теплый воздух.

— Я д-д-думал, это ты их попросила. Ну, после оз-з-зера, — клацая зубами от холода, проговорил Снейп.

Рука девушки замерла, ледяной взгляд скользнул по его лицу.

— Ничего лучше в твою светлую голову не пришло? Дальше сам досушишься.

С этими словами она развернулась и пошла прочь.

Снейп виновато смотрел ей в след. Как он мог такое подумать?! Потом они помирились. Но этот случай долго не давал ему покоя…

А теперь она не поверила ему… Она посчитала, что он способен на подлость. Неужели эти пять с лишним лет были ничем?! Неужели это не было дружбой, доверием? Что же тогда это было?

Северус Снейп с силой сжал кулаки. Он справится. Ему не привыкать быть одному. Жил же он до нее одиннадцать лет. При мысли об этих годах в груди тоскливо заныло. Юноша постарался отогнать от себя эти мысли. Он справится. На это уйдет время, может быть, годы и годы, но назло им всем он не сломается.

* * *

Нарцисса Блэк лежала в своей постели и невидящим взглядом смотрела в потолок. Душу жгли горечь и обида. В этот момент она думала не о Сириусе, не о Люциусе. Ее мысли цеплялись за… Северуса Снейпа. Друга? Нет! Друзья так не поступают. Они не должны, они не могут. Хотя… Откуда ей знать? Сириус как-то незаметно перешел из ранга друга в ранг единственного. А Северус? Первая злость прошла, и сейчас ее выходка уже не казалось удачной идеей. Но была обида. Может быть, время все расставит на свои места, но пока было щемящее чувство одиночества. Да. Это смешно и нелепо, но она осталась одна. В этот странный день у нее не осталось никого.

Знатная фамилия, древний род и беспросветное одиночество. Как эти вещи идеально сочетаются в жизни.

03.02.2011

Глава 35. Хрупкий мост

Бумаги несмело коснулось перо, Слова — лишь слова. Не Добро и не Зло. Только слова и незримый предлог. Предлог о чем-то тебе рассказать, Не видя при этом насмешливый взгляд. А после ответа в волнении ждать. Ты бросишь в огонь или просто порвешь А может, — о ужас! — ты все же прочтешь, И больше не будет пути назад. Строчки надежд и несбывшихся снов. А между строчками — ты пропустил? Вера в тебя и вера в Любовь. И пусть только в сказках сильнее Добро. Я верю, что Свет не исчезнет во Тьме, Пока по бумаге скрипит перо.

Знатная фамилия, древний род и щемящее одиночество. Как эти вещи идеально сочетаются в жизни.

Драко Малфой прикрыл дверь в кабинет зельеварения и направился в сторону слизеринских подземелий. Настроение было отвратительное. Он смотрел на косые лучи света, пересекающие коридор от окна до стены, и это почему-то вызывало раздражение. Слабое октябрьское солнышко из последних сил пыталось отогреть многовековой камень. Юноша перешагнул через очередное светлое пятно. Как тщетны были эти попытки природы! Эта явная бесполезность раздражала.

Его вообще в последнее время все раздражало. Да еще, как назло, сегодня зелье не получилось. Драко не мог понять, почему. Неужели он что-то забыл в него добавить? Такого с ним не случалось давно. Зелье сложное — это понятно. Но у Грейнджер же получилось! Драко сам краем глаза видел. У нее получилось. У одной из всего курса. Это разозлило старосту Слизерина еще больше. Он привык быть лучшим на зельях. Он и есть лучший. Вот только сегодня у него ничего не получилось, а Снейпу пришлось поставить «отлично» этой заучке. Поймав себя на такой детской ассоциации в ее адрес, Драко усмехнулся. Почему она заставляет его чувствовать себя двенадцатилетним ребенком? Пять лет назад его волновали такие вопросы: почему у Грейнджер что-то получилось, а у него нет? Потом Драко стал лучшим на своем факультете. На зельях ему вообще не было равных. Он уже подзабыл это ощущение детской обиды, и вот оно вернулось. Юноша снова усмехнулся. В последнее время все менялось: что-то возвращалось, что-то исчезало. Вернулась привычка обращать на нее внимание. Он уже и забыл — каково это: замечать, что ей удалось, а что — нет; в чем она смогла его обойти, в чем — нет. Он не обманул ее тогда, в тот предпоследний день летних каникул, сказав, что вспоминает о ней, только когда ее видит. Он не просто хотел ее задеть, он действительно практически не обращал на нее внимания в последние годы. Ему было не до этого. Был Поттер, ненавистью к которому он жил. Но все течет, все меняется. Сегодня Драко Малфой мог с уверенностью это сказать.

Весь сентябрь он ничего не мог с собой поделать. Он очень много о ней думал. Слишком много. Такого прежде не было. Равнодушный представитель древнейшей фамилии, привыкший жить только своими интересами, вынужден был признать, что его мысли то и дело возвращаются к ней. В первые дни Драко думал, что это последствия их странной спасательной операции — еще немного, и все пройдет. Тем более что у него были более насущные проблемы. Например, Брэндон Форсби. Но, как назло, Брэнд никак себя не проявлял. Драко слишком мало его видел, чтобы составить какое-то впечатление. Если бы он был ближе… Но все было так, как было. Брэндон вел себя, как обычно, Уоррен тоже подозрительно притих. Хотя нет. Пару раз за этот месяц они сталкивались, но это были пустяки. Драко ожидал большего. Сейчас ему уже казалось, что та книга просто померещилась, хотя внутреннее чутье говорило об обратном. В общем, все было хуже некуда. Ведь самое трудное — это ждать и догонять, как говорила старая добрая пословица. Поэтому у Драко была масса тем для размышлений. Да вот только, вопреки логике, его мысли частенько возвращались не к представителю первого курса Гриффиндора, а к старосте этого дурацкого факультета.

Первые недели две Драко еще пытался это на что-то списать. А потом… Он никогда не врал сам себе. Ложь себе — это слабость, а именно слабости Драко Малфой боялся больше всего. Поэтому он понял, что дело в чем-то другом. Он не мог подобрать этому названия. Да и не хотел, если быть честным. Все было настолько не к месту, что юноша малодушно решил не тратить время и силы на решение этой проблемы, а просто постараться ее избежать. Тогда он еще не понимал, что делать это поздно. Причем он опоздал в своей попытке спастись от этого непонятного явления еще в тот миг, когда протянул ей руку, помогая сесть на свою метлу, в тот миг, когда с его губ сорвались слова: «Я не дам тебе упасть, поверь мне».

Драко не знал, поверила ли она. Самое смешное заключалось в том, что он сам поверил. Он понимал, что это глупо, это неправильно, но все было именно так.

Юноша свернул в очередной коридор и резко остановился. Все эти недели он старательно пытался избегать встреч с ней. Это было непросто, учитывая, что в этом году практически все предметы Слизерин посещал совместно с Гриффиндором. Однако Драко старался приходить со звоном колокола в класс и так же быстро уходить. Он умудрился даже пропустить пару собраний старост, каким-то чудом убедив Пэнси сходить одну. Пэнси уже недобро косилась, но пока позволяла ему такие вольности. Вот и сегодня вместо очередного собрания Драко проторчал в кабинете зельеварения, тщетно пытаясь понять, что же не так было с его зельем. Что самое обидное, так и не понял. И вот сейчас, свернув за угол, он просто прирос к месту, потому что ему навстречу шла она.

Юноша быстро справился с первым изумлением, вызванным ее неожиданным появлением, и, скользнув по гриффиндорке равнодушным взглядом, продолжил свой путь. Он уже почти прошел мимо, когда заметил, что что-то не так. И точно. Грейнджер резко остановилась и в упор уставилась на него. Драко постарался сделать вид, что не заметил ее взгляда. Он уже собирался продолжить путь, когда ее голос огласил коридор:

Юноша не стал оборачиваться. Только разговора с ней не хватало. Он не для этого избегал встреч.

— Ты оглох?

Нет. Ну, это уже слишком.

— Я тебя искала, — огорошила заявлением Грейнджер.

— Поздравляю. Нашла. Можешь обвести сегодняшний день красным кружком в своем календаре.

Выдав эту тираду, юноша резко развернулся к ней спиной, намереваясь продолжить свой путь.

— Ты можешь хоть пять минут вести себя не как полный идиот?!

Вот привязалась.

— Грейнджер, если тебе нечем заняться, это не значит, что я буду развлекать тебя разговорами.

Он твердо решил не оборачиваться.

— Нет, будешь, — Грейнджер резко дернула его за плечо.

От такой наглости Драко Малфой замер и резко к ней обернулся. Девушка в испуге отступила на шаг. Ее уверенность в собственных силах как-то вытеснил ледяной взгляд.

— Грейнджер, — его голос прозвучал подозрительно тихо.

— Слушай, это правда не моя прихоть. Это касается собрания, на котором тебя не было, — затараторила староста Гриффиндора.

Драко Малфой набрал воздуха в грудь, чтобы поведать этой всезнайке о Пэнси, которая и без нее все расскажет.

— Подожди, — голос Грейнджер прозвучал как-то жалобно. Это сразу насторожило. — Час назад произошел инцидент с участием Форсби и Уоррена. Они затеяли волшебную дуэль, и там что-то случилось с Филчем, который пытался их разогнать… В общем, Дамблдор не стал больше это терпеть и решил, что мы должны проводить у них совместные занятия. Тем более что они оба отстали: один по зельям, второй по трансфигурации, так что…

— Повтори! — смысл ее слов достигал сознания.

— Да ты и так все прекрасно слышал, — разозлилась Грейнджер. Она всегда забавно злилась. Ее щеки моментально раскраснелись. — Твой Уоррен совершенно невменяем. Ты вместо того, чтобы развлекаться во время собраний старост, мог бы заняться его воспитанием. Ты, между прочим, за это отвечаешь.

— Оставь свои нравоучения для Поттера. Ему будешь свободное время планировать. А Уоррен совершенно нормален. То, что он не любит Форсби… С чего ты вообще решила, что они обязаны быть друзьями? Дамблдор так сказал? Я лично считаю, что Уоррен прав.

— Прав?! — возмутилась девушка. — Да я только что с него пять баллов сняла, если хочешь знать.

— И за что же? — прищурился Драко Малфой.

Дело в том, что старосты могли снять баллы с любого ученика школы, но для этого обязательно нужно было сформулировать и озвучить причину наказания. Просто так лишать баллов могли только учителя, но они, как правило, предпочитали подавать пример своим старостам. Ну, кроме Снейпа, пожалуй.

— За разжигание межфакультетской вражды.

Драко Малфой поперхнулся воздухом и изо всех сил попытался не рассмеяться.

— Сама придумала или надоумил кто?

— Малфой, не ерничай. Пять минут назад твой хваленый Уоррен наложил заклинание на Эмили Кросс, отчего ее косички стали прыгать из стороны в сторону и…

— Кто такая Эмили Кросс? — наморщил лоб староста Слизерина, пытаясь вспомнить фамилию.

— Первокурсница Гриффиндора. Так вот. Мало того, что это больно, так он еще…

— Грейнджер, со стороны себя послушай. Какое, к черту, разжигание розни? Ты в своем уме? Понравилась ему девочка. Вот и решил обратить на себя ее внимание. Я тебя умоляю. При чем тут рознь?

— Обратить внимание? — возмутилась Гермиона. — Хороший способ.

— Слушай, мальчику одиннадцать лет. Конечно, сделать мелкую пакость, чтобы девочка обратила внимание, — это для него лучший способ.

Драко и правда считал, что здесь нечего поднимать такой сыр-бор, а тем более организовывать всякие там совместные «исправительные работы», как он сразу окрестил про себя идею Дамблдора. Ведь лично Драко Малфой тут был совершенно не при чем, и он не собирался просто так страдать из-за мнительности Грейнджер.

Кстати, о Грейнджер. После его объяснения поступка Уоррена она как-то подозрительно улыбнулась. Было в этой улыбке что-то…

— То есть, это просто такой способ обратить на себя внимание? — подозрительно невинным тоном поинтересовалась гриффиндорка. При этом сделала шаг вперед, подойдя к юноше слишком близко, на его взгляд.

Драко опрометчиво кивнул на ее слова.

— В таком случае, исходя из твоей теории, могу сделать вывод, что ты просто без ума от меня с первого курса. Ты ведь не мог пройти мимо, чтобы не сделать какую-то гадость.

«Вот зараза!» Драко про себя выругался. Сам попался на свою же удочку. А Грейнджер на этом не остановилась. Она сделала еще один шаг вперед. Теперь ее глаза находились слишком близко. Драко постарался сохранять спокойствие. За этот месяц он и забыл, как она выглядит вблизи. Та ночь стала казаться просто сном, а сегодня она опять близко-близко.

— Хотя нет, пожалуй, все эти годы ты пытался понравиться еще одному человеку гораздо сильнее, чем мне.

Драко с трудом вникал в смысл ее слов.

— Опять же, следуя твоей теории, ты просто без ума от Гарри Поттера.

Драко резко выдохнул и сделал шаг назад. Его спина уперлась в каменную стену. Он осторожно скользнул в сторону и обошел Грейнджер, стараясь не коснуться ее. Он понимал, что это глупо. Понимал, что должен что-то ответить, как-то ее осадить. Но впервые в жизни хваленое красноречие подвело. В голову не пришло ничего.

Драко ругал себя на чем свет стоит, а сзади звонкий смех старосты Гриффиндора отражался от каменных стен. Из-за угла вынырнула Эмили Кросс. Юноша сразу узнал ее по подрагивающим косичкам и зареванному лицу.

— Пять баллов с Гриффиндора за косички, завязанные не по форме.

Девочка, до этого просто всхлипывающая, заревела во весь голос.

— Малфой! — возмущенный крик Гермионы Грейнджер заставил юношу улыбнуться. Он понимал, что это по-детски, что это нелепо и смешно. Но ничего не мог с собой поделать. Она заставляла его совершать глупости.

— Минус пять баллов Гриффиндору за беспорядки в стенах школы, мисс Грейнджер, — ледяной голос профессора Снейпа заставил Драко обернуться.

Оказывается, Снейп сумел незаметно подойти и сейчас стоял напротив Грейнджер. Староста Гриффиндора пыталась убить взглядом декана Слизерина, да и старосту этого факультета, если на то пошло. При этом она успокаивающе обнимала ревущую девочку и что-то тихо пыталась ей втолковать. Ребенок был безутешен. Столько напастей за такой короткий промежуток времени. Драко понимал, что в этой ситуации неправы как раз они со Снейпом. Но его не волновали такие мелочи. Она сама напросилась своей идиотской выходкой.

— Мистер Малфой, пройдите со мной, пожалуйста, — проговорил Снейп и направился в сторону своего кабинета, который Драко покинул не так давно. Не то чтобы ему туда снова хотелось, но выбора особого не было. Проходя мимо гриффиндорок, он не удержался:

— В следующий раз выбирай себе соперника по зубам, — посоветовал он девушке.

— К тебе это тоже относится, — удивила она его своим заявлением.

Драко смерил ее взглядом и повернулся к Снейпу, который поджидал его в конце коридора.

* * *

Северус Снейп отмеривал ингредиенты зелий и рассыпал их по склянкам. Он сообщил Драко о решении Дамблдора и озвучил темы, по которым особенно отстал Брэндон Форсби в его предмете.

Драко слушал все это с ленивым равнодушием. Сам он сидел на своей парте и наблюдал за действиями декана.

Драко Малфою никогда не приходило в голову, что он единственный человек во всем Хогвартсе, позволяющий себе сидеть на парте в присутствии Снейпа. Он вообще много себя позволял. Хотя нет. Не так. Это Снейп слишком на многое закрывал глаза в поведении своего старосты. Это была аксиома. Они никогда не оговаривали какие-то рамки вслух, никогда не говорили о чем-то личном, не касающемся учебы, но было между ними что-то… Драко всегда думал, что это из-за отца. А недавно понял: нет. Снейп был с ним так лоялен в память о Нарциссе. Что могло их связывать, Драко не представлял. Его мать была намного моложе Снейпа. Юноша не знал, насколько именно, но точно моложе. Хотя… Драко не очень разбирался в возрасте. Вон Люциус молодо выглядит, а отец Блез почему-то кажется старше своих лет. В общем, Драко не слишком ломал над этим голову. Просто взял себе на заметку спросить у Нарциссы, что у них может быть общего со Снейпом. А вообще его устраивало такое положение вещей. Делать что хочешь и нести за это минимум ответственности. Тем более никто не пристает с расспросами, что да почему?

— Драко, что у тебя с Гермионой Грейнджер?

Вот тебе и не пристает… Юноша чуть не свалился с парты, потому что как раз в это время потянулся к ботинку завязать шнурок. В последний момент ему удалось удержать равновесие. Он медленно поднял голову:

— Это ваше появление в Хогвартсе, потом сегодняшнее представление, к тому же мне показалось, что ты за ней слишком активно наблюдаешь.

Драко резко мотнул головой.

— Причина того, почему мы прилетели вместе, вам известна. А сегодня она просто сняла кучу баллов со Слизерина. Я как староста пытался получить объяснения и…

Юноша понял, что он оправдывается. Он очень это не любил.

— Профессор Снейп, я не понимаю причины вашего вопроса, — недружелюбно закончил он свое сбивчивое объяснение.

Снейп внимательно посмотрел на него, чуть покачал головой и зачерпнул какой-то порошок из очередной емкости.

— Я хочу быть уверенным, что профессор Дамблдор стер ей память, — еле слышно проговорил Драко.

Он уважал Снейпа и не хотел заканчивать разговор на такой ноте, но и оправдываться не хотелось.

Декан вновь внимательно посмотрел на своего студента.

— Что заставляет тебя сомневаться?

Драко глубоко вздохнул, посмотрел на свои ботинки, покачал ногой в воздухе и наконец произнес.

— Странно она себя ведет как-то.

— Драко, — тонкие губы Снейпа тронула усмешка, — покажи хоть одного гриффиндорца, который не ведет себя странно.

— Да уж, — юноша тоже усмехнулся.

— Кстати, я хотел поговорить с тобой об этом решении директора. Ты должен не допустить дальнейших проблем между Форсби и Уорреном. Иначе тебе придется слишком много времени проводить с гриффиндорцами.

— Ну уж нет. У меня тогда точно крыша слетит. Стану таким же ненормальным.

Снейп усмехнулся на такое выражение из уст отпрыска древнего волшебного рода. Он и вправду многое ему позволял. Мальчик был его головной болью. А с этого года прибавилась еще одна проблема по имени Томас Уоррен. Нелюдимый мальчишка, который не мог найти общий язык с сокурсниками, над ним насмехались, над ним издевались. Больше всех старался Форсби с компанией таких же превокурсников-гриффиндорцев, но его не любили и слизеринцы. Это вызывало неприятные ассоциации. Это напоминало… Да, такой мальчик учился на этом факультете почти двадцать лет назад. Снейпу было неприятно видеть Уоррена, потому что тот сел за его парту, схватывал все, что касалось зелий, на лету, был нелюдим… Это вызывало ненужные воспоминания. Снейп узнавал в этом мальчике… себя. Но страшнее всего было не это. Рядом с Томасом Уорреном никогда никого не было. Никого. Он был совершенно один. Самому Снейпу тогда, двадцать лет назад, помогла не сломаться белокурая девочка. Именно благодаря ей он выдержал, не сорвался. Благодаря Нарциссе Снейп стал тем, кем стал. И то его нельзя было назвать приятной личностью. Его не любили, его боялись, его мечтали придушить практически все студенты. Он все про себя знал. И все же то, что кто-то еще терпит его, кто-то уважает его, — заслуга девочки из детства.

А рядом с Уорреном не было никого. Он был озлобленным и агрессивным мальчишкой. В кого он превратится, когда вырастет?

— Грейнджер сказала, что Уоррен невменяем. С чего она так решила?

— Да ну, — Драко передернул плечом, — нормальный он вполне. Просто… Понимаете, у него не совсем обычное прошлое. В общем, он сын Властимилы Армонд.

Развесная ложка выпала из рук профессора зельеварения. Драко ловко соскочил с парты, чтобы ее поднять. Именно это и спасло Снейпа. Юноша не увидел выражение его лица.

Мозг декана отчаянно сверлила одна мысль: «Не может быть! Не может быть!».

Он, как сквозь туман, видел светловолосого юношу, который достал из кармана мантии волшебную палочку и очистил ложку от пыли и прочей гадости. В другой момент он бы порадовался такому безукоризненному следованию техники безопасности. Но только не сейчас.

Как будто издалека, он услышал свой голос:

— Иди, Драко. У тебя есть еще полтора часа на отдых перед занятиями с первокурсниками. Я положу все необходимые ингредиенты в шкаф в кабинете трансфигурации.

Драко положил ложку на стол и, кивнув профессору, вышел. Его не удивила такая перемена. Он слишком хотел увести разговор подальше от Гермионы Грейнджер и был рад избавлению.

А темноволосый мужчина смотрел в захлопнувшуюся дверь своего кабинета. В его глазах отражались невиданное никем прежде потрясение и… ужас.

Драко Малфой с тяжелым сердцем вошел в гостиную Слизерина. Ему до смерти не хотелось еще раз сегодня встречаться с Грейнджер, а именно на этом настаивал Дамблдор. Ну, то есть. не совсем на этом. Было озвучено, что занятия у Грейнджер с Уорреном и у него самого с Форсби должны проходить совместно. Драко мог бы возразить, что они будут мешать друг другу, преподавая два разных предмета, двум явно враждебным подросткам. Вот только возражать было некому. Возражения, наверное, принимались на собрании, которое он пропустил. Если вообще принимались. Почему-то думалось: вряд ли. Эх!

Драко окинул взглядом гостиную. Он не знал, кого хотел бы увидеть здесь, с кем бы хотел отвлечься от дурных мыслей. Одно радовало: у него появится возможность быть ближе к Брэнду и не пропустить чего-то важного. Юноша заметил Пэнси в самом углу гостиной и не спеша направился туда, на ходу снимая мантию. Он чертовски устал.

— Привет. Прости, что не был на собрании.

— Привет, — откликнулась девушка. — Ничего, я привыкла. Тем более ты попал на дополнительные занятия с гриффиндорцем.

Драко даже не стал спрашивать, кто выдвинул его кандидатуру в качестве добровольца. Он стянул форменный свитер и бросил его на спинку кресла поверх своей мантии. До чего же он устал… Взгляд скользнул по лицу Пэнси. Что-то было не так.

— Что читаешь? — поинтересовался он, кивнув на книгу, которую сжимала в руках девушка. Именно сжимала. Так, словно боялась выпустить, словно могло случиться что-то плохое без этой книги. Да что с ними со всеми?

— Я читаю «Великие истории Великой любви».

Драко скептически сморщился. Он слышал об этой книге. Ее читала как-то Блез и тоже какое-то время находилась в подавленном состоянии. Лично для себя юноша ничего интересного из заглавия не вынес. Девчонки же зачитывались.

— Знаешь, здесь описаны самые яркие истории разных людей: магов и магглов, — Пэнси замолчала.

— И… — протянул Драко, ослабляя узел галстука.

— И… — девушка усмехнулась. — Ни у одной из этих историй не было счастливого конца. Всегда лишь боль, страдания и смерть.

— Отсюда сделай вывод, — откликнулся юноша, откидываясь на спинку дивана. — Лучше не быть вписанным в эти, как их там… Великие истории…

Внезапно он осекся, потому что Пэнси как-то странно икнула. Драко чуть подался вперед.

— Ты чего?

Девушка всхлипнула, прижав этот дурацкий фолиант к губам.

В это невозможно было поверить.

— Меня вызвали домой на эти выходные. Завтра утром я уезжаю.

— Что? Зачем?

— Знакомиться с женихом. Они там что-то перенесли с помолвкой. Отец прислал письмо.

Только сейчас Драко заметил лист пергамента, зажатый между страницами. Не очень церемонясь, он потянул письмо. Пэнси ослабила хватку, и листок оказался в его руках. Дочитав письмо, Драко заметил, что у него самого руки слегка подрагивают. Что уж говорить о Пэнси. Причем в письме ничего «такого» не было. Просто просьба (приказ) приехать домой для представления жениху. Только каждая строчка сквозила каким-то подтекстом. А еще перенос даты свадьбы на более ранний период. Они явно что-то затевали. Драко поднял взгляд на девушку и встретился с полными ужаса глазами. Такой он ее еще ни разу не видел. Карие глаза неудержимо наполнялись слезами. До этого он видел Пэнси плачущей пару раз, и то от ярости, но никак не от испуга. Пэнси всхлипнула, и на них стали оборачиваться.

— Так! — Драко резко встал и бесцеремонно потянул девушку за собой, по пути прихватив свою одежду. Их проводили удивленными взглядами, но его это не волновало.

Он довел ее до спальни старост девушек. Пэнси произнесла пароль. Драко распахнул дверь и пропустил ее вперед. Девушка двигалась, как зомби. Она остановилась посреди комнаты и внезапно разревелась.

Драко бросился к ней, швырнув свою мантию и свитер на кровать. У него не было опыта в утешении плачущих девушек, и он понятия не имел, что ему делать. Юноша осторожно взял ее за плечи.

— Слушай. Все будет хорошо. Мы что-нибудь придумаем. Ну, давай, ты заболеешь или…

— Я… я… не… могу не ехать… Будет еще хуже, — сквозь всхлипывания произнесла она. — Только… я… безумно… б-б-боюсь Метки. Я не знаю… Я не хочу.

Слезы текли и текли по щекам. Драко понял, что начинает тихо паниковать.

— Пэнси, — он сделал шаг к выходу, девушка ухватилась за рукав его рубашки.

— Я сейчас вернусь. Через минуту. Честно.

— Обещаешь?

— Конечно.

Он и вправду вернулся через минуту. В его руках была бутылка какой-то эльфийской настойки. Драко и не помнил, по какому поводу она валялась в его комнате. Вот и дождалась своего часа. Он открыл бутылку заклинанием и наколдовал два бокала. Наполнил оба и один протянул Пэнси.

— Что это? — всхлипнув, спросила девушка.

— Не бойся. Не отравлю.

— Уж лучше бы, — произнесла она. — За что пьем?

— За удачу. По-моему, только это нас и спасет.

Драко пригубил бокал. Настойка была не только крепкой, но и очень коварной. Приятная на вкус, она казалась легкой и манящей, только голова от нее улетала… Драко сделал небольшой глоток. Пэнси же опустошила свой бокал. Да уж. С такими темпами они далеко уйдут.

Пэнси задумчиво посмотрела на свет, льющийся из окна, сквозь пустой бокал.

— Я не хочу Метку, — произнесла она бокалу.

— Мы что-нибудь придумаем, — уверенно проговорил Драко.

— Что, например? — девушка обернулась и посмотрела ему в глаза.

Драко честно пожал плечами.

— Мне так страшно, — проговорила Пэнси. Не выпей она столько, вряд ли говорила бы так откровенно. — Я понимаю, что меня готовили к этому с детства. Но ведь все изменилось. Все так запуталось. Я не знаю, что будет завтра. Я…

Драко сделал шаг вперед, поставил свой бокал рядом с бокалом Пэнси на ее письменный стол и притянул девушку к себе.

Он не стал ничего говорить. Что тут скажешь? Он просто обнимал ее и гладил по голове.

Юноша усмехнулся.

Скрипнула дверь, которую он забыл закрыть, и на пороге появилась Блез собственной персоной. Она окинула взглядом общую картину. И что же она увидела? Ее жених обнимает ее подругу. На столе стоит бутылка вина и два бокала, на кровати валяется его одежда. Что бы сделала любая девушка на ее месте? Но Блез не была «любой». Она поняла все — по глазам Драко, которыми он молил что-нибудь сделать, как-то успокоить Пэнси.

— Эй! — Блез подошла к ним и погладила Пэнси по голове, их с Драко руки встретились, заставив девушку посмотреть на него. — Что случилось?

— Завтра я еду на смотрины, — всхлипнула Пэнси в плечо Драко.

— Ну так постарайся ему не понравиться, — весело сказала Блез. — А мы поможем как-нибудь.

Пэнси улыбнулась сквозь слезы и высвободилась из объятий Драко.

Ее рука потянулась к бокалу. Юноша понял намек. Он наколдовал еще один бокал, наполнил все три.

— За что пьем? — поинтересовалась Пэнси.

— Ну ты меня уже утомила тебе тосты придумывать, — притворно возмутился Драко.

— Тогда я предлагаю выпить за… Победу, — огорошила всех Блез.

Слишком шаткой субстанцией была эта пресловутая победа. К тому же очень неоднозначно это слово звучало из уст слизеринца.

— За чью? — уточнил Драко.

— За победу Хогвартса. Пока мы в школе. За слизеринцев и отдельно за гриффиндорцев.

— Ты имеешь в виду Брэнда? — шмыгнула носом Пэнси.

— Я имею в виду всех гриффиндорцев, — Блез внимательно посмотрела на Драко.

— Блез, тебе заняться нечем? — недовольно поинтересовался юноша.

— Почему же? Мы — два самых непримиримых факультета. От кого, как не от нас, зависит победа?

— Я не собираюсь пить за чертовых гриффиндорцев. Я считаю их всех…

В углу комнаты тут же раздался сигнал сирены. Все трое подскочили.

— Драко, блин, ну ты же знаешь, что в спальнях старост стоит датчик на нецензурную речь.

Юноша прижал ладони к ушам.

— Да я и сказать ничего не успел.

— Зато он успел перехватить мысли.

Блез выхватила палочку и начала накладывать на него заглушающие заклятия.

— Без толку, — прокомментировала Пэнси.

Она приблизилась к старинным часам на камине и, взяв с полки книгу, грохнула ей по кнопке в виде скрученной змеи. В комнате стало тихо.

— Находчиво, — прокомментировал Драко ее действия. — А у меня он не срабатывает.

— Ты, наверное, в комнате не ругаешься.

Юноша пожал плечами. Пэнси вернулась к столу и подняла свой бокал.

— Так, значит, за Слизерин и Гриффиндор? — с усмешкой произнесла она.

— Заговор? — возмутился Драко, глядя на девчонок.

— Ну, тебя же никто не заставляет идти брататься с Поттером. А настроиться на примирительный лад тебе полезно. Мне сегодня на собрании и так пришлось краснеть за Уоррена.

Драко посмотрел на Пэнси. Затем отрывисто кивнул и осушил свой бокал.

— Ну вот. Можешь же быть умницей.

Юноша посмотрел на девчонок. Как они еще с ног не падают после такой дозы? Особенно Пэнси. Взгляд скользнул по настенным часам. Юноша поперхнулся воздухом.

— Черт! У меня же занятия.

Он поставил бокал и начал быстро одеваться. Натянул свитер, мантию. С галстуком вышла заминка. Руки никак не желали слушаться. Блез шлепнула его по руке и ловко завязала узел на галстуке.

— Я тебя провожу.

Он не стал возражать. Они направились к выходу из комнаты Пэнси. На пороге Драко обернулся.

— Держись.

Пэнси махнула рукой, показывая, что все в порядке.

— Присмотри за ней, — обратился Драко к Блез.

— А ты за Брэндом.

Юноша кивнул. Блез поднялась на цыпочки и чуть коснулась его губ своими. Она уже привыкла к этим безликим поцелуям. Их поцелуями-то назвать язык не поворачивался. Легкое касание равнодушных губ. Но внезапно Драко ответил на ее поцелуй, на миг прижав ее к себе. То ли это эльфийская настойка, то ли что-то еще. Нет, он был с ней нежен этот месяц, только… Его мысли витали где-то в неведомых краях.

Юноша резко выпустил ее, развернулся и пошел прочь. Блез несколько секунд смотрела ему вслед, а потом вернулась в комнату Пэнси.

— Ты счастливая.

Пэнси вновь наполнила теперь уже два бокала, протянув один Блез.

— Не такая уж, — откликнулась рыжеволосая слизеринка.

— Что-то не так?

— Разве с Драко что-то может быть так? Хотя… прости, я понимаю, что мои переживания не сравнимы с твоими.

— Почему же? — задумчиво откликнулась Пэнси. — Они имеют общие корни. Нас всех вынуждают делать то, чего мы не хотим. Так что с Драко?

— Он где-то не со мной.

— Он беспокоится о Нарциссе, к тому же еще Брэнд. О Люциусе я вообще молчу.

— Да, вероятно, — не очень уверенно проговорила Блез.

— Брось, все будет хорошо.

Пэнси хотелось бы добавить «он любит тебя», ведь она видела страдания подруги. Да только… какой смысл врать? Драко Малфой не любил Блез. Он вообще не способен любить.

* * *

В этом Пэнси была полностью права. Драко и сам себе говорил то же самое. Он шел коридорами Хогвартса, вспоминая странный взгляд Блез. Что еще за дурацкая вспышка любви к гриффиндорцам? Драко не собирался удостаивать своим вниманием никого из них. Неужели что-то заметно? Сначала Снейп, потом странный взгляд Блез. Но что может быть заметно? Ведь он ничего не делает, он избегает ее. Черт! О чем он вообще думает?!

Драко решительно распахнул дверь в кабинет трансфигурации. Он был последним членом их компании. Все остальные уже были здесь. Форсби со скучающим выражением лица устроился на кафедре, положив голову на сложенные руки. Томас Уоррен стоял у окна спиной ко всем. У первой парты расположилась Гермиона Грейнджер с напряженным взглядом. Увидев Малфоя, она почти с облегчением вздохнула, словно рада была его видеть.

— Так. Все в сборе, — тут же взял быка за рога юноша. — В нашем распоряжении час. Предлагаю не терять времени.

Он и сам улыбнулся своему напору. Чертова эльфийская настойка.

Юноша направился в сторону кафедры.

— Минуточку, — подала голос Гермиона Грейнджер. — Драко… Можно тебя на минутку…

Имя далось с трудом. Оба оторопели, когда оно слетело с ее губ.

Юноша замер на полпути. Затем резко развернулся и посмотрел на гриффиндорку. Она кивнула в сторону двери. Он чуть кивнул в ответ и направился к выходу, пропустив ее вперед. Они прикрыли дверь кабинета, и наступила тишина. Драко Малфой смотрел на девушку и ничего не понимал.

— Я подумала, что мы должны обсудить какие-то моменты, — деловой тон Грейнджер разрушил мгновение.

Драко почувствовал, как в его душе закипает раздражение. Конечно. Она подумала!

— Не отравилась моим именем на своих губах? — съязвил он.

— Малфой, — устало проговорила девушка, — ты сегодня уже показал себя в превосходном свете, когда продолжил начатое Уорреном. Так не может продолжаться. Мы должны подавать пример. Поэтому давай не будем называть друг друга по фамилии при них. Можно просто не называть друг друга никак.

Юноша понимал, что она права. Вот только… А впрочем, черт с ней.

— Отлично, — весело кивнул он.

— От тебя как-то пахнет странно… Ты что, выпил?

— Малфой, — в ужасе проговорила Гермиона, — чему ты собираешься учить Форсби в таком виде?

Юноша раздраженно развернулся и распахнул дверь в кабинет.

* * *

Странное это было занятие. Гермиона то и дело поглядывала в сторону кафедры, на которой Драко Малфой на удивление терпеливо разъяснял Брэнду состав какого-то зелья. Как он соображал в таком состоянии, оставалось загадкой. Для Гермионы непостижимой. Девушка вернула внимание Уоррену, который вяло листал страницы учебника. Он совершенно ее не слушал. Девушка отчетливо это понимала. Идя сюда, она надеялась увлечь его, показать пару необычных превращений, рассказать об анимагах, чтобы он заинтересовался предметом, почувствовал его. Но этот мальчик совершенно ее не слушал. Он демонстративно листал учебник с явной скукой на лице, причем никак не реагировал на семикурсницу. Гермиона вынуждена была признать свое поражение. Ей это не под силу. Но сдаваться не хотелось.

— Том, почему ты так себя ведешь?

Мальчик недружелюбно посмотрел на нее.

— Почему ты ничего не слушаешь? Даже не пытаешься.

— Ты отстал по предмету. Тебя могут отчислить.

Это заставило его на секунду задуматься, но потом он пожал плечами.

— Не отчислят. Со всеми остальными предметами у меня полный порядок. Особенно с зельями, а вот тупица Форсби даже такой простой состав усвоить не может.

Конец фразы мальчик проговорил достаточно громко. Брэнд сжал кулаки и посмотрел на соперника. Драко Малфой тоже бросил взгляд на их стол, но промолчал.

«Вот гад! Мог бы и поставить этого мерзкого мальчишку на место». Симпатия, которую девушка испытывала к щуплому темноволосому мальчугану, пропала вместе с приговором шляпы, как Гермиона ни старалась убедить себя в обратном.

— Том, прекрати. Ты сюда пришел заниматься. Это распоряжение директора. Ты должен меня слушать.

— Никто не заставит меня слушать грязнокровку. Даже директор.

Гермиона почувствовала, как щеки заливаются румянцем. Душу затопила жгучая обида. Да. Прошла уйма времени, но она так и не научилась спокойно реагировать на это оскорбление. Как давно она не слышала этого прозвища в свой адрес. Всегда это был только Малфой, но ему она могла ответить. А что могла сказать староста, в данной ситуации учитель, первокурснику? Девушка почувствовала, что губы начинают дрожать. Она понятия не имела, как выпутаться из этой ситуации. Хуже всего, что все произошло на глазах Малфоя. И не от кого ждать помощи.

— Кто бы говорил, — раздался звонкий голос Форсби.

Девушка подняла на него взгляд.

— Брэнд, не нужно. Не стоит опускаться до подобного уровня.

Она не обольщалась, что мальчик делает это для нее. Нет. Он просто ждал повода прицепиться к Уоррену. Ей и правда неоткуда ждать помощи.

Пока она об этом размышляла, первокурсники успели перекинуться еще парой слов, а Форсби — даже вскочить на ноги. Чем бы это все закончилось, неизвестно. Но тут раздался спокойный приказ:

— Сядь на место.

То, что это именно приказ, не вызывало сомнений. Вот и Форсби опасливо обернулся на Драко Малфоя и послушно сел. Староста Слизерина поднялся со своего места и не спеша направился в сторону Гермионы. Девушка смотрела на него во все глаза. Она ничего не понимала. Только грудь сжимала обида. Она не знала, чего ждать, чувствовала только, что долго этого не выдержит.

— Том, на пару слов.

Гермиона моргнула от неожиданности.

— Зачем? — опасливо поинтересовался мальчик. Ох, как девушка его понимала. Взглядом Драко Малфоя сейчас можно было разжигать камины.

— Затем, — тихим голосом отрезал он.

Уоррен понял, что препираться бессмысленно, и, встав с места, медленно поплелся за своим старостой. Форсби воздержался от комментариев, пока дверь за слизеринцами не закрылась.

— Малфой его сейчас убьет, — довольно протянул он, когда они вышли.

— Почему ты так решил?

— Просто я его знаю.

— Настолько, чтобы понять, что с ним лучше не связываться.

Гермиона вздохнула и посмотрела в открытую книгу. Что они там делают? Несколько минут прошли в беспокойном ожидании. Потом дверь тихо отворилась, и Томас Уоррен вошел в кабинет. Живой, вопреки прогнозам Брэнда. Только какой-то притихший. Следом за ним появился Драко Малфой, который спокойно прошел к своему месту и сел на стул.

Уоррен занял свое место и молча уставился в книгу.

Гермиона посмотрела на него, затем на Малфоя. Староста наблюдал за своим учеником, словно ожидая чего-то.

— Извини, Гермиона, — еле слышно выговорил Томас Уоррен. — Я не то имел в виду.

— Ты что-то сказал, Том? Отсюда не слышно? — подал голос Малфой.

Мальчишка покраснел от ярости. Гермионе стало его даже жалко. Драко Малфой не должен был подвергать его унижению в присутствии Форсби. Но, с другой стороны, тот сам унизил Гермиону прилюдно. Все было правильно. Только слишком жестоко. Она бы сама так не смогла.

— Я сказал, — четко проговорил Уоррен, — что был неправ. И попросил у Гермионы прощения.

— А она тебя простила?

Драко внимательно посмотрел на девушку.

— Да! — поспешно отозвалась та, чтобы скорее это закончить.

Юноша просто кивнул и повернулся к Брэнду.

Остаток занятия прошел в совсем ином ключе. Уоррен злился, но слушал и на вопросы отвечал. За это Гермиона должны была благодарить Драко Малфоя. Сама бы она не справилась.

Девушка посмотрела на часы и подняла голову к кафедре.

— Мал… Драко! — слизеринец чуть вздрогнул и повернул голову в ее сторону.

— Занятие закончилось. Тебе еще нужен Том?

— Нет, — просто откликнулся он. — Мы в гостиной поговорим.

— Том, ты можешь идти, — проговорила девушка.

Мальчишка тут же вскочил и пулей вылетел из класса. Гермиона собрала свои вещи, стараясь не смотреть в сторону кафедры. Хотя… Там на нее не обращали внимания. Девушка подняла стопку листов пергамента, учебник, и все посыпалось из рук. Она присела на пол, собирая вещи, когда почувствовала, что в комнате что-то неуловимо изменилось. Со стороны кафедры послышался тихий голос, произносящий непонятные слова. То, что это заклинание, было яснее ясного. По вибрации воздуха, по едва уловимому напряжению. Девушка осторожно выглянула из-за парты. То, что она увидела, заставило оцепенеть. Драко Малфой направлял свою волшебную палочку на неподвижно застывшего Брэнда и произносил заклинание. Гермиона уже хотела вмешаться, но тут случилась неожиданная вещь: Брэндон внезапно вскочил с места и ринулся прочь от кафедры, сметая на пути стулья, парты. Он что-то шипел и выкрикивал. Драко Малфой сорвался с места и бросился за ним. Гермиона тут же вскочила на ноги, чтобы защитить своего первокурсника. Брэнд внезапно вскрикнул и резко обернулся к ней. Девушка хотела сказать, что все хорошо, что она не позволит Малфою причинить вред. Вот только слова застряли в горле, а сердце заколотилось, как сумасшедшее. Напротив нее стоял не Брэндон. Совсем другой человек. Вроде бы, все было так же, только глаза… На нее смотрели два черных омута, которые горели странным светом. Каким-то чудовищным светом. Ноги девушки приросли к полу, а Брэнд, тем временем, медленно двинулся к ней. Три шага до нее, два… Все это время она сквозь грохот крови в ушах слышала напряженный голос Малфоя. Он что-то продолжал говорить. Что он делает? Отдает этому… существу приказы? Зачем? Черные глаза уже совсем близко. Они гипнотизируют, они притягивают. Мир вокруг становится блеклым и ненастоящим. Единственной реальностью остается этот взгляд. Гермиона понимает, что уже ничего не сможет сделать. А ведь она так много не успела в этой жизни. Прежде всего, самого главного.

Внезапно гипнотизирующий взгляд исчез. Мир начал приобретать очертания. Несколько мгновений ушло на то, чтобы понять, вернуться в реальность. Первое, что она увидела, белого, как полотно, Драко Малфоя, который что-то шептал, направляя волшебную палочку куда-то в район ее колен. Девушка опустила глаза вниз и увидела тело Брэнда, свернувшееся калачиком на полу. Все закончилось. Все прекратилось.

Гермиона, сама не понимая, что делает, протянула руку к мальчику.

— Не трогай его! — резкий оклик заставил отскочить.

Ей повезло, потому что именно в этот миг рука Брэнда метнулась в ту сторону, где она стояла секунду назад. Этот резкий жест поверг девушку в панику. Она отскочила еще дальше, а Драко Малфой молниеносно направил палочку на Брэнда и резко произнес какое-то непонятное заклинание. Мальчик несколько раз дернулся и неподвижно затих. Малфой тут же присел рядом с ним на одно колено и попытался нащупать пульс на худенькой шее. Видимо, ему это удалось, потому что он облегченно вздохнул, после чего произнес заклинание, стирающее память. Плотно закрытые веки Брэнда дрогнули, и лицо прояснилось. Мальчик сейчас просто спал. Такое впечатление, во всяком случае, создавалось.

Гермиона в оцепенении выдохнула. Это привлекло внимание Малфоя, который, видимо, успел про нее забыть. Он внимательно посмотрел на девушку снизу вверх. Что-то в его взгляде заставило насторожиться. Через минуту стало ясно, что.

— Даже не думай! — прошипела девушка, доставая из кармана волшебную палочку. — Я не позволю стереть себе память.

Несколько секунд они смотрели друг на друга в упор. Потом Малфой досадливо махнул рукой и вновь посмотрел на мальчика, лежащего на полу.

— Что ты с ним сделал? — прошептала Гермиона, продолжая направлять палочку на слизеринца. — Зачем? Чего ты добивался? Зачем ты направил его на меня? Что это вообще было?

Она говорила все быстрее и быстрее. Она понимала, что это истерика, но остановиться уже не могла.

— Ты придурок чертов. Ты хоть понимаешь, что ты натворил?! Все! Я иду к Дамблдору!

Малфой слушал все это безо всяких комментариев. Лица его она не видела: все скрывала светлая челка. Но вот последние слова подействовали. Едва девушка сдвинулась с места, намереваясь пройти мимо к выходу, как ее запястье словно сжали стальные тиски.

— Что? Да кто ты такой, чтобы мне указывать?! Ты подвергаешь моего ученика заклятию, пытаешься заставить его напасть, пытаешься…

Внезапно он прикусил нижнюю губу. Этот жест немного отрезвил Гермиону. Что он хотел сказать? Что мог позволить ей упасть с метлы, мог выдать ее охране в своем доме.

— Что бы ты сделал? — еле слышно проговорила девушка.

— Я бы придумал что-нибудь поэффектней, — досадливо отмахнулся юноша.

— Пусти!

— Нет! Ты никуда не пойдешь.

— Слушай, — он поднял на нее взгляд. — Я могу все объяснить. Правда.

Странная это была картина. Драко Малфой у ее ног. В другой раз она бы это оценила.

— Можешь начинать объяснять.

Юноша повертел головой по сторонам и увидел валяющийся невдалеке стул. Брэнд сбил его несколько минут назад. Слизеринец выпустил плечо мальчика, которое сжимал секунду назад, и подтянул стул к Гермионе.

— Садись.

Девушка послушно опустилась на краешек.

— Ты можешь меня выпустить. Я не убегу.

Юноша нервно усмехнулся и выпустил ее запястье. Гермиона начала тут же разминать руку. От стальной хватки та успела занеметь.

Драко Малфой несколько секунд смотрел на мальчика.

— Давай сначала его отпустим. Долго в таком состоянии нельзя.

— Как я могу узнать, что с ним все в порядке?

— Ты сама это увидишь.

Гермиона промолчала. Юноша встал, направил палочку на валяющуюся парту и поставил ее на место, затем проделал то же со стульями. Гермиона нехотя подняла свою палочку и стала помогать приводить кабинет в порядок. Подспудно жгла мысль, что она сама помогает ему скрыть следы происшествия, но слова произнесены. Она сама это выбрала.

Через несколько секунд в кабинете царил полный порядок. Слизеринец засунул палочку в карман и, нагнувшись, легко поднял мальчика на руки. То, что он не стал применять заклятие левитации, а просто отнес его на руках, заставляло поверить в слова Форсби об их близком знакомстве. Что-то раньше за Малфоем подобной сердечности не водилось. Юноша опустил Брэнда на стул. Сам занял свое место и несколько секунд просто смотрел на него. Это заставило девушку подумать, что слизеринец просто боится. Но мгновение прошло. Драко Малфой что-то прошептал, и Брэнд встрепенулся.

— Я могу идти? — спокойно спросил он.

Малфой кивнул. Мальчишка вскочил с места и направился к двери.

— Эй! — оклик старосты Слизерина заставил его оглянуться. — Не устал?

— Ха! Ты от меня быстрее устанешь.

— Это уж точно. Брэнд… поговори с Блез.

— Просто поговори.

— Ну, ладно, — мальчик пожал плечами и двинулся к двери.

— Брэндон, — Гермиона не могла просто так его отпустить, — ты в гостиную?

Мальчик кивнул.

— Захвати мою книгу, пожалуйста. Положишь там на стол у камина.

Мальчик снова кивнул и подошел забрать книгу. Все было, как всегда. Словно это не он несколько секунд назад пытался сделать что-то страшное. А ведь это и правда был не он. На девушку смотрели ясные зеленые глаза.

Он чуть улыбнулся. Гермиона еле выдавила ответную улыбку.

Когда дверь за мальчиком закрылась, девушка повернулась к Малфою.

Юноша медленно выбрался из-за кафедры и стащил с себя мантию, бросив ее на крышку первой парты. Затем он потянул вниз узел галстука. Таким усталым девушка его давно не видела.

— Малфой, мне не доставляет удовольствия наблюдать стриптиз в твоем исполнении. Давай рассказывай.

Он вскинул на нее удивленный взгляд, потом посмотрел на галстук, который уже успел снять, и его губы тронула слабая тень усмешки.

— Понятно. То есть, тебя вдохновляет стриптиз исключительно в исполнении Поттера?

Девушка бросила на него убийственный взгляд.

— Слушай, а ты всегда краснеешь, когда говоришь на эти темы?

— Малфой! — Гермиона направила на него волшебную палочку.

— Да ладно. Я просто так спросил, — голос прозвучал устало.

Юноша присел на краешек парты, сжал переносицу большим и указательным пальцами и зажмурился. Несколько секунд прошли в тишине, а потом он негромко заговорил.

— В начале сентября я увидел у Брэнда одну книгу. Тогда это были просто подозрения. У меня не было возможности понаблюдать за ним. Мне кажется, именно поэтому он попал в Гриффиндор, чтобы быть подальше от нас. А сегодня я понял, что он правда под заклятием.

Малфой отнял руку от лица и посмотрел на Гермиону.

— Что это за заклятие? Что за книга? — девушка почувствовала, что губы начинают дрожать.

— У меня есть время. Не волнуйся, — яростно проговорила Гермиона.

— Суть заключается в том, что Брэндом сейчас можно управлять, за ним можно наблюдать, через его эмоции можно чувствовать. В общем…

— Зачем?

— О Мерлин! Попробуй угадай.

Драко Малфой резко поднялся с парты и отошел к окну, предоставив Гермионе возможность созерцать свой затылок.

— А назови хоть что-нибудь, что здесь не связано с Поттером?

Девушка почувствовала, что голова идет кругом.

— Потому что у меня нет никаких доказательств. К тому же заклятие практически невозможно снять. Есть один способ, но он… В общем, можно сказать, что его даже нет. Так что, если они о чем-то догадаются, Брэнд может пострадать.

— Как ты это понял?

— По глазам, — не оборачиваясь, ответил Малфой.

— Вы просто не всматривались. К тому же, ты бы и не заметила этого, и Поттер не заметил бы. Только Уизли, но… Нужно знать, что искать.

Гермиона смотрела в его напряженную спину и пыталась понять, чем Рон отличается от них, а потом усмехнулась.

— Таким тактичным способом ты пытаешься напомнить мне, что я… магглорожденная?

Язык так и не повернулся сказать «грязнокровка». Юноша обернулся и посмотрел на нее.

— Я просто констатирую факт.

— Ладно. И что же с его глазами?

— Они просто другие. Я попытался проверить.

— То есть, это ты так проверил? — девушка задохнулась от возмущения. — Ты специально это сделал?

— Слушай. Я понятия не имел, что получится так эффектно. Теория и практика — разные вещи.

— Боже! Только ты мог быть таким придурком. А что, если бы Брэнд пострадал, или кто-то еще, — холодок пробежал по спине.

— Ну не пострадал же, — передернул плечом слизеринец.

Девушка не нашлась, что ответить. Что-то ему доказывать бессмысленно. Она прижала ладонь ко лбу, словно проверяя, нет ли у нее жара. Все казалось чудовищным.

— Не узнают. Я использовал заклятие.

Девушка покачала головой и направилась к выходу, в дверях она остановилась:

— Нет. Тем, что мы от них умираем не сразу.

От его злой усмешки по коже пробежали мурашки. Он так спокойно говорил о таких страшных вещах.

— На самом деле, это не такой уж бред. При рождении ребенка в чистокровной семье происходит целый обряд имянаречения, ритуал посвящения в этот мир. Это на всю жизнь, это определяет судьбу, жизненный путь, если хочешь. Так же, как при помолвке.

— Это тоже на всю жизнь? — еле слышно спросила Гермиона.

— Да. Мы не разводимся.

Перед глазами девушки сразу всплыл образ Блез Забини. Стало тоскливо.

Они вместе вышли из кабинета. Было поздно. В полутемном коридоре горели факелы. На стенах плясали тени. Девушка почувствовала, как под ложечкой засосало. Она понимала, что это глупо, она знала, что потом себя возненавидит, но перед глазами снова встала чернота бездонного взгляда, который засасывал, затягивал. Темные тени в темных углах…

— Малфой, — была не была, — я ничего не скажу Дамблдору при одном условии.

Юноша подозрительно на нее посмотрел.

— Проводи меня.

— В каком смысле? — удивленно моргнул парень.

— О Господи. В обыкновенном. Можешь смеяться, но мне страшно идти одной, после того шоу, которое ты устроил.

Смеяться он не стал. Он просто пожал плечами и пошел в сторону гостиной Гриффиндора.

Гермиона шла рядом, то и дело поглядывая на своего неожиданного провожатого. Он шел молча, засунув руки в карманы. О чем он думал? Что мелькало перед его отрешенным взглядом? В молчании они дошли до поворота, ведущего в коридор с портретом Полной Дамы.

— Спасибо. Дальше тебе лучше не ходить.

Он резко остановился и удивленно огляделся по сторонам. Гермиона поняла, что он в своих мыслях.

— Ну, спасибо… — еще раз повторила она. В ответ он кивнул и, развернувшись, пошел прочь.

Девушка смотрела в его удаляющуюся спину. Почему так выходит? Он ничего не делает для того, чтобы как-то оправдаться, показаться лучше, чем он есть. Скорее, он пытается доказать обратное. А вот она не может на него разозлиться по-настоящему. Что происходит? Чем это закончится?

Девушка вздохнула и направилась в гостиную. На выходе на нее налетел Брэндон Форсби.

Гермиона, взвизгнув, отскочила в сторону. Одна рука схватилась за грудь, словно защищаясь, вторая же сжала волшебную палочку в кармане мантии.

— Извини. Не думал, что ты испугаешься, — весело сказал мальчик. Ясный взгляд, ямочка на щечке от лукавой улыбки.

— Ты куда? Уже поздно.

— А мы ненадолго.

Только тут Гермиона заметила Эмили Кросс и Майкла Рейна, которые тоже вышли из гостиной. Неразлучная троица.

— Ладно. Только не задерживайтесь.

Девушка выпустила первокурсников и вошла в гостиную.

Гарри Поттер швырял несостоявшуюся домашнюю работу по зельям в камин. Дрова весело потрескивали, и исписанные листки бумаги корчились на них, превращаясь в пепел. Юноша неотрывно следил за неравной борьбой. Он сидел один в углу гостиной. Он в последнее время все больше бывал один. Рон начал недавно встречаться с шестикурсницей из Когтеврана. Гарри как-то пару раз пытался ходить с ними гулять. Девочка притаскивала своих подружек. Только ничего, кроме даром убитого времени, из этого не вышло. Гермиона все больше пропадала с первокурсниками. Поэтому Гарри Поттер все чаще бывал один. Он привык к этому. Давно привык. «Самая знаменитая личность, Символ победы Добра над Злом». Как его только ни называли журналисты. О нем говорили и писали. Его хвалили и ругали. А он просто жил. Так, как все. Он не хотел быть знаменитым, он не хотел, чтобы на него показывали пальцем, шептались за его спиной. Он не хотел, чтобы о Роне и Гермионе говорили: «Смотрите, это друзья Гарри Поттера». Он с радостью согласился бы, чтобы его определяли как друга Рона Уизли. Он устал. Но это был его крест. Раньше он думал, что все изменится. Пройдет время, об этом забудется, его оставят в покое. А вот не оставляли. С каждым днем все больше внимания, все больше сплетен. Он понимал, что его не любили. Его просто боялись, но об этом не говорили вслух. Его принято было любить, но многие считали, что величайшего темного мага мог победить только человек, обладающий еще большей силой. Его заявления о том, что это случайность, воспринимались как попытки скрыть, утаить. Его боялись. А как можно бояться и любить? Никак… Чем старше он становился, тем сильнее чувствовал свою отчужденность. После смерти Сириуса не осталось никого, кто бы мог понять его до конца. Только Люпин, который был так же одинок и обречен. Но он далеко. Смешно. Оборотень и Мировая знаменитость. Такие разные истории и такие похожие судьбы.

Гарри вздохнул и скомкал очередной лист пергамента. Внизу листа было написано имя: «Гермиона». Он часто заканчивал черновые записи этим именем. Юноша скомкал бумагу и бросил ее в огонь. Он не понимал, когда это началось. Сейчас казалось, что так было всегда. Просто эти годы он все дальше гнал от себя эти мысли, пытался скрыться, исчезнуть, забыть. Да вот только разве от себя убежишь? Юноша снял очки и устало потер глаза. Нет. Он решил правильно. Была такая нехорошая тенденция: с близкими ему людьми периодически что-то случалось. Умом он понимал, что это жизнь, что несчастье может случиться с кем угодно, это не обязательно связано с ним. Вот только получалось так, что он винил себя. В смерти Сириуса, в смерти Седрика, в том, что чуть не погиб отец Рона. Да что там… Они все чуть не погибли в ту ночь в Министерстве. Может, именно поэтому Гарри так яростно ненавидел Малфоя, потому что в душе считал себя виноватым во всем. Но друзья пытались убедить в обратном. Вот Малфой и выходил со всех сторон идеальной кандидатурой. Нет. Гарри решил правильно. Он не может рисковать. Гермионе лучше держаться подальше. Вот только несколько раз он чуть не сорвался, чуть не выдал себя. Просто, когда она рядом, обо всем как-то забывается… О войне, о смерти, о боли… Наверное, она волшебница. Мысль заставила усмехнуться.

— Привет, — раздался над головой ее голос.

Юноша вздрогнул.

— Привет. Закончили?

— Да.

Ее голос звучал напряженно.

Она как-то неопределенно пожала плечами.

— Малфой тебя обидел?

— Нет, Гарри. Все в порядке. Я просто устала. А Рон где?

— У Рона свидание, — торжественно объявил юноша.

— Ага. Именно с ней.

— Ишь ты. Как все серьезно.

— А ты думала. Прошлепала парня.

Гермиона толкнула его кулаком в плечо.

— С твоей стороны, низко говорить мне это. Я и так в расстройстве, — притворно вздохнула девушка, потом посмотрела куда-то в сторону и внезапно с заговорщическим видом прошептала. — А ты видел, как Кэти на тебя смотрит?

— Чего? — опешил Гарри от такого перехода, а потом проследил за ее взглядом.

Да. Он заметил. Он давно заметил. Вот только Кэти — не Гермиона Грейнджер. Веселая улыбчивая девочка. Вот только не Гермиона.

Он внимательно посмотрел на подругу. На ее лбу залегла складочка, словно она была напряжена или же расстроена. С ней в последнее время что-то происходило. Она словно витала где-то. Даже когда они были все вместе, она была где-то далеко. Что произошло этим летом? Хотя… Гарри в последнее время все чаще вспоминал тот предпоследний день летних каникул, когда они встретились после долгой разлуки. Как тогда светились ее глаза. В них было что-то такое… Она была рада ему. Он это видел. Это давало Надежду. Юноша понимал, что не должен этим пользоваться. Должен уберечь ее. С ужасом осознавал, что может не выдержать. А потом что-то произошло. Внезапно. Какие-то непонятные слезы, странные слова. Словно ее подменили в один миг. Даже не слезы испугали его тогда, а этот взгляд. Из него что-то исчезло. Какой-то свет. Или его Надежда…

— Прости, я что-то правда устала. Пойду баиньки, — она легонько потрепала его по макушке и встала с дивана.

— Спокойной ночи, — проговорил Гарри.

— И тебе.

Она улыбнулась и пошла прочь.

Гарри Поттер проводил ее взглядом. Странно. В последнее время все странно. Он засунул руку в карман джинсов и достал оттуда серебряную пуговицу. Гарри не знал, как она у него оказалась.

В Норе в последний день каникул он пошел принимать душ, и, снимая джинсы, увидел, как что-то выпало и покатилось по полу. Он поднял вещицу. Это была старинная серебряная пуговица, которую раньше юноша не видел.

Острая боль прострелила висок, как и в тот день, когда он впервые увидел ее. Да и все последующие разы случалось то же самое. Гарри поморщился и поднес пуговицу к глазам. Витиеватая буква «М», и руки-лапы каких-то людей-зверей сплелись вокруг нее…

Гермиона бродила по своей комнате. Она не соврала Гарри. Она правда устала. Вот только нервное напряжение никак не отпускало, заставляя девушку ходить из угла в угол.

«У меня уже голова начинает кружиться от твоих впечатляющих попыток изобразить заводной паровозик», — язвительный голос звучит в голове. Как давно это было.

Гермиона замерла посреди комнаты. В голову пришла шальная мысль. Нет. Она этого не сделает. А собственно говоря, почему нет?

Девушка решительно села за письменный стол, притянула к себе лист пергамента, обмакнула перо в чернильницу. На белый лист легли аккуратные строчки:

Г.Г».

Не давая себе времени подумать, она решительно распахнула окно в прохладную октябрьскую ночь. Рука сама собой сняла медный свисток с крючка на стенке. Была у старост такая привилегия. Им не обязательно было ходить в совятню, чтобы отправить письмо. Серая сипуха впорхнула в комнату, громко ухнув. Девушка быстро привязала письмо к ноге птицы и назвала адресата. Сова с письмом улетела. Когда бурная деятельность по отправке почты закончилась, осознание того, что она сделала, накрыло с головой. Да. Она действительно была напугана и волновалась за Брэнда. Но ведь это был лишь предлог. Она это прекрасно понимала. И он поймет. Девушка, опомнившись, снова звонко дунула в свисток в надежде, что сова вернется. Через несколько секунд в комнату впорхнула тень. Сова. Только другая. Она прилетела на зов, чтобы доставить почту. Гермиона вежливо извинилась перед несчастной птицей и спровадила ее восвояси.

Сердце отчаянно колотилось в ушах. Пожалуй, оно не колотилось так громко даже под гипнозом чудовищного взгляда несколько часов назад. Девушка снова начала мерить шагами комнату. Хлопанье крыльев возвестило о возвращении совы. Девушка бросилась к птице. Сердце замерло в безумной надежде. С одной стороны, она хотела, чтобы птица вернулась с ее письмом, с другой же… Ответ! Он написал ответ! Это не ее пергамент.

Дрожащими пальцами она отвязала записку.

Ровный аристократический почерк. Она его знала, потому что всегда обращала внимание на его работы на уроках, если доводилось их собирать или раздавать.

«Нет. Это может случиться только после произнесения заклинания. Вряд ли в Гриффиндоре кто-то его знает».

Подписи не было. Безликие строчки. Просто ответ на заданный вопрос. Но как же быстро он ответил. Девушка отчаянным жестом придвинула к себе письменные принадлежности. Была не была.

«А что будет, если кто-то найдет книгу и возьмет ее в руки? Может, стоит ее поискать и забрать? Как она выглядит?»

И снова ожидание. Бестолковое мельтешение по комнате. Шелест крыльев. Ответ.

«Нет. Не нужно ее искать. Я думаю, ее никто не найдет. Скорее всего, на ней отталкивающие чары. А если кто-то ее возьмет?.. Не знаю. Либо катастрофа местного масштаба, либо вообще ничего. Могу с легкостью доказать оба варианта».

Тишина. Лишь треск огня в камине да скрип пера по бумаге.

«Все так быстро произошло — я толком ничего не успела спросить. Блез Забини как-то давно просила присмотреть за Брэндом. Что мы

Разговор про Брэнда уже давно превратился для нее в формальный предлог. Просто на пергамент его рукой ровно ложились строчки. Это было важно. Это было нужно.

«Не знаю. Просто понаблюдай. Я действительно понятия не имею, в чем это проявится. Если появится что-то необычное — пиши».

Пиши… Девушка улыбнулась.

«Да… Ты просто кладезь ценной информации. Куча слов и ничего внятного».

«Слушай. Я тут ее сижу развлекаю, а она еще недовольна. Ты считаешь, мне заняться больше нечем?»

Сова доставила это письмо и демонстративно вылетела из комнаты. Все правильно. Ей надоело курсировать от башни к подземелью и обратно. Гермиона перечитала записку. Вот гад. Губы тронула улыбка. Ну ладно. Шорох крыльев, и на ее подоконник приземлился филин Драко Малфоя. Он как-то чужеродно смотрелся среди ее вещей. Потрепанная школьная сова здесь была к месту, а ухоженный филин последнего отпрыска древнего волшебного рода как-то не вписывался. Девушка посмотрела на птицу. Записки не было. Губы тронула улыбка.

«Поверь, мне есть чем заняться. Просто некоторые заварили кашу, а теперь недовольны! Кстати, зачем ты филина прислал?»

«Кто это «некоторые»? А филина я прислал, потому что от тебя наверняка сдернула школьная сова. Она уже на меня-то недобро поглядывала. И вообще, я собираюсь спать, а ты меня отвлекаешь».

Девушка улыбнулась. Он собирается спать. Какое важное занятие. Ой-ой. Интересно, Блез там? Хотя… Вряд ли в этом случае получилась бы переписка. Девушка посмотрела на филина. Он не улетал. Хозяин ждет ответа? Или просто у него положенный лимит времени? Гермиона перевела взгляд на стопку записок. Ровные строчки, красивый почерк. Не видно холодных глаз, язвительной усмешки. Так легко отвечать. Так легко доверять. Рука сама собой вывела на листе:

«Спокойной ночи».

Филин улетел. Девушка подставила ветру пылающие щеки. Какой странный день. Какой необыкновенный день. Прошло десять минут, двадцать. Ответа не было. Улыбка слетела с губ. Появилась обида. А чего она хотела? Все так и должно быть. Он проявил вежливость взамен на ее молчание. Просто дань ее укрывательству. Девушка захлопнула книгу, лежащую на столе. Ну и пускай. Будет ей наука.

Девушка решительным шагом направилась в ванную. Стоя под струями теплой воды, она старалась не думать о своей обиде. Сама выставила себя дурой. Ведь ясно было, что это только предлог. С ним нельзя по-человечески. С ним нельзя нормально. Он…

Откидывая одеяло с кровати, она заметила листок пергамента, слетевший на пол. С замиранием сердца подняла его.

«Спокойной ночи».

Два простых слова — и улыбка коснулась губ. Видимо, филин подождал-подождал, и сам отцепил записку. У него на лапе было крепление, позволяющее делать такие фокусы. Девушка еще раз перечитала записку. Вот гаденыш. Выждал паузу, подождал, пока она расстроится. Под руку попалась подушка, которая со свистом полетела в противоположную стену. Только не яростно, а весело. Гермиона села на кровать, потом подумала и пристроила записку под оставшуюся подушку. Зачем, и сама не знала.

Если бы мысли имели цвет, если бы их можно было увидеть, то в этот миг потоки радуги неслись бы из окон высокой башни по направлению к подземелью старинного замка, сталкиваясь на ходу с таким же лихим потоком, летящим навстречу. Менее ярким, не таким радужным и чуть более осторожным, но тоже неудержимым и неподвластным разуму.

Если бы мысли имели цвет и их можно было увидеть, то подземелье и башня старого замка оказались бы соединены мостом.

03.02.2011

Глава 36. Ну, здравствуй, новая Жизнь

Шестнадцать. Семнадцать. Так мало лет. Так много неверных слепых решений. Легко рвется хрупкая нить отношений. Легко разбиваются чьи-то сердца. Что нам с того? Мы собою довольны, Ведь длинной жизни не видно конца. Плевать, что сегодня кому-то больно. Земля не собьется с привычного круга, Завтра мы сможем понять друг друга. Все можно исправить. Все можно успеть. Нас кто-то простит и забудет обиды. Завтра размолвкам в огне гореть. Но этого кто-то уже не увидит.

Если бы мысли имели цвет и их можно было увидеть, то подземелье и башня старого замка оказались бы соединены мостом.

Нарцисса Блэк сидела на своей кровати и рассеянно листала учебник. Столько мыслей, столько сомнений… Прошла неделя с той памятной выходки Люциуса Малфоя. Сириуса девушка с тех пор не видела. Он должен был выйти из больничного крыла сегодня вечером. Ей удалось узнать об этом у Люпина на уроке трансфигурации. В эти минуты он должен быть уже у себя, в башне Гриффиндора.

Нарцисса думала о нем, не переставая. Она понимала, что травмы должны быть достаточно серьезными, если он целую неделю пробыл в лазарете. Эти бесконечные семь дней Нарцисса изо всех сил старалась не наделать глупостей. Ей нестерпимо хотелось тайком пробраться в лазарет. Узнать, как он там, побыть с ним рядом, хоть на несколько мгновений продлить их историю.

Она даже пыталась несколько раз это сделать, но ей никак не удавалось: Люциус воспылал внезапной страстью к ее персоне. Он настаивал на том, чтобы они чаще бывали вместе. Странные это были вечера: они почти не разговаривали, занимаясь каждый своими делами. Они были совершенно чужими людьми, волей небес оказавшимися в одном замке, в одной комнате, в одной постели. Это уже вошло в привычку: просыпаться в его постели по утрам. Его чаще всего уже не было в комнате, поэтому Нарцисса была избавлена от каких-то нелепых фраз. Ведь люди должны разговаривать друг с другом. С Люциусом это было сложно. Между ними всегда стояли тени: зеленоглазой когтевранки и синеглазого гриффиндорца. Поэтому Нарцисса была даже благодарна Люциусу за это утреннее уединение. Где он бывал в эти минуты, она не знала. Да и не очень-то хотела знать. Она спокойно возвращалась в свою комнату и какое-то время терпела любопытные взгляды подруг. Когда соседки по комнате поняли, что красочных рассказов в ее исполнении не будет, от нее отстали. За это она тоже была благодарна. Она в последнее время очень старательно искала повод для благодарности. Ведь благодарят за что-то доброе и хорошее. Если ты чувствуешь себя благодарным кому-то, значит, в твоей жизни есть что-то хорошее. Странная философия, но она помогла. Помогла спрятаться от реальности.

Сириус. Си-ри-ус. Как же его не хватало!

А еще не хватало Северуса Снейпа. Нарциссу поразило это открытие. Она всегда хорошо относилась к нему, но, как оказалось, никогда не ценила. Теперь же она с нежностью вспоминала их прежние отношения. В эту неделю все было по-другому. В понедельник он вообще не появился на занятиях. Тогда ее это не взволновало. Она была зла. Перед ней стояла дилемма. Детская и наивная, но казавшаяся важной: пересесть на другое место или остаться на прежнем? С одной стороны, она уже достаточно ясно высказала ему все, что думает, с другой — демонстрация характера не помешает. Нарцисса так и не смогла определить, поэтому решила войти в класс последней. Если он будет сидеть на своем месте, тогда она поступит по ситуации. А если он сам решит пересесть, то ей, чтобы не выглядеть дурой, лучше сделать вид, что и не собиралась с ним садиться. Разрешать вопрос не пришлось, потому что Северус не пришел на занятия. Нарцисса передернула плечом: ишь ты, характер показывает. К концу дня злость прошла, и в душе поселилось беспокойство. Он не был на обеде, на ужине. Его не было в общей гостиной, а на вопрос «видел ли его кто-то?» она получила отрицательный ответ.

Во вторник его не было за завтраком.

Первым уроком было зельеварение. Нарцисса вошла в кабинет, окинула взглядом тех, кто уже был. Люпин обернулся на нее и кивнул в знак приветствия, Нарцисса кивнула в ответ. Эванс сделала кислую мину и отвернулась. Поттер недовольно посмотрел на нее и тоже отвернулся. Сириуса не было, остальные гриффиндорцы не интересовали. Плевать на их идиотское поведение. Нарцисса решительно направилась к своей парте. Плевать. Если Снейп захочет отсаживаться, пусть сам и отсаживается. Ей надоел этот детский сад. Нарцисса решительно бросила рюкзачок на стул и начала устанавливать свой котел. Установила. Критически оглядела. У Снейпа явно получалось лучше. Оглянулась на дверь. Вздохнула и села.

Прозвонил колокол. Снейпа не было. Земус тоже опаздывал. Через несколько минут дверь отворилась. Нарцисса была уверена, что это профессор, но, на всякий случай, оглянулась. В класс входил Снейп. Бледный, осунувшийся и какой-то не такой, как всегда. Сердце сжалось от жалости. Неужели это после ее слов? Снейп, опустив голову, шел к своему месту. Нарцисса наблюдала за его приближением. Вдруг со стороны гриффиндорцев полетела вспышка света, и Снейп, споткнувшись, грохнулся на пол. Раздался смех. Нарцисса оглянулась на них. Поттер держал в руке волшебную палочку, Люпин демонстративно смотрел в другую сторону, Эванс, к удивлению Нарциссы, тоже. Остальные ржали. Особенно старался Петтигрю.

За Снейпа никто не заступился. Он поднялся с пола, отряхнул мантию, и, даже не взглянув на обидчиков, подошел к своей парте. Он не посмотрел на Нарциссу. Девушка тоже отвернулась. Она почти ненавидела себя в этот момент, но… так и не заступилась за него. Да, она не смеялась, но ведь и не заступилась.

Так прошла неделя. Нападки гриффиндорцев преследовали Снейпа на каждом шагу, несмотря на то, что в компании обидчиков не было Сириуса. Снейп на это не реагировал и сносил все подозрительно безропотно. Складывалось впечатление, что он просто выпал из жизни на какое-то время. Нарцисса знала его, как никто, поэтому ей была заметна его полная апатия к происходящему. Он ходил, как привидение, почти не появлялся в главном зале, не бывал в общей гостиной. Где он пропадал, оставалось загадкой. Он «съехал» по всем предметам, кроме зелий. Нарцисса с ужасом это наблюдала, но ничего не делала. Ведь он сам ее предал. Он это заслужил. Она повторяла себе это по несколько раз в день. Особенно в моменты, когда хотелось подойти и встряхнуть его, чтобы он перестал напоминать зомби. Так прошла неделя. Первая неделя их… Чего? Вражды? Да нет. Враги как-то реагируют друг на друга, обращают внимание, думают… Хотя… Нарцисса думала о нем, вот только не была уверена, что и он тоже. Значит, это не вражда. Что же это было? Нарцисса неделю пыталась подобрать слово, и вот сегодня оно само нашлось, когда она в гостиной уронила стопку учебников прямо перед носом проходящего Снейпа, а он притормозил, подождал, пока учебники рассыплются по полу, и только тогда, обойдя их, вышел из гостиной. Кто-то из пятикурсников кинулся на помощь Нарциссе, а она посмотрела на закрывшуюся за ним дверь. Слово само пришло на ум. Безразличие. Оно порой страшнее вражды, страшнее ненависти, страшнее любви. Потому что не знаешь, как к нему относиться. Оно непонятно, оно непредсказуемо. Оно убивает.

Нарцисса вновь посмотрела на страницы учебника. Странно… В последнее время все было странно. Жизнь переворачивалась с ног на голову. Нет Сириуса. Нет Северуса. Зато есть Люциус. Черт!

Отвлек от невеселых дум стук в окно. Девушка подняла голову. В стекло стучалась почтовая сова. Нарцисса оглядела пустую комнату — девчонки торчали перед зеркалом в ванной, что-то там примеривая. Пришлось вставать за их почтой самой. Нарцисса подошла к окну, распахнула его. В лицо полетел колючий снег. Девушка поежилась и недовольно посмотрела на впорхнувшую в комнату птицу.

— Письмо кому-то! — крикнула она в глубину комнаты и повернулась к своей постели. Сова нагло расположилась на ее тумбочке.

— Эй! Давай отсюда! Еще мне тебя здесь не хватало.

Птица не двинулась с места.

— Ты хочешь сказать, что письмо мне?

Птица, понятное дело, не ответила, а сердце девушки уже взлетело до небес. Письмо. От него!

Нарцисса подбежала к птице и отвязала кусочек пергамента. Сова тут же слетела с тумбочки. Нарцисса торопливо развернула письмо и выдохнула от разочарования. Неровный детский почерк:

«Привет. Как дела? Может, сможем сегодня встретиться?

Мариса».

В стекло настойчиво постучали. Птица очень хотела вылететь из комнаты.

Нарцисса выругалась, быстро написала ответ и пошла вновь открывать окно. Она понимала, что злится напрасно. Они вправду давно не виделись с Марисой, с самой помолвки, и Нарцисса была рада предстоящей встрече. Только… горько жгло разочарование. Это письмо не от него. Девушка вздохнула.

— Кому письмо? — показалась из ванной Стефания Мунд.

— Мне, — откликнулась Нарцисса.

Нарцисса окинула взглядом торчащие в разные стороны черные перья волос. А ведь полчаса назад Стефания была не то чтобы блондинкой, но далеко не брюнеткой.

— Как-то кардинально, на мой взгляд, — честно ответила девушка.

— Да мне и самой не нравится, — отозвалась Стефания и вновь скрылась в ванной.

Нарцисса посмотрела на часы.

Нужно идти на встречу с Марисой. Девушка быстро обулась, взяла с тумбочки свою волшебную палочку и направилась к выходу.

Выйдя в гостиную, она непроизвольно бросила взгляд на их со Снейпом любимый уголок. Там никого не было. Повинуясь порыву, она направилась к спальне юношей шестого курса и громко постучала в дверь.

— Да! — резко откликнулся из-за двери голос Питера Стоуна.

Нарцисса толкнула дверь. Пит был в комнате один, он что-то выискивал в своем чемодане.

— Готовишься к побегу? — Нарцисса кивнула на чемодан и разбросанные по двум кроватям вещи.

— Пытаюсь найти любимую футболку, — рассеянно отозвался он.

— Ты Снейпа не видел?

Пит поднял голову и удивленно посмотрел на девушку.

— Не-а. По-моему, ты у нас главный эксперт по местонахождению Снейпа. Вот уж никогда тебя не понимал.

— И не поймешь, — откликнулась Нарцисса, отворачиваясь к двери.

— С чего ты взял? — девушка вновь обернулась.

— Да странный он какой-то стал. К тому же мелкие что-то бормочут про сцену, которую ты ему устроила.

— И ты им веришь? — насмешливо приподняла бровь Нарцисса.

Стоун окинул ее взглядом. Кровь вейлы. Она всегда сводила парней с ума. Вот и сейчас он почувствовал, что краснеет. Но чтобы она и Снейп?

— Да нет. Конечно, не верю. Просто так брякнул. Ему что-то передать?

— Не-а — мотнула головой Нарцисса и вышла из комнаты.

В гостиной она вновь бросила взгляд на обычное место Снейпа. Пусто. Девушка направилась к выходу.

Сириус Блэк лежал на своей кровати в спальне Гриффиндора. Он вышел из лазарета час назад. Куча вопросов, куча поздравлений, встревоженные взгляды, предложения помощи. Он еле-еле ото всех отделался. И вот сейчас он просто смотрел в потолок и думал. Думал… Думал… В последнее время он много думал, и все время приходил к одному и тому же выводу. Это тяжело. Это будет сложно, возможно, неправильно. Хотя… нет. Это будет единственное верное решение. Сириус чуть пошевелился и привычно вздрогнул от боли. Когда он теперь сможет войти в норму? Неизвестно. И так всеми правдами и неправдами из лазарета вырвался под честное слово соблюдать режим, не волноваться и беречь себя.

— Спишь? — окликнул его вошедший в комнату Люпин.

— Почти, — Сириусу не хотелось разговаривать.

— Давай, отдыхай. Я тебя и так под свою ответственность забрал.

Люпин устало усмехнулся.

— Постараюсь не подвести, — ответил Сириус и осторожно начал устраиваться поудобнее.

— Еще не хватало. Я не калека.

Люпин вздохнул и отвернулся к окну.

— Завтра будет длинный день, — проговорил за его спиной Сириус.

— Да уж.

Оба замолчали. Люпин еще немного постоял и вышел из комнаты. Сириус прав. Завтра действительно будет длинный день. Особенно для Бродяги. Юноша осторожно прикрыл дверь.

А Сириус вновь посмотрел на потолок. Да, все правильно. Все будет так, как он решил.

Нарцисса быстрым шагом шла по коридорам Хогвартса. Они договорились встретиться в библиотеке в секции истории Магии. Там практически никогда никого не было. Можно было спокойно поболтать. В пятницу вечером коридоры были пустынны. Изредка попадался кто-то из студентов. Слизеринцы кивали, улыбались. Остальные чуть сторонились. Так было всегда. Нарцисса уже привыкла. Когда она добралась до указанного места, Мариса уже была там, смешно подперев щечку, листала какую-то книгу.

— Уроки делаешь? — улыбнулась Нарцисса и, потрепав девочку по макушке, опустилась на соседний стул.

— Нет, — Мариса широко улыбнулась, — я просто пошла сюда сразу, получив твой ответ. Чтобы не скучать, читаю формирование корпуса министров в… — девочка заглянула в книгу, пытаясь отыскать, где же формировался корпус.

Нарцисса отмахнулась от учебника. Мариса тут же отодвинула его в сторону.

— Ну, как ты? — искренне поинтересовалась Нарцисса.

Во-первых, девочка ей нравилась, во-вторых, это — хорошая возможность отвлечься от своих мыслей.

— Да так. Вроде, нормально. Не любит меня Макгонагалл. А так ничего.

— Не расстраивайся. Она никого не любит. Даже гриффиндорцев.

Нарцисса заправила за ухо прядь волос. Мариса проследила за ее рукой внимательным взглядом. Девушка сперва не поняла, что так заинтересовало ее новую родственницу, и удивленно посмотрела на свою руку. Да уж. Теперь понятно. Обе сейчас внимательно изучали фамильный перстень Малфоев.

— Ну и как это? — наконец нарушила тишину Мариса.

— Что именно? — не поняла девушка. Ну, не станет же она рассказывать сестре Люциуса подробности их интимной жизни.

— Находиться под колпаком, — к ее изумлению, произнесла девочка.

— Ну, в том смысле, что известен каждый твой шаг. Наверное, об этом сложно не думать? Да?

— Мариса, — Нарцисса подалась вперед и схватила девочку за руку, — о чем ты говоришь?

— О перстне, — девочка подняла удивленный взгляд. — Ты ничего не знаешь?!

Нарцисса отрицательно покачала головой. Мариса прижала ладошку к губам.

— Ты что-то сделала, а Люциус узнал? — паническим шепотом произнесла она.

Нарцисса неопределенно передернула плечом. В голове не укладывалось. Как такое возможно? Значит, это не Северус? Значит…

Нарцисса с ужасом посмотрела на собственную руку.

— Этот перстень принадлежал женщинам рода Малфоев на протяжении веков. То есть, не именно этот. Их несколько. У моей матери такой же. Я не знаю, когда и как они были изготовлены, но с их помощью всегда можно знать, где находится человек, который его носит.

— Как? — Нарцисса сильно сжала руку девочки.

— Я не знаю, — жалобно пропищала Мариса, поморщившись. — Знаю только, что с его помощью можно узнать, с кем ты находишься в этот момент. Если Люциус произнесет заклинание, которое знает только он, то поймет, что ты сейчас со мной.

— А он видит, что мы делаем?

— Думаю, нет. Он просто знает, что ты рядом со мной. Я не знаю точно, в каком радиусе это действует.

— А если его снять? — пальцы Нарциссы сами потянулись к кошмарному подарку.

— Ты что? Люциус тут же узнает и решит, что тебе есть, что скрывать.

Нарцисса закрыла лицо руками. Значит, это не Снейп. Значит, это сам Люциус. А она так поступила… Мысли перескочили на Сириуса. То есть теперь они не смогут увидеться?! Люциус узнает об этом. Непременно узнает, и все повторится.

«— Что бы ты ни делала… Я узнаю. Я всегда узнаю».

Он знал, о чем говорит. Девушка устало потерла виски.

— Из-за этого кольца Сириус Блэк оказался в лазарете? — услышала она тихий голос Марисы.

— Причем тут Сириус Блэк? — попыталась удивиться Нарцисса.

— Брось. Я же вижу, как вы друг на друга смотрите. Вы встречались после помолвки?

Нарцисса почувствовала, как горло сжимают непрошеные слезы. Слезы обиды, ярости и несправедливости.

— Мариса, мы встретились случайно, понимаешь? Никто из нас не готовил эту встречу. Просто в библиотеке, понимаешь? — лихорадочно зашептала она. — А Люциус все не так понял. А обмануть перстень никак нельзя?

— Насколько я знаю, никому не удавалось. Несколько веков назад наша прабабушка пробовала.

— И?..

— Ее казнили.

Нарцисса вздрогнула.

— А как ты узнала, что Сириус был в лазарете?

— Я его видела сегодня. В таком состоянии только из лазарета можно идти. Да к тому же, как я поняла со слов старосты Гриффиндора, ну, парень такой у них симпатичный, всегда такой грустный и замученный…

— Ремус Люпин, — нетерпеливо подсказала Нарцисса.

— Да. Так он под свою ответственность забрал Сириуса из лазарета с обещаниями холить его, лелеять и оберегать.

Нарцисса закрыла глаза ладонью.

— Я могу чем-нибудь помочь? — услышала она голос девочки.

— Ты уверена, что ты сестра Люциуса? — Нарцисса слегка улыбнулась.

— К сожалению, — поморщилась девочка.

* * *

Полчаса спустя Нарцисса входила в гостиную Слизерина. Снейпа не было. Она подошла к группе четверокурсников:

— Вы Снейпа не видели?

Те отрицательно покачали головами. Девушка про себя выругалась. Пришлось вновь направиться в комнату шестикурсников. Ей нужно с ним поговорить. Ведь это недоразумение. Все нужно объяснить. Он поймет. Он простит. Ему же самому без нее плохо.

С этими мыслями Нарцисса распахнула дверь в комнату. Кто-то просто удивленно обернулся, кто-то с воплем присел за кровать.

— Стучаться учили? — подал голос Питер Стоун.

— Давно. В детстве, — откликнулась Нарцисса. — Снейп здесь?

— Это уже наводит на мысли, — ехидно усмехнулся все тот же Пит.

— Рада, что хоть что-то заставляет шевелиться твои извилины.

Девушка развернулась и захлопнула дверь. Снейпа не было. Явно. А больше ее здесь никто не интересовал. Она спустилась в гостиную и села на его любимое место. Она подождет Северуса здесь.

* * *

Только Нарцисса закрыла дверь, как из ванной вышел Северус Снейп. Все на него оглянулись. Он не стал обращать на это внимание, потому что давно привык к их косым взглядам. Мало, кто из людей смотрел на него нормально. Да, никто, пожалуй, кроме… Но это все в прошлом.

Снейп забрался на свою кровать и задернул полог. Ему нужно отдохнуть. Завтра будет длинный день. Для него особенно. Он был неглуп и прекрасно все понимал. На завтра намечалась вторая часть мести Люциуса Малфоя. Ничем другим юноша не мог объяснить столь странный выбор его любимого факультета.

Почему именно он? Да потому, что Люциус узнал каким-то образом, что он присутствовал при встрече Нарциссы с Блэком. Как узнал? Непонятно. Да и неважно. Может, Нарцисса сказала. Хотя… Вряд ли. К чему тогда была та сцена в гостиной? Да теперь это и неважно. Важно одно: Люциус узнал о том, что Снейп ее покрывал. Завтра будет представление. Нет! Люциус ничего ему не сказал и не скажет. Зачем? Снейп и сам все понял.

Завтра будет длинный день…

* * *

Люциус Малфой шел по полупустым коридорам в сторону своей гостиной. Вообще-то было уже поздно, и он не должен был бродить по школе. Но кого это волнует? Он свернул в очередной коридор и встал, как вкопанный. Посреди этого коридора на его глазах Слизерин лишался баллов за «хождение по школе в неположенное время». Но застыл Люциус не поэтому. Фрида Забини сейчас выполняла роль «меча судьбы», занесенного над головой первокурсника из Слизерина.

— Что здесь произошло? — громко проговорил Люциус, когда обрел уверенность в своем голосе.

Фрида вздрогнула и обернулась.

— Слизерин наказан за то, что первокурсник бродит по школе после отбоя.

Люциус посмотрел на мальчика и сделал ему знак уйти. Мальчишку как ветром сдуло.

Они остались вдвоем. В первый раз с того памятного разговора после каникул. Фрида несколько секунд смотрела ему в глаза, а потом тоже развернулась, явно собираясь уходить.

— А почему староста Когтеврана бродит по школе вечером? — протянул Люциус.

— Мне казалось, это тебя не касается.

— Правильно казалось, — досадливо согласился Люциус и решил прекратить этот нелегкий разговор.

— Спокойной ночи, — произнес он и прошел мимо девушки.

— Как ты мог, Люциус? — полетел вдогонку ее вопрос.

Юноша остановился и медленно обернулся.

— Ты о чем?

— Я была вместе с Ремусом Люпином, когда он нашел Сириуса Блэка.

Люциус сглотнул. Он не был готов к такому повороту.

— И что с того? Я-то здесь причем? — он и сам чувствовал, как фальшиво звучит его голос.

— Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что случилось. Как ты мог? Ты ведь едва не убил его!

— Я его и пальцем не трогал! — почти не соврал Люциус. Это и правда сделали Крэбб и Гойл.

Фрида резко расхохоталась.

— Странно, я столько времени провела с тобой и даже не подозревала, на что ты способен.

Люциус посмотрел в ее глаза. В них сейчас отражались боль, презрение, ярость.

— Теперь знаешь, — холодно бросил он.

Плевать. Она сама это выбрала. Плевать, что все могло быть по-другому. Он тоже сделал выбор. Люциус вновь развернулся уйти.

— Придет время, и ты останешься один.

Он замер и вновь обернулся. Она смотрела на него в упор.

— Да что ты! Жена, которой силой навязали твое общество, друзья, которые с тобой только потому, что привыкли, что так положено. Дети? Что ж, может, они и будут, только вряд ли ты сможешь вложить в них что-то хорошее. Ты пугаешь людей, Люциус, и это приведет к одиночеству.

Он замотал головой.

— Невозможно одновременно бояться и любить. Это касается всех: жены, детей, друзей…

— Ты тоже меня боишься? Или все же любишь?

— Сейчас не знаю, что больше, — честно произнесла Фрида и пошла прочь.

Люциус посмотрел ей вслед. Неужели она права? На душе стало тоскливо. Он пошел в сторону слизеринских подземелий. Плевать. Пошли они к черту. Все до одного. Ему никто не нужен. Он сделал выбор. Юноша бросил взгляд на свое левое предплечье. Сейчас был виден лишь рукав мантии. Но под ним была повязка. Под повязкой же… Да, он сделал выбор. А он ли? Выбор сделали за него. Но об этом не хотелось думать.

Люциус вспомнил вопрос Нарциссы сегодня утром. Она спросила, почему на его предплечье повязка. Наблюдательная девочка. Еще и полгода не прошло. Люциус ответил что-то резкое, она отстала.

Юноша носил повязку уже несколько недель. В предпоследний день рождественских каникул вернулся Эдвин и с ним этот пресловутый Темный Лорд. Люциус знал, что должно произойти. Он был готов к этому? Вряд ли. Все казалось далеким и ненастоящим, и вот момент настал. Он думал, что будет больно. Именно боли он боялся больше всего. Не того, что он принимал с этой Меткой власть другого человека над своей волей, разумом, поступками. Так далеко он не заглядывал. Отец сказал, что это его долг, так нужно, и Люциус вновь подчинился. Он не спрашивал: зачем? Он только молил Мерлина, чтобы не было больно. И больно не было. То ли Мерлин услышал, то ли просто так должно было быть.

Статный мужчина (Люциус тогда в первый раз видел Темного Лорда вблизи) произносил какие-то непонятные заклинания и что-то чертил в воздухе над рукой Люциуса. Легкое покалывание, и на бледной коже стали проявляться очертания Метки. Было нестрашно. Было даже забавно. Словно приобщаешься к чему-то. За-бав-но. Просто это было самое начало страшного шествия Темного Лорда по жизням и судьбам людей, поэтому все, принимающие Метку, еще не знали, каково это будет. Никто из них еще не убивал, не пытал, не ломал и не уничтожал. Все это было далеко. И пока было забавно.

Ритуал закончился. Люциус посмотрел на Лорда. Он мало чем отличался от других: невысокий, худощавый. Ничто не говорило в тот миг о его предстоящем величии. Разве только глаза. В них было что-то необъяснимое. Люциус бросил взгляд на отца. Так непривычно было видеть выражение почтения на всегда надменном и равнодушном лице. Странно. Чем этот человек так отличался от Эдвина Малфоя, что вызывал в том подобные эмоции? Люциус вновь посмотрел на Темного Лорда. Их взгляды встретились, и юноша понял, что было не так с глазами этого человека. В них был холод. Просто какой-то вселенский холод. И в них не было жизни, только смерть. Люциус тогда прослушал всю вдохновенную речь этого человека. Он просто хотел скорее уйти оттуда. Только бы скрыться от этих черных глаз. Этот взгляд потом преследовал его ночами. Черный омут, который затягивал, подавлял, подчинял…

Прошло время. Все забылось. Боль так и не наступила. Не было даже дискомфорта. Разве что от повязки. Люциус ее носил по настоянию Эдвина. Ну и пусть. Ничего страшного не произошло. Жизнь никак не изменилась. Вот только… Появилось ощущение чьего-то присутствия. Постоянного, незримого и раздражающего. Люциус не мог себе его объяснить.

Нет, он не слышал голоса, не видел тени. Но с появлением татуировки на его предплечье в его жизнь вошли невидимые спутники. Возможно, это многочисленная армия тех, кто тоже принял эту Метку, а может, это подавляющее волю присутствие человека с глазами цвета смерти. Это пугало. Это раздражало. Люциус поморщился и оглянулся на пустой коридор. Нужно взять себя в руки и подумать о чем-нибудь приятном. Например, о предстоящем дне. Это будет интересно. Фрида права. Он пугает людей. Ну, так это же хорошо. Страх ведет к уважению. Он не останется один.

Мысли юноши отвлеклись от Метки, и ощущение присутствия стало слабее. С этим можно жить. Живут же все женщины рода Малфоев так из века в век, и ничего.

* * *

Дверь в гостиную Слизерина отворилась. Нарцисса обернулась на входящего в надежде увидеть Снейпа. Не повезло. Фред Забини показался на пороге. Девушка окинула взглядом почти пустую гостиную. Двенадцать часов. Где носит Снейпа?

— Привет, — Фред поставил на пол у дивана какую-то коробку и присел.

— Здравствуй, — холодно ответила Нарцисса.

— Как дела? — решил еще раз попробовать Фред.

— Великолепно, мистер Забини, — тем же тоном ответила девушка. — Особенно после вашего веселья недельной давности. Мне с тех пор так великолепно. Просто лучше не бывает.

— Нарцисса… — осторожно начал юноша.

— Я не желаю с тобой разговаривать. Я не желаю тебя видеть и слышать. Я не могу так же поступить с Люциусом — он мой жених, но терпеть твое присутствие меня и под империо не заставишь.

— Послушай…

— Да, и что же ты предлагаешь послушать? Перечень заклинаний, которые летели в Сириуса Блэка неделю назад?! Я почему-то уверена, что вряд ли кто-то из вас марал руки. Волшебная палочка — удобная вещь. Или ты мне расскажешь душещипательную историю про злого Люциуса Малфоя, который толкнул тебя — невинное создание — на такой подлый шаг? А?

Фред посмотрел на девушку. Он мог бы многое ей сказать. Например, что он не принимал непосредственного участия в этом. Что он не послал ни одного заклинания в упавшего гриффиндорца. Но, с другой стороны, он не позволил ему уйти. Ведь благодаря Фреду, Сириус Блэк не смог выбраться из того проклятого коридора. С другой стороны, Фред вернул ему палочку: не сломал, не забрал с собой. Да и к тому же именно Фред остановил этот кошмар. Если бы не он, неизвестно, чем бы все закончилось. Хотя… Если бы не он, ничего бы и не началось. Из Крэбба и Гойла стратеги и тактики были хоть куда. Именно Фред придумал идею с доспехами, которые заставили Блэка свернуть в нужный коридор. Воду придумал Люциус. Но ведь Люциус действительно обещал просто попугать Блэка. Фред не думал, что зайдет так далеко. А когда все завертелось, он уже был не в силах что-то сделать. Он просто действовал по ситуации. Ему чертовски не понравилось то, каким способом удалось одержать верх над гриффиндорцем, да к тому же поведение Блэка невольно вызвало уважение. Пресловутый гриффиндорский героизм… Или что-то еще. Сам Фред не был уверен, что вел бы себя так же в подобной ситуации. Хотя… ради Нарциссы. Он встретил ее холодный взгляд. Он мог бы много чего сказать… Но не сказал ничего. Нарцисса в последний раз окинула его презрительным взглядом и направилась к себе, решив поймать Снейпа завтра с утра. Она же не знала, что будет поздно.

* * *

Люциус Малфой вошел в пустую гостиную Слизерина. Здесь было темно. Только дрова чуть тлели в камине. Люциус постоял какое-то время посреди комнаты и направился к себе. Дойдя до лестницы, он почувствовал, что в комнате есть кто-то еще. Юноша резко обернулся. Точно. Гостиная только с виду казалась пустой. На самом деле здесь был один человек. Фред Забини сидел на подоконнике, подтянув одну ногу под себя и болтая второй в воздухе. Люциус посмотрел на темную фигуру и медленно направился в ее сторону. Он не знал, зачем. Просто шел.

— Не спится?

Фред не ответил. В отсветах огня, чуть теплящегося в камине, Люциусу почудился странный взгляд. Слизеринец неподвижно сидел на подоконнике, только крутил в руке недопитую бутылку сливочного пива. Люциус заметил рядом целую батарею из бутылок. Часть была пуста, часть — еще не открыта. Люциус протянул руку, взял бутылку, открыл ее заклинанием и сделал большой глоток. Как староста он был обязан поинтересоваться у Фреда, откуда у него столько пива в пятницу вечером. Посещение Хогсмита было по субботам, а чтобы пиво простояло неделю — из области фантастики. Но, конечно же, выяснять Люциус ничего не стал. Хотя… Что-то было явно не так. Фред как-то странно смотрел. Люциус сделал еще один глоток и не выдержал.

— Что-то не так? — лениво протянул он.

Еще заскоков Фреда для полного счастья не хватало.

— Не так? — откликнулся Забини. — Ну что ты. Все так. Все именно так, как ты и хотел.

Они что все сговорились сегодня?

— Я обо всем: о Блэке, о Снейпе, о Нарциссе.

— Не понял.

— Черт, Фред, или говори нормальным языком, или надирайся тут в одиночку, а я иду спать. — Люциус развернулся спиной к однокурснику.

— Почему Флинт завтра выйдет только на вторую часть матча? Зачем ты его уговорил это сделать? А? И как вы собираетесь отделить эту самую вторую часть от первой?

Люциус оглянулся.

— Мы будем пробовать запасного ловца, — жестко сказал он.

— На кой черт его пробовать? Он уже играл. К тому же пробуются не в матчах, от которых зависит судьба Кубка.

— До окончания сезона еще несколько матчей.

— Я не хуже тебя знаю, но именно завтра все определится. И мы будем пробовать запасного ловца?!

— Фред, что тебя не устраивает? А? Я не капитан. Выскажи свои возражения Флинту.

Фред расхохотался. Люциус понимал, что он изрядно выпил, и на его слова не стоит обращать внимания. Только… От этих близнецов ничего не скроешь. Неужели они видят его насквозь?

Люциус вновь отвернулся, намереваясь уйти.

— В том, чтобы с Блэком случилось несчастье именно неделю назад, был смысл, — донесся до него голос Забини. — Ты все сделал так, чтобы тебя, с одной стороны, не обвинили в предумышленном выведении соперника из строя, с другой, чтобы он не смог восстановится к этой субботе. Нарцисса ведь была только предлогом. Ты нашел идеальный повод. Так? И запасной ловец завтра — тоже идеальный ход. Тебе снова ничего не придется делать самому. За тебя все сделают другие.

Люциус стоял посреди полутемной гостиной и слушал негромкий, но яростный голос Забини. Как просто с Крэббом и Гойлом. Они не задают вопросов, они не анализируют его поступки. Они идеальные исполнители. Просто делают то, что он говорит. А Забини одним легким движением все расставил по местам. Нужно будет иметь в виду эту его особенность.

— Фред, ты пьян. А я не отвечаю за твои пьяные домыслы, — холодно произнес Люциус.

Он не стал оборачиваться, когда услышал, что Фред соскочил с подоконника. Он знал, что Фред не ударит в спину. В этом его слабость. Как же он собирается принимать Метку? Он слишком много рассуждает, и еще эти его идиотские принципы. Как он похож этим на девушку с глазами цвета Надежды!

Оба юноши вздрогнули и посмотрели на лестницу, с которой спускался капитан сборной Слизерина по квиддичу. Сборной, которая завтра играет очень важный матч. Решающий матч.

— Полпервого ночи, — прошипел Флинт, — а вы здесь надираетесь?!

Флинт протиснулся между ними к подоконнику, сильно толкнув обоих юношей плечами. В другое время они бы что-нибудь ответили, но сейчас это было чревато.

Флинт собрал оставшуюся выпивку, наколдовал какую-то кривую емкость, все туда составил и, применив к ней вингардиум, двинулся к юношам.

— Этого завтра будет мало, — прокомментировал Люциус.

— Еще принесем, — не принял его шутку Флинт. — Отбой! — рявкнул он напоследок.

Люциус какое-то время размышлял, как же закончить разговор с Фредом, но Фред избавил его от необходимости принимать решение. Он быстро прошел мимо и, не сказав ни слова, скрылся в спальне юношей седьмого курса. Люциус посмотрел ему вслед. А ведь чертов Забини прав. Люциус именно так все и спланировал. Одним легким движением устранил Блэка, причем со всех фронтов; вразумил Нарциссу и завтра поставит на место Снейпа. Как все красиво и изящно. Но вот знать об этом должны только те, к кому это относится. Забини слишком проницателен. Люциус направился к своей комнате. Он все еще сжимал в руках недопитую бутылку. Перед своей дверью он остановился и чокнулся со статуей маленького ангелочка на большом подсвечнике. Стекло и металл встретились с легким звоном.

— За победу, — сам себе сказал Люциус. — Пусть враги ломают копья. Их время прошло.

Светловолосый юноша сделал большой глоток.

Нарцисса шла по полутемному коридору Хогвартса. Она искала Снейпа. Ей непременно нужно было поговорить с ним, все объяснить.

Девушка свернула в коридор, в котором она ждала Сириуса в ту ночь. Шаг невольно замедлился. Она бы все на свете отдала за возможность вернуть эти мгновения, вновь пережить их, а еще лучше превратить те минуты в вечность. Если бы только могло случиться чудо. И… оно случилось. Напротив статуи Властимилы Верной в пляшущей тени факела стоял он.

Девушка задохнулась от неожиданности. Неужели это возможно? Вспомнились слова из детской сказки: «Чудеса случаются. Нужно только верить».

— Привет, я знал, что ты придешь.

— Я всегда жду только тебя.

Сердце заколотилось в груди пойманной пташкой. Он сделал шаг вперед и протянул руку. Нарцисса посмотрела на его ладонь. Будет ошибкой принять ее, но будет еще большей ошибкой отказаться и уйти. Девушка посмотрела в его глаза и коснулась ледяными пальцами его теплой руки. Он тут же сжал ее и потянул к себе. Мгновение, и Нарцисса очутилась в кольце его рук, а нетерпеливые губы коснулись ее щеки, подбородка, шеи…

О Мерлин! Как же она соскучилась по его губам. Как мечтала о них. Остатки разума пытались о чем-то напомнить. О чем-то важном.

— Сириус!

Он вскинул голову и секунду смотрел ей в глаза, а потом накрыл ее губы своими. Голова закружилась. Все оказалось неважным, несущественным. Были только эти губы и эти руки. Казалось, так будет вечно, никто не сможет это отнять. Просто не посмеет. И плохое ничего не сможет случиться:

— Я люблю тебя, — счастливо прошептала она.

Он не ответил, лишь сильнее прижал ее к себе. Так сильно, что ей стало больно. Но это было неважно. Это же он, главное, он рядом. Хотя… Нужно что-то ему сказать. Что-то важное… Вот только нужно вспомнить. Боль в плече стала слишком… реальной. Намного реальней его тепла и запаха.

— Ты собираешься сегодня вставать или нет?! — cпрашивала Белинда Макнейер, тряся ее за плечо.

Нарцисса резко села на кровати и огляделась по сторонам. В спальне не было никого, кроме нее и Белинды. Подавив естественное желание запустить в Белинду каким-нибудь заклинанием, Нарцисса свесила ноги с кровати. Сон. Это был просто сон. А ведь даже в этом сне она готова была сделать глупость. Неужели жизнь ничему не учит ее? Но там было так хорошо. Так спокойно. Неправдоподобно хорошо. Вот именно, что неправдоподобно.

Девушка сунула ноги в тапочки.

— То есть?

— Ну, куда все умотали с утра пораньше? — Нарцисса поежилась от холода и вновь натянула на себя одеяло, которое только успела скинуть.

— Нарцисса! У тебя десять минут, иначе мы будем единственными голодными болельщиками во всей школе.

— О Мерлин! Сегодня решающая игра сезона. Ты хочешь сказать, Люциус не обсуждал с тобой важность сегодняшнего дня?

Нарцисса нехотя встала с постели и поплелась в сторону ванной, но по пути ее озарило:

— Слушай, но сезон заканчивается еще нескоро.

Судя по лицу Белинды, она вновь ляпнула что-то невпопад. Да уж. Лучше не усугублять. А то и так, видимо, подозрительно быть невестой вратаря сборной и от других узнавать расписание решающих встреч.

Спустя десять минут Нарцисса и Белинда бодро шли в сторону главного зала. Белинда рассказывала историю, приключившуюся с ней на каникулах. Чего нельзя было отнять у юной мисс Макнейер, так это таланта рассказчика. Причем она умела посмеяться не только над другими, но и над собой. Вот и сейчас она так вдохновенно повествовала о знакомстве с кузеном Нотта, которого она приняла за прислугу, что Нарцисса впервые за долгое время хохотала от души. Так они и вошли в главный зал. Все еще смеясь, Нарцисса опустилась на свое место и окинула зал взглядом. Он был почти пуст. Все действительно были уже на трибунах. Взгляд задержался на столе гриффиндорцев. Сердце подскочило и заколотилось где-то в горле.

Он был там. На своем месте, рядом с Люпином. Поттера почему-то не было, зато была Эванс. Но все это мало интересовало Нарциссу. Захотелось вскрикнуть от ужаса, потому что она много раз себе представляла, что мог сделать Люциус, но правда оказалась гораздо ужасней. На его брови был свежий шов, на скуле след от синяка, еле заметный, но что скроешь от любящих глаз? К тому же его рука была в гипсе. О Мерлин! Что же с ним сделали? И это — цена ее безрассудства. Люциус прав. Это только ее вина.

Их взгляды встретились. Нарцисса попыталась улыбнуться, кивнуть ему в знак приветствия, но ничего не получилось. К тому же он смотрел как-то… непривычно и непонятно. Словно… Нет. Она не могла дать определения. Нарцисса зажмурилась и опустила голову. Нужно взять себя в руки. Нужно что-то придумать, как-то поговорить с ним, не подвергая его опасности. Вот только как? Она вновь подняла голову. Сириус, казалось, только этого и ждал. Он резко отодвинул от себя тарелку и дернул Люпина за рукав. Тот как-то виновато посмотрел на Нарциссу и встал из-за стола. Поднялась и Эванс. Только ее взгляд в сторону слизеринки был полон превосходства. Это еще что за новость?

Нарцисса постаралась взять себя в руки. Это всего лишь Эванс. Но как только Сириус встал из-за стола, вся злость и все мысли о гриффиндорке вылетели из головы. Нарцисса прижала ладонь к губам. Сердце сжалось при виде того, как сильно он хромает. И это все ее вина…

Остаток завтрака прошел, как в тумане. Белинда что-то рассказывала, только Нарцисса больше не слышала ни одного слова. Она, как во сне, встала из-за стола и отправилась вслед за Белиндой на трибуны.

Они заняли места на первом ряду слизеринской трибуны, и Нарцисса принялась раздраженно крутить настройки омниокля. Она понятия не имела, что хочет в него увидеть. Просто нужно было чем-то себя занять.

Оглушительный крик соседей по трибуне возвестил о выходе слизеринской сборной на поле. Нарцисса привычно помахала Люциусу, как всегда, не сильно заботясь, увидел ли он. В душе царили смятение и растерянность. Снейп… Сириус… Снейп? Девушка подскочила на скамье и прижала омниокль к глазам. Точно. Чуть в стороне от остальной команды стоял, ссутулившись, темноволосый подросток, что-то старательно выглядывая на рукояти своей метлы. Но… Почему Снейп? Флинт вчера был вполне здоров. Нарцисса раздраженно откинула челку с глаз и стала подкручивать резкость прибора. Ее взгляд упал на противоположную трибуну. Красные всполохи флажков, шарфов, разукрашенных лиц. Гриффиндор? Ответом на невысказанный вопрос явились семеро людей в красных мантиях, показавшихся на поле. Нарцисса вновь прижала омниокль к глазам. От нее не укрылось, как нервно передернул плечом Северус Снейп на какую-то реплику со стороны гриффиндорцев. Истерический всхлип вырвался у Нарциссы Блэк. Она прижала ладонь к губам, но так и не смогла сдержаться. Ее согнуло пополам от неудержимого хохота.

— Эй, ты чего? — обеспокоенно посмотрела на нее Белинда.

Но Нарцисса не могла ничего ей ответить. Она смеялась и смеялась над собственной глупостью, над чудовищной жестокостью и нелепостью происходящего. Все разом встало на свои места. Люциус, конечно же, узнал, что при их с Сириусом встрече присутствовал Северус. И вот итог. Флинт жив здоров, но был смысл выпустить сегодня на поле Снейпа. Ведь наверняка Сириус, как и она, решит, что Снейп виновен в том, что Малфой все узнал.

Раздался свисток, и четырнадцать фигур взмыли в небо. Стремительно, красиво. Черная точка бладжера тут же рванула в направлении ловца Слизерина. Северус Снейп резко ухнул вниз, избегая столкновения. На этот раз ему повезло, но в том, что везение скоро закончится, Нарцисса была уверена на все двести процентов. Она перестала смеяться так же внезапно, как и начала. Не обращая внимания на странный взгляд Белинды, она вглядывалась в маленькую точку над полем, точку, к которой то и дело неслись бладжеры. Все шло по плану Люциуса. В этом девушка не сомневалась.

Тут же стала очевидна и вторая часть плана ее ненаглядного жениха. Нарцисса посмотрела на кольца Гриффиндора. Щупленький мальчик, который однажды уже играл против Слизерина. Но в тот раз Сириус все же был на поле. В другой ипостаси, но был и, более того, выиграл ту памятную игру. Сегодня все было не так.

Нарцисса перевела взгляд на трибуны Гриффиндора. Сириус был там, сидел на первом ряду между Эванс и Люпином. Он поставил ноги на выступ во внутренней части бортика и оперся локтями о колени. Кисти его рук были сцеплены и прижаты к губам. Казалось, он совсем не обращает внимания на шум вокруг, на вопли однокурсников и голос комментатора. На его лице жили только глаза, которые безостановочно следили за квофлом. Рядом с Нарциссой раздался радостный вопль, отозвавшийся стоном на трех других трибунах. Видимо, Слизерин открыл счет. Люпин схватился за голову. Эванс досадливо хлопнула себя ладонью по колену. Сириус просто на несколько секунд закрыл глаза.

Нарцисса терпеть не могла квиддич, но, видя такую обреченность в его взгляде, готова была сама швырнуть заклятием во всех игроков в зеленой форме, чтобы Гриффиндор выиграл. Ведь то, что происходило на поле, было нечестно. Хотя… Гриффиндорцы тоже действовали не особенно красиво. Нарцисса перевела взгляд на поле, как раз успев увидеть, как Снейп уворачивается от очередного бладжера. Он не участвовал в игре, он не был опасен как ловец, но темно-коричневые мячи летели и летели в его сторону. Теперь Нарциссе захотелось шарахнуть заклинанием по игрокам в красной форме, чтобы они отстали от Снейпа. Так нельзя. Он же не виноват. В голову тут же непрошеной гостьей постучалась мысль: «А сама ты намного лучше поступила с ним?». Именно в этот миг Джеймс Поттер на большой скорости понесся в направлении ловца Слизерина. Увидел ли он снитч или просто так шутил, осталось загадкой. Снейп, видимо, так ее и не разгадал. Он предпочел дернуться в сторону. Он здорово летал, Нарцисса сама не раз видела, вот только не так блестяще, как Поттер. Метлу Северуса завертело волчком, и сам он, не удержав равновесия, соскользнул вниз. Нарцисса вскрикнула и вскочила на ноги. Многие последовали ее примеру. Только на их лицах не было ужаса. Скорее любопытство.

Мадам Хуч остановила падение, но метла успела прилично приложиться к голове Снейпа во время их совместного полета навстречу земле. В игре произошла заминка. На поле появились носилки и запасной ловец сборной Слизерина. Голоса. Смех.

Нарцисса развернулась и бросилась к выходу. Сейчас ее ничто не могло остановить.

Ей казалось, что прошла целая вечность, прежде чем мадам Помфри показалась из дверей лазарета, объявив, что Снейп сильно ударился головой и ему нельзя волноваться. Так как никто больше не горел желанием его навестить, Нарцисса в одиночестве прошла в пустую палату. Сквозь приоткрытое окно в дальнем конце комнаты доносился шум продолжающейся игры. Жизнь продолжалась, веселье продолжалось, а бледный темноволосый паренек, зажмурившись, лежал на больничной кровати.

— Северус, — еле слышно произнесла девушка.

Он резко открыл глаза и дернулся.

— Тихо. Тебе нельзя волноваться.

Она осторожно приблизилась и протянула руку, то ли поправить одеяло, то ли погладить его по щеке. Снейп не стал дожидаться, что именно она выберет.

— Уходи, — негромко проговорил он.

Нарцисса замерла. Несколько секунд смотрела в его глаза, а потом тихо заговорила.

— Северус, это все недоразумение. У меня кольцо, с помощью которого Люциус следит за мной, я…

— Мне плевать, — сердито проговорила девушка.

— А мне нет, — ответил он очень тихо. Или Нарциссе просто почудились эти слова?

— Уходи! — громко повторил он.

— Северус, не веди себя, как ребенок.

Она протянула руку. Он резко отдернул голову, зашипев от боли.

— Осторожно. Тебе нельзя.

— Убирайся из моей палаты! — сквозь зубы проговорил он, не открывая глаз. — Я не хочу тебя больше видеть. Никогда. На уроках сиди, где хочешь, я не вправе тебе запретить, но в свое свободное время я не хочу тебя видеть.

— Северус, ты с ума сошел? Что ты несешь? Ты всерьез поверил в то, что я тогда сказала?!

— Ты же верила, когда говорила, — он распахнул глаза, и она утонула в черном омуте злобы, горечи, яда и разочарования.

— Нет, — девушка отступила на шаг под прицелом этих глаз. — Нет. Ты не можешь говорить это всерьез.

Вместо ответа он резко вскинул руку и позвонил в колокольчик у изголовья кровати. Тут же раздались шаги и хлопотливые причитания мадам Помфри.

— Велите ей уйти, она пришла наговорить мне гадостей. У меня голова кружится, и…

— Мисс Блэк! — мадам Помфри нависла над опешившей девушкой. — Покиньте лазарет и больше здесь не появляйтесь.

Нарцисса медленно отступала, неверяще глядя на белого, как мел, Снейпа. Он зажмурился и отвернулся, поэтому она могла видеть лишь его подбородок. Неужели он чувствовал себя так же в тот день? Как же это жестоко.

А Северус Снейп крепко зажмурился и отвернулся не случайно. Он изо всех сил старался, чтобы она не увидела предательских слез. Второй раз. Второй раз за последние пять лет, и снова по ее вине. Он не винил в эту минуту Люциуса, подставившего его под удары бладжеров, не винил гриффиндорцев, которые так старательно исполняли свои роли в этом спектакле. Нет, он не винил их. Как можно винить чужих людей? Они просто чужие и далекие. Все, что они делают, не касается его чувств, его души. Он давно привык отгораживаться и закрываться. А Девочка-Надежда когда-то наплевала на его защитные барьеры и шагнула за них. Прямо в сердце. Она, сама того не ведая, помогла отстроить стену равнодушия, сарказма и безразличия к ним всем, а сама осталась внутри этой стены. На нее не распространялись законы понятного и привычного мира Северуса Снейпа. Она сама, большей частью, писала эти законы: улыбкой, язвительными речами в адрес гриффиндорцев, хрустальным смехом над его угрюмостью, убийственным взглядом на его сарказм. Он поверил, он впустил, а она… Она виновата.

Нарцисса спускалась со ступеней, глядя прямо перед собой. Да. Она чувствовала себя приблизительно так же, как Северус неделю назад. Почему мы так жестоки? Почему мы не можем хоть иногда поступиться гордостью, глупыми амбициями и просто поговорить?! Просто сказать что-то важное. Как же по-детски мы себя ведем! Вот только у этих детских ошибок совсем не детские последствия.

Видимо, игра закончилась, потому что на улице было тихо. Ну, относительно, конечно. И судя по огромному количеству следов на снегу, все разошлись. Девушка остановилась, в задумчивости. Куда пойти? Видеть Люциуса сейчас хотелось меньше всего. Нарцисса набросила капюшон мантии на голову. Холодно.

С боковой дорожки на основную свернули несколько гриффиндорцев. Видимо, они задержались. Сердце привычно дернулось при виде Сириуса. Вот с кем хотелось поговорить до смерти. Пожаловаться на судьбу-злодейку, да и просто побыть рядом. Сириус вскинул голову, и их взгляды встретились. Нарцисса попыталась улыбнуться — вышло плохо. Компания приближалась медленно, потому что Сириус сильно хромал. Эти бесконечные секунды отдавались гулким стуком крови в ушах. Он не улыбнулся в ответ. Странно. Он вдруг обнял за плечо девушку, которая шла рядом с ним. Ту самую, с которой встречался еще до Рождества. Нарцисса так засмотрелась на эту неожиданную картину, что вздрогнула, когда Эванс произнесла:

Нарцисса резко повернулась к гриффиндорке. Несколько секунд ушло на то, чтобы понять: она говорит о матче.

— Мы всегда побеждаем! — с ледяной улыбкой произнесла она.

— Да. И вам плевать на способы.

— Это зависит от цели, но, в общем-то, ты права.

Нарцисса бросила на Эванс убийственный взгляд и прошла мимо. Один Мерлин знает, чего стоило ей это глупое препирательство. Что с ним? Зачем он это сделал? Хотя, может, ему просто тяжело идти?

Девушка быстрым шагом направилась в совятню. Оставался единственный человек, которого она еще хотела видеть. Первокурсница Когтеврана с ненавистной фамилией.

Спустя полчаса Нарцисса Блэк и Мариса Малфой сидели в пустом кабинете нумерологии и негромко разговаривали. Сначала обсуждали пресловутый матч. В основном то, что не касалось спорта и осталось «за кадром», а потом Мариса внезапно проговорила:

Нарцисса забыла, как дышать.

— Ты?!

— Ну да. А что? Люциус никогда меня в этом не заподозрит, если не поймает на месте преступления. А я постараюсь, чтобы этого не случилось.

— Я же вижу, как ты скучаешь.

Нарцисса посмотрела на ненавистный перстень. Скучает. Это еще слабо сказано.

— У меня нет ничего пишущего.

— О Мерлин, мы же в кабинете. Сейчас что-нибудь найдем.

С этими словами Мариса принялась старательно рыться на столе преподавателя.

— Мариса…

Все, что оставалось Нарциссе, это покачать головой. Через пару минут Мариса гордо положила перед ней небольшой кусок пергамента и перо с чернильницей, а сама с деловитым видом отошла к противоположной стене и стала с преувеличенным интересом рассматривать чудовищные графики. Нарцисса не смогла сдержать улыбку. Хоть в чем-то ей повезло. Эта девочка стала настоящей находкой.

Нарцисса посмотрела на пергамент. Снова захотелось написать так много…

«Здравствуй, Любимый.

Я очень скучаю и просто не нахожу себе места от беспокойства. Как ты? Что с тобой? Мне так много нужно сказать. На семейное кольцо Малфоев, которое я ношу, наложено заклятие слежения. Именно так он узнал, что мы виделись. Я не знаю, что можно сделать. Поэтому пока просто пишу тебе. Я все время думаю о тебе.

Очень жду ответа.

Скучаю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю».

Нарцисса писала это слово, пока не закончился листок пергамента. Она готова была написать еще миллион раз. Перо в руке сломалось. Так сильно она сжала его в порыве эмоций. Почему чувства людей должны передавать равнодушные листки бумаги?

— Ты все? — услышала она голос Марисы.

Несколько секунд ушло на то, чтобы взять себя в руки, поднять голову, легко улыбнуться и кивнуть на вопрос девочки.

Мариса подбежала, бодро схватила письмо и направилась к выходу.

— А чего тянуть-то? Тем более я знаю, что он сейчас в библиотеке. Я сама видела. Подожди меня, я мигом.

И девочка выбежала из кабинета, звонко стуча башмачками по каменному полу коридора.

А Нарцисса осталась ждать. Ждать и догонять — самое сложное и бесполезное занятие.

Мариса медленно шла по библиотеке, с каждым шагом приближаясь к столу, за которым сидел Сириус Блэк. Он, чуть нахмурившись, листал какой-то учебник. Девочка в нерешительности остановилась. Легко было сказать Нарциссе, что она передаст записку, а где теперь взять храбрости подойти к мальчишке, который старше на пять лет да еще такой красивый? Мариса с интересом разглядывала мечту не одной девчонки Хогвартса. Иссиня-черные волосы, которые он то и дело отбрасывает с глаз, смуглая кожа, особенно на фоне белоснежного гипса. Девочка почувствовала, что щеки заливаются краской. До чего же он был красивый! Какой-то необыкновенной красотой. Его внешность не портил даже свежий шрам на рассеченной брови и хмурый взгляд на страницы учебника. Какая же Нарцисса счастливая, ведь он любит ее.

Мариса глубоко вздохнула и, вытерев вспотевшие от напряжения ладошки о мантию, направилась к столу.

Сириус Блэк вот уже двадцать минут гипнотизировал взглядом учебник по трансфигурации. Спроси его, что он там вычитал, ни за что бы не сказал.

Сначала этот кошмарный, идиотский матч, бессильная ярость от того, что так идеально воплощается в жизнь гениальный план Люциуса Малфоя. Не очень, правда, понятна идея со Снейпом, но это даже к лучшему, что ему по башке заехало. Хоть что-то приятное в этот день. Слабое утешение. Потому что не было сил видеть разбитого Джима, да и всю остальную команду. Они проиграли. Его никто не винил, но сам-то он чувствовал, что будь он сегодня на поле, все выглядело бы по-другому. Да, виноват Люциус Малфой. Но ведь Сириус сам заварил всю эту кашу. Видеть жалость в глазах сокурсников не было сил, поэтому он решил отправиться куда-нибудь подальше. Понятное дело, одного не отпустили. Люпин прочитал лекцию о том, что он поручился головой и т. д. и т. п. Пришлось взять с собой Лили, на попечение которой Люпин смог доверить Сириуса. Таким образом, маршрут сложился сам собой. Они отправились в библиотеку. Молча, невесело и задумчиво. Лили, посидев пару минут напротив молчаливого Сириуса, решила отправиться на поиски учебника по рунам. Он же остался «читать» трансфигурацию. Нужно сдать зачет. Смешно. Надо же, еще интересуют такие мелочи.

Это чтобы не вспоминать о встрече с Нарциссой. Так хорошо думать о правильности своего решения, когда не видишь ее. Но колесики завертелись, ничего уже не остановишь. Осталось только молить Мерлина, чтобы он дал сил завершить начатое.

Сириус глубоко вздохнул и тут же сморщился от боли в ребрах. Как все по-дурацки получилось. Внезапно он почувствовал на себе чей-то взгляд. Подняв голову, он увидел рядом со своим столом незнакомую девочку с эмблемой Когтеврана. Явно первокурсница, потому что Сириус ее совершенно не помнил. Девочка смотрела на него в упор. Сириус изобразил на лице вежливость и чуть приподнял бровь: ей явно что-то нужно.

— Ты Сириус Блэк? — откашлявшись, еле слышно пропищала девочка.

— Допустим, — осторожно ответил юноша.

— Я — Мариса, — девочка как-то странно собралась с духом и закончила, — Мариса Малфой.

Вежливые слова «очень приятно» утонули в судорожном вздохе. Вся приветливость слетела с Сириуса, как по мановению волшебной палочки.

— Малфой? — опасным голосом произнес он.

Девочка отчаянно кивнула.

Снова кивок.

Сириус осторожно выпрямился на стуле.

— Девочка, в вашей семье мозги раздавали по старшинству, и на тебя явно не хватило? Ты хоть понимаешь, кому ты сейчас представляешься? Ты должна была заметить, что твой братец отнюдь не всеобщий любимец. Не думала, что с твоей помощью ему можно здорово отомстить?

Девочка во все глаза смотрела на него. Как изменилось его лицо! Не было приветливости, не было обаяния. Только злоба и ярость, а еще ощущение опасности.

— Твое счастье, что я не стану действовать его методами. Но это только пока. Так что в следующий раз думай, прежде чем произносить свою фамилию.

Ему показалось, что девчонка сейчас заплачет, но…

— А почему я должна стесняться своей фамилии? Если она кому-то не нравится, то это не мои проблемы, — ледяным тоном проговорила девочка, несмотря на то, что ее губы задрожали.

Что и говорить, практики в подобных беседах у нее было мало, зато была старинная фамилия и все из этого вытекающее. Если в первый момент Сириус ни за что бы не сказал, что эта девочка — Малфой, то сейчас он бы узнал ее и без представления. Ледяной взгляд, вздернутый подбородок. Она была так похожа на своего брата, особенно этот вызывающий взгляд серых малфоевских глаз. Сириус усмехнулся. Ему всегда импонировали смелые люди. Девочка оказалась интересной и непредсказуемой. Портило ее одно — брат.

— Считай, что тебе повезло. Можешь просто развернуться и уйти.

Сириус демонстративно опустил взгляд к книге.

— Я принесла тебе записку, — еле слышно проговорила девочка.

Ну, это уже наглость! Юноша вскинул голову.

— Я не понимаю, о чем ты, но это письмо не от него.

Сириус раздраженно скривился:

— Мариса, — вежливо подсказала девочка.

— Мариса, — согласно подхватил Сириус. — Ты меня окончательно запутала и достала. Сегодня не лучший день для знакомства и писем, так что иди, куда шла.

— Я шла к тебе, и у меня записка от Нарциссы.

— От кого? — Сириус едва не упал со стула.

Девочка смерила его раздраженным взглядом.

— Ты думаешь, твой брат обрадуется, если об этом узнает?

— Будем надеяться, что не узнает.

Девочка положила на стол записку, а сама присела на соседний стул. Сириус несколько секунд смотрел на кусок пергамента, а потом взял его в руки и развернул.

Мариса с замиранием сердца смотрела на красивого юношу, напряженный взгляд которого скользил по строчкам. Она не знала, что написала Нарцисса. Ей удалось победить любопытство, но никто не мог ее заставить не смотреть на его реакцию. Как это должно быть красиво и романтично… Девочка перевела взгляд с его лица на смуглые руки, которые чуть подрагивали.

— Нарцисса просила тебя написать ответ. Я подожду.

Жалко, что не прочитала хоть строчечку. Девочка смотрела на записку и отчаянно хотела знать ее содержание.

— Ответ, говоришь? — прозвучал над ее головой вмиг изменившийся голос Сириуса.

Она хотела поднять на него взгляд, но так и застыла, когда его пальцы равнодушно смяли пергамент и зажали его в кулаке. Девочка подняла на него полный ужаса взгляд.

Сириус сглотнул и посмотрел в испуганные глазенки.

«— Ну, ты же волшебник. Сделай так, чтобы мы забыли друг друга. Сделай так, чтобы я тебя возненавидела. Сделай что-нибудь, чтобы нам обоим стало легче».

— Я не буду писать ответ.

— Не поняла, — еле слышно проговорила девочка.

Она написала: «Люблю. Люблю. Люблю. Люблю». Но какое это теперь имеет значение?

— Я не буду писать ответ, — твердо проговорил он. — Я скажу тебе на словах.

Настороженность начала исчезать из взгляда девочки. Она приготовилась слушать.

«Люблю. Люблю. Люблю. Люблю».

«Люблю. Люблю. Люблю. Люблю».

— Я благодарен ей за… приятные мгновения…

«Люблю. Люблю. Люблю. Люблю».

«Люблю. Люблю. Люблю. Люблю».

— Но я больше не хочу это продолжать.

«Люблю. Люблю. Люблю. Люблю».

— У меня другая девушка. У меня все здорово, и я не хочу ее больше видеть и слышать.

«Люблю. Люблю. Люблю. Люблю».

— И писем мне от нее не нужно. Так что с тебя снимается почетная обязанность курьера.

«Люблю. Люблю. Люблю. Люблю».

— Что ты такое говоришь?

Девочка неверяще смотрела на этого человека. И она несколько минут назад считала его красивым? Он же просто чудовище. Ведь Нарцисса… Она так любит его. Это же видно. Она на все пошла ради него, а он просто ей пользовался? Неужели все красивые мальчишки такие? Люциус… Сириус… Неужели они все так жестоки?!

— Все, аудиенция окончена. Ты можешь идти.

— Какая же ты сволочь!

Девочка вскочила на ноги, не обратив внимания на то, что стул с грохотом полетел на пол и, развернувшись, бросилась к выходу бегом.

— Можно подумать, я сам этого не знаю, — пробормотал юноша.

— Пять баллов с Когтеврана за нарушение порядка в библиотеке.

Видимо, Мариса убегала слишком громко. Она умчалась так быстро, что не могла видеть, как темноволосый юноша осторожно развернул смятую записку и начал ее перечитывать.

«Люблю. Люблю. Люблю. Люблю». Двадцать восемь раз. Пока не закончился кусок пергамента.

Сириус положил записку на стол и осторожно разгладил дрожащими пальцами, а потом нагнулся и уткнулся в нее лбом.

Он поступил правильно. Только эта мысль слабо утешала. Почему от правильных поступков так погано на душе? Почему у него чувство, что он последняя сволочь? Потому что так и есть. Благими намерениями выстлан путь в ад. Кому сейчас легче от его «правильного» поступка?!

— Сириус! — Лили осторожно коснулась его плеча. — Что случилось?

Он медленно поднял голову и принялся осторожно складывать записку.

— Ничего, Лил, — проговорил он, не глядя на девушку. — Все так, как и должно быть. Уходим?

Лили молча поднялась и посмотрела на Сириуса. Как-то он странно себя вел. Господи, что же он с собой делает? Почему он просто не расскажет, не выплеснет все наружу? Чем же ему помочь?

Мариса влетела в кабинет нумерологии в слезах.

— Что? — подскочила Нарцисса. — Тебя Люциус заметил?

Сердце оборвалось. Это конец. Он точно убьет Сириуса.

— Уж лучше бы, — сквозь слезы проговорила Мариса.

Девушка в недоумении посмотрела на нее.

Она нетерпеливо дернула девочку за руку.

— Он не стал писать ответ. Он… Он…

— То есть, как не стал?

— Он велел передать на словах.

Нарцисса облегченно вздохнула. Конечно, она — эгоистка. У него же сломана рука, а она ответ… Хотя так хотелось увидеть его почерк: неровный, нервный, и такой родной. Его строки всегда жили. За ними был он.

Нарцисса улыбнулась так задорно и радостно.

— Он сказал…

И Мариса повторила слово в слово страшный ответ синеглазого юноши, потому что запомнила каждое на всю жизнь. Для нее это был первый урок предательства и самообмана. Первая истина, которая показывала, что люди на самом деле совершенно не такие, какими могут казаться. Они могут быть жестокими и несправедливыми. Они очень легко делают подлости. Со снисходительной улыбкой, как Сириус Блэк сегодня. Откуда ей было знать, что творилось в тот момент в его душе? Для нее пока все в мире было однозначно. Были лишь поступки людей, а что за ними скрывалось? Каких сил стоило то или иное решение? Чтобы это понять нужно время и опыт, а у одиннадцатилетней девочки его пока не было.

Мариса закончила свой рассказ и осторожно подняла взгляд на подругу. Ожидала слез, гневных слов, возмущения, злости. Да только не увидела ничего. Нарцисса некоторое время просто смотрела в крышку парты, за которой сидела, рисуя пальцем какой-то узор на полированной поверхности. Так прошли несколько секунд. Мариса, затаив дыхание, ждала. Когда Нарцисса подняла голову, девочка оторопела. Куда подевалась веселая девчушка, разница в возрасте с которой совсем не чувствовалась? На нее смотрела зрелая женщина. Такая, как мать, которая все знает, все умеет, которая просто… старше. Это было так странно и непривычно, что Мариса почувствовала, как слезы снова потекли по щекам. Сейчас она уже и не знала, о чем плачет.

— А ты-то чего ревешь, глупенькая? Все правильно. Все так и должно быть. — С этими словами такая взрослая и далекая Нарцисса вновь потрепала девочку по волосам и вышла из кабинета. Мариса смотрела на закрывшуюся дверь. Почему так должно быть, она не понимала. Что в этом может быть правильного? Это же самая большая ошибка: любить такого человека, как он. Хотя, может, Нарцисса вовсе не любила. Как-то слишком спокойно она все это восприняла.

Мариса еще не знала, что для того, чтобы понять светловолосую слизеринку, ей предстоит вырасти.

А Нарцисса медленно шла по коридору старого замка по направлению к гостиной Слизерина. Слез не было. Ничего не было. Было понимание того, что это и есть жизнь, и что все будет так, как захочет эта самая жизнь. А кто сказал, что она должна обращать внимание на пожелания и метания простых смертных. Какое сегодня число? Нужно запомнить этот день.

Ну, здравствуй, новая Жизнь.

03.02.2011

Глава 37. Прочно сплетенные нити

Здравствуй, Девочка-Солнечный-Свет. В ней оставив светящийся след, Ты мне вдруг улыбнулась. Каприз? Объяснить этот пристальный взгляд? Ты на мир смотришь сердцем своим. Я же… видимо, этому рад. Чем закончится эта игра. Только сердце не хочет терять В глупом мире частичку Добра. Здравствуй, Мальчик-Сияющий-Лед. Ты презреньем меня одарил. Чем ты впустишь кого-то в свой мир. Холод глаз и язвительность слов… Мне от них никуда не уйти. Отметающий прочь на пути. Ты привык все ломать и сжигать, Не щадя в этом даже себя. Отогреть попытаюсь тебя. Прочны нити из взглядов и слов, Как ни силимся их разорвать. Чей удел так недолго летать.

Ну, здравствуй, новая Жизнь.

Гермиона Грейнджер окинула взглядом такую привычную комнату. Книжные полки, обрывки пергамента, свитки с домашней работой. Все было, как всегда. На первый взгляд. На деле же все изменилось вчера вечером. Кардинально и навсегда. Вчера на заваленный книгами подоконник приземлился красивый филин с запиской от своего хозяина.

Гермиона не спала всю ночь. Сначала с ее губ не сходила счастливая улыбка. Было радостно и светло. А ведь наверняка этот испорченный мальчишка и не знает, сколько света он способен подарить. Несколько коротких слов. Забавное недовольство. А в каждой строчке — улыбка. Не усмешка — улыбка. Детская и искренняя. Воображение очень четко рисовало ее. Только лишь воображение, потому что в жизни он так не улыбался. Во всяком случае, ей. Ну, так та жизнь — ненастоящая и неправильная. Она очень отчетливо это поняла. Она поняла его. Так, как никого до сих пор. В какой момент это случилось? Девушка не знала. Знала только, что сделает почти невозможное, лишь бы увидеть его солнечную улыбку. Ведь он ничего о себе не знает!

А потом пришло осознание. Как? Как она собирается бороться? Причем, с ним в первую очередь? Как побороть его недоверие? Как пробить эту стену из одиночества и сарказма?

То, что это лишь маска, Гермиона увидела очень ясно. Всего лишь мальчик, запутавшийся, разозленный на весь мир и отчаянно желающий что-то доказать кому-то или же самому себе. Девушка отчетливо поняла, что она — избалованный любовью ребенок — никак не вписывается в его мир, в котором даже нет такого понятия, как «любовь». На словах все легко. Поверить в него так, чтобы он сам поверил в себя. Но ведь этого мало. В этой борьбе с тенью прошлого он — самый главный противник. С чего она решила, будто он захочет что-то менять? Возможно, ему и так хорошо? Вдруг он пойдет по легкому для себя пути? Выбор семьи и… все. Чем она может ему помочь? Дамблдор просто сумасшедший! Как она может ему помочь? Ему, который не хочет помощи, ему, чья жизнь настолько непривычна и непонятна, что она просто теряется.

Для того чтобы хоть чуть-чуть проникнуть сквозь созданную им самим стену, нужно от многого отказаться. От дружбы… Гермиона вдруг представила, что случится с ее друзьями, если они вдруг узнают о ее странных намерениях. Они не простят. Никогда. Да она и сама себя не простит. Готова ли она к такому — остаться без друзей здесь и неизвестно что получить там?

Как все непросто!

Гермиона уснула только под утро. А потом раскричался будильник, который она забыла выключить с вечера в честь выходного дня. Немудрено. Она обо всем вчера позабыла. В первую секунду все показалось сном: ночные метания на смятой постели, сомнения, слезы от осознания собственной слабости и нерешительности, а главное — его письма. Рука сама собой метнулась под подушку, и пальцы нащупали шероховатую поверхность пергамента.

«Спокойной ночи».

Да уж. Его пожелание исполнилось с точностью до «наоборот».

А потом был теплый душ и попытки собраться с мыслями. Не очень удачные. И вот она уже минут двадцать сидит на застеленной постели, нервно покачивает ногой и старается найти предлог не выходить сегодня из комнаты. Ее напряженный взгляд, скользящий по привычным вещам, то и дело останавливается на тапочке, который норовит упасть с раскачивающейся ноги. «Упадет или нет?»

В дверь негромко поскреблись. Девушка бросила взгляд на часы. Девять утра. Что-то Джинни рановато. То, что это Джинни, не вызывало сомнений. К ней никто особенно не ходил. Рон с Гарри иногда. А вообще они предпочитали встречаться в гостиной. В комнате было как-то неловко. И опять-таки непонятно, когда это началось. Раньше все было проще, а вот в этом году Рон был занят своей девушкой, поэтому редко бывал здесь, а Гарри… Гарри был молчалив и серьезен, если доводилось бывать у нее, и как-то всегда старался быстро уйти. В те редкие минуты чувствовалось напряжение, витающее в воздухе. Словно он всегда хотел что-то сказать и никак не мог решиться.

А вот Джинни периодически заглядывала, неизменно внося сумбур и непривычное оживление в размеренную жизнь старосты Гриффиндора. Она была юной, яркой и беззаботной. Такой, какой Гермионе никогда не быть. Может, это была одна из причин, по которой девушки так и не сблизились.

В дверь снова поскреблись.

— Входи! — крикнула Гермиона.

Она так и не придумала достойной отговорки, а банальное «Голова болит», — произносить не хотелось.

Дверь отворилась, и девушка с удивлением увидела Гарри, смущенно потиравшего шею и явно что-то задумавшего. Это заставило насторожиться.

— Привет, — негромко проговорил он, а потом окинул ее взглядом и добавил. — Все в порядке?

— Да ты расстроенная какая-то.

— Я просто плохо спала. Не бери в голову.

— Понятно, — протянул Гарри и прошелся по комнате.

Он немного постоял у стола, глядя в окно, затем развернулся к девушке спиной и направился к книжному шкафу. Засунув руки глубоко в карманы джинсов, юноша стал разглядывать книжные полки.

Гермиона видела, что он чем-то обеспокоен. Его что-то угнетает.

— Гарри, — позвала она.

Он чуть вздрогнул и обернулся. Выдавил из себя улыбку.

— Рон умирает от голода. Так что я пришел поторопить тебя на завтрак.

— А почему Рон сам не пришел? — девушка изобразила шутливое возмущение. — Как мы его вчера на обед еле дождались…

Гарри снова улыбнулся. Как он любил моменты, когда все было легко и просто. Вот как сейчас. Ее улыбка, возмущенный возглас в адрес Рона.

Юноша вздохнул,

— Он решил подставить меня под твой праведный гнев.

Девушка рассмеялась.

— Ладно. Я почти готова. Только обуюсь.

Пока она доставала башмачки, завязывала шнурки, Гарри все так же демонстративно рассматривал книги. Наконец он негромко произнес то, что жгло, что не давало спокойно дышать:

— С дорогими мне людьми всегда происходят несчастья.

Гермиона, нагнувшаяся к башмачку, резко вскинула голову, убрала мешающие волосы за ухо и поднялась на ноги. Она смотрела в его напряженную спину. Все в нем было так привычно и уютно. Даже эти его приступы меланхолии. А чего еще можно было ожидать от человека, который столько пережил?

— Выходит, мы с Роном тебе совсем не дороги? С нами же все в порядке.

— Не говори ерунды. Это… сейчас в порядке, а…

— Гарри, — девушка осторожно приблизилась и, просунула руку ему под локоть, обняв его крепко-крепко. Носом она уткнулась в его плечо. Такой знакомый запах. Его левая рука, которую она держала, по-прежнему находилась в кармане. Правая же метнулась вверх, крепко сжав ее сцепленные кисти. В этом жесте было столько эмоций.

— Я не хотел быть тем, кем стал. Почему все так? Мои родители. Сириус. Почему именно я?

Гермиона ничего не могла ответить на этот вопрос. Она не знала, почему для своих игр судьба выбрала именно его.

— Гарри, все будет хорошо. Мы с Роном всегда будем с тобой.

— Будете со мной, — медленно произнес Гарри, подняв лицо к потолку.

Милая, добрая Гермиона. Как она не понимает, что это последний год их учебы? Потом — взрослая жизнь. У каждого своя дорога. А он будет один. Всегда один. Если только не наберется смелости или глупости сказать ей все. Но как быть с роком, преследующим его близких?

— Все будет хорошо, поверь.

Ее губы прижимались к его плечу, горячее дыхание обожгло кожу сквозь тонкую ткань футболки. А может, гори оно все синим пламенем?! Ведь есть сегодняшний день. Почему он должен думать о будущем? Этого будущего, может, не будет вовсе.

Юноша медленно повернулся, заставив девушку чуть отклониться. Ее удивленный взгляд сейчас был так близко. Если чуть-чуть податься вперед, можно коснуться ее губ. И он станет первым. Первым мужчиной, ее поцеловавшим. Гарри был в этом уверен.

— Нет! Ну, по мне уже поминки скоро справлять можно будет такими темпами!

Недовольный голос Рона Уизли ворвался в хрупкий мирок.

Гарри тут же отпрянул в сторону, врезавшись плечом в книжный шкаф. Гермиона послушно разжала руки, выпуская его. Она и сама оказалась завороженной моментом. Только… Гарри был самым милым, самым любимым и самым родным… другом. Еще несколько месяцев назад она бы о большем и мечтать не могла. А теперь ей это не нужно. Повзрослела?

— Уже идем, — голос Гарри был необыкновенно резок.

Рон удивленно перевел взгляд с одного на другого.

— Я чему-то помешал? — неуверенно пробормотал он.

— Чему ты мог помешать? Мы просто говорили о жизни. Правда, Гермиона?

Девушка согласно кивнула.

— Идем, — Гарри окончательно взял себя в руки и протянул ей ладонь.

Гермиона обхватила ее и почувствовала дружеское пожатие. Знакомое тепло. Рон тоже протянул руку, легонько сжав ее пальцы.

— Давайте никогда не будем расставаться? — внезапно произнесла она.

Просто сейчас напротив стояли такие родные и близкие люди. Единственные друзья. Она поняла, что не готова пожертвовать ими.

— Ну, иногда придется, — ухмыльнулся Рон.

— Я имею в виду вообще.

Гермиона выдернула руку из его пальцев и попыталась привычно отвесить Рону подзатыльник. Тот, как всегда, увернулся.

— Постараемся, — негромко проговорил Гарри и двинулся к выходу.

Так они и покинули комнату. Гарри крепко сжимал ее пальцы. Рон что-то ехидно высказывал позади них.

Войдя в гостиную, Гермиона вытащила свою руку из руки Гарри. Он обернулся на нее, но ничего не сказал. По этому мимолетному жесту он все понял. Смешно. Он так старательно оберегает ее от себя, а ей это не нужно. Он ей не нужен. Хотя нет. Нужен, но только как друг. Юноша почувствовал обиду. И хоть здравый смысл подсказывал, что она не виновата, сердце не желало слушать. Они считают, что он будет одинок? Неправда. Он сможет. У него все получится. Гарри стремительно направился к выходу из гостиной. По пути он кого-то задел плечом. Обернулся извиниться. Милая улыбчивая Кэти, которая смотрит с таким обожанием. Плевать, что она ничего не знает о нем. Ей и не нужно знать. Те, кто знают, не способны его полюбить. Только пожалеть. Юноша на миг оглянулся на Гермиону, то ли чтобы утвердиться в правильности поступка, то ли удостовериться, что она все видит. Та о чем-то спорила с Роном. Она даже не замечала его чувств.

— Привет, — уверенно произнес Гарри. — Я Гарри.

— Я знаю, — произнесла девочка, заливаясь краской.

Гарри улыбнулся ей. Все правильно.

* * *

Драко Малфой стоял под струями холодного душа. Он любил холодную воду. Колючие иголки впивались в его тело, помогая проснуться, собраться с мыслями, а так же просто удостовериться в том, что он еще жив. Появились у него такие нехорошие мысли в последнее время.

Он почти не спал в эту ночь. А когда задремал под утро, ему приснился кошмар. Снова этот кошмар. Он периодически наведывался, заставляя сердце сжиматься от страха и собственного бессилия. Он помнил этот кошмар с детства. Казалось, этот сон снился всегда: так глубоко он запал в душу. Хотя… Если бы единственный отпрыск старинного рода хоть раз задумался над периодичностью этого сна, мог бы легко заметить закономерность. Кошмар снился не с детства. Просто он так пугал, что казался вечным. На самом же деле Драко Малфой видел этот сон на протяжении последних четырех лет. Почему именно четырех? Наивный мальчик так зорко подмечал заклинания, которые были наложены на других людей, и не подозревал, что он и сам — жертва. Старинное заклинание, сложное заклинание. Стоило ему чуть-чуть отойти от выбранного судьбой пути, расправа следовала немедленно. Как оно действовало? Очень просто. На безымянном пальце Драко Малфоя был надет серебряный перстень с гербом его семьи. Четыре года. На тринадцатилетие его подарил отец. Символ преемственности и семейственности. Драко и в голову не могло прийти снять подарок. А старинное кольцо было отлито пять веков назад для такого же мальчика, который проявлял чувства, несвойственные Малфоям, и вел себя неподобающим образом. Перстень чувствовал эмоции своего носителя, улавливал его стремления. В жизненном пути юного Малфоя был коридор, сплетенный из еще не сделанных поступков, не принятых решений. Он определялся с рождения и был невидим и неизменен. Юный отпрыск должен был поступать только так и никак иначе. Но вот и в семье Малфоев были непокорные. И если Люциуса Эдвин мог контролировать посредством страха, без перстней и заклятий, то с Драко дело обстояло сложнее. Вот он и получил в подарок эту милую вещичку. Стоило сделать шаг в сторону, как следовала расплата. Пока он не связывал эти явления. Но это только пока…

К слову сказать, Регулус Малфой (и опять-таки, по стечению обстоятельств, по очередности имянаречения, Драко получил второе имя в честь своего предка-бунтаря) трагически погиб в возрасте девятнадцати лет на охоте, которую всегда терпеть не мог. А вот в один прекрасный день решил развлечься и не вернулся. После себя он оставил молодую вдову и крошечного сына, который не унаследовал ничего из характера своего отца.

Знал ли Люциус, на что обрекает сына этим подарком? Конечно, знал. Волновало ли его это?.. Кто может понять этого странного человека?

Драко выключил воду и потянулся к полотенцу. Зубы начали отбивать мелкую дрожь. Сегодня он явно переусердствовал. Холодная вода смыла остатки сна, но на душе остался неприятный осадок. А еще вернулись мысли о гриффиндорке. Он старательно гнал их от себя. Чертова эльфийская настойка. Это все она виновата. Если бы не она, он не затеял бы проверку Брэнду, да и не потащился бы провожать Грейнджер. Стер бы ей память, к чертовой матери. Плевать, что часто этой процедуре нельзя подвергать. Он же не виноват, что она в последнее время оказывается не там, где нужно.

А еще эти ее письма. Блин. Что это было? Любопытство благополучной избалованной девочки, увидевшей странное существо. Ведь именно таким он должен ей казаться. Не стер ей память, проводил до комнаты, потому что она боялась идти. И что? Она возомнила его рыцарем. Глупая девчонка! Как она не понимает, что он не такой? Он никогда не станет таким, каким она себе его напридумывала. Именно напридумывала. Больше ничем другим Драко не мог объяснить ее внезапный интерес к его персоне. Она просто играла. Так по-детски безыскусно, так прямолинейно. Как любопытный котенок, приблизилась к нему, не боясь ничего. Так открыто и доверчиво. Ей и в голову не могло прийти, что она может обжечься о свое любопытство. Наивная девочка, до сих пор верящая в сказки.

Юноша стал стремительно натягивать на себя одежду. А ведь он повелся! Написал сначала один ответ, потом другой, потом третий…

Все это чертова эльфийская настойка. Драко так часто себе это повторял, что почти поверил. Почти…

Он вспомнил ее последнее письмо.

«Спокойной ночи».

Ровные крупные буквы. Даже ее почерк был каким-то открытым и доверчивым. Вспомнил, как заколотилось сердце, когда получил первое письмо. Это тоже было непривычно. Ведь его никто не просил писать последний ответ.

Он мог проигнорировать. Не ответить. Он и пытался это сделать. Сначала хотел бросить в огонь, но рука не поднялась. Так он мерил шагами комнату, периодически поглядывая на два простых слова. А потом вдруг написал ответ. Как — и сам не понял. Словно что-то его потянуло. Он успел обругать себя, на чем свет стоит, после того как отправил ей записку со словами «спокойной ночи». Пытался вернуть филина, но тот прилетел обратно уже без пергамента.

Интересно, что она подумала? Посмеялась? Удивилась? Или вовсе не обратила внимания? Хотя… Какое ему дело? Он не должен думать о ней. Драко яростно расправил покрывало на кровати, словно это оно было виновато в его метаниях. Все. Он сегодня останется здесь. Не будет выходить. В конце концов, Блез или кто-то еще что-нибудь из еды принесут. А ему там делать нечего. Он же должен как-то себя вести. А как? Сделать вид, что ничего не было? Или сказать что-то обидное (благо, с фантазией на эту тему дело обстояло замечательно), чтобы она похоронила все свои глупые выдумки, если таковые имелись. Или…

Дверь без предупреждения распахнулась, и в комнату ворвалась Блез.

Драко хотел сказать что-то резкое. Он терпеть не мог подобной бесцеремонности, но слова так и не сорвались с языка. Слишком счастливый вид был у его невесты. Причина оказалась проста: следом в комнату влетела Пэнси. Она не уехала.

— Драко, представляешь, Пэнси здесь!

Блез бросилась ему на шею, повалив на кровать. Пэнси со смехом запрыгнула рядом.

Драко попытался подняться, но Блез не пускала. Она так сильно сжимала его в объятиях, что он не мог пошевелиться.

— Блез, подожди, — встать снова не удалось, поэтому он лишь убрал с лица рыжие локоны, которые немилосердно щекотали нос. — Объясните толком, что случилось!

Блез ничего вразумительно сказать не могла, она лишь счастливо смеялась и периодически звонко чмокала его то в шею, то в щеку. Пэнси чуть успокоилась и проговорила:

— Я так не хотела ехать. Все время думала о чуде. И оно случилось. Представляешь?

— О Мерлин! Я даже боюсь спрашивать, что ты призвала на несчастную голову суженого.

Девушки рассмеялись.

— Не знаю, — потупив взгляд, проговорила Пэнси, — но приехать он не смог. Отец прислал сову сегодня. Я могу не приезжать домой в эти выходные. Все откладывается на неопределенный срок. Здорово, правда?

— Блез, — простонал юноша, — дай я сяду.

Девушка нехотя отодвинулась, продолжая обнимать его за талию.

— Поздравляю. Я рад за тебя.

Драко осторожно сжал плечо Пэнси.

— А как я рада. Я так изнервничалась, что сейчас готова съесть слона. Причем целиком. Пойдем завтракать.

Она окинула взглядом Драко и Блез.

— Я — за, — тут же отрапортовала Блез.

А что оставалось делать Драко? Портить девчонкам радужное настроение? Он обреченно встал и направился вслед за ними на завтрак. Ладно. По дороге решит, что делать с Грейнджер. Может, повезет, и вовсе ее не встретит. Суббота как-никак.

Драко же не знал, что сегодня не его день и удача отвернулась.

* * *

Они спустились к завтраку одновременно. Ну, почти одновременно. Гермиона заняла свое место и подняла взгляд к Слизеринскому столу. Драко Малфой был там. Он улыбался словам Блез Забини. Гермиона почувствовала, что сердце больно стукнулось о ребра и кровь прилила к щекам. Ярость захлестнула девушку. Злость на себя. Досада. За бессонную ночь, за дурацкое ожидание чуда и выдумывание несуществующего героя. Она так переживала, а он… Он… Он так мило улыбался своей невесте. Значит, вчера после их переписки он преспокойно провел ночь с Блез. Почему-то именно так показалось Гермионе, когда Блез просунула руку ему под локоть и прижалась щекой к его плечу. Ее улыбка была такой яркой и завораживающей. Девушка опустила взгляд к тарелке. Она не могла и не хотела на это смотреть. На что она надеется? О чем думает? Как она может соперничать с Блез Забини? Красивой, умной аристократкой, знающей о жизни гораздо больше, чем сама Гермиона. А главное, знающей гораздо больше о Драко Малфое. Он ей улыбается так, как никогда не улыбался Гермионе и не улыбнется. Ему дорога Блез. Это же видно. Никого другого он не подпускает к себе так близко. Лишь Блез.

Гермиона вновь посмотрела на слизеринцев. Именно в этот миг он тоже поднял голову. Их взгляды встретились. Конечно, он заметил ее расстройство. Его губы тронула усмешка. Гермиона сердито отвернулась к Гарри. Этот самовлюбленный индюк считает, что он единственный на всем белом свете? А ведь она сможет так же, как и Блез, прижаться к Гарри. Так, как сегодня утром она это уже делала. Жаль, что он не видел.

Девушка решительно повернулась к другу. Гарри о чем-то размышлял, глядя на свой кубок с соком. Так просто потянуться к нему. Так привычно и легко. И он увидит. Но девушка не сделала этого. Почему? Потому что она не хотела использовать Гарри. Слишком дорог он был, чтобы просто играть.

Гарри отвел взгляд от кубка и посмотрел на нее.

— Что?

— Ничего, — Гермиона улыбнулась.

Гарри внезапно отодвинул от себя тарелку и встал из-за стола.

— Ты куда? — в один голос воскликнули Рон и Гермиона.

Гарри как-то неопределенно махнул рукой и двинулся к выходу.

Гермиона обменялась с Роном встревоженными взглядами, и друзья, как по команде, поднялись со своих мест. Им удалось догнать Гарри у самого выхода, потому что он сбавил скорость. Причина оказалась банальной до неприличия. Драко Малфой тоже, видимо, закончил завтракать и пытался выйти.

Естественно, ни один из них не стал уступать другому. Результат — оба одновременно двинулись через дверной проем. Двери были широкими. Там три человека могли спокойно разойтись. Что уж говорить о двух худощавых подростках. Но вот не разошлись. Оба сильно столкнулись плечами. Гарри резко обернулся к слизеринцу и толкнул его в грудь. Малфой чуть покачнулся, и его рука метнулась к карману джинсов.

Гермиона не стала дожидаться окончания спектакля. Она вклинилась между юношами в тщетной попытке их разнять.

— Гарри, пожалуйста, — умоляюще произнесла она, глядя в глаза другу.

Тот метнул яростный взгляд на Малфоя и… остался стоять на месте.

Девушка предприняла вторую попытку. Она обернулась к слизеринцу и встретилась с убийственным взглядом. Сердце оборвалось. Драко Малфой взял ее за рукав и стряхнул прикасающуюся к нему ладонь. При этом в его взгляде появилось столько презрения:

— Грейнджер, ты слишком много себе позволяешь, — сквозь зубы процедил он.

С этими словами староста Слизерина резко развернулся и пошел прочь, поймав за руку Блез, которая стояла чуть в стороне в ожидании завершения инцидента. Пэнси стояла там же, странным взглядом глядя на Гермиону Грейнджер. Кажется, в ее мозгу начала складываться совершенно новая картина происходящего.

Гермиона обернулась к друзьям.

— Ты и вправду слишком много себе с ним позволяешь, — негромко произнес Гарри Поттер и пошел прочь по коридору.

— Гарри, — ее голос эхом отразился от стен. — Гарри! Подожди!

Он не остановился и не обернулся.

— Гермиона, я понимаю, вы с Малфоем пытаетесь вести себя корректно в присутствии первокурсников, но ты…

— Рон, мы не можем позволять Гарри делать глупости, — в отчаянии произнесла девушка.

— Ты права. Блин. Как это все надоело!

— Слушай, пойди за ним, — Гермиона указала направление.

— За Малфоем?! — опешил Рон.

Девушка только тут заметила, что качнула головой в сторону ушедших слизеринцев.

— Рон, прекрати! — предупреждающе произнесла она. — Ты понял, о ком я.

— Я? Не знаю. Сдается мне, Гарри сейчас не захочет меня видеть.

— Да что у вас произошло? — не выдержал Рон.

— Ничего. Пока ничего.

Рон в сомнении оглядел ее с ног до головы.

— Ладно. Я все равно с тобой, — со вздохом проговорил он.

— Эх, Рон. Ты не со мной. Ты с этой, как ее…

— Гермиона, — возмутился юноша, краснея до корней волос, — ты сегодня какая-то странная.

— Это для разнообразия, — улыбнулась она.

Рон заразился улыбкой и по-дружески легонько ткнул ее кулаком в плечо.

— Пойду догонять нашего героя.

— Только при нем так не скажи — в лоб получишь.

— А я у доспехов шлем одолжу.

Рон еще раз улыбнулся и отправился на поиски Гарри. А Гермиона чуть отошла в сторону, чтобы не попадаться на пути студентов, и остановилась у окна. Сколько презрения было в его взгляде. А может, эти письма — лишь плод ее фантазии? Ну, не может же человек быть таким многоликим. Может, это не его почерк? Да нет. Его. К тому же о Брэнде знал только он. Тогда… Откуда столько холода в серых глазах? И эта счастливая улыбка Забини. Как? Как такое возможно? Она всю ночь только о нем и думала, а он тут же раскрыл свои объятия другой.

«А чего ты хотела? — ехидно отозвался внутренний голос. — Она его невеста. А ты кто? Всего лишь враг. Даже это громко сказано. Ты лишь подруга врага. Никто, в сущности».

Как же больно быть никем.

— Голосую за Хогсмит, — радостный голос Блез ворвался в невеселые мысли.

Драко повернулся к ней. Хогсмит? Целый день делать довольный вид, чтобы избежать расспросов? Ну уж нет!

— Я — пас.

— Почему? — счастливая улыбка Блез погасла на глазах.

— Просто не хочется.

— Ну, Драко, ну, пожалуйста.

— Блез, — что-то в его голосе заставило ее мигом прекратить уговоры.

На красивом лице появилась обида. А Драко вдруг почувствовал, что ему на это плевать. Он и так слишком возится с ней. А ведь должен рассказать о Брэнде. Вот только не хочется портить ей выходной. Может, потом. Пусть пока побудет в счастливом неведении. Забавно. У него и Грейнджер есть общий секрет. Секрет, о котором никто не знает. А был бы не один, если бы ей не стерли память.

— Идите без меня.

Блез отвернулась, а Пэнси как-то странно посмотрела.

— Кто-нибудь идет в Хогсмит? — на лестнице появились Крэбб и Гойл.

— Мы, — хором отвечают девчонки.

— А ты нет? — Грегори Гойл повернулся к Драко.

Тот отрицательно покачал головой. На миг на лице Гойла появилось выражение, которое заставило Драко усмехнуться про себя. Гойл давно неравнодушен к Блез. Он старательно это скрывает, особенно в свете предстоящей помолвки, но Драко давно заметил. Он все замечает.

— Девчонок не потеряйте, — весело произнес он.

— Ни за что, — честно ответил Гойл, подавая руку сначала Пэнси, а потом Блез, помогая спуститься с последних ступенек лестницы.

— Тебе что-нибудь принести? — спросил Крэбб.

Значит, Блез все-таки надулась, раз этот вопрос следует не от нее.

— Пива.

— Ладно.

Он какое-то время провожал взглядом компанию. В самых дверях Блез обернулась. Несколько секунд просто смотрела, а потом все-таки помахала рукой. Она никогда не злится на него долго. Просто не умеет.

Пэнси тоже обернулась и повторила жест Блез. Только в ее взгляде было что-то непонятное. Или у него сегодня паранойя?

* * *

Гермиона вернулась в гостиную Гриффиндора. Она не была уверена, что хочет кого-то видеть. Но не торчать же в коридоре целый день.

— А мы тебя потеряли, — обеспокоенно проговорил Рон.

— Меня долго не было?

Девушка посмотрела на часы. Полчаса. А она и не заметила.

— Мы в Хогсмит.

Гермиона оглянулась на Гарри и не поверила своим глазам. Рядом с ним стояла счастливая Кэти. Пятикурсница просто сияла. Гарри же был раздражен, хотя и старался это скрыть. Но Гермиона слишком хорошо его знала.

— В Хогсмит? — девушка постаралась улыбнуться.

Кэти посмотрела на нее напряженным взглядом.

— Давай, иди за мантией, — Рон от нетерпения притопнул ногой. Ему еще нужно было бежать до гостиной Когтеврана, а Гермиона впала в какой-то непонятный ступор.

— Идите без меня, — девушка улыбнулась Рону.

Тот удивленно взглянул на нее и открыл рот что-то сказать, но его опередил Гарри.

Гермиона обернулась. Такое знакомое лицо, такой напряженный взгляд зеленых глаз. Она внезапно почувствовала, что остается одна. Очень отчетливо почувствовала. Забавно. Ведь ей нет места в компании. Это же ясно, как белый день. Они идут с девушками. Зачем она там? Да, Гарри сделал это в отместку, но положение вещей от этого не меняется. Рядом с ним — девушка.

Гермиона даже не стала отвечать на его риторический вопрос. Детская обида заставила ее круто развернуться и направиться в сторону своей комнаты.

— Счастливо отдохнуть, — бросила она напоследок.

— Ты точно остаешься?

Милый Рон, у тебя же на лбу написано, что спрашиваешь для вида — так тебе не терпится встретиться со своей девочкой.

— Точно. Точно.

Гермиона решила не оборачиваться. Ведь она всегда знала, что это произойдет. Просто не ожидала, что это будет так больно.

— Мы принесем тебе твое любимое печенье!

Он торопливо толкнул дверь наружу.

А Гарри Поттер какое-то время смотрел вслед уходящей Гермионе. Зачем он это сделал? Сначала не сдержался утром. Может, ему все померещилось? Может, она вовсе и не вела себя необычно? Вот и Рон говорит, что Дамблдор просил старост вести себя корректно друг с другом. Может, именно этим объяснялся ее странный жест? Да и Малфой не сказать, чтоб обрадовался. Как всегда, сказал гадость. А Гарри вместо того, чтобы заступиться за нее, и сам ей добавил. Чем он оказался лучше Малфоя? Да ничем. Еще хуже. Потому что с манерами слизеринца все понятно, а он — друг. Он должен быть всегда на ее стороне. Сделал лучше? Показал характер и пригласил Кэти на прогулку. Помнится, Рон чуть с кресла не упал, когда это услышал. Гарри тогда постарался не обратить внимания на красноречивый взгляд друга. Он же все решил. И все будет так, как он решил. Идиот. Сдалась ему эта Кэти. Ведь мог провести день с ней. Светло. Легко. Им всегда было так здорово втроем. Правда, в этот раз Рон был с девушкой, ну так это и к лучшему. Создавалась бы иллюзия, что и они вместе. А он все разрушил.

Кэти осторожно потянула его за руку. Гарри перевел на нее взгляд и… позволил себя увести. А что мешало остаться? Догнать девушку, поднявшуюся по каменным ступеням, и сказать что-то важное. Что-то, после чего весь мир перевернется. Обида? Гордость? Характер? В семнадцать лет именно эти слова кажутся важными. За максимализмом молодости не понимаешь, что у всех этих проявлений совсем другое имя — «Глупость».

* * *

Драко Малфой сидел на своей кровати и просматривал колдографии. Их прислала Нарцисса по его просьбе. Мать сейчас гостила у Марисы, поэтому за нее можно было не опасаться. Драко до сих пор не верил в это хрупкое равновесие. Но письма от нее приносили совы семьи Делоре из красивого поместья на юге Франции. Его хозяйкой уже несколько лет являлась Мариса.

Драко взял в руки очередной снимок. Красивая темноволосая женщина задорно смеется, держа в руках метлу. Ее одежда в пыли, вид изрядно потрепанный, но на лице счастливая улыбка. Драко слишком хорошо помнил причину этой улыбки. Собственно, даже если бы не помнил, она была очевидна. Рядом с ней с таким же потрепанным видом стоял он сам. Только на его лице не было счастливой улыбки: оно окаменело. Причина была проста. На его голове красовался ужасающий чепчик какой-то его прапрабабки. Он проиграл спор. Ему тогда было всего тринадцать, и в те минуты он просто ненавидел Марису.

А сейчас Драко почувствовал, что губы тронула улыбка. Это было и правда забавно. Мариса знала, на что спорить. А вообще-то он не просил этой колдографии. Перед мысленным взором тут же всплыла ехидная улыбочка любимой тетушки. Он даже явно представил себе их диалог с Нарциссой.

«— А может, не стоит ее посылать? Вспомни, как он злился. Вдруг опять расстроится?

— Стоит-стоит. Тем более, ведь было и правда весело. Сейчас он это оценит. К тому же вспомни, что он выкинул на мой день рождения».

Драко вновь улыбнулся. Мариса. Как здорово, что она есть. Она — единственный человек, который всегда мог сказать ему в лицо, что он — маленькая мерзость. Нарцисса, видимо, не хотела его ранить. К тому же она была слишком разочарована в нем. Сейчас Драко это понимал. Люциус же никогда не был искренен в словах. Все, что он говорил, служило той или иной цели. Драко не верил ему. А Мариса… Она никогда не сдерживала своих чувств, когда дело касалось племянника.

— А с чего ты взял, что ты чем-то лучше этого мальчика, Драко?

— И что, у тебя в связи с этим сверхъестественные способности или что-то еще?

— Заладил, как попугай. Для меня это не аргумент. Найди что-нибудь поубедительнее.

В тот день разговор шел о Гарри Потере. О ненавистном Гарри Потере.

Вспоминая яростный блеск серых малфоевских глаз, Драко всегда задавался вопросом: «Как в их семье могла родиться она?». Такая непохожая, такая импульсивная, такая… другая. Она и Нарцисса были полными противоположностями. Одна — образец благоразумия и сдержанности, вторая — просто ураган какой-то. Но, тем не менее, Драко всегда любил гостить у нее. Там все было по-другому. Там была жизнь.

Здорово, что Нарцисса во Франции. В доме Марисы она в безопасности. Они не доберутся до нее.

Драко стал рассматривать другие снимки. Почему раньше у него не возникало желания их посмотреть? А ведь это его жизнь. Настоящая, а не та, что предложил Люциус.

«У меня были детские колдографии?» — спросил он в предпоследний день каникул у матери. Оказалось, были, просто они хранились у Марисы. Оказалось, он умел улыбаться. По-настоящему. Он мог быть беззаботным и счастливым. Живым. Какие красивые снимки.

Драко откинулся на подушки, рассматривая себя в три года. Забавный недовольный малыш на руках красивой девчушки. Правда, недовольный только пару секунд. Видимо, Мариса его пощекотала. Драко отчетливо представил себе звонкий смех. Свой, Марисы и Нарциссы, которая смотрела на них сквозь объектив камеры. А ведь она фотографировала. Она всегда фотографировала его. Драко только-только это вспомнил. У нее получались очень удачные снимки. Она словно видела мир сквозь объектив маленькой камеры. Странно… Почему он только сейчас об этом вспомнил?..

Юноша отложил в сторону очередную колдографию и встал с постели. Прошелся по комнате. Две дорогих женщины. Он просто обязан их защитить. Для этого нужно взять себя в руки и не распыляться на мелочи. Не думать о перемазанных чернилами пальцах Грейнджер, которые исчезают в ладони Поттера. Не думать. Не думать.

Легко сказать.

Гермиона провела субботний день за чтением. Все было, как всегда. Хотя нет. Был небольшой инцидент.

Возвращаясь с обеда, она поравнялась с Брэндом, который тоже почему-то брел один.

— Как дела? — окликнула Гермиона первокурсника.

Он чуть притормозил, взглянул на нее и улыбнулся. На левой щечке вновь появилась миленькая ямочка.

— Нормально.

— У тебя улыбка очень жизнерадостная. Знаешь об этом?

— Это от мамы.

Брэнд как-то странно дернулся и бросил на нее внимательный взгляд.

— Я просто не очень представляю, чем занимается женщина в волшебной семье, когда у нее нет кучи детей, которым ежеминутно необходимо ее внимание. Ты ведь единственный ребенок?

Она искренне старалась наладить с ним контакт и не заметила, как окаменело лицо мальчика.

— Да. Я единственный ребенок. А мама? — короткое молчание, вздох. — Она была врачом. Папа был против этого увлечения. Ей совсем необязательно было работать. Это было даже как-то странно.

Он говорил медленно, словно подбирая слова.

— Было? То есть, сейчас она не работает?

— Нет. Не работает.

— Все-таки папа настоял? — улыбнулась Гермиона, ожидая вновь увидеть ямочку на щечке от ответной улыбки.

— Нет… Она не работает, потому что… потому что… ее вообще нет.

— То есть? — не поняла Гермиона.

— Она умерла, — жестко сказал мальчик.

— Брэнд, прости. Я… Я… не думала…

— Никто не думал, — голос Брэндона прозвучал совсем по-взрослому.

Гермиона не знала, как выйти из этой ситуации, но первокурсник решил по-своему.

— Эмми, подожди! — окликнул он девочку, с которой дружил.

Не сказав ни слова Гермионе, он побежал догонять первокурсницу. А Гермиона смотрела вслед. В голове не укладывалось. Просто богатые волшебные семьи выглядели таким благополучными… И все проблемы, которые их настигали, они создавали себе сами. А смерть?.. Она была страшной и независящей от людей. Она как-то не укладывалась в общую идею всемогущей семьи, потому что приходила внезапно и была неотвратима. Откуда Гермионе было знать, как сильно она ошибается? Ведь даже смерть может быть предопределена принадлежностью к той или иной семье. И чем больше могущество и сила семьи, тем опаснее принадлежать ей.

Так прошел субботний день. А вечером в ее дверь снова постучали. На пороге стояла Джинни Уизли.

— Привет.

— Привет.

— Конечно.

— Я принесла твое любимое печенье.

— Спасибо.

Гермиона взяла протянутую коробку, посмотрела на веселую этикетку.

— Спасибо, — повторила она.

— Я встретила в Хогсмите Гарри и Рона. Тебя c ними не было, — негромко проговорила Джинни.

— Не было, — подтвердила Гермиона очевидный факт.

— Что-то произошло?

— Нет. Просто… я не захотела пойти.

— Нет! — слишком яро бросилась оправдываться староста Гриффиндора.

— Нет? — Джинни улыбнулась.

— Джин, это правда не то. И вообще, с чего ты взяла, что у нас что-то случилось?

Гермиона и сама почувствовала, как зло звучит ее ответ. Ее устами говорила обида, а милая Джинни случайно оказалась крайней.

— А ты никогда не думала, что получила то, чего так добивалась?

Гермиона опешила. Милая? Глаза Джинни Уизли метали молнии.

— В каком смысле?! — откликнулась Джинни. — Ты никогда не ценила ни Рона, ни Гарри. Ты считала, что они всегда будут рядом. Мчаться к тебе по первому зову, таскать твои неподъемные сумки и ловить каждое твое слово. Ты всегда пользовалась ими и считала, что это никогда не закончится. Что они никогда не вырвутся из-под этой зависимости.

Спокойных интонаций, с которых начинался разговор, не было и в помине. Джинни отчаянно жестикулировала, и в голубых глазах стояли слезы.

— Джинни, что ты говоришь? Это неправда. Я никогда…

— Ты просто так привыкла, что не обращала на это внимание. Ты ведь единственная девчонка во всем Хогвартсе, которой удалось так приблизиться к Гарри. О Роне я и не говорю. Ты никогда не ценила моего брата. Лишь милостиво позволяла собой восторгаться и вздыхать. И Гарри ты не ценила. И вот к чему это привело. Он наконец-то понял, что тебе на него плевать.

— Нет! — выкрикнула Гермиона, яростно стирая мокрые дорожки со щек. — Мне не плевать на Гарри. И на Рона не плевать. Они мне очень дороги. Они мои самые близкие люди. И я… Я никогда не пыталась удержать их рядом с собой. Они сами это выбрали. Мы просто… просто… дружим.

Гермиона прикрыла глаза дрожащей рукой.

Как издалека донесся голос Джинни.

— Дружба? Дружба… Это для тебя только дружба. А я ведь видела, что ты — единственная девушка, к которой тянется Гарри. Только к тебе. Всегда.

— Он встречался с Чжоу.

— Но вернулся к тебе.

— Джинни, ты просто…

— Нет, Гермиона. Я не заблуждаюсь. Если помнишь, я всегда наблюдала за Гарри. Мне иногда кажется, что я знаю его гораздо лучше, чем ты. Потому что ты никогда не обращала внимания на то, на что обращала я.

Гермиона устало опустилась на кровать. У нее не было сил спорить. И злость на Джинни прошла, потому что Гермиона посмотрела на нее иными глазами. Красивая жизнерадостная девчушка, у которой куча поклонников, которая легко кружит головы и легко меняет кавалеров. Ведь Гермиона всегда втайне завидовала этой способности Джинни. А сейчас в ней проснулась жалость. Да! В Джинни говорили ревность и обида, но это не означает, что в ее словах не было правды. Была! Правда девочки с разбитым сердцем, девочки, которой пришлось отступиться от любви, отказаться от мечты. А ведь она права. Гермиона никогда не думала, почему ее дорогие мальчишки рядом. Почему всегда возвращаются к ней. Она искренне их любила, но, как оказалось, была слишком невнимательна. И просмотрела что-то важное.

Рыжеволосая девушка вытерла слезы, которые все-таки потекли.

— А какое это имеет значение? — устало произнесла она.

— Если ты любишь, то должна бороться за свою любовь!

— Бороться? С кем? С ним? Или с тобой, которая даже не понимает, что значит для него? Я бы могла попросить тебя отпустить его. Но ведь ты и так его не держишь. Он сам цепляется за тебя.

— Ты сама себе противоречишь, — попыталась улыбнуться Гермиона.

Джинни тоже слегка улыбнулась.

— Конечно, — легко согласилась она, — сначала говорила ревность, а теперь здравый смысл. Они у меня сами по себе.

Гермиона хлопнула по кровати рядом с собой. Джинни подошла и присела. Гермиона потянулась к тумбочке и взяла коробку с печеньем.

— Давай, — согласила Джинни.

Они молча хрустели печеньем, глядя в пол.

— Прости меня, — вдруг проговорила Гермиона.

— И ты меня, — откликнулась Джинни. — Не знаю, что на меня нашло.

— Я правда очень их люблю. Просто… они для меня друзья.

— Да я понимаю. Только не всегда получается не злиться на несправедливость.

— Мне так хочется чем-то тебе помочь.

Джинни улыбнулась.

— Пойдем на ужин, а то на печеньях мы долго не протянем.

Гермиона улыбнулась в ответ.

— Давай. Только пойдем умоемся.

Они умылись и привели себя в порядок. Пришлось воспользоваться волшебными палочками, чтобы никто не приставал с расспросами. Оставшись довольными проделанной работой, девушки направились в гостиную.

— Да, Гермиона, — Джинни внезапно остановилась в дверях. — Если и правда хочешь что-то сделать — не мучай его. Скажи либо «да», либо «нет».

— Я бы и рада, да только он ведь молчит.

— Ну, тогда все остается по-прежнему.

— А почему ты сама не хочешь попытаться еще раз? — теперь пришла очередь Гермионы остановиться на пороге. — Кэти ведь ему совсем не нравится.

— Милая Гермиона, если бы я знала тебя чуть меньше, решила бы, что ты издеваешься. Но нет. Ты выше этого. Ты просто не обращаешь внимания на такие мелочи, как чувства, — Джинни невесело улыбнулась. — Я не хочу быть запасным вариантом. Это больно, знаешь ли.

И Джинни, улыбнувшись, вышла, потянув Гермиону за рукав. Гермиона послушно последовала за ней, стараясь не выдать своих чувств. Так вот какое мнение у всех о ней! Словам, произнесенным Джинни, можно доверять. Эх! Знала бы она… Знали бы они все! Больно быть запасным вариантом?! А они не думали, каково это — быть никем?!

В гостиной было многолюдно. Гермиона улыбнулась второкурсникам, проходившим мимо. Великая сила привычки.

— Гарри с Роном брать будем? — Джинни пристально на нее посмотрела, ожидая ответа.

— Конечно! Если они еще не ели.

Они подошли к дивану в углу гостиной. Любимое место их компании.

Рон о чем-то спорил с Невиллом, а Гарри сидел рядом с Кэти и наблюдал за этим процессом.

— Как сходили? — вопрос Гермионы заставил его дернуться.

— А ты как?

— Хорошо. Джинни принесла мне печенье.

С этими словами он порылся в пакете, стоящем рядом, и вынул точно такую же коробку с ее любимым печеньем. Гермиона взяла протянутую коробку, проигнорировав недовольство Кэти.

— Спасибо, — улыбнулась она друзьям.

Ее не волновала Кэти. Сейчас она отчетливо почувствовала взгляды лишь двоих людей — Джинни и Гарри. Грусть и смущение.

Почему все так глупо?

* * *

Они отправились на ужин большой толпой. Чуть впереди шли Рон и Гарри, за руку которого держалась Кэти. Смешно. Девочка не могла сдержать своего триумфа. Видел бы Гарри, какие победоносные взгляды она бросала на Гермиону. Сама же Гермиона пыталась не обращать на это внимания. Она шла позади в компании Джинни и Невилла. По Джинни нельзя было сказать, что десять минут назад она была участницей очень неприятного разговора. Ну, разве что необычно яркий румянец на щеках. Гермиона же, наоборот, была бледна. В одном они были схожи: обе с преувеличенным оживлением внимали рассказу Невилла.

Так они и вошли в главный зал. Народу было немного. Кто-то поел раньше, кто-то поужинал в Хогсмите, а кто-то вообще из этого самого Хогсмита не вернулся. Бывало и такое.

Гермиона нерешительно притормозила, не зная, куда ей садиться. Они всегда сидели втроем: она — по одну сторону от Гарри, Рон — по другую. А вдруг Гарри попросит Кэти сесть рядом с ним? Но Кэти оказалась умнее, чем Гермиона о ней думала прежде. Как ни хотелось ей закрепить свой триумф, девочка не стала перегибать палку и отправилась к своему курсу. Гермиона опустилась на свое обычное место. Так глупо все и так натянуто.

Рон вдруг взглянул на слизеринский стол и широко улыбнулся. Гарри тоже чуть усмехнулся. Гермиона проследила за их взглядами. Ничего необычного и тем более смешного. Забини, Паркинсон с кислыми минами, а Крэбб и Гойл с радостными улыбками чем-то делятся с Малфоем.

Рон прыснул.

— А что смешного?

Гермиона окончательно почувствовала себя на задворках жизни.

— Представляешь… — начал Рон, еле сдерживая смех.

* * *

— Представляешь, — с улыбкой говорил Гойл, — идем мы по аллее рядом с засохшими фонтанами. Видим, нам навстречу чешут Поттер и Уизли с девушками. Прямо сладкие парочки.

— Точно, — подхватил Крэбб, — и тут только мы решили к ним придраться…

— Ну, да. Настроение веселое, погодка классная. Душа поет. В общем, только мы собрались, и тут…

— Включаются несколько фонтанов, — недовольно продолжила Блез, — и мы под них попадаем. Причем все.

— Не забудь добавить, что при этом дурацкие фонтаны пели о дружбе, улыбке и чем-то там еще, — подхватила Пэнси. — От одного этого можно было умереть на месте.

— Ага. А еще они были разноцветные, — внес свою лепту Гойл.

— И что дальше? — заинтересованно произнес Драко.

— Дальше? Гриффиндорцы начали истерично ржать, — проговорила Пэнси.

— Хотели им навалять, — вклинился Крэбб, — но тут включились еще фонтаны и облили их. Знаешь, как прикольно!

Они дружно рассмеялись

— Ну, небольшая перепалка с Уизли получилась… Но так… Не особенно. Но их стоило увидеть. Особенно нарядных барышень, у которых потекла косметика, и…

— Грег! — Пэнси бросила убийственный взгляд на однокурсника.

— Да ладно. У вас она потекла не так сильно. И было не так смешно.

Девушки дружно потянулись к волшебным палочкам.

Гойл чуть сполз со скамьи под стол со словами:

— Нечего маленького обижать! — строго обратился Драко к девчонкам. — Он не со зла.

Все, кто слышал, как староста заступился за крошку Гойла, расхохотались.

Драко перевел взгляд на стол гриффиндорцев. Там тоже царило веселье. А ведь все было бы по-другому, окажись он там. Перепалка с Уизли… Будь он там, этим бы не ограничилось. Встречаясь с Поттером, он умудряется из ничего представление разыграть. А тут — такой повод. Поттер рядом с ним из себя в считанные секунды выходит. Прямо душу греет его предсказуемая реакция. Гнев. Ярость. Ненависть. И все это так явно и неприкрыто. Смешно. Драко впервые поймал себя на мысли, что он этому рад. Просто и безыскусно. Ненависть — это чувство. Драко не знал, чем бы все закончилось, прими Поттер тогда в поезде его руку. Дружба? Вероятно. Интересно, а каким бы Драко Малфой был другом? Но этого не случилось. Вместо этого родилась ненависть. Жгучая и обоюдная. Она держала в тонусе, не позволяла расслабиться. Драко это устраивало. Все устраивало, кроме презрения в карих глазах. А ведь раньше ему и это нравилось. Что ж, все течет… Все меняется…

— Вон, видимо, Грейнджер тоже рассказывают. Видишь, ржут.

Гойл уже не опасался гнева однокурсниц, вдохновленный поддержкой старосты.

— Грейнджер что, не заметила, как ее окатило водой? — съехидничал Драко.

— Так ее не было, — удивленно откликнулся Гойл. — Мы же говорим: они с барышнями шли.

— Нууу. Я решил, что вы о ней говорите.

— О Грейнджер? — Крэбб прыснул. — Ну, ты загнул.

— Нет, к мальчикам ее, конечно, не отнесешь… — подхватил Гойл. — Но к девушкам, с которыми можно встречаться… Это ты и правда загнул.

— Ну, о вкусах не спорят. Тем более о вкусах Поттера, — с усмешкой проговорил Драко, злясь на себя за то, что попал в глупую ситуацию.

Он, конечно, выкрутился, но осадок остался. Да еще Пэнси как-то странно посмотрела. Или это лишь показалось?

Юноша вновь взглянул на противоположный стол. Значит, она все это время тоже была в замке. Сердце нехорошо подскочило. Это тоже не очень порадовало.

— А с кем был Поттер? — Драко решил отвлечь внимание от Грейнджер.

— Да мелкая какая-то. Курс шестой или пятый, — сказал Гойл.

— Может, четвертый, — протянул Крэбб.

— Ага. А может, второй или первый, — усмехнулся Драко.

— Ну, до такого даже Поттер вряд ли дойдет, — не согласился Гойл.

— Вон та: темненькая, правее Поттера, — указал Крэбб.

— Да нет. Вон та светленькая. Левее.

— О Мерлин! Какие вы слепые оба! — возмутилась Пэнси

— Да она там мокрая была и непонятная.

— Смотри на Грейнджер, — сказала Пэнси Драко.

Тот послушно поднял взгляд. Грейнджер именно в эту минуту тоже подняла голову. Скорчила непонятную гримасу и отвернулась к Поттеру.

— От нее пятая справа.

Драко старательно отыскал взглядом указанную девочку. Первая мысль была: «Поттер променял Грейнджер на эту?». Вторая мысль была нецензурной. Причем она относилась одновременно ко вкусу Поттера и к собственной глупости за то, что вообще рассуждает на эту тему. Красивая улыбчивая девочка лет пятнадцати то и дело бросала взгляд на Гарри Поттера. Жизнерадостная, явно влюбленная, но… Она по всем статьям проигрывала Гермионе Грейнджер, которая, чуть наморщив лобик, слушала рассказ Рона Уизли. Чем же она была лучше? Внезапно его осенило. Она была… настоящая. В ней было то, чего не было в большинстве девчонок. Обидно, блин. Она — там. Хотя… это и к лучшему.

— Ладно. Хорош на них пялиться, а то Поттер занервничает, покушать не сможет, а на новую девочку нужно много энергии.

Крэбб еще не успел договорить, как получил две оплеухи. Одну от Блез, другую от Гойла, как это ни странно.

Драко решил оставить выпад без внимания.

Он ушел с ужина раньше, соврав, что ему нужно зайти к Снейпу. Сам же отправился к себе. Просто хотелось побыть одному. Подумать? Да нет. Просто отключиться от всего. Он слишком устал.

Побыть одному не удалось. Дверь в его комнату распахнулась, как и утром, и рыжеволосый ураган вновь повалил его на кровать.

— Спасибо, Драко. Спасибо. Спасибо. Спасибо.

— За что? — оторопел юноша. Даже подвох заподозрил.

— Только что меня Брэнд догнал. Сказал, что ты его отправил. Толком ни о чем не поговорили, но он же подошел. Сам. Как тебе это удалось?

— Да так… — Драко сел. Рассказывать не хотелось.

— Ну, все же. Я же знаю, какой он упрямый. Почти как ты.

Она очаровательно улыбнулась. Драко не улыбнулся в ответ. Он высвободился из объятий и сел. Для нее это будет ударом, но скрывать он тоже не имеет права.

— Блез, я должен тебе кое-что рассказать. Ты только не волнуйся.

Почему, когда он негромко произнес эти слова, ей захотелось умереть на месте от волнения? Улыбка слетела с губ.

— В общем… я попросил Брэнда поговорить с тобой, пока он отходил от действия заклятия блокировки разума. Ты же знаешь, в первые мгновения ему можно было внушить что угодно. Хоть с Астрономической башни прыгнуть.

Глаза Блез расширились от ужаса. Несколько секунд она просто молчала, а потом непроизвольно отодвинулась на противоположный край кровати. Затем и вовсе встала. Драко тоже поднялся на ноги.

— Кто использовал это заклинание? — чужим голосом спросила она.

— Я, — негромко ответил он.

— Зачем?

— Я проверил, — коротко пояснил юноша.

— Проверил… Проверил?! — голос Блез сорвался на крик. — Какого черта ты себе позволяешь?! Он не твоя игрушка. Ты просто… просто…

Блез не смогла с ходу найти слова, способного его охарактеризовать. Драко не стал дожидаться, пока ее посетит вдохновение, и решил попытаться все объяснить.

— Слушай, давай ты успокоишься и присядешь.

Он сделал к ней шаг, собираясь привычно обнять. Они редко ссорились, и этот метод почти никогда не подводил. Да. Действительно все меняется. Блез шарахнулась от его рук, как от раскаленных щипцов.

— Ладно, — Драко поднял руки, словно сдаваясь, желая показать, что он понял ее позицию.

Однако этот смиренный жест тоже не возымел нужного действия. Наоборот. Блез взвилась:

— Для тебя это все игра! Ты играешь людьми, так же, как и твой отец. Ты…

— Блез, я никем не играю. Ты прекрасно знаешь, что это не я наложил на Брэнда это чертово заклинание.

— Так оно все-таки есть? — Блез в ужасе прижала ладонь к губам.

Он осторожно кивнул.

— И ты говоришь об этом так просто?!

— А как мне еще об этом говорить? Истериками здесь не поможешь.

— Ты точно уверен в том, что он под заклятием? — уже более спокойно спросила она.

— Да, Блез. Я уверен. Я использовал блокировку разума, и… В общем оно прорвалось.

Блез вскинула взгляд.

— Не волнуйся. Они не узнают.

— Я знаю не хуже тебя, — отрезала она. — Где ты это сделал?

— В кабинете трансфигурации после дополнительного занятия.

Врать не имело смысла.

Драко вспомнил испуг в карих глазах.

— Ты можешь смеяться, но мне страшно идти одной после того шоу, которое ты устроил.

— Нет, — твердо сказа он. — Я был один.

— И… как это было? На что это похоже?

Блез бросила на него раздраженный взгляд и стала вышагивать по комнате, обхватив себя за плечи. Драко молча наблюдал за ней. Он смутно представлял, что она должна чувствовать. Пытался понять, посочувствовать. Просто у него никогда не было человека, к которому он был бы так привязан. А Блез искренне волновалась за Брэнда. Она любила его. Во всяком случае, мало кто позволял себе с Блез такие выкрутасы, которые запросто сходили с рук юному Форсби. Блез многое ему прощала. Черт! Драко вдруг вспомнил свой ужас в момент, когда узнал о гениальном плане Темного Лорда. По спине побежали мурашки. Черт! Черт! Ну что же делать! Как этому помочь?!

— Твой отец чудовище. Бездушное чудовище,

Голос Блез дрожал, впрочем, как и она сама. Как непохожа была эта плачущая девушка на его идеальную невесту. Драко поймал себя на мысли, что впервые видит ее в таком состоянии.

— Он — чудовище, чудовище… — как заведенная, повторяла она. — Как он мог? Почему Брэнд? Ведь Люциус знает его с пеленок. Почему?

— Именно поэтому. На него проще всего было воздействовать. Он доверял.

Ох! Зря он это сказал.

— И ты еще смеешь его оправдывать?!

— Да ты такой же, как твой отец. Точная копия.

По ее щекам ручьями текли слезы. Драко не выдержал. Он со всего маху хлопнул ладонью по столу, не обращая внимания на то, что пальцы онемели от удара.

— Прекрати истерику, — еле слышно проговорил он. — Слезами тут не поможешь.

Блез словно и не слышала. Ее голос продолжал звенеть от напряжения, когда она швыряла ему в лицо все, что думала. Когда она немножко придет в себя — непременно пожалеет о сказанном и поймет, что ему, возможно, хуже, чем им всем вместе взятым. Но все это будет потом, когда в игру вступит разум. А пока разум потрясенно молчал, уступив место эмоциям.

— Ты так же играешь с людьми. Тебе плевать на их чувства. Ты — холодный прагматичный мерзавец, такой же, как твой отец, — повторила она эту роковую фразу.

Драко резко вскинул голову, явно намереваясь что-то сказать. Несколько секунд он смотрел на Блез, а потом молча опустил голову, невидящим взглядом уставившись на темно-зеленый ковер под своими ногами. Он многое мог ей сказать. Прежде всего, то, что она ошибается. Он совсем не такой, как Люциус Малфой. Сейчас осознание этого накрыло с головой. Он ни за что не сделал бы подобного с Брэндом, мальчиком, которого знал всю жизнь. Да, если быть честным, он не сделал бы этого ни с кем. Заклятие означало смерть. В случае Брэнда — неминуемую. Драко бы не смог. Блез ошибается. Он другой. Вот только ей на это плевать. Да и всем другим тоже. Поэтому вместо того, чтобы сказать что-то в свое оправдание, он негромко произнес:

— Блез, постарайся взять себя в руки, если действительно хочешь помочь Брэнду, — он резко оттолкнулся ладонью от крышки стола и подхватил со спинки стула свою мантию.

— Думаю, нам лучше сейчас провести время по отдельности. Можешь пока побыть здесь, если хочешь.

С этими словами он вышел из комнаты.

Блез несколько секунд смотрела в закрытую дверь, а потом без сил опустилась на кровать, закрыв лицо руками. Как она ненавидела его в эту минуту. Возможно, даже больше, чем любила. В голове не укладывались подобные равнодушие и жестокость. Несмотря на то, что Блез и сама принадлежала к древнему волшебному роду, в ее семье все было не так. Ее любили, ее холили и лелеяли. Ей прощали капризы и эксцентричные выходки, на нее никогда не повышали голос. Да, она была обязана подчиниться выбору отца. Но даже здесь ей повезло. Выбор мистера Забини совпал с выбором ее сердца. Войти в семью Малфоев было страшно? Да нет. Пока нет. Люциус был с ней корректен и даже мил. Часто улыбался. Правда, от этой улыбки всегда становилось неуютно. Но неизменное присутствие Драко это сглаживало. А тут он вдруг оправдывает подобные действия. Ну… не то чтобы оправдывает, но… понимает. Жестокий и бессердечный. Такой же, как Люциус. Впрочем, он и сам этого не отрицает.

Блез глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Встала, прошлась по комнате. Остановилась напротив камина. Там лежало несколько писем. Ровный и аккуратный почерк Нарциссы. Странно. Эта сдержанная и холодная женщина пишет такие длинные письма. Колдографии. Рука сама собой потянулась к одной из них, но девушка сдержала порыв. Вряд ли он обрадуется. Несмотря на злость, это казалось важным. Лучше пойти к себе и все обдумать. В одном он прав: слезами тут не поможешь. Да и ничем другим — тоже. Теоретически это заклинание можно снять. Но не в случае Брэнда. Да и вообще, если его снять, — это значит выступить в открытую против них. Разве кто-то на это способен? Никто! Это верная смерть. Бессмысленная смерть, потому что все будет напрасно — победить их все равно не удастся. Никому не удавалось. Разве что Поттеру. Но, во-первых, дело было не в самом Поттере, а в какой-то там родовой защите, которую Темный Лорд просто не учел, а, во-вторых, это была не победа, а лишь отсрочка в тринадцать лет. А что такое тринадцать лет для Вечности?!

Блез вытерла слезы и вздохнула. Брэнд обречен. Остается смириться и принять.

Она уже собралась уходить, когда взгляд зацепился за небольшой клочок пергамента в стопке писем от Нарциссы. Незнакомый почерк… Но больше всего задело не это. Этим самым незнакомым почерком были написаны два простых слова: «Спокойной ночи».

Слезы моментально высохли.

Драко Малфой бесцельно бродил по полутемной школе, внезапно сворачивая то в один, то в другой коридор. Так странно. Он ни о чем не думал. Вообще ни о чем. Его сосредоточенный взгляд скользил по каменному полу. Он вот уже добрых сорок минут считал каменные плиты под ногами и ступени, встречающиеся на пути. Весьма полезное занятие, как оказалось. Это здорово отвлекало от проблем. Он снова свернул.

Характерный звук и, главное, запах возвестили о том, что он добрел до совятни. Юноша вошел в помещение. Слегка поморщился (что возьмешь с аристократа?) и стал неспешно бродить, разглядывая сов. Белая полярная сова с дурацким именем. Драко наморщил лоб, пытаясь вспомнить это самое имя. Через пару минут понял всю безуспешность своей затеи: в памяти не отложилось, а логическое мышление тут не поможет. Какая логика может быть у Поттера? Хотя… с другой стороны, птица же не виновата, что ее купил такой придурок. В памяти всплыла сцена из магазина мадам Малкин. Щупленький мальчишка с испуганным взглядом. А ведь все могло обернуться по-другому…

Драко подозвал своего филина, который подобно хозяину находился чуть в стороне от остальных птиц, всем своим видом показывая, что он тут случайно и потрепанные школьные совы ему не ровня.

Птица мягко опустилась на вытянутую руку, которая привычно дрогнула от внезапного веса и острых когтей, впившихся в кожу даже сквозь свитер и мантию.

— Привет, — негромко проговорил юноша.

Несколько сов испуганно ухнули от звука его голоса. Его же филин привычно вытянул шею к ласковым пальцам. Драко осторожно гладил мягкие перья. Нужно что-то сделать. А для этого… Добиться того, чтобы Брэнд был рядом, чтобы за ним можно было наблюдать. Этих вечерних занятий мало. Черт. Как же это сделать? Блез в таком состоянии помощник хоть куда, да Брэнд ее и не послушает. А больше никто и не знает. Никто, кроме…

Не давая себе времени подумать, Драко ссадил недовольно ухнувшего филина на ближайший насест и направился к шкафу, где хранились письменные принадлежности. Чертыхнулся, когда первое же перо хрустнуло в пальцах и обрызгало руки чернилами. Он никогда не писал подобными перьями. Выбрал другое. Тоже не ахти, но хоть что-то. В этот раз он действовал гораздо осторожнее, когда начал торопливо писать.

Гермиона Грейнджер с удивлением оглянулась на стук в окно. На карнизе удобно устроился филин Драко Малфоя. Девушка опешила. Что он себе позволяет? Хамить прилюдно, а потом писать письма! Однако сердце заколотилось в груди. Но это, конечно же, от ярости.

— Я тебя не впущу! — сердито сказала она птице.

Филина это совершенно не смутило. Настойчивый стук в окно повторился.

— О Господи! Ты такой же наглый и несносный, как твой хозяин.

Тук-тук-тук.

Тук-тук-тук.

Гермиона в ярости распахнула окно.

— Я тебя не впущу, — членораздельно выговорила она.

Ага! Сейчас! Плевать филин хотел на ее дикцию. Он деловито впорхнул в комнату и устроился на столе, предварительно разворошив лапами свитки с ее домашней работой.

— Ну, знаешь! — Гермиона не могла подобрать слов, чтобы охарактеризовать подобную наглость.

Филин смотрел на нее несколько секунд, а потом отцепил письмо и, высказав свое недовольство громким «Ух», вылетел в окно.

— Сам ты это слово! — крикнула девушка вдогонку и зло развернула письмо.

«Нужно уговорить Поттера организовать дополнительные занятия по полетам для первого курса. Он звезда квиддича, всеобщий любимец и все такое… Все с радостью побегут у него учиться. Мне нужно понаблюдать, как Брэндон ведет себя в присутствии Поттера. Сама понимаешь, что это не моя прихоть. От этого зависит судьба Поттера в том числе. Это важно! Уговори его. Тебе он не сможет отказать».

Гермионе нестерпимо захотелось что-нибудь разбить. Желательно о голову этого самовлюбленного индюка. Он что, всерьез считает, что она вприпрыжку побежит исполнять его просьбу?

«От этого зависит судьба Поттера в том числе. Это важно!..»

Гермиона, которая до этого нервно вышагивала по комнате, резко остановилась. От этого зависит судьба Гарри. Нелепо, но Малфой и вправду единственный, кто сможет помочь в этой ситуации. Но просить Гарри? После сегодняшнего?

«Тебе он не сможет отказать…»

— Да что ты вообще знаешь обо мне или о Гарри?! — громко произнесла она письму. То, понятное дело, не ответило.

Гермиона схватила кусок пергамента. Перо хрустнуло — так сильно она на него надавила.

«Мистер Малфой, Вас в детстве не учили хорошим манерам? И с чего ты вообще решил, что кто-то обязан тебе помогать при твоей манере об этом просить?! Отвечу твоими же словами: “Ты слишком много себе позволяешь”».

Свернув пергамент, девушка сняла с крючка свисток и решительно в него дунула.

В этот момент светловолосый юноша, задумчиво смотрящий в окно совятни, был вынужден резко пригнуться. Потому что школьная сова внезапно снялась с насеста и вылетела в окно, едва его не задев.

Причина ее поведения оказалась ясна через пару минут, когда сова приземлилась на подоконник и протянула ему лапу. Драко отвязал записку. Прочел ее раз, другой. Она отказала? Ему? Ему вообще-то еще ни разу не отказывали. Это было ново и… неприятно. Да еще отшила его же словами. А что он такого написал? Он же не для себя старается, в конце концов! Юноша с силой пнул стену. Какие все нежные, блин! Манеры ей его не нравятся! Пока он писал ответ, сломалось четыре пера — так спокоен он был.

«Уважаемая мисс Грейнджер! Не соблаговолите ли Вы убедить мистера Поттера выполнить необременительную для него обязанность. Заранее благодарен за Вашу чуткость и понимание!»

Очередное перо хрустнуло, прочертив полосу чернил. Обойдется! Не станет он переписывать, а волшебная палочка осталась в комнате, в чем он убедился, похлопав себя по карманам. Он и так наваял все это на едином дыхании. На повторный подвиг его вряд ли хватит.

Драко прицепил письмо своему филину и зло стукнул кулаком по опустевшему подоконнику. Он понимал, что вряд ли этим письмом повысит свой рейтинг, но ему было плевать. Или эта избалованная девчонка поймет, что он не в игрушки тут играет, или пусть все катится к черту. Он устал барахтаться один во всем этом.

* * *

Гермиона прочла ответное послание. Каждая строчка сквозила такой яростью, что девушка невольно… улыбнулась.

Все-таки это случилось. Ледяная маска дрогнула. Эта плохо скрываемая ярость — чувство. А если он еще способен чувствовать, значит, не все потеряно. Да. Это письмо даже отдаленно не напоминало ту робкую переписку. Зато… она заставила его задуматься над тем, что не все в мире происходит по его желанию. Да. Это по-детски. Но ведь как действенно! Просто она поняла, что с ним можно бороться только так. В игре в сарказм и равнодушие его не победить. А вот стоит поставить его в необычные условия… Смешно! Мальчик, который не наигрался в детстве. Который не знает, как повзрослеть, продолжая превращать окружающих в свои игрушки. Девушка вновь прочитала письмо.

— Несмотря на ваши манеры, мистер Малфой, мисс Грейнджер соблаговолит вам помочь. Но… Вы об этом сегодня не узнаете.

С этими словами Гермиона вытолкнула филина на улицу и захлопнула окно.

Неведение иногда очень полезная вещь.

03.02.2011

Глава 38. Жестокая и ласковая память

Помню серый асфальт. Помню лужи у ног, А на них — пузыри затяжного дождя. Помню строчки письма и тревожный звонок. Одного в этот день не помню — тебя. Помню птиц, что кружили, о чем-то галдя. Помню свет из окна. Он внезапно погас. Одного в этот день не помню — тебя. Помню злость на грозу и сломавшийся зонт, И свой взгляд в никуда, на пустой горизонт… Я не помню, не помню, как ты ушел. Светлый дар помнить то, что спасает, губя. Помнить листьев пожар. Помнить сладкое «мы». Одного в этот день не помнить — тебя.

Неведение иногда очень полезная вещь.

Как славно было не знать о его решении, ведь тогда, вопреки здравому смыслу, в душе продолжала жить Надежда. А теперь ее сменила память.

Память — самая жестокая и самая милосердная вещь на свете.

Юная Нарцисса Блэк сидит в своей комнате и рисует. Настроение отвратительное, и все потому, что сегодня она пыталась связаться с Сириусом, но сова вернулась ни с чем, а волшебное зеркало отражало только ее недовольный взгляд. У него какие-то проблемы дома? Да! Но сегодня ее день рождения! Мог бы и поздравить. Его семья уже приехала, Нарцисса видела их экипаж, а он даже не соизволил прислать весточку.

Чтобы хоть немного поднять настроение, она рисовала старый дуб, что виднелся из ее окон. Солнышко запуталось в его ветвях и, пытаясь вырваться, то и дело отражалось бликами от оконного стекла.

Очередной солнечный блик на мгновение ослепил. Именинница яростно размазала все краски на палитре, добиваясь грязно-серого оттенка. Мгновение — и нет больше дубовых листочков, которые вот-вот тронет ветерок, все заполонил тусклый серый цвет. Под ним исчезли и нежная листва, и солнечные лучики, и молочно-белое облачко.

Нарцисса со злорадной улыбкой стирала с холста красоту, оставляя взамен грязные разводы. Как хрупка красота. А все его вина.

— Отец просит вас спуститься в гостиную, — домовой эльф исчез так же незаметно, как и появился.

Нарцисса отбросила кисть, оглядев проделанную работу, и… злая улыбка исчезла с лица девушки. Настроение испортилось окончательно. У нее давно не получалось такого удачного пейзажа. А теперь он был безвозвратно погребен под хмурой палитрой.

Девушка встала, прошлась по комнате, посмотрела в окно на буйство красок и света. Этот ясный денек так не вязался с ее настроением. Она вздохнула и задернула штору, оставляя на ней пятна. Работа эльфам. Но девушку это не огорчило.

Приведя себя в порядок и придав лицу счастливое выражение, Нарцисса направилась в гостиную. Дом был празднично украшен — море цветов и ярких лент. Еще бы. День рождения младшей дочери! Но это уже не радовало глаз.

В гостиной все было чинно и благопристойно. Беседа неспешно текла о политике, погоде и прочей ерунде. С появлением Нарциссы все изменилось, но ненадолго. Поздравления, восторженные возгласы, подарки, пожелания. А ее взгляд перебегал с одного гостя на другого. Настроение падало ниже некуда. Даже его братец притащился, вот уж кого Нарцисса меньше всего хотела видеть, а он не снизошел до встречи с ней. Даже в такой день!

Подали чай, и беседа вошла в привычное русло. Нарциссу расспрашивали об учебе, успехах в музыке и рисовании, попросили что-нибудь исполнить. Она даже сыграла. Мысли витали вдали от этой комнаты и этих людей. Аплодисменты, восхищенные вздохи — у девочки талант. Краем уха она слышит о том, что Блэки приехали ненадолго, потому и раньше остальных гостей. Прием был назначен на вечер, а сейчас часы показывали половину двенадцатого.

Еще через двадцать минут Нарцисса поняла, что больше не может находиться в этой комнате. Ей здесь душно и тяжело.

— Простите, я пойду к себе. Мне еще нужно кое-что подготовить.

Отец чуть улыбнулся и кивком головы отпустил именинницу. Девушка подошла к нему и склонилась для отеческого поцелуя. Уже выходя из комнаты, она услышала голос матери Сириуса:

— Понятия не имею, что с ним делать! Вот сегодня, мало того, что еле уговорили поехать с нами, так он еще и не стал заходить в дом.

— Так Сириус здесь? — удивленно спросила мать Нарциссы.

— Да. Здесь, если можно так сказать. Такого пренебрежения к этикету я еще нигде не встречала. Даже не соизволил поздравить нашу милую девочку!

Нарциссе было этого достаточно. Она опрометью бросилась по коридору, но не к своей комнате, а прочь из дома.

— На поиски Сириуса отправилась? — ехидный голос Регулуса Блэка заставил ее приостановиться.

— Не твое дело! — с ангельской улыбкой отрезала Нарцисса.

— А если родители узнают?

— О вас!

— Бедненький, по тебе клиника Святого Мунго плачет, — с сочувствием проговорила Нарцисса. — Там, говорят, от паранойи лечат. Хотя… — она окинула юношу с головы до ног презрительным взглядом, — тебе уже ничего не поможет.

Унизительный смех заставил Регулуса прирасти к полу, а Нарцисса с улыбкой продолжила свой путь. Пусть этот сопляк знает, с кем имеет дело. Нарцисса сбежала по широкой лестнице. Она знала, куда идти. Где еще мог находиться этот возмутитель спокойствия? Девушка пробралась в заброшенную часть сада и остановилась за большим розовым кустом. Сириус с хмурым видом сидел на большом пне и что-то вырезал из куска дерева. Рядом на земле валялась как попало брошенная мантия. Да уж. Нарцисса невольно усмехнулась, очень живо представив, сколько усилий приложили родители для того, чтобы празднично нарядить эту бестию! Но результат того стоил, хотя шелковая синяя рубашка была безжалостно засыпана стружками, впрочем как и брюки, и нарядная мантия, на которую ветер заботливо сносил стружки, падающие на землю.

Нарцисса поправила выбившийся из прически локон, придала лицу строгое выражение и вышла на полянку. При виде девушки Сириус тут же отложил свое занятие и встал.

— Знаешь, кто ты после этого! — вместо приветствия прошипела Нарцисса.

— Нет! Но не сомневаюсь, что ты мне сообщишь. И после чего, «после этого», кстати?

— У меня сегодня день рождения! — девушка приблизилась к нему и одарила сердитым взглядом.

— Я в курсе. Целых пятнадцать лет.

Она размахнулась и сердито стукнула его кулачком в плечо.

— Ты даже не удосужился прислать мне открытку, ты даже на письмо не ответил.

Она снова стукнула его, на что он только усмехнулся.

— Я же приехал к тебе.

— Приехал?! — от возмущения она задохнулась. — Ко мне? Ты даже в дом не зашел! Окопался тут…

— Но ты же меня нашла…

— То есть я для тебя обычный гость?

Нарцисса сердито надулась. Почему она всегда прощала его выходки? Ответ на этот вопрос придет гораздо позже. Возможно, слишком поздно. А в тот день она просто в возмущении еще раз стукнула его. Он даже не покачнулся. Тогда она ударила сильнее. Снова никакой реакции. Только в темно-синих глазах плясали чертики.

— По сценарию ты должен упасть, — надувшись, сообщила Нарцисса.

— Ага. Сейчас. Только сосредоточусь.

Девушка рассердилась окончательно и с новой силой заколотила по его плечам. Злость на него за испорченное утро боролась с радостью от того, что он все-таки приехал, он все-таки здесь. Неизвестно почему, но именно его внимание было так нужно сегодня. И восемь писем от поклонников из школы, и подарок отца — потрясающий белый скакун, которого она давно хотела, а сегодня едва взглянула — все померкло перед мыслью, что он забыл.

Кулачки все стучали и стучали по его плечам, а он все не желал не то что падать, но даже покачнуться. Нарцисса уже готова была разреветься от досады, но Сириус внезапно перехватил ее запястья и весело произнес:

— Пора тебе трезво оценить свои возможности, — он окинул ее задорным взглядом. — Маленькая, тощенькая, на тебя дунь посильнее — улетишь.

Он чуть потянул ее на себя.

— Это я маленькая? Я тощенькая? Ну, знаешь, с такими заявлениями мог бы вообще не приезжать. Устроил праздник!

Она сердито закусила губу.

— Ладно. Я пошутил. Ты сегодня просто здорово выглядишь. Я не хотел тебя обижать.

— Твоя мама сказала, что ты не хотел ехать сюда, — обиженно проговорила она.

— Я не хотел ехать с ними. Не хотел наряжаться в эту дурацкую одежду. Не обижайся, а?

Она подняла на него недовольный взгляд.

— Ну, хочешь, я уеду?

— Дурак! — выпалила Нарцисса, вложив в это слово все, что передумала о нем за это утро.

При этом она резко рванулась назад, подцепив его ногу своей. Сириус дернулся, пытаясь ее удержать, и не сразу заметил подножку. А когда заметил, было поздно: опорная нога поехала, и юноша со всего маху грохнулся на спину, потянув Нарциссу за собой. Он никогда не отличался щепетильностью в подобных вопросах.

— Ударился? — шепотом произнесла она.

— Ничего, — так же тихо ответил он, стараясь восстановить сбившееся дыхание.

— И все равно ты… ты…

Он резко потянулся вперед, звонко чмокнув ее в щеку.

— Прости. С днем рождения тебя.

Нарцисса почувствовала, что щеки начинают гореть, но постаралась придать лицу строгое выражение.

— Пожалуйста, — его голос был еле слышен. — У меня и правда сегодня было паршивое утро. Если еще и ты не простишь, то я…

Нарцисса почувствовала, как заколотилось сердце, отдаваясь гулким стуком в ушах. Непонятное волнение, смешанное с жалостью к нему и собственной пьянящей властью.

— Хорошо… Я подумаю…

— Отлично.

Его губ коснулась улыбка. Он чуть шевельнулся, явно намереваясь встать, предварительно отодвинув Нарциссу. Девушка не позволила. Она решительно толкнула его в плечи и оперлась о них локотками, подперев голову. Синие глаза мгновенно потемнели, а на скулах проступил румянец.

Он кашлянул и снова пошевелился.

— Не так быстро. Ты должен мне… — девушка сделала вид, что задумалась, ощущая его напряжение каждой клеточкой своего тела.

Прохладный летний ветерок, ласково касающийся лица, показался нестерпимо горячим. Таким же горячим, как его руки, сжимающие ее талию. Смешно. Он сам себе противоречил. Утверждал, что хочет встать, а сам изо всех вил держал ее, будто боялся, что девушка исчезнет, обернувшись серебристой птицей. Эту странную ассоциацию навеяло ее невесомое платье цвета хрусталя. Так как Нарцисса демонстративно размышляла над карой для него, юноша не выдержал первым.

— Слушай, ты… кхм… платье испачкаешь… кхм.

— Ничего. Эльфы постирают.

— Нарцисса, мне жестко и неудобно.

— Когда ты только упал, сказал, что тебе «ничего».

— Передумал, — хмуро сообщил парень.

— Зато мне удобно, а я сегодня именинница, — Нарцисса чуть шевельнулась, устраиваясь удобней.

Сириус резко вдохнул и решительно заявил:

— Ну, хватит. Говори, чего я там тебе должен и вставай. Тебя уже ищут, наверное.

Нарцисса победоносно улыбнулась. Он редко сдавался. Очень редко.

— Ты мне должен… ответ на один вопрос.

— Эй! Это нечестно, — дернулся юноша, но был вновь прижат к земле.

Нарцисса нарочито внимательно посмотрела в его глаза, чуть сместилась и, протянув руку, вынула сухой листик из иссиня-черных волос.

— Лето, — задумчиво проговорила она, — а листок сухой, как осенью.

Девушка покрутила его в пальцах. Сириус какое-то время следил за ее действиями, а потом нетерпеливо кашлянул.

— Ах, да, — спохватилась Нарцисса. — Вопрос.

— Да задавай ты этот дурацкий вопрос!

Девушка не смогла сдержать смех, когда увидела калейдоскоп эмоций в его глазах: настороженность, раздражение, удивление, облегчение и вновь раздражение. Он бесцеремонно спихнул ее на землю и рывком сел, потом зачем-то выправил рубашку из брюк, обтянул ее. Некоторое время просто молчал, а потом резко обернулся к смеющейся девушке.

— Знаешь, что… — начал он.

— А я все родителям расскажу, — неизвестно откуда возник брат Сириуса. — Расскажу, что вы здесь целовались.

— Что?! — возмутилась Нарцисса.

— А что, нет?

— Исчезни, — сквозь зубы процедил Сириус в сторону брата.

— Думаешь, никто не узнает? Я всем расскажу.

— У тебя есть пять секунд, пока я не поднялся на ноги, — медленно произнес Сириус. Что-то в его взгляде заставило брата последовать совету и испариться так же внезапно, как и появился.

Наступила неловкая тишина. Нарциссе было уже не смешно. Сириус, видимо, забыл про то, что злился на нее.

— Не бери в голову, — через какое-то время сказал он. — Ты же его знаешь. У него не все дома. К тому же ты ему нравишься, и он просто завидует.

— Шутишь? Он меня терпеть не может.

Сириус чуть усмехнулся.

— Ладно, как бы то ни было, не бери в голову, — вновь повторил он. — Я поговорю с ним.

— Только без жертв, — улыбнулась Нарцисса.

Сириус тоже усмехнулся.

— Постараюсь. Не расстроилась?

— Нет. Тем более… Ему ведь нечего рассказывать.

Сириус согласно кивнул.

— Мы ведь не целовались, — с вызовом проговорила она.

Взгляд темно-синих глаз обжег сердце.

— Не целовались, — четко выговорил он.

Девушка почувствовала, как щеки вновь заливаются румянцем. Неловкое молчание как итог этого нелепого разговора. Легкий ветерок коснулся ярко-зеленой листвы и тут же затих, словно испугавшись того, что может нарушить это мгновение. Мгновение первой нежности, первой робости, первого вызова и первой серьезной недосказанности.

Нарцисса старательно изучала розовый куст. Как он оказался в этой заброшенной части сада, оставалось загадкой. Но он был. Более того, он цвел. Упругие бутоны слегка покачивались, будто бы поддерживая девушку в каком-то взрослом шаге. За этим кустом никто не ухаживал, и бутоны были порваны шипами, избиты дождем и градом, исхлестаны ветром. Но именно это и придавало им такой живой и настоящий вид. То, что растет само, выглядит гораздо живее искусственных насаждений, за которыми кропотливо ухаживают.

Нарцисса отвела взгляд от островка жизни в заброшенной части сада и посмотрела на Сириуса. Он стоял чуть в стороне и зачем-то старательно разглаживал мятый низ рубашки, не желая мириться с очевидным фактом: без волшебной палочки здесь не управиться. Нарцисса резко шагнула к нему, словно на что-то решившись. Он не обернулся на ее движение, продолжая стоять спиной и с упорством, достойным лучшего применения, мучил несчастную рубашку. Девушка протянула руку и принялась осторожно снимать с его плеч прилипшие к рубашке травинки и веточки. Сириус дернулся, но остался стоять на месте. Легким ветерком шелестели минуты, уносясь вдаль, а Нарцисса все снимала и снимала что-то невидимое с его плеч, хотя рубашка давно была чиста.

— Долго еще? — напряженный голос достиг обостренного слуха, заставив вздрогнуть.

Просто она закрыла глаза, чтобы ничто не отвлекало от ощущения напряженных мышц под пальцами. Это вызывало непонятные эмоции. Это было важно.

— Уже все, — бодро проговорила она.

— Тогда пошли придумывать имя.

— Какое имя? — Нарцисса с трудом понимала, о чем идет речь.

— А-а. Пойдем.

Он взял ее ладонь в свою и потянул за собой по высокой траве в сторону конюшен. Глядя в спину юноше, идущему впереди, Нарцисса со смехом вспоминала свое утреннее настроение. Все просто замечательно. Ведь он рядом. Он и еще что-то новое в воздухе, заставляющее сердце сжиматься, и кровь приливать к лицу.

— Ух ты!

Причиной возгласа стал белоснежный конь с великолепной черной гривой, взбрыкнувший при виде незнакомых людей. Сириус тут же выпустил ладонь девушки и подошел ближе к животному. Конь тихо заржал, настороженно глядя на юношу.

— Привет, красавец, — смуглые руки начали осторожно гладить белоснежную шею. — Фантастика! Ты уже ездила на нем?

— Нет.

— Можно? — Сириус взглянул на нее вопросительно.

Юноша ловко вспрыгнул в седло и пригнулся к шее коня, ласково теребя гриву и что-то шепча. Видимо, они договорились, потому что скакун перестал нервно перебирать копытами и закусывать удила. Нарцисса с нежностью смотрела на незабываемую картину. По ярко-зеленому лугу мчался белоснежный конь, повинуясь малейшей воле всадника. На лице красивого темноволосого юноши счастливая улыбка. Ветер треплет темно-синюю рубашку, заставляя ее вздуваться точно парус. Позже Нарцисса запечатлеет этот миг в застывших радужных красках. Но это позже, когда сердце сможет осознать и понять. Пока же оно колотилось в сумасшедшем ритме, сбивая дыхание и мысли.

Сириус резко свесился с седла, и Нарцисса невольно вскрикнула, опасаясь, что он упал. Тревога была ложной. Через миг он выпрямился, держа в руке охапку полевых цветов.

— Ветер! — громко крикнул он, спрыгивая на землю перед ней и протягивая букет. — Назови его Ветер!

Юноша задорно потрепал свободной рукой черную гриву. Нарцисса прижала к себе подаренный букет.

— Идет! Считай, что искупил опоздание.

Она ласково погладила жесткую гриву. Их пальцы встретились, заставив вздрогнуть и улыбнуться. Летний ветерок щекотал переплетенные пальцы гривой Ветра. Глаза светились радостью, а сердца наполнялись пьянящим ощущением счастья и близости чего-то неизведанного.

После помолвки Ветер затосковал, словно чувствуя то, что может ожидать его юную хозяйку. Нужно будет уговорить Люциуса разрешить забрать его в имение Малфоев. Так хотелось иметь в этом чужом мире что-то свое. Ветер…

Память. Порой это — надежная стена, укрывающая от реальности, порой — рок, преследующий всю жизнь. А порой и то, и другое одновременно, ибо раз за разом все сложнее измученному разуму выходить из-под защиты ее надежных стен, сталкиваясь с суровой реальностью.

Весна. Последний учебный день, окрашенный ощущением свободы, ласковым солнышком и негромким плеском волн, которые подкатываются к самым ногам старосты Слизерина, сидящего на расстеленной мантии.

Он ждал ее. Ждал уже довольно давно. Сначала грудь сжимало сладкое предвкушение встречи, подогреваемое воспоминаниями о выходных в Хогсмите, когда она не успели вернуться в школу и заночевали в отеле. По телу пробежали мурашки при воспоминании о целой ночи свободы от сплетен, домыслов, предрассудков.

Он ждал, а ее все не было и не было. Может, стоило пригласить ее на прогулку? Он же просто пошел на их любимое место у озера. Он не приглашал ее на свидания. Никогда. Они и так оказывались в одно и то же время в одних и тех же местах, словно что-то влекло и тянуло их друг к другу. А вот сейчас ее не было.

На смену предвкушению пришло раздражение. Юноша встал и прошелся вдоль берега. Ну, где же она?! Прохладные ладошки коснулись его лица, закрывая солнечный свет. Люциус почувствовал, что закипающую злость как ветром сдуло. Хотя… из юношеского упрямства он не сдвинулся с места, не сделал попытки обернуться. Одна за другой текли минуты. Минуты темноты и… В какой-то миг он испугался: вдруг это не она. Вдруг он так отчаянно ждал, что умудрился обознаться. Или это просто сон, миф. Его руки рванулись вверх, торопливо ощупывая тонкие прохладные пальчики. И хотя он чувствовал легкий запах ее духов, оказалось жизненно важным убедиться в своей правоте и ее реальности.

Она… Юноша счастливо улыбнулся: все равно не заметит. Она. Только у одной девушки были такие нежные и ласковые ручки. К тому же всегда холодные. Пальцы наткнулись на фамильное кольцо рода Забини, и Люциус окончательно уверился. Он знал это кольцо. Видел его сотни раз. Его дарили на тринадцатилетие старшей дочери в роду. Кольцо являлось символом взросления и перехода в новый возраст, новую жизнь. Пройдет время, и взамен символа одного рода на пальчике Фриды появится символ другого, который наденет ее будущий муж в день священного таинства помолвки. Люциус в глубине души надеялся, что символ девичества рода Забини сменит символ замужества рода Малфоев. Да, это зависело не от него, но он очень этого хотел, потому что не представлял рядом с собой другую девушку. А ведь если хотеть чего-то сильно-сильно, то это обязательно сбудется. Глупец! Он еще не понимал, что счастье можно заслужить, только жертвуя чем-то: привычками, положением в обществе, именем, а может быть, и собой. Но пока юный Малфой об этом не задумывался. Просто верил и ждал того, что ее пальчик украсит надетое им кольцо, взамен прежнего, что достанется старшей дочери Фреда. Либо внучке, если дочерей не будет, либо правнучке… Люциус сам улыбнулся тому, как далеко он загадывает. Правнучка Фреда… Интересно, Фрида и Фред — близнецы. А будут ли дети Фреда похожи с их детьми. Люциус даже задохнулся от этой мысли. Так странно…

Он резко обернулся и рывком притянул девушку к себе. Она вскрикнула от неожиданности, но он заглушил протест поцелуем. Так легко и спокойно. Ласковое весеннее солнышко рассеяло тень недовольства и раздражения, оставшуюся от долгого ожидания. Осталось пьянящее ощущение огня ее губ и холода ее пальцев, ласкающих шею под воротником рубашки.

— Где ты была так долго? — задыхаясь, спросил он.

Ее губ коснулась лукавая улыбка. Ямочка на левой щечке так и манила коснуться ее губами.

— Я, между прочим, тут случайно проходила.

— Случайно?

— Да, ты же не сказал, что будешь здесь.

— Кому ясно?

— Люциус! — Фрида даже ногой притопнула. — Ты неподражаем. Если девушку хотят видеть, ее приглашают на свидание, знаешь ли.

— А я не приглашаю?

— Ни разу за все время, — подтвердила она его недавние опасения.

— Кхм… Прости, — он постарался придать лицу виноватое выражение — получилось не очень правдоподобно. — Но ты же всегда приходишь.

Фрида возвела глаза к небу.

— И за что я только его люблю? — спросила она то ли у проплывающего мимо облака, то ли у кроны старого дуба.

— Что? — Люциус почувствовал, как сердце замерло, потом ухнуло куда-то в район желудка, а затем, стукнув в горле, заколотилось с сумасшедшей скоростью.

— Что ты сказала? — еле слышно прошептал он.

Никогда! Никто! Это был первый раз, когда он услышал подобные слова. И от кого услышал? Фрида, кажется, и сама испугалась того, что так опрометчиво сорвалось с губ.

Ее щеки трогательно порозовели.

— Нет, важно! — заупрямился Люциус. — Повтори, пожалуйста, что ты сказала.

— Люциус… Не нужно. Пожалуйста. Я сказала, не подумав.

Девушка избегала смотреть ему в глаза. Он разочарованно выдохнул. Оказалось, что он ждал ее ответа, задержав дыхание, боясь спугнуть что-то хрупкое и вновь обретенное.

— Подожди, — она осторожно коснулась его щеки, заставляя поднять голову и встретиться с ее взглядом. — Просто… Неизвестно, как все сложится. Лучше бы тебе не знать.

— Нет! Не лучше!

— Я люблю тебя, Люциус Эдгар Малфой.

От этих простых слов он подскочил на месте и понял, что вот-вот взлетит. Пугала лишь необходимость выпустить ее в этом случае. Потому что, судя по ее взгляду, она оставалась на земле. Плевать! Значит, и он останется. Юноша со счастливым смехом схватил девушку в охапку и закружил по берегу.

— Люциус! — Фрида колотила кулачками по его плечам. — Поставь меня на место!

— И не подумаю!

Она опоздала с предупреждением. Люциус зацепился за пресловутый корень и потерял равновесие. Каким-то чудом он умудрился не уронить ее. Фрида приземлилась на одно колено, Люциус же грохнулся на землю, больно ударившись локтем. От боли пришлось зажмуриться. Как же он ненавидел боль!

— Больно? — шепотом спросила она, нежно убирая мягкую светлую прядку с его лица.

— Нормально, — поморщившись, выговорил он.

Ну не признаваться же в своей слабости. Хотя… Некстати пришла в голову мысль, что этот инцидент подпортил всю прелесть дня. Фрида достала волшебную палочку и произнесла обезболивающее заклинание. Он открыл глаза и посмотрел не нее с благодарностью.

— Спасибо.

— Пожалуйста.

Девушка наклонилась и осторожно поцеловала его. Он крепко обнял ее.

— Знаешь, зато я понял одну вещь.

— Что стоит иногда прислушиваться к мнению других, когда тебе говорят, что лучше так не делать?

— Не-а. Я понял, что…тоже тебя люблю.

Она слегка покраснела, но голосок прозвучал ехидно.

Девушка с участием посмотрела на него, приложив ладонь ко лбу, словно проверяя, нет ли у него жара.

— Я серьезно, — строго проговорил Люциус, перехватив ее руку и прижав к губам. — Я никогда никому еще этого не говорил… и не скажу.

Из-за того, что он говорил в ее ладонь, голос звучал глухо, придавая моменту щемящую искренность.

— Пожалуйста, давай не будем об этом. Мне страшно…

Фрида зябко поежилась.

— Не бойся, — он сел, притягивая ее к себе. — Я же с тобой.

Фрида подняла голову и улыбнулась. Улыбка получилась очень печальной, будто она уже тогда, в тот беззаботный весенний день, — день первого робкого признания и первого осознания — понимала, что это закончится.

Откуда она могла об этом знать? Чувствовала? Догадывалась?

Люциус провел ладонью по волосам, прогоняя воспоминание о том счастливом, неправдоподобно счастливом, дне. Низкое зимнее солнце слепило глаза, отражаясь от нестерпимо яркого снега. Он сидел на корточках у старого дуба. Все было как и в тот день, когда он ожидал ее прихода. Только между тем днем и сегодняшним пролегла пропасть. И заключалась она не в нескольких месяцах жизни, не в ярко-белом снеге взамен сочной весенней зелени и не в хрупкой корке льда на поверхности прозрачного в тот день озера. Нет. Пропасть была между тем Люциусом и этим.

Он не обманул ее тогда. Она действительно останется единственной девушкой, слышавшей слова любви из его уст. Она во многом останется единственной. Да, если быть честным, во всем. Потому что из всех женщин, которые будут появляться в его жизни, ни одна не заставит сердце подскочить до небес, а уста нести счастливый бред. Ни с одной из них он не потеряет голову. Просто не сумеет, несмотря на отчаянные попытки.

Люциус вскинул голову, больно ударившись затылком о ствол старого дуба. Потер затылок и встал.

То, что будет дальше, было неведомо и туманно, то, что было раньше — ярко и болезненно, а то, что было сейчас — серо и безнадежно. Взгляд упал на корень, торчащий из-под земли. Люциус подошел к нему и с размаху пнул ногой, с удовлетворением увидев, что сбил верхний слой носком ботинка. Он снова ударил. Фрида бы за такое голову отвернула. С ее-то любовью к травологии. Но сейчас эта мысль не остановила. Наоборот, он принялся пинать корень с новой силой, отчаянно надеясь, что глупому и равнодушному дереву так же больно, как и ему сейчас.

Если бы дерево могло говорить, то Люциус многое бы узнал. О том, что за счастье нужно бороться и за возможность выбирать — тоже, иногда заплатив за это собственной жизнью. И что смерть — это не всегда поражение. Порой это награда, в то время как жизнь — наказание одиночеством и памятью.

Люциус бы многое мог узнать, если бы умел слушать в свои семнадцать лет.

Он поймет все это позже. И понимание придет неожиданно и ясно, на миг ослепив, и позволив душе вырваться из сумерек, в которые загнал ее разум. И он сделает шаг. Тот самый верный, нужный шаг. Не разумом, но сердцем.

* * *

Лили Эванс не спалось. Мысли… Мысли… Мысли… Они не давали покоя, настойчиво вертясь вокруг одного единственного человека.

— Ну сколько можно крутиться?! — послышался недовольный голос с соседней кровати.

— Извини, — прошептала Лили и, стараясь не очень скрипеть кроватью, осторожно нашарила в темноте свои тапочки. Сняла со спинки кровати халат и выбралась из комнаты, по пути завязывая пояс.

Она ожидала, что в гостиной уже никого нет, и можно уютно устроиться в любимом кресле у камина и подумать… В кармане халата что-то мешало. Лили с удивлением вынула волшебную палочку. Несколько секунд на нее смотрела, а потом вспомнила, как накануне вечером блистала знаниями по основам домоводства, удаляя пятно чернил с мантии Рема.

Лили стояла на верхней ступени лестницы с палочкой наизготовку. Наверное, со стороны она выглядела смешно: растрепанная, в светло-зеленом халате, который подарил Джеймс на день рождения, и, главное, с волшебной палочкой. Всех зайцев в лесу распугала. Просто иллюстрация к учебнику по защите. «Всегда готова к любым напастям!» Так и напрашивался какой-то лозунг. Лили улыбнулась сама себе. Жаль, никто это не оценит. Она начала медленно спускаться по лестнице. Странно. Из гостиной послышались голоса. И это в час ночи. Лили дошла до того места, откуда уже просматривалась гостиная, но самой можно было остаться в тени.

В любимом уголке их компании на диване сидели двое. Сириус Блэк и Эмили Кристалл. Лили хотела повернуть обратно, но что-то ее остановило. Любопытство? Просто… ей страшно хотелось помочь, но это невозможно было сделать, не зная, что творится в его душе. После пресловутого матча он вообще замолчал. По пути в библиотеку они перекинулись парой фраз. На обратном же пути Лили не знала, что и думать. До этого казалось, что он как-то метался, впадая то в уныние, то во внезапное показное веселье. То есть можно было надеяться, что скоро он успокоится, и в работу включится голова. А теперь она, видимо, включилась. Почему именно в библиотеке? Нарциссы там не было. Это точно. Лили находилась в секции, из которой хорошо просматривался вход. Может, у него просто появилась возможность все обдумать в тихой обстановке? Он заметно успокоился. Только… это спокойствие пугало в сто раз больше, чем внезапные всплески раздражения или меланхолии. Была в этом равнодушном спокойствии какая-то обреченность. Он почти ни с кем не разговаривал в эти два дня. Практически ничего не ел. Во всяком случае, в главном зале не появлялся. Джеймс, Рем или Пит таскали ему бутерброды, да, видимо, без толку. Лили с ужасом наблюдала, как он тонет в пучине тоски и апатии к окружающему миру.

И вот он сидит рядом с Эмили и даже…улыбается!

Эмили, до этого сидевшая рядом с ним, внезапно осторожно перебралась на его колени.

— Так не больно? — она завозилась, устраиваясь удобней.

— Нормально, — негромко откликнулся он.

Эмили поцеловала его, стараясь не очень тревожить сломанную ключицу и поврежденные ребра. Сириус ответил на ее поцелуй.

Сколько раз Лили видела подобные сцены! И всегда испытывала одинаковые чувства: жалость, грусть и… Так, ну об этом лучше не думать. Между тем Эмили осторожно потянула вверх его футболку. Лили круто развернулась и взбежала вверх по лестнице. Что он творит? Зачем? Девушка опустилась на верхнюю ступеньку и закрыла лицо руками. Ей не должно быть до этого дела, да вот только было…

* * *

Сириус поднял руки, помогая Эмили стянуть футболку. Ребра прострелила острая боль, заставившая вздрогнуть. Боль услужливо переместилась в поврежденное плечо. Сразу вспомнились слова мадам Помфри: «Не делать резких движений, руки не поднимать, повязки не снимать…». И что-то там еще. Он не слишком внимательно слушал. И из всего вышесказанного выполнил только предписание, касающееся повязок. Остальные он упорно нарушал. Следующая за этим острая боль вызывала в нем мрачную радость. Во-первых, он искреннее считал, что заслуживает ее, он словно искупал таким образом хоть часть той боли, которую причинил Нарциссе. Ну а во-вторых, боль физическая отвлекала от боли душевной. Порой была даже сильнее ее. Вот как сейчас.

— Тебе больно? — переполошилась девушка.

Он осторожно сел ровнее.

— Нет. Все в порядке.

Она покрывала его лицо легкими поцелуями, а он изо всех сил старался убедить себя в том, что поступает правильно. Что все так и должно быть, и эта чужая ему девушка, сидящая на его коленях, тоже должна быть именно здесь. Эмили сделала неуловимое движение, переместившись так, чтобы его руки оказались как раз на молнии кофточки, расположенной на спине. Она сегодня все утро выбирала этот наряд, с учетом того, что он ограничен в действиях. C гипсом на руке он вряд ли справился бы с пуговицами или крючками.

Сириус послушно нащупал пальцами здоровой руки язычок молнии и, не прерывая поцелуя, потянул вниз. Они встречались уже долго. По меркам Сириуса, очень долго. Все те сумасшедшие месяцы показного равнодушия к ней. Казалось бы, он должен чувствовать себя уютно и привычно, но стоило его пальцам коснуться ее обнаженной спины, как он тут же прервал поцелуй и чуть отстранился.

— Что случилось? — Эмили встревоженно заглянула ему в глаза.

Что он мог ответить? Объективно сейчас не случилось ничего необычного. Вот только его что-то отрезвило. То ли ощущение нежной кожи под своими ладонями, то ли то, что ее пальцы прочертили дорожку по белой полоске шрама на его животе. Все это так живо и болезненно резануло по душе. Да еще память вела себя просто безобразно. То, от чего он так стремился уйти, сбежать, скрыться, было безжалостно выдернуто из закоулков его души под ослепительные отблески пламени в камине.

— Ничего. Все хорошо.

Сириус упрямо притянул девушку к себе и поцеловал, крепко зажмурившись.

Но памяти было наплевать на его упорные старания. Перед мысленным взором появилась она. Сириус чертыхнулся про себя и резко отстранился.

— Знаешь, я… Не могу сейчас. Прости. А то мадам Помфри Рему голову оторвет, если у меня что-то сместится или…

— Прости. Я такая эгоистка. Просто мне так хочется, чтобы ты был рядом.

— Я рядом, — с усилием выдавил он.

— Я хочу, чтобы ты был еще ближе.

— Эмми…

Девушка осторожно перебралась с его колен на диван.

— Нет. Я просто немного побуду здесь. Ты иди спать.

— Уверен?

Он просто кивнул.

— Спокойной ночи, — девушка легонько поцеловала его в губы.

— И тебе, — откликнулся он, провожая взглядом ее удаляющуюся фигурку.

* * *

Лили услышала торопливые шаги по лестнице. Она вскочила на ноги, чтобы вернуться в комнату, но вовремя вспомнила, что пятый курс живет этажом ниже, следовательно, Эмили не сможет ее увидеть. Вряд ли она начнет разгуливать по лестнице взад вперед. Скрипнули двери. Стало тихо.

В этой густой нереальной тишине рыжеволосая гриффиндорка напряженно смотрела на пустую лестницу, ожидая услышать шаги. Через пару минут она поняла, что Сириус остался внизу. Лили вздохнула, посмотрела на дверь комнаты и… решительно направилась в гостиную.

Там по-прежнему было тихо и уютно. Сириус сидел, откинувшись на спинку дивана, и пристально смотрел на огонь в камине. Эмили перед уходом не потрудилась его одеть: скомканная футболка валялась на соседнем кресле. Лили посмотрела на него так, словно увидела впервые. Как же он изменился за эти пару дней! Куда делась детская бесшабашность? Далекий взрослый человек…

— Привет, — негромко окликнула она.

Юноша дернулся и удивленно заморгал.

— Привет. А ты почему не спишь?

— Не знаю. Можно с тобой посидеть?

Он чуть дернул плечом в знак… чего непонятно. Сморщился.

Лили подошла к соседнему креслу. Сириус следил за ее приближением. Его взгляд упал на кресло, потом метнулся вниз, оглядывая себя.

— Прости…я… — он дернулся встать.

— Сиди, я подам.

Лили бросила ему футболку. Он поймал и попытался ее надеть. Это оказалось непросто. Нужно было поднять руки, потревожив ключицу.

— О Господи! Прекрати над собой издеваться, — не выдержала Лили.

Сириус бросил на нее невеселый взгляд. Девушка досадливо сморщилась и, достав из кармана волшебную палочку, наколдовала плед. Он почему-то оказался украшен яркими подсолнухами. Лили подошла к сидящему юноше и набросила плед на его плечи. Он посмотрел на нее снизу вверх.

— Так пойдет? — спросила она с улыбкой.

— Подсолнухи… Смешно. Спасибо.

Лили не удержалась и взлохматила его волосы.

— Хочешь чего-нибудь?

Он задумался на несколько секунд, а потом вновь поднял на нее взгляд.

— Угу. Посидишь со мной? Не хочется быть одному.

Лили опустилась в одно из кресел, неотрывно глядя на юношу. Как же помочь ему? Как уберечь его от… самого себя? Молчание затягивалось. Лили понимала, что он вновь не знает, чего хочет. Один он, видимо, быть просто не мог. Компанией тоже тяготился. Зато душу грела шальная мысль. Он попросил остаться ее, а не Эмили.

— Сириус, — негромко позвала Лили. Он вздрогнул и поднял на нее взгляд. — Давай поговорим. О чем угодно. Просто поболтаем, о чем ты захочешь. Только не молчи. Умоляю! Ты нас пугаешь своим состоянием.

— А чего меня бояться? Я нестрашный.

— Это из-за Нарциссы?

Лили затаила дыхание в ожидании ответа и приготовилась к любой реакции с его стороны. Вот сейчас он скажет, что это не ее дело, чтобы оставили его в покое или… Сириус встал, не обращая внимания на то, что плед соскользнул на пол и, чуть прихрамывая, он подошел к окну. Лили, закусив губу, с разрывающимся сердцем смотрела в его напряженную спину, перехваченную тугой повязкой. Не ответит. Точно не ответит. Так и будет молча сжигать себя в этом.

— Мы расстались.

Лили никак не отреагировала, опасаясь спугнуть эту робкую откровенность. Может, он выплеснет это, и ему станет легче? Юноша по-прежнему смотрел в окно, скользя пальцами по подоконнику.

— Я не думал, что это случится. До последнего не думал. Надеялся неизвестно на что. А теперь…

Он снова замолчал. Лили встала с кресла и медленно подошла к нему.

— Может, это… — она не успела договорить.

— Нет. Теперь уже все. Совсем все. Я… Мерлин! Я себя такой сволочью чувствую. Я… Я…

Лили осторожно коснулась его плеча, пытаясь то ли подбодрить, то ли посочувствовать. Он перехватил ее пальцы и сильно сжал здоровой рукой. Ей было больно, но эта сиюминутная физическая боль не шла ни в какое сравнение с той, что разрывала сердце.

— Я такого наплел. Даже представить боюсь, что она теперь думает обо мне.

— Поверь, она знает тебя, как никто, и понимает: чтобы ты ни сделал, это все лишь для ее блага.

Голос Сириуса зазвенел. Слезы? Ярость? Обида? Горечь? Лили не могла сказать с уверенностью. Знала лишь, что никогда не видела слез Сириуса Блэка и понимала, что боится их увидеть. Потому что подобная слабость будет означать, что все действительно страшно.

— Сириус, послушай, — она взяла его за подбородок и заставила поднять взгляд. — Ты все сделал правильно. Это и не могло быть безболезненно. Слишком многое вас связывало. Ты резал по живому. Но иначе нельзя. Слышишь? Малфой чуть не убил тебя. Продолжать это безумие — просто оттягивать агонию. Ты поступил правильно! Ты уберег ее и не смей казнить себя за это!

Она выдохлась, произнося такой длинный и эмоциональный монолог. Он смотрел в пол, потом поднял голову и чуть улыбнулся.

— Спасибо.

— Не за что, — она тоже улыбнулась. — Ты просто молодец. Я горжусь тобой.

Он скривился.

— Все будет хорошо.

— Не будет, Лил.

— Будет.

— Не-а. Мне нужно как-то… Черт! Эти годы я творил все, что хотел, потому что знал: она рядом, она никуда не исчезнет. А теперь… Словно что-то отрезали. А главное: она не будет счастлива с ним. Я ее знаю. Она…

Его голос сорвался.

— Сириус, милый, перестань. Не надо так. Тем, что ты вгонишь себя в гроб, порадуешь разве что Малфоя.

Лили шагнула вперед и крепко обняла его, стараясь одновременно дать понять, как он им нужен, и при этом не сильно затронуть его плечо и ребра. Он нужен… он нужен… Им? Нет! Ей! Он нужен ей!

Лили осторожно гладила его непослушные волосы, шепча какие-то нелепые слова утешения. Она чувствовала, что он тоже обнял ее, скользя рукой по ее спине. Он был рядом. Он доверял. Как она в тайне хотела этого! Лили внезапно осознала, что на нем нет рубашки. Голова закружилась. Девушка осторожно коснулась губами его плеча, растворившись в собственной нежности к этому юноше. А он этого не замечал. Сквозь шум в ушах Лили услышала его тихий голос, который продолжал говорить о той другой. О белокуром проклятии.

Господи! Как все глупо! Он воспринял ее объятия как знак утешения. Но… Все правильно. Это и был знак утешения. Она просто сваляла дурака. Он друг. Только лишь друг. Как часто Лили Эванс повторяла себе эти слова. С того самого дня, когда они вошли в ее жизнь. Да, они. Джеймс Поттер и Сириус Блэк. Хотя нет. Не так. Сириус Блэк и Джеймс Поттер. Именно в этом порядке.

Лили чуть отклонилась, заглядывая в лицо юноши. Он был разбит и потерян. Он так нуждался в поддержке и утешении. Внезапно Лили поняла, что если она сейчас его поцелует, он не устоит. Просто не сможет. Только не сейчас. Все его защитные барьеры рухнули в тот момент, когда он начал говорить. Горечь и боль вытекала, унося потоком и стены его души. Сейчас он был беззащитней младенца. И все было в ее руках. Коснуться этих губ, узнать, каково это. Но… ведь будет завтра. Завтра, когда он не простит, причем в первую очередь себя. Из-за Джеймса. Странно. Почему же снова включилось это чертово благоразумие? Почему она всегда поступает так, как нужно и никогда так, как хочется?

А может, стоит хоть раз наплевать на все…

— Не спится? — резкий голос Джеймса Поттера заставил вздрогнуть.

Лили в панике отскочила от Сириуса, стараясь предугадать, что же сейчас произойдет. Судя по взгляду Джеймса, обращенному на Сириуса, ничего хорошего. А еще терзала мысль: что бы случилось, если бы Джеймс не появился?

Опасно мягким голосом повторил юноша свой вопрос.

— Джеймс…

Лили и сама не знала, что хотела сказать. Она прекрасно понимала, как все выглядело со стороны. Более того, все было именно так, как выглядело. Внезапно звенящую тишину нарушил судорожный смешок. Лили обернулась на Сириуса. Он осторожно прислонился спиной к стене и изо всех сил старался сдержать смех.

— Я сказал что-то смешное? — все тем же тоном поинтересовался Джеймс.

— Джим, слушай, прежде чем мне голову снесешь, позволь сказать последнее слово. Знаю, что в этой ситуации фраза звучит нелепо, но это не то, о чем ты подумал.

