«Скарабей»

Кэтрин Фишер «Скарабей»

Первые Врата Дорога Черепа

Посвящается Шине, с благодарностью, в том числе за кошек.

Между песчинками остаются крохотные щелки.

Я спрятался в одну такую щель, а ко мне ползло насекомое, огромный жук, в сияющем черном панцире, и на когтях у него топорщились щетинки.

Он подхватил меня и перевернул на спину. Я упал. Кружилась голова. Меня с ног до головы облепил мусор — помет и пыль, дохлые муравьи, обрывки листьев. Мы стали единым комком мелких существ, и жук неуклюже катил нас всех в темноту.

Он схоронил нас.

Но мы стали солнцем, и прорвали земную кору, и воспарили в небо.

Она слышит гром Царицы Дождя

Узкий проход оставался только с самого края.

Но даже при этом ступица, торчавшая из деревянного колеса, перекрывала дорогу, и пришлось, втянув живот и не дыша, протискиваться боком. А до смерти надоевшая черная накидка предательски цеплялась за стену.

Но за повозкой все же можно было спрятаться.

Забившись туда, Мирани ухватилась за доски, поставила ногу на ступицу и, осторожно подтянувшись, выглянула.

Повозка была нагружена апельсинами. От их запаха, резкого и сладкого, текли слюнки, у голодной Мирани еще сильнее засосало под ложечкой, заныли потрескавшиеся губы. Ей уже много недель не доводилось съесть целый апельсин. Стащить бы хоть один! Но на площади, в пыли, играя в кости, сидели три стражника из войска Аргелина, и риск был слишком велик.

Загремели кости.

Мирани прикусила ноготь, потом поймала себя на этом и вынула палец изо рта. Эта привычка была у нее в раннем детстве и в последнее время неожиданно вернулась. Ретии по-прежнему не было видно. Где она? Девушки договорились встретиться, когда над Городом пробьет полуденный гонг. С назначенного времени прошел уже целый час. Наступила самая жаркая пора, улицы Порта притихли. Закрылся рынок, люди разошлись по домам. По раскаленным мостовым бродили только бездомные собаки.

«Что она затеяла? Уж не поймали ли ее?»

Она спрашивала себя скорее по привычке, потому что ответа все равно не было. Может быть, никогда и не будет.

«А где же ты, о Ярчайший? — сердито подумала она. — Куда ты подевался, когда так нужен мне?»

Площадь располагалась высоко над кварталом Сукновалов. Ретия выбрала для встречи это место, потому что отсюда было пять разных выходов, а окрестные улицы представляли собой лабиринт из дворов, переулков, лестниц, увешанных сохнувшим бельем. И в этот час здесь обычно никого не бывает.

Однако надежды не оправдались.

На другой стороне улицы, у закрытых ставень винной лавки стояли несколько солдат. А через мгновение появилась целая фаланга новых наемников Аргелина — людей с бледной кожей, в непривычных одеждах, говоривших на незнакомом гортанном языке. На глазах у перепуганной Мирани они промаршировали вдоль улицы. На солнце блестели бронзовые доспехи, ножные латы, наконечники копий.

Аргелин что-то затеял.

Присев на корточки, превозмогая боль в онемевших ногах, она смотрела, как солдаты остановились посреди площади, возле статуи Царицы Дождя.

Офицер отдал короткую команду, колонна распалась, люди утерли пот с лица, расседлали мулов, сняли с них вьюки. На замкнутой площади эхом зазвенели голоса. А вокруг, на стенах белых зданий, полыхало яростное солнце.

Мирани облизала пересохшие губы. Если вернуться под тень вон того полосатого навеса, то, может быть, удастся юркнуть в ближайший переулок, ускользнуть, не привлекая лишнего внимания.

Но если ее остановят…

А что делать, если появится Ретия?

Вдруг послышался шум, Мирани обернулась. Из дома напротив выбежал невысокий пожилой человек. Тревожно крича и хватаясь за голову, он помчался прямиком к солдатам.

Наемник, стоявший ближе всех к старику, недолго думая, схватил копье и сунул бегущему под ноги. Старик споткнулся и упал, тяжело ударившись о землю.

Наемники расхохотались. Один из них отпустил какое-то замечание.

Старик с трудом поднялся на колени, в мольбе простирая руки, и до Мирани донесся его хриплый, почти неразборчивый шепот:

— Не делайте этого. Прошу вас, добрые люди! Вы затеяли страшное злодеяние. Это святотатство!

Наемники, видимо, не поняли ни слова. Один из них небрежным жестом толкнул старика в грудь; тот упал, хватая воздух ртом, а солдаты вернулись к своей работе.

Вдруг Мирани догадалась, что они задумали, и ее обуял ужас.

Солдаты сгружали с мулов веревки и какие-то блоки. Светловолосые люди, ловко раскрутив веревочные петли, забрасывали их на плечи Царицы Дождя, на шею, на простертую руку.

— Нет! — почти беззвучно простонала Мирани.

Статуя была огромная, выше всех домов. Ее вырезали из цельного куска камня — зеленого, как море, агата с тонкими прожилками. Вековечное, древней человеческой памяти, спокойное лицо Царицы Дождя тысячелетиями взирало на Порт, на белые дома, полукругом выстроившиеся вдоль безбрежной морской синевы. В тысячах складок ее платья блестели кристаллы, прикрепленные рукой скульптора, а по лазурной голубизне воротника разбежались золотые скорпионы, скарабеи из коралла и янтаря. В вытянутой руке Царицы горела под лучами солнца большая бронзовая чаша. Когда-то из нее бил фонтан, ниспадал каскадами, искрился, и ослепительные брызги, будто алмазы, падали на белый мрамор к ее ногам. Но за годы засухи фонтан иссяк, и даже река, возобновившая свой бег, не смогла его оживить. На раскаленных мраморных плитах, среди мусора и битых горшков, нежились на солнце ящерицы.

Зашуршали веревки.

Мирани стиснула кулаки.

«Сделай же что-нибудь!» — потребовала она.

Но Бог не ответил. Он молчал уже два месяца. А в это время вокруг нее рушился мир.

Вдруг солдаты, игравшие в кости, вскочили на ноги, побросали кости в шлемы, схватили копья. Не успели они выстроиться, как на площадь въехала первая шеренга телохранителей.

Мирани пригнула голову, тихо ругаясь самыми худшими словами, слышанными от Орфета.

Рабы, окруженные отрядом вооруженных телохранителей, несли паланкин. Мирани мрачно вгляделась в него. Паланкины в Порту были запрещены. Все, за исключением этого. Вместо занавесок его окна были закрыты плотными ставнями из папируса, для прочности укрепленного металлом — чтобы выдержать удар брошенного ножа. А сами окна превратились в щели, и за ними стояла темнота. Из этой темноты смотрели внимательные глаза, Мирани знала, чьи.

После разрушения Оракула Аргелин редко появлялся на людях. Он путешествовал только в бронированном паланкине, под охраной вооруженных всадников. А иначе было нельзя. Его люди разрушали в Порту одну за другой все статуи Бога и Царицы Дождя, отбирали и разбивали все их изображения. Вместо них на стенах и площадях появлялись портреты Аргелина, спешно сооружались его огромные изваяния. Мирани целый день натыкалась на них. Аргелин восседающий, положив руки на колени. Аргелин стоящий, с копьем в руках. Аргелин в боевой колеснице повергает в прах врагов. Сверкающие штрихи иероглифов на новеньких обелисках и пилонах повествовали о его славных деяниях.

Поначалу были волнения. Но потом на галерах прибыло новое войско, нанятое Аргелином, и народ содрогнулся от прокатившейся волны чудовищных казней. Месяц назад в гавани вспыхнули несколько стихийных мятежей; стражники схватили и обезглавили пятьдесят человек, продали в рабство их жен, и после этого генерал стал символом жестокости, наводящим страх и вызывающим ненависть.

А если он узнает, что Мирани еще жива…

Она вдохнула внезапно появившийся пьянящий аромат жасмина и тревожно огляделась. Оказалось, что в стене за ее спиной была небольшая дверца. Створка приоткрылась, из темной щели выглянул любопытный глаз.

— Пожалуйста, — еле слышно шепнула Мирани. — Впустите меня.

Молчание. Потом дверь открылась.

Мирани, не мешкая, скользнула внутрь. Щелкнул засов. Темнота пахла кошками и ладаном; Мирани почувствовала, что рядом стоит женщина. Ее ладони коснулась рука, и хозяйка повела ее вверх по винтовой лестнице. Паутина щекотала лицо, под ногами хрустела песчаная пыль. Мирани догадалась, что ее ведут через подвальную кладовую, в которой сейчас стало нечего хранить. Она торопливо накинула на голову черную накидку, тщательно закрыв и лицо, оставила открытыми только глаза. Откуда ей знать, что это за люди?

Приоткрылась занавеска.

Она очутилась в залитой солнцем комнате. Яркие лучи, пробивающиеся сквозь решетчатые ставни, плясали на обшарпанных стенах причудливыми узорами. Комната была полна женщин. Они обернулись, окинув ее короткими взглядами, потом опять сгрудились у окна, как будто не желая пропустить зрелища, разворачивающегося на улице.

Девушка, которая привела ее, казалась не намного старше самой Мирани. Ее лицо было грубо размалевано тушью и румянами, грязные темные волосы сбились в клочья. За ее юбку цеплялся малыш.

— Нечего тебе гулять по площади, — тихо сказала девушка.

Мирани кивнула.

— Что происходит?

— Они собираются разрушить статую. Что же еще?

Мирани огляделась. В комнате стояли кушетки, разделенные хлипкими занавесями. На солнышке дремали три кошки. В углу была нарисована Царица Дождя; перед ней горели палочки из сандалового дерева. Девушка покачала головой.

— Он сошел с ума, — прошептала она.

Мирани подошла к окну. Женщины отстранились, пропуская ее. Почти все они были молодые, ярко накрашенные, в открытых платьях. Мирани поняла, в какой дом она попала, и почувствовала, как под черным покрывалом ее лицо залилось краской.

Тут появился Аргелин.

Он вышел из паланкина и, подняв голову, смотрел на статую. После смерти Гермии она в первый раз увидела его и подивилась произошедшей в нем перемене. Борода по-прежнему была тщательно ухожена, кираса сверкала начищенной бронзой, но глаза, взиравшие на Царицу Дождя, потускнели и запали; лицо осунулось, на нем застыла холодная ненависть.

Он отступил на шаг, отдал короткий приказ.

Люди схватились за веревки. Девушки вокруг Мирани прижали ладони к губам, кто-то зашептал молитву. Царица Дождя покачнулась. Ее рука еле заметно приподнялась к небу, отрешенное лицо в лучах солнца вздрогнуло. С плеч Царицы посыпалась пыль; там, куда впилась веревка, один из каменных пальцев треснул и упал на землю. Он был толщиной с мужскую руку.

На площади начали появляться люди. Но, выйдя из домов, они сразу же спешили забиться в тень, хотя над площадью уже повисло их зловещее молчание. Аргелин что-то крикнул, и солдаты поспешно огородили разрушенную статую двойной цепью. Встали лицами наружу, скрестили копья. В пыли сидел оглушенный старик; он, видимо, никак не мог осознать, что произошло. Наверное, он помнил эту статую всю свою жизнь, подумалось Мирани. И фонтан тоже.

Она мысленно сказала:

«Боги должны знать, что творится на земле. Ты наверняка это видишь. Сделай же что-нибудь».

Вместо ответа грянул гонг. Женщины дружно обернулись направо.

— Кто это? — шепотом спросила одна из них.

Из арки, ведущей к гавани, на площадь вышла процессия.

— Чиновники.

— От Императора?

— Из Города Мертвых.

Она легко узнала их. Главный бальзамировщик в белом, Надзиратель за гробницами, пятеро главных писцов, дворецкий Архона, Повелительница священных кошек.

— Они его остановят. — Одна из женщин постарше скрестила руки. — Обязательно. Не может же он и дальше скидывать все статуи.

— Он будет делать всё, что захочет, — тихо проговорила девушка рядом с Мирани. — Он убил Гласительницу. Бог проклял его, а заодно — и всех нас.

Мирани чуть-чуть приоткрыла ставню. Священнослужители направлялись к середине площади. Аргелин, стоявший как раз под окном, обернулся к ним. Через мгновение священнослужители поклонились ему. Белая мантия бальзамировщика подолом взметнула пыль, на бритых головах писцов был заметен выступивший пот.

— Это еще что? — спросил Аргелин. В его голосе слышалось больше веселья, чем раздражения.

Главный бальзамировщик облизал пересохшие губы. Он был очень толст, на мясистых пальцах блестели кольца.

— Господин генерал… — неуверенно начал он.

Аргелин растянул губы в стальной улыбке и поправил:

— Великий царь.

На долю секунды наступило молчание. Потом:

— Как изволите, господин.

Аргелин сделал шаг.

— Мало сказать — изволю. Приказываю. Ты же видел, Пармений, как меня короновали.

Мирани слышала об этом. Однажды Креон принес в гробницы новость: Аргелин объявил себя царем, увенчал голову серебряной диадемой, снятой со статуи Бога в Храме. Она помнила, как испугалась Ретия. И как разъярилась.

Рядом с бальзамировщиком стоял мальчик-слуга с опахалом. Аргелин жестом велел ему отойти. Тот торопливо попятился. Его хозяин залепетал:

— Великий царь. Да, конечно. Но я… мы… мы все — слуги мертвых. Мы хотим сказать…

А в нем есть храбрость, подумала Мирани. Старик протянул пухлую руку, и слуга поднес шкатулку. Бальзамировщик открыл ее. Женщины в один голос ахнули.

Даже отсюда было видно, как блестят в ней драгоценности. Бриллианты, без сомнения. Их отсветы плясали на лице Аргелина маленькими радугами. Глаза генерала сузились, но он не выказал удивления. Бальзамировщик достал небольшой свиток и крепко стиснул его золочеными пальцами.

— Великий царь! — Его голос дрожал от волнения. — Вы вольны поступать, как вам заблагорассудится. Но мы не можем спокойно стоять рядом и смотреть. Мы молим вас… умоляем… проявить великодушие и отказаться от своих планов.

Старик кивнул, по его знаку все чиновники опустились на колени и низко поклонились, коснувшись лбами земли. Пышные наряды сковывали им движения. А Повелительница кошек с трудом дышала под маской с кошачьими усами.

По толпе прокатился ропот.

Аргелин смотрел, не шелохнувшись.

— Негоже смертному затевать войну с богами, — продолжал бальзамировщик. — Вы навлечете на нас гнев богов. Царица Дождя рассердится на нас всех, на свой народ, на рабов и на детей. Мы, служители загробного мира, умоляем вас: сохраните эту статую. Она последняя. Наша страна изведала немало ужасов. Вы, государь, в своей великой щедрости и мудрости не сможете нам отказать. А мы, в свою очередь, просим вас принять наш дар в знак признательности народа.

Перепуганный раб поставил шкатулку у ног Аргелина. Генерал заглянул в нее. Когда он поднял голову, его глаза были холодны.

— А моего гнева ты не боишься, старик? — Аргелин, будто атакующая змея, протянул руку и схватил бальзамировщика за ворот одежды, притянул к себе и произнес, глядя в потное лицо старика: — Эта твоя Царица Дождя отобрала у меня из рук тело Гермии, ослепила меня, заставила совершить убийство. Я поклялся, что в отместку за это уничтожу все ее изображения, и сдержу свое слово. И меня не остановите ни вы, ни ваши вонючие мертвецы, ни сам Бог!

Он пнул шкатулку, перевернув ее. С шелестом рассыпались бриллианты. Генерал каблуком втоптал их в пыль.

— Мой повелитель, — прошептал бальзамировщик. — Подумайте как следует. Когда вернется Архон…

— Архон — это я. И Оракул — тоже я, и все Девятеро, и сам Бог. Вбей это в свою тупую голову, Пармений, и пусть в Городе тоже это поймут. Потому что, покончив с Портом, я приду к вам, и если мне понадобятся богатства из ваших гробниц, я возьму их собственными руками.

Наступило тягостное молчание.

И тут раздался пронзительный крик. Он был таким неожиданным и зловещим, что даже Аргелин вздрогнул и обернулся, а солдаты схватились за оружие.

На крышах всех домов вокруг площади сидели и наблюдали за происходящим городские бабуины. Видимо, шум пробудил их от послеобеденного сна. Обезьяны смотрели вниз, и пустынный ветер ворошил им шерсть. Матери прижимали к себе детенышей, а самцы в тревоге метались из стороны в сторону. Раздался еще один крик, потом еще и еще, и вскоре вся площадь огласилась испуганными воплями. Животные вставали на ноги и били себя кулаками в грудь, хватались за выступающие камни, сердито лопотали что-то, скалили белые зубы.

Над морем зарокотал гром.

Аргелин сделал короткий шаг в сторону главного бальзамировщика. Старик отшатнулся и сказал:

— Великий царь, она нашлет чуму…

— Хватит! — Не говоря больше ни слова, Аргелин развернулся на каблуках и громко крикнул. Наемники ухватились за веревки. Вопли бабуинов были им непривычны и звучали пугающе, но они старались не обращать на них внимания и только крепче стискивали толстые канаты.

— Слышишь меня, Царица Дождя? — взревел Аргелин. — Вот тебе вместо поклонения!

Он отскочил.

Солдаты поднатужились.

Раздался треск, будто вспыхнула молния. От постамента статуи побежали вверх черные трещины, зеленое платье содрогнулось. Дождем посыпались на землю пальцы, локоны, ухо. Солдаты поднатужились еще раз, взревели, потянули сильнее — и Царица Дождя покачнулась. Она наклонилась вперед, спокойное лицо стало разваливаться на части, и на миг Мирани почудилось, будто богиня вот-вот оживет, поднимет голову и раздавит Аргелина одним мановением гигантского пальца. Но нет — с грохотом, от которого содрогнулся дом и весь мир, статуя упала, рассыпалась агатовыми блестками, превратилась в бесформенную груду сверкающих обломков.

Громадным облаком взметнулась пыль, заслонила окно. Девушки закашлялись, прикрыли лица. С полок падали предметы. Проснулся и закричал младенец.

Обезьяны, прижавшись друг к другу, постепенно смолкли.

Священнослужители в ужасе не могли отвести глаз.

Через мгновение тяжелые сапоги Аргелина загрохотали по обломкам. Разбитое лицо богини лежало на боку, обратив к генералу глаз и половинку носа. Аргелин подошел к нему, присел на корточки и чуть ли не с нежностью возложил руку на расколотую бровь.

— Ну что, госпожа? — прошептал он. — Уничтожь меня, если хватит сил. Покажи, на что ты способна. Ибо мы с тобой — заклятые враги.

В уголках глаз богини сверкали кристаллы.

Аргелин отдернул руку, повернул ее ладонью вверх, и у Мирани, скрытой за ставнями, перехватило дыхание. В жаркий день, под палящим солнцем, ладонь генерала стала мокрой.

А у нее в ушах прошелестел тихий голос:

«Посмотри на него, Мирани. Неужели он всерьез считает, что он — это я?»

Жук отправляется в полет

Мирани удивленно ахнула, но ответить не успела: чья-то рука ухватила ее за подбородок и рывком повернула от окна.

— Ага! Во Дворце Наслаждений — незваная гостья!

Женщина была толстая, с маленькими черными глазками. Она была одета в свободное платье из темного льна, в ушах позвякивали круглые золотые сережки. Седые волосы подстрижены очень коротко. У нее за спиной покорно ожидал приказаний могучий раб.

Мирани сглотнула.

— Прости. Я была снаружи. На площади. Я подумала…

— Как хорошо, что ты подумала, дорогая моя. — Пухлые пальцы пригладили ей волосы. — А как ты попала сюда?

Мирани смущенно оглянулась. Почти все девушки ушли.

— Мне открыли дверь. Не знаю кто, но я очень признательна.

Женщина внимательно всмотрелась в нее.

— Еще бы. — Она протянула руку, унизанную золотыми кольцами, и откинула с лица Мирани покрывало. Мирани, вспыхнув, отпрянула.

Проницательные глаза оглядели ее с ног до головы.

Платье на Мирани было довольно рваное: Креон купил его у какой-то женщины в Городе. За два месяца, проведенных в темных гробницах, пыль въелась ей в кожу, грязные волосы спутались. Она похудела, но пока еще не слишком сильно: было видно, что ей нечасто приходилось голодать. К тому же ей никогда не удастся скрыть гладких рук. Ни язв, ни гнойников, ни покореженных рахитом пальцев.

И женщина это заметила сразу.

— Да ты у нас вроде как богатая дама. — Она легонько коснулась платья длинным накрашенным ногтем. — Скрываешься.

Мирани плотнее запахнула накидку. Надо как можно скорее уйти отсюда. Она шагнула к дверям, но женщина кивнула, и раб, стоявший за спиной, легким движением преградил ей путь и ухмыльнулся.

— Это очень интересно. — Женщина отошла к окну, закрыла ставни, выглянула сквозь решетку. — Потому что по всему городу расклеены объявления, обещающие всем, кто умеет читать, щедрую награду — я бы сказала, весьма соблазнительную для несчастной труженицы вроде меня — каждому, кто откроет местонахождение Девятерых. Тех, кто остался в живых.

Мирани торопливо прикидывала. Ее с Ретией, несомненно, числят среди погибших; после того как разлившийся Драксис вернулся в свои берега, пещеры были тщательно обысканы. Аргелин, наверно, решил, что их тела унесло в море. Но остальные жрицы — Крисса, Гайя, Тетия, Персида, Иксака, Каллия — где они? Удалось ли им убежать? Или их схватил Аргелин?

— Я не та, кого вы ищете. — Она постаралась придать голосу твердость.

Женщина еще раз окинула ее взглядом и улыбнулась.

— Тогда, думаю, ты не будешь возражать, если я позову сюда кого-нибудь из людей генерала? Пусть он разберется.

«По-моему, Мирани, она не шутит», — послышался у нее в ушах печальный голос.

«Где ты? Где Сетис? Вернулись ли вы в Порт?»

«Ой, Мирани, в пустыне у нас было столько приключений! Каких зверей мы видели, на какие горы карабкались! А к Орфету вернулись его песни!»

Прекрасно. А мы тут живем как в аду.

Женщина, видно, решила, что нахмуренные брови предназначались ей.

— Разумеется, я готова рассмотреть любые предложения. Хоть я и сомневаюсь, что у тебя найдется столько денег, сколько заплатит любезный генерал.

Сквозь решетку Мирани увидела, что рабы уносят паланкин с площади. За ним шагали телохранители. Над площадью загрохотали молотки камнедробильщиков.

— Кто вы такая? — спросила Мирани.

Женщина улыбнулась и театральным жестом воздела руки. Ее платье переливалось всеми цветами радуги, рисунок на нем напоминал распростертые крылья.

— Я — царица ночи. Меня зовут Мантора.

— Вы владеете этим домом?

Мантора окинула ее внимательным взглядом.

— Ты задаешь совсем не те вопросы, на которые хочешь получить ответ. Да, когда-то я была гетерой. А теперь предлагаю девушек тем, кто может за них заплатить. — Она выглянула в окно, туда, где трудились камнедробильщики. — Дела идут хорошо. В Порту много новых мужчин.

Мирани сглотнула. Спина покрылась потом, отчаянно хотелось выбраться отсюда. Комната, которая несколько минут назад казалась благословенной гаванью, словно надвинулась на нее. А ведь надо вернуться в гробницы, пока не наступил комендантский час.

«Помоги мне», — мысленно попросила она Бога. Но он исчез так же стремительно, как и появился.

Мантора не торопясь, развернулась и села за маленький столик. Он был уставлен странными предметами: набор шкатулок из сандалового дерева, зеркало, в гнутом стекле отражается мумифицированная лапка какого-то зверька. Хозяйка взяла пучок трав и принялась растирать листья между пальцами, по комнате поплыл терпкий запах полыни.

— Кроме того, я пользуюсь славой колдуньи. Составляю приворотные зелья, вызываю духов. — Старуха подняла глаза. — Мои снадобья успокаивают и душу, и тело.

Мирани похолодела. Потом, будто навеянная шепотом Бога, мелькнула неожиданная мысль. Девушка сложила руки.

— Если вы мне угрожаете, — тихо сказала она, — вам, возможно, следует знать, что я нахожусь в очень близком знакомстве с неким… пожирателем падали.

Женщину это явно забавляло, и, прищурив глаза, она спросила:

— С грифом, что ли?

— С Шакалом.

В глазах старухи мелькнул ужас. И алчное любопытство. Мантора быстро справилась с собой и долго, демонстративно расплавляла складки на платье. У Мирани упало сердце. Девушка похолодела от ужаса: неужели она допустила какую-то роковую ошибку?

Мантора обернулась, взяла круглое серебряное зеркальце, вокруг которого обвилась зеленоглазая змея, и задумчиво погляделась в него.

— Вот так так. Интересно. А я-то считала тебя невинной маленькой жрицей, не видавшей в жизни ничего, кроме Острова. Но тот, о ком ты говоришь, повелитель воров, он ведь просто легенда, не правда ли? Наполовину человек, наполовину зверь из темноты. Скиталец, который бродит по гробницам и заброшенным местам. Мои девочки рассказывают своим детям сказки о его подвигах. Даже если бы он существовал на самом деле…

— Он существует, — перебила ее Мирани.

— Да, милочка. Существует. Я знаю. Но слышала, что он давно исчез из переулков и опиумных притонов Порта.

— Возможно, он вернулся. — Мирани оглянулась на раба.

Мантора отложила зеркало и подняла глаза. Ее голос помрачнел, из него ушла вся игривость.

— Тогда скажи ему — пусть будет осторожнее. При новом режиме Аргелина воров отдают под пытки без суда и следствия. Но если он вернулся, я очень рада. — Она приложила палец с пурпурным ногтем к губам и послала воздушный поцелуй. Передай ему это от меня, — тихо добавила она. — Скажи, что скоро я потребую расплаты за должок.

Глаза Мирани от изумления округлились. То ли изо рта, то ли из пальцев женщины вылетело блестящее насекомое, голубое с золотом. Оно раздвинуло жесткие надкрылья, зажужжало крылышками, опустилось на тунику Мирани и крепко уцепилось лапками. Она отскочила, стряхнула его, существо со стуком упало на пол и покатилось.

Мирани медленно наклонилась и подняла его.

Это был жук-скарабей с широкими эмалевыми крыльями, синими с красным. Над его головой поблескивал золотой диск, изображающий шарик навоза. Солнце, которое катится по небу.

Глядя на него, она спросила:

— Вы знаете Шакала?

— О да. Скажи ему: это от Манторы. — Она улыбнулась, сложив руки на коленях, и посмотрела на Мирани. — Он вспомнит.

За спиной у Мирани раб отпер дверь. Стараясь не выказывать страха, Мирани запахнула накидку и зашагала к лестнице, высоко подняв голову, как шла бы Ретия. На лестнице ее остановил насмешливый голос.

— Какая потеря для нас. Если тебе, милочка, когда-нибудь понадобится работа, приходи, буду ждать.

Мирани невольно содрогнулась. И бросилась бежать.

Раб выпустил ее через другой выход, на боковую улочку. Послеобеденная сиеста давно закончилась. По дороге плелись ослики, их теплое, пахнущее навозом дыхание вселяло в душу покой. Мирани пропустила караван, перешла через улицу позади последнего из осликов и торопливо, опустив голову, зашагала к Северным воротам.

Надо успеть до комендантского часа. Провозгласив себя царем, Аргелин взял Порт в железные тиски. За час до заката солнца все городские ворота запирались, и любого, кто появится на улице после наступления темноты, сажали под арест. Каждый человек был обязан носить при себе бумаги с указанием имени и описанием внешности, а так как почти никто из стражников не умел читать, в помощь им были приставлены писцы. Она нащупала в кармане потертый клочок пергамента. Этот фальшивый документ соорудил для нее Креон, утащив в мастерских чернила и папирус. Трудился он тщательно, склонившись над столом и напрягая слабые глаза. Иероглифы были сложные, а Мирани читала слишком плохо и не могла разобрать, нет ли в пергаменте ошибок.

А Сетис понял бы.

Она улыбнулась. Как хорошо, что он вернулся! Теперь дела пойдут гораздо лучше. От каменной мостовой веяло теплом. Она юркнула под белую арку, прошла через лоджию небольшого театра, потом свернула за угол и очутилась в лабиринте улиц, раскинувшемся вдоль крепостной стены.

У небольшого фонтана с дельфином в сгущающихся сумерках привычно выстроились в очередь рабы и женщины с амфорами. Умирающий от жажды пес жадно слизывал брызги, падавшие на песок. Воду и пищу жестко ограничивали, наемники Аргелина стерегли каждый колодец. Мирани торопливо прошла мимо руин разоренного сада, оттуда веяло запахом мирта. С деревьев давно были оборваны все до единого лимоны и фиги, но зеленая свежесть все равно напомнила девушке пышные сады и рощи Острова. Она вздохнула. На Остров больше никто не ходил. Мост перекрыли и выставили охрану, сады в Святилище наверняка засохли, бассейн опустел, в Верхнем Доме нашли пристанище скорпионы и пауки. В загонах держали слонов Императора. Аргелин оставил их в заложниках, потому что они считались священными животными, и по ночам над морем разносились горестные трубные крики ослабевших от голода исполинов.

Амбары, должно быть, тоже опустели. И что хуже всего — никто не ухаживал за статуей Бога, оставшейся в Храме. А что сталось с Оракулом — она и думать боялась. От этих мыслей в душе у Мирани разгорался гнев.

У Северных ворот выстроилась очередь еще длиннее. Мирани тревожно вглядывалась в лица, но нигде не видела Ретии. Семья кочевников с громкими криками требовала пропустить их коз, а работники из Города — писцы, уборщики, художники — терпеливо ждали, укрывшись под стенами.

Повсюду были люди Аргелина.

— Молю тебя, — еле слышно прошептала она. — Пусть Ретия придет. — Всего второй раз за эти месяцы Мирани отважилась выйти в Порт и еще ни разу не проходила через ворота без Ретии. Рослая девушка умела пускать пыль в глаза. Она могла изменять голос и бросать шутки, от которых солдаты покатывались со смеху, строила им глазки, пропуская сальности мимо ушей. У Мирани это никогда не получалось. Она знала, что выглядит именно так, как ощущает себя, — маленькая, жалкая, напуганная, — и от этого душа уходила в пятки.

На нее упала тень. Подняв глаза, Мирани увидела насаженные на острые колья головы тех, кто пытался выступать против Аргелина. Птицы выклевали им глаза, с оголенных черепов свисали гниющие лохмотья плоти. Вонь стояла тошнотворная. Над местом казни тучами клубились и жужжали мухи.

Мирани прикрыла накидкой нос и рот.

Очередь медленно двигалась. Через другую арку, напротив, входили припозднившиеся путники. Въехала телега с солью из приисков, промаршировала фаланга наемников. Тех, у кого не было бумаг, выталкивали обратно в пустыню, остальных тщательно обыскивали, сверяя документы с висящим на колонне списком разыскиваемых преступников.

Прошли кочевники, их козы усеивали дорогу пометом. Писец жестом велел Мирани подойти ближе.

— Следующий!

Не открывая лица, она протянула ему пергамент.

Писец внимательно прочитал, потом посмотрел на нее.

— Зачем ты выходишь?

— Мой отец — художник в гробницах. Мы там живем.

— А зачем приходила в Порт?

— В гости к тетушке. И за покупками. — Она показала ему спрятанный под платьем мешочек. Писец развязал его, проверил содержимое — сушеный инжир, полотняный пакетик с солью, несколько медных монет. Потом вытащил скарабея. — А это еще что?

Она совсем забыла про него. Облизала пересохшие губы.

— Мне тетушка подарила.

В руках у писца жук казался дешевым, кричаще ярким — игрушка, какими торгуют на базарах. Она, вероятно, ошиблась — это не золото, а медь, а вместо эмали — дешевое стекло.

А может быть, это тайный символ? Вдруг Мирани поняла, что гетера предала ее.

— Кто твоя тетушка? — Голос писца изменился. Самую капельку, но она уловила перемену. Стражник подошел ближе.

— Сапфо. Она живет в квартале Горшечников.

— Неужели? — Чиновник быстро сверился со списком и поднял глаза. — По-моему, дорогуша, ты мне врешь. — Он швырнул ей скарабея и сально улыбнулся. — Пойдем-ка лучше в караулку.

Она испуганно отшатнулась.

— Но… мой отец…

Он схватил ее за руку.

— Подождет. Пойдем со мной.

— Нет! — Она в ужасе вырвалась. И в тот же миг высоко над стеной взревел рог — сигнал запирать ворота. Толпа позади Мирани заволновалась, кто-то сердито закричал, по закоулкам прокатилось эхо.

Стражник хотел схватить ее, но не успел: его грубо отпихнули.

Из пустыни, шатаясь, вошел человек. Он был одет в свободный полосатый бурнус, какие носят кочевники, лицо тщательно укутано от жаркого ветра, виднелись только глаза — темные, с обожженными солнцем веками, в складках на лбу забился песок. В руке он сжимал посох, за спиной висел потертый мешок.

Он схватил писца и рывком развернул к себе.

— Эй, ты! — рявкнул он.

Стражник поднял копье, странный гость не обратил на него внимания.

— Кто тут главный? Ты? С каких это пор писцы стоят на воротах?

— Приказ Аргелина, — огрызнулся писец и, словно злясь на себя за этот ответ, прорычал: — А где твои бумаги?

— Нету у меня никаких бумаг.

Этот простой ответ заставил замолчать изумленного писца. Люди, воспользовавшись ситуацией, проталкивались мимо Мирани. А она рискнула отойти на шаг.

— Но по новым законам…

— К черту ваши законы. — Голос путника был хриплым от жажды. — Прекрати молоть чепуху и отведи меня прямиком к Аргелину. Сейчас же! У меня есть новости, которых он ждет. Но сначала дай напиться.

Писец не двигался. Время мучительно тянулось. Потом он кивнул стражнику, тот опустил копье и принес кувшин с водой, щербатую кружку. Мирани попятилась еще на шаг. Путник бросил на нее мимолетный взгляд, потом шагнул в ворота. Не торопясь, налил себе воды.

У Мирани замерло сердце. На миг ей почудилось, будто он ее узнал: между ними пролетела какая-то искра.

Под арочным сводом ворот было темно, пахло пометом. Одна створка ворот уже со стуком закрылась, на вторую налегали три дюжих наемника. Могучая панель, окованная бронзой, натужно скрипела.

Путник сказал:

— Аргелин вознаградит всякого, кто приведет меня к нему. Он уже несколько месяцев ждет моих вестей. — Он развязал тряпку на лице, откинул ее и стал пить.

И Мирани не смогла отвести глаз.

Потому что это был Сетис.

Бронзовый, обожженный, усталый, с красными глазами, небритый и осунувшийся от голода — но все-таки Сетис. Он опять бросил стремительный взгляд в темноту под воротами, но на этот раз Мирани безмолвно отступила на шаг, онемев от изумления.

Почему он хочет пойти к Аргелину?

И где же Архон?

Раздумывать было некогда. Она юркнула в щель между закрывающимися створками ворот, проскользнула под рукой у солдата, не обратила внимания на крик писца и что есть мочи бросилась бежать по дороге через пустыню к маячившей впереди черной громаде Города Мертвых. Накидка свалилась, она на лету подхватила ее. Сумка стучала по ногам, но Мирани не замедлила бег, даже когда в боку закололо и дыхание начало прерываться. Только скрывшись в зловещей тени сидящих на городской стене Архонов, она остановилась, держась за бок и хватая воздух ртом, и отважилась обернуться.

Ее никто не преследовал.

Ворота были закрыты, дорога пуста. Она присела на корточки, стянула надоевшую накидку и сунула ее в мешок. Потом встала и, едва ступая, пошла по направлению к пустыне.

Звериная тропа под стенами Города вела через кустарники и колючие заросли бересклета. Далеко вверху несли свою вековечную стражу каменные Архоны, смотрели бриллиантовыми глазами через пустыню на восточный горизонт, озаренный светом первых звезд.

Мирани оглянулась, потом подняла глаза. Скользнула в черную тень выступающего бастиона — пятого с краю. Дорогу преграждали кусты; она осторожно раздвинула их. Стена, поросшая плющом, была колоссальная: она состояла из плотно пригнанных друг к другу блоков, каждый из которых был величиной с дом. Однако небольшой участок в углу был расчищен. Она нащупала потайной механизм, спрятанный в глубокой трещине.

С хриплым скрежетом камни повернулись.

Припав к земле, Мирани вползла в отверстие. Внутри было темно; девушка плотно задвинула камень, и вокруг нее сомкнулась чернота. Ее дыхание стало оглушительно громким; она нащупала лампу и огниво — и каждый шорох громким эхом разносился по невидимым пустотам.

Вспыхнуло и затрещало пламя, и Мирани увидела то, чего боялась больше всего. Вторая лампа, лампа Ретии, все еще стояла здесь. Значит, Ретия не вернулась.

Мирани дрожащей рукой разожгла свою лампу и выпрямилась. Пламя разгорелось ярче, и в его желтом мерцании взору открылся лабиринт мумий.

В этом месте ей всегда было не по себе. Креон рассказал о многих тайнах гробницы и показал несколько потайных выходов из Города. Один из путей был самым легким, но его-то она любила меньше всего.

Здесь лежали мумии не людей, а кошек.

Тысячи, миллионы кошек. Сколько же их населяло гробницы? Уму непостижимо. Мирани осторожно пробиралась между ворохами тел. Одни из них были сложены в ящики, выстроенные высокими штабелями, другие раскиданы в беспорядке, изгрызанные крысами так, что сухие, как опилки, внутренности высыпались наружу; у некоторых еще сохранились хитроумно переплетенные бинты. Крошечные кукольные головки были обмазаны воском или глиной, на мордочках блестели зеленые стеклянные глаза, топорщились нарисованные усики и носы. Груды высушенных тушек громоздились до расписного потолка, наполняли ящики, корзины, резные сандаловые ладьи. У многих кошек — возможно, храмовых — среди бинтов были вплетены амулеты и скарабеи, их беспорядочно насыпали в золотые саркофаги, украшенные изображением ладьи Царицы Дождя.

Высоко подняв лампу, Мирани прошла по сводчатым склепам, наполненным тысячами далеких, маленьких смертей, а под ногами у нее мелькали тени существ, живших среди мертвых. Пищали котята; Мирани мельком заметила красивую черепаховую кошку с золотой серьгой. В зеленых кошачьих глазах на мгновение отразился желтоватый свет лампы.

В дальнем конце была лестница. Мирани спустилась по ней и осторожно приоткрыла дверь. Та была не заперта, и ключ по-прежнему висел на стене. Она оставила его на месте и спустилась, торопясь скорее уйти из затхлой сырости могильника в прохладу нижних уровней.

Темнота больше не пугала ее. Здесь, в Креоновом царстве теней, она постепенно привыкла не видеть солнца, а время определять по неслышным вздохам подземных сквозняков, по шороху песка, по шагам людей, живущих высоко над головой. Но сейчас, бегом спускаясь по лестницам на Третий уровень, потом на Четвертый, Мирани замедлила шаг. На нее снова нахлынули давние сомнения — о Боге, о Сетисе. Зачем он пошел к Аргелину? Что с ним стряслось? Что случилось с ними со всеми в Лунных Горах?

Целых два месяца, с того страшного дня, когда река вернулась в свое русло, а Гермия погибла, Мирани не слышала от Бога ни единого слова. Только молчание, да эхо, да темнота. Но сегодня всё изменилось. Уж не придумала ли она сама эти слова, не услышала ли то, что желала услышать? Ибо Сетису неоткуда было узнать, сумела ли она спасти его отца и сестру от рабства. Может быть, он совсем отчаялся. Может быть, награда, предложенная Аргелином, оказалась слишком велика.

А что, если он убил Алексоса?..

Она застыла на месте, покачала головой. Нет, не может быть.

Не хочется в это верить.

У двери в палату слепков, сделанных Креоном, она вытерла лицо и постучалась условленным стуком. В первый миг никто не ответил, потом она услышала его шаркающие шаги, потом — легкий топоток Телии.

— Это я, Мирани, — прошептала она.

Дверь открылась. Бесцветные глаза альбиноса прищурились, он прикрыл лицо рукой от света лампы.

— Мирани! — Позади него приплясывала от восторга Телия. — Знаешь что, знаешь что…

— Где Ретия? — в голосе Креона слышалась тревога.

— Не знаю. — Она вошла в зал.

И увидела Орфета. Он сидел, задрав ноги, и жадно пил воду. Мирани ахнула от изумления, и он разразился громким одышливым смехом. А у нее из-за спины послышался звонкий обиженный голос:

— Я же говорил, Мирани, мы вернемся. Не понимаю, чего ты так расстраивалась.

Она оглянулась.

И увидела Алексоса. Он лежал на животе, болтая ногами в воздухе. Перед ним высилась груда игрушечных кирпичиков Телии.

А в глубине, на кушетке из ложного красного дерева сидел Шакал, искоса поглядывая на нее продолговатыми глазами.

Он проникает в логово раненого зверя

В сопровождении двоих солдат Сетис прошествовал в гавань. Он не понял, провожают они его или ведут под конвоем, но старался держать голову выше и шагал уверенно. Видимость прежде всего, как говорил Шакал. Иди и не оглядывайся.

Но, увидев Мирани, он чуть не растерял весь свой кураж. Жаркой волной нахлынул отчаянный порыв — схватить ее за руку, бежать, увести от гибели через закрывающиеся ворота. На спине выступил пот.

Как же он испугался!

В то утро, лежа под тамариндом и глядя на стены Порта, он был уверен и спокоен. План, разработанный на долгом обратном пути, казался вполне ему по силам: он умеет складно врать, хвастаться на голубом глазу. Он яркими красками расписывал свои способности перед Орфетом и Шакалом и в конце концов сам поверил в них. А теперь, в отсутствие восторженных слушателей, он понял, что перехитрил сам себя. Он остался один. И даже если план удастся, если Аргелин ему поверит, трудно предсказать, что произойдет дальше.

На улицах темнело. Женщины звали детей и спешили домой. В воздухе лиловел дым от кухонных очагов. Он вдохнул его — над городом витал знакомый с детства запах лимона и гниющих овощей, стирки, рыбы и корицы.

В горшках цвели мелкие кустики герани. Он задел один из них рукавом, и цветок обдал его волной аромата; потом волшебство развеялось, они пошли дальше, углубились в лабиринт лестниц и извилистых переулков, в темноту сгрудившихся домов.

В прогалине между крышами показалось море.

От его темной, роскошной красоты у Сетиса перехватило дыхание. Повеяло соленым ветерком, крикнула одинокая чайка, и на глаза навернулись неожиданные слезы. В жарких странствиях по пустыне он не раз грезил о море, видел, будто наяву, его синие волны, неумолчный прибой, рыб и дельфинов. А теперь он спускался по улице, ведущей в гавань, и навстречу поднимался едкий запах водорослей, ноги поскальзывались на мокрой чешуе, он чуть не наткнулся на рыбачью сеть, развешанную для просушки.

Стражник искоса поглядел на него. Сетис тотчас же подобрался.

Штаб-квартира Аргелина была не такой, как раньше. Во-первых, он соорудил вокруг нее новую оборонительную систему: наспех выстроенные каменные бастионы, тяжелые ворота, три катапульты и еще одно громадное устройство для метания камней, сооруженное на помосте и нацеленное в море. Вход в гавань был перегорожен исполинской цепью, и рыбацкие лодки терялись в тени недостроенных корпусов семи — нет, восьми гигантских трирем. Даже сейчас, при свете факелов, на палубах кипела работа, доносился перестук молотков. На якорях стояла целая шеренга причудливых кораблей с драконами на носах.

И повсюду, куда ни глянь — наемники.

Рослые чужеземцы из холодных стран, расположенных далеко за пределами Империи. Глаза у них были голубые, волосы светлые, как солома. Сетис как зачарованный разглядывал их мечи, диковинные штаны, витые пряжки в виде змей. Переговаривались они странными отрывистыми словами. Ему хотелось бы увидеть текст, написанный на этом языке. Чтобы отогнать страх, он попытался представить себе иероглифы и скорописные знаки этого письма.

Пробиться к Аргелину удалось только через полчаса жарких споров. Один раз он пустил в ход угрозы, пару раз дал взятку — на это ушло несколько монет, выданных Шакалом. Многое осталось без изменения. Его дважды обыскали, потом отвели в небольшую каморку и заперли там вместе с безумной женщиной и стариком, который только сжимал голову руками, стонал и ничего не говорил.

Сетис не стал садиться. Он расхаживал по камере, продумывая свою речь. С каждой минутой замысел менялся, и когда за ним прибежал запыхавшийся стражник и спешно повел его на прием, он окончательно запутался в своих планах и понял: ему это дело не по силам.

Аргелин учует его ложь, как навозную вонь под жарким солнцем.

Его привели к сотнику, которого Сетис хорошо помнил. Невысокий седой офицер с измученным лицом, видимо, стал более важной шишкой, потому что на бронзовой кирасе появились украшения из завитков, а посередине сверкала глазами голова Горгоны.

— Ты! — Сотник вытаращил глаза. — Я уж думал, ты помер!

— Нет еще. — Сетис облизал губы. — Генерал знает, что я здесь?

— Его Святейшество Царь-Архон, Ярчайший, Сын Скорпиона, поставлен в известность.

— Святейшество? — Сетис, не удержавшись, ахнул от ужаса.

Сотник устало пожал плечами.

— Ты слишком долго отсутствовал, писец. Мир перевернулся вверх тормашками.

Словно подтверждая его слова, из комнаты Аргелина донесся яростный вопль. Что-то разбилось вдребезги. Сотник, помрачнев, сказал, перекрывая шум:

— Ради тебя самого надеюсь, что новости у тебя хорошие.

— Самые лучшие. — Сетис потер щетинистый подбородок, ощутил на коже песчинки.

Дверь открылась.

Два наемника-северянина вытащили раба. Его ноги волочились по земле, лицо было разбито в кровь. До Сетиса донесся его невнятный лепет, бессвязные всхлипы.

— Подожди здесь. — Сотник вошел. В безмолвии тусклого коридора плясали отсветы пламени от факела, горевшего в нише. Раньше здесь стояла статуя Царицы Дождя, Сетис ее хорошо помнил; теперь ее там не было.

Убежать? Еще не поздно. Прямо сейчас. Повернуться и уйти. К горлу подступил тошнотворный страх, Сетис сделал один шаг. Но тут вышел сотник.

— Ты следующий.

Голос у него был бесцветный, и, взглянув ему в лицо, Сетис не прочитал ничего. Сотник постарался, чтобы его взгляд не выражал никаких чувств. Сетис выпрямился и пошел к двери.

Кабинет Аргелина остался примерно таким, каким он его запомнил: роскошные диваны, круглый стол, блестящая майоликовая чаша с лимонами, пышные шторы, большие красные вазы. С потолка свисали лампы, их пламя отражалось в бронзе и золоте, озаряло тенистые углы пляшущими бликами. Но теперь здесь поселился беспорядок. Папирусные свитки были свалены большими грудами, их ярлычки перепутались. Стела, испещренная клинописными буквами, свалилась с постамента. Тигровая шкура на полу покрылась пятнами и валялась истоптанная, под пирамидой ржавого оружия. И повсюду пестрели карты: они были приколоты к стенам, вставлены в руки статуям, прикрывали заплесневелые остатки еды на оловянных тарелках.

Аргелин склонился над одной из карт и водил по ней пальцем. Он поднял голову и увидел Сетиса, и в его глазах вспыхнул лихорадочный блеск.

— Я уж начал думать, что твои косточки гниют где-нибудь посреди пустыни. — Он выпрямился, прислонился к столу. На генерале поверх грязной красной туники были надеты кожаные доспехи, руки оставались голыми, под изуродованной шрамами кожей бугрились мускулы.

Сетис ответил:

— Путешествие было долгим.

— Вижу. — Генерал холодно усмехнулся. — Оно оставило на тебе следы.

«И на тебе тоже», — подумал Сетис. В глазах генерала блестел странный огонек, и у Сетиса мороз пробежал по коже. Алексос рассказал ему, как погибла Гермия; теперь Сетис догадывался, что Аргелин в тот момент убил многое и в себе самом.

— Полагаю, его нет в живых, нашего маленького Архона? Ты бы не пришел, если бы дело не выгорело.

— Он мертв. — Ложь легко слетела с губ. Он сам подивился своему ровному голосу.

— А золото?

— Мы ничего не нашли.

— А его волшебный Колодец?

Сетис пожал плечами.

— Мы дошли до Гор. Мальчишка только и думал — как бы поскорее на них забраться. На вершине самой высокой горы мы нашли пещеру, а в ней — лужу с водой. Он заставил нас выпить из нее. Вода была холодная и отдавала металлом. — Он помолчал, потом подошел к незастеленной кушетке и сел, вытянув ноги. Аргелин смотрел на него, но ничего не говорил.

— Той ночью налетела буря. Сгустились тучи, сверкали молнии. Мальчишка плясал и пел под дождем. Считал, видно, что это он сам его вызвал. Побежали ручьи, они наполнили водой сухое русло Драксиса. Вы об этом знаете.

И в тот миг что-то произошло. Всё спокойствие Аргелина разом улетучилось. Сетис торопливо продолжал рассказ:

— На следующий день мы спускались по веревке. Я шел последним. Мальчишка карабкался по отвесному утесу. Он упал — скажем так.

— Ты перерезал веревку?

Сетис горько улыбнулся.

— Вы были правы. Это оказалось легче, чем я думал.

— Не сомневался. Похоже, ты без труда преодолел угрызения совести.

Сохранять улыбку было нелегко. Поэтому он дал ей развеяться.

— Я понял, что у меня нет никакого выбора.

Аргелин не сводил с него глаз. Потом кивнул.

— А остальные?

— Мальчишка откуда-то привел двух человек. Один из них — пьяница, второй — вор. Я оставил их в оазисе Катра.

— Они слишком много знают.

— Они знают, что если раскроют рты, то будут держать ответ перед вами. — Он опять пожал плечами. — Хватит с меня одного убийства. — Он попытался вложить в эти слова как можно больше скрытой муки, подавленных сожалений, чуть-чуть страха.

Наверно, ему это удалось. Аргелин долго всматривался в него, потом взял серебряный кувшин и налил два кубка вина. Протянул один Сетису.

— За смерть Бога.

Сетис взял бокал и, хоть страх пробирал его до костей, уверенно поднял его.

— За смерть Бога.

Вино было кислым и обожгло горло, но он был благодарен за него. Теперь надо разубедить себя в том, что самое страшное позади. Потому что его ждут самые тяжелые испытания.

— Ошибаешься, — говорил ему Аргелин, рассеянно копаясь в папирусных свитках. — Выбор есть всегда. Полагаю, ты уже обнаружил, что твой отец и сестра ускользнули из-под моей… опеки. Ты знаешь, где они?

Как нелегко оказалось не выдать себя! Губы невольно сжались, Сетис процедил:

— Сейчас знаю. А тогда — не знал.

— Расскажи мне, где они.

— У друзей.

Аргелин улыбнулся.

— Какая полезная вещь — друзья. На, получай свою награду. — Он достал свиток, поглядел на ярлык, развернул на столе. Даже отсюда Сетис видел, что папирус испещрен клиновидными значками, среди которых попадаются картуши и сине-золотые иероглифы, обозначающие Бога и Царицу Дождя.

— Если не ошибаюсь, мы говорили о должности квестора. — Аргелин взял со стола перо и обмакнул его в чернила. Взглядом пробежал текст, со злостью вычеркнул священные имена, заменив их собственным. Из-под кончика пера летели чернильные брызги. — Я держу свои слова. Я мог бы убить тебя, но считаю, что ты можешь опять принести пользу. И еще я считаю, что деньги помогают хранить молчание. Еще увидев тебя в первый раз, я сразу понял, что тебя можно купить. — Он даже не пытался скрыть презрение.

Сетис встал, отставил серебряный кубок. Тот звякнул по запачканной инкрустированной столешнице.

— Не хочу я быть квестором, — тихо произнес он.

Перо остановилось на полуслове. Аргелин повернул голову; не успел Сетис и глазом моргнуть, как он уже стоял перед ним с длинным кинжалом в руке.

— Нет… нет, я не о том…

Генерал подошел ближе, поднес кинжал к лицу Сетиса. На бронзовом клинке с зубчатыми краями заплясали блики пламени. Его кончик остановился в дюйме от правого глаза Сетиса.

— Слепой писец никому не нужен, — проговорил Аргелин. Его голос зловеще притих, пальцы, сжимавшие рукоять, побелели.

На миг у Сетиса закружилась голова, земля ушла из-под ног, мир завертелся. Безумие Аргелина звенело в воздухе, как струна, он ощущал на губах его соленый вкус. Оно черным сгустком повисло в воздухе.

И тут с потолка упала одна-единственная капля воды. Она попала генералу на запястье; он вскрикнул и смахнул ее, яростно растер кожу, закричал, глядя в каменные плиты потолка:

— Ты! Опять ты!

Сетис отшатнулся. Аргелин словно не заметил этого, он развернул кинжал острием вверх, будто защищаясь, запрокинул голову.

— Где ты? — рычал он. — Вползаешь украдкой, капаешь, течешь, но я тебя найду. Мое возмездие еще не началось! Ведьма, тварь водяная! Я разобью и сожгу все твои статуи, сотру твое имя с миллионов стел, порву все папирусы, где хоть словом упоминается о тебе! Ты навеки исчезнешь с лица земли! Люди будут получать воду только в дар от меня; она потечет по каналам, проложенным моими рабочими, через насосы и шлюзы, управлять которыми буду я. И никакой Царицы Дождя. — Он опустил кинжал, его голос стих до еле слышного шепота: — На свете есть только один Бог — это я.

Наступило молчание. Из гавани доносился еле слышный перестук молотков.

Лицо Аргелина покрылось потом, стало серым.

В дверях появились сотник и еще три человека. Они в смущении застыли на пороге, обнажив мечи, и обвели комнату быстрыми взглядами.

Сетис отклеился от задней стены.

— Чего тебе? — хрипло спросил Аргелин.

Сотник обливался потом.

— Здесь кричали, господин. Я подумал…

Аргелин гулко, протяжно расхохотался. Казалось, он только что заметил, что его пальцы держат кинжал. Он посмотрел на него и со стуком уронил на крышку стола.

— Пошел вон! Вон!

Сотник бросил мимолетный взгляд на Сетиса. Потом что-то пробормотал, и его люди попятились к двери.

Аргелин провел рукой по бороде. Казалось, ее идеальная ухоженность успокаивает его; он выпил еще один глоток вина и заговорил опять. Его голос был ледяным, как будто ничего не произошло.

— А если не должность квестора, то что?

Сердце у Сетиса все еще колотилось. В горле застрял комок; он проглотил его и выдавил:

— Мне нужны не деньги. А власть.

— Меня шантажом не возьмешь, писец.

— Нет… Я только… — Он пожал плечами, сделал шаг вперед. — Я помогал Алексосу, потому что хотел стать могущественным. Получить власть. Но он был всего лишь мальчишкой, глупым и капризным. Мой отец всегда настаивал, чтобы я поступил на службу к вам, потому что рано или поздно вы непременно станете настоящим властителем Двуземелья. Он был прав. Там, в пустыне, я это понял.

По спине струйками стекал пот. Сетис стиснул кулак, потом разжал.

— Я хочу работать на вас. Лично. Хочу помогать вам править. Вам нужен помощник, сами понимаете — эта бумажная работа отнимает уйму времени. Я не собираюсь провести остаток жизни в гробницах или вытряхивать из старух их жалкие гроши. Я хочу находиться в самом сердце событий.

Молчание.

Не сказал ли он слишком много?

Аргелин постучал пальцем по верхнему лимону в чаше. Тот давно позеленел от плесени.

— В сердце событий? Интересно.

— Вам нужен работоспособный помощник. — Надо говорить напрямик. — В народе зреет мятеж, переговоры с Императором будут сложными. Надо управлять рекой, если вы хотите извлекать из нее прибыль; надо чертить планы, взимать налоги, заключать договора на оросительные работы. Оснащать корабли, нанимать команды. Платить вашим новым наемникам.

