«Гладиатор, Маленький Лев и Капитан»

Тихомирова Лана Гладиатор, Маленький Лев и Капитан

Посвящается трем моим талиям Файзулиной Р., Лидтке Д., Ерофеевой О. Помните, кто вы есть.

Предисловие

Несколько вводных слов о социальном устройстве.

Глобальные изменения начинаются внутри кажого отдельного человека. Когда таких людей становится достаточно много, единичные изменения становятся нормой. Но любая норма, суть, преобладание большинства, не всегда полезное, для общества, так мне теперь кажется.

Возможно, когда-нибудь все это изменится. Мы снова станем жить вперемешку — к тому идет. И если тогда мои записи прочтут, то непонятны будут ни причины наших действий, ни наши чувства. История никогда не была в почете и положение ее вряд ли изменится. С вашего позволения, я просто расскажу хронологию событий без дат. Во-первых, чтобы не утруждать вас, а во-вторых, потому что сама их не помню.

Лет триста назад, отношения между полами достигли апогея своего кризиса. Женщины поголовно считали мужчин тупыми скотами, мужчины женщин — безголовыми овцами (сейчас я использую именно те выражения, которые были тогда в моде).

При этом женщины мнили, что мужчины видят в них только сексуальный объект, мужчины подозревали в женщинах жуткую алчность. Взаимные склоки и упреки привели к Великой Всемирной Женской Революции, произошедшей по иронии судьбы 23 февраля (это я помню точно). ВВЖР принесла с собой войну, длившуюся почти двадцать лет. "Война полов" — так она вошла в историю. Странно, что никто победить так и не мог.

В конце концов, мужчины и женщины на всех континентах разбежались: мужчины на север, женщины на юг. В северной и южной Америке до сих пор не прекращаются войны за территорию. Там женщины живут привольно на больших территориях, но мужчины постоянно пытаются теснить их.

На каждом континенте женщины и мужчины, не сговариваясь, избрали себе лидера. Лидеры эти встретились и, за исключением некоторых, договорились, как здоровые, взрослые люди. Война была остановлена.

Города на обеих территориях переименовывались. Вскоре карта мира стала настолько не узнаваема, что все довольно скоро забыли, как жили раньше. Ясно, что такие понятия, как "чисто женская/мужская работа" исчезло.

В связи с таким положением дел, серьезно стала развиваться генетика. Женщины первыми научились клонировать, но клоны стали слишком большой проблемой и через сто лет после первого клона, женщины вернулись к прежнему клонированию органов, а не людей. Проблема демографии тогда вышла на первый план, мужчин осталось совсем мало. После очередных переговоров лидеров в Средней Азии была выделена небольшая территория, названная нейтральной, где расположился самый большой в мире банк спермы и генетическая лаборатория.

Женщины, желавшие относительно легко подзаработать, приезжали туда и специально вынашивали мальчиков и девочек. Девочки уезжали с мамами, мальчиков забирали "отцы". Позже мальчиков отдавали в учреждения типа старых кадетских корпусов, где они и воспитывались. Девочки проходили профильное обучение, начиная с шестнадцати лет, а потом, так же как и их сверстники, выбирали место жительства и уезжали в любой город.

Позже опыт нейтральной зоны распространился преимущественно по городам женской части. Мужчинам разрешилось приезжать, но не более, чем на неделю и только с единственной целью: сдать генетический материал. Туризм тоже считался целью, но если уж мужчина приехал, свой долг он выполнить обязан.

Связь между женщиной и мужчиной не считалась чем-то постыдным, но дети, зачатые естественным путем, обречены были стать "помощниками". О них чуть позже.

Если в женском городе рождался мальчик и отец его был известен, ребенка депортировали, и там его тоже ждала судьба "помощника", хотя и не такая обязательная.

Однако бывало, что происходили любовные истории, и крепкие союзы выбирали себе местечко уединенное и глухое, где жили без всеобщего осуждения и непонимания. Таких мест было много на островах в тихом океане.

Социальное неравенство росло и вскоре общество, как с одной, так и с другой стороны расслоилось на две составляющие: хозяева и помощники. Тонкая прослойка трудовых людей была незаметной, а интеллигенция фактически исчезла. Слово "прислуга" стало не в почете, да и не прислуживают помощники, а именно помогают вести быт, переезжать с места на место, воспитывать детей и так далее.

Помощник — очень прибыльное занятие, обогатиться можно быстро, но это сложно сделать в такой однополой среде, как наша. Потому что ты девушка, и помогаешь другой женщине, которая в вопросах быта опытнее тебя. Да попадется еще какая-нибудь грымза, что будет драть с тебя в три шкуры, чтобы ты делала все, как она сказала, а не иначе.

Иная судьба ждет мужчин помощников в женском обществе, одна проблема — получить разрешение на работу, а там, через год другой, мальчишка-оборванец может стать миллионером и укатить обратно к себе.

Мне по рождению иной судьбы, кроме как стать помощницей, не было. Мама и папа познакомились в одном из бывших российских городов, полюбили друг друга, даже думали бежать, но в последний момент отца депортировали, и мы с мамой, как не старались, не могли его найти.

Я повиновалась судьбе и сменила в свои почти двадцать лет около 5 домов — почти отовсюду меня выгоняли. Последний раз меня отправили к старухе, у которой уже никто не хотел работать. Но об этом позже.

Часть первая: Маленький лев в бегах

Глава 1. Аиша и старая ведьма

Кажется, я забыла представиться. Аиша. Когда меня послали помогать некой Ирэн, я уже такой подумывала о трудовой эмиграции. Бывают же помощники мужчины, почему бы не быть женщинам? По своей природе мы боимся всего: нерешительность, в том числе собственная, меня бесит. Я ждала, что меня что-нибудь подтолкнет.

— А чегой-то ты такая тощая? — улыбнулась мне с порога Ирэн.

Приятным до мерзости голоском, она начала присюсюкивать вокруг меня.

— Таких молоденьких мне еще не присылали, — как в бреду передо мной пронеслись сцены, как Ирэн моется в крови убиенных ею помощниц, а вот теперь замышляет, как поскорей добыть моей "свежей крови". Паранойя быстро кончилась. Но когда я зашла в свою будущую комнату, мне просто хотелось сбежать от нее, куда глаза глядят.

Со всеми хозяйками мы расходились мирно. Последняя, та, что была до Ирэн, сделала мне "медвежью услугу", отпустив с "волчьим билетом". Вот такой зверинец получился. Ирэн представлялась менеджерам чем-то вроде моего чистилища — смогу перетерпеть ее, у меня есть шанс на существование. Не смогу… Но я уже чувствую, что не смогу… А что будет потом? Я даже и думать не хочу!

После традиционной экскурсии по дому и знакомства, я легла отдохнуть. У меня был день, чтобы "войти в работу". Я лежала, смотрела в белый потолок и думала о новом доме и новой хозяйке. Ирэн была хороша. Ухоженная, до неприличия богатая пожилая дама, хотя по ней и не скажешь, что ей 62 года: лет 40 не больше. Портила ее манера горбиться, семенить и приторно присюсюкивать, при каждом удобном случае поговорить.

В агентстве за ней закрепилась нехорошая молва: помощниц она меняла, как перчатки, в основном девушки сами уходили, но платила она хорошо. Видно, не попалась к Ирэн еще та помощница, алчность которой была бы сильнее гадливости.

Девочки-помощницы, побывавшие у нее, говорили, что Ирэн капризная, глупая, склочная дама. Ходили шорохи, будто бы она лесбиянка. Отсюда я даже могу понять ее фразу про "молоденьких". Пока надо работать, будет домогаться, уйду. Но деньги сейчас важнее.

Я лежала на своей раскладушке, к слову, удобной и низкой, и додумалась до того, что заснула.

— Спишь? — приторный голосок меня разбудил, я подскочила на месте от неожиданности и свалилась с раскладушки, в попытке отскочить от Ирэн.

— Прости, что напугала, — Ирэн притворно потупила взор и протянула мне руку, чтобы помочь. Я приняла помощь и тут же пожалела об этом. С невиданной для шестидесятидвухлетней женщины силой, Ирэн дернула меня с пола. Я, не удержавшись на ногах, перевалилась через раскладушку и больно ударилась кадыком о ее острые колени. Теперь болели и спина, и горло.

— Какая я неуклюжая, — едва заметно, но довольно улыбалась Ирэн.

Я рывком села, чуть ли не на вытяжку перед ней. Хозяйка грациозно встала и обошла раскладушку, так что оказалась у меня за спиной. Она теперь не горбилась и не сюсюкала, да и ходила с пластикой лесной пумы. Голос ее сделался низким с резкими, скежещущими нотками, как будто голосовые складки у нее были железными, а она забыла их смазать.

— Не выпьешь со мной?

— Никак нет, мэм, не могу. Нам запрещено пить, — отрапортовала я.

— Расслабься, — прожурчала Ирэн и погладила мои волосы.

С шеи вдоль всей спины стремительно мигрировали мурашки. Я только больше напряглась.

— Ты любишь массаж?

— Никак нет.

— Откуда в тебе эта солдафонщина?

— Перед вами помогала генералу, — соврала я.

— А ты остроумная. Я наводила о тебе справки, никакими генералами там и не пахло. Не держи меня за дурочку, — Ирэн едва касалась пальцами моих волос. Интонации с каждой минутой становились слаще, а голос ниже. Я молчала, ноги мои так и просились оттолкнуться от раскладушки и бежать подальше отсюда. Держало меня одно: сбегу просто так — помру с голоду, сбегу с доказательством домогательств — заплатят неплохую компенсацию.

Ирэн тоже была не проста, она о компенсации знала и знала, что именно она и будет мне ее выплачивать, а, может, просто не хотела скандала, но дальше легких касаний она не шла. Точный список, что считается домогательствами, я изучила. Изнемогая от напряжения и гадливости, я ждала, пока Ирэн хоть на йоту преступит дозволимую черту. Но она, видимо, знала список еще лучше меня.

— Ты так напряжена. Ты чего-то боишься? — издевалась она.

— Понимаете ли. Меня посетила мысль. В вашем районе водятся воры?

— Воры?! — взвизгнула Ирэн.

— Да. Те, которые забираются в чужие дома и воруют вещи, — добавила яду я.

— Нет, — с задержкой ответила она.

— Район богатый. Наверняка, случаются кражи.

Ирэн задумалась и даже перестала обхаживать меня.

— Помнится, в прошлом месяце что-то подобное было.

— Чтобы между нами не возникало таких недоразумений, пожалуйста, напишите заявление в мое агентство, они бесплатно установят камеры слежения за мной, — попросила я.

Это был удар ниже пояса, мысль пришла ко мне внезапно, и я не смогла просчитать всех возможных последствий. За спиной установилось напряженное молчание. Ирэн не двигалась с места и о чем-то напряженно думала.

Я боялась обернуться, но любопытство было все-таки сильнее. По тогдашней наивности, я думала, что Ирэн сочтет мою просьбу буквально и воспримет, как некий шаг навстречу, что по моим расчетам должно было бы прибавить уважения ко мне. Но для уважения, ее молчание было что-то чересчур долгим.

Я обернулась и встретилась с ледяным взглядом серых глаз. Все это время Ирэн злобно сверлила мой череп злобными серыми буравчиками, только и всего. Лицо ее было бледным, губы плотно сжаты, крылья носа раздувались, и в момент вдоха она начинала напоминать хищную птицу.

Я села к ней лицом и с мнимым непониманием уставилась на нее. Внутри все сжалось, Ирэн раскусила меня и сейчас в ее голове строились какие-то адские планы моего убийства.

— Как ты можешь обо мне так думать! — процедила она сквозь зубы и, сильно топая, вышла из моей комнаты. Дверь за ней захлопнулась. Только тогда я смогла вздохнуть спокойно.

Выдохнув, я вспомнила вдруг лицо Ирэн и расхохоталась. Смех был нервный, громкий, он тряс меня, словно я была тряпичной куклой. Веселье так же резко оборвалось, как и началось. Я вдруг перестала смеяться и мелко задрожала.

Наверху крушили мебель. Звуки были такие, что мне страшно было подняться, хотя это было и необходимо. Тут меня взяла злоба: мне это потом убирать, а не ей! Она, понимаешь ли, ломает и мусорит, а убирать потом кому?! Надо эту лавочку быстро прикрыть. Я вышла из комнаты и направилась в спальню Ирэн, откуда доносились страшные звуки мебелекрушения.

Возле дверей спальни меня снова обуял страх. Кто его знает, что там происходит? А, ну, как открою дверь, а в меня полетит ваза или что потяжелее?

В этот момент я стояла в нерешительности, держась за ручку двери. С противоположной стороны двери что-то полетело и разбилось, прямо о доску двери, аккурат, напротив моей головы. Старушка интуиция меня не подвела. Я решила не входить в комнату, а подождать рядом с дверью. Я сидела на корточках и слушала, как постепенно утихает буря внутри спальни Ирэн. Вскоре все совершенно стихло, и до меня донеслись тихие всхлипы.

"Истерит, старушка!" — подумала я, и тут же отвесила себе подзатыльник. Неизвестно еще как против меня же обернется эта история. Мадам, конечно, сложная, и вряд ли спустит мне с рук. Но раз в год и палка стреляет, может, проплачется и забудет? Хотелось бы верить!

Плакала Ирэн, как плачут малыши, тихо, возможно, даже в подушку, изредка всхлипывая. Мне надоело это слушать. В самом деле, сколько можно так безутешно реветь? Возникла мысль, что неплохо бы принести Ирэн кофе и какую-нибудь конфету.

"Это будет твой последний кофе и последняя конфета в жизни!" — вопила интуиция. Посему, я пошла вниз и решила сварить кофе себе и конфету съесть самостоятельно, так как все, что лежит в холодильнике и в других местах теперь и мое тоже, только если нет иных указаний. Так что надо больше использовать возможностей, пока указания-таки не поступили!

Кухонька в моем распоряжении оказалась небольшая, но все на своих местах, до всего удобно можно дотянуться. Я сварила себе кофе и пила его вприкуску с вареньем, глядя на задний двор, выходивший к речке, искусственной, которые недавно вошли в моду. На них целыми районами и округами скидывались желающие, копали рвы, озеленяли местность, заливали воду. Издалека блестела такая речушка своей водой. Блеск ее успокаивал, я созерцала и пропустила тот момент, когда шаги урагана Ирэн стихли за моей спиной. Я снова почувствовала недавнее напряжение за собственной спиной. Небось, опять распиливает мне череп на атомы.

Я медленно развернулась. Ирэн смотрела на речку вдалеке, вцепившись в спинку моего стула так, что пальцы ее побелели. Лицо было наново накрашено и припудрено, но губы все еще опухшие, краснота носа выбивалась из-под пудры, и глаза красны. Было бы из-за чего переживать!

— Сделайте мне кофе, — ледяным тоном и каким-то уставшим голосом начала она, — и приберитесь у меня наверху. Я была немного неуклюжа.

Ясно, меня держат за дуру. Ну, пусть держат, посмотрим, кто тут дура.

— Да, сейчас, — ответила я, — Я могу допить свой кофе?

— Нет, — прожгла меня взглядом Ирэн и тут же сладко улыбнулась, — Конечно, можете.

Меня здорово затрясло. Я оставила свою кружку и испарилась с кухоньки, избегая, даже мельком коснуться Ирэн. В несколько прыжков я оказалась наверху, даже не заметила, как сзади хлопнула дверь в спальню.

Там был кавардак, и это мягко сказано. Я топталась прямо на осколках хрустальной вазы и поспешила сойти с них, пока они не вспороли мне обувь. И спальня была вовсе не такая, какой я представляла бы себе спальню шестидесятидвухлетней дамы. Скорее тут могла бы обитать девица лет пятнадцати, причем, напрочь лишенная каких-либо мозговых извилин. Все такое розовенькое или беленькое.

"Жвачка, застрявшая в облаке" — когда я первый раз увидела эту комнату, мне пришла в голову именно эта метафора. Сейчас же все выглядело так, словно жвачку пытались из облака выдрать, но безрезультатно — все еще больше смешалось.

Нетронутой осталась только кровать да легкие шторки с тюлем. Тумбы были перевернуты, двери шкафа открыты, зеркало треснуло в том районе, где предположительно было лицо Ирэн. Тарелочки, вазочки и пара статуэток разбиты в мелкие осколки, некоторые вещи Ирэн были порваны, все фотографии в рамочках были положены изображениями вниз.

За что браться в первую очередь? За веник!

Я, как могла, быстро приводила в порядок комнату. Когда мусор исчез, все порваное было сложено аккуратной стопкой, все поставлено на места, я осмотрела свою работу. Было пустовато, но в целом убрано. Оставалось только что-то сделать с зеркалом. Я открыла дверь и тут же наткнулась на Ирэн.

— Закончили? — сладко спросила она.

— Да. Что делать с зеркалом?

— А что с ним? — Ирэн мягко отодвинула меня от прохода и прошла в комнату, на зеркало она не смотрела, хищно оглядывалась по сторонам.

— Оно треснуло.

Ирэн круто развернулась ко мне и сурово посмотрела на меня.

— Треснуло? — удивленно спросила она.

— Да, немного, в районе головы, — ответила я, сдуваясь под взглядом.

— Ну, ничего, — улыбнулась она, — я вызову мастера, вырежет это зеркало и вставит новое.

— Кофе, мэм, я забыла про ваш кофе, — всплеснула я руками.

— Ничего страшного, — тоном ядовитой гюрзы ответила Ирэн, — я сварила себе кофе сама, не безрукая же я, в конце концов. Можешь идти отдыхать.

Я спустилась к себе, меня почти что била дрожь. Теперь уже предчувствие, что-то нехорошее непременно будет, овладело мной окончательно. За окном постепенно темнело, теплая южная ночь накрывала город. Я открыла окно, приняла душ и легла спать. Окно так и осталось открытым.

Глава 2. Кошмары

В меня летели вещи, все, что только можно себе представить, даже рояль и огромный шкаф! Потом оказалось, что это не они летят в меня, а я лечу им на встречу: они летят вверх, я стремлюсь вниз.

Где-то на фоне сознания воспринимались чьи-то дикие вопли и всхлипы.

Падение начинало мне надоедать, но ничего не менялось: я летела, выброшенная в поток вещей, беспомощная, слабая, почти безвольная. Падение вскоре начало меня злить.

Когда оно мне вконец осточертело, я мягко приземлилась на какой-то пенек. Оглядевшись, поняла, что упала в какой-то мрачный, возможно, сказочный лес. Вокруг меня теснились мрачные ели, но вдаль между их лап разбегались тропинки. Я пошла по той, которую увидела первой. Раздвигала еловые лапы руками, приходилось много колоться, нагибаться, перешагивать, даже пару раз перелезать через необъятные стволы поваленных сосен. Что было еще необычней, ельник не прекращался, а становился только гуще. И если это путь через тернии, то какие же тогда должны быть звезды?

Наконец, я продралась сквозь последний препон, и, буквально, упала на тропинку, ведущую к милому домику. Домик был бревенчатый, эдакая милая изба отшельника, крыша крыта соломой, окошки и ставенки резные, расписные, просто сказка, а не домик. Курьих ножек не хватало!

После мрака ельника даже этот сомнительный домик, казался верхом счастья. Ах, если бы там еще никто и не жил!

К несчастью там жила старуха. Я заглянула в окно, прежде чем зайти. Старуха что-то варила в печи. Хоть печек я никогда и не видела, но точно знала, что это была печь. В углу стояли какие-то ящики, накрытые пестрыми покрывалами, по полу расстелен толстый коврик из шерсти, пестрый, яркий. Вообще в домике было чисто, светло. С печки на коврик лениво спикировал жирный черный кот.

"Может, стоит зайти?" — подумала я. Я обошла вокруг домика один раз — двери нет. На второй раз обхода дверка нашлась. Она была узкая и низкая, но мне удалось в нее протиснуться. То, что я увидела внутри, меня поразило. На миг мелькнул вид разбомбленной спальни Ирэн, но тут я увидела, что все в домике покрыто пылью, паутина свисает на рамах не хуже тюли. Коврики и покрывала были в саже и грязи, тощий черный, как смоль, кот смотрел на меня с печи двумя громадными желтыми глазами, размером с блюдце каждый. Я стояла в нерешительности, не зная, а стоит все это продолжать или как?

— Заходи, голубушка, — ласково подала старуха голос из-за угла. Голос был надтреснутый, какой-то скрипучий.

Я повиновалась, прошла дальше в дом. Старуха, хоть и не была похожа на Ирэн, но показалась мне ее копией. Серые непроницаемые глаза, (все еще!) светлые кудри. Одета она была странно: выцветший сарафан, на нем поверх какая-то телогрейка, мехом навыверт, на голове выцветший платок, цвет которого уже не определить даже самым лучшим экспертам. На ногах были неизвестные мне полутапки-полусапожки из мягкой замши. Из них выглядывали тощие ножки, облаченные сразу в три носка, один поверх другого.

— Устала, милочка?! — надтреснуто улыбнулась старуха.

— Есть немного.

К такому голосу как у нее неплохо было бы иметь массивный нос крючком, с двумя огромными бородавками.

— Пойдем, я тебя накормлю, напою и спать уложу, — нежно сказала старуха и цапнула меня за руку.

На удивление пальцы у нее были мягкие, тонкие, как у девушки. Ногти длинные и очень острые. Руки сильные, я закусила губу, чтобы не застонать, когда она схватила меня.

Меня усадили за большой деревянный стол на лавку. Стол грязный, без скатерти. Я взяла ближайшую тряпку и немного протерла поверхность, чтобы было не так неприятно.

— Что ж ты скатертью стол протираешь? — иронично покачала головой старуха. Я посмотрела на серую, полудырявую тряпку в руках. Ах, это еще и скатерть?!

Старуха отняла у меня тряпку и расстелила на стол. Я, кажется, употребила слово "полудырявая"? Я ошиблась. Скатерть представляла собой сеть из дыр.

"А можно ли есть то, что подают?!" — засомневалась я.

Старуха уже успела достать из печи свое варево. Знала бы я, насколько адским оно окажется!

Черный котелок, прикрытый крышкой, пышил жаром, пахло вкусно. Старуха встала сзади меня. Нехорошие мурашки пробежались по моей спине. Она положила мне свою руку на макушку и ласково проскрипела:

— Кушай, яхонтовая, кушай.

Я сглотнула. Есть совершенно не хотелось. В горле стоял ком, руки мелко тряслись. Я сняла крышку с котелка и начала разрываться от обуявших меня противоречивых чувств. Во-первых, меня мгновенно затошнило, во-вторых, я сдерживалась, чтобы не обижать хозяйку, в-третьих, я хотела заорать, но голоса не было, я онемела, наконец, меня трясло так, что я подпрыгивала на своем месте.

В горшке лежала сваренная голова Ирэн, как была, прямо в макияже и с волосами. Лицо ее привычно сладко улыбалось и выглядело даже лет на тридцать пять. Благо глаза были закрыты.

— А, ну, ешь! — старуха грубо и сильно толкнула меня прямо в лицо вареной Ирэн.

Я заорала и проснулась. Как я не поседела и не заработала инфаркт, для меня до сих пор загадка. Потому что первое, что я увидела, было лицо Ирэн. Они низко склонилась надо мной и, видимо, пристально рассматривала меня во сне. Я продолжила орать благим матом, и только когда ужас немного ушел, прекратила.

— А, ну, молчать, — Ирэн беззлобно залепила мне пощечину, которая слегка привела меня в чувства. Молча, она покинула мою комнату с видом оскорбленной, нет, не добродетели, — святости. Кротко и смиренно, слегка наклонив голову.

Сердце бешено билось, мне было очень страшно. Больше я заснуть не смогла. Я постояла у окна, но ночь прохлады мне так и не принесла. Я выбралась из окошка и пошла к искусственной речке. Идти оказалось довольно далеко, но так как я почти бежала, то добралась быстро.

У речки я остановилась, попробовала рукой воду. Она была прохладной. Я намочила лицо и только начала успокаиваться.

Я села совсем рядом с водой. Странно, даже на часы не посмотрела, когда уходила. Судя по луне, время за полночь. Вдали в низине горел огнями центр города: всякие бизнес-центры, лаборатории, казино, рестораны, клубы. Мне туда абсолютно не хотелось, чего я там не видела? С третьей хозяйкой, она была тусовщицей, я на эти огни до одури насмотрелась.

Блеск речки меня привлекал куда больше. Луна отражалась в воде, а вода серебрилась и текла себе вперед. Я смотрела на воду и не могла успокоиться. Легкий ночной ветерок принес из центра обрывки какой-то мелодии и свежесть. Но нервы мои были настолько взвинчены, что я даже испугалась ветерка.

Когда этот залетный бриз повторился понастойчивей, меня дернуло током: я отчетливо услышала, как кто-то зовет меня: "Аиша!". Вот уж не питаю страсти к потусторонним шепоткам! Я решила сидеть, где сижу, пока не встанет солнце, и эта чертовщина не кончится.

— Аиша, — обратился ко мне шелестящий голос.

"Я тебя не слышу", — мысленно протестовала я, чуть не проговорила это вслух.

— Аиша, если ты меня слышишь, встань с моего лица, — прошелестел кто-то.

Надо ли говорить, как я подскочила! Вскакивая, я успела перевернуться в воздухе на 180 градусов, мало того, так я еще и переместиться в пространстве успела, приземлившись чуть левее. Полуминуты созерцания хватило мне, чтобы побежать, куда глаза глядят. Оказалось, что я сидела, на могиле Ирэн, на самом ее лице. Естественно ей было неприятно, насколько вообще может быть неприятно трупу.

Я бежала и думала: "Да, что же за ночь такая! Может я просто заснула там у речки?"

Однако, я не просыпалась. Споткнувшись о какой-то камень, я стремительно полетела вниз со склона, кубарем. Летела бы вне сна, костей бы не собрала, а во сне все проще. Кубарем, я скатилась прямо на свою раскладушку и проснулась от удара о подушку.

Первым делом я ущипнула себя и взвыла от боли. Потом забежала в свою ванную и приняла ледяной душ. Страх дошел до той точки, когда мне было уже все равно сон это или не сон. Придет сейчас сюда очередное чудище или нет. После душа я поднялась на кухню, не зажигая света, сделала себе чай с коньяком и собиралась уходить, как почувствовала позвоночником чье-то присутствие. Руки мгновенно затряслись, ложечка стала выстукивать о чашку мелкую дробь. Резко зажегся свет. Я только и смогла, что коротко и высоко крикнуть.

— А. Это ты, — лениво проговорила Ирэн. Я резко обернулась. Хозяйка стояла передо мной в розовой теплой пижаме с забавными зонтиками, вид имела заспанный.

— Я услышала шум внизу, думала воры. А это ты. Не спится?

— Нет, кошмары мучают, — осторожно ответила я.

— Бывает, — зевая, сказала Ирэн и ушла наверх.

Я поставила чашку на стол и села. Несколько минут я просто смотрела в одну точку. Слишком много стресса на одну квадратную единицу времени.

Медленно и с расстановкой я пила противный чай с плохим коньяком, и жизнь становилась приемлемой для дальнейшего житья. Все-таки принцип, высказанный первой моей хозяйкой, иногда работал: "Если тебе совсем плохо, понюхай гнилой лук, и ты поймешь, что твое положение не так ужасно!". Она делала так всегда, когда ей было особенно плохо, она ела, пила или курила какую-нибудь мерзость, вроде лукового супа, пшенной каши с уксусом, рома, вонючего азиатского табака, чтобы почувствовать себя лучше. И ей всегда это удавалось. Вот и чай с коньяком спасал меня от вечного стресса. Тем более, что алкоголь расслаблял, а, значит, спать я буду крепко и без сновидений.

Я пила уже третью кружку чая с коньяком и понимала, что не засну до утра. Сморило меня внезапно. Я просто поняла, что хочу спать, а от чая уже тошнит. Спустившись вниз, упала на свою раскладушку ничком и, не накрываясь, так и уснула.

Сны мне действительно не снились, кроме одного, коротенького, под утро. Я вроде бы гуляла по парку, в какой-то солнечный денек. Аллея была прямой, по бокам росли дубы. Я шла совсем одна, песок шептал что-то нежное под ногами, когда вдруг вдалеке передо мной замаячила какая-то фигура. Я насторожилась: а вдруг опять кошмар?! Но даже с такого расстояния я чувствовала, что это просто уставший мужчина идет мне навстречу, и мы пройдем по этой широкой алле друг другу навстречу. Он даже не заметит меня. Мужчина был высокого роста, в бежевой футболке, и кирпичного цвета брюках. Это все, что я успела рассмотреть и запомнить, перед тем как проснуться. И еще одну маленькую деталь. Его светлые волосы слегка отливали зеленóй.

Я проснулась, как и упала на кровать, лицом в подушку. Мне было спокойно и хорошо, я даже отдохнула, за этот короткий отрезок ночи. На часах было ровно столько времени, сколько нужно, чтобы еще десять минут спокойно поваляться до того, как зазвонит будильник, и нужно будет готовить Ирэн завтрак. Было бы что готовить — два тоста с джемом и выжать апельсин.

Я легла на раскладушку поудобнее, на спину, закрыла глаза и стала вызывать снова видение дубовой аллеи и мужской высокой фигуры, маячившей в противоположном от меня конце.

Глава 3. Неизвестные причины известных последствий

Следующий день я провела в уборке и приготовлении пищи. Ирэн я нужна была в качестве помощницы по дому, сама она ездила по каким-то своим темным делишкам, в которых я ей была не нужна. Тем лучше, совершенно не хочется знать, что она там вытворяет в городе!

Хозяйка работала в каком-то очень престижном бизнесе, владела компанией, производившей, я точно не знаю что. Во время мытья посуды меня посетила мысль, что тяжело, наверное, быть ее подчиненным или партнером.

Я вздохнула и посмотрела на искрившуюся вдали речку. Блюдце выскочило у меня из рук и раскололось на мелкие кусочки, один из осколков отлетел и порезал мне палец. Порез был небольшой, но глубокий. Пришлось искать пластырь. Нигде я не могла найти аптечки. Пока искала аптечку, порезанный палец держала во рту, но пришлось покопаться, и капающей кровью я заляпала белую столешницу.

— Потом протру, — фыркнула я и замотала палец носовым платком, за неимением чего-то лучшего. Я стала протирать столешницу, но покрытие было какое-то хитрое, кровь быстро въелась в него. Кое-как я оттерла пятно и бросилась убирать осколки. Проблема была в том, что это было любимое блюдце хозяйки, из любимого сервиза. Впрочем, я не долго терзалась совестью. Я взяла новое блюдце из сервиза и заменила им погибшего брата.

После недолгого перерыва на обед, я поднялась наверх и старалась как можно тщательнее убирать все комнаты, что было непросто — палец перестал кровоточить, но болел. За сим увлекательным действом меня застала Ирэн, она вернулась на обед домой.

Меня она не нашла. По своему обыкновению, я оставила готовый ленч на столе, а если бы ей вдруг захотелось поесть плотнее, то суп был на плите рядом с рагу. Но их я готовила скорее для себя. Ирэн почти ничего не ела, даже микроскопический завтрак не доедала.

— Аиша, — донеслось снизу. Я бросила тряпку в ведро и, вытирая руки о передник, спустилась в столовую.

— Аиша, а где мое блюдце? — спросила Ирэн, сверля меня глазами.

Я немного поколебалась и решила не отпираться.

— Я его разбила, и взяла новое из сервиза.

Глаза Ирэн на мгновение вспыхнули демоническим огнем. "Сейчас кого-то будут убивать!" — подумалось мне. Она погасила свой взор и проворчала:

— Я тебя не для того нанимала, чтобы ты била мои блюдца, а потом подменяла их другими.

— Но оно такое же…

— Не спорь со мной, — тихо сказала Ирэн. Меня это шокировало даже больше, чем если бы она начала визжать.

— Я из-за него палец повредила, — обиженно пробурчала я.

— Палец? — интонации Ирэн пошли на взлет, — Палец?! Сама разбила блюдце, порезалась об него, а теперь еще и жалуется!

— Это я так к слову.

— К слову она! — завелась Ирэн, — К слову, только подумать! Мне тебе может быть еще и компенсацию заплатить?

— Я этого не говорила.

— Ты громко думала, — резко оборвала Ирэн.

Я стиснула зубы.

— Иди, — царственно махнула рукой хозяйка, — я вычту стоимость блюдца из сегодняшнего жалования (оплата работ производилась поденно).

Сколько может стоить это блюдце? Ну, явно не дороже, каких-нибудь двадцати гиней, при ежедневном жаловании в шестьдесят гиней можно не волноваться.

К вечеру я выбралась погулять возле речки и вернулась еще до возвращения Ирэн, она где-то задерживалась. Когда в районе одиннадцати часов вечера она не пришла, я решила, что имею право заснуть и без нее. Выпив чаю, я отправилась ко сну.

Мне снились какие-то операции на пальцах, которые мне делали без наркоза, я проснулась от того, что мой раненый блюдцем палец начал снова сильно кровоточить и болеть. Надо ли упоминать, что проснулась я почти с криком?

Памятуя вчерашнюю ночь, я решила больше не засыпать и тем более, никуда не ходить. Наверху хлопнула дверь. Я мельком посмотрела на часы: половина четвертого утра.

— Аиша! — громовым голосом проревела Ирэн.

— Ну, что не так, — тихо проворчала я и выбралась наверх. Стоило моей макушке появиться, как в меня тут же полетела туфелька с десятисантиметровой острой шпилькой. Я едва успела пригнуться.

— Ты почему не ждешь меня?! — возмущалась Ирэн.

— В контракте это не прописано, — поднимая обувь, резонно заметила я.

— Ах, не прописано! Но все хорошие помощницы ждут своих хозяек с работы. Это так приятно!

— Хозяйкам, а мне лично не улыбается без дела ждать вас с работы, при этом, не зная, во сколько вы вернетесь, — окончательно раздражилась я.

— Дерзишь, — сладко промурлыкала Ирэн, — жалование на тумбочке.

Я подошла к обозначенному месту, там лежала записка: "Вы должны мне еще 240 гиней". Я быстро прикинула в уме.

— Триста гиней за одно блюдце? — взвыла я.

— Да. Этот сервиз очень дорогой. С юга Японии, он обошелся мне в несколько тысяч гиней. Я посоветовалась с моим адвокатом и оценщиком, блюдце стоит двести гиней, плюс сто гиней за моральный ущерб…

— Но вы не можете оставить меня совсем без жалования. Минимальные десять гиней должны быть выплачены! — спорила я.

— Позвони моему адвокату — лениво сказала Ирэн, — только не сегодня. Завтра, сейчас она уже спит.

— Дайте мне ее телефон!

— Надо будет, сама найдешь, — фыркнула Ирэн и направилась наверх.

— Старая ведьма, — шепотом сказала я.

— Ты систематически меня оскорбляешь! — донеслось сверху.

— Систематически? Я второй день в доме!

— Сформировать целую систему оскорблений моего достоинства за два дня… Это достойно штрафа!

— Я в суд подам!

— У тебя есть деньги на первый взнос?! — Ирэн свесилась с перил, чтобы не пропустить момент моей реакции.

Я с великим трудом сдержалась и ничего не сказала.

Ирэн подождала, как обезьяна, свесившись с перил.

"Чтоб тебя удар хватил!", — злобно подумала я, положила записку на стол и ушла к себе. От возмущения я долго не могла уснуть, а когда уснула, то ни один кошмар меня не побеспокоил.

Следующий день прошел так же, за исключением того, что я не разбила очередное блюдце, и палец мой почти зажил. Я ждала Ирэн и засыпала. Наконец, я решила прилечь на диванчике и подремать. Шел четвертый час ночи.

Ирэн пришла ближе к пяти. Шум машины разбудил меня, да и вставать уже было пора. Я села на диване и тряхнула головой. Рядом со мной на журнальном столике стояла невымытая чашка кофе, которую я пила в надежде, что она поможет не спать. На блюдечке остались крошки от сырных крекеров. Я не успела ни отнести, ни спрятать эти следы ночного бдения. Я даже не подумала, что нужно их прятать. Захотелось мне поесть, и что тут такого?

Ирэн вошла. Медленно сняла тонкие перчатки. Окинула взглядом гостиную и меня в том числе, так будто бы я была предметом мебели и не более того.

— Ты поела? — спросила она, разглядывая чашку и блюдце.

— Да, мэм, я проголодалась, пока ждала вас.

— Знаешь, что. У меня будет задание тебе на завтра. Перебери все продукты. Посмотри, что скоро испортится, можешь съесть или выкинуть, как захочешь. Остальное я бы попросила тебя не трогать.

— Что значит "Скоро испортится"? — хмурясь, спросила я.

— Значит, испортится завтра или послезавтра, — глядя в потолок, ответила Ирэн, — Я пойду спать. Не буди меня.

— Задание на завтра или на сегодня? — уточнила я.

Ирэн остановилась на лестнице и задумалась.

— На сегодня. Сегодня, всего-навсего наступившее завтра.

Я села на диван и еще раз обдумала ее слова. Значит, все, что завтра-послезавтра невозможно будет есть, я могу забрать себе, а все остальное не могу трогать. Значит, завтра-послезавтра я смело могу положить зубы на полку. Жалованья мне не видать неделю, а значит, к воскресенью я могу и в голодный обморок упасть, это в лучшем случае. Хотя неизвестно, что будет в конце недели. Такими темпами она переселит меня из дома в будку и заставит приносить тапочки в зубах. Но это нет, это уже нарушение прав помощника, на это Ирэн не пойдет.

Тут меня поразила мысль, ясная, как божий день. Ирэн хочет, чтобы я своровала. Она хочет поймать меня за руку, на воровстве, более того, на нарушении ее прямого указания. Мною тихо стало овладевать отчаяние. Пока оно не овладело мной окончательно, я отправилась спать — усталость не лучшая советчица. Утро вечера мудренее, есть такая присказка. Утро еще не наступило, нечего ждать и мудрости.

Я поднялась, когда солнце было уже достаточно высоко. Ирэн не просыпалась, что было мне на руку, хоть тут повезло.

Я тщательно перебрала продукты и не поленилась создать таблицу, в которую занесла наименование продукта, дату изготовления, дату истечения срока годности и дальнейшую его судьбу. Ирэн поднялась к часам четырем после полудня, когда я как раз готова была расквитаться с крупами. Списком она осталась довольна (только на словах).

— Что делать с продуктами, у которых срок годности истечет через три-четыре дня? — уточнила я.

— А что там?

— Кефир и йогурты.

— Да? Ну, когда останется день два, можешь забрать себе. У меня сейчас не очень хорошо с деньгами, уж прости, я не могу кормить тебя со своего стола, — пожала плечами она.

— То есть все, что кончится через день-два, я могу забирать? — снова уточнила я.

Ирэн подумала, сделала гримаску и нехотя сказала:

— Можешь.

По крайней мере, я не умру от голода.

— Опись продуктов будешь составлять… скажем, каждую неделю, — заключила Ирэн и с тем ушла.

Я оттащила к себе небольшой набор продуктов, на первое время должно было хватить.

Глава 4. Волки

Два дня я прожила, можно сказать, припеваючи, не спуская глаз с того, что должно было испортиться через три дня. Я тут же все оттаскивала к себе. На второй день такой жизни, я вдруг очнулась, словно после сна. Стало страшно и мерзко от самой себя. Почему я стала такой мелочной? А вдруг поесть я смогу не скоро, а тут еще есть кое-что, что надо тут же отволочь к себе до лучших времен?

Подумав немного, я сделала вывод, что я все-таки по-своему права. И отказываться от насущного из гордости и чистоплюйства верный путь к голодной смерти или голодному обмороку, что было бы еще позорнее. Приходит Ирэн с работы, а тут я в голодном обмороке валяюсь. Греха потом не оберешься.

На третий день я обнаружила неприятное обстоятельство. Пропали все продукты, которые должны были пересечь границу в два дня послезавтра. Я между делом заметила это Ирэн. Та будничным тоном отозвалась, что они плохо пахли, и она сама их выбросила. Я сжала зубы, чтобы ничего не сказать. Я видела, как она искоса за мной наблюдала. Очень внимательный тогда был у нее взгляд. "Ничего", подбодрила я себя, "растянем на один день, там сосиски на подходе!"

На следующее утро пропали и сосиски. Ирэн снова не понравился их запах:

— Ты же знаешь, — доверительно говорила она, — сейчас сплошь и рядом перебивают даты на продуктах и продают уже испортившееся, не надо травиться ни тебе, ни мне.

— Я бы сама вынесла, — пожала плечами я.

— У тебя и так много работы, — она ласково потрепала меня по макушке и ушла к себе.

Склад продуктов у меня в комнате стремительно сокращался, хоть я и старалась есть как можно меньше.

На четвертый день пришли опоясывающие боли в животе. Я, старательно сжав зубы, делала свою работу. Ирэн весь день была дома и ласково сообщала мне об изменениях цвета моего лица. То я ей показалась "зелененькая", то "беленькая", то "желтоватая". Молча снося обиды, я молчала и старалась делать вид, что мне категорически все равно, что она ест и пьет. А тогда казалось, Ирэн ест постоянно. Сейчас вспоминая, я понимаю, что так оно и было. Меня все еще грела мысль о том, что я получу свой гонорар на следующей неделе во вторник, то есть через день, но это "через" надо было прожить.

В день перед гонораром у меня предательски закончилось молоко. Это было последнее, что я могла есть. Допив молоко, я не предалась отчаянию, а даже наоборот, воспаряла духом, потому что завтра меня ждали деньги, на которые уехать и нельзя было, но прокормиться вполне.

С вчера мне дан был наряд: вымыть всю плитку в ванной комнате. Ирэн, ясное дело, любившая себя до потери пульса, на ванную всегда делала особый упор.

Начнем с того, что эта часть дома была похожа скорее на небольшой стадион. Помимо санитарных устройств в количестве одной ванной, одной душевой кабины, одного беде, двух раковин, одной стиральной машины и двух сушек для белья, имелись еще и многочисленные шкафчики, большую часть которых занимали несметные баночки, скляночки и прочие приятно пахнущие вещи. Все это было в белой, дорогой плитке. Дорогой уже только потому, что ее не брала плесень, что при такой ужасной вытяжке, как у Ирэн, было странно, но являлось следствием большой цены той самой пресловутой плитки с перламутровым напылением.

Я уже закончила чистить плитку и обрабатывала ее специальной жидкостью, чтобы блестела сильнее. Плитка слепила глаза, а голова нестерпимо кружилась от якобы приятного запаха обещанного производителем. Производитель не врал, запах был приятный, но чересчур сильный. Подойдя к последней стенке, я поскользнулась на забытой мною луже и упала, ударилась головой об пол и успела поблагодарить Ирэн за то, что ванная комната у нее не маленькая, перед тем как потеряла сознание. Очнувшись, я пожалела, что не убилась, ибо очнулась я от резких ударов по щекам. Хозяйка склонилась надо мной бледная, но не от волнения, а от ярости. Я уже давно приметила за ней эту чрезмерную вспыльчивость.

— Притворилась тут и лежит, думает я скорую буду вызывать, — цедила она сквозь зубы.

— Я не притворялась, — тихо сказала я, медленно садясь и ощупывая затылок. Голова гудела, а на затылке вскочила шишка.

— Да ты просто решила поспать, пока меня нет, а проснуться не успела, — бросила Ирэн.

— Бред, какой, — просвистела я. Голова разбаливалась сильнее и начинала кружиться.

— Это ты просто никогда бреда не слышала, — усмехнувшись, сказала Ирэн и вышла.

Я вздохнула, поняла что от "приятного" запаха меня тошнит, и принялась придавать блеск последней стенке. Работы, минут на двадцать, но вышла я из ванной комнаты только через полчаса, очень уж кружилась голова.

Ирэн пила кофе на кухне и меня не замечала. Я принялась разогревать ужин.

— Можешь не стараться, — тихо сказала она.

— Почему? Вы не хотите кушать?

— Нет. Ты отвратительно готовишь.

— Прошлые хозяйки не жаловались.

— Любительницы помоев, — фыркнула Ирэн.

Я поняла, что меня пытаются вывести из себя снова и, вздохнув, погасила конфорку.

— Ты не выполнила моих поручений за день. Не встретила меня, не разогрела ужин. Я штрафую тебя. На недельный гонорар.

Я замерла, по спине прошел разряд. С трудом был подавлен панический приступ броситься к холодильнику, и тут же провести ревизию, хотя я прекрасно знала, что там нет ни одного продукта, который бы я могла взять, и купить мне почти не на что. Еда очень дорогая, это большой недостаток нашего мироустройства. Часто бывает, что тот, кто вообще никак не может прокормиться вынужден выращивать какие-нибудь огурцы или капусту у себя на балконе, если таковой имеется, или прямо в тазике на подоконнике. Конечно, у Ирэн хватило денег на собственный дом и хватало на еду более чем, но у всех людей разный достаток.

С первой моей хозяйкой мы прошли путь от помидоров в тазике до вполне нормального рациона питания. Потом она куда-то уехала, а меня с собой взять не смогла. Я и "Хозяйкой" ее никогда не звала, только по имени. Звали ее Лида. По моим последним данным она давно была где-то с мужчиной на островах.

Я отвлекала себя воспоминаниями о Лиде, пока Ирэн пила свой кофе. У меня кровь закипала, когда я вспоминала о чудовище, сидящем за мной. Такими темпами она и правда меня в будку посадит. А, кстати, надо бы позвонить в профсоюз, Ирэн не может меня не кормить, это ее обязанность, раз уж она взяла меня к себе. Ладно, не платит, некоторые только за еду и работают, но не кормить это перебор.

— Да, девочка, тебе есть, кому позвонить? Маме там, сестрам?

— Нет, мэм.

— Сегодня приедет телефонный мастер, я буду менять телефоны и линию, мы пока без связи с тобой.

Я дождалась пока Ирэн уйдет и стукнула кулаком по раковине, где изображала, что мою посуду. От отчаяния даже головная боль отступила.

Телефонный мастер пришел вечером, несколько позже, чем обычно приходят мастера. Ирэн щебетала над ним и отчаянно строила глазки, хотя и по ее костюму ясно было, что намерения у нее не самые невинные. Странно только было, что мастер соблазнился на эти мощи. Так обычно и бывает с мужчинами эмигрантами, они не столько делают свою работу, сколько живут на подачках таких вот мумий. Я искоса поглядывала на эту парочку с явным недоумением. Наконец, мастер вырвал последние остатки моих надежд из стены и уединился с хозяйкой наверху. Я давилась чаем на голодный желудок, глаза мои закрывались, но время рабочее все еще не вышло.

Мастер спустился в кухню через час.

— Сделайте мне кофе, — сказал он мрачно. Я злорадно ухмыльнулась.

— Закурить дать?

Он посмотрел на меня непонимающе, потом злобно.

— Нет, спасибо, — прорычал.

— Как хотите.

Я заварила ему кофе. Он пил молча, уставившись в одну точку. Мужчин я видела не много и все они мне кажутся странными. Вроде две руки, две ноги, пять пальцев на каждой конечности, голова одна. На голове тоже все нужного количества. Подумаешь, лишние части тела в замен отсутствующих по сравнению с нами, это не страшно, тем более, что женщинам это нравится. Какие-то они все равно странные.

Мастер был красавчик, хоть и невысокого роста. Смугловатая кожа, шапка черных, густых волос, бледно-зеленые глаза. Таких глаз я никогда не видела, очень уж цвет необычный. Черты лица приятные, смазливенький такой был мастер. Я засмотрелась, пытаясь запомнить этот цвет глаз. Мой взгляд видимо был слишком пристальным, парень отреагировал на него.

Глаза его мгновенно затянулись матовой поволокой.

— Я скоро отсюда уеду. Надоели все эти старые курицы. — брезгливо сказал он, — Капиталец я уже сделал.

— Поздравляю, — фыркнула я, — Нашли бы себе нормальную женщину и уехали бы на острова или там у себя помогали.

— Там у меня, как ты выражаешься, слишком много мужчин, в которых я вызываю постыдные для мужчины желания.

— Да? — я была удивлена, что и у них "там" это тоже есть, — Видимо, карма ваша такая, вызывать у всех полов постыдные чувства.

— Нет ничего плохого в том, чтобы женщины хотели меня, но вот мужчины, — он как-то вдруг смутился.

Я усмехнулась.

— Надоели эти старые жилистые дурочки, хотя я могу их понять.

Я только хотела сказать, что, мол, да, без мужчины долго, наверное, трудно, тут любой сойдет, но мастер продолжил:

— Такой красавец для всех лакомый кусочек.

— О, — только и смогла сказать я.

— Как тебя зовут? Мы так и не представились, — голос его стал ниже и проникновеннее.

— Аиша, — просто ответила я, стараясь не замечать этих изменений.

— Марк, — улыбнулся мастер.

— Угу.

— Ты неразговорчива. Но ты такая красивая. Аристократическая бледность тебе очень идет.

Я не сдержалась и разразилась нервным хохотом. Знал бы он, как я достигла такой "аристократической" бледности.

— Я сказал что-то смешное? — удивился Марк. Я с удивлением обнаружила, что его теплая ладонь как-то слишком активно ведет себя на моем колене. Не спорю, это было волнительно, но Марк мне совершенно не нравился. Да, что там, он даже душа после хозяйки не принял, а я слишком брезглива. Медленно, с толком и с расстановкой я убрала активную конечность со своей личной территории.

— Сказали. Простите, у меня кончился один из самых тяжелых рабочих дней. Я не стану вас провожать. Выход там же, где и вход, не заблудитесь. Я пошла спать, — обдав Марка холодом, я закрепила эффект уничижающим взглядом и вышла. Было приятно, вероятно, то же самое чувствует Ирэн, унижая меня. Мне стало стыдно. Я легла на постель и под легкое головокружение уснула.

Мне снились мужчины, их было всего два, ни лиц ни голосов их я не помню, только они были и все остальное не важно. Ушли мужчины, а я проснулась под вой волков. Проснулась я скорее от удивления, а не от страха. Волков я не видела никогда, не боялась, удивило меня то, что лесной зверь забрел в город и теперь бродит тут. Я огляделась и увидела сначала красноватую луну, а потом в свете ее зверя, спокойно сидящего на полу в моей комнатке. Это удивило меня еще больше, но проснуться еще раз я уже не могла. Щипать я себя не стала, помнится, это не помогло в прошлый раз.

Зверь был сильный, большой, светло-серого цвета, глаза водянисто голубые мерцали под попадающим в окно светом фонаря. Волк стоял так, что я могла видеть только его морду с клыками и острыми ушами, все остальное я видеть не могла и сомневалась, а было ли оно, это остальное.

Зверь тихо зарычал и подался вперед, медленно, крадучись. Я прекрасно понимала его намерения, вцепиться мне в глотку и сожрать.

— Милый, — заговорила я, — Я тоже очень хочу кушать, давай, мы не будем друг друга есть?

Волк совершил головокружительный прыжок через меня, задев только задними лапами, но этого хватило, чтобы сбить меня с раскладушки. Упав, я оказалась лицом к его ощерившейся морде. Капелька слюны упала мне на щеку.

— Не ешь меня, миленький! — взмолилась я, не в состоянии придумать что-то лучше.

Волк утробно зарычал, дескать, на первый раз прощаю и выскочил в окно. Я перевела дух… и вдруг проснулась, теперь уже окончательно. Я лежала так же, как и во сне, навзничь, ноги были на раскладушке. Я потрогала щеку, она была мокрой. Брезгливо я оттерла ее первым, что попалось под руку. Но это была не волчья слюна, во сне я заплакала. Устало взгромоздившись обратно, я уснула, моля кого-нибудь, чтобы он дал мне сон, один из самых спокойных и безмятежных за последние безумные дни. Сон о мужчине в кирпичных брюках, идущем по парковой аллее, и дубовые листья бы нежно шептались с песком под его ногами.

Некто наверху был немилосерден и этого сна мне не послал. Но все же, он был менее жесток, чем до того и не послал никаких сновидений вообще.

Глава 5. Возвращение волка

Наутро я проснулась и улыбнулась солнечным лучам, которые заглянули в мое окно. Улыбка тут же сползла с лица, как только я вспомнила, где и у кого нахожусь, и что есть мне категорически нечего.

Я поднялась в кухню уже с твердым намерением завести в своей комнатке небольшую тепличку, буду выращивать в тазике морковь и капусту, а если повезет, то выкопаю где-нибудь карликовую яблоню. Оставалось дело за малым — достать семена. Кое-какие сбережения у меня были, но, пожалуй, на семена бы их и хватило.

Дождавшись, пока Ирэн уедет, я засобиралась в город. В центре была пара лавочек, продающих семена по более-менее приемлемым ценам. Семена я купила, все еще дергаясь. А вдруг Ирэн вернется раньше и не застанет меня? Надо бы быстрее вернуться домой, чтобы успеть сделать вид, что я целый день работала. К моему же вящему удивлению, мне все удалось. Полоса неудач, преследовавшая меня, будто бы отступила или взяла передышку. В любом случае сегодня мне везло.

Я все успела к приходу Ирэн, даже о голоде немного позабыла, пока возилась с семенами, даже не прикинув, что салатик из морковки с капустой смогу отведать только через полгода и то, если это все не помрет.

Самым тяжелым испытанием для меня было приготовление еды. Трудно готовить, когда ты сам жутко голоден. Но я выдержала испытание с честью и только попробовала приготовленный мною куриный суп. Даже ложка бульона может быть животворной: боли из живота поутихли, голова перестала кружиться на целых два часа.

Ирэн приехала домой уставшая, и, видимо, не в силах издеваться надо мной, отправила меня спать сразу же, как вошла.

Уже лежа на раскладушке, я сладко думала, что можно бы завтра приготовить немного больше, чтобы поесть самой. Вдруг меня пронзила мысль, от которой я чуть не заплакала от обиды. Это же надо было быть такой дурой, чтобы быть в городе и не позвонить с таксофона в профсоюз?!

От обиды я начала так костерить себя на разный манер, что не сразу уловила над своим ухом чужое хриплое дыхание. А когда поняла, что это все-таки хрипит, то принюхалась. По комнате разносился запах псины. Я замерла и не дышала, не зная, что делать: то ли притвориться спящей, то ли быстренько с криками бежать в кухню. Я недолго размышляла на эту тему и поняла, что волк просто играет со мной, так как он вполне в воле сейчас же откусить мне голову и приняться за все остальное, если, конечно, он просто хочет есть.

Волк мой оказался извращенцем, каких поискать. Он не собирался меня ни убивать, ни есть. По крайней мере, тогда. Он просто стоял и дышал мне в ухо, доводя до полусмерти.

В сущности, он правильно рассчитал. Надо только стоять и дышать, изредка порыкивать тоже не помешает, а жертва сама доведет себя до исступления и, возможно, разрыва сердца своими мыслями и страхами. Это я понимаю сейчас. А тогда я, методично следуя расчетам изворотливого зверя, лежала и дрожала, как осиновый лист, от ужасов, проносившихся в моем сознании.

Через неопределенное время я настолько привыкла, что даже начала было засыпать, даже порыкивания не помогали. Я засыпала, и снилось мне, как меня постепенно окружает очень прочный, но прозрачный куб. Я подгоняла его, чтобы он быстрее опутал меня, куб не слушался. Но, наконец, окутал меня по макушку. Между мной и мучителем была тонкая и прочная преграда. Волк перестал рычать.

"Как хорошо", — решила я, — "Ушел". Я перевернулась на другой бок. И уперлась нос к носу со зверем. Он сидел у моей раскладушки с флегматичным видом, уперевшись носом в мою защиту. Я попыталась сесть, но не тут-то было. Куб надежно защищал меня от всего, в том числе и от лишних движений.

— Ну, зачем, я тебе сдалась? — взмолилась я, — Ты же не скушать меня хочешь? Давно бы съел уже.

Волк внимательно смотрел на меня.

— Уходи, я тебя очень прошу. Зачем я тебе сдалась?

Волк ощерился и попробовал мой куб на зуб. От скрипа зубов по стеклу мне стало дурно. Зверь в бешенстве вскочил на куб сверху и начал попытки пробить его. Защита моя гнулась, но не трескалась и не ломалась. Я была почти спокойна.

В конце концов, зверь сдался, но только ради того, чтобы мне насолить. Он мягко спрыгнул на пол и подошел к моей рассаде моркови, которую я уже успела соорудить. Он оглядывался на меня, чтобы видеть слежу я за ним или нет. А я только на него и смотрела. Волк приподнял лапу и с самым невинным видом сильно наступил на спасительный тазик. Посудина перевернулась и с грохотом приземлилась на пол дном вверх. Из глаз брызнули слезы, я даже кричать не стала. А что толку? Серая скотина, довольная произведенным эффектом, грациозно выпрыгнула в окно. А я лежала под стеклом, как бабочка какая, и не могла пошевелиться. Была слабая надежда, что семена не погибнут до утра. Я начала засыпать, глядя, как восходит золотистая луна.

Разбудил меня снова легкий стук в дверь.

— Аиша, девочка, у тебя все в порядке, — от голоса Ирэн у меня мурашки побежали по спине.

— Господи, господи, можно это будет просто сон? — прошептала я и открыла глаза, — Господи, а почему нельзя-то?

Купола надо мной не было, но земля на полу все-таки была.

— Аиша, — настойчиво повторила Ирэн, — Ты слышишь меня?

— Да, да. Простите, я спала, — слабо отозвалась я.

— Я могу войти?

— Нет, я не одета!

Дверь распахнулась. Не знаю, уж чем больше была раздосадована Ирэн: тем, что я вполне одета или тем, что я была все еще жива. Она брезгливо посмотрела на тазик, на землю, высыпавшуюся из-под него, и сказала:

— Убери это, пожалуйста, завтра, я не переношу растений в доме, — дверь тихо за ней закрылась. Я больше не могла бодрствовать чисто физически и закрыла глаза.

Открыла их, как мне показалось через несколько секунд, но уже под будильник. Ладно, глупые часы могли ошибиться, но солнце не обманывает, оно ярко сияло с небес.

— Хоть бы дождь пошел что ли, — недовольно сказала я, выбираясь из-под одеяла.

Мне было откровенно худо. Ирэн уехала на работу рано, и ее уже не было в доме, когда я поднялась в кухню. Куриный суп манил меня непередаваемым тонким ароматом. Упорствовать дальше было просто глупо, а может и смертельно опасно. Пусть судят за кражу или грабеж, или как там это называется. Пусть судят. Я оправдаюсь. Меня морили голодом, в конце концов. Я очень голодна и этот суп стоит тут на окне со вчерашнего дня. Я забыла убрать его в холодильник, а Ирэн и пальцем не пошевелила, чтобы спасти мою стряпню. Значит, если суп еще можно есть, то он вполне считается моим по той самой нашей договоренности. Я приподняла крышку. Суп был холодный, но пах превосходно. Не разогревая, я наполнила тарелку, которая тут же опустела… вторая… третья.

Наконец, я довольно улыбнулась. Можно считать, что я не умру от голода, по крайне мере не сегодня. Я пообедала и поужинала все тем же супом, а для Ирэн приготовила новое. Она не любила два дня подряд есть одно и то же.

К слову, растения свои я вернула в тазик и спрятала надежнее, чтобы ни мой полупризрачный волк, ни Ирэн не могли им навредить, а солнечного света в том месте было хоть отбавляй.

Вечер обошелся без нареканий. Более того, Ирэн позвонила мне с работы и сказала, что ночевать дома не будет. Я ушла спать едва село солнце. Я легла на раскладушку, как меня сразу забила дрожь. Я встала и перенесла подушку с одеялом в гостиную, где легла на диване, не выключая лампы. Стоило мне только заснуть, как привычная уже свистопляска понеслась по новой.

На сей раз я с самого начала почувствовала, как меня сковывает защитный куб, а потом пришли они. Я не ошибаюсь, мой зверь привел с собой друзей и подружек, всего волков было четверо.

— У меня есть куб, у меня есть куб, — нетвердо повторяла я, наблюдая, как волки недобро щерятся и сужают кольцо.

— Господи, ты же не позволишь им меня сожрать? — спросила я.

В эту же минуту мой зверь издал призывный рык, и одна из волчиц прыгнула на куб и стала бить но нему лапами. Два других волка бросались на куб с боков. А мой зверь сел и спокойно наблюдал за тем, как его дружки пытаются разбить мою защиту.

— Господи, за что я тебе так не нравлюсь? — начала плакать я.

Ясно было, что как только они пробьются (а в том, что они пробьются, сомнений не было), разорвут на куски. И что я им плохого сделала? Я ни одного волка в своей жизни не видела, тем более не обидела!

Время шло, я почти уже привыкла и перестала плакать. Тут мой куб треснул. Не то, чтобы под тяжестью нападающих, а, как мне показалось, под взглядом моего зверя. Теперь-то я поняла. Он не просто смотрел на мой куб, он разрушал его взглядом, и это было куда эффективнее прыжков и ударов.

Я застыла от ужаса. Куб разрушался все быстрее и вдруг обрушился звоном стекла на меня. Сверху упала волчица и завизжала от испуга, волки, прыгавшие по бокам, неожиданно столкнулись лбами, да так сильно, что оба упали без сознания. Мне хватило пяти долей секунды, чтобы оценить ситуацию. Я вцепилась руками в морду упавшей на меня волчицы и сама взвыла, не то от испуга, что морда реальная, теплая и шерсть на ней жесткая, не то от тяжести зверя.

Мой серый волк нарочито готовился к прыжку. Я вовремя прикрылась ошалевшей от боли волчицей. Она взвыла, я выпустила ее и перемахнула через диванную спинку. Волки сцепились и грызли друг друга. Пока они были заняты друг другом, я прошмыгнула в окно и побежала вон из дома. На моих руках все еще не высохла слюна волчицы, вдали я услыхала их злобный вой. Пустятся в вдогонку, мне не жить.

Я прибавила ходу, хотя сейчас, кажется, что это невозможно. На ходу я умоляла небеса, чтобы это был сон. Пусть дурной, пусть кошмар, но сон. А на утро я проснусь на своей раскладушке и буду готовить для Ирэн индюшачье филе, которое она заказала и не съест, как обычно. Я готова была тогда терпеть какие угодно лишения, только бы это был простой сон Аиши, а не настоящий кошмар.

С разбегу я нырнула в искусственную речку, для купаний не предназначенную, но и вброд ее перейти было нельзя. Только переплыв речку, я почему-то расслабилась. Мне стало не то, чтобы спокойнее, просто я поняла, насколько устала. Страх не давал мне уснуть. На небе светила полная, довольная луна. Я посидела на берегу речки еще немного и поняла, что если бы волки хотели, они давно бы уже нагнали меня. Сбежала котлета и ладно. Странные какие-то волки.

Возвращаться мне нельзя, это ясно, как божий день. Лучше я помру от голода на воле, чем дома у Ирэн. Проблема в том, что помощникам не полагается иметь свое жилище, ни снять, ни купить. Чтобы купить, нужно много денег, а если есть много денег, то можно и работу приличнее найти и помощником обзавестись. А если купить не можешь, то устраивайся работать, помощники нужны, а крышей над головой они всегда обеспечены. Даже и предположить я тогда не могла, что есть вообще такие люди, которые живут в ночлежках или на улице. Конечно, если ночлежки есть, то в них кто-то живет. Но представить, как выглядят такие женщины, я не могла. Еще у нас имеются такие заведения, как временный приют помощниц. Это общежитие, где безработные временно помощницы живут по шесть девушек в одной комнате. Но для того, чтобы тебя туда приняли, надо, чтобы тебя сначала официально уволили.

Я размышляла, сидя на берегу речки. Не сразу заметила, что начало рассветать. С первыми лучами солнца прояснилось и у меня в голове.

Вот оно. То, чего я ждала.

Конечно, я представляла себе это совершенно по-другому. Поеду на поезде или полечу на самолете, но никак не думала, что пойду пешком, без денег и вещей вообще.

Это ли не лучший момент для начала новой жизни?!

Для новой жизни неплохо бы и новое имя придумать, но мне мое слишком нравится, чтобы его менять, а все остальное можно и нафантазировать.

Я встала и пошла, куда глядели глаза, а глядели они отнюдь не в сторону города.

Глава 6. На север

Я шла по руслу искусственной речки к ее истокам, туда, где заканчивалась речка и начинались трубы, и заканчивалась черта города и поселений. Светало. Когда солнце уже достаточно припекло, я оказалась возле большой дороги. Указатели показывали в разные стороны, и я не могла сообразить в какую лучше идти, чтобы попасть поближе к границе.

Теперь мысль о том, чтобы сбежать в мир мужчин и там как-то легализоваться, казалась мне единственно верной. Здесь меня сочтут пропавшей без вести, и если я нигде не появлюсь, то через полгода — умершей. Там легализовавшись, я начну новую жизнь, устроюсь на работу помощником и если разбогатею, тогда вернусь, но уже не сюда.

Может, стоит улететь в Америку? А что? В Америке все как-то проще. На Аляску податься? Там мужские территории свободные от конфликтов. Или лучше уехать на Чукотку? Там, конечно, холодно, но на мужских территориях тепло только на Ближнем Востоке, где будет большая нейтральная зона. Туда тоже можно пойти, я молодая, рожу кому-нибудь сына или дочку, заработаю денег.

От осознания собственной свободы у меня закружилась голова, а за спиной словно выросли крылья. Тошнота от головокружения и неестественная легкость вернули меня на землю с небес. Неплохо было бы поесть, но чего? Я ничего не захватила с собой. В лесу есть грибы и ягоды. А ядовитые есть интересно? Эх, дитя каменных джунглей!

Я дошла до канавки, ведущей в лес, там-то меня и сморило.

* * *

— Эй, детка, ты как вообще? — приятная, кареглазая шотенка шлепала меня по щекам.

— А? Я?

— Да ты, ты. Ты чего тут разлеглась. Я еду на машине, а тут ты в канаве валяешься. Ты как чувствуешь-то себя?

— Если честно, то плохо.

— Что с тобой?

— Есть хочу.

— Господи, неужели в наше время, кто-то умирает от голода? Идем в машину.

Она подхватила меня и оттащила в свой небольшой темно-синий автомобиль. Там приятно пахло, в том числе и едой.

— Ты сколько не ела? — спросила она.

Я постаралась припомнить, что-то не припоминалось.

— Не помню, — честно сказала я, — Когда-то не так давно был куриный суп.

— Бедолага. На, ешь, — она развернула передо мной сверток с курицей. Я накинулась на угощение.

— Тебя куда отвезти? — спросила она.

— А вы куда едете?

— Можешь на ты. Я, куда глаза глядят, я просто путешествую.

— Вот, туда-то мне и надо, — улыбнулась я.

— Все с тобой понятно. Я сейчас держу курс на север в пограничный город Нарвель.

— А можно с тобой?

— Естественно. До него не так далеко. Двое суток, если не будем останавливаться, а так как я не машина, то через три дня мы будет где-то там.

Я довольно кивнула. Спасительница моя нажала на газ, и автомобиль послушно покатил на север.

— Сбежала? — как-то сразу раскусила спасительница.

— Угу, — я кивнула, рот мой все еще был порядком набит.

— Меня Мисхора зовут. А тебя?

— Аиша.

— Так, Аиша, хватит есть. Худо будет.

Я даже немного обиделась, но доев кусок, отложила остальное подальше. Через мгновение мне стало хорошо, а потом резко очень плохо.

— Ничего, терпи, — улыбалась Мисхора, глядя, как я морщусь, — Итак, от кого сбежала? Погоню, надеюсь, не вышлют за нами?

— Нет, не вышлют.

Я по порядку изложила все, что со мной произошло. Мисхора мрачнела с каждым словом, и долго молчала.

— Эта Ирэн случайно не мерзкая, старая, истеричная калоша, глава фармацевтической корпорации? — задумчиво спросила она.

— Да, она, кажется.

— Ну, блондинка такая ухоженная, сухая, как вобла.

— Да, да!

— О, — понимающе протянула Мисхора, — Я тебя прекрасно понимаю. Я знакома была с ней мельком, но после этого знакомства мне захотелось повеситься.

— А ты чем занимаешься? — полюбопытствовала я.

— Я пока путешествую по городам. Как потрачу все деньги, устроюсь помощницей, заработаю и снова в путь. Я, знаешь, никак не могу усидеть на месте. Мой дом, вот он, ты считай у меня в гостях. Мне много не надо: провианта до следующего города, а помыться и на любой заправке можно.

— А если заболеешь?

— Я редко болею, но уж если болею, то болею, — Мисхора хмыкнула собственному каламбуру, — я тогда сразу в больницу попадаю.

— Плохо.

— Да уж, ничего хорошего. Больница — это самое мучительное место, лежишь себе, как колбаса на кровати и ничего-то тебе нельзя. Одно спасение — смотрю на небо и радуюсь, что есть на свете уголки, куда моя нога еще не ступала.

— И много ты уже объездила?

— В пределах земного шара, крайне мало. Это мое четвертое путешествие, так что меня даже опытной путешественницей не назовешь. Я приезжаю в город и могу там протянуть, ну, от силы три дня, потом вою со скуки, сажусь в автомобиль и еду дальше. Дорога — самое любимое мое состояние. За три дня я успеваю познакомиться с городом, осмотреть его и расстаться так, чтобы еще не тошнило от него, но уже не хотелось бродить по улочкам.

— Не понимаю, как за три дня можно осмотреть город. Города огромные, их просто так не рассмотришь, только на карте разве, — засомневалась я.

— Глупая! — улыбнулась Мисхора, и лицо ее расцвело, — Город он, как существо, у каждого свой запах, цвет, воздух, даже вкус. Вода в каждом городе и то разная.

— Но везде аш-2-о, — заметила я.

— Химия тут не причем, — отмахнулась Мисхора, гонясь за собственной мыслью, — Город в первый день надо разбудить, и тогда он покажет себя во всей красе. Все города кокетливы, как ни крути. Во второй день стоит отдать дань вкусам и цветам города, тогда тебе откроются все сокровенные тайны, а в третий день, уезжая, надо уложить город спать и тогда, выехав рано утром, обязательно встретишь какой-нибудь приятный сюрприз.

— Что-то ты припозднилась в этот раз, — заметила я.

— Ну, бывает, проспала. Ваш город очень шумный и очень тяжело засыпает, поэтому я и легла поздно и проспала. Но знаешь, такой сюрприз, как ты, стоит того, чтобы проспать и слегка выбиться из графика.

— А как ты будишь город и укладываешь спать? Наш, так я вообще думаю, он не спит никогда.

— Он спит, ты не права. Люди не спят, и городу мешают спать. Это не всегда хорошо. Будить его очень просто. Достаточно выйти засветло, наугад въехать в центр города, выйти из машины, хорошенько запомнить место, и идти. Идти можно и до полудня, а можно и за пять минут город разбудить, как повезет. Ваш вот соня. Я все ноги стерла, пока его добудилась.

— А как понять, что он проснулся?

— Очень просто. Что-то в тебе меняется и в нем тоже меняется. Что-то, как правило, случается. Ты вдруг видишь цель путешествия или преподносится тебе какой-нибудь сюрприз: завтрак бесплатно или для подъема на вышку не хватает одного человека и зазывала орет тебе об этом на ухо. Вот что иногда бывает. А спать укладывать и того проще — часов в восемь надо пройтись тем же маршрутом, что ходила, когда будила его. Но тут возможны накладки, как с вашим городом. Я всю ночь шаталась по улицам и хоть бы что!

— И как же понять, что он заснул?

— Тебя саму сморит. Так спать резко захочешь, что на мостовой готова будешь лечь и уснуть. Тут главное не поддаваться, потому что карманниц никто не отменял.

— Это все очень интересно. А во второй день ты что делаешь?

— Покупаю путеводитель и отмечаю места, где уже была и где надо бы побывать, бываю там, много ем в разных забегаловках, какие мне понравятся. Главное улыбаться городу, и тогда он улыбнется тебе.

Я пожала плечами. Теория, хоть и была интересной, все же отдавала безумием.

До конца дня мы молчали, перекусывали, мылись на заправках. И я не могла сказать, что эта дорога мне не нравилась. Мисхора создавала вокруг себя очень комфортную атмосферу, с ней было легко и говорить, и молчать.

— Все, я устала, отбой, — Мисхора притормозила на обочине, где-то в лесу.

— Что прямо здесь?

— Тебя что-то не устраивает? — спросила она недовольно.

— Ну, как-то… лес…

— Что… "Лес"…

— Не боишься, что с нами что-то случится?

— Я четвертый раз путешествую и всегда ночую так. При этом я все еще жива. Это ли не доказательство того, что со мной ничего не случится? Я вообще человек такой, со мной ничего не случается. А мне скучно. Самый лучший способ против скуки — путешествие, вот потому я так и живу. Пока я на одном месте стою, пусть даже это переход пешеходный, со мной ничего не случится.

— Мисхора… — помолчав, позвала я.

— Что, Аиша?

— Можно во сне тебя за руку держать? Мне страшно.

Меня действительно обуял страх, что волк вернется, хотя и ясно было, что не последует он за мной.