Сириус поднял руку, словно сдаваясь. Поттер смерил друга убийственным взглядом. Не то… Не то… Видели бы они себя со стороны. Да, Джеймс знал Сириуса не первый год. Знал, что от него можно ожидать чего угодно, кроме предательства. Поэтому он… верил этим нелепым оправданиям. Да их и оправданиями сложно было назвать. Как всегда вызов. Джеймс про себя усмехнулся и выругался одновременно. Причина была проста. Да, он доверял Сириусу. Вот только… всегда ревновал Лили к нему. Он и сам не знал, почему. Он не мог сказать, что Лили проводила много времени с Сириусом. Нет. В этом уж если упрекать кого-то, то Люпина. Лили все время старалась уделять Рему повышенное внимание, чтобы он не чувствовал себя одиноким. Питеру она помогала с уроками, что тоже перетягивало часть внимания с Джеймса. А вот Сириусу и с уроками не помогала, и свободного времени у него было не то чтобы много. Да Бродяга единственный из их компании (за исключением самого Джеймса), кто не был обделен женским вниманием. То есть, по всем законам логики, он не должен ревновать к Сириусу. Но разве, когда дело касается чувств, кто-то слушает голос разума? Может, это все из-за того их первого свидания? А точнее из-за роли Сириуса в этом. Может, тогда и поселилась в его душе непонятная неуверенность? Вот только в ком? В Сириусе? Нет. Тот повел себя как истинный друг. В Лили? Но ведь она пошла на свидание с Джеймсом. Тогда… в самом себе?

И вот сейчас глядя на пылающие щеки Лили и истерично ржущего Бродягу, он почувствовал злость.

Видимо, Лили это поняла, потому что сделала шаг по направлению к нему, словно случайно становясь между друзьями.

— Джеймс, мы просто разговаривали. И все.

— Да что ты? — юноша иронично поднял бровь на ее слова. — Хватит ржать! — это уже Сириусу.

Тот в ответ зашелся в новом приступе истерики. Лили понимала, что это — нервное, Джеймс же видел в этом насмешку.

— Не заметил, что здесь настолько жарко, чтобы раздеваться, — продолжил он свою линию, поднимая с дивана футболку Сириуса и швыряя в друга.

Сириус наконец-то отсмеялся, поймал футболку и снова начал мазохистские попытки ее надеть.

— Джеймс, ты с ума сошел? — прошипела Лили. — Ему и так плохо. О чем ты думаешь вообще?

Она и сама верила в свой праведный гнев, когда шептала ему все это так, чтобы Сириус не услышал. Джеймс несколько секунд смотрел в ее глаза, а потом бросил взгляд на друга.

— Какого черта! — возмутился он.

Лили еле успела отскочить с его дороги, когда он метнулся к побелевшему юноше. Джеймс схватил Сириуса в охапку и подтолкнул к креслу.

— Придурок! — с чувством произнес он. — Вот сейчас расскажу все Рему. А еще лучше Помфри, чтобы тебя еще на несколько недель в лазарет замуровали.

Сириус отдышался и поднял взгляд на друга.

— Знаешь ли, смотрелись вы недвусмысленно.

Сириус хмыкнул. Лили, о которой забыли, тихо кашлянула.

— Ну, все выяснили? Все живы?

— Я в пледе сидел. Лили его мне наколдовала.

Сириус кивнул на плед, валяющийся у ног. Джеймс поднял его с пола и накинул на друга.

— Видишь, как я беспокоюсь о целомудрии твоей девушки.

— Ну, хватит говорить обо мне так, будто меня здесь нет! — рявкнула Лили.

Оба юноши виновато посмотрели на нее.

— А на кой черт ты футболку снимал? И, главное, как? — заинтересовался Джеймс.

— Это не он. Это — Эмили.

Оба юноши обернулись.

— Ты подглядывала?! — в один голос поразились они.

— Заняться мне больше нечем. Просто с лестницы спускалась и на вас наткнулась. Я сразу ушла.

Юноши еще какое-то время недоверчиво смотрели, потом синхронно кивнули.

— А мне вот интересно, как ты ее надел? — внесла свою лепту в выяснение вопроса дня Лили.

— Питер помог, — откликнулся Сириус.

— Зачем, даже спрашивать не буду. Ладно, я пошла спать.

Джеймс встал с корточек и, подойдя к Лили, поцеловал ее.

— Спокойной ночи, — он ласково провел ладонью по рыжим локонам.

Лили показала глазами на Сириуса, давая понять, что ему вряд ли сейчас приятно наблюдать за чьей-то идиллией.

— Спокойной ночи, — проговорила она.

Затем, не выпуская руки Джеймса, приблизилась к Сириусу, потрепала его по волосам.

— Спокойной ночи.

— Спасибо, Солнечный Человечек.

Он улыбнулся ей. Только ей.

Лили тряхнула головой, отгоняя непрошеные мысли. Джеймс проводил ее до лестницы.

— Я люблю тебя, — внезапно проговорила она, прижимаясь к его губам.

Она не лгала. Она действительно его любила. А это… Минутный порыв. Кошмар последних лет. Уже поднимаясь по лестнице, она услышала негромкий голос Джеймса:

И тихий ответ:

— Потому что она такая и есть.

Девушка бегом взбежала по лестнице. Забравшись под полог кровати, она изо всех сил старалась отогнать прочь мысли о нем. Ненужные. Опасные. Это же нужно быть такой дурой!

Память снова и снова подсовывала сцену из гостиной. Лили сердито повернулась на бок. Тот же эффект. Она еще чуть покрутилась. Память то ли сжалилась, то ли сдалась. Через миг оказалось: не то и не это.

Конец пятого курса. Лили отбывает наказание в кабинете Флитвика. Она уже почти закончила: осталось лишь вынести ведро с водой, которой она мыла пол. По старой доброй привычке Лили продолжала делать уборку руками. Вот она наклонилась к ведру и встретилась с препятствием: смуглая рука обхватила ручку ведра и подняла его вверх. Лили выпрямилась. Сириус Блэк. Ну, конечно. Кто еще мог так бесцеремонно влезть в чужие дела?!

— А почему не заклинанием? — весело спросил он.

— Привыкла ручками. Я же магглорожденная, знаешь ли.

Она специально сказала это с вызовом. Многие чистокровные семьи относились с пренебрежением к таким, как она. Блэк же просто пожал плечами в знак того, что все понял и отправился выносить ведро. Тоже руками. Что само по себе настораживало. Складывалось впечатление, что ему что-то нужно. Вот только что может быть нужно одному из самых известных мальчишек в школе от нее? Лили справедливо почувствовала подвох.

Через миг виновник переполоха вернулся с ведром в руке, причем сам убрал его в шкаф для хозинвентаря.

— Спасибо, — автоматически проговорила Лили.

— Что ты, не стоит. Пустяки, — всем своим видом выражая благодушие, махнул рукой Сириус Блэк, и Лили тут же почувствовала, насколько это не пустяки. А, следовательно, она оказывалась в положении обязанной. Девушка разозлилась.

— В смысле? — Блэк весело приподнял бровь.

— У тебя здесь взыскание? — уточнила Лили.

Он на секунду задумался, а потом широко улыбнулся.

— Нет. У меня было у Макгонагалл. Но я уже закончил. Магией все-таки быстрее.

Он вновь улыбнулся.

— Почему у меня чувство, что ты что-то не договариваешь?

— Потому что так и есть, — весело согласился этот невыносимый мальчишка, усаживаясь за парту.

Лили присела за соседнюю и вопросительно уставилась не него. Сириус начал раскачиваться на стуле.

— Упадешь, — негромко проговорила Лили.

— Не-а, — бесшабашно отозвался мальчишка, продолжая раскачиваться.

— Ну, я жду. А то у меня мало времени.

— Сириус! У тебя пять секунд.

— Понял. Понял. В общем… я хотел пригласить тебя в Хогсмит в эти выходные, — серьезным голосом проговорил он.

Сердце подскочило. Не может быть. Он ведь никогда не обращал на нее внимание. Нельзя даже сказать, что они часто общались.

— В каком смысле, пригласить? — осторожно проговорила девушка.

— Ну, там весело будет. Будет выступление в честь какого-то праздника…

— В честь доктора Фейерверкуса, — подсказала Лили.

— Точно! — он щелкнула пальцами, вновь начав раскачиваться. — Мы идем в Хогсмит и хотели, чтобы ты пошла с нами.

Все сразу встало на свои места, но девушка на всякий случай уточнила:

— Рем, Питер, я, четверокурсница из Пуффендуя и Джеймс. Ну, и еще ты.

От такой самоуверенности захотелось стукнуть его по голове. Жаль, нечем.

— Э-э-э. Я дала согласие?

— Ой, Лили. Брось. Будет правда весело. А еще… зря ты так на Джима ополчилась. Он — классный парень.

— И в чем же эта «классность» выражается? Я, например, вижу только никому не нужные выпендривания с его стороны. К тому же…

— Стой, — он не дал закончить, опасаясь, что она начнет пересказывать свои впечатления о друге и точно передумает. — Нам по пятнадцать. В голове ветер.

— Это весомый аргумент в пользу моего согласия, — многозначительно проговорила Лили.

— Да я серьезно. Он правда отличный парень, к тому же ты ему нравишься.

— Это он тебя попросил?

Лили хотела сказать, что огромная, но вместо этого произнесла:

— Ну… он занят сейчас, понимаешь, на этом самом… В общем, ему некогда, а идти уже завтра, а за ужином вы могли не увидеться и…

Сириус старательно выпутывался из силков, в которые сам с разбегу запрыгнул.

— И чем же он занят? — не удержалась Лили.

Ее это злило и смешило одновременно.

— Он на тренировке, — не моргнув глазом, соврал Сириус.

Секундная заминка.

— А я с метлы упал вчера, да так неудачно. Я вообще неважно летаю. Вот другое дело — Джеймс.

После десяти минут восторженных отзывов о достоинствах Джеймса Поттера Лили поняла, что готова влюбиться заочно. Надо же. Такого парня проглядела. Хотя нет. Не проглядела. Просто он всегда раздражал ее своим выпендрежем. Да и Сириус тоже раздражал. Было в этом что-то… ненастоящее, что ли.

Он выдохся. Глубоко вздохнул и снова качнулся на стуле.

— Ну что?

Лили рассмеялась.

Он задорно улыбнулся. Самоуверенный мальчишка, который ни в чем не знал отказа. Удивить его, что ли?

— Ну скажи «да»!

И она вдруг почувствовала, что невозможно отказать этой улыбке. Поэтому просто кивнула.

— Есть! — с облегчением выдохнул Сириус и все-таки грохнулся со стула. Допрыгался.

Потирая затылок, которым стукнулся о соседнюю парту, он поднялся на ноги.

— Спасибо. Ты — прелесть.

А ведь вздохнул с облегчением. Значит, был не уверен. Но теперь перед ней стоял прежний самодовольный мальчишка с беспечной улыбкой.

Она снова кивнула.

— Я тоже. Идем?

Они вышли из кабинета вместе.

— Ты не пожалеешь. Правда.

— Надеюсь, — девушка глубоко вздохнула. — Но если что…

— Понял, — он смиренно опустил голову. — Отвечать мне.

— Ты так Джеймса смешно нахваливал.

— Ну, еще бы… Он такой парень. Такой парень. Эх! Был бы я девчонкой, точно бы голову потерял.

Оба рассмеялись от этой ассоциации. Внезапно из-за угла вышли две слизеринки. Белинда Макнейер и Нарцисса Блэк. Нарцисса помахала рукой. Сириус чуть тронул Лили за локоть.

— Я на минутку, ладно?

Ее согласия и не требовалось. Он сказал это из вежливости.

— Только недолго, — проворчала Белинда, кивая Сириусу.

— Сейчас! — недовольно откликнулась Нарцисса на реплику подруги.

Лили стояла в стороне и чувствовала себя круглой дурой. В считанные секунды из объекта осады, на который было направлено все его обаяние, она превратилась в мебель. Уйти в гостиную или подождать? Шли, вроде, вместе. Уйти или остаться?

Меж тем Сириус приблизился к Нарциссе, что-то ей сказал. Потом кивнул в сторону Лили. Слизеринка обернулась и скользнула по ней равнодушным взглядом, как по пустому месту. Гриффиндорке Нарцисса и до этого не особенно нравилась, теперь же… Выскочка! Папенькина дочурка! Красивая, богатая. Да в ней же ничего интересного, а самомнения и спеси!.. Лили с неприязнью посмотрела на девушку и не поверила своим глазам. Как они изменились. Оба. Она никогда до этого дня не видела у Сириуса Блэка такой улыбки. И Нарциссу такой не видела. Та, видимо, рассказывала Сириусу что-то забавное, при этом так задорно смеясь, что не заразиться ответным весельем было невозможно. Правда, Лили оно не впечатлило. Сириус же расхохотался. Слов не было слышно, Нарцисса дергала Сириуса за галстук, еле говоря сквозь смех. Он все время переспрашивал и тоже смеялся. Лили разозлилась окончательно. Все! Хватит стоять тут столбом. Она уйдет. И в Хогсмит никакой не пойдет. Пусть он не веселится. Ишь ты, какой самодовольный. Весь мир для него? Да?

Она развернулась уйти, но тут Белинда гневно окликнула.

— Иду! — откликнулась та и сделала шаг к подруге. — Какие у тебя планы на вечер?

— Никаких, — Сириус тоже отступил.

Девушка по-прежнему держала его галстук, пропуская межу пальцами, а потом ухватилась за самый кончик.

— Может, погуляем сегодня?

— Идет.

— Тогда после ужина. Как тебе?

Он пожал плечами и тут же кивнул в знак того, что время ему подходит. Слизеринка выпустила желто-красный галстук, и, развернувшись, бросилась догонять Белинду.

Сириус направился к Лили. Такой одухотворенности в его взгляде она еще не видела.

— Извини, — рассеянно проговорил он. — Идем?

— Ты же сказал, что пойдешь в Хогсмит с девочкой из Пуффендуя. Так?

— Так.

— А сегодня идешь гулять с Нарциссой.

— Ладно. Это не мое дело.

— Лили, это не то, что ты думаешь. Мы с Нарциссой друзья. У нас общее детство, общие интересы…

Лили просто кивнула. Но как же ей захотелось иметь человека, с которым бы ее столько связывало. Одна. Лишь подруги, но, по сути дела, всегда одна. Девочка-заучка, как всегда твердили. Что, интересно, Поттер в ней высмотрел?

А назавтра был поход в Хогсмит. Неловкость, неправильность. Но потом… Было и правда весело. Лили до этого ни разу близко с ними не общалась. Да, они вместе учились, но проводить вместе учебное время и свободное — разные вещи. И ее ждал сюрприз. Ну, если с Сириусом все было понятно: он, казалось, мог развеселить даже фонарный столб, то остальная часть компании удивила. На пуффендуйку Лили внимания не обращала, а вот мальчишки… Питер оказался … странным. Складывалось впечатление, что у него нет своего мнения. Во всяком случае, он ни разу его не высказал. Эдакий бычок на веревочке. Куда все, туда и он. А Рем оказался очень интересен. Было в нем что-то. Эта его улыбка на выходки Блэка. Так улыбаются расшалившемуся ребенку. Он казался как-то старше их всех. А Джеймс… Джеймс Поттер словно воды в рот набрал. Лили не могла поверить, что он способен так долго молчать. Весь опыт ее наблюдения за этим субъектом указывал на то, что у него рот не закрывается — так он привык быть в центре внимания, а вот теперь молчал.

Лили не очень понимала, какой смысл был ее приглашать, если он так и собирался всю дорогу изображать из себя глухонемого. А потом Блэк потащил всех гулять в парк, и там как-то разбрелись кто куда. Рем прихватил Питера и отправился смотреть что-то. Лили так и не разобрала, что — как-то невнятно Рем озвучил их объект наблюдения. У Сириуса внезапно развязались все шнурки. Причем, когда остановились его подождать, стало понятно, что шнурков у него много и развязываются они тотчас после завязывания. Наконец его девочка пообещала, что они догонят, и Джеймс с Лили остались наедине. Они молча шли по аллее, глядя под ноги.

— А я записался на маггловедние, — наконец произнес Джеймс.

— Правда? И зачем?

— Просто. Интересно стало. А еще…

И потекло. Правду говорят «вначале было слово». Через полчаса, они уже над чем-то весело смеялись. Через час Джеймс набросил на ее плечи свою куртку, а через два часа он робко взял ее за руку.

Так началась новая жизнь Лили Эванс. В одночасье она превратилась в девушку одного из самых известных парней в школе. Это было необычно и интересно. Джеймс оказался очень милым и внимательным. А все его прошлые выпендривания — банальными попытками скрыть свою неловкость и стеснение в ее присутствии. Через какое-то время Лили поняла, что у нее впервые появился близкий человек. Дорогой человек, который ее понимает, и, наверное, любит. Во всяком случае, заботится. А еще у нее появились настоящие друзья. С Питером она, правда, так и не сблизилась толком. Было в нем что-то отталкивающее и настораживающее: слабость и безволие. Это пугало. А вот Рем оказался поистине находкой. Но это уже отдельная история. А еще рядом всегда был виновник всех этих перемен. Неунывающий мальчишка с задорной улыбкой. Си-ри-ус Блэк. Человек, который так и останется запретной мечтой. Вечной темой для мыслей «а что было бы, если бы…».

Лили в очередной раз повернулась на ставшей вдруг очень неудобной кровати.

* * *

Ремус Люпин сидел на первой парте в кабинете трансфигурации и болтал ногами в воздухе. У окна спиной к нему стояла Фрида Забини. Они встретились, чтобы обсудить какой-то организационный вопрос. Не слишком важный, чтобы ради него собираться в свое личное время, но… они встретились. Эти странные встречи происходили все чаще. Ремус не понимал их значения. Конечно, о чем-то догадывался, но чтобы поверить? Нет! Вот и сейчас разговор был давно окончен, а он не уходил. Потому что она тоже осталась. Последние минут десять прошли в гробовом молчании. Ремус изучал свои ботинки, Фрида — пейзаж за окном.

— Как там Сириус? — нарушила она наступившую тишину.

Они не говорили об этом с того момента, как Фрида покинула лазарет, оставив Сириуса и Ремуса в компании мадам Помфри. И вот теперь она спросила. Действительно ли она хотела узнать ответ или просто не выдержала тишины, юноша не знал, а, следовательно, замялся с ответом.

— Неважно… У него повреждений слишком много. К тому же потеря крови большая была.

— Ты забрал его из лазарета.

— Да, — слегка удивленно проговорил он.

— Не удивляйся. Сестра Люциуса учится на моем факультете. Она видела вас.

— У Малфоя есть сестра?

— Да. Премилое создание. Ее зовут Мариса.

Люпин удивленно покачал головой. Вот уж чего он не знал…

— А как у него дело с боевым духом? — свернула Фрида разговор в нейтральное русло. Видимо, ей не хотелось говорить о Люциусе.

— Плохо. Он… переживает. И, главное, непонятно, как помочь этому. И вообще…

Он запнулся, потому что ее рука скользнула в рукав его мантии и нежно погладила запястье. Когда она успела подойти? Ремус почувствовал жуткую неловкость. Что она делает?

— Поцелуй меня, Рем, — раздался совсем рядом ее голос.

Юноша поднял потрясенный взгляд и нервно сглотнул. Что ответить в такой ситуации? Он не может. Он… Он… Но жалкие доводы разума становились все тише. Юноша робко подался вперед, отчаянно надеясь, что сделает все правильно. Смешно признаться, но это был его первый поцелуй.

Фрида не стала дожидаться окончания его моральной борьбы и осторожно коснулась его губ своими. Робкий и нежный поцелуй. Воздушный. Невесомый. В нем не было страсти, не было томления, не было… любви. И именно поэтому Ремус понял, что может его принять. Он обнял девушку и осторожно притянул к себе. Да, он не должен. Отношения — это доверие. Он не может доверять, но Фрида, казалось, понимала все сама.

Когда девушка наконец отстранилась, он поразился одухотворенности в ее взгляде. Пропала нервозность последних дней, пропала какая-то загнанность и настороженность. Фрида протянула руку и ласково коснулась его волос.

— Мальчик-загадка, — негромко проговорила она.

Его взгляд тут же стал настороженным. Девушка провела кончиками пальцев по его виску, скуле и задержалась на губах.

— В тебе есть какая-то тайна.

Он дернулся что-то сказать, как-то это опровергнуть, но Фрида накрыла его губы ладошкой.

— Ш-ш-ш. Я не расспрашиваю тебя ни о чем. Я просто хочу попросить.

Их взгляды встретились.

— Я выйду замуж за того, кого назовет мой отец. Но это все будет после школы. А пока… у меня остались несколько месяцев здесь. Я не хочу жить Люциусом. Понимаешь? Я не хочу думать о нем. Я не хочу страдать. Я хочу прожить эти месяцы. По-настоящему. Помоги мне!

Ремус почувствовал, что сердце побежало быстрее. Помочь? Но… Хотя она сама сказала, что не станет его ни о чем расспрашивать. Никаких обязательств. Словно понарошку. Счастье взаймы. Напрокат. Но… Разве так бывает? Ладошка соскользнула с его губ, и Фрида отступила на шаг, давая ему возможность все обдумать. Ремус внимательно смотрел на девушку напротив. Странная она все-таки.

— Почему именно я? — задал он резонный вопрос.

Фрида посмотрела в серо-зеленые глаза. Она долго не могла понять, что же в этом юноше было не так. Обычный подросток. Такой, как и все его ровесники. Пока несколько недель назад не стала свидетельницей одной сцены. Она в тот день шла на собрание старост и догнала шедших впереди гриффиндорцев.

Алиса Джоли, по своему обыкновению, молчала, а Ремус Люпин что-то возражал Лили Эванс, которая тоже почему-то шла рядом с ними.

— Рем, ну, пожалуйста. Это же так просто.

— Лили, нет, — он резко обернулся к гриффиндорке и негромко произнес. — Я не хочу об этом даже слышать.

Фрида не поняла, о чем шел разговор, просто поразилась тогда твердости его голоса, а еще этот взгляд, обращенный на гриффиндорку… В нем было столько уверенности и решительности. Неизвестно чем все же закончился их разговор, но лично Фрида не стала бы спорить с ним в тот момент.

А на собрании старост сидел милый и мягкий юноша с легкой улыбкой. Но Фрида уже поняла, насколько он неоднозначный человек. Чего только стоила эта мгновенная настороженность во взгляде, когда она заговорила о тайне. В тот миг от него повеяло опасностью. А еще была в нем… мудрость, которую практически невозможно было встретить в таком юном возрасте. Значит, было что-то в его жизни. Что-то, заставившее рано повзрослеть. И придя к решению забыть Люциуса, Фрида не раздумывала над тем, кого она хочет видеть рядом с собой в эти последние месяцы ее выбора. Потом — будет решение отца, а сейчас она не хотела богатого избалованного аристократа. Она хотела быть рядом с этим мальчиком, чьи глаза так редко улыбаются. Она не станет выпытывать его тайну. В этом был бы смысл, если бы у отношений было будущее. А это все понарошку. Пусть его тайна остается с ним. Ей тоже есть, что скрывать в уголках своей души, и он тоже не станет на это посягать, в этом Фрида была уверена. И была еще одна причина. Мысль, что тот, кто знает цену одиночеству, способен по достоинству оценить это короткое единение.

Но ничего этого Фрида, конечно же, сказать не могла. Поэтому она просто пожала плечами на его вопрос и рассмеялась:

— Просто мне так захотелось.

Он тоже улыбнулся. Такой ответ был понятен и логичен. Фрида весело закружилась по комнате. Ремус спрыгнул со стола и шагнул к ней. Он знал, что его удел одиночество. Но кто сказал, что у него не может быть отсрочки в несколько месяцев. Иллюзия нормальной жизни. Судьба казнила его совсем мальчишкой, не оставив ничего взамен. Так пусть же теперь отступит. Он возьмет эти несколько месяцев у жизни взаймы. Напрокат.

Ремус ловко перехватил кружащуюся девушку и крепко обнял. Фрида уткнулась в его шею. Он не сделал попытки ее поцеловать, и она улыбнулась этому. Именно то, что ей нужно. Внимательность и понимание. То, чего никогда не было в Люциусе. Фрида обняла юношу крепко-крепко. Им обоим нужно еще многому научиться. Прежде всего, привыкнуть друг к другу в новом качестве. А на это оставалось не так много времени. Минутки неумолимо стекали с оконного стекла одна за другой. Капель. Первая вестница весны, которая не будет ждать, не будет сочувствовать. Ей нет дела до простых смертных.

Жизнь продолжала идти своим чередом, так же как и сто лет назад. В стенах старой школы по-прежнему звучали громкие голоса, смех, плач. Жизнь не замирала ни на минутку. И шумной веселой толпе было невдомек, что вечерами светловолосый юноша сидел на берегу старого озера, глядя не то на старый искореженный корень многовекового дуба, не то куда-то внутрь себя. А в музыкальной гостиной теми же вечерами появлялась юная шестнадцатилетняя девушка, заставляя старый рояль рождать неслыханные доселе мелодии и разносить их по замку в сердцах случайных слушателей. И мало кто замечал в наступивших сумерках, как молодой черный пес стрелой летел от стен замка, чтобы на какой-нибудь поляне упасть без сил от усталости и отчаяния. А еще были два человека. Две попытки обмануть судьбу, выторговав у нее иллюзию счастья.

И над всем этим Время ткало свое полотно, небрежным жестом вплетая в него линии судеб. Чьи-то нити не подходили друг другу по тону, и Время их безжалостно разделяло, дабы сохранить красивый рисунок Жизни, прочно сплетая другие нити с этой же целью. Время выделяло из них ровные, гладкие и простые, чтобы рисунок был красив и правилен, а те, что были слишком сложны и фактурны, обрывались и выбрасывались за ненадобностью. И если бы эти несколько подростков смогли увидеть пугающе-великолепный узор, первое что бросилось бы в глаза — нити их Жизней и Судеб поменяли свой цвет. Из них исчез оттенок Надежды, и эта часть рисунка приобрела цвета Покорности, Целеустремленности, Дерзости, Веры и Одиночества. А еще все эти нити оказались… разной длины.

Вот только никому не дано было этого увидеть. И в этом было счастье. Счастье в неведении.

03.02.2011

Глава 39. Легкий шаг в неизвестность

Свечи тихо вросли в канделябры, И мечта — разноцветный кораблик — Устремляется снова к тебе. Не боясь хлестких волн и камней, Мчится вскачь за улыбкой твоей. Я не в силах его образумить, Я устал мыслей сдерживать бег. Но я тоже порой человек. Как и все, совершаю ошибки, Чтобы вновь за твоею улыбкой Выходить из потемок души.

Счастье в неведении.

Лично Гарри Поттер поспорил бы с этим утверждением. Он сидел на диване в гостиной и пристально разглядывал пуговицу, ненавистную пуговицу, о которой никак не мог перестать думать. Было в ней что-то неправильное. Во-первых, само ее появление в кармане джинсов, которые он надел в своей комнате в доме Дурслей. Джинсы он не снимал нигде. Это факт. Кто-то подсунул? Вряд ли. Как можно что-то незаметно подсунуть в брюки? Это же не куртка — он бы почувствовал. Да и кому это нужно? Шутка? Странный шутник, который разбрасывается серебряными вещицами. А во-вторых… Гарри устало коснулся виска. Каждый раз, когда он пытался размышлять об этом, начиналась жуткая головная боль. Вот как сейчас.

— Привет, у меня уже занятия закончились, — Кэти робко коснулась его плеча и, покраснев, присела рядом.

Юноша спрятал пуговицу в карман. Незачем ей видеть. Хотя… может, он и неправ. Вдруг Кэти подсказала бы что-то дельное? Вот только рассказывать ей отчего-то не хотелось. А кому еще? У Рона, как назло, очередное свидание. Но есть… Гермиона. Поговорить с ней?

А вот и она сама спускается по лестнице. Правда, лицо у нее то ли грустное, то ли уставшее. Остановилась, нерешительно взглянула на парочку (Гарри выругался про себя) и все же направилась к ним. Юноша вздохнул, стараясь выбросить из головы мысли о своем дурацком поведении с ней. Как порой хотелось обратить время вспять! Что-то из сказанного не сказать, из совершенного не сделать.

А Гермиона? Сама она решила спуститься в гостиную с твердым намерением исполнить «милую» просьбу Малфоя. Но чем дальше отходила от порога собственной комнаты, тем менее решительным становился ее шаг. Боевой задор и злорадство прошли, а в душу закралось сомнение: как уговорить Гарри? Послушает ли он ее теперь, с их-то отношениями… А, собственно говоря, что с их отношениями? Ведь они ссорились и раньше. Причем гораздо серьезнее. В чем же разница? А разница в том, что они впервые поссорились из-за него.

Гермиона медленно спускалась по лестнице, скользя рукой по перилам. Один шаг, другой. Внезапно в голову пришла мысль, что это — момент ее выбора: он или Гарри. Стало очень неуютно и тоскливо. Красные тона гостиной вместо обычной теплой радости вдруг показались цветами опасности и зыбкости бытия. А ведь она впервые это заметила. Просто раньше она смотрела на окружающие предметы через призму первого впечатления. Все эти годы каждый уголок Хогвартса воспринимался так же, как и в самый первый раз. Так, например, кабинет трансфигурации был для нее коричневым: строгим и сдержанным; чар — бирюзовым: легким и вдохновляющим; зельеварения — темно-серым: неприветливым и несправедливым.

Впервые сегодня утром главный ал вместо золотистого цвета доброжелательности и радости пробрел оттенок грусти и обиды.

Гермиона вздохнула. Сами по себе вещи измениться не могли. Значит, признаем очевидное: менялось что-то внутри нее. Неуловимо и, главное, необратимо.

Гарри сидел один, что-то разглядывая. Такая привычная картина: до боли знакомая поза, поворот головы, то, как он хмурится, пытаясь что-то понять. Мальчик, который стал частью ее шесть лет назад. Мальчик, о котором все эти годы были ее мысли и тревоги. Мальчик… Да нет. Уже не мальчик. Он вырос… очень вырос. Причем, прежде всего, внутренне. Смерть Сириуса словно вырвала из его жизни большой кусок. Гарри будто перескочил целый этап взросления, сразу став старше на несколько лет.

«Господи! Что я делаю?» — с ужасом подумала Гермиона, стараясь спрятаться от этого выбора, скрыться. Может, отложить все на потом? Может… Но нельзя. Она взрослый человек. Не может же она всю жизнь прятаться. Гарри! Она выбирает Гарри. Никто никогда не сможет занять его места в ее жизни. Девушка решительно развернулась и поднялась на одну ступень.

— … Поверь мне…

Гермиона зажмурилась. Пора взрослеть. Пора решаться. Если жизнь выбрала ее для этой роли… Что ж, так тому и быть.

Девушка вновь спустилась с лестницы и замерла на минуту, глядя на Гарри. Что же сказать? Как начать разговор? Сказали бы ей несколько недель назад, что она будет волноваться перед разговором с Гарри Поттером… Смешно.

Тут еще, как назло, к Гарри подсела Кэти. «Вот уж кого меньше всего ждали!» — сердито подумала Гермиона. Но деваться было некуда. Тем более Гарри поднял голову и заметил ее — пришлось предпринимать решительные действия.

Гермиона приблизилась к дивану. Гарри чуть улыбнулся ей, а ладонь Кэти тут же скользнула в его руку. Он автоматически сжал пальцы девушки. От Гермионы не укрылся этот жест. Кэти очень старательно хотела показать, кто здесь действительно нежеланный гость. Но Гермионе было наплевать. Где-то в глубине души появилось ощущение того, что, пожелай она — Кэти была бы сейчас где угодно, но только не рядом с этим юношей. Напряженный взгляд Гарри только подтверждал догадку. Он вопросительно приподнял бровь.

— Я хотела поговорить, — уверенно произнесла Гермиона.

— Конечно, — с готовностью отозвался Гарри, чуть пододвигаясь на диване.

— Наедине…

Кэти возмущенно вздохнула и повернулась к Гарри. Юноша какое-то время внимательно смотрел в глаза Гермионы, а потом проговорил:

— Кэт, прости. Мы недолго.

Девочка с ненавистью взглянула на свою старосту и вскочила с места, рванув свою ладошку из рук Гарри.

— Кэти, — решила исправиться Гермиона: больно уж жалко выглядела пятнадцатилетняя девчушка в своем гневе, которой грозил перерасти в слезы, — этот разговор касается Рона, и в нем не будет ничего личного. Просто это наш секрет.

— Правда? — наконец выговорила она.

— Я когда-нибудь тебя обманывала? — улыбнулась Гермиона.

Кэти чуть нахмурилась. Гермиона, порой строгая и педантичная, вызывала у нее искреннее восхищение своим умом, умением ладить со всеми студентами. Младшие курсы ее любили, несмотря ни на что. Но рядом с симпатией и восхищением всегда жила ревность.

— Эй! — Гарри вновь поймал руку девушки и, когда она посмотрела на него, подмигнул.

— Ладно, — кивнула Кэти. — Извини.

— Это ты извини, — снова улыбнулась Гермиона.

Кэти ушла. Гермиона присела на ее место и посмотрела на Гарри.

— Прости, что испортила тебе вечер.

Гарри сел в пол-оборота, опершись локтем о спинку дивана.

— Ничего. Я тоже хотел извиниться за сегодняшнее. Я это… В общем…

— Забудь. Все в порядке.

— Знаешь, ты, наверное, единственный человек, который умеет прощать. На твоем месте я бы уже давно прибил меня или Рона.

Эти слова заставили девушку улыбнуться. Знал бы он, как часто у нее возникало подобное желание.

— Ты же… Мне иногда кажется, что дай тебе волю — ты простишь кого угодно.

— Дайте мне точку опоры, и я переверну земной шар.

— Что?

— Ничего. Просто вспомнилась фраза Архимеда. Смешно. Человеку всегда чего-то не хватает. Кажется, можешь сделать все, но все время не хватает какой-то малости.

— Да уж. Малости…

Наступила неловкая пауза. Гарри, чуть поморщившись, потер висок.

— Ничего.

— Врешь! — уверенно заявила Гермиона. — Я всегда вижу, когда ты врешь.

— Просто голова болит, всевидящая ты наша, — улыбнулся Гарри.

— Шрам? — испуганно прошептала Гермиона.

— Нет, — усталая улыбка. — У меня бывают, знаешь ли, и обычные симптомы, как у нормальных людей.

— Гарри, — рассердилась девушка, — я не пытаюсь сказать, что ты необычный. Я волнуюсь.

— Все в порядке. Хотя…

— Что? — Гермиона тут же забыла о праведном гневе и вновь насторожилась.

— Я хотел кое-что тебе показать, — юноша оглядел многолюдную гостиную. — Только не здесь.

— Можно подняться ко мне, — тут же предложила Гермиона и хлопнула себя ладонью по лбу, увидев улыбку Гарри. О Кэти она как-то не подумала.

— Ладно. В другой раз. Давай говори, что там с Роном.

— Ничего, — честно ответила Гермиона и на недоуменный взгляд юноши пояснила. — Я подло соврала Кэти.

Гарри расхохотался. На них стали оборачиваться.

— Что тебя так веселит?

— Гермиона, я тебя не узнаю. Не хочу сказать, что ты никогда не врешь и все такое, но соврать, сказав «я тебя когда-нибудь обманывала?»… Это на тебя непохоже. Это… Это…

Гермиона потянулась к диванной подушке. Плевать на его головную боль. Сейчас получит. Гарри поднял руки, сдаваясь.

— Ладно. Молчу. Просто ты меня не перестаешь удивлять. Так что там у тебя?

В считанные секунды все изменилось. Уверенность Гермионы пропала на глазах. Девушка нервно заправила за ухо прядь волос, зачем-то разгладила джинсы на коленях, поправила часы на руке. Гарри почувствовал, что головная боль становится сильнее. Это так непохоже на нее.

— Слушай, давай выкладывай, что случилось.

— Гарри, я… Понимаешь, нам… — Гермиона и сама осознавала, как нелепо звучит ее лепетание.

— Что случилось? — повторил он.

— Не то чтобы что-то случилось… Это касается просьбы Дамблдора о примирении факультетов. Взгляд Гарри из просто настороженного стал очень настороженным.

— И… — негромко протянул он.

— В общем, я хотела попросить тебя вести спецкурс по полетам на метле для первокурсников, — на одном дыхании выпалила Гермиона и замерла в ожидании его реакции.

Гарри молчал долго. Как Гермионе показалось, очень долго. Напряженный взгляд зеленых глаз заставлял ее нервничать. Странно, непривычно и неправильно. Ей ли бояться этого взгляда? Сколько раз за эти шесть с лишним лет она выводила его из себя. Громко ссорились, весело мирились. Все меняется…

Наконец Гарри заговорил. Голос звучал глухо.

— Почему именно я? Я же не староста…

Логичный вопрос. И что это он таким умным стал?

— Ты лучше всех летаешь. К тому же ты — самый молодой ловец столетия. Сам же все понимаешь. Да и дети с удовольствием у тебя учиться будут.

Ну, это она, пожалуй, загнула. Гарри мало кто искренне любил. Большинство людей его просто боялись. Юноша вновь посмотрел на неё — что за нелепая идея? Выставлять себя на посмешище перед стайкой первокурсников. Некстати вспомнилось первое собрание легендарной «Армии Дамблдора». В тот день он хотел придушить Гермиону за проявленную инициативу. И вот история повторяется. Но он не позволит себя в это втянуть. Снова наступить на те же грабли? Гарри вздохнул, явно собираясь отказать. Посмотрел в карие глаза. Вспомнилось его недостойное поведение, глупые слова, а еще вспомнилась ее одинокая фигурка, поднимающаяся по каменной лестнице. Они уходили веселиться в Хогсмит, а она оставалась. Оставалась одна. И это тоже его вина. Гарри снова вздохнул. Он твердо знал, что пожалеет об этом. Непременно пожалеет.

— Когда занятия? — хмуро поинтересовался он.

Гермиона облегченно вздохнула и благодарно накрыла его руку своей.

— Спасибо. Я сообщу, когда занятие. Нужно еще как-то выкроить время в расписании. К тому же так, чтобы были свободны все первокурсники. И еще… Может, у тебя пожелания будут? — спохватилась она.

Гарри только с улыбкой покачал головой. Какой же деятельной занудой она порой бывала. Самой замечательной занудой на свете.

— Мне главное, чтобы это с тренировками не совпадало, — с улыбкой проговорил он.

— Я составлю расписание, а ты его потом откорректируешь. И… шел бы ты спать. У тебя глаза красные.

— Да уж. Как у Волдеморта, — пошутил Гарри.

— Не говори так, слышишь! Никогда не смей так говорить.

— Извини.

— Не смей даже сравнивать себя с этим…

Гарри с теплотой посмотрел на нее. Она, пожалуй, единственный человек, который так сильно верит в хорошую сторону каждого. Дай ей волю — она бы и для Волдеморта оправдание нашла. Стоит только хорошо постараться.

— Гермиона, вы еще не закончили? — появившаяся рядом Джинни с интересом рассматривала их компанию.

— А что? — удивленно спросил Гарри.

— Да вот волнуюсь за нашу старосту. Похоже, еще пара минут — и Кэти бросит сюда что-нибудь взрывающееся.

Джинни весело подмигнула Гермионе. Та в ответ слегка улыбнулась.

— Брось, Джин. Кэти милая, — негромко проговорил Гарри.

— Да кто же с этим спорит? Мне просто самой Гермиона нужна.

— Ну, раз так… Отдыхай, ладно? — Гермиона вновь осторожно коснулась его руки. — И… Спасибо.

Он чуть улыбнулся.

— Спокойной ночи, — проговорил он.

— И тебе, — в один голос откликнулись девушки.

Они направились к лестнице мимо компании пятикурсниц. Кэти проводила Гермиону недовольным взглядом.

— Зачем ты это сделала? — негромко спросила Гермиона у Джинни.

— Затем, что Кэти уже сидит и плетет золотые нити мести.

— Гермиона, у вас было достаточно времени поговорить. Не нужно усложнять ему жизнь. Пойми правильно: ты поболтала с ним пару минут, а Кэти теперь ему весь остаток вечера испортит. Ладно. Мне пора. А то я нагло Дина бросила. Спокойной ночи.

— И тебе, — автоматически проговорила Гермиона, глядя вслед Джинни.

Кто из них был неправ в этот момент? Джинни, в которой говорила ревность? Хотя… Может, это была не ревность, а здравый смысл? Или все же права Гермиона, которая… Да что греха таить! Гермионе было приятно, что Гарри спровадил Кэти. Глупо? Да, глупо. Просто она не хотела, чтобы кто-то занимал ее место в его жизни. Так же, как никто не сможет занять его место в ее. Пусть Гарри будет с Кэти. Пусть с кем угодно. Важно, что, если она попросит, он окажется рядом с ней. Эгоизм? Возможно. Но она слишком привыкла к тому, что кроме Гарри и Рона в ее жизни никого нет. И она не собиралась просто так их отдавать. Джинни неправа: она не портит Гарри жизнь. Кэти простит, ведь она влюблена. Гермиону не тронула эта мысль. А почему ее должны трогать чувства малознакомой девочки, если на кону стоит ее собственная жизнь?

«Боже! Я рассуждаю, как слизеринка! Неужели это заразно?!»

И только вечером в своей постели она поняла, что сделала свой выбор.

* * *

Что ж. Как бы нелепо это ни звучало, но Гермиона Грейнджер выполнила просьбу Драко Малфоя. Да еще так причудливо оформленную.

Теперь дело за малым — довести сей факт до его сведения. Гермиона решила выждать время и сказать ему об этом в спокойной обстановке. Не на перемене же в окружении толпы однокурсников с ним разговаривать! Гермиона бросила взгляд на слизеринца поверх плеча Рона. Малфой стоял, прислонившись к стене, и листал учебник. Почувствовав ее внимание, он вскинул голову, скользнул по девушке равнодушным взглядом и вновь уткнулся в учебник. Гермиона вздохнула. Как же ей надоела эта игра!

Вечером она с замиранием сердца открывала дверь в кабинет трансфигурации. Она знала, что Брэнд еще в гостиной, Уоррен тоже не проявлял желания приходить раньше. Был шанс морально подготовиться к разговору, да еще существовала вероятность того, что он придет чуть раньше. Ох! Ну не настолько же… Слизеринец был там: стоял спиной к двери и выглядывал что-то в темноте за окном.

На звук юноша оглянулся, бросил на нее мимолетный взгляд и вновь отвернулся к окну. Как-то день не задался.

Гермиона подошла к парте, за которой они с Томом обычно занимались, и положила на нее свою сумку. Бросила взгляд на неподвижного юношу — никакой реакции. Девушка вынула из сумки учебник, положила на парту, вновь бросила взгляд на спину юноши. Реакции ноль.

— Малфой, — наконец не выдержала она. — Гарри согласен проводить занятия по полетам.

— Я и не сомневался, — откликнулся слизеринец.

— В чем не сомневался? — начала закипать Гермиона.

Он все-таки соизволил оглянуться.

— В том, что он тебе не откажет, — убийственно спокойным голосом проговорил он.

— Соответственно, ты считал, что я исполню твою просьбу? — разозлилась Гермиона.

Он просто пожал плечами. Девушка со злостью хлопнула о парту большим справочником по превращениям простейших предметов.

— Слушай, почему ты не мог просто сказать «спасибо»? И все. Одно простое слово. Твою просьбу выполнили. Ты же вместо благодарности ведешь себя, как… как…

Девушка даже не смогла подобрать слов. Он снова чуть пожал плечами.

— Спасибо, — равнодушно проговорил он. — Если тебе от этого легче станет.

— Не станет! — рявкнула Гермиона.

— Что и следовало доказать.

И почему погода выдалась такой непонятной в эту субботу? Драко Малфой поднял воротник куртки и скользнул взглядом по стадиону. Поттер стоял, окруженный толпой первокурсников, и что-то там вещал. Драко не было слышно, что именно: всеобщий любимец говорил тихо. Но слушать слизеринцу и не нужно. Основная его задача сегодня — наблюдать. Брэнд стоит чуть правее Поттера и жадно внимает каждому слову, что-то переспрашивает, что-то уточняет. Гриффиндорцы держатся эдакими «приближенными к телу», поглядывают на остальных снисходительно. Остальные робеют перед мировой знаменитостью, краснеют, если хотят что-то спросить. Правда… Есть светлое исключение. Томас Уоррен что-то резко сказал Поттеру, и тот — вот это новость! — оглянулся на Драко Малфоя. То ли за поддержкой, то ли…

Драко чуть улыбнулся и демонстративно уткнулся в книжку. Пусть сам выкручивается. Не одному же ему тратить свои нервы на непредсказуемых деток.

* * *

Гарри Поттер стоял посреди первокурсников и… еле сдерживал желание прибить Гермиону, втянувшую его в эту затею. Почему он согласился? О чем он думал в тот момент? «О ней», — услужливо подсказал внутренний голос.

Гарри бросил взгляд в ту сторону, где сидели Рон и Гермиона. Рон чуть морщил лоб, о чем-то размышляя, Гермиона же нервно крутила часики на руке. Его подарок, между прочим. Значит, тоже переживает. От этого стало чуть легче.

Гарри посмотрел на первокурсников и усмехнулся про себя. Как давно он видит все это. Изо дня в день, из года в год. На некоторых лицах благоговение и трепет: они считают его незаурядной личностью, чем-то светлым и необыкновенным. Джинни как-то призналась, что на день рождения Гарри Поттера миссис Уизли всегда пекла праздничный пирог. Как он устал от этого! Как он ненавидел это. Но были и другие проявления. Часть ребят смотрела недоверчиво, а кто-то с открытой враждебностью, как этот черненький мальчишка из Слизерина. Гарри не помнил его имени.

— Для того чтобы научиться хорошо летать, нужно почувствовать метлу. Это очень важно, — начал Гарри процесс преподавания.

— А почему нас учишь именно ты? — подал голос тот самый слизеринец.

Вопрос смутил Гарри. Как ответить?

— Ты же не староста, — гнул свою линию мальчик.

— Заткнись, Уоррен. И не мешай остальным. Тебе вообще здесь нечего делать, — встал на защиту оскорбленной чести семикурсника Брэндон Форсби.

Уоррен бросил злой взгляд в сторону Форсби, но вновь повернулся к Гарри в ожидании ответа.

— Потому что меня попросили…

— Не твое дело! — снова вклинился Брэнд.

— Почему нас не учит Драко Малфой? — все-таки высказал мнение Уоррен.

Слизеринцы одобрительно загудели.

Гарри бросил взгляд на Малфоя. Что делать? Тот демонстративно уткнулся в книжку. Он, кстати, был единственный из присутствующих, кто читал. Нашел место.

— Ты считаешь, что летаешь лучше? — спросил кто-то из слизеринцев у Гарри.

— Нет, не считаю, — честно ответил тот. — Давайте разберемся сразу. Меня попросили провести несколько занятий. Если кто-то против…

— Мы не против, — дружно заговорила часть ребят.

Часть промолчала.

— Вы хотите учиться у Малфоя? — не выдержал Гарри.

— Гарри, что происходит? — Гермиона подошла к спорщикам. Гарри яростно посмотрел на неё. В его взгляде девушка прочла обещание медленной и мучительной смерти.

— Это нечестно. Ты больше внимания уделяешь гриффиндорцам, а нам даже на вопросы не отвечаешь, — снова подал голос Уоррен.

Крыть было нечем. Гарри сам чувствовал, что лучше общается с позитивно настроенной частью аудитории.

— А что если вести занятия вместе? — подал голос мальчик из Когтеврана.

Гарри бросил на Гермиону такой красноречивый взгляд, что она малодушно пискнула, что пойдет к Рону. Деваться было некуда. Не устраивать же цирк перед первокурсниками.

— В чем дело?

Рон сменил Гермиону на посту и оттащил друга в сторону.

— Они хотят, чтобы я преподавал с Малфоем, — сквозь зубы процедил Гарри.

— Этого я и боялся. Попал ты, брат.

— Я? — возмутился Гарри. — Вот пусть он сам и учит.

— Слушай: Дамблдор говорил именно об этом. Постарайся не убить его.

Друг похлопал его по плечу. Гарри оглянулся на Малфоя, который все так же безмятежно приобщался к мировой литературе.

— Э-э-э… — Гарри понятия не имел, как обратиться к слизеринцу. — Рон, позови его, — переложил он с больной головы на здоровую.

А потом были полтора часа кошмара. Единственное светлое пятно — потрясение во взгляде слизеринца: он явно не ожидал, что его пристроят к полезному делу. Он пытался объяснить, что… Так и не сформулировал умную мысль и забрал метлу у пуффендуйца.

— Для начала метлу нужно проверить, — хмуро проговорил Малфой, бросив недовольный взгляд на коллегу по преподавательскому делу.

Полчаса недовольных взглядов и титанических усилий по сдерживанию себя.

— О Мерлин! Форсби, тебя где учили метлу держать? А ты — неужели не видишь, что метла забирает вправо? Нужно спуститься и заново ее проверить.

Негромкий голос слизеринца действовал на нервы Гарри. Хотелось треснуть его метлой по голове. Драко Малфой чувствовал себя не лучше. Нет. Он третировал гриффиндорцев не нарочно. Просто он был жутко зол на то, как обернулась эта затея. Он-то считал, что отдуваться будет один Поттер, а ему достанется роль стороннего наблюдателя. Ан нет. «Не все в жизни происходит по твоему графику!» Так, кажется, озвучила главную проблему сегодняшнего дня когда-то давно Гермиона Грейнджер? Драко недовольно покосился на гриффиндорку, которая нервно покусывала губы, наблюдая за необычной картиной.

— Для того чтобы взлететь, нужно, как минимум, оттолкнуться.

Драко обернулся на суховатую реплику Поттера. Не один он, оказывается, придирался к первокурсникам. Поттер тоже не ангел. Бедному слизеринцу влетело за то, что не смог сразу взлететь.

— Так. Все пытаются взлететь не выше, чем на пару метров, и по команде опускаются, — приступил к практической части мировая знаменитость.

Драко про себя усмехнулся и тут же выругался: Брэнд решил повыпендриваться и резко рванул вверх. Он умел летать, но на школьной метле да при таком ветре… неизвестно, чем все могло закончиться.

— Брэндон! — заорали оба семикурсника, задрав головы вверх. Тут же переглянулись и снова крикнули: — Спускайся немедленно!

И снова в один голос. Мальчик с довольной улыбкой начал снижаться. Нечасто удавалось доказать однокурсникам, что ты в чем-то хорош. А ведь они не верили, что он здорово летает.

— Голову тебе оторвать мало, — негромко процедил Малфой, когда ноги Брэнда коснулись земли.

— Метлу на землю — и можешь отправляться на зрительское место, — Поттер оказался более конкретен.

— Но я… — мальчик оглянулся на Драко Малфоя за поддержкой.

Слизеринец лишь покачал головой, давая понять, что не собирается выступать в роли защитника. Брэнд отшвырнул метлу и пошел прочь со стадиона под смех и реплики первокурсников. Черт. Вся затея Драко сорвалась. Может, стоило заступиться? Но теперь поезд ушел. Юноша со вздохом обернулся ответить на какой-то вопрос Уоррена. Как-то эта неделя не задалась. Ладно. Вот проведет это занятие, а потом что-нибудь придумает. Пусть Поттер выкручивается.

Хотя… был положительный момент. Драко прикрыл глаза ладонью от внезапно появившегося солнца и отыскал взглядом Томаса Уоррена. Благо они с Поттером не разрешили первокурсниками подниматься высоко. Сутулая фигурка парила в воздухе, что-то поправляя на старой школьной метле. Метла плохонькая, но… Посетила шальная мысль. А что, если попробовать? Что, если сделать хоть раз в жизни по-своему?

Несколько дней спустя Драко Малфой сидел в своей спальне и писал письмо Нарциссе. После принятого решения стало спокойно. Он понимал, что этот жест будет много значить не только для него. Первый серьезный протест. Первое самостоятельное решение. Пусть даже в таком детском и неважном вопросе.

В дверь постучали. Юноша удивленно оглянулся: Блез обычно врывалась без стука — Драко так и не удалось добиться от нее проявления хороших манер при входе в его комнату, а больше к нему никто не ходил, поэтому стук удивил.

— Войдите! — крикнул он, поднимаясь из-за стола и зачем-то пряча наполовину исписанный листок под учебник. Смешная предосторожность. Просто он никому не доверял. Никогда. Даже в таких пустяках. Между тем дверь отворилась, и на пороге появилась Пэнси Паркинсон собственной персоной.

— Привет. Можно? — проговорила она.

— Привет. Пожалуйста, — откликнулся юноша, делая приглашающий жест.

Пэнси вошла, огляделась и направилась к книжному шкафу. Некоторое время рассматривала полки, а потом сняла «Историю рунического письма» и принялась ее листать. Драко немного подождал развития событий, а, когда понял, что пауза затянулась, подал голос:

— Можешь взять почитать, — кивнул он на книгу.

— Не-а. У меня она есть, — девушка бодро водрузила книгу на место.

Драко скрестил руки на груди и присел на краешек своего письменного стола.

— Выкладывай, что произошло.

— Что у тебя с Грейнджер? — огорошила Пэнси.

Хорошо, что сидел. Главное, спокойно. Она не может ничего знать наверняка.

— Спасибо. Прекрасно.

— Тогда что за идиотские вопросы?

— Во-первых, вопрос только один, а, во-вторых, не такой уж он и идиотский, — девушка приподняла изящную бровь.

— Пэнси, даже если предположить невозможное, я имею в виду твою версию «чего-то с Грейнджер», тебя это не касается никоим образом.

— Ошибаешься. Блез — моя единственная подруга, и я не хочу видеть, как она страдает.

— О Мерлин! Что за чушь! С чего ты взяла, что она страдает? Откуда вообще эта абсурдная мысль?

— Пэнси, я не хочу тебе грубить, но это не твое дело. Прости.

— Странно, — девушка задумчиво провела пальцем по каминной полке и, обернувшись, взглянула на него в упор. — Ты редко врешь. Значит, это для чего-то нужно. Драко, что происходит?

Он набрал воздуха в грудь, чтобы все-таки нагрубить, но так и поперхнулся от ее последующих слов.

— О чем ты можешь с ней переписываться?

Сердце подскочило и понеслось вскачь. Блефует? Или нет? Была не была.

— Пэнси… Я переписываюсь по общественным делам и не только со старостой Гриффиндора.

Девушка сделала вид, что задумалась. Оправдание было почти идеальным. Она и сама периодически переписывалась с кем-то из старост. Просто слизеринцы особенно не стремились встречаться с другими факультетами. Написать было проще. В его ответе все идеально. Если… не знать Малфоя и его манеру общения с гриффиндорцами.

Девушка достала из кармана небольшой листок пергамента и помахала им в воздухе. Даже на таком расстоянии Драко увидел два слова, написанные рукой Гермионы Грейнджер. Слишком долго он смотрел на эти крупные буквы, чтобы не узнать.

— Откуда это у тебя? — резко спросил он.

— Угадай.

— Блез рылась в моих вещах, — констатировал Драко.

— Она не рылась. Но это не суть.

— Рассказывай, — повелительным тоном произнес он.

— Блез пришла ко мне и попросила выяснить, чей это почерк. Сказала, что нашла записку у тебя.

— И?

— Это все. Естественно, я узнала почерк. На собраниях она всегда что-то пишет.

— Блез могла с помощью заклинания выяснить, чей почерк.

— Это можно сделать только с оригиналом. Я не знаю, о чем вы беседовали, но она была не в том состоянии, чтобы думать, поэтому ее хватило только на то, чтобы снять копию с записки.

Наступила тишина. Пэнси и Драко смотрели в глаза друг другу. Старинные часы отсчитывали одну минутку за другой.

— Я не хочу, чтобы ты причинял ей боль, — наконец нарушила молчание Пэнси.

Юноша и сам не знал, злиться или смеяться. Как все глупо. Так попасться. Ведь он всегда знал, что Блез любопытна. Прав он в том, что никому не доверяет.

— Я тоже не хочу причинять ей боль. Просто…

— Пэнси… — негромко проговорил он, и ей все стало понятно. Девушка вздохнула и направилась к выходу. Блез не повезло. Вот только… Она усмехнулась. Нет. Ее не шокировала мысль, что Малфою может понравиться гриффиндорка. Не шокировало то, что она грязнокровка (Пэнси сама несколько месяцев встречалась с Мартином Онори из Когтеврана). Нет. Не предрассудки ее смущали. И не вкус Драко — он всегда был странным. Смущало то, во что он впутывался сам и втягивал Блез.

— Ты не понимаешь, что делаешь, — проговорила она, обернувшись в дверях.

— Пэнси, да как тебе в голову вообще такие мысли приходят! Это… Это все…

Драко взмахнул рукой, показывая, какой это для него пустяк, но заставил Пэнси лишь тяжело вздохнуть. Такой нелепый жест говорил как раз об обратном. Девушка покачала головой. Глупо. Чертовски глупо.

Драко посмотрел в спину уходящей Пэнси. Мелькнула мимолетная мысль: попросить ее ничего не говорить Блез о своих выводах, но гордость не позволила унизиться — просить кого-то лгать. А потом ее сменила мысль: раз Пэнси до сих пор ничего не сказала, то не скажет и впредь. Во всяком, случает пока. А потом все разрешится, так или иначе. Не за горами Рождество и… помолвка. Тогда-то все и войдет в привычное русло. Вот только Драко впервые подумал, что не очень этого хочет.

* * *

— Есть что-нибудь интересненькое? — Блез опустилась на стул напротив подруги.

— Если ты о записке, то нет. Я спросила кое у кого… Ничего. Почерк кажется знакомым, но… Не знаю.

Пэнси говорила ровным спокойным голосом. Да. Она лгала. Лгала, глядя в глаза собственной подруге. Ну и что? Разве это впервой? Тем более Пэнси не сомневалась, что это ложь во благо. Сложно представить, что случилось бы, узнай Блез о странном интересе своего жениха. Гриффиндор лишился бы старосты. Это точно. Да и Слизерин, пожалуй, тоже. Блез не отличалась мягким характером и всепрощением. Тем более, когда ее будущее висело на волоске. Драко не высказал это вслух. Пэнси, признаться, вообще сомневалась, осознает ли он это сам, но гриффиндорская заучка чем-то его зацепила. Пэнси не ломала голову, чем именно. Наверное, в ней что-то было, раз Поттер столько времени сох. Это было видно невооруженным глазом. Важно не это. Важно другое: когда все это успело произойти? Складывалось впечатление, что Драко вернулся с каникул с этими непонятными мыслями и эмоциями. Вот это-то и было странно. Не могла же Грейнджер навестить его летом. Сам же он был в лагере. Вернулся за пару дней до начала учебы, но Блез была в его доме. Да нет. Это вообще из области фантастики. Все странно и непонятно. Над этим нужно еще подумать.

Драко давно не был так растерян, как после разговора с Пэнси. Поэтому несложно представить, в каком «добром» расположении духа он пришел на очередное занятие с первокурсниками.

Грейнджер словно почувствовала его настроение и, ограничившись приветственным кивком, больше признаков жизни не подавала. А жаль. Хотелось ее задеть, выбить из колеи, разозлить, поставить в нелепое положение, как она его сегодня этой дурацкой запиской.

— На этой неделе мы больше не занимаемся.

Гермиона удивленно подняла взгляд от сумки, в которую старательно складывала книги:

— Я, — ответил юноша.

— А-а-а. Ну, как скажешь, — девушка легко пожала плечами.

— Я серьезно.

— С чего тебя осенило этой светлой мыслью?

— У нас на носу квиддичный матч, поэтому я начинаю тренироваться. Мы можем сдвинуть график и наверстать все потом.

— Малфой, я не собираюсь ничего сдвигать. Сдвигайте с Брэндом что хотите и куда хотите, а мы с Томом будем заниматься по утвержденной программе.

— Не будете.

Гермиона устало закатила глаза.

— Я даже спорить с тобой не буду. Расписание утвердил Дамблдор, и я собираюсь ему следовать. Ты же делай что хочешь.

— У тебя не получится ему следовать, — ангельским голосом пропел слизеринец, — потому что я забираю Уоррена.

— Зачем? Ты не можешь обойтись без зрителей на тренировке, так попроси Забини организовать тебе группу поддержки.

— Том будет играть, — он решил оставить выпад без внимания.

— Играть? Шутишь! Первокурсники не могут играть за сборные.

— Почему? Насколько мне помнится, Поттер преспокойно играл на первом курсе. Чем Уоррен хуже? Нет шрама на лбу? Так это организовать можно.

— Прекрати, — разозлилась Гермиона. — Делай что хочешь. У тебя все равно ничего не получится.

— Заняться мне больше нечем, — пожала плечами Гермиона и, задрав нос, вышла из кабинета.

Время покажет, кто из них прав.

Последние приготовления к матчу и возможность размяться. Как прекрасно чувство полета, а еще ни с чем не сравнимое ощущение адреналина в крови. Легкий озноб и пьянящая свобода. Гарри Поттер чувствовал, что действительно живет только в воздухе. На земле он существовал: ел, ходил на занятия, гулял, играл в шахматы с Роном, делал домашние занятия, спорил с Гермионой. Хотя рядом с ней тоже было ощущение полета. Опасного и неотвратимого.

Гарри отвернулся спиной к слепящему солнцу и привычно отыскал взглядом соперника. Игра со Слизерином всегда была особенной. Нужно быть начеку, нельзя расслабиться ни на минуту. Ведь на поле Малфой, который неизвестно что выкинет в следующий момент. С остальными было гораздо проще. Но… с другой стороны, Гарри и любил больше всего игры против Драко Малфоя, хотя и боялся признаться в этом даже самому себе. Просто в этих играх была самая жестокая борьба и самая пьянящая победа. Ничей проигрыш не доставлял такого удовольствия. Потому что это был проигрыш сильного соперника. При всей ненависти к Драко Малфою Гарри не мог не признавать его способностей.

А теперь они оба капитаны. И любая ошибка каждого игрока команды — это их ошибка. Их неверный выбор или, напротив, безошибочное чутье. Малфой уже сделал свой ход. На поле вышли три новых игрока. И если кандидатуры нового охотника и нового загонщика угадывались (Гарри давно наблюдал за их тренировками), то появление Томаса Уоррена сбивало с толку. Вратарь? Охотник?

На поле появилась мадам Хуч и пригласила капитанов в центральный круг. Гарри почувствовал, что мышцы привычно сжались. Чего же ему стоили эти рукопожатия. Интересно, Малфой так же себя чувствует? Хотя по нему никогда ничего не поймешь.

Гарри спрыгнул с метлы и, передав ее Рону, двинулся в центр. Малфой застегивал протектор, что-то говоря Уоррену. Мадам Хуч повторила команду. Малфой вскинул голову, словно только-только ее услышал, и, передав метлу первокурснику, двинулся к центру, все еще поправляя застежку на запястье.

Легкая пружинящая походка и равнодушный взгляд. Они обычно говорили какие-то гадости друг другу. Причем Малфой всегда выступал заводилой в этом. Гарри и сейчас приготовился. Однако слизеринец молча протянул руку, как-то странно глядя в глаза соперника. Мозг Гарри Поттера пронзила одна мысль: «Гермиона!». Почему он подумал именно об этом, когда крепко сжимал руку соперника. У одного из них когда-то обязательно сломаются пальцы. Почему он подумал именно о ней? Из-за язвительной реплики Малфоя о том, что они с Гермионой старосты и много времени проводят вместе, или от воспоминания о ее ладони на груди ненавистного слизеринца, когда она пыталась их унять? Гарри посмотрел в ненавистное лицо. Его встретил ледяной взгляд. Откуда ему было знать, что их мысли были очень схожи? Только Драко Малфой вспоминал о том, как ненавистный гриффиндорец держал ее руку, как она бросилась поднимать его с пола. Да просто ее улыбка при виде чертова Поттера стоила того, чтобы проломить ему голову.

Наконец рукопожатие закончилось. Даже без жертв.

Свисток — и четырнадцать игроков взмыли в воздух.

Гарри набрал высоту, выровнял метлу и посмотрел на слизеринца. То, что он увидел, повергло его в шок. Драко Малфой резко затормозил перед кольцами Слизерина. Новая тактика? Ответ пришел сам собой, когда Джинни Уизли метнула квофл. Малфой зеленой молнией метнулся ему наперерез. Мгновение — и он уже отдает сильный пас своему охотнику. Гарри ничего не понимал. Он пристально всматривался в лицо Малфоя. Только тот не смотрел на него. Впервые во время матча Слизерин — Гриффиндор Драко Малфой не смотрел на Гарри Поттера, потому что они не были прямыми соперниками в этой игре. Тогда кто же? Гарри чуть отлетел в сторону своих колец.

— Ты видел? — крикнул ошарашенный Рон.

— Видел, — хмуро отозвался Гарри.

— Надеюсь, он облажается.

«Зря надеешься», — захотелось ответить Гарри. Потому что, глядя на легкую улыбку, с которой новоиспеченный вратарь Слизерина следил за игрой, становилось понятно, что впервые в жизни все здесь происходит так, как он хочет.

Гарри отыскал взглядом Уоррена. Значит, ловец. Он выглядел нелепо в чуть великоватой форме, зато на новой метле. Уж не подарок ли капитана сборной? Почему-то Гарри был в этом уверен. Забавно. Малфой не дурак — мальчишка и правда не дурно летает. Да и тактика у него своя. Он не «висит на хвосте». Что это? Гордость? Или же презрение? Он сам пытается отыскать снитч. Неужели в этом мальчике воплотится надежда Драко Малфоя? Золотая вспышка на миг ослепила. Гарри дернулся туда. Уоррен сделал то же самое. Оба резко затормозили, поняв, что это отблеск от часов одного из загонщиков Слизерина. Но каков! Он же заметил. Причем ничем не уступил. А секрет был прост: Драко Малфой всегда отвлекался на Гарри Поттера. Всегда стремился ничем не уступить. А Томасу Уоррену было плевать на Гарри Поттера. Он просто играл. И это было опасно.

Стон нескольких десятков болельщиков возвестил о том, что Рон пропустил мяч. Гарри не стал оборачиваться, понимая, что тому и так несладко. Он скажет все после игры.

Драко Малфой отбил очередной мяч. А эта Уизли назойливая. Она подлетает уже в восьмой раз. И самое забавное, что в восьмой раз ей удается пробить. И бладжеры ей нипочем. Интересно. С позиции ловца такие мелочи не замечаются. Там ты почти зритель. У тебя особая миссия. А здесь — участник. Ну что ты будешь делать! Рыжая охотница Гриффиндора пробила в девятый раз. Драко снова перехватил мяч. Правда, для этого пришлось резко спикировать вниз. Вот настырная. А для девчонки неплохо летает. В Слизерине таких нет. Там девчонки предпочитают наблюдать. Хотя… представить Блез с ее маникюром на поле… Уже смешно. Девочка, ну когда же ты угомонишься? Не выйдет у тебя ничего. Не выйдет.

Вот черт! Почти вышло. Сбил бы ее кто-нибудь, что ли?

Игра продолжалась двадцать шесть минут. Двадцать шесть минут свободы. Именно свободы. Ведь Драко Малфой впервые сделал что-то сам. В памяти всплыло первое появлении на поле в форме Слизерина. Тогда это была лишь тренировка.

Звонкий голос двенадцатилетней Грейнджер часто звучал за эти годы в его голове. Она была права. Только разве мог Драко признаться в этом? Он и сам не мог понять, зачем отец настоял на том, что он будет ловцом. Драко не тянуло к этому. Да. Он мечтал играть. Но не ловцом. Для этого нужна предельная концентрация, внимательность, а Драко быстро отвлекался. Ему не слишком весело было просто наблюдать. Он увлекался зрелищем игры и мог заметить снитч в самый последний момент. Хорошо хоть летал здорово. Только благодаря этому он часто успевал раньше соперника. Да раньше всех соперников, кроме Поттера. Драко посмотрел на ловца Гриффиндора. Тот как раз метнулся в сторону. Том рванул туда же. Драко начал искать снитч и не увидел. Хотя ловцы и сами остановились. Видимо, ложная тревога. А Том молодец. Ему бы чуть опыта — и Поттеру пришлось бы несладко.

И все-таки снитч поймал именно Гарри Поттер. В какой-то момент он резко спикировал вниз. Том среагировал чуть позже. Всего на пару секунд, но их хватило более опытному сопернику. Ловец Гриффиндора вышел из пике и победно вскинул кулак ввысь. На фоне коричневой перчатки тонкокрылой золотой птичкой трепыхался пойманный снитч. Драко с сочувствием увидел, что Томас Уоррен чуть не плачет от досады. Нужно будет сказать мальчику, что он хороший игрок. Даже врать не придется. Ему бы опыта. Но это все придет со временем. А пока Драко со стороны наблюдал за беснованием гриффиндорцев. Как капитан он должен быть расстроен, но на душе было легко. Тень досады оттого, что получилось не все, не могла испортить ощущение поразительной легкости в груди. Драко спикировал вниз.

Гарри Поттер хлопнул по плечу Рона, подошедшего его поздравить, и оглянулся, отыскивая взглядом капитана Слизерина. Хотел насладиться триумфом? Да, хотел! А кто его может упрекнуть в этом? Вот только полноценной радости не получилось, потому что слизеринец не выглядел подавленным, несчастным. Он даже разозленным не выглядел. И Гарри это задело. Что бы он ни говорил, как бы ни пытался обмануть себя, но для него важна была победа именно над Драко Малфоем. А эта победа была над… мальчишкой-первокурсником? Даже не над ним. Это была просто победа. Обычная, ничем не отличающаяся от других. Ведь Малфой как капитан выиграл. Будь у первокурсника чуть больше опыта, Гарри не поручился бы за исход матча. Малфой с выбором угадал, а он — нет. От одного из его загонщиков толку, как от Снейпа на праздничном балу. Только место занимает, а никакого проку.

А между тем капитан Слизерина подошел к своему ловцу и начал что-то говорить. Гарри никогда не видел, чтобы слизеринец после поражения своей команды был так спокоен. Нотт, проходя мимо, поднял вверх кулак, Малфой хлопнул по нему своим. Нотт потрепал Уоррена по волосам. Мальчик что-то сказал, и семикурсники засмеялись. После чего Драко Малфой хлопнул Уоррена по плечу и кивнул в сторону раздевалки. Гарри Поттер тоже пошел к раздевалкам Гриффиндора, рассеянно кивая на приветствия. Этот гаденыш снова испортил ему день. Еще один день жизни.

Гермиона задумчиво подошла к окну. Она чувствовала себя не в своей тарелке. Шум, гам, веселье. Умом она понимала, что такие разрядки — это здорово, но вот никак не могла расслабиться. Девочка-заучка. Она всегда себя чувствовала странно на увеселительных мероприятиях. Пойти к себе почитать, что ли? Взгляд сам собой зацепился за знакомую фигуру на школьном дворе. Драко Малфой неторопливо шел прочь от стен школы в сторону озера. Гермиона узнала бы его походку из тысячи. Еще толком не сообразив, что собирается делать, девушка бросилась к своей комнате за мантией.

— Эй, Гермиона, хочешь сливочного пива? — окликнула Джинни.

— Нет, спасибо. Я прогуляюсь.

— Угу.

Возможно, Джинни и хотела что-то еще добавить, но ее окликнул кто-то из ребят, и девушка умчалась на зов. Гермиона же быстро поднялась в комнату, сняла с вешалки теплый плащ — на улице было прохладно, — свернула его и, прижав к себе, быстро вышла. Она боялась лишних расспросов, предложений составить компанию. Но все прошло как по маслу. Ее никто больше не окликнул. На нее вообще не обратили внимания.

Уже сбегая со ступенек лестницы, она поняла, что понятия не имеет, куда идти. Она знала лишь то, что он всегда уходит далеко за озеро. И все. В тот край они предпочитали не забираться. А вот Драко Малфой, видимо, любил одиночество. Гермиона решила совершить свой поход по окрестностям замка на удачу. Встретит его, так встретит. Нет — так нет. Она и сама не представляла, зачем ей это. Что она ему скажет? Просто шла и шла, уходя все дальше от привычных стен старинного замка и все ближе к своей судьбе.

Она нашла его на небольшой полянке у огромного старого дуба. Он сидел на корточках, прислонившись затылком к стволу дерева и закрыв глаза. Девушка на секунду остановилась. В этой позе было столько умиротворенности и спокойствия, что она почти поверила в правильность своего шага. Почти. Но эта вера пройдет, когда он откроет глаза и скажет какую-нибудь гадость. А ведь он непременно так и сделает. Уйти? Она сделала шаг назад, и под ногой хрустнула сухая ветка. Юноша тут же распахнул глаза, несколько раз удивленно моргнул и медленно поднялся.

— Я… Я… просто здесь гуляю, — зачем-то заявила девушка.

— Так далеко от замка и без верных спутников? — лениво поинтересовался этот несносный мальчишка.

— А, по-твоему, это преступление? — с вызовом произнесла Гермиона, решив, что лучшая защита — нападение.

— Да мне, собственно говоря, все равно, — пожал плечами юноша. — Просто не думал, что кто-то может сюда забрести. От гриффиндорцев нигде не скроешься.

— А ты пытаешься скрыться? Прости, не знала.

— Если бы знала, привела бы побольше друзей по цвету формы? — язвительно произнес он.

Зря приходила! И как ее вообще угораздило! А главное, зачем?

— Я не собираюсь с тобой препираться. Пойду, пожалуй, погуляю где-нибудь еще.

С этими словами Гермиона круто развернулась, намереваясь уйти.

— Я тоже не хочу препираться.

— Да? — девушка обернулась и удивленно подняла бровь. — Ты хорошо скрываешь свое нежелание.

Он усмехнулся.

— А ты почему не празднуешь вместе со всеми? Держу пари, у вас пир горой. В очередной раз Гарри Поттер доказал свою уникальность.

Она решила пропустить выпад мимо ушей.

— Мне стало скучно.

— У вас так скучно празднуют? — удивился он.

— Нет. Там весело. Просто… Я решила прогуляться.

— И пропустила заслуженную порцию сливочного пива? — снова усмехнулся он.

— Пожалуй. Но я это переживу, — она не смогла сдержать ответной улыбки.

— С этим можно что-нибудь придумать.

Гермиона посмотрела на него с удивлением.

— До Хогсмита?

— Да. Сегодня суббота. Понятно, что все остались ради матча. Но теоретически сегодня посещение Хогсмита.

— Да, ты прав, — негромко проговорила девушка.

— Ты меня приглашаешь?

Он демонстративно огляделся по сторонам. Даже на цыпочки привстал, чтобы посмотреть поверх ее головы. Причем делал этот так старательно, что девушка невольно завертела головой: нет ли кого.

— Э-э. Ты видишь здесь кого-то еще? — наконец закончил осмотр прилегающей местности Драко Малфой.

— Нет, — честно ответила Гермиона.

— Так, что мы имеем? — начал рассуждать Малфой, причем поразительно серьезным тоном. — Кроме тебя здесь никого нет. Себя бы я вслух не приглашал. Как-нибудь со своим внутренним «я» мы бы по-тихому договорились. Так что…

Он развел руками. Гермиона нервно усмехнулась. Если она это сделает, то непременно пожалеет. А если не сделает, то… пожалеет еще больше.

— Идет, — звонким голосом выговорила она.

Он удивленно приподнял бровь. То ли приглашал для вида, в надежде, что она не согласится, то ли просто удивился ее решительности.

— Пошли, — негромко произнес он. Она просто кивнула.

Путь до Хогсмита прошел в гробовом молчании. Гермиона с каждым шагом все отчетливее понимала, какую же глупость она совершает. В игру включилась голова. Где, интересно, она была, когда девушка соглашалась на это безумие. Зато теперь наиболее мудрая половина отыгрывалась во всю.

«А ты подумала, что будет, если вас кто-то увидит? А вдруг не все остались в замке в честь матча? Вдруг кому-то тоже глубоко наплевать на квиддич? Что будет, если Гарри узнает? А ведь непременно узнает. Ты потеряешь друзей. Ты сама себя возненавидишь. К тому же ты понятия не имеешь, куда он тебя заведет».

Гермиона болезненно сморщилась и бросила взгляд на юношу. Он шел, глубоко засунув руки в карманы и глядя под ноги. По напряженной складке у рта было понятно, что он и сам не в восторге от перспективы совместной прогулки.

Гермиона угадала. Драко Малфой ругал себя, на чем свет стоит. Какого черта он это сделал? Кто его за язык тянул?! А всему виной это пьянящее ощущение свободы. Эта идиотская радость от того, что его решения могут быть верны. Он пришел на свое любимое место, к старому дубу, чтобы все обдумать, в одиночестве насладиться ощущением легкости в груди. А потом захотелось разделить это с кем-то. В какой-то миг он пожалел, что ушел из гостиной. Хотя… Блез? Он все еще был зол на нее после разговора с Пэнси. Виду не показывал, но напрягался в ее присутствии. Крэбб с Гойлом расстроились из-за проигрыша. Да вообще все расстроились. А больше всех Уоррен. Драко про себя усмехнулся. Сидя у старого дуба, он поймал себя на мысли, что, будь Уоррен постарше, он бы пригласил отметить свой маленький успех именно его. Странный мальчишка: агрессивный, одинокий, болезненно воспринимающей всех и вся… Он нравился Драко Малфою. В нем было что-то знакомое. Только юноша пока никак не мог понять, что именно. Но кого-то Уоррен напоминал. А потом появилась Грейнджер собственной персоной. И вот они уже идут в Хогсмит. Черт! Ну кто его просил?!

Юноша быстро на нее посмотрел. Их взгляды встретились. Она хмурилась, но, когда заметила, что он смотрит, постаралась улыбнуться. Улыбка получилось нервной и смущенной.

— Предлагаю пойти в «Приют кочевника».

— Я никогда там не была.

— В нашей ситуации у него есть один большой плюс: туда мало кто из учеников заходит. Так что…

Гермиона кивнула. Все было логично. Главное в их ситуации — не встретить никого из однокурсников.

«Приют кочевника» снаружи выглядел жутковато: над тяжелой дубовой дверью висел непонятный Гермионе оберег — конский хвост обвивал тяжелый меч. В дверях девушка задержалась: слишком неприветливо выглядело заведение. Но входить пришлось: терпение юноши, который вежливо пропустил ее вперед, могло закончиться в любой момент.

Внутри оказалось… мило. Отовсюду веяло простотой и уютом. Пахло деревом и немного травами. Гермиона определила это золотисто-кремовым: цветом спокойствия и тепла.

— Пройдем в тот угол? — юноша указал на столик, стоящий чуть в стороне под деревянным панно, изображающим всадника на лошади. Девушка с интересом посмотрела на работу: ее всегда поражало, как можно вырезать из дерева такие мельчайшие детали: грива коня, казалось, вот-вот шевельнется, потревоженная порывом ветра.

— Очень красиво, — проговорила она.

— Да, поэтому я всегда сажусь именно здесь. Мне оно тоже нравится.

Девушка бросила на спутника быстрый взгляд. Почему-то он до этого не ассоциировался со спартанской простотой заведения и любовью к искусству. Странно…

Гермиона разгладила салфетку и подняла взгляд на юношу напротив. Он чуть улыбался миловидной официантке, принимавшей заказ. Гермиона опустила взгляд к своим рукам и вновь ужаснулась: что она сделала?

Она ушла в Хогсмит с Драко Малфоем! Причем никому ничего не сказав. Очень некстати подумалось, что будет, если Рон и Гарри узнают. Катастрофа.

Официантка успела вернуться, поставив на стол сливочное пиво. А ведь, по сути дела, Гермиона понятия не имела, как может повести себя Малфой в неофициальной обстановке. Тем более под влиянием алкоголя. Мысль, может, и бредовая, но Гермиона настороженно покосилась на юношу. Тот признаков агрессии не проявлял, от бокала чуть пригубил, то есть, явного желания напиться не выказывал.

— Что-то не так? — вежливо осведомился ее сосед по столу.

«Не так?» Гермиона чуть не расхохоталась. А что, интересно, «так» может быть в этой ситуации?! С другой стороны, сделанного не воротишь, так что переживать глупо.

— Все в порядке, — неуверенно проговорила Гермиона и попыталась справиться с неловкостью, затеяв разговор. — Ты… здорово играл сегодня.

Он бросил на нее веселый взгляд.

— Не верю! Гермиона Грейнджер почтила своим присутствием квиддичный матч. Этот день нужно занести в историю. То-то я смотрю: как рано похолодало в эту осень!

— Ну, конечно, ходила! — праведно возмутилась девушка, вызвав у собеседника легкую улыбку.

Он внезапно щелкнул пальцами.

— Гриффиндор!

— Что? — не поняла Гермиона.

— Гриффиндор! Гриффиндор! — изобразил спектакль в одно действие Драко Малфой, копируя скандирование болельщиков на стадионе. Благо не слишком громко.

Гермиона невольно улыбнулась. Было в нем сегодня что-то необычное. «Раскрепощенность» — пришло на ум нужное слово. Он был как-то непривычно весел, оживлен, словно сбросил какой-то груз. Девушка снова чуть улыбнулась и с достоинством произнесла:

— Я, между прочим, хожу на матчи.

— Ну да. Ну да.

— Правда! — возмутилась она.

— Ты не ходишь ни на одну игру, в которой не участвует Гриффиндор.

— Как зовут ловца Пуффендуя? — огорошил вопросом Драко Малфой.

— Э… Не знаю, — сдалась Гермиона.

— То-то, — с удовлетворением заметил он.

— И все равно на игры я хожу.

Внезапно он вскинул на нее взгляд и негромко проговорил:

— Точно! Я помню тебя давным-давно на матче Когтевран-Пуффендуй.

То, как он это проговорил, заставило девушку насторожиться. Был какой-то подвох. Она это чувствовала.

— Боже! Драко Малфой заметил меня на трибуне! — попыталась отшутиться она.

— Заметил не я, — вернул этот милый мальчик на грешную землю, — но не в этом суть. Мы, помнится, долго поверить не могли.

— Во что? — окончательно насторожилась Гермиона.

— Квиддичный матч. Все прыгают, орут. И среди всей этой какофонии сидит Гермиона Грейнджер и… — он сделал эффектную паузу, — … вяжет.

Девушка почувствовала, что неудержимо заливается краской. Краснела она не слишком часто, но зато всегда от души, а именно от шеи до самой макушки.

— Не было такого, — пролепетала она.

— Вот и я сначала решил, что это оптический обман. Хорошо еще, омниокль с собой был.

Гермиона представила, что слизеринцы рассматривали ее в омниокли, сыпали комментариями. Причем, зная их…

— Что ты вязала? — от негромкого вопроса появилось стойкое желание залезть под стол.

Отпираться было бессмысленно. Гермиона прекрасно помнила тот проклятый день. Лично ей было глубоко наплевать, кто одержит победу. Но, когда она попыталась донести эту здравую мысль до друзей, столько о себе наслушалась. Все эмоциональные высказывания сходились к тому, что она не имеет никакого морального права бросить их в трудную минуту. Тем более, когда на носу матч, решающий судьбу Слизерина. Причем тут судьба Слизерина, Гермиона понимала слабо, но проявила мягкость и была утянута на матч. Правда, прихватила с собой вязание — все равно в общей суматохе никто внимания не обратит. Вот и не обратили…

Девушка подняла хмурый взгляд на Малфоя и покраснела пуще прежнего.

— Ничего особенного, — с усилием выдавила она.

Ответом ей был веселый взгляд.

— А отчего ты так покраснела? — вкрадчивым голосом осведомился Драко Малфой.

— Прекрати! — одернула его Гермиона.

— Ну уж нет. Теперь я не успокоюсь, пока не узнаю, — подтвердил он самые худшие опасения. — Могу попытаться угадать. Например…

— Не надо ничего угадывать. Представляю, в какую сторону у тебя мысли заработали.

— В нормальную.

— Ну ладно. Признайся, что это было?

Гермиона посмотрела в его лицо. Хуже, чем сейчас, вряд ли что-то будет.

— Я вязала — была не была — шапки для домовых эльфов, — зло выпалила она. — Все! Можешь начинать издеваться!

Она живо вспомнила реплики Рона на ее затею вообще и умение вязать в частности.

Девушка с вызовом посмотрела на него. Малфой старательно сдерживал смех, видимо, понимая, что она дошла до точки кипения. Он закусил губу, какое-то время пытался взять себя в руки, а потом тихо спросил:

— А зачем эльфам шапки? Уши мерзнут?

— Малфой! — угрожающе начала девушка.

Он поднял руки, словно сдаваясь.

— Да мне правда интересно.

— Я хотела их освободить, — неохотно проговорила Гермиона.

— Зачем? — серьезным тоном задал вопрос Драко Малфой.

— Десятки эльфов изо дня в день готовят нам еду, убирают наши комнаты… — завела Гермиона речь давно минувших дней. Тогда это казалось умным и возвышенным, а сейчас с каждым словом она все больше понимала, как глупо это звучит. Но не отступать же?

— Это несправедливо! — невпопад прервала она патетическую речь. Слизеринец слушал очень внимательно и, что самое поразительное, ни разу не улыбнулся. А потом после затянувшейся паузы произнес:

— Это повелось издавна. Предки теперешних домовых эльфов сами избрали целью своей жизни служение людям. В знак благодарности и уважения. Их никто не порабощал. Это их выбор. Что же в этом несправедливого?

— Выбор жить в рабстве? — запальчиво произнесла Гермиона. — Выбор терпеть унижение? Не проще ли быть свободными и самому выбирать образ жизни.

— Для них не проще. Это уклад не одного дня. Несколько веков эльфы служат людям. Они не видят для себя иного предназначения. Лиши его дома — и он погибнет.

— Нет. Но он, по сути дела, сменил себе хозяина. И все. Он остался в том же статусе. И вообще, с чего ты взяла, что он стал от этого счастливее?!

— Он доволен.

— С виду.

— Он так говорит.

— Вот именно, что говорит.

— Ты не понимаешь. Он получил возможность выбирать. Он получает деньги за свой труд.

— Да, и с пресловутой свободой он обрел неопределенность в будущем. Эльфам не нужны деньги. Они живут в доме хозяев, имея все, что им необходимо.

— Они живут взаперти.

— Для них выход в большой мир часто представляет опасность. Их мир ограничен, но они могут спокойно и уверенно встречать в нем новый день.

— А если им это не нравится? Если…

— Твои родители медики? — поразил внезапным переходом, а, главное, осведомленностью Драко Малфой.

— Да.

— Да, конечно.

— Они служат людям.

— Это другое… Они получают деньги, и…

— Гермиона, отвлекись от денег, — в запале он назвал ее по имени. Это было… странно. — Деньги — это вторично. Лиши их работы, при этом обеспечив деньгами, — они будут счастливы?

— Не знаю, наверное, нет.

— У Блез Забини была няня в детстве, — снова смена темы, и на этот раз девушке она не понравилась. — Блез давно выросла, но няня продолжает жить в поместье Забини, хотя других детей там нет и вряд ли будут, а до детей Блез няня наверняка не дотянет.

Гермиона отметила, что детей Блез он обособляет от себя. Странно.

— Но она живет там, получает жалование. Хотя сейчас уже не знаю наверняка. Почему?

— Ей некуда идти? — предположила Гермиона.

— Точно! — он щелкнул пальцами — Вся ее жизнь вертелась вокруг Блез. Она больше нигде не сможет чувствовать себя нужной и по-настоящему живой.

Воцарилось молчание. Гермиона смотрела на этого странного человека. Кто бы мог предположить, что его интересует еще что-то, кроме собственной персоны!

— Но с эльфами ужасно обращаются, — не желала сдаваться девушка.

— Не всегда, — парировал он.

— Ну, шутил в детстве.

— Безобидно?

— Не то чтобы… По-разному.

— Не знаю. Этот порядок завел не я.

— Но ведь старые порядки можно разорвать! — запальчиво произнесла Гермиона.

Он посмотрел на нее со смесью восторженности и насмешки.

— Ты единственная на моей памяти, кто с таким рвением берется за безнадежное дело.

— Почему сразу безнадежное?

— Потому что прежде чем рушить, нужно предложить что-то взамен.

— Ладно. Мне надоело спорить, — капитулировала Гермиона.

Он легко кивнул, соглашаясь.

— У меня? Нет, — просто ответил он.

Время летело незаметно. Гермиона смотрела на юношу напротив и удивлялась все больше. С ним было… интересно. Интересно рассуждать, интересно спорить. Он не соглашался с ней безоговорочно, лишь бы только сменить тему или вообще отвязаться. Он спорил задорно и аргументировано. Не заявлял «потому что, и все!», а виртуозно доказывал свою точку зрения. А еще Гермиона поймала себя на мысли, что ей… нравится с ним находиться. Вот так, когда рядом нет ни слизеринцев, ни гриффиндорцев, нет мыслей о разных факультетах, об обязательствах и трудностях. Его легкая усмешка, то, как он говорит, какие делает жесты… Гермиона улыбнулась. Она была из интеллигентной семьи и прекрасно знала, как вести себя за столом, что можно, а чего нельзя делать, и все же сейчас ловила себя на мысли, что она, должно быть, нелепо смотрится по сравнению с ним. Есть что-то, чему нельзя научиться, что-то, что дается от рождения. В нем это было. В небрежности жеста, которым он отпустил официантку, в мимолетном взгляде на наручные часы, в том, как он в задумчивости теребил фамильный перстень. Все в этом человеке выдавало аристократа. Девушка поймала себя на мысли, что старается сидеть прямо и следит за своими жестами. Это было ново и интересно, хотя и доставляло неудобства.

Темы разговора менялись одна за другой. Сейчас, например, спор шел о рунах.

— Малфой, ты что?! Это означает «верность», — азартно доказывала Гермиона.

— Грейнджер, какая «верность»? «Верность» выглядит вот так. А это — «вера».

Листок пергамента гуляет по столу, покрываясь руническими символами. Перо азартно переходит из одних рук в другие. В этот момент они даже не осознают, что делают дополнительное задание по рунам. Просто увлеклись обсуждением отрывка и наткнулись на спорный момент. Малфой тут же подозвал официантку и попросил принести пергамент и письменные принадлежности. И началось… Мало понятные простым смертным завитушки обсуждались взахлеб. Гермиона с некоторой завистью смотрела на юношу. Она изучала руны не первый год, но Малфой знал больше. Так, для одних и тех же символов он подбирал гораздо большее количество значений, нежели могла сама Гермиона. Наконец она не выдержала:

— Откуда ты разбираешься в рунах? Не в Хогвартсе же ты их так выучил!

— Нет! — он легко взмахнул рукой. — Я дома их лет с шести изучаю.

— С ума сойти, — прокомментировал девушка.

— Точно, — с готовностью подхватил Малфой, — а вообще-то они мне нравились гораздо больше вышивания.

— Ты вышивал? — Гермиона попыталась зажать рот ладонью, но все равно прыснула.

— Даже не вздумай кому-нибудь об этом рассказать, — предупредил он.

— Что ты! Что ты! Нема, как рыба, — замахала руками девушка. — А чему тебя еще учили?

Он внимательно посмотрел на нее.

— Вопрос без подвоха. Мне просто любопытно, чему учат юных волшебников.

— Да тому же, чему и всех, — удивился он такому любопытству. — Этикету, рисованию, верховой езде, музыке, владению оружием и прочей ерунде.

Гермиона сглотнула. Да уж. Ее художественная школа, к тому же неоконченная, выглядела как-то жалковато. Она взглянула на юношу, отчетливо ощущая пропасть между ними. Он прав. Законы этого мира придумал не он. Но тот, кто их придумал, мыслил верно: люди должны общаться с себе подобными. Вот, например, сегодня ей с ним интересно, а ему, наверное, скучно. Гермионе стало грустно.

— Слушай, я давно хотел спросить… — начал Малфой, и его взгляд застыл на чем-то за спиной Гермионы. Девушка резко обернулась, но не увидела ничего необычного. Никого из знакомых тоже не было.

— Что случи… — Гермиона не договорила, увидев, как нервно сглотнул слизеринец и его взгляд метнулся к наручным часам.

Девушка с замиранием сердца последовала примеру, посмотрев на его часы. Сердце ухнуло в пятки. Она, не веря своим глазам, схватила его запястье и развернула к себе. Часы безжалостно показывали без четверти одиннадцать.

— А на твоих сколько? — прошептал он.

Гермиона спохватилась и посмотрела на подаренные Гарри часики. Хоть что-то общее у них было: часы показывали одинаковое время…

Гермиона в панике вскочила на ноги. Что теперь будет?! Они должны были вернуться в Хогвартс до восьми. А уже… уже… Господи! Теперь начнутся разбирательства опоздания, но самое страшное не наказание. Самое страшное, что все узнают, с кем она была в Хогсмите! Нужно что-то придумать. Нужно… Девушка направилась к выходу, но столкнулась с проблемой: Драко Малфой сжал ее запястье подобно тискам.

— В Хогвартс! — выпалила Гермиона, злясь на ленивую расслабленность его голоса.

— Сядь на место! — негромко проговорил он.

— Что? — возмутилась девушка. — Забини будешь командовать. Ты хоть понимаешь, что будет?

— Сядь на свое место, пожалуйста, — негромко проговорил он.

Спокойная уверенность тона заставила подчиниться. Гермиона опустилась на стул и принялась нервно тереть запястье, которое он наконец выпустил.

— В общем, так. Мы опоздали, — он посмотрел на девушку, та раздраженно кивнула, признавая очевидный факт. — У нас есть три пути.

Гермиона приободрилась. Может, он придумает выход. Самой в голову лезли только картины кошмарных последствий ее опрометчивости.

— Путь номер один: мы идем в Хогвартс сейчас, нас ждет праздничный прием при участии Филча, Макгонагалл, Снейпа, Дамблдора…

— Хватит, — поморщилась Гермиона. — С этим путем все понятно. Он отпадает.

Юноша слегка пожал плечами, чем разозлил ее еще больше. Он так себя ведет, словно ему все равно, узнает кто-то о сегодняшнем вечере или нет. Будто лишь ее беспокоит совместное возвращение.

— Путь номер два, — негромко продолжил юноша, — возвращаться в Хогвартс по одиночке.

— И все равно прием будет тот же, — хмуро сообщила Гермиона.

— Естественно, — охотно откликнулся он. — Можно, правда, вернуться кому-то одному, а кому-то остаться здесь.

— Идея! Я вернусь в Хогвартс. Никто ничего не заподозрит.

— Этот вариант даже не рассматривается, — опустил на грешную землю спокойный голос.

— Почему? — изумилась девушка.

— Потому что на дворе поздний вечер. Одна ты никуда не пойдешь.

— Это не обсуждается, — отрезал он. — Перспектива тащиться тебя провожать, а потом возвращаться сюда меня тоже не радует. Так что…

— Но Малфой! Что со мной может случиться?!

Он посмотрел на нее внимательным взглядом.

— Порой я не могу понять: ты вправду так наивна или же это игра? — серьезным голосом проговорил он.

— Это не игра… — тихо ответила она. — Я правда не думаю, что со мной что-то может произойти. Ну, да, здесь не очень приятный райончик. Но… У меня с собой волшебная палочка, в конце концов.

Правда здравый смысл подсказывал, что палочка здесь будет и у каждого встречного, а в остальном список ее преимуществ был не слишком впечатляющ. Он усмехнулся.

— Значит, правда наивная. Все. Этот вопрос не обсуждается.

По его взгляду стало понятно, что его терпение достигло отметки где-то на уровне нуля. Девушка покорно вздохнула. Он даже упрямее, чем Рон.

— Был еще какой-то вариант, — недовольно проговорил она.

— Вернуться утром, — последовал ответ.

— То есть провести ночь здесь? — не поверила своим ушам Гермиона, оглядывая бар.

— Ну, не прямо здесь. На втором этаже есть комнаты.

— Нет, Малфой. Даже не думай об этом. Это невозможно.

— А что тут такого? Ты еще скажи, что гриффиндорцы никогда не опаздывали из Хогсмита.

— Нет! — честно ответила Гермиона. — Ну, не то что не опаздывали, но…

Не рассказывать же ему про потайные ходы. Хотя… Это вариант. Девушка посмотрела на Малфоя. Вариант… Но не для них. Она не может открыть тайну Гарри этому человеку. Смешно распорядилась жизнь. Ей приходится врать. Причем всем. И друзьям, и… ему. Нельзя быть честной наполовину. Права мудрая пословица. Ложь — как водоворот. Чем больше в нем находишься, тем труднее выбраться. Она посмотрела на юношу. Расслабленная поза… Если он и напрягся от всего этого, то чертовски хорошо умеет это скрывать.

— Так что?

— Я не собираюсь здесь ночевать.

— Отлично. Тогда пошли в Хогвартс.

Он демонстративно встал.

— Нет! То есть… — захотелось громко заорать и что-то разбить. — Ладно.

— Что, прости? — изобразил вежливость на лице этот невыносимый человек.

— Давай останемся. Все равно выхода нет. А почему ты решил, что с утра мы сможем спокойно вернуться?

— Потому что с утра Филч редко дежурит у входа. Центральный вход открывается около шести. Мало ли кто-то занимается бегом по утрам или летает.

Гермиона удивленно приподняла бровь. Ей такое и в голову не приходило. А все потому, что она все за книгами и за книгами.

— Так что мы сможем без особых проблем попасть в замок.

Он сел на свое место. Гермиона вновь оглянулась по сторонам. Перспективка та еще. Но… сама виновата. Можно, конечно, обвинить Малфоя: заманил, заболтал. Но себе врать было глупо. Она сама напрочь забыла о времени. Она сама хотела провести это время с ним. И, если вернуться на несколько часов назад и вновь встать перед выбором: что ответить на его вопрос… Ответ был бы тем же. Пауза затянулась. Молчание из просто неловкого превратилась в напряженное.

Гермиона нервно передернула плечами. Он усмехнулся.

— Судя по твоему настроению, «посидеть здесь» не получится.

Девушка подняла на него взгляд. Неужели он совсем не переживает? Нет. Внешне совершенно спокоен. Легкая улыбка, раскованные движения. Гермиона внезапно позавидовала его способности так легко относиться к жизни. Самой ей было… страшно.

Меж тем Малфой кому-то улыбнулся, заставив ее нервно обернуться. Оказалось, он просто подозвал официантку.

Через пять минут они уже шли каким-то непонятным коридором в глубь помещения. Гермиона нервно озиралась в полутьме. Теперь уже заведение не вызывало особого доверия. Хотя… в чем-то Малфой был прав, выбирая его: никого из знакомых они не встретили. Она заметила, что место, куда они шли, было, что называется, «для взрослых». Сама Гермиона ни разу в подобных не бывала. Да и Рон с Гарри тоже, насколько она могла судить. А вот слизеринца тут знали. Во всяком случае, официанты и бармен с ним приветливо поздоровались. Ох! Вот влипла. Навстречу шла парочка в обнимку. При этом девушка громко смеялась, а парень что-то шептал ей на ухо. Гермионе стало противно. А ведь что о них думают со стороны? Наверняка то же: пришли подростки поразвлечься. И если юноша в этой ситуации выглядел эдаким крутым парнем, то девушка вызывала однозначные мысли. Она никогда не думала, насколько противно чувствовать себя девушкой легкого поведения. От взгляда шедшего навстречу мужчины возникло желание помыться. В полутьме она даже не столько увидела, сколько почувствовала. А Малфой шел как ни в чем не бывало чуть впереди и что-то еще под нос напевал.

А может, он знал заранее, что так все обернется?

— Стой, — нервно окликнула девушка.

Он резко остановился и удивленно оглянулся.

— Я не пойду.

Теряя остатки терпения, юноша возвел глаза к потолку и что-то прошептал. В полутемном коридоре его лицо было видно нечетко.

— Можешь смеяться, но мне не наплевать на то, что обо мне подумают.

— Кто подумает?

Мимо прошла еще одна парочка, полуодетая девица чуть задела Гермиону плечом, мужчина игриво извинился за свою спутницу.

— Они подумают, — махнула рукой Гермиона неизвестно в чью сторону.

— О Мерлин! Ты видишь их в первый и последний раз.

— Все равно.

— Постой. Я понял: ты издеваешься, да?

— Нет. Я не издеваюсь. Я…

Она не успела договорить, как он схватил ее за локоть и потянул по коридору.

— Стой. Прекрати меня тянуть. Я…

— Слушай, я и так проявляю чудеса терпимости. Еще одна выходка — и мы пойдем в Хогвартс. Прямо сейчас.

Гермиона уставилась в пол, только чтобы не смотреть на него.

— Ты не шутишь? — он все еще не мог поверить в серьезность ее переживаний.

Она кивнула. Захотелось разреветься. Это глупо. Это чертовски глупо. Но вот такая она была. Ее всегда интересовало то, что думают о ней другие. Возможно, поэтому ей так хотелось быть первой во всем: видеть одобрение в глазах учителей, зависть в глазах однокурсников. Быть лучше всех. Смешно.

Она услышала над собой обреченный вздох и, подняв голову, увидела, что юноша, глядя в потолок, беззвучно шевелит губами. Считает до десяти, что ли, чтобы не совершить убийство. Наконец он посмотрел на нее и вкрадчивым голосом произнес:

Нежность его голоса заставляла подумать о том, что отказ от предложенной перспективы будет последним сознательным поступком в жизни несчастной девушки Гермионы, так опрометчиво ступившей на этот скользкий путь…

— Давай, — тут же согласилась она.

— Юноша достал палочку и произнес заклинание. Для самой Гермионы ничего не изменилось. Она выдернула локоть, который он по-прежнему сжимал, и сделала шаг назад.

— Даже не думай, слышишь? — ангельским голоском проговорил ее спутник. — Если попытаешься куда-то деться, я вернусь в Хогвартс и объявлю о твоей пропаже.

— И сам себя выдашь, — не удержалась Гермиона.

Он сориентировался молниеносно — ее локоть вновь оказался зажат, словно тисками.

— Я похож на сумасшедшего? Я просто хотел, чтобы ты обнаружилась.

Он ухмыльнулся. Гермиона прикусила язык, чтобы не сказать то, что очень хотелось сказать в адрес этого… этого…

— А тебе не кажется, что ты выглядишь забавно, когда держишь меня за локоть, — невинно поинтересовалась она, когда они прошли несколько шагов, потому что в конце показалась освещенная комната со стойкой администратора.

— Я хочу чувствовать, что ты здесь, — негромко проговорил он, выпуская ее локоть.

Доверие? Маленький шажок навстречу. Он предлагал ей выбор. Девушка осторожно взялась за его свитер и чуть дернула.

— Отлично. Идем.

Пока Малфой заказывал комнату, она с интересом вертела головой, пользуясь тем, что невидима. Первое впечатление о заведении было обманчивым. В этой комнате все было приличным и благопристойным. На небольшом диванчике сидела пара маленьких гномиков, ожидавших родителей, заказывающих комнату. Малыши были жутко забавными. Один из них громко похрюкивал, что-то рассказывая. Видимо, он так смеялся. Гермиона невольно улыбнулась. На соседнем диванчике что-то читал пожилой волшебник. Напротив него парил поднос с чаем, и этот господин периодически отпивал из кружечки и снова ставил ее на поднос. Пару раз чуть не поставил мимо, но поднос услужливо переместился за его рукой. Забавно. Столько лет Гермиона жила среди волшебников, но до сих пор не переставала удивляться тому, как они приспособили окружающий мир под себя. Интересно. А ведь магглам до всего приходилось доходить собственными силами. Их путь был сложнее. Хотя… читая историю магии, нельзя было сказать, что путь волшебников был так уж легок. Нужно посмотреть правде в глаза: есть два мира. Два великих мира. У одних есть смертельное заклятие Авада Кедавра, а у других — ядерное оружие. Им нельзя враждовать, им нельзя сталкиваться друг с другом. Зачем Волдеморт все это затеял? Это глупо. Это бессмысленно. Миллионы бессмысленных жертв. Если начнется открытый конфликт, то погибнут все. Перед мысленным взором возникла картина: пустая выжженная земля и… ничего.

Девушка почувствовала, что свитер выскользнул из ее пальцев. Она удивленно оглянулась: Малфой, оказывается, успел расплатиться и преспокойно двинулся в направлении одного из коридоров, сопровождаемый служащим заведения. Он даже не оглянулся, не попытался найти ее. Значит, был полностью уверен, что она никуда не денется. И был прав, черт побери. Гермиона вздохнула и, стараясь ни с кем ненароком не столкнуться, двинулась за юношей.

Когда она приблизилась, услышала часть очень занятного разговора.

— … Если захотите отдохнуть, красивые девушки могут скрасить ваш досуг.

Гермиона почувствовала, что начинает закипать от возмущения. Досуг скрасить…

— Я подумаю, — с милой улыбочкой ответил Драко Малфой.

Подумает он? Он подумает? Гермиона ощутимо ткнула его кулаком в спину. Он чуть покачнулся, и его губы вновь тронула улыбка.

— Хорошо, — вежливая улыбка. — Непременно.

Гермиона решила, что никуда не пойдет с этим несносным, этим… Сильная рука перехватила ее ладонь и крепко сжала. Складывалось впечатление, что он читал ее мысли. Она на миг закрыла глаза, отдаваясь ощущению его теплой руки. Это было так… необычно. От его руки веяло уверенностью. «Даже самоуверенностью», — горько усмехнулась девушка про себя. Хотя… ей, собственно, все равно, как он там собирается проводить вечер. Ей должно быть все равно. Должно быть…

Малфой поблагодарил провожатого, толкнул дверь в номер и потянул Гермиону внутрь. Вообще-то, она как-то надеялась на разные номера, но, услышав краем уха от пожилой пары, что в Хогсмите проводится какое-то мероприятие и номера давно заказаны, она смирилась с одним. Ну, в конце концов, они же цивилизованные люди. Под ложечкой засосало. Внезапно что-то исчезло. Его рука… Он наконец выпустил девушку. Стало грустно. Ладно. Плевать. Можно пока оглядеться.

Гермиона вошла в комнату. Она ожидала худшего. Но комната была милой: здесь было все, что необходимо, однако не наблюдалось излишеств, которых можно было ожидать, ведь выбор делал представитель аристократического рода. Из мебели — большая кровать, небольшой диванчик и пара кресел. Ну, это в одной комнате. А дальше… Девушка толкнула дверь — шкаф. Встроенный шкаф. Гермиона огляделась в поисках второй двери. Ведь должна же быть еще одна комната. Так ведь?

Она нервно оглянулась на юношу. Он стоял, прислонившись к косяку, и чуть улыбался, глядя в пространство. Все правильно. Она ведь пока невидима. Но что означает эта улыбочка?

Никак не желая мириться с очевидным, она вернулась в коридор, чуть толкнув по пути юношу плечом. Ага. Дверь! А за дверью… ванная комната. Миленькая такая. Ничего лишнего: душ, пара халатов, пара полотенец. Хорошая такая ванная комната! Славная ванная комната! Она обязательно должна быть в каждом номере! Ванная комната! А главное, всего по паре. Гермиона почувствовала, что начинает паниковать. Снова вернулась в комнату, повторила весь свой путь, открывая все, что попадется. Даже на балкон вышла. Ветер бросил в лицо брызги дождя. Надо же, погода все-таки испортилась. Гарри предупреждал об этом еще утром, боясь, что матч будет тяжелым. Матч… Гарри… Когда же это было?

Девушка вздохнула и вернулась в комнату. Она отказывалась верить в происходящее, а улыбка этого милого мальчика прямо-таки поглощала ее терпение с удивительной скоростью.

Драко Малфой стоял, прислонившись к дверному косяку, и с улыбкой наблюдал, с каким остервенением распахиваются ни в чем не повинные дверцы в небольшой комнате. Надо же! Такому упорству можно просто позавидовать. Прямо триумф воли над разумом. Двери открывались по несколько раз. Даже дверь бара. Ну, там могла бы быть комнатка разве что для домового эльфа.

Он снова улыбнулся. Ну, конечно! Эта комната совмещается со второй спальней как раз через балкон. Именно так. Это чтобы зимой удобнее было из одной комнаты в другую бегать. Пока до ванной добежал — проснулся. Когда же она угомонится? Нет тут второй комнаты. Нет.

Пустота перед ним колыхнулась, явив какие-то непонятные цвета и оттенки, а потом сформировалась в Гермиону Грейнджер. Надо сказать, очень злую Гермиону Грейнджер.

Похоже, лучше убрать улыбку подальше, как бы чего не вышло. Хотя… как тут не улыбнуться, когда она такая забавная. Интересно, ей кто-нибудь говорил, что она смешно злится? Раскраснелась, нервно кусает губы и явно хочет сделать что-то нелицеприятное. Вот Блез, например, злилась не так. Она злилась утонченно и эффектно: с хлопаньем дверьми, гневными выкриками. Или, скажем, Пэнси. Та начинала улыбаться. От ее улыбки Драко становилось не по себе. Как-то он задался вопросом: почему? Ответ пришел быстро. Ее приторно-милая улыбка была хуже криков Блез, потому что неизвестно во что выливалась. А во что-то выливалась обязательно.

А вот Грейнджер злилась забавно. Очень… искренне. В ней злилось все. Казалось, даже растрепанные волосы вот-вот начнут потрескивать от разрядов. Она набрала полную грудь воздуха. Так, улыбку лучше правда спрятать. Кто ее знает…

— Здесь нет второй комнаты! — сквозь зубы процедила эта наблюдательная девочка.

Что на это ответишь? Лучше всего пожать плечами, мол, так получилось.

Интересно, она истолковала пожатие плечами как несогласие с ее выводом?

— Я знаю, — ой! Надо же! Он почти пискнул.

Пусть думает, что это от страха пред ее гневом, потому что, если узнает, что это — попытка сдержать смех, расстроится.

О! Его участие в беседе понадобилось.

— Свободных мест не было, — нужно осторожно подбирать слова, а то она уже и палочку зачем-то вытащила. — Номер удалось заказать, а вот мое желание ночевать в одиночестве в двух комнатах как-то не оценили. Иногда даже деньги не могут решить все проблемы.

— Почему в одиночестве? — ее шепот превратился в свистящее шипение.

— Потому что я был один. Тебя не было. Ты боялась, что подумает о тебе эта толпа, которой нет ни до кого дела.

— Ты все это специально сделал…

— Что именно? — тон сам по себе стал холодным. Какого черта, когда делаешь что-то просто так, тебя начинают подозревать в корыстных мыслях. Какого черта она вообще возомнила?!

— Ну, это… — ее голос стал неуверенным, а неопределенный взмах рукой получился каким-то жалким.

— Не хочу тебя обижать, но ты не представляешь никакой особой ценности для волшебного мира, — какое знакомое недоверие во взгляде, испуг. Люди всегда пугались, когда он начинал говорить тихо и очень четко, выделяя каждое слово. — Ты — не Поттер. Понимаю: тебе приходит в голову вероятность того, что тобой могут воспользоваться как приманкой. Но, во-первых, на будущее включай мозги пораньше, иначе твой Поттер может крупно влипнуть по твоей вине; а, во-вторых, по субботам в рядах Пожирателей Смерти выходной, — усмешка. — Так что можешь спать спокойно. С твоего позволения, я воспользуюсь ванной.

Он развернулся и хлопнул перед ее носом дверью ванной комнаты, показывая тем самым, что ее позволения вообще ни для чего тут не требуется.

Гермиона смотрела на деревянную поверхность двери и чувствовала, что вот-вот заплачет. Почему он это сказал? Зачем? Как он изменился в одно мгновение. Теперь ей казалось, что та улыбка, с которой он наблюдал за процессом осмотра комнаты, просто померещилась. Почему же она не оценила тот момент его улыбки? Господи! Гермиона вернулась в комнату, без сил опустилась на диванчик и закрыла лицо руками. Зачем он все это сказал? Зачем он признался ей в том, что является Пожирателем?! Ведь до этого она так не думала. Что-то внутри нее оправдывало этого странного человека. Тот воспитательный маневр его отца давным-давно в поместье. Тогда казалось, что он не пойдет по этому пути. Никогда не пойдет. А он пошел… Почему? Зачем? Господи! Как Забини могла ему это позволить? Как? Почему не остановила, не отговорила? Ведь он просто человек, на него можно как-то повлиять. Он просто человек. В памяти всплыл его монолог минутной давности. Удивительно тихий голос, непроницаемое выражение лица. Но главное то, как он это говорил… Каждое слово словно впечатывалось в самое сердце. Он как будто клеймил своими страшными словами. Он…

А ведь она говорила не о том, что ее заманили. Она-то имела в виду совсем другое. Не каких-то там Пожирателей Смерти. А его! Его самого. Она думала, что это он все подстроил так, чтобы получилась эта прогулка и эта комната.

Глупая. А он думал совсем о другом. Но, тем не менее, нужно взять себя в руки. До утра они здесь. В этой комнате. Вдвоем. Возможно, эта их встреча станет последней. Даже скорее всего. Она никогда не сможет понять и принять Пожирателя. Никогда. Гермиона подняла голову, бросив взгляд на закрытую дверь ванной комнаты. Из-за нее слышался мерный шум воды. Вода… Она такая разная. Она может обжигать, может обдавать холодом. Она бывает нежно-голубой, как в Красном море, или ярко-зеленой, как на Плитвицких озерах. Цвет Жизни, цвет Надежды. Все это так не сочеталось с этим человеком. С ним вообще не сочеталось ничего, кроме яркого лунного света и холодного хлесткого ветра.

Девушка вышла на балкон, чтобы вкусить и то, и другое в полной мере. Луны не было видно из-за туч, затянувших небо. Зато холодного ветра и моросящего дождя было предостаточно. Девушка подставила лицо ему. Ему …

Драко стоял над раковиной в ванной комнате и смотрел на то, как струи холодной воды разбиваются о его ладонь, затекают под фамильный перстень, слетают с кончиков пальцев. Вода… Холодная и… настоящая. Она может быть разной, но всегда искренней. Она не обманывает. Она такая, какая есть.

Юноша зачерпнул воды и плеснул на свое лицо. Почему она не верит? Да. Он не давал повода верить, но… неужели она не видит, что сегодня он был искренен. Ему было весело и легко с ней. Он и сам никогда бы не поверил в подобное. А она, оказывается, считает, что он все подстроил. Глупость. Какая глупость. Хотя… В этом есть смысл. Ведь однажды Темный Лорд уже убил часть Гарри Поттера, сыграв на его привязанности к крестному. Драко не был в курсе подробностей — просто слышал от отца основной смысл этой истории. Странно… Почему тогда летом они не захватили Грейнджер? Ведь это было логично. Из Поттера правда можно было бы веревки вить. Привязанность делает слабым. Чертовски слабым. Одному проще. Юноша посмотрел на свое отражение. Взгляд у него какой-то нездоровый. Усмехнулся. Одному гораздо проще. Вот только о тех простых временах пришлось забыть этим летом, после поездки на море с Нарциссой. Драко устало потер переносицу. Мысли вернулись к Грейнджер. Он вдруг представил ее в руках Темного Лорда и компании. Желудок болезненно сжался. Ощущение не понравилось, и он постарался побыстрее отогнать это видение. Пусть все будет так, как будет. У него своей головной боли хватает. Пусть считает его Пожирателем. Так проще. Тем более она поверила в этот факт безоговорочно. Да они все верят. Вспомнился спектакль с Дамблдором: какой была его первая мысль при виде забинтованного предплечья? Юноша зло усмехнулся. Плевать. На все плевать.

Оставалась маленькая проблема в виде совместной ночи… Хотя… ее, наверное, это заботит не меньше. За невеселыми мыслями он успел принять душ и вновь одеться — халат как вариант вечернего туалета был отметен сразу. Выйдя из ванной, он почувствовал порывы ледяного ветра. В отблесках свечей, стоящих на подоконнике, одинокая фигурка девушки под дождем выглядела очень… трогательно. Возникло глупое желание обнять и спрятать от дождя. Но с глупыми желаниями он научился справляться очень давно — тишину разрезал резкий оклик.

— Если так и собираешься стоять всю ночь под дождем, то прикрой дверь с той стороны: дует.

Она обернулась. Лица не было видно: оно оказалось скрыто капюшоном. Девушка без лица, девушка без прошлого, без настоящего и будущего. Девушка этого вечера и этого дождя. Неразгаданная, непонятая. В голову снова полезли глупые мысли.

03.02.2011

Глава 40. Маленькая часть большого мира

Поделив этот мир на тебя и меня. На монистовый звон моих легких оков, На твой вольный полет у чужого огня. На твой смех среди мне незнакомых людей. Целый мир, поделенный теперь пополам… Он не лучше, не хуже. Он лишь холодней.

Какими же трудными выдадутся следующие несколько часов.

Люциус Малфой откинулся на спинку старинного кресла… отцовского кресла. Так странно. Еще вчера Люциус был всего лишь сыном и потенциальным наследником состояния. Сегодня он — хозяин…

Люциус произнес это слово вслух, словно пробуя на вкус. Оно манило, притягивало. А еще… пугало. Раньше казалось, что все будет проще. Как-то легче, или, может быть, понятнее. А теперь… Так бывает: когда хочешь чего-то очень сильно и потом получаешь, оказывается, что хотел вовсе не этого. Во всяком случае, представлял себе все по-другому. Люциус дернулся и едва не хлопнул себя по лбу за такие мысли. Хотел? Он хотел смерти отца?

Нет! Нет! Люциус очень… уважал Эдвина, боготворил и… смертельно боялся. Да! Он мечтал что-нибудь изменить. Никогда ничего для этого не делал, но всегда желал, страстно желал перемен. А ведь измениться все могло только в одном случае — в случае смерти Эдвина. Но тот казался незыблемым, таким неприступным, таким холодным… Бесконечный кошмар в жизни сына. Но… так и должно быть. Ведь он отец. Он всегда прав. Все, что он делал, было для блага единственного сына. Вот только Люциуса просто тошнило от этого самого блага.

А теперь его нет. Неужели мысли материальны?

Неужели вся ненависть (а то, что это была ненависть, Люциус по-

Эдвин умер странно: внезапно и необъяснимо. Как-то вечером он уехал на одно из собраний Пожирателей Смерти. Странное название. Сначала оно забавляло Люциуса. Все это напоминало какую-то игру. А потом стали умирать люди. Ну не то чтобы люди — так, магглы и грязнокровки, но Люциус все никак не мог к этому привыкнуть. Ему еще ни разу не приходилось убивать, и он боялся, что не справится и тем самым разочарует отца, оказавшись недостойным своей фамилии, своего рода.

А теперь бояться нечего. Эдвина нет. Он умер от сердечного приступа по дороге домой. Эдвин Малфой — от сердечного приступа! Более нелепую смерть для Малфоя сложно было представить. Этот факт стал первым камнем, выбитым из постамента, на котором возвышался авторитет отца в глазах собственного сына. Тогда Люциус еще не знал, что все это — первое звено страшной цепочки, которая с каждым годом ряд за рядом будет накидываться на его шею легкой рукой другого человека.

А пока он сидел в теперь уже своем кресле и понятия не имел, что должен чувствовать, о чем думать и что делать. И некому было давать указания. В первый раз за свои девятнадцать лет Люциус должен был принимать решения сам.

Большая резная дверь с легким скрипом отворилась, и на пороге появилась его жена. Последний привет Эдвина. А ведь случись это раньше, год назад, первым самостоятельным решением Люциуса стало бы расторжение помолвки. И плевать на слухи. Теперь же он был женат. А Малфои не разводятся. Да и помолвки не расторгают, если на то пошло.

Люциус вопросительно приподнял бровь.

— Люциус… там прибыли новые гости. Тебе лучше выйти.

Он встал из-за большого стола, обошел его и приблизился к девушке. В его кругу красотой и манерами Нарциссы восхищались все. Люциусу это льстило. За последний год он почти смирился с правильностью выбора отца. Лучшую партию для него сложно было найти. Хотя они не слишком часто виделись, потому что Нарцисса лишь два месяца назад закончила обучение в Хогвартсе, но они успели провести вместе ее каникулы и несколько уикендов. Люциус даже один раз устроил для нее пикник. Сам он не слишком любил бестолковое времяпровождение на солнцепеке, да и жевание чего-то непонятного при отсутствии нормальных столовых приборов казалось ему странным, но Белинда как-то проболталась, что Нарциссе подобное нравится. Видимо, она заблуждалась, потому что Нарцисса восприняла это без восторженных криков, только улыбнулась и сдержанно поблагодарила за заботу.

Люциус, вообще, поймал себя на мысли, что его жена и взбалмошная Нарцисса Блэк — два разных человека. Даже будучи помолвленной с ним она позволяла себе выказывать недовольство, возмущение, проявлять какие-то эмоции. Нарцисса Малфой была другой. Создавалось впечатление, что эмоций у нее нет вообще. Даже безвременную кончину свекра, которого терпеть не могла, как подозревал Люциус, она восприняла с проявлением сдержанной скорби: без тени удивления, облегчения или расстройства. Ее реакция была идеальной с точки зрения протокола. Да, Люциус заполучил безупречную жену, вот только теперь он понятия не имел, что творится в душе этой странной девушки. Она позволяла окружающим видеть лишь свою ослепительную улыбку и спокойный взгляд.

Люциус был почти рад тому, что не приходилось завоевывать расположение, вести душещипательные беседы и что-то из себя изображать. Она принимала все его проявления как должное, остужая вспышки его гнева ледяным спокойствием, а приступы меланхолии скрашивала своей улыбкой. Она ничего не требовала, не выясняла отношений. Ему бы насторожиться, но он малодушно списал все на блестящее воспитание, так и не осознав, кого теряет в ее лице, а главное, кого может приобрести.

Юноша осторожно провел по ее щеке.

— Да. Я выйду… через несколько минут.

— Хорошо, — Нарцисса кивнула и, чуть сжав, его руку повернулась, чтобы уйти.

— Милая…

— Да? — в дверях красивая и чужая женщина в черном платье оглянулась.

— Спасибо, — искренне произнес он.

Не стал уточнять за что. То ли за то, что она возложила на себя подготовку похорон, в то время как он предавался размышлениям о смысле собственной жизни, то ли за ее понимание в эту минуту.

— Отдыхай, — негромко проговорила она. — Когда будешь в состоянии, выйдешь к гостям.

Люциус просто кивнул, вдруг ощутив нечто похожее на нежность. А может, Эдвин был все-таки прав? Нарцисса тихо прикрыла дверь.

Люциус заложил руки за голову и прошелся по кабинету. Теперь уже своему кабинету…

Нужно выйти к гостям. Вот только он был чертовски растерян и понятия не имел, как должен выглядеть: убитым горем или стоически принявшим удар; сдержанно холодным или же сердечно благодарным всем пришедшим. Он позавидовал Нарциссе в том, что она без видимых усилий держалась так, как и должна, в то время как он сам метался в растерянности. Нужно впервые в жизни принять самостоятельное решение, а он не знает, каким оно должно быть.

А еще подспудно жгла мысль о том, что он, сын, думает, как держаться в день похорон собственного отца. Это же… чудовищно. Да, чудовищно, но Люциус не испытывал ничего, кроме облегчения. Неужели его сын когда-нибудь будет чувствовать себя так же? Хотя… свою смерть Люциус представить не мог. Разве что это должно быть красиво. У его гроба будет рыдать вся его семья. Даже Нарцисса, отбросив свою обычную сдержанность, и Мариса, забыв о ненависти. А больше всех будет плакать она … об утерянных надеждах и неиспользованных возможностях. Люциус так ярко увидел картину всеобщего горя над собственной могилой, что ему и в самом деле стало грустно и торжественно. Да! Именно так и будет. Для его семьи это будет ударом. А еще там будет сын. Сын, который не сможет сдержать слез, который будет боготворить, уважать, восхищаться…

Люциус вздохнул, отгоняя видение. Он должен выйти, а там будь, что будет. Юноша оглядел широкий письменный стол. Справа от него лежал свежий номер «Пророка» с некрологом об Эдвине. Скупые фразы, дежурные соболезнования. Никто не плакал всерьез. Такова жизнь в этом кругу. Здесь нет места искренним эмоциям. На колдографиях, помещенных в разделе «Некрологи», волшебники были неподвижны. Дань смерти и вечности. Эдвин смотрелся непривычно. В застывшем взгляде был укор.

Люциус быстро перелистнул страницу, потом еще одну, пролистав задом наперед всю газету. Взгляд зацепился за фамилию Забини в разделе «Светской хроники».

«Они Фреда теперь будут каждый месяц женить?» — рассеянно подумал юноша, отодвигая прочь газету и вставая из-за стола.

Да так и замер на полпути. Фред уже был женат. Так? Они с Нарциссой, отцом, Присциллой, Марисой и парой сотен других гостей отпраздновали это светлое событие полгода тому назад. Номер свежий. Люциус отодвинул кресло и схватил со стола газету. На небольшом снимке Фрида Забини мило улыбалась молодому мужчине. Сердце больно стукнулось о ребра… Алан Форсби… Люциус впился взглядом в лицо ее жениха. Только сейчас среди не разобранной почты он заметил пригласительный конверт с двумя гербами. Один был незнакомым, а второй принадлежал семье Забини.

— Фред выглядит довольным, — негромко произносит Люциус, отчаянно желая провалиться на месте от приступа косноязычия, который постиг в ее присутствии.

— Да, — чуть нервно усмехается Фрида. — Они прекрасная пара.

— Ну а ты когда соберешься? — спрашивает он, неотрывно глядя на Нарциссу, которая в дальнем конце зала беседует с супругой Крэбба. Просто нет сил заставить голос звучать равнодушно и при этом смотреть на нее.

Рядом раздается смешок. Он все-таки заставляет себя обернуться.

— Тебе ли не знать, что это случится, когда решит отец, — ее голос чуть дрожит, но во взгляде вызов.

Этот взгляд заставляет нервно сглотнуть. Как давно он не смотрел в ее глаза.

— Пока ничего, — она легко пожимает плечами. — Но отец обещал, что это будет превосходный выбор.

— Нисколько в этом не сомневаюсь, — холодно произносит он, умом понимая, что она просто пытается его задеть, не нужно так реагировать, но все равно злится. — А как же Люпин? — в голосе звучит издевательское участие.

— Ты мог и не демонстрировать свою жестокость в очередной раз, — устало произносит она и уходит прочь.

А он просто стоит и смотрит ей вслед, понимая, что она в сотый раз права, а он — нет, но ничего не желает с этим делать. Ему больно и плохо, а значит, виноваты все вокруг. И Нарцисса, которая как раз идет в его сторону, и Мариса, которая весело болтает ногами, сидя на высоком стуле, и Фред, который с улыбкой говорит что-то этой самой Марисе, и жена Фреда, которую Люциус видит второй раз в жизни, и она… Как он ненавидит их всех в этот день — день венчания Фреда Забини.

Люциус скомкал газету с колдографией Алана Форсби и швырнул в огонь, а потом изо всех сил стукнул кулаком по спинке кресла. Добился только боли в ушибленной руке, а легче не стало. Эдвина нет. Теперь никто не волен решать за него. Пусть Малфои не разводятся, но можно было все изменить. Нарциссу отправить куда-то. В то же летнее имение. А Фриду… Да! Она не заслуживает роли любовницы. Но если нет другого выхода? Если судьба распорядилась именно так. Можно было бы что-то придумать, как-то разрешить эту ситуацию. Нарцисса бы поняла, а не поняла — это ее проблема. Но теперь появился этот чертов Алан Форсби. О Мерлин! Почему жизнь всегда опережает его на один шаг? Кажется, вот-вот, что-то близко, почти рядом… И в этот миг жизнь делает свой ход, а ему остается лишь сжимать кулаки в бессильной ярости. В тот день он еще не знал, что подобное стечение обстоятельств имеет смысл. Вся его жизнь уже просчитана наперед. Судьба еще не раз будет дразнить Люциуса, и всегда ему не будет хватать самой малости, чтобы воспользоваться шансом. В его случае эта малость носила имя Решимость. Люциус будет винить во всем Рок, Фатум, Судьбу, не зная еще, что и у них есть имя…

— Я разделяю твою скорбь, сынок…

Люциус резко обернулся. Темный Лорд, которого он всегда боялся до полусмерти, который внушал благоговение самому Эдвину, стоял сейчас посреди кабинета. Как он умудрился так бесшумно войти? Люциус сглотнул и неловко махнул рукой в сторону кресла, словно приглашая гостя присесть. Все мысли о том, что он — хозяин и волен распоряжаться здесь всем, мгновенно развеяло присутствие этого человека. Люциус — хозяин имения, а Лорд — хозяин мира. Разница была ощутимой.

— Не беспокойся, мой мальчик, — небрежно махнул рукой мужчина на жест Люциуса, — сегодня главное лицо — ты, поэтому не заботься о гостях. Они примут все. Они понимают, каково тебе.

Люциус нервно усмехнулся. Тонкие губы Лорда тоже тронула улыбка.

— Да! Ты прав. Им плевать на то, что чувствуешь ты или кто-либо еще. Это — толпа стервятников, которые только и ждут, когда оступится юный Малфой. Но ты ведь не позволишь им насладиться зрелищем твоего падения?! Пред тобой весь мир! Ты — хозяин своей жизни и жизней этих жалких людишек! Ты — представитель великого рода. Все в твоих руках.

Люциус, как завороженный, смотрел на мужчину напротив. Сколько раз он втайне мечтал услышать подобные слова, почувствовать собственное величие, власть. Этот человек говорил так, что ему невозможно было не поверить. Словно это — единственная истина. Вот только хватит ли сил у самого Люциуса соответствовать этой истине? Внезапно стало страшно оттого, что он может разочаровать, не оправдать веры в свою уникальность. Видимо, подобные мысли отразились на его лице, потому что Темный Лорд внезапно сделал шаг навстречу и протянул руку юноше.

— Не бойся, сынок. Я буду рядом. Я помогу тебе пройти этот путь.

Люциус почувствовал комок в горле от облегчения, что не придется все делать самому, что Лорд неожиданно оказался совсем не таким, каким виделся на расстоянии. Чудовище? Нет! Человек! С большой буквы. Он сумел разглядеть в юноше то, чего не видел все девятнадцать лет собственный отец. А Темный Лорд увидел в нем не тень личности, но Личность. Впрочем не только это заставило Люциуса шагнуть вперед и принять протянутую руку. «Сынок». Как отчаянно, с самого детства, мечтал он услышать это слово от Эдвина! Как ему это было нужно! И вот, наконец, услышал и безоговорочно шагнул навстречу отеческим объятиям.

Чувствуя на своих плечах уверенные руки, Люциус поверил в то, что все будет хорошо. Правильно, все так и выглядело. Откуда ему было знать, что ценой этих отеческих объятий станет жизнь? И не только самого Люциуса.

* * *

Джеймс Поттер нервно расправил галстук и запустил пальцы в волосы, еще больше испортив прическу. Он проделывал это уже не в первый раз за сегодняшнее утро. Еще никогда в жизни он так не волновался: ни в тот день, когда получил письмо о зачислении в Хогвартс, ни в день первого выхода на квиддичное поле… Даже в первое свидание он так не волновался. А сейчас горло сдавливал какой-то непонятный комок, руки тряслись, как у сумасшедшего, а в зеркало лучше было вообще не заглядывать, потому что оттуда на него взирал молодой мужчина с депрессивно-маниакальным взглядом. А ведь ничего страшного сегодня не происходит, в сущности. Просто наступает конец его сомнениям, метаниям и переживаниям. Сегодня — его свадьба. В это не верилось до конца. Это было так странно и необычно. Когда несколько месяцев назад он делал Лили предложение, то даже представить не мог, что она так легко согласится. Не потому, что он сомневался в ее чувствах, нет. Просто этот шаг казался таким взрослым, особенным и безвозвратным, что о нем было страшно думать. Но Лили ответила согласием, и все завертелось. Искры счастья в зеленых глазах, вспыхнувшие в момент, когда она сказала «да», сопровождали его все эти сумасшедшие месяцы. До этого он и не представлял, сколько хлопот может принести радостное событие. Выбрать место, где праздновать, определиться со списком гостей и подарков, выбрать наряд… Брр. Джеймс до сих пор с ужасом вспоминал бесконечные примерки и споры по поводу цвета рубашки и рисунка на галстуке. Малодушно надеялся, что к выбору платья невесты его не привлекут. Даже начал придумывать отговорки, но потом выяснилось, что ему вообще не положено видеть наряд невесты до свадьбы, и он вздохнул с облегчением.

Хвала Мерлину, что шафером стал именно Сириус. Тот взял на себя добрую половину всех хлопот и треволнений, а в последние несколько дней так вообще выступал в роли сказочной феи, которая в считанные секунды решала все возникающие проблемы. А это было очень нужным, потому что, чем ближе становился этот день, тем сильнее сердце Джеймса сжимала непонятная тоска. Он не мог объяснить ее причину, не мог дать ей названия. Сначала думал, что это из-за того, что Лили в последнее время все больше занята, и они реже стали видеться, но когда он обнимал ее, прижимал к себе, вдыхал запах ее волос, тоска не отступала. Словно… какое-то предчувствие. Объективной причины он назвать не мог. Просто сердце иногда начинало сжиматься, а в груди тоскливо ныло. И любимая девушка, с которой он отчаянно хотел связать жизнь, улыбалась в последнее время так, что ее улыбка казалась не ободрением, а укором. Укором… Странная ассоциация, но Джеймс ничего не мог с собой поделать. Вот и сейчас у него по необъяснимой причине было тоскливо на душе.

— Ты еще не готов?! — возмущенный оклик шафера заставил обреченно воздохнуть — сейчас получит. — Ты должен был спуститься пять минут назад!

— Я уже… почти.

— Что ты опять с головой сделал? — Сириус всплеснул руками и развернулся к выходу.

— Ты куда? — как-то отчаянно спросил жених.

— За парикмахером, — возвел глаза к потолку Сириус.

— Постой…

Друг в дверях обернулся, некоторое время ожидал продолжения, а потом опустил руку, которой сжимал дверную ручку.

— Что-то не так? — он приблизился к Джеймсу и заглянул в глаза.

— Да нет, — Джеймс попытался улыбнуться.

Собственные тревоги показались глупыми. Ведь причину он сформулировать не мог. Но Сириус Блэк не относился к числу людей, от которых легко было отвязаться.

— Нечего мне выкладывать, — Джеймс демонстративно отвернулся к зеркалу и вновь попытался справиться с галстуком.

Сириус бесцеремонно схватил его за плечо и развернул лицом к себе. Судя по взгляду, его терпение находилось где-то в районе критической отметки.

— У вас что-то с Лили стряслось?

— Нет! Нет… с ней все в порядке, — Джеймс снова стал теребить галстук.

— Дай сюда, — Сириус отбросил его руки и начал быстро перевязывать узел. — В чем тогда дело? Жениться передумал? — на этой фразе он сильно затянул узел, смерив друга шутливо-угрожающим взглядом.

— Да ну тебя… — Джеймс отпихнул друга в сторону и ослабил узел. — Я слишком долго этого ждал. Как я могу передумать? Просто… Не знаю. Страшновато как-то.

Признался и замер в ожидании смеха. Но Сириус не рассмеялся. Его взгляд был поразительно серьезен.

— Конечно, страшно, черт возьми. Ты же женишься не каждый день. Но ты только подумай… Она согласилась. Она будет только твоей, Джим!

Сириус толкнул друга кулаком в плечо и улыбнулся. Джеймс почувствовал, что против воли начинает улыбаться в ответ.

— Точно. Глупость все это. Пойдем, — он решительно направился к двери, но почувствовал, как Сириус схватил его за локоть.

— Ну уж нет! Хоть в день свадьбы ты будешь выглядеть по-человечески, а то Лили сбежит.

Сириус указал на растрепанную шевелюру жениха.

— Я за парикмахером. И заодно попрошу его наложить заклятие грозового разряда. Чуть дотронешься, так шибанет…

— Ага! И Лили тут же овдовеет.

— Вокруг много молодых и холостых. Мы найдем ей подходящую партию, — беззаботно утешил Сириус, но, перехватив взгляд друга, произнес: — Как славно, что ты без волшебной палочки, а то свадьба прошла бы без шафера. Ладно-ладно. Не будет разрядов, а то Лили еще чего доброго захочет тебя по волосам погладить…

Джеймс схватил со столика какую-то коробку и запустил ею в друга. Коробка стукнулась о захлопнувшуюся дверь. Джеймс усмехнулся. Сириус всегда умел поднять настроение. Юноша глубоко вздохнул. Он не позволит черной тоске пробраться в сердце. Только не сегодня. Сегодня у него особый день.

Через полчаса он стоял перед алтарем и нервно теребил рукав пиджака. Лили задерживалась, и это настораживало. В голову полезли дурацкие мысли: вдруг передумала? Но, вспомнив ее лучистую улыбку, он отогнал наваждение прочь. И правильно сделал, потому что люди зашевелились, музыка заиграла и на пороге зала появилась она: его маленькая фея, его мир и его жизнь. Лили счастливо улыбалась, кивая то одному, то другому гостю. В ее глазах блестели слезы. Джеймс сглотнул, увидев, что под венец ее ведет… Дамблдор. Так вот сюрприз, о котором она говорила! Нужно будет поблагодарить директора, потому что этот момент беспокоил Джеймса больше всего: кто поведет его невесту под венец? Отца Лили уже несколько лет не было в живых, а приглашать других родственников на подобную церемонию было бы неблагоразумным. Все они были магглами до мозга костей. Вон даже родная сестра отказалась прийти. А ведь, когда они только познакомились с ее родными, Петунья очень сердечно отнеслась к юноше, появившемуся на пороге дома семьи Эванс. До тех пор, пока не стало понятно, что приехал он к Лили и кто он на самом деле. Джеймс перехватил на себе взгляд матери Лили и улыбнулся. Миссис Эванс улыбнулась в ответ. Она наверняка чувствовала себя не в своей тарелке, но ничем этого не показывала. Сильная женщина. Лили была очень похожа на свою мать.

Джеймс вновь посмотрел на невесту, она чуть смущенно улыбнулась, когда Дамблдор вложил ее ладошку в руку жениха.

Слова клятвы эхом отзывались в голове, заставляя прочувствовать всю меру ответственности, которую Джеймс на себя возлагал. Ну и что! Он готов. Его взгляд скользнул по друзьям. Питер завязывал шнурок. Нашел время. Ремус внимательно слушал клятву, словно размышляя. Перехватив взгляд друга, он ободряюще кивнул и поднял большой палец. Джеймс с улыбкой набрал полную грудь воздуха, показывая, как он сосредоточен, и посмотрел на своего шафера. Тот старательно смотрел в пол, думая о чем-то. Почувствовав на себе взгляд, Сириус вскинул голову. Задумчивое выражение тут же слетело, и на губах заиграла улыбка. Он подмигнул. Джеймс подмигнул в ответ. Все-таки хорошо, что жребий пал на Сириуса. Из Питера шафер бы вообще не получился, а Рем в последнее время был какой-то подавленный. Хотя… Сириусу тоже не от чего было прыгать от счастья, но он вопреки здравому смыслу был весел… слишком весел. Джеймс часто ловил себя на мысли, что веселье друга чересчур демонстративно, но все попытки поговорить об этом Сириус решительно пресекал. Ничего на эту тему, кроме «я в полном порядке!», от него уже давно не слышали. Джеймс еще раз бросил взгляд на своего шафера. Снова улыбка.

За собственными мыслями жених слушал уже не так внимательно, чувствуя лишь легкий озноб — последствия нервного напряжения, поэтому, когда Лили сжала его руку, он понял, что уже должен говорить «да». Его голос прозвучал звонко и ясно, вызвав смех гостей. Оказывается, говорить было рано, а Лили просто хотела привлечь его внимание. Джеймс почувствовал, что краснеет, и виновато посмотрел на невесту. По искрам смеха в зеленых глазах он понял, что все в порядке, никто не сердится, и жизнь прекрасна. С этого места он вновь стал слушать внимательно. Когда все закончилось, и пожилой волшебник предложил Джеймсу поцеловать супругу, юноша понял: вот оно — счастье. «Супруга». Слово было новым, ярким и сладким на вкус. Каким-то постоянным и теплым. Как ее губы. Джеймс со счастливой улыбкой вдохнул запах цветов, исходящий от ее волос.

А потом начались бурные поздравления родственников и знакомых. В какой-то момент букеты цветов стали выпадать из рук Лили. Она пыталась их поймать, но разноцветные благоухающие бутоны сыпались под ноги молодоженов и гостей. Она беспомощно оглянулась на Джеймса. Тот бросился на помощь. Шум, гам, веселье.

— Нужно куда-то их складывать! — стараясь перекричать музыку и шумящих гостей, высказал здравую мысль Джеймс.

— Не дело молодых беспокоиться о пустяках в такой день. Где помощники? — миссис Эванс улыбнулась Джеймсу и обняла дочь.

— А где Сириус? — Лили завертела головой.

Сириус Блэк сидел в углу банкетного зала на краешке большого стола, предназначенного для подарков. Сказать, что он неуютно себя чувствовал, значит не сказать ничего. От улыбки начинало ломить скулы. Хотелось послать всех к чертям, но он не мог. Когда Джеймс сам не смог определиться с выбором шафера, Лунатик предложил тянуть жребий. В итоге почетная обязанность выпала на долю Сириуса. Безусловно, он был рад. За всей этой кутерьмой и суматохой он даже немного развеялся. Но подошел день свадьбы и, видя счастливых друзей, он изо всех сил старался проникнуться этим ощущением. Вот только сложно было оставаться спокойным, видя белоснежное платье невесты… Цветы, подарки…

На той свадьбе тоже было много цветов и подарков. Наверное… Сириус до сих пор помнил тот солнечный летний день. Погода словно насмехалась. Если до этого две недели лили дожди, то в тот день землю осветило яркое солнышко. Оно озаряло все. Казалось, даже самые потаенные уголки не могли укрыться от его лучей. И этот яркий свет так не вязался с хмурым настроением семнадцатилетнего юноши. Естественно, его семья была приглашена на такое знаменательное событие. Черт бы его побрал!

В то утро Сириус приехал в дом на улице Гриммо. Он не был здесь несколько месяцев. Сначала жил у Джеймса, а когда ему исполнилось семнадцать, и он вступил в наследование определенной части состояния, которого его так и не смогли лишить родственники, юноша снял себе квартиру в Лондоне. Хотя нет. Сначала была гостиница в Косом переулке, но однажды, решив, что нет ничего более постоянного, чем временное, он переехал в нормальную квартиру. Никто не знал его нового места жительства, кроме друзей и… Эмили Кристалл. Да. Они все еще были вместе. Странно? Наверное, закономерно. Ему было удобно с ней. Привычно. Не нужно ничего доказывать, не нужно делать красивые жесты и совершать сумасбродные поступки. Все это осталось в прошлом. А еще Эмми помогла залечить раны. Хотя… как выяснилось, не залечить — скрыть от окружающих. Она была веселой и легкой в общении. С ней не нужно было разговаривать — она сама говорила без умолку. Ее не нужно было слушать — все равно ничего полезного не узнаешь. В общем, Сириусу было с ней просто.

В тот день он не взял Эмми с собой, объяснив нежеланием напрягать ее собственной семьей. Возможно, она обиделась. Сириуса это не слишком беспокоило. Долго обижаться она не умела.

И вот он в доме родителей, в комнате, где провел шестнадцать лет своей жизни. Здесь все по-старому. Те же книги, то же покрывало на кровати, тот же вид из окна. Юноша прошелся по комнате, дотрагиваясь до привычных вещей. Остановился напротив книжного шкафа.

— Меня здесь однажды чем-нибудь убьет насмерть! — Нарцисса хмурит лобик и потирает ушибленную макушку.

Она пыталась снять книгу с полки, а он забыл предупредить о наборе по уходу за метлой, который лежал на шкафу. Дернув книгу, Нарцисса каким-то образом умудрилась сдвинуть его с места. Набор, не долго думая, свалился аккурат ей на макушку.

— Дай посмотрю! — Сириус пытается оказать первую помощь.

— Отстань! Не приеду больше к тебе в гости, — девушка сердито отталкивает его руку.

Сириус настойчиво повторяет попытку. Наконец, устав бороться, он бесцеремонно хватает ее за руки и оттаскивает от злополучного шкафа. Она цепляется за край ковра, и оба падают на его кровать. Она еще пытается его пнуть, но он дотягивается до нее и легонько целует в макушку. Она замирает.

— Прости, я забыл предупредить, — шепчет он.

— Все равно не приеду, — все еще сердито отвечает она, но в глазах уже притаилась улыбка.

Им по шестнадцать, и они еще не знают, что это один из последних дней, когда они могут дотронуться друг до друга, сказать то, что хочется, а не то, чего требуют окружающие. Нарцисса быстро перестает дуться. На него невозможно долго сердиться. Десять минут спустя они уже рассматривают книгу о квиддиче. Сириус не столько хотел ее показать (он знал, что она не разделяет этого его увлечения), сколько ему нравился сам процесс просмотра — он сидит на полу, опершись спиной о ее колени, ее легкие пальчики перебирают его волосы. От этого внутри что-то сладко сжимается.

Сириус провел рукой по книжной полке. А ведь это было всего год назад. Юноша вздохнул.

— Тебя еще долго ждать? — раздался из-за двери оклик матери.

Юноша даже не удосужился ответить. Он подошел к кровати и, стараясь ни о чем не думать, начал переодеваться в праздничную одежду. Какой черт его дернул приехать? Снова получил порцию нотаций из серии «плохой сын», насмотрелся на пример для подражания — ненаглядного братца, да еще и все в этой комнате напоминало о ее нечастых визитах. Со стороны странная эта была картина: посреди большой и явно нежилой комнаты стоял красивый семнадцатилетний юноша и с хмурой сосредоточенностью пытался завязать галстук. Руки дрожали, и узел никак не получался таким, каким должен быть. Через несколько часов она станет Малфой… Несколько часов. И… все.

Сириус подошел к полке и стал снимать книги, ничуть не заботясь о том, что многие из них падают на пол. Он знал, что искал. Эта вещь была одной из причин, по которой он собирался рано или поздно наведаться в родительский дом. Альбом с фотографиями. Их было около тысячи. И практически на всех одна и та же девушка. Светлые волосы, серые глаза, легкая улыбка. Вот она верхом на лошади, вот — с букетом полевых цветов, со смешным щенком, с коробкой печенья, с его новой метлой… Такая разная и такая… любимая.

— Ты очень ко времени решил заняться перестановкой, — в приоткрытую дверь просунулась голова братца. Видимо, его привлек грохот падающих книг.

Регулус был одет в парадную одежду и полностью готов к выезду. Увидев альбом в руках брата, он ехидно улыбнулся:

— Роняем слезы над безвозвратной утратой?

Зря он это сказал. Ох, зря! Регулус еле успел закрыть дверь, передернувшись от грохота вазы, разбившейся по ту сторону. А ведь летела точно в голову.

Сириус выхватил палочку и наложил на дверь запирающее заклятие.

Визгливый голос матери болью отозвался в барабанных перепонках. Сириус прижал ладони к ушам и, прислонившись спиной к двери, сполз на пол. Он сидел среди осколков старинной вазы и отчетливо понимал, что у него не хватит сил сейчас выйти отсюда, сесть в экипаж и прибыть на место проведения церемонии. Да и через час у него сил не хватит. И через два. Он не сможет на это смотреть, не сможет еще раз отдать ее.

На той свадьбе тоже было много цветов и подарков, наверное…

— Милый… — голос Эмми вывел из задумчивости, — у меня сережка расстегнулась.

Она выжидающе посмотрела на него. Сириус привстал со стола и послушно принялся застегивать сережку.

— Она все время расстегивается, — пожаловалась девушка.

— Ну и Мерлин с ней, — рассеянно проговорил он.

— А вдруг потеряется? — возмутилась она. — Ты же не хочешь, чтобы я потеряла твой подарок?

— Тогда просто сними их.

— Ага! И я останусь в колье, браслете и без сережек. Это пошло, ты не находишь?

Лично Сириус ничего пошлого не видел, но не затевать же из-за этого спор.

— Я подарю тебе новые, если потеряешь. Не волнуйся.

— Да я не к этому говорила, — притворно смутилась Эмили, и стало ясно, что говорила как раз к этому. Перестраховалась и на случай потери, и на случай возмущения своей рассеянностью.

Она быстро поцеловала его в губы и, бросившись на зов кого-то из подруг, чуть не сбила с ног приближавшегося к ним Рема. Люпин улыбнулся на ее извинение, всем видом показывая, что ничего страшного не произошло, но стоило ей отвернуться, чуть покачал головой.

— Можешь ничего не говорить. Все сам знаю, — верно истолковал его жест Сириус.

— Тогда какого черта?.. — отправил в никуда вопрос Рем.

Сириус судорожно дернул плечом, и разговор на эту тему закончился. Теперь они сидели на столе для подарков уже вдвоем. В одинаково унылых позах и с одинаковыми неестественными улыбками на лицах. Нужно же соответствовать ситуации.

— Когда эта вереница закончится? А то я еще ребят даже не поздравил, — негромко проговорил Сириус, кивая в сторону неиссякаемого потока гостей, поздравляющих молодоженов.

— Я тоже не успел. Не расстраивайся, — откликнулся Ремус.

— Лили сегодня просто красавица, — с улыбкой проговорил Сириус. — Джим знал, куда смотрел. Кстати, платье ей очень идет.

— Старался, — скромно откликнулся Рем. — Я теперь в этом спец.

Дело в том, что когда Лили собралась выбирать платье, выяснилось, что некому ей в этом помогать. Близких подруг у нее не было. В школе она так и не сблизилась с кем-то из девчонок, а несколько последних лет ее компанией и вовсе были друзья Джеймса. Мама не слишком разбиралась в волшебной моде. Лили пыталась ее привлечь, но, после первых же споров по поводу фасона, поняла, что ничего из этого не выйдет. Сестра ненавидела все, что было связано с миром волшебников… Оставалось обратиться к друзьям жениха. Ее мысли сразу остановились на Сириусе, но выяснилось, что он будет шафером и не может видеть наряд невесты до церемонии. К Питеру Лили обращаться и не подумала. Оставался Рем. Сколько часов они провели, просматривая бесконечные каталоги и посещая примерки… Везде удивлялись, что компанию невесте составляет молодой человек. Сначала его пытались выгонять, утверждая, что жениху не положено присутствовать на подобных мероприятиях. После объяснения, что он не жених, смотрели и вовсе странно. На брата не похож… Но им было плевать. Тем более, результат того стоил. Друзья поражались терпеливости Рема. Сколько нужно было сил, чтобы не послать все к чертям, но Люпин взялся за это с энтузиазмом. Видимо, тоже пытаясь от чего-то отвлечься.

Эмили помахала Сириусу из толпы гостей. Он улыбнулся и помахал в ответ.

— Ты один… — негромко проговорил он, глядя на нарядных гостей.

— Один, — подтвердил Люпин очевидный факт.

— А Фрида? — Сириус покосился на друга.

Вообще-то, это был очень бестактный вопрос с его стороны, но он мог позволить себе подобное.

— У нее помолвка через две недели.

Сириус, который как раз попытался упереться ногой в ножку прикрученной к полу скамьи, промахнулся и чуть не слетел со стола. Он резко выпрямился и уставился на Рема. Задавая вопрос, Сириус хотел уточнить, все ли в порядке — их давно не видели вместе. Вот и уточнил. Черт!

— Я… не знал… Извини…

Рем дернул плечом.

— Зато я знал. Все в порядке.

— В самом прямом, — Ремус спрыгнул со стола и потянулся, потом взглянул на друга. — Да не смотри ты на меня так! Это все с самого начала было понарошку.

Сириус приподнял бровь. Судя по тому взгляду, каким он смотрел на Люпина, он был близок к тому, чтобы вызвать для друга бригаду из клиники Святого Мунго.

— Что ты несешь? Какое «понарошку»?

— О Мерлин! Что же ты такой приставучий, а? Мы все решили с самого начала и встречались… — он запнулся, подбирая нужное слово, — временно, не по-настоящему.

— То есть, ты знал, что потом она выйдет замуж? За другого? — оторопело спросил Сириус.

Рем просто кивнул.

— Зачем? — в негромком вопросе прозвучало отчаяние.

— А зачем ты делал почти тоже самое? — резко спросил Ремус Люпин.

Сириус уставился в пол. Рем прав, он не может осуждать или советовать. Просто… Лунатик казался всегда таким… благоразумным, что ли. Сложно было представить его способным на подобную авантюру. Сириусу не приходило в голову, что иногда подобные вещи делают не по глупости, а пытаясь спастись от одиночества. Но стоило ли это того? Стоил ли убитый вид друга нескольких месяцев иллюзорного счастья? На этот вопрос никто не сможет дать ответ.

— Да я понимаю… Просто… Я с самого начала все знал, все понимал. Она — единственная, кто ни разу не задавал вопросов по поводу моего отсутствия раз в месяц. Она, наверное, догадывалась, но ее это не пугало. Черт! Все могло бы быть по-другому. Вот только… Но я же сам на это пошел. Я знал. Она из древнего и богатого рода. А я? Так…

Сириус сжал плечо друга. Он не знал, что сказать. Ему их отношения казались странными с самого начала. Ведь Фрида не могла забыть Люциуса. В этом Сириус был уверен. Она не могла скрыть чувств, как ни старалась. То, как она сжимала руку Рема, если Малфой оказывался поблизости, ее чрезмерное веселье в такие моменты. То, какие взгляды она бросала на слизеринца, когда думала, что никто этого не видит… Возможно, другие не замечали, но Сириус сам был в подобной ситуации, поэтому ему были очевидны все ее уловки и отчаянные попытки скрыть свои чувства. Сколько раз он сам ни с того ни с сего начинал «радоваться жизни», стоило завидеть Нарциссу? Он сделал выбор и шел до конца. Порой хотелось выть, понимая, что день за днем дает ей повод себя возненавидеть, но здравый смысл подсказывал, что так и должно быть. Как Сириус ненавидел свой здравый смысл!

Фрида тонула в том же омуте. Но, если Сириус был с Эмили по причине удобства и безразличия ко всему, то Фрида искренне симпатизировала Рему. Такие вещи заметны. Она беспрестанно одаривала его вниманием и заботой. Словно благодарила за что-то. Теперь понятно за что.

— Ну? Куда вы пропали? — Джеймс Поттер со счастливой улыбкой приближался к друзьям.

Те, как по команде, нацепили радостные улыбки.

— Да мы, собственно говоря, скромно ждем, когда до нас дойдет очередь, а то к вам не пробиться, — Сириус спрыгнул со стола и шагнул к другу. Крепко пожал ему руку и хлопнул по плечу. — Ну, как ощущения?

Джеймс неопределенно передернул плечами и улыбнулся.

— Да подожди ты, он еще не понял, — Рем втиснулся между Сириусом и Джеймсом и крепко сжал плечо жениха.

Джеймс помахал перед носом друзей левой рукой, демонстрируя сверкающее кольцо.

— Ну-у-у… Он теперь с нами и здороваться не будет, — протянул Сириус, отступая на шаг.

— Я же-нил-ся, — по слогам произнес Джеймс, обнимая друзей за плечи и притягивая к себе, — представляете?

— Да ты что? Не может быть! — удивился Сириус. — А мы-то думаем, почему носились, как угорелые, пару последних месяцев.

— Точно! — подхватил Ремус. — А, оказывается, у всего этого был смысл.

— Да ну вас, — дружелюбно протянул Джеймс. — Сегодня вы меня не достанете.

— Да мы завидуем, — успокоил Сириус друга, — вот и выпендриваемся. Лили-то одна такая.

— Точно! — Джеймс счастливо выдохнул. — А где Питер?

Сириус пожал плечами и, привстав на цыпочки, стал оглядывать зал поверх голов друзей.

— Он себя неважно чувствовал. Сказал, что отлучится… — откликнулся Рем.

— Жалко, — Джеймс оглядел друзей. — Спасибо вам. Не знаю, что бы я без вас делал?

— До сих пор бы издали вздыхал об одной рыжей девчонке, — съехидничал Сириус.

Рем промолчал.

— Да ну тебя, — отмахнулся Джеймс. — Я же серьезно.

— Знаю. Просто… на то мы и есть, чтобы всегда быть рядом и помогать в трудную минуту.

— И не только в трудную, — откликнулся Рем.

Трое молодых людей стояли, обнявшись, в углу банкетного зала. Дружба — одна из самых неразрешимых загадок на свете. Подстать любви. Возникает из ниоткуда и остается навсегда. Порой сам не можешь ответить на вопрос, почему именно этому человеку ты можешь доверить самое дорогое. Что в нем есть такое, чего нет в других? Дружба так же необъяснима, как и любовь. Ведь, если можешь объяснить хоть одно из этих понятий, значит, оно ненастоящее.

А эти недавние мальчишки просто верили друг другу, еще не зная, что одного из них скоро не будет в живых, а двое других потеряют эту веру. Окажется, что она была общей на всех. Никак не делилась, никак не разрывалась. И исчезнет сразу у всех. Но пока они этого не знали, и в этом было счастье.

— Все, ну вас. Дайте невесту поцеловать, — Сириус вырвался из дружеских объятий и двинулся к центру зала.

— Эй! Теперь только с моего разрешения! — возмутился новоиспеченный супруг.

Сириус в ответ только рукой махнул.

— Ты видел! — Джеймс посмотрел на Рема. — Он еще и отмахивается!

— Это он разрешения попросил, — усмехнулся Люпин. — Я, кстати, тоже до невесты никак не доберусь.

Лили стояла в окружении многочисленных гостей, слушая поздравления и комплименты, и про себя не уставала благодарить Рема за помощь. Она была счастлива. Да! Счастлива! Она сделала выбор в день, когда Джеймс подарил ей кольцо. После этого сразу стало спокойно и тепло. Она права. Все просто замечательно. Она нашла свое место в жизни. Это так… необычно. Вот сегодня они поедут в новый дом в Годриковой Лощине. Они с Джеймсом вместе выбрали его. Было так здорово выбирать мебель, какие-то безделушки, привносить уют в семейное гнездышко. Она была счастлива. Настроение немного омрачало то, что Петунья с мужем так и не пришли, но этого следовало ожидать. В остальном же все было просто прекрасно. Джеймс. Милый, нежный, заботливый. Он так забавно нервничал. Лили почувствовала волну нежности к своему супругу. Супруг. Так странно…

— Дайте же мне наконец невесту поцеловать! — знакомый голос прозвучал у самого уха.

— Уже жену! — повернулась она к Сириусу, демонстрируя кольцо.

— Да ты что? — притворно удивился он. — Ну-ка, ну-ка…

Взял ее за руку и поднес к глазам, поворачивая и так, и эдак, чтобы блики света играли на обручальном кольце.

— Слушай, правда. А я и не заметил.

— Все потому, что вы с Джеймсом перемигивались всю церемонию, — приподняв бровь, произнесла она.

— Наблюдательная какая, — Сириус легонько коснулся губами теплой руки. — Тебе, вообще-то, слезы счастья должны были все застилать.

Он отпустил ее руку.

— Они и застилали, — негромко произнесла Лили. — Просто сложно было пропустить момент, когда Джеймс, отвлекаемый тобой, ляпнул «да» на словах «они не ведают, что ждет их дальше, но готовы встретить новый день рука об руку…».

— А что тебе не понравилось? Это говорит о том, что Джим все продумал.

— Сириус, на церемониях говорят только тогда, когда необходимо подтвердить согласие.

— Да ну… Это скучно, — вынес вердикт юноша.

Лили не сдержала улыбку. Порой казалось, что он никогда не повзрослеет, а порой… что повзрослел слишком рано. Он осторожно взял ее за плечи.

— Поздравляю. Вы заслуживаете счастья, — серьезно проговорил он.

— Счастья заслуживают все, — тут же откликнулась Лили.

— Но не у всех хватает мозгов его оценить. Вы смогли.

Он легонько поцеловал ее в щеку.

— Спасибо тебе за все, — прошептала Лили.

Он сделал шаг назад и подмигнул.

Лили почувствовала, что слезы снова наворачиваются на глаза. Слезы счастья и светлой грусти. За плечом Сириуса мелькнул Рем. Еще один, достойный счастья. Почему судьба так несправедлива? Почему ей и Джеймсу она дала все, а друзьям принесла столько страданий? В тот день она еще не знала, что ее счастье будет ярким и ослепляющим, словно вспышка. И таким же коротким. И не потому, что они не смогут его оценить или удержать. Их самих просто не станет.

* * *

Нарцисса Малфой сидела в огромном кожаном в кресле в библиотеке поместья Малфоев. Она беспрестанно хмурилась и то и дело вздрагивала от звуков за окном. В саду что-то ремонтировали и перестраивали. Вообще, после смерти Эдвина здесь все стало неуловимо меняться. Причем инициатором изменений был не законный наследник, а некий господин, которого все называли не иначе как Темный Лорд, причем исключительно шепотом. Нарцисса не могла понять подобной таинственности и детских забав. Ей было не до этого. Она… носила под сердцем ребенка. Это было… странным, неожиданным и… Она могла подбирать эпитеты до бесконечности. Ребенок Люциуса. Это было странным вдвойне. Они были совершенно чужими людьми, порой встречаясь только на званых обедах или торжествах. Он часто пропадал вне дома. К тому же теперь появился Темный Лорд. Нарцисса вначале подумала, что Люциус иронизирует, с детским благоговением отзываясь о нем. Оказалось, нет. Он действительно был слепо предан этому неприятному человеку. Почему неприятному? Нарцисса не могла объяснить толком. Просто… чувствовала. С ней такое случалось. Какие-то предчувствия, которые не имеют под собой никакой основы, но от них никуда не денешься. Особенно сейчас. Она убеждала себя в том, что мнительность свойственна всем женщинам в ее положении. Но это не помогало. Почему? Да потому, что в ее жизни все перевернулось с ног на голову. Она приобрела знатное имя, красавца мужа, положение в обществе. Поистине, проще было перечислить то, что она потеряла. Этот перечень был гораздо короче. Она старалась себя в этом убедить. Очень старалась. Даже по совету Марисы, которая вычитала это в маггловской книжке по психологии, составила список всех плюсов и минусов ее положения. Плюсов получилось гораздо больше. В количественном выражении. Но как можно сопоставить сотни дорогих костюмов с прогулкой по пляжу? Когда можно надевать, что хочешь, вести себя, как заблагорассудится. Когда никто не оценивает твои действия по меркам протокола.

Или как можно сравнить богатого, но равнодушного мужа с ним?!

Но об этом лучше не думать вообще. Потому что от подобных мыслей не хочется жить. Этот один минус перевешивал все вместе взятые плюсы. Нарцисса считала, что время все излечит, поможет забыть синеглазую мечту. Но время, видимо, издевалось. Время отшлифовало и отполировало его образ в сердце до такой степени, что из памяти стерлись все детские обиды, все, что не хотелось помнить. Остался лишь его образ, его запах, его руки, его губы. Время издевалось… На прошлой неделе в Косом переулке она увидела его. Сердце рванулось, подскочило и заколотилось в ушах. Только через пару секунд она поняла, что это совсем другой мужчина. Просто тот же цвет волос и такой же рост. Но это все было через пару секунд, которые показались целой жизнью. Пара секунд, в течение которых хотелось все бросить и окликнуть, наплевав на молчаливого мужчину, маячившего за левым плечом. Еще один «плюс» жизни миссис Малфой. С тех пор как выяснилось, что она ждет ребенка, ее повсюду сопровождал этот человек. Нарцисса пыталась сказать Люциусу, что подобный спутник сам негативно влияет на ее состояние. Была у него привычка внезапно оттирать ее в сторону от людей или возникать из ниоткуда, когда она просто гуляла в одиночестве. Она боялась этого Смита. Но Люциус объяснил, что это лучший телохранитель, которого можно было найти. На вопрос, зачем, она не получила ответа. Напрашивался вывод, что Люциус слишком заботится о будущем ребенке. Вот это-то и настораживало.

В нем не было любви, в нем не было трогательной заботы. Она это чувствовала. Тем непонятнее выглядело его беспокойство о ее нынешнем состоянии. Это можно было бы списать на отцовские чувства. Вот только… Нарцисса не могла отделаться от ощущения, что Люциусу плевать на самого ребенка. Он говорил о нем, как о… вещи? Сложно описать. Он отзывался о будущем сыне, как об очень ценном предмете. Вот и она туда же! Почему сыне? С чего он взял? Она на пятом месяце беременности, но почему Люциус говорит о сыне? Ведь никто не может этого знать? Даже волшебник не в силах предсказать волю природы. Если только не вмешаться в нее. Женщина поежилась. Вот это-то и беспокоило. Здесь все было странным от начала до конца. Начиная с внезапной страсти супруга, когда он, вернувшись с очередного собрания, вдруг наведался в ее спальню. Само по себе это было не то чтобы неожиданным событием… Иногда он про нее вспоминал. Чаще после какого-либо вечера, где большая часть мужчин, как правило, с восхищением отзывались о красоте и манерах миссис Малфой. Сложно сказать, что испытывал он в такие моменты. Скорее это было удовлетворение мужского самолюбия. Он — единственный обладатель женщины, которой восхищаются. Но в ту ночь все было по-другому. Какой-то странный блеск в его глазах, скованность движений. Словно он… волновался. Это было слишком необычно. На свой счет его волнение Нарцисса не принимала. Значит дело в том, что он что-то задумал?

Через некоторое время после той памятной ночи она поняла, что беременна. Что она испытала в тот момент? Сложно описать. Потрясение, недоверие, сожаление и…радость. Да, несмотря на то, что его отцом стал нелюбимый человек, она была рада. Той светлой радостью женщины, которая почувствовала себя избранной. Она даст жизнь другому человеку. Подарит ему всю любовь, которой наполнено ее сердце. Сделает его счастливым… Спорный вопрос. Но в тот момент она об этом не думала. А потом появился Люциус, вернувшийся из очередной поездки. Нарцисса, нервничая непонятно отчего, сообщила ему о своем положении. Почему она нервничала? Просто где-то в глубине души был страх: вдруг он не захочет этого ребенка, вдруг он попытается заставить ее избавиться…

Нарцисса готовилась к этому разговору насколько часов. Продумывала все до мелочей: что скажет, как посмотрит, где встанет. Даже наряд выбирала с особой тщательностью. В подобном деле важна каждая деталь. К обеду спустилась совсем новая Нарцисса. Строгий наряд подчеркивал решимость ее взгляда. Люциус сразу подобрался, как зверь перед прыжком. Была и такая особенность в их семейной жизни.

— Ты в порядке, милая? — с улыбкой спросил он.

— Да, в полном, — Нарцисса тоже улыбнулась. — Хочу сообщить тебе важную новость.

Снова улыбка, но на этот раз в ней уверенность и спокойствие.

— У нас будет ребенок.

Замерла выжидательно. В ее позе все выражало решимость и непонятный протест: и поворот головы, и прямой взгляд, даже легкая улыбка. Сейчас пытаться ее переубедить в чем-либо мог только самоубийца. Люциус оценил спектакль. Она редко позволяла себе подобное. Обычно просто пожимала плечами и соглашалась с его решением. Ей просто было все равно. А этот ребенок важен. Очень важен. Люциус улыбнулся — все шло по плану.

— Я знаю, милая.

— Знаешь? — во взгляде появилось удивление.

— Да! Ты стала еще красивее и нежнее. Сразу видно предстоящее материнство, — с улыбкой отшутился он.

Нарцисса находилась в замешательстве. Почему он не удивился? Радости она и не ожидала, наоборот, предполагала, что он может отнестись отрицательно к этой новости. Но он должен был удивиться.

Мужчина пересек комнату и осторожно притянул Нарциссу к себе, проведя ладонью по волосам.

— Мы назовем его Драко.

— С чего ты взял, что родится мальчик? — она почувствовала, что сердце сжимает непонятный страх.

Так не должно было быть.

— Конечно, мальчик. Наследник. Какой прок от девчонок? Они всегда идут на поводу у эмоций. Не так ли, милая?

Так тщательно подготовленная линия поведения рассыпалась в пыль. Нарцисса вырвалась из рук мужа и опрометью бросилась из обеденного зала.

С тех пор прошло больше трех месяцев, но страх не отступал. Наоборот, он становился все осязаемее. Она пыталась убедить себя, что это плод ее фантазии. Но память упорно подсовывала странное поведение Люциуса в момент близости с ней. Теперь уже вспоминался его шепот. Нарцисса потерла виски: окутанные дымкой звуки скользнули по краю сознания и исчезли. Слишком быстро, чтобы сложить их в слова. Впрочем, как и всегда, когда она пыталась думать об этом. А еще не давала покоя его осведомленность и уверенность в том, что она носит под сердцем мальчика. Драко… Мерлин, какое нелепое имя.

Нарцисса поднялась с кресла и прошлась по библиотеке. Посмотрела в большое окно. Хмурое весеннее утро отнюдь не улучшило ее настроения. Было тоскливо. Хорошо хоть Мариса должна приехать. Она решила провести уикенд с матерью и заодно обещала наведаться в дом брата. Ненадолго, но Нарцисса очень ждала ее визита. Потому что страшно было находиться в этом доме совсем одной. Не с кем поделиться переживаниями, не с кем даже посоветоваться. Она рассказала Марисе в письме о том, что ее беспокоило. Ожидала насмешек, но получила серьезный ответ с обещанием приехать.

Нарцисса сняла с полки книгу по лекарственным травам, полистала. Вздохнула и поставила ее обратно.

Дверь распахнулась, и на пороге возникла Мариса, разрумянившаяся от прохладной погоды, пахнущая дождем и ветром.

— Привет, — она шагнула к Нарциссе, раскрывая объятия.

— Здравствуй, — Нарцисса легонько поцеловала прохладную щеку. — Ты надолго?

В голосе прозвучало столько надежды, что Мариса почувствовала себя виноватой.

— Нет, прости. Я на несколько минут. Просто, если Люциус узнает, что я приезжала…

— А что в этом такого? — не поняла Нарцисса.

Да, брат и сестра не жаловали друг друга. Но, по сути, Мариса тоже являлась законной наследницей этого имения и имела полное право здесь находиться. Другое дело, что этой своей привилегией девушка предпочитала не пользоваться.

— Я немного незаконно уехала из Хогвартса.

— Ну, понимаешь… Я не еду домой. Я подделала вызов Присциллы. Ни она, ни Люциус не знают, что я не в школе.

— Но… куда ты собралась?

— Меня пригласил Патрик… к себе в гости. Мы проведем этот уикенд с ним в его доме во Франции.

— Пятнадцать, — невозмутимо закончила девушка. — Знаю. Но я же не говорю, что между нами что-то будет.

— Мерлин! Конечно, будет. Вы будете вдвоем и… Если он попытается воспользоваться ситуацией, — Нарцисса и сама чувствовала, что ведет себя как зануда. Но слишком дорога ей была эта девчушка. Ее хотелось уберечь. К тому же забота о Марисе отвлекала от собственных мыслей.

— Нарцисса, сколько раз ты оказывалась наедине с Сириусом?

Нарцисса почувствовала, что дыхание перехватило, а щеки порозовели. Она так и не научилась оставаться равнодушной при звуках его имени. Потому что никто о нем не вспоминал, кроме нее самой.

— Нет, — автоматически отозвалась Нарцисса.

— И Патрик не воспользуется. Если любит. А если не любит… Что ж. Хоть узнаю.

Нарцисса опустила голову, рассматривая ковер у ног. Слова Марисы причинили боль. Боль, о которой она старалась забыть.

— Прости, — спохватилась девушка. — Я не хотела. Я…

Нарцисса подняла голову.

— Ну что мне сделать, чтобы ты не обижалась? — шепотом проговорила Мариса.

— Я не обижаюсь, — через силу улыбнулась Нарцисса и тут же сменила тему: — Если ты прячешься, то зачем приехала сюда? Никакой логики.

— Люциус бывает тут раз в сто лет, так что будем надеяться, что он меня не застанет. Да и вообще, что он может мне сделать? Отправить после Хогвартса в какой-нибудь закрытый колледж? Или выдать замуж насильно? Вот уж чего не выйдет. Он мне не отец! А Эдвин не успел оставить на этот счет никаких распоряжений.

— Мариса, если Люциус захочет…

— Нет! У тебя не было выбора. Ты не хотела наносить удар по своей семье. А у меня нет нормальной семьи! Присцилла примет любое мое решение. Ей все равно. А Люциус? Плевать, что он подумает. Для меня важно твое мнение. Но ты же не будешь мне мешать? Так ведь?

В серых малфоевских глазах полыхнула надежда.

— Не буду, — с усилием улыбнулась Нарцисса.

— Я выйду замуж за Патрика Делоре.

Нарцисса ничего не ответила. Этот уикенд расставит все на свои места. Пусть девочка сама решит, а она поможет в любом случае.

— Так ты не ответила на вопрос, зачем приехала?

Веселость тут же слетела с лица Марисы, как по мановению волшебной палочки. Взгляд скользнул по округлившемуся животу Нарциссы. Затем Мариса повела себя и вовсе странно. Круто развернулась и направилась к окну. Раздвинула тяжелые портьеры и стала что-то рассматривать в утреннем тумане.

Нарцисса почувствовала, что сердце стало биться быстрее. Не то чтобы они придерживались этикета в общении друг с другом. Но вот так явно игнорировать вопрос…

— Мариса! — резко окликнула она.

Девушка вздрогнула и обернулась.

Мариса нервно подергала себя за рукав, поправила на пальце фамильный перстень, посмотрела на часы, затем в окно.

— Мариса! — прошипела Нарцисса.

— Понимаешь, мне покоя не давали твои слова. Я покопалась на этот счет в книгах. И кое-что нашлось. Помнишь, я ездила домой несколько недель назад? Так вот. Я нашла книгу. Я знаю, что не должна ее тебе давать. Это неправильно, но ты должна знать.

— Знать что? — негромко проговорила Нарцисса.

— Ребенок… Твой ребенок. Он… Но это можно изменить. Ты только сразу не волнуйся, ладно?

— Мариса! Говори толком!

— Да! Так вот. Судя по тому, что ты рассказала, этот самый Темный Лорд решил… Люциус… В общем, там сказано, что так создают оружие.

— Какое оружие? — Нарцисса постаралась, чтобы голос прозвучал спокойно. Рано паниковать. Мариса мямлит что-то малопонятное. Нужно сначала разобраться.

— Ну… Там так написано. Но это все ерунда, Нарцисса. Я вот книгу привезла, — невпопад закончила Мариса и, путаясь в складках мантии, вытащила потертую книгу. — Здесь должен быть ее экземпляр, но Люциус убрал от тебя, наверное. Я не должна была. Просто…

Нарцисса взяла протянутую книгу. Примерно в середине лежала ярко-розовая закладка. Ярко-розовый указатель на страшное пророчество. Она прижала ладонь к животу. Ребенок. Ее малыш… оружие? Этого просто не могло быть. Но ведь она чувствовала.

Книга оказалась тяжелой. Слишком тяжелой. Или это просто ослабевшие пальцы с трудом могли ее удержать? Нарцисса положила ее на письменный стол. Наступила гробовая тишина. Обе девушки молча смотрели на черную обложку. Она казалась зловещей и таинственной.

— Может, все-таки не стоило ее тебе отдавать? — нарушила молчание Мариса.

— Стоило. Я должна знать, — Нарцисса и сама удивилась спокойствию, прозвучавшему в голосе. — Я должна знать, что они собираются сделать с моим ребенком. И я хочу этому помешать.

Мариса с жалостью посмотрела на подругу. Сил сказать, что они уже все сделали, не хватило.

— Тебе пора, — улыбнулась Нарцисса. — Еще не хватало, чтобы тебя здесь увидели.

Мариса неуверенно кивнула и приблизилась, чтобы обнять подругу.

— Ты в порядке? — тихонько проговорила она.

В ответ Нарцисса лишь улыбнулась и, протянув руку к девушке, заправила той за ухо темные прядки волос. Хорошо, что есть человек, который понимает, который заботится.

— Да. Давай, беги.

Мариса звонко чмокнула ее в щеку, а потом осторожно провела рукой по животику.

— Пока, племяш. Веди себя хорошо, — подняла взгляд на Нарциссу. — Не верь тому, что здесь написано. Да, ребенок обретет силу. Но это же не значит, что он будет использовать ее во зло. Ведь все в твоих руках. Ты сможешь изменить его. Сделать не таким, каким хотят они. Правда ведь?

Последняя фраза прозвучала очень жалобно. Да, Мариса старалась говорить убедительно, но ей было всего пятнадцать, и она очень боялась за подругу и еще не родившегося ребенка.

— Конечно, я смогу. Мы вместе сможем, — улыбнулась Нарцисса. — Уходи.

Мариса еще раз ее поцеловала и быстрым шагом направилась к двери. На пороге оглянулась и ободряюще улыбнулась. Во всяком случае, очень старалась, чтобы улыбка выглядела ободряющей, а она получилась жалкой и грустной.

— Беги, — поторопила Нарцисса. — И не забудь эльфам сказать, что они тебя не видели.

Мариса помахала рукой и умчалась. Наверняка опять забудет, и Люциус потом будет поминать ее почем зря пару недель. Надо же! Так нарушать этикет: врываться без приглашения, без предупреждения, да еще ни разу за все визиты не засвидетельствовать почтение главе семьи, а появляться исключительно в его отсутствие. Но в этом была вся Мариса. Чем старше она становилась, тем более вопиющими, по мнению брата, оказывались ее выходки. А ведь в них течет одна кровь. Но более непохожих людей сложно было отыскать.

Нарцисса вздохнула и перевела взгляд на книгу. Она, как могла, оттягивала этот момент. Но не может же она вечно смотреть на закрывшуюся дверь библиотеки.

Книга в черном кожаном переплете. Мягкая и… страшная. Нарцисса почувствовала, как липкие щупальца первобытного ужаса сжимают сердце. А ведь она еще не прочла ни строчки. Почему она не подумала раньше наведаться к родителям. Этот экземпляр был у них в имении. Она помнила эту книгу с детства. Правда, отец никогда не разрешал ее читать. Все бы ничего, но он взял с дочерей слово. Нарушить его Нарцисса не могла. И вот теперь книга у нее.

Нужно сесть, успокоиться. Она почувствовала, что ребенок забеспокоился. Ее ребенок. Оружие? Неужели из-за книги? Или он просто почувствовал ее страх? Он с ней. Он впитывает ее мысли и переживания. Мариса права. Она сможет.

Тонкие пальчики выглядели белыми на фоне черной обложки, когда она потянулась открыть книгу. Она не будет читать все. Ее интересует место, отмеченное ярко-розовой закладкой.

Чем дальше она читала, тем глубже становилась морщинка на высоком лбу, тем судорожнее побелевшие пальцы сжимали край стола.

Когда Люциус вошел в библиотеку в середине дня, то застал свою жену в необычном для нее состоянии. Странную бледность еще можно было списать на беременность, но на беременность не спишешь покрасневшие от слез глаза и затравленный взгляд. Когда он видел ее такой в последний раз? Это было в тот день, когда они избили Блэка в школе. Тогда уже появлялась эта тоска во взгляде, словно отобрали что-то дорогое, обманули, предали, загнали в угол.

— Милая, ты в порядке?

Она вздрогнула от его слов и вздернула подбородок. Глаза опасно блеснули.

— Как ты мог? — ее голос был еле слышен, но от этого шепота по спине побежали мурашки.

Люциус напрягся.

Нарцисса встала из-за стола. Беременная женщина должна выглядеть трогательной и беззащитной. Лично Люциус бы поспорил с этим утверждением. Фурия, способная на все, чтобы сохранить дитя. Беременность сделала ее опасной. Очень опасной. Она не стала отвечать на его вопрос. Она молча хлопнула книгой о крышку стола.

— Мариса, — негромко проговорил он. — Вот стерва.

— Не смей так о ней говорить!

— Я знаю, что это она. Мне сообщили, что она была здесь. К тому же, откуда еще ты могла получить книгу?

— От тебя, например. Я жду объяснений!

— Объяснений? — Люциус попытался саркастически рассмеяться. Под этим взглядом получилось не очень хорошо. — Каких объяснений ты хочешь?

— Я? Сделал? Милая, ты бредишь. Для начала этот ребенок не только твой. И с ним все в порядке. Поверь.

— Я читала эту чертову книгу! — в голосе прорвались истерические нотки.

— И напрасно! — резко откликнулся Люциус. — Истериками ты ничего не исправишь. К тому же, я не могу позволить тебе рисковать ребенком. Он слишком важен! Так что тебе придется успокоиться по-хорошему. Иначе…

Она не стала ждать, что последует за этим жестким «иначе». Метнулась к нему разъяренной фурией и влепила звонкую пощечину. Люциус от неожиданности дернулся. Надо же. Умудрился уступить в реакции беременной женщине. Но тут же исправился. Перехватил тонкие запястья и с силой сжал.

— Успокойся! — с нажимом произнес он. — Я не могу рисковать ребенком.

— Прекрати! — по щекам потекли слезы ярости. — Не смей говорить о нем, как о вещи! Он — человек. Не смей делать из него… неодушевленный предмет.

Он чуть встряхнул ее, стараясь сделать это ощутимо, но не нанести вред.

— Хватит истерик. С ребенком все в порядке!

— Зачем? Как? Как ты мог? Это же твой сын, Люциус! Твоя частичка! Как?

Ее тело сотрясалось от рыданий. Люциус понятия не имел, что делать. Еще не хватало, чтобы ей стало плохо и что-то случилось с ребенком. Нужно упокоить.

— Нарцисса… Милая… Послушай меня внимательно. С ним все хорошо. Наш с тобой сын станет великим человеком. Он будет обладать всем, чем захочет. Он все сможет. Слышишь?

Он прижал ее к себе, гладя по волосам. Одну маленькую деталь в своем рассказе он опустил: Нарцисса этого не увидит. Во всяком случае, вблизи. Как только ребенок родится, она отправится в одно из многочисленных имений. Да куда угодно пусть едет. Развеется, отдохнет, подлечит нервы. А ребенком займутся. Главное, правильно его воспитать. Главное, удержать его в определенных рамках и привить строгие принципы. Чтобы он с детства понимал, что должен делать. Это одна из самых блестящих идей Темного Лорда. И Люциусу посчастливилось стать отцом будущего хозяина мира. С помощью мальчика, наделенного очень большой силой, они добьются многого. Да, ребенок будет с детства лишен каких-то вещей… Но цель оправдывает средства. Ему все воздастся сполна, когда придет время. И Люциус станет свидетелем триумфа собственного сына. Так сказал Темный Лорд, а ему Люциус доверял безоговорочно, потому что чувствовал его заботу. Да, методы Лорда не всегда вызывали одобрение у чего-то похожего на совесть, притаившегося в глубине сознания Люциуса, но ведь у всего этого — великая цель. Его сын станет величайшим магом в истории. Люциус будет гордиться им! Вот только Нарцисса бы все не испортила.

Словно почувствовав его мысли, она вырвалась из объятий. Сделала два шага назад. Люциус вглядывался в такое знакомое лицо и не узнавал его. Слезы высохли. В нежных чертах проступила решимость.

— Я уезжаю! — все в ней словно говорило: «Только попытайся меня остановить!».

И Люциус попытался.

— К родителям!

— Милая, хочу тебе напомнить, что ты не можешь уехать к родителям. Одно мое письмо, и тебя там не примут. И нигде не примут. Кому нужна беглая жена? Позор на весь род!

— Ты не напишешь это письмо, милый! — она очень похоже передразнила его интонацию. — Ты скорее выпьешь гной бубонтюбера, чем позволишь запятнать свое имя.

Ее губы тронула холодная улыбка. Люциус про себя выругался. Вот стерва! А ведь полностью права. Она решительно направилась к двери. Люциус перехватил ее локоть и сильно сжал:

— Ты не выйдешь из этого дома, пока на свет не появится мой сын. Потом я лично отвезу тебя туда, куда тебе заблагорассудится. Но не сейчас!

Дернул черт Эдвина выбрать в жены праправнучку вейлы! Когда она так уверенно говорила, становилось не по себе, потому что появлялось ощущение, что остановить ее невозможно. И куда делась прежняя Нарцисса, милая и кроткая?

Дуэль взглядов. Две пары серых глаз. В одних — попытка подавить, переиграть. В других — уверенность и воля. И последние побеждают.

— Здравствуйте, дети мои! — негромкий голос вошедшего мужчины прервал эту «игру».

Темный Лорд переводил взгляд с Люциуса на Нарциссу и обратно. Кажется, он верно оценил ситуацию. Люциусу стало неловко. На его семью пал выбор. Они стали избранными. А Нарцисса не желает этого понимать. Возможно, стоило подготовить ее с самого начала. Вот только что-то подсказывало, что ее реакция и тогда была бы такой же.

Но как же неловко, что Лорд видит ее непослушание. Нужно что-то придумать.

— С вашего позволения, — Нарцисса выдернула руку из ослабевшей хватки Люциуса и направилась к выходу.

На приветствие не ответила. Остается надеяться, что Лорд спишет это на рассеянность по причине ее положения. Но… она же уйдет. Нужно что-то сделать.

— Нарцисса…

Молодая женщина в дверях обернулась и с недоумением посмотрела на окликнувшего ее мужчину. Он никогда не обращался лично к ней. Они виделись довольно часто на каких-то совместных мероприятиях, но никогда не пересекались. Лорд редко удостаивал вниманием людей, не входящих в число так называемых Пожирателей Смерти. Нарцисса слышала его слова о ней, всегда доброжелательные, но он говорил о ней исключительно как о миссис Малфой. Обращение по имени сбило с толку.

— Задержись, пожалуйста. Я должен кое-что тебе сообщить.

Нарцисса открыла дверь, показывая, что уходит.

— Нарцисса! — прошипел Люциус. — В каком свете ты себя выставляешь?

О том, что его она выставляла в еще худшем свете, он не упомянул.

— У меня дурные вести, — в тоне Темного Лорда проявились скорбные нотки.

Нарцисса вновь обернулась и выжидающе посмотрела.

— Только что я узнал, что на поместье твоего отца напал отряд авроров. О причинах нападения мне неизвестно, но…

Люциус увидел, что его жена с силой сжала дверную ручку. Отряд авроров? Но поместье Блэков ненаносимо, как и обиталище любой другой чистокровной семьи.

Они не могли узнать. Это невозможно! Люциус затаил дыхание. Неужели…

— Поместье моей семьи ненаносимо, — еле слышно произнесла Нарцисса.

— Видимо, кто-то открыл его местонахождение. Мне очень жаль, девочка. Я скорблю вместе с тобой.

— Что значит… скорбите? — голос Нарциссы опустился до шепота.

— Твои родители… наверное, пытались оказать сопротивление, и… они погибли.

Люциус почти поверил в искренность Лорда. Так мучительно и скорбно он подбирал слова. Почти… Совсем поверить мешало чувство, что все слишком удачно складывается для их замысла. Не далее как вчера Лорд говорил о вероятности того, что Нарцисса может узнать об их плане и попытается уйти. Люциус еще сказал, что идти ей, кроме родительского дома, некуда. Не на улицу же она отправится в таком положении. Но Блэки не примут ее, если Люциус сообщит о том, что она ушла самовольно. Темный Лорд тогда рассмеялся и сказал, что семье, которая претендует на мировое господство, негоже марать свое имя в подобных сплетнях. Как Люциус хочет добиться уважения других людей, если не может справиться с собственной женой? В словах Лорда был глубинный смысл. Словно он предвидел все это. А несколько месяцев назад он сказал фразу, которая до сих пор не давала Люциусу покоя: «Путь к вершине всегда утопает в крови. И не только в крови врагов, но и своей собственной. Так должен ли тот, кто платит своей кровью за достижение цели, щадить других людей?». Тогда Люциус не очень уверенно ответил: «Нет, не должен».

Видя его неуверенность, Темный Лорд улыбнулся: «У твоего сына особый путь, Люциус. Он станет нашей опорой. Да, ему придется стать нашим знаменем, нашим оружием. Но это все временно. А его величие станет постоянным. Но до этого момента много воды утечет, да и крови тоже. Ты должен быть готов к этому. Научиться это принимать. Каждая никчемная душонка — частица силы твоего сына».

Так вот о чем он говорил! Перед мысленным взором всплыла хлопотливая миссис Блэк. Для нее каждый приезд Люциуса становился поводом продемонстрировать свое гостеприимство и расположение. Сдержанная радость мистера Блэка… Пройдет много времени, прежде чем Люциус сможет это принять. Но все-таки сможет. Темный Лорд поможет в этом. Все объяснит и оправдает каждое действие. И Люциус поверит. Он всегда будет верить этому человеку. Почти… всегда.

Нарцисса с усилием разжала побелевшие пальцы, выпустив дверную ручку. Медленно, как во сне, приблизилась к Темному Лорду. Долгое время стояла и просто смотрела в его лицо. Люциус напрягся, решив, что до нее не дошел смысл сказанного или у нее просто шок. Как это может отразиться на ребенке? Нужно что-то предпринять. Но Нарцисса сделала все сама. Ее ладонь взметнулась в воздухе и со звонким шлепком коснулась щеки Темного Лорда. Люциус охнул. Вот сейчас он станет вдовцом. Точно!

— Нарцисса, — проговорил он. — Мой Лорд…

Мужчина сделал жест, означающий, что все в порядке и, как ни в чем не бывало, посмотрел на девушку.

— Убийца! — звонкий голос отразился от высокого свода библиотеки и зазвенел в хрустальных украшениях на люстре.

На Темного Лорда это не произвело ни малейшего впечатления. Он осторожно взял девушку за плечи и, глядя ей в глаза, заговорил:

— Я понимаю твое состояние и скорблю вместе с тобой. Но жизнь продолжается. Жизнь — в тебе. Тебе нужно взять себя в руки и подумать о ребенке.

Он говорил что-то еще, но Люциус не слушал. Видел только, как напряженной струной сжалась Нарцисса. Ее совершенно не успокаивали эти слова. Она словно не слышала их.

— Люциус, — обратился мужчина к застывшему хозяину имения, — распорядись, чтобы приготовили успокоительное зелье. И побудь с ней.

Он осторожно подтолкнул Нарциссу к дивану. Та бессильно опустилась на него и, сжавшись в комок, спрятала лицо в ладонях. Сперва Люциусу показалось, что она плачет, но нет. Она просто сидела. Тихо и неподвижно.

— Может быть, стереть ей память? — негромко спросил он.

Нарцисса чуть дернула плечами при этих словах. Она услышала. И, более того, запомнила.

— Чему вас только в школе учат! Стирание памяти противопоказано при ее состоянии. Любое вмешательство в ее психику противопоказано.

Они вышли из библиотеки.

— Ее нельзя оставлять одну, — негромко произнес Темный Лорд. — Есть вероятность того, что она что-то сделает с твоим сыном.

— Не сделает, — уверенно отозвался Люциус. — Но успокоительное не помешает.

— Ступай, мой мальчик. Не оставляй ее.

Спустя полчаса Люциус сидел в библиотеке. Нарцисса спала на большом кожаном диване. Успокоительное зелье разгладило ее черты, придавая лицу детскую безмятежность. Но это только на время сна. Люциус был уверен в этом. Он прислушался к себе. Испытывал ли он жалость? Да, пожалуй, испытывал. Но все затмевала великая цель. Впервые в жизни он оказался нужен и важен. Впервые в жизни кто-то не мог обойтись без него. И не просто кто-то, а величайший маг. Имя Люциуса войдет в историю! А что значит в сравнении с этим жалость? Ничего. Он решительно отвернулся, чтобы не видеть трогательно свернувшуюся фигурку под толстым пледом. Сейчас он лукавил. Он силой старался изгнать из своего сердца жалость, благодарность и нежность к этой женщине. Но пройдет время, и его усилия вознаградятся. Все исчезнет само. Наверное, если долго чего-то добиваться, то обязательно достигнешь результата.

* * *

Темный Лорд стоял напротив окна. Неподвижно, словно изваяние. Люциус не решился его беспокоить и тихо вышел. Они обо всем поговорят позже. Что-то подсказывало, что сейчас Лорда лучше не трогать. Когда Люциус научился улавливать эти настроения? Сейчас уже казалось, что так было всегда.

Молодой мужчина бесшумно вышел, прикрыв за собой дверь, стараясь не потревожить и не обратить на себя внимания лишний раз. Сегодня и так хватило треволнений.

Мужчина у окна усмехнулся. Наивные глупцы. Некоторые из них до сих пор считали, что он может что-то о них не знать. Наивные. Темный Лорд давно знал все и обо всех. Не совсем обо всех, но о тех, о ком нужно было что-то знать. «Лорд Волдеморт». Они считают, что он не видит их страха! Да их просто передергивает, когда они произносят эти два слова, ставших теперь его именем. Его имя…

А ведь было время, его звали по-другому.

Мама назвала его Том. Том… Доброе и легкое имя. Какое-то детское. Поэтому он изо всех сил старался от него избавиться. Оно напоминало о детстве.

Могло показаться странным, но у этого человека было детство, если это можно так назвать. Впрочем в книгах пишут, что детство должно быть счастливым, радостным, беззаботным… Если это правда, то у юного Тома детства не было.

Он совсем не помнил мать. Она умерла сразу после родов, успев дать ему лишь имя. Имя проклятого маггла, отказавшегося и от нее, и от своего еще не родившегося ребенка.

Но осознание пришло потом. А поначалу Том ничего этого не знал. Знал, как его зовут. Знал, где он должен спать, где может, а где не может гулять. Знал наизусть распорядок убогого маггловского приюта. Знал имена ненавистных воспитателей. Знал, что в его комнате живет чудовище. В самом темном углу — он видел его по ночам. Два горящих глаза. От них нельзя было спрятаться даже под шерстяным одеяльцем. А еще знал, что будет следующий день, когда Билл Маррет снова отберет у него порцию сладкого, или изобьет, или наврет что-то воспитателям, и Тома снова накажут.

За что они его ненавидели? Этот вопрос не возникал у Тома никогда. Он с самого раннего детства знал, что для ненависти не нужны причины. Ненавидеть можно просто так. Как ненавидели его приютские мальчишки. Или как он сам — милую садовницу, которая никогда его не обижала. Но он ее ненавидел, потому что она тоже принадлежала этому приюту.

Когда он стал постарше, случайно подслушал, что его мать была сумасшедшей, поэтому отец отказался от нее и от собственного ребенка. Собственный ребенок — это он, Том. Чей-то ребенок. Это было ново и странно. Тогда он принял слова мерзкой воспитательницы на веру. Потому что в них был смысл. Отец! То, что он отказался, воспитательница, конечно же, наврала. Или что-то не так поняла. Она вообще всегда все путала.

С того дня жить стало чуть легче. Том понял, что на территории приюта у него появилось любимое место. Он мог часами сидеть на пне под большим кустом шиповника и смотреть на огромные чугунные ворота. Билл Маррет с компанией посчитали это новым поводом для придирок. Но Тому было все равно. Причиной больше причиной меньше… Его и так все считали психом. У мальчика же появился смысл существования — чугунные ворота. Пожалуй, на свете не было человека, который знал бы о них больше, чем Том. Даже тот, кто когда-то их выковал, понятия не имел, что они могут разговаривать. А Том знал, потому что часами слушал скрип петель. Иногда хлопотливый, когда молочник быстро распахивал ворота и загонял во двор приюта старую клячу, запряженную в скрипучую повозку, иногда страдающий, когда мистер Барк забывал их смазывать после очередного дождя, иногда убаюкивающий.

Том знал о воротах все, он изучил каждую виньетку их узора. Зачем он это делал? Он… ждал.

Ждал, что однажды ворота скрипнут радостно и торжественно, и появится он. Человек, который просто до сих пор не знал о существовании сына. Кто-то что-то напутали, ему просто не сказали. Но когда во всем разберутся, и он узнает, что у него есть сын, сын, который носит его имя, который ждет… Том Реддл обязательно придет.

Один день сменял другой. Ворота по-прежнему скрипели, то приветствуя кого-то, то провожая… А Том ждал. К другим детям приходили дальние и близкие родственники, кого-то забирали на время, кого-то насовсем. А Том ждал… Несмотря на насмешки обидчиков, не веря в слова воспитателей, не слыша и не видя ничего.

Однажды его вызвали к настоятельнице приюта, и она сообщила о том, что он зачислен в школу на западе страны. Том лишь пожал плечами, сделав вид, что ему все равно, но сердце при этом подскочило. А вдруг отец приедет и не найдет его? Настоятельница, зная о его странном времяпрепровождении, обещала сообщать адрес его школы всем, кто будет спрашивать. Она была стара и дурна собой, но обещания всегда выполняла.

Итак он попал в Хогвартс… Темный Лорд до сих пор проклинал и боготворил этот день. Проклинал за то, что тот день сломал все его мечты и надежды, превратив его в того, кем он стал. И боготворил за это же.

Было странным узнать, что ты волшебник. Что все те мелочи, случавшиеся с тобой на протяжении жизни, не являются нормой в том мире, в котором ты жил. Да и сам тот мир был не твой. Так бывает. Особенно, если ты совсем один и тебе просто не с чем сравнить. Если с тобой что-то происходит, ты считаешь, что в этом нет ничего необычного, что все это происходит и с другими людьми. Оказалось, нет.

В один день вся жизнь перевернулась с ног на голову. Выяснилось, что его мать — волшебница, а отец…

Вернувшись в приют на летние каникулы, он понял, что теперь ничто не будет так, как прежде. Даже издевательства Билла Маррета переносились теперь не так болезненно, потому что это все оказалось ненастоящим. Том понял это очень отчетливо.

Но самое главное изменение было не в этом. Большие чугунные ворота перестали с ним разговаривать. Они оказались простым бездушным предметом. Просто ворота, которым наконец смазали петли. Том с силой пнул их, и они промолчали. Его разобрала злость. Столько долгих лет они его обманывали, давали надежду на то, что однажды распахнутся и впустят в его жизнь человека, чье имя он носит. Они за это поплатятся. Они все. И эти чертовы ворота, и Билл Маррет, и весь этот идиотский приют, а главное — человек по имени Том Реддл.

Спустя шесть лет в газетах появится сообщение о трагическом происшествии: «…в предместье Лондона сгорел дотла детский приют имени святого Патрика. В живых не осталось никого…». Но больше всего видавших всякое пожарных потрясло то, что разрушающая мощь пламени была поистине фантастической. Иначе чем объяснить, что оплавились даже старые чугунные ворота, находившиеся в двух милях от выгоревших построек?

А еще год спустя на пороге большого ухоженного дома, в котором проживала семья Тома Реддла, появится миловидный воспитанный юноша. Разве можно будет сказать, увидев его вежливую улыбку, что этот мальчик пришел лишь для того, чтобы посмотреть в глаза собственному отцу. В первый и последний раз в своей жизни.

А еще позже произойдет загадочная гибель одного из лидеров банды «Лондонских демонов». Человека, которого панически боялись за его необузданную жестокость и алчность. Лондон будет бурлить и кипеть, обсуждая эту новость. Кто мог осмелиться? Как? Сопоставлял ли кто-то эти события? Возможно, да. Но, тем не менее, ответить на все возникающие вопросы наверняка мог лишь один человек. Хотя… в то время уже человек ли? Молодой мужчина, возомнивший себя судьей Мира, вершителем судеб. Имел ли он на это право? Он считал, что имел. Он, в чьих жилах течет кровь великого Салазара Слизерина!

Темный Лорд негромко вздохнул, отводя взгляд от непроглядной черноты за окном. Да! Он имел право судить. Он верил в это раньше и знал наверняка теперь. Он сделает этот мир лучше. В этом мире не будет нечисти и мусора, в нем будет только он!

Мысль о собственном величии пришла рано. Лет в пятнадцать, когда он понял, что его способности намного отличаются от способностей других учеников. А может, все дело было в фанатичном упорстве, с которым он постигал магическую науку. К третьему курсу он знал заклинаний вдвое больше, чем некоторые семикурсники. У него была цель: отомстить глупым людишкам, лишившим его детства. И он шел к своей цели. А потом он увлекся идеей чистоты крови. Эта тема была слишком болезненна — ведь его самого нельзя было отнести к чистокровным волшебникам. Но он — потомок великого Салазара, призванный завершить дело предка. Этой цели он посвятил большую часть своей жизни. Жизнь… глупая и зыбкая субстанция. Вот она есть, и вот ее уж нет. Он это понял очень отчетливо, когда встретил Билла Маррета — грозу никчемных людишек. Его боялись, перед ним преклонялись. А Том… Нет, не Том, к тому времени уже Лорд Волдеморт — Том навсегда остался на пороге дома, в котором он побывал один только раз, хоть тот и принадлежащего ему по праву. Лорд Волдеморт при той последней встрече негромко окликнул здоровенного детину у входа в какое-то заведение. Билл обернулся и недоуменно заморгал. Мало кто осмеливался так просто окликать его. Билл окинул наглеца своим фирменным взглядом, от которого люди убегали, как от огня. Однако невысокий молодой человек хрупкого телосложения признаков паники не проявлял. Смотрел спокойно и чуть насмешливо. Что заставило «потерпевшего Б. Маррета по прозвищу «Бык», как значилось наутро в полицейских сводках, сделать шаг к загадочному человеку? Любопытство? Уверенность в собственных мускулах и авторитете? Сколько бед могло бы не случиться, будь люди иногда чуточку умнее. Но Маррет решил наказать наглеца.

Лорд Волдеморт стоял над телом бывшего врага. Сколько насмешек и унижений вытерпел он от этого человека! И вот теперь отомстил. Отомстил. Странно… душу покинуло радостное возбуждение, которое еще недавно заставляло улыбаться. А теперь стало… пусто. Оказалось, что раньше была цель, а теперь ее нет. Он шел по полупустым лондонским улицам, подставляя лицо прохладному дождю. Впервые за долгие годы не нужно было что-то планировать, продумывать, проигрывать в мыслях. Он выполнил то, что собирался. Легко и непринужденно. Как любой человек, он спросил себя, страшно ли было убивать. Прислушался. Оказалось — нет, не страшно. Почему? Потому что он не воспринимал этих ничтожеств равными себе. Они лишь временная форма жизни. Они — никто. Лишь ступени на пути к его величию.

Темный Лорд усмехнулся. Как давно это было? Сколько воды утекло с тех пор. А ничего нового в людях он так и не увидел. Все они, как один, верили в свою уникальность и неповторимость, ни один не верил в то, что сейчас погибнет. Даже глядя в его лицо — ничего не выражающее лицо смерти. Не верили, потому что что-то страшное может случиться с кем угодно, но не с ними. Они же уникальны. Мир без них рухнет. Мужчина снова усмехнулся. Он давно поделил весь мир на последователей и прочих. Почему именно так? Обычно делят на друзей и врагов. Но само понятие «друг» было смешным. Что такое дружба? Что лежит в ее основе? Дружба — это миф! Выдумка для сопливых подростков. Дружба… Все в мире продается и покупается или… отбирается. И дружба не исключение. Взять хотя бы Петтигрю. Замечательный экспонат, который день за днем рассказывает все о своих друзьях… Поэтому Темный Лорд предпочитал слово «последователи». Люди, которые делают все, что он им скажет, пытаются предугадать каждый его шаг и вдох. Почему они так поступали? Тонкая психология и верный расчет. Не секрет, что все люди разные, но их чаяния и стремления так похожи. Один хочет власти, и Темный Лорд дает ему почувствовать эту власть. Другой хочет денег и получает их. Третий хочет знаний и их получает, правда, в ограниченном количестве, но он никогда не замечает этого ограничения. А кто-то хочет быть нужным, ждет тепла и признания себя личностью. Как юный Малфой, например. Такими людьми манипулировать легче всего. Дай ему поверить в то, что он нужен, что он, с детства понукаемый и унижаемый, запугиваемый и подавляемый, — личность! И он горы свернет ради тебя. Все так просто. Знание психологии и немного гипнотических чар. И все просто. Год, два и все они привязаны и преданы. Безоговорочно и безраздельно. А потом можно менять пряник на кнут. Они уже никуда не денутся. За это время привыкнут к чувству благодарности и к его мощи. А дальше — жесткий отбор. Тех, у кого появится хоть отголосок мысли предать — растоптать, стереть в порошок, причем в назидание остальным. А тех, кто будет проявлять особое рвение — приблизить, одарить. Сделать поводок чуть послабее, чтобы чувствовали себя свободными и считали, что сами принимают решения. Все просто.

Мужчина посмотрел на вино в бокале. Цвет крови. Сколько же он ее видел за свою жизнь… Когда же он остановится? Никогда, пока этот мир не падет к его ногам. Он сможет, если не сбудется пророчество. А оно не сбудется. Уж он-то предпримет все меры.

Да и вообще глупость все это. Ну, сказал какой-то сумасшедший ведун под действием круцио … Так там еще не то скажешь. Да и что он сказал особенного? Что родится ребенок, который его остановит? Бред! Не родится! Мужчина передернул плечом. В тот день он еще не знал, что услышит об этом пророчестве снова. Но только о части его. Не знал, но подготовился. Пятнадцатого июля на свет появится его секретное оружие. Ребенок, который станет самой большой ступенью, даже не ступенью — трамплином к его величию. Главное, правильно воспитать. В этом деле был риск. В голову даже пришла бредовая мысль, что этот ребенок и станет тем, кто его остановит. Но это все ерунда, конечно же. Сын вейлы… Зачатый магией, наряду с семенем. Главное, уберечь его.

Мысли вернулись к женщине, в утробе которой и находился его главный козырь. Проблема! Большая проблема, которую нужно была решать. Она не поддается гипнозу, что само по себе и неудивительно. Все та же кровь вейлы. Она не верит ни одному его слову. Удивительно, но факт. Остается найти другой способ. Как-то ее успокоить, переключить ее внимание, а потом изолировать от ребенка на некоторое время. Идеальный вариант — устранить совсем, но заклинание может ослабнуть, если с ней прервется связь. А устранение на время — подходящий выход. Когда она вернется к сыну, он уже будет подконтролен. Она ничего не сможет сделать. Так казалось.

А ведь вначале все выглядело проще. Но судьба сделала свой ход… Для создания идеального ребенка, с точки зрения плана, необходима кровь вейлы. Проще простого было бы использовать обычную вейлу. С ними можно договориться, их можно заманить посулами. Но подобное заклинание содержит слишком мощный заряд Темной магии. Для вейлы оно смертельно. Необходимо было найти женщину, в которой бы достаточно сильно проявились свойства волшебной крови златокудрых прародительниц. Несмотря на большую плодовитость вейл, это оказалось непростой задачей. Тем более решить ее нужно было в самые короткие сроки. Несколько месяцев в архивах, и все ниточки сошлись на семье Блэков. Три дочери. Шанс. Такая удача выпадает раз в тысячу лет. Тем более что найти язык с главой семьи оказалось проще простого. При ближайшем рассмотрении картина оказалась не столь радужной. Отношения между дочерьми были довольно прохладными. Само по себе это роли не играло, если бы все они оказались верны выбору отца. Но идеальных семей, как известно, не бывает. Вот и одна из дочерей Фаргуса Блэка, Андромеда, пошла по неправильному пути. Шансы уменьшились на треть. Была еще Беллатрикс, фанатично преданная, верящая каждому слову. Они с мужем стали верными последователями, на которых можно было бы возложить эту сложнейшую миссию. Если бы не одно «но» Это самое «но» иначе как подножкой судьбы Темный Лорд не называл. В Беллатрикс совсем не проявилась кровь вейлы, что превращало ее в одну из многих сторонниц Волдеморта, не более. Даже в Андромеде гены оказались сильнее. Если бы он сразу узнал об этом… Но иногда для выявления силы нужно поместить человека в определенные условия, в которых он непременно себя проявит. Со старшими сестрами на это ушло довольно продолжительное время. И вот результат: шансы уменьшились еще на треть. Осталась последняя дочь. Младшая. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, на кого из сестер природа не поскупилась, передавая магическую основу. И дело было даже не в характерной внешности, которая выдавала Нарциссу. Дело было в силе, исходившей от этого создания: в вибрации воздуха, флюидах древней магии, во взгляде. Однако на тот момент она была слишком юна, этим и объяснялись попытки Лорда выявить силу в старших сестрах. Пройдет время, прежде чем она сможет произвести на свет ребенка. С другой стороны ее юный возраст давал определенные преимущества: можно было воспитать, переделать, перекроить. Оставалось поместить ее в соответствующую среду. Вот тогда Волдеморт и убедил Фаргуса Блэка и Эдвина Малфоя в необходимости обвенчать детей. Фаргус был только рад породниться с уважаемой и древней семьей. Эдвин какое-то время сомневался. К тому моменту он уже присмотрел партию для сына. Ее семья тоже относилась к числу последователей Темного Лорда. Вот только Фрида Забини была совершенно не пригодна для осуществления плана. Была, правда, мысль обвенчать Нарциссу с наследником из рода Забини. Да вот только юноша был темной лошадкой. Подчинялся воле отца, выполнял возлагаемые на него обязанности, но не было в нем ни фанатичного стремления, ни рациональной уверенности в идеалах Темного Лорда. Люциус с этой точки зрения подходил превосходно. Ключик к нему подобрался очень просто. А после кончины Эдвина мальчик и подавно стал одним из самых надежных последователей. План был идеален со всех сторон. На каждый выпад судьбы Лорд отвечал своим запасным ходом. Тогда он еще не мог знать, сколько проблем принесет белокурая девочка, чей разум с фантастическим упорством откажется подчиняться его влиянию, а чувства вообще окажутся закрытой книгой.

Дверь снова приоткрылась, и на пороге появился Люциус. Да, им о многом нужно поговорить. Но сейчас первостепенный вопрос: Нарцисса.

— Мой Лорд, я хочу извиниться за поведение Нарциссы. Она поступила…

— Не стоит, мой мальчик, — мужчина вздохнул, — не стоит. Ее можно понять. Она всего лишь слабая женщина, которой не дано осознать всю серьезность и торжественность ситуации. Нам нужно подумать о другом. Её необходимо отвлечь.

— Как? — вздохнул Люциус. — Она… очень своенравная, как вы заметили.

— Отвлечь ее можно очень просто. Нужен человек, которому она доверяет. Пригласить его в дом, приблизить к ней. Пусть она развеется. Делится страхами, переживаниями, а этот человек ее поддержит, убедит не делать глупостей.

— Да, но где взять такого человека?

— Здесь уж тебе лучше знать. Подумай, есть ли у нее близкие подруги.

— По-настоящему близких, нет. Была Белинда… Но она сейчас во Франции. К тому же сама ждет ребенка…

— Друзья по школе. Наверняка были люди, которым она доверяла. Кроме сестер. С ними, я так понимаю, отношения как раз не сложились.

Люциус скрипнул зубами. Он вспомнил такого человека. Человека, которому его жена доверяла, ради которого готова была пойти в самое пекло.

— Сириус Блэк, — процедил он сквозь зубы.

— Блэк? Он аврор, если я не ошибаюсь. Во всяком случае, чем-то подобным занимается. Не совсем то. А какого рода отношения их связывали? — равнодушно спросил мужчина, хотя почему-то складывалось ощущение, что он знал ответ на этот вопрос.

— Они были любовниками, — с усилием выдавил Люциус, испытав при этом жгучую волну унижения и ярости. Но скрыть не мог. Слишком доверял этому человеку.

— Тогда тем более его кандидатура отпадает, мальчик мой. Не могу же я позволить тебе приблизить к ней бывшего любовника. К тому же его появление будет выглядеть странно, — задумчиво проговорил Темный Лорд, — да и с родом его деятельности вряд ли удастся склонить его на нашу сторону. А нам ведь нужен союзник, который будет тонко и умело направлять ее на путь истинный.

Люциус принялся нервно расхаживать вдоль большого обеденного стола. Он думал, перебирал в голове подруг Нарциссы. Список заканчивался быстро. Нужно что-то найти. Должен быть выход.

Темный Лорд молча наблюдал за молодым человеком. Он знал, что Люциус из кожи вон вылезет, но найдет решение. По-другому просто не сможет. Тонкая психология и верный расчет. И точно. Люциус внезапно остановился и щелкнул пальцами.

Северус Снейп в третий раз промахнулся ключом мимо замочной скважины собственной двери собственного дома. Ну, домом это можно было назвать с большой натяжкой. Ключ наконец-то попал в скважину, но отказался поворачиваться. Снейп чертыхнулся. Не слишком удобно было воевать одной рукой с отпирающими устройствами. В другой он держал пакет с продуктами, а поставить его было просто некуда. Не на землю же, которую за последнюю неделю так пропитало дождем, что, казалось, в доме скоро появится собственное озеро. Нужно было все-таки не лениться и переложить палочку в карман мантии так, чтобы можно было ее достать. Но хорошая мысль, как известно, всегда запаздывает. Наконец щелкнуло, и Снейп в который раз пообещал себе сменить замок. В идеале нужно было поменять и дверь, а еще лучше дом.

Молодой человек перешагнул через упавшую вешалку, добрался до кухни и водрузил пакет на стол. Как-то день сегодня не задался. Хотя… Как посмотреть. Вернувшись в прихожую, он поднял вешалку и наложил на нее заклинание, прикрепив к стене. В его доме вечно что-то падало и отваливалось. Тратить время и силы на то, чтобы все это закрепить, подремонтировать, совершенно не хотелось. Зачем? Он все равно только ночует в этих стенах. Если бы у него была семья… Или, скажем, он жил бы с кем-то из друзей. Но ни друзей, ни тем более семьи у юноши не было. Окончив школу, он оказался совсем один. Первую неделю это казалось чудовищным. Нужно было где-то жить, как-то на эту самую жизнь зарабатывать. Что он умел? По сути дела, ничего. Денег продолжить обучение не было, жилья тоже, впрочем, как и желающих помочь как-то обустроиться. Он мог бы, конечно, попросить помощи в школе — его бы не бросили… Но не позволила гордость, а может, глупость. Как бы то ни было, семнадцатилетний Северус возомнил себя эдаким трагическим персонажем, который обязательно справится со всеми трудностями. У него будет большой красивый дом, положение в обществе… А потом в один прекрасный день появится она, наконец-то бросив своего Поттера. А еще лучше: у нее будут проблемы, практически неразрешимые, и он окажется единственным, кто сможет помочь. Сказочным принцем и благородным героем в одном лице.

Но время шло, а жизнь не собиралась меняться в лучшую сторону по его заказу. Сначала он устроился работать официантом в одном из баров в Косом переулке. Работа была отвратительной. С его болезненной обидчивостью и застенчивостью смотреть на ночную разгульную жизнь было невыносимо. Но именно эта работа помогла накопить денег и поступить, пусть даже и заочно, в Высшую Школу Зелий. После окончания он должен был стать Мастером. Северус считал, что многому сможет научиться. После посещения пары консультаций, он понял, что здесь не узнает ничего нового для себя — слишком велико было его увлечение этим предметом в школьные годы. Но диплом все равно не будет лишним, поэтому юноша принял решение не бросать обучение. А сам тем временем продолжал самостоятельно штудировать толстые фолианты. К тому же теперь, имея собственно жилье, можно было организовать маленькую лабораторию.

Жилье Северус получил случайно. Видимо, Судьба сжалилась над ним. На адрес Хогвартса пришло уведомление о смерти какого-то далекого родственника — выжившего из ума волшебника. Так как родных больше не осталось, Северус стал наследником ветхой постройки. После получения уведомления, принесенного школьной совой, юноша отправился осмотреть владения. Иллюзия о шикарном доме была быстро развеяна покосившимися ступенями и еле открывшейся дверью. Внутри было хмуро и неуютно: темные тона, старые вещи. Будь на его месте кто-то другой, он, возможно, сделал бы из убогого жилища райский уголок. Но у Северуса не было на это средств и, главное, желания. Унылость нового обиталища соответствовала его настроению в тот период. Поэтому юноша оставил все, как есть. Лишь в одном из уголков кабинета устроил некое подобие лаборатории. Здесь он ставил опыты, постигал древние таинства и совершал свои первые открытия. Вот только пока не было возможности заняться этим полноценно, потому что необходимо было работать для получения пресловутого диплома. Ведь за ничем не подтвержденную гениальность, как известно, денег не платят.

А потом в жизни появилось что-то вроде белой полосы. Даже не полосы, а небольшой полосочки. Совершенно случайно Северус помог поднести какие-то громоздкие пакеты пожилому волшебнику. Что его дернуло, сам не знал. Видимо, на то была воля Судьбы. А она, как известно, особа капризная: поступает по-своему и отчетов не дает. Старикашка потащился в такую несусветную даль, что Северус трижды успел обругать себя за проявленную инициативу, но отступать от своего же слова было неловко. Оказалось, что этот достопочтенный господин — хозяин крупной лекарской лавки. Северус не смог сдержать восхищенного вздоха при виде такого изобилия ингредиентов. Имея все это, можно столько всего приготовить! Волшебник это заметил и вскользь проговорил, что ему нужен помощник, способный готовить несложные зелья. Северус ухватился за предложение руками и ногами. Его не смутили ни дальность лавки от дома, ни скромная заработная плата. Он был просто счастлив.

Хозяин лавки оказался милым человеком. Позволял отлучаться на консультации и семинары, да и давал ценные советы. У него Северус многому смог научиться.

Он работал там уже довольно продолжительное время и был доволен. Правда, ночью приходилось работать в баре — нужно же было на что-то жить. Было тяжело, но Северус привык к трудностям. Все это временно, он обязательно многого добьется! Старт дан, а финиширует он победителем!

Так и протекала его жизнь день за днем. До сего момента. Юноша налил стакан сока и залпом выпил. Все бы ничего, но сегодня случилось несколько вещей, о которых он не мог и подумать. Точнее, на которые перестал надеяться.

С утра колокольчик над дверью лавки звякнул, и на пороге появился Альбус Дамблдор. Северус сначала глупо спрятался за стеллаж, на котором раскладывал порошки, но потом понял, что это по-детски. По сути дела, в работе нет ничего унизительного. Он ведь не ворует. Подумав так, Снейп сделал шаг навстречу.

— Здравствуйте, профессор! Вы к мистеру Олвану?

— Нет, я к вам.

Это было первое звено в цепи странных событий.

* * *

Когда Дамблдор ушел, Северус еще какое-то время пытался прийти в себя. Неужели начали сбываться его мечты? Не совсем то, что он хотел, но… шанс. Шанс вырваться из оков убогого существования. Дамблдор предложил ему должность ассистента преподавателя по зельям. Земус уже не может преподавать в полную силу. Что-то у него там со здоровьем, директор не стал уточнять. И не удивительно. Проблемы со здоровьем — оборотная сторона увлечения зельями. Это сейчас появились понятия о технике безопасности, выявлены и описаны действия многих ядовитых соединений, а раньше маги, которые эти самые действия в свое время описывали, расплачивались своим здоровьем, а иногда и жизнью. Снейп сам не так давно экспериментировал с составом зелья выносливости. Чуть полдома не сгорело, не говоря уже о нем самом. Пришлось быстренько вспоминать навыки, полученные на занятиях по колдомедицине.

Приглашение директора таило в себе массу перспектив. Во-первых, лаборатория и реактивы. Возможность беспрепятственно работать. То, чего как раз не хватало дома. Для некоторых опытов было необходимо специальное оборудование, которое Снейп не мог позволить себе купить в данный момент. Теперь он все это получал. Свободный график. Жалование и, конечно, возможность почерпнуть у Земуса очень многое. Тот был великим зельеваром, при всей нелюбви Снейпа к нему как к человеку.

Так замечательно и заманчиво. Придется, правда, оставить работу в лекарской лавке. Но в плане знаний он получил здесь все, что мог. Мистер Олван не против. Дамблдор сначала переговорил с ним, а потом уже с самим Северусом. Они с аптекарем оказались старыми знакомыми.

Все складывалось удачно. Кроме одного но. Готов ли Северус вернуться в стены школы, которая была его домом семь лет жизни. Хотя… домом ли? Само понятие «дом» было для Северуса слишком абстрактным. Если дом — это место, где тебя ждут близкие люди, где тебе рады, то у него не было дома. Никогда. Ни в Хогвартсе, ни до, ни после него. Вернуться в школу… В стены, которые хранили его обиды, насмешки проклятых гриффиндорцев, память о ней, о девушке, для которой он так никем и не стал, оставшись только студентом факультета-соперника. К тому же неудачливого, никому не нужного. Это жгло, это не давало дышать. А еще в этих стенах осталась память о близком человеке — белокурой девочке, чей хрустальный смех не раз уводил его от самого края, за которым были лишь пустота и отчаяние. Эта девочка осталась в тех стенах навечно, потерялась где-то в сумрачных коридорах. Ее просто не стало, и Северус очень боялся, что, вернувшись туда, все время будет ее искать в лицах новых учениц. Выбросить ее образ из головы было выше его сил. Почему он твердо знал, что она так и осталась в старых стенах? Потому что покинула школу не она. Та холодная и безразличная ко всему девушка с фамилией старинного рода просто не могла быть Нарциссой Блэк.

Они так и не помирились в школе. Та глупая размолвка, непонимание и холодность растянулись на все последующие месяцы их совместной учебы. Они по-прежнему сидели за одной партой, только больше не разговаривали. Вообще. Даже когда приходилось работать в паре. Переживал ли Северус из-за этого? Нет! Ему было все равно. Ему было плевать на пять лет собственной жизни! Порой хотелось взять Нарциссу за плечи и встряхнуть, чтобы увидеть хоть какую-то реакцию на окружающий мир. Порой хотелось обнять, укрывая от того, что сжигает ее изнутри. Но он ничего этого не делал. Что мешало? Наверное, обида! А еще то, что ей самой это, видимо, не было нужно. Она вычеркнула его из своей жизни. Или он сам ее вычеркнул…

Теперь это было неважно. Северус понятия не имел, где она теперь, что с ней. Теоретически, конечно, понимал, что она в имении Малфоев, и у нее все в порядке. Но где это самое имение и в порядке ли она, он, конечно, не знал. Когда он в памяти все, на что способен Люциус, становилось страшно за нее. Но он отгонял эти мысли.

А потом он убедил себя в том, что, в конце концов, из-за нелепых детских страхов не стоит отвергать предложение, которое могло изменить всю жизнь. Он сможет спокойно продолжить учебу. Решено. Он согласится. Остался вопрос: почему Дамблдор обратился именно к нему? Но ответа Северус не знал, поэтому просто решил отнестись к этому как к подарку Судьбы. Он еще не знал, что все имеет смысл.

А потом в этот день случилась еще одна вещь.

Колокольчик в лавке снова тренькнул, и… Северус вовремя спрятался за дверь, ведущую в подсобку, наблюдая через щель. Сердце сделало немыслимый кульбит. Сколько раз он представлял, что это случится… Боялся, отчаянно ждал. И надеялся. И вот, когда случилось, оказался не готов.

Лили Эванс (Северус упорно отвергал ее новую фамилию) поправила выбившуюся прядку и оглядела пустое помещение. Вид у нее был растерянный. Захотелось выйти, сухо поздороваться и спросить, чем он может ей помочь. Заодно посмотреть на ее реакцию. Увидеть безразличие в зеленых глазах и объяснить наконец своему глупому сердцу, что надеяться не на что.

Северус набрал полную грудь воздуха и едва не сделал шаг. Едва, потому что дверь снова отворилась, и на пороге появился Ремус Люпин, который, улыбаясь, что-то отвечал идущему позади Блэку. Северус снова спрятался за дверь. Он вел себя глупо, вот только сил встречаться с этой компанией не было. Со слов Люпина он понял, что они дружной толпой идут на встречу с Поттером.

Северус знал, что Поттер был аврором. Да и эта парочка, кажется, тоже. Знал он и то, что случаи нападения на авроров участились, и многие из них пытались укрыть свои семьи от опасности. Больше ничем Снейп не мог себе объяснить то, что Лили была не одна. К тому же в ее положении. Северус только-только скользнул взглядом по ее фигуре, и в груди стало жарко. Она ждала ребенка. Трогательная, беззащитная. Она носила под сердцем ребенка чертова Поттера.

Снейп зажмурился, стараясь переварить эту мысль, и услышал ее голос, совсем такой же, как в школе — звонкий, солнечный…

— Кажется, здесь никого нет.

— Пошли, поищем другую лавку.

Северус открыл глаза как раз, чтобы успеть увидеть, как Блэк пожимает плечами и разворачивается в сторону двери.

— Сириус, а вдруг больше не встретится? А потом с Джеймсом времени точно не будет.

Блэк что-то пробормотал и направился к одной из витрин, остановившись как раз напротив Северуса.

Люпин же подошел к прилавку и позвонил в звоночек. Лили вздрогнула от резкого звука. Блэк тут же обернулся на ее движение. При всей своей ненависти Северус не мог не признать, что с Блэком Лили не грозит опасность.

— Извини, Лил, — проговорил Люпин. — Я не думал, что ты испугаешься.

Он осторожно сжал ладонь девушки.

— Да. Прости… Я в последнее время какая-то дерганая.

— Тебе нужно расслабиться, — назидательным тоном проговорил Блэк, продолжая изучать порошки на полке рядом с Северусом.

— Если бы все было так просто, — негромко проговорила Лили.

Северус видел, как Блэк нахмурился, невидяще глядя куда-то сквозь полки. Видимо, что-то его тревожило. Он дернулся, словно собираясь обернуться, но не стал. Лишь сильнее нахмурился. Северус смотрел на человека, которого ненавидел все эти годы. Тот очень изменился. Как-то возмужал. Во всяком случае, уже не выглядел тем бесшабашным придурком. Хотя нет, он и сейчас выглядел придурком, только повзрослевшим. А еще стали заметней шрамы, которые остались после памятной встречи с Люциусом. Северус не знал наверняка, что произошло тогда, но отметины на лице Блэка говорили сами за себя. Время не стирало, а лишь проявляло их.

— Что мне нужно было купить? — отвлек его от созерцания ненавистной физиономии голос Лили.

Она что-то судорожно искала в сумочке. Люпин улыбнулся. Вот кто совсем не изменился. Та же бледность, тот же затравленный взгляд. Да уж. Два дня назад было полнолуние. Удивительно, что он вообще в таком относительно нормальном состоянии.

— Микстура от кашля, успокоительное зелье, сонные травы, — принялся загибать пальцы Люпин.

Блэк и Лили чему-то улыбнулись. Видимо, Люпин уже не первый раз за день повторял этот перечень.

— И зелье от забывчивости, — усмехнулся со своего места Блэк.

— Сейчас получишь, — пригрозила Лили.

— Что вам, молодые люди? — появился с противоположной от Северуса стороны хозяин лавки. Он заметил своего помощника и хотел было что-то ему сказать, но Северус так отчаянно замотал головой, что пожилой волшебник сжалился и, старчески кашлянув, покачал головой. С высоты его лет это ребячество выглядело нелепо. Но Северус не мог заставить себя выйти из-за двери.

— Нам нужно…

— Микстура от кашля, успокоительное зелье, сонные травы, — снова принялся перечислять Люпин, вызвав улыбку Лили.

— Зелье от забывчивости, — снова внес лепту Блэк, справедливо рассудив, что в присутствии пожилого волшебника Лили не приведет свою угрозу в исполнение.

— Да будет вам известно, молодой человек, что одним из противопоказаний зелья от забывчивости является беременность.

Лили с Люпином рассмеялись, а Блэк обернулся к старику. На его лице смешались желание высказать все, что думает по поводу лекции, и уважение к сединам. Он набрал в грудь воздуха, но промолчал. А мистер Олван продолжил:

— Вы должны быть более снисходительны и к рассеянности, и к капризам. Леди готовится произвести на свет дитя. Вслушайтесь в эти слова. Новый человек. Новая жизнь. Возможно, он войдет в историю. Кто знает? — старик улыбнулся и внезапно подмигнул девушке.

Блэк так и не стал ничего говорить.

А пару минут спустя они выходили из лавки. Легкие улыбки, понятные только им шутки. Как Северус ненавидел Блэка в эту минуту. За то, что тот мог прикоснуться к ней, за то, что поддержал ее под локоть, когда она оступилась, за то, что с улыбкой приобнял за плечи, пропуская ее вперед.

Чертов гриффиндорец мог себе это позволить, в то время как сам Северус по-идиотски прятался за дверью.

— Как ее зовут? — услышал он голос мистера Олвана.

Имя сорвалось с губ прежде, чем он смог понять, что говорит вслух. Как давно он не произносил этого имени. Вернее, он никогда не произносил его вслух. В школе он называл ее исключительно Эванс. А как бы он назвал ее сейчас, если бы им довелось общаться?

— Красивое имя и красивая девушка.

— Да уж, — Снейп зло пристроил на полку колбу с сушеными крыльями стрекозы.

— Ты хоть раз сказал ей, что она для тебя значит? — внезапно спросил мистер Олван.

Сам по себе вопрос был странным. Он никогда не спрашивал Северуса о личном. Да и вообще, это было бестактно.

— С чего вы решили, что она что-то там для меня значит? — довольно резко откликнулся Северус.

Мистер Олван собрался что-то ответить, но колокольчик над дверью возвестил о посетителе. Северус едва успел вновь спрятаться за дверь.

— Будьте добры, еще раствор эхинацеи какой-то там.

— Пурпурной?

— Точно, — щелкнул пальцами Блэк.

— А вы еще девушке пеняете, — улыбнулся Олван.

— Да я не пеняю. Просто она забывает все на ходу.

— Будьте снисходительны к вашей супруге. Она нуждается в поддержке и понимании.

— Всенепременно. Я ей блокнот на шею повешу, — пообещал Блэк, забирая покупку. — Спасибо.

— На здоровье. Удачи.

— И вам.

Ненавистный гриффиндорец бегом покинул лавку. Северус вышел из укрытия, глядя на захлопнувшуюся дверь.

— Она не его супруга, — зачем-то уточнил он.

А потом сгреб со стола кучу пакетов и пошел раскладывать товар.

— Молодость… Молодость, — с улыбкой покачал головой старый волшебник.

В глубине души он завидовал этой непреложной возможности страдать, переживать, во что-то верить, на что-то надеяться. Но если бы он знал, как сложится судьба этих людей, вряд ли сейчас бы от выцветших глаз разбегались лучики морщинок, озаряя улыбкой старческое лицо.

Он не доживет до этого момента. Не узнает, что его травы покупала мать будущей надежды всего волшебного мира. Несколько месяцев спустя в небе над его лавкой повиснет Метка, отмечая путь Пожирателей Смерти. Но и этого он уже не увидит. Как не увидит и того, что среди тех людей будет его молодой помощник…

* * *

И вот теперь Северус сидел на своей небольшой кухне, пил сок и думал: отчего так получается? Можно ждать чего-то сильно-сильно. Годами. А потом, в какой-то момент, приходит отчаяние, и ты перестаешь надеяться. Тогда судьба делает свой ход, и жизнь переворачивается с ног на голову. Вот как сегодня.

Требовательный стук в дверь прервал размышления о смысле жизни.

Северус от неожиданности выпустил стакан из рук, и тот с грохотом ударился о стол. Благо не разбился — стекло толстое, но мантия Северуса оказалась обрызгана.

А удивиться было чему. Никто никогда не приходил к нему в этот дом. Никто не знал его адреса.

Северус встал и, пытаясь вытереть пятно сока, направился к двери. Отомкнул ветхий замок и… вздрогнул.

Рука с силой сжала металлическую ручку. Захотелось изо всех сил захлопнуть дверь, так, чтобы человек, стоявший сейчас на его покосившемся крыльце, слетел на землю.

— Здравствуй, Северус, — мягким голосом произнес Люциус Малфой. — Разрешишь войти?

И что-то заставило Северуса сделать шаг назад, впуская гостя. Почему он так поступил? Что помешало захлопнуть входную дверь? Наверное, ангел-хранитель Нарциссы Блэк.

Поистине, этот день оказался необычным.

03.02.2011

Глава 41. Взрослая ошибка

Я не смотрю. Я не хочу смотреть. Гуманней думать, будто это только снится. Иначе впору просто умереть. Я не могу! Я не должна! Не смею! Его дыханье на моей щеке. Я завтра непременно пожалею. Ну а сейчас рука в его руке. Мой старый враг — слепая неизбежность. Он так привык с усмешкой побеждать. Ему осталось руку лишь разжать.

Поистине, этот день оказался необычным.

Гермиона Грейнджер посмотрела на свое отражение в зеркале. Отражение выглядело чужим и незнакомым. Девушка попыталась понять, что же не так. Тот же чуть вздернутый носик, те же веснушки, те же глаза. Хотя… Глаза стали другими. Раньше это были глаза юной девчонки, у которой, по сути дела, не было больших проблем в жизни. Тревога за друзей и родителей, переживания из-за учебы. Но все это было привычным и уже понятным. А сейчас во взгляде появилось что-то взрослое. Осознание и осмысление самой себя и еще попытки понять другого человека. Человека, которого она отчаянно ненавидела, и к которому её безудержно тянуло. От этого к привычным чувствам и эмоциям, которые отражал ее взгляд, прибавились сомнение, неуверенность и раздражение. А еще тоска. Оттого, что этот несносный мальчишка никак не желал соответствовать обычным девичьим стандартам. Он не был похож на принца на белом коне, не был похож на рыцаря в сияющих доспехах. Да что говорить! Он не дотягивал даже до планки обычного хорошего парня. Хотя как раз обычным-то он и не являлся. Все в нем настораживало, отталкивало и… неимоверно притягивало.

Гермиона вздохнула. Угораздило же ее так вляпаться! Девушка с тоской огляделась вокруг. Но не торчать же целую ночь в ванной. Это, по меньшей мере, глупо. Рано или поздно все равно придется выходить и сталкиваться с сероглазой проблемой. Девушка вздохнула, поплотнее закуталась в большой махровый халат и, прижимая к себе одежду наподобие щита, тихо приоткрыла дверь. В комнате царил полумрак. Гермиона на миг зажмурилась. Что делать? Здесь всего одна кровать. Все мысли о том, что он ее заманил, дабы воспользоваться положением, напрочь вытеснил его ледяной взгляд, брошенный на нее в этой комнате двадцать минут назад. Но ситуация все равно оставалась неловкой. Только прикрыв за собой дверь ванной, девушка поняла, что надеть халат после душа было опрометчивым решением. Одно дело предстать в таком виде перед Роном или Гарри — они друзья, они близкие люди. А здесь…

Но возвращаться в ванную и переодеваться было глупо, поэтому девушка на цыпочках вошла в комнату и замерла на пороге.

Кровать пуста. Надо понимать, Малфой проявил чудеса галантности? Сам он лежал на явно неудобном диванчике и читал какой-то журнал. При этом единственным источником света в комнате была свеча, стоявшая рядом с его диваном на небольшом журнальном столике. Свет был тусклым, кроме того Малфой то и дело в задумчивости водил над свечой ладонью. От этого пламя колебалось, заставляя тени прыгать по стенам и потолку. Неужели его самого это не раздражает? Видимо, нет. Интересно было и другое: руке-то должно быть горячо. Но нет, слизеринец повторял свои действия, как заведенный.

Гермиона на цыпочках прошла по комнате. Никакой реакции с его стороны. В нерешительности остановилась у кровати. Что делать дальше? Снимать халат или ложиться прямо в нем? Халат был велик. Спать в нем будет неудобно. Хотя… кто говорит о сне в эту ночь? Тут до утра бы дожить. Благо, на ней была достаточно длинная футболка. Хотя… не такая уж и длинная. Да ладно. В конце концов, они люди цивилизованные. От этой мысли девушка едва не рассмеялась. Потом, решившись, выдохнула и позвала:

— Малфой…

Ладонь слизеринца замерла над пламенем и тут же дернулась вверх. Он негромко чертыхнулся и опустил журнал. В его глазах не было ничего, кроме раздражения. Как и раньше. Все возвращается на круги своя.

— Не смотри на меня, пожалуйста, — закончила свою мысль Гермиона.

С чем-то средним между стоном и раздраженным воплем слизеринец откинулся на подлокотник дивана и прикрыл лицо журналом, видимо, выполняя ее просьбу. Гермиона быстро скинула халат, путаясь в поясе и рукавах и беспрестанно оглядываясь на юношу, и так же быстро скользнула под одеяло.

— Где в твоих словах логика? — из-под журнала вопрос прозвучал глухо. — Зачем было меня окликать и просить не смотреть? Я и так, по-моему, интереса не проявлял.

Гермиона постаралась изо всех сил не обидеться на его слова.

— Делать мне больше нечего, — прозвучало из-под журнала.

Он прав. Для него несколько напечатанных страниц представляют гораздо больший интерес, чем она. Гермиона проглотила обиду.

— Можешь больше не прятаться под этим дурацким журналом.

— Вот спасибо! Облагодетельствовала.

С этими словами слизеринец убрал журнал с лица, устроился поудобнее на жестком диване и вновь погрузился в чтение.

Диван стоял у противоположной стены, чуть правее кровати. И так получилось, что, как не пыталась устроиться Гермиона, Драко Малфой не желал покидать поле ее зрения. Да уж. Сложно было не обращать на него внимание. Девушка какое-то время нервно вертелась на кровати. Затеять разговор? После его признания, что он — Пожиратель, разговаривать не хотелось. Нет! Она врала! Хотелось, и хотелось отчаянно! Вдруг этот разговор смог бы многое объяснить? Гермиона поймала себя на мысли, что, несмотря ни на что, пытается оправдать этого странного человека. Но чем? Молодостью, неразумностью? Его молодость не бросалась в глаза — он всегда вел себя очень по-взрослому. В бестолковости его тоже нельзя упрекнуть… Она вновь скользнула взглядом по такому знакомому профилю.

— Ты так и будешь изучать мою персону или все-таки соизволишь уснуть? — лениво поинтересовался он, даже не удосужившись повернуться.

— Я буду делать то, что захочу, — огрызнулась Гермиона, отчаянно злясь на то, что он заставляет ее так нервничать.

— Тогда мне следовало поинтересоваться твоими привычками, прежде чем оставаться на ночь с тобой в одной комнате. Надеюсь, ты не захочешь крушить мебель, тренироваться в непростительных заклятиях или…

— Непростительные заклятия — это больше по твоей части, — оборвала его девушка.

Фраза наконец заставила его оторваться от журнала. Лучше бы он продолжал читать. Сколько же яда и презрения может быть в его взгляде! Девушка невольно поежилась. Может, иногда стоит сначала думать, а потом говорить?

— Не волнуйся, я сдержу свой порыв попрактиковаться в них, — ледяным тоном проговорил слизеринец.

Гермиона вздохнула и, понимая, что ведет себя глупо, натянула одеяло на голову, тем самым давая понять, что разговор окончен. Его реакцию она не видела. И благодарила Мерлина за это. Девушка постаралась выкинуть все мысли из головы. Не думать, не думать об этом человеке. Он не стоит ее внимания, не стоит ее переживаний. Поскорее бы закончилась эта проклятая ночь. Она завтра же пойдет к Дамблдору и выскажет все, что думает о его просьбе. Так больше не может продолжаться. Ей всего семнадцать, и сойти с ума в столь юном возрасте ей совершенно не хочется. А ведь еще пара-тройка таких «приключений», и ее можно будет смело определять в клинику Святого Мунго. Она не хочет это продолжать. И не может.

Дверь на балкон хлопнула, заставив девушку выглянуть из-под одеяла. Ворвавшийся в комнату ветер задул пламя свечи, и в воздухе запахло парафином и дождем. Гермиона приподнялась на локте и вгляделась в темноту за окном. Драко Малфой стоял на балконе. Она не видела деталей — лишь силуэт. Худощавый подросток, одежду на котором рвет холодный осенний ветер. Он даже не надел мантии. Если бы это были Гарри или Рон, Гермиона давно по голове настучала бы за такое пренебрежение к своему здоровью и заставила одеться потеплее. Но этому человеку она не могла ничего сказать. Да он бы и не принял ее заботу.

Девушка вздохнула и, откинувшись на подушки, закрыла глаза. А потом перевернулась в сторону, противоположную от балкона, и обхватила колени под одеялом. Ей было зябко. Пожиратель Смерти… Человек, способный причинить боль и даже убить. Пожиратель Смерти и мальчик, сказавший «Я не дам тебе упасть» — один и тот же человек? Да! Так и есть. Только… почему же в это не верилось? Отчаянно, до пощипывания в глазах.

Из-под ресниц потекли слезы. Почему она плакала? Она и сама не знала. Просто было больно, горько и обидно. Из-за этой ночи, этого ветра и этого человека. Почему все так?

Сколько она так пролежала, девушка не знала. А потом подкрался сон. Без сновидений, без успокоения…

Проснулась Гермиона от непонятного звука. Подскочила на кровати и запаниковала, не узнав место, в котором находилась. Незнакомая кровать, незнакомая комната, кромешная тьма. Пара секунд ушла на то, чтобы все вспомнить. Еще пара — на то, чтобы понять, откуда исходит странный звук.

Девушка соскочила с кровати. Драко Малфой метался по дивану, что-то повторяя и сжимая рукой край журнального столика. Все, что до этого лежало на столе: стопка журналов, подсвечник, его волшебная палочка — разлетелось по комнате. Гермиона подскочила к слизеринцу. Палочки у нее не было, да если бы и была, она все равно не смогла бы ничего придумать. В панике девушка метнулась к свече, поняла свою ошибку и зашарила по полу в поисках его волшебной палочки. Та никак не находилась, тогда девушка бросилась к тумбочке, пытаясь найти свою. По пути Гермиона со всего маху врезалась коленом в угол кровати. От боли перед глазами заплясали огоньки. В другой раз она, возможно, даже заплакала бы, но не сейчас. Ей стало страшно. Вдруг с ним произойдет что-то плохое? Вдруг это заклинание? То, что он может причинить зло ей, в голову даже не пришло. Она испугалась, что зло могут причинить ему. Этим самым кошмаром, тем, что он никак не может вырваться, проснуться.

Наконец палочка нашлась. Девушка бросилась к дивану, прошептав: «Люмос». По пути подхватила с пола свечку, зажгла ее и, кое-как пристроив в подсвечник, поставила на пол, потому что стол прыгал из стороны в сторону, и Малфой никак не желал его выпускать.

Что делать в таких случаях? Гермиона поняла две вещи. Первое: она никудышный спасатель, потому что в критические моменты ей в голову не приходит ни одна блестящая идея. И второе: всему самому нужному люди учатся у родителей. Вот и Гермиона опустилась на колени перед диваном и с силой прижала слизеринца к себе, шепча какие-то нелепые успокаивающие слова. Успокаивала она явно себя, потому что он вряд ли что-то слышал сейчас. Он все так же продолжал биться в ее руках. Тогда Гермиона наклонилась и начала дуть на его лоб. Так мама делала в детстве, когда самой Гермионе снился кошмар. Нужно было просто подуть и сказать, что это всего лишь сон. И страшный сон обязательно уйдет, потому что сам боится ласковой речи и яркого света.

Напряженное тело в кольце ее рук затихло. Гермиона поняла, что юноша проснулся, по тому, как резко он дернулся в сторону, пытаясь вырваться из ее объятий. Она не позволила. Откуда только силы взялись в хрупком девичьем теле?

— Все хорошо, это только сон, — тихо повторила она, гладя его по влажным волосам. — Все хорошо.

На какое-то мгновение он расслабился и устало прижался лбом к ее плечу. Гермиона многое бы отдала сейчас за то, чтобы увидеть его лицо. Сейчас он не мог соврать. Что он чувствует? О чем думает? Понимает ли он, что сейчас происходит?

Девушка осторожно гладила чуть подрагивающие плечи под влажной рубашкой. Просто мальчик, маленький испуганный мальчик. Но мгновение прошло, он дернулся в ее руках, и Гермиона разжала объятия. Драко Малфой, не глядя на нее, чуть сдвинулся в сторону и сел на диване. Откинулся на спинку. Гермиона подумала, что если бы у него сейчас были силы встать и уйти, он непременно так бы и поступил. Может, стоило проявить тактичность и сделать вид, что ничего не случилось? Вернуться в кровать или одеться и выйти на балкон… Дать ему побыть с собой, собраться с мыслями. Но что-то не дало ей поступить так благоразумно. Какая-то неведомая сила заставляла ее вглядываться в белое, как мел, лицо юноши. Изучать каждую напряженную черточку, пытаться поймать его ускользающий взгляд.

Наконец он тоже понял, что рассчитывать на тактичность Гермионы Грейнджер не приходится. На несколько секунд зажмурился, откинувшись затылком на спинку дивана, а потом резко распахнул глаза и выпрямился. Их взгляды встретились. Немая тишина. Лишь легкое потрескивание пламени свечи, да его еще не восстановившееся до конца дыхание.

— Испугалась? — голос прозвучал хрипло, а усмешка вышла слишком уж неуверенной.

Гермиона отрицательно покачала головой, стараясь изо всех сил, чтобы ее жест выглядел естественным. Сердце отчаянно колотилось в ушах, а сама она не могла оторвать взгляд от его бледного лица. Он закрыл лицо ладонями, словно стирая остатки сна, отгораживаясь от него.

— Я не хотел, — негромко проговорил он.

Как непохож был этот человек на того, с которым она препиралась в этой комнате несколько часов назад. Сейчас его хотелось обнять, спрятать ото всех напастей. Он вызывал в душе непонятное желание оберегать, заботиться. Драко Малфой убрал руки от лица и зачем-то разгладил брюки на коленях. Потом поправил плед, которым, видимо, укрывался во время сна. Теперь на диване остался только небольшой край этого пледа, на котором юноша сидел. Большая же часть пледа валялась на полу в скомканном виде. Проделывая все эти хитрые маневры, он ни разу не поднял взгляд на девушку. Видимо, боялся того, что не сможет совладать с эмоциями. Слишком беззащитен он был в этот момент. Гермиона прекрасно понимала, каково ему сейчас, и тем отчетливей было ее желание прорваться за стену сарказма, приблизиться, прикоснуться, пока он в таком состоянии. А еще не давала покоя мысль, что все это неслучайно.

— Малфой, — негромко позвала она.

Юноша неохотно поднял голову, встретившись с ее взглядом.

— Часто у тебя такое бывает?

— Какое такое? — устало просил он.

— Кошмары.

— Людям вообще-то иногда снятся разные сны, знаешь ли. Поэтому я не знаю, как ответить на твой вопрос.

— Это один и тот же сон? — внезапно спросила она.