— У меня тысячи писцов.

— И все они отчитываются перед вами. Вы тратите время на утомительные, мелкие проблемы. А ведь ваша главная задача — строить флот, крепить оборону. Ваше дело — война. Позвольте, я буду управлять делами вместо вас.

Генерал улыбнулся.

— Говоришь ты соблазнительно, — тихо сказал он. — Но я не так глуп и понимаю, что через несколько лет, окрепнув на взятках, ты станешь влиятелен и опасен. Мне придется то и дело поглядывать на тебя через плечо.

— Я буду хранить вам верность.

— Еще как будешь. Уж я об этом позабочусь. — Он зашагал по комнате. Сетис ждал. Он сделал всё что мог. Еще одно слово, один жест — и чаша переполнится. В горле пересохло, колени подкосились. Страшно захотелось сесть. Но он ждал.

Наконец Аргелин обернулся к нему.

— Согласен. Ты станешь моим личным секретарем. Тебе отведут комнаты здесь, и ты не будешь подчиняться никому, кроме меня. Ты должен быть готов явиться на мой зов в любое время дня и ночи. Однако ты передашь мне свою сестру и отца, и они поселятся в доме, который выберу я. Им не будет дозволено покидать Порт. Если ты предашь меня, они погибнут.

Он подошел к Сетису. Его глаза были холодны, как сталь.

— Я делаю это потому, что считаю — за тобой надо присматривать. Толстого музыканта нет в живых, и девчонки тоже нет, и Архона — по-видимому — тоже. Но остаешься ты.

Сетис пожал плечами.

— Я ни на чьей стороне, только на своей собственной, — напрямик заявил он.

Аргелин приподнял бровь.

— Будем надеяться.

* * *

Выйдя из кабинета, он чуть не упал в обморок. Воздух словно загустел и перестал наполнять легкие. Но сотник, которого послали проводить его к новому жилищу, не спускал с Сетиса глаз, поэтому он безропотно прошел следом за офицером по лабиринту коридоров и пыльных лестниц, складов, палат и казарм.

— Он что, хочет упрятать меня в тюрьму? — пробормотал Сетис.

— Тюремные камеры двумя этажами ниже. — Сотник остановился, распахнул шаткую кедровую дверь и заглянул внутрь. — Заходи.

Крошечная каморка. Без воздуха. Без света. Жесткая кровать с одним одеялом и потрескавшаяся деревянная миска на столе. Сетис огляделся.

— Так, — сказал он. — Немедленно подметите полы, принесите два ковра, кресло, свежие полотняные простыни, писчие принадлежности, как можно больше ламп. Серебряную чашу, несколько бокалов, две полки для вещей. И пусть у меня убирают каждое утро. Приносите пищу и воду. И чем, черт возьми, здесь пахнет?

— Пачули.

— Это еще что такое?

— Ароматизированное масло. Девушки-рабыни каждый день втирают его в спину принцу Джамилю.

Сетис тихо спросил:

— Его камера рядом с моей?

— Камера! — Сотник хотел было сплюнуть, но удержался. — Скорее, палаты. Драгоценный племянник Императора — самая главная козырная карта в руках Аргелина. Он и его проклятые слоны. Тебе известно, что этих животных считают священными? Если бы Джамиля не держали в заложниках, Император давным-давно сровнял бы Порт с землей.

Сетис кивнул. Не выдержав, рухнул на кровать.

— Пусть из дома принесут все мои вещи, — распорядился он. — Немедленно.

Сотник вышел.

— Еще один писец-выскочка на нашу голову, — проворчал он и на этот раз все-таки сплюнул.

Только теперь Сетис в изнеможении выронил вещевой мешок на пол, закрыл глаза и поплыл по волнам темноты.

Он добился своего.

Проник к Аргелину.

Орфет утверждал, что у него ничего не получится, Шакал высказывал сомнения в том, хватит ли у него духу. Хватило.

Он очутился там, где и хотел быть.

В самом сердце событий.

Он открыл глаза и увидел, что по стене ползет жук. Потом жук нырнул в крохотную трещинку. Перед глазами опять возникли ворота, девушка в черной накидке. Она смотрела на него — изумленно, радостно и одновременно испуганно.

Потом она выскользнула за ворота и ушла не оглядываясь.

— Ох, Мирани, — прошептал он в тишину. — Что же я наделал?

Вторые Врата Дорога Пепла

На дороге, ведущей в Сады Царицы Дождя, стоят Девять Врат. Так говорят сами себе люди. Каждые врата — это преграда и испытание, опасность и восторг.

По этой дороге могут ходить только мертвые и Бог, она течет и струится, как русло ручья.

Каждый год, в День Скарабея, мою статую и статую Царицы проносят через ворота, по улицам. Вокруг меня людская толпа кишит, как насекомые, плывет, как стая рыб, протягивая ко мне руки.

Я не могу говорить с ними, потому что губы у меня мраморные, но я улыбаюсь им, потому что они такие маленькие и слабые, так многого от меня хотят.

Я что-то чувствую — наверное, страх.

Но разве богам ведом страх?

Она видит солнце под землей

Как ты мог позволить ему это? — накинулась Мирани на Шакала. Радость в ее душе перемешивалась с разочарованием.

— Он сам это придумал, о пресветлая.

— Вечно он выдумывает всякую чушь! — Она в изнеможении села на один из тронов Креона, украшенный, как птица, распростертыми крыльями.

— А что ты подумала, когда увидела его? — с хитрой усмешкой спросил Шакал. — Чем он, по-твоему, занимался?

— Откуда мне знать!

И все-таки она знала. Она гнала от себя эти мысли, но грабитель могил смотрел на нее звериными глазами и улыбался.

— Ты решила, что, наверное, он нас предал. Сдается мне, что за всеми героическими подвигами нашей юной подруги кроется это невысказанное сомнение.

Его голос звучал насмешливо, и она отвернулась.

— Архон! Ты мог бы его остановить!

Алексос возвел из игрушечных кубиков башню головокружительной высоты. Сосредоточенно хмурясь, он водрузил на вершину еще один кирпичик.

— Боги не могут помешать людям делать то, что они хотят, Мирани. И к тому же нам нужен был свой человек по ту сторону.

Сдерживая подступающие слезы, она посмотрела на Орфета. Толстяк склонился к ней. В его ворчливом голосе прозвучала неожиданная доброта.

— Я скажу тебе, девочка, то, чего они не договаривают. Сетис пошел на риск из-за того происшествия со Сферой Тайн.

— Какого происшествия? — Она была озадачена.

— Помнишь тот миг, когда ты впервые дала ее ему в руки? Он рассказал мне это на обратном пути через пустыню, звездной ночью, когда мы оба лежали без сна. Сказал, что очень хотел получить Сферу, жаждал ее, а когда ты ее протянула, с нетерпением выхватил у тебя из рук. И ты это заметила. Потом ему стало стыдно. Он хотел, Мирани, чтобы ты хорошо думала о нем.

Она оцепенела. Креон вложил ей в руки чашку теплого молока, и она выпила его, не ощущая вкуса. В глубине души шевельнулась холодная скорлупка страха. Она прошептала:

— Он погибнет. Аргелин заставит его замолчать.

— А может быть, и нет. — Шакал лениво вытянул ноги на кушетке. Легкий ветерок от его движения опрокинул башню из кубиков. Алексос горестно взвыл; по стенам пробежала легкая дрожь.

Орфет тревожно огляделся.

— Дружище, это ты наделал?

Алексос хмуро взирал на груду кубиков.

— Прости, Орфет. Я больше не буду.

И стал собирать кирпичи. Шакал с толстяком переглянулись. Грабитель осторожно опустил ноги.

— Как я уже сказал, Аргелин хитер. Может, Сетис нужен ему самому. Особенно если он его подозревает. Это все равно, что ходьба по натянутому канату. Но писец сумеет по нему пройти. Сетис — мастер самосохранения.

Он осторожно пригубил Креоново вино и поморщился.

— Теперь расскажите, что здесь происходит. Давно введен комендантский час?

— Два месяца назад. — Мирани крутила в руках чашку. — После смерти Гермии власть Аргелина держится только на страхе. Он уничтожает все изображения Бога и Царицы Дождя, ставит вместо них свои собственные. Он провозгласил себя царем, закрыл все храмы и театры, арестовал тех, кто пытался протестовать. Налоги выросли, купцы держатся подальше от наших краев. Люди злятся, но не осмеливаются сказать ни слова, потому что кругом полно наемников с Севера, а они надменны и жестоки. Были казни, публичные порки, конфискации имущества. Все эти вести мы получали через знакомых Креона — уборщиков, писцов и рабов. Мы с Ретией отваживаемся выходить в Город только после наступления темноты. В Порту слишком опасно. Я там была всего два раза.

— А война? — спросил Орфет.

Мирани пожала плечами.

— Зашла в тупик. Ходят слухи, что императорский флот захватил Каллады, Милос и все острова. — Она на миг подумала об отце и отставила чашку. — Порт в блокаде, оттуда не выходит ни один корабль. Скоро начнется голод.

— Торговля замерла, а ведь надо платить тысячам наемников! — Шакал задумчиво пригубил вино. — Аргелин, наверно, близок к разорению. — Он посмотрел на Креона. — А тем временем во тьме ждет Тень.

— Она ждет всегда. — Альбинос присел на корточки, выставив костлявые колени. — Потому что Тень охраняет гробницы, места упокоения. Да, Аргелин скоро придет сюда.

Орфет угрюмо посмотрел на него над ободом чашки. Он пьет только воду, с мимолетным удивлением заметила Мирани.

— Неужели у него хватит глупости ограбить мертвых?

Шакал снисходительно посмотрел на него.

Креон выдавил свою всегдашнюю кривую усмешку.

— У нас под ногами лежат бессчетные сокровища. Он забыл богов и жаждет только мести. Гнев Архонов не остановит его. — Он искоса бросил взгляд на Алексоса. — Но теперь вернулся мой брат, и Аргелин познает на себе гнев Бога.

— У тебя есть планы, — ровным голосом заметил Шакал.

Креон пожал плечами.

— Я предпринял некоторые… меры предосторожности. Расставил ловушки и западни, вырыл подземные ходы и кое-что построил. Аргелин обнаружит, что главные карты пропали или ведут в никуда. Искатели сокровищ, которые вступят в гробницы, пропадут без вести. По городу уже ходят слухи, что в гробницах рыщет Тень Бога, костлявая и смертоносная.

— А как там река? — вдруг спросил Алексос и выпрямился. Темная челка нависала над глазами. — Моя река! Я же сказал, что верну ее, и вернул!

Креон поглядел на Мирани. Она сказала:

— Аргелин патрулирует берега. Люди берут воду только в разрешенных местах и платят за нее. Строятся какие-то оросительные сооружения, но мы о них ничего не знаем.

Алексос нахмурился.

— Он не имеет права так делать. А мои статуи, Мирани! Такие древние, такая мастерская работа!

Его голос звенел в темном углу Креоновой палаты. Над полом взвились тонкие струйки пыли, что-то соскользнуло и со стуком упало.

— Дружище, — с жаром воскликнул Орфет. — Он за это поплатится.

— Как? — Мирани встала и прошлась по комнате. — Мы ничего не можем сделать против его войска! Здесь нам ничто не грозит, но не дай бог он узнает, что мы живы! И к тому же — куда подевалась Ретия?

— А она может вступить с ним в переговоры? — тихо спросил Шакал.

— Конечно, нет!

— Уж не пошла ли она к нему с каким-нибудь собственным планом?

Мирани помолчала. Откуда ей знать, что замышляет Ретия? За два месяца в подземных гробницах рослая девушка почти потеряла рассудок. Два раза она выходила в Город, не обмолвившись ни словом о том, где была. А сегодня уж очень рвалась прогуляться в Порт.

— Может быть, — с неохотой произнесла Мирани. — Но нас она не предаст.

— В таком случае, — Шакал рывком сел, — я слишком уж долго прохлаждаюсь в этом царстве паутины! Пора Шакалу вернуться в свое логово, а князю Осаркону — в свой разрушенный дворец. Пусть вы все мертвы и похоронены в своих гробницах, но я-то еще жив. — Он подался вперед, светлые волосы рассыпались по плечам, взгляд миндалевидных глаз обежал собеседников. — Но сначала я расскажу вам о своем плане.

— С чего ты взял, что ты тут распоряжаешься? — прорычал Орфет.

— Тише, Орфет. — Алексос скрестил ноги. — Я хочу послушать.

— Ну так слушай, маленький бог. Наша цель — восстановить Оракул, Архона и Девятерых. Разгромить Аргелина навсегда. Согласен?

Все молча кивнули.

— Тогда прежде всего мы должны найти остальных Девятерых. Мои люди выяснят, куда они подевались.

— Может быть, их уже и в живых нет, — пробормотал Орфет.

Шакал пропустил его слова мимо ушей.

— Во-вторых, надо спасти принца Джамиля. Это задача для Сетиса, он ее знает. Но надо быть осторожнее — спасти Джамиля, но не выпускать на свободу. Нам, как и Аргелину, он нужен в качестве заложника против Императора. Тем временем во всем Порту будут работать воры и карманники, жулики и мошенники. Они будут красть оружие, накапливать боеприпасы, собирать копья. Вскоре Аргелин заметит, что его обчистили на корню. — Он взял один из кубиков, протянул Алексосу, а потом кубик словно растворился в его раскрытой ладони. — Будто по волшебству.

Алексос улыбнулся, но Мирани сказала:

— А потом?

Шакал склонился, приблизил к ней заостренное лицо.

— Мы снова овладеем Островом и оттуда выступим против него. Поднимем мятеж, пресветлая.

Она выдержала его взгляд.

— Как Гласительница, я не соглашусь на это, если ты не пообещаешь, что кровопролитие будет сколь возможно малым.

Орфет фыркнул. Шакал и глазом не моргнул.

— Ты просишь о чудесах. Но я попробую.

Мирани кивнула. Хоть и знала, что против войск Аргелина им не выстоять. И он тоже наверняка это знал.

Однако она спросила только:

— Почему?

— Что — почему?

— Почему вы это делаете? — озадаченно спросила она и обвела всех взглядом. — Почему Орфет не пьян? Почему ты не строишь планы продавать Аргелину оружие, наживаться на нехватке еды, организовать контрабанду воды? Что с вами стряслось?

Все молчали. Шакал грациозно пожал плечами. Орфет нахмурился.

— Они испили из Колодца Песен, Мирани, — ответил Алексос, складывая кубики.

Если это и был ответ, он предназначался не ей. Однако Креон улыбнулся, и в теплой темноте она почувствовала, как Бог скользнул ей в мысли и прошептал: «Когда-нибудь я тебе всё расскажу».

— А какова моя роль в этом грандиозном плане? — поинтересовался Орфет.

— Беречь Архона и Гласительницу, оставаться под землей, пока я за тобой не пришлю. И ни в коем случае не подниматься наверх. — Шакал встал и сверху вниз посмотрел на Мирани. Потом сказал: — В конечном счете, пресветлая, я все же намерен процветать. Я хочу стать настоящим князем Осарконом, вернуть свои земли и фамильную честь, напомнить Аргелину о крови моих братьев и муках моей матери. — На его лицо легла темнота; он шагнул назад, его озарила лампа, и Мирани заметила у него в глазах легкий трепет; он торопливо обернулся к грудам пергаментных вещей в глубине комнаты. — Кто здесь?

— Это я. — Из-за ворохов фальшивой мебели вышел человек, держащий за руку маленькую девочку. Он был худ и седовлас, лицо и волосы запорошены пылью, руки покрылись грязью до локтей. Он уронил на пол груду инструментов, Телия подбежала к Мирани и обняла ее за талию.

— Она сказала мне, что ты вернулась. — Отец Сетиса с усилием разогнул спину, бросил пылающий взгляд на Орфета, потом оглядел Алексоса. — Ты, должно быть, Архон.

— Верно, — подтвердил Алексос.

Старик фыркнул. Посмотрел на Шакала, на Креона, огляделся, устремил взгляд в темноту по углам.

— А где же Сетис? Где мой негодный сын?

* * *

Ночью, лежа на кровати из пергамента, которая шуршала и скрипела при каждом ее движении, Мирани вспоминала, каким неподвижным осталось лицо старика, когда Креон сообщил ему страшную весть о сыне. В нем не дрогнул ни единый мускул, как будто малейшее движение или слово могли вывести несчастного из равновесия.

А Телия сердито воскликнула:

— Сетис обещал привезти мне подарок! — И эти слова рассекли воздух, как удары ножа.

Отец отвернулся и прошел в темную глубину палаты. Орфет долго смотрел ему вслед, потом пробормотал:

— Обещал — значит, принесет, девочка. Не вешай нос.

Мирани лежала без сна, широко раскрыв глаза. Здесь, внизу, было тепло, в царстве мертвых температура не менялась круглый год, и стояла полная тишина.

Перевернувшись на спину, она уставилась в каменный потолок. Сетис пошел на это ради нее. Так сказал Орфет. И верно, она подметила эту вспышку алчности и поняла, что он об этом догадался. Но идти на такой риск! Удастся ли ему опасный замысел? Или его уже нет в живых? Мысль об этом пронзила ее ударом, Мирани села, стиснула пальцами жесткое одеяло.

— Ответь! Жив он или нет? — спросила она у Бога.

Темнота проглотила ее слова, смягчила их, зашелестела. Они прокатились эхом по трещинам в камнях, прервали далекий храп Орфета, потревожив его сон. Потом храп раздался опять.

— Жив.

Сначала ей почудилось, будто ответил Бог, потом она увидела отца Сетиса.

Он стоял по другую сторону тонкой пурпурной занавески, которой Креон отгородил для нее уголок.

— Входи, — прошептала она.

Он прошел под занавеской, всклубив пыль. Сел на кровать — та скрипнула. Мирани спустила ноги на пол и взяла его за руку. Ладони у старика были мозолистые, шершавые: он с Креоном долгие часы трудился в подземных коридорах, возводя тайные ловушки.

— Ты не мог услышать, — прошептала она.

— Просто я сам подумал о том же. — Его голос был сумрачен. — Я спросил Алексоса. Он сказал, что Сетис находится там, куда он хотел попасть — в самом сердце событий. — Он поднял глаза. — Ну, а раз мальчик — Архон, значит…

— Да, — кивнула Мирани. — Он всё знает.

Лицо старика было бледным, как будто долгие месяцы без солнечного света лишили его жизненных сил. Седые волосы коротко подстрижены, кожа сухая, морщинистая.

— Музыкант сказал, что Сетис сделал это ради тебя, Мирани, но это еще не вся правда. — Он пожал плечами. — Мы с сыном никогда не были близки. После смерти его матери у меня на руках осталась Телия — крохотный комочек, маленькая капелька жизни. Я должен был заботиться о ней. Времена были тяжелые. Я упал со строительных лесов и больше не мог работать — я ведь был каменщиком, пресветлая, очень хорошим. Пришлось Сетису зарабатывать нам на жизнь. — Он опять пожал плечами. — Я питал на него большие надежды. Говорил: поступи на службу к Аргелину. Поднимись на вершину. А он вместо этого пошел в Город. Я поливал его презрением Четвертый помощник архивариуса — это жалкая букашка в муравейнике писцов. Ну чего можно добиться на такой работе! Всякий раз, когда он приходил домой, мы ссорились. Поэтому он перестал приходить.

Мирани подергала край простыни.

— Он такой же, как ты, — сказала она.

Старик приподнял голову.

— Ты так думаешь? — удивленно спросил он.

— Да. Упрямый. Считает, что он всё знает лучше всех на свете.

Она старалась приободрить его, но голос предательски дрожал. Она откашлялась.

— Знаешь, мой отец был таким же. Он хотел, чтобы я попала на Остров, и ради этого много лет давал взятки нужным людям. Наверное, сейчас он сходит с ума от беспокойства. — Она старалась не думать ни об отце, сидящем в библиотеке среди своих свитков, ни о большом, продуваемом всеми ветрами доме над гаванью Милоса, ни о старых слугах. — Я бы хотела послать ему весточку. Просто сообщить, что я жива.

— Пока держат блокаду, ничего не получится. — Старик потер лицо шершавой рукой, в темноте раздался шорох. — Вот что я хочу сказать. Не вини себя. Мой сын заносчив, он всегда таким был.

— Но ты его любишь, — тихо сказала она. Эти слова прозвучали почти как вопрос.

Старик вздохнул.

— Люблю, когда его нет поблизости, — пробормотал он. — А когда он рядом, ругаю и называю дураком.

Она невольно улыбнулась.

Внезапно старик обернулся к ней, как будто на что-то решившись.

— Пресветлая, хочу тебе кое-что показать. Прямо сейчас, пока остальные спят. Я нашел это вчера, когда один спустился в гробницы Шестой Династии. Пойдешь со мной?

Она удивленно кивнула. Все равно не спится.

Он подождал, пока она оделась, они на цыпочках прошли сквозь нагромождение фальшивой мебели и отперли дверь в царство Креона. Креон вышел наружу раздобыть еды, Орфет храпел возле очага, Алексос свернулся клубочком на кровати. Телия, наверное, спит в отдельной комнате, которую отец соорудил для нее из крышек для саркофагов.

Старик поправил фитиль лампы и повел ее по лабиринту коридоров и лестниц.

Мирани шла за ним, держась за стену. Он спустился по нескольким пролетам на нижние уровни, потом свернул в коридор, который сразу же разделился на семь ответвлений. Выбрал путь, каким Мирани еще ни разу не ходила. В свете лампы она разглядела, что когда-то это коридор был выкрашен в белый цвет, а вдоль него на равных расстояниях друг от друга были сооружены величественные ворота из мрамора и камня. Они поднимались к высокому сводчатому потолку. Проходя под ними, Мирани ощутила их тяжесть, заметила высокие статуи; в темноте блестели кошачьи глаза — то ли хрустальные, то ли живые; мириады иероглифов рассказывали давно забытые повести. Коридор круто спускался вниз; местами к стене были приделаны поручни, и дорогу то и дело преграждали громадные каменные плиты, отвалившиеся от стены много веков назад.

Между третьими и четвертыми воротами Мирани остановилась, оглянулась. За спиной сомкнулась непроглядная тьма, на вид твердая как камень. Откуда-то донесся призрачный шепот.

— Что это такое?

Он оглянулся.

— Кто знает? Рабочие наверху утверждают, что это Тень. А Креон говорит, что это дыхание мертвых. Я спросил, как это мертвые могут дышать, но он на это в свойственной ему манере только пожал плечами. Я часто слышу этот звук. Когда мы впервые спустились сюда, он меня напугал, потом я привык и стал ждать и слушать его. Думаю, привыкнуть можно к чему угодно. А теперь я его даже не замечаю.

Ворот было девять, и все разные. И каждая пара становилась все более впечатляющей. Позолоченная резьба на мраморе изображала причудливые деревья, бабуинов среди ветвей. Под исполинскими арками Мирани и старик казались лилипутами. Потом отец Сетиса помог ей перебраться через трещину в полу, и она ощутила под ногами сухой шелест лепестков, обратившихся в прах от ее шагов. Тысячи лет они лежали на полу, никем не потревоженные.

Старик пригнулся.

— Вход низкий. Береги голову.

В первый миг ей показалось, что коридор заканчивается тупиком. Потом она разглядела крошечное отверстие, на уровне ее пояса. Старик встал на четвереньки и пополз туда, и с ним исчез свет, так что на мгновение она осталась в полной темноте. Эта темнота душила ее, сжимая горло. Жаркой волной вернулся давний страх, который терзал девушку, когда ее замуровали в гробнице.

Она поспешно встала на колени и поползла за стариком.

Подземный ход оказался длиннее, чем она ожидала. Странным казалось, что громадный коридор заканчивался таким узким коридором. Острая щебенка впивалась Мирани в ладони, оставляла синяки на коленях. Наконец старик с трудом повернул голову и прошептал:

— Как ты?

— Далеко еще?

— Совсем чуть-чуть. — Изогнувшись, он передал ей лампу. — Видишь, что у тебя под ногами?

Это была не щебенка. А драгоценные камни.

Туннель был усыпан самоцветами: ониксы, опалы, яшма, обломки бирюзы, лепестки халцедона. Она ахнула: стены были без единого просвета усыпаны миллионами бриллиантов. Их грани поблескивали в тусклом свете радужными переливами, и нигде между ними не было заметно ни кусочка голой стены.

Она очутилась в сокровищнице. Драгоценности царапали спину. Она подняла голову — и волосы зацепились за торчащие из камня аметисты. Под пальцами резала кожу острая, как стекло, рубиновая пыль.

— Невероятно!

— Подожди удивляться, мы еще не дошли до конца. — Он пополз дальше. Его голос доносился до нее тихим, искаженным, огонек лампы то вспыхивал, то терялся в тени. — Ума не приложу, как они его сюда затащили… А может, и не затаскивали. Может, выстроили вокруг него всю гробницу.

И вдруг старик исчез.

Впереди туннель озарился золотым сиянием. Мирани увидела квадратный проем, а за ним пылал ослепительный свет. Ее глаза сами собой зажмурились. Казалось, там, в подземном зале, встало солнце. Золотистые лучи залили ей руки и лицо, превратили туннель в реку сверкающих кристаллов, текучих и струящихся.

Мирани вползла в подземный зал.

Выпрямилась на усыпанном лепестками полу и подняла голову.

Какой же он огромный! Исполинский диск из чеканного золота, идеальный, нетронутый, сияющий, как солнце под землей. Он свисал с потолка, отражал тусклый огонек лампы в руках старика и превращал его в мягкое тепло, от которого перехватывало дыхание. Оно наполняло воздух, как звук струны, как удар гонга.

Старик прошептал:

— Посмотри, Мирани, какой он тонкий.

Его слова загудели, зарокотали вокруг диска, полились по его вогнутой плоскости, распались на слоги и буквы.

Изумленная Мирани обошла вокруг диска. Металл был тонкий, как яичная скорлупа. Его создатели непонятным образом сумели сделать поверхность без единой впадинки или отметинки. Абсолютное совершенство. И старик был прав: его не смогли бы пронести через коридор, не говоря уже об узком туннеле. Как же он сюда попал?

«Он поднялся из глубин, Мирани. Встал, как встает солнце».

Голос Бога прозвучал так близко, так чисто, что она инстинктивно бросила взгляд на старика. Но тот только смотрел на диск, и его лицо было залито золотым сиянием.

— Это не объясняет…

«Настоящее солнце намного больше. Больше, чем пустыня, шире, чем океан. В его сиянии уместился бы весь мир, Мирани, и все-таки я качу его по небу одним пальцем. И в людях тоже есть солнце. Оно скрыто глубоко в темноте, как вот это. Пламенное, золотое».

Она хотела спросить его о Сетисе, но тут старик сказал:

— Хорошо, что Аргелин об этом не знает! Здесь, внизу, скрыты чудеса, какие и не снились людям, и нельзя допустить, чтобы они попали к нему в лапы. Креон рассказывал, гробницы тут тянутся бесконечными лабиринтами, и не хватит целой жизни, чтобы обойти их все. Поэтому можно только гадать — сколько же лет этому альбиносу? Сколько веков он живет здесь, внизу?

Он повыше поднял лампу.

— Я хотел, чтобы ты увидела его, потому что Сетис говорит, будто ты слышишь Бога. Скажи ему, Мирани, что мой сын сейчас находится на службе у него, поэтому он должен заботиться о нем вместо меня. Попросишь, Мирани?

— Он тебя слышит, — ответила она тихо.

— Да, но что он отвечает? — Старик обернулся к ней, и в золотом сиянии она увидела у него на лице ужас. — Ты теперь Гласительница. Передай мне, что он говорит.

«Боги не дают обещаний. — Голос был невесел. — Он что, считает, что события всего мира вертятся вокруг его забот? Вы, люди, думаете только о себе, Мирани».

Она прикусила губу. Потом сказала:

— Бог услышал твою просьбу.

— И что?

— И обещал позаботиться о Сетисе.

Отец с благодарностью кивнул.

А у нее в ушах Бог рассмеялся:

«Теперь ты понимаешь, каково приходилось Гермии? Скажи мне, Мирани, где проходит граница между тактом и ложью?»

Она раздраженно отвернулась. И вдруг, вскрикнув, отпрянула.

Стены подземного зала покрылись радужной коркой из миллионов жуков. Скарабеи и уховертки, рогачи и древоточцы. Они ползли мерцающей волной, висели под потолком копошащимися сгустками, падали и взлетали обратно. В сиянии золотого диска поблескивали изумрудно-черные надкрылья.

Мирани содрогнулась, прижав ладони к губам.

— Наверно, приползли на свет, — сказал отец.

Она не ответила. Потому что почувствовала довольно болезненный укол совести: она вдруг вспомнила о броши со скарабеем, которую дала Мантора.

Она совсем про нее забыла!

Она забыла сказать о ней Шакалу!

Он спрашивает путь у разрисованного князя

В синем утреннем небе пылало солнце.

Сетис вошел с улицы, задержался ненадолго в благословенной тени на лоджии и утер пот с лица. Дорогая новая туника прилипла к спине. Здесь было прохладнее, с моря дул легкий ветерок. Он поправил свиток под мышкой и поглядел на голубой горизонт, видневшийся за морем городских крыш.

Пусто. Корабли, удерживавшие гавань в блокаде, отошли подальше от берега, и их не стало видно.

Это было и хорошо, и плохо. Из-за перебоев в торговле Порту грозил голод, но зато Император еще не пошел в атаку и вряд ли нападет, пока Аргелин удерживает в плену его любимого племянника. Ходили слухи, что к генералу под видом торговца верблюдами прибыл императорский посол, чтобы вести переговоры об освобождении принца Джамиля, но Сетис не знал, правда ли это. Даже если правда, то он этого посла не видел.

Стены аркады были увиты побегами кустарника с розовыми цветками, на их аромат слетелись пчелы. Он не знал, как называются эти цветы. Может, Мирани знает. Он осторожно коснулся цветка. Слишком уж засиделся он среди свитков и книг. Слишком много лет он провел в гробницах.

Впереди, на открытых площадках палестры, занимались гимнастикой мужчины, мальчики, несколько девушек. Он шел по прохладной аркаде и смотрел, как они борются. Блестели умащенные тела, бугрились мускулы. В жарком воздухе звенели крики, вздохи, смех. Возле купален рослые воины тренировались в единоборствах. Блестели бронзовые мечи. Сетис узнал гортанный язык горцев.

Сетис вышел из аркады и пересек тренировочный двор. Жаркое солнце опалило обнаженные руки.

— Эй, — окликнул он.

Наемник, сидевший на каменной скамье, свирепо посмотрел на Сетиса. Он пил воду из глиняного кувшина, отставил его — и на пыльную землю упало несколько капель.

— Ты говоришь на нашем языке? — сердито спросил Сетис.

Наемник пожал плечами и встал. Сетис отступил на шаг. Наемник был мускулист, а ростом — настоящий великан.

Сетис облизал пересохшие губы и постарался не выдать волнения.

— Я принес приказ от ген… от его величества царя, вашему предводителю… — Он заглянул в свиток. — Ингельду. Ты знаешь, где он?

Светловолосый великан скрестил руки на груди и заговорил. Акцент у него был диковинный, и Сетис с трудом понимал его.

— Ингельд — я.

Сетис не знал, верить ему или нет. Но взгляд голубых глаз наемника был прозрачен.

— Так. Что ж… Это сбережет время. — Сетис покопался в груде свитков. — Господин Аргелин посылает вам вот это. Подробный план доставки воды для орошения из Драксиса на поля южного берега. Работы уже идут, но…

Наемник взял свиток, поглядел и бросил его на землю.

— Я привел сюда моих воинов не за тем, чтобы копаться в грязи, — спокойно произнес он и окинул Сетиса оценивающим взглядом. — Я слышал о тебе. Люди много говорят. Говорят, ради власти ты готов на все.

Сетис вздохнул.

— Да неужели? — Опустил глаза, поднял свиток с горячих камней. — Вам не приказывают копать. Для этого есть рабы. Ваш приказ — охранять работы. В Порту много инакомыслящих, они будут воровать воду.

Северянин хрипло рассмеялся и сел.

— Старухи. Дети с ведрами. — Он показал на своих бойцов — они, тяжело дыша, рубились мечами под жарким солнцем. — Это люди чести. Аргелин обещал нам золото и войну. Но мы не видим ни того, ни другого. Только толстеем в роскоши под оливами и фигами, на шербете и корице. Ломаем статуи. Стоим на стенах, смотрим вдаль и видим только пустыню и море. А на море — нет кораблей. В пустыне — нет войск.

— Войска скоро придут, — уныло произнес Сетис.

— Придут ли? — Ингельд устремил на него взгляд голубых глаз. — Пока Аргелин удерживает иноземного принца? А тем временем ваш генерал ведет войну с собственными богами. Нам это не нравится. — Он выхватил свиток у Сетиса и заглянул в него, держа вверх ногами. — Опять красивые значки на пергаменте. В этом ваш народ очень ловок. — Он толстым пальцем ткнул в голубой картуш. — Вот это. Что здесь написано?

— Сын Скорпиона.

Ингельд кивнул.

— Ах, да. — Казалось, он раздумывает над услышанным, потом его взгляд опять устремился на Сетиса. Тот отпрянул и резко спросил:

— Где Джамиль?

— В купальне. Его высочество — не борец.

— Вам положено его охранять.

— А мы и охраняем. — Наемник прищурился. — Говорят, ты убил воплощение Бога на земле. Архона.

Сетис молчал.

— Десятилетнего мальчика. Об этом говорят с благоговением, но по мне, это больше похоже на поступок труса.

Это был вызов, вежливый, но смертельно опасный. Сетис не шелохнулся. Противник был вдвое тяжелее него и в прекрасной форме. Ему не продержаться и минуты. Он лишь спокойно произнес:

— Все мы выполняем приказы великого царя. Все получаем от него плату. А мальчик был Богом.

По иссушенной земле протянулась тень Ингельда. На его лице ясно читалось презрение.

— Тогда это еще и поступок глупца, — сказал он и сплюнул Сетису под ноги. Потом развернулся, что-то крикнул своим людям и удалился под сень колоннады.

Сетис перевел дыхание. По лицу и шее струился холодный пот. Он вытер прохладные капли, потом пошел к купальням. Чем больше люди будут презирать его, тем лучше. Такая уж у него теперь работа. Как-никак он секретарь Аргелина.

Шагая по мраморной колоннаде, он вспоминал свою первую неделю. Сначала он, целых два дня не поднимая головы, разбирал горы свитков и бесконечные ряды стел. Приказы, счета, списки. Ордера на арест и казнь. Донесения шпионов — ему не положено было видеть их, но в хозяйстве Аргелина стояла такая неразбериха, что тайные документы поступали к нему целыми корзинами. Расписки о выплате жалованья. Аргелин обещал северным наемникам золотые горы, а их у него не было. Однажды поздней ночью, торопливо перебирая личные письма генерала, Сетис обнаружил, что Аргелин послал в Лунные горы экспедицию для поисков золота. С тех пор о ней никто ничего не слышал. Под трепещущим огоньком Сетис покачал головой. Он хорошо знал этот путь и не удивлялся, что экспедиция пропала без вести. Может быть, их сожрали Звери, а может, бог птичьего народа. Пустыня взимает свою дань.

Потом — Девятеро. Точнее — оставшиеся Семеро. Двух из них, девушек по имени Тетия и Персида, арестовали две недели назад: они пытались заплатить караванщику, чтобы тот увел их из Порта. Теперь их держали где-то в подвалах штабного здания. Сетис позволил себе еле заметно улыбнуться. Может быть, там томятся и остальные — Крисса, Иксака, Каллия, новенькая Гайя.

Не обращая внимания на раба у двери, он прошел через лабиринт жарких комнат и массажных палат, искоса поглядывая по сторонам. На лежанках люди играли в кости, покряхтывали под руками массажистов, потели. Дойдя до главной купальни, он остановился и осторожно огляделся.

Ему впервые удалось выйти одному. Аргелин велел ему взять телохранителей, но, очутившись на улице, он тотчас же отпустил их. Это было рискованно. По городу пошел слух, что он убил Архона, а значит, любой недовольный сочтет за честь расправиться с ним.

Купальня была большая и гулкая. На дальней стене протягивала руки над купальщиками Царица Дождя, ее окутывали влажные водоросли, на платье росли лишайники. Недавно ей отбили лицо. С ногтей стекали капли осевшей воды, из трещин в стене стремительно выбегали мелкие зеленые ящерки.

Бассейн был обложен мрамором, вода в нем плескалась теплая и прозрачная. Как только река потекла снова, Аргелин велел подать ее по трубам, хотя сам сюда никогда не заходил. В этом Сетис уверился, понаблюдав за ним несколько дней. Потому-то он и выбрал это место для встречи с принцем.

Аргелин не прикасался к воде.

Как ни безумно, но это была правда. Сетис осторожно порасспросил рабов и офицеров. После смерти Термин Аргелин ни разу не вымылся водой, не взял ее в рот. Он пил только вино и молоко, умывался соком лимонов. В его покоях не было ни капли воды. Он объявил войну Царице Дождя и не делал никаких уступок.

Сетис прошел по мокрому кафелю. В бассейне плескались и перекликались купальщики, из соседних залов доносился смех и пронзительные вскрики женщин. Под белой колоннадой, тянувшейся по всей длине здания, сидела за столом, играя в карты, группа знатных гостей. У них за спинами стояли слуги. Чуть дальше на купальщиков смотрели две гетеры.

Сетис нахмурился. Где же Джамиль?

На камни, намочив ему ноги, выплеснулась большая волна. Сетис отскочил, чертыхнувшись, и пошел по колоннаде мимо вереницы сфинксов. Глядишь, скоро у них у всех появятся черты Аргелина. У него под ногами на изысканном мозаичном полу вырисовывались великие Звери пустыни: Лев, Жук, Обезьяна. Сетис взглянул на них, и в душе шевельнулась тайная гордость. Он видел их — настоящих Зверей. Они разрешили ему пройти. Он испил из Колодца Песен. Он — Сетис. И не должен отступать.

Игроки за карточным столом обернулись к нему. Он остановился.

Их было шестеро, все хорошо упитанные, блестящие от масла, в дорогих нарядах. У того, что сзади, — длинные светлые волосы.

Сразу видно — люди богатые, привыкшие к хорошей жизни. Когда-то они стояли у власти. Теперь ходят на праздники к Аргелину, аплодируют его процессиям. Сетис и завидовал им, и презирал. Он сложил руки на груди.

— Господа, я ищу принца Джамиля. Он еще здесь?

Тот, что сидел ближе всех, толстяк с жирными складками на пузе, нависавшими над поясом купального халата, вгляделся в свои карты и взмахнул рукой. Блеснули крупные бриллианты в его кольцах.

— Поищи в Покоях Роз, писец.

Сетис долго хранил молчание. Потом сказал:

— Мое звание — личный секретарь Великого Царя-Архона.

Это произвело на них должное впечатление. Один, вставая, чуть не упал, зацепившись за полотенце. Самая красивая из девушек накинула на лицо тонкую вуаль и сквозь нее всмотрелась в Сетиса.

Толстяк побледнел.

— Прошу прощения. Я и не догадывался…

— В следующий раз догадаетесь, господин…

— Мальхус. — В гулком зале слово прозвучало, как тягучий всплеск воды.

— А где эти Покои Роз?

Вопрос был обращен к высокому светловолосому человеку в зеленом халате. Его веки были изящно подведены, Сетису были хорошо знакомы эти странные глаза с непроницаемым взглядом.

— Если не ошибаюсь, — лениво протянул князь Осаркон, — они находятся вон там.

— Покажите мне.

После недолгого колебания князь поднялся и приглашающим жестом указал Сетису следовать за ним.

— Поздравляю вас с повышением в должности, секретарь. Надеюсь, ваша работа интересна?

— Очень.

Поблизости никого не было. Под плеск купальщиков Шакал резко произнес:

— Напрасно ты заговорил со мной.

— Я целую неделю прожил в страхе. Если бы ты знал, какая радость — поговорить с человеком. Его охраняют?

— Всегда. Но только двое.

— Как Мирани?

— Хорошо. Беспокоится о тебе. — Шакал свернул в коридор. — Аргелин может устроить за тобой слежку. Старайся не рисковать. Войди в контакт с Джамилем. Потом подожди, пока придет рыжий виноторговец. Он будет приносить вести и забирать послания. Больше никогда не заговаривай со мной и не выходи в Порт без охраны.

Сетис сказал:

— Он схватил двух из Девятерых, Тетию и Перейду. Может быть, и остальных тоже.

— Где они?

— Пока еще не знаю.

— Доберись до них.

— Он никуда не ходит без телохранителей. Только пару раз уходил куда-то ночью. Один. Куда — не знаю.

Шакал сказал:

— Мы должны это выяснить.

— И еще вот что. — Сетис прикусил губу. — Он хочет уничтожить статую Бога. Ту, что в Храме. Предупреди Мирани.

Шакал бросил на него стремительный взгляд. Но сказал только:

— Благодарю тебя, секретарь. Вот они, Покои Роз. — Он распахнул дверь и грациозно поклонился. Не успел Сетис и рта раскрыть, как он уже исчез.

Дверь с лязгом перегородили скрещенные копья.

Сетис терпеливо достал свои новые документы и протянул стражникам. На бумагах хорошо виден был голубой картуш с именем Аргелина. Один из стражников что-то произнес на гортанном языке. Его обыскали, проверяя, нет ли оружия, после чего копья раздвинулись.

Сетис очутился в комнате, полной чудес. На шпалерах вдоль стен зеленела жимолость и благоухали розы. Цветущие побеги оплетали все три стены, укутывали потолок. От запаха алых цветов кружилась голова, у воздуха был бархатистый привкус. Четвертой стороной комната открывалась в небольшой садик; гладь воды неглубокого бассейна была усыпана лепестками, между которыми плясали косые лучи солнца. Их блики озаряли полноватого человека, лежавшего лицом вниз на деревянной скамье, а невысокий массажист разминал ему спину.

Сетис вошел.

— Господин Джамиль?

Джамиль тяжело поднял голову.

— Да.

Он настороженно взглянул Сетису за спину, на стражников-северян, дежуривших у дверей. Сетис заговорил ровным голосом.

— Меня послал его величество Царь-Архон. Мы можем поговорить наедине?

Жемчужный принц оглядел его с головы до ног, потом сказал коротышке:

— Спасибо, Малет. На сегодня достаточно.

Он сел, и Сетис заметил, что принц немного тяжеловат, хотя крепок и мускулист. Однако он вряд ли способен двигаться быстро. Массажист накинул на него тяжелый халат, шитый золотом, и откланялся. Джамиль подошел к столу и налил два бокала апельсинового сока. Добавил корицы и шербета, жестом подозвал Сетиса.

Вокруг бассейна тянулась голубая мраморная скамья. Сетис сел и с наслаждением отпил глоток. Сок был сладкий, даже чересчур, но он уже измучился от жажды.

— Спасибо.

— Ты секретарь. — Джамиль откинувшись, облокотился о мрамор. — Я тебя помню.

От напряжения Сетис так сжал бокал, что чуть его не раздавил.

— Выслушайте меня, принц Джамиль, прошу вас. Вы хотите обрести свободу?

Жемчужный принц долго молчал, затем произнес:

— На этот вопрос не требуется ответа.

— Несомненно. — Сетис встревоженно огляделся. Комната была пуста, сад погрузился в сонную дремоту. Стражники не понимали здешнего языка, но он понизил голос. — Возможно, удастся найти выход.

Джамиль ничего не сказал.

— Мы хотим, чтобы вы были на нашей стороне.

— На чьей?

— Противников Аргелина.

— Но ты же работаешь на Аргелина.

— Просочился в его штаб. — Внезапно он засомневался в правильности своего поступка. Не предаст ли его Джамиль? Иноземный принц держался на редкость невозмутимо: допил сок, крикнул, чтобы принесли еще. Высокая девушка-служанка, словно только и ждавшая приказа, вбежала с полным кувшином, поставила его на стол и вышла в сад.

Джамиль налил сока и, наконец, произнес:

— Сменить одну тюрьму на другую — это не свобода.

— Как только Аргелин будет свергнут, вы сможете уйти.

— Вы, кажется, не сомневаетесь в таком исходе.

— Не сомневаемся.

— Как вы этого достигнете? В его руках власть. Оракул разрушен. Архон мертв.

Сетис прикусил губу. Потом тихо произнес:

— Архон не мертв.

У него за спиной с грохотом распахнулась дверь.

Он подскочил. Джамиль неторопливо поднялся. В дверях стоял Ингельд, за ним толпились его люди. У всех на головах были бронзовые шлемы с причудливыми выступами на щеках, сквозь прорези холодно блестели голубые глаза Ингельда.

— Пора идти, принц.

Джамиль с достоинством запахнул халат и обернулся к Сетису.

— Я подумаю над вашими словами. Поговорим в другой раз.

Солдаты вывели его из комнаты. Принц не оглянулся, зато оглянулся Ингельд. Он метнул в Сетиса стремительный, суровый взгляд.

Оставшись один, Сетис сел на скамью и перевел дыхание. Не слышал ли его северянин? Дрожащей рукой он взял бокал и допил остатки сладкого сока. Наливая еще, он вдруг заметил записку.

Она, вероятно, предназначалась Джамилю. Потрепанный клочок пергамента был наспех прилеплен к кувшину чем-то вроде меда. Он отклеил записку, развернул, окинул взглядом безлюдный сад. Плеск, доносившийся из купален, заглушил его невольный вздох. Записка гласила:

«Опасайся писца. Он нас предал. Ничего не говори ему».

И подпись: «Ретия».

Ему закрывают рот

Да какое мне дело, опасно это или нет! — бушевал Орфет. — Пусть за дверями стоят хоть десять тысяч наемников с топорами и ятаганами! Я в этой чертовой дыре и на день больше не останусь!

Креон сурово глядел на него, скрестив руки на груди.

— Когда-то, толстяк, ты был благодарен за это убежище.

— Я и сейчас благодарен. Но мне надо что-нибудь делать! Что угодно!

Мирани видела, как это началось. Орфет неделями расхаживал по тоннелям, становился все раздражительнее и беспокойнее, все чаще выбирался в Город. А записка от Сетиса довершила дело.

Она уселась, скрестив ноги, на груду причудливых деревянных фигурок и прочитала письмо еще раз.

«Завтра он разрушит статую. Здесь шесть из Девятерых. Ретия в сговоре с Джамилем. Отец и Телия должны прийти. Он их зовет».

Записка совсем коротенькая. Что он хотел сказать о Ретии? Видел ли он ее? Мирани хотела знать больше, хотела услышать хоть слово о том, каково ему, но это было глупо. Внизу Шакал приписал:

«Мы не готовы действовать. Боюсь, придется пожертвовать статуей. Отошли его отца и оставайся внизу».

— Где ты это взял? — тихо спросила она.

— Кто-то сунул ее мне в руку. — Креон пожал плечами. — Я подметал под сводами, где трудятся рисовальщики шабти, а мимо шла толпа рабов. Ее мог передать кто угодно из них. — Он, как всегда, криво улыбнулся. — Грабитель могил — воистину повелитель Иного Царства. Ты уверена, что это почерк Сетиса?

— Конечно. — Мирани рассеянно свернула листок. Ее огорчила весть о том, что Персида, Тетия и остальные томятся в плену, но еще хуже было то, что Аргелин вознамерился осквернить Храм.

— Похоже, мы ничего не можем сделать.

— Чушь.

— Он говорит…

— Мало ли что он говорит! — Орфет смахнул со стола игрушки Телии и уселся. Стол протестующе скрипнул, и он проворно вскочил. — Завтра пойдем. Я и ты, человек теней, и ты, Мирани. Выйдем через потайную дверь, прокрадемся через Мост…

— Мост охраняется, — напомнил Креон.

— Тогда доберемся вплавь. До Острова. Заберем статую и спрячем ее в надежном месте.

Креон вяло расхаживал по комнате. Наконец он сказал:

— Шакал прав. И все-таки я согласен — рискнуть надо. Идите вы, вдвоем. Я не покину гробниц. Это мое царство, и я должен его стеречь. И еще я должен думать о брате.

— Нет, не должен.

Из-за расписной ширмы, украшенной водяными лилиями, донесся приглушенный голос Алексоса.

Орфет выругался.

— Да, Орфет, я здесь. И был здесь с самого начала. Не понимаю, как ты рассчитываешь проделать это без меня, сын мой.

Он выбрался из-под ширмы и уселся на стол, болтая ногами и печально глядя на толстяка.

— Я тоже пойду.

— Нет! Ни за что! Ни в коем случае! — взревел Орфет.

Алексос вздохнул и обратил красивое лицо к Мирани.

— Люди ни о чем не думают, верно? Не думают, и всё. Ты Гласительница, Мирани. Объясни ему.

Гласительница.

Ей вспомнились холодные пальцы Гермии, надевающей маску ей на лицо, суровый, мстительный взгляд. Гермия ненавидела ее. А теперь Гермия ушла в царство мертвых и стала могущественной. У Мирани по спине пробежал холодок. Она села возле Алексоса.

— Сядь, Орфет.

Он не послушался. Только метнул на нее взгляд. И она заговорила:

— Архон прав. Он должен идти. Сначала ты сказал — переправим статую в безопасное место. Но ты, один из немногих, видел ее и должен понимать, как нелегко это будет. Статуя мраморная, в человеческий рост. Как мы ее сдвинем?

С Орфета спала спесь. Он что-то пробормотал, и Креон улыбнулся. Альбинос ногой придвинул кресло ближе, Орфет тяжело рухнул в него.

— Продолжай.

— Ты сказал — в безопасное место. Вдумайся — безопасных мест нет. Мы не сможем унести статую с Острова, к тому же я не знаю, как там обстоят дела. Подходящие места есть в Верхнем Доме или на обрыве, но чтобы донести ее туда — для этого нужна сила Бога.

— Они считают, что Алексос мертв, — упрямо возразил Орфет. — Если его увидят и доложат Аргелину, генерал поймет, что Сетис солгал. Сетиса бросят в тюрьму, под пытками выведают всё, что он знает, и потом убьют. Ты должна это понимать, Мирани.

Она понимала. Эта мысль давно жгла ее, как огонь, если прикоснуться — больно.

— Но меня не увидят! — нетерпеливо воскликнул Алексос и подтянул колени к груди. — Орфет, я должен пойти. Обязательно. Бог не должен прятаться под землей. Это неправильно. Мое место — на воздухе, под голубым небом, там, где солнце. В мире уже многое пошло не так. В пустыне собираются насекомые. Великие Звери встревожены, птицы кружатся в небе и кричат. Глубоко в океане рыбы, киты и русалки чувствуют тревожный ход течений. Нельзя прятать солнце под землей, Орфет. Оно должно взойти, вырваться из темноты.

Откуда-то пробился лучик света.

Слабое золотистое сияние. Оно наполнило темноту вокруг них.

Мирани вспомнила громадный солнечный диск в глубокой гробнице, подумала — как ярко, должно быть, он сейчас сияет, даже в темноте. Орфет почесался и проворчал:

— Ладно, ладно. Ты, дружище, Бог, тебе виднее. Когда пойдем?

— Сегодня вечером. — Мирани встала, деревянные фигурки под ней зашатались и рассыпались. Она крепко сжимала записку. — Сначала скажу отцу Сетиса, — подавленно произнесла она.

Алексос горестно понурился, Орфет достал фляжку с водой и выпил всё до последней капли. Креон тихо проговорил:

— Если хочешь, я ему сам скажу…

— Нет. — Она смахнула с платья паутину и пыль. — Я сама.

Отец с Телией в отгороженной ширмами каморке ужинали.

Мирани выглянула из-за занавесок.

— Можно?

— Да, Мирани! Садись со мной! — За долгие недели под землей у Телии отросли длинные косички. Прямая темная челка почти закрывала глаза. Волосы у нее были гораздо темнее, чем у Сетиса.

В углу стоял сундук, один из тех, что Креон склеил из пергамента, расписанный фазаньими перьями, зелеными и синими. В тусклом свете лампы они переливались радужными бликами. Мирани села на него, зажав руки коленями, и тихо произнесла:

— Мы получили известие от Сетиса.

Отец отложил нож.

От его молчания ей стало неловко.

— Через Шакала. Он говорит, что Девятеро нашлись. И… — Ее руки невольно смяли тонкую ткань платья, потом она расправила складки и подняла глаза. — Он говорит, вы должны пойти к нему. Ты и Телия. Аргелин хочет знать, где вы.

Старик даже не моргнул.

— Ой, как хорошо, — обрадовалась Телия. — Креон мне нравится, но очень уж надоело в темноте.

Мирани посмотрела на старика, он — на Мирани.

— Там будут другие дети? — Телия запихнула в рот целую пригоршню риса. — Мы будем жить в большом доме, где много окон?

— Я уверена, вы устроитесь очень уютно, — сказала Мирани. — Сетис наверняка зарабатывает кучу денег. — Она хотела, чтобы старик хоть что-нибудь сказал. Выругался, встал, затопал ногами. Но он молчал. Только вздохнул тихо, беззвучно, и вдруг рассмеялся.

Сухим, невеселым смехом.

— Вот, значит, как оно складывается, — наконец прошептал он.

* * *

Рыжеволосый сказал:

— Это всё, хозяин?

Сетис отошел в сторону, чтобы пропустить топающих по коридору наемников, и заглянул в список.

— Всё. В следующий раз не присылай этого мерзкого чианского. Побольше красного.

Виноторговец кивнул, взвалил на широкие плечи две пустые амфоры и побрел прочь. В дверях его остановили и обыскали. Купец опустил громадные горшки, поднял руки, его повернули, нетерпеливо сделали знак поскорее проваливать. Сетис посмотрел ему вслед, потом вернулся к себе в комнату и сел на кровать.

Записки передавались внутри небольшой амфоры — их приклеивали воском под слоем осадка на дне. Он стал шифровать их — так было безопаснее, а уж Шакал разберется. Теперь он лежал и мучительно размышлял о полусожженной записке, которую откопал в покоях Аргелина; ее однажды принес дюжий раб, и, получив ее, генерал принялся нетерпеливо метаться по комнате.

«Не забудь о моем обещании. Девять Врат, через которые жук выкатывает солнце».

Он передал ее. Но понятия не имел, что она означает. И от кого она.

* * *

Когда Креон сказал, что наступила ночь, они втроем отправились в путь.

На этот раз они выбрались наружу через потайную дверь, скрытую под Пальцем Ассекара, одного из самых древних Архонов. Он жил так давно, что его почти забыли. Палец — вот всё, что осталось от колосса, который когда-то возвышался над воротами Города. Теперь он неприметно лежал на земле позади Западного Пилона, и один этот палец был больше, чем целый дворец.

Орфет помог выбраться Алексосу, потом ухватил за руку Мирани. Отец Сетиса передал ему мешок с инструментами — такой легкий, что Орфет поморщился. Потом толстяк сказал:

— Удачи.

Старик пожал плечами.

— Я останусь жив.

— Если что-нибудь случится, — торопливо сказала Мирани, — найди Шакала.

Отец Сетиса мрачно улыбнулся.

— Если что-нибудь случится, у меня не будет времени кого-то искать.

А внизу, будто тень, стоял Креон, его белые волосы едва виднелись в темноте. Он сказал что-то на диковинном наречии богов, и Алексос ответил. Тихий шепот разлетелся над широким, продуваемым всеми ветрами простором пустыни.

И дверь захлопнулась.

Орфет подтащил Алексоса поближе к кирпичной стене. Высоко вверху, между сидящими Архонами, прогуливались часовые.

— Осторожнее. Держись в тени.

Они надели черные накидки, которые сшили Креон и отец Сетиса, выкрасились чернилами, украденными в Зале Записей. Девушке казалось, будто чернота притаилась внутри нее, но теплый ветерок дышал ароматами пряных трав пустыни, и она с наслаждением вдохнула его. Далеко на западе, над скалистыми вершинами Лунных гор, остался красноватый мазок зашедшего солнца, но вскоре и он погас, растворился в сумерках.