— Можно, конечно, — улыбнулась в темноте Мисхора и взяла меня за руку. Сразу стало спокойнее, и я быстро уснула. Мне снились города: странные, незнакомые, чужие. Я все бродила по каменным улочкам, между узких каменных стен и не могла добудиться города, но стоило только коснуться его стен рукой, как он расцветал, откуда-то появлялись деревья, становилось свободнее дышать.

Наутро мы поднялись в прекрасном расположении духа. Умылись водой из канистры. Воздух утреннего леса был чудо, как хорош, я не могла им надышаться, а Мисхора не могла дозваться меня на завтрак.

— Вот потом не ври, что тебя голодом морили, сама ничего не ешь, — ворчала она.

— Воздух вкусный.

— Ах, так ты святым духом питаешься, ясно все с тобой, — рассмеялась она.

— Как это "святым духом"?

— Потом как-нибудь объясню, — отмахнулась она, собирая остатки завтрака.

Мы снова покатили.

— А ты была у мужчин в городе, хотя бы в одном?

— Нет. Сначала хочу объехать до Урала все женские, а потом можно и к мужчинам наведаться, а потом за Урал поеду, — мечтательно сказала она. Я загляделась, в ее глазах отразились все дороги мира, радужка стала темно серой, почти черной, как мокрый асфальт.

Я прикинула, как далеко до Урала и мысленно присвистнула. День мы почти не разговаривали, проезжали совсем маленькие непримечательные поселения.

— Эти в город не вырастут, — заметила как-то Мисхора, — Жители неблагодарные, быстро отсюда уедут.

Поселочки были и чистые и довольно презентабельные, но Мисхоре лучше знать — она путешественник из нас двоих. Вроде я теперь тоже путешественница.

Ночь мы провели так же, как и предыдущую — на разложенных передних креслах. Только спала я уже без страха. Мне было спокойно, тепло и сыто, рядом была Мисхора со своими любопытными теориями. А чего мне еще желать?

Наутро я пожелала яичницу и зеленый чай, а потом, чтобы путешествие наше никогда не кончалось. Мы остановились в полдень на дороге, Мисхора слегка сдала назад и неожиданно направила машину в лес. Я сжалась в комок и не смотрела, что творится за стеклом.

— Здесь и выспимся, — сказала она, выходя из машины.

— Ты не выспалась?

— Если честно, не очень, — виновато улыбнулась она, — я предпочитаю выспаться и въехать в город на рассвете, чтобы сразу же разбудить его, а не тратить просто так драгоценный день. У нас есть семь часов, чтобы поспать.

Ложись на землю, я тебе постелила, там пенка и маленький матрац. На полянках в лесу всегда лучше спится, чем в машине.

Мы легли, я думала, что не усну. Почему я вообще должна была спать из-за чьих-то причуд? Не успела я это подумать, как тут же заснула, несмотря на солнечный свет, пение птиц, общий шум леса.

Что-то упало мне на лицо, я натянула одеяло на уши. Капало на макушку. Я укрылась с головой.

— Аиша! Вставай! Дождь! — Мисхора трясла меня за плечо.

Мы поднялись, быстро собрали вещи в машину и выехали из леса.

— Вовремя он нас разбудил, половина восьмого, скоро закат, — улыбалась Мисхора, вид у нее был прямо-таки цветущий.

Мы ехали весь вечер и всю ночь. Закат остался слева, мне не удалось хорошенько на него полюбоваться: дождь кончился только ближе к полуночи. Выглянула луна, сначала робко из-за рваных туч, потом показалась во всей своей красе.

— Полнолуние, — мечтательно улыбнулась Мисхора, в ее глазах снова блеснул мокрый асфальт дальней дороги.

Глава 7. Аиша будит город

В пограничный город мы прибыли около четырех утра.

— Идеально! — радовалась Мисхора, — Пока доберемся до центра или до старого города, как раз будет пять.

— Кстати, а города не сердятся, если ты будишь их слишком рано?

— Бывает, сердятся, — улыбнулась Мисхора, — Но чаще всего они рады мне. Города всегда улыбаются в ответ.

— А что будет, если город рассердить?

Улыбка Мисхоры приобрела мечтательный оттенок.

— Неприятный сюрприз, вот, что будет. Руку сломаешь или ногу, в худшем случае. Города никогда никого не убивают.

Я задумалась. Мы петляли по разным улочкам большого города, я ничего не могла рассмотреть в окно, скоро должно было рассвести. Вдруг машина остановилась.

— Все. Хватит. Кажется, здесь, — загадочно сказала Мисхора, — Я иду одна, Аиша. Город надо будить в полном одиночестве. Можешь тоже пойти будить его своим маршрутом, а потом встретимся здесь. Мы могли бы и дальше поехать вместе.

Предложение интересное, но я вроде как на север собиралась и стоит ли отказываться от своих намерений?

— Я подумаю, — ответила я.

— Вот и славно, — Мисхора вышла из машины, постояла в нерешительности и пошла в косой узкий переулочек.

Я сидела в машине и думала, что стоит делать. Как только ночная тьма немного рассеялась, я вышла подышать приятным утренним воздухом. В воздухе был заманчивый аромат свежей выпечки. Он был до того аппетитный, что желудок мой сделал сальто и я решила сходить на разведку. Кое-какие гроши у меня были.

Я хорошо запомнила место, где стояла машина Мисхоры и пошла на запах. Он вел меня причудливой дорогой. Мы остановились на крохотной площади с фонтанчиком в старом городе, и весь район вокруг состоял из сети узких проулков, ведущих то вниз, то вверх. Высокие стены прерывались на арки, через которые можно было войти в милый зеленый двор, но пекарни по близости не было.

Я решила, что свернула не туда, и стала хаотически метаться по узким проулкам. Через какое-то время я поняла, что заблудилась. Город был соней, и посылать мне какие-то сюрпризы не торопился, а я уже устала. В одном из маленьких дворов я потеряла запах выпечки и села на скамейку. Во дворе было тихо, солнце лениво вползало в него по стволу раскидистого дерева.

"А ведь скоро осень", — подумалось мне.

Я невольно погладила скамейку и почувствовала, что на второе прикосновение она стала как будто бы теплой, как живая. Я снова провела по скамейке, показалось, просто прохладное дерево, каким и должно быть.

Ноздри снова взбудоражил запах выпечки, теперь совсем сильный. Желудок жалобно заурчал, а ноги наоборот наполнились тяжестью. Но я преодолела себя и пошла за запахом, ибо теперь это было делом чести!

Неожиданно я вышла на пустую набережную, где-то далеко прокричала девочка: "Яблоки! Свежие яблоки!". Я побрела по набережной, совершенно потеряв запах и вообще себя. Где я была, где теперь то место, с машиной Мисхоры?

Река спокойно текла, черная, в бежевых разводах отражавшейся набережной. На одной из лесенок я спустилась к воде. На ощупь вода была едва теплой. Купаться, конечно, холодно, но так и осень совсем скоро.

Вдруг под водой кто-то схватил меня за руку. Я вскрикнула от испуга и подалась назад, вытащив за собой прелюбопытное чучело. Круглое лицо облепили каштановые пряди, в которых себерились нити, на каждой нити по серебристой бабочке-бубенчику. Явление смотрело на меня любопытными зелеными глазами и вдруг широко улыбнулось. Я не могла определить возраст этой русалки. Ясно было, что она явно старше меня, но не факт, что сильно. Коротко и хрипло хохотнув почти басом, милая нечисть скрылась под водой.

Я сидела, тупо глядя на место, где только что пропала русалка. Я заметила только ее лицо, все, что ниже шеи было спрятано под толщей воды. Вспомнилась ее ручка, совсем маленькая, как у ребенка, но сильная. Меня передернуло. Любопытный вопрос: как дышат русалки под водой? Жабер у них нет, значит, есть легкие. Не понятно. Или это была специфическая рыба? Бред!

Я поднялась и собралась уходить, как меня осенило. Город проснулся и спросонья меня озадачил вот таким сюрпризом. И как это понимать? Город будет меня теперь дурить, что ли, все время?

Я поднялась на набережную и снова пошла, куда глядят глаза. Я предоставила все случаю, решив, что что-нибудь в Нарвеле я найду.

В воде снова блеснули серебристые бабочки-бубенчики. Когда я обернулась, то на воде остались только расплывающиеся круги. Солнце начинало припекать.

Я бродила по Нарвелю весь день, стараясь недалеко отходить от реки, в ее обществе мне было как-то спокойнее. На тихих улочках располагались маленькие забегаловки и дешевые, до неприличия, пекарни с вкусным хлебом. Изобилие маленьких статуй и мемориальных досок поражало. На одном доме могли помещаться семь, а то и десять мемориальных досок, а в одном дворе до трех мини скульптур. Такого я нигде не видела.

На вопрос, где в Нарвеле сити, на меня недоуменно смотрели, пару раз переспросили, что это такое. Сити необязательная часть города, но везде есть. Эдакий маленький центр мира, хотя иногда и не маленький там, где есть офисы, большие здания, суетливые деловые люди. Мне было бы интересно посмотреть на сити это спокойного ленивого городка, но оказалось, что сити отсутствует напрочь.

Вечер пришел неожиданно, зажглись на улицах теплые ярко-желтые фонари — филиал солнца на отдельно взятом шесте. Когда совсем стемнело, я вдруг поняла, что смертельно устала. И от города тошнило и есть хотелось, и ночевать предстояло на улице. Последние несколько часов я посвятила поискам Мисхоры. Она, наверное, думала, что я никуда не уйду. А я ушла, выходит зря. Очень коварным оказался пограничный город Нарвель.

Обдумывая ночлег, я забрела в район, где через речку каждые десять-пятнадцать метров были перекинуты небольшие бежевые мосты — в ночной тьме и при свете фонарей они казались оранжевыми.

Я зашла под один такой мост, под ним было навалено тряпье, не похоже, чтобы там кто-то спал недавно. Тряпье оказалось чистым и пахло только слегка речной водой. Тут же рядом затухал костерок. Я поняла, что это знак, подкинула газет и пару поленьев, которые нашла тут же. Стало теплее. Ночи в августе все же холодные. Укутавшись плотнее, я мгновенно уснула.

* * *

Почему-то последнее время все самые интересные вещи стали случаться со мной именно ночью. Так меня разбудили странные личности, в одной из которых я знала давешнюю русалку. Плотно сбитая, невысокая, у нее даже были ноги, и закутана она была в темный балахон. Глаза ее теперь виделись мне карими, она так же широко, очень лукаво и умно улыбалась мне, а я запуганно таращилась то на нее, то на ее спутницу — она была в таком же черном балахоне. На голове был капюшон, и разглядеть лица я не могла. Она была среднего роста, под балахоном угадывалось большое, крепкое тело, руки она засунула в карманы.

— Что вам нужно? — продребезжала я.

— Ты заняла наше место, — пояснила "русалка", низким хриплым голосом.

— Ох, простите, я не знала, — я стала подниматься.

— Не знала? — удивленно спросила "русалка", спутница остановила ее легким кивком головы в капюшоне.

— Спасибо, что не дала костру потухнуть, — сказала она, голос ее был мне отдаленно знаком.

— Да не за что, — пожала плечами я.

— Тебе некуда идти? — я пыталась вспомнить, где уже слышала эти резковатые интонации, этот голос.

— Если честно, нет, — замялась я.

— Ты ела сегодня?

— Хей, что ты с ней, как с ребенком, — возмутилась "русалка" и села на тряпье.

— Риммель, я много о ней тебе рассказывала, — присела рядом с ней дама в балахоне.

— Так это она? Аиша?

— Да.

— А откуда вы меня знаете? — опешила я.

Судя по звуку, дама под капюшоном рассмеялась и ответила:

— Не важно. Ты ела сегодня, Аиша?

— Нет, забыла, — поняла я внезапно, — Только булочку купила.

— Булочку, — фыркнула дама, — ты всегда забывала поесть и нисколько не изменилась. Только ты стала красивее и старше, тебе идет.

Мне захотелось сбежать.

— Да не бледней ты так, — дама сняла капюшон и взглянула на меня.

Я совсем ее не знала. Лицо ее было приятным: круглое, с острым детским подбородком. Остренький, чуть курносый нос, серые глаза. Прямые волосы вылинявшего золотистого цвета спускались на плечи. Она улыбалась мне одними глазами.

— Я вас не знаю, — промямлила я.

Женщина расхохоталась.

— Столько лет прошло, но я надеялась, что ты вспоминала обо мне. Присядь, раз уж не можешь понять кто я, не буду загружать тебя лишней информацией. Садись, поешь с нами. Риммель наловила рыбы.

— Чтобы поесть, ее надо приготовить, — проворчала Риммель — "русалка".

— Приготовим. Лиха беда начало.

Тут меня подбросило первый раз — в моей жизни было очень мало людей, которые любили меткие выражения, вроде этого.

Откуда-то была излечена сковородка, Риммель достала масло, пока неизвестная чистила рыбу.

— Порежь, пожалуйста, — Риммель вручила мне резец и краюху хлеба, начинавшего уже черстветь, — Лучше не нашла, — пояснила она.

Я долго и упорно пилила хлеб тупым резцом, трудоемкое занятие отняло у меня почти все время, что жарилась рыба.

— А этих двоих красавцев закоптим, — облизнулась дама.

— Может, зажарим? — предложила Риммель.

— Закоптим. Если зажарим, то сейчас же и съедим.

— Ну, сама и колупайся, — махнула рукой Риммель.

Дама стала насаживать рыбин на веточки, чтобы повесить над костром. Все время мадам хитро поглядывала на меня то и дело, чувствуя, мои тревожные взгляды. Я тайком следила за ней, пытаясь вспомнить хоть по какой-то мелочи, кто передо мной сидит.

Ели мы с аппетитом, и только я успела разогнаться, как еда моя кончилась, я даже слегка расстроилась.

— Не горюй, завтра еще наловлю, — Риммель откинулась за каменную стену и достала из кармана балахона сигареты. Сладко со вкусом она закурила, жмурясь на огонь.

— А это вы сегодня были на набережной? — спросила я у нее.

Риммель хлопнула себя по лбу и затряслась в беззвучном смехе, потом откинулась, легко ударилась головой о стенку и захохотала в голос.

— По какому поводу веселье? — приподняла брови дама.

— Плыву себе, ловлю рыбу, — начала рассказывать Риммель, — Тут смотрю, конечность свешивается в воду. Я уже потерялась, где я, а улова все нет. Дай думаю, утром народ попугаю. Схватила конечность. А она (Риммель показала не меня) чуть из воды меня не вытащила, бледная была, как смерть. Ну, я повеселилась!

— А что, рыба водится у нас теперь у набережных? — улыбнулась Дама.

— С рыбой не везло, я решила раков наловить, но с ними тоже не получилось. Со вчерашними запасами худо-бедно поужинали.

— То густо, то пусто. Сама знаешь, раз на раз не приходится, — философски отозвалась дама. Меня еще раз подкинуло.

— То есть вы и есть бродяжки, — осмелилась уточнить я.

— Догадалась все-таки, — скептически отозвалась Риммель.

— И много вас? — спросила я.

— Нас-то? Вот двое, — улыбнулась Дама, показывая на себя и Риммель.

— И все?

— А зачем нам кто-то еще? Нам вдвоем в самый раз, — между делом заметила Дама.

— И чем же вы занимаетесь?

— В основном тем, что ищем ужин. Риммель ловит рыбу, я подрабатываю за еду. Но постоянно не хочу устраиваться.

— Почему? — удивилась я.

— Нам хорошо и так. Риммель помешана на чистоте, как любая коренная нарвлянка, а я достаточно вынослива, могу делать тяжелую работу, грузить, что-нибудь, например. Мы свободны, иногда даже можем позволить себе весь день проваляться просто так, ничего не делая.

— Ну, и остальные люди по выходным, — резонно заметила я.

— То по выходным. А то когда захочется, две большие разницы, — дама хитро на меня посмотрела.

Наверное, я очень изменилась в лице, потому что Риммель тревожно подалась вперед. Молнией меня поразила мысль: только один человек из всех моих знакомых настолько ценил свободу и придерживался такого вольного образа жизни, таких вольных взглядов. Проблема была в том, что она совсем не была на себя похожа.

— А если бы волосы были каштановые? — спросила дама и подмигнула.

— Лида, — выдохнула я и полезла обниматься с первой своей хозяйкой.

Глава 8. Лида рассказывает

— Я думала, вы с мужчиной на островах? — спросила я.

Лида улыбнулась одними краешками губ и сказала:

— Ну, не то, чтобы я никогда не была на островах с мужчиной, но это длилось недолго.

— Почему?

— Это очень длинная история.

— У нас полно времени, — поддакнула Риммель.

— Ты же уже ее слышала? — поддела Лида.

— Ты же не хочешь, чтобы Аиша скончалась от любопытства, она уже при смерти, — Риммель победоносно откинула волосы и бабочки в ее волосах зазвенели.

Лида вздохнула и уставилась в костер.

— Не то, чтобы мне было больно об этом говорить, но до сих пор не очень приятно это делать.

Я уехала в Иезеркель, это далеко на северо-восток, там я освоилась помощницей в доме одного мужчины. Мужчины такие же, как мы, проблема в разнице воспитания. Нас воспитывают с мифом о мужчинах, их с мифом о женщинах. Когда мы узнали друг друга лучше, то он освободил меня от обязанностей помощницы, нанял мальчишку-помощника, а сам все время стал проводить со мной. Он был сыном какого-то богача, но с деньгами обходился рачительно, но не скупо. Звали его Максимус. Все было красиво, до безумия прекрасно, мы путешествовали по городам, потом он предложил уехать на острова.

На островах наше счастье длилось недолго. Ты прости, что я так коротко. Я боюсь, что начну плакать, если стану рассказывать подробнее. Да и долго это. Максимус уехал через год за деньгами, а когда вернулся, — Лида надолго замолчала и смотрела в костер.

— Он тебя бросил? — не выдержала я.

— Если бы, — усмехнулась она, — У него была, знаешь, огненная шевелюра, когда мы познакомились. Представь, огненные волосы и голубые глаза. Божественно! Он приехал совсем седым. Он был очень болен и выглядел очень плохо. Он сказал, что не хочет, чтобы я видела, как он умирает. Это правильно, я не вынесла бы этого. Он назначил мне пенсион и оставил на островах, а сам уехал. Я не знаю, жив он или нет, предпочитаю думать, что жив. А потом… не все ли равно, что потом, главное, что есть сейчас, — Лида бодрилась, но все еще была печальна.

— А пенсион?

— Он перечисляется на острова. В том доме живет другая семья, я оставила им деньги. Мне не нужны деньги, если рядом нет Максимуса.

— Печально, — только и смогла сказать я.

— Я вернулась сюда, только и хватило денег. Здесь познакомилась с Риммель, и мы решили, что лучше вдвоем, чем поодиночке. Я думала, найти тебя, но все мы не можем скопить денег, даже на билеты на поезд.

Мы немного помолчали. Лида вынула из кармана старое засаленное фото и протянула мне.

На фото она была лет на пять моложе, заплаканная, но улыбалась. Рядом с ней стоял статный мужчина лет сорока на вид, совсем седой. Прямые седые волосы были кокетливо зачесаны назад. Выглядел он и впрямь не цветуще: сероватая кожа, синяки под глазами, потухший взгляд голубых глаз. Он не показался мне красавцем, да я вообще не представляла, может ли быть мужчина красивым. Он был статным, холеным, от него веяло достатком, но видно — он глубоко несчастен, а это никого не красит. Я попыталась представить его рыжим, но у меня не получилось, точнее рыжим он был еще более некрасивым, и я не особо старалась вглядываться в черты его лица.

— Запоминающийся, — откомментировала я.

— У нас много фотографий, эта последняя, перед тем как он уехал. В аэропорту, нас сфотографировал какой-то прохожий. Я люблю эту фотографию, не знаю почему, — отозвалась Лида.

— Ты так его любила? — удивилась я.

— Знаешь, Аиша, ты просто совсем молодая еще. Воспитать человека могут, пожалуй, только сильные события. По-настоящему сильные. С другой стороны, у всех своя сила, и кому-то достаточно смерти любимого хомячка, чтобы познать всю полноту отчаяния, кому-то смерти любимого мужчины, кому-то потери матери или отца. Меня даже его смерть не проняла, наверное, потому что я не видела ее, не стояла у гроба, не засыпала землей. Для меня он все еще жив. Я люблю воспоминания о нем. Многому он научил меня.

— Чему? — я долго ждала продолжения монолога Лиды, но она молчала, смотря куда-то в небо, выглядывавшее на нас из-под моста.

— Не забывать. Очень важно не забывать, — рассеяно ответила Лида.

— Давайте спать, уже поздно, — выдохнула Риммель и стала подпихивать Лиду. Она встала и отошла подальше. Риммель расстелила тряпки, под которыми оказались три плохоньких матраца, положенных один на другой.

— Ляжешь посередине? Так теплее, — предложила она.

— Да, — рассеяно отозвалась я и пошла к Лиде, но Риммель меня удержала и отрицательно покачала головой. Взгляд ее при этом был печален.

Мы улеглись и скоро уснули. Я сквозь сон почувствовала, как с другого бока стало теплее — Лида легла рядом.

— Ты не спишь еще? — спросила она.

— Уже нет, — сонно ответила я.

— Прости, дурацкий вопрос, — хихикнула Лида.

— Последнее, что он мне сказал: "Вспомни, детка, что было, перечитай и пересмотри, все, что было. Прощай". Я долго не могла понять, что он хотел сказать. Читать те книги, что он давал мне читать, смотреть фильмы, которые мы смотрели вместе, было мучительно. Я не хотела понимать, что он хотел сказать. Очень больно было понимать, что он говорил.

Это случилось, когда я уже была здесь. Я искала заработка и возле одного магазина, где были выставлены телевизоры, я остановилась. Там показывала старое-старое кино, одно из первых, что он предложил мне посмотреть. Я не видела кино из-за слез, слышать я его не могла, но стояла и смотрела. Немного успокоившись, я стала по губам актеров читать реплики. Я знаю этот фильм наизусть, мы не раз его пересматривали. Странно, но его название все время ускользает от меня.

И тут я все поняла. Я поняла, что он просил не забывать в первую очередь его, но было бы странно, если бы я его забыла. У мужчин другая логика, другое восприятие, в отличие от нас, они стараются встать на точку зрения женщины, если действительно любят. Он просил, чтобы я не забывала все, чему он меня научил, продолжала читать и смотреть действительно только то, что заслуживает внимания. Он много понимал и в литературе, и в кино. Он хотел, чтобы те ценности, которые он мне передал, были живы, а я могла бы передать их кому-то другому.

— И ты передашь?

— Максимус любил говорить, что нужно встретить кого-то достойного, кто мог бы понять и принять твои ценности и сделать их своими. Но это пол дела. Мне кажется, нужно действительно владеть материалом, скажем, иметь желание, что-то передавать. Тебе бы я могла, пожалуй, передать, но я не хочу этого делать. Ты же знаешь, какая я дикая собственница, своего никогда не отдам.

— Однако, ты почему-то всегда последние свои вещи и деньги раздавала.

— Они ничего не стоят. В этом мы с Максимусом никогда не сходились. Для меня деньги — бумага, цветная, но не ценная. Он деньги так же не ценил, но уважал и пытался привить мне это уважение. Не привилось.

— Может, хватит болтать? — сонно пробурчала Риммель.

— Прости, дорогая, — шепнула Лида.

Мы помолчали, я уже не могла заснуть, да и у Лиды сна ни в одном глазу. Я порывалась было встать, но неожиданно сильная рука Риммель прижала меня к матрацам.

— Болтай, но лежи, я не хочу простужаться! — буркнула она.

Лида тихонько прыснула.

— Ты уж будь добра, соблюдай правила, — зашептала она, — Правда, мы тебе их не объяснили. Ну, да ладно. Если мы ложимся, то лежим и не встаем, только если по крайней нужде. Тепло уйдет, и мы все можем простудиться. Простудимся… тогда станет тяжелее добывать еду.

— А почему вам просто не уйти в помощники? — предложила я.

— Пхи, — фыркнула Лида, — Этого еще не хватало! Ты забыла? Я — сноб! Я никогда не буду кому-то помогать, если мне он не нравится.

— Но ты всегда доброжелательна…

— Не путай туризм с эмиграцией, — фыркнула Лида, — Быть светски приятной и испытывать симпатию разные вещи.

— Ну, да, — пораскинув мозгами, сказала я.

— А ты вообще, что хочешь-то? — после пятнадцатиминутного молчания спросила Лида.

— Я? — переспросила с дремы я.

— Ну, не я же, — буркнула Риммель.

Мы рассмеялись.

— Я хочу на мужскую сторону. Там устроюсь помощницей.

Риммель подскочила на месте и развернулась ко мне.

— Вот дура! — не удержалась она.

— Чего ты на ребенка ругаешься, — с примирительной улыбкой сказала Лида.

— А то я тебе не рассказывала!

— Ну, я знаю, а Аиша нет.

— Я тебе, потом расскажу, — угрюмо сказала Риммель, отворачиваясь.

— Чего она? — спросила я.

— У каждого из нас своя история, — загадочно ответила Лида, — Я могу тебе устроить поездку, по крайней мере, в Иезеркель. Через границу перейти не проблема, надо только знать, как и когда. От границы семь километров, это часа два прогулочным шагом, будет станция. Она почти заброшена, там работает только кафе да старый смотритель. Смотритель мой знакомый. Раз в две недели там проходит товарник, доедешь в теплушке до складов в Иезеркеле. Машинист и начальник поезда тоже знакомые, я сама таким путем до Иезеркеля добиралась, тогда правда совала им деньги, но они только смеялись. Им вообще ничего не надо.

— А зачем они тогда это делают?

— Вот увидишься с ними, тогда и узнаешь, — хитро ответила Лида.

— Может не надо? Мало ли какие гадости придут в мою больную голову?

— Ничего такого им не надо. Начальник поезда и машинист хоть люди молодые, но держатся несколько иных взглядов на жизнь, с ними приятно поболтать, но любят они друг друга, это если хочешь семейный поезд. По крайней мере, товарник этот точно частный.

Меня передернуло.

— Да, нам этого не понять. Другие мужчины их тоже не понимают.

— А как там вообще?

— Ой, всего не расскажешь, да и смысла нет. Могу только дать пару советов. Приедешь в Иезеркель, сразу иди, сдавайся в их полицию. Там тебя зарегистрируют и поставят на учет. Выслать — не вышлют, если ты того не захочешь. Действительно не логично высылать, если потом ты снова к ним придешь. Понаблюдают за тобой какое-то время — это даже лучше, ни какая грязь не пристанет.

Но берегись тамошних бродяг. В Иезеркеле ты часто будешь с ними сталкиваться. Они вороватые, наглые и не гнушаются ничем. Не посмотрят, что ты девушка, мало ли, что сделать могут.

— Не пугай меня.

— Я тебя не пугаю, я тебя учу, как жить надо, чучело, — усмехнулась Лида и зевнула.

Нас сморил сон, когда стало особенно холодно. Мы прижались друг к другу плотнее, укутались в тряпки и более-менее согревшись, уснули.

Глава 9. Предстартовая подготовка

Утром я проснулась, во-первых, от того, что стало холодно, во-вторых, от того, что стало светло.

— А как же правила? — сонно проныла я.

— Правила не гласят о том, что стоит спать до полудня, — отрезала Лида, вид у нее был крайне озабоченный.

— Что-то случилось? Где Риммель?

— Ушла рыбачить и пугать прохожих, хотя в этом районе нас все знают. Только что приходила молочница, по пятницам она нас подкармливает молоком, которое не продала в четверг. Так что не парное, но очень вкусное, — Лида подала мне кружку теплого молока, — я подогрела.

— О, спасибо, — я залпом выпила молоко. Оно явно было натуральным, пахло немного коровой, и было не очень приятным.

— Что мы будем делать сегодня?

— Ну, если ты твердо решила, то будем готовиться к визиту в Иезеркель. Поезд был третьего дня, а бывает раз в две недели, то есть только через среду мы сможем тебя отправить. Перво-наперво, тебе надо запастись теплыми вещами, идет осень, а в теплушке даже летом прохладно, а по ночам так вообще труба.

— А далеко до этого города?

— Достаточно. Город приморский, за полярным кругом. У них сейчас минус десять днем, а через три недели, когда ты туда прибудешь, будет вообще дубак и светло всего несколько часов.

— Что-то я уже расхотела, — с сомнением сказала я.

— Ничего, оно того стоит, мы не зря встретились и не зря тебя туда тянет, мы просто обязаны теперь все провернуть.

— Надеешься, что мне повезет больше тебя? — наивно спросила я.

— В общении с мужчинами стоит запомнить только одно — они чувствуют и думают совершенно иначе, — это я поняла по Максимусу, сам он любил говорить, что женщина, суть, пожирательница мужского мозга, а мужчина — женской красоты.

— Какая банальщина, — фыркнула я, — догмат, что мужчины рождены умными, а женщины красивыми устарел так давно, что нам и не снилось.

— В сути ты, конечно, права. Но на поверхности лежит именно этот принцип. Мужчина никогда не станет тесно общаться или может быть даже мериться интеллектом с женщиной, если она не нравится ему внешне. Пожалуй, только строением тела и величиной мозгового ганглия мужчина отличается от пчелы, в остальном, те же повадки и инстинкты: летят на сладкое и яркое.

— А женщины тогда что?

— А черт его знает. Это надо спросить у мужчин, но и они вряд ли ответят тебе. Каждый, будет опираться лишь на свой жизненный опыт. В мире все относительно, — уклончиво ответила Лида.

— А зачем тогда это все? Мужчины, женщины, бедные, богатые, если это все условности?

— Аиша, ты задаешь слишком много вопросов, на которые тебе никто никогда не ответит, — проворчала Лида, — Ты читала Святое Писание?

— Проходила в школе.

— Мимо проходила, я смотрю. Вот есть Творец, у него и спрашивай, зачем да почему. А у меня сейчас есть четкая цель: ты не должна околеть в Иезеркеле. Вставай и идем.

— А завтрак!

— Вот ты ребенок! Какой тебе завтрак! Ты выпила свое молоко и будь довольна, не забывай, что ты живешь под мостом, а не в гостинице.

— Кстати, а где вы моетесь? — меня давно интересовал этот вопрос.

— Мы раз в два дня моемся в речке. Правда это трудно, вода такая чистая, что мыло не смывается, но какая-никакая экономия.

Я кивнула.

— Ты встанешь, сегодня, или нет? — Лида всплеснула руками.

Мы пошли в маленький магазинчик, Лида зашла ненадолго и вышла просиявшая:

— Все как по маслу. Я же говорила, что ты должна туда ехать. Обычно, здесь никогда не бывает работы, но платят больно хорошо. А сегодня срочно нужны две пары лишних рук. Скоро приедет машина.

Мы сидели на крыльце черного хода, когда приехал грузовик, из него вышла седая, очень колоритная дама, сплюнув на землю, она хрипло, но громко спросила:

— Ну, что, вы тут, что ли принимающие?

— Мы, — не растерялась Лида.

Мы что-то выгружали и носили на склад, необъятных размеров завхоз, с мелким пушком желтых волос, грозно пищала что-то смешным голосом и пыталась выругать меня. Но я не могла воспринимать ее серьезно, так несуразна она была.

На второй час я отчаялась, что грузовик когда-нибудь разгрузится, он, словно, был бездонный.

— Свитера, к свитерам! — визжала завхоз, — Аиша, куда вы несете брюки, там же лежат легенсы! Лида, пальто не должны стоять внизу, они сомнутся, они кашемировые, мы потеряем партию.

Тут только до меня дошло.

— Мы что одежду грузим?

— Угу, тяпки, — отдуваясь, сказала Лида, — Ты не языком работай, а ногами, там прилично еще.

— Но что она такая тяжелая, куда столько?

— Ничего ты, Аиша, не понимаешь в мировом господстве и большой торговле, — резюмировала Лида и скрылась за коробками.

Еще через час все было кончено.

— Медленно работаете девочки, — сплюнула водитель, и тут же добавила, — Но слаженно, смотреть приятно. Эх, поехала я, дай бог, не последний раз.

К нам вышла статная высокая, очень красивая женщина, она посмотрела на меня холодными карими глазами, строго посмотрела на Лиду и тут улыбнулась. Лицо ее мгновенно преобразилось, она стала еще красивее и как-то теплее.

— Идемте со мной, — строго сказала она.

Мы пришли в кабинет, нам подали кофе и хороший обед.

— В качестве платы, вы не могли бы хорошенько одеть вот, девушку? — спросила Лида.

Женщина окинула меня небрежным взглядом и кивнула.

— Ну, Олеся, куда вы сажаете их? Они же все перепачкают, — провизжала завхоз, но под огненным взглядом карих глаз умолкла. Мне захотелось обернуться и посмотреть, не съежилась ли там завхоз, но я удержалась.

— Вы кушайте пока.

Мы стали есть, а она вышла и вернулась через полчаса с ворохом разнообразной одежды, когда мы уже успели немного задремать.

— На зиму. Это уцененка, конечно, позапрошлогодней коллекции, то есть оно вообще почти ничего не стоит. Я выбрала все теплое, скоро холода. Там у свитера на два сантиметра разница в рукавах, у водолазок грубые швы. На пальто утеряна одна пуговица, пришили другую прямо на фабрике, так что брак заводской и пришили на совесть — не отпорешь. Шарф и шапки грубой шерсти, там проблема была с поставкой, вовремя сняли шерсть с производства, но пару шапок успели сделать, я их специально для вас отобрала. А перчатки подарок фирмы, — она подмигнула мне, — Да, еще, чуть не забыла. Сапожки. У сапожек заедает молния, всю партию бракованную прислали, ни стыда, ни совести у людей.

Я смотрела на немыслимое количество одежды и думала, что мне это снится. Мы упаковали все в большие черные пакеты и потащили к мосту.

— Ну, вот теперь и ты одета и нам с Риммель перепало. Но мы и так не мерзли зимой, — Лида была очень довольна. Все мне пришлось впору, что говорить Олеся была профессионалом.

На следующий день мы грузили какие-то ящики с фруктами, заплатили нам немного, но Лида деньги тщательно спрятала, как и следующие два дня подряд.

— Мало ли что тебя ждет там? — приговаривала она.

Неделя пролетела незамеченной, мы постоянно что-то таскали, загружали, разгружали, перекладывали, раскладывали, сортировали. Платили, где хорошо, где плохо, где едой или ненужными вещами. На выходные все втроем мы устроились разнорабочими на маленькую ферму, владелица ее поила нас молоком по пятницам. Ходить за скотиной мне не нравилось, но выбирать не приходилось, дрова я рубить не умела, печи топить не могла.

За день до ответственной ночи мы передислоцировались на окраину города в парк. Лида упорно не рассказывала мне, что будет, хотя я постоянно спрашивала ее об этом.

Утром долгожданной среды Лида проверяла мои вещи. Рюкзачок получился увесистый, хоть и небольшой. В основном теплые вещи и еда.

— С водой там проблем нет. Роберт и Эммэ всегда напоят горячим чаем, а вот с едой у самих туго.

— Ну, как мне там себя вести? Не все же там так просто? — не унималась я.

— Господи, — всплеснула руками Лида, — Хочешь устроиться на работу, будь респектабельной, хочешь подцепить мужчину — будь яркой.

— А лучше вообще из толпы не выделяйся, — поддакнула Риммель.

— Это как? — недоумевала я, — Среди мужчин, наверное, я очень "легко сольюсь с местностью".

— На самом деле это проще, чем ты думаешь, — улыбнулась Лида, — Иезеркель такой город… Там на улицах нет твоих воображаемых угрюмых упырей. Есть там разные мужчины, но много там… праздничных, как я их называю. Ты можешь сойти за такого юношу, в крайнем случае, стоит прибегать к этому аргументу, что ты именно юноша. Бойся бродяг, вот они там действительно без царя в голове.

— А что это за "праздничные" мужчины?

— Ой, — Лида оглянулась на заливающуюся смехом Риммель, — Это видеть надо. Я долго общалась с ними, особенно когда скучала по Родине. Они понимают женщин, как никто.

— Да быть не может!

— Уж поверь мне, — улыбнулась Лида, — Максимусу не нравилась эта практика, другие мужчины не уважают их. Но он считал, что если мне нравится общаться с этими фриками, то для меня это полезный опыт.

По крайней мере, я стала понимать, что привлекает мужчин в женщинах и чему они завидуют, хотя завидовать-то и нечему.

— И чему же?

— Когда ты общаешься с мужчиной в женском платье, ты понимаешь это очень отчетливо, а пересказывать нет смысла.

— В каком, в каком платье?

— В женском, — Лида ответила так, словно это было что-то само собой разумеющееся, — Конечно, если бы их было не так много, они стали бы изгоями. Но они съехались в Иезеркель только ради того, чтобы быть всем вместе. В некоторых городах, в Америке на них устраивались облавы, их просто убивали. В Иезеркеле все же публика спокойнее.

День тянулся медленно. Часа в три мы просто сели на землю и стали наблюдать за тем, что делают люди в парке. Время растягивалось, все мы занялись мучительным ожиданием сумерек.

Глава 10. Старт

Стемнело как-то неожиданно. Лида вдруг спохватилась, повесила на меня рюкзак и мы почти побежали. Риммель, в силу маленького роста, едва поспевала за нами.

— Куда мы так несемся? И почему это обязательно нужно делать в темноте? — спрашивала я.

— Несемся на станцию, — выдохнула Лида.

— Ночью, чтобы пограничники не засекли. Нам еще границу пересекать, тут если не знаешь, то считай, умер. Погранцы — звери, могут и собаку спустить.

— Эй, а вы уверены, что это безопасно?

— Абсолютно, — безапелляционно ответила Лида.

Мне стало страшно, я побежала быстрее. Через час такой гонки я была готова взмолиться о пощаде, но Лида вдруг остановилась, я налетела на нее. Сработав, как порядочный отбойник, Лида обернулась ко мне, секунду смотрела на меня, словно не понимая, кто я, потом отвернулась и снова пошла, но уже гораздо медленнее.

— Что это было? — спросила я у Риммель.

— Черт ее знает, — пожала плечами она, — Такое с ней бывает. Говорит или что-то делает, потом хоп стоит… и смотрит на тебя, в душу заглядывает, как будто не знает ни кто ты, ни кто она, потом снова идет куда шла. Я спрашивала у нее, что это с ней такое. Она не понимает, о чем я. Вроде, как она не помнит этих минут. И черт бы с ней, главное, что кроме этих минут вроде бы ничего плохого с ней не происходит.

Прошла целая вечность, мы шли по какому-то полю, я ломала ноги, цепляясь за траву и попадая в рытвины. Ничего, кроме затылка Лиды, я не видела, ничего, кроме дыхания Риммель, я не слышала, ничего, кроме биения сердца, я не чувствовала. Мы приблизились к колючей проволоке.

— Это что, граница?! — воскликнула я и с двух сторон Лида и Риммель зашипели на меня, как змеи.

— Что тебе не так? — фыркнула шепотом Риммель.

— Давай, — кивнула Лида.

Риммель включила тусклый фонарь, Лида дала мне край какой-то ткани, мы окружили ею Риммель. Она расцепляла звенья колючей проволоки.

— Это наше местечко. Ты не первая, кого мы так выводим. Даже денег иногда выручаем. Аферисток много, мы одни из них, — в свете тусклого фонарика, доносившемся до нас, лицо Лиды криво изогнулось, она улыбнулась левой стороной рта.

— Готово, — шепнула Риммель, — Я тебя тут подожду.

— Не попадись, — подруги порывисто обнялись.

— Лезь аккуратно, не задевай проволоку, спалимся, — увещевала Лида.

Изогнувшись странным образом, я попыталась сделать акробатическое упражнение, для которого мое тело было совершенно не подготовлено. Я не удержалась на одной ноге и упала за границу.

Лида внезапно оказалась рядом.

— Ну, ты даешь, — зашипела она, — Чудо! Везет же тебе. Вставай, пошли. Ничего не сломала?

— Нет, вроде.

— Как сломаешь, скажи.

— Боюсь, придется, — отозвалась я на бегу.

— Ты же говорила прогулочным шагом пойдем? — задыхалась я.

— Лучше по-быстрому доберемся, чем потом будем бежать последний километр на выносливость, — резюмировала Лида.

— У меня голова кружится, — пожаловалась я.

Лида снизила темп, но не остановилась.

— Отдышись. Я очень боюсь опоздать, Аиша. Роберта и Эммэ нельзя задерживать. Чтобы не задерживать их, нам надо договориться с человеком на станции, его зовут Александр, он хороший, но очень старый и плохо слышит. Прости, но нам придется поторопиться, — вдруг Лида снова остановилась, но не обернулась, а тихо сказала, — Ты если сможешь, конечно, найди могилу Максимуса, если он умер, то должен был быть похоронен на кладбище Эферб.

— Кладбище Эферб, — повторила я.

— Оно большое, на старом не ищи. В новой части кладбища стоит поискать.

Мы снова пошли быстрее, в конце концов, Лида перешла на бег.

Голова нещадно кружилась, я автоматически переставляла ноги, чтобы только не отстать от Лиды. Вскоре мы опять перешли на шаг, потом на бег и так чередовали очень медленный шаг с быстрым бегом, пока не показались вдали огоньки. Тогда только Лида успокоилась и пошла медленно, и тяжело дыша.

Я огляделась, невдалеке виднелись пути, и фонари горели желтоватым светом. Все было то же что и у нас, но какое-то другое. Мы пересекли границу, а у меня в жизни ничего не изменилось. Я не ощущала себя в другом мире. Перелезла и перелезла, с кем не бывает.

* * *

Через некоторое время мы были на станции, там работало одно полуночное кафе.

Лида уверенно направилась к кафе и распахнула дверь рукой так сильно, что дверь громко хлопнула о стену.

— Лида, детка, это ты, — из-за стойки выполз лохматый старик и беззубо улыбнулся нам, — С девочкой. Как тебя зовут.

— Аиша, — ответила я, отмечая любопытную особенность старика, он спрашивал и одновременно утверждал.

— Айшан? Совсем с ума по сходили с этими восточными именами, — заворчал он.

— Александр, я меж тем рада тебя видеть, — на Лиду старик смотрел очень внимательно, видимо читал по губам.

— Я тоже рад тебя сначала слышать, потом видеть. Только ты входишь так, что все покойники в округе подскакивают, а покойницы визжат, что есть мóчи.

— Не тронь покойников, Александр, пусть лежат себе.

— Что ты говоришь? А! Да чем я отличаюсь от них, детка? Могу ходить и говорить, а они не могут. Я им не завидую, потому что хлестать ром они тоже не могут, а я могу, вот за ним ты меня и застала, детка. Айшан, подходи сюда, не бойся.

— Я — Аиша, — с достоинством приблизилась я.

— Это же мальчик! — воскликнул Александр, чем окончательно меня доконал — сначала имя чужое дал, теперь еще и полом ошибается.

— Какая тебе разница, Александр? — спросила Лида, — Ты проведешь ее на поезд?

Александр сурово разглядывал меня подслеповатыми белесыми глазами.

— А ну-ка, Айшан, повернись!

— Да, Аиша я! — возмутилась я.

— Да, я понял, — отмахнулся старик, — а вот боком вполне даже девочка.

Меня обидело его замечание, тем более, что сути его я не уловила.

— Александр, не обижай девочку, она в ваших краях впервые, а ты тут смотрины устраиваешь, — устыдила его Лида.

— Мне должно быть стыдно только за то, что я в свою жизнь видел столько девочек, что и не в сказке сказать. А уж сколько переобжимал, в столице в старые времена казнили бы к черту.

— Ты же всю жизнь на станции работаешь, — удивилась Лида.

— Что ты говоришь? — старик отвлекся.

— Ты всю жизнь работаешь на станции?

— Что? Не разберу?

Лида начала сердиться, она терпеть не могла повторять одно и то же по нескольку раз.

— Ты всегда здесь работал, глухомань ты ж эдакая? — в сердцах сказала она.

— Всегда, — с достоинством ответил старик, а на "глухомань", кажется, обиделся и куда-то отвернулся.

— Вот всегда, когда обругаешь хорошенько, тогда слышит, а без этого никак, — шепнула мне весело Лида.

— Я все слышу, между прочим, — буркнул старик.

Через три минуты он развернулся к нам, сияя беззубым ртом и надраенными чашками, в которых был кофе, на тарелочке рядом лежали бутерброды.

— Вы, поди, устали с дороги-то. Пешком отмахать, это вам не просто так.

Мы пили и кушали.

— Через пять минут поезд придет, — лениво сказал Александр, посмотрев на древний хронометр.

— Так скоро? — не выдержала я, испугавшись, что вот сейчас уеду неизвестно куда, отсюда: от Лиды, от милого чокнутого старика. Тогда я действительно испугалась.

— Ты чего бледнеешь? Ты как себя чувствуешь? — переполошилась Лида.

— Мне страшно.

— Нормально. Ты едешь, фиг знает куда, одна и почти без денег. В такой ситуации надо биться головой о стену или вешаться, а ты вот держишься хорошо. Так что не бойся ничего, все в порядке, страх это более-менее нормальное состояние любого, кто отправляется в путь. Самое главное, это не забывать ничего, ни из вещей, ни из слов, — пыталась успокоить меня Лида.

Грохочущий звук стал приближаться.

— Поезд, что-то рано, — откомментировал Александр и приложил хронометр к уху, — Ах, ты — неприятность, встал… Он стал возиться с хронометром.

— Александр, брось. Скажи Роберту и Эммэ, что Аишу надо отвезти в Иезеркель, — забеспокоилась снова Лида.

— Детка, все будет в порядке, помяни слово Александра, — он продолжал возиться с хронометром.

— Сколько у них стоянка? — поезд подошел к станции и, зашипев, остановился.

Александр ничего не ответил. Минуты тихо падали легким пухом с потолка.

Старик все еще возился с хронометром.

— Александр, — не вытерпела Лида, ждавшая и так достаточно долго.

— Что? — уставился на нее старик.

— Аиша, — чуть не плача сказала она.

За стеной поезд начал шипеть и греметь — он отходил.

— Фу ты, ну ты, — выдохнул старик и выбежал куда-то, мы последовали за ним.

Бежал Александр с прытью, глядя на которую, молодой заяц должен был бы удавиться от зависти. Он схватился за какой-то рычаг и повис на нем, поезд набиравший ход зашипел и остановился.

Из кабины машиниста выглянул кто-то и заорал:

— Какого лысого? Александр, ты из ума выжил, старый хрен?

— За хрена, ты мне ответишь, Роберт, — проорал старик, — девочку в Иезеркель возьмешь?

— А что ж ты сразу не вышел, дурная твоя лысина?

— А не смог и не вышел, тебе какое дело? Возьмешь?

— Да, какая разница. У меня, что ли, выбор есть? — возмущался Роберт.

Александр развернулся и потащил меня куда-то. В темноте мелькали вагоны. Он остановился, и заскрипело железо.

— Ну, пока, Аиша, — шепнула Лида и обняла меня, а потом толкнула вперед. Я сделала несколько шагов назад и оказалась в теплушке.

— Пока, Лида, до свиданья, Александр, — прокричала я, в закрывающуюся дверь вагона.

Тьма была непроглядная. Я тут же поняла, что забыла фонарик. Я расстелила вещи на чем-то, на ощупь, похожем на солому и легла. Поезд не трогался, и было тихо и страшно. Но вот поезд зашипел и дернулся.

— Ну, вот теперь ты черт знает где, — сказала я сама себе и заснула. Проснулась я очень скоро, я слышала, будто воет волк, выл он очень печально, как будто ему было жаль, что я уезжаю от него так и не съеденной.

Часть вторая: Гладиатор встречает Маленького Льва

Глава 11. Роберт и Эммэ

Я проснулась от того, что ужасно замерзла. Ног я почти не чувствовала, нос и щеки ужасно щипало. Я подышала на руки, но от пара стало только хуже. Мы где-то ехали… да, мы определенно ехали.

Я встала и нетвердо прошлась по теплушке. Наверху было небольшое окно, зарешеченное, естественно. В раме нетвердо держалось грязное стекло. Я посмотрела, но кроме неразборчивых силуэтов какой-то плоской унылой долины ничего не увидела. По небу нехотя тащились тяжелые снеговые или дождевые тучи, земля была голой: ни деревца, ни холмика и среди этого первозданного великолепия мы и ехали.

На естественно возникший вопрос: "Где я?" у меня был только один ответ: "Пока еще на этой планете". Ничего конкретнее я придумать не могла. Вдоволь насмотревшись на серую плоскость, я вернулась на свое сено. И стала растирать ноги. За этим увлекательнейшим занятием меня и застала очередная остановка. Поезд сбавил ход, зашипел, несколько раз конвульсивно дернулся и остановился.

Я прислушалась: извне ни звука.

В окошечке ничего, кроме голой равнины.

Дверь моей теплушки заскрежетала и отодвинулась.

— Эй, иди сюда! — окликнул меня бодрый мужской голос.

Я обернулась. Молодой мужчина, лица его я рассмотреть сначала не смогла, приветливо махал мне рукой откуда-то снизу.

Я взяла котомку с едой и вышла к нему. Он подал мне руки, донельзя горячие и снял меня с теплушки.

— Александр сказал, что девчушку подсунет. Ты что здесь делаешь, паренек?

— Я — девушка, — возмутилась я.

— Да? Я вашей сестрой не интересуюсь. Давай за мной, — мужчина бодро зашагал вперед, закрыв дверь теплушки.

Мы дошли до самого локомотива по холодной земле, где не было ни души, наверное, на сотню километров.

— Проходи, — мужчина помог мне забраться в жаркое, но тесное помещение. Там был пульт и два кресла. Одно пустовало, второе занимал мужественный парень лет двадцати четырех на вид.

— Привет, малой, — сказал он.

— Да вы сговорились, что ли все! — взорвалась я.

— О, девушка, — расплылся он в улыбке, — Я — Роберт, это Эммэ, — я обернулась на моего провожатого. Тот приветливо мне улыбнулся, — Замерзла?

— Есть немного.

— Прости, что не сразу признали в тебе девушку, но это достаточно сложно. Ты на паренька похожа, — добродушно извинялся Эммэ.

Роберт наливал мне чай, я раскладывала еду на коленках. Эммэ тронул состав. Я тайком разглядывала машинистов, они оказались очень похожи друг на друга: смуглые, черноглазые, с курчавыми жесткими волосами.

Эммэ был слегка патлат, мягок, его интонации, манеры, жесты были пропитаны ленью и грацией. Роберт постоянно приглаживал недлинные волосы широкой ладонью, он по-хорошему был крепок, мужиковат, резок в разговоре и стремителен в движениях. На его фоне ухоженный Эммэ выглядел ленивой и капризной куколкой. Жеманность Эммэ и прямота Роберта меня немного пугали, но вскоре, послушав их болтовню, о каких-то станциях и полустанках я свыклась с манерами моих перевозчиков.

— И много вы таких, как я, перевозите? — спросила я, наконец.

— Нет, не много. Ну, одну в полгода, — пожал плечами Роберт, — как Александру приспичит.

— А ничего вам не будет, если меня вдруг найдут?

— Ничего, — помотал головой Эммэ.

— Ну, штраф сдерут, так не впервой. Когда будешь уходить в Иезеркеле, сразу иди к первому попавшемуся служащему вокзала, тогда все будет хорошо. С нас штраф возьмут и то, только если найдут у нас в кабине или мы признаемся, что сами тебя посадили, — обстоятельно объяснил Роберт.

— Но мы не признаемся, — подмигнул мне Эммэ, — а перед самим Иезеркелем пересадим в последний вагон. Там, прости, дрова… но оттуда легче уйти, и по логике вещей забраться туда тоже проще.

Я пожала плечами. Чай меня согрел, мне снова захотелось спать. Леность овладела мной, как-то странно разболелась голова, а по телу пошла ломота.

— Сама зачем в Иезеркель подалась накануне полярной ночи? — спросил Роберт, не отрывая глаз от далекого горизонта.

— Да, просто мне надоело у себя жить. Хочется посмотреть на другую жизнь. И заработать тоже хочу.

— Заработок дело святое, — улыбнулся Эммэ, — Роб, давай я дальше поведу, ты устал, душа моя.

Роберт встал, и подался в сторону от рычагов, за которыми сидел. Эммэ сел на его стул. От меня не ускользнуло, что Эммэ, садясь, украдкой поцеловал Роберта в шею. Роберт несколько смутился.

— Спокойной ночи, Роберт, — ласково сказал Эммэ.

— Хорошей ночи, Эммэ, — Роберт скрылся где-то за дверью.

Мы молчали, я смотрела за стекло и, кроме выскакивающих из темноты рельс, ничего не видела. Хуже того, я не могла разобраться, смутил меня как-то или нет поцелуй двух мужчин. Что-то Лида говорила, о том, что Эммэ и Роберт любят друг друга. Для любви поцелуй естественный. Но Эммэ и Роберт мужчины… Могут ли мужчины любить друг друга? Хотя любят же, поэтому могут и вопроса такого в голове у меня быть не должно. Естественно это или нет? Да, какая разница, они меня не трогают, а посему… пусть делают, что хотят и как хотят, тем более ребята они не плохие, видимо.

— Тебя не смущает мое поведение? — уловив ход моих мыслей, спросил Эммэ.

— Я вот только думала на эту тему. Я пришла к выводу, что скорее нет.

— Это славно. Женщины вообще склонны к тому, чтобы не выносить каких-то резких суждений. То ли дело наши братья. Мы собственно и мотаемся с поездом, чтобы особенно нигде не задерживаться. Кто знает, как отреагирует на наше поведение следующий станционный смотритель. Нас бояться. Я не вижу чего-то плохого в том, чтобы любить Роберта, если мне и ему это нравится.

Я пожала плечами. Мне трудно было поддерживать эту тему.

— Вы ведите себя так, чтобы никто ничего не заподозрил, — заранее смиряясь с провалом, сказала я.

— Это очень трудно. Значит, мы должны сидеть в кафе и вести себя, как друзья, идти по улице и не держаться за руки. Мы много чего делать вообще не должны будем. Это так тяжело, находиться рядом с любимым и не давать ему даже знака, и не сметь прикоснуться к нему. Это мука.

— Я никогда не была в отношениях с кем-либо, я не могу судить.

— На нас были гонения, может быть, знаешь. Иезеркель в этом смысле самый вольный на этом континенте город. Там и трансвеститы и транссексуалы, и много еще нетрадиционных мужчин. Их просто туда согнали те, кто нас почему-то боится. Хотя чего бояться? Я не понимаю. Если что-то в мире есть, значит, оно нужно и надо с этим смириться.

— Может быть, остальные бояться, что ваш пример заразителен. Ну, что они сами поддадутся соблазну…

— Так оно и есть. Признаться самому себе, что ты можешь любить мужчину, это тяжело, почти равно признанию, что ты согласен быть женщиной, для обоих.

Любовь она одна на всех: и для лесбиянок, и для нас, и для обычных людей. Кого и как ты любишь, это уже дело твое, а не кого-то другого.

Проблема в том, что люди очень любят лезть в чужую жизнь, суют свой нос, а потом говорят, что мы не так живем. А как надо? Они знают? Они ни одной женщины в глаза не видели, они не умеют любить. В этом проблема нашего мира: мы лишены любви!

У меня есть Роберт. Когда я понял, что влюблен в лучшего друга, я решил повеситься. Роберт вынул меня из петли и как-то все так у нас закрутилось… Мы и сами не поняли, как все произошло, мы просто всегда любили друг друга. У Роберта есть я и мы счастливы, у нас есть возможность отдать свое тепло в чьи-то другие руки, мы умеем любить и быть верными — это тоже немаловажно, когда ты любишь кого-то.

— Это интересно, — я засыпала, голос у Эммэ был мягкий, достаточно высокий, но спокойный и он баюкал меня. Я не столько вникала в то, что он говорит, сколько слушала голос и удивлялась, сколько странных людей я уже повидала, а всего-то стоило уйти из родного города, как сразу началась какая-то суматоха. Потом мне начало казаться, что я в пути всю свою жизнь, как Мисхора, постоянно куда-то еду. Но, только ей интересны города, а мне голоса попутчиков, благо попадаются разговорчивые экземпляры.

— Роберт не любит об этом говорить. У него вообще другая точка зрения на происходящее. Мы хотим накопить денег и уехать в южную Африку. Я где-то слышал, что там целые города для нас. Почему бы и нет? Не надо бояться, что тебя обругают обидным словом или вообще попытаются избить. Мы с Робертом не слабые ребята и драться научились хорошо, но дураков-то полно по улицам шастает, сама понимаешь.

Эммэ наконец-то умолк и смотрел прямо, улыбаясь чему-то своему.

Из темноты непрерывными параллельными прямыми вылетали рельсы, но тьма постепенно рассеивалась. Мне только стало казаться, что ночь была столько же сколько я еду, как первые лучи нового дня стали рассеивать кромешную тьму. Стали видны унылые пейзажи, то поля, то темные леса с буреломами.

Мы выехали на длинную равнину, периодически проносились мимо жилых и заброшенных деревень. Кое-где уже пасся скот. Солнце взошло, но погода была ненастная и тучи застилали небо и горизонт. Поезд пошел в поворот. Мне нравилась эта скорость, которая очень хорошо ощущалась из кабины машиниста. За поворотом меня ожидало фантастическое зрелище.

Неподалеку виднелся лес, в серебристой дали ветер разметал тучи, и сквозь них в мареве дрожало огромное оранжево-желтое солнце, какое бывает только в начале осени.

Тучи медленно расходились, освобождая солнце, и оно, не дожидаясь пока ленивые, медлительные тучи разлетятся, било нам в глаза нещадно.

— Надень очки, — ткнул меня в бок Эммэ.

Я не реагировала, потому что всю меня заполнило это новое солнце. Восходы я видела тысячу раз, но сейчас в дороге солнце было другое, чужое, пленительно новое.

— Ты, я смотрю, без глаз хочешь остаться, — хохотнул Эммэ, — понимаю. Восход всегда интересное зрелище. Но очки бы стоило надеть.

Он коротким движением пихнул мне что-то на колени. Я лениво одела аляповатые мужские солнечные очки, но зрелище прорывающегося сквозь лес солнца было уже не таким захватывающим.

— Скоро станция. Тебе бы спрятаться в подсобку к Роберту. Хорошо?

Я зевнула.

— Ответ принимаю, как положительный, — улыбнулся Эммэ. Я покорно прошла в подсобку. Мне было откровенно все равно. Тело наливалось свинцом, и ломота усиливалась. Я легла рядом с Робертом. Он был какой-то ужасно теплый, даже горячий. Я прижалась к нему, чтобы согреться, меня немного знобило. Пригревшись, я скоро уснула.

Во сне я снова увидела дубовую аллею, залитую солнцем, даже на дорожках были солнечные капли, горячие и шершавые, но очень приятные, навстречу мне шли Эммэ и Роберт. Они обнимали друг друга, Эммэ говорил что-то, а Роберт смеялся в ответ и целовал Эмме то в шею, то в щеку. Им было счастливо, и мне стало хорошо тоже. "И это же хорошо, если им хорошо!" — несвязно подумала я напоследок.

Глава 12. Город Иезеркель

— Девочка, да ты заболела, — меня разбудил заботливый голос Эммэ. Роберт был уже у руля, а Эммэ пришел спать, вид у него был измученно-встревоженный.

— Нет, я хорошо себя чувствую, — зевнула я, чувствуя, как тяжелые теплые волны качают меня.

— Можешь мне этого не рассказывать, — фыркнул Эммэ и куда-то исчез. Поезд мерно качался и убаюкивал меня. Машинист вернулся через несколько минут с чашкой. От нее шел пар, и пахло лимоном.

— На, выпей сразу, других лекарств нет, к сожалению. Эммэ лег к самой стенке, там было теплее всего, и тут же засопел. Я выпила обжигающую жидкость и на глазах моих выступили слезы отчаяния и боли. Так я не обжигалась давно. Пора кончать с этим беспрекословным подчинением разным темным личностям.

Я, тихо пошатываясь, цепко держась за стенки, вышла из подсобки. Роберт сидел на своем стуле, уставившись в гущу леса, которому не видно было конца и края. Я стала разбирать еду.

— У нас скоро будет станция, — сказал Роберт. — Смотритель наш человек, ты можешь помыться там. Я знаю, для женщин это очень важно.

— О, спасибо большое, — вежливо отозвалась я, размышляя над смыслом фразы "наш человек".

— А откуда вы знаете? — вдруг спросила я, когда поняла конец фразы.

— Я был женат. Ну, то есть я жил очень долго с женщиной на островах. Она умерла и больше я не хочу знать ни одной женщины близко, — скороговоркой отрапортовал Роберт, давая понять, что это все и больше мне не стоит трогать эту тему.

— Сочувствую, — коротко сказала я. Тон Роберта отбил у меня всякое желание разговаривать и тем более что-то слушать.

На станции меня снова приняли за мальчишку, я не стала переубеждать еще более полоумного старика, чем Александр, в этом и спокойно себе придавалась банным процедурам. Там мы хорошо поели. Оказалось, что мы уже третий день едем, а не второй, как я предполагала и это самая последняя большая остановка. Будет еще две, чтобы оставить товар и все.

Мы ехали без остановок, спала я в основном под боком у Эммэ и слушала его болтовню. За те три дня, что мы ехали вместе, он успел поговорить обо всем на свете: о литературе, музыке, живописи, философии, психологии и мужчинах. О последних он любил говорить особенно, но не об обычных, а о таких, как они с Робертом. Мне было интересно, я не знала ни одного из писателей или композиторов, которых называл Эммэ.

— Мы с Робертом в этом плане совершенно разные. Я лучше образован, это объективно. Зато без Роберта, я бы давно помер с голода. Никому ты не нужен, будь хоть семи пядей во лбу, если ты ничего не умеешь делать. Роберт очень рукастый, по-моему, он умеет делать все, — не раз повторял Эммэ.

Деревушки и поселки стали чаще, мы даже переезжали через большую реку по очень длинному мосту. То, искусственное, крайне жалкое подобие, что называли рекой у нас, натурально в подметки не годилось тому, что я увидела. Свинцово-серые бескрайние воды несущиеся откуда-то и куда-то. Я не могла оторвать взгляда сначала от самой реки, потом уже от разных ярких деревушек, разбросанных по двум берегам.

— Красиво, правда? — я услышала Роберта, который специально встал, чтобы посмотреть на реку.

— Да, — эхом отозвалась я.

— Как стемнеет, остановимся. Мы перецепили твою теплушку назад, там все же комфортнее, чем в дровах, — сказал он, — Женщины любят комфорт, — не к месту прибавил он и снова ушел. Эммэ проводил его тоскливым взглядом и тут же вернулся к созерцанию пути.

— Иезеркель в одном дне. У нас будет единственный шанс остановиться на боковом пути, дескать, аппаратная неисправность четвертой степени, ты перейдешь, и там уже сама себе хозяйка. Ты пока думай, чего тебе надобно из того, что мы можем тебе дать. Потом уже вряд ли увидимся.

Меня подмывало спросить, что такое "аппаратная неисправность четвертой степени", но я решила, что лишняя загадка никому никогда не мешала, а вот если я что-то забуду и не возьму, это будет реальной проблемой.

Я набрала воды. Эммэ дал мне жестяную флягу, старую, как сам поезд. В нее поместилось около литра горячей воды. Пока вода не остыла, я использовала флягу, как грелку.

Мы остановились в лесу, едва стемнело. Эммэ и Роберт вдвоем вышли проводить меня до теплушки. Шли мы достаточно долго.

— Ну, давай, Аиша, будь здорова! — улыбаясь, сказал Роберт. Я ждала, что он что-то прибавит о женщинах, которые это любят, но он ничего не сказал.

— Помнишь, как только ты приезжаешь в Иезеркель, то сразу сдаешься властям, — напомнил Эммэ, — Аиша, желаю тебе счастья. Ты — хорошая девчушка, пусть и похожа на мальчика и это не так плохо, как ты думаешь.

Эммэ приобнял меня и помог забраться в теплушку. Дверь лязгнула и закрылась. Я долго сидела в темноте. Скоро поезд двинулся. Тут-то мне и стало страшно по-настоящему. Все мои страхи до этого были лишь блеклыми мелкими цветочками, по сравнению с тем, что я испытала сейчас. Меня вдруг осенило, что я одна, черт знает где, и тот же самый черт только и знает, что надо делать дальше. Сдаться властям… А что будет потом? Вдруг меня посадят. Хотя нет, вряд ли бы Эммэ стал мне советовать то, что совершенно неприемлемо.

Недаром я еду в Иезеркель, Лида нашла там свое счастье, почему бы и мне не попробовать там же. Я не пропаду. Мне всегда говорили, что я умею выплыть, умею выжить. Выжила же я у Ирэн, выживу и в Иезеркеле, каким бы он не оказался.

Путем нехитрых увещеваний, я расхрабрилась и на самом пике бравады уснула сном младенца. Проснулась я от лязга дверей.

На меня смотрели несколько странных рож в фуражках, за ними маячили Эммэ и Роберт.

— А это кто еще? — спросила одна из рож.

— Без понятия, — емко ответил Роберт.

— Так уж и без понятия, — прищурилась вторая рожа.

— Абсолютно, — авторитетно подтвердил Эммэ, — сами знаете, чего только не заведется в хвостовом вагоне.

— Гхм, — прочистил горло первый, — завелось. Ты чей, паренек?

Я так испугалась, что не могла ничего сказать.

— Ты глухой там что ли? — вспылил второй, — Тебя спрашивают, значит, отвечать должен.

— Аэ-э-э, — промямлила я.

— Ты умственно отсталый? — прочувствованно пожалел меня первый.

Находясь в глубоком шоке, я кивнула.

Мужчины расхохотались.

— Давай заберем его, там Патрик сам разберется, что это за человек. Смотрители полезли в теплушку. Я поспешно собрала свои вещи. Забыла только пару бутылок с водой на полу. Они подхватили меня за руки и вывели. Я обернулась, чтобы посмотреть на Эммэ и Роберта, на прощанье они тайком помахали мне руками.

Я осматривалась по сторонам. Смотрители, оба усатые и мордатые, вели меня по каким-то путям к зданию вокзала. Оно было странным, не таким, какими вокзалы бывают у нас. Строгое здание без украшений из побеленного известняком кирпича, в центре его вздымался продолговатый стеклянный пузырь, укрепленный железными балками.

На улице были сумерки, трудно определить время. Проходя мимо каких-то часов, я увидела, что сейчас всего час дня.

В здании вокзала было так же строго и даже угрюмо. Никакой даже маленькой росписи, все по-деловому неуютно. Меня посадили на жесткую скамейку в казенном коридоре. Но очень скоро привели в кабинет, обставленный с претензией даже на роскошь. На двери значилась табличка: "Комендант вокзала".

Сам комендант в собственном кабинете смотрелся блекло. Это был обрюзгший средних лет господин с бардовым лицом и мясистыми губами. Короткие волосы были скрыты под фуражкой, а серые глаза при моем появлении как-то жутковато сверкнули.

Меня посадили на мягкий стул с высокой спинкой, вещи положили рядом. Я как-то неожиданно для себя решила и дальше разыгрывать роль слабоумной девушки, только надо было сначала доказать, что я эта девушка и есть.

— Как твое имя? — спросил комендант с явной угрозой.

Я молчала.

— Ты глухой? Или идиот? — раздражился комендант, и лицо его побагровело, — А может ты террорист! — взорвался он и начал брызгать слюной.

"Почему же мне так везет на душевнобольных?" — мысленно вздохнула я.

Комендант взял в руки мой рюкзак и вытряхнул вещи из него на стол. Я покраснела, он снова недобро сверкнул на меня глазами. Переворошив все мои вещи, перепотрошив каждую тряпочку, перенюхав все бутылочки, он разочарованно крякнул и сел напротив.

— Ты транс ведь так? — задушевно спросил он.

Я не совсем понимала, что такое "транс", но по тону догадалась, что это какая-то тяжелая болезнь, возможно, неизлечимая. И кивнула едва заметно.

— Что ж это многое объясняет. Я столько вашего брата тут повидал и все, как один, говорить не хотят. Что же вы все за люди-то такие. Мужчины не мужчины, женщины, не женщины, — он грузно встал и медленно обошел стол. За это время он умудрился запыхаться. Комендант сел напротив меня совсем близко на корточки и, посмотрев снизу вверх, еще душевнее сказал:

— Меня Патрик зовут. А тебя?

Я кивнула, но ничего не сказала, а смотрела в пол и думала, что лучше уж молчать, чем отвечать на разные странные вопросы. Щеки моей вдруг коснулось что-то горячее и шершавое. Я отпрянула, сквозь макушку и до самых пяток меня прошила молния, да так и пригвоздила к стулу. Я таращилась на Патрика.

— Ну, чего ты глазки прекрасные свои пучишь? — улыбнулся Патрик. Лучше бы он этого не делал. Меня тут же вывернуло наизнанку. Я вскочила со стула, не понимая, что происходит, и что надо делать дальше. Патрик тоже не понимал, что произошло и ошарашено щупал лицо и фуражку, на которые меня стошнило. Он багровел все больше и больше. Вот-вот его мог хватить удар. Пока он не взорвался громогласной бранью, я схватила в охапку вещи и все, что смогла унести унесла, в том числе и ноги, со всем, что было выше. Я бежала долго и успокоилась только тогда, когда пробежала несколько километров, по какому-то пешеходном мосту через небольшую, но тоже естественную реку.

Я вспомнила все, что было в кабинете коменданта и меня передернуло. Стошнило меня от того, что комендант принял меня за мальчика и полез ко мне с совершенно определенной целью. Был бы он симпатичнее, кто знает. Я не обременена особыми принципами, но только не этот боров. Меня чуть не стошнило второй раз. Я снова пустилась наутек и голова у меня совершенно не кружилась, как это бывало раньше.

Остановиться я смогла только перед одним из самых величественных зданий, которые я когда-либо видела. Мэрия Иезеркеля. Здание поражало воображение. Я тут же забыла про все свои невзгоды. Посмотрев на это холодное архитектурное воплощение абсолютной власти на всем сущим, я поняла, что наконец-то достигла своей цели. Я на мужской территории, совершенно одна, почти без денег, без связей и мне открыты совершенно все пути. Пришибленная этой мыслью и навалившейся на меня вдруг гордостью, я пошла искать место, где можно было бы неплохо заночевать.

Глава 13. В Иезеркельском порту

Нарвель не был морским городом, это я знала, но совершенно не предполагала, что Иезеркель северный портовый город. Я вспомнила, что в Неркеле тоже видела естественную реку, Риммель ловила в ней рыбу. Почему тогда величавый вид реки не поразил меня? Видно права поговорка, что в соседском саду и трава зеленее и вон реки величавее, шире и полноводнее.

Я шла по набережной налево от мэрии очень долго, проходила разные величественные здания, которые обеспечены были первосортной иллюминацией, дабы напугать меня своим строгим видом.

Наконец, я вышла к каким-то складам. "Странно располагать склады у воды!" — подумала я, — "Хотя у них тут все не как у людей".

Краны причудливых форм высились над рекой. Где-то громко загудел корабль. Я была в порту. Я остановилась и стала размышлять, а стоит ли в порту что-то делать приличной девушке? Там же пьяные матросы и все такое.

У нас в портах находятся бордели. Женщины, любящие древнейшую из профессий, кучкуются именно там, так как портовое сообщение налажено не только с женскими, но и с мужскими частями света. Здесь борделей не было точно, но я даже предположить боялась, что может быть там еще.

Сглотнув, я поняла, что любопытство разъедает меня на части, и направилась к порту. Поплутав, по узким улочкам, между складами и доками, я вышла на площадь. На ней имелся фонтан, не работавший. Он изображал разломившийся пополам парусник, нещадно пожираемый спрутом. Посреди это великолепия должна была бить вода, но валялись только пустые бутылки.

Площадь по периметру была усеяна различного вида и пошиба тавернами и забегаловками. Все заведения были питейными, и входить мне в них было страшно. Из одного валил густой едкий вонючий дым. Курильни запретили у нас, а здесь видимо еще не до конца вытравили этих оборотистых людей, которые любят поиграть с законом. Из других доносились разные песни, исполняемые пьяными голосами. Я не зашла ни в один из них из страха, что это может плохо кончиться. Как видно, то что я прикинулась мальчиком меня не спасало. Решат еще опять, что я какой-то "транс" и полезут, а то и бить начнут. Эммэ рассказывал, что на таких, как они устраивались целые облавы там, откуда они с Робертом. Они сбежали в ночь, когда всех таких в городе хотели вырезать, как поросят. К слову, люди вовремя одумались и не стали этого делать. Эммэ с Робертом больше туда не вернулись, а переехали в Иезеркель, потому, что тут нравы проще. Да уж, проще не бывает. Я снова вспомнила о коменданте Патрике, и меня затошнило, а потом вдруг сильно захотелось есть.

Собственно ничего страшного не случится, если я присяду на краешек фонтана и поем. Местные вон в него бутылки кидают, значит, и я могу немного покушать.