— Что ты имеешь в виду? — насторожился юноша, и по его взгляду стало понятно, что она угадала.

— Значит, один и тот же, — задумчиво проговорила Гермиона. — А ты никогда не думал, что это может быть заклятие?

— Что? Чушь! — он дернулся встать, но запутался в пледе и был вынужден вновь сесть на диван.

— Я знаю, что это не мое дело… — проговорила девушка.

По его взгляду она поняла, что он полностью согласен с этим утверждением.

— Поэтому ничего не буду тебе говорить, — как ни в чем не бывало, продолжила Гермиона. — Просто подумай об этом на досуге.

Он странно посмотрел на нее. Было во взгляде… удивление, недоверие.

— Ерунда, — но голос прозвучал уже не так уверенно.

Его взгляд скользнул по комнате, по вещам, разбросанным в беспорядке, по журнальному столику, по огарку свечи и замер где-то на уровне колен. Гермиона, боясь того, что может увидеть, опустила взгляд. Захотелось провалиться сквозь пол. Она сидела на корточках в коротенькой футболке. Ну, то есть сама футболка была довольно длинной, но не при таком положении тела. Гермиона, смутившись, потянула футболку вниз, пытаясь прикрыть колени. Юноша резко подался вперед, отчего она шарахнулась в сторону, усевшись на пол. Уже сидя по полу, Гермиона поняла, насколько «улучшила» свой вид. Однако Драко Малфой несказанно удивил — он отвел взгляд в сторону, а его жест она, оказывается, истолковала неверно: он метнулся не к ней, а к пледу, валявшемуся рядом. Юноша поднял его с пола и протянул Гермионе. Она автоматически схватила теплую шерсть и набросила на ноги. Со стороны, наверное, все выглядело жутко нелепо.

— Что у тебя с коленом? — спросил он.

Гермиона непонимающе уставилась на ноги, прикрытые пледом. Что может быть с ее коленом?

— Там пятно красное, — поразил наблюдательностью юноша.

Она задумалась.

— А… Я ударилась об угол кровати, пока носилась по комнате в поисках палочки, — она попыталась улыбнуться.

— Понятно.

Он встал с дивана. Чуть пошатнулся, схватился за спинку, какое-то время постоял.

— Ты в порядке? — засомневалась Гермиона.

— В полном. Мне просто нужно в ванную.

С этими словами он направился прочь из комнаты, на ходу расстегивая манжеты рубашки. В дверях он обернулся.

— Не сидела бы ты так. Пол холодный.

И ушел. Гермиона еще какое-то время смотрела на закрывшуюся дверь, а потом встала. Пол и правда был холодным. Девушка откинула прочь плед. Пятно на ноге действительно было. Более того, завтра на его месте обязательно расцветет здоровенный синяк. Все-то он видит. Печально, что ее ноги оказались объектом беглого осмотра лишь с целью выявления повреждений. Хотя… Все к лучшему. Хуже было бы, если бы он попытался как-то воспользоваться ситуацией. Заблуждения на счет его неискушенности по части девушек Гермиона не испытывала. И все-таки немного грустно. Забравшись в кровать и закутавшись в одеяло, она вдруг подумала, как было бы здорово, если бы у них были другие отношения. Сейчас она бы не сидела, как дура, на этой кровати. Впрочем… что бы она делала? Да все было бы просто по-другому. И кошмара этого не было бы.

Драко Малфой растирался полотенцем, стараясь успокоить колотящееся сердце. Снова этот сон, от которого не было спасения. Он опять проснулся в холодном поту… Страх: липкий, пронизывающий.

Темнота, звук странных слов. Кажется, это латынь, но он не узнает ее. Во сне так бывает. Замок. Их замок. Только какой-то не такой. В нем очень холодно и сумрачно. Но, несмотря на холод, он всегда чувствует жар в груди. А еще он отчетливо понимает, что нужно бежать. И всегда знает куда. Его ноги сами находят дорогу. Он бежит всегда в одно и то же место. Разными дорогами, в разное время, но всегда в один и тот же зал. Почему он туда бежит? Потому что там нужна его помощь. В реальности у него никогда не возникало такого слепого желания помочь. А во сне его словно что-то толкает. Объятый паническим страхом, Драко каждый раз открывает тяжелые двери. Они никогда не скрипят. На самом деле двери в фехтовальный зал его имения открываются со скрипом. Сколько их ни смазывали, сколько ни чинили. Видимо, есть смысл в том, что во сне двери никогда не скрипят, и отсутствие этого скрипа во сне не удивляет Драко. Его здесь ничто не удивляет. Он все принимает на веру. В зале горят факелы. Множество факелов по всему периметру, но почему-то освещенным оказывается только самый центр. Там, в круге мужчин, он всегда видит фигуру женщины, находящуюся в рамках пентаграммы. Сначала у этой женщины не было ни лица, ни имени. Она была незнакома, но в душе разливался страх, и сердце сжимало непреодолимое желание вырвать ее оттуда. Иначе случится что-то страшное. Он не знал, что именно, просто чувствовал. А однажды у этой женщины появилось лицо. Тонкие и невесомые черты его матери. Если бы он проследил закономерность, то связал бы этот факт с изменениями в его жизни. Но в голову это не приходило. Женщина в пентаграмме никогда не кричит, не зовет на помощь, и это ее показное спокойствие заставляет его еще отчаяннее спешить ей на выручку. Сон заканчивается всегда одинаково. Один из мужчин в капюшоне беспрестанно повторяет непонятные слова, а сам Драко вдруг перестает бежать. То есть не то чтобы перестает, напротив, он бежит еще быстрее, падая, выбиваясь из сил, да вот только ни женщина, ни кольцо из мужчин ближе не становятся. Он всегда просыпается от ужаса. От безысходного страха и осознания собственного бессилия. Он — слабый ничтожный червь пред ними. У него никогда не хватит сил защитить мать. Никогда. Однажды женщина в пентаграмме обрела черты Марисы. Тогда Драко полдня в себя прийти не мог. Один и тот же сон. Он должен что-то означать?

А вот сегодня случилось и вовсе непонятное. В пентаграмме находилась не Нарцисса. Темные волосы, хрупкая фигура. Вначале Драко решил, что это снова Мариса, но тут девушка обернулась. На него смотрели карие глаза Гермионы Грейнджер. В них не было мольбы, в них не было осуждения. Только безысходность.

Юноша плеснул водой на лицо. Причем здесь Грейнджер, почему?

«А ты никогда не думал, что это может быть заклятие?» — зазвучал в голове ее голос. Юноша с силой провел ладонью по лицу и почувствовал боль. Фамильный перстень, который был слегка великоват и иногда крутился на пальце, развернулся щитком внутрь и оцарапал щеку. Драко с досадой снял его с пальца и положил на полочку с умывальными принадлежностями.

«Это символ твоего рода. Носи его с честью. И никогда не снимай. Снимая его, ты предаешь семью», — привычно спокойный голос отца ворвался в сознание. Драко не снимал перстень. Ни разу за все годы. Предает семью? Глупость. Это же на пару минут. Он отбросил с лица мокрую челку и посмотрел на свою рубашку. Как там домовые эльфы стирают? Эх! И почему он так мало внимания уделял домоводству?..

Спустя пятнадцать минут в дверь тихо постучали.

Встревоженный голос Грейнджер заставил улыбнуться.

— В порядке. В порядке. Сейчас выхожу.

Драко натянул на себя выстиранную и даже высушенную рубашку. Теперь можно собой гордиться ближайшие сто лет. А Мариса как-то сказала, что он без помощи домовых эльфов дорогу до туалета не найдет. Ему тогда было восемь, и он готов был испепелить ее взглядом. Она всегда считала его жутко избалованным и несамостоятельным. Кстати, нужно будет ей написать о сегодняшнем достижении — не будет больше над ним издеваться. Драко про себя улыбнулся. Страх отступил, а размышления над этим вопросом он оставит до лучших времен. Сейчас есть проблемы понасущней. Например, девушка за этой дверью.

Плохо, что она все это увидела. Стереть память? Нельзя. Да она и не позволит. Сделать вид, что ничего не было? Драко вздохнул. Мысль о том, что она всем разболтает, вызвала усмешку.

«Знаете, я тут на днях ночевала с Малфоем, так он…»

Он осторожно открыл дверь ванной. В комнате было темно — свеча почти догорела и вот-вот должна была погаснуть. Драко почти на ощупь пробрался между диваном и кроватью, размышляя, стоит ли зажигать свет или, наоборот, погасить огарок. Наконец, так и не решив, что именно сделать, спросил:

— Спишь?

— Не-а, — раздалось с кровати.

— Нет, зажигай.

Он на ощупь нашел тумбочку. Свеча в последний раз мигнула и с шипением погасла. Юноша выдвинул ящик и нащупал свечку.

— Черт!

— Палочку в ванной оставил.

— Возьми мою. На тумбочке.

Он осторожно пробрался к прикроватной тумбочке.

— Маленькая она у тебя какая…

— Не я ее выбирала, сам знаешь. Чем-то я ей приглянулась.

В тишине прозвучал его смешок. Негромко произнесенное заклинание, и огонек свечи весело запрыгал на фитиле. Юноша подумал и, достав вторую свечу, тоже ее зажег.

— Не хочешь быть в темноте? — негромко проговорила Гермиона.

Он обернулся. Она лежала на боку, подперев щеку рукой и закутавшись в одеяло.

— Ну, любому нормальному человеку после кошмара хочется света и уюта.

— Ишь ты… — он усмехнулся. — Здесь просто прохладно, а камина нет. От свечи хоть чуть-чуть тепло пойдет.

— Почему ты просто не признаешь мою правоту?

— В том, что тебе тоже бывает страшно?

— Мне, например.

— Зачем?

— Я хочу думать, что нахожусь в одной комнате с человеком, а не с бездушным роботом.

— С кем? — не понял юноша.

— О Господи! Запишись на маггловедение.

— Я и так на него хожу.

— Что?! — опешила Гермиона.

Сама она давно бросила этот предмет и уж чего-чего, а присутствия на занятиях Драко Малфоя совсем не ожидала.

— Про роботов там не рассказывали, — пропустив мимо ушей ее вопрос, сказал он.

— Ты непоследовательна, — юноша опустился в кресло по правую сторону от кровати, — только что сама предлагала на него записаться.

Гермиона не знала смеяться или злиться. Разговаривать нормально с ним невозможно.

— Ты часто здесь бываешь? — решила она перевести тему.

— Периодически, — легкое пожатие плечами. — Последний раз пару недель назад. У Крэбба был день рождения. Вот мы здесь и заночевали.

— А много вас обычно ходит?

— Иногда почти весь курс. Иногда просто парами.

Наступила тишина. Гермиону так и подмывало спросить о его паре. Зачем, и сама не знала.

Юноша откинулся на спинку кресла и, сцепив руки в замок, уперся локтями в подлокотники.

— Откуда сей интерес?

— Просто, — она пожала плечами.

— С детства.

— Мерлин, тебе-то зачем?

— Просто у нас о ней не слишком лестное мнение. Хотелось бы услышать твою версию.

— Можно подумать, у вас хоть о ком-то из нас лестное мнение, — юноша улыбнулся, опустив подбородок на сцепленные руки. — Блез… славная.

— В смысле?

— Не для встреч, а для брака, — пояснила Гермиона. — Мне правда интересно.

— Нет, обычно это делает семья, — без особого энтузиазма в голосе ответил юноша.

— Милая славная Гермиона, — юноша улыбнулся. — Наивная. Верит в сказки, в любовь, в победу добра над злом…

— А ты не веришь?

— Нет.

— Я верю только в то, что могу увидеть.

— Ты никогда не видел любви?

— Все гриффиндорцы так надоедливы? — вопросом на вопрос ответил он.

— Нет. Я счастливое исключение, — улыбнулась Гермиона, понимая, что он и так слишком разоткровенничался.

— Мне несказанно повезло, — съязвил парень.

Гермиона зевнула.

— Ты спишь, — он укоряющее направил указательный палец в ее сторону.

— Неправда. Хотя… да.

— Так зачем над собой издеваться? — юноша взглянул на часы. — Половина третьего. Отбой.

Он откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.

— Ты хочешь предложить мне часть кровати? — он улыбнулся, не открывая глаз.

— Нет, — замотала головой девушка.

— Вот и я так думаю, — снова улыбка.

Гермиона не смогла не улыбнуться в ответ.

— Странный ты.

— Почему?

— Просто. Странный.

— Не знаю.

Наступила тишина. Девушка разглядывала человека напротив. В этой позе он казался очень беззащитным. Почему ее сегодня тянет его защищать?

— Ты будешь спать или меня изучать?

— Я вижу тебя насквозь, — тону могла позавидовать Трелони.

Гермиона улыбнулась и перевернулась на другой бок.

— Не буду тебя смущать…

— Вот спасибо, — язвительный ответ.

Драко открыл глаза, услышав скрип пружин. Маленькая фигурка свернулась в комок под одеялом. Девушка в центре пентаграммы. Сердце дернулось. Что все это значит? Почему она? Из-за этого вечера? Неужели беседа с ней произвела такое впечатление? Вдруг отчаянно захотелось попросить ее быть осторожнее. Не лезть в пекло за чертовым Поттером. Вот только как он может озвучить свою просьбу? Она его на смех подымет. Драко вздохнул и потянулся задуть свечу.

Через несколько минут ее дыхание стало ровным. Она уснула. А он все смотрел и смотрел на кровать. Глаза привыкли к темноте. Он вдруг осознал, что этот образ — ее трогательная фигурка под одеялом — будет преследовать его долго-долго. В ней все было непонятным. Этот ее переход от недоверия к заботе, от злости к опеке. Неразгаданная тайна. И этот ее смешной вид в футболке с каким-то нарисованным забавным зверьком у его ног. Он никогда не видел ничего подобного на Блез. Даже в голову не приходило, что девушка может быть одновременно нелепой и… волнующей. Да, она чем-то затронула его. И это было опасно.

С этой неутешительной мыслью он уснул. Не хотел, но уснул. Обычно после кошмаров он старался не расслабляться. Напивался кофе или зелий и либо читал, либо писал письма то Нарциссе, то Марисе, а сегодня уснул. И это оказалось совсем не страшно. Кошмар не вернулся. Ему снилось зеленое поле, полное васильков. Сочетание цветов дарило тепло и уверенность в том, что все будет хорошо. А еще снилась Грейнджер в своей забавной футболке и венке из ромашек. Где она нашла ромашки на васильковом поле, оставалось загадкой. Но ведь это Грейнджер. У нее все не как у нормальных людей.

А потом было утро, быстрые сборы, ее смешное заспанное личико. Он встал чуть раньше и какое-то время смотрел, как она спит. Это тоже было ново. Раньше у него не возникало подобных желаний. Перед выходом она забежала в ванную умыться и переодеться.

Он уже нетерпеливо притопывал ногой в дверях, когда она появилась из ванной.

— Ты забыл, — на ее протянутой ладони лежал его фамильный перстень.

Как он умудрился забыть? Ведь столько лет с ним не расставался… И не насторожился из-за отсутствия привычной тяжести.

— Спасибо, — он надел перстень, не понимая, откуда взялось ощущение тревоги. Видимо, волнение перед возвращением. Очень уж не хотелось попасться кому-то на глаза.

Путь назад прошел в молчании. Оба нервничали. Гермиона явно, Драко скрыто. Не мог же он позволить ей увидеть свою растерянность. Войдя в замок, он негромко спросил:

Гермиона удивленно подняла бровь.

— Конечно!

— Ты так ответила, словно каждую ночь одна бродишь по замку, — в голосе Драко прозвучала непонятная ему самому досада.

— А откуда тебе знать? Может, и брожу. Вдруг у меня хобби такое?

— Ладно. Тогда счастливо добраться. Поттеру привет, — все-таки не удержался.

— Непременно, — в ее голосе послышался вызов. — А ты Забини передавай.

Юноша резко обернулся. Что она несет?

— А причем здесь Блез?

— Ну как же. Мировая знаменитость. Все вокруг него вертится, — он все-таки позволил втянуть себя в детскую перепалку.

— Знаешь, спящий ты нравился мне больше.

— Неудивительно. Мне все говорят, что я неотразим во сне.

— И скромен в бодрствовании.

Гермиона круто развернулась и направилась в сторону своей гостиной. Юноша какое-то время смотрел ей вслед, а потом побрел к подземельям. Черт! Он не спрашивал себя, зачем все испортил. У этого была цель. Цель — уберечься. Слишком странным он становился в ее присутствии.

Войдя в свою гостиную, он остановился у камина. Девушка дождя, девушка этого вечера… Появилась нехорошая мысль, что он еще долго не забудет эту ночь. А нужно забыть. Как все нелепо получилось. Черт его дернул пригласить ее в Хогсмит. Лучше бы с Блез пошел. Неважно, что они повздорили. Блез понятна, привычна. Она его невеста, в конце концов. Так какого черта он потащился в Хогсмит с гриффиндоркой?! Юноша неотрывно смотрел на пламя. Пламя… Дает свет, дает уют, тепло и… чувство опасности, потому что с ним всегда нужно быть очень осторожным. Перед мысленным взором появилось лицо Грейнджер. Темные локоны, улыбка, притаившаяся в глазах. Он изо всех сил постарался отогнать видение. Он не должен о ней думать. Не должен. Почему же воображение навязчиво вызывает ее образ? Испуганный взгляд, дрожащие губы, звонкий голос. Она смертельно напугана, но так старательно уверяет, что все хорошо. О том, что он очнулся от кошмара в ее объятиях, лучше не думать вообще. Он был чертовски зол на себя и на ситуацию в целом за то, что она стала свидетелем его слабости. Он с отвращением думал, насколько жалок был в тот миг. Он проявил слабость. Драко ненавидел собственную слабость. Он должен был оттолкнуть, сказать, что не нуждается в ее жалости. Да вот почему-то не смог. Ее объятия оказались на удивление сильными, а еще в них было… светло. Какой-то внутренний свет, исходящий от ее рук, сплел разноцветное полотно уюта и спокойствия. Кошмар дрогнул и рассыпался на миллионы осколков. Наверное, поэтому он не смог ее оттолкнуть. Помешала… благодарность? Драко вздрогнул от этой мысли. Он не должен испытывать благодарности. Он вообще не должен ничего к ней испытывать. Да вот только внутри что-то замирало от воспоминания о том неправдоподобном уюте, который дарило кольцо ее рук. Это было непривычно, неправильно и… чудесно.

— Привет, — голос Блез заставил резко обернуться.

Она сидела на диване, закутавшись в плед. Судя по ее виду, она не спала в эту ночь. Значит, ждала его. Еще только сцен не хватало… Хотя… судя по ее взгляду, сцены не будет. Драко почувствовал что-то похожее на угрызения совести. Он приблизился к дивану, она чуть отодвинулась, уступая ему место. Юноша сбросил мантию и присел рядом.

— Ты почему не спишь?

— Понятно…

— Был в Хогсмите.

Он не видел смысла врать.

— И как там?

— В Хогсмите? Как всегда. Все стоят на ушах из-за какого-то фестиваля.

— Нет, — честно ответил он. — Просто засиделся и решил остаться.

— Я должна извиниться за то, что наговорила, — глядя в пол, проговорила она.

— Блез, не нужно. Ты во многом была права. К тому же расстроена. Это я должен извиниться за своего отца.

— Ты не можешь отвечать за его поступки.

— К сожалению, приходится.

Он поднял голову и встретился с ней взглядом. Такие знакомые черты лица. Рыжие прядки, выбившиеся из прически. Они всегда очень эстетично выбивались, создавая ощущение продуманности, правильности, идеальности…

Набравшись сил, он посмотрел в зеленые глаза. Сегодня почему-то это оказалось сложно. Он чувствовал себя так, будто обманывает ее в чем-то. Хотя… объективно, он ей не изменял, да если бы и изменил, она сама дала на то согласие: никаких обязательств до Рождества. Другое дело, что ни он, ни она этим не пользовались. До сегодняшнего дня. Хотя… что, собственно говоря, произошло сегодня? Да ничего, по сути дела. Юноша про себя выругался. Сколько в мыслях «по сути дела», «собственно говоря»… Он давно знал эту свою особенность: прятаться от реальности за ничего не значащими фразами. Так было проще. Неужели с ним что-то происходит? Он постарался отогнать прочь ненужные мысли.

Ее взгляд что-то искал на его лице. Подтверждение каким-то ее выводам, домыслам, а может быть, надеждам.

— Как погода?

Драко удивленно потер бровь. Удивленно, потому что такого неловкого разговора между ними давно не было. Да, наверное, никогда не было. Им всегда было легко вместе. А еще удивился оттого, что понял: он совсем не обратил внимания на сегодняшнюю погоду. Помнил только покрасневший нос Грейнджер.

— Прохладно, — озвучил он свой вывод.

Блез внезапно подалась вперед и сжала его ладонь. Это его руки, по логике вещей, должны были быть холодными после улицы, а на деле он едва не вздрогнул от холода ее пальцев.

— Ты себя хорошо чувствуешь? — юноша вновь посмотрел в ее глаза.

Что-то с ней не так сегодня.

— Поцелуй меня, — внезапно проговорила она.

Он удивленно приподнял бровь. Просьба была странной. Не столько потому, что вообще была, сколько из-за неуверенности ее тона. Драко осторожно коснулся рыжего локона. Улыбнулся. Даже этот легкий беспорядок ее прически был изящным, впрочем, как и все в ней. Нежные черты лица, взгляд, за который некоторые знакомые готовы были отдать многое. Юноша подался вперед, легонько коснувшись ее губ. Знакомый аромат ее духов, зовущий, притягивающий, опутал его, подобно силкам. Он в который раз подумал, что Блез, видимо, покупает какие-то волшебные духи, но эта мысль привычно вылетела из головы.

Ее руки тут же метнулись вперед, обхватив его за плечи и с силой сжав. Если бы он был чуть внимательней к ней, то непременно заметил бы, как блеснули глаза цвета Надежды. Хотя… если бы и заметил, вряд ли поверил. Он давно не видел слез Блез, за исключением того случая с Брэндом, но об этом оба старались забыть.

Не удивила его и та страсть, с которой девушка ответила на его поцелуй. Это все было привычно. Это было правильно. Драко почувствовал, как ее руки скользнули под его рубашку, вызвав привычную реакцию. Они все знали друг о друге. Во всяком случае, так ему казалось. Его руки, в свою очередь, нащупали пуговки на ее блузке и стали не спеша их расстегивать. Пальцы наткнулись на кружевное белье. Все правильно. Девушка и должна носить изящное кружевное белье, а никак не футболку со смешным зверьком. Он крепко зажмурился, стараясь не думать ни о чем. Но память вновь и вновь подсовывала образ гриффиндорки. Драко скользнул губами по шее Блез, одновременно потянув вниз лямку нижнего белья. И у нормальных девушек не должно быть синяков на коленках. Рука скользнула по колену Блез, сжав его сквозь тонкую ткань брюк.

— Пойдем к тебе, — услышал он голос девушки.

Он встал с дивана и потянул ее за собой.

— Простите, что помешал, — послышался смущенный голос Гойла.

Драко притянул Блез к себе, прикрыв своей рубашкой от посторонних глаз. Блез уткнулась носом в его плечо и усмехнулась.

— Вот вечно кто-нибудь что-нибудь испортит, — тоном трагического героя продекламировал Драко.

Блез снова усмехнулась, а Гойл недовольно проговорил:

— Я не мог предположить, что застану что-нибудь подобное в общественном месте. Или у тебя дверь в комнату заело?

Драко подхватил свою мантию со спинки дивана, не выпуская Блез, и бросил выразительный взгляд на Гойла. Тот, покраснев, отвернулся. Драко набросил на девушку мантию и потянул в сторону своей комнаты мимо застывшего, как изваяние, Грегори.

Полчаса спустя они, как малые дети, резвились в душе, брызгаясь пеной и периодически выключая горячую воду. Вид смеющейся Блез заставил поверить в то, что вот это — правильно, а все остальное — бред, которому нет места в его жизни. И не будет никогда. Он с улыбкой погладил локоны, потемневшие от воды. Все правильно. Все так и должно быть.

— Полотенце, — чуть задыхающийся голос Блез озвучил проблему.

Они и не подумали прихватить с собой полотенца.

— Я схожу, — он легонько чмокнул ее в нос, выбираясь из душевой кабины.

— Давай — давай, а то ты меня только отвлекаешь.

Ладошки уперлись в его спину, выталкивая из ванной. Драко улыбнулся и распахнул дверь в комнату. Холодный ветер из открытого окна заставил поежиться. Перешагивая через разбросанную по всей комнате одежду, юноша добрался до окна и захлопнул створку. А то Блез точно замерзнет. Блез… Блез… От примирения с ней стало… Легче? Он не знал. Знал только, что ее руки и губы помогают отодвинуть от себя образ той, другой. Он сможет. Это просто. Во всяком случае, он на это очень надеялся. Вытащив из шкафа два полотенца и наскоро замотавшись в одно из них, он постучал в дверь:

— Эй, я принес тебе полотенце.

Сознательно или нет, но он прихватил зеленое. Под цвет ее глаз.

— Повесь, пожалуйста, на вешалку, — за шумом воды голос прозвучал странно.

— Все нормально?

— Да. Я выйду через пять минут.

— Ладно, — он пожал плечами, вешая полотенце и выходя из ванной. И ему было невдомек, что рыжеволосая девушка, которая пять минут назад звонко смеялась, уворачиваясь от холодных брызг, без сил опустилась на пол душевой кабины. Струи воды на ее щеках смешивались со слезами. Она старалась не заплакать, изо всех сил старалась, загоняя в самые потаенные уголки души свое женское чутье, которое прямо-таки кричало, что его поцелуи предназначались не ей. Она очень старалась это чем-то оправдать. Его усталостью, его сдержанностью по части эмоций. Да вот только не появилась еще на свете такая ложь, что способна обмануть любящее сердце. И это утро не стало шагом к сближению. Нет. Оно с поразительной ясностью показало, что все ее попытки — лишь оттягивание агонии. Ей пора признать свое поражение. Пора смириться. Но только все в душе кричало, что так не должно быть. Было бы проще, если бы она знала имя своей соперницы. Той, кто занимает его мысли. Но он молчал, и это было самым страшным. Он вообще предпочитал не врать, а здесь не то, что бы врал, просто скрывал. Значит, это для него важно. Можно было бы спросить, но терзала мысль, что ее вопрос непременно положит конец той хрупкой иллюзии счастья, за которую она продолжала малодушно цепляться. Она боялась его потерять. Да, здравый смысл подсказывал, что помолвку не отменят, но тем тяжелее выглядела эта ситуация. Чем ближе был этот день, тем отчетливее девушка понимала, что не сможет спокойно знать о его романах. Да Мерлин с ними, с романами, если они не затрагивают сердце. Но какое-то шестое чувство подсказывало, что для него это не просто развлечение. Кто она?

— Блез? Милая? — такой родной голос. Такие привычные слова. — Ты в порядке?

— Уже иду! Подай мне мою палочку, пожалуйста, — не могла же она выйти вся зареванная. Это не соответствовало безупречному образу.

Юная мисс Забини не поняла в своем любимом человеке самого главного. Ему не нужна безупречность — он насмотрелся достаточно, чтобы узнать ей цену. Его странная душа рвалась к искренности. К тому, что было для него ново, недостижимо и непонятно, а потому так желанно.

* * *

Гермиона Грейнджер на цыпочках пробралась в гостиную. Красная, как рак, потому что впервые выслушала пространную лекцию о легкости своего поведения от Полной Дамы. Это было странно, потому что в чем в чем, но в легкомысленности ее еще ни разу не упрекали. А тут на тебе. Хотя Полная Дама, по сути дела, права. Но… ведь ничего плохого она не делала в эту ночь. Девушка вздохнула и оглядела пустую гостиную. В семь утра в воскресенье увидеть кого-то здесь маловероятно, но все-таки лучше перестраховаться. Гермиона сняла мантию и развесила ее на спинке стула у огня. На улице было прохладно и как-то сыро. Наверное, после вчерашнего дождя. Девушка разгладила мантию и посмотрела на огонь. Она с детства любила игру пламени, будь то камин или же костер. Огонь завораживал, притягивал. От него веяло одновременно уютом и опасностью. Она вытянула вперед озябшие руки. Нельзя думать о своем дурацком поступке. Лучше притвориться, что ничего не было, потому что иначе можно сойти с ума. Слава Богу, хоть все обошлось. Никто их не встретил, никому ничего не пришлось объяснять. Она жутко устала от этого бесконечного водоворота лжи. Так хотелось кому-то рассказать о том, что терзает душу, но рассказать некому. Придется тонуть в этом омуте одной. Совсем одной. О планах относительно похода к Дамблдору как-то подзабылось.

— Ты так рано встала? — удивленный голос Гарри Поттера заставил резко обернуться.

— Да, я… решила прогуляться. Привет.

— Привет.

Гарри какой-то взлохмаченный и явно невыспавшийся спускался по лестнице.

— Ты вчера рано легла.

В ответ на ее удивленный взгляд он пояснил:

— Рон пытался до тебя достучаться, но Джин сказала, что ты ушла спать и просила не беспокоить.

— Да, — пролепетала Гермиона, пытаясь сообразить, чем ей это грозит со стороны Джинни. Да и зачем девушка так поступила? — У меня голова болела.

— Понятно. Ты и сейчас какая-то бледная.

«Ну еще бы. После таких-то переживаний».

— Нет, уже все в порядке. Спасибо. А как вы отметили?

— Как всегда. Теперь голова болит. Да еще я, кажется, себе вчера лишнее позволил…

Он как-то смущенно передернул плечом и предложил:

— Может, прогуляемся? Раз уж не спим. Я только за мантией схожу.

Что ей оставалось делать? Только пожать плечами. Не говорить же, что она только-только вернулась с улицы, и погода там совершенно не располагает к прогулкам. Спустя десять минут они уже неторопливо шли вдоль озера и говорили обо всякой ерунде, вроде оценки Рона по зельям и достижений Невилла в области травологии. Словно сговорились не касаться в своей беседе чего-то личного.

Хмурое небо никак не желало менять цвет грусти на приветливую синеву. Видимо, погода твердо решила доказать свои права на осеннюю сырость, дождь и хандру, в которую, казалось, впало все вокруг. Гермиона вертела в руке сухой листик грязно-коричневого цвета, подобранный с земли, и с улыбкой слушала Гарри. В душе царило смятение. Именно его-то она и старалась скрыть за этой улыбкой. Был Гарри, ради которого она могла пожертвовать всем, ведь она действительно любила его. И был странный непонятный человек, который и поводов-то не давал для хорошего к себе отношения, но что-то к нему тянуло. Гермиона вспомнила, что читала как-то в книге о притяжении противоположностей. Автор очень убедительно подтверждал свой тезис о том, что девушки из хороших семей, как правило, влюбляются в мерзавцев и шалопаев, а воспитанные юноши пускаются во все тяжкие с сомнительными девушками. Он объяснял это тягой ко всему новому и запретному. Гермиона пыталась прислушаться к себе. Она не могла влюбиться в Драко Малфоя. Сама эта мысль казалась абсурдной. Но нельзя не признать, что ее к нему тянуло. Что это было? Любопытство, жажда узнать что-то новое, желание поиграть с огнем? Она не знала. Да и не хотела знать. Просто приняла это как должное.

Гарри остановился и поднял с земли камешек. Повертел его в руках, а потом, примерившись, запустил в озеро.

— Прямо кальмару по голове, — пошутила Гермиона.

— Да он, небось, дрыхнет на самой глубине.

— Гарри, а что ты имел в виду, когда сказал, что позволил себе вчера лишнее? — внезапно вспомнила Гермиона его слова. Личный вопрос. Очень личный. Но ведь они друзья. Им можно.

— Представь себе, что мы друг другу нравимся.

Гермиона вопросительно приподняла бровь.

— Ну… не как друзья, — притопнул Гарри.

— Представила, — осторожно согласилась Гермиона, понятия не имея, что последует за этим.

— Мы встречаемся какое-то время. Несколько раз поцеловались, — скулы Гарри порозовели.

Гермиона потерла лоб, стараясь тоже скрыть смущение. Для такого короткого промежутка времени это слишком сильные испытания. Но, взглянув на юношу, она поняла, что не так в его словах. «Встречаемся какое-то время». То есть он говорит о Кэти.

— И?

— И вот я в какой-то момент… Не знаю, как сказать. В общем, вчера я…

— Ты попытался перейти с Кэти к каким-то более близким отношениям? — корректно пришла на помощь Гермиона.

Он кивнул, не поднимая головы от собственных ботинок.

— Не знаю. Правда, не знаю. Я не оказывалась в подобной… ситуации.

«Почти не оказывалась», — добавила она про себя. Ведь если бы она была хоть чуть-чуть интересна слизеринцу, то не только Кэти пришлось бы отстаивать свою девичью честь.

— Но думаю, что я бы… обиделась… наверное. Не знаю. В любом случае, девушки по-иному смотрят на этот вопрос.

Гарри поднял голову. От его внимательного взгляда стало неуютно.

— Вот и я думал, что она обидится, как-то меня остановит, возможно, вообще порвет со мной.

— Ты сделал это, чтобы проверить? — не поверила своим ушам Гермиона. — Гарри, так нельзя!

— Да не то чтобы проверить. Просто я ожидал другой реакции.

— А какую получил?

— Она не обиделась, не рассердилась. Такое ощущение, что она этого ждала.

— Ей пятнадцать, Гермиона! Не мог же я, в конце концов…

Он просто кивнул.

— Ты поступил правильно. Нельзя играть чувствами. Ты очень нравишься Кэти. Она готова на многое ради тебя.

— Да? — его усмешка получилась очень злой и поразительно напомнила другого человека. — А тебе-то откуда знать, как она ко мне относится?

— Я вижу: она тебя любит, — слегка смутилась Гермиона от такой вспышки.

— Видишь… — юноша пнул ногой сухую листву. — Нет, Гермиона. Кэти меня не любит. Вернее не меня. Я… не знаю, как объяснить. Меня пугает ее отношение ко мне. Оно какое-то жертвенное. Ты права. Она готова на многое. Но не ради меня, а ради… себя, что ли. Я не знаю, как объяснить… Она не любит меня самого. Она совсем меня не знает. Ей дорог какой-то образ, который она сама себе создала. К тому же я знаменит. Ей это льстит, видимо.

— Гарри, не говори так. Ты неправ. В конце концов, нельзя быть таким подозрительным. Тебя любят не за то, что ты знаменитость.

Он рассмеялся, всем своим видом показывая, что не верит ни одному ее слову.

— Гарри, самая большая твоя беда в заниженной самооценке. Тебя можно любить просто за тебя. Понимаешь?

Он снова скептически усмехнулся.

— Ну мы же с Роном любим тебя просто так, — проговорила девушка.

Он вскинул голову и несколько секунд смотрел в ее глаза, словно не верил в то, что она сказала.

— Гермиона, ты просто… ко мне привыкла и… видишь во мне только хорошее.

— Гарри, милый, мне уже не одиннадцать лет. За это время я видела тебя смеющимся, плачущим, счастливым, обозленным… Напрасно ты считаешь, что я заблуждаюсь на твой счет. Да, мне не все порой нравится, но это не мешает мне любить тебя.

Сказала и запнулась. Слишком уж неоднозначно прозвучали эти слова в утренней тишине.

— Как друга? — негромко спросил Гарри.

Она могла сделать вид, что не расслышала вопроса, но не стала. Нельзя играть до бесконечности.

— Как друга. Но ведь тебе и не нужно большего. Так?

Он внимательно на нее посмотрел, протянул руку, коснулся ее волос, влажных от утреннего тумана. Сердце Гермионы сжалось от этого взгляда. Ведь он дорог ей, важен. Почему же она не хочет сделать шаг навстречу, просто ему помочь? Да потому, что результатом этого станет разбитая дружба. Гермиона не верила, что они оба выдержат испытание. Да и не готова она была к этому в свете последних событий.

Он промолчал. Так и не ответил на ее вопрос. Все осталось, как прежде. Тишина вокруг стала прямо-таки звенящей и давящей. Гермиона зябко поежилась и постаралась найти тему для более безопасного разговора.

— Ты что-то хотел мне показать. Помнишь?

— Я? Да… помню.

Он поискал что-то в кармане мантии. Безрезультатно. Порылся в кармане джинсов. С тем же успехом.

— Черт! Она в других джинсах.

— Кто она?

— Пуговица.

— Да, я ее обычно не выкладывал, а тут…

— Не судьба, — пожала плечами Гермиона и улыбнулась.

Разговор на нейтральную тему немножко поднял настроение.

— Ладно. Видимо, в другой раз.

Гарри тоже улыбнулся.

— Я есть хочу, — внезапно проговорила девушка. — Может, пойдем на завтрак?

— Хорошая идея. Я бы тоже поел.

— Помню, — Гарри снова улыбнулся и внезапно обнял ее за плечи. — Но тогда была ощутимая разница.

— В чем же? — Гермиона подстроилась под его шаг.

— У нас были бутерброды.

Их беззаботный смех раскрасил хмурое осеннее утро в цвета веселья и добра. Дружба… Одна из самых неразрешимых загадок на свете.

Спустя полчаса Гермиона и Гарри сидели за столом Гриффиндора и с аппетитом завтракали. Смеялись, шутили. Кроме них в зале никого не было. Мало кто из студентов вставал в выходной день в такую рань. Поэтому можно было расслабиться, вести себя, как хочешь.

Краем глаза Гермиона увидела какое-то движение. Повернулась в ту сторону и еле проглотила кашу. Стало… грустно? Да нет. Не грустно. Все так и должно быть. Но немножко обидно. И… еще как-то неуютно от его равнодушного взгляда, который по ней едва скользнул, от улыбки Блез, которая словно зажигает все вокруг ярким светом, от того, что они держатся за руки, от того, что так и будет, и ничего эта ночь не изменила.

— Не знаю, кто он, но, надеюсь, он этого стоит.

Вот и все. Что юная мисс Уизли хотела этим сказать? А потом были уроки, уроки, трапезы в главном зале и отчаянные попытки не смотреть на его стол, чтобы не видеть счастливой улыбки Блез Забини. Не видеть его. Не думать… Не думать…

Но деваться некуда, жизнь, как известно, распоряжается по-своему. И совместные занятия им никто не отменял.

Во вторник вечером Гермиона с замиранием сердца вошла в кабинет. Она не могла понять, отчего так волнуется, но это чувство — чувство замирающего сердца и леденеющих пальцев — вошло в ее жизнь прочно. Она уже и помыслить не могла о тех светлых временах, когда просто раздражалась в присутствии слизеринца. Сейчас казалось, что этого не было. Будто она всегда не знала, куда деть руки, как посмотреть и что сказать, когда рядом находился этот человек. Вот и сегодня она вошла в класс и со вздохом облегчения опустила сумку на парту, за которой они с Томом обычно занимались. Какое счастье, что в классе пусто. Можно хоть на несколько мгновений оттянуть момент, когда придется смотреть на него.

Гермиона всегда считала себя рациональным, не склонным к романтизму человеком. Она привыкла объяснять все свои поступки с точки зрения логики. И вот пресловутая логика, кажется, простилась с юной волшебницей окончательно, уступив место тому, что называется легкомыслие, взбалмошность… Эпитеты можно подбирать долго-долго.

Она не любила врать себе. Это глупо. Поэтому девушка с завидным упорством пыталась найти объяснимую причину своего теперешнего состояния. Для начала это состояние нужно было проанализировать, но едва она начинала углубляться в свои переживания, как тут же хотелось стереть себе память, наложить кучу заклинаний…

Она отказывалась верить самой себе. Что она чувствовала? Обиду. Вопреки здравому смыслу (она уже и забыла это понятие) душу разрывала на части жгучая обида. Словно ее обманули. Но, если разбираться дальше, ее никто не обманывал. Он никак не мотивировал свое приглашение. Это был жест неизвестно чего… скуки, протеста. Она не знала наверняка. Этот поход ничего не значил. Он не пытался быть идеальным и внимательным кавалером. Кавалером… Само слово насмешило. Он был… далеким, равнодушным, непонятным. А оттого, что ей удалось на миг заглянуть за завесу его равнодушия, становилось еще хуже. Приходило осознание того, что он может быть другим, но всегда возвращается за эту чертову стену отчуждения в ее присутствии. Всегда случается что-то. От этого становилось грустно и обидно. А еще обидней становилось при воспоминании о руке Забини в его ладони, о том, как она заботливо кормила его тостом, от этих понятных только двоим взглядов, полуулыбок. Но об этом лучше не думать вообще. Потому что помимо испорченного настроения (ну, не могла она спокойно на это смотреть!) в душе оставался неприятный осадок от недосказанности. Она боялась сама для себя сформулировать то, как к нему относится. Предпочитала определять его как нуждающегося в помощи, по версии Дамблдора. Не больше. Но сердце говорило совсем иное. И Гермиона Грейнджер понимала, что сердце в этом вопросе слушать опасно. Очень опасно. Это грозило разрушить весь ее мир. Все то, что она создавала на протяжении семнадцати лет.

Дверь скрипнула — сердце подскочило. Том. Гермиона поздоровалась с мальчиком и принялась раскладывать на парте принадлежности для урока. Дверь снова отворилась. Сердце сделало кульбит. Брэнд. Гермиона сглотнула и постаралась придать лицу спокойное выражение. Звук открывающейся двери свел все попытки на нет. Эмили Кросс, которая решила что-то уточнить у Брэнда. Гермиона чертыхнулась про себя, еле удержавшись от замечания первокурснице. Так за моральной борьбой она не заметила, как в классе появился он.

А потом все прошло в общей суматохе, которую девушка благодарила от всей души. Не нужно было поднимать глаз, даже здороваться не понадобилось, потому что Том сразу чем-то озадачил Малфоя, и этап приветствия отпал сам собой.

Гермиона дала себе слово не смотреть в сторону кафедры и даже его сдержала. Гордилась этим жутко. Да вот только время занятий закончилось. Том, уточнив у Малфоя что-то насчет тренировки, пулей вылетел из кабинета. Они вообще сейчас старались меньше пересекаться с Брэндом. Это безумно радовало Гермиону, потому что сил их разнимать и проводить бесконечные воспитательные беседы не было никаких. У самой проблем по горло. И главная проблема сейчас старательно собирает со стола пакеты с ингредиентами, чтобы убрать их в шкаф, установленный здесь специально для дополнительных занятий. Что-то он тоже не торопится уходить. Гермиона начала собирать учебники и укладывать их в сумку. Делала она это не менее тщательно, чем слизеринец упаковывал порошки.

Краем глаза она видела, как он, собрав пакеты, направился к шкафу, открыл скрипучую дверцу и принялся их раскладывать, при этом старательно сличая надписи на пакетах с подписями на полках. Привстал на цыпочки, что-то негромко прочитал и пристроил очередной пакет на место. Так как учебников у Гермионы было гораздо меньше, чем пакетов у Малфоя, она справилась со своей задачей до обидного быстро.

Не оставалось ничего, как пойти восвояси. Только она собралась так поступить, как слизеринец подал голос:

— Нормально добралась? — он даже не оглянулся, задавая свой вопрос.

— Спасибо за заботу, — не удержалась от язвительности Гермиона, — все в порядке. А у тебя?

Все-таки спросила. То ли чтобы сгладить впечатление от своей реплики, то ли чтобы как-то поддержать разговор. Он снова не оглянулся, продолжая очень уж долго читать что-то на пакете. Гермиона подождала несколько секунд и повернулась к двери, решив, что ожидать от него хороших манер по отношению к ней глупо. Помнится, однажды он уже сказал, что совместная спасательная операция не повод для того, чтобы он стал милым и любезным. Совместно проведенная ночь, видимо, тоже. Гермиона почувствовала, что щеки порозовели. «Совместно проведенная ночь» — звучит гораздо многозначительнее, чем было на самом деле в их случае.

Гермиона повернулась к двери.

— Я тоже добрался без приключений, спасибо, — голос прозвучал подчеркнуто учтиво.

Она резко обернулась. Он стоял, прислонившись плечом к шкафу и скрестив руки на груди.

— Поттер не поинтересовался, откуда ты идешь?

Впервые в вопросе о Гарри не прозвучала издевка. Просто вопрос и ожидание ответа.

— Нет, — Гермиона слегка пожала плечами, — никто из наших не знает, что меня не было в замке. А что на счет тебя?

Он слегка вздохнул.

— У меня все не так радужно. Но можешь не беспокоиться, твое имя не прозвучало.

Распространяться на эту тему он не стал.

Гермиона снова пожала плечами.

Наступила неловкая пауза. Неловкая, неправильная и тягостная. Пауза, когда людям нечего друг другу сказать. Или же, наоборот, хочется сказать много, но не можешь себе этого позволить. Просто потому, что не знаешь, нужно ли все это. А вдруг это важно только для тебя? Ведь нет ничего хуже, чем навязывать кому-то свое общество, свое мнение, свои переживания. В конце концов, они не друзья. Даже не враги, это тоже как-то незаметно осталось в прошлом. Слово «враг» стало просто словом. За ним уже не стоял конкретный человек. Просто абстрактное понятие. Поэтому они были друг другу никем.

— Счастливо, — наконец проговорила девушка.

Он просто кивнул. Она подхватила свою сумку, которую во время их нелепого разговора поставила на парту, и направилась к двери, стараясь поскорее избавиться от его общества. Наверное, ее поспешность была обусловлена тем, что она ожидала чего-то другого. Гермиона не хотела анализировать свои несбывшиеся надежды. Захотелось уйти подальше и оказаться в привычном обществе.

Она уже дошла до двери, когда резкий грохот заставил подскочить. Душа ушла в пятки, а сама девушка вскрикнула. Оборачиваясь и ожидая увидеть еще одно представление из серии проверки древних заклятий, она нащупала в кармане волшебную палочку.

Представшая взору картина чуть не заставила истерически расхохотаться. Драко Малфой с брезгливостью на лице стряхивал с дорогой мантии штукатурку. Порыв ветра из распахнувшегося окна подхватил свитки пергамента, остававшиеся на кафедре после занятия, и швырнул на пол. Стихия разыгралась не на шутку. Если с утра еще было просто пасмурно, то сейчас хлесткий дождь расчертил пейзаж за окном. И, похоже, начиналась буря.

— О Господи! Ну и погода! — выговорила девушка и направилась к окну.

— Да уж. Кстати, никогда не думал, что фрески с потолка могут осыпаться.

И действительно, то, что Гермиона по маггловской привычке приняла за штукатурку, на поверку оказалось частью старых фресок. Девушка нервно усмехнулась и, отбросив сумку на ближайшую парту, деловито подтащила стул к окну, залезла не него и начала закрывать тяжелую раму.

Драко поднял взгляд от запачканного манжета и не поверил своим глазам: Грейнджер дотянула до окна огромный стул, взобралась на него и уже воевала с огромной рамой. Поразило то, что она и не подумала воспользоваться волшебной палочкой. Видимо, все-таки в каких-то бытовых ситуациях проявлялись маггловские корни. Но больше всего удивился он не этому. Почему ей не пришло в голову сыграть на том, что она слабая девушка? Это же нелогично! Представить Блез в таком порыве было сложно. Здесь два варианта: либо Грейнджер на самом деле такая и всегда полагается только на себя, что, безусловно, вызывало уважение, но было непривычным; либо она не видела в нем мужчину, на плечи которого можно переложить поиски выхода из сложившейся ситуации.

Второй вариант был неприятен. Драко сделал шаг вперед, остановившись напротив стула, и отметил про себя еще одно отличие этой девушки от большинства других. Та же Блез, Пэнси, да и все девчонки, с которыми он когда-либо встречался, курсе на четвертом наплевали на школьные правила и перестали носить форменные гольфы и башмачки. И здесь Грейнджер выделилась. Но почему-то это не вызывало усмешки. Она не боялась быть нелепой, она поступала так, как считала нужным, не подстраиваясь, не заискивая.

— Хм, Грейнджер… Стул стоит не очень устойчиво — это раз; в природе существуют волшебные палочки — это два; и вообще, здесь есть мужчина — это три.

Самолюбие все-таки вставило свой пункт.

— Что? — девушка наконец захлопнула окно и круто развернулась.

Слышала ли она его тираду, осталось загадкой.

Гермиона посмотрела на слизеринца сверху вниз. Конечно, она слышала все его замечания, но ведь проще сделать вид, что она сегодня крайне невнимательна, тогда и на вопросы отвечать не придется. Ведь если она съязвит в ответ на последний пункт его речи, спросив «где?», это вряд ли украсит остаток вечера. Девушка бодро отряхнула ладони, раздумывая над тем, как бы избежать продолжения разговора. Но тут невольно пришлось вспомнить первый пункт, озвученный слизеринцем. То ли она неудачно шагнула, то ли слишком бодро отряхивалась, то ли что-то еще, только одна нога соскользнула со стула, а вторая и вовсе зацепилась. За что именно, Гермиона увидеть не успела. А потом стало уже не до этого, потому что, громко пискнув, она полетела вперед. Толчок, удар… Она едва не прикусила собственный язык, но самого падения не последовало. Вернее, приземление произошло гораздо удачней, чем можно было ожидать. Гермиона приоткрыла один глаз и увидела прямо перед собой крепко зажмурившегося слизеринца. Ситуация оказалась занятной. Он полусидел на парте, одной рукой придерживая ее за талию, другой упираясь в крышку парты позади себя для равновесия. Сама же девушка намертво вцепилась в его плечи и явно мешала сохранять вертикальное положение.

Все это было бы чертовски смешно, если бы не было так страшно. Вот сейчас он откроет глаза, вздохнет (потому что, кажется, в данный момент он задерживает дыхание), и она очень много о себе узнает. И точно — серые глаза с тенью удивления, досады, раздражения и еще Мерлин знает чего, сделали мир вокруг далеким и нереальным, заполнили собой каждую клеточку сознания. Гермиона скользнула взглядом по его лицу просто для того, чтобы окончательно не потерять себя в этих невозможных глазах. Тонкий шрам на переносице, чуть порозовевшие скулы (от ярости, видимо), губы…

Внезапно она поняла одну простую вещь: если это не случится сейчас, то не случится больше никогда. Так бывает. Истина, словно озарение, освещает тебя, вырывая душу из темноты, в которую порой пытается загнать ее разум. Темнота, сотканная из правильных фраз, разумных поступков, логических решений. И вот наступает миг, когда становится ясно, что это — лишь отговорки. Это все ненастоящее и ненужное. А истина — вот она. Совсем рядом, просто порой мы не желаем ее замечать. Истина в том, что есть он. И неважно, какой он. Неважно, что говорят о нем окружающие. Важна лишь эта необъяснимая искра, которая проскользнула однажды, важно то, что так и не было сказано, то, что так и не было сделано. Жизнь переменчива, необъяснима… Но тем она и прекрасна, что дарит вот такие моменты.

Гермиона крепко зажмурилась, чтобы не видеть ни укора, ни насмешки, да вообще, чтобы не видеть этих глаз, и, резко подавшись вперед, прижалась губами к его губам. Вот и все. Она это сделала.

Что там писали в книгах о таких моментах? Сладкая истома, дрожь в коленях, мурашки по коже, головокружение… Врут все в книгах! Какая там сладкая истома, когда сердце замерло в ужасе от содеянного. Только грохот собственной крови в ушах и осознание того, что она понятия не имеет, что ей теперь делать.

Его губы напряглись и… ничего. Если до сих пор Гермиона считала, что довольно часто попадает в нелепые ситуации, то теперь она отчетливо поняла, что все это были лишь детские шалости. А настоящая катастрофа — вот она. Он не ответил. Он никак не отреагировал. Ему плевать. В сущности, он никогда и не утверждал обратного. Он был честен. Это она, ненормальная, что-то навыдумывала.

Захотелось умереть на месте от стыда, от унижения, от ярости на себя. Окружающий мир сразу стал заметнее: спинка опрокинутого стула оказалась как раз под правым коленом, отчего его пришлось подогнуть, и весь вес перешел на левую ногу, боль в судорожно сжатых пальцах. Хотя ему, наверное, больнее, ведь она изо всех сил сжала его плечи. Но так ему и надо. Он это заслужил. И она заслужила. Изо всех сил стараясь не зареветь, девушка приняла единственное верное решение: оттолкнуть его и убежать. Не стоять же так вечность! Если бы ей сказали, что прошло всего несколько секунд, она ни за что бы не поверила. Просто в такие моменты время словно замирает, а напряженное тело и измученный поисками выхода разум живут каждый своей жизнью.

Девушка наконец разжала руки и попыталась оттолкнуться. Но мир вдруг неуловимо изменился, вытеснив из головы все мысли и желания. Мир взорвался и обрушился в бездонную пропасть, а потом взлетел в небеса. Почему? Да потому что руки этого несносного мальчишки вдруг обняли ее, а губы чуть дрогнули и… ответили на ее поцелуй.

Что было дальше? Она не помнила. Хотя позже очень старалась проанализировать свои ощущения. Но как проанализируешь, например, вечернюю грозу? А ведь именно так она себя чувствовала. Когда сердце сжимается в ожидании очередного разряда. Или, например, ливень. Когда понимаешь, что он начнется независимо от твоего желания, а тебе негде спрятаться. Сколько это продолжалось? Целую вечность и всего лишь миг. Ощущение его горячей ладони на своей талии. Эта ладонь обжигала даже сквозь одежду. Его запах — запах ветра, грозы и… чего-то необъяснимого. Его сбившееся дыхание, стук его сердца под ее ладонью.

Как из другого мира раздался резкий звук. Непонятный. Ненужный. Гермиона почувствовала, как его руки исчезли. Теперь ее никто не удерживал. Хотя… он и до этого не удерживал. Она оказалась здесь по собственному желанию.

Девушка отпрянула и повернулась в сторону звука. На их счастье, ветер так сильно захлопнул входную дверь, что Томас Уоррен смог открыть ее только с третьего раза. Сложись все по-другому, неизвестно, чем бы это закончилось.

Мальчик наконец справился с дверью и сообщил, что вернулся забрать забытый учебник.

Гермиона не стала дожидаться развязки, схватила с соседней парты свою сумку и выбежала из кабинета. Ей было плевать на то, что подумает первокурсник. Плевать, что подумает Малфой. Хотя… нет. Здесь она себя обманывала. Но при мысли о нем голова шла кругом. Она не должна была… Она совершила самую большую ошибку в своей жизни! Стук башмачков по каменному полу, подрагивающие тени от пламени факелов и… радость. Обычная девчоночья радость.

Гермиона остановилась посреди очередного коридора. Куда она бежала? А, главное, от кого? От сероглазого демона или же от себя? Девушка бросила сумку на подоконник и прижала ладони к пылающим щекам. То, что случилось, было неправильным, чудовищным и… сказочным. И не потому, что в книгах пишут о каких-то там невероятных ощущениях. Ничего этого она прочувствовать не успела. А просто потому, что это случилось. Почему он ответил на ее поцелуй? А так ли это важно, почему? Здравый смысл мог предложить сотню вариантов от желания отомстить Гарри до какого-нибудь нелепого спора с кем-то из друзей, поэтому Гермиона загнала здравый смысл подальше, оставив на поверхности лишь свои ощущения. Чувство полета, осознание того, что она стала взрослой. Это случилось. Первый поцелуй. Девушка очень сомневалась, что испытала бы подобный шквал эмоций, случись этот поцелуй, например, с Роном или с Гарри. А здесь… Чувство запретного полета. И не важно, что это только раз, неважно, что есть Забини, есть его помолвка и есть вообще его мерзкий характер, который просто не принимает ничего связанного с нечистокровными волшебниками. Плевать. Ведь в тот миг не было ни условностей, ни запретов. Были просто два колотящихся сердца, два сбившихся дыхания и общий вихрь ощущений. Обо всех последствиях она подумает завтра. А сегодня она просто… счастлива.

Гермиона вбежала в гостиную. Перед этим она долго убеждала себя в том, что нужно успокоиться, собраться с мыслями, но с лица не сходила радостная улыбка. Думать ни о чем не хотелось, а собраться с мыслями… Это действие вообще казалось непосильным.

В гостиной было многолюдно. Гермиона хотела направиться к себе, но ее перехватила второкурсница с объявлением о том, что получила «отлично» по зельям после помощи Гермионы. А потом кто-то что-то спросил. Завертелось. Видимо, ученики заметили что-то в лице старосты и поэтому налетели стайкой со своими наивными просьбами о помощи по домашнему заданию и о разрешении задержаться после отбоя в гостиной. Гермиона с улыбкой смотрела на знакомые лица и чувствовала, что никому из них сейчас не сможет отказать — ей так хотелось разделить частичку радости со всем миром!

Наконец поток малышей иссяк, и девушка увидела в углу гостиной Рона, который что-то писал. Она направилась прямиком туда.

— Привет, — не поднимая головы, сказал Рон. — Тебя сегодня поймали в хорошем настроении и получили массу поблажек? Ты, кстати, отменила несколько моих запретов.

— Прости, я не знала, — с улыбкой пожала плечами Гермиона.

Затевать спор не хотелось. Рон наконец поднял голову, скользнул по ней взглядом и потянулся было за новым листом пергамента, но его взгляд вновь метнулся к ее лицу.

— Что с тобой? — осторожно спросил он.

— Со мной? — Гермиона снова пожала плечами и попыталась сдержать улыбку. Попытка потерпела фиаско. — Ничего. Просто…

— Гермиона, ты вся светишься!

В голосе Рона прозвучало одновременно восхищение и опасение. Он не видел ее такой очень давно.

— Просто настроение хорошее, — девушка присела на корточки напротив Рона. — А ты что пишешь?

— Это? Письмо Биллу. Давно нужно было ответить, а я все никак не мог собраться.

— Понятно.

Рон отложил в сторону пергамент и несколько секунд просто смотрел в ее глаза.

Гермиона подняла на него взгляд. «Милый Рон, конечно, хочу. Я хочу всему миру рассказать, как я счастлива непонятно отчего. Но я не могу этого сделать. Это же… он».

— Не-а. Не хочу. Извини.

Чувство эйфории постепенно угасало, оставляя после себя светлую грусть и сожаление, а еще страх от того, что будет завтра. Гермиона медленно встала, отбросила в сторону сумку, которую до этого держала на коленях и присела рядом с Роном. Она взяла его под руку и прижалась щекой к его плечу. Знакомый запах: шоколада и шерсти. Домашний, уютный, теплый.

— Рон, сделай мне одолжение.

— Какое?

— Скажи, что все будет хорошо.

— Та-ак. Ты меня окончательно запутала.

Рон попытался отклониться в сторону, чтобы заглянуть ей в глаза, но она зажмурилась, не выпуская его руку.

— Просто скажи, и все.

— Все будет хорошо.

Рон кивнул.

— Я такая дура, — негромко проговорила Гермиона.

— Да ладно. Ты замечательная, — Рон с улыбкой потрепал ее свободной рукой по волосам. — Гермиона, если захочешь все же рассказать, имей в виду, что есть я. Я выслушаю.

«И сразу убьешь», — подумала Гермиона, а вслух сказала:

— Обязательно. Ты будешь первым.

Наступила тишина. Они так и сидели, близко-близко друг к другу, а огонь весело потрескивал в камине, своим светом отгоняя тревогу и непонимание семнадцатилетнего юноши и сомнения и страхи девушки, так доверчиво прижавшейся к его плечу.

— Я пойду, — наконец проговорила Гермиона.

— Давай.

Она звонко чмокнула его в щеку.

— Я тебя очень люблю.

Рон смущенно улыбнулся.

— И я тебя.

Гермиона встала, поправила мантию, подняла с кресла сумку и вдруг закружилась. Локоны волос, взметнувшийся подол мантии, улыбка. Как непохожа она была в эту минуту на саму себя. Словно этот вечер что-то сотворил с ее образом, влив в уста хрустальный смех, а во взгляд добавив искры света и радости. Было в ней что-то новое.

— Спасибо, — горящий взгляд, пылающие щеки.

Улыбка исчезла с лица девушки, глаза удивленно распахнулись. Она несколько секунд смотрела на юношу, а потом быстро развернулась и взбежала вверх по лестнице. Рональд Уизли проводил подругу потрясенным взглядом. Это было просто мимолетное предположение, сделанное при виде ее необычного поведения. Он даже не думал так всерьез. Просто брякнул. А она не ответила. Не сказала ни «да», ни «нет».

Юноша задумчиво посмотрел на недописанное письмо. «Да уж. Только этого для полного счастья не хватало».

Драко Малфой шел по коридору в сопровождении Томаса Уоррена. За всю дорогу он не проронил ни слова, хотя Том отчаянно пытался завязать разговор. Но ни тема квиддича, ни тема зелий, ни любая другая не нашли отклика в душе старосты.

Вскоре Том прекратил свои бесплодные попытки, а потом и вовсе, сообщив, что ему еще нужно куда-то зайти, оставил семикурсника наедине с мыслями.

А мыслей было много. Драко быстро пересек гостиную, стараясь ни с кем не столкнуться и всем своим видом показывая, что не расположен к разговору. В своей комнате он вздохнул с облегчением. Этот бесконечный день, кажется, все-таки решил уступить место милостивой ночи. Благодаря незадернутым шторам в окно заглядывала полная луна, окрашивая комнату в серебристый цвет. Цвет равнодушия, спокойствия и… правильных решений. С детства Драко любил лунный свет. Потому что тот успокаивал, возвращал душе равновесие. А ведь именно равновесия ему сейчас не хватало. Он делает одну глупость за другой. Эти несколько дней побили все рекорды. Столько нелепых поступков он не совершал, кажется, за всю свою жизнь. Юноша достал из кармана палочку и подошел к подсвечнику, стоявшему на столе. Несколько секунд смотрел на него, а потом передумал зажигать свечи. Захотелось побыть в темноте, разрезанной только этим неверным светом. Мантия полетела на стул, не удержалась и с шорохом сползла на пол, но он не обратил на это внимания. Шелковый галстук упал на стол. Юноша со вздохом опустился на кровать и обхватил голову руками. Думать о сегодняшнем вечере не хочется, но нужно. Нужно понять сразу, по горячим следам, а то так прятаться от самого себя можно до бесконечности, а добрые феи, которые решают все проблемы, существуют только в сказках. В жизни, во всяком случае, юноша их не встречал.

«Все будет хорошо. Это только сон…» — тихий голос разбил кошмар, разрушил его и изгнал из сердца. Значит, феи существуют?

Он тряхнул головой, отгоняя видение. Затем резко лег на спину и уставился в потолок. Глаза привыкли к темноте, но он не видел очертаний лепнины на потолке собственной комнаты. Он видел испуганные, в пол-лица, глаза старосты Гриффиндора. Почему он ответил на ее поцелуй? Хотя… это и поцелуем-то можно назвать с большой натяжкой. Юноша невольно усмехнулся, вспомнив ее отчаянную решимость. Видимо, все дело в гриффиндорской храбрости. Смешно. В ее жесте было столько испуга и отчаяния, словно ее заставили прикоснуться к его губам. Драко вновь усмехнулся, вспоминая ее нелепый жест, только усмешка тут же растаяла, потому что сердце от воспоминания дернулось. Как же ему не нравилось то, что с ним происходит… А виновата она. Девчонка, которая даже целоваться не умеет. То, что это был ее первый поцелуй, стало понятно сразу. И в этом заключалась главная странность. Во-первых, Драко был искренне удивлен тем фактом, что всенародный любимец и герой до сих пор не предпринял попыток добиться чего-то большего, чем целомудренные поцелуи в щечку, которыми они периодически обменивались. Непонятно. Неужели Поттер настолько бережет ее? Ведь видно же, что сам вздыхает и смотрит пламенным взором не первый год. Подобная жертвенность вызывала недоумение, а еще зависть. Драко сомневался, что способен на подобное. Поэтому рядом с недоумением и завистью было… уважение. Едва заметное, но все-таки… Не мог же он всерьез уважать Поттера! А вторым моментом, который поразил его во всей этой истории, было то, что Грейнджер избрала именно его на роль первого. Такой выбор был странным, неправильным, нелогичным. Он мог подбирать слова долго. Почему? Ведь для нее не было той ночи и совместной спасательной операции. Или это остаточные свойства памяти? Но при стирании памяти мозг сам заменяет отсутствующие воспоминания. Тогда совсем ничего не понятно. В ее воспоминаниях не могло быть его. Или же Дамблдор вложил что-то такое, от чего ее отношение переменилось? Но как узнать? Не спросишь же у директора: «А вы случайно ничего не делали с Грейнджер? А то она на меня с поцелуями набрасывается!».

Как все глупо. И непонятно.

Ну ладно. Черт с ней. Ее логику понять невозможно. Но он-то… Он почему так поступил?

Ведь был момент, когда она готова была зареветь и убежать к черту на рога, подальше от него. Он же видел. Он-то, в отличие от нее, не зажмурился, как маленький ребенок. Поэтому ее эмоции были видны и понятны. Так почему же он не решил все свои проблемы, просто никак не отреагировав? Ее гордость не пережила бы такого удара. Да можно было сделать еще хуже. Сказать какую-нибудь гадость. Уж чего-чего, а язвительных замечаний у него хоть отбавляй.

Так почему же он этого не сделал? Что заставило его обнять эту несносную девчонку и поцеловать ее по-настоящему? Влечение? Глупости! Никакого влечения он к ней не испытывал. Ну, был некий интерес, которому не стоит придавать значения. Просто любопытство, азарт охотника. Не более. Он мог добиться любой девушки, более интересной, более искушенной. Ему не нужна Грейнджер!

Но тогда что двигало им? Внезапно он отчетливо понял, что остановило его именно осознание того, что одним неверным словом или жестом он может убить ее. И это не преувеличение. Вокруг было полно вот таких неживых девушек. Он пресытился ими за свою недолгую жизнь, как шоколадом, который он тоже с недавних пор не переносил. А в ней была жизнь. И эта самая сумасшедшая и трудно объяснимая искра была не в остром уме, не в прямом взгляде или тонкой талии. Нет. Она заключалась в невероятной искренности, которая прямо выплескивалась наружу из этого создания. В ней было искренним все, начиная от яростно сужающихся глаз, когда она злилась, до пунцовых щек, когда она смущалась. Искренность наполняла ее смех и ее слезы, порывы заботы и озлобленности.

Он понял, что не был готов к этому. Ее непосредственность с легкостью рушила и разбивала все его барьеры. Это было опасно. Это было неправильно, но это было, и он ничего не мог изменить. А взять на себя ответственность и что-то сломать в этом человечке он тоже не мог. Почему?

«Все будет хорошо. Это только сон…»

Вот ответ на все его вопросы и метания. Благодарность. Она страшнее влечения, потому что заставляет увидеть не тело, а душу. И Драко Малфой не мог не понимать: душа Гермионы Грейнджер для него слишком опасна. Он оказался не готов ее увидеть.

В дверь постучали. Он сел на кровати, пригладил волосы:

Блез в нерешительности замерла на пороге комнаты. Хрупкая девушка в полоске света, льющегося из коридора. Он должен выкинуть все из головы и думать только о ней. Само изящество, само совершенство. Как он ненавидел совершенство!

— У тебя проблемы со светом? — глаза девушки наконец привыкли к темноте, и она различила фигуру на кровати.

— Нет, со светом все в порядке. Можешь его зажечь.

Блез закрыла дверь, погрузив комнату во мрак, и Драко с удивлением обнаружил, что лунный свет больше не льется из окна. Видимо, луна скрылась за тучами, которыми в последнее время небо просто изобиловало. Девушка произнесла заклинание, и пламя коснулось дров в небольшом камине. Сначала робко, а потом все увереннее, пока наконец не предъявило свои права на деревянные поленья и пространство за каминной решеткой. В воздухе запахло теплом, уютом и немного дымом.

Блез повернулась к юноше. Растрепанный, какой-то растерянный, щурящийся от света.

Она приблизилась и положила руки на его плечи. Он поднял взгляд. Блез заглянула в его глаза. Ничего… Ничего из того, что она так мечтала увидеть. Сколько раз она видела это во сне. Как она мечтала хоть однажды увидеть в его глазах… любовь. Такое простое и такое сложное чувство. Абстрактное понятие. Блез долго пыталась себя убедить в том, что, возможно, в его глазах появляется любовь в момент близости, но разум подсказывал что это — нежность, страсть, что угодно, но только не любовь. Вот и сейчас. Усталость, растерянность и что-то еще. Что-то новое, но не относящееся к ней.

— Как прошел день?

Ее руки скользнули по его голове, зарывшись в светлые пряди.

— Непонятно, — откликнулся юноша.

И снова тишина. И пустота. Оттого, что слова, которых так ждет ее сердце, все никак не прозвучат. От этого пусто и холодно. Даже сейчас, когда она стоит напротив камина.

— Там все уже празднуют, — проговорила она.

— Празднуют? — удивленный взгляд, нахмуренный лоб.

— У Милисенты день рождения. Забыл?

— А… Нет, не забыл.

Он кивнул на каминную полку. Среди книг и статуэток лежала коробка, завернутая в бумагу отвратительного розового цвета.

— Какой ужас, — прокомментировала Блез.

— Я же не виноват, что она любит этот цвет.

На губах наконец-то заиграла улыбка. Хоть какая-то эмоция.

— Пойдем? — она сделала шаг назад.

Юноша поднял взгляд. Даже до того, как он заговорил, она знала, каким будет ответ.

— Я… не пойду. Извинись пред Милисентой за меня. Ладно? Мне что-то не хочется.

Блез кивнула, закусив губу. Захотелось схватить эту дурацкую розовую коробку и грохнуть ею об стену. А еще лучше об его голову.

— Конечно, — на губах появилась ослепительная улыбка.

Она не заплачет. Ни за что. Девушка круто развернулась и, прихватив с полки коробку, направилась к двери.

— Блез?

Она остановилась, но не стала оборачиваться: не была уверена в том, что предательские слезы не будут заметны с такого расстояния.

— Спасибо.

— Не за что.

Она стремительно вышла, хлопнув дверью. С удовлетворением заметила, что часть фрески со стены над его дверью пошла трещиной. Хотелось разбить все. Превратить в руины этот замок, погребя под ними всех его обитателей. Разбить, растоптать, чтобы всем было плохо… Так же как ее душе, истерзанной осколками разбитого сердца. Она ненавидела Драко всем сердцем, так, как может ненавидеть только любящая женщина. Парадокс? Возможно. Но порой Блез и сама не могла отделить два этих чувства. Они прочно переплелись, составляя основу ее жизни. Девушка глубоко вздохнула. Несколько заклинаний, счастливая улыбка, и уже никто не скажет, что она расстроена. Никто, кроме… Пэнси.

По окончании поздравительной речи, приправленной выдуманными пожеланиями от лица Драко и своего собственного, точнее от них двоих (хоть в своих мыслях она представит их единым целым) Блез была утянута в угол Пэнси Паркинсон.

— С лицом все в порядке, а Драко… неважно себя чувствует. Он остался у себя.

— Вы поссорились?

— Нет.

Блез улыбнулась, увидев замысловатое па в исполнении Грегори Гойла.

Пэнси тоже улыбнулась и снова бросила взгляд на подругу. Лихорадочный блеск в глазах Блез Забини говорил о том, что она едва сдерживает слезы. Пэнси про себя выругалась. Малфою нужно отвернуть голову и сказать, что так и было. Эгоистичный ублюдок.

Пэнси улыбкой поблагодарила Гойла, протянувшего ей тарелку с праздничными кексами. Все вокруг видят лишь то, что хотят видеть. Это аксиома. Лишь радостные улыбки да сияющий взгляд. А ведь до этого момента она не хотела ничего ему говорить. Что ж, судьба всегда решает по-своему.

* * *

Перо в тонких пальчиках старосты Гриффиндора быстро летало над пергаментом, оставляя за собой след из витиеватой вязи. Большинству нормальных людей это показалось бы бессмысленными каракулями, но Гермиона любила древние руны. Священное письмо, открывающее свои вековые тайны лишь самым терпеливым и упорным.

Девушка нахмурилась и придвинула к себе тяжелый рунический словарь, чтобы точнее понять смысл прочитанного абзаца. Признаться, составление конспекта по какому-либо тексту не было ее любимым занятием, особенно на таком сложном языке, но сегодня она была этому даже рада. Работа отнимала все силы, не позволяя расслабиться и отвлечься. Это было кстати, потому что мыслей с нее хватило и в течение бессонной ночи. Шла вторая пара занятий. На первую девушка не пошла. У нее просто не хватило сил и решимости показаться на трансфигурации, проходившей вместе со слизеринцами. Ну, не могла она встретиться с ним и увидеть привычное равнодушие или, еще хуже, насмешку. А ведь ничего другого от него не дождешься.

Для того чтобы пропустить урок, пришлось соврать. Выйдя из лазарета с обезболивающей микстурой, девушка в очередной раз удивилась, как легко стал даваться обман. Стоит один раз начать, и не успеешь оглянуться, как оказываешься на пути, сплетенном из нитей лжи, мелкой, незначительной или более серьезной. Помнится, однажды Гарри уговорил ее сбежать с урока, чтобы навестить Хагрида, который вернулся из какого-то таинственного путешествия. Гарри не терпелось узнать подробности, а Гермиона не могла представить, под каким предлогом уйти с занятий. И тогда он предложил сказать Помфри, что ее до сих пор беспокоят боли в груди после травмы от заклятия, угодившего в нее в министерстве Магии. Доктора предупредили, что боли могут периодически возникать. Тогда Гермиона поддалась на уговоры и соврала. Долго мучилась угрызениями совести, даже с Гарри поссорилась по этому поводу. А вот сегодня беззастенчиво воспользовалась этой же легендой. Ей было стыдно? Наверное, вот только не так сильно, как должно было быть. Тлетворное влияние слизеринца налицо.

На вторую пару она все-таки пришла. С замиранием сердца, ледяными руками и лихорадочным блеском в глазах. Совпадение или нет, но Малфоя не оказалось на рунах. Был ли он на первом уроке, оставалось загадкой. Спросить она, понятное дело, ни у кого не могла. Слишком странно прозвучал бы подобный вопрос из её уст. Вот и оставалось стараться не смотреть на пустующее место и пытаться занять все мысли сложным текстом. А еще с ужасом думать о том, что наступит момент, когда придется встретиться.

После рун внезапно отменили нумерологию. Гермиона бесцельно брела по коридору, решая, куда же ей пойти. Думать долго не пришлось, потому что кто-то схватил ее за руку и дернул в сторону ниши. «Малфой!» — пронеслась лихорадочная мысль. Сердце ушло в пятки, а кровь прилила к щекам. Гермиона крепко зажмурилась.

— Эй! Ты что?

Голос Гарри заставил приоткрыть сначала один глаз, а потом и второй, когда стало понятно, что это не слизеринец.

— Я просто испугалась, — пролепетала Гермиона, стараясь взять себя в руки. — А ты зачем меня сюда затащил, и почему ты не на занятиях?

— Занятия я прогуливаю, — беззаботно сообщил юноша, — поэтому и затащил тебя сюда до звонка.

Словно в подтверждение его слов раздался звук колокола, возвестивший о начале очередного урока. Коридоры, еще минуту назад наполненные гулом десятков голосов, звуком шагов, смеха, вмиг стали пустыми и безжизненными. Где-то хлопнула дверь, отрезав последний источник звука — скрип отодвигаемых стульев, возбужденные голоса исчезли, как по мановению волшебной палочки.

— А ты почему прогуливаешь? — придала голосу строгие нотки староста.

— От того, что я пропущу прорицания, никому хуже не будет, — все так же беззаботно сообщил Гарри, выбираясь в коридор и выталкивая девушку из их импровизированного укрытия. — Ты как себя чувствуешь?

— Уже хорошо. Спасибо. На руны я ходила. Макгонагалл сердилась?

— Нет. Мне кажется, ее немного взволновало то, что ты себя плохо чувствуешь. А особенно, что это из-за тех событий.

Взгляд Гарри потемнел. Как всегда при воспоминании о том дне — дне, когда он потерял Сириуса.

Гермиона осторожно коснулась его руки. Он посмотрел в ее глаза и кивнул, давая понять, что все в порядке. Все как всегда. Они никогда толком не говорили о том дне. Слишком тяжело было вспоминать. Все случайные упоминания заканчивались неловким молчанием и судорожными попытками перевести разговор в другое русло. Вот как сейчас. Гермиона перебирала в уме одну тему за другой, Гарри молчал, глядя в окно и засунув руки в карманы. Когда Гермиона едва открыла рот, намереваясь узнать, все ли в порядке у него с Кэти, юноша вдруг вытащил что-то из кармана. Гермиона, обрадовавшись хоть какому-то действию, подалась вперед, чтобы лучше разглядеть предмет. Да так и застыла. На раскрытой ладони Гарри Поттера лежала серебряная пуговица с фамильным гербом. Витиеватая буква «М», которую обвивают руки-лапы каких-то зверей-людей.

Сердце на миг замерло. Голос Гарри показался громовым раскатом:

— Пуговица, — тупо ответила Гермиона.

— Я вижу, что не пирожное, — усмехнулся Гарри. — Не знаешь, чья она?

— Откуда она у тебя? — Гермиона упорно не поднимала головы.

— Я нашел ее в кармане джинсов.

— Когда?

— В последний день каникул. В Норе.

Девушка протянула руку, словно собиралась взять пуговицу, однако в последний момент отдернула.

— Понимаешь, она странно появилась… Но даже если не брать это во внимание, она кажется мне знакомой, но я не могу вспомнить, где ее видел.

Его рука дрогнула. Гермиона вскинула голову и увидела, что Гарри потирает висок.

Он кивнул, поморщившись.

— Она всегда начинает болеть, когда я пытаюсь думать об этом. Так странно. Похоже на заклинание, не находишь?

— Возможно…

— Ты кому-нибудь говорил об этом?

— Дамблдору.

— Гермиона, я не хочу ничего говорить Дамблдору. Я говорю с ним больше, чем с кем бы то ни было за последние годы. И после каждого разговора хоть аваду на себя накладывай. Нет. Я хочу сам разобраться, но, видимо, стоит какая-то блокировка. Поэтому я и обратился к тебе. Если эта пуговица знакома мне, возможно, и ты ее видела.

— Она… тоже мне кажется знакомой, но нужно еще порыться в библиотеке, — сказала она совершенно идиотскую фразу.

Однако Гарри ничего странного в ее словах не увидел. Кивнул и поблагодарил.

Они шли по коридору в сторону гостиной, а мозг Гермионы просто кипел в поисках выхода. Это катастрофа. Память может вернуться. Пока этому процессу мешает боль. Самый естественный блокиратор. Если человек случайно наталкивается на что-то, способное вызвать стертые воспоминания, появляется боль. А ему и в голову не приходит связать эти события. Но здесь — катастрофа. В руках Гарри оказался постоянный раздражитель, а зная упорство, которым обладает юноша, можно с уверенностью сказать, что возвращение памяти — дело времени. И что тогда? Как он сможет пережить то, что его снова использовали? Ведь что, по сути дела, сделал Дамблдор? Спас Гарри? Нет! Он спас символ победы.

«Он эдакое переходящее знамя… Его модно любить…» — всплыли в памяти слова Драко Малфоя, сказанные им вечность назад.

Малфой! Перстень! Только сейчас Гермиона поняла, где она сама видела эту символику не так давно. На фамильном перстне Драко Малфоя был изображен герб его семьи. Видимо, Гарри ни разу не приглядывался к перстню слизеринца, что само по себе и не странно — здесь всегда была дуэль взглядов. Тут уж не до мелочей. Но стоит ему просто мельком взглянуть… О Господи! Что же делать?

Для начала поговорить с Дамблдором. Он сможет решить этот вопрос. В конце концов, это его ошибка, его промах. Все рассказать и пусть сам улаживает эту проблему.

Не учла Гермиона только одного — некий пресловутый закон подлости, который вступает в действие в самые ответственные моменты. Справившись о самочувствии девушки и посоветовав больше себя беречь и не перенапрягаться, профессор Макгонагалл с сожалением сообщила о том, что директор уехал на симпозиум, который продлится две недели. Гермиона едва нашла в себе силы поблагодарить своего декана. От разочарования захотелось затопать ногами. Нужно же что-то делать! Просто так сидеть нельзя. Хорошо хоть попросила Гарри больше никому не показывать свою находку. Девушка не могла поручиться, что Рон страдает отсутствием наблюдательности. Ее просьба уменьшала шансы Гарри узнать правду, но не сводила их к нулю.

А потом в голову пришло решение. Нужно поговорить с Малфоем! Срочно!

Нужно сказать, что у Гарри пуговица с его гербом, и Гарри может все вспомнить. И тогда случится катастрофа. Решившись, Гермиона даже подзабыла о своем страхе увидеть слизеринца. Глупые сантименты отступили на второй план. Все затмила цель.

Драко Малфой сидел в библиотеке и листал справочник по зельям. Не то чтобы его увлекало это занятие, просто в комнатах шла уборка, а уроки он прогуливал. Вот и сидел в библиотеке. Существовала вероятность того, что кто-нибудь из вошедших преподавателей может поинтересоваться, почему он не на занятиях, но ему было плевать. Отчасти он даже хотел какого-то конфликта, чтобы встряхнуться и переключить мысли на что-то другое.

Толстый фолиант с грохотом опустился на стол перед ним. Он едва успел убрать руки. Резко вскинув голову, встретился с «милой» улыбкой Пэнси Паркинсон. Эта улыбка вытеснила желание выругаться. Юноша просто насторожился и решил подождать, во что это выльется.

— Эгоистичный! Самовлюбленный! Подонок! — все с той же приторной улыбочкой отчеканила Пэнси.

— Чем обязан? — юноша приподнял бровь.

— В последний раз, когда разговор начинался в подобном ключе, я забыл о свидании с тобой. Хотя… тогда твоя речь выглядела эффектней, — он улыбнулся.

— Просто тебе было всего пятнадцать. Видимо, тогда тебя еще впечатляли подобные вещи, — она проигнорировала его улыбку.

Драко отодвинул фолиант, который чуть было его не покалечил, и откинулся на спинку стула. Разговор обещал быть не из легких. Наступила тишина. Пощелкивание стрелки напольных часов, шуршание страниц — у кого-то не было занятий, и люди пришли действительно позаниматься — покашливания и… тишина. Причем Драко она нервировала гораздо больше, потому что сопровождалась выжидающим взглядом Пэнси.

— Так, поиграли, и хватит, — наконец не выдержал юноша. — Выкладывай.

Пэнси, казалось, только этого и ждала. Она тоже откинулась на спинку стула и вновь улыбнулась.

— А я думала, ты начнешь… — в ответ на недоуменный взгляд легонько пожала плечами, — ну да ладно. Ты знаешь, я никогда не вмешиваюсь в то, что меня не касается — своих забот хватает. Но Блез мне не чужой человек, а на свете не так много людей, которые мне симпатичны.

Драко потер лоб. Подобное начало не сулило ничего хорошего.

— Так получилось, что в прошлые выходные я тоже ночевала в Хогсмите и случайно видела твое возвращение. И не только твое, как ты сам понимаешь.

Драко вскинул голову, и их взгляды встретились. Потрясение в одном и напряжение в другом.

— Это не мое дело. Ты можешь спать с кем угодно, но делай это так, чтобы Блез не знала.

— А что Блез может знать?

— Драко, она знает тебя миллион лет. Она догадывается, что с тобой что-то происходит. Поэтому, если уж ты продолжаешь спать с ней, будь добр, приложи усилия и не показывай, что думаешь о другой.

— Не думал, что подробности моей интимной жизни являются поводом для обсуждения, — холодно проговорил юноша.

— Мы не обсуждаем подробности твоей интимной жизни, — Пэнси с легкостью переняла его тон, — но я Блез тоже знаю не первый год, и иногда мне не нужно что-то выяснять, чтобы понять, что с ней происходит.

Вновь наступила тишина. Юноша, хмурясь, крутил перстень на пальце, девушка изучала свой безупречный маникюр. Наконец он подал голос:

— Я не считаю себя обязанным оправдываться.

Пэнси подняла взгляд от ногтей. Да. Он и вправду так считал. Упрямства и уверенности в правоте своих действий ему не занимать.

— Смешно, — с горькой усмешкой проговорила Пэнси.

— Ты была одна? — равнодушный тон, которым был задан вопрос, лишь больше подчеркнул заинтересованность в ответе.

Можно было бы потянуть время, поиграть на нервах, но Пэнси не стала.

— Нет. С Брэдом Милфордом.

Драко нахмурился, соображая. Пэнси и не подумала прийти ему на помощь, с видимым удовольствием наблюдая за работой его мысли. Наконец он вспомнил улыбчивого шестикурсника из Когтеврана. В свете предстоящей помолвки Пэнси не афишировала свои отношения с кем-либо. Видимо, поэтому они и проводили время в Хогсмите. Подальше от чужих глаз.

— Нет. Я его отвлекла… Неужели она лучше Блез? — Пэнси все-таки задала мучавший ее вопрос.

— Мерлин! Что ты вообще себе в голову вбила! Я не сплю с Грейнджер!

— Ты провел с ней ночь.

— Подожди, ты хочешь сказать, что просто провел с ней ночь, и… ничего не было?

— Никогда не замечал за тобой склонности сводить все разговоры к сексу. Люди не обязательно спят друг с другом, если проводят вместе ночь.

— Естественно, не обязательно. Но при условии, что у отношений есть другие составляющие — общие интересы, переживания, эмоции…

Драко раздраженно дернул плечом, а Пэнси с потрясением уставилась на него. Кажется, в ее голове вырисовывалась общая картина.

— Прекрати на меня так смотреть, — еле слышно проговорил юноша, изучая обложку справочника по зельям.

— Странно… — она в задумчивости намотала на палец прядь волос. — А ведь мне всегда казалось, что ты-то никогда так не влипнешь.

— Пэнси, давай закроем эту тему. Твои домыслы беспочвенны. То, что мы оказались в одно время в одном месте — случайность. Не более того.

— Не слишком ли много случайностей?

Он вскинул голову, явно намереваясь сказать резкость, но что-то во взгляде девушки его остановило.

— Я не пытаюсь тебя упрекать, — тонкие пальчики крутили фамильный перстень Паркинсонов, который очень скоро сменит символ другого рода. — Просто удивляюсь. Так странно… Почему именно Грейнджер? Зачем так все усложнять? Я бы поняла какое-то влечение. Пара свиданий — утолить любопытство, позлить Поттера, что-то себе доказать… А так…

Ответом ей было гробовое молчание и сосредоточенный взгляд на поверхность стола. Да она и не ждала ответа, просто размышляла вслух.

Пэнси встала из-за стола, задвинула стул, взяла в руки фолиант, с которым пришла, и еще раз бросила взгляд на светлую макушку. Она всегда считала, что его невозможно пробить. Перед глазами был пример Блез, которая потратила на это большую часть своей жизни. Старания пропали даром. А потом появилась Грейнджер — девчонка, для которой понятия: стиль, макияж, мода — нечто запредельное, и он непостижимым образом попался на эту удочку. Почему? Как?

Пэнси вздохнула. Он так и не поднял голову. Первый раз за все время их знакомства Драко Малфой не нашел, что сказать. Значит, Пэнси попала в точку. Выходя из библиотеки, она вдруг поняла, что больше не может на него злиться. Да, он превращает жизнь Блез в ад, но то, что он делает с собой, во сто крат хуже. Ей вдруг вспомнился разговор, состоявшийся несколько месяцев назад.

Пэнси сидит в библиотеке своего имения и выжидающе смотрит на отца. Отец улыбается и качает головой:

— Вряд ли. Мне всегда казалось, что я буду молод и полон сил.

Он вздыхает, видимо, вспомнив свое недавнее падение с лошади при взятии очередного барьера. Тот день показал, что время не стоит на месте, и ему уже давно не двадцать пять.

После этого Пэнси задала подобный вопрос Блез.

— В старости мы будем эдакими холеными дамочками, помыкающими своими сопливыми внуками, — со смехом ответила подруга.

— Точно, а Милисента будет жуткой занудой.

— А Крэбб будет смешно картавить, потому что у него будут вставные зубы.

— Почему?

— Ну, просто мне так захотелось.

Они прошлись по всем знакомым, со смехом облачая того или иного в одеяния времени. Внезапно Пэнси озвучила мысль:

— Я не представляю себе Драко в старости.

— Желчный, занудный старикашка, который будет одним своим видом запугивать всех домочадцев.

Пэнси попыталась это представить и тут же вспомнила прогулку на лошадях и безудержный смех. Она не помнила причины, лишь этот звонкий смех Драко и то, как он ласково похлопывал по шее своего коня, испугавшегося столь внезапного веселья. Желчный, занудный старикашка?

А вот сейчас она вновь подумала, что совсем не представляет себе Малфоя в старости. Может, в этом есть смысл? Может, ему просто не суждено состариться? Мысль не удивила. Словно она всегда жила где-то в глубине души и оформившись, не оказалась новой. Он слишком безответственно относится к собственной жизни, он все время пытается делать все наперекор. Гораздо проще покориться воле родителей, хотя… кто бы говорил. Пэнси вспомнила милого улыбчивого Брэда, с которым она не имела права встречаться. Не имела, но встречалась.

— Но ведь это не одно и то же. Правда? — спросила Пэнси у сверкающих доспехов.

— Правда… — гулким эхом отозвалось из-под забрала.

— Э-э-э… Пэнси, — девушка обернулась и встретилась с безумным взглядом Грейнджер.

Видимо, гриффиндорка только что тушила пожар или же сама являлась поджигателем, потому что такого затравленно-героического взгляда Пэнси еще не видела. Да и обращение по имени… Красные щеки, перепуганный взгляд, растрепанные волосы… У Драко явно что-то со зрением или с головой.

— Грейнджер? Ты от гиппогрифа убегаешь? — елейным тоном поинтересовалась слизеринка.

— Я? Н-нет. Мне нужно найти… Малфоя. Это касается дополнительных занятий.

— Да-да. Я понимаю. Это касается как раз занятий, — улыбка Пэнси стала еще приторнее.

— На что ты намекаешь? — Грейнджер сразу приготовилась защищаться.

— Я? Намекаю? С чего ты взяла? А есть на что намекать? — скороговорка Пэнси окончательно запутала гриффиндорку.

Гермиона бросила на слизеринку неприязненный взгляд и пошла прочь. Она сама найдет, без посторонней помощи, а то какие-то намеки начались. Интересно, Паркинсон что-то знает? Нет! Глупости. Просто показалось. Не мог же Малфой ей все разболтать. Уж если бы он хвастался, то, скорее всего, перед своими дружками, а не перед подругой невесты.

Хотя… есть ли у слизеринцев понятие «дружба»?

03.02.2011

Глава 42. Взрослая жизнь

Взрослая жизнь. Все чаще улыбки, Все реже правдивые речи звучат. Взрослая жизнь. Все серьезней ошибки, Но только о них теперь чаще молчат. Взрослая жизнь — развеяно ветром То, что вчера волновало всерьез. Яркие краски мальчишеских грез. Взрослая жизнь — равнодушные лица, Прощенье обид и стремительность встреч. Чтоб важное что-то в себе уберечь. Взрослая жизнь, конечно, иная, Птицы-мечты из далекого края, Из детства, что так незаметно прошло. Вспыхнув от звонкого смеха друзей. Наивного детства простые подарки Среди череды взрослых, правильных дней.

Этим вопросом в разное время задавались десятки людей, которым не довелось облачиться в форму с эмблемой в виде змеи. Слизеринцы… Расчетливые, холодные, эгоистичные. О них могли говорить, что угодно. А они просто жили. Жили так, как могли, поступая так, как считали нужным. И плевать им было на мнение окружающих.

Тому, кто не побывал в их шкуре, ни за что этого не понять.

Северус Снейп уже не являлся студентом Хогвартса. Но слизеринец — это состояние души. Это на всю жизнь. Можно быть одетым в шелковую мантию, больничную пижаму или маскарадный костюм, твоя аура навсегда пропитывается некой слизеринской составляющей, харизмой, если угодно. Это невозможно стереть, это свойство сродни способности есть или дышать. Ты словно покрыт неким налетом, никому не видимым, но всеми ощущаемым. Возможно потому, что их всегда противопоставляли остальным. День за днем, год за годом.

Так есть ли у слизеринцев понятие «дружба»? Северус не знал ответа на данный вопрос просто потому, что никогда не задумывался над этим. Его мало волновали чужие домыслы, он не обращал внимания на поведение однокурсников в период его учебы. Он никогда не пытался облечь свои действия или чувства в красивые слова. Вот и сейчас, когда Люциус Малфой пригласил его на званый ужин в свое поместье, он не пытался анализировать свои ощущения. И решение принял мгновенно. Он… согласился. Почему? Что-то было в расслабленно-ленивом тоне Люциуса, в его дурацких расспросах об общих знакомых. Какая-то показная небрежность. Да и что могло понадобиться холеному отпрыску старинного рода, наследнику огромного состояния, от него? Да, Северус был неплохим зельеваром. Да что греха таить — хорошим зельеваром. Вот только Люциус об этом знать не мог, а следовательно, интересовали его не профессиональные навыки юноши. Северус не входил в круг «золотой молодежи» — богатых бездельников, которым нечем убить свое время. Их с Люциусом интересы вообще никоим образом не могли пересечься. Они и в школе-то почти не пересекались. А редкое общение происходило на тренировках по квиддичу или же… Именно это «или же» и заставило Северуса согласиться. Ну не былые же матчи его пригласили обсуждать! Выходит, дело в ней? В девочке, которая так решительно вычеркнула его из своей жизни, мигом повзрослев. Или это он сам вычеркнул ее, не пожелав выслушать извинения… Сейчас это казалось неважным. Важно было то, что… «Нарциссе будет приятно тебя видеть» Так, кажется, сказал Люциус? Сначала Северуса охватила скрытая радость. Она вспомнила. Значит, думала о нем, значит, он нужен. И было в этом нечто символичное, словно он рассчитывается со старыми долгами и входит в новую жизнь с чистой совестью и светлой душой. Груз вины перед Нарциссой будет снят, а Лили… Что ж, впереди вся жизнь. Кто знает, возможно, все изменится. Ведь еще вчера он и предположить не мог, что в его жизни вдруг произойдут такие неожиданный перемены.

А когда спало радостное возбуждение, пришла тревога. Почему все-таки Люциус пригласил его? Захотел сделать приятное Нарциссе? Почему тогда не она сама? Да, приехать не могла — пресловутый этикет. «И к лучшему», — подумал Северус, носком ботинка вставляя на место кусок плинтуса. Еще не хватало ей видеть его убогое жилище! Но… она могла написать письмо. Или же Люциус решил сделать ей сюрприз? Но день рождения у нее через два с половиной месяца. Может, у них какая-то другая семейная дата? Но тогда тем более, причем тут он, Северус?

В любом случае, ужин покажет. А пока нужно срочно привести в порядок нарядную мантию и что-то сделать с внешним видом. Эх! И почему он так мало внимания уделял домоводству?

Вечером к его ветхому домику подъехала карета с фамильным гербом Малфоев. Признак того, что он — важный гость. Этот показной жест уменьшил решимость Северуса вполовину. Там явно что-то затевалось, и ему предстояло это выяснить. Но справится ли он? Должен. Ради девочки, чей звонкий смех когда-то окутал его и укрыл от злых насмешек, от неудач и собственной разрушительной злобы. Он сделает все, чтобы ей помочь.

Мерное покачивание кареты, которая была создана для перевозок особ более знатных и привередливых, нежели он, успокаивало, убаюкивало. Северус едва не уснул, несмотря на нервное возбуждение.

Наконец карета остановилась. Услужливый кучер распахнул дверцу и попытался помочь Северусу сойти. Произошла неловкая заминка — юноша не привык к подобному обращению. Даже извинился перед пожилым человеком. Ощущая неловкость от собственной нелепости, Северус огляделся по сторонам. Сказать, что он был поражен — сильно приуменьшить его впечатления. Поражало прежде всего отсутствие вычурности и кричащего шика. Здесь главенствовал камень. Серый, холодный. Он словно отрицал всякую пышность и помпезность. На стенах он был увит плющом, что придавало строениям значимость и основательность. На мостовой камень был натерт до блеска и кое-где отливал желтизной, что заставляло задуматься о времени… Сколько тысяч башмаков касались его, сколько колес скрипели и отстукивали его мелодию. Каменные фигуры предков и мифологических героев, каменные фонтаны и каменные беседки. Камень… Вечный, равнодушный, безрадостный.

Северус поднял воротник мантии и направился по подъездной дорожке в сторону больших черных дверей. Один шаг, второй, третий. Ему стало грустно за целые поколения этой семьи. Не верилось, что по этим дорожкам можно весело носиться, нет, по ним можно только чинно вышагивать.

Озябшая рука протянулась к молотку, украшенному все тем же гербом. Но дотянуться не успела. Двери распахнулись так стремительно, что юноша вздрогнул. На пороге стоял сам хозяин дома. Нарядный, безупречный, радушный.

«Все хуже некуда», — пришло на ум Северусу в то время, как он изобразил некое подобие вежливой улыбки.

Люциус был мил, предупредителен. С улыбкой сообщил, что ужин подадут через сорок минут, поэтому у Северуса есть время пообщаться с Нарциссой. Она как раз в библиотеке, а сам хозяин вынужден удалиться, но Северус может чувствовать себя, как дома.

Изощренное издевательство. Юноша огляделся по сторонам. Привычно решил засунуть руки в карманы, как делал всегда, испытывая неловкость. Но карманов в парадной мантии не оказалось. Да еще эльф привязался, желая выяснить, не хочет ли сэр чего-нибудь выпить, и предлагая проводить в библиотеку. Северус бы непременно выпил, будь он в другой ситуации, но сейчас он отмахнулся от назойливого эльфа и направился в указанную сторону. Сердце стучало в такт шагам. Сколько времени прошло, прежде чем он научился так владеть собой. Вот сейчас он распахнет дверь, и там будет она. Со своей удивительной красотой и обезоруживающей улыбкой. Или же убийственной холодностью. Ну и что? Теперь его этим не проймешь. Вот только в груди что-то сжалось от страха. Перед большой резной дверью он стоял минут пять, раз за разом повторяя, что он ничего не боится и ему все равно.

Прилипчивое существо, именуемое домовым эльфом, услужливо подскочило и распахнуло дверь, видимо решив, что гость не в состоянии справиться сам.

Северус еле совладал с желанием придушить недомерка, потому что он… не был готов к встрече.

Библиотека поражала воображение и размерами, и обстановкой, и количеством представленных книг. Юноша робко шагнул внутрь. Книги… вековая мудрость… Спокойствие, величие.

У противоположной стены в большом кожаном кресле сидела Нарцисса. Сердце сжалось и пропустило пару ударов — такой маленькой и беззащитной она казалась в окружении огромных стеллажей и старинной мебели. На звук открываемой двери девушка подняла голову. Их взгляды встретились. В серых глазах мелькнуло недоверие, непонимание и… надежда. Нарцисса стремительно встала и сделала шаг вперед, а потом в нерешительности остановилась. Громко хлопнула закрывшаяся дверь. Оба вздрогнули, и это наконец вывело их из ступора. Северус отвел глаза от ее бледного лица и скользнул взглядом по фигуре. Внутри все сжалось. Нарцисса ждала ребенка. Также, как и Лили. И тоже от человека, который мизинца ее не стоил. Стало чертовски грустно.

Внезапно Нарцисса бросилась к нему. Северус неловко поднял руку, то ли для рукопожатия, то ли… непонятно для чего. Нарцисса схватила протянутую руку и с силой сжала. Ее пальцы были холоднее льда.

— Привет, — сипло выговорил Северус.

Сердце колотилось, руки дрожали. И это он полчаса себя убеждал, что ничего не чувствует и ему плевать?!

— Зачем ты приехал? — пристально глядя в глаза, спросила Нарцисса.

— Я? — Северус слегка смутился от такого вопроса. А еще от тона, которым он был задан — требовательного, непреклонного. Это была не она. Не та девочка.

— Меня Люциус пригласил. Сказал, что тебе приятно будет. Ошибся, видимо, — стараясь скрыть обиду в голосе, закончил Северус.

— Люциус? — ее лицо омрачилось. — Когда?

— Сегодня.

— Как он тебя нашел?

— Понятия не имею. Что за глупый допрос?! — вспылил Северус, вырывая руку из ее холодных пальцев.

— Уходи, — отпрянув, проговорила Нарцисса.

Юноша почувствовал себя круглым идиотом. Мало того, что притащился в этот чертов дом, так еще с какой-то радости решил, что ему тут будут рады. Наивный! Стало горько и обидно. Он молча развернулся к двери. Сделал несколько шагов и резко остановился, услышав за спиной судорожный вздох. Северус стремительно обернулся, как раз успев увидеть мелькнувшие слезы, прежде чем она отвернулась.

— Нарцисса! — юноша рванулся к ней, развернул к себе лицом и заглянул в глаза. И сердце… глупое сердце чуть не выскочило от радости. Оно узнало… узнало ту самую девочку. А ведь зрение его подвело, явив холодность и неприступность, и слух подвел, позволив услышать лишь металлические нотки. А сердце не обманулось. Оно верило и было вознаграждено. По бледным щекам текли слезы. Нарцисса плакала беззвучно, даже безгорестно. Это не были слезы отчаяния, слезы страдания. Просто слезы. Как дань моменту, дань их былой дружбе. Да почему былой? Вот она дружба! Она есть, и никуда от нее не деться.

— Что случилось? — шепотом спросил он, осторожно стирая с ее щек горячие капли.

— Тебе здесь нельзя, — исступленный шепот врывался в сознание, подобно урагану. — Уходи. Слышишь! Они специально тебя вызвали. Я не знаю, зачем. Но это опасно. Ты должен уйти. Пожалуйста. Они страшные люди.

— Нарцисса, успокойся. Скажи толком, что случилось.

Юноша огляделся в поисках места, куда можно присесть. Подтолкнул Нарциссу к большому кожаному креслу, в котором она сидела до его прихода. Девушка послушно села, еще сильнее сжав его руку, словно испугавшись, что он уйдет. Северус попытался ободряюще улыбнуться. Рядом с креслом стоял невысокий пуфик для ног. Северус притянул его поближе и присел. Он смотрел снизу вверх на ее бледное лицо, вслушиваясь в негромкую речь. Девушка смотрела в сторону во время рассказа, словно боясь увидеть в его глазах недоверие, а может, просто стыдилась своей слабости, предпочитая не видеть жалость. Северус обеими руками обхватил ее ладошку, изредка поглаживая и задаваясь вопросом, почему же ее пальцы никак не желают согреваться? Только сейчас он понял, как же ему не хватало ее голоса. Даже такого — приглушенного и прерывающегося от сдерживаемых эмоций. Да, он привык слышать ее голос звенящим, подобно весеннему ручейку. Но это и есть жизнь. Все меняется. Не меняется только отношение к дорогим людям.

Когда она закончила свой рассказ, в библиотеке повисла напряженная тишина. Нарцисса смотрела в пол, теребя свободной рукой завязки мантии, а Северус, чуть поглаживая ее ледяные пальцы, всматривался в бледное лицо. Что здесь скажешь? Что она все неправильно поняла, что это слишком чудовищно для правды? Или что это все несерьезно и не стоит обращать внимание? Северус не знал, что сказать. Он никогда не читал книгу, о которой говорила Нарцисса, поэтому пришлось поверить ей на слово. Экземпляр, принесенный Марисой, бесследно исчез. Видимо, Люциус позаботился об этом. Что оставалось? Только страхи беременной женщины, которые легко могли не иметь под собой никаких оснований. Но видя ее склоненное лицо, чувствуя холод ее пальцев и слыша тихие всхлипывания, Северус ловил себя на мысли, что верит каждому слову. Да, беременным женщинам свойственно преувеличивать свои страхи. Но это обычным женщинам. Нарцисса не была обычной. Она… особенная. Подобную силу воли Северусу редко приходилось встречать даже в мужчинах. Значит, эти слезы неспроста. Борьба с более сильным соперником отняла у этой девочки все силы, поэтому она не смогла сдержать слез облегчения, увидев человека, на которого можно положиться. Так мог ли он теперь уйти?

— Дамблдор пригласил меня работать в Хогвартс, — негромко проворил он.

— Правда? — Нарцисса подняла на него взгляд и слабо улыбнулась. — Я рада. Кем?

— Помощником Земуса.

— Бедные гриффиндорцы, — усмехнулась Нарцисса.

Северус тоже криво улыбнулся.

— Я сказал тебе к тому, что в хогвартской библиотеке наверняка есть экземпляр этой книги.

Во взгляде Нарциссы отразилась благодарность.

— Спасибо. Только… наверное, тебе не стоит в это ввязываться.

— Брось. Я здесь, и тебя не оставлю. Я обязательно прочту все, что связано с этим ритуалом. Мы придумаем, что можно сделать.

— Ты думаешь, что-то можно сделать?

— Уверен, — уверенности в голосе было гораздо больше, чем в его душе.

— Мы сможем связываться через Марису. Это сестра Люциуса. Она учится в Когтевране, — Нарцисса затараторила то ли от облегчения, то ли от нервного напряжения. — Она очень славная. Если бы не она, я бы тут точно с ума сошла.

Северус улыбнулся.

Нарцисса запнулась, подумала и объявила:

— Есть. Мы с Марисой.

— Я предпочитаю думать о тебе как о Блэк.

Нарцисса опустила голову.

— Что? — юноша не понял ее реакции.

— Они убили моих родителей, — в ее голосе не было никаких эмоций. Сухая констатация факта.

— Извини. Я не знал.

Сколько же сил ей пришлось приложить к тому, чтобы так спокойно об этом говорить? Ей, которая жила ради своей семьи. Вот теперь-то он точно никуда не уйдет. Оставить ее совсем одну? На попечение неизвестной пигалицы по имени Мариса? Северус очень сомневался в нормальности хоть одного представителя этой семейки, что бы там ни говорила Нарцисса.

— Эй, я здесь. Все будет хорошо.

Она подняла голову и улыбнулась. Скользнула взглядом по чему-то над его головой и проговорила:

— Пора на ужин.

Северус встал сам и помог подняться девушке.

— Как ты себя хоть чувствуешь? А-то мы все о грустном и о грустном.

— Все хорошо, спасибо.

В тоне Нарциссы появились учтивые нотки. Северус очень живо представил, сколько раз ей приходится повторять эту фразу.

— Так, а теперь ответь мне, а не гостю семьи, который приглашен на ужин.

Она подняла удивленный взгляд и внезапно рассмеялась.

— Мерлин, в кого же я превратилась.

— В светскую особу, глядя на которую хочется взвыть. Но этот процесс обратим.

Он тоже рассмеялся.

— Пойдем? — юноша галантно предложил ей руку.

— Мистер Снейп, какие манеры! — Нарцисса просунула руку под его локоть и внезапно остановилась. Юноша удивленно посмотрел на нее.

— Ты даже представить себе не можешь, как я рада тебя видеть, — негромко проговорила она.

— Я тоже, — искренне ответил Северус. — Хотя… только сегодня понял, как же я соскучился.

— Ты думал обо мне это время?

Северус вздохнул. Как же этой девочке хотелось быть нужной. Но он и вправду думал о ней, поэтому даже не соврал, просто кивнув.

— Я… хочу извиниться за то, что произошло тогда.

Он протестующе замотал головой. Ему до смерти не хотелось возвращаться в тот день и переживать заново мучительную смерть своих детских надежд.

— Не нужно, — негромко проговорил он.

— Нет! Нужно! Все это время я места себе не находила. Я не имела права плохо о тебе думать. Я не могла так… Ты бы никогда со мной так не поступил. А я…

Северус посмотрел в серые глаза. Как редко Нарцисса говорила о своих чувствах. Искренние слова проникали в самое сердце. Да, она права. Он бы никогда не подумал о ней плохо. Просто потому, что у него кроме этой девочки не было близких людей. Весь его реальный мир крутился вокруг нее. В мире грез жила Лили Эванс, а в жизни — лишь Нарцисса Блэк. Но у нее был человек, ради которого она готова была на все. Северус вспомнил свое детское желание хоть раз поставить ей ультиматум после своей очередной стычки с Блэком. Вот только в его душе никогда не было уверенности, что на вопрос «я или Блэк?» он услышит именно тот ответ, который хочет. И не потому, что он, Северус, не дорог Нарциссе, а потому, что чертов Блэк всегда занимал в ее жизни особое место, и это никогда не изменится.

— Я видел Блэка сегодня.

Рука, державшая его под локоть, дернулась, а во взгляде девушки появилось смятение.

Нет, не изменится. Он ждал расспросов, но ответом была тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов, судя по которым им уже было положено сидеть за столом.

— Люциус не любит, когда его заставляют ждать, — Нарцисса двинулась к двери, высвободив свою руку.

— Стой! Прости, я выбрал неподходящее время, чтобы сказать тебе.

Девушка обернулась, губы тронула грустная улыбка.

— А подходящего никогда не будет. Но зараза ты порядочная.

Теперь она уже улыбнулась по-настоящему.

— Мир? — он вновь предложил локоть.

— Я подумаю, — она приняла его руку.

И они вместе, как в старые добрые времена, покинули библиотеку.

Северус Снейп разглядывал свое отражение в столовом серебре. Надо же. Он до этого и не думал, что серебро может быть настолько начищенным, что в нем можно разглядеть свое отражение. Вот сейчас на него смотрели четыре маленьких Северуса Снейпа, отражающихся в зубцах вилки. Может, приборы здесь чем-то покрывают? Почему он с таким упорством разглядывал серебро? Да просто ему давно уже не приходилось участвовать в подобном «представлении».

За столом их было четверо. Нарцисса, чье настроение невозможно было понять: учтивые улыбки, милое пожатие плечами. Только болезненная бледность выдавала ее состояние. Люциус тоже какой-то странный. Во всяком случае, он нервничал, причем скрывал это плохо. Сам Северус старался придать лицу одновременно вежливое и скучающее выражение, но это получалось неважно. И был… Темный Лорд. Северус, естественно, был наслышан об этом человеке. Но представлял он себе его, признаться, совсем по-другому. Почему? Да потому, что когда нормальному человеку рассказывают о воплощении зла — маньяке, чьи последователи убивают направо и налево, не щадя ни стариков ни детей в ослеплении идеей чистоты крови, он ожидает увидеть монстра. Официально этих людей, конечно, не существовало. Министерство хранило гробовое молчание, не дав ни одного комментария за последние месяцы. Только газеты трубили о гибели магглов и магглорожденных, как корректно называли полукровок или же вовсе грязнокровок. Да и то не все газеты. В официальных новостях и в «Ежедневном пророке» указывалось на несчастные случаи. Кто-то то ли в шутку, то ли всерьез связывал это с активностью тех или иных звезд, с движением планет, выбросом магмы и прочими явлениями. Такими же нелепостями объяснялись и массовые галлюцинации, якобы сопровождающие эти несчастные случаи: в небе над домами погибших случайные прохожие замечали некую странную метку. Естественно, официальные лица, прибывающие на место трагедии, ничего подобного не видели. Вот в такой информационной конфронтации и находились средства массовой информации. Одни сеяли панику, смакуя подробности той или иной смерти, другие гордо молчали, перечисляя один за другим катаклизмы, которые могли послужить причиной этой самой трагедии.

Северус не верил ни первым, ни вторым. Он вообще не верил ничему, чего не видел собственными глазами. Но к сплетням о неком Лорде Волдеморте прислушивался. Отчасти из любопытства — интересно было знать, как один человек может запугать сотни других людей, отчасти из спортивного интереса, пытаясь предугадать дальнейшее развитие ситуации. Каким он представлял этого человека? Северус не мог сказать толком. Монстром, чудовищем, эдаким стальным человеком, крушащим все на своем пути? Нет, все не то. Сформулировать Северус не мог, но, увидев эту легендарную личность, был весьма удивлен. В первый миг рассказ Нарциссы показался бредом. Как подобное злодеяние мог совершить этот респектабельный мужчина, с вполне дружеской улыбкой и крепким рукопожатием? Но это было первое впечатление. Чем дольше они находились за одним столом, тем отчетливее Северус осознавал, что Нарцисса крупно влипла. Да и он, если на то пошло, и весь волшебный мир впридачу.

Улыбка. Вроде бы приветливая, но от нее веет ледяным холодом. Взгляд, вроде бы открытый, но от него хочется убежать на край света.

Но все это — беспочвенные ощущения. Крик внутреннего «я». Было еще и другое. Человек, лениво вертящий вилку в руках и улыбающийся какой-то реплике Люциуса Малфоя, уже не в первый раз пытался проникнуть в сознание Северуса.

Да, Северус Снейп владел в равной мере искусствами легилименции и окклюменции. Когда это началось? В раннем детстве Северус понял, что способен чувствовать мысли других людей, их желания и настроение. Это случалось не всегда, поэтому в детстве он мог улавливать лишь отголоски тех мыслей, которые были и так явны для окружающих. Но время шло. Годы упорных тренировок, тысячи часов за книгами, миллионы минут… Об этой его особенности не знал никто, даже Нарцисса. Ну разве что Дамблдор. Сложно скрыть свои способности от человека, в полной мере владеющего этим сложным искусством. Но Дамблдор никогда не афишировал умения тех или иных учеников, если сами они молчали об этом. А Северус молчал. Почему? Он и сам толком не знал. Это была некая запретная часть его жизни. Какая-то ненастоящая, что ли. Отчасти он немного стеснялся этого, потому что для простого обывателя подобные способности казались запредельными и сразу вызывали недоверие. Мало кто был бы рад общаться с человеком, который при желании сможет узнать, что ты о нем думаешь. У Северуса, впрочем, и так не было близких друзей. За исключением Нарциссы, но рассказать ей желания никогда не возникало. Она могла отвернуться, начать остерегаться. Ну как докажешь человеку, что ты именно с ним не пользуешься своими способностями? Снейп, по правде говоря, вообще редко этим пользовался в школьные годы. Разве что на контрольных работах по трансфигурации, если совпадал вариант с кем-то из гриффиндорцев, с тем же Поттером или с проклятым Блэком, иногда «списывал» ответы. Но, как правило, больше времени уходило на то, чтобы понять, совпадает вариант или нет. Да и вообще, это было довольно низко и мерзко. Но что поделать?

Так вот сегодня Северус в первый раз встретился с таким бесцеремонным копанием в собственной голове. Лорд Волдеморт не стеснялся. Он, словно это было в порядке вещей, с милой улыбкой прощупывал мысли, эмоции, чувства. Во всяком случае, так ему казалось. Будь Северус не знаком с подобной процедурой, он бы вмиг стал открытой книгой. Но не тут-то было. За годы занятий он в полной мере постиг науку окклюменции. То, что он делает это успешно, стало понятно сразу. Лорд Волдеморт внезапно перестал улыбаться и бросил на юношу быстрый колючий взгляд. Впрочем, мимолетный. Тут же беседа продолжилась. За столом. А на ментальном уровне Северус едва со стула не упал от массированной атаки на собственный разум. Но… он выдержал. Открыв глаза и перехватив испуганный взгляд Нарциссы, которая, видимо, заметила его внезапную бледность, он не без удовольствия констатировал, что ему удалось защитить большую часть своих мыслей.

Этот же вывод сделал и мужчина напротив.

Тем неожиданнее было предложение, полученное Северусом часом позже. Нарцисса ушла отдыхать, бросив на юношу перед уходом тревожный взгляд, Люциус отлучился ее проводить. А они с Лордом перешли в комнату отдыха. Северус сидел в уютном кресле, сжимая в руке бокал с вином, и гадал, чем же закончится этот вечер.

А потом Лорд Волдеморт сделал свой ход.

Юноша, ожидавший любого поворота событий, кроме подобного, чуть не расплескал вино от удивления. Если до этого он гадал, как можно втереться в доверие, чтобы иметь возможность быть рядом с Нарциссой, то внезапное предложение, решавшее эту проблему, поставило в тупик. Почему? Да потому, что все складывалось слишком гладко. А Северус давно разучился доверять простым решениям.

Не оставалось ничего, кроме как играть ва-банк, доверившись великому Мерлину.

— У меня есть работа.

— В лекарской лавке? — Лорд не выразил пренебрежения или удивления, но Северус вмиг почувствовал себя неудачником.

Была — не была.

— Нет, с сентября я приступаю к работе в Хогвартсе.

— Даже так? — на породистом лице Лорда появилось подобие заинтересованности. — И кем же, позвольте спросить?

— Помощником преподавателя зелий.

— Хм, — Темный Лорд сделал глоток вина. — Ну что ж…

Северус почувствовал, как в душе все оборвалось. Его сейчас выставят из этого дома, и Нарцисса останется совсем одна.

Но следующие слова мужчины вновь удивили его.

— Профессор Дамблдор — мудрый человек. Смею предположить, что вы действительно талантливый зельевар. Тем более предложение остается в силе.

Северус удивленно взглянул на говорившего.

— У вас ведь будет свободное время. Каникулы, выходные. Подумайте. Не отказывайтесь сразу. В вашем распоряжении будет собственная лаборатория, в которой вы сможете работать, когда захотите, любые ингредиенты, жалование, плюс свободный график.

Если Северус считал предложение Дамблдора верхом удачи, то сейчас условия были просто фантастическими. Это-то и настораживало.

— Можно вопрос? — юноша в упор взглянул на мужчину напротив.

— Конечно, мистер Снейп, конечно, — благодушная улыбка.

— Зачем вам это?

Мужчина улыбнулся, поднялся со своего места и прошелся по комнате. Все это время Северус не сводил с него напряженного взгляда.

— Мне нужен зельевар, — просто ответил мужчина.

— Зельеваров полно, — откликнулся Снейп.

— Но хороших — единицы, — эхом отозвался Лорд.

— О том, что я хорош, вы узнали уже после предложения, — парировал юноша.

Темный Лорд резко обернулся, их взгляды встретились. Несколько секунд оба молчали, затем мужчина задумчиво проговорил:

— А вы не так просты, как кажетесь, поэтому я отвечу честно. Мне действительно нужен зельевар. К тому же я беспокоюсь о дорогих мне людях.

Слово «дорогих» прозвучало фальшиво, на взгляд Северуса.

— Я обратил внимание на то, что вы в хороших отношениях с миссис Малфой. У вас будет возможность поддержать ее. Молодые особы так впечатлительны.

— Я беспокоюсь о человечестве.

У Северуса голова пошла кругом от этой игры.

— Вы предлагаете мне шикарные условия работы.

— Я привык заботиться о своих людях.

Слово «своих» прозвучало многозначительно.

— Что от меня потребуется взамен?

— Вы так подозрительны, мистер Снейп, — мужчина вновь улыбнулся. — Ничего.

— Сущий пустяк. Небольшая татуировка. Просто символ нашего единства.

Наступила тишина. В который раз в этом нелепом разговоре.

Северус посмотрел на вино в своем бокале. Вот, значит, в чем дело. Татуировка. Символ единства? Как бы не так. Почему-то Северус даже знал, как она выглядит — галлюцинации случайных свидетелей над разгромленными домами… Здравый смысл подсказывал, что нужно убираться подальше от этого дома и этого человека, рассказать все Дамблдору. Обратиться за помощью и защитой. Но тут же возник вопрос: «К кому?».

Профессиональных авроров, закаленных схватками с троллями и дикими гоблинами, день ото дня становилось все меньше. Волшебный мир оказался не готов к вторжению хорошо организованных сил. Сейчас все надежды возлагались на молодых. «Неразумная поросль», как окрестила их одна из газет. Ускоренный выпуск Аврората, в числе которых и были пресловутые Блэк, Поттер и прочие. Довериться им? Да что они смогут против этого человека, который смотрит прямо в душу в ожидании… согласия. Да, он ни на минуту не сомневается, что Северус согласится. Видимо, успел что-то понять. Уйти? И оставить Нарциссу здесь?

Перед уходом из поместья Северус зашел попрощаться с Нарциссой. Встревоженный взгляд, ледяные руки. Он с веселой улыбкой постарался объяснить ей, что ему предложили работу. Полчаса ушло на попытки убедить Нарциссу, что подвоха никакого нет, и они просто искали себе зельевара. Она, конечно же, не поверила ни единому слову, но спорить перестала, когда невозможность его переубедить стала очевидной.

А потом Северус быстро поцеловал ее в щеку и направился к выходу.

— Ты — желанный гость в этом доме, — сказал он на прощание.

По его холодной улыбке было сложно понять, совпадают ли его желания с желаниями Лорда, но перечить тому он явно не собирался.

Северусу предложили карету, но он решил воспользоваться камином для гостей.

Он переправился в Лондон. В бар, в котором когда-то работал официантом. На душе было тревожно. Даже мысль о том, что он сможет помочь Нарциссе, померкла. Сможет помочь? Не слишком ли много он на себя берет? Он вспомнил испуг в серых глазах и собственное малодушие — ведь так и не смог сказать о том, что ценой его присутствия в ее жизни станет метка на левом предплечье.

Фрида медленно подошла к окну и отдернула тяжелую штору. Серебристый свет залил комнату. Полнолуние. Яркое, неотвратимое. Мысли Фриды невольно обратились к Ремусу Люпину. Молодая женщина горько вздохнула. Хватит ли ей жизни, чтобы искупить ту боль, которую она невольно причинила этому странному юноше? Ре-мус. Загадка, тайна. Ее не хотелось разгадывать, потому что за ответом на все вопросы крылась опасность. Фрида попыталась вспомнить свои ощущения в тот день, когда истина стала для нее очевидной. Что она испытала? Страх? Разочарование? Нет! Пьянящее чувство близкой опасности, словно она ходила по лезвию ножа. Она так и не сказала Рему о своей догадке. Просто не смогла. В его взгляде и так всегда таилась настороженность, которая становилась явной при затрагивании любой опасной для него темы. Он почти никогда не расслаблялся в окружении людей. Его напряжение чувствовалось. Словно он всегда ожидал разоблачения. Фрида часто пыталась поставить себя на его место. Страх, нервозность и… одиночество. Когда она поняла, что скрывается за обликом милого тихого юноши, ей стало легче. В глубине души она считала себя виноватой в том, что втянула его в эти странные отношения. Но, поняв, что он сам был обречен на одиночество, попыталась убедить себя в том, что эта иллюзия счастья ему на благо. Это — призрачная возможность прожить настоящую жизнь.

За высокопарными словами Фрида Забини пряталась от своей совести. И ей даже удавалось. До того вечера. Но всему наступает конец, и уютный кокон из разумных слов, оправдывающих ее действия, разорвался в клочья пасмурным весенним вечером, когда она долго выбирала наряд, готовясь к встрече. Пытаясь убедить себя в том, что наряжается на праздник — она как девушка Рема был приглашена на день рождения Сириуса Блэка — Фрида, как могла, старалась обмануть саму себя. Разве так тщательно готовятся ко дню рождения не слишком близкого знакомого? Просто утром была окончательно назначена дата ее помолвки. Месяц. Остался один месяц. Фрида знала о помолвке и до этого, но она так и не набралась смелости рассказать обо всем Рему, не хватило решимости с ним расстаться. И вот сегодня она должна это сделать. Должна — страшное слово. Но дальше встречаться стало невозможно — она приобрела совершенно иной статус. Даже на эту пресловутую вечеринку еле удалось выбраться.

Фрида Форсби зажмурилась, вспоминая последние часы беззаботности. Не своей — Рема.

Небольшая квартира Сириуса Блэка представляет собой штаб наступающей армии: повсюду обрывки планов местности, каких-то карт, чертежей. Рем с улыбкой объясняет, что Джеймс Поттер выбирает себе дом, да еще попутно они всем миром готовятся к предстоящей свадьбе Джеймса и Лили. Так как больше времени все они проводят как раз в убежище Сириуса, то всякий хлам, связанный с этим процессом, хранится здесь.

Питер Петтигрю скручивает какие-то схемы в рулоны и пытается пристроить в ящик. Лили Эванс носится по квартире в поисках неизвестно чего. Она что-то готовит: с кухни доносятся соблазнительные ароматы. Джеймс Поттер старательно упаковывает какую-то коробку, над чем-то смеясь. Видимо, представляет реакцию именинника на подарок.

Фриде всегда нравилась компания Рема. Было в них что-то… настоящее, что ли.

Такое редко встретишь. Эти люди были вместе не по протоколу, не по чьей-то прихоти. Разве что по прихоти Судьбы. Они громко ссорились и не менее громко мирились, но всегда были вместе. В горе и в радости. Просто потому, что вместе им было хорошо. Фрида завидовала этой возможности — возможности выбора.

Едва она трансгрессировала в дом Сириуса, как тут же была пристроена к полезному занятию. Всем собравшимся было плевать на ее происхождение, громкую фамилию… Она не чувствовала себя здесь особенной. И это было славно — чувствовать себя просто человеком. Иногда казалось, что так и есть, что она имеет право на причастность к их веселому и шумному миру, полному радостных надежд и юношеских порывов. Рем наскоро чмокнул ее и умчался чем-то помогать Питеру. Фрида посмотрела на его мелькнувшую в дверях спину и поняла, как же тяжело ей будет сказать то, что она должна ему сказать.

Спустя полчаса они пытаются пристроить свечи на праздничный торт, торопясь, потому что Сириус вот-вот должен вернуться с работы, чертыхаясь, потому что уже успели несколько раз обсчитаться с его возрастом (почему-то все время получалось меньше восемнадцати), и пришлось заново переставлять свечи, чтобы все получилось симметрично. Эмили — девушка Сириуса — сидит на корточках на полу и старательно считает свечки. Фрида улыбается. Эмили забавная, но она так непохожа на Нарциссу. Возможно, поэтому они с Сириусом и вместе. Воспоминание о Нарциссе заставляет поежиться. Фрида старается переключиться на процесс заучивания стихотворения. Теплая рука легонько обнимает за талию. Девушка оборачивается и видит улыбку Рема. Никто больше не может так улыбаться: одновременно нежно, грустно и… весело. Сумасшедшее сочетание. Он быстро подмигивает ей и наклоняется над тортом, свободной рукой поправляя покосившуюся свечку. Фрида смотрит на его профиль и ей внезапно хочется плакать. Последние минутки иллюзии счастья тают, подобно свечному воску.

А он ничего еще не знает. Он пока улыбается на ворчание Эмили, готовя праздник для друга.

— Рем, помоги! — Питер Петтигрю приложил к стене праздничный плакат и просит помочь его приклеить. Теплая рука Рема исчезает с ее талии. Он перепрыгивает через обрывки упаковочной бумаги и какие-то коробки.

— Боже, вот это бардак! — звонкий голос Лили заставляет Фриду оглянуться. Та расстроенно смотрит на горы разнообразного хлама в комнате. — Мы ни за что не успеем.

— Успеем, — Фрида улыбается гриффиндорке и достает волшебную палочку, которую только что спрятала.

Следующие полчаса проходят с общей суматохе и лихорадочных попытках вспомнить, все ли успели приготовить. В квартире царит идеальный порядок. Праздничный ужин готов.

Хлопает входная дверь, и на пороге появляется Джеймс Поттер, в последний момент бегавший что-то докупать в ближайшую лавку. До прихода именинника остаются считанные минуты. Фрида успела выяснить, что Сириус и не догадывается о приготовленном сюрпризе.

Так как заняться больше нечем, девушка присаживается в кресло в углу большой комнаты и наблюдает за Ремом, который сматывает оставшуюся упаковочную бумагу. Очень старательно и сосредоточенно.

— Чья это работа? — возглас Джеймса заставляет Рема поднять голову и посмотреть в указанном направлении. Под потолком висят гирлянды из розовых шаров. Рем, кажется, только сейчас заметил их цвет. Его губы тронула усмешка. Видимо, представил реакцию Сириуса.

— Это ты сделал? — продолжает закипать Поттер.

Рем какое-то время разглядывает конструкцию, пока не понимает, что вопрос адресован ему.

— С ума сошел? — праведно возмущается он в ответ Поттеру, сдувая челку с глаз. — Я к ним и не подходил.

Потом идет бурное выяснение и поиск виновного. Им в итоге оказывается Питер, потому что он — единственный, кто не сумел вразумительно оправдаться, хотя шары вешала Эмили. Но Фрида этого уже не замечает. Она неотрывно следит за Ремом, который сегодня на редкость оживлен. Почему так бывает? Почему? Ведь наперекор судьбе все начало налаживаться. Несмотря на заведомую обреченность их отношений, они стали друг другу больше, чем просто друзья или просто любовники. Они как-то незаметно перешагнули эту грань. Незаметно, не сговариваясь. Видимо, зная, что рано или поздно все закончится, они смогли не обращать внимания на слухи, сплетни, на мелкие проблемы и неурядицы. У них не было повода для ссор. Их отношения были выше этого.

Какой же жестокой нужно быть, чтобы сказать ему правду. Но жестокость порой бывает во благо. Мисс Забини очень старается себя в этом убедить.

А потом были шум и веселье. Приход Сириуса, синие глаза, вспыхнувшие удивлением, смех, поздравления, импровизированный фейерверк. В тот вечер Фрида многое бы отдала за возможность забыть о своей миссии и просто чувствовать себя свободной. Искренне участвовать в веселье этих людей.

Фрида Форсби поплотнее запахнула шаль. Что-то в кабинете стало холодно. Молодая женщина подошла к камину и опустилась на колени перед пламенем, вытянув вперед озябшие ладони.

— У тебя все время руки холодные, — Рем рисует узоры на ее ладони.

— Да, я знаю. Видимо, кровь не греет, — Фрида улыбается.

Поздний вечер, бурное веселье сошло на нет. Лили Эванс пристроилась на плече Джеймса Поттера и пытается вздремнуть. Мешает это сделать именинник, потому что раз за разом открывает подарок Джеймса. Из коробки все время что-то выскакивает и громко вопит. Что это за чудо такое, Фрида так и не поняла.

На каждое появление подарка Лили морщится, но замечаний пока не делает.

Самому Сириусу процесс выскакивания этого нечто видимо доставляет удовольствие, потому что с его губ не сходит улыбка. Хотя… он теперь все время улыбается. Это состояние прочно вошло в его жизнь.

Рем сидит, откинувшись на спинку стула, и гладит руку Фриды. Он само благодушие и спокойствие. Фрида ловит себя на мысли, что давно не видела его таким расслабленным. Исчезла обычная настороженность. Он спокоен. Сердце девушки сжимается от прикосновения его пальцев, но не от сладкой истомы, а от страха. Чем ближе конец вечера, тем сильнее становится ее страх, тем быстрее испаряется уверенность в собственной правоте.

Эмили Кристалл что-то задорно вещает. Вот кто, кажется, совсем не устал, хотя львиная доля забот по организации праздника досталась ей. Но в этом она вся. Фрида невольно улыбается, глядя на девушку.

Фриду всегда забавляло отношение компании Сириуса к Эмили. Ее никто никогда не слушал. Со стороны это было хорошо заметно. Сама Эмили то ли не замечала невнимания к собственной болтовне, то ли оно ее не смущало. Но чего не отнять было у гриффиндорцев, так это умения показать заинтересованность в собеседнике, дабы не обидеть его. Джеймс Поттер вставлял «угу» как раз в том месте, где требовалось. Лили, не открывая глаз, улыбалась на шутки Эмили. Питер так вообще воплощал собой внимание, хотя Фрида готова была поспорить на что угодно, что и тот Эмили не слушал. Рем даже пару раз что-то спросил в тему.

Фриде очень нравилось то тепло, которое исходило от этих людей.

Внезапно Рем дернулся. Оказывается, Сириус бросил в него скомканную салфетку. Юноша усмехнулся, на миг выпустил руку Фриды, скатал из салфетки шарик. Фрида с улыбкой вытащила палочку и раскрасила шарик в черно-белую полоску. Оба юноши удивленно на нее посмотрели, а она беззаботно пожала плечами. Снаряд полетел точно в Сириуса. Началась перестрелка, к которой подключились все мальчишки. Даже Джеймс, несмотря на пытавшуюся уснуть Лили.

Пара «снарядов» попала во Фриду.

— Эй! Хватит! — Рем обнял девушку за плечи и притянул к себе, укрывая.

В его объятиях было тепло и… грустно.

А потом Фрида сообщила о том, что должна ехать домой. Удивление во взгляде.

Порой они ночевали у Сириуса. Места было не слишком много, но хватало всем.

— Нет, мне нужно вернуться.

— Ладно. Я провожу.

Бедный мальчик. Он еще ничего не понял.

А потом были бурные прощания с именинником и с гостями, сожаления по поводу ее отъезда. Эмили предложила воспользоваться камином, на что Джеймс дружески посоветовал лучше трансгрессировать, сообщив, что камин у Сириуса глуховат, и сам он уже пару раз улетал не туда. На что хозяин дома заметил, что у некоторых «фефекты фикции». Джеймс удивился тому, что эти «фефекты» в силах различить только местный камин, и веселая перебранка затянулась еще на двадцать минут.

А потом Фрида и Рем выбрались на свежий воздух, решив, что трансгрессировать лучше будет оттуда. На самом деле Рему просто хотелось побыть с девушкой хоть чуть-чуть наедине, а не среди шумной толпы. Фрида же… Фрида должна была выполнить свою непростую задачу.

На улице было темно и сыро. Дождь прекратился, но от этого легче не становилось. Мокрый асфальт отражал неясный свет небольшого фонаря — райончик у Сириуса был еще тот.

Порыв ветра бросил в лицо прядь волос. Девушка нервно заправила волосы за ухо, стараясь не думать о том, как приступить к разговору. Хотелось до бесконечности стоять на этой улице, впитывая в себя промозглый вечер, потому что Фрида Забини была уверена, что в ее уютной, согретой камином комнате ей будет гораздо хуже, чем среди этой серости и прохлады. Ремус с улыбкой деловито поправил воротник ее мантии, придал причудливую форму ее шейному платку. Фрида почувствовала, что у нее не хватит сил сказать ему правду. Только не ему. Как? Как можно убить эту безмятежность в его взгляде, как решиться стереть с его губ эту легкую улыбку?

Он притянул ее за воротник и прижался щекой к ее щеке. Фрида почувствовала в горле ком. Теплые губы скользнули по ее щеке. В глазах предательски защипало.

— Рем, я… мне нужно кое-что тебе сказать.

— М-м-м, я весь внимание, — в голосе была улыбка.

Юноша осторожно чмокнул ее в уголок губ.

— Жалко, что тебе пора. Надеюсь, эта толпа тебя не утомила? — он крепко обнял ее, прижимая к себе.

— Нет. Они славные.

Как же ей хотелось забыть о своем намерении. Просто промолчать. Оттянуть момент истины. Момент, после которого все изменится. Кому лучше она сделала своей слабостью? Украсила свою недолгую жизнь вторым расставанием, второй маленькой смертью. Да еще наградила этим его — удивительного мальчика, с которым жизнь и так обошлась жестоко. Теплое дыхание Рема согревало висок. Фрида зажмурилась, впитывая нежность его объятий. С ним она всегда чувствовала себя защищенной и… нужной. Его нежность была непредсказуемой и искренней. Сложно было понять, почему именно в этот миг его взгляд внезапно светлел, а от рук веяло теплом и уютом. Порой он был где-то далеко. Видимо, по ту сторону своего внутреннего мира. Что с ним сделают ее слова?

Теплые губы вновь скользнули по щеке и легко коснулись ее губ. Фрида попыталась выкинуть все мысли из головы, но вдруг поняла, что не может ответить на его поцелуй. Не имеет права! Она отстранилась:

— Рем, мне правда нужно с тобой поговорить, — ее голос был глух.

В серо-зеленых глазах мелькнула тревога. Словно облачко набежало.

— Что-то случилось?

— Да. Я… Я… не знаю, как сказать.

Она сделала еще шаг назад, пытаясь увеличением расстояния между ними прибавить храбрости своей душе. Его вытянутые руки лежали на ее плечах. И это безумно мешало.

— Ну, скажи как-нибудь, — он помассировал ее плечи, словно придавая уверенности, — я понятливый.

Несмотря на веселую небрежность фразы, Фрида почувствовала в его голосе неуверенность.

— Через месяц моя помолвка, — выпалила она на одном дыхании.

Наступила звенящая тишина. В этой тишине отчетливо слышался звук капель, срывающихся с водосточной трубы. Кап. Кап. Кап. Мерно и монотонно. Фрида отвела взгляд от его лица. Не было сил смотреть на то, как что-то медленно таяло в его глазах. Беззаботность. Та беззаботность, которой девушка радовалась весь вечер, растворялась в совершенно других эмоциях.

Кап. Кап. Кап.

Он резко снял руки с ее плеч и сделал шаг назад. Опустил голову и несколько минут просто смотрел на лужу у своих ног. Кап. Кап. Кап. Фриде хотелось закрыть уши ладонями. В мертвой тишине звук капели оглушал.

Ремус Люпин резко развернулся и пошел по дороге.

Фрида просто стояла и смотрела в его прямую спину. Ей до смерти хотелось окликнуть его. Но что она могла сказать? Внезапно юноша остановился. Некоторое время постоял, а потом резко развернулся и пошел обратно. Столько порывистых движений у обычно спокойного Ремуса ей видеть не доводилось.

Он приблизился и остановился, не дойдя до нее несколько шагов. Внезапно Фрида поняла, что не может догадаться, о чем он думает. Чуть закушенная губа, нахмуренный лоб и тут же — улыбка. Калейдоскоп эмоций.

— Я… не хотела… То есть… — Фрида не знала, как закончить.

— Ничего не нужно, — он взмахом руки остановил поток ее бессвязного бормотания. — Все в порядке. Это же должно было случиться. Вот и случилось.

Он пожал плечами.

— Сегодня.

— И сразу сказала. Спасибо.

— Я не могла тебя обманывать.

Он кивнул.

— К тому же мне теперь сложно выбираться из дома. Сам понимаешь.

— Понимаю, — эхом подхватил он.

— Ремус, — Фрида шагнула вперед и порывисто обняла его напряженные плечи, — прости. Я…

— Все хорошо, — голос был ровным, лишь рука, погладившая ее волосы, дрогнула.

— Рем, я… — слезы все-таки потекли.

— Ш-ш-ш. Я не стою того, чтобы ты плакала, — он высвободился из объятий и улыбнулся, достав из кармана платок. Она автоматически его приняла и начала вытирать слезы.

— Тебе пора. Еще не хватало замерзнуть.

— Я чувствую себя… — она всхлипнула, так и не договорив.

Потом подняла на него заплаканное лицо. Он ободряюще улыбнулся.

— Все нормально.

— Я не думала, что это будет так тяжело.

Он снова пожал плечами.

— Все. Давай. Пока.

— Пока.

Она развернулась и приготовилась хлопнуть в ладоши, желая скорее покончить с этим. Не травить ему и себе душу.

— Фрида! — звонкий окрик заставил обернуться.

Юноша успел отойти на несколько шагов.

Тишина. Кап. Кап. Кап.

Сумерки. Звонкие шлепки капель о поверхность мутной лужи и худощавый юноша, становящийся с каждым шагом все дальше от нее. Он отступал назад, не глядя, и его уход сопровождался звонким хлюпаньем воды.

— Не волнуйся за меня.

Кап. Кап. Кап.

— Ты поступила правильно.

Кап. Кап. Кап.

— И… будь счастлива, пожалуйста.

Кап. Кап. Кап. Последний взмах рукой, и он быстро уходит прочь.

Кап. Кап. Кап. Рыдающая девушка прижимает ладони к ушам, чтобы не слышать звона падающих капель и эха его голоса…

Фрида Форсби провела ладонью по щеке. Ладонь оказалась мокрой. Каждый раз. Каждый раз, когда она переживала в памяти тот момент, предательские слезы текли по щекам.

Больше они не виделись. Фрида не знала, где сейчас Ремус Люпин, что с ним. Если бы можно было повернуть время вспять… Что бы она сделала? Отказалась от тех месяцев мнимого уюта? Фрида с сожалением признавала свой эгоизм. Да, за эти месяцы пришлось заплатить высокую цену, но она не отказалась бы ни от одного дня. Они помогли загнать в потаенные уголки души мысли о Люциусе. А теперь в одинокие и безмолвные вечера эти мысли вырывались на свободу, терзая душу и смущая разум. Фрида снова и снова переживала в памяти свою прошлую жизнь. Тот отрезок, в котором был холодный потомок аристократической семьи, и тот, в котором был… мальчик-оборотень. Она была счастлива в каждом из них. Так или иначе. Во всяком случае, гораздо счастливее, чем сейчас.

Огонь в камине потрескивал, рассеивая свет и тепло.

За окном начался дождь.

Кап. Кап. Кап. Весело стучали капли по карнизу. Кап. Кап. Кап. Сквозь приоткрытое окно врывалась память о том вечере, когда красивая девушка растворилась в воздухе с легким хлопком, а юноша, засунув руки в карманы, бродил по серым улицам, шлепая по лужам и почти жалея о том, что сегодня нет полнолуния, когда можно лететь в серебристом свете навстречу ветру, с каждым ударом сердца уносясь все дальше и дальше от собственного сознания. Да, он не помнил о том, что делал ночами в полнолуние. Но, наверное, он был счастлив. Ведь он был просто зверем. А звери не умеют чувствовать душевную боль. Умирать от тоски — удел людей.

Время. Сложная и неумолимая субстанция. Порой, когда ожидаешь чего-то, оно тянется нестерпимо медленно, а порой летит, как сумасшедшее, особенно, когда ты вместе с кем-то дорогим и близким.

Минуты слагались в часы, часы в дни, дни в недели.

Жизнь неумолимо менялась. Это происходило незаметно, постепенно, но необратимо. А главное — естественно. Уже не возникал вопрос, почему нельзя встретиться с тем, с кем встречался год назад, почему должен делать то или это. Жизнь незаметно расставила все по своим местам. А люди привыкли и приняли это.

Ремус Люпин, заглядывая в толстую кулинарную книгу, воевал с ужином на небольшой кухоньке.

— О Господи! У тебя нет перца? Принести? — личико Лили Поттер в камине смешно скривилось. — Эх, мужчины.

— Был где-то. Не нужно никуда ходить. Лучше дальше рассказывай, — Ремус начал хлопать шкафчиками, одновременно прислушиваясь к привычному щебетанию девушки.

Это вошло в привычку: всегда знать, где она и что с ней. Время настало такое. Одно простое слово — «война». Короткое, безликое и… страшное. А Лили вдобавок ждала ребенка. На семьи авроров участились нападения — Джеймсу приходилось по несколько раз за неделю менять защиту на собственном доме. Лили держалась молодцом: не жаловалась, не показывала, что ей страшно или одиноко. В шутку говорила, что похожа на «Узницу замка Иф». Это она вытащила из какой-то маггловской книги. Там, правда, был узник. Но в каждой шутке, как известно… Она не могла никуда выйти одна — слишком велик был риск. Не так давно она сама в числе прочих юных добровольцев окончила школу Авроров и прекрасно понимала, что происходит вокруг, поэтому-то не жаловалась и не роптала. Наоборот, изо всех сил поддерживала Джеймса, да и всех остальных. А они, в свою очередь, негласно оберегали ее. Кто-то один, не находящийся на дежурстве, либо наведывался в гости, либо связывался с ней вот так — через камин. Каминная сеть в их домах была защищена от вмешательства извне.

Сегодня Джеймс был на дежурстве, а Рем не так давно вернулся к себе и сразу связался с Лили. Она заверила, что чувствует себя хорошо, к ней трансгрессировать не нужно, можно просто поболтать. Вот они и болтали: Ремус пытался приготовить ужин, одновременно слушая, что нового произошло в мире за последние сутки. Времени почитать газеты не было. Да и желания тоже. Статьи в официальных газетах были сдержанно-суховатыми, прочая же пресса пестрела: «…убили…», «… растерзали…», «…несчастный случай…», «…разрушения…». И за всем этим стояло имя одного человека. Ремус не хотел этого видеть и слышать — и на работе хватало. Поэтому Лили, уютно расположившаяся на мягком ковре в окружении диванных подушек, намеренно рассказывала о новинках искусства, кино (летом она приобщила их к этой маггловской забаве) и прочих мирных вещах.

Стоило ему послушать ее щебетание, и на душе становилось спокойнее. Хотя бы на какое-то время.

В дверь постучали. Ремус едва не подскочил, рука автоматически метнулась к карману джинсов за волшебной палочкой. Но он тут же успокоился. Так ломиться в его дом могли только два человека: Джеймс Поттер и Сириус Блэк. Джеймс на работе, следовательно…

— Рем! — в голосе Лили послышались панические нотки. — Осторожней.

— Лил, это Сириус. Все в порядке.

— Уверен?

— Естественно. Ну кто еще будет сносить дверь с петель? Со злыми намерениями приходят тихо.

Юноша улыбнулся Лили и направился к входной двери. Громогласный стук повторился.

— Скоро будешь ее менять, — объявил Ремус, распахивая дверь.

— Запросто, — пожал плечами Сириус и стремительно вошел в дом.

Люпин озадаченно посмотрел вслед.

— Тебе ее и правда скоро менять придется. Шатается, — не оборачиваясь, бросил Сириус.

— Еще бы, — Ремус прикрыл дверь и пошел за другом, — так ломиться.

Сириус прошел на кухню, распахнул шкафчик, достал стакан, наполнил его соком из графина и залпом выпил.

— Пошли напьемся, — внезапно проговорил он.

— А есть повод? — настороженно переспросил Рем, от неожиданности забыв о присутствии Лили.

— Повод есть всегда, — глубокомысленно заявил Блэк.

— Что случилось? — сдавленно прозвучал голос Лили.

Сириус дернулся и резко развернулся к камину.

— Привет, — улыбка в сторону девушки, взгляд, обещающий немедленную смерть, на Люпина. — Предупреждать нужно, — улыбка другу получилась похлеще взгляда.

— Я все слышу, — объявила Лили.

— Я не успел! — попытался оправдаться Люпин.

— Ничего не случилось. Не волнуйся.

— Да нормально все. Я всегда такой.

Он присел на корточки у камина и улыбнулся.

— Как ты себя чувствуешь?

— Замечательно, — похвасталась Лили и тут же с ужасом посмотрела поверх его головы. — Рем!

Сириус резко пригнулся и развернулся вокруг своей оси, выхватив палочку.

— Горит! — закончила Лили.

От плиты валил черный дым. Люпин, чертыхаясь, бросился снимать пригоревшую кастрюлю, а Сириус разразился тирадой, стараясь не произносить ругательства вслух. От этого речь получилась занятной.

— Зачем так кричать? — сформулировал он в конце концов свой упрек.

Лили рассмеялась.

— Нервишки, мистер Блэк.

А потом Рем отчищал заклинаниями последствия приготовления ужина, а Сириус сидел на полу напротив камина и болтал с Лили, которая угостила их бутербродами, посетовав в очередной раз, что толку от мужчин в хозяйстве никакого. Они болтали, пока Джеймс не вернулся с работы. Несколько дежурных вопросов. Выяснили, что все в порядке, и прервали связь, оставив семейство Поттеров в их уютном мирке, сотканном заботой, нежностью и радостным ожиданием.

— Ну что?

— Напьемся?

Ремус Люпин возвел глаза к потолку. Выбора у него не было.

Двадцать минут спустя они сидели в полутемном баре. Негромкая расслабляющая музыка, миловидная официантка. Казалось, сиди и наслаждайся. Да вот только Ремус не мог не то что наслаждаться, но даже просто расслабиться. Причина оказалась проста: Сириус Блэк, который молча залпом выпил четвертую рюмку достаточно крепкой настойки.

Хуже всего было то, что пьянеть он не собирался, как и останавливаться на достигнутом.

— Может, скажешь, что все-таки случилось, — наконец не выдержал Люпин, сжимая в руке рюмку, к которой так и не притронулся.

Бодрость голоса Бродяги дала понять, что все хуже, чем просто плохо. А еще стало ясно, что разговора на эту тему не получится.

— Я в полном порядке, — Сириус отсалютовал очередной рюмкой.

Рем молча сделал глоток и сморщился от обжигающей жидкости. Не любил он спиртное. Но чего ради друга не вытерпишь.

Друг. Люпин бросил взгляд на Сириуса. Они были вместе Мерлин знает сколько лет: казалось, должны ко всему привыкнуть. Но вот к этому замкнувшемуся в себе молодому человеку Люпин привыкнуть никак не мог. Сириус был тот же и не тот. Та же бесшабашная улыбка, те же безбашенные выходки. Вот только раньше можно было понять, зачем он все это делает, а сейчас… Хотя… была у Люпина догадка. Но от нее становилось только хуже.

— Мы так и будем напиваться в гробовом молчании? — снова попытался он завести разговор.

— Хочешь, споем, — тут же предложил Сириус.

Рем вздохнул, опасливо оглянувшись на соседние столики. С Бродяги станется.

— А может, лучше скажешь, зачем мы здесь.

— Мы напиваемся.

— Я не пью, — напомнил Ремус.

— Ну не Сохатого же звать, который вот-вот отцом станет, — на этих словах лицо Сириуса помрачнело, но секунду спустя он уже снова улыбался. — Питер в последнее время все больше занят. Кстати, не знаешь, куда он вечно пропадает?

— Не знаю, — пожал плечами Рем. — Я видел его на прошлой неделе.

Он не добавил, что от разговора с Хвостом остался неприятный осадок. Почему? Сложно объяснить.

Они встретились в отделе. Буквально столкнулись, потому что Ремус тащил кипу бумаг, одновременно ее просматривая. Поздоровались, узнали, как дела. И тут Питер выпалил:

— Что у Джеймса с камином? Я не смог с ним связаться!

— Они что, его по пять раз на дню меняют?

Потом они поболтали пару минут обо всякой ерунде, договорились встретиться в выходные и разошлись. Но у Рема на душе остался неприятный осадок. Ему почему-то не понравилась резкость Питера. Глупости, конечно, но так не подходил этот недовольный тон обычно мягкому и милому Питеру Петтигрю.

Тогда Ремус Люпин не знал, что предчувствие его не подвело. Ему бы сразу насторожиться, понаблюдать, довериться обостренному восприятию худшей части его натуры. Но разве можно заподозрить друга? Человека, с которым провел бок о бок не один год? Поэтому Ремус загонял все глубже и глубже свои предчувствия, списывая их то на собственную усталость, то на раздражительность Питера. Он вспомнит обо всем этом потом, когда будет слишком поздно. И если Сириус успеет простить его, то сам он никогда не сможет простить себе свою слепоту, приведшую к смерти близких людей.

Но все это произойдет позже.

А пока он просто сидел и ломал голову над причиной столь странного поведения Сириуса.

Забавно ведет себя Случай. Порой можно убить годы на разгадку какого-либо вопроса, а ответ так и не найдется, а бывает, не успеешь еще толком сформулировать свой вопрос, как ответ тут как тут.

Сириус наконец решил прогуляться до туалета, а Люпин, крутя рюмку в пальцах, следил за его передвижением, удивляясь, как Бродяге удается придерживаться оптимальной траектории движения. Не столкнуться с посетителем, отходящим от стойки, чуть приобнять миловидную официантку, расходясь с ней в достаточно широком коридоре.

В этом был весь Сириус.

Рем усмехнулся, и его взгляд упал на разносчика газет, который настойчиво предлагал паре за соседним столиком свежую прессу. Смешно. Паре бы впору продавца цветов, а тут упитанный старикашка с кипой желтоватых газет.

Ремус решил избавить несчастных от его общества и кивнул продавцу. Ему, признаться, и самому стало любопытно, что нового пишут обо всей этой ситуации в газетах. Ситуация. Как любят люди прятаться за словами. Почему бы не назвать войну ее настоящим именем?

Он расплатился за газету и развернул ее. И сразу получил ответ на вопрос относительно поведения Сириуса.

Вверху огромной статьи из раздела светской хроники красовался Люциус Малфой, прижимающий к груди… сына. Рядом с Люциусом стояла Нарцисса с лучезарной улыбкой. Со стороны — счастливая семейная пара. В жестах, взгляде — безупречность. Все было слишком идеальным, поэтому Ремус Люпин сразу и безоговорочно не поверил в счастливый блеск глаз Нарциссы.

Ремусу стало грустно. За эту девочку, которая вынуждена прятать свой внутренний мирок за маской безупречности. И за этот крошечный копошащийся сверточек. Чутье оборотня никогда не подводило. Жизнь этого человечка не сложится гладко. Люпин готов был дать голову на отсечение.

Смех официантки заставил оторвать взгляд от снимка. Сириус как раз сделал по пути очередной заказ и направился к их столику.

Ремус швырнул так и не прочитанную газету под стол и улыбнулся.

— Выпьем?

И на этот раз Ремус Люпин не стал спрашивать, за что они пьют, не стал отказываться или пытаться образумить друга, хотя понимал, что шестая рюмка не пойдет тому на пользу. Они молча чокнулись и залпом выпили.

Забавная шутка — жизнь.

А пару часов спустя Рем с горем пополам дотащил Сириуса до своего дома, потому что не был уверен, что Эмили обрадуется бесчувственному телу. Он уложил друга на диван в гостиной и накрыл тяжелым пледом. А сам присел в кресло у камина.

За окном барабанил веселый летний дождик, в камине потрескивал огонь. Ремус зачем-то разводил его даже в летние вечера. Мир, сузившийся до размеров этой комнаты, казался добрым и уютным. Но Люпина никогда не обманывали подобные минуты спокойствия. Он знал, что будет завтра, когда Сириус с головной болью и в паршивом настроении начнет хмуро слоняться по его дому, пиная некстати стоящую мебель. А потом будет выговор от Лили, недовольство Джеймса и равнодушное пожатие плечами в исполнении Питера. А еще он знал, что купит у разносчика вчерашнюю газету и все-таки прочтет статью о счастливой аристократической семье, но так и не поверит ни одной строчке.

А мудрое время снова докажет правоту всех его предчувствий.

* * *

Нарцисса Малфой сидела в тени каменной беседки. Лучи весеннего солнца пробивались сквозь листья винограда, украшая серый камень яркими пятнами. Свет. Тень. Желтое. Серое. Как ее жизнь.

Женщина устало потерла лоб. Как разительно отличалась ее теперешняя жизнь от предыдущей. Мать наследника старинного рода. Так ее красиво именовали в заголовках светских хроник. Газеты пестрели колдографиями их счастливой семьи. Счастливой? Нарцисса закрыла лицо руками, стараясь не впасть в отчаяние. Как красиво звучат ничего не значащие слова. И за ними совсем не видно, что ее жизнь превратилась в вечную борьбу, в которой не наблюдалось никаких перемен к лучшему. Это как биться о каменную стену.

Какое счастье она испытала в тот момент, когда дом огласил криком ее ребенок. Ее! Крохотный комочек, которому суждено стать смыслом ее жизни. И плевать на какое-то там предназначение. На все плевать. Она будет рядом с этим малышом и ни за что не позволит сделать из него оружие, или что там они хотели. Мариса права. Все в ее руках. Она — мать. Она не допустит воплощения в жизнь их дьявольских замыслов.

Так думала наивная Нарцисса, когда ее посетило первое осознание материнства. В тот миг ей казалось, что она сможет свернуть горы, опрокинуть небо…

Но жизнь все расставила по своим местам.

Когда ей не принесли ребенка в первый раз, она попыталась выяснить, в чем дело.

Домовые эльфы отводили взгляд и сообщали, что им запрещено говорить с ней. На вопрос, кем запрещено, последовал короткий ответ: «Хозяином». Нарцисса попыталась встать и выяснить, в чем дело, но сил не хватило. Тогда она подумала, что так бывает со всеми женщинами после родов. Так прошло несколько дней — дней паники и попыток вырваться из комнаты, после которых накатывали слабость и головокружение.

Тогда она еще не догадывалась о наложенном заклятии. Истина оказалась простой и страшной. Она выполнила возложенную на нее функцию — произвела на свет наследника. На этом ее миссия закончилась. Случись это хотя бы год назад, ее самолюбие, вероятно, с трудом бы перенесло такое отношение. Просто вещь, отслужившая свой срок. Забытая, ненужная. Но это было раньше. Сейчас все затмила мысль о сыне. Крошечное беззащитное создание, которое она так и не подержала в своих руках. Она не знала, что с ним, не знала, как он. Здравый смысл подсказывал, что ребенок для Люциуса слишком важен, поэтому ему не причинят вреда. Но Нарцисса плевать хотела на здравый смысл. Она была на грани безумия от страха за своего ребенка. И не было выхода. Не было помощи, не было сочувствия. Только чужие холодные стены и пронизывающий страх.

Ей приносили еду, вязание и прочую ерунду. Домовые эльфы выражали готовность исполнить все ее прихоти, не касающиеся ребенка. Но какие прихоти могли быть в ее состоянии? Она и ела-то лишь для того, чтобы быстрее набраться сил, потому что недомогание стало ее постоянным спутником.

На седьмой день пришел Люциус. Позже Нарцисса не могла вспомнить, что кричала в это спокойное и равнодушное лицо. Закончилось все очередным приступом головокружения и спокойным голосом Люциуса. Он сообщил о встрече с корреспондентами и о том, что она должна привести себя в порядок. Безупречно выглядеть, безупречно говорить.

Нарцисса хотела послать его ко всем чертям, но он сказал одну простую вещь:

— Ты увидишь сына.

И слез как не бывало, и недомогание отступило.

Люциус не обманул. Сына она увидела. Причем испытала непередаваемое ощущение, когда ей просто дали его в руки. Прижать к себе, вдохнуть его запах, почувствовать его тепло. Больше ничего в жизни не нужно. И вдруг оказалось, что по протоколу наследника должен держать отец.

Нарцисса хотела ответить всем этим расфуфыренным снобам, что они могут сделать со своими пожеланиями, но что-то во взгляде Люциуса заставило ее одуматься. От этого человека сейчас зависела возможность видеть собственного ребенка.

После пресловутой фотосессии они остались втроем. Она, Люциус и Драко.

К ее удивлению, Люциус тут же протянул ей ребенка. Прижимая к себе теплое тельце, она задала один простой вопрос:

— Милая… — Люциус протянул руку и коснулся ее волос. — Так нужно. Наш ребенок не обычный. Поверь, если не заняться его воспитанием, может произойти катастрофа. Он вырастет великим волшебником, но его силу нужно направлять.

— Но я его мать. Я знаю, что для него лучше. Ты не можешь отстранять меня от его воспитания.

— Я и не собираюсь, — он улыбнулся почти искренне. Почти. — Ты просто была слаба, подавлена, потом эти приступы беспокойства. Это могло негативно отразиться на ребенке.

— Ты шутишь? Эти, как ты выразился, приступы беспокойства, были потому, что у меня отняли сына. Я не знала, что с ним, как он…

— Неужели ты могла подумать, что я причиню вред нашему ребенку?

Он подался вперед и поцеловал ее висок. Драко недовольно засопел, видимо, ему не понравилось подобное поведение.

— Теперь все будет по-другому.

— Правда? — в ее голосе послышалась надежда.

Несмотря на врожденную осторожность, Нарцисса сейчас готова была поверить чему угодно, лишь бы услышать подтверждение своим надеждам. Она готова была простить Люциуса, простить весь свет. За одну только возможность держать на руках собственного сына, видеть, как он растет. Это так мало и так много.

— Ну конечно, — он вновь ее поцеловал.

Нарцисса со счастливой улыбкой уткнулась носом в краешек теплого одеяльца. Внезапно мир покачнулся и опрокинулся. Последнее, что запомнилось, это уверенные руки Люциуса, подхватившие сына.

Пришла в себя она уже в собственной спальне. Встрепенулась и попыталась встать.

— С Драко все в порядке, — опередил ее вопрос негромкий голос Люциуса. — Но… ты могла его уронить. Что случилось?

— Я… н-не знаю, — голос не слушался, она закашлялась. — Я вдруг почувствовала головокружение и…

Она замолчала.

— Милая, надеюсь, ты понимаешь, что могло случиться, не окажись меня рядом.

Она понимала.

— Думаю, тебе лучше не брать мальчика на руки, пока эти странные симптомы не пройдут. Я пригласил лекаря.

В его голосе слышалась искренняя тревога. Так, во всяком случае, показалось Нарциссе.

А потом пришел лекарь, который долго осматривал, заставлял пить соленые порошки и направлял на нее волшебную палочку. И вынес вердикт: она… совершенно здорова.

Недоумение на лице Люциуса и… озарение. Заклятие. Все оказалось просто. Она даже не пыталась выяснить: кто. Если верить недоумению Люциуса, значит, пресловутый Темный Лорд.

Она попыталась поговорить с Люциусом, но тот лишь развел руками и пообещал выяснить. А потом уехал по делам на несколько месяцев. Темный Лорд в имении не появлялся. Спросить оказалось некого. Да и так ли это важно? Важным оказалось то, что началась новая — чудовищная жизнь. Стоило ей попытаться приблизиться к собственному сыну, как на нее накатывались волны тошноты и головокружения. Патовая ситуация. Она не могла взять на руки собственного ребенка, потому что рисковала причинить ему вред.

Малыш рос капризным и драчливым. Материнское сердце обливалось кровью при виде того, что его окружают лишь домовые эльфы. Да еще гориллообразный охранник, который после рождения Драко прочно переместился из-за спины Нарциссы в непосредственную близость к ребенку.

Изредка появлялся Северус, который был молчалив и собран. Говорил мало, на вопросы о своей работе на Лорда отвечал неохотно. Нарцисса чувствовала, что он что-то недоговаривает, после его ухода всегда оставалось больше вопросов, нежели ответов. Поддерживал ли он ее? Безусловно. Порой они могли промолчать весь вечер, глядя каждый в свою чашку с чаем, потому что говорить было не о чем. В настоящем темы, способной поднять настроение, не было, а в прошлом, что ни воспоминание — то синеглазое наказание. Северус при упоминании гриффиндорца поджимал губы, стараясь сохранять хорошие манеры, а Нарцисса отчетливо осознавала, что жизнь не удалась. Просто не сложилась… и все. Становилось грустно и горестно, поэтому даже друг, близкий, понимающий и поддерживающий, позволял почувствовать себя нужной и живой, но лишь ненадолго.

Периодически наведывались пожилые волшебники. Что-то смотрели, о чем-то шептались.

Как Нарцисса ненавидела их всех! Но поделать ничего не могла.

Оставалось уповать на собственные силы. Она, как одержимая, переворачивала страницу за страницей книг по темной магии, пытаясь отыскать противодействие заклятию. И все тщетно.

Ее попытки побороть обстоятельства не приводили ни к чему. Одна слабая несчастная женщина против огромного и жестокого мира. Не нужно было быть провидцем, чтобы предсказать итог.

* * *

Внезапно начавшаяся суматоха заставила оторваться от грустных мыслей. В этом неживом доме мог быть только один источник шума, но появлялся он крайне редко. Нарцисса встала навстречу Марисе Малфой. Ветер развевал темные волосы, а солнце отражалось во взгляде этого неунывающего создания.

— Привет, моя хорошая, — Мариса быстро обняла Нарциссу и поцеловала в щеку. Нарцисса улыбнулась. Как же хорошо с ней! Легкий запах каких-то весенних цветов, не сходящая с губ улыбка.

— Ты почему здесь сидишь? Где Драко?

Нарцисса не стала рассказывать девушке в письме о заклинании. Что толку волновать, если все равно ничего не изменишь.

— Он в южной части сада… — она постаралась придать голосу беззаботные нотки.

Мариса подозрительно сощурилась, закусив губу. Была у нее такая детская привычка.

Несколько секунд прошли в молчании. Наконец Нарцисса не выдержала. Ей всегда было сложно лгать. А в особенности близким людям, которых оставалось все меньше и меньше на этой земле. Она глубоко вздохнула и рассказала обо всем. Кратко и буднично. Лишь сухие факты. Никаких эмоциональных окрасок, переживаний. Но именно спокойствие ее тона больше всего повлияло на Марису. Девушка во время всего рассказа несколько раз прижимал ладонь к губам, пару раз пыталаcь о чем-то спросить, но так и не спросила.

— К тому же его охраняет Смит. Я не могу к нему даже приблизиться, — тихим голосом закончила Нарцисса.

Мариса вошла в беседку, остановилась у каменного парапета спиной к Нарциссе и несколько минут просто молчала, водя пальцем по нагретому камню. Потом резко обернулась и спросила:

— Понятия не имею. Он в последнее время здесь совсем не появляется. Я даже не могу с ним поговорить, как-то решить этот вопрос.

Мариса внимательно посмотрела на подругу. В прошлый свой приезд она не видела Нарциссу. Та была в каком-то загадочном отъезде. Как позже выяснилось из писем, Нарцисса навещала могилу родителей. Драко Марисе тоже не показали. Она вообще видела племянника один раз на крестинах. Ее эта ситуация в корне не устраивала. Девушка вздохнула. Захотелось встряхнуть Нарциссу, наорать на нее. Лишь бы увидеть что-то кроме этой вежливой улыбки и заторможенных движений. Но она сдержала порыв. Мариса очень любила Нарциссу и всегда пыталась ее понять. Хотя последнее было особенно сложно. Нарцисса мало говорила о себе. Все больше о самой Марисе. Девушка как-то попыталась выяснить причину, на что подруга с легкой улыбкой заметила, что в ее жизни нет ничего интересного, и говорить здесь не о чем. Хотя это было ложью. Мариса прекрасно понимала, что в жизни Нарциссы была… любовь. А это всегда многогранно, поразительно и неповторимо. Но Сириус Блэк был запретной темой уже не первый год. Нарцисса словно вычеркнула его из своей жизни. Вот только не из своего сердца. Мариса не раз видела, какие взгляды устремлялись в спину гриффиндорца еще в их школьную бытность. Да и потом Нарцисса с жадностью ловила любые слухи, старательно делая вид, что ее это совсем не интересует. Вот Мариса и подкидывала «неинтересную» информацию. То забывала газету с колдографией новобранцев Аврорского корпуса, то заметку о спецоперации с изображением места преступления, на котором чудом оказались сфотографированы два аврора. Один довольно четко выделялся на черно-белой колдографии, всматриваясь в какой-то обрывок бумаги, второй же был в пол-оборота, неясный и расплывчатый. Но он же был! И Мариса готова была поклясться, что Нарцисса ни за что не выбросит потертую газету.

Потом появилась новая тема для разговора: Драко. Да вот только не чувствовала Мариса радостного возбуждения, не видела за строками писем материнского счастья. Ее это всегда настораживало. А сегодня она убедилась в своей правоте. Глядя на подругу, рассеянно теребящую кончик шали, Мариса впервые осознала, насколько же устала Нарцисса. Устала от этой бесконечной борьбы, обреченной на поражение. Противники гораздо сильней. Они — мощь, сметающая все на своем пути. Куда с ними тягаться этой хрупкой девушке?

Черт! Приставить к ребенку эту гориллу Смита?

Мариса вдруг поняла, что в состоянии разнести все имение.

— Пошли! — скомандовала она.

Нарцисса подняла голову и непонимающе уставилась на подругу, удивленная ее тоном.

— Пошли! — повторила Мариса, хватая ее за руку.

Нарцисса попыталась воспротивиться, но не тут-то было. Если Мариса Малфой что-то для себя решала, то не было силы, способной ей помешать. Во всяком случае, так казалось.

Они быстро пересекли лужайку и направились в южную часть сада, обходя старинные статуи и путаясь мантиями в высокой траве, потому как Мариса игнорировала каменные дорожки. Но чем ближе они подходили, тем сильнее становилось действие сложного заклятия.

В какой-то момент Нарцисса споткнулась. Мариса обернулась и взволнованно посмотрела на подругу.

— Все в порядке, — попыталась улыбнуться та, — только зря ты это все затеяла. Я пыталась миллион раз — ничего не выходит. Я не смогу подойти к нему из-за этого чертового заклинания, а тебя Смит ни за что не подпустит. Понимаешь? Все напрасно.

Нарцисса судорожно вздохнула, пытаясь сдержать эмоции. Мариса закусила губу и, сердито притопнув, что-то беззвучно прошептала.

— Слушай! Я могу сейчас устроить вам встречу.

— Ты не сможешь… Смит…

— Я же говорю, что я не смогу приблизиться. Я пыталась…

— Ты пыталась одна! — отрезала Мариса. — Вместе все получится! Только… тебе будет плохо. Но… несколько минут, — в серых глазах появилась мольба. — Вы же нужны друг другу.

Нарцисса прижала ладонь к губам и зажмурилась, пережидая очередной приступ дурноты. А потом прошептала:

— Может, ты и права…

Мариса радостно улыбнулась, раскрасив этой улыбкой само утро. А потом так же быстро нахмурилась.

— Нарцисса, я, правда, не уверена, что это закончится хорошо. Я имею в виду тебя.

— Я согласна, лишь бы с Драко ничего не случилось, — отмахнулась та.

— Не случится! — уверенно сказала Мариса. — Они ни за что не стали бы им рисковать. Я уверена, что заклятие одностороннее.

— Идем, — голос Нарциссы окреп.

Мариса вновь потянула ее за руку, молясь Мерлину, чтобы сил Нарциссы хватило хотя бы на несколько драгоценных минут.

За большим розовым кустом показалась аккуратно подстриженная полянка.

Мариса остановилась от неожиданности. Захотелось выхватить палочку и наложить на собственного братца самые жуткие заклинания, которые она только знала. Как? Как он мог?

Посреди поляны на большом пледе, украшенном фамильным гербом (треклятым фамильным гербом!) сидел маленький мальчик, перекладывая игрушку с одного места на другое. Рядом стояли несколько эльфов, напряженно следивших за этим занятием. А чуть в стороне располагался этот самый пресловутый Смит. Эдакий утес, готовый превратить в горстку пепла любого, кто приблизится к ребенку ближе, чем на десять метров.

Марисе захотелось разреветься от жалости.

Да, Драко охраняли. Никто не мог причинить ему вред. Да, рядом была куча эльфов, готовых выполнить любой каприз и оберегающих от всех напастей. Но разве это нужно ребенку? Разве может он почувствовать себя нужным, желанным? Нет! Он сможет ощутить себя хозяином, рожденным повелевать, не знающим отказа. Но будет ли он человеком?

Мариса вспомнила свое детство. У нее была хотя бы няня. Старая, ворчливая, но обожавшая непослушное чадо до потери сознания.

Судорожный вздох Нарциссы вернул к действительности. Мариса бросила быстрый взгляд на подругу и тут же отвернулась. Не могла она видеть слезы, просто терялась в такие моменты.

— Присядь здесь, — прошептала она, указывая на каменную скамью у куста.

Нарцисса безропотно опустилась на указанное место, неотрывно глядя на малыша. Мариса понимала, что если бы у той были силы, она бы бросилась к ребенку, наплевав и на охранника, и на эльфов. Что-то подсказывало, что подобное было не раз. Да вот только сил уже не осталось. Они все были растрачены в неравной борьбе с роком.

Мариса решительно направилась к центру полянки. Неподвижный до этого Смит быстро шагнул ей на встречу и оказался как раз на пути.

Мариса с жизнерадостной улыбкой сделала два шага влево. Смит тоже переместился. Вправо шагать она не стала. Потеря времени. И так понятно, что на дурочку здесь не проедешь. Да и магия не поможет. Уж Нарцисса-то с кровью вейлы наверняка пыталась.

Что ж, будем действовать по-другому. Взгляд Марисы остановился на ближайшем домовом эльфе, испуганно наблюдающем за этой сценой.

— Рик, — пробормотал эльф, кланяясь до земли.

Значит, узнал.

— Рики, — голос Марисы стал слаще сиропа, — этот человек угрожает мне, твоей хозяйке.

Именно в этот момент Смит дернулся, но магия… эльфийская магия была древнее человеческой, сильнее и мудрее.

Эльф, казалось, и с места не сдвинулся, но Смит замер.

— Умница! — похвалила Мариса, от чего эльф расплылся в чем-то похожем на улыбку.

Хвалили его, видимо, редко. Девушка не сомневалась, что он имел приказ Люциуса во всем слушаться Смита или что-то вроде того.

Но ведь Смит не успел ничего сказать. К тому же по негласному кодексу домовых эльфов, последний приказ имел большую силу. А Мариса все-таки — Малфой.

Долго радоваться маленькой победе она не стала. Быстро обернулась помочь Нарциссе, но та уже упала на колени рядом с сыном, схватив в охапку маленькое тельце. Ребенок испуганно замычал и начал вырываться. Мариса опустилась на колени рядышком, стараясь не смущать эту идиллию и в то же время не пропустить момент, когда сил у подруги не станет.

Она думала, что почувствует удовлетворение от содеянного. Но осознала, что к горлу подступил ком, а в глазах защипало. Мариса Малфой ненавидела слезы. Слезы — это слабость. А в жизни нельзя демонстрировать свои слабости. Но сдержаться не смогла. Слезы потекли по щекам, падая на проклятый фамильный герб, на котором она как раз сидела. Мать и дитя должны вызывать умиротворение, осознание жизни как радостного и счастливейшего из проявлений. Но эта картина заставляла лишь сильнее сжимать кулаки и мечтать прикончить тех, кто безжалостно разорвал связь сердец, вечную и неделимую. Мать не должна глотать слезы, прижимая к себе собственное дитя, а ребенок не должен так яростно вырываться из материнских объятий, отодвигаться, отгораживаться.

Мариса гладила то светлые прядки на отчаянно вертящейся головке, то ледяную дрожащую руку Нарциссы. Сколько это длилось, она не знала. Наконец Нарцисса усадила ребенка на плед и закрыла лицо руками. Все силы разом ее оставили. Если раньше она питалась мыслью о встрече, о миге близости со своим малышом, то теперь горькое разочарование и душевная боль вытянули все силы. Ее сын, ее родной крошечный мальчик не хочет быть рядом с ней. Это не его вина, нет. Он просто привык быть один. Привык к тому, что рядом молчаливые и безропотные эльфы. Ему оказалась не нужна ласка, не нужно тепло. Неужели их отняли навсегда?

А потом был вечер на террасе, когда две девушки просто сидели в полной тишине и утирали слезы. Оказалось, что и в слезах можно найти единство. Сказать было нечего. Реальность, жестокая и неотвратимая, предстала перед ними очень ясно. И не осталось ничего: ни радости, ни надежды, ни ожидания чуда. Даже простых слов утешения не осталось. Лгать бессмысленно, а бороться бесполезно.

Осталось лишь смириться и сжиться c этой болью и чувством одиночества в кругу близких по крови людей.

Джеймс Поттер зажмурился, весь без остатка растворяясь в тепле, исходящем от ласковых пальчиков. Он лежал на диване в собственном доме. Доме, который он должен был уберечь любой мыслимой и немыслимой ценой, потому что здесь сосредоточился весь его мир. Вся жизнь. Лили, которая ласково гладила его лицо, уложив его голову на свои колени, и Гарри — маленький теплый комочек. Новая жизнь. Джеймс должен был защитить их любой ценой. Именно для этого он менял защиту на своем доме несколько раз за неделю. А теперь вдруг понял, что остался один единственный выход — наложить сложную родовую защиту и сделать хранителем тайны одного единственного человека. Лишь этот человек сможет найти небольшой уютный домик в Годриковой Лощине, больше никто. В момент активизирования этого сложного и древнего заклятия все люди, когда-либо бывавшие в защищаемом месте, навсегда забывают о его местонахождении. Они могут помнить убранство дома, незначительные детали, но ничего из того, что поможет его найти.

— Слушай, кроме ребят, кто у нас был? — вдруг спросил Джеймс.

— Эмили, Дамблдор и все. А что?

— Это хорошо.

— Ты снова о защите?

Он кивнул, не открывая глаз.

— Да, думаю. И чем скорее мы поставим защиту, тем лучше.

— Но кто будет хранителем? Дамблдор?

Джеймс открыл глаза и увидел ее задумчивое лицо, обрамленное рыжими локонами. Наверное, так выглядят ангелы. Джеймс сел, потер ноющий висок и проговорил:

— Понимаешь, Дамблдор не может нести ответственность за каждого выпускника Хогвартса.

— Да, я понимаю. Тогда кто-то из ребят?

Джеймс устало потер лицо. Сколько же он не спал? Кажется, пошли вторые сутки. Сначала дежурство, потом выходка Сириуса. Хотя… До этого еще были похороны одного из его ребят. Джеймс откинулся на спинку дивана, почувствовал на своей руке теплую руку и с силой сжал, не открывая глаз. Он не хотел показывать Лили свою слабость и растерянность. Ей и так доставалось. Тревога, постоянное ожидание дурной вести, страх, что он однажды не вернется с очередного дежурства. Вот из чего состояла жизнь Лили Поттер. Джеймс вздохнул. Если бы он попытался измерить свою любовь к Лили и меру благодарности к ней, не хватило бы и целого океана. Как бы тяжело ни складывался его день, сколько бы крови он ни увидел на очередном вызове к месту трагедии, он твердо знал, что дома его ждет эта светлая улыбка, нежные руки и молчаливая поддержка. Ни расспросов, ни упреков в долгом отсутствии. Лишь хорошие новости о том, как вел себя маленький Гарри и что нового в области культуры или квиддича, хотя она и не слишком разбиралась в последнем. Частенько трогательно путала термины и не могла запомнить фамилии игроков. Но ведь старалась, ради его усталой улыбки. Она день за днем создавала его мир, как искусная мастерица, сплетая нити света, радости и добра, не оставляя ни одного шанса тревогам, несчастьям, горестям проникнуть за стены их небольшого дома. И не потому, что она была сильной волшебницей. Нет. Она творила женскую магию, ту, что сильнее заклятий и недобрых слов — магию любви, магию света.

Джеймс встал с дивана и подошел к колыбельке. Их малыш сладко спал, чему-то улыбаясь во сне. Как прекрасен мир детства. Сколько света и радости таит он в себе! Джеймс сделает все, чтобы улыбка его сына никогда не померкла. В тот день он еще не знал, что маленькому Гарри Поттеру остается всего лишь несколько дней безмятежности. А потом… Странное слово «сирота». Сухое, протокольное. За ним не видно детских слез, не видно бескрылой мечты и робкой надежды.

Джеймс повернулся к Лили.

— Спасибо тебе. За все, за все.

Она молча приблизилась и обняла его, крепко-крепко, укрывая от всех невзгод и несчастий. Рядом с ней страхи таяли. Оставалась Надежда.

Джеймс в очередной раз подумал: как же тяжело, должно быть, его друзьям приходить в пустые одинокие дома, где их никто не ждет, не встречает.

Мысли вернулись к кандидату на роль хранителя.

— Может, Ремус? — внезапно предложил он.

— Ремус… — Лили задумалась. — Во-первых, послезавтра полнолуние, поэтому какое-то время он будет не в форме. А ты хочешь сделать все как можно быстрее.

— Точно. Я забыл, — Джеймс задрал голову к потолку. — Сириус или Питер.

Сложность выбора заключалась в том, что человек должен быть готов пожертвовать собой, если это понадобится. Тайну нельзя выпытать, но кому это докажешь? Следовательно, существовала вероятность нападения, применения запрещенных заклятий типа круцио. Человек не должен сломаться. Вообще, быть хранителем означало верную смерть в случае, если за охраняемым домом кто-нибудь охотился. А дома авроров в последнее время исчезали с карт, как по мановению волшебной палочки. Кто из его друзей готов пойти на риск? Конечно, любой. На то она дружба и есть. Но почему-то сознание упорно подсовывало образ Сириуса. Хотя… подобный ход мыслей мог быть не только у него. Значит, лучше выбрать на эту роль Питера. С виду слабый и безвольный. Мало кому в голову придет подумать, что он — хранитель тайны. Да к тому же у Сириуса, работавшего в боевом отряде авроров, то есть частенько попадающего в переделки, было гораздо больше шансов погибнуть, нежели у Питера, занимающегося бумажной работой в министерстве. Значит, и с этой точки зрения Питер — логичный выбор. Но что-то останавливало Джеймса Поттера. Объективных причин для недоверия не было. Да, они с Питом в последнее время реже видятся. Ну и что с того? Он и с остальными ребятами пересекался лишь при смене с дежурств, встречаясь только по выходным, да еще получал от Лили информацию о делах того или иного. Это и есть взрослая жизнь. Да еще эта проклятая война… Значит, дело было не в недоверии. В чем же тогда?

Джеймс не мог ответить на этот вопрос. Он будет сомневаться до последнего, а потом обратится с просьбой к Сириусу. Почему? Вопреки всем мыслимым законам логики. Наверное, интуитивно. А потом, в свой последний день, за несколько секунд до того, как воздух разрежет зеленая вспышка смертельного заклятия, он вспомнит удивленный взгляд синих глаз и негромкий вопрос:

И свой ответ:

— Я доверяю тебе.

Но все это будет потом, а пока же он с улыбкой тянет зубочистку из рук Лили, решившей довериться Случаю. И надо же такому случится, что выбор пал на Сириуса.

— Судьба, видимо, у Сириуса участвовать в нашей жизни. Сначала стал крестным, теперь еще это.

— Сначала стал шафером. Там тоже был жребий, — улыбается Джеймс.

Уже в душе он в очередной раз задается вопросом: «Почему Сириус? Почему мятежный бесшабашный Сириус Блэк, а не благоразумный Ремус Люпин или спокойный Питер Петтигрю?».

Почему Судьба всегда выбирает Сириуса? Джеймс вздохнул, вспомнив сегодняшний день…

Все началось с дежурства. Хотя… нет. Все началось с похорон. Похорон Дэвида Лансена. Дейв был одним из его отряда. Их было шестеро, а два дня назад осталось пятеро. Это была первая потеря в отряде, которым командовал Джеймс Поттер. Веселый неунывающий Дейв умер мгновенно. Зеленая вспышка и… все. Это было страшно? Нет! Страшно было потом, на похоронах, когда пришло осознание. А в первый момент было непонятно. Да, их готовили к тому, что они могут погибнуть. Грюм твердил об этом по десять раз на дню. Но одно дело слова, а совсем другое — перепачканное в грязи мальчишеское лицо и удивленный взгляд в небеса. Им часто приходилось видеть тела, которые оставляли на своем пути Пожиратели Смерти. Их учили реагировать профессионально: не впадать в истерику, не падать в обморок. В любой ситуации оставаться профессионалами. Принимать эту далекую безвестную смерть как часть работы. Это потом, дома, наедине с собой, приходило осознание и страх. Но у Джеймса была Лили, которая умела стирать страхи тяжелого дня, растворять их в своей улыбке. Поэтому часто безвестные истерзанные тела — оставались безликой частью работы. А тот день показал, что смерть может быть без крови, без леденящей душу черной Метки. Она предстала обыденной и оттого более ужасной. А потом были похороны. Вмиг постаревшая мать Дейва, огромные глазищи на белом, как мел, лице младшей сестренки… Следующую ночь Джеймс пролежал без сна. На дежурство в это утро их заступило пятеро. Как быть в такой ситуации, когда роли расписаны до мелочей? Команда — шесть человек. У каждого свое место, свои обязанности, свои знания. Они не были универсалами, им не хватило для этого времени на обучение. Война заставила пройти ускоренный курс. А ведь когда-то Джеймс Поттер видел свою карьеру яркой, героической, в ореоле громкой славы. В детстве он представлял себе авроров эдакими серьезными, скупыми на проявление эмоций, преображающимися лишь в минуту опасности. Герой в развевающейся черной мантии, окруженный восторженной толпой. Иллюзия разбилась быстро. Сначала выяснилось, что в форменную одежду боевого аврора не входит мантия. С шестнадцатого века ее заменила короткая прочная куртка, что было не так романтично, зато удобно. А потом развеялся миф о серьезности и степенности авроров. Они оказались обычными людьми: они так же смеялись, так же грустили. Они просто сталкивались со смертью гораздо чаще других, поэтому, может, переживали чуть острее. А потом Джеймс сам стал аврором, и детская мечта стала выглядеть наивной и нелепой. Серьезные люди, скупые на проявление эмоций… Разве подходили под это определение звонкий смех Бродяги или беззвучные ругательства Лунатика? И сам Джеймс разве стал кем-то другим, получив диплом аврора? Нет. Он остался тем же до своего первого задания. Да и после него тоже. Только взгляд на жизнь изменился, пожалуй. Но здесь, возможно, огромную роль сыграла не работа, а семья.

В первое дежурство после смерти Дейва Джеймс впал в уныние, когда ему представили нового специалиста по блокирующим заклятиям, восемнадцатилетнего мальчика с лихорадочным блеском в глазах. Мальчика, который, наверное, никогда в своей жизни не произносил боевого заклинания. Но делать нечего. Джеймс про себя молился Мерлину, чтобы дежурство прошло без приключений. Мерлин, видимо, был занят чем-то другим в тот день, и не услышал молитв молодого аврора.

Через час после начала дежурства поступил сигнал тревоги. Нападение на частный дом в северной части Лондона. Черная Метка, не менее десяти Пожирателей Смерти.

Пока усталый диспетчер, собирающий информацию, зачитывал данные, вмиг посерьезневший отряд Джеймса быстро натягивал экипировку. Слушали молча, каждый для себя что-то решая и запоминая. Быстрая перекличка и одинаково унылые взгляды на новенького мальчика. Нельзя начинать с боевого задания. Нужно понять, на что мальчик способен, да и вообще, нельзя так из огня да в полымя. Но выбора не было. До той минуты, пока дверь оперативной части не распахнулась, и на пороге не возник Сириус Блэк. Его дежурство закончилось полчаса назад, но он зачем-то явился на вызов.

— Что случилось? — требовательно спросил он у диспетчера.

Тот послушно начал повторять информацию, а Сириус вдруг стал переодеваться, приспосабливать оружие к форме.

— Ты что делаешь? — опешил Джеймс.

Сириус на миг вскинул голову.

— Ну, у вас же человека не хватает.

Сириус был в числе молчаливых сослуживцев на похоронах Дейва. Они не общались на службе, но это стало страшной традицией: раз в несколько недель встречаться для того, чтобы проводить в последний путь знакомого или малознакомого аврора. Одного из них.

— Уже хватает, — упрямо отозвался Джеймс.

Сириус, бросив взгляд на побледневшего от информации диспетчера мальчика, ничего не сказал, только застегнул молнию под горло. Джеймс оторопел от такой бесцеремонности. Он всегда знал, что Сириус не слишком слушает то, что ему говорят, но не до такой же степени.

— Ты никуда не идешь! — отрезал Джеймс.

— Давай поспорим на эту тему по пути, — негромко откликнулся Сириус.

Дверь отворилась, и на пороге возник Грозный Глаз Грюм. Этого невысокого человека боялся весь Аврорат, в особенности молодые ребята. Все в нем, начиная от внешнего вида и заканчивая манерой запугивать, внушало трепет.

— Поттер! Прошло четыре минуты, а ты до сих пор здесь, — рявкнул он. — В чем проблема?

Джеймс весь подобрался, но все же бесцеремонно кивнул на проблему.

Сириус попытался что-то сказать, но Грюм окинул взглядом сначала его, потом нового мальчика.

— У тебя было дежурство с двумя выездами, — уже спокойнее проговорил он в сторону Блэка.

— Один ложный, — откликнулся тот.

Сириус просто кивнул.

— Поттер! — вновь рявкнул Грюм. — Уже шесть минут. У тебя еще какие-то проблемы?

— Никаких! — отрапортовал Джеймс и, бросив взгляд на Сириуса, шагнул к портключу, который должен был перенести их в указанный район.

Почему он был против участия Сириуса, он и сам не знал. Так случилось, что из них четверых трое стали боевыми аврорами. Только Питер занимался бумажной работой. Он не подошел по здоровью. Что-то со зрением, кажется. Джеймс вдруг понял, что так и не выяснил причину. Наверное, нужно больше времени уделять друзьям. Все трое попали в разные отряды. Почему? Джеймс как-то пытался выяснить у Грюма, на что получил очень жизнеутверждающий ответ: «Когда останетесь в живых лишь вы — объединитесь».

Тогда Джеймс про себя покрутил пальцем у виска и больше эту тему не затрагивал. И вот сейчас, глядя на сосредоточенное лицо друга, он никак не мог понять, что же его беспокоит. Он доверял Сириусу. Полностью. Он мог доверить ему свою жизнь, жизнь любого из своих ребят. Но что-то все равно беспокоило.

Может, слухи о том, что Блэк — самый молодой аврор с таким количеством наград и взысканий. Его успели два раза повысить в звании и столько же раз понизить. Джеймс пытался выяснить у Сириуса за что, но тот беззаботно пожимал плечами и ссылался на «субъективность командного состава». Джеймс догадывался, что если бы не такая острая нехватка кадров, Сириуса давно бы отстранили от работы. «У него паршивая дисциплина», — как-то сказал Грюм. Джеймс знал Сириуса не один год, поэтому сомневаться в словах опытного аврора не приходилось.

Давно ли сам Джеймс стал дисциплинированным и правильным? С тех пор, как понял, что на нем ответственность за жизни пятерых человек, а главное, с тех пор, как дома его стали ждать маленький беззащитный комочек и любимая женщина, подводить которых он не имел никакого права.

Джеймс вздохнул.

Его маленький отряд молча приближался к указанному дому по небольшой улице. Обычная улица, тихая, пустынная. Она словно спала, несмотря на то, что наступило утро. Ни одного человека, ни одной птицы. Со стороны все казалось… мертвым. Венчал картину знак, оставленный забавлявшимися Пожирателями Смерти. Над небольшим уютным домиком парила Метка. Джеймс видел ее не в первый раз, но всегда в его душу закрадывался леденящий страх. Почему? Всего лишь метка. Словно дым из каминной трубы вдруг завис над крышей, на миг составив причудливый узор. Дунет ветерок, и все исчезнет. Дым рассеется, стирая с неба уродливые очертания черепа со змеей, выползающей изо рта. Да вот только ветер все никак не дул, и Метка оставалась на месте. Словно ветер вдруг застыл. Словно сама жизнь застыла.

— Это дом Тэда, — услышал он негромкий голос одного из своих ребят.

Заклинание, накладываемое на группу, позволяло им переговариваться и не быть услышанными.

— Какого Тэда? — уточнил другой голос.

— Эдиссона, — ответил третий.

Раздались судорожные выдохи. Тэд Эдиссон был одним из их выпуска. Когда-то учился в Когтевране. Улыбчивый, веселый паренек, который не так давно женился и, подобно Джеймсу, стал отцом.

— Хватит болтать, — призвал Джеймс своих ребят к порядку.

Только паники сейчас не хватало. Они бесшумно приблизились к крыльцу. Сириус споткнулся о клумбу. Джеймс про себя выругался. Не стоило его брать. Второе дежурство подряд… А когда Бродяга отдыхал до этого — вообще загадка. Джеймсу и так не понравился вид друга: бледный, взъерошенный, с двух или трехдневной щетиной. Нет! Сириусу явно следовало отправиться отдыхать.

— Блэк, ты как? — не удержался Джеймс.

Сириус удивленно оглянулся, а потом поднял вверх большой палец.

Внезапно Джеймс понял, почему Грюм не позволял друзьям попадать в один отряд. Все в команде Джеймса были славными ребятами, но познакомились они только в школе авроров. Да, успели сдружиться, успели сработаться, но сейчас Джеймс ловил себя на мысли, что человек, который в этот момент медленно огибал крыльцо, чтобы заглянуть в окно, гораздо ближе и дороже ему, чем, скажем, Майкл, который осторожно взялся за дверную ручку, или Стив, который бесшумно приоткрыл раму и скользнул внутрь.

Да, это было неправильно, но так было, и поделать с этим Джеймс Поттер ничего не мог.

А потом была процедура, которую Джеймс ненавидел больше всего. «Процедура». За протокольной формулировкой скрывалась чья-то жизнь или смерть. Вот сейчас они проникнут в дом. Не нужно быть провидцем, чтобы догадаться, что они там увидят. Всегда одно и то же. В разных обликах, но одно и то же. Молодой аврор больше всего на свете ненавидел выезды в дома. На улицы, в магазины — куда угодно. Но только не эти ухоженные подъездные дорожки, уютные дворики. Потому что слишком страшно после этого уюта было входить в дом, над которым парила Метка.

В доме Тэда было тихо и пустынно. В холле на глаза попалась детская лопатка. Джеймс почувствовал, как нехорошо дернулось сердце. Да, здравый смысл подсказывал, что Пожиратели Смерти не оставляют живых. Но ребенок! Совсем маленький…

По его знаку все бесшумно рассредоточились по дому. В полной тишине обыскали первый этаж. Ничего. Двое из ребят поднялись на второй. Джеймс остался у входной двери, а один из его команды сел на пол в пустом коридоре и застыл. Со стороны можно было подумать, что ему плохо или он устал. Но это только со стороны. На самом деле Роберт Морагал изучал обстановку вокруг дома. Была у этого мальчика почти феноменальная способность — чувствовать живых людей на достаточно большом расстоянии. Это встречалось редко, поэтому отряд Джеймса частенько отправлялся на самые опасные вызовы.

Напряженный голос Роберта: «Восемь человек» слился с глухим голосом Сириуса: «Трое».

Джеймс вздрогнул. Трое… Значит, маленький ребенок, чья лопатка лежала на полу в холле, тоже мертв. Стало холодно. Но времени на переживания не было. Возможно, поэтому все они до сих пор не сошли с ума.

— Роб, поле до них достанет?

— Достанет. Они на заднем дворе.

— Сириус, Том, спускайтесь.

Поле… Чудесная штука. Заклинание, лишающее возможности трансгрессировать. Миниатюра силового поля, которым обычно защищают ненаносимые объекты. Быстрая подготовка, шесть голосов слились в единое заклинание, и над домом Тэда Эдиссона образовался невидимый колпак. По сути дела ловушка для тех и для других. Никто не смог бы выбраться отсюда при помощи магии. Только физически выйти за границу действия поля. Но задача авроров сейчас как раз и заключалась в том, чтобы ни один из людей в черных капюшонах на заднем дворе не приблизился к этой границе. Бесшумно выбраться, слушая негромкие комментарии Роба о перемещении Пожирателей, изучить обстановку и как-то их обезвредить. Дело за малым… Как?

Утренний ветер дохнул в лицо свежестью. Шелест листвы и солнечные лучи, едва касающиеся крыш, словно отрицали смерть, пытались доказать, что все в порядке. Это только сон. Дурной сон. Но напряженный профиль Сириуса Блэка, в гробовом молчании спустившегося со второго этажа, разбивал эту иллюзию.

Пятеро людей расположились у двери, ведущей в сад. Роберт так и остался в коридоре. Несколько метров для него роли не играли, а опасности его старались не подвергать.

Пожирателей смерти не было видно. Ни одного. Если бы Джеймс не раз собственными глазами не убеждался в феноменальном даре Роберта, он бы посчитал сад мирным и безопасным.

— Двое в западной части сада за какой-то преградой, — раздался в ушах напряженный голос Роба.

— Альпийская горка, — проговорил Стив.

— Двое в восточной части за чем-то высоким. И еще четверо прямо по курсу.

— Невидимы, — подал голос кто-то из ребят.

— Джеймс, те, что прямо, быстро движутся прочь от дома. Еще двадцать метров, и они уйдут.

Нужно было срочно принимать решение. На поясе каждого из авроров находился особый магический предмет. Кто-то из молодежи на занятиях как-то прозвал его сверкалкой. Так и прижилось. На деле — это был мощный сгусток заряда, который на миг парализовывал всех, кто смотрел на него в момент действия. Он него было невозможно спастись — лишь возвести защитный экран у лица или использовать искусственный, который делали несколько специалистов перед каждым дежурством.

По вибрации воздуха Джеймс понял, что кто-то начал приводить экран в рабочее состояние. Судя по тому, что делалось это без команды…

— Блэк, — прошипел Джеймс.

— Я вперед, — предупредил Сириус и двинулся к выходу.

— Блэк, назад! — рявкнул Джеймс, понимая, что сверкни сейчас одна единственная зеленая вспышка, и он никогда больше не услышит смех этого ненормального.

— Поттер, не ори в ухо! — последовало в ответ.

— Черт! — выругался Джеймс и стал пробираться вперед в попытке остановить Сириуса Блэка.

Его команда в растерянности замерла, включив защитные экраны. Только голос Роберта по-прежнему звучал, отсчитывая расстояние от Пожирателей смерти до границы силового поля. И больше ничто не нарушало утреннюю тишину.

Вдруг легкая мальчишеская фигура метнулась от двери на открытую площадку. И сад ожил. Мнимая тишина нарушилась голосами, выкрикивающими заклятия, предрассветный воздух разрезали вспышки, летящие с трех сторон. Джеймс застыл с леденеющим сердцем глядя, как одна из зеленых вспышек попала в Сириуса. И в тот же миг глаза застлала красная пелена, а в ушах зазвенело. В Аврорате работали гении, но даже они не смогли полностью нейтрализовать действие милой «сверкалки».

Когда гул в ушах прошел и зрение вернулось, Джеймс первым делом глубоко вздохнул. Он в первую очередь профессионал.

— Роб? — собственный голос показался чужим.

— Они неподвижны.

— Без сознания?

— Трудно сказать.

Авроры осторожно выбрались из дома. Дополнительные парализующие заклятия в сторону Пожирателей. Убедиться, что все они без сознания. Снять поле и вызвать специалистов. Джеймс делал это все планомерно и методично. Так, как писалось в инструкциях, именно в надлежащем порядке, потому что до смерти боялся приблизиться к телу, лежащему на поляне.

Помощь в такой ситуации не нужна. Нужна лишь констатация факта… Язык не повернулся сказать «смерти». Джеймс Поттер опустился на колени у тела Сириуса Блэка. Так не должно быть. Да, этот ненормальный мальчишка все время бросал вызов судьбе, словно беря реванш за свою искалеченную юность. Но ведь судьба однажды должна была ответить.

Джеймс перевернул неподвижное тело на спину. Перепачканное в земле лицо…

— Сириус, — надеясь непонятно на что, прохрипел Джеймс. — Сириус, пожалуйста…

Его пальцы лихорадочно рвали застежки в попытке дать другу глоток воздуха. Джеймс мысленно обращался к Мерлину, повторяя, что так нечестно. Друг не должен умирать на руках у друга. Не в двадцать один год. Это слишком рано!

— Поттер, никогда больше с тобой не пойду, — прозвучал хриплый голос. — Орешь, как потерпевший.

Джеймс открыл глаза и, боясь поверить, посмотрел на перепачканное лицо. Бледный, грязный, скривившийся от боли, но живой! Волна непередаваемого облегчения схлынула, не успев разрастись, оставив после себя ярость. Джеймс схватил Сириуса за воротник и несколько раз встряхнул.

— Придурок чертов! Убить тебя мало!

— Ты… сейчас… это… сделаешь, — прохрипел Сириус, методично ударяясь головой о землю.

Что было потом? Джеймс предпочел не знать. Он опрометью бросился в дом, поблагодарил Роба, кивнул колдомедикам в сторону внутреннего двора. Он не стал подниматься на второй этаж. Нет. Лучше запомнить Тэда веселым улыбчивым пареньком. Порой лучше спрятаться от реальности.

Вернувшись в Аврорат, Джеймс первым делом направился в архив и запросил личное дело Сириуса Блэка. Теоретически сотрудник его уровня не имел доступа к личным делам людей, не входящих в его подчинение. Но теория, как правило, очень отличается от практики.

А час спустя Джеймс Поттер шел по коридору министерства, кипя от гнева. И виновника этого состояния не нужно было долго угадывать. Джеймс резко распахнул дверь в комнату отдыха. Его ребята уютно расположились в мягких креслах. Кто-то дремал, кто-то пытался читать. На звук распахнувшейся двери головы повернулись.

— Блэка видели? — шепотом спросил Джеймс, чтобы не будить Роберта, которому сегодня пришлось изрядно потрудиться.

— Нет. Не видели, — прошептали несколько голосов.

— Ладно. Отдыхайте. Будем надеяться, что на сегодня все.

Джеймс тихо прикрыл дверь и направился в комнату для курения. Груз ответственности. От него никуда не деться. Он был в ответе за этих мальчишек, хотя сам был всего на год старше большинства из них. Военное время. Год порой шел за целую жизнь. В комнате для курения было несколько человек из отдела. Сириус среди них тоже не наблюдался. Джеймс вышел в коридор и постарался взять себя в руки. Может, Бродяга просто ушел домой? Почему сразу эта мысль не пришла в голову? Он отправился на вызов, но это не означало, что он должен оставаться на все дежурство его, Джеймса, команды. Мысль была здравой. Странно, что она не посетила сразу.

Джеймс дошел до охраны.

— Блэк не проходил?

— Сириус Блэк? — лениво уточнил он.

— А у нас их десять? — сорвался Джеймс.

Парень выпрямился и ответил:

— Нет, не проходил.

Джеймс чертыхнулся и пошел обратно. Обычно он старался держать себя в руках, но сегодня чаша терпения лопнула после выходки друга. Может, стоило извиниться перед охранником? Джеймс оглянулся на парня, но возвращаться не стал. Знал, что ему многое простится. Он потерял товарища. В мирное время после подобного всему отряду давали реабилитационный отпуск.

Но это в мирное время. А кто сейчас об этом помнит?

Джеймс заглянул в каминную. Так между собой называли помещение, в котором была развязка транспортной каминной сети. На самом деле называлось оно длинно и труднопроизносимо, но среди ребят прижилось простое и понятное «каминная».

Как всегда в углу за небольшим письменным столом дремал пожилой волшебник. Часть каминов работала, часть была опломбирована. Видимо, что-то перекрывали, возможно, где-то работали специалисты.

— Мистер Гордон, — негромко позвал Джеймс.

Старичок всхрапнул, но не проснулся.

— Мистер Гордон! — на этот раз Джеймс крикнул, не церемонясь.

Служитель вскочил из-за стола, что-то бормоча и одновременно поправляя толстую книгу регистрации. Когда же он сообразил, что перед ним всего лишь молодой аврор, пусть и старший по званию, принялся недовольно причитать, сетуя на невоспитанность и безделье молодого поколения.

Мужчина недовольно покосился на молодого аврора, словно прикидывая, уйдет или нет. Поняв, что не уйдет, кашлянул, вздохнул и принялся водить пальцем по страницам толстой книги, шевеля губами. Джеймс возвел глаза к потолку, поняв, что теряет время. Во-первых, это надолго, а, во-вторых, Сириус всегда наплевательски относился ко всякого рода правилам. Неужели он стал бы регистрироваться при пользовании камином? Тем более служитель, видимо, спал все время. Представить Сириуса по доброй воле заполняющим какие-то обязательные бумажки было сложно. Он отчеты-то сдавал через раз. Ну бывают люди, совершенно не приспособленные к бумажной работе.

— Вот он, — удивил своим заявлением мистер Гордон.

Джеймс притянул книгу к себе, наплевав на недовольство пожилого волшебника. Действительно, в графе «Фамилия» рукой Сириуса была накарябано что-то похожее на «Блэк». А в графе «Подпись» — определенно его автограф. Хм, нельзя плохо думать о людях.

К тому же он зарегистрировался два раза. Джеймс нахмурился, взглянув на время использования каминной сети. Это было больше четырех часов назад, и, судя по записям, Сириус отлучался на четырнадцать минут.

— Спасибо, мистер Гордон. Вы мне очень помогли, — торжественно произнес Джеймс и вновь направился на поиски друга.

Теперь идя по коридору, он заглядывал в кабинеты к статистам, к секретарю, в медпункт. В общем, всюду, где водились хорошенькие девочки. Была у Сириуса и такая черта — обнаруживаться в непосредственной близости от женского пола.

Джеймс подмигнул Мегги Олсен, симпатичному психологу отдела.

— Привет, как ты? — голос у Мегги был очень красивый и сразу располагал к общению.

Джеймс понял, что вопрос задан в свете случившегося с Дэвидом.

— Все в норме.

— Загляни как-нибудь.

— Поговорим об этом? — Джеймс повторил коронную фразу всех психологов, которую любила вспоминать Лили.

Мегги рассмеялась.

— Да нет. Просто поболтаем. Чаю попьем. Расскажешь о Лили, о малыше Гарри, — она ободряюще тронула его локоть.

— Идет, — Джеймс улыбнулся. — Ты, кстати, Сириуса не видела?

— Видела.

— Серьезно? Давно?

— Минут десять назад.

— У себя.

— Спасибо, Мегги. Еще увидимся.

— Обязательно.

Джеймс двинулся по коридору. И почему, разыскивая Сириуса, он побывал везде, кроме его кабинета? Занятно. Джеймс толкнул серую дверь. Когда-то здесь висели таблички с именами всех сотрудников отдела, но потом по совету все той же Мегги, их сняли. Зачем документальное подтверждение того, что век аврора в условиях войны недолог? Таблички сняли, а краска в том месте, где они когда-то висели, была чуть ярче. И почему ее не перекрасили?

Сириус сидел за своим письменным столом, если это можно так назвать. Он сидел, откинувшись на спинку стула, и… спал. Для довершения картины ему не хватало положить ноги на стол, поверх горы недописанных отчетов. Джеймс вспомнил бледное, перепачканное в свежей земле лицо друга. Этот придурок мог погибнуть час назад. Когда же он мозгов наберется?! Джеймс почувствовал злость. Злость на войну, злость на собственный страх и на едва не остановившееся сердце при виде упавшего Бродяги. Так как злиться на войну и себя был глупо, идеальной кандидатурой для гнева был человек, сидящий напротив. Джеймс заглушил внутренний голос, говоривший: «Дай ему поспать. Когда еще спокойное время выдастся?».

Он решительно потряс друга за плечо. Сириус вздрогнул, распахнул глаза, несколько минут непонимающе озирался по сторонам, а потом потянулся и устроился на стуле поудобней, явно намереваясь проигнорировать Поттера.

— С добрым утром, — хмуро проговорил Джеймс.

— И тебе того же, — Сириус зевнул и прилег на стол, отодвинув в сторону недописанный отчет.

— Нужно поговорить.

— Угу, — Сириус не проявил никакого интереса.

— Черт! Ты думаешь, я шучу?!

— О Мерлин, что же так орешь-то? — Сириус досадливо сморщился и встал из-за стола. — Сначала на вызове орал, теперь еще и тут. Власть портит людей, — вполголоса причитал Сириус Блэк, раскладывая гору бумаг на столе в аккуратные стопочки. Прямо идеальный сотрудник.

— Хватит придуриваться! — прошипел Джеймс.

Почему Сириус не мог быть серьезным тогда, когда это требовалось. Почему он всегда дурачился и нес ерунду?

— Иди к черту, а, — безо всякого выражения проговорил Сириус и попытался пройти мимо друга.

Джеймс схватил его за плечо и развернул к себе. Их взгляды встретились. Как же паршиво Бродяга выглядел. Бледный, темные тени под глазами, ему явно следовало выспаться, да и побриться заодно. Джеймс попытался подавить в душе жалость. Нужно раз и навсегда поставить ему мозги на место. Нельзя так безалаберно относиться к своей жизни. Нельзя постоянно бросать вызов Судьбе. Однажды она может его принять.

— Я читал твое досье, — глядя в глаза друга, проговорил Джеймс.

— С ума сойти! — Сириус возвел глаза к потолку. — Теперь ты знаешь обо всех моих дурных привычках. Какой ужас!

Сириус дернул плечом, и Джеймс его выпустил, даже посторонился, давая дорогу. Сириус направился к выходу.

— Это, кстати, секретная информация, — мимоходом проговорил он.

— А ты думал, только тебе девушки из архива дают почитать личные дела симпатичных сотрудниц? — парировал Джеймс.

Сириус усмехнулся и снова направился к двери.

— Ты хоть понимаешь, что мог погибнуть! — рявкнул Джеймс. — И, судя по твоему личному делу, не только сегодня! У тебя такие эксцессы через раз встречаются!

— Джим, — Сириус развернулся в дверях, — я понимаю, что один из твоих людей погиб, но это не повод орать на еще живущих.

— Да причем здесь это? — взорвался Джеймс. — Ты ведешь себя… — он в отчаянии махнул рукой.

Сириус пожал плечами.

— Ты хоть понимаешь, что я должен написать рапорт? — уже спокойнее проговорил Джеймс.

— Ну… долг — это святое, — глубокомысленно изрек Сириус, потягиваясь и пытаясь дотянуться до потолка.

Джеймс мысленно сосчитал до десяти. Когда Бродяга был в таком настроении, разговаривать серьезно с ним было бесполезно, но…

— В твоем личном деле сказано, что тебе осталось одно единственно нарекание, а потом отстранение на несколько месяцев, — уточнил Джеймс.

— Подумаешь, — Сириус наконец-то дотянулся кончиками пальцев до потолка. — Вернусь в отчий дом. Раскрою с порога объятия и торжественно объявлю: «Здравствуй, мама. Я одумался. Где тут у вас учат на Пожирателей?».

— Да иди ты, — не выдержал Джеймс и двинулся к выходу, задев Сириуса по пути плечом.

Тот словно только и ждал, когда же наконец выведет друга из себя. Он тут же удержал Джеймса за плечо и развернул к себе.

— Эти подонки сегодня убили ребенка. Маленького мальчика. Там, наверху, — Сириус сглотнул, подбирая слова, — там… перевернутая детская кроватка и… они совсем как живые. А у ребенка в кулачке зажата погремушка. Понимаешь? Их нужно убивать. Не захватывать, не предавать суду. Их нужно убивать при задержании. Всех до одного.

Джеймс молчал, глядя на вмиг посерьезневшее лицо друга.

— Азкабан — достойная кара для них, — наконец проговорил он.

— Надеюсь.

— В домах, по которым проходят эти… — Сириус передернул плечом, — гораздо страшнее.

Наступила тишина. Они еще не знали, что пройдет всего несколько дней, и каждый из них сможет это проверить на собственном опыте. Вот только рассказать друг другу они об этом уже не смогут.

Джеймс Поттер выключил воду в ванной и посмотрел на свое отражение в зеркале. Уставший, взъерошенный. В памяти снова всплыл разговор с Сириусом.

— Я трус, да?

Сириус, который в это время что-то старательно искал в кармане куртки, вскинул голову и на миг прекратил свое занятие.

Джеймс посмотрел в потолок.

— Я все думаю, почему медлил? Почему сам не сделал это?

Сириус всегда быстро терял терпение. Вот и сейчас он нахмурился и вернулся к поискам.

— То, что сделал ты.

— О Мерлин! У тебя просто с мозгами все в порядке.

— Я серьезно!

— Джеймс, — Сириус наконец посмотрел ему в глаза. — У тебя — семья. Ты больше не можешь думать только о себе. Ты должен думать о них. Если с тобой что-нибудь случится… Даже думать об этом не хочу. А я? Меня никто не ждет, у меня нет жены, нет детей, нет родителей. Я… неудачник, — Сириус беспечно улыбнулся. — Если со мной что-то случится, мир не заметит потери.

Джеймс набрал воздуха, чтобы высказать все, что думает.

— Успокойся. Успокойся. Дыши глубже.

— Договорились. Ты, кстати, ключи от моего мотоцикла не видел?

— Бродяга! — Джеймс оглядел коридор. — Ты на работу на нем летаешь? Если кто-то узнает…

— Он стоит у дома Рема. Успокойся. Я просто хочу его забрать, а ключи найти не могу.

— Может, дома оставил?

— Может. Ладно. Давай.

Они пожали друг другу руки. Сириус направился к каминной.

— Стой, — Джеймс и сам не ожидал, что окликнет. Просто вдруг захотелось об этом сказать.

Сириус обернулся. Джеймс догнал его.

— Пообещай мне одну вещь.

— Обещаю: не буду летать на работу на мотоцикле.

— Да нет, — отмахнулся Джеймс. — Пообещай, что не оставишь Лили и Гарри, если со мной что-то случится.

— Что? — брови Бродяги взметнулись вверх. — По-моему, это меня сегодня кто-то головой о землю стучал. Или я чего-то не заметил?

— Поттер, прекрати! Что с тобой может случиться?!

— У меня больше шансов, — парировал Сириус.

Но, увидев серьезный взгляд друга, проговорил:

— Просто пообещай и все.

— Если тебе станет легче…

— Станет.

— О Мерлин! Обещаю! Неужели ты думаешь, что кто-то из нас бросит твою семью? Тем более Гарри мой крестник. Да и вообще, иди ты с такими позитивными разговорами.

Сириус развернулся уйти, а потом вернулся обратно.

— Джим, все будет в порядке. Пройдет десять лет, и мы дружно будем провожать Гарри в Хогвартс. Он найдет себе таких же сумасшедших друзей, как ты в свое время. И школа снова будет стоять на ушах. Серьезно! Уже не будет этой чертовой войны. Гарри сможет заниматься тем, чем захочет. Играть в квиддич, например. Так что бросай свои похоронные мысли.

Джеймс усмехнулся. В устах Сириуса Блэка будущее выглядело безмятежным и радостным. Дверь каминной захлопнулась, разделив друзей. Джеймс с улыбкой направился в сторону комнаты отдыха. Через десять лет они будут провожать Гарри в Хогвартс… Десять лет, и не будет войны, не будет Волдеморта. После разговора тревога отступила.

* * *

Джеймс Поттер вошел в спальню. Полумрак, уют и тепло. Каким же счастливым выглядит его мир. Джеймс, стараясь не шуметь, добрался до кроватки и осторожно поцеловал сына.

А потом он долго лежал без сна, глядя в потолок, слушая негромкое дыхание Лили, ощущая ее запах и понимая, что он… счастлив. Безгранично и неправдоподобно. Его жизнь, разделенная на две части: работа и дом, была такой яркой и счастливой, что сложно было понять до конца, чем же он это заслужил. Почему он так счастлив, а никто из его друзей до сих пор не нашел своего островка уюта. Чем он, Джеймс Поттер, это заслужил? Джеймс вздохнул и решил подумать об этом в другой раз.

Непрошеной гостьей в памяти всплыла фраза Сириуса: «…они совсем как живые. А у ребенка в кулачке зажата погремушка», — Джеймс вздрогнул. Ей совсем не место в этом уютном, наполненном счастьем доме. Джеймс попытался отвлечься. Пройдет десять лет. Не будет войны… Гарри отправится в Хогвартс. Через десять лет все будет по-другому. Гораздо лучше.

В ту ночь Джеймс Поттер еще не знал, что Судьба не отведет ему этих десяти лет. В его распоряжении не осталось даже десяти дней.

А дальше их жизни: оборванные жизни Джеймса и Лили, разбитые — Сириуса и Ремуса, собственноручно попранная жизнь Питера, сольются в одну историю — историю о Мальчике-Который-Выжил.

Почему судьба распорядилась именно так? Разве у нее потребуешь ответа?

03.02.2011

Глава 43. Твой Свет

На прицеле у Тьмы в ожидании разящей стрелы Вдруг мгновенье замрет, и исчезнут все прочие звуки. Где все было не так, где еще не познали Разлуки. Где не хаживал Гнев, не была страшной гостьею Смерть, Словно зеркала гладь, и ничем невозможно стереть Кто рискнет осудить за бессилье опущенных рук? Только здесь, на краю, заставляя застыть все вокруг, Резанет по глазам неземной и спасительный Свет. И укроет крылом, согревая замерзшую душу. Кто-то вечность назад даже имя придумал: Любовь. Ты не веришь словам? Ну, тогда свое сердце послушай. И какая-то сила вдруг даст на краю устоять, Не шагнуть в пустоту, не сломаться под яростным ветром. А пока сделай выбор — доверься слепящему Свету.

Почему судьба распорядилась именно так? Разве у нее потребуешь ответа?

Гермиона давно не пыталась понять, почему все именно так. Слышать о том, что все происходящее — к лучшему, и жизнь все расставляет по своим местам, и согласиться с этим… Для Гермионы это было сродни предательству. Неужели смерть родителей Гарри к лучшему? Или гибель Сириуса? Она часто возвращалась к этим мыслям, вспоминая колдографии выпускников Хогвартса. Перед глазами стояли лица семнадцатилетних подростков. Счастливая улыбка Лили, пронзительный взгляд Сириуса, Джеймс Поттер, Ремус Люпин, Нарцисса Блэк… У всех этих людей были свои радости, свои горести, а время распорядилось так, как было угодно ему: оборвало чьи-то жизни и разрушило чьи-то надежды.

Девушка вошла в библиотеку. Честно признаться, она понятия не имела, где искать Малфоя. Занятия с первокурсниками будут лишь через два дня, а дорога каждая минута. Есть шанс поймать его завтра на уроках по полетам. Драко и Гарри негласно договорились чередовать занятия. Судя по тому, что в прошлый раз грязным и злым вернулся Гарри, в этот раз очередь Малфоя. Вот только подойти к нему при первокурсниках… Ох.

Гермиона решила на всякий случай заглянуть в секцию зельеварения. Периодически там бывал кто-то из слизеринцев. Каково же было ее удивление, когда она заметила в дальнем углу Драко Малфоя собственной персоной, откинувшегося на спинку стула и листавшего какой-то учебник. Видимо, Мерлин решил проявить к ней благосклонность?

Девушка остановилась у его стола, набрала в грудь воздух, и тут он поднял голову. Кажется, она погорячилась насчет благосклонности великого Мерлина. Посмотрев на Малфоя, девушка поняла, что ей безумно хочется оказаться у себя в комнате. И не выходить из нее лет сто. Сразу некстати вспомнилось собственное поведение, этот дурацкий поцелуй… Черт. Не думать. Не думать. Только вот щеки начали медленно, но верно заливаться краской.

Малфой выдержал паузу и, не дождавшись ее слов, приподнял бровь.

— Нам нужно поговорить, — выпалила Гермиона.

— Поговорить? — в его взгляде мелькнула досада.

— Да. Это важно.

Юноша потер лоб, посмотрел на свою книгу. Еще один разговор по душам за сегодняшний день он не вынесет. К тому же больше всего на свете он ненавидел выяснение отношений.

— Слушай, — он поднял на нее взгляд, — если ты собираешься говорить о том, что произошло…

— Я? — Гермиона нервно дернула плечом и возмущенно проговорила. — Нет! Есть более важные темы. Для меня, во всяком случае.

На его лице отразилась озадаченность, тут же сменившаяся усмешкой. Оценивающий взгляд заставил покраснеть еще больше.

— Малфой, прекрати, — прошипела Гермиона. — Я не собираюсь обсуждать эту… — она замялась, подбирая слово, — …ситуацию.

Ответом была гробовая тишина и его внимательный взгляд, под которым было чертовски неуютно.

— Я повела себя, как дура. Ты — тоже. Сделаем вид, что ничего не случилось. Инцидент не стоит того, чтобы о нем говорить.

— Я молчу, Грейнджер. Говоришь ты.

Гермиона закусила губу. Захотелось взять со стола его тяжелую книгу и треснуть по светловолосой макушке.

— Ты… — девушка махнула рукой.

Драко Малфой смотрел на ее пылающие щеки и отчего-то чувствовал досаду. «Инцидент». Она так назвала свой первый поцелуй? Да еще поцелуй с ним? Гордость требовала наговорить гадостей, сделать ее положение еще хуже. Да вот только здравый смысл останавливал. Она права: обсуждать здесь нечего. Если он сейчас что-то скажет, она, чего доброго, решит, будто он об этом помнит. А ему плевать. Совершенно плевать. Вот только досада окончательно испортила настроение.

— Грейнджер, поверь: у меня есть более важные занятия, чем выслушивать твой лепет. Так что излагай внятно!

— В конце концов, это в большей степени касается тебя, поэтому извини, уж придется проявить терпение, — Гермиона уперла руки в стол и нависла над Малфоем. — Я хотела поговорить о Гарри…

Слизеринец вскочил на ноги и подобно ей упер руки в крышку стола. Он негромко проговорил:

— О Мерлин, что ты несешь? Я же сказала, что речь идет о…

В секции зельеварения появился Гарри, решивший помочь подруге в поисках. Увидев неожиданную сцену, юноша прирос к полу.

В его душе поднялся целый ураган. Она рядом с чертовым слизеринцем. Понятно, что они спорят. Об этом говорит все: начиная от пылающих от ярости щек Гермионы до напряженно-презрительного взгляда Малфоя, но почему-то это не обрадовало. Внезапно Гарри понял, что предпочел бы, чтобы они вообще не пересекались. Опасался, что Малфой может причинить ей вред? Да, конечно. Но еще больше опасался… Гарри не мог сам себе объяснить причину своего недовольства.

— Гермиона, что случилось? — проговорил он.

Девушка отошла от стола и выдавила из себя улыбку.

— Ничего. Все нормально.

Драко Малфой внезапно рассмеялся:

— Поттер, от тебя никуда не спрячешься. Тебя либо видишь, либо слышишь. Как Пивз. Ей-Мерлин!

Гарри бросил взгляд на слизеринца и обернулся к девушке.

— Пойдем, пожалуйста, — Гермиона потянула его за рукав.

Только конфликта ей сейчас не хватало до полного счастья! Драко Малфой раздраженно откинул челку с глаз. Гермиона поспешно отвернулась и дернула Гарри за руку, но тот не двинулся с места.

— Малфой, — его голос напряженно зазвенел, — покажи руку.

Гермиона почувствовала, как сердце ухнуло вниз. Она медленно обернулась, перехватила недоуменный взгляд слизеринца. Тот, видимо, тоже собрался уходить, но так и застыл от неожиданности. Гермиона поняла, что Гарри заметил перстень, когда Малфой провел рукой по волосам.

— Покажи руку, — повторил Гарри.

— Поттер, ты с метлы упал? — участливо поинтересовался слизеринец.

Гарри пропустил выпад мимо ушей.

— Гарри, пожалуйста… Пойдем, — умоляюще проговорила Гермиона.

— Подожди, — нетерпеливо отмахнулся юноша и добавил: — Малфой, я не шучу.

— Что на твоем перстне?

Малфой автоматически бросил взгляд на руку и снисходительно улыбнулся.

— Родовой герб, Поттер. Знаешь ли, это такая вещь, о которой ты и твои друзья могут прочесть разве что в книжках.

— Что на нем изображено? — негромко спросил Гарри.

— Иди к черту! — терпение Драко Малфоя лопнуло, и он направился к выходу.

Гарри схватил его за плечо и дернул. Малфой резко развернулся.

— Прекратите, — Гермиона вклинилась между юношами. — Гарри, пожалуйста… Здесь библиотека.

— Грейнджер, убери своего Поттера подальше от нормальных людей. Он социально опасен.

Юноша презрительно посмотрел на гриффиндорцев, однако пройти не мог, потому что парочка стояла на выходе из секции, преграждая дорогу.

— Все, хватит, — Драко Малфой потянулся к карману за волшебной палочкой.

Гермиона с ужасом за этим следила. Фамильный перстень блеснул в свете факела. Витиеватая буква «М» и руки-лапы зверей-людей, обвивающие ее.

Девушка услышала резкий вздох и оглянулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как Гарри медленно сползает по стеллажу на пол.

— Гарри, — сдавленно проговорила она, опускаясь на колени, — Гарри, милый.

Она гладила его лицо, шепча какие-то нелепые нежности.

— Малфой, вызови мадам Помфри.

Драко Малфой с выражением брезгливости на лице наблюдал за этой картиной. Услышав ее просьбу, он оторопел.

— Грейнджер, ты лучшая на курсе по колдомедицине. Примени энервейт.

— Нельзя!

— О Господи! Да потому, что к нему — нельзя! — Гермиона действительно не была уверена, как поведет себя наложенное заклятие. Что произойдет, если Гарри сейчас очнется?

— Ах да! Я забыл! Это же Поттер! К нему даже стандартные заклинания применять нельзя. Он же особенный. Нужно на колдомедицине ввести спецкурс «Особые заклинания для поддержания символа освобождения в рабочем состоянии».

— Малфой! Прекрати! — прошипела Гермиона. — Ты можешь хоть раз сделать что-то полезное?

Слизеринец бросил на нее убийственный взгляд и произнес заклинание, позволяющее вызвать мадам Помфри на место, где требуется ее помощь. Юноша сердито посмотрел на Грейнджер. Она по-прежнему стояла на коленях и гладила бледное лицо Поттера, что-то повторяя.

— Прекрати, ему от этого вряд ли полегчает.

Девушка дернулась и сердито посмотрела на него снизу вверх. Отбросила мешающую прядь волос и собралась что-то сказать. Драко не стал дожидаться красноречивой тирады. Вместо этого он проговорил:

— Дай мне выйти.

— Ты собираешься перешагивать через Гарри?

— А ты предпочитаешь, чтобы я прошелся по нему? Я — за.

Гермиона закрыла лицо руками. Она была готова прибить на месте этого несносного мальчишку.

— Его можно поднять, например, — предложил Малфой, который понял, что уступать дорогу ему не собираются.

— Его лучше не трогать до прихода Помфри.

— Можешь постоять! — огрызнулась Гермиона.

Малфой негромко выругался.

— Ты ведь хотела о чем-то поговорить. Это связано с приступом Поттера?

Гермиона подняла взгляд. Он стоял чуть в стороне, теребя в руках пергамент и напряженно ожидая ответа. Рассказать про пуговицу и… Рассказать? Но ведь тогда придется признать, что ей не стирали память. Подвести Дамблдора. Да кого она обманывает? Она боялась признаваться не из-за директора, а из-за себя самой. Впереди больше половины учебного года. Два раза в неделю у них совместные занятия. У них на шее пара сумасшедших первокурсников. Разбить хрупкое равновесие? Вновь не видеть ничего, кроме презрения в серых глазах? Нет. Нельзя ничего рассказывать. А внутренний голос, мудрый внутренний голос, тихо ей прошептал: «Ты обманываешь себя, Гермиона Грейнджер». Дело совсем не в том, что совместные занятия станут невыносимыми, а в том, что разорвется тонкая незримая нить, связавшая их в тот день, когда он сказал: «Я не дам тебе упасть».

— Это уже не имеет значения.

— Что значит: не имеет? — начал злиться Малфой. — Ты врываешься в библиотеку, лепечешь непонятно что, а потом появляется Поттер в компании со своим обмороком, и ты говоришь, что все это не имеет значения?!

— Что здесь произошло? — встревоженный голос мадам Помфри заставил их повернуть головы. — О Мерлин! Поттер? Что с ним снова приключилось? Мистер Малфой!

— Не трогал я вашего Поттера! — возвел глаза к потолку слизеринец.

И в первый раз в его словах была истина.

А потом Гарри переправили в больничное крыло. Хвала Мерлину, свидетелей происшествия, кроме прибывших на сигнал мадам Пинс и Помфри, не оказалось — все ученики были на занятиях.

Малфой быстро ретировался. Гермиона даже заметить толком не успела, когда именно. Мадам Помфри выгнала ее за ширму и начала осмотр Гарри. Прошло десять минут, двадцать… Гермиона нервно кусала губы, но спросить, что с ним, не решалась. Отчасти не хотела отвлекать, мало ли что, а отчасти боялась услышать ответ. Послышались шаги, и на пороге лазарета появился Альбус Дамблдор.

Гермиона бросилась к нему.

— Профессор, слава Богу, вы здесь!

— Что случилось? — спросил он, вглядываясь в силуэт мадам Помфри за ширмой.

Гермиона быстро рассказала о пуговице и перстне, о том, что, увидев герб Малфоя, Гарри вдруг потерял сознание.

— Нет! Он показал мне ее лишь сегодня. Я сразу отправилась к вам, но профессор Макгон…

— Да, я знаю, — прервал директор. — Но почему Гарри не обратился ко мне?

Гермиона почувствовала неловкость.

— Он хотел разобраться сам. Это его упрямство…

— Или недоверие, — негромко откликнулся Дамблдор.

Гермиона промолчала. Добавить было нечего. Директор и сам все понимал.

— Хорошо… Вы можете идти, мисс Грейнджер.

— Я хочу дождаться результата…

— Хорошо. Подождите снаружи. Я вас позову, когда Гарри придет в себя.

Он отодвинул ширму, Гермиона вытянула шею, пытаясь заглянуть внутрь, однако увидела лишь край одеяла. Ширма задвинулась, послышались тихие голоса.

Гермиона постояла несколько секунд и побрела к выходу. Ну не будет же она подслушивать, в самом деле. Тем более, теперь здесь Дамблдор, а значит, все будет хорошо. Наверное.

Она пристроилась в коридоре на широком подоконнике и начала ждать. Как же трудно ждать. Мучиться неведением, додумывать развитие событий… Почему-то варианты, подсовываемые воображением, были один мрачнее другого.

Девушка вздохнула и повернулась вполоборота к окну, чтобы видеть улицу. За окошком начался первый снег. Мокрые хлопья бились в стекло, стекали на карниз… А ведь совсем скоро Рождество. И эта мысль почему-то не вызывала радости. Впервые за семнадцать лет. Наверное, она выросла, потому что на многие привычные вещи стала смотреть по-другому.

Ее внимание привлекло какое-то движение. К двери лазарета с видом идущего на эшафот приближался Драко Малфой. Надо же, а еще час назад Гермиона ломала голову, как его отыскать. Теперь же впору самой прятаться.

— А ты здесь зачем? — удивленно спросила девушка.

— Поттера навестить решил, — недружелюбно откликнулся слизеринец.

Гермиона проводила его растерянным взглядом. Он ведь пошутил?

Драко Малфой вошел в неуютный лазарет. Он его терпеть не мог, потому что каждый раз, когда оказывался здесь, чувствовал себя беспомощным и слабым. То гиппогриф, то насланная кем-то сыпь, то падение с метлы… Юноша ненавидел собственную слабость и беспомощность.

Словно как-то угадав его присутствие, Дамблдор отодвинул ширму в сторону и сделал приглашающий жест рукой. Юноша про себя выругался. Видимо, директору кто-то рассказал, что он присутствовал при приступе Поттера. Теперь сиди здесь, отдувайся. Его перехватили по пути в собственную комнату, и Драко был жутко зол на все вокруг.

— Проходите, мистер Малфой.

— Спасибо, профессор, но мне бы не хотелось беспокоить больного, — Драко выговорил это даже с минимумом сарказма в голосе.

— Сейчас вы его не побеспокоите.

Юноша вздохнул и зашел за ширму. Его взгляд тут же упал на кровать. А ведь обещал себе не таращиться на Поттера. Гриффиндорец был под цвет простыни, с синяками под глазами, но умирать явно не собирался, иначе с чего бы вдруг Драко сюда вызвали. Не дань же уважения отдать, в самом деле.

Юноша поднял взгляд на директора. Тот, казалось, только этого и ждал.

— Мне известно, что произошло в библиотеке.

— А мне, к сожалению, нет, — не выдержал Драко.

Только не хватало сейчас оказаться виноватым в слабом здоровье Поттера. Своих проблем по горло.

— Я могу вам объяснить, — тут же откликнулся директор.

— Газеты завтра объяснят, — слова сорвались прежде, чем он смог взять себя в руки.

Директор молча посмотрел на него. Драко всегда терялся под проницательным взглядом пожилого волшебника.

— Извините, — негромко добавил он.

Дамблдор чуть кивнул.

— Это связано с вами.

Юноша поднял голову, намереваясь что-то сказать.

— Я знаю, что вы ничего не делали, — удивил директор, — мисс Грейнджер рассказала мне все.

Драко удивился еще больше. Укрывательства от гриффиндорки он не ожидал. Хотя… она всего лишь сказала правду.

— Думаю, эта вещь принадлежит вашей семье.

На ладони директора лежала маленькая серебряная пуговица. Драко тут же ее узнал.

— Не у меня. У мистера Поттера.

— У Поттера?!

— Разумеется.

— Видимо, мы ошиблись, — негромко проговорил директор. — Мы были так рады успеху операции, что пропустили эту маленькую деталь. Пуговица каким-то образом оказалась у мистера Поттера.

— Интересно, каким? — нахмурился Драко.

— Я могу только предположить. Зная Гарри, вряд ли он просто отдался на волю победителей. Ему как-то удалось сорвать эту пуговицу с одежды вашего отца.

Драко потер висок. Было сомнительно, чтобы Люциус лично занимался пленником. Скорее он был сторонним наблюдателем. Но… он мог подойти слишком близко, желая насладиться триумфом и страданиями ненавистного Поттера. Впрочем…

— В каком Поттер был состоянии, когда вы его забрали? — Драко впервые захотелось услышать ответ на этот вопрос. До сего времени он старался забыть о том кошмарном дне, но кошмары всегда возвращаются.

— В тяжелом, мистер Малфой. Вы хотите подробностей?

— Нет.

Он вдруг понял, что действительно не хочет знать подробностей. Он сам не раз спускался в подземелье. Из любопытства. Там было… страшно. Драко имел слишком живое воображение, чтобы спокойно выслушивать рассказы об истязаниях. А ведь он сам рисковал попасть туда, и вовсе не в качестве хозяина замка, если бы вскрылась его роль в спасении пленника.

— К Гарри начали возвращаться воспоминания… — начал Дамблдор.

— А заклятие блокировало этот процесс, отсюда и обморок?

Директор кивнул.

— Теперь? — Дамблдор вздохнул, провожая взглядом хлопья снега за окном. — Теперь мы исправим свою же ошибку. Думаю, вы пожелаете забрать пуговицу.

— Вы сотрете Поттеру память? Снова?

— Я откорректирую его воспоминания. В них не будет этой пуговицы и событий с ней связанных.

Драко посмотрел в лицо директору. Этот человек так спокойно рассуждал об удалении целой части жизни. Ну хорошо, не спокойно: щека чуть заметно дернулась. Но все же…

— Ваша забота о благополучии Поттера приобретает причудливые формы, — негромко проговорил Драко. — Вы проживаете жизнь за него. Нет. Не так. Вы выбираете жизнь за него. Я понимаю, Поттер — символ победы и все такое, но…

— Вас беспокоит судьба мистера Поттера? — директор посмотрел в глаза слизеринцу.

— Нет, мне плевать на Поттера. Извините, но вы сами задали этот вопрос, — он выдержал взгляд директора.

— Однажды ступив на путь, необходимо пройти его до конца, — проговорил Альбус Дамблдор. — Сейчас уже поздно позволять Гарри все вспомнить.

— Иногда с пути можно свернуть, — парировал юноша. — Хотя вы, видимо, боитесь реакции Поттера. Ведь в этом случае у него не просто появится дополнительный повод для ненависти к Пожирателям, хуже всего, что он узнает о том, как поступили вы. Так?

— Мне часто приходится принимать решения, касающиеся благополучия других людей. А ведь я сам всего лишь человек. Мои решения бывают ошибочны. И тогда не остается ничего иного, как идти до конца.

Драко покачал головой, но возражать не стал. В глубине души он понимал мотивы Дамблдора. Да и ответственность пожилого волшебника была несравнима ни с какой другой. Но Драко шел на поводу у юношеского максимализма. Черное или белое. Все или ничего.

Драко посмотрел на Поттера.

— Почему мне вы предоставили выбор, а ему нет?

— Гарри сделал свой выбор. В ночь, когда пал Волдеморт.

— Шутите? Он был младенцем.

— Возможно, за него выбрала судьба. Его место здесь. А узнай он правду… Знаете, молодым людям свойственна безрассудность. Порой им кажется, будто они знают о каких-то вещах больше, чем те, кто их оберегает. Я не хочу, чтобы Гарри попытался продолжать свой путь в одиночку. Это… неразумно.

Драко вспомнил разговор между родителями, состоявшийся в начале прошлого лета.

— Не смей говорить о нем, как о вещи! Он — твой сын! — звонкий голос матери заставляет замереть перед дверью в библиотеку, куда он отправился предупредить отца о приезде мистера Забини.

Сначала его поразило лишь то, что Нарцисса Малфой умеет повышать голос, проявлять эмоции. А потом он вник в смысл слов.

— Прекрати истерику, — голос отца совершенно спокоен. — Лорд оказал нам великую честь, даруя Драко от рождения то, чего никому другому не добиться. Ты…

Он не успел договорить. Неслыханное дело, Нарцисса перебила мужа на полуслове:

— Так знай, Люциус Эдгар Малфой, вы добьетесь своей цели только через мой труп.

— Милая, не бросайся столь опрометчивыми фразами, — холодно проговорил Люциус. — К тому же твоя жертва будет бессмысленна. Драко вряд ли ее оценит…

В тот день Драко Малфой бросился в сад, прочь от дверей, за которыми спокойный голос отца перемежался с выкриками матери. Первый раз за свою жизнь он стал свидетелем ссоры родителей. Его семья была идеальной. Его мать — безупречной. Она никогда не возражала, не перечила. А тут… Так он узнал две вещи, изменившие всю его жизнь.

Да, Темный Лорд моделировал жизнь Драко из благих соображений. В своем понимании блага. Теперь юноша узнал, что Дамблдор проделывал то же самое с жизнью Поттера.

— Я могу идти? — услышал он собственный голос.

— Иди, Драко.

Юноша быстро развернулся и почти бегом покинул лазарет. Прочь от этих давящих стен, от болезненных воспоминаний и игр больших людей. Он выходил так быстро, что не заметил девушку, испуганно скользнувшую прочь от ширмы, иначе бы он понял, что у них с Гермионой Грейнджер стало больше еще на одну общую тайну.

Гермиона отступила за соседнюю ширму, боясь, что оглушительный стук сердца ее выдаст. Она долго ждала в коридоре, но наконец не выдержала, справедливо полагая, что уж она-то имеет больше прав знать, что происходит с Гарри, нежели слизеринец. Приблизившись к плотной ширме, она собралась позвать директора, но тут…

Негромкий голос слизеринца заставил позабыть о своем намерении. Гермиона застыла на месте. Да, она подслушивала, но в тот миг этого не осознавала. Душу жгло точно каленым железом. А ведь Малфой прав. Никто не имеет права распоряжаться судьбой другого человека. Она вспомнила разговор в кабинете директора в ту ночь. Он не хотел позволять Гарри переживать унижение, получать дополнительный повод для ненависти… Тогда ей казалось, что Дамблдор прав. Сейчас она не была в этом уверена.

Малфой вышел так стремительно, что она едва успела отпрянуть. Но он ничего не заметил. Гермиона подождала с минуту и бросилась в коридор. Девушка остановилась у окна, за которым валил снег, и стала ждать, когда ее пригласят. А потом появился Дамблдор и сказал, что с Гарри все будет в порядке, и она, если хочет, может его навестить.

Гермиона, не поднимая головы, направилась в лазарет. А Дамблдор проводил ее усталым взглядом. Несомненно, она все слышала. Конечно, можно заставить ее забыть, да вот только этого и так было слишком много в последнее время. Однажды вступив на путь, нужно пройти его до конца. Пусть эта девочка сама сделает выводы. Раз уж Гарри не мог.

Старый волшебник посмотрел в окно.

«Иногда с пути можно свернуть». Он тоже так думал в семнадцать лет. Но с годами это все сложнее сделать. Хвала Мерлину, что кто-то может понять это чуть раньше, прежде чем взвалит на себя груз ответственности за других людей. За их жизни, за их судьбы, за благополучие их семей и улыбки их детей. Год за годом Альбус Дамблдор платил за все это своей совестью.

На завтраке Гермиона упорно не желала поднимать голову от своей тарелки. Не хотела встречаться взглядом со старостой Слизерина. Почему так? Почему с каждым днем ее связывает с ним все больше общих тайн. Ее это не устраивает? Да, не устраивает. Она хотела вернуться домой, к родителям, где все просто и понятно, где нет этих чертовых игр, в которых каждый человек не более чем пешка.

— Подай мне тост, пожалуйста, — Гарри с улыбкой протянул ей пустую тарелку.

Гермиона улыбнулась в ответ и начала накладывать ему тосты. Он ничего не помнил. Ни о той ночи, ни о вчерашнем дне. Для него не было сцены в библиотеке, не было лазарета. Он просто пропустил прорицания и все это время пробыл в гостиной Гриффиндора, читая книгу. Это правильно? Гермиона не могла дать ответ. С одной стороны Дамблдор прав — это гуманно, но с другой стороны… Ты словно живешь чужой жизнью. Так страшно понимать, что кто-то может просто взять и отнять часть твоего прошлого, почему-то решив, что это во благо.

Гермиона передала Гарри тарелку и снова выдавила из себя улыбку. Интересно, ведь для того, чтобы стереть память частично, нужно порыться в его воспоминаниях, узнать многое из того, что не предназначено для чужих глаз. То, в чем человек и сам себе не всегда признается. И ведь она невольно явилась частью этого обмана. Да, она не хотела, но разве нелепыми словами оправдаешься перед своей совестью? Появилось чувство, словно ее саму вываляли в грязи. Захотелось как-то это с себя смыть. Но как отмыть душу? Только стиранием памяти. Ирония судьбы. Что лучше: неведение или муки совести?

Девушка посмотрела в свою тарелку. Есть расхотелось окончательно.

Хлопанье крыльев над головой возвестило о доставке утренней почты. На стол перед Гермионой упал свежий номер «Пророка». Она по-прежнему продолжала его выписывать. Сейчас уже скорее по привычке, понимая, что лишь малая часть написанного соответствует действительности.

Девушка развернула газету. Первую полосу украшала колдография разграбленного дома. Практически руины. Сердце замерло. За каждой подобной сценой стояла оборванная человеческая жизнь. Пожиратели никого не щадили. Однако, вопреки ожиданиям, заголовок гласил: «Очередная победа Министерства».

Далее шла статья о захвате одного из особняков, служившего укрытием Пожирателям Смерти. Гермиона по-новому взглянула на развалины дома. Разбитая обугленная мебель уже не пугала. Это — возмездие. Кровь за кровь.

Она прочитала статью. Сложная операция, в результате которой удалось получить ценные сведения, по понятным причинам не разглашаемые. Задержанный Пожиратель погиб при оказании сопротивления.

Колдография тела, прикрытого каким-то сукном.

— О Господи! — не удержалась Гермиона. — Ну зачем такое в газетах печатать?

Гарри взглянул на колдографию, чуть нахмурился и пожал плечами.

— Могли бы и без подробностей, — не сдавалась Гермиона.

— Так там ведь ничего страшного. Тело-то прикрыто, — подал голос Дин.

— Ой, давайте не будем углубляться в эту тему за завтраком, — откликнулась Лаванда.

— А мне больше интересно, почему они говорят об этом М.Д., — Симус старательно зачитал инициалы погибшего Пожирателя, — как о мужчине. Это ведь женщина.

Несколько голосов его поддержали, а Гермиона снова притянула к себе отложенную было газету. Действительно, под покрывалом угадывались очертания женского тела. На душе стало неуютно. Гермиона поежилась и отложила газету в сторону. Женщина… Враг. Короткое и безликое слово. Она подняла голову на врага собственного спокойствия, собственного здравого смысла.

То, что что-то не так, она поняла сразу. По тому, как вели себя слизеринцы. Большинство старшекурсников как-то странно смотрели на своего старосту. Тот же неторопливо разворачивал письмо, перевязанное серебристой лентой. Гермиона в последний момент увидела его филина, снявшегося с места и взмывшего под потолок. Лицо Драко Малфоя было лишено эмоций, но что-то в его позе говорило о том, что он уже знает содержание письма, и оно отнюдь не радужное.

Гермиона видела, как он развернул письмо и несколько секунд его читал. Все это время за слизеринским столом стояла гробовая тишина. Драко Малфой начал медленно скручивать пергамент в аккуратную трубочку. Забини, Паркинсон, Гойл, Крэбб и десяток других студентов в молчании наблюдали за этим процессом. Наконец Малфой резко встал с места. Забини ухватила его за рукав и что-то сказала. Он не обратил на нее никакого внимания. Чуть тряхнул головой и быстрым шагом пошел к выходу. Едва он скрылся в дверях, провожаемый десятками взглядов, как слизеринский стол ожил. Все заговорили одновременно, словно рой пчел ворвался в главный зал. Негромкие голоса слились в единый гул. На лицах растерянность, сочувствие, но больше всего страх.

Гермиона внезапно поняла, что никакая сила не заставит ее усидеть на месте.

Она что-то соврала друзьям и бросилась к выходу. Девушка знала, куда направился Драко Малфой. Однажды они уже встретились у старого дуба.

Гермиона достала из кармана волшебную палочку и призвала теплую мантию. Немного подождала, оделась и бросилась на улицу. Первый снег, рано выпавший в этом году, негромко скрипел под ногами, так, словно был еще не уверен в правильности своего решения — укрыть территорию старого замка. Он еще был юным и сомневающимся. Сомнения отступают со временем.

Гермиона Грейнджер быстро шла по берегу озера, оскальзываясь на кочках, цепляясь подолом мантии за кустарник. Она была полна решимости и уверенности в правильности того, что она делает. Ей нужно разобраться, понять и… помочь человеку, чьи следы сейчас заметал начавшийся снежок.

Она нашла его на поляне у старого дуба. В той же позе, что и в прошлый раз. Он сидел на корточках, прислонившись к дереву и сжимая в руках письмо. Его невидящий взгляд был устремлен сквозь подрагивающий листок пергамента. Столько напряжения и страдания было в его позе, что Гермионе захотелось разреветься, непонятно отчего.

Она медленно приблизилась к юноше.

Он никак не отреагировал. Тогда она присела на корточки рядом с ним, не говоря ни слова, ничем не нарушая это утреннюю тишину.

— Я почему-то знал, что это будешь ты, — безжизненным голосом проговорил слизеринец, продолжая смотреть на листок пергамента.

— Что случилось? — негромко спросила девушка.

Он усмехнулся одновременно зло и расстроенно.

Она молча кивнула.

— Ты же выписываешь «Пророк». Должна была прочесть.

— Что прочесть?

— Наверняка там это есть.

— Я успела прочесть только про успех Министерства.

Его смешок был сухим и злым.

— Я… не понимаю.

— Ну что ж… тогда я тебе объясню, — он поднял на нее тяжелый взгляд.

Гермиона вдруг подумала, какими же нервами нужно обладать, чтобы так держать себя в руках. Его эмоции выдавали лишь яркие пятна на щеках, да чуть подрагивающий уголок губ.

— Сегодня ночью авроры напали на поместье моей тети. Разнесли весь дом, а ее убили, — на последнем слове его голос дрогнул, юноша замолчал, подбирая слова.

— Там сказано, что напали на дом Пожира…

— Она никогда не была Пожирателем! — отрезал Малфой. — Она… необыкновенное создание, которое никогда никому не делало ничего плохого… Десять лет назад авроры убили ее мужа. Случайно. Он, по нелепому стечению обстоятельств, оказался у дома, на который напали Пожиратели. Когда его тело обнаружили, то автоматически обвинили его в соучастии. Он изучал заклятия древних жрецов, ходил в экспедиции и мечтал написать книгу о том, как избежать последствий древних заклятий, случайно попав под их действие. Министерство какое-то время следило за Марисой.