Высоко над головой сияли звезды. Мирани различила созвездия, с незапамятных времен украшавшие небо Двуземелья: Охотник и Скорпион, Бегунья, Лира, Кошечка. Они сверкали над серой пустыней, над белой громадой Архонова дворца, над воротами, над стенами Порта. Дорога казалась сотканной из звездных лучей, их отражения переливались в гранях миллионов крохотных кристалликов кварца.

Подняв глаза, Мирани еле слышно спросила:

— Что это за звук?

— Пустыня, — ответил Орфет.

Сначала — тихо, как шепот. Потом, когда они прислушались, — слабые шорохи, будто шелест тихих голосов. Будто вся земля радостно расправляла плечи после изнурительно жаркого дня; выползали мелкие твари, раздвигали крошечными лапками частички почвы. Будто ползали, шуршали, сновали насекомые, лопались стручки, раздвигались крылья, распускались цветы. Будто пустыня дышала и просыпалась.

Алексос поднял голову.

— Темные в темноте, — прошептал он.

* * *

Сетиса разбудил раб. Спросонья он пробормотал:

— Что? Что?

— Солнце село, Секретарь. Царь зовет вас.

Сетис протер заросшее лицо. Вздремнуть удавалось только урывками, и от недосыпания он уже начал терять силы. А Аргелин не знал покоя, его сжигала изнутри безудержная жажда мщения. Сетис сунул ноги в сандалии, плеснул в лицо водой и поспешил по бесконечным коридорам. Мимо него проводили пленников, сновали рабы и писцы, промчался эфеб.

Что-то затевалось.

Он раскрыл дверь в кабинет Аргелина и застыл как вкопанный.

Рядом с генералом стоял Ингельд. Он был в полном вооружении, на кирасе сверкал глазами свирепый дракон, инкрустированный эмалью. На боку поблескивал меч, у дверей стоял большой овальный щит.

Сетис ахнул от ужаса. Аргелин обернулся.

— Ты пришел вовремя! Мы не станем ждать. Пришло время действовать.

— Действовать? — Спросонья он плохо соображал.

Аргелин выдавил стальную улыбку.

— По городу пошли слухи о том, что я собираюсь разрушить статую. Если станем ждать до утра, какой-нибудь идиот затеет бунт. — Он сделал шаг навстречу Сетису. — Ты не знаешь, писец, как это могло произойти?

От ужаса Сетис окончательно проснулся и в недоумении пожал плечами.

— Мало ли о чем люди болтают. Почему это вас беспокоит, великий царь?

Глаза Аргелина внимательно разглядывали его. Веки покраснели и набрякли, обычно гладкая оливковая кожа заросла щетиной, борода растрепалась.

— Не беспокоит. Пошли.

Он прошел мимо Сетиса к двери. Юноша обернулся.

— Вы хотите, чтобы я…

— Мой секретарь будет меня сопровождать. — В дверях он остановился. — Я очистил Порт от Царицы Дождя, а теперь мальчишка-бог будет разнесен вдребезги в его же собственном святилище. Здесь не будет других богов, кроме меня. А покончив с богом, я начну охоту за Тенью. — Он завернулся в темно-красный плащ и вышел.

Сетис искоса бросил взгляд на Ингельда.

Северянин нахмурился.

— Ты его слышал, — сказал он.

* * *

Мост охранялся, но они были к этому готовы.

Два человека из войска Аргелина раскинули в степи импровизированную палатку и улеглись возле нее. Один из них спал, другой подергивал ногами, чтобы не задремать.

— Оставь его мне, — с предвкушением сказал Орфет.

— Нет, Орфет. — Алексос сдвинул брови. — Пусть они не знают, что мы побывали здесь. Храни терпение. Он скоро уснет.

Они стали ждать.

Стражник сел, отпил из фляги, почистил ногти, клюнул носом, дернулся, еще отпил. Орфет, еле сдерживавший нетерпение, пробормотал:

— Может, ты его как-нибудь заколдуешь, дружище?

Алексос вытряс из волос песок.

— Это будет нечестно, Орфет. Бог должен вести себя справедливо. К тому же в мире очень мало сна. Если я отдам сон ему, придется отобрать его у кого-нибудь другого.

Пока Орфет размышлял над его словами, Мирани сказала:

— Кажется, можно идти.

Стражник свернулся калачиком у гаснущего костра и захрапел. Они неслышно проползли мимо него, сквозь тучи комаров и ночной мошкары. Под сандалиями Мирани шелестел песок. Они вышли на Мост, и проскользнули по нему, словно тени. Тихий стук деревянных досок под ногами Орфета звучал как раскаты грома.

— Сюда. — Мирани побежала по дороге. Мостовая, по которой всегда шли процессии, почему-то показалась более узкой, чем раньше; приглядевшись при свете звезд, Мирани заметила, что обочины заросли кустарником. Ветви сандаловых деревьев перепутались с колючими побегами мирта; удивительно, как сильно разросся бурьян за эти несколько месяцев. Из-под ног разбегались ящерицы; мимо босой ноги Алексоса прошмыгнул и юркнул в нору большой скорпион.

У дверей Оракула она остановилась.

— Я подожду здесь, — хрипло сказал Орфет.

— Орфет, я хочу, чтобы ты пошел с нами, — сказала она. Но не сдвинулась с места. Под каменной перемычкой дверного проема вились мотыльки; в воздухе стоял еле ощутимый запах горелого дерева; впрочем, скорее всего, это ей померещилось. Не хотелось делать ни шагу. Она боялась увидеть Оракул разрушенным.

К ней в ладонь скользнула маленькая рука.

— Пойдем, Мирани, — ласково сказал Алексос. — Когда мы узнаем, станет легче.

И повел ее по извилистой тропинке. Гладкие камни остались теми же самыми, и на миг ей подумалось, что страх был нелепым, но, выйдя на каменную платформу, она вскрикнула и остановилась, зажав рот ладонью.

То, что открылось ее взору, было хуже, чем она представляла. На платформе высилась груда пепла. Под жаром огня камни раскололись и потрескались; наклонный монолит, стоявший там много веков, валялся расколотым на три части, и самая большая из них лежала на краю обрыва, грозя опрокинуться. Бывший Оракул превратился в яму, из которой торчали обгорелые сучья. Мирани осторожно бродила по пепелищу. Под ногами хрустел песок. Ее тень упала на расселину, и Мирани увидела растрескавшиеся края. Впадина была забита обломками камней, засыпана землей. Бог больше не произнесет ни слова этими устами. Злобные руки заткнули ему горло.

Но чей же это шепот долетел до нее над морем?

«Мирани! У пустыни есть глаза, и они смотрят на нас».

Орфет выругался, Мирани торопливо обернулась.

По дороге от Порта маршировали колонны солдат. У них в руках горели факелы.

* * *

Сетис поспешно соображал, но ничего не мог придумать. Как спасти статую? А процессия уже приближалась к Мосту. Напротив него в паланкине сидел Аргелин. Сидел, закрыв глаза, как во сне, однако все мускулы на лице выдавали напряжение, и при каждом толчке на ухабистой дороге он бросал взгляд сквозь щель в ставнях.

Сетис остро отточил кончик пера. Надо же хоть чем-то занять руки.

— Надо тщательно осмотреть храмовую сокровищницу, — вдруг сказал Аргелин. — Пересчитать запасы, которые в ней хранятся. Золото и зерно давно кончились, но должны оставаться бумаги, свитки. Мне нужно всё, что связано с Царицей Дождя, с ее садом, с Девятью Вратами, все копии Указания Пути. Ты будешь лично отвечать за это. Пусть всё, что будет найдено, упакуют в ящики и отвезут в Порт. Понятно?

Сетис кивнул, озадаченный, и сказал:

— Статую можно было бы продать.

— Нет. — Генерал натянул черные перчатки. Сетис поднял глаза и наткнулся на его пристальный взгляд. — И больше не заикайся об этом.

* * *

Двери Храма были открыты. Мирани вбежала, и в лицо ей пахнуло знакомым запахом ладана, и это уже не был плод ее воображения. Кто-то здесь побывал. Пропустив вперед Орфета, она огляделась и с удивлением заметила остатки высохших цветов: вокруг постамента были рассыпаны лепестки роз, сладкий ирис, жимолость.

Она подняла глаза.

Белое мраморное лицо Бога обратило к ней печальную улыбку. Венок у него на волосах увял, но гладкие руки были чистыми и ухоженными. Туника из белого полотна тоже была чистой, у ног стояла чаша с вином и блюдо с пищей. Мирани озадаченно приблизилась. Вместо мягкого хлеба — горстка сушеного инжира.

— Кто это оставил? — прошептала она.

— У нас ничего не выйдет. — Орфет в отчаянии огляделся. — Для этого понадобятся лебедка и блок, да человек шесть мужчин. Она невелика, но очень тяжелая. — Он обернулся. — Прости, Мирани, он застал нас врасплох. Нам ее не спасти. — С дороги уже доносился лязг оружия и топот солдат. Он схватил ее за руку. — Надо уходить, пока нас не нашли. Алексос! — В храме вокруг них было темно и пусто. К потолку поднимались высокие колонны, ветерок из открытой двери ворошил пыль на полу, и она взвивалась струйками, как песок в пустыне.

— Архон!

В благоуханном воздухе стояла тишина.

— Куда он запропастился! — проворчал Орфет.

Где-то совсем близко прозвучал голос Алексоса, звонкий и чистый.

— Орфет, я здесь.

Он стоял на пьедестале. Одной рукой обвил колени статуи и выпрямился. Мрамор словно бы колыхнулся.

— Алексос! — в тревоге взвился Орфет. — Спускайся!

Архон стоял, сосредоточившись, слегка покачиваясь. Обнимал свои собственные колени. Заглянул себе в лицо.

— Как же я красив, — проговорил он.

* * *

Сетис никогда не бывал на Острове.

Это была запретная зона, и, поднимаясь в паланкине по священной дороге, он чувствовал, как вокруг них смыкается неведомый гнев, клубятся теплые запахи и сновидения, проклятия и тайны. Это была обитель Бога, Святилище Девятерых, здесь звучат священные слова и исполняются древние ритуалы, а они одним своим присутствием оскверняют его.

Если Аргелин и ощущал то же самое, то не подал виду. Как только паланкин остановился, он выскочил. Перед ним высился Храм, белел в звездном свете мраморный фасад. Солдаты широко распахнули бронзовые двери, едва не сорвав одну створку с петель. Вдоль дороги тянулась стройная колоннада, вверх вела заросшая травой лестница.

Ночь стояла безмолвная.

Даже море затаило дыхание. Потом откуда-то поблизости, из загона, донесся трубный рев пленных слонов. Люди Ингельда попятились, и даже сквозь прорези шлемов были заметен ужас в их глазах.

Они дотронулись до причудливых амулетов, пробормотали слова молитвы чужеземным богам.

Аргелин обернулся.

— Пусть статую свалят еще до зари.

Ингельд спросил:

— Этот бог. Его сила разбита?

— Я забрал его силу, — сказал Аргелин, бросил Сетису: — Следуй за мной! — и пошел вверх по лестнице. Сетис положил перо в корзину со свитками, поднял ее на плечо. В воздухе стоял приторный запах полыни. У него закружилась голова.

«Сделай же что-нибудь, — беззвучно взмолился он. — Сделай что-нибудь!»

Они вошли в темноту храма. На миг Сетису показалось, будто Бог из глубины взирает на него и обиженно улыбается. Он остановился.

В темноте гортанным эхом разнесся голос Ингельда:

— Что-то не так.

Аргелин обернулся.

— Боишься, северянин?

Вдруг Храм содрогнулся. По стенам словно пробежала рябь, из глубины каменных плит донесся глухой стон. Земля под ногами всколыхнулась. Сетис вскинул руки, чтобы не упасть. Где-то в темноте с грохотом упала каменная плита.

Медленно утихло эхо. Мир словно накренился, в воздухе повисла густая пыль. Первым пришел в себя Ингельд. Он заговорил, и его голос прозвучал безо всякого выражения, как будто в здании нарушилась акустика.

— Когда земля трясется, это значит, бессмертные подают нам весть. Мы уходим из этого места, великий царь.

Аргелин побелел от ярости.

— Здесь часто бывают землетрясения, и они ничего не значат! Вы сделаете, как я велел. Разобьете глупую ухмылку на лице этого мальчишки!

Он развернулся, поднял глаза и вдруг застыл как вкопанный. Сетис ахнул.

Пьедестал был пуст.

Третьи Врата Дорога Снедающего Голода

Двери в царство смерти очень малы и открываются неожиданно.

Они таятся в ядовитых зубах змеи, в хвосте скорпиона, в листьях аконита, в полете копья. Войти в них может каждый, в любую минуту.

Смерть проста, но люди усложняют ее. Они придумывают к ней дорогу, нагружают себя богами. Сочиняют мифы о царях, колдунах и младенцах.

Повсюду в пустыне умирают живые существа. Умирают молча, миллионами, каждый час, каждый миг, и не устраивают из этого суеты. Но люди о них не думают.

Я был и насекомым, и кошкой, и бабуином. Прошлой ночью я превратился в мышь, которую унес ястреб. Не успел я пикнуть, как меня сожрали, и место, куда я попал, было темным и красным.

Я бы рассказал, если бы меня спросили.

Я бы сказал, что из Садов нет дороги назад.

Точнее, только одна.

Под ними содрогается земля

Яростный рев Аргелина был слышен даже в Нижнем Доме.

Мирани распахнула дверь и втащила Орфета.

— Сюда! В кухню!

Он вошел. У него на руках бессильно обвис бледный Алексос. У дверей стояла скамья, усеянная обглоданными костями, Мирани смахнула их, и толстяк уложил мальчика. Его голова бессильно свесилась набок.

— Что нам делать? — простонал Орфет.

Она ничего не могла придумать. Когда она увидела, как он вскарабкался на пьедестал, обнял статую и превратился в нее, когда камень смягчился и стал его кожей, когда ожившая скульптура обратила к Мирани свою спокойную улыбку, девушка оцепенела, будто сама поменялась местами со статуей.

А потом содрогнулась земля, и он упал, обессиленный, прямо в подставленные руки Орфета.

Она коснулась его губ, лба. Он дышал, был теплый.

— Алексос!

Орфет обернулся.

— Его ищут.

— Они обшарят всё святилище. Здесь сотни кладовых.

— Тогда куда нам идти?

Она перевела дыхание.

— В Верхний Дом. Скорее!

Но тут Алексос шевельнулся. Закашлялся, шепнул что-то, открыл глаза. На миг их синева затуманилась, как будто его холодили какие-то воспоминания, сокрытые в мраморе; потом он слабо улыбнулся.

— Понеси меня, Орфет. Я очень устал.

Толстяк, радостно чертыхнувшись, подхватил мальчика. В голове у Мирани опять заговорил голос.

«Камень, Мирани. Какой он плотный, какой темный. Как в нем холодно! Наверно, смерть — она тоже такова».

Затрещала под ударами дверь. Мирани схватила Орфета за руку.

— Сюда.

Они пробежали по опустевшим кухням и кладовым, выскочили во двор, потом в иссохший сад, где бледные лучи луны заливали белый фасад дворца Девятерых. Мирани через две ступеньки помчалась по лестнице на верхнюю лоджию, Орфет, запыхавшись, еле поспевал за ней. Она пролетела по коридору, мимо застывшей красоты мертвых Гласительниц, юркнула в самую дальнюю комнату. На двери был нарисован скорпион. Ее бывшее жилище.

Она распахнула дверь.

В комнате всё оставалось по-старому: небольшая кровать, табуретка, два окна, окаймленных лунным светом. В сундуке, наверное, еще лежат ее свернутые платья. Но не из-за этого она вдруг остановилась и удивленно распахнула глаза.

На кровати сидела девушка и, объятая страхом, стискивала обеими руками широкий хлебный нож.

В этот миг в комнату ворвался Орфет.

— Какого черта она тут делает?

Девушка дрожащими руками приставила лезвие ножа себе к горлу.

— Не подходите! — завизжала она. — Еще шаг, и я перережу себе горло!

У Мирани сердце зашлось от ужаса.

— Крисса? — прошептала она.

* * *

Сетис притих.

Ему еще никогда не доводилось видеть такой ярости. Аргелин в гневе метался по Храму, налетал на углы, даже на стены. Изрыгал угрозы и проклятия, вертелся на месте, визжал, обратившись в пустоту под высокой крышей.

Вспышка бешенства закончилась так же внезапно, как и началась. Генерал, тяжело дыша и обхватив себя руками, стоял перед пустым пьедесталом Бога.

Сетис бросил взгляд на Ингельда. На лице наемника ничего нельзя было прочитать.

— Идите! — обернулся к ним разъяренный Аргелин. — Идите отсюда и разыщите его!

Северянин вышел. Аргелин устремил на Сетиса холодный, змеиный взгляд.

— Они наверняка знали заранее. Унести статую — на это нужно время. Снаряжение. Я знаю, кто в этом виноват.

— Неужели? — Сетис постарался не выдать голосом страха.

— Есть один человек. Его имя часто упоминается в народной молве, в том вранье, которое передают нам осведомители. Грабитель могил, нижайший из низких. Негодяй, которого боятся нищие в подворотнях; он рыщет в Порту и в Городе, получеловек, полузверь. Его называют Шакалом. — Он зажег фонарь, и его голос, наигранно-небрежный, вдруг резко переменился.

— Ты видел донесения. Преступность в Порту растет. Вчера, прямо из-под носа у стражников, было похищено оружие, доставленное из Милоноса. Расписки подделываются. Даже шпион, которого я послал в опиумные притоны и бордели, был найден избитым до полусмерти в заднем переулке. От испуга он не мог говорить. Кем бы ни был этот Шакал, он существует, его люди хорошо организованы, и он наглеет с каждым днем.

Расхаживая взад-вперед, он почесал обтрепанный край бороды.

— Тебе что-нибудь известно?

— Только то, что я читал. — Сетис облизал пересохшие губы.

— И ты не обратил на это мое внимание.

— Мой отчет для вас готов, великий царь. Он у вас на столе. — Он и правда лежал там, нарочно запрятанный под высоким ворохом карт. Чтобы отвести подозрения, Сетис добавил:

— А с какой стати этот вор стал бы похищать статую?

— Как ты верно заметил, ее можно продать. А вообще — это заговор. Они хотят свергнуть меня. — Он обернулся, и лицо у него было на удивление спокойным и веселым. Генерал подошел к раскрытой двери и стал смотреть, как солдаты с шумом и лязгом обыскивают Святилище.

— Пойди, организуй этих северян. Забери все найденные документы и ценности, доставь прямо ко мне. Потом пришли сюда Скарпиана с еще одной фалангой солдат и повозками. — Он поднял глаза. За оливковой рощей темнели очертания Города Мертвых, высилась над пустыней грозная стена.

— Боги или воры — какая мне разница. Их всех ждет мое возмездие.

* * *

— Я убью себя! Честное слово, убью!

Она была чумазая. Ее волосы, когда-то светло-золотистые, потемнели и спутались; она небрежно подвязала их обрывком синей ленты. Только одежда была, как всегда, безвкусной и яркой, а лимонно-желтое платье было еще и великовато. Мирани узнала его — девушка стащила наряд из сундуков Персиды.

— Крисса! Крисса, послушай! Это я, Мирани! — Осторожно, словно чтобы не вспугнуть робкую птичку, Мирани сняла черную ткань, закрывающую ее лицо.

Она ожидала радости, но Крисса взвизгнула еще пронзительнее. Орфет сердито выругался.

— Мирани, неужели это ты! Не может быть! Ты же умерла! И мальчишка тоже!

— Я не умерла. — Она сделала шаг и осторожно забрала у девушки нож. — Слишком ты спешишь записать меня в мертвые, Крисса. Что ты тут делаешь?

— Некогда выяснять, — рявкнул Орфет. — Надо спускаться с обрыва. — Он подошел к окну и принялся отдирать приколоченные доски. Алексос подошел и сел рядом с Криссой.

— Здравствуй еще раз, — сонно молвил он.

Она уставилась на него. Потом заплакала, тихо и безнадежно, закрыв лицо руками. Между пальцев заструились слезы. Мирани отдала нож Алексосу, села рядом и обняла девушку. Крисса всхлипывала у нее на плече.

— Ох, Мирани, как же мне было плохо! Я ждала и ждала, но никто не приходил. Съела всё, что нашла, остались только ягоды и гранаты, меняла платье за платьем, пока они все не запачкались…

— Ты здесь прячешься? Одна?

— С того страшного дня, когда убили Гермию. Мирани, я убежала. Мы все убежали, но я не знала, куда мне идти, потому что у меня есть только тетушка, а она такая, что сразу выдаст меня Аргелину, чтобы спасти свой оливковый сад и яшмовые ожерелья! Вот я и пришла сюда, потому что людям Аргелина это место не нравится, здесь живут только погонщики слонов. Когда они приходят, я прячусь. Здесь много укромных мест. Они трусливые, всего боятся. Я издаю звуки, они пугаются и убегают. Но и мне самой так страшно, Мирани! Каждую ночь я одна-одинешенька!

Мирани отступила на шаг. Вгляделась в бледную кожу девушки, в подведенные тушью глаза.

— Правда? — тихо спросила она.

Крисса почувствовала ее сомнение. Подобралась, широко распахнула голубые глаза.

— Ты мне не веришь!

— Нет, дело не в этом…

— В этом, Мирани! Не веришь ни одному слову! Думаешь, маленькая избалованная Крисса ни за что не осталась бы здесь одна. Думаешь, я пошла к Аргелину, он велел мне прийти сюда и дожидаться вас. Ошибаешься! — Она встала, ее лицо вспыхнуло от гнева, какого Мирани в ней никогда не видела.

— Это ты, Мирани, во всем виновата! Мы все были счастливы, и Гермия, и Ретия, и остальные. Мы жили здесь, нас было Девятеро, я знала, что Аргелин тиран, но нас-то он не трогал! А потом ты всё испортила. Отыскала этого мальчишку, и писца, и этого толстяка. Наплела чепухи, сказала, что Гермия лжет. И начала войну, Мирани, целую войну! И вот теперь Гермии нет в живых, Оракул разрушен, и всем нам грозит опасность, и это дело твоих рук! Подумай только, что ты натворила! И ради чего?

В теплой темноте комнаты колыхались лишь тонкие занавески над кроватью. С моря проникал легкий ветерок.

Даже Орфет на минуту затих. Потом хрипло заявил:

— Пошли, Мирани.

Она не могла сдвинуться с места. Как будто эти слова пригвоздили ее к полу, сковали по рукам и ногам. Потому что она поняла — это правда. Что она натворила! Расколола мир надвое, вообразила себе голос и решила, что это говорит Бог!

Тут Орфет взял ее за руку и потащил к окну.

— Не делай глупостей, девочка. Никто из нас этого не начинал. Не теряй спокойствия. Пошли, скорее!

Но тут где-то хлопнула дверь. Он остановился.

Внизу, в Нижнем Доме, чьи-то руки распахивали все двери.

* * *

Кладовых было гораздо больше, чем представлялось Сетису, и все полны доверху. На Острове хранились груды документов. Тысячи лет писцы прилежно записывали все пророчества, сделанные Оракулом. Сетис провел рукой по волосам и быстро отдал приказы. У него в распоряжении было пятеро писцов, скоро прибудут еще несколько.

— Сарво, иди в дальнюю комнату. Ты и ты — начните обыскивать сокровищницы. — Оставив их за работой, он торопливо пошел обратно по каменной лестнице.

Паланкин снаружи еще ждал; значит, Аргелин где-то здесь.

Сетис поспешно вернулся в Храм. Ночные краски сгущались; в громадном зале стало еще темнее, черноту нарушал только крошечный огонек фонаря, который оставил у входа Аргелин. Сетис подхватил его и подошел к пьедесталу.

Он опустился на колени и с любопытством осмотрел пыль вокруг постамента, ища царапины, следы того, что здесь тащили тяжесть, но ничего не нашел. Ничего — только смазанные отпечатки ног, которые мог оставить кто угодно. Неужели Шакал успел вовремя сюда пробраться?

И тут он увидел надпись. Она была древняя, выщербленная, еле заметная, но он стряхнул песок и, поднеся лампу, прочитал загадочные слова:

«Внизу лежат Девять Врат, сквозь которые жук выкатывает Солнце».

Он огляделся, прислушался, всмотрелся в тени, прячущиеся по углам. Потом обернулся, вложил палец в небольшую вмятинку, скрытую под ногой у Бога.

Камень подался. Захрустев пылью, повернулась каменная плита Сетис заглянул внутрь и увидел шкатулку.

Грубая, плохо раскрашенная, ветхая от времени. Он осторожно достал шкатулку. Она была тяжелая. Внутри что-то ерзало. Задыхаясь, Сетис поставил ее на землю возле пьедестала.

Его щеки коснулось легкое дуновение.

Он торопливо поднял голову, задул лампу.

В Храме было темно. Только между колоннами падал тонкий лучик лунного света. В воздухе еще висела пыль, и, вдохнув ее, он почувствовал в горле шершавый привкус. Привкус пыли и страха.

И тут послышался шепот.

«Сетис».

На миг он в ужасе решил, что это шепчет Бог. И тут увидел ее. Она стояла за дальней колонной, завернутая в темную накидку.

— Мирани!

Он быстро оглянулся и подбежал к ней.

— Что ты тут делаешь? Аргелин здесь!

— Знаю. Со мной Орфет и Алексос.

Его взгляд исполнился такого ужаса, что она испугалась.

— Алексос?

— Мы должны были спасти статую. Получили твою записку. — Она была бледной. Как будто ее что-то озадачило, выбило из колеи. Может быть, содрогание земли. Он схватил девушку за руку и утянул в тень.

— Как вы это сделали?

— Не могу объяснить. Сетис, нам надо уйти с Острова, но повсюду стражники. Они…

— Обыскивают святилище. По приказу Аргелина.

У нее в глазах стояли слезы. Он с удивлением услышал ее шепот:

— Сетис, неужели это я во всем виновата? В том, что Оракул разрушен и всё погибло? Крисса сказала…

— Ах она, хитрая лиса! Ты ее нашла?

— Она пряталась здесь.

— Чушь, Мирани! — Он взял ее за руки и вдруг подумал: как мало он ее знает, как все-таки они далеки. — Это натворил Аргелин, а не мы. Ты Гласительница, Мирани. Ты слышишь Бога! Мы делаем то, чего он от нас хочет.

Она посмотрела на него словно бы издалека, будто отступила на шаг. Но он все еще держал ее за руку, наконец сам заметил это и неловко отпустил.

Они отвели взгляды друг от друга. Мирани сказала:

— Я хотела поговорить с тобой у ворот. То, что ты затеял, Сетис… это слишком опасно.

Он не сразу нашел ответ. Потом взял ее за руку и повел к статуе.

— Забери это с собой. — Он сунул шкатулку ей в руки, закрыл каменный сундук. — Отведи остальных во внутренний двор позади Храма. Туда, где стоят повозки.

Мирани кивнула.

— Это не… из-за меня?

Он пожал плечами в своей манере, раздражающей высокомерием многих.

— Конечно, нет. При чем тут ты?

Девушка молчала. Он знал, что не дождется ответа, поэтому торопливо продолжил:

— Спрячьтесь и ждите моего сигнала. Пусть никто не видит Алексоса.

Она смотрела на шкатулку. Потом подняла глаза:

— Прости, что втянула тебя в это.

— Не за что. Я ни о чем не жалею.

— Ты только так говоришь. Рисуешься.

— Нет, это правда.

Мирани с трудом выдавила улыбку.

— Твой отец и Телия ушли в Порт.

По его спине прополз холодок. Он не обратил на него внимания.

— Я доверяю Богу, Мирани.

Она посмотрела на пустой пьедестал.

— Правда, Сетис? Когда-то я не верила, что он существует. Тогда это было легко. Но теперь я знакома с ним, он человек, и, как все люди, он… непредсказуем. Делает, что хочет.

— Но он на нашей стороне, верно? Он нас не подведет.

Мирани улыбнулась ему, как ребенку, сказала что-то ничего не значащее. На миг он в ужасе подумал, что сейчас она возразит ему, но она заговорила — и голос ее был задумчив.

— Чудесно, наверное, испить из Колодца.

— Да.

Она плотнее запахнула темную накидку. Ночь за окнами начинала бледнеть. Мирани сказала:

— До свидания, Сетис.

И ушла.

Он развернулся на каблуках и пошел навстречу заре, не зная, почему сердится, откуда взялся этот страх. Минут десять он отдавал приказы, и наконец работа закипела: в смятении сновали перепуганные писцы, рабы, склонив головы и сгорбившись, грузили найденное добро. Когда повозки были наполовину полны, он увидел Аргелина. Тот вышел из Верхнего Дома и стоял на террасе, глядя в море. Лицо генерала было угрюмым, жестоким.

На горизонте восходящее солнце окрашивало пелену тумана красным огнем.

* * *

Первая повозка была готова в путь. Мирани, спрятавшаяся под сандаловыми кустами, видела, как Сетис подошел ближе и отдал какой-то приказ. За ним шел раб с огромным тюком материи; Мирани узнала желтый шелк, который купцы Джамиля привезли несколько месяцев назад и разложили у ног Гермии как дар Оракулу. Теперь раб бросил его в полузагруженную повозку.

— Хватит. Принеси брезент.

Раб возразил:

— Сюда еще что-нибудь войдет, господин.

— Я сказал — хватит! — Послушай-ка его, — шепнул Мирани на ухо Орфет. — Как он лихо распоряжается.

— Орфет, ты несправедлив к нему, — сказал Алексос.

Толстяк буркнул:

— Просто человек иногда привыкает, Архон. Вот и всё.

Мирани смотрела на повозку и вспоминала разговор с Сетисом.

«При чем тут ты?» — сказал он. От этих слов она обиделась. И все-таки поняла, что он всегда так нахально вскидывает голову, когда чувствует себя загнанным в угол.

Раб принес брезентовое полотнище, накрыл повозку и привязал.

— А теперь вернись и принеси мне сфинкса. — Сетис сверялся со списком; перо оставляло на пергаменте мелкие пометки. — Ониксового. Быстро! — Раб утер пот и затрусил в Храм.

Сетис оглянулся и тихо позвал:

— Мирани!

Они неслышно выскользнули из укрытия, и их тотчас же окутала предутренняя дымка. Орфет только успел поднять Архона, а Крисса уже проворно юркнула под брезент. Да так, что Сетис сказал:

— Присматривайте за ней.

— Присмотрим, — пообещал Орфет, уложил шкатулку, потом подхватил Мирани. — Скорее, девочка.

Под брезентом было невыносимо жарко, стоял удушливый запах корицы. Когда сверху улегся Орфет, повозка качнулась, под осью что-то хрустнуло. Музыкант выругался, и тут же над краем повозки показалось лицо Сетиса.

— Молчи. Лежите тихо. Если вас найдут, будем драться. Там…

Он отпрянул. Послышалось тяжелое дыхание. Мирани услышала голос раба:

— Не забудь вот это.

— Я сам понесу. Садись и правь.

Шорохи. Приглушенно фыркнул бык. Повозка накренилась.

И поехала.

Лицо Мирани уткнулось в мешок с чем-то металлическим, к спине прижалось жаркое тело Криссы. В ногах свернулся клубочком Алексос. От духоты перехватило дыхание.

Повозка, качаясь, покатилась вниз со склона горы, и Мирани поняла, что они достигли церемониальной дороги к Мосту. Казалось, прошли века, и тут колеса наконец застучали по деревянному настилу. Мирани лежала, прижавшись ухом к деревянной обшивке, и грохот едва не оглушил ее. Сквозь узкую щелочку виднелась дорога, в горизонтальных лучах восходящего солнца от камешков падали длинные тени.

Остановка. Голоса. Сетис что-то ответил, и повозка загрохотала дальше, теперь уже по шуршащему коричневому песку, присыпавшему дорогу. Они пересекли Мост. Каким образом Сетис доставит их в Порт? Мирани хотела спросить Орфета, но не посмела. Даже шевельнуться было слишком опасно. Под перестук скрипучих колес она отважилась тихонько шепнуть:

— Мы сможем выскочить?

— Даже не думай. — Над левым ухом раздавалось хриплое дыхание Орфета. — Разве что убьем раба.

Вдруг послышались крики. Повозка бешено дернулась, накренилась. Мирани едва дышала от страха. Никогда им не добраться до Порта.

И тут, с оглушительным треском, от которого Крисса взвизгнула, в дюйме от глаз Мирани в брезент вонзился и взрезал материю кончик острого ножа. Просунулась рука, пошарила и дернула.

В щель пробился дневной свет.

И показался чей-то холодный зрачок. Он заглянул прямо в глаза Мирани.

Пирамида под землей

Грабитель обернулся и закричал: — Свяжите их! Живей!

Кривые сабли, нацеленные на Сетиса и раба, исчезли в ножнах, разбойники достали веревки. Сетиса сбросили на землю, он с глухим стуком упал на пересохшую почву пустыни.

— Это грабеж, — хрипел он. — Господин Аргелин…

— К чертям Аргелина. — Ему заткнули рот грязной тряпкой, связали руки за спиной. Он брыкался и вырывался, стараясь, чтобы раб это заметил.

Его оттащили в заросли колючего кустарника. Он ругался, извивался, но острые шипы еще больнее впивались в тело. Потом над ним нависла длинная тень, сквозь тряпки на лице выглянул единственный глаз Лиса.

— Удобно? — тихо спросил он.

Сетис в ярости заелозил.

— Так и надо, писец. Шуми погромче. Интересных пассажиров ты везешь. Раб не замешан?

Сетис покачал головой и дернулся. Лис огляделся и вытащил кляп у него изо рта.

Сетис сплюнул.

— Отведи их к Шакалу, — прошептал он. — Не знаю, что Мирани сделала со статуей Бога. Скажи, что эта шкатулка как-то связана с Девятью Вратами.

— И какого черта это значит?

— Понятия не имею. Зато Аргелин знает. Постараюсь выяснить побольше. Только не оставляй меня в этих колючках.

Лис ухмыльнулся.

— Прошу прощения, бумагомарака. Хотел, чтобы нападение выглядело естественно.

Не успел Сетис охнуть, как тряпка опять очутилась у него между зубов; он вскрикнул, но Лис только затолкал его сапогом подальше в кусты.

Исколотый с ног до головы, Сетис застонал.

Он не видел ничего, только песок. Но слышал, как с повозки сдернули брезентовое полотнище, потом — шорохи и шепот. Торопливо сгружали товар. Разбойники действовали молча, сноровисто. Зацокали копыта, донесся тихий голос — возможно, Мирани. Потом наступила тишина, только жужжали и стрекотали, вились над ним тучами пустынные насекомые. Под их укусами он ерзал, и колючки впивались еще сильнее.

Он долго, беззвучно, цветисто проклинал Лиса.

* * *

Шли долго. Им завязали глаза, Крисса надоедливо цеплялась и дергала за юбку. Мирани догадалась, что их ведут по длинному подземному ходу. Не такому древнему, как гробницы, а наоборот, вырытому недавно. Воровская нора. Пахло чесноком и навозом. Видимо, дорога проходила под стеной Порта; в этом месте Лис схватил ее за локоть и прошептал:

— Встань на четвереньки, пресветлая. Здесь можно только ползком. — И, пока они ползли, он все время пригибал ей ладонью голову — по-видимому, потолок был совсем низко.

Сзади, пыхтя и ворча, протискивался Орфет.

— Вряд ли среди воров много толстяков, Орфет, — шепнул ему Алексос, успокаивая.

— Ну, спасибо, Архон, — простонал музыкант.

Лис ухмыльнулся.

— Мальчишка прав. Все воры — худые, ловкие и сильные. Иначе нельзя. Из тебя, пресветлый, вышел бы хороший воришка.

Эта мысль привела Алексоса в восторг.

— Правда? Мирани, ты слышала?

Она кивнула, но из головы не шли мысли о Сетисе. Он лежит в пустыне, связанный, на невыносимой жаре. Лис, видимо, догадался. Он прошептал ей на ухо:

— Не волнуйся за писца, госпожа. Аргелин развяжет его и ничего не заподозрит. Мы в Порту его чуть ли не каждый день грабим.

Его руки помогли ей встать. За спиной пронзительно взвизгнула Крисса:

— Ой, боже, по мне ползает что-то мохнатое!

— Это кошка, — насмешливо бросил Лис. — Сюда, достопочтенные гости Шакала.

Он провел их по каменному полу, через дверь вывел во внутренний двор. На миг Мирани ощутила жар солнечных лучей, потом потянуло легким ветерком и запахло стиркой.

— Мог бы снять с нас повязки, — сердито заявила Крисса. — Все равно мы понятия не имеем, куда нас завели, и никому не расскажем.

— Таковы законы Логова. — Лис провел языком по зубам. — Кроме того, я не уверен, что тебе, прелестная госпожа, вообще можно доверять. — В его голосе послышалась грубая усмешка. — Как-никак это лучше, чем если бы вам выкололи глаза.

Крисса притихла.

Лестницы. Опять коридоры, каменные полы, три двери. В последнюю Лис постучал, ему ответил тихий голос. Лис взял Мирани под руку и провел ее под невысокой аркой. На нее со всех сторон обрушился шум — разноголосица, крики, перестук молотков, запахи готовящейся еды, вязкая сладость опиума.

— Мы пришли, пресветлая.

С нее сняли повязку. Она заморгала, в первый миг не в силах ничего разглядеть.

Пирамида света.

Такова была ее первая мысль: исполинская пирамида, сотканная из воздуха и света, и она очутилась внутри нее. Вершина пирамиды вздымалась так высоко, что сквозь клубы дыма нельзя было различить крышу, а на дне этого гигантского колодца копошились люди, казавшиеся посреди этой громады совсем маленькими.

Их были сотни. Орфет удивленно выругался, а Крисса спросила:

— Кто они такие?

Но Мирани сразу увидела: это бродяги и карманники из Порта, скоморохи, жонглеры, гетеры и прачки, пьяницы и наркоманы, заклинатели змей и фокусники, дающие представления на уличных перекрестках. В гулкой пустоте под огромным куполом они пили, болтали, спали, делились рассказами об удачных мошенничествах и облапошенных простаках. Неподалеку сидел человек, которого она не раз видел на рынке, безногий калека. Обычно он протягивал помятую миску за подаянием, а здесь, с обеими ногами, сидел за столом и пил вино. Корпели писцы, небольшая кучка женщин рисовала друг другу хной кровавые язвы, сновали чумазые ребятишки. В углу виднелся целый зверинец, где на насестах сидели ручные соколы и ястребы в колпачках, совы; Алексос заверещал от восторга.

Из котлов к крыше поднимался запах вареного мяса. Проследив взглядом струйки теплого пара, Мирани увидела под потолком сложные конструкции. С перекрещенных балок свисали сети, веревки, хитроумно переплетались воздушные дорожки. Вдоль одного склона тянулась лестница, целиком сложенная из каменных плит, добытых в гробницах. На них еще виднелась расписная резьба, вверх ногами шествовали древние боги и Архоны.

— Идите за мной, — сказал Лис, перекрывая гвалт.

Он повел их вниз по лестнице, потом вокруг скамеек, через кузницу, где блестящие от пота молотобойцы колотили кувалдами по металлическим отливкам. Орфет поднял с пола пригоршню монет и присвистнул.

— Значит, сами себе делаете деньги.

— С портретом дражайшего Аргелина. Последний выпуск, в короне. — Лис нырнул под дубленые кожи, развешенные для просушки, вслед за ним спрыгнул Алексос.

— Смотрите, кошки! — радостно вскричал он.

Крисса передернула плечами.

— Терпеть не могу кошек.

Они были повсюду — спали на столах, свернувшись мохнатыми клубочками, лежали на стульях, на узких карнизах, попадались под ноги. На каждом шагу приходилось переступать через них, огибать, и то и дело где-то поблизости вспыхивал внимательный глаз, сердито подергивалось острое ушко.

— Беда с этими ворами — уж слишком суеверны, — пожаловался Лис. — А кошки приносят удачу. Уж нам-то точно принесли. Вожак не обращает внимания, хотя, думается мне, запах ему изрядно надоел. Он ждет нас здесь.

Перед ними была невысокая дверца. Стена пестрела десятками таких же дверей, как будто пирамиду со всех сторон пронизывал лабиринт комнат и подвалов.

— И почему же такая громадина не видна снаружи? — спросил Орфет.

— Мы зарыты глубоко под улицами Порта, сверху виден только кончик пирамиды. Снаружи он выглядит совсем не так. Ты его не раз видел. Это… — Он запнулся. — Ладно, забудем.

Орфет нахмурился, но Мирани проворно юркнула в дверь.

И очутилась в бронзовом зале.

Сабли, ятаганы, мечи, копья. Клинки всевозможных форм висели на стенах, лежали на полу сверкающими грудами. Сундуки ломились от оружия: бронзовые латы и кирасы, одни древние, проржавевшие, другие новые, затейливо украшенные, местные и заморские, непривычных очертаний. Оружие было готово к делу: человек двадцать шлифовали его и оттачивали, чистили и смазывали. Оглушительным хором скрежетали точильные камни.

В глубине зала виднелась еще одна дверь, Лис откинул на ней занавеску.

— Вожак, для тебя сюрприз, — сказал он и распахнул створку.

Мирани вошла.

Шакал склонился над столом, скрестив руки, впившись пристальным взглядом в чумазую оборванку — судя по всему, пленницу.

— Потом, Лис! Не сейчас! — рявкнул он, но, увидев, кто перед ним, смягчился. В его необычных продолговатых глазах мелькнуло изумление.

Но взгляды вошедших устремились не на Шакала, а на девушку, стоявшую у него за спиной. Грязная, в рваном платье, со свалявшимися волосами и связанными руками. И несмотря на это — она все-таки хранила надменный вид.

Это была Ретия.

* * *

Выслушав сбивчивые объяснения Сетиса, Аргелин не произнес ни слова.

Его молчание выводило Сетиса из себя. Юноша опустил взгляд на тигровую шкуру под ногами, и на него воззрились стеклянные глаза зверя.

Наконец генерал сказал:

— Ты успел проверить бумаги?

— Только вкратце. Храмовые подати, древние пророчества, слова Оракула — ничего интересного для грабителей.

— Ты, кажется, уверен в этом.

— Воры искали сокровища.

— И получили. — Голос Аргелина стал ледяным. Он встал, налил из серебряного кувшина лимонного сока и задумчиво выпил. — Я же тебе велел взять с собой побольше людей. — Но голос его звучал рассеянно, и Сетис только пожал плечами. Тогда Аргелин спросил: — А о Садах ничего не узнал?

По спине у Сетиса пробежал холодок.

— О каких Садах?

— Путь… То есть… Говорят, в Храме есть свитки, древние пергаменты, на которых указан путь… обратная дорога… — Он замолчал, наткнувшись на изумленный взгляд Сетиса. Потом со стуком поставил бокал.

— Надо будет связаться с этим Шакалом. Пойдем со мной.

Он вышел в коридор. Сетис поспешил за ним, радуясь перемене в настроении хозяина, хотя ему страшно хотелось пить и мучительно болели укусы москитов. Аргелин заглянул в комнату к сотнику.

— Два человека. В полном вооружении. Немедленно.

— Сию секунду. — Сотник бросил взгляд на Сетиса и торопливо вышел.

— Вы не возьмете паланкин? — осторожно спросил Сетис.

— Нет. Надень плащ.

Сетис тотчас же повиновался. У него тревожно забилось сердце. Наконец-то он узнает, куда с такой таинственностью отправляется по ночам Аргелин.

Когда все были готовы, Аргелин завернулся до бровей в темно-красный плащ и вывел их наружу через узкую дверь в боковой стене штаб-квартиры. Близился полдень, солнце пылало над головой, из верфей в гавани тянуло вонью гниющей рыбы. Далеко в бухте на триремах безостановочно кипела работа, измученные рабы трудились посменно, отправляясь на отдых по сигналу рога.

Генерал шагал быстро. Он вел их по улицам, и его молчание и стремительный шаг расчищали путь. Кое-кто из встречных украдкой бросал на них взгляд. Никто не произнес ни слова.

На полпути через квартал Шелковых Ткачей генерал, не оборачиваясь, сказал:

— Сегодня утром пришли твои отец и сестра.

Сетис не сбился с шага, хотя сердце бешено заколотилось.

— Где они?

— Я велел поселить их в одном из домов в Порту.

Он нырнул под веревку с бельем.

— Можно мне увидеться с ними?

— Они мне не пленники. — Аргелин искоса взглянул на него.

Дойдя до верхнего конца круто поднимавшихся в гору белых переулков, они свернули на тихую площадь. С трех сторон ее обрамляли дома, с четвертой ограждала кирпичная стена, над которой свешивались ветви оливковых деревьев.

Генерал приказал своим людям:

— Оставайтесь здесь. Не входите, пока я за вами не пришлю.

Обернувшись, Сетис заметил, как солдаты с ухмылкой переглянулись. Это его озадачило, однако мгновение спустя он увидел, кто именно открыл Аргелину дверь в ответ на стук.

Гетера. Девушка с ярко накрашенным лицом, едва одетая. Сетис в жарком смущении отвел взгляд. Неужели в этом и кроется тайна генерала?

Аргелин, ничего не сказав, прошел мимо нее. Сетис вошел вслед за ним и очутился в передней, увешанной красным шелком. Пахло дешевыми духами. Девушка закрыла за ним дверь. Она ничего не сказала, как будто узнала его. Аргелин, по-видимому, хорошо знал дорогу; он поднялся по лестнице в углу и без стука распахнул дверь.

Стоявший за его спиной Сетис от изумления открыл рот.

Дорогу преградил свирепый исполин с кривым ножом в руках. Позади него ждала женщина. Она стояла перед зеркалом, и оно искажало ее черты, придавая им неестественную остроту. Из покоробленного металла спокойно взирали ее глаза, маленькие и черные. Она словно заранее знала об их приходе.

Аргелин ворвался в комнату.

— Отошли свою гориллу, Мантора, — рявкнул он, усаживаясь в резное кресло у окна. — Нам надо поговорить.

* * *

— Да ты хоть представляешь, как я из-за тебя волновалась! — накинулась на нее Мирани.

— Ты ее знаешь? — спросил Шакал.

— Еще бы! Это Ретия. Та самая…

— …что начала войну! — Продолговатые глаза Шакала прищурились. — Значит, вот она какая. Что ж, рад познакомиться, пресветлая.

Ретия впилась в него пылающим взглядом.

— Развяжи мне руки! Сейчас же!

Он не сдвинулся с места. Мирани обернулась к нему.

— Давно она здесь?

— Мои люди притащили ее сегодня утром. Она шпионила за ними в палестре.

Ретия стояла, гордо выпрямившись.

— Мирани, я не знаю, что это за сброд, но если мне сейчас же не развяжут руки, я…

— Да замолчи ты, Ретия. — Внезапно Мирани почувствовала смертельную усталость и села. Силы оставили ее.

Шакал внимательно всмотрелся в нее, потом обернулся к Лису и крикнул:

— Принеси поесть. Живо!

Алексос свернулся клубочком на скамейке, положив голову на колени к Орфету, и сразу же заснул. Небольшая мармозетка, которую он принес из зоопарка в пирамиде, верещала и перебирала ему волосы.

Мирани сложила руки, пытаясь собраться с мыслями. Орфет что-то передал ей. Она взяла — это оказался персик, но у нее не было сил даже его надкусить.

— Почему вы вышли из гробниц? — сурово спросил Шакал. Пока Орфет рассказывал ему о статуе, Мирани пожирала горящим взглядом Ретию, а та в ответ точно так же смотрела на нее. Когда наступила тишина и мужчины изумленно воззрились на спящего мальчика, Мирани тихо проговорила:

— Мы знаем, что ты вошла в сговор с принцем Джамилем.

Ретия пожала плечами.

— Надо же было что-то делать. С какой стати я буду ждать чокнутого ребенка и писца? Время уходило. Я решила действовать самостоятельно.

Наступило молчание.

— И как же? — Орфет сплюнул косточку; она со стуком упала в металлический кувшин.

— Развяжите меня, иначе больше не скажу ни слова.

— Пресветлая, ты, кажется, не понимаешь, кто здесь главный, — проговорил Шакал.

Она окинула его повелительным взглядом.

— Главный здесь — Бог. А не ты.

Он холодно улыбнулся, однако все-таки кивнул Лису. Одноглазый схватил нож и перерезал веревки. Ретия потерла руки и заговорила.

— Первым делом я нашла работу. В палестре.

— Ты? — Это не укладывалось у Мирани в голове.

— А почему бы и нет? — Ретия пожала плечами. — Если надо, я могу встать на колени и мыть полы.

Крисса, сидевшая у самой двери, сдавленно хихикнула. Рослая девушка посмотрела на нее, не веря своим глазам.

— Значит, эта маленькая дрянь опять здесь? Хотела бы сказать, что рада ее видеть, но не могу. — Не обращая внимания на сердитый взгляд Криссы, она опять обернулась к Мирани. — Джамиль чуть ли не каждый день ходит в баню. Это единственное место, где мы сможем втайне схватить его. Аргелин там не появляется. Он ненавидит воду, говорят, даже не пьет ее и от жажды сходит с ума.

Мирани сказала:

— Но…

— Дай мне закончить. Я поговорила с Жемчужным Принцем. Он мне поверил. Он считает, что я достану ему корабль, помогу уйти из Порта к дядюшкиному флоту — тот стоит в открытом море, за островами. — Она удовлетворенно улыбнулась. — Я устроила так, что меня предупредят, когда он придет в палестру в следующий раз. Тут-то я до него и доберусь.

Мирани посмотрела на грабителя могил. Но первым заговорил Орфет.

— И ты всего добьешься сама? — прорычал он.

Ретия пожала плечами.

— У меня есть союзник. Могущественный.

— Кто?

— Я не намереваюсь раскрывать свои карты перед толстым пьяницей и шайкой воров. — Она взяла ломтик мяса, с подозрением понюхала и положила обратно. — Но мои планы уже в действии.

Мирани сердито взглянула на нее. Когда Ретия исчезла, было одно беспокойство, но когда появилась — дела усложнились еще сильнее. Она мрачно спросила:

— Сетис работает вместе с нами. Неужели тебе это не известно?

Положив руку на персик, Ретия на мгновение замолчала. Потом сказала:

— Разве? Понятия не имела. — Голос у нее был ровный, но Шакал внимательно вгляделся в нее.

— Твой план навлечет на него удар.

— Не вижу, почему. — Она жадно надкусила персик.

— А Мирани от него без ума, — лукаво подала голосок Крисса.

— Ничего подобного!

Молчание. Орфет что-то буркнул, и Шакал обвел всех взглядом.

Вдруг ей стало стыдно, как будто она предала его. Или сама себя.

— Просто я не хочу, чтобы ему было плохо, — прошептала она.

— Верно. — Шакал встал, подошел к Ретии и спокойно посмотрел на нее. — И поэтому ты больше не сделаешь никаких попыток связаться с Джамилем. И на всякий случай останешься здесь, госпожа Ретия. У меня в гостях.

— Держать меня в тюрьме? Не выйдет. — Она впилась взглядом в Шакала. Они были почти одного роста. — Да кто ты такой, черт бы тебя побрал?

Он улыбнулся.

— Я Шакал. Предводитель армии сопротивления нашей Гласительницы.

— Предводитель воровской шайки!

— Как скажете. Пусть будет воровской шайки. Которая похитит Жемчужного Принца из-под носа у Аргелина и сделает так, что он исчезнет без следа, как дельфин в темной воде. А тебе, госпожа, я не позволю рушить наш замысел ради твоего дурацкого доморощенного героизма.

Она в ярости устремила ледяной взгляд на Мирани.

— Ты что, с ума сошла — доверять этому отребью?

Мирани подняла глаза.

— Они мои друзья. — И в голове у нее Бог прошептал: «Вряд ли она что-то понимает в друзьях, Мирани».

— Остается еще понять, куда делись остальные жрицы. — Шакал посмотрел на Лиса — тот поднес ему шкатулку, привезенную из Храма, и поставил на стол. Из щелей выплеснулись крошечные облачка пыли. — Вызволить их может только Сетис.

Лис взглянул на Мирани.

— Если не ошибаюсь, госпожа, он просил что-то передать?

— Передать? — пробормотал Орфет.

Мирани встала и подошла к шкатулке. Глядя на расписную крышку, повторила слова, которые он ей шепнул, и в первый раз почувствовала себя Гласительницей, человеком, который несет людям правду.

«Девять Врат, сквозь которые жук выкатывает Солнце».

Алексос вскрикнул во сне, открыл глаза — они были полны страха. Орфет обнял его.

— Архон! Всё хорошо. — Нет, Орфет. Не хорошо. — Он вырвался, дрожа, и все с ужасом увидели, что из его темных глаз по щекам покатились слезы. — Царица Дождя нашлет свое мщение. Оно уже грядет!

Высоко вверху, на вершине и гранях пирамиды, зашелестел дробный перестук. Орфет положил тяжелые руки на плечи мальчику.

— Это просто дождь. Дождь — это хорошо, верно, дружище?

Алексос прошептал:

— Может, это и дождь, но с неба капает не вода, Орфет.

Снаружи донесся крик. Шакал подошел к двери и распахнул ее; в переулок выплеснулся свет, и свет этот был тусклым, крапчатым, зловещего медного оттенка. Прямо на глазах он померк, и на лицо Шакала легла тьма, подобная ночи.

Шакал испуганно отшатнулся.

А в ушах у Мирани Бог тихонько вздохнул:

«Не обвиняй меня, Мирани, пожалуйста. Аргелин разрушил ее статуи. Чего еще он мог ждать?»

Он видит радость и разбитое сердце

Когда раб, хмуря брови, вышел, Мантора обернулась.

На ней был темный халат и ожерелье из голубых скарабеев. Сетиса удивили ее короткие волосы: обычно женщины отпускали длинные косы и старались закрашивать седину.

Она в ответ тоже внимательно оглядела его.

— Вот ты какой, юный секретарь из гробниц.

— Не обращай на него внимания. — Аргелин склонился к ней. — Значит, меня ждет мятеж?

Колдунья улыбнулась, взяла зеркало и бросила в огонь щепотку порошка. Пламя зашипело, в воздухе разнеслись запахи сандалового дерева и смолы. Сетис окинул взглядом полки с разложенными на них колдовскими вещицами, и у него мороз пробежал по коже. Кусочки мумий животных, лапки, голова обезьяны. Зеленые камни и высушенная рука. Гравированный хрустальный череп. Тут он заметил, что она следит за ним в зеркало, и опять прислонился к стене, скрестив руки и стараясь напустить на себя надменный вид.

— Сам понимаешь, великий царь, твоя политика создает тебе врагов. — Женщина задумчиво поглядела на бронзовый диск. — Я чувствую, в Порту нарастает беспокойство. Народ поднимается. Кто-то ворошит палкой в нашем муравейнике.

— Я знаю кто. Этот Шакал.

Сетис затаил дыхание. Мантора улыбнулась.

— О, да. Ты верно говоришь. Этот Шакал.

— Кто он такой?

— Никому неведомо. Или не хотят говорить.

Аргелин нахмурился.

— Ты сможешь его найти?

Женщина обернулась к нему. Помолчала немного, постукивая пальцами по зеркалу.

— Я отыщу его для тебя. Он умен, его люди хорошо организованы. Но я выясню его имя. Потому что верю: ты, великий царь, его знаешь. Он — существо с двумя жизнями: одна светлая, другая темная. — Колдунья со спокойной улыбкой перевела взгляд на Сетиса.

— А твоя цена…

— Мою цену ты знаешь. Я должна стать Гласительницей. — Она подошла к зарешеченному окну. На лицо ей упали косые лучи жаркого солнца, и в мускусном запахе комнаты едва заметно потянуло сыростью. От этого у Сетиса перехватило горло, и он осторожно откашлялся.

— А чтобы доказать мою преданность, вот что я тебе скажу. Я видела одну из Девятерых.

Аргелин удивленно посмотрел на нее.

— Не может быть. Они все у меня в плену. Где ты ее видела?