Я доедала свой скудный ужин, когда из курильни вывалилась честнáя компания. От них аж пар валил, до того они были разгоряченными. До меня донесся слабый запах опиума. Я как-то один раз чуяла его от Лиды, когда та пришла из последней оставшейся у нас курильни. Наутро ей было так плохо, что больше она в курильню не ходила, да и ту закрыли. Но тот запах я запомнила навсегда.

Компания прошла мимо меня, когда вдруг один из курильщиков обернулся на меня.

— Эй, ты что делаешь! — закричал он на меня.

— Не видите что ли — я кушаю, — фыркнула я, чувствуя собственное превосходство над ним, как над пьяным.

— Жрет она тут, — взъелся второй, — Это памятник, дура!

— Я вижу, какой это памятник, там же бутылки валяются, — резонно ответила я.

Компания дружно стала на меня моргать часто-часто осоловевшими глазами. Я сложила еду в рюкзак, а мусор в пакетик. Не найдя урны, я сунула в рюкзак и пакетик тоже.

— Сучка, — беззлобно, констатировал факт кто-то из компании.

Я только фыркнула в ответ, мне совершенно нечего было на это ответить, а брань его меня не тронула.

— Да, чтобы ты еще понимала в наших традициях, — сказал первый с усмешкой. Я посмотрела на него и поняла, что окружена этими совершенно не милыми людьми в десятки раз сильнее меня.

— Может, пропустите? — пыталась состроить дурочку я.

— С чего бы? — в тон мне ответил первый.

— Ну, хотя бы с того, что вы несомненно джентльмен и отпустите даму.

— Ага, щас, отпустим и проводим, — усмехнулся он, — А ты знаешь, что в ваших портах делают женщины?

— От части, боюсь только в теории, и помочь я вам тут ничем не смогу, прошу прощения, — у меня ужасно дрожали коленки. И что сегодня всех просто прорывает покуситься на Аишины честь и достоинство? Как будто там медом намазано, ей-богу. Я пошла напролом. Но вывернуться не успела и оказалась в мгновенно залапавших меня руках какого-то матроса. Все тут же загоготали, как будто случилось что-то крайне забавное. Я ничего забавного не видела. Я чуяла разливавшуюся по телу истерику.

— Сама в руки пошла, — сказал тот, кто меня тискал.

Я укусила его за руку и что было силы, лягнула. Попала в пах. Матрос выпустил меня и согнулся пополам и неразборчиво сипел что-то нецензурное обо мне.

— Так ты еще и драться, — рассвирепел кто-то из толпы. Я сжалась комочком и ждала, что сейчас они все навалятся на меня и тут, скорее всего, моя история кончится, едва ли начавшись.

— Что такое, ребятки? — новый бархатный высокий голос с издевкой прозвучал совсем рядом.

— Да вот, поймали дурочку какую-то. Она вон Билли саданула, — сказал кто-то. Я искоса посмотрела на внезапного спасителя. На спасителя он похож совершенно не был. Высокий светловолосый мужчина, выражавший своим видом скорее отсутствие в данном месте, чем явное участие. В глазах его не было ни капли сочувствия ко мне, он был над всем этим сбродом главным и упивался своей властью. Серо-зеленые глаза холодно скользнули по съежившейся мне.

"Он-то их и возглавит", — стараясь не заплакать, подумала я.

— Дурочку? — насмешливо сказал он.

— Ну, да, — ошарашено ответил ему кто-то.

— Билли, позор тебе, скотина ты пьяная, — спокойно сказал он, — тебя смог побить пятнадцатилетний пацан, — он усмехнулся, и все как-то тихо неуверенно заржали.

— Ты заблудился, парень? — он похлопал меня по спине большой теплой рукой. Меня передернуло.

— Да, — тихо ответила я.

— Но, Капитан, я клянусь тебе, у нее есть грудь, не большая, конечно, но есть, — возмущался Билли.

— Билл, ты помнишь Ахума с "Элегии"?

— Помню. Он не так давно ушел с "Элегии", решил завязать с флотом, — ответил медленно Билли, не понимая, к чему клонит собеседник.

— Так, вот Билли, у Ахума грудь теперь тоже есть. Но это еще не значит, что он баба. Пошли, парень.

Капитан дернул меня за шкирку и поволок за собой, сквозь молчавшую компанию. Метров двадцать мы шли так, потом он остановился. В нем не было ни капли властности или холодности. Он был взволнован, серо-зеленые глаза, сначала показавшиеся мне узкими стали круглыми и очень добрыми.

— Ты как цела? — он присел передо мной на корточки и потряс за плечи.

— Вроде того, — выдавила из себя я, через три минуты, пока сообразила, что на площади разыгрывалась пьеса по спасению меня. Этот мужчина мог легко побить моих обидчиков, он был сильнее их, выше и ловчее, но он выиграл сражение без крови, хитростью.

— Нет, это надо было догадаться, пойти в порт! — набросился он на меня, не вставая с корточек. Я чувствовала себя ужасно маленькой и глупой.

— Простите меня, — промямлила я и разревелась. Плакать я не люблю, особенно на глазах у кого-то, но сейчас было не до того.

Капитан смотрел на меня удивленно, потом прижал к себе и погладил по спине.

— Ну, бывает, бывает, — тихо говорил он, — Ты давно тут?

— В час дня приехала.

— Ох, — только и сказал он, — Боюсь я больше ничего не смогу для тебя сделать. Тебя хоть как зовут?

— Аиша, — размазывая слезы по лицу, сказала я, отстраняясь. В его объятьях хоть и было тепло, но злоупотреблять не хотелось. Вроде бы он приличный и добрый человек, а кто его знает, что у него на уме.

— Аиша, больше я ничего не могу сделать для тебя. Друг мой в отъезде, я мог бы тебя поселить там, ему, как раз помощник нужен, но он уехал и неизвестно, когда вернется. Ты вот что, здесь недалеко есть агентство помощников, сходи туда. Ты же за этим приехала?

— Да.

— Ну, вот и славно. Я же точно знал, что за этим, а не за тем, чтобы тебя пользовали в порту.

Я снова стала всхлипывать.

— Ну, хватит, успокойся, Аиша, — он неловко погладил меня по плечу, — Ты больше не ходи сюда, хорошо?

— А вам помощник не нужен? — вдруг спросила я.

— Нет, к сожалению, нет, — улыбнулся он, — у меня целая команда помощников, а женщина на борту, к беде. Мы рыболовы все-таки.

— А дома? Я бы присмотрела за вашим домом.

— У меня нет дома. Я живу на своем корабле. Я все равно большую часть года ловлю редких рыб в южных морях. В Иезеркеле у меня друг и кое-какая родня, поэтому я тут. Тебе очень повезло, что я оказался рядом.

— Да, я это уже поняла.

Капитан проводил меня из порта. Мы больше ни о чем не говорили, просто не о чем было.

— Ой, это получается вы совсем, как Мисхора, — вдруг сообразила я.

Капитан встал, как вкопанный.

— Как ты сказала? — встревожено спросил он.

— Мисхора. Это моя попутчица. Она живет в своей машине и ездит по городам, у нее запутанная, но любопытная теория на счет того, что города можно будить.

Капитан долго смотрел на меня сверху вниз сощурившись, пытался понять выдумываю я или просто вру. На его лице блуждала мечтательная улыбка, но вдруг другая мысль наскочила черным облаком, глаза его стали стального цвета, он резко постарел.

— Не может быть, — пошевелил он губами, но тут же снова с живейшим интересом уставился на меня.

— Чего не может быть? — недоумевала я.

— Ничего. На этом свете, милая Аиша, уже ничего хорошего быть не может, — туманно пояснил он, — Но это ничего. Мне просто интересно, каким ветром тебя прибило к моему берегу. Не просто так мы встретились. Я всегда знал, что просто так ничего не бывает, но эта встреча просто за гранью фантастики.

— Чего?

— Ничего. У меня нет желания тебе рассказывать. Лучше просто покажусь сумасшедшим.

— Из всех психов, которых я уже встретила, вы самый добрый.

Капитан хмыкнул и улыбнулся одной стороной рта.

— Вот тут свернешь налево и прямо до вывески агентства. Они еще работают. Там назовешься, ну, да что я тебя учить буду, сама все знаешь, — Капитан подмигнул мне, — Не знаю увидимся ли еще, но я был рад знакомству Аиша. Ты — молодец, боевая. Как ты Билли уделала, а! — он хлопнул меня по плечу рукой.

— А как вас зовут?

— Я единственный в мире, у которого два имени и ни одно я не использую. Зови меня Капитан, если увидишь. Я ведь и правда — Капитан.

— А как хотя бы ваше судно называется?

— Мария-Мисхора, — Капитан махнул мне рукой и свернул в переулок.

— Как-как? — переспросила я темноту. Мне естественно никто не ответил, теперь была моя очередь столбенеть, что я и сделала. Судно "Мария-Мисхора" это название я точно никогда не забуду. Зато я поняла, почему Капитан так отреагировал на имя Мисхоры. Не часто должно быть капитаны спасают девушек, которые разговаривали с их кораблями.

Глава 14. Агентство "Чистые руки"

Я простояла, глядя в след Капитану очень долго, хотя на улице было совершенно темно. Мне казалось, что он притаился где-то, чтобы спасти, если вдруг будет необходимость. Но опасность, что я медлила и шанс, что Капитан снова появится, был до того ничтожен, что с каждой минутой таял и через пять минут исчез совершенно.

Я повернула в указанном направлении. Меня ласкал свет желтых фонарей, а в голове было легко-легко, мне казалось: вот-вот взлечу. Это, впрочем, не мешало мне терзаться жуткими мрачными предчувствиями, что и тут Аише не повезет.

Агентство и вправду еще работало. Называлось оно странно: "Чистые руки". Я толкнула дверь и попала в теплый чистый холл, где все было кремово-белым. Я тут же почувствовала себя грязнулей, каких свет не видывал.

За столом сидел человек с лошадиным лицом и примерно такой же мимикой.

— Здравствуйте, юноша, — сказал он, приподнимая верхнюю губу так, что были видны его длинные, широкие, желтые зубы. Назвать его волосы прической я не могла, на голове у него была именно грива каштановых волос, заплетенных в косу, в нескольких местах схваченную разноцветными резинками. Это довершало полноценный образ лошади.

— Я — девушка, — сказала я, придавая себе, как можно больше достоинства.

Человек мог бы быть кентавром, но проблема в том, что низ у него был вполне человеческий, в отличие от лица, на минотавра он тоже не тянул, ибо у минотавра была бычья голова. Я ограничилась тем, что стала условно звать его человек-жеребец.

Он стянул изящной ухоженной рукой очки на нос и пристально посмотрел на меня поверх.

— Необычно. Не часто встретишь вас тут, — сказал он, надевая очки обратно, — как ваше имя?

— Аиша.

Он застучал по клавишам.

— Откуда родом?

— Охтор.

— О, милый городишко, — сказал он, стуча по клавишам. На лице его рисовалось недоумение.

— Где последний раз работали?

— Там же. Но я официально не увольнялась, так что могу быть без вести пропавшей.

— Хм. Когда прибыли?

— Сегодня в час дня.

— Проходили регистрацию в коменданта?

При его упоминании меня затошнило.

— …Неет… — не совсем уверенно ответила я, помедлив.

— То-то я смотрю, нет никакой Аиши из Охтора в базе данных.

— А что это значит?

— А это значит, что я не могу взять вас на работу. Нам сейчас нужны помощники, но неизвестно кого я брать не могу, понимаете? Формальности, — пожал он плечами.

— А что надо сделать, чтобы зарегистрироваться?

— Я могу вызвать сейчас полицию, и они заберут вас. Вы три дня просидите там, потом вас зарегистрируют, и вы снова придете сюда.

Я подумала. Звучало это хоть и правильно, но жутко ненадежно. Полиция и у нас всегда казалась мне живодерней, а здесь мужчины. За сегодняшний день у меня было так много доказательств их неблагонадежности, что, пожалуй, хватит. Капитан был исключением, да вот и человек-жеребец тоже так во мне заинтересован.

— А по-другому совсем никак? — спросила я.

— Не любишь власти?

— Я приехала сегодня в час дня и за это время меня уже два раза домогались. Кто его знает, что там будет за три дня.

Человек хотел что-то сказать, но одернул себя.

— Сколько у тебя денег?

Я посчитала жалкие гроши.

— О, женские, — разочарованно сказал он, — и так мало. Ты чем думала, когда сюда ехала?

— Мне не до мыслей было. Я себе жизнь спасала, — фыркнула я.

— Ладно, бедолага, — вздохнул человек и поднялся, — Присядь, я сейчас.

Он удалился куда-то, отчаянно цокая подкованными ботинками по кафельному полу. Я не сдержалась и прыснула. Он вернулся, улыбаясь, совсем скоро.

— Я договорился, за мизерную мзду тебя зарегистрируют прямо так. У меня друг в полицейском управлении, я дал твои данные, он зарегистрирует тебя, но за такие услуги надо платить.

— И сколько? Мизерное в вашем случае, в моем может означать катастрофу.

— Вообще-то все твои деньги, — сконфуженно согласился жеребец, — но ты не унывай и не расстраивайся. Завтра мы уже сможем найти тебе работу. На девушек всегда спрос есть, — горячо стал он меня уверять.

Я снова заподозрила неладное, но поворачивать было поздно. Я выложила деньги.

— Вот и славно! — обрадовался человек, — Я сегодня же ему передам деньги. Завтра придешь и снова представишься, тебя примут. У нас полно мест.

— Куда мне сейчас идти?

— У тебя есть знакомые в городе?

— Есть, но он живет на собственном корабле и не приютит меня.

— Мда… Ситуация, — причмокнул он, — Здесь я тебе не помощник, к сожалению, приходи завтра. Сама понимаешь, я не могу оставить тебя тут в офисе.

Я не понимала, но кивнула головой и побрела на улицу. Заметно похолодало, но теплые вещи грели меня. Я поправила рюкзак на спине и пошла, куда глаза глядят, четко памятуя о том, где находится порт. Мне захотелось найти "Марию-Мисхору" и пробраться туда тайком. Все же рядом с Капитаном спокойнее. Но что-то меня останавливало, не хотелось навязываться силой, когда тебе уже дали понять: в твоих услугах не нуждаются.

Я заночевала возле пекарни, недалеко от агентства. Внутри пекарни стояла печь, а стена со стороны улицы была теплой, я легла к стене спиной и быстро уснула.

Мне снова снился человек в кирпичных брюках, и я понимала, что это Капитан, волосы его были цвета спелой пшеницы и слегка отливали зеленым. Это было странно, но почему-то успокаивало меня. Потом мне приснилась Лида, ругавшая меня на чем свет стоит, она уговаривала меня пойти в полицию.

Проснулась я разбитая, у меня поднялась температура: лоб горел, а руки и ноги были ледяные. Шатаясь от внезапной слабости, я дошла до агентства "Чистые руки". Открывались они очень поздно: в 12 часов. Я порядком задубела скакать возле их дверей и наблюдать серый, унылый рассвет.

Без четверти двенадцать возле агентства остановилась блестящая темно-синяя машина, из которой вылез очень респектабельный господин. Он скользнул по мне взглядом и состроил оскорбленную физиономию, кинул мне несколько монеток на мостовую. Я не подняла их и ответила ему взглядом полным презрения.

Господин зашел в агентство и пропал внутри здания. Ровно в двенадцать он появился возле стойки. Я зашла.

— О, я думал ты уже ушла. Чего тебе, бродяжка? — надменно спросил он.

— Я хочу работать помощницей.

Господин хмыкнул.

— И как твое имя?

— Аиша.

— Откуда родом?

— Охтор.

— Раньше помощницей работала?

— Да. Последний раз в Охторе, сбежала, поэтому официально не уволена и могу числиться в списке пропавших без вести.

— Знаешь, что… Аиша из Охтора. Тебя нет в базе. Ты просто не существуешь.

Я едва удержалась на ногах.

— Но, как же так? Ваш сотрудник вчера сказал мне, что за небольшую сумму поможет мне зарегистрироваться без полиции и я могу сегодня прийти… — пролепетала я и осела прямо на ковер.

— Как его звали? — встревожился господин.

— Я не знаю. Но он был очень похож на лошадь, с косичкой в очочках….

— Уэсллсберт, — фыркнул господин, — Этот аферист провел вас, вчера был его последний рабочий день. Как же вам не повезло, — сменил он тон, — он много забрал? — участливо спросил Господин, видя, как я бледнею.

— Все… Все, что у меня было… — слезы покатились по лицу.

— О, черт, — выругался Господин, — Не уходите, пожалуйста, я скоро вернусь.

Он убежал куда-то. Я сидела в белом холле, грязная оборванка, без денег, одинокая, как осина в степи. Попадись мне сейчас такая осина, я, нераздумывая, повесилась бы. Господина не было очень долго, около полутора часов. Нет, ждать было невозможно. По мимо душевного, подводило еще и физическое самочувствие. Меня одолевал жар, и за полчаса я выпила все, что растягивала на день. Жажда была нестерпима.

Я вышла на улицу и пошла туда, где мы расстались с Капитаном. Оттуда я пошла, куда повели ноги. Наконец, я, поплутав, вышла к той пекарне, где и ночевала.

Стена была горячей и я, прислонившись к ней, кое-как согрелась. Во сне я мирилась с Ирэн, и она снова принимала меня на работу и даже кормила, и больше не истерила. Из всех хозяев она теперь казалась мне самой милой и доброй.

— Ты что тут делаешь? — над моей головой раздался низкий голос с каким-то южным акцентом.

— Я? Сплю. У вас очень теплая стенка.

— О, я рад, — с сомнением ответил пекарь. Он был в белом халате, усат, нос щеки и руки все в муке, — Ты бы шла отсюда!

— Да, хорошо, — безразлично ответила я на его спокойное указание. Я, пошатываясь, встала. Ноги и руки были сухими и пылали, я горела изнутри, и мне было абсолютно "по барабану", что там говорит пекарь и что будет со мной через несколько минут.

— Ты есть хочешь? — вдруг участливо спросил он.

— Нет. Но давайте, я потом съем.

— Подожди.

Пекарь исчез и очень скоро вернулся.

— Это брак. Местные все привереды, чуть не так завиток повернут — все! А есть их можно, — он дал мне несколько едва теплых булочек в виде каких-то цветов и пару обычных сдобных булок.

— Вам работник не нужен? — безнадежно спросила я.

— Да, пожалуй, что нет. Пекаренка у меня маленькая. Мне на жизнь хватает, а кому-то жалование платить я не готов.

— Хоть честно, — сказала я, — А за еду?

— Нельзя. У нас это нарушение закона. Иди с Богом. Пусть с тобой все будет хорошо, — улыбнулся пекарь.

Я устало кивнула и куда-то побрела, держа булки в руках. Уже темнело.

Из подворотни меня окликнул голос.

— Эй, ты! Что несешь?

— Я? — безразлично спросила я, вглядываясь во тьму.

— Ну, не мы же.

— А. Так вас там много. Я булки несу. Вам их отдать?

— Ты все прекрасно понимаешь. И рюкзак свой тоже по-хорошему отдавай.

— Вы меня грабите, ведь так? — безразлично сказала я, снимая рюкзак, сил сопротивляться, не было, только желание, чтобы все скорее кончилось.

— Не грабим, а разбойничаем, — уточнил владелец мясистых красных рук, принимавший у меня вещи.

— Ну, и зря. У бедной Аиши и так ничего нет, — вздохнула я.

— Теперь точно нет, — мерзко прохихикали из темноты.

Я пошла дальше, размазывая слезы по лицу. Я ужасно замерзла, с неба падали первые снежинки и я не чувствовала ничего кроме адской ломоты в конечностях.

Скоро я выбрела на какую-то большую площадь, где стояли дома с иллюминацией. Снег валил гуще, и в свете фонарей все было очень красиво. Я залюбовалась этим и не заметила, как лишилась последнего, что у меня оставалось — сознания.

Глава 15. Медведь-Гладиатор

Я была, а Аиши не было. Странное состояние: я не помнила, кто я, зачем я. Все было не таким, как я привыкла. Все было другим: других цветов, других форм. То, что раньше было твердым, стало зыбким, то, что было незыблемо — разрушилось, руины поросли лесами, а пустыни наполнились водой. Теперь вместо снега на землю падали клочки сахарной ваты. Я лежала на поле незабудок. Они пахли морозным холодом, рыбными очистками и выхлопными газами. Посередь поля высился башенный кран. Внутри него кто-то сидел, но этот кто-то не был человеком. А вата все продолжала падать крупными кусками.

Я лежала, и меня не было. Я была везде и одновременно нигде. Я была эхом в горах, которые окружали незабудковое поле. По горам неслись разноцветные речки и ручьи — это тоже была я.

Я порхала крылатым горным козлом и перескакивала с цветка на цветок. Мне было спокойно, но очень жарко. Вата с неба валила сильнее.

Ватные хлопья падали мне на лицо и были холодны, как лед. На жаре самое то. Я попыталась ловить их ртом, но рот не открывался, да и не было у меня рта. У земли нет рта, а я была землею. Вата больно холодила меня и тут же таяла, согреваясь моим жаром. Вата заполнила все пространство от туч до меня. Но я была и тучами тоже. Только падающей ватой не была и завидовала ее короткому веку. Я была вечной.

С гор спустился мой волк. Я была им, и понимала, зачем он приходил. Он хотел уберечь меня от ошибки, он пытался сожрать меня, чтобы я больше не совершала ошибок. Милый, ласковый волк. Он прошел мимо меня, лежащей на поле незабудок. Проходя мимо, он встал на задние лапы и долго шел, повернув свою голову ко мне. Потом опустился на все четыре и потрусил вперед.

Пробегали ежи, пролетали птицы. Мне было не до них. Вата перестала. Ветер угнал тучи, и вышло солнце. Оно, лихорадочно желтое, чихало и кашляло. Я знала, что у него болит все тело: я была им.

Из межгорья на двух лапах пришел медведь. Он ковылял спокойно и медленно по моему полю. Я не была им и с высоты солнца взирала на его широкие плечи и косматую голову. У медведя был воротник, в который он кутал морду, словно ему было холодно. В лапах у него была трость и саквояж.

Он прошел мимо меня, не заметив. Я увидела знакомое лицо, но не могла узнать его. Мысли путались, я снова лежала на площади.

— Капитан, — тихо позвала я.

Медведь обернулся. С солнечных недосягаемых горных высот я смотрела на то, как медведь бросил трость и саквояж и подошел к маленькой Аише, чтобы слопать ее. Я видела, как сверкнули его клыки, как вдруг он протянул к ней лапы. Землетрясение потрясло кручи и стряхнуло меня в Аишу.

Я боролась с медведем, потому что на сегодня это было слишком: обокрали, теперь еще и сожрать собираются. Медведь что-то нечленораздельно рычал и пытался тащить меня. Я ловко вывернулась и, сделав несколько шагов, упала. Медведь с диким ревом схватил меня за шкирку и перевалив через плечо понес.

"Ну, и пусть жрет! Что у меня осталось? Ничего. Ничего нет, только шкурка и несколько костей, ему хватит!", — думала я.

Медведь тащил меня долго, и я не могла понять, где именно нахожусь. Горы сменялись видами незнакомого города, а потом наступали снова. Создавалось ощущение, что мы идем не день и не два, а несколько недель и успели пройти много.

"Когда меня станут есть?!" — возмущенно думала я.

Но ответа на свой вопрос так и не дождалась.

Наконец, медведь подошел к какому-то дубу, несколько раз постучал, ствол раздвинулся и медведь вошел. Он долго поднимался по лестнице наверх. Потом открыл лапой перегородку и вошел в свою берлогу.

— Не знала, что медведи живут на… в… внутри деревьев, — слабо сказала я.

— Ты говорить умеешь? — спросил медведь.

Я закричала, потому что морда медведя надменно сложилась в гримасу. Должно быть он улыбался.

— А ты почему разговариваешь? — спросила я после того, как он отнял свою лапу от моего рта.

— Потому что все люди, разговаривают, — с расстановкой сказал он.

— Но ты не человек, — резонно ответила я.

— А кто же я? — лукаво спросил медведь.

— Медведь, — честно ответила я.

Он снова скорчил свою гримасу и коснулся лапой моего лба. На удивление лапа была прохладной и кожистой, а вовсе не меховой.

— У тебя температура, детка, — сказал Медведь, — Давай снимай пальто свое, будем тебя лечить.

Я посмотрела на себя, но так и не поняла, чего он хотел.

— Притащил домой психа, — фыркнул Медведь и принялся сдирать с меня кожу. Это было совершенно не больно, но без кожи стало зябко.

— Дальше сама.

Я снова не поняла о чем он.

— Ох, ты горе горькое. Приехал, называется, на родину, — фыркал Медведь.

— И ничего я не горе, — обиделась я.

— Хм, я могу соседа позвать, чтобы ты ему рассказала. Мне можешь не рассказывать. Ты откуда такая взялась?

— От мамы с папой, — зевая, ответила я.

Медведь шумно выпустил воздух. Дальше я смутно помню только ощущения чего-то очень теплого, потом мокрого и холодного, потом я заснула и больше ничего не видела.

******

Я проснулась, и первые ощущения были связаны с тем, что я абсолютно здорова и полна сил. После я выяснила, что лежу на кровати. Неужели мне все приснилось? Да, уж, это больше похоже на бредовый сон, чем на правду. Вслед за этим пришло чувство, что я, во-первых, нагишом, во-вторых, не одна. Я была укутана в одеяло, с одной стороны, а со спины меня грел своим телом еще кто-то. Тут произошло сразу две странные вещи.

Первая: я не стала с визгом выпрыгивать и пугать противника. Вторая: кожа как-то вдруг истончилась, я чувствовала абсолютно все, что происходит внутри и снаружи. Странное ощущение.

Я тихонько пошевелилась, чтобы тихо встать, тихо собрать вещи и так же тихо уйти, но это не удалось.

— Проснулась, — некто сзади пробасил мне в затылок, — А я только задремал.

— В-вы кто? — пролепетала я, предпочитая не оборачиваться и не думать о том, что вообще могло быть.

— Я — человек, я, кажется, говорил об этом тебе вчера. Кушать хочешь?

Я прислушалась к себе и поняла, что безумно хочу.

— Нет, — послушно ответила я.

— Значит, хочешь, — мужчина поднялся с той стороны кровати, — Вещи твои на тумбочке, чистые. Впрочем, больше ты в этом безобразии ходить не будешь.

— Чего?

— Одевайся, говорю, горе горькое.

Я подождала, пока он выйдет, и стала одеваться. Боюсь, спичка и вспыхнуть бы не успела, так быстро я оделась.

— Ты расторопная, это хорошо, — констатировал мужчина, чье лицо мне как будто бы было знакомо, хотя я точно никогда его не видела. Сам из себя он был очень эффектной, запоминающейся внешности: черные кудрявые волосы, едва до плеч, круглые умные голубые глаза, шикарный по своим размерам и размаху нос, изломанный и двух местах, аккуратный рот то и дело складывавшийся в улыбку, потенциально готовый к ней. Лицо его было гладко выбрито. Он был высок, статен, силен, на пальцах красовались серебряные кольца. Одет он был в дорогой махровый халат, на сильных жилистых ногах обычные резиновые тапочки. Это меня почему-то поразило.

— Иди, ешь, чего смотришь?

— Ааа…э…

— Если ты о сексе, то я слишком стар для таких забав с такими молоденькими девочками, — приподняв одну бровь сказал он, — а теперь хватит мямлить и стоять, марш есть!

Я послушно поползла за ним, страдая от навалившегося облегчения.

Столько еды я не видела, пожалуй, давно, а за время жизни с Лидой в Неркеле вообще привыкла питаться помаленьку раз в день.

Мужчина смотрел на меня умиленно и хитро.

— Ты откуда такая? — спросил он вдруг.

— Из Охтора, я на заработки приехала.

— Ясно. И заработала горячку. Ты помнишь, как сюда попала?

Я честно подумала и помотала головой.

— Зато я прекрасно помню это шоу! — рассмеялся он, — Я иду себе с вокзала, никого не трогаю и вдруг из сугроба стон. Я подхожу, смотрю, парнишка в снегу замерзает. Вообще-то снег в сентябре это бред, но факт фактом, замерзает человек. Ты синяя вся была, смотреть страшно. Дралась со мной, убежать пыталась. Ты сильная, как я посмотрю, со мной драться. Ты на меня посмотри и на себя, анатомическое пособие скелета человека. А нет, хорошо меня побила, до синяков. Короче, я тебя притащил и тут новое известие, ты не мальчик, ты — девочка. На улице некогда тебя было разглядывать, а дома я уже понял. Тут еще один шок — сумасшедшая, вот только не хватало, — Он рассказывал и размахивал руками, активно жестикулировал и белозубо улыбался, — говорю, раздевайся, поросенок. Смотришь на себя, прости, как овца, и глазками хлоп-хлоп. Пришлось раздевать тебя. Уж, извини, понимаю, не очень приятно, когда тебя, без твоего ведома, раздевают, но у меня выбора не было. Полечил тебя, как мог. Ты теперь хоть на человека похожа, а то была, не пойми кто, не пойми куда, и к чему.

Как тебя зовут?

— Аиша.

— Красивое имя, тебе очень идет. Знаешь, из тебя вышел бы прекрасный лев. Я — художник-любитель. Я просто вижу, как ты выглядела бы в образе Маленького Льва, не львенка и не львицы, а именно карликового льва. Да и характер у тебя, — он рассмеялся.

— У вас можно поработать?

— Можно, конечно. Мне нужен помощник, ну, помощница тоже сойдет. Я особо нигде не работаю, у меня столько денег, что можно до седьмого колена не беспокоиться, ем я всегда в ресторанах и часто один, это скучно. Вот будешь помогать мне есть, и отмывать мастерскую, потому что там настолько художественный бардак, что я боюсь, скоро заведутся химеры.

— Кто-кто?

— Ты грамотная?

— Да.

— Странно, что ты не знаешь химер. Хотя… Ты же помощница? По рукам вижу, можешь не отвечать. Тебе не до книжек. Ничего, я сделаю из тебя женщину.

— Чего?

— Не таращись так на меня. Не в физиологическом смысле, в моральном и духовном. Вот что на тебе надето?

— Одежда.

— Мешок на тебе надет! Мешок! Разве может так одеваться молодая девушка? Это ужасно, это кошмар! И потом ты умная, это видно по глазам, но в твоей умной голове совершенно пусто, как так можно? Я вижу по твоему лицу, ты слишком много думаешь о насущном, в твоем сердце не живет любовь. А что же это за женщина такая, у которой в сердце ничего, кроме еды и моющих средств? Это кухарка, но не женщина. Есть настоящие мужчины и их нещадно высекают, а настоящую женщину надо бережно лелеять и холить, и всячески воспитывать.

— А почему я?

— Какая разница? Хотя бы потому, что я тебя нашел.

— А как ваше имя? — вспомнила я немаловажный вопрос.

— Максимус, в честь древнегреческого гладиатора, — ответил он.

Глава 16. Аиша показывает зубы

У меня в голове что-то щелкнуло. Я вдруг очень четко увидела, сидящего передо мной мужчину седым, потом рыжим, я даже заплаканную Лиду рядом с ним на секунду увидела. Я тихо отложила ложку и встала. Руки мои дрожали, я нечеловеческим усилием сдерживала себя, чтобы не броситься и не расцарапать благообразное лицо этому Максимусу.

— Что такое? — нахмурился он.

— Я не стану работать на вас, — с плохо сдерживаемым презрением сказала я.

— Это почему? — он насторожился.

— Потому что вы — козел, — тихо сказала я.

Максимус смотрел на меня с минуту, я ждала его реакции, потом разразился хохотом.

— Это многое объясняет! — восклицал он. Это была последняя капля, от ярости я сама себя забыла и залепила ему смачную плюху.

Максимус перестал смеяться и мрачно растирал щеку. Он тоже хорошенько разозлился, побледнел и ноздри его носа стали раздуваться при вдохе.

— У вас была помощница уже один раз, — начала я, — Вы ее соблазнили, увезли на острова, а потом бросили, претворившись умирающим. Вы ее обманули. Она теперь живет под мостом в Неркеле и вспоминает о вас, все, что у нее есть, все, чем она живет — фотография, сделанная в аэропорту. И какая-то лапша, которую вы навешали ей на уши.

— Как ее зовут? — мгновенно собрался Максимус.

— Не скажу! Сами вспоминайте.

— Лида ее зовут, — мгновенно отозвался он, — Я помню ее. Ты не понимаешь, Аиша…

— Может быть! Но она страдает из-за вас. Она думает, что вы живы, чтобы было легче жить. Это прекрасно, что вы живы, я напишу ей письмо, что вы обманули ее.

— И она бросится с того моста, под которым жила, — спокойно ответил Максимус, — Я думал она умнее, а она забыла все, чему я ее учил. Если она не приняла пансиона и живет под мостом, как бродяжка, то она попросту — дура.

С глухим рыком я бросилась на циника через стол, чтобы выцарапать ему лицо. Я была очень зла, но успела только оцарапать ему щеку от уха до подбородка. Максимус тут же схватил меня за запястья. Я повалила стол и стала лягаться. Он забавлялся нашей дракой и очень быстро положил меня на лопатки, одной рукой держал меня за руки, другой за горло. Коленом придавил грудину, а другой ногой едва сдерживал мои попытки лягнуть его.

— Ну, ты даешь, — нервно улыбался он, — Тихо лежи. Я тебя, как котенка придушу, чуешь? Никогда не лезь в драку, особенно с такими драчунами, как я.

Перестань дергаться, говорят тебе!

Со мной произошло то же, что и утром. Кожа вдруг истончилась, и я почувствовала, какой тяжелый этот Максимус, как цепко он сжимает мое горло. Чувство сладкого страха разлилось по мне. Я перестала дергаться. Он еще немного посверлил меня взглядом, чтобы убедиться, что я больше не брошусь на него. Только потом аккуратно встал и поднял меня.

— Ну что, понравилось? — скептически спросил он, поднимая стол.

— Не очень.

— А, то есть все-таки чуточку понравилось, — рассмеялся он, — Дура, ты — дура.

— Зачем вы опять ругаетесь?

— Я просто удивляюсь, до чего должна дойти безалаберность в сочетании с обостренным чувством собственничества и огромным запасом везения. Это надо было нам с тобой встретиться, чтобы мне окончательно разочароваться в Лиде, да еще и получить по мордам за правду.

— Значит, было за что, — фыркнула я.

— Нет, эта наглость все пределы превышает. Лида тебе вообще кто? Сестра? Мать? Хотя скорее сестра, да и то, наверное, не родная.

— Она мне первая хозяйка. Она меня оставила, когда сама уехала сюда. И мы с ней встретились в Неркеле, она помогла мне перебраться через границу.

— О, а это что-то новенькое! Лида, эта правильная педантичная зануда, стала аферисткой? Ты прямо меня к жизни возвращаешь, — насмешливо сказал он.

— Вы совсем ее не любили да? — сказала я возвращаясь с тряпкой, чтобы утрать с пола остатки еды.

— Любил. Я умею любить, — задумчиво сказал Максимус, — Но знаешь, Лида единственная женщина, с которой мне захотелось остаться надолго. Я увез ее на острова поэтому. А потом тут же разочаровался. Из женщины она стала кухаркой. Странная особенность. Стоило нам немного расстаться, как она тут же снова становилась женщиной. Она складывала все, чему я ее учил в какие-то отдаленные шкафчики сознания и доставала при надобности. Но она слишком занималась хозяйством, чем своим совершенствованием. Поэтому я ее и оставил. Я знал, что если я "умру", нам обоим будет легче, ведь я оставлял ее, когда все еще любил. А она девочка умная, она сама бы себе придумала сказочку. Но ей нельзя было забывать то, чему я ее научил, иначе… ну, вот мы имеем то, что имеем.

— А может, вы плохо ее учили?

— Много бы ты понимала, умница! — обиделся Максимус и потер щеку, — больно ты меня. Натуральный Маленький Лев!

— Почему маленький-то?

— Потому что тощая, — коротко ответил он и удалился куда-то. Я домыла пол и, выжимая тряпку, думала о том, что мне сказал этот человек. Выходило, что Лида сама во всем виновата, а он весь такой белый и пушистый. Не может быть, чтобы человек, запросто оставивший возлюбленную, был таким уж паинькой. Тут что-то явно фальшивило, только пока я не могла разобраться, что именно. В одном он был прав: посылать письмо Лиде нельзя, да и куда посылать? В графе адресата писать: "Под северный Нарвельский мост", что ли?

Максиму вернулся с пластырем на щеке, которым закрыл самый глубокий порез.

— Теперь из-за тебя хоть из дома не выходи, — ворчал он.

— Видите, как все удачно складывается. Теперь вы сами меня на работу не возьмете, — поддела я.

— Да, щаз, размечталась, детка. Я теперь тебя вообще никуда не отпущу. Ты, конечно, несколько инфантильная, безалаберная, неряха, к тому же, но я сделаю тебя человеком. За остальное можешь не беспокоиться, чему научила меня история с Лидой так это тому, что каждый должен держаться своего и с помощницами лучше не иметь никаких отношений, кроме деловых.

— Вы же из меня человека делать собираетесь?

— Телесную близость это не предполагает, а посему, почему бы и нет. Не то, чтобы ты не в моем вкусе, просто староват я для тебя, девочка.

— Ну, да. Я так и поняла, — фыркнула я, — Мне-то по сути все равно.

— Да-да, я примерно так тебя и понял, — в тон мне ответил Максимус, а глаза его хитро блеснули, — Когда ты приехала?

— Мне трудно сказать, — Я посчитала, выходило, что третьего дня.

— И сколько раз тебя за это время домогались?

— М-м-м. Считать, те разы, когда меня считали мальчиком?

— Конечно.

— Два.

— Что оба раза мальчиком?

— Нет.

— Разы, — презрительно фыркнул Максимус, — уже одно то, что тебе приходится постоянно одергивать всех и утверждать, что ты не мальчик должно бы тебя насторожить.

— И что. Мало ли, какие идиоты тут водятся?

— О, чем кишит Иезеркель не перечесть, тут всяких фриков полно, — Максимус вальяжно раскинулся на стуле и хитро сощурился, — расскажи, где же тебя раскусили, что ты девушка?

Я быстро рассказала о происшествии в порту и о спасении таинственным Капитаном.

— Как, говоришь, представился? — Максимус от души веселился.

— Капитан. Сказал, что у него два имени, но ни одно он не использует.

— Знаю, я эту шельму. Он еще не знает, что я вернулся, а самое главное, что по его получилось, впрочем, как всегда. Ты бы легко отгадала оба его имени, но тебе даже бесполезно давать подсказки. Ты же не знаешь древней литературы, ни греческой, ни британской. Надо сообщить ему, что я тут и у меня есть для него сюрприз.

Я была шокирована таким совпадением, но почему бы и нет?

— Видимо, мы как-то связаны, ты, я, Лида, Капитан этот… — задумчиво говорил Максимус, — раз мы все так совпали. А ты хочешь, чтобы я тебя отпустил. И вообще пора бы собираться.

— Куда?

— В магазин. У нас прекрасные магазины женской одежды между прочим.

— Это еще откуда?

— О. Лида тебе не рассказывала о своих "подружках", те еще фрики? Мужчины, они как мужчины, в принципе, кроме одного, очень любят краситься и одеваться в женские наряды, платья там, юбки, блузы. Специально грудь подбирают накладную, но они в основном по вечерам по клубам тусуются, не смущают народ своим видом.

— Так вот про какую грудь Капитан говорил.

— Не понял.

— Он сказал, что у Ахума с "Элегии" теперь тоже есть грудь.

— Ох, — Максимус растерялся, — И Ахум тоже? Куда катится мир?! Так… Хватит забалтывать меня. Собирайся, Аиша! И не кривись, дорогуша, женщина она, как театр… начинается с вешалки. В конце концов, я твой хозяин и имею право требовать от тебя соответствующего внешнего вида.

Я нехотя поднялась.

— Я скоро, — бросил Максимус и вышел.

— Стоило меня поднимать, чтобы самому уйти. Кто бы после этого про логику-то заикался.

— Не стоит судить по одному представителю вида по всей популяции, — донеслось из комнаты.

— Тьфу, пропасть, — выругалась я.

— Это ты в порту научилась?! Забудь, чтобы я больше от тебя этого не слышал.

— А вы мне пока еще не хозяин, вот наймете, тогда и указывайте, — фыркнула я.

— А вот найму и буду указывать. Ты уже к какому-нибудь агентству прикрепилась?

— Нет, — ответила я тихо.

— А чего таким голосом? Радуйся, ты все еще свободная личность, — Максимус высунулся из-за дверного проема, — Да, что с тобой?

— Я не зарегистрирована, и в агентстве меня обманули, — я села на место.

Максимус подошел ко мне, нахмурившись.

— А ну, рассказывай.

Я выложила все, как на духу.

— Значит, вот оно как… Ну, рюкзак твой я вернуть не обещаю, вообще ты правильно сделала, что отдала самостоятельно. Убили бы и имени не спросили, — он заметался по просторной кухне, — Уэсллсберт, говоришь! Имя-то какое… Не простой мальчик… разберемся, Аиша. Со всем разберемся. Ты виновата только в том, что слишком доверяешь людям, но это и не плохо. Впредь сама умнее будешь. Но все потом, а сейчас в шмотошную!

Максимус дернул меня за руку и потащил в коридор.

— Дом покажу после. Я обитаю в квартире в собственном доме. Она на третьем этаже, на втором комнаты для гостей, там иногда живет Капитан, на первом комнаты для вечеринок, различные залы, выставка моя, но в нее вход с площади и платный, там специальные люди работают.

Максимус говорил и расчесывал гриву черных волос, в которых тонкими ниточками проглядывала седина.

— А вы красите волосы? — спросила я, лениво натягивая сапог.

— Красил раньше. Потом отказался от этой гиблой затеи. Что-то я еще хотел тебе сказать… Ах, да. У меня часто бывают гости, еще чаще я куда-то уезжаю, ты везде должна будешь меня сопровождать, ясно?

— Да.

— И вести себя соответственно. Не как дикарка портовая, а как женщина. По началу, конечно, лучше молчать, но слушать. Люди, которые приходят ко мне, интеллектом не обижены, они очень много знают и умеют красиво говорить. Больше слушай, чем говори, и все сочтут тебя приятным собеседником!

— Вы же сами меня хотели женщиной сделать, — заметила я, накидывая пальто.

Максимус повернулся ко мне и недовольно цокнул языком:

— Во-первых, не цепляйся к словам, во-вторых, мне стыдно идти с тобой, но что делать. Полчаса позора, я думаю, будут стоить всех восхищенных взглядов. Ты хорошенькая, просто не знаешь об этом.

— Вы…тоже ничего, — ответила я, чувствуя, что должна что-то сказать. Максимус был одет со вкусом и в то же время очень просто. Костюм двойка черной материи и батистовая тонкая рубашка, фривольно расстегнутая у горла.

Он оперся на трюмо и расхохотался.

— По мнению очень многих женщин, я ничего, — сказал он, надевая дорогущее кашемировое пальто с воротником стойкой, подчеркнувшем в самом выходном свете достоинства лица хозяина.

Для острастки я фыркнула, совершенно не хотелось соглашаться с этим Максимусом.

Глава 17. Магазин и прочие неприятные места

Мы вышли из дома, светало. Максимус шел впереди, широким торжественным шагом, размахивая тростью. Я так и не могла понять, почему же он показался мне медведем. На нем и правда тогда была длиннополая мохнатая шуба, бобровая шапка, но, видимо, так сильна была моя фантазия в тот момент, что я восприняла его как полноценного медведя. Я еле поспевала за ним. Мы пересекли площадь с каким-то господином на постаменте.

— Это основатель города Николай Иезеркельский. Выход к морю, ключевая стратегическая позиция. Приморские города всегда живут относительно лучше. Тогда еще длилась война, и выход к морю был спасением, кто имел ключи от моря, тот имел все. Аиша, ты слушаешь? Я, между прочим, для тебя распинаюсь, — тоном занудного лектора сказал Максимус.

Я так засмотрелась на величественного Николая со слегка выпученными глазами, что прослушала.

— Просто я не готова была слушать. Надо же дать человеку немного и посмотреть в тишине.

Максимус то ли фыркнул, то ли хмыкнул и сказал:

— Идем, ценительница скульптуры. Так вот, Иезеркель был основан, как военный и рыболовный город. Мы с Капитаном начинали служить на линкоре, потом я оставил службу, это не мое, Капитан отдался свою любимому увлечению. Его рыболовное судно приносит больше дохода, чем другие. Все потому, что они ловят редких южных рыб, мясо их ценится втрое дороже местных пород.

Итак, про рыбу тебе, наверное, не интересно.

— Мне про Капитана интересно.

Максимус улыбнулся половинкой рта и иронично посмотрел на меня.

— Ох, уж этот Капитан, мой друг. На его счету раз в десять больше разбитых сердец, чем на моем. Мы никогда не вели счета. Это дохлый номер. У него специфические представления о том, что такое верность, любовь и долг. Боюсь, кроме моря и своей "Марии-Мисхоры" он никого не любит.

— Я, кстати, знаю одну Мисхору, — сказала я.

Максимус резко остановился и резко развернувшись, посмотрел на меня. Он был крайне удивлен.

— Да, ты прямо сундучок с сокровищами, — чеканя звуки пробормотал он.

— Да, что такое-то? Что с этой Мисхорой не так?

— Все так. Все так, — задумчиво проговорил Максимус, — просто с этим именем много связано. Одна большая история, которую можно было бы и уложить в три предложения… но, Аиша, я понимаю, что тебя гложет любопытство. Не моя тайна…. Не могу… Прости…

Он закончил свой монолог почти шепотом, каким-то глухим голосом. Он развернулся и пошел дальше в два раза быстрее. Мне пришлось перейти на легкий бег, чтобы поспеть за ним.

Шли мы молча. Максимус был хмур, губы плотно сжаты, он напряженно о чем-то думал. Скоро мы пришли к маленькому, но очень пестрому магазинчику. В витрине выставлены манекены. Женщины в разных бальных и коктейльных платьях.

— Нам сюда, — резко сказал Максимус, когда мы чуть не проскочили мимо входа.

За дверью звякнул колокольчик. Из-за стойки к нам вышла женщина. Под ярким светом ламп она казалась красивой. Стройная негритянка, с черными вьющимися волосами. Макияж слегка вызывающий, но это не портило ее. Этнический наряд, много колец и браслетов, ей все удивительно шло. Только длиннопалые широкие руки странно диссонировали со всем образом.

— Чего желаете? — спросила она грудным, неестественным голосом.

— Меня зовут Максимус, ее Аиша, — он указал не меня через плечо большим пальцем, — в общем, из нее надо сделать настоящую леди.

— Ох, — вздохнула негритянка, щеки ее потемнели от румянца, — Вы меня не узнали?

— А должен? — насторожился Максимус.

— Ахум, матрос с "Элегии", — представилось видение.

Максимус только приподнял черную бровь и сдержанно улыбнулся.

— Не судите строго, Максимус.

— Да, что там. Я отчасти понимаю тебя, Ахум. Меня больше смущает то, что ты пошел торговать. Вроде бы у тебя не было таких склонностей.

— Именно за это я и просил вас не судить меня строго, — надменно ответил Ахум, — ладно, мы сейчас оденем вашу Аишу. Идем.

Он подошел ко мне и положил на плечо тяжелую руку. Максимус сел на диванчик и положил руки на трость, а подбородок на руки и сделал знак бровями, чтобы я шла с Ахумом.

— Что тебе нравится, девочка? — ласково спросил Ахум.

— Да, просто, то что удобно носить.

— То есть красота тебя на беспокоит?

— Как-то нет.

Ахум нахмурился.

— Ничего страшного. Побеспокоит.

— Снимай верхнюю одежду, я не могу определить размер. Боже, что за мешки ты на себе носишь? Что за цвет? Что за крой? Неужели у женщин сейчас носят такое? Какой кошмар!

— Понимаете, я некоторое время жила на улице, поэтому костюм мой не для красоты, а для жизни.

— Жизнь должна быть красивой, иначе она теряет в смысле и удовольствии, — изрек Ахум и поднял палец вверх. Потом убавил патетичности в позе и стал быстро рыться в каких-то ящичках. Я сидела и размышляла, я вспоминала Лиду и теперь понимала ее. Ахум был совершенно не похож на мужчину, разве что крепкие лодыжки, да кисти рук его выдавали.

— А волосы у вас свои?

— Нет, парик, — коротко отозвался Ахум, — Чего сидишь, давай одевайся. Он бросил мне ворох шмоток. Я ушла в примерочную, и через несколько минут вышла разодетая в стиле ретро.

— Ох, Максимусу понравится, — сложил умилительно ручки Ахум, — Вы знаете, как жалко, что настоящая женщина может получиться только из женщины. Вот еще паричок.

— Не буду его одевать!

— Ну, пожалуйста, попробуй.

Я брезгливо надела на себя белобрысый парик. Но мне совершенно не понравилось.

— Да, тут я дал маху. А вот черный, под шляпку, очень даже.

Черный парик пришелся мне к лицу, но мои непослушные рыжие пряди то и дело вылезали с разных сторон.

— А теперь вот эту волчью шубку, — Ахум бросил мне короткую шубку с поясом, — и вот эти сапожки.

Я послушно оделась.

— Звезда, просто звезда!

Мы вышли с ним к Максимусу. Точнее он вышел, а ковыляла, узкая юбка не давала сделать и шагу, а высокие каблуки на сапогах так и норовили уйти из-под меня.

Максимус коротко поднял голову и снова положил ее на руки.

— Парик снять, — сказал он, — твои рыжие волосы это все, что у тебя есть. Я сняла парик и надела шляпку поверх.

— Нет. Ахум, а что если под платок?

Мне повязали голову тонким шерстяным серым платком и шляпка была возложена поверх.

— Вот теперь так.

— Теперь, Ахум, раз уж ты у нас эксперт. Нарисуй ей личико.

Я медленно злилась. Ну, и устрою же я потом этому Максимусу! Ахум долго пробовал то одно, то другое. Наконец, в зеркале узнала себя не сразу. Да, я была красивой, но это была не я.

Теперь Максимус встал при моем появлении.

— Мы торопимся, Ахум, рад был тебя повидать, счет и много разнообразного в этом стиле вышлешь. Адрес ты помнишь?

— Помню, — кивнул Ахум.

Они пожали друг другу руки. Максимус предложил мне локоть, чтобы я могла на него опереться. Я с удовольствием приняла его помощь и поняла, что я больше не маленькая Аиша, я стала выше ростом, причем значительно.

Мы шли по улице уже не так быстро, а чинно и даже важно.

— Как чувствуешь себя? — спросил он.

— Ну, как вам сказать. Высоко.

Максимус широко улыбнулся.

— Сейчас идем в полицейское управление. Регистрировать тебя. Хотя, какое "идем". С такими дамами принято ездить.

— О, это так кстати, я редко хожу на каблуках.

Максимус поймал такси, и мы покатили куда-то. В машине он сел на переднее сиденье, а я на заднее, он молчал, а я любовалась строгими домами. Вот мы проехали мимо мэрии, свернули налево и остановились. Максимус расплатился, открыл мне дверь и так же медленно повел по улице, до управления.

— Чего вам угодно? — мрачно смотрел полицейский.

— Зарегистрировать эту женщину, — деловито пробасил Максимус.

— Как кого?

— Как домашнее животное, — фыркнула я, — как помощника, конечно!

— Это не очевидно, леди, — фыркнул полицейский.

Максимус крякнул и ухмыльнулся.

— Кстати, мы тут всех опрашиваем, — Полицейский выложил листок на стол. Вы не видели этого мальчишку?

Мы посмотрели на листок. Я ухватилась за стойку, чтобы не упасть. С листка на меня смотрела я.

— Нет, не видели, — хором ответили мы.

— Как ваше имя? — спросил меня полицейский.

— Аиша.

— Из какого города прибыли?

— Из Охтора.

— Где последний раз работали?

— Там же.

— Уволены официально?

— Нет.

Полицейский посмотрел на меня исподлобья.

— Вы официально внесены в базу данных города Иезеркеля, — мрачно пробубнил он.

— А что сделал этот мальчишка? — поинтересовался Максимус, — вдруг встречу его, — он бросил короткий взгляд на меня.

— Это умственно отсталый, глухой мальчик. Больной вдрызг. Обблевал коменданта вокзала и сбежал.

— Ох, — нахмурился Максимус, — И за это его ищут?

— Не совсем. Комендант к нему никаких претензий не имеет. Просто жаль ему стало мальчонку, и он решил найти его.

— Ах, понятно.

— За вознаграждение, если увидите его, приводите в полицию или самому коменданту.

Мы вышли из отделения.

— Та-а-ак-с, — протянул Максимус и остановился, резко повернувшись ко мне. — И как же так получилось, что маленький мальчик олигофрен, да еще глухой и больной, оказался девочкой, да еще и такой хорошенькой? Расскажешь? А то может, ну, это все, продам тебя коменданту. Ну-ну-ну, не бледней, я пошутил.

— Шуточки у вас, знаете ли!

— Знаю. Давай, в такси расскажешь.

Максимус снова поймал такси и сел уже рядом со мной.

Я рассказывала ему всю историю с Патриком. Максимус веселился от души.

— Так, значит, наш комендант вокзала любитель мальчиков-трансвиститов. Умора! Кстати, где ты, говоришь, тебя обокрали?

— Агентство "Чистые руки".

— "Чистые руки"? Будет "Битое лицо"! Шеф, агентство "Чистые руки".

— Оно не далеко от порта, — уточнила я.

— Оно одно на весь город. Монополисты фиговы, — фыркнул Максимус.

Мы добрались туда быстро. У меня создавалось ощущение, что Иезеркель очень маленький город, все было как-то рядом. Но, мне было не до того, у меня сильно ныли ноги.

В агентстве мне сразу предложили присесть на диванчик. И лощеный хлыщ, прошлый раз говоривший со мной надменно, увивался теперь вокруг, только из кожи не лез, чтобы я хотя бы на него посмотрела.

Ни имени, ни моей биографии он не вспомнил, зарегистрировал и Максимус тут же заплатил за услуги найма, мы официально заключили договор.

— Ну, вот теперь ты моя, — нежно прожурчал он, подписывая копии договоров.

— Только по контракту, — фыркнула я.

— Боже-боже, — замахал на меня руками хозяин и засмеялся.

— А меж тем, любезнейший, — Максимус резко обернулся к человеку, — работает ли у вас некий господин по имени Уэсллсберт?

— Работал. Он уволен.

— Он очень мне нужен, — Максимус пододвинул к человеку две крупные купюры.

— Н-ничем не могу помочь, господин, — запинаясь и глядя на деньги, сказал служащий.

Максимус положил сверху еще две такие же купюры. У служащего на глазах навернулись слезы. Он протянул руку, чтобы взять деньги, но вовремя себя одернул.

— Пожалуйста… Ральф, — как могла нежно проворковала я, и коснулась его руки на стойке.

Служащий вздрогнул, удивленно посмотрел на меня. Я улыбнулась. Он вдохнул — выдохнул, снова вдохнул, но выдохнуть уже забыл и вдохнул снова.

— Только никому не говорите, что я дал вам адрес, — прошептал Ральф. Он написал торопливо адрес на бумажке и отдал мне. Денег на стойке уже не было.

— Лихо ты его, а? — восхищался Максимус, — Делаешь успехи, молодец.

— Теперь домой?

— Да.

— Хорошо. Скорей бы. Хоть руки помою. Он ужасно противный. И имя дебильное — Ральф.

Максимус хохотал, как сумасшедший.

— Аиша, с тобой я буду жить вечно! Сейчас едем домой, уже темнеет. Потом я поеду кое-куда один, а ты обживайся, погуляй по дому, вытри пыль. Ну, найдешь, чем заняться.

Мы сели в такси, и через пятнадцать минут были дома у Максимуса.

Глава 18. Гость

Максимус быстро показал мне дверь моей комнаты и куда-то сбежал. Сил думать не было. Я легла на мягкую кровать и закрыла глаза. Через несколько минут я сделала над собой усилие и встала. Что-то там Максимус говорил про пыль?

Подсобка, располагавшаяся прямо рядом с моей комнатой была во истину прекрасна, просто мечта. Я выбрала себе венчик и стала смахивать пыль и заодно изучать дом. Квартира Максимуса на третьем этаже была убранной, но запыленной. Я обчихалась, пока смахнула там всю пыль. На втором этаже было много стандартно обставленных комнат, различных цветов, от нежно-розового, до лазорево-голубого. В последней меня ждал сюрприз. Там было все не так как в других. Обстановка та же, но вещей там было больше. На тумбочках возле кровати стояли рамочки с фотографиями. На обеих были изображены женщины.

Первая была блондинка, с каким-то хозяйским выражением лица. Ничего особенного.

Вторая меня поразила. Девушка на фото была Мисхора. Я, как-то сразу заскучала. Не плохо бы пробудить Иезеркель, мне пока не очень в нем везет, но может быть, тогда мы подружимся?

Хотя стоит ли считать, что мне так уж сильно не повезло. Я встретила Капитана, Максимуса. Каким бы ни был Максимус противным и чванливым, все же он добрый человек. Он мог бы и не подбирать меня на улице, и не одевать, и не устраивать в дом непонятно кого. Больше я ничего не могла бы о нем сказать. История с Лидой все еще туманна и неясна.

Внизу брякнул колокольчик.

Я спустилась, чтобы открыть дверь. Но кто-то уже впустил высокого мужчину в пальто в коридор. У Максимуса кроме меня были и еще помощники, но они были невидимы, по крайней мере, не попадались не глаза.

— Принять ваше пальто? — спросила я.

Мужчина положил шапку на трюмо и обернулся.

— Нет, спасибо, — вежливо, но прохладно отозвался он.

У меня же голова пошла кругом. По мне скользнул взором Капитан, и даже не узнал. Ну, да, я и сама себя в зеркале едва узнавала после Ахумова макияжа.

— Максимус дома?

— Нет, господин, — промямлила я.

— Ты здесь давно? Я что-то тебя не припомню, — сказал он, надевая тапочки. Вел он себя спокойно, как дома.

— С сегодняшнего дня. Боюсь еще и двух часов не прошло, как я на службе у господина Максимуса.

Капитан молча кивнул и прошел дальше.

— Подать вам что-нибудь?

— Ничего не надо, спасибо. Я пойду в залу, — Капитан свернул по коридорчику в комнату для официальных приемов, обставленную с кричащей роскошью. Посреди нее стоял белый рояль. Он сел за него и как-то тяжело вздохнул. Я украдкой наблюдала за ним из-за двери.

— Жаль, жаль, жаль, — что-то констатировал себе под нос Капитан и открыл крышку рояля. Он закрыл глаза, и комната наполнилась звуком. Это был первый раз, когда я видела, как человек играет на рояле вживую. Он играл самозабвенно, наполняя каждый уголок, каждую секунду звенящим, хрустальным звуком. Эту музыку хотелось пить, ею хотелось дышать. В ней слышались то звуки прибоя, то крики чаек. Капитан жил морем и играл о море.

Вдруг музыка стала нежнее и ласковей, и клавиш он касался легче и взволнованней. Лицо его смягчилось, глаза приоткрылись, губы сложились в улыбку. И если можно было бы так играть, то только о любви. В эту музыку мне захотелось завернуться целиком, согреться ее теплом.

Но и эта тема вскоре ушла, сменившись напористой, жесткой и нахальной, которая скакала по залу, как бешеная, сметала на своем пути все, и мне слышались, то стоны, то взрывы. И Капитан сам нахмурился, согнулся и стал раскачиваться под гнетом этой мелодии. Я не могла понять, то ли о любви, то ли о страсти, то ли о войне играет он.

Но вдруг две последние темы встретились. Одна рука вела мелодию нежную и теплую, вторая пыталась разрушить все, что вообще когда-либо было создано. И на лице его была эта же борьба. Он согнулся еще сильнее и раскачивался и волосы его прилипли ко лбу.

Вдруг он резко выпрямился, лицо его разгладилось, на нем появилось безмятежное выражения безразличия и спокойствия. Легкими брызгами снова заполнилась комната и прозрачным бризом растворилась где-то под потолком.

Капитан положил руки на колени и еще секунду слушал что-то, потом закрыл крышку рояля и спокойно громко сказал:

— Что ты там топчешься, заходи.

Я тихо вошла, все еще под впечатлением.

— Ну, как?

— Очень понравилось. Вы же Капитан "Марии-Мисхоры"?

Капитан пристально напряженно посмотрел на меня.

— Я — Аиша. Помните меня, тогда в порту!

Капитан тепло улыбнулся.

— Это судьба, — тихо сказал он, — Я рад, что все так сложилось. Что ж, значит, ты и есть тот самый сюрприз, который мне приготовил Максимус? — бодро встав, сказал Капитан, — Мальчишка принес мне записку от него. Что за старомодный бред, как будто просто нельзя позвонить. Приходи, мол, я вернулся, и дома тебя ждет сюрприз.

Вот ты тот сюрприз и есть, ведь так?

— Не знаю, наверное.

— Ну, женщина в его доме не новость, где он только их берет. А ты на сюрприз очень даже похожа, — он легко щелкнул меня по носу, — Ты похорошела, я даже тебя не узнал. Если Максимус за два часа сделал из тебя эдакую красавицу, то что же будет дальше?

— Он собрался делать из меня человека, — буркнула я.

Капитан широко улыбнулся, на мгновение, показав ровные белые зубы.

— Это он любит. Пойдем, посидишь со мной. Мне интересно, как вы столкнулись-то вообще.

Капитан провел меня через залу в маленькую тесную комнатушку.

— Это бар, — хозяйски представил комнату Капитан, — Ты будешь что-то пить?

— Вермут?

— Есть.

Капитан налил мне вермута. Облизнул губы и достал откуда-то из недр стойки томатный сок. Путем некоторых манипуляций он получил коктейль.

— Кровавая Мэри, пила когда-нибудь?

— Нет.

— И правильно. Что-то нашего друга долго нет. Ну, рассказывай, как и что!

Я честно, как запомнила, рассказала все с того момента, как мы с ним расстались.

— Ужас какой-то! Не надо было мне тогда тебя оставлять. Я еще думал вернуться за тобой, но потом передумал. Выходит зря. Прости, это из-за меня все. Я не должен был тебя оставлять, — Капитан говорил это все спокойно, как будто бы отстраненно, просто констатировал факт, — Но все случилось, как случилось. Еще одно доказательство: что не делается, все к лучшему. А что с той Мисхорой, помнишь, ты рассказывала?

Взгляд его тут же потеплел, он заинтересовано смотрел, что я скажу. Недолго я колебалась, сказать, что я видела фото у него в комнате? А вдруг это не та Мисхора, мало ли тезок? С другой стороны Максимус говорил, что мы все как-то связаны. Да и на упоминание отреагировал показательно. Я рассказала все, что знала, как мы познакомились, как расстались.

— А какая она из себя?

— Шотенка, на мой взгляд, не первой красоты. Но у нее очень добрые лучистые глаза, карие, по-моему.

Капитан тяжело вздохнул. И пристально посмотрел на меня. Было что-то в его взгляде, что заставило меня не просто сидеть и ждать, а ответить таким же взглядом. Он сжал мою руку и еле слышно, сказал:

— Спасибо. Как ты думаешь, она счастлива?

— Не знаю. Иногда мне казалось, что она абсолютно счастлива, иногда, что ее гложет тоска и она просто бежит куда-то, — честно призналась я.

— Она ничего не рассказывала о себе?

— Мы не говорили о ней.

Капитан допил свой коктейль и неловко слез с табурета.

— Руке больно, — робко сказала я, когда терпеть его хватку стало нестерпимо.

— Прости, я забылся, — глухо ответил он.

— А знаешь, Аиша, возможно, это она. Пойдем, покажу.

— Фото? Я видела. Я убиралась в вашей комнате и видела. Но она только от части похожа.

— Если бы они не встретились… — Капитан пошел обратно к роялю, он сел за него и стал пальцами хаотично перебирать клавиши, небрежно, словно машинально.

— Я познакомился с Марией, когда был совсем молод. В первое увольнение на берег. Тогда линкор участвовал в морском параде к какой-то дате. И мы базировались под Сенеторой. Я молод, вокруг лето, миллионы девушек, женщин. Максимус тогда развлекся отменно, а я встретил Марию в кабаке. Она с подружками по медицинскому институту пришла отметить окончание очередного курса.

Я никогда не мог понять, как моя спокойная уравновешенная, закрытая натура может вместить столько страстей одновременно. Я обезумел от любви, в прямом смысле слова, я сходил с ума. А когда уволился, наконец, со службы, то увез Марию на острова и думал, что мы будем счастливы там всю жизнь. Такие наивные мечты, не самое худшее, что может приключиться с таким безнадежным романтиком, как я.

Мы жили мирно и тихо. Мария заботилась о доме, я ловил рыбу, на каком-то утлом судне, которое назвал ее именем. Но нам все равно чего-то не хватало. Мы знали, наш плод любви будет обречен на тяжелую жизнь помощника, но я всегда мог надеяться на Максимуса.

Детей нам дано не было. Мария сильно переживала. А, однажды предложила, чтобы развеяться, съездить к друзьям в Сенетору. И снова было лето, и я снова влюбился в нее, но судьба готовила нам испытание. Мария с подругами ушла на пляж, в то время, как я прогуливался в парке. Там я встретил Мисхору.

Парк Сенеторы место романтическое и роковое: ежеминутно можно встретить там пары, которые расстаются или встречаются.

Любовь выскочила к нам из-под земли и сразила двоих одним ударом.

С тяжелым сердцем я уезжал из Сенеторы, оставляя любимую. Я долго не мог решиться, но когда, наконец, решился, на дом мой обрушилась катастрофа. Мисхора нашла меня сама. Я не сказал ей, что я связан узами с другой женщиной. Как она нашла меня, я не знаю. Наша любовь была платонической, я не мог себе позволить физически изменить жене, как бы того мне не хотелось. Мисхора и Мария встретились. Мария не смогла простить мне любви к другой и уехала куда-то, я давно потерял ее след. Мисхора умоляла меня остаться с ней, но, несмотря на всю любовь, я должен был выпить эту чашу до дна.

Я приехал к Максимусу и дал обет, что больше ни одна женщина не пострадает из-за меня. Я предан морю и судну, которое назвал двумя любимыми именами. Иногда я бываю истинно несчастен, когда думаю о них. А сейчас я скорее рад бы слышать от тебя, что Мисхора путешествует до сих пор.

Когда мы расставались, она сказала, что раз у меня есть судно, она купит себе машину и не станет негде задерживаться дольше необходимого. Мисхора верит, что однажды, наши пути снова пересекутся. Но я хожу по воде, она по суше, мы никогда не пересечемся, как бы она не умоляла небеса об этом.

Две последние ноты каплями упали и растворились, так и не достигнув потолка.

— Тем интереснее, что я встретил тебя, — закончил Капитан, встал и, улыбнувшись, сказал, — Я поднимусь к себе. Когда Максимус придет, позови. Только сама позови.

Он немного постоял передо мной, рассматривая лицо, погладил теплой большой рукой по голове и сказал:

— Там в порту, ты нравилась мне больше.

Глава 19. Максимус возвращается

Я еще сидела, скованная обаянием момента, Капитан давно ушел. На душе начинали точить когти кошки. Звякнул колокольчик. Я едва ли уловила этот короткий тревожный звук. Колокольчик звякнул еще раз, и звонил дольше.

Тогда я встала открывать дверь, все еще плохо соображая, кто я есть. На полдороге я вспомнила, что Капитан просил лично позвать его, когда Максимус придет. Я бегом бросилась наверх.

Капитан сидел на подоконнике, согнув одно ногу в колене, вторая свободно болталась в пространстве. "Вот почему тут окно так высоко!" — коротко отметила я.

— Максимус вернулся, — сказала я.

— О, спасибо. Отсюда не слышно колокольчика.

Мы спустились вниз, колокольчик трезвонил, как сумасшедший. И куда деваются эти невидимые помощники, когда они так нужны?

Я открыла дверь. Хватило секунды, чтобы понять — Максимус зол. Я инстинктивно сжалась.

— Тебя только за смертью посылать, — фыркнул Максимус и скинул шляпу.

Капитан стоял, прислонившись к косяку плечом, руки скрестил на груди и лукаво улыбался.

— Ох, каким ветром тебя прибило? — обрадовался Максимус и полез обниматься. Они хлопали друг друга по спине и были рады встрече, как мальчишки.

Наконец, Максимус отпустил Капитана и снял пальто. Он не повесил пальто на крючок, а кинул мне.

— Положи пока тут. А я наверх собирать вещи.

— Что-то случилось? — забеспокоилась я.

— Да неприятности от тебя сплошные, — снова фыркнул Максимус, взлетая по лестнице наверх, — Советую и тебе начать одеваться, чем раньше выйдем, тем живее будем, — донеслось сверху.

— Но мои вещи там у вас? Где прикажете переодеваться?!

— Тоже мне ца-ца.

Я посмотрела на Капитана, он, прикрыв рукой губы, смеялся.

— Старик, ты скоро собирался в рейд? — Максимус уже летел с чемоданом.

— Через неделю.

— Придется раньше, брат.

— Объясни хоть в чем дело?

— Аиша, ты еще здесь, соляной столп, живо одевайся, — Максимус посмотрел на меня так, что ноги как-то сами собой подняли меня наверх. Я все же сложила теплые старые вещи в небольшой рюкзачок, предоставленный хозяином и собиралась спуститься вниз, когда услышала странный шум.

Дом был устроен так, что со второго этажа я бы ничего не услышала, но из квартиры хозяина все было прекрасно слышно.

Сначала начал конвульсивно дергаться колокольчик. Потом в двери кто-то стал долбиться. Я взяла рюкзак и сбежала вниз. В коридоре никого не было. Я оглянулась по сторонам. Из-за двери высунулась чья-то рука и вдернула меня в залу. Это был Максимус, он сосредоточенно потащил меня за шкирку в бар, оттуда сквозь маленькую дверцу в галерею, через подсобки.

— Что происходит? — осмелилась спросить я.

— Ничего особенного, меня опять хотят убить и всего-то.

— За что?

— За то, что, — нервно ответил Максимус.

— Где Капитан?

— У тебя рот вообще закрывается? Болтаешь много, а меж тем надо работать ногами. Капитан в порту уже давно, готовит все к отплытию.

Мы нырнули в такси.

— В порт, — коротко сказал Максимус.

Водитель гнал быстро и в порт мы приехали, и моргнуть я не успела.

Максимус снова потащил меня за руку сквозь порт. Мы добежали до причалов и поднялись по трапу милого небольшого рыболовецкого судна "Мария-Мисхора". Максимус точно знал, куда идти и в капитанской каюте мы были через минуту, там мы бросили вещи и побежали в кают-компанию. Там нас ждал Капитан. Только тогда Максимус слегка успокоился.

Капитан сидел как-то напряженно, спина его была прямая, как кол, руки лежали на столе. Глаза были лазорево-зелеными, узкими, холодными. Чувствовалась недюжинная сила и напряжение в этом человеке.

Максимус оценил ситуацию быстро и вроде бы совсем расслабился. Странно было, что два друга, так радовавшиеся друг другу, чуть меньше часа назад, теперь сидели молча и напряженно.

Из-за спины Капитана встал какой-то человек.

— Вот вы и с нами наконец-то, господин Максимус. Мы взяли в заложники вашего друга, уж простите, но и вы поступили с нашим другом не лучшим образом, — спокойно заговорил он.

Лицом человек был похож на грызуна, тонкий нос, узкие губы и подвижная мимика. Холодные серые глаза сверлили Максимуса, на мощной сильной шее играли мускулы. Хозяин взгляд выдерживал спокойно без напряжения, расслабленно.

— Я только сделал то, чего заслуживает этот ваш Уэсллсберт. Он обокрал девушку, отнял у нее последнее и получил по заслугам, — спокойно ответил Максимус.

— А что если ваши действия нанесли непоправимый вред здоровью нашего друга? — проговорил человек.

— Как вас зовут? — спросил Максимус.

— Сельбус.

— Сельбус, будет вам, было бы что портить. Вашего друга соплей перешибить можно.

— Это грубо.

— Зато показательно.

Капитан пошевелился на своем месте.

— Еще одно движение, уважаемый, и мы лишимся вашего приятного общества, — заметил Сельбус, — О, крошка, а ты что здесь забыла? Проходи не стесняйся, садись рядом с хозяином.

Сельбус указал мне глазами на стул. Я села.

— Это тебя, как ты утверждаешь, обокрал Уэсллсберт?

— Да. Самым наглым образом.

— Он лишь взял то, что должен был взять. А то, что его друг не выполнил обещание и не зарегистрировал тебя, это твои проблемы, не так ли?.. И потом, ты сама не хотела идти в полицию, не так ли? Тебе есть, что скрывать?

— Может, хватит уже болтать? — нетерпеливо прервал Максимус.

— Корабль захвачен. Мне лично некуда спешить. С кого начнем? Может с него? — Сельбус приставил к горлу Капитана нож. Капитан был также бесстрастен, — Или может с нее?