«Мариса». Гермиона вспомнила это имя. Вспомнила, как тепло Малфой и его мать отзывались об этой неизвестной ей женщине.

— Они, естественно, не смогли ничего доказать. На какое-то время оставили ее в покое… а вот теперь убили.

Гермиона судорожно вздохнула.

— Но самое страшное, что перед этим ее пытали, — его голос был еле слышен. — Они хотели выяснить, где скрывается мой отец.

— Но… ее дом должен быть ненаносим. Разве нет?

— Должен. Да вот только она не стремилась скрываться. Всегда повторяла, что ей не от кого прятаться, поэтому кое-кто из работников чертова Министерства иногда у нее бывал. Черт! У нее всегда был полон дом народу. Мы лет с тринадцати выезжали к ней целой толпой. Там было… Было не так, как дома.

Наступила тишина. В этой напряженной тишине хлопья юного снега падали на землю, укрывая собой осеннюю слякоть и грязь, делая мир девственно чистым. Если бы этот снег мог так же очистить души людей. Всех людей, воюющих по разные стороны. Ведь получается, что методы одних ничем не лучше методов других. Они оправдывают свою жестокость, они прощают свои ошибки… Словно прочитав ее мысли, Драко Малфой негромко проговорил, глядя ей прямо в глаза:

В его голосе не прозвучало привычной насмешки, не было ноток превосходства или сарказма. Была лишь горечь. А еще голос Драко Малфоя в этот момент не был похож на голос семнадцатилетнего мальчишки, скорее усталого, отчаявшегося человека.

Девушка не нашла, что ответить на его слова. Он был прав. И это было страшно. Этим утром напыщенная статья об «успехе» Министерства и письмо, написанное с той, другой стороны, дали понять, насколько все сложно и запутанно, а главное, бессмысленно в этом противостоянии. Война глупа и бессмысленна изначально. Она не ведет к победе — она сеет горе и ненависть. Гермиона посмотрела на напряженный профиль Драко Малфоя. Как же ему сейчас тяжело. Девушка представила, как бы чувствовала себя, случись что-то с ее близкими. Сердце сжалось от ужаса и тоски. Гермиона тряхнула головой, отгоняя видение родительского дома после «успеха» Министерства или кого бы то ни было.

— Я могу чем-то помочь? — вырвалось у нее.

Ей действительно отчаянно хотелось помочь. Он удивленно посмотрел.

— Помочь? — усмешка. — Если только ты умеешь воскрешать людей… или убивать.

— Ни того, ни другого, но… Кого ты сейчас хочешь убить?

— Дай подумать, — он сделал вид, что задумался. — Ну, например, подонка, который первым швырнул заклинанием в беззащитную женщину. Или, например, того, кто решил, будто она Пожиратель Смерти. Они все заслуживают занять ее место. Ни один из этих… не стоит ее мизинца!

Он уже давно стоял на ногах, глядя на Гермиону сверху вниз, будто это она была виновата.

Лично у девушки еще оставались сомнения в обоснованности заявления Малфоя. Ведь он сам… Пожиратель. Гермиона внутренне передернулась от этого слова. И эта неизвестная Мариса могла тоже принадлежать к их числу.

Гермиона постаралась отогнать подобные мысли. Это сейчас неважно. Есть просто горе, и все. Неважно, кем была эта Мариса. Важно, что ее близким сейчас тяжело.

— Драко, успокойся! Гневом сейчас не поможешь. И глупостей делать тоже нельзя, — Гермиона в свою очередь встала на ноги и постаралась придать голосу уверенность: — Твоя тетя вряд ли хотела бы, чтобы с тобой что-то случилось из-за поспешных решений.

— Откуда тебе знать, чего она хотела? — в его голосе послышалась злость.

Гермиона не стала грубить в ответ. Вместо этого она чуть пожала плечами и негромко сказала:

— Я думаю, она любила тебя. А когда любят, желают лишь добра.

Его щека дернулась, и он резко отвернулся.

Девушка вдруг осознала, что любой нормальный человек сейчас должен был рыдать в три ручья. Но… она не представляла себе его плачущим. Странно. Вот Гарри представляла, Рона представляла. Наверное, потому что видела. Хотя… она и Крэбба не видела плачущим, но почему-то могла себе это представить. А вот его — нет.

Он стремительно подошел к озеру. Вода у берега была покрыта тонкой корочкой льда, еще робкого и прозрачного. Драко Малфой остановился у самого края. Если бы сейчас было лето, волны непременно подбегали бы к его ногам. Но вокруг царила зима, с каждый минутой приближая Рождество.

Девушка поежилась под очередным порывом ветра. А ведь ему должно быть холодно. Она-то закуталась в теплую мантию, а он выбежал, как был за завтраком — в тонком черном свитере. Том самом, в котором он летел в Хогвартс с ней на одной метле целую вечность назад. Свитер был тоненький. Гермиона это помнила. Но юноша ни разу не вздрогнул от пронзительного ветра, не попытался что-то наколдовать. Он сейчас был не здесь — где-то за стеной своего горя.

Гермиона неслышно подошла и остановилась в паре шагов от слизеринца. Он никак не отреагировал. Девушка достала волшебную палочку и, повинуясь внезапному порыву, наколдовала плед. Он получился отвратительно-коричневого цвета, да еще весь украшен рыжими котятами. Гермиона зажмурилась, увидев свое произведение. Хотя… это был первый плед в ее жизни, и похвалить себя можно было хотя бы за положительный результат. Но предложить это Малфою?

Очередной порыв ветра решил ее внутренний спор.

Девушка быстро подошла к нему и набросила на плечи теплую шерсть. Юноша дернулся и резко обернулся, но Гермиона, не дав ему опомниться, деловито отколола от своей мантии большую булавку в виде кленового листа и сколола плед у него на груди.

Юноша пораженно следил за ее действиями, но не проронил ни слова. Гермиона поправила булавку и подняла голову. Их взгляды встретились. Удивление в одном и смятение в другом.

Девушка тут же опустила голову и принялась разглядывать собственную булавку.

— Все будет хорошо. Сейчас тебе тяжело… Я понимаю… Хотя, нет. Конечно же, не понимаю до конца. Но… в общем, держись. Ладно?

— Я не буду тебе мешать. Только… не стой долго. На улице зима.

И она, быстро развернувшись, побежала, оскальзываясь на первом льду, прочь с этой полянки — укрыться за каменными стенами замка, забыть о том, что видела, и не думать о том, что сделала. Иначе впору сойти с ума.

А светловолосый юноша смотрел ей вслед и чувствовал легкое тепло от волшебного пледа. Пустота в душе заполнилась этим теплом. Самую малость, но это позволило глубоко вздохнуть. Как ни странно, гриффиндорка права. Мариса любила Драко, если его вообще можно любить. По-своему, язвительно и насмешливо, но любила. Поэтому меньше всего она хотела бы видеть его расплату за опрометчивые поступки. Придет время, и он сможет отомстить. Как, он еще не знает. А пока оставалось просто смотреть на тонкую корочку льда на старом озере и стараться не сойти с ума, понимая, что больше никогда не увидит улыбку красивой темноволосой женщины. Не услышит ее смех.

— Предлагаю покататься на коньках, — шестнадцатилетний Драко ехидно улыбается, зная, что Мариса ни разу в жизни на них не стояла.

Однако тетушка не из тех, кто легко сдается.

— И где ты предлагаешь покататься?

— На озере. В паре миль к югу есть чудесное озеро. Оно наверняка замерзло.

Драко мило улыбнулся. Будет знать, как выставлять его на посмешище, заставляя нарядиться в парадный костюм в честь ее дня рождения. Ведь знает, что он ненавидит этот чертов протокол. С него и дома хватает. Не то чтобы он не догадывался, почему она так поступила… Сам хорош. Но это детали. Теперь его очередь смеяться.

— С ума сошел? Так будешь тащить только одно бесчувственное тело, а так придется два.

— Но-но! Я бы попросила! — возмущается Мариса, застегивая теплую куртку.

— Зачем тащить? Я вам там лагерь организую.

— Мы еще посмотрим, кто кому лагерь организует, — во взгляде тетушки блеснули опасные искорки.

Пристроив метлы к ближайшему дереву и надев пресловутые коньки, Драко покосился на сияющую Марису. Ему самому затея уже не казалась удачной. И предчувствие не подвело. Тридцать минут хохота до слез над любимой тетушкой, несколько синяков от совместных падений (Мариса принципиально падала только рядом с ним, виртуозно ставя подножки), а закончилось все не слишком весело. Да, были рождественские каникулы, разгар зимы. Вот только зима в том году выдалась не слишком холодной. Лед на озере оказался не таким прочным, каким выглядел на первый взгляд. С жутким грохотом, визгом и ругательствами они провалились в воду.

А потом была совместная спасательная операция. Шутки и распри были забыты. Драко лихорадочно вспоминал курс выживания из своей скаутской бытности, пока, сдирая руки об острые края, пытался нащупать прочное место. Мариса, видимо, тоже была знакома с навыками выживания. Действовали быстро и слаженно. Спор возник только один раз: кому выбираться первым. Гневные переглядывания, посиневшие губы и колючие иголки ледяной воды. Такое не пожелаешь пережить никому. Но именно в тот момент Драко понял, что при всей внешней ехидности и постоянных подтруниваниях, Мариса готова отдать за него жизнь. Он не удивился, словно подсознательно всегда это знал. Поразило другое: он сам готов был сделать то же самое ради нее.

А потом они сидели в гостиной, завернувшись в толстые пледы, рядом носились эльфы, то подливая какие-то зелья, то делая огонь жарче, сердито поглядывала Блез, тщетно попытавшись взять обещание, что это не повторится. А они шумно выясняли, кто виноват в этой ситуации. Мариса, падавшая все время, отчего лед и проломился, или Драко, затеявший это катание.

О том новообретенном ощущении оба молчали, но Драко в тот день был по-детски рад от того, что он узнал.

Он шел к замку, глядя на покрытую первым снегом землю. На душе было пусто и странно. Не верилось. Да еще долго не поверится. До тех пор, пока он сам не приедет в поместье Делоре и не увидит то, что оставили после себя авроры.

По пути он остановился, снял теплый плед. Булавка с кленовым листом… Он усмехнулся. Это было так… наивно и… Он не мог подобрать слова, просто положил булавку в карман джинсов и аккуратно сложил плед. Он все делал аккуратно. Привычка — вторая натура. Здравый смысл подсказывал, что плед можно просто повесить на ближайшее дерево: он все равно исчезнет через какое-то время. Но Драко зачем-то взял его с собой.

В гостиной Слизерина было тихо, несмотря на количество народа. Едва Драко вошел, как все головы повернулись к нему. Знакомые и незнакомые. Разных возрастов и фамилий. Все они молча вглядывались в его лицо. Пытались поставить себя на его место. Драко ожидал почувствовать злость, но ее не было. Было понимание того, что любой из этих людей не сегодня-завтра может оказаться на его месте. От этого не застрахуешься, не спрячешься за стенами замка. Судьба все равно найдет. Юноша направился к группе семикурсников, молчаливо сидевших в углу гостиной у большого камина.

Его встретили молчанием и встревоженными взглядами. Крэбб убрал ноги, давая ему дорогу, Блез подвинулась на диване, уступая место.

Драко сел, пристроив сложенный плед на подлокотник. Обвел взглядом всю компанию. Невиданное дело: Пэнси явно плакала, Блез, похоже, тоже. Гойл и тот как-то подозрительно шмыгал носом. Драко посмотрел в огонь. Он не хотел сейчас компании, но был благодарен им за участие. В такие моменты создавалась иллюзия того, что он не один.

Крэбб нагнулся и извлек из-за кресла бутылку. Видимо, какая-то настойка. Пэнси наколдовала стаканы. Они получились безобразные: из толстого стекла, не подходящие по этикету ни под один напиток. Разве что под воду и то… Девушка виновато пожала плечами и направила палочку на поднос, желая исправить…

— Оставь, — голос Драко прозвучал непривычно хрипло.

Пэнси моргнула, как-то засуетилась, поправляя волосы, ворот свитера… Она не хотела, чтобы он видел слезы.

Крэбб наполнил стаканы густо-красной жидкостью, и поднос поплыл по кругу. Драко взял свой стакан и посмотрел на напиток, по цвету напоминающий кровь.

Они молча выпили обжигающую жидкость, девчонки закашлялись. Это повторялось в четвертый раз за последние два года. Сначала мать Нотта, потом бабушка Гойла, дядя Милисенты и вот теперь… В первый раз эта последняя дань была спонтанной. А потом по молчаливой традиции они вот так собирались, глотали обжигающую жидкость вперемешку с болью и слезами. В этом жутковатом действе они не делили погибших на виноватых и несправедливо убиенных, на сторонников темных или светлых сил. Они просто отдавали дань уважения знакомым и близким.

Драко посмотрел на свой пустой стакан. Пэнси сегодня в ударе, а ведь была лучшей по домоводству. Он размахнулся и закинул стакан в камин. Раздалось шипение — капли вина вылились на раскаленные дрова, и тут же хлопок — толстое стекло треснуло. Вслед за его стаканом туда последовали остальные. Странный жест. В нем не было смысла, ведь волшебное стекло исчезнет само через какое-то время, но они так делали всегда. Все эти четыре раза… и сколько еще придется сделать?

Драко смотрел на треснувшее и потемневшее стекло. Внезапно в голову пришла странная ассоциация — его душа, как это стекло. Почернела от горя и треснула, но ведь не разбилась. Хотя казалось, что непременно должна. Но он жив, несмотря ни на что. Через несколько минут мутное стекло исчезнет, оставив огню лишь раскаленные угли. Как когда-нибудь исчезнет и он.

Драко встал с дивана. Блез сжала его руку. Он повернулся. Заплаканное личико, вопрос в глазах. Он чуть покачал головой. Нет. Он не выдержит сейчас этих сочувствующих взглядов. Просто не сможет.

— Спасибо, — тихо сказал он, не обращаясь ни к кому конкретно.

Подхватил теплый плед в нелепых рыжих котятах и направился к себе.

Его провожали немой тишиной. Тишина царила в гостиной еще несколько минут, а потом раздались негромкие голоса. Сначала надтреснутые и словно разбитые, как это стекло, а потом в них появилась жизнь, улыбки, смех. Семикурсники факультета Слизерин вспоминали. Вспоминали неунывающую женщину по имени Мариса. Ни один из них не возвращался ни в разговоре, ни даже в мыслях к публикации в газете, к черно-белым руинам дома, в котором они не раз бывали. Воспоминания были светлыми, будто ничего плохого не случилось. Каждому было что сказать.

Она была доброй, веселой, смешной. С ней было легко. А главное, в ее доме можно было вести себя так, как захочешь. Максимум, что можно было услышать:

— Если кто-нибудь что-нибудь сделает с моей коллекцией игрушек…

Далее следовал такой шутливо-угрожающий взгляд, что на коллекцию не хотелось даже дышать, хотя она была довольно занятная. Мариса Делоре, живя в одиночестве долгие годы, собирала старые, никому ненужные игрушки, возвращая в их набитые опилками или пухом тела жизнь. Глазки-бусинки оживали, а на фарфоровых лицах появлялись улыбки. В ее коллекции все игрушки были счастливы. Все, кроме небольшого плюшевого мишки, который очень грустно свесил голову на плечо. Как-то Блез спросила: «Почему ты не добавишь набивку? Ее явно не хватает». На что хозяйка с легкой улыбкой ответила: «С набивкой все в порядке. Он просто грустит». Ответила так же, как и двадцать лет назад. Но Блез, конечно же, этого не знала, а посему прекратила расспросы. Тем более, развлечений в доме и так хватало. Мальчишки носились на метлах по небольшому квиддичному полю, ловили рыбу в старом пруду, затянутом ряской. А то просто катались на лошадях по окрестностям.

Блез училась делать макияж и составлять композиции из цветов. Пэнси в свое время практиковалась в домоводстве. Был у нее такой странный для отпрыска старинного рода интерес. Понятное дело, дома бы она экзотично смотрелась среди домовых эльфов на огромной кухне. А у Марисы это не вызывало недоумения. Под грохот падающей посуды и негромкие причитания эльфов, норовивших все подхватить и хоть чем-то помочь, Пэнси Паркинсон добивалась завидных результатов. Даже обычно прихотливый в еде Драко не смог отличить ее стряпню от стряпни тех, кто занимался этим всю жизнь. У Марисы Делоре не было своих детей, но ее дом всегда был открыт для непутевых и несчастливых отпрысков древних колдовских фамилий. Мариса незаметно пыталась подарить им частичку детства, то, что они растеряли в старинных стенах собственных поместий. Поэтому каждому было что вспомнить и что сказать.

Долго еще в гостиной Слизерина звучали негромкие голоса, частенько рассказы прерывались смехом. Но ни в одном из них не прозвучало слово «была». В него пока не верилось. Как отчаянно не верилось в колдографии в газетах и некрологи на последних страницах. Их не хотелось замечать. Может, тогда они окажутся неправдой?

* * *

Драко Малфой сидел на своей постели и смотрел в противоположную стену. Так он провел больше часа, решительно не давая волю желанию достать стопку колдографий, присланных матерью. Он не мог сейчас спокойно на них смотреть. В душе было пусто и страшно. Страшно за Нарциссу, страшно от собственной беспомощности и от того, что его кошмар становится реальностью.

«А ты не думал, что это заклятие?»

Юноша помотал головой. Он не хотел думать. Он хотел, чтобы вернулось вчера, когда он получил письмо от Марисы и вот-вот собирался на него ответить. На письмо, написанное за несколько часов до гибели. Но вчера он еще этого не знал. И как же хорошо было вчера.

Юноша обхватил колени руками, уткнулся в них подбородком. Почему он не может заплакать? Ведь он один, никто не увидит. Может, станет легче? Но что-то держало. Возможно, мысль, что слезы что-то в нем сломают, и он станет слабым и беспомощным. А еще, оплакать Марису — значило признать ее смерть. Пока он не готов. Взгляд упал на плед, лежавший на краю кровати.

Драко Малфой спрыгнул с кровати. Черт! Он только сейчас заметил, что от сидения в одной позе затекли мышцы. Юноша потянулся, расправил плечи. Повинуясь мимолетному порыву, он сел за стол и придвинул к себе лист пергамента.

Гермиона Грейнджер сидела в своей комнате и листала книгу с руническим письмом. Сегодня Брэнд попросил заниматься с ним рунами. Странный интерес для одиннадцатилетнего мальчика, но Гермиона не отказала. Пусть уж лучше будет на глазах. И сейчас, выбирая текст полегче, она изо всех сил старалась отвлечься.

Вернувшись в гостиную, она не застала ни Гарри, ни Рона. Пробегавший к выходу Симус сообщил, что у них тренировка по квиддичу. Потом ее поймал Брэнд со своей неожиданной просьбой. Она согласилась, даже не став выяснять причины. Улыбка, ямочка на левой щечке и звонкий окрик:

— Майк, я с тобой.

Первокурсники исчезли в дверном проеме, а Гермиона проводила их взглядом. Вот еще один. Его мама погибла. Почему? Как? Но не спросишь же напрямую. Должна знать Макгонагалл. Но ее тоже не спросишь. Или… Малфой.

Гермиона тогда поднялась к себе и… расплакалась. Она сидела на кровати, прижимая к груди ничего не понимающего Живоглота, и глотала слезы. О ком она плакала? О неизвестной ей Марисе, о несправедливости? О горе, которое может коснуться любого? Она не знала. Просто от слез становилось легче. И еще она думала о нем. О человеке, который не стал плакать, который держит свою боль в себе, сжигая душу.

Наплакавшись вдоволь, девушка привела себя в порядок и засела за толстый фолиант, исписанный рунической вязью. Отвлечься, не думать.

Раздался непонятный стук, заставивший подскочить. Гермиона обернулась к окну, и сердце побежало вскачь. Филин Драко Малфоя снова настойчиво постучал в окно.

Девушка впустила птицу, вздрогнув от ледяного ветра. Отцепила записку.

Аккуратный почерк.

Девушка перечитала несколько раз. Жалеть? Ненормальный? Она прошлась по комнате, не зная злиться или смеяться. Хотя не стоит делать ни того ни другого. Он не в том состоянии, чтобы спорить. Гермиона посмотрела на птицу, которая не делала попыток улететь. Ждет ответа?

Девушка устроилась за письменным столом. Он написал. Что это могло означать? Что он хочет поговорить? Ему одиноко? Но почему она, а не Блез? Не хочет жалости? Девушка вздохнула и вновь взглянула на филина.

— Что он хочет?

Птица не ответила. Гермиона снова вздохнула и обмакнула перо в чернильницу.

«Это не жалость».

Ответ прилетел быстро.

Гермиона задумалась, а потом начала медленно выводить на чистом листе:

«Жалость — это то, что испытываешь к слабому человеку. А к тебе… не знаю. Участие, наверное».

«Не вижу разницы».

«Ну, когда-нибудь поймешь… А сейчас тебе стоит отдохнуть».

«Слишком кардинально. Можно, например, уютно устроиться на кровати, укрыться теплым одеялом и постараться уснуть».

«Одеялом в рыжих котятах?»

Девушка вздрогнула. Он не выбросил ее дурацкий плед? На губах, против воли, заиграла улыбка.

«Не советую. Потому что можешь проснуться от холода среди ночи. Он ведь исчезнет. Или у тебя жарко?»

«Да нет. Только сейчас заметил — холодно. Камин разжигаю».

Ничего не значащие фразы что-то связывали и сплетали в их судьбах. Так показалось Гермионе. А значит… Девушка посмотрела на филина и… выпроводила его восвояси. Он больше не понадобится. Камин… Безумие. Да! Но здравый смысл давно покинул свою хозяйку. Она и сама не понимала, зачем это делает. Просто хотела поддержать его робкие шаги навстречу. Ради Дамблдора? Нет, ради себя самой!

Девушка быстро вытащила из шкафчика коробочку с порошком. Да, она ни разу не пользовалась каминной сетью внутри школы, но ведь нигде не сказано, что это запрещено. Для начала, гостиная Гриффиндора. Гермиона увидела Колина Криви, устроившегося с книгой прямо на коврике у камина. Любимое место Рона.

Девушка быстро прервала связь. Камин работает, она это доказала. Теперь — самое страшное. Называя адрес его комнаты, Гермиона с ужасом поняла, что она — дура. Да вот только поздно.

* * *

Драко Малфой стоял посреди комнаты и смотрел на непроглядную тьму за окном. Филин вернулся без записки. Странно. Но расстроиться юноша не успел — внезапно за его спиной что-то затрещало, а потом чихнуло.

Он резко развернулся к камину и чуть не упал от неожиданности. В обрамлении едва разгоревшегося пламени была… Гермиона Грейнджер с испуганным взглядом и мерзким котом на руках.

— Привет, — пролепетала она.

— П-привет, — откликнулся он.

— Извини, что помешала, я просто…

Он вопросительно посмотрел на нее. Она несколько секунд смотрела на него снизу вверх, а потом призналась:

— Я не знаю, зачем это сделала.

Юноша подошел к камину и присел на корточки.

— Я же говорю: жалость, — он усмехнулся.

— Нет! Извини… мне не стоило.

— Не знал, что камин работает. Хотя… это же камин. Мог и догадаться.

— Я сама только что решила проверить, — она нервно усмехнулась.

«Жалость». Конечно, это была жалость. Гермиона солгала. Потому что именно это чувство сжимало грудь, пока она вглядывалась в его бледное лицо. Взъерошенный, весь какой-то растерянный. Словно ребенок, которого ударили ни за что.

— Тебе нужно поспать.

Он отбросил с лица волосы и сел на пол перед камином.

— Твой кот?

— Да, его зовут Живоглот, — Гермиона приподняла кота на вытянутых руках, демонстрируя. Кот зашипел.

— По-моему, я ему не нравлюсь.

— Судя по твоему лицу, он тебе — тоже.

— С детства не люблю кошек, — пожатие плечами.

— Нет, собак тоже не люблю. Лошадей, пожалуй.

Оба замолчали.

Живоглот вырвался из рук и побежал под кровать Гермионы, сердито шипя. Ему явно не нравился этот мальчишка, посему кот решил переждать их беседу в своем укромном уголке.

— Разве от него есть польза? — юноша кивнул на кота.

— Конечно!

— Он меня любит.

— О Мерлин! Ты просто его кормишь. Это не любовь. Благодарность. Корми его кто-то другой…

— Неправда. Его иногда кормит Джинни, но ее он так не любит.

— Кто такая Джинни?

— Сестра Рона. Такая рыженькая…

— Как и все Уизли, — он хмыкнул.

Гермиона бросила на него гневный взгляд.

— Вспомнил! — он щелкнул пальцами. — Она охотник! Такая настырная.

Гермиона улыбнулась.

— Она славная.

Юноша чуть пожал плечами и автоматически потер ноющий висок.

— Тебе нужно поспать, — наставительно повторила Гермиона.

— Вряд ли получится, — его голос прозвучал глухо. — Я… не знаю. Может, почитаю… Может… Не знаю еще.

— Ты, наверное, хотел побыть один, а я бесцеремонно вломилась.

— Причем, не в первый раз, — он обвиняюще указал на нее пальцем.

— В комнату — в первый.

— Точно.

— Ладно. Не буду мешать, — смущенно проговорила она.

Гермиона действительно собралась прервать связь, мысленно ругая себя на чем свет стоит.

— Подожди. Я… не сказал, что ты помешала. Я, наверное, не очень хочу быть один.

— Ты можешь пригласить кого-то из друзей, — она едва сдержала радость от его слов. Он остановил ее. Она… нужна?

— Ага. И весь вечер говорить о Марисе, — он нахмурился и замолчал.

— Драко, — она второй раз за день назвала его по имени, просто в этой ситуации фамилия казалась кощунством. Сейчас он не был Малфоем. Просто несчастный мальчик, — что случилось с мамой Брэнда?

Он посмотрел на нее, чуть вздохнул.

— Погибла.

— Извини, я… не стоит об этом.

— Я расскажу в другой раз.

— Хорошо. А они с Блез родственники?

— Кузены. Папа Блез и мама Брэнда — близнецы.

Гермиона улыбнулась.

— Здорово.

— Да уж. Здорово. Только она погибла два года назад.

— Кстати, Брэнд сегодня попросил заниматься с ним рунами, — Гермиона быстро перевела тему.

Малфой нахмурился.

— Брэнд? Рунами? Никогда не замечал в нем тяги. Понаблюдай за ним. Порасспрашивай. Только осторожно. Черт! Руны… Руны… Плохо.

— Ты думаешь, это как-то связано с заклятием? — Гермиона почувствовала озноб, несмотря на тепло камина.

— Наверняка. Черт! Ну почему все так паршиво!

Он снова потер висок.

— Стой!

Гермиона встала и бросилась к шкафчику. По пути споткнулась о стопку книг, и те рассыпались по полу. Драко улыбнулся, наблюдая ее действия. Она была… странная, а еще оказывалась рядом как раз тогда, когда он не хотел быть один, но боялся себе в этом признаться.

Она вернулась с флакончиком в руках.

— Что это?

— Успокаивающее зелье. Я принимаю его, когда хочу уснуть. Ну, там волнуюсь перед экзаменами или…

Он усмехнулся.

Она просто кивнула. Юноша подозрительно посмотрел на флакончик.

— А кто его делал?

— Я.

Скептическое пожатие плечами.

— О Мерлин! Малфой! Если бы я хотела тебя отравить, придумала бы что-нибудь поэффектнее. От него ты уснешь через тридцать минут. Никаких кошмаров, никаких мыслей. Просто отдых.

Он посмотрел ей в глаза.

Гермиона смутилась под пристальным взглядом.

— Я… Не знаю. Мне просто хочется помочь.

— Почему?

Он усмехнулся.

— Ни черта не понимаю, — произнес он себе под нос.

— А тебе и не нужно. Просто прими это.

— Ты должна меня ненавидеть, — негромко проговорил он.

— Ты меня тоже, — парировала девушка.

— Бред какой-то, — он помотал головой. А потом задал вопрос, к которому Гермиона оказалась не готова: — Как ты провела лето?

— Что, прости? — девушка почувствовала, что ее бросило в жар. Она нервно усмехнулась. Вот и настал час. Сказать правду? И увидеть в его взгляде ненависть. Ведь он делает свои робкие шаги не в память о том дне. Почему, она не знает. Но это что-то другое. Он начал доверять. — Что за странный вопрос?

Он пристально смотрел на нее.

— Тебе к завтрашнему дню написать свиток на тему, длиной двенад…

— Судя по тому, как ты покраснела, лето провела весело.

Девушка фыркнула.

— Отправляйся-ка ты спать.

Юноша некоторое время продолжал задумчиво ее разглядывать. Гермиона понимала, о чем он думает. Вспоминает тот чертов день.

— Отлично. Давай свой флакончик, — внезапно проговорил он. — Если что, хоть букетик к монументу положишь?

— Хм, ну тогда в чисто поле к одинокому холмику.

— Я даже всплакну пару раз, не волнуйся.

— О, ну теперь я спокоен.

И, к вящему удивлению Гермионы, он выпил содержимое флакончика, который умудрился не лопнуть при передаче через камин с помощью старых каминных щипцов.

— Какая гадость, — сделал вывод Драко Малфой.

— А ты хоть раз пробовал вкусное зелье?

— И я еще тебе говорю об опрометчивости. Вот сам сейчас выпил какую-то гадость, — он потрясенно помотал головой.

— Ладно. Отдыхай.

— М-да уж.

Повисла неловкая тишина. Малфой смотрел на что-то в ее комнате. Гермиона — в пол.

— Которая? — Гермиона оглянулась.

— В зеленой обложке.

— Это… Тебе вряд ли понравится.

Она прижала книгу к себе, и, встретившись с вопросительным взглядом, произнесла:

— Это сказки.

Он нерешительно посмотрел на книгу, понимая, что еще двадцать минут нужно чем-то себя занять, а легкого чтива у него нет.

— Могу прислать. Через камин не получится, но если отправишь филина…

— Спасибо, — внезапно проговорил он.

— Пустяки, — девушка смущенно передернула плечами. Пора заканчивать этот разговор. Они и так сказали друг другу слишком много. — Пока.

— Пока.

Гермиона встала с пола и прижала ладонь ко лбу. Жара не было. А она так надеялась, что в этом причина ее идиотского поведения. Почему ее тянет к этому человеку? Что в нем такого?

Через минуту в окно постучал его филин. Наверное, чаще, чем у нее, он бывает лишь в совятне.

Гермиона отправила книжку, которую любила с детства. Так странно. Отдать частичку своих детских грез другому человеку.

Девушка оглядела опустевшую комнату и решительно вышла. Она не хотела здесь оставаться. Хотелось пойти к людям, не чувствовать себя одиноко. Без него…

* * *

Драко Малфой устроился на кровати и открыл титульный лист. Аккуратным почерком на нем было выведено:

«Любимой внучке в день рождения. Пусть твоя жизнь будет подобна сказке: счастливой и красочной. 19 сентября 1991 года».

Далее шла подпись.

Драко посмотрел на противоположную стену. Всего пара строчек, написанных неизвестной рукой, сказали ему о Гермионе Грейнджер больше, чем шесть лет совместной учебы. Все правильно. Если ты с детства окружен теплом и заботой, то ты не можешь быть другим. Вот отсюда ее вера только в хорошее. Жизнь, подобная сказке. Она сама создавала сказку вокруг себя и своих близких.

Драко очень живо представил себе маленькую Грейнджер. Эдакая деловая девчонка, с торчащими в разные стороны волосами.

Юноша перевернул страницу. «Снежная королева»

Дурацкое название. Но, несмотря на это, его взгляд скользил по строчкам, страница за страницей, пока действие зелья не погрузило его в сон без сновидений, без кошмаров.

Гермиона спускалась в гостиную, скользя ладонью по перилам. Она глупая? Да! Но почему-то ее не покидало ощущение правильности содеянного. Порой труднообъяснимые, но искренние порывы стоят гораздо больше хорошо продуманных и выверенных действий.

— Гермиона! — навстречу ей по ступеням бежал Рон Уизли. — Я тебя ищу. Пойдем скорее.

Сердце замерло от предчувствия.

— Ты только не особенно волнуйся, — негромко начал Рон, своим сбивающимся повествованием еще сильнее настораживая. — Гарри… В общем, он упал с метлы. И сейчас он в больничном крыле.

— О Господи! — вырвалось у Гермионы.

Они бросились к больничному крылу почти бегом, расталкивая встречных учеников.

— Я сдуру ушел раньше. Ну мы договорились встретиться с… В общем, я не должен был его оставлять.

— Да что случилось-то? Толком скажи.

— Я сам ничего не понял. Его принес Хагрид. Нужно будет у него спросить.

В больничном крыле стояла тишина, и пахло чем-то горьковатым. Гермиона нервно поежилась. Она была здесь только вчера и по этому же поводу. С недавних пор она возненавидела больничное крыло.

Рон отдернул ширму. Она ожидала увидеть все что угодно, но Гарри встретил друзей улыбкой. Рядом с ним на краешке кровати сидела встревоженная Кэти.

— Привет, — улыбнулась Гермиона.

— Привет, — Гарри протянул Рону руку для рукопожатия, перевел взгляд на Гермиону. — Я в порядке, не волнуйся.

Девушка кивнула и присела на соседнюю кровать.

— Он правда уже в порядке, — подтвердила Кэти, хотя вид у нее был по-прежнему встревоженный.

— Что произошло? — Гермиона пристально посмотрела в лицо друга.

— Я немного задержался с…

— Так, Поттеру нужен отдых. Завтра я отпущу его в гостиную — там и наговоритесь, — непреклонность тона мадам Помфри не давала надежды ее уговорить.

Гриффиндорцы послушно встали и потянулись к выходу. У ширмы Гермиона обернулась и вопросительно посмотрела на друга.

— Я сам не понял, что случилось, — шепотом, чтобы не услышала выгоняющая их Помфри, проговорил юноша, — вдруг стало темно и как-то… Не пойму. У меня такое ощущение теперь… Как после путешествия через каминную сеть.

— Иду! — заверила Гермиона. — С кем ты был?

Рон уже тянул ее за руку.

— С Брэндоном Форсби.

«С Брэндоном Форсби». Сердце ухнуло куда-то в пятки.

Уже шагая по коридору и слушая негромкий голос Кэти, рассказывающий о рекомендациях мадам Помфри, Гермиона твердо решила идти к директору. Нет доказательств? Глупости! Им нужна помощь. Сами они с этим не справятся. Тем более, Малфой сейчас спит безмятежным сном после ее лекарства, Рон ни о чем не знает, а посвящать его в подробности себе дороже. Слишком поздно. Остается директор. Гарри сказал, что сам не понимает, как это произошло…

— Мадам Помфри сказала, что на нем нет ни одного повреждения. Она сама затрудняется сказать, что случилось, — голос Кэти заставил остановиться.

— Так! Рон, можно тебя?

Она оттащила друга в сторону.

— О Гарри?

— Думаю, Гарри не обрадуется нашей инициативе. Ты же знаешь — он будет против.

— Рон, мне плевать на его сопротивление. Он мог погибнуть.

— Гермиона! Ты же слышала: с ним все в порядке. Помфри просто хочет за ним понаблюдать. У него нет повреждений.

— Ты ведь падал с метлы?

— Да.

— Может, кто-то остановил падение, — неуверенно проговорил Рон.

— Ага! Брэндон Форсби. Со стороны себя послушай.

— Мы спорим ни о чем. Дамблдора все равно нет.

— Как? — Гермиона была готова разрыдаться.

— Кэти сказала, что Помфри сетовала на отъезд Дамблдора. Ты не слушала?

— И когда он вернется?

— Да я откуда знаю? — не выдержал Рон. — Гермиона, успокойся. Ты чересчур драматизируешь.

Девушка посмотрела в глаза другу. Драматизирует. Милый Рон. Если бы ты знал всю правду…

Спорить она не стала, но все же уговорила Рона навестить Хагрида. За тридцать минут до отбоя они постучали в дверь хижины на окраине Запретного леса. Хагрид не удивился их визиту, хотя обрадованным не выглядел. Скорее встревоженным. Поворчал на то, что они бродят в темноте по территории, но усадил за стол и налил чаю в большие медные кружки. Выставив на стол коробку с печеньем собственного приготовления, которое Гермиона пробовала один раз в жизни по глупости на первом курсе, пробасил:

— Не то чтобы… Мы просто давно у тебя не были. Занятия… К тому же мы старосты, а Гарри…

— Да знаю я, знаю, — проворчал Хагрид в ответ на ее оправдания. — Я ведь не бранюсь.

Он усмехнулся в бороду. Пристыженные друзья переглянулись.

— Хагрид, ты принес Гарри в замок. Что там случилось? — Рон вопросительно посмотрел на великана.

— Да ничего особенного. Тренировка, значит, закончилась. А Гарри с первокурсником остались. Что-то там еще смотрели. Не знаю. А потом Гарри упал с метлы.

— Как? — Гермиона отхлебнула горячего чаю из огромной кружки. У чая был привкус какой-то травы. Девушка не смогла определить, какой именно.

— Известно как. Соскользнул на землю.

— Было высоко? — прищурился Рон.

— Метров двадцать.

— И он упал с двадцати метров без повреждений?

Хагрид задумался.

— Он медленно падал, — наконец проговорил он. — Не так, как обычно. Может, этот мальчонка ему помог.

— Кто?

— Первокурсник, с которым Гарри остался.

— Так помогал ему. Я же говорю.

— Гермиона, ну что ты привязалась к Форсби? — недовольно откликнулся Рон.

— Подожди, — отмахнулась девушка.

— Он стоял напротив Гарри и руку вытянул на него.

— Это называется помощь? — скептически произнесла Гермиона.

— Не знаю, — проворчал Хагрид, — может, он лечил…

Всю дорогу до замка они спорили с Роном.

— Рон, Забини в начале года подошла ко мне и попросила присмотреть за Брэндом.

— Блез Забини? К тебе?

— Да! — рассердилась Гермиона.

— Они кузены.

— И что с того? Что необычного в ее просьбе? Если бы Джинни попала на другой факультет, я бы тоже попросил кого-нибудь за ней присмотреть.

— Ладно. Я не буду с тобой спорить.

Они вошли в замок.

— Старосты называется, — посетовал Гермиона, — двадцать минут, как был отбой.

— А посему идем молча, быстро и тихо, — добавил Рон и потянул ее по полутемному коридору.

В ту ночь Гермиона долго не могла уснуть, думая то о Драко Малфое, то о Брэндоне Форсби. Что же происходит? И как решить этот вопрос?

Напрашивался единственный ответ. Рассказать обо всем Малфою.

С утра Гермиона поняла, что сделать это будет гораздо труднее, чем представлялось.

— Минус пять баллов с Когтеврана! Это — школа, а не дом развлечений.

Гермиона проводила слизеринца опасливым взглядом. Люди по-разному переживают горе. Кто-то держит это в себе, кто-то выплескивает на окружающих. Малфой, кажется, относился ко второму типу. Ученики отлетали от него с взысканиями, как семена от бешеного огурца. Подступиться к нему казалось чем-то нереальным.

За обедом их взгляды встретились. Он чуть кивнул. Даже не кивнул, а сделал какое-то движение, которое можно было счесть за приветствие. Гермиона тоже изобразила нечто среднее между кивком и пожатием плечами.

Это можно было бы счесть хорошим знаком, но взгляд, которым слизеринец окинул Невилла на выходе из столовой, как-то поубавил желание к нему подходить.

После обеда, едва она поднялась в гостиную Гриффиндора, ее окликнул Брэнд. Гермиона обернулась и посмотрела на первокурсника. Обычный мальчик: ямочка на левой щечке от лучезарной улыбки, рыжая шевелюра, трогательные жесты… Мальчик-сирота, мальчик, который делает страшные вещи. Не он сам, но… как трудно это осознавать, глядя в ясные глаза и слыша звонкий голос.

— Гермиона, помоги мне, пожалуйста, перевести отрывок по рунам. Я никак не могу понять.

— Хорошо, — девушка постаралась, чтобы голос звучал ровно.

— А когда сможешь?

— Давай книжку. Я посмотрю.

— Я сейчас сбегаю, — с готовностью откликнулся Брэнд.

Только мантия мелькнула, когда он опрометью бросился по ступеням. Гермиона посмотрела вслед. Поежилась, хотя в гостиной было тепло. Господи! Когда же это закончится? Но что-то подсказывало, что это только начало.

Мальчик вернулся быстро. Уже без мантии. В одной руке надкусанное яблоко, в другой — толстая старинная книга. Гермиона опасливо приняла фолиант. Книга… Не та ли самая? Вдруг к Гарри решили подобраться через нее. Брать в руки?

— А что за книга? — ее ледяные пальцы осторожно коснулись фолианта.

— Это летопись эльфов, — весело откликнулся Брэнд. — Я пытался читать про сражение, а один отрывок никак не могу понять.

Эмили и Майк — извечные друзья Брэнда — переглянулись и прыснули.

— Ага. Если это можно так назвать. Мы в рунах ничего не понимаем, — весело откликнулась девочка.

Гермиона вздохнула с облегчением. Если дети ее брали в руки, значит, книга не опасна. Хотя… не факт.

— Ну мы пойдем. Спасибо, — Брэнд развернулся к приятелям.

— Подожди, — Гермиона кивнула головой на ближайший диван. — Я хотела поговорить.

Брэнд скорчил страдальческую мину, давая понять, что они жутко торопятся, но на старосту это не подействовало.

— Я догоню, — сказал он ребятам.

Те кивнули и отправились к выходу.

Гермиона присела на диван. Брэнд остался стоять.

— Садись. Я тебя не задержу.

Мальчик присел на подлокотник. Гермиона удержалась от замечания — речь сейчас не об этом. Брэндон Форсби был спесив, как любой отпрыск знатной фамилии. К нему нужен особый подход. Вот сейчас он чувствовал себя обязанным Гермионе из-за своей просьбы. И девушка собиралась этим воспользоваться.

— Брэнд, что случилось вчера на тренировке?

Улыбка слетела с губ, мальчик несколько раз моргнул.

— Вчера Гарри упал с метлы. На поле были только ты и он. Хагрид вас видел. Что случилось?

Мальчик закусил губу. На лбу пролегла морщинка.

— Я не помню, — слегка удивленно ответил он.

— Как?

— Не помню.

— Правда. Я был на поле, — он поднял взгляд к потолку, пытаясь вспомнить, — мы разговаривали о его метле. Отец подарил мне Нимбус, и я пытался понять, чем она отличается от Всполоха, и… Я не помню. Потом Хагрид… Я, наверное, отвлекся. Или…

— Ты себя хорошо чувствуешь?

Она поняла, что мальчик не врет. Сейчас впору было опасаться и за него.

— Да, все в порядке, — как-то слишком быстро проговорил он.

— Знаешь, я словно путешествовал через камин. Но этого не было. Просто сейчас такое чувство. А… иногда я не помню, что происходит. Это странно, да? Теперь ты будешь смеяться?

Его голос был еле слышен.

— Нет, Брэнд! — повинуясь внезапному порыву, Гермиона притянула мальчика к себе и крепко обняла. — Я не буду смеяться. И я никому об этом не скажу, — предвосхитила она его просьбу. — Но это правда странно. Скажи мне, когда это случится в следующий раз. Хорошо? Я постараюсь тебе помочь.

— Мне страшно, — глухо проговорил он в ее плечо.

— Брэнд, хороший мой, я постараюсь тебе помочь.

Он отстранился. Было видно, что мальчик не привык к подобному проявлению чувств.

— Спасибо, — не поднимая взгляда от своих коленей, проговорил он. — Знаешь, ты единственная после мамы, кто… кто… В общем, я…

Гермиона поняла, что он вот-вот расплачется. Сколько же нужно сил, чтобы держать все в себе?

— Все будет хорошо, — негромко проговорила девушка. — Обещаю.

Мальчик поднял голову и улыбнулся. Слезы так и не показались, хотя он отчаянно шмыгал носом.

— Ты славная, — вдруг сказал он, улыбнувшись.

— Ты — тоже. Ну, беги, а то тебя ребята ждут.

Он соскочил с дивана и побежал к выходу.

— Брэндон, а куда вы раздетые? — окликнула Гермиона. Этот мальчик пробудил в ней непреодолимое желание защищать и заботиться. Почему-то отпрыски старинных семей выглядели вблизи гораздо несчастнее других детей, как бы ни старались это скрывать.

— А мы будем в замке!

Рыжеволосый мальчишка скрылся в дверном проеме.

Гермиона откинулась на спинку дивана. Сердце сжалось от тоски. За что это ему? Чем он прогневил великого Мерлина?

Гермиона открыла книгу на яркой закладке. Указанный абзац был обведен карандашом. Эх! Мадам Пинс на него нет. Девушка попыталась прочесть и поняла, что не понимает ни одного символа. Прочитала предыдущий отрывок. Красочное описание воинского обмундирования какого-то Эления. Видимо, имя. А вот отмеченный абзац — просто набор вязи. Гермиона нахмурилась. Может, это как-то связано с заклинанием Брэнда?

Девушка посмотрела на потертую обложку. Есть только один человек, который может ей помочь.

На ужине его не было. На завтраке на следующий день — тоже. Она увидела его лишь на совместных зельях. Легкое движение ресниц, которое можно счесть за приветствие. Но как поговорить? Не подойдет же она на виду всего класса. Да плевать на класс! Рядом был Гарри, который сегодня с самого утра был бодр и весел, а Рон, наоборот, молчалив и задирист. О падении с метлы не говорил никто. Девушка пыталась уговорить Гарри написать Дамблдору, на что получила категорический отказ.

— Но ты же сам сказал, что это странно.

«Проблем было бы в сто раз меньше», — едва не добавила Гермиона, но удержалась. В конце концов, Гарри не виноват, что все это происходит именно с ним. Он устал от внимания и ненавидел шумиху, предпочитая со всем справляться своими силами, порой скрывая проблемы даже от друзей. Последствия часто бывали самыми плачевными. Но это и есть молодость. Ошибка на ошибке, и все сделаны с уверенностью в собственной правоте.

Гермиона вновь посмотрела на затылок слизеринца. Оставался последний шанс поговорить — совместное занятие.

Она пришла чуть пораньше, надеясь застать его до начала урока. Надеждам не суждено было сбыться. Открылась дверь, и на пороге появился Уоррен. Хмурый и с приличной ссадиной на щеке.

— Добрый вечер, — буркнул мальчик, усаживаясь рядом с ней и демонстративно утыкаясь в учебник.

— Здравствуй. Что с твоим лицом?

— Я уже отвечал на этот вопрос своему старосте.

Гермиона возвела глаза к потолку. Мальчишка невыносим. Они занимались не один месяц, а их контакт ограничивался занятиями. Он решительно пресекал все попытки нормального общения.

Гермиона покачала головой, но настаивать не стала. Своих проблем хватает. Вот пусть Малфой сам разбирается. Привычная мысль споткнулась о другую: можно подумать, что у старосты Слизерина своих проблем мало. Гермиона вспомнила растерянный вид Малфоя два дня назад. Это сейчас все от него шарахались, как от чумы, потому что столкнуться с ним было себе дороже. Но ведь в первый момент он был другим.

За две минуты до начала занятия появился Брэнд, улыбнулся своей старосте и уселся за кафедру, изучая что-то в своих записях. С Томом он не поздоровался. Можно было бы потребовать соблюдать приличия, но то, что происходило с этими мальчишками, было и так достаточным наказанием за все мыслимые и немыслимые прегрешения.

Малфой опоздал на пять минут. Глядя на его лицо, Гермионе и в голову не пришло сделать замечание. Она лишь молча раскрыла свой конспект.

Занятие прошло на удивление быстро. Том слушал молча и, видимо, внимательно, потому что сумел повторить все, что Гермиона просила.

Малфой что-то негромко разъяснял Брэнду. Тот слушал напряженно, периодически переспрашивая, чем чуть не довел старосту Слизерина до точки кипения. Занятие окончилось как раз в тот момент, когда Малфой был готов прибить Брэнда за непонятливость.

— Все, занятие окончено, — бодро объявила Гермиона, пытаясь спасти своего подопечного.

Том пулей вылетел из класса. Брэнда тоже как ветром сдуло.

Малфой с хмурым видом стал раскладывать пакеты на полках шкафа. Гермиона собирала свою сумку. Все было как в тот день — день ее первого поцелуя. Вот сейчас он что-нибудь скажет. Но Драко Малфой молчал. Словно не было разговора на берегу озера и сквозь пламя камина, не было пледа в дурацких котятах, не было успокоительного зелья и книги сказок.

Он молчал. Что ж… Гермиона заговорила сама. Стараясь заглушить в груди обиду и разочарование (она снова напридумывала невесть чего, а его поведение в который раз не совпало с ее сценарием), девушка негромко произнесла:

— Мне нужно с тобой поговорить.

Слизеринец резко обернулся, окинул взглядом пустой кабинет и чуть кивнул.

— Это касается Брэнда. Во-первых, он просил посмотреть отрывок из книги с рунами. Я не смогла его понять. Там ерунда какая-то. Я подумала, что это может быть связано с этим… Ну, с заклятием.

— Книга у тебя с собой?

— Нет, я не стала ее тащить. Просто…

— Драко, Пэнси тебя заждалась! — на пороге кабинета появился Крэбб.

— Иду! Минуту подожди.

Крэбб окинул взглядом Гермиону Грейнджер. Девушка вся внутренне подобралась, ожидая увидеть ухмылку или какой-нибудь непристойный намек во взгляде. Но Крэбб просто кивнул и закрыл дверь с той стороны.

— Я сейчас не могу. У нас назначен разбор полетов из-за Тома.

— На нем практиковали заклятия. Причем свои же, слизеринцы.

— Боже, что же это такое?

— Давай встретимся завтра здесь же. Заодно книгу захватишь

— Давай.

Гермиона кивнула и направилась к выходу. Юноша пропустил ее вперед. В дверях она остановилась.

— Вспомнила. Здесь завтра взыскание в это время у двух ребят с шестого курса.

Он досадливо отбросил челку с глаз.

— Тогда где? Я не могу сразу сообразить, где можно найти свободный кабинет без лишних ушей.

— Прорицания. Там не бывает взысканий.

— Угу! Только лишних пары часов в компании Трелони мне не хватало.

— Я про кабинет на первом этаже.

— Отлично, — он отрывисто кивнул. — В восемь. Идет?

— Идет. До завтра.

Они вышли из кабинета. Крэбб стоял рядом с дверью. Малфой кивнул ему в сторону коридора, ведущего к слизеринским подземельям.

— Счастливо, — проговорил он Гермионе.

— Счастливо, — откликнулась девушка.

К ее удивлению, Крэбб тоже кивнул и сказал:

— Счастливо.

Гермиона посмотрела вслед уходящим слизеринцам, покачала головой и, даже не пытаясь понять, что происходит со всеми ними, направилась в сторону своей гостиной.

Весь следующий день прошел, как на иголках. Она видела Малфоя на нумерологии. Тот был в сильном раздражении. Видимо, «разбор полетов» прошел не слишком удачно, потому что Уоррена Гермиона не видела, хотя первый курс Слизерина на глаза попадался. Да и Пэнси Паркинсон была подобна фурии, причем (невиданное дело!) на глазах Гермионы два третьекурсника Слизерина лишились по два балла каждый. О чем звонким голосом возвестила им собственная староста. Но венцом всех неожиданностей этого дня стала фраза декана факультета. После вполне безобидной, на взгляд Гермионы, выходки — украсили друг друга веснушками на перемене — два шестикурсника из Слизерина услышали ледяной голос профессора Снейпа: «Минус десять баллов с факультета Слизерин». Эхо его голоса еще висело в воздухе, а Гермиона уже сворачивала за угол, дабы не попасться под руку. Мир переворачивался с ног на голову.

Ближе к вечеру Гермиона поймала себя на мысли, что жутко нервничает. И поддержки попросить не у кого. Гарри уютно расположился на диване, пристроив голову на колени Кэти и о чем-то с ней беседуя. Рон в течение двадцати минут пытался уговорить Гермиону показать сочинение по истории магии, мотивируя просьбу тем, что не может придумать начало. На что девушка с раздражением заметила, что сегодня, по срокам сдачи, он должен был придумывать конец. Рон стал сетовать на загруженность в связи с обязанностями старосты.

— Если бы ты меньше времени уделял своей барышне, то не был бы так загружен, — сердито проговорила Гермиона.

Рон возмущенно засопел, намереваясь сказать что-то нелицеприятное, а Гермиона вдруг поняла, что ее слова прозвучали ревнивым брюзжанием.

— Ладно. Пойдем, дам тебе работу почитать. Только во имя твоей большой любви, которая так плохо совмещается с учебой.

Они пошли по лестнице в сторону комнаты Гермионы. Девушка назвала пароль, вошла и направилась к столу, на котором аккуратными стопочками были сложены книги и свитки с готовой домашней работой.

— Гермиона! Я тобой горжусь! — торжественно произнес Рон.

— Я сейчас передумаю, — предупредила девушка, отыскивая свиток с сочинением.

— Да нет. Я правда поражаюсь твоей целеустремленности. Что бы мы без тебя делали?

— Учились бы лучше.

— Да я не только об учебе.

— Ладно. Не подлизывайся.

Девушка протянула свиток.

— Спасибо. А ты чем будешь заниматься? Уроки все сделаны, я так понимаю.

— В общем-то, да. Но у меня… дополнительное занятие… по рунам.

Она улыбнулась другу. Тот улыбнулся в ответ.

— Гермиона. Как ты могла такое подумать?

Рон с довольным видом покинул ее комнату. Гермиона посмотрела на закрывшуюся дверь, потом на часы. Семь тридцать. Через полчаса она должна быть в кабинете прорицаний. Ужас. Девушка посмотрела в зеркало, стащила резинку с волос и окинула себя взглядом. Страшно подумать, но ведь это почти свидание. Они вдвоем. Вечером. Гермиона открыла шкаф и окинула взглядом вещи.

«С кем-нибудь посоветоваться? С Джинни?»

Но она тут же отмела эту идею. Это — не свидание. Она снова ждет непонятно чего от совершенно простой ситуации. Девушка еще раз окинула себя взглядом. Плевать. Она пойдет в этих джинсах. И в этой футболке. Нет, лучше в рубашке. На кровать тут же полетела светлая рубашка. Пара заклинаний — и не нужно никакого утюга. Так. Но в рубашке будет холодновато… Шерстяная кофта дополнила ее туалет. Гермиона посмотрела в зеркало. Плевать. Это — не свидание. Отброшенная было резинка для волос вернулась на место. Гермиона посмотрела на часы. Семь сорок пять. Можно не спеша выходить. Она не любила опаздывать. Ведь это деловая встреча. Волшебная палочка в кармане джинсов, толстый фолиант подмышкой. Гермиона Грейнджер отважно шла на деловую встречу с Драко Малфоем.

— Гермиона, ты далеко?

— У меня дополнительные занятие по рунам, — повторила она давешнюю ложь.

— Понятно, ну ладно. Если не поздно вернешься — зайдешь ко мне?

— Хорошо.

«Если останусь жива». Гермиона выдавила из себя радостную улыбку и исчезла в дверном проеме.

Полутемные коридоры отнюдь не придали уверенности. Храбрость улетучивалась по мере приближения к заветной двери. Поэтому, когда без пяти минут восемь Гермиона бесшумно открыла дверь в кабинет прорицаний, единственный звук, который она различала, — это грохот собственного сердца. Руки были холоднее льда.

Девушка замерла в нерешительности. Это странное помещение слабо напоминало классную комнату. Ноги утонули в мягком ковре, напоминающем свежую траву. Шелест листьев над головой и вовсе заставил забыть о том, что находишься в стенах замка. Девушка огляделась вокруг. Она стояла на небольшой полянке рядом с Запретным лесом. Даже дуновение ветерка касалось лица. Гермиона невольно улыбнулась. Умиротворение и покой. Она подняла голову к потолку. Небо, затянутое облаками. Наверное, здесь как-то можно менять время года и время суток. Но вдаваться в детали девушка не стала. Ее вполне устраивал пасмурный летний день. Пасмурный день — это всегда надежда на то, что вот-вот выглянет солнышко, и мир станет ярким и цветным. А еще осознание того, что взамен солнышка может начаться проливной дождь, и тогда мир скроется за серой пеленой. Гермиона прошла по мягкой траве вглубь комнаты. Остановилась у двух пуфиков, стилизованных под кочки, и положила книгу на небольшое плато, играющее роль стола. Взволнованно закусила губу. Не слишком ли… неформальная обстановка? А ведь она сама предложила этот кабинет. Вот только никаких подобных мыслей у нее не было. Предложила с практической точки зрения — здесь и правда никогда не было взысканий. Гермиона почувствовала, что в кабинете жарко. Она нервно оглянулась на дверь, расстегнула теплую шерстяную кофту, подумала и сняла ее. Отбросив кофту на соседний пуфик, девушка устроилась поудобней и раскрыла книгу. Восемь часов, пять минут девятого, десять минут девятого… Ее взгляд бесцельно бродил по непонятным символам на отмеченном абзаце. Где же он? Неужели не придет? И что делать? Уходить или ждать?

Внезапно она почувствовала его приход. Не по скрипу двери — нет, та открывалась бесшумно. По чему-то неуловимому в воздухе. Девушка резко обернулась.

Драко Малфой собственной персоной. Одного взгляда на него хватило, чтобы понять — он в жутком раздражении. Девушка глубоко вздохнула.

— Привет. Меня задержал третий курс.

— Ничего, — Гермиона отложила книгу и встала. — Проблемы?

— А когда их не было? — невесело усмехнулся слизеринец. — Давно ждешь?

— С восьми.

— Пунктуальна? Даже странно. Я привык, что девушки опаздывают минимум на полчаса.

— Ну, так на свидание можно. А у нас деловая встреча, — отшутилась Гермиона и тут же перевела тему: — Как Том?

Малфой обреченно вздохнул.

— Паршиво. Он в больничном крыле.

— У нашего разбора полетов был несколько иной результат, — он чуть ослабил галстук и огляделся по сторонам. — Я не пойму: здесь жарко или мне кажется?

— Жарко, — Гермиона в подтверждение кивнула на свою сброшенную кофту.

Драко Малфой несколько секунд смотрел на предмет ее гардероба, наконец скинул мантию и, быстро сложив ее, пристроил на край плато.

— Что говорит Помфри? — Гермиона решила сделать вид, что ничего необычного не происходит.

— Да ничего. Говорит: через два дня поправится. Черт. Главное, не найдешь, кто это сделал.

— А сам Том молчит, — подсказала девушка.

Малфой угрюмо кивнул, усаживаясь перед раскрытой книгой. Девушка снова села на свой пуфик в полуметре от него.

— Выделенный абзац? — тут же взялся за дело слизеринец.

— Да. Я прочесть не смогла.

Юноша придвинул книгу ближе и стал читать. При этом он чуть ослабил узел галстука и начал расстегивать манжеты на рубашке.

Гермиона вдруг подумала, как же неуловимо меняется мир вокруг. Ведь эти его жесты — проявление… доверия. Значит, он чувствует себя с ней уютно? Ведь поступает явно бессознательно. Его мысли сейчас заняты непонятными символами. Вон на лбу залегла морщинка, пока напряженный взгляд скользит по строчкам.

Он начал закатывать левый рукав, и тут Гермиону словно молнией пронзило — сейчас она увидит Метку. Несмотря на то, что в комнате было тепло, по спине пробежал холодок. Еще секунда — и подтвердятся все его слова. Что-то в душе кричало и сопротивлялось. Она не хочет этого видеть, она не готова. Она безумно хочет во что-то верить. Пусть беспочвенно и безосновательно, но, пока есть Надежда на то, что она ошиблась…

Девушка зажмурилась.

— Бред какой-то, — послышался его сердитый голос.

Она открыла глаза и посмотрела на его профиль. Лишь бы не смотреть на руку.

— Да уж, — подтвердила она.

И взгляд все-таки скользнул вниз. Сердце замерло и понеслось вскачь. На левом предплечье не было безобразной Метки. Но… как? Как такое может быть? Ведь он сам сказал? А что он сказал? То есть… Она снова что-то выдумала? Девушка еле слышно выдохнула, оказывается, она не дышала несколько секунд. Тем временем он начал закатывать второй рукав, и Гермиона увидела его левое предплечье с внешней стороны. Она сдавленно охнула. Руку пересекали безобразные шрамы, оставленные режущими заклятиями. Гермиона не спутала бы их ни с чем. Не зря же она лучшая по колдомедицине. Юноша оглянулся на ее негромкий возглас и проследил за взглядом. Негромко чертыхнулся и начал опускать рукава.

— Откуда это? — прошептала Гермиона, понимая, что не имеет права на подобные вопросы, но не в силах остановиться. Ведь это — плата за спасение Гарри. Это…

— Упал с метлы, — спокойно ответил Драко Малфой.

— Прямо на режущее заклятие? — откликнулась Гермиона.

— Угу. С этим абзацем что-то не то. Видимо, заклинание. Книгу Брэнд дал?

Гермиона кивнула.

— Я возьму посмотреть. Взамен могу прислать свой экземпляр. Он, правда, потолще, потому что c комментариями и схемами. Сова не дотащит. Захвачу на следующее занятие.

— Хорошо.

Она невольно бросила взгляд на его руки, словно до сих пор видела шрамы под тканью рубашки.

— Да не смотри ты так. Все нормально. Этим отметинам лет сто уже.

— Да? Это по какому летоисчислению с первого сентября прошло сто лет?

Он подозрительно на нее посмотрел.

— Кровь на бинтах в карете, — напомнила девушка.

— А-а-а. Я забыл. Ладно. Ты еще о чем-то хотела поговорить, — напомнил слизеринец.

Гермиона посмотрела на свои руки, лежащие на коленях. Вздохнула.

— В тот день, ну, когда мы у озера разговаривали… — она подняла взгляд.

Он чуть кивнул. Гермиона нервно дернула плечом.

— Гарри упал с метлы.

Драко Малфой прислонился спиной к колонне в виде ствола большого дерева и чуть нахмурился, но никак не прокомментировал начало. Гермиона понимала, что разговаривать о Гарри ему не доставляет удовольствия, но уж придется потерпеть.

— После тренировки по квиддичу он остался на поле с Брэндом, — на этих словах юноша прищурился. — Как говорит сам Брэнд, они разговаривали, а потом он ничего не помнит. Но в это время Гарри сорвался с метлы.

— Их видел Хагрид. Он рассказал нам с Роном.

— А-а-а, — разочарованно протянул Малфой, — свидетель — образец красноречия. Я… это… того… — передразнил он лесничего.

— Прекрати! — взмолилась Гермиона. — Рассказ был совершенно нормальный. Хагрид сказал, что Гарри падал слишком медленно, а Брэнд в это время…

— Вытянул руку по направлению к нему, например, — негромко проговорил слизеринец и тут же чертыхнулся.

— Откуда ты знаешь? — сдавленно прошептала Гермиона.

— Черт! — проговорил вместо ответа Малфой. — Брэнд… Брэнд…

— Да что случилось-то? — не выдержала Гермиона.

— Заклинание, — устало проговорил юноша. — В Хогвартсе нельзя трансгрессировать…

Гермиона нетерпеливо взмахнула рукой:

— Я читала историю Хогвартса.

— С помощью заклятия, наложенного на Брэнда, им можно не просто управлять. Можно завладеть его телом и…

Юноша замолчал.

— И что? Что? — Гермиона сдвинулась на самый краешек своего пуфика и нетерпеливо уставилась на слизеринца.

— Что? — девушка не поверила своим ушам. — Человека? Порталом?

Слизеринец отрывисто кивнул.

— Поттер им нужен живым, потому-то он просто потерял сознание. Никакого сопротивления, никаких проблем. Брэнд остановил падение, а потом он должен был переправить Поттера… Туда, где его ждут.

Драко Малфой замолчал. Наступила зловещая тишина, нарушаемая лишь стрекотаньем волшебных цикад. Гермиона поежилась. Ведь Малфой прав.

— Откуда ты все это знаешь?

— Я читал книгу, которая сейчас у Брэнда.

— Они оба сказали, что у них чувство, словно они путешествовали через камин. У Брэнда и у Гарри…

— А точнее через портал, — слизеринец невесело усмехнулся. — У Поттера фантастическая везучесть. Посуди сама: в который раз он на волосок от гибели, и его спасает чистая случайность. Присутствие переростка, который вздумал прогуляться рядом с квиддичным полем и именно в эту минуту.

Гермиона никак не отреагировала на «переростка». Вместо этого она спросила:

Малфой бросил на нее быстрый взгляд и тут же отвел глаза. Снова потянул узел галстука, затем его вовсе развязал, откинул челку в сторону, разгладил брюки на коленях.

— Что должно было случиться с Брэндом?

— Заклятие, наложенное на Брэнда, означает смерть.

Зловещее слово прозвучало подобно удару хлыста в тишине. Девушка судорожно вздохнула.

— Ты серьезно?

Их взгляды встретились.

— Но Брэнд… Господи, он же совсем мальчик…

Гермиона почувствовала, как слезы наворачиваются на глаза. Вспомнила ямочку на щечке, а еще испуганные глазенки и свое обещание помочь.

Он отрывисто кивнул.

— А есть… способ снять заклятие?

— В случае Брэнда — нет.

Гермиона закрыла лицо руками. Сквозь шум в ушах она слышала стрекотание цикад, шелест ветра. Привычные звуки. Словно ничего страшного не происходит.

Она отняла руки и посмотрела на юношу. Он сидел, прислонившись затылком к стволу дерева и закрыв глаза. На его шее пульсировала жилка. А каково ему? Каково это: осознавать, что твой отец причастен к страшным вещам, а ты сам непонятно на какой стороне. Отсутствие Метки давало Надежду на то, что он не будет на той стороне, но разве он будет на этой? Разве станет он помогать людям, убившим близкого ему человека?

— Как твоя мама? — вдруг спросила Гермиона.

Он вздрогнул и открыл глаза.

— Нормально, спасибо, — в вежливом тоне не отразилось никаких эмоций.

— Знаешь, я пыталась представить, чтобы почувствовала на твоем месте, но не смогла. Мне стало слишком страшно и…

— Все нормально, — прервал он поток слов. — Не нужно меня жалеть.

— Да что ты привязался к этой жалости? — рассердилась Гермиона. — Я пыталась сказать, что я… не знаю, как бы вела себя на твоем месте, и то, как ты держишься, это…

— Да, держусь я замечательно, — он усмехнулся. — Макгонагалл сегодня пригрозила отстранить меня от обязанностей старосты, если я буду продолжать снимать баллы в том же темпе.

Гермиона слегка улыбнулась. Это было так странно. Только что говорить о смерти и тут же улыбаться. Но самое удивительное: она постепенно этому училась. А ведь тогда, в шкафу Драко Малфоя, поражалась его диалогу с матерью.

Оба замолчали. Гермиона понимала, что они поговорили обо всем, о чем собирались, что сейчас самое время встать и уйти, но что-то ее держало. Юноша поднял голову и посмотрел на нее долгим взглядом. Гермиона не стала отводить глаз.

— О чем ты хотела поговорить в библиотеке? — нарушил молчание Малфой, пристально глядя ей в глаза.

— Гарри показал мне пуговицу, — она осторожно подбирала слова, чтобы сказать только часть правды. Как она ненавидела эту полуправду. — Я поняла, что видела такое же изображение на твоем перстне. Ты его в ванной забыл в Хогсмите. Помнишь?

— Нет.

— И? Ты успокоилась?

— Все произошло слишком быстро. В лазарете Дамблдор сказал, что сам разберется с этой проблемой.

Он скептически приподнял бровь.

Гермиона посмотрела на крону дерева. Полуправда, полуложь… Чего здесь больше?

— Я устала от всех этих недомолвок и проблем. Я не настолько сильная волшебница, чтобы считать себя способной разобраться во всем. Да, я успокоилась… Ну хорошо, не успокоилась. Просто решила не возвращаться к этому вопросу. Время все расставит на свои места.

— Самое великое заблуждение, — прокомментировал Драко Малфой.

И в этот миг резкий звук раздался над их головами. Гермиона и опомниться не успела, как оказалась сброшенной на пол. Больно ударилась правым плечом то ли о пуфик, то ли о ствол дерева, да еще локоть Малфоя уперся в другое плечо. Девушка попыталась пошевелиться, но была безжалостно придавлена к земле. Она повернула голову и увидела, что Драко Малфой полусидит рядом, одной рукой удерживая ее, а в другой сжимая волшебную палочку. Вот в чем их основная разница: он всегда ждет опасности. Он живет в ней.

— Это сова, — подала голос Гермиона. — Кабинет переделан под Запретный лес, помнишь?

Юноша бросил на нее быстрый взгляд, но палочку не опустил.

Повинуясь внезапному порыву, Гермиона приподнялась, насколько позволяло ее положение, и дотянулась до его волшебной палочки. Она коснулась прохладной древесины и потянула палочку из его руки.

Юноша резко обернулся. Их взгляды встретились. Какая-то пара дюймов разделяла их лица.

— Все хорошо. Это только сова, — прошептала Гермиона и потянула волшебную палочку.

Его взгляд скользнул по ее лицу. Девушка видела, что он еще не до конца успокоился и не вник в смысл ее слов. Просто отреагировал на тихий успокаивающий тон. Гермиона настойчиво потянула палочку. Его рука разжалась. Наверное, этот жест выразил больше, чем могли сказать слова.

Девушка приподнялась и положила его палочку на плато. Он чуть отодвинулся в сторону и отвел взгляд.

— Испугалась?

— Дежавю, — нервно усмехнулась Гермиона, потирая плечо. — Точно такой же вопрос ты задал несколько дней назад в Хогсмите.

— Тогда ты ответила «Нет».

— Я и сейчас отвечаю: нет.

Их взгляды снова встретились. Два подростка сидели рядом на полу в странной комнате. И просто смотрели друг на друга. В этот миг не верилось, что где-то идет война, гибнут люди. Плохому нет места в их мире. Есть место лишь чуду. И оно случилось. Юноша медленно подался вперед и коснулся губами губ девушки. Гермиона зажмурилась. В прошлый раз она сетовала на книги? Нет головокружения? Нет сладкой истомы? Что ж. Она ошибалась, а книги были правы. Гермиона с замиранием сердца почувствовала, как его ладонь скользнула по ее затылку, когда он притянул ее к себе.

Вторая рука осторожно легла на ее плечо. Девушка понимала, что такого водоворота эмоций еще не испытывала. Ощущение его горячих рук… Захотелось, чтобы это никогда не прекращалось. Пусть всегда будет жар этих рук и стук этого сердца, запах ветра и грозы, и сладкое покалывание в груди от того, что она это чувствует. Она живет. В ее жизни есть что-то кроме книг, заботы о друзьях и похвалы преподавателей.

Гермиона подалась вперед, кончиками пальцев коснувшись его щеки. Ведь ей тоже можно? Никто не в силах сейчас что-то запретить. Гладкая кожа юношеской щеки, горячая мочка уха, шелковистые волосы. Пальчики запутались в его волосах. И вдруг… ладонь, лежавшая на ее плече, скользнула по спине. Осторожно, едва касаясь, но в то же время неотвратимо. Ее рубашка задралась от падения, обнажив спину над ремнем джинсов. Горячая ладонь коснулась ее кожи. Оба вздрогнули. Гермиона вдруг осознала, что они одни в пустой комнате. Кроме них — никого… Готова ли она к чему-то большему? Да о каком большем идет речь? Она и к поцелую-то не готова была. Отстраниться? Убежать? Тут она почувствовала, что его рука замерла и больше не сдвинулась ни на дюйм. Этот странный человек снова давал ей право выбора. Не давил, не настаивал. Гермиона вдруг ощутила огромную нежность к этому мальчишке. Он был противоречив в своих жестах и поступках, но он… уважал ее. Это было таким неожиданным открытием. Появилось ощущение того, что рядом человек, полностью владеющий ситуацией. Она почувствовала себя ребенком, который может делать что угодно — наказания не будет. Потому что рядом есть кто-то более взрослый и мудрый. Кто-то, кто намного старше. Не по возрасту — по мироощущению. Девушка скользнула ладонью вниз. Воротник рубашки, расстегнутая верхняя пуговица. Пальцы коснулись цепочки на шее. Медальон. У него такой странный медальон в виде дракона, который смотрел на нее в предпоследний день школьных каникул.

Внезапно что-то изменилось. Гермиона открыла глаза, почувствовав, что он резко отодвинулся. Яркие пятна на щеках, неровное дыхание и… ярость во взгляде. Девушка непонимающе отстранилась. Что она сделала не так? Почему он злится? Юноша резко отодвинулся, уперся спиной в ствол дерева, попытался встать, но поскользнулся и неловко осел снова. Тогда он решил высказать свои претензии сидя. Его взгляд заставил Гермиону отодвинуться подальше и сжать дрожащей рукой ворот своей рубашки, словно защищаясь.

— Что? — негромко проговорила она.

Вопрос прозвучал жалобно.

— Соображаю, — с вызовом ответила Гермиона.

Словно не она глупо убегала после первого поцелуя по коридорам Хогвартса, и ей казалось, будто весь мир знает о произошедшем.

— Да ни черта! — юноша резко вскочил на ноги, поднял с земли галстук, который успел соскользнуть, начал лихорадочно застегивать рубашку, повязывать галстук.

Гермиона некоторое время смотрела на него снизу вверх, потом тоже решила подняться на ноги, хотя с большим удовольствием провалилась бы под землю. Малфой зло дернул галстук, никак не желавший завязываться, сорвал его с шеи и засунул в карман, потом подхватил мантию с земли.

— Может, для разнообразия озвучишь возражения? — проговорила Гермиона, удивившись, как ей удалось справиться с голосом — даже не дрогнул.

Юноша резко натянул мантию и повернулся к ней.

— Ты правда так наивна или просто издеваешься?

— Ты пришла сюда, наверняка, никого не предупредив, так?

Она не стала отвечать. Это и так очевидно.

— Мы одни в кабинете. Нам не по пять лет, хвала Мерлину. И ты… ты…

— Вообще-то, поцеловал меня ты, — Гермиона постаралась не покраснеть от этой фразы. Получилось плохо.

— С тобой разговаривать бесполезно.

Он быстрым шагом направился к двери. На пороге резко развернулся:

— Ты понимаешь, чем может закончиться твое легкомыслие?

Гермиона открыла рот высказать ему все, что думает, но он не стал слушать.

С грохотом захлопнул дверь.

Девушка посмотрела в сторону выхода, и ее лицо озарилось улыбкой. Она ничего не могла поделать. Ей хотелось смеяться от счастья и кружиться по комнате. Он — не Пожиратель. Но не это главное. Он разозлился на ту двусмысленность, которая возникла из-за ее действий. Он — остановился, а она — нет. Почему? Да потому, что в душе она знала, как он поступит. И не ошиблась. От этого хотелось счастливо смеяться.

Гермиона посмотрела на место, где они сидели. Чуть примятый ковер, раскрытая книга на плато. Интересно, он далеко уйдет без своей волшебной палочки? Девушка быстро спрятала ее в карман джинсов. Надо же, как торопился, бедненький. Итак. Один, два, три… На счете «восемь» дверь с грохотом распахнулась. Если их застанет Филч — это будет целиком и полностью заслуга старосты Слизерина.

Он остановился в дверях и… Раньше Гермиона считала выражение «сверлить взглядом» некой фигурой речи. Ан нет. Не все так просто. Видимо, он ждал ее ухода. Минуту, две…

Девушка не сдвинулась с места. Все так же стояла посреди кабинета, сложив руки на груди и глядя на него.

— Я вернулся за своей волшебной палочкой, — как умственно отсталой, пояснил слизеринец.

Девушка никак не отреагировала.

— Я ее забыл.

На этот раз Гермиона кивнула, вспоминая профессора Амбридж. Та примерно так же общалась с Хагридом, находясь на его уроке. Малфой, правда, пока свою речь руками не иллюстрировал, но с такими темпами…

Догадался он до обидного быстро. Гермиона сдержала порыв умчаться из кабинета, когда этот «милый» мальчик обернулся к ней.

— Моя палочка! — юноша требовательно протянул руку.

Наверное, после этого жеста все домовые эльфы Малфоев сбивали друг друга с ног в стремлении выполнить приказ. Интересно, его учили вежливо просить?

— Верни мою палочку, — голос слизеринца был убийственно холодным.

— Непременно, — Гермиона все-таки набралась храбрости. Психологи советуют решать проблему сразу. Вот и будем решать. — Только сначала ответь на вопрос.

На лице Малфоя появилось непередаваемое выражение. Несмотря на сжавшееся от страха сердце, девушка встретила его взгляд.

— Вопрос? Грейнджер, ты с ума сошла?

— Пока нет. У тебя другое мнение?

— И притом давно. Не валяй дурака, верни мою палочку.

— Один вопрос.

Слизеринец направился к выходу, но у двери остановился. Правильно, как же волшебнику без волшебной палочки… Юноша повернулся в ожидании вопроса.

— Почему ты хочешь казаться хуже, чем есть на самом деле?

— Это и есть вопрос?

— Ну да.

— Не знаю, — беззаботно пожала плечами девушка.

— Бред.

— Просто ответь.

— Грейнджер, — он в раздражении возвел глаза к потолку, — что ты несешь? Откуда у тебя эта дурацкая привычка считать всех ангелами?

— Я не считаю тебя ангелом. А на этот вопрос ответь прежде всего себе.

— Да нечего тут отвечать. Это все твое больное воображение, это…

— Ты разозлился из-за того, что произошло. Пытался мне объяснить, что я легкомысленна и все такое. Но ты же не воспользовался ситуацией…

— Ты хотела, чтобы я ей воспользовался? — не поверил своим ушам слизеринец.

— Да нет же! — Гермиона от досады притопнула ногой. — Какой же ты бестолковый. Я пытаюсь объяснить, что ты сам не видишь своих…

— Подожди, — он шагнул в ее сторону. — Не нужно ничего говорить.

Еле слышный голос проникал в самое сердце. Он подошел совсем близко и заглянул в глаза. Гермиона поняла, что тонет в его взгляде.

— Знаешь, я давно хотел тебе сказать… — девушка завороженно застыла, когда его руки легли на ее плечи, — никогда нельзя быть такой доверчивой, — быстро закончил слизеринец, выдергивая из ее кармана свою волшебную палочку.

Гермиона задохнулась от возмущения и собственной глупости. Захотелось ударить его по голове чем-нибудь тяжелым.

— Вспомни этот момент в следующий раз, когда решишь пофантазировать на тему лучших сторон моей натуры, — с самодовольной улыбкой проговорил юноша.

Гермиона в возмущении выхватила волшебную палочку. Волна негодования захлестнула ее с головой.

— Экспеллиармус!

Он даже не успел отреагировать. Видимо, никак не ожидал от нее подобного. Резкий толчок откинул Драко Малфоя к стене, в то время как Гермиона в ужасе от содеянного прижала ладонь к губам. Она не знала, броситься ли помогать слизеринцу или ринуться прямиком к двери, потому что, когда он наконец отлепится от стенки…

— Грейнджер! Ты совсем рехнулась? — прошипел слизеринец и тут же добавил, бросив быстрый взгляд на часы: — Здесь сейчас толпа учителей будет. Полдвенадцатого! Отбой уже был. Староста, называется.

Гермиона с ужасом поняла, что он прав. И почему он всегда заставляет ее делать глупости?

— Быстро! Уходим! — слизеринец схватил ее за локоть и потянул к выходу.

— Черт!

Он бросился к плато и схватил толстый фолиант, по пути подхватил ее кофту, и они выскочили в коридор. Отблеск факела от стены возвестил о том, что в соседнем коридоре уже кто-то есть.

— Туда! — слизеринец потянул ее в другую сторону. Они свернули в полутемный коридор, и Драко Малфой затащил ее в нишу.

В ту самую нишу, в которой они стояли несколько месяцев назад. Все было, как тогда. Только сейчас она чувствовала холод, идущий от стен, и жар собственного сердца в груди.

Они стояли так минуту… две… Замок был погружен в тишину. Гермиона, зажмурившись, слушала эту тишину, нарушаемую лишь стуком их сердец.

— Какого черта ты это сделала? — недовольно проговорил слизеринец над ее ухом.

Девушка не ответила.

— C ума сойти.

Гермиона молча протянула его палочку.

— С тобой можно сойти с ума, — повторил слизеринец.

Она подняла голову, и их взгляды встретились.

— С тобой тоже, — негромко откликнулась девушка.

Полутемная ниша, лишь блеск глаз.

— Ты сам виноват, — негромко проговорила Гермиона, стараясь отодвинуться от него как можно дальше.

— Даже спрашивать не буду, в чем. Иначе рискую услышать очередную сагу о…

— Кажется, никого нет. Можно выбираться.

Слизеринец смерил ее недовольным взглядом и выбрался из ниши.

Гермиона вышла следом и поежилась от холода или от нервного напряжения. Малфой заметил:

— Твоя кофта.

Гермиона поняла, что ее кофта до сих пор у него в руках. Юноша оглянулся по сторонам, убедился, что коридор пуст, и встряхнул ее кофту в воздухе, как вытрясают старое белье. Только после этого он протянул кофту вперед, как истинный джентльмен. Интересно, а вытрясти он из нее маггловский дух пытался?

Гермиона быстро повернулась к нему спиной и просунула руки в рукава. Часы зацепились за шерсть, и левая рука застряла. Девушка дернула.

— Подожди, — прозвучал над ухом голос, и ее кисти коснулись теплые пальцы. Он ловко на ощупь отцепил ремешок от кофты.

— Спасибо.

— Не за что, — голос прозвучал сердито. И это так не вязалось с тем, что он сделал в следующую секунду: на миг сжал ее плечи. Гермиона удивленно оглянулась, но он уже выпустил ее и смотрел в сторону лестницы.

Она кивнула. Он играет, да? Мстит за экспеллиармус? Или нет? Девушка покосилась на своего провожатого. Он упорно смотрел вперед, не делая попыток завести разговор или дать понять, о чем он думает. Наконец, когда Гермиона уже отчаялась дождаться от этого «милого» мальчика хоть какого-то членораздельного звука, слизеринец произнес:

— Нужно сделать тебя невидимой. А то у Филча может быть богатый урожай. Два старосты.

— А если поймает только тебя, то урожай будет небогатым?

— Я что-нибудь придумаю.

— О да! Твое объяснение попытки пробраться в башню Гриффиндора будет весьма экзотичным.

Слизеринец недовольно на нее покосился.

— Тогда уж лучше сделать невидимым тебя.

— После возвращения из Хогсмита я нашла это заклинание и выучила его. А заодно и прочитала предупреждение, о том, что, будучи невидимым, лучше не пользоваться волшебной палочкой. Она под этим заклинанием некорректно работает.

Он усмехнулся:

— Гермиона Грейнджер не может пережить, если кто-то знает то, чего не знает она.

— Скромно.

— …а вот ты не слишком отличаешься от меня.

— Отличаюсь. Я не читал предупреждения. Побочный эффект выяснился на деле…

Гермиона улыбнулась, а Драко Малфой вдруг подумал, что она очень отличается от него. Он жил с магией с детства. А эта девчонка лишь с одиннадцати лет. И она умудряется быть лучшей в школе по многим предметам. Что это? Талант? Гордыня? Упорство?

— Ладно. Валяй.

Гермиона остановилась и вытащила палочку. Глубоко вздохнула, направив ее на слизеринца. Одно дело сделать невидимым Рона, который до того обрадовался, что чуть не свел с ума целую гостиную гриффиндорцев, даром что староста. А другое дело спокойно произнести заклинание под этим внимательным взглядом. Но все получилось, к ее удивлению. Силуэт Драко Малфоя чуть дрогнул и растворился в воздухе.

— Получилось, — улыбнулась Гермиона.

Драко сделал шаг в сторону и понял, что он действительно невидим. Для него ничего не изменилось, ну, если не смотреть вниз. А Грейнджер его явно не видит. Появилось детское желание дернуть ее за хвостик, но он сдержал свой порыв. Вместо этого взрослым и прохладным тоном сказал:

— Идем.

Ее улыбка померкла, она чуть пожала плечами, и они продолжили путь.

— Ты еще здесь? — через какое-то время спросила девушка, нервно оглядывая коридор. Вокруг было темно и неприветливо.

Промолчать? Пусть знает, как на нем в заклинаниях практиковаться.

Растерянность на ее лице вызвала в душе чувство вины. Подзабытое, надо признаться, чувство.

Однако он не стал подавать голос, не хотелось разрушать эту тишину. Вместо этого юноша крепко сжал ее ладонь. Она вздрогнула и дернулась в сторону, вглядываясь в пустоту.

— Ты меня испугал.

Он не ответил. Лишь усмехнулся. Но она успокоилась. Они неторопливо пошли по коридору, держась за руки. Почему он не выпустил ее ладонь? А так ли это важно?

Гермиона очень хотела услышать его голос. Идти за руку с пустотой по темным коридорам было немного страшно.

— А где книга?

— У меня.

— Она тоже стала невидимой? Занятно.

— Все правильно. Она попала в радиус действия заклятия, как одежда, например.

— Наверное.

— Смешно было бы потом ее надевать.

Они поднимались по лестнице, ведя этот бестолковый разговор.

— Знаешь, так странно идти за руку с тем, кого не видишь.

Она улыбнулась. А Драко тут же откликнулся с сарказмом:

— Да, можно представить на моем месте кого угодно. Например, Поттера.

Гермиона резко остановилась и бросила полный растерянности взгляд на злую пустоту. Как можно так? Так быстро перейти от легкости к…

Девушка вырвала руку и бросилась вверх по лестнице. Подальше от этого мерзкого мальчишки. Она не хотела его видеть. Почему он просто не может порой смолчать? Слезы обиды брызнули из глаз. Она яростно стирала их, спотыкаясь о каменные ступени. Никогда! Ни за что! Она больше не приблизится к этому человеку. Это же нужно быть такой дурой!

У самого поворота в коридор с портретом Полной Дамы кто-то с силой схватил ее за плечи и больно сжал.

Гермиона даже не испугалась. Злость и обида — единственное, что она сейчас могла испытывать.

— Отпусти меня, — яростно прошипела она, пытаясь вырваться. — Немедленно отпусти. Или я закричу.

— Постой… Успокойся…

— Не смей ко мне прикасаться. Ты… мерзкий… наглый…

Но в этот самый миг он с силой развернул ее к себе и резко выдохнул, заметив слезы. Хватка на ее плечах стала еще сильнее.

— Ты плакала? — неверяще выговорил он. — Из-за моих слов?

— Пошел к черту! Это… это не слезы. Это… ветер, дождь. Что угодно!

Она сбилась, когда он выпустил ее плечо и коснулся щеки, осторожно стирая соленые капли.

— Отпусти! — прошептала она, зажмурившись. — Я не хочу тебя видеть.

— Ты и так меня не видишь, — сдавленно проговорил он.

Гермиона горько усмехнулась. Она не это имела в виду.

А Драко Малфой нервно закусил губу, осознав страшную вещь: он не хочет видеть ее слезы. Ему невыносимо это видеть. С каких пор ему есть дело до женских слез? Нет! Не до женских! До слез Гермионы Грейнджер. Это открытие совсем не понравилось. Это — проблемы, это слабость, это…

— Почему ты молчишь? — вдруг спросила она, распахивая глаза.

Драко едва не отступил прочь. Что с ним творится? Он провел по ее подбородку и негромко проговорил:

— Не плачь. Я не хотел.

— Неправда, — ее голос прозвучал жестко. — Ты всегда говоришь только то, что хочешь.

— Нет. Порой то, что должен.

— Здравому смыслу, — негромко произнес он после небольшой паузы.

Гермиона подняла голову и встретилась с напряженным взглядом. Действие заклятия окончилось, как заканчиваются маггловские сказки. Перед ней стоял хмурый слизеринец с закушенной губой и складкой на лбу. Гермиона подумала, что она никогда не видела его таким. И не хочет видеть. Только не сейчас.

— Мне пора, — она попыталась сделать шаг назад.

Он вдруг резко притянул ее к себе и негромко проговорил:

— Я не отпущу тебя, пока ты не скажешь, что не обиделась.

Щеку защекотал локон, зашевелившийся от его дыхания.

— А я обиделась. С какой стати я должна врать?

— Ну значит будем стоять так до утра, пока нас не найдут голодные гриффиндорцы. Думаю, эта картина поднимет им аппетит перед завтраком.

— Я закричу.

— Хочешь поскорее обрадовать своих друзей?

— Ты очень жестокий человек. Ты виртуозно говоришь гадости и причиняешь боль, делаешь все, чтобы вызывать исключительно раздражение и злость…

— Пять лет назад Мариса сказала мне: «Ты — маленькая жестокая мерзость», — он усмехнулся. — Кроме вас двоих никто мне этого не говорил.

— Значит, другим людям от тебя что-то нужно.

— А тебе нет?

— Сейчас мне нужно, чтобы ты меня отпустил. Я хочу уйти.

Он тут же разжал руки и сделал шаг назад. Гермиона покачнулась от неожиданности, подняла на него неуверенный взгляд. Он смотрел в сторону заснеженного окна.

Она вздохнула и развернулась к нему спиной.

— Подожди!

Девушка обернулась. Драко Малфой что-то вытащил из кармана и протянул ей. На ладони лежала булавка в виде кленового листа.

— Спасибо, — негромко проговорил он.

— Пока.

— У меня еще твоя книга.

— Я помню.

Он кивнул.

— Ты дочитал?

— Нет.

— Можешь не торопиться, она мне не нужна.

— Странные сказки.

— Нелогичные. Вот ты бы на месте Герды пошла за таким противным мальчишкой, как Кай?

— Спокойной ночи, — возвела глаза к потолку Гермиона.

— Спокойной, — тут же откликнулся он и, резко развернувшись, пошел прочь.

— Я уже за ним иду. Ты просто этого не заметил.

Гермиона быстро направилась к гостиной. Она даже не обратила внимания на выговор Полной Дамы. Ей впервые в жизни было плевать. Оказалось, есть вещи более важные, чем доброе расположение окружающих и безупречная репутация лучшей ученицы.

Она успела забраться в постель, когда в окно постучала сова.

«Я добрался без приключений, если тебе интересно».

Она улыбнулась. Интересно.

«Спасибо, что написал. И знаешь… Герда сделала правильно».

«Но бессмысленно».

«Спокойной ночи!»

Гермиона не стала с ним спорить. Зачем? Он и сам когда-нибудь все поймет. А пока… Пока она просто захлопнула тяжелое окно, поежившись от холодного ветра, и улыбнулась. Да, мир рушился к чертям. Шла война, сердца сковывал страх. А ее сердце трепетало от счастья. Глупо? Неправильно? Кто знает?

* * *

Драко Малфой откинулся на подушки, заложив руки за голову и глядя в темноту. Он не знал: злиться, радоваться… Он устал анализировать свои поступки. Он знал лишь одно, что впервые за несколько дней он не думает о Марисе. Эти мысли были рядом, они, словно липкая, растекшаяся на солнце смола, касались нервов, заставляя вздрагивать и на миг закрывать глаза. Но впервые они не заполняли душу, не неслись на волне отчаяния.

Отчасти чтобы спастись от этих мыслей, Драко настойчиво цеплялся за образ гриффиндорки. Вздернутый носик, смешной хвостик, выбившаяся прядь волос… Влечение? Нет. То есть, разумеется, ему не десять лет. Понятно, что когда он ее поцеловал… А на черта он вообще это сделал? Не-е-ет. Об этом подумаем завтра или послезавтра. Или лет через сто.

Почему он так разозлился? Да потому, что впервые в жизни Драко Малфой почувствовал ответственность. Да, банальную ответственность перед девушкой. Хотя нет. Не перед девушкой — перед Грейнджер. Так странно. Он не относил ее ни к категории желанных женщин, ни к категории смазливых девчонок. Она стояла особняком.

Юноша вспомнил свою первую ночь с Блез. Нежность? Да. Симпатия… Радость… Эмоций было достаточно, но ему и в голову не пришло поинтересоваться, понимает ли она, что делает? Блез для него была взрослым самостоятельным человеком, который сам в состоянии решить свои проблемы. Если она оказалась в его постели, значит, этого хотела. Значит это — ее выбор.

А тут… Всего лишь какой-то поцелуй. Но в тот момент, когда ее дрожащие пальчики прочертили дорожку вдоль ворота его рубашки, он понял, что не может позволить ей продолжать. Эти ее неосознанные жесты, наивное любопытство… Юноша с раздражением нащупал на тумбочке палочку и зажег огонь в камине. Комната озарилась отблесками пламени.

Нашел, чем себе голову перед сном забивать. Вон лучше бы придумал, как завтра Снейпу объяснить произошедшее с Уорреном. Драко в первый раз видел своего декана в такой ярости. Профессор говорил чуть слышно, но от его взгляда хотелось умчаться на край света. И в первый раз эта ярость была направлена в том числе на него, Драко. Завтра ему придется давать объяснения. Юноша недовольно посмотрел на будильник. Спать нужно, а не глупостями заниматься. Взгляд упал на записку. Он поднес ее к глазам. «Спокойной ночи».

Словно солнечный зайчик на серой стене, который всегда появляется в самый нужный момент, чтобы рассеять темноту, развеять грусть. Когда он рядом, на душе спокойно.

Он вспомнил собственную растерянность при виде ее слез. А ведь раньше ему нравилось причинять ей боль. «Грязнокровка». Грубое и нелепое слово. Не то чтобы он изменил мнение… Наверное, повзрослел. Юноша поймал себя на мысли, что это слово исчезло из его лексикона давным-давно. Оно казалось каким-то нелепым. Чистоту крови не нужно подчеркивать словами. С возрастом это понимаешь. Вот Уоррен пока не понимал. Драко вспомнил день, когда Том назвал Грейнджер грязнокровкой.

А ведь единственное, что он тогда почувствовал, — злость на Уоррена. И не из-за того, что тот был груб с Грейнджер. Нет. Просто… Драко всегда считал это своей прерогативой. Только он имел право на это. Никто другой. Это по-детски, но так было. А вот теперь он не хотел видеть ее слезы: порозовевший нос, красные пятна на щеках. А все чертова благодарность. Его это злило? Драко и сам не знал. И об этом он тоже подумает завтра. Или послезавтра. Или в другой жизни.

Дрожащие пальчики на его груди.

По коже побежали мурашки.

А ведь несколько дней назад он и подумать о подобном не мог.

03.02.2011

Глава 44. Тени прошлого

Пусть нечасто, пускай лишь однажды. Для меня это важно знать, Ты поверь — действительно важно. И терпеть это странное бремя. Значит, мы еще в силах любить, Значит, что-то не губит время. Отзовется вдруг гулким стуком, Мы не умерли в этой разлуке. Значит, будут еще слова И до боли знакомые жесты. Место есть для цвета Надежды.

А ведь несколько дней назад он и подумать о подобном не мог.

Сириус Блэк усмехнулся своему стакану с соком. Ему с детства нравилось сравнивать свои ощущения до заклятия и после. Вот и сейчас он с азартом занимался самокопанием. Вчера вечером Джеймс наконец-то решился на заклятие Хранителя. Хранителем тайны стал Питер, с которым Сириус не виделся вот уже несколько дней, и как раз сегодня они договорились о встрече. Питер задерживался, и Сириус коротал время за выискиванием изъянов в заклинании. Дело в том, что местоположение дома Поттеров начисто стерлось из сознания всех, кто там когда-либо бывал. Это было настолько странно, что Сириус никак не мог к этому привыкнуть. Да, он знал, как действует заклятие. Но одно дело знать… К тому же каждый человек в глубине души считает себя уникальным, вот и Сириус с завидным упорством пытался вспомнить то, что знал в мельчайших подробностях еще несколько дней назад. Не получалось. Кажется, вот-вот и…

Он помнил кухню в доме Джеймса и Лили. Помнил, где стоит сок, а где можно отыскать напитки покрепче. Помнил розу в большом горшке, которую сам подарил Лили на прошлый день рождения. Бутоны касались края шторы на широком окне. Сириус помнил розу, помнил штору, помнил подоконник, а вот пейзаж за окном словно вырезали из памяти.

Сириус помнил зеркало в коридоре, которое регулярно отчитывало его за кожаную куртку. Помнил гостиную. Помнил камин в гостиной, помнил семейные колдографии на стенах, помнил комнату малыша Гарри. Но ничего из того, что могло натолкнуть на мысль о местонахождении дома, в памяти не всплывало. Сириус потер переносицу и залпом допил сок, который заказал в ожидании Хвоста.

— Повторить? — бармен с улыбкой кивнул на опустевший стакан.

Сириус проследил за его взглядом.

— Нет, спасибо.

Он снова бросил взгляд на часы. Хвост опаздывал на двадцать минут. На него непохоже. Как бы чего не случилось. Сириус выбрался из-за барной стойки:

— Дилан, я буду во дворе. Питу скажешь, когда он появится?

Бармен отсалютовал пустым бокалом.

Сириус направился к выходу, по пути оглядывая немногочисленных посетителей. Это вечером здесь яблоку негде упасть, сейчас время не то. Обед прошел, а до окончания рабочего дня пока рановато. Сириус распахнул входную дверь и на миг зажмурился от яркого света. В баре царил полумрак, а на улице солнце щедро дарило свое тепло. Сириус расправил плечи и подавил желание сладко потянуться. Как давно он не бездельничал! Все последние дни на работе было жарко. Аресты, набеги, обыски. За всей этой кутерьмой забывалось, что на дворе лето — самая пора выбраться на природу на денек другой, погреться на солнышке, забыть о проблемах. Вот только отпуск сейчас — непозволительная роскошь. Когда-нибудь, когда закончится эта война…

Сириус вытащил из кармана шоколадную конфету. Неделю назад он купил по пути к Джиму гору всяких сладостей, за что получил от Лили нагоняй. Оказывается, Гарри сладкое есть рано, а сама Лили наотрез отказалась, мотивируя это тем, что сладкое вредно. Сириус тогда посмеялся. У Эмили в последнее время такой же бзик. Она с чего-то решила, что поправилась, и теперь Сириус отдувался отсутствием сладкого в собственном доме, потому что самому по магазинам ходить некогда, а Эмили из чувства солидарности с собой посадила и его на жесткую диету. Вот Сириус с Джимом и Ремом под завистливые взгляды Лили и Эмили поедали запасы, купленные для Гарри.

Сириус улыбнулся, вспомнив крестника. Все-таки дети — самые невероятные создания. Ведь всего лишь год, а он уже что-то соображает. Характер проявляет. И людей для себя поделил по какому-то ему одному ведомому принципу. Он почему-то наотрез отказывался идти на руки к Питу, сколько тот ни порывался с ним поиграть. Гарри вообще был забавным созданием. Его обожали все, потому что он умудрялся найти подход к каждому. Так с Ремом они могли часами разглядывать картинки в книжках. Лили всегда повторяла, что Гарри ни с кем так долго не сидит на одном месте. Видимо, Лунатик действовал на него умиротворяющее. А с Сириусом он бесился так, что стены дрожали.

— А куда крестника дели?

Сириус в очередной раз отмахивается от зеркала в коридоре и направляется в ванную мыть руки. Благо, здешнее зеркало менее консервативно.

— Его Лили укладывает.

— Так день же.

— Дети спят днем.

— Хочу быть ребенком, — Сириус бросает взгляд на свое замученное отражение. — И днем спишь, и ночью. И никаких забот.

— Да уж, — в улыбке Джеймса непривычная нежность. Метаморфоза отцовства.

Они на цыпочках пробираются в спальню и тихо приоткрывают дверь.

Лили сидит у кроватки и качает на руках почти уснувшего Гарри. Сириус останавливается на пороге. Все-таки мать и дитя — самая удивительная картина, которую только могла создать жизнь. Сириус чувствует безграничную нежность к этим людям. Они стали его семьей за эти годы. Было всякое: ссоры, примирения, обиды, но они всегда были рядом.

Сириус на цыпочках входит в комнату. Лили вскидывает голову, заслышав его приближение. Гарри тоже открывает глазки. Сириус подмигивает крестнику, Гарри улыбается.

— Сириус! — в голосе Лили обещание убить. — Он только-только начал засыпать.

— А я что сделал? — шепотом возмущается Сириус, снова подмигивая крестнику, с которого слетели остатки сна.

— Сам теперь будешь его укладывать.

— Запросто.

Сириус осторожно берет ребенка на руки. Дети должны спать днем? Он так и не смог втолковать это Гарри.

Сириус блаженно улыбнулся. Нужно непременно состыковать выходные дни всей их честной компании и выбраться на пикник. Куда-нибудь, где шелестит листва и плещется вода у ног.

Он вспомнил последнее пребывание на природе. Это было в саду у Джима, когда они с Хвостом вешали качели для Гарри. Качели были странными — Лили купила их в маггловском магазине и впридачу надавала ему и Питеру всяких непонятных принадлежностей для их крепления. Хвост сразу предложил наплевать на маггловские штучки и прикрепить магией, но Сириус, в силу природного упрямства, решил блеснуть знаниями по маггловедению. В Хогвартсе он посещал этот предмет целый год. Ничего, правда, не вынес, но это уже детали.

После получаса мучений, отбитого пальца и поцарапанного плеча ему удалось повесить качели. Сириус гордился собой целых десять минут, пока не объявился Рем и не решил их испробовать. Пять минут магии, и разломанные качели, как новенькие. Обидно только, что Лили так и не поверила в то, что он справился. Сириус вновь улыбнулся. Как же занятно! Он помнил сад Поттеров. Помнил старое дерево, к которому они крепили качели, помнил виноград над крыльцом, из которого Лили упорно старалась вырастить живую беседку. Сириус не верил в успех предприятия, потому как однажды они с Ремом обнаружили там целую ораву Крипсов. Этих тварей практически невозможно было вывести, но Лили старательно отказывалась верить в то, что виноград не растет. Порой она была жутко упряма.

Сириус бросил взгляд на часы. Ну где же Хвост? В душу закралось беспокойство: может, зря он переложил ответственность на Питера? И дело не в недоверии, нет. Просто… У Пита не было должной подготовки. Он вообще был создан для спокойной жизни. Тихий, рассудительный, немногословный. Сириус нахмурился. Вдруг с ним что-то случилось? Не нужно было оставлять его одного. Но, с другой стороны, не переезжать же к нему жить. К тому же при таком графике работы видеться часто совсем не получалось. Однако это все пустые оправдания. Выход можно найти всегда. Сириус огляделся по сторонам. Во дворе было немноголюдно. Резвились детишки, о чем-то спорили два пожилых волшебника.

Сириус подошел к своему мотоциклу, по пути споткнулся о камень и внезапно почувствовал, как в ушах зазвенело и в носу засвербело. Юноша потер переносицу, чихнул. Странное ощущение вызвало озноб. Как от заклинания. Сириус потер мочку уха, потряс головой. Неприятное чувство ослабло. Юноша глубоко вздохнул. Что там говорят колдомедики? Нужно больше отдыхать? Вот он и отдыхает. Первый выходной за несколько недель. Сириус бросил взгляд на часы. Питер опаздывал на час. Связаться с его домом? Не выйдет. Хвост должен ехать с работы. Справиться в Министерстве или еще подождать? Ну не может с ним ничего случиться. Не должно. Сириус провел рукой по царапине на мотоцикле. Нужно отдать в мастерскую. Интересно, где он так умудрился? Юноша задумался и почти сразу вспомнил. Ну конечно, на прошлой неделе он в дождь подъезжал к дому Джима, и мотоцикл занесло. Помнится, Лили чуть в обморок не упала, когда он появился на пороге грязный и злой. У них вообще подъезд к дому дурацкий: дорога под уклон. Зимой — ледяная горка, в дождь — река. А ведь он говорил, что не стоит покупать дом в низине. Хотя сама Годрикова Лощина была чудесным местом.

Пальцы, скользящие по царапине на корпусе мотоцикла, замерли. «Годрикова Лощина?» Сириус сделал шаг назад и в панике оглянулся по сторонам. Во дворе все было так же: веселые улыбки, негромкие голоса. Кто-то сильно задел его плечом. Юноша резко обернулся на седовласого волшебника, извинившегося за собственную неловкость. Сириус даже не кивнул в ответ.

«Мерлин, пусть это будет моя уникальность! Пусть это я такой особенный, и заклятие перестало действовать именно на меня».

Сириус рванул обратно в бар.

— Питера не бы… — бармен замер на полуслове, увидев взгляд Сириуса.

— Мне нужен камин.

— Там, — бармен указал направление. Сириус часто здесь бывал, вот только камином не пользовался ни разу.

— Молодой человек, вы разучились читать? Камин не работает, — пожилой волшебник меланхолично чистил какую-то деталь.

— Мне срочно нужен камин! — рявкнул Сириус.

— Через полчаса. Не раньше.

Сириус в раздражении швырнул порох на пол. Захотелось прибить этого флегматичного старикашку. Он бросился обратно в зал:

— Дилан! Мне нужен камин. Срочно!

— Сириус, я совсем забыл: приказ Министерства проверить все камины. Сейчас как раз проверяют эту часть города.

Юноша схватился за голову.

— Ты же на мотоцикле, — осторожно подсказал Дилан, всерьез обеспокоенный поведением молодого аврора.

Сириус выскочил на улицу. Другого выхода не было. Резко взмыв в воздух, он направился в Годрикову Лощину самым коротким путем. Он плевал на средства антимаггловской безопасности: летел прямиком через маггловские кварталы. Знал, что за это ждет отстранение от должности, разбирательство и решение комиссии. Но ему было плевать. Плевать на все, кроме одного: успеть к дому Поттеров раньше, чем тот, кому Питер открыл его местонахождение.

Как он собирался справиться с величайшим черным магом последних лет? Сириус не знал. В этот миг он не строил планов, не рисовал в сознании героических сцен. Он просто хотел увидеть уютный домик Джима в целости и сохранности.

Только бы успеть. Только бы успеть.

Он старался не думать о Питере. Вопрос «почему» он ставит до лучших времен. Сейчас нельзя давать волю гневу. Он должен справиться. Мотоцикл с ревом разрезал небо, подгоняемый мольбами своего хозяина.

С Джимом ничего не случится. С ним ничего не может случиться. Не имеет права. Сириус так отчаянно повторял это, чтобы отогнать липкий страх. Он не думал в этот момент о Лили и Гарри. Так получилось, что над Джеймсом Поттером частенько витала смерть, как и над самим Сириусом. Потому-то он не раз представлял себе возможность гибели друга, но всегда отгонял подобные мысли прочь. С Джимом ничего не может случиться. Это же Джим. Его ждут дома жена и ребенок. Он… не имеет права.

Что же касается Лили и малыша Гарри, то слово «смерть» никоим образом не сочеталось с их именами. Они были из той, другой жизни, где нет места смертельному заклятию авада кедавра, нет места крови. Только лишь свет и радость.

Даже находясь рядом с семьей Джима в те дни, когда Сохатый дежурил, Сириус не отдавал себе отчета в том, что он их охраняет. Нет, в случае опасности, он готов был отдать жизнь за этих людей. Но это — инстинкт, это магия дружбы. А разумом он не верил в опасность. Не верил, что счастливую семью Джима может постичь участь тех людей, в дома которых они были вынуждены входить по долгу службы.

С ним все будет хорошо.

Все будет замечательно.

Сириус повторял эти слова вполголоса, чтобы они превратились в реальность. Ведь мысли материальны. Если верить, все сбудется. Если верить…

Опытный глаз аврора увидел черную Метку издалека. Но сердце не желало этого принимать. Сириус до рези в глазах вглядывался в уродливое облако впереди. Черная Метка… Юноша на миг зажмурился, отчаянно надеясь, что когда он откроет глаза, небо впереди окажется чистым и ясным. Мотоцикл повело в сторону. Сириус открыл глаза, выровнял полет и только тогда вновь посмотрел на Метку.

Надежда рассыпалась в пыль. Сириус малодушно подумал: «Пусть это будет другой дом. Пусть это будет что угодно, только не дом, во дворе которого они несколько дней назад вешали детские качели».

Великий Мерлин не услышал его молитвы. Великий Мерлин насмехался оскалом черепа со змеей, выползающей изо рта.

В тот день Сириус подумал, что напрасно верил ему все эти годы. Спускаясь к полуразрушенному дому, он понял, что в нем больше нет ничего: ни Веры, ни Надежды, ни Жизни. Весь его мир в одночасье превратился в руины, подобно некогда уютному дому его лучших друзей. И это — лишь его вина.

На следующий день после знаменательного события Люциус Малфой решил дать обед в своем поместье. Обед для людей, объединенных Меткой. Что он ожидал от этого дня? Увидеть единение? Почувствовать, что Лорд не исчез навсегда? Поверить в то, что все закончилось? Люциус не знал. В миг, когда стало известно о произошедшем в доме Поттеров, Люциус понял, что он наконец может вздохнуть с облегчением, расправить плечи и жить своей жизнью. Он был огорчен падением Лорда? Он не знал. Пока не знал, потому что нужно было понять, как жить дальше. Ведь все последние годы он делал лишь то, что требовал от него мужчина с пронзительным взглядом. Мировое господство стало заоблачной мечтой. А мечтал ли Люциус сам о нем когда-нибудь? Наверное, нет. При всей его амбициозности мировое господство представлялось Люциусу довольно хлопотным делом. Да его, в общем-то, всерьез на эту роль и не брали. Роль приближенного, роль правой руки. А теперь все повисло в воздухе. Именно для этого Люциус собирал гостей: чтобы понять, что делать дальше. Какие ходят слухи, домыслы… Он не верил, что Лорд погиб. А это означает, что нужно придерживаться осторожной линии поведения. С одной стороны, попасть в Азкабан совершенно не хотелось, а если вскроется его участие в делах Лорда, то этого не избежать. Его семья и так оказалась в невыгодном положении: сестра Нарциссы была арестована, как одна из самых ярых сторонниц Лорда. Это обстоятельство, естественно, не прибавляло Люциусу уверенности в будущем. С другой стороны, публично отрекаться тоже было чревато, потому что в случае возвращения Лорда, Азкабан покажется райским уголком.

А еще оставался сын, на которого наложено древнее заклятие. Мальчик должен вырасти великим волшебником, только нужно правильно его воспитать. Но теперь Люциус уже не мог понять, где это «правильно». Он не желал себе признаваться, но в присутствии сына чувствовал себя неуютно. Почему? Да потому что мальчик рос совершенно не таким, каким был он, Люциус. Понятно, что в столь раннем детстве он себя не помнил, но, по рассказам матери, Люциус был плаксив, болезнен. Драко же не плакал вообще. Был требовательным и упрямым. И это лишь начало. Что с ним делать дальше, Люциус понятия не имел. Чем больше он об этом думал, тем отчетливее понимал, что не был готов к отцовству. Его вполне устраивала жизнь без семьи.

Ну, ничего. Время все расставит по своим местам.

В его доме собралось много людей. Все те, кто носил на предплечье черную Метку. Те, кто был отягощен виной перед волшебным миром. Смерти магглов и авроров, применение непростительных заклятий… Люциус смотрел на знакомые лица, словно ожидая ответа на свой невысказанный вопрос. И что же делали они? Те, кто должен дать ответ? Они изучали. Они так же, как и Люциус, вглядывались в лица друг друга, не спеша высказывать свое мнение. Званый обед напоминал игру. Говорили о чем угодно, но не о случившемся вчера. А ведь эта тема обсуждалась всем волшебным сообществом. Газеты трубили: «Тот-Кого-Нельзя-Называть пал». А люди, собравшиеся в этом замке, не спешили подключаться к общему хору. Безусловно, были и ярые сторонники Лорда, часть из которых не пожелала откликнуться на приглашение. Но были и те, кто служил из страха, как, например, виновник вчерашних событий Хвост, который пропал неизвестно куда. А впрочем, возможно, Блэк действительно его убил. Люциус не сожалел об этом человеке. Тот, кто предал одну сторону, рано или поздно предаст другую. Лорд все равно собирался покончить с ним.

Большинство собравшихся были из той — первой волны Пожирателей. Первые татуировки делались скорее из любопытства. Это потом жизнь круто изменилась, но ведь это не означало, что все сидящие за этим столом приняли взгляды Темного Лорда. Люциус посмотрел на Фреда Забини.

Тот был молчалив и хмур. Люциус не удивился бы, узнав, что Фред всерьез переживает из-за смерти Поттера. Люциус никогда не мог понять, почему Лорд держит Фреда. Обычно неугодные погибали. А Фред здравствовал и процветал. Почему? Не то чтобы Люциус был не рад этому. Так или иначе, Фред входил в число немногих людей, которых Люциус мог назвать друзьями. С натяжкой, правда, в силу того, что у него вообще не было друзей. Однако он не мог не признать, что Забини совершенно не проникся идеей Пожирателей. Он принял Метку по настоянию отца, но однажды наотрез отказался участвовать в «забавах» Пожирателей. В тот день Люциус думал, что видит Фреда в последний раз. Но нет. Лорд нашел применение таланту мистера Забини. Фред, который очень тонко разбирался в рунах, стал кем-то вроде переводчика древних трудов. Лорд использовал много старых книг, а сам, видимо, не владел этим языком в достаточной степени. Хотя Люциус сомневался, что тот мог бы в этом признаться. Скорее всего, хорошей отговоркой стало отсутствие времени. Вот Фред и занимался творческой работой. Нравилось ли ему это? Вряд ли.

Частенько благодаря его переводам с Лордом происходили трансформации, делавшие его все менее похожим на человека. Люциус как-то даже подумал, что Фред мог бы перевести что-нибудь не так, и тогда все могло бы измениться. Но он сразу отогнал подобные мысли. Фред не был похож на самоубийцу. Да и на палача собственной семьи тоже.

За большим столом их взгляды встретились. Никаких эмоций. Люциус так и не смог понять, о чем думает Фред Забини.

Обычный светский прием. После обеда гости разбились на группы «по интересам». Сам воздух старого имения был пропитан недосказанностью и фальшью. Люциус прислушивался к разговорам гостей и… ничего. Он почти хотел, чтобы что-то разорвало это затишье. Чтобы грянула буря, и всем наконец стало понятно, что все закончено, или же, наоборот, все продолжается, лишь нужно выработать какую-то новую тактику. Что взамен Лорда есть новый человек, за которым все пойдут, и этим человеком считают Люциуса. Он отчаянно хотел какой-то определенности. Вот только сам сделать первый шаг не мог. Это значило бы выступить открыто, обозначить свою позицию и практически неминуемо наткнуться на противников. Люциус не умел так действовать, да и не хотел. Ему было проще спровоцировать чей-то шаг. В случае удачного хода всегда можно вступить в игру, а в случае ошибки… что ж, в случае ошибки отвечает тот, кто делает этот самый шаг.

Но все молчали. В первый раз на памяти Люциуса желающих выступить не нашлось. Он еще раз бросил взгляд на Фреда. Но мистер Забини молча курил, сидя в одном из кресел. Люциус про себя выругался. Наивно полагать, что в этом доме могут говорить то, что думают.

Здесь он ошибался, потому что дух показного равнодушия и напряженной недосказанности, пропитавший обеденный зал, гостиную, холл, каминную старого поместья, не достигал тяжелых резных дверей библиотеки. Наверное, поэтому за ней не было недостатка в эмоциях. А возможно, дело было в пропасти между толпой, связанной узором, впечатанным в кожу, и двумя людьми, чьи души не затронула суть Метки, в ком по-прежнему продолжали бушевать юношеские порывы и нешуточные страсти. Их внутренний мир привычно прятался под маской вежливости, хороших манер и умением держать себя в руках, но бывали минуты, когда стены разлетались в пыль, а нормы поведения окружающего общества сметались шквалом эмоций.

— Это неправда! Это не может быть правдой! — как заведенная, повторяла Нарцисса Малфой, сжимая в руке газету.

Северус Снейп упорно молчал. Молчал уже около двадцати минут, прислонившись к подоконнику и неотрывно глядя на широкий письменный стол. Молчал потому, что не мог говорить, потому что до сих пор не мог поверить в случившееся, не мог понять и принять. Переживал ли он падение Лорда? Да плевать ему было на Лорда. Он не испытал ни радости, ни ужаса, ни печали, ни разочарования. Ему было плевать на то, что случилось с этим чертовым Темным Лордом, потому что случилось что-то более страшное, чем изменения в судьбе всего волшебного мира. Взорвался и разрушился мир самого Северуса, разрушился, подобно дому в Годриковой Лощине, погребя под обломками часть его души: яркую и солнечную. Он еще не понимал этого до конца, но сухие факты в газетах говорили сами за себя. Там кричали, трубили о победе Добра, о падении Темных сил, о том, что в мир пришел мальчик, способный остановить зло. Ему тут же придумали звучное имя — «Мальчик-Который-Выжил». Его восхваляли, его возносили до небес. И маленькой ремаркой информировали о гибели его родителей. И всему этому беснующемуся от радости волшебному миру было невдомек, что за этой маленькой строчкой скрывалось… Северус не мог подобрать определения этому. Горе? Беда? Кошмар? Апокалипсис? Все эти слова звучали напыщенно и высокопарно, и в то же время они даже в малой степени не передавали то, что творилось в его душе.

Если бы время можно было повернуть вспять… Он ни за что не позволил бы ей выйти замуж за этого чертова Поттера. Как? Он не знал. Знал только, что свернул бы горы, лишь бы уберечь ее. Почему осознание приходит непростительно поздно? Почему все эти годы Северус спокойно жил, веря, что когда-нибудь что-нибудь случится, и она будет его. Только его. Почему это случилось? Почему именно ей была уготована судьба стать матерью Чертова-Мальчика-Который-Выжил?! Почему? Северус не чувствовал сострадания к мальчику-сироте. Пока он даже не чувствовал ненависти к виновнику ее гибели. Все это придет позже, когда он сможет осознать. И тогда он сделает все, чтобы отравить жизнь этому ребенку за то, что тот так похож на отца, виновного в ее гибели, за то, что сам выжил, каким-то образом отразив смертельное заклятие. А ее не стало…

Но все это будет потом. Пока же его душа, словно замерзла и онемела. Он не понимал, что делает в этом доме на этом непонятном обеде. Он не хотел есть, не хотел разговаривать, не хотел жить. И ему совершенно не хотелось отвечать на вопросы Нарциссы.

— Нужно что-то сделать! Должен быть выход. Это ошибка! Он не мог!

Глаза Нарциссы лихорадочно блестели, но пока ни одна слезинка не упала на нарядную мантию. Она сжимала в руках газету с колдографией Пожирателя Смерти, который открыл Темному Лорду местонахождение семьи Поттеров. Северус скользнул безразличным взглядом по снимку. Ненавистный Сириус Блэк. Словно кошмар из прошлого, явившийся сейчас, чтобы убить близкого ему человека… Блэк на этом снимке был непохож сам на себя: осунувшийся, подавленный, с безразличием во взгляде. Но Северус даже не испытал злорадства. Ему было все равно. Даже ненависть пока молчала. Сначала было легкое удивление оттого, что писали в газетах. Но и оно быстро прошло, сменившись безразличием. Какая разница, кто что говорит? Важно лишь то, что ее больше нет.

Северус Снейп резко оттолкнулся от подоконника и двинулся к выходу. Он не хотел ничего знать. Нарцисса отбросила газету и крепко схватила его за рукав мантии.

Юноша резко обернулся. Мольба в серых глазах — глазах, которые всегда смотрели с безумной нежностью на этого чертова гриффиндорца… На того, кто, пусть косвенно, но виновен.

— Нарцисса! Твой ненаглядный Блэк сдал своих друзей Лорду, — Северус отчеканивал каждое слово, с тенью злорадства видя, что причиняет Нарциссе боль. — Если и есть ошибка, то только в том, что Блэк появился на свет.

Девушка отшатнулась.

— Зачем ты так говоришь? Как ты можешь?

Юноша равнодушно пожал плечами, понимая, что не имеет права причинять ей боль, но самому было так плохо, что остановиться он уже не мог. Нарцисса резко отняла руки от лица и в упор взглянула на Снейпа:

— Во что? — Снейп возвел глаза к потолку.

— В то, что Сириус предал друзей.

— Да какая разница, верю я или нет?! — взорвался Северус. — Что это изменит?!

— Для меня это важно. Я хочу знать, что кто-то еще верит в его невиновность.

Северус резко расхохотался. Нарцисса схватила отвороты его мантии и дернула вперед:

— А не слишком ли ты много от меня хочешь? — зло прошипел Северус в ее лицо. — Мне плевать, почему он так поступил, мне плевать на то, что с ним будет. По его вине она погибла!

Слова сорвались с его губ прежде, чем он осознал, что сказал.

Нарцисса чуть нахмурилась, а потом ее озарило. Потрясение на миг вытеснило все прочие чувства и эмоции. Девушка разжала руки, отступила на шаг, споткнулась о ножку стула и резко сжала край стола.

— Ты… об Эванс?

Северус дернулся от звуков этого имени, как от удара хлыста. Он резко развернулся, подошел к окну и замер, судорожно вцепившись в край подоконника. Жгучая волна боли нахлынула вновь. Он уже и не помнил о том, что собирался уйти из библиотеки. Он просто стоял и отчаянно старался сосредоточиться на пейзаже за окном. Ясный солнечный свет. Яркий, пронизывающий. От него больно глазам. Только бы не заплакать сейчас при ней. Он не делал этого много лет, но…

Ледяная ладошка накрыла его руку.

Северус резко выдернул пальцы и замотал головой. Он не выдержит жалости.

Нарцисса отступила, напряженно глядя на его сгорбленную спину. Почему она не замечала этого раньше? Почему никогда даже мысли не возникало о чувствах Северуса? Девушка закусила губу. Она не знала, что сказать. Она не могла поставить себя на его место. Каково это любить безответно? Да, она была оторвана от Сириуса, но ведь ее сердце не верило холодному взгляду и равнодушному пожатию плечами. Разум верил, глаза верили, а сердце нет. Оно знало, что его сердце стучит в унисон. А здесь… Без веры, без надежды.

Нарцисса устало потерла висок. Да, она знала о гибели Поттеров. Расстроило ли ее это? Да, конечно. Всегда страшно понимать, что твои ровесники, люди, которых ты знала, вдруг погибают. Это значит, что судьба уже открыла счет и твоего поколения. Значит, что, возможно, следующим станешь ты. Но Нарцисса не успела это толком осознать, когда прочла о Сириусе. Эта мысль затмила и гибель Поттеров, и падение Лорда. Так бывает. Трагедия или триумф одних могут совсем тебя не затронуть, потому что твой мир состоит из других вещей. А мир Нарциссы Малфой состоял из Драко, Сириуса, Северуса и Марисы. Вот такой маленький и уютный мирок. И неважно, что эти люди часто вообще не пересекались в жизни. Что Северус и Сириус ненавидели друг друга, а Драко вообще никого к себе не подпускал. Неважно, что Северус скептически поднимал бровь, когда речь заходила о Марисе, а Мариса забавно морщила нос при упоминании о Северусе. В сердце Нарциссы они жили в мире и согласии. Жили по законам ее мира.

Нарцисса обхватила себя за плечи. Помочь Северусу она не могла. Просить помощи у него — тоже. И все же… Девушка вновь подошла к окну и встала рядом.

— Я с тобой, — негромко проговорила она. Северус долго молчал, а когда заговорил, голос прозвучал надтреснуто.

— Ее никогда не будет, — негромко проговорил он. — Никогда. Страшное слово.

Нарцисса вновь сжала его руку, и в этот раз он ей позволил.

Она не стала ничего говорить не потому, что терпеть не могла Лили Эванс. Смерть стирает подобные вещи из памяти. Просто сказать здесь было нечего.

Большая дверь распахнулась, и на пороге появился хозяин дома. Окинул взглядом их понурую компанию.

— Милая, выйди к гостям, будь добра.

Нарцисса отошла от Северуса, разгладила мантию.

Снейп не стал дожидаться ее ухода. Он быстрым шагом вышел из библиотеки.

Нарцисса проводила его взглядом и посмотрела на мужа. Ожидала упреков в неподобающем поведении. Но Люциус молчал. Нарцисса посмотрела на газету, но забрать ее не решилась, вместо этого быстро направилась к выходу.

— Нарцисса! — голос Люциуса заставил остановиться.

Он редко называл ее по имени, заменяя его безликим «милая». Девушка обернулась, ожидая чего угодно, но не того, что последовало.

Люциус вдруг произнес:

— Блэк невиновен.

Нарцисса задохнулась от неожиданности. Они никогда не говорили о Сириусе. С самой школы он был запретной темой. Всегда старательно делали вид, будто человек по имени Сириус Блэк никогда не существовал, и вдруг…

— Я считаю, ты должна знать.

Они какое-то время смотрели друг на друга.

— Я и так это знаю, — наконец произнесла Нарцисса и вышла из комнаты.

Забавно порой получается. Она услышала слова, которых так ждала, не от друга, а от… него.

А Люциус взял в руки газету, оставшуюся на столе. Потерянный взгляд, шок, непонимание. И это некогда самоуверенный Блэк? Блестящий аврор и любимец девушек? Люциус усмехнулся. Сейчас он проявил милосердие к Нарциссе. Победителям легко быть милосердными. Им это ничего не стоит. А в споре с человеком, изображенным на снимке, он победил. По всем статьям.

Северус Снейп сидел на подоконнике в углу большого зала и с безразличием наблюдал за небольшими группками, на которые разбились участники этого странного обеда. Слышались приглушенные голоса, словно монотонное жужжание насекомых. Северус на миг зажмурился, сжав переносицу. Виски нестерпимо ломило — давали о себе знать последствия пережитого стресса. Боль, тупая боль утраты, прочно засела где-то в груди, мешая толком вздохнуть. Говорят, лучше всего выплакаться, излить душу близкому человеку. Но плакать Северус разучился, а близкий человек… Нарцисса в библиотеке судорожно сжимала в руках газету со снимком Блэка и вряд ли была способна сейчас слушать. К тому же она — живое напоминание о том счастливом времени, когда мечты летели вдаль и не встречали никаких преград. А сейчас бережно лелеемая в сердце Надежда уперлась в стену, которую возвело холодное и равнодушное слово «смерть».

Северус вновь окинул взглядом зал. Что он здесь делает? Зачем ему эти люди? Фальшивые улыбки, настороженные взгляды… Не нужно было приходить. Хотя… куда ему деться? Сидеть в доме, новом доме, который он сумел купить, работая на Темного Лорда? В его новом доме было уютно, светло. Нарцисса приложила руку к оформлению интерьера. Самому Северусу было все равно, какого цвета шторы будут укрывать его от людских глаз, но полученный результат понравился. Появилось чувство, что это — дом, в который можно привести ее. Уютное жилище, где могут расти дети. Он никогда не задумывался об этом всерьез, но где-то на краю сознания его мечта была уверена в том, что все так и будет. А теперь ее нет. И Северус понял, что совершенно не хочет возвращаться в уютный дом, где его никто никогда не будет ждать.

Внезапно его внимание привлекло негромкое покашливание. Северус вздрогнул и поднял голову. Слева от него стояла женщина, которую боялись, боготворили. Он не раз слышал шепоток, звучащий за ее спиной. Зависть, осуждение, ненависть, раболепие. Как много эмоций она вызывала в этой среде. Северус был одним из немногих, кто не испытывал ничего из вышеперечисленного. Он вообще не обращал на нее внимания. Конечно, они были знакомы. Точнее не так. Он знал, кто она такая. Она же вряд ли удостоила его хотя бы одним взглядом. И Северуса это устраивало, потому что даже слух о возможной связи с ней грозил стать причиной загадочной смерти. Почему? У Темного Лорда было паршивое чувство юмора. Что она нашла в таком человеке, как Лорд был непонятно. Она была блестяще образована и, пожалуй, красива. Высокая, изящная. В ней чувствовалось то, что называют породой. Черные, как смоль, волосы, дерзкий взгляд и нос с горбинкой. Женщина Лорда.

Ее так и называли между собой. Но у нее было и другое имя. Мелодичное, музыкальное. Властимила.

И сейчас эта женщина стояла напротив, чуть насмешливо глядя на него сверху вниз. Вот только у Северуса это ничего, кроме досады, не вызывало. У него не было ни сил, ни желания вести светские беседы.

Он бросил на женщину недружелюбный взгляд, вызвав у нее новую усмешку. Две пары черных глаз смотрели друг на друга несколько секунд, а потом юноша раздраженно отвернулся, с преувеличенным интересом разглядывая людей в гостиной.

Краем глаза он уловил ее усмешку.

Северус раздраженно оглянулся. Захотелось сказать, что, во-первых, он не юноша, а во-вторых, любезным его можно назвать разве что издали.

Он заметил в изящных пальцах длинную тонкую сигару.

Хорошие манеры вступили в неравный бой со злостью. Но все же юноша с демонстративным вздохом извлек из кармана волшебную палочку.

Женщина прикурила, разглядывая его, как диковинное животное. Северусу только этого сегодня не хватало. Он выдавил из себя кривое подобие вежливой улыбки и спрыгнул с подоконника. Как из-под земли вырос официант с подносом, полным бокалов с кроваво-красным вином. Властимила взяла два бокала и протянула один Северусу. Тот неохотно принял его, решив, что лучший способ отвязаться от нее — уступить один раз и освободиться навсегда.

— Вы пьете за падение Лорда или за его будущее воскрешение? — ее голос был низким и словно усталым.

— А вы? — Северус бросил на нее быстрый взгляд. Проверяет?

Женщина рассмеялась. Смех прозвучал неожиданно резко, даже зло.

— А я пью за себя, — некоторое время она помолчала и добавила: — И за вас.

И резко чокнулась своим бокалом о его. Часть вина выплеснулась на руку Северусу.

— Извините, — она достала белоснежный платок и протянула ему.

Северус автоматически принял платок и промокнул руку. На белой ткани проявились красные пятна. Словно кровь. Северус невидящим взглядом уставился на платок в своей руке. Блэк был там. Он видел развалины дома. Он видел ее бездыханной. Вспомнился потерянный вид ненавистного гриффиндорца на колдографии в газете. Блэк осознал и поверил, а сам Северус вряд ли когда-то сможет.

Красное вино на белоснежной ткани… Юноша тряхнул головой и, поставив бокал на подоконник, двинулся прочь из зала.

Женщина посмотрела вслед. Дикий, необузданный мальчик. Скольких таких она повидала на своем веку? Этот — всего второй.

Северус Снейп направился через зал, скользя взглядом по знакомым лицам. Он собирался отыскать в этой толпе Нарциссу и предупредить, что уходит. Пару раз он на кого-то натолкнулся, но едва извинился. Хотелось выйти из этого дома как можно скорее. Ему было чертовски душно в этих вековых стенах.

Наконец он заметил Нарциссу, беседующую с несколькими дамами. Северус на миг притормозил. Еще не хватало этих тупоголовых женушек. Но ситуация не предоставляла ему особого выбора.

— Можно тебя на минутку? — он чуть тронул девушку за локоть, проигнорировав презрительно вздернувшую нос Белинду Макнейер. Теперь она носила какую-то другую фамилию, но суть от этого не менялась.

Нарцисса извинилась перед собеседницами и отошла с ним в сторону.

— Я ухожу, — Северус старался не смотреть ей в глаза, с интересом изучая ее витиеватую сережку. Наверное, жутко дорогую.

— Хорошо, — просто ответила она. — Уйдешь камином?

— А кто там?

Северус наконец решился взглянуть ей в лицо. Немного бледная, чуть уставшая. Сколько же нужно сил, чтобы ни одна живая душа не догадалась, что она сходит с ума от беспокойства за этого…

— Нотт, Гойл, Забини и еще, кажется, Алан Форсби.

Северус передернул плечами.

— Пожалуй, пройдусь пешком до ворот.

Нарцисса кивнула, а потом перехватила и на миг сжала его ладонь. Северус сжал ледяные пальцы в ответ, отведя взгляд от ее лица. Она, пожалуй, единственная, кому он мог позволить проявление жалости.

— Все наладится, — с каким-то тупым упрямством проговорил он.

Он не имел в виду Блэка. Нет. Слишком свежа была ненависть. И… конечно, не имел в виду Лили, потому что даже магия не в силах вернуть человека, ушедшего за черту. Наверное, он говорил о них двоих. О том, что они смогут, справятся. Иного выхода нет.

— Будь осторожен, пожалуйста.

Он кивнул и пошел прочь.

Когда домовой эльф захлопнул за ним тяжелые двери, Северус вдохнул полной грудью. На улице шел дождь. Летний дождь, пропитавший собой все вокруг. В воздухе пахло грозой и мокрым камнем. Несмотря на ранний час, казалось, вот-вот стемнеет. Он не думал о вчерашнем известии, не думал о завтрашнем дне. Он медленно спустился с лестницы, считая ступени. А потом переключился на подсчет шагов.

Ледяные струи дождя стекали по лицу, затекали за воротник, неприятно холодили шею. Северус шел по дороге, втянув голову в плечи и периодически стряхивая мокрые пряди с глаз. Конечно, разумнее всего было бы вернуться в дом и преспокойно отправиться через камин. Но Северус не хотел никого видеть. Можно было бы использовать магию, наколдовав зонтик или наложив на себя заклинание импервиус. Но все это казалось таким мелким и несущественным сейчас… Поэтому он с упорством считал шаги под проливным дождем, отмеряя бесконечную каменную дорогу.

Наконец ворота открылись, выпуская его за стены замка. Северус привычно прислушался. Нет, не скрипнули. Слишком громко шумел дождь. Юноша тряхнул головой и свернул в сторону каминного домика для гостей. Его внимание привлек экипаж, стоявший как раз напротив. Северус посмотрел на незнакомый герб и неспеша приблизился. Внезапно дверца экипажа распахнулась, и сквозь струи дождя юноша различил женщину, от которой он сбежал не так давно.

— Я могу вас подвезти.

Северус покачал головой и развернулся спиной к экипажу.

— Камин не работает, юноша!

Северус все же вошел вовнутрь. Она не обманула. Камин действительно не работал. Над ним колдовал какой-то человек. Возможно, Люциус пытается избежать визита авроров, раз решил покопаться в своей каминной сети.

Северус стер капли дождя с лица и сердито шмыгнул носом. Надо же так влипнуть. Да еще сейчас придется возвращаться к этой… особе, неизвестно по какой прихоти обратившей на него свое внимание.

Юноша окончательно разозлился на все вокруг и, расправив плечи, вышел из домика. Дождь тут же заставил сжаться в комок.

— Предложение еще в силе, — со смехом крикнула женщина из своего экипажа.

— Нет, спасибо. Я люблю гулять под дождем.

Правда, весь его вид говорил об обратном, но какое это имеет значение.

Северус бодро обошел карету и направился по размокшей от дождя тропке в сторону близлежащей деревни. Несколько месяцев назад они с Нарциссой там были. Северус помнил небольшой трактирчик. Там должен быть камин, ну а если не камин, так хотя бы выпивка и теплый очаг.

А женщина в экипаже пристально смотрела на ссутулившегося юношу, исчезающего за струями проливного дождя. В один миг человек может потерять целый мир, равно как и обрести…

Что они о ней знали? Ничего. Только имя. Властимила Армонд… Женщина, которая в раннем детстве попала под воздействие сложного заклятия. Сумасшедший волшебник целую вечность назад практиковался в каких-то диких чарах. Вот в такой же летний день. Трехлетняя девочка, бежавшая навстречу маме под веселую дробь грибного дождика, вдруг упала посреди парка. Почти год между жизнью и смертью. Колдомедики разводили руками, специалисты по душевным болезням были бессильны. Девочка таяла на глазах.

Позже говорили, что ее отец продал душу темным силам. Правда это или нет, но однажды ребенок очнулся. Радости родных не было предела. А потом… что было потом, Властимила предпочитала не вспоминать. Она предпочитала, чтобы все видели ослепительно красивую женщину, которой не ведомы горести. Никто не должен знать о том, что близких ей людей без конца постигали несчастья. Отец, мать, братья… Властимила предпочитала не вспоминать, не думать. Она ничего не могла сделать тогда, как не могла сделать сейчас. Никого из ее родных не осталось в живых. Рок? Совпадение? Цена ее выздоровления?

Она тратила огромные суммы из своего состояния на изучения последствий ритуальных заклинаний, она спонсировала исследования, она помогала встать на ноги талантливым ученым. Но все было безрезультатно. Шло время, стирая близких ей людей с лица земли. Вот не стало никого из ее семьи, вот умерла от старости единственная подруга. И лишь Властимилу Армонд время обходило стороной. Для нее жизнь словно остановилась. Никогда не называя свой истинный возраст, она вот уже не один десяток лет была женщиной, о которых говорят «около тридцати». Властимила с горечью думала, что не за горами то время, когда она сможет добавлять к этой фразе «веков».

С течением времени перестают волновать те или иные вещи. Сердце черствеет, осознавая, что привязываться к чему-то слишком нелепо. И не остается ничего, кроме желания узнать тайну и осознания того, что это невозможно сделать.

И вот однажды, много лет назад, Властимила, уже отчаявшаяся увидеть в этой скучной жизни что-либо интересное, отправилась в путешествие. Даже не то чтобы путешествие, так… развлекательная поездка с целью проверить, как идут дела по вскрытию древних гробниц. Властимила поняла, что разгадку странного действия заклятия, наложенного на нее, нужно искать в глубокой древности, раз современность его не помнит. Внезапно начался проливной дождь. Ледяные капли стучали по крыше экипажа, заставляя сердце тревожно сжиматься. Властимила ненавидела дождь с того самого дня, когда ей было три года, и она бежала к маме по теплым лужам. Она ненавидела дождь, даже если он был летний и радостный. Она боялась дождя, потому что он ассоциировался с неизвестным проклятием, настигшим ее в тот день.

Женщина остановила экипаж напротив гостиницы. Быстро перебежать, и вот уже тяжелая дверь укрывает от нещадных капель. Хозяин гостиницы проводил гостью в бар и принялся расписывать достоинства собственного заведения. Женщина чуть улыбнулась и попросила горячего чаю.

Ей предложили уютный столик, но она решила сесть за барную стойку. Почему? Властимила любила бросать вызов. Вот и сейчас благодушное лицо хозяина вытянулось от удивления. Еще бы. Приличная, богато одетая дама и вдруг — за барной стойкой. Однако, как известно, у знати свои причуды. Через минуту напротив нее стояли горячий чай, фрукты и фирменная выпечка.

Женщина улыбнулась и осмотрелась по сторонам. В баре было почти пусто. Двое мужчин в углу о чем-то переговаривались. Дама с двумя детьми, видимо, тоже пережидающая дождь. И… юноша, сидевший тут же, за барной стойкой.

Он явно вошел не так давно. Воротник его мантии был поднят, а мокрые волосы прилипли ко лбу. Властимила вдруг испытала практически материнское желание ласково убрать прядь черных волос с его глаз.

Да, она прожила долгую жизнь, но своих детей никогда не имела. Просто потому, что боялась. Боялась того, что они могут уйти так же, как ушли все близкие ей люди. Женщина быстро отвернулась к своей кружке и попыталась отогнать грустные мысли. Всему виной дождь.

Через пару минут она вновь посмотрела на мальчика. Он сидел все так же неподвижно, грея руки о кружку с чаем. У него были красивые руки. Только сейчас они покраснели от холода. А еще на его руке красовался диковинный перстень.

Властимила с любопытством пригляделась к узору.

— На нем изображена змея, — спокойно откликнулся мальчик.

Женщина удивленно подняла взгляд. Она привыкла ставить на место наглецов. С чего этот мальчишка решил, что она захочет с ним разговаривать? Но, встретившись с его взглядом, она проглотила резкий ответ.

На нее внимательно смотрела пара черных глаз. Скорее всего, они были карими. Просто при таком освещении… Женщина почувствовала легкое беспокойство. Давно позабытое чувство. Всему виной дождь.

Она не стала отвечать. Чуть пожала плечами и отвернулась от наглеца. Краем глаза заметила, что он отпил из своей кружки и вновь принялся греть руки.

Властимила покосилась на этого человека. И ведь понимала, что ведет себя странно. Ей ли, женщине, повидавшей на своем веку стольких мужчин, украдкой подглядывать за каким-то странным подростком.

Но что-то в этом мальчике притягивало. Только спустя много лет она поймет, что именно. За свою долгую жизнь Властимила встречала слишком мало сильных мужчин. Нет, не физически, а вот таких, как этот мальчик. Стальной стержень и… отсутствие души. Наверное, это и взбудоражило ее любопытство в тот день, когда она встретила на своем пути человека, которого позже мир узнает под именем Темного Лорда.

Наверное, сама Судьба заставила ее остановить экипаж напротив именно этой гостиницы, как и сама Судьба привела Волдеморта от упавшего к его ногам тела Билла Маррета к этим же стенам.

Но все это она узнает потом. А в тот день она глупо, исподтишка, наблюдала за мальчишкой, поражаясь его выдержке. Ведь он чувствовал ее взгляд, но никак не реагировал. Его, казалось, гораздо больше интересовала кружка горячего чая.

В тот день это заставило Властимилу разозлиться. Она решила уйти, как вдруг…

— Мисс Армонд, какими судьбами? — услышала она знакомый голос.

Рей Мосс, один из специалистов, чью работу она финансировала, шел к ней, раскидывая руки для дружеских объятий. Властимила улыбнулась мужчине. Она была рада его видеть, но еще большую радость испытала оттого, что мальчик окинул ее внимательным взглядом, услышав имя.

А потом она весело болтала с Реем, бросая взгляды в сторону покинутой барной стойки до той поры, пока мальчик не ушел, быстро расплатившись.

В тот миг ей стало грустно. Грустно оттого, что придется выходить под дождь, а еще оттого, что странный мальчик ушел.

На выходе из гостиной к ней подошел портье.

— Вам записка, мисс.

Она сразу поняла, от кого.

На небольшом листе пергамента аккуратным почерком было написано всего два слова:

«Дырявый котел. № 13».

Ни имени, ни пояснений.

Женщина почувствовал себя уязвленной. Да что себе возомнил этот мальчишка?!

Но, садясь в экипаж и поплотнее закутываясь в дорожную мантию, она улыбнулась. Чертовски самоуверенный мальчик однако не остался равнодушным.

Властимила тогда решила отложить свою поездку. Два дня она провела в моральной борьбе с самой собой. С одной стороны, она жутко злилась на подобную глупость, но, с другой — в ее крови бурлил давно позабытый азарт охотницы. Она не любила легкую добычу, а, как правило, попадалась как раз такая. Впервые за несколько десятков лет она встретила чертовски красивого и чертовски самоуверенного мальчика. С одной стороны, ей жутко хотелось поставить его на место, а с другой — она боялась разочароваться. Вдруг ей лишь показалась его внутренняя сила? Вдруг ее ждет пылкое признание, глупые сантименты? Она насмотрелась на это сполна.

Но женское любопытство победило осторожность. Два дня спустя она постучала в дверь номера 13 в «Дырявом котле».

Дверь открылась почти сразу, заставив разочарованно вздохнуть. Он что, ждал ее все это время?

На пороге стоял все тот же мальчик. Только сейчас на нем вместо промокшей мантии были белая рубашка с жилеткой, да и волосы не липли мокрыми прядями к лицу. А жаль.

— Добрый день, — она вновь услышала его голос.

Странный это был голос. Не звонкий, какой ожидался бы у мальчика его возраста. Кстати о возрасте. Семнадцать? Восемнадцать? Сорок? Последняя мысль появилась, когда она взглянула в черные глаза. Снова освещение?

— Вы войдете? — вежливая улыбка не отразилась в его взгляде.

Властимила вошла в небольшую, аккуратно убранную комнату. Окинула взглядом. Он явно небогат, скорее всего, не знатен, хотя… перстень. Но аккуратен, педантичен — вон какой порядок в бумагах на столе.

Властимила резко обернулась:

— Прошу прощения, — он чуть поклонился, — я просто пытаюсь быть вежливым.

Властимила отметила про себя, что он не испытывает неловкости от присутствия зрелой женщины в его комнате, как не испытывает смущения от убогости своего обиталища. Все в нем словно говорило: «Я такой, какой есть, а ваше недовольство — ваши проблемы».

— Зачем вы оставили мне записку?

Он чуть пожал плечами.

— Ну, признаться, пока я ехала к вам, в голове крутилась масса вариантов, — она решила сыграть ва-банк — так давно хотелось разнообразия. — Я была готова к разному развитию событий: от признания в любви до похищения с целью выкупа.

Он снова улыбнулся и приподнял бровь:

— Нет, я люблю приключения.

— Да, ваш похититель, чувствую, пожалел бы о своем поступке.

Странный это был разговор. Потом они пили чай и обсуждали новый приказ Министерства об ограничении на ввоз ковров-самолетов. А потом еще говорили о какой-то малозначительной ерунде.

Внезапно она рассмеялась:

— Я до сих пор не знаю вашего имени.

— А я — вашего, — парировал он.

— Вы лукавите. Вам знакома моя фамилия — я заметила это там, в баре.

Теперь рассмеялся он.

— Вас не проведешь, мисс Армонд. Собственно говоря, целью моего приглашения было узнать вас получше. Меня влечет все тайное.

— Признаться, впервые мужчина испытывает ко мне чисто исследовательский интерес.

Ожидала, что мальчишка покраснеет. Напрасно.

— Смею предположить, что другие виды… интереса вас порядком утомили.

— Не слишком прилично напоминать даме о возрасте.

Он встал и прошелся по комнате. Властимила проследила взглядом за его перемещением. Легкость, ловкость. Как у зверя перед прыжком.

— Вы рассуждаете о том, чего не знаете. Сколько вам? Восемнадцать? Двадцать?

— Восемнадцать, — просто ответил он и с улыбкой добавил: — Но время мне покорится.

Тогда она лишь покачала головой, однако этот мальчик знал, о чем говорил.

Пройдут годы, и она признает его правоту. Время замрет пред этим человеком, время падет на колени и застынет в обликах его жертв.

Перед уходом она сказала то, что беспокоило ее весь вечер:

— У меня ощущение, что вы не слишком беспокоитесь о впечатлении, которое производите на людей. Самоуверенность?

— Вы правы. Мне все равно. Но я бы назвал это реальным взглядом на окружающие предметы.

Словосочетание «все равно» стало своеобразным девизом их странного общения. Да и слово «окружающие предметы» определило его отношение ко всем и вся. Все люди для этого мальчика были не больше, чем «предметы». Иногда полезные, иногда нет.

Властимила тогда ушла, но они встретились снова, а потом снова.

Они подолгу разговаривали, спорили, рассуждали. Чем больше времени она проводила рядом с этим человеком, тем отчетливее понимала, что этот мальчик — избранный. И не в той миссии, которую он сам для себя определил. Нет. В глубине души Властимила не разделяла его упорной веры в чистоту крови и предназначение великих. Но она понимала, что такие люди рождаются не каждое тысячелетие. Мальчик, чья ненависть способна разрушить мир. Или скорее не ненависть, а одержимость.

Шло время, а они продолжали встречаться в разных уголках мира. То она уедет на раскопки, а он внезапно объявится поблизости, то, напротив, она внезапно вернется домой, а там ждет записка. Зачем это было ему, яснее ясного. Он — изучал. Он пытался открыть тайну ее сущности.

— Да? — она бросает на него взгляд поверх дымящегося кофе.

— Я бы хотел взять твою кровь для исследования.

— О Мерлин, ее исследовали миллион раз.

— Но не я.

Она театрально закатывает глаза.

— Ты против?

— Мне все равно… — она повторила слова, которые частенько слышала от него.

Он лишь пожал плечами. Ему действительно было все равно. Она была для него не более чем экспонат. Все равно…

Властимила часто задавалась вопросом, что же держит ее рядом с этим человеком? Человеком, которому все равно. Ответ был всегда один. За свою долгую жизнь она познала не одного мужчину. Мужчины были разными, но каждый готов был бросить к ее ногам мир. Они отдавали свои сердца. Наверное, потому, что у них были сердца. А у этого мальчика не было. Он не играл в холодность, он не притворялся равнодушным. Он был таким. Он жил некой великой целью, а все, что его окружало, являлось средством для ее достижения. И она в том числе.

Она будет все так же финансировать исследования, но уже с меньшим азартом ожидать их результатов. Странно, но ей уже не так отчаянно будет хотеться раскрыть свою тайну. Потому что в этом случае не останется ничего, что еще будет интересовать этого мальчика в другом человеке.

Лорд Волдеморт. Нелепое прозвище, которое будут бояться произносить.

Что испытывает тот, кому говорят о хорошо знакомом человеке: «Он совершает страшные вещи. Он — убийца, воплощение зла»? Конечно же, шок, недоверие. Верила ли Властимила в черный шлейф деяний, который оставался на пути Лорда Волдеморта? Ей не нужно было верить — она знала наверняка: этот человек способен на убийство, способен на безумство.

Она уезжала, пытаясь скрыться от этих вестей, но слухи следовали по пятам. Слухи сочились из газет и разносились шепотом по свету. И везде звучало имя Тот-Кого-Нельзя-Называть. Безумие. Сплошное безумие.

А потом они снова встречались. Его вежливая улыбка, пожатие плечами… Властимила упорно отказывалась вникать в слухи, потому что помнила мальчика в пропитанной дождем мантии с прилипшими к лицу прядями черных волос. А бездонная пропасть его взгляда в тот день… это лишь неверное освещение, всему виной дождь. Властимила отказывалась верить, когда год за годом он возвращался все менее похожим на человека. Даже такая привычная чернота его взгляда временами исчезала, сменяясь совсем нечеловеческим оттенком. Исчезли юношеские черты. Их стерло не время. Этот человек стер их сам. В каждое свое появление он с неким подобием интереса следил за ее реакцией. Она чуть пожимала плечами — ей было все равно. Она не лукавила. Потому что за маской его нового лица она видела юного мальчика, а за нелепым прозвищем «Лорд Волдеморт» слышала простое имя — Том.

Она была последним человеком, которому он представился этим именем. Зачем? Наверное, он и сам не знал. Впоследствии она замечала, что он недовольно морщится при звуках своего старого имени. Но она позволяла себе эту малость, и он ей позволял.

А вот вчера его не стало. Верила ли Властимила в это? Нет, не верила. Она твердо знала, что он вернется. Еще более ужасным и сильным, чем когда бы то ни было. Но это будет потом. А пока… Пока она не знала, как относиться к новообретенной свободе. Свободе от него, от самой себя. Чтобы она ни говорила, как бы ни твердила всем вокруг о том, что сама выбирает свою дорогу, что делает то, что ей заблагорассудится, на деле все было не так. На деле за ее плечом всегда стояла тень этого страшного человека. Тень чудовища, которое выросло и обрело силу на ее глазах. Не раз и не два она задумывалась: а что если покончить с ним? Каким-нибудь до нелепого простым способом. Ведь великие люди часто гибнут нелепо. От яда, от падения с лошади. Но ни разу эта мысль не задержалась достаточно долго для того, чтобы воспринять ее всерьез. Почему? Наверное, она привязалась к чудовищу, которое вырастила. Нет. Она не страдала манией величия, решив, будто она создала ему условия для завоевания мира. Не было бы ее, был бы другой человек. Но Судьба выбрала ее. Возможно, это снова проклятие, которое преследовало ее с детства. А вот теперь он исчез, и она получила свободу. На год, на два, а может, на несколько человеческих жизней. Властимила не знала. Знала только, что вчера она осталась одна.

На званом обеде Люциуса Малфоя была толпа людей, объединенных уродливой татуировкой. Зачем пригласили ее? Ведь она не входила в их число. Ответ был прост: Женщина Лорда. Идиотское прозвище. Знали бы они, что они все люди Лорда. Все — ступеньки на пути к его величию.

В этом фальшивом доме не было ни одного искреннего взгляда, ни одной искренней эмоции. Никто не горевал и не радовался. Все выжидали.

Она уже собралась отправиться домой, но дворецкий сообщил, что на улице начался дождь. Дождь. Опять проклятый дождь. Властимила бросила взгляд на ливень за окном. Лучше переждать в теплом доме, а потом исчезнуть, раствориться.

Внезапно ее взгляд зацепился за человека, сидящего на подоконнике в углу зала. Молодой мальчик, весь сжавшийся в комок и словно согнувшийся под тяжестью неведомого груза. А она-то думала, что в этом доме нет ни одной живой, чувствующей души. Ну конечно, не падение Лорда заставило этого мальчика так тоскливо разглядывать пол у своих ног.

Властимила направилась в его сторону. Зачем? Она и сама не знала. Просто вспомнила ночь… дождь… и равнодушного мальчика у барной стойки. Хотела ли она увидеть некое подобие того Тома? Нет! Скорее хотела поставить точку в этой истории. Осознать, что тот мальчик исчез, и принять решение.

Молодой человек вскинул голову и смерил ее недружелюбным взглядом. Властимила усмехнулась, но сердце замерло. Безразличие, злость и досада. Не так на нее должны смотреть.

Он разве что не назвал ей адрес, по которому она может отправиться. Но все-таки вытащил палочку. Властимила напрягла память — лицо мальчика показалось знакомым.

И точно. Несколько месяцев назад отряд Пожирателей вернулся с какого-то задания. Они смеялись, куражились. Все, кроме одного мальчика — белого, как мел.

— Да, мистер Снейп, — со снисходительной улыбкой проговорил тогда Лорд, — вы созданы для стен лаборатории, а не для работы с людьми.

Взгляд мальчика о многом сказал в тот день.

«Мистер Снейп, значит».

Пообщаться не удалось. Мистер Снейп невежливо покинул ее в разгар беседы. Властимила проследила за ним взглядом. Что ж. Можно просто выйти под дождь.

Что-то заставило ее остановить экипаж у ворот. Почему? Она не знала. Просто не могла решить, куда направиться. Быть одной не хотелось, а человека, которого бы она хотела сейчас видеть, тоже не было.

Чугунные ворота отворились, и на дороге появилась чья-то фигура. Властимила едва не рассмеялась над шуткой Судьбы. Под хлесткими струями проливного дождя по каменной дороге, втягивая голову в плечи, шел ни кто иной, как недружелюбный мальчик. Она окликнула. А он просто ее проигнорировал. Это было ново. Хотя нет, не ново. Это уже было — немного в другой форме.

Он не послушал ее предупреждение и сам направился проверять исправность камина, хотя на дверях домика висела очень красноречивая надпись.

Он появился на пороге через несколько минут. Злой и промокший.

— Предложение еще в силе.

— Нет, спасибо. Я люблю гулять под дождем.

Мальчик направился по разбитой дороге в сторону деревни. Мокрые пряди черных волос… Властимила откинулась на спинку сиденья. Каприз Судьбы. Взросление одного такого она уже видела, наблюдать подобное второй раз не хотелось. Властимила направила экипаж домой. Она не будет провоцировать Судьбу.

И ей было невдомек, что Судьба уже все решила.

Нарцисса Малфой безостановочно ходила по залитой солнцем террасе. Погода творила презабавные вещи: вчера вечером начался проливной дождь, а сегодня с утра светило яркое солнце. Однако земля за ночь так пропиталась влагой, что, несмотря на солнечные пятна на стенах и полу, на открытой террасе было сыро и прохладно.

Нарцисса зябко куталась в теплую шаль и отмеряла шагами минуты.

На успевших высохнуть перилах сидела понурая Мариса Малфой, втянув голову в плечи, и, периодически поднимая и опуская ногу, пыталась поймать ботинком солнечного зайчика. В таком состоянии они находились уже довольно долго.

Вчерашний обед не внес в ситуацию никакой ясности. Впрочем, Нарцисса и не надеялась. Ей вообще было плевать на то, что случилось. Она хотела видеть Сириуса. Люциус исчез в неизвестном направлении. Скорее всего, направился в Министерство всеми правдами и неправдами пытаться отвести от себя подозрения. Ее муж быстро ориентировался в ситуации.

А Нарцисса маялась от бездействия. Нужно что-то сделать. Как-то помочь. Внезапно она остановилась.

Мариса вскинула голову:

— Да! Суд!

Мариса не обратила внимания на вспышку гнева. С тех пор, как она появилась в доме брата час назад, Нарцисса успела на нее накричать, вместе с ней поплакать и отчитать ее за безрассудство — в такое время отправиться одной в такую даль. Каминная сеть заработала лишь двадцать минут назад.

— Я должна попасть на суд.

Мариса спрыгнула с парапета и отряхнула брюки.

— Как ты себе это представляешь?

— В качестве кого?

— Зрителя, — негромко закончила Нарцисса.

— И ты думаешь, Сириусу это поднимет боевой дух? Подумай о нем хоть минуту. Ему и так несладко, ему нужно собраться и доказать, что он — невиновен. Все против него. А тут появишься ты и все испортишь.

— Я незаметно, — негромко проговорила Нарцисса, останавливаясь напротив подруги и заглядывая ей в глаза.

— Ты? Незаметно? Да тебя видно за милю.

— Ага. И капюшон. В зале суда всех обыскивают. Там такие меры безопасности, что никому и не снилось. Список допущенных лиц строго ограничен и контролируется.

— Ты-то откуда знаешь?

— Я прочитала прессу до конца, а не только ту часть, что посвящена арестам.

— Ждать.

Мариса подставила лицо утреннему солнцу. Нарцисса посмотрела ей в спину. Эта девчонка, которая младше Нарциссы на пять лет, порой казалась гораздо мудрее нее. Нарцисса устало опустилась на стул.

— Почему все так? Почему я не могу ему помочь?

Мариса с силой сжала парапет. Что она могла сказать?

— Слушай, раз этот… Лорд исчез, заклинание должно пропасть. Нет?

Нарцисса встрепенулась.

— Нет. Оно пока не пропало, но я думаю, это вопрос времени. Оно немного ослабло.

Нарцисса впервые улыбнулась.

— Ой, смотри, Драко погулять вынесли. Пойдем?

Мариса быстро сбежала в сад в сторону небольшой процессии. Нарцисса взяла себя в руки и последовала за ней. Подойти близко она пока не могла, но расстояние сокращалось с каждым днем. Она это чувствовала. Это давало надежду. Молодая женщина опустилась на скамейку и стала наблюдать за малышом.

Драко расположился на непромокаемом покрывале и начал складывать домик из кучи разноцветных камней. Нарцисса на миг позабыла обо всех своих горестях. Белокурый мальчик, похожий на ангелочка в ясное солнечное утро. Будто ничего плохого не происходит. Мариса подбежала к племяннику, но на ее пути тут же вырос Смит.

— Даже не думай, — очаровательно улыбнулась Мариса охраннику.

Она попыталась пройти мимо, но мужчина с силой сжал ее локоть. Мариса бросила быстрый взгляд на ближайшего домового эльфа. Хватка Смита тут же ослабла, а сам он застыл, как изваяние.

Мариса потрепала эльфа по макушке и устроилась рядом с Драко.

— Привет, — она улыбнулась и тронула детское плечико. — Будешь со мной играть?

Она тут же начала пододвигать к себе часть камней.

— Нет, — после некоторого раздумья решил ребенок и стал сдвигать все в свою сторону.

— Ну и пожалуйста, — заявила Мариса. — Я себе еще наколдую.

Она наколдовала несколько разноцветных камешков и начала строить пирамиду. Драко, нахмурившись, следил за этим, явно недовольный ее действиями. Потом он стукнул кулачком по камням, заставив пирамидку рухнуть.

— Эй! Я сейчас не посмотрю, что тебе всего лишь год — получишь.

Нарцисса со смехом следила за тем, как Мариса и Драко бурно делили камни, причем ни один не желал уступать, а потом наконец заключили перемирие и стали строить каждый свое. Нарцисса потерла висок и улыбнулась. Как хорошо, что есть Мариса.

— Поехали к нам вместе с Драко? — крикнула Мариса.

— Ты можешь отправиться камином, а я довезу это наказание в экипаже.

— Вы друг друга замучаете по дороге.

— Ничего-ничего. Ему полезно. И так слишком много себе позволяет. Поехали. Присцилла против не будет, а Люциус… Думаю, ему сейчас не до вас.

— Это уж точно.

Мариса вновь увлеклась игрой, а Нарцисса задумалась над ее предложением. Заманчиво.

— Что все это значит? — раздался над головой вкрадчивый голос.

Нарцисса вздрогнула и встретилась взглядом с мужем.

— Ты давно здесь?

— Нет, только что вернулся. Что здесь происходит?

— Мы играем с ребенком.

Люциус поджал губы и направился к покрывалу. Увлеченные игрой Драко и Мариса все еще его не замечали. Он поравнялся с неподвижным охранником, смерил убийственным взглядом ближайшего эльфа, от чего тот сжался в комок и, наконец, склонился над Марисой.

— Здравствуй, милое дитя, — его голос был слаще сиропа.

Мариса подскочила, опрокинув свою конструкцию, однако быстро взяла себя в руки и бросила на брата непередаваемый взгляд.

— Здравствуй, милый брат.

— И когда ты наконец научишься предупреждать о своих визитах? Я буду вынужден поговорить с Присциллой.

— Предупредить тебя затруднительно. Впечатляющими попытками обелить свое имя ты перекрыл все способы связи с этим домом, — улыбка Марисы была убийственно-милой.

Люциус про себя выругался. Наградил Мерлин сестрицей. Он хотел высказать ей все, что думает, но вдруг понял, что втягиваться в спор с шестнадцатилетней девчонкой, по меньшей мере, глупо. Ему плевать, что она о нем думает. Плевать. Люциус погладил сына по голове. Драко недовольно отдернул белокурую макушку. Люциус еле сдержал порыв отвесить ему подзатыльник. И так все ни к черту, а еще такое… Он посмотрел на недовольное лицо ребенка

— Мне кажется, ты ему не нравишься, — милым тоном объявил он сестре.

— Одно утешает: ты — тоже, — не осталась в долгу Мариса.

Драко моментально воспользовался тем, что она отвлеклась, и пододвинул к себе ее камешки. Мариса рассмеялась. Люциус так и не понял причины. Он просто встал, отряхнул брюки.

Мариса сдержала порыв напомнить, что она не гость в этом доме.

— Думаю, сегодня я уеду.

— Хоть одна хорошая новость за этот день, — бросив взгляд на ясное небо, проговорил Люциус и направился к дому.

Поравнявшись с Нарциссой, он заметил:

— Мариса плохо влияет на ребенка.

— А по-моему, ему весело.

Люциус передернул плечами и хотел продолжить путь.

Он обернулся.

— Мариса пригласила нас с Драко в дом Присциллы.

— Почему-то я уверен, что Присцилла об этом даже не догадывается.

— Мы с Драко погостим там несколько дней.

— С Драко?

— Да. Думаю, ребенку будет полезно побыть там, где не толпятся малознакомые люди. Да и вообще, я так решила.

Люциус вскинул голову, намереваясь сказать очередную колкость. Однако спокойный взгляд серых глаз заставил сдержать слова, готовые сорваться с языка. Сейчас действие заклятия будет слабеть с каждым днем. Сколько оно продержится? Месяц? Год? Совсем ни к чему приобретать противника в лице Нарциссы. Сейчас и так все против него. Ну не случится же ничего за несколько дней.

— Ты считаешь, что я могу подвергнуть собственного сына опасности? — ее голос прозвучал холодно.

— У нас с тобой слишком разные понятия об опасности. Ладно. Я не возражаю. Но вы должны будете вернуться по первому требованию, если… что-то изменится.

Внутренне напрягся, ожидая ее реакции. Улыбка.

— Как скажешь, милый.

— Вот и отлично… милая.

И Люциус Малфой, чертыхаясь про себя, направился в дом. А губы Нарциссы тронуло некое подобие улыбки. Все изменится. Теперь все изменится.

Она сможет.

Следующее утро она встретила в совершенно ином по духу и характеру поместье Малфоев. Хозяйка имения — мать Люциуса и Марисы — вежливо осведомилась, как они добрались, все ли в порядке у Люциуса и не нужно ли для мальчика чего-то особенного. Она так и назвала собственного внука «мальчик».

Нарцисса не менее вежливо поблагодарила, заверила, что все в порядке и не стоит беспокоиться, и, проводив Присциллу взглядом, возвела глаза к потолку. Эта женщина видела внука один раз почти год назад — на его крестинах. Хотя нет. Два. Несколько недель назад на первой годовщине Драко. И все. Ни тебе желания увидеться с ребенком, ни порыва подержать на руках. Нарцисса слишком мало общалась с собственной свекровью, но не могла не отметить, что Присцилла как-то совершенно ушла в себя после смерти Эдвина. Она и раньше-то не была активной участницей жизни собственной семьи. Здесь же и подавно. По каким-то обрывкам слов Марисы было понятно, что мать вовсе не интересуется, чем занимается это непоседливое создание в свое свободное время. Может быть, годы, проведенные в семье Малфоев, научили Присциллу жить в каком-то своем мире, видеть лишь то, что хотелось. Так, она посещала выставки, светские рауты и жила, будто у нее нет такого непонятного явления как семья.

Могла ли Нарцисса ее осуждать? Вряд ли. Она сама не знала, в кого превратится через столько же лет в этой милой семье. Однако был в этом и плюс. Присцилла не выразила ни удивления, ни недовольства их визитом. Впрочем, позавтракать она так и не вышла. Нарцисса пыталась выяснить, не в них ли причина, на что позевывающая Мариса махнула рукой:

— Она всегда завтракает одна.

— Ну где же эта твоя Мэри?

Нарцисса притопнула. Она понятия не имела, как поведет себя Драко в незнакомом доме. Мэри — престарелая волшебница — сразила вчера Нарциссу наповал, когда бесцеремонно взяла орущего во все горло ребенка из рук Марисы, пробурчав что-то в адрес «неумех мамаш» да «безруких девчонок». Тогда Нарцисса открыла рот — одернуть прислугу. Она и так не находила себе места с тех пор, как переместилась сюда по каминной сети и два часа ждала прибытия экипажа из поместья. Совы летали с неимоверной скоростью, принося измятые записки от Марисы. И вот, когда наконец злая Мариса и орущий Драко появились в доме, перед ними как из-под земли выросла эта женщина.

Но высказаться Нарцисса не успела. Слова замерли на губах, когда Драко затих в руках волшебницы и (невероятно!) через несколько секунд начал чему-то улыбаться, в то время как морщинистое лицо старухи светилось умилением и счастьем.

— Моя няня — Мэри, — представила Мариса старушку. — А это Нарцисса — ма…

— Знаю я, знаю, — проворчала женщина и бесцеремонно направилась прочь.

— Куда вы направляетесь с моим сыном? — повелительные нотки не произвели на старушку никакого впечатления.

— Ребенок переволновался. Умыть, покормить…

Что могла сказать Нарцисса? Гордо заявить: «Я сама»? И так привычное недомогание заставляло придерживаться рукой за дверной косяк. Но ведь расстояние сократилось. Ведь та пропасть, которая появилась год назад, стала меньше. Гораздо меньше. От этой мысли стало легче, и Нарцисса решила простить ворчливую бабку.

— Не волнуйся. Лучше нее никто не справляется с детьми. Драко в надежных руках.

— Это кто еще с кем что делал?

Мариса с показной сердитостью попыталась стереть пятно сока с мантии.

— Так ты считаешь, что эта бабушка справится с Драко?

— Нарцисса, эта бабушка справилась со мной, — был ответ.

С этим аргументом сложно было не согласиться.

И вот теперь они сидели за большим столом на террасе и ожидали появления Драко. Нарцисса грела руки о кружку с кофе, а Мариса болтала трубочкой в стакане апельсинового сока и, кажется, вела неравный бой со сном.

— Не знаю, — Мариса отодвинула стакан. — Присцилла сказала, что в последнее время с официальной почтой проблемы.

— Наверное, ее отслеживают. Что же делать? Как же все вчера закончилось? — Нарцисса встала и прошлась по террасе. Бессонная ночь давала о себе знать — соображалось плохо. — Ну где же эта женщина?!

— Милая, малыш капризен, поэтому просыпались мы долго.

Нарцисса резко обернулась и встретилась с взглядом ясных голубых глаз. Странно, несмотря на ревность, которую она испытала вчера при виде Драко, улыбавшегося этой женщине, Нарцисса почувствовала, что на нее невозможно злиться.

— Где Драко? — уже спокойнее спросила она.

— Сейчас я его принесу. Хотела убедиться, что у вас все в порядке.

— В каком смысле?

— На тебе заклятие, девочка.

Нарцисса внутренне поежилась под этим спокойным взглядом, а няня Марисы, как ни в чем не бывало, добавила:

— Я покормлю малыша там, — морщинистая рука указала на противоположный конец большой террасы, куда суетливые эльфы уже тащили детский стульчик.

— Спасибо, — только и смогла вымолвить Нарцисса.

— Прекрати возить хлебом по скатерти. Это не игрушки!

Нарцисса оглянулась на сжавшуюся при этом окрике Марису. Когда старушка направилась прочь из комнаты за Драко, Мариса совсем по-детски высунула язык и скорчила рожицу. Нарцисса невольно улыбнулась.

У Марисы была не любвеобильная семья в отличие от Нарциссы, которую обожали родители. Но зато у Марисы была вот эта странная женщина. Нарцисса посмотрела на сына. Наверное, он был счастлив впервые за несколько месяцев. Во всяком случае, он радостно смеялся, сидя на коленях у старой волшебницы. Так, как не смеялся ни с кем. Нарциссе стало грустно. Внезапно ее отвлек звон разбитого стекла. Няня тоже вскинула голову.

— Ну что за наказание, — ворчливо пробормотала няня в сторону своего нерадивого чада.

Нарцисса встревоженно обернулась к Марисе. Оказывается, успела прилететь сова с «Пророком», а она и не заметила. И вот сейчас Мариса, испуганно глядя на подругу, стряхивала брызги сока с газеты. Видимо, стакан выпал из ее рук.

Нарцисса почувствовала, что в груди что-то нехорошо заныло.

— Что там? — страшась ответа, спросила она.

Мариса встала из-за стола и протянула ей газету. Нарцисса взглянула на первую полосу. На залитой соком странице колдография Сириуса. Все тот же затравленный взгляд и… заголовок:

«Пожизненный срок в Азкабане — достаточная кара для предателя».

Нарцисса медленно встала из-за стола и направилась к выходу.

Она сама поразилась внезапному спокойствию, посетившему ее. Это все неправда. Это не может быть правдой. Вот сейчас она проснется… Няня Марисы что-то говорила, смех Драко звенел колокольчиком, а Нарцисса медленным шагом спустилась по ступеням и пошла по каменной дорожке.

«Пожизненный срок… пожизненный срок…»

Это значит навсегда? На-всег-да. Вспомнилась фраза из старой песни:

«Навсегда — это слишком долго.

Я о многом успею забыть…».

Она без сил опустилась на нагретую утренним солнцем скамейку, развернула скомканную газету и всмотрелась в лицо на колдографии. Ссадина на скуле, щетина. Как же так? Почему? У ее ног опустилась на корточки Мариса, крепко обхватив колени Нарциссы. Кажется, она что-то шептала, а Нарцисса неотрывно смотрела на острую девичью коленку, видневшуюся из-под распахнутых пол кроваво-красного халата. И где эта девчонка умудряется набивать себе синяки?

— У тебя синяк, — безразличным голосом проговорила Нарцисса.

Мариса замолчала, взглянула на свою коленку, потом на подругу.

Нарцисса не хотела читать эти безликие строчки.

— Его вчера отправили в Азкабан, — сдавленно проговорила Мариса.

— В Азкабан? Так скоро?

Мариса пожала плечами.

— Мне нужно его увидеть, — внезапно проговорила Нарцисса и встала.

Мариса от неожиданности уселась на землю.

Нарцисса посмотрела на подругу сверху вниз.

— Я попаду в Азкабан.

— Как?

Мариса обхватила колени руками и так и осталась сидеть на земле.

Нарцисса потеребила ворот халата.

— Я что-нибудь придумаю.

— Нарцисса, Мерлина ради! В Азкабан просто так не попадешь. Разве что меня убьешь, например.

Нелепость, произнесенная детским голосом, заставила отрезветь.

— Я поеду навестить Беллу. Белла в Азкабане.

— Нарцисса! — Мариса вскочила на ноги. — Во-первых, твое внезапное желание покажется всем странным. А во-вторых, навестить Беллу — значит признать ее сторону.

— Она моя сестра, — невозмутимо проговорила Нарцисса.

— Она — преступница. Как ты не понимаешь?! Люциус из кожи вон лезет, чтобы только не оказаться причастным к этому, а ты собираешься сделать такой подарок Министерству.

Нарцисса посмотрела на эту девочку. Впервые за столько лет она слышала, как Мариса одобряет хоть что-то в действиях брата.

— Подумай о Драко! — взмолилась девушка.

Нарцисса обхватила себя за плечи и отвернулась в сторону большого фонтана.

— К тому же женщины наверняка содержатся там отдельно от мужчин. Ну подумай. Дементоров нельзя подкупить, нельзя заколдовать. Твое посещение не приведет ни к чему, кроме нежелательных последствий для семьи и…

Нарцисса зажмурилась. Мариса права. Права на все двести процентов, но как же тяжело было прислушаться к здравому смыслу. Почему в жизни так? Почему она должна выбирать между благополучием сына и возможностью последней встречи с ним? Почему не поняла этого раньше? В ее голове вертелись миллионы «почему».

— Он погибнет там, — негромко проговорила она.

Мариса крепко обняла ее за плечи. Она не стала врать, что все наладится. Она просто промолчала.

Нарцисса почувствовала, как горячие капли потекли по щекам, падая на залитую соком газету. Две девушки плакали посреди большого ухоженного сада. Обе были молоды, красивы, носили знатную фамилию, жили в шикарных поместьях. Но Счастье не обращало на это внимание, Счастье частенько обходит стороной стены дорогих особняков.

* * *

Сириус Блэк сидел на… Если бы чувство юмора не изменило ему, он бы непременно придумал красочное определение этому, с позволения сказать, спальному месту. Но все чувства, включая чувство юмора, остались за стенами этой камеры.

Сколько дней он провел здесь? Сириус не помнил. Какое-то ощущение реальности стало возвращаться не так давно. Он смог наконец осознать, где он, и понять, во что именно влип. Хотя пока его это не волновало, как не волновало и то, что здесь отвратительная еда и не менее отвратительная вода. Он попытался вспомнить все, что они проходили об Азкабане. Конечно, сразу же в памяти всплыли строчки о дементорах — таких милых ребятах, которые высасывают счастливые воспоминания. Сириус Блэк зло усмехнулся.

Смотрите, не объешьтесь его счастливыми воспоминаниями. Их ведь так много, просто некуда девать!

Сириус потер лицо руками. Счастливые воспоминания? Уж не воспоминания ли о семье, которая прокляла его? Отреклась? Нет, если он и был счастлив в доме на улице Гриммо, то это было так давно, что воспоминания не сохранились. А что еще было в его жизни? Нарцисса? Счастье? Да, безудержное счастье, которое всегда отдавало горечью разочарования и потери. Что, милые дементоры? Невкусно? Сириус прижался затылком к холодной стене.

А еще в его жизни были друзья. «Были». Какое страшное слово.

Сириус в очередной раз поразился тому, как странно устроена человеческая память. Наверное, в какой-то момент она просто гуманно выключается и прячет что-то в закоулки сознания. Так Сириус во всех подробностях помнил последний день, проведенный в доме у Джима. День, когда сам хозяин был на дежурстве, а они с Ремом сидели на просторной кухне и грелись.

За окном лил дождь, а в доме было уютно и радостно.

Малыш Гарри сидел за своим столиком и бессовестно кидался кашей в собственного крестного.

— Сириус! — звонкий голос Лили не предвещает ничего хорошего. — Прекрати его дразнить!

И с чего она взяла? Тем более стоит у плиты, к ним спиной.

— Или хотя бы не уворачивайся, — со смехом добавляет Рем, сидящий на подоконнике с кружкой дымящегося чаю, — а то попадешь на генеральную уборку кухни.

Лили невозмутимо направляет волшебную палочку на испачканную стену.

— Получите все трое.

— А я за что? — праведно возмущается Лунатик.

Всем четверым солнечно и радостно, несмотря на потоки дождя, стекающие по стеклу за спиной Рема.

Юноша почувствовал озноб — дементоры уловили тень светлого в его воспоминаниях. Это потом он научится не давать лишний повод приблизиться этим тварям. Пока же он лишь зябко поежился и попытался отогреть дыханием замерзшие руки.

Это был как раз тот день, когда Сириус упал с мотоцикла. Этот день Сириус помнил.

Еще он помнил, как ждал Питера, как обнаружил пресловутую царапину на мотоцикле. Помнил, как метался в поисках камина, помнил, как летел в Годрикову Лощину, не заботясь о мерах антимаггловской безопасности. Что было дальше?

Сириус не мог вспомнить, как ни старался. До тупой боли в висках, до хруста в сжатых кулаках. Он не помнил.

Не помнил, как с грохотом приземлился у дымящихся руин их гостеприимного дома.

Не помнил, как до хрипоты выкрикивал имя Сохатого, сдирая в кровь руки в попытках разгрести завалы. Не помнил, как повторял, что с ними все в порядке, как умолял Мерлина, чтобы их не оказалось дома в этот день, и как Мерлин снова его не услышал. Сириус не помнил, как увидел Джима. Такого до боли знакомого и незнакомого одновременно. Не помнил разводов грязи на бледном лице друга, не помнил, как в исступлении повторял «энервейт», хотя весь опыт аврора твердил о том, что ему уже не поможешь. Не помнил, как наконец его осенила мысль о Лили и Гарри. Не помнил, как звал теперь уже семью Джима, искал их среди разломанной мебели и детских игрушек, среди золы и пепла. А потом вдруг нашел и едва не сошел с ума от невероятности того, что увидел. Рыжие локоны на зеленом ковре, который они все вместе покупали в комнату Гарри…

И все повторялось снова и снова. Тот же перечень оживляющих заклинаний и отчаянная борьба здравого смысла с безумной Надеждой. А потом осознание. И среди этого отчаяния… детский плач. А потом? Потом он увидел исполинскую фигуру Рубеуса Хагрида — лесничего Хогвартса. А еще малыша Гарри, уцелевшего каким-то невероятным, необъяснимо-чудесным образом. Сириус не помнил, как отчаянно цеплялся за рукав лесничего и, давясь копотью вперемешку со слезами, пытался втолковать, что он крестный и должен забрать Гарри.

А потом вдруг Хагрид произнес имя Дамблдора, и Сириус успокоился. Это означало, что о Гарри сейчас позаботятся лучше, чем сможет он. У него же появилась другая цель — отомстить человеку, которого он называл другом десять лет своей жизни. Тогда он отдаст свой мотоцикл Хагриду, который не мог пользоваться магией, а сам попросится в соседний дом, к милому семейству, перепугав их насмерть своим видом, однако именно безумный взгляд на перемазанном сажей и кровью лице, не даст соседям отказать ему в просьбе воспользоваться камином.

Он не помнил, как вернулся в бар, где ждал Хвоста. Не помнил, как увидел его. Видимо, тот решил просто так прийти на встречу, будто ничего не случилось. Он собирался как-то это все объяснить? Сириус тогда посмотрел на знакомую фигуру у барной стойки и вдруг отчетливо понял, что Хвост — виноват. И что бы Питер Петтигрю сейчас ни говорил, как бы искусно ни врал — он, Сириус, не поверит. Потому что знает правду. Их было трое, посвященных в тайну. Теперь осталось двое, и это вина Хвоста.

Перепуганный взгляд бармена заставил Питера оглянуться.

Два человека, которые знали правду, смотрели друг на друга. Хвост даже не пытался соврать. В пылающих бешенством глазах бывшего друга он видел свой приговор. Мгновение, и Сириус понял, что Хвост собирается трансгрессировать. Но авроров готовили не зря. Прыжок, и резкий толчок сквозь пространство, и они оба оказались на площади. А дальше? Наверное, счастье Сириуса заключалось в том, что он этого не помнил. Не помнил гибели магглов, не помнил театральных обвинений Хвоста, не помнил взрыва, оглушившего его на миг.

Эти несколько часов начисто выпали из памяти.

А дальше был суд. Его Сириус помнил.

Ужас в глазах Рема. Недоверие в глазах Дамблдора. И волна презрения и ненависти. Сколько же их там было — глупцов, судивших его. Десятки? Сотни? А потом был приговор. Слезы Эмили и наконец его фраза:

— Я невиновен!

Она ничего не значила для этой толпы. Да и не для нее она звучала. Сириус выкрикнул это, глядя в серо-зеленые глаза последнего человека, который еще мог поверить ему. Сириус Блэк так и не увидел, поверил ли Ремус Люпин. Бывшего аврора выволокли из зала. Он помнил, что даже смог испугаться дементоров. Одно дело читать в книгах, а другое — почувствовать могильный холод собственным сердцем.

А дальше все произошло быстро. Наручники, захлопнувшаяся дверь экипажа с решетками на окнах и вот это место, в котором ему предрекли провести остаток жизни.

Здесь быстро сходили с ума. Через год — самое большее. Он выдержит гораздо дольше. Хотя и через двенадцать лет не сможет с уверенностью сказать, что сохранил свой разум. Однако он вырвется на свободу, чтобы отомстить, едва поймет, что человек, лишивший его всего, жив.

Сириус Блэк посмотрел в потолок. У него были друзья. А теперь нет. У него была жизнь, теперь не осталось и ее. Однако в этом мире еще остался человек, который думает о нем. Мысли материальны. Кто знает, возможно, именно мысли красивой женщины, в чьих жилах течет кровь великих прародительниц, сумели сохранить его разум, его веру и силу.

* * *

Северус Снейп давно собирался повиниться перед директором Хогвартса. Еще до падения Темного Лорда он несколько раз собирался с духом рассказать обо всем. Собирался, собирался, да так и не собрался. Он миллион раз готовил этот разговор. Но как начать? Что сказать? «Я — Пожиратель смерти, но я не убивал». Нелепо. Понятно же, что это — попытка избежать наказания. Но Северус действительно не убивал. Однако был среди этих людей. Мог миллион раз предать их, покончить с ними, но не предавал. Почему? О Мерлин! Он не мог дать ответа. Ведь никто не поверит в рассказ о дружбе. Правильно? Вот и оставалось как-то завести разговор и сдаться на милость победителей. Тем более надеяться было не на кого: каждый из бывших Пожирателей сейчас был занят спасением собственной шкуры. У Северуса не было влиятельных покровителей, не было средств, достаточных для откупа. Последней надеждой оставался Дамблдор, но как ему сказать?

Однажды Северус почти решился. С отчаянием отворил дверь в кабинет директора, собираясь рассказать обо всем. Будь что будет. Он не мог и дальше жить с этим. Однако, как всегда, вмешался Случай. Кто-то из тех, кем Дамблдор дорожил, попал в клинику Святого Мунго — последствия задержания одного из Пожирателей, и директор попросил Северуса сопровождать его в клинику.

Зачем? Северус тогда так и не понял, но перечить не стал. Вот и удобный момент. В экипаже наедине можно поговорить. Но профессор Дамблдор тут же задремал, и Северусу ничего не оставалось делать, кроме как молча терзаться всю дорогу. Не будить же директора, в самом деле. У того и так в последнее время почти не было возможности отдохнуть. Юноша вздохнул. Значит, еще не время.

В клинике Северус слегка отстал, заглядевшись на объявление о семинаре зельеваров. Подумал, что нужно отпроситься у Дамблдора, и тут же одернул себя. В Азкабане ему вряд ли понадобятся навыки зельевара. Однако маленькую копию объявления сорвал и, читая, пошел по коридору.

— А это наш новый преподаватель зельеварения — Северус Снейп.

Северус удивленно вскинул голову, услышав, как его на глазах повысили, представляя кому-то. Да так и замер. Потому что напротив него с чуть насмешливой улыбкой стояла та самая дама, которой он нагрубил на приеме у Люциуса.

Ну вот и все. Вот и решилась его дилемма. Судя по тону Дамблдора, тот давно был знаком с этой женщиной. Вот сейчас она произнесет что-нибудь вроде «Да мы не раз виделись в компании Темного Лорда», — и все.

В тот миг Северус понял, что хуже правды может быть только правда, поведанная не тобой.

Он судорожно сглотнул.

— Властимила, — женщина протянула руку.

Северус автоматически принял теплую ладонь и отметил, что ее рукопожатие было необычно сильным для женщины. Но даже не слишком удивился — так шокирован он был.

— Властимила финансирует отделение, занимающееся сложными случаями, — пояснил ни о чем не подозревающий Дамблдор.

А Северус смотрел на женщину напротив и терялся в догадках. От неожиданности он даже не подумал использовать легилименцию. Просто пытался просчитать последствия ее молчания. Уходя, Северус кожей ощущал ее насмешливый взгляд. Он был сбит с толку, а личный опыт подсказывал, что теперь от него потребуют что-то взамен.

Но был во всем этом и положительный момент: Северус решился. Все его метания показались смешными. Близость разоблачения словно открыла шлюзы в его душе, выпустив страх. Да, он готов ответить за то, что совершил. Нарцисса останется без поддержки, но она сильная. Справится. Северус сделал для нее все, что мог. Теперь осталось полагаться на Мерлина. К тому же есть эта девчонка — Мариса. То, что она не нравится лично Северусу, еще не значит, что она плоха. Вполне сообразительна, чуть ветрена, но со временем пройдет. Да и Нарцисса с ней ладит. У них все будет хорошо.

Садясь в экипаж, Северус молча закатал рукав мантии и показал левое предплечье Дамблдору. Наступила тишина. Вязкая, давящая, ощущаемая всей кожей напряженная тишина, когда любое действие, любой звук воспринимается с облегчением. Неважно, что он принесет, — любая определенность является благом. А пока этого нет — мир замирает, заглушая все звуки. Северус молча смотрел в лицо волшебника, не пытаясь отвести глаз. Сейчас он был открыт, подобно книге. Он решился — пути назад нет. Наконец Дамблдор кашлянул, а потом негромко произнес:

— А я все думал, когда же ты решишься.

— Вы знали? — глухо спросил Северус.

Хотя, конечно, его скромные успехи по блокированию разума смешны для такого мастера. Но почему-то казалось, что Дамблдор знает не поэтому.

— Я догадывался, — признался волшебник. — Порой ты странно себя вел, исчезал неизвестно куда, а возвращался всегда измученным и сердитым. Всего лишь наблюдение. Наблюдательный человек владеет миром.

Их взгляды снова встретились.

— Профессор, я… не могу об этом говорить. Я попросил бы вас…

Дамблдор все понял. Северус почувствовал чужое вмешательство в собственный разум, но противиться не стал. Словно со стороны он видел отрывки из собственной жизни. Вот последний прием Люциуса. Насмешливая улыбка Властимилы. Разговор с Нарциссой. Потрясение, боль, шок. Вот он спорит с Марисой. Вот готовит зелья в своей лаборатории.

— Ты талантлив, Северус, — в голосе Темного Лорда любопытство.

Словно поток — разноцветный поток его жизни вытекал из сознания. А вот и самый первый поход с Пожирателями, который, впрочем, стал последним. Черная Метка над лекарской лавкой мистера Олвана и тошнота, а еще ненависть к этим людям. На его разговоре с Нарциссой Северус почувствовал, что сознание освободилось от чужого присутствия.

Дело за малым. Северус Снейп тяжело дыша, посмотрел на Дамблдора. Пожалуй, из подобных заклятий вышла бы неплохая пытка. Круцио ломает и выворачивает тело. А это — душу. Северус чувствовал себя вывернутым наизнанку. Но вместе с опустошенностью пришло облегчение. Ему больше нечего скрывать. Впервые за несколько лет. Он чист перед своей совестью и этим человеком. Дело за ним.

Дамблдор молчал долго, а потом вдруг произнес:

— Я ошибся в тебе, Северус.

Сердце нехорошо подскочило.

— Я никогда не мог подумать, что ты окажешься способным на подобный шаг ради другого человека. Жизнь состоит из поступков. Какими-то из них мы можем гордиться впоследствии, каких-то — стыдиться. Ты сделал чудовищный шаг, согласившись принять Метку, но ты можешь им гордиться.

Северус неверяще посмотрел на Дамблдора. Неужели, прожив столько лет на свете, можно продолжать верить лишь в хорошее? Это казалось невероятным, но так было. Северус потрясенно покачал головой.

— Тебя ждет наказание, — проговорил старый волшебник.

— Я знаю, — спокойно отозвался он.

— Не уверен, — Северус усмехнулся. — Но меня никто не спрашивает.

— Я спрашиваю. Я не могу стереть Метку с твоей кожи, но я могу свидетельствовать в твою защиту. Обратной дороги не будет. Ты готов?

— Что значит «не будет»?

— Ты не сможешь вернуться к прежней жизни, если вдруг захочешь. Однако это не значит, что ты будешь ограничен в чем-то. Ты сможешь по-прежнему видеться с миссис Малфой, ты сможешь поступать так, как сочтешь нужным. Никто не будет тебя контролировать.

Северус недоуменно вскинул голову.

— Ты будешь отвечать перед своей совестью. И все.

Юноша откинулся на спинку сиденья. Дамблдор — интересный человек. В самых простых вещая он умудряется найти такое… А ведь он прав. Самые суровые судьи — мы сами.

* * *

Наступает момент, когда новое платье уже не радует. Властимила вежливо улыбнулась продавщице, заворачивающей дорогую покупку, с тоской посмотрела в окно. За огромной витриной практически ничего не было видно — все застилала пелена дождя. Что же за погода этим летом! Женщина поблагодарила продавщицу и направилась на улицу. Не в магазине же торчать. Увидела напротив кафе и решила переждать дождь там. Сесть спиной к окну, не видеть хмурого неба и серых потоков.

Она расположилась за уютным столиком и оглядела кафе. Взгляд сразу же зацепился за… Северуса Снейпа. Судьба издевается?

Мальчишка ссутулился за соседним столиком. Он грел руки о чашку чая и что-то читал, не обращая внимания на окружающих людей. Его нахохлившийся вид что-то затронул в душе. А еще… она уже видела мальчика, который точно так же грел руки о горячую кружку.

Властимила принялась разглядывать этого человека. Бледный, тщедушный. Он не относился к той породе молодых людей, на которых задерживался взгляд. Но за таких взгляд цеплялся. Невольно.

Женщина улыбнулась, когда поняла, что он почувствовал, как она на него смотрит. Напрягся, поерзал на стуле и наконец оглянулся. Тут же что-то пробормотал. Властимила с интересом изучала его реакцию. Уйдет? Смутится? Однако мальчик встал и направился к ее столику. В душе поселилось разочарование. И этот такой же, как все. Ободрился ее взглядом и… вот сейчас скажет какую-нибудь банальность, которая испортит первое впечатление или… Она еще не успела до конца продумать все варианты его поведения, как мальчик бесцеремонно уселся напротив и отрывисто произнес:

— Издеваетесь?

Властимила удивленно приподняла бровь. Это что-то новенькое.

— Объяснитесь.

«Четвертая. Мы виделись вчера в книжном магазине, но ты так зачитался, что не замечал ничего вокруг». Вслух же она холодно произнесла:

— Вы обвиняете меня в том, что я подстраиваю встречи с вами, мистер Снейп?

Мальчик удивленно моргнул и задумался. А потом, видимо, осознал, насколько нелепо прозвучало его обвинение. Неужели женщина, подобная ей, будет искать встреч с мальчишкой без роду и племени? Он нервно передернул плечами. Однако не извинился. Властимила с удивлением осознала, что мальчишка производит на нее все большее впечатление. Было в нем что-то… Она окинула его внимательным взглядом. Мальчик некоторое время молчал, а потом заявил:

— Тогда вы против этого не возражали.

— Я растерялся, — без обиняков признался он.

— Непростительная слабость — вы должны уметь выходить из подобных ситуаций.

— Я не желаю из них выходить. Я все рассказал Дамблдору.

— Даже так?

Он не ответил на ее улыбку.

— Но если говорить серьезно, то мы не были знакомы, мистер Снейп. Дамблдор первый нас представил.

Он усмехнулся.

— Мне не нравится находиться в положении обязанного. Всегда есть риск, что вы попросите об ответной услуге.

Властимила отрывисто рассмеялась. Он забавлял ее все больше своей непривычной прямотой. Она отвыкла от подобного.

— Я избавлю вас от неопределенности. Попрошу оказать услугу прямо сейчас.

Женщина замолчала, наслаждаясь эффектом от этой фразы. Мальчик выдержал с минуту и наконец произнес:

Властимила сделала глоток коктейля и посмотрела в его глаза.

— Что это будет за услуга? — нетерпеливо спросил он.

— Проводите меня.

— В смысле?

— О, в самом прямом, мистер Снейп. Я прошу вас проводить меня до дома. Я не люблю дождь, знаете ли.

С этим словами женщина поднялась из-за стола. Ее собеседник тоже встал и, кажется, еще не до конца осознав предложение, по инерции последовал за ней. Властимила не стала дожидаться от него хороших манер и сама распахнула входную дверь. Вышла под струи холодного дождя, набросив капюшон мантии.

— Не люблю дождь, — громко повторила она.

У его мантии не оказалось капюшона, и дождь вмиг заставил мокрые пряди прилипнуть к щекам.

— Можно сказать и так. Идемте?

Мальчик пожал плечами и двинулся по дороге.

— Не туда, мистер Снейп.

Властимила быстро перебежала дорогу и распахнула дверцу своего экипажа. Спустя несколько секунд раздосадованный мальчик последовал за ней.

— У вас экипаж! — обвиняюще произнес он.

— Это говорит лишь о том, что вашу нелегкую участь скрасит путешествие с комфортом.

Женщина со смехом заняла свое место. Мальчик не спешил следовать ее примеру. Он упрямо стоял под дождем, сверля сердитым взглядом фамильный герб на дверце.

— Мистер Снейп, входите же наконец!

Он нехотя забрался в экипаж и устроился на противоположном сидении. Это упрямство и демонстрация недовольства жутко развеселили Властимилу. Давно ей не было так легко в дождь.

Экипаж тронулся.

— Под вашим сиденьем есть плед. Вы промокли.

— Спасибо, мне и так хорошо.

Женщина пожала плечами и откинулась на спинку сиденья, полуприкрыв глаза и украдкой поглядывая на человека напротив. Зачем ей это? Властимила решила довериться Судьбе и просто плыть по течению. Если Жизнь начала их сталкивать, значит, в этом есть смысл. Возможно, Судьба дает ей шанс исправить однажды сделанную ошибку — нежность к мальчику без сердца. А может, это очередное испытание. Она подумает об этом позже.

Мерное покачивание кареты, стук дождя по крыше и недовольство спутника. Чудесный вечер.

Экипаж остановился перед одним из домов, принадлежащих Властимиле. Она любила этот дом больше остальных. Почему? И сама не знала. Он не был огромным, не был шикарным. Он был… теплым. И не из-за множества каминов или яркого убранства некоторых комнат. В нем жила душа. Души нескольких поколений ее предков слились в единую ауру, оберегая этот дом от напастей и невзгод. Находясь в его стенах, Властимила почти всегда верила в то, что она обычный человек, что в этой жизни еще осталось что-то, на что можно надеяться.

Северус Снейп вышел первым и протянул руку, помогая даме. Его пальцы были холодны, как лед.

— Пойдемте, я угощу вас кофе.

— Нет, спасибо. Мне неловко вас затруднять, — в его голосе было столько фальшивой учтивости, что сомнений в желании уйти подальше не возникало.

— Я не отпущу вас в таком состоянии. Не хочу, чтобы вы пропустили начало учебного года из-за болезни.

Юноша покорился. У него не было выбора.

Двадцать минут спустя Властимила изображала из себя гостеприимную хозяйку, в то время как ее гость с плохо скрываемым любопытством рассматривал книжные полки. Она пригласила его в библиотеку. Почему-то была уверена, что именно это место произведет на него наибольшее впечатление. И не ошиблась. Северус Снейп с благоговением снимал с полок древние трактаты по зельям, бережно их просматривая. Властимила улыбалась про себя. Когда он не хмурился и не изображал обиженного на весь мир, он был милым мальчиком. Было в нем что-то трогательное, несмотря на жесткий взгляд и язвительные речи. Например, он трогательно потирал мочку уха, когда задумывался или смешно прижимал палец к губам, читая составы зелий. Словно опасаясь произнести вслух.

— Мне все равно, — последовал ответ.

Кофейник дрогнул в руке Властимилы.

— Я не расслышала, мистер Снейп.

Мальчик обернулся и громче повторил:

— Мне все равно.

Властимила налила вторую чашку кофе. Том терпеть не мог кофе, в остальном же ему всегда было все-рав-но.

* * *

И жизнь потекла, подобно реке, не замедляясь и не останавливаясь, смывая прошлые ошибки и старые обиды, давая шанс начать все с чистого листа. Минуты сплетались в часы, а часы плавно перетекали в дни. Дни сливались в недели, отмеряя земной век людей.

В волшебном мире постепенно утихали страсти, и люди привыкали к спокойной жизни. Волна нападений Пожирателей Смерти постепенно схлынула. Большая часть этих людей была осуждена, некоторые оправданы. Прошлые годы стали забываться, подобно страшному сну. Люди хотели праздника. Чемпионат мира по квиддичу, костюмированные выступления, выставки. О плохом не говорилось и не вспоминалось. Ведь началась новая жизнь. В этом мире появился человек, который смог остановить Зло. Символ победы, символ счастья. И неважно, что он едва научился ступать по этой земле своими маленькими ножками. Его имя стало легендой. В него верили. А он даже не знал о своей избранности. Его время еще не пришло. Его дни были однообразны и безрадостны, но пока он и этого не понимал. Хотя по однообразности и безрадостности существования с ним мог поспорить человек, некогда поднимавший его над алтарем и принимавший на себя священные обязанности крестного отца. Наверное, он смог бы заменить крестнику отца. Смог бы украсить его серый мирок красками радости и света. Но Жизнь распорядилась по-своему. Жизнь равнодушно наблюдала за взрослением малыша Гарри, за пронизанными тоской днями Сириуса Блэка, за одиночеством Ремуса Люпина и выдуманной жизнью Нарциссы Малфой, за искуплением Фриды Форсби и иллюзией благополучия Люциуса Малфоя. Жизнь играла шахматную партию, случайно сбивая одни фигуры другими, замещая, вытесняя. И только сердца этих людей были неподвластны законам Жизни. Сердца бились так же, как и прежде, переполняемые теми же страстями. Пусть все сложилось не так, как виделось в юности, но Надежда бежала по венам и пронизывала их Судьбы насквозь.

Властимила смотрела на человека напротив. Северус Снейп сидел за столом и что-то писал. Наверное, отвечал на письмо Дамблдору или же дописывал свой труд по зельям. Она не знала. Просто знала, что ей нравится сидеть на террасе своего любимого дома и видеть рядом этого мальчика, забавно потирающего мочку уха, подбирая слова. Се-ве-рус. У него было странное имя. Холодное и нежное одновременно. Как и он сам. Летний ветерок играл воротом его расстегнутой рубашки, то скрывая бледную ключицу от глаз Властимилы, то снова обнажая. Они встречались третий год. Встречались… громко сказано. Порой она убегала на край света, как девчонка, чтобы там убедить себя в том, что это наваждение, и все скоро закончится. Но потом все равно возвращалась и писала письмо, начиная его всегда одним и тем же именем. «Северус». Она никогда не писала «дорогой», «милый» или «мой». «Милым» его можно было назвать только на расстоянии, как он сам про себя говорил. «И на очень большом», — со смехом добавляла она. «Мой?» Он принадлежал только себе. А точнее тому неведомому миру, что гнездился в его душе, заставляя в минуту задумчивости хмуриться, вздыхать или же раздражаться на пустом месте. «Дорогой?» О том, что он ей дорог, он никогда не узнает. Властимила отправляла письмо и ждала ответа. Как девчонка, посылая эльфов в совятню каждые десять минут. Порой он отвечал быстро, порой она ждала ответа по несколько часов. Но, в конце концов, он появлялся на пороге ее дома. Наверное, это похоже на семью, когда можно вот так сидеть: он работает, а она просто смотрит на него и курит.

Она знала, что он терпеть не может эту ее привычку. «Но уж придется потерпеть, мальчик. Я ведь приобрела ее задолго до твоего рождения», — говорила она себе, забавляясь его недовольным взглядом.

Зачем он ей? На этот вопрос Властимила перестала искать ответ, когда поняла, что два дорогих человека в ее жизни слились в одного. Да, кому-то это могло показаться безумием, но два мальчика — Том и Северус — стали в ее душе единым целым. Они были поразительно похожи в этом наивном для многих возрасте «чуть за двадцать». Нет, не внешностью. Том был красив, знал это, пользовался этим. Северуса же нельзя было назвать красавцем в полном смысле этого слова. И он прекрасно это знал, и, как следствие, очень критично относился к себе. Но все это рассказы для молоденьких девочек, потому что красота не в изгибе бровей и очертании губ. Красота внутри. В том, как он смотрит, как он поводит плечами или улыбается. А в этих инстинктивных жестах два мальчика были поразительно похожи.

Порой Властимила не могла понять, кого же из них она любит, а кого ненавидит. Да, это была любовь. Странная, глупая, неправильная, но любовь. Лорд Волдеморт едва не разрушил мир. Нет, не так. Он едва не бросил мир к своим ногам. И Властимила ненавидела его за это. Но она не могла перестать любить мальчика Тома, который много лет назад так дерзко обратил на себя ее внимание. Она могла до хруста в сжатых кулаках злиться на Северуса, но при этом готова была простить все его показное равнодушие и язвительность за такие вот моменты, когда он работал на ее террасе, а она могла просто наблюдать за этим.

Жизнь давала ей шанс еще раз пережить молодость, любовь, но она же губила ее неопределенностью и страхом за то, что пройдет время, и мальчик станет мужчиной, а потом исчезнет с этой земли. А она останется… Вечность — это так много.

А еще ее интриговала тайна Северуса. Кто та женщина, о которой он думает? Чем она, Властимила, может уступать любой смертной? То, что его мысли заняты женщиной, видно невооруженным взглядом. Тем более с таким опытом, какой был у Властимилы.

Она отдала бы многое, чтобы узнать, кто эта женщина, посмотреть ей в глаза и убедиться в том, что превосходство выдумано Северусом. А еще понять, в чем эта иллюзия, и разбить, растоптать. Она же не знала, что проиграла эту борьбу, еще не вступив в битву. Потому что нельзя занять в сердце место ушедшего человека. Ушедший всегда будет лучше… Честнее, чище, желаннее. Потому что он уже не сможет совершить ошибки, которые непременно совершишь ты. Не сможет разочаровать.

Но Властимила не знала правду. Поэтому она просто присматривалась к окружению Северуса. Со стороны. Незаметно. Иначе не могла — об их связи никто не знал. Они нигде не появлялись вместе, живя каждый своей жизнью и встречаясь лишь в ее доме. Он никогда не приглашал ее к себе, хотя и жил один. А она считала недостойным самой напрашиваться в гости. Он же просто молчал. И Властимиле было невдомек, что ни одна женщина не переступит порог дома, который предназначался той. Властимилу это задевало, но показывать обиду она считала ниже своего достоинства. Вот и собирала картину его жизни по крупицам. Круг знакомых женщин сошелся на двух.

Мариса Делоре. Сестра Люциуса Малфоя. Властимила как-то увидела их в кафе за очень оживленной беседой. Однако, присмотревшись, почти отмела свои подозрения насчет Марисы. Почти, потому что нельзя быть уверенным ни в чем на сто процентов. Но они не производили впечатления людей, связанных близкими отношениями. Девушка хмурилась и что-то доказывала, а Северус явно ее распекал. Наверное, так он вводит в оцепенение своих учеников. Миссис Делоре в оцепенение впадать не собиралась. Наоборот, спорила и что-то доказывала.

Властимила тогда быстро вышла из кафе, решив понаблюдать за девочкой.

Но потом надобность отпала, потому что, прибыв на обед к Люциусу Малфою, Властимила увидела картину, заставившую на миг позабыть о зрелом возрасте от разочарования.

Неужели Северус считает эту… лучше нее? Нарцисса Малфой. Властимила не могла подобрать слов, чтобы составить для себя образ этой девчонки. Из достоинств? Пожалуй, лишь кровь вейлы, придающая той необычную красоту. Да, скрепя сердце, Властимила готова была признать, что миссис Малфой была красива. И… все. На взгляд Властимилы, достоинства девчонки на этом заканчивались. Та почти никогда не раскрывала рта. Вежливо отвечала на вопросы, играла роль гостеприимной хозяйки, но не было в ней задора, не было огонька, позволившего бы свести с ума мужчину. Была лишь убийственная вежливость и безупречность — ничего более.

Вот уже чего Властимила никак не могла ожидать от Северуса. Но так и было.

Иначе чем объяснить теплоту, появлявшуюся в его взгляде, когда он находился рядом с этой девчонкой. Нежность, которую никогда не видела Властимила. А еще в такие моменты в нем была искренность. Он искреннее смеялся и злился тоже искренне, когда говорил с Нарциссой. Властимила несколько раз издали наблюдала эту картину.

— Они вместе учились, — как-то ответил на ее вопрос Фред Забини.

И, наверное, не только учились. Властимила была готова поспорить на что угодно. В ее возрасте, с ее опытом ревновать к девчонке?

Но кто может измерить силу любви, глубину глупости или нелепость ревности?

У таких проявлений нет возраста. Властимила однажды поймет, что не сможет занять место этой девчонки в сердце Северуса. Признать это будет нелегко. Но на то дана мудрость. Властимила все же станет единственной женщиной в жизни Северуса в чем-то самом главном. Вот только он узнает об этом лишь через много-много лет.

* * *

Люциус Малфой постучал молоточком, прикрепленным к ручке большой двери. Особняк семьи Забини был почти таким же древним, как и поместье Малфоев. Только выглядел он совсем иначе. Люциус с детства не мог понять, что же в нем не так. Доброта и Свет заглядывали в стены этого старого замка гораздо чаще, чем во многие подобные дома. Наверное, поэтому дети, выросшие здесь, несколько отличались от своих сверстников.

Домовой эльф отворил двери, поклонился до земли и принял трость Люциуса.

Мужчина сбросил мантию и расправил плечи. Вечеринка Фреда, похоже, была в разгаре. Точнее не Фреда. Его жене Алин исполнялось двадцать восемь лет. О возрасте дамы не говорят, но то, что она была гораздо моложе всех жен в кругу их общения, позволяло ей не скрывать годы. Люциус редко видел супругу Фреда. В основном на подобных семейных торжествах, посему отношения с ней сложились учтиво-вежливые — не более.

Люциус улыбнулся имениннице, взмахом волшебной палочки заставляя коробки с подарками подплыть к Алин. Вежливые речи, фальшивые восторги.

Он проходил это миллионы раз. Процедура не менялась год от года и не изменится из века в век. Люциус с улыбкой выслушивал благодарности, а сам с замиранием сердца вглядывался в каждую входящую в гостиную женщину. Он знал, что Фрида будет здесь. Чувствовал. Иначе не может быть. Ну не может она всю жизнь избегать его. Это должно когда-то закончиться. Люциус рассеянно взглянул на двенадцатилетнюю дочь Фреда и Алин — огненно-рыжую бестию по имени Блез. Та была отчего-то недовольна. Вежливо поздоровалась и тут же испарилась. Проблема. Это милое создание станет женой его сына. Люциус про себя вздохнул. Тут с одним неизвестно, что делать, а еще вторая неуправляемая особа. А все потому, что Фред слишком много позволяет своей любимице.

— Нарцисса сейчас во Франции. Но она передает искренние поздравления с наилучшими пожеланиями, — Люциус заученно произнес вежливую фразу, одновременно здороваясь с кем-то из гостей.

Где же она? Где? Он успел войти в обеденный зал, успел занять свое место за огромным столом, успел смять красивую карточку с его именем, успел уронить вилку и прослушать, кажется, все новости этого чертова мира. А ее все не было. Взгляд серых глаз скользил от одного знакомого лица к другому, отчаянно надеясь увидеть темные волосы и глаза цвета Надежды. Так когда-то он назвал их.

Да, нелепо, смешно и неправильно. Но Люциус Малфой чертовски устал оттого, что приходилось сворачивать горы и опрокидывать небо. И все это без какой-то цели. Просто, чтобы жить в этом мире. Своеобразная плата за спокойствие семьи и незапятнанность репутации. Он старался не задумываться над тем, как жил. Старался не замечать, что под одной с ним крышей живет чужая женщина. За тринадцать лет брака его удивительно красивая жена стала совершенно чужим человеком. От некогда импульсивной и непредсказуемой девочки не осталось и следа. Порой Люциус ловил себя на мысли, что та Нарцисса, которая могла выкрикивать в его лицо оскорбления, была гораздо ближе и дороже ему, потому, что являлась ниточкой к прошлому.

Комната девушек шестого курса факультета Слизерин и белокурая девочка с серебристыми косичками в его объятиях. И его просьба: «…пожалуйста, не давай мне повода причинять тебе зло. Хорошо?». Как давно это было! Время стерло эту девочку с лица земли, как стерло и его самого. Нарцисса исполнила просьбу. Она не давала повода причинять ей боль. Порой Люциус сомневался, что она вообще может чувствовать эту самую боль. Все, что он видел, — лучезарная улыбка. Как же он ненавидел безупречность! Их жизни… именно два разных потока, а не единая река, текли в параллельных плоскостях. Люциус появлялся на работе, выезжал на охоту, проводил время на светских раутах, встречался с любовницами. Нарцисса с головой окунулась в благотворительность. Взяла под свое крыло какой-то приют и отделение Святого Мунго для пострадавших от непростительных заклятий. Она посещала выставки и организовывала благотворительные вечера.

Две такие разные жизни пересекались изредка в одной точке — поместье Малфоев — за обедом, ужином или светским приемом. И еще в их доме была третья жизнь, протекающая также сама по себе. Люциус некогда мечтал, что эта жизнь будет подчинена ему, но теперь признавал свое поражение. Признавал лишь наедине с собой — никто другой об этом знать не должен. Но себе врать глупо. Поэтому Люциус свыкся с мыслью, что жизнь его сына не принадлежит ему. Она также течет в параллельной плоскости, где есть место скаутскому лагерю, полетам на метле, блестящим успехам по зельям и отвратительным — по травологии. Радовало одно — жизнь его сына не пересекалась и с жизнью Нарциссы. Драко вырос… странным. Он предпочитал быть один. Не раз Люциус замечал его уезжающим в одиночестве верхом прочь от стен замка. И это в двенадцать лет! Сам Люциус в его годы ненавидел одиночество, потому что слишком близко был с ним знаком. А Драко к этому привык.

Почему так вышло? В чем ошибка отца? Детям нужно с самого детства определить круг дозволенного, как когда-то самому Люциусу. Тогда выйдет толк. Будет уважение, почтение, страх… Хотя… Люциус пытался держать Драко в строгости и повиновении. Вот только наказания не приводили к послушанию. Непостижимо, но он не видел в сыне страха, не видел раболепия, почтения. Люциус воспитывал сына по своему образу и подобию, теми же методами, какими воспитывали его, но не видел результатов. В чем-то Люциус даже заткнул за пояс Эдвина. Порой, наказывая Драко, он понимал, что к нему в детстве относились не столь сурово, но, как отец, страстно желал почувствовать отклик, ответ. Ему иногда хотелось встряхнуть сына за плечи, накричать на него — лишь бы увидеть хоть что-то в серых глазах. Однако он помнил, что сам больше всего боялся тихого голоса Эдвина, поэтому не позволял порыву возобладать над разумом — высказывал недовольство тихо и холодно. И… ничего. Хотя нет, одну привычку Драко приобрел. Он стал говорить еле слышно лет с шести. Первое время Люциус воспринимал это как проявление почтения и покорности и лишь спустя несколько лет осознал, что таким образом сын просто старается не выдать то, что на душе. Фраза из детства, которую первой слышит юный отпрыск, достигая осознанного возраста: «ты — Малфой, ты должен уметь сдерживать свои эмоции», наглядно воплощалась в жизнь. Драко не радовался при Люциусе, не шумел, не плакал. Хотя Люциус вообще не видел сына плачущим, ну разве что в далеком детстве. Ребенок отдалялся от отца, загораживаясь тихой речью и исполнительностью. Да, он не перечил. Но это не радовало. Это, наоборот, пугало. Люциус никогда не признался бы вслух, но он терялся, не зная, что делать с мальчиком. Теплых отношений он не мог представить. Для него сын и отец всегда стояли на недостижимых друг для друга ступенях. Лишь подчинение и уважение — так воспитывали Люциуса, ну почему же с его сыном это не получалось? Заклятие? Люциус так надеялся, что с течением времени оно исчезнет, растворится, и Драко станет обычным мальчишкой, который будет бояться наказаний и беспрекословно слушаться отца. Смешно, но Люциус Малфой так и не понял, что дело здесь не только в заклятии.

В его семье все было наперекосяк. Конечно же, никто этого не видел: что-то в Малфоев вдалбливается с детства. В частности — блестящие манеры. Его жена и сын являлись предметом зависти многих знакомых. Знали бы они, скольких усилий требовала эта безупречность.

Люциус чуть улыбнулся даме напротив. Как летит время. А ведь он помнил жену Гойла совсем девчонкой. А вот у нее уже сын — ровесник Драко. Да и сама она давно перестала походить на миленькую девчушку.

Люциус посмотрел на дорогие часы. Что было в его жизни? Была ли у него жизнь? Невероятно, но он не видел Фриду двенадцать лет. Двенадцать долгих лет. Четыре тысячи триста восемьдесят дней. Без нее. А ведь когда-то он думал, что не сможет прожить и часа. Время показало, что сможет. Сможет и час, и неделю, и год, и жизнь. Монотонную, однообразную и никчемную, но все-таки жизнь. Он сам себе ее выбрал в день, когда вошел в библиотеку собственного поместья и услышал имя будущей невесты. А ведь стоило один раз сказать: «Нет». Одно короткое слово могло изменить всю его жизнь.

Люциус обернулся на вновь входящих гостей. Сердце вздрогнуло и понеслось вскачь. Алан Форсби. Человек, которого Люциус ненавидел так сильно, что от этого становилось трудно дышать. Алан Форсби. Милый мужчина средних лет. С открытой улыбкой и вечно хорошим настроением. Ему все симпатизировали, Люциус был бы и сам рад отнестись к нему иначе, но ничего не мог с собой поделать. Этот мужчина мог прикоснуться к ней. Все эти чертовы двенадцать лет. В то время как сам Люциус вынужден был жить лишь воспоминаниями. Судьба обладает скверным чувством юмора. Люциус встречался с мистером Форсби почти каждый месяц по делам, или на охоте, или… да Мерлин знает, где они только не пересекались. И за все эти годы Люциус ни разу не видел его жену. Он прекрасно понимал, что Фрида избегает встреч. Причем весьма успешно. В молодости он отчаянно боялся совместных мероприятий, потому что не был уверен, что сможет сдержать себя. Но шло время, его душа, наверное, зачерствела, или же ее просто не стало — он уже не так остро реагировал на появления Алана. Да, ненавидел, да, перехватывало дыхание, но ведь общался, и ничего.

— Люциус! — Алан широко улыбнулся, протягивая руку. Люциус выдавил улыбку, пожал крепкую руку.

— А где Фрида? — вопрос Алин заставил замереть.

Вот сейчас выяснится, что ее здесь нет, и можно будет наконец-то расслабиться. И понять, что еще один год прожит зря, и…

— Блез ее куда-то утащила. Они не виделись с девочкой больше года.

Сердце стукнуло в горле, и захотелось немедленно рвануть прочь из этого шумного зала. Распахивать одну дверь за другой, пока за одной из них не окажется она. И тогда…

— Это нечестно — так надолго увозить ее от нас.

— Алин, милая, ты же знаешь, как упряма сестра Фреда. Она ведь работает. Я уже устал разговаривать на эту тему. Она «облегчает страдания несчастным», как сама говорит. Ты же ее знаешь. Я сам вижусь с ней гораздо реже, чем хотелось бы.

Голоса, голоса, лица, лица… Люциус все никак не мог собраться с мыслями и подготовиться к встрече… Нужно как-то…

— Всем добрый день. Алин!

Знакомый запах и знакомое тепло коснулись его души. И это он говорил, что души нет? Что же тогда так сладко заныло в груди. Невероятно, но она не заметила его. Она быстро скользнула мимо Алана в объятия именинницы.

Люциус же смотрел во все глаза. Смотрел… смотрел, впитывая и запоминая каждую черточку. Чтобы хватило еще на двенадцать лет. И в то же время понимал, что ему не хватит и на двенадцать минут. Та же гибкость, та же стремительность. Словно годы не коснулись ее. Разве что волосы чуть короче, да голос… Что-то стало с ее голосом.

Он смотрел в ее спину и понимал, что вот-вот она обернется. Уйти? Повести себя, как мальчишка? Этот нелепый шаг казался самым верным. Только не здесь. Не на глазах у этой толпы. Вот только ноги словно приросли к дорогому паркету.

— Фрида, посмотри, кто здесь. Вы, наверное, тоже давно не виделись.

При этих словах Фрида обернулась. Ну вот и все. Вот теперь можно взять и умереть. Потому что самое прекрасное в жизни он уже увидел.

Ее глаза на миг расширились, и щеки чуть порозовели. Едва заметно, но только не для Люциуса, который перестал видеть окружающий мир. Его мир сейчас смотрел прямо в душу глазами цвета Надежды. Фрида протянула руку, а на левой щечке появилась ямочка. Такая знакомая и почти позабытая.

— Добрый день, Люциус.

Мужчина склонился к ее руке. По этикету руки женщины полагалось касаться лишь дыханием. Но этикет составлялся для выражения учтивости, холодной вежливости и демонстрации безупречных манер. Этикет — забава для снобов. Люциус быстро коснулся холодной руки губами. Ладошка в его руке дернулась, и он тут же ее выпустил.

— Фрида, — надо же, голос прозвучал чертовски ровно, — сколько лет. Алан, твоя супруга еще прекрасней, чем была в школьные годы.

Взгляд серых глаз быстро скользнул по Алану Форсби. Тот широко улыбнулся и обнял жену за плечи. Даже что-то ответил. Только Люциус уже не слышал. Зачем понадобилось придумывать круцио, когда есть более изощренные пытки?

Миссис Форсби сидела напротив Люциуса и чуть левее. Шея затекла от отчаянных попыток не смотреть в ту сторону или же смотреть незаметно. Мерлин! Он уже и забыл, как она выглядит. Оказалось, тот образ, который он хранил все эти годы, не имел черт. Память хранила их где-то в глубине души, а сам Люциус, оказывается, не помнил деталей. Лишь образ. И вот сейчас его горячей волной окатывало узнавание. То, как она поправляла волосы или поводила плечами в ответ на вопрос соседки по столу. То, как она морщила носик, когда смеялась. И эта ямочка на щеке…

Вот так в жизни бывает. А ведь он надеялся, что это безумие отступит, пройдет стороной, и он сможет заставить сердце стучать ровно. Но Памяти было плевать на его надежды, и сердцу было плевать. Оно то подскакивало, когда она внезапно поворачивалась в его сторону, то резко останавливалось, когда он слышал давно позабытые нотки в ее голосе.

Напряженный взгляд Фреда и открытая улыбка ее мужа. Все смешалось в этом доме.

Обед закончился, гости разбились на группки, негромко переговариваясь и не забывая периодически отдавать дань уважения имениннице. Воспоминания, какие-то истории. Люциус наконец дослушал размышления Нотта о политике в отношении Египта на почве совместного исследования каких-то там заклятий и, торопливо извинившись, покинул зал. Она ушла чуть раньше. Тихо и незаметно. Словно растворилась. Люциус с детства знал этот дом. Родители Фреда позволяли детишкам резвиться в самом доме, а не только на территории поместья. Люциусу больше всего нравилась оружейная комната, но Фрида всегда любила маленькую гостиную в западном крыле. Люциус быстро направился к той комнате. Он понимал, что ведет себя нелепо. Им не семнадцать. Это другой мир, другая жизнь, но его сердце отсчитывало шаги в западное крыло замка, и Люциус ничего не мог с этим поделать. Он резко распахнул дверь и застыл на пороге.

Значит, не ошибся. Фрида, вздрогнув, обернулась на звук.

Мгновение замерло и растянулось до бесконечности. Остановились часы, исчезли звуки. Лишь две пары глаз и два колотящихся сердца. Двенадцать лет. Двенадцать долгих лет. Но в эту минуту казалось, будто их не было. Люциус неотрывно разглядывал ее. Узнавание накрывало с головой. Она не изменилась. Совершенно. Кто-то бы сказал — повзрослела, расцвела или, наоборот, утратила прелесть юности. Люциус не видел изменений. Он видел ее. И чувствовал себя так же, как и двенадцать лет назад. У него так же замирало сердце, и он так же не знал, что сказать.

Зачем он пришел? Что он мог сказать этой женщине, которую так и не смог заменить в своем сердце никем другим?

Фрида чуть повела плечом и неуверенно улыбнулась.

— Мерлин. Я… смешно. Я ведь знала, что увижу тебя. Вот только все оказалось не так, как я думала.

— А как? — Люциус, не отрывая от нее взгляда, словно боясь, что она исчезнет, переместился к окну и присел на подоконник. Фрида осталась стоять у камина. На его вопрос она рассмеялась. Смех оказался совсем не таким, каким он его помнил. Что-то из него исчезло.

— Знаешь, — Фрида посмотрела в окно поверх его плеча, — я миллион раз за эти годы собиралась написать тебе.

Она замолчала. После паузы Люциус спросил:

— Потому что всегда появлялось очередное сообщение в прессе. Смерти… смерти…

Люциус дернулся что-то сказать, но она взмахом руки его становила.

— Твое имя не звучало, но… Ведь я видела все это изнутри. Алан, Фред, ты… Я… ненавидела то, что ты делаешь. Мерлин, как я ненавидела вас всех, когда приходила в клинику и видела людей, пострадавших от этого.

Ее негромкий голос проникал в самое сердце. Голос совести, голос, который молчал двенадцать лет. Люциус зажмурился, вслушиваясь в обличительные фразы. Она была права. И он это знал.

— Сколько бессмысленных смертей, сколько сломанных жизней. Все смешалось. Я так надеялась, что что-то случится, и все изменится. А потом это случилось. Помнишь? Летом. Этого вашего Лорда не стало. Но что это изменило? Теперь обезумело Министерство в попытках поймать, раскрыть, растоптать. Ты помнишь Сириуса Блэка?

Люциус на миг открыл глаза и отрывисто кивнул.

— Ведь он был невиновен. Он не мог быть виновен. Я знала этих людей. Они были… настоящими, понимаешь? А их просто сломали и уничтожили. И в день, когда они все погибли, мир праздновал. Это… это…

Фрида закрыла лицо руками, отвернувшись к стене. Люциус смотрел на до боли знакомую фигурку и понимал, что это и есть расплата. А он все время ждал, какую же форму примет плата за его жизнь. Вот она. Не в пренебрежении сына и отдалении жены, нет. В ненависти самого дорогого человека.

— Прости, — негромко произнес он и направился к двери.

Он не мог здесь оставаться. Не мог слышать слово «ненавижу» из ее уст. Жизнь не повернуть вспять. Им никогда не будет по семнадцать. И ничем невозможно перечеркнуть ошибки, совершенные за эти годы.

— Постой же, — в ее голосе послышались отчаянные нотки.

Люциус замер и обернулся.

— Не уходи, — не глядя на него, произнесла Фрида. — Я… я должна была это сказать. Но я не хочу, чтобы ты уходил. Я…

Люциус приблизился.

— Ты сказала, что ненавидишь. Я… я не могу это слышать. Я не хочу этого знать. Эти годы я… не знаю, верил, наверное, — он усмехнулся. — А вот сегодня верить стало не во что, и…

— Я ненавижу то, что ты делал. Но если бы я сказала, что ненавижу тебя, я бы соврала. Я ненавижу себя за то, что прощаю. За то, что каждый день стараюсь вернуть к жизни людей не ради них самих. Вернее, не только ради них. Но ради тебя. Ради Фреда. Я день за днем искупаю… потому что я так же виновата. Я…

— Фрида, не смей себя винить. Ты самый удивительный человек, который…

— Нет, я могла что-то сделать тогда… В самом начале. Но я предпочла просто сбежать и сделать вид, что ничего не происходит.

Она прижала ладонь к губам, отворачиваясь. Люциус осторожно сжал ее подрагивающие плечи.

— Мерлин, что же мы с собой сделали?

Она промолчала. Мужчина сделал шаг вперед и осторожно коснулся губами ее волос. Запах из прошлого, когда все было светло и легко. Люциус зажмурился, стараясь унестись туда, но мерное тиканье часов на камине возвращало в реальность.

— Что было бы в том письме? — глухо проговорил он.

— Думаю, там были бы одни вопросы. Чем ты живешь? О чем думаешь? С кем проводишь время? Такие маленькие бытовые мелочи, которые позволили бы дотянуться до тебя, понять, что ты живешь не только в моем воображении.

— Почему так долго? — Люциус посмотрел в потолок, потрясенный тем, что с ним происходит. — Почему столько лет ты пряталась?

— Потому что я не хотела этой встречи. Я боялась увидеть тебя, боялась снова… Знаешь, миллион раз я представляла себе встречу.

Она усмехнулась, он тоже.

— И как ты себе это представляла?

— Сначала это было совсем наивно. Я очень хорошо помню свою помолвку. Ты не пришел. Помнишь?

Он просто кивнул. Еще бы он не помнил.

— Когда я стояла у алтаря, я все время думала, что ты появишься и заберешь меня. Так смешно. Ведь понимала же, что не появишься, но все равно ждала.

Люциус зажмурился, закусив губу. Зачем волшебникам круцио?

— Потом ждала, что ты появишься в клинике. Ужас. Я почти хотела, чтобы что-то случилось… Чтобы появился благовидный предлог. Смешно. А потом я встретила тебя с сыном в книжной лавке.

— Когда? — Люциус замер. Она была рядом, а он не знал.

— Четыре года назад. И знаешь, я поняла, что не смогу. Сначала хотела тебя окликнуть. Ведь в этом нет ничего предосудительного. А потом…

Люциус прижался щекой к ее макушке. Как давно он не слышал искренних слов. Прямота Фриды просто сбивала с толку. В этом она совсем не изменилась. Она могла вот так просто и безыскусно рассказывать то, что чувствует. Почему же Люциус никогда так не мог? Почему скрывал даже от себя все эти годы?

— Я люблю тебя, — внезапно выдавил он.

В тишине слова прозвучали, как раскат грома. Фрида дернулась из его объятий, но он не выпустил.

— Я люблю тебя, — упрямо повторил он. — Да, я не такой, каким ты хотела меня видеть. Я сделал много ужасных вещей, но я люблю тебя. Так, как умею. Как никого никогда не полюблю и…

— Отпусти меня, — негромко попросила она.

Люциус послушно разжал руки. Фрида медленно обернулась. Он утонул в ее взгляде.

— Это жестоко, Люциус.

— Это всего лишь правда.

— Я не должна здесь находиться. Это неправильно. И ты не должен.

— Но мы оба здесь.

Она опустила голову.

Почему чертов здравый смысл не дает просто притянуть ее к себе и поцеловать? Наплевать на условности и снобизм, который принято называть светским поведением.

— Ведь ты пришла в эту комнату, зная, что я последую за тобой.

— Я надеялась, что у тебя больше здравого смысла, — Фрида подняла на него взгляд и рассмеялась.

Люциус тоже улыбнулся.

Фрида коснулась его щеки. Люциус зажмурился и прижался к ее ладони.

— Давай уедем куда-нибудь, — прошептал он. — Просто соберемся и…

— Точно. Многолюдными семействами?

Он посмотрел ей в глаза.

— Да, прости. Я… не то говорю. Просто рядом с тобой как-то плохо соображается.

— Думаешь, рядом с тобой хорошо?

Снова улыбки, необъяснимые и искренние.

Люциус понял, что миллион лет не испытывал одновременно такого сумасшедшего счастья и такого разочарования от того, что наступит завтра, и все это покажется сном. Ведь он не может предложить ей роль любовницы. Всем этим холеным красавицам, с которыми он периодически встречался, — пожалуйста. Но только не ей.

Сколько условностей, сколько проблем. Но ведь есть сегодняшний день. Тепло ее руки и биение ее сердца.

Дверь распахнулась, заставив Фриду отскочить в сторону, а Люциуса негромко выругаться. Мальчишка лет пяти-шести с огненно-рыжей шевелюрой смерил Люциуса недовольным взглядом.

— Мам, ты куда пропала? — тоном избалованного ребенка протянул он.

Люциус ошарашенно оглянулся на Фриду. «Мам»?

— Милый, мы разговаривали с мистером Малфоем — отцом Драко. Ты ведь помнишь Драко? Мы с ним и с Блез ездили в прошлом году на водопады.

Но больше поразило не это. Фрида изменилась за доли секунды. Сейчас она была матерью. Той матерью, какую никогда не видел Люциус в своей семье. Во взгляде — смесь гордости и нежности, а еще Люциус вдруг понял, что в мире Фриды его уже нет. Вот минуту назад был, а теперь нет. Теперь в ее мире только этот надутый мальчишка.

— Люциус, — она наконец-то решила объяснить и ему, — это Брэндон — мой сын.

Люциус просто кивнул. Ее сын. Мальчик, которого могло бы и не быть, если бы Люциус не был таким дураком много лет назад. Он вдруг почувствовал жгучую неприязнь к мальчишке. Этот ребенок занял чужое место. Вот сейчас он вмиг занял место Люциуса в сердце Фриды, а несколько лет назад занял место их детей, которые могли бы быть. И неважно, что виноват в этом сам Люциус. Сейчас он обвинял во всем ребенка.

Эгоистично? Да. Но ведь эгоисты — это недолюбленные дети. Дети, которым заменяли любовь дорогие игрушки и подарки в лучшем случае, и полная безучастность со стороны родителей — в худшем.

— Прости, мы пойдем, — Фрида быстро отвела взгляд и вышла за руку с сыном.

Люциус успел заметить вину, отразившуюся в ее глазах. Циник, прочно поселившийся в его душе, рассмеялся. Эта вина не перед ним за поспешный уход и растравленную душу. Эта вина перед сыном за проявленную слабость.

Люциус стоял посреди комнаты, глядя в пространство. Он еще чувствовал запах ее волос и прикосновение ее руки к щеке. Вот только ее уже не было. Сон. Миф. Глупость.

Дверь отворилась, и вошел Фред Забини. Он пересек комнату, опустился в мягкое кресло и закурил.

— У нее есть сын, — глядя перед собой, проговорил Люциус. — Почему я об этом не знал? Почему мой сын знал, а я нет?

Фред выпустил струйку дыма, проследил за ней взглядом и наконец произнес:

— Ты никогда о ней не спрашивал. А Драко познакомили с Брэндом в прошлом году. Он гостил у Блез. Фрида приехала и соблазнила детей поездкой на водопады. По-моему, они здорово провели время.

— Не сомневаюсь.

Люциус со вздохом сел в соседнее кресло.

— Черт, — негромко проговорил он.

— Извини, я должен был предупредить, что она приедет.

— Люциус, у нее со здравым смыслом всегда были проблемы, поэтому прошу тебя: не причиняй ей боль. Слышишь?

Люциус Малфой поднялся из кресла и направился к выходу.

— Люциус!

Но он так и не ответил ничего Фреду Забини. Он никогда не давал обещаний, потому что знал, что все равно их нарушит.

Люциус Малфой спустился по ступеням и отворил дверцу экипажа с фамильным гербом. Нет. Ничего не закончилось.

Все только начинается.

03.02.2011

Глава 45. Формула счастья

С полночного неба дождем осыпаются звезды Деля твою жизнь безвозвратно на «прежде» и «после», Давая свой, в чем-то мистический, первый урок. И мамы слова: «Ты мой самый прекрасный цветок», И ворох цветов, что тебе он положит у ног. И бабушки шепот — вечерняя добрая сказка, И белое платье, и счастья волшебные краски… И хочется плакать, и некого в этом винить. И новые звезды зажглись ярким светом в ночи. Вот звездочкой ясной Любовь твоя первая стала… И Вера в друзей светит ярче, чем пламя свечи. Сложились в созвездие светлое над головой. И сотни других, пусть пока и невидимых глазу, Украсили небо, твой путь озаряя собой. Чтоб новые искорки света в ночи зажглись. И пусть за улыбкой порой и покажутся слезы, Ты чувствуешь, значит, еще продолжается жизнь.

Все только начинается.

Гермиона проснулась со странным чувством. Словно она оказалась в сказке. Поцелуй, объятия. Негромкий голос: «Не плачь, я не хотел».

На душе было легко и радужно. Даже здравый смысл, доселе твердивший: «Это все лишь твои фантазии. На самом деле все не так!», уступил и затих после вчерашнего вечера.

Гермиона перечитала записки. На маленьких клочках пергамента целая история. От раздражения до шутки, от легких отговорок до серьезной недосказанности.

Девушка улыбнулась. Праздник в душе, праздник в природе. За окошком вставало зимнее солнышко, раскрашивая морозный узор в цвет добра и уюта. Гермиона закружилась по комнате. Ей было весело и легко. Этот день… Может, для кого-то лишь очередная суббота, но для нее — первый день с крыльями. Крылья, подаренные счастьем, пришлись ей впору, легко отрывали от земли и уносили в мир грез. Как в сказке. Гермиона напевала, пока принимала душ, напевала, выбирая, во что одеться. Кофта все еще пахла его туалетной водой. Девушка прижала к лицу теплую шерсть и рассмеялась непонятно отчего. Просто было радостно и светло. Ночь развеяла вчерашние опасения. Ночь все расставила по своим местам. Сейчас уже казалось глупостью вырываться из его объятий и не отвечать на его вопросы. Маленький упущенный шанс. Но ведь есть сегодня. Можно придумать миллион предлогов для встречи. От все той же книги до Брэнда.

Гермиона быстро сбежала по лестнице в гостиную, весело считая ступени. Надо же. Жила в этой комнате не один год и только сегодня узнала, что к ней ведут тридцать восемь ступеней. Девушка впорхнула в пустую гостиную. Ну вот. Все еще спят.

Мимолетная грусть быстро испарилась. Видимо, ее смахнули легкие крылья.

Гермиона направилась в сторону комнат девочек шестого курса.

Негромко постучала. Никто не отозвался. Тогда она толкнула дверь. Все еще бессовестно спали. Ну как можно спать в такое утро?!

— Джинни! — Гермиона легонько потрясла подругу за плечо. — Джин, проснись.

Джинни резко села в кровати, отбросив одеяло, и испуганно вскрикнула. Соседки по комнате зашевелились.

— Что случилось? — в голосе Джинни послышалась паника.

Гермиона никогда не пробиралась в полутемную комнату тайком и не будила просто так.

— Все хорошо. Извини, — виновато проговорила староста. — Просто подумала…

Глядя на заспанную девушку и непонимающие взгляды других шестикурсниц, Гермиона почувствовала себя дурой. Все правильно, ведь это ей крылья не дают спать и заставляют видеть не обычное зимнее утро, а начинающуюся сказку.

Джинни откинулась на подушку и потерла глаза.

— Хвала Мерлину! Я подумала, что что-то с Роном или Гарри. Который час?

— Без пяти восемь.

— Гермиона! Ты — садистка.

— Знаю. Ладно. Извини.

— Подожди меня в гостиной пять минут, я спущусь.

Гермиона кивнула и, извинившись перед другими девчонками, вышла из комнаты.

Сидя перед пылающим камином и гладя Живоглота, она вдруг подумала: почему люди не могут удержать радость в себе? Хотя нет. Не так. Радость могут, а вот счастье — нет.

Наверное, потому, что на то оно и счастье. Горячее, обжигающее. Если им не поделиться с друзьями, в нем можно сгореть.

Гермиона улыбнулась Живоглоту, бесцеремонно улегшемуся спать на ее коленях.

Джинни спустилась быстро. Зевая и натыкаясь на мебель, добралась до Гермионы и устроилась в противоположном кресле. Зябко поежилась и повернулась к подруге.

Гермиона посмотрела в синие глаза. Она вдруг поняла, как же обделила сама себя, когда отнеслась с пренебрежением к младшей сестре Рона. Даже не с пренебрежением, а просто без интереса. Были Гарри и Рон. Была учеба, а больше ничего и не нужно. Так казалось тогда. И вот сейчас, стараясь скрыть счастливый блеск глаз, она поняла, что не сможет рассказать. У них с Джинни нет той связующей нити дружбы, что не порвется ни при каких обстоятельствах; нет той близости, что позволяет безоговорочно верить и безоговорочно понять позицию друга, принимая ее. Их же приятельские отношения не позволят Джинни понять Гермиону.

— Прости, ничего не случилось. Просто…

— Ты вчера так и не зашла. Поздно вернулась?

— Угу.

— Гермиона, можно задам вопрос?

— Да, конечно.

— Ты с кем-то встречаешься.

— Это был не вопрос, — Джинни улыбнулась. — Просто нужно иметь глаза. И только. Ты в последнее время странная. То улыбаешься неизвестно чему, то грустишь. К тому же стала часто пропадать.

Гермиона молча смотрела в пол. Что здесь ответить?

— Это явно не Гарри и явно не гриффиндорец, иначе мы бы заметили.

— Джинни… — Гермиона подняла взгляд.

— Постой, — девушка нетерпеливо махнула рукой. — Я ведь не спрашиваю «кто это?». Просто размышляю вслух.

Гермиона нервно передернула плечами. И о чем она, спрашивается, думала, когда будила Джинни?

— Но ты счастлива. Это видно. А значит, все правильно.

Джинни замолчала. Гермиона выдержала паузу.

— Думаешь?

Джинни, казалось, только этого и ждала. Тут же улыбнулась.

— Ты ведь поэтому немилосердно разбудила меня в такую рань. Хотела поговорить. Так?

— Наверное, — сдалась Гермиона. — Только теперь понимаю, что сказать особенно нечего.

— Ты сомневаешься. Это нормально. Первый опыт, первые сомнения…

Гермиона невольно усмехнулась. Джинни, которая была моложе на год, сейчас совсем по-взрослому рассуждала на эту тему.

А младшая Уизли посмотрела в потолок.

— Странно все-таки получается. Казалось, у тебя есть все. Ты же…

Гермиона посмотрела на девушку. Из распахнутого воротника кофты виднелась худенькая ключица, которой касался локон рыжих волос. Совсем девочка, но именно ее слова заставили задуматься о собственной жизни.

— Он лучше Гарри? — Джинни резко опустила голову, и их взгляды встретились.

Гермиона ни на миг не замедлилась с ответом.

— Нет.

Гермиона кивнула. Джинни рассмеялась. Заинтриговала…

— Гарри знает?

Гермиона испуганно оглянулась на девушку.

— Нет.

Джинни верно истолковала взгляд.

— Я не собираюсь ему говорить. Не волнуйся. Но ты сама собираешься?

Гермиона глубоко вздохнула и откинулась на спинку дивана. Живоглот спрыгнул на пол и выгнул спину, сладко зевая. Без него стало пусто. Девушка села ровнее и посмотрела на огонь.

— Я бы непременно сказала Гарри, если бы это было серьезно, — медленно проговорила она.

— Не поняла… Весь твой вид говорит о том, что для тебя это важно. Ты боишься, что неважно для него?

— Я не могу говорить за него, — усмехнулась Гермиона. — А неважно потому, что скоро все закончится.

Негромкие слова отчетливо прозвучали в тишине пустой гостиной. Наконец-то Гермиона смогла произнести вслух то, о чем боялась даже подумать. А ведь эта мысль всегда была. Как будто, пока о проблеме не говоришь, ее не существует. Великое заблуждение.

— То есть? — не поняла Джинни.

— Ну, скоро все закончится. Он… В общем, просто поверь.

— Это Снейп? И его отправят в Азкабан за связь с несовершеннолетней? — страшным шепотом произнесла Джинни, стараясь придать лицу серьезное выражение.

Обе прыснули.

— Как ты догадалась? — сдерживая смех, ответила Гермиона.

— Трелони говорит, у меня неплохие задатки, — отшутилась Джинни.

— Как там у Рона с этой, как ее?.. — решила перевести тему Гермиона.

— О! — на лице Джинни появилось вдохновение.

Смеясь над рассказом младшей Уизли, Гермиона вдруг поняла, что утренней эйфории как не бывало. Лучший способ не сгореть в собственном счастье — это препарировать его на виду у другого человека. В том, что остужено ледяным потоком здравого смысла, уже не сгоришь, даже не согреешься.

Стало как-то пусто. Наверное, крылья уменьшились в размере или вовсе пропали.

* * *

Драко Малфой задумчиво смотрел в окно. Тусклое зимнее солнышко пыталось отогреть замерзшие стекла. Юноша вздохнул. Ему предстояла непростая беседа со своим деканом, а он вместо продумывания оправдательной речи глупо пялился в окно и беспричинно улыбался. Хотя нет, причина была, но сегодня с утра она казалась эфемерной, нереальной и сказочной. Как книжка, которую он читал на ночь. Понравились ли ему маггловские сказки? Разумеется, нет. Но от того, что это ее книжка, становилось как-то теплее.

Юноша расправил плечи. Впервые он чувствовал себя спокойным. Неужели магия вчерашнего вечера? В тот момент Драко даже не подумал о том, что ночью его не посетил привычный кошмар, не попытался понять причин этого. Как не заметил и тепла, идущего от медальона на шее. Когда нам хорошо, и на душе спокойно, мы не задумываемся о том, что от кого-то это потребовало усилий. И Драко Малфой не знал, что его сон в эту ночь охранял оскаленный дракончик, чьи глазки-бусинки уже несколько лет зорко отслеживали опасности, угрожающие хозяину.

Раздался громкий стук в дверь.

— Войдите!

Пэнси. Бодрая, словно и не девять часов утра.

— Привет.

— Привет.

— В одиннадцать, а что? Предлагаешь сесть за составление завещания? — Драко насмешливо взглянул на сосредоточенное лицо Пэнси.

— Если сядешь, претендую на твою новую метлу по дружбе. Хотя воспользуюсь вряд ли. Вот…

Драко взял протянутый листок. На бумаге с гербом Слизерина — извещение, написанное почерком декана.

— И тебя? — Драко присвистнул. — Ну хотя бы в вдвоем. Уже плюс.

— Мерлин!

— Можно просто — Драко.

Пэнси отмахнулась от его шутки, но все же усмехнулась.

— Не понимаю, — она прошлась по комнате, резко развернулась в центре и посмотрела на него. — Не понимаю, с чего он так взбеленился. Будто такое произошло впервые. Вспомни в прошлом году Роберта. У него чуть вторая голова после заклинания не выросла. Снейп не снял ни балла. Предоставил нам разбираться самим. А тут… Ничего же страшного с Томом не случилось. С кем не бывает.

— Не смотри на меня так. Я понятия не имею. Может, из-за того, что он первокурсник?

— Признаться, нет. Но в голову ничего не приходит.

— Странно-странно, — Пэнси вышагивала по ковру, наступая на лепестки вышитых цветов, старательно и планомерно. — Кто такой Том?

Драко оторвал взгляд от туфель, в очередной раз наступивших на бледно-зеленый лепесток. Сказать? Лучше сказать. Может, у Пэнси появятся идеи?

— Том — сын Властимилы Армонд.

Теперь пришел черед Пэнси присвистнуть. Так как свистеть она не умела, звук получился больше похожим на писк.

— О Мерлин! Это же… Драко, это же…

— Как это чего? Армонд была… любовницей Лорда, — фразу Пэнси закончила шепотом, будто их могли подслушать.

Драко расхохотался.

— Что за чушь! Какая любовница? Ты его видела?

— Во-первых, он не всегда был таким. Включи воображение. Он был просто человеком. А во-вторых, я не пошутила. Я знаю от мамы.

Драко посерьезнел.

— Пэнси, это чушь. Том не может быть его сыном. Тому одиннадцать, а Лорд исчез шестнадцать лет назад, это…

— Я и не говорю, что он обязательно его сын. Хотя… никто не знает, где Лорд был эти годы. Я просто сказала то, что знаю.

— Нет-нет. Снейп… Лорд… Нет. Ерунда. Снейп же все время здесь.

— Ну да. И к тебе домой он не приходит.

— В последние годы — нет.

— Ой, Драко, мы ведь ничего о нем не знаем.

— О ком?

— Нет, Пэнси. Что-то здесь не сходится. Снейп защищает сына любовницы Лорда. Бр-р. Голову сломать можно. Давай не будем гадать, а дождемся одиннадцати.

— Ладно. Кстати, я еще хотела поговорить о Блез… Ты когда ее в последний раз видел?

Только этого недоставало.

— Я не видел ее со вчерашнего дня. Вечером вернулся поздно, так что…

— Я заметила, что поздно…

Он оставил фразу без ответа.

— Знаешь, — Пэнси прошлась по комнате, засунув руки в карманы вязаной кофты и втянув голову в плечи, — Блез как-то странно себя ведет. И дело здесь не только в тебе. Словно ее что-то беспокоит или пугает. А говорить об этом она отказывается.

Драко вздохнул и потер переносицу. Почему глобальные вопросы нужно решать непременно до завтрака?

— Есть проблемы с Брэндом.

— Серьезные? — Пэнси резко остановилась.

— Достаточно. Пока рано говорить наверняка. Но… Здесь все покажет время. Блез сейчас тяжело, а я в этой ситуации даже сделать ничего толком не могу.

— Ты можешь просто быть рядом с ней, — Пэнси произнесла эту фразу, глядя в заснеженное окно. — Это очень много. Поверь.

Негромкий голос затих, заставив Драко нервно поправить ворот свитера. Почему Пэнси порой говорит такие вещи, от которых хочется провалиться сквозь землю?

— Ладно. Пойдем на завтрак. Может, ее встретим? — девушка улыбнулась, направившись к выходу.

Видимо, Пэнси в этот день претендовала на роль провидца. По пути в главный зал они столкнулись с Блез. Та была необычно тиха и подавлена.

Чуть нервно поздоровалась и попыталась продолжить путь. Драко быстро перехватил ее, придержав за локоть. Стоило давно покончить с этой неопределенностью. Неважно, что ему легко и радостно непонятно отчего. Да, не хотелось портить это утро. Но пора привыкнуть, что все хорошо никогда не бывает. Всегда найдется что-то… Вспомнилась фраза, как-то сказанная Марисой: «Если вы счастливы больше одного дня, значит, от вас что-то скрывают». Тогда он ее не понял, а вот с недавних пор проникся.