— В этой самой комнате. — Она не спускала с него взгляда черных глаз. — Невысокая девушка с каштановыми волосами. Держится испуганно, но с внутренней силой. Как будто ей кажется, что она слышит не только мой голос, но и чей-то в глубине.

Сетис изумленно ахнул, но Аргелин не заметил этого. Он мрачно взирал на Мантору.

— Ты хочешь сказать, что Мирани жива?

Старуха пожала плечами.

— Я не знаю имени этой девушки. Но я почувствовала ее страх.

— И ты отпустила ее!

— Она сказала мне, что знает этого Шакала, поэтому я послала человека проследить за ней. Она пошла к Пустынным воротам. Там ее чуть не задержали, но все-таки она выскользнула. Наверняка прячется в гробницах. Без сомнения, с ним.

Аргелин забился в безмолвной ярости, стиснул кулаки. Потом кивнул.

— Завтра отправлю туда своих людей и прочешу все гробницы всех Архонов вплоть до Стретхеба. И пусть мертвые делают, что им заблагорассудится.

Где-то в глубине дома заплакал младенец. Снаружи повисла странная тишина. Сетис заметил, что привычные крики чаек смолкли.

Аргелин облокотился кулаками о стол.

— А каких успехов тебе удалось добиться в том… другом деле?

— Я изучила древние свитки, вызывала демонов и беседовала с ними, и обнаружила, что твоя цель достижима. — Она пристально смотрела на него, и Сетис заметил, как по лицу генерала пробежала тень. Тень надежды.

Мантора пухлыми пальцами расправила платье.

— Ее можно достичь, но это будет нелегко. Требуется пролить кровь, кровь животных и людей…

Аргелин пожал плечами.

— Кровь — дело дешевое. Что еще?

— Кое-что дорогостоящее… Золотой порошок, бриллианты, серая амбра, редкие пряности. Органы животных. Для Четвертых Врат нужен яд скорпиона; для Пятых — кожа дельфина; для Шестых — нерожденный зайчонок.

Аргелин нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

— Мне не нужны подробности. Я дам тебе золото и бриллианты. Но, женщина, ты уверена, что этого можно достичь?

В его голосе слышалось такое отчаяние, что Сетис похолодел. Мантора подошла к нему и сказала:

— Великий царь, пресветлый, я клянусь тебе в этом. Я верну ее. Она придет к тебе через Девять Врат, невзирая на волю Бога и гнев Царицы Дождя. Дороги из Садов, обратные пути из Царства Мертвых покрыты тайной и запретами. Дай мне всё, о чем я прошу, и я открою их.

Сетис покрылся потом, у него дрожали руки. Он старался не выказать ужаса. Неужели они и вправду задумали это черное дело?

Лицо Аргелина осунулось, словно у него на плечах лежала невыносимая тяжесть, терзала нескончаемая мука, о которой он не мог забыть ни на миг.

— Она приходит ко мне во сне. Бесплотной тенью. Я ее не вижу, не могу коснуться. Она упрекает меня, плачет… — Он запнулся. — Так что лучше уж вообще не спать.

— Я могу показать ее тебе, — лукаво заявила Мантора ему в спину.

Свет на мгновение стал приглушенным; то ли его затянула дымка ладана, то ли невесомая красная занавеска из тех, что парили по комнате. Аргелин застыл как вкопанный, а когда оглянулся, его лицо стало неузнаваемо.

— Прямо сейчас? — хрипло прошептал он.

— А почему бы и нет? — сказала Мантора и бросила Сетису: — Запри дверь.

Сетис задвинул засов, прислонился спиной к двери. Теплое дерево под руками было крепким, надежным. Он задыхался, страх теснил грудь, не хватало воздуха.

— А нужно ли это? — прошептал он.

Аргелин даже не услышал его. Мантора взяла его за руки, подвела к зеркалу. Он покорно повиновался. Его взгляд, ищущий, тревожный, был устремлен на диск из полированной бронзы.

— Храни терпение. — Мантора закрыла ставни. В душной темноте слышались ее тихие шаги, потрескивало пламя, блеснул металл. Радужным сиянием засветились скарабеи у нее на шее. Она накинула черную мантию, взяла жезл, увенчанный полумесяцем, и вернулась.

— Жди. Не двигайся, не произноси ни слова. Даже не дыши. Ее нельзя касаться, нельзя с ней разговаривать. Могу только показать тебе ее издалека, на мгновение, на краткий миг.

— Один только взгляд — это больше, чем я заслуживаю. — Голос Аргелина дрожал от боли.

Мантора искоса посмотрела на него; Сетис уловил у нее на лице улыбку. Она потешалась над ним!

— Тише. Начинаем.

И ничего не произошло. Сетис вдруг почувствовал, что все мышцы сильно напряжены и от этого невыносимо ноют. Он усилием воли расслабил плечи и тут же замер опять.

В воздухе что-то неуловимо зазвенело. Его окутала густая, насыщенная силой чернота, твердая и хрупкая, как скорлупка. Душу захлестнул ужас. Он хотел попятиться, убежать, но не смог сдвинуться с места.

Потому что в зеркале появился смутный облик — далекий, трепетный. Он едва выступал из темноты, колыхался, будто под водой, медленно выплывал из неизмеримых глубин, рвался из небытия. Призрак дрожал, рос, принимал законченные очертания. И превратился в женщину с замысловатой прической, в белом платье с бесчисленными складками, с обнаженными руками.

Сетис с трудом подавил вскрик. Он знал эту женщину. Высокая фигура, уверенная походка, угловатое лицо.

Шепот Аргелина был полон страдания.

— Гермия.

Не глаза устремились на него. Сквозь потоки воздуха, сквозь дымчатую пелену она протянула к нему руки, раскрыла губы.

— Найди меня, — прошептал ее голос. — Найди меня!

Он в отчаянии хотел схватить ее, но пальцы со звоном стукнулись о холодный металл, и в тот же миг, словно от его прикосновения, зеркало залилось кровью; по белому платью, по ее рукам, по его рукам заструились красные ручейки.

— Нет! — вскричал он, отскочив. И тут видение исчезло.

— Гермия!

Зеркало было холодно и пусто. Яростно взревев, Аргелин швырнул его на пол и взвился по-кошачьи.

— Покажись, Гермия! Скажи, что простила меня! Скажи!

Сетис оцепенел. Мантора, будто безмолвная тень, следила за происходящим.

— Она ушла, великий царь. Я же сказала — только на миг.

Аргелин долго стоял, пытаясь совладать с собой. Колдунья подошла к нему сзади и, к удивлению Сетиса, взяла его за руки, прислонилась стриженой головой к его спине.

— Я чувствую твою муку, пресветлый. Она глубоко засела в тебе. Доверься мне. Я верну твою любимую. Прошу только об одном — стать Гласительницей. При новом, темном Оракуле.

В тишине за ставнями послышался легкий стук. Аргелин обернулся, отстранил ее. Его голос звучал хрипло.

— Если это обман, я своими руками изрежу тебя на куски.

— И правильно сделаешь. Но это не обман. Ты же сам ее видел.

— Выясни, кто такой Шакал. И готовься творить колдовство. Я пришлю всё, что тебе нужно.

Он подошел к двери, но в этот миг сквозь оконную решетку что-то упало и со странным стуком покатилось по полу. Сетис опустил глаза. Это было большое насекомое. Оно бежало на длинных суставчатых ногах, шевеля жвалами. Сетис передернулся от отвращения и хотел было задавить мерзкую тварь, но генерал схватил его за руку.

— Погоди.

Аргелин медленно опустился на колени и вгляделся. Потом подошел к ставням.

За ними раздавался перестук. Ставни трещали под градом тихих ударов.

— Открой.

Мантора сделала шаг к окну. Но Сетис оказался проворнее. Он широко распахнул створки, мечтая о глотке света и воздуха, но не получил их. Ему в лицо дождем хлынули насекомые. Они окутали его гудящей пеленой, впились в шею, в волосы. Он с криком отшатнулся, отряхиваясь. Полчища гигантской саранчи с чавканьем рассыпались по полу, усеяли потолок, облепили стены.

Аргелин встал.

Небо за окном потемнело от смертоносного дождя.

* * *

Паника.

Сетис мчался по улицам и слышал, как она охватывает город. Крики, проклятия, плач. Люди втаскивали детей в дома, а те, что были далеко от своих жилищ, стучались в первые попавшиеся двери, умоляя впустить их. Черная туча, монолитная, как единое живое существо, клубилась в узких просветах между домами, заслоняла небо, наполняла воздух жужжанием и хрустом. Град насекомых обрушивался на плечи, бился о стены, кучами облеплял любую растительность. В мгновение ока все деревья в садах лишились листвы, оливы были объедены на корню. Собаки выли и рвались с привязи, обезумев под бременем копошащихся масс. Сетис завернулся по самые глаза во взятый у Манторы плащ, который уже успел покрыться дырками, и пошел сквозь ливень саранчи. Насекомые лезли в лицо, хрустели под сапогами. Он, задыхаясь, бежал вслед за Аргелином вниз по лестнице, поскальзываясь в слякоти раздавленных тел, хватаясь за стены, облепленные ковром из трепещущих крыльев.

Саранча сожрала всё до последнего листика и плода. Обгрызла оконные рамы, побила все ткани. На рынке Сетис проталкивался сквозь толпу разъяренных торговцев: тучи насекомых обрушились на виноград и гранаты и в мгновение ока оставили прилавки пустыми. Люди прятались под поломанными прилавками, завертывались в остатки тряпья, отплевывались от насекомых, спотыкались о кошек, которые тоже прибежали искать укрытия.

Нырнув под арку, Сетис наткнулся на патруль чужеземных наемников. Они в ужасе взирали на опустошенный город.

Аргелин схватил за руку одного из них.

— Иди на оросительные каналы. Прогони эту дрянь с засеянных полей!

— Великий царь…

— Идите! Живо!

Наемники убежали. Аргелин обернулся к Сетису, но не успел сказать ни слова: откуда ни возьмись на него кинулась женщина. Не помня себя от ужаса, она вопила:

— Это ты натворил! Навлек на нас проклятие! Ты враг богов!

Аргелин отшвырнул ее и потянул Сетиса за угол.

— Корабли! — взревел он.

Сквозь пелену жгучего дождя Сетис еле слышал его. Но, пробежав последние ступени лестницы, ведущей в гавань, юноша наткнулся на неподвижную спину генерала и всё понял.

Над водой, заполнявшей кратер потухшего вулкана, повисла мгла. Не было больше ни неба, ни моря, только вопили обезумевшие чайки да колыхалась на волнах живая зеленая короста. А вдалеке, там, где раньше стояли корабли, теперь лишь высились голые мачты. Миллионы голодных челюстей вгрызались во всё, что попадалось на пути. На глазах у Сетиса лопались веревки, падали без единого всплеска в задушенное море мачты и реи. Паруса в одно мгновение покрылись дырами и разлетелись в клочья. Люди, крича от страха, прыгали в море, барахтались и захлебывались в хрустящей пене.

Аргелин не произносил ни слова.

Только смотрел, как под тучами насекомых скрылась последняя недостроенная палуба.

Потом, словно вихрь, помчался к себе в штаб-квартиру.

* * *

Нашествие саранчи продолжалось три дня.

Никто не выходил из домов, разве только за водой, когда замучит жажда. На улицах в Порту можно было видеть только людей Аргелина. Плотно закутав лица, они выходили нести стражу. Но воровской мир не терял времени. Шакал совершил два молниеносных набега на оружейную кладовую в Башне Дарона и на охраняемый склад в Квартале Горшечников, где Аргелин хранил запас веревок и балок для катапульт.

Лис нашел для каждой из трех жриц отдельную комнату, и Мирани была рада случаю выспаться и помыться. Однажды, когда она причесывалась, глядя в осколок стекла, служивший зеркалом, в дверь заглянула Крисса.

— А, вот ты где! — Она вошла и мрачным взглядом обвела унылую каморку. — И у меня точно так же. Ничего красивого. Наверняка у них есть краденые украшения, краденые духи. Надо будет поискать. — Потом, не успела Мирани остановить ее, взяла с сундука брошку со скарабеем.

— Какая красота! Мирани отобрала вещицу.

— Это не мое.

— Как ты думаешь, Мирани, среди этих людей нам ничего не грозит?

— Думаю, нет.

— Но им не одолеть Аргелина. — Крисса потерла губу. — Знаешь что, Мирани? Может, нам потихоньку убежать и пойти к нему? Расскажем ему, где прячутся мятежники, и о Ретии тоже. Может, он…

— Будем считать, что я тебя не слышала, — сурово отрезала Мирани. — Пойдем, нам пора.

Они вышли в Логово и направились к жилищу Шакала. Дверь никто не охранял, да и во всем воровском обиталище не было видно ни одного стражника. Мирани постучалась и вошла.

Шакал трудился над шкатулкой. Он перевернул ее вверх дном и тщательно простукивал нижнюю сторону металлическим щупом. На полу были разложены хитроумные приспособления. Он поднял голову, взглянул на вошедших девушек и с досадой отбросил инструмент.

— Да, Мирани, много я повидал дьявольских изобретений Архонов, но эта штуковина — нечто особенное! Ни замка, ни потайных ящичков, ничего. И все-таки внутри что-то есть. Если потрясти — шевелится. — Он устало опустился на стул и скрестил руки.

Крисса с любопытством дотронулась до шкатулки.

— Может, она волшебная?

Шакал фыркнул.

Мирани сказала:

— Крисса, сходи приведи Орфета.

— Этого пьяницу! Да от него же воняет!

— Он больше не пьет. А музыканты отмечены Богом. Иди!

Крисса отошла на шаг, но в дверях замешкалась.

— Эти люди, они такие грязные, просто ужас…

— Они не тронут ни волоска на твоей пустой головке. — Шакал вежливо поднялся, вытолкал ее, закрыл дверь и прислонился к косяку. — А такая уж ли она пустая? Мирани, ты по-прежнему ей не доверяешь?

Его резкость всегда удивляла ее.

— Она говорит, что всё это время была на Острове. Не знаю, верить ли ей.

— Но тебе хочется, чтобы это было правдой.

Вместо ответа она сняла брошь со скарабеем и вложила ему в руку. Он удивленно посмотрел на вещицу, и его лицо потемнело.

— Я должна была отдать ее сразу, как только ты вернулся, — сказала она. — Ее передала…

— Знаю кто. — Его голос был холоден и тверд. Он поднял глаза. — Как она до тебя добралась?

— Она не добиралась. Я случайно попала к ней. — Мирани торопливо рассказала о том, как разрушали статую, как она спряталась во Дворце Наслаждений. Он только один раз прищелкнул языком, но ничего не сказал, пока она не закончила. Потом положил скарабея на скамью и мрачно воззрился на него.

Его молчание вселяло в нее страх.

— Эта женщина — она очень плохая?

Он выдавил холодную улыбку.

— Хуже, чем ты думаешь. Что она передала на словах?

— Сказала, что скоро потребует у тебя расплаты за должок.

Шакал принялся собирать инструменты и складывать их в кожаный футляр. Его тонкие пальцы двигались проворно.

— Этого я и боялся. — Он отложил инструменты и посмотрел на Мирани.

— Как и ты, я познакомился с Манторой случайно. Несколько лет назад. Мы с двумя товарищами пытались взломать одну из гробниц Пятой Династии, но люди Аргелина заметили, как мы делаем подкоп, и нам пришлось бежать от них в Порт. Мы разделились, за мной погнались трое солдат. Я свернул в переулок — а он оказался тупиком. — Шакал пожал плечами. — Я достал меч, приготовился к бою. Я бы лучше умер, чем сдался в плен. — Он помолчал, потом сел на стол, поставил ноги на табуретку, искоса посмотрел на Мирани. — Мне в свое время не раз приходилось убивать. Я хорошо знаю, что такое смерть, но никогда никого не истязал, не наслаждался жестокостью. Из теней, словно грифы, выскочили рабы Манторы, они отобрали у стражников оружие и избили их. Потом пришла она сама. В черном платье, в руках жезл, украшенный полумесяцем. Она сказала: «Я видела тебя в волшебном зеркале, повелитель воров. Теперь твоя жизнь принадлежит мне».

Он покачал головой, тряхнул блестящими волосами.

— Я не часто испытываю страх, пресветлая, но тогда испугался. У меня на глазах она медленно прикончила стражников, и я не стану пугать тебя рассказом об их мучениях. Для ее магии нужны кровь и боль. И, думаю, ее душе тоже.

Оторопев от ужаса, Мирани проговорила:

— И ты ничего не сказал?

Он поднял глаза.

— Ты хочешь назвать меня трусом? Я много раз требовал, чтобы она прекратила, но она обращала на меня внимания не больше, чем на муху под потолком. Меня обезоружили и крепко держали. Когда всё закончилось, она подошла ко мне, откинула капюшон и увидела на моем лице ненависть и отвращение. Она улыбнулась и сказала: «Ты у меня в долгу. Расплачивайся».

Он подбросил скарабея.

— У меня в кармане был этот жук. Это единственное, что мы нашли на ступенях у входа в гробницу. И я отдал его Манторе. — Он покачал головой. — Но ей было мало. Пока ее рабы держали меня, она взяла у меня три капли крови, срезала прядь волос и отстригла ноготь. И все эти годы я со страхом ждал, когда же она нашлет на меня порчу. Видимо, скоро я изведаю всю силу ее колдовства.

Мирани в ужасе смотрела на него, не зная, что сказать.

Отложив жука, он проговорил:

— Она наверняка послала за тобой слежку.

— Как! — Мирани в панике принялась лихорадочно вспоминать тот день. — Не может быть! Я покинула Порт через ворота. Больше никто за мной не выходил.

— Это хорошо. — Шакал встал. Из-за двери послышался густой бас Орфета. — Ничего не говори остальным. Это касается только меня.

Дверь распахнулась. Вошел Орфет, неся на спине Архона, а на голове у Алексоса, радостно вереща, ехала мармозетка из пирамиды. Алексос соскочил, и Орфет тяжело рухнул в кресло.

— Ну, что там, в шкатулке? — спросил толстяк.

— Хотел бы я знать, — проворчал Шакал.

Орфет взглянул на него, уловил недовольство в голосе, но тут Алексос подбежал к шкатулке и провел маленькими ручонками по расписному дереву. — Я ее помню! Она принадлежала мне, когда я был Гастрисом. Сколько лет назад это было, Орфет, ты не помнишь?

— Не помню, дружище. Наверно, много веков. Алексос улыбнулся. Потом убрал руки со шкатулки и подбоченился.

— Шкатулка, откройся. Тебе приказывает бог.

Расписная крышка со щелчком откинулась.

Шакал тихо застонал.

Четвертые Врата Дорога Кривой Сабли

Говорят, однажды Царица Дождя полюбила земного человека.

Его имя забылось. Даже я его не помню. Она потеряла голову, научила его свой мудрости, взяла его в зеленый сад, к хрустальным фонтанам своего рая.

Я думаю, этому человеку там стало одиноко. И поэтому он нашел дорогу обратно. Она плакала по нему, насылая бури. Но потом убила его своей молнией, потому что он видел слишком многое.

Она не простила. Штормы и потопы — разве им ведома жалость?

Разве они знают, что такое — утонуть?

Она вступает в солнечный жар

Дом был большой. Отобранный у кого-то. Сетис вышел из паланкина и сразу же погрузился по колени в сухие панцири мертвой саранчи. Завидев его, стражник, прислонившийся к стене дома, поспешно вскочил. Давно пора было бы подмести улицы. Но на такую высоту рабочие еще не добрались. Сетису пришлось самому отдавать распоряжения; Аргелин уже много дней почти не выходил из своих покоев.

Сетис окинул стражника взглядом.

— Всё спокойно?

— Да, господин.

Сетису захотелось сказать что-нибудь еще. Но вместо этого он отошел на шаг от паланкина и рабов, достал из кармана толстый кошель, небрежно высыпал монеты себе в ладонь. Звякнули золотые диски; глаза стражника жадно потянулись к ним. Сетис бросил взгляд на рабов; ему не хотелось, чтобы они видели это, потому что кто-нибудь из них непременно донесет Аргелину. Он смерил стражника надменным взглядом.

— Дай воды.

У бедняги во фляжке был всего лишь небольшой драгоценный запас, но он без колебаний наполнил чашку и протянул Сетису. Вода была теплая от солнца, невкусная, видимо, застоявшаяся за много дней. Он отсчитал в чашку пять монет — осторожно, так, чтобы его не видел никто, кроме самого стражника. Вернув чашку, он сурово заявил:

— Я не потерплю, чтобы с моим отцом и сестрой обращались дурно. Если у них будут жалобы, я их непременно услышу, и тогда тебе не сносить головы. Понятно?

— Да, господин.

— Если им нужна защита, ты будешь их защищать. Ясно?

— Я понял вас, господин. — Стражник был дюжий, с лицом обветренным и невозмутимым. Сетис вздохнул, потом сделал ему знак отойти в сторону и вошел в дом. Скорее всего, его усилия будут тщетны. Но больше он ничего не мог для них сделать.

В доме с белеными стенами легко дышалось. Сквозь раскрытые окна проникал ветерок; с террасы, выложенной разноцветным мрамором, открывался вид на Порт, на суетливые улицы, крыши, гавань. Триремы сильно пострадали, однако уже полным ходом шел ремонт. В городе осталось мало древесины, и чтобы было чем чинить корабли, приходилось разбирать доки. Так приказал Ингельд после шумной перебранки с генералом. Аргелин теперь думал только о Гермии. Навязчивая идея буквально съедала его заживо.

— Явился, наконец. — Под лозой, увивавшей стену, стоял отец. Сетис обернулся к нему. Юноша с удивлением обнаружил, что, оказывается, вырос; седовласый старик перед ним словно бы стал меньше ростом, его лицо побледнело от нехватки солнечных лучей.

— Отец! Ты хорошо выглядишь.

— Врешь. Зато ты выглядишь что надо, господин Сетис.

Он и сам это знал. Волосы его были завиты и умащены, новую алую тунику украшала кайма из золотого шитья. Изнурительный голод, терзавший его в пустыне, остался позади, теперь он питался хорошо. На шее висели тонкие золотые цепочки.

Он пожал плечами, ощущая за спиной твердую мраморную балюстраду.

— Где Телия?

— Спит. — На миг они встали друг напротив друга, молча вглядываясь, потом напряженное лицо старика постепенно обмякло. Он устало присел на мраморную скамью и сказал: — Надеюсь, ты понимаешь, какую опасную игру затеял, сын мой.

Сетис сел рядом.

— Нас не подслушивают?

— Нет. Когда мы переехали, я много раз обшаривал дом, искал потайные ходы и скважины в стенах. Аргелин приставил к нам рабыню, но я отослал ее обратно; она наверняка шпионила на него. С тех пор никто больше сюда не приходил. Он оставил нас в покое, только назначил стражника у дверей. Кстати, ты зря потратил деньги. Стражники меняются каждую неделю. Аргелин не хочет, чтобы они привязывались к Телии. На случай, если придется перерезать ей горло.

Сетис похолодел. Отец опустил голову.

— Та торговка колбасой на углу улицы, в грязном фартуке, работает на Шакала. За нами присматривает и кто-то еще. — И добавил: — Как мы ввязались во всё это? Та девушка…

— Бог. Это был Бог, папа, а не Мирани.

Старик приподнял бровь.

— Ты переменился. И ты, и тот толстяк, и вор. Что вы там такое видели, в пустыне? Что превратило тебя в мужчину?

Он не знал, как ответить.

— Солнце. Там больше ничего нет. Только солнце да мы.

И добавил:

— Прости. Этот план придумал я, и я не думал, что он навлечет на вас беду.

Отец невесело рассмеялся.

— Да я сам все время настаивал, чтобы ты поступил на службу к Аргелину.

Наступила тишина. Жаркие лучи солнца жгли голую руку Сетиса. Это молчание было окрашено в иные тона, нежели раньше. В нем не было холодной враждебности, на которую он ожидал натолкнуться. И тут тишину разорвал радостный визг:

— Сетис! — У него на шее повисла заспанная Телия. Она подросла, потяжелела. — Сетис, а где мой подарок? Ты обещал!

— Обещал — значит, принес. — Он положил на пол сверток и улыбнулся, глядя, как она радостно кинулась разворачивать ткань.

— Это из дворца Архона?

Дворец наверняка был обчищен до основания, но он сказал:

— Из дворца. — На самом деле он купил эту игрушку сегодня утром на рынке у женщины, одной из немногих, у кого осталось хоть что-то на продажу, и по страшно вздутой цене.

В свертке лежала цепочка из прелестных резных обезьянок. Их шарнирные лапки были причудливо переплетены; в руках у Телии обезьянки заплясали и закувыркались, то расходясь, то сцепляясь снова, как будто деревянные пальчики были живыми. На забавных мордочках двигались глаза, открывались рты, а внутри каждой шелестели крошечные погремушки.

Глядя на восторг девочки, отец спросил:

— Аргелин пойдет в гробницы?

— Скоро. У него кончились деньги. Они ушли на оплату наемников, а те хотят всё больше и больше. Налоги в гавани не собираются, а торговля прекратилась, потому что на островах стоит императорский флот. Ему нужны люди, нужны корабли. А гробницы — это неиссякаемая сокровищница.

Обезьянки растянулись в длинную цепочку, потом, как гармошка, снова собрались в кучку. Телия смеялась.

— Если пойдешь с ним — будь осторожен. — Голос отца был угрюм. — Внизу поджидает Тень.

— Я должен идти с ним, отец.

— У тебя был выбор. И ты выбрал это. — Потом, под крики чаек над террасой, он встал и посмотрел на море. Вдалеке, в жарком мареве на горизонте, грозной шеренгой стояли на якоре императорские корабли.

— Ты нашел Джамиля?

Сетис поглядел на сестру и обезьянок. И подумал: к вечеру они ей надоедят.

— Да. Но беда в том, что Ретия тоже его нашла.

* * *

Внутри шкатулки была еще одна коробочка. Потом еще и еще. Вскоре на столе лежали девять шкатулок, одна меньше другой. Под раскрашенным деревом — голубая лазурь. Потом алебастр, папирус, серебро, тонкие пластины яшмы. Внутри скрывался кубик из эбенового дерева, совершенно черный, а когда Алексос заставил его разделиться надвое, в нем обнаружилась коробочка из крокодиловой кожи, совершенно иссохшей. А последняя шкатулка, маленькая и идеально красивая, была из горного хрусталя.

— Открой ее, — прошептала Мирани.

Алексос приподнял крышку. Его лицо озарилось ослепительным светом. Шакал улыбнулся, а Орфет спросил:

— Дружище, это золото?

— Да, Орфет. Величайшее из сокровищ.

Он достал из хрустальной шкатулки плоский диск кованого золота. В центре него сиял ярко-красный камень — то ли сердолик, то ли гранат необычного огня. Под камнем распростер лапки скарабей, а из середины солнечного символа расходились девять золотых лучей, и каждый лучик заканчивался иероглифом.

Вот и всё. Загадочная брошь светилась таким совершенством, что все почтительно замолчали.

— Красота какая, — проговорил Орфет.

— Больше того. — Шакал осторожно взял вещицу у мальчика. — Она уникальна. За все годы поисков в гробницах я не видел ничего подобного.

— А я видела. — Все взгляды устремились на Мирани. — Она продолжила: — В гробницах. Очень глубоко. Огромное солнце, схороненное под землей. Но где Сетис взял это?

— У меня. — Алексос сел на табуретку, подтянул колени к груди.

Поймав взгляд Шакала, Орфет осторожно произнес:

— У тебя, Архон?

— У моей статуи. Теперь это я. Он нашел ее у меня под ногами. Не помню, сколько веков назад я поставил там эту шкатулку, а сделал ее человек, которого любила Царица Дождя. Он создал ее, чтобы показать людям тайны Пути. Тот, кто владеет этой брошью, может творить удивительные чудеса.

— Какие же? — ровным голосом спросил Шакал.

— Ну, например, проходить сквозь стены. Находить дорогу в темноте. Спуститься в Сады и вернуться оттуда.

Грабитель могил с интересом смотрел на мальчика. Потом, взяв диск в руки, подошел к стене и наткнулся на нее.

— Это было бы мечтой любого вора. Но боюсь, Архон, тебя ввели в заблуждение.

Алексос бросил на него сердитый взгляд, но тут вмешалась Мирани.

— Погоди-ка. — И обернулась к мальчику: — О каких садах ты говоришь?

Он упрямо скрестил руки на груди, но она подошла и взяла его за плечи.

— Какие сады? Скажи!

— Ты знаешь эти сады, Мирани.

— Сады Царицы Дождя?

— Далеко за краем света. Там, где с деревьев капает вода.

Мирани поглядела на остальных.

— Ты хочешь сказать, старина, — произнес Орфет, осторожно подбирая слова, — что тот, кто владеет этим диском, может пройти через… то есть… умереть… и вернуться обратно?

Алексос с величайшей сосредоточенностью развязал и снова завязал сандалию. Потом сказал:

— По-моему, так оно и есть.

Шакал приподнял бровь.

— Но где найти безумца, который согласится проверить это на себе?

Мирани сказала:

— Записка Сетиса… — но закончить не успела: в комнату ворвался Лис, за ним — разгоряченная и самодовольная Крисса.

— Вожак! Она ушла!

— Кто?

— Жрица. Наговорила Морету лжи с три короба и пробралась через внешнюю стражу.

— Ретия! — ахнула Мирани. — Она пошла к Джамилю!

— Она всё погубит. — Шакал сунул золотой диск в руку Мирани и схватил плащ.

— Орфет, Лис, за мной! — И в дверях обернулся: — Пресветлая, оставайся с Архоном.

Не успела она возразить, как они ушли.

Внезапно наступила тишина, только Алексос болтал ногами под столом.

— Для этого не обязательно быть безумцем, Мирани, — задумчиво произнес он, как будто ничего не случилось. — Надо только быть очень, очень несчастным.

* * *

В палестре было тихо.

Сетис вошел. В тени сидели наемники и чистили копья. Двое боролись без особого жара. Больше никого не было видно. Он направился прямо в Покои Роз, но там никого не было. Пол был усыпан розовыми лепестками, на стене копошились несколько чудом уцелевших кузнечиков.

Сетис отступил на шаг и огляделся.

В комнате было жарко. Он вышел в коридор — мимо, задрав хвост, пробежала кошка. Интересно, почему нигде не видно стражников? Он прислушался. Из бассейна не доносится плеск воды. Куда же все подевались?

И вдруг ему стало страшно. Даже с наружной стороны дверь в жаркую комнату была теплой, позеленевшая бронзовая щеколда блестела, отполированная тысячами прикосновений. Приложив ухо к металлу, он услышал внутри густой бас Джамиля. И женский голос.

Он распахнул дверь и вошел.

У низкого окна стояла девушка. Заслышав его шаги, она обернулась и метнула на него свирепый взгляд. Она была высокая, одета как рабыня, но он узнал ее — ему не раз доводилось видеть эту высокомерную осанку под маской Виночерпицы.

— Ты Ретия.

Она нахмурилась. Принц Джамиль, замявшись, спросил:

— Он с нами?

— Очевидно, да. — Ретия пожала плечами. — Уходи отсюда, писец. Некогда объяснять. Пора действовать, и мне не нужна твоя помощь. Уходи, пока Аргелин не решил, что ты замешан в этом деле.

Ее высокомерие взбесило его.

— Значит, таковы понятия Шакала о безопасности?

— Шакал тут ни при чем, — огрызнулась она.

— Я рискую жизнью…

— Тогда уходи! Не мешкай!

Он не сдвинулся с места. Тогда она вышла за дверь, оттолкнув его, и оглядела коридор.

— Пойдемте, принц. Скорее.

Джамиль сделал шаг. Его массивное тело было облачено в расшитый халат, тяжелый от жемчуга. Он искоса бросил взгляд на Сетиса.

— Пойдем с нами, — сказал он.

— Не могу.

— Ты же сам сказал, твоя жизнь…

— … принадлежит Богу. Не доверяйте ей. Наши планы не таковы.

Жемчужный принц пожал плечами.

— Значит, вы разделились на группировки. Но мне всё равно нужно бежать.

Сетис в отчаянии схватил его за руку.

— Снаружи стоит стража. Наемники.

В дверях Ретия ядовито улыбнулась.

— Вряд ли стоит из-за них беспокоиться, — сказала она.

* * *

Алексос беспокойно спрыгнул со стола.

— Мирани, я тоже хочу пойти! Мне не нравится, что Орфет рискует жизнью. Он много шумит, кричит и дерется слишком рьяно.

Она убрала золотой диск обратно в хрустальную шкатулку и удивленно посмотрела на мальчика.

— Шакал сказал..

— Шакал очень умен. Но он велел тебе присматривать за мной, а это глупо. Потому что я намного старше тебя, Мирани. — Он подошел и взял ее за руку. — А вот Сетису грозит опасность.

На миг она оцепенела. Потом приоткрыла дверь и выглянула. Пирамида бурлила жизнью. На скамейке за дверью сидели три человека. Один из них приветливо кивнул ей, но после побега Ретии она понимала: они начеку, а спорить было некогда. Поэтому она вернулась, подошла к небольшой двери, выходящей наружу, и потянула.

Дверь была заперта.

Она в ярости пнула ее ногой.

Алексос с интересом следил за ней.

— Сделай же что-нибудь! — с досадой воскликнула она.

Он спокойно произнес:

— Ты же сама убрала его, Мирани.

Она не сразу поняла, о чем он говорит. Потом распахнула шкатулку и достала солнечный диск.

— Это? Но как?…

— Просто иди, и всё. — Его голос был печален. — Ох, Мирани, чтобы пройти сквозь Врата, требуется только смелость.

Ее руки коснулась маленькая ладонь. Дверь была окована медью, покрыта пылью, опутана паутиной трещин. Она ощутила ее гладкую твердость, поняла, что никакими силами не откроет ее. И тогда подняла диск.

Заря. Бледный свет. Он заливает комнату, крепнет, и наконец его жар затмевает полуденное солнце, раскаленную пустыню, адское пламя; металлическая дверь накаляется добела, плавится, стекает ручейками, петли слабеют, очертания растворяются, дрожат, как мираж.

В самом сердце плавятся золотые врата.

Они вышли на улицу.

* * *

Сетиса охватил ужас: он всё понял.

Оставшись один после того, как они ушли, он вдруг заметил, что никогда еще в палестре не было так тихо. Обычно народ сюда валил валом, и только наемникам удавалось сдерживать назойливую толпу. Неужели Ингельд в сговоре с ней? Разве это возможно?

Он широко распахнул дверь и очертя голову выбежал за ними. Его вела паника. Казалось, всё, что было в жизни ясного и определенного, рушилось под ногами, как крыша подземной тюрьмы.

Это ловушка, а Джамиль — приманка.

В мраморных коридорах стояла прохлада, на стенах блестела роса. Он мчался мимо купален, раздевалок, через косые столбы солнечного света, мимо вазонов с красной геранью, увядшей от жары. А выскочив в палестру, остановился как вкопанный.

Его ждал Ингельд. К нему бежала Ретия, за ней — Джамиль. Жемчужный принц в смятении остановился, опасаясь подойти ближе.

Ретия обернулась к нему.

— Всё в порядке! Так и надо!

— Это люди Аргелина.

— Уже нет. Теперь они работают на меня.

— Ты им платишь?

Она пожала плечами.

— Они боятся Бога. Они люди простые. Я им сказала…

— Аура!

Ее лицо вспыхнуло от гнева, но принц тоже рассердился не на шутку, и гнев его был холодным, внушительным.

— Тебя обманули, жрица. — Он посмотрел на Ингельда, стоявшего у нее за спиной. На голове у рослого наемника был бронзовый шлем, щитки на щеках угловато рассекали его лицо. Голубые, как лед, глаза были холодны. — Неужели ты ничего не поняла?

Она оглянулась. В руке у Ингельда был меч.

— Принц не ошибся, госпожа, — сказал он. — Говори же: где остальные?

* * *

— Почему бы просто не войти прямо туда? — Орфет наступил ногой на сцепленные руки Лиса и приподнялся. Черепицы крыши над купальней раскалились так, что трудно было дотронуться; он вскрикнул и обернул ладони плащом. Шакал возразил:

— Потому что слишком уж здесь тихо.

Грабитель могил проворно пополз по коньку крыши.

Сквозь темные складки ткани на лице виднелись только глаза.

— Пошли. — Он дал сигнал, его люди на соседней крыше соскочили на землю. Орфет вскарабкался; под его тяжестью черепица стонала и потрескивала. Последним взобрался Лис, держа наготове ножи.

В палестре стояла тишина. Шакал, ловкий и стройный, вел их по плоским крышам и черепичным скатам. Его тень под полуденным солнцем была совсем короткой. Они огибали пустые дворы и цистерны с драгоценной дождевой водой. Разбегались ящерицы, шипели греющиеся на солнце змеи. Из-под ноги Орфета воздел смертоносное жало черный скорпион. Добравшись до конька фронтона, Шакал остановился и присел на корточки.

— Слушайте.

Легкий ветерок донес до них далекие звуки из Порта, перестук молотков. Его дуновение высушивало пот на взмокших спинах. И совсем близко слышались голоса. Заговорщики осторожно перебрались на каменный парапет и заглянули внутрь.

* * *

— Какие еще остальные? — Ретия устремила на них горящий взгляд, полный ненависти. — Неужели я не могла придумать этот план в одиночку?

Ингельд пожал плечами.

— Женщины не умеют строить планы.

Не обращая внимания на ее гнев, он бросил взгляд вдоль колоннады, обрамляющей лоджию. Сетис проворно юркнул в тень.

Джамиль отрешенно скрестил руки на груди.

— Она говорит правду. Я больше никого не видел.

— Прошу прощения, принц, но я считаю, что никому из Девятерых нельзя доверять. — Из алькова вышел Аргелин. Он направился к Ретии и холодно, внимательно вгляделся в ее лицо. Потом сказал: — Я был уверен, что вы мертвы — и ты, и Мирани. Вижу, ненавистная Царица сохранила вам жизнь. Мы с ней ведем войну, и орудиями в ней служат мелкие людишки вроде вас, простые смертные, которые считают себя важными персонами. Но теперь я ненавижу тебя, и тебе не спастись от моего гнева.

Ретия побелела. Должно быть, силы давно уже покинули ее, однако она держалась с таким ледяным спокойствием, что Сетис невольно восхитился.

— Тогда убей меня, как ты убил Гермию, — заявила она. — Потому что я никогда не перестану бороться с тобой.

Аргелин не сделал ни шагу, не издал ни вздоха. Он протянул руку, и Ингельд вложил в нее меч. Сетис похолодел. Надо что-то делать. На лице генерала застыла пугающая решимость. Сетис вскочил, и в тот же миг среди колоннады заметил Мирани.

И Алексоса.

— Нет! — прошептал он. — Вернись!

У Мирани в руке что-то было — небольшой диск. Задыхаясь, она прошептала:

— Я подумала, ты в беде!

— Беды не было, пока ты не привела Алексоса! Уведи его отсюда! Скорее!

Поздно. Аргелин услышал их голоса, отдал приказ и вместе с Ингельдом зашагал между колоннами. По бокам рассыпалась стража. Сетис свирепо выругался и прижался спиной к круглой колонне.

— Уходи, Архон, прошу тебя! Если они обнаружат, что ты жив, нам обоим конец!

Мальчик, казалось, вот-вот заплачет. Он отступил на шаг.

— Прости, Сетис. Я совсем забыл.

Но в ушах Мирани звучали совсем другие слова.

«Распечатай Оракул».

Она испуганно обернулась.

— Но там же камни…

«Говори моими словами».

— Показать им, что я жива? Зачем?

«Не задавай вопросов Богу».

Аргелин взревел:

— Сетис?

Мирани сделала шаг, схватила Сетиса за руку и завела себе за спину.

— Схвати меня. Крепче!

— Мирани…

— Это единственный выход. — Не успел он ответить, как она выскочила из-за колонны, визжа, брыкаясь и молотя его кулаками. Он в ужасе вцепился в нее. Тут из-за другой колонны вышел Аргелин. Он схватил девушку, приподнял ей подбородок и с мрачной радостью всмотрелся в ее лицо. Мирани вырывалась и отбивалась.

— Пусти! — визжала она. — Пусти!

И Сетис услышал собственный голос. Голос был наглым и самодовольным, и он ненавидел его за это. Голос произнес:

— Смотрите, кого я вам поймал, великий царь. Она шпионила за вами!

Кровь для колдовства

Тут начался хаос.

Кто-то с крыши выкрикнул приказ, наемники почти одновременно подняли головы, и на них сверху, развертываясь в воздухе, обрушились утяжеленные камнями сети. Раскрутились веревки; по ним соскользнуло целое войско из воров и нищих, хорошо вооруженных, по самые глаза закутанных в рваные плащи.

Аргелин крепче вцепился в Мирани, оттащил ее.

— Держите Джамиля, — прорычал он.

Ингельд подбежал, крича что-то на своем гортанном языке, но его люди уже запутались в сетях, упали, покатились по полу. Из барахтающихся клубков торчали мечи, копья, латы. Лис съехал по веревке и схватил Жемчужного Принца, Ретия подобрала на полу чей-то оброненный меч и попятилась, умело размахивая оружием.

— Мирани! — кричала она. — Уходим!

Мирани стояла не шевелясь, тяжело дыша, но не вырывалась. Аргелин крепко держал ее за волосы.

— Очень разумно, — прошипел он ей на ухо.

Сетис оглянулся. Среди теней никого не было. Алексос исчез.

Воровское войско опытными руками уложило оставшихся солдат. Ингельда держали в повиновении сразу несколько мечей и копий, нацеленных в грудь. Он достал рог и трижды призывно дунул в него. Сетис заметил, как за вереницей колонн торопливо убегает Джамиль. Интересно, каким образом Шакал рассчитывает провести по улицам столь хорошо известную личность, как Жемчужный Принц.

Аргелин, побелев от гнева, посмотрел на крышу и тихо, словно про себя, произнес:

— Наконец-то.

Шакал стоял на широком каменном фронтоне, идеально сохраняя равновесие. Свежий ветер трепал длинные светлые волосы, выбившиеся из-под темной повязки на голове, звериные глаза смотрели на стоявших далеко внизу генерала и Мирани. У него под ногами вырезанные из камня Девятеро жриц исполняли древние ритуалы; по мраморному фризу безмолвной процессией вышагивали флейтистки, девушки с цветами, жрецы.

Грабитель могил и царь долго вглядывались друг в друга. Затем Аргелин отдал Мирани Ингельду и сделал шаг вперед.

— Кто ты такой?

Шакал скрестил руки на груди. Через мгновение послышался его голос, звонкий и насмешливый:

— Твоя тень. Она должна быть у каждого бога.

* * *

Шум. Крики, топот бегущих ног.

«Иди!» — мысленно призывал Сетис. Но Шакал не двигался с места.

— Мы могли бы прийти к соглашению.

Аргелин угрюмо рассмеялся.

— Девчонка останется здесь. А я буду разносить в щепки одну за другой все лачуги в Порту, пока не найду тебя и эту стерву Ретию. Твоя голова, вор, будет красоваться над Пустынными воротами.

Шакал кивнул.

— А теперь послушай, что я тебе скажу. Ты не спустишься в гробницы. Бог запрещает это. Любого, кто войдет в залы Теней, будет ждать смерть, а возмездие мертвых столь жестоко, что с ним не сравнятся никакие ужасы царства людей. Поверь мне, великий царь. — Он повысил голос. — Слушайте меня и вы, ледяные воины. Сказал ли он вам, что там, внизу, тянутся миллионы туннелей, по которым человек может блуждать неделями, пока его не настигнет смерть от жажды? Что лабиринты подземных залов и коридоров полным-полны смертоносными ловушками? Тень строго охраняет свое царство, а на службе у нее стоят мириады ползающих тварей и насекомых, пожирающих человека заживо. Древние туннели полнятся криками несчастных, затравленным шепотом тех, кто заблудился под землей и не сумел найти дорогу в Сады. А над всем этим царит темнота, нерушимая с тех пор, как Бог появился на свет. Эта темнота несет безумие. Держитесь подальше от гробниц, люди Севера.

В палестру вбежала половина фаланги.

— Убейте его! — вскричал Аргелин, и в воздухе просвистело два десятка копий. Но фронтон был уже пуст, и копья со стуком упали на нагретые камни.

Аргелин молчал. Потом со зловещей медлительностью обернулся к Мирани. Она стояла лицом к лицу с генералом, стараясь не глядеть на Сетиса, переминавшегося у него за спиной.

Генерал скрестил на груди покрытые шрамами руки. Бронзовые доспехи помутнели от пятен, алый плащ был давно не стиран. Под глазами у него залегли темные круги; свежие морщины на лице потемнели от грязи.

— Насколько я знаю, — холодно произнес он, — существует возможность возвращать мертвых на землю.

Он взял у нее из пальцев золотой диск. Покрутил, внимательно рассмотрел.

— Что это такое?

Мирани выдавила улыбку.

— Подарок. Бог посылает его тебе, господин Аргелин.

Тут из-под диска выползло маленькое насекомое, голубое, как лазурь, крохотное, как мошка, не крупнее булавочной головки.

Оно укусило генерала.

* * *

— Я его найду! — Орфет заткнул за пояс еще один нож.

Шакал возразил:

— Ты же слышал, что сказал Аргелин. Он разорвет Порт на клочки. Мы переезжаем.

Логово бурлило, как разворошенный улей. Им наверняка не впервой менять место обитания, подумал Орфет, глядя, как уверенные руки разбирают мебель, упаковывают оружие, складывают в ящики станки для чеканки монет, опускают подвешенные вверху сетки с краденым товаром и ловко передают всё это по цепочке, из рук в руки. Он сломя голову прибежал сюда из палестры, расталкивая всех на своем пути, обыскал пирамиду сверху донизу, кричал, звал мальчика, его ругали, прогоняли. Но Алексоса нигде не было.

— Он вернется. — Шакал сунул в огонь какие-то бумаги.

— Какой нам будет толк, если мы переселимся на Остров? Я должен его найти.

— Как-никак он Бог. — Шакал обернулся к музыканту. — Он сам способен о себе позаботиться.

— Он десятилетний мальчик. Ему будет страшно.

Сквозь общий гомон между ними на миг повисло молчание. Орфет тяжело опустился на табуретку и проворчал:

— Какого черта он потащился за нами! Куда смотрела Мирани?

— Она пошла на это ради Сетиса. — Вошла Ретия, вслед за ней — Крисса. — Разве не понимаешь?

До чего же непохожи были эти две девушки! Крисса тащила большую сумку с платьями, вероятно, добытыми при грабежах гробниц. Из всех щелей выбивались куски алого шелка, расшитые воротники; на шее у нее висели золотые цепочки и малахитовые ожерелья, в волосах поблескивали нарядные заколки. Ретия была одета в простую красную тунику, на поясе был меч, а на плече висел лук. Волосы были туго стянуты на затылке; девушка явно досадовала на себя за неудачу.

Она подошла к Шакалу.

— Прости. Это я своей поспешностью навлекла на нас беду. Принц был прав: нельзя было доверяться Ингельду.

Он сурово посмотрел на нее.

— Твоя ошибка нам дорого стоила.

— Позволь мне что-нибудь сделать. Отпусти в бой.

— Боя не будет.

От изумления ее глаза округлились.

Орфет проворчал:

— Еще как будет, черт побери.

— Я обещал Мирани взять Остров без кровопролития. — Он внимательно посмотрел на нее. — Но ты можешь кое-что сделать, если хватит храбрости.

Она сверкнула глазами.

— Скажи же.

— Мне нужно, чтобы кто-нибудь поплыл на лодке к императорскому флоту. Джамиль хочет передать письмо.

Она просияла.

— Я поплыву.

Орфет возразил:

— А что помешает ей разорвать письмо и передать на словах всё, что она захочет? А она хочет войны, чтобы после нее стать Гласительницей.

Шакал долго вглядывался в Ретию.

— Ничего не помешает, — сказал он. — Кроме уважения к желаниям Бога.

— Я не поеду, — торопливо вмешалась Крисса. — Я пойду на Остров. Терпеть не могу плавать на лодках.

Где-то в глубине пирамиды послышался грохот. Орфет поднялся.

— Они приближаются. — У дверей он обернулся. — Я найду Алексоса. Но не ждите меня. Идите на Остров и укройтесь там.

Ретия спросила:

— У вас есть лодка?

— Полная гавань, пресветлая. Если не побрезгуешь украсть одну из них…

Она высокомерно улыбнулась.

— Не волнуйся. Меня ничто не остановит.

Когда она вышла, Шакал приподнял бровь.

— Это верно, — тихо проговорил он. — Ее ничто не остановит.

Вскоре пирамида опустела, только через вершину пробивались лучи солнечного света.

— Тут только мы, — нервно хихикнула Крисса. Шакал кивнул, сел и посмотрел на девушку.

— Пошли! — возмущенно воскликнула она. — Тут больше никого не осталось.

Он не сдвинулся с места. Только почесал шею тонким пальцем.

— Объясни, почему я должен уводить в безопасное место шпионку.

— Я не шпионка!

— Мирани не доверяла тебе. Я тоже. Не верю, что ты, пресветлая, провела на Острове два месяца.

Тут с оглушительным грохотом распахнулась дверь. Размахивая топорами, ворвались два наемника. Очутившись в недрах громадной пирамиды, они остановились, изумленно озираясь. Шакал взял Криссу за руку, втащил обратно в комнату и закрыл дверь на засов.

Потом обернулся к ней, и голос его зазвучал жестко.

— Если не скажешь правду, оставлю тебя здесь.

Хорошенькое личико Криссы вспыхнуло. Она наморщила нос и громко расплакалась, но он только пожал плечами и пошел к наружной двери.

— Нет, погоди! — закричала она. — Ладно, ладно! Это правда. Я действительно сдалась Аргелину.

— Он держал тебя в плену?

— В своей ужасной штаб-квартире. Тебе известно, что он сошел с ума? Совсем потерял голову из-за Гермии. Думает только о том, как ее вернуть. — Опять грохот. Она в ужасе посмотрела на дверь. — Не бросай меня на этих солдат, — прошептала она.

— Каким образом он хочет ее вернуть?

— Колдовством. Он послал меня на Остров на случай, если туда придет Мирани. Иначе в дело пойдет моя кровь.

Шакал ахнул.

— Кровь? Для колдовства?

— Да. Одна колдунья по имени…

— Мантора. — Его голос ничего не выражал.

Крисса надула губки.

— Ну вот, ты уже всё знаешь! Да пойдем же отсюда, скорее! Мантора умеет колдовать. Он взял меня к ней, но она сказала, что я не гожусь. Чтобы поднять Гласительницу, нужна кровь Гласительницы. Мирани сбежала с Острова, но теперь она у него в руках. — Она самодовольно пожала плечами. — Мне, конечно, очень, очень жаль ее, но Мирани всегда была такая…

Он подошел и схватил ее за руку. Девушка вскрикнула.

— Откуда эта Мантора узнала, что Мирани жива? Что еще она видела у себя в зеркале? А Сетис? Что ей известно о Сетисе?

— Не знаю!

Дверь содрогнулась. Крисса, побелев, смотрела, как она прогибается под ударами. В мгновение ока Шакал очутился у наружной двери и распахнул ее, мимоходом задумавшись, как Мирани ухитрилась ее открыть. Они бросились бежать, петляя по лабиринтам переулков и лестниц. Вскоре Крисса совсем запыхалась и перестала понимать, где она находится. Шакал остановился, выглянул из-за угла. Чертыхнулся, отпрянул и посмотрел на сумку в руках у Криссы.

— Открой.

— Что?

— Доставай тряпье!

Через пять минут по улице, спотыкаясь, вышагивал подвыпивший вельможа в зеленом халате, а за ним, неся полупустую сумку, семенила девушка-рабыня. Пошатнувшись возле патрульных наемников, Шакал заплетающимся языком проговорил:

— Приветствую вас, добрые люди.

Сквозь щели в бронзовых шлемах на него устремились глаза, холодные и голубые как лед. Позади караула стоял самый рослый из наемников.

— Иди в свой дом, раскрашенный принц, если он у тебя еще остался. Сегодня ночью мы разнесем этот город в клочья. — Он подошел поближе. — А рабыня у тебя хорошенькая.

Крисса отпрянула, Шакал оскалился.

— Поверь, приятель, язычок у нее острый. — Он хотел идти дальше. Но северянин встал у него на пути и вгляделся в светлые волосы Шакала. На его лице мелькнула тень сомнения, но в тот же миг кулак Шакала заставил его согнуться пополам, а второй удар обеими руками по шее уложил на мостовую. Глядя вслед убегающему патрулю, Шакал снял с лежащего меч и нож.

— Возьми. — Он протянул нож Криссе. Она поспешно сунула его в сумку. — Не шевелись!

— Он тебя узнал?

— Может быть.

— Тогда почему же ты его не убьешь?

Он искоса посмотрел на нее. Потом сказал:

— Раньше бы я так и сделал.

За углом они свернули в узкий переулок. Крисса сказала:

— Эта дорога не ведет к Острову!

— Сначала зайдем сюда. — Скрываясь в тени, он подошел к деревянной двери, едва заметной за разоренным свинарником, и постучал.

Крисса оглянулась.

— Поторопись же!

На улице клубились облака дыма и странных синих мошек. Где-то полыхали пожары. Со стороны Северных ворот доносились крики и плач. Рыдала женщина.

Шакал отступил на шаг и ногой высадил хлипкую дверь. Через его плечо Крисса увидела лавку виноторговца, уставленную пыльными амфорами. На полу среди глиняных черепков лежал рыжеволосый торговец. Под ним темнела лужа, и это было отнюдь не вино.

У него было перерезано горло.

* * *

Сетис в отчаянии провел рукой по волосам. Он понятия не имел, куда увели Мирани и что происходит в Порту. Но мог догадаться.

Он стоял на крыше штаб-квартиры, и перед ним расстилался лабиринт крутых белых улочек. Едкий дым был такой густой, что совершенно скрывал звезды, а над гаванью то тут, то там поднимались новые черные клубящиеся столбы. Он видел крыши, объятые огнем, — большей частью это были дворцы вельмож. На улицах кишели люди Ингельда, они таскали золото и добычу, выбивали двери винных лавок. Рядом с Сетисом, кривясь от отвращения, молча стоял сотник.

— Аргелин знает? — прошептал Сетис.

— Если и знает — ему всё равно.

— Надеюсь… мои отец и сестра…

— Не бойся, писец. Перед их домом стоит стража. А у всех остальных — нет. Лавочники, купцы… — Сотник пожевал губу. — Это бесчинство назревало уже много недель, и наконец-то варвары получили эту возможность. Ингельд мог бы захватить весь Порт, он бы упал ему в руки, как спелый персик. И он его захватит, помяни мои слова. Ты же видел, каков нынче генерал. Скатывается в безумие.

Сетис содрогнулся. Потом спросил:

— Где он?

— Не вспоминай о нем. Когда на него находит, лучше оставить его в покое. Я своими глазами видел, как он убивал всякого, кто посмеет побеспокоить его. — Сотник шлепнул себя по щеке. — Проклятая мошкара! Еще одна кара, ниспосланная Царицей Дождя.

Сетис торопливо пошел вниз по лестнице. Под подошвами сапог хрустел песок. В коридорах штаб-квартиры Аргелина стояла непривычная тишина. Не было ни солдат, ни суетливо бегающих писцов. Кое-где лампы погасли, и никто не дал себе труда наполнить их маслом. Редкие посетители, попадавшиеся навстречу Сетису, шли, опустив головы, или не таясь держали обнаженные мечи. Он понял, что власть ускользает из рук генерала; по стенам, как плесень, растекались страх и неуверенность. Много лет Аргелин правил железной рукой, и народ возненавидел тиранию, но теперь и над ним самим, и над всем Двуземельем нависла новая угроза. Чужеземное войско — оно уже здесь, в этих стенах, грабит, убивает, не подчиняется никому.