Что произошло дальше мне описать трудно, потому что расслабленный спокойный Максимус вдруг сиганул, как разжавшаяся пружина, через стол. Стул его полетел с грохотом назад. Я нырнула под стол и видела, как покатились по полу Сельбус и Максимус. Я услышала пронзительный свист в окно, и тут же на корабле началась свалка, я слышала топот ног по трапу.

Сельбус сидел на Максимусе верхом и пытался задушить его, тоже пытался проделать и Максимус, успехи обоих были бесплодны. Капитан резко дернул Сельбуса назад, тот повалился на спину, но быстро встал.

— Некрасиво, братцы, некрасиво. Двое на одного.

Сельбус бросился в ноги Капитану, но тот отреагировал быстрее и успел перехватить Сельбуса. Максимус сзади уже скрутил бандиту руки.

— Вас просто за борт выбросить? Или связать? А может добавить махонький порез на руке или там ноге? На ваш выбор естественно, акулам то все равно с какого конца начинать есть, — проворковал Капитан.

Сельбус злобно молчал.

— Аиша, — услышала я голос Максимуса, — Веревку.

— Где я ее возьму? — выползла я из-под стола.

— Да, хоть роди, мне все равно. Я не нанимался его до самого океана держать! — прикрикнул хозяин.

Я пожала плечами и огляделась, веревки нигде не было. Зато было тяжелое пресс-папье, декоративное, из дорогого дерева.

Я быстро схватила его и что было сил, опустила на голову Сельбуса. Тот мгновенно обмяк. Мужчины выпустили его.

— Я вообще-то просил веревку, — процедил сквозь зубы Максимус.

— Веревки здесь нет. А выходить отсюда я боюсь.

Максимус еще минуту смотрел на лежащего Сельбуса и то, как Капитан щупает ему пульс.

— Живой, — с облегчением сказал Капитан.

Максимус рухнул на пол и залился нервным громогласным хохотом.

— Некогда, старик, некогда, — Капитан дернул его на ноги. Мы втроем высыпали из кают-компании. Капитан куда-то сбегал и принес веревку.

— Связывай, — бросил он мне и они с Максимусом поспешили куда-то.

— Ну, здрассти, "Связывай!" Легко сказать!

Я как могла, стреножила Сельбуса, заломив ему руки за спину.

— Все лежи, дорогой, — я села рядом и перевела дыхание. Неужели Максимус убил Уэсллсберта? Мало ли, не рассчитал силу. Но даже если он и ездил к нему, то наверняка не бить.

— Ты что сделала, малохольная! — пробасил хозяин. Капитан давился от смеха в проеме.

— Ты зачем из него ласточку связала? — хохотал Максимус, — Ты просто рождена, чтобы пытать. Он же так без рук останется!

Максимус полез все переделывать.

— Какая разница, вы же сами хотели его в море выкинуть, — фыркнула я.

Максимус и Капитан зашлись новым приступом смеха.

— Это по морскому обычаю предателей принято в море выбрасывать, а он не моряк даже, — пояснил Капитан.

Сельбус очнулся и поднял, было, голову (он как раз был в той стадии пересвязывания, когда ни одной веревочки или петельки на нем не было).

— Да, лежи ты, — Максимус дал ему подзатыльник, Сельбус гулко стукнулся головой об пол и потерял сознание снова.

Приехала полиция. Захватчиков корабля выносили, выводили, выкатывали на каталках. Команда Капитана неплохо поработала, да и другие свободные матросы с соседних суден и просто прохлаждающиеся в порту, пришедшие на условный свист, хорошо помогли в деле освобождения "Марии-Мисхоры".

Через некоторое время курс был дан в открытое море.

— Не понимаю, что ты такого натворил? — вечером в кают-компании мы втроем выпивали после насыщенного событиями дня.

— Понимаешь ли, милый друг, — начал Максимус, — наша милая дама, имеет талант наживать себе неприятности, причем по-крупному. То ее на коменданта вокзала стошнит.

— Да, ладно.

— Я тебе говорю. Да, он — парень неприятный, но это же не повод все-таки, Аиша, — Максимус шутливо погрозил мне пальцем, я ответила презрительным взглядом, — То ее в агентстве обокрали.

— Я знаю.

— Ну, вот. Я решил вернуть Аише хотя бы деньги, потому что это несправедливо, в конце концов. Аиша соблазнила там какого-то служащего. В общем, за мои деньги и Аишины многообещающие взгляды, этот менеджер сдался. Дал мне адрес этого ублюдка — Уэсллсберта.

— Ты бы на имя обратил внимание, рыцарь, — фыркнул Капитан.

— Да, пофигу мне, что он, видите ли, третий прямой наследник богатого папаши. Сам-то он кто из себя? Мелкий пакостник. А мне, например, за Аишу обидно, не заслужила она такого с собой обращения. И вообще там ничего доказать нельзя, так хоть я объясню, что так делать нельзя, а то может он и не знает.

Так вот. Пришел я к этому Уэсллсберту, а там дома форменный притон. Мафия на мафии и мафией погоняет, а в центре этой паутины сидит этот конь. Он натуральная лошадь, только в очках! Я ему напомнил суть истории, он стал мне хамить. Но ты же знаешь, как я не люблю когда мне хамят. Я расстроился, сильно расстроился, почти даже обиделся. Я дал ему один раз… заметь, один!.. по лошадиной физиономии и свалил его с ног. После я, конечно, тут же дал деру, потому что они бы меня прямо там убили. Бегал, как чертов заяц (Аиша заткни уши), и дальше вы знаете.

— Ты своим благородством себе могилу выкопаешь, — качал головой Капитан.

— Да, ладно…

— И куда ты теперь?

— Не знаю. Аиша, ты была в Киотануре?

— Нет, — заинтересовалась я, — А это где?

— На юге. Там, где сейчас очень тепло.

— Ты же только приехал, — скептически заметил Капитан.

— И в честь этого я должен болтаться с тобой и твоей рыбой посередь океана? Я сухопутная тварь.

— Я б тебе сказал, какая ты "тварь", но при Аише промолчу.

Максимус широко улыбнулся и погрозил Капитану пальцем.

— Пойду я спать, — сказал Капитан, — а вы тут развлекайтесь, как хотите, только без меня. Спокойной ночи, брат, спокойной ночи, Аиша.

— Спокойной ночи, — пожелали и мы.

Глава 20. Максимус и Капитан

— Хороший он парень, Уллис, — вздохнул Максимус и отвернулся к своему стакану, на дне которого плескался виски, совсем чуть-чуть.

— Это вы о Капитане?

— Да. Только тсссс! У него два имени первое Уллис, второе Вильям. От первого у него нечеловеческая хитрость и изворотливость, от второго непомерный романтизм. Что только в той голове не варится. Вообще-то его звали Вильям, когда мы с ним познакомились на линкоре. На камбузе в очереди передо мной стоит жердь здоровенная. Тощий был, как черт знает что. И локтями острыми пихается.

Я его вежливо так попросил, он мне вежливо ответил. Мы поговорили, как два вежливых человека. Потом на следующий день за завтраком, за обедом и за ужином. Я страдал от скуки и думал, что эти, чертовы, пять лет на линкоре обернутся против меня. Невозможно общаться с деревенщинами и не отупеть окончательно. Моряки — те еще солдафоны. А этот паренек… знаешь, от Вильяма до сих пор веет этой романтической отмороженностью северных морей. Кто не ходил за льды, тому не понять, но там очень красиво, особенно во время сияния.

Мне повезло, видимо, Вильям тоже тосковал без разговоров с умным человеком. Он очень закрытый. Это я могу притащить тебя в дом и оставить жить. Вильям обязательно бы тебя выставил на третий день. Скорее всего, потому, что ты девушка. Но любого другого он бы выставил на четвертый день, не велика разница. Не знаю в чем причина, но он по жизни разочарован в людях. Мне пока удается его не разочаровывать. Считай, тебе повезло. А может это потому, что он тебя спас. Ему тяжело сходиться с людьми, и вся команда такая же нелюдимая, но слаженная.

Сразу после льдов, после сияний, мы направились в южные моря. Я был готов заняться привычными приятными делами. Вильям был отморожен окончательно и бесповоротно. Он и так был всегда к воде неравнодушен, а теперь прямо влюбился в океан. Ну, да, что ждать от человека, у которого глаза цвета морской волны.

— А я думала они серо-зеленые… И потом, я как-то не заметила, что он так уже и нелюдим. В порту с Капитаном обращаются уважительно, — возразила я.

— Во-первых, потому что, старик — добрая душа и всем помогает, а во-вторых, вот я здоровяк, а брат меня в драке просто убьет, без всяких предисловий. Силы немеряно. На корабле у нас часто были стычки, и все почти с моим участием. А у него ни единой драки. Все конфликты умеет оборачивать на себя. Вот его и прозвали Уллис. Сначала прозвище прозвищем, а потом он его принял, как второе имя.

— А кто такой Уллис?

— Оо, — горько протянул Максимус, — Ты Одиссею читала?

— Нет.

— Что с тебя взять. Вот Одессей с Итаки и Уллис это одно и то же. Бестолочь. Тебе надо больше читать и начнем мы, пожалуй, с греческой истории. У старика тут хорошая библиотека.

Так вот. Уже будучи Уллисом, Вильям, ну, и мы с линкором заодно, прибыли в самый знойный город во Вселенной. Господи, какие же там женщины!

Максимус отпил немного из стакана и глаз его томно заволокло.

— Там этот отмороженный нашел себе пару. Как в таком знойном городе, как Сенетора могла родиться такая снежная королева, ума не приложу. Но это проблемы нашего Капитана. Он извернулся, в очередной раз и она к нему примерзла. Не могу сказать прикипела или привязалась. Примерзла, то самое слово. А потом выяснилось, что не она к нему, а он к ней. Она вообще странная была дамочка, эта Мария. Ну, да что там. Я снегурочек никогда не любил.

Вроде бы все у них было путем, жили себе, не тужили. Там наш отмороженный полюбил рыбалку, он рыб знает больше, чем я коктейлей. А уж по ним я спец, каких мало.

А потом я надолго потерял его из виду. Они с Марией на островах. Я занялся рисованием. Путешествовал много. Потом сам на острова с Лидой съездил. Это я тебе уже рассказывал, кажется.

И Вильям снова приехал в Сенетору. Я его нисколько не сужу, это было бы странно. Но знаешь, если мужчина чего-то хочет, он обязательно добьется этого, не с одной так с другой. Я-то это как никто знаю. И не вижу смысла больше связывать свою жизнь с какой-то одной женщиной, потому что ни одна не сможет мне дать всего, что нужно. Так вот.

В принципе это чувство должно быть знакомо любому мужчине, который познал женщину. Он находит ту, которая лучше прежней, и будет находить до тех пор, пока не поймет, что все женщины суть одинаковы, обертка разная, а внутри…

— Спасибо. Мне так приятно это слышать. Прямо так приятно, что хочется вас ударить, — процедила я.

— О, прости. Хуже обиженной женской гордости, нет ничего. Прости, я погорячился. В общем, мой друг влюбился. В эту самую Мисхору. Вот уж была красавица и умница, по мне правда немного мечтательна, но это нисколько ее не портило. Ситуация комическая, если вдуматься.

Он благороден до потери пульса, она вся в мечтах о прекрасном принце принца этого встречает. И он полностью отвечает ее требованиям. Проблема только в одном. Когда Он с Марией, то скучает по Мисхоре, когда Он с Мисхорой — скучает по жене. Вот такой он не простой, мой старый друг.

Едва начав, он решил порвать с Мисхорой. Ну, примерз он к своей снежной королеве намертво. Порвав с ней мучился, потому что на одну половину он все еще отморожен вечный сиянием чистых льдов Марии, с другой вполне тепл и согрет лучами Мисхоры. С тех пор он так и живет двухполюсный. Женщин боится, как гильотины. Но его можно понять.

Мисхора не вынесла разлуки с ним, и, будучи дамой настырной, получила за свою настырность по самое не балуйся. Мария, не смотри, что изо льда вырезана, дама страстная. Оттаскала Мисхору за волосы и была собой очень довольна, когда собирала вещи. Хотя я руку или ногу, да, что там, голову на отсечение отдам, что Вильям разве, что в мыслях (но это нормально), что-то там имел с Мисхорой. Да, они любили друг друга, но чистой непорочной детской любовью.

Мария его не поняла и не простила, а зря, я считаю. Такого мужчину еще поискать. Молчит много, говорит мало и всегда по делу, постоянный, к несчастью, и в заблуждениях тоже, верный, хоть не разумом, но телом. Он вообще последний из тех, для кого слово долг и честь имеют смысл. В наше время эти слова поистерлись.

Мария разбила ему сердце, а он ее очень любил. Ну, нельзя постоянно вымораживать человека. Как хочет. Работает теперь на станции приема спермы, насколько я знаю, особо не страдает.

След Мисхоры я потерял, но благодаря тебе слегка нашел. Мне любопытно следить за судьбами милых сердцу людей. Она, значит, тоже поддалась этому безрассудному благородству. Все несчастны, домохозяйки рыдают в голос.

Не люблю такие истории.

Максимус допил свой виски и надолго замолчал.

— Мне их жаль. Хоть жалость и мерзкое чувство. Но мне больно видеть этого любителя, настоящего ценителя женской красоты. Я, конечно, в шутку так говорил о них, они обе были достойные пассии. Но это большая потеря для всех женщин.

Он снова замолчал, уставившись в иллюминатор.

— Он уже рассказывал мне эту историю, — тихо сказала я.

— О, неужели в таких же красках, — Максимус выглядел очень удивленным.

— Нет, достаточно коротко. Я слушала, как он играет на рояле, а потом мы вместе пили и он рассказывал мне эту историю.

— О, как он играет. Он один, кого я знаю, может сыграть море так, что ты почувствуешь соленый привкус брызг.

— Он играл не только о море.

— Это кому как. Так, как он любит море с тех пор как потерял обеих возлюбленных, не любит никто и не любил никогда.

Как-то, уже после всей этой заварушки с Марией и Мисхорой, друг мой сильно заболел. Самое страшное для него свершилось: он не мог выйти в море! Обычно дольше двух недель на суше он не высиживает, а тут предстояло заточение в два месяца. Вполне нормально, что он взвыл на десятый день. Умолял меня, чтобы я взял его на прогулку. Но ему категорически было запрещено любое передвижение по улице. Тогда он взял краски и написал за три дня морской пейзаж. Так себе, не Айвазовский, конечно, но тем интереснее. Он все время болезни писал картины, а на последней неделе вдруг отбросил все свое рисование и сел за рояль.

Я-то сам на рояле не играю. Если что-то спеть, то я мастер, а играют в основном гости. Я дружу со многими музыкантами. Капитан сел и стал играть. Он ничего не исполнял, он ничего не сочинял, он просто думал пальцами, а вместо мысли рождалась музыка. Он играл, как дышал. Такой любви к морю я никогда не слышал и не услышу.

Когда он закончил, то встал и выдал любопытную сентенцию: "Знаешь, друг, мне кажется, любовь — это самое страшное, что есть на свете! Она убивает все, что не похоже на нее" и ушел. Лег спать, а проснулся почти уже здоровым. С тех пор море заменяет Капитану родину, звание — имя, корабль — жену, матросы — местами детей, местами домашних животных.

И я очень рад, что мы смогли пронести нашу дружбу. Но вот чего я не могу понять. Ответь мне, Аиша, вот на какой вопрос.

Максимус сменил тон так быстро, что я не сразу сориентировалась.

— Нравится ли тебе Капитан?

— Что еще за детский сад. Нравится — не нравится… — пробурчала я.

— Ох, ты какая бука, посмотрите на нее, — передразнил Максимус, — у тебя на него так глаз загорается. Да, и вообще когда он рядом, ты как-то меняешься и в лице, и в манерах.

Я давно это заметил. Ничто не может сделать женщину женщиной. Мужчина может и ничто в мире больше. Наоборот, кстати, теорема верна. Мы можем быть хоть сотню раз быть различны полом, но без противоположности мы усредняемся, теряем основу своей самости — пол. Женщина не может быть женщиной в союзе с себе подобной. Обе они будут наполовину мужчинами. Почему стало так много трансов, и самые мужественные из нас надевают на себя платья и каблуки? Нам не хватает женщин! И вам не хватает мужчин. Ты вот зачем приехала в Иезеркель?

— За заработком.

— Зачем тебе деньги?

— Работать не надо.

— Лоботряска, — фыркнул Максимус, — Ты приехала, чтобы стать женщиной, детка. Вот как. И я свое слово сдержу.

Он встал и легко шатнулся.

— До каюты дойдете?

— Дойду. Главное дверью не ошибиться и не зайти к тебе, — Максимус хихикнул, как школяр.

— Я запрусь изнутри, — медленно проговорила я.

Максимус удивленно посмотрел мне в глаза, взгляд его потеплел, он широко улыбнулся и потрепал меня по макушке.

— Маленький мудрый Лев, — сказал он, — Спокойной ночи.

— Спокойной. Мне убираться еще.

— Это верное решение. Убирайся отсюда подальше, в свою каюту и спи там. Ни одна посуда не стоит того, чтобы вставать с синяками и мешками под такими прекрасными глазами.

Максимус аккуратно запрокинул мою голову за подбородок. Я перестала дышать, внутри все напряглось, а кожа стала, словно сплошное нервное окончание. Он расплывчато улыбнулся, слегка коснулся губами носа и вышел.

Я отмерла, потерла нос ладошкой и принялась греметь оставленной посудой, чтобы не думать больше ни о ком. Ни о Капитанах, ни о Максимусах, вообще больше не думать. Оба они упорно лезли в голову, и тогда я нашла верный выход. Я стала думать о городе, куда мы плывем и еще о том, что здесь большая библиотека и Максимус, наверняка, будет выделять мне много времени на чтение, которое так полезно вкупе со свежим воздухом.

Часть третья: Гладиатор, Маленький Лев и Капитан гуляют по воде

Среди морей и теплых, и холодных её родной зеленоглазый капитан

Командовал парадом ярких рыб, а под кормой свирепствовал 9ый вал.

Весь в белом, строгий и далёкий, любил он всей обветренной душой

Шторма и штили, и отливы, и прибой.

Д. Лидтке

Глава 21. Утро на "Марии-Мисхоре"

Проснувшись, впервые за много дней на постели, теперь уже как привыкла, я обрадовалась тусклому солнцу и спохватилась. А сколько же сейчас времени, если солнце уже встало? Я мгновенно собралась и вышла на палубу. По дороге я никого не встретила. Вернулась в каюту Максимуса, хозяина не было и судя по всему, до каюты он так и не дошел. В кампании было пусто, на капитанском мостике только матрос-азиат.

Нет, это положительно никуда не годится! Все бросили Аишу, в такое утро. А утро действительно было чудное. Вот где хотите, там ударение и ставьте! Подойдет и то, и другое. Натуральный страх поселился в моем сердце. Казалось бы, чего можно бояться на рыболовецком судне полном матросов посреди бескрайнего непойми-чего. Да чего угодно!

Я пошла в ту часть корабля, которая считается задней. Там я застала Капитана. Он был безучастен к течению жизни, впрочем, как и всегда. Молча курил, что-то очень вонючее и неотрывно смотрел на поплавок.

Тут я поняла, что особенно странного было на судне. Оно стояло.

— Доброе утро, — сказала я.

Капитан сделал резкий знак, чтобы я замолчала. Медленно, по-кошачьи потянулся за удочкой и резко подсек рыбу. Вытянул добычу из воды и взял в руки. Похож он был скорее, на ребенка, получившего новую долгожданную игрушку, чем на удачливого рыбака.

— Что ты хотела, Аиша? — бросил он через плечо.

— Да, ничего. Узнать, где все.

— Я тут. Максимус дрыхнет в трюме. Стареет брат — совсем пить разучился.

— Угу, долгое отсутствие тренировок сказывается, — скептически заметила я.

— И откуда ты такая язва, — улыбнулся мне Капитан.

— От мамы с папой. Можно посидеть с вами?

— Да, садись, — он задумчиво снял рыбу с крючка, положил ее в ведро, где рыбешка, к слову, крупная, еще билась хвостом.

— Как спалось? — тихо спросил он, докурив сигарету и отпив немного вина из бутылки.

— Спасибо, прекрасно.

— Не за что. Это не я, это все море. На воде всегда лучше спится, чем на суше.

— Вам, старому морскому волку, виднее.

— Да… старому… — прошевелил губами Капитан.

Я смутилась. Хотела сделать комплемент, а получилось черти что. Я никак не могла поверить, что это тот самый человек, о котором говорил Максимус вечером. Да, определенное сходство было, но все же Капитан был сердечнее и ласковей, чем описывал Максимус. Правда, они знают друг друга столько лет, а я всего несколько дней.

Он сидел и спокойно смотрел на воду, где-то там тревожно подергивался поплавок.

— А что это за рыба? — спросила я, но ответа не получила, Капитан видимо, вообще меня не слышал, — Не вяжется у нас с вами беседа сегодня. Я пойду.

Я встала и пошла в каюту Капитана, где была библиотека — так мне сказал Максимус. Библиотека не была такой уж огромной, как я ожидала, но все книги большого объема. Я побродила вдоль полок туда и сюда. Взгляд мой упал на корешок с надписью: "Одиссея". В голове вспыхнула лампочка, и я схватила эту книгу.

На эрзаце была надпись от руки размашистым почерком, разобрать который мне стоило труда: "Уллису, чтобы не забывал, кто ты есть. М". Я вышла на палубу, чтобы найти Капитана и испросить разрешения почитать книгу. На месте рыбалки Капитана не было. Снова пришлось облазить весь корабль, почти что безрезультатно. Капитан нашелся в большой задумчивости на капитанском мостике. Он смотрел вперед и глаза его были цвета океанской воды.

— Знаешь, здесь сильно не хватает рояля. Надо будет купить, — задумчиво сказал он, — Кстати, рыба, о которой ты спрашивала была сельдь. Я, конечно, порядочный извращенец, что ловлю ее удочкой. Но так приятно утром, да с удочкой. Почему бы не сделать себе подарок, после такого безумного дня, как вчера?

Мы с Максимусом всегда разные. Он напивается, а я рыбачу.

— В обнимку с бутылкой, — заметила я.

Капитан посмотрел на меня и усмехнулся:

— Не без того. Эту бутыль я пью уже полгода, если не дольше. Очень вкусное вино, не хочу его сразу выпивать.

— По-моему, если вкусно, то лучше сразу.

— Я такой человек, лучше растяну надолго удовольствие. Я умею ждать, в жизни это самое важное умение.

— Да, вы с Максимусом и впрямь противоположности. По-моему, он совсем не умеет ждать.

— Ты плохо его знаешь. Внешне мы очень различаемся, а внутри, почти как братья-близнецы, только я печальный близнец, а он веселый. Мы умеем смеяться и шутить, просто я не считаю нужным делать это часто. Зачем тратить слова?

— Слова не более, чем звуки, — отозвалась я, — Метки, для передачи информации. У меня была хозяйка лингвист, она придерживалась этой точки зрения, и мне это нравится. Тратьте слова, как вздумается.

Капитан только улыбнулся и ничего не сказал, отвернулся опять к морю.

— Нам еще неделю плыть, а то и полторы, устанешь еще от меня, — минут пять спустя, сказал он.

— Я у вас книжку взяла, можно прочту?

— Не естественную механику, я надеюсь? Жуткая чушь.

— Нет, Одиссею.

Капитан повернулся, в его глазах зажегся уже знакомый мне зеленоватый огонек любопытства. Он протянул руку, я подала книгу. Капитан погладил ее обложку рукой и открыл, прочитав посвящение на эрзаце, улыбнулся, тихо, скромно, как улыбаются старым друзьям, не желая подходить ближе.

— Максимус подарил. Я ее, наверное, раза три читал. Попробуй. Это любопытно.

Он вернул книгу. Обложка словно была еще теплой.

— Можно, посидеть тут с вами?

— Сиди, конечно.

— Нет, я к тому, что если вам неприятно, я тут же уйду.

Капитан обернулся и вскинул брови, легко улыбнулся уголками губ, а глаза показались мне встревоженными.

— Я крайне редко говорю такие вещи. Но, Аиша, ты — первый человек, за долгие годы, чье присутствие рядом меня не тяготит. С тобой легко молчать, это ценное качество.

— Ничего не понимаю.

— И не поймешь. Вы с Максимусом похожи больше: с ним тоже молчать легко, хотя он не понимает всей прелести молчания и пустоты. Вокруг тишина и пустота, и ты можешь наблюдать предметы и явления такими, какими они созданы. Максимус из тех, кто проносится сквозь жизнь на лихом коне, я предпочту медленно идти прогулочным шагом, наслаждаясь каждым мгновением. И в том, и в другом случае есть свои преимущества и недостатки.

Было бы странным, да и Аиша была бы не Аишей, если бы ей тут же не захотелось попробовать "пройти сквозь жизнь прогулочным шагом".

— Но жизнь меняется, — продолжал Капитан, — мы можем перейти на бег или даже прибегнуть к помощи механизмов, чтобы пересечь эту жизнь сквозь. Но когда необходимость отступит, я всегда возвращаюсь к шагу. Иногда я люблю просто постоять на месте. И знаешь, что самое забавное? При этом мы с Максимусом движемся примерно с одной и той же скоростью.

Капитан замолчал и долго всматривался в безбрежную даль.

— К вечеру войдем в Па-де-Кале, — наконец, сказал он.

— Куда?

— Одно из самых красивых мест на свете. Пролив между Британским островом и бывшими французскими территориями. Па-де-Кале древнее название, но я его люблю: просто, звучно, красиво.

Я закрыла книгу. Читать мне особо не хотелось, а вот молчать с Капитаном было действительно приятно. Я смотрела на его светлый затылок и очень хотела узнать, что же у Капитана в голове, о чем он думает, когда смотрит на воду. Спрашивать было неудобно и стыдно, а потому я силой мысли старалась проникнуть в его голову.

Тут ниоткуда в моем сознании свинцовыми шариками проскакали слова Максимуса: "В его присутствии ты преображаешься", и следом "только мужчина может сделать женщину женщиной и ничто больше". Мне жутко захотелось посмотреть на себя со стороны. Но это было невозможно.

— Я знал. Знал, где тебя искать, — дверь открылась, и в дверном проеме показался Максимус. По моей спине прошлись мурашки. Я припомнила вчерашний поцелуй в нос.

Максимус скользнул по мне равнодушным взглядом, поздоровался с Капитаном, тот вздрогнул и поздоровался в ответ. Максимус вел себя непринужденно, как будто вчера совершенно ничего не происходило, не было ни бандитов, ни виски, ни рассказов о Капитане, ни злополучного поцелуя. Как будто все мы были знакомы не первый год, вдобавок еще и жили вместе.

— И что? — пожала я плечами, в тон Максимусу.

Он усмехнулся, добро, глядя на меня, покачал головой и ничего не сказал. Блеск его голубых глаз был чуть с хитринкой, словно бы он уже все обо мне знал.

— Да, так ничего, — с напускным спокойствием сказал Максимус, — Я — твой благодетель мучаюсь тут похмельем, а она прохлаждается на капитанском мостике с разными темными личностями, а?

Капитан улыбнулся. Максимус внимательно отследил эту улыбку, и, успокоившись, обратился ко мне.

— Меж тем я не шучу, Аиша. Мне нужна твоя помощь, а тебя нет под рукой.

— Так вы и в каюте не ночевали.

— Было дело, — почесал в затылке Максимус, — Но, знаешь ли, я зверски голоден.

— Я рыбы наловил, — сказал Капитан как бы, между прочим. Максимус сделал ему в спину кислую мину.

— Приготовь чего-нибудь на двоих зверски голодных мужчин.

Я встала со своего места:

— А как же кок?

— Поверь мне, есть нечто невообразимое, какая-то магия в том, что специально для тебя приготовил твой помощник, — задушевно пояснил Максимус.

Я пожала плечами, не все ли равно?

Глава 22. Па-де-Кале

Я специально приготовила рыбу. Можно сказать из чувства противоречия Максимусу. Кок на камбузе оказался милым тощим дядькой, неразговорчивым и хмурым. Смотрел он исподлобья, говорил односложно, сквозь зубы, таким тоном, словно я его смертельный враг. Однако, он охотно помогал мне чистить рыбу, и научил кое-чему. Молча, четко делал свое дело, иногда, что-то тихо напевая, скрипучим голосом.

Он же научил меня запекать рыбу в особом соусе. Откомментировал коротким: "Капитан любит, чтобы вот так!"

Мужчины молча ели, я снедаемая любопытством, ковыряла собственную стряпню. Никогда я еще не была так неуверенна в себе, как сейчас.

— Вот, что я могу сказать, — тихо сказал Капитан, — готовишь ты вкусно, почти, как наш кок. А я его выписал за такие деньжищи, что страшно вспомнить. Он первоклассный повар.

— Вкусно? — оживилась я.

— Видишь, мы говорить не можем. Рот забит, — коротко отозвался Максимус, — Это правда очень вкусно, только я не могу понять, что это, — сказал он и опустил кусок в рот.

— Рыба, — ответила я.

Максимус изменился в лице, смотрел на меня удивленными круглыми глазами, сделал попытку выплюнуть, но, глядя мне прямо в глаза, проглотил.

— Значит так, — сказал он, прокашлявшись и косясь на Капитана, который улыбался, глядя на друга, — Это, конечно, все хорошо. Тебе удалось то, что не удавалось многим до тебя. Ты накормила меня рыбой, но учти. Я ем мясо. Если такого нет, то я могу есть и все, что угодно, да хоть кашу, только не рыбу!

— Буду знать, — пожала плечами я.

— Я сам виноват, не предупредил тебя, — брезгливо ковыряя вилкой остатки, проговорил Максимус, на его лице была нешуточная борьба между тем, что ему хотелось доесть и принципами.

Я встала, собрала посуду. Тарелку свою хозяин не отдал, и я засчитала это себе, как маленькую победу.

— Что там у тебя за книга была? — спросил Максимус, принеся относительно чистую тарелку к мойке.

— Одиссея.

— О, решила узнать, что значит Уллис? — голос Максимуса звучал проникновенно и в тоже время очень хитро. Он вдруг оказался в непосредственной близости от меня. Я чувствовала его спиной. Почему-то я задержала дыхание, по спине прошлись мурашки, по животу судороги. Дышать я не могла, я просто забыла, как это делать. Будто бы одеревеневшая я стояла возле мойки. Лилась вода, капала пена с тарелки, что была в руках. Я ничего не слышала и не видела, кроме закипающей крови. Она горячими волнами бурлила внутри, от этого я стала замерзать.

— Тебе еще рано такое читать, — бодро сказал Максимус. Я не заметила, как он переместился. Я вздрогнула и уронила тарелку, ее звон меня пробудил, я стала слышать и видеть, но чувствовала себя еще марионеткой. Это можно было записать себе в поражение. Что же 1:1, ничья.

Максимус стоял, опершись спиной о стену, скрестив руки на груди, щурясь левым глазом, любовался произведенным на меня эффектом. В его полуулыбке не было ничего нахального или непристойного, он чему-то улыбался, но я не могла точно понять чему.

— Не надо так больше делать, — тихо сказала я.

— Как так? — в Максимусе на долю секунды мелькнуло что-то животное: большой, сильный зверь — медведь, наверное.

— Вот так, — совсем стушевалась я, — как только что.

— Хорошо, я не буду походить к тебе сзади, если тебе это не нравится, — развел он руками и улыбнулся, — спасибо, что не лягнула.

С этими словами он вышел. Я мгновенно вскипела, швырнув останки тарелки обратно в раковину, уперлась руками ее борта и долго смотрела на воду. Во мне вскипало бешенство. Как он смеет?! Кто он вообще такой, чтобы так со мной шутить? Я же не игрушка, в конце-то концов, я — живой человек! У меня и чувства есть и гордость! И достоинство, наконец! Как же все это унизительно… Максимус не считает меня ни человеком, ни женщиной, я для него все равно, что игрушка, плюшевый лев. Именно так, да. Для него я плюшевый лев. Ничего. Я заставила его есть рыбу, значит, заставлю уважать себя! Так как он ведет себя, никто не имеет права себя вести!

Как его вообще могут любить женщины, если он такой мерзкий? Чем он лучше того же Патрика? Ничем. Боже, это кем же тогда должны быть женщины, чтобы любить такое? Мелкий, мерзкий, противный человечишко, который вместо того, чтобы сказать "доброе утро" сразу же начинает хамить.

В этот момент на кухню зашел кок. Он удивленно посмотрел на меня. Подошел, выключил кран и, нахмурившись, заглянул мне в лицо. Получил в ответ полный ярости взгляд. Я постаралась вложить в него столько гнева, сколько смогла. Кок отступил на шаг назад, потом вернулся и похлопал меня по плечу.

— Судьба такая, — сказал он и ушел.

— Да, к чертям такую судьбу, — выругалась я. Посуда была мною брошена, я разъяренная отправилась на палубу, чтобы высказать все Максимусу.

Он сидел в обществе Капитана. Они разговаривали о чем-то, смех Максимуса был слышен еще издалека.

— А вот и Маленький Лев верхом на волках, — приветствовал меня Максимус, — что-то случилось?

— Случилось! — выплюнула я.

— Ой, да ты в ярости, как я посмотрю, — спокойно улыбался Максимус, — опять будешь меня царапать?

— Перестаньте уже надо мной издеваться! Я вам не игрушка! Я — Аиша! И я просто хочу заработать! Я не хочу быть женщиной! Я не хочу, чтобы вы близко ко мне подходили! Я… я… — я выкрикивала это, переходя на визг, на глазах навернулись горячие слезы.

Максимус наблюдал за мной и вид у него был, будто он слушает прелестнейшую из симфоний.

— Жестокий вы, жестокий! Мерзкий! — выпалила последнее я, и с замиранием сердца ждала, что мне ответит Максимус.

Улыбка его становилась шире, он тихо, затем громче засмеялся мне в ответ. Слеза последнего бешенства скатилась по щеке. Я метнула взгляд на Капитана. Он был растерян.

— Почему вы издеваетесь надо мной? — спросила я.

— Не хочешь, чтобы я над тобой издевался, сделай так, чтобы мне этого не хотелось, — резонно парировал Максимус.

Я сдержала свой первый порыв, броситься и задушить его. Я вовремя вспомнила, как он грозился придушить меня, как котенка. От этого я вскипела еще больше.

— Аиша, успокойся, от тебя и так уже пар валит! — сказал он вполне серьезно.

Капитан встал и взял меня за локоть, я резко вырвалась и продолжала смотреть в глаза Максимусу, тот откровенно веселился. Капитан снова взял меня за руку и легонько дернул.

— Аиша, пойдем! — я бросила на него полный ненависти взгляд, вырвалась, и мне ничего не оставалось, кроме как сбежать.

— Огонь, — донесся до меня гулкий шепот Максимуса. Я остановилась и обернулась, Максимус утирал со лба пот. Не так ему легко далась эта победа. Ничего, мы еще посмотрим кто кого! Слезы ушли сами собой, но раздражение осталось. Я спряталась на камбузе. Кок принял мое соседство благосклонно. Он не отвлекаясь, мастерил обед на всю команду.

Я наблюдала за ним и успокоилась вполне, даже научилась кое-чему.

Когда кок учил меня правильно выбирать овощи, зашел Капитан. У него было очень встревоженное лицо. Я равнодушно скользнула по нему взглядом и продолжила наблюдать, как кок откладывает одинаковые помидоры по двум разным горсткам, только по одному ему известному принципу. Сначала он нюхал их, потом сжимал пальцами, потом снова нюхал, но уже у основания и откладывал в сторону. Делал он это методично, но довольно быстро.

— Аиша, — Капитан тихо позвал меня.

— Я никого не хочу видеть. Помидоры хоть надо мной не издеваются, вот буду с ними теперь.

— Аиша, — Капитан сделал попытку прикоснуться ко мне, но я дернула плечом и он убрал руку, — Я не сделал тебе ничего дурного.

— Максимус тоже меня облагодетельствовал, только мне от его благ повесится в самый раз. На улице было лучше. Лучше с Лидой под мостом, чем с ним в хоромах, — фыркнула я.

— Он такой человек, Аиша, он не может не подкалывать тех, кто ему дорог. Я давно привык к этому. Со мной-то ему не очень интересно, я всегда реагирую на это равнодушно. А ты очень эмоциональна. Не реагируй на него, вот и все.

Я развернулась к нему лицом и как могла строже посмотрела на Капитана.

— Пусть сам извиняется за то, что делает!

— Он сделал что-то предосудительное? — напрягся Капитан.

Я замялась. Как объяснить ему то, что я почувствовала сегодня утром. Я вдруг поняла, что зря так разозлилась и кляла Максимуса. В сущности ничего страшного не произошло. Точнее произошло, но рассказать я об этом никому не могла. Вряд ли Капитан поймет меня и заступится перед лучшим другом. Нет, Аиша как была одна, так и останется.

— Нет. Вообще-то это я виновата, — тихо сказала я.

— Я ничего не понимаю, — нахмурился Капитан, — Ладно, нечего тебе тут коптиться, пойдем. Скоро мы должны войти в Па-де Кале.

Мы поднялись на мостик. Капитан отдал приказание идти средним ходом. "Мария-Мисхора" пошла тише. Мы входили в узкий пролив между британским островом и острым полуостровом бывшей Франции. Справа садилось солнце и отдавало далеким водам Атлантического океана красноватый оттенок. Капитан смотрел на острый клочок суши.

— Какая была страна! Пожалуй, о чем я жалею больше всего, так это о том, что не познакомился в свое время ни с одной француженкой. Европейки это одно. Француженки хоть и страшные, но они уже рождены королевами, — думал он вслух.

— Вам бы всем королев подавай, — проворчала я.

— Королевой легко можно стать. Достаточно в себя поверить. Человек вообще может стать кем угодно и когда угодно. Нужно просто приложить чуточку усилий.

— Мне нравится быть Аишей из Охтора. Не хочу я быть кем-то другим.

— Вот как ты себя ценишь, так и будут с тобой обращаться другие. Вспомни последние дни.

— Конечно, было много неприятностей, но были и вы, и Максимус, и Лида, и Риммель, и М…Мисхора.

— Запас твоего везения может исчезнуть в любой момент. Тогда тебе уже никто не придет на помощь. Вспоминай — не вспоминай, зови — не зови. Пока ты Аиша из Охтора, к тебе и будут относиться так же.

— Но я не хочу быть никем иным.

— Ты можешь зваться Аишей и помнить, что твой родной город Охтор, но вести себя совершенно иначе. Ты очень сильная. Ты можешь тягаться силой духа с мужчиной, так почему бы тебе не использовать эту силу продуктивно. Ты ее пока просто распыляешь на то, чтобы злиться на Максимуса.

Я снова начала раздражаться.

— Так просто это говорить, безусловно. Но я одна, совсем одна и защититься могу только я сама. Меня никто не защитит, от того же Максимуса.

— А он разве нападает на тебя?

Снова этот неудобный вопрос. Я промолчала. Капитан терпеливо ждал ответа.

— Открой свое сердце. Ты боишься впустить в свое сердце людей. Я не говорю о любви. Дружба может быть прекраснее иной любовной истории, — Капитан наконец-то перестал говорить со мной из-за плеча и повернулся лицом, наклонил голову набок и весело посмотрел на меня.

— Я бы охотно пустила в свое сердце вас. Но не Максимуса. После того, что он сделал с Лидой. Я не могу ему этого простить.

— Ты знала Лиду?

— Знаю и сейчас.

Я заметила, что глаза у Капитана стали совсем серые, как спокойная гладь озера. Свет солнца придал ему немного рыжины. Отчего-то кровь прилила к его лицу.

— Я знаю, почему он это сделал. Знаю. Но не скажу. Ты злишься на него, и нет смысла злить тебя еще больше. Так ты, говоришь, готова открыть мне свое сердце? Я рад этому. Ты знала? У тебя волосы, как солнышко.

Капитан тихо улыбнулся, подошел ко мне и потрепал по голове.

Глава 23 Аиша танцует

Я посмотрела на него и сама себя ощутила маленьким котенком, который очень хочет, чтобы вот именно этот сытый двуногий господин его подобрал, накормил и пригрел, ну, или именно вот тот следующий, или тот, что за ним, если оба первых пройдут мимо.

Капитан улыбался мне, но равнодушия в улыбке было больше, а в глазах появилась неуверенность.

— Наверное, тебе стоит уйти, Аиша. У меня свои дела, — сказал он.

Я, молча, повиновалась, с тоской в сердце спустилась на камбуз и принялась за ужин. Я готовила три разных блюда, на себя, Капитана и Максимуса.

К ужину все собрались в кают-компании.

— Ну-с, что на ужин? — спросил Максимус.

— У всех разное, — я старалась выглядеть как можно приветливее.

— Ну, и что же у меня? Опять рыба? — улыбнулся Максимус

— Нет. У вас не рыба. У вас рисовая лапша и водоросли.

Я поставила перед ним прозрачно-белесую массу, под которой мрачно зеленели водоросли. Капитан закусил губу, чтобы не выдать неизбежной улыбки.

Максимус долго моргал на рисовую лапшу, потом обратил мрачный взгляд на меня. Я ответила взглядом полным невинности. Мы смотрели друг на друга очень долго.

— Друзья. Я помню, что ваш затянувшийся военный конфликт вот-вот перерастет из холодной в горячую стадию, но вы бы не могли прерваться? Пока вы закончите, я скончаюсь от голода, — миролюбиво предложил Капитан.

Максимус со вздохом посмотрел на друга и принялся ковырять рисовую лапшу. Я поставила перед Капитаном тарелку.

— Будьте любезны, ваша отбивная и салат.

— Благодарствую, — он бросил ироничный взгляд на Максимуса. Тот откровенно завидовал.

— А у тебя что?

— Яблочный пирог. Я решила, что если уж сегодня у меня столько расстройств, я должна себя побаловать.

Взгляд Максимуса неожиданно потеплел. Он словно похвалил меня этим взглядом.

— Как лапша? — спросила я у Максимуса, который еще ничего не попробовал.

— Выглядит жутковато, — признался он.

— Вы что же, никогда не ели?

— Нет, национальные блюда Охтора не по моей части, я и в Охторе-то не был никогда.

Острота лязгнула о мою невидимую броню.

— А вы попробуйте.

Максимус накрутил на вилку тонкой белесой субстанции, которая еще и дрожала вдобавок. Видно было, что это даже не пытка, это казнь. Но лица ему терять было нельзя. Он быстро заглотил небольшую порцию лапши. Судорога прошлась по его лицу, он делал большое усилие, чтобы только не выразить своего недовольства. С чего бы такая тактичность. Мы с Капитаном с интересом наблюдали за игрой Максимусовых желваков.

— Она… довольно безвкусная, — удивленно сказал Максимус, — По крайней мере, она вкуснее, чем кажется.

— Вот и славно, — довольно заключила я, — значит, доварилась. Точно не горчит?

— Нет, не горчит.

— А то смотрите, будет горчить, сразу выплевывайте. Значит, не доварилась, а, не доварившись, она может быть смертельно опасна.

Максимус подавился и с недоверием посмотрел на меня.

— Врешь.

— Вру, но вы же повелись сначала.

Капитан тихонько посмеивался над нами.

— Макс, дай попробовать, — попросил он.

— В обмен на отбивную, — тут же парировал хитрый Максимус.

Друзья разделили свои пайки пополам. План мой был безнадежно испорчен. Я угрюмо посмотрела на Капитана, тот сделал вид, что ничего не происходит.

— Значит, чтобы больше не было недоразумений, Аиша. Завтра на завтрак приготовь всем омлет, пожалуйста, — в конце ужина сказал Максимус.

— Все будет зависеть от вашего поведения.

— Не понял, — усмехнулся Максимус.

— Потом поймете, — сказала я, закрывая за собой дверь.

Я мыла посуду.

— Аиша, — голос хозяина прозвучал глухо и как-то потусторонне.

— Не приближайтесь, я мою нож.

— Аиша, если это война, ты сразу скажи.

— Это не война, это месть, — только и сказала я.

За спиной тихо закрылась дверь. Я выдохнула. Это мне теперь с ним тягаться что ли? Может, пока не поздно, пойти и извиниться? Хотя с какой стати? Он не извинялся, а я ничего плохого не сделала. В конце концов, ни одна выходка не должна остаться безнаказанной!

Домыв посуду, я вдруг поняла, что не хочу уходить в каюту. Даже если я запрусь в ней, я не буду в безопасности. Я осталась в кают-компании и ходила, перебирая вещи и сувениры. Очень долго я ходила вокруг патефона. Это был до того старый экземпляр, что становилось страшно. В нем уже была пластинка. Я нашла, как его включить и разобралась, как пользоваться. По кают-компании поплыл немного крикливый, жестяной звук. Играл какой-то вальс. Хотя звук весьма плыл, я могла различить, что играл большой симфонический оркестр.

Я никогда не была любителем музыки и понимала в ней мало, но когда я слушала что-либо, перед глазами сразу всплывали образы. Яркие или тусклые, в зависимости от исполнения. А там, в кают-компании, когда я сидела на полу перед патефоном, мне явственно представились льды. Большие ледяные глыбы, блестящие под слабым желтоватым солнцем. Часть откалывалась от большой льдины, падала с грохотом литавр вниз и разбивалась или потом становилась айсбергом. Но вот приходила ночь (и один вальс сменился другим) и над зыбким очертанием тех льдов показалось северное синие. Я тоже никогда не видела его, но такой яркой была картинка в голове. И лед, и снег заиграли, послушно отражая разноцветье.

— О, это ты!

Я вздрогнула и ледяные торосы пропали. Капитан сел со мной рядом на пол.

— Тысячу лет уже не включал его. Нравится?

— Да. Я такие штуки только на картинах видела, а он рабочий.

— Мне повезло. Отдали просто так. Причем вместе с пластинками. Сейчас винила нигде не найти, так что я владелец многих сокровищ, — улыбнулся он, — Это Штраус — король вальса. Я когда-то специально выучился танцевать вальс, только чтобы лучше чувствовать музыку. Вот так сидеть и слушать это не дело. Любая музыка, только если это действительно она, должна сопровождаться движением. Пальцы ли это во время игры, или все твое тело во время танца, не важно. Понять музыку ты можешь, только если увязнешь в ней хорошенько по уши, по самую макушку, дашь ей управлять твоими руками и ногами.

— Ну, песни можно и просто понять. Послушать слова, да и все.

— А что есть слова без песни?

— Стихи.

— Ты поймешь только половину. Песня сложнее вальса, ее правда можно понять по словам, но это будет лишь половина песни. Музыка. Ею надо проникнуться. Слова слушай ушами, а музыку, наверное, ее стоит слушать сердцем.

Я снова уставилась на патефон, но перед глазами не было уже никаких картин. Капитан стал и переставил иглу патефона в другое место. Снова зазвучал вальс, с которого все началось.

— Вот о чем этот вальс? — спросил он, — Ты уже послушала его.

— О льдах.

Капитан удивленно посмотрел на меня.

— Ты видела когда-нибудь льды?

— Нет. Но благодаря этому вальсу теперь смогла представить, как это может выглядеть.

— Вальс не может быть о льде. Хотя мысль интересная. Давай, поднимайся, — Капитан подал мне свою широкую руку. Я встала.

— Вот так. Держи спину прямо, не сутулься, — Капитан положил мне руку на спину, а мою руку себе на плечо, — Так теперь бери мою руку. Вот так, чтобы лежала. Просто свободно. Да расслабь ты руки! Как будто боишься. Я же тебя не съем, веришь, что не съем?

Он улыбнулся и в упор на меня посмотрел.

— Верю.

— Расслабься.

— Не могу. Спина напряжена, а руки расслабить не получится.

Капитан хитро улыбнулся.

— Так, теперь ноги. Я буду вести, естественно. Шаг назад, вот так, теперь сюда, и сюда.

Мы медленно кружили, совершенно не попадая в музыку.

— Ты все больше напрягаешься. Что-то не так? — встревожился Капитан.

— Я боюсь в ногах запутаться. Итак, все ноги отдавила вам.

— Ничего. Ты музыку слушай!

Я стала смотреть на ноги и сосредоточенно слушать музыку.

— Нет, не так. Ты все время напрягаешься. Ты так музыку никогда не почувствуешь. И на ноги не смотри.

— А куда смотреть.

— Да хоть на меня. Не самое страшное зрелище на свете.

Я улыбнулась и посмотрела на Капитана. Он улыбался мне одними серо-зелеными глазами и шепнул:

— А теперь расслабь руки, пусть просто как хотят, лежат.

Я выдохнула. И слегка расслабила руки, но они снова напряглись. Я вдохнула и выдохнула еще раз. Руки расслабились сами собой. И тут музыка ударила мне в голову. Ноги начинали путаться только тогда, когда я думала о них и смотрела вниз.

— Смотри на меня, слушай музыку, — повторял Капитан.

Вальс сменялся вальсом, мы танцевали очень долго, когда я почувствовала руку Капитана на своей спине. И как спокойно и уверенно он держит мою руку, какое большое и сильное у него плечо. Ощущения эти хлынули таким мощным потоком, что у меня закружилась голова. Меня качнуло. Я почувствовала, как гибко и ловко он отреагировал, как напряглись руки, он удержал меня на ногах.

— Ты в порядке, Аиша? — спросил он.

— Да.

— Кажется, достаточно на сегодня, — сказал он и не стал отпускать меня. Я вдохнула его запах: немного рыбы и соленого ветра.

— Садись, — он усадил меня на стул, — все в порядке?

— Да.

Я посмотрела поверх него. На палубе, спиной к морю, стоял Максимус и улыбался.

Глава 24. Штиль

Наши взгляды сошлись. Несмотря на улыбку, глаза хозяина были холодны и, в некотором роде, отражали беспечность. Он был спокоен, выдержан, как никогда в его взгляде читался ум, начитанность, образованность, опыт… Все, что угодно, кроме человечности. На бледном лице ярко выделялись черные брови, из-за голубой рубашки глаза Максимуса загорелись ярче, он похож был больше на мертвеца или духа, чем на живого человека. Он пригладил рукой курчавые волосы и продолжал смотреть на меня круглыми глазами, не мигая.

В душе у меня все перевернулось. Мысль созрела, но ей не хватало толчка, чтобы, наконец, упасть прямо ко мне в руки. Я начала о чем-то догадываться. Этот взгляд говорил мне что-то, и это неразборчивое бормотание нравилось мне все меньше.

— Аиша? — прикосновение Капитана меня пробудило. Я снова посмотрела на него и не сразу узнала. Он нахмурился, — там что-то есть?

Он сделал движение, чтобы обернуться, но я удержала его:

— Все в порядке. Просто помутилось в глазах.

— Бывает. Вальс сложен тем, что приходится много кружиться. Проводить тебя в каюту?

Я прикинула, что сейчас не самый лучший момент, чтобы в темноте встречать Максимуса, тем более, если мы сейчас столкнемся у выхода с ним. Я бросила быстрый взгляд в окно, на палубе было пусто. Все же не стоит мне идти одной до каюты. Я чувствовала пока дойду до каюты — скончаюсь от страха. Только что согревшаяся душа, была выморожена до основания появлением хозяина.

— Аиша, ты слышишь меня?

— Да, простите. Я что-то неважно себя чувствую. Проводите меня, пожалуйста.

Капитан обнял меня одной рукой за плечи и поднял. Я ощущала его тепло, и в этом тепле было безопасно и очень уютно. Мы медленно шли до моей каюты.

— Будет штиль. Надо потом сходить отдать команду, чтобы приготовили судно, в штиль рыба хорошо идет. Пусть не такая дорогая, но раз уж мы в море, глупо было бы уходить без улова.

— А мы остановимся, чтобы порыбачить?

— Нет. Все просто. На тихом ходу спустим поглубже мелкую сеть и все, что попадется наше. Варварский способ. Но здесь рыба тупая, что твой валенок, нечего перед ней изгаляться.

— Мы пришли.

— Да. Спасибо за танец, Аиша. Я давно не практиковался, надеюсь, тебе понравилось.

— О, спасибо. Вы простите, за оттоптанные ноги…

Палец Капитана легко коснулся моих губ. Он поднял брови и слегка улыбнулся.

— Ты учишься, а потому не пори всякую ересь, — тихо сказал он, — Если что зови, рядом с тумбочкой есть кнопка, дежурный матрос тебе ответит, если надо вызовет доктора.

— Надеюсь, что не понадобится.

— Я тоже надеюсь, — Капитан открыл мне дверь, но руку не отпускал, — Но… спокойной ночи, наверное.

— Спокойной ночи.

Я вошла в каюту и заперла дверь. Не зажигая света, переоделась и подошла к иллюминатору, чтобы взглянуть в последний раз на ночное море. Гладь воды была тихой, луна серебрила дорожку по черной глади. Окно выходило на палубу. Неподалеку стоял Капитан и смотрел на воду, в руке его то и дело загорался красненький огонек сигареты. Я долго смотрела на его согбенную фигуру. На мгновение вспомнила, как он настойчиво и мягко держал себя в танце, как чуть подрагивала его рука на моем плече, пока мы шли сюда, и запах, рыбы и соли, от его волос. Тряхнув головой, я с силой сбросила наваждение, и неимоверным усилием заставила себя лечь в постель. За дверью послышались удаляющиеся шаги.

Разбушевавшееся сердце не давало мне уснуть, посылая мозгу то одно воспоминание, то другое. Где же моя твердость, где моя непреклонность? Кажется, удалось открыть для него сердце, коснуться легко его сердца. Зачем тогда так волноваться?

Я прикрыла глаза и увидела под веками холодный, отрезвляющий, немигающий взгляд Максимуса. "Надо быть осторожнее" — сказала я себе. Кто знает, может эти двое просто разыгрывают партию, чтобы… А зачем им это все, кстати? Совратить Аишу? Не похоже. Капитан, он же может запросто… Но он обещал и себе, и Мисхоре, что не сделает, ни одну женщину больше несчастной. Я чувствую — он уважает меня, в первую очередь, как личность, пусть такую непутевую, которую вечно спасать приходится. Но я не верю, чтобы человек с такими добрыми глазами был способен на подлость.

Максимус, вот этот способен на все. Предавший однажды, через кого угодно переступит, только чтобы своего добиться. Но ему-то какая выгода от того, что мы станем ближе с Капитаном? Ощущение мысли, которая вот-вот сорвется прямо в руки, возникло снова. Я подождала немного и, не дождавшись, уснула сладким сном.

Легла я поздно, а проснулась рано. Солнце светило вовсю. На палубе было жарковато. И ни единого ветерка. Вот он штиль. Вдохнув соленого воздуха, я решила, что такая погода подходит как нельзя лучше для прекрасного аппетита у Капитана и хозяина. Настроение мое было отличным, я даже припомнила детскую песенку про капитана. Надо будет потом напеть ее, пусть посмеется.

Кока на посту не было, но в кастрюлях что-то шипело.

Я приготовила завтрак и подала его в кают-компанию. Капитана не было, зато явился Максимус, вежливо поздоровался со мной и принялся уплетать завтрак.

Внутри зашевелилось нехорошее. Я вдруг поняла, что боюсь его не меньше, чем в свое время боялась Ирэн. Взгляд мой был долгим и внимательным, хозяин заметил это и ответил мне выразительным вопросительным взглядом. Я отвела глаза в тарелку. Он пожал плечами и продолжил есть, подняв одну бровь, видимо, для эстетики.

— Ты все же хочешь что-то спросить, тогда спрашивай, — не вытерпел он, наконец.

— Вы все вчера видели?

— О да. Вы хорошо танцуете оба. Я не люблю танцев без причины. Только под настроение.

— И что вы по этому поводу думаете?

— Тебе нужно мое мнение? Нет, оно, правда, тебе нужно? — обе его брови взлетели вверх, а лоб пересекли две горизонтальные морщинки, — Я ничего тебе не скажу. Мне все равно, что вы там делаете. Смотреть было приятно, и я не хотел вам мешать, потому стоял и смотрел. Все просто. Не ищи глубины там, где ее нет.

Кстати, я подумал, что греческая литература будет для тебя тяжеловата. Начни с простого, раз мы уже прошли Ла-Манш, прочти "Трех Мушкетеров", а за ними "Приключения Шерлока Холмса", начнем с простенькой легкой литературы. Все это есть у Капитана в библиотеке.

— А где сам Капитан?

— Ну, как где! Детка, штиль на море! Рыбу ловит он, конечно, что ему еще делать. Я даже не уверен, спал он сегодня или нет. Он чуть свет сразу рыбу ловить.

Я убрала посуду.

— Я пойду помогать, рыбы будет много. Потом тоже подходи, это очень познавательное зрелище, — сказал Максимус, нахлобучил на себя шляпу и вышел.

А так ли случайно то, что Максимус стоял на палубе?

Этот вопрос меня значительно мучил. Размышляя над ним, я не заметила, как вымыла посуду. Его глаза не похожи были… Не такие глаза у людей, которые любуются. Такие глаза у людей, которые кропотливо что-то проверяют, или считают. Плод раздумий покачнулся на ветке, но не думал падать. С досады я шлепнула тряпкой по раковине. Кок подпрыгнул на месте и выразительно на меня посмотрел.

На корме было полно народу. Я стояла, не смея протиснуться сквозь толпу.

— Вира, вира, кому говорят! — громко говорил Капитан, — Гальюн драить до самой стенки будешь у меня! Вира!

Сети с рыбой шлепнулись на корму.

— Разобрать. Мелкую за борт, осьминогов за борт, черепах за борт, молодняк за борт.

— Гуманист, едрить его, — выругался кто-то из матросов и послушно пошел к рыбной горе. Рыба щедро и бесцеремонно летела за борт.

Матросы ругались, но выполняли приказ. Я тоже решила поучаствовать. Так как в рыбе я не разбиралась совершенно, то принялась выуживать медуз и прочую живность. Мне попадались морские коньки, которых, набрав по пять штук в каждую руку, я не поленилась отнести и как можно аккуратнее освободить.

В горе рыбы я заметила странную розовато-лиловую веревку. Прикоснувшись к слизкой поверхности, я поняла, что это щупальце. На обратной стороне имелись присоски. Я потащила за щупальце, оно обвило мою руку и присосалось мгновенно. Потянуло на себя. От неожиданности я закричала и упала носом прямо в рыбу. Осьминог не сдавался, он старался подтащить обидчика, то есть меня, поближе к себе. Я сопротивлялась и вытаскивала его наружу, чтобы выкинуть за борт противное существо.

— И ты тут? Доброе утро, — коротко поздоровался Капитан, почти без улыбки, и, схватив меня двумя руками за талию, дернул вверх, вытащив меня и свирепого спрута. Я застонала — кисть руки налилась кровью и стала опухать.

— Вот ты, гад! — выругался Капитан и ударил по щупальцу. Спрут отпустил меня, двумя другими схватил капитана. Тот доволок на себе чудовище и быстренько сплавил за борт.

— Ты как?

— В порядке. Спасибо, что помогли.

— Спасибо тебе, что ты с нами, — Капитан быстро подмигнул мне и убежал.

Я приметила неподалеку Максимуса. Он размерено рылся, чуть ли не в центре скользкой горы. Рука болела.

— У вас рука больная? — осведомился кто-то за моей спиной.

Я обернулась. Доктор в тоненьких очках-полукружках, стиснув губы в ниточку, приподняв брови, смотрел на меня снизу вверх. Он был очень маленького роста.

— Да, вот.

— О, ничего страшного. Господин Капитан всегда преувеличивает. Ничего страшного, девушка. Советую поднять руку и подержать так, пока не восстановится цвет. Можете сделать себе массаж, отгоняйте кровь. Синяки останутся, к несчастью, но это ничего.

— Спасибо.

— Пожалуйста, — причмокнул доктор и развернулся с оскорбленным видом, словно его отвлекли на мелочь, от важного дела.

Я отошла от рыбы, чтобы переодеться. Все равно от меня помощи никакой.

— Доктор приходил? — Капитан поймал меня неподалеку.

— Да, сказал руку помассировать и наверху держать, чтобы кровь ушла.

— Вот и славно, — он схватил мою руку и кончиками пальцев стал ее мять.

— Можно я у вас книжки возьму почитать?

— Конечно, бери. А что "Одиссею" уже прочла?

— Нет. Но Максимус сказал, что надо начать с "Трех мушкетеров".

— Дюма? — удивился Капитан, — Ну, начинай, раз Максимус сказал. Ему виднее.

— А вы бы что подсказали?

— Слушаться хозяина, раз он взялся тебя учить.

Я удивленно посмотрела сначала на Капитана, он был бесстрастен, потом на руку. Она обрела свой обычный цвет.

— Книги найдешь у меня, а пока мне пора, — Капитан снова исчез из виду.

Глава 25. Аиша читает книги

Я поднялась в каюту к Капитану. В шкафу быстро отыскала толстый том "Трех мушкетеров" и обнаружила рядом еще два небольших тома продолжения, а за ними три толстых книги окончания.

— Вот это сага, — вырвалось у меня.

Я села читать. Чтение одно время было моим увлечением, мы с Лидой любили брать книги, потом пересказывать друг другу содержание, но это длилось не долго. Однако, еще с тех времен я любила книги и читала достаточно быстро.

Современная, известная мне литература разительно отличалась от того, что я начала читать. Я ровно ничего не понимала! Слова были знакомые, но понять, что конкретно хотел сказать автор, у меня не получалось. Я злилась сама на себя и думала, что уж если все считают эту книгу безделицей, я должна понять что тут происходит.

С каждой главой становилось яснее, кто есть кто, но общей картины все равно не складывалось. Иные нравы, иные реалии, мне это было совершенно не понять. Я отчаялась, когда началось самое интересное. Главного героя отправили в путешествие, где за минимальный срок он пересек большие расстояния, потерял всех друзей, но добыл подвески. Что осталось не понятым, так это за сколько дней он доехал туда, что смог так быстро вернуться?

Над смертью милой, но глупой Констанции я даже слегка всплакнула, разделяя чувства молодого гасконца.

— О, я не думал, что ты чувствительная. Констанцию уже убили? — в каюту Капитана зашел Максимус.

— Вот только что, — утерев слезы, ответила я.

— О, понимаю. Гадкая она эта Миледи!

— Нет, отчего же. Она делает свою работу. Эдакая авантюристка. Вот Кардинал действительно мерзок.

— Ох, как ты не права! — Максимус сел рядом и улыбнулся, — Ришелье один из величайших, острейших умов своего времени. Франция не поднялась бы на такую высоту, если б не он. Людовик, в сущности, был кто? Баба, истеричная баба. Истинным правителем был Ришелье. Сильный, мужественный, настоящий интеллектуал.

— Но все же людская жизнь это не игрушка. Он королеву зачем так тиранит? Тоже непонятная дамочка, чуть что, сразу брык, и в обморок. Она и герцога любит и мужа терпеть не может. Взяла бы и ушла от него!

Максимус хмыкнул:

— Ты рассуждаешь, как современная девушка. Но тогда просто было нельзя. Они католики. В католичестве развода не было. Это сейчас вероисповедание стерлось, человечество разделяют более непреодолимые различия, чем вера. А тогда вера — это твоя жизненная позиция, от которой отказаться значит, умереть. И потом бедняжка Анна была выдана замуж, ее никто не спрашивал. Герцога все равно убьют. А Анна станет одной из сильнейших регентш, а сына испортит. Ну, ладно, я не буду тебе всего рассказывать. Интересное тогда было времячко.

— Но все равно это не по-людски как-то. Ришелье этот. Он королем манипулирует, как пешкой какой-то. Вы сделайте то, сделайте это.

— Что ты возмущаешься? — умиленно спросил Максимус.

— Это не честно. Я понимаю, что звучит глупо, но все же, — не унималась я.

Максимус засмеялся.

— Все правильно. Но политика дело такое. Политика — она не только у трона, она вот здесь. Даже между тобой и мной. Если повернуть человеческие отношения, то ими двигают разные цели. И при определенной ловкости и влиянии можно управлять событиями. Вот для чего, как ты думаешь, я дал тебе это прочесть?

— Чтобы я умнее стала…

— Для "умнее" есть Шопенгауэр, Ницше и Гессе. Толстой есть, Достоевский. Тогдашняя беллетристика воспитывает чутье. Оно, прежде всего, тебе необходимо. Ты будешь чувствовать, что в отношениях между людьми можно изменить, чтобы получить выгоду, или сделать лучше. Смотри на связи, на причины и следствия. Большое видно лучше, поэтому я показываю тебе пример королей и королев, как их частные страсти отражаются на судьбах государств. Ты скоро увидишь. Из-за этой интрижки с подвесками погибнет много посторонних людей. Казалось бы, что там? Какие-то герцог и королева… А умрут тысячи гугенотов в Ла-Рошели. Да, и обрати внимание, как Миледи обведет вокруг носа этого Фельтона. Классика жанра. Ну, я пойду, детка, читай, но не забудь, что я и Капитан будем ждать ужин.

Максимус потрепал меня по голове и вышел. Все-таки он может быть хорошим, когда ему это нужно. Плод раздумий судорожно дернулся, меня отдаленно пронзила какая-то мысль, но я не успела ухватить ее за хвост. Что ж, он дал мне подсказку. Вот сейчас я дочитаю и, наконец, посмотрю на ситуацию с другой стороны. Увижу, что же происходит на этом корабле со всеми нами.

Я стала вчитываться в написанное, и чем дальше заходила, тем сильнее злилась на Миледи, тем нежнее влюблялась в Атоса и герцога Бэкингема. Почему-то в моем сознании у обоих было лицо Капитана. Миледи же отдаленно напоминала Максимуса.

Дочитав до конца, я оглянулась. За окнами темнело. Я бросила книжку и стремглав бросилась вниз, готовить ужин. Я наскоро сварила картошки и потолкла ее, выпросила у кока курицу, которая осталась от ужина команды и внесла все в кают-компанию. Максимус и Капитан пили вино.

— Я думал, ты решила заморить нас голодом, — благодушно сказал Максимус.

Капитан кивнул мне, но вид отчего-то имел сконфуженный, видимо, до этого они что-то обсуждали с Максимусом.

Я снова вспомнила танцы, и взгляд Максимуса и все сложилось как 2 и 2. Я расставила тарелки и ничего не ответила ни Максимусу, ни Капитану. Это часть плана Максимуса, он же хотел сделать из меня женщину. А кто может сделать женщину?… только мужчина. Точнее только любовь мужчины и к мужчине. Отношения у нас с Капитаном неплохие были с самого начала, а вот Лиду я Максимусу не прощу, и он это знает. Поэтому, что может быть проще столкнуть нас вместе. Подсунуть мне романтическую дрянь, от которой я еще более влюблюсь в Капитана, а там они вдвоем наваяют из меня!

Не хочу. Я не хочу, чтобы меня лепили!

Вот еще по-другому может быть. Максимус и Капитан в сговоре. А что, неплоха партия: Максимус плохой, а Капитан такой весь романтический и положительный. Игра на контрастах. Прекрасно! Что же я принимаю вызов. Но теперь я поведу и свою игру тоже. Раз я пешка, раз меня переставляют по доске, как им нравится, я постараюсь и им тоже доставить удовольствие от игры. Они получат то, что хотят.

— Аиша, ты чего такая мрачная, — поинтересовался Максимус.

— Герцога убили, Миледи убили. Как-то мрачно это все закончилось.

— Ничего там еще не кончилось, — философски заметил Максимус, — вот двадцать лет спустя действительно закончится мрачно. Ты что-нибудь поняла?

— Да. Поняла. Много чего я поняла, — туманно сказала я, глядя Максимусу прямо в глаза.

Он ответил мне спокойной полуулыбкой.

Вот только одно мне не понятно. Капитан, что он думает по этому поводу? Какая роль отведена ему? Мне очень бы не хотелось верить, что он заодно с Максимусом. Если так, то все это выглядит очень гнусно. А если мы только фигуры в руках кукловода… Я готова простить Капитана прямо сейчас. Он хорошо ко мне относится, может, я ему даже нравлюсь. Хотя соперниц у меня нет. Он связан по рукам и ногам этой своей клятвой. Это печально. Его хочется любить, ему нужна эта любовь и мое открытое сердце. Но так же, как мне хочется любить его, также и хочется разбить ему его сердце, и я сделаю это, только если узнаю, что он в сговоре с Максимусом. Как бы это выведать?

— Ты слишком много думаешь, леди, — снова прервал меня Максимус.

— Мне есть о чем подумать.

— Отрадно, коли так. Вот наблюдение. Хоть ужин и на скорую руку, он все равно очень вкусный, и курица в исполнении кока, его ни сколько не портит, — улыбнулся он.

— Я рада, — коротко ответила я.

Максимус поднял одну бровь и перебросился взглядом с Капитаном, тот ему не ответил. Он тревожно смотрел за окно.

— Что-то все сегодня такие неразговорчивые, — пожал он плечами.

— Будет шторм, — тихо сказал Капитан, — Я это чую. Нам надо бы укрыться в бухте.

— Будет? Такая отличная погода!

— Будет, Макс. Я столько провел в море, что чую бурю задолго до ее появления.

— Ну, да. Рано или поздно шторм будет, — улыбнулся Максимус и отпил вина.

— Он будет к утру, — Капитан сверкнул на друга серо-зелеными глазами. Мне стало не по себе от этого взгляда.

— Тебе виднее, друг мой, — согласился Максимус спокойно.

После ужина я собрала и помыла посуду. Было очень неспокойно на душе. За бортом крепчал ветер. Я поднялась к Капитану в каюту, чтобы взять еще книг.

— Можно?

— Тебе всегда, — Капитан натянуто улыбнулся.

— Я заберу остальные части. Вдруг завтра шторм, а я останусь без любопытного чтива.

— Ты всегда можешь сюда подняться, я не против, — он встал с постели и перешел к столу.

Я собрала книги и тут меня поразила мысль.

— Капитан, можно спросить у вас?

— Да, что ты хочешь?

— Сложись ситуация, когда ради шутки вам предложили бы некрасиво поступить с не очень умным человеком, чтобы его проучить, вы согласились бы?

— Прибил бы на месте шутника, — не колеблясь, ответил Капитан.

— А если бы это был ваш лучший друг.

— Максимус? Он не способен на такую подлость. Максимус боится только одного: постоянства, со всем остальным он справляется сам. Его жизненный принцип: дурака учить — время тратить.

— А зачем же тогда ему делать из меня женщину?

Капитан тепло улыбнулся и наклонил голову набок.

— Этого я никогда не понимал. Макс считает это чем-то вроде искусства, ему нравится выпускать на волю прекрасных птиц, — Капитан вздохнул как-то судорожно и подошел ко мне ближе, тепло обнял, — ты сама не представляешь, какие сокровища можешь носить в своей душе.

Он погладил меня по голове.

— Не злись на него, в сущности, он — хороший человек. Все мы так любопытно пересеклись. Он изменит твою жизнь, ты изменишь наши жизни. Люди встречаются только за тем, чтобы изменять друг друга. В моей жизни с той встречи в порту уже многое поменялось.

— Спасибо, что научили меня танцевать, — сказала я, как-то отогревшись душой, ответ Капитана меня успокоил.

— Спасибо, что открываешь мне свое золотое сердечко, — улыбнулся он, — Я рад, что мы встретились. Жаль, что так поздно.

— Совсем поздно?

— Ну, говорят, что лучше поздно, чем никогда. Так что стоит просто радоваться.

— Мне очень бы хотелось вас полюбить, — вдруг сказала я и осеклась.

Капитан не изменил взгляда, только стал еще теплее и грустнее.

— Мне тоже, Аиша. Мы похожи с тобой, но все же настолько разные. Поэтому-то я жалею, что мы так поздно встретились, — он поцеловал меня в лоб, — А теперь ступай. Или, если хочешь, можешь остаться со мной.

Я испуганно посмотрела на него. Почему же я раньше не замечала, какой он усталый и добрый. И гусиные лапки возле глаз и складки от носа к губам и спутанные на лбу волосы и немного топорщащиеся на затылке прядки — все было мне тогда мило. Я порывисто прижалась к нему, и тогда в душе стало совсем тепло. Он погладил меня по спине, успокаивал, согревал.

— Я пойду, — сказала я.

— Так, наверное, будет правильно, — прошептал он и улыбнулся, наклонив голову. Он поцеловал меня в нос и проводил до каюты.

Глава 26. Шторм

Я опустилась на кровать, не зажигая свет. Руки немного дрожали, было не по себе. Мне хотелось вернуться к Капитану, но что мне там делать? Просто сидеть и молчать, и потом он, наверное, устал и хочет отдохнуть. Но он сам предлагал мне остаться? Может из вежливости? Он же просто ждал моего ответа, не надеялся, что я останусь. А почему не надеялся? Слишком много каких-то странных вопросов. Я тряхнула головой.

Упав поверх покрывала, я закрыла глаза и лежала так очень долго, но сон так и не пришел. Где-то на грани дремы меня разбудили далекие громовые раскаты. Да и качка усилилась. Мне вдруг стало страшно. Вернуться к Капитану? Он спит, наверное. Разбужу его. Нет, не стоит, пусть отдыхает. А Максимуса стоит разбудить, он хозяин, вот пусть и заботится обо мне.