Блез не стала противиться, когда он отвел ее в сторону к большому замерзшему окну. Однако глаз не подняла, продолжая все так же изучать что-то на его плече.

— Я беспокоюсь за Брэнда, — глядя в никуда, проговорила она. — Мне снился плохой сон, да еще не могу его найти, и вообще… — девушка как-то неловко пожала плечами.

Драко закусил губу, вглядываясь в знакомые черты. Нечто похожее на укол совести отравило это утро. Он наслаждался неведомым доселе чувством свободы и тепла и совсем забыл о проблеме с Брэндом. А ведь Блез нужна поддержка. Наивный. Если бы он только мог заглянуть в ее душу. Нет. Не поддержка. А тепло и участие. Чувствовать себя нужной и желанной. Чувствовать рядом надежное плечо и знать, что ты не одна. От осознания того, что этого никогда не будет, хотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть, раствориться, убежать на край света.

Все эти дни она нарочно пропадала, уходя далеко от замка, пока зубы не принимались стучать от холода, а руки не начинало сводить и покалывать. Она проводила время в библиотеке и музыкальной гостиной, помогала с учебой второму курсу. Все, что угодно, лишь бы создать дистанцию. Своеобразная иллюзия. Он не проводит с ней время, потому что она занята. Он не пожелал ей спокойной ночи, потому что она допоздна сидела в библиотеке и вернулась, когда он наверняка спал. Они не виделись за завтраком, потому что она встала ни свет ни заря и отправилась бродить по замку. Это все потому, что она сама так решила. Иллюзия свободы и независимости. И неважно, что где-то в глубине души она знает, что он просто забыл об очередной годовщине их первого поцелуя. Глупость, конечно, но для нее это было важно. И когда она в шутку озвучила этот знаменательный праздник, он подарил ей розу, а на следующий год — часики, пошутив, что теперь она не будет опаздывать на свидания. А потом заколку, которая оттеняла цвет ее волос. А вот теперь он просто забыл, и напомнить ему уже казалось глупостью, а еще стало понятно, что для него это перестало быть важным, если вообще когда-то было. А еще…

Нет, лучше не вспоминать обо всех этих мелочах. Это ведь ее решение.

Теплые пальцы коснулись ее подбородка, заставив поднять голову и заглянуть в серые глаза. Надо же. Тревога. Да не тревогу она ждет! Блез едва не выкрикнула это. Она ждет совсем другого, вот только…

— Блез, милая, все будет хорошо. Мы что-нибудь придумаем. Обещаю.

Девушка закусила губу. Нет, она ни за что не расплачется. Она, вообще, не плакала вот уже два дня. И намерена установить личный рекорд в два года, два века, две жизни…

— Да, знаю. Я просто немного устала от всего этого…

Он притянул ее к себе и крепко обнял. Знакомый запах, ровное биение его сердца. Что стоит просто забыть обо всем и сделать вид, что все хорошо? Еще один день взаймы.

— Давай погуляем. День обещает быть солнечным.

— Давай. Только у вас какой-то серьезный разговор со Снейпом. Разве нет?

— Да. В одиннадцать я у него. А потом, если выживу, погуляем.

— Выживешь. Он тебя любит.

— Скажу тебе по секрету: он никого не любит.

Заговорщический шепот заставил рассмеяться. Все хорошо. Стоит лишь притвориться, и все хорошо…

— Мисс Грейнджер? — Гермиона оглянулась на зов профессора Макгонагалл. — Будьте добры, передайте напоминания о поведении на рождественских каникулах.

— Да, конечно.

Что еще может ответить идеальная староста, лучшая ученица? Впервые от одобрения в глазах декана стало тошно.

— И другим курсам, пожалуйста.

Вот это уже хуже. Или лучше? Повод.

Гермиона побрела по коридору, разглядывая увесистые свитки, перевязанные разными лентами. Напоминание о поведении на рождественских каникулах. Она знала наизусть каждое слово. Она всегда добросовестно запоминала правила. Вся ее жизнь подчинялась этим самым правилам.

Рождественские каникулы. Всего несколько дней и… Рождество. Как любила она этот праздник в детстве и как не хотела его сейчас. Если бы время можно было остановить. Успеть что-то сказать, сделать. Ведь это лишь начало. Все не может закончиться, едва начавшись! Это несправедливо!

«Все, что ни делается — к лучшему». Так всегда говорила бабушка. Бабушка много видела за свою долгую жизнь, но Гермионе казалось, что она успела увидеть больше. Или же больше понять. К лучшему лишь то, что приносит счастье, радость. А это Рождество не сулило ни того, ни другого.

Гермиона направилась в сторону главного зала. Там наверняка можно встретить кого-то из старост. Отдать и… Хорошо бы не встретить Паркинсон. Тогда можно отдать свитки ему.

Невольно вспомнился вчерашний вечер. От воспоминаний вздрогнуло сердце, и пробежали мурашки. Беспричинная улыбка снова коснулась губ. Плевать на здравый смысл. Плевать на разговор с Джинни. Плевать на то, что скоро Рождество. Да и вообще…

Гермиона свернула в очередной коридор и резко остановилась. Улыбка слетела с губ. В нескольких шагах от нее Драко Малфой обнимал свою невесту. Когда прошла первая растерянность от неожиданной встречи, Гермиона вдруг ощутила странное спокойствие. Все правильно, все просто встало на свои места, и нелепые переживания показались глупыми, а вчерашний вечер лишь сном, и…

Он поднял голову, их взгляды встретились. Блез тоже оглянулась. Неприязнь, досада.

Гермиона едва скользнула по слизеринке взглядом — она смотрела в серые глаза. Если и ожидала увидеть тень раскаяния или что-то подобное, то ошиблась. В его взгляде не было ничего. Чтобы как-то оправдать затянувшуюся паузу, да и вообще то, что она остановилась, девушка негромко произнесла:

— У меня напоминание о поведении на каникулах. Своим сам возьмешь или мне поискать Паркинсон?

При этом ее взгляд некстати скользнул по его пальцам, запутавшимся в рыжих локонах… А ведь еще вчера…Он попытался высвободить руку, перстень зацепился. Негромкое «прости» Блез, минутная заминка. Гермиона наблюдала за этим словно со стороны. Словно все происходило не с ней и не с ним. Она быстро вложила тугой свиток в протянутую ладонь и пошла прочь по коридору, не задерживаясь, не оглядываясь. Лишь усмехаясь собственной глупости.

Драко Малфой проводил ее взглядом и на миг зажмурился. Куда делось то ощущение тепла и беспричинной легкости, с которым он проснулся? Какого черта все так неловко? А еще он вдруг понял, что это и есть его жизнь. Вот она — настоящая. А эти встречи украдкой — лишь иллюзия тепла и счастья. Да вот только он не был уверен, что хочет оставаться в реальности, слышать лишь деловой тон и разговоры ни о чем.

Впрочем, это лишь ему тон показался деловым. Он так привык к новому ощущению, что совсем не замечал перемен. Ее слова сейчас были сказаны не врагу, не чужому человеку. То, что она обратилась вот так — без фамилии, без формального приветствия, — показывало гораздо больше, чем они оба хотели. Слова, взгляды. Не так говорят враги. Блез Забини пристально смотрела вслед уходящей гриффиндорке. Кажется, все вставало на свои места. Запах духов, его постоянные отлучки, беспричинная радость и рассеянность, записки…

Вот, значит, как. Все стало проще и сложнее одновременно. Проще, потому что врага нужно знать в лицо, и теперь Блез его знала, а сложнее, потому что в плане внешности и манер Грейнджер не конкурент, в плане опыта отношений с противоположным полом — тоже… Но чем-то же гриффиндорка зацепила Драко. Значит, есть что-то другое, что-то более сильное.

* * *

Cеверус Снейп шел по коридору в сторону лазарета, с каждым шагом замедляя движение. Он — декан факультета. Он обязан навестить своего ученика, он… старательно пытался себя обмануть. В душе прочно поселилось давно позабытое и еле узнаваемое чувство. Волнение. Не то волнение, какое он испытывал, боясь разоблачения со стороны Лорда и находясь на волосок от смерти. Нет. То волнение было остро и мимолетно. Это же томительно и старо как мир. Волнение из-за чего-то, что важно только для него.

Он рассеянно поприветствовал мадам Помфри, даже не взглянув на второкурсника, «дымящегося» после Бодроперцового зелья. Он шел прямиком к задернутой ширме, за которой находился его ученик. Его… Это слово Северус не мог произнести даже мысленно. Слишком непонятно, неожиданно и необъяснимо.

Томас Уоррен лежал на кровати и читал большую книгу в цветной обложке. Из угла в угол по глянцевой поверхности быстро перемещались фигурки на метлах. Мальчик чему-то улыбался. Улыбка диковато смотрелась на бледном лице. Запястье перевязано. На лбу пластырь.

— Здравствуй, Том.

Мальчик мгновенно преобразился: исчезла улыбка, появилась затравленность во взгляде, готовность обороняться. Он совсем по-детски попытался спрятать книгу под одеяло, словно чтение здесь запрещено, и он не хочет навлекать на себя дополнительный гнев декана.

— Что читаешь? — Северус устроился на стуле для посетителей, мимоходом с горечью подумав, что вряд ли кто-то навещает этого мальчика.

— Книгу о квиддичной команде, — настороженно проговорил мальчик и, подумав, добавил: — мне Пэнси принесла.

Вот тебе и не навещают.

— Она приходила?

Кивок.

Почему-то очень захотелось, чтобы у этого мальчика были друзья. Ведь это так много значит.

— Бутерброды, «шоколадные лягушки»… что еще? — белокурая девочка роется в рюкзачке, доставая сладости.

— Я в жизни столько не съем, — пятнадцатилетний Северус смотрит на горку еды у своей кровати.

К нему ходит всего один посетитель, но видимость создается такая, будто — толпа поклонников.

— Съешь, — рассеянная отмашка. — Что-то забыла… А-ай, лекции забыла. Ладно, принесу вторым заходом.

Северус улыбается, видя такую сосредоточенность. Он попал в лазарет по вине компании Блэка, как всегда. Но во всем этом был и плюс. Вот эта девочка, старательно записывающая на клочке пергамента, что ей нужно принести.

Профессор Снейп перевел взгляд от небольшой горки сладостей на тумбочке, стоявшей у кровати, на мальчика.

— Еще заходил Драко Малфой.

Вот и вся невеселая компания. Мальчик замолчал, Северус тоже. Он не умел обращаться с детьми. Он умел снимать баллы с факультетов, умел защищать своих студентов, умел объяснять новую тему. Но просто разговаривать с детьми не умел. Драко Малфой был, пожалуй, единственным мальчишкой, с которым Снейп изредка беседовал. Но ведь он все знал о Драко. Об этом же мальчике — ничего. Вглядываясь в бледное лицо, Северус пытался отыскать подтверждение своим опасениям или… надеждам. Худенький, болезненный. Но взгляд… Можно долго не верить, сомневаться, спорить. Но это — ее взгляд. И легкая горбинка на носу — тоже ее. А вот эта болезненность и нелюдимость скорее… его?

— Том, Уоррен — фамилия твоего отца?

Мальчик удивленно посмотрел на декана. Нахмурился и ничего не ответил..

— Я… как декан твоего факультета, должен знать о… своих студентах.

Северус чувствовал, что говорит не то и не так. Не те слова должен он сказать мальчику, но вот по-другому не умел. Однако Тома не насторожило и не обидело подобное заявление. Он не ждал теплых слов. Когда ничего не ждешь — сложно разочароваться.

— Эту фамилию мне дали в приюте, — негромко заговорил мальчик, — по просьбе мамы. Она не хотела оставлять мне фамилию Армонд.

При этих словах Северус внутренне содрогнулся. Мальчик же продолжил:

— В приюте мне предложили несколько фамилий на выбор. Все они были дурацкие, и ни одна не понравилась. Тогда директор рассердился и выбрал сам.

Северус посмотрел на мальчика, и его сердце сжалось. Одиннадцатилетний ребенок так спокойно, без истерик и попыток разжалобить рассказывал чудовищную историю своего детства. Детства, которое могло быть другим, окажись рядом он, Северус. Постепенно все вставало на свои места.

Последняя встреча. Правда, в тот день Северус не знал, что она последняя. Властимила была неординарной женщиной. Пропадала на месяцы без предупреждения. Так же внезапно возвращалась, извещая запиской. В тот раз все было не так.

За окном шел дождь. Моросящий осенний дождь. Как раз такой, который Властимила любила меньше всего. Она вообще хандрила в непогоду. Становилась тихой, молчаливой и грустной. Вот и в тот день она была рассеянной. Исчезла привычная колкость, которой она регулярно отвечала на его сарказм. Она вообще вела себя странно. Смотрела иначе, говорила что-то совсем не то.

Северус попытался вспомнить, но не смог. Он вообще смутно помнил тот вечер. Зато очень часто возвращался мысленно в его окончание и последовавшую за ним ночь.

Все потому, что его планы полетели к чертям. Он уже надевал мантию, собираясь отправиться пешком до ближайшего бара, чтобы воспользоваться камином и вернуться в Хогвартс. Каминные сети в домах, некогда попавших под наблюдение Аврората, продолжали отслеживать, поэтому он не рисковал перемещаться из ее имения. В хорошую погоду он уходил подальше. Сегодня сойдет и ближайший бар. Хотя… может, и прогуляется. За этими мыслями Северус не сразу услышал, как она окликнула.

Он оглянулся. Потерянный взгляд и что-то совсем новое в интонациях:

— Я уезжаю.

Застежка мантии зацепилась за воротник, и он принялся ее распутывать.

— Хорошо.

— Надолго?

Все-таки спросил.

— Навсегда.

Застежка наконец распуталась, больно уколов палец.

— То есть? — юноша поднял голову.

— Я так решила.

Она вправду решила всерьез — уговаривать бессмысленно. Он вдруг отчетливо это понял.

Кивок.

— Во мне?

— Во мне, — улыбка.

Он тогда не понял, чему она улыбнулась. А фраза-то была буквальной.

— А зачем?

Он задумался. Действительно, зачем? Он никогда не размышлял об их жизни всерьез. Никогда не строил планов. Он вообще считал это все временным. И… Она права. Зачем? Будет ли он скучать? Северус не знал ответа на этот вопрос. Во время ее отсутствия он… вспоминал о ней порой с улыбкой, порой с досадой. Но всегда знал, что не сегодня-завтра получит записку, написанную ровным почерком. А теперь… навсегда. Северус посмотрел на женщину.

— Как-то ты сказала, что навсегда — это слишком большой срок.

— Не для меня, ты же знаешь.

Он потер внезапно занывший висок, посмотрел на дождь за окном и сдернул мантию, отбросил ее в сторону вешалки, промахнулся, но поднимать с пола не стал.

— Я останусь. Вернусь в школу утром. Не против?

— Как хочешь, — однако ее губ коснулась улыбка. — Только зачем?

— Помню.

Больше не было сказано ни слова. Были руки, губы, нетерпеливые объятия и волна нежности, а еще горечь, непонятная горечь от этого «навсегда». И надежда, что она передумает. Ведь такое бывает. И взгляд карих глаз, погасивший эту надежду, — не передумает.

Она действительно не передумала. У нее была причина, оказавшаяся сильнее тепла его рук и нетерпеливости его губ. Других аргументов он найти не смог. Слишком мало они знали друг о друге для того, чтобы удержать.

С того дня минуло около двенадцати лет.

Северус расстегнул верхнюю пуговицу воротничка. Как-то стало трудно дышать. Он не любил стены лазарета. Здесь всегда душно и горько.

— Ты знал своего отца? — вот так одним ударом разрубить узел.

Том помотал головой, скручивая в трубочку угол одеяла. Он не смотрел на мужчину. Снейп понимал, что мальчику не доставляет удовольствия этот разговор. Но Северус Снейп знал, что на повторный шаг он не решится.

— Вообще ничего?

— Только со слов мамы. Мой отец был волшебником, — по-видимому, этот аргумент — самый важный для мальчика, выросшего в маггловском приюте.

Чистокровный волшебник.

— Мама сказала, что он в путешествии, — мальчик внезапно улыбнулся. — В детстве я думал, что однажды он приедет и заберет меня из приюта, а потом понял, что не приедет и не заберет. Скорее всего, он умер, а мама просто боялась сказать. Думала, я расстроюсь. А это лучше, чем думать, что он где-то есть, но почему-то меня не забирает. Ведь должен был забрать, а почему-то…

Внезапно мальчик замолчал, бросив на мужчину испуганный взгляд. Понял, что сказал лишнее. Нахмурился, принялся с преувеличенным интересом изучать противоположную спинку кровати.

— Может быть, он не знал? — Снейп и сам удивился, как непривычно глухо прозвучал собственный голос.

— Не знаю, — мальчик дернул плечом, и стало понятно, что он снова замкнулся и не будет говорить на эту тему.

Он хмурился и избегал взгляда декана. Северус отлично помнил эту привычку. Нарцисса всегда над ней смеялась.

— Поправляйся, Том.

— Спасибо.

Так завершился этот разговор. Уже в коридоре, рванув на воротнике еще одну пуговицу, Северус Снейп замер. «Том».

— Ты считаешь, что можешь меня осуждать?

— Я не осуждаю. Мне, в общем-то, все равно.

Однако недовольство в голосе скрыть не удается. Звонкий смех Властимилы лишь еще больше разжигает злость.

Она перестает смеяться так же внезапно, как и начала.

— Все мы родом из детства. И он когда-то был другим.

— Каким другим, Властимила?! — от досады он хлопнул ладонью по перилам беседки.

Он редко позволял себе выказать открытое раздражение в разговоре с ней. У их отношений не было будущего, а, следовательно, не было проблем. Но в тот день в первый и в последний раз речь зашла о Темном Лорде.

— Просто Томом, — ответила она, глядя в его глаза.

— Ты еще скажи, что любила его, — с ядовитой усмешкой вырвалось у Северуса.

— Да, — просто ответила она.

Он потрясенно поднял голову от засохшего листка, который вертел в руке.

А ведь она не шутила. Это было понятно по прямому взгляду. Тогда Северус не нашел, что ответить, по-детски надулся и вернулся в школу раньше обычного. Он пытался понять, из-за чего разозлился. Ведь не ревность же к этому… человеку его мучила. Ревнуют, когда любят, когда… Да мало ли причин, ни одна из которых не подходит к нему. В чем же дело? Скорее всего, в уязвленном самолюбии. Она так просто призналась, что любит другого. Ему же ничего подобного не говорила. То есть он просто замена? В тот день обиженный Северус даже не подумал, что, по сути дела, поступает так же. Позже он решил, что Властимила просто вздумала его позлить. На том и успокоился, тем более, что к опасной теме они больше не возвращались.

И вот сейчас, остановившись перед заснеженным окном, декан факультета Слизерин вдруг понял, что Властимила Армонд не шутила в тот далекий день. Иначе не дала бы единственному сыну это имя…

* * *

Ровно в одиннадцать Драко Малфой и Пэнси Паркинсон открывали дверь в кабинет зельеварения, нервно переглядываясь и так и не придумав достойного оправдания. Сложно придумать, когда не понимаешь, чего от тебя хотят. Вот и сейчас они решили действовать по ситуации.

Декан встал и, обогнув свой письменный стол, кивком поприветствовал студентов, а заодно указал им на первую парту.

Старосты по молчаливому согласию садиться не стали, остановились рядом с партой и застыли в ожидании сложного разговора.

Северус Снейп смотрел в упор на своих учеников, не произнося ни слова. Сам его вид: скрещенные на груди руки и тяжелый взгляд, должны были вызывать трепет и панический страх среди студентов. Во взглядах этих двоих страха не было, скорее опасение. Но хоть что-то. Минута, вторая. Пэнси Паркинсон нервно заправила прядь за ухо. Это словно послужило сигналом.

— Мисс Паркинсон, расскажите о причинах инцидента с Томасом Уорреном.

Пэнси нервно покосилась на Драко — тон декана не предвещал ничего хорошего. Снейп говорил еле слышно, но при этом отчеканивал каждое слово, что случалось с ним только в крайнем раздражении. Последствия Пэнси не раз наблюдала. До этого дня, к счастью, со стороны.

— Мы… — неуверенно начала она.

— Мы попытались провести беседу с учениками, которые могли быть…

— Я обращаюсь к мисс Паркинсон! — Снейп даже не взглянул на юношу.

Драко скорчил гримасу и замолчал.

— Мы попытались поговорить с учениками, которые, по нашему мнению, могли быть причастны к тому, что случилось с Томом.

— Н-нет. То есть… Он вообще неохотно общается. Ребята его не любят. И с ним никто не дружит.

При этих словах уголок губ профессора зельеварения дернулся. Пэнси, смотревшая исключительно на ножку учительского стола, этого не заметила. Зато заметил Драко, который выискивал причину светопреставления на лице декана.

«С ума сойти можно от этих загадок», — промелькнуло в голове у юноши.

— Почему я не узнал об этой ситуации после первого инцидента? Почему мне было сказано, что Том ушибся сам?

— Мы подумали, что сможем сами решить этот вопрос.

— Самоуверенность, мисс Паркинсон, сгубила и более сильных волшебников, нежели вы и мистер Малфой.

— Профессор! — Пэнси наконец подняла голову. — Такое случается часто. Мы попытались решить вопрос так же, как и всегда.

— Значит, до этого вы были более успешны. Ребенок мог погибнуть.

Пэнси ничего не ответила. Спорить сейчас бессмысленно. Декан повернулся к юноше.

— Нет! — Драко посмотрел в глаза преподавателю. — Том не говорит. Остальные тоже молчат.

— Впредь обо всех происшествиях подобного рода я должен узнавать сразу. Ни одного развлекательного мероприятия в подземельях вплоть до окончания учебного года, а с ситуацией Уоррена я разберусь сам.

Старосты молча переглянулись. Брови Малфоя красноречиво взлетели вверх, Паркинсон ответила тем же.

Северус Снейп сжал зубы. Да, он наказал свой факультет. Он непременно найдет виновных! Но что это докажет? Этот выговор и строгие меры он применил лишь от собственной беспомощности. Ведь прекрасно понимал, что, будь он на месте старост, действовал бы точно так же: не выносил сор из избы до последнего. Да и методы применял бы те же. И именно безрезультатность методов и безвыходность ситуации в целом злили больше всего. Он мог снять все баллы с собственного факультета, мог запретить им смеяться, и наказывать за «слишком громкое дыхание», но это не сделает Тома счастливее. От этого у мальчика не появятся друзья, да и сам он не станет менее нелюдимым. Стоило признать, что Томас Уоррен повторял историю Северуса Снейпа, только в худшем варианте. У Снейпа была Нарцисса, было даже подобие уважения в те минуты, когда он выходил запасным ловцом, и ему удавалось поймать снитч. У мальчика же ничего этого не было. Из него мог бы вырасти неплохой ловец, но успеет ли он зарекомендовать себя за этот учебный год? Драко Малфою удалось увидеть в Томе задатки, но в следующем году у команды будет новый капитан…

Все эти мысли вереницей пронеслись в сознании, оставив разочарование и горечь.

— Вы свободны, — отрывисто произнес он ученикам.

Сейчас они должны были сорваться с места и испариться из кабинета. Однако, быстрые переглядывания, и Драко Малфой нерешительно проводит пальцем по крышке парты, словно подбирая слова. Потом наконец поднимает голову:

— Профессор Снейп, мы хотели попросить вас ничего не говорить Тому. В том смысле, что… Понимаете, для него это не очень приятная тема. Он упрям и не станет ничего рассказывать сам. Может, лучше все оставить, и со временем ребята поймут, что он неплохой парнишка.

Только советов семнадцатилетнего сопляка не хватало. А разумность его слов разозлила еще сильнее. Это-то и было основной причиной, по которой Снейп пригласил их двоих. Разговор один на один с тем же Малфоем мог перерасти в нежелательную дискуссию. Здесь же — лишь выговор декана своим студентам.

— Вы свободны, мистер Малфой, — повторил он.

— Профессор…

— Мисс Паркинсон, вы тоже.

Семикурсники переглянулись и вышли.

Северус Снейп со смешанными чувствами посмотрел на закрывшуюся дверь. С одной стороны, он был чертовски зол. В основном на себя. С другой — рад. Оттого, что эти двое подростков беспокоятся о мальчике. Вспомнился тихий голосок: «Мне ее Пэнси принесла».

Тогда Северус подумал, что старосты заглаживают вину. Сейчас же все выглядело иначе. Что ж, праздники в подземельях можно будет разрешить, пожалуй. Правда, не отменяя своего решения. Нет, разумеется. Можно дождаться, пока кто-нибудь чем-нибудь отличится, и вернуть законное благо в качестве поощрения.

Северус устало сжал виски. Почему судьба всегда испытывает его?

А за дверью кабинета два подростка остановились в недоумении. Одинаково удивленные взгляды, одинаково рассеянные пожатия плечами и смесь облегчения и подозрения. Да уж. Им будет, над чем поломать голову.

* * *

Драко и Блез шли по заснеженной тропинке, негромко переговариваясь. У Драко остался неприятный осадок после разговора со Снейпом, да еще в голову лезли вопросы о причинах такого поведения декана. Вот только говорить об этом не хотелось, поэтому они болтали ни о чем. Просто что-то вспоминали. Речь сама собой зашла о Марисе. Драко почувствовал, как привычно сжалось что-то внутри при воспоминании о том, что случилось, но он заставил себя отбросить сантименты. Ничего уже не изменить, а разговоры в их кругу рано или поздно будут сводиться к ней. Всегда. Слишком большое место занимала Мариса в их жизни. Поэтому придется научиться это терпеть.

Они вспоминали катание на коньках, пирог, испеченный Пэнси.

Но разговор оказался… неловким.

Кажется, Блез это тоже чувствовала. Она внезапно остановилась и, присев на корточки, принялась перевязывать шнурок на ботинке. Драко же засунул руки в карманы и старательно пытался придумать, как вернуть в их общение легкость и привычную непринужденность.

Мимо пролетел снежок, разбившись о ствол дерева. Юноша обернулся. Метрах в десяти резвилась толпа гриффиндорцев. Драко быстро отыскал взглядом темные волосы и старательно намотанный шарф. Поттер, Уизли, видимо, та самая Джинни, барышня Поттера, кажется, еще пара мальчишек и… Гермиона Грейнджер. Причем все просто бросались снежками, а основательная Гермиона пыталась под перекрестным огнем построить укрепление, способное защитить их с мелкой Уизли и другой девчонкой от снарядов. Периодически она прерывала свое занятие, со смехом лепила снежок и тут же его бросала. Не до конца слепленный снежок рассыпался раньше, чем долетал до цели. Драко почувствовал желание подсказать, что она делает неправильно. Но Грейнджер уже весело подхватывала очередную пригоршню снега и снова бросала. И с таким же успехом.

Снежок, брошенный Роном Уизли, пролетел мимо, и она проследила за его полетом. Драко сделал шаг в сторону, избегая попадания. Их взгляды встретились. Глупо вот так стоять и наблюдать за чужим весельем. Нелепо. Слизеринец потрепал по плечу Блез, призывая поторопиться. Грейнджер тоже отвернулась. И тут же получила снежком в лоб. От неожиданности поскользнулась и грохнулась в сугроб. У Драко появилось желание дать Поттеру по башке за эту выходку. Но тот уже сам перепрыгивал через недостроенное укрепление.

Гриффиндорец стянул перчатки, отбросил их в сторону, помог девушке встать и стал осматривать место попадания. При этом он торопливо стирал с ее лица остатки снега и беспрестанно извинялся.

Драко резко отвернулся. Что ж, она в надежных руках.

Гермиона Грейнджер сидела на своей кровати, обхватив колени руками, и переводила тоскливый взгляд с камина на разукрашенное морозом окно и обратно. Глупо, нелепо, по-детски, но она ждала стука в стекло или характерного треска в разожженном камине. Понимала, что их не будет, и все равно ждала. Она пробовала читать, но не смогла, пробовала учить уроки, да куда там. Пыталась веселиться со всеми в гостиной, но снова не вышло. Видимо, заряд показного веселья был растрачен на игру в снежки. И вот теперь она сама себе напоминала сдувшийся шарик, который с утра был наполнен счастьем, потом его немножко спустили после разговора с Джинни, а потом и вовсе прокололи. Его фамильный перстень, запутавшийся в локонах Блез Забини…

Гермиона зажмурилась и подняла лицо к потолку. Наверное, чтобы не заплакать. Однако… плакать не хотелось. Слезы тоже куда-то подевались, хотя она была уверена, что, оставшись одна, непременно разревется. Но нет. Ей просто было пусто и холодно, несмотря на жар камина. Хотелось наплевать на гордость, снять с крючка свисток, привязать к лапе школьной совы кусочек пергамента с перечнем всего того, что она думает об этом человеке. Но ведь она не имеет на это права. Он чужой. Он не ее. В этом все дело. Почему он милостиво разрешил приблизиться к себе? Да разве его поймешь? Когда он целовал ее, она гнала от себя вопрос «почему?». Ей было тепло и радостно, а все остальное неважно. А вот теперь… Остался лишь этот вопрос, потому что мимолетное счастье испарилось, сменившись пустотой. Ну конечно, он не напишет. Глупо надеяться. Он проводит время со своей невестой и наверняка не вспоминает о ней. Самое смешное, даже злиться объективно не на что. Разве что на себя. Он ведь ничего не обещал!

* * *

Драко Малфой сидел за письменным столом в своей комнате и рисовал метлу на чистом листе пергамента. Блез в гостиной о чем-то шепталась с Пэнси. Драко было плевать даже на то, что разговор наверняка шел о нем. Ему было тоскливо и грустно. И он сам не понимал почему. Хотя, нет. Причину видел, только старательно гнал ее прочь. Не может же он всерьез расстраиваться из-за этого. Это нелепо. Неправильно.

Он пририсовал к метле красивую подножку, критически оглядел. Вообще-то, он сел написать записку… Грейнджер. Но вовремя одумался. Стало как-то неловко. Что он может ей написать? Он мог бы что-то объяснить, но ведь объяснять нечего. Не было никаких обязательств и обещаний. Почему же тогда так плохо? Черт!

Юноша откинулся на спинку стула.

Ну почему она молчит? Почему не даст понять, что хочет его услышать?

Просто прислать одно слово «привет» или «придурок». Тогда будет понятно, что нужно ответить, и все разрешится само собой. Почему разожженный камин не может наполнить комнату теплом? Наверное, потому, что в нем все никак не появляется ее испуганный взгляд. Драко скомкал пергамент и забросил в камин. Чертыхнулся. Взял чистый лист и стал гипнотизировать его взглядом, ожидая не то настойчивого стука в стекло, не то ее «апчхи» из камина.

* * *

Гермиона прошлась по комнате, переставила книги на полках, выстроив их по порядку издания, а потом села перед камином разбирать старые черновики. Давно нужно было этим заняться. Смятый пергамент летит в камин, быстрый взгляд на окно. Беглый взгляд на строчки — в камин. Шорох. Взгляд, полный надежды.

— Живоглот, слезь с подоконника!

Разочарование.

* * *

Драко Малфой прошелся по комнате, на глаза попалась чернильница, у которой сто лет назад отломалась крышка. Нужно непременно отремонтировать. Неважно, что все время собирался ее выкинуть. Сосредоточенный взгляд, негромкие заклинания. Взгляд то на окно, то на камин. Так, что еще в комнате требует ремонта?

Может, к соседям наведаться? Аттракцион неслыханной щедрости.

Они так и не дождались первого шага друг от друга. Около двух часов ночи это стало очевидно, но как же горько…

Гермиона погасила лампу и прижала к себе Живоглота.

Драко устроился поудобнее и принялся вновь читать идиотские маггловские сказки, злясь на себя, на нее, на все вокруг.

Так закончилась суббота, утро которой было окрашено в яркие краски счастья, а вечер утонул в тонах разочарования и обиды.

* * *

Когда же это началось?

Гермиона не могла сказать точно. Однако с недавних пор дни делились на те, которые были, и те, которых не было. Увидит его. Неважно близко ли, или издали, мелькнувший силуэт, негромкий голос, — день был.

Воскресенья для Гермионы Грейнджер не было.

* * *

— …и все же он хорош.

— Я не спорю, просто до тебя ему далеко.

— Дело лишь в опыте. Он на прошлой игре заметил снитч. Если бы он чуть лучше летал — победа была бы за Слизерином.

— Я сомневаюсь, что он наберется опыта к концу сезона.

— Не скажи. В последней игре с Пуффендуем он все-таки поймал снитч.

Гермиона стояла, прислонившись к подоконнику, и читала параграф по трансфигурации. Гарри и Рон негромко обсуждали достоинства и недостатки ловца Слизерина. Гермиона в беседе участия не принимала. Во-первых, ей было неинтересно, во-вторых, она ничего в этом не понимала, и, в-третьих, она была не в настроении.

— А вообще, он странно летает. Кого-то напоминает, но не могу понять кого.

— Снейпа, — уверенный голос Гарри.

— Снейпа? — удивленный отклик Рона. — А где ты видел Снейпа летающим?

— Помнишь, он судил игру курсе на втором или третьем?

— А-а-а. Самую длинную игру в истории Хогвартса. Пять или сколько-то там минут?

— Точно. Я просто на него все время косился, ожидая подвоха. Вот и обратил внимание, что он странно летает. Как-то больше корпусом работает, а не руками.

— Ну, в него кто-то из ребят бладжер отбил, вот он и уворачивался.

Гермиона захлопнула книгу. Читать тут невозможно.

Гарри с Роном покосились на нее, но промолчали.

Лаванда Браун помахала рукой, призывая Гермиону подойти.

— Я к Лаванде, — сообщила девушка друзьям и направилась к однокурснице.

Гарри и Рон проводили ее взглядами.

— Что с ней такое в последнее время? — негромко произнес Гарри.

— Устала, говорит. Ну там дополнительные занятии и все такое. На третьем курсе с этим Хроноворотом она такая же была.

— Нет. Тогда она злилась, периодически срывалась на слезы. А теперь просто молчит.

— Гермиона, а ты случайно не влюбилась?

Рон быстро взглянул на Гарри. Нет, этим опасением не стоит делиться. Гарри и так хватает.

— Гарри!

Оба юноши оглянулись на звонкий оклик.

Первокурсник Брэндон Форсби стоял в двух шагах от них. Как-то он незаметно подошел.

Гарри выпрямился и пожал плечами.

— Брэнд, звонок через пять минут. Гермиона тебе по шее надает, — встрял Рон.

Все-таки хорошо иметь в напарницах строгую Гермиону. Всегда можно свалить ответственность.

— Я быстро, — ответил Брэнд, не глядя на своего старосту. Он неотрывно смотрел на Гарри Поттера. — Пожалуйста, Гарри.

В голосе мальчика появились странные нотки. Или показалось? Он нетерпеливо дернул семикурсника за рукав. Гарри снова пожал плечами и, кивнув Рону, пошел за первокурсником. Они свернули за угол, скрывшись из виду, а Рон вернулся к схеме, которую они с Гарри чертили для следующей игры против Когтеврана.

Рон старательно вносил свои коррективы, которые Гарри отмел пять минут назад. Вот посмотрит на свежую голову и поймет, что друг прав.

— А где Гарри? — Гермиона вернулась и, бросив взгляд на место, где стоял Гарри, на его рюкзак на подоконнике, вопросительно посмотрела на Рона.

— Сейчас придет, — рассеянно откликнулся друг, ссутулившись у подоконника и продолжая делать пометки на листе пергамента.

Гермиона оглядела коридор, Гарри среди студентов не заметила и вновь раскрыла книгу.

— Его нет, понимаешь? — в голосе Блез отчетливо слышалась паника. — Я только что встретила первокурсников из Гриффиндора, с которыми он общается. Они не видели его, Драко! Что-то случилось!

— Подожди. Сейчас разберемся.

Несмотря на спокойствие в голосе Драко отчетливо почувствовал холодок, пробежавший по спине. Они сделали свой ход. Это очевидно.

— Нужно найти Поттера, а заодно выяснить, где первый курс. Может, он просто опоздал, и мы зря паникуем.

Впрочем, Драко и сам не верил в последнее предположение. Не поверила и Блез, однако спорить не стала. Они бегом бросились в сторону школьных расписаний. Бесконечные коридоры, полузнакомые лица. Семикурсники резко затормозили.

— История магии, — палец Блез замер на строчке с расписанием первого курса.

— Седьмой — трансфигурация.

— Рядом.

И снова коридоры, ступеньки. Сердце готово выпрыгнуть из груди. И виной всему не столько бег, сколько прочно обосновавшееся чувство страха. А еще эти отчаянные и, по сути дела, бессмысленные попытки что-то изменить отнюдь не приносили спокойствия.

— Я к первому курсу, — Блез даже не дождалась ответа и свернула на очередном ответвлении налево.

В другой момент Драко возмутился бы перспективе созерцать Поттера, но не сейчас. Он быстро свернул направо, еще раз направо. В этот миг больше всего на свете он хотел видеть ненавистного гриффиндорца в целости и сохранности. Даже рядом с Грейнджер, даже более удачливым соперником. Это было больно, но, в конце концов, поправимо.

Приближаясь к группе гриффиндорцев, Драко старательно выискивал растрепанную шевелюру Поттера или же рыжую макушку. Уж Уизли-то с его ростом просмотреть сложно. Но ни того, ни другого не было. Оставался шанс найти Грейнджер и спросить у нее. Либо у Лонгботтома, например. Драко направился к Томасу и Лонгботтому.

Гриффиндорцы замолчали, и в его сторону стали поворачиваться головы.

Драко уже собрался спросить у ребят, где Поттер, когда увидел Гермиону Грейнджер, читающую учебник. Отлично. Лучше поговорить с ней. Об умственных способностях других представителей сего факультета Драко был не самого высокого мнения.

* * *

Гермиона уткнулась в книгу. Рон что-то негромко напевал, в паре шагов от них о чем-то переговаривались Дин и Невилл.

Внезапно что-то изменилось. Голоса смолкли, и в воздухе появилось явно ощутимое напряжение. Девушка бросила взгляд мимо книги. Дорогие ботинки, дорогие брюки и мантия. Гермиона нервно сглотнула. Неужели снова придется смотреть в эти глаза? Но тут же появилась вторая мысль. Он подошел на виду у всего факультета!

Гермиона вскинула голову и встретилась со встревоженным взглядом.

— Чего тебе, Малфой? — Рон оторвался от своего занятия и, развернувшись спиной к подоконнику, сложил руки на груди.

— Где Поттер? — глядя на Гермиону, произнес Драко Малфой.

— А тебе что за дело? — откликнулся Рон.

— Где он? — юноша повторил свой вопрос, пытливо вглядываясь в лицо девушки.

Что-то в его напряженном взгляде сказало о том, что случилось страшное.

— Он… — Гермиона оглянулась на друга. — Рон, где он?

— Я же сказал: скоро подойдет, — недовольно пробурчал Рон.

Драко Малфой сердито притопнул:

— Уизли, ты полный придурок? Вопрос «где он?» не подразумевает ответа «скоро подойдет». Мне нужно знать, где сейчас Поттер!

— Нет, это ты придурок, если решил, что мы станем давать тебе отчет.

В глазах Драко Малфоя блеснули опасные искорки. Неизвестно, чем бы все закончилось, но в это время к группе подбежала Забини. Если, глядя на Драко Малфоя, можно было насторожиться, то, увидев растрепанную и перепуганную Блез Забини, можно было смело начинать паниковать.

— Его нет. Слышишь? Его никто не видел!

Драко ободряюще сжал ее ладонь поверх своего локтя и повернулся к гриффиндорцам. Блез всхлипнула, как-то нервно заправила локон за ухо и снова дернула Драко.

— Драко, нам нужно его найти. Срочно. Первый курс Брэнда не видел, но может…

— Вы про Форсби? — подал голос Рон, справившись с первым изумлением от необычного поведения слизеринцев.

— Да, — Блез впилась в старосту Гриффиндора жадным взглядом. — Ты видел его?

— Да, — Рон пожал плечами.

— Где? Когда? — вразнобой выкрикнули слизеринцы.

— Да вот здесь, — Рон указал на место, где они стояли. — Несколько минут назад, так что он жив здоров.

— А куда он пошел?

Драко Малфой преодолел неприязнь к факультету Гриффиндор — вопрос прозвучал вполне мирно.

— Да с Гарри отошел на минуту.

Сердце Гермионы ухнуло в пятки, сопровождаемое возгласом Забини и выдохом Малфоя.

— Куда они пошли? — еле слышно проговорил слизеринец.

Рон как-то рассеянно пожал плечами, но Гермиона опередила всех. Она вцепилась в локоть Рона похлеще Забини. И дернула друга за руку, заставляя взглянуть в глаза.

— Рон, послушай. Это очень серьезно. Они не сказали, куда пошли?

— Нет, — растерянно проговорил Рон. — Да что стряслось-то?

— Хотя бы, в какую сторону?! — в один голос прокричали Гермиона и Малфой.

— В ту, — Рон указал направление.

— О нет! — Блез затопала ногами. — Там разветвление и лестницы. Мы за сто лет их не отыщем.

— Может, кто-нибудь что-нибудь объяснит? — не выдержал Рон.

— Гарри в опасности! — проговорила Гермиона, — и Брэнд. Нужно их как-то найти, — добавила она, бросив взгляд на Забини.

Слизеринцы двинулись в указанном направлении.

— Стойте! — выкрикнул Рон и, схватив с подоконника рюкзак Гарри, начал лихорадочно развязывать тесемки.

— Уизли, в этом есть смысл, или ты просто решил обратить на себя внимание?

Рон не повелся на провокацию. Вместо этого он справился со шнурками и, порывшись в рюкзаке, вытащил кусок старого пергамента.

— Карта? — ахнула Гермиона, боясь поверить в удачу.

— Угу, — буркнул Рон, скрепя сердце, раскрывая тайную реликвию перед слизеринцами. Но уж если выбирать: сохранение тайны или жизнь Гарри, для Рональда Уизли ответ был один. К тому же вдруг слизеринцы не поймут, что к чему. Судя по негромкому звуку со стороны Малфоя, который можно было принять за восхищенный вздох, — надеялся зря.

— Помогай! — Рон пододвинул карту Гермионе. Пара минут ушла на то, чтобы отыскать две движущиеся точки с именами «Брэндон Форсби» и «Гарри Поттер».

— Они на третьем этаже. В восточном крыле.

Слизеринцы бросились по коридору. Рон и Гермиона, не сговариваясь, рванули следом.

Драко Малфой быстро оглянулся, но перечить не стал.

— Они все еще там? — на бегу спросил он, прыгая через две ступеньки.

Рон притормозил у факела. Все тоже остановились, в нетерпении глядя на него.

— Да! — быстро проговорил он. — Здесь можно срезать

Взмах рукой в сторону потайной двери. Гермиона быстро нащупала панель и надавила на ручку. Слизеринцы удивления не выказывали. От Малфоя вообще сложно было дождаться проявления зависти в чем-либо. А Забини, кажется, не могла думать ни о чем, кроме Брэнда.

Гермиона покосилась на слизеринку. Надо же. Она никогда бы не подумала, что эта надменная девчонка может так искренне переживать. Неудобные каблуки выстукивали дробь на каменном полу. Несколько раз та чуть не упала. Раз подхватил Малфой, в другой раз схватилась за стену. А на повороте Гермиона сама поддержала ее под локоть. Забини бросила быстрый взгляд. Спасибо не сказала. Но Гермиона и не ждала.

Они запрыгнули на лестницу, и та вдруг стала менять направление.

— Пожалуйста, поверни, куда нам нужно! — в унисон выдохнули Малфой и Гермиона.

Быстро переглянулись и снова отвернулись друг от друга. Гермиона про себя улыбнулась этому единству. Так получалось, что они становились ближе в моменты, когда Гарри грозила опасность. Мысль была неуместной, и Гермиона постаралась отбросить ее прочь.

* * *

— Брэнд, может, отложим поход до следующего раза? — Гарри Поттер рассеянно оглядел полутемный коридор.

Сквозь морозные узоры на окнах проникал тусклый свет, да и сам коридор располагался так, что солнце редко сюда заглядывало. Здесь было прохладно и неуютно.

Но остановился Гарри не поэтому. Слишком странно вел себя мальчишка. За всю дорогу он не сказал ни одного нормального слова. Лишь повторял, как заведенный: «Это важно. Мне нужно кое-что показать». Гарри мало общался с Брэндоном Форсби, но почему-то всегда считал его немного чокнутым. Сегодняшнее поведение мальчишки лишь подтверждало эту мысль.

— Тут совсем рядом, — и снова слова сказаны под нос, словно и не ответ на вопрос, а… компьютерная игра.

Гарри вспомнил, что у Дадли было много компьютерных игр, и когда Дурсли уезжали, ему удавалось поиграть в приставку. Так вот поведение героя очередного квеста очень напоминало целеустремленность Брэнда.

— Гермиона тебе голову оторвет, — злорадно проговорил Гарри, намереваясь воззвать к совести мальчишки.

Тот даже не ответил. Это уже не смешно. Раздался звук колокола, возвещающий о начале урока.

— Все, Брэнд, поиграли и хватит. Давай ты покажешь мне это после уроков.

Гарри решительно развернулся и почувствовал на своем запястье крепкую хватку. Удивленно оглянулся. Сложно было предположить, что на такое способен хрупкий мальчик. Однако это был Брэнд и… не Брэнд в то же время. Какой-то странный взгляд. Ничего не выражающий и… холодный.

— Брэнд, — Гарри услышал в собственном голосе волнение, — что происходит?

— Тут недалеко, — губы мальчика растянулись в улыбке, ни на миг не отразившейся в глазах. — Совсем рядом.

Откуда столько сил в хрупком тельце? Мальчик потянул семикурсника по коридору. Гарри попробовал сопротивляться, впрочем, не в полную силу. Так — проверить. Брэнд удвоил усилия, и Гарри почувствовал, что ботинки скользят по каменному полу. Он бросил взгляд поверх головы Брэнда. Коридор заканчивался тупиком, глухой стеной, на которой Гарри рассмотрел слабое мерцание. Или показалось?

Юноша прищурился, на миг отдавшись на волю мальчика. Расстояние до стены сократилось. Точно. Что-то светится.

Звонкий голос отразился от каменных стен. Гарри резко обернулся и увидел группу людей в противоположном конце коридора. Впервые за последние шесть с половиной лет Гарри не сразу узнал голос Драко Малфоя. Наверное, потому, что никогда не слышал в нем таких ноток. Брэнд резко дернул, и юноша еле устоял на ногах, обернулся к мальчику, который тянул его по коридору, крепко зажмурившись и прилагая все силы. Словно кто-то им управлял. Запоздалые опасения ворвались в мозг. Гарри резко рванулся. Безрезультатно.

— Брэнд! Хватит!

Ноль эмоций. Ноги ехали по полу по направлению к стене, за которой ждало что-то страшное. И Гарри даже догадывался, что. А точнее кто. Топот ног приближался. Изо всех сил сопротивляясь, Гарри обернулся к спешащим людям. Драко Малфой, Блез Забини и Рон с Гермионой. На душе сразу стало легче. Все хорошо. Сейчас все закончится.

Малфой подбежал первым и схватил Брэнда за плечо. Чертыхнулся и отскочил в сторону.

Рон хотел повторить его подвиг.

— Не дотрагивайся! — крикнул Малфой.

Но когда Рон его слушал? Он попытался схватить первокурсника за локоть, но тут же отскочил, как ошпаренный.

Расстояние уменьшалось.

— Драко. Нужно что-то делать.

Блез Забини прижимала ладони то к щекам, то ко лбу, суетливо бегая вокруг.

Драко Малфой рванулся к стене и, не добежав до нее метров пять, выхватил палочку.

Рон тем временем схватил Гарри за плечи и потянул в противоположную сторону. Странная это была картина — двое крепких семнадцатилетних юноши скользили по полу, увлекаемые одним белым, как мел, мальчиком. Только реальность была очевидной. Сейчас в теле мальчика жила неведомая сила. Гермиона схватила Рона под локоть и стала помогать. Результат не изменился. Блез Забини помогать не бросилась. Видимо, она знала что-то, что говорило о бессмысленности занятия гриффиндорцев. Девушка неотрывно смотрела на Драко Малфоя, который мучительно-медленно проводил черту поперек широкого коридора. Никогда еще школьный коридор не казался Блез таким бесконечным. Время замерло и растянулось.

Последняя искра, и на полу появилась черта, мерцающая белым светом.

Раздались грохот и ругательства. Гриффиндорцы рухнули на пол. Взвизгнула Грейнджер, видимо, ударившись локтем, да еще получив в лоб от упавшего на нее Уизли. На Уизли барахтался Гарри Поттер, а рядом с ними лежал бесчувственный Брэнд. Блез бросилась к нему, пытаясь нащупать пульс на худенькой ручке.

— Как он?

Рядом упал на колени Драко Малфой.

— Пульс очень слабый, — паническим шепотом откликнулась Блез.

— Как-то же можно выяснить его жизненный тонус? — Драко растерянно оглянулся на успевших подняться гриффиндорцев.

— Первый раз такое вижу. Как будто он потерял много крови и…

— Драко, давай попробуем, — не дослушала ее Блез.

Драко автоматически гладил лоб ребенка, убирая рыжие прядки с глаз. Он поднял голову, их взгляды встретились.

— Пожалуйста! — проговорила Блез.

— Блез, шанс один на тысячу.

— Но он есть.

— Блез!

— Я прошу. Я почти никогда ни о чем не прошу! — выкрикнула слизеринка и начала закатывать рукав мантии.

— Да что происходит? — подал голос Рон.

Гарри же молча двинулся в сторону черты.

— Поттер, не подходи туда! — выкрикнул Малфой.

Гарри резко остановился и оглянулся. Их взгляды встретились. Многолетняя вражда, основанная на ненависти, подпитанная недоверием и злобой…

— Хоть один раз сделай, как тебя просят.

Гарри, ни слова не говоря, сделал шаг назад.

— Он теряет силы, — проговорила Гермиона, успевшая повторить свои манипуляции.

Драко Малфой направил палочку на руку Блез. Не было патетических вопросов «ты уверена?», не было уговоров. Лишь взгляд «я тебя предупреждал», и в ответ: «Я знаю, что делаю».

Короткое заклинание, и из запястья Блез Забини хлынула кровь.

— Какого черта! — возмутился Рон.

— Подожди, — откликнулась Гермиона, неотрывно глядя на руку Забини.

Малфой повторил заклинание, и на запястье Брэнда появился такой же надрез. Блез приложила свою руку к руке мальчика и начала произносить непонятные слова.

Драко Малфой смотрел на нее со смесью недоверия и восхищения. Во-первых, он и предположить не мог, что Блез способна на подобное, а во-вторых… Он вспомнил ее обреченный взгляд, когда она узнала о заклятии. Но ведь выучила заклинание. И сейчас без запинки произносила сложные формулы, вливая в вены мальчика свою кровь.

— Но… это же… — Рон не договорил, взмахнув рукой.

Гарри с Гермионой посмотрели на него. Он же не отрывал взгляда от стремительно бледнеющей слизеринки.

Судя по лицу Рона, происходило что-то страшное и необъяснимое. Чудовищная ошибка, которая непременно будет стоить кому-то жизни. Гермиона бросила быстрый взгляд на Малфоя. Тот нервно кусал нижнюю губу. Похоже, и он не был уверен в результате. Впервые за этот день Гермиона ощутила настоящий ужас. Практически осязаемый.

Блез упрямо твердила непонятные слова, хотя голос ее становился все тише. Странно, при этом он не терял твердости. Судя по бледному лицу и дрожащим губам, слизеринка черпала силы исключительно из упрямства, а может, из такого простого и сложного понятия, как любовь.

Внезапно тело Брэнда дернулось и выгнулось дугой. Гермиона от неожиданности шарахнулась в сторону и уселась на каменный пол. Драко Малфой метнулся к Блез и крепко сжал их запястья, не давая связи разорваться.

— Уизли, помоги! — резко выкрикнул он.

Рон недоверчиво присел рядом.

— Рон, пожалуйста! — выкрикнула Гермиона.

— Что надо делать? — хмуро спросил Рон.

— Держи его!

Рон схватил Брэнда за плечи, удерживая на полу. Мальчик все так же бился в судорогах. Невероятно, но Рон едва справлялся с Брэндом, Малфой же, кажется, с трудом удерживал сцепленные руки, перемазанные кровью.

Гарри шагнул вперед, намереваясь помочь Рону. Один он не справится. Тело Брэнда выгнулось сильнее прежнего, и сквозь стиснутые зубы вырвался леденящий душу свист.

— Поттер, не приближайся! — отрывисто выкрикнул Малфой, однако не удостоил гриффиндорца взглядом. Знал, что тот остановится?

Гарри замер, потом отступил назад, отчужденно наблюдая за происходящим. Страшно оказаться в гуще событий? Нет! Страшно оказаться бесполезным зрителем. Виновным зрителем.

Внезапно все прекратилось. Так же быстро и неожиданно, как началось. Брэнд дернулся в последний раз и затих. Гарри только сейчас заметил, что Забини замолчала. Видимо, старинная формула завершилась. Слизеринка неверяще посмотрела на ребенка, а потом подняла взгляд на Малфоя.

— Получилось, — одними губами проговорила она и улыбнулась.

Утомленно, но настолько искренне и счастливо, что Малфой улыбнулся в ответ, потрепал Брэнда по волосам и зажмурился. Потом быстро стянул с себя мантию и укрыл ребенка.

Блез качнулась вперед и резко обняла юношу. Он на миг прижал ее к себе. Рон потрепал Гермиону по плечу. Волна облегчения и неконтролируемой радости прокатилась по их небольшой группе.

— Невероятно, — прошептала Гермиона, вновь проверившая состояние Брэнда. — Он спит. Устал, но он… в порядке. Как такое возможно?

Блез Забини устало прислонилась к стене, зажав пораненное запястье.

— Кровь, — напомнил Рон.

Гермиона спохватилась и произнесла заклинание, остановившее кровь Брэнда. Повернулась к слизеринке. Несколько секунд обе девушки смотрели друг другу в глаза. Первая опасность миновала, и вернулось то, что не давало покоя.

— Блез, пожалуйста, — откликнулся слизеринец.

Рыжеволосая девушка вытянула руку. Негромкое заклинание, и порез затянулся. «Останется след, — с некоей долей злорадства подумала Гермиона, — ну и пусть».

— Его нужно в лазарет, — произнес Малфой и попытался встать.

— Ну уж нет. Сначала объясните, что здесь произошло, — выговорил Рон.

Он старался, чтобы голос прозвучал сурово, но внезапная радость вытеснила недовольные нотки.

Слизеринцы переглянулись. Малфой вновь сел на пол.

— Как заклинание могло подействовать? — требовательно спросил Рон. — Это же… Такого не может быть.

— Да что за заклинание?! — не выдержала Гермиона, которая терпеть не могла оставаться в неведении.

— Заклинание материнской крови, — поразил осведомленностью Рон. И, кажется, не только ее. Слизеринцы смотрели с удивлением. — С его помощью можно снять большую часть древних магических заклятий. Но как? Ты ведь не его мать?

— Наши родители — близнецы. Наверное, в этом дело.

— Но ведь… вы могли погибнуть. Оба, — не унимался Рон. — Ты же не могла знать наверняка.

Блез изящно пожала плечами.

— Вариант неудачи я не рассматривала.

Гермиона опустила голову. Даже сейчас измученная и бледная Блез Забини выглядела превосходно. И дело не только в ее небрежном пожатии плечами и звонком голосе. Дело в том, как на нее смотрел Драко Малфой. Она явно произвела впечатление.

— Брэнду нужно в лазарет, — твердо сказала Гермиона.

Все повернулись к ней. Девушка поднялась на ноги, отряхнула мантию.

Рон тоже встал. Драко Малфой пощупал пульс Брэнда, и в этот миг раздался непонятный звук. Головы всех присутствующих повернулись в сторону стены. А точнее черты, проведенной Малфоем на каменном полу.

Черта искрилась и сверкала, а от самой стены исходил все нарастающий гул. Драко Малфой выругался и сжал плечо Брэнда.

— Блез, отправляйтесь в лазарет, и хорошо бы потом пойти к Дамблдору.

— Его нет, — откликнулась Гермиона.

— Почему не срабатывают датчики на магию? — нервно спросил Рон, косясь на непонятное явление.

— Думаю, они подстраховались.

— Кто «они»? — задал риторический вопрос Рон.

— Черта отрезала Брэнда от заклятия. Может, она выдержит? — не очень уверенно произнесла Гермиона.

Малфой помотал головой так буднично, словно они говорили о погоде. Впрочем, его напряженный взгляд неотрывно следил за чертой, становившейся все ярче. Раньше Гермиона думала, что яркость — это признак силы. Сейчас же отчетливо видела, что неведомая магия выжигает слабую защиту. Это не сила — это агония.

— Драко, это безумие, — голос Блез был еле слышен.

Гарри Поттер все это время стоял в нескольких шагах от компании и ощущал себя гостем на этом празднике жизни. Что ему оставалось? Вина. И унизительное чувство благодарности за спасение. Ведь понятно, что сейчас спасли не только Брэнда. А еще мальчик мог пострадать, и это снова его, Гарри, вина. К этому добавлялся геройствующий Малфой и режущая душу готовность друзей помогать слизеринцу. Да, Гарри понимал, что они действовали по ситуации, на общее благо. Но разве от этого становилось легче? Лютый враг на глазах превращался в героя и спасителя. А от Гарри не то что толку, от него одни неприятности и проблемы. Поэтому, когда от стены пошел странный гул, и черта засветилась, грозясь стереться и разорваться в клочки, Гарри двинулся туда. Прекратить все одним движением.

— Гарри, нет! — Гермиона первая отреагировала на его движение. Остальные же, кажется, забыли о его присутствии.

— Гарри! — Рон крикнул чуть позже, зато громче.

Драко Малфой быстро встал и тоже направился к черте. Гарри был дальше, поэтому они быстро поравнялись и сейчас делали шаг за шагом к свету, неотрывно глядя в глаза друг другу.

Глаза в глаза, и оголенные нервы.

— Поттер, плохая идея!

— Да что ты? А по-моему, чудесная.

Шаг.

— Что там?

Шаг.

— Не торгуйся, Малфой!

Шаг.

— Темный Лорд.

Шаг.

— Так в этом весь смысл, Малфой. Я переступлю черту, и все. Никаких проблем!

— Ты идиот, Поттер! Проблемы как раз начнутся.

Шаг. Черта все ближе.

— Поттер, черта слетит и все. Не тешу себя мыслью, что ты опечалишься из-за меня или Блез, но подумай об Уизли, о Грейнджер, о Брэнде. Они погибнут.

Темноволосый юноша остановился.

— Лжешь!

— Ему нужен я.

— Он сейчас не вполне контролирует силу, открывшую проход.

Недоверие во взгляде.

— Ты собираешься его остановить?

— Я собираюсь попытаться, — прямой взгляд.

— Исполнишь свое желание — шагнешь за черту.

— Гарри, — Рон сжал плечо друга. Оказывается, успел подойти, а они и не заметили, — остынь. В конце концов, Малфой лучше разбирается в Темной магии.

Они не оглянулись на Рона, не отреагировали на сарказм. Две пары глаз.

Блез Забини бросила взгляд на нервно переминающуюся с ноги на ногу гриффиндорку, на юношей, напряженно застывших в отдалении. Признаться, она не понимала мотивов Драко. Связь с Брэндом разорвана. Восстановить ее невозможно. Не было еще силы, способной противостоять заклятию материнской крови. Остальным опасность тоже едва ли угрожала. Лорду нужен Поттер. Это яснее ясного. Почему же Драко не хочет просто отойти в сторону и позволить гриффиндорцу сделать шаг? Блез не была злой и кровожадной, но если выбирать между Поттером и Брэндом? Или Поттером и Драко? Но Драко Малфой зачем-то встал на пути Поттера. Значит, в этом есть смысл. Блез привыкла к тому, что мотивы поступков любимого человека частенько туманны и загадочны, но это для него важно, следовательно…

— Поттер! Прояви уважение хотя бы к шагу, на который пошла я.

Все обернулись. Смесь одобрения и удивления — Драко. Недоумение — Уизли и растерянность и вина — Поттер. Теперь закрепить эффект.

— Брэнд очень много для меня значит. Он совсем мальчик. Он не должен гибнуть из-за чьего-то желания проявить неуместный героизм.

Ну вот и все. Мудрость — самое сильное оружие. Гарри Поттер тряхнул головой и быстро пошел прочь от черты. Видимо, хотел вовсе уйти, но Уизли его перехватил. Блез услышала негромкое. «Подожди». И больше не стала слушать. Она смотрела в спину юноши, спокойно шагнувшего за светящуюся черту. Без пафоса и прощальных взглядов, без напутственных слов. Будто отправился на прогулку.

Расстояние до стены он преодолел за несколько неспешных шагов. А потом просто остановился напротив и замер. Гул прекратился, черта померкла. Лишь изредка то там, то сям поблескивали искры, но их было все меньше. Черта на полу приняла свой первоначальный вид — засветилась спокойным светом. Все правильно. Все силы, управляемые невидимой рукой, сейчас сосредоточились на одном объекте — худощавом подростке с зажатой в кулаке волшебной палочкой, которой он, впрочем, даже не воспользовался. Так, во всяком случае, казалось.

Некоторое время все молчали, размышляя каждый о своем и напряженно вглядываясь в неподвижную фигуру. Тягостное молчание нарушил Рон.

— Брэнду нужно в лазарет.

— Если у Драко не получится, никому из нас никуда нужно не будет, — негромко проговорила Блез.

Гриффиндорцы оглянулись, пытаясь определить, не шутит ли. Она не шутила. До этого сила была относительно мирной. Во всяком случае, у нее была цель. Теперь же исход предсказать невозможно. Блез не имела склонности видеть мир в розовом свете, поэтому она была уверена в том, что, в случае неблагоприятного исхода, мало никому не покажется.

— Что там происходит? — напряженный голос Поттера оторвал от размышлений.

И нервы Блез не выдержали. Все, что сейчас происходит, происходит по вине этого… этого…

— Что происходит? Для тебя ничего особенного. Просто очередной человек на волосок от гибели по твоей вине. Просто тот, кого ты ненавидишь, спасает твою чертову шкуру.

Две пары зеленых глаз. Ненависть и боль, потрясение и обида. Гарри резко развернулся и сделал несколько шагов, намереваясь уйти. Все равно куда. Только подальше от правды, подальше от ненависти. Не видеть, чем закончится попытка Малфоя. Или же, наоборот, шагнуть за черту. Он резко развернулся и двинулся к слизеринцу.

— Давай, удовлетвори самолюбие тем, что попытался что-то сделать, но тебе не дали! Какая разница, что погибнем еще и мы?! Для тебя ведь никакой.

Юноша развернулся. Если бы она была парнем. Но что ответишь бледной и подавленной девчонке — девчонке, говорящей правду? За него это сделала Гермиона.

— Да как ты смеешь! — ее звенящий шепот наполнил собой все вокруг. — Как смеешь ты обвинять в чем-то Гарри?! Заклятие на Брэнда наложил не он! И уж он-то хотел этого меньше всего. Поблагодари того, кому ваши семьи счищают пыль с ботинок! Эта… нелюдь лишила Гарри семьи и детства. Думаешь, это благодать Мерлинова остаться сиротой в год от роду?! Знаменитость? На которую все показывают пальцем, от которой ждут небывалых подвигов и которую клеймят за каждый проступок?! Он этого не хотел! — яростный взмах в сторону Гарри. — И ни один нормальный человек не захотел бы. И нечего упрекать его в жертвах других людей. Напиши претензию Волдеморту!

Наступила тишина. Гермиона замолчала, переводя дыхание. Рон смотрел на нее с восхищением, так же, как смотрел на третьем курсе, когда она высказала все, что думает, профессору Трелони, а потом еще отвесила оплеуху Малфою.

Гарри же замер на месте. Чувство благодарности и нежности затопило его с головой. Хрупкая девочка, сидящая на полу, нервно отряхивающая пыль с подола мантии. Щеки раскраснелись, глаза лихорадочно блестят. То ли гнев, то ли слезы ярости. Гарри перевел взгляд с раскрасневшейся Гермионы на стоящего рядом с ней верным рыцарем Рона и впервые подумал, что его сила — это его друзья. Что спасало его от напастей все последние годы? Дружба с этими людьми. Но, главное, они спасли его от самого себя. От чувства вины и одиночества.

Блез Забини выдержала яростную тираду гриффиндорки. Вдохновилась ли, непонятно, однако ничего не добавила. Отвернулась в сторону черты. Гарри тоже бросил взгляд на Малфоя. Кажется, ничего не происходит. Может, они все преувеличивают?

Словно в ответ на его мысли, Малфой едва заметно покачнулся.

— Мы можем ему помочь? — глухо спросил он у Блез.

Так уж получилось, что она была единственным экспертом.

— Мы можем только ждать, — не глядя в его сторону, откликнулась девушка.

Гермиона наконец взглянула на Гарри и похлопала ладонью по полу рядом с собой.

Юноша послушно присел. Рон вздохнул, немного потоптался и сел рядом с Брэндом, словно загородив его от черты. Странную они представляли картину. Трое подростков сидят посреди коридора у тела спящего мальчика, а еще один стоит напротив стены.

— Что сейчас происходит? — снова нарушил тишину Рон, качнув головой в сторону слизеринца. — С чисто технической точки зрения, без отвлечений на высокие материи, — тут же уточнил он, не желая углубляться в полемику.

Блез обхватила колени руками и негромко проговорила:

— Время идет вспять.

— В смысле? — удивился Рон.

Гарри и Гермиона тоже оглянулись на девушку.

— Психо-эмоциональный и физический уровень отсчитываются в обратном порядке от этого момента.

Гермиона нахмурилась. Она не может говорить понятней?

— Блез, слушай, — примирительно начал Рон, — понимаю, что испытываю твое терпение, но можно сначала? Ты говоришь, исходя из своей точки зрения, но ты знаешь, что за заклятие, кто наложил, чем закончится, как снять. Мы — ничего не понимаем.

Гермиона с теплотой посмотрела на Рона. Она могла на него злиться, могла считать оболтусом и недотепой, но чего у Рона нельзя отнять, так это способности концентрироваться в нужный момент. Вот и сейчас: спокойный и уверенный голос, самые верные слова. Забини смерила его усталым взглядом, с секунду подумала, не послать ли куда подальше, но все же заговорила:

— Закрыть подобный проход невозможно, — вот сразу с такой милой новости, — Драко пытается, — девушка горько усмехнулась и задумчиво проговорила. — Может быть, это его вечная самоуверенность, а может, безысходность. И тем не менее…

— А как оно действует? — Гермиона позабыла о гневе на слизеринку.

— Заклинание банально простое. Кто самый злейший враг нас самих?

— Мы.

— Точно!

Гермиона нащупала на каменном полу руку Гарри и накрыла своей. Его ладонь вывернулась, и сильные пальцы переплелись с ее. Они так и остались сидеть, взявшись за руки, передавая друг другу тепло и веру в то, что все будет хорошо. Вера была слабая, и на двоих ее не хватало, да и негромкий голос Забини никак ее не подпитывал. Наоборот.

— Все просто: время для Драко сейчас идет вспять на эмоциональном и физическом уровне. Сейчас все зависит от того, было ли у него что-то счастливое в последние дни, часы. Он будет переживать самые яркие эмоции заново и, если что-то было, то это поможет…

— То есть, если он был безумно счастлив несколько часов назад, то он сможет закрыть проход? — уточнил Рон.

— Если сводить все к банальности, да. Бывали случаи, когда подобные заклинания побеждались в течение нескольких минут.

— Но ты же сказала, что снять его невозможно, — не утерпел Рон. — Ошиблась?

— Нет. Те заклинания были наложены простыми волшебниками. Здесь же и волшебник посильнее, да и Драко не прыгал от счастья в последние дни.

Гермиона посмотрела в спину слизеринца. Их поцелуй вчера вечером… Может быть, поможет? Или же он совсем не был счастлив? Он был раздосадован, разозлен.

— А время в обратном порядке идет быстро? — негромко спросила она.

— Думаю, да.

Значит, ее жалкие попытки внести свет в его жизнь оказались слишком слабыми.

— А может, у вас какое-нибудь радостное событие на днях было? — бодрым, как ему показалось голосом, предположил Рон.

— Скорее, наоборот, — хмуро откликнулась Блез.

«Мариса!» — в ужасе подумала Гермиона. Судя по лицу слизеринки, та вспомнила об этом же. Гермиона зажмурилась.

Дрожащий листок пергамента в его руках, закушенная губа, красные пятна на щеках. Боль, растерянность.

Мерлин! Неужели сейчас он снова это переживает? Ведь так можно сойти с ума. Это несправедливо!

— Эй! — подал голос Рон. — Кровь откуда?

— Карета, — простонала Гермиона. — Физически это тоже действует?

— Черт! Да я же пять раз повторила. На эмоционально-физич… Драко, ну давай же, — перебила сама себя Блез.

Белые манжеты рубашки постепенно темнели. На запястьях вскрывались старые швы от драки, произошедшей несколько месяцев назад. Значит, жизнь проносится перед ним с сумасшедшей скоростью.

— А что будет в самом конце? — негромко проговорил Гарри.

— До самого конца еще никто не доходил. Обиды, потрясения, болезни, раны. Если человек в течение нескольких минут переживет все свои простуды и переломы да еще вкупе с разочарованиями… Вряд ли кто-то доходил даже до детского возраста.

— А внешне люди меняются? — с интересом спросил Рон.

— Ро-о-он, — протянула Гермиона, посчитав вопрос кощунственным.

— Нет, Уизли. Не меняются, — убийственным тоном откликнулась Блез.

Драко Малфой покачнулся и сделал шаг назад. Вся группа замолчала. Кровь не просто сочилась из запястий, она текла по пальцам и капала на пол. Режущее заклятие. Само. Гермиона почувствовала, как Гарри сжал ее руку. В этот миг Гермиона Грейнджер вдруг отчаянно захотела, чтобы в период летних каникул у Драко Малфоя произошло что-то чудесное и волшебное. Она бросила быстрый взгляд на Блез. Ревность уступила место боли и нежности. Пусть Забини подарит ему незабываемые мгновения. Пусть сделает что-нибудь! То есть сделала… Тем летом. Перевернула его мир, вызвала бурю эмоций, заставила сердце бежать быстрее. Она сможет. Она не такая, как другие.

Но, судя по лицу Блез Забини, ничего радостного и светлого в их жизни в тот период не происходило. Слизеринка закрыла лицо руками, признавая поражение. И вдруг: боль в пальцах — это Гарри так сильно сжал. Гермиона оглянулась, ожидая увидеть самое страшное. Однако произошло чудо. Иначе назвать нельзя.

Девушка вскочила на ноги. Рон и Гарри уже давно стояли. Гул исчез, но самое главное, исчезло свечение. Обычная каменная стена. Такая же, как и сотни других.

— Это все? — неверяще переспросил Рон.

Блез Забини отняла руки от лица и потрясенно уставилась на стену.

— Кажется, — неуверенно проговорила она.

Но все и так было понятно по тому, как повел себя Драко Малфой. Он покачнулся, и его повело в сторону. Юноша ухватился за подоконник и согнулся пополам. Несколько секунд просто стоял, приходя в себя.

— Ему надо помочь! — не выдержала Гермиона.

Однако слизеринец выпрямился и, придерживаясь за стену, медленно пошел в их направлении. Он не смотрел ни на кого конкретно. На бледном лице глаза выделялись темным пятном, увеличенные тенями усталости и неведомой болезни, из пореза на переносице сочилась кровь. Он смотрел куда-то вглубь себя, и никто не решился сделать шаг навстречу, помочь, поддержать. И дело здесь было не в ненависти. Просто все смотрели с некой опаской на человека, за несколько минут пережившего столько потрясений. Так здоровые смотрят на больных душевными недугами. Как к ним подступиться? Подпустят ли?

У черты юноша остановился и взмахнул палочкой, которую, кажется, так и не применил.

Белая полоса на полу в последний раз мигнула и исчезла.

Драко Малфой посмотрел на исчезающую черту и устало улыбнулся. Граница добра и зла. Граница ненависти и любви, граница боли и блаженства. За последние несколько минут он многое понял в своей жизни. Робкая иллюзия счастья. Казалось, совсем незаметная, но позволившая продержаться, выстоять, перевести дух и накопить силы. И все это девочка, чей взгляд сейчас жег душу. Ему не нужно было смотреть, он это чувствовал. Если говорить честно, то он сейчас почти не видел. Перед глазами все расплывалось, а уши будто заложило ватой. А еще в эти несколько минут были стабильность и уверенность, привычный уют и спокойствие. Девушка, чей взгляд сейчас пытался придать сил и извинялся за неверие в его победу. Была ненависть, которая помогла отвлечься от большой Ненависти к тем, кто во всем виноват. Эта ненависть была родной и привычной. Драко сросся с ней за последние шесть с половиной лет. И человек, вызывавший ее, смотрел сейчас с потрясением и сочувствием. Драко чувствовал их взгляды. Тасовал их словно колоду карт, прикасаясь то к одному, то к другому. Но спасло его не это. Эти люди помогли выстоять, набраться сил, не потерять связь с реальностью. Спас его совсем другой человек.

Блез Забини ошиблась, предполагая, что ничего светлого в то лето не было.

Самое светлое и святое… Мать. Звонкий смех, до того дня не слышанный, а потому непривычный и диковинный. Искры солнца, запутавшиеся в серебристых волосах. И тепло, тепло, тепло. То тепло, которого он не чувствовал все семнадцать лет, вернее не желал чувствовать. Считал, что может без него обойтись. Нет! Не может! И не хочет. В этом тепле было так светло и радостно, так спокойно и сказочно… Один день — и все предыдущие годы показались лишь репетицией тех мгновений. Именно та прогулка на пляж, за которую, как считала Нарцисса, ему пришлось заплатить слишком высокую цену, оказалась чем-то самым важным в эти несколько минут. Цена была несравнима с тем, что он получил.

Юноша опустился на пол, прислонившись затылком к каменной стене, закрыл глаза и глубоко вздохнул. Уснуть и никого не видеть. Даже если в его сон ворвутся все эти кошмары — плевать. Сил на бодрствование не осталось.

Его лба коснулось что-то холодное. Блез. У нее всегда холодные руки.

— Драко, милый, у тебя жар, — в голосе волнение и… счастье — гремучая смесь.

— Все нормально, — выговорил он. Или только подумал, что выговорил?

— Его нужно отправить в лазарет, — Грейнджер всегда жутко инициативна.

Как им всем объяснить, что ему никуда не нужно. Он никуда не хочет. К тому же ему сейчас лучше не отходить от стены. Вдруг проход закрылся не до конца? Правда, в таком состоянии он вряд ли сможет что-то сделать.

Голоса, совещающиеся о его судьбе, слились в единый гул, и накатилось забытье. Перед тем как исчезли звуки, он почувствовал теплые руки на своих запястьях, расстегивающие и закатывающие манжеты рубашки, и негромкие заклинания, останавливающие кровь.

От прикосновений Грейнджер стало уютно и светло. С этой мыслью Драко Малфой потерял сознание.

Гермиона успела подхватить его за плечи и пристроить к стене.

— Нужно что-то делать! — она обернулась к слизеринке.

— Не смотри на меня. Я не знаю.

— Ты у нас главный эксперт по Темной магии из находящихся в сознании, — съязвила Гермиона.

— Перестаньте, — вмешался Рон. — Давайте приведем его в чувство, и все.

Гермиона виновато опустила голову. Хороша лучшая ученица по колдомедицине. Вместо того чтобы помогать — препирается. Перед тем как применить энервейт она произнесла два заклинания, которые до этого никогда не использовала на практике. Одно было незаменимо при нервном истощении, второе придавало силы.

Драко Малфой тряхнул головой и открыл глаза.

Юноша тоже чуть улыбнулся в ответ:

— Великолепно, спасибо.

В голосе прозвучал сарказм, но эффекта не достиг — слишком тихим и слабым был ответ.

Юноша сел ровнее и оглядел однокурсников.

— Блез, Брэнду нужно в лазарет. Чего-нибудь соврать Помфри, и…

— Давайте уже договоримся, что врать, — хмуро подытожил Рон. — Мы все пропустили уроки. Забини тоже нужно в лазарет — она вся зеленая. Брэнда она одна не дотащит, значит, пойдет кто-то из нас. А это — подозрение на всех. Короче…

— Придумайте что-нибудь сами, — милостиво разрешил Драко Малфой.

Рон сердито махнул рукой.

— Я бы не стал, — откликнулся слизеринец.

— Час от часу не легче, — сердито пробурчал Рон и стянул с мальчика укрывающую его мантию, недоуменно посмотрел на эмблему, потом на Малфоя, который единственный из присутствующих был без школьной мантии, и брезгливо передал Забини предмет туалета. Ухнув, поднял мальчика на руки.

— Я в сторону лазарета, — сообщил он и покосился на Гарри. Но тот не отрывал взгляд от Малфоя. Слизеринец заметил это и усмехнулся.

— Сегодня не твой день, Поттер. Так уж повелось, что девушки любят героев, — он кивнул на Блез, сжимающую его мантию, и Гермиону, сидящую рядом с ним на полу. — А ты сегодня скорее злодей…

— Малфой, — прошипела гриффиндорка и оглянулась на Гарри.

— Я бы ответил тебе, — медленно проговорил Гарри, — но подожду, пока встанешь на ноги.

— А что именно тебя беспокоит? Гриффиндорское благородство? На фоне того, что по твоей вине чуть не погиб Брэнд, отсрочка мне выглядит жалковато.

— Да пошел ты, — негромко откликнулся Гарри и рванул прочь.

— Какой же ты… — Гермиона не договорила и бросилась за Гарри, да так быстро, что оставила рядом со слизеринцем свою волшебную палочку.

— Ну и сволочь же ты, Малфой, — сквозь зубы процедил Рон. — Почему бы тебе не высказать все теми же словами своему папочке?

— Уизли… — глаза слизеринца недобро прищурились.

— Прекратите! — рявкнула Блез и, кое-как скомкав мантию, пристроила ее на подоконник. — Брэнду нужно в лазарет!

Рон двинулся прочь с ребенком на руках. Девушка же осталась стоять над слизеринцем.

— Иди. Тебе тоже нужно в лазарет, — произнес слизеринец.

— Я не оставлю тебя.

— Я в порядке. Брэнду ты нужней.

— Драко…

В голосе столько непреклонности, что девушка поняла: ей здесь не место. Не сейчас.

— Надеюсь, я когда-нибудь пойму тебя, Драко Малфой, — негромко проговорила Блез и пошла вслед за Уизли, уже сворачивающим в соседний коридор.

— Тогда тебе станет скучно, — шутливо произнес слизеринец, но она не ответила на шутку, даже не улыбнулась. Впрочем, он этого и не видел. Он закрыл глаза.

— Гарри! Гарри, стой! Да стой же! Мне надоело сегодня бегать, — в отчаянии выкрикнула Гермиона.

Юноша остановился и подождал. Он не смотрел на нее, он вообще не хотел никого видеть. Спрятаться, раствориться. Не видеть, не слышать… Гермиона подбежала, шумно переводя дыхание.

— Ты куда собрался?

— Не знаю, — сердито ответил Гарри. — Не все ли равно? Это из-за меня.

— Да с чего ты взял? — сердито топнула Гермиона. — Со слов сумасшедшей Забини и Малфоя, который не уснет спокойно, если не скажет тебе гадость?

— Он сейчас мог умереть. И снова из-за меня.

— Нет! — яростно крикнула Гермиона, хватая его за плечи и разворачивая лицом к себе. — Это все из-за Волдеморта, из-за Люциуса Малфоя, из-за кого угодно. Это не твоя вина. Слышишь? И не смей так думать!

Гарри смотрел в ее лицо. Красные щеки, пылающий взгляд и слезы, так не вяжущиеся с уверенностью тона.

— Я прошу тебя, — Гермиона сглотнула, и слезы потекли по щекам. — Я прошу тебя. Не уходи. Ты мне нужен.

Она привстала на цыпочки и крепко обняла юношу, прижимаясь щекой к его щеке. Больше всего на свете в этот миг Гермиона Грейнджер боялась ухода Гарри Поттера. Потому что знала: случится что-то страшное. Он уйдет не просто так — навсегда. Непременно сделает глупость, потому что чувство вины, постоянно живущее в нем, растравлено до предела злыми словами слизеринцев.

— Пожалуйста, я прошу.

Горячие слезы текли по их щекам, падали за воротник его рубашки, обжигали кожу.

Он никогда не видел, чтобы девушки так горько плакали. Можно устоять перед чем угодно, но не перед слезами любимой девушки. Да, любимой. Гарри подумал об этом отстраненно и спокойно, будто всегда это знал, только сформулировал мысль лишь сейчас.

— Хорошо, — глухо выговорил он.

— Спасибо, спасибо, спасибо.

От облегчения Гермиона принялась целовать его щеки, нос, подбородок быстрыми лихорадочными поцелуями. Дружескими, братскими. Пару раз попала в уголок губ.

Гарри Поттер изо всех сил сдерживал себя, чтобы не сжать ее еще сильнее в и без того крепких объятиях и не зацеловать до смерти. Моральные силы таяли с каждой секундой. Юноша глубоко вздохнул.

— Это нужно делать непременно посреди коридора и на виду у всех? — брезгливо проговорила Блез Забини.

Гермиона удивленно обернулась, Гарри разжал объятия. Слизеринка сказала эту фразу нарочито громко, чтобы услышал юноша, оставшийся за поворотом. Гермиона в этом не сомневалась. Она устало потерла висок. Когда это закончится?

Гарри же смотрел на Рона, несшего на руках мальчика, ожидая увидеть упрек, но увидел лишь растерянность и что-то еще.

— Помочь? — он кивнул на ребенка.

— Не нужно. Он легкий. Лучше побудь с Гермионой. Она, думаю, все же будет оказывать первую помощь этому хорьку.

Теперь уже на лице Рона появилась брезгливость. Блез Забини быстро посмотрела на Рона. Ее губы тронула улыбка. От Гермионы это не ускользнуло. Слизеринка обрадовалась тому, что Гермиона не останется с Драко наедине.

Детский сад!

Девушка решительно двинулась по коридору туда, где за поворотом сидел Малфой.

Гарри с минуту подумал и пошел следом.

Перед поворотом Гермиона остановилась и вытерла слезы рукавом мантии. Платка не оказалось. Она же не знала, что будет реветь вне своей комнаты. Но с таким ритмом жизни пообещала себе взять за привычку носить носовой платок.

Глубоко вздохнула, оглянулась на Гарри, который плелся в ее сторону со скоростью черепахи: шаг вперед два назад, и шагнула за угол.

Драко Малфой сидел в том же месте и с любопытством разглядывал волшебную палочку. Ее волшебную палочку. Гермиона похлопала себя по карманам и убедилась в том, что глаза не подводят. Она приблизилась к слизеринцу, игнорируя его внимательный взгляд, и присела на корточки, старательно прикрыв колени подолом мантии. Ей было неловко. Она устала, злилась и чувствовала, что дрожит. То ли от холода, то ли от нервного потрясения.

Манжеты его рубашки были очищены от пропитавшей их крови. Видимо, он все-таки выучил заклинание. Зато то там, то здесь алели разводы. Гермиона вспомнила порез на переносице и фразу, сказанную им вечность назад. «Обычное круцио… Там на полу было стекло…»

— Дай мою палочку.

— Ты плакала… — протянул слизеринец. — Не льщу себя надеждой, что из-за меня.

— Можешь порадоваться — из-за твоих слов.

— Я сказал Поттеру правду и только, — взгляд был серьезным.

— Ты сказал мстительную колкость, ничего общего не имеющую с правдой. Гарри невиновен, и ты это прекрасно знаешь.

— Я не собираюсь рассуждать о Поттере, — он внезапно поднял руку и коснулся пальцами ее щеки. Она отдернула голову.

— Понял, — со злым весельем произнес Малфой. — Попал в опалу?

И тут же веселье слетело, и глаза расширились. Гермионе даже не понадобилось оборачиваться — Гарри свернул в их коридор.

— Поттер? Ба! Какими судьбами? Соскучился?

Гарри молча пересек коридор и сел на соседний подоконник по той же стороне, где находились Гермиона и Малфой. «Чтобы не видеть слизеринца», — поняла Гермиона.

Малфой молча протянул ей палочку.

— Расстегни рубашку, — тихо попросила Гермиона.

Гарри бросил на нее быстрый взгляд, Малфой смотрел дольше.

— Боюсь, Поттер забудет о благородстве, если я исполню твою просьбу.

— Гермиона, наложи на него заглушающее заклятие, — посоветовал Гарри.

— Не обращай внимания, — попросила она, и тут же слизеринцу: — Я не шучу. У тебя рубашка в крови.

— Моя рубашка и моя кровь.

— Так! — рявкнула Гермиона так неожиданно, что оба юноши вздрогнули. — Или ты делаешь то, что я говорю, или я вызываю Помфри. Я не шучу.

Слизеринец поморщился от ее звонкого окрика и принялся расстегивать пуговицы. Запоздало Гермиона поняла, что морщится он не только из-за этого — руки болели. Но предложить ему помощь в таком интимном деле, да еще на глазах у Гарри девушка не решилась.

Малфой расстегнул три верхних пуговицы и демонстративно опустил руки. Гермиона не стала спорить, потянула рубашку чуть вверх и скинула ее с плеч. Множество мелких порезов и царапин кровоточили. Девушка почувствовала, как щеки заливаются краской. И не только от неловкости и присутствия Гарри, но и от внимательного взгляда слизеринца. Она глубоко вздохнула и встала на колени, решив, что так будет гораздо устойчивее. Не держаться же за слизеринца! Гермиона быстро произносила заклинания, стараясь полностью сосредоточиться на этом занятии и не отвлекаться на маленького дракона, следившего за ее волшебной палочкой. И все-таки нужно расспросить, что же это за медальон. Правда, случая теперь точно не представится. Грустно.

— Наклонись вперед, пожалуйста.

Слизеринец послушно наклонился, да так быстро, что прядь ее волос скользнула по его щеке, а ее щеки на миг коснулось горячее ухо. Гермиона отпрянула, нервно покосилась на Гарри, который изучал свои ногти, что-то насвистывая, и принялась залечивать царапины на спине. Сзади их оказалось гораздо больше, и некоторые были достаточно глубоки.

Малфой сидел молча, лишь дыхание было неровным. «Наверное, ему сидеть неудобно», — подумала Гермиона.

Спустя целую вечность она закончила.

— Все, можешь одеваться.

Оделся он гораздо быстрее, чем раздевался. Пара секунд, и рубашка застегнута, да еще он сдернул с подоконника над головой мантию, оставленную Блез, и набросил на себя, подобно пледу. На девушку не посмотрел.

— Я пока не собираюсь никуда уходить.

— Шутишь?

— Нет.

— Боишься, что проход откроется? — Гарри спрыгнул с подоконника и пытливо взглянул на слизеринца.

— Не исключено, — недружелюбно откликнулся тот.

— Глупо. В таком состоянии ты вряд ли способен повторить свой героический подвиг, — в голосе сарказм.

На лице Драко Малфоя появилась ухмылка.

— Поттер, Грейнджер отличный доктор. Я, как новенький, — на этих словах он весело подмигнул гриффиндорцу.

Гермиона возвела глаза к потолку.

Ей не ответили.

— Отлично, Малфой, если считаешь себя полным сил, оставайся. Пойдем, Гарри!

Гарри покосился на слизеринца. Оставить его здесь? Одного? Не в слизеринце дело… Проклятое чувство вины.

— Гарри, идем! — в голосе Гермионы появилось раздражение.

Сейчас она была в том настроении, когда первокурсники затихали при виде старосты, да и Рон с Гарри спорили с ней в такие моменты редко. К тому же девушка взяла его за рукав и потянула. Гарри пошел следом.

Драко Малфой удивленно смотрел вслед гриффиндорцам. Он-то ожидал уговоров, слез и… признаться, он надеялся, что она останется с ним, не бросит. Глупо, конечно. Все верно, Поттер сейчас для нее важнее. Чертов Мальчик-Который-Выжил. Да еще и за руку его взяла. Ну не за руку — за рукав. Не велика разница. Да еще до этого явно обнимались за углом. Драко Малфой обхватил колени и уткнулся в них лбом. Ну и пусть — плевать.

Самому было смешно от нелепости переживаний. Двадцать минут назад едва не погиб, а теперь сидит и переживает из-за вероломства Грейнджер. Заклинание, определенно, влияет на мозг.

— Гермиона, как-то нехорошо оставлять его там, — наконец подал голос Гарри.

— Мы и не будем. У Слизерина сейчас защита. Скажем кому-нибудь. Например, Паркинсон.

Они шли молча полупустыми коридорами. Гарри смотрел в пол, сосредоточенно считая камни под ногами и количество ступеней. Гермиона рассматривала картины на стенах. Звон колокола возвестил о конце пропущенного урока.

— Я на занятия не пойду, — упрямо проговорил Гарри, ожидая проповеди.

Но Гермиона пожала плечами.

— Я тоже. Нужно только вещи забрать. Или даже лучше призвать.

Вещи появились через пять минут. Рюкзак Гарри, содержимое которого чудом не вывалилось по пути, потому как Рон не потрудился его завязать, сумка Гермионы и рюкзак Рона.

— Он наверняка забудет, — пояснила Гермиона.

Слизерин нашли быстро. Точнее Паркинсон сама на них наткнулась. Встревоженная и злая.

— Паркинсон, — окликнула Гермиона, — на минутку.

Слизеринка, кажется, задумалась, не послать ли куда подальше, но все же остановилась. Подходить, правда, не стала.

Гермиона пихнула сумку Гарри и подошла сама. Ничего, сейчас сменишь гнев на милость.

В течение пары минут, пока длился изрядно сокращенный рассказ Гермионы, выражение лица старосты Слизерина менялось несколько раз. От снисходительности и скуки до тревоги, испуга и некоего подобия благодарности. Гермиона умолчала о причинах произошедшего. Сказала лишь, что Драко Малфой в таком-то коридоре в неважном состоянии, и ему может понадобиться помощь, и хорошо бы никому об этом не говорить.

— Спасибо, Грейнджер!

— Не за что.

Слизеринка отрывисто кивнула Гарри и почти бегом бросилась по коридору.

* * *

Они были в пустой гостиной. Гарри лежал на диване, бесцельно теребя в руках подушку, Гермиона с ногами забралась в кресло и гладила урчащего Живоглота, Рон сидел на коврике у камина и то сворачивал, то вновь разворачивал свиток пергамента с письмом матери. Они не пошли на занятия. Пообщались с Макгонагалл, которую уведомили о несчастном случае с Брэндом, наперебой соврали о деталях и были отпущены отдыхать.

Вот и отдыхали. Гарри будто в рот воды набрал, Рон тоже был хмур и молчалив, Гермиона задумчива. О произошедшем не было сказано ни слова.

— Может, сходим к Хагриду? — наконец не выдержала тягостного молчания девушка.

Гарри пожал плечами, Рон что-то промычал. Гермиона встала, приняв это за согласие.

Посещение Хагрида тоже не развеселило. Поболтали, попили чаю, немного посмеялись над детенышем очередного монстра, которого Хагрид любовно называл «деткой» и сетовал на то, что смех друзей его пугает. И отправились восвояси.

Остаток дня прошел по тому же невеселому сценарию. Разве что к компании добавилась Кэти, которой удалось слегка расшевелить Гарри. Вечером он даже начал улыбаться. Гермиона с Роном переглянулись и посчитали это добрым знаком.

Успокоившись, Гермиона отправилась спать, предварительно вытребовав у Рона обещание не сводить с Гарри глаз.

Сидя в своей комнате, она с тоской сжимала подушку. Злилась, ненавидела, сердилась и отчаянно переживала за слизеринца, который наверняка видел десятый сон. Мог бы хоть весточку прислать.

Было отчего-то тревожно.

Рон вышел из душа и посмотрел на кровать друга. Полог был задернут.

— Гарри, — шепотом позвал он. — Спишь?

Гарри не ответил. Рон чуть отдернул полог, увидел очертания тела и со вздохом устроился на своей кровати. Спать сегодня не придется. Мало ли что взбредет в голову Гарри Поттеру. Если бы Рон Уизли догадался повнимательнее рассмотреть постель друга… Но мы ведь видим то, что хотим видеть.

Неслышно отворилась дверь в коридор, кто-то из припозднившихся учеников протиснулся в проем с портретом, удивленно оглянувшись на толкнувшую его пустоту… Мантия-невидимка — удобнейшая вещь.

Гарри Поттер быстрым шагом шел по коридорам Хогвартса. Его путь лежал к месту, которое они покинули утром. Сердце стучало ровно, на душе было спокойно. После принятого решения он сразу успокоился. Образ Гермионы еще заставлял сомневаться в правильности выбора, но он вспоминал о мальчике, бьющемся в судорогах на полу, и сразу все вставало на свои места. Все, находящиеся рядом с ним, в опасности. Малфой прав, и Забини права. Гарри сделает этот шаг, и всем сразу станет легче.

Родных у него не было, а о друзьях и семействе Уизли он старался не думать. Они вместе. Они переживут. Они сильные. Как часто мы делаем страшные глупости во благо.

В нужном коридоре было сумеречно и прохладно. Юноша отбросил мантию на пол и шагнул к стене. Свечения не было. Ну и что с того? Гарри провел ладонью по холодному камню. Постучал.

— Ну же давай, — негромко проговорил он. — Открывайся, черт тебя подери! Ну же!

Он ударил раз, другой. Пальцы занемели от удара. Тогда он сжал кулаки, и, в исступлении молотя ногами и кулаками по стене, выкрикнул:

Стена не отвечала. Это была обычная холодная стена, и ей не было дела до его криков. Ей не было дела даже до ударов, отдававшихся болью в разбитых кулаках.

— Поттер! — раздалось за спиной. — Мне уже можно вызывать бригаду из Мунго или еще понаслаждаться спектаклем?

Юноша резко оглянулся. На подоконнике в нескольких метрах от него сидел Драко Малфой. Будто и не уходил. Хотя нет, вместо школьной формы на нем было что-то черное. Отсюда не видно. Значит, вернулся.

— Какого черта… — пробормотал Гарри. — Что ты здесь делаешь?

Слизеринец спрыгнул с подоконника, отряхнул ладони, а потом доверительным тоном сообщил:

— Не поверишь, наблюдаю за тем, как один полоумный в… — быстрый взгляд на часы, — два часа ночи стучит лбом в стену с криками «откройся! Откройся!».

Он очень похоже передразнил Гарри.

— Зачем ты здесь? Боишься, что проход откроется? — Гарри не отреагировал на издевательства. Он не будет реагировать на слова этого придурка. У него есть дела поважнее.

— Нет. Просто не спалось, в комнате скучно, а тут такой спектакль. Я знал, что ты придешь. Значит, мантия-невидимка. Так вот как тебе удавалось…

— Скучно? А что так? Забини уже не веселит? — в голосе Гарри прозвучал сарказм.

— И что? Что ты сделаешь, Малфой? Пожалуешься папочке? — все-таки не выдержал — в голосе появилась злость.

С секунду слизеринец молчал, стараясь взять себя в руки, а потом ухмыльнулся:

— Ну, мне хотя бы есть кому пожаловаться. Согласись, Поттер.

Кулак Гарри уже летел в лицо слизеринца, а сам он еще отстраненно думал: «Почему Малфою всегда удается вывести меня из себя, не прилагая никаких усилий?».

Слизеринец увернулся, но не слишком ловко — кулак задел скулу, и юношу отбросило к стене. Со вторым ударом Гарри помедлил. Малфой рисковал сегодня. Плевать, что он подонок. Неважно, что делал это исключительно для Забини.

— Убирайся отсюда, — зло выговорил Гарри, отступая на шаг.

— Только после тебя, — в тон ему ответил слизеринец, отлепляясь от стенки и вытаскивая волшебную палочку.

— Нет, это ты тупой! — слизеринец зло потер ушибленное место. — Какого черта ты лезешь на рожон?

— Это мое дело!

Из-за угла послышались шаркающие шаги. Оба юноши оглянулись. Гарри метнулся к мантии, схватил ее и… набросил на застывшего у стены слизеринца. Почему? Зачем? Он не мог ответить на этот вопрос. Наверное, пресловутое благородство, о котором все время твердит Малфой. Сиюминутное решение. Наитие.

— Так-так, — появившийся из-за угла Филч радостно потирал руки. — Ну, наконец-то, Поттер!

Гарри сглотнул, приготовившись врать о причинах своего присутствия здесь.

— Никак волшебная дуэль, мистер Малфой?

Что? Гарри, оторопев, оглянулся на взъерошенного слизеринца, который тут же швырнул в него мантию. Вот и делай добрые дела. Мантию захотелось выстирать. Интересно, а мантии-невидимки можно стирать? Нужно будет спросить у Гермионы. Или хотя бы очищающие заклятия использовать…

— Следуйте за мной.

Наверное, если бы здесь не было Малфоя, Филч бы заливался соловьем, рассказывая Гарри о том, что бы он с ним сделал. Сейчас же завхоз молчал. Лишь лицо светилось злорадством. Интересно, за сквибом идут два волшебника. Шибануть заклятием, стереть память, и все. А ведь нет. Идут, как бычки на расправу. «А вообще во всем виноват Малфой», — подвел Гарри итог глупостям, пронесшимся в голове за считанные секунды.

— Идиот, — обратился он к идущему рядом слизеринцу, — на кой черт ты это сделал?

— Свои идиотские благородные замашки оставь для девочек из Гриффиндора. Их, может, и поразишь.

— Это был здравый смысл, Малфой. Хотя ты о таком понятии, наверное, и не слышал. Одному проще объяснить, что делал в этом коридоре. А двое, да еще мы с тобой — это уже дуэль.

— Вот и замотался бы в свою тряпку сам, а я бы нашел общий язык с Филчем.

— Запугал бы его папочкой? — съязвил гриффиндорец.

Слизеринец не ответил. Гарри удивленно оглянулся на отставшего Малфоя и увидел, как тот молча падает на пол.

Что было потом, Гарри помнил смутно. Филч вызвал Помфри. Долгие объяснения, уверения, что он не накладывал заклятий. Снейп, старающийся испепелить взглядом, Макгонагалл, сердито поджимающая губы. Они все хотят правды. И Гарри готов сказать правду, но не Снейпу, которому не доверяет ни на йоту, и не Минерве Макгонагалл, которая сейчас настроена лишь карать. Он скажет Дамблдору, когда тот вернется. Несколько часов ничего не решат. К тому же никто из этих людей не в силах его понять.

Краем уха он слышит диагноз, поставленный Малфою. «Нервное истощение». Его отпустили, но Филча отрядили в провожатые до самой гостиной.

А потом было утро… Столько от Гермионы он не слышал, пожалуй, за все годы знакомства. И гневные речи о его безрассудстве и эгоизме: как он мог не подумать о них. И вопросы, что именно сказал Малфой, и действительно ли Гарри не накладывал на него заклятия. Он рассказал все, как было. Не утаил и свой удар.

Гермиона прижала ладонь к губам, Рон промолчал. Однако хмурился в течение всего рассказа. Потом от Гермионы получил уже Рон за то, что плохо смотрит за другом. Гарри попытался возмутиться, но девушка завелась всерьез. Он почти не помнил, что она говорила. Помнил лишь ее тоненькие пальчики, которые она заламывала в течение всего выговора. Ему так хотелось сжать ее руки, которые покраснели от столь активной жестикуляции. Хотелось поцеловать каждый пальчик и осознать наконец, что он мог умереть этой ночью, но не умер. Что это счастье — видеть ее и Рона. Но он просто стоял и смотрел на ее руки, не в силах сделать шаг вперед, не слушая, что говорят ее дрожащие губы. В этот миг он даже не чувствовал себя полностью живым.

На следующий день Гермиона ушла спать, предварительно отняв у Гарри мантию-невидимку, и еще раз проведя воспитательную беседу с хмурым Роном.

У себя в комнате она сидела на кровати, обхватив колени, и смотрела в окно. Да, в лазарет не пускают сов. Но это понимала голова. Сердце же отчаянно колотилось из-за каждого шороха и скрипа.

На следующий день его не было на уроках. Гермиона поняла, что дело серьезно. В лазарете до сих пор находился Брэнд. Мадам Помфри заверила Гермиону, что с мальчиком все в порядке еще в день инцидента. Брэнд должен был проспать около трех суток и полностью восстановиться. Навещать его было бессмысленно. Но вечером третьего дня Гермиона направилась в больничное крыло. Сердце колотилось, а совесть жалила змеей. Да, она убедилась, что с Гарри все в порядке. Он в компании Кэти, и сидеть с ними третьей лишней глупо. Но совесть ведь знала истинную причину ее похода в лазарет.

У Брэнда она побыла ровно две минуты. Посмотрела на мирно посапывающего мальчика, коснулась прохладного лба, поправила подушку и вышла из-за ширмы. Дошла до второй занавешенной кровати. Стояла долго, прислушиваясь к шорохам и звукам. Но там было тихо. Видимо, второй пациент спал. Рука сама потянулась к ширме, но девушка ее отдернула. Она не станет заглядывать к этому несносному человеку. Он спровоцировал Гарри, он вечно говорит гадости, он… Как же она по нему скучает!

Гермиона обхватила себя за плечи и резко развернулась к выходу. Ведет себя, как последняя дура.

Девушка осторожно отодвинула ширму. Сердце стучало, как сумасшедшее.

— Как ты догадался?

— Солнечный свет, — пояснил он.

— Солнечный свет высветил твою тень.

Она посмотрела на бледное лицо и тут же отвела взгляд от его глаз. На тумбочке стоял стакан воды, и лежала книга по рунам. Та самая, которую дал Брэнд. Гермиона неловко потопталась у входа. Стула для посетителей не было, видимо, Забини садилась прямо на кровать. Уподобляться Забини девушка не стала — осталась стоять.

— Гарри мне все рассказал.

Молчание. Лишь внимательный взгляд.

— Зачем ты все время напоминаешь ему о том, что он сирота?

— Так легче его разозлить, — пожал плечами слизеринец.

— Боже мой, какой же ты жестокий. Зачем? — бессильно проговорила Гермиона.

Драко Малфой на миг прикрыл глаза. Он мог бы рассказать, что ему нужно было любым способом отвлечь Поттера от стены. Ведь он не знал, как поведет себя проход в присутствии жертвы. Лично Драко не знал других способов увлечь гриффиндорца. Только уколоть. Заставить забыть в своей ярости обо всем на свете. Драко это умел и пользовался этим. Но не говорить же правду Грейнджер. Она не поймет. Для нее нежная душа Поттера — святое. Ничто не может оправдать попытки ранить его.

— Он забавно злится, — подал голос Драко.

Не стал открывать глаз, чтобы не видеть ярости и ненависти. Через минуту взглянул на еще колышущуюся ширму.

Все правильно. Все так и должно быть.

* * *

Дни летели с сумасшедшей скоростью. Рождество не просто стояло на пороге, оно во весь голос возвещало о своем приближении. Оно пело рождественскими мелодиями из музыкальной гостиной. Оно с каждой минутой одевало замок в украшения и ожидание чуда.

Повсюду сновали взбудораженные студенты. Все сбились с ног в поисках подарков и попытках придумать сюрпризы. Кажется, сами стены старого замка были пропитаны праздником. То здесь, то там вспыхивали маленькие фейерверки, а серый камень пестрел узорами из шаров и гирлянд.

Раньше подобное радовало. Но сейчас Гермиона Грейнджер с тоской наблюдала за этим великолепием. И дело не только в ностальгии — последнее Рождество в Хогвартсе. Дело было совсем в другом. Его парта пустовала, так же как и его место в главном зале. Девушка с грустью понимала, что скучает. И ничего не может с этим поделать.

Несколько раз за эти дни она доходила до дверей лазарета и поворачивала обратно. Брэнд уже вовсю резвился в группе первокурсников — повода посетить лазарет не было. Хвала Мерлину, Брэндон ничего не помнил. Ему объяснили, что у него случился обморок в результате переутомления. На первом курсе действительно сложная школьная программа. Да еще привыкнуть в распорядку, да еще дополнительные занятия… которые, к слову, решили отменить по причине вполне приличной успеваемости первокурсников. Макгонагалл вынесла благодарность Гермионе. Снейп, надо полагать, Малфою.

Вот еще одна «хорошая» новость. К мукам совести на тему лжи во спасение добавлялись все новые и новые проблемы.

Тревожил Гарри. На него в последние дни нападало такое беспричинное веселье, что Гермиона тихо паниковала. Кэти уверяла, что Гарри давно не был таким милым и замечательным. Гермиона с Роном и Джинни, в общих чертах посвященной в историю, переглядывались и согласно качали головами. Гарри о прошедших событиях говорить отказывался, уверял, что он в полном порядке. В доказательство много смеялся, шутил. На что Джинни как-то заметила: «Как перед бедой».

Но здесь Гермиона сделать ничего не могла. Оставалось ждать.

Вечерами она сидела в своей комнате, ожидая стука в окно. Понимала, что не дождется, но все равно ждала.

А еще она вновь начала рисовать. Получалось не так хорошо, как в детстве. Но рисунки стали более зрелыми, а заодно и более грустными. Она их никому не показывала и, вдоволь налюбовавшись, сама сжигала, убеждая себя, что вместе с холстом сгорят все глупости, которыми забита ее голова. Глупости сгорать и не думали.

Вечером, предшествующим Рождественскому балу, в ее окно постучали. Боясь поверить, боясь ошибиться, она распахнула тяжелую раму. Холодный ветер с колючим снегом ударили в лицо. Филин. Записка.

Птица выпорхнула, едва девушка успела отцепить записку. Не ждет ответа?

Она отложила пергамент, стараясь заставить сердце биться ровнее. Закрыла окно, подбросила дров в камин, посмотрела на свое отражение в большом зеркале — перепуганный взгляд уверенности не придал. А потом быстро развернула записку.

«Буду в 20:00 в кабинете прорицаний»

И все… Девушка сердито отбросила пергамент.

— Ну и будь на здоровье! — заявила она ни в чем не повинному листку.

Часы показывали 18:27.

Ужин прошел, как в тумане. Его место снова пустовало, а Гермиона никак не могла вникнуть в суть вопроса Невилла.

19:00.

Она нервно расхаживает по комнате.

19:20.

Садится читать, но понимает, что приходится по пять раз перечитывать каждый абзац, а смысл все равно ускользает.

Она не пойдет. Ни за что не пойдет.

Она в этом уверена. И плевать на радостно стучащее сердце. Она не пойдет. «Ясно тебе, надутый самовлюбленный болван!»

20:00.

На душе становится пусто, а пламя камина никак не может согреть озябшие руки.

20:10.

Нестерпимо хочется плакать неизвестно отчего. Хочется прекратить это безумие. Хочется забыть о записке. Не думать.

В 20:15 она быстро спускается по лестнице, на ходу натягивая теплую кофту.

Она не слышит вопроса Джинни. Ноги сами несут по темным коридорам. То и дело душу захлестывает отчаяние. Не дождется. Не дождется. Дура!

Девушка распахнула дверь кабинета прорицаний, когда наручные часики показывали 20:35, и замерла на пороге. Сперва показалось, что комната пуста, и Гермиона едва сумела подавить готовый вырваться всхлип.

В кабинете царил полумрак, но стоило шагнуть внутрь, как импровизированная луна осветила все ярким светом. В глубине кабинета на плато, заменяющем письменный стол, чуть ссутулившись, сидел Драко Малфой.

Девушка сделала несколько шагов. Остановилась, посмотрела на него, быстро отвела взгляд и негромко произнесла:

— Не думала, что ты дождешься.

— Ты пришла сюда побыть в одиночестве? — он усмехнулся.

Гермиона не улыбнулась в ответ. Прошла по комнате, коснулась рукой искусственного кустарника, совсем не отличимого от настоящего.

— Почему ты сидел в темноте?

— Ставил опыт. Оказывается, если десять минут вообще не двигаться — свет гаснет.

Гермиона вздохнула.

Этими ничего не значащими вопросами, а скорее деловым тоном, которыми они задавались, девушка хотела убедить себя в том, что все хорошо, заставить сердце биться ровнее, а не замирать при звуках его голоса. Дать ему понять, что он не хозяин ситуации — она вообще не хотела приходить. Да мало ли глупостей сейчас приходило в голову, заставляя неловко теребить листья кустарника и не смотреть в его сторону.

— С час назад.

Сердце все-таки остановилось и пропустило пару ударов. Час назад? И сорок минут этого времени он здесь? Не с Забини, не с кем-то еще, а здесь, ждал ее? Глупое сердце понеслось вскачь, а сама девушка закусила губу, чтобы не улыбнуться.

— Как Брэнд? — он подхватил ее игру в вопросы-ответы.

— Он хорошо, ничего не помнит. В общем… все в порядке. Спасибо.

Она наконец-то оглянулась. Он сидел все в той же позе, втянув голову в плечи. В эту минуту он был таким трогательным, что внутри что-то сжалось.

— Этот проход… Те, кто его открыл, узнают, что это ты?

С секунду он смотрел в ее глаза, а потом просто кивнул. Гермиона шумно втянула носом воздух и, стараясь, чтобы голос не дрожал, спросила:

Пожатие плечами. Этот человек не пытался вызвать жалость, он просто и коротко отвечал на ее вопросы.

— Но ведь ничего страшного они не сделают? — лихорадочно заговорила девушка. — Ведь они… они не посмеют… Ты же не виноват. Это же…

— Да не бери в голову, — он подмигнул. — Все нормально.

И этот легкомысленный жест смел все ее хладнокровие и вышвырнул прочь доводы, которые она пестовала целую неделю. Гермиона и сама не заметила, как бросилась к юноше и крепко обняла его за шею. Сейчас, когда он сидел на парте, они были одного роста. Прижимаясь щекой к его щеке, она бессвязно шептала:

— С тобой не должно ничего случиться. Это неправильно. Я… Я… Я не хочу, чтобы с тобой что-то произошло. Пообещай, что все будет хорошо. Я не вынесу, если что-то случится, я…

Драко Малфой крепко обнял ее и зажмурился, вслушиваясь в лихорадочный шепот. Никто. Никогда. Не говорил подобных слов. И их простая искренность била по нервам сильнее заклятий. Он гладил ее волосы, затянутые в тугой хвостик, и старался запомнить это мгновение навсегда, раствориться в нем.

— Я раньше почти не плакала, а теперь все время плачу, — досадливо всхлипнула она у его уха. — Как протекающий котел, честное слово.

Он рассмеялся. О нем никогда так не плакали. Это было приятно, трогательно и… больно. Он не хотел ее слез.

— Не плачь. Слышишь. Лучше улыбнись. Ну, для меня… пожалуйста.

Она отклонилась, стараясь не смотреть в его глаза. Покрасневший нос, мокрые дорожки, которые она старательно стирала со щек.

Продолжая удерживать ее одной рукой, второй он достал носовой платок. Осторожно стер слезы. Она стояла, зажмурившись, и негромко всхлипывая.

— Ну улыбнись же, — попросил он.

Она постаралась улыбнуться, не открывая глаз.

— Подлог! — возмутился юноша. — Это не улыбка.

Теперь она улыбнулась по-настоящему.

— Посмотри на меня, — попросил он.

Она медленно открыла глаза.

Прошла минута, другая, а они все смотрели в глаза друг друга. Улыбки давно исчезли. Два взгляда были серьезны, как никогда. А еще в них было что-то… То, о чем каждый боялся сказать вслух, чему названия не давал даже в мыслях. Он провел большим пальцем по ее щеке, она нежно коснулась его виска.

Он потянул вниз ее резинку для волос, заставив каштановые пряди рассыпаться по плечам. С восхищением оглядел ее. Гермиона могла поклясться, что ему нравятся ее волосы, но ведь он никогда в этом не признается.

Мгновение — и он притянул ее к себе в поцелуе. И не было слов и мыслей. Не было вчерашнего дня и не было завтрашнего. Было лишь это мгновение, растянувшееся на целую жизнь.

Вечность спустя он оторвался от ее губ и еще сильнее обнял ее. Глухо произнес:

— Пообещай, что никогда не будешь плакать.

— А ты пообещай, что с тобой не случится ничего плохого.

— Я могу обещать только то, что зависит от меня.

Где-то она уже слышала эти слова… Гермиона отклонилась, заглянула в серые глаза.

— Я боюсь за тебя.

Он передернул плечами и вновь подмигнул.

— Мои манеры пинают меня ногами. Я сижу в обществе дамы.

— О!

Гермиона сделала два шага назад, и он спрыгнул с парты. Она привычно подняла голову.

— Жаль. Мне нравилось, когда мы были одного роста, — она улыбнулась.

— Это легко устроить.

Он галантно протянул ей руку и как-то неловко шагнул.

— Все нормально.

— Тебе наверняка прописали постельный режим.

Судя по его виноватому взгляду, она угадала.

— Драко Малфой, марш к себе в комнату!

— Ну, ты же не последуешь за мной. А через камин разговаривать как-то нелепо.

— Сядь ты, Мерлина ради, куда-нибудь! — взмолилась Гермиона.

Она вдруг почувствовала себя ответственной за этого человека. Он послушно присел у того самого дерева, под которым они целовались в прошлый раз. Гермиона покачала головой и присела рядом. Он похлопал по месту рядом с собой. Она послушно пересела ближе. Потом подумала и устроилась на его плече. В эту последнюю встречу она могла позволить себе подобную вольность. Ведь это — в последний раз. Еще столько вопросов, столько сомнений, но почему-то говорить не хотелось. Хотелось вечно слышать биение его сердца и чувствовать его запах. Совесть, безжалостно терзавшая ее всю неделю за мысли о слизеринце, отступила перед этой последней встречей.

— О чем ты думаешь? — негромко спросил он, теребя прядь ее волос.

— О твоем медальоне, — соврала она.

— Когда удаляла твои порезы.

Гермиона умолчала, что впервые видела его несколько месяцев назад при странных обстоятельствах.

— Это волшебный медальон. Его подарила Мариса на мое тринадцатилетие. Толком не объяснила, для чего он. Просто просила никогда не снимать. Я сначала поупирался из вредности. Но, признаться, он мне понравился.

— Можно посмотреть?

— Да.

Он чуть пошевелился, оттягивая ворот свитера и доставая цепочку. Тяжелый медальон лег в ее ладонь. Оскаленный дракон тут же уставился на нее своими глазками-бусинками.

— Ужас. Он на меня смотрит.

— Да, Блез его тоже за это терпеть не может.

Он и сам не заметил, как имя невесты сорвалось с губ.

— Мне он нравится, — тут же откликнулась Гермиона.

Не то что бы ей нравился этот маленький монстр, но не хотелось быть похожей на Блез Забини.

Он вздохнул, с минуту помолчал, а потом проговорил:

— Вероятно.

Наверное, чтобы что-то понять в нем, в себе, в их непонятных отношениях.

— Да я, вообще-то, пока никак не приглашал…

— Кавалер, называется.

— О Боже, неужели непонятно? Любой девушке приятно проявление внимания!

Ну вот. Сидит рядом с ним, так, что ближе просто некуда, и устраивает личное счастье собственной соперницы. Как он когда-то сказал: «В Гриффиндор берут исключительно психов…». В этом есть смысл.

Драко пожал плечами. Наступила тишина, которую юноша нарушил первым:

— С Невиллом, — откликнулась Гермиона, вспомнив, что Невилл и правда ее приглашал, и она обещала подумать.

— С Лонгботтомом? — он фыркнул.

— А что тебя так смешит?

Гермиона старательно заправила медальон за ворот его свитера и чуть отодвинулась, взглянув в серые глаза.

— Просто… вы будете странно смотреться. Он неуклюжий и…

— Он чудесный. И знаешь, зря ты так о нем. Если бы ты знал, какая у Невилла непростая судьба, и…

— Я знаю.

— Моя мать финансирует отделение, в котором лечатся его родители.

— И ты, зная это, продолжаешь над ним издеваться? — поразилась Гермиона, автоматически отодвигаясь. Он усмехнулся этому жесту.

— Гермиона, неужели ты думаешь, что для него было бы лучше, если бы все вздыхали и рыдали над его судьбой? Он сам скрывает это. И правильно делает. Это показывает то, что он сам не хочет жалости и участия. Так почему я должен ее проявлять? Почему я должен унижать Лонгботтома слезливыми вздохами?

— Но ты… — Гермиона поразилась подобной жизненной философии, — ты всегда издеваешься над ним.

— Да, — легко согласился он. — Он забавный. А издевательства, как ты выразилась, закаляют его. Поверь, если бы с ним все носились, он бы до сих пор не знал, как подходить к метле и устанавливать котел. А так стал вполне нормальным парнем.

— Ты странный, — резюмировала Гермиона.

— Давай не будем говорить о Лонгботтоме… — лениво протянул он.

Она пожала плечами. Наступила тишина, изредка нарушаемая звуками этого псевдолеса. Гермиона искоса посмотрела на слизеринца и перехватила его такой же вороватый взгляд. Он притянул ее к себе, заставив устроиться на его плече. Гермиона вдохнула уже знакомый запах и снова улыбнулась. С ним было здорово просто молчать. Как-то по-особенному. Давным-давно она читала, что с близким человеком хорошо не только рассуждать, спорить, что-то доказывать, но и просто молчать. Тогда она поразилась подобной мысли. С Роном и Гарри она всегда чем-то себя занимала. Обычно книгами. С Малфоем же было хорошо даже в этой нереальной тишине, и девушка внезапно подумала, что сама себя загнала в ловушку. Стало очевидно: сколько бы времени ни прошло, она не забудет эти мгновения тишины и недосказанности. Любовь? Гермиона не знала. Она просто сидела, слушая стук его сердца и ощущая щекой мягкую шерсть его тонкого свитера.

Минутки текли одна за другой, а они все не желали вспоминать о времени. Она закрыла глаза, а он легонько щелкнул ее по носу, испугав. Она в ответ шлепнула его по руке. Было легко и радостно. А потом они пытались повторить опыт по выключению света. В первый раз на пятой минуте Драко чихнул, а во второй раз на третьей минуте Гермиона прыснула, представив себе эту картину со стороны.

Они спорили, болтали о Брэнде и необходимости следить за порядком на школьном балу. Улыбки, тепло и смех. А потом неожиданно веселье исчезло, и остались лишь два поразительно серьезных взгляда. И снова его губы томительно-нежно переворачивают ее мир вверх дном. А потом исчезает эта тягучая ласка, и появляются нетерпение, страсть, какое-то отчаяние. И Гермиона отвечает так, как может и чувствует, так, что оба начинают задыхаться. Да, у нее нет опыта, нет навыков в искусстве любви, но она чувствует, как дрожит его рука, поглаживающая ее спину поверх тонкой ткани рубашки — теплая кофта давно отброшена в сторону. А значит, есть что-то важнее опыта. Есть искренность, и она способна творить чудеса. Внезапно Гермиона осознает, что не хочет его отпускать. Никогда. И это открытие заставляет задохнуться от неожиданности. Он — ее. Это же так очевидно. Почему она не замечала этого столько лет? Прохладная ладошка неловко цепляет край его свитера и быстро, словно боясь передумать, ныряет под теплую ткань. Ощущение горячей кожи заставляет ее вздрогнуть, а его задохнуться. Гермиона запоздало думает, что, наверное, это неприятно, когда твоей спины касается ледяная рука.

— Я погреться, — виновато объясняет она между лихорадочными поцелуями.

Он отклоняется и смотрит ей в глаза, потом берет ее вторую ладонь и, на миг поднеся ее к лицу и согрев дыханием, задирает свой свитер. Гермиона по-детски зажмуривается, отчаянно стараясь не краснеть. Но щеки пылают, когда вторая ладонь прижимается к его коже.

«Волшебное дерево», — успевает подумать Гермиона. Второй раз на этом месте она чувствует себя безгранично счастливой.

Он осторожно опускает свитер, укрывая ее руки. А девушка все боится открывать глаза и смотреть на него, хотя знает, что не увидит насмешки над ее глупым поведением. Она боится увидеть в его глазах что-то новое.

И снова губы. И его руки, на плечах, на спине, путаются в каштановых локонах.

И это — счастье. Так просто. Сколько лет люди пытаются открыть формулу счастья. А Гермиона Грейнджер сумела это сделать за несколько минут.

Руки давно согрелись, но их совсем не хочется высвобождать из сладкого плена. Тонкие пальчики робко рисуют узоры на его спине, чувствуя, как по его коже бегут мурашки.

Вечность. Пусть это будет вечность.

Но вечность заканчивается быстро. Юноша резко отодвигается и, отводя взгляд, сбрасывает челку с глаз, потом смотрит на часы. Брови взлетают вверх.

— Без двадцати двенадцать.

Голос звучит хрипло и как-то преувеличенно бодро. Гермиона с сожалением в последний раз проводит по его спине. Нужно же закончить узор. А там на цветке как раз одного лепестка не хватало. С улыбкой видит, как он зажмуривается и не открывает глаз, пока ее руки не оказываются на свободе.

И снова два взгляда, пытающихся что-то сказать, и нервные улыбки, и неуверенность, и снова молчание о самом главном. Наконец он встает и галантно протягивает ладонь, задорно объявляя:

— Все. Отбой. От греха подальше.

— А грех уже близко? — дрожащими губами улыбается Гермиона, принимая протянутую ладонь.

— Ты не представляешь, насколько, — усмехается юноша.

И видеть его вот таким искренним и неуверенным — тоже счастье. И эта улыбка. Помнится, Гермиона завидовала тому, как он улыбался Забини, полагая, что никогда не увидит подобного. Так казалось тогда. Но это была другая жизнь. Вечность назад. Сейчас же он рядом. И его совсем мальчишеская улыбка, от которой вспыхивают искорки в серых глазах, то и дело озаряет мир вокруг. Ее мир.

Он галантно помог ей надеть кофту, она присела в реверансе в ответ. Он учтиво поклонился. Было смешно и легко.

Они покинули кабинет, держась за руки. И плевать было на то, что кто-то может их увидеть. Плевать на все, кроме тепла рук и стука сердец. Так думала наивная Гермиона, пока не свернула за угол и едва не врезалась в декана Слизерина.

И что ему не спится ночами?

Впрочем, рефлекс оказался быстрее мыслей. Гермиона резко выдернула ладонь из руки слизеринца и отчаянно захотела провалиться под землю.

— Минус двадцать баллов, — в голосе Снейпа послышались металлические нотки, — Слизерин.

Гермиона негромко охнула и покосилась на Драко. Гриффиндор сейчас лишится всех баллов, какие есть, если уж свой факультет декан не пожалел. Однако Малфой закусил губу, явно сдерживая улыбку. Чему он радуется? Ненормальный.

— Через пятнадцать минут жду вас в своем кабинете, мистер Малфой.

Драко выглядел слегка удивленным. Видимо, отсрочкой.

— Думаю, на то, чтобы не бросить мисс Грейнджер ночью посреди коридора, вашего воспитания хватит? — с сарказмом проговорил Снейп, смерив девушку неприязненным взглядом.

Гермионе было стыдно оттого, что Снейп их увидел. Еще хуже становилось, когда она понимала, о чем он подумал. К этому примешивалась обида от того, что о ней, в ее присутствии, говорят, как о пустом месте. Но она прекрасно понимала, что должна благодарить Мерлина за то, что так легко отделалась. За исключением мук совести в наказание девушка не получила ничего. Но Снейп был великолепным психологом. Гермиона не могла этого не признать. Получив наказание, она могла считать свою вину искупленной. А теперь…

Малфой же просто кивнул и чуть тронул ее за локоть.

— Доброй ночи, — пробормотала Гермиона и, опустив голову, прошла мимо Снейпа.

Профессор ответом не удостоил.

Шагая по темному коридору под прицелом взгляда самого нелюбимого учителя, Гермиона думала о том, что в один миг из ослепительно-счастливой можно стать уничтоженной и раздавленной. Все годы в Хогвартсе она потратила на то, чтобы быть лучше других учеников, видеть в глазах учителей одобрение. Это было важно. И вот теперь Снейп думает невесть что. А если он кому-то расскажет, а если Гарри узнает? Миллионы «а если» роились в голове. Было тошно и противно.

Ее ладонь сжала теплая рука. Гермиона робко посмотрела на слизеринца. Удивительно, но он был совершенно спокоен. Во всяком случае, внешне. Правильно. Вряд ли Снейп что-нибудь сделает своему любимцу. Хотя… тон декана не предвещал ничего хорошего.

— Расстроилась? — подал голос слизеринец.

— Признаться, не лучшее завершение вечера.

— Не бери в голову. Все образуется.

— Он даже не снял баллы с Гриффиндора. Поверить не могу.

— Э-э-э… Он в последнее время все больше на нас отрывается.

— Не знаю. Мы с Пэнси пока на пути к выяснению.

Он улыбнулся. Гермиона не увидела — слишком сумрачно было в ночном коридоре — скорее почувствовала. Она научилась слышать его улыбку. По тому, как менялись интонации его голоса и ее мир. Ну зачем Снейп все испортил?

— Теперь каждый раз при виде Снейпа я буду вспоминать этот вечер.

— Слушай, успокойся. Какая разница, кто что думает. Ты же знаешь, что не делала ничего… плохого.

— Снейп ненавидит Гарри. Я боюсь, что когда-нибудь он…

— Снейп не унизится до подобного. У него есть миллион способов поставить Поттера на место.

Голос прозвучал напряженно.

— Прости. Я не должна была.

— Все нормально.

Они дошли до гостиной Гриффиндора в молчании, однако держась за руки.

— Дальше тебе лучше не ходить, — Гермиона остановилась перед поворотом в коридор с портретом Полной Дамы.

Он кивнул.

— Ладно. Я пошел. А то Снейп терпеть не может опоздания.

— Хорошо.

Неловкость. Неправильность. И…

— Стой! — Гермиона дернула его за руку. Он пока и так не очень-то собирался уходить, вопреки заверениям, а тут и вовсе застыл на месте.

— Ну и что, что Снейп нас увидел. Плевать. Плевать, что он думает. И вообще… завтра Рождественский бал… и…

— И ты идешь с Лонгботтомом. Поверить не могу.

Он изобразил шутливое возмущение.

— Не огорчайся. Я подмигну тебе пару раз, если окажусь в танце поблизости, — Гермиона лукаво улыбнулась.

— Ваша щедрость не знает границ… Хотя, нет. Знает. Ты вот, например, не пригласила меня на чай, а ведь я, как истинный рыцарь, сопровождал тебя по темным коридорам…

— Охраняя от призраков…

— Да, охраняя от призраков. А мне еще обратно идти…

— О Мерлин, как я неблагодарна! — она со смехом поднесла их сцепленные руки к лицу и прижала к своей щеке. — Приглашаю вас на чай, мой защитник.

— Коварная! Знаешь же, что Снейп меня ждет.

— Я время тянул, чтобы не уходить, — он улыбнулся.

Легкий поцелуй, смех в темном коридоре.

— Эй, Снейп отвел тебе время как раз проводить, а не прощаться полчаса.

— Точно. Пока.

— Пока.

— Спокойной ночи.

— И тебе.

Они делали шаг за шагом прочь друг от друга, но руки никак не желали расставаться. Переплетенные пальцы не желали высвобождаться из плена. Они разошлись на расстояние вытянутых рук, потом он сделал шаг вперед, она — назад.

— Понял.

Он стряхнул ее руку и быстро пошел прочь. Гермиона несколько секунд смотрела вслед.

— Эй! — окликать по имени рядом со своей гостиной не решилась.

Он обернулся.

— Напиши, как все закончится.

— Ладно. Если обойдется малой кровью.

— Дурной!

Он махнул рукой и пошел прочь. А Гермиона смотрела ему вслед — на силуэт, растворяющийся в темноте, и понимала, что ее любовь окрашена в этот цвет — цвет ночи. И в ее истории не будет слова «люблю», не будет признаний и цветов, не будет серенад под луной, и белого платья тоже не будет. То есть не будет ничего того, о чем она мечтала в детстве. Потому что этот человек совсем не похож на сказочного принца. Да она и не полюбила бы сказочного принца. Внезапно это стало очевидно, как и то, что ее не-принц — такая же реальность, как вот эта ночь и треск факела на стене, и мерное посапывание скрытых в тени портретов.

Его силуэт скрылся окончательно. Он не обернулся, и Гермиона знала, что не обернется. Она неплохо изучила его за последние месяцы. Лучше чем за все шесть лет совместной учебы.

Девушка направилась в гостиную. Полная Дама возмущенно сопела и высказывалась на тему того, что в былые времена студентки не позволяли себе подобного. Но впервые Гермионе было все равно. Если уж она почти успокоилась на счет Снейпа, то пыльный портрет ей не указ. Однако вежливо извинилась и прошмыгнула в проем.

В пустой гостиной девушка присела у чуть тлеющего камина. В ее любви не было оттенков беззаботности и радости. Зато в ней были обжигающие и ослепляющие цвета счастья. Потому что это — он. Не было уверенности в завтрашнем дне. Зато была уверенность в себе, которую тоже подарил… он.

Внезапно девушка поняла, что повзрослела. Она не видела этого в зеркале, не замечала в общении с друзьями. Зато увидела за несколько минут обжигающего счастья с ним. Рождественский бал. Последний вечер, когда он — здесь. Без чертова обручального кольца, без Метки и без обязательств. И пусть он упирается и отшучивается, пусть идет на бал с Забини. В эту минуту Гермиона Грейнджер чувствовала себя сильней слизеринки. Потому что сегодня она видела настоящего Драко Малфоя. И неважно, что он никогда не признается в том, что чувствует. В их случае «никогда» слишком мало значило. Был один день. День перед Рождеством. Говорят, что чудеса случаются на Рождество. Кто придумал эти рамки? Тот, кто не любил. Но ведь Гермиона — волшебница. Она перенесет праздник на день раньше.

Девушка увидела на полу перед камином сломанное перо. Кто-то из студентов не добросил. Подняла, повертела в руке и бросила на угли. Угли затрещали, и перо занялось огнем.

— Мне неважно, что будет потом, — уверенно произнесла Гермиона камину. — Может, это неправильно. Кто знает? Но я имею право оставить что-то себе. Правда, ведь?

Перо в последний раз полыхнуло и тоже превратилось в угли.

Девушка протянула руку вперед, чувствуя жар. Улыбнулась. Как же это много — знать, что где-то есть твой человек. Это знание — целый Мир.

Ее Мир.

03.02.2011

Глава 46. Новый мир

Мы стремимся все больше успеть. Мы меняем дела на дела. Погружаясь в забот круговерть, Мы теряем остатки тепла. И подводим надеждам баланс. И уродство немой пустоты Укрывает иллюзий атлас. Из осколков несбывшихся снов От хранящих мечты сундуков. А когда-то два белых крыла И Любовь по соседству жила, И печали терялись вдали. Вместо крыльев — два старых рубца. И мы больше не верим всерьез… И ушедших не ждем у крыльца.

Ее мир.

Некогда яркий и насыщенный, вмещающий в себя так много: детский смех, нелепые обиды, любовные метания и жертвы ради дружбы — сузился до крошечного островка. С годами он поблек, как старый снимок, оставив краски в закоулках памяти и в счастливых снах. Из ее мира один за другим исчезали близкие люди. На сердце, словно на теле, оставались рубцы, как призраки старых ран. Они болели в непогоду, не давали спать по ночам.

Со стороны казалось, что ее жизнь насыщена и наполнена смыслом. Благотворительный центр, бесконечные встречи и вечера. Новые знакомства, новые люди, восхищающиеся ее красотой, умом, целеустремленностью. Именно в этом порядке, ибо дамы ее круга ценились в первую очередь за внешность. Идеальная семья, идеальная жизнь.

И если бы кто-то спросил Нарциссу Малфой, счастлива ли она, получил бы однозначный ответ: «Да, счастлива!». Потому, что так положено по протоколу. И никто бы не заметил, что ее бескрылая душа день за днем, год за годом, пытается сохранить ее мир.

Крошечный сын… Окрылявшая некогда надежда на то, что все изменится, с годами сошла на нет, отразив слабость Нарциссы. Да, она оказалось слаба — не смогла противостоять заклятию. Его действие уменьшилось со временем, а потом и вовсе прекратилось. Но этого времени хватило для того, чтобы маленький мальчик привык. Привык быть один, привык к безропотности домовых эльфов, к отсутствию душевного тепла. Год за годом белокурый мальчик все с большим недоумением воспринимал ее попытки раскрасить его черно-белый мир, наполнить светом и теплом.

На его пятилетие она устроила детский праздник, какого не было ни у кого из сверстников. Клоуны в разноцветных одеждах, шары, гирлянды…

— Ты рад? — с блеском в глазах спросила она сына.

— Да, спасибо, — мальчик вежливо улыбнулся и пожал плечами.

И это было лишь начало. Год за годом попытки построить мостик через реку отчуждения натыкались на непробиваемую стену. Самый близкий человек так и оставался единственным островком мира грез, пересекающимся с реальной жизнью. Этот островок возникал из тумана, словно мираж, становясь ярче от детской улыбки, и тогда начинало казаться, что все прежнее было кошмарным сном, что все хорошо. Но раз за разом эта улыбка оказывалась лишь иллюзией: либо предназначалась не ей, либо являлась плодом материнского воображения. Попытки стать частью жизни собственного сына не приводили ни к чему. Наверное, она просто не умела быть матерью. Умела любить до боли в сердце, умела сидеть ночами у детской кроватки и убирать со лба мокрые прядки, моля Мерлина, чтобы жар прекратился, умела уговорить мужа отложить обучение боевым искусствам хотя бы на год — лишь бы продлить иллюзию детства. Но, видимо, быть матерью — нечто иное. Понимать с полувзгляда, хранить детские секреты и быть первым советчиком, поводом для улыбок и радости… У Нарциссы Малфой не было возможности научиться быть матерью.

— Куда ты пропала? — звонкий голос Марисы Делоре оторвал от размышлений.

Женщина отвернулась от пейзажа за окном и улыбнулась подруге.

— Задумалась.

— Даже не буду спрашивать, о чем.

Мариса легким движением плеча набросила сползшую шаль.

— Улыбнись, — Мариса показала пример.

Нарцисса улыбнулась в ответ. Рядом с Марисой всегда становилось теплее. Несмотря на то, что пришлось пережить этой женщине, из ее глаз не исчез блеск, а задору могли позавидовать куда более юные создания.

— Да, — интерес к жизни появлялся быстро — стоило лишь заговорить о чем-то, что касалось сына.

Мариса — единственный человек во всем мире, с которым Нарцисса чувствовала себя легко и свободно, а еще они часами могли говорить на любимую тему — об избалованном мальчишке, чье тринадцатилетие сегодня отмечалось в старинном замке.

— Я сейчас посмотрела на них со стороны.

— На них с Драко? И?

Нарцисса присела на подоконник и выжидающе посмотрела на подругу.

— Да, — Мариса задумчиво коснулась дорогой сережки. — Я заметила, что он нравится Блез. Правда нравится. Не знаю, надолго ли, но у девочки есть неплохой шанс влюбиться. Тогда их брак выйдет за рамки формальности, и возможно…

— У девочки есть неплохой шанс испортить себе жизнь, — перебила Нарцисса, — да и ему заодно.

Несколько секунд обе женщины неотрывно смотрели друг на друга.

— Почему сразу так?..

— Ты видела любовь, которая приносит счастье? — в голосе Нарциссы Малфой прозвучала горечь. Впервые за несколько лет они говорили на эту тему. — Любовь принесла счастье тебе? Мне? Люциусу? Фреду? Северусу? Фриде? Хоть кому-то?

— Мне. Мне принесла, — голос Марисы звучал глухо. — Принесла. Пусть ненадолго, но…

— Несколько лет собирать себя по частям? Хранить старые колдографии, понимая, что это — все, что осталось. Дорожить каждым снимком и ненавидеть каждый из них за то, что они — вся жизнь… Снова и снова возвращаться в тот день и впадать в отчаяние оттого, что могла… могла столько всего сделать, сказать, почувствовать…

Нарцисса отвернулась к окну, комкая шелковый палантин. Мариса негромко заговорила:

— Знаешь, когда погиб Патрик, мне казалось, что жизнь закончилась. Ничего не хотелось, ни во что не верилось. А потом я приехала к вам… Не знаю, может, ты не помнишь. Мы сидели на террасе, вбежал Драко, наскоро поздоровался, и я перехватила твой взгляд. И это было так… Понимаешь… у меня не стало ничего. Вот просто было и не стало. А у тебя… Кажется, есть все: сын — вот он рядом — лишь руку протяни. Но он дальше, чем многие посторонние люди. И вот эта иллюзия… вот эта дурацкая надежда на то, что что-то изменится, а ничего и не собирается меняться… А потом я еще вспомнила о Сириусе и… Знаешь, я поняла, что не имею права сидеть и жалеть себя. Твоя внутренняя сила, выдержка…

Нарцисса подняла лицо к потолку. Пейзаж за окном качнулся, и сквозь влажную пелену она увидела старинную лепнину зала. Сколько лет она не плакала? И вот сейчас негромкий голос Марисы, человечка, который всегда нес лишь свет и веселье, заставлял закусывать губу и сдерживать слезы, готовые сорваться с ресниц.

— Такими темпами мы испортим Драко праздник, — попыталась улыбнуться Нарцисса.

— Этот самовлюбленный мальчишка даже не заметит нашего отсутствия.

— Твое заметит, — Нарцисса глубоко вздохнула и перевела взгляд на подругу.

Не сговариваясь, обе улыбнулись.

— Ладно. У меня есть и хорошая новость, — с видом заправского фокусника Мариса выдернула из кармана кулон, закачавшийся в воздухе подобно маятнику.

— Получилось? — ахнула Нарцисса.

В ответ Мариса лишь улыбнулась.

— Мерлин! — Нарцисса схватила подругу за плечи и встряхнула. — Получилось! Я сегодня чуть с ума не сошла, когда Люциус вручил ему фамильный перстень. Полдня пыталась решить: сказать Драко или нет. А потом подумала: что я ему скажу? О заклинании? Но как же тогда… семейные идеалы? Мариса, как я тебя люблю!

И куда делась степенность, куда пропала грусть? Две женщины, будто два подростка, закружились по комнате.

Сколько бессонных ночей, десятки старинных книг и страх оттого, что кто-то узнает. И вот результат. Серебряный дракончик, сжимающий в когтях букву «М». Нарцисса бы поспорила о стиле подарка, но стоило признать, что Мариса гораздо лучше осведомлена о вкусах Драко. У нее была возможность понаблюдать за ним, когда он расслаблен, весел или печален. Это при матери он был безупречным и сдержанным, словно старался продемонстрировать все свое воспитание. А ведь так хотелось, чтобы он просто бегал и дурачился, смеялся и злился — был обычным мальчиком, а не наследником старинного рода.

В дверь негромко постучали. Мариса быстро спрятала подарок.

— Миссис Малфой, когда подавать праздничный торт? — эльф склонился в ожидании ответа.

— После вручения подарков.

Эльф снова поклонился и бесшумно исчез.

— Вручение подарков… — задумчиво произнесла Мариса.

— Дурацкая церемония, — откликнулась хозяйка дома.

* * *

— На минутку, — Мариса Делоре практически силой тянет племянника за локоть.

— Мариса, ну давай потом, а?

— Никуда твоя Блез не денется.

— Драко, поверь опытной женщине.

— Я так неотразим? — самодовольная ухмылка на мальчишеском лице.

— Я бы сказала: безобразно самоуверен, но девочкам в тринадцать лет подобное нравится.

Толкая тяжелую резную дверь, Мариса подумала, что все самые важные вопросы в их семьях всегда решаются в библиотеках. Наверное, здесь особая аура. Эти стены видели столько слез и тревог, сколько ни одни другие.

— Ну что? — нетерпеливый голос племянника заставил улыбнуться.

Мариса обернулась к мальчику. Ведь совсем ребенок, а глаза не улыбаются — даже в день рождения. Взгляд женщины скользнул по фамильному перстню, который был слегка великоват и свободно болтался на тонком пальце. Изящная вещица, красивая… и смертоносная, если мальчик вздумает поступать по-своему. Но теперь есть другая вещь…

— У меня для тебя подарок.

— Э-э-э… то есть метла, подаренная утром, была разминкой? — Драко улыбнулся.

— Что-то вроде этого. Только одно условие…

— Ну вот… — протянул мальчик.

— Обещай, что ты не будешь его снимать.

— Вот еще. Вдруг это какой-нибудь чепчик или…

— Это не чепчик.

— Нет, ты сначала покажи, — Драко капризно притопнул ногой. С Марисой он мог позволить себе подобное.

В другой раз остался бы без подарка, но сегодня было важно застегнуть на его шее серебряный замочек от цепочки. Мариса вынула из кармана подарок. Драко с интересом за ней следил. Все, что дарилось сегодня, было причудливо упаковано, красиво преподнесено. Часто церемония и ожидания оказывались гораздо лучше самого подарка.

С Марисой все было иначе. На утреннем подарке был лишь бант, что лишало сам подарок интриги — то, что это метла, было видно за милю. Зато именно та модель, в которую Драко влюбился с первого взгляда, едва увидев в витрине магазина. Да, отец подарил «Нимбус-2001». Гриффиндорцы чуть не удавились от зависти, когда увидели подобную красоту, да еще у всей команды. Но «Звезда» последней модели была гораздо лучше: изящнее, легче, быстрее. А еще ее Драко выбрал сам. Пусть на «Нимбусе» он побеждает в школе. А дома… Дома будет ждать этот дорогой подарок.

Второй подарок Марисы оказался вовсе не отмечен праздничностью и важностью момента. Даже пресловутого бантика не было, хотя завязать бантик на том, что достала из кармана тетушка, было бы затруднительно. Нечто похожее на медальон тускло поблескивало на раскрытой ладони. Драко стало любопытно. Захотелось коснуться, рассмотреть, но не может же он сразу согласиться! Тем более Мариса так хочет, чтобы ему понравилось. Это видно по интонациям голоса, по блеску в глазах. Он знал об этой женщине гораздо больше, чем о собственной матери, в присутствии которой всегда терялся. В мозгу в такие моменты настойчиво звучал голос Люциуса о том, что он — единственный наследник — должен вести себя подобающим образом. Почему-то рядом с Люциусом «вести себя подобающим образом» было просто. Не возникало желания засмеяться не к месту или чего-либо подобного. А вот с Нарциссой приходилось постоянно сдерживаться. Наверное, потому, что она — женщина и… Драко не знал наверняка. Просто в присутствии матери был преувеличенно взрослым и серьезным. Так получалось.

А вот с Марисой…

— Сейчас тресну по лбу, больно. Посмотри внимательнее.

Драко демонстративно медленно ухватил двумя пальцами цепочку и потянул вверх. Серебро сверкнуло в отблесках камина. Оскаленный дракон… Дракон-воин, дракон-защитник. Холодный на ощупь с цепким взглядом маленьких глазок.

Драко поднял медальон повыше. Ему показалось, что дракончик несколько секунд разглядывал именинника, а потом улыбнулся. Мальчик понимал, что это лишь игра света, но вдруг захотелось думать, что он понравился этому занятному кусочку серебра.

Мариса перехватила восхищение во взгляде. Заметила и то, как оскал дракончика на миг сложился в улыбку. Над этим простым заклинанием она билась два дня. Но результат того стоил.

— И что мне с ним делать? — Драко изо всех сил сдерживал эмоции.

— Можешь, конечно, выкинуть, — Мариса пожала плечами, про себя отметив, что при этих словах мальчик сильнее сжал цепочку, — но мне было бы приятно, если бы ты его носил. На память.

— Почему на память? — мальчик на миг нахмурился. — Ты… ты ведь никуда не уезжаешь? Не уезжаешь? Ответь!

В голосе послышалось волнение.

— Конечно, нет. Просто так сказала. Я сделала его сама.

— Сама? — ахнул племянник.

— Да, видишь ли, я, в отличие от некоторых избалованных мальчишек, умею что-то делать сама.

— Я тоже умею! — Драко быстро завелся от извечного спора. — Я докажу!

— Ладно, сегодня ты именинник, поэтому поспорим в другой раз. Так что? Принимаешь подарок?

Мальчик молчал несколько минут. Сопел, злился, боролся с упрямством, но наконец решился.

— Ну не зря же ты старалась…

Он скорчил рожицу и расстегнул цепочку.

— Давай помогу.

— Не снимай его никогда, пожалуйста.

— Почему? — Драко попытался обернуться, но она удержала его за плечи.

«Да потому что, это — одна из самых древнейших ветвей Магии. Потому что несколько месяцев мы корпели над старыми фолиантами, вознося хвалы Мерлину за то, что эти тома не уничтожили при падении Того-Кого-Нельзя-Называть. Потому что не будет силы, способной навредить тебе, пока он с тобой, потому что в священный металл — серебро — добавлено то, чему еще не нашли противодействия: материнская кровь, способная защитить дитя практически от всех напастей, и часть магической силы еще одного кровного родственника. Потому что теперь я знаю: даже если я умру, останется что-то, способное тебя защитить. В особенности, когда умру, потому что в медальон перейдет вся моя магическая сила, и ты станешь почти неуязвим для темных заклятий. Этой формуле больше двух тысяч лет. Только не снимай. Никогда не снимай!»

— Он… принесет удачу, — на ходу придумала Мариса, внезапно решившись на еще одну хитрость.

Он всего лишь ребенок. Он не понимает значения слова «никогда». Незаметное заклинание, и замочек не расстегнется ближайшие пять лет. Конечно, можно снять через голову, но Драко вряд ли станет утруждаться — для него это слишком неизящно. Все-таки она неплохо изучила этого мальчишку. Пять лет. А через пять лет, возможно, все изменится, и защищать его не понадобится, потому что не останется больше врагов, или же Драко сам почувствует, что медальон важен. А может, через пять лет не станет ее самой, тогда Драко точно не выбросит память о ней. Пять лет — огромный срок.

Заклинания не проходят незаметно. Мальчик быстро втянул голову в плечи и поежился:

— Что ты там сделала?

— Нашла брак в своей работе, — сориентировалась Мариса. — Уже исправила.

— Так все-таки и ты не все делаешь хорошо? — ехидно произнес Драко.

— А я этого не утверждала. Я просто сказала, что могу что-то сделать сама. А уж хорошо или плохо — это детали.

Драко рассмеялся, а Мариса на миг сжала худые плечики. Она не сможет всегда быть с ним рядом, но теперь она спокойна. Почти спокойна, ибо медальон не сможет защитить от непростительных заклятий, зато ослабит действие других артефактов.

* * *

Люциус снова посмотрел на сына. Серебряная цепочка, блеснувшая в распахнутом вороте рубашки, привлекла внимание.

Откуда? Ведь сегодня с утра ее не было. Чей-то подарок? Люциус привык осторожно относиться к подобным вещам. Неизвестно, что несет в себе это украшение, неизвестно как его действие будет сочетаться с подарком самого Люциуса.

Если бы его спросили, почему он уверен, что на шее сына артефакт, Люциус не сумел бы ответить. Просто… о людях судишь, как правило, по себе. Наверное, все могло бы быть по-другому, начни Люциус сразу относиться к сыну, как… к сыну. Парадокс? Просто с самых первых дней он видел в мальчике лишь атрибут. Атрибут своей власти, атрибут для достижения стабильности в будущем. И порой, ловя странный взгляд совсем юного мальчика, он пугался. Кого он вырастит под своим крылом? Сейчас он реже что-то запрещал Драко. В какой-то момент самому показалось, что он проявляет большую мягкость, нежели ранее, но потом Люциус понял, что Драко просто перестал просить что бы то ни было. Он все делал сам, не спрашивал советов, не спорил. Это означало, что Люциус теряет авторитет? Наверное. Но как вернуть былые позиции глава семьи Малфоев не знал. И в последнее время сильно сомневался: были ли они — эти самые позиции. Наказанием можно добиться страха и, как следствие, уважения. Так было в детстве самого Люциуса. Практика же показывала, что наказанием можно добиться мнимого послушания, но не более. Во взгляде серых глаз не было сыновней любви. В них было что угодно: страх, злость, но не уважение. Из них исчезла даже покорность. Радовало лишь то, что Нарцисса не имела на сына абсолютно никакого влияния. Люциус наблюдал лишь вежливость и уважение со стороны сына и глухое отчаяние со стороны жены. Не то что бы это радовало — он не желал зла ни Нарциссе, ни Драко, но подобное положение вещей значительно облегчало жизнь. Он еще помнил прежнюю Нарциссу — неконтролируемую и необузданную. Сейчас она была другой: вежливой, холодной и далекой. Наверное, поэтому Люциус все эти годы регулярно встречался с любовницами — почувствовать жизнь, увидеть страсть. Пусть притворную, но все же… Зато у него была идеальная семья. Он утешал себя этой мыслью. Долго, старательно. Даже с неким результатом, пока год назад не посетил дом Фреда и не увидел там ее.

Люциус распахнул резную дверь и вышел на воздух. Прошелся по освещенной террасе, подошел к перилам. Мужчина вздохнул, глядя на ухоженный сад, медленно погружающийся в сумерки. В детстве он казался бесконечным, а теперь — это всего лишь несколько акров земли. Каждый из них измерен, подсчитан, зафиксирован. Мир цифр и определений, мир точности и конкретики. А в детстве на этой же земле жила сказка. Наверное, она куда-то пропадает с возрастом.

Мужчина тряхнул головой. Сейчас были вещи понасущнее. Нужно найти Марису.

Внезапно над головой раздался смех. Этот смех нельзя спутать ни с чьим другим. Смех его сестры совсем не изменился с годами. Так же задорно она хохотала и в пятнадцать лет, и в двадцать…

Люциус направился к лестнице. И как он сразу не подумал? Любимым местом встреч Нарциссы с его сестрой была веранда на втором этаже. С нее открывался фантастический вид. Лучи заходящего солнца путались в ветвях старого дуба. Пахло розами и росой. Женщины любили это место. Сам Люциус в детстве — тоже. Но со временем Нарцисса стала появляться здесь все чаще, и Люциус безмолвно уступил место своего детства ей.

Женщины стояли у перил и о чем-то оживленно переговаривались. Веселье и непринужденность, которые испарятся, стоит ему приблизиться.

И точно. Нарцисса первой почувствовала его присутствие, резко обернулась. На миг ее улыбка дрогнула и стала совсем иной. Той самой неживой, которую так не любил Люциус.

— Милая, думаю, стоит проверить, все ли готово к фейерверку.

Устройством праздника занималась Нарцисса. Всем, начиная от приема гостей и заканчивая праздничным фейерверком. Как-то незаметно она превратилась в организатора всех мероприятий в доме. Сначала Люциус придирчиво присматривался, но, спустя несколько лет совместной жизни, должен был признать, что у миссис Малфой недюжинный организаторский талант.

— Конечно, милый.

Она улыбнулась подруге и направилась мимо Люциуса. А тому в голову пришла шальная мысль… Мариса не посторонняя. Станет ли Нарцисса играть?

Стала. На миг остановилась, быстро коснулась губами его щеки и направилась к выходу. Роль прочно впиталась в ее сознание, переплелась с ее поступками, растворилась в крови.

Люциус и Мариса остались наедине. Редкий случай. За эти годы он ни разу толком не общался с собственной сестрой. Да и не толком тоже. Они встречались на светских мероприятиях, если Мариса вдруг решала почтить своим присутствием оные, но почти никогда не разговаривали. Наверное, было не о чем. А еще каждое подобие разговора заканчивалось язвительными колкостями.

Люциус медленно приблизился к каменным перилам, Мариса демонстративно отвернулась в сторону сада. Или же ему показалась эта демонстративность. Возможно, она просто рассматривала невыносимо яркую луну, взошедшую над старым дубом. Основная беда Люциуса была в том, что во всех ее действиях он искал потаенный смысл, попытки задеть и готовился к отражению атаки. Вот и сейчас нервы были натянуты до предела, когда он уронил в пустоту:

— Твоя работа?

— Какая именно?

— Их было несколько? — усмехнулся Люциус.

Мариса улыбнулась. Люциус покосился на сестру. Лунный свет высветил точеный профиль.

— Я о дурацком медальоне.

— А, по-моему, он мил.

— Значит, твоя. И что это?

— Это? — Мариса изобразила удивление. — Серебряный медальон ручной работы.

Звонкий голос затих. Люциус подождал — продолжения не последовало.

— Люциус! — Мариса резко развернулась к брату, хлопнув ладонями по перилам. — Я понимаю, что в поступках других людей ты ищешь отражение своих. Но я ведь не спрашиваю: как действует перстень, что с сегодняшнего дня красуется на его руке. Или скажешь, это просто побрякушка?

— Это — символ рода, — холодно откликнулся Люциус.

— Не сомневаюсь, что именно так ты и сказал Драко.

— Я действую во благо своего сына. И ты не смеешь в чем-то меня упрекать.

— Ты увидел упрек? В моих словах его не было. Наверное, это твоя совесть…

Мариса мило улыбнулась и отвернулась от брата в сторону сада. Люциус еле сдержал желание выругаться.

— Драко слишком юн, и я за него в ответе. Я действую для его блага! — повторил он.

— В таком случае, я тоже.

— Да как же ты не понимаешь! — Люциус в ярости стукнул ладонью по каменным перилам. — Это может нанести ему вред.

— Я никогда не причиню Драко вред!

Мариса развернулась к брату разъяренной фурией. Два яростных взгляда скрестились подобно клинкам. И ни один не желал уступать.

— Люциус, — голос Марисы прозвучал примирительно, — это всего лишь украшение. Оно ни с чем не войдет в конфликт. Поверь. Я ведь прекрасно понимаю, что за перстень носит Драко. Я не сильна в древнейших заклятиях, но об их последствиях читала много. Не считай меня дурой, пожалуйста.

— Я никогда не считал тебя дурой. Наоборот.

— Знаю. Но это просто подарок. Вот увидишь. Ну проверь его на чары.

«И ничего не найди. Бессонные ночи не пропали зря». Мариса улыбнулась так искренне, как только могла.

Люциус смотрел на знакомое лицо. Верил и не верил. Не верил и верил.

— Отлично.

Мужчина отвернулся к саду, больше ничего не добавив. Женщина последовала его примеру. Так они и стояли — две темные фигуры на широком каменном балконе, и взошедшая луна, запутавшись в ветвях старого дуба, разделяла их светом и тенью. Словно два мира: женщина в серебристом свете и мужчина в густом сумраке. Они были поразительно похожи. Одинаковые позы, одинаково напряженные плечи, одинаково онемевшие пальцы, сжимающие холодный камень парапета, одинаковые попытки казаться равнодушными. Как много потеряли эти люди несколько десятков лет назад, когда в них поселилась ненависть друг к другу, которую не смогла пересилить даже общая кровь. Ненависть вросла в их души, стала вторым «я». Живя глубоко внутри, она сливалась с ударами сердца и текла по венам, проявляясь вкусом металла на губах и напряжением в стиснутых пальцах.

А ведь все могло быть иначе, появись они на свет в другой семье. Шесть лет — идеальная разница в возрасте для брата-защитника и избалованной сестренки. Доверять секреты, хранить тайны, взрослеть и ронять слезинки над болью друг друга. Но эта призрачная жизнь осталась за чертой их реальности. Она стала жизнью других людей. В их же сердцах родилась ненависть.

Люциус глубоко вздохнул. Обоняния достиг аромат ее духов: невесомый и яркий.

Неужели он никогда не испытывал к сестре ничего, кроме ненависти? Мужчина покосился на напряженный профиль. Неужели? Марисе Делоре искренне симпатизировали те, кому хоть однажды удавалось с ней пообщаться. Неужели самого Люциуса не коснулось ее тепло?

Был. Был такой день.

Черное. Много черного… Ярко-красные розы сливаются с бархатом, обтянувшим гроб. Много черного… Шляпки, вуали, заунывные голоса и неискренние слезы. Нарцисса, взявшая на себя организацию похорон, отдает какие-то распоряжения. Ее негромкие указания исполняются четко и быстро. Никакой суеты и суматохи.

Черное. Много черного…

Даже день кажется каким-то черным. Люциус не хотел приходить. Он не знал, как это отразится на положении его семьи. Но Нарциссу удерживать не стал, потому что по взгляду видел: не удастся.

А потом вдруг решил приехать. Зачем? И сам не знал. Наверное, потому, что так положено.

Черное. Много черного…

И среди этих неискренних слез и траурных одеяний — она. В первый раз Люциус Малфой видел свою сестру такой. Время словно сделало крутой вираж и отсчитало несколько лет назад. Маленькая девочка, а в глазах испуг и непонимание. Такой она была на его свадьбе.

Такой же она казалась и в тот день. Она стояла чуть в стороне и неотрывно смотрела на фамильный герб Делоре, выложенный алыми розами на черном фоне крышки гроба. Она не плакала, не заламывала руки. Она вела себя как раз так, как нужно по протоколу. И именно это заставило Люциуса тогда остановиться и замереть. Эта женщина никогда не поступала в соответствии с установленными правилами. Значит, это не игра. Значит, ее душа сама замерла и застыла, как взгляд серых глаз.

В душе Люциуса шевельнулось что-то похожее на жалость. Он относился к Патрику Делоре с пренебрежением и был против этого союза. Но бракосочетание состоялось. Люциус пробыл там ровно полчаса, потому что в церемонии требовалось его участие как главы семьи. Он даже вложил ладонь сестры в руку этого магглолюба. Люциус покинул их торжество сразу после обряда, разрываемый на части единственным чувством: ненависти ко всему свету. Почему Эдвин успел обручить его, а эта девчонка поступила по-своему? Почему жизнь Люциуса летела ко всем чертям, а Мариса сияла счастьем, выходя замуж за своего избранника? Люциус ненавидел их в тот момент всем сердцем.

После этого он ни разу не посетил ни одно из поместий Делоре и на все приглашения на семейные торжества отвечал вежливым отказом, ссылаясь на дела. Он не желал видеть отражение того счастья, в котором мог бы жить сам, наберись он однажды смелости.

О смерти Патрика Люциус узнал одновременно из утренней газеты и со слов Нарциссы, получившей письмо. И вот он здесь, стоит в нескольких шагах от застывшей сестры и понятия не имеет, как себя вести. Как принести соболезнования, когда оба понимают, что это лишь формальность.

Внезапно к Марисе метнулось несколько человек, Люциус автоматически двинулся в их сторону. Он не мог предположить, кто сумел прорваться на церемонию незваным. На подходе к часовне Люциус заметил несколько авроров, одетых, как и все прочие, с такой же фальшивой скорбью на лицах, только бросающих слишком уж цепкие взгляды на всех вновь прибывших. Значит, Пожиратели не могли сюда войти. Да и зачем им Мариса?

Все стало ясно с первых же слов:

— Отрицаете ли вы его причастность к Пожирателям Смерти?

Словно стая саранчи, роем набросившаяся на жертву. Среди вспышек камер и гула вопросов Люциус увидел Марису. Она напоминала затравленного зверька, очнувшегося от спячки и непонимающего, за что на него объявлена охота.

— Кто их сюда пустил? — услышал он за спиной громкий оклик Нарциссы.

Но сам среагировал быстрее. Схватив ближайшего репортера за плечо, Люциус резко дернул.

— Если хоть один из вас приблизится к процессии ближе, чем на милю, у ваших издательств не хватит денег, чтобы оплатить все иски.

Все взгляды обратились в его сторону.

— Вы не можете запретить нам присутствовать! — с вызовом бросил скандально известный репортер «Пророка», славящийся тем, что написал не одну заказную статью о триумфе официальной власти.

— С каких пор вы имеете право присутствовать на похоронах частного лица? — холодно спросил Люциус, не обращая внимания на скрип десятков перьев. Такой скандал. Надо же.

— Мы освещаем события. Идет война.

— Какая война, мальчик? Не ты ли писал о полной и безоговорочной победе над Темными силами? Твое руководство не обрадуется, узнав, что ты пытаешься сеять панику.

— В чем дело?

Рядом с репортерами появилась охрана. Нарцисса не стала шумно выяснять отношения, а воспользовалась более действенными методами.

Репортеров оттеснили. Кто-то что-то выкрикивал, сыпались обвинения в причастности к Пожирателям. Люциус корил себя за нелепую несдержанность. Завтра газеты будут пестреть заметками о произошедшем. Он не ошибся. Чего только на следующий день не появилось в прессе. Это притом, что с частью редакторов удалось договориться — не выпускать материал в тираж.

Эмоции никогда не доводят до добра. Еще одно подтверждение прописной истины.

Хотелось, чтобы этого дня не было, а еще жутко не хотелось смотреть на Марису. Но пришлось. Все тот же растерянный взгляд. Она даже не поблагодарила его. А возможно, и вовсе не заметила.

— Милая, — негромкий голос Нарциссы вывел Марису из транса, — репортеры не успокоятся. Возможно, стоит позволить присутствовать некоторым из них… выборочно. Разумеется, никаких вопросов. Тебя не побеспокоят.

Мариса попыталась улыбнуться бесцветной улыбкой. Благодарно сжала руку Нарциссы.

— Делай, как считаешь нужным. Я… не знаю.

Люциус вздрогнул, услышав ее голос. Неужели, это она, чье появление заставляло болезненно морщиться от того, с каким звоном отражался от каменных стен его дома ее голосок? Сейчас же он был хриплым и надтреснутым, словно его раскололи, разбили…

Лицо Нарциссы на миг исказилось, она легонько коснулась плеча Марисы.

— Я пойду.

— Спасибо, что приехал. Ей это нужно.

В справедливости заявления Люциус сомневался. Он не может быть нужен Марисе. Их родственная связь — формальность. Родственная связь вообще иллюзия. Вот, например, сейчас на месте Нарциссы должна быть та же Присцилла, коль уж близких родственников со стороны Делоре нет. Но Присциллу Малфой сложно отличить от череды посторонних гостей. Протокольные эмоции, не более. В то время как Нарцисса появляется то здесь, то там, четко блюдя формальную часть действа.

Люциус бросил быстрый взгляд на жену, беседующую с начальником охраны, — видимо, распоряжается насчет прессы, — и обернулся к сестре.

Мариса вновь ускользнула в свои мысли. Люциус неловко расправил плечи, кивнул кому-то из знакомых и уже было решил затеряться среди гостей, как вдруг Мариса заговорила:

— Спасибо, что ты пришел, — она все так же смотрела на герб Делоре. — Патрик бы это оценил. Да и я тоже.

— Я не мог не прийти, — соврал Люциус.

— Мог. Семья нужна для того, чтобы не чувствовать себя одиноким…

Этот полувопрос повис в воздухе.

— Не знаю, — откликнулся Люциус. — Никогда не задумывался.

— Потому что у тебя ее никогда не было.

Он поднял голову и посмотрел на сестру.

— Я говорю о настоящей семье, не формальной. С Патриком я узнала разницу.

В Люциусе желание одернуть ее за подобные слова боролось с внезапно вспыхнувшей грустью и сочувствием к этой женщине, вырвавшей у судьбы свое счастье, но, как оказалось, лишь на время. На слишком короткое время.

Мариса Делоре платила за годы счастья частью своей души.

Тогда он просто пожал плечами и принялся мысленно отсчитывать минуты до конца церемонии. Сколько же их было, этих проклятых минут?

Черное. Много черного…

После похорон Патрика она исчезла на несколько месяцев. Люциус понимал, что не должен беспокоиться. Никогда ведь не беспокоился, незачем и начинать. Но стал приглядываться к поведению Нарциссы. Судя по тени беспокойства на красивом лице, понимал, что хороших новостей нет. Из его совятни улетали совы, но возвращались ни с чем.

И вот однажды, войдя на террасу на втором этаже, он застыл. В глубоком плетеном кресле сидела Мариса. Дымящаяся кружка в руках, полуулыбка на губах. И тишина. А ведь ее присутствие всегда угадывалось за милю. Она умудрялась создать особое настроение. Все меняется.

В соседнем кресле так же молча сидела Нарцисса и, казалось, старательно подбирала нейтральную тему для беседы.

— Добрый день, — поздоровался Люциус. Вежливо и сдержанно.

Привычное раздражение смешалось с непривычным облегчением оттого, что с ней все в порядке. Во всяком случае, на первый взгляд.

— Добрый, — откликнулась Мариса.

И тишина, и неловкость, и попытки придумать что-то, чтобы разрядить обстановку.

На террасу неприлично быстрым шагом вошел Драко, наскоро бросил: «Добрый день», увидел отца, осекся, сбавил темп, расправил плечи.

Если бы Люциус не был так увлечен метаморфозами сына, заметил бы мини-драму, разыгравшуюся рядом.

Нарцисса на миг прикрыла глаза, поджав губы. Как ненавидела она эти правила, заставляющие ребенка сдерживаться везде и всегда. «Ты — Малфой!» — твердили все. А ей хотелось крикнуть: «Ты — человек!».

Но почему-то ни разу не крикнула. Лишь пыталась всегда хоть на миг перехватить взгляд сына и согреть его материнской улыбкой. Но Драко очень редко смотрел ей в глаза. Все больше как-то сквозь, словно опасаясь увидеть что-то лишнее.

У этой мини-драмы была и вторая часть. Мариса быстро перевела взгляд с матери на сына, потом на Люциуса и внезапно выпрямилась в кресле. Драко быстро извинился, взял что-то с журнального столика и вышел, а Мариса вдруг произнесла:

— Люциус, Нарцисса, вы позволите мне пригласить Драко с друзьями в мой дом на море? Думаю, дети неплохо проведут время.

Нарцисса перевела удивленный взгляд с Марисы на мужа, ожидая ответа.

А Люциус смотрел на Марису неотрывно, сверху вниз. Они были точно кролик и удав. Вот только в эту минуту он чувствовал себя кроликом, потому что впервые в жизни Мариса что-то просила, и впервые для нее это было важно, а решение зависело от него. И он понимал, что правильнее будет отказать, потому что ничего хорошего от общения неокрепших морально одиннадцати-двенадцатилетних подростков с ней не будет. Но в то же время со всей отчетливостью понимал, что не откажет. Он мог ненавидеть Марису, мог презирать, мог говорить гадости, но он понял, что хочет видеть ее появления в своем доме: слышать ее противно-звонкий голос, неуместный смех и чувствовать привычное раздражение.

И дело здесь не только в единой крови. Дело… Люциус так и не смог сформулировать. Может, приближающаяся старость? В «чуть за тридцать»? Смешно.

Он перевел взгляд на жену и произнес:

— Я не возражаю. Но не больше чем на две недели и… без глупостей, — зачем-то добавил он.

— Я тоже не возражаю.

— От тебя условия будут?

— Лишь обещание вернуть всех живыми и здоровыми.

Женщины улыбнулись.

— Спасибо, Люциус.

Фраза была сказана ему в спину. Люциус не стал оборачиваться — лишь передернул плечами. Он не любил мелодраматичные сцены и жалел о своем разрешении. В его решении не было логики. Лишь эмоции — желание дать Марисе почувствовать себя нужной, вдохнуть жизнь.

Люциус Малфой усмехнулся. Мариса резко обернулась.

Память так ярко воспроизвела эти два дня, что Люциусу даже показалось, что он чувствует запах алых роз из «черного дня» и запах кофе из дымящейся кружки Марисы. А ведь прошло много месяцев.

— Чему ты улыбаешься? — подала голос женщина.

— Не знаю, — признался Люциус. — Подумал о нелепости импульсивных решений, — сформулировал он мысль.

— Лучше подумай о пагубности просчитанных… — посоветовала Мариса и ушла.

Люциус не стал оборачиваться. Вместо этого снова улыбнулся. А может, в этом есть смысл. В том, что их на свете двое. Люциус призван совершать ошибки, жить размеренной жизнью, принимать эти самые… Как она их назвала? «Просчитанные решения», да еще «пагубные»… А может, он потому так и живет? Потому что знает, что есть она. Она все исправит. Она вновь покажет, что жизнь — не череда запланированных поступков, а в каждом принятом решении есть процент погрешности. И может, Люциус сознательно оставляет в своей жизни нишу для нее?

Мужчина посмотрел в небо. Луна наконец поднялась над дубом, заливая всю террасу ярким светом. Мир больше не делился на темное и светлое, на добро и зло. Потому что снова все смешалось, перечеркнулось этим нереальным светом.

— Ну и пусть! — внезапно проговорил Люциус, заставив филина, притаившегося в ветвях, громко ухнуть от неожиданности.

Мужчина расправил плечи.

Он не станет проверять медальон Драко на наличие заклинаний. И не заставит сына его снять. Даже пробовать не станет. Кто-то сказал бы из малодушия — не хочет вновь осознать отсутствие авторитета. Люциус предпочитал думать, что это — та самая ниша. И это уже не его территория. Пусть будет так.

Вопреки всем правилам этикета Мариса Делоре звонко стучала серебряной ложечкой, размешивая чай в фарфоровой чашке. Нарцисса давно привыкла к этой странной особенности, проявлявшейся во время домашних завтраков. Рядом лежала стопка газет, дымилась кружка с кофе, распространяли аромат румяные булочки. Обычный день, такой же, как и сотни других. Все дни были похожи друг на друга.

Порой Нарцисса встречала их в доме Марисы Делоре под звон серебряной ложечки, порой в родовом имении Малфоев под шелест утренних газет, которые просматривал Люциус, случись им завтракать вместе, или под негромкую музыку старого рояля, если начало дня было одиноким. Реже новый день Нарцисса встречала в номерах дорогих отелей, когда выезжала на благотворительные мероприятия. Таких встреч было меньше десятка за все годы, проведенные в статусе миссис Малфой, ибо положение не позволяло.

Признаться, Нарцисса любила отели. Ей нравилось наблюдать из-за перил балкона за спешащими людьми. Люди были разные: счастливые и несчастные, веселые и грустные, приветливые и раздраженные. Но все — настоящие, потому что вдали от привычных стен они редко надевали маски. Шумно резвились детишки, звонко смеялась молодежь. А еще всех этих людей наверняка ждали. Ждали за стенами домов: дорогих и роскошных или же просто счастливых и уютных.

И видя эту суету, Нарцисса сама с легкостью представляла, что ее тоже где-то ждут. Это были светлые дни.

Мариса с грохотом поставила чашку на блюдце, возвращая к действительности.

— Я давно не читаю газет, — Нарцисса изящно потянулась и посмотрела на свой кофе. Интересно: уже остыл или нет? Она не любила горячий кофе, но всегда просила именно такой. Наверное, чтобы минуты ожидания, пока можно будет его пить, были наполнены смыслом, а не протекали бездарно, как многие другие.

— Нарцисса… — голос Марисы понизился до шепота.

— Что-то о нашей семье?

Нарцисса встала, прошлась по комнате, коснулась рукой розовых бутонов в большой вазе.

Что-то в голосе подруги заставило обернуться. Мариса молча протягивала «Ежедневный Пророк».

С первой полосы на Нарциссу смотрел… Сириус Блэк.

Мир на мгновение замер.

Нарцисса сделала два шага, взяла из протянутой руки газету, встряхнула.

Слово «побег», отпечатанное крупным шрифтом, поплыло перед глазами. Последнее, что успела подумать Нарцисса: «Это значит свобода или нет?».

Что-то холодное касалось ее лица. Было неприятно. От этого захотелось открыть глаза. Комната расплывалась, а картина на противоположной стене перескакивала с места на место. Резвая какая. В голове шумело, а в затылке было горячо и противно.

Нарцисса повернула голову и увидела встревоженное лицо Марисы.

— Ты что? Ты хоть предупреждай: знаешь же, что я и колдомедицина не совмести… Ты бледная. Ну скажи что-нибудь. Может, колдомедика вызвать?

Мариса выстреливала слова со скоростью многострельного арбалета.

— Все хорошо. Не волнуйся.

Нарцисса попыталась сесть.

— Не вставай. Я все подам.

— Газету, — коротко попросила она.

Мариса посмотрела с сомнением. Еще бы, так перепугаться.

Нарцисса и сама не понимала подобной реакции. Она не падала в обмороки с тех пор, как ослабло заклятие, наложенное Лордом. И тут вдруг… Почему? Да потому что ее жизнь была спокойна и размеренна, как сладкий кефир, который она так любила в детстве на завтраки. Ее жизнь была предсказуемой и вязкой. И вдруг…

Мариса присела на диван рядом с Нарциссой и протянула газету. Со смятой первой полосы смотрело все то же лицо.

— Как он изменился… — негромко произнесла Мариса.

Нарцисса прочертила пальцами по подбородку на колдографии. Щетина и боль. По скуле — шрам и боль, легонько коснулась глаз… боль, боль…

Сколько же ее было за эти двенадцать лет?

Нет, он не изменился. Мариса неправа.

— Он просто устал, — произнесла Нарцисса вслух. — Что здесь пишут?

В глазах все расплывалось, кроме колдографии.

— Побег из Азкабана. Весь Аврорат поднят на ноги. И…

— Он на свободе, — не дослушала Нарцисса. — После стольких лет. Мерлин! Солнце, воздух. Мариса! — Нарцисса крепко обняла подругу. — Мне нужно его увидеть.

Мариса лишь покачала головой.

Вечером, решив проверить, уснула ли Нарцисса, она зайдет к ней в комнату. Подруга будет сладко спать. Еще бы, после такой дозы успокоительного зелья, что она приняла по настоянию Марисы, после сумасшедших метаний весь день. На комоде Мариса увидит несколько старых колдографий поверх утренней газеты.

Сириус Блэк держится одной рукой за ствол дерева, второй касается воды в Хогвартском озере. Потом резко поворачивается в сторону фотографировавшего и со смехом хлопает ладонью по воде, отчего на снимке появляются пятна — вода попала на объектив камеры. Ему здесь лет четырнадцать-пятнадцать.

На другом снимке тот же на больничной койке юноша в рождественской шляпе с колокольчиками. Его плечо замотано, рука накрепко привязана к телу, но на лице такая задорная улыбка, что удержаться от ответной невозможно.

Взгляд Марисы упадет на газетный снимок. Отчаяние, злоба и пустота в некогда синих глазах. Колдография черно-белая, но почему-то Мариса уверена, что его глаза потеряли ту синеву, которая снилась по ночам не одной девчонке Хогвартса. Неужели Нарцисса не видит, насколько он изменился? И как она собирается с ним встретиться? Поместье Малфоев ненаносимо. Он никогда ее не найдет, если вообще будет искать: кто знает, что сделали с его сознанием годы холода и одиночества? Сама она тоже не знает, куда направиться. Дом Сириуса после смерти его родителей исчез с карты, да и с лица земли. Они с Нарциссой как-то пытались его отыскать. В квартире, которую он снимал до ареста, давно жила другая семья. Мариса провела несколько дней, набираясь храбрости, чтобы спросить у Фриды Форсби старый адрес Сириуса. Фрида всегда относилась к ней с симпатией, несмотря на то, как все сложилось с Люциусом. Просьба об адресе ее нисколько не удивила. Только поход результатов не принес.

Нарцисса одержима безумной идеей, но об этом Мариса скажет ей завтра или послезавтра, или лучше подождет, пока Нарцисса сама это осознает. Нужно чем-то ее увлечь. Например, организовать выставку работ детей-сирот. Нарцисса давно собиралась.

Мариса посмотрит на подругу. Та будет улыбаться во сне. Наверное, синеглазому мальчишке. Взгляд снова задержится на утреннем номере «Пророка». Как Нарцисса может не замечать?

Просто Нарцисса смотрела сквозь призму своей яркой любви. И пусть у этой любви оттенки боли и скорби, одиночества и отчаяния: наслаиваясь друг на друга, они возвращали человеку на снимке синеву глаз и румянец скул, закрашивали седину и морщинки. И никакая сила не была властна это изменить. Ведь это ее мир, и он живет по законам ее любви.

* * *

А жизнь Нарциссы Малфой резко изменилась. Из приторно-сладкой и вязкой она стала перчено-соленой. В ней появился смысл. В ней появился риск.

Появились взгляды Люциуса, словно говорящие: «Только попробуй, милая».

Появилась необходимость разбавлять безразличие улыбки искренностью. Каждое его безмолвное «только попробуй» отражалось мурашками вдоль позвоночника и откликом где-то внутри: «Непременно попробую. И второй раз тебе не удастся это отнять».

Люциус стал чаще появляться дома и даже сопровождать ее на благотворительные вечера, чего с роду не делал. Он стал приходить в ее спальню. Его внимательный взгляд в отблесках свечей и ее прикрытые веки в ответ. Сложно лгать, когда человек так близко. Сложно лгать, когда и так в ответ на каждое прикосновение в памяти всплывают дрожащие пальцы, касавшиеся ее больше десяти лет назад. И нужно сосредоточиться на том, чтобы с губ не слетело его имя. И нужно не думать, не думать о человеке, который рядом. Так проще. Так правильнее.

В редкие моменты, когда Люциус был занят делами, они с Марисой покидали постылые стены фамильных замков и отправлялись туда, где люди. Туда, где перепуганные магглы видели его в последний раз. Туда, где он мог объявиться. Кто у него остался? К кому он мог пойти?

Северус как-то обмолвился, что ребенок Джеймса Поттера стал крестником Сириуса.

Значит, Хогвартс. Но здравый смысл говорил, что школу защищают, это — невозможно. И этот же здравый смысл ухватился за еще одну реплику Северуса, брошенную в небольшом кафе и повисшую над их столиком. Над клубничным мороженым Марисы и крепким кофе Северуса, над коктейлем Нарциссы, к которому она так и не притронулась.

— Дамблдор в последнее время творит презабавные вещи. Угадайте, кто в этом году преподает защиту?

Мариса ухмыльнулась тому, что Северус вновь «пролетел» мимо должности — он сделал вид, что не заметил издевки.

Нарцисса вопросительно приподняла бровь.

— Ремус Люпин! — Северус почти выплюнул это имя.

Нарцисса удивленно встрепенулась.

— Но он же… о нем столько лет не было слышно.

— Он был старостой Гриффиндора, когда я училась на первом и втором курсе. Так?

Мариса беззаботно подцепила ложечкой клубнику с краешка нарциссиного стакана.

Северус поджал губы. Временами казалось, что в сестре Люциуса его раздражает абсолютно все, начиная от привычки говорить то, что думает, и заканчивая манерой невинно улыбаться, когда уж лучше бы высказалась, чем вот так молча издеваться этой своей мерзкой улыбочкой.

— Полагал, что в семье Малфоев этикету учат с детства, — глядя в потолок, проронил мужчина.

— А у Драко с этим проблемы? — невинно поинтересовалась Мариса, отправляя ягоду в рот.

Северус не ответил, Нарцисса пнула подругу под столом. В отсутствие Северуса Мариса вела себя иначе. Вполне прилично и без подобных провокаций. Видимо, их «любовь» была взаимной и не поддающейся объяснениям и нормам поведения.

— Ремус вернулся?

— И не просто вернулся. Я не понимаю, как Дамблдор может доверять ему учить детей. Он же… — мужчина осекся.

— Он что? — Нарцисса повертела обручальное кольцо.

— Неважно. В общем, мне добавится головной боли.

— Мне казалось, ты к нему в школе вполне сносно относился. Во всяком случае, на первых курсах…

— Он — гриффиндорец. И он был в их компании.

Нарцисса опустила взгляд на свои руки. «Их компании». Их веселой и бесшабашной компании, из которой двоих не было в живых, один провел двенадцать лет в аду, а последний пропал невесть куда.

Столько лет прошло, а Северус до сих пор произносит фамилию Сириуса, как ругательство. Нарцисса кивнула.

— Что думаешь? — она посмотрела в глаза мужчине, ожидая ответа.

Мариса тоже покосилась на Снейпа. При их беседах она присутствовала скорее для того чтобы не была скомпрометирована Нарциссу, положение которой не позволяло встречаться с посторонними мужчинами наедине. И никому в этом обществе не объяснишь, что школьный друг совершенно не подпадает под категорию «мужчины». Этому миру не было дела до тонкостей. Этот мир не верил в дружбу.

Северус сделал глоток кофе, собрал пальцем рассыпавшийся сахар со столешницы, пощелкал пальцами, ссыпая его обратно, оттягивая ответ.

— Думаю, его поймают. Это вопрос времени.

Нарцисса едва заметно вздрогнула от уверенности его тона.

— Ты сейчас говоришь объективно или по старой памяти?

— Нарцисса, есть приказ. Его поймают. Любой волшебник, увидевший его, обязан сообщить в Министерство. Речь даже не о награде. Он — преступник.

Нарцисса устало откинулась на спинку стула. Втягиваться в спор многолетней давности не хотелось.

— Ты знаешь, что он невиновен.

Северус упрямо дернул подбородком.

Продолжать разговор и ссориться не хотелось. А это произойдет неминуемо, если Нарцисса попытается выяснить, что сделает Северус Снейп при виде Сириуса Блэка…

Северус тоже напрягся. Врать Нарциссе он не умел, а правда в данном случае не сослужит хорошую службу, ибо годы не стерли ненависть, годы лишь сильнее впечатали ее в душу. Если бы не этот проклятый выскочка, то жизнь Северуса могла сложиться по-другому. И его мир не сузился бы до комнат в подземелье, бездарных учеников и необходимости срастись с хладнокровием, сарказмом и сдержанностью. Ведь он не был таким раньше. Его взгляд не заставлял людей цепенеть, а голос впадать в ступор.

Сейчас его боялись и ненавидели ученики… Признаться, он не давал им повода для другого отношения. Почти никому. Его сторонились и подчеркнуто уважали коллеги. Именно в таком порядке. Им он давал повод для другого отношения, но они не пожелали им воспользоваться. Разве что Дамблдор. Но это были уважительные отношения, не более. Учитель и ученик. До сих пор. Несмотря на то, что уже не первый год Северус занимал пост, освободившийся после ухода Земуса. В душе: учитель — ученик. Всегда.

У него не было близких людей, кроме женщины напротив. Но все их последние встречи проходили при участии этого недоразумения, которое сейчас бесцеремонно ело мороженное. Северус сам задумался над эпитетом. Почему «бесцеремонно»? Да потому, что эта девчонка все делала бесцеремонно. Северуса это качество раздражало в людях вообще и в Марисе Делоре в частности. Но приходилось терпеть ради возможности поговорить с Нарциссой. Хорошо хоть, эта пигалица большей частью молчит, ограничиваясь мерзкими чисто малфоевскими улыбочками.

И Северус даже привык к этому раздражающему обстоятельству. За все надо платить. А за встречи с близкими в их мире — тем более. Их, этих близких, слишком мало. У Северуса вовсе одна Нарцисса.

Была еще Властимила. Мерлин! Как давно это было. Горечь, привкус металла на губах, искусанных в кровь от злости на нее, на себя, на ситуацию в целом. Да! Он мальчишка, как она всегда и говорила. Мальчишка, раз не сумел вовремя понять, что она значила для него. Мальчишка, раз не нашел нужных слов, чтобы удержать. Да что там говорить. Мог последовать за ней, мог разыскать. А что сделал он? Надулся, обиделся… Уцепился за гордость, как незрелая барышня за глупые предрассудки. Мальчишка! И этим все сказано.

Но разве мог он предположить, что когда повзрослеет, вдруг поймет, насколько одинок в мире, где единственный друг — за высокими стенами, и одно-два письма в месяц, да и те наверняка читают. А больше ему никто не пишет. Не летит ее сова со свитком, послание в котором начиналось с одного слова — его имени. Ни тебе «милый», ни «дорогой». Никакой. Он злился на это обращение. В душе надеялся, что она хоть как-то проявит эмоции, перестанет считать его мальчишкой. Но ведь он и был незрелым и бестолковым юнцом. Потом он многое бы отдал за свое имя, написанное ее крупным почерком.

Он и предположить не мог, насколько сложно отыскать человека, который не хочет, чтобы его отыскали. Но ведь другие нашли.

Северус до сих пор помнил тугой комок в горле и прыгающие перед глазами газетные строчки с некрологом.

Почему его намерение обратиться за помощью к Дамблдору опоздало? Сам он не мог искать в открытую, не мог привлекать внимание к их связи. Проклятая война. Проклятое деление на тех и этих, чужих и своих. Но Дамблдор ведь мог все. Он почти всесилен! Почти… А когда Северус осознал, что его завуалированные попытки отыскать ее след через деятельность основанных ею фондов не приводят ни к чему, кроме потери времени, появился этот некролог. И все что осталось — карточка от шоколадных лягушек. Канонизация. Как он ненавидел это слово. Ка-но-ни-за-ци-я. Это значит, что самого человека больше никогда не будет, но мы сможем пересказывать потомкам его подвиги, вписывать новые страницы в учебники истории, обращая живое и теплое в холодное и формальное. Жил. Учился. Создал. Умер.

Четыре страницы учебника. Он посчитал. Колдография та же, что и на фантике от лягушек. Нелепость.

И пустота. И тишина. И попытки не свихнуться и не спиться. Терпкое виски, горькое на вкус и вязкое, как смола. А еще смутная мысль о том, что сейчас лето, и его даже не ждут на работе. Нет рамок. Нет проклятых законов цивилизации, которые порой позволяют не сломаться, потому что нужно вести себя по-другому. И Дамблдор. И его чертово сострадание, и заклинание, и вопрос, не хочет ли он, Северус, чтобы ему стерли память.

Ага! Сейчас. Кажется, он что-то кричал в это спокойное лицо, ненавидя безмятежный взгляд синих глаз за очками-половинками.

Стереть память. Вырвать кусок жизни. Тогда уж давайте сотрем воспоминания о ней, о Лили. И что останется? А? Что останется? Какая чертова жизнь? Родился — умер. Как в учебниках по истории? Нет уж. Пусть никчемная. Пусть горькая. Но это — его жизнь.

А потом возвращение в школу. Бездарные ученики. И рамки… рамки. Они держат в узде. Их острые края вычерчивают коридор, по которому нужно следовать. Не сворачивать, не останавливаться. А ведь что получается? То же: родился — умер.

А ночами… Скомканные простыни и липкие кошмары. Потому что снова не успел. Раз за разом. Обломки одного дома. Неизвестность, а от того еще более жуткие картины того, что произошло в другом доме.

Но есть Время. Северус готов был расцеловать того, кто придумал это самое Время. «Эй! Мерлин! Я готов тебя расцеловать! Ты был гением. Или его придумали до тебя? Боги?» Северус преклоняется и перед их гуманностью. Время. Оно не лечит. Нет. Оно словно наматывает бинты на рану. Со стороны совсем не видно. Будто ты цел и невредим. И все считают, что так и есть — ведь прошло Время. И неважно, что ночами под бинтами кровит. Со временем прекратится и это.

А потом сарказм, холодность и безразличие. Чтобы ни одна живая душа больше не смогла проникнуть за эти стены. Всех прочь! Вон! Без живых душ легче. Видеть лживые улыбки совсем легко. Так же лживо улыбаться в ответ. А живая душа… Она не знает лжи, она слишком больно ранит. Всех прочь!

И тут появляется он. Чертов Блэк. Этот паршивый гриффиндорец раз за разом заставляет переживать боль, с которой так и не смирился за годы. Ведь как-то все утряслось, успокоилось, зарубцевалось. И пожалуйста! Один красавец теперь будет работать бок о бок с самим Северусом, а второй и вовсе переполошил всех на свете. Ведь как было славно не помнить о нем, не переживать, не переосмысливать то, в кого превратила тебя жизнь.

И эта девочка напротив опять перед выбором: он или Блэк. И выбор снова окажется предопределен. И это еще один камешек в общую копилку доводов против Блэка.

Нарцисса смотрит на часы, болтает соломинкой в нетронутом коктейле. Им пора расходиться, потому что еще пара минут, и снова будет боль и отчаяние. Снова пропасть. Перебросят ли они мост во второй раз? Тогда потребовалось немало времени. А ведь жизнь летит, не останавливаясь, и тратить ее на глупые обиды нелепо. Вполне может быть, что завтра уже не на кого будет обижаться…

Данным давно он пообещал себе не пытаться читать мысли Нарциссы. Это даже нравилось — угадывать ее настроение по взгляду или пожатию плечами. Но мысли все равно чувствуешь. Даже не сами мысли, а некий эмоциональный фон. Так все последние годы Северус видел, что Нарциссе одиноко и пусто на душе. Со стороны могло показаться, что это спокойствие и умиротворенность, но Северус бы назвал это скорее унынием и обреченностью. И вот после побега проклятого Блэка все изменилось. Стоило ему сегодня взглянуть на Нарциссу, и точно вернулся в детство. Блеск глаз, румянец на щеках. Но дело даже не в этом. Об эмоции Нарциссы можно было обжечься, в них можно было утонуть, как в бушующем океане. Впервые за столько лет в ней билась жизнь. И Северус не хотел, чтобы это прекращалось, но и идти на поводу у женских глупостей он не мог.

— Идем? — Мариса с готовностью подхватила сумочку. Она давно доела свое мороженое, да и перемену в общем настроении уловила быстро.

— Как можно найти Люпина?

Вопрос Нарциссы заставил Северуса поперхнуться холодным кофе, который тот решил допить, чтобы скрыть неловкость.

Нарцисса открыла рот, но объяснить не успела.

— Это для меня.

Северус удивленно обернулся к миссис Делоре.

— Не понял.

— Что здесь непонятного? Я могу узнать о понравившемся мне мужчине?

— Се-ве-рус, — Нарцисса попыталась вклиниться в беседу.

Они видела, что Снейп на пределе от их разговора, а Мариса, когда входила в роль…

— Да, представь себе.

— Тебя что-то смущает? Я женщина одинокая. А он был красив в молодости.

— Ты зрение проверяла… в молодости?

— Так, хватит! На нас уже оборачиваются. Северус, просто ответь… ты знаешь, как его найти?

— Нет!

— А спросить у Дамблдора? — вкрадчиво проговорила Мариса.

— Я не собираюсь заниматься подобными глупостями.

Взгляды карих и серых глаз скрестились подобно клинкам.

— Северус, нам больше не к кому обратиться.

Мужчина уперся ладонями в крышку стола и встал. Нарцисса умоляюще посмотрела на него снизу вверх.

Северус вознес руки словно в молитве и обратился куда-то в небо. Правда, его фразу с трудом можно было назвать смиренной.

И сам же себе ответил: потому, что в его жизни нет других просьб. Он больше никому не нужен. Только этой женщине, в чьих глазах мольба смешалась с болью.

Он беспомощно махнул рукой.

— Чур, щенков в мою честь не называть, — бросил он сторону Марисы и вышел.

— Щенков?

Мариса удивленно оглянулась на подругу. Та пожала плечами.

— Совсем плох стал, бедняжка.

— Мариса! — Нарцисса возвела глаза к потолку.

— Ладно. Монолог на тему «как ты можешь общаться с человеком, который просто отвратителен» я оставлю до лучших времен.

Мариса направилась к выходу.

* * *

Ремус Люпин сидел на скамейке в парке и рассматривал редких прохожих. Начало сентября в этом году выдалось дождливым и серым. Как раз подстать его настроению. А поводов для уныния было предостаточно. С одной стороны, ему удалось найти работу. Предложение Дамблдора застало врасплох. Во-первых, потому, что директору Хогвартса удалось его отыскать, а во-вторых, он и не ожидал, что когда-нибудь будет претендовать на роль преподавателя в своей старой школе. Так уж устроен мир, что предложения работы не сыплются на оборотня как из рога изобилия, да еще время выдалось напряженное. Ремус согласился, не раздумывая. Он сам давно собирался вернуться в родные места, но все откладывал. То одна причина, то другая… Он отыскивал их, подобно археологу на раскопках, что извлекает на свет драгоценности из горы хлама и песка. Вот и Ремус выуживал из руин своей жизни благовидные предлоги для перемещений с места на место.

Предложение Дамблдора совпало с тайными желаниями, и Ремус расслабился. Подзабыл, что этого делать совершенно нельзя. Просто Дамблдор, ставший его ангелом-хранителем много лет назад, всегда действовал успокаивающе, и казалось: все его решения — правильны, все будет хорошо. А в жизни Рема так не хватало этой самой правильности и предопределенности в хорошем смысле этого слова. Да и вообще, порой хочется просто остановиться и позволить другому решить твои проблемы, не всю же жизнь вести неравный бой самому.

И лишь в «Хогвартс-экспрессе» он понял, какую ошибку совершил. Но, как часто бывает, пути к отступлению уже не было. Были взятые на себя обязательства, был долг, был…

Мерлин! Только один Мерлин может понять, что испытал Ремус Люпин, узнав о побеге Сириуса. А еще большее потрясение — колдография в газете.

Даже словами не объяснишь. Словно… Ремус не мог подобрать эпитетов. Как будто он находился в темной комнате, в которой порой страшно, порой одиноко, но уже привычно и понятно, и вдруг зажгли свет. И не тот мягкий и согревающий, который дают разожженный камин или несколько ласковых свечей. А свет от усиленного заклятия люмос или же маггловского освещения. Когда больно глазам и хочется спрятаться. Свет, не приносящий радости. Как… лунный.

Все эти годы он загонял мысли о Сириусе в самые потаенные уголки сознания. Он не хотел их, он их просто ненавидел. Потому что каждая отзывалась тупой болью где-то под ребрами. Потому что в памяти на фоне смеющегося мальчишки всегда возникали руины дома Джима и Лили. И мягкая улыбка Питера и… Гарри. Маленький беззащитный Гарри, который так звонко смеялся, стоило Сириусу взять его на руки.

И… было необходимо как-то это принять. Верил ли Ремус Люпин в предательство?

Ремус Люпин — бывший аврор. Ремус Люпин привык верить фактам. Никаких домыслов, никаких иллюзий — лишь сухие факты. Хранитель тайны — раз. Несколько невинных магглов — два. Питер — три. Сухие факты.

И не вспоминать фразу «я невиновен!», еле различимую, словно с трудом выдавленную, пересохшими искусанными губами. Не вспоминать…

Раньше Ремус Люпин не любил ночи, освещенные полной луной. Потом перестал любить абсолютно все ночи. Когда утомленному сознанию плевать на сухие факты. Когда слышишь негромкий голос:

«Опасен, говоришь? Покажи хоть одного, кто, имея волшебную палочку и десяток заклинаний, неопасен».

Слова друга. Слова человека, который доверял, прощал и принимал.

И сознание упорно сопротивляется. Факты. Сухие факты.

А в голове такое знакомое: «Да брось, Лунатик. Мы быстро. Это всего лишь шутка…».

Мерлин! Знал ли ты, до чего дошутится Сириус Блэк? Знали ли мы все?

И, раз за разом перебирая воспоминания, Ремус не найдет ни одной зацепки, ничего, что могло бы дать повод подозревать Сириуса в измене. И останутся лишь сухие факты и выправка аврора. Их ведь не зря учили выживать в условиях войны. Не верить, не привыкать. Помнится, их всегда критиковали «за слишком безоговорочную дружбу в условиях военного времени».

— Так нельзя, — грозно рычал Грюм. — Нельзя, чтобы при гибели одной детали ломалась вся конструкция.

Молодые новобранцы были лишь конструкцией, призванной помочь в этой борьбе. Конструкцией, которая рухнула летом восемьдесят первого года, когда все «детали» рассыпались и покорежились. Но Великий Мерлин, наверное, это предвидел и сопроводил все падением Того-Кого-Нельзя-Называть, потому что иначе мир ждал крах.

Мерлин сыграл новой фигурой — Гарри.

Ремус зябко поежился.

Измученный вновь нахлынувшими воспоминаниями о собственных школьных годах, усугубленными мерным покачиванием «Хогвартс-экспресса», он и позабыл об одной маленькой детали, пока эта «деталь» сама не явилась в его купе.

Ремусу можно было даже не представлять этого мальчика. И не потому, что он был как две капли воды похож на Джеймса, нет, а потому, что, когда мальчик пришел в себя после обморока, вызванного дементорами, Ремус Люпин увидел слегка испуганный взгляд Лили. Это были ее глаза. Глаза того оттенка, который редко встречался Ремусу.

Первые две недели в Хогвартсе едва не свели его с ума. Насмешки со стороны факультета Слизерин не трогали. Ремус слишком хорошо знал этот мир изнутри. Доставлял неудобство… Северус Снейп. Да-да, этот «милый» человек был деканом «любимого» факультета, а еще был несколько непривычен окружающий официоз. Профессор Макгонагалл, которую больше не нужно было бояться, но при виде которой все равно возникал давно позабытый трепет и мысленный вопрос, не успел ли чего натворить; профессор Флитвик, приветливо встретивший и сразу попытавшийся вовлечь в приятельскую беседу… И главное… Что же главное? Замок. Сам замок, чьи стены были наполнены голосами тех, других учеников. И воспоминания. Вот здесь его впервые поцеловала Фрида. Вот здесь он нашел окровавленного Сириуса. А там…

И вот эти бесконечные «здесь» и «там» порой доводили до отчаяния. А еще на фоне всего этого был Гарри. Мальчик-Который-Выжил. Какое нелепое прозвище дали газетчики. Ведь «выжил» — это совсем не значит «живет». Или «будет жить», или… Миллионы «или».

У Гарри были друзья. Милая девочка-всезнайка. Ремус про себя всегда улыбался, глядя на нее. Она жутко напоминала Лили. Вот этой привычкой опекать, давать советы и искренне заботиться. И был слегка неловкий какой-то там по счету сын Артура и Молли Уизли.

Мерлин! Как летит жизнь. Это понимаешь только, когда видишь отражение давно знакомых людей в их детях.

Например, сын Люциуса Малфоя был совершенно невыносим. Язвительный, невоспитанный. Хотя нет, не так… блестяще воспитанный и… несчастный. Да, банально несчастный. Оборотни чувствуют такие вещи. Внешняя бравада, эти бесконечные «мой отец, мой отец» вызывали сострадание. Как правило, в словах мы часто выдаем желаемое за действительное, вот и у Малфоя-младшего речи «мой отец» делом не подкреплялись. Отец не появлялся… а у ребенка, по сути дела, не было даже друзей. Слизеринцы вообще были странными. Со школьной парты этого не видно, а вот из-за учительского стола очень даже заметно.

В общем, жизнь Ремуса Люпина впервые за много лет бурлила и била ключом, заставляя зябко ежиться и пытаться придумать предлог как-то все изменить.

А потом произошло несколько вещей. Подумать только! Еще несколько. Словно полный штиль его жизни вдруг сменился штормом в девять баллов.

Во-первых, из Министерства пришла официальная бумага о том, что «Сириус Блэк, сумасшедший убийца, охотится за… Гарри Поттером».

Помнится, Ремус чуть дара речи не лишился, услышав подобную чушь. Зачем? Зачем Сириусу на кого-то охотиться? Это полнейший бред! Это… могло сравниться по эффекту разве что с новостью о самом побеге. Но на этом власти не остановились. «Каждый волшебник, обнаруживший хоть какой-то след Блэка, обязан немедленно сообщить в Министерство, по возможности не подвергая свою жизнь опасности». И по мерзкой ухмылке Северуса Снейпа Ремус вдруг понял, что Сириус обречен. Потянулись бесконечные минуты тревожного ожидания. А если Ремус увидит Сириуса, что он сделает? И что сделает сам Сириус? И что с ним, вообще, произошло? Как повлияли на него эти годы? Узнает ли он кого-то из старых знакомых? Нет, не знакомых — друзей! И слова Фаджа: «Блэк полностью вменяем», и страх вперемешку с желанием найти Сириуса первым, и… усталость и обреченность.

— Не могу понять, как все-таки Блэку удалось сбежать из Азкабана?

Взгляд Снейпа буравит спину. И Ремус Люпин улыбается. Он — единственный из всех знает возможный вариант. Сириус Блэк — анимаг, и перед Ремусом Люпином еще одна дилемма: рассказать или нет. Выучка аврора, так цепляющаяся за сухие факты, знает ответ на этот вопрос. Но Ремус Люпин молчит и вместе со всеми пожимает плечами и удрученно качает головой, не обращая внимания на взгляд Снейпа. Ремус Люпин молчит, потому что ночами утомленному сознанию плевать на сухие факты. Оно знает правду, которая прячется от дневного света. И этого знания хватает Рему, чтобы молчать.

Ремус поднимает воротник пальто. Сколько лет этому пальто, а оно как новенькое. Наверное, потому что ему очень редко приходилось надевать этот маггловский атрибут. Но женщина, попросившая о встрече, назвала именно это место — парк в маггловском квартале. И, глядя на кусок пергамента, исписанный ровным почерком и пахнущий дорогим парфюмом, Ремус отчасти порадовался, что не придется надевать видавшую виды мантию.

Это еще одно неожиданное событие за столь короткое время. Кто эта женщина? Что ей нужно? Лишь фраза «Я хочу поговорить о Сириусе Блэке» и место встречи.

— Ремус Люпин?

Вот тебе и аврор. Мужчина быстро встал и обернулся на голос. Невысокая, в дорогой маггловской одежде — неплохой маскарад, мягкий голос и приветливая улыбка. Что-то смутно-знакомое.

— Мариса, — женщина протянула руку в изящной перчатке и после паузы добавила: — Мариса Делоре. Мы учились в Хогвартсе в одно время.

Глядя в это молодое лицо, Люпин вдруг понял, что они не могли учиться в Хогвартсе одновременно. Сколько ей лет?

— Не сочтите за комплимент, но вы слишком юны, чтобы быть моей однокурсницей, — мужчина улыбнулся.

Женщина улыбнулась в ответ.

— Мне двадцать восемь, мистер Люпин. Я училась на втором курсе, когда вы заканчивали Хогвартс.

— Любопытно. Извините, но я вас…

— Не помните, — весело закончила женщина. — Вы и не должны. Пройдемся?

— Да, пожалуй.

Они медленно двинулись по дорожке. Поднявшийся ветер и тучи, окончательно затянувшие небо над головой, разогнали гуляющих. Они оказались в парке одни. Негромкий перестук каблучков, доносящийся сквозь вой ветра и… недоумение. Кто она? Что ей нужно?

— Мисс Делоре… — в голосе послышался вопрос.

— Миссис, — с улыбкой уточнила женщина.

Она схватывала невысказанный вопрос налету. С такими женщинами Ремусу давно не приходилось общаться. Значит, в школе у нее была другая фамилия… Любопытно.

— Итак, миссис Делоре…

— Можно просто Мариса. Я написала вам письмо с просьбой о встрече, потому что мне нужно знать, где я могу найти Сириуса Блэка.

Ремус сбился с шага. За эти годы он привык к тому, что его никто не ассоциировал с Сириусом. Об их дружбе знали лишь те, с кем они с Сириусом учились или работали. Многих из этих людей уже не было в живых, с остальными же Ремус не виделся столь давно, что сейчас был слегка удивлен.

— Миссис Делоре… Мариса, в последнее время мы с Сириусом Блэком находились на некотором отдалении друг от друга, поэтому я ничем не могу вам помочь.

Пауза. Он не предложил обращаться по имени, ему был неприятен этот разговор. Женщина поняла.

— Мистер Люпин, я прекрасно осведомлена о том, что с Сириусом Блэком никто не виделся в последние годы. Но вы знаете его, как никто другой. Куда он мог пойти?

— Если понадобится, я отвечу на эти вопросы Аврорату.

— Я не аврор, — женщина улыбнулась. — Я трачу ваше время по просьбе моей подруги. И действуем мы обе не во вред Сириусу. Поверьте.

— Миссис Делоре, Сириус Блэк — преступник. Об этом твердят все вокруг. Его колдографии на каждом шагу. Его ищут маги, магглы, а вы говорите подобное.

— Но мы-то с вами знаем, что все они ошибаются.

Мариса Делоре остановилась и посмотрела ему в глаза. Ремус встретил прямой взгляд. Было в нем что-то смутно знакомое. Кто она? Порыв ветра вырвал край ее шейного платка из-под воротника кашемирового пальто. Женщина перехватила его и попыталась заправить, но разошедшийся не на шутку ветер бросил ей в лицо прядь темных волос.

— Ваша подруга… Кто она?

Женщина наконец справилась с платком и чуть пожала плечами. Ремуса Люпина осенило догадкой.

— Эмили? — он напряг память. — Эмили Кристалл?

Миссис Делоре вновь улыбнулась. Ремус обратил внимание на то, что она часто улыбается. Словно это — часть ее образа.

— Я незнакома с Эмили Кристалл, извините. А моя подруга — наша общая знакомая. Нарцисса Малфой.

Ремус поперхнулся очередным вопросом. Вот тебе на!

За последние годы он много слышал о семье Малфой. Лично ему, как аврору, да и вообще здравомыслящему человеку, попытки Люциуса обелить собственное имя казались шитыми белыми нитками. Но у того были деньги, которые, как это ни прискорбно, решали все. Люциус Малфой не только сумел избежать наказания, но и процветал, насколько Ремус мог судить из газет. Так же много писали о Нарциссе, занявшейся благотворительностью. Да и эту женщину он видел, скорее всего, в одной из газетных публикаций.

Спросил и сам усмехнулся.

— Вы правы, — перехватила его усмешку женщина. — Она не может встретиться с вами. Это ее скомпрометирует.

— А вас нет?

— Меня — нет.

Странная женщина.

— Малфой. Я — сестра Люциуса.

Это, наверное, ветер заложил уши? Ему, определенно, показалось… В семье Малфоев есть нормальные люди?

— Любопытно, — протянул Ремус.

— Мистер Люпин.

— Можно Ремус.

Улыбка.

— Ремус, у меня просьба: если вдруг вы что-либо узнаете о Сириусе Блэке, дайте знать, пожалуйста, — она протянула карточку со своим адресом. — Для Нарциссы это важно.

— Ну, для вас же это важно. Хотя лет прошло не меньше.

Ремус посмотрел на грязную газету, летящую над тротуаром.

— Это — дружба, — надтреснуто проговорил он.

— А это — любовь, — в тон ему отозвалась Мариса.

Ремус повернулся к женщине.

— Хорошо. Я сообщу вам…

— Спасибо.

— Передавайте миссис Малфой мой поклон.

— Обязательно.

Мариса улыбнулась. Ветер окончательно испортил ее прическу и сделал моложе лет на десять.

— Вот сейчас я вас вспомнил, — вдруг проговорил Ремус.

— Правда?

— Вы учились на факультете Фри… в Когтевране.

— Точно! Я училась на факультете Фриды Забини.

На этих словах уголок его губ дернулся.

— Вы забавная.

— Многие так считают, только не все говорят.

— Изредка. Фрида мало появляется на светских раутах, да и я, признаться, тоже.

— Как она?

— О… — Мариса вновь улыбнулась. — Подобные вопросы всегда ставят меня в тупик. Она работает доктором.

Ремус тоже улыбнулся. Он всегда знал, что Фрида не будет жить по чьей-то указке. Долг семьи — это одно, а дальше она выберет свою жизнь сама.

— У нее чудесный сын. Его зовут Брэндон. Ему сейчас семь. И… пожалуй, все.

— Ну, вас же не анкетные данные интересуют, смею предположить.

Ремус приподнял бровь.

— Не обижайтесь, Ремус. Я имела в виду, что вас интересовала она сама, а не регалии мужа и заслуги семьи. Правильно? Здесь я ничего сказать не могу, извините. Мы не очень близко общаемся.

— Значит, она редко бывает в доме Люциуса?

— Она вовсе там не бывает.

Ремус не знал, рад ли был услышать эти слова. Он вообще ничего не знал. Эта женщина, словно принесенная самим ветром, срывающим сейчас осеннюю листву с деревьев и поднимающим мусор с земли, появилась слишком неожиданно. Он не был готов к вопросам. И к ответам не был готов. Мужчина посмотрел в глаза собеседницы и увидел в них отражение пасмурного неба. И почему он сразу не заметил, что она — Малфой?

— Я был рад знакомству с вами, Мариса, — искренне проговорил он, не желая обращаться ни к ее старой фамилии, ни к новой, потому что нужно добавлять миссис, а женщина ее круга, не боящаяся скомпрометировать себя, мужа, это как-то… нехорошо. Это не вязалось с ее искренней улыбкой и звонким смехом

— Взаимно. Я буду ждать от вас вестей.

— Всего доброго.

Ремус Люпин пожал протянутую руку, и в этот миг сверху упали первые капли осеннего дождя. Крупные, холодные, безжалостные.

Мариса смешно втянула голову в плечи и подняла воротник. Ремус последовал ее примеру.

— Думаю, пора наколдовать зонтик, — прокричал он, стараясь перекрыть шум дождя, начавшегося в полную силу.

— Нет! Я люблю дождь. Прощайте.

Она взмахнула рукой и двинулась по дороге.

— Эй, там маггловская часть.

— Метро я тоже люблю! — раздалось сквозь шум дождя.

Ремус Люпин смотрел вслед уходящей женщине. Она любит дождь и метро. А Ремус не любил ни того, ни другого. Метро — после того, как пришлось однажды там работать, ликвидируя последствия нападения Пожирателей. А дождь… Дождь Ремус Люпин не любил по другой причине.

Мужчина убрал с лица прилипшие пряди и хлопнул в ладоши, трансгрессируя в Хогсмит.

* * *

— Неужели ничего? Может, он просто не стал говорить?

— Вряд ли, — Мариса задумчиво смотрела на пламя камина.

Нарцисса разочарованно вздохнула.

— Хотя… он только вернулся. Возможно, еще правда не знает. Придется ждать.

— Я оставила адрес. Так что будем ждать.

— Кто? — вынырнула из задумчивости Мариса.

— Ремус. Какой он сейчас?

— Такой же и не такой. Постарел, поседел. Устал.

— Поседел? С ума сойти. Мы ведь ровесники.

— Сириус тоже поседел.

Нарцисса откинулась на спинку стула.

— Мерлин, как летит время.

— А глаза у него все такие же. Совсем, как в школе. Такие, знаешь, будто он знает ответы на все твои вопросы, только молчит, потому что боится, что ты не поймешь.

— Ты-то откуда помнишь? — Нарцисса с легким удивлением посмотрела на подругу.

— Не знаю. Он мне так запомнился, когда я передавала Фриде что-то, а она была с ним. Мы тогда только поздоровались, но взгляд мне запомнился.

Нарцисса улыбнулась.

Так странно. Ее последняя надежда — Ремус Люпин, человек, с которым в школе пересекалась-то два-три раза, но каждый разговор помогал что-то понять в себе, что-то сделать или же, наоборот, не сделать, одуматься, замереть у последней черты и посмотреть на вещи по-иному.

Осталось надеяться, что Ремус Люпин поговорит с Сириусом…

Собирался ли Ремус говорить с человеком, которого считал другом и предателем почти одинаковое количество лет? Нарцисса надеялась, что собирался. Мы всегда на что-то надеемся.

Ремус же… Ремус боялся встречи, Ремус гнал от себя мысли о самой возможности увидеть Сириуса, потому что по всем мыслимым и немыслимым законам в тот миг он должен будет поднять волшебную палочку и вспомнить аврорские навыки. Но как же быть тогда с тем, что внутри, с тихим голосом, который еще во что-то верит? Поэтому Ремус малодушно надеялся избежать встречи, не делать выбора между разумом и сердцем. Он искренне надеялся, что Судьба не станет снова его испытывать. Она и не стала.

Карта Мародеров… Сириус и… все встало на свои места. Так просто! Кусочки мозаики, которые столько лет никак не желали складываться в достоверную картину, будто ошибся где-то в самом начале, и последние составляющие не желают вставать на положенные места, внезапно оказались найдены. Одно имя «Питер Петтигрю», и осознание едва не сбило с ног. Он даже позабыл выпить зелье, кубок с которым стоял тут же, на письменном столе. Да что там зелье! Он позабыл, как дышать, он даже не вспомнил о том, что сегодня полнолуние, а ведь не один десяток лет каждый месяц с замиранием сердца ждал подобную ночь. Одно имя человека, награжденного орденом Мерлина, оплаканного и возведенного на героический пьедестал, и сразу вспомнились все те мелочи, которые крутились в голове эти годы. Крутились где-то на самом краю сознания, впрочем, не настолько близко, чтобы зацепиться за них, вытащить на свет из закоулков памяти.

— Сколько раз Джеймс будет менять пароль!

Возмущение, нервное передергивание плечами.

Тогда казалось, что это напряжение, вызванное очередной гибелью кого-то из авроров. Кого, Ремус уже не помнил. Помнил лишь недовольный голос Питера…

Сириус Блэк крутится на стуле так быстро, что смотреть на него невозможно. И как самого не укачивает?

— Не больно с непривычки? — добродушно уточняет Ремус, покусывая кончик пера в попытке продумать начало отчета об очередном боевом вызове. Сириус мешает этим мельтешением, да и постоянным звуковым сопровождением.

— Как-то глупо и очевидно делать Хранителем кого-то из нас, — он пропускает реплику мимо ушей.

— Джиму видней, — рассеянно говорит Рем.

— Понимаешь, мы самая очевидная мишень, — Сириус наконец прекращает вращаться на стуле, встает, потягивается, сдувая челку с глаз, — вот если бы кого-то, на кого никогда не подумают, слабого, неприметного…

Рем досадливо отмахивается, потому что появившаяся было умная мысль снова спряталась в лабиринтах его извилин, порядком уставших за эти дни.

Ремус не вспоминал этот разговор много лет, а вот теперь всплыло. Чего он хотел, осознав правду? Помочь Сириусу? Наказать Питера? Спасти детей, которые наверняка ни о чем не подозревали? Насчет Сириуса он не опасался, хотя… Двенадцать лет Азкабана. Как можно предсказать поведение человека после подобного? Нет, конечно, Рем не верил в то, что Сириус может причинить вред Гарри. Нет, только не сыну Джима. Но… он может попытаться убить Питера, а Гарри… Гарри слишком похож на Лили в своем обостренном чувстве справедливости. Он не позволит причинить вред человеку без объяснения причин. И как поведет себя Сириус с его наплевательским отношением к правилам и доводам здравого смысла, да еще вкупе с многолетней ненавистью…

Потом была хижина, ненавистная хижина, в которой он провел столько лунных ночей, одиноких и наполненных страданием, пока трое мальчишек не решили стать анимагами. Угрызения совести вперемешку с радостью… Хижина навевала слишком много…

Старые ступени, свежие следы в многолетней пыли и голоса…

Все так стремительно, быстро и необратимо. Обвинения, отчаянная храбрость тринадцатилетних детей, недоумение, лихорадочные попытки все объяснить ребятам и не позволить Сириусу наделать глупостей, старательно отгоняя от себя мысли о том, что его рукопожатие стало не уверенным, как в юности, а, скорее, отчаянным. И взгляд…

Мерлин, ту ночь, когда было сказано так много и так мало, Ремус Люпин вспоминал потом очень часто.

Почему осознание всегда приходит слишком поздно? Почему правду узнаешь так внезапно, что неизменно оказываешься неподготовленным? Ведь как хорошо было бы вести тот разговор с Гарри в спокойной и дружеской обстановке, а не с оглушенным Снейпом под боком и хнычущим Питером.

Питер — отдельная история. Все последующие годы Ремус старательно гнал от себя воспоминания о ползающем на коленях человеке. Наверное, стоило задуматься еще тогда, на этапе превращения в анимагов. Разве мог настоящий Человек превратиться в крысу? И все же между слегка неуклюжим и смешным Питером из детства и этим пресмыкающимся предателем была разница. Так хотелось думать, потому что принять правду было слишком сложно.

И Гарри… бедный мальчик, идеалы которого рушились с сумасшедшей скоростью. Одна правда сменяла другую слишком стремительно. И Ремус с болью видел в зеленых глазах упрямство Джеймса и сострадание Лили. И эта фраза «я не хочу, чтобы друзья моего отца стали убийцами».

Захотелось схватить этого ребенка за плечи и встряхнуть. «Мальчик, тебе всего тринадцать, ты не должен решать подобные вопросы! Ты должен гонять на метле, посматривать на девочек и беспокоиться о ненаписанном эссе!» Почему одному ребенку выпало столько испытаний?

Ремус не знал ответа на вопрос тогда, как не знал его и теперь. Тот сумасшедший день закончился в лучших традициях книг с элементами ужасов.

Стоило им выбраться из подземелья, стоило Ремусу немного расслабиться от негромких голосов Гарри и Сириуса, переговаривающихся за спиной, как из-за туч выбралась… луна.

Люди воспевают Луну, люди посвящают ей стихи, серенады, наделяют мистическими свойствами. За людей можно только порадоваться, ибо они не знают, как плавятся кости, и остатки человеческого разума ускользают за невидимую грань. И отчаянно не хочешь, пытаешься предотвратить это, но раз за разом понимаешь, что ты слабее. Ты — человек, сумевший подчинить себе природу, научившийся закручивать время в спираль, заставивший служить себе животных — слабее холодного бездушного светила… Наверное, потому что оно старше. Через сто лет от тебя останется лишь трава и, возможно, воспоминания, а оно так и будет озарять равнодушным светом землю и через сто лет, и через тысячу.

Как Ремус ненавидел этот свет и как восхищался его красотой. Мистической и неотвратимой. Каждый раз последний проблеск человеческой мысли был о нереальной красоте серебристого света.

А потом было утро. Привычное раскаяние и замирающее сердце. «Что на этот раз?»

И предчувствие не обмануло. Мало того, что он чуть не покалечил детей, так еще Сириус… Мерлин! За что одним людям выпадает так много испытаний? Ведь Сириус был в шаге от свободы и оправдания. И все споткнулось о такую случайность, как не выпитое зелье. Ремус потом в отчаянии швырнул наполненным кубком в стену. Но горю это не помогло. Сириус по-прежнему осужден, хотя благодаря Гарри… снова Гарри… жив и на свободе, Северус Снейп празднует победу, несколько омраченную отсутствием ордена Мерлина, Дамблдор доволен, а сам Ремус пакует чемоданы. И к его очередной профессии опять прибавляется слово «бывший». Бывший аврор, бывший лекарь… Сколько этих «бывших» в его жизни…

Его жизнь вообще похожа на ледяные горки. Долго взбираешься наверх, потом быстро летишь вниз. Весело быть оборотнем.

Ремус даже не догадывался, что со всеми происходит нечто подобное. Ведь мы видим лишь свои проблемы.

И снова путь наверх. Снова попытки найти себя в жизни, необходимость скрывать правду, прятать мысли и участь — получать отказы.

Орден Феникса стал для Ремуса своеобразной наградой. И не только потому, что он вновь смог почувствовать себя нужным и полезным, оказаться среди людей, знающих его тайну и относящихся к этому с пониманием. Потому, что он впервые за столько лет мог быть самим собой. Ведь это так много! К тому же он снова мог защищать сына Джима и наконец оказаться рядом с Сириусом. И это было подобно искуплению многолетнего недоверия.

Можно сказать, Ремус Люпин был счастлив, пока жизнь не начала вносить свои коррективы.

Все эти два года у него по-прежнему хранилась визитная карточка Марисы Делоре, но сообщить об этом другу он так и не смог. Они с Сириусом перебрасывались короткими письмами ни о чем и обо всем, шифруя все старыми приемами из бытности мародеров. Адрес Ремус так и не решился отправить, опасаясь того, что письма могут проверяться. Да и о Нарциссе за это время не было сказано ни слова.

Потом все завертелось. Орден пополнялся новыми членами и подсчитывал выбывших. Рейды, охрана, сбор сведений. Члены Ордена вертелись, как белки в колесе, порой не успевая толком перекусить и повидаться с близкими. От избытка адреналина снова бурлила кровь, и с полным основанием можно было рассказывать, прихлебывая горячий чай: «А у меня сегодня…».

Это была настоящая жизнь, а мелкие проблемы забывались, заслоненные общим делом.

И на фоне всего этого Сириус… Сириус, привыкший быть в первых рядах с его безрассудством и отчаянной смелостью, сейчас был вынужден разгребать горы хлама в ненавистном ему доме.

О человеке можно многое понять, побывав в месте, где он вырос. Вот и Ремус многое понял. До этого он никогда не бывал на площади Гриммо. Знал о родительском гнезде Сириуса лишь понаслышке. И вот увидел воочию.

Сушеные головы эльфов, истерично орущий портрет и Сириус, у которого на фоне всего этого сдают нервы.

Ремус со сжимающимся сердцем наблюдал, как друг просто тает в этих стенах. С одной стороны Дамблдор был прав, но с другой… неужели непонятно, что для Сириуса лучше получить пару заклятий в лоб, чем выслушивать от Снейпа язвительные замечания и предложения учредить орден Мерлина за достижения в области уборки помещений.

Сколько раз члены Ордена повисали на руках у одного и второго. Ремус с удивлением замечал, что Северус Снейп при всем своем хладнокровии выходил из себя мгновенно, стоило ему столкнуться с Сириусом. Они срывались на перепалку каждые пять минут в обществе друг друга. Словно два подростка. И если Сириус всегда отличался взрывным характером, то Снейп успел зарекомендовать себя как непробиваемая натура. Однако все мы родом из детства. И время не лечит, лишь притупляет старые чувства, а иногда, наоборот, обостряет.

Ремус очень хорошо помнил день, когда Гарри оправдали. Радость, веселье. И то, как улыбка Сириуса слетела с губ. Всего на миг, но Ремус успел увидеть разочарование, отчаяние, рухнувшие надежды. Конечно, Сириус не желал Гарри быть осужденным и исключенным из школы. Но двенадцать лет, вырванных из жизни, давали ему право на толику эгоизма. Он, естественно, поздравил Гарри, но после этого совсем ушел в себя. И если до этого он еще как-то старался держать себя в руках, то тут предпочел просто избегать всех и вся.

Ремус не знал: злиться или расстраиваться. За последнее время он отчетливо понял, что все они изменились за годы. От этого не уйти. Но у большинства были эти самые годы, чтобы взрослеть постепенно, понять что-то в себе, в других. Так, например, сам Ремус больше всего повзрослел, кажется, за год, когда к нему обращались «профессор Люпин» в стенах школы, где он сам некогда нарушал дисциплину. У Сириуса же этого времени просто не было. Двадцатилетнего мальчишку бросили в пустоту, а потом, спустя двенадцать лет, он оказался в большом мире. И снова идет война, а он вне закона. И люди, которых он знал, стали совсем другими, и ему самому уже нет места в этой новой жизни. И как Рем ни старался дать понять Сириусу, что совсем не считает его чем-то чужим в этом мире, Сириус этого так и не прочувствовал. Ремус видел, как он словно замыкается и отгораживается в ответ на все попытки поговорить о чем-то кроме Гарри, будто этот мальчик — единственное, что еще имело смысл. Они не говорили о Джеймсе или Лили, не вспоминали школьные годы. Они вели себя так, словно у них не было общего прошлого. Словно не Сириус Блэк однажды сказал Нарциссе: «Если бы не Ремус, совесть давно разобрала бы меня на кучу маленьких Сириусов Блэков». Словно все это было не с ними.

Была одна тема — Гарри. И Гарри, мальчик из другой, взрослой, жизни, словно возводил между ними еще большую стену. Ремус смотрел на него, как на сына Джеймса, как на ребенка, которого нужно защищать, уберегать от волнений, продлить всеми силами его детство.

Сириус же… Порой Ремусу казалось, что Сириус путает Гарри с Джеймсом. Даже не замечая, что в Гарри больше от Лили. В нем нет того бесшабашного безрассудства, которое было присуще Сохатому.

И разговоры заканчивались спорами и молчанием, а порой еще хуже — нравоучениями Молли, если той доводилось присутствовать этих беседах. И если сам Ремус искренне восхищался Молли, сумевшей при небольшом достатке семьи вырастить столько детей в ласке, заботе и нежности, то Сириуса Молли так же искренне раздражала. Как-то Рем попытался выяснить причину, на что получил очень размытый ответ.

«Не знаю, мне не нравится ее чрезмерная опека. Словно все вокруг несмышленые детишки».

Видимо, даже в заботе Сириус усматривал посягательство на свободу, которой у него не было все эти годы.

И вот после того, как оправдали Гарри, и Сириус снова впал в уныние, состоялся разговор о прошлом. Разговор, возникший спонтанно и оттого получившийся неловким.

Сириус Блэк стоял напротив книжного шкафа и водил пальцем по корешкам книг. Ремус Люпин сидел за большим письменным столом и открывал ящики один за другим в поисках каких-нибудь мелких заклятий.

Сириус молчал второй день, и трогать его все опасались.

— Слушай, я так и не сказал тебе, — Рем задвинул очередной ящик. — Два года назад, ну когда ты оказался на свободе…

На этом слове Сириус усмехнулся, однако ничего не сказал, по-прежнему перебирая книги.

— Я встречался с женщиной по имени Мариса.

— И? — Сириус улыбнулся. Он вообще сейчас редко улыбался, но порой проскальзывало вот такое — из детства. — Далее последует увлекательный рассказ?

— Что? — не понял Рем. — А… да нет. Она… Она сестра Люциуса Малфоя.

Палец Сириуса замер на корешке книги, сам он медленно обернулся. Время словно сделало крутой вираж. Он прекрасно помнил сестру Люциуса Малфоя, хотя видел вблизи всего один раз. Испуганная девочка, передававшая записку. И его ответ. Казалось бы, всего одна встреча, но образ этой девочки — вестника разлуки — и его «правильное» решение прочно переплелись в сознании. Он прекрасно помнил испуг в серых глазах и то, как она нелепо передергивала плечами и не знала, куда деть руки.

— Мы в одно время учились в Хогвартсе, — добавил Ремус.

— Я помню, — откликнулся Сириус. — Она была когтевранкой.

Рем удивился, но все же продолжил.

Сириус, сделав вид, что ищет книгу, старательно разглядывал старинные корешки, барабанил пальцем по полке… Ремус ждал. Наконец друг прислонился лбом к шкафу.

— Два года назад? — голос прозвучал еле слышно.

— Ну… не совсем. В сентябре. Они… искали тебя. Нарцисса искала. Мариса оставила мне свой адрес.

Сириус повернулся, по-прежнему прислоняясь к шкафу. Прядь волос упала на лицо, но он не стал ее убирать, словно не заметил. Ремус едва не вздрогнул от охватившего чувства.

В юности челка Сириуса всегда была довольно длинной. И вот эта упавшая на лицо прядь была привычной картиной. Вот только она сделала контраст более резким, чем все остальное. Некогда иссиня-черная, а теперь почти совсем седая прядь говорила даже не о возрасте, а о прожитой жизни. Причем не слишком веселой.

— Адрес у тебя?

Ремус очнулся от мыслей и похлопал себя по карманам. Зачем? Ведь прекрасно знал, что адреса с собой нет. Он, естественно, не носил его с собой все эти годы.

— Он дома. Я привезу завтра или сегодня, если хочешь.

Сириус расхохотался. Резко и как-то зло. Ремус даже вздрогнул от неожиданности.

Мужчина у книжных полок так же неожиданно замолчал и прислонился лбом к пыльным корешкам.

— А что бы ты сделал на моем месте? А? Как ты думаешь: зачем ей это?

— Я задал Марисе этот вопрос.

— Она ответила… это — любовь.

Сириус дернулся, пробормотал что-то невнятное, а потом наконец отлепился от полок и заговорил, глядя в пол:

— Любовь? К кому? К кому, Рем?! — голос сорвался на крик.

Ремус промолчал. Для него ответ был очевиден, для Сириуса, видимо, нет.

— Посмотри на меня… Все зеркала в этом доме молчат лишь потому, что я разбил несколько особенно говорливых. Она… Она… не понимает. Она верит в сказку пятнадцатилетней давности, но этой сказки больше нет и меня — того — нет. Как же ты не понимаешь?

Ремус встал и обошел стол, хотел приблизиться к застывшему в середине комнаты человеку, но передумал — столько напряжения исходило от друга.

— Это ты не понимаешь! Все может измениться, и…

— Измениться? Ты в своем уме? Тогда я хотя бы мог ей что-то предложить: у меня были деньги, молодость, свобода. А сейчас ни черта нет! Есть эти проклятые стены, есть портрет моей милой мамочки и нелегальное положение!

Сириус резко замолчал, тяжело дыша. Видимо, вся горечь, копившаяся столько лет, прорвалась наружу, и Ремус не знал, что на это ответить

Сириус, зажмурившись, помотал головой.

— Я не хочу, чтобы она меня видела таким.

— Да что ты привязался к этому?! Никто из нас не помолодел. Седина — это ерунда. К тому же, поверь, колдографии в репортажах о побеге были не самыми лучшими снимками в твоей жизни.

Сириус усмехнулся. Рем приободрился:

— И она их видела, и искала тебя после них. Она любит, Сириус. Неужели это так сложно понять?

— Сложно. Мне — сложно. За эти годы я отвык от подобного. И… Знаешь, у нее был перстень. Именно так Люциус узнал, помнишь? Мы еще думали: это Снейп. Я не могу подвергать ее опасности и не хочу. И знаешь, я бы предпочел думать, что она меня забыла.

— Как скажешь.

— Правда, Ремус. Оставим это.

Ремус Люпин посмотрел на напряженный профиль Сириуса, и внезапно его посетило совершенно нелепое желание. Ему жутко захотелось услышать прозвище, которого он так стеснялся в молодости. Оно казалось ему настолько говорящим, просто кричащим о его тайне, что сам Ремус съеживался, когда друзья обращались к нему так в школе. Особенно он не любил, когда его окликал Сириус, потому что нелепое «Лунатик» разносилось звонким эхом по коридорам. В устах Сириуса его прозвище звучало по-разному. Порой насмешливо, порой примирительно, порой доверительно, но всегда звонко и задорно.

И почему-то повзрослевшему Ремусу жутко захотелось услышать этот отголосок прошлого.

— Эй, Бродяга, — он и сам удивился, как легко подзабытое прозвище слетело с губ, — все будет нормально. Не ты ли это всегда повторял?

Сириус поднял голову, чуть улыбнулся.

— Да уж, была у меня такая привычка. Предсказатель из меня никакой, как показало время.

— Ну… это не самый страшный твой порок. Из тебя еще повар никакой, да и уборщик тоже.

— То есть, Снейп прав. Я бесполезен, — Сириус усмехнулся.

— Сам он бесполезен. Ладно, шучу. Но он не имеет права говорить подобное.

— Рем, я сижу здесь как последний трус.

— Сириус, так считаешь только ты. Все остальные понимают, что ты не можешь рисковать собой. Ты нам нужен.

— Для чего, Рем?!

— Ладно. Я не буду с тобой препираться. Это бессмысленно.

— Ремус, помоги мне, пожалуйста! — Молли заглянула в библиотеку.

— Иду! Так что с адресом? — Ремус остановился в дверях.

Сириус медленно обернулся. Улыбки как не бывало.

— Выброси его.

Ремус Люпин со вздохом прикрыл дверь.

* * *

Сириус подошел к открытому окну. На улице начинал моросить дождик. Сириус высунулся из окна насколько смог, держась руками за косяки. Мелькнула шальная мысль: разжать руки. Ведь это так просто. Словно летишь на метле. Свободный полет. Полет. Как Сириус любил это слово.

«Милый Лунатик…»

Прозвище всколыхнуло в душе что-то теплое.

«Милый Лунатик, как ты не понимаешь, я бы отдал все, что у меня есть, за возможность написать, встретиться, коснуться. Но всего, что у меня есть, — мало».

Она — словно ангел. Бестелесный ангел, живший в душе все эти годы, укрывавший прозрачными крыльями и согревавший в холодных стенах. Из памяти стерлись ее черты, осталось лишь тепло где-то внутри от мысли о ней.

Она искала… Она его искала. Мерлин! За что? Неужели она еще на что-то надеялась? Ведь не игрой же были все эти попытки, тем более под страхом скомпрометировать семью. Искала и хотела найти. Интересно, ей приходило в голову, что, найдя его, она сломает свою жизнь, точно карточный домик. Что их могло ожидать? Ночь, украденная у времени? Когда-то это уже было. И закончилось не очень хорошо. Теперь ставки возросли. С этой новой жизнью уже нельзя так беспечно играть ва-банк. К чему бы все это привело?

Может, это и к лучшему, что он сидит в этих стенах, потому что в своей способности к здравому рассуждению он сомневался. Ведь едва не позабыл все на свете в тот жаркий летний день в Косом переулке.

В первый момент он не увидел — почувствовал. И не обостренным собачьим обонянием, нет. Скорее чем-то человеческим внутри. Внезапно стало тепло, потом жарко. Как в далеком детстве, когда кто-то из них что-то загадывал, а другой должен был угадать. И вот это «холодно — теплее — еще теплее — горячо» обожгло его в тот день. Черный пес застыл неподалеку от входа в кафе. Стеклянные двери распахнулись — и шерсть на загривке встала дыбом. На пороге появился ненавистный Северус Снейп, излучающий волны раздражения за милю, незнакомая женщина, сияющая улыбкой, и… она. И обостренное обоняние стало ловить запахи, а слух вырывать из какофонии звуков ее дыхание, смех.

Сириус не мог потом сказать, изменилась ли она за эти годы. После побега он собирал газеты, в некоторых из них были колдографии Нарциссы Малфой. Красивая, неживая, далекая. Он бы сказал, что женщина изменилась до неузнаваемости, но в тот день все встало на свои места. Стала старше, сменила духи, наряды стали более сдержанны и изысканы, чем прежде, и… все. На этом изменения заканчивались. Все тот же смех, звенящий колокольчиком, когда вторая женщина что-то сказала Снейпу, а тот рассерженно отмахнулся, все та же порывистость, когда она перехватила ненавистного слизеринца за локоть и что-то сказала, а тот посмел стряхнуть ее руку.

И вся эта мозаика из жестов и звуков, запахов и тепла сложилась в образ, спасавший его все годы в холодных стенах тюрьмы. Двенадцать лет. Восемь шагов вперед. Ее улыбка. Поворот. Еще шесть шагов. Ее смех. Поворот. Остановиться, почувствовав приближение дементоров, спрятать тепло поглубже, чтобы ни одна из этих тварей не смела прикасаться своим смрадным дыханием к ее образу. Восемь шагов. Поворот…

В тот далекий солнечный день Сириус понял, что все, что у него осталось — ее образ. Светлый, незапятнанный и далекий. И шальная мысль — проследить во что бы то ни стало, увидеть, поговорить — была отброшена, как часть прогрессирующего безумия. Где он и где она? И все что осталось от той встречи, длившейся пару минут, пока она и незнакомая женщина не сели в экипаж с буквой «М» на дверце, — тепло, горечь и еще ненависть к человеку, оставшемуся на тротуаре. Кто мог предположить много лет назад, что тщедушный, всеми нелюбимый слизеринец — предмет вечных насмешек и издевательств — будет подавать ей руку, помогая сесть в карету, будет иметь наглость отмахиваться от ее слов и быть поводом для ее улыбок? В то время как Сириус, некогда один из лучших студентов, один из самых популярных мальчишек в школе, талантливый вратарь гриффиндорской сборной, блестящий аврор, любимец женщин, превратится в изгоя в волшебном и неволшебном мире, человека без имени, без прошлого и без будущего.

Разжать руки и отдаться свободному полету. Пусть на несколько секунд, но почувствовать ветер у щеки и вырваться наконец из Азкабана собственной души. Восемь шагов. Поворот. Еще шесть. Поворот.

* * *

Жизнь — странная штука. Когда все уже кажется налаженным и понятным, простым и каким-то устоявшимся, одна встреча — и все летит в тартарары.

Столько лет убеждать себя, уговаривать, успеть увериться в собственной непробиваемости, неспособности поддаться мирским страстям для того, чтобы все старания пошли прахом после одной короткой встречи: напряженного разговора ни о чем, его опрометчивого признания и ее взгляда.

Как все оказалось просто и сложно.

Мир снова стал с ног на голову. Люциус вновь почувствовал себя мальчишкой, способным страдать, переживать, одним словом, жить. Он не мог смотреть на прежних любовниц, не мог посещать опостылевшие приемы и лениво участвовать в светских беседах.

Он написал за этот год больше сотни писем — все одному адресату. Первые десять или двадцать штук остались без ответа. С одной стороны отчаяние, с другой — подзабытая радость оттого, что можно спуститься в фехтовальный зал и до изнеможения метать кинжалы в старую мишень, перебирая в голове все, что хочется сделать с теми, кто заменил его в ее жизни. Или же вздрагивать, завидев сову, а потом чувствовать, как сердце разочарованно сжимается. Это — жизнь. Настоящая. Та, которую он отринул более десяти лет назад, та, что казалась невозвратимой и далекой. Но сердце помнило. Сердце, оказывается, только и ожидало мимолетного взгляда или негромкого голоса. Ее голоса.

Появился смысл жизни, появилась необходимость выжить. Раньше он жил лишь для того, чтобы просто жить. Как данность — все так делают. Теперь же у него появилась цель и возможность доказать себе, что не все потеряно. Вернулась надежда, вспыхнувшая в ее глазах. Ее слова и его «я люблю тебя».

Все эти годы он жил так, как ему предписывали, сначала отец, потом Лорд, потом нормы поведения и шлейф старых деяний. После был непонятный момент свободы — отрезок, когда над ним не довлел конкретный человек, лишь собственные грехи и собственный путь. Отрезок в двенадцать лет, что пролетели в никчемных попытках оправдаться, обелить себя, сохранить доброе имя. Он и не заметил этих лет. Потом было возвращение Лорда. Потрясение, обреченность, облегчение от того, что Лорд простил, и наказания не последовало. Было… Мерлин! Сколько же всего было. Ненастоящего, ненужного. Было представление Лорду Драко и неприятный холодок по спине: вдруг не понравится? Тогда ответственность на нем, на Люциусе.

Он особенно боялся этого момента. Но Драко отвечал вежливо и по делу.

Темный Лорд заметил вскользь: «Ты хорошо воспитал сына, Люциус».

И Люциус Малфой не стал спорить, хотя понимал, что правды в этих словах немного, и он сам не знает, чего можно ожидать от мальчика.

И в этот год — год возрождения Лорда и старых идей, Люциус внезапно осознал, что он уже не увлечен этими людьми, этими словами. Он по-прежнему боялся навлечь на себя гнев Лорда, исполнял поручения, часто вознося хвалы Мерлину за то, что не приходилось делать ничего серьезного. С одной стороны, он понимал, что это временно — затишье перед бурей. Что-то непременно грянет — слишком амбициозен был Лорд Волдеморт, слишком уверен в своих идеях и возможности их воплощения. С другой стороны, отсрочка радовала. Он предавался ей с упоением, стараясь не пропустить ни минуты. Впервые Люциус осознал, что следование идеям Лорда — не есть жизнь. Каждый человек должен в чем-то себя проявить, куда-то применить врожденные способности. Вот и Люциус применял свое чутье и осторожность все эти годы. Делал то, чего от него ждали. Исполнял свой долг, как предписывали родовые законы.

А год назад понял, что жизнь — это ее улыбка и свет ее глаз. Потому что в этой жизни он знал, как себя вести, он сам чувствовал, ему не нужно было указывать. В этот год Люциус выполнял доведенные до автоматизма действия, из которых слагалась его жизнь, не вникая в суть, не обращая внимания на результат, потому что одинаковые дни заканчивались живыми вечерами, когда перо летало над пергаментом, а скомканные черновики вспыхивали и превращались в золу, озаряя комнату. Писал, сжигал, переписывал, перечеркивал. И были шорох крыльев и томительно-сладостные минуты ожидания. Разочарование, отчаяние и новый прилив сил и задора, и снова скрип пера, и улыбка ровным строчкам, и ожидание… ожидание… И в этих минутах ожидания столько жизни, сколько не смогли вместить в себя все прошедшие двенадцать лет.

Примерно на двадцатое письмо она ответила… Люциус до сих пор помнил свои ощущения при виде записки, доставленной домовым эльфом. Надо же, столько недель он высматривал сов, а тут отвлекся и пропустил. И этот вечер растянулся во времени, словно живая картина, в которой застывшее мгновение равно бесконечности.

Темный конверт, и сердце на миг замерло, а звуки в гостиной слились в единый гул. Один из редких вечеров, когда их небольшая семья собралась вместе. Они, по возможности, поддерживали эту традицию. Люциус привнес то, чего не было в его детстве. Раньше казалось, что это позволит больше узнать о сыне и духовно примирит с Нарциссой, ибо ее равнодушие порой вызывало дискомфорт, но на деле подобные вечера оказались такими же неживыми, как и вся остальная жизнь. Нарцисса обычно вышивала, Драко читал, как и сам Люциус. Напряжение витало в комнате, оно переходило от одной застывшей фигуры к другой. Казалось, все только и ждали его «доброй ночи».

Порой они с сыном играли в шахматы. Но это действо тоже не объединяло, в нем не было духа соперничества, не было азарта.

В такие вечера в гостиной царило напряжение вперемешку с унынием. Подобное сочетание, наверное, могло ощущаться лишь в поместье Малфоев.

А в тот вечер появился небольшой коричневый конверт. Люциус не заметил быстрого взгляда Нарциссы — для него перестал существовать окружающий мир. Сколько усилий: не вскочить, не раскрыть, не прочитать. Сколько этих чертовых «не» заставили его еще какое-то время невидяще смотреть на страницу книги, чувствуя под пальцами шероховатую поверхность конверта. До этого он и не предполагал, что бумага может обжигать.

Драко невежливо зевнул, Нарцисса взглянула на сына и улыбнулась, Люциус же решил, что на сегодня хватит.

— Драко, ты не выспался?

Мальчик поднял голову и непонимающе посмотрел на отца.

— Нет.

— Ты зеваешь.

— Прости, отец.

— Ступай отдыхать.

— Да, отец, доброй ночи.

Мальчик встал, задвинул стул, поставил на место книгу. Все идеально отрепетировано многолетними повторениями.

— Доброй ночи, мама.

— Доброй ночи, Драко.

В такие моменты в других семьях детей целуют на ночь. В семье Малфоев подобного не было. Может быть, потому, что долгое время Нарцисса не имела возможности приблизиться к мальчику, а может, они просто другие. Люциуса тоже никогда не целовали на ночь.

Драко быстро вышел из гостиной. Нарцисса продолжила безмятежно вышивать. В их семье не принято уходить раньше главы дома без его позволения. Несколько секунд Люциус смотрел на склоненную над узором белокурую голову. Все-таки его жена поразительно красива и поразительно холодна. Когда несколько месяцев назад стало известно о побеге Сириуса Блэка, состояние Люциуса можно было охарактеризовать, как легкий шок. Какое-то время он даже реже писал письма Фриде. Он никому бы не признался, но приготовился, как зверь перед прыжком. Он ожидал их просчета — его и ее. Некоторое время посещал светские мероприятия вместе с Нарциссой, стал проводить с ней больше времени, потому что в ее взгляде появились давно подзабытые опасные искорки. И Люциус слишком хорошо помнил, во что это могло вылиться. Но время шло, и ничего не происходило. В его отсутствие она встречалась с Марисой, изредка со Снейпом в присутствии все той же Марисы — и ничего. Ни слова о Сириусе Блэке, ничего из того, что могло бы указать на его присутствие. Со временем в ее взгляде что-то угасло, и жизнь вошла в привычное русло. Люциус не надеялся, что навсегда, — это понятие несколько поблекло в свете последних событий, но, во всяком случае, он ожидал, что стабильность продлится достаточно долго. «Достаточно для чего?» — не уточнял даже себе.

И едва он расслабился, едва показалось, что все вернулось на круги своя, как появился этот конверт. Ожидаемо и неожиданно.

Люциус встал и подошел к супруге, загораживая свет множества свечей. Его тень отобразилась на узоре. Только сейчас Люциус увидел, что Нарцисса вышивает черно-белый узор.

Она подняла голову, на миг две пары серых глаз соединились незримой нитью.

Нарцисса Малфой легко пожала плечами.

— Не знаю, просто так захотелось.

— Снова подаришь детскому дому?

— Нет, для них это, пожалуй, мрачновато.

На белом полотне черными нитками… сверкал водопад. Люциус склонил голову, желая получше рассмотреть. Поразительно, но казалось, что вот-вот послышится шум воды. Как такое возможно: без цвета, без объема?

— Очень… красиво, — произнес Люциус, понимая, что работа заслуживает совершенно иных слов, но… зная, что пересилить себя и сказать что-то другое просто не сможет. Поздно что-либо менять. Слишком много боли было за эти годы и слишком много равнодушия. Смешно. Равнодушия тоже бывает много. Стало… жаль.

— Спасибо, — лучезарно улыбнулась Нарцисса, — улыбнулась так же, как улыбалась гостям, — яркой и оттого совершенно неживой улыбкой.

— Мне еще нужно поработать. С твоего позволения.

— Спокойной ночи, — Нарцисса отложила работу и встала.

Легкое касание губ, как будто поцелуй призрака. Уйти, уйти из этой мертвой комнаты к настоящей жизни. Жизни, которая шуршит плотной бумагой в кармане сюртука.

Он не заметил долгого взгляда серых глаз, утомленного и обреченного. Он предпочитал не замечать тоску женщины, живущей под одной с ним крышей.

Путь до спальни казался бесконечным. Закрыть дверь, зажечь свет поярче, чтобы не пропустить ни одной строчки, ни одной мысли между строк. Сбросить сюртук, потому что нестерпимо жарко. Отыскать нож для бумаги.

Старинный нож немилосердно дрожал в аристократических пальцах. Плотная бумага конверта никак не желала поддаваться. В клочья, наспех, лишь бы быстрее добраться до сложенного вдвое листка пергамента. А потом на миг зажмуриться, стараясь унять колотящееся сердце и мурашки, бегущие вдоль позвоночника. Что там? Надежда или крах?

Ее почерк изменился за прошедшие годы. Стал мельче и увереннее. Из него исчезла размашистость и завитушки на заглавных буквах. Значит, Фрида стала менее открытой и мечтательной.

Люциус не владел наукой определения характера и пристрастий человека по почерку, но когда дело касалось Фриды, разум отступал, и в дело включались чувства. Он чувствовал ее каким-то неведомым чутьем, данным ему природой много лет назад.

Тонкие губы тронула улыбка. Ответила. До этих минут он и не знал, что именно она ответит. Длинное письмо с пылкими признаниями — вряд ли. Требования оставить в покое? Разум предполагал подобный вариант, но сердце было в корне не согласно. А теперь, глядя на одну строчку, Люциус Эдгар Малфой понимал, что именно такого ответа он ждал.