Пару дней назад Сетис сделал копии всех ключей. Он спустился на самый нижний уровень, где находились тюремные камеры, и увидел, что отсюда стражники тоже ушли — видимо, присоединились к грабежу. Нужная ему дверь была обшарпанной, низкой, изнутри доносились голоса. Он быстро отпер ее и вошел.

У стен, глядя на него, сидели жрицы. У них был отрешенный вид, какой бывает у пленников, потерявших надежду. Он с первого взгляда заметил, что Мирани здесь нет. При его появлении одна из жриц — кажется, Персида — вскочила.

— Я тебя знаю, — прошептала она.

Он бросил им ключи.

— Выходите. Идите к Северным воротам. Там найдете человека по имени Шакал, он отведет вас на Остров. Скажите ему, что я пошел искать Мирани.

Они не мешкали. На полпути к дверям Персида спросила:

— Это что, восстание?

Он пожал плечами.

— Если увенчается успехом — значит, восстание.

Перед дверями комнаты Аргелина зияла пустая ниша, где раньше стояла статуя Царицы Дождя. Сетис шепотом вознес ей молитву и осторожно приоткрыл дверь.

— Великий царь? — прошептал он.

В комнате было темно. Только на столе, заваленном новыми приказами и распоряжениями — Сетис устал бороться с этим бумажным ворохом, — мерцал крохотный ночник. Его огонек отражался в стеклянных глазах тигра, в полированном золоте чаши для фруктов, полной гнилых гранатов — они слиплись в сероватую массу, подернутую мягкой плесенью.

Сетис прошел по замусоренному полу. Из глубины комнаты, из темноты, донесся шепот. Тихий голос что-то бормотал, быстро, бессвязно, как в лихорадке. Обогнув кушетку, застеленную шкурой зебры, он увидел, откуда исходит этот шепот.

В дальней стене была маленькая дверь, которая, сколько он помнил, никогда не открывалась. Он всегда считал, что в этой комнате генерал спит, а сейчас вдруг заметил, что низенькая дверь приоткрыта, и изнутри пробивается лучик света, тусклого, багрового, зловещего, как отблеск пламени.

Сетис неслышно подошел ближе. Коснулся ладонью деревянной створки, ощутил ее прочность, крепость приваренных поперек железных брусьев двойной толщины. Потом, едва дыша, заглянул.

Комната была полна пламени.

Стены в ней были огненно-красные, сверкали бесчисленными гранями тонких рубиновых пластин. Пол тоже был красный, усыпанный странным кровавым песком, который добывали в приисках Калессара, — не песок даже, а истолченные в пыль кости исчезнувших чудовищ, более древних, чем горы.

На полу скорчился Аргелин. Он сидел спиной к Сетису и шептал, и слегка покачивался в такт словам, опустив голову, обхватив себя руками. Мантра, которую он повторял, состояла из одного-единственного слова, и неслышный шепот его был тише, чем шелест волны на заброшенном берегу.

— Гермия, — шептал он. — Гермия. Гермия.

И она была вокруг него, повсюду, в отблесках бесчисленных свечей. Со всех сторон на него с неизменной укоризной взирали ее портреты: большие и маленькие, из камня и терракоты, из слоновой кости и сандалового дерева. Черные — из гагата, голубые — из ляпис-лазури, зеленые — из малахита. В этой пламенной комнате Гермия была повсюду — на столах, на полках, она стояла в полный рост, расхаживала по белому мрамору, сидела на расписных тронах, протягивала к морю деревянные руки, стояла в маске и регалиях перед Оракулом. В ее сердитых глазах сверкали отблески пламени, легкий ветерок шевелил платье.

Сетис не мог сдвинуться с места. Хотел попятиться, уйти, но не смог. Ему казалось, что он не издает ни звука, однако сердце бешено колотилось, а дыхание оглушительными хрипами рвалось из груди.

Аргелин прервал молитву, поднял голову. Сетис отступил на шаг, но было поздно. Очень осторожно, полностью владея собой, Аргелин обернулся.

На его лице плясали красные отблески света. Он ничего не сказал.

Сетис открыл было рот, чтобы извиниться, придумать какой-нибудь предлог. Тягостное молчание было насыщено угрозой. Потом генерал встал, взял со стола кривую бронзовую саблю и одним хорошо рассчитанным взмахом оттеснил Сетиса к стене, глубоко погрузил острие в кожу на шее.

Сетис стоял не шевелясь, затаив дыхание. Он чувствовал на горле прикосновение холодной стали, слышал, как тонкой струйкой стекает теплая кровь.

— Я никогда никому не расскажу, — прошептал он.

Аргелин подошел совсем близко, его глаза были черны.

— Ты никогда больше ничего не расскажешь.

Громадное лезвие застелило весь мир. Сетис не мог вздохнуть. Перед ним сгустилась тьма; хотелось упасть в нее, но тут из глубины, о которой он сам не ведал, поднялись остатки мужества, и он сказал:

— Люди Ингельда разоряют Порт. Гибнут люди.

— Пусть гибнут.

Вот оно. Пора.

Он закрыл глаза, чтобы меньше чувствовать боль, и воззвал к Богу: «Помоги».

К его удивлению, послышался тихий голос. Но он принадлежал не Богу; голос был холодный и насмешливый. Он произнес:

— Дорогой мой великий царь, ты нашел не ту жертву.

Аргелин медленно освободил Сетиса.

Тот упал, содрогаясь от боли, стиснув раненую шею. По пальцам текла кровь. Бессильно осев на пол у подножия стены, он поднял глаза.

Над ним стояла Мантора в черном платье, в руках она держала жезл, украшенный полумесяцем. Она безмятежно улыбнулась Аргелину. Он обернулся к ней и ничего не сказал, но она все равно кивнула, будто в ответ.

— Да, господин, время пришло. Всё готово.

Он, как дитя, робко проговорил:

— И я… буду с ней?

— О да. — Она успокаивающе положила пухлую руку ему на рукав. — Скоро ты будешь с ней. Обещаю.

Они узнают природу своего врага

«Мне кажется, Мирани, ты должна ответить. Непохоже, будто ты меня не слышишь».

Она сидела не шевелясь, прислонившись к стене.

«Гласительнице не пристало дуться».

Стена была шершавой, на удивление теплой. Наверное, сложена из туфа, мягкого камня, который добывают глубоко в кратере потухшего вулкана. Из него построен весь Порт. Аргелин бросил ее в самую надежную тюрьму.

В голосе послышалось раздражение.

«Я знаю, в чем дело. Ты считаешь, что я должен извиниться».

Она улыбнулась в темноте.

«Хочешь света, Мирани? Я могу его сделать».

— Не беспокойся.

Он молчал очень долго, так долго, что ей показалось, будто он ушел. Потом в глубине подвала, среди теней, послышался сокрушенный детский шепот:

«Ладно. Прости».

Сначала она не шелохнулась, потом покачала головой.

— Нет, это неискренне. Когда извиняются, то хотят, чтобы этого не случилось вообще. — Она сердито всмотрелась в темноту. — Для чего я здесь сижу? Или это просто каприз, игра, которую ты затеял с нашими жизнями, как Алексос играет с ручными зверушками и оловянными солдатиками?

Он злится на нее. Она понимала это, но не собиралась сдаваться.

— Ты мне солгал! Сетису не грозила никакая опасность, пока я туда не пришла! А если ты и правда хочешь, чтобы я тебя простила, вызволи меня отсюда! Расколи мир надвое, разломай стены и достань меня своей могучей рукой. Ты же Бог! Ты всё можешь!

Ее голос далеко разносился под гулкими сводами камеры. Маленькая мышка осторожно выглянула из трещины, потом вышла и села возле ее колена, дрожащая, напуганная.

«Страшно, должно быть, когда тобой владеет Бог. Понимаю. Посмотри на эту крошку — она еле жива от страха. Я чувствую ее крохотное сердечко, Мирани, оно быстро бьется. И твое сердце я чувствую. И Сетиса».

— Сетиса? — Она приподнялась.

«Он идет сюда. Не бойся. Доверься мне».

Послышались шаги. И не только его, а еще чьи-то. Приглушенные голоса. Потом лязгнула ржавая цепь, дверь натужно приоткрылась. Чья-то сильная рука распахнула ее.

В камеру вплыла масляная лампа, за ней вошла тень. В первый миг огонек показался таким ярким, что она заслонила глаза рукой.

— Встань.

Это был Сетис, но хриплая грубость в его голосе подсказала ей: говорить нельзя. Мирани встала, отряхнула с платья мягкую пыль. Он подошел и схватил ее за руку.

— Ничего не предпринимай, — успел шепнуть он.

Она покорно дошла за ним до двери. В коридоре ее поджидал еще один человек, рослый, бритоголовый. В руках он держал кривую бронзовую саблю со зловещим острым лезвием. Больше всего он был похож на палача, и Мирани похолодела от ужаса, но потом вспомнила, что однажды уже видела его.

У Манторы.

Мантора?

Они торопливо пошли по коридорам, на удивление пустынным, и темным лестницам. Ей хотелось спросить, где остальные, но она боялась раскрыть рот и поэтому спросила у Бога. Он ответил, но голос его звучал рассеянно, как будто он был занят совсем другими мыслями.

«Боюсь, Мирани, в наших глазах был песок. Мы были слепы».

Потом ее подвели к двери. Первым вошел раб. Сетис шепнул ей на ухо:

— Возьми.

Ее пальцев коснулся холодный металл. Она спрятала нож в рукаве.

Они торопливо прошагали через покои генерала, некогда роскошные, но теперь разоренные, потом вошли в красную, как кровь, каморку, и сердце Мирани наполнилось страхом, потому что здесь ее поджидали Аргелин и Мантора За спиной у них виднелись тысячи изображений Царицы Дождя, но чья-то рука придала лицу каждой из них черты Гермии. Отовсюду на Мирани смотрели холодные проницательные глаза, столь хорошо знакомые.

— Что это? — в ужасе прошептала она.

Аргелин не произнес ни слова. Он стоял, обхватив себя руками, как будто под бременем тягостных мыслей. Но Мантора знаком велела рабу подойти ближе и сама приблизилась. Кончиком полумесяца на жезле она слегка коснулась щеки Мирани.

— Пришел твой смертный час, дорогуша, — ласково произнесла она.

* * *

Орфет спустился со стены и присел на корточки в измученном засухой саду.

Фонтаны здесь давно пересохли, кустарники потрескивали от зноя. По коже ползали странные мошки, голубые, как лазурит, он раздраженно отгонял их. Потом обнажил меч и пополз во внутренний двор.

— Архон? — прошептал он.

Белоснежный дворец превратился в развалину. Все, что было мало-мальски ценного, давным-давно унесли. Бродя по лабиринту комнат через разбитые двери и лоджии, он перешагивал через разломанные клетки, где Архон когда-то держал своих любимых зверушек, через растоптанные игрушки. В комнате-джунглях буйно разрослись неухоженные деревья, в листве щебетали, мелькая радужными сполохами, отбившиеся от стаи попугаи, но обезьянки разбежались — пошли в Порт добывать пропитание. По опустевшим залам одиноко бродила только черепаховая кошка.

— Архон!

Мальчик наверняка где-то здесь. Куда же еще ему пойти? А в Порту царило побоище, Орфет еле-еле пробился по улицам, раздавая тычки, угрозы и расквасив нос какому-то стражнику.

В кухнях крысы подбирали рассыпанное зерно, а в Сапфировом Зале тонкие пластины драгоценного камня были безжалостно ободраны со стен, зияла только голая каменная кладка. Орфет замешкался перед окном. На боку валялся небольшой сундучок, расписанный скорпионами. Орфет узнал его, перевернул и безо всякой надежды открыл.

Внутри лежала лира.

Видимо, ее не сочли ценной добычей.

Он достал лиру, развернул промасленную тряпку, покрутил колышки. Под пальцами зазвенели тихие, жалобные звуки. Он отложил меч, тяжело опустился на пол.

Настроив инструмент, он принялся играть.

* * *

У Северных ворот кипела битва.

Шакал выскочил из-за угла и увидел, что сражение в полном разгаре. Люди Лиса взяли ворота и широко раскрыли их. Воровское войско хлынуло наружу, но из улиц и переулков прибывали всё новые и новые люди Ингельда. Они бросали наземь добычу и с разбегу кидались в бой.

Схватив Криссу за руку, Шакал сказал:

— Если понадобится, обороняйся ножом. — И кинулся в самую гущу схватки, прорубая себе дорогу. Его появление застало противника врасплох, потом люди Лиса плотной стеной окружили своего предводителя. Задыхаясь, Шакал вытер пот с лица и спросил:

— Орфет здесь?

— Нет, и мы не можем ждать. Почти все уже ушли. Сифа прислал весть, что Остров в их руках, только что перерезали Мост.

Шакал кивнул и подтолкнул Криссу к воротам.

— Иди на Остров, пресветлая.

Она хотела было уйти, но вдруг обернулась к нему. Ее хорошенькое личико покрылось пылью, светлые волосы спутались, она все еще прижимала к груди полупустую сумку.

— А остальные Девятеро? Ты сказал, они будут здесь…

— Этим занимается Сетис. Некогда ждать.

— Но ты должен их дождаться!

Лис уклонился от брошенного копья.

— Госпожа, мы не удержим эти ворота и десяти минут!

И вжался спиной в сотрясающуюся арку. Сквозь ворота текло воровское войско, кое-кто вез повозки со съестными припасами и оружием. Сломя голову бежали попрошайки, горбуны и ярко раскрашенные женщины, а вместе с ними из охваченного пламенем города спасались перепуганные добропорядочные семейства. Купцы несли товары: мешки с зерном, горшки, амфоры с драгоценной водой. Ревели ослы, обливались потом под тяжелыми ношами рабы. Дорога была усеяна оброненными или брошенными пожитками. А вдали, над безжалостной пустыней, высился Город, хмурились над запертыми воротами темные Архоны, на стенах выстроились наспех вооруженные слуги мертвых.

Небольшой отряд почтительно сопровождал высокого толстяка в рваной мантии. Он в изумлении обернулся к Криссе.

— Пресветлая?..

Крисса удивленно воскликнула:

— Принц Джамиль!

— Забери ее с собой. — Шакал подтолкнул Криссу. — Скорей.

— Но…

— Мы будем ждать, сколько сможем! — Он окинул взглядом бурлящие улицы. — Но если Девятеро не придут в ближайшие минуты, вряд ли они придут вообще.

— Верно, вожак, — сплюнул Лис и поднял голову, подставил ветру изуродованное шрамами лицо, как будто сквозь запах пота, сквозь лязг бронзы до него доносилось некое сладкое дуновение. — Слышишь? Музыка, — прошептал он.

* * *

Ее подвели к креслу, ноги подкосились, и она с облегчением опустилась на сиденье. Мантора встала рядом.

Поверх коротких седых волос колдунья надела маску, и Мирани содрогнулась: вместо ведьмы на нее холодным неподвижным взглядом взирал сфинкс. Его длинные волосы, срезанные с дюжины трупов, были заплетены в тысячи тонких косичек. На лбу распростер крылья сине-золотой скарабей, при каждом движении позвякивали бесчисленные полумесяцы.

Голосом, полным раскатистого эха, маска сказала Аргелину:

— Надо перерезать ей горло.

Мирани сглотнула подступивший комок и в отчаянии бросила взгляд на Сетиса; в темноте он казался тенью.

Аргелин кивнул и сказал рабу:

— Выйди.

Тот глянул на свою хозяйку.

— Он мне нужен, — прошелестел шепот с чудовищных губ.

— Тогда пусть перережет, и поживей.

Голос Манторы прозвучал так, словно она улыбнулась.

— Это ведь ты требуешь воскресить Гермию. Ты и должен сделать это, великий царь.

Мирани подняла голову и посмотрела на него; ее взгляд встретили холодные, непроницаемые глаза. Взывать к нему? Бесполезно, поняла она. Измученный запоздалым раскаянием, он не способен ни на какие чувства. Он убьет ее, как зверушку, ничего не ощутив.

«Ты этого хотел?» — закричала она Богу. А вслух произнесла:

— Это же глупо! Неужели вы всерьез думаете, что она воскресит Гермию? Мертвые не возвращаются!

Аргелин обернулся к Сетису.

— Держи ее.

Сетис подошел к Мирани, встал за спиной и завел ей руки за спину, так, чтобы нож выскользнул из рукава в ладонь. Она почувствовала, как он еле заметно пожал ей запястье. Рука у него была скользкая от пота.

Аргелин потянулся за кривой саблей. В этот миг раб очутился у него за спиной. Мантора кивнула; Мирани сжала нож и приготовилась драться. Она поклялась, что дорого продаст свою жизнь.

Но тут у нее в голове громом прозвучал приказ Бога. От него содрогнулась комната, Порт и всё, в чем она была уверена. «Не трогай Аргелина. Спаси его».

В изумлении, не веря своим ушам, она заметила, как раб, блестящий, бронзовый, встал за спиной у генерала, и что есть мочи завопила:

— Оглянись!

Аргелин невольно обернулся; тут раб могучими ручищами отшвырнул Сетиса, обхватил генерала, сжав его, словно в бронзовых тисках. Они взревели от ярости, покатились в драке по полу, опрокидывая мебель. Раб крепко держал генерала, и Сетис, очнувшись, увидел, как Мантора подняла меч и нацелилась острием в сердце Аргелину.

Сквозь маску сверкали глаза колдуньи, в голосе звенело победное торжество.

— Передай привет Гермии, великий царь!

Но тут старуха застыла.

Даже перестала дышать. Потому что под маской к артерии под ее ухом прижался острый кончик ножа, который сжимала Мирани.

* * *

Орфет наигрывал песню.

Песня была о битве, о смерти и предательстве. Он воспевал вечные подвиги Архонов, их любовь и страхи. Музыка разливалась по комнатам и покинутым залам, по косым столбам лунного света на щербатом полу. Она эхом катилась по лестницам; во внутренних дворах пауки уползали в уголок паутины, мыши выходили из норок и, дрожа, слушали. Сочинив свою песню, он наполнил ее словами, закрыл глаза, и его глубокий голос воспарил. Губы, и горло, и пальцы потного толстяка, обожженного солнцем, израненного людской жестокостью, создавали неизбывную красоту. Песня эта была музыкой самого Бога, мечтой о дожде, о теплых каплях, падающих на горячую землю пустыни, о мягких ямках, остающихся под ними на песке. Она успокаивала жар и боль, утоляла жажду, струилась и журчала, собиралась в лужицы на мраморном полу.

Орфет знал, что его слушает весь дворец; слышал шуршание змей, выползающих из прохладных нор, еле уловимый шорох скорпионов, сторожкими рывками спешащих навстречу. Слышал, как музыка привлекает к нему всю мелкую, суетливую жизнь, посвященную Богу; почувствовал, как скрипнула дверь, как вошла и неуверенно остановилась за спиной тонкая темная фигурка.

Он не прекратил играть. Пел, пока мальчик не подошел к нему, не сел рядом, не прижался своим теплым телом. Не смолкал, пока песня не достигла конца, не умерла, рассеявшись последним звуком, как ручеек, журчащий в пустыне. Потом, когда смолкли певучие аккорды, в наступившей тишине он поднял голову и сказал:

— Я знал, что ты здесь, Архон.

— Я и сам не уверен, здесь ли я, — прошептал мальчик.

— Надо идти к воротам, дружище.

Алексос вздохнул, тихо, печально. Обхватил тонкой ручонкой толстый локоть Орфета. И сказал:

— Ко всем вратам.

Потом коснулся арфы, угомонил певучие струны и во внезапном молчании спросил:

— Орфет, ты боишься смерти?

— Все люди боятся, Архон.

— А если бы я попросил, ты бы пошел, правда? Даже в Царство Мертвых?

Толстяк обнял худенького мальчика.

— Сквозь все Врата Иного Царства, дружище.

* * *

— Эй! Погоди!

Шакал обернулся и увидел девушку с каштановыми волосами. Она помогала дряхлому старику.

— Ты тот, кого мы ищем. Нас послал Сетис…

Он крикнул:

— Лис! — И тотчас же, на одном дыхании: — Где остальные?

— Идут.

На другой стороне площади стояла кучка освобожденных пленников, среди них было шесть девушек.

— Ты — которая?

— Персида. Та, Кто Наблюдает За Звездами.

— Тогда иди за ворота, пресветлая. — Взгляд его продолговатых глаз в тревоге обежал пленников. Он взял ее за руку. — Где Сетис?

— Пошел искать Мирани. — Она нетерпеливо покачала головой. — Послушай! Ингельд ведет сюда через Порт все свои силы. Уведи своих людей за ворота и забаррикадируй их. Если не будешь мешкать, может быть, успеешь добраться до Острова. А иначе вас всех здесь перережут.

Он кивнул, подтолкнул ее к своим. Она торопливо устремилась за остальными беженцами.

Над площадью стоял оглушительный лязг оружия; вскоре к нему прибавился другой звук, зловещий, — топот тысяч ног, гул шагов приближающегося войска. Шакал отдал приказ; воровская армия тотчас же прекратила бой и отступила, ощетинившись остриями копий. На дальней стороне площади улицы и переулки в мгновение ока заполнились блеском кровожадной бронзы.

— Отходим! — Шакал взбежал по лестнице на крепостную стену и обвел мрачным взглядом шеренгу разлагающихся голов.

— Куда же они подевались? — прошептал он.

Лис сплюнул.

— Даже если и придут, вожак, только Бог сумеет провести их через этот ад.

На миг Шакал застыл в нерешительности. Ветер шевелил его светлые волосы, над головой тотчас же повисло облако голубой мошкары.

Он поднял глаза на докучливых насекомых.

Потом мрачным голосом сказал:

— Закрывайте ворота.

* * *

— Мантора вошла в сговор с Ингельдом. — Сетис говорил быстро, испуганно. Осознав это, он попытался овладеть собой. — Она хотела убить вас, пока Ингельд разоряет Порт. Неужели не понимаете! Она использовала вас… и ваше желание увидеть Гермию.

— И теперь я ее уже никогда не увижу. — Аргелин обернулся и во внезапном приступе ярости вонзил меч в живот раба. Великан отшатнулся со слабым вскриком, полным удивления и боли, и рухнул лицом вниз, истекая кровью. Мирани в ужасе прижала ладони к губам.

Мантора и глазом не моргнула. Они отобрали у нее нож и магический жезл, Аргелин сорвал с колдуньи маску. Ее лицо побагровело, но в черных глазах светилось ледяное презрение.

— Ах, генерал, — сказала она со спокойной улыбкой. — Как же ты глуп. Тебя водили за нос с помощью зеркал и ладана. Да, я бы убила и тебя, и девчонку, стала бы Гласительницей у нового Оракула под властью нового царя, который как раз сейчас завоевывает твое царство, потому что ты не можешь думать ни о чем, кроме Гермии, которая пала от твоей руки, и акулы давно уже обглодали ее косточки.

Она сделала шаг вперед, не обращая внимания ни на его бешеную злость, ни на окровавленный клинок в его руках.

— Из Царства Мертвых обратной дороги нет, великий царь. Ты убил свою любимую и никогда не забудешь ее последнего крика. Отчаяние все глубже погружает тебя в пучину безумия. Всю свою жизнь, все отпущенные тебе месяцы и годы ты будешь страдать от своей утраты. Она, словно змеиный яд, капля по капле будет просачиваться в твой мозг, пока окончательно не отравит разум, не сожрет все твои мысли и воспоминания, не наполнит муками каждую ночь. Ты превратишься в истерзанного старика, презираемого людьми, ненавистного богам.

Она подошла совсем близко к нему, впилась в него взглядом маленьких глаз.

— Покончи с этим сразу, Аргелин. Обрати свой меч на себя. Иди к ней, скорее. Что проку для тебя в твоем царстве? Народ бунтует, золотом завладели солдаты, которые предали тебя. Никто тебя не любит, Аргелин, никому ты не нужен. Скоро тебя даже ненавидеть перестанут. Ты превратишься в посмешище.

В тишине багровой комнаты лицо генерала полыхало от ярости. Он поднял глаза, посмотрел на колдунью, хотел заговорить, но издал лишь тихий шепот.

— Сетис…

— Я здесь, — отозвался Сетис, но Мантора расхохоталась.

— Даже твой секретарь тебя предал. Как ты думаешь, кто передал девчонке нож? Неужели ты не знаешь, что он шпионит на Шакала?

Аргелин стоял замерев, пораженный ее словами, потом поднял меч. Но в тот же миг Мирани подбежала к нему, схватила со стола золотой солнечный диск и протянула ему.

— Погоди! Не надо меча. Возьми вот это.

Он посмотрел на нее мутными глазами. Потом надтреснутым голосом прохрипел:

— Что это?

Она не знала, но ответ пришел сам собой.

— Дорога к Гермии. Его посылает тебе Бог. Вот его слова: «Вступи в мои владения, генерал Аргелин. Если хватит смелости, спустись в Иное Царство и найди ее. Даю тебе времени до Дня Скарабея. Путь лежит через Девять Врат. Отринь гнев Царицы Дождя и верни Гермию. Живую».

Мирани было не по себе. Она произносила внушенные Богом слова, но голос принадлежал не ей, в комнате звучал мальчишеский голос, высокий и звонкий, и все его слышали, и все обернулись к нему, смотрели, как он выходит из темноты. Алексос в грязной белой тунике, со ссадиной на коленке, Архон, вернувшийся из пустыни, прекрасный юный бог, спустившийся с пьедестала в Храме.

Аргелин с изумлением глядел на него, потом уставился на Сетиса ледяным взглядом.

— Надо было сразу догадаться, что ты лжешь, — проговорил он. Потом взял у Мирани солнечный диск, поднял его.

— Опять обман?

— Никакого обмана.

— Тогда покажи, Архон, как им пользоваться, — велел он.

И тут Мирани поняла, что слова, которые она в гневе выкрикнула в подземной тюрьме, воплотились в реальность, что Алексос действительно простер руки, и мир раскололся надвое, стены огненно-красной комнаты треснули и рассыпались. За ними открылся широкий туннель, уходящий в темноту. Не сказав ни слова, не оглянувшись ни на миг, Аргелин шагнул в него. Алексос побежал рядом с ним.

От темноты отделился смутный силуэт, взял Мирани под руку. Это был Орфет. Он прошептал:

— Пойдем, пресветлая. Наше место — рядом с Архоном.

И повел ее в темную расселину. На пороге она обернулась:

— Сетис…

— Не уходи без меня! — Сетис в испуге бросился к ней. — Погоди, Мирани. Погоди!

Он протянул к ней руки, но увидел лишь собственное лицо, многократно отраженное в багровых гранях каменной стены. Он прижался к камням ладонями, колотил их кулаками и ногами, бросался всем телом и падал в отчаянии.

— Мирани! Архон!

Стена была монолитная. Она никогда не раскрывалась. И не могла раскрыться.

Он отвернулся. Сердце бешено колотилось.

Мантора исчезла. С улиц доносились крики израненного города.

* * *

Шакал ждал. Он одиноко стоял на Мосту, глядя назад, на Пустынную Дорогу. От дальних ворот доносился грохот топоров, над горящим Портом поднимались столбы дыма.

По обе стороны от дороги тянулась темная пустыня, озаренная светом звезд, кишащая голубой мошкарой. Он видел, как назойливые насекомые тучей кружили над Портом, представил себе, как они жалятся, как чешутся их укусы. Царица Дождя наслала на страну новую напасть.

Стоявший за спиной Лис воскликнул:

— Вон он!

Силуэт. Изможденный, но еще бегущий, он падал, поднимался и бежал дальше. Он вышел из Дворца, где оборона была уже разбита. Позади него на дорогу выплеснулась волна темной бронзы: ворота пали, в пустыню повалила толпа солдат.

Шакал приказал:

— Перережь веревки! — Взмахнул мечом и проворно, как песчаный кот, выскочил на дорогу, подхватил Сетиса, потащил за собой. Вокруг них в песок врезались стрелы. Задыхаясь, ничего не видя, Сетис шатался, и Мост раскачивался под ним. Под ногами разверзалась гулкая деревянная пустота, Мост колыхался все сильнее и сильнее, и в тот миг, когда Сетис без сил рухнул на зеленую землю Острова, послышался чудовищный грохот, и у них за спиной вся громадная деревянная конструкция рухнула в бездну. Взметнулись волны.

Шакал согнулся пополам, переводя дыхание. Лис спросил:

— Где мальчишка? И где Мирани?

Сетис только мотнул головой. Он совсем обессилел.

— Ушли, — только и смог сказать он.

Пятые Врата Дорога Трехликого Пса

Однажды я зашел в муравейник. Насекомые деловито суетились, торопливо бежали мимо меня — несли пищу, откладывали яйца, воевали, чинили свой дом. Их были миллионы. Они ползали по мне, как будто меня там не было.

Люди почти всегда ведут себя точно также, но потом они ложатся спать и видят сны. А во снах они выходят за пределы суетливого мира. Они видят русалок, наяд, чудовищ. Они понимают скрытые замыслы и довольны этим.

Волшебство длится недолго. При свете дня эти видения доступны только поэтам и безумцам, и потому они всю жизнь ищут слова, чтобы рассказать об этих видениях другим.

А Бог ничего о них ничего не рассказывает.

Потому что это слишком утомительно.

Пусть люди сами выкарабкиваются.

Он избран слышать голос страха

В отличие от саранчи, лазурно-голубая мошкара не упала с неба. Насекомые выползали из трещин в кирпичах, из водостоков, из придорожных канав, из щелей между черепицами. Дым горящих домов приводил их в неистовство. Они летали целыми тучами, проникали в мельчайшие скважины. Их укусы быстро воспалялись; стоило раз-другой почесаться — и вся нога покрывалась красными волдырями. Язвы жгли как огонь.

Отец омыл лодыжку Телии несколькими каплями воды и что-то вполголоса проворчал. Потом перевязал ранку чистым шелковым платком.

Она обиженно посмотрела на него сквозь темную челку.

— Болит.

— Не чешись. Поиграй лучше с обезьянками.

Благодарение богу за этих обезьянок. Всю страшную ночь и весь следующий день, пока наемники разоряли Порт, он с малышкой прятался в подвале, забаррикадировав дверь. А снаружи бушевала битва. Обняв дочку, он время от времени крепко ее прижимал к себе и в ужасе прислушивался. Грохот, крики, топот бегущих ног. А Телия самозабвенно играла с обезьянками: переворачивала вверх тормашками, раздвигала в цепочку и опять складывала вместе. Так и уснула вместе с ними.

Поздно ночью он отпер дверь и боязливо вылез на крышу. Его глазам открылась страшная картина: Порт охвачен пожаром, гавань затянута облаками дыма, по Острову бродят какие-то загадочные огни. Дом разграбили, забрали почти всю еду. Кто это сделал? То ли наемники, то ли еще незнамо кто. Он поднял опрокинутый стул и, вспомнив обещание Мирани, вознес молитву за Сетиса. Уж наверное, Бог не станет лгать. Что бы ни случилось, мальчик будет под надежной защитой.

Беспокоиться надо о себе самом и о Телии. Стражник у дверей скрылся при первых признаках беды. При мысли о напрасно потраченных золотых монетах старик хмуро сдвинул брови. В подвале осталось три амфоры воды, их можно растянуть на две недели. Он понятия не имел, в каком состоянии находятся общественные колодцы, и опасался идти выяснять. Осторожно приоткрыв ставню, он выглянул в окно.

На улице было жарко и пусто. Чайки с громкими криками дрались над дохлой крысой, валявшейся здесь уже несколько часов. Больше не было слышно никаких звуков. В воздухе стоял запах горелого дерева. Он приоткрыл окно чуть-чуть пошире и увидел гавань. Далеко над морем, словно громадное зеленое облако, высился Остров.

Чьи-то шаги потревожили чаек. Опустив глаза, старик увидел девушку, завернутую в темный плащ, и на миг его сердце заколотилось быстрее: ему показалось, что это Мирани. Потом она подняла голову, и он подивился — до чего же она худа! Ее лицо осунулось от голода, но глаза были густо подведены. Вот, значит, что это за девушка! Он отпрянул от окна, но она заметила его и крикнула:

— Воды! Умоляю тебя, дай хоть немного воды! У меня маленький ребенок…

Старик нахмурился.

Она подошла к самому окну, поглядела вверх. Он выругал себя.

— Прошу тебя! Только капельку!

Он поглядел на нее и сурово сказал:

— Уходи отсюда.

— Мы умираем!

— Иди домой. На улицах опасно.

— Я могу заплатить. Золотом. — Она протянула ему руку; ладонь была тонкая и грязная. — Или ты предпочтешь…

— НЕТ! — Он в ужасе оглянулся, но, на счастье, Телии поблизости не было. Тогда старик вздохнул и опять обругал себя. — Подожди.

Он спустился в подвал, налил в небольшой кувшинчик застоявшейся воды, принес его в комнату, осторожно разобрал баррикаду у дверей и чуть-чуть приоткрыл дверь — так, чтобы только передать кувшин.

— На, держи, — сказал он.

Девушка выхватила сосуд у него из рук.

— Да благословит Бог тебя и твою семью. Да будет милостива к тебе Царица Дождя. — На миг к его ладони прижались жаркие лихорадочные губы, он в смущении отдернул руку.

— Не надо мне этого. Лучше расскажи, что делается в городе.

Она подошла вплотную к приоткрытой двери; до него донесся шелест шелка, запах приторных духов.

— Северяне захватили Порт, убили много народу, жгут дома, грабят. Так страшно! Говорят, штаб-квартира битком набита крадеными сокровищами. А еще говорят, что наемники убили Аргелина!

По спине старика пробежал холодок.

— Это правда?

— Никто его не видел. Никто не знает, где он.

— А его люди? Приближенные?

— Убиты или разбежались.

Старик прикусил губу.

— В городе действует армия сопротивления, — тихо добавила девушка. — Ее возглавляет сам Шакал. Вы о нем слыхали?

Отец угрюмо кивнул.

— Говорят, он захватил Остров, и Девятеро жриц с ним. Говорят, он вновь распечатает Оракул и будет передавать людям слова Бога, но со всех сторон Остров окружен войском Ингельда, и хотя мошкара кусает всех подряд, защитников Острова она не трогает.

— Папа! Пап, кто это? — Его дернула за руку заспанная Телия. — Это Сетис?

— Нет. — Но девочка успела на миг приоткрыть дверь, и гетера увидела и старика, и Телию.

Старик раздраженно проворчал:

— Иди домой. И больше не приходи сюда.

Он захлопнул дверь, запер ее на защелку, опустил тяжелый засов и подпер переломанной мебелью.

— Какая она красивая, — заворожено прошептала Телия.

Старик поглядел на нее, потом взял за руку и повел обратно в подвал.

* * *

Гетера выпила воду прямо за углом, отшвырнула кувшин и плотнее запахнула плащ. Потом бросилась бежать по узким улочкам, ныряя под арки, минуя разбитые двери порушенных домов, умело уходя с дороги, если слышались шаги. Вдруг из опиумного притона вышел светловолосый северянин и схватил ее за талию. Она укусила его, а когда он завопил, вырвалась и, вскинув руку, ткнула ему в лицо знак скарабея. До чего же они глупые, эти люди изо льда! Сильные, но глупые.

Он уставился на этот знак и проговорил что-то на своем языке. Не дожидаясь продолжения, она убежала, проскользнула под развешанными полотнищами сукновального квартала, проскочила через площадь, где еще валялись обломки разбитой статуи Царицы Дождя, приблизилась к маленькой двери в стене. Постучала — ей открыли. В комнате на верхнем этаже было сумрачно и дымно. У зарешеченного окна стояла Мантора и глядела на улицу.

— Ну, как? — сурово спросила она, не оборачиваясь.

Гетера сняла темный плащ и поправила волосы.

— Я их нашла. Именно там, где ты и сказала.

Мантора кивнула.

И улыбнулась.

* * *

— Это была иллюзия. Фокус.

— Уверяю тебя, нет! Я сам ее видел. Гермию. Она говорила с ним, сказала: «Найди меня».

Шакал покачал головой и приказал Лису:

— Приведи сюда Федрона.

Они стали молча ждать. Сетис совсем обессилел; хоть он и проспал несколько часов в одной из комнат для слуг, но на него в одночасье навалились, придавив страшной тяжестью, все мучения, какие он пережил за долгие дни в доме сумасшедшего Аргелина. А Мирани ушла, ушла в Иное Царство, которое он и представить себе не мог, в туннель, который раскрылся перед нею в стене! Он откинул волосы с глаз и посмотрел на Шакала. Тот стоял на террасе Верхнего Дома.

За гаванью безмолвно белел под солнцем разоренный Порт. На улицах и в переулках никого не было, лишь кое-где среди крыш поднимались тонкие струйки сизого дыма. Но над сожженными домами, будто смутные тени в жарком голубом небе, витали еле различимые облака докучливой синей мошкары.

Лис привел невысокого смуглого человека в синей тунике. Шакал велел:

— Расскажи ему. — И Сетис повторил свой рассказ о колдовстве Манторы, о Гермии, появившейся в зеркале, о темноте, о том, как стекло залилось кровью.

Когда он закончил, Шакал спросил:

— Ну, что скажешь?

Федрон провел языком по зубам.

— Распространенный фокус, вожак. Она поставила его строго в одном указанном месте и велела не шевелиться, верно?

Сетис с неохотой кивнул.

— Это делается с помощью зеркал и ламп, расставленных под определенными углами, возможно, за занавеской. А видением была сообщница, может быть, в маске, наверняка с раскрашенным лицом. Кровь хранилась в пузыре под краем зеркала. Огни, запахи — все эти трюки должны хорошенько запугать зрителя еще до начала спектакля. Умело обставленный фокус ловкой гадалки.

Шакал ровным голосом произнес:

— Спасибо, друг мой. Как протекают твои иллюзии у Моста?

— О, мы сможем убедить их, что нас тысячи, вожак. Может, испугаются и не пойдут в атаку.

Фокусник удалился. Сетис угрюмо смотрел ему вслед.

— Опытнейший человек. — Шакал налил воды и протянул ему чашку. — Много лет работал в театре. На его совести — почти все мошенничества, какие проворачивались в восточной стороне Порта. — Сетис потянулся за водой, но рука Шакала на мгновение сжала чашку. — Да, Сетис, Мантора опасна, но она не умеет вызывать мертвых. Мы в этом убедились. — На миг он словно сам заколебался в своих словах, но потом отвел взгляд продолговатых глаз. — Аргелин пусть верит во что хочет, но ты-то, Сетис? Я был уверен, что ты умеешь смотреть глубже.

— Я очень испугался. — Сетис с укором посмотрел на него. — Разве не понимаешь! Я живу в страхе — каждую минуту, каждый миг. Пойми, каково мне было рядом с ним! Я будто ходил по лезвию ножа. Мельчайшая промашка, одно неверное слово — и он обрушивался на меня. Два раза чуть не убил. А теперь у него в руках — Мирани! И Алексос! И Орфет! — При этой мысли юноша содрогнулся от ужаса.

Шакал скрестил руки на груди.

— Может быть, Бог столь же непредсказуем, как простые смертные. — Он вгляделся в ворота Храма. — Ага. Вот и они.

Из Девятерых осталось только семеро, но вид у них все равно был внушительный. Они много часов совершали ритуальные омовения в драгоценной воде, нашли где-то белые платья и улыбающиеся золотые маски, обрамленные ляпис-лазурью и хрустальными дисками. Вела процессию Персида, Та, Кто Наблюдает За Звездами; она приказала совершить очищение Храма цветами и ладаном, и девушки всю ночь своими руками отмывали его и прибирались, принесли к пустому пьедесталу молока, роз и гранатов.

Они вышли на террасу и уселись в кресла. Сняли маски — и тотчас же вся безмятежность исчезла, обнажились изнуренные жарой, усталые лица. Крисса тотчас же накинулась на остатки еды, Гайя откинула с глаз волосы.

— Всё готово? — тихо спросил Шакал.

Персида пожала плечами.

— Храм очищен, но пуст. — Она посмотрела на него, потом окинула взглядом палатки, на скорую руку расставленные в саду; толпы воров и прочего сброда; кучки беженцев у походных костров и бурдюков с водой; осликов, объедающих цветущие вьюнки на стенах Верхнего Дома. В довершение разгрома с дальнего конца Острова доносился возмущенный рев умирающих от жажды слонов.

Она вздохнула.

— Долго ли мы здесь протянем, господин Осаркон?

Шакал рассмеялся.

— Пока Ингельд не построит новый мост, о пресветлая. Мы ничего не сможем противопоставить его армии. — Он сел на мраморную балюстраду, поставив ноги на скамейку. — Но не думаю, что он станет нападать на нас. Мы не представляем для него опасности. Полагаю, его следующим шагом будет попытка проникнуть в гробницы.

Наступило молчание. В тишине раздался голос Криссы:

— Эти северяне до ужаса суеверны. Ты думаешь…

— Я думаю, туда их поведет алчность. Все-таки Оракул Ингельду ни за чем не нужен. Захватить его желает только Мантора. А ему нужно золото, и побольше, а потом — смыться, пока император не потерял терпение или не прознал, что его племяннику ничто не угрожает.

— Город хорошо укреплен.

— Только на вид. Но защищают его толстые евнухи, художники, рабы и писцы. — Он обернулся к Сетису. — Сколько времени они продержатся?

— Минут десять, — мрачно отозвался Сетис.

В наступившей тишине слышалось только щебетание птиц. Пролетела, хлопая крыльями, стайка зябликов — одна из тех, что явились из пустыни, чтобы полакомиться голубой мошкарой. Алексос пришел бы в восторг от них, внезапно подумал Сетис и почувствовал, как ему не хватает живой любознательности мальчика. Персида первая отважилась задать вопрос, который вертелся на языке у каждого.

— Что случилось с Мирани?

Все глаза устремились на Сетиса. Он раздраженно пожал плечами.

— Я ведь уже рассказывал! Пресветлые, вы думаете, я лгу? Их увел за собой Бог. Аргелина, Орфета, Мирани. Он забрал их в Иное Царство, чтобы они привели Гермию.

Глаза — голубые, серые, темные — долго смотрели на него, потом переглянулись. Наконец Персида встала.

— Мы уже обсуждали, что делать, и решили обратиться к Оракулу. Может быть, там Бог заговорит с кем-нибудь из нас. Мы хотим, чтобы вы оба пошли с нами.

Сетис изумленно поглядел на нее, потом на Шакала. Грабитель могил поднял руку.

— Пресветлая, я недостоин…

— Вы защищаете Святилище, господин Осаркон. Обычно мужчин сюда не допускают, но в одной из легенд говорится, что в случае опасности в число Девятерых включались и мужчины. — Персида обвела взглядом подруг. — Вы согласны?

Они, одна за другой, кивнули. Крисса подавила смешок. Шакал бросил взгляд на Сетиса и встал.

Сетис бывал на дороге к Оракулу только однажды. Сейчас он опять шел по каменным ступеням, истертым до блеска ногами бесчисленных Гласительниц и тех, кто мечтал вознести прошение к Оракулу, и чувствовал, что он, жалкий невежда, не имеет никакого права находиться здесь. Вход в Оракул перекрывали покосившиеся ворота из каменных плит; тропинка ныряла в проем и шла вверх, через заросли полыни, которая хлестала по ногам, выделяя в воздух ароматическое масло. Тысячи сонных пчел жужжали над голубыми цветками лаванды. Впереди Сетиса шел Шакал, и ветер шевелил его длинные волосы. Позади брели девушки в белых туниках, ступая босиком по горячим от солнца камням. Сквозь жар, сквозь тучи мух и голубой мошкары они поднимались туда, где веет прохладный ветерок, и внезапно остановились на круглом каменном возвышении. Сетис ахнул, глядя на открывшийся перед ним простор. Далеко в синем море выстроились корабли заграждения, спокойные и призрачные, рядом на глади воды лежали их идеально правильные отражения, и даже на горизонте океан был сине-зеленым, полным совершенства. Обернувшись, он увидел белые уступы Порта, круто взбиравшиеся на гору, а позади них расстилалась пустыня, сложенная из простора, песка и камней, а за ней, на краю мира, поднимались горы, на которых он когда-то побывал. Неподалеку мрачной тенью высился Город Мертвых — грозная крепость, увенчанная колоссальными статуями сидящих Архонов.

— Какой ужас, — прошептала Крисса.

Оракул был полностью разрушен. Нагромождение разломанных бревен, обугленных кирпичей, горы мусора… Когда-то посреди этой платформы открывалась расщелина, из которой доносился голос Бога, но теперь камни потрескались от пожара, опрокинулись, рассыпались.

Шакал откинул обгорелую ветку.

— Я схожу за помощью, мои люди расчистят это…

— Нет, — перебила его Тетия. — Сюда никто больше не придет. Мы сами разгребем завалы.

Крисса испуганно ойкнула, но Шакал кивнул.

— Как пожелаете.

Жрицы переглянулись, потом взялись за руки. Крисса лукаво улыбнулась Сетису и протянула руку; он с тяжелым сердцем коснулся ее пальцев. За другую руку его взяла Гайя; на дальней стороне круга, несуразно высокий, стоял Шакал. В центре живого кольца темнел разоренный Оракул.

Сначала девушки запели. Слова этой песни были незнакомы Сетису, хотя в отдельных строчках он узнал обрывки из древнего манускрипта, найденного в гробницах. Песня была медленная, прихотливая, и казалось, вместе с ней замедляется течение жаркого дня. На камнях, расправив крылья, расселись бабочки; с шорохом, от которого по спине у Сетиса пробежал холодок, из обугленных веток выползла зеленая змея и разлеглась погреться на солнышке, лениво подергивая хвостом. Сетис в тревоге ждал, что вот-вот появятся скорпионы, но вдруг поймал на себе насмешливый взгляд Шакала.

Песня закончилась.

В тишине потрескивали от жары ветки кустов. Вдалеке тихо шелестели о каменистый берег морские волны; от Моста долетал стук молотков.

Персида сказала:

— Прими наши дары, о Ярчайший.

Крисса выпустила руку Сетиса и вышла вперед. Села на корточки у обгорелого хвороста, высыпала пригоршню зерна, налила из маленьких фиалов масла и вина, а Гайя положила сверху лавровый венок. Затем девушки отошли и вернулись в круг.

Сетис облизал пересохшие губы. На лбу выступил пот, но он не мог его утереть. В сапоге кололся попавший камушек.

— О Ярчайший, Повелитель Мышей, Возница на Колеснице Солнца, — обратилась к Оракулу Персида. Ее звонкий голос разлетался над платформой. — Выслушай меня. Укажи нам дорогу. Заговори с нами на своем пути сквозь Врата. Не оставляй нас без своего совета, о властитель наш. Ибо здесь — твой Оракул, а мы — твои слуги.

Ветер шевелил ей волосы, играл складками белой туники, прохладными пальцами коснулся разгоряченного лица Сетиса.

Чего они ожидали? Ведь у них уже есть Гласительница. Девушки переглядывались. Крисса лукаво щурилась, Гайя держалась настороженно, Тетии, кажется, было страшно. Кто из них услышит у себя в мыслях голос Бога — голос, который загремит в голове, подобно грому? При мысли о нем Сетис содрогнулся. Каково это — разговаривать с богом?

«Но ведь ты уже знаешь это, Сетис».

Он стоял не шелохнувшись.

Потом, чуть приоткрыв губы, прошептал:

— Нет!

Крисса удивленно обернулась к нему. Это не укрылось от Шакала.

«Ты ведь уже слышал мой голос. Думал, наверное, что это шелестит песок или журчит вода. Или скрипит перо на пергаменте, перешептываются иероглифы. А может, считал, что это голос твоих мыслей».

Он выронил руку Криссы.

— Нет… Не может быть… Прошу… Только не я!

«А почему не ты? У богов, как и у всех остальных, есть свои капризы».

Теперь все смотрели на него. Крисса попятилась, широко распахнув глаза; Персида подошла ближе, вместе с ней — Шакал.

— Сетис? — удивленно проговорил грабитель могил.

«Прочисти мне горло, Сетис. Раскрой мне голос, чтобы я мог говорить. Потому что мир Тени и мир Солнца очень близки. Не бойся. Мирани ведь не боялась, а она всегда считала тебя очень уверенным в себе».

Он изумленно молчал. Потом вдруг взвился и, оттолкнув Шакала, принялся разбирать обгорелые завалы.

— Расчистите это! — крикнул он. — Скорее! Все вместе! Освободите! — Ему не хотелось думать, не хотелось открывать внутри себя пустоту, которую может заполнить таинственный голос. Он растаскивал переломанные доски, сваливал их в сторону. Тучами поднимался удушливый пепел. Через мгновение ему на помощь пришла Тетия, потом Шакал, и вскоре все дружно принялись за работу, даже Крисса. Выстроившись в цепочку, они проворно разбирали завал. Змея с шипением уползла, разбежались скорпионы. Обугленное дерево рассыпалось пригоршнями сажи и грудами щепок. Вскоре туники девушек покрылись черными пятнами, руки запачкались. Они разгребали обломки ненависти Аргелина. Взявшись за особенно тяжелое бревно, Сетис охнул:

— Помогите мне.

Вчетвером, пошатываясь, они откатили бревно к обрыву и сбросили вниз. Оно с грохотом полетело, ударяясь о камни. Они долго смотрели ему вслед, потом вернулись к работе.

Оракул превратился в громадную трещину посреди гранитной платформы. Сетис никогда не думал, что он столь велик; он представлял себе Оракул небольшой расселиной, дырой, полной черноты.

— Он не такой, как был! — вскричала Персида.

— Объясни, пресветлая. — Шакал присел на корточки, ощупал тонкими пальцами резкие зазубрины на краях. — Вижу, сколы свежие.

— Землетрясение! — Персида обвела глазами остальных. — Землетрясение или пожар. Оракул отчего-то раскололся!

Шакал бросил на Сетиса торжествующий взгляд.

— Верно! Значит, нам, может быть, тоже удастся попасть в Иное Царство.

В ушах Сетиса зазвучал радостный голос Бога.

«Молодец, Сетис! Мирани гордилась бы тобой».

Все опасности — это отражения в ее зеркале

Этот коридор вел в страну, где живет Бог.

Мирани догадалась об этом, потому что путь был чересчур гладок. Ни дверей, ни примет на пути. Идеально ровная кривизна округлых стен наводила на мысль об исполинском скарабее, который миллионы эпох назад катил по этому туннелю пламенный шар Солнца. Мирани потеряла счет времени. Сколько они идут по этому туннелю? Несколько дней? Или, может быть, несколько минут?

Было темно, но она различала впереди силуэт Аргелина, а оглядываясь — массивную фигуру Орфета. Тот плелся, как горбатая тень, тащил на спине Алексоса. Она остановилась, подождала, пока он переведет дыхание.

У нее над ухом прогрохотал, прокатился по стенам его гулкий шепот:

— Где мы, Мирани, черт побери, а?

— Нигде, — ответила она и улыбнулась. — И все-таки, Орфет, я рада, что ты здесь.

Он хмыкнул, вгляделся во мглу.

— Он остановился.

Аргелин встал перед каким-то громадным сооружением. Подойдя ближе, Мирани увидела гигантские ворота, поднимающиеся к самой крыше. Генерал подошел к ним и положил ладони на бронзовые створки.

Услышав за спиной шаги, он обернулся.

С мгновение он и Орфет пожирали друг друга взглядами; потом Архон сонно шепнул на ухо музыканту:

— Опусти меня. — И горбатый силуэт распался надвое, тонкая фигурка, зевая и потягиваясь, соскользнула на пол.

— Что это? — тихо проговорил Аргелин. — Дурной сон? Или злые чары?

— Ни то, ни другое, — ответила Мирани.

— И я не умер? Я-то полагал, что вы все давно мертвы. — Он хрипло рассмеялся. — Может быть, смерть все-таки не так страшна, как о ней рассказывают. По крайней мере, могу поверить, что толстый музыкант не перережет мне горло за ближайшим поворотом.

— Ты подал мне неплохую мысль, — проворчал Орфет.

Аргелин еле заметно улыбнулся. Его аккуратная когда-то бородка повисла клочьями, глаза потускнели от усталости. Он обернулся к воротам, держа, как лампу, солнечный диск. — Они заперты.

К нему подошла Мирани. Вход в Иное Царство был сделан из костей. Ребра, ключицы, голени, белые, будто слоновая кость, лежали, сплетясь, бесформенными штабелями, как будто чья-то рука извлекла обитателей древних гробниц и рассыпала здесь беспорядочно, чтобы было на что повесить бронзовые двери. Конструкция казалась хрупкой, но на самом деле стояла непоколебимо. Аргелин ударил ногой по одной из колонн — та даже не дрогнула, и шеренга черепов над верхней перекладиной все так же таращилась в темноту черными глазницами.

— Врата Смерти. — Голос Аргелина был тих. — Через них прошла Гермия, и они широко распахнулись, чтобы пропустить ее. Твой волшебный диск не работает, мальчуган.

— Я думаю, надо постучать. — Аргелин протиснулся мимо него и стукнул в дверь маленьким кулачком — раз, другой. Раздался протяжный гул, и на миг Мирани стало страшно: ей почудилось, будто за дверями ничего нет, только безжалостная пустота, усыпанная звездами. Поэтому, услышав внезапный скрежет, она отскочила и схватила Орфета за руку.

Двери приоткрылись.

Изнутри посыпалась пыль. Орфет оттащил Алексоса. Только Аргелин не сдвинулся с места.

Содрогаясь, двери открылись наружу, словно изнутри их толкала невидимая рука. Высокие, как сам туннель, они тихо скрипнули, проскрежетали по гладкому черному полу, и позади них разгорелся треугольник ослепительного света. За спинами у людей выросли длинные, острые, как иглы, тени. Мирани прикрыла глаза рукой, Орфет тихо выругался.

За дверями была пещера, из нее-то и струился свет. Жаркий, огненный, как будто перед ними разверзлось жерло печи. Аргелин сделал шаг, но Орфет тут же схватил его за руку.

— Погоди.

Генерал в ярости замахнулся бронзовым мечом, но Орфет даже не взглянул на приставленное к груди острие.

— Подумай своей головой, генерал. Вспомни указание Пути. Вход в Иное Царство всегда охраняется. — Он бросил взгляд на Алексоса. — Верно, дружище?

— Да, Орфет. Здесь сидит пес с тремя головами. О нем говорится во всех легендах, какие я слышал. Иначе все подряд ходили бы возвращать своих возлюбленных.

Аргелин впился в музыканта свирепым взглядом. Потом, уже осторожнее, опять обернулся к пещере.

— Выходи! — взревел он. — Чудовище, змей, циклоп! Кто там прячется! Выходи на бой или пропусти нас!

Ничто не шелохнулось. Только трепетала в воздухе дымка рыжеватой охры.

Потом заскреблись когти, зашуршала галька; неведомый зверь проснулся, потянулся со сна, тяжело дыша, встал на ноги.

Аргелин поднял меч.

— Толстяк, ты вооружен?

Орфет сплюнул.

— Только лирой, великий царь.

— Я уверен, у тебя в запасе не только лира. А ты, девчонка?

— У меня есть нож, — пролепетала Мирани. — Но…

— Целься в глаза или в горло. — В дверях выросла громадная тень, как будто еще увеличенная призрачным светом. Раздалось громкое сопение, низкий рык, от которого по спине у Мирани пробежали мурашки. Она крепче сжала нож.

— Архон?

Алексос выглянул из-за спины Орфета.

— Не бойся, Мирани, я думаю, будет не очень страшно, — прошептал он.

Из-за камней, крадучись, вышел пес.

Мирани раскрыла рот. Орфет сурово сдвинул брови. Аргелин подобрался.

Перед генералом, рыча, стоял черный как ночь мастифф. С желтых клыков капала слюна. Ростом он был под своды пещеры. Он устремил на незваных гостей пылающие глаза, хлестал себя по бокам толстым и гибким, как змея, хвостом. Зверь грозно зарычал, припал к земле, готовый прыгнуть. От его седоватой шкуры поднимались, как дым, мелкие колечки тьмы.

Аргелин застыл на месте.

— Приготовьтесь.

— Вот еще! Нападать на малыша! — с отвращением фыркнула Мирани. И, к ужасу генерала, спрятала нож за пояс и присела на корточки. — Эй, песик! Иди сюда!