Я вышла из каюты и постучалась по соседству. Никто не отвечал. Я постучала еще, посильнее, ничего. Либо крепко спит, либо опять прохлаждается с матросами. Что ж это судьба! Я заранее попросила у Капитана прощения за вторжение.

У двери его каюты я притормозила и прислушалась. Свет горел за дверью.

— Так чего тебе не спится в ночь? Разбудил меня, — лениво спрашивал Максимус.

Я слышала только шаги Капитана.

— Я не знаю, что мне делать.

— А что случилось?

— Не могу здесь разговаривать. Пойдем вниз.

Я запаниковала и прошмыгнула в темный угол. Качка усиливалась. Мужчины вышли, Максимус был в своем халате, отчаянно зевал. Капитан еще не ложился, под глазами у него залегли черные круги.

Я тихо следовала за ними. Они сели в кают-компании. Капитан молча разливал виски. Я прокралась в помещение между кухней и кают-компанией, оттуда все было слышно и почти все видно. На секунду во мне проснулась совесть, но я вспомнила, что если бы Атос не подслушал разговора через каминную трубу, то не узнал бы и не отнял бы у Миледи документа, полностью оправдывавшего их перед кардиналом. Значит, и мне будет полезно послушать, тем более что речь идет, кажется, обо мне.

— Не тяни, старик, я жутко хочу спать, — зевал Максимус.

— Я вторую ночь без сна. Дай собраться.

— Так, может, поспишь?

— Да не могу я, — Капитан растирал виски и лоб.

— Да в чем дело-то?

— Я не знаю, что мне делать. Мне черт знает сколько лет, я как юнга запал на девочку и совершенно потерян.

— На Аишу? — Максимус вытаращил глаза, такой поворот событий явно не входил в его планы, вряд ли такое бурное удивление может быть наигранным. Он отпил виски и помрачнел.

— Я дал зарок. Но теперь и соблюсти его не могу… Как не верти, а я причиню ей боль.

— Мой милый, сентиментальный друг, — Максимус положил руку на плечо Капитана, — вряд ли она любит тебя.

— Она мне сказала сегодня, что готова полюбить меня.

— И что ты ответил?

— Правду.

— Дурак. Зачем? Вселил в нее надежду. Мы сойдем в Киотануре и увидитесь вы, когда еще… Никто не знает. И потом, как же Мисхора, Мария?

— Это образы. Я до того привык к ним, что они стали просто призраками. Меня не мучают воспоминания о них, все проходит, прошло и это.

— Признаться, я удивлен, нет, я шокирован, — Максимус что-то соображал, он улыбался, но скорее рефлекторно. По палубе застучали первые капли дождя.

— Аиша… Ей положено. Понимаешь. Девочка, которая не любила, не влюблялась… У нее тяжелая жизнь, а ей надо любить. Но ты… Как все вышло… — задумчиво мямлил Максимус.

Они помолчали. Капитан смотрел в одну точку на столе, взгляд его был бессмысленным, он не слышал, что Максимус ему говорит. Вдруг в лице Капитана промелькнула твердость, взгляд стал осмысленным и загорелся.

— Что ты сказал только что? — тихо спросил он, поглядев на Максимуса. Тот принял светский вид холодного спокойствия.

— То, что сказал и не более. Не переспрашивай.

— Я не могу понять. Ты специально все это устроил? И бандиты эти, и… что ты делал, чтобы подтолкнуть ее ко мне, — Капитан говорил спокойно, перебирал пальцами салфетку и совсем на друга не смотрел. Он утверждал, а не спрашивал. Лишь частое дыхание выдавало его волнение, да напрягшиеся желваки.

— Бандиты были настоящие, — со смешком ответил Максимус, — Я и не думал, что ты способен влюбиться в нее. Она же пока никто еще. Я не думал, что эта палка выстрелит, прости за метафору. Мария и Мисхора они, как ни крути, красавицы, умницы, не без загибов, конечно, но это и не важно. А тут… что мы имеем? Рыжие волосы, глаза красивые, очень красивые, милую мордашку, ладную фигурку, да и все, пожалуй, внутри, кроме характера, как у бешеного ежика ничего и нет.

Капитан метнул на Максимуса такой взгляд, что еще чуть-чуть и халат бы задымился.

— Зачем ты так говоришь? Это не то, что ты думаешь. Зачем-то ты ее взял. Может затем, чтобы потом самому воспользоваться своим творением? Как это было с Лидой. Пигмалион — конечно, очень романтично, но ты опять испугаешься и сбежишь. И разобьешь девочке сердце так, что она потом не соберет его.

— Я стар для нее, как стар и ты.

— Я ничего не понимаю. Зачем тебе влюблять ее в меня. Я простой человек, и потом ты не мог не знать, что я буду сопротивляться.

— Что-то не очень похоже.

— Сил нет. Но ты не мог не предполагать!

За бортом грянул гром и сверкнула молния. Качка стала сильной. Мне пришлось схватиться за какую-то железку, чтобы не падать и не шуметь. Расслышать собеседников было тяжело, но я старалась.

— Я ничего особенного не делал. Я слегка пробудил ее чувства. Она ненавидит меня после истории с Лидой. Меня это огорчает, — Максимус вытянул руку вперед и стал вертеть пальцами стакан, — Она хорошая девочка, способная. Характер пробивной, да и везения вагон. Это не птичка даже, это целый лев. Она далеко пойдет, если дать направление. А всю жизнь жить в помощниках… Зачем? Пусть лучше при деньгах с кем-нибудь в качестве жены, ну, или любовницы, — Максимус подумал, — В любом случае, помощник это не дело. У человека должен быть образ мыслей, сфера деятельности. А что это за деятельность, готовить и убирать за кем-то? Да даже в Лидиной жизни под мостом есть более-менее понятная подоплека. Той, хлебом не корми, дай высвободиться. А тут… Она не знает, чего хочет…

— Ты тоже не знаешь, — мрачно ответил Капитан.

— Я-то знаю, — хитро прищурился Максимус, — Я хочу однажды, чтобы эта птичка улетела и занялась, наконец, делом. Но для начала ей надо научиться любить. Не просто пользоваться телом, у меня было много возможностей научить ее этому, ей надо учиться любить душой, пройти сквозь эти адские муки. Кандидатуры лучше, чем ты не найти.

— Ну, спасибо. Я теперь еще и что-то навроде дыбы. Спасибо, — Капитан резко встал и прошелся по ковру.

— Ну, ну, друг. Я воздействовал на самые низменные желания, ведь от ненависти до любви ровно столько же, сколько и наоборот — один шаг. Она могла выбрать меня, но в преддверии путешествия я не самая лучшая кандидатура.

— Кобель, — фыркнул Капитан, садясь где-то сбоку, подальше от Максимуса, так что я потеряла его из поля зрения.

— Не без этого, — довольно улыбнулся тот, — Я знаю, как ты обходителен с дамами, и потом, ты уже был в ее глазах героем, ты же спас ее. Идеально. Это должно было быть идеально. Я толкнул ее прямо к тебе. Пусть я вызвал ненависть к себе, но зато в ее душе теперь расцветет целый сад.

— Знаешь, друг мой, — медленно начал Капитан, — если бы ты только знал, Максимус, как я хочу тебя убить сейчас, чтобы только этого не слышать. Ты привык смотреть на женщин поверхностно, не вникать в их суть. У нее золотое сердце и ты заставляешь меня его разбивать. Я знаю, что значит жить с такой раной, я никому не пожелаю этого!

— Ты слишком этой раной дорожишь, — фыркнул Максимус. Волны вздымались и бились о борта "Марии-Мисхоры". Капитан этого не замечал, он снова встал и прошелся вокруг стола.

— И что нам со всем этим делать?

— Смотря, чего ты хочешь, — резонно заметил Максимус.

— Свернуть тебе шею не выход, — бросил из-за спины Капитан.

Максимус рассмеялся в ответ.

— Конечно, не выход. Я рад, что ты это понимаешь. Что тебе делать я не знаю. Это не моего ума дело, а твоего. Ты сам должен решить. И так, и эдак ты свой зарок уже нарушил, когда решил учить ее танцевать.

Капитан резко обернулся.

— Да, я это видел. Вы красиво смотритесь вместе, — ответил Максимус на дикий взгляд друга, — Я тогда начал догадываться, что ты пропадаешь, но не думал, что и впрямь все так серьезно. Если хочешь, я поговорю с Аишей, чтобы она держалась подальше.

— Нет уж! — Капитан положил руку на плечо друга и сжал его так, что Максимус закусил губу, — Нам это надо решить. Она будет решать сама. Ты и так слишком много уже наделал.

— Смотри, там, на берегу, она будет уже без тебя. И если что, кроме меня у нее никого не будет.

Капитан удивленно посмотрел на друга.

— Это что сейчас было? Если хоть один волос…

— Не беспокойся ты так, я к тому, что если она окажется тебе не верна, то я тут не причем.

Капитан стал нервно кусать губу. Он глубоко дышал, слушал шум бури за бортом, как бились волны, как шумел гром, кричали где-то матросы, он сжимал кулак и плечо Максимуса.

— Я не дам тебе ее сожрать, как ты обычно это делаешь, — задумчиво сказал Капитан и выпустил плечо друга.

— Заметь друг мой, я оценил порыв. Ты не начал меня бить, хотя мог бы.

— Если бы всю дурь из твоей головы можно было выбить, — равнодушно бросил Капитан через плечо, глядя на морские волны подсвечиваемые молниями.

— Аналогично, друг мой, аналогично.

— Я одного не понимаю. Ты переставляешь нас, как кукол и совершенно не думаешь, что мы чувствуем. Макс, так нельзя!

— О чувствах я думаю в первую очередь, потому что я знаю, как это бывает больно. Просто, в отличие от некоторых, я свои раны лечу, а не лелею. Ты мучаешься, ты повергнут в пучину отчаяния… так тебе кажется. Но ты не думал, что всего один поцелуй сможет тебе помочь?

— Да молчи ты уже. Я сам все решу.

— Сам так сам, — равнодушно пожал плечами Максимус, он смотрел в сторону друга хитро и, вместе с тем, во взгляде его было море сочувствия и даже раскаяния.

— Я поступил не красиво, да, — мрачно сказал Максимус, — Но так будет лучше.

— Ты сам знаешь, какими намерениями, что и куда устлано, — бросил Капитан.

— Нет, я знаю одно. Куда вас это приведет. Вы с Аишей не бабочки-однодневки. И в этом я вам завидую, — Максимус допил свой виски одним глотком, поморщился и встал.

— Ты куда, там буря?

— Я в каюту. Я хочу спать.

Капитан пожал плечами и снова отвернулся к окну. Шторм бушевал вовсю.

Глава 27. Капитан

Капитан постоял немного возле окна.

— Надо поспать, — прошептал он и направился прямиком ко мне. Вот уж действительно неожиданная будет встреча. Он остановился за полшага от заветной щелки, я отпрянула и притаилась. Замерла полностью, и перестала дышать. Капитан что-то медленно смешивал. Потом снова отошел к столу. Он пил "Мэри" и ничего не видел и не слышал. Я стала тихонько выбираться из подсобки, через кухню. Заспанный кок уже на посту удивленно меня приветствовал, но мгновенно забыл, что я тут была.

Я долго мучилась с дверью.

— Я заблокировал, — сказал кок.

— А разблокировать?

— Никак, — покачал головой кок. — Пока не уймется, извини.

Один выход был, но у этого выхода сидел Капитан. Только я подумала о нем, как мысль моя материализовалась и застыла.

— Э. Доброе утро, — хрипло сказал он. Выглядел он очень плохо.

— Д-доброе, — кивнула я.

— Уже поднялась?

— Точнее, еще не ложилась, — ответила я.

Нам мучительно некуда было девать руки, язык лип к нёбу, у меня во рту пересохло. Капитану пришлось еще хуже, он вдруг пожелтел, усталые глаза стали мрачными, светло-серыми.

— Идем, — повелительно сказал он.

Я поняла, почему он прирожденный Капитан — сказал, как отрезал. Властности в нем все же было много, просто он выпускал ее редко. Мы прошли в кают-компанию, он взглядом указал мне стул, а сам налил мне сок. Молча поставил передо мной стакан.

— Жди, — только и сказал он.

"Что будет? Что будет?!" — думала я.

Я заметила, как Капитан в сопровождении каких-то матросов стремительно пересекает палубу, он сновал туда-сюда достаточно долго. Позже он просто стоял спиной ко мне, так же, где когда-то стоял Максимус. Эдакий громоотвод, потрепанный всеми ветрами и бурями, стоял Капитан и смотрел в воду.

Он вернулся, оставляя мокрые следы на полу, волосы облепили его лоб. Выглядел он лучше, но и серьезней тоже.

— Все слышала? — в лоб спросил он, в тоне его не было обычной мягкости. Он был жесток и неумолим, словно бесился, что и со мной еще надо нянчиться.

— Да, но еще не успела осмыслить.

— Так осмысляй. Бывают ситуации, когда на раздумья нет времени. Учись делать и думать одновременно, — Он отпил из своего стакана и поморщился, — Что делать? А главное, я не ожидал, что оно действительно все именно так повернуто. Если бы не твой вопрос, я бы и не задумался. Мне казалось, все…не то чтобы закономерно… Но развивается по естественному ходу событий, а не по созданному кем-то. Ладно, не важно. Со своими тараканами я как-нибудь сам справлюсь.

Даже лучше, что ты здесь и все слышала, — продолжил он после молчания, — Я хоть смогу предупредить тебя с кем ты имеешь дело. Я не буду говорить плохо о лучшем друге, у него своя философия, которой он следует, у него своя жизнь и отношение к ней. Но вот, что я тебе бы посоветовал. Не поддавайся ему. Во многом мы с ним все еще вместе, потому что постоянно соревнуемся, кто из нас сильнее.

Вызов бросил первым он. Я всегда презирал драки, как сильнейший, да и воспитание, и характер позволяли мне обходиться без них. Вся сила здесь, — Капитан постучал пальцем по лбу, — Я даже и не заметил его, когда якобы толкал локтем на камбузе. А Максимус всегда был драчуном, ему только повод дай. Я всегда считал таких людей не большого интеллекта. Друг оказался не таким. Мы предпочли с ним словесные драки, борьбу знаний, соревнование умений, а не просто кулачный бой.

Он всегда был хорош собой. Точнее не так. Максимус умеет две вещи: много и красиво говорить и понимать, что нужно женщине. У него звериное чутье, бешеный магнетизм, и он этим пользуется.

Одно могу сказать, он относится бережно ко всем свои пассиям, они практически не задерживаются у него, но он — одно из лучших их воспоминаний. Вряд ли есть женщины, которых он оставил несчастными.

С Лидой, правда было по-другому: он нашел ее через агентство и не думал, что будет крутить с ней роман. За романами и развлечениями он ездит в путешествия. Лиду он раскусил не сразу. У них были только деловые отношения, хотя я видел, что она полностью в его власти, скажи он ей: ляг и умри — умерла бы, едва коснувшись головой пола.

Он ничего не видел, то есть совсем ничего. А когда заметил, то ужаснулся. Сколько было женщин, сколько перетерпела Лида. Тогда же он обнаружил в ней любовь к свободе и мысли. Что хорошо умела Лида, так это думать и рассуждать. Она давала фору записным мудрецам, которые собирались у старика дома.

Я тогда болел и наблюдал развитие событий. Макс часто приходил ко мне, он даже плакал из-за нее. Вот уж чего я никогда бы не мог подумать за ним! В конце концов, он предложил ей союз. Естественно, она согласилась.

Я был рад за них, но в ночь перед отъездом я едва уговорил Макса остаться с Лидой. Он был напуган, бледен, почти безумен. Он понял, что теряет драгоценную свободу, к которой так привык. Я уговорил его, тем паче, что он сам понимал — без Лиды пропадет. Когда Лида ему открылась, он был на той точке кипения, когда продолжать такой образ жизни было невозможно. Сейчас он стал гораздо скромнее.

Он недолго выдержал на островах, часто приезжал, жаловался, что ему плохо вдвоем с Лидой, что он "испил этого родника" и жаждет уйти к другим. Я уговаривал его как мог.

Макс человек упертый, если что-то втемяшит в голову, то не выбьешь. Это со мной он так просто извиняется, потому что я ему дорог. А с любым другим, наболтает в три короба, и концов не сыщешь. Он все же провернул аферу. Из рыжего стал седым, а когда окончательно вернулся, заперся в доме на месяц.

Из затворничества вышел обновленным, будто и, правда, смерти в глаза заглянул. Он перестал распутничать в неимоверных количествах. У него даже завелись свои принципы, по которым он отбирал девушек. Он более тщательно относится к тем, кто с ним рядом, но все же не достаточно внимательно и щепетильно, на мой взгляд.

Он считает, что раздает любовь задаром. Миру и впрямь не хватает любви, но не плотской, не физической. Любовь — это союз душевный и потому она не может быть счастливой. Человеку свойственно сомневаться, желать чего-то большего. И по мне, тот, кто откажется от желаний, тот и сможет быть счастлив в любви. А вообще она такая хитрая штука. Она убивает все, — тут Капитан запнулся и закашлялся.

— Что на нее не похоже, — продолжила я.

Капитан удивленно посмотрел на меня.

— И ты с этим согласна? — удивился он.

— Нет, с чего бы? А что не похоже на любовь? Тут либо сам корень утверждения неверный, либо все похоже на любовь. Любовь это сила, которая создана рождать, а не убивать.

Капитан с интересом слушал меня, а потом хмыкнул и уставился в свой стакан.

— Если бы она дана была созидать, я бы так не мучился.

— Но ведь дети рождаются в муках.

— Аналогия слишком пространна, — причмокнул он, — Но знаешь, в этом есть доля правды. Я по себе чувствую, что становлюсь каким-то другим. Сколько мы с тобой знакомы?

— Не знаю, считать надо, но если честно голова не варит.

— Вот и мне, кажется, что всегда. Так все не правильно, — Капитан встал и смотрел на утихающую бурю.

— А как правильно?

— А никто не знает. Просто знаешь, Аиша, может нам с тобой не видеться денек другой…

Я замерла, отчего-то сердце перестало биться. А как же так? Он же вызвался меня защищать перед Максимусом? Я же…

Я почувствовала себя маленькой и беспомощной, от которой отвернулись все, включая духов и божеств. И последняя моя надежда, сейчас стояла ко мне спиной, опершись лбом на руку, наблюдала, как успокаивается шторм.

— Ну, да что я такое говорю, — улыбаясь, повернулся, он. В улыбке было больше скорби и усталости, — Все в порядке, Аиша, прости. Это была слабость.

— Это со всеми бывает, — что-то толкнуло меня вперед. Он сел на стул и грузно оперся о стол локтем. Я стояла возле, но вдруг набралась смелости и прижала его мокрую еще голову к себе. От волос пахло соленой водой. Он сомкнул руки за моей спиной, и мы долго еще так пробыли.

— Кажется, я задремал, так пригрелся, — Капитан снова ожил. В глазах его искрились зеленые чертики. Луч солнца, полоснувший по лицу, сделал его пшеничные волосы рыжими. Он легко улыбнулся:

— Спасибо, ты устала, наверное, стоять?

— Нет. Не устала.

— Сядь. А я пойду к себе. Старпом знает, что надо делать. Я безумно вымотан, — Капитан тяжело поднялся и, пошатываясь, вышел из кают-компании.

Я долго стояла, прижав руки и мокрые рукава свитера к груди, ловила последние нотки морского запаха.

— Доброе утро, — протянул Максимус, — Безумная была ночка, не правда ли?

— Да, шторм и все такое?

— Все такое? — он остановился и протер глаза, — Ты очень плохо выглядишь, детка.

— Я не спала всю ночь.

Максимус только криво улыбнулся.

— Книжки читала.

— Скорее слушала.

— И где ты раздобыла посередь моря аудиокнигу, разреши поинтересоваться?

— Ну, раздобыла же.

— Да, правда, к черту подробности. У меня чертовски болит голова. Детка, ты в состоянии приготовить мне чего-нибудь?

— Да. Но боюсь, сколько не готовь, я сейчас смогу получить только яд.

— Тебе надо выспаться, — Максимус подошел поближе и провел большим пальцем по моему лицу от носа до уха, — синячки нехорошие. У тебя почки случайно не болят?

— Ничего у меня не болит! — я резко одернула его, меня всю перекоробило, я мгновенно взбесилась, — Я же просила не прикасаться ко мне!

— Ты просила не подходить к тебе сзади, — педантично заметил Максимус, и, прищелкнув пальцами, отошел от меня. Он обнял себя одной рукой вокруг пояса, другую поставил локтем на первую и прислонил указательный палец к губам. Он долго смотрел на меня, синими глазами, спокойно внимательно словно старался прочесть мысли.

— Когда я тебя подбирал, и не знал, что так повернется. Помимо склада разного рода новостей я приобрел клад странного свойства. Иди, отсыпайся, детка.

— Что вы хотели…

— Я всегда говорю, только то, что хочу. На море все не так, как на суше. А днем не так, как ночью. Иди и спи, я сам разбужу тебя.

Мне захотелось сделать Максимусу гадость. Непреодолимое чувство, которое каждый раз приходило вместе с хозяином, оно щекотало меня, и было до абсурда иррациональным. Последнее слово в этом разговоре должны быть за мной:

— Вы сами отчасти виноваты в том, что я вас ненавижу и боюсь, — я проговорила это, полностью копируя вольную позу хозяина, так же глядя ему в глаза, спокойным голосом.

Максимус расхохотался:

— Иди, иди. Я даже отвечать тебе не буду. До того хорош момент!

Я проходила по палубе и посмотрела вдали на горизонт. После шторма вода была изумрудно-зеленой, в ней мелькали то ли чертики, то ли ангелы, блестели на солнце. А сверху на меня смотрело напряженно и внимательно синее-синее небо.

Глава 28. Ссора с Максимусом

— Аиша, детка, вставай, — Максимус мягко потормошил меня. Я лениво открыла глаза.

— Уже?

— Ужин скоро, хватит вам спать. Ты не заболела? — Максимус приложил сухие шершавые пальцы ко лбу, — Ты горишь! — Он коснулся лба губами.

— Да, что ж это такое! — разворчалась я, отталкивая Максимуса.

— Нет, все в порядке, я боюсь, как бы ты не заболела. Просто в Киотануре ты мне нужна будешь очень, совершенно нельзя болеть.

— Ну да, рассказывайте, — фыркнула я.

— Не веришь, как хочешь, — Максимус пожал плечами и вышел из каюты.

Я села на кровати и задумалась. Я только что прогнала Максимуса, и он воспринял это спокойно, не шутил и не подкалывал, не издевался. Попытался, конечно, что-то… не скажи, что приставать… Но не нравится мне это.

Я вышла из каюты и вдохнула прогретый воздух. Захотелось наполниться им и как воздушный шарик улететь высоко-высоко в небо.

— Доброго утра, — бодрый голос Капитана застал меня врасплох.

— Доброго. Только вечер уже.

— Какая разница. Хороший денек мы проспали, — улыбался он и смотрел смеющимися глазами.

— Я пойду, ужин приготовлю.

— О, как раз очень, кстати, — похвалил Капитан, — встретимся на ужине тогда. У меня много дел.

Капитан подмигнул мне и куда-то быстро ушел. На душе стало хорошо. Я отправилась на камбуз, там мило трещала о чем-то с коком, тот в основном глубокомысленно прочищал горло и кивал, немного хмурился.

Я была в шикарнейшем настроении и приготовила на десерт клубнику со сливками, а на основное суп-крем и запеченное в меду мясо и овощное рагу.

Кок одобрительно кивал моим действиям, изредка поправляя меня, тихим действием или звуком.

Я сервировала стол, но мужчины долго не появлялись. Прошло около получаса перед тем, как при полном параде явился мрачный Максимус.

— Что с вами стряслось?

— Глупые люди со мной стряслись, — мрачно ответил он.

— А Капитан придет?

— Нет, не придет, — фыркнул Максимус, — Он пока предпочитает не видеться со мной.

— Дуется из-за ночного?

— Нет, по другому поводу. Кстати, о ночном? Подслушивала? — осведомился он, закладывая кусочек мяса в рот, — О, очень вкусно, умница.

— Спасибо. Я случайно оказалась возле щели в подсобке. Совершенно случайно.

— Ах, ну да. Я понял. Я сразу так и понял. И что ты думаешь? Мне интересно теперь узнать твое мнение. Я же так понял, вы до рассвета миловались тут с Капитаном. Нет, что ты сразу злишься, я в самом целомудренном смысле слова, — торопливо ответил Максимус на обращенный на него пламенный взор, — А вообще мне нравится, что ты злишься. Значит, у тебя появилось что-то свое, что ты защищаешь.

— Вы умолкнете? — рыкнула я, Максимус сыпал вопросами и не давал мне вставить и слова.

— Не затыкай мне рот, мала еще, — отмахнулся Максимус и замолчал.

— Я все слышала. И вот, что я думаю. Я не игрушка вам. И я хочу остаться Аишей из Охтора. Я не просила вас меня подбирать, я не просила вас делать из меня женщину, влюблять в Капитана. И мне и ему теперь после ваших манипуляций плохо. Мы не игрушки и не куклы. Вы не вправе решать, что лучше для меня. Это могу только я решать, — я старалась говорить спокойнее, но нервные нотки и напряжение прорывались сквозь.

— А теперь, детка, слушай меня внимательно.

— Я вам не "детка". "Детками" можете называть самочек, которых вы… с которыми вы…

— Сплю… да, — авторитетно подтвердил Максимус. — я могу сказать и жестче, но поберегу твои ушки.

— Да, что уж там!

— Ты хамишь, — предостерег Максимус, — Повторяю, слушай внимательно. Я мог и не подбирать тебя, бросить тебя умирать, замерзать на снегу. Это раз. Я имел столько возможностей воспользоваться тобой, но сдержался и ты, если тебе уже все рассказали, должна бы была оценить это.

Я решил сделать из тебя женщину только потому, что ты можешь, в тебе есть потенциал. Если тебе нравится мыть посуду и убирать чужие объедки, пожалуйста, убирай. Разве ты не хочешь жить чем-то лучшим, большим. Ты сама же хотела разбогатеть и не работать. Но без головы и мысли в ней ты ничего не добьешься. Ты так хорошо поняла то, что я тебе сказал. Ты мгновенно все поняла, а надо-то было всего пошевелить мозгами и немного почитать.

Ты умна, ты молодец. Но ты упряма и своевольна. Мне это нравится, хотя и напрягает. Посмотри на себя. Я почти ничего не сделал. Ты побыла рядом со мной и тебя уже не узнать. Где та робкая дурочка, которая всего боялась? Ее нет, а знаешь почему?

Потому что рядом со мной может вырасти только очень сильная женщина, слабая сломается, как это было с Лидой. Она сломалась, а ты нет, у тебя есть силы бороться, — Максимус сверкал глазами.

— Вы — трус, — фыркнула я, — Вы боитесь женщин, вы ненавидите их. Я не знаю, зачем я вам. И может быть мы с Капитаном не созданы друг для друга, может быть мы бы стали просто друзьями, хорошими друзьями, но не влюбленными. Если бы вы не толкали меня к нему. Может я и не захотела любить его, не будь вас рядом.

Максимус побелел и стиснул зубы.

— Ты переходишь все границы, — медленно сказал он, — Вот вас пробило сегодня нападать на меня! Все напоминают мне о своих чувствах! Надо подумать, какие чувствительные! Кисейные барышни! Тряпки, раны надо лечить, а не лелеять! Если мешают вам ваши чувства, так признайтесь себе, бесхребетные вы создания, и рвите из сердца с корнем, а рану прижигайте!

— Как вы это сделали после Лиды? — я внезапно поняла кое-что о Максимусе.

— Это было раньше и это тебя не касается, — отрезал он, — Я все равно завершу то, что начал. Я доиграю свою партию, как бы вы не сопротивлялись. Разве ты не влюбилась в своего таинственного спасителя, разве его душа не сотряслась, когда он услышал твои вопли там в порту? Я таких, как вы знаю, как облупленных. Вы — бесхребетные слабаки, охраняющие шрамы в сердце, как нечто ценное. Решаться надо! Решитесь, или вы вместе и рядом и как-то сами выкручиваетесь, или я веду вас, как слепых котят дальше!

— Нам никто не дал выбора! Нас поставили друг напротив друга и приказали любить. Вы и приказали!

— Ты ошибаешься, — Максимус встал в бешенстве из-за стола и почти бегом сделал круг. У меня на глазах навернулись слезы.

— Я с самого начала, как только узнала, что из-за вас страдает мой хороший друг, я с самого начала отказалась. Вы удержали меня!

— Вали! — Максимус тихо прошептал мне это в лицо, глаза его горели, левый был темнее правого, — Вали! Если найдешь куда. Я не держу тебя. Мне не нужна неблагодарная стерва, которая мнит о себе слишком много! Можешь лучше сама, вперед и с песней!

Во мне проснулся кролик. Я смотрела в эти голубые глаза и теряла волю. Единственное, что мне хотелось сейчас сделать, это укусить его за нос. Больше никаких доводов у меня не было. Я аккуратно прикусила кончик его носа.

Глаза его округлились. Максимус вздрогнул и отсторонился. Мы смотрели друг на друга, вдруг он стал нервно смеяться.

— Прости, я наговорил много лишнего, Аиша, как-то все завязалось! Прости, я скоро устану извиняться перед вами! Но правда, так будет всем лучше. У меня не будет стимула отбивать девушку у лучшего друга, ибо это не комильфо. Ты переживешь полезные тебе эмоции.

— А Вильям?

— А он вспомнит, наконец, что он человек, не удочка, что он тоже может чувствовать и любить.

— Так вот как, — прищурилась я, — Значит, отбивать девушку у друга вы не будете…

В этот момент у меня закружилась голова, все сложилось в какую-то адскую головоломку. Мне захотелось чувствовать себя гадко, сделать что-то настолько мерзкое, чтобы потом вспоминать и содрогаться. Максимус все еще стоял рядом и потирал нос. Бешенство его уже прошло, и он с интересом наблюдал за ходом моих мыслей. Я быстро встала и подошла к нему вплотную, оказалась на полторы головы ниже его. Вот незадача.

— Опять будешь кусаться? Я уже боюсь тебя, Маленький Лев.

— Я вам кое-что хочу сказать, — тихо сказала я.

Максимус сделал шаг назад, он действительно был встревожен.

— Бойтесь меня, бойтесь, — я почувствовала ярость и власть над ним. Обвила руками его шею. Максимус пытался отцепить меня от себя, но я хватко вцепилась. И коснулась его губ своими. По телу прошлись холодные, а потом горячие волны. Максимус не сдавался, ему удалось, наконец, высвободиться.

— Вы этого хотели. Получите, — фыркнула я, утирая рот.

— Ты отвратительно целуешься, и сильная, как львица, — Максимус сохранял внешнее спокойствие.

— Я пойду, у меня много работы. Я останусь с вами, но решу, что мне делать с Капитаном сама.

— Самостоятельные все стали, боже ж ты мой, — проворчал Максимус.

— И больше от меня вы ничего не получите.

— А ты про поцелуй? — отмахнулся он беспечно, — Я получил все, что хотел в полной мере. Я не думал, что это случится так скоро. Но с тобой все происходит быстро. Ты сама меня поцеловала. Жаль, только что это была подачка из ненависти, но мне не важно. Важен только сам факт.

— Кукловод.

— Я. Да я кукловод.

Я снова разбесилась.

— Зачем вам это нужно?

— Просто хотелось попробовать.

Я задохнулась от такой наглости. Попробовать? Просто попробовать? И я попалась в эти ловко расставленные сети, и чем больше я буду биться, тем сильнее запутаюсь. Я маленькая, несчастная рыбка, которую поймали и хотят сожрать, у которой уже откусили голову.

— Мне даже противно марать об вас руки, — дрожащим голосом проговорила я. Из глаз упали две горячие слезинки.

Максимус поджал губы и вздохнул.

— Аиша, прости…

— Идите к черту… Я вас ненавижу. Вы сами все портите… Почему мы должны вырывать свои чувства из сердца, если вы первый лелеете свою рану, как главное сокровище?!

С этими словами я покинула кают-компанию.

Глава 29. Капитан успокаивает Аишу

Я смотрела на мойку с посудой и не видела ее. Бешенство мое не проходило. Кок, ошивавшийся мимо, дико на меня озирался и даже двигаться старался медленнее и тише обычного. Ярости не было предела.

Как мог Максимус меня так унизить?! Вот и весь его гнусный план! Несмотря на все свои зароки, не иметь дело с помощницами, он все же хотел и добился желаемого. Ну, да, возможно, для него поцелуй и не имеет особенного значения. Но я-то какова?! Ничего, Максимус еще поплачет, отольются кошке мышкины слезы.

Я вцепилась в мойку и не могла сдвинуться с места. В глазах было мутно от унижения, я чувствовала себя растоптанной, меня повозили лицом по грязному полу, как тряпку. Надо действовать с Максимусом его же методами! Вырвать с корнем? Не вопрос! Я оторву ему его поганую голову и сожру мозги на завтрак, запивая апельсиновым соком. И ни с кем не поделюсь. Это моя добыча. Не стоило будить во мне льва. Раньше меня только называли львом, теперь я себя им ощущала. Я Лев, я чертов Маленький Лев-людоед, и я отведаю его мяса, в каких бы смыслах это ни было сказано.

Буря внутри сменилась отчаянием. Храбриться я могу здесь и сейчас, когда есть Капитан и каюта его открыта для меня и днем, и ночью. А мы сойдем на берег, и я останусь с этим чудовищем один на один. А что тогда? Я же теряю волю, когда он находится в непосредственной близости. С самого моего первого пробуждения, я веду себя не так, как обычно. Я словно с ума сошла!

Я тихо отпустила мойку и заревела в голос. И ведь я так бездарно потратила свой поцелуй. Я почти прониклась его магией, как об этом писал Дюма, это должно было быть что-то волшебное, неземное, нежное… А что у меня? Гнев, мерзость и грязь. Но, кажется, я хотела пожалеть об этом, я спрятала голову в коленки и снова заскулила. Хотела? Теперь жалей, детка!

— Аиша, ты здесь? Я тебя насилу нашел, — Капитан был не на шутку взволнован и сразу порывисто меня обнял. Где-то в глубине этого теплого кокона я взвыла с новой силой.

— Что случилось? Ну, что, Аиша? Я беспокоюсь, пожалуйста, — он гладил меня по голове одной рукой и по спине другой. От его жалости мне становилось только хуже.

— Ты поругалась с Максимусом?

Я закивала, не поднимая головы.

— Я тоже с ним поругался, — я слышала, как он улыбнулся.

— Да?

Я подняла голову, все, что мне было нужно, его улыбка.

— Да, — он был будто безмятежен и спокоен, глаза, как вода, прозрачные, зеленые, — Поплачь еще, если хочется.

Слезы катились из глаз просто так, он продолжал гладить меня и собирал слезы губами со щек. Я ощутила его сухие, просоленные губы внезапно, но, как-то естественно. Он нежно и настойчиво, долго целовал меня, пока я не решилась, как умела, ответить. Плакать я перестала скорее от удивления. Максимус был другим. Что-то жесткое было и терпкое в том поцелуе. Я снова вспомнила, и слезы хлынули потоком. Капитан только терпеливо ждал, властно уткнув мою голову в свое плечо.

— Я с ним вдрызг поругался. Мы с ним разве что локти мои на камбузе не припомнили, — тихо говорил он, — Он первый ко мне пришел и стал шутить, что, мол, мы с тобой всю ночь языками чесали вместо того, чтобы делом заниматься. Я не вытерпел, в самом деле, сколько можно?! В другой момент я бы стерпел, но тут. Я высказал все, что не сказал ночью.

— А разве что-то осталось?

— О, поверь мне, осталось даже больше, чем я сам предполагал. Я припомнил ему все, и объяснил, насколько все серьезно. Мы можем просто потерять друг друга все втроем. А мне этого очень не хочется.

— А я с ним поругалась… Просто я высказала все, что поняла из вашего ночного разговора. Лиду ему припомнила, сказала, что не хотела с самого начала быть его помощницей, что он во всем виноват, что настоял и лепит из меня черти что.

— А что он сказал?

Я отняла голову от его плеча, хоть это и далось мне с трудом.

— Он мне сказал: "Вали!"

Капитан очень удивился.

— Даже так. Продолжай, только в подробностях прошу тебя. Да, пойдем лучше в каюту, здесь прохладно, ты простудишься.

— Но посуда…

— Вот ты фанатка. Георг вымоет, да, Георг?

Кок вздохнул и кивнул, взгляд его выражал противоестественную связь сочувствия, безнадежности и раздражения. Я покраснела. Георг много слышал и видел. А я и забыла, что он был тут. Хотя он человек-могила, боюсь, он и молчаливый такой, что знает слишком много такого рода тайн.

Мы поднялись к Капитану, он аккуратно прикрыл дверь. Я села на кровать, а он у меня в ногах.

— Мне очень любопытно, продолжай, я потом все объясню.

— Максимус так близко подставил мне лицо, я не могла удержаться, чтобы он знал свое место… Я его укусила.

— Да? — рассмеялся Капитан.

— Да, в самый кончик носа.

Капитан окончательно развеселился, и мне показалось теперь это смешным.

— А что было дальше?

— Максимус сказал, что просит прощенья, и что делает это, чтобы не отбивать девушку у лучшего друга, — Капитана перекосило горькой усмешкой, — А потом… потом… (вот уж действительно я вспоминала и содрогалась)… Мне захотелось сделать гадость… Не ему… самой себе (из глаз снова покатились слезы, Капитан отреагировал мгновенно, взял мои руки и грел их). Я его поцеловала.

Я замолчала, ожидая, что все громы небесные обрушатся на мою голову, что сейчас и Капитан отвернется от меня, потому что я еще неокрепшее чувство растоптала в прах.

Минуту длилась тишина, мне казалось, что я седею. Громы действительно разразились, но это был смех. Смех Капитана упругими мячиками скакал по комнате, он веселился от души. Я была несколько шокирована таким его поведением.

— Ты неподражаема! Прости веселье, но скажи, что он сделал потом?

Бесшабашное, веселое любопытство плескалось в его глазах.

— Он заявил, что только этого и хотел. Что с самого начала хотел получить от меня именно это. Я спросила: зачем? Он: просто попробовать.

— Мерзавец, — поджав губу и улыбаясь, откомментировал Капитан, — хочешь, я расскажу тебе, что было на самом деле? Ох, бедный Макс, мне даже жаль его. Я-то повозил его неплохо, а ты… Ты его добила. Мало того, что ты в прямую заявила о своей эмансипации.

— О чем?

— Ох, о том, что ты независима от него. Так еще и напугала его до чертиков. Можешь выкинуть из головы все его слова. Он настолько не ожидал ни укуса, ни поцелуя. Ты укусила его и дала окончательно понять, что ты больше не в его власти, а поцеловав, добила окончательно. То, что он сказал лишь тень его обычной изворотливости. Он ведь не ответил на твой поцелуй, ведь не ответил? — Капитан с плохо скрываемым торжеством и азартом ждал моего ответа.

— Он вырвался.

— Ох, ему еще и вырываться пришлось!

— Да, я крепко его держала.

Капитан восхищенно смотрел на меня.

— Добила калеку его же палкой. Господи. Прости, не хорошо так о друзьях. Он отомстил тебе, он все еще очень хорошо тебя читает. Он мгновенно считывает реакции хорошо знакомых людей, манипулирует ими и раз ты больше не в его руках, то надо как-то больнее пнуть тебя на последок, что он и сделал. Он просто не ожидал и сказал первое, что пришло в голову, самое унизительное и обидное. Забудь. Хотя мне он говорил, тоже что-то о том, что больше не хочет влюбляться и на всякий случай, я лучшая защита от него для тебя. Это бред, он не хочет говорить и цепляется за самую мало-мальски правдоподобную версию.

Я знаю, его как облупленного. Господи, сколько гадостей мы наговорили друг другу, — Капитан схватился за голову.

— Он сам виноват.

— Виноват. За что боролся, как говорится. Просто, ты заявила о своей свободе. Но ты же не оставишь его, правда? У него столькому можно научиться, если только он не начинает дурить.

— Я остаюсь с ним.

— Вот и умница, — Капитан вдруг стал серьезным, — жизнь ставит передо мной один выбор за другим. Сейчас я не могу выбрать. Либо ты, либо море.

Он взглянул на меня, словно ожидая совета.

— А зачем я тебе? — устало спросила я.

— А зачем тебе воздух? Зачем сон? Еда? Вода? Зачем солнце? — он обнял меня, — Чтобы жить, Аиша, чтобы дышать тобой, чтобы любить, чтобы возможно оставить море. Там в порту я не знал, что мы встретимся еще. А когда ты оказалась на корабле, я стал по-другому дышать, двигаться, думать. Я задыхался в своих четырех стенах, во всех бескрайних морях я задыхался и понял это лишь сейчас. Я дурень, я старый дурень!

Он положил мои руки на свою голову.

— Но я изменюсь. Только надо решить, как нам быть. Жить, только глядя на море, я не смогу, а таскать тебя с собой… На корабле тяжелая жизнь.

— Тяжести меня не особенно пугают.

— Потому что ты безответственная, да, — Капитан принялся целовать лицо, — прости, но это так. Я что-нибудь придумаю, обязательно.

В дверь постучали.

— Заходи, Макс, — крикнул Капитан, не выпуская меня из рук.

Максимус зашел щеголем, а отнюдь не побитой собакой. Я насторожилась, он хоть и был бледен, но глаз его нехорошо горел.

— Я не буду извиняться, хорошо? Я не привык это делать, и язык немного уже болит, — Максимус прошел и сел в кресло, — Так вижу, все у вас хорошо. Совместную жизнь уже распланировали?

— Макс, перестань, — примирительно сказал Капитан, — право слово, мы несколько были горячи по отношению к тебе.

— За себя, пожалуйста, — фыркнула я.

— Да, горячи не то слово. До сих пор губы огнем горят, — мрачно посмотрев на меня, сказал хозяин.

— А что не нос? — выдержала взгляд я.

— Так хватит, — Капитан сел между мной и Максимусом, — Хватит вам. Я простил тебя, старик.

— Я тебя тоже, естественно. Немного нагло было, ну, что же. Любой угнетатель должен принять свободу воли угнетаемых с мудростью в голове и миром в сердце, — полный достоинства сказал хозяин.

— Я извиняться, с вашего позволения не буду, мне не за что, — в тон ему ответила я.

— Ты лучше бы книжки читала, милочка, а то одну прочла и нос задрала, — отрезал хозяин.

Я усилием преодолела желание сделать гадость.

— Ценю порыв, ты не укусила меня и даже не показала язык, — отметил он, — Растешь над собой буквально на дрожжах. Но мы еще поборемся, я так понимаю?

— Правильно понимаете.

— О, славно! Ты страстная в этих схватках. Но учти, что я больше не стану тебя жалеть, после таких финтов и не просто отвечу укусом на укус, но и кусаться буду в полную силу.

Капитан хмурился.

— Не бойся, брат, я не откушу и не зажарю в масле ее хорошенький носик. Все оставлю тебе.

— Мне не нравится твой тон, — тихо сказал Капитан.

— Последний раз, эту фразу мне говорил гувернер, после чего его унесли на носилках. Я и в детстве был силен. Но я вижу, байки о моем несчастном детстве вас не интересуют, я оставлю вас. Я собственно зашел, только за одним, убедиться, что Аиша в порядке.

— Слишком много чести.

Максимус встал и высокомерно посмотрел на меня.

— Посмотрим. Недаром в морском корпусе меня звали Гладиатором. Мы Гладиаторы специально для того и придуманы, чтобы быть либо сожранными львом, либо льва побороть. Доброй ночи.

Он вышел.

— Я устала, — я упала на постель и закрыла глаза. Внутри вертелся штопор от горла до самых ног. Капитан коснулся меня, и штопор унялся, я почувствовала себя струной, издавшей первый свой звук, чуть фальшивый, неумелый. Но в руках хорошего исполнителя и дрянная струна может зазвучать ладно. Капитан лег рядом и обнял меня. Я тихо зарылась носом в его волосы и мгновенно уснула, пригревшись.

Глава 30. Порт Киотанура

Прошло три дня, наполненных солнцем, которое становилось все теплее. Три дня спокойствия, в которые я переживала только о том, какие же все-таки перипетии ведут героев Дюма по скользким дорожкам. Три дня, которые успокоили меня и почти отучили бояться Максимуса. В адмиральский час, он приходил ко мне в кают-компанию или в каюту и беседовал о том, что я поняла, или объяснял какие-то непонятные места.

— Я никак не понимаю, кто все-таки мать этого Рауля? Почему Герцогиня? А отец Атос почему-то вдруг оказался, — недоумевала я во второй день.

— Ну, вспомни. Она же рассказывает ему, о том, что остановилась в доме священника и в ту ночь согрешила с ним, после чего понесла. Такая она легкая эта дама.

— Но священник священником, а Атос-то тут при чем?

— Ты чем читаешь? Глазами или как? — улыбался Максимус, — где-то там он говорил о том, что в ту ночь священника не было дома. С Атосом она и согрешила.

— Как все… странно. Вроде бы все такие набожные, а просто переспать со священником ничего не значит.

— Ну, вот такие времена. Принцип называется, если нельзя, но очень хочется, то можно. Все люди так живут, под мнимыми запретами, которые сами же нарушают и мучаются потом. А почему нельзя? Сама религия это свод запретов и разрешений. Просто деления мира на "можно" и "нельзя". Прости, за подробность, но я знаю много поз для услады собственной и женской, индусы хорошую книгу придумали. А были времена, когда в Англии за использование какой-либо другой позы, кроме одной конкретной, каралось, чуть ли не смертью. Проклясть и отлучить от церкви могли запросто. При этом любовное изъявление проводилось, чуть ли не по часам и в одежде. Бред! Чем остальные позы-то плохи? Почему обязательно в одежде?

Догматы вроде не убий, не укради, понятны. Представь, что случится, если их отменить. Анархия и хаос. А мелкие запреты типа есть по четвергам только рыбу, или ставить свечи перед иконой — это символы и не более. К религии и священникам всегда относились потребительски, даже в средневековье. Надо тебе дать трилогию про столетнюю войну, там красиво это показано. И поступок ее хоть и предосудителен, но если хорошо подумать, то ничего страшного она не сделала. Ну, принесла потом ублюдка, ну, что поделаешь.

— Зачем вы ругаетесь на Рауля?

— Невежественная ты дикарка. Ублюдок, значит, незаконнорожденный последыш. Капитан зря лазил и чихал от пыли, чтобы найти тебе словарь? Ты ведь даже в него и не заглядываешь.

Вечером третьего дня перед "Марией-Мисхорой" замаячил берег, огни на нем были огнями Киотануры.

— Неужели все? — спросила я у Капитана.

— Все? Ничего еще не началось, а ты говоришь все, — с улыбкой ответил он, — в Киотануре сейчас фестиваль. Со всего мира туда съехались самые богатые женщины: старлетки, интеллектуалки, просто прожигательницы жизни. И Максимус, он всегда ездит на этот фестиваль. В этом году, правда, не собирался, но это судьба его, каждый год кутить тут.

— Значит, будет много женщин и грязи.

— Смотря, что ты подразумеваешь под грязью. Для Максимуса это образ жизни. Поверь мне, он не берет шлюх из первого попавшегося притона. Это достойные женщины, которые…

— Подумаешь, это дорогие шлюхи, которые сами себе не сознаются, кто они есть, — пожала плечами я.

— Какая ты злая, — Капитан потряс меня за плечо, — По твоей логике все женщины шлюхи, просто той или иной стоимости. Такая логика уже, однажды, привела нас к тому, что есть сейчас.

— Нет, логики твоей или моей. Она общая.

— Тебе еще учиться и учиться, — он поцеловал меня в макушку, — Не переживай, — тихо говорил он, — у меня есть одна идея, осталось лишь продумать ее так, чтобы ты ни в чем не нуждалась.

Представь, домик на воде, на пантонах? Сделать волнорезы, на шторм (я чувствую их превосходно), мы будем уходить к ближайшему берегу.

— А чем будем жить? На что?

— Если подумать, много ли надо? Пропитания в море достаточно, и потом я такие порты знаю, такие рынки, что продать излишек не проблема.

— Ты не будешь скучать?

— Пока не попробую, не узнаю. Но я хочу попробовать. Главный вопрос: "когда?" Это может занять годы.

— Я подожду столько, сколько необходимо, — я посмотрела на Капитана, в спустившихся сумерках видно было только глаза цвета морской волны, они лучились благодарностью и радостью.

— Ты мне нужна, — грубо ворвался в идиллию Максимус. Я тяжко вздохнула и пошла на голос.

— Ты вообще кто на корабле? Моя помощница или его любовница? — бурчал хозяин.

— Ну, официально первое, второе только в планах.

Максимус скептически посмотрел на меня, состроил рожицу и фыркнул:

— Голубки.

— Учитесь завидовать молча.

— Так, я с удовольствием бы с тобой попрепирался, но не сегодня. Завтра мы прибываем рано утром. Ложись спать, я не хочу, чтобы с утра рядом со мной было чучело с синяками под глазами. Ты должна быть лучше всех тех, кто будет на фестивале.

— Зачем?

— Затем, что любая женщина по сути своей соревнуется с другой в красоте (особенно если у обеих недостаточно мозгов). Так вот, мне не нужны те, кто захотят показаться лучше тебя.

— Фильтр?

— Ты умница.

— Ладно. Я пойду.

Спала я беспокойно, мне то и дело снилась одна и та же сцена, я оставалась на берегу, а "Мария-Мисхора" уплывает навсегда. Я просыпалась в слезах, с криками и к утру оказалась совсем разбитой.

Я потратила больше, чем прилично времени на гардероб и вышла, разодетая в пух и прах.

— Это кошмарно. Я о лице. Зачем ты так размалевалась? У нас есть еще немного времени, срочно все переделывай, — фыркнул Максимус.

Я послушалась его, и вышла на следующий раз совершенно без макияжа.

— Ты меня в могилу загонишь! Тончик могла и набросать, и тушь… Не хотелось давать тебе советов, но к твоим глазам лучше пойдут светло-серые тени, но так как под глазами синяки… Что-нибудь золотисто-телесное, не сильно яркое. И у тебя есть простой блеск? Без цвета?

Я последовала советам Максимуса, но эффект мне все равно не нравился.

— Ладно, сойдешь и так на берег, — фыркнул он.

Капитан был всецело занят подходом к порту и, кажется, игнорировал меня. Предчувствия грызли меня, мне не хотелось на берег, хоть всю жизнь теперь так плавать, только не на берег сейчас.

"Мария-Мисхора" пришвартовалась в порту Киотануры, мы втроем сошли на берег, Капитан сходил первым, за ним Максимус, я семенила по трапу на шпильках следом, проклиная все и вся.

— Пять часов утра. Порт, — кратко описал диспозицию Максимус, — До начала фестиваля еще один день. Самое время искать гостиницу, вы не находите?

— Неплохо было бы, — согласился Капитан, — Но я через два дня покину вас, — Он посмотрел на меня, — я пойду в Чисхот.

— Зачем? — поинтересовался Максимус.

— Домик, — ответил Капитан.

— Заговорщики, — фыркнул хозяин, видя, как я расцвела.

— Я буду писать на твое имя, Макс, для Аиши, хорошо? И звонить тоже буду, не бойся, мы не потеряемся, — подмигнул мне Капитан.

Мы вышли из порта, и нашли гостиницу. Пока Максимус и Капитан регистрировались, меня послали на разведку, найти или магазин или забегаловку, которые бы работали в полшестого утра.

Я бродила по широким улицам Киотануры, они бывали зелены летом, сейчас листва опала. Было не холодно, но достаточно прохладно. Мне снова вспомнилось, что город можно разбудить. Если я пробужу его, то, может быть, мне повезет здесь?

Ноги мои тут же почуяли какой-то путь, и я побрела тщательно запомнила, где и в какую сторону сворачиваю. На одном из таких крутых поворотов налетела на девушку, мы сильно столкнулись и разлетелись в разные стороны.

Несколько минут я смотрела на Мисхору.

— Мисхора?

— Ты меня знаешь? — удивилась она.

— Вспомни, Охтор, ранее утро, ты подобрала Аишу. Это я, Аиша!

Мы радостно обнялись.

— А я думала, я с концами потеряла тебя в Неркеле. Я вот приехала посмотреть на фестиваль. А ты какими судьбами?

— Я теперь помощница. Прости, не могу сказать у кого.

— О, да ничего. Можно я пойду с тобой? Я все чего угодно не ожидала, только не такого сюрприза!

— Прости, Мисхора, я ищу что-нибудь, какую-нибудь забегаловку для хозяина, чтобы позавтракать.

— Ничего, — Мисхора, если и расстроилась, то не очень, — Я рада была тебя видеть. Ты сильно изменилась.

Мы еще раз обнялись, и Мисхора ушла, а я добрела до ближайшей скамейки и не могла отдышаться. Ужасно не хотелось, чтобы они виделись с Капитаном. Это все-таки роковая для него женщина. А я кто? Да, никто, по сути. Мало ли, что он мне там обещал. Надо что-то придумать. Если Мисхора вдруг забредет в порт… Дальше думать эту мысль мне помешали шевелящиеся на голове волосы.

Кафе нашлось тут же. Дворами я вернулась к гостинице, оказывается я не так далеко ушла.

— Что с тобой, ты как призрака встретила? — беспокоился Капитан.

— Все в порядке.

— Не ври. У меня у самого с утра сердце не на месте. К чему бы?

Я промолчала.

Мы вместе шли до кафе, молча. У меня и Капитана не было никаких сил и желания говорить. Максимус отчаянно зевал.

В кафе нам подали стандартный завтрак. Я ковыряла вилкой еду, мне совершенно не хотелось есть.

— Ты что? Аиша, ты вообще с нами? — Максимус тоже начал беспокоиться.

— Да, все хорошо, говорю я вам, — пыталась трепыхаться я.

Колокольчик на двери истерично звякнул, дверь хлопнула о стену и зазвенело стекло. Я заметила только развевающиеся от ветра каштановые волосы. Мужчины обернулись. Максимус побелел, Капитан стал словно восковый. Я с досады ударила кулаком по столу. Максимус обернулся ко мне, одного его взгляда хватило, чтобы понять все, что я думала, что случилось утром. Куда-то вдруг делись все колющие и режущие предметы.

— Вильям, — выдохнула Мисхора.

Она подбежала к нему и обняла. Капитан сидел, ко мне спиной, но я чувствовала, что он не знает, что ему делать.

— Здравствуй, — тихо сказал он, и коснулся ее волос.

Те адские муки, что я испытывала не сравнить ни с чем. Внутри все скрежетало, внутренности разметывало на части. Я комкала руками скатерть. Смотреть не хотелось, и все же я не отрывала взгляда от них.

— Аиша? Максимус? — Мисхора заметила нас и попятилась.

— Да, мы путешествуем вместе, — довольный сказал хозяин.

— Пойдем, — Капитан властно поволок Мисхору к выходу. Я ревниво следила, как они о чем-то говорят. Мисхора вцепилась в Капитана и не отпускала его, он старался удержать ее на дистанции, взяв за руки поверх локтей. Я видела, как они смотрели друг на друга, мы сидели не так далеко от выхода. У них оказались глаза одинакового цвета, только у Мисхоры чуть сероватые, а у Капитана — зеленоватые.

Я уловила на себе торжествующий взгляд Максимуса. Если бы не утреннее совпадение я бы подумала, что он все подстроил, хотя… кто его знает.

Свечение, что окружало Капитана и Мисхору вдруг потухло, он был печален и зол, в ее карих глазах появились слезы.

Он проводил ее до стула и усадил. Она повиновалась, в ней воли был не больше, чем в тряпичной кукле.

— Простите, — только и сказал он и вышел. Я вскочила, чтобы побежать следом, но Максимус грубо схватил меня за руку и дернул вниз и продолжал крепко держать. На секунду мне показалось, что он держит меня за самую душу.

Я еще видела Капитана, его быструю нервную походку, руки он засунул в карманы, а голову низко опустил. Вдруг он распрямился и обернулся резко, как будто ждал, что я или Мисхора выбежим вслед. Было еще не так далеко, но Максимус готов был сломать мне руку, сделай я хоть движение. Я видела серо-зеленые глаза Капитана, его пшеничные волосы и как набежавший ветер поднял ворот его рубашки. Он застегнул куртку, укутался потеплее и отвернулся. Все это время (не больше минуты) он смотрел на меня. Не прощался, но пытался запомнить, не извинялся, но пытался улыбнуться.

Мисхора плакала, тихо всхлипывая.

— Что произошло? — спросил Максимус, он один был в состоянии, что-либо соображать.

— Я потеряла его, — тихо прошелестела Мисхора, — Это не мой Вильям, это чужой человек, я не знаю его и больше никогда не встречу.

— Не плачь об утерянном, детка, — одной рукой Максимус погладил ее по голове, другой все еще держал меня.

— Может, пустите?

— Пока "Мария-Мисхора" не уйдет из Киотануры, не пущу.

Я потеряла дар речи.

— А ты что думала? Что после всего этого Капитан останется? Насколько я его знаю, сейчас он должен отдавать швартовые и на всех парусах мчаться куда подальше.

— Странно, — Мисхора поднялась и утирала слезы салфеткой, — Человек тот же, голос, запах, рост, но совсем другой в то же время.

Это я ему сказала, что он не мой Вильям, когда присмотрелась к нему хорошенько. Он совершенно чужой стал.

— Так, матушка, сколько вы не виделись? Люди меняются. Неужели ты настолько наивна, что думала, что однажды вы встретитесь и все будет как прежде? Все течет и одновременно все статично. Встретьтесь вы двумя неделями раньше… как знать, а теперь, — философствовал Максимус, пододвигая Мисхоре кофе.

Мисхора взглянула на меня по-новому, словно впервые увидела. С минуту она смотрела на меня, потом в ее глазах мелькнула молнии понимания. Она нетвердо улыбнулась, из глаз покатились слезы. Она пожала мне руку, встала и вышла из кафе.

— Ну, вот мы и остались одни, — тихо констатировал Максимус.

Я ничего не понимала, внутри было пусто, и гулял ветер. Мне стало холодно, захотелось прижаться, вдохнуть соленый запах.

— Ты победила их обоих, — вкрадчиво говорил Максимус.

— Кому нужна такая победа, если я одна?

— Есть я.

Я промолчала.

— Мне стыдно, — сказала я.

— За что? За то, что Мисхора и Капитан сами проворонили свое счастье? Они привыкли так жить. Но Уллиса я бы не списывал со счетов, в нем кроется много сюрпризов.

— А мне кажется, я потеряла его.

— Все может быть. Но я бы повременил с выводами. Никогда ничего не решай на эмоциях. Пойдем в гостиницу, успокоишься, почитаешь, и тогда будешь делать выводы. Ты же умница, Аиша.

Максимус повел меня в гостиницу, все так же держал за руку, а если бы отпустил, я мгновенно бы умерла.

Часть четвертая: Маленький Лев и 300 жен Гладиатора

Глава 31. Горничная Роберта

Максимус привел меня в номер и посадил на стул, хотел было уйти, но я его удержала.

— Детка, пойми, я не могу весь день при тебе сидеть.

Он отнял руку. Какое-то время я держалась, но потом дала волю слезам.

— Молодец, что делаешь это здесь. На улицах плакать не то, чтобы неприлично. Не подумай, что я осуждаю Мисхору, но это как-то… Правда, когда мечта разбивается, там не до приличий уже.

Мисхора так и осталась на месте, — глухо продолжал он, — это обидно. Она всегда была чудаковатой, но этого недостаточно.

— А что если Капитан совсем обо мне забудет?

— Этот? Не забудет, мне кажется, он иногда и по какой-нибудь девочке из детской книжки вздыхает. Мальчики всегда в них влюбляются, с ними проще.

Тебя он не забудет, можешь не надеяться.

— Я пойду дальше, — больно ударила сама себя по колену, — только, чтобы встретить его снова!

— Ты странно паникуешь! Он ничего тебе не сказал, да, он ушел, молча, но он обернулся, чтобы посмотреть на тебя, не на Мисхору. Поставь себя на его место. Ты кого-то ждешь порядка пяти лет, мечтаешь, жаждешь, проходишь определенный духовный путь, а потом встречаешь… Ты ушел далеко, а она… так и топчется на месте… при этом полчаса назад ты обещал другой вечную любовь?.. Впору в море, топиться. Я больше, чем уверен, что он в том самом… ну, куда он там собирался со своим загадочным домиком?

Мне очень хотелось верить Максимусу, расчесывавшему пышную черную шевелюру, но я отчего-то не могла этого сделать.

— Тебе тяжко, я понимаю. Еще и чувство вины откуда-то выползло. Бедолага. Но ничего, ты познала ревность. Ох, как ты ревнуешь, я натурально испугался за Мисхору!

— Я бы ей ничего не сделала.

— Твоего вида было достаточно, чтобы ее обезоружить, жаль она поздно тебя заметила.

Хорошенько подумай про душевный путь. Возможно, когда вы в следующий раз встретитесь с Капитаном, кто-то будет в отстающих. Я бы на твоем месте занялся ихтиологией, если ты хочешь иметь с ним общие темы для разговоров. Ну, и подыскала бы себе хобби что ли. Разносторонний человек не только тот, кто много читает, но и тот, кто что-то производит.

— При этом я вам еще и помогать должна.

Максимус закончил с прической и повернулся ко мне лицом.

— А никто не говорил, что будет легко.

— Одежда это обертка, фантик, она должна быть красивой, удобной и легко сниматься, а все важное внутри. У тебя есть стержень, но на нем совершенно ничего.

— Характер, как у бешеного ёжика, да, я помню, — глухо отозвалась я.

— Да-да. Я сам когда-то был таким ежиком, вырос же, — невпопад сказал Максимус, — Не хочешь прогуляться? — перевел тему он, пока я не задала вопроса. Хозяин открыл окно и впустил прохладный воздух в душную комнату. Он сел на подоконник и стал играть с костяным шариком с каминной полки.

Я молчала и смотрела сначала тоже за окно, где на большой площади прогуливались подруги и любовницы, бабушки-воспитательницы с маленькими девочками и строгие учительницы с ученицами. Площадь пересекали простые женщины, разноцветные, пестрые, красивые и не очень, разные.

Я вспомнила полупустые улицы Иезеркеля и мне стало противно. Таким ужасным этот мир не был еще никогда, таким неправильным, сложным и гадким.

Максимус думал о чем-то своем и взгляд его был направлен в одну точку. Взгляд был печален и немного злобен. Вдруг он гибко соскочил с подоконника.

— Я пойду отдам долг.

— Какой долг? — не поняла я.

— Мужской, дурочка. В банк я пойду.

— В какой банк?

Он закатил глаза, но я правда не понимала.

— Банк приема…

Я хлопала глазами.

— Мне бы твои заботы, — он схватил плащ и вышел.

В дверь тут же постучали. Я открыла, на пороге стояла горничная, латиноамериканка, скорее всего.

— Я ваша горничная, Роберта, — сказала она, — мастер Максимус здесь?

— Нет, только вышел.

Роберта оценивающе меня осмотрела.

— Я его помощница, — верно расценив взгляд и раздражившись, сказала я.

— Я приду позже.

— Да когда угодно, мне все равно, — я с размаху закрыла дверь.

На подоконнике было холодно, но я все равно сидела, положив подбородок на колени — так через дома было видно море. Мысленно я пыталась достичь Капитана. Я взяла телефон, чтобы позвонить, но не стала, почему-то решила, что не стоит.

Я думала над тем, что сказал Максимус, что меня интересует? Не рыба это точно, не живопись и не астрономия. Я подумала, чем в последний раз занималась с удовольствием, выходило, что готовила. Но это моя работа, а не увлечение. Тут я совершенствоваться могу долго. Шмотки меня тоже не интересуют. Выходило, что кроме книг, мне пока ничего не было интересно.

Максимус вернулся к вечеру.

— Ну, ты даешь! Замерзнуть решила? — он стащил меня с подоконника и закрыл окно.

Выглядел он слегка усталым.

— Меня ничего не интересует.

— Естественно, потому что у тебя депрессия. Иди, приготовь мне чего-нибудь на ужин.

— В магазин надо.

— Да, да. Займись работой, наконец, отвлекись!

Я вышла на улицу и прошлась до ближайшего магазина. Заходя в гостиницу, я вдруг поймала на себе пару завистливых женских взглядов. "Было бы чему завидовать", — подумала я.

В номере меня ожидал сюрприз. Максимус сидел на кровати, а на коленях у него сидела Роберта. Она оказалась девушкой крупной, но ладной, крепко сбитой. Когда я вошла они о чем-то сладко ворковали, Роберта натянуто и тонко хихикала. Больше меня поразил Максимус, я представляла себе процесс соблазнения немного по-другому. Он не лез к ней под юбку. "А что он там не видел!" — тут же съязвила я про себя. Он просто смотрел на нее, но как смотрел! Никакой томной поволоки, взгляд его был влюбленным, заинтересованным, он внимал каждому ее слову, движению. Его мимика даже чем-то стала похожа на ее. Руки его спокойно покоились на ее бедре и спине.

Зато Роберта уже вся извелась. Бешенство феромонов, летавших вокруг нее, не поддавалось никакому анализу. Вид у нее был, будто ее жарят на тихом огне, она непроизвольно гладила то волосы Максимуса, то его лицо.

— Приготовь, пожалуйста, на троих, хорошо? И принеси часа через полтора-два, это было бы самое то, — не отвлекаясь на меня, сказал хозяин.

— В постель?

— Нет, просто на столик поставишь, если дверь будет заперта.

— Я только книжку заберу. А то пока вы там…

— Аиша, — цыкнул Максимус.

Я с улыбочкой, которую пыталась сделать, как можно более злобной вышла.

Только в коридоре я поняла, что там в комнате, я вторглась чуть ли не в самое пекло. В коридоре мне показалось прохладнее и не было такого напряжения. Право, если бы я застала хозяина за более интимным процессом, кажется, все было бы проще. Даже не так. Все было бы легче.

Очищая картошку, я поняла, что там происходило. Максимус влюблял Роберту в себя. Мне вспомнился Капитан. Он смотрел на меня совершенно не так. Но он и другой человек. На Мисхору он смотрел по-другому, наверно, на Марию, по-третьему. "Как ты себя ценишь, так и будут с тобой обращаться другие", — прозвучал в голове голос Капитана, я начала постигать эту простую истину.

Роберта кто? Простая горничная, а Максимус был больше похож на обладателя золотого кубка, или олимпийской медали. При этом медаль в любой момент могла разбиться. Он дорожил каждой секундой, а все потому что, возможно, Роберта собой дорожит.

Ужин я принесла, дверь была нараспашку. Максимус сидел на подоконнике и снова был задумчив и строг, глядя вниз на площадь. Он напоминал сытого орла, лениво наблюдающего за курами. Орла, который знал, что любой свой первый голод он легко утолит, без особых усилий.

— О, вкусненькое, — вздрогнул он.

— А где Роберта?

— Вы знакомы? Она уже ушла, ей надо работать. Мы не могли устоять. Она такая… ух. Крепкая, сильная. Пума в прыжке, — он слез с окна и сел к столу.

— М-да, а похожи вы больше были на обладателя антикварной японской вазы.

— В чем-то ты права. Роберте почти сорок, ты могла бы подумать?

— Ей? — я села от неожиданности.

— Именно, — Максимус уплетал за обе щеки, — Ты чем приправляла? Горючими слезами? Пересолила невозможно.

— Я думала просто, пока вы тут…

— Срывал сладчайший из плодов, — ухмыльнулся Максимус, — Мне просто надо было потренироваться. Выглядеть так в сорок может не каждая, нельзя было упустить такой шанс.

Я зашлась от такой наглости.

— Но ведь у этого, с вашего позволения, "снаряда", есть душа…

— Я знаю, и она знает, что это всего на один раз. Понимаешь, при всем том, что я могу дать женщине: полную власть над собой, раствориться в ней, я всегда четко очерчиваю временной промежуток. Женщины все интуитивны и чувствуют сколько отмеряно. Роберта для меня туповата, но любит, чтобы ее слушали, это больная точка. И я слушал, мне это даже почти нравилось. Она славная. При всех своих недостатках, она считает себя чуть ли не императрицей. Она сама себе хозяйка, не смотри, где и кем работает. Очень интересная женщина.

— Но второго раза все же не будет, — приподняла я одну бровь.

— Это мой жест, брось, тебе не идет, — фыркнул Максимус, — Не будет. Во второй раз будет не так интересно. Я уже не смогу дать ей такой отдачи, да и она не скажет мне ничего нового. Самое важное это первая встреча, на ней при определенной изворотливости можно узнать почти все. Я тебя научу.

Что ж я такой голодный? Спасибо, ее порцию я тоже съем, — Максимус пододвинул к себе вторую порцию.

— Ну, да, вы же столько сил потратили.

— Аиша, совершенно… меня совершенно не задевают твои остроты… Это пошло и глупо. Придумаешь что-то лучше, скажешь, — заметил он между делом.

— Если что и мою тоже можете доесть, я не хочу.

— Уже лучше, но все же не достаточно хорошо. И делать мне больше нечего, чем за тобой доедать. Это ты должна доедать, а не я.

В древнем Риме рабам дозволялось только догрызать за хозяевами кости и доедать объедки, а сейчас все наоборот. Куда катится мир?

— Работорговля запрещена.

— Это ты так думаешь. Я спать. Не беспокой меня, пожалуйста, до утра. А заодно продумай, в чем пойдешь на открытие фестиваля. Думай об этом, а не о том, где сейчас наш с тобой милый друг. А то будешь плакать, нос распухнет, оно тебе не надо.

Глава 32. Ио

Весь вечер я мучилась. Что же надеть на открытие фестиваля? То, что прихватил с собой для меня Максимус ни в коем случае не подходило. Надо было бы отправиться в магазин. Денег от жалованья у меня было вдоволь, но я рассчитывала на несколько большую сумму, по-настоящему хорошее платье обязано быть дорогим.

Максимус ответил положительно на мою просьбу, хоть и удивился спросонья.

— Это все только потому, что тебе необходима разрядка, кроме, магазинов я не знаю, что еще может столько порадовать женщину.

— Для вас стараюсь.

Вернулась я поздно, но с пакетами. Максимус спал.

На утро я встала рано и успела даже собраться и приготовить завтрак, пока он смотрел свои утренние сны.

— Утро, начинающееся с такой красивой девушки, обещает прекрасный день, — улыбался он.

— Меня ваши комплементы не трогают.

— Да, ладно, а тогда чего краснеешь? Вообще платье можно было и на ладонь короче. Так оно смотрится слишком деловым.

— А так и задумано, чтобы все видели, я с вами по делу, а не очередная профурсетка с проспекта.

— О, хвалю за лексикон, тебе на пользу читать историческую беллетристику. Кстати, на завтра тебе задание сходить в книжный магазин и купить все по этому списку. Это поэзия, русская поэзия, прекрасней которой может быть… не знаю, ничего не может быть. Тебе надо продвигаться дальше. Ты скоро дочитаешь Дрюона?

— Осталось совсем немного.

— Вот и умница. Ты сильно продвигаешься, перемены на лицо.

Мы вышли вместе, Максимус вел меня под руку. На другом конце площади стояли такси с яркими плакатами: "До фестиваля". Мы взяли одно. Ехать было достаточно далеко.

Максимус только что сладко не облизывался в предвкушении. Глаза его горели, хотя и были холодны.

— А как вам вообще в голову пришла мысль начать такую жизнь? — спросила я.

— Знаешь, это настолько длинная история, что рассказал я ее один раз и больше не соберусь, наверное, никогда.

Этому миру не хватает любви. В нем столько женщин, прекрасных, каждая по своему, что я просто не в силах остановиться на какой-то одной. Я считал, что могу остановиться, но если даже Лида не смогла меня остановить, то что говорить об остальных, — задумчиво сказал он.

— Отчего-то мне кажется, что вы врете. По-крайней мере скрываете.

— Нос откушу, — фыркнул Максимус, — чтобы не совала, куда не следует.

Мы вышли из такси и вошли на фестивальную площадку. Максимус был очень вдохновлен, женщин толкалось много, некоторые даже махали ему ручкой и он отвечал. Они были совершенно разные: страшненькие европейки, изящные азиатки, даже пара негритянок, одна из которых была очень пышной дамой. Их объединяли две вещи: обилие денег и Максимус. При этому дамы друг друга видели, судя по всему, знали, и нисколько не враждовали. Те же негритянки ходили везде вместе и весело болтали.

— Ты удивлена? — шепнул мне Максимус, — Приди я один, меня бы порвали на клочки, а так они думают, что ты моя пассия, поэтому ведут себя смирно.

— Я бы на их месте, мне все волосы бы повыдрала.

— Ну, то ты, а то они. Две большие разницы.

Мы сели возле одной из палаток.