Вопрос «что он делает» подразумевал его ответ. А характеристика действий как «безумия» давала почву для дискуссии, а заодно, показывала отношение самой Фриды к происходящему.

Так чувствовал сам Люциус. Возможно, со стороны Фриды это письмо и было требованием оставить ее в покое, но ведь прямого текста не было, а значит, он поймет письмо так, как желает.

От пергамента пахло ее духами. Не теми, которые уловило его обоняние во время их последней встречи, а запахом из детства, из тех сладостных времен, когда мир был проще и светлее. Может быть, ему лишь почудился этот аромат. Но разве так важно искать истину?

Мужчина перечитал короткое послание. Он знал, что ответить.

Так начался второй виток этой истории. Люциус Малфой писал столько писем, сколько не писал за всю предыдущую жизнь. Что в них было? Ни слова любви, ни намека на прошлое. Свой первый ответ он начал словами:

«Что я делаю? Отвечаю на твои ненаписанные письма. Помнишь, ты хотела знать, чем я живу, что делаю, о чем думаю, но так и не спросила…».

Люциус Малфой конспектировал свою жизнь. Мысли, взгляды, события. На пергамент ровными строчками изливалась его душа. Во всяком случае, то, что от нее осталось. Например, вчера на заседании клуба он размышлял: почему на фреске изображен Сизиф лишь в набедренной повязке. Палящее солнце, а он с непокрытой головой. Это же нелогично…

Или же: в прошлый вторник Драко упал с лошади и сломал ключицу, но в повреждении сознался лишь через два дня на занятиях по фехтованию. Это ведь неправильно. Или…

И Фрида отвечала. Он ясно видел ямочку от улыбки на ее левой щечке.

«Люциус, смысл фрески не в нелогичном наряде Сизифа! Он совершал заведомо обреченные на провал действия раз за разом…»

«Наверное, ты не слишком внимателен к Драко…».

Письмо за письмом. День за днем. Месяц за месяцем.

То, в чем невозможно сознаться даже самому себе, так легко доверить листку пергамента. И это позволяло лучше понять себя и другого человека. Люди слишком мало говорят друг с другом о том, что действительно важно. Вот и Люциус в какой-то момент с удивлением понял, что Фрида уже не просто отвечает, она рассказывает о себе, о людях, которым помогает, о детях, стариках, мужчинах и женщинах — обо всех тех, из кого складывается ее жизнь. В рассказе порой мелькает имя Алана, и со временем Люциус перестает нервно отворачиваться от пергамента. Внезапно он понимает, что Алан Форсби никогда не занимал его места в сердце Фриды. Да, они не говорят о прошлом, они не говорят о любви, нет ни слова о будущем. И в коротких рассказах Фриды Люциус видит уважение, симпатию, возможно, нежность к человеку, выбранному ее отцом. Но в них нет любви. И внезапно Люциус понимает, что это — лишь его место. На это место в сердце Фриды не посягал ни один мужчина. Тем острее раздражение от рассказов о сыне. Возможно, потому, что о Драко Люциус рассказывает скорее формально. Да, он гордится достижениями сына в области зелий или же, например, тем, что Драко великолепно ездит верхом, неплохо фехтует. Но эти рассказы следуют скорее в ответ на слова Фриды о Брэндоне. В каждой ее строчке — нежность, любовь, гордость. И это не статистика, это настоящая материнская любовь, так непонятная Люциусу. В какой-то момент он пытается представить Нарциссу, так же восторженно рассказывающую о Драко. Не получается. И Люциус не может признаться ей, женщине, живущей собственным сыном, в своем ущербном отцовстве. Он так же старательно рассказывает о Драко, ожидая почувствовать то же, что чувствует Фрида к сыну. Не получается. И от этого мальчик по имени Брэндон Форсби становится для него эдаким чудовищем, из раза в раз заставляющим Люциуса напрягаться, что-то выдумывать и безрезультатно пытаться что-то почувствовать. Но это — большая часть ее жизни, и Люциус пытается принять. Возможно, будь у них больше времени, все бы получилось. Но Судьба не отвела им этого времени. Судьба подготовила лишь одну встречу после почти двух лет переписки.

После очередного собрания Пожирателей Люциус во главе с небольшим отрядом «добровольцев», выбранных Лордом, должен был осуществить простую операцию — забрать Пророчество из стен Министерства. Все было подготовлено идеально. План казался безупречным, и ничто не вызывало волнений в тот день — последний день свободы и легального положения.

Люциус не знал, как проводили этот день остальные участники операции, самого его словно что-то направило в клинику Святого Мунго.

То, что он не решался сделать так долго, внезапно показалось простым и нужным. Он вдруг понял, куда должен идти и зачем…

* * *

Фрида Форсби быстрым шагом шла по отделению. Усиленный магией голос диспетчера сообщил о пациенте, поступившем в тяжелом состоянии. Фрида мысленно посетовала на то, что снова не успеет вернуться домой пораньше, как планировала. Брэндон опять будет дуться, а у Алана появится лишний повод для недовольства относительно ее причуд. Ну как можно относиться к этому, как к причуде? Ведь осознание того, что благодаря тебе продолжает биться чье-то сердце, не сравнить ни с чем. Видеть улыбки счастливых детей, благодарные слезы родителей, мужей и жен, братьев и сестер… Фрида была уверена, что волшебство должно приносить пользу. Но жизнь была устроена так, что магия часто служила источником несчастий и бед. Великие волшебники мнили себя богами. Чтобы бороться с последствиями этого, нужны были «простые смертные», для кого слова «клянусь не использовать свое умение во зло», повторяемые из года в год всеми выпускниками магических школ, были не простыми звуками.

Многие считали, что в ее работе мало радости. Да признаться, мало, кто считал это работой — так увлечением. Но Фрида могла поспорить со всеми. Она видела радость в каждом новом дне, в возможности помогать, чувствовать себя нужной. Ее пациенты, часто несчастные и беспомощные, обладали удивительной способностью одаривать теплом и светом искренней благодарности. И отступали усталость и разочарование. Поэтому белые больничные стены не казались холодными и чуждыми, а ее каблучки день за днем выстукивали легкую дробь по каменному полу широких коридоров.

Ее ждут, она нужна. Это ли не самое важное?

Фрида кивнула одному из коллег, вышедшему из каминной, и толкнула широкую дверь в приемный покой. Недоуменно остановилась на пороге. Комната была пуста: кровать аккуратно застелена в ожидании очередного пациента, на большом письменном столе лежало несколько свитков, но никаких признаков поступившего больного не было.

Женщина удивленно пожала плечами и собралась выйти, как из-за двери кто-то шагнул. Фрида едва удержала крик. Клиника Святого Мунго охранялась, но в такое неспокойное время можно было ожидать чего угодно. Однако страх отступил, едва она узнала человека, представшего перед ней. Страх-то отступил, но сердце заколотилось еще сильнее. Фрида прикрыла за собой дверь и, стараясь, чтобы голос звучал ровно, произнесла:

— Мне сказали: здесь пациент.

— Это я, — губы Люциуса Малфоя тронула улыбка.

— Мистер Малфой, вы не очень-то похожи на пострадавшего.

— Уверяю вас, доктор, я при смерти.

— И что же вас беспокоит?

Чем дольше продолжалась эта детская игра в недомолвки, тем сильнее колотилось ее сердце.

— У меня болит вот здесь, — внезапно Люциус взял ее руку и приложил к своей груди. Как раз напротив сердца.

Мерлин! Сколько она себя убеждала, сколько бессонных ночей провела… И ведь взрослая женщина. Но хотела бы она посмотреть на того, кто сможет обмануть себя. Говорят, это возможно — все дело в силе воли. Наверное, у нее нет этой самой силы воли. Двенадцать лет убеждать себя в том, что все в прошлом, верить в правоту своих доводов, не обращать внимания на то, как ноет в груди вечерами, не замечать новостей о нем, не думать, не вспоминать, окунуться в проблемы и избавиться, наконец. И все многолетние старания будто смыло штормом в день, когда они встретились в доме брата. И Брэнд — точно знак свыше, не позволивший наделать глупостей. А ведь была у самого края. И потом затишье, и казалось, что все обойдется. Есть привычные дела, привычные хлопоты… Все забудется, как кошмарный сон. А потом…

Как боялась Фрида этих писем и как ждала каждое из них. Словно мостик в детство. И сердце вновь колотится от волнения, а грудь разрывает нестерпимая нежность. И нет прошедших лет. Есть лишь его аккуратный почерк. Безумие? Наверное. Фрида не знала наверняка. Да и не хотела знать. Она малодушно надеялась, что все разрешится само собой. Со временем. Тем более, в его письмах не было никаких намеков, предложений встретиться. Просто переписка старых друзей. В какой-то момент Фрида с удивлением поняла, что ждет чего-то большего. Укорила себя за подобные мысли и в душе порадовалась его благоразумию, потому что очень сомневалась, что сможет все это оборвать. Эти письма стали необходимы как воздух, как вода. Словно дурман-трава они привязали к себе разум.

Возможно, пустить все на самотек было не самым верным решением. Но люди часто предпочитают довериться времени, опасаясь корить себя за действия или бездействие. А так есть другой виновник — время. У него не потребуешь ответа.

А вот сейчас теплая ладонь укрывает ее руку. И как же уютно в этом плену — его рук и его колотящегося сердца.

— Почти восемнадцать лет.

Глаза в глаза — ничто не разделяет две души. Соврать невозможно, спрятаться невозможно. Да и зачем?

— Боюсь, я не в силах вам… — последние доводы разума стараются уберечь, но его негромкий голос не оставляет шансов.

— Я испробовал все, что мог. Безрезультатно. Помогите мне, доктор. Прошу вас.

Каким-то седьмым чувством она понимает, что сейчас произойдет, но ни один тревожный звоночек не вздрагивает в замершей от счастья душе. И губы, которые она так и не забыла за столько лет, вдруг оказываются чем-то самым нужным сейчас. Даже нужнее воздуха.

Это — словно полет у края глубокого обрыва. Слабые крылья рвет ветер, но его губы придают сил. И уже неважно, что было раньше, что будет потом. Остается лишь это сумасшедшее «сейчас».

И она понимает, что должна оттолкнуть, вырваться, и тогда все закончится. Ей ясно, что малейшая попытка высвободиться будет воспринята как отказ. Он не будет давить. Это ясно. Все просто закончится, и жизнь потечет, как и прежде, с ее маленькими радостями и чуть большими горестями. Вот только… хочет ли она этого?

И словно в ответ на мимолетную мысль, его руки крепко обнимают. Так крепко, что трудно дышать, но воздух и не нужен в этот момент. А ее руки, которые должны были оттолкнуть, путаются в прядях его волос, и хочется, чтобы разум поверил в бесконечность так же, как верит сердце.

Но бесконечности не существует. Это становится понятно, когда поцелуй прерывается в попытках отдышаться. Смех, улыбки. Будто им до сих пор семнадцать.

— Я должна отвесить тебе пощечину за подобные вольности, — возмущение удается плохо, потому что его руки осторожно гладят ее спину, а в серых глазах смесь восторга и ошеломления.

— Это негуманно, доктор!

Она со смехом прислоняется лбом к его плечу.

— Я могу понадобиться кому-то из пациентов, — здравый смысл пытается очнуться.

— Если бы понадобилась, тебя бы давно вызвали. И вообще, у тебя закончился рабочий день.

— Но я еще здесь.

— Все. Мы отмечаемся при уходе в каминной.

— А трансгрессировать?

— Здесь, как в Хогвартсе.

— Прямо военный объект.

И словно напророчили. Голос, искаженный усилением звука и оттого совсем неживой, сообщил:

— Фрида Форсби, вас ждут в восьмой палате.

— Ну вот, — в ее голосе звучит сожаление.

— Да.

Она отстраняется. Он тут же разжимает руки, однако в последний момент перехватывает ее ладонь и подносит к губам.

— Спасибо тебе.

— За что?

Она насмешливо приподнимает бровь, стараясь не выдать волнения от его быстрых поцелуев с той стороны запястья, где тонкой ниточкой отчаянно бьется пульс.

— За тебя, — просто отвечает он, и биение на миг замирает.

Как много чувств и смысла может быть в простых словах, произнесенных негромким голосом.

Он в последний раз касается губами тонкого запястья и быстро выходит за дверь. Как всегда, не оборачиваясь. А Фрида какое-то время стоит в опустевшем приемном покое. Ее ждут в восьмой палате. Голос повторяет это в четвертый раз, а она даже не может сообразить подать сигнал, что услышала. Она просто улыбается, стараясь не думать о том, что будет завтра. Сегодня ей вновь семнадцать.

А виновник ее мечтательной улыбки быстрым шагом спустился с парадного крыльца клиники Святого Мунго. И если бы какая-то неведомая сила на миг остановила стрелки часов во всем мире, магов и магглов, и какой-то голос сказал Люциусу Малфою: «Остановись! Вернись! Забери ее из этих стен! Или же просто запомни, потому что видишь ее в последний раз…». Если бы так было… Впрочем, Люциус Малфой вряд ли поверил бы незримому голосу, ведь он был счастлив, а значит, слеп и глух.

* * *

Время. Ничто не способно его остановить, равно как и понять. Оно идет своим чередом и расставляет все по одному ему ведомым местам. Кто-то наивно полагает, что оно лечит, кто-то считает, что оно приводит все в соответствие и следит за равновесием во вселенной. На одно злое дело непременно свершится одно доброе. На одну смерть придется новое рождение…

В ту ночь, не предвещавшую беды, наверное, кто-то родился. Однако для других людей это стало слабым утешением.

Вспышка света, и удивление на лице Сириуса Блэка. Потому что вряд ли кому-то до него удавалось осознать собственную смерть, да и после него удастся вряд ли. В юности Сириус всегда считал себя в чем-то уникальным, особенным. Однако последний миг у Занавеса Арки показал, что он всего лишь человек, такой же, как и сотни других, ушедших в ту даль до него.

Напрасно пятнадцатилетний Гарри, срывая голос, звал своего крестного так отчаянно, что Ремусу Люпину еле удалось остановить его от шага за Занавес. Природа вещей. Отчаяние Гарри не позволило самому Ремусу совершить ту же глупость, начисто позабыв о здравом смысле. А рядом шел бой. И кто-то даже не заметил произошедшего.

Так странно. В юности нам кажется, что без нас непременно осыплются звезды или мир покроет тьма. Ну, хотя бы на миг. Наверное, так и бывает для близких людей. Ведь зажмурившийся в цепкой хватке Ремуса Гарри тоже не видел света. Как не видел его и Люпин, потому что в голове внезапно зашумело, а сердце на миг перестало биться. Но конец света не наступил. Ни в момент, когда члены Ордена Феникса продолжали бой, пытаясь не упустить оставшихся Пожирателей, ни по прибытии работников Министерства, ни потом — в Хогвартсе.

Жизнь не закончилась. Она лишь замерла в замерзших сердцах отдельно взятых людей.

Осунувшийся мужчина со стаканом виски ссутулился на кухне дома № 12 по улице Гриммо, стараясь внимать каждому слову Молли Уизли, потому что не было сил слышать, как Финеас Найджелус возникает то на одной, то на другой картине, надрывно выкрикивая имя праправнука — последнего из Блэков. Даже истеричный портрет матери Сириуса хранит молчание. И в тишине опустевшего дома лишь приглушенный заплаканный голос Молли и то удаляющееся, то приближающееся «Сириус Блэк!».

Пятнадцатилетний юноша в ярости крушит мебель в кабинете директора Хогвартса, выкрикивая обвинения, словно это может что-то изменить. Но он совсем мальчик. Он не способен просто замереть на время и очнуться, когда боль утихнет и придет осознание того, что жизнь продолжается. Ему всего пятнадцать, и пока он считает, что без кого-то мир рухнет.

Седоволосый директор Хогвартса пытается быть спокойным, не провоцировать, объяснить, но старческое сердце, повидавшее на своем веку слишком много, стучит неровно. И это не просто возраст или усталость. Это — чувство вины. Говорят, от него умирают. Но этот человек не может позволить себе подобной роскоши, пока жив враг. И едва за мальчиком захлопывается дверь, он в оцепенении подходит к окну и замирает, вглядываясь в восходящее солнце, пока голубые глаза за очками-половинками не начинают слезиться. Но это от света. Конечно же, от света. Он разучился плакать. Морщинистая рука быстро смахивает влажную дорожку. Оказывается, слезы бегут уже давно.

Дамблдор вздыхает, вспоминая об обещании министру Магии. Он должен отправиться к Фаджу и все объяснить. Быстрый взгляд на опустевший портрет Финеаса. Сириус Блэк… Как же их мало, тех, кто скорбит о нем.

Внезапно в камине раздается характерный треск вызова.

Альбус Дамблдор расправляет плечи и оборачивается к посетителю.

У него еще много дел. Он не может долго предаваться горю.

В свете камина вырисовываются голова и плечи женщины. Сколько лет Альбус Дамблдор видел ее только на колдографиях в газетах? И вот сейчас она здесь. Зачем?

— Профессор Дамблдор. Прошу прощения за вторжение, — голос женщины был еле слышен, и она старательно подбирала слова. Немногие в ее положении рискнули бы появиться здесь — в стане других сил. Тем более, все, знавшие правду, считали ее виновницей произошедшей трагедии. Кто, как не она, по словам домового эльфа Блэков Кикимера, передавала сведения о Гарри Волдеморту?

— Да, миссис Малфой?

— Извольте.

Все эти никому не нужные предисловия дали понять, что она просто тянет время.

— Я могу чем-то вам помочь?

— Да. Я… хотела узнать… Это правда?

Альбус Дамблдор смотрел сверху вниз на напряженно склоненную голову. Искажение от камина не позволяло разглядеть глаз, но ее голос выдавал волнение. И что-то заставило волшебника помедлить с ответом… «Девочка, девочка, а ведь все могло сложиться иначе…»

— Боюсь, что да, миссис Малфой. Ваш муж в числе прочих волшебников, подозреваемых в причастности к Пожирателям Смерти, арестован. Со своей стороны хочу заверить, что сделаю все возможное, чтобы это не отразилось на Драко и его пребывании в школе.

Усталый голос, повторяющий заученные слова, был заглушен непонятным звуком. Женщина на миг прижала ладонь ко рту, но тут же взяла себя в руки.

— Я знаю, я… хотела узнать о… Сириусе Блэке.

Имя отразилось звонким эхом от свода камина. Альбус Дамблдор не выразил удивления, лишь во взгляде что-то изменилось.

— Это правда? То, о чем сообщили.

Тень эмоций — совсем не тех, которые можно было ожидать от хладнокровной предательницы.

Почему-то не хотелось передавать этой девочке такую весть через камин. Да, в одну секунду она перестала быть миссис Малфой. Сноп искр, и из камина вышла девочка, некогда учившаяся в этой школе. Неловко отряхнула мантию, сжала кулачки — все это, стараясь не смотреть в глаза волшебника напротив. Она ждала ответа, но слишком боялась его получить. Вот и осматривала кабинет, в котором до этого ни разу не была. Взгляд скользил от полки к полке, но Альбус мог поклясться, что она не видит ни один из выставленных на них предметов.

Неужели такое возможно? Директор Хогвартса в очередной раз поразился природе человеческой души. Женщина, чье положение пошатнулось в эту ночь в связи с арестом мужа и неофициальным объявлением войны, даже не думает об этом. Калейдоскоп эмоций одновременно ярких и темных отражается в ней. Не нужно уметь читать мысли, чтобы понять. Горечь, боль, призраки прошлого и безумная надежда, которой сейчас суждено разбиться.

Кикимер поведал, что перед Рождеством навестил Нарциссу Малфой, рассказав о том, что Сириус Блэк единственный человек, за кем Гарри последует хоть в преисподнюю. Об этом узнал Волдеморт. Логическая цепочка идеальна. Нарцисса Малфой получала информацию от Кикимера и передавала Лорду или Люциусу, что в данном случае почти одно и то же. Все предельно ясно. За исключением одного — в ее душе сейчас не было стремления скрыть свою роль, не было раскаяния, да и само ее появление не вписывалось в общую картину. Что-то было не так. Значит, он поторопился с выводами? Зря поведал Гарри эту часть истории? Женщина, нервно вертящая на пальце фамильный перстень Малфоев, была охвачена ужасом и сожалением. Но не от содеянного, а, наоборот, от несбывшегося и теперь безвозвратно утерянного.

— Профессор, — наконец она резко обернулась, и их взгляды встретились, — скажите, это правда?

— Боюсь, что да, Нарцисса. Мне жаль.

Несколько секунд она просто смотрела в его глаза. Во взгляде было недоверие — в душе пока жила Надежда. Но старинные часы на камине звонко отсчитывали секунды, и приходило осознание.

Она так и не произнесла это вслух. Альбус Дамблдор молча кивнул. Женщина резко отвернулась, потом снова повернулась, словно намереваясь что-то спросить, но так и не спросила. Быстрым шагом отошла к окну и замерла у подоконника. Сейчас Альбус чувствовал ее пустоту. Хотелось что-то сказать, как-то успокоить. Но таких слов не было. И оба это понимали.

Нарцисса решила по-своему.

— Как это случилось? — голос прозвучал еле слышно.

— Он погиб в бою. Так, как всегда и мечтал…

Она усмехнулась. На миг Альбусу показалось, что он снова услышит обвинения. Но прозвучало другое:

— Он не хотел умирать. Вы совсем его не знали. Стать героем, да. Но умирать… Как он мог хотеть умереть, если есть столько людей, которым он нужен. Мерлин!

Нарцисса так резко села на пол, что Альбусу показалось, что женщина падает.

— Воды?

Женщина лишь покачала головой. Альбус Дамблдор с болью в сердце смотрел на сидящую Нарциссу, сжимающую подоконник над своей головой. Фамильный перстень Малфоев поблескивал в лучах солнца, но в эту минуту она вряд ли принадлежала старинной фамилии. Все эти годы она принадлежала лишь человеку, которого сегодня не стало. В такие моменты Альбус Дамблдор больше всего жалел о невозможности повернуть время вспять и предотвратить целую череду трагедий. Но с каждым злом переплеталось благо. Если бы не погибли Поттеры, Сириус бы не был осужден, и его жизнь, как и жизнь этой женщины, сложилась бы по-иному. Не было бы столько покалеченных и загубленных судеб. Но тогда бы не пал Волдеморт. А это привело бы к еще большему количеству смертей и несчастий. Так устроен мир, что кому-то приходится платить собой за благо других людей.

— Кто его убил? — услышал он негромкий вопрос.

Еще один удар.

— Беллатрикс.

— Белла? — Нарцисса подняла взгляд от своих коленей, покрытых дорогой мантией, перепачканной каминной копотью. — Моя сестра… Они с Сириусом всегда недолюбливали друг друга.

Вопрос, казалось, отрезвил Нарциссу. Она медленно встала, отряхнула мантию, заправила за ухо выбившийся локон и взглянула в глаза волшебнику. Он ожидал увидеть слезы, но их не было. Взгляд был сухим и болезненным. От этого становилось еще хуже.

— Я думаю, вы сделали все, что смогли, — перед ним вновь стояла миссис Малфой, — благодарю за заботу о Драко. Извините, что побеспокоила.

Альбус пожал протянутую руку. Холодную, как лед.

Женщина попрощалась и исчезла в камине, а директор Хогвартса тяжело опустился в кресло. Два разговора об одном человеке за последние полчаса — таких разных и таких одинаковых. Одинаковые эмоции: боль, горечь, пустота, но разные слова. Бескомпромиссная юность и сдержанная зрелость. Парадокс. Гарри ушел, яростно хлопнув дверью, уверенный, что никто не способен понять его боль и ненавидящий все слова утешения. Нарцисса ушла молча, уверенная в том же. Из всех людей на земле в этот день только эти два человека смогли бы понять боль друг друга. Но Гарри уходил все дальше от стен замка, спотыкаясь о корни растений и царапая лицо о ветки деревьев, а Нарцисса Малфой спускалась по каменным ступеням родового замка Малфоев и бежала ухоженными садовыми дорожками подальше от душных стен. Им не суждено было встретиться.

Седоволосый волшебник смотрел на полосы света, прочерченные взошедшим солнцем на полу его кабинета. У каждой медали есть больше, чем одна сторона… У каждой истории есть столько истин, сколько людей в нее вовлечены. Так может ли кто-то брать на себя право судить?

Он не встретит рассвет, не проводит заката.

Его взгляд не скользнет по уснувшим лугам.

Не сорвет он травинку, как в детстве когда-то.

Он ушел навсегда. Каково ему там?

Ведь я знаю: он есть, он не может исчезнуть.

Ведь тогда непременно исчезну и я.

Рассказать, как он там — за чертой Бытия.

Передать легким вздохом иль пением птичьим…

Я приму его. В самом ужасном обличии.

Для меня ни преград, ни запретов уж нет.

Нарцисса толкнула тяжелую дверь, шагнув в полумрак конюшни. Эльфы замерли, ожидая указаний. Но указаний не было. Женщина молча прошла по устланному соломой полу. С тех пор, как она получила извещение о произошедшем, казалось, минула вечность.

Два письма прилетели почти одновременно. Одно извещало об аресте Люциуса. Нарцисса вспомнила испуг и шок. Не из-за Люциуса. В том, что ее супруг снова сумеет выкрутиться, она не сомневалась. Женщина испугалась за сына. Драко в стенах школы. Среди магглорожденных и полукровок. Неизвестно, как они отреагируют. В школе могла начаться негласная война среди детей, а зная способности сына нарываться на неприятности, да еще в совокупности с его гонором, оставалось только предполагать, во что это выльется.

Второй конверт был запечатан сургучом с министерской печатью. Он был такой же, как и первый, однако, вызвал еще большую тревогу. Вскрывая печать, Нарцисса подумала, что это повторное извещение на случай, если на доме защитные заклятия, и одна сова не сможет проникнуть.

Строчки поплыли перед глазами, а мозг отказался верить в написанное. Весть об аресте Люциуса показалась чем-то эфемерным и совершенно неважным, потому что содержимое второго письма было во сто крат хуже. Ее как единственного потомка одной из ветвей Блэков, находящегося на легальном положении, известили о гибели Сириуса. Скупые соболезнования — простая формальность. И им было невдомек, что произошло. Ни один из этих чертовых министерских работников не понимал, что случилось. И как теперь жить?

В отчаянной надежде услышать правду она сделала то, что Люциус никогда бы не одобрил. Обратилась за помощью на сторону. Имя Альбуса Дамблдора всплыло сразу. Он великий волшебник, он всегда разрешал самые сложные ситуации, помогал самым страшным бедам. Он поможет.

И он помог. Осознание обрушилось, словно молот на наковальню. И его сострадание вернуло все на свои места. Как бы велик он ни был — он просто человек, и его предложение помощи вдруг напомнило формальные строчки извещения о гибели Сириуса. Наши беды — это только наши беды. Если до этого она хотела не просто узнать правду, но и попросить помощи, чтобы понять, принять, если кошмар реален, то после предложения помощи Нарцисса вдруг поняла, что ей достаточно только правды. Ее горе — лишь ее. И все слова утешения, искренние ли, формальные ли, ей не нужны. И Сириусу не нужны.

Сириус… Он материализовался из снов несколько месяцев назад, когда в гостиной имения Малфоев появился выживший из ума эльф, в котором она с трудом узнала любимого эльфа матери Сириуса. Если у этой женщины вообще были любимые эльфы. Бессвязное бормотание, постоянные повторения имени Гарри Поттера, и вдруг… Сириус. Если бы она была одна в тот момент в гостиной, наплевала бы на все запреты и невозможность нарушить слово, данное хозяевам — эльф бормотал что-то о запрете раскрыть место, где сейчас Сириус, Гарри и кто-то еще, Нарцисса бы вытрясла из этого тощего создания все, что он знает. Ведь формально она — Блэк. И ей чертовски нужно узнать, где сейчас он. Но в гостиной были Нотт и Гойл с женами. В отличие от Нарциссы, которая вычленила из бессвязного бормотания лишь имя Сириуса, Нотт заинтересовался другими сведениями и стал настаивать на необходимости присутствия Люциуса при разговоре с эльфом. По блеску в его глазах Нарцисса поняла, что он сам был бы не прочь выслужиться перед Лордом — такая удача летит в руки не каждый день. Но он не Блэк. И в этой ситуации вряд ли смог бы что-либо сделать. Все, что ему оставалось, — надеяться на причастность к этим сведениям и постараться убедить Люциуса не забыть упомянуть о его роли в этой ситуации. И Нарцисса поняла, что она в ловушке. Отказать — попасть под подозрение; потворствовать этому — предать Сириуса. Как часто бывает, от необходимости выбирать ее избавило появление мужа. Быстрый пересказ Нотта, пристальный взгляд Люциуса. И ее очередь. Подтвердить все, что сказал Нотт, не отводя глаз, не спотыкаясь на имени Сириуса. Отнестись к нему, как к имени Гарри Поттера — мальчика из газетных статей. Далекого и нереального. Она надеялась что-то придумать со временем. Запретить Кикимеру появляться, подстраховать Сириуса в его беспечности. Ведь стоило один раз четко сформулировать запрет, и никто бы не увидел Кикимера вне стен дома, где он должен находиться. Но Сириус, милый Сириус всегда недолюбливал эльфов, считая их чем-то вроде мебели в хозяйском доме. Он не ожидал от них мести, ненависти. Он вообще ничего от них не ожидал. А ведь нельзя недооценивать вековую магию.

Но Люциус решил по-своему. Сославшись на то, что подобные вещи не должны касаться нежных женских душ, попросил тут же передать ему право крови. Несложное заклинание, и Нарцисса становится хозяйкой второй линии, уступая право безоговорочного владения мужу. Теперь ее решения можно отменять, не выполнять, если они идут вразрез с решениями Люциуса. И что оставалось ей среди этих бездушных людей из высшего света? Спорить? Пререкаться? Ее согласия не требовалось. Да и просьба была в большей мере приказом.

Казалось бы, что-то делать во второй раз гораздо легче, чем в первый. Возможно… Но только предавать свою душу во второй раз так же больно. И отрекаться от любви во второй раз ничуть не легче, чем в первый.

Женщина наконец остановилась у большого стойла.

Назови его Ветер!

Мальчишеский голос звенит в ушах.

Ветер постарел, некогда черная грива поседела. На нем не выезжали уже очень давно. Нарцисса мало времени уделяла верховой езде, а других он к себе не подпускал. Его выводили на прогулки, его кормили, за ним ухаживали. Но, посмотрев в глаза старого коня, Нарцисса вдруг поняла, что он променял бы десятилетие в уютном и теплом стойле на день бешеной скачки среди дождя и ветра.

Тонкие пальцы запутались в седой гриве, конь негромко всхрапнул.

— Прости меня, — прошептала Нарцисса, прижимаясь щекой к теплой лошадиной щеке, — простите меня оба.

Конь осторожно шевельнул головой, прижимаясь сильнее, и негромко заржал. И Нарцисса поняла: простил. Тот, кто любит, всегда прощает. И горячие капли, которые не сорвались с ресниц ни в холодных стенах родового поместья ее мужа, ни в уютном кабинете директора Хогвартса, потекли по щекам здесь, среди запахов сена и конской шерсти, среди тепла и света, среди прошлого и настоящего, горечи и благодарности.

Азкабан описывают по-разному — мрачно, безнадежно, вечно.

Для Люциуса Малфоя это было — грязно, холодно, быстротечно.

Возможно, потому, что дементоры больше не бродили зловещими тенями по коридорам — все они отправились куда-то по приказу Лорда. Да и сам Люциус не задержался здесь надолго. Даже не успел прочувствовать ужаса за эти три дня. И вот он в дешевой гостинице (кто бы мог подумать?) приводит себя в порядок и пытается продумать достойное оправдание произошедшему. Он не выполнил поручение Лорда впервые за столько лет, возглавляя такую простую, на первый взгляд, операцию. Но кто же мог предположить, что заполучить Пророчество пожелает еще и толпа малолеток? План Лорда был идеален. Заманить в ловушку Поттера, а потом с его помощью забрать Пророчество. Но вместо Поттера, готового пожертвовать собой ради крестного, в Отделе Тайн оказалась целая толпа сопляков, тоже почему-то готовых пожертвовать собой. Видимо, книжек начитались.

Разве мог Люциус это предугадать? Мог! И должен был! Это его вина в том, что толпе детей удалось одурачить их — опытных волшебников. Почему? Да все потому, что, во-первых, мальчишка нужен был живым, а во-вторых, Люциус повторил ошибку Лорда прошлогодней давности — не воспринял всерьез Гарри Поттера.

Нельзя недооценивать противника. Никогда. Так учат авроров. Но Люциус Малфой никогда не был аврором, поэтому он развлекался, видя суматошные попытки детей что-то им противопоставить. Вот и доразвлекался. Но об этом горевать поздно. Нужно решить, как оправдаться перед Лордом. Это во сто крат важнее.

Он же не знал, что, переступив порог дома Фреда Забини, мгновенно сменит приоритеты.

Он отправился к Фреду потому, что в его собственном доме могли ждать авроры. Вообще-то имение ненаносимо, но всегда есть риск. Нельзя недооценивать противника. Теперь Люциус постарается об этом не забывать. Положение Фреда оставалось легальным, и у него можно прояснить обстановку. Что думает Лорд, как действует Аврорат?

Но уже в просторном холле имения Забини он понял, что здесь не думают ни о Лорде, ни об Аврорате. Здесь царило какое-то оцепенение. Но не то сонное и спокойное, когда вокруг наступает затишье и жизнь замирает, а то оцепенение, которое накатывает вслед за плохой вестью.

Люциус протянул трость склонившемуся эльфу и направился в сторону библиотеки, где, по словам эльфа, находился Фред.

Массивные двери отворились бесшумно, и последняя надежда на то, что он ошибся, рассыпалась в пыль. Фред Забини сидел за письменным столом, держа в руках рамку с колдографией. Люциусу не было видно, кто изображен на снимке.

— Здравствуй, — подал он голос.

Фред вскинул голову и после паузы кивнул.

— Да. Что стряслось?

Фред лишь сильнее сжал рамку, долго смотрел на поверхность стола, потом сердито провел рукой по лицу. В этом жесте было столько несвойственной Фреду эмоциональности, что Люциус всерьез забеспокоился. Опустился в кресло и вопросительно приподнял бровь.

— Вы были в Министерстве. А вторая группа напала на другой… объект. Чтобы у Аврората было чем заняться.

— И?

Фред поднял тяжелый взгляд и заговорил, чеканя каждое слово, безжалостно и неотвратимо. И от слов, падающих в тишину библиотеки подобно камням с вершины горы, хотелось укрыться, сбежать, вот только не было места, в котором можно спрятаться от себя.

— Вторым объектом оказалась клиника Святого Мунго. Ты когда-нибудь думал, что волшебник может погибнуть при пожаре? Как обычный маггл… Просто задохнуться от дыма. При ликвидации пожара погибли шесть колдомедиков, потому что не оказалось масок, а защитные заклятия потребовали бы слишком много магической силы. Они решили тратить ее на спасение пациентов. Фрида пыталась спасти детей из отделения реабилитации. Тех детей, которых мы с тобой, Люциус, оставили без родителей, поэтому они попали в клинику.

Люциус смотрел в пол, изо всех сил борясь с желанием заткнуть уши. В слова Фреда не верилось. Они казались кошмаром. Он не мог представить ее мертвой. Женщину, которую держал в объятиях еще несколько дней назад. Видел ее улыбку, чувствовал тепло ее губ. Он не верил. Старался почувствовать ужас или боль, но почему-то в груди было лишь тупое онемение, а еще в голову упорно лезла мысль о том, что он не увидел ямочку на ее щечке в последнюю встречу. Из ее прически выбился локон, укрыв так любимую им ямочку. В какой-то момент он хотел убрать непослушную прядь, но почему-то не убрал, а вот теперь это казалось жизненно важным. Таким же важным, как смотреть на большой старинный глобус слева от стола Фреда и задаваться вопросом: зачем волшебнику глобус, если большинство нужных ему мест ненаносимы. Люциус готов был думать сейчас о чем угодно, только не о том, о чем говорил Фред. Но голос вырвал из мыслей и заставил поднять голову:

Голос Фреда был еле слышен. Люциус поднял голову, их взгляды встретились. Боль и ненависть. Ненависть ко всем и к себе за то, что еще могут дышать, а завтра смогут радоваться, а послезавтра и вовсе забудут.

Люциус вглядывался в знакомое лицо, так похожее на ее, и не знал, что ответить. Первый шок прошел, и до сознания стало доходить. Бесшумно отворилась дверь, и в библиотеку вошла Алин с подносом, на котором стояли чашки с чаем. Молча поставила его на письменный стол, так же молча сняла одну чашку и пристроила на журнальный столик перед Люциусом. Двое мужчин наблюдали за ее действиями, словно этот простой бытовой момент мог вернуть уверенность, заполнить пустоту. Но вот Алин быстро склонила голову, в руке появился невесть откуда взявшийся платок, женщина поднесла его к глазам, и горе нахлынуло с новой силой, смывая потоком остатки сдержанности. Как сквозь туман Люциус увидел, что Фред быстро встает и отворачивается к широкому окну. Как его рука на миг сжимает плечо Алин, и женщина накрывает его пальцы ладонью, а потом выходит, что-то сказав Люциусу. А Люциус в оцепенении сидит в кресле, боясь проявить слабость и одновременно завидуя Фреду, который может вот так оплакать сестру, не стесняясь, не сдерживаясь. В какой-то момент Люциус понимает, что в нем самом нет слез. Есть пустота и есть болезненная потребность вернуть время назад и убрать с ее лица прядь волос, чтобы снова увидеть ямочку от ее улыбки. Он встает, подходит к письменному столу, берет оставленную Фредом рамку и переворачивает ее.

Яркая листва. Осень или весна — непонятно. На снимке Фред со смехом обнимает сестру за плечи. Им лет по пятнадцать-шестнадцать. Ветер треплет ее длинные волосы, а в зеленых глазах плещется смех. Фрида прижимается щекой к плечу брата и весело машет рукой.

Внезапно снимок теряет резкость, и на крону дерева над их головами падает крупная капля…

03.02.2011

Глава 47. Почти сказка

От меня не осталось ни капли, ни строчки. Только в детских, наивных, нелепых стихах Так не хочется ставить последнюю точку. Что-то тает в твоем изменившемся взгляде. Мой палач, ты замкнул равнодушия круг И не веришь словам и мольбам о пощаде. Подождите! Замрите! Верните мгновенье! И успеть рассказать, и увидеть прощение. Разлететься на части! Рассыпаться в пыль! И черту, отделившую небыль и быль, Не заметить, стереть, засыпая стихами. Что там было в веках и что будет в грядущем. Я чернилами снов испишу полотно, Многоточьем надежд зачеркнув равнодушье.

Новая Надежда. Теперь Драко Малфой знал это наверняка. Иначе нельзя. Иначе мир окончательно станет пустым и никчемным. Все последние годы Драко жил именно в таком мире. Здесь все было понятным и определенным. Шестнадцать лет жизни словно во сне. Он знал, что будет делать завтра, куда отправится послезавтра. Детство: уроки фехтования, руны, танец, этикет. Привычные действия сливались, наслаивались, затягивали в себя, как в омут. И он не пытался выбраться. Он знал, что после урока верховой езды — занятие музыкой, а потом седой волшебник в серой мантии будет старательно разъяснять замысловатую вязь, не улыбаясь при виде успеха и так же равнодушно реагируя на неудачи. И сначала будет казаться важным вызвать у него эмоции, а потом это желание пройдет. И со временем он привыкнет к миру, в котором эмоции — это нечто постыдное, неправильное, неловкое, без чего очень легко можно обойтись.

Хогвартс. Новый мир, новое место. Можно громко закричать в гостиной, можно швырнуть подушкой, можно прогулять урок и сделать что-то без оглядки на запреты. Но потом — письмо из дома, и снова жизнь в клетке правил. От них никуда не деться. Они подобны болоту, в котором тонешь, тонешь, и уже сам этого не замечаешь. Даже ненависть к проклятому Поттеру становится чем-то в рамках правил. Ведь именно этого от него ждали. И как слабое утешение — возможность привнести что-то в проявление этой ненависти, добавить от себя. Но ведь тоже в рамках правил. В рамках проклятых, кем-то написанных правил, расчерчивающих жизнь на квадраты: в пределах границ — можно, а чуть в сторону, чуть отклониться — нельзя! Позор! Не твое! И от этого душно. Так душно, как бывает в подземельях перед осенним дождем. Когда от земли парит, и этот невидимый, но давящий на грудь пар проникает под своды гостиной и комнат, разносится по подземелью, никем не видимый, но каждым ощущаемый. Все вокруг становятся без причины раздражительными, молчаливыми… Наверное, каждый вспоминает что-то свое, что так же мешает дышать. И хочется что-то сделать, как-то разорвать эту цепь, но внезапно начинается дождь, и воздух вокруг уже не кажется удушливым. Внезапно хочется закрыть окно, потому что давящий дурман сменяется сыростью, и уже не думаешь ни о чем, кроме разожженного камина. И так всегда. До следующего дождя. Миг, когда все хочется изменить, так краток, что решиться на что-либо просто не успеваешь.

Но однажды этот миг растянулся на целый день. Последний день перед совершеннолетием. Материнский смех, шелест волн… И осознание. Яркое, словно солнце, светившее в тот день. Оно выжгло что-то в душе, заставило прозреть и сделать робкий шаг, быстрый, необдуманный. И расплата вдруг оказалась не столь страшной по сравнению с теплом в груди. Наверное, потому, что это был первый шаг… к себе.

А потом… вспышка. Испуг в карих глазах, решения и поступки, не укладывающиеся в рамки простой логики и от этого заставляющие сердце колотиться. Импульсивность, искренность, наивная доверчивость. Это так не похоже на размеренную жизнь настоящего Малфоя, словно молния, перечеркнувшая годы гнета правил и уставов. Что-то новое, робкое и невесомое, затягивающее похлеще паутины из привычек. Каждый миг с ней наполнен легкой дрожью и вызовом. Как памятный летний день, проведенный с матерью на пляже. И каждая встреча в сумрачных коридорах Хогвартса освещена светом того дня. И благодаря этому появляется призрачное право выбора. Будто ты лишь на время отклонился от привычного пути: отдохнуть, понять, согреться, но всегда сможешь вернуться, если захочешь. Ведь это не зайдет далеко. Это — иллюзия, картины совсем другой жизни, непривычной, яркой.

И какое-то время он действительно верит, что сможет пройти мимо, лишь слегка прикоснувшись. А потом вдруг понимает, что безнадежно опоздал сделать шаг назад. Когда это произошло? Как ни пытался Драко понять — не смог.

Возможно, очень давно — в тот день, когда он увидел рядом с ненавистным Поттером растрепанную одиннадцатилетнюю девчонку с охапкой книг. Или же через год на квиддичном поле, когда застыл перед палочкой Уизли, дрожа от ярости, вызванной ее словами. Или же позже, когда ее ладошка со звоном коснулась его щеки. А может, в день, когда он сам произнес: «Поверь мне»?

Да так ли важно, когда это началось? Важно лишь то, что нечто новое прочно засело где-то внутри. Он мог злиться, мог говорить гадости, мог даже ненавидеть, не мог только одного — не думать. И вдруг появился смысл. И надежда…

Что такое Надежда? В последние дни в неуютных стенах лазарета, Драко много думал над этим вопросом. Что значит надеяться? Наверное, верить до последнего в то, что сумеешь сохранить что-то дорогое только тебе, сумеешь преодолеть все ради света, который вдруг обрел. Надежда — это то, что наполняет жизнь смыслом, делает ее… настоящей, а не сводом правил, словно повторением чего-то пройденного, прожитого. Надежда — это твой путь, твой выбор, твой успех.

И впервые Драко Малфой понял, ради чего стоит не возвращаться.

Он шел по коридорам Хогвартса, зная, что его ждет отнюдь не легкий разговор с деканом, понимая, что Снейп сейчас в ярости, но впервые его это не волновало. Этот мир, полный правил и догм, вдруг показался нелепым, ненастоящим. И если уж он решился на этот шаг, стоит ли бояться гнева людей? Ведь он не побоялся гнева самой Судьбы.

Северус Снейп нервно расхаживал по своему кабинету в ожидании Драко Малфоя. Мальчишка опаздывал, и картины, которые рисовало воображение, заставляли профессора брезгливо поджимать губы и напоминать себе о необходимости успокоиться. Этот день принес слишком много неожиданностей. Мерлин свидетель: ему было от чего злиться.

Все время, прошедшее после инцидента с Брэндоном Форсби, Северус ждал возвращения Дамблдора. Он описал директору случившуюся ситуацию и кое-какие свои соображения на этот счет. Директор прислал краткий ответ с обещанием вернуться вечером накануне бала. Намекнул на новости в стане Ордена, и все. Письма были скупыми, зашифрованными, и ничего, кроме раздражения не вызывали. Он устал от этой войны и от подобных нелепостей, которые она диктовала. Как в детской игре.

Северус ждал приезда Дамблдора с усталой готовностью выслушать новые идеи о поворотах в этой нелепой игре, получить задание, привычно продумать, проанализировать, в очередной раз удивиться: зачем это все лично ему? И… выполнить. Но сегодняшний день изменил все. После разговора с Томом, после осознания, накрывшего с головой, ненужная лично ему война отошла на второй план. Ее заслонила хрупкая мальчишеская фигура на больничной койке. И Северус отсчитывал минуты до появления Дамблдора, сидя в старом кресле в учительской с совершенно иными мыслями. Душу заполняла злая решимость. Что-то давно подзабытое, юношеское, агрессивное заставляло чуть покусывать губы и готовить вопросы.

Минерва сообщила о прибытии директора. В ее голосе было радостное волнение, в глазах — облегчение. Северус вспомнил, как его почти подбросило в кресле. Едва сдерживаемый гнев заставил его торопливо пробормотать что-то в сторону Минервы и быстрым шагом направиться к кабинету директора. И попробовал бы кто-то ему напомнить о том, что Дамблдор вызывает сам, когда готов к разговору, что старому волшебнику необходимо отдохнуть, собраться с мыслями…

Горгулья отъехала в сторону, не дожидаясь пароля. Значит, Дамблдор ждал. Его извечное предвосхищение, предвидение заставило Снейпа скрипнуть зубами. Директор Хогвартса считал, что знает все про всех. Он по-отечески улыбался, будто расшалившимся детям, говорил напутственные речи и разъяснял прописные истины, точно сопливым подросткам. И за каждым его словом была уверенность в том, что никто из них не пойдет наперекор, все будут следовать за его великими идеями.

Дверь в кабинет директора бесшумно отворилась от легкого прикосновения. Дамблдор стоял у шкафа, скрытый от вошедшего Снейпа стеклянной дверцей. По характерному серебристому свечению Северус понял, что директор работает с Омутом памяти. Снейп дождался, пока хозяин кабинета закончит, и эти несколько минут показались бесконечностью. Зато они же позволили привести мысли в порядок. Северус вздохнул, взял себя в руки, и весь задор, с которым он шел по коридорам Хогвартса, испарился, сдулся, как воздушный шарик. Только потом зельевар понял, что Дамблдор именно этого и ждал: давал ему время прийти в себя. От этого в душе шевельнулось раздражение. Впрочем, оно оказалось гораздо слабее, чем могло бы быть.

Директор наконец закрыл стеклянную дверцу и встретился с Северусом взглядом. Дамблдор казался усталым и немного подавленным, и это было непривычно. Даже в моменты, когда он был морально опустошен, физически измотан, ему удавалось выглядеть собранным и спокойным. Точно все земное обходило его стороной, будто он был выше этого. Сегодня все было иначе.

Дамблдор медленно пересек кабинет и кивнул на стоящее напротив стола кресло.

— Присаживайся, Северус.

Привычная волна уважения, почтения, почти благоговения по отношению к Дамблдору, заставила Северуса сделать несколько шагов к предложенному креслу. Всем, что он имел, он был обязан этому человеку. Но ведь тем, чего не имел, — тоже. Северус остановился посреди кабинета, наблюдая, как директор занимает свое место.

— Спасибо, я сегодня насиделся, — отрывисто произнес он.

— А я, напротив… Мой день был очень насыщенным.

Дамблдор откинулся на спинку кресла и некоторое время смотрел в глаза зельевара. Северус привычно поставил блок на свои мысли. Он делал это всегда. Зачем, и сам не знал. Он прекрасно понимал, что захоти Дамблдор что-либо узнать при помощи легилименции, скрыть правду от него будет очень сложно даже Северусу. Но последние несколько лет Снейп все равно ставил блок, мимолетно думая, что они могли бы избежать очень многих проблем, если бы хоть изредка позволяли себя общение без слов, выражающих часто не то, что действительно нужно.

— Ты хотел поговорить о Брэнде Форсби? — наконец нарушил тишину Дамблдор. — Появилось что-то новое?

В этот раз они снова предпочли слова.

— Нет. Ничего нового. Я еще не беседовал с Драко и, признаться, сомневаюсь, что он сможет сказать что-то, кроме того, что я уже знаю.

— Механизм понятен. Но цель? — задумчиво произнес директор.

— Очевидная — понятна. Но есть что-то еще. Я уверен. Похищение Гарри, новый наследник… Сведения, которыми обладал Гарри после освобождения, были настолько обрывочны и малопонятны, что догадки можно строить бесконечно. К сожалению, старинных трактатов по Темной магии слишком много, чтобы мы могли учесть все ритуалы. Очевидно одно: юный Малфой в опасности. Нам нужно сделать все возможное, чтобы не допустить его возращения домой.

Северус молча смотрел на хрустальный шар, стоявший на письменном столе директора. Он видел этот шар сотни раз и вдруг понял, что понятия не имеет о его назначении. «Какие только глупости не приходят в голову от безысходности!» — Северус постарался сосредоточиться на том, что говорил директор. Но сейчас, когда Дамблдор рассуждал об очевидных вещах, прислушиваться к ним не хотелось вовсе. А еще сквозили в этих словах какая-то фальшь и неправильность. Нет, директор, разумеется, заботился о каждом ученике, но почему-то в голове Северуса упорно вертелись мысли о скрытых способностях одного мальчика и фатальном везении другого.

— Откуда в семнадцать лет столько самоуверенности? Ведь все можно было бы исправить, скажи они сразу, поделись наблюдениями, сомнениями, — голос старого волшебника прозвучал задумчиво и почти обреченно. Словно он задавал себе этот вопрос не в первый раз и при этом знал ответ, который его совсем не устраивал.

Северус усмехнулся и негромко произнес:

— Может, стоило научить их доверять? Хотя, нет. Лучше было бы дать им повод доверять. Не делать из них лишь средства для достижения цели…

Дамблдор внимательно посмотрел на Северуса. В его взгляде были усталость и грусть.

— Из всех людей, Северус, только ты и Минерва можете поставить меня в тупик своими словами. Уж вы-то, как никто, должны понимать, что происходит. Война, Северус, это не просто слово. Это сила, сметающая все. И не мне тебе объяснять, во что может превратиться наш мир, если Тому Риддлу удастся задуманное. Ни я, ни ты не имеем права поставить все на кон, просто доверившись юности. Вспомни свои семнадцать. Ты слушал советы? Ты не делал глупости? От действия или бездействия этих мальчишек зависит слишком многое. И мы призваны защитить их от самих же себя. То, что ты рассказал о Драко не так давно, многое объясняет. Я не буду возвращаться к разговору о своевременности тех или иных слов. По сути, ты прав: несколько лет назад нам это вряд ли что-то дало бы. Но теперь мы знаем, что собой представляет этот мальчик. Он еще сам не понимает своей сути, не осознает ее. И кто, как не мы, можем ему помочь, раз уж семья обошлась с ним так.

— Это просто домыслы. Все зависит от него. От его желаний. Они не смогут воспользоваться его способностями против его воли.

— Но они могут его уничтожить ради их собственной безопасности. Судя по тому, что он сделал для Гарри, они потеряли над ним контроль.

— Он сделал это не ради Поттера.

— Я указал суть действия. Важно не то, что мы понимаем причины. Важно то, что непременно поймут они.

Наступила тишина. Северус хрустнул пальцами, посмотрел в пол… Дамблдор на миг прикрыл глаза, а потом негромко произнес:

— Ты был раздражен, когда пришел. Что случилось?

— Я говорил с Томом Уорреном.

— И?

Молчание.

— Поверить не могу! Все эти годы вы знали?!

— Что он твой сын? Знал. Но не все годы.

Северус сделал шаг назад, развернулся, отошел к окну, вглядываясь в сумерки и ничего не видя. Одно дело догадываться, почти увериться, и совсем другое — вот так услышать со стороны. Он с силой сжал край подоконника.

Когда Дамблдор заговорил, его голос прозвучал так тихо, что Северусу пришлось прислушаться.

— Властимила обратилась ко мне шесть лет назад. Рассказала о Томе и попросила позаботиться о нем.

— Почему именно к вам?

— Не знаю, Северус. Право, не знаю. Думаю, ты помнишь, насколько неординарной личностью была эта женщина.

О да! Он помнил. Он все помнил, но ни черта не понимал!

— Почему вы не сказали мне? Почему я узнал об этом лишь сейчас, да и то случайно. Почему?

Мужчина резко развернулся, прислонясь к подоконнику и сложив руки на груди.

— Северус… ты неверно истолковал ситуацию.

Мужчина в ответ лишь зло усмехнулся. А Альбус Дамблдор вдруг понял, что люди совершенно не меняются с годами. Все перемены — лишь иллюзия. Вот сейчас вместо саркастичного и уравновешенного профессора зельеварения перед ним стоял мальчик, некогда учившийся в этих стенах. Озлобленный, нелюдимый, сжавшийся в комок и ощетинившийся, ожидающий объяснений и уже готовый не поверить ни в одно из них. Неужели сам Дамблдор так долго живет, что отвык от таких вот проблесков сущности, упрятанных под маску взрослых и разумных поступков?

— Северус, Властимила обратилась ко мне с просьбой позаботиться о мальчике, которого я ни разу не видел. Она назвала лишь имя — Том. И признаться, его отцом я посчитал… другого человека. Она оставила документы, распоряжения и попросила позаботиться о ребенке, если с ней что-то случится. Словно чувствовала. Впервые я увидел Тома этим летом, когда лично отвозил письмо в приют. Я хотел побеседовать с директором. Ты же знаешь, очень сложно объяснить магглам все тонкости, не вызывая подозрений. Увидев Тома, я сразу заметил сходство, — на этих словах Северус ощетинился еще больше, а Дамблдор продолжил, словно не замечая его реакции: — Но ты ведь так тщательно скрывал вашу с Властимилой связь, что я не знал о ней наверняка.

— Не верю, — отрывисто откликнулся Снейп.

— Это твое право, Северус. Но это так. Я догадывался, но мы с тобой никогда не заговаривали об этом. Помнишь? Едва Том попал в Хогвартс… Я был уверен, что, увидев его, ты все поймешь.

— Что я должен был увидеть? Я даже не знал о нем, — Северус из последних сил старался говорить ровным голосом, но спокойствие Дамблдора отнюдь этому не способствовало. Понимая, что еще чуть-чуть, и он просто сорвется, Снейп решил сменить тему:

— Том, как единственный наследник, является владельцем всего состояния Властимилы.

— Состояния? Но ведь все поместья были конфискованы Министерством.

— Формально, да. Но, если ты помнишь формулировку, «до объявления законных наследников».

— Но Властимила не хотела, чтобы ее имя связывали с Томом, иначе не настаивала бы на другой фамилии.

— Верно. Но история давняя, общественность вряд ли о ней помнит. К тому же, срок вступления завещания в силу наступит лишь через шесть лет, по достижении Томом совершеннолетия. К тому времени мы сможем оформить документы так, что ни у кого не возникнет вопросов.

— Нас к тому времени уже может не быть в живых, — зло откликнулся Северус.

— Я неточно выразился. Бумаги уже оформлены. Им просто дадут ход.

— Кто?

— Доверенные лица, занимающиеся делами Тома сейчас.

— Да, Северус, поистине большое. Четыре родовых поместья, несколько участков земли, каждый размером около…

— Подождите, вы хотите сказать, что Том об этом не догадывается?

— Нет. После того, как он станет совершеннолетним, он получит всю документацию, включая записи и дневники Властимилы, которые она просила ему передать.

— Да.

Почему-то это оказалось важным. Мелькнула дурацкая мысль: «За годы ее жизни скольких страниц удостоился он? Или же строчек? И сколько места на пергаменте она отвела… Тому Риддлу?». Глупая мысль, неуместная. Но злость на ситуацию смыла все барьеры здравого смысла.

— Вы хоть представляете, что случится? Том, жизнь которого превращали в кошмар в маггловском приюте, которого не любят здесь, в школе, вдруг окажется владельцем огромного состояния, власти. Вы понимаете, что он окажется попросту не готов к этому?!

— Но ведь есть ты, Северус. Все в твоих руках. Теперь ты знаешь правду. Ты сможешь показать Тому, что жизнь — это не череда неудач, это…

— Профессор, вы шутите? — голос опустился до шепота.

В памяти всплыла фраза, услышанная сегодня: «Скорее всего, он умер, а мама просто боялась сказать. Думала, я расстроюсь. А это лучше, чем думать, что он где-то есть, но почему-то меня не забирает. Ведь должен был забрать, а почему-то…». Одиннадцатилетний ребенок нервно теребит край одеяла.

Научить? Помочь? Да как после этого он сможет достучаться до этого мальчика? Как объяснить ребенку, за что он страдал столько лет? Почему был брошен в проклятом приюте, в то время как отец жил и здравствовал. Как объяснить детскому сознанию простое «не знал»? Как? Заставить бы Дамблдора с его чудовищной логикой повторить все эти умозаключения ребенку. Он — взрослый — не в силах сейчас это переварить, принять. А что говорить о мальчике?

— У тебя есть все для этого, Северус. Теперь вы вместе. Ты сможешь.

От теплоты и доверительности тона захотелось спрятаться под подоконник, заткнуть уши или же заорать. Как со стороны все просто, черт побери!

— У вас есть дети, профессор?

Вопрос сорвался с губ неожиданно даже для Северуса. Он никогда не задумывался над этим всерьез. Словно всегда знал ответ.

— Каждый ученик, переступающий порог этой школы, мой ребенок. В каждого я стараюсь вложить частичку себя. И душа болит за каждого, Северус. Только ни один из вас этого не замечает. Предпочитает не замечать.

Усталый взгляд из-за очков половинок… В этот миг в душе Северуса что-то дрогнуло. Скольких так называемых детей потерял этот человек за свою жизнь? Скольких унесла эта война? Но ведь самое страшное: дети убивали друг друга. Дети смотрели друг на друга поверх вытянутых волшебных палочек и произносили смертельные заклинания. И Дамблдор до сих пор не потерял веры в этот мир, до сих пор старался его спасти, научившись с годами жертвовать одними детьми ради других. Скольких сил это стоило? Один Мерлин ведает.

Северус внезапно понял, что устал от этого бессмысленного разговора. Все на что его хватило — негромко проговорить:

— Поттер, Волдеморт… Разные детки, не находите?

Увидеть отголоски боли в голубых глазах, принять это за отблеск пламени на стеклах очков. Потому что зол, потому что сердце разрывается от жалости к нему, к себе, к этим самым детям. Развернуться и уйти, оставив после себя в кабинете эту мстительную колкость. Понимая, что неправ, но подчиняясь чему-то детскому, еще не до конца спрятавшемуся в душе.

Злиться на себя и тут же придумывать отговорки, самому же разбивать их в пух и прах доводами разума и тут же вытаскивать из закоулков души обиду. А потом, вконец разозлившись, выбросить на поверхность сознания тезис: «У каждого из нас своя правда». И постараться успокоиться, цепляясь за эти простые слова.

После этого разговора Северус направился к больничному крылу. Зимой школьные коридоры всегда казались неприветливыми. Словно ты — незваный гость, посягнувший на их тишину. Тусклый свет факелов скудно освещал камень то здесь, то там. Путь между редкими пятнами света казался чем-то зловещим. Смешно. Северус преподавал здесь столько лет, но в душе до сих пор жил отголосок детства. Некоторых коридоров он старался избегать и сейчас. Вспомнилось, как в первый год своей работы помощником Земуса, патрулируя этот самый коридор, он испугался возникшего на пути Пивза. Пивз умел порой появляться бесшумно. Ожидать от него чего-либо хорошего было нелепо, поэтому первым желанием было сбежать, чтобы не оказаться в скверной ситуации. А с участием Пивза все ситуации попадали в эту категорию. А вторым… Второе желание было и вовсе детское, но Северус не преминул воплотить его в жизнь.

— Я — преподаватель! — резонно заявил он тогда ухмыляющемуся призраку.

Что началось… В тот день Северус понял, что Пивзу глубоко наплевать на его изменившийся статус. Дразнился он теми же обидными прозвищами и швырял те же предметы.

Северус едва не улыбнулся от воспоминания, но тут же мысли вернулись к разговору с директором, и коридор вновь показался угрюмым и безжизненным. У входа в больничное крыло он остановился. Зачем он пришел сюда?

— Профессор Снейп? — удивленный оклик отворившей двери мадам Помфри давал понять, что ее интересует этот же вопрос. — Вы меня испугали. Я как раз собиралась к мадам Спраут. А тут… вы.

— Извините. Я… у меня не было намерения вас пугать.

— Вы к Тому? — в ее голосе прозвучали удивление и легкая дрожь. Как просто испугать кого-то в это неспокойное время…

Северус посмотрел на ситуацию со стороны. Слишком много внимания к ученику. Вот и Помфри думает о том же.

— Нет. Я просто патрулировал коридор, и здесь у меня конечный пункт.

Он ясно почувствовал волну облегчения с ее стороны.

— В следующий раз буду знать, что моя вотчина под надежной защитой. Но не поздно ли для патрулирования?

— Что поделать. Ученики только и ждут, когда усыпят нашу бдительность. Думаю, никто из нас не хочет повторения прошлогодней истории.

— Нет-нет. Упаси Мерлин!

Мадам Помфри сокрушенно покачала головой.

— Бедная девочка.

В прошлом году произошло неслыханное для приличного учебного заведения событие. Первая нежность двух семикурсников принесла свои нежелательные плоды в виде беременности девушки. Огласки удалось избежать, но у Северуса появились все основания сказать директору «а я предупреждал!» и с полного одобрения остальных учителей продолжать вести бдительное патрулирование коридоров замка. Зачем это было нужно лично ему? Не за судьбы же неразумных детишек он пекся. А может, и за детишек. Северус не знал. Просто каждый вечер за полчаса до отбоя выходил из своих покоев и прогуливался темными коридорами. Отчасти изгоняя собственный страх темноты, отчасти поддерживая имидж, созданный много лет назад. А еще ему просто не хотелось сидеть в пустых стенах.

Нужно ли говорить о том, что, когда мадам Помфри наконец свернула в коридор, ведущий к покоям миссис Спраут, Северус Снейп продолжил путь в сильном раздражении. Нечто, не имеющее никакого отношения к педагогичности, хотело встретить на пути кого-либо из припозднившихся школьников. Увидеть их растерянность, страх, почувствовать, как в их бестолковых головах плещутся мысли о катастрофах и страшных карах.

Закончить мысль Северус не успел, потому что из-за угла появились Гермиона Грейнджер и Драко Малфой. Удивился ли он? Наверное, нет. Снейп подозревал нечто подобное. Подозревал давно. Ее взгляд исподтишка в сторону парты Драко. То, как часто тот сам оборачивается к Пэнси…

Это не стало неожиданностью, стало… Ударом — громко сказано. Однако ярость поднялась в душе. Ярость от ее смущенно-счастливого взгляда, от ладошки, доверчиво вложенной в руку старосты Слизерина. Ее отчаянные мысли в момент, когда их застали, и дерзость мальчишки…

Северус хорошо относился к Драко Малфою. Лучше, чем к любому другому ученику Хогвартса. Но в этот вечер — откровений и обнаженных нервов — он вдруг понял, что готов вытрясти душу из собственного старосты. И не потому, что он преподаватель, обязанный следить за нравственностью, а чтобы разъяснить этому безответственному подростку значение слов «подлость», «низость», «глупость», если уж в семье Малфоев этому не учат. А там не учат — слишком хорошо Северус помнил Люциуса в школьные годы. Растоптать, раздавить, проучить, заставить бояться, унизить…

И вот теперь Северус Снейп нервно расхаживал по кабинету, ожидая Драко. Негромкий стук в дверь возвестил о прибытии старосты.

— Войдите, — бросил Северус, устроившись на краешке своего стола.

Драко вошел. Спокойный, без тени страха или смущения. И вот эта уверенность мальчишки в собственной безнаказанности разозлила Северуса больше всего.

— Я жду объяснений, мистер Малфой.

Тон заявления был необычно резким для их бесед. Драко поднял голову, посмотрел в глаза декану. Секунда, другая… Молчание затянулось.

Северусу Снейпу совершенно не понравились эмоции юноши в этот момент. Показалось?

— Я жду!

— Мне нечего объяснять, — голос был негромким, но ровным. Только пальцы нервно теребили рукав свитера.

— Начните с причин, по которым вы оказались вне своей гостиной после отбоя.

Драко опустил взгляд к ножке учительского стола.

— Вы же сами все видели. Я… встречался с… Мы разговаривали и…

— Мистер Малфой! — Северус мысленно попытался сосчитать до десяти. Не помогло. Злость на безответственность Драко захлестывала с головой. И он сам не хотел ее обуздать, потому что тогда придется возвращаться к мыслям о Томе и… — Неужели вам не приходит на ум такое слово, как «ответственность»? Вы — мальчишка! Избалованный самовлюбленный мальчишка!

На этих словах юноша вскинул голову, и их взгляды встретились. В одном была злость, в другом — потрясение и обида.

— Вы всего лишь поиграли, утолили любопытство, потешили самолюбие. И что дальше? Ведь наступит завтра, мистер Малфой, когда придется смотреть этой девочке в глаза! Вам мало других… более зрелых, рассудительных? Я уж не говорю о том, что через день ваша помолвка. Это не просто безответственно. Это — подло. И мне чертовски жаль видеть эти качества в сыне Нарциссы!

Драко неверяще смотрел на преподавателя. Речь в защиту Грейнджер, эмоциональность слов и упоминание о матери — все слилось в чувство жжения где-то в горле. Этот человек не имеет права! Все не так! И… Драко вдруг понял, что не хочет терять расположения Северуса Снейпа. Не только ради себя, но и ради Нарциссы, которую связывали с этим человеком странные узы. Гордость прямо-таки кричала: «Развернись! Уйди! Хлопни дверью! Ты — потомок старинного рода! Никто не смеет указывать тебе, что делать!». Но что-то в глубине души заставляло нервно сжимать и разжимать кулаки и глотать свою злость. Внезапно появилось желание все объяснить. Ведь на самом деле все не так.

— Вы неправильно поняли, — негромко проговорил он, разглядывая свои ботинки.

— Мистер Малфой, я преподаю не первый год. И за это время я достаточно повидал подобных сцен.

— Нет! — Драко поднял голову. — Все не так, как могло показаться. Мы… разговаривали. Мы…

— Мистер Малфой, у нее на лице были написаны… тема и содержание вашего разговора. Из всех девушек Хогвартса она заслуживает подобного меньше всех.

Драко удивленно посмотрел на декана.

— Я считал, что вам… несимпатична Грейнджер.

— Во-первых, это лишь ваше мнение. И речь здесь совершенно не о симпатии. Речь о человеке. А во-вторых… — Северус не стал озвучивать свое «во-вторых», потому что это могло завести разговор в тупик.

Девочка-всезнайка, при всей «несимпатии», как выразился Драко, вызывала у Северуса уважение. Своей независимостью, неприятием рамок, отсутствием желания быть похожей на всех этих идеально красивых девушек. Порой, войдя в класс, Северус с трудом сдерживался, что бы не озвучить вслух перечень заклинаний для привлечения внимания, наложенных на большую часть девушек. Точно не на урок собрались, а на светский раут, как минимум. От простых уловок вроде волшебного блеска глаз до маскирующих чар, скрывающих форму носа или удлиняющих ресницы… Лучше бы нужные чары так выучивали. И как сами-то еще дышат под этими слоями заклятий.

Грейнджер же отдавала право первенства не форме, а содержанию. И это не могло не вызывать уважения. Магглорожденная девочка, трудом и настырностью добившаяся таких высоких оценок, покорившая мир древней магии… Пусть громко сказано, но, по сути, так и было. Как бы ни раздражался Северус от ее докучливых вопросов, от непоседливой демонстрации собственных успехов, он не мог отделаться от мысли, что уже знал такую девушку раньше. Подруга выскочки Поттера порой очень напоминала Лили Эванс.

И это искреннее и жизнерадостное создание ожидал удар. Да, сегодня она была счастлива — это заметно. Но будет завтра, и она пока не понимает всей серьезности этого завтра. Пока ей кажется, что это просто. Так когда-то казалось Нарциссе и… самому Северусу. Кажется, завтра придет и сможет излечить, поможет забыть. Но есть вещи, которые не забываются. Запах, цвет, ощущения. Память вновь и вновь будет подсовывать их в самый неожиданный момент. Пройдет время, ты найдешь замену ушедшему. Тебе покажется это верным и осуществимым шагом. А в один прекрасный момент ты вдруг поймешь, что человек напротив не так улыбается и смотрит не так, как тот, казалось, давно позабытый. И эту девочку ждут такие же горькие месяцы отчаяния. Из улыбки исчезнет свет, из смеха — звонкие нотки, из взгляда… вера.

Видя в этих детях повторение старых историй, Северус понял, что должен что-то сделать. И уж точно он не собирался позволять эгоистичной молодости ломать чью-то жизнь.

Он не озвучил свое «во-вторых». За него это сделал мальчик напротив.

— Я понимаю ваше недовольство нарушением дисциплины. Но мне не хотелось бы, чтобы вы сделали неправильные выводы. Я… не причиню ей вред.

Голос был тихим, но в тоне была искренность. Северус посмотрел на своего старосту другими глазами. Неужели мальчик?.. Это казалось невероятным. Избалованный подросток, окруженный более красивыми и более раскрепощенными девушками, вдруг искренне говорит подобное. Неужели в нем все-таки больше от Нарциссы, нежели от расчетливого и прагматичного отца?

Прежнего тона как не бывало. Юноша поднял голову, и Северус замер от спокойствия в серых глазах и от слов, которые прозвучали:

— А что, если ее не будет?

— Ты не понимаешь, что говоришь.

— Понимаю. Сегодня понял. Раньше мне было все равно. А сегодня вдруг…

Северус смотрел на знакомое лицо. Он знал сына Нарциссы семнадцать лет. И впервые за эти долгие годы он, как никогда, видел в нем отражение матери. Та же уверенность во взгляде, те же спокойные черты лица. И то же нежелание понять последствия.

— Они сломают тебя, мальчик.

Северус понял, что из него мог бы получиться хороший отец. Настоящий. Вот сейчас он чувствовал, что готов свернуть горы, чтобы уберечь этого ребенка. Значит, у него все получится и с Томом. Он сможет. Он защитит этих двух детей.

— Драко, подумай.

Зачем он просил подумать? Ведь желание подростка следовать воле отца принесло бы Северусу лишь разочарование и страх. Он всегда считал Драко способным пойти собственным путем. Просто раньше у него не было этого самого пути. А вот теперь появился, благодаря первой влюбленности, страсти. Северус не знал, что это было. Но это чувство было невероятно сильным. Драко и сам вряд ли осознавал насколько. И Северус понял, что гордится им так, как мог бы гордиться собственным сыном, доведись тому принять подобное решение. Но гордость боролась со здравым смыслом. Отказ от помолвки означал приговор.

— Подумай, — повторил он. — Не принимай импульсивных решений. У каждого сделанного шага есть последствия.

— И у каждого несделанного — тоже, — негромко откликнулся юноша, посмотрев в глаза Северусу.

— Не знаю. Я уверен лишь в том, чего хочу…

Северус вздохнул. Втайне надеяться — это одно, а смотреть фактам в лицо — совсем другое.

— Драко, пока ты был в лазарете, я не начинал этот разговор, но я не могу сделать вид, будто ничего не произошло. На Брэнде было заклятие истинного Пути? Верно?

— Откуда вы…

— У меня свои источники.

Ну не говорить же этому мальчику, что, когда они сочиняли свою историю о внезапном обмороке Брэнда, воспоминания об истинной картине произошедшего фонтаном бились в их сознаниях. И Северус Снейп был достаточно знаком с Темной магией, чтобы понять, что же произошло на самом деле. Во-первых, он был искренне поражен безрассудством собственных студентов. Ну, о гриффиндорцах-то он всегда был невысокого мнения. Разбить голову о стену, лишь бы в героической попытке кого-то спасти, дабы о них слагали легенды. Да и Поттер дня не проживет без благого деяния. Но Драко! Блез! Ведь они, как никто, должны были понимать, что могут погибнуть. Это не шутки. Это — древняя магия. А еще в голове не укладывалось, почему Люциус это сделал. Ведь понятно, что без него не обошлось. Сам Лорд вряд ли имел выход на ребенка. Фред? Фред скорее на себя аваду наложит, чем позволит кому-то причинить вред своей семье. Ведь то, что его семья жила в относительном отдалении от всего этого, было заслугой его терпимости, умения одновременно переступить через себя и в то же время костьми лечь, но отвести опасность от близких. Значит, Люциус. Но это немыслимо. Хотя… если уж он сделал такое со своим сыном, с чего бы ему жалеть чужого?

— Вы ведь и так все знаете… — протянул Драко.

— Не знаю, — честно откликнулся Драко. — Вы бы сделали то же, что и я. Ведь других путей все равно нет. А обратившись за помощью, мы бы лишь потеряли время в попытках объяснить ситуацию. Все случилось слишком быстро и…

— Но ведь знали-то вы давно.

— У нас не было никаких доказательств…

— Ты хоть понимаешь, что они поймут, чьих рук это дело? За каждым заклинанием тянется остаточный след, по которому можно отследить волшебника.

— Знаю, — негромко откликнулся Малфой.

— Я понимаю, но у меня не было иного выхода. Если бы Поттер попал в мой дом, Лорд использовал бы его кровь для… зачатия собственного наследника и… — Драко передернуло.

— И откуда в тебе стремление спасти мир? — пошутил профессор. — О наследнике известно давно. Тебя-то это почему волнует?

— Да плевать мне на мир. Он хотел, чтобы матерью этого… стала Нарцисса.

Северус Снейп поперхнулся воздухом и позабыл, что хотел сказать.

— Ты не ошибаешься?

— Нет. Я не понимаю, почему именно она…

— Вот это я как раз могу объяснить, — хмуро откликнулся мужчина. — Она имеет несчастье быть праправнучкой вейлы. Да еще нести в себе мощный заряд этой ветви магии. Именно потому и ты… — мужчина внезапно бросил на юношу внимательный взгляд и осекся.

Снейп чертыхнулся про себя. Ведь мальчик ни о чем не знает. И Северус — явно не тот человек, от которого нужно узнавать правду.

— Именно потому ты и смог закрыть этот проход, — часть правды — это ведь не ложь.

— Почему? — во взгляде Драко появилось подозрение.

— Твоя мать передала тебе часть силы при рождении.

— И?

— В тебе несколько иная магия, нежели в других людях.

— Ни то, ни другое. Она просто иная. Например, ты вряд ли сможешь вырастить волшебное дерево Маргинас на вытяжку для зелья забвения. Но ты можешь блокировать многие заклятия, противостоять которым большинству не под силу.

— Но я не чувствую ничего необычного.

— Тебе ведь не с чем сравнить.

— И дело в крови вейлы?

— Думаю, да. Однако тебе лучше поговорить об этом не со мной.

— А с кем? — усмешка.

— Летом я услышал разговор.

— И?

— Впрочем, неважно. Вы вряд ли здесь поможете.

Юноша вздохнул, присел на краешек парты, посмотрел на свои руки.

— Мои родители спорили. И…

— Драко, сказанное останется между нами.

— Да, понимаю. Просто непривычно. Так вот, речь шла обо мне, но говорили они как-то странно. Мама требовала не говорить обо мне, как о вещи. А отец… Вы ничего об этом не знаете?

— Я не тот человек, который может что-то тебе рассказать. Но это очень серьезно. Тебе нужно поговорить с Нарциссой. А пока просто поверь в свою силу.

— Но я не знаю ее природы.

— Она тебе мешает?

— Нет.

— Тогда просто прими это.

— Ладно.

Юноша спрыгнул с парты, устало потер лоб.

— Мадам Помфри прописала тебе покой, а не свидания с девушками.

— Выговоры декана тоже в ее назначениях не указывались.

Оба улыбнулись. Напряжение, до этого заставлявшее говорить не то, что нужно, отступило, и они смогли, наконец, просто посмотреть друг на друга. Профессор Снейп мог позволить подобную дерзость только этому мальчику, к которому питал чувства, схожие с отцовскими. И в эту минуту Северус понял, что, благодаря Драко, знает, как вести себя с Томом. С детьми можно просто разговаривать. Не отчитывать, не наставлять, а просто искренне жить их маленькими и большими проблемами.

— Что именно?

— Тебя это не устраивает? — декан приподнял бровь, стараясь скрыть неловкость.

— Нет. Наоборот. Просто… ради чего?

— Ради Нарциссы.

— Вы…

— Мы учились в одном классе.

— Да, Драко. Мы ровесники. Как ни сложно это представить.

— Я… не это имел в виду, — смущение одного и изогнутая бровь второго. — Ну хорошо, это. Извините.

— Мы вместе учились, и она много для меня значит. Твоя мама — удивительный человек.

Во взгляде Драко отразилось понимание, а брови его взлетели вверх.

— Нет-нет. Ты подумал не о том, — поспешно заявил профессор.

— Да, нет. Просто… неожиданно.

— Мы поменялись ролями. Не находишь? «Все было не так — Да нет же. Я видел».

Оба вновь улыбнулись.

— Твоя мама — мой самый близкий друг, — «единственный друг, но об этом не стоит знать посторонним», — мы сидели за одной партой, мы проводили вместе довольно много времени. И она здорово помогала мне.

— Вы просто дружили?

— Да. И дружим до сих пор.

— Странно.

— Хм, тебя же не удивляет дружба мисс Грейнджер с «лучшими» представителями ее факультета, — в голосе декана прозвучал сарказм.

— Удивляет, — откликнулся Драко негромко и искренне.

— Ну, значит, у тебя будет еще один повод для удивления, — резюмировал мужчина.

— Вечер сюрпризов, — Драко потрясенно помотал головой. — Почему я никогда этого не замечал?

— Наверное, ты просто никогда не присматривался к матери. Ей плохо без тебя, Драко.

Мальчик промолчал, глядя под ноги. Мужчина взмахом палочки сделал огонь в камине ярче. Изначально обстановка предназначалась для устрашения, но раз уж беседа приняла такой странный характер…

— Они шантажируют ее мной.

— Этого следовало ожидать.

— Не давать им повода. Хотя этот совет несколько опоздал.

Драко встал, обтянул рукава свитера, сжав их в кулаках. В эту минуту он казался таким потерянным и беззащитным, что у Северуса дрогнуло сердце. Появилось желание потрепать мальчика по плечу, обнять. Но зельевар прекрасно понимал, что они оба слишком не привыкли к подобным проявлениям чувств. Вместо этого Снейп поглубже засунул руки в карманы мантии, однако когда он заговорил, Драко поднял взгляд и посмотрел с благодарностью — столько эмоций было в негромком голосе.

— Драко, независимо от того, какое решение ты примешь, и чем это будет грозить, ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь. В любое время. И это не только ради Нарциссы. Ради тебя самого.

Мальчик улыбнулся по-настоящему. Той улыбкой, которую Северусу нечасто доводилось у него видеть.

— Спасибо, — слегка смущенно проговорил он. — Я буду иметь в виду.

— А теперь иди к себе. А то мадам Помфри, если узнает, будет очень недовольна, и тогда нас уже ничто не спасет.

— Доброй ночи.

Драко быстро вышел, избавив обоих от неловкости прощания. Было сказано и так слишком много. Но впервые Северус не испытывал досады из-за собственной откровенности. Наоборот. Ему было легко. Потому что в этом безрадостном мире появился просвет. Теперь он знал, для чего идет эта безнадежная война. Раньше он был здесь из благодарности к Дамблдору, по привычке… Да мало ли надуманных идеалов удерживало его на этой стороне сильнее, чем на той, хотя разница, по существу, была невелика. Когда столкнутся две силы, действующие одинаковыми методами, их всех перемелет в этих жерновах. Но теперь у его войны появился смысл. Ему было кого защищать и чьи улыбки оберегать.

Утро, предшествующее Рождественскому балу, было таким же, как и во все предыдущие годы. Стены старого замка видели это не одну сотню раз. Взбудораженные мальчишки и девчонки… Последние приготовления… Сомнения, радости и горести. Из года в год все повторялось. Ведь во все века в этот день решались чьи-то судьбы. У кого-то хватало смелости сделать шаг, за который часто приходилось платить всю оставшуюся жизнь и жить воспоминаниями. А кто-то все последующие годы терзался тем, что не сумел, не решился, и строил в воображении страшные картины возможных последствий, утешал себя мнимым благополучием. Кто-то же был просто счастлив оттого, что самые смелые мечты вдруг становились реальностью, и две жизни незаметно и неразделимо сплетались в одну. Магия Рождества, магия праздника. А может быть, просто магия молодости. Ведь это — всего лишь день в году, и мы сами делаем его символичным и связываем с ним самые смелые ожидания.

Гермиона проснулась со странным чувством. Будто весь мир залит ярким светом. Она сознательно цеплялась за это ощущение, потому что свет помогал скрыть сомнения и неуверенность, не давал думать о возможных последствиях. Впервые предыдущий вечер не казался сном, а был абсолютно реальным и естественным. Впервые Гермиона помнила каждое мгновение. Свои слова, его слова, их молчание и прикосновения. И принятое решение тоже помнила. Отчетливо и ясно. Часто, сказанное или сделанное вечером, в утреннем свете блекнет и теряет смысл. Или же глупость случившегося становится болезненно очевидной. Но не в этот раз. Сегодняшний утренний свет окрасил прошедшие события именно в те краски, которые Гермиона видела вчера. Никаких искажений — все ясно и четко. И от этого ей было спокойно. Она — права. Впервые за свои семнадцать лет она имеет право сделать что-то для себя, без оглядки на родителей, учителей и друзей. Это будет ее день.

С этими мыслями девушка покинула спальню. В гостиной почти никого не было. Кто-то еще спал, кто-то загодя готовился к празднику, хотя до него еще был целый день. Гермиона посмотрела на диван, облюбованный их компанией шесть лет назад. На удивление, он не пустовал: там о чем-то негромко переговаривались Гарри и Невилл.

Девушка поздоровалась. Невилл бросил на нее внимательный взгляд, Гарри улыбнулся и помахал рукой. Гермиона присела на соседнее кресло.

— Умчался в совятню, — откликнулся Гарри. — Он только сегодня заметил, что забыл парадную мантию. Решил отправить письмо Фреду и Джорджу.

— Остается надеяться, что они не успеют наложить на нее никаких заклятий, — усмехнулся Невилл.

— О да. Будет весело, если она вдруг начнет говорить непристойности во время бала, — откликнулась Гермиона.

— Или станет прозрачной, например, — подхватил Гарри. — Или… Привет, Рон. Отправил?

На лице Гарри появилось самое невинное выражение, на которое он был способен. Словно они не обсуждали только что, чем грозит Рону обращение к таким братьям, как близнецы Уизли.

— Отправил. Привет, Гермиона.

— Привет.

Рон плюхнулся на диван и задумчиво потер подбородок.

— Что случилось? — осведомилась девушка.

— Да я вот подумал: вдруг они наложат какие-нибудь заклятья? С них станется.

— Что ты! — воскликнула Гермиона.

— Ни в коем случае! — уверил Гарри.

— Они так не поступят! — поддержал Невилл.

Хор уверений в порядочности братьев Рона был не менее искренним, чем лица говоривших.

— Но все-таки ты мне ее принеси, прежде чем надевать, — с улыбкой предложила Гермиона.

Гарри с Невиллом рассмеялись. Рон расплылся в довольной улыбке. Жалуясь, он надеялся именно на такой исход, потому что не хотелось предстать перед собственной девушкой издающим неприличные звуки или раз в пять минут оказывающимся неодетым. Слишком хорошо он знал собственных братьев.

По дороге на завтрак Невилл чуть отстал, потянув Гермиону с собой. Девушка сбавила шаг, глядя в спину Гарри и думая о том, что у того из-под воротника свитера торчит ярлычок. Нужно заправить.

— Гермиона. Я насчет бала. Ты уже решила, с кем пойдешь?

Девушка обернулась к Невиллу. Из нескладного упитанного мальчишки он превратился в приятного юношу. Самое главное, он пока не понимал, насколько симпатичным стал. В нем по-прежнему чувствовались стеснение и неуверенность, и это позволяло многим девчонкам с младших курсов считать его особенно милым. Гермиона улыбнулась.

— Я пойду с тобой.

— Правда? — в улыбке Невилла сквозило явное облегчение. — Здорово. Спасибо. Даже не надеялся, что самая симпатичная девушка факультета примет мое приглашение.

Щеки Гермионы порозовели. Она всегда тепло относилась к Невиллу. Он не был настолько близок, как Гарри или Рон, и это возводило его в статус просто милого паренька. Оттого его безыскусный комплимент заставил покраснеть. Никто не говорил ей, что она симпатичная, кроме мамы. Но ведь мама не может быть объективна. Ни Гарри, ни Рон никогда не озвучивали это, хотя, возможно, так и считали. Но важно ведь услышать!

— Спасибо за комплимент, — смущенно улыбнулась Гермиона.

— Ну что ты.

Неловкость момента разбил Рон, крикнув:

Пришлось догонять и радоваться тому, что неловкий разговор так удачно прервался.

Гермиона думала о том, что она некрасиво поступает, соглашаясь на предложение Невилла и понимая, что сделает все, чтобы уйти с бала с другим человеком. Но воспоминания о вихре в серых глазах заглушали голос совести. Она ничего не обещала Невиллу. Никогда. Они просто приятели. И он поймет. Он славный.

А Невилл думал о том, насколько все изменилось за прошедшие годы. На четвертом курсе Гермиона ответила «нет». Вежливо, даже как-то необидно. Но это был отказ. Тогда Невилл в душе немножко радовался тому, что она предпочла мировую знаменитость. Проиграть такому сопернику было не стыдно. Но ведь все равно это было поражение. И вот сегодня она согласилась. Не то что бы Невилл ожидал чего-то особенного от этого вечера. Просто… он был рад.

В обеденном зале, едва заняв свое место, Гермиона бросила взгляд на слизеринский стол. Ожидала увидеть знакомую полуулыбку и увериться в своей правоте, но его не было. Его место пустовало, впрочем, как и место Блез Забини. От этого стало немного тревожно. Может быть, она переоценила свои силы?

Гермиона вздохнула и принялась ковырять вилкой запеканку, стараясь, чтобы никто не заметил ее волнения.

Драко Малфой проснулся рано. Признаться, можно было и вовсе не ложиться, потому что разговор со Снейпом не выходил из головы всю ночь. А еще мысли о ее пальчиках на его спине… Воспоминание об этом, в общем-то, невинном действии не давало покоя. Сердце вздрагивало, и внутри что-то сжималось. А еще вспоминался разговор родителей…

— Он не оружие. Не смей так говорить!

Звенящий голос матери разорвал в тот день нити паутины, которыми было опутано его сознание, и весь его мир перевернулся. Первый шаг против Люциуса. И вот сегодня… второй. Драко вздохнул. Не было человека, способного подсказать ему, прав ли он. Может быть, он делает самую большую ошибку в своей жизни? А может, самый верный поступок.

Юноша отбросил одеяло и на миг прижал ладонь к груди. Медальон был непривычно теплым. Возможно, это одна из причин, по которой он проснулся в такую рань? Драко задумчиво провел пальцами по рельефному контуру маленького дракона и потер лицо. Казалось, что-то важное рядом, но он никак не мог ухватиться за это ощущение. Однако юноша не чувствовал дискомфорта или тревоги, поэтому просто не стал цепляться за ускользающие видения.

Откуда ему было знать, что в эту ночь вся магическая сила волшебницы, создавшей этот оберег, противостояла древнему заклятию, наложенному на фамильный перстень? Переплетенные нити древних заклятий, прочные, неразрывные… Одна ветвь вековой магии против другой. И все же одна из них оказалась чуть сильнее. Почему? Быть может, потому, что творилась не ненавистью, а любовью?

Юноша вышел из комнаты. Он решился. Дальше будь, что будет.

Несмотря на ранний час в гостиной находились несколько человек. Три ученицы третьего курса о чем-то возбужденно переговаривались. Драко пришло в голову, что присутствовать на балу позволялось с четвертого курса, но любой ученик мог пригласить пару с курса помладше. Видимо, кому-то из этих девчонок повезло. Или же всем троим. Хотя вряд ли. Судя по взглядам, полным зависти, счастливица здесь лишь одна. «Не судьба, девочки. Что же делать?»

Два шестикурсника играли в шахматы в дальнем углу гостиной, и… Блез Забини листала журнал в кресле у камина. Она-то ему и нужна.

Юноша не спеша приблизился к Блез, остановившись в паре шагов. Девушка его не видела, склонившись над страницами. Ее волосы были забраны вверх и сколоты красивой заколкой. Она любила собирать волосы в причудливые прически, а он любил, когда они были распущены. Рыжий вьющийся локон струился по ее шее, будто случайно выбившись из прически. Взгляд Драко сам собой прирос к непослушному завитку. Драко прекрасно понимал, что для этого тот и «выбился» из общей картины. В этом была вся Блез. Вид ее беззащитной шеи с россыпью мелких веснушек, искусно скрытых магией, сделавшей их почти незаметными, заставил его сглотнуть. Блез прятала от посторонних глаз такие мелочи, как веснушки, маленький шрам за ушком. Драко удалось увидеть их лишь пару раз: действие магии порой заканчивалось к утру. Его влекли эти естественные мелочи, Блез же стремилась быть идеальной.

Как же сказать ей? Да, он хочет ее уберечь, но совесть-то знала, что это — не основная причина. Хорошо, пусть основная. Но ведь была еще другая причина, мысли о которой не давали покоя.

Наконец девушка почувствовала его взгляд. Пальцы, теребившие сережку, замерли, и она медленно повернулась.

— Привет, — Драко постарался улыбнуться.

— Привет, — ее улыбка была такой же скованной. — Тебя выписали вчера… Мадам Помфри сказала, когда я пришла в лазарет. Я ждала тебя до двенадцати. Она предупредила, что тебе нужен покой, — я посчитала, что ты придешь к себе.

— Я… был у Снейпа почти до часу.

— Разговаривали…

— В том числе.

Он присел в противоположное кресло и окинул ее взглядом. Черные брюки, черная рубашка. Видимо, ее сегодняшнее настроение не отличалось радужными красками.

— Как ты себя чувствуешь?

— Получше. Спасибо. Как Брэнд?

— Нормально. Я вчера с ним общалась. Ничего не помнит. Весел и счастлив.

Драко потер мочку уха.

— Блез, я хотел поговорить.

— Да? — ее тон был совершенно спокойным, но что-то во взгляде зеленых глаз заставило юношу приготовиться к худшему.

— То, что произошло у стены… В общем, они узнают, что это я снял заклятие.

— Остаточный след от наложенного заклятия, — Блез словно процитировала учебник.

— Да. И в связи с этим я хотел… В общем, нам нужно убедить их, что ты в этом не участвовала. Когда ты получала последнее письмо из дома?

— До случая с Брэндом.

— Отлично. Я тоже. Значит, они не знают, что между нами происходит. А теперь слушай: нам нужно убедить всех в том, что мы поссорились. Словно это было уже давно, но нужно разыграть сцену серьезной ссоры при свидетелях. Тогда с тебя будут сняты подозрения в истории с Брэндом. А я… что-нибудь придумаю.

На его взгляд, идея была здравой. В свете слов Снейпа о собственном странном даре, непонятно как обретенном, он может сказать, что просто снял заклятие. Ведь он может противостоять большинству заклятий. Так сказал Снейп? А значит, он может спокойно убедить их в непричастности Блез. Или же, на худой конец, сойдет история с империо. Да, в Хогвартсе — датчики, но есть Хогсмит… Да что угодно можно придумать. Есть зелье подавления воли, например. У него будет завтрашний день, чтобы все подготовить. А потом он превратится в единственный объект всеобщего внимания, и выяснять причастность девушки к этому вопросу уже никто не станет. В их мире женщина была лишь фоном. Бывали исключения вроде фанатичной Беллатрикс, но это исключения. Большинство же женщин служили средством для поддержания имиджа семьи. Благотворительность, светская жизнь… Все на виду, все благопристойно и прозрачно. Так что его план был неплох. А Блез, как разумная девушка, должна согласиться, не раздумывая. Существовали опасения, что из-за глупых женских сантиментов «нет, я разделю вину с тобой, не хочу подвергать тебя опасности» она может заупрямиться. Но не должна. Или… Драко смотрел на знакомое лицо и не видел признаков одобрения его плана. Блез слегка прищурилась и изучала его, будто диковинного зверька.

— Что «что»?

— Кажется, — медленно проговорила Блез, однако весь ее вид свидетельствовал об обратном.

— Громкая ссора при свидетелях… обрубить все концы… Разумно… Очень разумно… Только какого черта?! — ее голос сорвался на крик. Драко подскочил от неожиданности.

Она что, решила воспринять его слова буквально? Нет, он — за. Только ссориться на людях прямо сейчас он не готов. Он вообще не любил этого официоза, да и бессонная ночь…

— Блез? В чем дело?

Девушка внезапно расхохоталась. Однако если в этом смехе было веселье, то шляпа ошиблась — место Драко в Пуффендуе. Девушка перестала смеяться так же внезапно, как и начала, и закусила губу в попытке сдержать смех. Так показалось Драко.

А Блез Забини просто старалась не заплакать. Кошмар всех последних месяцев: его отлучки, запах незнакомых духов, который она ненавидела, его рассеянность и отстраненные ласки… Все это вылилось в короткий разговор субботнего утра в окружении привычных вещей, уютного потрескивания дров в камине и завывания метели за окном. Оказывается, конец всего наступает под привычные звуки, в знакомой обстановке, воплощаемый в жизнь его негромким голосом. И в серых глазах нет сожаления, нет осознания этого самого конца. Есть легкая растерянность от ее неожиданной реакции. Возможно, волнение — чуть подрагивают пальцы, сжимающие подлокотник кресла, и есть уверенность в правильности страшных слов. Она много раз представляла себе этот разговор. Старалась к нему подготовиться. Какие-то легкие фразы. Или же страстный поцелуй, который должен прервать его сбивчивую речь и заставить понять, что он может потерять. Или слезы и его жалость. И беспощадный конец испугается жалости, разобьется об нее. Плевать, что она почти не плачет. Плевать, что это слабость. Может быть, он может бросить лишь сильную Блез, а слабую — нет. И плевать, что его поцелуи будут лишь подаянием. На все плевать.

У нее была масса вариантов. Но все они были подготовлены для уединенной комнаты с горящими свечами. Для момента, когда она будет готова к разговору. Когда будет неотразима и опасна для любого нормального мужчины. Некоторым древним заклятиям еще никому не удавалось противостоять. Но ни один из сценариев не подходил под обычное субботнее утро.

И это был крах. Крах всего.

— Да нет. Все в порядке. Я просто немного не ожидала твоего… здравого предложения.

— Конечно! Я всегда с тобой согласна.

— Почему ирония в голосе?

— Ирония? Тебе послышалось. Так что там насчет ссоры? Ах да. С ней мы все решили. А что с помолвкой?

Сделать самое невинное выражение лица. Преувеличенно-бодрое. Чтобы, услышав эти страшные слова, и бровью не повести. Это — лишь игра.

— Я думаю, в свете сложившихся обстоятельств… — он развел руками.

Как мы любим обличать подлые поступки в красивые слова. Или же в эти чертовы недомолвки, многоточия, неопределенные взмахи руками. Почему бы просто не сказать?

— То есть помолвки не будет? Я правильно поняла? — ее голос все-таки сорвался. Но ведь сейчас зима — простуды подстерегают на каждом шагу. Вот отсюда и хрипотца. Это не слезы. Ведь и ему тоже удобней так думать.

— Блез, ты же сама все понимаешь.

— Тогда скажи это! — она все-таки выкрикнула.

Студенты, коих успело заметно прибавиться в ожидании завтрака, стали оборачиваться в их сторону.

— Знаешь что? Делай, как считаешь нужным. Мне плевать!

— Блез…

— Только… посмотри мне в глаза и скажи, что беспокоишься исключительно о моем благополучии. Ну же!

Девушка соскочила с кресла и склонилась над юношей, опершись о подлокотники его кресла и приблизив свое лицо почти вплотную к его.

Драко опустил глаза. Она схватила его за подбородок и дернула.

— Скажи, и я поверю.

Что-то в душе молило: «Соври! Скажи, что нет никого другого, и моя безопасность — самое главное для тебя. Что в этом все дело. Соври, иначе…».

— Блез, мне нечего добавить.

В серых глазах — отблески пламени. Вина? Сожаление? В зеленых же… боль… злость… ярость… ненависть. Как ненавидела Блез в эту минуту его, себя, а больше всего эту… даже названия которой не могла подобрать.

— Ты эгоистичный, самовлюбленный… Хотя нет! — перебила она сама себя и продолжила почти ласково: — Ты жертвенный влюбленный… Мерлин! И это… ты? Ты выбрал чертовски удачное время для ссоры на людях.

— Я… не думал, что она будет прямо сейчас.

— Да? А о чем же ты думал? О сексе напоследок?

Блез внезапно замолчала и выпрямилась, прикрыв глаза рукой.

— Извини. Я… Ты прав. Ты, как всегда, прав, Драко Малфой. Вот только… Я не хочу тебя больше видеть! — это уже громко, на всю гостиную. — Ни видеть, ни слышать, ни знать о тебе ничего не хочу.

Драко смотрел на нее снизу вверх, сжавшись в кресле. Он уже не понимал, где здесь игра, а где настоящая ненависть. В знакомых глазах полыхала обжигающая ярость. Блез часто злилась на него, но ее злость всегда была окрашена в мягкие тона. Это было… привычно. А вот сейчас… как-то уж слишком по-настоящему. И ко всем прелестям добавлялся внутренний голос, твердивший об истинных причинах его поступка.

Блез развернулась на каблуках и выскочила из гостиной в сторону комнат.

Драко закрыл глаза. Он не хотел видеть лица всех присутствующих.

— В чем дело? — раздался над головой голос Гойла.

Только его не хватало. Драко выпрямился, посмотрел на сокурсника.

— Мы поссорились с Блез.

— Вы с Блез?

— Мы с Блез.

Гойл присвистнул. Потом помолчал и осторожно проговорил:

— Ну, ничего — помиритесь. Сегодня же праздник. Да и завтра…

— Угу.

Не объяснять же ему, что помолвки не будет. Не хватало еще, чтобы совы полетели к родителям с потрясающей новостью. А так ссора всплывет завтра, когда он не явится в поместье на торжество. Драко посмотрел на морозные узоры на стекле, переливающиеся в отблесках пламени. Утро. Дай Мерлин, чтобы не последнее в жизни. Юноша откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, давая Гойлу понять, что разговора не будет.

* * *

Блез Забини распахнула дверь спальни. Дверь отлетела к стене, стукнулась, отскочила обратно. Блез остановила ее ногой и захлопнула с таким грохотом, что подсвечники на стенах задрожали. Милисента Булстроуд испуганно выглянула из ванной, но, увидев, что это всего лишь Блез в отвратительном расположении духа, вздохнула с облегчением, однако поспешила скрыться обратно. С Блез в подобном настроении лучше было не связываться — себе дороже.

Пэнси поставила на полку книжку, которую листала, и молча посмотрела на подругу. Она знала, что произошло. Это назревало давно, но время так и не дало ответа, как сейчас себя вести.

— Он меня бросил, — голос Блез звучал подозрительно спокойно. — Он. Меня. Бросил.

Девушка прошлась по комнате, щелкая пальцами. Пэнси прислонилась к книжным полкам и осторожно спросила:

— Что сказал?

Блез остановилась, словно лишь сейчас увидела подругу. Окинула взглядом.

— Немножко укоротила волосы, — откликнулась Пэнси.

— Стало лучше.

— Спасибо.

— Не за что.

Блез вновь зашагала по ковру.

— Он сказал, что, в свете событий с Брэндом, хочет уберечь меня от… В общем, далее следовала до оскомины логичная речь!

— Ну, в этом есть смысл.

— Смысл? Пэнси! В этом был бы смысл, если бы это была единственная причина. Он даже не захотел соврать.

Девушка села на кровать и сжала виски руками.

— Почему он не врет? Ведь это так просто… Мне не нужна его правда. Мне нужно лишь поверить. А он молчит.

Пэнси приблизилась к подруге и присела рядом. Обняла за плечи.

— Милая, все образуется.

— Не знаю. Но… как-нибудь.

— Скажи, он любит меня?

Блез отклонилась и заглянула в глаза подруги. Пэнси усмехнулась:

— Иди к черту!

Блез встала и подошла к окну. Завтра вместо этого кольца на пальце должен был появиться перстень его семьи. Девушка задумчиво повертела фамильный перстень.

— Он сказал, что помолвки не будет? — нарушила молчание Пэнси, вглядываясь в лицо подруги.

— Нет! Он ни черта не сказал. Он промычал что-то о «свете сложившихся обстоятельств». А у них нет никакого света. Только темнота и грязь.

— Блез, возьми себя в руки. Ведь жизнь на этом не закончилась.

Девушка у окна резко обернулась, намереваясь ответить что-то резкое.

— Ну да, знаю: ты сейчас скажешь, что мне легко говорить, — опередила ее Пэнси. — Но мне не легко. Я сегодня чуть ли не в последний раз проведу время с Брэдом. А потом все — официальное представление и кандалы.

— У тебя хотя бы есть определенность. А у меня? Я представить не могу, как отреагируют его родители… А Лорд? — негромко произнесла Блез.

— Ох, не знаю. Ну, хотя бы Фред с Алин всегда на твоей стороне.

— Ты же злишься — тебя не должно это беспокоить.

— Знаю. Но беспокоит.

— Не знаю, Блез. Я даже боюсь предположить, чем все закончится. Что будешь делать с балом?

— Я? Развлекаться! Я девушка свободная, и мне плевать на все!

— Сейчас узнаем.

С этим оптимистичным заявлением Блез вышла из комнаты. Пэнси, что-то пробормотав, бросилась следом.

Блез спускалась по ступеням в гостиную, всеми силами заставляя сердце стучать ровнее. Да, он там. Ну и что? Ее это больше не волнует. Совсем не волнует. Ей плевать. Он бросил. Он вытер об нее ноги! Здравый смысл подсказывал, что он никогда ничего не обещал. Но кто его слушал, этот здравый смысл?

Он, конечно же, находился здесь. Сидел в том же кресле в компании Гойла. Отлично. Так даже лучше. Блез направилась к ним. При ее приближении Драко выпрямился и с опаской посмотрел в ее лицо.

Блез бросила на него мимолетный взгляд и обернулась к Гойлу. Но сейчас, глядя в растерянные глаза Грегори Гойла, она мысленно видела пристальный взгляд серых глаз. Сожаление, немножко вины и уверенность.

— Грег, ты с кем идешь на бал? — решительно спросила Блез.

— Я? — растерянно откликнулся Гойл.

Блез понимала, что поступает некрасиво, она знала о симпатии Гойла. Но почему другие могут поступать некрасиво с ней, а она с другими — нет?

— Я… еще не думал… — выдавил Гойл, слегка покраснев.

— Тебе повезло, я подумала за тебя.

— В смысле?

Блез чувствовала, что взгляд серых глаз жжет спину. Плевать!

— Ты идешь со мной.

Грегори бросил быстрый взгляд в сторону Драко Малфоя.

— Блез, — прозвучал сзади негромкий голос.

Главное сейчас — не обернуться.

— Ты против? — спросила Блез, неотрывно глядя в карие глаза. — Мне поискать другого кандидата?

Девушка демонстративно оглядела гостиную.

— Грег, все в порядке. Ты можешь идти, если хочешь. Я не в обиде, — раздалось за спиной.

Блез резко обернулась, так что локоны больно хлестнули по щекам.

— Ты разрешаешь? Мерлин! Какая прелесть!

В серых глазах появилось предупреждение.

«Плевать, милый. Ты мне больше никто. И я намерена веселиться».

— Блез, ты ставишь меня в неловкое положение, — Гойл покраснел и опустил глаза.

— Отлично. Пойду ставить в неловкое положение кого-нибудь другого.

Девушка круто развернулась. Выругалась про себя, потому что Пэнси стояла в проходе между креслами и, судя по лицу, уходить не собиралась, и почувствовала теплую руку на запястье.

— Не уходи. Я пойду с тобой на бал.

Блез на секунду зажмурилась. Как хотела она услышать эти же слова, только сказанные другим человеком. За «не уходи» в исполнении Драко Малфоя она готова была свернуть горы… вчера. Разве только вчера?

— Спасибо, Грег, — Блез быстро поцеловала опешившего парня в щеку и ушла, не ломая голову над причинами его согласия. Она же не видела, какими взглядами тот обменялся с Малфоем.

Прочь, с высоко поднятой головой. Все это вчера. Завтра будет по-другому. Но, выходя из гостиной, Блез Забини знала, что завтра все будет так же, только во сто крат больней, и послезавтра ничто не изменится. Больно. Плохо. Холодно.

Девушка остановилась напротив гобелена, у которого она однажды уже стояла. Стая гончих псов застыла перед последним прыжком. Последним — для красавца оленя. Злость, которая жгла Блез, заставила проговорить:

— Да прыгнете же вы когда-нибудь или нет?!

Девичий голос отразился эхом от холодных каменных стен. Жестокие слова потерялись в сводах коридора. Ей вдруг стало страшно, потому что они прыгнут, непременно прыгнут. Завтра, послезавтра или через год. Это же очевидно.

* * *

— Драко, зачем ты это сделал? — Гойл задал этот вопрос, глядя в пол.

— Потому что она сейчас обижена, и лучше ей провести время с тобой, чем с чужим человеком. Она может натворить глупостей.

— Как ты можешь вот так просто отдавать ее?

— Грег, мы поссорились, и все.

— Это не очень похоже на обычную ссору.

— Кроме того, что я запасной вариант?

— Ты можешь пойти к ней и отказаться.

Гойл хлопнул по подлокотнику, встал и, ничего не добавив, ушел прочь.

Драко Малфой поднял взгляд на Пэнси Паркинсон, по-прежнему стоявшую в проходе между креслами. То, что она выпустила Блез и Грегори, говорило лишь о том, что сама захотела остаться. Весело начинается день.

— Добавишь что-нибудь от себя? — вежливо поинтересовался юноша.

Пэнси молча помотала головой и села в опустевшее кресло. Драко стало неуютно от ее взгляда. В этом взгляде не было осуждения, злости или раздражения, не было непонимания. Все это осталось во взглядах двоих, только что покинувших гостиную. Пэнси же смотрела просто грустно.

— Почему ты так на меня смотришь?

— Не знаю, — она пожала плечами. — Думаю: понимаешь ли ты, что делаешь?

— Мерлин! За последние несколько часов я слышу этот вопрос в сотый раз.

— Значит, ты уже должен знать на него ответ.

— Я не знаю ответа.

— На тебя следовало бы разозлиться. Но не получается.

— Спасибо и на этом.

— Пэнси, ты идешь завтракать? — Милисента Булстроуд возникла рядом с ними.

— Нет, мне не хочется. Хотя, пожалуй, прогуляюсь до главного зала. Драко, идешь?

— Нет, я сегодня сыт разговорами.

— Ну, как знаешь.

Девушки ушли, а он остался наедине со своей совестью, чувством вины и злостью. Оказывается, принимать решения трудно и неприятно.

* * *

Гермиона тоскливо посмотрела на свой наряд. Она покупала его еще на летних каникулах и не придала тогда особенного значения своему выбору. Всего лишь наряд. Ей не перед кем было красоваться. А вот сегодня ей решительно не нравился синий цвет. Был он слишком небрежным и уверенным. Совсем не под ее настроение.

Но что же делать? Купить новое платье она уже не успеет, а сделать что-то с этим — страшно. Как известно: лучшее — враг хорошего. Глядишь, потом и вовсе нечего надеть будет. Девушка вздохнула и заправила волосы за ухо. Кстати, о волосах. Еще и прическу сделать нужно. Вот, например, на четвертом курсе она сделала прическу с легкостью и над платьем не сильно задумывалась, а в итоге выглядела так, что девчонки потом все уши прожужжали на тему «почему же в обычные дни она такая серая и неприметная?». Впрочем, ворчание за чистую монету Гермиона не принимала. Кто же из девочек захочет видеть рядом с собой красивую соперницу? Ни одна. Вот и воспринимала их слова, как утешение. Мол, хоть раз, но на тебя можно было посмотреть.

А вот сегодня все валилось из рук. И волшебный бальзам для волос пах слишком резко, и сам цвет волос не шел к платью, и…

— Ты еще не готова? — Джинни заглянула в комнату.

— Нет, у меня мандраж, и мне не нравится платье.

— Ну-ка покажи.

Гермиона в отчаянии оглянулась на подругу и замерла. Если бы умела — присвистнула.

— Ну все, Джинн, все кавалеры — твои.

— Правда?

Джинни улыбнулась и покружилась по комнате. Светло-коричневое платье при движении отливало золотом, что удивительно гармонировало с рыжими волосами. Да еще оказалось, что спина у Джинни почти полностью открыта, а некогда по-мальчишески торчавшие лопатки вдруг приобрели мягкую женственность. Гермиона улыбнулась. Близнецы знали, какой эффект произведет их сестра. Только бы Рон это пережил… Тот, как известно, очень ревностно относился к вниманию, которым не была обделена младшая сестренка.

— Фред с Джорджем — волшебники. Они выбирали это без тебя?

— Со мной. Просто мнения разделились, но потом все решили остановиться на этом платье.

— Поразительно. Ты мне показывала его летом. Оно показалось красивым, но не настолько.

— Признаться, мне и самой оно сегодня больше понравилось, чем в день, когда я его мерила. Ну ладно, хватит обо мне. Что с твоим нарядом?

— Вот, — Гермиона грустно кивнула на платье, разложенное на кровати.

— Мерлин, какой красивый цвет! — Джинни восхищенно подняла платье на вытянутых руках. — И? Что именно тебе не нравится?

— Э-э-э… Цвет.

— Гермиона! — Джинни схватила подругу за плечи и, притянув к зеркалу, приложила к ней платье. — Посмотри, как тебе идет синий цвет.

— Не знаю. Я не уверена…

— Вот именно! Ты просто не уверена в себе, а не в платье. Хватит. Давай переодевайся.

— Ну, начнем с того, что вариантов у нас нет. Так что… да, стоит!

Гермиона со вздохом подхватила платье и направилась в ванную.

Она одевалась, стараясь не смотреть на себя в зеркало. Мерлин! А вдруг Джинни говорит это, чтобы подбодрить или еще хуже… Но, выйдя из ванной и увидев улыбку Джинни, Гермиона устыдилась собственных мыслей.

— Я только застегнуть его не смогла, — жалобно проговорила она.

— Давай я.

Джинни начала застегивать ряд мелких крючков на спине.

— Оно правда тебе идет. Сейчас мы еще прическу сделаем, и ты будешь самая красивая.

— Да уж.

— Все. Готово. Ну а расстегивать… придется кому-то другому.

— Джинн!

Гермиона возмущенно обернулась к подруге, но улыбнулась, увидев блеск ее глаз.

— Ему понравится. Не сомневайся. Тем более, ему ведь дорога ты сама, а не то, во что ты одета. Сегодняшний вечер будет для него ударом.

Джинни расхохоталась.

— Я? О таинственном мистере Х, который занимает твои мысли.

Гермиона возвела глаза к потолку.

— Так. Где наше средство для волос? — приступила к делу Джинни.

— На комоде. Но мне не нравится, как оно воняет.

— Так измени запах. Ты же волшебница!

Они рассмеялись. Двадцать минут сопения, споров и выкриков «ой! ай!», уверений, что красота требует жертв, и, наконец, довольный голос Джинни:

— Все. Готово.

Гермиона, зажмурившись, повернулась к зеркалу. Приоткрыла один глаз и тут же распахнула второй.

Вот Джинни действительно оказалась волшебницей. Непослушные пряди были уложены в затейливую прическу, и при этом не создавалось впечатления строгости или напыщенности. Прическа была легкой и даже несколько легкомысленной. Локоны не были уложены намертво, как когда-то на четвертом курсе, а свободно спадали и переливались в отблеске камина.

— Нравится? — нетерпеливо спросила Джинни.

Гермиона смогла лишь кивнуть.

— Спасибо. Что бы я без тебя делала?

— На здоровье.

Джинни на миг обняла подругу.

— Когда сможешь, расскажешь о нем?

Гермиона набрала в грудь воздуха.

— Не сейчас, — предвосхитила Джинни. — Хотя мне и жутко любопытно. Потом, когда сама захочешь.

— Гермиона! — в дверь громко постучали. — Можно?

— Близнецы прислали мантию, — Рон появился на пороге со свертком в руках. — Я, памятуя о твоем предложении… Здорово выглядишь. Цвет тебе очень идет. Да и вообще… Джинн! Что на тебя надето?

— Платье, Рональд.

— Повернись! — уши Рона порозовели.

Джинни, мило улыбаясь, повернулась к нему спиной.

— Твоя спина! — воскликнул Рон.

— Что с ней? — деланно испугалась Джинни.

— Она голая!

Гермиона прыснула.

— А ты что смеешься? — возмутился Рон и тут же потребовал: — Гермиона, повернись спиной!

Девушка послушно повернулась.

— Джинни, вот видишь — нормальное платье. Со спиной все в порядке.

— На самом деле, милый Рон, у Гермионы очень хитрое платье. На спине около тридцати крючков, так что для любителя творческого поиска такой фронт работ…

Рон потерял дар речи. Гермиона покосилась на подругу с укором. В такие моменты ей было жаль Рона. Он так ревностно оберегал честь сестры, а Джинни так любила над этим подшучивать…

— Гермиона, она же пошутила? — Рон умоляюще посмотрел на девушку.

— Про крючки — нет, — сдерживая смех, ответила Гермиона. — А про любителей поиска — не знаю.

Рон развернулся к выходу, добрел до двери, что-то пробормотал, вернулся, бросил сверток на кровать Гермионы и обернулся к сестре.

— Как скажешь, милый братик. Любой твой каприз. Тем более Фред и Джордж подарили к этому платью накидку.

— Ну слава Мерлину, у них не совсем мозги атрофировались.

— Правда, она прозрачная.

С этими словами Джинни выпорхнула из комнаты, Рон что-то простонал, а Гермиона расхохоталась. Милая и привычная сцена отвлекла от грустных мыслей.

Рождественский бал. Всего два слова. Но сколько смысла в этих словах! Маленькая жизнь. Триумфы, поражения, счастье, слезы.

Из года в год. Из века в век. Помолвки в чистокровных семьях проходили приблизительно через полгода после семнадцатилетия жениха. Помолвки всех летних и части весенних именинников приурочивались к Рождеству или же просто к любому дню рождественских каникул. Почему так? Вряд ли кто-то сейчас мог ответить с точностью. Эта традиция уходила корнями в века. Там же и терялась, как это часто происходит.

Именно поэтому вечер, предшествующий Рождеству, очень часто был последней возможностью встречи для влюбленных — для тех, кого долг обязывал сделать выбор не в пользу чувств, а подчиняясь решению родителей, произнести слова клятвы верности наречённому и вступить во взрослый мир. Ведь из века в век веление сердец шло вразрез с догмами и предписаниями. И из века в век люди забывали о велении сердца, потому что честь семьи ставилась в их мире превыше всего.

И этот праздничный вечер был похож на сотни таких же праздничных вечеров, которые были до него. Переплетенные руки, а в улыбках смесь нежности и отчаяния. Взгляды, взгляды… В них можно утонуть, а в вихре эмоций закружиться и исчезнуть.

Северус Снейп поджал губы. Пожалуй, меньше этого вечера он любил лишь день святого Валентина. Необузданность юношеских эмоций и надуманных страстей вызывала в нем желание заблокировать разум и умчаться куда глаза глядят, чтобы не видеть глупости этих детей, не знать о поступках, которые они совершат. Давным-давно у него с Дамблдором возник уговор: оставить этот вечер детям. Во всяком случае, некоторым из них. Директор до сих пор верил в то, что чьи-то души могут спастись, поверить, что-то изменить… Снейп был скептиком. Кроме депрессий, дуэлей и злости этот вечер не приносил ничего. Он не брал в расчет щенячьи восторги от первых поцелуев или робких взглядов. Он говорил как раз о горстке тех самых избранных и о несчастных, связанных с ними глупыми узами юношеской привязанности.

Почему Северус не называл вещи своими именами? Почему первую любовь упорно нарекал юношеской привязанностью, а возможность последней встречи — глупой попыткой надышаться напоследок? Потому что часто вспоминал Рождественский бал на своем шестом курсе. То, как передавал Лили записку Нарциссы. Удивление в зеленых глазах, «Северус» ее звонким голосом и то, как она танцевала с Поттером, и то, как поправляла воротник мантии Блэка… Им тогда было весело и радостно, а Северус готов был головой стучаться о стену, потому что у него не было этой самой попытки надышаться. Была болезненная любовь, надрывная, горькая. И не было возможности сказать, прикоснуться. А еще была Нарцисса, у которой хватило духу на тот дурацкий шаг. И как бы Северус ни возмущался, что бы ей ни говорил, он восхищался безрассудной смелостью этой девочки. Да, он ненавидел человека, к чьим ногам Нарцисса бросила свою жизнь в тот вечер, не желал признавать его достойным. Но сам втайне знал, что ради подобного стоит жить. Чтобы кто-то вот так… А уж если этот кто-то самый нужный, самый любимый…

Северус Снейп скользнул взглядом по смеющейся Пэнси Паркинсон, кружащейся в танце с шестикурсником Когтеврана. На лице улыбка, а в глазах… И ведь еще только начало вечера.

Северус отпил из своего кубка. Среди радости и веселья, наполнявшего души десятков людей, под этими сводами, будто темно-серые вихри, кружились боль и отчаяние. Отчаявшихся было гораздо меньше, чем счастливых, но почему-то их Северус чувствовал ярче остальных. Словно густые грязные мазки на разноцветном холсте. Их мало, но именно за них невольно цепляешься взглядом.

Северус Снейп определенно не любил предрождественский вечер.

* * *

Гарри чуть пожал плечами на какой-то вопрос Кэти, улыбнулся, помог застегнуть ей браслет. Браслет, который подарил сам.

Вспомнился их единственный в этом году совместный с Гермионой поход в Хогсмит. Он тогда выбирал Кэти рождественский подарок, и Гермиона отыскала среди горы блестящих украшений этот браслет. Простой и очень симпатичный. Гарри помнил ее звонкий окрик:

— Гарри, посмотри вот на этот.

И улыбку, когда он решил браслет купить. С каким энтузиазмом и искренностью она выбирала подарки для их с Роном девушек. И ее открытая улыбка говорила о естественности и правильности. Вот только Гарри хотелось, чтобы все было иначе.

Он подарил ей редкое издание пособия по колдомедицине «Древние и простые заклинания от большинства недугов». Еще в прошлом году она пожаловалась Рону, что нигде не может найти эту книгу, а Гарри отыскал. Блеск в карих глазах, ее крепкие объятия и горячий шепот у самого уха:

— Спасибо… спасибо, я так давно ее искала. Как ты догадался?

— Я же волшебник.

И прядь ее волос щекочет щеку, от этого хочется смеяться. А еще хочется быть всесильным, чтобы заставить замереть время.

А вот сейчас она с Невиллом. Здравый смысл подсказывал, что это просто пара на вечер. Ведь он знал Гермиону и Невилла. Ревновать было абсурдно. Но почему-то, глядя на руку Невилла на ее талии, Гарри ревновал. Она была поразительно красива в этот вечер. И не столько из-за платья непривычного для нее ярко-синего цвета, сколько из-за чего-то нового, неуловимо преобразившего облик девушки. Платье, наверное, ей шло — Гарри не слишком разбирался в волшебной моде, к тому же видеть Гермиону в таком наряде было непривычно. Он привык к ее школьной форме, к потертым джинсам и вязаным кофточкам. Эта же Гермиона была незнакомой, и юноша немножко терялся. А еще в ее взгляде было что-то странное. Какой-то необычный блеск. Возможно это чары, которыми девчонки пользуются в такие вечера. Он не знал наверняка, он просто смотрел поверх головы Кэти на танцующую Гермиону. Невилл осторожно держал ее за талию и что-то говорил, а она звонко смеялась в ответ. Гарри бы не удивился, если бы узнал, что они обсуждают зелья, например. Да разве важна тема? Важен лишь ее лучистый взгляд и звонкий смех.

Кэти легонько коснулась губами его подбородка. Он улыбнулся и прижал ее к себе. Это было странно, но Гарри вдруг понял, что уже привык к этой неправильности.

Блез Забини отпила коктейль из высокого стакана. Они с Грегори Гойлом сидели за одним из столиков и негромко переговаривались.

Грег заметно нервничал. Его пальцы то и дело принимались отбивать дробь на крышке стола, а Блез старалась не думать ни о чем, кроме чуть горьковатого привкуса грейпфрутового коктейля.

За часы, минувшие после утреннего разговора, она успела накричать на Пэнси, пытавшуюся дать совет насчет приглашения Гойла, порвать свое праздничное платье (удобная вещь волшебство, пара заклинаний — и платье, как новое), написать письмо отцу, порвать его, испортить вечер Милисенте и не менее двадцати раз дать себе обещание не думать о Драко Малфое.

Ах да. Почти каждое обещание она давала, после того, как открывала альбом с колдографиями.

Так странно. Порвать нарядное платье за кучу галеонов она смогла, а обычную колдографию — нет. А всего-то делов — разорвать на мелкие клочки, чтобы с этим простым действием разбилась и исчезла боль в груди. Но стоило увидеть его насмешливый взгляд, чуть приподнятую бровь, полуулыбку, злость куда-то улетучивалась, а в горле начинало щипать. И она отшвыривала альбом и давала себе заведомо невыполнимое обещание. За эти несколько часов она прожила целую жизнь, как ей показалось. Целую жизнь без него. Наряжаться на бал, зная, что не для него. Волшебные духи — не для него. Прическа не для него. Взгляд в зеркало и желание закричать. Ведь это ложь! Все для него! И платье, и прическа, и духи, и улыбка, и слезы. Все для него. Всегда. Дойти до знакомой двери. Постоять в ожидании, надеясь, что та вдруг откроется, и человек, вышедший оттуда, обнимет, и все окажется сном. И одновременно бояться, что он действительно выйдет и снова причинит боль…

И ждать, верить непонятно во что, а потом все-таки пойти на бал с Грегом. Потому что не дождалась. И вспомнить совет Пэнси, увидев, как Грег нервно передергивает плечами на любой вопрос и отчаянно пытается завести нейтральный разговор. И сидеть за этим чертовым столиком, глотая горький коктейль, и неловко беседовать ни о чем, и не сводить глаз с двери. И не понимать, радоваться ли тому, что проклятая гриффиндорка с Лонгботтомом, или же этого увальня тоже можно пожалеть. А еще не понимать, что делать завтра. Предчувствовать растерянность во взгляде отца и сочувствие во взгляде матери… и бояться этого завтра. Ведь именно ей придется объясняться с родственниками. Хотя… зная его, он наверняка напишет. Возможно, и гостей не будет, и она просто окажется в своей комнате. И не будет вспоминать, как однажды проснулась в собственной постели от его поцелуя. Он приехал с отцом и тайком пробрался в ее спальню. Тогда она сердилась оттого, что ее разбудили. А сейчас отдала бы все на свете за то, чтобы вернуться в то прохладное летнее утро и почувствовать его холодную щеку, увидеть чуть покрасневший нос. Какой же глупой она была!

— Мы можем потанцевать, — в никуда предложил Грег.

Блез оторвала взгляд от дверей и посмотрела на напряженного юношу. Он ведь не виноват в их проблемах. Для него это просто Рождественский бал.

— С удовольствием, — Блез постаралась улыбнуться.

Рука Грега была теплой и чуть подрагивала. Он неплохо танцевал, но не было в нем… А чего, собственно говоря, в нем не было? Он просто был не тем парнем. В этом все дело.

Блез старалась не смотреть на дверь, поэтому пропустила момент, когда он появился в зале. Танец закончился, они с Грегом даже о чем-то поговорили. Ну кто же знал, что когда они решат вернуться к своему столику, там уже будут Пэнси, Винсент и… он. В первый миг Блез даже остановилась. Грег, державший ее под локоть, тоже замер. Они быстро переглянулись.

— Грег, я пошла с тобой не для…

— Слушай, я все понимаю. Вы поссорились, ты сгоряча пригласила меня, у меня не было пары…

Блез положила руки ему на плечи и практически заставила продолжить танцевать.

— Грег, просто забудь о Драко.

Как ей самой хотелось последовать своему совету.

— Не могу. Он мой друг. Ты его девушка. Я вообще не пойму, как он может спокойно смотреть в нашу сторону.

— Угу.

— Злится?

— Блез, пойди и спроси его сама! — в голосе Грегори появилось раздражение.

— Прости.

Блез уткнулась лбом в его плечо. Грег не заслуживает того, чтобы с ним просто играли. Ведь он не виноват, что Драко такой… подлец? «Блез, он ведь ничего не обещал. Он не клялся в любви. И его слова логичны. И действия тоже».

Блез ненавидела логику, как и свой внутренний голос. Какого черта, когда ей плохо, здравый смысл всегда подкидывает умные ответы?

Танец закончился. Под следующую мелодию продолжать было невозможно. Радостно прыгать и вопить у нее не было настроения, а медленным этот танец назвать не получалось.

— Пойдем к нашим? — Грег заглянул ей в глаза.

Она кивнула.

— Только… побудь рядом. Ладно? — негромко попросила она.

— Грег, я говорю о сегодня!

— Ладно. Не переживай так.

Они двинулись в сторону однокурсников. Пэнси сидела на стуле Блез. Винсент и Драко стояли. Стоило Блез и Грегори приблизиться, как вся компания оглянулась. Наступила неловкая пауза. Драко оглядел Блез с ног до головы, однако ничего не сказал. Блез захотелось провалиться сквозь землю от этого взгляда. В нем был… укор. И все. Укор? От него? Девушка едва не расхохоталась. Грег подхватил свой коктейль и залпом выпил.

— Почему у вас так невесело? — бодро поинтересовалась Блез.

— Весело, — откликнулся Винсент Крэбб.

— Тогда пошли танцевать, — Блез подхватила неуклюжего Крэбба под локоть и потащила в гущу танцующих.

Слегка обескураженный парень попытался высказать несколько доводов в пользу сидения в углу, но Блез не слушала. Она решила развлекаться. И плевать, что спину жжет взгляд серых глаз. Ее это больше не волнует. Не должно волновать.

Драко смотрел на танцующую Блез, и в очередной раз совесть напомнила о себе неприятным ощущением в области желудка. За это время произошла масса вещей. Так много нового, что все просто не вмещалось в рамки обычного сознания. После разговора с Блез он долго сидел за своим письменным столом, стараясь понять, как действовать дальше. Именно в тот самый миг он понял, что ему остро, до боли в груди, не хватает Марисы. Рассказать о своих страхах, услышать что-то язвительное в ответ и по блеску серых глаз понять, что она беспокоится, просто не умеет это показывать по-другому. И вдруг понять, что все хорошо, что в этом мире можно выжить почти после всего. Но реальность заключалась в длинном листе пергамента, исписанном материнским почерком. Целая повесть о том, как, вопреки законам Министерства, запрещающим выдавать тела Пожирателей их родственникам, Нарциссе удалось добиться похорон Марисы на семейном кладбище Делоре. Церемония была закрытой и тихой, потому что официально власти не признали своей ошибки. Но Нарцисса была рада и такой маленькой победе. Сначала Драко почувствовал жгучую злость от этой почти подачки и оттого, что Мариса была похоронена в одном из поместий Делоре, а не на семейном кладбище Малфоев. Но потом вдруг понял, что в этом сумасшедшем мире нужно пытаться жить по его законам, и Нарцисса показала, что все же чего-то можно добиться. Одному Мерлину известно, что ей пришлось проделать для этого. А еще он с поражающей ясностью понял, что нужно делать ему.

Два часа. Ни капли сна в глазу, несмотря на то, что он не помнил, когда нормально спал последний раз. Только редкие глотки крепкого кофе, который успел остыть и отдавал неприятным привкусом в пересохшем рту. Два часа. И два письма. Одно — Фреду Забини. Второе — Люциусу Малфою.

Они почти одинаковые. Одно и то же, только разными словами, в разной последовательности. И одна цель: дать понять, что это — лишь его решение, и ничье больше. Он и так подписал себе приговор, закрывая тот злосчастный проход. Причиной больше, причиной меньше. Однако каждая строчка была продумана до мелочей. Наверное, пиши подобное письмо гриффиндорец, то можно было бы тут же восстановить картину по частям. Здесь были бы и Блез, и Пэнси, и Грейнджер, и Поттер, и даже чертов Уизли. В его же свитках каждая строчка, каждое слово были продуманы и тщательно взвешены. Не оправдания, нет. Скорее взгляд со стороны. Не явные попытки отвлечь внимание от Блез, а попытки объяснить и показать себя в этой ситуации. Размышления на тему Метки, на тему помолвки и принятия решения. И даже просьба об отсрочке. И извинения. Причем в письме, адресованном мистеру Забини, они куда более искренние, да и само письмо написано человеку, способному понять, возможно, принять. Фред — разумный. Не слепо верящий, не прагматично изворотливый. Он просто человек, наделенный здравым смыслом и логическим мышлением, не замутненными слепой гордыней. Это оставляло надежду, что, когда пройдет первая злость от оскорбления, нанесенного семейству Забини, Фред поймет. Он не может не понять, что это — один из лучших выходов. Это — отсрочка с Меткой хотя бы для Блез, ибо женщины не всегда получали ее. Например, у Нарциссы не было этого знака, да и у матери Блез тоже. Во всяком случае, Драко помнил Алин в легком летнем платье с короткими рукавами, в то время, как на матери Пэнси были надеты длинные перчатки. Это — шанс. Фред не может не понять. Ведь уже много лет для Фреда семья — это его гордость, его религия, его вера. Он что-нибудь придумает. И письмо мистеру Забини было написано скорее не как оскорбленному несостоявшемуся тестю, а как здравомыслящему партнеру.

Письмо Люциусу было… другим. Более осторожным, более обтекаемым. Наверное, потому что Драко знал наверняка — смысл сказанного не достигнет сознания отца. Или же будет истолкован неверно. Для Люциуса результат всегда был важнее мотивов. А подобный результат ставил жирный крест на всех его планах и на планах Темного Лорда заодно.

Но почему-то строчки, ложившиеся на пергамент одна за другой, приносили спокойствие душе, заставляя вспомнить, что есть сегодня. Для завтра он уже сделал все, что мог. Осталось разобраться с сегодня. Он все сделал правильно и логично. Блез поймет. Когда-нибудь.

Драко поднял взгляд на Грегори, стоявшего у столика и вертевшего в руках пустой бокал.

— Хорошо проводишь время? — перехватил Гойл его взгляд.

— Нет уж, давай поговорим о тебе, Драко! Хоть раз. Раз уж ты втравил меня в этот бред, так и скажи сам, какого черта здесь происходит?

В голосе Грегори Гойла звучала неприкрытая злость. Он редко позволял себе так разговаривать с Драко. Почему? Наверное, привык следовать за ним во всем. С раннего детства их, чистокровных волшебников, воспитывали некими «придатками» Драко Малфоя. Сейчас Грег понял это отчетливо. С раннего детства они делали то, что хотел Драко. Всегда. Шли, куда тот хотел, смеялись его шуткам, становились врагами его врагов. Грег не помнил, когда это началось. Помнил лишь то, что это явно одобрялось родителями. Например, о Поттере всегда говорили, как о Мальчике-Который-Выжил. Его день рожденья было положено отмечать в семьях, но по едва уловимому настроению родителей всегда чувствовалось, что это — ненастоящее. Словно спектакль для кого-то другого. В детстве Грег не мог понять, для кого, а потом просто привык. С Драко все было по-другому. Когда Грегори рассказывал отцу или матери, куда они ходили с Драко, что делали, он всегда видел их одобрение. Его родители что-то знали о Драко Малфое. И, насколько мог судить Грег, с остальными его сверстниками происходило нечто похожее. Они так же следовали за Драко. И при этом вряд ли хоть один из них мог назвать себя его другом. Скорее «соратником». Слово пришло на ум неожиданно. Именно здесь, посреди банкетного зала, среди свечей и огней, терпкого запаха ели и шоколада. Пришло на ум, стоило увидеть стальной блеск серых глаз. Никогда — друзья. Всегда — соратники. Забывая собственное «я», уступая все, даже самое дорогое, милостиво принимая его подачки. Нет, Грег очень хорошо относился к Драко, был искренне привязан, как к чему-то привычному и давно принятому в свой мир, но порой вдруг возникало непереносимо-острое желание дать ему по морде. Вот как сейчас.

— Грег, — в голосе предупреждение.

А плевать.

— Объяснись, Малфой. Потешь мою душу!

— Так, я, пожалуй, пойду проветрюсь, — Пэнси, о которой успели благополучно позабыть, встала со стула, поправила мантию, проходя мимо коснулась плеча Драко, потом Грега, негромко проговорила: — Не ссорьтесь, мальчики.

И растворилась в яркой толпе. Оба юноши проследили за ней взглядами, пока она не исчезла из виду, и повернулись друг к другу. В который раз Драко подумал, что неприятности почему-то не любят ходить поодиночке. Они бродят исключительно толпой, и все норовят заглянуть к нему в гости.

— Грег, если я просто попрошу поверить, тебя это устроит?

Гойл прыснул. Видимо, от наглости заявления. Драко и сам знал, что объяснение слабовато.

— Думаю, что если ударюсь в объяснения, все-таки получу по голове. Ты же так мечтаешь это сделать — по глазам вижу.

— Почему ты никогда не ценишь то, что имеешь? Ни черта не ценишь!

— Я ценю Блез. Очень ценю, просто…

Ну как можно объяснить то, что вдруг решил пойти наперекор всему и вся. Грег не поймет. При его непоколебимой вере в правильность действий их семей, в непререкаемый авторитет отца… Он сочтет Драко сумасшедшим в лучшем случае. В худшем… В худшем — Люциусу и Фреду не понадобится ждать писем.

— Нет, я передумала, — невесть откуда появилась Пэнси. — Я решила потанцевать.

Она схватила Грега за запястье и потянула прочь от стола.

— Пэнси, мы не закончили! — сердито буркнул парень.

— Судя по вашей упертости, я могла вернуться и через пару часов, а вы бы и тогда не закончили. Ну же! Удели внимание девушке — Рождество ведь. Почти.

Драко смотрел на Пэнси со смесью благодарности и грусти. Вот ведь бедная. Не может спокойно свой последний вечер с этим, как его… провести. Возится с ними, как с детьми малыми. Пэнси улыбнулась в ответ на его взгляд. Улыбка получилась ободряющей и немного грустной. Драко вздохнул и перевел взгляд на Блез, танцующую с Винсентом Крэббом чуть в стороне. На миг их взгляды встретились. Драко ожидал злости, ярости, обиды, но Блез снова его удивила.

Блез Забини подняла взгляд от пола и посмотрела в сторону оставленного ими столика. В опустевшем уголке стоял Драко Малфой. Один. Пэнси и Грег куда-то делись. В первый миг, встретившись с его взглядом, Блез едва не закусила губу от горечи и боли. Она могла доказывать себе что угодно и сколько угодно. Пытаться заставить себя ненавидеть. Но разве это возможно? Разве возможно ненавидеть его, когда он стоит вот так — один, рядом с нелепым столиком, заставленным пустыми стаканами и недопитыми коктейлями. Словно история незавершенной любви. Или так и не родившейся любви. Убогость пустого уголка резко контрастировала с болезненно-родной красотой Драко, его силуэта, его небрежной челки, его… глаз. За взгляд этих глаз можно было пойти на плаху, на костер. Куда угодно… Он ведь правда спасает ее. Пусть не до конца честен в своих мотивах, пусть есть что-то еще, но он спасает ее от себя. Это же так очевидно. В серых глазах — грусть и вина. И внезапно Блез поняла, что не хочет, чтобы этот последний предрождественский вечер был пропитан грустью и виной. Она хочет видеть его улыбку. Или же просто знать о ней. А ненависть… Ненависть она оставит для той, другой.

Вихрь мыслей пронесся в голове за долю секунды. После чего Блез внезапно подмигнула. Его лицо дрогнуло. Удивление? «Конечно, милый. Я могу быть непредсказуемой». Она вновь подмигнула и улыбнулась. А потом показала знаком, что все хорошо. Она понимает. Она верит в него. И его улыбка, в которой сквозили облегчение и благодарность, украсила этот потерянный и полупустой угол главного зала. Он тоже подмигнул и двинулся прочь от их столика куда-то к выходу. Блез зажмурилась, не желая видеть, как он уходит. Просто запоминая и впитывая его улыбку.

Она мазохистка? Она просто любит.

* * *

Драко Малфой осторожно лавировал между парами. Блез. Милая, славная Блез снова удивила. Он ожидал продолжения выяснения отношений до утра, как минимум. Но ее подмигивание и улыбка разбили его опасения вдребезги. Драко в благодарность захотелось ее расцеловать. Что бы он себе ни говорил, для него было важно, чтобы Блез все поняла, приняла. И вот сейчас он чувствовал необычайную легкость. Он обязательно встретится с ней до отъезда. Расскажет о письмах, которые собирался отправить ночью. О том, что гостей не будет, и ей не придется ни с кем объясняться.

А еще он вдруг вспомнил основную причину своего решения. Юноша резко замер. Основную? Мерлин, неужели это и есть основная причина? Когда Драко увидел ее чуть в стороне, кружащуюся в танце с Лонгботтомом, понял: основная. Ярко-синее платье, блеск глаз и солнечный свет, который волнами излучала ее улыбка. Драко перехватил ладонь какой-то пятикурсницы из Слизерина. Девушка взволнованно зарделась в ответ на его рассеянное предложение. Он чуть касался талии партнерши и полностью игнорировал ее взгляды на свою персону. Он следил за кудрявым ангелом в синем платье.

Гермиона улыбнулась Невиллу. Его забавная болтовня не позволяла начать паниковать. Она была рада, что рядом именно Невилл. Смешливый, добрый. Гермиона даже перестала смотреть в сторону входа, потому что все равно за головами студентов ничего не было видно, а расстраивать Невилла ей не хотелось. Вдруг она почувствовала легкое прикосновение к своему локтю. Девушка удивленно оглянулась, и кровь прилила к щекам. Да, она ждала этого вечера. Вот только не успела подготовиться к встрече. Никак не ожидала увидеть его так скоро и так близко. А еще боялась того, что может затаиться в серых глазах. И вот сейчас страх прошел, сменившись чудовищным смущением. Он танцевал с незнакомой девочкой совсем рядом, и в его глазах заплясали чертики, когда одними губами он произнес: «Ты обещала…».

Гермиона почувствовала, что краснеет пуще прежнего. На что он намекает? Что она обещала?

Танец развел их в разные стороны. Гермиона бессвязно пробормотала что-то в ответ Невиллу и постаралась унять бешено колотящееся сердце. Что он имел в виду? И вдруг едва не расхохоталась. Она обещала подмигнуть или улыбнуться. Точно не помнила, но ведь сама сказала, что если они окажутся рядом в танце… Девушка закусила губу, чтобы сдержать смех. Мерлин! О чем она только подумала?!

Очередной виток, и их взгляды снова встретились. В серых глазах были выжидание и все то же озорство. В карих — плескался смех. Гермиона попыталась сделать серьезное лицо, а потом не выдержала: улыбнулась и подмигнула одновременно. Он чуть склонил голову, в знак того, что она свою часть уговора выполнила. А Гермиона вдруг поняла, что сделала правильный выбор. Все так и должно быть. И если с началом торжественной части бала девушку не покидала стойкая убежденность в собственном сумасшествии, то теперь она всем сердцем поверила в правильность происходящего. Она это сделает. И будь что будет.

Если бы летом кто-то сказал, что она так скоро решится на очень важный для себя шаг, и что ее избранником станет он… Так это было в прошлой жизни.

Танец закончился. Гермиона краем глаза проследила за тем, куда направился Драко. Тот галантно проводил девочку к стайке сокурсниц. Гермиона повернулась к Невиллу. Прочь сомнения!

— Невилл, прости меня, пожалуйста, мне нужно уйти.

— Что случилось? — забеспокоился Невилл.

— Ничего! Правда. Я просто… устала.

— Жаль… Но… давай я провожу тебя, — огорчился юноша.

— Нет! Правда. Я сама. Ты… веселись, пожалуйста. Не обращай на меня внимания. И… не сердись, ладно?

— Ну что ты. Я не могу на тебя сердиться. Ты же все-таки пошла со мной на бал.

Он улыбнулся.

— Ну вот, одно из твоих сокровенных желаний сбылось, — пошутила Гермиона.

— Точно, — рассмеялся Невилл. — Ну хоть до двери тебя можно проводить?

— Хорошо. Только пойдем тем путем, — Гермиона взмахнула рукой.

— Хочешь обойти зал напоследок? — если Невилл и удивился, то виду не подал.

Гермиона молча кивнула. Они не торопясь пошли по периметру, кивая знакомым и малознакомым студентам. Ну, вот и все. Дело за малым. Бешеный стук сердца, и уши будто ватой заложило. А ведь всего-то делов: незаметно направить записку в его ладонь. Он стоял чуть в стороне с шестикурсником из Слизерина. Одна его рука едва касалась мочки уха, вторая была опущена.

Как славно уметь колдовать, мысленно отдавая приказы палочке. Как славно, что Гермиона Грейнджер одна из лучших студенток Хогвартса. Как славно, что взмаха палочки не видно из-за широкого подола праздничной мантии.

Краем глаза она увидела, как его пальцы сжали кусочек пергамента, будто он заранее знал, как она поступит. А может, правда знал?

Вот и все. Обратного пути нет.

Гермиона стояла у статуи Властимилы Верной. Она выбрала это место не случайно. Здесь мало кто появлялся. А как когда-то выразился Малфой о «Приюте Кочевника»: «В нашей ситуации у него один большой плюс. Там редко бывает кто-то из студентов».

Вот и сейчас Гермиона стояла у каменной фигуры и старалась не думать о том, что делает. Какие мысли посетили его? О чем он думал? Что скажет? Почему Забини с Гойлом? Что все это значит? И готова ли она к завтрашнему дню с ним, ведь придется рассказать Гарри и Рону? А тогда…

Несмотря на то, что она ожидала этого вечера, казалось, всю жизнь, знакомая фигура появилась неожиданно. Юноша возник в противоположном конце коридора и направился к ней. Гермиона сглотнула. Его силуэт в свете факелов приближался, а ей казалось, что это происходит мучительно медленно, потому что хотелось скорее увидеть его глаза и унять беспокойство. И одновременно все происходило головокружительно быстро, и она даже не успела толком придумать, что сказать и…

— Привет, — он остановился, не дойдя до нее пары шагов, и немного смущенно улыбнулся.

— Привет, — Гермиона неуверенно улыбнулась в ответ.

Она размышляла, готова ли к завтрашнему дню с ним? Глупая! Она не готова к завтрашнему дню без него. Это стало поразительно ясно. Так же ясно, как то, что должно произойти.

Молчание затянулось.

— Я украла тебя с бала, — наконец выдавила она.

— Да, а я укрался.

— Точно.

— Я сказала, что устала и пойду к себе.

— И он согласился без вопросов?

— Мы друзья. Да, он согласился.

— Но ты не пошла к себе.

— Не пошла. Хотя… нет. Я сейчас как раз собираюсь.

— Да. И я… хотела…

Мерлин! Она чувствовала себя круглой дурой. Вся уверенность испарилась в неизвестном направлении, даже не удосужившись оставить адрес, где ее искать. И вот сама Гермиона стоит, несет какой-то бред, а человек напротив делает вид, что ничего необычного не происходит. И…

— Я, как истинный джентльмен, должен тебя проводить, полагаю.

Гермиона нервно рассмеялась.

— Это было бы мило.

— Ну что ж, я готов.

Он развел руки, показывая пустые ладони.

— К чему?

— Ну делай же меня невидимым, или мы пойдем прямо так? Боюсь, гриффиндорцы будут возражать против такой компании, и нам придется останавливаться на каждом шагу для дачи объяснений.

Гермиона вытащила палочку и направила на него. Перед тем, как его черты растворились в пустоте, она увидела легкую улыбку и блеск серых глаз.

Они шли по коридору, и Гермиона впервые чувствовала себя такой безгранично счастливой, что это казалось чем-то нереальным. Ее рука уютно устроилась в переплетении его теплых пальцев, а голова кружилась от веры в то, что все наладится, все будет хорошо. Иначе просто быть не может! Она готова была кружиться от счастья. Наверное, поэтому каждый встречный считал своим долгом отреагировать на ее улыбку.

Две пары с четвертого курса поздоровались и улыбнулись. Одинокий шестикурсник, кажется, даже попытался завязать беседу, но почему-то споткнулся на ровном месте, едва не упал, смутился и поспешил уйти.

— Зачем ты это сделал? Бедный мальчик.

— А ты предпочитаешь, чтобы я выслушивал его восхищенное сопение?

— Это было бы даже забавно.

Он сильнее сжал ее руку и не ответил.

Симус Финиганн вынырнул из бокового коридора.

— Этого еще не хватало, — раздалось у нее над ухом.

— Не нужно. Пожалуйста.

— Привет, Гермиона, — весело откликнулся Симус. — Ты куда?

— Я к себе, — натянуто улыбнулась девушка.

Симуса угораздило пристроиться как раз со стороны Малфоя. Гермиона почувствовала, как рука слизеринца исчезла, потом легонько провела по ее талии и вновь пропала. Гермиона нервно оглянулась, понимая, что если он сейчас уйдет, это все. Это — навсегда. Это…

Вынужденный слушать дурацкую болтовню Финиганна Драко Малфой предпочел отстать от них на пару шагов. Гермиона вертела головой, словно надеялась его отыскать, а он мысленно ругался и думал, что если Финиганн сейчас не исчезнет, то тому придется споткнуться и упасть. И, может быть, не раз.

Судьба хранила Симуса Финиганна. Он попрощался и свернул в западное крыло. Гермиона остановилась, беспомощно оглядываясь. Сначала Драко хотел подшутить. Пусть поищет, поволнуется. Но, увидев отчаяние в карих глазах, шагнул к ней. В этот миг он вдруг понял, что не позволит никому приблизиться к этой девушке. Правильно или нет? Об этом он подумает завтра. Или послезавтра, если останется жив. Драко подошел к ней сзади и быстро обнял, прижимая к своей груди. Всем телом он почувствовал, как девушка расслабилась и облегченно вздохнула.

— Не делай так больше, пожалуйста, — негромко попросила она.

Он молча уткнулся носом в ее волосы. Решил было ответить, но побоялся, что голос скажет больше, чем он того хотел. От ее волос пахло мятой. Хотелось стоять так вечно, если бы не эти чертовы студенты, которые ходят толпами по коридорам в самое неудачное время. Драко выпустил девушку из объятий, она протянула руку, и он сжал ее ладонь.

Когда им оставалось пройти один единственный коридор, невесть откуда выскочила Джинни Уизли. Гермиона почувствовала, как Драко быстро выпустил ее ладонь и шарахнулся в сторону. Джинни налетела на Гермиону и сжала ее плечи.

— Да, Джинн, все хорошо. Так нужно.

— Понятно, — Джинни лукаво улыбнулась. — Но все точно хорошо?

— Да! Да! Лучше не бывает.

— Ему понравилось?

— Джинн! — взмолилась Гермиона, стараясь не покраснеть.

— Ладно-ладно. Исчезаю. Но я жду рассказа.

С этим словами Джинни побежала прочь, звонко стуча каблучками.

Гермиона прикрыла глаза ладонью.

— Боже, у меня еще не было такого дня, когда одна неловкость наталкивается на другую. Они прямо в очередь ко мне стоят.

Юноша обнял ее за плечи.

— А кому и что должно было понравиться? — судя по голосу, он был сама невинность.

— Тебе. Мой внешний вид, — обреченно откликнулась Гермиона, решив, что хуже уже не будет.

— Нет, ты что! Она просто догадывается, что я… с кем-то встречаюсь. Иногда. Вот и все.

— Передай ей, что ему понравилось, — в его голосе послышалась усмешка.

— А ему правда понравилось?

Снова улыбка. Оказывается, улыбку можно было чувствовать. По вибрации воздуха, по общему ощущению счастья. Словно все чувства вдруг обострились до предела, и каждое оказалось настроено на него.

На их удачу в гостиной оказались всего три человека: студенты младших курсов. Оглянулись, кивнули и не заинтересовались.

Гермиона и Драко поднялись по лестнице. Тридцать восемь ступеней. И на каждую по два удара сердца. Раньше казалось, что так быстро оно стучать не может.

— Привет, Гермиона. Ты рано.

Лаванда Браун быстро пробежала мимо, обдав ароматом духов. Ответа она не ждала, поэтому бормотание Гермионы слушать не стала.

Девушка почувствовала, как Драко свернул.

— Там комната Рона. Вряд ли он тебе обрадуется.

— Я ему тоже, — негромко прозвучало в ответ.

Заклинание, тепло его ладони на ее плече и шаг в комнату.

Один короткий шаг в привычную и знакомую комнату. Словно в пропасть с обрыва. Гермиона закрыла дверь, наложила на нее запирающее заклятие и нервно огляделась. Она миллион раз проверила все здесь перед выходом, но вот сейчас еще раз осматривалась, не бросила ли халат на кровати, не разбросаны ли книги по столу.

Ее спутник, кажется, стоял у книжного шкафа. Только этим можно было объяснить книгу, зависшую в воздухе.

— Вот это и есть моя комната. Ну да ты, наверное, ее уже видел. К тому же они все похожи и… я говорю ерунду, — закончила она.

Ей нестерпимо хотелось увидеть его лицо. Что он думает? Что чувствует? Если по его лицу, конечно, что-то возможно увидеть.

— О чем ты думаешь? — озвучила она свой вопрос.

— О том, что ты собиралась угостить меня чаем.

— Ну да. Не далее, как вчера.

Гермиона глубоко вздохнула и достала волшебную палочку. Угостить чаем. Нет ничего проще. На первый взгляд. Когда воздух перестал вибрировать после произнесенного ею заклинания, Гермиона вспомнила плед в рыжих котятах. Тогда ей было стыдно, а сегодня можно было смело провалиться под землю. Чай она наколдовала. Даже сахарницу и заварочный чайник. С точки зрения исполнения — ей можно было ставить «Превосходно». А вот за дизайн она бы пожалела себе и «Выше ожидаемого». На простеньком деревянном подносе красовался… оранжевый сервиз. Почему оранжевый? Она понятия не имела. Наверное, потому, что для нее он всегда был цветом растерянности. Но это еще полбеды. Вся посуда оказалась в виде… слоников, чьи хоботы были кокетливо изогнуты в ручки.

— Я читал про розовых слонов, — явно сдерживая смех, произнесла пустота. — А в этом сезоне в моде оранжевые?

— Так! Чай здесь подают исключительно в такой посуде. Кому не нравится…

— Да нет. Очень даже… жизнеутверждающе.

Пустота наконец всколыхнулась, изменила цвет, структуру, явив Гермионе того, кого она так отчаянно хотела увидеть. Что он чувствует? Вот сейчас, например, изо всех сил пытается не засмеяться.

— О, я ради такого случая даже проявился.

Они стояли в неярко освещенной комнате по обе стороны от подноса, висящего в воздухе. Свет исходил от почти угасшего камина и двух ламп, одна из которых висела под потолком как раз над подносом, вторая стояла на ее письменном столе.

— Ваш чай, мистер Малфой.

— Спасибо, — он снял чашку с подноса и чуть поклонился.

— Я, правда, не спросила, какой ты больше любишь.

— Черный.

— Повезло. Здесь наши вкусы совпали.

— Предлагаю за это выпить.

Вопреки всем правилам этикета они чокнулись чашками. Драко вдруг подумал, что это самое необыкновенное свидание из всех, которые у него были, не беря во внимание даже то, что это — Гермиона Грейнджер, и они в комнатах Гриффиндора. Странность заключалось не в этом. Его встречи с девушками были разными, но в них никогда не было оранжевых кружек и чая.

— Почему ты улыбаешься? — негромко спросила она.

— Просто подумал, что это мое первое свидание с оранжевыми слониками.

— Будет, что вспомнить.

— Еще бы.

Он внезапно посерьезнел.

— Знаешь, ты приняла очень легкомысленное решение.

— Пригласив тебя сюда?

Кивок.

— Не поверю.

— Нет, правда. Вчера вечером у меня было время подумать, — серьезно проговорила Гермиона.

— Ладно. У меня миллион вопросов в голове, — негромко произнес Драко.

— У меня тоже.

— В таком случае мы можем потратить ночь на увлекательный марафон: вопрос-ответ, — с усмешкой предложил он.

Она посмотрела в темное окно.

— Знаешь, боюсь, большинство наших вопросов и ответов будут слишком… грустными. А сегодня почти Рождество…

Он поставил чашку на стол. Туда же отправился и поднос. Теперь, когда не было даже этой мнимой преграды, Гермиона вдруг почувствовала, что приняла правильное решение. Он взял чашку из ее рук и, неотрывно глядя в ее глаза, поставил на стол, потом осторожно притянул девушку к себе и обнял.

— Значит, нам лучше молчать, — негромко прозвучало у ее уха.

Одна рука юноши сжала ее плечо, вторая осторожно коснулась волос. Гермиона обняла его за талию и вдохнула запах, ставший с некоторых пор знакомым.

— Драко, я все понимаю. Правда. Я… мне не пять лет. Я все знаю о тебе, о помолвке. Но давай сделаем вид, что ничего этого нет.

— Что ты скажешь об этом завтра?

— Что это была моя просьба. Я знала.

— Пожалуйста. Не будь занудой. Это моя привилегия.

— Хорошо. Ты — большая девочка.

Он отклонился и коснулся ее локона.

— Можно снять? — негромко спросил он.

— Кого? — насторожилась Гермиона.

— Твою заколку, — рассмеялся он.

— Да, конечно, — она тоже улыбнулась и наклонила голову.

Юноша осторожно, затаив дыхание, стал искать застежку от заколки.

— Там две такие маленькие штучки слева. И ты можешь при этом дышать — ничего не случится.

Щеку обожгло его дыхание, когда он рассмеялся.

— Готово.

Щелчок, и волосы рассыпались по плечам. Он окинул ее взглядом, и от этого взгляда Гермионе захотелось взлететь. Был ли в этот миг кто-то счастливее ее?

— Тебя нравятся девушки с длинными волосами?

— Мы не играем в вопросы-ответы. Помнишь?

Ну почему он не скажет, что ему нравится? Ведь во взгляде столько тепла и восхищения, что в нем можно утонуть.

Он окинул ее взглядом, и в комнате стало светлее и теплее. От блеска его глаз, от улыбки. Мерлин! Улыбался ли он так кому-нибудь? Гермионе захотелось крикнуть: «Я счастлива!». Но вместо этого она просто зажмурилась, когда его ладонь коснулась ее щеки, легко, нежно. Когда ее губ коснулись горячие губы, она вздрогнула от неожиданности, но потом обхватила его за шею и притянула к себе. Пусть мир перевернется с ног на голову. Она не будет думать о завтрашнем дне. Есть сегодня.

Он оторвался от ее губ и начал рыться в карманах. В этой нервозности была такая искренность, что Гермиона рассмеялась.

— Что ты потерял?

— Уже нашел.

Юноша показал волшебную палочку.

— Я же волшебник, — мальчишеская улыбка. — Могу я сотворить чудо?

«Ты уже его сотворил», — подумала Гермиона, вслух же спросила:

— Закрой глаза.

Гермиона нерешительно зажмурилась и тут же приоткрыла один глаз.

— Так нечестно! — возмутился юноша.

Она снова зажмурилась.

— А теперь вспомни себя в детстве.

— Зачем? — в ее голосе прозвучал смех.

— Я же не девушка. Я не знаю, как вы себе это представляете. Так что просто говори, что хочешь увидеть, открыв глаза.

Гермиона закусила губу. Она представляла себе романтичного принца, который создаст сказку. А рядом был человек, который… Господи! А ведь он готов создать эту сказку. Правда, со свойственной ему неординарностью, он предлагает ей озвучить пожелания. На первый взгляд нелепо, но ведь это значит: он хочет, чтобы ей понравилось. Чтобы это была ее сказка, а не шаблон на все случаи жизни. И эта не вписывающаяся в рамки стандартного мышления безыскусность заставила ее распахнуть глаза и коснуться его руки, сжимающей волшебную палочку. Если бы от нежности можно было умереть, Гермиона умерла бы в этот самый миг. Девушка тряхнула головой, отгоняя глупые мысли о смерти. Нет. Лучше не умереть, а взлететь.

— Эй, — он заглянул ей в лицо. — Ты…

Она не дала договорить. Второй раз в жизни она сама его поцеловала. Зажмурившись до белых кругов перед глазами. В сознании возникло слово «любовь»… Нет. Ему не место сейчас. В глубине ее сердца — пожалуйста. Но не здесь, среди мигающих ламп и его сбивающегося дыхания. Она подумает о своем открытии завтра, когда мир станет беспросветным без него. На глаза навернулись слезы. Им тоже не место. Чтобы не позволить ему увидеть своих слез и своей любви, Гермиона прижалась к нему, целуя так яростно, как только могла. Его волшебная палочка отлетела на письменный стол. Брошка от ее мантии последовала туда же. Его мантия никак не желала сниматься с запястья, зацепившись за браслет часов. Гермиона дернула раз, второй. У нее не было опыта в раздевании мужчин. Да и представляла она себе это, признаться, по-иному. Неторопливо, нежно… Но ведь ее мечты всегда были немного наивны.

— Дурацкая мантия, — наконец сердито проговорила она в уголок его губ.

Он молча щелкнул браслетом, стянул мантию, часы. Мантию отбросил на спинку стула. Часы попытался засунуть в карман брюк, но два раза промахнулся и бросил их на поверхность стола. Гермиона проследила взглядом за дорогими часами, проложившими себе путь среди свитков пергамента на ее столе. Какой необычный вечер.

Она смущенно повернулась к юноше. Растрепанный, такой непривычный и родной…

— Ты, вообще-то, должна была подумать. Или ты именно так все и представляла?

Его брови насмешливо взлетели вверх.

— В детстве я себе вообще это не представляла. У тебя извращенные понятия.

— Ну, оговорился. В юности.

— Не знаю, — призналась она. — Все не так было.

— Подозреваю, что в мечтах было лучше.

— Нет. Сейчас лучше. Потому что сейчас по-настоящему.

Она смущенно обхватила себя за плечи. Ее нарядная мантия свисала со спинки стула, укрытая его мантией. Синее и черное. Вместе это выглядело по-домашнему.

— Боишься?

Гермиона храбро помотала головой.

— Ты никогда не признаешься. Почему?

— Я упрямая, — негромко проговорила она.

Юноша улыбнулся и взял со стола свою волшебную палочку.

— Свечи, пожалуй. Цветы… Я не очень люблю цветы.

— Правда? Я считал, что все девушки любят цветы.

— У моей бабушки дом за городом. Там очень много полевых цветов. Их я люблю. А убитые ради того, чтобы украсить чей-то вечер…

Юноша взмахнул палочкой, и в комнате стало светлее от двух десятков свечей, появившихся воздухе. Он посмотрел на ее улыбку и вдруг вспомнил свой сон. Грейнджер в футболке со смешным зверьком на васильковом поле… Почему-то в венке из ромашек. Поразительное совпадение.

— Хм, с музыкой вряд ли что-то получится. Я не силен в этом. Из всех звуков могу наколдовать лишь шум дождя.

— Почему?

— Мне нравится шум дождя. Он… успокаивает.

— Странно.

Он вопросительно приподнял бровь.

— Совпадение странное. Я тоже люблю шум дождя. Да и сам дождь. Мне становится немного грустно, но как-то легко одновременно.

— Кто заказывал дождь в декабре? — тоном Санта-Клауса осведомился юноша.

— Я, — бодро подхватила Гермиона.

Комнату наполнил звук проливного дождя. Закрыв глаза, можно было легко представить стену воды, отгораживающую эту комнату от внешнего мира. Легко. Защищенно. Неожиданный раскат грома заставил подскочить.

— Можно без грозы? — жалобно проговорила Гермиона. — Я ее боюсь.

— Любой каприз.

Девушка с улыбкой потянулась к пуговицам на его рубашке.

— Ты решила, что мне жарко? — насмешливо произнес он.

— Угу. Или ты предпочитаешь остаться в рубашке?

Он улыбнулся.

Гермиона расстегнула пуговку. Подняла взгляд. Серые глаза были серьезными. Девушка почувствовала, что краснеет. Чтобы скрыть смущение она сосредоточилась на своем занятии. Как странно и до сумасшествия нереально. Его запах, тепло его кожи и негромкое дыхание. И все это — лишь ее. От этого можно сойти с ума. Весь этот противоречивый мальчишка… Враг? Друг? Он — ее. Такой, какой есть. С его непонятным внутренним миром, перевернутыми вверх ногами ценностями и странной жизненной философией… Такой непохожий на окружающих ее людей. Что это? Дурман? Тяга к запретному? Или же просто любовь?

Пуговки на его рубашке выскальзывали из петель одна за другой, а она старательно наблюдала сначала за ними, а потом за маленьким дракончиком.

Драко вздрогнул от ее вскрика. Поднял медальон повыше. Глазки дракончика и правда были закрыты.

— Может, он стесняется? — предположила девушка.

Драко рассмеялся. Такое бывало раньше, в доме у Марисы. Дракончик закрывал глаза. Мариса тогда на его вопрос только беззаботно махнула рукой.

— Значит, ты в своей среде. Тебе ничего не угрожает, и он просто отдыхает.

— Значит, в другие дни мне что-то угрожает? Всегда?

— Не совсем. Он чувствует твое эмоциональное состояние и эмоции других людей. Если тебе тревожно, он начеку. Если рядом кто-то испытывает отрицательные эмоции, он тоже чувствует.

— Странная магия.

— Она просто древняя.

Какое-то время он наблюдал за дракончиком, но потом перестал. Глазки-бусинки зорко следили за окружающим миром почти всегда. Но бывали и вот такие редкие моменты…

— Наверное, стесняется, — легко согласился он, сбрасывая рубашку.

— Гермиона! — в дверь постучали.

Оба вздрогнули и оглянулись.

— Гермиона, ты там? — Невилл Лонгботтом стучал в дверь.

Девушка нервно посмотрела на Драко Малфоя. Выражение его лица было сложно понять. Насмешка? Опасение?

— Я должна ответить, — прошептала она, стараясь не краснеть от его полуодетого вида.

Драко развел руками. Мол, решай сама.

— Невилл? — Гермиона приблизилась к двери. — Что случилось?

— Просто хотел узнать, все ли в порядке.

— Да. Я просто… отдыхаю.

— У тебя вода шумит.

— Это музыка.

— Ладно, я просто хотел узнать, нормально ли ты добралась.

— Да, спасибо.

— Хороших снов.

— И тебе.

Гермиона несколько секунд смотрела на дверь, а потом вернулась к столу за волшебной палочкой. Наложила заглушающее заклятие и только тогда с замиранием сердца обернулась к юноше. Он прислонился к каминной полке, скрестив руки на груди. Гермионе эта картина показалась почти нереальной. Точно самые смелые мечты вдруг стали явью.

— Лонгботтом, видимо, рассчитывал на продолжение вечера, — протянул Драко.

— Нет. Просто… решил узнать, все ли у меня в порядке.

Юноша приблизился и провел рукой по ее волосам.

— Нет, правда. Мы всего лишь друзья.

Он усмехнулся.

— Ну, правда. Уж не вздумал ли ты ревновать?

— К Лонгботтому? Извини. Нет.

— Тогда почему ты так насторожился?

— Мне вдруг подумалось, что несколько странно будет делить эту ночь с Лонгботтомом. Вот я и решал: отказаться от чая сейчас или же из вежливости задержаться.

Гермиона возмущенно отошла к письменному столу и сжала спинку стула. Под ладонями оказалась нежная ткань его мантии. Продолжая играть в возмущение, девушка легонько скользила пальцами по спинке стула.

Гермиона подняла взгляд к окну. Левый нижний угол был затянут морозным узором, и казалось, будто это обрамление картинной рамы. Девушка видела их отражения в оконном стекле. Изломанные, неясные. Вот он приблизился, и она замерла и напряглась, ожидая прикосновений. Но он просто стоял, засунув руки в карманы. Гермиона прислушивалась к шуму дождя и его дыханию, глядя, как за разукрашенным морозом стеклом падает снег. Все это вместе создавало атмосферу нереальности происходящего. Но вот его ладонь коснулась ее обнаженного плеча, и мир сразу стал осязаемым. От этого перехватило дыхание.

Его ладони скользили по ее плечам, губы нежно коснулись шеи. Гермиона почувствовала, как его пальцы осторожно расстегивают крючки. Один, второй, третий.

— Сколько их тут? — приглушенный вопрос.

— Джинни говорила: двадцать или тридцать. Не помню…

В оконном стекле она видела, что он отклонился. О его удивлении она скорее догадалась.

— Джинни помогала мне застегнуть платье, — пояснила Гермиона. — Не думаешь же ты, что я акробат.

— Ну ладно. Это еще можно пережить. Меня еще ожидают сюрпризы?

— И не один, — рассмеялась она.

От его усмешки по коже забегали мурашки. Легкие поцелуи опьяняли, завораживали.

Гермиона вдруг поняла, что не хотела бы, чтобы на его месте был другой человек. А ведь столько лет представляла себе кого угодно, но не его. Сегодня же она отчетливо поняла: только он и больше никто. Никогда!

Как все изменилось за несколько коротких месяцев. Как изменилась она сама. И как он изменился.

— И все-таки ты решил пересмотреть свой список, — с улыбкой проговорила девушка.

Когда мы счастливы, мы слишком часто говорим, не думая.

— Какой список? — вопрос прозвучал рассеянно.

Он уже не вникал в слова… до какого-то момента. А потом его губы замерли на ее плече.

Гермиона в ужасе распахнула глаза, осознав, что она сказала. Словно в замедленной съемке она видела, как его изломанное отражение отклонилось, а потом шагнуло прочь.

Боясь того, что может увидеть, девушка медленно обернулась. Перед глазами все еще стояло его искаженное отражение. Лучше бы она продолжала смотреть в оконное стекло, потому что человек напротив изменился в считанные доли секунды. В серых глазах больше не было дурмана страсти, в них не было нежности, не было тепла. Потрясение — в первый момент. А потом — осознание.

— Повтори… — голос прозвучал еле слышно, но от тона этой… просьбы?.. приказа стало холодно.

Гермиона нервно натянула сползшее платье на плечо, дрожащей рукой провела по волосам.

— Драко, я могу все объяснить.

— У Дамблдора старческий маразм? Он забыл о своем обещании?

— А у тебя, видимо, девичья память, и ты тоже забыла мне об этом сказать.

— Драко… Пожалуйста, выслушай! Я сотни раз собиралась тебе сказать. Но я боялась твоей реакции и…

В глубине его глаз что-то мелькнуло. Гермиона приободрилась. Они же взрослые люди. Они смогут все выяснить, обсудить. Пусть она представляла себе этот разговор совсем не так. Что с того? Реальность всегда шла вразрез с ее мечтами.

— Я собиралась все объяснить. Я… много раз собиралась. — Гермиона в отчаянии вглядывалась в знакомые черты, силясь отыскать понимание, прощение. — Я хотела… ну не смотри ты так, пожалуйста!

Она сделала шаг к нему, потом остановилась и сжала кулачки. У нее не было сил как-то это объяснить. Вдруг все объяснения, выраженные глупыми словами, показались совсем ненастоящими, неправильными. Почему же он просто не видит ответ в ее глазах? Она не могла подобрать нужных слов под этим взглядом.

— Скажи что-нибудь, — глухо попросила она.

Однако он просто смотрел, не делая попыток заговорить. Он смотрел так, словно видел ее впервые. А может быть, и вправду впервые за несколько месяцев он смотрел сквозь призму здравого смысла. Гермиона не выдержала этого тягостного молчания. Она не привыкла к подобному. Гарри, Рон предпочитали наорать, что-то швырнуть. Это было понятно. А здесь…

Гермиона бросилась к нему и крепко обняла за шею. Он не обнял в ответ. Но ведь и не оттолкнул. Девушка верила, что все поправимо. Верила всем сердцем. Не может все закончиться вот так!

— Драко, я прошу тебя. Я понимаю, что ты сейчас думаешь обо мне Бог весть что, но дай мне шанс все объяснить. Я прошу.

— Не прикасайся ко мне.

— Что? — от неожиданности она замерла.

Тогда он просто сжал ее запястья и сбросил с себя ее руки. Гермиона устало прижала ладонь ко лбу, видя, что серебряный дракон уже не стесняется. Его глазки неотрывно следили за ее действиями. Казалось, он сейчас взмахнет крыльями и увеличится в размерах, чтобы разорвать ее на части. Лучше бы так и случилось, потому что стоять здесь было во сто крат хуже. Медленно умирать под безразличным взглядом. Страшно. Пусто. Холодно.

Она скользнула взглядом от медальона вдоль серебряной цепочки до бешено колотящейся жилки.

Боже! Что же теперь делать? Она понятия не имела.

Однако он, кажется, уже решил, как следует поступить. Гермиона отстраненно наблюдала, как юноша поднял с пола свою рубашку, натянул ее, попав в рукав лишь с третьего раза, и принялся застегивать, пропустив пуговицу. Она хотела было ему об этом сказать, но он упорно смотрел в пол, и пропущенная пуговица так и осталась незамеченной. Юноша молча прошел мимо нее, сдернул со стула мантию и направился к выходу. Гермиона чувствовала, что должна что-то сделать, но не понимала, что именно. У нее не было опыта в выяснении отношений. Ее жизнь до этого не рушилась в считанные секунды. Окликнуть? Объяснить?

— Драко. Не уходи. Ну я прошу тебя.

Он остановился, медленно обернулся.

Гермиона облегченно выдохнула. Он остался. Он выслушает. Иллюзия разбилась, когда он заговорил тихим слегка надтреснутым голосом:

— Знаешь, ты чертовски хорошая актриса… — она почти ожидала услышать «Грейнджер». Это будет означать конец. Так ей казалось. Но он просто сделал паузу и продолжил: — А я все ломал голову, почему же так случилось. С чего вдруг? Думал, какие-нибудь остаточные явления памяти.

Он зло усмехнулся.

— Дамблдор попросил, — она попыталась сглотнуть — комок в горле мешал говорить, — попросил помочь, и…

— Ах, Дамблдор попросил? У нас теперь все за всех решает Дамблдор? Хотя… почему теперь. Так всегда было. Для вас, гриффиндорцев, он — сам Мерлин!

— Нет. Он заботится о тебе.

— Ему плевать на меня! И на тебя, если на то пошло! Поттер — единственный, кто имеет значение. Хотя и на Поттера ему тоже плевать. Был бы Лонгботтом избранным, все носились бы вокруг него!

— Знаешь, мне плевать, чем были вызваны твои жалость и участие. Я просто поверить не могу, что попался на это.

Его лицо озарилось улыбкой. Только слишком злой и неподходящей столь юному созданию. Он посмотрел в потолок.

— Идиот! — сказал он сам себе.

Гермиона почувствовала, что слезы все-таки потекли. Она сердито смахнула их и сделала шаг вперед, но он дернулся от ее движения так резко, что ударился локтем о косяк. Поморщился, усмехнулся.

— Драко, это не было жалостью, и это не связано с…

— Да плевать мне, с чем это связано! Я даже рад, что так получилось. К лучшему. Не буду больше попадаться на подобные дешевые уловки.

— Прекрати! — слезы уже текли по ее щекам.

— Мне одно непонятно, — жестко продолжил юноша, словно не замечая ее отчаяния. — Зачем вот это все? — резким взмахом он обвел комнату, наполненную шумом дождя и светом свечей. — Или вот-вот сюда ворвется Поттер и с полным основанием приложит меня о стену, наконец избавившись от всех комплексов, которые мешают ему победить Волдеморта?

— Господи! Ну что ты говоришь? Причем здесь Гарри?! Вот это все, — отчаянный взмах, — не имеет никакого отношения ни к Дамблдору, ни к Гарри. Все так глупо получилось. У нас ведь очень странные отношения. И я никогда не была уверена в том, что я могу тебе сказать, а что — нет. И Дамблдор…

Бедная Гермиона считала, что он все поймет, услышит, поверит. Как мало у нее было опыта в подобных вещах. Ведь бывают моменты, когда кто-то просто тебя не слышит. И что бы ты ни говорил, как бы ни оправдывался, там — за стеной отчаяния, обиды, боли — тебя совсем не слышно. Не сейчас.

— Я уже верил тебе. Мне хватило.

С этими словами он дернул дверную ручку, чертыхнулся, достал палочку, произнес отпирающее заклинание и распахнул дверь. Словно со стороны Гермиона наблюдала, как он быстро сбегает по лестнице, комкая в руках свою мантию. А потом дверь ударилась о стену коридора и, отскочив от нее, захлопнулась.

Нужно было догнать, остановить, но в ушах все еще звучали его слова: «Я уже верил тебе. Мне хватило…».

— Я же люблю тебя. А ты теперь не веришь!

Признание, которое еще час назад казалось невозможным и ненужным, сорвалось с губ. Гермиона опустилась на мягкий ковер и закрыла лицо руками. Несмотря на тлеющий камин и десятки свечей ее бил озноб. Привычная комната казалась чужой и ненавистной. И даже Живоглота не было. Впрочем, она сама отдала его девочке с третьего курса. А вот сейчас хотелось, чтобы рядом был хоть кто-то, кому она нужна, кто ей верит.

— Я люблю тебя! — выкрикнула она в потолок, подумав, что на двери заглушающие чары, и это хорошо. Никто не слышит ее рыданий, шума дождя и ее признаний. Это только ее.

Профессор Дамблдор шел по безлюдному коридору. Он ждал старосту Слизерина. Знал, что непременно его встретит. До прихода мальчика оставались минуты, и старый волшебник не знал, что сказать. Ему не хватило бы и часов, чтобы подготовить нужные слова. Сегодня настал момент истины. Последний вечер, когда юный Малфой еще в этих стенах. Момент, когда можно повернуть историю вспять. Точка невозвращения, после которой Судьба раскрутит спираль, и свернуть с пути станет невозможно.

Убедить семнадцатилетнего мальчика, подтолкнуть к выбору, защитить… Порой задачи казались самому Альбусу непосильными. Но он все же выполнял их день за днем. Год за годом.

Альбус Дамблдор жил в Хогвартсе не один десяток лет. Иногда казалось, что стены замка говорят с ним, открывая свои тайны. Даже если бы он не узнал о происшествии с Брэндоном Форсби от Северуса, стены непременно рассказали бы ему. И снова риторический вопрос… Он знал так много детских тайн, что порой терялся в их хитросплетениях, упуская нечто важное. Вот как в этот раз. Узнай он о тайне мальчика чуть раньше, все можно было бы предотвратить. Почти все. Во всяком случае, сейчас юный Малфой не стоял бы на самом краю, и не нужно было бы всеми силами добиваться его присутствия в школе на каникулах. Потому что внутренний голос подсказывал, что мальчик вернется с Меткой, и тогда в стане Волдеморта будет очень опасное пополнение. Человек, который еще не понимает своей значимости в этой войне. И его разменяют, как пешку, уничтожив тех, кто стоит на пути к достижению цели безумца, некогда носившего имя Тома Риддла. Со стороны могло показаться, что директор Хогвартса боится смерти. Нет. Не смерти он боялся. Альбус Дамблдор боялся оставить этот глупый и запутавшийся мир на попечение молодости и импульсивности. Что бы о нем ни говорили, ни думали, он всем сердцем любил людей, на чью защиту однажды встал. И пока он жив, он не позволит Тому Риддлу одержать верх.

Мальчик появился из-за угла. Пружинящая походка и ярость. Не нужно было владеть легилименцией, чтобы понять, что он пропитан яростью насквозь. Каждый шаг, каждый вздох. Альбус понял, что столкнулся с проблемой. Он должен был поговорить с мальчиком о важности завтрашнего дня, но было ясно, что у Драко Малфоя сейчас совсем иные приоритеты. В этот миг он не думал о том, что будет завтра. Все его существо клокотало от того, что произошло сегодня.

Альбус заметил их совместный с мисс Грейнджер уход. Как педагог, он должен был бы воспрепятствовать. Но он отчасти был рад происходящему. Эти дети могли многому научиться друг у друга. Девочка — силе и способности принимать решения. А мальчик… мальчик мог научиться верить и радоваться простым вещам.

Но что-то пошло не так. И когда Драко замер, увидев директора, стало ясно, что именно. Он знал правду.

Мальчик на миг остановился, а потом продолжил путь издевательски медленно. Директор оглядел его с ног до головы. Расстегнутая мантия, неправильно застегнутая рубашка. Весь растрепанный и потерянный. Ожесточенный и ненавидящий. И за этой волной ярости — боль и растерянность.

— Добрый вечер, Драко.

— Добрый? Он добрый, профессор?

— Да! Да! Случилось!

Мальчик остановился перед директором.

— Может, пройдем в мой кабинет? Нам нужно поговорить.

— Я не хочу с вами говорить. Если я нарушил какое-то из ваших правил — снимите баллы, сообщите декану. В ваш кабинет я не пойду.

— Хорошо, — спокойно произнес директор, оглядывая пустой коридор. — Поговорим здесь.

Взмах руки, и перед Драко Малфоем появился стул.

Мальчик сверкнул глазами, раздраженный спокойствием тона, предложенным стулом и ситуацией в целом. Садиться не стал. И директор вдруг понял тщетность этой отчаянной попытки поговорить.

— Вы хотите мне что-то сказать? — негромко спросил старый волшебник.

Староста Слизерина резко вскинул голову.

Сказать… Как много хотелось сказать этому мальчику. Дамблдор чувствовал, как мысли Драко лихорадочно частят, наскакивая одна на другую. Горькие, тягучие. И в каждой — пустота и недоверие. Внезапно Альбус Дамблдор осознал, что это — очередная его ошибка. Решение довериться времени, посчитав, что все разрешится само собой, как-то наладится. Переложить бремя ответственности на плечи девочки, посчитав, что света ее души хватит для того, чтобы растопить горечь и недоверие этого мальчика. Света хватило, но — одна маленькая глупость, и все события засверкали иными красками. Злыми и горькими.

— Один вопрос, профессор. Один. Почему? Почему я узнал это только сейчас, причем… так?

Прямой взгляд. А на дне глаз отчаяние и безысходность. Словно пучина, бездна.

— Драко, наверное, это моя вина…

— Наверное? — горькая усмешка. — Вы еще не уверены до конца?

— Уверены?

— Да, Драко. Уверен. Мне тоже было семнадцать, пусть тебе и сложно это представить.

Мальчик усмехнулся, посмотрел под ноги, потом вскинул голову.

— Сейчас ты зол, ты не в состоянии понять, но хотя бы просто выслушай.

— Не хочу.

— Ты же сам задал вопрос.

— Уже не хочу. Мне не нужны ответы. Вы ведь все равно солжете.

— Я заслужил подобные речи?

— Сейчас — да.

— Драко, Гермиона прошла этот путь сама. Не из-за моей просьбы, не в память о спасении Гарри. Она прошла путь до тебя сама. И ты не вправе считать, что она тебя обманывала.

— Неужели? Был момент, когда я заподозрил, что с ее памятью что-то не так. Я задал ей вопрос — она не ответила.

— Если бы она ответила, ты бы отвернулся. Ты не допускаешь мысли, что она просто не хотела такой реакции с твоей стороны?

Мальчик рассмеялся. Только веселья в этом смехе не было ни капли.

— Конечно. Лучше держать меня за идиота, швыряя как подачки свою жалость в благодарность за спасение Поттера. Зато всем удобно и хорошо.

— Драко, чувства — не подачки.

Драко понимал, что его заносит, ученик не имеет права так разговаривать с директором, да и уважения к возрасту никто не отменял. Но в этот миг в нем не было уважения к человеку, носящему звание директора и бремя преклонных лет. В нем были лишь злость и ярость, и он почти хотел получить взыскание, чтобы не слышать эти проклятые оправдания, которые в чем-то имели смысл. Может, пустота в его груди не хотела логичных объяснений? Она хотела сохранить свое право ненавидеть. И в этой ненависти черпать силы для завтрашнего дня. Если уж Мерлин был настолько благосклонен к нему, что гостиная Гриффиндора оказалась пуста, когда он бегом вылетел из удушливо-красных стен, и лишь крик портрета ударил по перепонкам… Это потом он осознал свое везение, и что-то в душе почти захотело, чтобы этого везения не было, чтобы были основания выхватить палочку, швырнуть заклятием, не заботясь ни о чем. Не думая. В первый раз совершенно не думая.

Старый волшебник чувствовал каждый горький проблеск, каждую отчаянную картинку и понимал, что единственное, что он может сделать — не провоцировать мальчика. Пройдет время — он поймет. Наверное…

— Драко, нам нужно поговорить о завтрашнем дне. Полагаю, ты определился с отъездом домой.

Мальчик от неожиданности замер. Слишком резким был переход от одной темы к другой.

— Список у моего декана.

Юноша, правда, промолчал, что решение уже менялось. Или не менялось? Ярость не давала обдумать.

— Драко, в свете случившегося с Брэндоном Форсби, нам нужно понять, как действовать.

— Это — мой дом и моя семья. И я не нуждаюсь в ваших действиях.

— Драко…

Вопрос прозвучал дерзко. Слишком дерзко и неуместно. В какой-то момент Драко понял, что перегнул палку. Он почти ожидал резкой отповеди, но директор негромко проговорил:

— Он хочет уничтожить этот мир, а мы пытаемся его сохранить. Вот и все.

Спокойный и лаконичный ответ смел пытавшийся проснуться здравый смысл.

— Сохранить? А по-моему, вы просто хотите сделать его удобным для себя. Решать за Поттера, за меня, за… других людей. Стереть память, если не нужны их рассуждения… Разве не так?

— Одни и те же вещи можно охарактеризовать разными словами. Ты упорно цепляешься лишь за одну сторону медали.

— Потому что медаль повернута ко мне исключительно этой стороной. Получается, что это одно и то же. Вы оба хотите сделать мир удобным для себя. Один — без магглов. Второй — без Волдеморта. И ваша правда лишь в том, что вы с вашим миром были раньше, чем он. Так?

— Он убивает людей, а я стараюсь их защитить.

— Иногда это одно и то же. Ваша защита…

— Драко, мы должны были обсудить очень важный вопрос. Но вижу: ничего у нас не получится. Я могу надеяться, что ты не исчезнешь из замка сегодня ночью, а спокойно обдумаешь все до утра? И перед тем, как ты уедешь… если решишь уехать, мы еще раз поговорим?

Мальчик резко замотал головой и отступил на шаг. Директор чувствовал, что Драко претит сама мысль о разговоре, что он уже поделил для себя все на черное и белое.

Староста Слизерина, кусая губы, посмотрел в пол. Он не хотел разговоров. Не хотел слышать эти чертовы логичные объяснения. Ему был важен итог, а не причины поступков. Кого-то он себе этим напоминал…

— Итак?

Юноша вновь помотал головой.

— Хорошо. Я все же жду твой ответ завтра утром. Доброй ночи.

Мальчик почти бегом бросился из коридора. А старый волшебник проследил за ним усталым взглядом. Казалось, сама Судьба, в которую Альбус так верил, вдруг отвернулась от него. Значит, нужно вновь действовать самому. Вновь принимать решения, под тяжестью которых совесть уже задыхается.

Страшна та судьба, в которую прочно втравлено слово «ответственность».

* * *

Мне не больно идти по разбитым мечтам,

Перешагивать через наивные сны.

Вмиг оглохнув от вязкой густой тишины.

Мне не больно порвать липкий кокон из лжи,

Разрезая ладони об острую нить.

И все дальше и дальше от них уходить.

Мне не больно гвоздями сомнений и снов

Заколачивать в душу застывшую дверь.

Драко произнес пароль для входа в гостиную и едва собрался толкнуть дверь, как та отворилась сама, выпуская профессора Снейпа. Оба на миг замерли. Пытливый взгляд декана и ускользающий — старосты.

— Драко? Все в порядке?

Упрямый кивок.

«Э нет, мальчик. О каком порядке может идти речь, если ты весь — сгусток напряжения и разочарования. Комок нервов».

Снова кивок.

— Если нужна помощь…

— Я помню, — голос надтреснутый. — Спасибо.

В голове Северуса сформулировалась одна мысль. Всего одна: «Чертов Дамблдор!».

Каким-то неведомым чувством Северус Снейп понял, что может себе это позволить — на миг сжать напряженное плечо и тут же уйти прочь, стараясь не чувствовать боли оставшегося за спиной мальчика. К завтрашнему дню нужно подготовиться. Он не позволит разменять юного Малфоя, как пешку в этой войне. Не позволит ни одной, ни другой стороне. Пока у него хватит сил…

Драко в легком оцепенении проследил за деканом, пока тот не скрылся за поворотом. От почти отеческого жеста защипало в горле. Как нужна ему сейчас помощь! Даже не помощь, а просто тепло. Ведь это так много.

Юноша шагнул в пустую гостиную. Впрочем, пустой она показалась лишь на первый взгляд. В самом углу, у камина, практически слившись со спинкой кресла, сидела Пэнси Паркинсон и невидящим взглядом смотрела на бутылку перед собой.

В голове Драко мелькнула вялая мысль: «Снейп позволил? В гостиной?».

Судя по отрешенному выражению лица, вряд ли Пэнси водрузила ее на стол только что. Создавалось впечатление, что девушка вообще давно не шевелилась. Драко направился к ней.

Пэнси подняла на него усталый взгляд. Она была бледна, прическа растрепалась, сделав ее похожей на неудавшийся портрет самой себя.

— Не буйствовать, мебель не крушить, ученикам младше пятого курса не предлагать, — монотонно процитировала она наставления декана.

Драко опустился в кресло напротив. На месте Снейпа он бы тоже не отбирал у девушки последнюю надежду как-то поправить этот вечер.

— Давно сидишь? — спросил он, отбрасывая мантию на диван.

— Порядочно, — откликнулась Пэнси. — Как твой вечер?

Драко потер лицо руками, словно стараясь что-то стереть из памяти, откинулся на спинку кресла и негромко произнес:

— Узнал много нового.

— М-м-м, да здравствует просвещение… — Пэнси потерла лоб, будто у нее болела голова. А может, так и было.

Драко отвел взгляд от девушки и посмотрел в высокие своды подземелья. Там, оказывается, есть узор. Надо же. Юноша медленно рассматривал серый камень, теряющийся в тени, а Пэнси так же медленно оглядывала его: беззащитная шея, пульсирующая жилка, пустота и боль.

— Можно вопрос? — негромко произнесла девушка, не отрывая от него взгляда.

Пэнси предпочла истолковать это как согласие.

— Скажи, это того стоило?

Он прекратил изучать потолок, медленно опустил голову, и их взгляды встретились. Молчание затянулось. Он задумчиво изучал ее утомленное лицо, а потом, когда она уже отчаялась получить ответ, вдруг произнес:

— Не знаю, Пэнси. Наверное, у этого был смысл.

На этот раз он не ответил, лишь устало отбросил челку с глаз и посмотрел в камин.

— Выпить хочешь? — после непродолжительного молчания предложила Пэнси.

Он кивнул. Пэнси наколдовала второй кубок. Драко встал, потянулся через разделяющий их столик к бутылке, наполнил оба кубка и взял свой.

— За сегодняшний вечер, — с усмешкой проговорил он.

— За самый паршивый предрождественский вечер за последние семнадцать лет, — отсалютовала кубком Пэнси.

Они молча выпили.

— На тебе рубашка криво застегнута, — поделилась наблюдением девушка.

Он удивленно оглядел себя. Хорош! Бродил так по всему замку. Стал старательно поправлять одежду, будто это имело значение.

— А ты почему тут сидишь? — между делом поинтересовался юноша.

— У меня Блез и Грег, — сообщила Пэнси, наблюдая за его реакцией. В этом вяло-тягучем вечере, оказывается, осталось что-то, что еще может интересовать. Например, как замерли его руки…

— Давно?

— Давно.

Он продолжил свое занятие. Застегнулся, сел на место.

— Ты можешь войти, если хочешь, — предложила Пэнси. — Скажешь, что искал меня.

Он покачал головой.

— Нет. Блез… имеет право на этот вечер. К тому же, Грег вряд ли причинит ей боль.

— Да, это больше по твоей части.

— Спасибо. Ты всегда знаешь, что и когда сказать, — в его голосе прозвучала усталая язвительность.

— Приходите еще, — с теми же нотками откликнулась она.

Теперь замолчала Пэнси. Заправила прядь за ухо, стряхнула пылинку с мантии.

— Поссорилась с Брэдом.

Драко приподнял бровь.

— Смысл?

— Да не было там смысла ни черта! Просто показалось, что лучше расстаться со злостью. Понимаешь?

— Нет.

Драко усмехнулся — видимо, не знал, а девушка продолжила все тем же спокойным, чуть усталым голосом:

— Со злостью легче. Я так думала. Думала, расстанусь вот так, с упреками, и не будет боли, не будет сожаления. Словно концы в воду.

В руках Пэнси что-то хрустнуло. Только сейчас Драко заметил, что она держала перо, а на углу стола, оказывается, лежала стопка пергаментов. Еще несколько валялись на полу скомканными шариками.

— А оказалось? — спросил он.

— А оказалось, что злость проходит быстро, а потом становится еще хуже. Знать, что последнее, что он услышал, было… Мерлин, я такие вещи порой говорю — самой страшно.

— Можешь мне не рассказывать — знаю. Но ведь до утра еще времени полно.

Пэнси втянула голову в плечи, словно опасаясь, что он сейчас силой выдернет ее из спасительного кресла.

— А я вот… — развела руками девушка, — письмо ему пишу, а перо сломалось, — невразумительно закончила она, показывая обломки пера на раскрытой ладони.

— Пэнси, не валяй дурака, — Драко встал, быстро собрал с пола несостоявшиеся письма и бросил в огонь.

Пэнси дернулась, но ничего не сказала. Через какое-то время она отвела взгляд от ярко полыхнувших черновиков и с недоумением посмотрела на один из костяных стаканчиков с перьями. Они всегда стояли в гостиной на письменных столах, чем Драко и не преминул воспользоваться — водрузил перед Пэнси.

— Все! — тоном, не терпящим возражений, проговорил он. — Отговорок больше нет.

— А потом? — как-то нервно спросила девушка.

— Да кому какое дело до «потом»? — зло спросил он.

— Не знаю, — неуверенно проговорила Пэнси. — Ты не помнишь, почему мы с тобой расстались?

— Потому что я не пришел на очередное свидание. Ты же сама не так давно напоминала.

— Да… Правда.

Улыбки, усталые, грустные и от этого еще более искренние. Он подхватил свою мантию и направился к лестнице.

Юноша обернулся.

Пэнси вдруг с болезненной отчетливостью поняла, что, возможно, видит его в последний раз. И уж точно им вряд ли случится поговорить по душам в ближайшее время. Если вообще случится…

Усталый мальчишка, растрепанный, в помятой рубашке — таким она почти никогда его не видела. Пэнси стало горько. За этот чертов выбор, который они не делали — ни один из них. За эту предопределенность, за изломанную предрождественскую ночь и растоптанную сказку.

— Спокойной ночи, — негромко проговорила она.

Он улыбнулся и взмахнул мантией, зажатой в кулаке.

— Пиши давай.

Юноша подмигнул и быстро взбежал по лестнице. А Пэнси все смотрела и смотрела на опустевший лестничный пролет, словно надеялась остановить время, повернуть его вспять. Прошлый год, когда они летом катались на лошадях, и он хохотал над чем-то. Или же прошлую зиму, когда он отказывался верить, что это — именно ее стряпня, и все косился на смеющуюся Марису Делоре, ожидая подвоха. Или же два года назад, когда он забыл прийти на свидание, и единственное, что она почувствовала тогда — это раздражение от уязвленного самолюбия. Как же они выросли с того дня. Как же изменился их мир!

Драко Малфой на миг остановился у комнаты старосты девушек. Мелькнула мимолетная мысль: толкнуть дверь… А дальше? Он сердито развернулся и шагнул к своей двери. Он не хочет знать, что происходит в этой комнате.

Так странно, наше воображение часто рисует гораздо более вдохновляющие картины, чем в состоянии воплотить реальность. Вот и за дверью, оставленной позади, было совсем не то, о чем мог подумать юноша.

В комнате все словно замерло. Негромкое потрескивание дров в камине, тиканье часов и дыхание… На кровати в обнимку лежали двое подростков. Девушка устроилась на груди юноши и крепко спала. Поверх ее нарядной мантии была наброшена его. Дорогая заколка оставила красный след на подбородке юноши, но он не шевелился, чтобы не потревожить ее сон. Он просто обнимал ее, глядя в огонь камина. Растрепанные волосы, чуть расстегнутая рубашка, закатанные рукава… Картина была почти домашней и почти уютной. Грегори Гойл про себя усмехнулся. В жизни так много этих «почти».

Блез спала около получаса, а он просто старался не думать ни о чем, кроме ее теплого дыхания, легко касающегося его кожи в расстегнутом вороте рубашки. От этого по всему телу бегали мурашки.

В этом странном вечере не было интимности, не было дурмана. Они разговаривали больше часа. Просто разговаривали, устроившись на кровати и хрустя наколдованным печеньем. О первом чемпионате мира по квиддичу, на который их совсем детьми взяли родители, о каникулах в доме Марисы Делоре, о сегодняшнем вечере. Людям, которых объединяет общее детство, всегда найдется о чем поговорить. И в этот вечер были лишь две запретные темы: Драко Малфой и завтрашний день.

А потом она уснула в его объятиях, и Грегори Гойл старался не думать ни о чем другом, кроме запаха ее волос, потому что обе запретные темы тенью нависали над этим уголком. Ведь Драко никуда не денется, и завтрашний день придет, как бы Грег ни желал обратного.

Блез пошевелилась во сне, и он поудобнее перехватил ее плечи. Надо же. Он так и не отвык от детской привычки — закатывать рукава рубашки. Их отцы никогда этого не делают. Грег посмотрел на тонкую повязку на левом предплечье. Его готовили к принятию Метки. Летом он ее принял. Всегда думал, что это произойдет вместе со всеми, но почему-то Лорд решил иначе. Они принимали Метку поодиночке, словно в этом был какой-то смысл. Тревожно, больно, неопределенно. Объявить о помолвке, принять Метку. Причем у всех в разном порядке. Так, например, про суженную ему объявили еще весной в день семнадцатилетия, а увидел он ее лишь летом, на следующий день после того, как его руку украсила татуировка. Странно, ведь у него тоже есть нареченная, только он почему-то этого совсем не ощущает. Может, потому, что встречался со своей миловидной невестой всего-то раз пять, и дальше разговоров дело у них не пошло. Как-то совсем уж правильно и традиционно получалось. Не то, что у Драко и Блез. Хотя… из близких отношений вон тоже не всегда толк выходит. С чего, спрашивается, устроили это представление?

Блез снова пошевелилась и потерлась носом о его грудь. Юноша на миг перестал дышать. Мысли о Драко, Метке, суженной и всех прочих мелочах вылетели из головы. И ему вдруг отчаянно захотелось быть великим волшебником, чтобы остановить время. Хоть ненадолго…

* * *

Гарри Поттер задумчиво смотрел в заснеженное окно. И что с того, что в кромешной тьме ничего не видно? Видеть — не самое главное. Юноша прижался лбом к стеклу. Он проводил Кэти до ее спальни и пообещал, что сам пойдет отдыхать. На каникулы он собирался остаться в школе, да и Кэти сегодня, волнуясь, шепнула, что родители позволили ей не приезжать. По блеску ее глаз Гарри вдруг понял, что ему придется призвать всю свою стойкость на эти несколько дней, ибо он по-прежнему был убежден, что пятнадцать лет — это не тот возраст, в котором девушки могут принимать взвешенные решения.

Кэти… Кэти…

Юноша оттолкнулся от подоконника и добрел до кресла, подхватил свою смятую мантию и перебросил на диван, сел, закрыл лицо руками.

Своей семьи у Гарри не было, но почему-то он твердо знал, что его родители любили друг друга и в этом вопросе вряд ли бы помогли советом. Семья Рона? Ворчливая Молли и добрый, похожий на провинившегося подростка, Артур… В их доме было тепло, он был озарен любовью… Дурсли? Гарри искренне сомневался в наличии у них хоть каких-то чувств, не говоря уж о возвышенных.

Так возможно ли это?

Юноша откинулся на спинку кресла и посмотрел в высокий потолок.

Так странно. Почти двадцать лет назад в этой самой гостиной сидел подросток, который смог бы ответить на этот вопрос. Сириус Блэк в один из зимних вечеров именно здесь целовал одну девушку, а думал о другой. В тот вечер, и в следующий, и через неделю, и через год… При этом вряд ли Эмили Кристалл могла упрекнуть его в невнимательности все эти годы. Она жила в его квартире в Лондоне, она встречала его с работы, видела его улыбки и старалась не замечать его взглядов в никуда. Она даже была по-своему счастлива. Ведь он был с ней.

Был ли счастлив он? Окружающие сказали бы — да, насколько это было возможно в мире, где шла война. А друзья? На то они и друзья, чтобы видеть больше остальных. Но и они соглашались с его улыбкой и смехом. Потому что это был его выбор. Но, наверное, будь он сейчас рядом, он бы мог предостеречь своего крестника от юношеской веры в собственные силы. Ведь в свои шестнадцать Сириус Блэк верил, что сможет, справится. Он был слишком самонадеянным мальчишкой.

Гарри закусил губу и повернулся в сторону лестницы, почувствовав чье-то присутствие. На нижней ступеньке стояла… Гермиона. От ее вида в груди что-то сжалось в болезненный узел. Растрепанные волосы, потерянный взгляд… Ее нарядное платье сидело как-то странно, а на плечи была накинута теплая шаль, которую миссис Уизли связала ей на прошлое Рождество. Кажется, она не замечала его присутствия, да и, вообще, вряд ли понимала, зачем сюда пришла.

Неведомая сила подбросила Гарри на ноги. В долю секунды он оказался перед ней.

— Гарри? — в ее глазах заблестели слезы. — Гарри, — всхлипнула девушка и бросилась ему на шею.

Юноша потерянно прижал ее к себе. Что происходит? Таких надрывных рыданий он не слышал давно. Проведя рукой по ее спине, он вдруг понял, почему платье сидит так странно — оно было расстегнуто до середины. Да что же происходит?

— Ш-ш-ш-ш, все хорошо.

Юноша подтолкнул ее к дивану, заставляя присесть. Сам устроился рядом и попытался заглянуть в ее лицо. Безуспешно. Девушка уткнулась в уже порядком промокшую на его плече рубашку и расплакалась с новой силой. Гарри понял, что начинает впадать в панику. Он всегда терялся при виде ее слез. Кто угодно, но не она. Он потянул ее на себя, заставляя забраться на диван с ногами и прижимая к своей груди, будто маленького ребенка, раскачивая, убаюкивая и шепча какую-то бессмыслицу.

Дверной проем отворился, гостиную огласили нравоучения Полной Дамы и сердитое ворчание Рона. Ворчание прекратилось быстро. Рон замер на середине комнаты и тут же бросился к их дивану.

— Что случилось? — он опустился на колени рядом с ними.

Гарри потерянно взмахнул свободной рукой, всем своим видом показывая, что понятия не имеет.

— Гермиона! Что случилось? — Рон стал осторожно перебирать каштановые волосы.

Она в ответ просто помотала головой, продолжая всхлипывать. Истерика прошла, но успокоиться до конца девушка все еще не могла.

— Тебя кто-то обидел? — голос Рона прозвучал напряженно.

Снова отрицательный жест.

— Ты просто решила поплакать? — попытка пошутить.

Кивок.

Рон привстал и чмокнул ее в макушку, почти сердито. Гарри вдруг подумал, что из его поведения давно пропали подобные естественные мелочи. Это раньше он мог так же чмокнуть Гермиону, так же бесцеремонно приставать с расспросами, а потом все изменилось, и теперь каждый подобный жест казался намеком, что-то значил и грозил все раскрыть. Но ведь Рон так делает, и это выглядит нормально. Гарри зарылся подбородком в ее волосы и глухо проговорил:

— Давай мы уложим тебя спать…

Гермиона ничего не ответила, однако позволила отстранить себя. Гарри быстро встал и потянул девушку за собой.

— Твоя? — он рассеянно оглянулся на вопрос Рона.

Тот указывал на его нарядную мантию.

— Угу. Захватишь?

Рон подхватил мантию и двинулся следом. Гарри медленно шел в сторону лестницы, удерживая Гермиону за плечи перед собой. Что же с ними происходит? Словно мир с ума сошел. Это же Гермиона. Почему она просто не расскажет, что ее беспокоит?

Толкнув дверь в ее комнату, оба юноши замерли и оглянулись в сторону ванной комнаты. Ну а откуда еще мог доноситься шум воды? И только потом поняли, что этим звуком наполнена сама комната.

— Что за черт? — произнес Рон, вытаскивая палочку.

— Не нужно, — впервые подала голос Гермиона. — Это… дождь. Пусть он будет.

Рон посмотрел на Гарри с видом специалиста по душевным недугам. Гарри чуть заметно пожал плечами. Однако дождь оставили.

— Тебе нужно умыться и успокоиться, — произнес Гарри, выпуская плечи девушки.

Она равнодушно кивнула и направилась в сторону ванной.

— Где у тебя зелья? — спросил вдогонку Гарри.

— В шкафчике слева.

Он направился к указанному шкафчику.

— Гермиона, пижаму прихвати. Или в чем ты там спишь… — с видом знатока посоветовал Рон.

Гермиона, точно зомби, вернулась к комоду, достала пижаму и так же безжизненно направилась в сторону ванной.

— С платьем справишься? — тон Рона был тоном старшего брата, слегка ворчливым и одновременно заботливым.

Девушка остановилась, изогнула руку, нащупала последний застегнутый крючок. Кивнула. Дверь за ней закрылась.

— Ну и что это, по-твоему? — негромко спросил Рон, наблюдая, как Гарри, привстав на цыпочки, читает надписи на маленьких флакончиках.

— Не знаю, — Рон сокрушенно отвернулся к окну, похлопывая по спинке стула. — С ума сойти: за окном снег валит, а тут будто дождь льет. Крыше съехать недолго. Может, это… выключим? Она и не заметит.

— Не, оставь лучше, а то еще хуже будет. Нашел.

Гарри наконец вытащил флакон.

— Невилл сказал, что она ушла раньше, — откликнулся он через мгновение, скривившись от запаха зелья, которое умудрился понюхать прямо из флакончика.

— Снейпа на тебя нет. Кто так зелья нюхает? Ладонью нужно, — Рон изобразил движение в воздухе, — а еще лучше волшебной палочкой.

— Ой, иди ты! Куда она могла уйти раньше?

— Сюда, — предположил Рон, разглядывая лампу на столе. — Есть еще вариант: у Джинни спросить. Может, знает.

Внезапно его взгляд замер на каком-то предмете, которому явно было не место на столе Гермионы. Рон быстро покосился на Гарри, старательно вчитывавшегося в этикетку, исписанную почерком Гермионы, убедился, что друг не видит, и чуть приподнял лист пергамента. И едва не присвистнул. Под смятым пергаментом на столе Гермионы лежали часы. Явно мужские. Явно дорогие. То, что они серебряные, было видно даже на расстоянии. Юноша протянул руку, чтобы незаметно взять, рассмотреть, понять.

— А? Что? — Рон вновь бросил пергамент на место, так и не взяв часы в руки.

Почему-то в его голове очень быстро все встало на свои места. Мужские часы на столе, полурасстегнутое платье, слезы… Этот непонятный дождь. Да и к тому же в комнате Гермионы странно пахло. Будто мужской туалетной водой. Когда он вошел, решил, что померещилось, а вот сейчас уже не был в этом уверен.

Бедный Рон. Он даже не догадывался, какой сюрприз его ожидал, попробуй он отдернуть штору, наполовину укрывавшую окно. За светло-коричневой тканью сиротливо приютился деревянный поднос с двумя чашками недопитого чая, небольшим заварочным чайником и сахарницей, с которой упала крышка. Яркие, веселые цвета. Но Гермионе слишком больно было смотреть на солнечный цвет своего первого сервиза, созданного не на оценку.

— Нет. Я не помню. Спросим ее.

— Ладно.

Гарри наколдовал стакан воды и присел на край кровати. Наступила тишина.

Рону казалось, что Гарри непременно должен услышать, как у него трещат извилины. Гарри же просто смотрел в пол.

Гермиона появилась тихо, как мышка. Гарри встал, откинул одеяло. Она забралась в кровать. На ней была смешная желтая пижама с котенком. Рыжим.

— Сколько капель? — Гарри с сочувствием посмотрел на ее бледное лицо.

— Давай двадцать, — обреченно произнесла девушка.

Выпив зелье, Гермиона устроилась поудобнее, Гарри укрыл ее до подбородка, присел на краешек кровати и спросил:

— Посидеть с тобой? Оно же не сразу действует.

— Мне неловко вас напрягать.

Гарри закатил глаза. Рон фыркнул. Они просидели в молчании минут десять, пока ее дыхание не выровнялось, а черты лица не разгладились.

Перед тем как выйти из комнаты, Гарри разжег камин и погасил лампы, чтобы ей было тепло и нестрашно, если она вдруг проснется среди ночи. Она не любила темноту. А Рон с каким-то мстительным удовольствием выключил наконец нервировавший его звук. Гарри ничего не сказал.

Рону очень хотелось вернуться к столу за часами, но не при Гарри же это делать? «Хотя, что можно понять по часам?» — утешал он сам себя, когда они молча сидели в гостиной. Это же просто вещь, а он — не Гермиона, чтобы распознать магией владельца. Он же не знал, что стоило всего лишь перевернуть часы, и он увидел бы на крышке родовой герб.

Рон решил завтра сам расспросить Гермиону.

* * *

Странный это был вечер — вечер принятых решений.

Перед тем как подействовало зелье, Гермиона решилась: она найдет его завтра. Перевернет Хогвартс, но найдет. С самого утра, до того, как он уедет. И никакая сила не сможет ее остановить. Он выслушает. У него просто не будет выбора.

И Драко Малфой принял решение. Лежа поперек кровати в своей комнате, комкая ни в чем не повинную подушку и глядя в тлеющие угли камина. Он решил. Завтра все будет иначе. Обнаженные плечи сводило от холода и сырости подземелья, но растопить камин или укрыться одеялом представлялось чем-то неважным, несущественным. Пальцы нервно теребили наволочку, а в серых глазах отражался свет угасающих углей. Он должен был испытывать страх. Нормальный страх человеческого существа перед болью, неопределенностью или же смертью. Но, по иронии судьбы, события этого вечера помогли. В его душе словно что-то замерзло, застыло, и за эту стену пока не проникал липкий страх. Он смотрел на свое будущее будто со стороны, как на историю совсем другого человека. Наверное, у каждого события в жизни есть смысл. Вот и этот вечер заслонил собой грядущий день. Сегодняшняя пустота оказалась сильнее завтрашних страхов. Наверное, это было к лучшему. Несколько часов без страха и мыслей о последствиях, без оглядки на других… Несколько часов наедине с собой, собственными мыслями и колючим холодом собственной души.

Метель укрывала старый замок, укутывая, согревая, нашептывая предрождественскую сказку. А за толщей стен люди ее не слышали. Люди принимали решения, люди верили в завтра, ненавидели его, боялись. А еще они надеялись. И это было единственное, что им оставалось. Завтра покажет, что станет с их надеждами. Зимнее солнце позволит увидеть смысл и тщетность, силу и слабость.

Завтра будет новый день. День, который изменит все.

03.02.2011

Глава 48. Между Добром и Злом

Канатоходец. Юный пилигрим Под вздох толпы качнулся в поднебесьи. У зыбкой грани чести и бесчестья. По тонкой нити меж Добром и Злом За шагом шаг идет к своим святыням. Толпа то вскрикнет, то на миг застынет. Истертый шест в натруженных руках То Свет, то Тьму легонько задевает. И он свою судьбу заранье знает. В толпе нет-нет и зазвучит мольба: Но он не слышит. В нем идет борьба Ума и сердца. Холодно и больно. И он один в попытке доказать В чем смысл борьбы? Однажды не солгать И от себя не утаить ответа. Пройти. Решиться. Зная, что вокруг Все жадно ждут случайного паденья. Ведь если падать, то двоим забвенье. И там вверху, средь славы и хулы, Он знает, что когда-нибудь сорвется. Скрипит канат и гулко сердце бьется.

День, который изменит все.

Если бы кто-то мог предсказать этот день, предвидеть. Дать возможность к нему подготовиться… Если бы. Но в жизни так не бывает.

Внезапный порыв — все закрутилось, завертелось, и нет времени понять, и едва успеваешь реагировать, а потом, спустя недели и месяцы, отчаянно хочешь вернуться, продлить, запомнить. Но жизнь не предоставила шанса, не дала времени подготовиться. Слишком много всего произошло за время, минувшее со смерти Сириуса до этого странного дня.

Оглядываясь назад, Нарцисса понимала, что те два года казались нереальными и эфемерными. Она почти ничего не чувствовала, практически ничего не хотела. Она даже не испытывала страх, равно как забыла, что такое просыпаться с улыбкой и встречать новый день с затаенной надеждой. Потому что ее надежда скрылась за Занавесом, канув в вечность. Лишь потом она поняла, что скрылась — не значит исчезла.

Сначала же было пусто. В одночасье жизнь перевернулась. На семью Нарциссы пала тень причастности к деятельности Пожирателей. Несколько раз ее вызывали в Аврорат для бесед. Впервые открывая тяжелую серую дверь, она отстраненно думала, что должна была бы испугаться, ведь сейчас ее могут отправить в Азкабан. Это же так просто. Сестра — ярая сторонница Лорда, муж был задержан в числе прочих Пожирателей и обвинен в нападении на Министерство. Он до сих пор находился в статусе разыскиваемого преступника. Но, идя по полупустому коридору и прислушиваясь к гулкому эху шагов, она почему-то не испытывала страха. Страх придет потом, когда она сможет адекватно воспринимать происходящее. Пока же с тех… событий минуло всего четыре дня. Министерство выждало, просчитало шаги, и совы с «приглашениями» полетели к стенам старинных замков. Вчера беседовали с Марисой. Встреча проходила в поместье Делоре — Мариса не делала тайны из его местонахождения. Возможно, поэтому разговор носил сдержанно-дружественный характер. Пожилой аврор с цепким взором пытался добиться признания во всех смертных грехах, но делал это очень осторожно. Словно все еще находился в растерянности от легкости, с которой удалось встретиться с женщиной, чей брат находился в розыске, а муж был убит аврорами при задержании.

Вечером того же дня Мариса пересказала содержание беседы Нарциссе, поделилась предположениями, наблюдениями. Поэтому, подходя к запертой двери, женщина приблизительно знала, чего ей ожидать.

За дверью оказалось небольшое помещение. На мягких диванах, расставленных вдоль стен, сидели несколько человек. При ее появлении все головы повернулись в сторону двери. Нарцисса проигнорировала взгляды и направилась к высокой стойке, определив, что испуганная девушка, видимо, секретарь. То, что ее уведомили прибыть к такому-то времени в такой-то кабинет, как простую смертную, должно было унизить старинную фамилию, показать, что деньги и власть в этом новом мире ничего не значат. На деле же им удалось доказать лишь обратное. Девочка за стойкой засуетилась, попросила подождать и предложила кофе. Мужчины, сидящие вдоль стен, разглядывали ее с нескрываемым любопытством. И даже если во взглядах мелькало презрение, оно не задерживалось настолько, чтобы стать явным. Ее рассматривали как некий чужеродный предмет, по ошибке оказавшийся в окружении этих мрачных стен. Нарцисса не обращала внимания на взгляды, отказалась от кофе и присаживаться тоже не стала. Вместо этого она отошла к большому стенду, на котором висели многочисленные колдографии авроров, погибших за годы этой сумасшедшей войны. Сколько же их было! Сводки в газетах безлики. Цифры — всего лишь цифры. А с колдографий смотрели люди. В основном, знакомые. Колдографии были разбиты по годам гибели. Под каждым снимком указывались регалии, награды, большей частью посмертные, ибо недавних выпускников Аврората не успевали наградить в торжественной обстановке. Больше всего их было в первый год. С какой-то мрачной решимостью Нарцисса скользила взглядом по молодым лицам. Встречались авроры и в возрасте, но все же большинство были ее ровесниками. Ровесниками, которым навсегда осталось по восемнадцать — двадцать.

Взгляд задержался на Питере Петтигрю. Орден Мерлина, список посмертных званий. Но почему-то снимок над этим списком не вызывал симпатии, не отражал героичности и праведности. Такое чувствуешь. Неужели они не видят? Или же дело было в том, что Нарцисса знала, что этот человек — Пожиратель.

И тут же… Джеймс Поттер. На снимке он сдержанно улыбался. Совсем так, как когда-то в кабинете зельеварения, когда она отбывала взыскание вместе с Сириусом, а тот пришел в компании Джеймса и Лили. А вот и сама Лили… Нарциссе вдруг захотелось спросить: «Ты была счастлива, девочка, назначившая себя судьей?». Но вопрос показался кощунственным и неуместным, потому что ее больше не было. Да и во взгляде женщины на колдографии был ответ. Да, она была счастлива. Те несколько ярких и сумасшедших лет были наполнены счастьем больше, чем добрый десяток лет Нарциссы Малфой. Нарцисса отвернулась от снимка.

Мерлин хранил Ремуса Люпина, и здесь он не присоединился к друзьям. И Мерлин хранил Сириуса Блэка или же просто наказывал. Вдруг пришло в голову, что Сириус работал здесь. Ходил этими коридорами, открывал эти двери. Нарцисса зажмурилась, стараясь отогнать оцепенение.

— Миссис Малфой, — улыбчивая девушка указала на тяжелую дверь. — Пройдите, пожалуйста.

И шепоток за спиной, и тупое безразличие. Она терпеливо выстояла две минуты напротив молоденького волшебника, быстро шепчущего формулу распознавания чар. Мальчик нервничал, краснел и старался отвести взгляд. Убедившись, что на ней нет никаких чар, сбивчиво пробормотал:

— Проходите, — и быстро шагнул прочь.

Нарцисса мельком подумала, что бы он делал, если бы она сегодня использовала косметические заклятия?

А потом седой аврор, то ли действительно намного старше Нарциссы, то ли война так украсила по-молодецки густую шевелюру, смотрит в глаза, и в его взгляде такая жгучая неприязнь, что в первый момент Нарцисса пытается вспомнить, не могут ли они быть знакомы. У нее неважная память на лица, но когда он холодно произносит:

— Добрый день, миссис Малфой, — она с уверенностью понимает, что они видятся в первый раз. На голоса у нее отменная память.

— Здравствуйте.

— Положите, пожалуйста, вашу волшебную палочку на столик у двери.

В первый момент в голову приходит: «На каком основании?». По кодексу предков: волшебник не имеет права требовать от другого отдать палочку. Это как… отдать кров, пищу, часть себя.

Но она не в том положении, чтобы спорить. Да и не хочется. Все происходящее воспринимается будто со стороны.

Нарцисса кладет палочку в указанное место, слыша неприятный стук дерева о лакированную поверхность стола, и оборачивается к аврору.

— Присаживайтесь.

Кресло неудобно. Из него невозможно быстро встать, оно не располагает к долгому сидению. В этом кабинете все рассчитано на дискомфорт посетителя. Начиная от тонкой полоски света, еле пробивающейся сквозь щель в тяжелых шторах, заканчивая почти полным отсутствием мебели.

Волшебник разглядывает ее как диковинного зверя. Нарцисса спокойно выдерживает взгляд. Мысль о Сириусе, не покидающая все это время, вдруг материализуется в вид узника в Азкабане. Он выдержал там двенадцать лет. И если человек напротив считает, что она — изнеженная особа, не способная просидеть здесь и пяти минут, его ждет разочарование.

Как настойчиво они пытаются напоить ее хоть чем-нибудь.

— Спасибо. Я уже завтракала.

Волшебник усмехается. Оба понимают, что если он захочет напоить ее зельем правды, он все равно напоит, но пока будет действовать другими методами.

— Еще один момент: надеюсь, вас не нужно предупреждать, что любые другие… виды магии здесь тоже нельзя использовать?

— Моя палочка лежит у входа.

— Я говорю о другой магии.

Нарцисса улыбается. А ведь этот человек нервничает. Ну так и прислали бы сюда женщину-аврора. Хотя… магия вейлы не знает разницы между полами. Если захотеть… Но люди слишком переоценивают опасность неизведанного. Нарцисса никогда не пыталась пользоваться этой ветвью магии. Разве что в моменты, когда хотела добиться того, чтобы Смит подпустил ее к Драко. Хотя, строго говоря, это были скорее неосознанные порывы. Нечто, что всегда с ней. И если мужчины вокруг сворачивали шеи, это лишь их проблемы. Сугубо личные.

Аврор напротив поправил галстук и тут же рассердился. Голос стал еще жестче.

— Из газет я узнала о массовом исчезновении заключенных из Азкабана. Среди этих людей мой муж. Видимо, причина в этом.

Аврор на миг запнулся.

— Вы подтверждает причастность мужа к, так называемым, Пожирателям смерти?

— Мне ничего об этом не известно.

— Нам известно, что в вашем поместье на протяжении нескольких лет проводились сборы Пожирателей во главе с Тем-Кого-Нельзя-Называть.

Смешно. Они до сих пор боятся произносить имя.

— В нашем поместье собирались друзья семьи — представители старинных волшебных фамилий.

— Что «и»?

— Я не понимаю, о чем вы?

— Мистер…

— Мистер Спайт, гости в моем доме имеют обыкновение обедать одетыми.

Аврор недобро усмехнулся. И зашел с другой стороны.

— Где сейчас находится ваш муж?

— Мне это неизвестно.

— Он до сих пор не связался с вами? — в голосе насмешка.

— Нет.

— Не знаю.

— Чем в последние месяцы занимался ваш муж?

— К сожалению, я не могу ответить на этот вопрос. Муж не посвящал меня в свои дела.

— В нашей семье женщине традиционно отводится очень скромное место.

— Даже вам?

— Даже мне.

— В Хогвартсе.

— Вы поддерживаете связь?

— Мы переписываемся с сыном.

— Нет.

— Вы говорите так уверенно.

— Вряд ли мой муж в письмах стал бы раскрывать местонахождение.

— А другие способы связи?

— Какие-то чисто семейные.

— Например?

— У вас чистокровная семья. Несколько десятков поколений магов.

— Из ваших слов можно сделать вывод, что это плохо.

— Мой дед — маггл.

Тишина.

— Кажется, гораздо меньше, чем вас.

Мужчина с силой ударил по столу.

— Прекратите, миссис Малфой. Вы не в том положении, чтобы проявлять характер. Вы можете не выйти отсюда. А в Азкабане, знаете ли, ваша красота изрядно потускнеет.

И снова страха нет. Почему? Может потому, что она чувствует блеф человека напротив, а может, ей просто все равно?

— В чем вы обвиняете меня?

— Пока ни в чем. Пока, — и вдруг. — Покажите левое предплечье.

Нарцисса коротко улыбнулась. Мужчина явно перегибал палку. Ведь обвинений пока не было. Но в то же время он чувствовал власть. И она позволит ему… до определенного момента.

Черный шелк мантии скользнул вверх, обнажая тонкую руку. Бледная кожа резко контрастировала с одеянием и мрачными тонами комнаты.

Результат тот же.

— Спасибо.

Тишина.

— Вы давно видели Марису Делоре?

— Вчера.

— В ресторане «Романтика». В Лондоне.

— Вы встречались по поводу ее беседы с аврорами?

— Мы встречались по поводу ее именин.

— По поводу именин — раз в год.

Аврор нервно дернул подбородком.

— А вообще по возможности часто, — решила сгладить Нарцисса.

— Она знает о местонахождении вашего мужа?

— Нет.

— Мариса редко общается с братом.

— Почему?

— Не знаю. Так сложилось.

Тишина. Давящая, нервозная. От неудобной позы затекла спина и начал болеть затылок. А аврор молчит, словно ожидая признания. Эти нелепые утомительные вопросы ни о чем, полутемная комната. Бред.

— Мы вынуждены провести обыск в вашем доме, — наконец произносит он.

— Вы не сможете, — просто отвечает она.

— Почему?

— Поместье Малфоев ненаносимо.

— Не могу.

— Миссис Малфой, вы не том положении, чтобы торговаться. Вы обязаны подумать о себе, о сыне.

— Мистер Спайт, я думаю о себе и о сыне. Но вы сами не так давно упомянули о нескольких поколениях магов в нашей семье. На поместье родовая защита.

— Любую родовую защиту можно снять!

— Разумеется, но вы должны знать, что ее может снять лишь глава рода. В данном случае — мой муж. Я не только не могу обнаружить поместье, но даже провести туда кого-либо.

— Почему? — по нервному подергиванию уголка его губ Нарцисса поняла, что грандиозный план рушится на глазах.

— Потому что есть определенный круг людей, которые могут войти на территорию поместья. Чужой не сможет этого сделать.

— Нет.

— Это в очередной раз подтверждает причастность вашей семьи к рядам Пожирателей.

— Это — родовая защита, выставленная три века назад. Вряд ли названное вами понятие существовало во времена Руфуса Малфоя.

— Вы слишком спокойны, миссис Малфой. Вы считаете себя безнаказанной. Люди, подобные вам, привыкли, что деньги решают все. Не так ли? Вам плевать на нужды других. Вы не считаете за людей магов, в генах которых нет восьми поколений предков, некогда размахивавших волшебной палочкой… Вся ваша жизнь состоит из взмахов нежной рукой и приказов, немедленно выполняемых десятками домовых эльфов. И даже сейчас вы не воспринимаете ситуацию всерьез. Ваше спокойствие… Будто вы уже знаете, что завтра все закончится, и вы заживете, как прежде. Только этого не будет!

Нарцисса молча смотрела на мужчину напротив. Она могла бы многое ответить этому человеку. Например, напомнить о своем деде, награжденном орденом Мерлина первой степени за Грюнвальдскую битву или же о ее бабке, врачевавшей магией практически неизлечимые болезни. Да перечислить собственные фонды, помогающие людям. Но ведь этому аврору нет никакого дела до справедливости. Он поделил всех на сторонников и врагов, и ему плевать на остальное. Он не видит доблести по эту сторону баррикад.

Поэтому Нарцисса Малфой молчала, пока аврор говорил. И даже когда он закончил, она не произнесла ни слова. В неуютной комнате повисла тишина. Тишина ощутимой волной окутывала сидящих людей, растекалась по мебели и заполняла скрытые в тени углы комнаты. Тишина оглушала, давила. Здесь не было камина, не было часов. Не было ничего, что могло бы издавать звуки. Поэтому комната молчала. Лишь два едва ощутимых дыхания.

Минута. Две. Три.

Седой аврор вглядывался в лицо женщины, словно силясь отыскать следы раскаяния, гнева, ненависти. Но на нем не было ничего. Лишь усталость и грусть. Нарцисса Малфой не походила на истовых, фанатичных сторонниц Лорда, таких, как ее сестра, выкрикивавшая проклятия и убившая двух авроров при задержании. В ней не было угодливости, появляющейся порой у жен преступников, в попытке спасти себя, детей. Аврор чувствовал неведомый прежде трепет, о котором его предупреждали — кровь вейлы не шутки. Он изо всех сил старался задушить его злостью, ненавистью. Вновь и вновь вызывал в памяти руины домов, лица убитых друзей, пытался обрушить тяжесть вины на эту женщину. Но ничего не получалось. Вся злость обращалась лишь на него самого. А вина? Разве может он судить эту женщину с усталым взглядом? Он пытался задеть ее, но задевал лишь себя. Он обвинял ее в заносчивости и презрительном отношении к другим. Но высказывал лишь свои обиды, свою злость. И с ужасом понимал, что не смог бы вот сейчас силой заставить ее выпить сыворотку правды или же причинить ей зло. Не смог бы! Он! Который до хрипоты кричал, что сам сотрет ее в порошок, потому что Пожирателями была уничтожена его семья, потому что женщина, которую он любил, погибла четыре дня назад в пожаре, устроенном в клинике Святого Мунго, потому что он никогда не увидит свою Джулию из-за таких вот, как эта… эта… Но он не смог ни-че-го. Через час после ее ухода он напишет отказ от этого дела. Его место займет другой аврор. А он возьмет отпуск на месяц. Не видеть. Не слышать. Забыть кошмар этих дней. И заглушая боль в выпивке, он все равно будет видеть улыбку Джулии, слышать ее голос. И в своих пьяных мечтах он будет счастлив. Даже когда в воспоминания будет врываться усталый взгляд серых глаз женщины, которую он так и не смог обвинить.

Не сможет этого сделать и аврор, принявший дело, и следующий после него. Только после отказа четвертого по счету аврора, дело приостановят за неимением доказательств. Никто не сможет доказать ее причастность к Пожирателям. Каждый будет утешать себя тем, что никому не удавалось противостоять магии вейлы. Это все равно, что противиться империо — удается единицам. И ни один не признается, что внутреннее чутье аврора все расставило по своим местам. И приказ: доказать вину, пойдет в разрез с фактами и интуицией. И если в былые времена каждый из них мог свернуть горы ради выполнения задания, то сейчас, в новом витке этой бессмысленной и безнадежной войны, уже просто не осталось сил, веры. Не осталось даже ненависти.

— Вы можете идти, миссис Малфой. Пожалуйста, не покидайте Англию. Если вы понадобитесь, вас вызовут.

В голосе аврора послышалась усталость.

Нарцисса молча встала и направилась к выходу. Взяла свою волшебную палочку, спрятала в карман мантии.

— По ком вы носите траур? — раздалось за ее спиной.

Женщина медленно обернулась.

— Мне просто идет черный цвет.

Во взгляде мужчины мелькнет злость, но ей будет все равно. Какое им дело до того, по ком она носит траур?

Ее вызывали в Аврорат еще три раза. Те же вопросы. Те же интонации. Словно один человек писал сценарий этих бесед. «А может, так оно и было», — думала Нарцисса, откинувшись на мягкую спинку сиденья. Экипаж с гербом Малфоев вез ее в сторону поместья. Наверное, этих людей учили вести допросы, путать резкими переходами от одной темы к другой, внезапно меняя доверительный тон на жесткий, сострадание на обличение. Наверное, это и есть оборотная сторона работы аврора. Интересно, Сириус любил эту часть работы? Почему-то казалось: вряд ли. Она с легкостью представляла себе его с палочкой в руках, выкрикивающим боевые заклятия, а вот задающим нелепые вопросы в полутемной комнате, представить не могла. Все эти недели мысли о Сириусе следовали неотступно. Просыпаясь по утрам, она ждала письма от Драко. Теперь они переписывались каждый день. Сдержанно-вежливые строчки, но от них становилось спокойнее. После каждого подобного письма она вздыхала чуть свободней, и уже ничто не мешало думать о Сириусе. Вспоминала, рассуждала, уходя в этих грезах все дальше от реальности. Умом Нарцисса понимала, что должна взять себя в руки, начать что-то делать, но не могла. Драко был в Хогвартсе. Она верила Дамблдору, несмотря ни на что, — ее сын в безопасности. Сама же она никак не могла повлиять на ситуацию. И это вынужденное бездействие погружало в туман из воспоминаний.

Си-ри-ус. Си-ри-ус. Нарциссе было хорошо в этих грезах. В них не было войны, разлуки, страха. Только бесшабашный мальчишка с пронзительным взглядом синих глаз. Словно не было этих пятнадцати лет. Словно ничего не плохого произошло. Грезы уводили, путали, смущали. Возвращение к реальности каждый раз оказывалось болезненным и ненужным, но неизбежным.

Однажды утром, когда она просматривала отчет о расходовании средств детского приюта, в гостиную вошел Люциус. Просто и буднично, словно вернулся с верховой прогулки. Он не был в этом доме пятнадцать дней. А казалось, только пятнадцать минут.

Нарцисса, сидевшая на большом диване, поджав ноги, удивленно вскинула голову. Их взгляды встретились.

Он немного похудел, выглядел усталым и слегка подавленным.

— Здравствуй, — его голос прозвучал глухо.

— Здравствуй.

Мужчина пересек комнату и опустился в одно из мягких кресел.

— Прикажи подать кофе, пожалуйста.

Нарцисса кивнула и позвонила в серебряный колокольчик, лежавший на журнальном столике среди вороха пергаментов.

Люциус пожал плечами. Подумал и кивнул:

— Пожалуй.

Нарцисса распорядилась насчет завтрака и поднялась с дивана. Она до сих пор носила черное. Вот и сейчас на ней был черный костюм. Неосознанно. Ее душа хотела этой малости. Сейчас она вдруг подумала, что Люциус истолкует это однозначно, и внезапно поняла, что ее это не волнует.

— Меня вызывали в Аврорат.

Люциус посмотрел на нее снизу вверх, отбросил волосы с лица:

— Спрашивали о тебе, Марисе, просили показать предплечье. Я ответила, что не знаю, где ты. На требование раскрыть местонахождение поместья сослалась на родовую защиту.

— Правильно.

Нарцисса кивнула. Она и сама понимала, что правильно.

— Ты… молодец, — устало проговорил Люциус.

Нарцисса снова кивнула.

— Я хотел убедиться, что у тебя все в порядке.

— Пойдем завтракать.

Женщина быстро вышла из комнаты.

Они сидели в большой столовой в гробовом молчании. Нарцисса равнодушно крошила вилкой румяную запеканку. Откалывала кусочек и размазывала его по краю тарелки. Люциус наблюдал за этим занятием. Его запеканка была нарезана аккуратными квадратами, которые так и остались нетронутыми.

Молчание было не просто напряженным. Оно было… фатальным. Этим двум людям абсолютно нечего было сказать друг другу.

Нарцисса понимала, что Люциус подавлен и сломлен. За шестнадцать лет брака она впервые видела его поникшие плечи и дрожащие руки. Он всегда старался производить впечатление сильного человека. Своего рода комплекс. Больше всего Люциус Малфой боялся, что кто-то заподозрит его в слабости. Отсюда и специфические методы воспитания сына. Отсюда агрессия и ледяной тон в общении с семьей. А ведь если бы он хоть однажды просто поговорил с Драко, спустился со своего сияющего пьедестала и рассказал что-то настоящее, что-то, что позволило бы Драко увидеть в отце человека… Но нет. Люциус Малфой был выше этого. Всегда.

А вот сейчас Нарцисса видела, что ему плохо. Умом она понимала, что сейчас он, как никогда, нуждается в помощи и участии. Выговориться, просто почувствовать поддержку. Но в ее голове упорно вертелась мысль: «Он видел, как погиб Сириус. Он был среди этих людей».

— Как Драко? — подал голос Люциус.

— Спасибо. Хорошо.

— Пишет?

— Да… Люциус, — он вскинул голову. — Я хочу, чтобы ты был в курсе: я беседовала с Дамблдором.

— Когда? — вилка дрогнула в его пальцах.

— В день твоего ареста.

— Я… говорила о Драко. Дамблдор уверил, что позаботится о нем.

— Нарцисса, Драко не ребенок. Тебе не стоило подвергать себя опасности.

— Опасности не было, к тому же я не могла оставаться в неведении. Мне пришло официальное письмо.

— Об аресте?

— Да. И еще о… гибели Сириуса Блэка.

Люциус отложил прибор и потер лицо. Некоторое время молчал, а потом поднял на нее напряженный взгляд.

— Он погиб в бою, — Нарцисса едва сдержала желание обхватить себя за плечи от звуков этого негромкого голоса. Ей казалось, что в обеденном зале стало нестерпимо холодно. — Я… не очень хорошо знал Блэка, но мне казалось — это именно то, о чем он мечтал. Стать… героем.

— Он просто хотел жить, Люциус. И все. Геройство и смерть — это совершенно разные вещи.

Собственный голос показался чужим и далеким.

— Извини.

Тишина.

— Я… соболезную.

Нарцисса пожала плечами. В столовой вновь повисло молчание. Нарцисса подняла взгляд к большому окну напротив. На улице начинал моросить дождик. Серый. Унылый. Вдруг захотелось выйти под этот дождь и пойти, куда глаза глядят, не разбирая дороги, ступая по лужам. Когда она в последний раз гуляла под дождем? Кажется, в прошлой жизни. А как было бы хорошо: идти по лужам, чувствовать, как вода затекает в дорогие туфли, и ощущать себя живой и счастливой.

— Где ты был это время? — Нарцисса спросила не из желания знать, а потому что внезапно захотелось разбить нависшую над столом тишину. Тишина раздражала, давила. В доме, в котором живут люди, не должно быть такой густой тишины. В доме должны звучать смех, голоса…

— В Ирландии.

Продолжения не последовало. Нарцисса на миг задумалась: сказать или нет.

— После Азкабана я побывал у Фреда, — голос прозвучал глухо.

— Значит, ты знаешь… — Нарцисса подняла взгляд на мужа.

Несколько секунд он продолжал смотреть на поверхность стола невидящим взором, потом быстро отбросил прядь волос с лица и на миг сжал переносицу.

— Да, знаю.

Нарцисса смотрела на него, прислонившись затылком к высокой резной спинке. Смешно… всю свою жизнь ее муж боялся слабости, пряча ее за жестокостью, холодностью, неприступностью. Он всегда полагал, что титул и деньги — источник власти, а власть — это все, что нужно для жизни. Да вот только сама жизнь день за днем убеждала его в обратном. И сейчас в этом огромном обеденном зале, где отблески свечей, зажженных по случаю пасмурного дня, отражались от мраморного пола, где каждый звук разносился эхом и шепот был слышнее самого громкого крика, сидел потерянный и совершенно раздавленный мужчина. Нарцисса не узнавала его. Где уверенная линия плеч, где небрежность жестов и слов? Оттенок его волос резко контрастировал с темным деревом обеденного кресла. Белизна манжет чужеродно выделялась на поверхности стола. Все годы Нарцисса видела в убранстве обеденного зала лишь изысканность, призванную подчеркнуть безупречность хозяев. А вот сейчас аристократическая бледность вдруг оказалась болезненной, а безупречность осанки — напряженной.

— Я была на похоронах Фриды.

— Спасибо.

— За что?

— За то, что ты была там. Я… должен был. Я…

— Я пошла туда не ради чести семьи, Люциус. Мы с Марисой просто хотели проститься с ней.

— Ты почти ее не знала.

Нарцисса вновь посмотрела на дождь за окном.

— Порой мне казалось, что я понимала ее, как никто другой. Мне жаль, что это случилось. Фрида была удивительным человеком. То, что она делала для людей, невозможно измерить обычной меркой. Что делаем мы? Мы откупаемся от несчастных, в лучшем случае, и не замечаем вовсе — в худшем. А Фрида возвращала людям жизнь.

Люциус закрыл лицо руками. На какой-то безумный миг Нарциссе показалось, что сейчас он отнимет ладони, и она увидит слезы. Но нет. Подрагивающие руки легли на стол, а лицо ее мужа осталось сухим. Лишь взгляд стал болезненным и затравленным.

— Не знаю. Пока — здесь. А потом не знаю. На дом нужно поставить новую защиту. Нужно подумать, как уберечь тебя, Драко, Марису.

Нарцисса приподняла бровь. Не поздновато ли?

— Люциус, можно я задам вопрос? Он давно не дает мне покоя.

Муж поднял на нее взгляд. Согласия не дал, но Нарцисса все же спросила:

— Это того стоило? Ты именно так представлял свою жизнь? Нашу жизнь?

— Это несколько вопросов. Который не дает тебе покоя больше остальных?

— Все.

— Нет, Нарцисса. В свои семнадцать я был уверен, что все сложится по-другому. С твоего позволения.

Люциус встал и быстрым шагом покинул обеденный зал. А Нарцисса еще долго смотрела на опустевший дверной проем, за которым скрылся человек, разрушивший ее жизнь, свою жизнь… Наверное, сейчас ему тяжелее, нежели ей. А может, и нет. Однако сил пойти за ним и попытаться поговорить, достучаться, не было. Умом она понимала, что сейчас он — настоящий. Истинный. Со всеми слабостями и страхами. Потерян. Загнан в угол. Это самый верный момент за все годы их брака создать хоть какое-то подобие семьи. Да вот только доводы разума исчезали в бездонной пустоте ее души. Словно за этим обеденным столом их было не двое, а четверо. Словно тени тех, навсегда ушедших, не отпускали их.

Нарцисса отодвинула тарелку, отчетливо осознав, что в ее мире стало еще меньше близких людей. Остались лишь Драко, Мариса и Северус. И еще она вдруг поняла, что Люциус никогда не войдет в ее мир. Просто не сможет.

Завтрак с приглашенными гостями — редкость в старинных семьях. Обеды, ужины — да. Но завтрак — это что-то личное, домашнее, семейное. Однако в старых стенах имения Малфоев вряд ли сохранилось такое понятие как «семейственность».

Нарцисса сидела за большим столом и старалась отвлечься. Способов было несколько, но сегодня она выбрала самый действенный. Вспоминала два последних года.

Точнее самые первые, самые нереальные месяцы из этих двух лет. Насколько неживой была она тогда. И это несмотря на то, что именно первые полгода полного одиночества были насыщенными, как никогда. Она почти не бывала в имении Малфоев. Бесконечные переезды, выставки, инспекции работы благотворительных фондов. Люди, люди… Их были десятки, сотни… Но никогда она не чувствовала себя более одинокой, чем в то время. Это сложно объяснить. Раньше Сириус был далеко. Их разделяли время, расстояние, стены Азкабана и людская молва. Но ведь он был. За всей этой ненужной и неправильной мишурой он был. Где-то билось его сердце, где-то витали его мысли. Просыпаясь по утрам, она чувствовала, что он есть. Несмотря ни на что сохранялась эта призрачная возможность, что когда-нибудь, где-нибудь их пути пересекутся. А потом… Что было потом? Тишина. Пустота. И глупое сердце почему-то продолжает верить в ту единственную реальность за грудой условностей. Но разум вновь и вновь возвращается к разговору в кабинете директора Хогвартса. И вот эта борьба сердца и разума словно вытравляет душу. Отчаянно хочется верить, но не во что. И от этого… странно и нереально.

И короткий разговор, как Рубикон, отделивший «до» от «после».

— Нарцисса, хватит! Жизнь не закончилась! — резкий окрик Марисы заставляет поморщиться.

Обе сидят в полупустом кафе, коротая время до начала очередного мероприятия.

И в первый момент хочется ответить в том же тоне, потому что никто не имеет права вмешиваться. Никому не понять того, что с ней творится. Никому, кроме женщины напротив. И резкий ответ замирает на губах. Несколько секунд Нарцисса смотрит в серые глаза подруги. Время снова делает крутой вираж. Похороны Патрика. И неживая, точно замороженная, Мариса. И мысли самой Нарциссы, тогда еще ясные, здравые. Миллион краткосрочных и долгосрочных планов по выведению подруги из депрессии. Потому что так нельзя, потому что жизнь продолжается, и на свете есть люди, которым мы еще нужны.

Мерлин! А ведь она сейчас так же увлеклась похоронами своей души.

Нарцисса опускает взгляд. Тонкие пальцы сами выводят неведомые узоры на синей скатерти. Внезапно возникает мысль: «Ни один оттенок синего не может повторить цвет его глаз». И следом за ней осознание. Ведь не обязательно изо дня в день пытаться убедить себя в том, что Сириуса не вернешь. Ведь этот спор с собственной душой можно отложить на время. И просто жить. Есть Драко, Мариса, Северус. Есть сотни детей, которым нужна помощь.

— Мариса, можно вопрос?

Мариса кивает. Нарцисса видит, что подруга еще злится, — в такие моменты она нервно покусывает нижнюю губу.

На миг Мариса прикрывает глаза, а потом начинает медленно говорить:

— Знаешь, порой мне до сих пор кажется, что он жив. И каждый поступок проходит через призму того, как бы он посмотрел на это: согласился бы, возразил. И если да, то что бы сказал. Думаю, наши близкие живы в нас, пока мы их помним. Но они в нас, а жизнь идет рядом. Жизнь — вот она. И не стоит кидаться, как в омут, в дела или же наоборот плакать, забившись в угол. Нарцисса, я дала тебя время. А теперь хватит. Подумай о нас.

Почему этот тяжелый разговор всплыл сейчас? Потому что нужно было любыми средствами не дать человеку, сидящему за этим столом, повода действовать.

Нарцисса Малфой постаралась придать лицу бесстрастное выражение. Она прекрасно понимала, что Темный Лорд может читать мысли людей. Подтверждение этому факту она находила не раз и не два еще до того, как Северус сказал об этом, дав несколько очень ценных советов. Говорил, что как раз сам занялся изучением способов защиты. Нарцисса не очень надеялась на успех, но привыкла верить Северусу. Итак, мысли нужно и можно защищать. Сначала эта мысль шокировала, вызывала страх и омерзение. Словно обнажаешь душу. Все наизнанку. И перед кем? Перед бездушным чудовищем. А потом однажды она поняла, что этого человека не интересует ее душа. Он опасается ее самой. Сколько раз Нарцисса перехватывала взгляды Темного Лорда, в которых за налетом скуки и равнодушия нет-нет да и проскальзывало нечто похожее на любопытство. Порой для разнообразия она даже не пыталась скрыть то, что думает об этом человеке. Наверное, в те моменты, когда ей казалось, что жизнь закончена, когда она просто уставала бояться. Отчасти она надеялась на… смерть? Она не знала. Но с его стороны не было никакой реакции, и постепенно Нарцисса перестала об этом думать.

А вот сегодня навыки блокирования мыслей пригодились, как никогда. Очень важно было не позволить Лорду узнать о разговоре с Люциусом. В том, что Люциус будет молчать об этом, она почти не сомневалась. Возможно, у него даже хватит ума скрыть свои мысли от Лорда. Впервые Нарцисса пожалела о том, что не подумала поделиться с Люциусом умением, перенятым от Северуса.

Что именно она хотела скрыть? Разговор в библиотеке, состоявшийся час назад. Лорд решил, что Драко должен принять Метку именно сегодня. Конечно, Нарцисса понимала, что рано или поздно это случится. Но никак не думала, что этот день наступит так скоро. Она знала о слабости Лорда делать все символично. Семнадцатилетие — идеальный повод. Но… не так. Не сейчас. Да кого она обманывала? Когда она выпалила резкое: «Только через мой труп!», это не было фигурой речи. Все бесконечные обтекаемые «не сейчас» вдруг сформировались в отчетливое «никогда». Только не ее сын. В тот миг она даже не подумала, что по этому поводу считает сам Драко. Она забыла обо всем, кроме безотчетного желания помешать. И вот сейчас, сидя за этим семейным завтраком, она отчаянно хотела хоть на миг остаться наедине с сыном. Драко сидел напротив, методично намазывая тост, словно масло было виновато в чем-то перед ним лично. За столом царило молчание. Молчал Люциус, напряженно разглядывающий свою тарелку, молчал Лорд, размешивающий сахар в дымящейся чашке, молчал Фред Забини, вопреки всем правилам этикета, наматывающий на палец салфетку, молчала сама Нарцисса, пытаясь поймать взгляд сына.

Молчание было настороженным и выжидательным.

Сегодня Драко исполнилось семнадцать лет. Так как официально их поместье было закрыто для визитов, а Люциус до сих пор находился в розыске, празднование проводилось в имении Присциллы Малфой двумя днями ранее. Люциус посчитал, что лишать сына праздника из-за происходящего нелепо, вот и предложил Нарциссе организовать торжество в доме своей матери.

Праздник получился более удачным, чем можно было предположить. Почти два года над их семьей висело нелегальное положение Люциуса. Со временем авроры смирились и, казалось, отступили в ожидании удачного момента. А в том, что он наступит, никто не сомневался, даже Нарцисса. Не сомневался в этом, похоже, и сам Люциус. Иначе как объяснить его раздражение в последнее время. Вообще за эти два года в имении он провел в общей сложности около месяца. Внезапно появлялся, справлялся о делах, подолгу сидел в кабинете, рылся в библиотеке и вновь уходил. Во время визитов он почти не пересекался с Нарциссой, потому что с исчезновением Люциуса она почти не входила в его кабинет, предпочитая заниматься делами в гостиной. Наверное, это было не слишком «по-деловому», но Нарцисса просматривала свитки пергамента, устроившись на мягком диване. И писала здесь же на невысоком журнальном столике. Занимать кабинет Люциуса казалось ей неприемлемым. Да и признаться, она вообще не любила этот дом. Сейчас, спустя почти восемнадцать лет после того, как вступила в него женой Люциуса, Нарцисса могла сказать об этом вот так просто. Она не любила этот холодный и неприветливый дом, увешанный портретами нескольких поколений надменных волшебников. Порой, разглядывая изображения предков Люциуса, она задавалась вопросом: «Были ли эти люди счастливы при жизни?». Из фамильных летописей казалось: вряд ли. Почему-то так сложилось, что из века в век мужчины этой семьи строили свою жизнь, исходя из простого понятия — «долг». Подоплека и формулировка целей их пути была разной, но неизменным оставалась вера в этот непонятный и часто не подходящий под общепринятые ценности «долг». Они словно проходили по какому-то давно известному пути. Неужели это именно то, чего может хотеть сам человек? Не так давно, повинуясь внезапному порыву, она все же задала этот вопрос одному из портретов…

Ответ удивил…

А вот сегодня Драко исполнилось семнадцать, и Нарцисса хотела одного — увести сына отсюда. Как можно дальше. На край света.