Щенок рванулся к ней. Он был маленький, песочного цвета, по-детски игривый. Он куснул ее за палец и, тявкнув, отскочил.

— Осторожнее! — вскричал Орфет. Может, пес и не желает ничего плохого, но все-таки надо держать ухо востро. Пустынная дворняжка, ловкая и пронырливая, полуголодная. Он таких много перевидал. Наверняка у нее блохи, а от укуса можно подхватить какую-нибудь хворобу. Лучше уж сразу прирезать шавку. Он достал кривой нож. Дворняжка попятилась, пригнув голову.

— Орфет! — возмущенно воскликнула Мирани.

Он озадаченно посмотрел на нее.

— Пресветлая…

— Это же просто щенок!

— Вряд ли…

— Да замолчите же, дураки! — В шепоте Аргелина сквозил ужас. Он смотрел, как чудовище обнажило клыки и с громким рыком кинулось на него. Генерал стремительно взмахнул бронзовым мечом, но лезвие просвистело в сантиметре от кровожадных челюстей. На гладкий пол закапала едкая, как кислота, слюна.

Мирани взвизгнула.

— Что вы делаете?

Щенок заскулил, сел на пол, жалобно понурив голову. Его песочная спинка подрагивала. Она сделала шаг к нему, но Орфет схватил ее за руку.

— Кого ты видишь, пресветлая?

— Что-что?

— Я спрашиваю, кого ты видишь? Она откинула волосы с глаз.

— Собаку, но…

— Ту же саму собаку? — Он обернулся к Аргелину. — Потому что я вижу дворняжку из пустыни, тощую и жалкую, голодную и чесоточную.

Генерал не отводил глаз от своего чудовища. Он изготовился к бою, выставил меч, нацелившись острием в крадущуюся псину.

— Бредовые видения пьяницы. Хочешь, толстяк, расскажу, что тут есть на самом деле? Кошмарная тварь. Мастифф Царицы Дождя, с громадными челюстями, его хвост извивается, как змея. Если его не убить, он сожрет нас всех с потрохами.

Мирани поглядела на Орфета.

— Это маленький щенок, — прошептала она. Музыкант помолчал, потом укоризненно взглянул на мальчика. Правильное лицо Алексоса зарделось.

— Я же говорил, Орфет, у него три головы.

— Но чтобы такие!.. Скажи нам, дружище, какая из них — настоящая.

Алексос горестно вздохнул.

— Понятия не имею. Нет, знаю. Они все настоящие. Аргелин опять взмахнул мечом, и щенок взвизгнул.

Мирани ахнула.

— Все — настоящие? Не может быть!

— Может, Мирани. — Он с сердитым видом уселся на камень, упершись локтями в колени.

Потом обиженно добавил:

— Вот так у богов всегда бывает, когда мы смотрим на людей и хотим понять, чего они хотят. Всем всё видится по-разному. Теперь понимаете, как это сложно? — Он развязал шнурок на сандалии, терпеливо перевязал заново. Над его головой Мирани в отчаянии поглядела на Орфета.

Тот угрюмо произнес:

— Все равно нам придется его убить, госпожа. Другого выхода нет.

Не поднимая головы, Алексос проговорил:

— Царице Дождя это не понравится.

— Мы с Царицей Дождя — враги, — отрезал Аргелин.

— Орфет, у тебя остается твоя лира. — Алексос выпрямился, сложил руки за спиной, скрестил ноги. — Поиграй ему, пусть уснет. Вот как это надо делать.

Музыкант удивленно посмотрел на него, потом снял с плеча лиру, быстро настроил, и под огненными сводами пещеры затрепетали чарующие звуки.

Аргелин процедил сквозь стиснутые зубы:

— Скорее. Эта тварь растет все выше. Уже касается спиной потолка. — Его настороженный взгляд был устремлен навстречу какому-то ужасному видению, недоступному для Мирани.

Под тихую музыку, растекавшуюся под сводами пещеры, щенок свернулся клубочком, поиграл с собственным хвостом. Мирани сказала Богу:

— Это как-то характеризует меня?

«Что ты не такая, как Аргелин», — уклончиво ответил Бог.

Звучала тихая музыка. Не мелодия даже, а просто вереница ласковых нот, не связанных друг с другом, перемежающихся долгими паузами, так что Мирани ловила себя на том, что с нетерпением ждет следующую ноту: какой она будет? И она приходила — звонкой каплей падала на пол, растекалась тихим плеском, сплеталась в крошечный венок певучих гармоник.

Щенок умиротворенно свернулся калачиком и уснул. Мирани подошла к нему, села рядом, погладила теплый, чуть раздутый животик, смешной крохотный хвостик, и под теплым дождем ласковой музыки ее тоже потянуло в сон. В пещере стало сумрачнее, огненные сполохи начали тускнеть, как будто музыка затушила невидимые костры, и в мелодию вплетался чей-то голос, и это не был голос Орфета, он успокаивал ее, и Мирани опустила голову на руки, закрыла глаза, чтобы лучше слышать. Голос звучал внутри нее, в крови и в сердце; эту песню пела вода, она испокон веков рождалась в глубинных недрах вселенной, сливалась с темнотой, кружила и кружила, затягивала Мирани в извечный водоворот сновидений.

* * *

«Мирани!»

Она вздохнула, перевернулась на другой бок. Окно в ее комнате было открыто, во дворе ходили слуги. Они расставляли на террасе сине-желтые тарелки к завтраку, ветерок шевелил тонкие занавески. В складках белой материи сердито жужжала запутавшаяся пчела.

«Мирани! Проснись!»

Она под жарким солнцем поднималась по лестнице к Оракулу. За ней по пятам следовала вереница ящериц, и на каждой была крохотная красно-золотая маска. А через прорези у рта то и дело выстреливались, ловя мух, длинные змеиные языки.

Оракул раскрылся. Кто-то расчистил завалы. Уста Бога зияли глубокой трещиной, и она понимала, что расселина эта будет расти и расти, пока не разломит мир надвое, и вся земля разделится на два полукруга, которым никогда больше не сойтись вместе. Одна из ящерок вскарабкалась ей на сандалию, маленькие лапки заскребли по коже.

«Мирани, — тревожно сказала ящерка. — Тут кто-то есть».

* * *

Она распахнула глаза.

В пещере было темно. Огненный свет потух, в полумгле витал холодный дымок. Орфет сидел, прислонившись к валуну, рядом с ним валялась оброненная лира. К его боку прильнул, свернувшись калачиком, Алексос. Чуть поодаль лежал Аргелин, в такой позе, будто он замахнулся мечом, споткнулся и упал, выронив меч, который валялся в паре дюймов от него.

Щенок сладко посапывал. А позади него стоял незнакомец.

Он стоял и смотрел на них. Потом вошел в пещеру. Очень худой, с волосами, черными как ночь, в темной тунике до колен, окаймленной серебром. Маска на нем была страшная: она изображала морду шакала. Остроконечные уши, длинная пасть. У Мирани мороз пробежал по коже. В тенях за прорезями маски блеснули глаза.

— Орфет! — шепнула она, и он тотчас же проснулся и сел. Загудела потревоженная струна.

— Кто ты такой? — послышался хриплый голос Орфета.

Незнакомец не ответил, только взмахнул рукой и поманил ее. На пальце сверкнул серебряный коготь.

Она поднялась на нетвердые ноги, услышала рядом бронзовый скрежет. Увидела, как раскрылись глаза Аргелина, как его рука потянулась к рукояти меча. Он встал, пошатываясь, и растерянно глядел по сторонам, как будто спросонья забыл, где находится.

— Что здесь происходит?

— Тише, — сказал Орфет. — Кажется, у нас появился проводник.

Аргелин холодно вглядывался в странную фигуру. Потом сделал шаг, осторожно обошел спящего щенка, как будто видел в нем исчадие ада, и на миг ей почудилось, будто она тоже видит распростертое чудовище: из его ноздрей идет пар, зловещее пламя потухло, рассыпалось тусклыми угольями.

Алексос прошептал:

— Мы с тобой уже встречались…

Голос из-под маски произнес:

— Много раз, пресветлый. — Незнакомец обернулся, бросил взгляд, чтобы проверить, идут ли они за ним, и направился в глубину пещеры.

Над ними нависали темные своды, скрытые туманной дымкой. Под ногами у Мирани хрустели мелкие камушки; она слышала хриплое дыхание Орфета и шаги Аргелина, но странный человек в маске не издавал ни звука, будто шел, не касаясь земли. Он провел их под скрученной колонной, испещренной прожилками малахита, и тут впереди, в туманной мгле, они услышали тихий всплеск.

Аргелин застыл как вкопанный.

— Что, генерал, боишься воды? — прошептал Орфет.

Аргелин пропустил его слова мимо ушей. Вглядевшись в скрытого под маской проводника, спросил:

— Что это еще за ловушка?

— Никакой ловушки, господин. Вы должны переправиться через реку. Каждый должен. — Не дожидаясь ответа, он пошел дальше. Мирани следовала за ним. Через три шага туманная дымка расступилась и развеялась, и шакалья маска обернулась к ней. — Не прикасайтесь к воде, если не хотите всё забыть, — проговорил он серебристым, звенящим голосом. — Это — река забвения. Она унесет все ваши боли и горести, любовь и желания, радость и вдохновение.

Перед ними расстилалось широкое алое море. Сначала Мирани испуганно отшатнулась — ей показалось, что в реке течет кровь. Потом, приглядевшись, она поняла, что поверхность воды устлана толстым ковром маковых лепестков. В воздухе витал сладковатый опиумный аромат. У Мирани закружилась голова.

Ей придало сил недовольное ворчание Орфета:

— И как же мы будем переправляться? Вброд?

— У вас будет лодка.

— Не вижу.

— Он придет. Приготовьте плату. Это единственный путь в страну мертвых, музыкант.

Орфет нахмурился, и вдруг Алексос воскликнул:

— Смотри, Орфет! Вон там!

Сквозь туман приближалась лодка. Черная, с высоко поднятым носом, украшенным резной фигурой змеи с глазами из халцедона. Посреди лодки, спиной к ним, сидел на веслах единственный гребец. Весла размеренно погружались в алые лепестки, поднимались, роняя в скрытую под цветами черную воду мелкие капли.

Шакалолицый проводник отступил в тень.

— Я вернусь, когда буду нужен, — сказал он.

— Погоди! — Аргелин хотел схватить его, но перчатка генерала скользнула по гладкому камню, стиснула колонну из шершавого гранита, поблескивающего вкраплениями кварца. Аргелин выругался, огляделся по сторонам, но странный незнакомец исчез.

К нему подошел Орфет.

— Привыкай, генерал. В этой стране не все будут плясать под твою дудку.

Аргелин оттолкнул его с дороги, вышел на берег и встал рядом с Мирани, глядя, как приближается черная лодка. Вода у его ног то поднималась, то отступала, оставляя помятые лепестки. Он опустил глаза и отступил на шаг.

— Лучше бы вы дали этой воде коснуться вас, — тихо проговорила Мирани. — Тогда бы вы забыли ее.

Ответил он не сразу. Молча стоял, глядя вдаль, и в темных глазах сквозила боль, о глубине которой Мирани могла только догадываться. Потом посмотрел на нее таким взглядом, что она невольно отшатнулась.

— Никакая сила во вселенной не заставит меня сделать это, — сказал он.

Вдруг послышался вскрик Алексоса. Он сел на каменистый берег, зажал рот руками и тихо всхлипывал.

— Архон! — присел возле него Орфет. — Что с тобой? Что случилось?

— Это же я, Орфет. Это я.

Гребец на веслах обернулся к ним, помахал, и Мирани ахнула. Киль лодки с неожиданной силой выехал на берег. Древнее черное дерево растрескалось, на носу посверкивал громадный зеленый глаз. Гребец отложил весла, встал, с трудом разогнувшись, перелез через сиденья. Потом соскочил на берег и приветственно раскинул руки.

— Мой дорогой Орфет! Какая чудесная встреча!

— Архон? — На миг Орфет потерял дар речи. Старик схватил его, расцеловал в обе щеки, радостно улыбнулся гостям.

— Да, Орфет, да, это я. А это, если не ошибаюсь, генерал Аргелин… Добрый день, господин… а это девочка из Милоса, которая давным-давно прочитала мою записку. Ты сильно повзрослела, детка моя. — Он взял ее за руку и заглянул в глаза. — Прости, что втянул тебя в эту историю. — Мирани с трудом выдавила улыбку. Он не сразу отпустил ее пальцы. — А это… А, понимаю. Новый Архон.

Он подошел к Алексосу, и мальчик встал навстречу ему. Старик пальцем приподнял мальчику подбородок и заглянул в лицо долгим взглядом, будто смотрелся в свое отражение в пруду или в зеркале. Мальчик спокойно встретил его взгляд. Темные глаза впитали в себя морщинистый лоб старика, впалые щеки, огрубевшую от соли кожу.

— Вот мы и встретились там, где смертные никогда не встречают друг друга, — прошептал старый Архон. — Молодость и старость, жизнь и смерть. Мы сами и те, кто пришел нам на смену. — Он ласкою склонился и поцеловал мальчика в лоб.

На миг наступило молчание. Потом старик взмахом указал на лодку.

— Садитесь, друзья мои. Если, конечно…

Он смущенно замялся.

— Если, конечно, у вас есть плата.

Орфет покопался в карманах.

— Деньги, дружище? Ты же знаешь, у меня никогда не было…

— Не деньги. — Он виновато взглянул на Мирани. — Нужно золото.

Она поглядела на Аргелина.

— Диск.

— Еще чего! Он нам нужен.

— Когда Бог просит, — тихо произнесла Мирани, — с ним не спорят. Я это давно поняла.

Его рука неспешно опустилась во внутренний карман. В тусклом свете золотой диск таинственно блеснул. Выгравированный на нем скарабей, казалось, зашевелил лапками. Старый Архон протянул руку, и на миг их пальцы встретились. Наконец Аргелин с неохотой выпустил диск.

— Боюсь, мы делаем ошибку.

Старик невесело усмехнулся.

— Однажды ты принес меня в жертву, господин генерал. Думаешь, я поступлю так же с тобой? — Он оглянулся на Мирани. — Поднимайся. Пора ехать.

Она вскарабкалась в лодку, за ней вспрыгнул Алексос. Архон сказал:

— Разреши тебя побеспокоить, дружище.

Орфет с улыбкой бросил Мирани лиру, налег плечом на киль и столкнул лодку в алое море. Когда она закачалась на волнах, он впрыгнул в нее, стараясь, чтобы на него не попало ни одной капли невидимой воды.

Аргелин, оставленный на берегу, попросил:

— Дайте мне руку.

Орфет, стоявший на носу, отозвался не сразу. Он долго стоял, молча глядя на генерала.

И вдруг у него из-за спины хором прозвучали два голоса:

— Орфет, сделай, как он просит.

Мирани улыбнулась.

Орфет в сердцах перегнулся через борт. — Знаешь, дружище, я люблю тебя всей душой, но лучше, когда ты был один. — Он схватил Аргелина за руку. Генерал легко вскарабкался по борту, но в последний миг его нога поскользнулась на оструганных досках, он вскрикнул и, ухватившись за планшир, повис над алой водой. Мирани схватила его за руку, и общими усилиями генерала втащили в лодку.

Задыхаясь, он сверкнул на нее глазами.

— Размещайтесь. — Старый Архон уселся у руля. — Ты, Орфет, садись-ка на весла. Тебе не помешает немного поработать. И ты, генерал, тоже мог бы помочь.

Темная лодка отошла от берега, тихо развернулась и пошла по реке из маковых лепестков. Весла размеренно поднимались и опускались. Орфет тяжело дышал, Аргелин старательно уклонялся от водяных брызг. Они углублялись в туман, в темноту, которая грозила поглотить их. Наконец старый Архон встал и, пошатываясь, прошел на нос. Там он поднял золотой диск.

— Смотрите, — тихо молвил он. — Впереди — страна мертвых.

Он быстрым движением поднял диск над головой. Тот сверкнул, и воздух вспыхнул от его жара. Туман рассеивался на глазах, будто где-то, далеко, высоко, вставало новое солнце.

Небо стало голубым, река заискрилась россыпью маковых лепестков. А на дальнем берегу раскинулось Иное Царство.

В меду его ужалила оса

Сетис облокотился о балюстраду белого балкона.

Отсюда, с высоты, крохотными точками посреди необъятной синевы еле виднелись трепещущие в дымке очертания императорских кораблей. Их можно было разглядеть только в жарком сиянии полуденного солнца. Добралась ли туда Ретия? Что с ней сделали? Взяли в плен? Поверили ли ей императорские генералы, а если поверили, скоро ли сумеют сообщить Высочайшему о том, что его племянник захвачен мятежниками на Острове?

— Он опоздает, — мрачно пробормотал Сетис.

С тех пор как у него в голове прозвучали слова Бога, он завел привычку часто говорить вслух, потому что даже в мыслях уже не мог чувствовать себя наедине с собой. Этот безмятежный голос сковывал его своим ледяным спокойствием, и Сетис даже в одиночестве чувствовал рядом с собой его незримое присутствие, то и дело оглядывался через плечо. Больше он ни разу не слышал этого голоса, но защититься от него было нельзя, спрятаться негде; голос мог зазвучать опять, в любую минуту, внутри у него, и не слышать его невозможно. От этого было страшно. Если слишком много думать о незримом голосе, можно сойти с ума. Как Мирани выдерживала это? Неужели все его мечты, все сокровенные помыслы лежали перед Богом как на ладони, словно забавные игрушки? И сейчас лежат, в эту самую минуту?

Позади нависла тень. Он обернулся, за спиной стояла Крисса. Тихо ойкнув, она отскочила.

— Это всего лишь я!

В руках у нее была фляга с вином и миска с хлебом и финиками. Она торопливо поставила еду на голубой стол.

— Я подумала: ты, наверно, хочешь есть. Это всё, что я сумела найти.

Сетис посмотрел на нее.

— Спасибо. — Он налил себе в чашу светлого вина, пригубил. Брови сами собой взлетели вверх.

— Я так и знала, что тебе понравится, — самодовольно сказала Крисса. — В покоях Гласительницы есть потайные запасы. Гермия всегда питала слабость к хорошему вину.

Никогда, даже в штаб-квартире Аргелина, Сетис не пробовал такого тонкого по вкусу вина. Он взял финик и спросил:

— Как идут дела?

Крисса нахмурилась.

— Я себе все ногти переломала. — И, заметив его усмешку, торопливо добавила: — Но это, конечно, не имеет значения. Только не понимаю, почему Девятеро должны трудиться как рабы. Тут и без нас довольно людей.

— Шакал дал нам всё, что мог. А Оракул…

Она пожала плечами.

— Знаю, знаю. Наша святыня. Но расселина глубоко забита землей, всяким мусором. — У нее в глазах блеснула надежда. — Этот худой… Креон, да? Он ведь раскапывает Оракул снизу?

— На это у него уйдет много месяцев. Слишком уж много завалов.

Приказ Бога прозвучал словно вспышка откровения, но время работало против них. Даже отсюда были видны песчаные горы, которые люди Ингельда возводили под черными стенами Города. Они рыли изо всех сил, делали подкопы под громадное здание, искали потайные туннели, спешили вскрыть гробницы. Рано или поздно они найдут вход и начнут грабить.

С крепостных стен на головы наемников дождем сыпались стрелы и камни, горшки и кастрюли, отравленные дротики, лилась кипящая смола. Но Город был обителью мертвых, там жили тысячи работников, но не было настоящего оборонительного оружия.

Сетису пришла в голову неожиданная мысль; он выплюнул косточку, схватил еще пару фиников и спросил:

— Где Шакал?

— Ах, он? — Крисса пожала плечами. — На Мосту, наверно.

Отстранив ее с дороги, он вышел на лоджию, полную изысканных статуи, но Крисса выскочила вслед за ним.

— Сетис!

— Что?

Молчание.

Он остановился. Оглянулся.

И поймал на себе сердитый взгляд Криссы.

— Ты забыл назвать меня «пресветлой».

Он оторопел от изумления.

— Прости.

— Сетис, я тебе нравлюсь?

— Конечно, пресветлая.

— Так же, как Мирани?

Опасность. Он почувствовал ее кожей; она опалила, будто дыхание огня. Сетис осторожно проговорил:

— Дружба с вами обеими — большая честь для меня, пресветлая. Я всего лишь простой писец…

— Верно, ты писец, так что не заносись слишком высоко! — Она скрестила руки на груди, и по ее гневному голосу Сетис понял, что не сказал того, что требовалось. Надо было польстить побольше.

— Знаешь, больше никто не верит, что ты на самом деле слышал Бога. Тетия сказала мне: «Этот писец, он такой заносчивый! Готов на все, лишь бы пробиться повыше».

Сетис уныло улыбнулся и направился прочь. Вот, значит, какие пересуды приходилось выносить Мирани. Но какое ему дело до пары стервозных девчонок?

Так он думал, пока не услышал слова Криссы:

— Ты, наверно, беспокоишься за сестру и отца.

Он замер. Его остановили не столько ее слова, сколько голос. Полный язвительного сарказма, он больше подошел бы девушке совсем другого склада — постарше, пожестче. Но ему улыбалась все та же прелестная Крисса; она стояла, облокотившись на балюстраду, и ветерок шевелил ее нежно-розовую тунику.

— Что ты хочешь сказать?

— Только одно: ты ведь не знаешь, что с ними случилось, правда? А в Порту творятся такие ужасы! Вот было бы хорошо, если бы они оказались здесь.

Его рука до сих пор сжимала финик, он отшвырнул его, хотел схватить эту девчонку, но она как-никак была одной из Девятерых, и поэтому он только сурово произнес:

— Пресветлая, я слышу в твоих словах угрозу.

Она улыбнулась.

— Никакая это не угроза, Сетис. Во всяком случае, надеюсь, что до угроз не дойдет.

Мирани его предупреждала. Эта глупенькая блондиночка кажется совсем безвредной, но под хорошеньким личиком таится железная твердость, и он ощутил ее, как будто ухватился за острый клинок, завернутый в мягкие шелка, и порезал пальцы.

Она выпрямилась и шагнула ему навстречу.

— Я красивая, правда, Сетис?

Он заставил себя кивнуть.

— Да.

— Я красивее, чем Мирани. Она вообще не красивая, правда?

Он пожал плечами.

— Откуда мне знать?

— Она уродина. — Девушка соединила кончики пальцев и покрутила ими. — И знаешь, в чем дело, Сетис? Мантора знает, где они. Твой отец и Телия. Она выяснила, где они скрываются, и может в любую минуту…

Тут он ее все-таки схватил. Она улыбнулась ему, как будто одержала победу. И не вырывалась, а наоборот, шагнула ближе.

— Если хочешь, Сетис, можешь меня поцеловать.

— При чем здесь Мантора?

— Я думаю, Мирани никогда не разрешала тебе поцеловать ее. Она такая чопорная.

Надо вести себя правильно. Нельзя допустить, чтобы она так с ним обращалась. Он выпустил Криссу, отступил на шаг и улыбнулся — тонко и холодно, как Шакал.

— Я бы не сказал.

Глаза Криссы широко распахнулись.

— Не может быть! — Ее лицо исказилось от злости. — Я тебе не верю.

Сетис пожал плечами.

— А почему? Вы все считали Мирани серой мышкой, помнишь? Но ошиблись. У нее оказалось мозгов больше, чем у вас всех вместе взятых. В конце концов, Гласительницей стала она. Не Гермия, не Ретия, не ты. А что касается Манторы — я тебе ни на грош не верю. Откуда тебе знать? Колдунья вроде Манторы никогда не доверится такой дурочке! — Он вложил в голос как можно больше презрения.

Ее трясло от гнева. Она выпрямилась, сверкая глазами.

— А может, секреты есть не только у Мирани? Ты знаешь, что это такое, писец?

Она протянула ему руку, и он увидел у нее на ладони скарабея. Крошечный, из голубой и красной перегородчатой эмали, он держал в когтях диск из чистого золота. Сетис увидел его только на миг, потом она сжала кулак и подошла ближе.

— Это наш символ. Мантора считает забавным пользоваться в своих целях священным божественным символом. Ее это не пугает. Скарабей летает между нею, мной и Ингельдом, перенося ее слова. Поверь мне, Сетис. Думаешь, я зря потеряла два месяца, прячась на Острове? — Она рассмеялась, но смех ее был неровным. Подошла к балюстраде и оперлась на кулаки. — Или в темницах Аргелина? Думаешь, я глупа?

— Ничуть, — пробормотал он.

— Думаешь, думаешь. Безмозглая пустышка Крисса. Но я не глупа, Сетис, совсем не глупа. — Она искоса поглядела на него, растянула в улыбке накрашенные губы.

— Я пошла туда, где мне ничего не грозило. Мантора приходится мне тетей. Именно она устроила меня в жрицы, ты удивишься, узнав, сколько влиятельных людей ходит в друзьях у гетеры.

Она замолкла, вгляделась в него. Сетис понимал, что вид у него побежденный. Плечи поникли; он постарался побыстрей взять себя в руки, но она все же заметила его растерянность. Он огорченно покачал головой.

— Моя сестра…

— О, да. Она хорошенькая. Надеюсь, ей понравилась игрушка, которую ты ей подарил. Но с ними ничего не случится. — Она подошла еще на шаг. — Если только…

— Сетис! — послышался хриплый голос Лиса. — Спускайся сюда!

Крисса отскочила.

— Никому ничего не рассказывай! — торопливо предупредила она. — Если скажешь хоть слово Шакалу, твоему отцу конец.

И в тот же миг, как будто сотворенный ее словами, с небес свалился громадный огненный шар и взорвался со страшным грохотом, мгновенно выкачав воздух у него из легких. Крисса взвизгнула. Ее швырнуло на Сетиса. Крыша разлетелась на тысячи пылающих обломков. Сетис упал. Мир вокруг него потемнел и накренился, потом опрокинулся, обрушившись на него тысячеголосым ревом отчаяния, криками боли, треском пламени.

— Сетис! — Лис рывком поставил его на ноги. — Пресветлая, идите в кухню. Быстрее!

Крисса убежала, не оглядываясь. Одноглазый вор, раздавая приказы, на миг обернулся к Сетису.

— Ушибся, бумагомарака?

— Что… что это было?

— Огненный снаряд. Северяне, сволочи, построили баллисту.

— Они уже нападают? Но вы говорили…

— Мы ошиблись.

Сетис, все еще оглушенный, побежал за ним. От взрыва звенело в ушах, шумело в голове, да в придачу он еще не отошел от сцены ревности, устроенной Криссой. Через выжженный сад он вышел на церемониальную дорогу. Их опаляли знойные лучи полуденного солнца, из-под ног разбегались ящерицы, а на синем куполе неба, гладком, словно тяжелая крышка для котла, не было ни облачка.

Проходя мимо входа в Оракул, он услышал стук передвигаемых камней: это люди Шакала соорудили систему рычагов, чтобы облегчить работу. Потом он обернулся и увидел Мост.

С берегов в море уходили два обрушенных конца. А между ними глазам открывалось страшное зрелище. Через пролив вплавь перебирался отряд наемников. Они привязали к спинам щиты, чтобы укрыться от стрел. На берегу защитники наспех возвели баррикады и прятались за ними, а сверху на них падали сгустки жидкого огня. Под снарядами плавился песок, вспыхивали чахлые кустики полыни и мирта.

— Затопчите огонь! — Шакал был в полном вооружении: кираса поверх туники, на ремнях поблескивали два меча. Он схватил еще что-то из оружия и бросил Сетису. — Пора в бой.

Сетис неловко поймал оружие.

— Я писец. Я не умею сражаться.

— Ну, если у тебя есть другие предложения, готов их выслушать.

Предложений не было. Наемники двинулись в решительное наступление. По пустыне с грохотом катилась баллиста; со свистом пролетали огромные валуны и огненные снаряды; мелкие снаряды, брошенные из пращей, вырывали клочья плоти из священной земли Острова. Рядом с Сетисом кто-то упал, вскрикнув от боли, и остался лежать окровавленной грудой тряпья. Где-то вдалеке трубили слоны.

Вниз по тропе бежал Джамиль, за ним еле поспевали слуги. Он кинулся к Шакалу.

— Возвращайтесь, принц. Вам здесь нечего делать.

Джамиль пожал плечами.

— Я не намереваюсь делаться пленником Ингельда, господин Осаркон.

— Разве мы не можем выстрелить в ответ? — проговорил Сетис.

— Из чего? — горько рассмеялся Шакал, глядя на то, как наемники подплывают все ближе. Потом его продолговатые глаза устремились на Сетиса. — Если Бог не придет на помощь, нам конец.

Сетис сглотнул.

— Знаешь что… Я даже не уверен, что это было на самом деле. И не хочу, чтобы повторялось.

— Сетис, нам нужен его совет.

— Ты не представляешь, каково это! Когда внутри меня звучит голос…

Оглушительный взрыв одним махом снес половину опрокинутой повозки. Съежившись, Сетис вцепился с жесткую траву и сидел так, пока не отхлынула волна ужаса.

Тогда Шакал спокойно сказал:

— Попроси его о помощи.

— Я не знаю, как!

— Попроси. Или погибнешь.

Голос предводителя воров был мрачен. Подняв голову, Сетис безнадежно вглядывался в плывущих воинов, в опаленный беззащитный берег, в потрепанное войско из беженцев и воров, жуликов и продажных женщин. Потом повернулся к ним спиной, закрыл лицо руками. В темноте стало не так страшно, шершавые ладони царапали кожу, будто песок.

— Послушай, — заговорил он. — Я не Гласительница. И не могу ею стать. Но все-таки, помоги нам!

И голос ответил. Сетис не сомневался, что услышит ответ. В глубине души он знал, что Бог не покидал его ни на миг.

Голос задумчиво проговорил:

«Знаешь, Сетис, свитки говорят неправду: в Ином Царстве совсем не темно. Вот бы тебе увидеть! Река здесь красная от маковых лепестков, а небо голубое. Мирани очень удивилась».

— Хватит болтать! Помоги нам Сотвори землетрясение или гром. Вызови ужас! Сделай, что положено богам!

Раздался тихий смех.

«Ты и сам способен всё это сотворить».

— Они напали на твой Оракул!

«Мой Оракул — это ты».

— Не я, а Мирани!

«Теперь ты — это Мирани. Разве ты не заметил? Вы с ней поменялись местами, Сетис».

Он в изумлении отнял руки от лица.

Шакал внимательно следил за ним.

— Ну, как?

Сетис поднял голову и сказал:

— Гром. Ужас.

«Вот именно. — Спокойный голос донесся из расселины, куда стремглав бежал прятаться небольшой скорпион. — Мне даже учить тебя не пришлось».

Сетис вскочил, оттолкнув Шакала.

— Удержи их. Удержи как можно дольше. — И бросился бежать вверх по извилистой тропе, поскальзываясь на поворотах.

— Какого черта он затеял? — взревел Лис.

— Некогда выяснять. Человек, которым овладел Бог, все равно что безумец. — Шакал стремительно обернулся к берегу и обратился к своим людям: — Будьте наготове!

Его воины обнажили мечи. Кое у кого были копья. Но если даже встать плечом к плечу и выстроить стену из щитов, долго ли она продержится? Шакал окинул грустным взглядом свое потрепанное войско. Шайка бесчестных проходимцев, лживые отбросы общества. Кажется, последний князь из дома Осарконов расстанется с жизнью в достойной компании. По какой грустной иронии судьбы Бог выбрал себе таких защитников?

— Лис!

— Что, вожак?

— Выстрой их в шеренгу.

И, как только он произнес эти слова, стрельба прекратилась, наемники вышли из воды. Сверкала бронза; с нагрудников и ножных лат стекало море. Длинные светлые волосы северных воинов были завязаны сзади, лица раскрашены. Наемники отлаженным движением собрались в строй и двинулись вперед, стуча мечами о щиты — ритмично, зловеще. Шум взлетал по склону утеса, отражался эхом от храмового фасада. Девятеро жриц стояли наверху и в ужасе смотрели, как приближается смерть.

— О Ярчайший, — беззвучно взмолился Сетис. — Прими наши кровавые дары.

Потом, обернувшись лицом к надвигающейся бронзовой стене, он услышал кое-что еще. Громкий крик, хриплый рев, исполненный гнева.

— Стоять на местах, — приказал Шакал. Прозвенев в воздухе, зловещий вопль ушел в землю: песчаная почва едва заметно содрогнулась под ногами.

— Это Бог. — Лис облизал пересохшие губы. — Чертов писец вызвал-таки землетрясение.

— Думаю, это вызвал не он, — усмехнулся Шакал. — А кое-кто гораздо могущественнее.

Шакал быстро шагнул вперед.

— Люди льда! — взревел он. — Возвращайтесь! Иначе Бог нашлет на вас страшное возмездие!

Наемники не остановились. Но линия строя заколебалась, как будто сотрясение земли ослабило им руки и ноги, щиты стали слишком тяжелыми, а мечи не повиновались хозяевам. Военный ритм сбился. Шакал вытащил из-за плеч два бронзовых меча и, обернувшись, взмахнул ими.

— Смотрите! — вскричал он. — Вот идут священные создания Божьи!

Северяне остановились как вкопанные. По тропе с топотом спускались слоны. Обезумев от жары, они рвались на свободу. Погонщики, еле заметные между громадных ушей, пытались править, но животные стремились к морю, к его манящим просторам, к запаху прохладных глубин. Их громадные морщинистые тела пересохли и покрылись коркой пыли, шкура в складках чесалась от блох. Яростно трубя, подняв хоботы, растопырив уши, императорские слоны с топотом вломились в строй перепуганных наемников.

Чужеземцы обратились в бегство. Одни из них, побросав щиты и копья, кинулись в море; другие, оцепенев от страха, метнулись в стороны, но были тотчас же разорваны в клочки воровской армией. Чудовища прокатились над линией фронта, будто волна; когда передний из слонов поравнялся с ним, Шакал подумал, что в нем, должно быть, живет Бог — таким умом светился маленький красный глаз животного. Через минуту громадные ноги слонов втоптали в землю последние остатки сверкающей стены бронзовых щитов.

Лис тронул вождя за локоть и спросил, перекрывая шум:

— Сетис?

— Сетис.

Тут они увидели юношу — он мчался вниз по тропе. Когда он, окрыленный, подбежал к Джамилю, принц воскликнул:

— Я думал, ты приедешь на слоне! Какой триумф! Я горд за своих животных! Вот бы посмеялся над этим мой дядя!

Сетис присел на корточки, хватая ртом воздух. Он не чувствовал ни гордости, ни восторга, только унылую злость пополам с отвращением. Наемники, которые не успели спастись вплавь, погибли; воры из ополчения безжалостно перерезали им глотки, отнимали оружие. Сетис отвернулся и, призвав на помощь все свое мужество, прошептал:

— Послушай. Я должен сказать кое-что о Криссе.

Но Шакал не слушал его. Его взгляд, внимательный и напряженный, не отрывался от остатков разбитого моста на другой стороне синего пролива.

Там возвышался Ингельд. Его массивную фигуру венчал сверкающий бронзовый шлем, сквозь прорези смотрели прозрачные голубые глаза. А перед ним стояла женщина в черном плаще, пухлая и седоволосая.

У Сетиса перехватило дыхание.

— Это она! Мантора!

Шакал ничего не ответил, только Лис прорычал:

— Мы ее знаем.

Женщина подошла к самому краю воды и окликнула их.

— Твоя уловка, вождь разбойников, была умна, но она не принесет тебе ничего, кроме боли. Много лет прошло с тех пор, как мои люди спасли тебе жизнь. Ты помнишь ту ночь, князь Осаркон? Помнишь, как я обокрала самого Повелителя Воров?

Она протянула руку. В ней был зажат какой-то предмет, такой крошечный, что Сетис не мог его разглядеть, он блеснул золотом.

— Они у меня здесь. Твои волосы, обрезки ногтей, кусочки кожи. Я верну их, если твоя шайка покинет Остров. А если нет — начну колдовать.

— Они и правда у нее? — Голос Джамиля был мрачен.

Шакал уныло кивнул.

— Тогда угроза серьезная. Ненависть ведьмы — страшное дело.

— Теперь уже ничего не изменишь. — Повелитель воров говорил тихо, но твердо. Он подошел к сваям обрушенного моста и поглядел на колдунью.

— Ты опоздала, чародейка. Раньше я боялся твоей злобы, но те времена миновали. Многое переменилось. Шакал опять стал князем Осарконом, он испил из Колодца Песен. Может быть, Колодец меня защитит.

Ингельд что-то пробормотал, Мантора покачала головой. В ее голосе звенело презрение.

— Не защитит. Твоя смерть будет долгой и мучительной. Ты ничего не вернешь. Мы будем атаковать, пока не победим, а потом уничтожим всех до единого обитателей Острова — и мужчин, и женщин. Восстановим Храм, ублажим Бога медом и золотом. Я стану Гласительницей и установлю новую власть. И не надейся, что Бог меня отвергнет. Боги переменчивы. Ты сам это знаешь.

Шакал долго выдерживал ее взгляд. Потом отвернулся.

— Колдуй сколько хочешь, — сказал он.

Шестые Врата Дорога Наказаний

Люди любят играть. Думаете, боги никогда не играют?

Люди обманывают сами себя, врут, сочиняют сказки.

Моя сказка — это мир. Я сочинил его из надежд и желаний, из воды и песка, и выкатил его на небо.

Звезды собрались посмотреть на мое творение. Из моря поднялись русалки.

Но путь был долог, а ведь даже боги устают, и я превратил мир в апельсин и очистил его. У него был восхитительный аромат, из долек сочился сладкий сок. Он стекал по моим пальцам и капал в песок.

Он думает, его любви достаточно?

На дальнем берегу реки земля была сухая, песчаная.

Мирани карабкалась на берег. Песок под ногами мягко проваливался, обрушивая норки ласточек или мелких шиншилл. Она цеплялась руками за пучки чахлой травы. Наконец выбралась на вершину обрыва — там дул теплый ветерок.

Орфет окликнул ее:

— Не уходи далеко.

А Аргелин сердито спросил:

— Что там, наверху?

— Трава. — Она обернулась. — Большая равнина, поросшая травой.

Ровная степь тянулась, насколько хватало глаз. Из нее не поднимались на горизонте холмы, не росли деревья. Небо над равниной было голубое, безжалостное, посреди него золотым диском пылало раскаленное солнце. Трава под легким ветерком не ведала покоя, колыхалась и переливалась, еле слышно перешептываясь, то гнула, то распрямляла податливые стебли. Мирани настороженно обернулась.

И увидела: Аргелин приставил острие меча к горлу старика.

— Диск. Верни его.

Архон рассмеялся, ничуть не испугавшись. Однако протянул Аргелину солнечный диск. Тот взял его — и в то же мгновение из диска ушел свет. Генерал сунул украшение под кирасу и отпустил старика.

— Нет нужды угрожать, генерал. Я и без того давно мертв.

Но Аргелин уже карабкался на берег. Орфет торопливо высадил Алексоса из лодки и обернулся.

— Выходи и ты, дружище.

Старик печально улыбнулся и покачал головой.

— О, нет, Орфет. Дальше я идти не могу. Дорога в Сады пока еще закрыта для меня. У меня тут свои приказы. — Он взял весла и неуклюже оттолкнулся от берега.

Орфет сказал:

— Ты что, собираешься бросить нас на этом берегу?

— Да. Боюсь, назад вы не вернетесь.

Глазастая лодка поплыла, раздвигая маковые лепестки. Орфет смотрел ей вслед.

— Рад был снова увидеть тебя, — тихо молвил он.

— Вспоминай меня, Орфет. Когда поешь и когда играешь. — Лодка медленно поплыла по кроваво-красной реке и скоро растворилась в тумане.

Аргелин крикнул ей вслед:

— Эй, старик! Чьи у тебя приказы?

Сквозь плеск весел донесся тихий голос:

— Знай, генерал Аргелин, здесь правит Царица Дождя. Она следит, как ты идешь по ее владениям. Бойся ее гнева, господин.

Его еле различимый силуэт затрепетал на мгновение среди красных цветов — и исчез. Река опустела.

Аргелин с лязгом убрал бронзовый меч в ножны.

— А мой гнев для тебя ничего не значит? — зарычал он.

Орфет обернулся к нему. С мгновение они свирепо глядели друг другу в глаза. Наконец генерал сказал:

— Мы с тобой, толстяк, давние враги. Однажды ты чуть не пронзил меня ножом, меня спасла только кираса. Может быть, здесь мы уладим, наконец, наши отношения?

Орфет скрестил руки на груди.

— Ты бы этого хотел, верно? Убрать меня с дороги, и пусть девчонка и Архон останутся без защиты. — Он усмехнулся, на лбу у него блестели капли пота. — Да и к чему мне ломать тебе шею? Мы и так попали в страну мертвых и вряд ли выберемся отсюда.

— Глупости. — Алексос выкарабкался на берег, встал рядом с Мирани и нетерпеливо переминался с ноги на ногу. — Можете драться хоть до скончания века, и ни один из вас не победит другого, так что лучше давайте помиримся. Дорога до Садов долгая, господин Аргелин. Пошли скорее.

На миг Мирани показалось, что противники не сдвинутся с места. Но потом Орфет хрипло расхохотался и неуклюже вскарабкался вслед за ней на песчаный берег. Аргелин пристально глядел ему вслед. Мирани в ужасе подумала, что сейчас он вытащит нож и вонзит его в спину музыканту; но нет — он взобрался следом за Орфетом, изо всех сил цепляясь руками в перчатках за ускользающую почву.

Орфет с натугой выбрался на вершину и, кряхтя, выпрямился.

— Чертова дыра. Это и есть Иное Царство? Неудивительно, что люди боятся смерти.

Алексос уже бежал по равнине. Высокая трава скрывала его по пояс.

— Как здесь здорово, Орфет! — крикнул он. — Смотрите, бабочки!

И правда. Бабочки целыми облаками порхали вокруг, наполняя воздух желтыми, синими, белыми бликами. Мирани вошла в такое облако — и радостно рассмеялась неожиданному взрыву красок. Мириады радужных крылышек окутали небо. Орфет что-то проворчал, метнул свирепый взгляд на Аргелина — тот двинулся следом.

Много часов они шли по равнине. Поначалу простор и свет радовали душу, но вскоре Мирани поняла, что идти по густой поросли очень утомительно; нога проваливалась в невидимые глазу впадины, она боялась наступить на прячущихся в траве змей и шла осторожно, медленно, раздвигая стебли и глядя под ноги. Наконец она остановилась, подняла голову, чувствуя, как ноют растянутые шейные мышцы, и с удивлением обнаружила, что маковая река осталась далеко позади. Отблески багряных лепестков окрашивали небо красноватым заревом. А впереди лежала вековечная пустошь, и посреди нее что-то виднелось.

— Что это такое?

Алексос сидел на спине у Орфета. Услышав вопрос, он прикрыл глаза ладонью от яркого света.

— Это ворота, Мирани.

Они медленно приблизились. Дорогу им преграждало громадное серое строение, воздвигнутое посреди голой степи. Если это и ворота, подумала Мирани, то, наверное, они широко раскрыты: между высоких столбов виднелась та же самая равнина, что и вокруг. Мирани пожалела, что слишком мало знает об Указании Пути. Сетис наверняка переписывал этот свиток десятки раз, он бы вспомнил, что в них говорится о дороге в Сады. Мирани вспомнила его исполненный боли крик: «Не уходите без меня! Погодите!» Этот крик потряс ее до глубины души. Она обернулась — но за спиной ничего не было, только стена из темно-красного камня.

Может быть, он подумал, что не нужен ей здесь? Это не так. Она оглянулась на тяжело бредущего Орфета, на Аргелина. Сетис умел обращаться с этими людьми. А она — не умеет.

— Как жаль, что его нет, — прошептала она. Бог если и слышал ее, то не ответил.

Наконец Аргелин подошел к неведомому строению, остановился и окинул его взглядом сверху донизу. Потрогал стену рукой в перчатке; Алексос отозвался громким, испуганным криком.

— Нет! Не трогай! Погоди! — Он соскочил со спины Орфета и подбежал. Мирани поспешила за ним.

Два косяка и верхняя балка. И всё. Никаких дверных створок между ними. Столбы изображали фигуры рослых мужчин с мечами в руках, у каждого из них было лицо Аргелина.

— Она надо мной смеется, — прошипел он.

— Я бы сказал, неплохое сходство, — буркнул Орфет.

Столбы были сложены из некоего серого материала, напоминавшего камень, но под порывами ветра приняли странные очертания: воздух словно размывал их, уносил прочь тонкие струйки белесого дыма.

— Что это такое? — проворчал Орфет.

— Пепел.

Они молча вглядывались в причудливые колонны, и, наконец, Мирани задала вопрос, на который никто не отваживался:

— Пепел чего?

Алексос тонким пальцем тронул край кирпича. Под его касанием соскользнула струйка сероватой липкой пыли.

— Не у каждого есть мумии или гробницы. Я помню времена, когда погибших героев сжигали на больших кострах. — Он быстро обернулся, и Мирани увидела, что за спиной у него высоко в небе парят крошечные крапинки — должно быть, птицы. Они летели очень быстро; вскоре стая разделилась и стала снижаться. Мелкие, темные, наподобие ворон или стрижей. Через минуту птицы стали кружить над головами.

— Ее шпионы, — выдавил Аргелин. — Следят за нами.

— Они нам ничего не сделают. — Орфет обернулся к столбам-близнецам, обошел их, посмотрел вверх. — Для чего воздвигнуты эти ворота? Они ничего не стерегут, никуда не ведут.

Птицы загалдели, ринулись вниз, словно дождь из серой золы, и расселись на примятой траве, окружив путешественников кольцом. Мирани обернулась, посмотрела на них; ее спутники тоже стали озираться.

Аргелин вытащил меч.

— Это не птицы.

Глаза у них были из осколков стекла, крылья металлические. Перья радужно блестели в лучах солнца, будто смазанные маслом. Одна из птиц каркнула, пролетела над головой у Орфета; он, выругавшись, пригнулся и упал на землю возле пепельных столбов. Мирани вскрикнула, кинулась к нему.

— Ничего, я цел.

— Нет! Твоя рука! Смотри!

Рука Орфета, которой он на миг провел под пепельными воротами, исчезла, будто срезанная до запястья. В тот же миг, будто испуганный возглас Мирани был сигналом, птицы вспорхнули и ринулись на пришельцев, словно град из железных клювов и когтей.

Алексос горестно взвыл, Мирани пригнулась.

— Надо идти за ворота! — крикнула она.

— Нет! Мы не знаем, куда они ведут! — Аргелин отбивался от железных крыльев; какая-то тварь с силой дернула его за рукав.

Мирани обернулась.

— Архон! Алексос!

Сильный удар сбил ее с ног. Корчась от боли в груди, она набрала в легкие побольше воздуха и закричала что есть мочи:

— Орфет! Алексос ушел! Ушел сквозь врата!

Не дожидаясь своих спутников, не глядя, идут ли они за ней, она шагнула под серую перемычку, и та мгновенно растворилась, будто развеялся под порывом ветра край туманной пелены. Орфет взревел, кинулся за ней, но его рука ушла в пустоту. Он упал во весь рост лицом в траву, встал, развернулся. И похолодел.

Не было ни птиц.

Ни ворот со статуями-близнецами.

Только стоял, обнажив меч, напуганный Аргелин.

А вокруг, куда ни глянь, всюду была трава. Только трава, и больше ничего. А из травы осторожно выглянула маленькая темноволосая голова.

— Где Мирани? — прошептал Аргелин.

* * *

Мирани собралась с мыслями.

— Здесь всё такое же, — сказала она. — Вот только…

Вот только цвет. Травы здесь были золотые. Громадные колосья злаков шелестели и плясали на ветру, а небо над ними было затянуто темными тучами. Безмолвно сверкали далекие молнии.

Она огляделась.

— Архон!

И тут она заметила, что ворота исчезли. Без следа. Она сглотнула подступивший к горлу комок.

— Алексос, прошу тебя, не прячься от меня.

Он наверняка присел среди травы и следит за ней. Или завязывает сандалии. Играет. Вот сейчас, в любую минуту, он выскочит, скажет что-нибудь, одновременно спокойное и раздражающее.

Но злаковое поле тянулось, насколько хватало глаз, и золотистые волны с тихим шелестом расходились по нему от ее талии к краям земли, как будто она надела широкую юбку, и тут, капля по капле, с ледяной неотвратимостью на нее нахлынуло осознание того, что Архона здесь нет, что она прошла через ворота одна.

— О Ярчайший!

Ответа не было. Может быть, в этом месте вообще нет Бога. Может, здесь нет никого, кроме нее. Она торопливо шагнула туда, где были ворота, огляделась, встала на колени. По земле тянулась глубокая борозда — видимо, древняя, потому что на ее дне росла трава. Как будто здесь тащили что-то очень тяжелое. Мирани выпрямилась, проследила борозду взглядом, увидела, что она ведет через равнину на запад.

Она заколебалась. Если пойти по борозде, то что, если Орфет и остальные не найдут дорогу сюда? А оставаться здесь и ждать, пока сядет солнце и опустится ночь, было страшно. Она оторвала от подола полоску белого полотна, привязала ее к высокому стеблю; потом еще одну, чуть подальше. Так им легче будет догадаться, в какую сторону она пошла. Больше ничего сделать было нельзя.

Прогулка по золотистой равнине оказалась утомительной. Сначала путь лежал среди спелых злаков; она шла и шла, изнемогая от жары, измученная жаждой, и постепенно погрузилась в сны наяву. Ей мерещилось, что трава плавится, превращается в жидкое золото, затопляет равнину, колышется тяжелыми волнами вокруг ее талии и рук, течет и капает, не давая желанной влаги, застывает, превращаясь в браслеты и подвески, повисает каплями на бахромчатом подоле туники. Она вытирала пот с лица — по пальцам струилось жидкое золото; металлическая пыльца лезла в горло, вызывая кашель, запорошила волосы. Она ощущала ее вкус на губах. Сладкая, будто мед.

Мирани шла, спотыкаясь, боясь упасть и утонуть в вязкой траве. Вдруг она подняла глаза и увидела солнце — оно висело прямо впереди, совсем низко над горизонтом. Но на фоне его алого блеска темнели какие-то силуэты. Сердце у Мирани отчаянно забилось. Может быть, это те самые статуи-близнецы, и она невольно вернулась к ним. Приложив руку к глазам, она ждала, когда огненный диск солнца скроется за туманной дымкой на горизонте.

И вдруг внезапно опустилась ночь.

Вскоре она увидела холм, а на его вершине — странный темный силуэт.

Что это? Здание? Вряд ли. Но что же еще? Мирани торопливо приблизилась.

В темноте травяное море, по которому она брела, стало водой, переливающейся фосфоресцирующими бликами, а в глубине ее виднелись очертания рыб. Она зачерпнула воды, поднесла ладони к губам, но потом медленно разжала пальцы и дала жидкости вылиться.

Если испить этой воды, то, может быть, обратный путь будет потерян.

Земля полого поднималась, и шаг за шагом уровень воды становился все ниже. Вскоре она шла по колено в воде, потом по щиколотку, а когда за спиной взошла луна, Мирани обернулась — и ахнула: перед ней лежала вся равнина, от края до края, и через водную гладь тянулась серебристая полоска лунного света, будто дорога, которая ее сюда привела.

Она пошла дальше, дрожа от холода. Мокрая туника прилипла к ногам.

А впереди, на вершине холма, темнела роща.

Деревья были невысокие, кряжистые — возможно, оливы, но за древностью лет позабытые и неухоженные. А в глубине, среди деревьев, алела яркая искра, пляшущая, будто огонек костра. Мирани осторожно приблизилась. Здесь, наверху, дул ветер. Он-то и доносил до нее треск пламени, шипение искр. И вращал маски.

Они висели на ветках всех деревьев в роще: маски из серебра и черного дерева, из бересты и изумрудов. Покорные потокам воздуха, их лица поворачивались из стороны в сторону, будто прислушиваясь к чужим разговорам, и безжизненные взгляды пустых глазниц бродили по лицу Мирани. Она узнала их. Маски давно ушедших Гласительниц, Носительниц Бога и Вышивальщиц, маски Тех, Кто Вкушает Пищу Для Бога. Тысячи отброшенных лиц, многие поколения Девятерых. Они пришли сюда из давних времен, когда люди только что узнали об Оракуле, когда еще не сложились Ритуалы, когда только папирус с прорезями для глаз закрывал лица Девятерых. А венчала длинную череду маска Гермии, с искусной гравировкой на щеках, с золотыми дисками, тихо позвякивающими на ветерке.

Мирани протянула дрожащую руку и остановила движение маски.

Та застыла с раскрытым ртом.

И прошептала: «Мирани».

Девушка в ужасе отскочила. Выпущенная из рук маска снова завертелась.

Наконец Мирани набралась храбрости и спросила:

— Это ты?

«Всё зависит от того, кого ты имеешь в виду».

Мирани нервно потерла пыльные ладони.

— Ярчайший?

«А. Нет. Когда я говорила сквозь маску, слова всегда были моими, запомни».

Она узнала ее. Голос был женский, холодный и раздраженный. Знакомый. На всякий случай Мирани прошептала:

— Царица Дождя?

«Вижу, Мирани, здесь, в одиночестве, ты растеряла всё своё мужество. Без писца и без Бога кто ты такая? Испуганная девчонка, только и всего. Видимо, я в тебе не ошиблась. А что до Царицы Дождя… Вся эта страна принадлежит ей. Она следила за твоим приближением. Я тоже».

Мирани огляделась. Ветер усилился, вращал маски всё быстрее, в прорезях для глаз зияла темнота.

Она спросила:

— Гермия, где ты?

«Скажи ему вот что. Он должен идти обратно. Ни один смертный не может пройти через Девять Врат и вернуться. Неужели он думает, что его любви достаточно для такого подвига? Что он — герой, бессмертный и неуязвимый? Скажи — его терзает не любовь, а гордыня. Он меня убил. Чего еще он хочет?»

На небе собирались тучи. Они шли с востока, оттуда, где встала луна. Громадные жернова, исполненные бури, пронизанные ослепительными искрами молний. Мирани тревожно огляделась. Костер пылал неподалеку, в глубине рощи, однако вряд ли там можно найти убежище. Она хотела снять маску с ветки, забрать с собой, но голос в отчаянии закричал: «НЕТ!»

Поздно. Мирани испуганно отдернула руку, и в тот же миг в маску ударила молния. Прорези для глаз обмякли и закрылись, по щекам потекли капли, похожие на золотые слезы. Рот изогнулся; металл, опаленный чудовищным жаром, расправился, поник, растаял. Зарокотал гром.

Мирани воскликнула:

— Гермия, подожди! Куда мне идти? Что делать?

С изуродованных губ сорвался вздох. Слова получались сдавленные, неразборчивые.

«Солнце…»

— Что? Скажи!

«Скарабей…»

Прекрасная маска превратилась в трясущуюся морду какого-то чудовища. Вся ее красота ушла, золотые диски, звякнув, упали с расплавленных проволочек. Мирани отступила на шаг, подняла глаза — и увидела молнию. Через секунду загрохотал гром, прокатился по равнине оглушительным эхом. Налетел порыв ветра; он растрепал Мирани волосы, раздул платье. Деревья стонали и гнулись. Дождь вцепился в лицо, как холодные злобные пальцы.

Мирани бросилась бежать, забилась в лесную чащу, под переплетенные ветки олив, в опавшую листву, скрытую между стволами приземистых скрученных деревьев. Дождь промочил ее до костей, и она застонала, пораженная свирепой силой муссонного ливня. Сквозь водяную пелену почти ничего не было видно, костер нимало не приблизился. Мирани брела, спотыкаясь о корни, проваливаясь ногой в змеиные норы, а деревья, словно уродливые дриады, оборачивали сучковатые лица и злобно смотрели ей вслед.

Потом, забившись под низко склоненную ветку, Мирани подняла глаза и увидела его.

Он сидел у костра, спиной к ней. На нем был темный плащ; он обернулся — и заостренная, как морда шакала, звериная маска словно учуяла ее трепет. В красных глазах сверкали отблески пламени.