— Если хочешь, можешь пойти поближе к площадке, посмотреть что там творится. Я не хочу, в конце концов, ты же не считаешь, что меня интересует фестиваль? Я тут понаблюдаю пока.

— Мне совершенно не интересно, что там происходит.

Максимус с досады цокнул языком:

— И отойти просто так ты тоже не хочешь?

— Зачем?

Я заметила, что Максимус, не мигая смотрит в одну точку. Неподалеку от нас сидела крохотная девушка, вероятно даже младше меня. Тонкая, полупрозрачная, с длинными пшеничными волосами, которые в свете солнца отдавали рыжиной. Она была совершенно одна, что-то пила, скучая, качала тонкой ножкой.

— Да, сколько угодно, — фыркнула я, — Но учтите, это уже педофилия.

Максимус меня не слышал. Я вздохнула, мысленно посочувствовала девушке и отошла. Я не упускала Максимуса из виду. Интересно было, как все-таки он будет действовать в этом случае. Девушка не показалась мне вот такой уж простушкой.

Максимус прошел мимо нее и случайно споткнувшись пролил на нее минеральную воду. "Вот, засранец!" — подумала я. Сделав маневр, я оказалась в зоне слышимости и видимости пары.

Девушка была удивлена и подавлена, и так настроение было ни к черту, а еще моему хозяину, видите ли, захотелось поухаживать за ней.

— Прости Бога ради, — извинялся уже в сотый раз Максимус.

— Да, что там, — наконец сказала девушка.

— Я должен как-то загладить свою вину.

— Катитесь к черту, — устало сказала девушка снова, садясь на свое место.

— Я могу купить тебе новое платье.

Она посмотрела на него, как на идиота. Хотя почему "как"? Он выглядел не просто идиотом, а последним идиотом.

— Мне и это нравится.

— Оно очень тебе идет.

— Я знаю, — девушка поправила волосы.

Максимус мигом оказался рядом с ней.

— Ты местная?

— Да, я воспитанница мэра города, — сказала она.

Максимус промолчал, что-то соображая.

— И как воспитательница, строгая?

— Так себе. Мы поссорились сегодня утром. Она не пускала меня на фестиваль. Подруги мои тоже решили не ходить, а я хожу сюда вот уже пять лет и не собираюсь пропускать и этот год.

— Правильно, совершенно верно. А ты случайно не на гитаре играешь?

— Да, — девушка впервые посмотрела на него прямо, удивленно. Максимус тут же перехватил этот взгляд и с интересом продолжал: — У тебя тонкие пальцы, очень удобно. А на арфе не пробовала играть?

— Я училась на арфе несколько лет. У меня даже что-то получалось.

От ее холодности не осталось и следа, она заметила Максимуса и его возраст ее не смущал. Максимус тем временем взял ее ручку и гладил пальцы.

— Прозрачные пальчики, и ноготки, очаровательной формы, — он перевернул ее ладошку и медленно стал едва касаясь пальцами водить по ней. Девушка села прямее и напряглась, она не отрываясь смотрела на хозяина и, кажется, уже была безвольна. Максимус говорил ровным грудным голосом, много, что-то рассказывал, но я уже не помню что. Он всячески выказывал ей свое расположение.

— Как тебя зовут, прелестное создание?

— Ио.

— Как греческого бога ветров. Если бы я был кораблем, то был бы раз такому ветру, — он едва коснулся губами ее руки.

Ио была добита. Еще минут через пятнадцать Максимус извинился и подошел ко мне.

— Аиша, если подслушиваешь и подглядываешь делай это так, чтобы я не видел, а пока мы поехали. Ты мне больше не нужна сегодня до вечера. Часов в пять я буду ждать ужин.

— И будете голодны, как стая волков зимой, я уже поняла.

— Умница, Аиша.

— Но она младше меня!

— Это меня и привлекает.

— Старый развратник, — фыркнула я.

— После поговорим.

Максимус снова был рядом с Ио.

— Кто это? — спрашивала девушка, которую, как мешок с картошкой, перетаскивал Максимус.

— Это моя помощница, не обращай внимания.

Мне стало мерзко и грустно. Я снова захотела позвонить Капитану, но снова отказалась от этой мысли. Совершенно невозможно было просто так сидеть. Вокруг было полно людей, но я была одна на всем белом свете. То, что где-то там далеко быть может обо мне думал Капитан, меня не грело.

Я переключилась с грустного на Максимуса. Ну, виданное ли дело? Не обращай внимания, я что мебель что ли? Он, конечно, старается быть милым, после отъезда Капитана, но я не верю ни единому его жесту, ни одной черточке его не верю. Да, он перестал тиранить меня, да, я более-менее самостоятельная личность, но пользоваться мной, как ширмой от всяких там безумных дурочек, польстившихся на грубые уловки. В сущности, он ничего не сделал, кроме того, как воспользовался неопытностью Ио.

— Девушка, простите, — проскрипел чей-то голос.

— Да? — я обернулась. Возле меня стояла маленькая старушка, у нее были высохшие черепашьи шея и лицо, один глаз был слеп, второй редко моргал. Благородная седина была подчеркнута щегольской шляпкой. На ее сгорбленной фигурке неплохо сидело синее платье, ко всему прочему она была на каблуках.

— Я видела при вас молодого человека, — старушка села рядом со мной, — Его случайно зовут не Максимус?

"Неужели и с ней тоже?" — мелькнуло в голове.

— Да, это мой хозяин.

— Хозяин? Я думала о нем лучше. Передайте ему привет от Маргариты.

— Хорошо, — ошалело согласилась я. Старушка похлопала меня по руке, своей рукой, на которой кожа обтянула все кости.

Она встала и достаточно бодро пошла прочь.

"Вот так номер", — подумала я и решила припрятать этот козырь подальше.

Ровно в пять я подала ужин в номер.

Максимус молча его съел.

— Как Ио? — поинтересовалась я.

— Спрашивать такие вещи неприлично, — отрезал Максимус, — с девочками всегда трудно. Тем более с такими норовистыми. Но она по сравнению с тобой просто пешка. Решила насолить воспитаннице. Я понимаю ее. Хорошая девочка, нежная, благодарная. Но не хочу ее больше видеть.

— Будет не так интересно?

— Не в этом дело. Она мне весь мозг выжрет, пока я ее цивилизованно брошу. Собственница, тут я промахнулся. Я не думал, что ей шестнадцать.

— Шестнадцать? Шестнадцать?!

— Не визжи, Аиша, с кем не бывает. Ошибся.

— Значит, для меня вы слишком стары, а с ней, пожалуйста!

— Ты ревнуешь или завидуешь, — хитро взглянул он.

Я промолчала, фраза оказалась хорошим холодным душем.

— Мне мерзко. Это все так грязно.

— За то как приятно, — сладко потянулся он, — Секс — очень грязное дело, но ведь кто-то должен его делать? А кто, если не я?

— Это не правильно! Это же никаких сил не хватит! Неужели нельзя любить кого-то одного?

— Для меня невозможно, — Максимус отхлебнул чаю.

— Вам, кстати от Маргариты привет.

— От какой? — хозяин насторожился.

— Седенькая старушка, подошла ко мне, велела передавать привет.

Максимус побледнел и подавился чаем.

Глава 33. Игора

— Ты где ее встретила? — Максимус напрягся и подался вперед.

Я молчала.

— Отвечай, — он схватил меня за руку и сильно сжал, — Отвечай, Аиша, это очень важно.

Я же не могла ничего сказать и не из вредности, реакция хозяина меня шокировала, эта седая старушка оказалась слишком сильным козырем. Аиша буквально вытянула из колоды Джокер. Только к чему он и как им пользоваться? Слишком чем-то важна эта старушка для него. Воспитательница, мать? Кто его знает, ясно одно, прелюбопытнейшая история с ней связана.

— Аиша, — Максимус уже нетерпеливо тряс меня за плечи и кусал губы, — Отвечай.

Он был настолько взволнован, что казался моложе лет на десять, позже я поняла, он был перепуган.

— На фестивале. Она подсела ко мне, уточнила вы ли это были, и велела передать привет.

— Так, девочка, с тобой совпадений не бывает, ты просто притягиваешь чужое темное прошлое, — Максимус напряженно откинулся, нервно стал перебирать пояс халата, — А я поспать хотел. Хрена-с два я теперь лягу. Господи! — Он закрыл лицо одной рукой, — Хоть собирайся да вперед и с песней к ней. Нет, надо ее найти. Я и не ожидал, что она жива еще, мне сорок два, значит, ей сейчас семьдесят пять.

Максимус вскочил и стал нервно бегать из угла в угол.

— Она точно больше ничего не говорила? — остановился он.

— Точно.

— Боже, боже, боже, — Максимус снова забегал из стороны в сторону.

— Нет, ничего так нельзя решать, — он снова сел в кресло и заставил себя опустить руки от лица на подлокотник. Разжать кулаки он уже не мог, — Надо успокоиться расслабиться. Аиша, тебе задание, пока я в душе, ты метнешься в магазин за куревом и виски.

— Как скажете, — я делала вид, что мне все равно, хотя изнутри меня разъедало любопытство.

Я ушла, мысли мои закрутились вокруг Максимуса и плавно перетекли на Роберту и Ио. Капитан о Максимусе говорил восхищенно, но я не думала, что хозяин ловит настолько простую незатейливую добычу. Похотливая горничная, да капризная девчонка, которой вздумалось насолить мэру Киотануры, чтобы показать какая она вся из себя самка. Женщина не в этом, да и не в тряпках. А в чем?

"Только мужчина может сделать женщину", только недоступный мужчина, тот ради которого хочется что-то делать. Я вздохнула. Добиваться? Кого? Зачем? Зачем я вообще пустилась в это путешествие? Ладно, пустилась и пустилась. Но не во мне дело. Максимус взялся меня учить… А что делает вместо этого? Я читаю книжки, голова моя забивается ненужной исторической кашей, у меня совершенно нет сил бороться с ним, да и не хочется, зачем? Да, пускай я научилась любить, точнее не так, полюбила, пускай. И что с того? Я теперь мучаюсь, кому оно надо?

Я устало купила сигарет для Максимуса и виски. Бредя обратно, я вдруг наткнулась на одно интересное соображение. Ио во многом похожа на меня, внешне, ну, более жеманная, делает из себя недотрогу, и вовсе не ее молодость Максимуса привлекла. Во-первых, он это сделал, чтобы позлить меня, во-вторых, он знает, что я наблюдаю за ним в оба, а посему ни Роберта, ни Ио это не просто две очередные…

Если подумать, что привлекло Максимуса и в том и в другом случае? Отнюдь не внутреннее, не то, чем он меня пичкает. Внешнее, Роберта аппетитная формистая женщина, у которой за душой все просто, без изысков. Ио… она… маленький испорченный ребенок, который что-то хотел доказать… от этого-то Максимус и не будет с ней больше видеться. Что же в Ио такого?

Я вошла в номер и обомлела. Рядом с Максимусом сидела женщина лет сорока пяти, с оплывшим худым лицом. Уголки рта были опущены, спокойные серые глаза, полуприкрытые тонкими веками. Она то и дело поправляла рукой короткие светлые волосы и слушала, как спокойно и размеренно распинается Максимус.

Она скользнула по мне равнодушным взглядом и продолжила так же равнодушно смотреть на Максимуса.

— О, эта молодая леди — Аиша — моя помощница.

— Очень приятно, — спокойно сказала дама.

— Аиша, это Игора, моя стародавняя знакомая, педагог. Работает с умственно неполноценными мальчиками в Америке, но вот приехала сюда на фестиваль, как это славно. Мы всегда встречаемся с ней здесь.

"А с этой он тоже спит?" — подумала я, — "Ни свежести, ни красоты, она усталая, какая-то загнанная".

И тут Игора заговорила. Она говорила спокойно, размерено, мало жестикулируя одной правой рукой, растягивала слова. Взгляд ее потухший, из полуопущенных век нисколько не изменился, чем-то она напомнила мне статую.

Что-то пленительное было в говоре, в манере этого единственного жеста кистью. Через три минуты она показалась мне чуть ли не вдовствующей регентшей Анной Австрийской. Тонкая узкая рука легла на подлокотник и Игора замолчала. Я попыталась припомнить о чем она говорила, но не вспомнила. Они с Максимусом говорили о только им понятных вещах. Я сидела и только слушала, то что они говорят, смотрела на то, как они это говорят. Не любоваться Игорой было невозможно. В ней все было притягательно, но почему? Этот вопрос я стала задавать себе все чаще. Мне интересно стало понять.

— Аиша, ты что принесла? — фыркнул Максимус, — Дамские зубочистки кури сама, пожалуйста. Ладно, посылать еще раз не буду, но в следующий раз возьми обычные нормальные сигареты, без завихрений, будь проще.

Игора слегка улыбнулась, глядя на него.

Я потянулась к столику, взяла сигарету и зажигалку, неумело закурила и стараясь не кашлять в упор посмотрела на Максимуса.

— Ты что делаешь?

— Курю. Вы сказали курить, я и курю.

Игора тихо улыбнулась в ее глазах появилось что-то похожее на интерес. Максимус подавился и мрачно, злобно посмотрел на меня.

— Здесь курить ты не будешь! — процедил он, — Женщина не должна курить!

— Да? — легко подняла брови Игора, закуривая.

— О, Боже мой, Игора, ну, ты, хотя бы ты поддержи меня. Я давно бросил, но только обстоятельства исключительной важности принудили меня снова портить свое здоровье. Ты один раз докурилась уже, милая, до инсульта, забыла, как это бывает? — рыкнул на нее Максимус.

— Нет, не забыла, — равнодушно затянулась Игора, — но ты сам сказал ей: "Кури!", на ее месте я бы поступила точно так же.

— Ах, милые, что же вы со мной делаете-то! — Максимус отошел к окну, открыл его и закурил, сидя на подоконнике. Он все еще нервничал, курил частыми большими затяжками.

— Ох, в окно вывалюсь, как голова кружится, — улыбнулся он нам.

Игора опять легко улыбнулась шутке и обратилась ко мне.

— А что вас свело в ним? Мы знакомы уже лет тридцать. И я никогда не думала, что молодая красивая девушка будет у него просто на побегушках.

— Я не просто на побегушках, — пожала плечами я, чувствуя как голова моя медленно вращается и мучительно хочется кашлять, — Максимус меня учит.

— И чему же?

— Я хочу из этого чучела сделать человека.

Игора обернулась на Максимуса.

— Дуралей, — сказала она, — прелестная девушка тут сидит передо мной,

— Внутри пуста, в голове хорошие мозги, но абсолютно ничем не заняты. А про одежду… Ну, так задал я направление, вроде сама справляется пока. Раньше она в каких-то авоськах ходила.

Игора посмотрела на меня пронзительно и, затянувшись последний раз, затушила сигарету.

— В тебе что-то есть. Постарайся это найти. Это было бы полезно. Ладно, друг мой, я пойду, — Игора поднялась. Я удивилась, она была очень высокой женщиной.

— Игора, может останешься? — Максимус соскочил с подоконника.

Игора посмотрела на него и села обратно:

— Я ждала пока ты предложишь. Я же не отказывалась никогда.

— Еще бы ты отказывалась, радость моя.

Я шумно выдохнула воздух. А я-то о ней была лучшего мнения.

Всю ночь я не спала, я взяла кое-что из списка в убогой гостиничной библиотеке, курила и читала. Иногда я отрывалась, чтобы посидеть на подоконнике и полюбоваться на свет маяка. Игора нравилась мне тем больше, чем я думала о ней и ее словах. В ней была сила, сила ума, а не тела, красота выражений, жестов.

За всю мою жизнь Игора была первой женщиной, на которую мне захотелось стать похожей.

Игора вышла из спальни часов в семь утра, когда я сбилась со счета чашек кофе, которые выпила.

— Что читаешь? — тихо спросила она.

— "Евгений Онегин"

— И как тебе?

— Жуткая чушь.

Игора улыбнулась.

— Вам сделать чего-нибудь?

— Я не ем по утрам, — отмахнулась она, — А почему чушь, это великое произведение мировой литературы?

— Не знаю, как там было тогда, но сейчас это уже невозможно. Вообще, мне, кажется, что что-то не то происходит. Хозяин… неплохо ко мне относится, но совершенно ничему не учит. А что он вытворял со мной пока мы плыли сюда, — я грустно усмехнулась.

— Он всегда ведет себя странно на первый взгляд. Над каждым его действием и словом надо думать, я знаю его почти всю жизнь. Мы случайно познакомились, когда его отец куда-то смылся, да так и не вернулся, там темная история. Максу был пятнадцать, а я воспитывалась у Маргариты. Мы зачем-то приехали в Иезеркель… А смотреть льды, она обвезла меня почти вокруг всего земного шара. Максимус для своих лет был сметливым мальчиком, сдал нам для житья несколько комнат, с тех пор мы дружим…

— Ну, да, — хмыкнула я.

— В этом ничего страшного нет. Я здоровая женщина, он здоровый мужчина. Это дань либидо. Где бы мы не жили, физиологию не отменишь. Максимус это знает и пользуется. Для таких, как он, раздолье, — Игора встала и подошла к двери.

— Цени его, он пытается дать твоей оболочке достойное наполнение. Мы все выросли на этих книгах. И я, кажется, поняла, что в тебе может ему нравиться. У тебя красивые глаза, красивые, но злые, у тебя есть стержень, ты не бесхребетная. Только такие и могут иметь с ним дело, других он не замечает. Но учти, если ему станет с тобой скучно, он пристроит тебя на тепленькое местечко и смоется. Доучит, не доучит, это уже не важно. Да, и если вдруг, — Игора вяло усмехнулась, — он влюбится… Он тоже сбежит… Он всегда сбегает, такой уж нрав.

— Приятно было познакомиться с вами, — улыбнулась я.

— Взаимно, — улыбнулась Игора, — И ты все же вчитайся, это не только обогатит твой лексикон, но и заставит задуматься о некоторых вещах.

Дверь за ней бесшумно закрылась.

Глава 34. Рахиль

Вчитаться мне никто не дал, потому что ровно через полчаса проснулся Максимус и потребовал завтрак.

— Я понимаю, твое рвение к чтению, оно похвально, я даже прощу тебе твои чернющие круги под глазами и усталый вид, если приведешь себя в порядок, но я не обязан из-за этого умирать с голода, — говорил Максимус, тщательно пережевывая свой завтрак.

— После трапезы, я бы отправил тебя на почту, отошлешь три письма, потом дуй в магазин за книжками, можешь даже зайти за одежкой, я не против, я сегодня добрый. После возвращайся сюда. Я познакомлю тебя с еще одной старой знакомой.

— Теряете хватку?

— Не понял, поясни. Если это была острота, то слишком изысканная, а следовательно плохая.

— При мне вы соблазнили только зачуханую горничную, да какую-то малолетку. Я хочу увидеть настоящего господина Максимуса, о котором много наслышана. А вы приводите только старых знакомых да друзей детства, их-то соблазнять не надо. Игора, кажется, даже снисходительно к этому относится.

— Если бы не я, Игора была бы "синим чулком", пуританка, каких поискать. Но я не прихотлив, — откомментировал Максимус, глядя мне в глаза. Он помолчал, распиливая меня на составляющие своими голубыми глазами и тихо сказал:

— Ты нарываешься, Аиша! Никто не смеет указывать мне, что делать, — это прозвучало почти шепотом, но у меня по спине побежали мурашки.

Я приняла как можно более непринужденный вид и ничего не ответила.

— А ты вместо того, чтобы измерять степень "зачуханности" той или иной горничной поучилась бы у нее следить за собой. А у "малолетки" понаблюдала, как можно создать хотя бы видимость загадки, если таковой на самом деле нет. Не думал, что тебе придется объяснять такие элементарные вещи. Я предполагал, что ты умнее, — фыркнул Максимус.

— Иногда полезно и дурой побыть, чтобы уточнить правильность своих выводов, — слегка подумав, ответила я.

— Туше, если бы ты ответила без задержки, я бы даже сделал вид, что попался, чтобы тебя подбодрить. Но ты не заметила, что было слишком много "бы". А теперь вперед и желательно в песней в темпе вальса, — отрезал Максимус.

Солнышко припекало и грело покоившиеся в кармане волчьей шубки три письма адресованные Роберте, Ио и Маргарите. Последнее мне особенно хотелось вскрыть, я предполагала, что в двух первых всего лишь извинения и уверения, что все было хорошо, но больше видеться не след, а вот содержание третьего оставалось тайной. Там могло быть назначение свидания, там могли быть какие-то тайные воспоминания, там содержались все тайны мира. Несколько раз я останавливалась, чтобы аккуратно вскрыть его, а потом заклеить и отправить. И каждый раз я не делала этого, все же профессиональная репутация на кону. Вскрою письмо, даже если это не обнаружится, упаду сама в своих глазах, вот какая Аиша стала до сердечного приступа благородная. На ум пришла мысль, что в Охторе я бы смогла вскрыть письмо, и даже грядущие муки совести меня бы не остановили.

Из книжного магазина я шла и чувствовала себя не маленьким львом, а черепашкой или даже небольшой пони, то есть созданием не приспособленным к гужевой тяге, но меж тем… Все эти чертовы книги, весили едва ли не килограмм тринадцать. И когда мне все это читать. Тринадцать килограмм поэзии, с ума сойти! Любопытно, я начну потом мыслить в рифму или нет?

Еще из коридора я услышала заливистый смех Максимуса. Значит, знакомая на месте, а мне даже и за шмотками заходить не пришлось.

— Рахиль, милая, знакомься. Это Аиша, — пробасил Максимус, едва я успела войти.

Мне на встречу встала словно женщина из другой эпохи. Я сначала даже не смогла понять нравится она мне или нет. Она просто была и это надо было принять как факт. Она была молода, черты лица были некрасивы сами по себе, но в совокупности приковывали к себе взгляд и очаровывали. Чем-то она напоминала крысу или грифа. Нос был с горбинкой и кончик его слегка опущен вниз. Лицо скуластое, с очень острым подбородком. Рот, как и у Максимуса, готовый к улыбке, сложился в нерешительную, сдержанную ухмылку. Серо-голубые глаза чуть навыкате смотрели испытующе, свысока, но не высокомерно, строго. В них была вековая печаль не человека, но целого народа. Пышные вьющиеся волосы собраны в хвост.

Она была не высокого роста, и на фоне Максимуса смотрелась совсем крохой. Красивые руки с детскими пальчиками она сложила ладонями друг к другу под высокой округлой грудью. Мягко, почти царственно она подала мне руку. Я пожала ее. Рахиль грациозно села в кресло и продолжала смотреть на меня испытующе, словно была сюда приглашена специально, чтобы заключить свое мнение.

Максимус смотрел на нее с обожанием, хотя она была холодна. Мы молчали. Очень долго, чтобы мы с ней могли друг друга хорошенько рассмотреть.

— И ты всю жизнь работала помощницей? — вдруг спросила Рахиль.

Голос ее был высокий с неуловимыми обертонами, он тоже приковывал собеседника к ней еще прочнее. Тут Рахиль улыбнулась и я поняла, что полностью готова раствориться в этой женщине, которая была едва ли на пять лет старше меня. Улыбаясь, она хоть и достигла полного сходства с крысой, но стала лишь обаятельнее. Острые белые узкие и длинны зубки прекрасно довершали ее опасный, хищный образ, но улыбка все же оказалась доброй и душевной, проникающей в самое сердце.

— Да, — ответила я не сразу, а только насладившись всеми мелочами в лице и голосе Рахили.

— Прекрасно. Угробила все, что можно, — фыркнула Рахиль, и медленно стала стучать по столу кончиками пальцев.

— Но, простите…

— Ничего страшного, не все потеряно, — отмахнулась она, — Ты думаешь пойти учиться куда-нибудь? Институт высшей школы не в моде сейчас, но я бы советовала тебе идти туда.

Я дернулась. Рахиль говорила безапелляционно, совсем, как Максимус, два Максимуса на мою голову это через чур.

— Я сама знаю, что и когда мне нужно, и терпеть не могу, когда мне указывают, что делать, — обратила я пламенный взор на Максимуса.

Он сделал вид, что ничего не понимает, более того не доволен моей дерзостью. Я вдруг расслабилась и дала унести себя волнам, исходившим от Рахиль. Я поймала себя на том, что сижу, как она, говорю медленно, грудным голосом, смотрю исподлобья, в то время, как она говорила быстро и смотрела на меня прямо.

Рахиль, услышав мои слова, благосклонно улыбнулась и расслабилась, откинулась на спинку кресла и с интересом посмотрела на Максимуса. Тот снова сделал вид, что ничего не происходит и отошел к окну, откуда ему было удобно наблюдать и за нами и за площадью.

— Мне это нравится, — быстро сказала Рахиль, отбросив поволоку царственности, — Подружимся. Еще когда ты только вошла, я поняла, что с этой девушкой нам обязательно надо подружиться. Я, по образованию, филолог, вот уж куда не советую идти, это в филологи, — она рассмеялась.

— Почему?

— Ты будешь знать все, что угодно, кроме родного языка.

— Печально, — ответила я.

— Хотя я знаю много интересного, но не нужного, что можно рассказать на какой-нибудь вечеринке и прослыть знатоком, — пожала плечами Рахиль. Она вдруг стала живей, голос ее зазвучал по другому. Она постоянно двигалась, даже когда сидела неподвижно, она рассказывала истории о том, как ездила по святым местам в лицах. Лицо ее менялось, и голос и манера вести себя, это была женщина с тысячью лиц.

— А что это за "святые места"? — решилась спросить я.

Рахиль тут же стала серьезной.

— Это святые для меня и моего народа места. Ты еще не поняла кто я? Ни имя, ни внешность тебе ничего не сказали?

— Нет, — честно призналась я.

— Она святая, — обернувшись к Максимусу сказала Рахиль.

— Не путай святость с отсутствием кругозора, — буркнул он, якобы занятый происходящим за окном.

Я бросила на него ненавидящий взгляд.

— Я — еврейка.

— О, евреи? Это тот народ, что остался единым?

— Да. Во все времена у нас был свой путь, во время когда весь мир половинчат, мы сумели сохранить свою целостность. Мне, кажется, это потому, что мы не отворачиваемся от очевидных вещей. Есть на земле вещи, которые нельзя не отмечать. Все религии по своему хороши, сейчас ты вообще можешь выбрать себе любую, но есть особое состояние, когда ты родился в своей вере, когда она у тебя есть, — Рахиль говорила быстро и в то же время торжественно.

— Я была рождена в своей вере, в своей семье, но пришла к вере не скоро, а когда пришла, то поняла очень многое. Человек должен во что-то верить, многие сейчас верят в науку, пусть верят, она ни чем не хуже и не лучше моей веры, она просто другая. А святые места, это места, где совершались чудеса и не только. Как для музыканта могила Бетховена, как для физика могила Эйнштейна, как для кинематографиста "Броненосец "Потемкин"", для нас стена плача или река Иордан или гроб Господень. Вот это и есть те самые места, их множество.

Я осмыслила все, что сказала Рахиль и поняла, что мне безумно интересно, что же за всем этим скрывается. Рахиль была словно лабиринт с тысячью комнат, чем больше я ее узнавала, тем больше неизведанного оставалось.

— Я вообще никогда не касалась религий, — сказала я, — Я даже не знаю ни одной.

— Если интересно, то всегда есть теологи, которые тебе расскажут обо всех. Я могу рассказать только о нашей религии, и то не хочу проповедовать. Для этого есть специальные люди, — сказала Рахиль, прямо глядя на меня. — Я не призываю тебя выбирать религию и слепо следовать ей. Верить надо и можно во что угодно. Но все же есть очевидные вещи, которые можно не замечать, а лучше присмотреться и прислушаться.

Я не ортодоксальна, нет-нет. Иногда я забываю и не соблюдаю некоторые обряды, но все же стараюсь не пренебрегать. Моя сестра, даже не имеет имени нашего народа. Ничего не соблюдает, но по-своему верит, а главное не потребляет от веры, а просто верит. В вопросах веры важен процесс, а не результат. Но я опять о чем-то о своем, — виновато улыбнулась Рахиль.

— Продолжай, это интересно, — попросила я.

Рахиль посмотрела на часы и закусила губу.

— Прости, я не могу дольше остаться, — она обернулась к Максимусу, который злобно нахохлился в углу, — Я должна посетить сегодня еще много людей, они все хотят меня видеть.

— Я их понимаю, — вдруг сказала я, отметив, что двигаюсь и сижу, как Рахиль, и мне это нравится. Я попыталась представить, как бы двигалась Игора, как бы она улыбалась, и у меня получилось это изобразить, — в тебе столько притягательности. Ты очень красивая.

Рахиль мгновенно покрылась красными пятнами и опустила глаза в пол.

— Спасибо, — хихикнула она. В ней не было и капли жеманства, сама по себе она очень скромная.

— Это тебе спасибо.

Рахиль сердечно распрощалась с нами и ушла.

— Она волшебная! — восхищалась я.

— Угу, фея-крестная, — мрачно отозвался Максимус.

— Что-то не так? Почему вы не оставили ее у себя? Она вам отказала?

— Ты слишком много болтаешь, детка, — фыркнул Максимус, весь в своих думах, — ты думаешь, я просто так тебя с поручениями отослал?! Так, что все в порядке. Она восхитительно сочетает догматы веры с догматами совести, и умеет накладывать второе на первое. Она умница! Меня смущает только одно. Почему ты так быстро втираешься в доверие ко всем моим близким друзьям? Это не нормально. Игора… Хорошо, допустим Игора была в настроении и пустила тебя, но Рахиль… Этот крепкий орешек, о который я едва на сломал себе все, что можно. Рахиль, которая слишком долго выбирает кого к себе подпустить, а кого нет… Ты обаяла ее за какую-то четверть часа, а все потому, что решила немного с ней поспорить.

Я и сам часто себя спрашиваю, что же тогда произошло со мной в Иезеркеле, что посмотрев, на тебя спящую, я решил: "Из этого, я обязан сделать женщину!"?

Глава 35. Аиша

Некоторое время мы смотрели друг на друга, молча и насторожено. Я не верила хозяину, он будто бы был счастлив меня придушить.

— Ну, и почему же? — наконец спросила я.

— Знал бы, давно сказал. И потом сейчас это не главное, — Максимус встал и прошелся по комнате.

— А что главное?

— Ты, кажется помощница? — Максимус закурил.

— Да.

— А почему тогда я все еще курю твои сигареты, вместо своих собственных? Почему тогда я отчитываюсь в своих делах перед тобой? Ты вообще никто пока, — говорил он спокойно беззлобно.

Я разозлилась, но решила не подавать пока вида. Мне было очень комфортно с жестами Рахиль и манерой говорить Игоры, захотелось сохранить подольше это ощущение. Я еще ленивей взяла сигарету из пачки и закурила. Мы молчали, Максимус отвернулся в окно и созерцал море.

— Нам надо уехать, — вдруг сказал он, — Маргарита здесь. Нам с ней и так на одном шаре тесно, а тут в одном городе. Я из-за нее нервничаю. Прости, если обидел.

— Ничего, — я выпустила струю дыма, — Я уже привыкла.

— Привыкла она, — фыркнул Максимус и обернулся, — Ах, вот ты к чему привыкла, — он хищно повел носом.

На секунду я потерла способность двигаться, но усилием воли подавила даже малейший страх относительно хозяина. Что он будет делать? Побьет? Отнимет сигарету? Заклеит рот скотчем? Станет пытать? Это все не то. Максимус если и будет мстить, то исподтишка, и я пойму, что это была месть слишком поздно, например, когда окажусь на необитаемом острове вся в перьях и смоле.

— Курить ты не будешь, — прошипел Максимус. Он протянул руку, чтобы отнять у меня сигарету, но я увернулась и перемахнула через спинку дивана, на котором сидела.

— Аиша, не дури, отдай сюда. Ну, правда, это не шутки, это твое здоровье!

— Пока вы будете меня попрекать невесть чем, я буду курить! — твердо сказала я.

— Боже, можно подумать, — фыркнул он, садясь на спинку дивана, — Я тебя прямо угнетаю.

— Есть такое.

— Нашла угнетателя. Я из тебя уже можно сказать наполовину человека сделал. Да не стряхивай ты пепел на ковер! Тебе заняться больше нечем, чем трепать мне нервы мелочами, которые меня выводят?!

— Да, а еще я втираюсь в доверие к вашим любовницам, — поддела я, — Что такого в вашем прошлом, чего я не должна знать?

Максимус злобно посмотрел на меня.

— Мое прошлое это мое прошлое. И я не люблю, когда в него лезут без спроса. Там ничего криминального нет, и я не стыжусь его. У всех есть свои скелеты в шкафу, просто некоторым не хватает ума их скрывать. Я ведь и о тебе ничего почти не знаю. Ты из Охтора, а почему сбежала? Может ты кого-то убила? Или что-то украла? Есть у тебя какие-то друзья? Как ты нашла Лиду, почему ты решила уехать именно в Иезеркель? Лида подослала тебя ко мне? История дурацкая вполне в ее вкусе, — хозяин высказал мне все это, разглядывая одним из тех взглядов, которые пускал в Ио и Роберту. Меня коробило все: то что он говорил, то как двигался, как смотрел. Он оскорблял меня, глядя мне в глаза.

— Но вы не спрашивали…

— Я всегда довольствуюсь той информацией, которую мне соблаговолят дать, — отрезал Максимус.

Мне нечего было сказать. Максимус приблизился ко мне. Меня пробила дрожь.

— Вот все и на своих местах, — вкрадчиво сказал он, — Тебе опять нечего ответить, ты опять смотришь на меня, как кролик на удава. Мне снова это очень не нравится, потому что так не должно быть, — Максимус коснулся моего плеча. Через кофту я чувствовала, тепло его руки. Прикосновение и тон окончательно меня взбесили. Я смотрела на него исподлобья и ждала, пока он отойдет, чтобы самой убраться от него подальше. Максимус, едва касаясь гладил руку сверху вниз, а когда добрался до кисти, то резким движением выдрал сигарету из моих пальцев. И тут же отошел на безопасное расстояние.

Мы оба словно выдохнули, дышать стало гораздо легче.

— Что вы… зачем вы… — я задыхалась от злости.

— Не думай об этом.

— Подонок, — прорычала я, — Развратник, бабник, жалкий-жалкий бабник!

Я вышла хлопнув дверью.

— Я тоже люблю тебя, детка, — донеслось из номера.

Со злости я ударила кулаком по стене. "Детка", где он это слово нашел?! Сволочь! Ненавижу!

Я фурией вылетела на улицу и пробежала до самого парка. Там села на первую попавшуюся скамейку и начала со злости царапать доску. Накоплю денег побольше, уеду от него, к черту, как Рахиль сказала, поеду учиться. Надоело, все эти сальности, прикосновения, намеки… Я заскучала по Капитану, у него всегда можно было укрыться, он никогда не хотел меня обижать и ценил во мне не кого-то наносного, а Аишу. С ним всегда можно было поговорить, пусть не обо всем на свете, но мне было спокойно с ним. Внезапно для себя я поняла, что Капитана я не люблю, но очень хочу быть с ним рядом. Меня к нему тянет, как путника тянет домой, как корабль после шторма тянет в тихую гавань.

Да, с Максимусом было интересно, но постоянное стремление что-то не сказать, как-то меня унизить, поддеть делало пребывание рядом с ним невыносимым. Казалось, еще минута и я готова буду бросится ему на грудь и душить или целовать, или бить, или… Все неправильно с этим Максимусом. Я начала успокаиваться.

И правда, на что я ему сдалась, ничего не умела, не знала, да и ровным счетом ничего не изменяется, я не хочу делать то, что он мне велит. Я не хочу читать эти книжки, я не хочу видеть, как он водит своих любовниц ежедневно, меняя их чуть ли не чаще белья.

— Аиша, ты как тут? С тобой все в порядке?

Я обернулась. Вот уж кого не ожидала увидеть тут. Рахиль была встревожена, но ощущение внутреннего спокойствия не покидало ее ни на секунду, как круги на воде, которые успокоятся, не трогая самой глубины воды.

— Да, в общем-то.

— Что случилось? — Рахиль села рядом со мной и требовательно посмотрела на меня.

— Я не знаю, что происходит.

— Это нормально. Никто не знает.

— Я любила одного человека, но сейчас поняла, что не люблю его, но меня тянет к нему. С ним хорошо и спокойно. Он… он… он какой-то родной. Как будто я знала его всю жизнь. Он словно старший брат или отец. И тем не менее мне хочется целовать его и обнимать, чтобы чувствовать это тепло, это родство. С другой стороны, есть другой человек. Которого я готова убить, он выводит меня из себя, любое его слово или действие намекает на то, что он хотел бы со мной переспать, да противно. И… я не знаю, что со всем этим делать. Мне очень хочется изучать богов, религии, это интересно мне.

Рахиль выслушала все сначала озабоченно, но к середине просияла, а в конце встретила меня ласковой мудрой улыбкой. Она еще долго смотрела на меня не то восхищенно, не то с любовью.

— Знаешь, я кажется знаю второго и испытывала к нему нечто подобное сама. Если ты сможешь перебороть себя, то станешь сильнее и вырастешь над собой, но потеряешь очень много опыта. Поддашься — приобретешь много опыта, но можешь сильно пасть в собственных глазах. Опыт будет разного характера, я поддалась и не жалею, совершенно.

Что касается второго. Он сейчас рядом?

— Нет, мы по-дурацки расстались, он ушел даже не попрощавшись.

— Обиделся?

— Нет, просто ушел, там слишком сложная ситуация.

— Не стоит пересказывать, но душа моя подсказывает, что если ты встретишь его еще раз, то не смущайся сделанным, просто иди следом за ним. Зачем быть постоянно с тем, с кем тебе плохо? Надо быть там, где хорошо. Просто не испытывай иллюзий, что хорошо будет всегда.

Что до теологии… Вот визитка. Это профессор Мариендорф, она лучшая из тех кого я знаю, она перенаправит тебя к другим, если ты ей не подойдешь, но без учителя ты не останешься. Только подумай нужно ли тебе это, путь твой будет сложен и тернист и опыт полученный во многом не пригодится совершенно. Но, возможно, это будет твой путь к мудрости, может, так ты обретешь себя.

Я печально слушала Рахиль и на душе скребли кошки.

— Ну, не печалься ты так, на тебе лица нет, — она отечески обняла меня за плечо, — хочешь пойдем в кафе, я тебя напою и накормлю чем-нибудь вкусненьким?

— Нет, спасибо. Все как-то не так. Капитану я нужна была, чтобы жить, чтобы он снова стал собой… А ему? Зачем я ему? "Чтобы сделать из тебя женщину" — слабая отмазка.

Рахиль посмотрела на гуляющих мимо голубей, хитро сощурив глаза. Она о чем-то думала, а я любовалась ее профилем, освещенным солнцем.

— Знаешь. Насколько я что-то понимаю в нем…, хотя понять в нем что-то априори невозможно. Он никогда не говорит правду. То есть он и не врет постоянно. Но он так смешивает правду и ложь, что не отличишь одно от другого. У меня было время узнать его поближе. И вот, что я тебе могу сказать. В его прошлом есть женщина, я не назову тебе ее имени, это не моя тайна, которая оставила в нем неизгладимый след. И еще… в первую очередь ему всегда нравились рыжие. Его на вашу сестру клинит, так что… Ты читала "Пигмалион"? Это про Максимуса.

Мужчины — творцы, им нравится то, из чего можно лепить. Ты — идеальный материал, ты доверчива, податлива, при этом в тебе есть стержень, ты не теряешь себя. Этим и привлекательна, не многие женщины могут позволить себе такую роскошь.

Рахиль потрясла меня за плечо.

— А ты можешь. При этом они сами не знаю под час, чего же хотят… А когда узнают… чаще всего не узнают. И счастливо живут, всю жизнь, заблуждаясь.

— Как будто женщины знают больше!

— Женщины знают еще меньше. Глине не надо думать, глине надо быть податливой и пластичной, и иметь достоинство и гордость подчиниться именно тому мужчине, который станет для нее хорошим мастером.

Мне пора, прости. Позвони обязательно профессору. Скажу сразу он будет против, но не слушай его, а слушай то, что внутри, — Рахиль уже шептала последние слова, мне казалось, что это ветер шелестит, а не говорит живой человек. Я закрыла глаза, чтобы лучше слышать, чтобы отрешится ото всего. Едва прохладные ее губы коснулись моих, а когда я открыла глаза, ее уже не было.

Во мне что-то вздохнуло и зашевелилось. Я расправила спину и задышала полной грудью, я знала, что теперь со мной случатся только нужные вещи, они и раньше со мной случались, просто я не давала себе труда замечать это.

"Постараемся быть благодарными за то, что имеем. Все, что нам встречается не просто так!" — зашептал ветер.

— Спасибо, Рахиль, — улыбнулась я, глядя как плывут над пустой дубовой аллеей облака и слушая, как шелестит песок под моими ногами, нежно вторя ветру.

Глава 36. Мисхора

Чувство счастья окутало меня пушистым покрывалом. Но у самого отеля я вдруг свернула к порту, мне не хотелось возвращаться и портить себе настроение видом хозяина. Я повернула в порт. Пройтись еще раз по доскам, послушать море, может оно что-то шепнет мне. Вот и все, что было нужно.

В порту гремели свои мероприятия фестиваля. Продавали разную диковинную рыбу, морячки и моряки много пили, играли в карты и кости. Конечно, нанимали и предлагали рабочую силу, а так же продавали корабли.

Среди гомона было приятно, но я в первые в жизни почувствовала себя не вместе с другими людьми. Я разделяла их чувства, но не была рядом, словно между нами лежала непреодолимая тонкая стенка из пластика или стекла. Это ощущение было новым и приятным. Может попробовать выстроить стенку между собой и Максимусом? Тогда он просто не может трепать мне нервы.

От самого порта отходил небольшой пирс, за ним брошенные бетонные плиты, образовывали мол. На одной из острых плит на самом краю мола сидела тонкая женская фигура. Я не сразу заметила ее. От нее веяло одиночеством. От вида этой одинокой фигурки сердце мое сжалось, и стеклянная стенка со звоном рассыпалась. А осколки ее заблестели морскими брызгами, летящими с мола.

Раз она туда забралась, значит, я и могу. Я оставила обувь на берегу и босиком вошла в воду. Добираться по бетонным плитам было трудно, все они заросли водорослями, скользкими, как масло. Пару раз я напоролась на медузу, пятку и колено жгло. Почти достигнув цели и узнав ее, я поскользнулась на плите и соскользнула в море. В полете я ударилась головой о плиту и на миг потеряла сознание. Только подавившись водой, я очнулась и быстро выбралась на поверхность. Я кашляла и задыхалась, голова болела, все болело и мутно было перед глазами.

— Аиша! Ты зачем здесь? — Мисхора вытянула меня на плиту.

— За тобой шла.

— Зачем? — через силу улыбнулась она.

— Я там на берегу чуть не скончалась от одиночества, когда тебя увидела.

— Это не повод рисковать своей жизнью, — отечески сказала она, — Но мне приятно.

— Прости меня, пожалуйста, — по-детски проскулила я, — Я понимаю, что это глупо вот так просить прощения, как будто взяла твое печенье.

— Оно… это печенье… никогда в сущности не было моим. Я сюда прихожу время от времени и смотрю на море, пытаюсь дождаться своего Капитана. Тот, что был с тобой лишь внешне мой, но не внутренне. Он был мне родным, а потом перестал. Мы не просто колесили по морям и океанам, по дорогам и весям, мы разошлись. Может быть, даже получилось так, что я придумала его себе, а он придумал меня. Только сидела и думала о том, что, возможно, меня и нет, я просто его выдумка, очень удачная, воплотившаяся выдумка. Так захотелось раствориться, стать призраком и болтаться между морем и небом. Встречать его корабль у причала и обнимать, чтобы внезапно ему в голову приходили воспоминания обо мне, а мне тогда было бы тепло.

Конечно, это все глупости. Но так не хочется верить, что моего Капитана больше нет, а может и не было никогда.

Я почувствовала, что могу уже и раствориться, когда вдруг услышала твой грандиозный бултых. Пришлось тебя вынимать.

— А он страдал, по вам и по Марии, — заметила я.

— Это, конечно, плохо, что он страдал. Вчера я еще была на тебя очень злой. А сегодня поняла… Если бы не ты, он бы до сих пор мучился бегал по кругу, а тут он вышел на свободу, на волю. И пусть он вышел не к моему порту, а к твоему. Что же… я могу только смириться с этим. Тем более, что ты то тоже на земле осталась, — в последних ее словах прозвучало торжество.

— Да, он уплыл один, — согласилась я, — Но кто знает, мне может быть повезет.

— Не повезло Марии, мне… ты думаешь, что тебе повезет? — ласково улыбнулась она. Мне показалось, что фраза должна была бы звучать с издевкой, я прислушалась, но поняла, что Мисхора искренне сочувствует моей и собственной наивности.

Я задумалась. Гул в голове мешал что-либо воспринимать и решать. По логике Мисхора была права, но все мое нутро упорно отрицало любую возможность того, что Капитан обманет меня.

"Тогда почему он не звонит тебе? Не пишет?" — два вопроса заскочили в голову и быстро в ней растворились за гулом и начинавшейся боли. Я тупо смотрела на то, как плещется вода и колышутся водоросли подо мной.

— Эта сказка стоит того, чтобы в нее поверили, — тихо сказала я, — Пусть я потом окажусь полнейшей дурой, но тогда мне будет урок. Я действительно стану тогда вырывать подобные сорняки из души, а пока… Пока все спокойно, пока меня никто не обманул, и я буду ждать. Я дала ему обещание, надеюсь, что если сдержу его, то и он свое то же сдержит.

— Ты повторяешь мою ошибку, — так же тихо сказала Мисхора.

— Но это будет моя ошибка, пускай я повторю тебя, но это будет моя ошибка, — твердо ответила я и встала, но ноги не удержали меня и я полетела обратно в море.

Мисхора проявила чудеса силы и ловкости, поймав меня на лету. Она затащила меня обратно и помогла добраться до берега. Я еле-еле обулась.

— Ты сильно ударилась головой, — констатировала она, — Тебе срочно надо ко врачу. Почему ты не сказала, что тебе плохо?

— Тебе было еще хуже.

— Бог ты мой! Море лечит все раны, а вот сотрясение мозга оно не лечит абсолютно.

Нос все еще щипало от соленой морской воды. Я потерла его, чтобы как-то разогнать неприятные ощущения.

— Я доведу тебя. Вот кого нельзя вообще выпускать из дома одну, так это тебя, — ворчала она.

Опираясь на сильное плечо Мисхоры, я дошла до гостиницы. Я с трудом вспомнила номер, в котором мы остановились. Сон забирал меня, а к горлу подступала тошнота.

— Принимай, Максимус, — крикнула Мисхора, когда мы вошли в номер.

— Она пьяная? — удивился Максимус, — Да еще и подралась с кем-то, судя по крови в волосах.

Меня приняли его сильные руки.

— Чучелко, а, чучелко, где тебя носило? — спросил он, укладывая меня на диван.

— Она в воду упала, когда за мной пошла на мол.

— А ты что там делала? Топилась?

— Думала.

— Обе на голову больные, что одна, что вторая, — резюмировал Максимус и повернулся ко мне.

— Ты меня узнаешь?

Я молчала, отчетливо не хотелось с ним говорить.

— Аиша, — позвал он, — Ты слышишь? Ты меня узнаешь?

Ни нарастающая тревога во взгляде, ни все более душевные интонации меня не смягчали, я не хотела с ним говорить.

— Да, что с тобой, детка? Врача, надо врача!

Он быстро вызвал врача по телефону из номера.

— Ну, я пойду наверное, — скромно сказала Мисхора.

— О, если хочешь оставайся. Ты как вообще?

— Ничего. Я становлюсь более-менее разумной.

— И куда ты теперь?

— Точно не знаю. Я привыкла к разъездам. Возможно, я поеду куда-нибудь в горы в восточную Европу, там сниму домик, деньги пока есть. Заведу собаку и наверное… я еще не решила… может быть, я рискну родить ребенка.

— Ох, достойные планы, — Максимус нежно поцеловал ей обе руки, — Может, все же останешься?

— Мне нечего тут делать, меня ничто не держит. С Аишей мы объяснились. Поделили, так сказать, печенье.

— Водоплавающее?

Мисхора улыбнулась и кивнула.

— В общем, не останешься?

— Нет, в третий раз говорю, что не останусь.

— Жаль, — констатировал Максимус.

Я заметила, что он все ближе подбирается к Мисхоре, пытается опутать ее своими сетями, но она отвечала нежным спокойствием и твердостью и скоро ушла.

После до меня дошло, что Максимус ничего особенного не хотел от Мисхоры, он просто пытался отдать ей немного тепла.

Тут же пришел доктор и осмотрел меня. Сказал, что у меня сотрясение мозга и надо больше лежать, желательно в темноте и ничего нельзя, ни читать, ни слушать, желательно побольше спать. Что я тут же и сделала.

Мне приснилось, что я снова иду после разговора с Рахилью, через парк, выхожу к молу, но там никого нет, точнее фигурка уже не сидит на плите, а идет по воде. Я карабкалась по плитам, теперь это удавалось мне ловчее, я не срывалась, не скользила, не падала. В конце концов, я побежала по углам плит, перелетая с одной на другую. На самом краю мола, где плиты оказались выше, я стояла и смотрела вслед идущей по воде. Она была прекрасна и свободна, ее волосы трепал ветер, ее освещало солнце, а волны были лишь ступеньками под ее ногами. Я долго звала ее, но не помню, какое имя выкрикивала.

Наконец, она скрылась за горизонтом. Я проснулась от того, что мне стало очень печально. Я с трудом повернулась на бок и, уткнувшись в подушку, заплакала, больше нечего было делать. Звать Максимуса я не хотела. Но словно он подслушивал, хозяин сам появился на пороге моей комнаты, я услышала его, но не видела.

— Проснулась?

Я покивала.

— Не дергай головой бога ради, — сказал он, — Как ты себя чувствуешь?

Я молчала, но теперь уже не из вредности, а потому что не знала, что ему ответить.

— Не очень, — я повернулась. Максимус сидел на краешке кровати и смотрел на меня сочувственно и строго.

— Понесло тебя на мол, — стал ворчать он.

— Без вашего ворчания помереть хочется, — простонала я.

— Такова твоя судьба, умереть от моего ворчания, — сказал он, подсовывая платок, чтобы утерла слезы.

— Я хочу полежать в зале, — тихо сказала я.

— Мало ли, что ты хочешь. Доктор сказал три дня не вставать, и не ходить, лежать в темном теплом месте… Может тогда ты зацветешь…

— Покроюсь плесенью.

— Ну, я выразился поэтичнее, — пожал плечами Максимус, — я из кожи вон лезу, чтобы ты улыбнулась, а ты чернее тучи.

— Я не хочу сейчас улыбаться, я плохо себя чувствую, и потом мне все еще стыдно перед Мисхорой.

— Она тебя простила, неужели не понятно?! Сколько раз надо тебе это повторить, я повторю, не вопрос. Не думай о ней, с ней все в порядке.

Я вспомнила свой сон и, отвернувшись, горько заплакала.

Максимус погладил меня через одеяло по плечу, я почти ничего не почувствовала.

Глава 37. Маргарита

Дни тянулись медленной скучной чередой. Теперь все окончательно смешалось: кто из нас, чей хозяин, кто о ком заботится, кто кому потакает. На время болезни Максимус установил что-то вроде мира, относился ко мне предупредительно, даже позволял капризничать и баловал, как маленького ребенка.

Он приносил мне еду три раза в день, на завтрак всегда был омлет, потому что Максимус ничего, кроме него готовить не умел. Вдобавок к этому он считал, что если готовить женщине завтрак, то только своими руками. К слову, омлеты я ненавижу. Яйца по утрам, на мой взгляд, одно из худших извращений, которое когда-либо придумал человек. Но я кушала с благодарностью из вежливости, потому что в плане кулинарии Максимус оказался очень ревностным и обидчивым. Я заикнулась как-то, что не люблю омлеты. Максимус почти смертельно на меня обиделся. Весь день я не могла встать и в результате до вечера осталась совсем без еды.

Хозяин продолжал водить к себе женщин, и я радовалась, что наши смежные комнаты звукоизолированы. Неизменно он приходил ко мне за час полтора до того, как лечь спать мы разговаривали обо всем на свете. К моей идее обратиться к профессору Мариендорф хозяин отнесся холодно и упомянул, что Рахиль все же дурно влияет на неокрепшие умы.

Он не прикасался ко мне даже случайно, даже намеком, он старался быть мне и матерью, и другом, и братом, кем угодно, только бы не прикасаться ко мне. А мне не хватало чужого тепла. На четвертый день я так изголодалась по нему, что и хозяйское тепло сошло бы. Но гордость мне не позволяла самой налаживать контакт с Максимусом. Пусть все остается, как есть, так лучше.

На пятый день я взвыла, мне хотелось выйти на улицу, или хотя бы из комнаты, или почитать, да хоть телевизор посмотреть. Я отчаянно соскучилась.

Я встала с кровати, голова легко кружилась, но я вполне смогла выйти из комнаты и дойти до дивана. Там меня затошнило, я села и вдохнула свежего, не комнатного воздуха.

— Ты, что тут делаешь? Тебе лежать положено? — набросился Максимус.

— Покладено, — огрызнулась я, — Я с ума уже схожу. Не могу больше лежать. Я вон отъелась как, жутко смотреть.

— Ничего себе, давно пора, теперь тебя касаться не боязно, теперь не развалишься, — хмыкнул хозяин, — Я тебя подраспустил за эту неделю. Надо будет снова тебе гаечки закрутить, чтобы не расслаблялась.

— Мне волноваться вредно. Я гулять хочу.

— Хм… Гулять… Это можно устроить. Одевайся, только без каблуков, и пойдем гулять.

— Ясное дело, что без каблуков, я босиком-то хожу не очень, — Я стала подниматься, как в дверь постучали.

Максимус на секунду замер и краска ушла с его лица.

— Сделаем вид, что нас тут нет, — прошептал он.

Я перепугалась и села на место.

— Макс, открывай, я знаю, что ты здесь, — густой женский голос, голос той старушки с открытия фестиваля.

— Черт, — Максимус выругался и пошел открывать.

— А почему ты открываешь сам? Эта девочка уже от тебя сбежала? — донеслось из коридора.

— Она больна, так что пока я сам, знаешь ли.

Максимус ввел пожилую даму под руку, на лице его было написано смятение.

— Как ты чувствуешь себя? — ласково спросила старушка, садясь рядом.

— Спасибо, сегодня получше, — ответила я.

— Марго, за чем пожаловала? — жестко спросил Максимус, он снова обладал собой полностью, но никак не мог расслабиться. Он усадил Маргариту ко мне на диван и ушел к противоположной стене скрестил руки на груди, и одной ногой накрыл другую. На фоне светлой стены он стал похож на черный восклицательный знак. В глазах его было что-то зловещее, хозяин был в бешенстве.

— Так-то ты встречаешь свою первую любовь, — усмехнулась старушка. Она была абсолютно в своей тарелке, наслаждалась реакцией Максимуса, любовалась ею, как когда-то хозяин любовался мной.

— Аиша, выйди, — приказал Максимус.

— Нет, девочка останется здесь.

— Аиша, выйди, — прорычал Максимус, испепелив меня взглядом.

Я поднялась, но тут же Маргарита вцепилась в мою руку с такой силой, какую я и предполагать не могла. Она сдернула меня обратно, от резкой перемены места мне стало дурно.

— Зачем ты пришла? — Максимус совладал с собой окончательно и сел в кресло напротив, расслабленно сложил руки на животе, фривольно закинул ногу на ногу. Знаем мы эту позу, знаем… Потом вскачет и начнет убивать. Косился на меня хозяин нехорошо. "Вот уйдет Маргарита и кончится моя жизнь", — обреченно думала я.

— Пришла предупредить, что ты слишком заигрался, мальчик мой. Я дружна с губернаторшей, так вот, она очень на тебя обижена за Ио, она жаждет заключить тебя под стражу, птичка моя. Если она придет к тебе сама (что вряд ли), будь любезен соблазнить ее. Она страшная баба, совершенно не в твоем вкусе, — быстро продолжила Маргарита, глядя, как морщится Максимус, — но так ты спасешь свою шкуру и свободу. Чем ты дорожишь больше? А лучше просто собирай вещи и улетай или уплывай, пока не закрыли выезды. Повторяю она очень зла.

Маргарита говорила, царственно растягивая слова, без жестов и почти без мимики. Только глаза меняли выражение. Она мастерски владела интонацией, ее глубокий голос меня усыплял, а каждое слово было ощутимо, до того красиво звучало, что хотелось погладить или потрогать руками эти круглые звуки-шарики.

— Спасибо за информацию, можешь идти, — сухо сказал Максимус и отошел к окну, засунув руки в карманы брюк.

— И все? Ты даже не хочешь узнать, как я живу?

— Тебя не волновало в течении двадцати пяти лет, как живу я. И что теперь? Ты рассчитываешь, что я буду интересоваться тобой, когда прошло столько времени? Когда ты уже старая карга, а я тоже скоро состарюсь.

Маргарита только усмехнулась на "старую каргу", и нежно посмотрела на спину Максимуса.

— За эти двадцать пять лет изменился только наш возраст, и немного наши лица. Внутри все осталось прежним. Ты все еще наивный пацан, который готов любую дрянь подобрать на улице и привести в дом, чтобы потом страдать от нее. Я все еще воспитываю молодых наследниц и берегу их от таких, как ты.

Максимус долго молчал.

— Ты относишься слишком серьезно, мальчик мой, к тому, что было, — улыбалась Маргарита.

— Послушай, Марго, — глухо начал Максимус. — Ты предупредила меня, спасибо. Теперь уходи, пожалуйста. Я все эти годы не хотел тебя видеть, и сейчас не горю желанием.

— Я читала письмо. Но зачем-то ты его написал? Не за тем ли, чтобы я пришла.

— Я написал, что не хочу тебя видеть и вообще слышать твоего имени.

— Ты знаешь, что я люблю поступать противоречиво. Ты сказал не приходить, а я пришла. Умолял бы прийти я бы и взглядом тебя не удостоила.

Бархатный, сладкий голос Маргариты смазывал ее слова ядом. Каждое травило меня, я не говорю про Максимуса, который теперь сел на подоконник и сверлил ее взглядом.

— Марго, смысл выяснять сейчас отношения. Прошло 25 лет. Это человеческая жизнь, это четверть века!

— Ты молод, если так говоришь. В молодости время идет по-другому. В молодости время идет медленнее, но оно идет. В старости оно останавливается. Ты видишь, как сменяются день и ночь, но не видишь, как меняется что-то в тебе. Для тебя 25 лет это четверть века, а для меня… это один день, который поменялся другим, — с достоинством ответила Маргарита, — выяснять отношения надо тогда, когда есть, что выяснять.

— Так вот, нам нечего выяснять, — отрезал Максимус.

— Тогда почему ты боишься меня? Почему ты не открывал дверь, почему ты стараешься занять самый дальний от меня угол? — вдруг перешла в нападение Маргарита, глаза ее сверкнули, а губы искривила гадкая усмешка.

— Да, потому, безжалостная ты женщина, потому, что ты просто испугалась и сбежала. Я ли не знаю, как это бывает. Ты просто испугалась и сбежала однажды. Я проснулся одинокий, без смысла жизни, бессмысленный, ненужный, скомканный. Ты высморкалась и выбросила меня, как грязный платок, ты же их не стираешь, зачем? А на меня тебе плевать. Подумаешь, какой-то там мальчик, которого бросил отец. Единственное, за что я действительно должен сказать тебе спасибо: это за место в жизни. Ты дала мне мое направление, но это все, что мне дала твоя любовь!

— Разве этого мало? — удивилась Маргарита.

— Ты дала мне направление, а не любовь. Лучше уметь любить, чем идти своим особым путем.

Маргарита выслушивала это все спокойно, затем она царственно встала и уничтожающе посмотрела на Максимуса. Он встретил взгляд достойно и выдержал до последнего мгновения.

— Сопляк. Мне жаль, что ты взял только самое плохое из того, что я тебе давала. Да, я ушла. Но на то были причины.

Максимус злобно усмехнулся и язвительно сказал:

— Ну, да, скажи еще, что ты от меня понесла, родила прехорошенького мальчика, а он взял и умер в возрасте трех лет.

— Примерно так и было, — спокойно ответила Маргарита, — Так и было. Только он умер в двенадцать от гемофилии.

Максимус спокойно и проницательно смотрел на Маргариту.

— Знаешь что, королева ты моя французская, — тихо начал он, — я не верю ни единому твоему слову больше. Можешь принести тест ДНК, где было бы сказано, что я на 99,9 его отец, а он мой сын, я тебе не поверю. Ты была жестока ко мне, я отвечу тебе тем же.

— Твое дело, мальчик, — равнодушно ответила Маргарита.

— Слаба стала хватка, — констатировал Максимус.

— Я старею и умираю, друг мой. И это будет совсем скоро. Я узнала у Игоры, что ты каждый год приезжаешь сюда, захотела увидеть тебя.

— Прекрасно! То-то я ехать не хотел в этом году. Случайно попал, — хохотнул Максимус.

— Ты так и не простишь меня?

— Что тебе прощать? То, что ты изменила мою жизнь к лучшему? То, что в семнадцать лет, я стал мудрее и опытнее иного мужчины? То, что в моей жизни было столько женщин, сколько не снилось и героям-любовникам древности? Мне не за что тебя прощать, я благодарен тебе за это. Но я ненавижу тебя с тех пор, и не считаю, что делаю что-то плохо. Ты выбросила меня, не надо подбирать. Иди своей дорогой, Марго, эта встреча никому не была нужна.

Он помог Маргарите выйти за дверь. Две минуты было тихо.

— Стерва! — донеслось из коридорчика, грохот мебели последовал за этим.

Я испугалась, что сейчас-то меня и станут убивать, поднялась. Голова кружилась от любопытства в первую очередь. Максимус вошел быстрыми деревянными шагами, почти не сгибая ноги, сел в кресло, долго и напряженно молчал, потом схватился за телефон.

— Водку, томатный сок, соль, перец. Нет, сразу не надо. Вы не умеете ее делать.

Он посмотрел на меня. Теперь мне действительно стало страшно за свою жизнь. Максимус заметил, что сильно пугает меня и усилием воли погасил свой взгляд. Его трясло, то ли от бешенства, то ли от волнения, он не мог успокоиться и то и дело метался по комнате, то садился в кресло, то подходил к окну и едва заглянув в него тут же отбегал к стене. Он сжимал кулаки так, что руки белели, он курил и заполнял вонючим дымом все вокруг. Меня стало тошнить настойчивей, я встала, чтобы выйти.

Максимус в последний раз сел в кресло и поставил локти на колени, а подбородок на кулаки. Он хаотично топал ногой, играл желваками. Большой сильный Гладиатор сидел, изнывая от бешенства, которое не мог выразить, от воспоминаний, которых, видимо, не мог вынести. Мне стало обидно за него. Я не совсем понимала, о чем говорили они с Маргаритой, но она была еще хуже Максимуса. А этот человек теперь совсем один.

Я подошла к нему и неловко положила руку ему на плечо. Он ничего не замечал. Когда я посчитала, что знак сочувствия исчерпан, я убрала руку, но Максимус вовремя ее перехватил и положил обратно на плечо.

— Не уходи. Мне нужно хоть какое-то человеческое общество, иначе я разнесу весь отель.

"Вот так, Аиша, оказывается тебя и ценит хозяин, как "хоть какое-то человеческое общество". Хам", — сочувственно подумала я.

Глава 38. Мэри

Пришла девушка, на ее подносе был Максимусов заказ. Он молча кивнул и даже не посмотрел на девушку.

— Тебе не предлагаю, — бросил хозяин, — сядь, упадешь опять.

Я послушно села и стала смотреть, как Максимус смешивает "Кровавую Мэри". Он делал это медленно и очень сосредоточено. Руки его перестали трястись, но первая рюмка не получилась, он вылил все в раковину и стал смешивать снова.

— Водки побольше, сока поменьше, — сказал он, рассматривая в заоконный свет собственное произведение.

— Твое здоровье, Аиша, — подмигнул он мне и залпом все выпил, долго сидел, закрыв глаза.

— Теперь тебя естественно снедает любопытство, да? — спросил он, приоткрыв один глаз.

— Есть такое.

— Как в чертовом любовном романе ей-богу, — фыркнул он.

— Не хотите, можете не говорить, — буркнула я, сделав вид, что мне все равно.

— Не строй из себя святую, тебе очень не идет. Мне надо выговориться. Со мной редко такое случается. Раньше я шел в бар, напивался до свинского состояния, затевал хороший кулачный бой и вызывал противникам скорую после. Сидел трое суток в каком-нибудь изоляторе, получал пять-десять суток общественных работ и спокойно себе жил дальше. Но здесь не Иезеркель, в драке меня просто пырнут ножом, если раньше не отравят, а умирать пока не в моих планах.

— Почему вас должны убивать?

— Не знаю, милая, без понятия. Только все женщины, с которыми меня сталкивает судьба, хоть минуту в жизни да хотят убить мою драгоценную персону. А женские драки в барах это вообще страшное зрелище. Я бы ни за что не полез в такое месиво.

Началось-то все как раз с Марго. По-хорошему, она психопатка, наверное. По-хорошему все мы… ненормальные…

Максимус замолчал и стал смешивать себе еще коктейль. Выпив его продолжил:

— Сложилось исторически, что мой родной отец, специально меня усыновил, чтобы вырастить наследника. Он вырастил меня, и когда мне стукнуло 14, исчез в неизвестном направлении, я предполагаю он улетел в бывшую Черногорию, ему всегда нравились тамошние виды. Милый папа все спланировал, даже в завещании прописал, мол ежели я пропаду, все Максимусу отойдет. Меня даже пытались засудить, какие-то мерзкие дядьки, дескать я убил отца, но у них ничего не вышло.

Проблема в другом. Я не то, чтобы очень сильно любил отца, но одному в большом доме жить скучно, я быстро прошел стадию попоек с друзьями по корпусу, и мне по-настоящему стало грустно. Я приводил домой бродяг, они крали у меня и сбегали, а мне всего-то нужен был сожитель-друг, тот с кем можно было бы перекинуться парой слов за завтраком да пожелать спокойной ночи. О сдаче квартиры или о том, что можно нанять помощника я как-то тогда не думал. Пока ты маленький, ты о многом не думаешь, точнее думаешь о многом, но что-то все не о том.

Я прогуливался в тот проклятый день рядом с вокзалом, когда впервые увидел живых женщин, настоящих живых женщин. Это был шок. Причем, я сразу обратил внимание именно на Марго — она была фатально красива, как свет ночника для мотылька, я умолял ее и Игору пожить у меня.

Они задержались аж на два года. Два года рая. Я от радости с ума сходил только когда думал, что эта великолепная женщина живет со мной под одной крышей. О том, чтобы спать с ней или открыто ухаживать даже, я и думать не мог, мечтать не смел. Слушать, что она говорит, дышать с ней одним воздухом, это было все, что нужно тогда для полного счастья.

И я дышал, и слушал, и учился вместе с Игорой, был способнее ее только потому, что мною двигало желание показать чего я стою, я влюбленный пятнадцатилетний пацан. Марго заметила… она сразу знала, мне кажется, что так и будет. Спустя три месяца она пришла ко мне в ночь и предложила урок иной науки, науки нежной страсти, как это великолепно выразился Пушкин. Я тогда отказался. Я был смертельно перепуган и не заснул всю ночь. Стоило мне закрыть глаза, как сонмы жутких (как мне тогда казалось), образов плыла чередом. Все это было грязно и мерзко и никак не сочеталось с тем светлым, чистым образом, каким была для меня Маргарита. Я был печален весь следующий день и всю следующую неделю. Но Маргарита добилась своего хитростью. Воспользовалась недомоганием — скорее душевного свойства — и расставила свои сети. Она многому меня научила, и как ублажить женщину и как (что важнее) соблазнить ее. На какие точки надо давить, чтобы в короткие строки женщина стала твоей. Но мне казалось, что все это бред, зачем мне все это, если есть она?

Маргарита пару раз пыталась меня убить, виной тому была жадность, но ее неумелые попытки меня устранить я принимал за обиду и вымаливал прощение унижением. Больше я ни одной женщине не позволяю даже намекнуть мне на унижение, никогда. А одним вечером я заснул с ней, а проснулся один. Ни ее, ни Игоры, никого, я один в пустом доме. Вот тогда я первый раз попал в полицию за избиение. Я избил кого-то в баре, до сих пор стыдно, хоть парень и остался жив. Потом я решил найти Маргариту и понять, почему она просто исчезла из моей жизни?

Я не нашел ее. Только Игору, с которой слава Богу нас связывает добрая дружба. Игора тогда потеряла след своей воспитательницы, так что я нашел друга, но не свою первую любовь.

Во время поисков на меня иногда нападала агрессия, мне хотелось убить или жестоко унизить какую-нибудь женщину, как это делала Маргарита. Но выходило чуть ли не наоборот. Все мои дамы уходили довольные вдрызг. Я стал выводить свои теории, я начал разбирать те тайные письмена, которыми написаны женщины. Тем, кому доступно читать их, доступно доставлять сладчайшее из удовольствий в первую очередь себе. Меж тем секрет прост, женщин нужно уметь слушать, нужно впитать ее слова, вопросами подпитать ее. Только искренний интерес способен пробудить женщину. Но это не подходило для меня, так как ровно половина сразу стала мне не интересна, она говорила о странных вещах, к которым не то что интерес проявить сложно… на них сложно даже внимание сконцентрировать. Потом я понял, что был не прав и исправился. Тогда я был молод, и месть превратилась в хобби.

Я нашел Игору, а потом поступил на Линкор, пришло время отдавать долг… воинский. На линкоре я страдал и нравственно (пока не встретил Вильяма) и физически (пока мы были на корабле). В женских городах я пускался вразнос, страшно вспомнить.

Максимус замолчал, переводя дух, он выпил еще сока и долго еще молчал.

Я терпеливо ждала и не спешила переваривать информацию данную мне хозяином. Особо мне не было его жаль, всякое с людьми случается, каждый по-своему несчастен и счастлив. У каждого свой крест. Но к Маргарите я стала испытывать стойкую неприязнь.

— Дружба с Вильямом это красная линия. Что было ДО и ПОСЛЕ. Но ни до ни после я не оставлял надежду найти все-таки ответ на свой вопрос. Я переживал за друга, пока он жил своей драмой, не забывал совершенствоваться в своем искусстве, оттачивать технику и скорость "чтения", находил неизменно знаки, которые мне были еще не знакомы. Изучал их. А потом вдруг сообразил, что можно нанять помощника.

Мне предложили Лиду, но я не взял ее. Я решил, что женщин в МОЕМ доме больше не будет. У меня вдруг родился какой-то страх, что Лида тоже меня соблазнит и бросит. Поиграет со мной и забудет, что я такой на свете был.

Потом одумавшись, я решил, что ничего, если Лида не станет моей любовницей, а просто будет моей помощницей. Этакий тест на силу воли. В какой-то момент я перестал замечать ее. А потом как-то резко открылись на нее глаза. Мы тогда кажется были на вокзале. Я вдруг на ее месте увидел снова пятнадцатилетнего себя, такой же дурацкий сбитый с толку вид, широко распахнутые восхищенные глаза, улыбка.

Мне стало жаль ее. Чистая девочка полюбила такого урода, как я. Каким же мерзким я, должно быть, казался ей. И забудь все, что я тебе говорил тогда. Лиду я сотворил в каком-то смысле сам. Я дал ей направление. Любить она научилась сама. Но когда я почувствовал, что она становится мне дороже жизни, я запаниковал. Другие женщины были тут ни при чем. Я видел во, что превращаю ее. Нежное, свободолюбивое создание я запер на острове. Она была счастлива, но часто печально вздыхала, ей нужно было больше, а я не мог ей больше дать. Я не помню, как ко мне пришла эта мысль, но я ее бросил, я так же позорно сбежал от нее, как когда-то Маргарита. Но я даже тогда не понял ее. Я понял только одно: она испугалась, чего? Не пойму уже никогда.

Я последний подлец, что поступил так с Лидой, но я не мог иначе, меня разрывало пополам. То тянуло к Лиде, то тянуло на свободу. Я не знал, а что мне еще с ней делать? Все самое важное, да и более того уже сделано, а что еще? Быт? Он убивал нас обоих, мы тихо гасли, как две свечки.

Но после Лиды я стал внимательнее к тем, кто был со мной рядом, я стал разборчивее, нежнее. Теперь в лице каждой женщины я старался умалить свою вину перед Лидой.

А тогда, когда, прости пожалуйста, я положил тебя в ванну и ты заснула, я посмотрел в твое лицо и понял, что это мой шанс начать все заново. Я допустил какую-то ошибку с Маргаритой и Лидой и ты поможешь мне исправить ее. Это я понял, когда тебя привела Мисхора, я думал о том, что мы с тобой очень часто ругаемся и искал причину. Самое главное я для тебя сделал, Аиша.