Она подняла взгляд на Фреда. Мужчина чуть заметно хмурился. Интересно, для чего Лорд пригласил его? Наверное, в свете объявления суженой Драко. По лицу Фреда нельзя было сказать, что он рад перспективе. При этом Нарцисса прекрасно знала, что к Драко Фред всегда относился с симпатией, но со дня смерти Фриды в нем что-то изменилось окончательно. И не только внешне. Нарцисса в очередной раз заметила, как чужеродно смотрится серебро висков на темных волосах Фреда. Он будто постарел за это время. Особенно взгляд. А еще он стал реже улыбаться. Пожалуй, в их доме он улыбался лишь Нарциссе. Ну и еще, рассказывая о дочери. Нарцисса посетила их дом неделю назад, уже зная о выборе Лорда, и присмотрелась к девочке повнимательнее. Она и раньше часто видела Блез, но не придавала этому особого значения. А вот в тот раз разглядывала с пристрастием. Красива, умна, язвительна и… влюблена в Драко. Последнее обстоятельство настораживало. В случае благоприятного исхода, у Драко был неплохой шанс прожить жизнь с любящей женщиной. Впрочем… Драко проявлял симпатию к Блез, но, пожалуй, ничуть не большую, чем к ее подруге. Создавалось впечатление, что он симпатизирует Блез Забини и Пэнси Паркинсон одинаково. Разве, что с Блез они, видимо, в более близких отношениях. Все это настораживало. Во что со временем превратится любовь, не находящая выхода и подтверждения? Нарцисса не могла предположить. А может, она напрасно переживает? Может, все будет хорошо, и эта огненно-рыжая девочка сделает ее сына счастливым? Внутренний голос твердил об обратном. Но он у Нарциссы был субстанцией крайне вредной. Смешно. Фред и Алин были темноволосы. Равно как и Фрида с Аланом, но их дети почему-то унаследовали цвет волос отца близнецов. Забавно бывает…

Нарцисса бросила взгляд на сына и принялась старательно «вышивать» в уме очередное полотно. Подбирала нитки, оттенки. Пусть Темный Лорд приобщается к искусству. Злорадство мелькнуло на грани сознания. Спасибо Северусу. Благодарность, впрочем, тоже пряталась глубоко под узором. Нужно было как-то отвлечь Драко, поговорить. Что сказать, она не знала. Знала лишь, что обязана защитить своего сына любой ценой.

Внезапно Темный Лорд прервал молчание. Пристально глядя на Драко, он произнес:

— Семнадцать лет — важный возраст для волшебника. Возраст, когда понимаешь, кто ты, зачем пришел в этот мир. Сегодня великий день, Драко. Не правда ли?

— Да, — Драко кивнул, торопливо отодвигая кубок с соком, словно собираясь выбежать из-за стола.

— Есть ли какой-то желанный для тебя подарок? Тот, что затмит все, полученные ранее?

Краем глаза Нарцисса увидела, как беспокойно поправил манжет Люциус, как перестал мять салфетку Фред. Сама же она не отрывала взгляд от сына.

Узор был забыт. Отчаянно захотелось как-то обратить его внимание. Видимо, мальчик почувствовал взгляд, потому что посмотрел на нее. На миг в его глазах мелькнуло смятение, потом растерянность. Лорд ждал ответа, а Драко все вглядывался в глаза матери, словно ища там ответ на свои невысказанные мысли. Если бы Нарцисса могла сейчас говорить… Если бы…

— Я хотел бы провести сегодняшний день с… матерью.

Нарцисса даже не нашла в себе сил улыбнуться. Она просто на миг прикрыла глаза и отложила вилку, выпрямляя судорожно сжатые пальцы. Рука чуть подрагивала. За столом воцарилось молчание. В какой-то момент Нарцисса с беспокойством подумала, что ослышалась, и этой неожиданной фразы не было.

— Странное желание, однако.

Облегчение то того, что это все-таки явь, сменилось нехорошим предчувствием относительно последствий.

— Драко, — голос Люциуса был холоден.

«Вот сейчас сказка закончится, так и не начавшись», — мелькнуло в мозгу Нарциссы. Но Лорд вдруг произнес:

— У мальчика день рождения, Люциус. Может, удовлетворим его просьбу?

Нарцисса увидела, как Люциус бросил испепеляющий взгляд на сына, а потом почтительно обратился к Лорду.

— Я не возражаю, мой Лорд.

Еще бы он возражал. Возражать — означало идти наперекор желанию Лорда.

Нарцисса отвернулась от мужчин и вновь посмотрела на сына. Он по-прежнему был растерян, но теперь к растерянности добавилось упрямство. Нарцисса вдруг подумала, что было бы, если бы они запретили. И сразу же восхвалила Мерлина, что он не позволил ей это узнать.

— Надеюсь, Нарцисса не возражает? — тонкие губы Лорда искривились в подобие усмешки.

— Нет. Ни в коем случае…

Фраза повисла в воздухе. «Мой Лорд» так и не было сказано, и это, казалось, заметили все.

* * *

Люциус Малфой сидел за обеденным столом и просто закипал от гнева. Он мог убеждать себя, что злится на Нарциссу, но на самом деле это был самый бесполезный гнев — гнев на себя. За то, что все сложилось так. В это утро Люциус признал свое поражение. Признал еще до того, как увидел разъяренный взгляд жены. Еще раньше, когда в той же библиотеке беседовал с Лордом.

Сейчас Лорд отбыл в сопровождении Фреда, и в зале воцарилось молчание. Все участники обеда смотрели в свои тарелки, и Люциусу казалось, что стоит хоть одному из них произнести слово — любое, и тогда поток не остановить. Он не сомневался, что все, накопившееся за десятки лет, смоет этот зал, этот дом, этот мир. Поэтому он молчал. Злился, с мстительным удовольствием разрезал пудинг на мелкие кусочки и молчал.

Молчала Нарцисса, теребя сережку. Молчал Драко, делая вид, что ест фруктовый салат. Люциусу не нужно было даже поднимать головы, чтобы видеть их. Казалось, их напряженные позы запечатлелись в мозгу навечно.

Люциус мысленно оглянулся на два последних года. Когда-то давно он завел разговор о легилименции.

Тогда они сидели в гостиной семьи Забини. Люциус, Фред и Северус. Потягивали виски и беседовали ни о чем. Люциус вскользь заикнулся о способности Лорда читать мысли, на что Северус Снейп вдруг ответил:

— Мысли — не книга. Их нельзя читать.

— В смысле? — уточнил Люциус.

— Понимаешь, человек, обладающий этим умением, видит лишь то, что ты позволяешь увидеть.

Люциус тогда непонимающе посмотрел на Снейпа. Как это позволяешь? Ведь мысли — они и есть мысли. Или же их можно…

— То есть, ты хочешь сказать, — Фред подался в кресле, — что можно заменить мысли? Выбросить на поверхность что-то неважное.

— Ну да.

— А ты откуда знаешь? — Люциус снисходительно улыбнулся.

Он вообще как-то очень снисходительно относился к Снейпу. Никогда не мог понять, почему Нарцисса воспринимает того всерьез, советуется. Его вообще удивляло то, что они могли болтать часами. О чем? Как удивляла и явная склонность Лорда к Снейпу.

— Много читал, — чуть пожал плечами зельевар.

— Подожди, — взмахнул Фред в сторону Люциуса. — Как? Объясни?

— Фред, тебе есть что скрывать? — Люциус усмехнулся явному интересу Фреда.

— Нечего скрывать только дуракам.

Люциус хотел съязвить, но удержался.

Взгляд Фреда был серьезен. То, что он вот так опрометчиво говорит о необходимости защититься от Лорда (ведь понятно, что речь именно об этом), заставило промолчать. Фред показывал доверие? Или он просто устал, и ему плевать на последствия? Вряд ли. Фред производил впечатление железного человека. Сложно объяснить, но так всегда казалось Люциусу. То, что спустя столько лет в среде Пожирателей, он все еще дышал, умудряясь при этом сохранить какие-то принципы, наталкивало на мысль о его несгибаемости. При этом он не блистал на вершине, но и не был среди тех, кого Лорд использовал в качестве ручных собачек. Он был где-то в середине, неотличимый от прочих, но при этом сам по себе.

— Самое основное — научиться думать об отвлеченных вещах.

Фред задумчиво потер подбородок:

— То есть, если тебе нужно скрыть, например, разбитую вазу, у тебя в голове вертится: «Мне нужно не думать о вазе», и ты думаешь. Так?

— Да.

— Именно, что искренне.

Фред задумчиво откинулся на спинку стула.

— Искренне, — пробормотал он. — Спасибо, Северус.

На памяти Люциуса, это было первое «спасибо» от Фреда Северусу. Почему-то Фред прохладно относился к Снейпу еще со школьных времен.

— Не за что. Только… Все это действует до тех пор, пока человек просто незаметно копается у тебя в голове.

— А если он захочет…

Люциус не договорил. Снейп допил виски одним глотком и с тихим стуком поставил стакан на столик.

— Тогда тебе не поможет ничто.

Позже Люциус много думал об этом разговоре, и не мог не признать правоту Снейпа. Вскоре он понял, что это очень полезное умение. Со временем он научился думать об охоте, мелких делах, Нарциссе. Порой, когда нужно было непременно не выдать Лорду свою злость, сомнения, неуверенность, он прибегал к самому последнему средству. Думал о Фриде. И это помогало, как ничто другое. Мысли уносили его с собой так далеко, что порой нужно было время, чтобы вернуться. Это было кардинальное средство, после применения которого Люциус какое-то время не мог прийти в себя.

За два года, прошедших с момента ее гибели, он пользовался им пять или шесть раз. Слишком больно.

Порой перед сном он пытался думать об этом. Спокойно, отстраненно. Анализировать свои чувства, мысли. Очень хотел делать это беспристрастно, да только не получалось. Если бы его спросили, какими были эти два года, он бы без запинки ответил: пустыми.

И это притом, что над ним все это время довлела угроза встречи с аврорами. Он был вне закона. Каждый раз, возвращаясь в собственное имение, он рисковал наткнуться на отряд авроров. Родовая защита — величайшая из ветвей магии, но время не стоит на месте. Вдруг ее научатся обходить уже сейчас или через месяц, через два? Нет, разумеется, он испытывал страх, дискомфорт, злость от того, что приходилось жить в одном из самых нелюбимых своих домов, в компании Лорда и таких же, как Люциус, беглых волшебников. Порой в голову приходила мысль: давным-давно Лорд выбрал его именно из-за этого. Ведь что отличало Люциуса от людей, которые окружали его в небольшом доме на севере Швейцарии? Почти все они принадлежали к богатым старинным родам. Однако не таким богатым, как род Малфоев. В свое время Лорд с легкостью прервал род Блэков, например. Несмотря на то, что он был не менее знатен. И что произошло в итоге? Наследство досталось Нарциссе и Беллатрикс, потому что Андромеду Фаргус вычеркнул из завещания. Зная Фаргуса Блэка, Люциус не сомневался, что это мера была временной, чтобы заставить дочь одуматься. Со временем он бы изменил завещание в пользу всех дочерей. Но Лорд не отвел ему этого времени. В итоге состояние Люциуса лишь увеличилось. Ну не самого Люциуса, но его семьи. Все чаще и чаще в голову приходила мысль, что все это продумано заранее. Под безликим «это» Люциус в какой-то момент стал подразумевать свою жизнь. И когда он это понял окончательно, стало совсем пусто. Что было бы, осознай он все чуть раньше? Люциус не знал, а история, как известно, не терпит сослагательного наклонения.

И вдруг получилось, что вместо избранного он оказался «одним из». Тем, на кого возлагали чуть больше надежд. И единственный плюс: к нему относились чуть мягче и снисходительней, чем к остальным. Люциус не сомневался, что руководи в тот злосчастный день операцией в Министерстве кто-то другой, за провал он заплатил бы жизнью. А Люциус заплатил небольшим количеством крови в прокушенной губе и болевшими несколько часов от круцио мышцами. И все. Однако даже этого он не почувствовал, потому что успел побывать в доме Фреда Забини.

Странно получилось. Потеряв Фриду, Люциус точно прозрел. Он стал замечать то, чего не видел раньше. Но как же страшно — стать мудрым такой ценой.

Он мог бы сказать, что перестал жить, перестал радоваться солнечному свету, перестал смотреть в будущее. Да вот только это было бы неправдой. Его жизнь совсем не изменилась. Ну разве что появились вынужденное заточение и необходимость оглядываться по сторонам. А в остальном все было так же, как и в предыдущие годы. С той лишь разницей, что жить стало просто незачем. Двенадцать лет существования. Взрыв. Всплеск. Забрезжившая надежда. И все это где-то рядом. Лишь руку протянуть, сладко-запретное, но неизменное. Дотянуться, прикоснуться. И знать, что обязательно дотянешься. Через миг, через год, через век. Что это никуда не денется и всегда будет раскрашивать жизнь в яркие тона сладостного ожидания.

А вот теперь этого не стало. Не стало чего-то неуловимого, эфемерного, находившегося на грани подсознания. Уже не получалось убеждать себя в том, что завтра или послезавтра он наконец решится и будет самым счастливым человеком в мире. Потому что решаться стало не на что. И все это разом: потеря Фриды, прозрение, вынужденное заточение — опустошили душу. И не осталось сил бороться. Хотя… разве сил? Силы можно найти всегда. Даже, когда кажется, что ты уже на грани. У Люциуса же просто не осталось желания. Пропал смысл его борьбы.

За эти два года он почти не виделся с сыном. Пара выездов на летних каникулах, несколько писем в год. Он не участвовал в инсценировке дня рождения для гостей. И вот сегодня, объявив сыну имя невесты — рыжей своенравной дочери Фреда, — вдруг понял, что совсем не знает мальчика напротив. Драко кивнул. Просто кивнул, и все. Люциус вмиг вспомнил собственный страх, боль, ступор в тот далекий день. Драко же просто кивнул, словно ему сообщили о том, что сейчас пойдет дождь. С одной стороны, можно было бы порадоваться смирению. Да вот только Люциус вдруг понял, что это не смирение и не уважение выбора. Это просто неосознанная реакция. Да, Драко догадывался, что это будет Блез. Наверняка. Но Люциус вдруг подумал, что будь у него на сердце другая девушка, реакция была бы другой. Не эта вежливая безучастность.

А потом Лорд вдруг озвучил необходимость принятия Драко Метки именно в этот день.

И Люциус внезапно почувствовал, что в комнате стало как-то душно. Так душно, что захотелось рвануть ворот камзола. Конечно, он не мог списать это на волнение за сына. В конце концов, к этому мальчика и готовили. Но когда Лорд вышел, бросив в дверях на Люциуса взгляд, от которого сразу пробрала дрожь, мужчина вдруг понял, что это был страх. За сына? Нет. Все так и должно быть. Драко к этому готовили. Люциус с самого начала знал, что его сын — избранный.

Да кого он обманывал? За эти два года непрерывного прозрения он отчетливо понял, что и он, и Нарцисса, и его сын — лишь никому не нужные пешки. Да, ими будет, пожалуй, жаль пожертвовать. Это принесет немного больше огорчения Лорду. Но не из чувства сострадания. Нет. А потому что на них ушло чуть больше сил, чем на других.

И на миг мелькнет шальная мысль — рассказать все мальчику. Но ее привычно сменит здравая. Это будет означать смертельный приговор всей его семье.

Да и поверит ли Драко? Нет, конечно, поверит. Но на этом все закончится. Разве сможет он доверять? Тоже нет.

Значит, нужно постараться выиграть время. А заодно вспомнить навыки, которыми сто лет назад делился Северус Снейп.

А потом был яростный взгляд Нарциссы.

— Метка? Сегодня? Драко не готов.

— Что ты можешь об этом знать? — в голосе снисходительные нотки. Мол, женщина, знай свое место.

Но уже ясно, что эта тактика не поможет. Взгляд, подобный острию клинка. Давно позабытый, но очень быстро вспомнившийся. Нарцисса Блэк. Женщина, способная доставить массу проблем.

Рассказать ей? А что, собственно, рассказывать? Уж она-то в отличие от него никогда не была одурманена властью и перспективой господства. Она видела все происходящее отнюдь не в радужных красках. Подтвердить ее правоту? Да Мерлин с ней, с правотой. Что они смогут сделать? Поплакать в объятиях друг друга об утерянных возможностях? Бред! Они упустили свой шанс стать друг для друга кем-то большим, чем формальные супруги. Они отбросили этот шанс за ненадобностью. Причем повторив эту глупость не единожды. В темном коридоре Хогвартса, когда Сириус Блэк упал на пол под градом заклятий, в карете с фамильным гербом, когда два подростка молча ехали на помолвку, в день, когда говорили о еще не родившемся ребенке в библиотеке этого самого поместья, в день рождения Драко, в день падения Лорда, в день похорон Патрика Делоре, два года назад за большим обеденным столом…

Сколько было этих самых дней за их совместную жизнь. Порой жизнь просто сама подкидывал эти шансы. Ну же! Возьми! Используй! Но каждый из них загораживался своей обидой, своими принципами, своим одиночеством. И вот сейчас, когда шанс был не слишком явный, они снова его не использовали.

— Не смей говорить о нем, как о вещи! Он — твой сын!

Мерлин! Как давно он не слышал этих ноток в ее голосе. И предпочел бы не слышать вообще. Неужели она со всем своим умом не понимает, что пойти против — значит умереть.

— Прекрати истерику. Лорд оказал нам великую честь, даруя Драко от рождения то, чего никому другому не добиться. Ты…

Люциус понимал, что продолжать этот разговор бессмысленно. Он просто раздраженно передернул плечами и повернулся уйти. Он хотел лишь поставить ее в известность. Конечно, предполагал, что она может отреагировать в таком духе, но у него не было желания вести этот разговор. С него хватило утреннего взгляда Темного Лорда.

— Так знай, Люциус Эдгар Малфой, вы добьетесь своей цели только через мой труп.

Люциус резко развернулся в дверях. С одной стороны, злость на ее безрассудство. Она для Драко — лишь номинальный член семьи и материнская жертвенность здесь неуместна. С другой — осознание того, что она не шутит. Ну почему все так!

— Милая, не бросайся столь опрометчивыми фразами. К тому же твоя жертва будет бессмысленна. Драко вряд ли ее оценит

Голос холоднее льда. Увидеть, как к ярости в серых глазах добавилась боль. Еще один неиспользованный шанс.

* * *

Драко и Нарцисса вместе вышли из обеденного зала в неловкой тишине.

Наконец Драко набрался смелости и резко остановился на лестнице, хлопнув ладонью по перилам.

— Я, правда, не придумал, куда мы отправимся.

— Может, на пляж, — не подумав, проговорила Нарцисса.

Просто пляж был тем самым местом, где она была счастлива. Давно. Почти в детстве.

— Здорово, — Драко немного нервно пожал плечами. — Ты о каком-то конкретном пляже? Знаешь, как на него попасть?

— У меня есть портключ. Правда я не была там давно.

— Ну… сегодня есть шанс.

Они поднялись на один пролет.

— Тогда встретимся в холле? — Драко наконец поднял напряженный взгляд.

— Давай лучше у западного выхода.

— Да, точно.

— И еще, Драко…

— Пляж… маггловский.

Брови сына удивленно взлетели.

— Ты против?

— Нет… нет. Нормально. Значит, нужно одеться соответственно.

— Да. Думаю, да.

— Ну, я пошел.

Спустя двадцать минут, Нарцисса вышагивала по своей комнате, нервно заламывая руки. Все случилось так быстро, что до сих пор не верилось.

Утренний разговор с Люциусом. Глухое отчаяние, последовавшее за ним, завтрак… неживой, пронизанный недомолвками. И вдруг звонкий голос Драко. Что все это значит? А еще не давал покоя взгляд Темного Лорда. Словно он что-то решил для себя в тот самый момент, когда Драко озвучил свою неожиданную просьбу. Или он решил еще раньше, просто ждал подтверждения.

Сумасшедший мальчик. С ними так нельзя!

И все же волновалась Нарцисса Малфой не только поэтому. Впервые за последние семнадцать лет ей предстояло провести почти целый день с собственным сыном. Раньше она и помыслить о подобном не могла. С того момента, когда возвращение Темного Лорда стало очевидным, Нарцисса с ужасом ожидала возобновления действия заклятия. Годы не стерли воспоминания о тех днях, когда она не могла приблизиться к собственному сыну. Заклятие не вернулось. Нарцисса не знала, было ли это рассчитано заранее — ослабление действия со временем, или же Лорд после возвращения просто не пожелал прилагать усилия. Заклинание не вернулось, но оно успело сделать свое дело. Сейчас, через семнадцать лет после его создания сердце Нарциссы Малфой сжималось от волнения перед предстоящим днем. Чего она боялась? Боялась не оправдать ожиданий Драко. Боялась оказаться неумелой матерью, неловкой, тягостной в общении. Боялась, что после этого дня снова всплывут сомнения и мелочная, некогда почти задушенная в душе, ревность по отношению к Марисе, когда Нарцисса замечала, как Драко смотрит на тетю, как они порой перемигиваются или вдруг улыбаются, словно оба что-то вспомнили. Как Нарцисса мечтала, чтобы у них с Драко появились такие же маленькие тайны. И как боялась того, что что-то пойдет не так. Ведь никто не дает готовых ответов, как себя вести.

В камине затрещало. Женщина резко обернулась. В отблесках чуть тлеющих углей, оставшихся с ночи, появилось лицо Марисы.

— Мерлин! — Нарцисса бросилась к камину, подхватив кочергу. — Как я тебе рада.

— А, судя по кочерге, так не скажешь, — улыбнулась Мариса.

— Я угли разворошить, а то вот-вот погаснут. Хотя на короткий разговор хватит.

Тем не менее, Нарцисса перемешала наиболее яркие угли, заодно придумывая, как обратиться с просьбой.

— Можешь не стараться. Я знаю, что вы с Драко решили провести этот день вместе.

Нарцисса присела на пол, поправляя подол летнего платья. Платье было маггловским. Они купили его прошлым летом с Марисой, и, подумав о прогулке на пляж, Нарцисса сразу вспомнила о нем. А вот теперь понятия не имела, насколько это будет уместно, и как отреагирует Люциус да и сам Драко.

— Мой любимый племянничек только что связался со мной, сыпнув с перепугу столько пороха, что чуть сам не улетел в неведомый край под названием Мариса. Теперь у меня весь ковер в порохе, а сама я наполовину оглохла от того, с какой паникой он меня звал.

Нарцисса почувствовала, как сердце ухнуло в пятки. Он жалеет.

Мерлин!

— Нет, — Мариса рассмеялась. — Хотя, даже если бы пожалел, вряд ли сознался. Просто он растерян. Он хочет провести этот день с тобой. Что-то случилось утром. Точно не знаю, что именно, но что-то на него подействовало. Он сам этого хочет. Только… по-моему, боится.

— Я тоже.

— Нарцисса, вы ведете себя, как дети. Вы — близкие люди.

— Но я совсем его не знаю. Понимаешь? Вдруг ему станет скучно, вдруг он разочаруется? И тогда даже эта иллюзия семейных отношений исчезнет.

— Не-е-ет, в вашем доме явно какой-то вирус в воздухе. Выбирайтесь-ка вы ко мне на лето. Нарцисса, что за бред! В конце концов, ведите себя как взрослые люди. Оба. Особенно ты. Просто будь самой собой, и все. Отключитесь от того, что вы — Малфои. Отключись от всего, что было за эти годы. Просто побудь ему другом. Он оценит.

— А вдруг он не захочет? Вдруг он ждет чего-то другого?

— Он просто ждет тепла. И все. Просто не потакай ему во всем. Ему это неинтересно. Ну и вообще, хорошо проведите время.

— Ох, — Нарцисса потерла виски. — Тебе легко говорить.

— Все, давай. Он тебя, наверное, ждет. Я рада, что ты вспомнила об этом платье.

— Надеюсь, что рада будешь не только ты.

— Он тоже в маггловской одежде. Так что вы вполне сойдете за среднестатистических магглов. Очень красивых магглов.

И прежде чем Нарцисса успела что-либо ответить, миссис Делоре исчезла, оставив Нарциссу наедине с едва тлеющими углями и легкой паникой.

* * *

Нарцисса спускалась по широкой лестнице, стараясь придать лицу невозмутимое выражение. Но чем ближе она подходила к западному выходу из замка, тем сильнее колотилось сердце. После беседы с Марисой она распорядилась подготовить корзину для пикника и вытащила из книжного шкафа портключ. Вряд ли Люциус подозревал, что в его доме есть что-то, некогда созданное Сириусом Блэком. Ведь здесь не было даже колдографий молодого аврора — все они хранились у Марисы. Зато были два старых портключа. Один — в виде жестянки непонятного назначения — переносил на берег озера. Несколько лет назад Нарцисса воспользовалась им и пожалела. Лучше бы это место оставалось в памяти таким, каким она запомнила его в последнюю беззаботную встречу с Сириусом, когда он клеил на ее разбитую коленку магический пластырь. Сейчас рядом с озером располагался дом отдыха. И, гуляя у воды, Нарцисса не могла найти ничего, что напоминало бы о том счастливом дне, когда она смеялась, глядя в объектив фотокамеры. Нет — не в объектив. Она смотрела на иссиня-черную челку, которую Сириус то и дело сдувал с глаз. Ей было всего пятнадцать, и она была безгранично счастлива.

Постояльцы поглядывали на одинокую женщину с любопытством. Она же ни на кого не обращала внимания. Даже коряги, на которой она сидела в тот день, не осталось. Первозданную красоту этого места сменил продуманный уют элитного отдыха.

Второй портключ был в виде деревянной фигурки. Сириус вырезал ее из куска дерева в день ее пятнадцатилетия, спрятавшись в заброшенном уголке поместья Блэков, укрытый от глаз розовым кустом. Нарядный и недовольный. Фигурка человека так и не была завершена. Нарцисса тогда отыскала свою синеглазую мечту, и творческий порыв иссяк. Сириус засунул поделку в карман мантии, и только через некоторое время Нарцисса увидела ее вновь уже в виде портключа.

Что ожидало их сегодня на пляже, она понятия не имела. Хотя — это пляж. Не перенесут же море по заказу. Да к тому же в маггловской части.

На каменном парапете стояла большая корзина для пикника, рядом хлопотал эльф, поправляя салфетку и стирая пыль с парапета.

Драко не было.

— Спасибо, Тоби. Дальше я сама.

Эльф что-то пискнул и исчез. Нарцисса откинула плетеную крышку и заглянула внутрь. В их семье пикники были не в моде. Видимо, эльф составлял перечень необходимого из списка Марисы столетней давности. Иначе чем объяснить вино? И… мороженное. Нарцисса поднесла ладонь к отделению, в котором были сложены разноцветные шарики в вафельных рожках. Руки коснулся холод. Смешно.

На крышке корзины, равно как и на боках, красовался герб Малфоев. Издевательство.

— Мы будем странновато смотреться с этой корзиной на маггловском пляже, — услышала она над ухом.

Оказывается, Драко был здесь, просто она не заметила его в тени беседки. И вот сейчас он стоял за ее плечом и рассматривал корзину.

— Придется пустить в ход воображение, — произнесла Нарцисса.

Она быстро оглянулась по сторонам и направила волшебную палочку на корзину — на месте гербов появились узоры из цветов.

— Хм, не то, что я хотела, но…

— Впечатляет, — усмехнулся Драко.

Нарцисса улыбнулась. Драко подхватил корзину.

— Да, ты права.

Они направились к воротам. Прогулка по знакомому, как свои пять пальцев, поместью казалась непривычной. Обычно Нарцисса гуляла здесь одна. Иногда с Марисой, когда-то давно с Северусом. И никогда с Драко. А вот сейчас по правую руку шел ее сын. Человек, с которым она не провела ни одного дня наедине. Он шагал рядом, неся в руке корзину для пикника. Это было странно. И радостно. Нарцисса украдкой взглянула на сына.

Драко был в маггловской одежде. Его бежевые шорты и светлая летняя рубашка очень непривычно смотрелись на территории старинного поместья.

Драко почувствовал ее взгляд и обернулся. Улыбнулся.

— Никогда не видел тебя в маггловском платье.

— Я надела его в первый раз.

— Откуда оно у тебя?

— Купили с Марисой в Лондоне.

Он рассмеялся.

— Мог бы и догадаться. Мариса…

Впервые Нарцисса не почувствовала ревности. Ведь сегодня Драко был с ней.

Тяжелые ворота закрылись, оставив позади привычный и неправильный мир. На миг Нарцисса оглянулась на очертания старого замка. День был пасмурным, и серый камень казался особенно унылым и безрадостным.

— Задумалась? — в голосе сына послышалось смущение.

— Немного. Вдруг подумала, что замок выглядит очень мрачно в дождливую погоду.

— Мне тоже так всегда кажется, — он усмехнулся. — Пэнси как-то предложила раскрасить статуи. Правда, мы решили, что… Люциус вряд ли одобрит.

Нарцисса отметила про себя это «Люциус». Вдруг стало интересно, как он называет ее. Нужно будет спросить у Марисы. Кто она для него: «мама»? Или он выбирает официальное — «Нарцисса»?

— Признаться, в первый год моей жизнь здесь, еще до того, как я узнала, что беременна, я раскрасила статую Доминика Храброго. Несмывающимися красками.

Брови Драко взметнулись вверх. Видимо, ожидать подобного от своей уравновешенной и воспитанной матери он не мог.

Нарцисса смущенно кивнула.

— Люциус едва в обморок не упал. Что было! Благо, Фред Забини назвал это образчиком современного искусства, и Люциусу пришлось худо-бедно согласиться. Не знаю, что было бы, заметь он это в одиночестве. Но при Фреде и Алин вел он себя вполне спокойно. Правда, скульптуру потом убрали.

— Подумать только, — в глазах сына мелькнуло восхищение. Он покачал головой. — А зачем ты ее раскрасила?

— Мои окна выходили на эту скульптуру, и мне надоел ее безрадостный вид.

— А сколько она до этого простояла на старом месте?

— Лет шестьсот, кажется.

Драко присвистнул, тут же смутился и немного неловко пожал плечами.

— Да, — Нарцисса достала из кармана портключ.

Глядя на улыбку сына, она вдруг почувствовала, как душу заполняет неведомое прежде тепло. То тепло, которое восемнадцать лет назад осталось за стенами этого замка. Будто оно все это время витало где-то в кронах деревьев и ждало момента, когда сможет вернуться. И вот сегодня, в этот пасмурный летний день, вдруг ворвалось в душу, смывая страхи и согревая все внутри.

Привычный рывок портключа впервые в жизни показался не таким уж и страшным. Ей вдруг вспомнилось, как много лет назад пришлось активизировать портключ, спрятанный в дупле старого дуба, росшего рядом с поместьем ее родителей. В тот день она знала, что уготовила ей судьба, но еще не осознавала это. А синеглазый мальчишка ждал ее на том конце этого рывка. И все казалось не таким уж и страшным. В тот день она теряла что-то важное, но еще не понимала, что. А сегодня она чувствовала, что находит что-то важное. Двадцать лет, и вдруг оказывается, что жизнь продолжается.

От соприкосновения с твердой землей подвернулась нога, и Нарцисса едва не упала. Однако в последний момент устояла. В детстве отец учил ее пользоваться портключом. Младшая из семейства Блэков должна была делать все изящно и грациозно. Всегда. Она была любимицей, а на любимиц часто возлагают особые надежды.

Видимо, Люциус не учил Драко. Корзина с провиантом хлопнулась на землю и не разлетелась на части только благодаря магии. Сам Драко упал на одно колено. Нарцисса неосознанно бросилась к нему и подхватила под руку, помогая встать. Драко, кажется, выругался и поднялся, отряхивая колени. Лишь потом заметил ее руку.

— Спасибо.

Нарцисса бодро отряхнула ладони и проговорила:

— Я научу тебя пользоваться портключом. Хочешь?

— Да, — слегка удивленно проговорил он. — А тебя кто учил?

— Мой отец. Он ратовал за безукоризненный облик дочерей. Предполагалось, что я не должна проявлять неловкость ни при каких обстоятельствах.

На этих словах Нарцисса вдруг смешно сморщила нос, вспомнив свои детские впечатления от этих занятий. Если бы она так не увлеклась разглядыванием их корзины для пикника, то заметила бы полуулыбку сына и удивление в серых глазах.

Мгновение прошло. Драко подхватил корзину и огляделся по сторонам. Они стояли на небольшом каменном плато метрах в двадцати над пляжем. С одной стороны была скала, со второй — обрыв.

— И как мы спустимся? — недоверчиво спросил он.

— За поворотом есть небольшой грот, а там была вполне сносная тропка.

Драко молча проследовал в указанном направлении. За поворотом действительно располагался грот, наполненный водой, а вдоль противоположной от моря стены в скале виднелись неровности. Словно кто-то вырубил ступени.

Драко прикинул, насколько безопасен этот путь, и обернулся к матери. Нарцисса Малфой стояла на самом краю обрыва в пол-оборота к нему и смотрела на море. Ветер развевал ее распущенные волосы и трепал подол летнего платья. Внезапно Драко понял две вещи. Первая — он никогда не видел свою мать с распущенными волосами, ее волосы были уложены даже за завтраками. В первый момент у стен имения он был так смущен и растерян, что лишь отметил в ней что-то необычное. Тогда он списал это на маггловское платье, и даже не обратил внимания на волосы — лишь на бледность щек и непривычный блеск серых глаз. А вот сейчас осознал причину. И вторая вещь… Вторая вещь заставила замереть. Он вдруг понял, что совершенно не знает эту женщину. Никогда не знал. Идеальная миссис Малфой, по утрам произносящая: «Доброе утро, Драко», а вечерами: «Доброй ночи, Драко» — не она. Его растили в атмосфере сдержанного уважения, послушания. Все эти годы все его существо было неосознанно направлено на Люциуса. Ненависть, злость, порой уважение, чаще досада. От него он ждал ответов на свои невысказанные вопросы. От его слов или поступков зависело поведение самого Драко. Пристальный взгляд отца словно вычерчивал рамки. Драко мог расслабиться лишь в доме Марисы. Даже в гостях у Присциллы или Забини, например, он всегда ощущал присутствие отца. Всегда оставалось это чувство: он узнает, если сделать что-то не так. Это прочно вошло в жизнь. А образ матери проходил по краю сознания. По краю жизни, по краю эмоций. Драко совершенно не обращал на нее внимания. Просто привык. Он привык отвечать на ее вопросы, стараясь вести себя сдержанно и по-взрослому, привык желать ей доброй ночи и рассказывать о чем-то малозначительном. Ему всегда казалось, что Нарцисса спрашивает потому, что так принято. Ему даже в голову не приходило, что она может всерьез интересоваться его жизнью. Идеальная жена. Идеальная мать. Странно. Мать Блез была другой. Тихой, малозаметной, но она как-то искренне относилась к Блез. Смотрела на нее с волнением, переживала. Со стороны это видно. Нарцисса же… Неужели Драко никогда не видел этого? Неужели его попытки избегать мать, смотреть сквозь нее, были неосознанной защитой? Раньше он убеждал себя в том, что старается быть преувеличенно взрослым с матерью потому, что она этого ждет. Он — Малфой! Он не должен. А сейчас вдруг посетила мысль: может, быть он намеренно не желал видеть ее заботу все эти годы. Избегал ее, прятался. Потому что в душе боялся, что это лишь мерещится, что это плод его больного воображения.

Нарцисса раскинула руки у края обрыва и вдруг стала похожа на птицу. Внезапно Драко почувствовал непонятное беспокойство. В голову пришла мысль: вдруг она шагнет вперед. Бред, конечно, но стало страшно.

Нарцисса резко оглянулась и, откинув волосы с лица, отступила от края.

— Я думала, ты уже спустился, — она неловко дернула плечом.

— Я вернулся, — соврал он. — Ты давно пользовалась этой дорогой?

— Очень. Там нельзя спуститься?

— Не знаю. Я не дошел до конца. Идем? Только я — первым.

Нарцисса не стала спорить. Она спускалась вслед за сыном, глядя в напряженную спину, и старалась не заплакать от счастья. Да, так глупо, но слезы грозили потечь по щекам. Слезы от невероятного света этого пасмурного дня.

Много лет назад она стояла на краю этого обрыва, раскинув руки. Ей казалось, что она умеет летать. Стоит сделать шаг, и за спиной расправятся крылья. В ее жизни еще не было Люциуса Малфоя, не было Темного Лорда. И страха тоже не было. Даже боязнь высоты отступила на краю этого обрыва. Потому что она верила в свои крылья. Она стояла, раскинув руки, и улыбалась солнцу, зажмурившись и впитывая тепло, пока ее запястье не оказалось зажатым сильными пальцами, и над ухом не раздался раздраженный голос:

— Не стой так близко. На тебя смотреть страшно!

И она хотела рассказать про крылья, но Сириус оттащил ее от края. Она до сих пор помнила морщинку, залегшую меж его бровей, и поджатые губы. Он редко показывал свой страх, а вот в тот день испугался ее глупого поведения. Она вдруг передумала рассказывать о крыльях, впрочем, как и проверять его терпение. Оно всегда заканчивалось быстро. Она позволила увести себя от края, глядя на Сириуса с улыбкой. На нем были светлые шорты, на плече висела футболка. Дыхание было сбившимся. Наверное, потому, что он успел спуститься и вновь подняться, когда не увидел ее идущей за собой.

Нарцисса Малфой вдруг улыбнулась. Было очень странно отдавать частичку чего-то дорогого Драко. Странно и… правильно.

На последней ступеньке ее сын остановился и протянул руку, помогая ей спуститься.

Нарцисса улыбнулась в ответ.

— Мам, ты больше не стой так близко к краю. Никогда. Камень может оказаться скользким, равновесие можно потерять, — Драко говорил отрывисто, и Нарцисса вдруг поняла, что он сердится, злится сам на себя за это, но остановиться не может.

— Обещаю больше так не делать, — поспешила заверить она, чтобы не начинать этот день с раздражения.

— Хорошо. На тебя смотреть страшно было.

Драко быстро отвернулся и не заметил странной улыбки, скользнувшей по губам матери.

Пляж был пустынным. Возможно, потому что еще было слишком рано, а возможно, из-за пасмурного неба. Хотя… сегодня, кажется, будний день, да и само это место было не слишком популярным. Наверное, потому Сириус в свое время выбрал именно его. Впрочем, в последнее их совместное посещение здесь была толпа народа.

Небольшой пляж: метров пятьсот в длину и метров тридцать в ширину. К нему вела единственная дорога с противоположной от утеса стороны. Нарцисса могла лишь догадываться, куда ведет дорога. Знала лишь, что магглы приходили по ней. А что там? Город? Поселок? Или же километры пустоты? Они с Сириусом приходили и уходили портключом с этого самого утеса.

— Где устроимся? — Нарцисса обернулась к сыну, который активно вертел головой, оглядывая пляж.

— Давай вон там, — Драко махнул рукой в сторону большого валуна.

И вновь Нарцисса улыбнулась. Они с Сириусом располагались именно там. Сколько же сюрпризов в собственном сыне ждут ее сегодня?

Когда они приблизились к валуну, Нарцисса быстро оглянулась, достала из кармана волшебную палочку и наколдовала два деревянных шезлонга с мягкими матрасами светло-серого цвета.

— Красиво, — прокомментировал Драко.

— Что еще нужно? Подумай!

— Точно.

Через пару минут у них был вполне уютный уголок. Драко присел на теплый песок и принялся рыться в корзине.

— Воды? Мороженого?

— Нет, спасибо.

Он захлопнул крышку.

— А ты? — спросила Нарцисса.

— Да мне не хочется. Просто зачем-то начал рыться. Странно как-то.

— Да, ты прав.

Драко сидел по-турецки и смотрел на море, вечное и беспокойное. В раннее утро волны казались необычно большими. Наверное, ночью был шторм.

— Нет, к сожалению. Всего три раза.

— С Марисой?

Тишина. Драко повернул голову и поспешно добавил:

— Извини.

— Нет, ничего. Я была здесь не с Марисой. С… очень дорогим мне человеком.

— Мам, за столом мне показалось, что ты что-то хотела сказать, — мальчик вскинул голову и посмотрел на мать снизу вверх.

Нарцисса расправила платье на коленях, поправила тонкий серебряный браслет на запястье.

— В общем, да.

Драко подтянул колени к подбородку и обхватил ноги, приготовившись слушать. Нарцисса посмотрела в серые глаза и поняла, что не знает, как начать.

— Для начала я хочу узнать у тебя, что ты думаешь о Метке. Ты сам. Не Люциус. Не Лорд.

На лбу Драко пролегла морщинка.

Нарцисса кивнула. Драко зябко поежился и неосознанно потер рукой предплечье.

— Можно спросить?

Нарцисса вновь кивнула.

Она отбросила челку с лица.

— Предлагали — это немного не то слово, когда дело касается Метки. Но мне — нет. Мне не предлагали. Думаю, с женщинами все было иначе, чем с мужчинами. К тому же раньше это было не так.

— А как?

— Раньше это было лишь символом. Все были одурманены Лордом, и Метки принимались часто просто из любопытства. Тогда еще не осознавали, к чему это приведет.

— Тогда стало слишком поздно. Все были в капкане, хотя сами этого не понимали. Лорд… Знаешь, я не уверена в его мотивах, да и о способах могу судить лишь понаслышке, но мне кажется, он очень четко определил слабости людей. И здорово на них играл. Когда у кого-то включилась голова, становилось понятно, что пути назад нет.

— А его не было?

— Не было, Драко. Мне кажется, Люциус тоже был бы рад все изменить.

— Например, теперь он вне закона. А кто-то напрямую участвовал в погромах, у кого-то близкие, за судьбу которых они опасаются.

— Но ведь было понятно еще после первых… убийств, что это все — бред. Что так не должно…

— Ну, во-первых, кто-то, например Белла, верил в необходимость истребления магглов. А во-вторых, убийства начались не сразу. Вначале это было похоже на игру. А потом затянуло.

— А если бы тебя пытались заставить?

— Не знаю, Драко. С одной стороны, Метка тогда не пугала. С другой — не знаю. В юности я была трусихой.

Нарцисса усмехнулась.

— Хм, еще вчера я бы в это поверил, но вот после раскрашивания статуи, — Драко рассмеялся.

Нарцисса улыбнулась.

— Ну так это не смелость, а безрассудство.

Нарцисса вновь отметила «Люциуса».

— После рождественских каникул. Мы тогда учились, — Нарцисса наморщила лоб. — Он на седьмом. Я — на шестом. Да, точно. После помолвки.

— У вас так скоро помолвка была?

— В общем-то, у тебя назначена также.

— Я пока еще не понял.

— У тебя есть время, — Нарцисса вздохнула. — Хотя его всегда недостаточно.

Она посмотрела на море. Волны стихли. Морская гладь лишь слегка рябила от теплого ветерка. Драко смотрел на женщину напротив. Это было странно, непривычно, но он чувствовал, что сегодня у него появился шанс узнать новую Нарциссу. Не ту светскую, идеальную и чужую, а вот эту — с легкомысленной челкой и грустью во взгляде. Женщину в маггловском платье и с перепачканными песком коленками.

— Драко, ты можешь спрашивать обо всем. Я… сегодня необычный день. С одной стороны, за столом мне так хотелось увести тебя из дома, но я даже предположить не могла, что ты такое попросишь!

— Я и сам не мог предположить. Словно что-то дернуло. Признаться, боялся, что мы будем молчать весь день. Или вести светскую беседу.

— Если хочешь, могу организовать, — улыбка Нарциссы была совсем девчоночьей.

— Премного благодарен, но этого мне хватает и так.

— Тебе на песке не холодно?

— Нет. Но могу пересесть.

Драко встал, отряхнул шорты и сел на соседний шезлонг напротив матери.

— Я хотел спросить о Люциусе.

— Вы общались? Дружили?

— Ни то, ни другое. Разумеется, мы были знакомы, но не общались. Изредка здоровались, и все.

— И вас помолвили.

— Да.

— А у тебя… извини, не мое дело.

— У меня был очень близкий мне человек. После помолвки мы прекратили общение.

— Все общение? Как-то кардинально.

— Общение с близким человеком порой еще большая пытка, чем не общение.

Драко помотал головой, давая понять, что не совсем понял…

— Люциус был категорически против него. И я не хотела подвергать этого мальчика опасности. Да и прекращать все легче, просто обрубив, чем так. День взаймы, год…

— Да, — Нарцисса улыбнулась.

— До Люциуса?

— Да. Мы порой выбирались из дома.

— Знали.

— Но все же выбрали Люциуса. Почему?

— Не знаю. Наверное, большая политика. К тому же он был неугоден моим родителям.

— Он был магглом?

— Драко! Сколько же в тебе снобизма! — Нарцисса рассмеялась. — Если я скажу «да»?

Драко рассмеялся в ответ.

— Я удивлюсь, но пойму. Наверное. Хотя сразу засыплю вопросами, как вы познакомились.

— Нет, он был чистокровным волшебником.

— В шестнадцать лет он ушел из дома. А потом стал аврором.

Драко присвистнул и тут же извинился.

— Никогда бы не подумал. Я всегда думал, что ты… ты…

— Что я?

— Ну, не знаю. Как-то житейские перипетии с тобой не ассоциировались. Мерлин! С ума сойти! А… вы давно виделись в последний раз?

Нарцисса бросила взгляд на море.

— Очень. Пойдем попробуем воду.

Нарцисса быстро встала и, не удержавшись, потрепала сына по волосам.

От этого жеста ему захотелось зажмуриться, что он и сделал. Открыв глаза, Драко увидел, что Нарцисса стоит у кромки воды. Волны подбегали к ее ногам, она делала два шага назад, потом два шага вперед. Одной женщина рукой придерживала волосы, второй — подол летнего платья. Драко вдруг понял, что готов сидеть вот так вечность и смотреть на ожившую сказку. Наверное, прекрасней он ничего за свою жизнь не видел.

Внимание привлекла расположившаяся в нескольких метрах компания молодежи. Мужская часть компании свернула себе шеи, косясь на Нарциссу. Драко почувствовал приступ острого раздражения. Он быстро разулся, встал и направился в сторону матери.

Нарцисса наконец оглянулась и помахала ему рукой. В жесте было столько тепла и обыденности, словно так и должно быть. Словно всю жизнь именно так все и происходило, и они имели право на эти нежные жесты.

— Как вода? — спросил он.

— Прохладная, — Нарцисса смешно сморщилась.

Драко вошел в полосу прибоя.

— Не сказал бы, что прохладная.

— Я просто жутко теплолюбива.

— С трудом, — усмехнулась Нарцисса. — Но я все равно хочу купаться, — решительно закончила она.

Драко не слишком хотелось купаться. Он бы предпочел сидеть на солнышке и разговаривать, разговаривать. Впитывать в себя соленый морской ветер и тепло материнских глаз. Но раз она хочет…

Нарцисса входила в воду, зажмурившись, сжав руки в кулачки и с каждым шагом поднимаясь на цыпочки, чтобы подольше удержаться над водой. Драко хотелось смеяться от этой непривычной картины. И впервые он делал то, что ему хотелось.

Сам он уже держался на воде в нескольких метрах от берега и искренне не понимал, почему Нарцисса так сжалась — вода была нехолодной. Хотя теплой ее тоже не назовешь, но все же. А может, ему было тепло от самого этого дня. Юноша зажмурился, подставляя лицо солнцу. Он вдруг понял что день, вопреки всем ожиданиям, распогодился. Летнее солнышко ласково припекало.

На лицо брызнула вода. Драко от неожиданности едва не наглотался. Оказывается, Нарцисса успела подплыть и теперь, смеясь, брызгала в него водой. Драко брызнул в ответ. Сначала несмело, а потом, видя, что она играет вполне серьезно, стал отвечать тем же.

Волосы матери, которые она заколола, тотчас промокли и потемнели. Это сделало ее похожей на молоденькую девочку. Драко вдруг подумал, что так он мог себя вести только с Марисой. А сейчас… Как же радостно было, как же светло! Наверное, потому что в нем всегда жил этот недолюбленный ребенок, который только и ждал подобного момента.

И все, что он испытывал в этот момент, можно было назвать одним простым словом «счастье».

А потом они сидели на шезлонгах и ели мороженное. Нарцисса, закутавшаяся в полотенце, с хрустящим рожком в руках, вызывала желание защитить ее от всего мира. И Драко чувствовал себя одновременно счастливым ребенком и зрелым защитником и понимал, что способен свернуть горы, чтобы защитить этого человека.

— Мам, я не хочу Метку, — вдруг проговорил он.

Умиротворенное выражение мгновенно слетело с лица Нарциссы. Она откинула с лица мокрую прядь и посмотрела на сына.

— Я знала, что ты это скажешь. Только… я боюсь за тебя, Драко.

— Зачем Лорду сторонники, обращенные силой? — нервно усмехнулся он.

— Все не так просто. Он возлагал на нашу семью большие надежды.

— Из-за денег?

— И из-за них тоже.

Нарцисса вдруг подумала, что не может рассказать Драко правду сейчас. В день рождения выдать ребенку тезис: ты — оружие. При всей его показной небрежности и попытках казаться старше, Нарцисса сегодня отчетливо видела совсем ребенка. Ей не хотелось разрушать этот хрупкий мирок. Она расскажет ему правду завтра. А сегодня пусть он еще немного побудет просто мальчиком.

— Лорд любит символичность. Твою Метку он хотел приурочить ко дню рождения. Возможно, теперь он отложит свою затею до помолвки. Хотя не уверена.

Нарцисса прислонилась затылком к деревянной спинке и посмотрела на море.

— Я не знаю, что будет, нужно все обдумать. К сожалению, Люциус меня не посвящал в дела Лорда, поэтому я могу лишь догадываться о его мотивах и намерениях. Пока нам нужно выиграть время.

— Ну, день мы уже выиграли, — Драко улыбнулся. — Ну их всех.

Нарцисса улыбнулась в ответ, не отводя взгляда от моря.

— Лорд обладает способностью читать мысли. Хотя читать — неверное слово, — вспомнила она слова Северуса.

— То есть, сегодняшний разговор он… Но его нужно как-то скрыть.

— И его, и многое другое. Не давай ему возможности знать о тебе все.

— Но как?

Нарцисса посмотрела в глаза сыну.

— Научись искренне думать о других вещах.

— Не понял.

— Например, чтобы скрыть этот день, не думай о нем.

— Я не смогу, — вырвалось у Драко.

— Сможешь. Думай о другом. О фехтовании, о верховой езде. Думай о Блез, наконец.

Драко нахмурился. Нарцисса предлагала совсем не равноценную замену. Он с симпатией относился к Блез, но сегодняшний день не променял бы на десять с Блез Забини.

— Не знаю.

— Драко, ты сможешь. Это — единственный шанс.

— А о чем думаешь ты?

— В такие моменты я рисую. Или вышиваю.

— Старательно накладываю стежок за стежком на полотно. Или же подбираю палитру.

— Лорд в обморок не падает?

— При мне — нет, — Нарцисса рассмеялась. — Но и это не выход, наверное. Северус говорил, что это довольно топорный блок, и его легко сломать. Но сломать — это открытый ход, который прояснит сразу все намерения Лорда. А пока он предпочитает действовать миролюбиво.

— Миролюбиво, — фыркнул Драко.

И, словно сговорившись, они переменили тему разговора. Время неслось с невероятной скоростью. Солнце начало свой путь по небу вниз. Порой Нарцисса замечала, что желтый диск все ближе и ближе в поверхности воды. Если бы она могла, остановила бы это движение. И ей было невдомек, что те же мысли посещают ее сына. В этот странный день они говорили обо всем на свете. Нарцисса рассказывала о годах учебы в Хогвартсе. Вспоминала учителей и вечерние взыскания. И Драко то до слез смеялся, то впадал в состояние похожее на ступор и приоткрывал рот от удивления. Он никак не мог взять в толк, что его мать могла швырнуться лягушачьей печенью в котел гриффиндорцев или же наложить клеящее заклятие на стул Земуса. Нарцисса, видя блеск в глазах сына, понимала, что лучший способ стать ближе, рассказать о себе такие мелочи. Ведь из чего состоит наша жизнь? Из таких вот мелочей: занятных или не очень.

Она не называла имен. Да это было незачем. Ему незачем знать, ради кого что-то было в ее жизни. Главное, чтобы он понял, что теперь все будет ради него. Ради этого мальчика.

Красный диск солнца коснулся воды, разбрызгав свет по мелким волнам. Дорожка убегала прочь от берега в неведомую даль. В их разговоре все чаще появлялись паузы. Необходимость возвращаться домой заставляла Нарциссу теребить браслет, а Драко потирать мочку уха. Корзина для пикника опустела — за разговорами они съели все, что припасли домовые эльфы. Сказка закончилась.

— Мам, — вдруг произнес Драко. — А что рядом с этим пляжем?

— Не знаю, — слегка удивленно откликнулась Нарцисса. — Может быть, город. Хотя этот пляж не очень популярен. Возможно, город далеко. А что?

— Да.

— Я хочу подарок! — тоном капризного ребенка заявил сын.

Нарцисса с улыбкой приподняла бровь.

— Давай останемся здесь.

— В смысле?

— На ночь. В любом городе должен быть отель. У меня есть маггловские деньги — взял у Марисы на всякий случай. Поужинаем. Отметим день рождения.

Нарцисса смотрела на стоящего перед ней сына со смесью удивления и гордости. Растрепанный, в мятой одежде. Она никогда не видела его таким.

— Драко, нас не пустят в ресторан.

— В маггловский — пустят.

— Значит, закажем ужин в номер. Нам же не нужен шумный праздник. Так? Или ты против?

— Честно? Я не хочу возвращаться в поместье. Но… твой отец будет вне себя.

— Мам, а давай мы сегодня один раз в жизни поступим так, как хотим мы, а не мой отец?

Сын протянул руку, помогай ей встать с шезлонга. И Нарцисса молча кивнула. Ведь это их день. Пусть сказка продлится.

Когда они миновали пляж и выбрались на дорогу, почти совсем стемнело. Сумерки опустились быстро, как бывает лишь у моря. Вдалеке мигали огни города. И было славно идти по полутемной дороге рука об руку с сыном, слышать его негромкий голос и заботу в голосе: не устала ли она? И знать, что способна пройти сотни миль, лишь бы он был рядом.

А потом была бессонная ночь, счастливая и беззаботная. Небольшой номер в гостинице. Ужин за не слишком удобным столиком. Разговоры ни о чем, смех, улыбки. И весь прочий мир где-то там, не замечаемый, ненужный…

Ни один из них так и не додумался предупредить Люциуса о решении задержаться. Это казалось… несущественным.

* * *

Люциус Малфой сидел в глубоком кресле и вертел в руке трость. Зачем ему трость в семь часов утра? Люциус не знал ответа.

Когда вечером Драко и Нарцисса не вернулись, он почувствовал легкое беспокойство. Решил, что всему виной авроры. Но через Фреда, которого он озадачил просьбой в половине двенадцатого, Люциус узнал, что в Аврорате никаких сведений о Малфоях нет.

Мелькнула шальная мысль — спросить у Лорда. Но, во-первых, Люциус не знал, как с ним связаться, — Лорд всегда вызывал своих людей сам, а во-вторых, он просто не доверял. Теперь это было очевидно, он понимал, что получит от Лорда лишь тот ответ, который будет выгоден Лорду. И правды в этом ответе может не быть вовсе. Но самое главное — это означало показать отсутствие авторитета. Хотя, Мерлин с ним, с авторитетом. Уж Лорд-то видел всех насквозь. Просто Люциус понял, что, даже если его семья у Лорда, он сам ничего не сможет сделать. Он лишь приблизит неизбежное. А пока в его замке было тихо, оставалась надежда на благополучный исход.

За столом Драко высказал просьбу провести с Нарциссой этот день. О том, что они куда-то отправились, Люциус узнал у эльфа. Рассердился оттого, что его не поставили в известность, но успокоил себя тем, что работал в кабинете, и его не решились беспокоить. Оправдание было так себе, но Люциус старательно его придерживался.

Однако в час ночи он разозлился не на шутку. Заклинание, наложенное на перстень Нарциссы, указывало на то, что она рядом с Драко. И все. Ни места, ни состояния. Нужно подумать о совершенствовании этих чертовых заклятий. Хотя, для чего? Люциус вдруг подумал, что пользовался этим заклинанием последний раз во времена побега Блэка из Азкабана. После очередного отображения имени «Мариса Делоре» он тогда отбросил попытки. Надоело читать имя сестрицы. Сестрицы! И почему он сразу не подумал?

Миссис Делоре видела десятый сон, и на зов эльфа она появилась у камина растрепанная и встревоженная. Увидев Люциуса, перепугалась еще больше. Но выяснив, что ничего не случилось, и ее ненаглядный братец просто потерял семью, посоветовала ему больше отдыхать и пить успокаивающие настои. Двадцать капель за полчаса до отхода ко сну. Люциус попытался вбить в бестолковую голову сестрицы всю серьезность ситуации, на что та лишь зевнула и беззаботно сообщила, что на месте Драко и Нарциссы тоже бы не спешила возвращаться. Люциус выругался и прервал связь. Мерзавка! Почему же она так выводит его из себя?

В эту ночь он почти не спал. Короткий сон был беспокойным, и видения сменялись одно другим. Темный Лорд сообщал, что Люциус его разочаровал, поэтому он требует вернуть заклинание, потраченное на Драко. А Люциус в холодном поту пытался придумать, как это — вернуть. Разве заклинания можно вернуть? Это же не вещь! Пока он думал, Темного Лорда сменила Мариса, помешивающая красные угли в камине. Все бы ничего, но Люциус расположился аккурат над этими углями, привязанный к большому вертелу. Он пытался объяснить Марисе, что это ошибка, на что та беззаботно отвечала, что «ошибка волшебника может стоить ему жизни», причем сообщала голосом профессора Макгонагалл. А потом были Снейп, Руквуд, Белла.

В итоге Люциус подскочил на смятых простынях с бешено колотящимся сердцем. Лорда в комнате не было, Марисы с кочергой — тоже, да и сам камин успел погаснуть. Не наблюдалось и прочей компании.

Люциус вызвал эльфа и узнал новости о Нарциссе и Драко. Не вернулись.

Ложиться спать смысла не было, поэтому он выпил крепкий кофе и попытался читать. Но в голову лезли мысли о необходимости сменить защиту, об уязвимости волшебника вне дома и изменившихся приоритетах Лорда.

В собственном доме Люциус чувствовал себя одиноким, несчастным и жалким. Именно эти три состояния он не любил больше всего.

В шесть утра он спустился в одну из гостиных, расположенную в западном крыле.

Велел эльфам запереть все прочие двери, чтобы встретить вернувшихся родственников именно здесь. Хотя, подозревал, что подобные меры не понадобятся, потому что, по словам эльфов, Драко и Нарцисса независимо друг от друга пользовались преимущественно этой дверью. Конечно, они могли вернуться камином. Но почему-то он чувствовал, что они используют портключ. Эльфы сказали, что они пешком вышли за территорию. Значит — портключ. Здесь возникал вопрос: откуда? И второй вопрос: куда они направились. Если портключ — значит, место не снабжено каминной сетью. К магглам?

Потомок аристократического рода брезгливо поморщился. На глаза попалась трость, которую он оставил здесь вчера после прогулки. Люциус Малфой сидел в кресле и крутил эту самую трость. Два раза она вырвалась из рук и больно ударила по пальцам, но Люциус не останавливался. Сначала ожидал, что это принесет спокойствие. Да куда там! Спокойствие исчезло в неизвестном направлении, стоило ему узнать о выходке жены и сына. В семь пятнадцать его ожиданию пришел конец.

Сначала Люциус готовил обличительную речь. Тихим голосом, чтобы видеть отражение вины в их глазах, смилостивиться, чтобы поняли, что он их простил, что все здесь в его власти. Но стоило ему увидеть этих двух людей, как гнев вскипел с новой силой. И это его семья?!

Они входили в дом на цыпочках. Что за глупость! Будто их шаги могли быть услышаны в другой части дома. Но хуже всего было не это.

На его жене! На безупречной Нарциссе Малфой, манерами и блеском которой восхищались все достопочтенные волшебники, было надето… Люциус затруднялся подобрать эпитет к смятой тряпке. Однако вид сына был подстать. Мятая рубашка, и то, что магглы называют, шорты. И это его наследник?! Хвала Мерлину, что Лорда здесь нет. О каком величии может идти речь?!

Но самое плохое… их лица светились безграничным счастьем. Люциус вдруг понял, что давно не видел Нарциссу такой. А возможно, и никогда не видел.

Она увидела его первой. И удовлетворение от того, что с ее губ слетела улыбка, вытеснила злость от ее жеста, неосознанного и от этого сказавшего слишком много о прошедшем дне. Нарцисса быстро сжала запястье сына. За все семнадцать лет Люциус впервые видел, как его жена прикасается к сыну, когда этого не требует этикет. Драко посмотрел на нее и тут же, проследив за ее взглядом, — на Люциуса.

Оба замерли. В измятой маггловской одежде на фоне резной двери в старинный замок, в окружении предметов, которым не одна сотня лет, они смотрелись нелепо и чужеродно. А еще они смотрелись удивительно целостно.

— В том месте, где вы были, вымерли совы? — холодно осведомился Люциус.

— Доброе утро, Люциус, — Нарцисса пришла в себя первой.

— Доброе утро, отец, — Драко понадобилось на три секунды больше.

— Я задал вопрос.

— Сов там не было, — ответила Нарцисса, все так же не выпуская запястья сына. Словно сама не замечала.

— А что насчет каминов? — голос хозяина поместья был слаще сиропа.

— Каминов тоже не было, — откликнулся Драко.

— Это была маггловская часть, — негромко, но четко ответила Нарцисса.

— Я не ослышался? — едва слышно.

— Нет, Люциус.

— И что, позвольте спросить, моя жена и мой сын делали в маггловской части?

— Мы были на пляже, а потом стемнело, и мы решили переночевать там.

Нарцисса говорила тихо, но отчетливо.

— В отеле.

— Вы покинули поместье без предупреждения, были неизвестно где, не подумав о последствиях. Думаю, я вправе ожидать большего благоразумия от своей жены. Да и ты, Драко, со вчерашнего дня совершеннолетний волшебник. А это не только возможность распоряжаться некоей долей состояния, но и необходимость отвечать за свои поступки. Ты должен понимать, что…

— Люциус, это…

— Нарцисса, ты разочаровала меня.

— Это моя вина! — нетерпеливо перебил Драко. — Я хотел…

— Я еще не закончил, — негромко откликнулся Люциус и снова повернулся к жене. — Твоя… легкомысленная выходка может иметь очень печальные последствия. Неужели ты не понимаешь? Это…

— Отец, я же сказал, что это моя вина. Я уговорил маму остаться там.

Люциус демонстративно медленно повернулся к сыну. Краем глаза увидел, как Нарцисса сжала запястье Драко, а тот попытался выдернуть руку.

— Ночь в маггловском отеле плохо влияет на мозговые процессы? Я сказал, что я еще не закончил.

— Но ведь это моя вина. Вот и беседуй со мной.

Люциус ненавидел неловкие ситуации. За всю его семейную жизнь Нарцисса позволяла поставить его в подобную ситуацию один или два раза. И вот сейчас они оба видели его растерянность и его слабость.

— Отлично, — улыбнулся Люциус. — Нарцисса, ты можешь идти. И будь добра: приведи себя надлежащий вид. Не исключено, что у нас будут гости.

Отговорку про гостей он придумал на ходу, чтобы как-то задеть ее за внешний вид. При этом даже не оглянулся на жену. Его пристальный взгляд не отрывался от глаз сына. Однако Нарцисса не сдвинулась с места. Он услышал ее по-прежнему негромкий голос:

— Люциус, у Драко был день рождения, — примирительно начала она. — Пусть он отдохнет, и мы поговорим об этом позже. Мы осознаем, что были неправы.

— Нарцисса, — Люциус повернулся к жене. — Иди к себе!

И вся злость, копившая со времени вчерашнего завтрака, едва не сбила с ног, когда Люциус сквозь стиснутые зубы прошипел:

— Не делай ему хуже.

Нарцисса неуверенно сделала шаг назад, все еще сжимая запястье Драко, при этом в ее взгляде была… нет, не ненависть. Усталость и горечь.

Драко вывернул свою руку из пальцев Нарциссы и перехватил ее ладонь. Слегка дернул, Нарцисса тут же повернулась к нему. И Люциус точно со стороны наблюдал спектакль в одном действии. Драко одними губами прошептал: «Уходи». Она качнула головой. Он так же беззвучно попросил: «Пожалуйста».

И она уступила. Уступила мальчишке, дав понять, что слова самого Люциуса для нее ровным счетом ничего не значат. И это на глазах у сына.

Покачав головой она, сжала ладонь мальчика и пошла в сторону лестницы, ничего не сказала Люциусу.

А хозяин имения едва не затопал ногами от этого бреда. Злость на ситуацию и на этих безмозглых людей, которых он пытался защитить, заставила коротко без замаха хлестнуть сына по лицу.

Драко, кажется, этого не ожидал, потому что покачнулся и на миг коснулся пальцами щеки.

— Мальчишка! — выдавил Люциус, вкладывая в это слово все, что накопилось за эти дни.

И едва не задохнулся от ненависти, полыхнувшей в сером взгляде мальчика, так похожего на него.

* * *

Возможно, кто-то скажет, что жестокость жестока сама по себе. Но любая жестокость имеет цель и редко этой цели добивается, а, даже если добивается, результат редко приносит удовлетворение.

Когда Люциус Малфой покинул фехтовальный зал, отдав распоряжение сыну немедленно отбыть в лагерь, он старался убедить себя в том, что поступает правильно. Эльфы приведут мальчика в порядок, и остаток лета он проведет вдали от дома, вдали от Нарциссы. Люциус считал, что это позволит ему выиграть время, понять, чего ожидать от Лорда. При этом ему совсем не нужен был враждебный альянс в виде жены и сына. Пусть побудут вдали друг от друга. Слишком неожиданным стало их сближение после одного единственного дня, проведенного вместе. Люциус всегда считал, что для этого нужны годы или же сильная любовь. И если в любви Нарциссы он не сомневался, то Драко преподнес сюрприз. Люциус искренне считал, что его сын умеет любить лишь одного человека — Драко Малфоя.

Мужчина старался уверить себя в правильности содеянного. Но даже этот отчаянный шаг — наказание — не возымел действия. Люциус видел боль, злость, страх. Но не уважение и не послушание.

А еще, идя по знакомым коридорам, он вдруг почувствовал себя чертовски одиноким. Мужчина остановился перед портретом отца. Эдвин Малфой взирал с портрета с той же отчужденностью и холодностью, которую Люциус так хорошо помнил. Люциус почувствовал злость. Ему захотелось направить на портрет волшебную палочку и спалить его к Мерлину. Но он знал, что никогда этого не сделает, и поэтому злился еще больше. В отличие от Драко он до сих пор испытывал к отцу нечто, вбитое с детства. Нет, не любовь. Но уважение. Годы так и не стерли его. Сначала, сразу после смерти Эдвина, это забылось, отошло на второй план. А вот сейчас, стоя в полумраке коридора перед портретом, Люциус обнаружил, что чувства никуда не делись. Вот они.

— Что я делаю не так? — спросил он у портрета.

Тонкие губы Эдвина тронула усмешка.

— Все, — спокойно ответил он.

Люциус выругался.

— Все должно было быть по-иному. Драко должен был стать другим.

— Драко стал таким, каким сделал его ты.

— Я воспитал его так же, как ты меня.

— Нет, Люциус. Да и к тому же в твоем сыне слишком много от Нарциссы. И даже не это главное.

— А что же?

— Неужели не понимаешь? — Эдвин откровенно развлекался.

Люциус вновь подумал о том, что он — живой волшебник, а на стене — лишь портрет его умершего отца. В силах Люциуса разорвать этот чертов холст, сжечь его, а портрет глумится, потому что знает, что Люциус никогда так не поступит. Они оба это знают. И остается лишь злость и бессилие. А еще Люциус вдруг понял, что Эдвин всегда видел его насквозь, а он Драко — никогда. Почему? Но спрашивать у портрета не стал. Непочтительно развернулся и быстро пошел прочь.

— Ты просто предал своего сына, — негромкий голос Эдвина заставил остановиться.

Люциус быстро вернулся.

— Ты считаешь, что если вы все пробегаете по этому коридору, как будто за вами гонятся, то мы ничего не замечаем? На самом деле это даже смешно. Ни один из вас не говорил со мной все эти годы. А тут вдруг за две недели ты — третий, кто вспомнил о предке.

Эдвин издевательски рассмеялся.

— Кто были первыми?

— Моя дочь и твоя жена.

— У портретов свои тайны.

— Ты совсем не изменился, — констатировал Люциус. — Тиран и интриган.

Эдвин вновь улыбнулся.

— Меняться могут лишь живые. Но ты неправ. Второй эпитет скорее к тебе.

— В чем я предал сына? Я действовал лишь для его блага.

— В глубине души ты сам знаешь ответ на этот вопрос, поэтому я не буду повторяться.

— Знаешь, пока ты был жив, я всегда боялся тебе это сказать. Смешно. Ты мертв уже восемнадцать лет, и я действительно ни разу не задерживался в этом коридоре. Но сегодня скажу: я тебя ненавижу.

Сказать оказалось просто. Люциус ожидал почувствовать облегчение, но его не было. Ожидал резких слов, но их тоже не последовало. Эдвин снова улыбнулся. Люциус не помнил, чтобы его отец улыбался так часто.

— Если бы ты ненавидел на самом деле, ты бы не признался мне в этом. Только не ты.

Люциус развернулся и пошел прочь. Он не задерживался в этом коридоре ни разу за восемнадцать лет. Не стоило делать этого и сегодня. Или стоило?

«Ты предал сына!»

Или же знаешь слишком много… Люциус вдруг подумал, что Эдвин — единственный человек, который знал о нем все. Еще его понимала Фрида. Не знала до конца, но понимала. И была способна любить. У Фреда наверняка есть ее портрет. Нет. Это уже изощренный мазохизм.

Люциус спустился в гостиную, побродил среди знакомых предметов. Через два часа подадут обед. Обед — это традиция. Это важно. В жизни должны быть традиции и определенность.

Однако острое чувство одиночества и неприкаянности в знакомом с детства доме заставили подойти к камину. Не думая, что он делает, Люциус зачерпнул пригоршню дымолетного порошка и назвал адрес.

Там могла ждать опасность, но потребность попасть туда была гораздо сильнее осторожности.

Люциус сделал шаг в комнату и отряхнул пепел с манжет. Камин по-прежнему работал в любое время суток. И это во времена необъявленной войны! Хотя чего еще можно было ждать от нее?

Люциус редко бывал в этом доме. Всего-то раз пять-шесть за всю жизнь. Он оглядел гостиную. Бежевые оттенки, дерево и шерсть. Здесь было уютно. Мужчина направился к большому дивану и сел. Хозяйке должны доложить о его прибытии. Ей и доложили — ожидание не продлилось и пяти минут.

Дверь в гостиную распахнулась, и на пороге появилась Мариса Делоре.

Серый костюм свидетельствовал о том, что она куда-то уходит. Потому что для возвращения домой было слишком рано или поздно, это как посмотреть.

Серые глаза на миг расширились, и рука непроизвольно сжала дверной косяк:

Он сидел на мягком диване, глядя на нее снизу вверх, и не знал, что ответить. Если он расскажет о том, что сделал с Драко, то в серых глазах не появится ничего, кроме злости и презрения. И Люциус вдруг с удивлением понял, что сегодня этого не выдержит. Слишком много.

Поэтому в ответ на вопрос он просто пожал плечами.

— Нарцисса и Драко нашлись?

— Да.

— Развлекались.

— Понятно, — протянула Мариса, пересекая комнату и садясь на противоположный конец большого дивана.

Ее тон свидетельствовал о том, что, на самом деле, ей ничего не понятно.

— Мой дом незащищен, — наконец произнесла она.

— Я заметил. Ты не должна быть такой легкомысленной.

— Мне не от кого прятаться.

Люциус усмехнулся.

— Я не задержусь у тебя. Я просто…

Что «просто», он так и не уточнил.

— Не волнуйся. Сюда редко кто наведывается без приглашения, а сегодня я никого не жду. К тому же могу пока перекрыть этот камин.

Мариса взмахом палочки закрыла доступ через камин, а заодно отправила куда-то эльфа. Проделав эти манипуляции, она наконец посмотрела на брата.

— Ты плохо выглядишь.

— Спасибо, — Люциус усмехнулся. — Не могу сказать этого о тебе.

— Ты ел? — Мариса проигнорировала его попытку пошутить.

Люциус вдруг понял, что после вчерашнего завтрака ничего не ел. Днем было как-то недосуг, а потом и вовсе был озабочен поисками семейства.

— Нет. Но мне не хочется.

Вернулся эльф, держа в руках какой-то предмет. Мариса распорядилась подать завтрак в гостиную и протянула предмет Люциусу.

— Это портключ в твое имение.

Люциус повертел в руках деревянную статуэтку. Это было изображение женщины с цветами. Статуэтка была маленькая и сделана неловко, словно второпях или же просто неумело. Но Люциус вдруг уловил сходство.

— Это же ты.

— Да.

— Кто это делал?

— Драко.

И, вертя в руках кусок дерева, Люциус Малфой вдруг понял, в чем состояло их с Эдвином основное различие. Его отец был тираном: жестким, своенравным, но он всегда участвовал в жизни сына, знал о нем практически все. А Люциус видел в Драко лишь атрибут будущего величия.

— То же, что и все. Немного рисует. Неплохо фехтует, но ты это и сам знаешь. А еще он просто славный мальчик.

— А он играет? — Люциус вдруг вспомнил, что Нарцисса потрясающе играла, хотя он давно не слышал.

— Преимущественно на нервах, но порой изображает что-то и на рояле.

Эльфы принесли завтрак. Люциус отстраненно наблюдал, как они расставляют подносы, наполняют чашки, а сам думал: «Почему он пришел в этот дом? Зачем?». И еще о том, почему пришел в него лишь теперь?

— Ты куда-то собиралась? Я нарушил твои планы.

Мариса лишь махнула рукой. И Люциус понял, что благодарен ей за то, что она не говорит фразы типа «ты такой редкий гость, что я готова забросить дела». Или же «законы гостеприимства требуют…», или «ты же мой брат, и я тебе рада». Особенно последнее. Ведь первые фразы — лишь вежливая ложь. А последняя — просто ложь. И Люциус не хотел слышать ее от Марисы, которая предпочитала правду.

— Я сегодня говорил с Эдвином.

Мариса закашлялась, поперхнувшись чаем. Несколько секунд махала ладонью перед лицом, а потом взглянула на брата.

— Нет-нет. С головой у меня все в порядке, — предвосхитил вопрос Люциус. — Я остановился у его портрета.

Мариса чуть усмехнулась.

— Он сказал, что ты тоже была у него.

— Да. Пока мы все носились с днем рождения Драко, я часто бывала в имении. И как-то тоже остановилась перед портретом.

— Зачем?

Мариса улыбнулась.

— Я несла свертки с подарочной бумагой, и они посыпались из рук. Эдвин сказал, что ничего иного и не ожидал от меня.

— Да. Думаю, ему там жутко скучно.

— Там целый коридор его родственников.

— Вот потому и скучно, — сморщила носик Мариса.

Люциус улыбнулся.

— Что хорошего сказал тебе наш предок?

— Хорошего? Ничего. А тебе?

— Я задал вопрос. «Что я делаю не так?»

— Он ответил: «Все».

— Эдвин всегда был критичен, насколько я могу судить по рассказам. Сама я его не очень помню.

Люциус очень хотел адресовать этот же вопрос ей, но понял, что слишком боится услышать ответ. Он посмотрел на Марису. Та крутила в руках чашку с чаем и смотрела на водоворот. Потом вдруг улыбнулась.

— Я тут подумала: забавно все-таки. Почти восемнадцать лет он висел, никто никогда не изъявлял желания с ним пообщаться, а тут сразу такой улов. Хотя, наверное, это грустно: прожить жизнь и не вызывать у потомков желания тебя увидеть.

— Ну уж тебе это не грозит. К твоему портрету будет выстраиваться очередь из желающих. Тебя любят, Мариса.

Она снова улыбнулась. На этот раз горько.

— Ты прав, Люциус: мне это не грозит. У меня ведь нет потомков.

— Я… не это имел в виду.

— Я знаю. А я это.

Наступила тишина. Люциус смотрел на мягкий ковер у ног, Мариса в свою чашку. Первой тишину нарушила именно она.

— Я тоже задала Эдвину вопрос…

Люциус приподнял бровь.

— И что он ответил? — Люциус затаил дыхание.

— Сказал, что мы зря себя растрачиваем, и что если бы мы имели головы на плечах, то могли бы жить совсем иначе. И что мы никак не научимся отделять зерна от плевел.

— Интересно. А чего он ждал от нас? Что мы оставим след в истории?

Люциус усмехнулся.

— Думаю, скорее, что мы проживем жизнь правильно.

— А как правильно, Мариса?

— Не знаю. Без злости, без ненависти. Я не знаю, Люциус. Он не ответил.

Люциус вдруг подумал, что в этом основное различие его и Марисы. Прямо день поисков десяти отличий окружающих от себя. Только этих отличий, наверное, гораздо больше. И, тем не менее, он спросил Эдвина о себе, а Мариса спросила о самом Эдвине.

— Наверное, мир сошел с ума, если мы задаем умершим предкам философские вопросы, — усмехнулся Люциус.

— Наверное.

В комнате вновь наступила тишина.

Позже Мариса вышла отправить сообщение о том, что не сможет прибыть на открытие нового корпуса детского дома, строительство которого она инициировала. В объяснении она сослалась на внезапную болезнь. И, распорядившись перекрыть все камины в своем доме, она вдруг поняла, что это и есть болезнь. Болезнь ненависти-любви. Странной, искаженной, но ставшей частью их самих.

Вернувшись в гостиную, она подумала, что Люциус ушел. В комнате было слишком тихо. И лишь потом заметила, что он просто уснул. Мариса остановилась перед диваном, глядя на человека, который был ее братом. Во сне он походил на мальчика. Мальчика, которого она никогда не знала. А ведь могла узнать. Прядь светлых волос упала на лицо и, видимо, щекотала нос, потому что он беспрестанно морщился. Мариса протянула руку и убрала светлую прядку, прикоснувшись к нему, наверное, впервые за свои почти тридцать лет. Люциус чуть улыбнулся во сне. Мариса наколдовала плед и набросила на него. Она пропустила мероприятие, к которому готовилась не один месяц, и получила взамен комнату, где тишину нарушало лишь его сонное дыхание. Она ожидала почувствовать досаду, но досады не было.

Мариcа забралась с ногами в кресло и сжала в ладонях чашку с остывшим чаем. Ей было… спокойно.

Отчего-то это казалось правильным: видеть его в своем доме спящим и беззащитным. Из всех людей он пришел именно к ней. Почему?

Мариса не была уверена, что когда-нибудь узнает ответ на этот вопрос. Да и важны ли причины?

Минутки стекали по стеклу, внезапно начавшимся грибным дождиком. Мариса смотрела в большое окно и думала, что, наверное, еще не все потеряно. И ненависть-любовь — это тоже чувство, и с ним тоже можно жить.

Он пробудет в ее доме три с половиной часа, большую часть из которых будет видеть сны. Сны будут цветными и спокойными. Будто он еще совсем маленький мальчик, и ему не нужно искать ответы на сложные вопросы. Во сне будет радостно и светло.

А потом будет пробуждение и недоумение. Где он? Что с ним?

Он проснется в пустой гостиной дома Марисы Делоре, вспомнит, как оказался здесь и снова удивится.

А потом войдет Мариса, в ее руках будет на половину вскрытое письмо с фамильным гербом Малфоев. И истина заполнит эту комнату, как заполняет шум летнего дождя. И он поймет, что не хочет этой истины, что, если бы он был в силах, то изменил бы все. Поэтому он просто попросит Марису не читать письмо при нем. Она удивится, но выполнит просьбу. И перед тем как активировать портключ, он увидит проблеск понимания в серых глазах. Нет, Мариса поймет не его, а ситуацию в целом. И все же не откроет письмо. И Люциус захочет поблагодарить, но вдруг смутится, и просто скажет спасибо за завтрак и посоветует поставить защиту на дом, зная, что она все равно не послушает. Такая уж она была. Ему казалось, он знал все: о ней, о себе, о них двоих. Не знал Люциус Малфой лишь одного: этот визит станет косвенной причиной нападения авроров на ее дом спустя несколько месяцев. Авроры будут искать его, и не будут верить словам.

Но в тот день Люциус еще этого не знал. Он просто смотрел в серые глаза, понимая, что сказать уже нечего, и, решив для себя обязательно поговорить с ней, но чуть позже, когда все утрясется и встанет на свои места. У них были причины для ненависти и неприязни, но они, как никто, могли их преодолеть.

Короткий взмах рукой. Такой же взмах в ответ. Пристальный взгляд серых глаз. И надорванный конверт в тонких пальцах. Такой он видел свою сестру в последний раз.

* * *

— Я не представляю, что делать!

Нарцисса Малфой вышагивает по ковру в одной из гостиных имения Делоре.

Мариса наблюдает за подругой, забравшись с ногами на диван и обняв подушку.

— Мне нужно знать, что произошло. Что он сделал с Драко?

— Напиши, — негромко откликается Мариса.

— Писала сто раз! Драко отвечает так, будто ничего не произошло.

— Я говорила с эльфами, Мариса! Он не возвращался в свою комнату. Я прождала больше часа. Даже вещи в лагерь собирали эльфы, и его багаж уехал позже. Понимаешь? Драко… был весь в непонятных порезах. Это же… Я когда-нибудь убью Люциуса, — вдруг произносит она тихим голосом.

Мариса вздрагивает.

— Брось, ты же несерьезно.

— Если это будет продолжаться — серьезно.

Нарцисса вновь начинает ходить. Эта гостиная предназначена для дружеских чаепитий. Всю комнату устилает мягкий ковер, а в центре стоит деревянный столик, окруженный четырьмя диванами. Нарцисса ходит в этом замкнутом пространстве и напоминает Марисе зверя в клетке. Столик квадратный, и несмотря на то, что углы у него плавные, Марисе хочется зажмуриться каждый раз, когда Нарцисса проходит около одного из них. Подруга же вовсе не смотрит под ноги, просто чуть меняет траекторию, избегая столкновения.

— Нарцисса, то, что появилось у вас с Драко, никто не сможет отнять.

— Уверена?

— Конечно! Он ждал этого всю жизнь. Ты — не меньше. Произошло то, к чему вы так стремились. Вы самые близкие люди. Он написал мне трактат о вашей прогулке. Причем смысла в речи не было вообще — сплошные междометия. Он счастлив, как маленький ребенок.

— Нам нужно выиграть время, — произносит Мариса.

Эта фраза звучит в их семье в последние несколько недель уже в сотый раз. А идей, как это сделать, по-прежнему нет.

Мариса в задумчивости теребит подушку. Вот уже много лет они делились с Нарциссой радостями и горестями, сомнениями и надеждами. Мариса настолько привыкла к участию Нарциссы в своей жизни, что уже не отделяла ее от себя. И вот сейчас она впервые что-то скрыла. Она скрыла визит Люциуса в ее дом. Почему? Признаться в нем означало предать Нарциссу. Не то, чтобы это было именно предательством, но так казалось. Предательство дружбы. Но почему-то Мариса не чувствовала себя виноватой за те три часа, которые Люциус провел в ее доме. Они казались… правильными. Что это было? Мариса не знала. Просто чувствовала, что поступила правильно. Чувствовала, даже когда злость на брата после письма Нарциссы заставляла сжимать кулаки. А ведь он поэтому и просил не распечатывать письмо. Догадывался, что в нем. Значит, ему было важно не видеть ее реакцию. И тогда ее остановил этот взгляд серых глаз. Не просящий — нет. Люциус никогда ее ни о чем не просил. В его взгляде была просто надежда на понимание.

— Нарцисса, если Драко говорит, что все в порядке, значит, все в порядке. Он — не ребенок. Он знает, что делает.

— Надеюсь.

Но даже на фоне этой неопределенности и нервозности, жизнь казалась ярче и светлее. В поместье Делоре два раза в неделю прилетали совы. Два раза в неделю по два письма. Одно — хозяйке поместья, втрое — ее гостье. Нарцисса никак не могла привыкнуть к этим письмам. Она переписывалась с сыном и раньше, но тогда письма были короткими, официальными. Сейчас они стали… разными. Даже почерк изменился. Раньше он был аккуратным и бездушным. А теперь, несмотря на общий рисунок письма, буквы порой уползали, строчки прерывались. Иногда это были короткие записки с рассказом о новостях, порой — длинные письма с вопросами и рассуждениями. И в них появились эмоции, юмор, ирония.

Сначала Нарцисса совсем по-детски старалась посмотреть, не получилось ли письмо Марисе более длинным. Но когда они начинали обсуждать, оказывалось, что письма практически одинаковые. Разве что над тетушкой Драко позволял себе подшучивать.

А потом и вовсе он стал присылать одно письмо на двоих. Иногда получалось смешно. Например:

«Мама, следующий абзац, пожалуйста, не читай».

Далее шел абзац с язвительными замечаниями на какой-либо вопрос Марисы из предыдущего письма.

Нарцисса чувствовала себя безгранично счастливой, когда вечером они садились в гостиной и вслух читали эти строчки. Или же по очереди, передавая друг другу пергамент. И ответ они писали тоже вместе. Обычно, по молчаливому согласию, писала Нарцисса. Ей нравилось выводить строчки своему сыну. Порой Драко присылал «зарисовки с места событий». Тогда Нарцисса делала наброски в ответ. Например, новую игрушку из коллекции Марисы или же вазу, купленную в антикварной лавке. Конечно, можно было послать колдографию, но в штрихах было больше жизни и эмоций. В них заключалось счастье.

Счастье отчаянно хотелось разделить с близкими. Уютные вечера с Марисой, торопливые строчки Драко. И…

— Представляешь, целый день. Я никогда бы не подумала, что это может произойти.

Нарцисса безостановочно болтает соломинкой в коктейле и жестикулирует.

Северус Снейп сидит напротив и не может сдержать улыбку. Сколько лет он не видел вот такой Нарциссы. Как же он скучал по ней! В маггловском кафе почти пусто. За соседним столиком сидит компания молодых людей, бросающих взгляды на странную пару: женщину в дорогом платье и мужчину в черном костюме.

— Северус, мне кажется, девушка за соседним столиком положила на тебя глаз, — Нарцисса произносит это шепотом, склонившись через стол.

Северус, не удержавшись, фыркает. Он привык ожидать от Марисы Делоре чего угодно, но встреча в маггловском кафе, это даже для нее из ряда вон выходящее. Разумеется, Северус периодически бывал в маггловском мире, но это не значит, что он чувствовал себя здесь уютно.

— Черный цвет подчеркивает твою бледность, — как-то обронила Нарцисса.

Ну и замечательно. Именно то, что ему нужно. Чтобы меньше обращали внимания несносные барышни. Ему и в школе студенток хватает. Правда, те в большинстве своем смотрят со страхом, но периодически попадаются и ненормальные. Однако в маггловской части Лондона ненормальных девушек оказалось гораздо больше, нежели нормальных. Они то и дело поворачивали головы вслед мужчине в черном. Ну привык он к этому цвету. Что поделать?

Он прождал Нарциссу всего-то десять минут, но за это время у него успела попросить прикурить юная девица, и спросила о времени женщина приблизительно его возраста. Северус не курил, часы не носил. Хотя носил, но доставать подарок Дамблдора в окружении магглов было неразумно.

В первом случае он довольно резко ответил, что не курит. Голос педагога подсказал: «И вам не советую», но Северус его не послушал. Девчонка могла понять это как приглашение к продолжению беседы. Даме он ответил чуть дружелюбней. Хотя Мариса как-то сказала, что дружелюбие Северуса Снейпа способно испортить остаток дня всем присутствующим.

Настроение портилось с умопомрачительной скоростью. Северус вообще не любил выбираться из знакомых стен. Но после появления Нарциссы забыл и о дурном настроении, и о том, что вокруг магглы.

Нарцисса светилась. Ее эмоции били разноцветным фонтаном. Так много она давно не улыбалась, да и не говорила тоже. Северус чувствовал, что сам заражается ее радостью. Он был рад за Нарциссу, за Драко. Мир вдруг перестал казаться унылым и серым. Даже компания за соседним столиком больше не раздражала. Северусу нравилось сидеть в этом кафе и слушать щебетание Нарциссы, видеть блеск ее глаз.

— Он пишет каждую неделю. Представляешь, изменилась даже манера письма.

— Я рад за вас.

— Ой, я все о себе. У тебя-то как дела?

— У меня? — усмешка. — Все по-старому. Моя жизнь стабильна, как ничто другое.

— Стабильность, это не всегда хорошо.

— Мне так удобней.

— Ты когда в последний раз дома был?

Оба усмехаются. Как по-разному они назвали одно и то же место. Дом как целый мир и дом как строение.

— Летом. Я даже жил там какое-то время.

— Никогда не хотелось остаться там? Северус, Мерлин, ты ведь свободен! Ты можешь сам устроить свою жизнь! Как Мариса!

Мужчина посмотрел поверх ее плеча на барную стойку. Взгляд задержался на бутылках, выстроенных в боевом порядке. Словно солдаты перед сражением. Северус вновь усмехнулся.

— Моя жизнь в Хогвартсе. Что бы я, по-твоему, делал в этом самом доме?

— Ты мог бы наконец дописать свою научную работу. Не урывками в промежутках между уроками и взысканиями, — Нарцисса улыбнулась, — а нормально.

— Боюсь, в моей работе уже нет никакой необходимости. Я, конечно, мог бы патетически рассуждать о потомках, которым все это достанется…

— Обо всем, Нарцисса. В письме ты упомянула о Метке Драко. Ты ведь именно об этом хотела поговорить?

Нарцисса вмиг помрачнела.

— Не только об этом. Мне хотелось поделиться радостью, но ты прав. Что скажешь?

— Скажу, что все это плохо. Лорд что-то затеял. Зная его, даже сложно предположить, что именно. В Драко заложены силы, которые он надеялся использовать.

— Надеялся? Почему ты говоришь в прошедшем времени?

— Это же очевидно! — Северус потер подбородок. — Лорд что-то увидел в Драко и понял, что его планы могут быть нарушены. Вот он и переиграл.

— Ты хочешь сказать, что он отказался от своих планов? — с сомнением проговорила Нарцисса.

— Не спеши радоваться. Скорее заменил один план другим. У людей подобного рода их всегда несколько. Что-то в Драко его остановило.

— Но ведь это еще хуже, — вдруг произнесла Нарцисса. — Раньше мы хотя бы знали, чего ожидать, а теперь это может быть, что угодно.

— Я об этом же.

Северус откинулся на спинку стула и потер лоб.

— Я был бы рад как-то успокоить тебя, Нарцисса. Но боюсь, что нам остается лишь ждать, а еще стараться не позволить Драко наделать глупостей. Люциус не говорил: Метку отложили или же вовсе перенесли на неопределенный срок?

— В письме он сообщил, что отложили до Рождества.

— Это уже что-то.

— Что?

— Значит, с Драко ничего не случится до Рождества.

Нарцисса нервно рассмеялась и тут же прижала ладонь к губам.

— Нарцисса, я сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить твоего сына. Ты же знаешь. Я мог бы утверждать, что все прекрасно и тревожиться не о чем, но это будет неправдой.

За столом воцарилось молчание. Нарцисса вновь начала крутить соломинкой в коктейле, а Северус растирать сахарную пудру вилкой по тарелке.

— Драко много о тебе говорил, — наконец произнесла Нарцисса. — Никогда бы не подумала, что ты умеешь нравиться ученикам.

— Одному ученику, — усмехнулся Северус.

— Кстати, как Гриффиндор умудряется лидировать по баллам? Я как-то спрашивала у Драко. Зная тебя…

— Не настолько уж я непедагогичен, — скупо улыбнулся Северус, но под взглядом Нарциссы улыбка стала шире. — Хорошо — настолько. Но все дело в Дамблдоре. Он вечно придумывает, чем бы поощрить мировую знаменитость.

— Этот мальчик правда так похож на Джеймса? — внезапно спросила Нарцисса.

Северус удивленно приподнял бровь.

— Ты же его видела.

— Один раз на чемпионате мира по квиддичу. Он был в компании Уизли. Единственная черная макушка в рыжем море. Но ты же понимаешь: я не могла разглядывать какого-то мальчишку. Заметила лишь, что внешне похож. А так?

— Тебе зачем?

— Любопытно.

— Похож. Более чем. Те же привычки. Вообще, с учительского места это здорово заметно. Например, Блез Забини так же морщит нос, как Фред, а у Гойла смех, как у отца. Вот и Поттер так же шею потирает, так же смотрит.

— Драко морщит лоб, когда думает, в точности, как ты. Когда смотрит на Поттера, становится похож на Люциуса. Тот так же смотрел на… Блэка.

Нарцисса с полуулыбкой посмотрела на свой нетронутый десерт.

— А у гриффиндорцев есть такая же бесшабашная компания?

— Некое подобие. Поттер водится с младшим Уизли. Лонгботтом с ними. Ну и девчонка есть.

— Жуткая всезнайка, — Северус поморщился, как от зубной боли.

Нарцисса удивленно приподняла брови.

— Северус? Чем эта девочка так тебя достала?

— Она учит учебники наизусть, — Северус поднял глаза к потолку, — и цитирует их без умолку. А еще вечно подсказывает этим бездарным созданиям.

Северус замер. Мысль впервые оформилась в мозгу. В этом маггловском кафе под перезвон посуды и негромкие голоса. Он вдруг понял, что всезнайка Грейнджер действительно напоминает Лили. И Нарцисса, не видевшая ее ни разу, лишь из его скупого описания сделала такой точный вывод. Грейнджер напоминала Лили не внешностью — нет. Мисс Эванс была красивой. Неправдоподобно красивой. Хотя, возможно, так считал лишь Северус, ну и Джеймс Поттер. Грейнджер же сложно было назвать красавицей, тем более на фоне других девушек. Но они были похожи. По манере говорить, по отношению к друзьям.

— Наверное. Хотя и не внешне.

— И Поттер-младший влюблен? — Нарцисса вновь улыбнулась.

— Нарцисса, сжалься! Мне хватает Поттера и Грейнджер в стенах Хогвартса. Я не хочу обсуждать их персоны в свое свободное время.

— Грейнджер? Она не из рода Маркуса…Хотя нет, он был Глейжен. Откуда она?

— Магглорожденная.

— Хорошо учится?

— Драко на зельеварении периодически идет пятнами от злости.

— Не может смириться, что магглорожденная порой бывает лучше в его любимом предмете.

Нарцисса задумчиво улыбнулась. Словно что-то увидела в этих словах. Северус попытался ухватиться за это ощущение, но около их столика появилось раздражающее обстоятельство.

— А вот и я. Не помешаю? — и, не дожидаясь ответа — не для этого спрашивала, — Мариса Делоре уселась рядом. На стул, который она подтянула от соседнего столика, посыпались пакеты с покупками. Северус с видом человека, испытывающего приступ головной боли, смотрел на яркие логотипы дорогих марок. Как же без нее было тихо!

— Я бы еще погуляла, но там дождь собирается. В метро наро-о-оду. А еще та выставка все же завершилась — я афишу видела.

Северус окончательно потерялся в потоке бессвязных излияний. Но Нарцисса кивнула, видимо, уловив суть.

— Мы тут как раз детей обсуждали.

— Детей? Чьих?

— Учеников Хогвартса.

Под взглядом Северуса Снейпа миссис Делоре должна была непременно задымиться, однако она даже не покраснела. Официант протянул ей меню, на что Мариса лучезарно улыбнулась и заказала чай, а потом ткнула в десерт Северуса с бесцеремонным вопросом:

— Это что?

Северус посмотрел на официанта взглядом из серии «не обращайте внимания на сумасшедшую», но мужчина растекся в блаженной улыбке. Почему-то Мариса действовала на мужчин именно так — в ее присутствии они становились глупее и счастливее. Ну, кроме Северуса. Он становился язвительнее и раздраженнее.

— Это яблочный пирог.

— Будьте добры, мне такой же.

Северус повернулся к Нарциссе и увидел, что женщина старается сдержать улыбку. Он любил ее в такие моменты короткой беззаботности. Если бы у него была сестра, Северус хотел бы, чтобы она была именно такой.

На Северуса напала временная глухота, а Нарцисса с улыбкой произнесла:

— Северус рассказывал, что дети очень напоминают родителей.

— Жаль, меня никто не напоминает, — вдруг проговорила Мариса.

Несмотря на легкость тона, в голосе слышалась грусть.

— Поверь, Хогвартс от этого лишь выиграл, — вырвалось у мужчины.

Нарцисса укоризненно посмотрела на Северуса, а он бросил взгляд на Марису. На лице Марисы Делоре играла улыбка, но Северус чувствовал горечь, наполнявшую ее душу.

— Драко пожимает плечами так же, как ты, когда участвует в неловком разговоре. И еще он так же теребит мочку уха, когда задумывается.

Эти слова были сказаны небрежным тоном, глядя в стол, и Северус не увидел улыбки женщин, скорее почувствовал.

Мариса, улыбаясь, принялась теребить край скатерти. Северус напряженно ожидал, что Нарцисса как-нибудь переведет разговор на другую тему. Но она только молча вертела вилку. Официант принес заказ, и Северусу пришлось брать бразды правления в свои руки.

— Почему именно маггловское кафе?

— Люциус в розыске, и мы повсюду натыкаемся на авроров. Да и вообще, мы ходили в кино, — Нарцисса с интересом наблюдала, как вытягивается до боли знакомое лицо мужчины напротив.

— В кино. Это такая…

— Я знаю, что такое кино, Мариса! Какой в нем смысл? Это не опера, не спектакль. Это разово созданная картинка. В ней ничего не изменится. Она неживая.

Мариса задумчиво отправила в рот кусок пирога. Она давно не обращала внимания на его резкий тон в разговорах с ней. У каждого свои причуды. У этого типа — скверный характер. Что поделаешь?

— Никогда не думала о кино с этой точки зрения, — задумчиво протянула она. — Это просто красиво.

Северус открыл рот возразить.

— Нет, правда, Северус, ты же покупаешь картины.

— Я — нет.

— Хорошо: но люди покупают. Маги, я имею в виду. Хочется тепла и красоты.

Северус пожал плечами, словно говоря: «Женщины». Но спорить не стал. Отчасти потому, что не любил спорить: пререкания с Марисой не в счет — это уже стиль жизни. Он искренне считал, что в споре редко бывают правые. Если ты понимаешь, кто прав в споре, значит, ты в нем не участвуешь. Эту истину Северус постиг давно.

— Решили что-нибудь насчет Драко? — Мариса уже не улыбалась.

Она редко бывала вот такой. Сжатые губы, ни тени веселья во взгляде.

Нарцисса устало подперла щеку ладонью, а Снейп заговорил:

— Нужно выждать время и понять, чего хочет Лорд. А пока быть поосторожней. Особенно тебе, — Северус посмотрел в глаза миссис Делоре.

— Мариса, в твой дом не попадет лишь ленивый!

— Мне не от кого прятаться.

— Поверь, девяносто процентов погибших в этой войне искренне считали так же.

— Лорду я без надобности.

— Я видела его один раз издали.

— Кто-то не видел его вовсе, но оказался активным участником его замыслов.

— Северус, мой дом посещают и работники Министерства. Так что…

— Вот именно этого и стоит опасаться.

— Почему?

— Один неверный шаг, одна оплошность Министерства, и начнут косить всех: и правых, и виноватых. Им будут нужны злодеи. А когда таковых нет, сойдет любая кандидатура. Ты — почти идеальна. Сестра и вдова Пожирателя.

На этих словах Мариса едва заметно вздрогнула, а Нарцисса от души залепила носком туфельки по ноге Северуса. Синяк потом пришлось сводить магией, болел здорово.

Мариса разгладила скатерть, расставила в ряд свою чашку, чашку Нарциссы, сахарницу, еще раз разгладила скатерть.

— С твоей стороны очень мило напомнить мне об этой стороне моей жизни, — фраза прозвучала негромко, и Северусу стало стыдно.

В их пикировках Мариса всегда держала марку острой на язык занозы, которую практически невозможно задеть. Порой Северус увлекался, как сейчас. Иногда Мариса отвечала резко, а иногда — вот так. И в такие моменты хотелось малодушно спрятаться. Северус поднял взгляд на Нарциссу. Та в ответ покачала головой. Здесь она не помощник.

— Я хотел сказать, что тебе не стоит недооценивать ситуацию.

— Ты еще скажи, что беспокоишься обо мне, — фыркнула Мариса.

Северус не ответил, но его молчаливое недовольство заставило Марису поднять голову. Их взгляды встретились.

— Мне пора, — проговорил мужчина.

Они вместе вышли из кафе. Нарцисса все еще сердилась за его слова, но все же привычно сжала ладонь и слегка коснулась губами его щеки. Северус смущенно сжал ее руку и повернулся к миссис Делоре. Мариса стояла чуть в стороне, задумчиво рассматривая голубя, гуляющего по тротуару. Дорогой маггловский костюм, ворох пакетов с покупками. Молодая, красивая… несчастная. Последнее было так очевидно, что не нужно владеть легилименцией.

— Мариса.

Женщина оглянулась на зов. Краем глаза Северус заметил, что Нарцисса отошла к нищему, сидящему на тротуаре и гладившему большого рыжего пса.

— Я сказал то, что сказал, лишь для того, чтобы ты не была так легкомысленна. Я не должен был выражать это так, но не могу найти другого способа заставить тебя задуматься…

Все было не то и не так. Они никогда не разговаривали всерьез. Всегда лишь ирония и словесные баталии.

Северус передернул плечом. Видимо, согласился.

— Ты не ответил: ты действительно волнуешься обо мне?

— Ты дорога Нарциссе. И…

Он не закончил. Наверное, в глубине души он все же испытывал к этой нерадивой девчонке чувства, похожие на братские.

— Я постараюсь быть осторожной.

— Хорошо. Счастливо.

Он повернулся в сторону Нарциссы, чтобы сказать, что уходит, когда Мариса окликнула.

— Северус.

Он обернулся.

— Я бродила по магазинам и… в общем, это тебе.

Мариса протянула небольшой пакет.

— Мне? — не поверил Северус. — Но у меня нет дня рождения.

— Подарки порой делают просто так.

— Галстук, — Мариса улыбнулась. — Он напоминает тебя.

— Спасибо, — пробормотал Северус, понимая, что отказываться глупо, и привычно злясь на Марису за то, что оказался в такой неловкой ситуации, да еще злясь на себя за слова, сказанные двадцатью минутами ранее.

— Удачи.

— И тебе.

Он помахал рукой Нарциссе и направился на поиски безлюдного места, откуда можно беспрепятственно трансгрессировать.

Галстук оказался… забавным. И очень соответствовал настроению дарителя. Издали он выглядел вполне официально и строго, но при близком рассмотрении мелкий узор, казавшийся обычным орнаментом, изображал айсберга с пингвином на вершине. Правда, для того, чтобы разглядеть узор, нужно присматриваться. Северус усмехнулся, когда различил, из чего состоит рисунок. Марисе галстук напомнил его? Интересно: он пингвин или айсберг? Наверное, всего понемногу.

Несмотря на всю несуразность, Северусу полюбился этот галстук. Он даже надевал его несколько раз, бывая в маггловской части Лондона.

И он будет в этом галстуке в тот день, когда, вернувшись из Лондона и сидя в уютном кресле кабинете Дамблдора, прочтет в Пророке о нападении на дом Марисы Делоре.

Шок, злость на легкомыслие девчонки, горечь, мысли о Нарциссе. А еще вспомнятся не только ядовитые речи, которые, чтобы он ни говорил, стали неотъемлемой частью жизни, но и редкие моменты, когда она не язвила, а просто молчала. Порой — улыбаясь, порой — хмурясь. Иногда она напоминала Люциуса, иногда он узнавал в ее повадках Драко. И глядя на черно-белую колдографию дома, в котором он был лишь один раз вместе с Нарциссой, Северус вдруг поймет, что потерял что-то важное в этот день. И через несколько дней, сидя в том самом маггловском кафе, где они встречались в последний раз, он скажет то, что не будет давать покоя.

— Я не ненавидел ее. Да, она меня злила, но это все…

— Я знаю, Северус… — откликнется Нарцисса, глядя то ли на яблочный пирог, так любимый Марисой, то ли на ярко-синюю скатерть. — И она это знала…

Человек, некогда носивший имя Томаса Риддла, сидел в глубоком плетеном кресле. За внешним спокойствием лица, давно утратившего сходство с человеческим, таились вполне человеческие эмоции. Досада. Так можно было охарактеризовать то, что он испытывал вот уже несколько недель.

Идеально выстроенный план. Все продумано до мелочей, и вот Судьба вновь ставит подножку. Тогда, восемнадцать лет назад, Лорду казалось, что он перехитрил Судьбу. Наверное, он все же недооценил противника.

Жизнь внесла коррективы. Одиннадцать лет он был вынужден бороться не за величие — за существование. Он, ставший бессмертным!

За эти годы идеальный план значительно поблек. Мальчик, который должен был стать его козырем в затянувшемся противостоянии, вдруг оказался… не тем. За свой долгий путь к величию Лорд Волдеморт привык к тому, что рядом с ним порой оказывались не те люди. Как правило, такие люди быстро погибали. Но здесь — иное дело. На мальчика были возложены слишком большие надежды, слишком многое в идеальном плане сходилось в этой точке. А теперь все оказалось несостоятельным.

Лорд Волдеморт поднес к глазам кубок с вином. Значит, план придется менять. Это очевидно. Только с кем воплощать новые идеи? Людей, верных ему, осталось слишком мало. Лучшие погибли от рук магглолюбов. Насчет лучших он, возможно, преувеличил. Но, во всяком случае, те, погибшие, были верными в большинстве своем. А сейчас его окружали лишь глупцы или же те, кто слишком много рассуждал. Причем рассуждал неявно. А это — опасно. И если тому же Фреду Забини Лорд мог это простить в силу того, что некогда сам пошел на эту уступку, то семья Малфоев разочаровала. За те одиннадцать лет Лорд пропустил момент, когда Люциус из преданного мальчика превратился в настороженного мужчину. Сейчас на него нельзя положиться. Это очевидно. Хотя, положа руку на сердце, Лорд не привык полагаться на кого бы то ни было.

В последние несколько месяцев часть его окружения повадилась ставить блоки на мысли. Кандидатура человека, научившего это делать, была более чем очевидна. Что ж, Северус Снейп, ты рискованно играешь. Но это все несрочно. Блоки были неумелыми, смешными. При желании их можно сломать за минуту. Да и удержать их во времени удавалось далеко не всем. Ну, разве что миссис Малфой оказалась прилежной ученицей. Или же слишком хотела что-то скрыть. Пока Лорд не давал волю желанию смять хрупкий блок. Он мог увлечься и повредить новоявленным специалистам блокологии рассудок, тем более, что наблюдения давали основания ждать от той же Нарциссы сопротивления. Возможно, бессознательного, но это не меняло дела. Сопротивление повлечет за собой еще большие усилия по вторжению. Обычно это заканчивалось потерей рассудка, в лучшем случае.

Спустя столько лет все чаще посещала мысль о Роке. Потратить столько сил и времени на то, чтобы для завершения намерений нельзя было найти исполнителей. В его мыслях все чаще возникала Нарцисса. Да, второй раз ставить на нее в этой игре слишком рискованно. Но удача, как известно, любит рискованных. А, откровенно говоря, выбора просто нет.

Кровь вейлы, неплохой магический потенциал, способность сопротивляться заклятиям делали ее почти идеальной кандидатурой. Почти.

Мысль о наследнике витала в воздухе давно. Можно было бы считать ее сентиментальной и трогательной, да вот только сантиментов здесь не было вовсе. Человек, затеявший переустройство мира вдруг понял, что создавать этот мир не для кого? Нет. Все было гораздо проще. Правильно воспитанный наследник должен стать опорой, безоговорочным сторонником. Правда, слово «наследник» здесь неуместно. Скорее продолжатель… В общем, называть можно по-разному. Смысл для Лорда Волдеморта был ясен.

Но ребенка нужно выносить. С этой целью женщина рассматривалась как помощница. Не как полноправный участник планов. Нет. И здесь нужно было проявить осторожность. Фанатичные сторонницы были хороши тем, что готовы отдать жизнь за его идею. И плохи — тем же. Лорд был слишком умен, чтобы не считать фанатизм признаком безумия. Стрелки судьбы снова указали на Нарциссу.

Опять предстояла сложная работа. Он бы так и потратил не один месяц, чтобы подготовиться, продумать первый ход, но Нарцисса сама невольно вложила в его руки нити управления. В миг, когда он скорее по инерции продолжал ждать результатов от первой — неудачной — попытки, появилась эта нежность. Возникшая внезапно и ставшая явной для окружающих в день семнадцатилетия Драко Малфоя, нежность давала ключ… и шанс. Нарцисса сделает все, дабы защитить сына. Такова уж сила и странность материнской любви. На этом остается только сыграть.

Главное, чтобы Люциус не сломался раньше времени. То, что он сейчас растерян, не осложняло ситуацию. Пока не осложняло. Люциус метался, суетился, но пока как-то без толку. Значит, нужно воспользоваться этим состоянием, а потом все слишком закрутится, и ему нужно будет решать новые проблемы. Поэтапное создание проблем — вообще один из самых лучших способов управления людьми. Человек, занятый решением своих проблем, редко замечает что-то вокруг. Оставался еще Драко. Что делать с ним, покажет время. Лорд дал ему чуть-чуть свободы, чтобы понять, действительно ли опасен этот мальчик или же это просто неосознанные юношеские порывы. Поиграть в самостоятельность, поддаться сантиментам… Лорд позволил ему провести день с Нарциссой. И выполнит аналогичную просьбу снова, отложив реализацию плана еще раз. Во второй раз он сделает это ради Нарциссы — в тот день будет важно ее эмоциональное состояние. Шаг будет казаться верным. Ошибка? Нет, просто недооценка мальчишки. Но это все потом.

Пока же он решит подстраховаться: заручиться тем, что мальчик не поддержит противоположную сторону. Это как раз проще простого. Сделать так, чтобы та сторона, руководствуясь искренним заблуждением, стала виновной в гибели кого-то из дорогих людей. Круг дорогих людей у мальчика не велик. Нарцисса, но здесь она отпадает, ибо должна сыграть свою роль, и сестра Люциуса. Последняя оказалась идеальной кандидатурой. К тому же Люциус впал в глупую сентиментальность и посетил ее имение. Нужным людям в Министерстве осталось лишь узнать об этом факте. Все просто.

Мужчина откинулся на спинку кресла. Все просто.

Нет. Все просто было раньше, только он этого не замечал. Несколько лет назад в его жизни была женщина, достойная стать матерью его ребенка. Пока она была рядом, он строил планы о величии и осуществлял их с поразительной легкостью. Словно некая невидимая сила вела их по этому пути. А потом он оступился, а она погибла. С разницей в несколько лет. И с тех пор все изменилось. Словно колесница его судьбы сбилась с проторенной дороги и никак не может выбраться, увязая в разбитой колее все глубже.

Она погибла от рук авроров. Странно и нелогично. Он так и не смог разгадать секрет ее бессмертия, а кто-то смог лишить ее этого. Вопреки всем законам его расчетливой и холодной логики, он не раз думал о том, что было бы… Что было бы, если бы она не погибла. Ответ всегда был один. Он не оказался бы в этом смехотворном положении победителя в окружении недостойных ничтожеств. Он был почти всесилен, его имя боялись произносить. Он хотел этого всегда. Но только ли этого? Как оказалось, теперь он хочет стереть в порошок виновного в ее смерти и узнать имя того, кто был с ней во времена его забвения.

Такие мелкие и незначительнее мысли недостойны властителя мира, но они были. Не было лишь времени на осуществление задуманного. И если авроров он сотрет в порошок рано или поздно, ибо все равно очистит мир от всех недостойных, то для поиска имени человека, не сумевшего уберечь ее, нужно приложить усилия и потратить время.

Пока такой возможности не было, но когда появится, он узнает. Непременно узнает. Отследить деятельность фондов, покопаться в сознании тех, с кем она встречалась в последние годы. Если человек жив, он всегда оставляет след, нужно лишь уметь его найти. Случайные знакомые, партнер по коктейлю или продавец в магазине. Властимила была слишком яркой женщиной, чтобы исчезнуть бесследно. Чем она занималась, где была? За все годы, что они провели вместе и не вместе, Тому Риддлу никогда не приходило в голову спросить, есть ли у нее родственники. А вот сейчас стало интересно. Дети?

Мысль была столь неожиданной, что он едва не пролил вино. Нет. Невероятно, но проверить все же стоит. Но это все потом. Потом. Пока же нужно решить очень непростой вопрос с Нарциссой. Одна сложность за другой… Но он сам сделал свою жизнь такой, и не привык жаловаться.

Редко, очень редко приходил вопрос: ради чего? И тогда сознание упорно подсовывало старую заготовку о чистоте крови, об отбросах общества и мировом господстве. Но это помогало не всегда. Особенно сложно было прикрываться истертой за годы формулировкой, когда в голове звучал голос Властимилы:

А на озвученную однажды давным-давно теорию в той, прошлой, жизни прозвучал ее хрипловатый смех и вопрос:

— А не лучше ли прожить одну жизнь так, чтобы запомнить ее, что-то создать, чем сотни лет быть просто безумцем, желающим все уничтожить.

Тогда, в прошлой жизни, он даже не рассердился. Женщина — этим все сказано. Но теперь чувствовал злость. Он — не безумец. Он оставляет след в истории. Его имя боятся произносить. Все трепещут перед ним. Никто не способен его остановить. И фоном к этим мысленным яростным выкрикам звучал ее хрипловатый смех. Наверное, он и вправду безумен, если до сих пор спорит с умершей, все еще пытаясь ей что-то доказать.

Но ведь у него есть цель. Он посвятил этой цели всю жизнь, и признать ее безумной — значит, смириться с тем, что жизнь потрачена впустую. Нет, у него еще столько незаконченных дел: доказать слепой Судьбе, что он сильнее, заставить капризный Рок смириться с его могуществом. А иначе: зачем все?

* * *

По настоянию Темного Лорда Люциус вернулся в свое имение. Время, проведенное Драко в лагере, не изменило ничего. Люциус два раза написал сыну. Получил два ответа. Официальных до приторности, но сказавших гораздо больше, чем хотел сам Драко.

Люциус понял, что это — конец. Конец истории, которая так и не началась. Менять что-то поздно. Остается в одиночку пытаться как-то разрешить ситуацию, в которой оказалась его семья. Люциус слишком любил себя, чтобы признать, — оказалась по его вине.

Выслушав план Лорда, Люциус вдруг с поразительной очевидностью понял, что сошел с ума. Ведь не может же все это происходить на самом деле? Он сидел в кресле в гостиной и пристально смотрел на Темного Лорда, ожидая, что тот вот-вот исчезнет. Лорд не исчезал, но Люциус не отчаивался. С отстраненным любопытством он изучал запонку на манжете Лорда. Минуту, другую. Лорду первому надоело молчание.

— Люциус, ты так ничего и не скажешь?

Запонка резко дернулась в сторону, когда Лорд убрал руку с подлокотника. Люциус моргнул и поднял голову. Сколько месяцев он смотрел на это лицо, утратившее всякое сходство с человеческим, и все не мог привыкнуть. Каждый раз мимолетное омерзение проскальзывало в сознании.

— Я жду.

Люциус набрал воздуха, чтобы заговорить. Воздуха-то набрал, но что именно сказать, так и не придумал. Что можно сказать в такой чудовищной ситуации? Воздух с сипением вырвался из легких. Люциус честно пожал плечами.

— Когда восемнадцать лет назад мы говорили о судьбе Драко, в тебе было больше энтузиазма.

— Та ситуация был несколько иной, — осторожно сказал Люциус.

— Но ты остался тем же. Или… нет?

Люциус посмотрел на ножку журнального столика, даже не пытаясь скрыть мысли. Внезапно он понял, что — это все. Конец. Вдруг то, к чему он стремился всю жизнь или же думал, что стремился, оказалось ненастоящим и хрупким, как театральная декорация. Миг, и все рушится. И почему-то совсем не страшно. Наверное, потому что неожиданно.

— Не знаю, — откликнулся он. — Я вырос, наверное.

— Но не повзрослел, — со вздохом констатировал Темный Лорд.

Люциус вновь пожал плечами.

— Я надеюсь на тебя, Люциус.

Что-то в этом тоне заставило мужчину поднять взгляд на говорившего.

— Что будет с Драко? Я говорю о его даре, обо всем этом.

От пристального взгляда красных глаз захотелось убежать на край света.

— А это зависит от тебя и от Нарциссы.

— Вы недовольны им, мой Лорд? — Люциус быстро вернулся к привычному тону беседы, пользуясь моментом.

— Он слишком юн и вряд ли понимает, что делает. Но это не значит, что все потеряно. У него будет шанс повзрослеть… Я надеюсь.

— Я поговорю с Нарциссой.

— Отлично, Люциус. Я знал, что не напрасно верю в тебя. Ступай.

Люциус встал и направился в сторону двери.

— Люциус.

Мужчина остановился.

— Нарцисса согласится. Я уверен. Просто объясни ей, что от этого зависит судьба Драко. Например, что готовится нападение на лагерь, в котором он сейчас, и то, как все сложится там, зависит от нас.

Люциус молча смотрел на мужчину, ожидая окончания гениальных идей. Сознание снова отключилось от происходящего. И натюрморт, некогда нарисованный Нарциссой, казался сейчас гораздо реальнее мужчины, сидящего под ним.

— Ступай.

И это короткое «ступай» прозвучало небесной песней. Можно наконец закрыть за собой тяжелую дверь и пойти писать письмо. Люциус шел по коридору, глядя под ноги, считая камни и узоры на коврах, пока не очутился перед дверью в фехтовальный зал.

Дверь скрипнула, впуская хозяина имения. Старинное оружие тускло блестело в свете факелов. Звук шагов отражался гулким эхом. Как давно этот зал не использовался по прямому назначению — для оттачивания мастерства владения благородным оружием. «Наверное, для того, чтобы появилась эта тяга, нужно обладать благородством», — невпопад подумал Люциус. А еще подумал, что ему далеко до предков, и его имя вряд ли поместят в учебник по Истории магии. Это значит, что он ничем не отличается от сотен других, ушедших так же бесследно. Мысль показалась тоскливой и неуместной.

Люциус сдернул со стены шпагу и сдал выпад в сторону воображаемого противника. Удавалось ли кому-нибудь победить демона, живущего внутри?

Нарцисса сидит в глубоком кресле в библиотеке имения. Люциус нервно расхаживает по комнате. Равнодушный взгляд Нарциссы следит за его перемещением.

Это их первая встреча после отъезда Драко. Люциус ожидал злости, раздражения, упреков. Но Нарцисса просто молчит, и от этого становится еще хуже. Что-то в ее спокойствии дает понять, что она больше не будет мириться с ситуацией. Однако сейчас она молчит, хотя с планом Лорда только что ознакомлена.

Чудовищная ситуация. Бредовая. Люциусу кажется, что вот-вот он проснется, и последние два года окажутся просто кошмаром. Он выпьет кофе, устроится в своем кабинете и положит перед собой лист пергамента. Очередное письмо Фриде. Да вот только пробуждение почему-то не наступает. Вместо того чтобы сидеть за столом, Люциус вышагивает по старинному ковру, а мысли о Фриде оказываются эфемерными, потому что взгляд Нарциссы выбивает из колеи.

— Почему ты молчишь? — не выдерживает он.

— От меня требуются комментарии? — Нарцисса говорит едко. — Ты, как мне кажется, привык решать все сам.

— Нарцисса, — Люциус устало касается лба. — Это не моя прихоть. Ты не понимаешь.

— В письме было сказано, что если я не подчинюсь приказу приехать, Драко не вернется из лагеря. Люциус, посмотри на меня!

— А теперь скажи, что ты — нормален. Что ты сам так считаешь! Я могла ожидать от тебя многого, но это перешло все границы. Ты делаешь из своей семьи… Своей! Люциус! Ты делаешь из нас сырьевые придатки. Ты хоть это понимаешь?!

Люциус стоит, кусая губу и разрываясь от желания заорать, что она ничего не понимает и уж он-то хочет этого меньше всего, и желанием убежать на край света.

Давным-давно, когда маленький Люциус разбил старинную вазу и попытался это скрыть, а Эдвин обнаружил и наказал, отец сказал фразу:

— За свои действия нужно отвечать.

Тогда маленький Люциус, размазывая слезы, думал, что на самом деле нужно лишь хорошо скрывать. Но сегодня отчетливо понял, что Эдвин был прав. Рано или поздно придется держать ответ. Как бы ты ни старался скрыть, тайна никогда не останется тайной навечно.

Вот и пришло его время платить по счетам.

— Я понимаю, Нарцисса. И надеюсь, что ты тоже поймешь.

— Что иначе нельзя.

Резкий смех Нарциссы отзывается болью в виске.

— Сама процедура будет… опосредованная, — Люциус и сам понимает, насколько глупо звучит его фраза.

— Это обстоятельство должно меня утешить?

И насмешка в знакомом голосе действует как кремний в изобретении доктора Фейерверкуса.

— Если бы я мог, я бы утешил тебя чем-нибудь еще! — все-таки срывается на крик Люциус.

За все годы совместной жизни это, наверное, впервые. Он и сам не ожидал подобного. Эхо его голоса затихает где-то над головами в кристаллах хрустальных подсвечников. А взгляд Нарциссы все так же безразличен. Словно не ее участь обсуждают в этих стенах.

Люциус проводит по волосам, переводя дыхание и мечтая оказаться где-нибудь в другом месте. Наконец Нарцисса негромко произносит.

— Потому что никто не посмеет тебя волновать все это время, — устало говорит он.

— А потом?

Мужчина медленно подходит к окну, спиной чувствуя пристальный взгляд жены. За окном яркое солнце. Такое яркое, какое бывает лишь в августе. Самый конец лета. Предпоследний день летних каникул… Сколько лет это было своеобразной меркой жизни. Лето закончилось, начался учебный год — новый год жизни.

— Я не знаю, что тебе ответить, Нарцисса, — наконец произносит он. — Но это позволит выиграть время.

— Один вопрос.

Люциус оборачивается. Нарцисса по-прежнему сидит в кресле. Отблеск от фамильного перстня больно бьет по глазам, когда она стискивает руки в замок на коленях. Она выглядит неправдоподобно хрупкой в этом большом кресле. И в то же время хочется посочувствовать тому, кто рискнет выступить против нее. Взгляд серых глаз подобен приговору:

Как будто ответ что-то изменит. Как будто она поверит.

— А ты сама как думаешь?

Она несколько секунд не отводит взгляда, а потом встает и выходит из библиотеки. А он смотрит на закрывшуюся дверь и не знает, каким бы был ее ответ.

* * *

Драко Малфой толкнул дверь в свою спальню с облегченным вздохом. Наконец он дома. Можно было бы вложить в эту мысль больше чувства, но сил не было. Он предпочел бы оказаться у Марисы, но от него требовали прибыть сюда. Весь путь до дома он старался продумать линию поведения, но чем ближе к имению он подъезжал, тем нелепее выглядели все его продуманные на досуге планы. В том, что он не знает, как поступить, он убедился окончательно, стоило увидеть очертания замка.

Драко не питал иллюзий на свой счет. Вряд ли он сможет что-то им противопоставить. В относительно спокойной обстановке вдалеке от дома он сам себе казался сильным и спокойным. В стенах замка он почувствовал себя в ловушке и понял, что был слишком высокого мнения о собственных силах.

Оставалось ждать хода противника и действовать по ситуации. Хорошо хоть Нарцисса с Марисой не здесь. Это казалось важным.

Он молил Мерлина о возможности незамеченным добраться до своей комнаты. Видимо, сегодня Мерлин был к нему благосклонен. Так считал Драко, входя в комнату и расстегивая рубашку с единственным желанием принять душ и забраться в постель в надежде, что о нем забудут. Хоть на какое-то время.

Мерлин был благосклонен? Нет! Мерлин, видимо, не был обделен чувством юмора, и как раз сейчас это продемонстрировал. Откуда-то раздался непонятный звук, похожий на вздох, и Драко резко обернулся.

Не шарахнулся от неожиданности он только потому, что не поверил глазам. Ну скажите, как можно объяснить, почему в его комнате, за его кроватью сидит… Гермиона Грейнджер?! Миллион мыслей от оборотного зелья до галлюциногенных грибов, от которых он вчера отказался, но кто их знает, этих товарищей по команде — все же потом вместе ужинали…

И, тем не менее, ни один из вариантов не был даже отдаленно похож на абсурдную истину.

«Вот бы проснуться», — мелькнуло в измученном мозгу, прежде чем завертелась эта сумасшедшая история.

История, начавшаяся в предпоследний день летних каникул.

03.02.2011

Глава 49. У последней черты

Последним Рубиконом Черта невозвращенья. Здесь в отблесках заката расплавятся мосты. Последний шанс прощанья и, может быть, прощенья. Последний шаг в реальность из несбывшейся мечты. Старик, исполнен мудрости, и взбалмошный юнец, Бродяга, горькой бедности примеривший венец. Сюда идет мечтатель, непреклонно веря в чудо, И воин, что давно от веры в лучшее отвык. Здесь шепот лучше слышится, чем самый громкий крик. И здесь порой действительно вдруг происходит чудо: И ворох ярких нитей, что вчера сплетались туго, Подхваченный мгновением, рассыплется вокруг. Заметит свой родной, знакомый с детства цвет Все то, что с ним узором сплеталось много лет. А кто-то вдруг, напротив, порвет чужую пряжу Случайным нервным жестом иль верною рукой. Итог. Черта прощания… За ней уже не скажут, Что будто он неправдой получает жребий свой. Подхватит чью-то нить, что знает лишь по снам. Сберечь ее! Спасти! При этом не увидев, Что собственная пряжа легла к чужим ногам. Жизнь четко разделилась навеки пополам Усмешками героев, не поверивших словам.

История, начавшаяся в предпоследний день летних каникул.

История, изменившая все, перевернувшая мир с ног на голову. Разве может она прерваться вот так… недосказанно?

Перед тем как уснуть под действием зелья, приняв неимоверно важное, пожалуй, самое важное решение в жизни, Гермиона в полудреме вспоминала рассказ бабушки. Когда-то он поразил девушку до глубины души.

Однажды, отдыхая в доме родителей и слушая урчание кота, Гермиона попросила рассказать что-нибудь необычное. Бабушку никогда не приходилось долго упрашивать. На морщинистом лице появилась улыбка. В такие минуты она словно становилась моложе.

— В Кракове есть две башни. Много лет назад их строили два брата. Они беспечно соревновались, чья башня будет выше. Старший строил споро — вскоре его башня возвышалась над городом. Он считал, что ничто не сможет с ней сравниться. Увенчал ее красивым шпилем и уехал на время в другой город, а когда вернулся, увидел, что младший брат достроил свою едва до половины, но даже сейчас было видно, что его башня будет выше и мощнее. И…

— Старший убил младшего? — ахнула маленькая Гермиона.

— Да, — кивнула бабушка. — Заколол кинжалом. Не знаю уж — из зависти или просто помутился рассудком… Так один из братьев погиб, и его башня осталась недостроенной. Позже ее закончили, но башни так и остались разной высоты. Только я хотела рассказать не об этом. С ними связана еще одна легенда. На башне старшего из братьев, той, что повыше, всегда стоял стражник, предупреждавший горожан о пожаре или нападении врага. Однажды он увидел на подходе к городу монгольское войско и начал трубить тревогу. Пронзительную и тревожную мелодию. Стрела врага пронзила стражника, не позволив закончить. Он погиб, но защитники города все же сумели подготовиться к нападению и выстояли. Стражник исполнил свой долг. В память об этом каждый час на башне трубит трубач. Четыре раза. На четыре стороны света. Сейчас это лишь сигнал точного времени… Но мелодия звучит та же, и прерывается она на середине, на самой высокой ноте. Говорят, будто именно на этой ноте стрела остановила стражника, — бабушка на миг замолчала, глядя в пламя камина. — Я приходила на площадь не один раз, и все сильнее мне хотелось услышать окончание мелодии. Мысленно я обращалась к меткому лучнику из прошлого: «Подожди, опусти лук, позволь ему закончить». Если бы время можно было повернуть вспять…

Тогда Гермиона, как завороженная, смотрела на задумчивое лицо бабушки.

«Если бы время можно было повернуть вспять…»

Всю ночь ей снился неведомый трубач, игравший последнюю мелодию в своей жизни. Было ли ему страшно? Знал ли он, что это — конец? И ей почему-то казалось, что новые трубачи никогда не смогут сыграть так, как он. В ее сне лучник был сероглаз, и он не спускал тетивы, а лишь смотрел поверх взведенной стрелы на отчаянного смельчака, потому что тоже хотел дослушать последнюю песню. И неведомая мелодия лилась над древним городом, окрашиваясь в цвета заката, так похожие на цвет крови. И ее финальный аккорд заглушил упругий звон тетивы и свист серебристого наконечника, разрезающего время и пространство. И…

Гермиона проснулась и рывком села на смятой постели. Обрывки странного сна заставляли сердце тревожно колотиться, и она не сразу вернулась в реальность. Мелодия, которую она никогда не слышала, еще витала на грани сознания.

А потом в памяти всплыл вчерашний день, и захотелось спрятаться под одеяло, укрыться с головой и ждать чуда. Пусть что-нибудь произойдет. Пусть он вернется. Потому что делать первый шаг было страшно. Шаг в пустоту. Гермиона вдруг поняла это отчетливо. Он не простит. Никогда. Она провела дрожащей рукой по лицу. Не простит. А потом вдруг вспомнила его улыбку, оранжевый сервиз и то, как не могла стянуть мантию, зацепившуюся за часы. Плевать на все! Она не может не попробовать. Вдруг стало ясно, что подобного бездействия она никогда себе не простит.

Девушка вскочила с кровати и бросилась в ванную. По пути вспомнила, что не ставила вчера будильник, да и понятия не имеет, во сколько Драко должен был уезжать. Гермиона бросила взгляд на настенные часы. Без пяти шесть. Значит, еще здесь. Вряд ли в день собственной помолвки его бы поднимали так рано. Наверное, это утомительное мероприятие. Умываясь, она четко определила, что в ее понимании это — утомительное мероприятие. Не более. Просто потому, что думать об этом всерьез было страшно. Ведь это — конец.

«Мы не разводимся», — когда-то сказал он. Господи! Что же делать?

Пять драгоценных минут ушли на то, чтобы собраться с силами, прежде чем дрожащие пальцы разжались, высыпая в камин порох. Стук сердца отдавался в ушах набатным звоном, руки отчаянно мерзли. Все ее существо в эту минуту было настроено рвануться через этот чертов камин, и гори все синим пламенем. Она заставит Драко себя выслушать, пусть даже для этого придется наложить на него парализующее заклятие! Семь бед — один ответ.

А потом сердце замерло, и сжатые кулачки бессильно разжались. Она читала об этом в книгах, но никогда не видела на практике. Мутно-серая рябь. Его камин был заблокирован. Вот и все. Он просто не дал ей шанса хоть что-то исправить. Но так нельзя! Людям всегда нужно давать шанс! Иначе благих деяний будет еще меньше. Ведь мало кто способен сразу решить, как следует поступать в первый момент.

Мутно-серая рябь… Цвет безысходности. Цвет отчаяния.

Прежде чем она сообразила, что делать дальше, ноги сами понесли прочь из комнаты.

Рон долго не открывал на стук. Пришлось воспользоваться тем, что он редко менял пароль и не скрывал его от друзей. В полутемной комнате было прохладно. Камин давно погас, и угли успели остыть. Гермиона на цыпочках пробралась к кровати. Два раза споткнулась. Один раз о ботинки, второй — о стопку книг, лежавших на полу.

Рон спал, натянув одеяло на голову. Чувствуя вину за то, что собирается сделать, девушка потрясла друга за плечо. Рон что-то пробормотал и попытался отмахнуться. Гермиона потрясла сильней.

Негромкий шепот заставил юношу подскочить на кровати и испуганно шарахнуться. Несколько секунд он пытался сообразить, что происходит, где он, и почему здесь девушка. В полумраке он не сразу узнал Гермиону. А когда узнал, автоматически потянул одеяло на себя и отодвинулся еще дальше.

— Рон, прости, что разбудила. Мне очень нужна помощь.

— Который час? — Рон потер кулаком глаза, никак не желавшие оставаться открытыми надолго.

— Начало седьмого.

— Сколько? — простонал Рон. — Гермио-о-она! Каникулы!

— Знаю. Поэтому мне и нужна помощь.

Повторная просьба о помощи заставила вспомнить вчерашний день, а еще намерение поговорить с ней о неизвестных часах на столе. Некоторое время Рон, кусая губы, обдумывал, с чего начать: узнать, что нужно ей, или же выяснить то, что интересовало его. Выбор склонился к первому варианту. Потому что все могло объясниться само собой, и не пришлось бы заводить неловкий разговор.

— Что ты хотела?

Гермиона нервно прошлась перед кроватью, обхватив себя за плечи, потом круто развернулась.

— Мне нужна Карта Мародеров.

— Да.

— Она у Гарри.

— Знаю.

Рон прекратил цепляться за одеяло и, нашарив на тумбочке палочку, зажег лампу. Комната озарилась тусклым светом. Разбросанные по столу книги, мантия, свисающая со спинки стула, девушка, зябко обхватившая себя за плечи, и юноша, напряженно теребящий ворот пижамы.

— Почему ты сама не попросишь у Гарри?

— Потому, — Гермиона глубоко вздохнула, — что он будет задавать вопросы.

— Надеюсь, нет.

— Добро пожаловать в утро несбывшихся надежд. Выкладывай в чем дело.

Гермиона вздрогнула от его слов про несбывшиеся надежды.

— Рон, мне дорога каждая минута. Я объясню все потом. Пожалуйста.

— Кто он? — резко спросил Рон, прищурившись.

Гермиона едва не всхлипнула от отчаяния.

— Я не могу пока сказать. Ну я прошу тебя! — она схватила друга за руку. — Для меня это очень важно.

Рон закрыл лицо рукой, помотал головой.

— За это с тебя вся правда. Вся, Гермиона! Без отговорок: это я не могу, это я не хочу.

Гермиона закусила губу, а потом кивнула, понимая, что так или иначе в эти утренние часы все решится. А Рон — это не Гарри. Для него это не будет таким ударом. Не должно быть.

Рональд Уизли толкнул дверь в комнату седьмого курса. Он был раздражен и зол. А еще ему было страшно. Оказывается, страшно может быть не только перед лицом врага или контрольной по зельям. Страшно может быть, когда видишь лихорадочный блеск глаз бледной Гермионы.

Гарри спал, задернув полог. В последнее время появилась у него такая привычка. Рон отдернул тяжелую ткань, на миг испугавшись, что друга за ней не окажется.

Однако Гарри был здесь. Он мирно спал, подложив ладонь под щеку. И как ни жалко Рону было его будить, пришлось потрясти за плечо. Даже привычного чувства злорадной солидарности из серии «я не сплю, почему другие должны?» не появилось.

Гарри рывком сел и вцепился в запястье друга мертвой хваткой.

Рон прижал палец к губам:

— Т-с-с… Тише. Это я.

— Вижу, — отозвался Гарри, продолжая стискивать руку так сильно, что Рону стало больно.

— Ничего не случилось, — прошептал он. — Я просто…

— Рано, — откликнулся Рон.

Гарри наконец выпустил запястье друга и потянулся к тумбочке за палочкой. Мгновение, и полумрак рассеяло подрагивающее пятно света. Гарри направил свет палочки на будильник. Потом на Рона. Рон прикрыл глаза ладонью, понимая, что сейчас может рассчитывать на хорошую оплеуху.

— Ты что хотел? — Гарри щурился, силясь привыкнуть к свету палочки.

На соседних кроватях заворочались, послышалось глухое, невнятное ворчание.

Рон торопливо прошептал:

— Нокс. Мне нужна Карта Мародеров.

Слабый свет из незанавешенного окна едва достигал Гарри, но даже его хватило, чтобы Рон увидел изумление на лице друга.

— А… — Рон почесал затылок, развел руками и одернул на себе пижаму. — У меня есть подозрение, что Аманда сейчас не в спальне.

— Аманда? — Гарри потер лицо, словно отгоняя остатки сна.

— Аманда — моя девушка, — Рон возвел глаза к потолку.

В другой момент он, возможно, обиделся бы на такое невнимание к собственному роману, но сейчас было не до того.

— Брось. У вас же все хорошо.

— Гарри, просто дай, пожалуйста, карту, а обсудим мы это потом. Ладно?

Гарри со стоном свесился с кровати, вытягивая из-под нее чемодан, а Рон мысленно поаплодировал своей находчивости и вновь зажег палочку.

Гермиона сидела в гостиной и нервно чесала локоть. На руке уже остались красные полосы, но остановиться она не могла. Драгоценные секунды таяли, как свечной воск. Хотелось самой ворваться в спальню мальчишек и как-то повлиять на ситуацию, но она представить не могла, как будет объясняться с Гарри.

Наконец, спустя целую вечность, послышались шаги.

Гермиона, подобно камню из пращи, вылетела из кресла и бросилась к Рону.

Друг смотрел по-прежнему недовольно, однако в протянутой руке он держал Карту Мародеров.

— Спасибо, — Гермиона торопливо выхватила трофей и бросилась к журнальному столику.

Рон понимал, что она не хочет показывать, кого именно будет выискивать на этих страницах, поэтому присел подальше от Гермионы на подлокотник дивана.

Гермиона торопливо просматривала страницы, вертя карту то так, то сяк.

— Место ищешь? — по-прежнему сердито произнес Рон.

Она кивнула.

— Помочь?

— Кабинет Снейпа.

Брови Рона взлетели вверх. Однако в голосе по-прежнему слышалось лишь недовольство:

— Следующий разворот.

Гермиона быстро отыскала взглядом подземелья Слизерина и точку, подписанную «Драко Малфой». Она находилась как раз посреди небольшой комнаты. Судя по тому, что видела Гермиона через камин, да и исходя из наблюдения, что все комнаты старост устроены похоже, он находился на кровати или у кровати. Неподвижно. А рядом… внутри у нее словно что-то сгорело и осыпалось… будто сажа на снегу еще одно имя — «Блез Забини».

И все то, что не давало дышать в это бесконечное утро, вдруг со свистом вырвалось из груди, заставив Гермиону до крови закусить губу, а Рона нетерпеливо хрустнуть кулаком.

Драко Малфой сидел на краю аккуратно застеленной кровати и, не отрываясь, смотрел на ковер на полу. Утро не вернуло душе спокойствия, не прибавило уверенности. И пустота не ушла. И сегодня он не чувствовал себя храбрее, чем вчера, просто обреченнее.

Блез стояла напротив и нервно заламывала пальцы. Оба молчали. Она заглянула с утра, собираясь поговорить с ним. Разговора не получилось вовсе. Блез как-то неловко взмахивала руками, порываясь подобрать нужные слова, чтобы что-то изменить. А потом он рассказал про письма, отправленные в их имения, и Блез застыла. Драко отстраненно наблюдал, как от знакомого лица отхлынула кровь, и оно стало заливаться мертвенной бледностью. Понимал, что слез не выдержит, и вяло старался что-то придумать, чтобы ее успокоить. В голову ничего не шло. Блез несколько раз судорожно вздохнула и выдохнула, потом закашлялась, поперхнувшись воздухом, и, наконец, прошептала:

— Повтори.

Драко повторил. Вот тогда-то он с удивлением понял, что что-то значит для этой девушки. Понял по тому, как она ринулась к нему, крепко обхватила его за плечи и изо всех сил прижала к себе. Она с каким-то ожесточением гладила светлые волосы и молчала.

Драко обнял ее в ответ, вдыхая знакомый запах, ощущая щекой тепло шерсти ее свитера, и в очередной раз понял, что поступил правильно. Он не имеет права тащить ее за собой. Фред защитит ее. Он сможет.

— Блез, тебе пора, — голос прозвучал слегка надтреснуто. Он не любил неловких прощаний. Он вообще не любил прощаний.

В голосе звучали злые слезы.

— Ты сама веришь, что это сработает? — Драко поднял голову, слегка отклонившись.

На его щеку тут же упала горячая капля. Он даже не успел поднять руку. Блез быстро стерла слезу с его щеки и стала вытирать свое лицо, впервые не удосужившись достать для этого платок. Шерстяные рукава оставляли на нежных щеках красные пятна. Он в первый раз видел ее вот такой.

— Блез, тебе, правда, лучше ехать. С тобой все будет хорошо. Поверь.

— А с тобой? — едва слышно выговорила она.

В памяти девушки вдруг всплыли дурацкие мысли, пришедшие ей в голову у гобелена вечность назад. Он будет один перед тем последним прыжком в пустоту, и она ничем не сможет помочь. Потому что он не позволит.

— Блез, обещаю, что сделаю все, чтобы…

«Остаться в живых» прозвучало бы глупо и слишком пафосно. Но именно это соответствовало истине, как ничто другое. И поэтому Драко смолчал. Не озвучил роковую истину — просто пожал плечами.

— Иди, — он снова поднял на нее взгляд и подмигнул. — Ты же знаешь: я не люблю прощаний. Чувствую себя по-дурацки.

Блез кивнула, быстро чмокнула его в макушку и двинулась к двери. Он встал, неловко разгладил брюки, то ли проводить, то ли…

— Драко Регулус Малфой! Я приглашаю тебя на свое восемнадцатилетие.

— Что? — он даже подался вперед, словно прислушиваясь.

— Я приглашаю тебя на свое восемнадцатилетие. Обещай, что придешь!

Он чуть улыбнулся.

— Я не шучу. Обещай!

— Отлично. Заказывай подарок.

— Я все еще не слышу.

— Хорошо, Блез. Я обещаю, что сделаю все, от меня зависящее, чтобы доставить тебе сомнительное удовольствие лицезреть меня на своем торжестве.

— Я люблю розы. Серебряные.

— Помню.

Она быстро поцеловала его в щеку и направилась к двери. У выхода обернулась:

— Вот теперь я знаю, что ты сделаешь все возможное. Ты ведь обещал.

Выйдя из комнаты Драко, Блез быстрым шагом направилась в сторону гостиной. Дверь спальни Пэнси отворилась, и хозяйка комнаты в теплой мантии появилась в коридоре.

— Едем? — вопросительно приподняла бровь Пэнси.

— Что?

Блез посмотрела на подругу так, точно видела впервые. Будто это не она час назад уговаривала Пэнси поехать с ней в экипаже, ждавшем у ворот. Экипаже с буквой «М» на дверце. Люциус все же прислал его. Значит, давал шанс, несмотря на письма. Но Драко не стал даже слушать.

— Да. Едем, — опомнилась Блез.

Блез просто кивнула, думая о том, что слез нет. Странно. Они все остались там: на его плечах, шее и щеке, а еще в рукавах ее свитера.

— Я на минутку. Ладно? — Пэнси тронула Блез за рукав.

— Я пойду потихоньку. Душно здесь, — откликнулась Блез Забини, чуть оттягивая ворот свитера.

Пэнси кивнула подруге и зашагала по коридору. Самой ей было холодно, несмотря на теплую мантию.

Она негромко постучала.

— Да, — раздалось из-за двери.

Он стоял у окна, сцепив руки на затылке, хотя чернота за окном по-прежнему была непроглядной. Метель заметала фонари, не давая свету пробиться сквозь потоки снега. Услышав, что Пэнси открыла дверь, юноша обернулся и улыбнулся:

— А я гадал, придешь или нет?

— Сейчас уже не знаю. Уезжаешь?

— Да, мы решили ехать с Блез в твоем экипаже.

— Разумно. Да и вообще, вдвоем веселее.

Пэнси смотрела на знакомые черты, освещенные отблесками камина, на силуэт, отражавшийся в оконном стекле, и чувствовала, что предательские слезы собираются где-то в горле, заставляя сглатывать чаще обычного. Да еще в носу начало нещадно щипать.

— Даже не думай! — Драко предупреждающе ткнул указательным пальцем в сторону девушки.

— Не буду, не буду, — Пэнси быстро замахала руками, словно отгоняя слезы прочь. — Я ведь знаю, что это плохая примета. Живых не оплакивают. Да и вообще, это от… — она вновь помахала руками, — …от всего.

Хорошо закончила. Этим самым «от всего». Емко. Драко сглотнул и шагнул навстречу. Дернул Пэнси за серо-зеленый шарф, еще не завязанный и болтающийся поверх мантии неровными полосками.

— Знакомство сегодня?

— Да, предполагалось, что на помолвке, но теперь не знаю.

— Удачи тебе.

Пэнси нервно расхохоталась.

Он тоже рассмеялся.

— Не знаю, — беспечно взмахнул рукой. — Будем надеться, что да.

— Два безнадежных пожелания сложим в одно, которое непременно сбудется. На двоих.

— Точно.

— Или на троих.

— Или на всех, заинтересованных в этом.

Они помолчали. Потом Пэнси кивнула и сделала шаг назад.

— Присмотри за Блез, если получится, — негромко попросил юноша.

— Обязательно. Ты… не волнуйся. Отец не даст ее в обиду.

— Только на это и надеялся, когда писал ему.

— Ты писал Фреду?

— Да.

— Да.

— А… Люциус?

— Тоже.

— Если бы я шутил, ты бы смеялась.

— Может… — отчаянный взмах, — может, не поздно? Драко, ведь он прислал экипаж. Это…

— Пэнси! Пэнси, тебе пора.

Юноша легонько взял девушку за плечи и подтолкнул к выходу.

— Драко!

— Пэнси! Тебя Блез ждет.

На пороге она все же вывернулась из сильных рук и крепко обняла Драко за шею.

— Удачи, сумасшедший.

— Спасибо.

— Я жду от тебя письма, как что-то решится.

— Угу.

— Мерлин, никогда не думал, что прощаться с девчонками так тяжело. Обещай то, обещай это. Напишу! Обещаю!

Шаг за дверь. Прощальный взмах. Пэнси почти не помнила, как бежала по полутемным коридорам самой короткой дорогой, догоняя Блез.

— Обязательно, Рон, — деревянным голосом ответила девушка. — Я сегодня все расскажу.

Рон почесал затылок, набрал в грудь воздуха, мысленно попрощался с душевным спокойствием…

— Гермиона?

Гарри Поттер подавил зевок и удивленно посмотрел на подругу. После того, как Рон его нещадно разбудил, он проворочался в кровати добрых десять минут и решил все же пойти к Рону. Пусть теперь сам на себя пеняет — будет развлекать разговорами до завтрака.

Друга в спальне не оказалось, вот Гарри и спустился в гостиную. И очень удивился, увидев на краешке дивана ссутулившуюся Гермиону, одетую в джинсы и свитер. Самая что ни на есть утренняя форма одежды. Особенно хорошо девушка смотрелась по соседству с Роном, сидевшем на подлокотнике и нервно теребящим ворот пижамы.

— А тебе карта зачем? — закончил Гарри свой вопрос.

— Со мной смотрит.

Он соскользнул с подлокотника, потянулся, сгреб у Гермионы карту и закрыл.

Гарри еще раз зевнул и присел в соседнее кресло.

— Гермиона, ты как?

— Хорошо, спасибо.

Голос показался чужим.

— Да. Я… уже говорила Рону, что сегодня все вам расскажу. Только позже.

— Что-то серьезное? — прищурился Гарри.

— Нет… Нет, конечно. Ничего из того, о чем стоило бы волноваться.

Гарри, казалось, не успокоил ее ответ, но настаивать он не стал. Просто некоторое время молча смотрел на притихшую Гермиону, вспоминая ее вчерашние слезы, свою растерянность и моля Мерлина, чтобы объяснение оказалось банальным и привычным для Гермионы. Предстоящие экзамены, например. Вот только внутренний голос нашептывал, что не страх за оценки поднял подругу в такую рань. Что-то другое. И предполагать, что именно, Гарри боялся.

— А у тебя что? — покосился он на Рона, чтобы как-то заполнить повисшую тишину.

— Аманда у себя. Одна. Все в порядке, — проговорил Рон, мысленно прося прощения у милой Аманды за то, что упомянул ее имя всуе несколько раз за это дурацкое утро, да еще обвинил Мерлин знает в чем.

— Отелло, — усмехнулся Гарри и тут же нахмурился.

Рон проследил за его взглядом. Оба смотрели на застывшую Гермиону, которая уперлась локтями в колени и почти согнулась пополам. При этом она нервно кусала нижнюю губу, неотрывно глядя на полированную поверхность столика. Гарри попытался перехватить ее взгляд в отражении. А потом понял, что она не видит ничего и никого.

Он только открыл рот, чтобы все же настоять на разговоре, как Гермиона резко подскочила, точно отпущенная пружина.

— Извините, я пойду отдыхать…

Друзья проследили за ней взглядами.

А девушка пулей взлетела по тридцати восьми ступеням. Нет уж. Если он считает, что она отступит просто так, не дождется. В эту минуту даже не было мысли, что ему, может, это вовсе не нужно, и последние часы перед отъездом он проводит в обществе своей невесты, и у него все хорошо, и только ей одной хочется лезть на стенку. Гермиона не думала об этом. Почему? Да потому что что-то в душе знало: ему не лучше. И даже если он и пытался как-то успокоиться в объятиях Блез, она не могла его винить. Если уж обвинять кого-то, то лишь себя.

В шкафу на полке лежала мантия-невидимка, которую девушка так и не вернула Гарри с памятной ночи, когда тот столкнулся с Малфоем у стены. Гермиона закуталась в тонкую ткань и бросилась к выходу. Сейчас ей было все равно, что она не знает пароля. Она попадет в подземелья Слизерина. Как? Она не знала, но была уверена, что точно попадёт.

Когда в гостиной Гриффиндора негромко скрипнул портрет, открывая дверной проем, Рон оглянулся первым. Гарри отреагировал чуть позже.

Друзья переглянулись.

— Может, сквозняк, — предположил Гарри, посмотрев на приоткрытую форточку и колеблющуюся штору.

Рон кивнул, прекрасно понимая, что же это за сквозняк — мантия Гарри до сих пор находилась у Гермионы.

* * *

Коридоры. Коридоры. Холодные, едва освещенные, а то и вовсе темные. Шаги — гулким эхом под каменными сводами. И это она, всегда не любившая темноту и, смешно сказать, верящая в привидения? Смешно. Для нее, волшебницы, слово «привидение» не ассоциировалось с полупрозрачными людьми, населявшими замок. У этого слова было другое значение. Из детства. Когда душа уходила в пятки, и становилось страшно до взмокших ладоней. А вот сегодня она бежала безмолвными коридорами, таящими неведомые тени в углах, и боялась лишь одного — не успеть.

Путь в подземелья Слизерина лежал мимо входа в главный зал. Гермиона свернула в широкий коридор, который всего через несколько часов должен наполниться голосами студентов, оставшихся на каникулы в Хогвартсе, и остановилась, как вкопанная. Страх — не успеть — вдруг стал реальностью.

Фигура в черной мантии с наброшенным на голову капюшоном мелькнула в приоткрытой створке дверей, ведущих на улицу. На втором человеке была светло-коричневая мантия, и ярко-рыжие волосы не укрывал капюшон. Гермиона могла узнать ее из миллиона, миллиарда людей — влюбленная девушка всегда высмотрит в толпе более удачливую соперницу. Потому что эта магия древнее той, что изучают в стенах Хогвартса. Она родилась с первыми людьми.

Гермиона понимала, что нужно броситься, догнать, но вдруг осознала, что опоздала окончательно и бесповоротно. Как опоздала вчера, не успев вовремя промолчать, или потом, не сумев убедить. Как опоздала со своим «Я люблю тебя». Или как опоздала позавчера на сорок минут. Украла их у самой себя.

Девушка на негнущихся ногах направилась к окну, выходившему во двор.

Рассвет еще не наступил, метель по-прежнему бушевала. Однако у широкого крыльца горели сразу несколько фонарей. Да еще экипаж, стоящий у ворот, освещался дополнительно. На черной карете красовалась буква «М». С такого расстояния Гермиона не видела лап, обвивающих ее, но могла вспомнить каждую из деталей герба с закрытыми глазами. Наконец экипаж тронулся, оставляя в снегу глубокие следы, которые тут же заметала разыгравшаяся метель. Вот уже и не скажешь, был ли след. И был ли человек, севший в карету…

Гермиона подула на стекло, потерла его ладонью. Картинка не изменилась. В очередной раз удивилась, почему эти стекла — перед входом — никогда не замерзают. А еще в голову пришла дурацкая мысль: зачем в метель ехать в экипаже, если камином и быстрее, и удобнее. Наверное, очередная традиция чистокровной семьи, которой ей никогда не понять.

Девушка скорее почувствовала чье-то присутствие, нежели услышала его, и обернулась на звук, прижимая снятую неведомо когда мантию к груди. Перед ней стоял декан Слизерина.

— Мисс Грейнджер?

— Доброе утро, профессор.

Гермиона произнесла это устало, в уме привычно прикинув, сколько сейчас времени, и не успела ли она чего-то нарушить. Видимо, нет, потому что Снейп, казалось, не был настроен карать. Он просто смотрел на нее сверху вниз, и в отсвете колышущегося от сквозняка пламени был похож на восковую фигуру. Тени от носа плясали по щекам, вокруг глаз залегли круги.

«Наверное, он очень устал», — пришло в голову Гермионе. Видимо, всю ночь следил за порядком, пытаясь отловить припозднившихся учеников. Взмах палочки Снейпа, и дверь на улицу захлопнулась, а тени на какое-то мгновение точно сошли с ума и пустились в пляс. А потом успокоились. Всю эту вечность Гермиона смотрела в лицо профессора, ожидая упрека, едкого замечания. Неизвестно чего. Однако то, что последовало, заставило ее сильнее стиснуть мантию.

— Идите к себе, мисс Грейнджер. Здесь довольно прохладно.

— Или же вы кого-то ждете?

Гермиона улыбнулась. Оказывается, улыбаться вот так — не по-настоящему — совсем легко.

— Нет. Никого. Я… просто… провожающая. Как на платформе, знаете?

Она говорила ерунду и сама это понимала.

— Хорошо. Идите.

Снейп снова проявил чудеса педагогического такта. Гермиона вновь кивнула и побрела по коридору, комкая в руках мантию Гарри, а потом вдруг обернулась:

— Скажите, а почему приходят экипажи? Ведь зима. Да еще метель. Это всегда так?

— Не всегда. Лишь в день помолвки.

Гермиона глубокомысленно кивнула и направилась прочь.

А Северус Снейп потер переносицу. Он уехал? Но… этого не может быть. Неужели передумал? Неужели сдался? Значит, нужно менять план. Или же… Может, Грейнджер ошибается? Да нет же, в ее мозгу вились картинки, точно стая пчел, и все заслоняла мысль: «Уехал. Не успела».

Значит, менять план. Северус Снейп круто развернулся и зашагал к подземельям.

Они вяло болтали ни о чем уже минут двадцать, и Рона не покидало беспокойство. О Гермионе не говорили, потому что предположения можно было строить до бесконечности, а правда наверняка окажется неожиданной. Да и Гермиона Грейнджер не была похожа на обычную девчонку, а посему возможные причины ее загадочного поведения уводили мысли в самые удивительные дали.

Вот друзья и решили подождать ее рассказа. Или поймать Джинни, если повезет.

— Ты так и будешь каждый ее шаг контролировать? Рон, это уже не смешно.

— Гарри, я ведь не каждый день тебя прошу.

— Слава Богу! А то просыпаться каждый день в шесть утра из-за твоих сердечных дел мне совсем не улыбается, — беззлобно бросил Гарри, протягивая карту.

Рон стал рассматривать страницы, выискивая Гермиону, да так и замер.

Не может быть. Он-то решил, что она шутила, когда говорила, что искала кабинет Снейпа. А вот сейчас на карте ее имя высвечивалось рядом с именем «Северус Снейп».

Мерлин, да что же это? Что их может связывать?! Мир сошел с ума.

Вполуха слушая Гарри, Рон продолжал следить за маленькой точкой, подписанной именем Гермионы. Точка медленно двигалась в сторону гостиной Гриффиндора. В какой-то момент Рону стало совестно, и он все же отыскал имя Аманды в комнатах Когтеврана, мысленно послал поцелуй и снова стал следить за Гермионой. Наконец Гермиона приблизилась к гостиной. Рон не стал дожидаться, чем все закончится, и направился к портрету.

— Ты куда? — удивленно откликнулся Гарри.

— Живоглот, кажется, просится.

Гарри свесился с подлокотника, глядя на пол. Рон толкнул портрет и дождался, пока войдет Гермиона, пожавшая его руку в знак благодарности.

— И где он? — Гарри поднял взгляд на друга.

— Показалось, — пожал плечами Рон.

— И с каких пор ты стал проявлять такую заботу? Не далее как вчера он еще был блохастым рыжим уродом…

Рон развел руками.

Спустя двадцать минут Гермиона спустилась в гостиную и присоединилась к друзьям. Гарри то и дело бросал на нее внимательные взгляды, словно что-то отыскивая на бледном лице. Гермиона улыбалась в ответ на их улыбки, участвовала в обсуждении квиддича и планов на учебу после школы. Согласилась пойти завтра в Хогсмит и послезавтра отправиться в Лондон, если Дамблдор позволит. Потом в гостиную спустилась Кэти, и Гарри незаметно передал Рону Карту Мародеров. Рон, который нарочито не смотрел в сторону Гермионы весь прошедший час, пододвинул ей старый пергамент. Девушка покачала головой, беззвучно поблагодарив.

Утро потеряло смысл. И день потерял смысл. И когда Кэти вспомнила про праздничный обед, Гермиона с удивлением поняла, что сегодня праздник. День, когда сбываются мечты, когда на землю спускаются ангелы, и мир становится светлее. А потом Кэти отвела Гарри в сторону и протянула ему подарок, и Гарри на миг оглянулся на друзей, а Рон с Гермионой одновременно вскочили с дивана и бросились каждый к своей комнате. Гермиона быстро подхватила с полки свертки в подарочной бумаге и, стараясь не задерживаться, выбежала в гостиную. Они обменивались подарками. Шумно радовались и благодарили. Все было, как всегда. Только рядом с Гарри сидела сияющая Кэти, а Рон торопился увидеть свою Аманду, хотя и делал вид, что это не так. А Гермиона? Гермиона смотрела на друзей и понимала, что какая-то ее часть уехала в черной карете, скрывшись за стеной метели. И никогда не вернется. А значит, уже ничто не будет так, как прежде. У ее собственной сказки получился грустный финал.

Кэти предложила пойти на завтрак и, к огорчению пятикурсницы, приглашение приняли все присутствующие. Они вышли из гостиной. Кэти слегка потянула Гарри за рукав, стараясь отстать. Гарри бросил взгляд на Гермиону и позволил себя увести. Гермиона же прибавила шагу, подхватив Рона под локоть.

— Спасибо тебе. Ты самый лучший друг на свете, — искренне проговорила она.

— Гермиона, кто он? — прошептал ей Рон почти в самое ухо, оглядываясь на Гарри с Кэти.

— Твоя Аманда, — с облегчением откликнулась Гермиона и помахала рукой когтевранке, с которой до этого перемолвилась едва ли парой слов.

Рон покачал головой и направился к своей девушке, а Гермиона незаметно свернула в соседний коридор. Ей расхотелось идти на завтрак.

Она медленно шла по широкому коридору. Удивительно, но плакать не хотелось. Ей не было даже грустно или горько. Было пусто и холодно.

Она смотрела на натертые до блеска каменные плиты под ногами и думала о том, что целая жизнь может пройти всего за несколько дней. И за эту короткую жизнь она успела побыть бесконечно счастливой и безгранично несчастной. Почувствовать поддержку друзей и тепло губ любимого человека. А теперь это все закончилось. Как недочитанная сказка, как недоигранная мелодия. Гермиона остановилась. Ей показалось, что слуха достигали смутно-знакомые звуки. Она сделала несколько торопливых шагов. Так и есть. В соседнем коридоре неотчетливо звучала мелодия из ее сегодняшнего сна. Мелодия, которую она никогда не слышала наяву, но узнала сразу. Повинуясь зову неведомого волшебства, Гермиона пошла на звук. Только сейчас она различила, что это звуки рояля — никак не трубы. Но это казалось неважным. Она все равно слышала последнюю песню неведомого смельчака. И вновь вспомнила свою отчаянную просьбу, обращенную к сероглазому лучнику. Хотя наяву хейнал наверняка звучал совершенно иначе. Но разве это важно?

Дверь музыкальной гостиной была чуть приоткрыта, и Гермиона остановилась у этой створки в другой мир, боясь заглянуть, потому что почти верила в то, что увидит наяву эту самую башню, и боялась нарушить таинство веков.

Она почти никогда не бывала здесь. Один или два раза, пожалуй, когда исследовала замок еще в начале учебы. Но девушка читала об этой комнате в «Истории Хогвартса». О славной Кандиде, оставившей здесь заколдованный рояль. Гермиона не помнила, какие именно мелодии играет рояль — волшебство ли это или же память об однажды кем-то сыгранных произведениях. В то время ее еще не интересовали подобные вещи, а потом было недосуг. Сейчас же девушке стало жаль, что она не знает, чьи руки наиграли эту мелодию.

А потом она вдруг подумала о том, сколько не успела, постеснялась, не нашла сил, не сумела сделать за последние несколько недель, что стоять здесь и гадать, что там происходит, показалось глупым. Гермиона решительно распахнула дверь и замерла на пороге.

Почему, когда очень-очень ждешь чуда, оно не приходит? Почему, словно в насмешку, оно является тебе, когда ты уже перегорел. Когда все, что так и не было сказано наяву, уже произнесено в душе миллион раз, и каждый — с надрывом, слезами, заверениями. До пустоты в душе, до самого дна. И теперь, кажется, казни, но не сможешь вымолвить ни слова из того, что уже выстрадано в никуда.

Все эти мысли обрывками пронеслись в голове, когда она увидела человека, сидящего у рояля. Наверное, в другой раз она бы подумала, что это романтично, если бы не… Если бы не черный свитер вместо шелка рубашки, не тусклое зимнее солнце в наполовину затянутом узором окне вместо россыпей свечных бликов, не сутулость плеч вместо уверенности и раскрепощенности.

Она отстраненно смотрела на то, как его напряженные пальцы, словно во сне, скользят по клавишам, рождая тревожные звуки. Гермиона не разбиралась в музыке и не могла сказать, достаточно ли хорошо он играет. Может быть, это искусно, а может, просто талантливо. Может, умело, а может, напротив, слишком напряженно. Она не знала. И даже в моменты, когда его руки словно тяжелели, и их движение замедлялось так, что внутренним чутьем ей хотелось его чуть поторопить, она не знала, плоха или хороша была его игра.

Наконец он очнулся, словно почувствовав ее присутствие. Удивительно, но, видимо, он настолько увлекся, что не слышал скрипа двери. А вот теперь медленно обернулся, и музыка прервалась. Не на самой высокой ноте и не по вине неведомого лучника из минувших столетий. А лишь потому, что он увидел ее, и его левая рука соскочила с клавиш, сфальшивив и смазав мелодию, а правая замерла в воздухе в нескольких миллиметрах над инструментом.

Именно это вывело Гермиону из ступора. Она даже не успела пожалеть о том, что не знает конца мелодии. Она быстро шагнула в комнату и, закрыв дверь, наложила на нее запирающее заклятие. Одно. Второе. А потом повернулась к тому, кого искала несколько часов… всю жизнь и не чаяла больше увидеть.

Слова, которые она пыталась донести до него все утро, выскочили из головы и рассыпались у ног мелкими крошками, стоило лишь взглянуть в его глаза. Пустые-пустые, как окна заброшенного дома, который она видела как-то на экскурсии. Летом с родителями Гермиона проезжала на автобусе деревню в одной из европейских стран, которую семь лет назад затронула война. Дома пустовали. Каменные, крепкие, некогда, наверное, уютные, они стояли то там, то здесь, неся метки автоматных очередей, выщерблины, сколы. Они смотрели на мир пустыми глазницами окон, в которых не было даже осколков стекла. Точно эти окна всегда были вот такими — провалами в темноту внутри. Тогда Гермионе стало холодно, несмотря на жаркий день. Она даже выключила кондиционер над своим сиденьем. А вот сегодня ей вдруг стало жарко, несмотря на мороз за окном. От страха и безнадежности. От этого пустого взгляда.

Он осторожно закрыл крышку рояля и встал. Гермиона поняла, что сейчас он уйдет. Просто возьмет и уйдет… И утреннее желание сковать его заклинанием, чтобы выслушал, показалось далеким и неуместным.

— Драко, нам нужно поговорить, — услышала она свой дрожащий голос.

Он провел пальцем по крышке рояля, глядя то ли на свое отражение, то ли просто в никуда, и ничего не ответил. Гермиона немножко приободрилась.

— Все люди совершают ошибки. Это… не знаю, наверное, нормально. Да, ошибки разные и последствия разные, но всегда нужно давать шанс. Понимаешь? Шанс исправить свои ошибки. Иначе… нельзя.

Он сделал шаг от рояля, комната наполнилась звуками другой мелодии. Нежной, грустной. Мелодии прощания. Гермионе захотелось заставить молчать инструмент, но она знала, что единственный способ это сделать — начать играть. Она не умела. А еще по краю сознания мелькнула неуместная мысль: тот, кто играл эту мелодию, действительно был великим музыкантом. Ее можно было слушать бесконечно.

Юноша потер мочку уха, потом шею, словно разминая, и Гермиона вдруг поняла, что он дает ей шанс. Тот самый шанс, о котором она просила Судьбу все утро.

— Может, ты… присядешь? — робко предложила девушка, кивая в сторону пуфиков у стены.

Он никак не прокомментировал предложение, однако подошел к стене слева от окна, слегка пнул ногой ближайший пуфик и сел на него, прислонившись затылком к холодному камню. Только после этого он поднял взгляд. И снова Гермиона разозлилась на саму себя. Она могла что-то говорить, пока он смотрел в пол, но вот сейчас все слова застряли в горле. Девушка кашлянула.

— Тогда, летом, Дамблдор предложил мне выбор: стереть память или же сделать вид, что я ничего не помню. Я отказалась, но он дал время подумать до утра. Пока вы были там, в поместье, я смотрела старый школьный альбом. Мои родители магглы — их не могло быть там, поэтому я рассматривала тех, о ком слышала. Родителей Гарри, Рона и… твоих. Тогда… у меня было столько вопросов, на которые я и не надеялась получить ответ. А еще я вдруг подумала, каково тебе.

Гермиона расхаживала по комнате, заламывая руки и периодически останавливаясь, подбирая слова, качая головой, словно не соглашаясь с тем, что сказала. Она не смотрела на юношу. Она говорила это сама себе. Впервые за эти месяцы она пыталась честно сформулировать причины того, что произошло, для самой себя.

— Это не жалость. Нет. Хотя ты чаще всего и повторял это слово. И не любопытство. Хотя вначале оно было сильней всего. Это… Я не знаю, что. Порой мне хотелось, чтобы ты наконец перестал быть той мерзкой сволочью, которой бывал по отношению к Гарри. А порой я понимала, что, если бы ты не был именно таким, Гарри было бы во сто крат хуже. Ты дал ему шанс ненавидеть тебя. А это всегда лучше, чем ненавидеть себя самого. Сознательно или нет, но ты стал тем, кем стал. А еще ты… Ты другой. Понимаешь? Ты странный, ты эгоистичный. Злой. Но при этом ты можешь быть… милым, добрым, заботливым. И когда ты улыбаешься… становится тепло, и…

Гермиона вдруг поняла, что больше не может продолжать в никуда. Теперь ей стало важным видеть его реакцию. Она резко остановилась и подняла взгляд на юношу. И сердце застыло. Он сидел все так же, не сдвинувшись ни на миллиметр. Поза могла бы показаться расслабленной, если бы не напряженность плеч и то, как побелели его пальцы, сцепленные в замок. Но на лице не отражалось ничего. Он просто смотрел. Его бледность выглядела болезненной на фоне черного свитера и серой стены. Волосы наэлектризовались, и несколько прядок торчали в разные стороны.

И это все вкупе с мыслями о вчерашнем вечере и дне, когда он получил письмо о гибели тети, эта трогательная растрепанность и пустота во взгляде заставили ее броситься вперед и присесть на корточки, крепко обхватив его плечи.

Только сейчас она поняла, что даже представить не могла, насколько он напряжен. Создавалось впечатление, что она сжала камень. Теплый камень, от которого исходил его запах. И тут ее прорвало. Гермиона почувствовала, что слезы хлынули из глаз. Последней каплей стало то, что она все-таки обняла его. Хотя сегодня утром думала, что он уехал, и она больше никогда не сможет к нему приблизиться. А вот теперь ее слезы скатывались за ворот его свитера, а ее пальцы цеплялись за его шею и плечи. Она несла ерунду о том, что сожалеет о своем страхе все рассказать, и о том, как боялась сегодня, когда поняла, что он уехал. Гермиона говорила бесконечно долго, пока не осипла, и слезы не закончились. В этой сумбурной речи она не коснулась только двух тем… Почему он остался — потому что ответ на этот вопрос был слишком важен, и она просто боялась его услышать. А еще она так и не посмела повторить ему то, что выкрикнула в пустоту своей комнаты вчера вечером. И не потому, что с детства считала, что мужчина должен первым признаться в любви. Нет. А потому, что каким-то неведомым чутьем понимала — он не хочет этих слов. Он не примет их. Испугается. И значит, нужно удержать хоть что-то, а со временем попытаться пойти дальше.

В какой-то момент он пошевелился, и Гермиона на один безумный миг подумала, что сейчас он обнимет ее, прижмет к себе и что-нибудь скажет. И ей тоже не нужно было слышать «я люблю тебя», потому что она не верила в эти слова. Слова — это лишь слова. Она была бы рада услышать от него сейчас даже ненавистное «грязнокровка». Это бы означало, что время можно повернуть вспять.

Но он просто приподнялся, вытащил волшебную палочку из кармана брюк и рывком встал. Гермиона бессильно опустила руки, отстраненно подумав, что он все же сначала вытащил палочку. Зачем? Что бы он сделал, если бы она его не выпустила?

От предполагаемого ответа на этот вопрос стало холодно. Она устало села на пуфик, еще хранивший его тепло, и посмотрела ему в спину. Он подошел к двери.

— Драко.

Он ничем не показал, что услышал ее. Миг, и он, сняв заклинания, вышел из комнаты. А Гермиона откинулась к стене и вдруг подумала, что мелодия все еще звучит. Какая-то она бесконечная. Словно музыкант из прошлого мог сказать гораздо больше, чем она. А еще поняла, что так и не услышала сегодня его голос — он произнес заклинания то ли шепотом, то ли мысленно. И от этого стало еще хуже. Точно бездушный призрак побывал здесь.

Гермиона уперлась локтями в колени и сжала пальцами виски. Вот сейчас она вдруг поняла, что понятия не имеет, как жить дальше. Впервые в жизни она сделала все, что могла, переступила, через все, о чем только можно подумать, а ее жертва оказалась не принятой, ненужной. Значит, сама она тоже никчемная.

* * *

Драко Малфой шел в сторону подземелий и чувствовал, что его неудержимо трясет. Зубы неприятно стучали, а палочка, которую он до сих пор сжимал в кулаке, ходила ходуном.

В это утро произошло слишком много… для одного человека. Вернее, нет, даже не произошло, а… Он уже почти хотел, чтобы все это закончилось. С любым исходом. Просто разрешилось наконец, чтобы он перестал чувствовать мерзкое и унизительное приближение чего-то, похожего на истерику. Слезы Блез и ее попытки отговорить, уцепиться за спасительные иллюзии вогнали в глубокую тоску. В тот момент он наконец осознал, что же совершил. Он не представлял, что будет потом, но теперь точно знал, чего именно не будет никогда.

Ни-ког-да. Странное слово. Он пытался его осознать, как мог. Но получалось не очень. Никогда он не пройдет каменными дорожками поместья Малфоев без страха, что его увидят, и что последует неизвестная кара. Никогда он не приедет гостем в дом Блез, и улыбчивая Алин не нальет чай, расспрашивая о новостях. Никогда он не пролетит наперегонки с Марисой над небольшим квиддичным полем поместья Делоре. Никогда мать Брэнда, которую он знал не слишком близко, но отчего-то испытывал к ней симпатию, не улыбнется так, как улыбалась им в то далекое лето на водопадах. Никогда Пэнси не испечет праздничный пирог и не будет непривычно смущенной оттого, что он не верит в ее авторство этого шедевра.

Никогда. За этим пока не до конца понятым «никогда» осталась вся жизнь — все, что он знал, все к чему привык, привязался, все, что любил. А впереди — только пустота и холод.

И на короткий миг он почти признает правоту Блез в том, что если Люциус прислал экипаж, значит, возможность для отступления есть. Одна единственная пядь — для одного короткого шага. И он вдруг подумает: а не шагнуть ли назад? Но не шагнет. И не потому, что вдруг возомнит себя способным изменить мир, а потому что станет неловко перед Блез отступаться от своего слова. Значит, он не мужчина. Гордость — порой глупая вещь. Но что, если кроме нее ничего не осталось? И он откажется. И после ухода Блез вдруг почувствует себя щепкой в водовороте.

А потом Пэнси. Другие слова, другой взгляд. Взгляд девчонки, не привыкшей плакать. Взгляд, полный едва сдерживаемых слез. И еще одна пытка логичностью ее слов. И становится уже неловко вдвойне. Да и к тому же, как объяснить Блез, почему ей отказал, а с Пэнси согласился? И за этими детскими препирательствами с самим собой пройдут скомканные проводы. И пустота. И комната, в которой давят стены. И привычный взгляд на запястье. Поиски на столе, в карманах мантии и, словно вспышка, воспоминание о том, как сам снял часы и швырнул на ее стол. И от воспоминания досада. Он старается не думать об этом вечере. Он не верит, и в этом он прав.

А потом настенные часы показали время завтрака. Значит, все, кто остался на каникулах в школе, сейчас в районе главного зала, и можно спокойно болтаться в другой части замка, не опасаясь на кого-то наткнуться.

Дверь музыкальной гостиной попалась на глаза в девятнадцатом по счету коридоре. Он считал коридоры. А еще факелы на стенах. Даже те, что не горели. А еще считал ступени и каменные плиты. Просто так, чтобы чем-то занять голову и время, оставшееся до развязки. Он был уверен, что развязка наступит сегодня.

В музыкальной гостиной было пусто. Он довольно часто бывал здесь раньше. Чем-то ему нравилась эта комната. Она была уютной, светлой, а еще порой здесь звучали мелодии, которые он слышал в детстве, когда Нарцисса садилась за рояль. Она играла не слишком часто — обычно для гостей. Его мать была несомненно талантлива. Гости аплодировали стоя, прося исполнить то или иное произведение еще и еще. Но иногда она играла для себя. Даже если об этом просила Мариса, Драко чувствовал, что мелодия звучит для мамы. О чем-то сокровенном, только ей ведомом. Рояль в доме Марисы был изготовлен тем же мастером, что и рояль в доме Люциуса. Вот только клавиши под пальцами Нарциссы звучали всегда по-разному на этих двух инструментах. Хогвартский рояль напоминал Драко своим звучанием тот, что находился в поместье Делоре.

За все время, сколько он бывал в музыкальной гостиной, только два или три раза он столкнулся с кем-то еще. То ли музыка не пользовалась популярностью у студентов, то ли Драко приходил в неподходящее время. Вот и сегодня здесь было пусто.

Сначала он просто слушал, стоя у окна и глядя на кружение снега. Метель за окном то затихала, пуская снежинки в медленный хоровод, то казалось, что старые рамы не выдержат и разлетятся на части, и комнату засыплет осколками стекла и колючими снежинками.

Он стоял у окна долго. Наверное. Часов у него не было. А потом подошел к инструменту, коснулся клавиш, и музыка смолкла. Обманывать старый рояль показалось неловким, и Драко пододвинул пуфик. Он не умел играть. Хотя нет, не так. Он умел играть в пределах того, чему его учили строгие преподаватели в далеком детстве. В свое время он старательно высиживал положенные часы у инструмента, потому что так было нужно. Позднее он подходил к роялю считанные разы. Последний раз, кажется, прошлым летом, желая испортить мелодию Пэнси. Но в итоге они начали играть в четыре руки детскую песенку. А потом услышали над ухом бас Крэбба, потом звонкий голос Блез… В тот день смеялись все. Даже Брэндон.

Пальцы не отвыкли играть. Особенно если закрыть глаза и перестать старательно вспоминать нотную грамоту. Оказывается, часы обучения не пропали даром. Драко играл старинную балладу, которую его предок написал в подарок своей супруге. Предок прожил на свете всего девятнадцать лет, но успел оставить после себя сына и вот эту мелодию. Мелодия была… необычной. Она то кружилась снежинками в вальсе, то грохотала камнепадом, а то почти затихала яркими солнечными лучами на каменном полу. А еще в ней была нотка тревоги, словно напоминание о том, что все в этом мире хрупко и непредсказуемо. Но самое главное — мелодия была нестерпимо нежной. Потому что мальчик, проживший на свете всего девятнадцать лет, любил ту, о которой играл. И память о ней пережила его самого на несколько веков. Кто осмелится сказать, что он оставил после себя слишком мало?

Ах да! Еще от него осталось имя. Для Драко оно стало вторым. Хотя нет, имя ему оставил не тот Регулус, а… Впрочем, Драко не был уверен и предпочел не ломать голову. В этой части истории семьи он был не слишком силен. Он мог без запинки назвать титулы и награды каждого своего предка по отцовской и материнской линии. А мелочи вроде, кто по ком вздыхал, и кто какие мелодии сочинил, в голове не укладывались, отбрасывались, как ненужный мусор. Он и эту-то балладу запомнил только потому, что ее любила Мариса, и она часто звучала в доме тети. Иногда даже в исполнении Драко — сама Мариса не играла. У этой баллады были еще слова, но Драко их не помнил. Только название: «Lady la Lumière Solaire» — «Леди Солнечный свет».

А потом вдруг он понял, что на него кто-то смотрит…

В это рождественское утро он успел почувствовать себя опустошенным, испуганным, несчастным и брошенным. Казалось, хуже уже не будет, но… Никогда не стоит зарекаться.

Взгляд Гермионы Грейнджер заставил почувствовать себя… словно вывернутым наизнанку. Не страшно. Не горько. А… обреченно. Обреченно потому, что она вошла, и все, что он так старательно отгонял от себя в это утро, ворвалось в комнату. Он снова вспомнил тупое болезненное отчаяние, охватившее его вчера. Чертово осознание, которого он не хотел. Кто говорил, что правда нужна? Ни черта она не нужна! Вчера была не нужна!

Она выглядела уставшей и испуганной. И еще… кажется, не ожидала его здесь увидеть. Во взгляде было смятение. Значит, она просто бродила по замку и наткнулась на него… Невероятно. Уже не в первый раз возникла мысль, что Хогвартс заколдован и порой выкидывает вот такие фокусы.

Драко понимал, что должен уйти. Взять и уйти. Не дожидаться ее слов. Уйти из этой чертовой комнаты, в которой вдруг повисла давящая тишина.

А потом она попросила остаться. И он… остался.

Зачем? Драко понятия не имел. Она предложила присесть, и он, точно зомби, сел на пуфик у стены. Почувствовал холод затылком и лопатками, но выпрямляться не стал. Отчасти потому, что не был уверен, что сможет сидеть достаточно прямо, а отчасти потому, что ему было плевать на холод. На все плевать. Даже на нее. Хотя ненавистный внутренний голос глумился над его попытками убедить в этом самого себя.

И все же Драко его победил. Он равнодушно смотрел на то, как она вышагивает по комнате, точно разговаривая сама с собой. Она нервно теребила рукав свитера и порой вертела часы на запястье, останавливалась, заправляя за ухо прядь волос, и вновь принималась ходить взад вперед. Драко с удивлением понимал, как же много успел узнать о ней за эти несколько месяцев. Сейчас не нужно было даже смотреть на нее, чтобы понять, что она делает в этот момент, как смотрит. Но он смотрел. Смотрел, потому что знал, что больше такой возможности у него не будет. Смотрел, с какой-то змеиной хладнокровностью подмечая красные пятна, выступившие от волнения на бледных щеках, криво завязанный хвостик, розовые полосы от ногтей на шее. Он, точно письмовод, фиксировал все недостатки, стараясь не дать им превратиться в достоинства. Но снова и снова проигрывал в этой борьбе, потому что за каждой неидеальной черточкой видел… жизнь. Звонкий голос звучал в комнате то отчаянным шепотом, то почти вскриком, когда она порой захлебывалась воздухом в попытке что-то объяснить. А он просто смотрел и не слышал ни одного слова, потому что запретил себе слушать. Все, что она говорила, было неважно. Теперь уже неважно. А потом она внезапно остановилась и посмотрела на него в упор. И где-то внутри что-то дрогнуло, но он не отвел взгляда. У него просто не хватило сил отвернуться.

И тут она сделала то, к чему он не был готов совершенно. Ее руки обхватили его плечи, сжали до боли, и уха коснулся горячий шепот. Слезы потекли по его щеке и стали падать за ворот свитера. Горячие и… невыносимые. Он зажмурился до кругов перед глазами, отчаянно желая провалиться сквозь землю. А она все говорила и говорила, и сознание стало хвататься за отдельные слова. Стало… верить им. И внутренний голос… чертов внутренний голос, который всегда все знает лучше, вдруг сказал: «Она не врет». И это оказалось самым страшным. Потому что до этого Драко мог с ним спорить, не соглашаться. В борьбе было легче. А вот теперь его извечный мудрый враг — внутренний голос — вдруг стал предателем. И на какой-то миг Драко подумал, что это так просто — обнять в ответ и что-нибудь сказать. Неважно что. Любую ерунду. Хотя бы банальное «привет». Но не сказал. И не обнял. Почему?

Он не знал. Он просто старался не прислушиваться. Старался удержать в себе тот надрыв души, появившийся вчера. Потому что ему было не до глупых сантиментов. Он ждал развязки. А то, что происходило сейчас, было лишь сумасшедшим приветом из той, прежней жизни.

Минуты стекали ее слезами по их щекам, и дышать почему-то становилось все труднее. Может быть, потому, что каждый глоток воздуха нес ее запах, ее шепот. И в какой-то момент в душе словно что-то щелкнуло и сорвалось окончательно. Драко вдруг понял, что отчаянно хочет спрятаться в кольце ее рук. Как тогда, когда ему снился кошмар, а она отогнала наступающую тьму. Мысль показалась постыдной и недостойной. Остатки гордости или глупости ощетинились в душе. И тогда он просто ушел.

Встать и почувствовать, как ее обессилевшие руки соскользнули с плеч, оказалось совсем легко. И пройти через бесконечно длинную комнату целых восемь шагов оказалось тоже легко. И не вздрогнуть, когда она окликнула, было тоже легко. Отпереть дверь и выйти в коридор оказалось легко. И сделать первые двадцать два шага тоже. А потом он вдруг споткнулся и, едва удержав равновесие, обернулся. Почти ждал, что увидит ее у оставленной двери, направившую на него волшебную палочку. И был готов сдаться на милость победителя, потому что он проиграл в этой битве.

Но коридор был пуст. Он выдумал ее. Как предательскую подножку, которой не было, — просто тело вдруг стало непослушным, и нога зацепилась за ровный камень. Он все выдумал. И эти несколько дней трепетного ожидания и разговоров ни о чем он тоже выдумал. Эта жизнь — ненастоящая. Настоящая ждала там — за стенами Хогвартса. И Драко чувствовал, что ожидание вот-вот закончится.

Вот тогда-то подступила постыдная дрожь. Драко с ужасом чувствовал, что волна неконтролируемой истерики накрывает его с головой. Еще миг, и он уже не сможет остановиться. И не на что переключиться, не на что ее направить. Он старался привычно думать о Поттере, но образ гриффиндорца был смазан и постоянно ускользал, оставляя вместо себя то бледную Грейнджер, то заплаканную Блез. Драко резко остановился и прижал кулак к губам. Не помогло. Тогда он просто прикусил согнутый палец. Кроме боли — эффекта ноль. И в тот момент, когда он практически готов был рвануть назад в сторону музыкальной гостиной, сдернуть ее с пуфика, прижаться к ней, спрятаться в кольце ее рук, когда готов был совершить то, за что остатки гордости возненавидели бы его до конца жизни, из-за поворота появился Северус Снейп, и Драко сразу перестал дрожать. Появился кто-то, кто сильнее. Тот, кто многое знает и может помочь. Тот, кому Драко еще верил.

Северус Снейп на миг замедлил шаг, увидев юношу, а потом стал приближаться еще быстрее. И Драко наконец вышел из ступора и тоже пошел навстречу.

— Что с тобой? — обеспокоенно спросил декан.

— Со мной? Все… все… нормально. Я просто…

— Боишься? — негромко подсказал Снейп, вглядываясь в Драко, словно выискивая ответ в его лице.

Юноша угрюмо кивнул, а потом попытался заговорить, но подбородок жил собственной жизнью и отказывался переставать дрожать, отчего зубы противно стучали.

— Выпей! — на ладони декана появился пузырек с темно-бурой жидкостью.

— Пей давай! Не отравлю.

Голос Снейпа был преувеличенно строг. Драко по-прежнему смотрел на пузырек. Тогда Снейп сам его откупорил и ткнул в руку старосты. Драко наконец сжал ладонью теплое стекло и вдруг успокоился. Даже до того, как сделал глоток. Просто тепло ладони Северуса Снейпа предалось ему, и жизнь стала веселее.

Зелье обожгло горло и заставило икнуть.

— Гадость, — выдавил из себя Драко.

— Побольше уважения, юноша, — устало произнес Снейп. — Эта магия старше тебя раз в тридцать.

Драко усмехнулся.

— Ну как? Успокоился?

— Да. Времени у нас нет.

Драко почувствовал беспокойство. Впрочем, не ту волну, что накатывалась все утро, а небольшой ручеек. Все-таки Снейп — мастер. Зелье действительно давало моментальные результаты.

— Что случилось? — спросил Драко, с удивлением слыша свой спокойный голос.

— Случился Темный Лорд, — невесело откликнулся декан.

— В каком смысле?

— Пойдем.

— Пойдемте, — согласился Драко, решив, что за этой черной мантией хоть в пекло. Не страшно. И откуда такое умиротворение?

Отметины на прикушенном пальце казались чем-то нереальным, точно из другой жизни. Драко отвел от них взгляд и только тут заметил, что Снейп ведет его… в кабинет Дамблдора.

Перед Горгульей Драко попытался было вяло возмутиться, но вдруг вспомнил, что это — Снейп, и с ним нестрашно.

Директор сидел за своим столом и что-то писал. Так буднично, словно ничего не случилось. Словно это не… Драко едва не расхохотался. А ведь у директора и впрямь ничего не случилось. Это же Драко заварил кашу, с чего бы Дамблдору переживать? Да и Снейп мог бы сейчас спокойненько наслаждаться отпуском, а не подталкивать Драко к креслу в директорском кабинете.

Дамблдор поднял взгляд и устало улыбнулся. Драко кивнул в ответ, отстраненно понимая, что сейчас получит порцию патетики о том, что он, Драко, правильно поступил. О сложности и правильности выбора, о…

— Простите? — Драко понял, что действие зелья не повлияло на способность удивляться.

— Ты успел поесть?

— Вряд ли, — хмуро откликнулся Северус Снейп из соседнего кресла.

Драко подумал, что должен чувствовать себя уязвленным оттого, что декан не посчитал его способным самому вести разговор. Но вдруг понял, что его радует эта забота. Своеобразная забота человека, не привыкшего ее показывать.

— Тебе нужно поесть, — негромко произнес Дамблдор.

На краю стола появился поднос с бутербродами и кружкой дымящегося чая.

— Мне не хочется, — попытался воспротивиться Драко, но то ли от действия зелья, то ли от опустошенности, вызванной отступившей истерикой, под пристальным взглядом Снейпа послушно взял бутерброд. С удивлением понял, что у еды есть вкус, хотя до этого казалось, что он его не почувствует.

Пока юноша жевал бутерброд, запивая его горячим чаем, мужчины молчали. Драко понимал, что это глупо — не для завтрака же его пригласили, однако тоже молчал. Поглотив последний кусок и сделав большой глоток, он повернулся к Снейпу.

— Заставить съесть что-то еще, я так понимаю, не получится? — спросил тот.

— Я сыт, спасибо.

— Хорошо. Тогда начнем, пожалуй.

Снейп стряхнул невидимую пылинку с манжеты, откинул волосы с лица.

— На мое имя пришло письмо от твоего отца.

Драко почувствовал, что желудок нехорошо сжался. Зачем его кормили? Что за манера, сначала… Снейп чуть улыбнулся, словно угадал, о чем думал мальчик.

— Люциус хочет, чтобы ты приехал.

Драко услышал сухой смешок и не сразу понял, что издал его именно он.

— Почему он написал вам?

Юноша поднял взгляд на своего декана. Северус Снейп на миг промедлил с ответом, но именно этот миг заставил Драко понять, что его дела плохи. Очень плохи.

— Он решил, что мне удастся тебя убедить.

Зачем эти разговоры, если все понятно? Все давно было понятно, еще до его рождения. Драко закинул ногу на ногу и сцепил пальцы на колене.

Он чуть улыбнулся. Снейп не улыбнулся в ответ.

— Это еще не все. Я… получил два письма.

Дамблдор чуть придвинулся к столу, но Драко уловил его движение лишь краем глаза. Сам он, не отрываясь, смотрел на протянутый деканом лист пергамента. Он был сложен так, что Драко была предложена к прочтению лишь небольшая часть текста из середины письма. Но замер юноша не по этому. Он узнал почерк… матери.

Несмотря на поистине волшебное зелье, пергамент дрожал в его руке, пока он медленно вчитывался в строки, написанные знакомым почерком, отмечая про себя, что строчки неровные, точно она торопилась или волновалась.

Текст достигал сознания, только если каждое предложение Драко прочитывал по два-три раза.

«…выхода. Правда.

Ты должен сделать все, чтобы не позволить Драко уехать. Я не знаю, как они попытаются его вызвать: камин, портключ… Не знаю. Просто защити его. Ты сможешь. Я знаю.

На доме моего деда родовая защита. Перед тем, как уехать, я поставила новую. Теперь лишь Драко и тот, кого он проведет добровольно, может туда попасть. Заклинание Марисы…»

Драко все смотрел и смотрел на строчки, отгоняя непрошенную панику, а потом наконец глухо выговорил:

— Как видишь.

— А это не может быть… подделка?

— Нет, Драко, я проверил, — тут же отозвался Северус Снейп.

Драко резко наклонился вперед, прижав ладони к лицу. Наполовину смятое письмо так и осталось в его руках.

— Почему? — выдавил он. — Она же должна была остаться в доме деда. Ее не должно было там быть…

— У нее были причины.

— Причины? — Драко почти выкрикнул в лицо Снейпу. — Какие причины?

— Поверь, Драко. К тому же дело сделано. Поздно спрашивать, почему.

Драко по-прежнему смотрел на зельевара. Он почти забыл о существовании Дамблдора. Мир сейчас состоял из человека, которому он верил. Еще верил.

— Твое кольцо — фамильный артефакт, — Драко бросил взгляд на перстень. — С его помощью можно присматривать за тобой, начиная от местонахождения и заканчивая эмоциональным состоянием. А еще влиять на какие-то твои поступки. Через расслабленное сознание.

— Во сне? — быстро откликнулся юноша.

— Чаще всего, да. Еще с помощью зелий и дополнительных заклинаний, но сон — самый простой способ.

«А ты никогда не думал, что это может быть заклятие?»

Драко потянулся к кольцу, повертел его на пальце.

— Твоя мама и Мариса создали противовес. Твой медальон. Кровь матери и еще одного кровного родственника-мага. Это довольно сложное заклинание. После… гибели Марисы медальон стал сильнее. Он нейтрализует действие перстня, и тоже… присматривает за тобой. Только в ином роде. Он просто дает знать, когда тебе грозит опасность, и реагирует на твое настроение и настроение тех, кто рядом.

Драко сдержал порыв вытащить медальон из-за ворота свитера. Он и так знал досконально каждый его завиток. Поэтому он просто прижал ладонь к груди, словно благодаря кусочек серебра.

— Почему вы показали мне письмо?

Драко вновь посмотрел на бледное лицо декана. Этот человек знал его мать. Судя по тону письма, знал очень хорошо. Наверное, так, как никто другой. Нарцисса безоговорочно верила мужчине, сидящему сейчас напротив Драко, раз отдала под его защиту самое дорогое. И это уже было достаточным основанием ни о чем не спрашивать. Да Драко и сам чувствовал, что Снейп не просто преподаватель, не просто педагог, призванный заботиться о благополучии студента. Было в нем что-то еще. Драко вглядывался в знакомое лицо. Черты профессора заострились, а под глазами залегли тени. Как же он, наверное, устал.

— Я считаю, что семнадцать лет — это достаточный возраст для принятия самостоятельных решений, — помедлив, ответил Снейп.

Драко резко обернулся к Дамблдору.

Слишком живо в памяти всплыло бледное лицо Поттера в больничном крыле и слова об ответственности и выборе.

— Я согласен с профессором Снейпом в том, что человека сложно защищать против его воли.

Драко улыбнулся.

— Вы собрались меня защищать?

Директор просто кивнул.

— Но вы бы предпочли, чтобы я не знал о письме матери.

Директор ничего не ответил, да Драко и сам знал ответ.

— Я поеду, — вдруг произнес он.

Сказать это оказалось совсем не страшно. Волшебное зелье. Декан Слизерина невозмутимо расправил мантию, точно и не ждал другого ответа, а Дамблдор, кашлянув, проговорил:

— Драко, я не буду пытаться тебя отговорить — это бесполезно. Я просто скажу, что Хогвартс — единственное место, где мы можем обеспечить тебе полноценную защиту. Сюда не сможет проникнуть даже Волдеморт. А за его стенами может случиться все, что угодно.

— Это всего лишь отсрочка, — негромко проговорил Драко. — Сколько это даст? Полгода? Я ведь не смогу вечно жить в этих стенах.

— Все может измениться.

Альбус Дамблдор серьезно откликнулся.

— Верю, Драко. Верю.

— В таком случае, поздравьте его от меня, если он каким-то чудом снова останется жив.

— Мне бы хотелось, чтобы ты сам его поздравил.

Драко улыбнулся.

— А я надеюсь избежать участи жать ему руку добровольно.

Дамблдор с улыбкой приподнял брови, а Драко пожал плечами.

— Извините. У меня сегодня… своеобразный юмор.

Повисла тишина. Драко смотрел на свои руки и не знал, как попрощаться, и думал, прощаться ли вообще, или же просто встать и выйти из кабинета. И если выйти, то куда? Как именно отправиться? Камины, открытые во внешний доступ, находились не везде. И еще нужно решить, что взять и…

— Взять портключ, — прервал его мысли Снейп. — Камином воспользуешься моим.

Драко удивленно оглянулся на декана. Он что, говорил вслух? Вот тебе на!

— Камином лучше воспользоваться этим, Северус, — подал голос Дамблдор.

Мужчины несколько секунд смотрели друг на друга, а потом Снейп согласно кивнул.

— И нужно сделать то, о чем мы говорили.

Драко удивленно перевел взгляд с одного мужчины на другого.

— О чем вы?

— Мы не можем отпустить тебя просто так, Драко. Слишком опасно. Для тебя и для миссис Малфой, — просто ответил директор.

Сборы не заняли и десяти минут. Дамблдор молчал, но Драко почему-то чувствовал, что директор творит заклинание. Как? Он не знал. Просто чувствовал. Словно внутри дрожала какая-то струна. Он не был знатоком древней магии и просто не знал, что человек, на которого направлено действие заклятия, непременно это чувствует.

Юноша отвел взгляд от директора и посмотрел на Северуса Снейпа. Декан был мрачен и сосредоточенно водил палочкой над медальоном Драко, держа его на раскрытой ладони. Когда Снейп попросил снять медальон, Драко и не подумал отказать. Он верил Снейпу. Так, как никому другому. Драко попытался расстегнуть серебряную цепочку и не смог. Тогда он просто стянул ее через голову, чувствуя при этом непонятное сопротивление. И это знание оказалось полезным. Значит, медальон невозможно снять просто так. Мариса, видимо, позаботилась и об этом. И вот теперь Снейп делал из медальона портключ. Теперь главное: успеть использовать его до того, как Пожиратели его отнимут. Если отнимут — фамильные медальоны вещь неприкосновенная.

Несколько напутствий, дрожь в коленях и рука Северус Снейпа, сжавшая его плечо. Теплая. Уверенная. Напряженный взгляд почти черных глаз.

— Удачи, Драко. Я жду вас с Нарциссой.

— Мы оба любим черный чай, — нервно усмехнулся Драко.

— Я помню.

И перед тем, как шагнуть в камин, он вдруг сорвет с пальца фамильный перстень, с которым не расставался четыре года, и протянет его Снейпу.

— Я потом заберу.

Рука зельевара не замедлится ни на миг, потянувшись за артефактом. Возможно, на перстне заклинание от чужаков, и принявшего его ждет опасность. Но в такие минуты об этом не думают. В такие минуты просто делают то, что велит сердце.

* * *

Северус Снейп сидел за своим письменным столом и смотрел на чернильницу. В голове крутился миллион мыслей, но он привык их систематизировать. Эмоции не доводят до добра. Вот Северус и пытался просчитать все последствия их действий хладнокровно.

Письмо от Нарциссы он получил раньше, чем от Люциуса. В нем она путано пыталась объяснить, зачем едет в имение. Дом Фаргуса Блэка был защищен от визитов всех, кто не носил фамилию Малфой. И это была первая ошибка Нарциссы. Если бы она чуть раньше рассказала, что намерена делать, Северус бы обязательно отсоветовал. Но теперь горевать поздно. Была проблема. И ее нужно было решать.

Люциус сумел попасть в дом и каким-то образом убедил Нарциссу в том, что она должна отправиться в поместье. Что это было? Заклинание? Вряд ли. Тогда бы она не смогла написать это письмо и, тем более, поставить защиту на дом. Мудрое решение немного запоздало. Значит, она поехала добровольно. Причину Северус видел в одном — попытка защитить Драко. Нарцисса поняла, что они непременно вытянут Драко из Хогвартса. По доброй воле или нет, но он окажется в имении. Она и написала-то письмо без особой надежды, что Северус сможет удержать сына в школе. Скорее для того, чтобы он что-нибудь придумал. Сама же решила быть на месте событий.

Интересно, был ли у нее план? Ведь в ее присутствии от Драко можно будет добиться всего, чего только пожелает Темный Лорд. Она не могла не осознавать этого. Или же… Нарцисса решила повторить то, что некогда сделала Лили Эванс. При этой мысли в груди глухо заныло. Материнская защита. Если мать гибнет, защищая сына, он становится… почти неуязвим и неправдоподобно везуч в схватках со смертью. Особенно против тех, кто когда-то спровоцировал эту защиту. Вот оно.

Северус откинулся на спинку стула и неверяще посмотрел в стену. Как же он сразу не понял? Как позволил Драко уйти, не предупредив об этом?!

То, что Нарцисса могла так поступить, казалось, с одной стороны, логичным, а с другой — чертовски неправдоподобным, потому что… потому что с Лили все понятно. Она когда-то училась в школе авроров и, возможно, творила защиту на всякий непредвиденный случай. Скорее всего, она предполагала, что на их дом однажды могут напасть. Мысли о Лили всколыхнули в душе привычную волну тупой боли.

Северус сделал глоток остывшего чая и устало потер лоб. Нарцисса… Нарцисса делала это сознательно. И чертовски глупо. Потому что Лорд наверняка подобное предвидел и больше не попадется на ту же удочку; тем более что он никогда не доверял Нарциссе и, кажется, все эти годы ждал от нее чего-то в этом роде. А еще Северус вдруг понял, что так поступить может только совершенно отчаявшийся человек. Человек, которому не на кого положиться в этой борьбе. Только на себя.

Почему? Ну почему она не посоветовалась?! Боялась того, что он станет отговаривать? Разумеется, он стал бы. Но не из-за того, что боялся ее потерять. Не только из-за этого. Шаг Нарциссы — это сплошные неконтролируемые эмоции. Если бы она хоть чуть-чуть подумала головой, то увидела бы всю глупость своей затеи.

Странно складывается жизнь. Мариса… Теперь Нарцисса… их защита была призвана спасти одного-единственного человека. И очень скоро Драко сам это поймет. И что тогда? Согласится ли он с такой ценой за свое спасение?

Это — тупик. То, что Драко не оставит Нарциссу там, Северус понял сразу. Безошибочным чутьем, по тем оттенкам эмоций, которые появились в последние месяцы у мальчика при словах о матери. Северус осознавал, что это — безумие. Вряд ли семнадцатилетний волшебник сможет что-то противопоставить силе, с которой столкнется. Он же не Поттер, который может наклониться завязать шнурок, избежав тем самым летящего заклинания. И все потому, что звезды так легли. С Драко все иначе.

Северус быстро встал из-за стола и прошелся по кабинету. Он упустил время. Он! Как он мог не додуматься сразу?! Да, сначала он был обеспокоен отъездом Драко… А все Грейнджер. Сама что-то напутала и его ввела в заблуждение. Но потом-то! Потом!

Мысли вернулись к письму Люциуса. И где-то на дне души шевельнулась надежда. Сначала, увидев гербовую печать, Северус почувствовал волну злости, но прочитав несколько строк, так и прирос к месту. Первой мыслью было: это писал не Люциус.

Однако проверка показала, что строки выводил именно Малфой-старший. Причем писал не под действием империо. Слишком… настоящим было письмо. За долгую жизнь человека, работающего на две стороны, Снейп повидал всякого. Он видел письма, написанные под воздействием заклинаний рукой, дрожащей от боли, страха, гнева. Порой письма были логичны до оскомины. Значит, писались под чью-то диктовку. Такие письма были видны по первым строкам. Это же письмо было… пустым. Северус не к месту вдруг вспомнил о том, как однажды, еще работая в лавке Олвана, возвращался домой по темной улице. Мог бы вернуться камином, трансгрессировать, но предпочел идти, слушая шорох листьев под ногами. В ту пору он любил думать на ходу. На темной и неприветливой улице горел один-единственный фонарь. Тускло-желтый, раскачивающийся на осеннем ветру. Словно кусок чужого солнца, пойманный и запрятанный в прочную клетку за толстое стекло. Тогда Северус подумал об одиночестве. Одинокое пятно среди черноты. Этот же фонарь он вспомнил, скользя напряженным взглядом по строчкам, написанным Люциусом. Почему?

В письме не было ничего и в то же время было все… Как объяснить? Люциус рассказал о том, что Нарцисса прибыла в поместье, и он хотел бы видеть Драко дома на зимних каникулах и просит Северуса поговорить с сыном.

Вот эти-то строчки и заставили зельевара так сжать пальцы, что хрустнуло и разлетелось на кусочки длинное перо. Так непохоже это было на всегда спокойного и заносчивого Люциуса. Впервые не было снисходительности, не было пренебрежения. Была… усталость. Старший Малфой словно перекладывал ответственность на кого-то более сильного. Ведь прекрасно понимал, что Снейп сам решит, поговорить с Драко, или же сделать вид, что письма не было. Что это было? Доверие? Вряд ли… Скорее осознание того, что Северус может сделать что-то из того, что сам Люциус сделать уже не в силах.

Северус вспомнил, когда видел гордого отпрыска старинного рода в последний раз. Это было в банке Гринготтс, куда Северус заехал по делам Хогвартса, а Люциус, видимо, по своим собственным. Малфой в дорогом костюме выделялся на фоне темной стены грубой кладки изяществом и неистребимым налетом изысканности. Словно драгоценный камень на фоне неподходящей ему оправы. Он поприветствовал Северуса легким кивком и тут уже отвернулся, давая понять, что совсем не расположен беседовать с деканом собственного сына. Тогда душу кольнуло подобие досады. Прошло много лет, но Северус до сих пор болезненно воспринимал пренебрежение к собственной персоне.

А вот сегодня это письмо. Хотел бы он видеть глаза Люциуса в тот момент, когда писались эти строки. Почему-то казалось, что привычного самолюбия в его взгляде не было вовсе. А еще к письму прилагался чистый лист пергамента. Точно Люциус по ошибке не заметил, что пишет на двойном листе. Но Северус слишком хорошо понимал, что в такие минуты подобных случайностей не допускают. Даже ему пришлось повозиться с заклинанием. На чистом листе проступили строки. Читая подробный перечень имущества, переходящего в наследство Драко, список необходимых процедур для вступления во владение той или иной вещью, тайны старых семейных реликвий, Северус все больше мрачнел. Он не был готов к такой мере ответственности и вместе с тем понимал, что это теперь его ноша. Странно распорядилась жизнь. Именно ему доверили судьбу своего сына одновременно Нарцисса и Люциус. И если с Нарциссой все было понятно, то шаг Люциуса просто сбил с толку.

А потом Северус подумал о Драко. О мальчике, мать которого решилась на последний отчаянный шаг, обреченный на провал, в этом Северус не сомневался, а отец вот так устало и без особой веры в успех вложил судьбу сына в чужие руки. И понял, что готов на многое ради того, чтобы еще раз увидеть улыбку старосты своего факультета.

Нужна помощь. Помощь сильного мага.

Альбус Дамблдор был против того, чтобы Драко знал о письмах. Он все еще надеялся защитить мальчика и никак не желал соглашаться, что защита и сокрытие правды — это совершенно разные вещи, и что Драко должен принять решение сам. Однако прав Дамблдор был в одном. В Северусе, негромко доказывающем директору необходимость оповестить Драко, в тот миг говорила не только забота о старосте, но и мысли о Нарциссе. И с этим декан Слизерина даже не стал спорить.

Они сошлись на том, что Драко нужно рассказать о письме Нарциссы. Про характер письма Люциуса не было сказано ни слова. Почему? Оно мало что меняло в расстановке сил, но могло сбить Драко с толку, дать надежду на то, что могло не сбыться. И Северусу очень не хотелось, чтобы Драко испытывал иллюзии, отправляясь домой. Вдруг зельевар ошибся, и Люциус в этом письме не был честен? Когда видел за свою жизнь так много, не веришь порой даже себе. Что уж говорить о других.

И вот теперь оставалось ждать. Драко отправился в поместье, нервно теребя серебряную цепочку на шее. К древней магии, наложенной на него Марисой, добавилось одно новое заклинание. Единственный шанс Драко. Ему нужно просто оказаться рядом с Нарциссой. Дамблдор повторил это несколько раз, на что мальчик сосредоточенно кивнул, закусив губу. Голубые глаза старого волшебника внимательно смотрели поверх очков-половинок, и сильная рука сжимала мальчишеское плечо. Он только что пообещал, что Драко не будет один там, в ставшем вмиг враждебным доме. И Драко снова кивнул, хотя верил в это, кажется, с трудом.

Не верил и Северус. Конечно, он верил в почти безграничную силу Дамблдора. Но вот это маленькое «почти» заставляло бестолково переставлять с места на место предметы на письменном столе и то и дело поглядывать на часы. Северус ненавидел бездействие. Почти так же, как в далекой молодости компанию гриффиндорцев.

Как медленно тянется время, когда чего-то ждешь, и как летит оно, когда ты счастлив. Как хочется порой ускорить его бег, а порой остановить навеки.

Гермиона бродила по опустевшему замку и сама не замечала, куда несут ее ноги. Несколько раз с удивлением обнаруживала себя в самых отдаленных частях замка. Причем часто при помощи отчитывающих ее портретов.

Она не пошла на праздничный обед — потребность в еде отпала, как нечто ненужное, а сидеть просто так рядом с друзьями, пытаясь делать вид, что все прекрасно, было выше ее сил. Все силы остались там — в музыкальной гостиной. Сначала Гермиона пошла в сторону гостиной Гриффиндора, но столкнулась с друзьями и поняла, что совершила ошибку. К счастью, Аманда не отпускала Рона от себя ни на миг, и он ограничивался тем, что бросал на Гермиону взгляды, обещающие допрос с пристрастием. Кэти же так крепко держала Гарри за руку, что он, кажется, чувствовал себя неловко — они парами, а Гермиона одна. И при этом обидеть свою девушку, высвободив руку, все же не решался.

Гермиона перебросилась с друзьями парой слов, пообещав, что подойдет в главный зал попозже, наблюдая, как Кэти прижимается щекой к плечу Гарри, и ее волосы липнут к его подбородку.

Кажется, друзья не очень хотели отпускать ее одну, но им пришлось.

Бродя прохладными коридорами, она отчаянно хотела увидеть его силуэт. Но встретила всего-то двоих людей. Один раз Филча, и выслушала от него бурчание по поводу шатающихся бездельников, второй раз какого-то младшекурсника. Его не было. Он уже казался несбыточным сном. На смену слезам и отчаянию пришло отупение.

Через какое-то время Гермиона почувствовала, что замерзла. Эта часть замка отапливалась плохо, и когда метель дула в окна, стылый ветер летал по коридорам, задувая факелы на стенах.

Гермиона повернула в сторону гостиной. Наверное, праздничный обед закончился. Значит, там будут любопытные взгляды. Девушка вздохнула. Все равно придется когда-нибудь туда входить. И рассказывать. Рассказывать свой страшный сон.

В гостиной сидела лишь Джинни. Видимо, она не пошла на праздничный обед, или же просто быстро вернулась. Джинни сидела в кресле, в котором обычно располагался Гарри, и листала какой-то журнал, закинув ногу на ногу. Она была одна в праздничный день. Гермиона почувствовал смесь досады и благодарности. Девушка явно ждала ее.

Младшая Уизли взглянула на Гермиону мельком, потом вновь вернулась к журналу, но тут же взгляд метнулся обратно, и Джинни прижала ладонь к губам. В голубых глазах появился испуг.

Гермиона молча покачала головой, давая понять, что разговаривать сейчас просто не может. Она направилась в свою комнату. Не хотелось быть одной, но слушать советы или выворачивать душу наизнанку хотелось еще меньше.

Джинни молча пошла следом.

В комнате царил порядок. Везде, за исключением стола, на котором пергамент был разбросан и смят.

Гермиона села на кровать. Джинни опустилась рядом.

Гермиона повернулась к девушке. Почему она всегда считала, что их с Джинни не связывает дружба? Из-за осадка, оставляемого ревностью сестренки Рона насчет Гарри? Но ведь в моменты, когда Гермионе была нужна помощь, рядом оказывалась именно эта девочка. Именно она порой умела смолчать в самый подходящий момент. Гермиона улыбнулась.

— Спасибо тебе, Джин. Ты… здорово, что ты есть.

Джинни улыбнулась в ответ, хотя взгляд по-прежнему был выжидающий.

Гермиона произнесла:

— Он вчера ушел, — она взмахнула рукой, пытаясь что-то сказать. — Я… соврала ему летом. Думала, что это неважно, что все равно так далеко у нас не зайдет. К тому же он… он… В общем, помолвлен. Почти. А я вчера случайно проговорилась, и он ушел. Знаешь, самое страшное то, что он поверил мне тогда, когда я врала, и не поверил теперь, когда я говорила правду. Смешно.

Джинни смотрела на Гермиону и не узнавала. Рассудительная, строго следующая правилам и нормам? И больше всего удивляло не то, что Гермиона могла обманывать или встречаться с помолвленным человеком. Нет. Все — люди. Все совершают ошибки. Удивляло то, насколько для нее это важно. Джинни никогда бы не могла подумать, что прагматичная Гермиона может походить на бледную тень самой себя из-за… любви.

— Может, тебе стоит с ним поговорить? — осторожно произнесла Джинни.

Гермиона усмехнулась.

— Я попробовала.

— Он вежливо выслушал и ушел. Снова.

— А что сказал?

— Ничего.

— Ни слова, Джин! Ни одного.

— Странный он. Даже не упрекал?

— Молчал. Просто молчал. Наверняка знал, что это — хуже всего.

— Знаешь, мне, конечно, сложно что-либо говорить, я его не знаю, но попробуй подождать. Он должен остыть. Не может же он еще полгода молчать. А глядишь, остынет, и голова заработает. Вряд ли так уж страшен был твой обман.

— Страшен.

— Гермиона, я знаю тебя много лет. Ты не можешь поступать плохо. Просто не умеешь. Так что переставай грустить, приводи себя в порядок и пошли веселиться. Глядишь, встретим его, а он уже в настроении слушать или говорить.

Джинни улыбнулась. Гермиона покачала головой. Все-то у Джинни легко. А может, она права?

— Хорошо. Только у меня к тебе просьба будет. Можешь взять у Гарри Карту Мародеров? Мне она нужна, а объяснить я им пока ничего не могу. Рон уже утром брал ее для меня, что-то соврал насчет своей Аманды. Теперь, чувствую, не успокоится, пока всю правду из меня не вытрясет.

Внезапно Джинни улыбнулась.

— Я же говорю, жизнь налаживается. Карта у меня. Когда ребята шли на праздничный обед, Рон попросил меня подержать ее у себя, потому что в спальню ему было лень идти, а показывать Аманде… сама понимаешь.

Джинни вихрем выбежала из комнаты и через минуту вернулась со старым пергаментом в руке. Пока Гермиона, не знавшая, как ее благодарить, листала пожелтевшие страницы, Джинни прохаживалась по комнате, с преувеличенным интересом рассматривая предметы, которые видела до этого не один десяток раз.

Гермиона сидела на кровати и напряженно всматривалась в старые листы пергамента, выискивая одно единственное имя. И не находила. Никогда еще территория Хогвартса не казалась ей такой неправдоподобно огромной. Страница за страницей, разворот за разворотом. Замок, озеро, квиддичное поле. За эти тридцать минут она узнала о территории школы больше, чем за последние шесть с лишним лет. До рези в глазах она всматривалась в движущиеся точки, вчитывалась в знакомые и малознакомые имена. Пока истина не стала очевидной.

Гермиона Грейнджер вскочила с кровати и бросилась к выходу. Мимо недоуменно глядевшей на нее Джинни, вниз, в гостиную, мимо Гарри и Кэти, обнимавшихся на диване. Сквозь дверной проем. Не слыша окриков, не разбирая дороги.

Джинни Уизли закрыла Карту Мародеров и положила ее на письменный стол. Устало потерла висок и спустилась в гостиную в глубокой задумчивости.

На диване напротив камина сидела недовольная Кэти, рядом с растерянным видом поправлял свитер Гарри. Он смотрел в сторону дверного проема. Потом обернулся к Джинни, что-то сказал Кэти через плечо и шагнул навстречу младшей Уизли.

— У тебя все нормально? — осторожно спросил Гарри.

— Да. А у тебя? — откликнулась Джинни.

Гарри просто кивнул и потер подбородок, потом нос.

— У тебя минута есть?

— Хоть две, — улыбнулась Джинни. — Только Кэти, боюсь, это не понравится.

Гарри оглянулся на свою девушку, помахал ей, та помахала в ответ.

— Нормально. Я спросить хотел… Что с Гермионой?

Губ Джинни коснулась невеселая улыбка. Вот он — Гарри Поттер. Человек, которым она грезила шесть лет своей жизни. Стоит совсем рядом, и она видит свое отражение в стеклах его очков, тонет в зелени его глаз. А он стоит в нескольких шагах от своей девушки, которую обнимал еще минуту назад, и думает совершенно о другой. Джинни ожидала почувствовать привычную ревность. Но вместо нее ощутила жалость. К себе, к нему, к глупышке Кэти и умчавшейся неизвестно куда Гермионе. Ей вдруг захотелось обнять его, потрепать по взлохмаченной шевелюре, но вместо этого она произнесла:

— Этот вопрос лучше задать ей.

— Она молчит, — досадливо отмахнулся Гарри.

— Значит, у нее есть причины. Она большая девочка.

Гарри вздохнул. Джинни проследила, как резко поднялись и опустились его плечи под темно-зеленым свитером, связанным ее матерью. Слева на груди был вышит золотистый снитч. Гарри вряд ли знал, что вышивала его именно Джинни.

— Я… просто беспокоюсь, — выдохнул он наконец.

— Я тоже. Но я уверена, если ей понадобится помощь, она обратится. Так что расслабься и наслаждайся… — Джинни сама смутилась оттого, что хотела сказать и неловко закончила: — …отдыхом.

Гарри приподнял брови, а потом чуть улыбнулся. Джинни улыбнулась в ответ.

Кажется, он хотел еще что-то добавить, но в этот момент в гостиную влетел Рон и направился прямиком к ним.

— Да что же это за дурдом? — возмутился Гарри. — Здесь кто-нибудь шагом ходит?

— Что случилось? — в один голос откликнулись Джинни и Гарри.

Вид у Рона был такой, будто с кем-то из родных что-то стряслось.

— Да… ничего не случилось. Мне Джинни… по личному вопросу нужна.

Гарри с Джинни переглянулись и дружно обернулись к Рону.

— Мне совет нужен по поводу Аманды, — недовольно буркнул Рон и, бесцеремонно подцепив сестру под локоть, потянул ее в сторону своей спальни.

Когда Джинни услышала вопрос о Гермионе, ей показалось, что она второстепенный персонаж в каком-то спектакле.

— Рон, давай вы будете мучить ее, а не меня! То ты, то Гарри. Я ничего не знаю!

— Ты с ней общаешься!

— Ты девчонка!

— Может, у вас женские секреты.

— И ты считаешь, что я сейчас тебе выдам все наши женские секреты?

— Рон, прекрати! Я все равно ничего не знаю.

— С кем она ушла с бала?

— Нет, в прошлом году! — рявкнул Рон.

— Одна, — возвела глаза к потолку Джинни. — Я видела ее одну в коридоре.

— Далеко от гостиной?

— Не знаю. Не помню.

— Гриффиндорец.

— Она встречается с гриффиндорцем.

— Шутишь, — откликнулась Джинни, а сама задумалась. В словах Рона был смысл. — С кем?

— Знал бы, не спрашивал, — огрызнулся Рон.

— А на бал она…

— Невилл? — охнул Рон. — Мерлин, она из-за Невилла так переживает?

— Брось, — фыркнула Джинни.

— Ты считаешь, что с Невиллом нельзя встречаться? — обиделся за однокурсника Рон.

— Брось. Ты понимаешь, что я не об этом. Невилл чудесный. Только это не он.

— Да потому что!

— Рон, променять Гарри на Невилла? Для этого нужно сойти с ума!

— Не причем.

— Джин! Причем здесь Гарри?

— Все. Мне надоел этот разговор!

— Нет! Да! Ничего из того, что тебе или ему стоит знать.

Они замолчали. Рон, почесывая лоб, смотрел в пол. Джинни, скрестив руки на груди, сверлила взглядом стену.

— Ты все еще переживаешь из-за Гарри? — негромко откликнулся Рон.

— С чего ты взял?

— Показалось.

— Вот именно, показалось. Я пойду.

Рон кивнул. Настроение испортилось окончательно. Когда Джинни уже открыла дверь, она услышала его слова:

— Нет. Не Невилл…

— Часы. Вчера на столе Гермионы я видел мужские часы.

— Могли быть чьи угодно.

— Серебряные.

— Круг сужается, — глубокомысленно изрекла Джинни. — Нам осталось всего лишь спросить время у всех студентов из обеспеченных семей, или подождать, пока Гермиона сама все расскажет. Я — за второй вариант.

Рон что-то пробурчал, но Джинни уже не слышала. Она вышла из комнаты брата и решительно двинулась в сторону спальни. Одеться теплее и пойти на улицу. Надоели эти тайны до чертиков. Пусть сами разбираются, а она побудет зрителем в последнем ряду.

Гермиона бежала, что было сил, не замечая ничего и никого. Она едва не сбила с ног Рона и даже не остановилась на его окрик. Ей было не до того.

Ей казалось, что Драко сознательно остался на каникулах в школе. Это — его решение. И оно вдруг изменилось. Почему? В первый миг Гермиона подумала: из-за нее. Из-за ее слез, уговоров. А потом вдруг собственная значимость показалась ей нелепой и смешной, и предчувствие беды ледяной лапой стиснуло сердце. Что-то случилось за эти несколько часов, пока она бродила по замку и пряталась в собственной спальне. Что-то… непоправимое.

Гермиона бежала знакомыми коридорами в сторону кабинета директора Хогвартса. Бежала туда, куда пообещала себе не входить с этой проблемой. Но собственное обещание уже казалось нелепым. Повороты, ступени. Все слилось воедино перед лицом беды.

Перед статуей Горгульи она резко затормозила, упершись ладонью в холодную стену, и согнулась в попытке отдышаться. Перед глазами плыли круги, а сама она никак не могла придумать, что делать дальше, как попасть внутрь.

Внезапно Горгулья отъехала в сторону. Гермиона вздрогнула от неожиданности и некоторое время смотрела в открывшийся проем, ожидая кого-нибудь из преподавателей или же самого хозяина кабинета. Но никто не выходил. Коридор был пуст, а дверной проем по-прежнему приглашал войти.

Гермиона шагнула вперед.

В кабинете директора Хогвартса было светло. Десятки свечей витали в воздухе, даря свет и тепло. Весело потрескивал камин, на высоком насесте сидел Фоукс.

Здесь было уютно и… тревожно. Потому что сам хозяин кабинета стоял у приоткрытого шкафа, и лицо его озарялось серебристым свечением, идущим из Омута памяти.

Гермиона слышала об Омуте от Гарри. Видела подобные на иллюстрациях в учебниках, но воочию — впервые. Почему-то, со слов Гарри, она представляла некий неведомый хрустальный чан: светлый, невесомый, как мысли. Омут памяти был толстостенным, и свет, шедший от него, отнюдь не был… светлым. Понятней Гермиона сформулировать не могла. Потом вдруг подумала, что вряд ли здесь одни только радужные воспоминания, поэтому неоткуда быть свету.

Директор наконец обернулся. Глядя на то, как он медленно кивнул ей, словно во сне приподнял руку и указал на кресло, и все это молча, девушка впервые подумала, как же стар директор Хогвартса!

Она послушно присела в указанное кресло. Дамблдор какое-то время стоял напротив шкафа, а потом не спеша двинулся к своему столу. И снова Гермионе показалось, что движения даются ему с трудом. Волшебник опустился на свое место и поднял взгляд на девушку. И не было в этом взгляде привычной веселости, не было лукавого огонька. Лишь усталость и… тоска?

— Извините, — пробормотала Гермиона. — Я не хотела вам мешать. Просто…

Даже голос у директора был безгранично усталый. Гермиона кивнула, поджав губы. Мысль о том, что она бесцеремонно ворвалась в не самую подходящую минуту, крепла все больше.

— Что именно ты хочешь узнать?

— Домой.

— К себе домой? Но… ему нельзя! Это…

— Он так решил.

— У него были причины.

Гермиона дрожащей рукой потянулась к вороту свитера, потом провела ладонью по лбу.

— Там что-то случилось…

Она произнесла это еле слышно, отчаянно не желая знать ответ.

— Когда ты вошла, я как раз собирал воспоминания об этом.

— Вы? — не поверила сама себе Гермиона. — Вы были там?

— В некотором роде.

— Но… поместье ненаносимо. Туда может проникнуть лишь тот, кто по крови Малфой. Я так поняла. Или же по специальному пропуску… Он что-то говорил летом. Только…

— Физически проникнуть туда невозможно. Это правда.

— А как возможно? — затаила дыхание Гермиона.

— Проекция, — просто ответил Дамблдор.

Он говорил с ней, как с равной, считая, что она непременно поймет. Или же просто так устал, что не находил в себе силы объяснять. Знакомое слово отозвалось в мозгу какой-то ассоциацией, впрочем, Гермиона не могла с уверенностью сказать, что понимает, о чем говорит директор. Слишком измучена она была, чтобы так сходу вспомнить. А потом она быстро повернулась к шкафу и, сама не веря своей решимости, проговорила:

Директор несколько секунд смотрел на нее молча, словно что-то решая, а потом негромко проговорил:

— То, что ты там увидишь, доставит мало радости.

— Я… я… знаю. Но я хочу. Я имею право знать, что случилось. Вы ведь сами знаете. Я не хотела становиться частью этого, но теперь…

— Семнадцать лет — достаточный возраст для принятия самостоятельных решений, — чему-то невесело усмехнулся директор.

Гермиона на всякий случай пожала плечами.

Уже стоя перед шкафом и глядя на склонившегося над чашей Дамблдора, она думала о том, что, возможно, переоценила свои силы, и вряд ли ей хватит мужества увидеть все, что случилось там. Но говорить об этом было поздно. Словно в ответ на ее мысли, Дамблдор произнес:

— Я покажу тебе не все… Незачем тебе видеть, с чего там все началось.

Гермиона набрала в грудь воздуха и склонилась к серебристой поверхности, думая, что непременно должна задохнуться в этой субстанции. Глупая мысль, но она упорно вертелась в голове. Наконец ее носа коснулось что-то на удивление теплое и… бестелесное. Как такое возможно, Гермиона не успела понять, потому что перед глазами все завертелось, и она почувствовала, что ее затягивает в воронку. Все глубже и глубже. Она еще попыталась испугаться, но не успела.

Мгновение, и ее ноги коснулись пола. Когда Гарри рассказывал о своих перемещениях в Омут памяти, материалистку Гермиону больше всего интересовал вопрос: если он здесь — бестелесная субстанция, то почему не проваливается сквозь пол? Вот и сейчас она стояла на полу. На каменном полу, припорошенном снегом. Гермиона быстро огляделась, стараясь привыкнуть к неведомому ощущению собственной бестелесности. Казалось, все было, как всегда, только немного кружилась голова, и сердце колотилось, как сумасшедшее. Но все мысли о собственном самочувствии вылетели из головы, едва она увидела его.

Гермиона попыталась бежать, но ноги приросли к полу от страха и безысходности. В эту самую минуту он осторожно поднимался с пола, придерживаясь о каменную стену. Его руки были стерты в кровь. Наверное, о камни. Он был бледен, и воздух вырывался из его груди прерывистыми хрипами. Гермиона быстро огляделась по сторонам. Судя по всему, они находились на вершине башни поместья Малфоев. Здесь дул ветер, прерывистый и сильный. Ветер развевал светлые волосы Драко, рвал его черную мантию. Ветер подхватывал пригоршни снега и бросал в лица собравшимся. А собравшихся было много. На тесной площадке люди стояли плечом к плечу в противоположной стороне от Драко Малфоя. Темный Лорд стоял чуть впереди остальных, сжимая в руке волшебную палочку. Гермиона впервые видела его так близко, что казалось, можно коснуться рукой. Летом в поместье Малфоев ей хватило того, что он прошел мимо, и сердце словно замерзло. А вот сейчас она не испытывала страха. Лишь ненависть. Ненависть к человеку, превратившему в ад жизни близких ей людей. Она вдруг подумала, как должен был чувствовать себя Дамблдор, находясь так близко и не имея возможности что-то сделать. Хотя… «проекция». Слово всплыло в памяти отрывком из учебника. Проекция… Это древнее заклинание, дающее возможность бестелесного перемещения следом за каким-либо объектом и возможность выброса магической силы. То есть, Дамблдор сегодня мог что-то сделать. Скорее всего, сил при таком бестелесном контакте хватало только на одно-единственное заклинание. Впрочем, Гермиона не была уверена. Помнила лишь, что проекцию фактически нельзя обнаружить. И очень надеялась, что Драко это хоть как-то поможет.

Позади Лорда стояли несколько человек. Лица их были в тени, и Гермиона не могла сказать наверняка, что кто-то из них ей знаком. Слева от Лорда стоял… Люциус Малфой. Гермиона нервно сглотнула и вдруг подумала, что же это за отец, который позволяет, чтобы с его единственным сыном вытворяли подобное. Девушка закусила губу, вглядываясь в бледное лицо этого мужчины. Он стоял, поигрывая волшебной палочкой, и неотрывно смотрел на сына. При этом его взгляд казался Гермионе напряженно-выжидающим. Или же это померещилось в надвигающихся сумерках. Сумерках?

«Время творит здесь презабавные вещи», — вечность назад сказал ей Драко Малфой.

Гермиона оглянулась на юношу. Он все так же стоял, придерживаясь за один из каменных зубцов, обрамляющих башенную площадку. Его дыхание по-прежнему было неровным, а сам он не смотрел на группу людей, изучая истерзанный снежный покров у своих ног.

На белом полотне проступали грязные пятна и капли крови.

Гермиона двинулась к нему. Ей не было дела до людей, оставшихся за спиной. Она шла к нему и ненавидела себя за то, что в его жизни были эти минуты, эта башня и этот снег. За то, что не смогла остановить.

Девушка смотрела на знакомое до боли лицо, и слезы текли по ее щекам.

— Думаю, ты все понял, Драко.

От негромкого голоса Темного Лорда по спине побежали мурашки.

Гермиона поежилась и увидела, как Драко поднял голову. Сколько же ненависти было в его взгляде! Неприкрытой, яростной и… бессильной.

— Вот теперь мы, наконец, поговорим о деле. У нас еще есть время оповестить гостей, подготовить торжество и провести все, что задумано.

— Я не слишком хорошо выгляжу для жениха, — еле слышно откликнулся юноша.

— Ирония здесь вряд ли поможет, мальчик мой, — тонкие губы Темного Лорда тронула усмешка. — Люциус, пригласи Нарциссу, пожалуйста. Может, ей удастся объяснить Драко, что такое долг, возложенный семьей.

Гермионе показалось, что Малфой-старший на миг окаменел, а потом посмотрел на Лорда.

— Люциус, я помню наш разговор.

Вновь улыбка. Люциус слегка кивнул и толкнул тяжелую дверь за спиной.

— Оставьте нас, — произнес Волдеморт оставшимся людям. Те молча покинули площадку.

Гермиона изо всех сил постаралась не зажмуриться, хотя поняла, что не выдержит, если увидит применение круцио к живому человеку. Тем более, к нему. И все же не зажмурилась, отчасти потому, что верила — Дамблдор не допустит, чтобы это продолжалось. Да и не стал бы он показывать ей такое. Он же… человек. Он же понимает.

Темный Лорд некоторое время молча смотрел на Драко, прислонившегося к высокому зубцу башни. За спиной юноши зимнее солнце окрашивало окрестности в оранжевый цвет. Кое-где блики были алыми. Завтра будет мороз. Дай Мерлин ему увидеть это самое завтра.

— Выбор, — негромко произнес Лорд, не дойдя до Драко нескольких шагов. — Выбор… Ты думал, он у тебя есть? Мальчик, мальчик… Я буду с тобой честен, потому что ты совершил ошибку, и я хочу уберечь тебя от ее повторения. Что есть выбор? Иллюзия. Не более. Выбор может быть лишь в тех переделах, что сильный предлагает слабому. Истина такова, что я — сильный, а вы — слабые. Мальчик мой, с этим просто нужно смириться. С этим можно жить, поверь. Живет же столько волшебников. И ты сможешь. К тому же качество жизни будет зависеть только от тебя. Можно не знать нужды ни в чем, и все свое свободное время посвящать любимому делу. У тебя наверняка есть хобби.

Драко смотрел на Темного Лорда из-под упавшей челки, и в его взгляде Гермионе чудилась настороженность, обреченность и что-то еще. Девушка никак не могла понять, что именно.

— У тебя есть два пути. Только два, мальчик мой. Спуститься сейчас вместе со всеми вниз, сделать вид, что ничего этого не было, отогреться, поесть, облачиться в праздничный наряд и уже через несколько часов обнять красивейшую из девушек. Или ты не считаешь мисс Забини красивой, достойной?

Темный Лорд улыбнулся в ожидании ответа.

— Не слышу.

— Считаю, — разлепил губы Драко Малфой.

Голос скрежетнул заржавевшей сталью. Он откашлялся.

— И есть второй вариант, — все с той же улыбкой продолжил Темный Лорд. — Смерть. Возможно, даже не мучительная, но смерть — это прах. Это много цветов сегодня и совсем ничего завтра. Когда я убью Гарри Поттера, о нем еще будут говорить какое-то время. Хотя тоже недолго. А о тебе не будет говорить никто. О тебе просто забудут. Твоя мама не переживет подобного горя. Твой отец поймет, что его сын опозорил семью. Твое имя будет забыто и стерто. Прах — это совсем не интересно, Драко. Признаюсь, мне бы хотелось склониться к первому варианту, но если ты будешь продолжать вести себя так же, боюсь, все произойдет менее радужно.

Наступила тишина. Темный Лорд смотрел на свои перчатки, Драко Малфой — в пол. Гермиона затаила дыхание. Она уже почти хотела, чтобы он спустился с этой башни туда, где ждет теплый очаг и жизнь.

— К тому же должен тебя огорчить, — вновь улыбнулся Темный Лорд, словно что-то вспомнив. — Если ты выберешь второй вариант, то твоей матери придется присутствовать при этом. Или же даже поучаствовать. Я еще не решил.

Гермиона в ужасе оглянулась на Драко и увидела, как он стиснул зубы, и на его скулах заходили желваки. Господи, что же делать!

Ответить Драко не успел, скрипнула кованая дверь, и на площадке появилась Нарцисса. На ней была меховая серебристая мантия. Женщина, пожалуй, выглядела бы ослепительной, если бы не бледность и то, как она сжала руки, увидев сына. За ее спиной стоял Люциус. Нарцисса неотрывно смотрела на Драко, Люциус быстро оглядел площадку, а потом, кажется, вздохнул с облегчением. На какой-то миг Гермионе показалось, что Малфой-старший ее увидел — таким пронзительным был взгляд серых глаз. Но потом она вовремя спохватилась, что это даже не мантия невидимка. Ее самой здесь просто нет.

— Нарцисса, — обратился Темный Лорд к миссис Малфой, — мы как раз беседовали с Драко, и он никак не может решиться. Либо эта башня, либо помолвка. Твой сын совсем не хочет обзаводиться семьей.

Нарцисса проигнорировала шпильку. Она во все глаза смотрела на сына. Драко так же смотрел в ответ. Наконец женщина улыбнулась и негромко произнесла:

— Я уверена, мой сын сделает верный выбор.

С этими словами она двинулась в сторону сына, но, сделав три шага, замерла, точно наткнувшись на стену. Драко весь подобрался, а Нарцисса попыталась преодолеть невидимую преграду. Гермиона не понимала, что происходит. Люциус, казалось, тоже. Один Темный Лорд забавлялся происходящим. Он обернулся к Люциусу и почти весело проговорил:

— Твоя супруга так предсказуема, Люциус. Встать между мной и сыном, вынудить меня использовать волшебную палочку. Это для нее довольно просто сделать — кровь вейлы, да и, чего греха таить, это милое создание может быть настоящей фурией, — Лорд жестко улыбнулся и, уже повернувшись к миссис Малфой, резко произнес: — Я не позволю еще раз использовать материнскую защиту против меня. Ты должна была подумать об этом, Нарцисса.

Гермиона увидела, как плечи Нарциссы едва заметно опустились. Видимо, ее план разлетелся вдребезги. Но поразиться тому, что эта женщина решила пожертвовать собой ради сына, Гермиона не успела, потому что ее внимание привлекло резкое движение.

Драко Малфой что-то сорвал с шеи, в отблесках заходящего солнца и подрагивающих факелов блеснула серебристая вспышка. Какой-то предмет летел в сторону Нарциссы.

Одновременно произошло несколько вещей. Темный Лорд выкрикнул, по сути, бесполезное Ступпефай, Драко ударился о стену, а Нарцисса по инерции схватила летящий в нее предмет и… исчезла.

Гермиона в ужасе застыла, ожидая того, что сейчас может произойти. Вот сейчас одно единственное заклинание, и все.

Люциус Малфой остался неподвижен. Его напряженный взгляд прирос к фигуре сына. Темный Лорд какое-то время молчал, не опуская палочку. Она была направлена на Драко, уже успевшего выпрямиться и снова смотревшего себе под ноги.

— Поразительно. Как можно было пропустить портключ? Люциус?

Малфой-старший едва заметно развел руками.

— Кто это был? Нотт? Ничего нельзя поручить…

— Куда он вел?

— Далеко, — откликнулся Драко. — Дальше, чем вы сможете попасть.

— К проклятому магглолюбу? Мальчик, неужели ты не понимаешь, что вы по другую сторону? Да при первой же возможности твоя мать окажется в Азкабане. Они не смогут найти настоящих виновников и будут использовать тех, кто под рукой. Ты поразительно наивен. Дамблдор никогда не станет защищать кого-то, если ему это невыгодно. А выгоды от Нарциссы — ноль. Ты считаешь, что сможешь ее защитить?

— Я? Нет, наверное. Но там она будет под защитой.

— Драко, открою тебе тайну. Людьми очень легко управлять. Например, и часа не пройдет, как Нарцисса вновь окажется здесь, потому что просто не сможет оставить тебя одного. Возможно, у нее будет другой план. Возможно, она даже решится обратиться к аврорам… порой, находясь на грани отчаяния, люди совершают странные поступки. И сделает только хуже, как ты понимаешь. А ты вот этим глупым жестом резко уменьшил свои шансы на благоприятный исход. Или ты считаешь, что это игра?

— Можно вопрос? — негромко откликнулся Драко.

— Разумеется, мой мальчик, — голос Лорда неуловимо потеплел. Гермиона, вообще, заметила, как он быстро переходит от запугиваний к увещеваниям и делает весьма успешно и то, и другое.

Драко слегка усмехнулся этой перемене тона.

Волдеморт обернулся к Люциусу и почти весело произнес:

— Наблюдательный юноша. Как ты понимаешь, Метка должна быть принята добровольно, ибо это — высшая ветвь магии. Принятая против воли, она может разрушить разум. Поэтому я просто берегу тебя, как видишь.

— У тебя есть основания сомневаться?

— Отец? — Драко наконец обернулся к Люциусу.

Его голос слегка дрогнул, когда он произнес это простое слово. Люциус едва уловимым жестом закутался в мантию поплотнее и негромко отозвался:

— Разум действительно может пострадать.

— Однако в твоем случае к этому риску добавляется еще заклинание, которое сопровождало твое рождение. В каких-то моментах его лучше не пытаться переломить.

— Что это значит? Какое заклинание?

— Так ты решил поговорить об этом, Люциус? Не лучшее время, — в голосе Лорда прозвучала усмешка. — Ну что ж. Позволь мне закончить. Твое рождение, Драко, предопределило заклинание.

Гермиона, застыв, смотрела на костенеющее лицо Драко Малфоя.

— Не желание отца, не любовь матери. Всего лишь древнее заклинание, позволяющее наделить ребенка некими силами. Наверное, ты задумывался, почему ты не видел родительской любви? Дети так наивны. Они считают, что их должны любить. Иных, конечно, любят. Но это тех, чье рождение желанно. Ты же не более чем результат продуманного плана!

Гермиона наконец оторвала взгляд от застывшего Драко и посмотрела на его отца. Люциус стоял, не шелохнувшись, лишь чуть подрагивал уголок тонких губ, да глаза были прикрыты, словно он старался не видеть того, что происходит. Гермиона подумала, что будь он помоложе, наверное, заткнул бы уши руками.

А вот Драко был моложе, и он поступил именно так. На миг прижал ладони к ушам и сделал шаг назад, упершись спиной в ребро зубчатого выступа.

Солнце скатилось по небу, словно огненный шар по ледяной горке, и сейчас оно едва касалось плеч юноши.

— Бред, — отчетливо проговорил он. — Я не хочу слышать этот бред.

— Охотно верю, мой мальчик, — невозмутимо произнес Лорд, и Драко отнял ладони и сцепил руки в замок, хрустя пальцами. А Лорд продолжил: — Но ты сам знаешь, что это не бред. Потому что он задевает, а задевает всегда лишь одна вещь — правда. Потому что от нее не отмахнешься, не сделаешь вид, будто никогда не слышал. За твои семнадцать с половиной лет никто не объяснил тебе, в чем дело. Ни отец, ни мать, ни так любимая тобой Мариса.

— Они все знали, мальчик. Знали, но молчали. Сначала ты был слишком молод, а потом, наверное, так и не дал повода допустить мысль, что способен сам разобраться. Если бы ты так яростно не сопротивлялся нашей встрече, ты узнал бы об этом гораздо раньше, потому что каждый человек имеет право знать правду, тем более, если она касается его самого.

— Узнал бы я? И? Вы считаете, в благодарность я бы бросил свою жизнь к вашим ногам?

— Она и так у моих ног, мальчик. Я не буду извиняться за то, что ты родился вот так. Напротив. Я дал тебе шанс стать кем-то большим, нежели любой в твоем окружении, я дал тебе шанс возвыситься над этими ничтожествами, обрести подлинную силу и власть!

— Я не просил этого шанса! — голос Драко сорвался на крик.

— Знаю, Драко. Но так вышло. Теперь ты можешь либо продолжать прятаться от самого себя за криками и истериками, либо мы спокойно спустимся вниз, в тепло, и поговорим обо всем. Поверь, мне есть, что тебе сказать.

* * *

В то время как на высоте пятидесяти метров от земли происходили эти события, далеко от поместья Малфоев, в подземелье замка Хогвартс Северус Снейп пытался чем-то занять время в ожидании развязки.

Он сидел за большим письменным столом и перечитывал свиток пергамента, исписанный мелким почерком. Люциус Малфой будто знал, что что-то случится в этот день.

В дверь негромко постучали. Северус раздраженно обернулся на звук и ответил:

— Войдите.

Привычно оглядел стол, нет ли чего, что нужно спрятать от посторонних глаз, и лишь потом поднялся навстречу вошедшему. Да так и запнулся на полушаге.

В дверях стояла маленькая фигурка в бордовом свитере, а из-под черной челки смотрели настороженные глаза:

— Мадам Помфри просила передать список зелий, которые вот-вот закончатся.

Томас Уоррен неуверенно протянул листок пергамента. Северус несколько секунд смотрел на мальчика, понимая, что абсолютно не готов к этой встрече.

После разговора в лазарете он намеренно избегал ребенка. Все пытался свыкнуться с новыми ощущениями. Да разве с этим свыкнешься? Да еще вот так — на расстоянии. На лекциях он против воли задерживался взглядом на черноволосой макушке. Том сидел один, горбился, когда писал, и то и дело пачкал правую щеку чернилами, когда потирал ухо, не откладывая пера, над чем-то размышляя. И Северус в такие моменты чувствовал, что больше всего на свете хочет подойти к ребенку, посадить его ровнее, подарить хорошее перо и… осознание того, что он никогда так не поступит, выбивало из колеи. Поэтому он пока просто держался так же, как и всегда. Ждал. Чего ждал, и сам не мог сказать. Возможно, момента, когда все разрешится с Темным Лордом, потому что давать мальчику надежду и тут же во второй раз оставлять его сиротой Северусу совсем не хотелось. А ситуация оставалась непредсказуемой. И еще он просто боялся, потому что понятия не имел, как сказать Тому правду.

Он смотрел на неуверенно переминающегося с ноги на ногу мальчика и не знал, как поступить. Поэтому просто протянул руку за пергаментом и сказал:

— Спасибо.

— Пожалуйста, — себе под нос ответил Том и быстрым взглядом окинул кабинет.

В дальнем углу в котле побулькивало зелье. И глядя на то, как мальчик едва заметно вытянул шею, стараясь разглядеть кипящее варево, Снейп вдруг подумал: как он мог не замечать этого раньше? Мало кто из первокурсников так интересовался зельями — предметом одиночек. Не всем было дано понять, что, глядя, как бурлит жидкость в котле, улавливая букет ароматов от ее ингредиентов, можно было забыть, что ты совсем один, что у тебя нет друзей и близких.

Северус так и видел любопытство ребенка, но ему бы не следовало обращать на это внимания, потому что с минуты на минуту сюда должны были вернуться Драко с Нарциссой, и еще неизвестно в каком состоянии. Да и сам Северус мог понадобиться директору, и еще могли случиться с миллион вещей, для встречи с которыми нужен был холодный разум. Однако Северус Снейп вдруг произнес:

— Ты можешь помочь мне с зельями, если хочешь.

— Я бы с удовольствием.

Северус едва заметно улыбнулся и быстро просмотрел список мадам Помфри.

— Подбери для первого пункта ингредиенты. Они в черном шкафу, — он протянул Тому список.

Мужчина понимал, что реплика звучит суховато, да и не то он должен говорить, но щеки мальчика слега порозовели от смущения, и он бросился к указанному шкафу.

Северус Снейп помешивал бурлящее зелье. Три раза по часовой стрелке. Восемь раз против. Он мог делать это с закрытыми глазами. Но сейчас неотрывно смотрел на сосредоточенно сопевшего мальчишку. Том беспрестанно шмыгал носом. Видимо, холодный ветер и сквозняки подземелий Хогвартса сделали свое дело. Или же мальчик просто выбегает на улицу раздетый. Северус Снейп отложил ложку и снял с полки зелье от простуды.

— Готово, — сообщил Том, с гордостью указывая на аккуратные кучки пакетов и склянок.

Про себя Северус отметил, что мальчик расположил их в том порядке, в котором они понадобятся для приготовления.

— Ты… молодец, — неловко произнес зельевар. Он не привык хвалить и не умел этого делать.