— Я беспокоюсь, Мирани, — сказал он, снял маску, и она увидела белое сияние его лица. — Северяне взломали ход на Второй Уровень. Они врываются в гробницы.

Страх — вот чем она кормится

— Так я и думал, — говорил Сетис, расхаживая по комнате. — Они перестали копать на северной стороне и сосредоточили людей в пустыне. На том участке, где выходят каменные породы, прямо под Стеной. А это плохо.

Он поднял глаза, ожидая, что Шакал спросит — почему, но грабитель могил хранил удручающее молчание. Первым заговорил Лис:

— Поясни, красавчик.

Сетис уселся на стол.

— Примерно там находится гробница Ахероэса. Она древняя, находится неглубоко. Вам она известна?

— Да, — лениво отозвался Шакал. — Кажется, однажды мы ее обчистили. Ингельд там ничего не найдет. — Он отпил воды из кубка эбенового дерева.

— Но из нее ведет множество туннелей. Почти все они ложные, заканчиваются тупиками, но за саркофагом скрывается потайная дверь в галереи Третьего Уровня. Если они ее найдут, их уже ничто не остановит.

Лис выругался.

— Мы ее так и не нашли.

— Вспомни, Лис, мы проникли и ушли за одну ночь.

— Там наверняка ловушки.

— Ингельд пошлет вперед рабов. — Шакал обернулся к Криссе — та с притворной скромностью сидела на скамейке у окна. — Госпожа! Как продвигается расчистка Оракула?

Она соскребла грязь с накрашенного ноготка.

— После того, как твои люди установили ту штуковину для подъема камней, дела пошли быстрее. Однако когда Ретия узнает, что там побывали посторонние, она придет в ярость.

— Ее гнев пугает меня, — мягко произнес Шакал и отпил еще глоток. Лис украдкой поглядел на него. Сетис перехватил этот взгляд.

— Расчистка продвигается. — Крисса пожала плечами. — Но на это уйдет еще много недель.

— У нас нет многих недель. Надо успеть до Дня Скарабея. — Грабитель могил выглянул из комнаты на открытую террасу. — Принц Джамиль?

— Повелитель воров, я всего лишь пленник. Мое желание вам известно. Достаньте мне лодку и позвольте отплыть к императорскому флоту. Госпожа Ретия, очевидно, потерпела неудачу. Добравшись туда, я приведу моих людей, мы скинем варваров в море, и Оракул снова станет свободным.

Шакал с улыбкой постучал пальцем по черному бокалу.

— О да. На первый взгляд всё очень просто. — Он отодвинул бокал, встал и подошел к рослому принцу. — А что потом? Народ Двуземелья устал от тирании, мой господин. Если не Аргелин, то Ингельд. Если не Ингельд, то император. Это что — цена, которую мы должны заплатить за то, что мы слабы, не имеем войска и нет над нами иной власти, кроме слов Бога? Когда-то мы сами правили собой; мой отец был членом Совета, пока его голову не водрузили над воротами Порта. Ты говоришь, Оракул станет свободен. Но во дворце Архона поселится сатрап, а на улицы войдет новая армия. — Он поморщился. — А моя голова, скорее всего, тоже украсит ворота.

Сетис бросил взгляд на Криссу. Она косилась на него из-под ресниц. Он сглотнул и заявил:

— Я думаю, надо сосредоточить усилия на Оракуле. Работать должны все, не только Девятеро. — Он заставил себя улыбнуться ей. — При всем уважении, пресветлая, жрицы — не… не самые сильные люди на свете. Несколько крепких мужчин…

Крисса высокомерно повела плечами.

— Я обсужу это с девушками.

Сетис сомневался, что она вообще скажет им об этом. У него язык чесался рассказать Шакалу, какова она на самом деле. Но он лишь кивнул.

Шакал налил себе еще воды. Его тонкие пальцы, сжимавшие деревянный кубок, слегка дрожали. Он сказал:

— Обсудите, и поскорее, пресветлая.

Она встала и, покачивая бедрами, вышла. Подол складчатой юбки дразняще пощекотал руку Сетиса. Вслед за ней слуги проводили Джамиля. Как только они вышли, Сетис обернулся к Шакалу, но не успел сказать ни слова: Лис оттолкнул его и схватил вожака за локоть.

— Сядь, — велел он. — Пока не упал.

И подвел повелителя воров к креслу. Шакал тяжело рухнул в него. Его кожа лишилась красок, он потер лицо дрожащими пальцами. Заговорил — голос звучал хрипло.

— Заприте дверь. Пусть никто не входит.

Сетис подбежал к двери. Замка не было, поэтому он приоткрыл ее и выглянул. В коридоре было пусто, только изваяние Царицы Дождя смотрело на него сквозь занавес из хрустальных капелек. Он закрыл дверь, подпер ее стулом и торопливо вернулся к Шакалу.

— Он что, заболел?

Лис свирепо сверкнул глазами.

— Это Мантора. Принялась за колдовство.

Сетиса пробрала дрожь. На миг он снова ощутил запах, стоявший в комнате ведьмы, тошнотворные испарения чародейских снадобий и сушеных тварей.

— Неужели это возможно?

— Он не может есть. — Лис налил вожаку еще воды. — Его рвет. Со вчерашнего дня ни крошки не проглотил.

— Может быть, это просто…

— Поверь, писец, это ее козни.

— Да прекратите же говорить обо мне, как будто я уже мертв! — Шакал сел, собрав все силы. Его лицо покрылось холодным потом. — Если она меня и не убьет, то ты, Лис, уж точно прикончишь. — Он отпил воды и закашлялся. — Страх — вот чем она кормится.

Наступило молчание. Над синими просторами моря, крича, кружили чайки. Сетис сел и, помолчав немного, уныло проговорил:

— И ты сдашься?

— Ни за что.

— Без тебя у нас не будет вождя.

— Чушь. Во-первых, есть ты.

— Я?

— А почему бы и нет? — Глядя на замявшегося Сетиса, Шакал выдавил свою холодную улыбку. — Да и Ретия с радостью возьмет власть в свои руки. Но я еще не готов умирать. Через два дня наступит День Скарабея. Ты сказал, что тогда и вернется Архон. Если мы продержимся, может быть, этот чокнутый мальчишка еще спасет мир.

На миг Сетису подумалось — уж не начинается ли у Шакала лихорадка? Потом он сказал:

— Послушай, я должен предупредить тебя насчет Криссы…

Шакал горестно рассмеялся. Лис сплюнул.

— Ты всё знаешь?

— Я никогда не доверял этой милой кошечке и никогда не стану доверять. — Шакал отпил еще воды и глубоко вздохнул. — Лис, расскажи ему.

— Мы навели справки. Она провела у Манторы два месяца. Эта ведьма — сестра ее матери.

Сетис сказал:

— Она знает, где мой отец. Мне нужно…

— Нет. — Узкие глаза Шакала внимательно следили за ним. — Нет, Сетис. Это ловушка. Никто из нас не покинет Остров, пока мы не сумеем спуститься в жерло Оракула. Ты для них будешь слишком полезен — ты знаешь расположение гробниц. Они хотят, чтобы ты сгоряча совершил ошибку, пытаясь спасти отца.

Он приподнялся на локте, его голос зазвучал жестко.

— Дай слово, что не будешь даже пытаться.

— Но только подумай — что, если эта тварь доберется до Телии! — От этой невыносимой мысли Сетис содрогнулся. — Сводница! Шлюха!

Шакал и Лис переглянулись.

— Твой отец сумеет присмотреть за ней.

— Он старик! — Сетис не помнил себя от ярости. — Я и так слишком надолго оставил их! Я должен быть там, с ними!

В напряженном молчании Лис буркнул:

— Я мог бы взять несколько человек…

— НЕТ, — коротко приказал Шакал. — Мы больше не дадим Манторе заложников. Дело тут не только в твоей вине, и не в злобе Криссы, и не в моей смерти. От нас зависит будущее Оракула и гробниц.

Сетис подошел к двери и распахнул ее. Стул с грохотом опрокинулся. Юноша кипел от стыда и гнева, но все-таки постарался не выдать голосом волнения и только тихо прорычал:

— В гробницах только кости. Телия для меня гораздо важнее.

* * *

Весь вечер Сетис работал на Оракуле. Разделся до пояса и трудился вместе с девушками и теми немногими мужчинами, кого допустила Персида: растаскивал камни, спускался в яму, привязывал длинные канаты к большим обломкам скалы и дерева. Вокруг кишели скорпионы. Поначалу от злости он не обращал на них внимания, но потом один из них вскарабкался ему по ноге, и юноша отскочил, оцепенев от ужаса. После этого он стал осторожнее.

По спине струился пот, солнце обжигало лицо и плечи. Он не прикрывался от палящих лучей, стай мух над головой, укусов москитов, будто находя в этом своеобразное удовольствие. Несмотря на ветерок, мостовая Оракула отдавала накопленный жар; выпрямившись, чтобы размять спину, он увидел сквозь миражи в дрожащем воздухе бескрайнюю синеву моря.

Надо было привести их. Он понимал, что и сам-то едва-едва сумел уйти из Порта живым, но оставлять их там… Он прикрыл глаза, чтобы мысленно спастись от презрительного взгляда отца, и тут ему стало еще хуже. Сетиса осенила внезапная догадка. Он вспомнил, как понравились Телии игрушечные обезьянки…

— Сетис!

Крисса. Он выждал немного, затем обернулся. Она держала амфору с водой и чашку.

— Хочешь пить?

Он кивнул, глядя, как она наливает воду, заметил идеальную белизну заботливо накрашенных ногтей. Холодная вода обожгла горло. Он вернул Криссе пустую чашку. Очень осторожно провел рукой по ее пальцам.

Крисса хихикнула.

— Хочешь еще? — Она налила чуть-чуть воды и протянула ему, на этот раз он сомкнул руки вокруг ее пальцев, и она не отстранилась. Но голос ее звучал холодно.

— Сетис, ты весь потный. Некоторым девушкам это нравится, но мне — нет.

Он присел на ступени. Бросив взгляд на работающих, она села рядом.

— Значит, ты решил вести себя со мной хорошо.

Он выпил, поставил чашку на камень.

— Это показалось мне разумным шагом, пресветлая.

— Правильно. Так и есть. Ты мне всегда нравился, Сетис, с самого начала. Хоть Мирани и говорила…

— Не болтай о Мирани.

Крисса улыбнулась.

— Думаешь, она вернется?

— Да.

— Из Иного Царства еще никто не возвращался. Это невозможно.

— Она уже возвращалась.

— Впрочем, мне тоже неохота говорить о Мирани. — Она слизнула с пальца каплю воды. — Скажи, Сетис, Шакал еще не заболел?

Он холодно произнес:

— Нет.

— Ну, скоро захворает. Мантора взялась за колдовство. А когда он умрет — а умрет он обязательно, в страшных мучениях, — то мы с тобой сможем отдать Оракул в ее руки. А потом, если хочешь, уедем. Найдем твоего отца и поедем куда захочешь. Она даст нам корабль, и драгоценностей, и золота. А можем и остаться, и тогда…

Он протянул руку, погладил ее пальцы шершавой ладонью.

— Откуда ты знаешь, что она уже начала колдовать?

Крисса лукаво улыбнулась, довольная собой.

— Я же тебе говорила. У меня есть скарабей.

Он покачал головой и отодвинул ее руку. Намеренно не глядя на нее, он все же почувствовал, как она надула губки.

— Это правда.

— Я не дурак. Неужели оловянный жучок…

— Он золотой. И кроме того, он… Посмотри сам. Сейчас покажу. — Из складок платья она извлекла волшебного скарабея. Ало-голубая драгоценность сверкнула у нее на ладони. Он с любопытством протянул руку, повертел жучка, увидел золотую булавку, а под ней — древнейшие иероглифы, тайные знаки додинастической эпохи.

— Крылатый жук, — сказал он. — Символ возрождающегося Солнца. Он что, умеет летать?

Она хихикнула.

— Да. И помогает мне видеть, кого я захочу.

Он почесал сухую щеку.

— Покажи, — хрипло потребовал он.

Сначала он думал, что она откажется. Но ее губы изогнулись в самодовольной усмешке, как будто она понимала, что теперь он никуда от нее не денется, что он молит о помощи. И она сделала вид, что не может сопротивляться.

Крисса взяла жука, положила его на камень, потом подняла чашку и налила воды — очень медленно, шепча тихие заклинания. Вода была чистая, свежая; на поверхность всплыли два пузырька.

— Вот. Смотри. — Ее пальцы подхватили скарабея и очень осторожно опустили в воду, уложив на дно чашки.

По поверхности пробежала мелкая рябь. Он сказал:

— И что я должен тут…

И вдруг увидел Мантору.

Послышался сдавленный вскрик — его собственный. Крисса приникла к его руке.

— Тише, Сетис. Она не должна нас услышать.

Колдунья стояла к нему спиной. Но перед ней висело зеркало, и в нем Сетис видел, чем она занята. Она сидела перед зарешеченным окном, за столом, уставленным снадобьями. На пол падали косые лучи солнечного света. Мантора раскрыла серебряную шкатулку. Он узнал ее — с этой шкатулкой в руках ведьма угрожала Шакалу, стоя на другом конце Моста. Он завороженно смотрел, как она достала стеклянный флакон, открыла его, взяла золотой пинцет и очень, очень осторожно достала прядь волос. Светлых волос.

— Вон он, внизу, — прошептала Крисса.

Сетис поднял глаза. На террасу Верхнего Дома вышел Шакал. Отсюда, с высоты, его худощавая фигура была едва различима. Он склонился, опершись обеими руками о балюстраду.

— Сейчас увидишь, как действуют чары! — В голосе Криссы звенело торжество. Ему захотелось отодвинуться подальше. Но в чашке воды он увидел, как Мантора сожгла прядь волос.

Она поднесла ее к пламени — ив тот же миг волосы почернели, скрутились.

Сетис подскочил. Шакал вскрикнул, медленно склонился, словно борясь с нестерпимой болью, схватился руками за грудь, рухнул на колени, как будто силы внезапно покинули его. С губ слетел один-единственный стон.

— Прекрати! — прошептал Сетис. — Сделай так, чтобы она прекратила!

— Ох, Сетис, не могу. — Крисса подняла на него безмятежные глаза. — Это ее рук дело. Она могла бы, если бы захотела, убить его на месте.

Голоса. Лис, остальные — бежали к Шакалу.

Это было невыносимо. Ему хотелось опрокинуть чашку, растоптать ее, расплескать воду по раскаленным камням. Крисса улыбнулась.

— Тебя это огорчает? Я удивлена, Сетис. Я думала, ты готов пойти на многое, чтобы чего-то добиться в жизни. Так говорила Мирани. — Она взяла его за руку. — Значит, ты только притворялся?

— Нет. — Он шагнул к ней, поставил ее на ноги, обнял. — Я был… Просто мне всё это непривычно.

Она самодовольно улыбнулась.

— Мы можем достигнуть вершин могущества, Сетис. Ты и я. Мы станем как Гермия и Аргелин.

Он крепко прижал девушку к себе, глядя через ее плечо на толпу вокруг Шакала, и в нем бурлил страх, кипело отчаяние.

И тут вдалеке, на стене порта, жалобно вскричала свирель. В толще воды Мантора вскинула голову, отбросила сгоревшую прядь и скрылась из поля зрения — видимо, отошла к окну. Взглянув на голубое море, Сетис увидел лодку. Крошечная, под нескладным хлопающим парусом, она стремительно направлялась к Острову. А на корме стояла высокая фигура — хорошо знакомая.

Крисса тоже увидела ее. С гневным криком она отстранилась от Сетиса, топнула ногой, взвизгнула от злости.

— Ну вот, опять! Вечно она всё портит!

Внизу Лис помогал Шакалу подняться. Грабитель могил едва держался на ногах, но все же смотрел на лодку. Девушка на носу помахала ему. Сетис, дрожа, вздохнул с облегчением.

Это была Ретия.

Он тотчас же обернулся и поцеловал Криссу. Долгим поцелуем, прижав губы к ее губам. Наконец она отстранилась; ее лицо пылало, волосы растрепались.

Она приложила руку к губам.

— Ой, Сетис, — охнула она и убежала, хихикая, по лестнице на террасу.

Не обращая внимания на недоуменный взгляд Лиса, Сетис долго смотрел ей вслед. Когда она скрылась из виду, он разжал пальцы.

На его грязной ладони лежал скарабей — голубой с золотом, мокрый.

Человек, который разбил ее изваяния

Это не Мирани. — Орфет хмуро вглядывался во тьму.

— Там кто-то есть.

— Я и сам вижу, генерал, но оно гораздо больше. — Он приподнялся на руках и еще немного прополз к вершине дюны. Сквозь короткие пальцы просачивался черный песок.

Аргелин нахмурился.

— А я думал, будет хоть какая-то польза от того, что мы привели с собой Бога.

Алексос только фыркнул Его лицо в полумраке казалось изможденным, серым, в опухших глазах все еще стояли слезы. После того как Мирани исчезла, он был безутешен, рыдал, что это он во всем виноват, и Орфету пришлось нести его по равнине, поросшей зелеными травами. А теперь, с наступлением темноты, травянистая степь сменилась черной пустыней, и впереди маячила причудливая фигура, закутанная во что-то неясное.

— Слишком уж неподвижно стоит. — Аргелин прищурился. — Опять статуя.

— Надо быть осторожнее…

— Зачем? Ловушки Царицы Дождя меня не пугают. — Аргелин вскарабкался на вершину дюны и размашисто зашагал дальше. Орфет мрачно следил за ним.

— Этот человек сошел с ума оттого, что слишком мало пьет. — Он хрипло рассмеялся. — И куда нас с тобой занесло, дружище? Всё здесь вверх тормашками.

Но Алексос уже бежал за Аргелином, и Орфету пришлось торопливо подняться и следовать за ними. Он всем сердцем желал, чтобы девочка сейчас была с ними. У нее есть мозги. Даже этот выскочка Сетис — и тот умел читать и понимал смысл многих вещей. А что проку от него, Орфета? Разве что песни поет. Из всех, кто здесь есть, у него одного есть песни.

Фигура была огромная. Приблизившись, они увидели, что она сверху донизу обвита плющом и спутанными побегами хмеля так густо, что почти не видна; только торчала вперед вытянутая рука величиной с Алексоса да подымалась из земли исполинская бронзовая ступня.

Алексос вскинул голову.

— Да это великан!

Аргелин с досадой сунул меч обратно в ножны.

— Пошли. Он нам ничего не скажет.

— Погодите.

Генерал обернулся, и все увидели у него на лице смертельную муку.

— Я не могу ждать! Мы должны найти Гермию! Не понимаю, почему я тащу тебя за собой…

— Генерал, — настороженно отозвался Орфет. — Это был не я. Я не сказал ни слова.

С мгновение они пожирали друг друга глазами, потом воззрились на мальчика. Алексос обиженно воскликнул:

— И не я!

— Это сказал я.

Орфет понял, что с ними говорит сам Бог, и, дрожа от ужаса, рухнул на колени прямо в острую щебенку. Но неужели Бог говорит вот так, вслух, металлическим голосом?

Генерал обернулся к статуе. С мгновение молча смотрел на нее снизу вверх, потом к нему вернулась обычная резкость.

— Бронзовый человек, ты живой?

— Я был живым, о враг богов. А теперь я мертв.

Алексосу от волнения не стоялось на месте.

— Что с тобой случилось? Почему ты весь зарос вьюнками?

— Очисти мне лицо, малыш. Дай мне дышать, и я тебе расскажу.

Торопливо, пока Орфет его не остановил, Алексос вскочил на побеги плюща и проворно вскарабкался, цепляясь ловкими пальцами за спутанные ветки. Из-под его рук и ног разлетались шишки хмеля, ягоды, сухие листья, они падали на обращенное вверх лицо музыканта.

— Архон! Осторожнее!

— Не волнуйся, Орфет. — Небрежно брошенный ответ затерялся в шорохе листьев. — Тут ветки узловатые. Я легко держусь. Смотри!

Хрустели и падали обломленные ветви. Со стуком рухнула и рассыпалась по земле большая гроздь винограда. Из перепутанных лоз начало проступать лицо — ухо, глаз, большие бронзовые губы, нос, гладкий, как обсидиан.

Дыхание. Бронзовый человек набрал полную грудь воздуха — неподвижного воздуха Иного Царства. Взметнулась пыль; по небу прокатился порыв ветра.

Великан со скрипом приоткрыл один глаз.

Аргелин, удивленно ахнув, отпрянул.

— Не бойся меня, маленький бог. Я тебе благодарен.

Глаз был белый, как слоновая кость, голубой, как лазурь. Он вгляделся в темноту.

— Много веков прошло.

— Спускайся, мальчик, — велел Аргелин. — Пора идти. — Он сделал пару шагов, остановился и обернулся. — Нам нужна дорога в Сады. Мы правильно идем?

Великан искоса посмотрел на него. Тяжелые побеги опутывали его лицо, облепляли сомкнутые веки. Он сказал:

— Сады лежат на западе. Освободи меня. Я отведу вас.

— Нет. — Это сказал Орфет. Он осторожно подошел к ноге великана. — Архон, спускайся. Скорее.

— Никто не имеет права принимать решения за меня, — сказал Аргелин. Тут сверху в ворохе листвы спрыгнул мальчуган. Аргелин отступил на шаг.

— А может быть, напрасно, генерал?

— Царь. Я теперь царь, запомни это, толстяк. Царь и Архон, и буду делать всё, что захочу. — Он вытащил меч и изо всех сил ударил по корням удушливых лоз, по толстым скрученным стволам, растущим из каменистой земли. Из ран брызнул сок и смола.

Орфет схватил Алексоса. Оттащил.

— Аргелин! Подумай!

Генерал ударил еще раз. Острое лезвие перерубило побеги. Сверху посыпались громадные пряди спутанных лоз, такие тяжелые, что земля содрогнулась.

Один из пальцев на руке великана разогнулся.

— Ты! Бронзовый человек! — вскричал Орфет. — Почему она так поступила с тобой? Что ты ей сделал?

— Ничего.

— Врешь!

— Ничего не значащую мелочь.

Из ран вытекала смола, по щебенчатой земле протянулись липкие струйки. Аргелин с трудом вытащил ногу из одного ручейка, занес меч и ударил снова.

— Расскажи, — ревел Орфет. — Или боишься?

— Моя судьба — рассказывать тем, кто спросит. Когда я был человеком, я разрушил все ее изваяния. И поставил вместо них свои собственные.

— Аргелин! Ты его слышишь?

Аргелин притих, обернулся и поднял глаза на бронзового исполина. Губы гиганта разомкнулись.

— За это она лишила меня кожи и костей, сердца и печени. Бесчисленные века я стою здесь бронзовым изваянием. Надо мной разрастались леса, отмирали и вырастали снова. Без вас я никогда не дойду до Садов.

Аргелин помолчал немного, потом опять замахнулся, чтобы ударить мечом еще раз.

Орфет схватил его.

— Это ловушка!

— Он может отвести нас туда.

— Глупец!

— Без него мы будем тут блуждать до скончания веков. А я… не стану… ждать!

С последними словами он нанес три могучих удара. Рука гиганта высвободилась, шевельнулась, раскрылась. Согнулся бронзовый локоть; громадный пальцы ухватили большую охапку зелени и дернули.

Алексос попятился.

— Орфет, мне это уже не нравится.

— А мне, дружище, не нравилось с самого начала. — Музыкант подхватил мальчика. — Побежали. Если хочешь — иди сам.

Он успел сделать только три шага. Вдруг земля вздрогнула и заколыхалась. Орфет упал ничком, изогнулся и увидел, как напряглась бронзовая ступня. Побеги хмеля натянулись как канаты. Музыкант схватил Алексоса, но мальчик закричал:

— Нельзя бросать его!

— Иди за мной, Архон.

— Нет, Орфет! Он застрял!

Музыкант обернулся на уходящем из-под ног песке.

Из перерубленных лоз сочилась смола. Желтая как янтарь, липкая как клей. Она тянулась за подошвами сапог Аргелина. Чем сильнее вырывался генерал, тем крепче она его держала, застывая длинными нитями, канатами, шипами. Вот уже и меч увяз в тягучей массе; она затвердевала прямо на глазах у испуганного Орфета. Аргелин кричал, ругался, вырывался, но лезвие накрепко приклеилось к ветвям.

— Моя судьба — стоять здесь, пока кто-нибудь не займет мое место. — Бронзовые губы раздвинулись шире, рука стряхнула лозы. — Человек столь же гордый и столь же обманывающийся.

Аргелин отшвырнул меч. Точнее, попытался. И понял, что рука тоже прилипла. Он вскрикнул, дернулся, развернулся, но и нога крепко застряла.

Сквозь черную пустыню он смотрел на Орфета, а Орфет — на него.

— Помоги, — прошептал генерал.

* * *

— Знаешь, если тебе когда-нибудь понадобится работа, приходи, я помогу. И карманникам, и писцам нужно одно и то же — ловкие пальцы.

После приступа боли Шакал был бледен как полотно, однако сидел прямо и отмахивался от назойливого внимания Лиса.

— Съешь что-нибудь, вожак. Тут в коробке…

— Отстань, Лис. Говоришь, заклинания?

— Да. — Сетис постарался не выказывать самодовольства, но это было нелегко. — Она затвердила их наизусть — видимо, ее научила Мантора. Потому что девчонка не умеет читать.

Он повертел скарабея. Все увидели выгравированные на золоте клинописные буквы, обвивавшие жука тугой спиралью.

Шакал сказал:

— Это не иероглифы.

— Гораздо древнее. Додинастические письмена.

— И ты сумеешь их расшифровать? — Шакал схватился за бок и тяжело дышал. По его бледному лицу катился пот.

— Видишь, что со мной делается? Лис, принеси воды. — Одноглазый принес бокал, но Шакал торопливо накрыл его длинной рукой. — Ты уверен, что у тебя получится? У меня нет желания отдавать в ее власть кого-нибудь еще.

— Знаю, но ничего другого не остается. Иначе она тебя убьет.

Шакал печально взглянув, сказал:

— Она здесь.

На один страшный миг Сетису померещилось, что он имеет в виду Мантору; юноша испуганно обернулся, но по широкой белой лестнице взбегала Ретия. На ней была тончайшая кольчуга изящного плетения, сверкающая, как серебро.

Едва переводя дыхание, она спросила:

— Где остальные?

Девушки уже бежали к ней от Оракула. Она с удивлением воззрилась на их усталые, грязные лица, на перевязанные руки.

— Оракул расчищен?

— Нет еще. — К ней подошла Персида. — Что сказал император?

Ретия выпрямилась, обернулась к Шакалу:

— Джамиль тоже должен слышать это.

В ожидании принца девушки жадно набросились на воду. Гайя налила немного драгоценной воды в стеклянную чашу, присыпала сверху миртом и лепестками роз. Все по очереди омыли руки. Сетис отвел глаза, заметив лукавую улыбку Криссы. Значит, она еще не обнаружила пропажу. Ему не хотелось испытать на себе силу ее гнева.

Двое людей Шакала ввели Джамиля. Тот запыхался на крутом подъеме и жестом попросил воды. Лис с унылым видом наполнил ему кубок.

— Дорогой принц, я вам не раб.

— И очень хорошо! — Джамиль с наслаждением отпил глоток. — А то пришлось бы тебя продать за уродство.

Не обращая внимания на хриплый смех разбойника, он всем своим массивным телом повернулся к Ретии.

— Пресветлая! Вы виделись с посланником моего дяди?

Она кивнула. Понимая, что все взгляды устремлены на нее, придвинула небольшую позолоченную табуретку и села посреди комнаты.

— Гонец с ответом вернулся через два дня. Вот условия императора. Джамиль и слоны должны быть возвращены на родину. Затем принц совместно с Гласительницей встанет во главе флота. Императорские войска защитят гробницы и освободят Порт. Варвары…

— Будут сброшены в море. — Шакал бросил на Джамиля угрюмый взгляд. — Сдается мне, я уже слышал подобный сценарий. А что нас ждет после героического спасения? Сатрапия?

Ретия улыбнулась.

— Нет. Править будет Бог устами Гласительницы.

Девятеро хранили молчание. Первым заговорил Сетис:

— Но кто-то же должен командовать армией, управлять Портом…

Ей, видимо, не хотелось отвечать. Но все же она вздернула подбородок и в упор посмотрела на него.

— С этих пор всеми делами будет повелевать Гласительница.

Среди девушек прокатился ропот. Сетис посмотрел на Шакала. Оба понимали, что Ретия заключила сделку с императором, что он ни за что не согласился бы покинуть Двуземелье, не взяв Оракул в свои руки.

— Сдается мне, — медленно произнес Джамиль, — что из госпожи Мирани не выйдет хорошей…

— Речь идет не о Мирани. — Ретия выпрямилась во весь рост. — Мы должны смириться с тем, что Мирани не вернется. Из Иного Царства еще никто не возвращался. Мы не увидим больше никого из них — ни ее, ни Аргелина, ни музыканта.

— А Архон?

Она пожала плечами.

— Первым делом я… мы должны найти нового Архона.

Все заметили оговорку. Она поняла это по их молчанию. Наконец Персида сказала:

— А почему ты?

— Я старше всех, дольше всех служу в Храме, я самая бесстрашная. — Она обвела всех дерзким взглядом. — Потому что во времена, подобные нынешним, Оракулу нужна Гласительница, которая не пугается собственной тени. Та, которая готова пойти на риск.

— Да, уж ты-то всегда готова пойти на риск, — язвительно прошептала Крисса.

Остальные угрюмо переглядывались.

— Ну, что? — резко спросила Ретия. — Вы согласны или нет?

Персида посмотрела на Сетиса. Потом, вычищая землю из-под ногтя, встревоженно спросила:

— За то время, пока тебя не было, положение немного изменилось. Ретия, мы должны посоветоваться с Оракулом. Мы собрали Девятерых, и у нас появилась Гласительница. Одним словом… То есть… — И под пристальным взглядом Ретии она стушевалась.

— Пресветлая хочет сказать, что Бог избрал одного из присутствующих и заговорил его устами, — любезно пояснил Шакал. Казалось, ему самому доставляет удовольствие произносить эти слова.

Ретия побелела от ярости.

— И кто же это?

Сетис понял, что все ждут его ответа.

— Я, — выдавил он.

Она, казалось, не сразу поняла его. Потом Ретией овладело изумление; она удивленно посмотрела на него, на остальных, недоверчиво рассмеялась.

— Писец? Мужчина?

— По-видимому, — невозмутимо произнес Шакал, — в случае необходимости…

— Да это же смешно! — Она разъяренно взглянула на Персиду. — О чем вы думали?

«Почему же смешно?»

Голос был такой тихий, что Сетис едва расслышал его. У него зашлось сердце, и в тот же миг нахлынуло неожиданное облегчение.

— Бог спрашивает — почему смешно. — Его хриплый голос прервал разгорающийся спор девушек.

Ретия развернулась к нему.

— Бог? И как у тебя хватает наглости, писец!

«Спроси ее, почему она так рвется к власти. Скажи ей, что власть — это скорпион, она может ужались саму себя насмерть».

Он облизал губы.

— Я не могу этого сказать!

«Говори моими словами. Если ты в самом деле Гласитель».

Ему совсем не хотелось этого произносить. Он знал, что только одно подобное слово может навеки превратить Ретию в его врага, и всё положение дел сведется к борьбе между ним и ею. А богам положено быть мудрыми. Неужели это и есть выбор, который сделала Мирани? Но как только он раскрыл рот, слова полились сами собой.

«Знай же, пресветлая. Гласителя выбирает только Бог, и никто другой. Это говорю я, Ярчайший, Возничий Колесницы Солнца, Повелитель Мышей, Даритель Благ. Не стремись к власти, потому что она уничтожит тебя. Не стремись носить солнце в своей душе, потому что оно сожжет тебя. Пути богов причудливы и недоступны пониманию смертных. Ты храбра, Ретия. Ты сильна. И этого достаточно. Удовлетворись тем, что у тебя есть».

Отзвуки этих слов наполнили лоджию и белые комнаты Верхнего Дома. Их слышали мраморные изваяния Гласительниц на террасе, застывшие в неподвижном внимании. Далеко в море стая дельфинов выпрыгнула из воды, чтобы послушать слова Бога, а из трещины у ног Лиса выползла маленькая коричневая змейка.

Ретия встала. Она побелела от гнева, но держалась с ледяным достоинством. Она направилась к двери, и все следили за ней, затаив дыхание. Но у двери она обернулась.

И с внушающим ужас спокойствием произнесла:

— Император заключил соглашение только со мной, и ни с кем больше. Если вы хотите его помощи, Гласительницей должна стать я. Выбор за вами. Пока вы мешкаете, варвары вытряхивают из гробниц тела Архонов.

Она ушла. Сетис без сил рухнул на скамью. По комнате прокатился вздох облегчения, Крисса сказала:

— Ну и дрянь.

А Персида посмотрела на Шакала.

— Мы с ней поговорим. Но она не станет…

Он взял ее за руку.

— Попытайся, пресветлая. Только попытайся.

Жрицы покинули комнату. Последней вышла Крисса.

Шакал обхватил голову руками и застонал.

— Сетис…

— Я ничего не мог поделать! Ты не представляешь, каково это! Он такой…

«Могущественный», — лукаво подсказал голос. Сетис промолчал.

— Да, верно. Я думаю. Это означает, что мы должны и дальше следовать нашему плану. — Грабитель могил откинулся на подушки.

— Лис, следи за дверью. — Он вылил грязную воду на пол, налил чистой и посмотрел на Сетиса.

Юноша взял скарабея. Жук блеснул красно-голубыми искрами. На миг Сетису почудилось, что насекомое вот-вот улетит, и он крепче стиснул его в кулаке.

— Что это такое? — Он совсем забыл, что в комнате остался Джамиль. Шакал нахмурился.

— Колдовство, принц. Надеюсь, вас оно не потревожит.

Джамиль выпучил глаза.

— Князь Осаркон, вы больны.

— Да. — Шакал провел по лицу дрожащей рукой и сказал: — Начинай.

Сетис опустил скарабея в воду. Пока тот медленно опускался на дно, он нараспев произнес слова заклинания, написанного на спине у жука. Интересно, одобряет ли Бог его действия или накажет за это? Но если Бог и видел это, то ничего не сказал. В воздухе шелестели причудливые древние созвучия, от скарабея поднимались пузырьки, а когда Сетис дошел до слова, обведенного картушем, он назвал другое имя.

Вода помутнела. Он увидел небольшую комнату, освещенную единственной масляной лампой. Кто-то вошел в дверь, остановился на пороге, удивленно вгляделся в призрачное сияние посреди комнаты. Синие глаза удивленно распахнулись.

Сетис грустно улыбнулся.

— Да, папа, — прошептал он. — Это я.

Седьмые Врата Дорога Крокодила

Люди часто не повинуются богам. Ну почему они думают, что знают всё лучше них? Это же глупо.

Во всех своих нескончаемо долгих жизнях я слышал рассказы о тех, кто не повиновался богам и был за это наказан. Люди слушают предсказателей судеб на рынках, удовлетворенно кивают, дают монеты ручной обезьянке в бархатной курточке. Потом идут домой и сами не повинуются богам.

Я не жажду мести. Существо из света и молодости не предается мрачным размышлениям. А мой брат в темноте мечтает о молчании, о мире, в котором ничего нет. Богу этого не понять.

Но Царица Дождя — другое дело.

Она соткана из воды, из почвы, из гнева.

Она не такая, как я.

Он умирает у них на глазах

— Как ты сюда попал?

— Я охраняю гробницы, — искоса улыбнулся Креон. — А из гробниц путь ведет только сюда.

— Что с Оракулом?

— Все еще отчасти перекрыт.

Она заметила, что он старательно отводит взгляд от пламени. Теперь бесцветные глаза устремились на нее.

— Мирани, ты должна вернуться. Оракулу угрожают не только варвары.

— Но я не могу. — Она испуганно поглядела на луну, свет которой пробивался сквозь ветви деревьев. — Как же он без нас выберется из Садов?

Креон пожал плечами.

— Пути Царицы Дождей неисповедимы, но Аргелин ни за что не уговорит ее отпустить Гермию. Ты должна это понимать. Это она наслала на него безумие. Оно погубит вас всех. Мирани, пожалуйста, найди Алексоса и попроси вернуть тебя на землю. — И тихо добавил: — Или возвращайся одна. Сейчас. Со мной.

Она сплела пальцы и долго смотрела в огонь. Ей очень хотелось уйти. Она — Гласительница, ее место — там, среди людей, и еще она волновалась за Сетиса, Шакала, тревожилась из-за козней Манторы. Но она не сможет оставить Архона, и кроме того…

— Бог сам велел мне прийти сюда. Я его попросила…

— …разрушить стены мироздания. — Креон опять искоса улыбнулся. — Никогда ни о чем не проси Бога, Мирани. Он может дать тебе то, о чем ты просишь, но так, что ты не обрадуешься его подарку.

— Но, по-моему, это значит, что у меня, может быть, получится…

— Вернуть Гермию в Гласительницы? Восстановить всё так, как было? Ты бы этого хотела?

Его голос был добр, но резок. Она услышала в нем отчаяние и подумала: если уж богам невмоготу, то что же делать смертным?

— Люди всегда мечтали возвращать мертвых. — Он отвел глаза от нее, устремил взгляд на рощу, озаренную сиянием луны. — Вот почему они сохраняют тела Архонов, осыпают их драгоценными камнями, завертывают в полотно. Потому что ждут: рано или поздно будет найдена дорога, ведущая обратно из Садов Царицы Дождя. Но обратной дороги нет, Мирани, а если она появится, то распадется целостность времен, из недр земли выйдут страшные чудовища и на земле воцарится Хаос. Аргелин не должен исполнить свое желание. Если ты останешься, то только ради этого. Поняла? Не помогать ему. А помешать.

— Но Бог…

Он грустно улыбнулся.

— Мой брат очень молод. И всегда останется молодым. Он любит солнце, красивых зверей, сверкающее море. Что он знает о страхе, Мирани, о нисхождении во тьму, о старости и разложении? Что он ведает о боли? Это — мое царство.

— Зато люди многое знают об этом, — сказала она, и перед глазами снова встал взмах меча, кровь на груди упавшей Гермии, кровь на руках Аргелина, нечеловеческая боль на его лице.

— Тогда, видимо, люди знают больше, чем боги. — Он обернулся. — Ты уже приняла решение?

Она понимала, в чем ее цель, но не знала, как ее достичь.

— Мне надо идти.

— Ты сочувствуешь этому человеку.

Она пожала плечами.

— Никогда этого от себя не ожидала. Он уничтожил Оракул. Но, может быть, Оракул находится внутри нас. Даже внутри него. Как он найдет дорогу в Сады, Креон? Где она, эта дорога?

Он поднял голову, посмотрел на окутанные тьмой ветки. Ветерок шевелил его белые волосы.

— Ты сохранила золотого скарабея? — спросил он.

Она не сразу поняла, о чем он говорит. Потом вспомнила крохотного жучка, которого ей дала Мантора. Он был все еще приколот к складкам ее туники. Нащупав его, Мирани вспомнила, как он предал ее у ворот. Она достала брошку.

— Этого? Но его дала мне ведьма…

— Она считает его своим колдовским амулетом. Положи его, Мирани.

Девушка опустила скарабея на ворох опавших листьев. Креон склонился и коснулся его белым пальцем. Жучок тотчас же съежился, блеснул, шевельнулся. Вырос величиной с кулак, стал бирюзовым, потом золотым, потом медно-коричневым. На миг распростер прозрачные крылышки и сразу же заправил их под твердые надкрылья, затем с шорохом убежал в темноту.

Глаза Креона устремились на Мирани.

— Следуй за ним. Его путь — это путь солнца. Чем дальше ты пойдешь, тем легче будет виден этот путь. Ни в коем случае не сворачивай. Делай, что от тебя требуется, даже если это будет означать, что никто из вас не вернется. Даже мой брат.

Она покачала головой.

— Не знаю, удастся ли мне остановить Аргелина.

Он не ответил. Она обернулась — но на поляне уже никого не было.

— Креон!

Она встала, огляделась. Да был ли он здесь вообще? Или она разговаривала с собственной тенью, потому что здесь, в этой бескрайней стране, больше нет ни одного живого существа?

Ночь стояла непроглядно черная. На востоке блестел лунный диск, и безбрежная равнина исполнилась шелеста и шепота. Мирани содрогнулась от нахлынувшего чувства одиночества.

И тут она увидела знак. Маленький, мохнатый. Он выбежал у нее из-под ног, как будто ребенок прокатил по земле мячик. Он вел ее на запад, между оливами. Расчистив путь от опавших листьев, Мирани поняла, что комочек выводит ее из леса. Она пошла вслед за ним и на опушке рощи оглянулась, посмотрела на костер.

По краям освещенной поляны метались тени.

— Я постараюсь, — шепнула она.

* * *

— Тяните! — опять заорал Аргелин.

Орфет злобно выругался, ухватился покрепче и дернул. Рука генерала выпустила меч так внезапно, что оба чуть не упали. Чтобы удержаться на ногах, Орфет ухватился за кирасу Аргелина. А великан у них над головой неумолимо разрывал путы. Гигантская рука попыталась схватить их, промахнулась, нацелилась опять. Орфет потащил генерала за собой. Под ногами хлюпала тягучая желтая смола. Несколько капель брызнули на Орфета, склеили ему пальцы.

— Меч! — Аргелин потянулся назад.

— Оставь его!

— Не говори глупостей!

Орфет с трудом оттащил генерала.

— Прикоснешься к нему еще раз — завязнешь навеки! Я заберу мальчишку и уйду!

Обоих пожирала жгучая ненависть. Аргелин с трудом вытащил ногу из смолы и сделал шаг назад.

Орфет в ужасе замер.

— Архон! Не надо!

Алексос встал на ногу бронзового человека и глядел вверх. На него падал дождь зеленой листвы; красивое лицо мальчика было безмятежно. Он сказал:

— Если хочешь, я освобожу тебя.

Великан притих.

Орфет застонал.

— Как может ребенок освободить меня?

Алексос весело рассмеялся.

— А вот так. — Он потянулся, глубоко, по плечо, засунул тонкую руку между узловатыми побегами, нащупал полированную поверхность могучей ступни. И запел. Голос у него был высокий, совсем не музыкальный, пронзительный, как крик птицы. Песня была без слов. Зато в ней звучала теплота. Даже Орфет, отчаянно выпутываясь из янтарной смолы, ощутил, как она проникает ему глубоко внутрь. Сначала от нее разливалось уютное тепло, потом оно разгорелось жарче, стало жгучим как огонь. Музыкант попятился.

— Дружище…

«Отойди подальше, Орфет. Тогда не будет больно».

Взрыв налетел внезапно. Жар превратился в пылающий свет. От ослепительного сияния выступили слезы, он прикрыл глаза рукой, услышал вскрик Аргелина. За спинами у них заструились тени. Медное тело великана раскалилось докрасна. Кусты вокруг него вспыхнули ярким пламенем. Над головами у людей высился гигант из расплавленного металла, огненный колосс. С кончика пальца упала капля жидкого металла величиной с валун.

Она ударилась о пустыню возле Алексоса, подпрыгнула, как мячик, затрепетала, всколыхнулась, затвердевая, и со стуком обрушилась на гальку. По песчаным дюнам покатились мелкие бронзовые шарики.

— Он плавится. — Орфет с трудом узнал охрипший голос Аргелина. Генерал подошел ближе. — Посмотри на его лицо.

Раскаленный добела великан превратился в Бога. Огненные черты пылали, как будто внутри у него поселилось солнце. Архон, облаченный в церемониальные покровы из золота и чистого света. Вокруг его бровей полыхали вьющиеся побеги; великан поднял руки к лицу — они двигались легко, как живые, как руки обыкновенного человека из плоти и крови. Исполин устремил на Алексоса широко раскрытые глаза.

— Будут и другие, — сказал он.

— Я освобожу их всех. Передай это ей.

Великан вздохнул.

— Она знает.

— И Мирани. Ты видишь Мирани?

— Болото. — Но слова его тоже стали плавиться, звуки искажались и растекались, огонь, снедавший исполина изнутри, прорывался сквозь швы и заклепки, вытекал из пальцев и ушей, и в считанные мгновения великан превратился в сноп белого пламени. Он стоял, протянув к луне пылающие руки, а потом обрушился на песок дымящейся грудой огненных обломков.

Аргелин схватил Алексоса за руку, оттащил подальше.

— Вот так я и поступал с ее статуями, — сказал генерал.

Мальчик удивленно поднял глаза.

— Тогда это была месть. А сейчас — освобождение. — Он потупил глаза. — Пусти меня.

Рука Аргелина стиснула его еще сильнее.

— Не отпущу, пока мы не придем в Сады.

— Ты же слышал. Пусти его, — донесся сзади раскатистый бас Орфета. Аргелин развернулся и с размаху ударил музыканта кулаком в живот, потом в шею. Сдавленно вскрикнув, Орфет повалился наземь и больше не шевельнулся.

Алексос хотел убежать, но не смог. Он дергался, брыкался, вырывался, но рука Аргелина цепко держала его. Генерал подтащил мальчика к себе.

— Хватит драться, Архон. Теперь ты навсегда останешься со мной. — Он поднял сцепленные руки, с ладоней стекала смола, уже начавшая твердеть. Аргелин сунул меч в ножны и подтолкнул мальчика перед собой. — Пошли. Живей.

— А как же Орфет?

Аргелин не оглядывался. Отблески луны легли на его осунувшееся лицо, сухие потрескавшиеся губы. Настроение у него было мрачнее тучи, голос срывался в безумие.

— Мы все уже мертвы. И ты. И я. Даже Гермия. Вот погоди, выясню, кто убил Гермию…

Аргелин стремительно шагал, и Алексос бежал рядом, тревожно поглядывая на него снизу вверх.

— Ее же убил ты, генерал.

Аргелин неотрывно глядел вдаль.

— Это она меня довела, — прошептал он.

* * *

Это были мыши.

Сначала она приняла их за крыс и испугалась, потому что однажды, еще дома в Милосе, крысы навлекли на жителей чуму, и от этих воспоминаний ее до сих пор била дрожь.

Но нет. Это божьи создания.

Спускаясь по скалистой тропе, она ощущала, как они выныривают из трещин в земле, из расселин между камнями. Позади нее, над вершинами скал, на горизонте разгоралось багровое зарево. Воздух был влажный, на губах оседали капли росы. Уже рассвет? Неужели она бродит по Иному Царству целую ночь?

Мыши старались не попадаться на глаза. Они бегали мелкими стайками, опавшая листва шуршала под крохотными когтистыми лапками. Свет разгорался все ярче, но был каким-то незнакомым, и это ее озадачивало. Она спускалась во мглу, сквозь которую не проникал взор, белесую, словно туман, скопившийся в широкой впадине. Навстречу ей поднимались клубы этого тумана, цепкие пряди непрозрачного воздуха. Поскользнувшись на острых камнях, Мирани ухватилась за листву, мясистую и густую. Края листьев были обрамлены крохотными полипами, их мягкие тельца смялись под ее пальцами. От них шел едкий запах. Она чихнула.

Мыши остановились. Она еще слышала их писк, но беготня прекратилась. Они попрятались высоко на скалах, и она начала жалеть, что не осталась вместе с ними: вокруг поднимался туман, она погружалась в него, как в облако, и вскоре уже не видела ни тропинки, ни мохнатых зверьков — ничего.

Мирани остановилась.

Ее окутывал жемчужный свет. Не было ни верха, ни низа. Только белесая мгла. От нее шел сырой запах плесени. Мирани вытянула руки — они стали серебристыми от капель росы. Мокрая туника прилипла к телу. Девушку пробрала дрожь.

Потом над головой зашелестели крылья, невидимая птица опустилась ей на голову, взлетела и начала порхать вокруг Мирани. Она ахнула, пригнулась, сделала шаг…

И провалилась в болото.

Оно было теплое. Мирани сдавленно вскрикнула, взмахнула руками, испугавшись, что уйдет под воду с головой. Жидкий ил окутал ее до пояса, и тут ноги коснулись чего-то твердого. Мирани била руками по воде, пытаясь сохранить равновесие. Но вокруг нее была не вода — скорее, жидкая взвесь из зелени, полная водорослей, укутанная папоротниками. Девушка в панике озиралась, искала берег, но луна уже скрылась за тучами, и Мирани не знала, куда идти. Болото окружало ее со всех сторон, вздымалось и опадало густыми волнами, облизывая ей руки, приклеивая рукава к коже.

Напрягая все силы, она пошла вброд. Возле нее что-то проплыло; Мирани испуганно ахнула, но тут густая жижа, чавкнув, ушла из-под ног. С каждым шагом девушка погружалась все глубже.

«Где ты?» — подумала она, а потом задала этот вопрос вслух, громко, требовательно.

Ответа не было. Только бесчисленные москиты забивались в волосы, кусали лицо.

Мирани еле успевала отмахиваться. Ей мерещилось, что она спустилась в такую глубину, какой не бывает на свете, и отсюда нет возврата. Она с трудом удерживалась от паники; хотелось закричать, замахать руками, воззвать о помощи… Но туман, окружавший ее, хранил зловещее молчание.

И тут слева раздался всплеск. По воде пробежала рябь.

Словно в болото плюхнулось что-то тяжелое.

* * *

Его сжигала лихорадка. Личный врач Джамиля стоял рядом и качал головой. Сетис пробормотал:

— Неужели вы ничего не можете сделать?

— Только облегчить страдания. А причина хвори неподвластна моему искусству.

Кожа Шакала была холодной и влажной. Он лежал на кровати, скрючившись от боли, и судорожно цеплялся за москитную сетку. Конвульсии делались все сильнее, Лис с трудом удерживал его.

— Это колдовство, — ругался он. — Гнусное чародейство.

— Мы должны спасти ему жизнь.

Из окна донесся шум новой атаки, в воздухе разнеслась едкая вонь горящей смолы. Сетис выглянул. Луна заливала своим светом Порт. Среди разрушенных домов то тут, то там вспыхивали огоньки, над пустыней широким полотном висело звездное небо. По черным водам гавани к Острову, прямо к окну тянулась сияющая дорожка — словно тропа, по которой уходят мертвые, и казалось, что призрак Шакала вот-вот покинет исстрадавшееся тело, ступит на нее и исчезнет вдали.

В тускло освещенной комнате курились мирт и сандаловое дерево, витал аромат ладана. У ложа больного собрались почти все Девятеро: Персида молилась возле разбитого изваяния Царицы Дождя, Гайя и Тетия обтирали лицо и руки страдальца охлаждающим снадобьем с запахом лимона. Ретия нетерпеливо расхаживала из угла в угол.

— Этот план… — прошептала она.

— …удастся. — Сетис уверено выдержал ее взгляд. — Обязательно.

— Ах, вот как? Полагаю, тебе это сообщил Бог?

От ее язвительности у него по спине пробежал холодок. Бог ему ничего не сказал.

Шакал хрипло дышал, содрогаясь всем телом. Он уже не мог говорить, умирал на глазах. Сетис винил во всем только себя. Ведь это он придумал такой план. Может быть, лучше было бы сдаться, выиграть время…

Над садом Верхнего Дома вспыхнуло пламя. Затрещала полынь, потянуло терпким запахом дыма от пылающих веток. Шакал, обливаясь потом, вскрикнул, запрокинул голову.

— Давай же, — повторял про себя Сетис, стиснув зубы. — Давай…

Но под безжалостной луной, игрушкой Царицы Дождя, молча лежал разоренный Порт. Поздно. Он проиграл. Варвары захватят Оракул, повелитель воров погибнет. Он подвел Бога. И вдруг дверь распахнулась, вбежала Крисса. Не обращая внимания на предупреждающий оклик Гайи и суровый взгляд Ретии, она в два шага пересекла комнату и залепила Сетису пощечину.

— Дрянь! — заорала она. — Гадкий недостойный воришка! Где мой амулет? Как ты посмел его украсть?

Болото в лихорадке

Мантора зажгла еще одну масляную лампу, осторожно поставила ее в темный альков. Накинула на голову черную мантию и обернулась.

— Ступай вниз, охраняй дверь. Если придут мужчины в поисках девушек, впусти их, но кроме них — никого. И сегодня больше меня не беспокой.

Гетера кивнула и с облегчением вышла. В этой комнате стоял запах колдовства.

Мантора огляделась. Всё готово. Ночная темнота полнилась муками несчастного. Она много лет творила подобные заклятия и теперь ощущала на губах их вкус — кисловато-соленый, как пот, вкус, к которому примешивались и аромат, и звук. Он боролся с ней, но слишком быстро терял силы. Ее орудием были боль и страх, а они ее никогда не подводили.

— Он близок к концу, — тихо произнесла она.

— Да, но сдадут ли они Остров ради его спасения? — спросил Ингельд. Он склонился к зарешеченному окну и выглянул в тенистый переулок. Там расхаживали его люди, на их доспехах играли отблески луны.

Мантора пожала плечами.

— Может быть, и нет.

— Ты говоришь, как будто тебе дела нет! А, ведьма? Ты все равно будешь его терзать, да?

Она с улыбкой обернулась к нему.

— А ты боишься меня, Ингельд? Моей древней магии? Неужели герой боится женского искусства?

За такие слова викинг убил бы кого угодно. На миг у него руки зачесались прикончить ведьму, и только страх перед ее призраком, который будет преследовать его много лет, остановил его меч. Может, она и права. Он что-то буркнул и встал.

— Я разделил своих людей. Большая часть сегодня ночью отправится со мной в набег на Город Мертвых. Говорят, моим воинам удалось проникнуть в одну из гробниц — правда, она оказалась пустой, но оттуда ведет множество туннелей. — Он помолчал. — Я обращу злобные замыслы Аргелина против него самого. — Сквозь темноту Ингельд внимательно вгляделся в колдунью. — Ты уверена, что он не вернется?

Мантора пожала плечами.

— Кто же возвращается из Иного Царства? Царица Дождя хитростью заманила его в свои тайные владения, она ведь тоже хранит мечту отомстить Аргелину. Забудь о нем, повелитель льдов. Он сломался еще до того, как ушел.

Она раскрыла хрустальную шкатулку. Ее пухлые пальцы порхали над флаконом, в котором хранились кусочки кожи и пряди волос, ласково поглаживали его. Внезапно ему захотелось выйти, вдохнуть воздуха, не напоенного запахом смерти. Он шагнул к двери, натягивая бронзовый шлем, но тут она спросила:

— А остальные люди?

— Ждут твоих приказаний. Когда Остров будет взят, к тебе пришлют гонца, проводят к Оракулу, и ты станешь Гласительницей. Как мы и договорились.

Ингельд ушел. Мантора через зеркало посмотрела ему вслед, потом улыбнулась про себя, скрытно, удовлетворенно. Когда северяне награбят золота вдосталь, она придумает заклинание, отнимающее память, такое, чтобы они забыли свою родину и остались здесь. Ей нужны силы, чтобы противостоять императору, хотя настоящая ее сила кроется в страхе людей перед колдовством. И в голосе Оракула.

Она опустила глаза. На небольшом базальтовом подносе, инкрустированном серебряными скорпионами, лежал кусочек ногтя. Его разъедала ядовитая жидкость, которую она состряпала из масел, кислот и змеиного яда. Она осторожно приподняла ноготь серебряными щипчиками и осмотрела. Почти растворился. Крохотная полоска мертвых клеток, она содержит в себе человеческую жизнь со всеми мыслями и мечтами, его дух, его личность. Испустив тихий вздох, ведьма опустила ноготь обратно в черную жижу, тщательно вытерла щипчики.

Ингельд не ошибся. Смерть ее уже не устраивала. Вот уже много лет ей требовалось нечто большее. Старуху снедала жестокость, она жаждала чужих страданий. Приятно мучить рабов и девушек, но пытать мужчину, сильного, такого, как Шакал, — в этом кроется изысканное наслаждение. Его боль утоляла ее темную жажду. Она смочила палец, провела им по изогнутым бровям, посмотрелась в зеркало. Черные глаза, гладкая кожа. На пухлых лоснящихся щеках ни единой морщинки. Она выглядит моложе своих лет. Волосы хоть и седые, но ей нравилось коротко стричь их — такая прическа отличала ее от глупых девчонок, от назойливых рыбачек в Порту. На всем белом свете нет ей равной. А после смерти Шакала она станет править и Островом, и воровским царством, и живыми, и мертвыми.