Жизнь, если переходить на самую понятную тебе терминологию, суп. Любовь — ложка, которой мы этот суп едим, а Маргарита подсунула мне вместо ложки ситечко. Согласись, без бульона это просто мокрый салат с мясом, может быть вкусным, но не то. И только с Лидой я понял, что значит эта ложка… Только у ложки все края острые, чуть лишнее движение и ты без носа, губы или языка.

Первое, что я сделал, дал тебе эту ложку и научил, как не порезаться, собственным дурным примером. В моей жизни много ДО и ПОСЛЕ, ты — одно из них. Но останется один единственный вопрос, на который уже никогда не найти ответа: что такого случилось тогда у Марго в душе, что она поступила так подло?

Я пожала плечами и отковыляла к окну.

— Конечно, ты не знаешь. Ты никогда такой не будешь… уже… это хорошо, это лучшее, что я, пожалуй, сделал.

— А ты не говорил об этом с Рахилью?

— Она мудра, но все же у нее меньше опыта, она мне ничего не сказала, а точно также отошла, как от зачумленного.

Я медленно обернулась, Максимус смотрел на небо.

— Мне надо развеяться, прости, я не возьму тебя погулять.

— Я открою окно. Мне уже что-то не хочется гулять.

— Вот-вот. Я пойду один, а ты можешь посмотреть телевизор, только не долго и не громко. Спасибо, что была рядом, — Максимус старался храбриться и приводил себя в норму. Он подошел к окну, встал рядом со мной и глядя на площадь сказал:

— Иногда мне кажется, что я знаю о них все. Тогда очень хочется больше никогда сюда не приезжать… Но они всегда радуют меня чем-то неожиданным…

Хозяин было потянулся погладить меня по голове, но не стал этого делать.

— До встречи, я приду поздно, скорее всего пьяный и не один.

Дверь смачно хлопнула.

Я легла на диван и слушала тишину. Максимус многое объяснил, но я не могла все это обдумать, история как история ничем не лучше прочих. Действительно, лучше бы мне этого не знать, теперь я уже не смогу смотреть на Максимуса, как раньше. Раньше он был Хозяин, загадочный, наглый паршивец… И лучше бы мне не знать, что за этим скрывалось.

Глава 39. Ирэн

Я лежала и смотрела в потолок, вдыхая уличный воздух и шум. Чувство уже один раз испытанное в парке снова пришло ко мне. Я скучала по родному теплу Капитана, даже попыталась мысленно с ним поговорить, представить что и как бы он сказал или ответил мне. Но у меня не очень-то хорошо это получилось.

С Максимусом было интересно, но очень тяжело. Меня выводило каждое почти его замечание в мой адрес… а почему? Мне так важно его мнение? Вроде нет. Тогда почему оно меня так задевает? Я размышляла на эту тему, пока сердце вдруг не дернулось судорожно от страха. Валить, надо уходить от него. Я поняла чего испугалась Маргарита. Влюбиться в Максимуса ничего не стоит, но его же уже не переделаешь, даже тогда Маргарита видела эту его черту, воспитала ее, вскормила, а потом влюбившись поняла, что сотворила и чтобы избежать бóльших терзаний, смылась подальше. Глупость несуразная, да и любимого ее потрепала, но и любить его тяжкий крест, который доступен только одной женщине, которую я знаю. Но мне-то за что? Он красив, но с его губ ничего, кроме ядовитых слов не срывается. Он хороший друг, заботится обо мне, но от его прикосновений я чувствую себя очень плохо. Почему так? Быть с ним было бы мукой, да и он ни за что бы не согласился.

Маргарита тогда это поняла и ушла. Она знала, что разобьет ему сердце. Надо уходить, пока ничего еще не завязалось, надо бежать от него, пусть это будет самой большой неблагодарностью в моей жизни. Не обязательно совсем его бросать. Достаточно просто отойти на расстояние, оттуда будет легче, я знаю это.

На город спускались молочные осенние сумерки. С моря пришел соленый ветер и вдохнув его, я снова вспомнила о Капитане и сердце расслабленно застучало снова. Пускай я не люблю Капитана (что тоже свинство по отношению к нему), но я могу отдавать ему его же любовь, учиться у него. В настоящих чувствах Капитан куда лучший учитель, чем Максимус и все трое об этом знают.

Надо как-то поделикатней сказать Максимусу об этом. Мне стало тяжело на сердце, я понимала, что какое-то время без него и Капитана мне будет очень трудно. Я верила, что встречу Капитана, и что пойду именно за ним. Путь за Максимусом представлялся мне слишком тяжелым, не по мне ноша. Я не Лида, я не буду молчать и робеть, сносить все эти его… "чтения". То, что мое, должно быть только моим, это я поняла давно. В этом смысле Лида только называет себя "дикой собственницей", за ее словами ни доли правды.

На улицах зажглись фонари. Я зажгла свет и взяла журнал. Мысли одолевали меня, а мне не хотелось больше размышлять, на душе от этого было не хорошо.

Тут громко хлопнула входная дверь, женский смех оповестил о том, что у нас гости.

Максимус вошел довольный, но шатаясь. Он смотрел на меня веселыми пьяными глазами и приложил палец ко рту.

— Я в душ, иначе ни-че-го — он изобразил на пальцах рук, что именно ничего. Пальчиковый театр имени Максимуса остался мне непонятен, я кивнула. Он ушел.

Следом вошла и упала в кресло женщина. Я посмотрела на нее, она смотрела на меня равнодушно и не узнавала. Я же тщетно пыталась хоть как-то скрыть удивление. Ирэн сидела передо мной и лениво разглядывала номер.

— Чего уставилась? — резко спросила она.

— Так, ничего… Просто удивляюсь.

— Чему это? — лениво поинтересовалась Ирэн.

— Как мой хозяин вас нашел? — буркнула я, уставившись в журнал.

— Что? — Ирэн начала злиться.

— Как моему хозяину могла понравится дама, у которой одно блюдце с юга Японии стоит 300 гиней? — я говорила равнодушно, глядя на картинку в журнале.

Ирэн что-то хотела сказать, но слова застряли в глотке.

— Ты… что ты… что ты знаешь… откуда? — наконец промямлила она.

Я повернулась к ней.

— Я точно никого вам не напоминаю?

Ирэн всматривалась в меня, я в нее. Она выглядела лучше, чем когда мы с ней расстались. Что же, сейчас она будет выглядеть совсем плохо.

— Нет, — тихо пролепетала Ирэн.

— А вы не такая смелая за стенами дома. У себя дома вы еще минуты три назад набросились бы на меня с бранью, если бы я была вашей помощницей.

— Но…

Я сделала повелительный жест, и Ирэн замолчала.

— Тише, моя дорогая. Но это в том случае если бы я вам отказала. Мне интересно, вы ко всей прислуге приставали, а были те, которые согласились? И потом, зачем вам женщины? Вы и с телефонным мастером Марком отлично справились.

— Я, пожалуй, пойду.

— Сидеть! — рыкнула я. Ирэн вздрогнула и осталась сидеть. На ней лица не было, она боялась сделать лишнее движение. Я почувствовала сладкий вкус удавшейся мести, чтобы ей еще такое припомнить.

— У меня к вам еще вопрос. А всех, кто отказался вы морили голодом? — я попыталась изобразить один из проникновенных взглядов Максимуса, судя по эффекту мне это немного удалось. Ирэн имела крайне бледный вид.

— Вы… вы за мной следили? — выдавила она.

— Нет. У вас все на лбу написано!

— Как вас зовут? — она собирала силы для наступления.

— Проверните наш разговор в голове еще раз и в моем лице вы найдете ответ на свой вопрос. Я не хочу отвечать.

Ирэн всматривалась в меня, но так и не могла узнать. Как же хорошо меня изменила жизнь с Максимусом.

— Аиша, тебе пора спать, — хозяин вышел в самый неподходящий момент.

Я со злости готова была провалиться. Все пошло прахом.

— Аиша? — глаза Ирэн загорелись, — Ах, вот ты где, засранка! Я из-за тебя…

— Да-да, я знаю, ночей не спали, лобстеров не доедали, вина не допивали. Знаю-знаю, — равнодушно ответила я.

— Дерзишь, детка, — укоризненно сказал Максимус мне, подходя к Ирэн, — ты знаешь ее, милая?

— Знаю! — взвизгнула Ирэн, — Эта поганка сбежала от меня.

— А вы меня домогались, унижали и пытались заморить голодом, — мгновенно парировала я. Максимус был, мягко скажем, сильно удивлен.

Ирэн задыхалась и готова была броситься на меня, я спокойно (внешне) лежала на диване и делала вид, что читаю журнал. В любой момент я готова была дать старой ведьме по голове, чтобы не забывалась с кем имеет дело.

Максимус чувствовал напряжение в воздухе и стоял прямо между нами, готовый заступиться за одну из нас. Пауза затягивалась, напряжение нарастало.

— Я потом с тобой поговорю, — прорычал Максимус, — Пойдем, милая.

— Я уже не в настроении, — протянула Ирэн капризно.

— Ну-ну, солнышко, все в порядке. Поверь мне, она получит по заслугам, — успокоил Максимус.

Я вскинулась. Значит, я еще и виновата?! Вот тебе раз. Я ему готовь, убирай, сопровождай, терпи его ненаглядную персону, а он мало того, что спит с моими смертельными врагами, так еще и потакает им. Я разозлилась. Максимус ушел. Я нашла спрятанные им сигареты и закурила одну. Меня тут же вывернуло наизнанку, я еле успела в ванную комнату. Напакостить хотелось, но как? Я взяла пепельницу и зажгла сигарету, положила ее в пепельницу. Закрыла окно и ушла к себе.

Меня неприятно мучили предчувствия. Хотя, что он мне может сделать? Пожурит, поругает и все. Но мне очень не хотелось, чтобы он на меня злился.

Прошло около двух с половиной часов. Я успела крепко заснуть. Максимус разбудил меня. Я не сразу рассмотрела улыбается он или сердится, было уже темно. Мы вышли в гостиную, он ни слова не сказал, молча сел в кресло.

— Ну, что? Буду тебя воспитывать, — сказал он мрачно, — Так и продолжай! Умница! — просиял хозяин.

Я была сбита с толку.

— Ты учишься давать отпор. Это прекрасно. Ирэн мне рассказала, какая ты была гадкая и мерзкая, когда помогала ей. Посуду всю перебила, хамила, с работы не ждала. Более того, любовников уводила, представь?

— Бог ты мой, а я и не знала, что я такая оторва!

— Пробы негде ставить, — кивнул мне Максимус, — Она тебя совершенно не узнала, еще долго не могла поверить, что это ты.

— А она не упомянула, что морила меня голодом?

— Нет, только то, что ты воровала продукты.

Я непечатно выругалась. Максимус встретил ругань с недоумением, дескать как так? Еще и такие слова есть?

— При мне… чтобы я больше не слышал, — строго сказал он, — хотя в целом ты права. Ах, мне хорошо, — он откинулся на спинку кресле и положил руки за голову.

— Да? Но она же старая и страшная.

— Чтоб ты понимала, детка. В ее лице я будто бы отымел все мировое зло, а это не мало согласись.

От неожиданности я прыснула.

— Не так чтобы она хороша сама по себе, но в качестве олицетворения мирового зла очень хорошо идет.

— Неплохой бы из вас вышел супер-герой, — отсмеялась я.

Максимус басовито расхохотался:

— Их время прошло, но я бы не отказался. Это так приятно.

— Еще бы, — усмехнулась я.

— Хватит, хватит обсуждать подробности встречи с твоей бывшей хозяйкой, — Максимус хлопнул ладонями по коленкам и хотел встать.

— Максимус, я хотела вам что-то сказать… - робко начала я.

— Судя по виду, это что-то смертельно серьезное, а я устал от этого, так что после.

— Нет, это не то, чтобы серьезное, — сказала я, перескакивая на другую мысль, — Но, кажется я знаю, как нам с вами исправить все…

— Что все? — удивился Максимус и сел обратно.

— Ну, я о Маргарите. Вы же боитесь все еще… что все повторится.

Максимус посерьезнел и задумался.

— Знаешь, если бы я так уж сильно боялся, то вряд ли оставил тебя при себе.

— Может вам стоит вернуться к Лиде? Она одна способна нести этот крест…

— Какой еще крест, — побелев с бледной улыбкой спросил Максимус.

— Ну, как там было у поэта…. "Любить иных тяжелый крест"…

— А ты прекрасна без извилин, — мрачно закончил Максимус, — Ты к тому, что если я свяжу свою жизнь с Лидой, то все изменится?

— Никто не просит вас с ней связывать свою жизнь, может она станет более благодарной помощницей, чем я.

— Меня ты устраиваешь полностью, — отрезал Максимус, — а полевая жена мне не нужна. Прости, но я очень хочу спать.

— Простите, что испортила вам настроение.

— Ничего, я только что сотворил нечто почти противоестественное с мировым злом, меня ничто не может расстроить, — улыбнулся Максимус и потянулся, и стал очень похож на довольного кота, — Ничего, детка, не расстраивайся, никуда ты от меня не денешься!

Он шутливо поцеловал меня в макушку, войдя в образ ласковой мамаши. Меня дернуло.

— Кстати, а сколько твоей этой Ирэн лет? Я что-то не удосужился спросить.

— Шестьдесят два.

— Да ну? — Максимус резко оперся локтями на спинку дивана и оказался совсем близко.

— Да.

— Боже ты мой, — он перевернулся на спину и опрокинул голову назад, черные волосы сбились и перепутались, — Я переспал со смертью, надо же. Спокойной ночи, детка.

Глава 40. Побег

Ночь и следующий день прошли без эксцессов. Максимус был возбужден и радостен, активно муссировал тему Ирэн. На всякий случай мы собрали чемоданы и запланировали отъезд на завтра.

Я уже сносно чувствовала себя, хотя при долгой ходьбе быстро уставала, а стоило наклонить голову вниз, как тут же теряла сознание.

Ночью меня разбудил шум в общем коридоре, он был настолько силен, что попадал даже в наши комнаты. Я вышла в гостиную. И не стала зажигать свет. Я стояла и прислушивалась, как вдруг меня схватили за плечи.

— Аиша, это я. Не оборачивайся, я не одет. Что за шум?

У меня язык прилип к небу от таких заявлений.

— А вы всегда на неизвестный шум выходите голым?

— Это неплохой способ выбить врага из колеи. Приходит он к тебе с ножом, а ты голый, и безоружный. Враг устыдится, заплачет и уйдет.

— Или зарежет тут же.

— Мужчина меня никогда не зарежет. Женщина может, от вашей сестры всего можно ожидать, — говорил Максимус полушутя, а меж тем руки мои готовы были сломаться.

— Я не знаю, что за шум.

В дверь забарабанили.

— Это за нами, детка, уходим. Быстро. Одевайся, хватай шмотки и бежим, — тихо скомандовал хозяин и исчез.

Я бросилась в свою комнату и не зажигая свет оделась, в уже приготовленное платье.

— А как мы уйдем? Там же седьмой этаж? — воскликнула я. В дверь постоянно барабанили.

— Об этом я честно не подумал. Я не думал, что они вот так придут! — прошипел Максимус, — А, черт! Ладно, что они мне могут сделать?

Он зажег свет. И тихо подтолкнул меня. Я открыла дверь.

— Здесь живет господин Максимус из Иезеркеля?

— Да.

— Пропустите.

Со мной разговаривала дюжая женщина-охранница. Я отошла в сторону. В комнату ввалились шесть охранниц, последней вкатилась невысокая, но с виду очень вздорная женщина. Совершенно не красивая, у нее было оплывшее лицо, многим она напоминала жабу, только каталась как шарик на своих коротких ножках. Коротенькие ручки постоянно болтались хаотично. После я заметила, что нижняя челюсть ее была похожа на ту, которую обычно делали игрушкам-щелкунчикам.

— Вы Максимус из Иезеркеля? — визгливо спросила она, бесцеремонно бросаясь в кресло.

— Да, — спокойно ответил Максимус, он стоял напротив, оперевшись ладонями в спинку дивана. Я подошла к нему и сложила руки перед собой, как должна была делать любая хорошая помощница.

— Меня зовут Юлия, я губернатор сего города, — отдышливо заявила она.

Максимус сдержанно, и очень учтиво поклонился ей, и выпрямившись приобнял меня за талию и привлек к себе. Я вспыхнула до самых ушей.

— Приятно видеть вас, у меня в номере.

— Мне только неприятно вас видеть, господин Максимус, — сказала губернаторша, отвратительно причмокивая, — Я пришла поговорить.

— О, я польщен, к моей персоне столько внимания. Только вот я был занят, потому не открывал, прошу простить меня.

— Я вас отвлекла?

— Не то чтобы. Мы только начали с Сарой любовную игру, — он легко ущипнул меня за бок. Я опустила глаза в пол и зарделась еще больше.

Юлия смерила меня презрительным взглядом.

— Убирайся, шлюшка, — фыркнула она.

Я тут же подхватила свой и Максимусов чемоданы и побежала в выходу.

— А вещи? — воскликнула Губернаторша.

— Это ее чемоданы. Мы собирались завтра лететь отсюда.

— Увидимся завтра в парке, детка, — сказал мне вслед Максимус.

— Это вряд ли, — фыркнула Юлия.

Я сбежала вниз по лестнице. Я паниковала. Что делать? Максимус в беде, к кому бежать? Кого звать? Роберту… Если она здесь. Может, она согласится помочь.

— Горничная Роберта сегодня здесь? — спросила я у портье.

— Да. Ее смена начинается через пол часа.

— Она мне очень нужна.

Портье долго смотрела на меня, потом сказала:

— Подождите меня, — и ушла, а вернулась вместе с Робертой, та узнала меня и ласково улыбнулась.

— Роберта, господин Максимус в беде. Только ты можешь ему помочь!

Мы отошли на почтительное расстояние от портье.

— Его хотят арестовать. Ты можешь как-то устроить, чтобы господин Максимус мог выбраться из номера и побыстрее?

Роберта стала думать. Думала она долго и, видно, безрезультатно.

— Только через мусоропровод. В трубу для белья он не пролезет, — сказала Роберта, когда я уже отчаялась.

— Нет, это не пойдет, — меня осенило. — У вас есть каталки, как в фильмах с длинными полами скатерти?

— Есть.

— Возьмите одну такую и поезжайте к нашему номеру, придумайте что-нибудь, там полно охраны, а я пока подожгу шестой этаж.

— Зачем?

— Не беспокойся Роберта, но Максимуса надо выручать, даже путем сожжения отеля.

— Он очень хорош, сэр Максимус, жаль он больше не хочет меня видеть. Но я помогу его спасти и может быть тогда…

— Шевели ногами, — командовала я.

Я оставила чемоданы и бросилась на шестой этаж, сжимая в руках зажигалку, заныканую от Максимуса еще неделю назад, до сотрясения. Только бы не стало плохо, нельзя все испортить.

На этаже был автомат с прессой. Я приложила усилия и перевернула его, автомат упал и зазвенел. Я вытащила все газеты и подложила под дверь туалета, подожгла их. Они быстро занялись.

— Пожар, — заверещала я так, что в Охторе должно было быть слышно.

На седьмом благодарно затопотала охрана. На шестом стали скрипеть замки, я спряталась на пятом этаже и спустилась в хвосте охраны, выводившей в срочном порядке Юлию, Максимус был с ней. Значит, Роберта ему уже не поможет. Но медлительная латиноамериканка была еще на первом этаже, с подносом на колесиках вместе.

Сверху повалил народ, кто в чем. Охрана стояла насмерть, никого из посторонних в оцепление она на пускала. Да, без тарана не обойтись. Я схватила поднос на колесиках и вклинилась на нем в строй охранниц. Максимус отреагировал мгновенно, он подхватил меня и побежал со мной куда глаза глядят.

— Чемоданы! Чемоданы! — завопила Роберта.

Мы бежали долго и остановились только в какой-то грязной подворотне.

— Ну, ты даешь, — сказал Максимус, переводя дух. Я сползла по стенке, это все уже было слишком для моего неокрепшего организма.

— Тебе плохо?

— Хорошего мало.

— Только в обморок не падай.

— Не буду.

— Точно? — Максимус присел возле меня.

— Точно.

— Вот и умница. А теперь поднимайся.

Я из последних сил встала.

— Это ты пожар устроила?

— Да так, видимость, — тихо ответила я.

— Надо до аэропорта добраться.

— Я не побегу, — сказала я.

— Никто не просил.

Максимус кому-то позвонил.

— Милая, ты в городе еще?… Это прекрасно… ты не могла бы нас забрать?… Да черт его знает, где… в ж… в очень неприятном месте мы. Ну, вот улица… улица… А вот, Дассе 47. Да, Дассе 47… спасибо, милая, я тебя тоже очень-очень.

— Игора нас заберет. Можешь отдыхать, она пока что едет. Ты умничка! Спасибо, что спасла! Возможно, от самого худшего в жизни!

— Вас хотели посадить?

— Меня хотели женить! Женить… меня… на Ио. Мороз по коже от одной мысли. Откуда они вообще это средневековье выдумали? Лишил девушку девственности — давай женись… Что за драконовские меры?! — возмущался Максимус.

— Чемоданы! — Роберта бежала за нами с чемоданами и уже задыхалась. Максимус пришел ей на помощь.

— Ой, сэр Максимус, — Роберта споткнулась и почти упала, но он подхватил ее.

— Как хорошо, что вы спаслись.

— Спасибо, что рисковала жизнью, чтобы помочь, — вкрадчиво сказал он.

— Мы теперь не увидимся.

— Прости, Роберта, мне надо бежать.

— Ничего, сэр Максимус, ничего.

Она сильно поцеловала хозяина, а потом вдруг сорвалась с места крича:

— Он налево в переулочке. Налево побежал.

— Вот это женщина, — проурчал Максимус, подтаскивая ко мне чемоданы, я села на один из них, ревновать уже не было сил. Вдали все стихло. Затем откуда-то выскочила машина, и остановилась возле нас. Мы покидали в нее вещи и сели сами.

— Доброй ночи, — улыбнулась Игора. Я даже поздороваться не успела, как отключилась.

Проснулась я на коленях у хозяина. Он нервно теребил меня за плечо.

— Ты точно сможешь сейчас вылететь? — спрашивала Игора.

— Три четверти аэропорта мои знакомые еще со службы на линкоре. Выберемся, — отмахнулся Максимус, — Спасибо, Игора.

Он легко поцеловал ее в щечку и потащил меня вперед в аэропорт. Я плохо соображала, что происходит, хотелось спать, голова начинала болеть, словно ее обжимали кольца раскаленного железа.

Билеты Максимус обменял без всяких вопросов, через полчаса мы сидели в самолете до какого-то городка в Сибири. Максимус что-то говорил о том, куда мы поедем дальше, но я ничего не запомнила, кроме того, что у хозяина на коленях очень хорошо спится.

Часть пятая: Последний бой Гладиатора

Глава 41. Дин-Йорк

Я проснулась от того, что хозяин недовольно ворочался.

— Ты мне все ноги отлежала. Никогда не думал, что голова может столько весить! У тебя камень, а не голова! — ворчал на меня Максимус.

— Зато я, кажется, выспалась, — я с трудом разогнула затекшую спину и потянулась, — Мы все еще летим?

— Да. Дин-Йорк аж на Чукотке. Полуостров такой, знаешь? Билеты ближайшие были только сюда, зато милейшая Юлия меня не достанет там. Жаль. Прощай фестиваль года на два! Ты веришь, я уже скучаю!

— Верю. На фестивале, небось, легко было, ну…

— Ну? — Максимус смотрел на меня иронично, мол, говори сама.

— Соблазнять, — осторожно сказала я.

— Соблазнять вообще легко, когда знаешь, на что давить. Женщины изголодались по мужчинам, мужчины… о них я вообще молчу. Женщина без мужчины еще может, а вот мужчине без женщины приходит каюк. Поэтому Иезеркель презираем в других городах, поэтому так много геев и трансвеститов. Я к ним отношусь умеренно, прикалываются люди без женщин, это понятно. В большей части их ненавидят. Глупые люди.

Маргарита однажды сказала мне одну любопытную вещь. Чтобы иметь успех у противоположного пола совершенно не обязательно быть красивым или умным, хотя и то, и то я ставлю себе в святую обязанность. Необходимо быть в равной степени и женщиной и мужчиной, то есть неким сверхсуществом, чтобы понять и ту, и другую сторону. Я уже долгое время стараюсь быть большей женщиной, чем все женщины, и большим мужчиной, чем все мужчины. Иногда удается, но это уже высший пилотаж, это необходимо было таким великим людям, как Казанова или Дон Жуан.

Мужчине достаточно просто проявлять определенную мудрость, например, не ударить, когда очень хочется, а поцеловать. Не ругнуться, а назвать ласково. Это очень сбивает с толку воинствующих женщин. Так мне удалось заполучить в свои сети Рахиль, например. Меж тем, это сугубо женская тактика, там, где хитрость, всегда женщины, — Максимус отхлебнул воды из стакана в подлокотнике и замолчал.

— Это любопытно, — с сомнением сказала я, — А что мы будем делать в Дин-Йорке?

— Скучный городишко, — вальяжно ответил хозяин, — Полярная ночь там уже давно. Я предполагаю, хоть там одеть тебя прилично, потому что с нашими побегами отовсюду твой гардероб представляется чем-то кошмарным. Так вот, я привожу тебя в окончательное соответствие, хотя бы до весны, потом мы смотрим хилые достопримечательности, если удача улыбнется, сходим до льдов, жаль без северного сияния. После мы с тобой садимся на поезд или на самолет и едем домой, через жуткий город Стохос — вот дыра, так дыра — но другого пути нет.

Можешь представить себе город, в котором есть аэропорт и вокзал, и автовокзал, но нет продуктового магазина? Ну, я утрирую, конечно, но там воистину ужасно.

— А что мы будем делать в Иезеркеле?

— А ничего. Отдыхать после трудов праведных. Я познакомлю тебя со многими интересными людьми, закончу чертову инсталляцию. Дождемся Капитана. А ты что-то еще хотела?

— Да, нет, как-то, — медленно отозвалась я, осмысливая план дальнейших действий.

— Так да или нет? — Максимус наклонил голову и хитро смотрел на меня.

— Я бы все же хотела связаться с профессором Мариендорф.

— Упертая… Ты не лев, ты ослик временами. Как ты не понимаешь, что доступно для той же Рахили, то для тебя потом окажется пустой тратой времени.

— Не стоит считать меня тупее других, — фыркнула я.

— Я не считаю тебя тупее, я смотрю на вещи объективно.

Я стиснула зубы. Вот ничего себе поговорили. Лучше вообще молчать и ни о чем не спрашивать, а то нарвешься на "комплемент". Подумаешь, мало ли что он там "объективно" видит, но раз мне это интересно, то почему я должна искать что-то другое?

— Лопнешь, маленький лев, — улыбался Максимус.

— Я… Я вас поцелую сейчас, — процедила я сквозь зубы.

— Уволь, моя милая, — рассмеялся он, — у тебя такой вид, что ты мне язык вырвать готова, и потом, ты отвратительно целуешься.

— Учителей не было, — фыркнула я.

— Хочешь, научу?… — Максимус оказался в опасной близости, проговорил это все томным голосом.

— Н-нет, спасибо, — пролепетала я.

Он откинулся в кресле и долго радостно смеялся. И радует его вечно меня обижать! Издеваться над глупой помощницей очень благородное занятие, бесспорно! Мелочный, гадкий хам! И в Киотануре на минутку я влюбилась в этого индюка… А все потому, что он пожалел меня, когда мне было плохо. Он добрый, но доброта эта, как у акулы-людоеда. Пиранья… Никогда нельзя забывать это, когда имеешь с Максимусом дело. Я отвернулась к иллюминатору. Самолет снижался. Объявили о скорой посадке. Мы пристегнули ремни.

И как же бесит эта постоянная манера! То Максимус добрый и хороший, душевный человек, то наглая беспардонная свинья, которая пользуется тем, что он опытнее меня, владеет собой и может манипулировать мной, моими эмоциями. Сейчас уже меньше, но если вспомнить корабль. Он выводил меня из себя специально! Пусть для моего же блага. Но это все равно, что отрезать ногу в которой гангрена и может тебя погубить. Какая разница — умирать или жить без ноги? То же самое. Не уметь любить или постоянно нервничать из-за того, что меня постоянно пытаются унизить? Я припомню корабль, я сделаю так, чтобы унизать меня не хотелось!

Пройдя сквозь все круги ада аэропорта, мы вышли на улицы Дин-Йорка. Скупое солнце едва пробивалось сквозь пелену снеговых туч.

— Скоро стемнеет, снимем номер на ночь и в магазин.

В гостинице вышел казус. Номеров, рассчитанных на разнополых хозяина и помощника, не оказалось. Раскладушек тоже не было.

— А матрас хотя бы можно? — умоляла я.

— Нет, девушка, — рычал на меня разозленный портье, — Одну ночь вы можете и переспать с вашим хозяином.

Я не знала, что мне делать — плакать или смеяться. Я чувствовала, что еще одна секунда, я стану делать и то, и другое одновременно.

Максимус сидел спокойно в стороне, и делал вид, что его это не касается.

— Ты так меня боишься? Я не ожидал. Можешь спать хоть в костюме Евы, я не трону тебя и пальцем, — увещевал он меня после.

— Ну, да, — фыркнула я, — пальцем и не обязательно.

— Неужели тебе так хочется? — спокойно поднял брови Максимус.

Мне опять нечего было ему ответить, и я промолчала.

— Это был слишком пошлый, для такой красивой девушки, каламбур. Предоставь, пожалуйста, такие шутки толстушкам из баров, которые обсуждают свой единственный в жизни секс.

— А толстушки, по-вашему, не красивы?! — взъелась я.

— Они прекрасны. Я, знаешь ли, всеяден в некотором смысле. Все женщины разные и все, даже Ирэн или Юлия, по своему прекрасны, просто у меня не было времени узнать их лучше.

В магазине мы провели немного времени. Максимус предоставил мне полную свободу действия и сам помогал мне. Из магазина мы вышли в мягко валивший снег. Я надела волчью шубку вместо теплого пуховика, который мы приобрели, Максимус потащил меня в экскурсионное бюро, ворча, что я все сама себе отморожу, и вообще это был мой выбор и больше он меня лечить не станет.

— И вообще, одного отмороженного мне хватает, теперь с тобой еще возись, я вам не нянька! Но попомни мое слово, что если мы поедем смотреть льды, будет очень холодно.

Мы еле успели купить билеты до отправления последней экскурсионной шхуны, похожей на бывшую рыболовецкую. Называлась она "Рубикон". В море было холодно, но не так холодно как в тот момент у меня на душе. Все тревоги и недовольства остались позади, стоило мне только взойти на палубу. Я увидела суровое северное море, и сердце сразу забилось по-другому. Я знала, что меня может согреть, а точнее кто. И чувствовала сейчас себя насколько это возможно, ближе к нему. Я успокоилась.

— Ух, холодрыга. Я с ног сбился, пока тебя нашел. Пойдем, выпьем глинтвейна, иначе задубеем, — Максимус оторвал меня от созерцания воды и увел поближе к бару.

Сладкое горячее вино с корицей мне понравилось, вкусно, ароматно, но голова от него мгновенно замутилась, еще рано было для алкоголя. Один из матросов, обслуживавших бар, сказал, что мы подплывем к самой кромке льдов, сквозь них, естественно не пойдем, но бросим якорь, и желающие могут выйти на льды.

— Там скучно, — заметил равнодушно Максимус, — но судя по нездоровому блеску в глазах, ты уже хочешь туда спуститься?

— Вы же были там, почему мне нельзя?

— Хозяин барин. В смысле делай, что хочешь.

"Рубикон" отошел от пристани и устремился вперед. Через сорок минут мы были в непосредственной близи льдов. Небольшие льдины проплывали мимо нас, на фоне черной воды, они выглядели белыми каплями. Вдали между водой и черным небом вздымались белые горы льда.

— Неудачная погодка, ни луны, ни сияния, а при фонарях тут даже и смотреть не на что, — зевал хозяин.

— Вы не спуститесь вниз?

— Тебя одну оставлять нельзя, либо убьешься, либо покалечишься.

— Вы такого высокого обо мне мнения, — фыркнула я.

— Я объективен.

Я состроила ласковую гримаску и легко поцеловала хозяйскую щеку. Напоследок еще и похлопала глазками настолько глупо, насколько смогла.

— Вот теперь хорошо, — невозмутимо кивнул Максимус.

Шхуна бросила якорь. Спустили трап. Мы сошли на льдину. Вроде бы и ничего особенного, но у меня дыхание перехватило. Я стою на толще воды, посреди открытого моря. Я сделала пару шагов, подсвечивая себе фонарем.

— Просьба, далеко не уходить, — прокричал матрос с корабля.

Совсем рядом были нагромождения льдов, острые, блестящие шипы льда, припорошенные снегом. Я быстро подошла к ним. Они были выше меня на три, а то и четыре моих же роста. Я сняла перчатку и коснулась льда. Он был вовсе не такой холодный, как я предполагала. Казалось бы, замерзшая вода, и ничего больше. Когда-то это могла быть замерзшая волна, теперь сколотая в разных местах, потрепанная ветрами и другими волнами. В этой воде чувствовалась жизнь, она была внутри, тихая, незаметная, но я чувствовала ее.

От тепла руки лед стал прозрачным. Наверное, по весне или летом, когда здесь теплее лед плачет, с него капают мелкие капли прямо в море, или откалываются мелкие айсберги, даже не айсберги, а льдинки и пытаются достичь берега.

— Пойдем, Аиша, пойдем, нам пора, — Максимус настойчиво и с большим трудом оттащил меня от тороса и вернул на корабль. Я еще долго стояла на палубе и провожала взглядом эти большие суровые льды. "Они не такие уж и суровые на самом деле", — подумала я напоследок.

Глава 42. Пари

Меня не оставляло обаяние ледяного царства, ни за ужином, ни в номере, ни даже в одной кровати с Максимусом. Он, как честный мужчина, сразу же повернулся ко мне спиной, буркнул, что-то про отмороженность и спокойные сны и уснул.

Мне не спалось. Замерзшая вода, что может быть тривиальнее, но она почему-то очень взволновала меня. И волнение это не давало заснуть. Наконец сон одолел меня, и во сне явился Капитан. Он подплыл на "Марии-Мисхоре" к самому окну, тихо, так, чтобы Максимус не слышал, подманил меня.

— Ты вернулся?

— Только на один сон, — улыбнулся он. Мы обнялись и я ощутила, что не люблю по-прежнему Капитана, но с ним спокойно и хорошо и из этого тепла я ни в коем случае не хочу вырываться.

— Жаль, что только на один сон, — сказала я.

Миг и мы уже оказались на льдине. Мы танцевали с ним, и необыкновенное ощущение теплоты и холода одновременно окутывало меня, пьянило и уносило. Я чувствовала Капитана всем телом, но не ощущала запаха, только морозный воздух.

— Ты замерзла? — заботливо спросил он.

— Нет… не совсем.

— Укутайся теплее…

Я почувствовала, как кто-то накрывает меня одеялом.

— Ты приедешь за мной? — спросила я, погрузившись в сон.

— Приеду, моя хорошая, обязательно приеду, — Капитан прижал меня к себе покрепче и… я проснулась.

За окнами было тепло, я лежала укутанная в одеяло, при учете, что легла я спать в свитере и теплых брюках. Максимус все так же отвернулся от меня. Я посмотрела на часы: без пяти четыре утра. Сна не было ни в одном глазу. Сколько таких снов видела Мисхора? Она, наверное, только такими снами и жила все это время, одним ожиданием счастья.

— Не спишь? — буркнул Максимус.

— Нет, — ответила я.

— Так непривычно лежать с девушкой в одной кровати просто так.

— Все надо когда-то попробовать. Мне надоели до чертиков ваши шуточки, — спокойно ответила я.

— Это была самоирония. Ты спишь, как маленький ребенок, всю спину мне отпинала, или ты притворялась, что спишь и пыталась мстить? Одеяло скидывала, я устал тебя накрывать, только и делал, что тебя накрывал.

— Вот такая я забавная зверушка, — устало ответила я, разговаривать совершенно не хотелось, Я повернулась у хозяину спиной.

— Я уйду от вас, как только мы приедем с Иезеркель.

Максимус резко сел на кровати.

— Почему? — глухо спросил он.

— Так выходит. Вы хороший человек, но меня слишком многое не устраивает.

— Это из-за Лиды, или из-за моего образа жизни?

— Нет. Из-за того, что вы постоянно намекаете мне на непристойности, а меж тем сами не хотите ничего такого…

— Кто сказал?

— Да какая разница, хотите или нет… Хорошо, хотите, но не позволяете себе, так лучше?

— Гораздо точнее, продолжай.

— Я кое-чему научилась у вас, и хочу покинуть вас, чтобы учиться у Мариендорф.

— Опять Мариендорф. Где ты деньги возьмешь на учебу?

— Найду.

— Аиша, объясни, почему все-таки, я же понимаю, что не в непристойностях дело.

— Вас нельзя любить. Точнее никто не может вас любить. Вы слишком хороши для одной женщины, а делить своего мужчину с кем-то… Я бы не стала. Мне бы было проще уйти, вообще ничего не объясняя. Единственная, кто сможет так жить — Лида. Она жила уже так, и сможет еще.

— Значит, я ошибался, — глухо сказал Максимус, — Ты не стала исправлением ошибки, ты очередная ошибка.

— И ошибка будет повторяться.

— Пока ее не исправлю, я понимаю это, милая. Что же, хочешь уходить — уходи. Я еще на корабле тебя не держал, только докажи мне, пожалуйста, что ты сможешь прожить без меня, выжить там, во вне.

Я обернулась. Максимус сидел, низко опустив голову. Скупой фонарный свет, попадавший в окно, очерчивал его фигуру. От хозяина веяло безнадежностью.

— И как доказать?

— Мне важно, чтобы ты, уйдя от меня, неделю спустя не замерзала в снегу ограбленная и униженная, а продолжала жить нормальной жизнью.

— Как доказать?

— Погоди ты. Дай досказать. К несчастью, в нашем с тобой мире очень важно выглядеть, то есть казаться, а не быть. Будешь казаться, получишь работу, причем, насколько дорого ты выглядишь, настолько хорошую работу ты и найдешь. Эти правила не я придумал. У тебя в руках половина тех инструментов, которые я смог тебе дать, чтобы ты казалась… Очень важно создать качественную иллюзию, самой в нее поверить, тогда станешь тем, чем кажешься. Я хотел, чтобы ты дошла до этого сама, но коль скоро ты хочешь покинуть меня, придется читать тебе теорию вместо практики. Так вот, Аиша, ты должна будешь привести ко мне в дом настоящего мужчину. Он должен быть таким, чтобы я не беспокоился за тебя, глядя на вас обоих.

Я забыла, как дышать.

— Но… Капитан… Как же…

— Капитан от тебя никуда не денется. Я не знаю, сколько он еще будет болтаться черти-где. С ним ты не пропадешь. Но с Капитаном тебя свел я. Кто знал, что вы — две ледышки спаяетесь в одну. Вот найди сама такого мужчину, за которым как за стеной, тогда я отпущу тебя и более того, я куплю тебе дом, где хочешь, хоть в Охторе, хоть в Нарвеле, хоть где. Это мои условия.

— А если я не найду такого мужчину?

— Твои проблемы. Останешься со мной, пока Капитан не вернется. Будешь терпеть мои сальности и домогательства, — ядовито сказал он.

— А можно поправку? — разозлилась я.

— Можно, — снизошел до меня Максимус.

— Во-первых, я — не ледышка!

— О да, я еще на корабле говорил, что ты — огонь-девка, но вот в чем проблема. Чем больше ты была с Капитаном, тем он становился теплее, а ты холоднее. Такой взаимообмен, так трогательно. Вам обоим это пошло на пользу. Ты стала спокойнее, он — живее. По крайней мере, ты не пытаешься меня убить при каждом удобном случае. Хочешь, может быть, но не делаешь. А во-вторых? "Во-первых", подразумевает продолжение.

— А во-воторых, я хочу в случае, если выигрываю я, чтобы вы вытащили из-под моста Лиду.

— За руки или за ноги? — скептически заметил Максимус.

— Хотя бы, чтобы вы приехали к ней и все объяснили, как объяснили мне, и пригласили ее с собой, чтобы она снова стала вашей помощницей.

— Но я больше не люблю ее. Разве что где-то очень глубоко в душе.

— Мне это все равно. Капитана я тоже не люблю и не любила по-настоящему никогда, но это не имеет никакого значения.

— О-па, — Максимус подскочил на своем месте, — Как это "не любила", что значит "не люблю"? Аиша, ты в своем уме?!

— Мне просто с ним хорошо. И я намерена последовать за ним при первой же возможности.

— Так, я не понял сейчас вообще ничего. Аиша, я не дам тебе дурить Вильяму голову. Что это за бред такой: "я его не люблю, но я буду с ним!"?! Что за детский сад? — Максимус не на шутку разволновался.

— Я все уже сказала.

— Ты ничего не сказала. На корабле ты спектакли разыгрывала что ли?

— Нет, тогда я его любила, но как-то странно. А сейчас не вижу и не люблю.

Максимус долго напряженно молчал, потом встал и прошелся по комнате. Я села на кровати и скучающим взглядом наблюдала за хозяином.

— Значит, так. Кое-что я понял. Ты же наверняка считаешь, что любить, значит, постоянно ждать, скучать, думать о предмете обожания, сходить по нему с ума?

— Что-то вроде.

— Это чисто женское. Да и литература в этом смысле именно так и формирует взгляды, — задумчиво пробормотал он, — Любовь разная, и если ты (как тебе кажется) не любишь пока не видишь, это не значит, что ты совсем его не любишь. Есть такой тип любви, есть. Как правило, это предшествует охлаждению со стороны одной из сторон, и лучше бы Вильяму поторопиться. Мало ли что может произойти. Но теперь я буду осторожен с тобой, детка. И учти, — Максимус резко сел и положил свою ладонь мне на затылок. Глаза его светились совсем близко, он несколько секунд сверлил меня ими и начал медленно сжимать кулак на моем затылке: — если ты, Аиша из Охтора, разобьешь Капитану сердце, если из-за тебя он будет страдать, то я найду тебя, где бы ты не пряталась в пределах этого шара, и зарою заживо в какой-нибудь пустыне. А лучше босую и нагую пущу пешком по этой пустыне, ты поняла меня?!

Закончил он свою гневную тираду свистящим шепотом.

— Поняла. Волосы отпустите.

— Я не позволю. Капитан редкой способности человек, он умеет любить постоянно так, чтобы ты это чувствовала. И не дай бог тебе дорвать на лоскуты его душу, я сам тебя на лоскутки порву. Лучше откажись, пока не поздно, — с каждым словом Максимус становился все злее, а меня все сильнее тянуло прижаться к хозяину или укусить его.

— Я дала обещание, — хрипло сказала я.

— Я предупредил тебя, — Максимус отпустил меня, — Я даже извиняться не буду, — светски продолжил он, — Ты должна понимать уж, что такое человеческие чувства, и к каким последствиям может привести неумело или злое с ними обращение. Я живой тому пример. В целом я согласен на твои условия.

— Я не договорила тогда, вы опередили меня.

— У тебя еще что-то есть?

— Да. К дому я прошу денег на обучение. Полную оплату моего обучения.

Максимус хохотнул.

— Брать так все сразу. Правильно, — тихо сказал он, — Так и надо Аиша. Будет тебе обучение. Я согласен.

Он упал на кровать, сложил руки на животе. Я удивлялась сама себе, как выдержала агрессивный натиск хозяина, испугалась-то я только сейчас, а не тогда. Кожа на затылке сильно болела. Максимус закрыл глаза.

На тумбочке заверещал будильник.

— Да какого же лешего, только я задремал, — выругался Максимус, вставая, — нам на вокзал, собирайся, поезд через полтора часа.

Глава 43. Путевой обходчик

Мы спали с Максимусом в купе, как убитые. За пять минут до отправления хозяин стал заклинать всех, кого только мог, чтобы не было попутчиков. И мы действительно оказались совсем одни в купе.

Я легла на верхнюю полку, так положено всем помощникам, хотя Максимус предлагал лечь с ним на одном уровне.

Ехать до славного города Стохоса предлагалось двое с половиной суток. Первые сутки с перерывами на еду, мы благополучно проспали, благо за окнами постоянно было темно. Разве что часа на два тьма разбавлялась до состояния жидких сумерек.

Я открыла глаза. Не проснулась, а именно открыла. И поняла, что какое-то время пытаюсь решить одну непростую задачку. Я не сразу заметила в словах Максимуса несоответствие. То он грозится мне голову об асфальт повредить, если я что-то не так сделаю с его лучшим другом, а то говорит: "Иди, милая, соблазни мне настоящего мужчину!". Я все могу понять. Максимус дорожит другом, которого по жизни страшно потрепало, но я не собиралась разбивать ему сердце, я не хищница какая-то, у меня нет желания сожрать кого-нибудь.

Хозяин во многом мне симпатичен, но ведет себя донельзя странно. И если бы не его выкрутасы, я, может быть, и не стала бы давать Капитану столь неосторожных обещаний. Но с ним спокойно, с ним хорошо, с ним действительно все правильно, я это чувствую. Я не смогла бы никогда жить на пороховой бочке, коей является хозяин. Никогда не знаешь, что он в следующий момент предпримет, то ли побьет, то ли приласкает. Мне не комфортно так жить. Хотя нельзя отказаться от того, что меня тянет к нему. Но Капитан говорил про его магнетизм, всех женщин к нему тянет.

Капитан мне ближе и точка.

Все же странно. Может, Максимус думает, что я не стану соблазнять кого-то, потому что буду с Капитаном. Но что если я пойду на реализацию пари (в сроках соблазнения я не ограничена), а потом все сама расскажу Капитану? Как тогда? Мне стало жутковато. Оба этих сильных мужчины могут поругаться или даже подраться, а ничего не случится и они просто мирно продолжат жить дальше.

С другой стороны, я должна доказать Максимусу, что я на что-то способна и без его подачек. А Капитану не обязательно об этом знать. А что если Максимус сам расскажет? Тогда будет хуже. Честность — лучшая политика — поверим на слово.

Я свесилась с полки. Хозяин спал, как сурок зимой, и был немного похож на ангела, своим невинным видом. Да, внешность обманчива, хотя в благородстве ему не откажешь. Но и благородство у него какое-то странное, то ли не правильное, то ли просто своеобразное. Я тихо спустилась с полки и села на место напротив Максимуса, тихо соорудила себе завтрак или ужин, или что это там было. Во времени я давно потерялась. Сколько я так уже мотаюсь? Вроде бы не долго, однако, я постоянно куда-то двигаюсь, не задерживаясь, не вникая в обстоятельства. Так нельзя. Я чувствую, что надо затормозить, но моя судьба влечет меня помимо моей воли. Нет ни времени, ни пространства, что самое страшное, и я это сейчас осознаю: нет конечной цели путешествия. Чего я хочу? Жить с Вильямом на островах или в плавучем доме? Не совсем. Родить ему детей? Точно нет. Черт, знает, как их воспитывать! Объехать полмира? Возможно, но кому оно нужно? Изучать религии? Это промежуточная цель, как и уход от Максимуса и встреча с Вильямом. Получается, я ничего не хочу. Я не могу представить какой будет моя жизнь хотя бы через пять лет, этой жизни просто нет, я так и буду плыть по течению, не сопротивляясь. И жизнь моя вскоре станет приятной, сладкой, как фруктовый кефир, который я ненавижу.

А может это не так и плохо, нестись сквозь время и пространство, неизвестно куда? Останавливаться на полустанках, пить кофе и заедать тостом с джемом? Может, сопение хозяина и стук колес не самое плохое сопровождение? Это надо обдумать.

За окном зачастили фонари: скоро станция. Поезд совсем остановился минут через десять, когда я уже натянула сапожки и шубку и собиралась выйти проветриться, а то в купе слишком жарко и душно.

— Мы где сейчас? — спросила я у проводника.

— Арун — полустанок, мы на осмотр останавливаемся, стоять будем минут пятнадцать-двадцать. Только от поезда далеко не отходите, осень суровая, зверь иногда ночью на станцию забредает.

— Я по перрону прогуляюсь, ноги разомну. А который час?

— Без трех минут четыре утра, — улыбнулся в усы проводник.

Я вышла на морозный воздух. От меня пошел пар. Я сделала два вдоха и пошла по перрону осторожно. На каблуке, пусть и невысоком, идти по обледенелому перрону было небезопасно. В купе я забыла перчатки, руки мерзли и я путалась согреть их дыханием. Там и тут слышались постукивания, что там происходило, кто знает, но слушать эту своеобразную симфонию было приятно.

Лес был совсем рядом, перед ним сторожка в пяти шагах от перрона и все. И только эти странные стучащие существа, они, наверняка, даже не люди. Я дошла до самого края перрона, поезд на три вагона уходил дальше, мне удалось посмотреть, как множество сильных мужчин в телогрейках, светят фонарями в механизмы что-то простукивают, неразборчиво кричат друг другу. Даже смеются иногда.

— Эй, дамочка, не спится?

Я огляделась в поисках плоти для этого голоса, но не нашла кричавшего.

— Дамочка, вы глухая? — наивно спросил голос.

— Если бы я тебя еще видела. Я не приучена разговаривать с призраками.

— А ты вниз посмотри.

Я посмотрела себе почти под ноги. С земли мне внизу улыбался симпатичный паренек, едва ли старше меня.

— Прости, я не сообразила. Вышла спросонья подышать свежим воздухом.

— Ох, мне этот свежий воздух, — рассмеялся парень. Он отложил свой тяжелый инструмент, подпрыгнул, подтянулся на перегородке и полез на перрон, рядом со мной. От него не слишком приятно пахло потом, но понятно работа не самая легкая.

— Издалека едешь? — спросил он.

Я слегка подалась в сторону, мне было не слишком приятно находиться рядом с ним, и не в запахах дело. Внутри меня завелся маленький резонатор, который чутко улавливал волны исходящие от собеседника. До этого я не замечала резонатора, но он уловил, что парень мелко и очень тревожно вибрирует. Дрожь внутри нервировала меня и стоило мне отойти на шаг, как я успокаивалась.

— Не знаю, — осторожно ответила я, — Дин-Йорк. Это далеко?

— Не очень. И куда ты едешь? — парень приблизился снова.

— С хозяином едем в Иезеркель, домой, — я сделала шаг назад и в строну, давая понять, что ухожу.

— Меня зовут Эрик, — он протянул мне руку.

— Аиша, — я подала ему руку для пожатия.

Он как-то резко схватил меня за руку, притянул поближе, другой рукой ухватил за талию. Я не удержалась на каблуках и полетела прямо на него.

— Ты что делаешь? — меня хватило только на банальщину.

— А ты разве развлечься не хочешь?

— Нет, спасибо, скоро поезд отходит, — я пыталась бороться, но это было все равно, что пихать под ребра статую.

— А ты не хочешь, а я хочу. Чем я хуже, твое хозяина, ты небось все умеешь, он тебя уже всему научил, а, сучка?

— Да, как… ах, ты… — я на секунду онемела, но тело среагировало само, со всего размаху ударив его каблуком по стопе. Эрик лишь улыбнулся.

— Ну, давай. Можешь по-орать еще, — он держал меня одно рукой, а второй пытался стащить с меня шубку.

Тогда я вторая нога среагировала, я ударила его по голени носком сапожка. Эрик взвыл и выпустил меня. Я побежала. И как в плохом сне, я то и дело падала, земля уходила у меня из-под ног, все вертелось, мне становилось плохо.

Далеко я не успела убежать, Эрик накрыл меня сзади, как бетонной плитой.

— Макс! — заорала я.

Эрик прикрыл мне рот рукой.

— Тебе жалко что ли? Другие сучки были сговорчивей. Ну, жалко, а? Нашла чего прятать.

Я укусила его за палец.

— Спасите, Макс! — успела прокричать я пока не получила удар по лицу.

— Да, что же это? Пусти, на кой черт я тебе сдалась, — я решила устроить переговоры.

Эрик настолько удивился, что даже перестал неумело лапать меня.

— Есть ты, прошмандовка, пошла к хозяину работать, то почему ты мне тогда должна отказывать, я тоже мужик. Ты что, не знала что ли, малохольная? — прошептал он.

— Отпусти меня.

— Такую рыбку? Да никогда.

— Макс, Макс!!! — заорала я, вкладывая всю панику, все отчаяние, поезд начал пофыркивать. Господи, они там все спят что ли? Ну, сколько можно орать? Я давно уже всех медведей подняла на уши в лесу, а никто даже не потрудился выйти.

— Ну, сейчас ты у меня, — Эрик задохнулся на полуслове. И отлетел недалеко от меня. Я почувствовала облегчение и страх одновременно, отряхиваясь и поправляя одежду, я вскочила на ноги. Рядом стоял Максимус, взгляд его не предвещал ничего хорошего всем живым и неживым существам в трех ближайших галактиках.

Я юркнула ему за плечо. Он был совсем не одет, видимо, успел одеть только ботинки и прибежал сюда.

— Щас ты у меня, — тихо сказал Максимус.

— Мужик, давай договоримся, а? Ну, очень она мне приглянулась, — Эрик встал, держась за бок.

— Я похож на сутенера? А она разве проститутка? Ты, что-то спутал, парень!

— Да, ладно тебе. Все хозяева со своими помощницами спят, брось прикидываться, — отмахнулся Эрик.

— Еще одно слово пацан, и ты разве что на корм медведям сгодишься!

— Ма-а-аксимус, — я хотела предотвратить драку, но хозяин на меня даже не среагировал.

— Ладно тебе, дядя, гуляйте, — махнул рукой Эрик, — Не забудь от меня поиметь эту конфетку.

Он развернулся, чтобы уйти.

Максимус фыркнул и сделал шаг вперед, схватил Эрика за плечо, развернул его и ударил по лицу. Эрик упал.

— Вставай, скотина, — прорычал хозяин.

Эрик утирал кровь, хлынувшую из губы и носа.

Максимус одним движением руки поднял его и ударил кулаком в живот, потом замахнулся и вдруг остановился. Он отшвырнул Эрика легким движением, тот упал.

Максимус тяжело вздохнул и направился ко мне, схватил за локоть и потащил за собой.

— Он так и будет там лежать? — спросила я.

— Хочешь, могу оставить тебя с ним, — взорвался Максимус и хорошенько меня тряхнул. Он прожег меня взглядом и потащил дальше. Мы зашли в купе, хозяин толкнул меня на диванчик и с грохотом закрыл дверь.

— Аиша, я не понимаю, как ты это делаешь? — напряженно заговорил он, — Зачем ты с ним спуталась? Я сказал, настоящего мужчину, а не первую попавшуюся скотину, мне не нужны домашние животные.

— Он первый со мной заговорил, я думала, он просто хочет поболтать.

— Думала она! — взорвался Максимус, — Много надумала?! На черта ты вообще поперлась одна?!!

Я молчала.

— Нет, ты ответь, пожалуйста!

— Погулять, — пискнула я.

Поезд тронулся.

— Погулять! — снова вспыхнул Максимус, — Погулять!! Погулять она пошла!!! В четыре часа ночи, конечно, только гулять и остается… Думать надо головой! А если бы я не проснулся, почуяв неладное?! Я сначала проснулся, а потом ты уже начала орать… Я долго бежал, чтобы тебя найти… Уперлась на самый конец перрона!

Я сняла сапоги и забралась с ногами на диванчик. Уткнувшись лицом в колени, я дала волю слезам.

— И хватит разыгрывать из себя жертву! Все ее угнетают, одна она ни причем! Пойми, дуреха, если ты привлекательная молодая девушка, то вполне закономерно, что найдутся вот такие озверевшие молодые люди, которые будут бросаться на все, что напоминает женщину, — примирительно сказал Максимус.

Я перевела на хозяина тяжелый взгляд, встала и молча покинула купе. На ближайшем откидном сидении я окончательно разрыдалась. Через какое-то время я встала возле окна и смотрела, как проносится черный лес за стеклом, внутри было пусто. Меня охватило тепло, я не сопротивлялась, смысла не было, Максимуса я уже простила.

— Прости, Аиша, прости, детка, я перепугался, когда услышал твои крики, а когда увидел его, так вообще озверел. Я слегка перегнул палку, прости меня, — шептал на ухо Максимус.

— Я заметила, на счет "озверел", — сказала я, утирая последние слезы, — я уже все простила. Вы правы, я тоже хороша была.

— Идем в купе, я чаю сделаю.

— Мне бы помыться сначала.

— Понимаю. А ты с чем будешь чай?

— С джемом.

— Хорошо, — Максимус отпустил меня, а я все это время думала о Капитане, о том, чтобы он мне сказал, хотя я-то знала, чтобы он сказал. Я уже однажды видела его круглые, тревожные серо-зеленые глаза.

Глава 44. Стохос

Мы молча выпили чаю. Меня начало знобить. За окном проплывал лес, снова зачастили фонари, но какую-то захолустную станцию поезд прошел без остановки.

— Ты в порядке, детка? — Максимус, коснулся моего лба рукой, — О, будем надеяться это просто стресс. Ложись наверх. Я выйду, переоденься и ложись.

— У меня голова кружится, — зевнула я.

— Ну, заливай. Ты горишь вся. Такое бывает с девушками после… после… ну, ты поняла меня.

— Нет, не поняла, — безразлично сказала я, специально хитря, чтобы позлить Максимуса.

— Глупышка. Иногда так бывает после волнения, — тут же выкрутился хозяин и вышел. Я вяло переоделась и завалилась на полку. Тут же закрыла глаза и задремала, изредка прерываемая приступами озноба. Я пребывала между сном и явью, мне слышен был стук колес, где-то мерцал свет. Скоро включился свет в купе.

— Аиша, тебе не сильно светит? — из полутьмы сновидений выполз хозяин.

— Мне все равно.

— Ну, спи, спи, — он рассеянно погладил меня по голове, как собачку.

— Я вам не собачка, — сонно промямлила я.

— Что? — не понял Максимус.

— Я — Маленький Лев, надо будет — укушу.

— Спи, кусака, — улыбнулся Максимус, я тоже улыбнулась и погрузилась в душную среду дремы.

Несколько раз я просыпалась от того, что Максимус трогал мой лоб, или гладил по голове. Один раз он принес какой-то напиток, чтобы сбить мне температуру.

Потом мне приснилось, что я — волчонок, которого приняли в львиный прайд. Я отрастила себе по примеру вожака гриву, все были красивыми рыжими большими львами и львицами, а я серым, слишком заметным в саванне полуволком-полульвом. Тем легче мне приходилось. Антилопы не признавали во мне льва, а волка они не знали, и я спокойно могла охотиться на них, даже не изнуряя бегом. Другие львы относились ко мне свысока и без особого уважения. Лев не должен охотиться, я вела себя, как львица. В общем, по всем параметрам я была диковинкой.

Но вот мне снилось, что я сижу в клетке. И вдруг клетку открыли. Я вышла на песчаную арену. Осторожно, чтобы не привлекать к себе внимания. От песка пахло кровью и смертью. Передо мной стояли два человека, лиц их я не видела, но звериным чутьем чувствовала, что оба они добры ко мне, но их послали меня убить и мне надо защищать свою жизнь. У одного, повыше, в руке был гарпун, у второго меч.

Я зарычала и бросилась на человека с гарпуном. Он был сбит с ног, но вместо того, чтобы начать бороться он стал играть со мной, гладить по холке, трепать уши, запускать руки в мою гриву. Во сне мне очень нравился этот человек, я лизала ему забрало и руки, как будто это был мой лучший друг. Толпа взревела, негодующие крики слышались со всех сторон.

— Максимус! — стала скандировать толпа.

Второй гладиатор поддел меня ногой и отбросил на песок. Я слышала крик моего друга, его хрипы, слушала, как он захлебывается собственной кровью.

Во сне я взвыла и зарычала, меня переполнял гнев. Я кинулась на спину Гладиатору, но он легко скинул меня. Я быстро поднялась на ноги и вцепилась в его руку. Человек закричал, но сбросил меня. Тогда я вцепилась в его ногу, кости человека затрещали, он взвыл и ударил меня по спине своим мечом, но я увернулась. Я отбежала для последнего броска. Человек истекал кровью. Он хромал, и пытался наскоро овладеть мечом второй, здоровой рукой. Я разогналась и в броске сбила человека с ног. Попытка вырвать ему горло не увенчалась успехом. Гладиатор схватил меня за язык здоровой рукой, я не могла ни дышать, ни кусать его.

Я проснулась от того, что задыхаюсь и кричу одновременно. Дверь купе распахнулась.

— Что такое? — Максимус был напущено строг.

— Ничего, — я уже отдышалась и благодарила небеса, что это был всего лишь сон.

— Кошмар? — сочувственно спросил хозяин.

Я покивала головой.

— О, ничего, дорогая, успокойся. Мы через час прибудем в Стохос. Там у нас есть аж четыре часа, чтобы погулять по улицам, а потом снова в поезд и снова на две суток. Как ты чувствуешь себя?

Я прислушалась к себе.

— Вроде лучше.

— Я рад, — сухо сказал хозяин и закрыл дверь купе.

Не поймешь этого Максимуса, то он весь из себя заботливый, а то бука букой. Я слезла с полки и переоделась. На столе был приготовлен обед. Я раздумала, что могу принять этот обед на свой счет и съела его. Утолила свой волчий голод и откинулась на спинку мягкого сиденья.

— Покушала? — Максимус снова вынырнул из коридора за полчаса до прибытия в Стохос, прервав мое наслаждение пустотой внутри и во вне.

— Да, спасибо, все очень вкусно.

— Я познакомился тут с одной дамой, — довольно начал Максимус.

— Дальше можете не рассказывать, — выдохнула я.

— Нет, — Максимус рассмеялся, — тебе это было бы интересно. Так вот, она слышала, как ты кричала ночью. Я в вагоне ресторане познакомился с ней, когда она обсуждала ночные события с каким-то попутчиком. Я посвятил их в некоторые подробности дела: в то, что я тебя спас и что ты моя помощница. Ну, все возмущались для порядка, а потом дама заказала для тебя этот обед. Мы с ней… нам было что обсудить.

— То-то вы, как кот сметаны объевшись, довольный, — подколола я.

— Завидно — завидуй молча, — фыркнул Максимус в ответ, он стал еще более довольным, чем раньше.

Мы прибыли в Стохос точно по расписанию. Максимус вышел на перрон и потянулся.

— Я бы сейчас сотню километров пробежал, — крякнув, сказал он.

— Вы же обычно спите, после того, как… пообщаетесь с очередной дамой.

— Не просто пообщаюсь, а осчастливлю, — уточнил хозяин с хитрым видом.

— Куда мы теперь?

— Если хочешь, могу проводить тебя по местам, так сказать, памятным города Стохоса, самого скучного города во всех галактиках. Можем поскучать в зале ожидания, но я тебя задушу, если ты это предложишь. Оставлять тебя одну я уже боюсь.

— Значит, выбора у меня нет, — констатировала я.

— Хорошая, девочка, — улыбнулся Максимус, — Не хмурься, не хмурься, я в хорошем расположении духа сегодня. Мне хочется пошутить.

Хозяин приобнял меня, но я инстинктивно дернулась. Воспоминания той ночи в Аруме было свежо.

— О, прости, Аиша, — Максимус смущенно убрал руку.

Мы вышли на площадь серого городка.

— Собственно это единственная улица Стохоса, — повел рукой хозяин, — В ее середине фонтан, посвященный основанию города.

Максимус пошел вперед, я последовала за ним.

— Я много тут бываю, это самый скучный городишко. Посторонних тут не любят. Живут в основном хмурые мужики, которые живут сельским хозяйством.

— Я поняла, — фыркнула я, очищая сапог о придорожный снег.

Максимус не обернулся, но остановился и ждал, пока я закончу.

— Ты идешь смотреть фонтан? — нетерпеливо сказал он.

— Он хотя бы работает? — поинтересовалась я.

— Нет, конечно, наивная, ты моя… помощница.

— А чего мы тогда идем его смотреть? — я догнала его.

— Должны же мы чем-то заняться? — резонно заметил Максимус.

Мы медленно шли по хмурому городишку, где даже фонари горели через один, а те, что горели, гудели, как пчелы в улье.

Максимус бодро свернул в какой-то дворик.

— Хозяин, а мы не идем смотреть фонтан уже? — удивилась я.

— Я подумал, что раз он не работает, то чего же нам смотреть, заглянем в этот бар.

Он вошел в вонючую забегаловку и прямо направился к грязной барной стойке. В деревянной забегаловке было пусто и воняло тухлятиной. Все столы были липкие, а барная стойка до того замызганная, что мне стало больно, когда Максимус с размаху положил на нее оба локтя. Мне потом стирать, а не ему. Я аккуратно опустилась на стул и сложила руки на коленях.

— И что нам тут делать? — спросила я.

— Тебе пить… если хочешь, мне… — Максимус хитро улыбнулся и постучал по стойке.

— Какого черта? Кого там еще принесло? — женский, безусловно, женский бас, раздался из подсобки. Скоро показалась и его обладательница. Такая же, как и весь бар, замызганная и неопрятная дама вывалилась откуда-то сбоку и замерла почти в ужасе.

— Ма-ма-ма, — замямлила она.

— Зоя, расслабься, — рассмеялся Максимус, — Я зашел просто выпить.

— Да-да, — пролепетала Зоя, приглаживая, бесцветные волосы и расправляя грязный передник, — Дь-деньги, господин, я отдам.

— Зоя, расслабься, — Максимус рассмеялся, — я сегодня в таком хорошем настроении, что если сейчас ты сделаешь мне что-нибудь эдакое, я прощу тебе долг.

— Или нет? — он подался вперед, Зоя заворожено раскачивалась, — такую талантливую даму отпускать нельзя. Я, можно сказать, ради тебя езжу через эту дыру, — улыбнулся он и отодвинулся. Зоя отмерла и стала что-то быстро смешивать.

— А вашей спутнице?

Максимус внимательно посмотрел на меня.

— Нет, пожалуй, я ничего не буду, — я оглядела давно немытые руки хозяйки и все ее заведение еще раз.

Максимус хмыкнул и отвернулся от меня.

— Что-нибудь безалкогольное, Зоя.

Она тихо смешивала коктейли, искоса поглядывая на Максимуса со звериным обожанием. Наконец, два удивительно чистых стакана встали перед нами.

Максимус бесстрашно взял и отпил из своего. По стойке застучал лапками таракан. Одно резкое движение Зои решило судьбу несчастного насекомого. Я вздрогнула и тошнота подкатила к горлу.

— Пейте, — ласково пододвинула мне стакан Зоя.

— С-па-сибо, — тихо отозвалась я.

— Амброзия, — Максимус, стукнул пустым стаканом о стойку, — налей-ка еще, милая.

Он захмелел. Зоя раскраснелась от комплемента и принялась за работу.

— Пей, — шепнул Максимус.

— Я не хочу, — шепотом ответила я.

— Пей! Я тебе приказываю, наконец, — возмутился хозяин, он скорее разыгрывал пьяного, чем был пьян.

Я выпью и меня стошнит, но что делать. Хуже от этого место не станет, а Максимусу будет стыдно. Я выдохнула и залпом выпила холодный чай, оказавшийся на удивление вкусным. Вкуснее я ничего никогда не пила.

Я поставила стакан на стол и удивленно осмотрела на хозяина. Максимус подмигнул мне, наклонился вперед и прошептал на ухо:

— Тебе урок, детка, который ты могла бы понять давно: внешность обманчива. Важно казаться, но так же важно смотреть сквозь кажущееся. Зоя — единственная женщина в Стохосе, выживает, как может, но сама видишь, она прекрасно готовит, и не только коктейли. Будь ласкова со всеми, но не открывайся никому, ты живешь слишком нараспашку, дорогая.

Максимус отсторонился.

— Не вижу связи.

— Спасибо, Зоя, — Максимус выпил поданное ею, — Эрик казался тебе симпатичным? Ну, признайся, ну же?

— Да, — тихо ответила я.

— А Зоя? — тихо кивнул Максимус.

Я покачала головой.

— А на самом деле разница есть?

— Есть.

— Ты можешь доверять только тем, кого хорошо знаешь, остальных надо проверять, — Максимус хлопнул рукой по стойке. — Это тебе, Зоя, долг прощаю, тем более, что ты сама его придумала себе, милая. Прощай, крошка, я зайду когда-нибудь потом. Он подмигнул Зое.

Мы вышли из бара. В голове моей все смешалось, я ничего не понимала ни в жизни, ни в собственном хозяине.

Глава 45. Стивен

До Иезеркеля мы добрались без приключений, даже практически не разговаривали с хозяином, он вдруг стал резко занят каким-то художественным проектом и постоянно делал наброски на листах бумаги, которые тут же выкидывал. Я с перерывами на вынос мусора каждые час-полтора читала или просто смотрела в заоконную темень.

Приехав домой, хозяин сразу же забился в свою мастерскую, а я начала скучать. Продолжалось это не долго, поскучав два дня, я написала и отправила письмо профессору Мариендорф. Каждый день проверяла почту, ожидая письма от Капитана. Меня не смущало, что он мне не пишет и не звонит, он в море, он там как дома, так кому ему еще надо звонить и писать раз у него все есть? Но я все равно ждала.

Максимус сидел в своей мастерской две недели, я стала забывать, как он вообще выглядит. Уйму свободного времени я убивала чтением.

К концу второй недели Максимус выполз на свет божий, уставший, изможденный, но довольный собой.

— Детка, я рад сообщить тебе, что сегодня вечером я закончил, наконец, чертову инсталляцию и поеду ее продавать. Точнее получать деньги. Так-то она давно продана.

— Странно, продавать воздух, — пожала плечами я.

— Мне ее заказали, — Максимус сел за стол и принял светскую позу, манерно растягивал слова и лениво жестикулировал, — Я к тому, что сегодня вечером ты совершенно свободна, я уеду, в доме вроде все путем идет, хотя мне начхать на самом деле, а тебе бы я советовал приступить к исполнению нашего пари или ты решила отказаться? — он хитро посмотрел на меня исподлобья.

— Нет, — как можно тверже сказала я, — не отказалась.

— Но колеблешься. Определяйся, дорогая, чего ты хочешь, — с напускным равнодушием говорил Максимус, а сам внимательно наблюдал за мной. Я взяла тряпочку и стала протирать пыль и на без того стерильном рояле. Молчала я ровно столько, сколько нужно было, чтобы подумать, что я сильно размышляю.

— Меня пока все устраивает, — ответила я.

— О, — хохотнул хозяин и стал гладить себя рукой по макушке, — Максимус хороший хозяин, он не разговаривает с Аишей, и вообще ей на глаза не показывается, хороший хозяин, хороший, — он протянул мне руку.

Я смотрела скептически и на руку и на придуривающегося хозяина. Желание плюнуть на ладонь щекотало сознание.

— И? — спросила я.

— Конфета? Где моя конфета? Или крекер? — поднял брови Максимус.

Я молча развернулась и принесла из бара крохотное желтое монпансье и положила перед Максимусом на стол (ладонь он уже убрал). Хозяин рассмеялся, я тоже развеселилась.

— Буду ее хранить, под сердцем, — сказал он, кладя конфету в рот, — когда еще заслужу от тебя похвалы, а то все угнетаю да домогаюсь. Ужас какой-то, а не хозяин!

Вскоре он ушел. А я решила, что раз вечер у меня свободен, то не стоит проводить его в доме, где я и так работаю. Я приоделась, вышла на площадь и пересекла ее. Напротив дома Максимуса находилась милое кафе "Версаль". Я не уверена, что хозяин знал, о такой резиденции французских королей, но слово само по себе красивое.

В заведении хозяин знал меня, а хозяина очень уважал, поэтому я могла не опасаться, что что-то случится.

— Аиша, — радостно улыбнулся хозяин "Версаля" — Хэз, — Ты снова за ужином?

— Нет, у меня свободный вечер, решила провести его в приятном месте, в приятной компании, — я состроила ему глазки, благо Хэз был безопасен, ему было около сорока, но кроме его кафе его вообще ничто больше не интересовало.

— Ты мне льстишь, — отмахнулся он, — Угощаю, — он пододвинул мне стакан.

— Это что? — недоверчиво спросила я.

— Это вкусно и без капли алкоголя, — фыркнул Хэз и отошел к другим посетителям.

Я прохлаждалась у барной стойки, смотрела баскетбол на большом экране напротив. Мне было спокойно, я чувствовала себя абсолютно в своей тарелке, эдаким свои парнем, не хотелось сейчас никого из себя строить.

— Ты подвинешься? — сзади раздался приятный молодой голос.

— Мест полно, — я обернулась и застыла.

Неожиданный собеседник тоже застыл в удивлении.