Но Том заалел, как маков цвет, и шмыгнул носом громче прежнего.

— Возьми, — Северус протянул ему пузатую склянку.

— Что это? — мальчик поднял взгляд, и Северус едва не зажмурился от той магии, что произошла за несколько минут в этом кабинете. Взгляд из испуганно-настороженного стал удивленно-доверчивым.

— Зелье от простуды. Выпей тридцать капель сейчас, — взмахом палочки Снейп наколдовал стакан, — и тридцать на ночь.

— Спасибо, — смущенно произнес Том.

— Где ты простыл?

— Наверное, когда ходил на травологию в незастегнутой мантии.

Снейп приподнял бровь.

— Пэнси меня уже ругала, — сообщил Том, словно отрапортовал, что порцию наказания получил.

Снейп еле сдержал улыбку.

Мальчик проглотил капли, поморщился, хватая второй стакан с водой.

— Невкусно, — сообщил он, смутился и сам добавил: — Зато полезно. Да, я не хочу возвращаться в приют на каникулы. Там… неинтересно. А еще у меня были настоящие рождественские подарки. Утром. У кровати!

Мальчик в порыве эмоций взмахнул рукой, и Северус пожалел, что не догадался положить приготовленный набор перьев тоже у кровати. Как теперь отдать?

— А что ты получил в подарок, если не секрет?

— Пэнси подарила мне шарф и шапку. Красивые. А Драко — подарочное издание о сборной Англии по квиддичу. Там столько всего! Жалко только я не успел их увидеть. Они уехали оба, пока я спал.

Северус Снейп вновь подумал о Драко, судьба которого решалась в эту самую минуту в сотнях милях отсюда, и Северус ничем не мог помочь мальчику. О Драко, который перед отъездом в неизвестность потратил свое время на покупку книги по квиддичу и сделал подарок мальчику-первокурснику. Тут же в памяти всплыло бледное расстроенное лицо Пэнси Паркинсон, накануне вечером сидевшей в кресле и гипнотизировавшей взглядом бутылку. И Северус видел, что в ее сознании бился один вопрос: «почему?». И эта девушка тоже потратила время, купив чужому мальчику шапку и шарф. Словно младшему брату. Северус почувствовал острый приступ благодарности к своим ученикам за то, что делали то, чего сам Северус так страшился.

— Они вернутся с каникул, — услышал он свой голос, — и ты еще скажешь им спасибо.

— Да. Они… хорошие. Хотя и взрослые. С ними интересно. А Драко даже позволил мне играть в команде. Жалко, что в этом году они заканчивают школу.

Северус про себя подумал, что это — самая меньшая неприятность, которая грозила семнадцатилетним подросткам, но вслух ничего не сказал. Вместо этого внезапно проговорил:

— Я знал твою маму.

Том, до этого оживленно рассказывавший о старостах, застыл. Несколько секунд непонимающе смотрел снизу вверх, и не дождавшись продолжения реплики, произнес:

В вопросе было столько надежды, что Северус подумал, что не знает, как продолжить. Он кивнул в ответ.

— Вы хорошо знали мою маму?

Северус на миг задумался.

— Не так хорошо, как хотелось бы, — наконец произнес он. — Твоя мама была очень сильным человеком. И еще… чутким, добрым. Она занималась благотворительностью и… у нее была очень красивая улыбка.

Северус замолчал, понимая, что если продолжит, то забредет не туда.

Но Том, кажется, ничего не замечал. Он смотрел на крышку стола и слегка улыбался. Северус вдруг подумал, что видит его улыбку впервые. Вот такую — не вымученную, не запрятанную — случайную и настолько искреннюю, что Северусу захотелось улыбнуться в ответ.

Вопрос прозвучал, как гром среди ясного неба. Северус почувствовал, что воротник мантии стал нестерпимо жать.

Едва он открыл рот, чтобы ответить, как что-то изменилось. В комнате появился кто-то еще. Северус почувствовал это еще до того, как раздался едва слышный свист, и за спиной Тома появилась бледная Нарцисса Малфой.

Том резко обернулся и шарахнулся в сторону преподавателя. Сам Северус по инерции сжал плечо мальчика и с беспокойством оглядел Нарциссу. На теплой серебристой мантии таял снег, на бледном лице жили одни глаза. Нарцисса быстро окинула взглядом помещение и, кажется, не сразу узнала Северуса, а когда узнала, губы ее задрожали, и… тут она увидела Тома. Несколько секунд пыталась взять себя в руки, а потом негромко выговорила:

— Профессор Снейп. Прошу прощения за вторжение.

— Все в порядке, — ответил Северус, чувствуя, как холодок бежит по спине.

Он ждал двоих. Может быть, троих. Он готов был увидеть здесь и Люциуса. Ему даже удалось бы обрадоваться. Но Нарцисса стояла одна, все еще сжимая в кулаке серебряную цепочку, и было видно, что медальон появился у нее не по собственной воле.

— Это… первокурсник Слизерина. Томас Уоррен, — представил он. — А это Нарцисса Малфой — мама Драко.

Том неуверенно улыбнулся. Нарцисса кивнула мальчику и попыталась выдавить ответную улыбку, попытка потерпела фиаско.

— Я… — начал мальчик.

— Том, в подсобном помещении нужно разложить новые ингредиенты. Там каталог слева на полке.

Мальчик поспешно кивнул и бросился к двери. Северус Снейп не пускал за эту дверь ни одного ученика. Но сейчас, видя дрожащие губы Нарциссы, он пустил бы туда даже Поттера, лишь бы скорее узнать, что случилось.

— Где Драко? — быстро спросил он, едва Том исчез за дубовой дверью.

Нарцисса сделала шаг вперед, пошатнулась, и Северус подхватил ее под локоть.

— Где?

— Он… он… там. Не получилось. Он не позволил приблизиться к Драко… Медальон… Драко бросил. А там защита… и…

Северус быстро прижал к себе Нарциссу, гладя ее по волосам. Ладонь цеплялась за заколку, пальцы путались. В его жизни подобных жестов не было уже очень давно, да и были ли они вообще когда-нибудь?

— Успокойся. Сядь. Расскажи толком.

Нарцисса всхлипнула и впилась в его плечи, сжав до боли.

— Драко остался там. Его нужно… Портключ! Медальон — портключ!

Нарцисса отшатнулась от Северуса и разжала ладонь, на которой блеснул серебром дракон. И прежде чем она успела воспользоваться портключом, Северус его выхватил. Нарцисса неверяще подняла на него взгляд и тут же кинулась отбирать. Вспышка, и портключ вновь стал обычным медальоном.

Выдохнула Нарцисса, глядя на Северуса, как на незнакомца.

— Нарцисса, успокойся! — мужчина быстро наколдовал стакан с водой и метнулся к шкафу за зельем. — Выпей.

— Нет, — она отшатнулась от протянутого стакана.

— Нарцисса, — Снейп с досадой притопнул. — Драко там не один, это раз. Твой сын гораздо умней, чем ты считаешь, это два. Если он так поступил, значит, у него был план.

— Не один? — негромко переспросила Нарцисса. — Это невозможно. Я… могла ожидать тебя, но ты здесь. Люциус в этой ситуации вряд ли что-то сможет. Значит…

— Там Дамблдор.

— Невозможно, — повторила Нарцисса. — На поместье защита.

— Я прекрасно это знаю, — откликнулся Северус. — И Дамблдор знает.

— Тогда как?

— Проекция.

— Проекция? — Нарцисса на миг сжала виски руками и наморщила лоб, вспоминая. — Я… Проклятье! Ничего в голову не идет.

— Проекция позволят переместиться бестелесной оболочке. Сгусток энергии.

— Вспомнила! — воскликнула Нарцисса. — Я читала об этом, когда Драко был маленьким. Но для проецируемого это огромный риск и напряжение. Почему Дамблдор пошел на это?

Северус развел руками.

— Наверное, чтобы защитить Драко.

— Возможно.

— Но ведь в пророчестве сказано, что уничтожить может ребенок и…

— Пророчества не всегда сбываются.

— С ходу не могу.

— Но энергии хватит ведь на что-то одно. Так?

Северус кивнул, а про себя подумал: «Если вообще хватит». А еще по спине пробежал холодок от мысли: «А что все-таки выберет Дамблдор?». Тогда, в Министерстве, он выбрал жизнь Гарри Поттера, а не смерть Волдеморта. Он сам потом поделился с Северусом, видимо, слишком жгло сердце этим выбором. А что выберет сейчас? Драко — не Поттер… Но Нарциссе об этом знать не обязательно. Отправка любого из них в имение Малфоев — лишь лишняя фигура в богатом выборе кандидатов на спасение. Нарцисса успокоится и сама поймет. Меж тем Нарцисса протянула руку за стаканом, который он по-прежнему держал в руке, и залпом выпила воду.

— Медальон был единственной защитой, — глухо выговорила она. — Без него действие перстня может быть…

— Перстень у меня.

Нарцисса непонимающе посмотрела в глаза мужчины.

— Перстень Драко?

— Он отдал его перед тем, как шагнуть в камин.

— В общих чертах.

— И ты убедил его снять перстень? Это невероятно.

— Самое невероятное в том, что я и слова не сказал о том, чтобы снять перстень. На него и так вылилось слишком много информации, которую в один день не переваришь. Я побоялся, что если начну слишком давить, он упрется и решит, что мы что-то затеяли и как-то хотим его использовать. Он… вообще уверен лишь в том, что его используют. Ему не давали повода доверять людям. Сложно представить, что произошло бы, узнай он о заклятии Лорда.

— Я хотела ему сказать летом. Но не смогла. Решила: пусть еще денек он побудет просто ребенком. И что получилось в итоге?

— Ты не виновата, Нарцисса. Ты — меньше всех. Драко поймет. Пройдет время, и он все поймет. Он снял перстень. Сам. Он сильный, Нарцисса. Ему просто нужно, чтобы ты была рядом.

Несколько секунд она смотрела в глаза Северусу, а потом произнесла:

— Ждать, — развел руками мужчина.

— Ждать… — негромко отозвалась женщина и огляделась в кабинете. — У Земуса было по-другому.

— Да, я все переделал.

Нарцисса кивнула и прошла вдоль стеллажей, заставленных колбами и склянками, огляделась, скинула мантию и сложила ее на столе. Северус про себя подумал, хорошо ли отбывающие наказание вытирают столы, а то ведь — прощай дорогая мантия. И сам усмехнулся своей мысли. Мантия — последнее, о чем будет беспокоиться в эту минуту Нарцисса Малфой.

— Что это за мальчик? — рассеянно спросила она, глядя в подернутое морозом окно. — Ты представил меня как мать Драко. Они общаются?

Северус почувствовал, что это слишком много для одного дня, но не ответить Нарциссе не мог.

— Первокурсник. Драко взял над ним шефство.

— Почему?

— Не знаю. Так сложилось у них.

— Уоррен? Незнакомая фамилия.

— Он… сын Властимилы.

— Властимилы?.. — Нарцисса наморщила лоб.

— Властимилы Армонд.

В кабинете повисла тишина.

— Армонд? — через некоторое время выдавила Нарцисса.

Северус кивнул, потому что в горле пересохло, и выдавить из себя хоть звук казалось запредельным действием. Нарцисса негромко охнула. Поднесла ладонь к губам, потом ко лбу, точно проверяя, нет ли у нее жара, а потом прижала ладонь к груди, нервно сглотнула. Северус наблюдал за ее жестами, отстраненно отмечая, как фамильный перстень рода Малфоев играет в свете свечей.

— Мерлин мой! Я… не знала, что у Властимилы был сын. Мерлин!

— Я тоже не знал. Представь себе! — ответ Северуса прозвучал напряженно.

— Эту фамилию Тому дали в приюте.

— Том… Значит в честь…

— Думаю, да, — неохотно кивнул Северус.

Ему самому понадобилось гораздо больше времени, чтобы провести параллель. Видимо, это чисто женское — назвать сына в чью-то честь. В честь… любимого?..

— Присядешь?

Нарцисса замахала руками в воздухе, отказываясь.

— Но… Том первокурсник. То есть ему…

— Почти двенадцать, — деревянным голосом отчеканил Снейп.

— Двенадцать. Не получается… Кто его отец?

Северус Снейп наконец отвернулся от подруги и посмотрел на свой письменный стол.

— Никого не напоминает? — хмуро откликнулся он.

— Мне? — удивилась Нарцисса.

— Тебе-тебе.

Женщина посмотрела в сторону, вспоминая мальчишку, которого видела всего несколько секунд. Невысокий. Но в двенадцать лет еще рано судить, каким он будет. Бледный. Худой. Весь какой-то нескладный.

— Нет, — наконец произнесла она. — Кажется, что-то… Но… нет.

Что-то в голосе Северуса Снейпа заставило ее поднять голову. Несколько секунд они смотрели друг на друга.

Одиннадцатилетняя Нарцисса не спеша идет по кабинету зельеварения. Ее первый урок в Хогвартсе. Длинные светлые волосы заплетены в косу, дорогая шелковая мантия переливается в отблесках свечей. Мама сказала, что в школьной форме тоже можно выглядеть красиво. Сумка непривычно оттягивает плечо. Девочка скользит взглядом по партам, решая куда сесть. С задних рядов раздается хохот, но Нарцисса намеренно туда не смотрит. Там сидит Сириус Блэк. Мальчишка, который едва поздоровался с ней в «Хогвартс-экспрессе». Он быстро нашел себе новых друзей, и их общество показалось ему приятнее, чем общество Нарциссы. Подумаешь! Всего-то забыла ответить на пару его писем.

В итоге Сириус ехал в купе с этими противными мальчишками, которые к тому же попали с ним на один факультет. Нарцисса же мало того, что всю дорогу скучала в компании каких-то девчонок, потому что искать знакомых ей не хотелось — так она была обижена на Сириуса, так он еще попал в Гриффиндор. Она бы, наверное, от стыда не знала, куда глаза деть, а он радовался, что будет учиться со своими новыми друзьями. Вздорный мальчишка, который все время поступает наперекор… всему!

В общем, Нарцисса была зла.

Почти все первокурсники сидели по двое. Было, правда, свободное место со Стефанией Мунд, но Нарцисса ее не любила… Внезапно внимание девушки привлек ссутулившийся за первой партой мальчик. Привлек потому, что нервно ежился от хохота гриффиндорцев. Нарцисса направилась прямо туда. Кажется, Сириус ей что-то крикнул, но она не обратила внимания.

— Привет, здесь свободно?

Мальчик поднял голову. Он был очень бледный и худой. А еще смотрел исподлобья, как волчонок. Нарцисса впервые видела таких странных детей.

Несколько секунд он смотрел на нее, словно не понял вопроса. В темно-карих глазах были недоверие и настороженность. А еще слезы. Где-то там — на дне. Наконец он еле заметно кивнул. Нарцисса присела на соседний стул, только тут услышав оклик Сириуса. Кажется, он советовал не испачкаться. Она обернулась так резко, что косой больно ударила себя по плечу. Гриффиндорцы хохотали, но Сириусу уже было не особенно весело. Он злился. Нарцисса это прекрасно видела. Злился так, как умел только он: глаза прищурены — даже не видно, что они синие-синие, как небо, губа закушена… «Так тебе и надо», — подумала она и вновь обернулась к мальчику.

— Не обращай внимания на этих придурков, — посоветовала Нарцисса.

И тут он впервые улыбнулся. Сначала неуверенно, только уголком вздрагивающих губ, а потом по-настоящему.

Этот мальчик стал ее другом. На всю жизнь. Этот мальчик был похож…

— Мерлин! — Нарцисса прижала ладони к вискам. — Мерлин! Северус. Это же… Это… Том — твой сын?

Она выдохнула вопрос, словно опасаясь тех слов, которые произносила.

Северус то ли кивнул, то ли пожал плечами. Нарцисса бросилась к нему, схватив за плечи:

— Мерлин! У тебя есть сын. Это же…

— И я узнал об этом несколько дней назад, — глухо выговорил он, слыша, как колотится собственное сердце. В эту горькую минуту неизвестности и страха глупое сердце наполнялось радостью оттого, что это не сон. Это — его жизнь. И он может разделить свое счастье с Нарциссой.

В комнате вновь повисла тишина. Но на этот раз к отчаянию примешивалось… счастье. Словно мазки разных художников на одном холсте. Светлые. Темные. А еще в этой тишине было хрупкое равновесие. Истины и лжи. Страха и Надежды.

И в этой тишине за приоткрытой дверью стоял бледный мальчик и неверяще смотрел прямо перед собой. Он не видел склянки с крыльями бабочек, не видел этой комнаты. Он онемел от неожиданности. Сколько лет маленький Том мечтал увидеть своего отца. Даже когда повторял себе, что лучше бы отец умер, потому что тогда можно было бы думать, что он, Том, ему был все-таки нужен. Тогда, при жизни. А сейчас, если его все нет и нет, значит, Том лишь помеха, и ему нет места в жизни отца. И он даже не мог предположить, что человек, которого боялись все ученики, который был таким… уверенным, далеким, непохожим на других… Он… Нет. В это невозможно поверить. Бешено колотящееся сердечко не верило. И сам Том понятия не имел, как теперь быть. Он не собирался подслушивать. Но сначала дверь неплотно прикрылась из-за швабры, а потом он услышал имя Драко и не мог не узнать, что стало с человеком, которого он про себя называл лучшим другом. Его и Пэнси, их было только двое в жизни маленького Тома. Он почти ничего не понял из разговора. Только то, что Драко в опасности. А потом… Потом он узнал правду.

Том осторожно прикрыл дверь и присел на пол у стеллажа с тускло мерцающими склянками. Когда Драко вернется, он попросит у старшекурсника совета, потому что одному решать самый важный вопрос в своей жизни было страшно. Мальчик обхватил колени и уткнулся в них лбом.

* * *

Люциус Малфой стоял на площадке башни своего родового имения. До сегодняшнего дня это место в замке ассоциировалось с приятными впечатлениями. В юности он любил бывать здесь, потому что с этой башни открывался потрясающий вид на закат. Заходящее солнце катилось за горизонт, словно мяч. Разветвленное дерево на холме напоминало квиддичные кольца, и солнце закатывалось аккурат в одно из них. Иногда Люциус про себя отмечал, ясный день или нет, можно ли прибавлять солнцу десять очков или же нет. На этой площадке он не раз целовал Фриду Забини. А вот сегодня кровавый диск солнца скатывался за правое плечо бледного мальчишки. И этот потерянный неверящий мальчишка был его сыном.

Почему-то в эти минуты Люциус понял это гораздо отчетливее, чем за прошедшие семнадцать с половиной лет. Раньше в нем не шевелилось ничего, кроме гордости за свое отцовство, в их отношениях «сын — отец» никогда не было Драко. Всегда лишь сам Люциус, видевший только себя, свои эмоции и огорчения. Драко же присутствовал в них скорее номинально. А вот сейчас Люциус впервые смотрел на худощавого подростка и понимал, что это — его сын. Он кусает губы так же, как кусала Нарцисса, когда расстраивалась, и неверяще покачивает головой, как порой делала Мариса, не желая признавать что-то очевидное. И хрустит пальцами Драко так же, как порой делал это Люциус в моменты, когда ему нестерпимо хотелось кого-то придушить.

Этот мальчик — его сын. Сын, снявший фамильный перстень. Люциус не почувствовал горечи или раздражения. Скорее облегчение оттого, что Северус все же рассказал то, что должна была рассказать много лет назад Нарцисса или же Мариса, или сам Люциус. Драко снял? И это было хорошо, потому что сейчас через защиту на перстне на него можно было бы легко воздействовать. Тем более, после того, как последний привет Марисы растаял в воздухе вместе с Нарциссой…

За Нарциссу Люциус не беспокоился. Она прибыла из поместья отца на редкость успокоенная. Словно приняла решение, и они… поговорили. Впервые за столько лет просто сели и поговорили. В доме, где сновали Пожиратели Смерти, а Темный Лорд расхаживал по гостиной в предвкушении появления Драко и проведения посвящения — как же уверен был в себе этот человек!

Люциус и Нарцисса совсем по-домашнему сидят в библиотеке на кожаном диванчике. Нарцисса теребит браслет, Люциус устало ерошит волосы. Их голоса звучат негромко и спокойно.

— Мне нужно непременно присутствовать при беседе Драко и Лорда.

Эта фраза Нарциссы не становится неожиданностью для Люциуса.

— Это опасно, — все-таки предупреждает он.

— Уже все равно.

— Материнская защита? — мысль не шокирует его, она даже не кажется новой.

Усталая усмешка касается губ Нарциссы.

— Расскажешь Лорду?

Люциус прикрывает веки.

— Нет. Я и так знаю, что не расскажешь. И скроешь. Ты ведь можешь?

Он медленно кивает.

— Материнская защита убивает, — его голос звучит глухо.

— Не всегда.

— Всегда.

— Не всегда. Да и неважно это, Люциус.

— Я написал Снейпу.

— Ты? Северусу?

— Я думаю, он поможет. Он сможет, наверное.

— Он многое может, ты прав. Но почему ты обратился к нему?

— Потому что он единственный, кто сможет помочь Драко. Кто захочет помочь.

— Что будешь делать ты? — негромко спрашивает Нарцисса.

— По ситуации, — разводит руками он.

— Глупо все, — внезапно произносит Нарцисса.

— Глупо и бессмысленно, — не возражает мужчина.

— Хорошо было бы иметь возможность все изменить… — эти слова она произносит еле слышно.

Губ Люциуса касается улыбка.

— Так не бывает, — отвечает он.

— Бывает, наверное. Только для этого нужны мужество и мудрость.

— Я беспокоюсь за вас.

— Я знаю, Люциус.

— Что бы ни случилось, я оставил Северусу некоторые распоряжения. Он сможет о вас позаботиться.

Она в ответ лишь пожимает плечами.

— Ты выглядишь усталым. Когда ты нормально спал в последний раз?

— Какая разница? Не помню. В прошлой жизни, наверное.

— Да, пожалуйста.

Он смотрит на невесомый фарфор в тонких пальцах, и ему впервые отчаянно хочется поцеловать эти пальчики. Так, как никогда не целовал. Но он просто сидит и смотрит.

— Что-то не так? — замечает его взгляд Нарцисса.

— Нет, все хорошо. Просто… — была не была, — дай руку, пожалуйста.

Она удивленно протягивает свободную руку ладонью вверх. Люциус осторожно кладет свою руку сверху. Ее ручки совсем не видно. Нарцисса вскидывает голову, но он не смотрит в ее лицо, осторожно скользя ладонью по ее ладони.

— Прости меня, — негромко говорит он, глядя на свою руку, укрывающую ее. — Знаю, что это невозможно, но… все же.

Ее рука выворачивается, и он закрывает глаза, чувствуя жжение в груди. Неужели у него начинает пошаливать сердце? В таком возрасте? И тут же ее пальцы переплетаются с его. Люциус открывает глаза, боясь поверить. Но это не сон. Это — часть странного, нереального разговора за чаем в семейной библиотеке. На том самом диване, на котором она лежала, свернувшись клубочком после известия о смерти родителей, а он сидел рядом, чувствуя вину и стараясь отогнать это неприятное чувство. Время сделало виток. Они старше на восемнадцать лет. И, кажется, мудрее.

Он поднимает голову, встречаясь с ней взглядом, может быть, в первый раз за все годы их брака, видя что-то настоящее в ее глазах. Грусть, сожаление и… непрощение. Он, признаться, и не ждал его сразу и безоговорочно. Люциус мимолетно думает, что осознание почему-то приходит всегда вот так — в самый последний момент. И с удивлением понимает, что благодарен даже за это опоздание на восемнадцать лет. Главное, что оно пришло.

Когда Нарцисса растаяла в воздухе, Люциус понял, что она отправилась в Хогвартс. А еще чертовски пожалел, что Лорд так предусмотрителен, и Драко не смог переправить и себя заодно. То, что он предпочел отправить мать одну, почему-то не удивило. Словно Люциус всегда знал, что его сын способен пойти на жертву. «Он сильнее, — вдруг понял Люциус. — Гораздо сильнее в свои семнадцать».

А потом зашел этот разговор… Раньше Люциус считал, что ненависть в глазах Драко задевает его потому, что сын должен уважать, восхищаться… Оказывается, он и не знал, что ненависть может душить. Даже здесь, на этом ветру, можно задыхаться, глотая морозный воздух и не имея возможности надышаться, потому что ворот камзола вдруг стал тесен, а еще потому, что взгляд серых глаз резал, подобно лезвию клинка. И самое страшное — в нем были не злость и презрение, а немой вопрос, почти мольба. Люциусу казалось, что он так и слышит: «Скажи, что это неправда». И, наверное, впервые сын поверил бы Люциусу безоговорочно, потому что слишком хотел услышать, что в сказанном здесь не было ни слова правды. Но Люциус молчал, потому что врать уже не хватало сил, и взгляд Драко стал меняться. Или же, напротив, остался неизменным. Понять сложно, потому что сын просто отвернулся и посмотрел на Лорда, обреченно, затравленно, словно волчонок, попавший в капкан перед надвигающимися на него охотниками.

Гермиона видела лишь общий фон и могла только догадываться, о чем думал Люциус Малфой, рассматривающий сына. На его лице не отражалось ничего. Лишь губы были плотно сжаты, да пальцы левой руки то сжимались, то разжимались. Лицо Драко застыло каменной маской, только взгляд был… чужой.

И если бы Гермиона могла знать, что творится в его душе, она бы многое поняла. Но пока ей лишь предстояло узнать финал этой драмы.

* * *

Драко смотрел и смотрел на человека напротив. Он уже почти не слушал, что говорит ему Темный Лорд. Он просто не хотел слышать.

Начался снегопад. Крупные хлопья падали на площадку, и Драко знал, что если сейчас оттолкнуться, то можно прокатиться по мокрым камням. Он всегда делал так в детстве, потому что на территории его дома все дорожки были выложены камнем. Его дома… Дома, где врали… все. Умом он понимал, что Лорд говорит только часть правды. Причем ту часть, которая выгодна лично ему. Но часть правды — это тоже правда. И медальон в виде оскаленного дракончика оказался не столько дорогим сердцу подарком, сколько артефактом, призванным бороться с другим артефактом. Веселая картина вырисовывается. Они считали его идиотом. Почему было просто не сказать, не объяснить? Он бы понял. Наверное, смог бы. Но они предпочитали молчать, опутывая его древними заклятиями, как муху паутиной. На заклятие одной стороны приходилось заклятие другой. И сколько бы это продолжалось? Сколько бы длилась эта ложь? Мариса! Нарцисса! Снейп! Все знали!

А потом вдруг вспомнился взгляд серых глаз, звонкий смех. Мариса просто хотела защитить. И действовала теми способами, которыми могла. И вспомнился день на пляже. Пресловутый день на пляже, который так много принес в его жизнь. Что могли они: две хрупкие девчонки восемнадцать лет назад? Наверное, он очень повзрослел за сегодняшний день, раз еще находил в себе силы понимать и прощать.

Драко вновь перевел взгляд на отца. Люциус молча смотрел на него. И такого взгляда у отца юноша еще не видел. Он понимал, что должен разозлиться, но злости не было. Было лишь отвращение.

Драко не сумел позаботиться о Марисе. Так получилось — просто не успел вырасти. Нарцисса? Она сейчас в Хогвартсе. С ней все будет хорошо. Снейп не позволит причинить ей зло. Теперь это очевидно. А значит…

— Я подумал, — прервал Драко речь Темного Лорда на середине.

Маг, имя которого боялись произносить тысячи людей, как раз в этот момент рассказывал о радужном будущем, которое ожидает Драко. И Драко даже верил в то, что все почти так и будет, если он спустится сейчас с этой продуваемой ветром высоты. Просто спустится, оставляя на каменном полу грязные следы, сбросит промокшую насквозь мантию и протянет озябшие руки к камину. Эльфы залечат ссадины и прокушенную губу, а потом подадут большую кружку теплого чая с лимоном. Оранжевую…

Гермиона встрепенулась, услышав его слова.

Она смотрела на промокшего до нитки юношу и боялась дышать. Вот сейчас все решится. Слова Темного Лорда еще не уложились в сознании, потому что она пока не верила. Это было… слишком страшно для правды.

А потом Драко сделал то, что после она не раз и не два вспоминала с обрывающимся сердцем. Он отбросил с глаз прилипшие пряди и присел на парапет между двумя зубцами. Его губ коснулась усмешка.

— Мне не нравится ваше предложение.

И прежде чем кто-то успел что-то сообразить, он просто качнулся назад, оттолкнувшись руками от парапета.

Гермиона услышала отчаянный крик и не сразу поняла, что это ее собственный.

Девушка хотела броситься вперед, но ноги точно приросли к полу. А еще в голове тупо стучала мысль, что все это уже произошло, и она все равно не успеет.

Она не успеет… Но был человек, который отреагировал самым первым. Даже быстрее Темного Лорда, выстрелившего пучком яркого золотистого света, на ходу образовавшего сеть.

Люциус Малфой понял, что сейчас произойдет, еще до того, как Драко заговорил. Как он это понял, он не знал. Все эти годы Люциус не воспринимал даже то, что сын говорил, а здесь уловил что-то во взгляде, в развороте плеч. И прежде чем звуки мальчишеского голоса растаяли в морозном воздухе, Люциус бросился вперед, преодолев площадку в два прыжка. Он успел подхватить край мантии, мелькнувший над парапетом, но сам замок, в котором он провел все свое детство, лучшие годы своей жизни, вдруг решил сыграть против хозяина. Талый снег сделал камни невыносимо скользкими. Люциус почувствовал, что ноги не могут найти опору, а вес собственного тела и вес сына тянет вперед, однако рук не разжал. Почему? Может быть, потому, что впервые сделал что-то сам. И не для себя.

* * *

Гермиона бросилась к парапету. Слезы застилали глаза, она стирала их рукавом, в отчаянии всматриваясь вниз. Лучи заходящего солнца высветили далеко внизу фигуру в черной мантии среди белого снега. С такой высоты фигура была похожа на изломанную куклу.

Гермиона не слышала, что происходило на площадке. Она не почувствовала руки Дамблдора на своем плече. Она просто понимала, что Люциус Малфой — взрослый волшебник, который наверняка в совершенстве владел искусством трансгрессии. Драко же… мог не владеть им вовсе. Она понятия не имела, прошел ли он тест. Да и в состоянии шока и нервного напряжения не каждый взрослый маг успел бы сосредоточиться за эти секунды.

Хватка на ее плече стала сильнее, и маленькая фигурка на снегу начала терять резкость, картинка уплыла в сторону и стала закручиваться по спирали. Гермиона почувствовала под ногами опору и, наверное, упала бы, если бы директор Хогвартса ее не подхватил. В ушах все еще стоял голос Лорда, выкрикивающий заклинание, глухой удар, с которым Люциус Малфой врезался в парапет, поскользнувшись на мокром камне, и негромкий голос человека, который успел стать самым важным в ее жизни: «Мне не нравится ваше предложение». Она все-таки услышала сегодня его голос.

Стены в кабинете Альбуса Дамблдора давили. Хотелось вырваться и бежать… бежать, куда глаза глядят.

— Почему? Почему? — тупо повторяла Гермиона, даже не понимая, кому она все это говорит, да и волнует ли это кого-то, кроме нее. — Как он мог это сделать? Ведь он нужен. Он нужен мне. Как он мог? Нежели не было другого выхода? Неужели он не мог придумать что-то еще?

Она почувствовала теплую руку на своем лбу. Директор Хогвартса гладил ее волосы и что-то говорил, но Гермиона не слышала. Она захлебывалась слезами и отказывалась верить.

— Знаете, — вдруг проговорила она, — профессор Флитвик спросил нас, что бы мы изменили, если бы была возможность. Я бы изменила даже не вчерашний вечер. Я бы изменила сегодняшний день. На этой… п-проклятой площадке. Только бы не случилось этого. Только бы…

— Жизнь почти всегда дает шанс, Гермиона, — голос старого волшебника был глух и бесцветен.

Гермиона подняла голову и увидела, что усталый взгляд из-под очков половинок блеснул тенью улыбки.

Жизнь почти всегда дает Шанс.

03.02.2011

Глава 50. Свет Надежды

Если вьюга поет свой печальный сонет? Если холодно… — Я все равно вижу Свет. С тенью прошлых ошибок и прожитых лет? Здесь застыло… — Я вижу сияющий Свет. В злых словах и бессилии от ясного «нет»? — Все равно там, на дне, разливается Свет! И на нем затеряется призрачный след, Что ты выберешь? — Твой обжигающий Свет.

Гермиона смотрела на директора Хогвартса, боясь поверить в невозможное. Вдруг все еще можно исправить? Вдруг…

— Время можно повернуть вспять, — как заклинание выговорила девушка.

Дамблдор устало улыбнулся.

— Не всегда, Гермиона. Для того чтобы исправить конец этой истории, нужно было бы вернуться к ее началу. Присядь.

Гермиона послушно опустилась в указанное кресло, не отрывая взгляда от лица старого волшебника. Казалось, Альбус Дамблдор разом постарел на несколько десятков лет. Видимо, сегодняшний день не прошел для него даром. Гермиона вспомнила, что проекция — заклинание, отнимающее большую часть магических сил проецирующегося, а нередко и жизнь.

Директор тяжело опустился в свое кресло и погладил длинную бороду.

— Эта история слишком стара, чтобы изменить ее, просто повернув время вспять. Заклинание было наложено на Драко Малфоя в момент его рождения. Даже чуть раньше — в момент его появления в этом мире. Но задумано все это было гораздо раньше. Эта история началась с появления в Хогвартсе Томаса Риддла. Наверное… Или же еще раньше — с бунта Салазара Слизерина. Нет, Гермиона, каждое событие, в которое оказывается вовлечена магия, развивается по такой спирали, что учесть все нюансы невозможно. Вспомни лето. Я хотел уберечь Гарри, и что из этого вышло? Драко сейчас оказался на той башне. Возможно, не появись ты в его жизни, он и не задумался бы над своим выбором, принял бы Метку и стал верным человеком в том лагере, — директор вздохнул.

— Но вы же как раз хотели… — сипло выговорила Гермиона, чувствуя, что подбородок по-прежнему дрожит, — вы ведь хотели, чтобы он задумался и не стал сторонником Волдеморта. Разве нет?

— Хотел… Хотел, девочка. Только чем обернулось мое желание?

Гермионе вдруг впервые стало жаль директора Хогвартса. Она сама удивилась этому чувству, потому что великий волшебник, стоящий на пьедестале слишком высоком для простых земных чувств, вдруг показался безгранично усталым человеком, который мог бы быть ее дедушкой. Ответственность — это умение держать ответ перед своей совестью. Так он когда-то сказал?

— Вы… хотели, как лучше, — неловко проговорила Гермиона, понимая, что это слабое утешение, и осознавая, что человек, привыкший принимать на себя вину за всех волшебников, вышедших из этих стен, никогда не будет искать оправдания для своих действий.

Директор улыбнулся.

— Ты всегда стараешься видеть в людях лучшее, даже то, что они сами порой не видят… или же не желают видеть.

Гермиона опустила взгляд к своим ладоням. Вдруг показалось, что силы иссякли, и если сейчас понадобится встать и пойти куда-то, она просто не сможет. Нет. Не получится из нее героя, спасителя и… заботливого боевого товарища. В носу вновь защипало.

— Но как можно это исправить?

— Поговори с ним.

— С кем? — не поняла Гермиона.

— С Драко Малфоем.

Девушка сжала ворот свитера, открыла рот, судорожно вздохнула и снова закрыла, так ничего и не сказав. Поговорить? Вернуть этот разговор в музыкальной гостиной? Но что она может добавить к тому, что уже сказала. Разве что…

— Драко сейчас в лазарете.

Слова Дамблдора не сразу улеглись в сознании. А когда она все же уловила смысл, подскочила в кресле, как ужаленная.

— Проекция позволяет осуществить направленный выброс энергии. Один. Его хватило на перенос Драко по пути, отмеченному портключом.

Гермиона почувствовала, как сердце пропустило удар и тут же заметалось в грудной клетке. Он здесь! Он жив! Но тогда…

— Но… тогда фигура на снегу… Это…

Дамблдор опустил взгляд, и Гермиона вдруг подумала, что Люциус Малфой учился в этих стенах и, наверное, был по-своему дорог директору, как каждый ученик, когда-то переступивший порог этого замка.

Дамблдор медленно кивнул и негромко произнес:

— Изначально Драко должен был переправить себя и миссис Малфой при помощи портключа в Хогвартс. Думаю, если бы ему удалось, он переправил бы и Люциуса. Мне показалось, что что-то произошло между ними там. А потом все пошло так, как пошло. Нарцисса отправилась одна, а Драко сделал то, что сделал.

— Но почему он это сделал? — Гермиона вновь почувствовала холод в груди при воспоминании о его поступке.

— Наверное, он просто не поверил.

Директор замолчал.

— Кому? — не выдержала девушка. — Кому он не поверил?

— Мне.

— Я… не понимаю. Он знал о проекции?

— В определенном смысле. Он знал, что не будет там один.

— И он не поверил… — протянула Гермиона, а потом вскинула голову, озаренная внезапной догадкой. — Он знал, что вы сможете сделать что-то одно. И… знал, что вы выберете смерть Волдеморта. Он должен был исчезнуть с башни, чтобы вы могли не выбирать, или чтобы не знать, что вы выберете… Он поэтому? Из-за Волдеморта?

— Не знаю, Гермиона. Он и сам, по-моему, не до конца понял, из-за чего. Одно я знаю точно: он просто не верил. Отчасти поэтому я и решил удовлетворить твою просьбу, дав тебе заглянуть в Омут памяти и увидеть эту… историю. Теперь ты сможешь понять, что там произошло, потому что лучше один раз увидеть все своими глазами. Я бы не смог описать всю сложность поступков тех, кто находился на площадке.

— Не верил… — повторила Гермиона. — Вчера он не поверил мне, сегодня вам… Он… он просто разучился верить.

— Потому что мы не давали ему такой возможности, — откликнулся Дамблдор. — Профессор Снейп прав.

Гермиона обхватила себя за плечи.

— Я не знаю, что ему сказать. Я… говорила с ним утром, и он все равно оказался там, на башне.

— Он сделал это ради матери.

— Да, я… понимаю. Просто…

Гермиона вспомнила пустой, ничего не выражающий взгляд серых глаз; в нем не осталось ничего — ни злости, ни такого привычного раздражения. Только тусклая, обреченная пустота.

— Я… не знаю.

— Иногда лучше жалеть о совершенном поступке, чем о несовершенном. Да и правда — слишком тяжелая ноша, чтобы долго нести ее в одиночку.

— Я… попробую.

Девушка подняла взгляд и увидела, что Альбус Дамблдор устало откинулся на спинку кресла.

— Вам плохо? — обеспокоенно спросила она.

— Нет… Нет, девочка. Все в порядке.

— Позвать мадам Помфри? — Гермиона вскочила с кресла.

Директор поднял на нее взгляд и улыбнулся. Так привычно, словно ничего плохого не произошло. И Гермиона вдруг подумала, что его никто не в силах излечить. Даже самые лучшие колдомедики. Ведь это… он, почти всесильный. Почти…

— Хотите чаю? — негромко предложила девушка.

— С лимоном, — откликнулся директор.

Гермиона взмахнула волшебной палочкой, и перед Альбусом Дамблдором появился чайный сервиз. Светло-серый. Цвет неопределенности. Второй в ее жизни сервиз не на оценку. Директор поблагодарил, взял в руки кружку и сделал большой глоток.

— Да, Гермиона, иди. Удачи тебе.

— И вам.

Директор Хогвартса перевел взгляд с закрывшейся двери на кружку с дымящимся напитком. Чай пах травами. Дамблдор привычно разложил в уме запах на компоненты.

Он ждал этого дня шестнадцать лет. Дня, когда начнется открытая война. Старый волшебник помешал чай серебряной ложечкой. Сегодня он использовал заклинание проекции второй раз в жизни и понял, что постарел. Пятьдесят лет назад он отделался легким головокружением и двумя ночами бессонницы. Сегодня же он… устал. Устал так, что, казалось, даже мысли возникали в сознании слишком медленно. И сегодня, в отличие от первой попытки, у него не было времени восстановиться. Началась большая игра. Игра, в которой он сделал свой первый ход — спас мальчика. Альбус снял очки и положил их на стол, прикрыв глаза. Магическая усталость несхожа с физической. Она словно открывает шлюзы, через которые вырывается все, что накопилось в тебе за эти годы. Из каждого закоулка сознания, из каждой клеточки тела. Менее сильные волшебники становились лишь телесной оболочкой. Альбусу же выброс энергии… помог. Словно вместе с магическим зарядом вырвался на миг весь его накопленный опыт, и он освободился от груза, определявшего его взгляды последние годы. Он слишком давно был ребенком и забыл, как может выглядеть мир, если не разлагать его на составляющие, не искать мотивов всем поступкам и не продумывать шаги на несколько ходов вперед. Озарение! Когда в темноте, накрывшей на миг, его проекционная оболочка различила узоры снежинок, таявших на лице Драко Малфоя. Озарение! Когда он не слышал стук собственного сердца, зато улавливал шепот вечности.

Как красив мир глазами ребенка! Как он ярок и точен. И как много исчезает из него с годами. Семнадцать — возраст, достаточный для принятия решений. Северус прав. Именно поэтому Альбус Дамблдор показал девочке Омут памяти, не желая влиять на ее решение. Пусть увидит сама, и сама определит, что для нее важно. Он знал, что в этот рождественский день решится все. И дети, вовлеченные в эту войну, раз и навсегда определятся, поделившись на тех и этих. А он впервые решил остаться в стороне. Потому что он сделал для этого все, что мог. И даже если Гарри вдруг решит отвернуться… Это будет его выбор и его шаг. Видит Мерлин, Альбус сделал все, что мог, и даже больше.

Драко Малфой довольно продолжительное время созерцал белый потолок лазарета. Наверное, нигде потолок не бывает таким белым, как в лечебных учреждениях. Неужели непонятно, что человеку и так несладко? Зачем его добивать этой проклятой белизной, безупречностью, казенностью?

Драко очнулся здесь. Последнее, что он помнил — отчаянный рывок Люциуса в его сторону, а потом все завертелось, и юноша погрузился в забытье.

Открыв глаза, он увидел этот самый потолок в лазарете Хогвартса и понял, что все позади. Однако облегчения не испытал. На душе было странно. Словно выкачали все, что в ней было до этого, и там осталась пустота. Он старался думать о том, что все теперь будет хорошо. Нарцисса здесь, сам Драко тоже. Люциус… Где Люциус, он не знал. И эта мысль крутилась в голове навязчивым вихрем. Драко ничего не мог с ней поделать. Он лежал на неудобной кровати и думал не о старинном заклятии, а о рывке Люциуса Малфоя.

Эмоций не было. Вообще никаких. Словно все их он пережил на той площадке, а теперь умер. Наверное, он очень устал. Самым лучшим сейчас было бы устроиться поудобнее и уснуть. Но сил уснуть тоже не было, поэтому юноша лежал в тишине и разглядывал белый потолок, стараясь понять, почему отец метнулся к нему? Зачем? Мозг был точно забит ватой, и правдоподобные ответы в голову не приходили. Впрочем, как и неправдоподобные. Даже природный сарказм молчал.

Отчаянно хотелось, чтобы кто-то отодвинул белую створку ширмы. Кто-то родной, самый нужный.

Ширма отодвинулась. Драко чуть улыбнулся: все-таки он волшебник.

— Ты проснулся? — голос Нарциссы был тихим и ласковым. Голос мамы.

Драко улыбнулся и похлопал ладонью по краю кровати. Собственная рука показалась ему тяжелой. Нарцисса опустилась рядом с сыном и коснулась прохладной ладонью его пылающего лба. В ее взгляде было столько нежности и света, что Драко вдруг подумал, что было бы с ней сейчас, если бы ему удалось… Он спасал ее? Глупец!

— Как ты? — прохрипел он.

— Тише. Отдыхай, — Нарцисса принялась ласково гладить его волосы. — Все хорошо. Я была у Снейпа, потом вернулся Дамблдор и сказал, что все закончилось. Мадам Помфри тебя осмотрела. У тебя нервное перенапряжение, тебе нужен сон и противопоказано волнение.

Нарцисса улыбнулась.

— Теперь все будет хорошо. Все закончилось, — негромко произнесла она.

Драко чувствовал тепло материнских рук и пытался понять, что известно Нарциссе. Известно ли ей, что…

— Ты не помнишь? — в голосе Нарциссы послышалось беспокойство.

— Нет. Я… помню. Просто не уверен, что знаю все до конца.

Нарцисса на миг отвела взгляд, а потом вновь посмотрела в глаза сына.

— Отдыхай, Драко. Не думай об этом.

— Как Дамблдору это удалось?

— Он использовал заклинание проекции и перенес тебя сюда.

Драко понял, что голова соображает плохо. Почему Дамблдор перенес его, а не уничтожил Волдеморта?

Нарцисса посмотрела на букетик цветов, стоявший в стакане на тумбочке.

— Я наколдовала тебе цветы. Полевые.

Драко бросил быстрый взгляд на букетик, чуть улыбнулся и вновь повернулся к матери.

— Спасибо. Но… что еще он сказал?

— Ты о Люциусе?

Драко почувствовал, как внутри что-то сжалось. Он понял две вещи: что Дамблдор не рассказал о его выходке, и что что-то случилось с отцом.

Нарцисса погладила его руку, лежащую поверх одеяла.

— Дамблдор не рассказывал в подробностях. Он… был в плохом состоянии, когда вернулся — это заклинание не дается так просто.

Драко выжидающе смотрел на склонившую голову мать.

— Люциус… погиб, — она произнесла это еле слышно.

— Как? — так же тихо спросил Драко.

— Я… не знаю точно. Дамблдор сказал, что он пытался чем-то помешать Лорду и… погиб.

Драко откинулся на подушку и посмотрел в белый потолок. Сознательно или нет, но Дамблдор вновь настраивал в этой войне одних против других. Ведь Люциуса убил не Лорд. Или…

А потом до сознания дошло слово «погиб». Оно слилось с тем неосознанным «никогда». Погиб, это же… Это навсегда. Это значит… Драко почувствовал озноб. Он не мог представить отца… Люциуса Малфоя погибшим. Просто каменной плитой на фамильном кладбище и… все. Он почувствовал, как Нарцисса укрывает его одеялом до самых плеч, и услышал ее шепот:

— Поспи. Мы поговорим потом.

— Нет, я в порядке, — откликнулся Драко, переводя на нее взгляд.

Оба замолчали. Нарцисса сидела на краю кровати, ссутулившись и сцепив кисти рук. Ее взгляд был направлен то ли на букетик цветов, то ли в окно, которого Драко не видел. Сам Драко смотрел на ее руки: на тонкие бледные пальцы и фамильный перстень семьи Малфоев, семьи, которая так сократилась за этот год.

Ширма отодвинулась, и в проеме появилась хрупкая фигурка Томаса Уоррена, прятавшего руки за спину. Нарцисса резко обернулась. Драко не успел представить мальчика, как женщина произнесла:

— Входи, Том.

— Извините, — мальчик попятился. — Я… Мадам Помфри сказала, что Драко здесь, и я… Я… попозже.

— Входи, Том, — теперь уже произнес Драко, вяло удивившись про себя тому, что его мать и Уоррен знакомы.

Мальчик неуверенно вошел внутрь, переводя настороженный взгляд с Драко на Нарциссу.

— Я схожу к мадам Помфри, посоветуюсь насчет твоего ужина. Праздничного не получится — в главный зал тебя вряд ли отпустят.

— Да я бы и не пошел, — откликнулся Драко, вдруг испытав острое желание попросить ее остаться. Словно, если она выйдет…

Нарцисса быстро провела ладонью по щеке сына и встала с кровати. Драко проводил ее взглядом. Остаться не попросил, лишь улыбнулся в ответ на ее улыбку. Есть не хотелось, но расстраивать Нарциссу хотелось еще меньше.

Они остались вдвоем с Томом. Мальчик неловко переминался с ноги на ногу.

— Проходи. Садись, — Драко попытался улыбнуться. Сейчас он не был готов к разговорам, но Тома выпроваживать не хотел.

Том присел на стул, что-то по-прежнему пряча за спину. Что там у него, Драко спрашивать не стал.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил мальчик.

— Спасибо. Хорошо.

— Спасибо за подарок, — Том улыбнулся.

Драко кивнул.

— Рад, что понравилось. Как отдыхается?

— Так, — Том пожал плечами. — Ты… прости, что я ворвался. Я хотел посоветоваться.

— Посоветоваться? — Драко хмыкнул. — Боюсь, я не очень компетентный советчик в чем бы то ни было.

Том выдавил подобие улыбки, словно что-то решая. Посмотрел на букетик цветов, потом на Драко.

— Я случайно услышал, что у тебя с отцом случилось несчастье, — смущенно проговорил Том.

Драко не стал спрашивать, откуда тот узнал, он просто молча кивнул.

— Сочувствую.

Драко снова кивнул. Кого другого он, вероятно, послал бы подальше, но Том — мальчик-сирота. Ему еще хуже.

— Драко, а можно вопрос?

— Валяй, — юноша выпрямился, поправив подушку за спиной.

Вопрос отозвался тупой болью в груди.

— Всегда, — откликнулся Драко.

— Всегда? Почему?

— Потому что… он никогда не относился ко мне… — Драко запнулся.

Эта тема не для обсуждения с посторонними. Это только его. Он глубоко вздохнул и продолжил:

— Он всегда все решал сам. Никогда не советовался. Да и вообще… Думаю, мы просто никогда не понимали друг друга. Не пытались понять.

Драко почувствовал, что начинает горячиться. Ему хотелось высказать все, накопившееся за эти годы. Волна детской обиды поднималась откуда-то из глубины души, грозя затопить с головой. Сердце колотилось, как сумасшедшее, а воздух лазарета казался раскаленным. Он вновь чувствовал себя ребенком. Ребенком, рожденным не от любви, а благодаря долгосрочному плану. Вспомнился холодный взгляд отца с постоянной тенью недовольства, преследовавший его семнадцать с половиной лет. В нем никогда не было одобрения, лишь упрек. Это был взгляд человека, никогда не замечавшего побед, но всегда видевшего поражения. Драко с усилием потер лицо, стараясь отогнать эту волну непрошеных воспоминаний. Не сейчас. Не сегодня. Он должен отдыхать. Он обещал Нарциссе.

— Извини, — подал голос Том. — Я не хотел тебя расстраивать.

— Все нормально. Ты здесь ни при чем. В общем, мы с отцом всегда были далеки друг от друга. Мягко говоря.

— Наверное, он все же любил тебя, — неуверенно произнес Том. — Отец ведь должен любить. Разве нет?

— Должен. Наверное, — отозвался Драко, разглядывая мелкий рисунок на одеяле.

— Можно последний вопрос? — чуть слышно произнес мальчик.

Драко кивнул, не поднимая головы.

Драко на миг задумался. Взгляд человека, никогда не выражавший одобрения, всегда лишь досаду и холодность. А потом в памяти всплыла башня и…

— Да, — уверенно произнес Драко. — Я… вернул бы… Если бы мог.

И с удивлением понял, что ни капли не лукавил, произнося это. Он вернул бы Люциуса. И, возможно, хоть раз высказал бы ему все, что думает. Не Темному Лорду, а ему. И услышал бы наконец объяснение. Циник, прочно обосновавшийся в его юной душе, расхохотался: «Он метнулся спасти не тебя — оружие Темного Лорда!». Но вдруг сильнее этих насмешек в душе прозвучал голос маленького мальчика: «Он — твой отец. И он пытался защитить сына. Тебя».

И Драко — недолюбленный ребенок — предпочел услышать мальчика.

Он поднял взгляд на Тома. Тот неуверенно улыбнулся, как-то неловко поерзал на стуле, а потом протянул юноше открытку, которую до этого старательно прятал за спиной. Рисование явно не относилось к талантам юного слизеринца, но Драко невольно улыбнулся. Уголок открытки был обтрепан: наверное, Том от волнения мял его, пока прятал. От ярких красок хотелось зажмуриться. Драко даже не рассмотрел, что это. Он просто протянул руку и искренне произнес:

— Спасибо.

— Не за что. Я… не очень умею рисовать, — смущенно шмыгнул носом мальчик.

— Ну, это поправимо. Так насчет чего ты хотел посоветоваться?

Драко пристроил пеструю открытку к букетику Нарциссы.

— А я уже! — бодро откликнулся мальчик.

— Уже? — прищурился Драко. — В процессе вот этой непонятной беседы?

— Ага, — мальчик кивнул.

— Ну ладно. Хорошо, если так.

— Я потом расскажу тебе. Ты пока… отдыхай.

Том ушел, а Драко устроился поудобнее и стал размышлять. Лорд жив. Отец погиб. От этой мысли стало тоскливо. Драко не знал, чем помог этот разговор Тому, но ему самому стало… пусто и неуютно. Словно он что-то не успел. Не спросил. Не понял.

Итак, на нем заклятие. Древняя магия… Нужно непременно найти об этом всю информацию, которая только существует. Наверняка в имении был экземпляр. Только где искать? Нарцисса должна знать. Или же, если в имении нет… Мысль о Марисе отозвалась тупой болью. Уж она бы не стала увиливать от ответа. Знать бы обо всем этом раньше, когда можно было нагрянуть в поместье Делоре и задать прямой вопрос. Драко привычно коснулся рукой груди, отыскивая дракончика, и не нашел. Ладонь метнулась под пижаму, и только тут он вспомнил, что сам снял медальон. И эта, казалось бы, мелочь едва не заставила разреветься впервые за столько лет. Драко сжал кулак так, что хрустнули суставы. Ему стало холодно. Словно стылый ветер проник сквозь каменные стены прямо в душу, и теплое одеяло уже не могло согреть. Это же не плед в рыжих котятах. Юноша вздохнул и зажмурился. Он не должен думать о Грейнджер. Не сейчас. У него хватает других проблем. Ему нужно позаботиться о Нарциссе. В Хогвартсе она в безопасности, но надолго ли это? Зимние каникулы начались. Не сегодня-завтра придется возвращаться в имение, думать о новой защите, решать, что делать дальше. И решать — ему. Только сейчас Драко осознал, что все эти годы Люциус худо-бедно сохранял благополучие семьи. Да, за это приходилось платить свободой выбора, но они жили в достатке и в относительном мире. До того, как Люциус попал в Азкабан, самое плохое, что перепадало их семье, — шепоток за спиной, который, впрочем, быстро смолкал, стоило сделать пару крупных пожертвований. Чего это стоило самому главе рода, Драко не задумывался. А вот теперь придется. Без совета… без поддержки…

Юноша посмотрел в потолок. Спустя пару минут услышал легкие шаги и почему-то сразу определил, что это Снейп. Его пружинящая походка. Драко повернул голову в сторону раздвижной створки, ожидая посетителя.

Северус Снейп осторожно отодвинул ширму и, увидев, что Драко не спит, вошел внутрь, оставив зазор.

— Как ты себя чувствуешь? — голос профессора был резок.

— Спасибо. Хорошо.

Снейп сел на стул для посетителей и сцепил руки в замок.

Драко почти физически ощущал волны раздражения, исходящие от зельевара. И отчетливо осознавал, что сам является причиной этого раздражения. Однако Снейп молчал, поэтому Драко заговорил первым, справедливо рассудив, что спасать, а потом казнить его вряд ли будут.

— Как профессор Дамблдор?

Драко невольно поежился от холодного тона. Посмотрел на свою руку, теребящую одеяло, и спросил:

— Почему?

— Почему вы злитесь?

Драко опустил голову еще ниже.

— Ты — мальчишка! — в сердцах выдохнул Снейп, и Драко почувствовал, как кровь приливает к щекам. Это же он слышал от отца несколько месяцев назад.

— Неужели так сложно было хоть на миг включить мозги, а уже потом вытворять черт-те что?

— Я… я не вытворял.

— Я думал…

— Ты не думал, Драко! Думающий человек никогда так не поступит.

Драко вскинул голову.

— Я хотел, как лучше, — отчеканил он.

Юношу раздражало, что Снейп отчитывает его, как сопливого мальчишку. Он ему не отец, в конце концов. Он…

— Лучше кому? — негромко спросил зельевар, глядя в глаза своего старосты.

Драко помотал головой, признавая поражение. Снейп прав. Кому сегодня было бы лучше? Нарциссе? Снейпу? Кому?

— Я… не знаю, — наконец выговорил он.

— Я понял, профессор.

— Ничего ты не понял. Ни-че-го, — Северус Снейп посмотрел в потолок. — Твоя мать готова была пожертвовать собой. Знаешь, почему?

Драко молчал, не поднимая головы.

— Потому что ты — самое дорогое и важное, что у нее осталось в жизни. И ты вот так вытер ноги об этот поступок.

Юноша на миг сжал переносицу, а потом резко вскинул голову.

— Да как же вы не понимаете! — яростно прошептал Драко, сжимая кулаки. — Это же заклинание. Это… Меня хотели использовать. Просто использовать. И захотят снова. Я был рожден для этого. Я — лишь оружие! Я — ничто! Понимаете? — он сорвался на крик.

Звенящий мальчишеский голос эхом отразился от каменных стен и потерялся в высоких сводах. Северус Снейп молча переждал вспышку ярости, а потом тихо произнес:

— Ты — человек, Драко. Думающий. Волевой. И то, кем ты станешь, зависит только от тебя. Ты получил бонус этим заклинанием и право использовать полученное так, как сочтешь нужным.

— Мне не давали этого права, — Драко сжал переносицу.

— Так возьми его сам, — спокойно ответил зельевар. — Все в твоих руках.

— Вы действительно в это верите? — горько усмехнулся Драко. — Я не знаю об этой силе ничего, а Лорд знает все. И… как с этим дальше?

— Разумеется, я верю в то, что сказал, — мужчина впервые улыбнулся. — Лорд узнал об этом заклинании из древних книг. И поверь, его экземпляр не был единственным. А теперь подумай сам кто из вас в выигрыше? Ты, со своей сегодняшней осведомленностью и знаниями, которые еще приобретешь, или Лорд с его сорвавшимися планами?

Драко потер лоб. В словах Снейпа была логика.

— И вообще, — продолжил мужчина, — жизнь удивительная штука. И порой она подбрасывает такие сюрпризы, что начинаешь всерьез верить в чудо.

— В магию?

— Нет, Драко. В чудо.

— Да.

Драко смотрел на мужчину, точно видел впервые. На лбу профессора пролегла напряженная складка. Мужчина выглядел бледным и усталым, но где-то в глубине карих глаз светилось что-то новое. Точно что-то изменилось за этот странный день, длинною в целую жизнь. Что-то произошло с ними всеми. Драко вдруг подумал, что утро в музыкальной гостиной, когда он касался пальцами старых клавиш, было нереально давно. Словно в прошлой жизни. В жизни, в которой он еще мог испытывать страх перед неизвестностью и обжигающую боль от ее слез. Драко вздохнул. Неизвестность сменилась мокрым снегом, пронизывающим ветром и… кучей информации, с которой теперь придется как-то жить. А она? Она осталась в том, ушедшем дне. Драко прислушался к себе. Кроме пустоты — ничего. Словно какая-то часть его самого тоже осталась в прошлой жизни. И той части, наверное, было хорошо. Ведь она могла что-то чувствовать, во что-то верить. И ей не нужно было осмысливать все заново.

— А что произошло после моего… Ну… потом…

Черты Снейпа заострились, голос прозвучал еле слышно.

— Дамблдор вернулся с тобой, — профессор отвел взгляд.

Снейп некоторое время смотрел на пестрый букет.

— Он разбился, Драко.

Юноша почувствовал, что во рту пересохло, и он с трудом произнес:

— Что значит «как»?

— Потому что высота башни…

— Я прекрасно знаю высоту всех башен своего поместья, — резко оборвал Драко. — Почему он не трансгрессировал? Ведь это… возможно.

— Может, у него было мало времени? — по-прежнему глядя в сторону, предположил Снейп.

Снейп невесело усмехнулся:

— В смысле?

Юноша потер начинающий ныть висок и на миг зажмурился. Он помнил холод. Помнил вкус талого снега на дрожащих губах. Помнил, как неприятно липли волосы к лицу. Помнил скользкий камень парапета под ладонями. А еще — взгляд отца. Казалось, он видел его только миг, но время словно замерло. Это был взгляд совсем незнакомого человека. Чужого. Хотя нет, как раз не чужого.

— Я… помню, как оттолкнулся, и движение… отца, — наконец выдохнул он.

— Никто не ожидал такого поворота, — негромко заговорил Снейп. — Даже Лорд не сразу сообразил, что происходит. Все были слишком заняты тобой, но Люциус успел сориентироваться. И те несколько секунд, которые он выиграл, спасли тебе жизнь, Драко. Он задержал твое падение, и это позволило действовать Дамблдору.

— И… сам не успел трансгрессировать… — в голосе Драко не было недоверия, были усталость и отголоски шока. — Почему?

Северус Снейп некоторое время молчал, рассматривая склоненную голову своего старосты. Всего лишь ребенок. Мальчик, которому пришлось пережить слишком много.

— Он твой отец, Драко.

— Нет. Вы не понимаете. Он никогда… Он раньше…

— Значит, жизнь дала ему шанс.

— Шанс умереть?

— Шанс жить, Драко. В памяти, в сердце.

Драко закусил губу, вычерчивая узоры на одеяле.

— Во-первых, мысли не книга. Их нельзя читать. К тому же, с тобой все сложнее. Думаю, ответ мы найдем все в той же книге, когда ты будешь в состоянии.

— Я в состоянии.

— Поверь, в этой ситуации мне со стороны виднее.

Драко вздохнул, признавая поражение.

— Впрочем, — продолжил Снейп, — ответ может быть гораздо проще. Импульсивные желания почти невозможно почувствовать заранее.

Драко вновь опустил голову. Снейп снова тонко намекнул на то, что он — импульсивный придурок.

— Скажите, а почему Дамблдор спас меня? — сменил тему юноша. — Ведь он мог сделать что-то одно, как я понимаю. Почему он не убил Волдеморта? Побоялся, что не хватит сил?

Северус Снейп вздохнул. Он и сам хотел бы знать ответ на этот вопрос. Человек, участвующий в войне, должен уметь пожертвовать одной фигурой для победы в партии. По всем законам логики Дамблдор должен был хотя бы попытаться убить Волдеморта. Или же он заранее понимал, что сил в состоянии проекции не хватит? А может, он, за отведенное ему время, просчитал все ходы и понял, что решающую партию можно отсрочить, а пока сделать ставку на новую фигуру? Привязать к себе спасением жизни, показать, кто есть кто. На пороге отчаяния люди раскрываются с самых неожиданных сторон. Северус не знал, почему Альбус Дамблдор поступил именно так. И чем больше он думал, тем больше вариантов предлагал его богатый жизненный опыт. И только сейчас, глядя на взъерошенного мальчика в больничной пижаме, он вдруг подумал о варианте, который не пришел в голову до этого. Просто спасти жизнь. Юную. Яркую. Не ради славы или отложенной победы, а ради вот этой усталой улыбки и настороженного взгляда из-под светлой челки. Ведь даже самые великие люди — это просто люди.

— Тебе лучше спросить это у него самого. А пока отдыхай. Я зайду позже.

Северус встал, положил что-то на тумбочку и улыбнулся своему старосте. Протянул руку, на миг замешкался, но все же потрепал жесткой ладонью по светлым волосам.

— Отдыхай.

Он сделал все, что мог: убедился в том, что с Драко все в порядке, и тот не намерен повторить свой нелепый поступок. А еще… Северус не признавался в этом даже самому себе, но он был просто рад видеть мальчика. Рад оттого, что в его кабинете пьет чай Нарцисса, и ее дорогая мантия висит на его вешалке. Впервые Северус был спокоен, потому что все близкие ему люди собрались под этой крышей. Увидев воспоминания Дамблдора о произошедшем в поместье Малфоев, он отчетливо понял, что не знал бы, как жить дальше, если бы лишился хотя бы одного из них. Лили, Властимила, Мариса… Они уходили одна за другой, а он оставался. Раньше душными ночами Северус не мог понять, зачем? Зачем он топчет землю, а они уходят? А вот теперь вдруг понял. Он остался затем, чтобы защитить. Запутавшегося Драко, отчаявшуюся Нарциссу и… Тома — маленького мальчика, который еще не видел самого главного в этом огромном мире. И Северусу предстояло показать это Тому и увидеть самому.

Уже отодвинув ширму, мужчина обернулся:

— Драко, когда в следующий раз захочешь сделать глупость, подумай о том, что даже Поттер, которым в этой войне играют все, кому не лень, никогда не шагал с Астрономической башни. А поводов у него было не меньше. Даже больше.

Северус ушел, а Драко все смотрел на опустевший стул, и негромкий голос звучал в ушах. Значит, Поттер просто сильнее. Наверное. Драко нахмурился и протянул руку к тумбочке. Пальцы коснулись серебряной цепочки, оставленной Снейпом. Драко на миг сжал медальон в кулаке, а потом быстро надел его. Цепочка привычно скользнула по шее, а медальон тут же стал нагреваться, распространяя тепло и призрачное ощущение спокойствия. Драко прижал ладонь к груди, чувствуя тепло. Он больше никогда его не снимет.

— Спасибо, — прошептал он.

Маленькому оскаленному дракончику, хранившему его столько лет, Марисе, некогда создавшей его, Нарциссе, готовой отдать жизнь за сына и… Люциусу, от которого подобного можно было ожидать меньше всего.

Драко знал, что каждый их них непременно услышит его негромкое «спасибо».

* * *

Гермиона выбежала из кабинета Дамблдора с единственным желанием — увидеть мальчишку, которого потеряла на скользкой площадке башни старого замка. Увидеть его, прикоснуться. Может быть, сказать то, что должна была сказать давно. Надрыв, возникший в душе после увиденного, слегка ослаб. Она уже не плакала, хотя сердце по-прежнему колотилось, как сумасшедшее. В последнем коридоре девушка сбавила шаг, потом и вовсе остановилась. Вспомнила утро, которое казалось теперь нереально далеким, музыкальную гостиную, негромкие звуки рояля, тревожные, пронзительные… И пустой взгляд серых глаз. Когда он решил сделать то, что сделал? В те минуты, когда она обнимала его напряженные плечи, или потом, стоя под мокрым снегом на скользкой каменной площадке?

Гермиона вдруг поняла, что совсем не знает этого человека. За последние несколько месяцев ей удалось увидеть в нем больше, чем за все прошедшие годы, но при этом она словно посмотрела в замочную скважину. И ей вдруг захотелось распахнуть тяжелую дверь в его душу. Она не была уверена, что сумеет справиться со всем, что может увидеть там. Но… ведь это он. Непохожий ни на кого другого. Непонятный… Сломавшийся… Родной…

Ей вдруг стало страшно, так страшно, что перехватило дыхание. Она только сейчас осознала, что могло произойти. Он мог погибнуть. Гермиона вновь направилась к лазарету. Мог погибнуть. А вместо этого потерял отца.

Мадам Помфри удивилась ее визиту и шепотом рассказала о том, что мистер Малфой пережил тяжелое нервное потрясение, и его нельзя беспокоить — он спит.

— Можно мне его увидеть?

— Я тихо. Он даже не заметит. Ведь вы сами сказали, что он спит.

— Ну хорошо, — сжалилась мадам Помфри. — Кому другому я бы отказала, но вы ведь понимаете серьезность последствий несоблюдения режима.

— Да, конечно, — поспешила заверить девушка.

В лазарете было прохладно. Видимо, не так давно здесь проветривали. Гермиона вдруг подумала: сколько душевных сил нужно иметь, чтобы работать в таких местах. В сосредоточии безнадежности и безысходности. Почему-то ей не пришло в голову, что именно здесь вера бывает самой искренней, а надежда — самой отчаянной.

За ширмой было тихо. Девушка подождала, пока немножко успокоится стук сердца, поняла, что стоять так можно вечность, а спокойствие не придет, и отодвинула створку.

На больничной кровати в нелепой пижаме спал Драко Малфой. Светлые прядки спадали на лоб, делая его таким трогательным, что хотелось непременно их убрать, прошептать что-то ласковое и нежное-нежное. Что-то настоящее. Чтобы ему стало тепло, и перестала наконец так пульсировать жилка на шее. Наверное, ему снился кошмар. Может быть, башня, усыпанная снегом. Гермиона проглотила комок в горле. Он выглядел настолько беззащитным, что она не могла поверить в того Драко, который стоял на площадке. Глупый. Что же он едва не натворил!

Девушка присела у кровати на корточки, вглядываясь в знакомые черты. Даже сейчас, когда он спал, напряжение его не покидало. Он был словно сгусток энергии. Как в заклинании проекции. Чуть тронь — все выплеснется. Вот только в какую сторону?

Девушка протянула руку и осторожно коснулась его волос, убирая их со лба. Он чуть шевельнулся, но не проснулся. Гермиона затаила дыхание. Его кожа была горячей.

Ей хотелось сидеть так вечно, гладить его лицо и знать, что все образуется. А еще… здесь было спокойно. В этих холодных стенах, под этим белым больничным потолком.

Гермиона устало вздохнула. Драко вновь пошевелился и чуть улыбнулся, не открывая глаз.

— Что нового в мире? — прошептал он.

Гермиона от неожиданности дернулась, но ответила так же тихо:

— Все спокойно.

Он резко открыл глаза, и их взгляды встретились. По его потрясению было понятно, что он обращался не к ней. Гермиона убрала руку и встала.

Драко тоже отодвинулся подальше и попытался сесть.

— Я помогу, — предложила девушка, бросаясь к нему.

— Не нужно, — он снова дернулся.

Гермиона замерла на полпути, опустила руки и посмотрела в пол. Юноша бросил на нее быстрый взгляд и сел, подложив подушку под спину.

— Ты давно здесь? — нарушил он молчание.

— Я? Нет. Пару минут.

Почему же здесь так нестерпимо жарко? Даже в горле пересохло, и слова даются с трудом.

— Почему ты меня не разбудила? — голос резок, словно она нежеланная гостья. Впрочем, наверняка так и есть.

— Ах да! Ты же всегда исполняешь обещания, данные старшим.

Гермиона закусила губу и пропустила его фразу мимо ушей. Она видела, что он злится, и не понимала почему. Она же не виновата. Она же… Вспомнила свои мысли там, в Омуте памяти. Она ведь винила себя за эту башню, за то, что не остановила, не уберегла. И он, наверное, думает так же.

— Как ты? — сглотнув, спросила Гермиона.

— Чудненько.

— Ты не выпил зелье, — она кивнула в сторону кубка, стоящего рядом с пестрым букетом и яркой открыткой.

От кого цветы и открытка не хотелось даже думать. Кто-то был здесь до нее, и чьи-то подарки он заботливо выстроил у своей кровати.

— Ты пришла попрактиковаться в колдомедицине?

— Я пришла к тебе, — отчеканила Гермиона, вскинув голову.

— Зачем? — он смотрел в сторону, задавая вопрос.

— Увидеть.

— Увидела. Удачи.

— Слушай, мне нужно отдыхать, и…

— Я знаю. Я просто хотела тебя увидеть и убедиться, что с тобой все в порядке.

Юноша медленно повернулся, и Гермиона едва не отшатнулась. В серых глазах были лишь боль и упрямство.

— Я в порядке. Так что можешь спокойно отправляться на праздничный ужин.

Голос ровный, словно он не человек.

Гермиона вдруг подумала, что, возможно, ему это не нужно, а она просто хватается за призрачные иллюзии. Может быть, никакой любви нет вовсе, и мы сами ее придумываем? Причем исключительно для самих себя.

Драко смотрел на бледное девичье лицо и мечтал, чтобы она ушла. Ушла и не возвращалась, потому что без нее было легче. Сердце не колотилось в горле. И не нужно было тратить силы на то, чтобы голос звучал ровно. Утром он едва не сломался, едва не… поверил. Нет, не так. Он готов был шагнуть к ней, даже не веря. Словно за подаянием. Снейп прав. Он — слабак. Гораздо слабее чертова Поттера. Тому хватило сил разбирать себя на части, находясь рядом с ней столько лет. Бросать пламенные взоры, довольствоваться дружескими поцелуями и объятиями… А Драко — не Поттер. Он… он готов сломаться. И Драко ненавидел себя за это. Снова выматывать душу, снова копаться в себе. Лучше бы она ушла.

Но была еще одна причина. Гордость готова была считать ее основной. Сегодняшний день показал, что все еще только начинается. И то, что он сейчас в безопасности, это не победа — лишь отсрочка. Все же хоть чем-то Драко походил на Поттера. Он тоже считал, что не имеет никакого права втягивать в это ее — Девочку-Солнечный-Свет.

— Драко, я хочу… хочу тебе помочь.

Однажды она просто обняла, подула на лоб, и кошмар прошел, растворился. Драко почувствовал, что еще миг, и вся его стойкость рассыплется прахом. У него уже совсем не осталось сил противостоять этому напряженному взгляду.

— Я хочу, чтобы ты ушла.

Он отвел взгляд, чтобы не видеть, как она закусила губу, и на ее щеках начали проступать пятна, словно она вот-вот заплачет.

— В этом проходном дворе можно побыть одному? Я сегодня здесь уже принял половину Хогвартса…

Ширма отодвинулась, заставив его замереть на полуслове. Гермиона резко обернулась и тут же смутилась. В открывшемся проеме стояла мать Драко. Девушка сглотнула и пробормотала:

— Здравствуйте.

— Здравствуйте, — откликнулась Нарцисса, выжидающе глядя на девушку.

Гермиона почувствовал себя лишней. Объяснить свое присутствие чем-то вразумительным она не могла.

— Она уже уходит, — глядя в пол, произнес юноша.

— Но, пока она здесь, у тебя есть возможность это сделать.

— Я уже ухожу, — откликнулась Гермиона. — Извините.

— Раз мой сын предпочитает выставить меня, как мать, в плохом свете, придется самой исправлять ситуацию. Нарцисса Малфой.

— Это моя мать, — неохотно откликнулся Драко со своего места. — А это Гермиона Грейнджер — подруга Гарри Поттера.

Уж лучше бы молчал. Девушка бросила на него быстрый взгляд и слегка сжала протянутую руку Нарциссы.

— Очень приятно, — произнесла она.

— Взаимно, — откликнулась женщина.

Если та и была удивлена присутствием Гермионы, вида не показала.

— Мне пора, извините. Была рада знакомству. У вас… чудесный сын.

Гермиона услышала, как Драко фыркнул.

— Спасибо, — дежурно улыбнулась миссис Малфой.

— Выздоравливай, — Гермиона бросила взгляд на юношу, но он по-прежнему изучал одеяло, и она не дождалась даже «спасибо».

— И что это было? — спросила Нарцисса сына, выждав несколько мгновений после того, как за Гермионой задвинулась ширма.

— Ничего, — хмуро откликнулся Драко, по-прежнему не поднимая взгляда.

— Драко, кто эта девушка?

— Я же сказал, подруга Поттера.

— Практику по колдомедицине проходила, — проворчал Драко.

— Студентам доверяют такие сложные случаи?

— Она невероятно талантлива, — язвительно откликнулся юноша.

— Мне показалось, она была расстроена.

— Мама, мне плевать, какая она была! — Драко откинулся на подушки. — Может, у них там…

— Впрочем, неудивительно, — словно не слыша его слов, продолжила женщина. — С такими-то манерами… Мне стыдно за тебя.

— Что? За меня? А мне за всех за них стыдно. Не лазарет, а проходной двор! — невпопад закончил Драко, раздраженно откидываясь на подушку.

Нарцисса несколько секунд смотрела на сына, а потом едва заметно улыбнулась. Она слишком хорошо поняла значение этой вспышки.

* * *

Блез Забини сидела на кровати в своей комнате. Пожалуй, это Рождество можно было назвать самым паршивым за всю ее жизнь. Еще никогда ей не было так… пусто. Она вернулась домой. Туда, где любят, где она — центр маленького мирка. Блез любила свой дом. Здесь она всегда чувствовала себя защищенной и, самое главное, нужной. Но сейчас…

Пэнси вызвалась ехать с ней, чтобы потом отправиться из имения Забини домой камином. Блез была благодарна подруге за то, что та была с ней в эти минуты. Хотя, глядя на то, как Пэнси Паркинсон задумчиво смотрит в затянутое морозным узором окно кареты Малфоев, Блез не могла отделаться от мысли, что Пэнси не хочет ехать домой и всеми силами оттягивает момент, когда придется знакомиться с будущим мужем. Блез вздохнула. Ей еще предстояло подобное знакомство, потому что планы, выстроенные много лет назад, еще когда они с Драко были детьми, разрушились в этот морозный рождественский день.

Блез боялась, что дома буду ждать гости и… насмешки, липкие взгляды, шепот. Но экипажей у поместья не было, а тяжелую дубовую дверь распахнул отец. Он крепко ее обнял, отчего капюшон свалился с головы Блез, и снег, не прекращавшийся все утро, обжег лицо и шею. Отец ничего ей не сказал, просто с силой прижал к себе и произнес, обращаясь к Пэнси:

— Рад тебя видеть. Давно ты у нас не была.

В холле ждала мама, которая тоже обняла и расцеловала, стоило отцу выпустить дочь из объятий. И через десять минут после прибытия они уже сидели в маленькой столовой и завтракали. Пэнси приняла приглашение позавтракать у них, тем самым еще больше подтверждая догадку Блез, а Фред отправил весть в дом Паркинсонов о местонахождении их дочери. Отец Пэнси передал Блез и Алин привет и просьбу для дочери — после завтрака прибыть домой. Пэнси улыбнулась и кивнула в ответ на эти слова, но Блез заметила, как нервно сжали салфетку пальцы подруги.

За завтраком говорили о чем угодно, кроме случившегося. Мама Блез рассказывала о выставке, на которую они планировали пойти, агитировала Пэнси составить компанию. Пэнси с энтузиазмом соглашалась. Она вообще в течение завтрака согласилась на такую массу мероприятий, что ей впору было вовсе не покидать дом Забини. Алин удивления не выказывала, только смотрела на обеих девушек с грустной улыбкой. Так, как умеет смотреть только мама, переживающая за свое чадо.

Завтрак закончился, и Пэнси стала прощаться. Сначала несколько минут о чем-то беседовала с отцом Блез. Лица при этом у обоих были серьезными. Затем она широко улыбнулась миссис Забини и еще раз пообещала составить компанию в походе на две выставки и в оперу, а потом быстро обняла подругу, и тут Блез не выдержала. Сжала плечи Пэнси и прошептала:

— Все будет хорошо. Слышишь?

Пэнси взглянула как-то затравленно и попыталась бодро улыбнуться, однако улыбка получилась жалкой.

— Если что, приезжай в любое время.

— Спасибо. Твой отец сказал то же самое. Мне показалось, он что-то знает.

— Если хочешь, я попытаюсь выяснить.

— Не стоит, — невесело усмехнулась Пэнси. — Мне почему-то кажется, что я выясню все сама. Причем в самое ближайшее время. Если что-то узнаешь о Драко, сообщишь?

Блез отрывисто кивнула.

— Ты тоже, ладно?

— Конечно.

Пэнси направилась к камину, а Блез осталась смотреть, как подруга исчезает в ярком свечении. Потом она почувствовала на своем плече руку матери. Блез прислонилась к Алин и проговорила:

— Конечно, доченька. Если что-то понадобится…

— Хорошо. Я помню.

Блез быстро чмокнула мать в щеку и направилась к боковой лестнице.

— Я попрошу Брэнда тебя не будить, — донеслось вслед.

— Брэнд здесь?

— Да. Спит у себя. Алан опять в отъезде — так что Брэндон на Рождество с нами.

Блез тут же вспомнила о своем намерении поговорить с отцом о заклинании, которому подвергся Брэнд. Огляделась по сторонам и поняла, что Фреда нет.

— Он хотел быстрее закончить с делами, чтобы на праздничном ужине быть с нами.

— Передай ему, пожалуйста, что мне нужно с ним поговорить.

— Хорошо, милая.

А потом были бесцельное расхаживание по комнате среди знакомых с детства вещей и мысли… мысли. Вчерашняя злость прошла. Утром наступило озарение. Блез не могла понять, что именно изменилось, но на Драко она больше не злилась. Она злилась на гриффиндорку, злилась на ситуацию, на себя отчасти. Потому что упустила момент, когда он перестал интересоваться ею. Попыталась вспомнить, когда же это произошло, но не добилась ничего, кроме головной боли. Она не могла понять, когда же он стал витать где-то и, главное, почему… Блез устало присела на кровать. Она не понимала, в чем оказалась неправа. Почему перестала быть интересной человеку, которого любила всю свою жизнь? А может… она выдумала его интерес? Может, его вовсе не было. Блез закусила губу и посмотрела на колдографию, стоявшую на комоде. На ней был… Кто же еще мог на ней быть? Конечно, Драко Малфой. Блез любила эту колдографию, потому что Драко на ней был необычным. Ветер трепал ворот его рубашки и светлые волосы, придавая мальчишке на снимке озорной вид. Это фото сделала Мариса Делоре почти три года назад. Драко смеялся, и таким Блез видела его считанные разы. Над чем он тогда смеялся, Блез не знала. Она в тот момент стояла на террасе, а Драко находился в саду у беседки. Он и… Пэнси. Оба хохотали над чем-то, ведомым только им. Блез тогда так и не узнала причины. А потом она попросила у Марисы этот снимок. И еще за компанию — колдографию Пэнси, сделанную тогда же. Впрочем, второй снимок она быстро спрятала в альбом и почти никогда на него не смотрела. Почему-то счастливый смех Пэнси в тот день… раздражал. Блез понимала, что это банальная ревность, но ничего не могла с собой поделать.

А может, и не было ничего? Может быть, Блез все выдумала? Его выдумала?

Девушка встала с кровати и подошла к комоду. Несколько секунд смотрела на колдографию, а потом перевернула ее изображением вниз.

Дверь тихонько скрипнула, и в комнату заглянула Алин.

— Нет. Не могу.

— Можно?

— Конечно.

Алин присела на кровать и посмотрела на дочь снизу вверх.

— Да, немного. А еще мне… стыдно.

— Почему?

Блез тяжело вздохнула.

— Сплетни — это не самое страшное.

— Да уж.

— К тому же у нас вполне благовидный предлог: болезнь Драко.

— Вы сообщили о его болезни?

— Да. Так решили Фред с Люциусом.

— Не знаю, милая. Хотя… может, Драко и одумается.

— Он отправил отцу письмо.

— Да. Фред сказал.

— Что в нем?

— Я не читала, но твой отец, кажется, впервые отнесся всерьез к этому мальчику. Сказал, что Драко пошел явно не в Люциуса. Он хочет защитить тебя, Блез. И, признаться, я рада, что помолвка сегодня не состоится.

— Мама! — во взгляде Блез полыхнула обида.

— Да, Блез. Я рада. Я ведь мать, позволь мне немного эгоизма. Этот брак принес бы тебе чересчур много испытаний.

— Потому что Драко оказался в слишком сложной ситуации. Темный Лорд возлагает на него большие надежды. Если бы мальчик за ним слепо следовал, то превратился бы в бездушный механизм. А жить с фанатичным или безвольным человеком… такого я никогда не пожелала бы своей дочери. А если бы он пошел против… Теперь даже сложно предположить, что будет. И в этой ситуации ты вновь бы оказалась на острие ножа. Ты — моя единственная дочь, Блез. Я боюсь за тебя. Ты — все, что есть у нас с твоим отцом.

— А как же любовь? — вырвалось у Блез.

Алин вздохнула.

— Ты любишь его?

— Не знаю. Порой я на него злюсь. В последнее время все чаще. Порой мне хочется его ударить. Но день, когда я его не вижу, прожит зря. А еще… знаешь, я все время на него обижаюсь. На его невнимание. На его… не знаю… неумение, что ли. Он не умеет показывать, что человек ему нужен. А еще… он… не любит. Наверное, все дело в этом.

Блез села рядом с матерью и закрыла лицо руками. Алин обняла дочь за плечи.

— Бедная моя девочка.

— Может, он просто не умеет любить? — глухо выговорила Блез.

— Мне кажется, все умеют любить.

— Значит, меня не за что любить.

— Ну что ты! Что ты, милая! Ты — самая замечательная. Просто в жизни бывает твой и не твой человек.

— Значит, он тоже не твой.

— Почему? Где тогда мой?

— Где-то рядом. Ищет тебя.

— Может быть.

Блез некоторое время смотрела в пол, а потом спросила:

Алин удивленно посмотрела на дочь:

— Нет. Я немного не так спросила. Ты всегда любила отца?

Алин улыбнулась.

— Я виделась с твоим отцом до свадьбы два раза. Мы почти не были знакомы и едва обмолвились парой слов.

— И? Он сразу тебе понравился?

Алин посмотрела на дочь.

— Сразу. Он показался мне очень спокойным и рассудительным. Не пытался произвести впечатление, как-то себя преподнести. Общался со мной так, словно мы не то что бы давно знакомы, но в одной лодке. И я как-то сразу почувствовала, что это — моя лодка.

Алин замолчала.

— Много, милая. Иногда мне казалось, что еще чуть-чуть, и его сломают. Но он умудрился сохранить нас и не потерять себя. Это очень важно.

Блез снова вздохнула.

— А Драко вряд ли сможет так.

— Как?

— Сохранить себя. Нет в нем этой мудрости. Сначала дров наломает, а потом думает, стоило ли…

— Милая, милая… Он просто еще очень молод. Нам остается только верить. Неизвестно, как повернется жизнь, но Фред готов помочь ему. Я думаю, что все будет хорошо.

В дверь негромко постучали.

Фред Забини посмотрел на своих любимых женщин.

— Я рад, что ты дома, солнышко.

— Дома хорошо, — улыбнулась Блез в ответ.

Фред прошелся по комнате и круто развернулся у окна. Оперся о подоконник и проговорил:

— Пришли известия от Малфоев.

Блез не заметила, как мертвой хваткой вцепилась в руку матери.

— И?

— Драко вызывали домой.

— Он поехал? — в один голос воскликнули Блез и Алин.

— Да. Но все в порядке. В относительном. Драко в Хогвартсе. С ним Нарцисса. Там все хорошо. Они некоторое время, видимо, пробудут там. Я… еще не получил от нее ответа.

Фред посмотрел на картину, висевшую на стене. Картина называлась «Полдень». Яркая. Солнечная. Так и хотелось пройтись босиком по этому лугу. Мужчина потер переносицу.

— Но… что-то случилось? — Алин вопросительно посмотрела на мужа.

— Да. С Люциусом. Он погиб.

— Как погиб? — ахнула Алин, а Блез лишь удивленно посмотрела на отца. В это не верилось.

— Лорд просто известил, я не знаю подробностей. Думаю, Нарцисса разъяснит, когда будет в состоянии.

— Мерлин! — Алин прижала ладонь к губам.

— Папа, а ошибки быть не может? — тихим голосом проговорила Блез.

— Боюсь, что нет, милая.

Блез закусила губу. Она… не любила Люциуса. Она боялась его. Этот человек едва не погубил Брэнда, этот человек… Блез вскинула голову, когда Фред Забини резко провел ладонью по лицу, кашлянул. Внезапно Блез подумала, что отец считал Люциуса другом. Во всяком случае, отец Драко часто бывал в этом доме, семья Блез гостила у Малфоев. Ведь, несмотря на случившееся, Люциус был… знакомым человеком.

— А… когда похороны? — негромко спросила Алин.

Блез обернулась, посмотрела на мать и увидела, что та едва сдерживает слезы. Так уже было в день гибели Фриды несколько лет назад. Блез стало как-то неуютно. Она видела маму плачущей всего несколько раз за свою жизнь, но в такие моменты ей всегда хотелось заплакать самой. Вот и сейчас в горле запершило, и Блез сердито кашлянула.

— Ничего не знаю, — развел руками отец. — Жду ответа из Хогвартса. Неизвестно еще, что по этому поводу скажут власти.

— Ты отдыхай, моя хорошая.

Подошел, быстро поцеловал в подставленную макушку.

— Алин, ты мне поможешь?

— Конечно.

Родители вышли, оставив Блез один на один с нерешенной проблемой. Проблемой, внезапно окрасившейся в новые цвета.

Блез забралась с ногами на кровать. Перед ней впервые встал вопрос: сказать правду или скрыть? После известия о смерти Люциуса выбор приобрел дополнительный оттенок — морали. Рассказать или нет? С одной стороны, это касалось Брэндона, а с другой — заклятие ведь снято.

Блез привычно почувствовала присутствие няни еще раньше, чем увидела ее саму. Женщина всегда входила бесшумно, и что-то вокруг сразу менялось. Сколько лет эта волшебница жила в доме Забини? Блез помнила ее с самого детства. Уверенные руки, негромкий голос. Блез до сих пор помнила, как в какой-то момент с удивлением обнаружила, что ее няня — всего лишь пожилая волшебница, у которой порой все валилось из рук. Но при этом женщина осталась такой же. Голос, с детства напевавший на ночь, был тем же, и руки были точно такими же, как и в детстве. Как это объяснить? Рядом с ней всегда было надежно и спокойно от лучистого взгляда и ласкового голоса. Блез давно выросла, но эта женщина продолжала жить в доме, как член семьи. И сейчас, глядя на невысокую фигуру, Блез вдруг поняла, чего ей так не хватало в это безумное утро. Морщинистая рука скользнула по рыжим волосам:

— С приездом, куколка.

Этим нелепым детским «куколка» называл ее только один человек — старенькая няня. И Блез так привыкла к этому, что назови няня ее сейчас по-иному, девушка бы удивилась.

— Спасибо, — Блез прижалась щекой к теплой руке. — Как твое здоровье? Отец писал, что ты приболела.

— Все хорошо, милая.

— Не буду, — пообещала женщина. — Пока я тебе нужна, не буду.

— Ты всегда нужна.

Няня с улыбкой гладила рыжие волосы девочки, которая была ее миром — капризным, противоречивым, избалованным и невероятно светлым.

— Берта, скажи, если бы ты знала тайну о человеке, которая выставит его в очень плохом свете, ты бы рассказала ее другим?

— Смотря, какая тайна, — негромко проговорила волшебница, — и смотря, какой человек.

— Он… по его вине едва не погиб ребенок. Он — плохой человек. Наверное.

— Значит, нужно рассказать, если это помешает ему в дальнейшем причинять зло детям.

Берта отклонилась, заглядывая девушке в глаза.

— Деточка-деточка, — вздохнула няня. — Пусть мертвый остается с мертвыми. Он ответит за все там, если виноват, — и пожилая волшебница возвела глаза к потолку.

Блез проследила за взглядом няни. Некоторое время она смотрела на высокие своды спальни. Люциус больше никому не сможет причинить вред, а Драко должен сам решить, говорить об этом или нет. Это его право и его тайна.

— Берта, помнишь, у меня здесь было звездное небо?

— Помню, — негромко проговорила няня в волосы Блез.

— Глупая я была, когда попросила его убрать.

— Ты посчитала, что выросла, — улыбнулась старая волшебница.

— Я поторопилась, — вздохнула Блез. — Как думаешь, можно вернуть его назад?

— Если мы вспомним его, то конечно.

— Вспомним.

— Каждую звездочку, — улыбнулась Берта.

— Каждую, — прошептала Блез, ответив на улыбку.

* * *

Пэнси Паркинсон сделала шаг из камина и отряхнула мантию. Она не любила путешествия через камин. Грязно, уши закладывает и… как-то неэстетично. Но сегодня она готова была совершить кругосветное путешествие через каминную сеть с остановками во всех мало-мальски крупных населенных пунктах. И все это ради того, чтобы не появляться здесь — в знакомом с детства доме.

Она прибыла в маленькую гостиную, которой редко пользовались. Нужно было отдышаться и собраться с мыслями. Однако покашливание, раздавшееся слева от нее, дало понять, что отдышаться не получится.

Пэнси оглянулась. У стены, украшенной старинным гобеленом с изображением какой-то батальной сцены, стоял ее отец. Пэнси улыбнулась. Отец старался казаться строгим, властным, но они-то оба знали, что настоящий он именно такой: с легкой улыбкой и гордостью во взгляде. В парадном наряде и с седой бородой он был похож на рыцаря, сошедшего со старинного полотна. И вот за эту гордость в его взгляде Пэнси платила тем, что наступала на горло собственным мечтам, мыслям… Она была любимым ребенком, которого с детства воспитывали, внушая, что долг и семья идут неразрывно. Пэнси всегда знала, как поступит, когда придется выбирать. Раньше не предполагала, что струсит и попытается отсрочить этот шаг, но в самом шаге была уверена всегда.

— Я задержалась, — честно ответила она.

— Вижу, — улыбнулся отец. — Метель. Непогода. Да и Алин настолько радушная хозяйка, что отказать ее приглашению просто невозможно.

Так было всегда. Отец сам придумывал для нее оправдания. Словно за своей любовью старался не замечать, что все совсем не так, и его девочка давно выросла из детских кудряшек, детских платьев и детских книжек.

— Ты угадал, — привычно согласилась Пэнси, отмечая, что вновь не злится. Просто не может.

Отец быстро обнял ее, на миг прижимая к себе.

— Тебе нужно переодеться и отдохнуть. Мама сердится, — многозначительно приподнял бровь мистер Паркинсон. — Роберт уже здесь. Терпеливо ждет знакомства.

Пэнси улыбнулась. Роберт здесь… Какого черта эта метель не замела его где-нибудь в пути?!

Ее комнаты располагались в этой же части замка, поэтому на то, чтобы добраться до своих покоев, принять ванну и переодеться, ушло гораздо меньше времени, чем на расхаживание по комнате и увещевание самой себя, что нужно спуститься.

Домовой эльф уже трижды пытался напомнить о приглашении в гостиную. И трижды в панике вылетал за дверь. Первый раз просто от крика, два других от подушки и туфли, пущенных в его голову верной рукой.

По пути в гостиную Пэнси успела поболтать с доброй дюжиной портретов, вяло подумать, что мать будет опять недовольна ее внешним видом и не преминет после сказать, что девушка не должна ходить в брюках, и отругать себя за то, что так и не удосужилась попросить у отца хотя бы колдографию этого Роберта, и, наконец, переступить порог гостиной. Отец, помнится, обещал семейную церемонию. «Не обманул», — решила Пэнси, окинув быстрым взглядом комнату. Отец о чем-то беседовал у камина с двумя мужчинами, а мать развлекала не иначе как ее будущую свекровь. Увидев Пэнси, обе женщины поднялись, а мужчины прервали беседу и оглянулись.

— Милая, ты в этот раз очень долго добиралась, — с улыбкой проговорила миссис Паркинсон, однако ее тон заставил Пэнси почувствовать себя виноватой.

— В такую погоду неудивительно, — улыбнулась вторая женщина, протягивая Пэнси руку. — Амалия Моран.

— Пэнси Паркинсон, — девушка пожала протянутую руку.

— Много о вас слышала, моя девочка. Но сейчас вижу, что все восторженные отзывы о вас не отражают истинной картины. Ваша дочь очаровательна.

Последняя фраза была обращена уже к отцу Пэнси, который как раз подошел. Пэнси, словно в тумане, оглянулась в сторону новоиспеченного жениха, но вместо него увидела невысокого мужчину, который внимательно смотрел на нее. Неприятный у него был взгляд. Цепкий. Словно крючок, попав на который, трудно отцепиться. Однако губы мужчины растянулись в улыбке, и он весьма галантно склонился поцеловать руку будущей родственнице. Пэнси нарочито внимательно разглядывала его склоненную голову и только потом подняла взгляд на третьего мужчину в этой комнате. Удивление? Разочарование? Сложно сказать. Ясно было одно: Пэнси представляла его совсем иначе. Невысокий. Темноволосый. Почему-то она ожидала, что он будет… другим. Другим по сравнению с кем? С Брэдом? Мысль о Брэде отозвалась спазмом в горле. Пэнси резко себя одернула. Не место было здесь, в ее доме, среди будущих родственников воспоминаниям о том, как она все же дописала эту чертову записку по настоянию Драко. И потом был бесплодный разговор, растянувший на всю ночь. Зачем? Чтобы повторить прощание?

— Рад знакомству, — Роберт Моран слегка поклонился и приложился к ее руке. Прикосновение было формальным. — Как добрались?

— С приключениями, — улыбнулась Пэнси.

— Прошу к столу, — прервала их неловкое знакомство миссис Паркинсон.

Пэнси вышла из гостиной едва не самая первая. Весь обед она намеренно не смотрела в сторону юноши. Беседовала с его матерью, кожей чувствовала изучающие взгляды, но как-то выдержала это. А потом мужчины изъявили желание выкурить по трубке и побеседовать о делах. Не успела Пэнси вздохнуть с облегчением, когда услышала, как на вопрос ее матери, курит ли Роберт, юноша ответил: «Нет».

Миссис Паркинсон пригласила миссис Моран посмотреть оранжерею, и Пэнси почувствовала себя глупо от этих плохо завуалированных попыток оставить их вдвоем.

С уходом родителей в обеденном зале повисла тишина. Манеры, вбитые с детства, твердили о том, что гостя нужно развлекать, но она не могла заставить себя даже посмотреть в сторону этого человека.

— У вас красивый дом, — наконец проговорил юноша.

— Да, — коротко откликнулась Пэнси, подумала и добавила: — Спасибо, — еще подумала и спросила: — А у вас большое имение?

Она спрашивала все это, разглядывая композицию из цветов на столике для коктейлей, и оглянулась на юношу, только когда услышала смешок.

— То, которое принадлежит мне, не очень.

— Не поняла, — Пэнси прищурилась. — Что вы хотели сказать этой фразой?

Юноша резко обернулся. До этого он стоял к ней вполоборота, изучая пейзаж, висящий на стене.

— Я просто говорю о той части состояния, которая может быть интересна вам.

Пэнси несколько секунд смотрела в его глаза. А потом улыбнулась той улыбкой, от которой первокурсники застывали, как изваяния, или, наоборот, убегали в панике.

— Давайте расставим все точки над «i». При этом… выборе моего мнения не спрашивали вовсе. Узнав в прошлый раз, что вы не сможете приехать, я радовалась все выходные. Была б моя воля, радовалась бы до сих пор. Я выполняю волю отца, и это все. Поэтому мысли о том, что лично мне нужно что-то лично от вас, можете сразу похоронить, как безвременно почившие. Я достаточно ясно выразилась?

А ведь обещала вести себя цивилизованно. Не грубить. Не язвить. И уж тем более не раскрывать карты перед ним. Где-то в глубине души жила мысль, что если она ему не понравится, все изменится. Но эта мысль умерла в числе первых, едва девушка увидела взгляд будущего свекра. Стало ясно, кто здесь все решает. И вот она стоит в обеденном зале собственного замка, в паре метров от едва знакомого молодого человека и испытывает такую ярость, которую не испытывала давно. И когда, казалось, ярость готова была вырваться наружу чем-нибудь похуже улыбки и язвительных слов, губы юноши дрогнули, и он впервые улыбнулся.

— Вы выражаетесь яснее ясного, мисс Паркинсон. Простите, если невольно вас обидел.

Пэнси растерянно моргнула.

— Я… не обиделась. Я просто решила озвучить свою позицию.

Он вновь улыбнулся.

— Так. Давайте тогда уж и я свою озвучу. Только, может быть, мы прогуляемся. Я не люблю большие залы.

Пэнси приподняла бровь.

— В поместье, которое принадлежит вам, залы поменьше? — не смогла сдержать язвительный вопрос девушка.

Роберт усмехнулся, словно что-то для себя решив.

— В том, где я живу постоянно, меньше. Гораздо.

— Давайте заключим сделку: вы сейчас проводите меня в более уютное место, а я предоставлю вам письменную опись. Это сэкономит время.

— И значительно сократит беседу.

— Действительно.

— Идет.

Пэнси первой вышла из зала. Она шла по коридору и удивлялась сама себе. Еще несколько часов назад она панически боялась увидеть этого человека, а сейчас он не вызывает страха. Любопытство — да. Некий азарт — да. Но не страх.

— Чем вы занимаетесь? — обернувшись, спросила девушка.

— Внешнеэкономическими связями, — откликнулся юноша, разглядывая портреты на стенах.

— Шутите?

— Нет. Серьезно, — он перевел взгляд на спутницу. — В прошлом году я закончил учебу и сейчас работаю.

— Необычный выбор.

— Ну… не знаю. Вы всегда хотели этим заниматься?

— Нет, я мечтал играть в квиддич.

— Так почему же… Нам сюда, — перебила она сама себя, толкая дверь на террасу.

Небольшая площадка напоминала иллюстрацию к сказкам о зиме. На стекле было наложено заклятие незамерзания, поэтому создавалось впечатление, что его вовсе нет. За пределами площадки шел снег, и было ощущение, что вот-вот почувствуешь его на своем лице. Немногочисленная мебель была белой. От этого всякий, кто входил сюда, попадал во власть иллюзии. Казалось, что находишься на заснеженной улице. С той лишь разницей, что здесь было тепло. Пэнси любила эту террасу зимой. Строго говоря, это была ее терраса, и обустройством здесь занималась она сама.

— Поразительно, — вынес вердикт Роберт, оглядевшись по сторонам.

Пэнси улыбнулась. Об авторстве промолчала, но зарубку себе о его реакции сделала.

— Чаю?

— Нет, спасибо.

— Присаживайтесь.

Пэнси устроилась на диване, глядя на то, как Роберт озирается по сторонам. Наконец он, покачав головой, расположился напротив. Теперь, сидя в светлой комнате и получив возможность беспрепятственно разглядеть юношу, Пэнси изменила свое первое впечатление о нем. При знакомстве он показался ей каким-то безвольным и… словом, никаким по сравнению с его отцом. А вот теперь она отметила прямой взгляд и упрямый подбородок.

Если бы Пэнси не разучилась краснеть давным-давно, она бы, вероятно, покраснела.

— Я просто пыталась составить впечатление.

— По внешности?

— Скорее по взгляду, по общему облику.

— Признаться, я настолько не хотела этой встречи, что даже не озаботилась колдографиями.

Юноша хмыкнул.

— Не хочу вас обидеть. Просто говорю правду. Для разнообразия.

— А обычно врете? — брови юноши взлетели вверх.

— Нет, — Пэнси улыбнулась. — Но вы же сами понимаете: обстоятельства.

— Понимаю. И все же, я миновал первый этап осмотра с честью?

«Вы миновали его с честью, еще съязвив в гостиной», — подумала Пэнси, вслух же произнесла:

— В общем-то, да.

— Спасибо, — шутливо поклонился он.

— А что насчет меня? Вы, я так понимаю, колдографиями озаботились.

— В общем-то, да. Я привык знать…

— Врага в лицо, — закончила Пэнси.

— Ну зачем же так сразу? Увидев вас, я понял, что вы не враг. Соперник — возможно. Но враг… вряд ли.

— Вы умны.

— Мерлин! К колдографии прилагался отчет о моей успеваемости?

— Да! Мы ведь отвлеклись. Вы хотели играть в квиддич.

— Да, — Роберт посмотрел в высокий потолок.

Пэнси отметила, что в вырезе его рубашки мелькнула цепочка. Она вспомнила, что с детства любила гадать, что на медальоне, укрываемом от глаз тканью? Считанные разы она имела возможность это выяснить. Как, например, у Драко — просто попросить посмотреть. Или у Брэда, потому что могла отбросить прочь мешающую ткань. Сейчас она подумала, что о медальоне Роберта тоже вскоре сможет узнать. Еще одной тайной меньше…

— Мой отец был категорически против, — меж тем продолжал юноша. — Он считал, что не дело его наследнику носиться на метле. По его разумению, я должен был заниматься либо зельями, либо рунами. Чем-то… соответствующим моему положению.

— Так как же вас занесло в экономику?

Роберт весело пожал плечами.

— Я окончил Шармбатон и… уехал к деду.

— Ну… об этом не принято говорить, но… да.

— А потом? — Пэнси поймала себя на мысли, что слушает с интересом, да и смотрит на юношу по-новому.

— Потом? Потом мой дедушка умер, и… он очень переживал из-за нашего с отцом непонимания и перед смертью попросил нас как-то разрешить эту ситуацию. Вот мы и разрешили. Я продолжил учебу по тому направлению, которое выбрал, получил еще… ряд свобод, но взамен оказался здесь.

— Мерлин! Вас наказали женитьбой? Старо как мир, — расхохоталась Пэнси.

— Не то что бы наказали… Думаю, для отца это — залог будущего.

— И вы так просто согласились?

— Нет. Разумеется, я поупирался. Но в итоге да, согласился. А что насчет вас?

— Меня? Я не упиралась, — Пэнси откинулась на спинку дивана. — Мой отец очень любит меня, и если вы — жертва юношеского протеста, то я, скорее, жертва родительской любви. Меня с детства готовили к этому дню. И я… не знаю. Мысль отказаться приходила в голову, но не задерживалась настолько, чтобы я начала действовать. Да и… стимула сильного, наверное, не было.

Пэнси подняла взгляд от стеклянного столика, стоящего между ними, и увидела, что он смотрит на нее неотрывно, внимательно.

— Нет, Роберт. Дело не в этом. Я… не хочу так, как у всех них, — Пэнси взмахнула руками. — Понимаете?

— Нет, — покачал головой юноша.

— Я всегда знала, что этот брак… это… Метка, — наконец закончила она, не зная, как еще озвучить правду.

Повисла тишина. Юноша смотрел на нее молча, и его взгляд казался острым, как сталь. Пэнси почувствовала беспокойство. Что же она за дура, что вот так рассказала! А вдруг ей лишь показалось? Вдруг он ярый сторонник Лорда? Скольких таких она видела в доме того же Драко. С виду аристократичных, лощеных, но как начинал гореть их взгляд, стоило зайти разговору об идеях Лорда. Вот и этот юноша… Она ведь ничего о нем не знает… вдруг…

— Поразительно, — второй раз за этот день произнес Роберт Моран. — Вы так спокойно об этом сказали.

— Я рада, что у вас сложилось впечатление, будто я спокойна. Я старалась, — нервно усмехнулась девушка. — А что насчет вас?

Роберт молча расстегнул камзол на левом запястье, некоторое время возился с пуговицами. Пэнси, как завороженная, наблюдала за этим процессом. Наконец ткань скользнула вверх. Юноша закатал камзол и рубашку, показав руку. Метки не было. Пэнси услышала свой вдох. Оказывается, она задерживала дыхание.

— Лучше один раз увидеть, — прокомментировал свои действия юноша.

— Мерлин! — произнесла она. — Я рада.

— Вторую показать?

— Нет. Я… верю, к тому же я ведь знаю — левая. Но… как вам удалось? Вы ведь совершеннолетний.

— Более чем, — улыбнулся юноша. — Я же говорю, что выторговал ряд уступок. Эта — в том числе.

— Хорошо быть экономистом. Умеете торговаться.

— Здесь дело не в образовании, но, да, умею.

— Думаю, после помолвки этот вопрос вновь всплывет так или иначе.

— И что тогда?

— Надеяться, — ответил он. — Не знаю. У меня нет далеко идущих планов на этот счет. Все может измениться в любую минуту.

— Вы меня огорошили, — улыбнулась Пэнси.

— В общем-то, да. Может, в честь этого перейдем на «ты»? — предложила Пэнси.

— С удовольствием, — Роберт снова улыбнулся.

Пэнси улыбнулась в ответ. Она отметила про себя, что он много улыбается. И от этого выглядит… славным. Не таким, как Брэд, но… Пэнси зябко поежилась.

— Роберт, а можно вопрос?

— Да, конечно.

— Личного характера.

Юноша развел руки, показывая, что готов.

Он вздохнул, открыл рот ответить, улыбнулся, вновь стал серьезным.

— Нет, я все понимаю, — отозвалась Пэнси. — Вопрос странный, но мы же начистоту. Я прекрасно понимаю, что ты не был верен мифической невесте.

Некоторое время Роберт Моран молча разглядывал Пэнси Паркинсон. Он смотрел совсем не как жених на свою будущую невесту, не как мужчина на женщину. В его взгляде была смесь досады и веселья. Наконец он произнес:

— Я понял. Понял, почему ты так не хотела этой встречи.

Пэнси быстро отвела взгляд.

— Сейчас речь не обо мне. Я спросила тебя.

— У меня была любимая девушка, — с расстановкой произнес Роберт.

И замолчал. Пэнси некоторое время смотрела на край стеклянного столика, отмечая игру света на грани, а потом подняла голову:

— И? Что произошло?

— Расстались, — коротко ответил юноша.

— Потому что тебе пришлось согласиться на эту помолвку? — Пэнси вдруг испытала острое чувство сострадания к юноше, а еще почти болезненное узнавание своего двойника, человека, оказавшегося с тобой в одной лодке.

— Нет, — внезапно усмехнулся Моран. — Все гораздо прозаичнее. Просто она встретила другого юношу, который привлек ее больше. Вот и все.

Пэнси удивленно моргнула. В ее девичьей душе, несмотря на внешнюю силу и впечатление общей беззаботности и легкости, жило слово «навсегда». Если полюбить, то это обязательно навсегда. Она гнала это «навсегда» в случае с Брэдом. И порой ей казалось, что со временем все сотрется, исчезнет. Но в глубине души она боялась, что все же это «навсегда» поселится в сердце и не позволит выгнать дорогой образ прочь. А вот сейчас Роберт Моран вдруг открыл ей глаза на другую часть истории.

— Полтора года назад.

— Наверное, она тебя не любила.

— Не знаю, Пэнси. Ей казалось, что любила. И мне казалось, что она любила. Но, как сказал тогда мой дедушка, в нашем возрасте нет слова «любовь».

— Глупости. Есть.

— Я ответил так же.

— А сейчас ты в этом не уверен?

— Не знаю. Я еще на пути к решению этого вопроса. Хотя признаться, сейчас ситуация меня устраивает больше.

— Ясная голова и логичные поступки, а не желание свернуть горы ради кого-то.

Пэнси задумчиво посмотрела на юношу.

— Может, ты и прав.

И, когда в сгустившихся сумерках экипаж Моранов отъезжал от крыльца, скрываясь за пеленой метели, Пэнси вдруг поняла, что в нем… друг. Пэнси чувствовала на плече ладонь отца и думала о том, что цепкий взгляд Морана-старшего ее уже не пугает, как и навязчивое внимание матери Роберта. Она почему-то почувствовала себя защищенной, когда юноша, прощаясь, сжал ее локоть. И сейчас Пэнси мысленно желала ему счастливого пути. Так искренне, как только могла, потому что в голове вертелась мысль о том, что она отчаянно не хотела встречи в прошлый раз, и он, катаясь на горных лыжах, сломал себе руку и едва не повредил позвоночник. Поэтому сейчас Пэнси смотрела на метель с надеждой и… заботой. Ей было тепло в этот морозный рождественский вечер.

Гермиона вышла из больничного крыла и поняла, что устала до чертиков, до онемения в душе. Снова тупик. Снова пустой взгляд и упрямство этого мальчишки. А еще… нужно ли ему это? Вдруг ей все привиделось? Да и вообще, его проблемы совершенно другого уровня, а она тут со своими нелепыми сантиментами. Но что поделать, если для нее важно именно это? Видеть его. Слышать. И…

Гермиона потерла лицо и остановилась напротив окна, сжав край холодного подоконника. За стеклом сгущались сумерки. Как рано зимой садится солнце. Почти вечная ночь. Девушка удивленно подумала, что закат был давно, и видела она его при таких обстоятельствах, что лучше бы не видеть вовсе. А потом вспомнила про силовое поле, окружавшее поместье Малфоев. «Время творит здесь презабавные вещи», — зазвучал в памяти мальчишеский голос.

Сколько она так простояла, она не знала. Рождественский день растянулся до бесконечности, вместив в себя слишком много.

Гермиона резко обернулась. В двух шагах от нее стояла… Нарцисса Малфой.

Женщина выглядела слегка усталой, слегка встревоженной, слегка… спокойной. Все в ее образе было каким-то поверхностным, словно мимолетным. Тонкая морщинка на лбу сменялась полуулыбкой на губах, и тут же вздох. Словно миссис Малфой до сих пор не могла решить, как ей относиться к произошедшему.

Гермиона вдруг подумала, что мама Драко вряд ли знает, что случилось там, иначе на ее губах не появлялась бы улыбка. Это было бы слишком.

— Подруга Гарри Поттера навещает моего сына в лазарете, — с легкой улыбкой произнесла миссис Малфой. — Мне казалось, они не ладят. Или же я ошибалась?

— Нет, вы правы. Они действительно не ладят.

— Драко, конечно, не любитель рассказывать о своих конфликтах, но мне казалось, противостояние Гриффиндор-Слизерин все еще живо. Как-то так получалось, что на этих факультетах всегда находилась пара-тройка человек, обожавших друг друга чистой, незамутненной ненавистью.

— Вы ведь тоже заканчивали Хогвартс? — произнесла Гермиона, вспоминая старый школьный альбом. Непроницаемую и неживую девушку на колдографии, очень соответствовавшую образу миссис Малфой.

— Да.

— И в ваше время было также?

Нарцисса на миг помедлила с ответом, бросив быстрый взгляд в окно.

— Да. Мир меняется, а мы остаемся.

Женщина повертела кольцо на пальце.

— Я хотела поговорить с вами, мисс Грейнджер.

— Да, конечно.

Гермиона почувствовала желание втянуть голову в плечи и убежать.

Этот вопрос был, пожалуй, самым сложным из всех, на которые когда-либо предлагали ответить Гермионе. Самым сложным и самым важным. И сказать это малознакомой женщине — такой далекой, такой безупречной — казалось чем-то немыслимым.

— Я… Я… извините. Мне пора.

— Разумеется, — легко согласилась Нарцисса, отступая на шаг.

Гермионе вдруг подумалось, что так отшатывается толпа от приговоренных, словно находиться рядом уже опасно. Девушка подняла голову и подумала, что глупо бояться. Она едва не потеряла его там, на башне. Плевать. Она видит эту женщину, возможно, в последний раз в жизни. С чего бы ей волноваться о впечатлении, которое она произведет?

Нарцисса смотрела молча, словно читала ее мысли. И этот внимательный взгляд вызывал раздражение. Она смотрела так же, как сын. Будто заранее все про всех знает, только… в этом взгляде был шанс быть услышанной. И Гермиона решилась. Решилась как раз в тот момент, когда Нарцисса что-то собиралась сказать.

— Извините, — остановила ее девушка. — Я… У вас есть время? Мне… тоже нужно поговорить.

Женщина кивнула. Гермиона вздохнула, огляделась по сторонам и указала на дверь в кабинет профессора Флитвика.

— Давайте поговорим там.

Спустя минуту она сидела за партой, нервно теребя на запястье часы. Нарцисса Малфой сидела на стуле. Весь ее вид выражал спокойствие, и Гермиона невольно позавидовала матери Драко.

— Я… действительно подруга… то есть друг Гарри. Гарри Поттера. Я учусь в Гриффиндоре.

Нарцисса слегка кивнула.

— Даже не знаю, с чего начать, — Гермиона сглотнула, ожидая, что женщина что-нибудь скажет, как-то поможет, но миссис Малфой молчала. — Прошлым летом мы гуляли в парке. Я и Гарри. Это было в предпоследний день каникул. Его похитили и увезли в ваш замок.

Лицо Нарциссы не изменило своего выражения, только взгляд стал более внимательным, если такое вообще было возможно.

— Мне удалось пробраться в карету. И… я оказалась у вас в замке. По стечению обстоятельств попала в комнату Драко.

— Духи, — откликнулась Нарцисса. — В его комнате пахло твоими духами.

— Да. Он спрятал меня в шкафу.

— Зачем?

— Понимаете, сначала он растерялся, а потом все завертелось. Он решил помочь Гарри.

Рассказ Гермионы не занял и пяти минут. Короткий, осторожный. Она говорила, старательно подбирая слова и глядя то на бледную руку Нарциссы, пощипывающую ткань мантии, то на собственную ладонь. Она говорила об этом впервые за несколько месяцев и чувствовала, что дышать становится чуть легче. Самую малость, но все же.

— Я хочу извиниться за то, что невольно видела все, что происходило в его комнате, — закончила Гермиона.

Нарцисса задумалась. Видимо, восстанавливала в памяти тот день. Потом кивнула.

— Мне должны были стереть память, когда все закончится.

— Драко настоял. Он… очень злился оттого, что я многое узнала о… его семье, о вашей семье. И… он… ненавидел меня все эти годы. Знаете… у них как-то с Гарри так повелось. А я… всегда была другом Гарри, и…

Гермиона поняла, что ее лепетание малопонятно.

— В общем, память мне не стерли, и…

Девушка замолчала.

— Дальше? Профессор Дамблдор попросил меня помочь Драко. Хотя ваш сын не верит, директор заботится о нем. Правда. И сегодня он… — Гермиона запнулась, бросив быстрый взгляд на женщину. Ей снова пришло в голову, что Нарцисса может не знать о произошедшем. Ну не может она быть так спокойна. Любая выдержка имеет предел. — Он рисковал собой, спасая Драко.

— У этой истории множество сторон и мотивов…

— Я понимаю, но факт остается фактом.

— Хорошо. И что же? Вы решили помочь?

— Я… не знала как, но пообещала. А потом все как-то завертелось.

Гермиона вздохнула и посмотрела на свои колени. Все завертелось… Это еще мягко сказано. Весь ее мир не просто завертелся, а сосредоточился в одном месте, и его центром стал этот мальчишка.

Подняв голову, она встретилась с таким взглядом, что сразу вспомнила ту Нарциссу, которую видела один единственный раз в комнате сына. Было в этом взгляде столько… понимания. Даже не материнского… нет.

Гермиона прекрасно видела, что Нарцисса понимает, насколько эта фраза не соответствует истине, и что женщина просто дает ей шанс дать обратный ход. Возможность последнего шага назад. И Гермиона поняла, что не станет его делать.

— Нет. Я пришла увидеть его. Побыть с ним рядом. Услышать его голос. Я… очень давно не слышала его голос.

Эта нелепая фраза словно что-то сорвала в душе. Гермиона сглотнула, понимая, что продолжать не сможет.

Нарцисса тоже это поняла.

— Мисс Грейнджер, в вашем возрасте мир воспринимается иначе и, наверное, честнее, — Нарцисса вздохнула. — Вы искренне верите в себя, в то, что будет завтра, и оно непременно будет счастливым. Это ваше право. Только не нужно впутывать в ваше выдуманное завтра моего сына.

Гермиона подняла взгляд на женщину. Неужели ей только показалось понимание? Неужели?

— Простите, миссис Малфой, — негромко, но твердо произнесла девушка, — но это может решать только Драко.

— Мне показалось, что он решил, — так же негромко откликнулась Нарцисса.

— Вы не понимаете. Да! Я ему соврала. Да! Он не верит. Но он… он должен мне поверить. Понимаете? Это важно! Он… он не должен оставаться один в этом проклятом лазарете. И вообще…Он заслуживает большего.

— И чего же он заслуживает, по-вашему? — тихо спросила Нарцисса.

И Гермиона вновь увидела женщину, некогда отбросившую прочь дорогие украшения.

— Он заслуживает того, чтобы в его жизни было все… по-другому. Были свет, радость… Он… Я видела в нем врага все эти шесть лет. Злилась. Ненавидела. Я даже ударила его на третьем курсе…

Гермиона усмехнулась, глядя на корешок толстого фолианта, лежащего на учительском столе, и не увидела, каким стал взгляд Нарциссы Малфой — словно времени не существовало, этих двадцати лет точно не было в помине. И, наверное, Нарцисса была единственной, кто мог понять нелепые, на первый взгляд, метания семнадцатилетней девушки.

— Когда он получил известие о гибели тети, мне захотелось изобрести Маховик времени такой силы, чтобы повернуть время вспять насовсем. Чтобы он не сидел там безжизненной куклой. Я… Знаете, у него такая славная улыбка. Совсем мальчишеская. А еще с ним всегда, как на качелях. Не знаешь — вверх полетишь или вниз.

Гермиона замолчала, сглотнув. Некоторое время все так же смотрела на книгу, а потом подняла взгляд.

— Надеюсь, я ответила на ваш вопрос.

Нарцисса молча разглядывала девочку. Она намеренно была категорична, чтобы увидеть, станет ли та отвечать или смирится. Девочка ответила. Да еще как. Что-то дрогнуло в материнском сердце. Юная гриффиндорка была… странной. На первый взгляд она напоминала Эванс, а вот теперь Нарцисса отчетливо видела в ней Фриду. Такую же рассудительную, с почти безграничной верой в хорошее и умением понять сложного и противоречивого человека. А еще в ней был тот задор, который может свернуть горы и остановить солнце. Тот задор, который многие теряют очень быстро, столкнувшись с первыми трудностями.

— Мисс Грейнджер, — Нарцисса смотрела в карие глаза, — сейчас у Драко не лучший период в жизни. Неизвестно, чем все закончится. Ему сейчас нужна ясная голова и свобода в выборе способов решения проблем, возможность действовать, не отвлекаясь на что-то… иное. Если вы проявите настойчивость и добьетесь его прощения, ему придется гораздо труднее. Он будет связан.

Гермиона опустила голову. В словах женщины был смысл, но как же хотелось закричать, что она ничего не понимает. Все не так. Гермиона поможет ему. Она… Она…

— Но если вы сейчас уйдете, — негромко продолжила Нарцисса, — думаю, ему будет еще хуже.

Девушка подняла потрясенный взгляд.

— Мой сын — сложный человек. Надеюсь, вы это осознаете. Выбор за вами, мисс Грейнджер. Была рада знакомству.

Нарцисса стремительно встала и вышла из кабинета. Гермиона несколько секунд смотрела на закрывшуюся дверь, а потом тоже вскочила и бросилась в коридор. Там она замерла. Посмотрела налево. Туда, где за поворотом начинался коридор, ведущий в лазарет. Направо. Там, стоило подняться на два пролета, открывался путь в гостиную Гриффиндора. Несколько секунд девушка стояла в нерешительности, словно размышляла, а потом уверенно повернула… направо.

Когда она вошла в гостиную Гриффиндора, застала там Рона и Гарри, играющих в шахматы.

— Ребята, мне нужно с вами поговорить.

Гермиона перевела взгляд с одного юноши на другого. Рон сидел на полу, Гарри — на диване напротив. На плече Гарри уютно устроилась Кэти.

Услышав обращение Гермионы, Рон задрал голову, напряженно вглядываясь в лицо подруги. Гарри некоторое время смотрел на шахматную доску, словно не желая отвлекаться. Будто, если не реагировать, Гермиона с ее настойчивым желанием поговорить исчезнет. Гермиона ждала реакции Гарри. Для нее это было важно. Она не замечала напряженный взгляд Кэти — только растрепанную шевелюру. Гарри наконец поднял голову, взглянул на Гермиону и повернулся к Кэти. Однако он не успел даже рта раскрыть.

— Я поняла. Наедине, — Кэти бросила на Гермиону неприязненный взгляд и поднялась с дивана. — Пойду готовиться к празднику. Надеюсь, до ужина вы закончите.

— Спасибо, я тоже надеюсь, — не оборачиваясь на пятикурсницу, произнесла Гермиона.

Кэти ушла. Гермиона окинула взглядом гостиную. Вспомнила короткий список оставшихся на каникулы и подумала, что, наверное, они, Кэти, Джинни, Дин и еще человека три с младших курсов — все гриффиндорцы, оставшиеся здесь.

Гермиона повернулась к друзьям. Рон успел перебраться с коврика в кресло. Гарри по-прежнему сидел на диване, напряженно глядя на подругу.

— Ушла с Дином, кажется, — откликнулся Рон.

— Ладно, — произнесла Гермиона, опускаясь на любимый коврик Рона. — Тогда с ней поговорю позже.

Девушка глубоко вздохнула, собираясь с духом. Посмотрела на сидящего по левую руку Рона, попыталась улыбнуться — Рон выдавил подобие улыбки в ответ, подняла взгляд на Гарри. Улыбаться не стала. Провела пальцами по краю стола, словно разглаживая невидимую скатерть и, наконец, выговорила:

— Я люблю одного человека…

Слева присвистнул Рон. Гермиона же подняла взгляд на Гарри. Юноша сидел, по-прежнему не отрывая от нее взгляда, опустив подбородок на сцепленные кисти рук.

— Он… едва не погиб сегодня, — продолжила девушка.

Гарри прищурился.

— Я до этого даже не понимала, насколько он для меня важен. А вот сегодня поняла. Я… знаю, что для вас это неожиданно. Но… Для начала я хочу сказать, что вы — самое лучшее, что у меня было все эти годы. Рон, — Гермиона повернулась к другу, — порой мне хотелось надавать тебе подзатыльников, это правда. Но… знаешь, ты самый лучший брат на свете. Правда. Я… Если бы у меня был брат — я бы хотела именно такого.

Рон смущенно потер переносицу и кашлянул.

— Гарри, ты… — Гермиона посмотрела на шахматную доску, — ты необыкновенный. Несмотря на все, что тебе пришлось пережить, в тебе столько света, что порой становится непонятно, где ты берешь силы. Когда грустно, когда плохо — ты рядом, и это уже очень много.

Она наконец подняла на него взгляд. В зеленых глазах по-прежнему были напряжение и настороженность. И еще… такая безграничная нежность, что если бы не Омут памяти и не терзавшие память отблески заката за спиной тонкой юношеской фигуры, Гермиона, наверное, дала бы задний ход. Сейчас ей предстояло причинить боль. Девушка еще раз посмотрела на шахматную доску. Кажется, Рон выигрывал у Гарри. Впрочем, как всегда в этой игре.

— Это Драко Малфой.

Гермиона услышала, как Рон поперхнулся воздухом, но не стала оборачиваться. Она подняла взгляд на Гарри. Гарри Поттер несколько секунд смотрел в ее глаза. Словно и не было этих слов. Словно сейчас он улыбнется, и все встанет на свои места. Словно…

Резкий взмах ладонью, и шахматные фигуры с писком разлетелись по столу, падая на пол, ударяясь о ножки кресла. Клетчатая доска скользнула по полированной поверхности, как в замедленной съемке, остановилась у края, несколько секунд балансировала, а потом с глухим ударом упала на ковер.

Гермиона смотрела на это, словно великан на катастрофу в стране маленьких человечков. Просто чтобы не поднимать голову и не видеть, как Гарри рывком встает с дивана и быстрым шагом покидает гостиную.

Портрет Полной Дамы возмущался тем, что дверь открыли слишком резко, а Гермиона все смотрела и смотрела на барахтающуюся на полу белую королеву. У маленькой фигурки был совсем не величественный вид.

На несколько секунд девушка закрыла лицо руками. Сил плакать уже просто не было. Как все призрачно в этом мире. Дружба, привязанность. Одно мгновение, и люди, точно маленькие фигурки, разлетаются прочь друг от друга. Она отняла руки от лица и повернулась к Рону. Друг полулежал, откинувшись на спинку кресла, и неотрывно смотрел на нее поверх сцепленных пальцев.

— Вот и все мои новости, — невесело улыбнулась Гермиона.

Рон все так же смотрел, и она впервые не могла ничего понять по его лицу. А ведь раньше казалось, что читает его, как книгу.

— Да вот думаю: вдруг ты — боггарт, и вот сейчас я произнесу «ридикулус», ты скажешь, что проспала экзамен, станет смешно, и все исчезнет.

Гермиона улыбнулась и села на пол по-турецки, потерла нос.

— Вряд ли твой фокус удастся, — она серьезно посмотрела на друга. — Ты ненавидишь меня? Да?

Рон вздохнул так тяжко, что Гермионе все же захотелось всхлипнуть, но она не успела — Рон заговорил.

— У меня есть младшая сестра, которая испытывает на крепость мои нервы уже… сколько там?.. шестнадцать лет. Я научился мириться с глупостью девчонок. Я не ненавижу, Гермиона. Я просто… не понимаю. Как? Ну как?

Рон с отчаянием посмотрел на нее.

— Я не знаю, Рон, милый. Я сама не могу понять. Просто он…

— Вот только не рассказывай мне, какой он милый и нежный.

— Не буду.

Они замолчали. Рон чуть покачивал головой, а Гермиона принялась собирать с пола шахматы.

— С Гарри нужно поговорить, — наконец произнес Рон. — Тебе.

— Он не станет слушать.

— Станет, Гермиона. И лучше сделать это сейчас, а то он уйдет в себя. Ты же его знаешь. Ох! Заварила ты…

Рон поднялся с кресла.

— Куда ты? — жалобно отозвалась Гермиона с пола.

— Посмотрю, вернула ли Джин Карту. Хочу Гарри поискать.

— Карта у меня, наверное.

— Ну тогда — вперед.

— Рон, ты ведь меня понимаешь? — с надеждой проговорила Гермиона.

— Ни черта! — сердито откликнулся друг. — Но выбора особенного нет.

— Спасибо тебе. Я… не знаю, что бы делала, если бы и ты так отреагировал.

— А я бы именно так отреагировал, если бы Гарри повел себя по-другому. Но не спускать же на тебя собак вдвоем.

Гермиона улыбнулась сквозь слезы.

— Спасибо. Ты… самый лучший.

— А так всегда было. Помнишь? Когда двое из нас ссорятся, третий принимает сторону обоих. Снова моя очередь.

— Я тебя люблю.

Рон лишь махнул рукой в ответ на ее признание, однако, когда она развернулась, чтобы выйти из гостиной, он поймал ее локоть и сжал. Гермиона поняла, что у нее есть друг.

Гарри забрался на подоконник с ногами и прислонился затылком к стене. Посмотрел в темное окно. В голову пришла мысль о нереальности происходящего. Ему казалось, что Гермиона просто пошутила, иначе быть не могло. И в то же время он понимал, что это — серьезно. Гермиона не тот человек, что станет шутить подобными вещами. Да и вообще…

Но скажите, как можно отнестись всерьез к такому заявлению! Она бы еще Снейпа назвала! Гарри закусил губу и стукнулся затылком о стену. Как же глупо все. Как она могла вообще обратить на слизеринца внимание! Ведь это… Малфой. Это… кошмарный сон какой-то. Гарри пытался почувствовать злость, но ее не было. Видимо, все выплеснулось в тот совершенно детский порыв — удар по шахматной доске. Сейчас он чувствовал себя странно. Словно в нереальном сне. А еще не верилось.

Из-за угла появилась ее тонкая фигурка. Гарри почувствовал острый приступ нежности, словно приступ зубной боли. Нестерпимый и всепоглощающий. А ведь он сам виноват. Сам отгораживался от нее все эти месяцы, цепляясь за Кэти, милую Кэти, с которой ему было тепло, уютно, славно, но… как в гостях. А с Гермионой…

Гарри смотрел, как она приближается, и не мог сдержать усмешку. Ирония Судьбы. Мерлин мой! Малфой!

— Поговоришь со мной? — девушка остановилась напротив и посмотрела в его лицо.

Гарри вздохнул, свесил ноги с подоконника, расправил джинсы на коленях и только потом поднял на нее взгляд. Несколько секунд смотрел, а потом пожал плечами.

— Гарри! — Гермиона протянула руку, словно собираясь коснуться его ладони, но остановила движение. — Больше всего сейчас я хочу поговорить с тобой. Хочу, чтобы ты выслушал и, прежде чем захочешь отвернуться от меня, хотя бы постарался… Не знаю, понять, или же…

— Понять, — Гарри усмехнулся. — Понять… Ну давай поговорим.

Гермиона окинула тоскливым взглядом пустой коридор и устроилась на подоконнике рядом с ним.

— С чего начать? — спросила она словно у самой себя.

— С сегодняшнего дня, — неожиданно произнес Гарри.

— Там в гостиной ты сказала, что сегодня чуть не лишилась этого человека. Что ты имела в виду?

— Его вызвали домой для… принятия Метки, — осторожно начала Гермиона.

— У него ее нет? — Гарри бросил на девушку быстрый взгляд.

Она помотала головой.

— Не может быть, — отрывисто произнес Гарри. — Ведь он… Ты уверена?

— Да, я тоже думала. Но ее нет. Я… видела его предплечья.

Гарри как-то нервно усмехнулся.

— Нет, Гарри. Однажды рукава его рубашки были закатаны.

— Но ведь он никогда не отрицал, когда его так называли.

— Так называли его только мы. Да, он не отрицал, но, наверное, потому, что не видел в этом смысла. Не знаю.

— И что с домом? Его вызвали. И?

— Изначально он отказался, а потом все же отправился туда. Думаю, из-за матери. Неважно. В общем, он отказался от Метки.

— Откуда ты знаешь? Он тебе рассказал?

В голосе Гарри послышался скептицизм.

— Нет. Дамблдор. Показал в Омуте памяти.

Гарри вскинул голову и потрясенно уставился на Гермиону.

— Он использовал заклинание проекции. Оно позволяет осуществить выброс магической силы, ну и дает эффект присутствия.

— Почему он тебе это показал?

— Давай, я все же начну сначала. Только подожди здесь минутку.

— Минуту, и я вернусь.

Гермиона действительно вернулась быстро. Гарри даже не успел понять, как относится к новообретенной информации. На ее протянутой ладони был пузырек с зельем.

— Что это? — удивился Гарри.

— Зелье от головной боли.

— У меня голова не болит.

— Сейчас заболит, — невесело усмехнулась Гермиона.

Гарри взял протянутый флакончик и выпил содержимое одним глотком. Гермиона увидела, как он на миг поморщился, а потом принялся разглядывать опустевший флакончик, и ей вдруг стало страшно. Примени сейчас кто-то по отношению к ней заклятие империо, или же кто другой прими Оборотное зелье, и Гарри легко и безропотно выпьет яд, например. Как же он доверял. Даже после ее признания, даже сейчас, когда злился. Верил ей, как не верил, возможно, даже себе. Гермиона подумала, что стоило бы сказать ему об этом, напомнить об осторожности, но она лишь потерла ноющий висок. Бесполезно. Доверие — это часть Гарри, как недоверие — часть Драко.

— Возможно, мне не стоило говорить тебе это сейчас. Но… мне показалось, что Дамблдор этого хотел. Да и ты вправе знать.

— Что знать?

Гарри на миг задумался, а потом неуверенно кивнул.

— Кажется, мы встречались с Роном. Это же было тридцатого?

— Да. Мы… должны были встретиться с Роном.

Гарри вдруг почувствовал, как сердце отчего-то пропустило удар и понеслось вскачь. Ведь он чувствовал. Он знал, что что-то случилось в тот день. Не могла Гермиона, милая, славная Гермиона, ни с того ни с сего удариться в слезы, а потом грустить, места себе не находить несколько недель, срываясь, отмалчиваясь. Что-то произошло. И Дамблдор знал. И… Малфой знал.

— Мне стерли память?

Гермиона кивнула, с болью глядя в потемневшие глаза друга.

— А… настоящий день. Его… как сделали? Откорректировали?

— Маховик времени. Дамблдор просто вернул нас.

— Нет. Он… предоставил мне выбор.

— И ты отказалась? Почему?

— Он попросил помочь Малфою.

— Ты даже не можешь представить, насколько.

— И… чем ты должна была помочь?

— Не знаю. Дамблдор не сказал.

Гермиона пожала плечами и кивнула одновременно.

— Что там произошло?

Надо же. Гермиона молчала об этом несколько месяцев, а вот сегодня пересказывала эту историю во второй раз. За время, что длился ее изрядно сокращенный рассказ, Гарри не проронил ни слова. Гермиона обрисовывала в общих чертах события, участницей которых стала, и сама удивлялась, что пересказ истории, длившейся, как ей казалось, вечность, сейчас не занял и десяти минут. А все потому, что она говорила лишь о фактах. В этом рассказе не было ее страха, не было сдержанности Нарциссы Малфой и надменности Люциуса Малфоя, здесь не было шипения Темного Лорда и… «поверь мне» Драко Малфоя тоже не было. Лишь хронология событий. Гермиона впервые подумала, что понятия не имеет, что происходило в это время с Гарри. А ведь что-то же происходило. Сейчас она осознала это отчетливо по тому, как Гарри сжал кулак, так что побелели костяшки пальцев, по тому, как напряглись его плечи, и остекленел взгляд.

— А потом Дамблдор вернул тебя и предложил мне сохранить воспоминания.

Гермиона замолчала, и в коридоре повисла напряженная тишина. Девушка смотрела на знакомое лицо и понимала, что готова сейчас к тому, что он закричит, выплеснет эмоции, разозлится, но Гарри молчал, разглядывая что-то на каменном полу.

— Что там было, Гарри? — едва слышно выговорила она.

— Ничего особенного, — медленно произнес Гарри, отгоняя воспоминания о холодном смехе, заставлявшем бежать мурашки вдоль позвоночника, о лихорадочном блеске красных глаз и направленной на него волшебной палочке. Палочке, убившей его родителей. Воспоминания, казалось, вырванные с корнем древней магией, сейчас врывались в сознание. Обрывками. Неясными потоками, словно кровь, бьющая фонтаном из раны. Почему такая странная ассоциация? Гарри не знал. Может оттого, что в висках пульсировало, несмотря на принятое зелье.

— Ничего. Так что там дальше? Получается, ты… влюбилась, — слово далось с трудом, — в Малфоя из-за того, что тебе предложили ему помочь?

— Нет… Гарри. Все было не так. Это… Господи! — Гермиона прижала ладони к щекам. — Это все сложнее, чем выглядит. Просто тот день показал, что Малфой совсем другой и…

— Милый и добрый… — монотонно проговорил Гарри.

— Нет. Просто оказалось, что он может жертвовать собой ради других и… вообще. Его дом — паршивое место. Ты даже не представляешь, насколько, и…

— Представляю, — откликнулся Гарри, едва удержавшись от того, чтобы поежиться.

Он представлял. Нет, конечно же, не себя на месте Малфоя, а вот, что чувствуют люди в подземельях этого замка, представлял очень хорошо. Юноша чуть поморщился. Головная боль была пульсирующей и тупой, словно пробивалась через вату. И воспоминания были такие же, точно сквозь узорчатую дымку. Он помнил только нескончаемый поток заклинаний, лицо Люциуса Малфоя и то, как сорвал пуговицу с его камзола, когда Люциус приблизился. Чего он хотел? Кажется, что-то говорил. Гарри тогда еще показалось, что тот говорит слишком тихо — лично он ничего не расслышал. Волдеморт, кажется, тоже, потому что просил повторить. Впрочем, повтора Гарри тоже не понял. Он вообще почти ничего не соображал в тот момент.

Значит, вот что получается. Он оказался пленником, а Гермиона ринулась его спасать. Гарри поднял голову и посмотрел на девушку. Пристально. Изучающе.

Гермиона стояла в паре шагов от него и теребила рукав кофты. Она была похожа на пружину, сжатую так сильно, что казалось еще чуть-чуть и сломается, или же, наоборот, разожмется. Гарри вдруг подумал, что давно не смотрел на нее вот так — долго и без помех. Зимой ее веснушки почти всегда пропадали, словно меркли, а к весне расцветали на вздернутом носике. Вот и сейчас он скорее их угадывал, нежели видел. В карих глазах плескались тоска и боль. У левого виска прядка выбилась из хвостика. Гарри вдруг захотелось убрать эту прядку, как он делал раньше. В прошлой жизни. В жизни, где правду укутывали в сто слоев изощренной лжи, и все ради его же блага.

— Значит, Малфой вернулся в свое имение с аврорами? — негромко произнес он, просто чтобы что-то сказать.

— Да, — кивнула Гермиона. — И наткнулся на режущее заклятие.

— В смысле? Ты не сказала…

— Я не знаю, где оно было, но в Хогвартс он уже ехал изувеченный. Помнишь? Вы в карете…

— Помню. И что дальше? Вы стали общаться?

— Нет. Не стали. Малфой… Он упрямей Рона, — Гермиона усмехнулась, но, увидев, что Гарри не принял ее шутку, смутилась и, откашлявшись, продолжила: — Он всячески старался, чтобы все было, как раньше.

— Я тоже. Просто так получилось. Сначала эти занятия с Брэндом и Томом. А потом как-то все завертелось.

— Вы давно встречаетесь? — пристальный взгляд заставил покраснеть.

Не так она представляла этот разговор. Ожидала, что придется что-то доказывать, остужать его ярость, а он спрашивал ровным голосом, без тени эмоций. Словно… это и не он вовсе.

— Нет, Гарри. Да мы и не встречались, в общем-то.

Гарри опустил голову, скользнув взглядом по джинсам Гермионы до натертого до блеска каменного пола. Он вспомнил вчерашний вечер и расстегнутое платье. И слезы. Все-таки поежился.

— Что произошло вчера?

— Когда? — Гермиона переступила с ноги на ногу, и Гарри отвлекло это движение. Он вновь поднял голову.

— Вечером. Ты плакала.

— Гарри, это… неважно. Сейчас уже не важно.

— Гермиона, сделай милость, давай поиграем в правду. Для разнообразия.

Голос Гарри прозвучал гораздо резче, чем он хотел. Девушка поправила ворот кофты и глубоко вздохнула.

— Вчера он узнал, что мне не стерли память.

— Нет. Дамблдор обещал ему, что сотрет.

— Поразительно, — зло рассмеялся Гарри, прислоняясь спиной к холодному стеклу.

— Гарри, ты простудишься.

— Очень трогательная забота, — прокомментировал он. Некоторое время подумал, но потом все же сел прямо.

— И каково это было?

— Врать. Всем.

— Хочешь знать, каково это было? — в глазах Гермионы блеснул опасный огонек. — Это было чертовски приятно: находиться между двух огней. Каждый день разрываться на части, глядя на тебя. И врать! Врать! Повторять, что все хорошо. А потом саму себя убеждать, что это для твоего же блага. Знаешь, лучше бы мне стерли память! Тогда бы мне не пришлось… вот так…

Гермиона замолчала, глотая слезы.

— Ты даже представить себе не можешь, как противно мне было! — уже тише произнесла она. — Как это тяжело. Если бы хоть кто-то из вас мог поговорить со мной об этом. Я хотела просто поговорить. Мне было страшно, Гарри. За тебя! За Рона!

— А за Малфоя? — негромко произнес Гарри.

— Ты был у черты! Ты видел, что они сделали с Брэндом.

— Видел, но ни черта не понял.

— Из мальчика сделали портал. Знаешь, как это страшно! А ведь я обещала ему помочь. И… Малфой был единственный, кто мог помочь Брэнду. Это… Гарри… Ты… даже представить не можешь. Впрочем, зачем я это говорю, — тихо закончила девушка. — Это же волнует только меня.

Она развернулась спиной к нему и принялась вытирать слезы, мечтая, чтобы этого дня не было. Ненавидя себя, Малфоя, Гарри. Всех на свете. Знакомые руки легли на плечи и развернули. Гарри крепко обнял ее, прижимая к себе. И этот жест лучше всяких слов все ей сказал. Да, он, возможно, не простит, но он хотя бы смог выслушать. И, кажется, постарался понять. А это для нее сейчас было самое главное: рассказать, излить душу и почувствовать уже забытую пустоту в том месте, где давил тяжелый камень вины и тайны.

— Прости меня, Гарри. Пожалуйста.

Она уткнулась в его шею и всхлипнула.

— Никогда не видел, чтобы ты так много плакала, — сдавленно прошептал Гарри, легонько гладя ее волосы.

— Это все оттого, что я была совсем одна. Я ведь так привыкла к вам. Так люблю вас, а здесь пришлось… совсем одной. А одна я — слабая.

— Нет, Гермиона, ты сильная. У тебя хватило смелости рассказать правду.

— Да уж. Вовремя.

— Все будет хорошо.

— Ты простишь меня?

Гарри тяжело вздохнул.

— Я… мне нужно все это переварить. Я не могу так сразу что-то сказать. Понимаешь, все это…

— Я понимаю, Гарри. Я ведь не прошу сразу. Хочу просто знать, что однажды все будет как раньше.

— Как раньше? — Гарри сделал шаг назад, сжал ее плечи и попытался улыбнуться. — Раньше не было твоей большой любви.

Гермиона опустила взгляд.

— А ее и сейчас нет, — усмехнулась она.

Гермиона вздохнула.

— Понимаешь, он… не простит. Он… не такой, как ты, как Рон. Он просто не умеет прощать. Мне кажется, что он даже понять не умеет.

— Чудная партия, — криво улыбнулся Гарри, почувствовав, как царапнула ревность где-то внутри.

Он изо всех сил старался сейчас не поддаваться эмоциям и цивилизованно говорить о слизеринце, но ведь это… Гермиона. И то, как глухо звучит ее голос от горечи, когда она говорит о том, что Малфой ее не простит, это… Как же, должно быть, для нее это важно…

— Здесь уж я участие принимать не буду, с твоего позволения, — Гарри отвесил шутовской поклон.

— Я… я и не прошу, — растерялась Гермиона. — Я ни о чем не прошу, Гарри. Мне важно, чтобы ты просто попытался понять.

— Нет уж. Твоей любви я понять не смогу, извини. Даже ради тебя, Гермиона, я не брошусь на грудь Малфою с криком «здравствуй, друг!».

— Я понимаю. И я не прошу, Гарри. К тому же здесь все… все… В общем.

— Гермиона, ты бы не рассказала нам, если бы это был конец. Значит, ты надеешься.

— Нет. Ты не понимаешь…

— Ладно, проехали.

Гарри отошел к подоконнику, побарабанил по нему.

— Так, что мы имеем? Большую любовь. Большую трагедию и большую неизвестность. Это все замечательно, но хотелось бы знать, что произошло сегодня. Подробнее.

— Люциус Малфой погиб.

— Как?

— Он… пытался остановить Драко и упал с башни.

Гарри едва не поморщился от «Драко» из уст Гермионы, причем от того, как привычно слетело это имя с ее губ, было хуже всего.

— А что именно хотел остановить Люциус? — наконец спросил он, обернувшись.

Гермиона задумалась, посмотрела в сторону.

— Драко пытался покончить с собой.

— Что? Малфой? Покончить с собой? Что за чушь! Гермиона, с какой стати? Это просто смешно!

— Чтобы не позволить Волдеморту использовать его в каких-то там целях.

— Не знаю, Гарри, — устало произнесла девушка, — это тебе лучше спросить у Дамблдора. Я почти ничего не поняла. Это было… слишком. Я вообще не должна была все это рассказывать.

Гарри шумно выдохнул, посмотрел в потолок, потом на факел на стене.

— Приехали. Теперь Малфой у нас еще и герой освобождения.

— Гарри, я не знаю. Просто не знаю.

Гарри пожевал губу и вдруг рассмеялся:

— Поразительно. Только сейчас понял… Ты! Влюбилась в Малфоя! Спасая меня! Так что ли?

Гермиона с опаской посмотрела на друга, так быстро сменившего настроение.

— Ну… вроде как… да.

— Повеситься что ли? — в пустоту обронил Гарри.

— Ладно. Проехали…

Наступает момент, когда человек перестает бояться. Если страхи накапливаются в жизни день за днем, год за годом, то однажды их становится слишком много, и такой естественный защитный механизм, как страх, выключается и умирает. При этом человек может испугаться — мимолетно. Но страх и испуг это разные вещи. Так думал Северус Снейп, идя по коридору. Он разучился бояться, а может быть, просто устал. Жизнь все равно вносила свои коррективы, и в какой-то момент Северус понял, что бояться неизвестности бессмысленно, а страшиться предопределенности глупо. Он привык к тому, что рассчитывать в жизни можно лишь на себя. Свой потенциал Северус знал, поэтому мог предугадать исход почти любого дела со своим участием. До того момента, пока не узнал правду о Томе. И тогда, впервые за столько лет, он… испытал страх. Страх оттого, что мальчик никогда его не простит, что придется как-то сказать ребенку правду, а он не знает как — за все годы педагогической деятельности он так и не научился находить общий язык с детьми.

Новые обстоятельства жизни напомнили Северусу, что он всего лишь человек. И сколько бы он ни рассуждал о собственной непробиваемости, в момент, когда увидел воспоминания Дамблдора в Омуте памяти, зельевар испытал такое потрясение, какого не испытывал много лет. И разговаривая с Драко, прячущим взгляд и теребящим край одеяла, он испытывал желание наорать, залепить подзатыльник, лишь бы этот несносный мальчишка понял, что он — нужен, и не смел больше так швыряться собственной жизнью. Северус вдруг подумал, что страх — это слабость. Сначала мысль испугала, а потом успокоила. Значит, в его жизни появился смысл. Значит, ему есть за кого бояться. А еще его мысли все чаще возвращались к Люциусу. Северус не знал Люциуса Малфоя, увиденного в Омуте памяти. И ему было жаль.

В гостиной Слизерина было пусто. На каникулы остались двенадцать учеников, а это слишком малое количество для такого огромного замка, как Хогвартс. Наверняка разбежались кто куда. Может, в квиддич играют. Северус вспомнил, что подписывал разрешение. Хотя быстрый взгляд в окно показал, что вариант с квиддичем отпадает — замок окутала темнота, кое-где вспарываемая светом фонарей. Северус посмотрел на часы над каминной полкой. До праздничного ужина сорок минут. Вероятно, к нему ученики и готовятся. Взмахом волшебной палочки зельевар заставил разбросанные журналы лечь аккуратной стопочкой и двинулся к комнате мальчиков первого курса.

Несколько часов назад он вполуха выслушал то, что Том разложил ингредиенты, и позволил мальчику уйти. Краем сознания почувствовал смятение ребенка, но так и не смог сосредоточиться на этом ощущении — Том быстро убежал. А вот сейчас Северус захотел наконец разъяснить ситуацию. Подтолкнула боль, которая плескалась в глазах Драко при разговоре о Люциусе. Казалось, обоим Малфоям не хватило чуть-чуть, чтобы понять самое главное, и Северус не хотел повторить их ошибку. Хотя… признаться, он понятия не имел, как рассказать все Тому.

Дверь негромко скрипнула, и Северус на миг остановился, глубоко вздохнув. Полумрак комнаты разрывало пятно света от масляного фонаря, стоявшего на широком подоконнике. Напротив фонаря, глядя в сторону темного окна, сидел Том. Северус несколько секунд смотрел на маленькую фигурку, обхватившую колени. В детстве он сам сидел так же, когда ему было плохо, грустно, страшно. Северус мысленно потянулся в сторону мальчика и почувствовал смятение, боль, разочарование. Эта волна едва не заставила его шагнуть назад за еще незакрытую дверь, чтобы оттянуть этот момент, чтобы…

Том поднял голову и выпрямился.

— Не помешаю? — чужим голосом спросил профессор зельеварения.

— Нет. Пожалуйста.

Том быстро спрыгнул с подоконника и огляделся по сторонам, словно проверяя, нет ли беспорядка.

— С вашего курса ты единственный остался на каникулы здесь? — зачем-то спросил Северус, хотя сам подписывал списки, а на память пока не жаловался.

— Да. Собирался еще Билл, но потом его забрали.

— Понятно, — Снейп прошел по комнате, сцепив руки в замок. — В приют ты ехать не захотел…

— Нет, — Том какое-то время изучал преподавателя. — Там… неинтересно.

— Когда как. Но мне здесь все равно больше нравится.

Северус увидел, как мальчик на глазах из первокурсника, которого застал врасплох преподаватель, превращается в кого-то другого. Более взрослого, более… Глубина. Вот что появилось в ребенке. Вихрь из затаенных эмоций и переживаний. Страх, боль, злость, обида… надежда. Северус одним махом поставил блок на мысли ребенка. Блок для себя, потому что пучина эмоций Тома грозила поглотить его самого, и тогда разговора точно не получится. Он должен пройти этот путь сам. Должен понять мальчика, стоявшего напротив, не логикой и рассудком, а… сердцем. Так, как в эти годы понимал Нарциссу. Значит, мог, умел.

— Как Драко? — Том первым нарушил тишину.

— Хорошо. Я сейчас был у него, и мадам Помфри сказала, что ты тоже заходил.

— Да. Я… принес ему открытку.

— Ты молодец.

Том пожал плечами и засунул руки в карманы. Северус еле удержался от того, чтобы повторить этот жест.

— Я рад, что вы поладили с Драко. У него можно многому научиться.

— Да. Он… хороший.

Разговор мог посоперничать по неловкости со всеми, в которых Северусу приходилось участвовать ранее.

— Том… мне нужно с тобой поговорить.

Мальчик поднял голову и несколько секунд смотрел в глаза мужчины. Северусу стало неуютно под этим изучающим взглядом. Что сказать? Как начать? Как объяснить ребенку, почему одиннадцать лет своей жизни он был один?

— Том, я действительно знал твою маму.

Мальчик никак не отреагировал на эти слова, продолжая пристально всматриваться в лицо мужчины напротив.

— Мы познакомились много лет назад и… Она была чудесной женщиной. Очень сильной.

— Я знаю, — откликнулся Том.

Северус замолчал, почти физически ощущая напряжение, повисшее в комнате. Казалось, воздух вот-вот заискрится.

— Я знаю о том, какой была моя мама.

— Извини, — неловко произнес Северус Снейп, лихорадочно подыскивая слова. — Я хотел сказать…

— Простите, можно вопрос?

— Конечно, — Северус выдохнул с облегчением. Отвечать на вопросы легче. Это же не самому нащупывать нить беседы.

Северус удивленно вскинул голову. Дружба? Причем здесь это? Хотя… возможность отвлечься и поговорить о Драко давала время собраться с мыслями. Ведь мальчик говорит наверняка об этом.

— Дружба это… Сложно и просто одновременно. Ты понимаешь, что этот человек — твой друг. Он рядом, и тебе хорошо. Ты счастлив, когда он счастлив. С ним хорошо молчать и хорошо разговаривать ни о чем. А еще его боль чувствуешь и готов совершить почти невозможное, чтобы помочь.

— А… вы стали бы обманывать друга?

— Это зависит от ситуации, — честно ответил Снейп. — Иногда возможно что-то скрыть для его блага, — он подумал о Нарциссе. — Хотя… боюсь, все равно все тайное станет явным.

— Ну, это для его блага. А стали бы вы скрывать что-то о себе, чтобы казаться… не знаю… лучше?

Северус запутался окончательно. О чем они говорят? Однако ответил искренне.

— Нет, Том. Друг — это не тот человек, которого можно обмануть, желая казаться лучше. Он… слишком долго с тобой, слишком хорошо тебя знает. Друг это слишком… ты. Как бы это лучше сказать…

Северус еще сильнее сжал руки. Его не покидало чувство, что этот непонятный разговор имеет гораздо более глубокий смысл, чем ему кажется.

— Да, очень давно, — произнес он.

— То есть, когда вы говорили ей, что не знали обо мне, вы не врали?

Северус почувствовал, что дыхание сорвалось, и грудь сдавило. Хотелось закричать: «Да! Да! Я не врал!».

Впервые человек с железной выдержкой оказался на самой грани. И пока такие нелепые и неловкие слова путались в сознании, Том шмыгнул носом и потянул рукава свитера, словно ему вдруг стало холодно.

— Да, Том. Я узнал об этом… лишь сейчас.

Голос прозвучал едва слышно. Мальчик не пошевелился, и Северус вдруг испугался, что он только подумал это, а вслух не произнес. Слишком часто в своей жизни он не озвучивал то, что думал. Он уже собрался повторить, но Том вдруг улыбнулся.

Мужчина кивнул.

— Сейчас?

Снова кивок. Вот только знал бы этот мальчишка, что Северус так и не смог подобрать нужных слов и благодарил Мерлина за то, что Том все услышал сам.

— Нет, — замотал головой ребенок. — Я говорил на тот случай, если бы был ему не нужен. То есть, если бы он…

Мальчик запнулся, покраснел и посмотрел на мужчину с тревогой. Не нужно было обладать лигилименцией, чтобы понять, о чем он думал. Вот сейчас, когда впереди забрезжила надежда на семью, новую жизнь, ребенок вдруг испугался, что он снова все выдумал. Ведь ему так и не сказали, что он… нужен.

Северус сцепил руки в замок, расцепил их, хрустнул кулаком и произнес:

— У меня есть дом… Не очень большой, но места там достаточно. Я… бываю там редко. Последний раз заезжал летом. Там, наверное, не слишком удобно, потому что я, по сути, в нем не жил, но… там есть неплохая лаборатория, где можно заниматься зельями. Тебе ведь нравятся зелья?

Северус понимал, что говорит совсем не то, но ведь он не знал, что нравится этому мальчику. Он видел его лишь на своих уроках и… сейчас вдруг почувствовал себя безнадежным идиотом. Не то он должен говорить. Совсем не то!

— Еще там есть… сад, — глупо продолжил он цепляться за свою линию. — Там можно повесить качели.

И Том, ребенок давно выросший из возраста, когда пределом мечтаний являются качели на заднем дворе, счастливо улыбнулся. Потому что у него наконец-то появилось место, где могут висеть эти самые качели. Дом… это же… это… все! Целый мир!

— Конечно, — с облегчением выдохнул Северус Снейп, — и в шахматы, и в нарды, и во все, во что захочешь.

— А на коньках? Мы будем кататься на коньках?

Северус Снейп ни разу в жизни не стоял на коньках. Но разве это важно? Разве важно, что ты можешь выглядеть смешно, если рядом с тобой родной человек. Мужчина кивнул, улыбаясь. И такой улыбки у скупого на проявление эмоций зельевара, пожалуй, не видел еще никто.

— Там есть пруд, где можно кататься на коньках, — сообщил он.

— А… когда мы сможем поехать? — завороженно прошептал Том и тут же смутился от своей смелости.

И мужчина вдруг понял, что в день, когда ребенок перестанет мучительно краснеть за каждое свое слово, Северус станет самым счастливым человеком.

— Если все будет хорошо, то уже на этих каникулах. Нужно только дождаться, чем закончится история Драко.

— Мадам Помфри мне сказала, что он идет на поправку.

— Он очень хороший. А еще… Когда я не знал, что думать… Ну, я не ждал такого, вот и посоветовался с ним. Теперь я все понял. И я… рад, — неловко закончил Том.

— Ты не представляешь, как я этому рад.

Несколько секунд Северус Снейп смотрел на ребенка, не зная, что еще сказать. И вдруг Том бросился вперед и крепко обнял мужчину. Северус пошатнулся от неожиданности. Рука рванулась к груди, на миг замерла, а потом осторожно коснулась головы мальчика, крепко прижимая ее, а вторая рука тут же сжала худенькие плечи. Каким-то вещам не нужно учиться — они в нас. И хрупкий ребенок в отцовских объятиях… это правильно. Северус Снейп посмотрел в потолок. Его счастье не могло уместиться в этой комнате, в этом замке. Ему хватило места разве что в его сердце, которое вдруг оказалось невозможно огромным.

Гарри Поттер быстрым шагом приближался к больничному крылу. Он шел намеренно быстро, чтобы не успеть передумать. После разговора с Гермионой он пытался побродить по замку, но мысли снова и снова возвращались к этой беседе. И если сначала Гарри просто злился на ситуацию, вспоминал испуганный взгляд Гермионы и ненавидел Дамблдора за то, что все получилось именно так, то потом его мысли прочно занял Драко Малфой. За прошедшие годы думать о слизеринце стало необходимым ритуалом, привычным и неизменным. Гарри не помнил дня без мыслей о нем. Пусть вскользь: «Этот гад два года назад в это же время сорвал матч, и меня дисквалифицировали». Или же: «Хорошо, что Хорек не видел, как Рон поскользнулся — сейчас бы сыпал колкостями». Это стало частью жизни, большой и неотъемлемой. Года два назад Гарри с Роном и Гермионой собирались в Хогсмит, и пока Гермиона бегала за мантией, Гарри листал ее книжку. Эпиграфом к одной из глав было стихотворение о враге. Еще тогда Гарри поразился тому, что автор так точно описал суть вражды и значимость врага. Начиналось оно так:

«Тебя я знаю вдоль и поперёк.

Моим бы стать, пожалуй, близнецом.

В мой дом

Мой враг…» 1

Целиком стихотворения он не запомнил, но эти строчки прочно засели в голове, потому что он был с ними согласен. За столько лет он узнал слизеринца, пожалуй, так же хорошо, как Рона или Гермиону. Знал, когда от того можно ожидать подлой подначки. То есть знал, что ее можно ожидать всегда. Знал, что на него можно наткнуться в самое неподходящее время, и это непременно выльется в неприятности, а еще Гарри знал, что слизеринец — озлобленная и жестокая сволочь. И вот с этим знанием хотелось расставаться меньше всего. Однако он привык воспринимать Гермиону, как девушку здравомыслящую и адекватную. Хотя… говорят, любовь зла. А еще он знает массу примеров, когда заложники влюблялись в своих похитителей и… Черт, а ведь получалось, что похищение Гарри помогло Малфою выставить себя в выгодном свете. Правда, непонятно, зачем это было слизеринцу. Отомстить Гарри? Скорее всего. Потому что о чувствах и Драко Малфое Гарри не мог рассуждать в принципе.

Все было паршиво. И с каждой минутой становилось все хуже. Ну кто просил Дамблдора в это вмешиваться? Ведь все равно Гарри узнал. И что дало это время? Неужели сейчас он злится меньше? Вряд ли! Директор добился только того, что Гермиона теперь похожа на тень, и их дружба… Ч-черт. Их дружба оказалась измятой и истоптанной и… едва не разорванной в клочья. И Гарри до сих пор не знал, во что это выльется. Пока все казалось дурным сном. А еще, блуждая по бесконечным коридорам, он вдруг понял, что должен поговорить с Малфоем. Сейчас или никогда. Поговорить начистоту, возможно, в первый раз за столько лет. Переступить через себя, через ненависть, гордость и получить наконец объяснения. И не только ради Гермионы.

Гарри быстро шел и старался дышать глубоко, чтобы успокоиться, потому что слишком хорошо Малфой умел выводить его из себя, слишком остро они реагировали друг на друга, слишком многое стояло между ними. Впрочем, в любом случае Гарри волен уйти в любой момент. Очередной глубокий вдох оказался наполненным запахами лазарета, горьковатыми и… стерильными. Гарри не мог подобрать лучшего слова.

Мадам Помфри не оказалось, и Гарри разочарованно вздохнул. Он почти хотел, чтобы кто-то остановил его и отправил восвояси, потому что затея выглядела сомнительной.

Малфоя он нашел быстро. Слишком быстро. В лазарете только одна кровать была огорожена ширмами. Гарри глубоко вздохнул и отодвинул створку. Слизеринец лежал с закрытыми глазами. Наверное, спал. Гарри решительно шагнул внутрь.

— Репортеры послушались? Убрались? — не открывая глаз, произнес Малфой.

Малфой распахнул глаза и резко сел, правда, тут же откинулся на подушки. Гарри отметил, что слизеринец гораздо бледнее, чем обычно.

— Поттер? Какого черта? — от растерянности Малфой даже не сразу нацепил свой извечно насмешливый вид.

Гарри деловито пододвинул стул и опустился на него.

— Навестить пришел, — ровным голосом ответил он.

— Поттер, ты приболел? — в голосе слизеринца послышалась фальшивая забота. — Ты бы к Помфри подошел. Она тебе зелье даст.

— Я себя чувствую великолепно, — ответил Гарри.

— А… Ну тогда все равно сходи к ней: она объяснит, что я не при смерти, и твой вид все равно меня не убьет, так что можешь не терять времени.

— Ладно, — вздохнул Гарри, — обязательно у нее справлюсь о твоем и своем здоровье, когда она придет.

— А ее нет?

— Пока нет. Мы здесь одни.

Малфой медленно выпрямился и поправил подушку за спиной. Гарри прекрасно разгадал маневр. Слизеринец не хотел выглядеть больным и усталым перед лицом врага. Вот и храбрился.

— Ладно. Раз так — давай проведывай.

— Проведываю.

Гарри устроился поудобнее, закинув ногу на ногу. Он прекрасно видел, что Малфой нервничает. В таком состоянии слизеринец не мог это скрыть достаточно хорошо, и Гарри вдруг понял, что и правда знает его, как никого другого. Например, Малфой всегда поджимает губы, когда злится или раздражается. И голос понижает. Вот как сейчас.

— Поттер, что ты меня так разглядываешь? Я ведь волноваться за твою психику начну.

— Не стоит. Тебе и так волнений хватило. Я правильно понимаю?

— О чем ты? — устало спросил Малфой.

— О сегодняшнем дне.

— Расскажи мне о нем.

— Поттер, с каких пор тебя интересует распорядок моего дня?

— Отлично. Давай тогда поговорим о летних каникулах.

— Чего? — опешил слизеринец.

— Например, о том, как ты провел предпоследний день летних каникул.

Гарри с наслаждением наблюдал, как меняет цвет физиономия слизеринца. На бледных щеках в мгновение ока появились красные пятна.

— Что? Вижу — вспомнил.

— Я-то всегда помнил, — негромко откликнулся слизеринец. — А тебя каким боком это коснулось?

— Я все знаю.

— Мерлин! Поттер! Хватит играть в дешевый детектив. Что ты знаешь?

— Твой отец и Волдеморт похитили меня летом. Гермиона… — Гарри отметил, как взгляд слизеринца на миг оторвался от его лица при звуках этого имени, но тут же вернулся вновь, — …оказалась у тебя. Вы вместе отправились за помощью. Ну и продолжение я тоже знаю, поэтому сэкономлю время. Мне интересно знать, почему ты это сделал?

— Я только что долго разговаривал с Гермионой.

Гарри увидел, как лицо слизеринца на миг поменяло выражение, став из надменно-скучающего растерянно-затравленным. Впрочем, лишь на миг. И Гарри понял, что если бы не знал Малфоя так хорошо, вряд ли вообще сумел бы это заметить.

— Рад за вас обоих, — язвительно откликнулся слизеринец.

— Малфой, как Волдеморт мог тебя использовать? — Гарри не позволил глухой злости вырваться наружу. Он пришел поговорить о деле.

— Что? — судя по ошарашенному виду, слизеринец ожидал подобного вопроса меньше всего.

— Ты слышал. Я знаю о том, что произошло. Так что давай отбросим в сторону расшаркивания и поговорим о деле.

— О каком деле, Поттер? Ты рехнулся?! Иди к черту!

— Только что оттуда, — огрызнулся Гарри.

Драко Малфой устало провел ладонью по лицу.

— Да что же это за сумасшедший дом! Все про всех все знают. Никакого…

— Уж если говорить об этом, то ты хотя бы сам о себе все знаешь.

Их взгляды скрестились подобно клинкам.

— Дамблдору спасибо скажи, — посоветовал Малфой.

Первым желанием Гарри было встать с неудобного стула для посетителей и уйти прочь, но он остался. Пора взрослеть. Уходить от проблем легче всего. Да и делать это возможно лишь до какого-то момента, но однажды реальность все равно настигнет. Поэтому юноша решил не убегать от проблемы напротив. Проблемы со злостью во взгляде и судорожно сцепленными пальцами поверх одеяла.

— Не буду я ему ничего говорить, — спокойно ответил Гарри. — Сейчас это уже не имеет смысла. Дело сделано.

Брови Малфоя взлетели вверх.

— А что изменит мой грандиозный акт протеста с крушением мебели и выкрикиванием проклятий?

Малфой на миг задумался.

— Ты укажешь свою позицию, — наконец выдал он.

— Моя позиция и так известна.

— Значит, они не принимают тебя всерьез, — хмыкнул слизеринец.

— Это я и без тебя знаю, — беззлобно огрызнулся Гарри.

Некоторое время они молчали, не глядя друг на друга. Первым заговорил слизеринец:

— Ты сказал, что все знаешь. Откуда?

— От Гермионы — я же сказал, — раздраженно откликнулся Гарри.

— Дамблдор показал ей в Омуте памяти.

— Что? — Малфой едва не свалился с кровати — так подскочил. — Да когда же это закончится! — в его голосе послышались отчаянные нотки. — Ч-черт!

— Думаю, уже закончилось. Мне показалось, что сегодня Дамблдор выпустил все нити из рук: мол, разбирайтесь сами, — устало произнес Гарри.

— Или сделал вид, что выпустил, — буркнул Малфой, сжимая и разжимая кулаки. — И ведь даже разозлиться всерьез не получается.

— Потому что он спас тебе жизнь?

Гарри усмехнулся.

— Добро пожаловать во взрослый мир, Малфой!

— Да уж. У него занятная тактика. Ладно. К черту. Не хочу сегодня об этом думать.

— Предлагаю подумать о другом. Вернемся к нашим баранам, то бишь Пожирателям.

На этих словах Малфой напрягся и бросил на гриффиндорца быстрый взгляд.

— Эта часть истории меня тоже заинтересовала, — с довольным видом сообщил Гарри. — Так что там с Волдемортом?

— Поттер, мне кажется, ты меня проведал. Пора бы и честь знать.

— Малфой, поверь, сидеть здесь и созерцать тебя во всей красе — очень сомнительное удовольствие. И больше всего мне бы хотелось, чтобы этого дня не было.

Гарри сказал это все едва слышно, но слизеринец вздохнул, устроился удобнее и поднял взгляд.

— К тому же считай, что этот разговор — твой долг, — закончил Гарри.

— За что, интересно? — Малфой изобразил живую заинтересованность.

— За Гермиону.

Наступила тишина. Двое мальчишек смотрели в глаза друг другу, и впервые в их жизнь прочно входило что-то взрослое. Безвозвратно и безостановочно. Подобные разговоры велись много веков до них и будут вестись столько же веков после. Когда у одного хватает смелости признать свое поражение, а у второго — смелости это оценить. Наверное, сейчас они впервые почувствовали себя мужчинами.

— Что она тебе рассказала?

И только не дождавшись ответа, поднял взгляд. И Гарри с горьким удивлением заметил, что такого взгляда не видел у слизеринца никогда. Горечь, смятение и… надежда. Словно вот эти два не договорившихся между собой человека — его лучшая подруга и его враг — ждали ответа от него. И он должен был вернуть им эту надежду. Гарри едва не вскочил со стула и не умчался прочь, но все же произнес ровным голосом:

— Она рассказала о том, что вы встречались. Без подробностей.

О признании в любви он сознательно умолчал, потому что вдруг понял, что Малфой находится в неведении относительно чувств Гермионы. Да и выступать в роли посредника хотелось все меньше — грудь жгло точно каленым железом.

— И ты сидишь здесь, ведешь со мной беседы о Волдеморте? Ты… Поттер, ты ли это? В былые времена тебе хватало гораздо меньших поводов, чтобы желать моей смерти, — в голосе Малфоя не было насмешки. Скорее удивление и настороженность. Он, видимо, ожидал подвоха.

— Когда я говорил «чтоб ты сдох», я не желал смерти всерьез. Я не такой как ты, Малфой. Я… предпочитаю видеть людей живыми. Почти всех.

— Ладно. Понял. Точнее понял, что мне этого не понять. И откуда вдруг в гриффиндорце умение шантажировать? — Малфой несколько секунд смотрел в потолок, а потом перевел взгляд на юношу напротив. Гарри видел, что слизеринец ерничает как раз оттого, что чувствует такую же неловкость, которую ощущал он сам. — Сомневаюсь, что знаю о Волдеморте что-то, чего не знаешь ты. Дамблдор-то тебе все эти годы подноготную противника выкладывал. Ты же у нас герой освободительного движения, символ…

— Малфой, если ты думаешь, что мне надоест слушать твои подначки, и я уйду, похорони эту идею сразу.

Слизеринец вздохнул.

— Как тебя мог использовать Волдеморт? — негромко спросил Гарри.

Драко Малфой некоторое время смотрел на Гарри Поттера, молча теребя край одеяла. По его лицу гриффиндорец не мог понять, о чем тот думает. А если смог бы, очень бы удивился. Драко думал о… Гермионе Грейнджер. О том, что у нее хватило мужества признаться друзьям. Что это? Безрассудство, отчаяние, усталость? Или же такая безграничная, непонятная ему вера в дружбу? В то, что поймут всегда. Безоговорочно. Но… так же не бывает.

Гарри моргнул — так необычно было слышать имя подруги из уст слизеринца. Некоторое время молчал, потом проглотил комок, ставший в горле, и выдавил:

— Малфой, я пришел поговорить о другом.

— И все же…

— Я не собираюсь обсуждать Гермиону с тобой. Я не верю в твою искренность ни на минуту. Если бы я чуть хуже знал тебя, подумал бы, что ты использовал магию.

— Не знаю, — неохотно откликнулся Гарри. — Ты никогда не стеснялся в выборе средств, когда дело касалось меня. Но… здесь почему-то не знаю. Хотя я не могу понять Гермиону. Если бы это была не она, я бы…

Юноша посмотрел на пестрый букет у кровати. Ощущение нереальности происходящего было почти осязаемым. Кажется, щелкни пальцами, как это делал Добби, колдуя, и все исчезнет. Гарри окажется где-нибудь в другом месте. Например, в Норе. Они с Роном будут играть в шахматы, Гермиона будет читать книжку, а Джинни — играть с Живоглотом у камина. И не будет этого дня. И чертова Малфоя не будет.

— Малфой! Я не знаю, чем все это закончится, но если по твоей вине она проронит хоть одну слезинку… — глухо начал Гарри и замолчал.

И Драко Малфой впервые не съязвил. Если бы здесь был друг, Драко непременно объяснил бы, что все кончено, и эта нелепая история, так похожая на маггловскую сказку, не получит продолжения. Словно книгу отложили, так и не дочитав. Или же в ней оказались вырваны последние страницы. Скорее последнее, потому что к недочитанной книге можно вернуться, а здесь — нет.

— Поттер… — неловко начал он, не зная, как продолжить.

— Ладно, закрыли тему. Тебе не удастся увести меня от вопроса.

Гриффиндорец щелкнул пальцами. Несколько секунд подождал и усмехнулся. Драко не понял маневра. Впрочем, сильно печалиться не стал — Поттер всегда был со странностями.

— Поттер, я не знаю, что тебе ответить.

— Вот как?

— И не потому, что не хочу, а потому что сам не понимаю. Знаю лишь, что на меня наложено какое-то заклятие. Мать я пока об этом не спрашивал. А… мой отец уже ничего не может рассказать.

Драко замолчал. Гарри некоторое время изучал врага, и наконец сказал:

— Я сожалею о твоем отце.

Сказал тихо, словно нехотя, но искренне, потому что человек, слишком хорошо знающий, что такое сиротство, никогда не пожелает подобного даже врагу.

— Черта с два, — так же неохотно откликнулся Малфой. — Ты же ненавидишь, Поттер. Как ты можешь сожалеть?

— Вот такой я странный, — усмехнулся Гарри.

— Ладно. Закрыли тему.

Некоторое время оба молчали. Гарри размышлял о том, почему стул для посетителей такой неудобный и отчего в лазарете так холодно, а Драко о том, что чертов Поттер может испортить даже рождественский день уже одним своим присутствием. И еще… дать шанс что-то узнать.

— Слушай, Поттер, раз уж в тебе проснулось такое трогательное желание меня проведать, ответь на один вопрос. Всегда хотел его тебе задать, да все как-то беседа не клеилась.

Гарри хмыкнул.

— Когда мы были на четвертом курсе, Волдеморт вернулся. Помнишь?

— Еще бы, — Гарри еле удержался от желания передернуть плечами.

— Тебе еще тогда все не верили. Хотя не так. Верили-то все. Только большинству было выгоднее записать тебя в придурки, чем снова с этим сталкиваться.

Гарри с удивлением смотрел в бледное лицо своего врага. Малфой верил? Верил ему? А слизеринец тем временем продолжал:

— И тогда-то вторая часть нашего общества во главе с любимым нами директором, — в тоне Малфоя послышались язвительные нотки, — стала утверждать, что ты сотрешь Лорда в порошок. Мол, один раз смог, сможет и второй.

— А вопрос-то в чем? — Гарри слегка устал слушать не самую любимую часть собственной биографии. К тому же в устах слизеринца она выглядела еще хуже.

— Внимание: вопрос, — голосом диктора из викторины «Волшебный вопросник» проговорил Драко. — Ты победишь Лорда?

Гарри усмехнулся:

— У меня сегодня как раз в распорядке дня значилось: проведать Малфоя, а потом заглянуть к Волдеморту на праздничный ужин.

— Угадал. Для начала пришел на тебе потренироваться.

— А я все гадал, откуда столь трогательная забота обо мне. Спасибо, Поттер, — Драко отвесил шутливый поклон. — А теперь серьезно: ты веришь в то, что сможешь его победить?

Гарри от неожиданности едва не поперхнулся воздухом. Ну и вопросик! Он с удивлением оглядел слизеринца:

— Не поверю, что бы тебя так волновал этот вопрос.

— Это еще не сам вопрос. Это предыстория.

— Час от часу не легче.

— Ну так что?

Гарри поерзал на стуле, посмотрел на высокий потолок. Вся его жизнь прошла под призрачным знаменем будущей победы над Волдемортом. Порой ему казалось, что он и на свет-то появился только ради этого. Будто ничего другого он в этой жизни сделать и не мог бы. Ну, ведь если разобраться, у него нет особенных талантов. Он не блещет знаниями на уроках. Он не художник, не поэт, не писатель, не ученый. Что он имеет? Только способность выживать в предложенных ситуациях, и то благодаря везению и… друзьям. Каждый зачем-то приходит в этот мир; Гарри, наверное, лишь в качестве противовеса.

— Не знаю, Малфой. Выбора-то особенного нет. Не я затеял эту войну.

— Но ты в ней участвуешь.

Гарри не удержался от вздоха.

— У меня нет выбора, — повторил он.

— Дамблдор верит в тебя почти безгранично. Мне было любопытно, веришь ли ты.

— Не верю, — неожиданно произнес Гарри. — Но это… все равно. Я либо выиграю, либо сдохну. Всего лишь два пути. Если выиграю, то вера оправдается. А если нет, мне уже будет все равно.

Драко Малфой оторвал взгляд от одеяла и посмотрел на гриффиндорца. В зеленых глазах была злость. И впервые Драко видел, что она направлена не на него. «А ведь Поттер — тоже оружие», — неожиданно понял он. Только сам Драко узнал о себе неприятную подробность несколько часов назад, гриффиндорец же жил с этим всю жизнь. Без права на ошибку, без возможности выбора. Его ненависть подпитывали и культивировали, и все для того, чтобы однажды выставить его на почти безнадежный поединок ради светлого будущего всего волшебного мира. И им всем совершенно наплевать, сколько лет будет в тот момент Поттеру. Четырнадцать, как уже было на Кубке огня, пятнадцать — как в министерстве, семнадцать — как у той стены с чертой. Может быть, ему будет двадцать… Или тридцать. Только разве это жизнь? Это же вечное ожидание Судного дня. Не сегодня так завтра. Не завтра так послезавтра. Интересно, с какими мыслями Поттер засыпает по вечерам? И давно ли он перестал спрашивать себя «неужели завтра?». И перестал ли? Драко вдруг захотелось засыпать гриффиндорца кучей вопросов, но он подумал, что подобное можно позволить себе с другом, приятелем, но никак не с врагом. Пусть даже с таким знакомым, как мальчишка напротив. Поэтому он все же спросил то, ради чего затеял разговор:

— Поттер, а если выиграешь? Что ты будешь делать дальше?

— Это и есть твой вопрос? — устало отозвался Гарри.

Драко кивнул.

— Да не выиграю я, Малфой. Вернее, не выживу после этого.

Гарри произнес это спокойно, без истерики. Словно давно решенный вопрос. Драко стало неуютно от сухого безэмоционального тона.

— Ну, представь на минутку светлую картину, — юноша попытался придать голосу веселость, — Волдеморт — труп. А ты — жив-здоров.

— Мерлин! Никогда не думал, что Драко Малфой такой оптимист. Да еще с безграничной верой в мои силы.

Малфой хмыкнул, Гарри сделал вид, что задумался. Будь он с Роном или Гермионой, для пущей убедительности закрыл бы глаза. Но в присутствии врага делать этого не стал.

— Представил, — откликнулся он.

Гарри усмехнулся. Чертов Малфой. Вот в самое же больное место. Он лукавил, когда говорил, что не верит в победу. Где-то на краю сознания всегда была мысль о собственной уникальности, подкрепленная верой десятков людей. И Гарри представлял себе ту самую радужную картину, о которой толковал Малфой. Вот только картина, как правило, заканчивалась процедурой поздравления, слезами умиления и прочими атрибутами победы. А дальше… пелена. Непроницаемая, непробиваемая. Гарри не знал, что делать дальше. Так получилось, что его жизнь была посвящена этому дню. Он жил ради этого. Может, отчасти поэтому он был готов умереть в этой борьбе, потому что не представлял себе, чем жить дальше.

— Не знаю, Малфой, — откликнулся он. — Я не думал.

— Врешь ведь, — прищурился слизеринец.

— Да ни фига не вру! Просто… не знаю.

— Ну квиддич там или диплом аврора? Хотя это тоже из той же песни. Преподавать там или… Или же… Стой. Ты не шутил? Ты правда не знаешь, где применить себя в мирное время?

Гарри передернул плечами, а Драко едва не присвистнул. Вот оно что. Золотой мальчик живет лишь войной и ради войны. И теперь, когда детство заканчивается, и стены Хогвартса больше не будут защитой от врагов и от собственного предназначения, он просто идет на эту войну, чтобы… погибнуть. Поэтому-то и шарахается от Грейнджер. Драко осенило. Поттер просто боится привязанности, потому что вычеркнул себя из списка живущих давным-давно. Драко смотрел на знакомое лицо и впервые думал, что они до чертиков похожи. Только Поттер боится привязанности потому, что не хочет причинять боль другим, а сам Драко боится причинить боль себе. Боится беспомощности и связанных рук, и…

— Картинка получается так себе… — неохотно произнес слизеринец.

— Да уж, — не стал возражать Гарри.

Они замолчали. В лазарете стало тихо. Где-то там, в коридорах Хогвартса, бродили ученики. Готовились к праздничному ужину, на котором все, оставшиеся в замке, усядутся за один большой стол, будут поздравлять друг друга, взрывать хлопушки и веселиться или делать вид, что им весело. А еще дальше, в большом мире, люди как раз в эту минуту, может быть, обменивались подарками, признавались друг другу в любви, смеялись, грустили… Одним словом, там была жизнь. А здесь… здесь мир становился с ног на голову, потому что впервые за почти семь лет два врага, два семнадцатилетних мальчишки, искренне разговаривали, пожалуй, о самом важном. И кажется, впервые им удалось что-то понять друг в друге и в себе.

— Ладно, Малфой, пожалуй, я у тебя загостился.

Гарри встал, глядя на слизеринца, а потом проговорил:

— Один вопрос напоследок. Раз уж пошла игра в вопросы-ответы.

— Валяй.

— С чего ты взял, что ее нет? — быстро спросил Драко. И настолько серьезным были его взгляд и тон, что Гарри вдруг засомневался.

— Мне… показалось.

Драко выдержал паузу, а потом рассмеялся:

— Ладно. Расслабься. Я пошутил.

— Она мне не пойдет. Да и вообще не люблю татуировки.

Гарри возвел глаза к потолку:

— Я серьезно спрашиваю.

— Серьезно спрашиваю, — передразнил Драко. — Не хочу я, Поттер. Просто не-хо-чу.

— Выбор есть всегда.

— Выбор — лишь иллюзия.

— Что ты сказал? — Драко даже приподнялся с подушек.

— Выбор — это иллюзия, Малфой. На тебя всегда можно будет надавить, заставить, или же… Почему ты так смотришь?

— Нет… ничего, — Драко закусил губу, посмотрел в сторону, словно размышляя.

— Малфой, в чем дело?

— Эту же фразу мне сказал Волдеморт несколько часов назад.

— Ну посмейся.

Гарри вновь сел.

— А ты что ему ответил?

— Ничего. Он прав, наверное.

— То есть, ты решил стать под знамена Дамблдора? — усмехнулся Гарри. — Это и есть твой выбор, отсутствием которого так пугал Волдеморт?

— Нет уж. Я не хочу быть живым заслоном революции. Увольте.

— Я вообще не хочу на баррикады.

— Да ты у нас трус.

— У меня просто есть мозги, Поттер, — беззлобно откликнулся Драко. — Эта война обречена. Вернее мы в ней обречены. Играть будем мы, а выигрывать они. Или ты думаешь, что Лорд или Дамблдор сами схватят палочки и ринутся в битву?

— Дамблдор ринется.

— Если Дамблдор ринется, значит, вы будете проигрывать.

Гарри отметил это «вы». Значит, Малфой по другую сторону.

— Он не боится умереть.

— Да при чем здесь страх, Поттер! Отбрось свои геройские замашки. Он — координатор. На фига ему рисковать? У него есть ты.

— А у Волдеморта ты? Раз уж на тебе там какое-то заклятие?

— Льщу себя мыслью, что я не у Волдеморта.

— А у кого? — приподнял брови Гарри.

— У себя. Я все еще надеюсь остаться в стороне.

— Так все уже завертелось! Ты уже не в стороне. Ты должен быть за кого-то.

— Мне не нравится ни одна из сторон, Поттер. Если у тебя все понятно: Лорд убил твоих родителей, и…

— Спасибо, что напомнил, — съязвил Гарри.

— Я излагаю факты. То я…

— Из-за Волдеморта погиб твой отец.

— Спасибо, что напомнил.

— Я излагаю факты. К тому же…

— Авроры убили мою тетю, которая уж точно была в стороне от всего этого. Только за фамилию.

— Я не знал.

— Проехали.

— И все же, Малфой, неужели ты всерьез думаешь остаться вот так — посередине. Один. Против всех?

— Я не против всех… Я… не знаю, Поттер. Время покажет.

— Время покажет, — протянул Гарри. — Только ни черта оно не покажет. Все равно решать придется самим.

— Ну, вот когда придется, тогда и придется.

— Ладно, если вопросов больше нет, пойду я, пожалуй. И так половину праздничного дня испортил созерцанием твоей физиономии.

— Я сказал то, что хотел, — отмахнулся Гарри.

— Ну тогда вали. Уизли привет. Пламенный.

— Ладно. Только ответный текст в виду цензуры передавать не буду.

Про Гермиону, словно сговорившись, не упомянули.

— А еще… Поттер?

— Ну чего? — обернулся Гарри.

Гарри посмотрел в серьезное лицо слизеринца. В памяти всплыли слова Гермионы и то, как он на них отреагировал… А вот сейчас смотрел и понимал, что никакой это не бред. И все как раз укладывается в общую картину. Малфой просто не хотел соглашаться с отсутствием выбора. А еще не так-то это просто — жить с бременем ответственности и осознанием себя оружием. Гарри жил так всегда, а слизеринец узнал совсем недавно. Слабость? Разумеется, слабость. Вот только посмеяться или съязвить на этот счет язык не поворачивался. Впервые за столько лет.

— Если бы я это сделал, ты бы умер от радости, и Слизерин лишился бы половины своего яда. Я не мог так поступить.

— Конечно, трогательно, что в тяжелые минуты своей жизни ты утешался мыслями обо мне, но все же…

Гарри перевел взгляд со слизеринца на тумбочку слева от кровати. На ней стоял букетик полевых цветов и яркая открытка. Все это резко контрастировало с черным проемом окна. Гарри снова посмотрел на Малфоя. Тот не мог видеть этой картины, и гриффиндорцу в голову пришла мысль. Он резко отдернул в сторону ширму, открывая взору слизеринца окна напротив.

— Посмотри в окно!

Драко посмотрела в черный прямоугольник. Пару секунд вглядывался, а потом перевел взгляд на гриффиндорца.

— Поттер! Долгое общение со мной явно влияет на твой мозг. Там ни черта не видно.

— Там метель, Малфой. Там сумасшедшая метель. А несколько часов назад был закат. Красный-красный. А еще через несколько часов будет рассвет. И ты мог действительно ни черта больше не увидеть.

С этими словами гриффиндорец резко развернулся и пошел прочь.

Он почти сразу скрылся за ширмой, а Драко все смотрел и смотрел на раскрытый проем. То ли на черный прямоугольник окна, то ли туда, где минуту назад стоял Поттер, шаги которого отдавались эхом в пустом лазарете. Эхо становилось все тише и тише. И Драко Малфой вдруг понял, что именно едва не совершил. И впервые за этот долгий день порадовался тому, что может видеть эти больничные стены. И помог ему в этом Мальчик-Который-Так-И-Не-Начал-Жить.

* * *

Нарцисса Малфой сидела за письменным столом в кабинете зельеварения и писала ответ на письмо Фреда Забини. Она отклонила предложение Северуса поужинать в обеденном зале за праздничным столом, чему он, впрочем, не удивился и ушел, пообещав вернуться как можно скорее. Все преподаватели, находящиеся в замке, условились посетить праздничный ужин, чтобы хоть как-то компенсировать отсутствие директора, который все еще находился у себя. Нарцисса очень хотела поблагодарить Дамблдора за спасение Драко, но нарушать его покой казалось неловким, и теперь она ожидала, когда Северус наконец вернется и поделится новостями. Драко спал в лазарете, а Нарцисса писала письмо, то и дело поправляя сползающую с плеча шаль. В кабинете Северуса было невозможно холодно, хоть камин и горел уже несколько часов.

Женщина, задумавшись над очередной фразой, подняла голову и посмотрела на стеллаж у стены.

За последний час она успела переговорить с таким количеством людей, что казалось, общения ей теперь хватит надолго. И это за небольшой отрезок пути, который она, впрочем, повторила сегодня не один раз. Подземелья Слизерина — больничное крыло. Наверное, так много за один день она не ходила этими коридорами даже во время своей учебы.

Она оказалась в Хогвартсе впервые с момента выпуска. Прошлый раз в кабинете Дамблдора она, разумеется, не считала. Знакомые коридоры, наверное, должны были навевать воспоминания, но Нарцисса так быстро по ним перемещалась, что даже не успевала оглядеться. Помимо Снейпа она успела пообщаться с Флитвиком, Макгонагалл, седым аврором и толпой журналистов, с последними, к счастью, косвенно. Все эти беседы были похожи одна на другую. Ей сдержанно сочувствовали, пытались сказать что-то доброе и светлое, но от неискренности говоривших получалось нечто протокольное и никчемное. Макгонагалл смотрела строго, словно говоря: «Что же ты, девочка…». Именно девочкой почувствовала себя Нарцисса, встретив свою бывшую учительницу.

Журналисты засыпали просьбами об интервью, соревнуясь в цене и авторитетности изданий. Просматривая ворох писем, Нарцисса не успела толком удивиться, откуда они все знают, как в коридоре ее окликнул седой аврор. Тот самый, с которым она уже имела «удовольствие» беседовать однажды. Как позже пояснил Северус, Дамблдор разрешил аврорам присутствовать в Хогвартсе, желая тем самым показать, что никто здесь не прячется, и твердо ответив, что в стенах его школы нет ни одного преступника. Аврор наскоро поздоровался и приступил к делу. Цепкий взгляд, вопросы. Впрочем, Нарцисса быстро пресекла это требованием повестки. На что получила жизнеутверждающее: «Вы ее непременно получите».

Из общей канвы выпадали лишь беседы со Снейпом — точно игра в теннис. Вопросы-ответы летали подобно мячу от одного к другому, неизменно выливаясь в извечный вопрос «что делать?». Северус смотрел в глаза — единственный из всех, и его чуть резковатый голос приносил спокойствие. Он позаботился о том, чтобы доступ в лазарет был закрыт для любого человека извне, и, наконец, выпроводил авроров.

Полученные письма Нарцисса отправила всей кучей в камин в кабинете зельеварения. Оставила лишь одно — с гербом семьи Забини. Фред сообщал о том, что Лорд известил их о случившемся и отбыл в неизвестном направлении. Так же Фред просил поберечь себя — что-то не понравилось ему в сообщении Лорда. Интуиции Забини Нарцисса доверяла. Кто, как не он, столько лет умудрялся балансировать между двумя мирами. А еще в каждой строчке была искренняя забота и желание помочь. Письмо заканчивалось словами: «Мы с Алин соболезнуем по поводу смерти Люциуса… Знаешь, он был… хорошим человеком. Просто запутавшимся».

Нарцисса некоторое время смотрела на последние строчки. «Запутавшийся…» Именно это слово пришло ей самой на ум во время их последней беседы с Люциусом в библиотеке имения. Мужчина, сидевший напротив, выглядел тогда усталым, подавленным и… запутавшимся, но все же готовым к борьбе. К последнему и, возможно, самому главному шагу. Столько лет Нарцисса ненавидела мужа за то, во что он втравил ее, Драко, Марису… А вот сегодня поняла, что ненависти больше нет. Люциус пытался помешать Лорду и погиб. Значит, он защищал сына… Иногда одним шагом можно перечеркнуть всю свою предыдущую жизнь. И только от тебя зависит, каким будет этот шаг. Несколько лет назад в опере Мариса заметила: «Мне всегда запоминается финал». Тогда Нарцисса стала анализировать и вспоминать удачные моменты завязки и развития сюжета, но Марису так и не переубедила. И вот теперь, спустя годы, признала ее правоту. Только… конец одного спектакля означает скорое начало следующего. А в жизни все по-другому.

В письме Фреду Нарцисса поблагодарила чету Забини за заботу, сообщила, что у них все в порядке, и пообещала позже прислать весточку. И уже в самом конце, на миг задумавшись, написала: «Спасибо за Люциуса». Фред — друг. Он поймет.

Она полагала, что на этом общение с внешним миром закончится, но в окно кабинета постучала замерзшая сова, похожая на большой ком снега. К ее лапе был привязан пергамент с гербовой печатью Министерства. Нарцисса подумала о мантии-невидимке. Была такая у Белинды в их школьную бытность. Взять бы сейчас и спрятаться от всех вместе с Драко.

В бумаге содержалось требование раскрыть местонахождение имения с целью обыска в связи с тем, что «погибший в результате несчастного случая в выше обозначенном поместье Люциус Эдгар Малфой находился в розыске за совершение…». Далее шел длинный список злодеяний против магического мира. В первую минуту Нарцисса удивилась осведомленности Министерства, однако хмурый Северус, заглянувший узнать, все ли в порядке, пробежал взглядом по строчкам и удивления не выказал:

— Лорд и сообщил.

— Каким образом?

— Нарцисса, ты как вчера родилась! В Министерстве тоже есть его люди. Это же давно известно.

— Чтобы понять, Нарцисса. Ты сейчас перед выбором. Пойдешь на поводу у Министерства, Лорд поймет, что Малфои ему больше не нужны. Откажешь Министерству — начнется охота.

Нарцисса устало прислонилась к кафедре:

— Переговорить с Драко.

— С Драко? Ему нельзя волноваться…

— Нарцисса, твой сын сейчас глава рода. Без него ты все равно не сможешь ни наложить защиту на имение, ни раскрыть местонахождение, если вдруг захочешь.

Северус сжал ее плечо и негромко произнес:

— Твой сын примет верное решение. И… он не будет один, — мужчина улыбнулся.

Нарцисса устало улыбнулась в ответ.

— Побудешь здесь? — спросил зельевар.

— Да. Пока побуду. Драко спит — я не хочу его тревожить.

Дверь за Северусом закрылась, и женщина не спеша подошла к камину, протянула к огню озябшие руки. Сердце колотилось при мысли о будущем. Нужно сообщить Драко, нужно что-то решить вместе с сыном. Нарцисса вдруг осознала всю меру ответственности за Драко. От действий, которые они предпримут, будет зависеть будущее. Мысли вернулись к Северусу, к Фреду и Алин. Все же есть те, кто может помочь, кто не отступился от них даже в этой непростой ситуации.

Дверь скрипнула.

— Северус, извини за беспоко… Миссис Малфой?! — смутно знакомый голос заставил обернуться.

— Ремус!

Мужчина улыбнулся. Нарцисса почувствовала, как горло перехватило. Эта улыбка… из прошлого. Сколько воды утекло, сколько они пережили, а в улыбке все тот же свет и мудрость.

— Ты… как здесь? — они виделись впервые за почти двадцать лет, но это детское обращение на «ты», когда формальностей не существовало в принципе, а отличались они друг от друга лишь цветом формы, далось легко.

— Я… с людьми Дамблдора, — неловко пожал плечами Ремус. — А… ты?

Ему «ты» далось с заметно большим трудом.

— С Орденом? — Нарцисса усмехнулась. — А я с Драко. Он сейчас в… Ты… официально или в частном порядке? Сейчас, я имею в виду?

Ремус закусил губу и чуть склонил голову набок.

— Сейчас я разговариваю с тобой в частном порядке, — он развел руки, словно подтверждая, что с добрыми намерениями.

Несколько секунд Нарцисса смотрела с недоверием, потом кивнула.

— Да, хотел переговорить с ним перед тем, как идти к Дамблдору.

— Ты идешь к Дамблдору?

— В общем, да, — он взглянул на часы. — Через двадцать минут.

— Скажи ему, пожалуйста, что я хотела бы его увидеть. Мне необходимо поблагодарить его за сына.

Ремус с улыбкой кивнул.

— С Рождеством, кстати.

— И тебя, — улыбнулась Нарцисса. — Совсем забыла про Рождество.

— Мы все забыли.

Он смущенно оглянулся по сторонам, словно чувствуя вину за то, что Рождество в этом году оказалось совсем не праздничным. Взгляд задержался на столе.

— Из Министерства? — быстро спросил Люпин, кивнув на конверт.

Нарцисса глянула в указанную сторону, потом на него. Они не виделись двадцать лет. Тогда он был скорее другом. Теперь же… Нарцисса внимательно посмотрела на бывшего гриффиндорца.

Пристальный взгляд серых глаз не раз заставлял сегодня собеседника отвернуться, вспомнить о неотложных делах… Но Ремус Люпин не отвел взгляда. Лишь он и Северус.

— Мне передали запрос. Хотят устроить обыск поместья, — внезапно решилась женщина.

— Потому что там долгое время скрывался Волдеморт… — вопросительной интонации в голосе Люпина не было.

— Он не скрывался там, Ремус. Иногда бывал. В числе прочих людей. И я… не могу дать положительный ответ Министерству, не посоветовавшись с сыном, — в голосе прозвучал вызов.

— А ты уверена, что сможешь дать его потом?

Ремус прищурился, разглядывая женщину напротив. За эти годы он видел ее колдографии не один десяток раз. Казалось, он знал о ней все. Собирал информацию не как аврор, нет. Скорее в память о Сириусе, а еще в память о той девочке с серебристыми косичками. И вот сейчас видел, что колдографии врали. Яркий образ с глянцевых обложек отражал богатство, изысканность, утонченность, но не передавал тоски во взгляде и легких морщинок у глаз — признаков забот и усталости.

— Не уверена, — наконец произнесла Нарцисса.

Ремус кивнул.

— Подождать, — резко ответил Люпин. — Это ловушка с двух сторон. Сдадите имение и потеряете последнюю защиту. Нужно понять, на что готово пойти Министерство. Первым шагом они потребуют выдачи тела Люциуса. Думаю, уже готов запрет на его захоронение на фамильном кладбище.

— Его официально причислят к Пожирателям? — ее голос дрогнул.

Ремус кивнул.

— На ваш род падет тень, и потребуются веские доказательства непричастности… К тому же Драко… совершеннолетний.

— Безумие какое-то.

Они замолчали. Нарцисса некоторое время смотрела в пол, а потом перевела взгляд на Ремуса. Как же он поседел за эти годы! Он тоже поднял голову и внезапно подмигнул:

— Эй! Чудеса порой случаются.

— Думаешь?

— Знаю.

— Ты оптимист. Спасибо тебе.

— Ты не представляешь, как я рад тебя видеть. А еще рад, что ты… такая.

— Настоящая. Не как в газетах…

Нарцисса улыбнулась.

— Я соболезную насчет Люциуса.

Улыбка слетела с губ.

— Спасибо.

Повисла неловкая пауза.

— Я пойду, пожалуй. Рад был тебя видеть, — повторил он.

— Я тоже.

Уже в дверях он обернулся.

— Нарцисса, я понимаю, что сейчас не до этого и не к месту, но… боюсь, что случая может не представиться.

Нарцисса вопросительно посмотрела на подбирающего слова мужчину.

— Мне… очень хотелось бы навестить… могилу Фриды, — наконец выговорил он.

Нарцисса вздохнула. Очень быстро в памяти всплыло, что именно Фрида значила для Ремуса. И для Люциуса… Словно они четверо снова встретились здесь, в стенах Хогвартса. Спустя почти двадцать лет. В кабинете потрескивал камин, пахло травами и зельями, за окном властвовала рождественская метель. Казалось, стоит закрыть глаза, и по левую руку от Рема, как это бывало раньше, окажется улыбающаяся Фрида, а локоть Нарциссы вот-вот сожмет светловолосый слизеринец. А еще за спиной Ремуса непременно мелькнет синеглазый мальчишка или же растрепанная шевелюра Поттера, или самодовольная усмешка Эванс. Времени словно не существовало в этих стенах. Нарцисса на миг прикрыла глаза, почти веря, что когда их откроет, увидит перед собой семнадцатилетнего Ремуса Люпина. Чуда не случилось. Мужчина провел рукой по лицу, убирая с глаз седую прядь.

— Она… Она в имении Форсби, — негромко произнесла Нарцисса. — Если все закончится хорошо… Когда все закончится хорошо, — поправила она сама себя, — я попрошу Фреда это устроить.

Ремус отрывисто кивнул:

— Спасибо тебе. И… Марису мне тоже хотелось бы навестить.

— Это проще простого. Поместье Делоре перешло в собственность Драко, и пока оно по-прежнему наносимо.

— Спасибо, — повторил Ремус Люпин едва слышно, а потом вдруг вернулся, что-то лихорадочно ища в карманах. — Это способ со мной связаться. Безопасный.

На пергаменте аккуратным почерком были написаны заклинание и пароль для каминной сети. Шаг доверия.

— Обещай, что, если тебе понадобится помощь, сообщишь.

Нарцисса благодарно кивнула. Неужели все же такое бывает?

* * *

Гарри вошел в дверной проем, открывшийся за портретом Полной Дамы. Больно ударился плечом и понял, что до чертиков устал — даже пошатывает. В этот чудный рождественский день на него навалилось слишком многое.

В гостиной стояла тишина. Гарри почувствовал облегчение. После выматывающего душу разговора с Гермионой и режущей нервы беседы с Малфоем он не чувствовал в себе сил для общения с кем-то еще. Потому и не заглянул в главный зал, хотя и обещал Кэти. Мысли о Кэти казались чем-то далеким и незначительным. Гарри тряхнул головой и, сцепив руки на затылке, посмотрел в потолок. Была бы возможность куда-нибудь уехать…

Из-за спинки дивана вынырнула рыжая макушка.

— Привет, — улыбнулась Джинни.

— Привет, — откликнулся Гарри и направился к ней.

Присутствие Джинни не вызвало негатива, с ней всегда было легко. Юноша присел в кресло.

— А я думал, все на ужине, — произнес он.

Джинни привстала, передвинула книжку, которую читала, и устроилась удобнее, поджав ноги.

— В общем-то, ты не далек от истины. Все как раз там. Я здесь одна.

— А Кэти?

— Она тоже на ужине. Предположила, что найдет тебя там. Не нашла?

— Я не был в главном зале.

— Понятно, — протянула Джинни, посмотрев в камин, и, к облегчению Гарри, не спросила, где же он был.

— А ты почему здесь? — решил он сменить тему. — С Дином поссорились?

— Нет. Все в порядке. Мы просто на вечер разделились по интересам. Он с ребятами играет в плюй-камни, а мне захотелось тишины. В зале жутко шумно, хотя народу кот наплакал.

Выдав всю эту информацию, Джинни обхватила колени и пристально посмотрела на Гарри. Взъерошенный. Усталый. Потерянный.

Девушка медленно покачал головой, а потом произнесла:

— Но Рон мне рассказал о вашем разговоре.

— Весело, да? — бросил Гарри, откинувшись затылком на спинку кресла и посмотрев в потолок.

Его руки бессильно свесились с подлокотников кресла. Джинни поймала себя на мысли, что ей нестерпимо хочется его обнять. Крепко-крепко.

Гарри издал смешок. Джинни не стала комментировать его реакцию.

— Ты знала?

Он по-прежнему смотрел вверх.

— Нет. Я… догадывалась, что у нее есть… человек, которого… Ну, в общем, кандидатуру я не предполагала.

— Никто не предполагал.

— Да уж. В страшном сне не привидится. Вы… хоть поговорили?

— С Гермионой. С кем же еще?

— Да. Поговорили.

Вновь повисла тишина.

— Гарри, послушай, — Джинни передвинулась на край дивана и коснулась его руки. Он опустил голову, почувствовав прикосновение.

Неотрывно глядя в ярко-зеленые глаза, Джинни сжала его ладонь обеими руками:

— Ты не должен винить Гермиону. Так… бывает. Это же… Она очень любит тебя. Поверь. Вы с Роном для нее самые дорогие люди. И… как бы она ни относилась к… нему, это не уменьшает ее любви к тебе. Не отталкивай ее. Ты ей нужен. И она тебе нужна. Я же знаю.

— Почему ты все это говоришь?

— Потому что вы близкие мне люди, и я не хочу видеть, как вы мечетесь, не находя себе места от переживаний и боясь подойти друг к другу.

— Джин, все изменилось. Это…

— Да. Изменилось. Вы выросли. Ты же встречаешься с Кэти.

— Разве это помешало вашей дружбе с Гермионой?

— Я просто пытаюсь сказать, что личная жизнь и дружба не мешают друг другу…

— С чего ты взял?

— Я помню, Гарри. Помню.

— В тебе сейчас говорит женская солидарность или здравый смысл?

Джинни звонко рассмеялась. Гарри невольно улыбнулся. Ему всегда нравился смех младшей сестренки Рона. Задорный и ясный.

— Все будет хорошо, — улыбнулась Джинни.

Гарри сдвинулся на край кресла и щелкнул ее по носу.

— Эй! — возмутилась девушка.

— Ты безнадежная оптимистка.

— Я выросла с Фредом и Джорджем. Жизнь — веселая штука. Нужно только уметь находить в ней радость.

Гарри склонил голову с полуулыбкой, словно задумался над ее словами. Повинуясь внезапному порыву, Джинни прислонилась лбом к его виску.

— Все будет хо-ро-шо.

— Смотри! Ты обещала, — с улыбкой откликнулся Гарри. — Спасибо тебе.

Джинни глубоко вздохнула. Обоняния коснулся его запах. Запах листвы, добра и… нежности. Девушка негромко произнесла:

— Знаешь, я завидую Гермионе.

— Что? — Гарри дернулся было отклониться. — И тебе Малфой приглянулся?

Джинни рассмеялась и подалась вперед, не позволяя ему отстраниться. Гарри вернулся в исходное положение.

— Я завидую ее силе. Представь, зная тебя и Рона, зная, как вы на это отреагируете, она не побоялась признаться в своей любви.

Гарри закусил губу.

— Да. Она… сильная.

— За одно это можно простить все.

— Знаю.

— Я бы так не смогла.

— То есть, ты бы не призналась нам, что влюбилась в Малфоя? — с усталой усмешкой произнес он.

— Я даже объекту своей любви признаться боюсь, а ты… вам.

— То есть, Дин в неведении? — полушутя произнес Гарри.

— Да при чем здесь Дин, Гарри! — устало откликнулась Джинни.

Джинни еще раз вздохнула, покрепче обхватив его ладонь, и почувствовала, как он накрывает ее руки своей. Ей в голову пришла мысль, что Кэти непременно устроит грандиозный скандал, если вдруг сейчас войдет в гостиную, но было так хорошо, что мысль отступила. Рядом билось его сердце, лица касались его волосы, и жизнь продолжалась. Яркая! Солнечная! Такая, какая может быть только рядом с ним. Джинни невольно улыбнулась, закусив губу. Хотелось крикнуть: «Я счастлива»! Она почувствовала, что он тоже улыбается. И в этот момент Джинни поняла, что готова свернуть горы за его усталую улыбку. Какое же это счастье: быть здесь, рядом с ним, и знать, что где-то под этой же крышей находится занудствующий старший брат и запутавшаяся на грани любви и долга Гермиона. Как же любила их Джинни в эту минуту — яркую минуту счастья!

Звонкий голос ворвался в комнату раньше мальчишки. Девушка, стоявшая у окна, обернулась. В начале учебного года пределом мечтаний было возвращение прежнего Брэнда. Такого, каким был ее братишка до гибели Фриды, капризного, избалованного и… нестерпимо звонкого.

— Не ори на весь дом!

— Поиграешь со мной? — шепотом повторило рыжее недоразумение.

Блез вздохнула, глядя на ямочку на его щечке. Давно он не был таким… Улыбчивым, звонким. Все правильно. Он всего лишь ребенок, а сегодня Рождество.

— Слушай, я и так не заходил к тебе целый день, потому что тетя Алин просила. Но сейчас-то ты уже не спишь и…

— Ты сам, небось, проспал до обеда, а теперь рассказываешь мне, какой ты заботливый, — изобразила возмущение девушка.

— Ну, пойдем, — мальчик схватил ее за руку и потянул к двери. — Там и для тебя подарки.

— Какие? — подняла глаза к потолку девушка.

— Не знаю. Я не открывал.

— Подожди, обуюсь!

— Что ты притащишь?

— Ну уж нет. Только этого безобразия в моей комнате не хватало.

Брэнд засопел, но смолчал. Правильно, а то ведь придется одному играть.

В его комнате царил кавардак. Форменная мантия кое-как свисала со спинки стула. Красно-желтый галстук валялся на полу. На кровати — ворох разноцветных обверток. Видимо, юный Форсби уже успел вскрыть все подарки.

— Тебе отец подарил? — Блез кивнула в сторону уменьшенной копии квиддичного поля, занимавшей добрую половину комнаты.

— Нет, Грег!

— Ну да! Грегори Гойл!

— Нет. Он заезжал.

— А сейчас он где?

— Как где? Дома, наверное. Скоро же праздничный ужин.

— Ну тебя же просили не беспокоить!

— Ну да! — мальчик удивленно округлил глаза. — А что?

— Ничего, — буркнула Блез.

Она вспомнила утро и то, как неловко распрощалась с Грегом. Сначала, проснувшись в его объятиях, укрытая его мантией, она долго не могла понять, где она и почему рядом Грег. А потом… Какие-то неловкие слова. Его смущенная улыбка. И то, как он смотрел. Так… странно. Словно теряет что-то. И то, как он неловко желал ей счастья в будущем браке, теребя на собственном пальце фамильный перстень. А она почему-то так и не сказала, что помолвки не будет, наверное, потому, что надеялась до последнего. А когда собралась поздравить его с Рождеством, сказать что-то доброе и светлое, чтобы он понял, как помог ей в этот вечер, он вдруг засобирался и уже в дверях путано объяснил, что не может задержаться.

Последующие события напрочь вытеснили из ее головы этот промежуток времени. А вот сейчас Блез провела рукой по волосам и устало опустилась в кресло, глядя на Брэнда, который уже расставлял на зеленой траве игроков. Почему же Гойл не зашел? Она бы все объяснила и еще поздравила, и…

— Ну ты идешь?

Блез перебралась на пол, разглядывая фигурки.

— А как они в воздухе держатся? — тупо спросила она.

— Магией, конечно! — как умственно отсталой пояснил Брэнд. — На. Тут инструкция.

Блез послушно пробежала взглядом по строчкам с простейшими заклинаниями.

— Че-го-о? Брэндон! Это же половина курса Флитвика в упрощенном варианте. Отстань от меня.

— Ну так игра же развивающая. Вот и развивайся.

— Грег со мной играл, а ты, между прочим, моя сестра… И отказываешься…

— Вот вызывай Грега и играй с ним дальше.

Брэндон засопел и принялся переставлять фигурки. Блез улыбнулась. Какое счастье, что он есть.

— У тебя есть три секунды, чтобы изложить мне эту инструкцию в доступных выражениях.

Мальчишка расплылся в улыбке.

— Это же тебе. Я забыл.

Блез развернула упаковочную бумагу. Книжечка в обложке из коричневой кожи была мягкой на ощупь. Открыв первую страницу, Блез прочла строчки, исписанные знакомым неровным почерком: «Пусть в нем будут только счастливые записи. С Рождеством».

Блез невольно улыбнулась.

— Спасибо, Грег, — произнесла она.

А на прикроватной тумбочке ждала стопка писем. Блез быстро отбросила первые четыре от поклонников из школы, пятое с гербом Паркинсонов торопливо вскрыла:

«Только что прилетела сова из Хогвартса. Драко пишет, что у него все в порядке. На Рождество он остался там вместе с Нарциссой. Мне все же показалось, что что-то случилось, но на мое письмо он пока не ответил. Может, у тебя информации больше?

У меня куча новостей. Завтра нужно обязательно увидеться.

С Рождеством!

Надеюсь, мой подарок тебе понравился.

П.П.»

Блез почувствовала, что сердце заколотилось. Драко в Хогвартсе. Она знала это и от отца, но сейчас, увидев подтверждение, едва не разрыдалась от облегчения. Или же от обиды, что это самое подтверждение было написано почерком Пэнси Паркинсон, которая явно торопилась. Весь тон письма говорил об этом, как и то, что терпения у подруги хватило лишь на несколько строчек и подпись инициалами.

Блез опустилась на краешек кровати, держа в одной руке письмо от Пэнси, а во второй — стопку оставшейся корреспонденции. Почему же он написал Паркинсонам и не удосужился написать хоть строчку ей? Почему Грег нашел время появиться в ее доме и даже испытать сомнительное удовольствие, повозившись с Брэндоном, а Драко?.. Драко…

Блез отбросила было письмо Пэнси, потом все же перечитала несколько строчек еще раз. Нужно написать ответ. Только сначала стоит все же добраться до елки и распаковать подарки, чтобы знать, о чем писать.

Оставшиеся письма она просматривала бегло. Читала выборочно, ориентируясь по фамильным гербам. На предпоследнем стояла печать Хогвартса. Сердце вздрогнуло. Блез вскрыла конверт, медленно развернула лист пергамента.

Пусть твой ангел никогда о тебе не забывает. Надеюсь, дома все прошло нормально. Я в Хогвартсе. У меня все хорошо. Нарцисса тоже здесь. Завтра, вероятно, отправимся домой, хотя точно пока не знаю. Как что-то решится, напишу.

Обнимаю.

Д.М.»

И это все? Блез отложила листок, даже не перечитав. Подняла взгляд к потолку, усеянному звездами. Значит, все-таки ничего не было. Ни-че-го. Миф. Сон.

Она забралась на кровать, устроилась на подушках и начала неторопливо вскрывать остальные конверты, читая поздравления, слова восхищения и пожелания — искренние и не очень.

Листок пергамента, исписанный аккуратным аристократическим почерком, лежал рядом с ее щиколоткой, поверх письма Пэнси. Сон. Миф. Выдумка.

Испещренные множеством строчек.

Пред стихией чернила бессильны –

Я с трудом различаю твой почерк.

Подо мной простирается бездна.

Говорят: человек не летает.

Говорят: я шагну и исчезну.

Говорят: не изматывай душу,

И со временем чувства остынут.

И тогда меня крылья поднимут.

Драко Малфой пристально смотрел на колдографию. Он попросил Тома принести книгу из его комнаты. Сначала Драко не заметил снимка, потому что сияющий, как новогодняя игрушка, Томас Уоррен загадочно улыбался и на все вопросы отвечал, что расскажет все, когда Драко поправится. Мальчишка притащил сладости. Драко вежливо отказался, объяснив тем, что скоро должна прийти Нарцисса с ужином, и сладости придется оставить на десерт. Том еще какое-то время смущал Драко своим счастливым видом, а потом умчался на праздничный ужин. Драко потер макушку и открыл книжку. Вот тут-то снимок и выпал. Сначала юноша не мог понять, что это. А потом вспомнил. Летом они смотрели альбом с колдографиями в его комнате, и, когда Нарцисса уходила, прихватив альбом, снимок выпал. А потом все так закрутилось, что Драко совсем позабыл, что сунул его в книжку.

И вот сейчас он смотрел на свою мать, и ему отчего-то было грустно. На снимке ей было лет пятнадцать-шестнадцать. Он точно не знал — даты не было. Она стояла на берегу озера и счастливо смеялась. Ее платье было почему-то разорвано, а на коленке был криво наклеенный пластырь. На вопрос о шраме на колене она когда-то ответила, что получила его до Люциуса… Как же она сказала?.. Это был самый счастливый день в ее жизни? И теперь, глядя на солнечную улыбку, Драко в это верил. Наверное, нужно очень любить человека, чтобы улыбаться ему так. В какой-то момент Драко даже показалось, что это та Нарцисса, с которой он провел день на пляже. Будто он сам сделал снимок. Вот только девочка на колдографии была моложе его самого. Но ведь ее кто-то фотографировал. На кого-то она смотрела так. Не на Люциуса… Почему-то нестерпимо захотелось спросить: кто это был? Наверное, мальчик, ставший потом аврором.

А ведь все было бы иначе, если бы тогда Нарцисса сделала другой выбор. Она бы не стала такой, какой стала сейчас. Вся жизнь пошла бы по-другому. Эта жизнь, возможно, не была бы такой правильной, возможно, была бы менее обеспеченной или же менее… предсказуемой, но это была бы ее жизнь, а не свод правил и предрассудков.

Драко вздохнул, отводя взгляд от улыбающейся девочки. Смотреть на нее было невыносимо. Словно укор, живое напоминание. Он перевернул снимок и вновь увидел на обороте строчки, написанные небрежным почерком.

«Мое самое лучшее творение».

Драко закусил губу. Почему-то ему показалось, что эта фраза относились не только к колдографии. Кто был этот человек?

В проеме, который после ухода Поттера он так и не позволил закрыть ни Тому, ни Нарциссе, появилась… Гермиона Грейнджер.

Вошла, молча опустилась на стул для посетителей и, закинув ногу за ногу, обхватила колено руками.

— Кто-нибудь, закройте гостиную Гриффиндора снаружи, — глядя в потолок, пробормотал Драко.

Девушка не ответила, лишь слегка улыбнулась.

— Там праздничный ужин, — произнес Драко, по-прежнему глядя в потолок. — Фейерверки, конфетти, дурацкие колпаки и жирная индейка.

— А здесь — ты, — просто ответила она.

Драко перевел на нее взгляд. Один раз принять решение, и ты получишь ту жизнь, которую заслуживаешь. Ты сам кузнец своего счастья.

Юноша положил снимок в книгу и со стуком ее захлопнул. Снова посмотрел в карие глаза.

Ему хотелось спросить, на черта она рассказала все Поттеру? С чего решила, что кому-то стоило об этом знать? И вообще, сколько она еще будет над ним издеваться, сидя вот так, совсем рядом, с этим своим невозможным взглядом, от которого что-то жжет в душе? Но он лишь откинулся на подушку, глядя на нее, как на неведомое чудо света, явившееся сюда в награду или же в наказание. А скорее и для того, и для другого. Потому что в любви всегда так. Если бы Драко не был таким уставшим, наверное, вздрогнул бы от этой мысли. Видимо, хорошо его все-таки шарахнуло, раз на ум пришло слово «любовь».

Гермиона же сидела на неудобном стуле и понимала, что вот это — счастье. Огромное и безграничное счастье в этом маленьком уголке лазарета, отгороженном белыми ширмами. Счастье — сидеть здесь, смотреть на него и не слышать «я хочу, чтобы ты ушла». Видеть, как в серых глазах что-то меняется, словно тает.

Гермиона могла бы не молчать. Рассказать о том, что наконец созналась во всем друзьям, и теперь ей больше нечего терять. А еще, и это самое главное, она поговорила с его матерью, и, кажется, они поняли друг друга. А Северус Снейп, которого она встретила полчаса назад в одном из коридоров, даже не снял баллы со студентов, практиковавшихся в веселящих чарах. И это тоже необычно. А еще… за окном такая метель, какой давно не было, и даже почтовые совы перестали летать.

Но все это было таким неважным… здесь. Потому что за эти несколько часов она отчетливо поняла, что весь этот мир с его безнадежной и нелепой войной не черно-белый. У него есть еще и серый цвет — цвет глаз Драко Малфоя.

— Хочешь чаю? — наконец произнесла она.

— Пришло время оранжевых слоников? — откликнулся он.

— Не знаю, — пожала плечами девушка. — Какие получатся.

Он посмотрел на нее из-под упавшей челки и не ответил «нет».

Гермиона достала из кармана волшебную палочку.

Арка… Арка безнадежности. Арка смерти. Арка невозвращения…

Рваный занавес, притягивающий взоры и манящий, словно шепчущий: «Шагни, приоткрой».

Сколько людей манило ее загадкой! Сколькие шагнули за нее! Их голоса до сих пор слышат избранные. Те, кто видел смерть и боль…

Худощавый мужчина нетерпеливо отбросил с лица прядь седых волос. Много месяцев он жил здесь. Он не задавался вопросом, где находилось это «здесь». Здесь вообще ничего не спрашивали, ничему не удивлялись. Здесь просто жили. Десятки, сотни людей. Разных возрастов и разного цвета кожи. Они говорили на разных языках. Они жили, выполняя определенный набор привычных действий. Это было похоже на любой другой город. За исключением того, что здесь не задавались вопросы о прошлом. Прошлого просто не было. Казалось бы, можно грызть землю, лишь бы что-то узнать, но никто не пытался. Словно это естественно — появляться из ниоткуда и оставаться здесь навсегда. Вот и мужчина с внимательным взглядом не задавал вопросов. До недавнего времени.

Но однажды все изменилось. Видения. Сначала мрачные. Холод. Грязь. Страх. Потом привычные. Пыльные гардины, резкий крик женщины, которая всегда в чем-то обвиняет. А потом… Смеющиеся лица. Девушка с серыми глазами. Девушка со звонким голосом. Мальчишка с растрепанной шевелюрой, мальчишка с не по-детски серьезным взглядом. Цветные сны. Яркие картинки. Все это вылилось в то, что сегодня он отчетливо понял: его место не здесь. Ему нужно отсюда уйти.

И вот он уже довольно продолжительное время пробирался сквозь заросли. Он не знал дороги, но чувствовал, что идет верно. Привычным движением отводил ветки от лица и внимательно оглядывал тропу. Он не помнил, кем был раньше. Помнил лишь, что отсюда нужно выйти. Непременно.

Местность изменилась так неожиданно, что он замер, отведя очередную ветку. Словно нарисованная стена из серого мерцания открылась взору. Из закоулков памяти возникло словосочетание «силовое поле». Еще через миг родилось «модифицированное». Уйти нельзя ни с помощью магии, ни физически. Дальше в голову пришло ругательство. Но вслух мужчина ничего не произнес, стараясь оценить ситуацию и опасаясь выдать себя невидимому противнику. И тут же увидел этого «противника». Чуть поодаль рядом с деревянной хижиной сидел седой старичок и пил чай. Мужчина слегка улыбнулся. Противник выглядел слишком безобидным. Но тут же улыбка пропала. В этом мире возраст не помеха, а скорее преимущество. Это — мир магов.

— Здравствуйте, — громко произнес мужчина, слыша, как его голос разрезает тишину летнего дня. Птицы испуганно снялись с места, защебетав над головой.

— Здравствуй-здравствуй, — улыбнулся старик. — Чаю?

— Нет, спасибо, — вежливо ответил мужчина, выходя на небольшую полянку. Быстрый осмотр показал, что кроме них здесь никого нет.

Старик ничего не спрашивал. Все так же безмятежно пил чай из зеленой кружки, но мужчина знал, что объяснять свое присутствие как-то придется, и мучительно соображал, как бы получше убедить старика выпустить его отсюда. Мозг привычно разложил все по полочкам. Веские доказательства. Убеждение. Применение силы, если первые пункты не подействуют.

— Хорошо здесь, — нарушил тишину старичок.

Мужчина промолчал.

— Но вижу, тебя что-то беспокоит.

Мужчина открыл рот, чтобы сказать что-то убедительное, аргументированное, но вместо этого вырвалось:

— Мне нужно отсюда уйти.

Старичок кашлянул и отставил кружку. Мужчина выругался про себя. Ну кто так начинает? Без разведки, без…

По спине пробежал холодок, несмотря на жаркий день. Имя? Ну да… у него должно быть имя. Здесь у всех были имена. Его звали Джеком. Но это имя было словно поношенная одежда с чужого плеча. Вроде прикрывает наготу, но при этом ее хочется сбросить при первой возможности. Имя… у каждого человека должно быть имя… Мужчина сглотнул, опустив взгляд.

«Сириус, ты невыносим!» — звонкий девичий голос звучит капризно.

«Сириус! Сириус!» — отчаянный крик мальчишки звучит хрипло и надрывно.

И так… знакомо. Арка… Рваный занавес…

— Сириус. Меня зовут Сириус… Блэк

Фамилия отозвалась в мозгу ассоциацией с пыльным домом и истошно вопящим портретом.

«Гриммо, 12».

Арка. Хогвартс. Аврорат. Азкабан. В мозгу заплясали картинки. Серые, пестрые. Захотелось зажмуриться, что он и сделал. Открыв глаза, он обнаружил, что старичка нет.

Сириус завертел головой. Обругал себя последними словами за невнимательность. Аврор называется.

Однако старичок появился через минуту, неся что-то в руке.

— Твоя волшебная палочка.

Он протянул ее Сириусу. Мужчина сглотнул, почувствовав в руке знакомую полированную поверхность. Это… жизнь? Это… назад? Туда? К ним?

Сердце отчаянно заколотилось впервые за столько месяцев полусонного спокойствия. Он вдруг понял, что сейчас его уже ничто не остановит. Хоть отряд Пожирателей, хоть сотня дементоров, хоть стадо гиппогрифов. Он справится со всем. Мужчина посмотрел на старого волшебника. Что теперь? Нужно как-то выйти…

— Я… могу выйти?

— Разумеется, — улыбнулся волшебник.

— Так просто? — недоверчиво произнес Сириус.

— Пойдем, я провожу тебя, — кашлянул старичок и двинулся в сторону стены.

Все еще ожидая подвоха, Сириус пропустил старика вперед и отстал на полшага.

— Это непросто, мальчик мой. Это очень непросто вернуться в мир, где тебя считают мертвым.

Сириус сглотнул.

— Думаешь, ты первый? — лукаво улыбнулся старичок. — Впрочем, каждый считает себя уникальным. Порой люди уходят отсюда.

— А почему кто-то уходит, а кто-то нет? Почему я вспомнил, а…

— Видишь ли, — перебил волшебник, — это зависит от многого. Например, большинство людей, живущих здесь, сами шагнули за эти Арки.

— Конечно, молодой человек. Их несколько.

Сириус улыбнулся на «молодого человека», но потом подумал, что для этого старца он, вероятно, и вправду молодой.

— И что дальше?

— Тот, кто шагает сам, словно выбирает свой путь. Даже высшая магия не способна изменить волю самого человека. Порой Арки используют для исполнения приговора к Вечности.

Сириус нахмурился. В школе Авроров была подобная формулировка, но за период своей работы он ни разу не столкнулся с подобным.

— Люди, приговоренные к Вечности, порой могут вернуться.

— Почему?

— Потому что они — жертвы. Они оказываются здесь против воли. Они хотят жить. И жизнь тянет их обратно.

— Наверное.

— Вы говорите не очень уверенно.

— Ну кто же может разгадать высшую Магию, молодой человек. Это не подвластно даже великому Мерлину.

Старик взмахнул рукой, и силовое поле расступилось. Пахнуло холодом. Сириус невольно поежился.

— Там Рождество, — с улыбкой произнес старик. — Не забудь поздравить тех, кто тебя ждал.

Сириус, как завороженный, сделал шаг в холод и обернулся.

— Вы думаете, меня ждали?

— Иначе ты бы не вернулся. Ступай с миром.

Сириус сделал несколько шагов, и под ногами хрустнул снег. Стылый ветер тут же заставил втянуть голову в плечи. Мужчина еще раз оглянулся. Сюрреалистическая картина: на фоне снега светилось пятно зелени и солнечного дня, словно разорванный холст. И в этом надрыве реальности стоял седоволосый старец и махал рукой.

Сириус тряхнул головой и подумал, что, наверное, все же немножко сошел с ума, раз видит подобное и не удивляется. Он вдруг подумал, что понятия не имеет, сколько его не было, где он находится, и что сейчас происходит в мире. Мужчина посмотрел на волшебную палочку, глубоко вздохнул, едва не закашлявшись от морозного воздуха, и трансгрессировал в Хогсмит. У него был лишь один путь: в замок Хогвартс.

Хогсмит сиял огнями, как новогодняя елка. Изо всех окон звучали рождественские гимны, доносились звуки и запахи праздника. Сириус на миг прижал замерзшие ладони к вискам. Он все еще боялся поверить в реальность происходящего, но уже не мог сдержать смех с нотками истерики. Он хохотал, задрав подбородок к небу и чувствуя, как холодный снег тает на лице, покалывая кожу, точно иголками.

— Что же вы в одной рубашке?

Пожилая волшебница неодобрительно покачала головой.

— С Рождеством вас! — крикнул Сириус и бросился в сторону трактиров.

Знакомые заведения он игнорировал, стараясь отыскать какое-нибудь новое, где его не сразу узнали бы. Кто его знает, в каком он теперь статусе, а рисковать с анимагическими способностями, когда он так близок к цели, мужчина не решился. Возможно, впервые в своей сумасшедшей жизни Сириус Блэк проявил благоразумие. Помудрел или же стал чуть больше ценить эту самую жизнь?

«Зеленая лампа». Трактир с дурацким названием светился зеленоватым светом, проникающим сквозь шторы на окнах. Сириус шагнул внутрь.

— С Рождеством вас, — громко произнес он с порога девушке за стойкой.

— И вас, — улыбнулась девчушка.

В трактире никого не было, по-видимому, он уже закрывался — девушка вытирала посуду. Рождество — семейный праздник, и в этот день трактиры пусты.

— В Рождество можно все, — рассмеялась девушка. — Вы издалека, да?

— Да. Издалека.

Сириус подошел к камину, зачерпнул пороха и задумался.

— Простите, а с Хогвартсом я могу связаться?

Спросил и испугался. Вдруг за это время произошло что-то страшное. Вдруг…

— Конечно, — снова улыбнулась девушка, выходя из-за стойки. Поднявшись на цыпочки, порылась на одной из полок и протянула Сириусу пергамент.

— Вот. Способ внешней связи с каминами Хогвартса.

— Спасибо вам, милая девушка, — Сириус готов был расцеловать этого рождественского ангела.

Девушка снова улыбнулась.

На истертом пергаменте был длинный список каминов с указанием контактных лиц. Сириус быстро пробежал взглядом список и, не задумываясь, назвал пароль напротив имени Альбуса Дамблдора.

Мутно-серая рябь. Мужчина нахмурился.

— Девушка, последний вопрос: камины работают? В Хогвартсе, я имею в виду.

— Да. Час назад я общалась с мадам Спраут.

— Спасибо, — пробормотал он, понимая, что мадам Спраут вряд ли перенесет такой удар, как явление Сириуса Блэка в качестве рождественского подарка.

— Гулять, так гулять, — с ноткой веселья произнес бывший гриффиндорец и назвал пароль.

— Драко отказался открыть местонахождение имения Министерству, — негромко проговорила Нарцисса.

— Я ожидал подобного. С одной стороны — мальчишество, но с другой… это безопасность. Только нужно сменить защиту.

— Ремус тоже так сказал.

— Да. Он заходил к тебе, он здесь с…

— Я знаю, — перебил Северус Снейп. — Имел удовольствие увидеться.

— Скажи, есть шанс, что все обойдется?

Северус прошелся по кабинету, круто развернулся и посмотрел на Нарциссу.

— Шанс есть всегда.

Женщина устало улыбнулась. В этот рождественский вечер, когда все нормальные люди праздновали, они решали глобальные проблемы в полутемном кабинете. Нарцисса стояла, прислонившись к столу, а Снейп вышагивал по свободному пространству перед партами. Он понимал, что от усталости едва не валится с ног, но не останавливался, потому что боялся бездействия.

— Как Том? Вы поговорили? — нарушила тишину Нарцисса.

Северус усмехнулся.

— Он… слышал наш разговор здесь.

— Если удастся, на этих каникулах мы поедем… домой.

Нарцисса ахнула, прижав ладонь к губам.

— Северус! Как же я рада.

В порыве эмоций она метнулась обнять его. Северус крепко прижал ее к себе и погладил мягкие волосы. Настоящее Рождество. Казалось, столько счастья просто не могло уместиться в один день.

— Если все… нормально будет, приглашаем вас в имение… Если безопасно… Думаю, Драко будет рад. Том ему нравится.

— Да… Вот теперь отчетливо верится, что все будет хоро…

Треск камина заставил Северуса резко развернуться и прикрыть Нарциссу собой. Волшебная палочка в мгновение ока оказалась в руке. Звук указывал на то, что вызов внешний, и Северус Снейп был готов показать любому, что врасплох его не застать. Впрочем, через его камин все равно нельзя было проникнуть. Можно лишь пообщаться.

Когда картинка обрела четкость, Северус быстро прикинул, не принимал ли он сегодня чего-либо необычного. Жизненный опыт показывал, что это вряд ли возможно, но все же. Порывшись в памяти, понял, что его сегодняшняя трапеза состояла из чашки кофе в кабинете Дамблдора. И это было так давно, что никаких последствий быть просто не могло. Еще он понял, что нужно регулярно питаться. Это положительно сказывается на здоровье. А при несоблюдении этого нехитрого правила могут возникать галлюцинации. Иначе чем еще объяснить то, что сквозь чуть дрожащий от жара воздух на него смотрел… Сириус Блэк. Вполне живой. С шальной улыбкой.

Палочка в руке Северуса дрогнула и поднялась выше.

— Здравствуй, Снейп! — бодрый голос не мог принадлежать никому иному, кроме ненавистного гриффиндорца. — С Рождеством тебя! Дальше должно было идти слово «сюрприз», но вижу, что тебе и так хватит.

Видимо, выражение лица у зельевара было то еще.

— Блэк? — голос прозвучал хрипло.

Северус скорее почувствовал, нежели увидел, что Нарцисса сделала шаг в сторону, выходя из-за его спины. Увидев, как расширились глаза Блэка, и издевательская улыбка слетела с губ, Северус понял, что не ошибся. Сейчас на Блэка можно было наслать любое проклятие, даже просто так скрутить, вздумай кто-то приблизиться к нему со спины там, откуда он связался с Хогвартсом. Этот выскочка сейчас не видел ничего, кроме Нарциссы.

— Сириус? — голос Нарциссы прозвучал неестественно звонко.

Блэк сглотнул и ничего не произнес, а Северус с тревогой подумал, что столько потрясений в один день могут не кончиться для Нарциссы добром. Он попытался перехватить ее руку, но женщина шагнула к камину.

— Нарцисса, стой! — Снейп схватил ее за запястье. — Это может быть Оборотное зелье, голограмма. Что угодно!

Блэк даже не отреагировал на «разоблачение». Сейчас он и впрямь был похож на голограмму, которую создали и забыли. Он не двигался и, казалось, даже не дышал.

— Северус, — прошептала Нарцисса, на миг оглянувшись на друга, и тут же вновь обернувшись к камину, словно опасаясь, что связь оборвется, или человек окажется видением, — неужели ты не видишь? Это же… никакая не голо… голограмма.

Нарцисса поперхнулась словами и попыталась выдернуть руку из хватки.

— Северус!

— Отойди назад, я открою камин. Блэк, предупреждаю: один единственный фокус с твоей стороны, и ты недолго порадуешь нас своим присутствием.

Блэк даже не посмотрел в его сторону. Нарцисса послушно отступила, все так же неотрывно глядя в камин. Северус Снейп взмахнул палочкой, одновременно удерживая Нарциссу.

Мелькнула яркая вспышка, и из камина повалил столб дыма. Северус почувствовал, как дернулась рука Нарциссы, и мгновение спустя человек, который был его кошмаром на протяжении стольких лет, шагнул в кабинет. Словно призрак из прошлого. Словно кара за грехи.

Северус поднял палочку, прицеливаясь. Однако Блэк агрессии не проявлял. Кроме того Северус не зря просил Нарциссу отойти — при открывании каминов есть побочный эффект. Сириус Блэк вскинул руку к глазам, мотая головой.

«Ну да, тебе тоже стоило отойти. А я не предупредил? Ну ты же аврор. Мог и сам догадаться», — про себя подумал Снейп. Однако, если Блэк что-то и думал по этому поводу, не отреагировал никак.

— Блэк, думаю, тебе придется потрудиться и все объяснить.

Снейп выпустил запястье Нарциссы, ожидая, что та бросится к Блэку, но женщина застыла, как вкопанная. Блэк наконец отнял ладони от лица и даже не взглянул на Снейпа. Он молча разглядывал Нарциссу так, что Северусу вдруг пришло в голову: кто придумал, что время лечит? Что-то меняет? Стирает? Ерунда. Время втравляет образы в память еще сильнее. И Блэк сейчас был похож на самого себя двадцатилетней давности. Во всяком случае, взгляд, устремленный на Нарциссу, был все тем же. И ее присутствие обезоружило его лучше любого экспеллиармуса — волшебная палочка бывшего аврора подрагивала в опущенном кулаке.

— Блэк! — окликнул Северус, думая, что если бы не издевательский голос пять минут назад, он бы решил, что гриффиндорец немой.

— Арка невозвращения, — наконец выдавил Блэк, по-прежнему не оборачиваясь к Снейпу. — Иногда оттуда есть выход.

— Это что-то вроде резервации? Так? — быстро спросил Снейп, понимая, что Дамблдор в очередной раз оказался прав. Ведь он предвидел подобное.

— Ты совсем легко одет, — наконец произнесла Нарцисса едва слышно.

— Там было тепло, — негромко откликнулся Сириус, и его лицо дрогнуло.

Северус посмотрел на Нарциссу, застывшую в паре шагов от Блэка.

— Как Гарри? — спросил Блэк, наконец переводя взгляд на Снейпа.

— Жив-здоров. Хотелось бы обрадовать тебя, что поумнел за эти два года, но, увы.

— Два года? — Блэк потер висок.

— Так! Все дальнейшие разговоры в кабинете Дамблдора.

Блэк быстро кивнул и шагнул к выходу. Остановился, посмотрел на Нарциссу.

Она кивнула.

— Нарцисса, — негромко кашлянув, произнес бывший гриффиндорец. — Ты… не убегай, пожалуйста, не поговорив со мной. Ладно? Я… не знаю, чем закончится разговор с Дамблдором, но ты, пожалуйста, дождись. Хорошо? Дождись, слышишь?!

Напряженный взгляд что-то выискивал в ее лице, а она только смотрела, закусив губу, и понимала, что это не может быть правдой. Не может он стоять совсем рядом, так близко, что можно коснуться рукой. И взгляд… его взгляд, словно магнит, словно…

Нарцисса протянула дрожащую руку и прикоснулась к его руке чуть пониже локтя под закатанным рукавом рубашки. Почти ожидала, что ее встретит пустота, но его кожа была живой, горячей.

— Я все еще здесь, — брезгливо поджал губы Снейп.

— Не думаю, что ты дашь об этом забыть, — отозвался Сириус.

— Узнаю старину Блэка. Очнулся.

Нарцисса сделала шаг назад и счастливо улыбнулась.

— Здесь Ремус Люпин! — сказала она Блэку.

Тот потрясенно выдохнул.

— Вечер встречи выпускников, — себе под нос произнес Северус Снейп, даже не пытаясь скрыть раздражение.

Он вдруг подумал, что человек не может иметь всего, что хочет. Вот и за счастье других людей приходится платить своим спокойствием. Он демонстративно не стал убирать свою волшебную палочку, хотя Блэк убрал свою в карман. Северус прекрасно видел, что опасности нет, но должен же был показать свое отношение к происходящему.

А спустя некоторое время в кабинете Дамблдора он все больше и больше удивлялся превратностям человеческой психики, пока ссутулившийся в кресле Сириус Блэк вещал о своем чудесном избавлении. Альбус Дамблдор смотрел на Блэка, как ювелир смотрит на дорогой алмаз. Северус такого взгляда никогда не удостаивался. Чертов Блэк снова герой, хотя все, что он делал в это время — наслаждался отдыхом в теплых краях. Снейп почувствовал, как губы сами раздвигаются в усмешке. Ведь взрослый же человек, а еле сдерживается, чтобы не упрекнуть Блэка в том, что пока он потягивал коктейли, другие рисковали. Хотя прекрасно понимал, как все было на самом деле.

Почувствовав на себе взгляд Нарциссы, он поднял голову. Женщина сидела в кресле. Его друг. Его близкий человек. Она уже немного успокоилась, и лихорадочный румянец покинул щеки. После того, как она поблагодарила Дамблдора, больше не произнесла ни слова. На ее лице играла сдержанная улыбка, а сама она за все время ни разу не взглянула на Блэка. Словно откладывала на потом, когда сможет беспрепятственно смотреть, прикасаться, стирать кончиками пальцев усталость с любимого лица и заколдовывать все беды, чтобы они на милю не могли приблизиться… Снейп удивленно моргнул и понял, что случайно проник в мысли Нарциссы. Так как он не делал этого никогда, то даже не сразу понял, что происходит. Потер лоб. Сумасшествие какое-то. А сейчас еще Поттер придет, и все будут дружно успокаивать мировую знаменитость. А вообще, сюрприз тот еще. Вот же Блэк позер! Не иначе как специально к Рождеству подгадал.

— Я предполагал подобное, — негромко произнес Дамблдор с улыбкой. — Такое случается, но об этом молчат, чтобы не давать необоснованную надежду. Ведь возвращаются не все.

— Надежда не бывает необоснованной, — подала голос Нарцисса, и мужчины оглянулись. Она посмотрела в глаза старого волшебника. — Надежды нельзя лишать. Может быть, люди возвращаются именно потому, что кто-то их очень ждет и… надеется.

Северус нахмурился, Альбус Дамблдор чуть склонил голову набок, задумчиво глядя на женщину, а Сириус Блэк опустил голову, словно боясь встретиться с кем-то взглядом.

С зеленой кроны сорвался неведомо почему пожелтевший листок и, медленно кружась, опустился в бокал с вином. Желтое и красное. Мужчина, некогда носивший имя Том Риддл, выплеснул содержимое бокала на землю.

В этот рождественский день он находился в сотнях миль от Англии. Ему нужно было подумать, выстроить новую линию поведения, учесть в обновленном плане гибель Люциуса, срыв младшего Малфоя и явную неверность некоторых из его людей. Он может позволить себе маленькую передышку, пока авроры будут рыть землю в попытках растоптать змеиное гнездо, то бишь гнездо Малфоев.

Слишком часто за последние годы приходилось вносить коррективы в планы. Но проигрыш одного сражения — это еще не поражение в войне. И чем больше таких мелких срывов, тем желаннее большая победа. А в том, что она будет, Лорд не сомневался. Он… не мог позволить себе сомневаться в деле, к которому шел всю свою жизнь.

На столике рядом с опустевшим бокалом лежала стопка бумаг. На верхнем листке каллиграфическим почерком прилежного чиновника было выведено имя «Властимила Армонд». Далее шел адрес маггловского приюта, который она посещала довольно часто, пока была жива. Все это идеально вписывалось в концепцию ее благотворительности, за исключением того, что приют был… маггловский. А еще она посещала его несколько чаще, нежели другие подшефные заведения. Кроме того, Лорд Волдеморт просто чувствовал, что там есть какая-то ниточка. Вот этим он и займется.

Бледные пальцы притянули ближе стопку пергамента. У него есть время. И он… всесилен. Тонкие губы растянулись в улыбке.

А может, все дело в том, что ему просто некуда было пойти в этот вечер. В огромном мире его, всесильного, никто не ждал. Потому что Рождество — это семейный праздник. Светлый, счастливый. Праздник, когда на небе зажигаются звезды, и то и дело звучат рождественские колокольчики, возвещая о том, что еще один юный ангел получил свои крылья.

* * *

Метель, длившаяся целый день, наконец стихла. Разыгравшийся ветер внезапно споткнулся. Снежный вихрь какое-то время закручивался по спирали, цепляясь за ветки деревьев и шпили башен, а потом словно устал и обессиленно осел на белые крыши. Ветер в последний раз набрал пригоршни снега и подбросил его ввысь, а потом прилег отдохнуть на ветках деревьев.

И тогда небо прояснилось. Из-за чернильных туч стали появляться звезды. Сначала робко, неуверенно, а потом все смелее. Белый покров окрасился серебристым светом. Рождественская ночь вступила в свои права. До утра мир будет таким — серебристо-белым, словно чистый лист. А завтра каждый сам раскрасит новый день в свои цвета: Радости, Огорчения, Недоверия, Искренности, Осуждения, Прощения, Счастья, Надежды …

></emphasis>

1 Автор М.Семенова, «Волкодав. Знамение пути»

Оглавление

Глава 1. Начало… конца?

Глава 2. Начало

Глава 3. Мой Враг

Глава 4. Шаг

Глава 5. Отчаяние

Глава 6. Стекло

Глава 7. Самый близкий Враг

Глава 8. Голос Мечты

Глава 9. Близкий человек

Глава 10. Глупость

Глава 11. Хрупкий мир

Глава 12. Почему так?

Глава 13. Снова выбор

Глава 14. Поединок

Глава 15. Полет

Глава 16. Верное решение

Глава 17. Первый раз

Глава 18. Судьба сказала свое слово

Глава 19. Все можно изменить

Глава 20. Предсвадебный подарок

Глава 21. Друг или Враг?

Глава 22. Друг

Глава 23. Игра

Глава 24. Шанс

Глава 25. Встреча

Глава 26. Рождественский бал

Глава 27. Бесконечная поездка

Глава 28. Завтра

Глава 29. Ненависть

Глава 30. Помолвка

Глава 31. Сложная роль

Глава 32. Поиграем?

Глава 33. Остановись!

Глава 34. Час расплаты

Глава 35. Хрупкий мост

Глава 36. Ну, здравствуй, новая Жизнь

Глава 37. Прочно сплетенные нити

Глава 38. Жестокая и ласковая память

Глава 39. Легкий шаг в неизвестность

Глава 40. Маленькая часть большого мира

Глава 41. Взрослая ошибка

Глава 42. Взрослая жизнь

Глава 43. Твой Свет

Глава 44. Тени прошлого

Глава 45. Формула счастья

Глава 46. Новый мир

Глава 47. Почти сказка

Глава 48. Между Добром и Злом

Глава 49. У последней черты

Глава 50. Свет Надежды

Реклама на сайте