— Прости-те, — он подсел на соседний стул, — Я думал, ты… вы… транс…

Я быстро оценила подсевшего парнишку. Он был молод, на вид едва ли двадцать три. Светлые волосы, серые водянистые глаза, приятный черты лица, строгие и в то же время какие-то немного детские. Широкие сильные плечи, руки, одет дорого, но не как местные. Достойный, на мой взгляд, кандидат, перспективный с точки зрения достатка, а на такие плечи как раз можно неплохо положиться. Взгляд прямой не бегающий, можно попробовать, по крайней мере заявлю Максимусу, что вызов я приняла.

— Аиша, — подала руку я.

— Стивенсон, можно просто Стивен.

— Давно к нам приехали? — прощупывала почву я.

Стивен два раза редко моргнул от удивления и сказал:

— Неделю назад, я тут недалеко живу.

— Видно, что вы приезжий. Один приехали? — светски интересовалась я, искоса глядя на собеседника.

— Я за наследством. У отца тут доки. А вы-то тут каким ветром, Аиша?

— Я — помощница одного господина, — расплывчато ответила я и поймала себя на интонациях и жестах Игоры. Я начинала копировать ее невозмутимую позу, скупую мимику и жесты, манеру тянуть гласные.

— О, а правда, что все помощницы обязаны выполнять некоторые дополнительные функции? — с осторожным интересом поинтересовался Стивен.

Я вздохнула. Можно было вставать и уходить, этот мальчик нам не подходил. Но я сидела. Надменно усмехнувшись, я смерила его взглядом и вкрадчиво сказала:

— Такие вещи спрашивать просто не прилично. Наймете, тогда узнаете.

— О, простите, пожалуйста, я не хотел вас обидеть, Аиша.

Стивен перепугался и стал совсем мальчишкой.

— Ничего, вы не обидели меня.

Я торжествовала. Парнишка был легко мною побежден, я могла теперь танцевать на его костях, если бы захотела. Я все никак не могла решить продолжить его изводить или оставить ребенка в покое и не трогать.

Мы молчали. Я усердно делала вид, что "совсем не обижаюсь", Стивен очень хотел как-то загладить свою вину, но не мог придумать ничего путного.

— Чем вы увлекаетесь? — спросил он, наконец.

— Сейчас ничем. Послала письмо с просьбой, чтобы меня взяли на обучение, и жду ответа, вот и все мое увлечение, — ответила я скучающим голосом.

— Неужели совсем ничего не нравится?

— Нравится море, льды, — просто ответила я, делая вид, что баскетбол мне интереснее.

— А не хочешь прогуляться по набережной? — ухватился за ниточку Стивен.

— Не хочу, — пожала плечами я, нещадно ниточку обрывая, — Но до дома ты можешь меня проводить, — смилостивилась я.

Стивен обрадовался, не знаю чему больше. На его месте я давно бы уже поняла, что пора бы отстать, что его тут не ждут, но паренек оказался настырный. Он помог мне надеть шубку и предложил руку, чтобы я могла опереться. Я колебалась. Но представив, как красиво все же это будет смотреться, если мы все же встретимся с Максимусом по дороге, приняла приглашение.

— Где тебя еще можно встретить?

— В выходные дни я либо здесь, либо в Павла в пекарне, люблю с ним поболтать. Он был добр ко мне в свое время, — сказала я.

— Я бы хотел еще с тобой поболтать.

— Не думаю что это хорошая идея, — я сделала драматическую паузу, — я плохой собеседник, скучный.

Стивен, у которого отлегло от сердца, сдержанно выдохнул и сказал:

— Я так не считаю. Ты очень красивая и приятно говоришь. Мне кажется с тобой можно поговорить о чем угодно.

Как дешево! Я должна попасться на эту дрянь? Боже правый, молодой человек, за кого вы меня принимаете?

— Мы собственно почти пришли, — сказала я, когда мы прошли мимо фонтана.

— Ты прямо здесь и живешь?

— Ну, не на улице, конечно, — вышла из терпения я, но дом мой близко.

— Мы же идем к галерее Максимуса.

— Да, это мой хозяин.

Мальчик был раздавлен, по нему словно проехались катком.

— Аиша, — хозяин окликнул меня.

— Черт, — выругалась я, теперь мне совершенно не хотелось, чтобы Максимус видел меня вдвоем со Стивеном. Я обернулась, минуя тревожный взгляд моего спутника.

— Что, ведешь мою подвыпившую помощницу домой? — сразу начал Максимус.

— Я между тем трезва, как стеклышко, — фыркнула я.

Максимус поднял одну бровь и посмотрел на меня долгим равнодушным взглядом.

— Спасибо, мальчик, дальше я сам ее доведу, — сказал он.

— Но, сэр, я хотел проводить леди до дома, — начал было Стивен. Максимус нетерпеливо достал бумажник и сунул одну бумажку Стивену в руки.

— Спасибо, а теперь иди, — хозяин схватил меня за локоть и сделал пару шагов.

— Сэр, вы, вероятно, меня не так поняли, — Стивен догнал нас и преградил путь, — позвольте объяснить. Мы недавно познакомились, и я хотел проводить леди домой, узнать о ней больше. Я ничего плохого не хотел. И деньги ваши мне не нужны, — он протянул Максимусу бумажку.

— Что ты хотел, мой друг, — ласково начал Максимус, таких сладких интонаций я от него никогда не слышала, — я знаю, как никто, можешь мне поверить. А потому "леди", как ты изволишь выражаться, в твоей помощи больше не нуждается, дорогу домой она всегда найдет.

— Я просто хотел поговорить с ней.

— Разговор окончен, — отрезал Максимус и обошел Стивена. В мгновение он дотащил меня до дома.

— Ты меня расстроила, — фырчал он в прихожей, отдавая мне пальто, — Этого щенка ты хотела сюда привести. Дурной вкус, дурной тон и много идиотизма в голове. Это совершенно не то, что я от тебя ожидал. Плохо, Аиша, очень плохо, даже для первого раза, — Максимус развязал шейный платок и бросил его мне. Н меня он даже не смотрел, — мне жаль, что ты ничему не учишься, мадемуазель. Но у тебя еще есть время. Так что дерзай!

Он повернулся ко мне спиной, поднял руку:

— Я в мастерской! — и исчез.

Я повесила его пальто, разделась сама, и чуть не оборвала крюк у плечиков, когда вешала хозяйское пальто. Как будто я сама всего этого не знала! Главное, что у меня есть задел, осталось найти достойного кандидата. В конце концов, спать меня с ним никто не заставляет, в пари было условие привести его домой. То есть я даже целоваться с ним не обязана. Это значительно облегчает мою совесть.

Глава 46. Ганс

Неделю после вышеописанных событий Максимус не выпускал меня из дома. Точнее он давал столько поручений одновременно, что понадобилось бы двадцать две Аиши вместо одной, чтобы все выполнить.

Все началось с мастерской, которую я должна была отмыть, потом у Максимуса были приемы покупателей и старых знакомых, каждого из которых хозяин стремился принять, почти как царственную особу. На всех приемах присутствовала я в качестве то секретаря, то официанта, то приживалки. Я поднатаскалась во всякой светской болтовне, но это было откровенно скучно.

Через три дня после встречи в "Версале" я видела в окошко, как возвращавшийся домой Максимус спровадил еще раз Стивена. Тогда я на обоих очень разозлилась. Первый маленький дурачок, а второй просто идиот со стажем, которого ни могила, ни что на свете не исправит.

Максимус за всю неделю ограничивался лишь указаниями и чаще смотрел на меня, как солдат на вошь. Два дня я еще думала и гадала, чем не угодила ему, потом бросила это занятие, поняв, что хозяину просто не нравится, что я приняла его вызов.

В воскресенье Максимус выглядел расстроенным.

— Аиша, я горю. Это невозможно. Сегодня приедет не просто заказчик, а мечта. Только эта мечта до ужаса прожорлива. В основном, он любит выпечку, я всю голову сломал, где можно достать не просто приличную, а оригинальную выпечку, у меня же вроде, как художественный вкус и все такое…

— Ну, есть одно место, — загадочно ответила я.

— Съезди туда, пожалуйста, я полностью на тебя полагаюсь. Кстати, мэтр Гуно, благодаря тебе одной, заказал мне картину. Сказал, что я художник до мозга костей, если смог окружить себя не только рукотворной красотой, но и такой строгой женской прелестью.

Я собиралась на улицу и делала вид, что не слушаю болтовню хозяина.

— Слышишь там, нерукотворная прелесть? — подначивал он.

— Что мне до мнения этого ссохшегося стручка? — надменно ответила я.

Максимус развернулся на диванчике, чтобы видеть меня. Я стояла перед зеркалом и повязывала шарф. Хозяин закусил ноготь большого пальца и хитро смотрел на меня.

— Ну, ты и стерва, — восхищенно сказал он, наконец.

— С чего бы? — обернулась я.

— Тебе такие комплементы отвешивают, а ты отпинываешь их, как футбольные мячи, да еще и прямо в лоб говорящему. Не ожидал.

— Судя по виду, вы довольны, — я обратно повернулась к зеркалу.

— Я-то? — Максимус отвернулся, но улыбку, впустившую пополам ехидства и торжества, я успела заметить. Больше хозяин ничего не сказал.

Я отправилась в пекарню к Павлу. Тому самому пекарю, который снабдил меня булочками, и у чьей пекарни я спала, когда только приехала в Иезеркель.

Павел встретил меня широкой улыбкой в усы.

— Леди Аиша, как я рад тебя видеть! Здоровья тебе и мастеру Максимусу.

— Спасибо, мэтр Павел. Я к вам за большим заказом. Мне нужна дюжина ваших тюльпанов: шесть с клубничным джемом, шесть с лимоном. Потом корзинка "Хлебное чудо". Так, что еще…

— Пирог "Черничные ночи", — показал Павел, — только не так давно стал выпускать.

— Хорошо, "Черничные ночи" и, а можно тот букет?

Я заметила в печи прелестный почти готовый букет из теста. В вазе из теста, стояли запеченные лилии, ирисы и несколько нарциссов.

— Он не совсем готов. И это спецзаказ, леди. Я не возьму еще один такой сегодня.

— Жаль.

Колокольчик звякнул. Павел расцвел еще сильнее.

— Мастер Ганс, ваш букет почти готов.

Я обернулась, к прилавку подошел сухопарый мужчина, лет около тридцати, с широкоскулым лицом, вытянутым вперед. Он сильно напоминал лису. Узкие карие глаза скользнули по мне, он откинул прямые темные волосы со лба, короткопалой узкой рукой. На тонкой переносице я заметила умильные веснушки.

— Мэтр, вы как всегда бесподобны.

— Осталось оформить его. Я оформлю заказ и займусь оформлением, — расстилался Павел.

— Теперь ты понимаешь, леди Аиша, — тихо шепнул Павел.

Я кивнула, прикидывая, как бы начать разговор с этим изваянием в черном пальто.

— Прекрасный букет вы заказали, — осторожно начала я, умоляя небеса, чтобы он не оказался геем. Этого мне Максимус точно не простит никогда. А чтобы позлить хозяина, этот мастер Ганс вполне подойдет.

— Я рад, что вы заметили, — одной стороной рта улыбнулся Ганс.

— Я чуть было не начала умолять мэтра продать мне его.

— Хотите, могу уступить, — легко согласился Ганс.

Павел выронил ручку и чуть не заплакал.

— Как так? — воскликнула я, — Спасибо, но он не так уж мне и нужен.

— Я ждал гостей издалека, а они не приехали. Думал, зачерствеет такая красота, сам-то не ем мучного. А вам сгодится.

— Нет, спасибо, как-то оробела я.

Ганс пожал плечами. Я забрала чек у Павла, мои покупки привезли через час. Вместе с тем пресловутым букетом.

К нему была приложена записка, которую Максимус изучил чуть ли не с лупой. Он посадил меня рядом с собой и стал тщательно изучать записку в три предложения.

— Ну, и кто этот Ганс? — наконец спросил хозяин.

— Это допрос?

— Аиша, хватит, ответь и все.

Я рассказала всю историю в пекарне.

— Ах, вот оно что. То есть просто вот так отдал дорогущий букет, да еще и сам заплатил за него, — Максимус не отдавал мне записку, и у меня появилось подозрение, что не отдаст никогда, — Деньги я ему, естественно, вышлю. А тебя… — он оценивающе посмотрел на меня, — А тебя я, пожалуй, запру в башне, приставлю к тебе пару тройку драконов. Тебя же вообще нельзя на улицу выпускать, медовая ты моя.

С этими словами Максимус встал и вышел. Вот тебе и раз! Сначала сам заключает пари, и мешает мне его провести. С другой стороны никто не говорил, что будет легко. Куда как сложнее найти мужчину, когда ты никуда не ходишь и ни с кем не видишься. Это все хозяйские, читай дьявольские, планы. Ну, что ж, мы еще повоюем! Чем вы, мастер Максимус, сильнее перекрываете мне кислород, тем мне придется быть изворотливее. Привести Ганса в этот дом теперь дело принципа. Использовать людей для достижения своих целей, конечно, гадко. Но я должна это сделать, тем более, что Ганс не должен пострадать.

На следующий же день Максимус заперся в мастерской. И следующие четыре дня я провела совершенно одна. Утром четвертого дня, протирая подоконники, я увидела возле фонтана тонкую черную фигуру. Она направлялась к нашему дому. Это был Ганс. Он сверил номер дома с бумажкой и постучал со сторону галереи.

Я видела, как его впустили. Неужели сам пришел? Сердце забилось часто-часто. Пари, можно сказать, было выиграно, мужчина пришел в дом сам. Неужели, одного маленького диалога в пекарне хватило, чтобы он пришел сам… ко мне. Я бросила тряпку на подоконнике и подлетела к зеркалу. Немного поправив волосы, я вылетела ко входу галереи со стороны дома.

— Но я должен его увидеть.

— Хозяин занят, я устал вам повторять, — хранитель галереи Яков стоял, судя по всему, насмерть.

— Яков, пустите его, — по своему рангу я имела право на такие заявления, домом от части управляю я, а Ганс идет именно в дом, так что вся ответственность переходит ко мне. Я прочитала это в глазах Якова. Суровый славянин, презрительно фыркнул в усы и бороду и пропустил Ганса.

— Леди Аиша, ваш хозяин… — начал Ганс снимая, пальто.

— Он занят. Уже четыре дня пишет картину на заказ. Он не передал тебе…

— Что не передал? Он ничего мне не передавал, и о вас ничего не спрашивал, — я сделала вид, что ничего не знаю о записке.

— Вот не задача, — Ганс в растерянности встал посреди прихожей. Прямые волосы упали прядями на лоб.

— Идемте, я напою вас чаем, раз вы пришли.

Раз он пришел не ко мне, то надо сделать вид, что он пришел ко мне. Значит, он пришел вернуть Максимусу деньги.

Я проводила гостя в чайную, достала пару чашек из малого сервиза и принесла любимые мной лимонные тюльпаны. Пресловутый букет, к слову, стоял в центре чайного стола. Максимус очень ценил этот букет, есть не разрешил, хотя на глазированные лилии и расписанные глазурью ирисы у меня текли слюнки.

Начать строить глазки уважаемому Гансу будет пошло. Это надо было бы делать раньше. Не совсем романтичная история получается, скорее деловая на грани фантастики.

Я приготовила чай на двоих и села напротив гостя.

— Сядьте рядом, я не люблю смотреть через что-то на собеседника, — тихо сказал Ганс. Голос его был совершенно не выразительный, тусклый, монотонный, и мимика была скупа на выражения. Выражение его лица было одно и тоже злобно-мрачное, как будто у него созревал или вот-только провалился очередной злодейский план. Однако, все это не лишено было своеобразного даже обаяния.

— А зачем вам нужен был хозяин? — спросила я.

— Он зачем-то выслал мне деньги, и очень обидел меня. И потом я предлагал ему выкупить вас у него, перенанять. Мне бы очень подошла помощница с таким изысканным вкусом, к тому же красивая и умная.

Холодок пробежал по позвоночнику. На секунду пришла мысль, что ни с одним мужчиной, кроме Капитана, не имеет смысла вести какие-то дела и разговоры, все как на подбор оказывались маньяками.

— Только, конечно, если вы не против, — Ганс выстрелил холодным взглядом в мою сторону.

У меня язык онемел и не ворочался. Стоит сказать "нет" и проблем нет.

— Ну, что же ты молчишь, Аиша, — от этого голоса мне стало только хуже, раньше он спасал меня, а теперь… теперь они оба закопают мой хладный труп во дворе, а потом выпьют за упокой моей души.

Я медленно обернулась. Максимус мрачными голубыми глазами сверлил мой затылок.

— Одно твое слово и судьба решится, — хозяин вытер руки о разноцветный фартук и подошел ко мне, — Ну, же, детка, решайся, — Он положил свои холодные, жесткие руки мне на плечи и слегка сжал.

— Я не хочу, да у меня и в мыслях не было.

— Молчи, — твердо и в тоже время как-то ласково сказал хозяин, — Видите, мэтр, она не хочет, — спокойно обратился Максимус к Гансу.

— Она же напугана! — возмутился Ганс.

— На секундочку, уважаемый, — поднял палец Максимус и сел напротив нас, положил ногу на ногу и расслабленную руку с пальцами в краске положил на подлокотник, — Мы с моей помощницей поспорили, что она приведет в дом мужчину. Обаять она вас не смогла, так хоть так привести, — Максимус показал белые зубы.

— Про обаять… не трудно обаять того, кто ценит настоящую красоту, — философски отозвался Ганс, с видом, что ему и дела нет до нас.

— О, да вы брат художник?

— Кукольник.

— Ах, кукольник. А тут такая куколка! Вам приходилось когда-нибудь переделывать кукол из старых выброшенных на помойку в дорогих красавиц?

— Каждому кукольнику это приходилось, — Ганс в упор посмотрел на Максимуса.

— Аишу я нашел больную в снегу, она мне, как младшая сестренка, а спор… так со скуки чего не сделаешь. Что до вашего предложения, я не стал передавать его Аише, потому что таких предложений не делают приличные люди. Я не работорговец, чтобы продавать ее. Она останется при мне.

— Я не знаю, что у вас тут происходит, — Ганс встал, — Но я, пожалуй, обращусь в полицию, чтобы они проверили, как леди живется с вами.

Максимус легко приподнял брови.

— Аиша, ты где их находишь? — усмехнулся он, — Если вы купились на эти хрупкие плечики, тонкие ручки, красивое личико, то знайте, вашего покорного слугу она не раз пыталась побить. Она очень сильная, только прикидывается слабенькой. И, кстати, как сыр в масле катается. Так что можете идти.

— Да, деньги, — сказал Ганс, — это был жест дорой воли. Мне они не нужны.

— Мне тоже, — сухо отозвался Максимус, — можете отдать их ей.

Ганс кинул пачку на стол и вышел.

У меня в глазах стояли слезы. Максимус облил меня такой грязью и даже не моргнул.

— Плохая помощница, — сказал он, спустя минут пятнадцать созерцания букета, — не проводила гостя.

Он погладил лепестки ириса, мягким движением и наблюдал за мной. Я не смела шевельнуться, мне было очень больно, что хозяин так поступает со мной.

— Попытка повернуть ситуацию в свою пользу почти засчитана, — сухо сказал хозяин, отводя взгляд, — а теперь выметайся.

— Что? — не поняла я.

— Выметайся, я сказал. Я не хочу тебя видеть в моем доме, — он встал и хотел выйти.

— Но Максимус…

— Использовать кого-то в своих целях мерзко. Я очень расстроен, что ты так поступила Аиша, и я не хочу видеть тебя в своем доме. Ты предала меня, ты предала Вильяма, я не хочу иметь с тобой дела.

Откуда-то поднялась волна отчаяния. Я разрыдалась. Максимус ушел, не сказав мне больше ни слова.

Глава 47. Чему научилась Аиша

Я поднялась к себе, и слушала, как нервно топает по мастерской Максимус. С одной стороны я чувствовала себя ужасно виноватой, с другой стороны мне никто не давал выбора и идея-то про мужчин не моя, а Максимуса. Кто из нас Вильяма предал? Да, я могла и ничего не делать, просто сидеть, но хозяин опять же сам напомнил мне, дескать Аиша, шевелись, а теперь ему видите ли не нравится то, что я делаю. Я разозлилась. Чистюля! Подумаешь, цаца! И уйду, и ему будет стыдно и больнее, чем сейчас. Больнее… Какая дурость, с чего я решила, что ему тоже больно? Он забавлялся со мной, как тигр с куском мяса, когда наелся. Одной рукой прижимал, другой отталкивал, кому это было нужно? Всем нервов натрепал, а теперь еще и недоволен!

Я складывала пожитки в чемодан. Хотя кому нужен этот чемодан, эти пожитки? Я стала все выкладывать, мне не нужно ничего, что было куплено им. Денег у меня теперь полно. С чем приехала с тем и уеду. В комнате стало тихо, даже шаги в мастерской прекратились.

В комнату постучали. Я не сдвинулась с места. Стук повторился еще раз настойчивее.

— Аиша, открой, — тихо сказал Максимус.

— Не открою. Пока не соберу вещи.

— Аиша, прости, я погорячился.

Я распахнула дверь и увидела хлебный букет. Как же мне захотелось одеть его на голову хозяину.

— Это тебе. Прости, я был не прав, во многом я сам виноват.

Самого Максимуса я не видела, только его руки держащие букет. Я взяла его и со всего размаху кинула нам под ноги. Композиция развалилась, а я снова плакала. Максимус отскочил от неожиданности.

— Спасибо, что не в меня.

— А не помешало бы, — я захлопнула дверь.

От разбившегося букета мне стало легче. Но я все еще была зла на хозяина. Сплошное противоречие, а не человек: то выгоняет, то тут же умоляет остаться! Я остановилась перед шкафом. Приведи я сюда хоть весь порт, Максимус всех забракует. По его мнению, ему нет равных, отчасти это так. А что если проучить хозяина раз и навсегда? Дать ему понять, что я сильнее его, побить его же палкой? Он хочет, чтобы я привела в дом настоящего мужчину? Я приведу его в его же спальню!

Я села на кровать, зла не было и в помине, я трепетала от предвкушения. Удар, это будет сокрушительный удар! Только все надо продумать очень тщательно. Иначе Максимус так и будет относиться ко мне, как к карманной собачке, мол нашел, вычистил, выхолил, а она мне в душу плюет. Хозяин получит все, что захочет, но цена будет велика — убитое самолюбие.

И все же я очень сурова. Во мне на секунду проснулась совесть, я вспомнила историю Максимуса. Получается, я в очередной раз повторю все сначала. С другой стороны, не надо было быть таким глупым, чтобы пугаться Лиды, бросать ее, когда она единственная в своем роде, способная выносить этого несносного типа. Совесть была мною забита, теперь мною двигала лишь жажда действий.

Ночью я не могла уснуть. Надо продумать, сделать так, чтобы он меня не узнал. Он, конечно, без ума от рыженьких, но это сразу меня выдаст. Может найти соломенный парик. Длинные светлые волосы Ио, даже и без рыжины хорошо подойдут. Лицо у меня бледновато, так что, можно решить, будто я натуральная блондинка.

Теперь глаза. Цвет их у меня приметный, и совершенно не сочетается со светлыми локонами. Может голубой? С такой претензией на глупость. Зато очень ярко и будет сюрприз, когда я окажусь не так глупа, как кажется.

Одна большая проблема, точнее очень маленькая проблема. Все пассии Максимуса обладали хорошими формами, я же ничем таким особым не обладала. С другой стороны я могу попросить Ахума подобрать мне накладную. Все равно надо завтра идти за покупками.

Одежду подберу завтра, под образ. Главное не выглядеть дешево. Максимус любит изящных, а не простых профурсеток. Одежда лишь фантик и фантик этот должен быть красивым и дорогим. Он хотел, чтобы я казалась, он испробует иллюзию на вкус.

Место тоже немаловажно. Максимус никуда не выходит, теперь надо в три-четыре раза внимательнее смотреть, куда и с кем он идет. Женщину он не пропустит, где бы она ни была. Но ему надо где-то встретиться с ней? Максимусу не сложно познакомиться с дамой, если он сам того захочет. А вдруг нет? Захочет, не сможет устоять, любая женщина в округе пяти, десяти километров должна быть его — это же Максимус.

Как себя с ним вести. Это самое сложное. Он не должен заподозрить, что я — Аиша. Я должна полностью перемениться, при этом стоило бы сделать так, чтобы Максимус был уверен, что я дома, чтобы не возникало ненужных ассоциаций, если я все-таки в чем-то провалюсь. Что мы знаем о женщинах, которых хозяин к себе приводил. Они были ухожены, следили за собой, у них хорошие формы, они красиво выглядят, у тех, что приходят не в первый раз большой кругозор, они владеют большим количеством информации. Что еще? Загадка. Максимус когда-то говорил, что мне бы стоило поучиться у Ио делать хотя бы видимость загадки, это привлекает. Хозяин может не беспокоиться загадок будет много. В задачу-максимум можно было бы поставить такую: Максимус должен захотеть еще раз пригласить эту незнакомку в дом.

Я потирала руки в предвкушении. Если все удастся, он больше не заикнется о том, что я ему что-то должна. Если ученик способен победить учителя, обучение ведь может считаться оконченным, я займусь, наконец, изучением того, что мне интересно, и стану свободной.

Я начала засыпать, как вдруг меня больно кольнуло сожаление. Чего собственно я так рвусь избавиться от него? Хозяин, бывает порядочной скотиной, но в целом он не так уж и плох. Он заботится обо мне… Но, кажется, совсем не любит. Почему мне тогда стало так важно, чтобы меня любили, я не могу ответить. Я ему, как младшая сестра, вот он и носится со мной, как с малышкой, и это мне совершенно не нравится. Нужно доказать, что я не малышка. Я могу остаться его помощницей, но сам мой статус изменится. Меня станут уважать, может быть.

Я заснула на пару часов, пока будильник не оповестил меня, что через полчаса хозяин ждет завтрак. Судя по шагам в мастерской, Максимус так и не ложился. Я принесла ему завтрак, поздоровалась кивком головы и поставила поднос на столик. Хозяин сидел у окна, когда я вошла, но тут же встал.

— Спасибо, Аиша, — сказал он.

Я молчала.

— Я уже извинился, и не буду делать этого еще раз, если ты хочешь, — буркнул он.

— Мне нужны полдюжины платьев и новая обувь, — четко сказала я.

— Это приказ, — улыбнулся Максимус, помешивая ложечкой чай.

— Да, — чуть тише сказала я.

— Как провинившийся мужчина, я должен повиноваться, — шире улыбнулся он, — Но ты, как провинившаяся женщина должна умерить аппетиты. Четверть дюжины.

— Всего? — удивилась я.

— Милая, ты же особенно никогда не любила все эти тряпочки. Зачем они тебе?

— Я хочу порадовать себя. Я поняла ночью, к чему был весь этот спектакль. Вы не примите ни одного мужчины, и чем я буду изворотливее, тем вы больше станете поливать меня грязью. Я не хочу с вами ссориться и поэтому больше не выйду из дома одна.

Максимус присвистнул и в упор на меня посмотрел. Он пытался проникнуть в мои мысли, и очень долго молчал.

— А платья тогда на кой?

— Я буду носить их дома, чтобы вам было стыдно.

— Это за что это? — хохотнул хозяин.

— За то ваше же поведение.

Максимус хихикнул.

— Ладно, хочешь меня разорять, иди, разоряй. Но сам я с тобой не поеду, а послать некого. Так что, это твой последний раз, когда ты идешь одна куда-то.

— Хорошо, хозяин.

Максимус поморщился.

— Мне не нравится, когда ты меня так называешь.

— Я знаю, — тихо сказала я.

— Не вздумай мстить мне по мелочам, Маленький Лев, — легкой угрозой, улыбаясь, сказал Максимус, он аж светился от радости.

— Я и не думаю, — я сделала вид святой невинности.

— Я вижу, — рассмеялся хозяин, — Иди, Аиша, иди.

Я пулей вылетела из дома и отправилась к Ахуму. Тот меня не вспомнил, а я не стала называться. С Ахумом было легко, к незнакомым, тем более женщинам, он относился равнодушно и обслуживал меня молча и изредка давал советы.

Светлый парик подошел мне идеально, он был натуральный и смотрелся прекрасно. С линзами вышел подвох, в голубых я смотрелась глупо, в зеленых ужасно, подошли карие, теплого орехового оттенка. Я долго не решалась их брать, но Ахум настоял. Труднее всего было научиться их одевать. Я неизменно моргала, поднося линзу к глазу.

Платье я выбирала сама, и это было трудно. Ахум даже начал ворчать, что я слишком придираюсь к себе. Наконец, вечерних платьев совсем не осталось, пара была отложена на дом, дескать, я их купила, как и обещалась.

— Могу предложить такой вариант, коктейльное платье. Цвет серый жемчуг, дымчатый металлик, можно сказать. Полностью закрытый глухой перед, открытая спина.

— Не пойдет сразу.

— Почему?

— Мы же уже определились с кхм… грудью. А так застежки будут видны.

— Там уже есть грудь, специально вшита. Рост я вам подберу. И еще, леди, мне не удобно об этом говорить, но ваши руки…

Я посмотрела на руки. Руки, как руки, пять пальцев. Да, красноваты, потому что все время с водой и химией общаюсь, даже перчатки не спасают.

— Что с ними?

— Они, как у крестьянки. Возьмите бальзам, смажьте. Даже у помощниц должны быть красивые руки.

— Что значит, даже?! — возмутилась я, но Ахум уже ушел.

К слову, он прав. Все должно быть идеально. А что это за идел такой с красными руками-то? Максимус меня сразу вычислит.

Ахум принес платье, я надела его и поняла, что это именно то, что нужно. С одной стороны, никаких дешевых претензий, все просто, без лишних изысков, с другой стороны, такой вырез на спине может быть расценен, как многообещающий. Вот она почти разгаданная загадка, для затравки пойдет.

— Беру.

— Как на вас шито!

Когда я подала адрес, куда должны были доставить платья "для дома", глаза Ахума полезли из орбит.

— Леди Аиша?

— Я, Ахум, может это останется между нами? Я готовлю хозяину сюрприз.

— О, понимаю, — заговорщически улыбнулся Ахум, — Парик, линзы, платье вы отвезете сами?

— Конечно, зачем мне такая сумка, как ты думал?

— Сейчас в моде огромные сумки, я думал, вы следуете моде.

— Мода должна нести функцию, — фыркнула я.

— Верно, леди, верно, — согласился продавец.

— Я туфли забыла! — вскрикнула я, расплатившись.

— Сейчас подберем, у меня есть специально для этого платья.

— Только не на высоком каблуке! — успела крикнуть я вслед.

Ахум принес мне жемчужно-серые лодочки.

— И еще совет, леди, это платье лучше надевать с чулками.

— Какая разница?

— Увидите. Разница в вашем поведении.

Я пожала плечами, но решилась поверить и последовать совету.

— Да, и еще, Ахум, не откажите в маленькой услуге. Можете прислать чек за все это хозяину через полгода.

Ахум удивился, но кивнул. Забив сумку до отказа, я отправилась в аптеку, купила лечебный бальзам для рук и вернулась домой, чтобы показать Максимусу, те обновки, которые я купила "для дома".

Глава 48. "Святой Валентин"

Неделя шла за неделей, а я терпеливо ждала в напряжении. Месть — блюдо, которое хорошо подавать холодным, но я опасалась, что этим блюдом можно будет запросто размозжить хозяину голову, настолько замерзшим оно уже было. Иногда меня грызла совесть, я сомневалась, но неизменно приходила к выводу, что все делаю верно.

Максимус работал безвылазно, был чем-то подавлен и мало общался со внешним миром.

На вторую неделю после моих покупок, пришло письмо от профессора Мариендорф, что она согласна была бы принять меня, если бы я была на помощницей, кем угодно, только не помощницей, так как у меня не хватит денег и времени на обучение у нее. Ничего. Я напишу еще одно письмо, когда уже не буду помощницей.

Еще через полтора месяца, когда темнота за окном стала просто привычной деталью пейзажа, Максимус вышел из своего добровольного заточения и заявил, что хотел бы посидеть в баре, и раз я больше не выхожу из дома, то меня он с собой не возьмет.

— А в какой бар поедете? — светским тоном спросила я.

— Тебе какая разница? — отмахнулся Максимус.

— Просто интересно. И надолго?

— На всю ночь.

Хозяин принял душ, не спеша надел свой любимый черный костюм, и долго возился с обувью в прихожей. Я разве только ножкой не топала, от нетерпения. Я слышала, как он вызывал такси, узнать, куда он собрался легче легкого.

Наконец, хозяин перестал меня мучить и уехал. Я бросилась к себе и стала одеваться. Все время, что Максимус сидел взаперти, я по вечерам репетировала перед зеркалом, надевала парик, линзы, каблуки и чулки и репетировала. Во всем этом я была не я. Что-то щелкало, и рождалась новая личность, она и двигалась по-другому и говорила, и даже смеялась по-иному. Это было ни на что не похоже. И дерзость Ио, и леность Игоры и порывистость Рахили, даже чувственность Роберты сочетались очень причудливо. Но одного было не отнять, и я очень гордилась этим, язвила она не хуже Максимуса, а думала, как Аиша и это было самым главным.

Теперь она смотрела на меня из зеркала и злорадно улыбалась. Я даже взяла у Ахума пару уроков, как можно подкорректировать внешность, и долго экспериментировала с косметикой, пробуя то разные оттенки, то делая глаза круглее, то делая губы тоньше или полнее. Но идеальный вариант я нашла только сегодня. Меня можно было узнать разве что по кончику носа, но мало ли девушек с таким кончиком носа. Мне сразу стало на три-четыре года больше, чем было, но этого я совершенно не испугалась, такую красоту ничто не испортит.

Я позвонила в такси.

— Около часа назад с этого номера мой хозяин заказал такси. Куда он поехал, у нас трубу прорвало, я должна срочно ему сообщить, но не знаю, где он, — понесла я околесицу.

— Бар-ресторан "Святой Валентин".

— Можно такси туда же.

— Машина будет через десять минут, — невозмутимо ответил мне диспетчер.

А что, если там его нет? Уехал в другое место? Я заволновалась. Это можно узнать. Такой красотке никто уже не откажет. Аише бы отказали, а этой нет.

Тут я поняла первую свою ошибку. Я совершенно не позаботилась о верхней одежде. Я заметалась. Не может ОНА появиться в Аишиной шубке и сапожках. Внизу протрезвонило такси. Выйду так, в машине тепло.

Таксист был удивлен и всю дорогу строил мен глазки, но я была уже не я и относилась к этому с недоуменным презрением. Это он МНЕ глазки строит? Да, как он вообще посмел!

В "Святого Валентина" я вошла уже победительницей. Я прошла через весь ресторан к бару, заказала себе сок и села в углу, рассматривая зал. Максимуса не было. Может, отошел? А если не появится через пятнадцать минут, начну пытать официантов.

Обстановка была приятной. Нежно зеленые стены, белая лепнина, какие-то цветы и птички, нарисованные над лепными облачками под самым потолком. Хрустальная люстра, такая большая, что и освещала каждый уголок ресторана. Столиков было полно, на каждом белая скатерть, нежно зеленые салфетки и бокалы. Народу порядочно: есть и геи, и трансы, мужчин полно и все они почти таращатся на меня, а мне-все-равно.

Я прошлась скучающим взором по бару и увидела, что Максимус сидит по ту сторону стойки, ни на кого не смотрит и просто напивается. Я долго смотрела на него, пока не поняла, что он совершенно не намерен сегодня с кем-либо знакомиться. Придется делать все самой.

Я подсела на свободный стул рядом с ним.

— Прошу прошения, вы мне не поможете? — обратилась я к нему.

Максимус скользнул по мне равнодушным совершенно трезвым взглядом и вежливо, но отстраненно сказал:

— Чем смогу, леди.

Я была шокирована. Максимус не среагировал на меня.

— Мой спутник, кажется ушел, прихватив мою шубку. Я, честно говоря, не знаю, что делать.

— Вас обокрали, несравненная, просто обокрали. Сочувствую. — Максимус отклонился назад и посмотрел на мою спину, — Ох, и холодно же вам придется.

— Знаю, — печально сказала я.

— Ничего. Обратитесь в полицию, гада найдут, я уверен.

— А заявление надо писать?

— Конечно. А вы что ли писать не умеете.

Я фыркнула, вот и познакомилась называется, хозяин совершенно невыносим, это значит, что он не в духе знакомиться.

Я встала и собралась уходить. Максимус жестко схватил меня холодной рукой за запястье.

— Прошу прощения, за излишнюю дерзость, — нехотя, прожевал слова он, — Я сегодня совершенно не в форме.

— Что же тому виной? — я осторожно присела на краешек стула.

— Кто. Не важно. Она все равно не заслуживает того внимания, которое я ей почему-то уделяю.

"Уж не обо мне ли речь?"

— Любовница? — поинтересовалась я.

— Нет. Я упорно делаю все, чтобы она ею не стала. Так забавно, знаешь, это как танго, вьемся друг возле друга, а довериться не хотим. Да, и кому оно нужно. Вряд ли ей нужен такой стары хрыч, на котором пробы ставить негде.

— Я больше не хочу слушать об особе, которая так вами пренебрегает, — я начала раздражаться и невольно выдала это раздражение.

Максимус удивленно посмотрел на меня и улыбнулся, он рассеяно гладил меня по руке.

— Как тебя зовут, крошка? — спросил он, мягко заглядывая мне в глаза.

Я смотрела на него, поддаваясь теплой магии голубых глаз и понимала, что имя себе так и не придумала.

— Я не скажу.

— Необычное имя, — довольно улыбнулся Максимус, он убрал руку и стал вертеть стакан, — Меня зовут Максимус.

— Это как римского Гладиатора! — воскликнула я.

— Да, — Максимус оживился и резко потеплел. — Можешь, звать меня Макс.

— Я буду звать тебя Гладиатор, — сказала я, легко касаясь его руки.

— Хорошо. Но мне-то как тебя звать?

"Зови меня просто Маленький Лев", — злорадствовала я.

— Какое животное я напоминаю тебе?

Максимус присмотрелся ко мне, полностью оценил взглядом.

— Никакое. Но ты была бы похожа на амура. Я буду звать тебя Ева.

— В честь первой женщины?

— Первой была Лилит, — поправил меня Максимус.

— Она была рыжей! — "вспомнила" я.

— В Еве больше женственности. Лилит полноценная женщина, вместе с тем она ущербна по своей сути. Ева же сотворена из ребра своего мужа Адама, посему в ней есть и мужское начало тоже, — Максимус говорил это все блуждая взором, но тихий голос был проникновенным, было все равно, что он говорит, лишь бы он еще и еще говорил, нес всякую умную чушь, которая доставала до глубины души. Его пальцы осторожно коснулись основания моей шеи. Я привычно дернулась и подалась вперед, потом взяла себя в руки и осторожно пошла навстречу руке, нежно шедшей по позвоночнику.

— Ты вся как комочек нервов. Я не причиню тебе зла, Ева.

— Ты сейчас очень похож на змея, — улыбнулась я, через силу.

Максимус молча взял из вазочки яблоко и подал мне. Я приняла маленькое наливное яблочко. И откусила. Максимус отнял яблоко у меня и откусил сам. Я поняла смысл игры и доиграла ее до конца, мы вместе съели это яблочко.

— Ты понимаешь все налету. Я с тобой словно несколько лет знаком.

"Даже не представляешь насколько близко, хотя на счет нескольких лет ты загнул, конечно", — съязвила я мысленно. Меня несло, куда я сама не знала. Я поддалась на теплые волны, позволила им овладеть собой, вести себя. Наконец, я расслабилась и наконец-то услышала, что в ресторане играет оркестр, гудит людской говор, услышала даже шорох наших одежд, биение своего сердца. Я стала слышать и видеть больше, хотя волнение мое нарастало.

Максимус тоже повеселел, взял горсть винограда и по ягодке давал мне. Я решила попробовать украдкой целовать кончики его пальцев. Он смотрел на меня с сердечной теплотой, всячески поддерживал начинания и подбадривал.

— Ты не хочешь потанцевать, дитя мое?

— Я не люблю танцевать, — вдруг застопорилась я, понимая, что танцевать с ним я совершенно не хочу. Только один мужчина может приглашать меня, и это не Максимус.

— Жаль. Мне кажется, ты должна хорошо танцевать.

— Я никому ничего не должна, — фыркнула я, стряхивая с себя дурман.

Теплая рука легла мне на поясницу, меня прошило током. Еще пытаясь спротивляться, я сделала движение, чтобы снова встать. Но Максимус мягко коснулся моего затылка и стал ласкать шею. Я снова стала забывать, кто я есть, позволила теплоте уносить меня дальше от себя самой.

— Ты забавная. Смелая там, где должна быть робкой, и ершишься в самых элементарных ситуациях, — смеясь, заметил Максимус, он перебирал руками прядь парика и любовался игрой света на ней.

— Я такая, меня не переделаешь.

— Ну, это ты так думаешь, — вкрадчиво сказал он, — Ты не хочешь сбежать из Эдема?

— Куда? В шубке были ключи от номера. Ладно, я могу восстановить их, но документы тоже были в шубке.

— Бедняжка. Я дам тебе свое пальто, чтобы ты не замерзла. Ева.

Мы подошли к гардеробу. Максимус взял свое пальто и помог мне надеть его. Он сам запахнул его, стоя за моей спиной и довольно сильно прижал к себе, уткнулся в парик. Я растворялась, меня почти не было, я вся была в его нежной заботе, как муха в смоле, я застывала в ней, хотелось оставаться так дольше. Но когда я уже готова была окончательно потерять себя, Максимус резко отпустил меня. Я неловко застегивалась, голова кружилась. Максимус почти с отеческой лаской наблюдал за мной. А хотелось еще раз окунуться в эту смолу.

— Так куда мы поедем? — спросила я, уже в такси.

— Ко мне домой. Про меня здесь говорят, что я все тащу к себе домой. Тебе все равно некуда пойти, так какая разница куда? — улыбался Максимус. Он грел мои руки в своих, хотя мне не было так уж и холодно.

— А у тебя там наверное много народу, — "смутилась" я.

— Прислуга, в основном в галерее, им дело нет до меня. Есть еще помощница, — Максимус посмотрел на часы, — но она уже спит.

Я пододвинулась к нему поближе и положила голову на плечо. Максимус гладил мои волосы и молчал.

Глава 49. Маски прочь

Дома он снял с меня пальто. У меня появилась безумная идея, попросить его позвать помощницу, пока все не зашло слишком далеко, но я тут же оказалась от этой мысли. Максимус помог мне снять тяжеленное пальто и попытался поцеловать, но я увернулась и поцелуй пришелся чуть ниже уха. Меня затрясло. "Пора с этим кончать!" — вопило все мое существо, но что-то внутри шептало: "Продолжай, еще не все закончено!".

Если подумать, то с хозяином я уже целовалась при чем по собственной инициативе, то есть фактически это не является изменой, это просто повторение пройденного. Максимус тем временем обнимал меня и преспокойно ненавязчиво толкал к спальне.

В его квартире было темно. Он не стал зажигать свет, а, тихо прикрыв дверь, развернул меня к себе и лицом и начал нежно целовать, я чувствовала, как пульсирует одна на двоих кровь, но этот кровоток надо было нещадно рвать. Я уже сама была не рада, что все это затеяла, неизвестно, кому будет больнее, когда я разоблачусь. Но кое-что и я должна урвать.

Я начала отвечать на поцелуи хозяина и наконец, позволила поцеловать себя в губы. "Вот теперь можно рвать!" — умиротворенно зашипело внутри. Максимус стал настойчивее, а я почти не владела собой. Он ласково опустил меня на кровать. "Когда-то тут все и началось", — с тоской думала я.

— Подожди, — тихо шепнула я, пока он окончательно не дал себе волю, а я не совершила фатальную ошибку.

— Что такое? — прошептал он.

— Сядь на кровать, я хочу тебе что-то показать.

Максимус послушно сел на постели, я зажгла ночник. Тут Максимус впервые удивился, откуда я знаю, где в его спальне ночник. Я встала так, чтобы он лучше видел меня, и сняла парик.

— Ну, что это парик я догадывался, — еле проворочал языком Максимус.

У меня внутри все сжалось от боли. Я могла сделать самую сладкую ошибку в жизни, и Максимус мог совершить самое нежное предательство в мире, но этого нельзя было делать. Сделать, значит, сломать наши жизни, загнать себя в тупик, убить обоих, как только правда раскроется. Максимус бледнел и часто дышал, он уже почти обо всем догадался.

— И вот так, — тихо сказала я, снимая линзы. Хозяин узнал меня, закрыл глаза, на его лице отразилась боль и вся ирония, на которую он был способен.

— А я думал, она просто похожа на тебя, — горько сказал он.

Я старалась не заплакать от собственной жестокости. Максимус держался из последних сил. Он был опустошен внутри, ему было совершенно все равно, что происходит вокруг.

— Зачем так? — он уперся локтями в колени и спрятал лицо в ладонях.

— Я хотела доказать, что могу выиграть наш спор, — тихо сказала я.

— Ты доказала. Ты свободна, — проговорил Максимус.

— Но я уже не хочу уходить.

Максимус посмотрел на меня долгим тяжелым взглядом.

— Не надо отбивать чечетку на моей могиле, — жестко сказал он, — Я ведь знал, знал, что может так обернуться. Я чувствовал, что ты все это готовишь, и не верил себе, думал ты не способна так жестоко поступить, — он вскочил и начал трепать себе волосы, — Я думал, я вырастил Маленького Льва, а тут оказалась целая Лернейская гидра.

Я села на постель. Мне было пусто и холодно, я умоляла о том, чтобы быстрее увидеть Капитана и уплыть с ним подальше от этих наломанных дров, покореженных людей, разбитых сердец.

— Когда я рассмотрел, что ко мне попал за ребенок, я даже сам не понял, как влюбился в тебя, дурочку. А все эта рыжина проклятая! Ничего в тебе не было, ничего, только мордашка симпатичная и эти рыжие волосы… Бес попутал! Ничего в ней нет, а я с ума схожу, как последний дурак!

Я оставил тебя, смотрел на тебя ночью и уговаривал, что эту птичку я выпущу из клетки, и она полетит самостоятельно, свободно, подальше от меня. Моя любовь не приносит мне счастья. Я не мог тебя прогнать, но защитить себя от тебя я смог. Для этого я свел тебя с Вильямом. Только он может со мной соперничать.

А когда ты стала проявлять характер, кусаться и всячески мне пакостить, я понял, что у меня ничего не вышло. Ты моя, я твой — увязли, друг в друге, как в болоте, — Максимус прислонился лбом к стеклу, — надо было тебя сразу же переправить в другой дом.

Он помолчал.

— Это бы не помогло. У меня вообще тогда бы руки развязались.

Максимус сел рядом со мной.

— Ты победила, радуйся.

— Мне сейчас не лучше вашего. Я вас люблю, но хочу быть с Капитаном. Была бы я не так своенравна, возможно, вы были бы лучшим мужчиной на земле. Но рано или поздно либо я вас убью, либо вы — меня. Лучший способ больше никогда не видеться, наверное.

Максимус долго молчал глядя, себе под ноги.

— Нет, не видеться, невозможно. Как ты себе это представляешь? Тебя будет тянуть ко мне, а меня к тебе. Мы сойдем с ума.

— Вы… Я не сойду. Когда я с Капитаном, я не думаю о вас.

— Я кстати, хотел тебя поправить, — хорохорился Максимус, — Ты не любишь меня. Просто хочешь. Это нормально для женщины. Если бы ты любила меня ты бы не сделала так. И хорошо, наверное, что так вышло, я получил хороший удар, хороший урок. Я не посмею и пальцем к тебе прикоснуться, как только ночь пройдет. Знаешь, когда я целовал Еву, я думал о тебе. Она все же была слишком на тебя похожа, иначе я не оставил бы ее.

Я прошу прощения за все обиды. Иногда я просто не мог держать себя в руках, и думал, если она понимает какой я развратник, то не примет серьезно, и ты не принимала. Но я понимал, что тебя ко мне тянет, ведь ты и самые невинные вещи принимала за домогательства.

Хорошо, что так сложилось. У меня больше нет сил.

Повинуясь нелепому порыву, я бросилась перед ним на колени и стала просить прощения.

— Ты ни в чем не виновата. Все твои ошибки, это мои ошибки, — Максимус насильно посадил меня рядом с собой, — Я слишком увлекся тем, что дразнил тебя. Не стоило затевать этот спор. Я этого мальчика белобрысого готов был покалечить, а Ганса так вообще убить. Признаться, страшно тебя ревновал. И лучше бы Вильяму не знать о том, что было, хорошо? Лучше никому вообще не знать. Это наша тайна, и вечер этот по-хорошему надо бы забыть, но я не смогу, — Максимус вопросительно посмотрел на меня.

Я молча пожала плечами. Взгляд хозяина стал печальным. Рука тихо скользнула на мой затылок. Я сделала попытку вырваться, но хозяин крепко держал меня и целовал.

— Все. Последний раз. Больше не буду, — прошептал он и отпустил меня. В свете лампы я заметила пару веснушек у него на щеке и как вьются черные локоны почти до самого плеча. Я бросилась к нему на шею.

— Все, Аиша, все. Больше ничего не будет. Я не обижаюсь на тебя, детка, — он гладил меня по спине и волосам, но вдруг остановился, — Аиша, — твердо сказал он, — Уходи, я очень тебя прошу. Пока не прибудет Капитан, поживешь здесь, а завтра мы едем в Нарвель. Я должен исполнить обещание. Я проиграл спор. И еще. Я подумал, давай я куплю тебе домик здесь. Ты сможешь приезжать сюда, дом он все-таки всегда есть дом.

— Нет, не надо. Мне ничего не надо, — пришлось сделать усилие, чтобы отдалиться от хозяина.

— Мало ли что тебе не надо… — задумчиво сказал он, — это нужно нам обоим, тебе и мне. Ты права на счет Лиды, а я — осел, лучше признать сейчас, чем никогда.

— Почему все так… печально…

— Потому что счастливых историй любви не бывает. Только в сказках они жили долго и счастливо и умерли в одни день, потому что их переехал поезд, — пытался шутить хозяин.

На самом же деле в каждой истории любви есть кто-то третий или четвертый, который портит всю идиллию, и даже не обязательно, что это будет человек.

Нам с тобой есть, чем гордиться. Мы могли бы сейчас отдаться инстинкту, а нет, вот сидим болтаем по душам, держим себя в узде, чтобы потом попытаться стать счастливыми с другими.

— И ни один из них не сравнится с тем, что могло бы быть у нас.

— Жалеешь? А кто мне три минуты назад доказывал, что мы рано или поздно убьем друг друга? Разве ты сегодня вечером не была счастлива? Я был. Мне было хорошо с тобой, как может быть ни было никогда, ни с одной женщиной, а я что-то в этом смыслю. Хотя с каждой новой женщиной не так, как с предыдущей. Ты молодец, Аиша, — Максимус потянулся ко мне, но остановился и занял свое место.

— Я пойду, — Я поднялась.

— Иди.

— И уйду, — я делала нетвердые шаги по направлению к двери.

— Тебя проводить?

— Нет, не надо. И дверь я запру.

— А вот это ты умница.

Дверь в квартиру Максимуса закрылась. Никакого ликования, только пустота. Я пришла к себе и села на подоконник, мне до одури хотелось на льдину, там было холодно и там было много льда, белого, сурового льда.

— Сволочь, — тихо ругалась я в окно, — почему уплыл? Оставил меня мучиться тут, скотина! Ненавижу!

Я ругалась, посыпала всех проклятьями и мне почему-то становилось легче. За окнами было темно, а у меня внутри будто бы восходило солнце, все вставало на свои места, окрашивалось в правильные цвета, приобретало верные очертания.

Максимус теплым медведем маячил за спиной: теплый, надежный тыл, друг-возлюбленный. Мы сильно ранили друг друга в последней схватке и рана эта не заживет никогда, но будет сокрыта от других. Максимус прав, чему мне совершенно не нужно учиться у него — предавать. Предавать тех, кто был добр ко мне, кто смог полюбить меня забитой Аишей в порту, кому не надо было меня переделывать и лепить заново, кто выделил мне место рядом с собой под мостом. О них я думала тогда, когда проклинала и чувствовала жгучее чувство тоски, понимала, как сильно люблю Лиду, Капитана, весь этот мир, как нежно люблю Максимуса. Я и не предполагала, что моя душа способна вместить столько любви. Мне захотелось отыскать Мисхору, зачем? Не знаю, что-то важное нужно было ей сказать или, наоборот, услышать. Остро необходимо стало видеть Рахиль и Риммель. Захотелось собрать всех вместе на одном большом холме, с зеленой травой.

Я даже увидела этот холм за окном и всех тех, кого хотела увидеть. Я была наполнена острым, жгучим счастьем. Хотелось обнять их всех. И я встала, чтобы поприветствовать их, раскинула руки, чтобы обнять. И упала спиной вперед на мягкую траву. Мы все лежали вместе, и я слушала их голоса, ощущала запахи и видела солнце, как плывут в горах облака сахарной ваты, готовые разразиться снеговой бурей.

Я чувствовала каждого, кто был рядом, я была ими, и все они были счастливы.

Глава 50. Здравствуй!

Я провалялась в беспамятстве почти два дня. Врач обнаружил лишь простуду. Все три дня за мной ухаживал какой-то нанятый санитар. Я помню только, что его звали Эд, и он слишком много курил. Мы не общались почти, только на уровне просьб и поручений.

Когда болезнь отступила, Эд исчез, а я вышла из своей комнаты. Максимус встретил меня радостно и сдержано, обращался так же, как и с Игорой или Рахилью. Уважительно позволял мне нести всякую чушь. И в тот же день за обедом передал ворох бумаг. Среди них было письмо от профессора Мариендорф, что она согласна дистанционно направлять мое обучение, там же был список книг, и сроки в которые я должна была сдавать некоторые контрольные работы. Так же была бумага о том, что третий этаж дома, ге находилось кафе "Версаль" является моим, и извещение о расторжении трудового договора в одностороннем порядке. Были еще бумаги на банковский счет и билет до Нарвеля.

— Я ничего не понимаю, — схватилась за голову я.

— Ты головой ударилась, пока падала? — сочувственно спросил Максимус, — Читай, Аиша. Ты больше не моя помощница, ты можешь сама нанять помощника, так как у тебя есть дом и банковский счет. Билет до Нарвеля я думаю, объяснять не стоит, потому что мы с тобой едем туда через неделю. Обучение я оплатил, весь базовый курс, то есть на пять лет вперед. Что тебе еще не понятно?

Я подавила первое желание броситься Максимусу на шею, так я была рада.

— Одно не понятно, где сейчас Капитан?

— В море… Это я точно могу тебе сказать, но что-то мне подсказывает, он скоро обнаружится здесь, так что жди. И я советовал бы тебе найти какую-нибудь более престижную работу, чем помощник. Потому что денег я тебе оставил, но они имеют свойство заканчиваться.

Я кивнула.

— Советую тебе тщательно все обдумать. За советом обращайся, если что.

На следующий день мы отправились в мою новую квартиру. Там все было мебелировано, не по высшему разряду, но с расчетом на двоих взрослых людей, которые редко появляются дома. Максимус все рассчитал.

— Если что, будете по-очереди бегать ко мне плакаться, — шутил он.

Он научил меня пользоваться банковским счетом, а пока мы ждали отъезда в Нарвель, я обживала свой просторный третий этаж, состоявший из шести помещений, включая квартиру. Зачем так много я не представляла. Максимус лишь обозначил примерные комнаты, в самой дальней и большой стоял рояль. Бывший хозяин отдал его нам.

Все эти дни меня не оставляла мысль о том, во что вложить деньги, чтобы заработать, или куда пойти работать, чтобы приумножить капитал. Я неизменно приходила к одному и тому же выводу, но без помощи Капитана не могла ничего сделать. Хоть Максимус и понимал в военных кораблях и командах, он был мне не помощник. Не терпелось приступить к делу, но у меня были связаны руки. Отдых я находила в изучении мифов древнего Египта и Шумеров, с которых начала профессор Мариендорф.

В Нарвель мы вылетели без приключений. Максимус весь полет был хмур и задумчив, я могла его понять, очень уж не простой разговор ему предстоял.

— Я вообще не уверен, что должен это делать. Я как-нибудь сам же смогу разобраться со своей жизнью? — не очень уверенно рассуждал он.

— В конце концов, ты проиграл спор, а это было один из моих условий.

— Ладно, долг, конечно, дело святое — Максимус говорил, не отнимая руки ото рта, опершись локтем в колено, — Но если она не захочет. Я бы на ее месте… Вот если бы со мной так поступили. Я бы убил на месте.

— То вы. А Лида вас продолжает любить до сих пор. Если не можешь быть счастлив сам, может быть, будет лучше сделать кого-то другого счастливым?

Максимус скептически посмотрел на меня.

— На тебя дурно влияет эта древняя теология, — заметил он.

— Теология тут ни при чем, — отрезала я, — не захочет, это ее проблемы. А захочет… Что вам мешает оставить ее в качестве помощницы?

— То что она не долго, но была моей женой… то, что это женщина, с которой я мог остаться на всю жизнь…

— Тебе просто стыдно, — фыркнула я.

— Проницательная ты мо… — Максимус осекся и рассеяно посмотрел в иллюминатор.

Объявили о посадке. Тщательно стараясь, не прикасаться ко мне даже случайно, он снял нашу скудную ручную кладь с полки. Кроме нее у нас ничего не было, и мы скоро оказались на улицах Нарвеля. Жизнь там текла спокойно, народа было мало, вовсю светило холодное зимнее солнце.

— Здесь даже теплее как будто, — кутаясь в шарф заметил Максимус.

— Идем уже. Чем быстрее найдем Лиду, тем лучше.

Мы взяли такси и проехались по всем мостам Неркеля, но даже следов Риммель или Лиды мы не нашли. Я была озадачена. Мало ли Лида все же скопила денег и куда-нибудь уехала? Или поступила на работу? Как теперь ее найти.

— Есть еще место… — задумчиво сказала я.

— Слушай, а она тебе не приснилась, ты же больная приехала. Мало ли привиделось тебе, — приподнял бровь Максимус.

Я бросила на него ненавидящий взгляд. Мы поехали на ферму старушки, той самой, которая поила Лиду и Риммель молоком по пятницам.

На ферме все еще жила старушка, но во дворе я встретила Риммель. Мы обнялись.

— Где Лида? Она мне очень нужна! — спросила я после короткого приветствия.

— Ее нет в Нарвеле, — ответила Риммель хитро.

— Только не говори, что ее больше вообще нет, — выпалила я.

— Да, есть. Где-нибудь да есть.

— Что значит "где-нибудь"? — удивилась я.

— Она давно ушла. В сторону станции. Я, честно говоря, не уверена, где она. Ты уехала, а Лида себе места не находила, и через неделю ушла на станцию, меня с собой не взяла. Я тут работаю, мне это по сердцу, и не пошла бы я с ней, даже если бы она меня уговаривала.

Я стояла в растерянности.

— А как нам сейчас попасть на станцию?

— Либо лети на самолете, через границу, либо… дорогу ты знаешь.

— Но не уверена, что найду.

Риммель шумно вздохнула.

— Чтоб ты без меня делала! Иди в свое такси, сейчас скажусь старухе и провожу тебя.

Я вернулась в такси.

— Ну, и что? — сладко улыбнулся Максимус.

— Если Лиды нет на станции, я не знаю, где она, — тихо ответила я.

— Найдется, авось не запонка, не потеряется, — отмахнулся он.

Я удивленно посмотрела на Макса.

— Разве бы ты не предпочел улететь обратно в Иезеркель?

— Нет. Я без помощника. Лучше Лиды все равно никого не было, поэтому я хотел бы разыскать ее. Я тут так подумал, пока тебя не было, — туманно ответил он.

Риммель заскочила в машину и сказала водителю остановить возле парка. Начинало темнеть, и когда сумерки сгустились, мы оказались уже в парке. Дальше пешком, почти бегом до колючей проволоки. Я волновалась больше, чем тогда когда совершала побег через границу в первый раз. Максимус бежал следом и ворчал, что дорогу мы могли бы выбрать и почище.

Риммель быстро нашла "их" место в колючей проволоке.

— Пролезайте, — шепнула она. На этот раз у меня получилось вылезти лучше. Я даже осталась на ногах. Однако, Максимус в последний момент поскользнулся, загреб руками воздух, ухватил меня и мы покатились по припорошенному снегом склону.

— Может, встанешь с меня? Я не такая уж мягкая, — фыркнула я, когда мы приземлились.

— Я ногу вывернул, — симулировал Максимус, отказываясь подниматься.

— Вот совсем не смешно, — я столкнула его с себя, — Кажется, мы договаривались.

Максимус выглядел хмурым.

— Извини, но я, правда, вывернул ногу.

Я смотрела в его бесстыжие, хитрые глаза и не верила. Мы пошли прямо, ноги сами меня вели. Сначала Максимус пытался симулировать болезнь, но потом махнул рукой и прибавил шагу.

До станции мы добрались скоро. Я первая зашла в пустое кафе, а Максимус долго стоял в темноте перед дверью.

Я постучала кулаком по стойке. Через три минуты другая дверь отворилась и из нее вышла Лида.

— Как хорошо, что ты здесь! — воскликнула я. Лида присматривалась ко мне.

— Аиша?

— Я!

Мы обнялись.

— Я смотрю, поездка в Иезеркель пошла тебе на пользу, — сказала она.

Я рассматривала ее. Она постарела, но стала тверже, в глазах появилась жесткость человека испытавшего многое. На лбу появились складки. Губы были плотно сжаты, все лицо напряжено и в то же время она оставалась той доброй Лидой, которую я знала.

— Ты, что здесь делаешь?

— Я ушла через неделю после тебя, просто взяла и ушла. Я же бродяжка, ни к чему не привязана, захотела и ушла. Пришла сюда, а здесь Александр умирает. Я наплакалась. Сообщила по связи куда-то начальству, как он велел, он уже ничего не мог, только говорил еле-еле. До сих пор никого не прислали. А, может, я что-то не так сделала. Так и сижу здесь, жду поездов, пытаюсь быть полезной хотя бы здесь.

— И тебе не одиноко?

— Нет, — улыбнулась Лида, и вдруг побледнела, схватилась за стойку. Рот ее судорожно открылся, она хотела закричать, но не могла. В глазах ее отразился ужас. Я обернулась, испугавшись ее реакции. В дверях, как призрак стоял Максимус. Лицо у него было растерянно-мрачное, он стоял навытяжку, бледный, впитывая глазами немую сцену.

— Аиша, — Лида схватила меня за плечо.

— Это он, да.

— Мне плохо, — Лида мягко осела на грубый табурет и оперлась на стойку.

Максимус тихо подошел к стойке и сказал чуть резче от волнения:

— Я пришел за тобой.

— Судя по виду, ты пришел забрать меня в преисподнюю, — Лида устало подняла на него глаза.

Я закусила губу, Лида попала в точку. Максимус был весь в земле, словно выбирался из-под нее.

— Лида, я пришел просить у тебя прощения.

— Таким тоном? — ожесточилась она.

— А каким? Я что должен упасть на колени? — вспылил Максимус.

— Мне все равно, каким, — устало сказала она, — Я рада, что ты жив, — Лида поднялась, но Максимус удержал ее, чтобы она не уходила.

— Ты нужна мне сейчас, очень сильно.

— А ты не думал, ты мне нужен или нет? — Лида смерила его презрительным взглядом и дернула руку, но сама не удержалась и осела на стул.

— Лида, я умоляю тебя. Ты очень нужна мне! — Максимус заговорил быстро с жаром, — Пожалуйста, не заставляй меня унижаться.

— Ты этого не любишь, я знаю. Тебе приятнее унижать других.

— Лида, милая. Мне нужна твоя помощь.

— Я это поняла. Я не глухая и не умственно отсталая, — Лида говорила жестко, но глаза ее улыбались, — Чем я могу тебе помочь?

— У меня очень большой проект на носу, — расслабился Максимус.

— Это какой?

— Называется "продолжение моей никчемной жизни", мне нужна помощь в этом проекте.

— Ты как всегда ничего не можешь сделать сам, — Лида мягко, устало улыбнулась и положила руку на стойку.

— Поедем сейчас же.

— Я не в силах, прости. Я слишком потрясена. Знаешь, я всегда верила, что ты жив, просто оставил меня…

— Я…

Лида сделала повелительный жест.

— Мне все равно. Самое страшное, что я все еще тебя люблю, — она улыбнулась краешком рта и упала в обморок.

Максимус вытащил ее из-за стойки.

— Она сама сделала выбор, — сказал он, кладя ее на стойку, — Надо сделать что-то вроде носилок!

Мы взяли брезентовый мешок, кое-что проделали в нем дырки, пара палок и носилки относительно были готовы. Лида не приходила в сознание.

— С ней все в порядке? — забеспокоилась я.

Максимус положил Лиде на шею руку и помолчал.

— Жива. Пульс в норме. Я ее понимаю, мне самому стоило больших усилий не упасть в обморок, когда к нам в номер постучалась Марго.

Лида очнулась перед самой границей. Смогла перелезть обратно. А когда мы дошли до цивилизации Максимус вызвал такси. Лида все смотрела на него, как на приведение. А я пыталась разрядить обстановку рассказами о наших путешествиях.

— То есть, ты была помощницей Максимуса? — уточняла Лида.

— Да.

— А чего же ты его сейчас бросила?

Я замялась.

— Она ужасно готовит. И вообще за домом не следит, — пытался фыркать Максимус.

Я вскипела.

— Именно поэтому ты купил ей этаж в доме и прочее, и прочее, — ласково улыбнулась Лида.

— Именно, я сделал все, чтобы она только от меня отстала.

Я бросила последний ненавидящий взгляд на Максимуса и успокоилась. Присутствие Лиды успокаивало нас обоих.

Эпилог

С того момента прошло уже три месяца. Максимус два месяца прожил с Лидой, а сейчас снова уехал путешествовать. Я присматриваю за галереей и домом. И жду, пока придет первый отзыв на мою самостоятельную работу по сравнительной характеристике древних богов шумеров, египтян и ацтеков.

Пока Максимус был в Иезеркеле, мы ни на секунду не оставались с ним наедине, по негласной договоренности мы никогда больше не останемся с ним вдвоем, в одном помещении.

Потихоньку я решилась привести свою идею в жизнь, хожу в порт, пытаюсь найти рыбацкое судно, которое можно было бы нанять с командой вместе.

Как-то разбирая свежую Максимусову почту, я нашла конверт, адрес отправления: рыболовецкое судно "Мария-Мисхора". Я заинтересовалась. Вскрыла конверт и увидела два идентичных листа бумаги. Один адресован Максимусу, второй мне.

"Аиша, я не перестаю тебе писать, хотя ты не отвечаешь. Почему? Кто бы мне еще ответил, Макс молчит. Что там вообще у вас происходит? Я не устаю писать, прости, что сбежал тогда от вас, я горько жалею, что не разобрался на месте, струсил, но эта твоя обида (если, конечно, это она) уже слишком жестока.

Я прибуду в порт через 3 дня, жаль, если тебя и Максимуса не будет в городе, пробуду столько, сколько будет нужно, чтобы дождаться вас обоих, я ужасно соскучился. Прости, что получается так редко отсылать письма, про телефон и спутник я вообще молчу. Неисправность, боюсь, сможем устранить только в Иезеркеле, а может быть придется купить все новое, что вероятнее.

Но тебе это вряд ли интересно. Я все терзаюсь двумя вопросами: Что у вас происходит? и Как меня угораздило профукать шторм?

А может быть ты просто не получаешь моих писем? Может, они приходят слишком поздно? Или наоборот рано и вы еще не приехали. Но прошло столько времени…

Я с нетерпением жду встречи с тобой, моя родная. У меня гора сюрпризов для тебя".

Письмо Максимусу было более сдержанным без нежностей, пара непонятных мне шуток, но содержание идентичное. Меня словно громом поразило, Капитан писал мне, просто я не получала писем. Он помнит, он ждет.

Я вздрогнула и поняла, что тоскую по нему, что жду не меньше, а может и больше, чем он. Я перерыла весь дом в поисках писем, но их не было. То ли Максимус их сжигал, то ли тоже не получал писем.

Утром третьего дня я сидела в порту, я ждала, когда придет "Мария-Мисхора". Судно пришло, и сердце мое сжалось от боли: залатанное, побитое штормами…

На пирсе засуетились люди, на корабле тоже стояла суета. Сквозь все это я слышала голос Капитана, короткие выкрики.

На глаза навернулись слезы. Как только судно пришвартовалась, я бросилась на борт. Хмурые, нервные матросы толкали меня, останавливали, спрашивали куда я. Я дрожала, не могла сказать ни слова. На палубе я случайно налетела на кого-то, а когда посмотрела на высоко мужчину, то не сразу узнала Капитана, он отпустил бороду, она была рыжеватой, жесткой. Капитан обнял меня и сильно сжал.

— Прости меня, — тихо сказал он.

— Я получила только одно последнее письмо, — тихо ответила я.

— Я привез наш домик, но что с "Марией-Мисхорой" будет, я не знаю.

— У меня есть деньги, мы ее подлечим, никак нельзя Капитану без корабля.

— Откуда у тебя деньги? — Капитан отстранил меня и посмотрел на меня.

— Я ушла от Максимуса. Он решил, что обучение кончено, купил мне дом, оплатил обучение. Я учусь теперь, знаешь?

— Столько всего надо обговорить. Но самое главное, Аиша, что мы теперь рядом. Ты сильно изменилась, но это все равно ты, — он крепче обнял меня.

Через несколько дней мы зашли к Максимусу, чтобы я могла перебрать почту, посмотреть, как идут дела в галерее.

— А это кто? — Вильям рассматривал портрет, который появился за неделю до отъезда автора. Кареглазая блондина, в сером платье, вполоборота сидящая возле барной стойки.

— Это? Это Ева. Максимус так ее назвал, это просто картина, — отмахнулась я, перебирая письма.

— Нет. Он раньше никогда не рисовал женщин, только… — Капитан усмехнулся.

— Он где-то с ней познакомился, решил нарисовать, — пожала плечами я, а внутри все леденело.

— У нее твое лицо. Ты, но как будто лет на шесть старше.

Я бросила на картину презрительный взгляд.

— Вообще не похожа.

Капитан перешел в другое место:

— А отсюда вообще не похожа, ты права. Мне показалось, — он ласково поцеловал меня.

Обескровленное сердце

Под стальной броней издевки,

Обездвиженные чувства

За уколами насмешки.

Гладиатор тебе имя —

Ты, очнувшийся невольно —

Сжечь еще живую душу

Своей взращенной ошибкой!

Жестокий учитель — душа твоя пала,

В пылу борьбы не выдержав осады

Той рыжей бестии, которой отдал чувства,

Оставив сердце не прикрытым.

Никто не знал, что вы повязаны предательством:

Возможным, не свершившимся и вечным. Файзулина Р. Р.

Оглавление

Тихомирова Лана Гладиатор, Маленький Лев и Капитан

Предисловие

Часть первая: Маленький лев в бегах

  Глава 1. Аиша и старая ведьма

  Глава 2. Кошмары

  Глава 3. Неизвестные причины известных последствий

  Глава 4. Волки

  Глава 5. Возвращение волка

  Глава 6. На север

  Глава 7. Аиша будит город

  Глава 8. Лида рассказывает

  Глава 9. Предстартовая подготовка

  Глава 10. Старт

Часть вторая: Гладиатор встречает Маленького Льва

  Глава 11. Роберт и Эммэ

  Глава 12. Город Иезеркель

  Глава 13. В Иезеркельском порту

  Глава 14. Агентство "Чистые руки"

  Глава 15. Медведь-Гладиатор

  Глава 16. Аиша показывает зубы

  Глава 17. Магазин и прочие неприятные места

  Глава 18. Гость

  Глава 19. Максимус возвращается

  Глава 20. Максимус и Капитан

Часть третья: Гладиатор, Маленький Лев и Капитан гуляют по воде

  Глава 21. Утро на "Марии-Мисхоре"

  Глава 22. Па-де-Кале

  Глава 23 Аиша танцует

  Глава 24. Штиль

  Глава 25. Аиша читает книги

  Глава 26. Шторм

  Глава 27. Капитан

  Глава 28. Ссора с Максимусом

  Глава 29. Капитан успокаивает Аишу

  Глава 30. Порт Киотанура

Часть четвертая: Маленький Лев и 300 жен Гладиатора

  Глава 31. Горничная Роберта

  Глава 32. Ио

  Глава 33. Игора

  Глава 34. Рахиль

  Глава 35. Аиша

  Глава 36. Мисхора

  Глава 37. Маргарита

  Глава 38. Мэри

  Глава 39. Ирэн

  Глава 40. Побег

Часть пятая: Последний бой Гладиатора

  Глава 41. Дин-Йорк

  Глава 42. Пари

  Глава 43. Путевой обходчик

  Глава 44. Стохос

  Глава 45. Стивен

  Глава 46. Ганс

  Глава 47. Чему научилась Аиша

  Глава 48. "Святой Валентин"

  Глава 49. Маски прочь

  Глава 50. Здравствуй!

Эпилог

Реклама на сайте