Она не держала на него зла. И к Аргелину тоже не испытывала ненависти. Они всего лишь люди и случайно встали у нее на пути. После них будут и другие.

Мантора постояла в полумраке, прислушиваясь к доносящимся снизу голосам. Клиенты поднимаются в комнаты к гетерам, где-то плачет ребенок Марты. Потом она достала из шкатулки флакон и щипчиками извлекла один волосок.

Одного хватит. Большего он не переживет, а так — пусть помучается подольше. Она осторожно поднесла волосок к чаше с ядом.

И тут раздался приглушенный вскрик.

Он донесся сзади, и Мантора настороженно подняла глаза. В бронзовом зеркале искаженно отражалась вся комната, погруженная во тьму, мебель в тенистых углах, легкие занавески, подставка с амфорами, полки, полные свитков с висящими на шнурках ярлыками.

Она оглянулась. Волосок коснулся яда. Она погрузила его в чашу.

И сказала:

— Как ты сюда попал?

Он вышел из-за леопардовой кушетки. Невысокий худощавый человечек, руки стиснуты в кулаки.

— По лестнице. Сказал, что мне нужна девушка.

— Привратник должен был тебя узнать. — Мантора вытерла руки и обернулась. — Как узнала я.

Старик кивнул.

— Ты установила слежку за моим домом. Почему? Чего ты хочешь?

— Из-за твоего сына. А ты что думал?

Отец Сетиса нахмурился. Видя, как он ее боится, ведьма улыбнулась.

Он тихо произнес:

— Послушай, женщина. Сетис для меня ничего не значит. Уже много лет. Он живет только для себя, а не для нас. Я не хочу, чтобы моя дочь пострадала из-за того, что он ввязался в какой-то безумный мятеж. Мы не хотим иметь с этой затеей ничего общего.

Он приблизился. Она хотела позвать рабов, но передумала. Разве он опасен для нее?

— Ах, да, твоя дочурка. Прелестное дитя.

Старик опустил глаза. А когда поднял — лицо было полно тревоги.

— Послушай. Хочу тебе кое-что сказать о ней. Я уже не молод. И долго не проживу. Я хочу, чтобы о Телии кто-нибудь позаботился. Ты понимаешь?

Мантора приподняла бровь.

— Не уверена.

— Я хочу отдать ее туда, где она останется в живых и будет под надежной защитой. Не прошу больше ничего — в наши дни девочка без семьи должна выживать как может. — Он безнадежно пожал плечами. — Ты говоришь, она прелестна.

Гетера холодно рассматривала его.

— Ты не таков, каким я ожидала тебя увидеть, — сказала она через минуту. — Девочка с тобой?

— Нет. Еще рано. Я не отдам ее, пока… все равно она еще слишком мала. — Он подошел ближе. — Ей ничто не будет угрожать? До меня дошли слухи, что ты станешь Гласительницей. Я бы хотел, чтобы она пошла с тобой на Остров. Сделай ее жрицей из Девятерых…

Пока они говорили, он уже обошел вокруг кушетки. Мантора не сразу поняла, как он ловок и проворен. Она отступила на шаг.

Старик прыгнул — гибко, по-кошачьи. На лету руками смахнул столик. Всё, что на нем было — чаша, зеркало, хрустальный флакон — посыпалось на пол Ведьма с криком бросилась на гостя. Под ногами хрустели осколки стекла, яд, не причиняя вреда, выливался на кедровые доски. Мантора вопила, пока он не зажал ей рот тонкой рукой. Она потянулась к кинжалу, спрятанному в складках платья, но он крепко держал ее. Заломил ей руки за спину, натянул на лицо подол черной мантии. Пошатнувшись, они врезались в полки, и им на головы посыпались талисманы, облатки с проклятиями, амулеты для отвода глаз, анкхи. По комнате поплыли перья вертишейки, серебряные колеса запрыгали по полу и раскатились. Старик изо всех сил зажимал колдунье рот, не давая кричать, затем одним движением выхватил из ее руки кинжал.

Его пальцы сомкнулись на обвитой шнуром рукояти. Он заломил ей руку назад, ведьма издала сдавленный вскрик.

Он поднес кинжал к ее глазам и прошептал:

— Ни слова.

* * *

Крокодилы.

Мирани была в этом уверена. Она старалась сохранять спокойствие, но тело продолжало мелко дрожать, и вокруг нее по болоту разбегалась рябь, зеленая гладь колыхалась. Слева всплыла какая-то могучая тень; Мирани закрыла глаза, представляя, как к ней тянется длинная морда, кровожадные челюсти смыкаются на ноге… Мимо нее что-то проплыло, скользнув по талии. Девушка с трудом подавила рвущийся из груди крик и взмолилась:

— Не покидай меня. Я еще никогда не была так далеко от тебя.

Он не ответил.

Но, как ни странно, она внезапно поняла, что он здесь. И страшное одиночество, терзавшее ее с той минуты, как исчез Креон, развеялось. Она открыла глаза. Свет стал ярче. Она склонилась к воде и коснулась его рук.

* * *

Здесь, в этом лихорадочном болоте, царила зелень. Шакал старался выплыть из него, колотил ногами по воде, отталкивая водоросли, цеплявшиеся за щиколотки, разгонял длиннорылых водяных тварей, норовивших цапнуть за пятки. Наконец он вырвался на поверхность, с наслаждением набрал полную грудь воздуха, откинул с лица длинные волосы. Вокруг него колыхалась трава, с нее на воду летели брызги. Дождем сыпались осколки хрусталя, радужно переливавшиеся в лучах солнца, свинцовые облатки с проклятиями, перья вертишейки, амулеты для отвода глаз.

Сквозь радужный дождь он увидел, что над ним склонилось тройное лицо: длиннорылая маска, увенчанная солнечным диском, скорпион и тень. Их темные глаза внимательно следили за его борьбой.

— Это ты? — прошептал он.

Оно склонилось и взяло его за руку.

* * *

Врач поднял глаза на Джамиля.

— Мне очень жаль, принц. Это конец.

Все это понимали.

Судороги прекратились, тело Шакала обмякло и теперь он лежал спокойно, дыхание стало поверхностным. Лис внимательно смотрел на вожака. «Вся жизненная сила покинула повелителя воров, — грустно подумал Сетис, — утонула в лихорадке, сжигавшей его изнутри».

Ретия встала, остальные Девятеро последовали ее примеру, словно смерть была властелином, которого следует встретить с почтением. Лис склонился над вожаком, поцеловал его в обе щеки и выпрямился. Его лицо было чернее тучи.

Шакал не двигался. Даже страшные спазмы, колыхавшие грудь, прекратились; вдруг Сетис заметил, как левая рука Шакала стиснула край грубого покрывала. И тут Сетис почувствовал, как по его собственной тунике что-то ползет. Опустив глаза, он увидел скарабея. Тот расправил металлические крылья и взлетел.

Персида ахнула, Ретия от удивления широко распахнула глаза.

Жук облетел вокруг головы Шакала, потом упал на пол Лис в сердцах наступил на него каблуком, вложив в удар всю свою ненависть. Металлические крылья хрустнули.

Ретия склонилась над постелью, прислушалась и проговорила:

— Он не дышит.

Все молчали. Как будто своим молчанием могли вернуть его к жизни.

* * *

Его рука была холодная, странная. Не такая, как надо. Бога нельзя коснуться, подумала она. И поняла: если потянуть за руку, он поднимется из воды, она увидит его. Но эта мысль наполнила ее ужасом.

— Нет. Я справлюсь и сама.

«Ты уверена?»

— Да. Позволь мне сделать это.

«Тогда отпусти пальцы своего друга».

Содрогнувшись, она поняла. И раскрыла руку, почувствовала, как ослабли сжимавшие ее пальцы.

— Это Сетис? Неужели ты привел сюда Сетиса только за тем, чтобы помочь мне? — Ее трясло от злости. — Неужели ты мог так поступить?

Он, должно быть, улыбался. Улыбка слышалась в его голосе. А сказал он только три слова:

«Посмотри. Это Храм».

Он вырос из болота. Белый фасад мерцал, как будто сотканный из тумана; Мирани подошла ближе, ее туника коснулась каменной стены, и она поняла, что Храм настоящий. Полузатопленный дворец возносился над пологими зелеными лестницами. Колонны из резного гранита, каменные пилоны украшены изображениями древних богов.

Подойдя ближе, она поняла, почему дворец мерцает: его стены были усеяны стрекозами. Резные фигуры расцвечивались пятнами желтых и золотистых лишайников. По обе стороны от Мирани из болота вырастали длинные морды: дорогу обрамляли две шеренги каменных крокодилов, они скрывались в воде по самые глаза, на резных чешуйках поселились зеленые водоросли. Волны, поднятые ее движением, плескались о каменные бока хищных исполинов, и стрекозы, окутавшие их, взлетали, выписывая крыльями хитроумные зигзаги.

Но тут водились и настоящие звери: они притаились среди каменных изваяний, выставили над поверхностью крохотные глазки и внимательно следили за Мирани. Один из них приоткрыл громадные челюсти и зевнул, а потом с тягучим всплеском плюхнулся в воду. Мирани затаила дыхание.

Дойдя до лестницы, она стала медленно подниматься. Мокрая туника облепила ноги, в жарком воздухе клубился пар. Жужжала надоедливая мошкара. Отмахнувшись, Мирани в испуге остановилась: впереди, исполненный черной пустоты, зловеще темнел высокий прямоугольник дверного проема.

Она, крадучись, вошла.

Над ней высился Храм. Какая же она крошечная среди огромных камней! Стены внутреннего зала были расписаны яркими водяными лилиями, колонны пестрели иероглифами, вдоль проходов нескончаемой процессией шли колоссальные изваяния в мантиях, с кувшинами и посохами.

А посередине десять крутых ступеней вели к подножию исполинского трона. На троне сидело существо и взирало на нее. В руках оно, подобно Архонам былых времен, держало церемониальную плеть и крюк, белая накидка на поясе и коленях была расшита золотой нитью. Лицо существа скрывал пышный головной убор, увенчанный мордой крокодила, а на макушке сиял солнечный диск из чистейшего золота.

Из черных прорезей за ее приближением следили живые глаза.

* * *

Великан не ошибся: были и другие.

Они шли по равнине наказаний. Аргелин неумолимо тащил мальчика вперед, не останавливаясь ни на шаг, невзирая на его протестующие крики.

Тут человек стоял по шею в озере с вином, но стоило ему опустить голову, как темная сладкая жидкость уходила вниз. Там женщина усердно строила дом из влажного песка, но едва она заканчивала, как стены высыхали и осыпались. Пара стариков, невидимых друг для друга, катили по тропе камень. Они толкали его в разные стороны и не обращали внимания на Алексоса, пытавшегося им это объяснить. Писец трудился над длинным свитком, расстеленным на песке, как широкая дорога. Он непрерывно писал, что-то бормоча про себя.

— Что ты делаешь? — спросил Алексос, подтаскивая Аргелина ближе.

— Перевожу. — Писец не поднимал головы от иероглифов.

— Скоро ты закончишь?

Переводчик заморгал, потом в изумлении поднял глаза на нежданных гостей. Глаза были подслеповатые, светло-голубые. В зрачках, словно звездочки, мерцали желтоватые искры.

— Я не могу остановиться. Если прекращу — мир погибнет. Разве не видите? Это история нашего мира.

Несмотря на спешку, без устали гнавшую его вперед, Аргелин спросил:

— Это она тебе сказала?

— Это чистая правда. — Писец снова склонился над свитком Они заметили, что местами пергамент осыпался, был изгрызен жуками. На месте ярких картушей с древними именами зияли рваные дыры.

— Каким проступком ты заслужил такое наказание?

Ответил он не сразу. Быстро мелькало перо.

Потом сказал:

— Я перенес золотой дар из ее храма в сокровищницу моей семьи.

Аргелин невесело рассмеялся.

— Не слишком ли суровое наказание за мелкое воровство? Какие же ужасы она готовит мне? — И потащил мальчика дальше.

— Пойдем. Ты все равно не сможешь освободить всех.

— Я бы смог. — Алексос уныло плелся за ним. — Но ей это не понравится. А ведь ты не хочешь сердить ее, верно? Ты уже придумал, что ты сделаешь, когда мы придем к ней? Просить ее — бесполезно. А предложить ей ты ничего не можешь…

— У меня есть ты, чокнутый мальчишка. — Генерал вгляделся в расстилавшуюся впереди темную равнину. — И кое-что еще.

— Что же? — Казалось, Алексос сгорает от любопытства.

Генерал мрачно смотрел вперед.

— Любовь, — сказал он. — Жгучая, как лихорадка.

* * *

Голос звучал искаженно.

— Он возвращается. Приходит в себя.

Он ощутил во рту сладковатый вкус и сразу узнал его. Это был вкус воды из Колодца Песен. Кто-то поднес эту воду к его губам, он отпил и вспомнил пригоршню хрустальной чистоты, которую торопливо проглотил там, за пустыней. Та вода растворила внутри него некий туго завязанный узел, унесла прочь оживших мертвецов из ночных кошмаров, помогла преодолеть извращенную ненависть к самому себе, отравлявшую ему сны.

Он поднял глаза на тройную маску Бога.

— Это ты? — прошептал он.

Но это был не Бог. Пелена перед глазами затрепетала и распалась; он очутился в комнате, залитой солнечным светом, и вокруг него стояли Сетис, Ретия и Лис.

Шакал облизал пересохшие губы. Его тошнило и трясло, он совсем обессилел, но не намеревался показывать этого никому. Он собрал все силы и выдавил холодную улыбку.

— Кажется, я еще не умер, — прошептал он.

* * *

Лицо в маске склонилось к Мирани.

— Не подходи ближе.

— Гермия?

— Ты знаешь, кто я такая.

Да, она знала. С длинных ногтей капала вода, синее платье мерцало и переливалось, как морские волны. Несмотря на влажную жару, Мирани содрогнулась. Царица Дождя бесстрастно взирала на нее сверху вниз.

— Это не Сады…

— Верно, не Сады. Там ты уже побывала. И сама это знаешь. — Крокодилья морда немного приподнялась; голос Царицы Дождя стал сумрачным. — Именно здесь ты и остановишь Аргелина.

Голос Мирани задрожал, но она храбро заявила:

— Но как? Убью его? Мы же и так все мертвы, разве нет?

Царица рассмеялась. От ее смеха содрогнулся Храм, по неглубоким лужицам на полу пробежала рябь. На платье к Мирани уселись стрекозы.

— Есть и другие пути. Сделай так, чтобы он всё забыл.

— Что забыл?

— Гермию и ее смерть. Тебе поможет вот это.

Одна рука вытянулась; влажные пальцы протянули ей плеть. Мирани сглотнула, потом стала карабкаться по ступеням. За мокрыми сандалиями тянулся след из водорослей. На вершине она протянула руку, взяла тонкий стержень, и на миг ее пальцы коснулись руки Царицы. Плоть была холодная, податливая, как вода.

Мирани поглядела на плеть. Она была увита золотыми и черными лентами, украшена узлами и фаянсовыми бусинами.

— Как же он забудет ее?

— Коснись его этой плетью. Тогда он до скончания времен будет странствовать по Иному Царству, отыскивая причину, которая привела его сюда, а ты, Архон и толстяк, который пришел с вами, сможете вернуться. Наверху вас ждет война; придется поддерживать Оракул, потому что люди должны слышать голос Бога. А Аргелин теперь мой.

Царица Дождя подняла голову; глаза из-под маски устремились на болото.

— Он идет. Сделай, как я велела, жрица. Иначе мой гнев падет и на тебя тоже.

Мирани обернулась и побежала вниз по ступеням.

Дорога ведет сквозь свет и сквозь тьму

Он пошатывался, но шел. Над ним хлопотал встревоженный Лис.

— Тебе надо отдохнуть.

— Некогда. — Шакал был бледен, на коже еще не просох пот, но в глазах горела прежняя холодная насмешка. Он с трудом выпрямился во весь рост, оглядел себя в серебряное зеркало. Потом сказал:

— Старик сделал, как обещал. Если она вынудит его поплатиться за это, клянусь, Сетис, я отомщу за нас обоих.

— Я не жажду возмездия. — Сетис уныло опустился в кресло. — Хочу только, чтобы отец оказался здесь.

Он не находил себе места от страха. Неужели Мантора убила отца? И где Телия?

Шакал сказал:

— Теперь дела пойдут быстрее. — И обернулся к Девятерым.

Девушки усадили Криссу на табуретку у окна. Тетия и Гайя не спускали с нее глаз. Прелестная блондинка все еще кипела от злости, сидела, демонстративно отвернувшись от всех, а когда Шакал окликнул ее:

— Пресветлая, — она даже не моргнула глазом.

Грабитель могил взял ее за подбородок.

— Не прикасайся к ней, — огрызнулась Ретия, но он нетерпеливо повернул к себе лицо Криссы.

— Я не виню тебя за то, что у тебя такие родственники, — холодно произнес он. — Но ты должна знать: мы никогда больше не сможем тебе поверить.

Крисса смахнула слезы с покрасневших глаз. Хлюпнула носом, плюнула на пол прямо перед Шакалом и опять отвернулась.

За окном полыхало пламя. С храмового парапета сыпались осколки растрескавшихся камней. Ретия вскочила и преградила путь Шакалу.

— Надо действовать. Иначе мы пропали.

Они стояли друг перед другом, высокий мужчина и высокая женщина, которым предстояло принять нелегкое решение. Потом Шакал отступил на шаг, протянул руку.

— Согласен. Ни тебе, ни мне не должно обсуждать выбор богов. Гласителем останется Сетис. Но вы — Девятеро, и на ваших плечах лежит забота об Оракуле. Пора возобновить работу.

Он вернулся к Джамилю. Тот стоял у окна и глядел на варваров, тысячами переправлявшихся через синюю гладь пролива.

— Принц, ты можешь уйти. С этой минуты я тебя освобождаю. Ретия, дай сигнал флоту. Пусть идут сюда.

Она изумленно взглянула на него.

— Какой сигнал?

Он улыбнулся.

— Полно, пресветлая, не надо недооценивать мою проницательность. Ты ведь уже заключила некие договоренности с флотом.

На миг она оцепенела. Потом обернулась к девушкам.

— Персида, Тетия, идите со мной.

Они ушли, бросив мимолетный взгляд на Сетиса.

Сетис удивленно посмотрел на грабителя могил.

— Почему ты вдруг передумал?

Шакал пожал плечами. Потер рукой шею и посмотрел на пальцы — они были еще влажные.

— Не знаю, — ответил он.

* * *

Она их слышала. Слышала тихий плеск шагов по болоту, мерное чавканье мутной жижи. Раз или два уловила взволнованный шепот Алексоса, рычание — то ли Аргелина, то ли Орфета. Затем звуки стали другими — видимо, путники достигли лестницы. Шарканье, влажные шаги, тихий лязг металла.

В темноте Мирани присела на корточки возле дверного проема. С мокрых волос капала вода, юбка прилипла к коленям Плеть у нее в руках казалась удивительно легкой — видимо, она была сделана из бальсового дерева. Шнуры, оплетавшие рукоятку, шелестели при малейшем движении. Она осторожно сомкнула пальцы вокруг рукояти. Какое волшебство таится в этом талисмане? Неужели он одним прикосновением заставит человека забыть то единственное, что движет им, последнее всеохватное стремление? А если заставит, то каким он станет тогда, без угрызений совести, без навязчивой мечты найти Гермию, неустанно толкающей его вперед? Без своей порушенной любви — останется ли он прежним Аргелином?

В дверной проем легли тени. Как будто бы снаружи было светлее. Тени мужчины и мальчика, рука об руку, они удлинялись, приближались, окруженные роем стрекоз. Под высокими сводами раздались тихие шорохи, как будто пришествие Архона пробудило насекомых и мышей, птиц и скорпионов.

Мирани напряглась.

В дверь вошел Аргелин.

Он огляделся по сторонам, поднял голову. В жемчужном свете его лицо растеряло былую аккуратную привлекательность; складки залегли глубже, топорщилась нестриженая борода, усталые глаза потухли. Он словно стал намного старше.

А Алексос у него за спиной совсем не изменился. Он благоговейно обратил вверх красивое лицо. Мирани ждала. Орфета не было. Где он? Караулит снаружи на случай засады?

Озадаченная, она оперлась рукой на мокрый пол.

У генерала не было меча. Его рука крепко сжимала пальцы Алексоса. Аргелин поднял глаза на фигуру, сидящую на троне.

На миг оба оцепенели. Потом Алексос прошептал:

— Не бойся, генерал. Она не настоящая, это всего лишь статуя.

И, приглядевшись, Мирани поняла, что мальчик прав, что грозная Царица Дождя обратилась в каменное изваяние, заросшее лишайниками и растрескавшееся от непогоды; темные прорези для глаз в длиннорылой маске затянулись кружевом паутины.

Аргелин пробормотал:

— Хоть в камне, хоть во плоти, она меня не остановит.

И шагнул вперед, таща за собой Архона.

Мирани встала.

— Алексос!

— Мирани! — От его восторженного крика встрепенулись вспугнутые жуки. — Как ты сюда попала?

— Так же, как ты. Через болото. — Она подошла, оставляя за собой влажный след. — Где Орфет?

Мальчик нахмурился, снизу вверх глянул темными глазами на генерала. Голос Аргелина прозвучал жестоко.

— Мы бросили толстого пьяницу. Он был у нас камнем на шее. — Его взгляд устремился на плеть в руке у Мирани. — Что это?

Она подошла к нему. Встала так близко, что не пришлось бы даже тянуться к нему; ее пальцы трепетали, сжимая хрупкое дерево. Он с подозрением огляделся.

— Ты взяла эту штуку у статуи? Зачем?

Он почуял угрозу. Стоит ей только прикоснуться к нему плетью богини — и его безумное путешествие окончится. Гермия навсегда останется в Садах, а она с Алексосом найдет Орфета и, может быть, отыщет обратный путь. Так будет лучше. И для них, и для него.

Она это понимала.

Но все-таки у нее не поднималась рука.

«Не вини меня, — подумала она. — Это всё, что у него осталось».

Она улыбнулась Алексосу.

— Эту? Да просто так. — Злясь на себя за слабость, за глупую доброту, она развернулась и отшвырнула плеть. Та высоко взлетела под темными сводами, завертелась, со свистом рассекли воздух бесчисленные шнуры. Алексос восторженно взвизгнул: вращаясь, плеть полыхнула золотым и алым пламенем, окуталась длинными сполохами огня, рассыпалась и погасла. На мощеный пол посыпались искры. Храм содрогнулся сверху донизу.

Мирани пошатнулась и упала. Распростершись на мокром полу, поглядела вверх и увидела: каменные своды растворились, превращаясь в кружево, а потом растаяли. Как будто высохли под лучами солнца темные озера стоячей воды. В синем небе засияло солнце, спустилось по небосводу им навстречу, и воздух вокруг него потрескивал от жара, как будто шелестел жесткими крыльями огромный жук.

Стены сотряслись. Алексос пронзительно вскрикнул от ужаса: по полу у него под ногами стремительным зигзагом пробежала черная трещина, полная темноты. Он упал навзничь. Аргелина тоже отбросило назад, но он все равно цеплялся за руку мальчика, подтаскивая его к себе.

Солнечная сфера спускалась все ниже, заливая их руки и лица огненными брызгами. Его жар опалил их, невыносимая тяжесть прокатилась над распростертыми телами, опалив кончики волос Мирани, наполнив светом кирасу Аргелина и грубую тунику Алексоса. Оно скатилось в глубокую расщелину посреди пола и с раскатистым рокотом погрузилось в темную глубь земной тверди, и мир раскрылся, принимая его. И на краткий миг Мирани почудилось, будто она видит громадного зверя, катящего солнце. Его черный панцирь блестел, как базальт, шевелились острые челюсти, шелестели свернутые крылья. Скарабей.

Из расщелины поднимался пар. Вглубь уходил гладкий, оплавленный след.

А с неба на них посыпались тысячи крошечных искр.

* * *

Навстречу ей по ступенькам, подпрыгивая, поднимался факел. Ретия отрядила всех рабов и жриц, каких нашла, на сбор хвороста и дров. На платформе Оракула разложили высокий костер, и Ретия, не дождавшись, пока девушка поднимется на последнюю ступеньку, выхватила у нее пылающий факел и поднесла к хворосту.

Далеко над морем разгоралось солнце, хотя до восхода оставалось еще несколько часов. Накануне Дня Скарабея поломался извечный ритм чередования дня и ночи. Солнце катилось сквозь туман, окутанное клубами пара, и в розовом рассветном небе сердито кричали разбуженные чайки и альбатросы.

Ретия обошла маяк со всех сторон, поджигая его факелом. Вспорхнули искры; едва заметное пламя проникло в сердцевину дровяной груды, поленья вспыхнули и затрещали.

— Они его заметят? — встревожен но спросила Персида. — На таком расстоянии…

— Они будут следить. Я им велела ждать сигнала. — Однако Ретия, смахнув сажу с лица, отшвырнула факел и тоже вгляделась в морскую даль. Предутренний ветерок взъерошил ей волосы.

Горизонт был окутан туманом, солнце висело на месте, словно шляпка медного гвоздя. Птицы смолкли и, хлопая крыльями, улетели прочь. Над Островом повисла зловещая тишина.

И тут, далеко в море, над миром пробежала рябь.

Ретия обернулась к Шакалу и Сетису, бежавшим к ней по лестнице, и воскликнула:

— Землетрясение!

Мир содрогнулся. Сетис отчаянно ухватился за пустоту и упал в кусты полыни. От терпкого запаха закружилась голова. Он стукнулся о высохшую землю, возле него юркнула в норку ящерица. На миг показалось, будто всё Двуземелье раскалывается на части, живые меняются местами с мертвыми.

Затрещали скалы. Из расселины Оракула взметнулось облако пыли. Сетис с трудом поднялся на ноги, закашлялся, прочищая горло. Остатки мусора рухнули вниз; трещина раскрывалась все шире и шире.

Сетис едва удерживался на самом краю темноты.

Потом кусты, и край расселины, и норка ящерицы рухнули в зияющую пасть. Он вскрикнул, ухватился за камни. Но не удержался и, громко крича, полетел вслед за ними в бездонную пропасть.

* * *

Мирани, встав на четвереньки, заглянула в туннель.

— Надо следовать за ним.

На лице у Аргелина зияла ссадина, он свирепо вытер кровь.

— Ни за что!

— Но это же тот путь, который мы ищем! Врата, сквозь которые жук выкатывает солнце! — Она в нетерпении схватила Алексоса и потянула его к темноте.

Мальчик, растянутый между ними, вскрикнул:

— Не могу, Мирани! Я прилип!

Девушка с удивлением обнаружила, что их ладони склеены желтой тягучей смолой; она потянула сильнее, но Аргелин по-прежнему крепко держал мальчика.

— Это ловушка, — прорычал он. — Думаешь, я не знаю, что она была тут, пока мы не пришли? Думаешь, я не чую ее склизкий запах? Какие заговоры она с тобой строила? Я не позволю затащить меня в какую-нибудь дыру, чтобы гнить там до скончания веков! — Он обернулся, поднял глаза на раскрашенную лишайниками статую.

— Ты меня слышишь? — заорал он. — Я до тебя доберусь, даже если для этого придется разнести в клочки всё Иное Царство!

— Тише, — перебил его Алексос. — Послушай.

В полумраке что-то зашуршало. Сначала тихо, потом громче. Плеск, перестук. Мирани поспешно обернулась. За дверью темнели какие-то силуэты. Они ползли вверх по лестнице, и их чешуя шуршала по мокрому мрамору, извивались из стороны в сторону тяжелые хвосты. Зловещая поступь неуклюжих чудовищ, выбравшихся из болота.

— Крокодилы. — Мирани в ужасе уставилась на генерала. — Надо идти!

Но вместо этого генерал встал лицом к двери. Мирани лихорадочно пыталась отделить руку от ладони Алексоса, изо всех сил ухватилась за запястье другой рукой, дернула. Но пальцы оставались накрепко сплетенными.

— Сделай же что-нибудь! — в отчаянии крикнула она мальчику. — Ты же Архон! Освободи себя! Скорее!

Алексос горестно пожал плечами.

— Мне страшно, — прошептал он.

Аргелин выругался, стал шарить левой рукой в поисках оружия, нашел только маленький нож и опять выругался, видя его полную никчемность.

— Набери камней! Чего угодно!

Алексос посмотрел на Мирани, она не шелохнулась.

— Мы уходим через этот туннель, — твердо сказала она.

В дверном проеме кишели гладкие зеленые тела, сверкали маленькие глазки. Крокодилы были изумрудные, усеянные драгоценными камнями. С гребней на горбатых спинах свисали мокрые водоросли, вывернутые лапы царапали мощеный пол. Один из монстров разинул пасть, показав желтые зубы, острые, как бритва.

Аргелин тащил Алексоса все ближе к чудовищам. В руке он держал небольшой нож, и только после первого взмаха Мирани догадалась, каковы его намерения. Она вскрикнула, бросилась вперед, закрыв собой мальчика. А крокодилы уже заполонили всё нескончаемой зеленой волной.

Алексос кричал, вырывался. Аргелин рубанул ножом по запястью мальчика. Брызнула кровь, лезвие отклонилось вбок. Тут за нож ухватилась Мирани, в порыве ненависти она что есть силы толкнула генерала, он ударился о землю у подножия статуи и остался лежать неподвижно.

Задыхаясь, Мирани поднялась на колени и провела ножом вокруг себя, описав широкий полукруг.

Со всех сторон, блестя чешуей, надвигались длиннорылые звери.

* * *

Шакал торопливо обвязал веревку вокруг пояса. У него за спиной Лис без конца выкликал Сетиса.

Жерло Оракула извергало только пыль и тишину. На другой его стороне адским пламенем пылал маяк.

— Бесполезно. Если он и жив, то сильно покалечился. — Шакал бросил конец веревки двоим из своих людей и стал осторожно спускаться в расселину. Сначала посмотрел вниз, под ноги, потом поглядел на Ретию.

— Оставляю Остров на тебя, госпожа. Шакалу пора вернуться в свои гробницы. — Он наморщил лоб. — Мои люди останутся и будут сражаться рядом с тобой. Желаю удачи.

Ретия выпрямилась и, глядя, как он исчезает в расселине, сказала:

— Не волнуйся за нас. Бог не допустит, чтобы это место попало в руки врагов.

Из глубины донесся его приглушенный голос:

— Он же не остановил Аргелина.

Ретия фыркнула.

— Тогда я еще не была Гласительницей.

«Ты и сейчас не стала ею, пресветлая».

Эти слова, искаженные, гулкие, вырвались из Оракула. На мгновение повисла напряженная тишина, Девятеро переглянулись, Гайя, распахнув глаза, испуганно посмотрела на Персиду. Ретия в изумлении всматривалась в опаленные, пожелтевшие от серы уста Оракула.

— Что ты сказал?

Расселина хранила молчание. Только Джамиль вскрикнул и указал куда-то вдаль.

— Пресветлая! Смотри!

Далеко в море из тумана показался нос корабля.

Потом еще один. Еще и еще.

* * *

— Тащи его! — Мирани подхватила Аргелина за плечи, но он был слишком тяжел. — Кираса. Сними ее. — У нее от ужаса дрожали пальцы.

Алексос помогал одной рукой, всхлипывая. С его пальцев текла кровь. А кровожадные создания Царицы Дождя неумолимо приближались. Застежки были кожаные, тугие. Мирани лихорадочно пилила их ножом; справившись, она стянула с него кирасу, но все равно у обоих едва хватило сил сдвинуть генерала с места.

Возле ее ноги лязгнули острые зубы. Мирани вскрикнула, бешено лягнула свирепую тварь.

— Пусти меня! — завизжал Алексос.

— Нет! Ни за что! — Гладкие стены туннеля были совсем близко, изнутри тянуло прохладным ветерком.

— Пусти, Мирани! Так надо! Смотри, они совсем близко!

Она оглянулась.

И за стеной полумрака увидела пламя.

Оно подымалось, как солнце, вкатилось на вершину лестницы. Его нес, высоко подняв над головой, могучий человек с кривым бронзовым мечом в руке. Он издал грозный вопль, и темные твари испугались его, засновали в панике, разбегаясь по углам.

Орфет прокладывал себе путь, пинками разгоняя крокодилов. Он тыкал факелом им в челюсти, изрыгал проклятия, и свирепый гнев его наполнил душу Мирани благоговейным ужасом. Пробившись к ней, он презрительно посмотрел сверху вниз на Аргелина, и все увидели у него на лысой голове кровавую рану. Не говоря ни слова, он передал Мирани факел, а Алексосу — меч, подхватил Аргелина под мышки.

И потащил генерала в темноту, как дикий зверь — свою добычу.

Восьмые Врата Дорога Соразмеренных Весов

Однажды я падал. Долго, все ниже и ниже. Я думал, что умираю. А может быть, рождаюсь. Помню, я подумал, что мне нечего бояться, потому что я упаду в собственные руки.

Для них это бывает точно так же, только они этого не знают.

Она поможет ей встать

— Опусти еще веревку. Здесь узко, но дна не видно. — Он слышал вокруг себя эхо собственного голоса. Руки скользили по осыпающимся камням.

— Осталось совсем немного, — послышался высоко над головой встревоженный голос Лиса.

Шакал нахмурился. Он был еще слаб, а спуск слишком затянулся. Брошенную сверху веревку они еще два раза вытравили на всю длину. И теперь, нащупывая ногой трещины в шатких камнях, он спрашивал себя, глубоко ли еще предстоит спуститься.

Сетис погиб. Как ни печально, но это, скорее всего, правда. Человек не может упасть с такой высоты и остаться в живых.

— Стены сближаются. Ослабь натяжение.

Его шепот зашелестел в невидимом пространстве. Полагаясь на силу Лиса, он повис на веревке и стал торопливо спускаться. Из темноты выступал каменный карниз, он ухватился за него. Под пальцами виднелись рисунки и иероглифы, выщербленные, еле заметные.

Когда-то Оракул вел в царство Креона, но было ли так до сих пор — неизвестно. Землетрясение расширило первоначальную расселину. Может быть, в темноте он миновал невидимую щель, а может, ее перекрыло. Ему казалось, что землетрясение стронуло с места самые глубинные основы этого мира, что теперь здесь не осталось ни одного знакомого ориентира.

Пыль запорошила глаза, он посмотрел вниз, ища, куда наступить.

Нога наткнулась на что-то мягкое.

Тряпка.

Тонкая и мягкая, как лен. Отдышавшись, он ощутил запах и узнал его — сладковатый аромат натрона, основного зелья бальзамировщиков. Его пальцы осторожно двинулись по тряпице. Она свисала в скважину причудливыми кольцами, похожими на запутавшуюся и местами разорванную паутину. Наверно, Креон соорудил из этого бинта нечто вроде корзины, чтобы ловить падающие камни. Может быть, эта перепонка поймала и Сетиса?

— Сетис! — прошептал он.

Потом осторожно полез сквозь паутину, пока веревка не натянулась. Тут его пальцы коснулись чего-то еще.

Кости.

Они лежали потревоженные, в разорванных бинтах. Рука нащупала амулет и невольно отдернулась.

Лис, словно почувствовав это, проговорил гулким шепотом:

— Это кто? Писец?

Шакал вытер пересохшие губы.

— Тело, но не Сетиса. Саркофаг разбит, гробница расколота. Спускайся, Лис.

Гробница была древняя. Пока Лис, кряхтя и отдуваясь, пробирался по узкой скважине, Шакал зажег масляную лампу и, держа ее в вытянутой руке, осмотрелся. В темноте глаз различил только стены, кое-где расписанные. Краски поросли неведомым грибком; под его зелеными пятнами вырисовывались силуэты царей, Архонов, рабов, склонившихся перед богами. Над дверным косяком виднелись тексты Указания Пути.

Ощутив за спиной повелителя воров, Лис обернулся.

— Ну, как?

— Вторая Династия. Может, еще древнее.

Лис откашлялся.

— Но где же Сетис?

Шакал не успел ответить — до их ушей долетел тихий звук. Страшно далекий, на пределе слышимости, безмолвный вздох растворился в шелесте прохладного воздуха. Обоим грабителям доводилось слышать этот звук не один раз.

— Тень вышла на прогулку, — горько рассмеялся Лис.

Шакал смотрел куда-то вверх.

— Мне кажется, писец все-таки мог остаться в живых. Эти тряпки замедлили его падение, может быть, даже удержали его. — Он прошел мимо разрушенной погребальной камеры к небольшому дверному проему, пригнулся и нырнул в него. — Здесь кто-то прошел. Видишь следы?

В пыли отчетливо виднелись отпечатки ног. Тут прошли два человека, следы одного из них были немного смазаны, как будто его тащили за руку.

— Креон? — спросил Лис.

— А кто же еще? Надо его найти. Наемники, наверно, уже проникли внутрь.

Он сделал шаг, и вдруг из проема в стене выскользнула и метнулась мимо него проворная черная тень. Лис мгновенно обнажил нож.

— Что это еще за чертовщина?

Шакал устало улыбнулся.

— Кошка.

* * *

Они разожгли костер. Туннель расширился, превратился в пещеру — такую просторную и высокую, что глаз не различал ни стен, ни сводов. Мирани насобирала хвороста, Орфет поджег его факелом. Ароматная древесина сосны вспыхнула и затрещала, выстреливая в темноту пучки искр. Над головой порхали летучие мыши. Мирани не понимало, ночь сейчас или день, и даже не знала, сохранили ли эти слова свой былой смысл. Посасывая кислый финик, который Орфет извлек из кармана, она в изумлении слушала его рассказ о встрече с бронзовым человеком.

— Там еще много таких осталось, — добавил Алексос, ерзая на месте. — Надо было помочь им всем.

— Архон, сиди тихо. — Орфет небольшим ножом осторожно отколупывал смолу на запястье мальчика. Аргелин все еще оставался недвижим. Он не шелохнулся с той минуты, как его втащили в пещеру.

— Я его случайно не убила? — встревоженно спросила Мирани.

— Если и убила, тем лучше. — Он оторвал еще один кусок желтого янтаря, подергал для пробы за руку мальчика.

— Почти готово, Орфет, — сказал Алексос.

Она задумалась — что он скажет, если она поведает ему историю про плеть Царицы Дождя, про то, как она своими руками уничтожила единственный путь к спасению. Может быть, Алексос и сам всё знает. Взглянув на него искоса, она хотела спросить, но мальчик и толстяк были поглощены своей работой. В тишине слышалось только мягкое поскребывание ножа.

— Да где же мы все-таки? — Она хотела подойти к стенам пещеры, получить хоть какое-то представление о том, насколько велико темное пространство, но еле уловимое тепло крошечного костра не отпускало ее ни на шаг. Ей казалось, что они — единственные живые существа в бескрайней черноте, что весь мир, лежащий за стенами пещеры, может перемениться от малейшего ее жеста, от единственного слова.

— Знаешь, как мы были рады, что встретили тебя!

Орфет хмыкнул.

— От меня не так-то легко избавиться.

— О да, Орфет! — Алексос поднял сияющие глаза. — Как тогда, в пустыне. Помнишь? Как ты им показал!

— Да, дружище, я им показал.

Помолчав мгновение, Мирани тихо спросила:

— Поэтому ты больше не пьешь?

Он прекратил работу и посмотрел на нее маленькими проницательными глазками.

— Госпожа, у каждого из нас есть свои тайны и свои причины стыдиться. Скажем так: песни утолили былую жажду. Вода в Колодце была сладкая и темная, и тому, кто хоть раз попробовал ее, никакие другие напитки не будут по вкусу. — Он снова принялся ковырять смолу. — Сиди смирно, Архон.

Лезвие скользнуло по коже; Орфет поднажал, как рычагом, и мальчик радостно рассмеялся.

— Получилось, Орфет! — Он высвободил руку и помахал ею в воздухе, потом вскочил и забегал кругами в темноте, прошелся колесом.

Орфет сел «Слава богу. Чуть не опоздали», — подумал он, явно довольный тем, что успели вовремя.

Тут Аргелин зашевелился, застонал, проворчал что-то, перевернулся на бок. Мирани подошла к нему с фляжкой воды в руках.

— Выпей.

Сначала, не до конца придя в сознание, он позволил ей поднести флягу, но, едва только прохладная влага коснулась его губ, он взвился, забился в судорогах. Драгоценная жидкость выплеснулась в пыль. Мирани, разозлившись, на лету подхватила флягу. Генерал отполз подальше.

— Я к ней не прикоснусь, — прошептал он. — Не подноси это ко мне.

Она изумленно взглянула на него. На миг вся его стальная решимость развеялась, перед ней был всего лишь испуганный человек, оторванный от всего, что он знал прежде, затерянный на просторах Иного Царства, с которым он никогда не считался. А теперь это Царство овладело им, играло и дразнило, его бесчисленные порождения выползали из щелей и спешили помучить генерала. Мирани осознала, что испытывает к нему только одно чувство: жалость.

Он, видимо, догадался об этом. Его лицо будто захлопнулось; он провел рукой по бороде, словно стер с лица слабость и испуг, и свирепо взглянул на Орфета.

— Ага, — прохрипел он. — Пьяница вернулся.

— Да, представь себе, великий царь, вернулся. — Орфет скрестил руки на груди и окинул Аргелина высокомерным взглядом. — И наше единственное оружие теперь у меня в руках. У этой экспедиции новый вожак.

— Ты? — холодно рассмеялся Аргелин.

— Я. Мы останемся вместе, и я не спущу с тебя глаз, потому что ты чуть не отрезал мальчику руку. Мне нет дела, найдешь ты свою женщину или она останется мертвой, но если единственный путь отсюда лежит через Врата, я непременно верну Архона в мир живых. И Мирани тоже. Одному Богу известно, что происходит на свете без них.

Генерал с трудом поднялся на ноги. На виске у него темнел синяк, туника покрылась грязью, и он неуютно чувствовал себя без кирасы. Он обернулся и устремил взгляд темных глаз на Мирани.

— Мне кажется, предводителем должна быть ты, Гласительница.

— Я… я думаю, мы все связаны одной цепью. — Она нахмурилась. — Как ты считаешь, Архон?

Ответа не было.

— Алексос! — Орфет вскочил.

В темной пещере не было ни звука.

И вдруг в голове у Мирани прозвучал тихий шепот, полный радости.

«Мирани, пойди сюда! Посмотри, что я нашел!»

* * *

Корабли шли из тумана — шеренгами и целыми эскадрами. Неотвратимым потоком надвигались громадные квинкверемы и триремы, каравеллы и грузовые барки, их палубы кишели воинами, готовыми к бою, на длинных скамьях работали веслами бесчисленные гребцы, над морем приглушенно прокатывался рокот боевых барабанов. Острые носы, украшенные фигурами слонов, сирен и горгон с раскрытыми ртами, рассекали пелену брызг, в фарватере выпрыгивали из воды летучие рыбы. Ретия бросилась бежать вниз по лестнице вслед за Джамилем, и ее глазам предстал императорский флот во всей красе: гордо раздуваются белые паруса, на реях снуют матросы, солдаты готовят к бою диковинные метательные орудия. Корабли пестрели разноцветными знаменами, над флагманом развевался императорский штандарт с изображением белого жеребца и личный герб Джамиля — рогатый бык. Не все корабли были чужеземными: в разгорающемся свете зари глаза Ретии разглядели гербы бесчисленных островов. Милос и Киклады, богатый сокровищами Темлос, окруженные морями царства Криос и Герпелон, издревле хранившие верность Ярчайшему Богу Оракула. Прибыли копейщики из Микены, гоплиты из Занта в бронзовых доспехах, смуглокожие женщины-воительницы из далекого Аргуса, где земля произрастает драконами, а мыши летают на крыльях. Позади военных кораблей на волнах покачивалась флотилия мирных судов — рыбаки, ловцы кальмаров, ныряльщики за жемчугом тоже встали на защиту Острова.

На бегу Ретия радостно улыбалась, ветер развевал ее тунику, гудела тетива висящего за спиной лука. В Порту люди высыпали на крыши, бежали к гавани. Еле слышно доносились торжествующие крики, лязг металла — это жители вытаскивали на берег тяжелые цепи, преграждавшие путь кораблям.

Запыхавшись, Ретия с разбегу налетела на Джамиля. Жемчужный Принц ликовал.

— Смотри, пресветлая, мой народ пришел за мной! — воскликнул он, указывая в море. — Теперь мы прогоним Ингельда и его варваров! — Но Ретия заглянула через его плечо, и ее радость угасла.

— Тогда пусть поторопятся, — ответила она.

Северяне уже высадились на Остров. Остатки войска Шакала отступали под неистовым натиском. Священный берег был усыпан мертвыми телами.

Джамиль развернул девушку лицом к себе.

— Я пойду к своему флоту. А ты, пресветлая, построй слонов в боевой порядок и поставь защищать подножие дороги. Все остальные — рабы, воры, Девятеро — пусть уходят в Храм и забаррикадируются там.

Она рассмеялась. Ее беспричинное веселье озадачило его.

— Ты думаешь, я послушаюсь тебя, принц? Рабы, беженцы — да, о них я позабочусь. Но я встану на защиту Оракула, и все, кто остался от Девятерых, пойдут со мной.

Принц недоуменно воззрился на нее.

— Семь девушек? Изнеженные жрицы?

— Поверь, принц, мы умеем сражаться.

Он тяжело покачал головой.

— Это не люди, а звери, госпожа. Ваши жизни стоят дороже, чем…

— Чем что? Дыра в земле? Ты это хочешь сказать? — Ретия окинула его презрительным взглядом. — Может, для тебя — и дыра. Но для нас это — Оракул, уста, которыми говорит Бог. Это всё, что у нас есть, великий принц. И если потребуется, я умру, защищая его.

Он кивнул, резким движением положил руку на ее плечо, затем развернулся и ушел. Его слуги поспешили за господином.

С минуту Ретия, не шевелясь, стояла на ветру. Солнце поднялось выше; его лучи озарили Храм и людей, стекающихся туда. Под дыханием его тепла туман рассеялся, и глазам предстало море, полное кораблей.

Ретия обернулась, стала раздавать приказы. Подбежала Персида.

— Мы идем с тобой. Но что делать с Криссой?

Ретия горько рассмеялась.

— Приведи ее.

— Но…

— Приведи! Она одна из Девятерых. И умрет вместе с нами.

— Да, и еще новость. Пришла лодка. Только что из Порта. Причалила к потайной пристани. — Персида ушла, сзывая девушек.

Озадаченная Ретия поднялась на террасу и выглянула через балюстраду. Под обрывом покачивалась голубая рыбацкая лодчонка. До нее донесся плеск воды, шаги людей, вышедших из лодки, шорох почвы у них под ногами на козьей тропе.

Она украдкой достала из-за спины лук, положила стрелу, натянула тетиву. Прицелилась в самое узкое место тропы.

Соленый ветер доносил с поля боя приглушенные крики. Ретия ждала, не отпуская тетивы. Наконец на тропинке показалась маленькая темноволосая голова. Ветерок шевелил распущенные волосы. Малышка подняла глаза, остановилась и закричала:

— Ой, не надо! Не стреляй!

Рука Ретии не дрогнула.

Девочка помахала игрушечными обезьянками.

— Там и другие идут. Это мы!

По пятам за девочкой тяжело плелась пожилая женщина, седовласая и грузная, с раскрасневшимся лицом, очень сердитая. Ретия с изумлением смотрела на них. А последним, с ржавым мечом в руках, шагал худощавый человек.

Он сказал:

— Пресветлая, ты меня знаешь.

Ретия медленно опустила лук.

— Да. Ты отец Сетиса, — сказала она.

* * *

Мирани выбежала в соседнюю пещеру, увидела мальчика и остановилась как вкопанная. За ней, запыхавшись, выскочил Орфет и тоже замер в изумлении.

— О боже! — ахнул он. — Не шевелись, Архон!

Посреди пещеры стояла колесница. Древняя, огромная. Ее колеса были окованы бронзой и выкрашены в красный цвет. Алексос взобрался на плетеную подножку, распутал вожжи и старательно обвязывал их себе вокруг пояса.

Мирани затаила дыхание.

Колесница была запряжена четверкой коней — великолепных, могучих, норовистых. Черные, лоснящиеся, горячие, они били копытами, встряхивали гривами; позвякивала хитроумная упряжь. Один из коней повернул голову и покосился на Мирани умным глазом.

К девушке подошел Аргелин.

— Спускайся, мальчик! А то эти звери…

— Думаешь, я не сумею ими править? — улыбнулся Алексос Его лицо светилось от радости. — Я уже ездил на этой колеснице, господин генерал. Когда был Амфилионом и Рамсисом, я по многу дней подряд ходил на охоту в пустыню; я привязывал поводья — вот так — и стрелял гусей и уток, леопардов и львов. А когда я был Сострисом, с моей боевой колесницы свисали цепи, и я мчался быстрее ветра!

Дальняя левая лошадь фыркнула и встала на дыбы; Алексос тонкой рукой натянул кожаные поводья. Орфет отстранил Мирани, приблизился, стараясь ступать как можно медленнее. Подошел к коням спереди, взял под уздцы ближайшего. Тот был выше его головы.

— В те времена, дружище, ты был взрослым мужчиной.

«Я был Богом, Орфет. Я и сейчас Бог. Отойди».

Музыкант замолчал. Кровь отхлынула от его лица. Он облизал пересохшие губы.

— Архон… может, ты… да, ты и вправду воплощение Бога на земле. Но к тому же ты Алексос, и я не хочу, чтобы ты переломал себе кости.

«Отойди».

— Ты мальчик, а я твой опекун. Только я, и больше никто.

«Я могу наехать на тебя. Могу растоптать тебя за это».

— Ты этого не сделаешь, дружище. Сам знаешь, что не сделаешь.

Наступило напряженное молчание. Глаза мальчика наполнились слезами.

Наконец он произнес:

— Я хочу прокатиться на этих конях, Орфет.

— Прокатишься, дружище. — Орфет не сдвинулся с места, только бросил взгляд на Аргелина. — Однако сейчас ими займется генерал. Он — воин. И хорошо разбирается в колесницах.

На миг Мирани подумалось, что Аргелин не ответит. Но потом он вышел у нее из-за спины, осторожно забрался на плетеную подножку, взял у мальчика поводья, крепко стиснул их руками в перчатках. Мирани вдруг поняла, что стоит, затаив дыхание, и разжала кулаки.

Орфет утер пот с лица.

— Так-то лучше, верно? Гораздо лучше.

Он переглянулся с Аргелином, потом подошел к Мирани.

— Раз уж мы нашли эту колесницу, давай на ней поедем.

Он подхватил ее, подсаживая. Девушка прошептала:

— Бог переменчив. Тебе грозила опасность. На минуту…

— В одну прекрасную минуту я услышал его и понял, с кем говорю. — В его голосе слышался такой страх, что у нее мороз пробежал по коже. — Вот уж не думал, Мирани, что мне доведется спорить с Богом.

Под его тяжестью колесница осела, кони беспокойно забили копытами. Музыкант обеими руками обхватил мальчика.

Алексос поднял глаза.

— Я люблю тебя, Орфет. Даже когда ты упрямишься.

— И я тебя тоже, малыш.

Аргелин презрительно фыркнул, тряхнул поводьями, и четверка коней пустилась вскачь. Лоснились бока сытых животных, сверкали глаза. Генерал дернул за поводья еще раз, и кони перешли на галоп. Копыта грохотали, как гром, высекали искры, подобные молниям.

Она едет в колеснице солнца

Сетис открыл глаза.

И первое, что он ощутил, была боль. Болело всё. Он лежал навзничь на твердых камнях, и избитое тело словно превратилось в сплошную рану. Он приподнялся на локте и чуть не вскрикнул.

Вокруг царила полная темнота; скорее всего, он очутился в погребальной камере. Он помнил, как упал в Оракул, как его опутала паутина из мягких тряпок, как он кувыркался в невидимых сетях, как его подхватили чьи-то руки, отнесли в темноту. Руки были крепкие, настоящие. Он прошептал:

— Креон!

Молчание.

Он лежал на чем-то вроде каменного карниза. Осторожно спустил с него ноги, встал, пошатываясь. Под ногами зашуршал гравий. Нужен огонь. Может, альбинос и обходится без света, но ему в темноте не прожить. Надо выяснить, где он, давно ли тут находится. Он двинулся вперед, широко расставив руки, и вскоре коснулся стены. Ощупью пошел вдоль нее, нашаривая дверь. Штукатурка крошилась под ладонями, пальцы натыкались на выступы кирпича, расписная стена высохла до предела. Он добрался до угла. Ощупал его сверху донизу, повернул и побрел дальше. Через несколько долгих минут он понял, что вторая и третья стены тоже глухие. Наткнувшись на четвертую, он поморщился и громко выругался, просто чтобы услышать хоть какой-нибудь звук, а еще потому, что вечно он выбирает не ту дорогу.

Еле сдерживая волнение, он ощупал четвертую стену.

Опять угол.

Сердце колотилось так громко, что казалось, его эхо раскатывается по всей каморке. Должна же где-то быть дверь! Непременно должна! Разве что его опустили в эту камеру сверху или втащили через люк в полу.

Стараясь не выдать голосом охватившей его паники, он закричал:

— Креон! Я очнулся! Не бросай меня здесь!

И сам испугался тусклого отзвука своих слов. Стены поглотили их без остатка, не ответив далеким эхом, как будто этот каменный мешок не выпускал наружу ничего — ни людей, ни звуков. Он потер сухое, грязное лицо. Больше всего пугала не темнота — к темноте он уже привык, а вскоре даже перестанет ее замечать. Нет, страшнее всего была тишина. Грозное, ненасытное молчание царства мертвых.

Хуже всего было то, что он уже встречал подобные комнаты на планах подземелий. Четыре стены, запечатанные наглухо, и что в них таится — никому не ведомо. Одни из них были помечены древними иероглифами, означающими «смертельно» или «заражено», на других стояли символы «логово» или «чудовище». Среди писцов ходили злые шутки о том, что заперто в этих комнатах, и от этих воспоминаний ему стало вдвойне тошно. У этих комнат двери захлопывались сами собой, не выпуская грабителей, стенные панели сдвигались и больше никогда не раскрывались. В таких местах незваный гость попадал в вечное заточение и медленно умирал от жажды, его мертвое тело высыхало на полу, превращалось в кости, потом рассыпалось в прах, и никто не знал, что с ним приключилось, и его душа была обречена до скончания веков странствовать по гулким подземельям.

Это была именно такая камера. И он очутился внутри нее.

Он заставил себя рассмеяться, дерзко, с вызовом. Он же Сетис, разве нет? Для начала надо куда-нибудь вскарабкаться.

Долго, очень долго он искал тот каменный карниз, на котором лежал вначале, потом ударился об него коленом и выругался, в сердцах пнул его. Взобрался на его пыльную поверхность, подтянулся как можно выше, попытался нашарить веревку, потолок, веревочную лестницу — хоть что-нибудь.

Но вокруг был только затхлый воздух, и больше ничего. Он уселся на карниз, обхватил колени руками. Вскоре поймал себя на том, что раскачивается взад-вперед, монотонно напевая что-то себе под нос. И резко оборвал пение. Сколько он уже сидит вот так? Несколько минут? Или долгие часы? Надо взять себя в руки.

Но в душе у него уже поселился опустошающий ужас. Он сам впустил его, приоткрыл некую потайную дверцу, и страх проник в него, как тень, и кожа покрылась холодным потом, и по спине поползли мурашки. Молчание повисло, как непробиваемая стена, окутывало, как мертвая завеса, сдавливало грудь. Он старался не дышать, чтобы не сломать хрупкую пелену. Звук, любой звук, пробьет в ней убийственную трещину, раскатится болью, расколет его мир на куски.

Но он — Сетис, и останется Сетисом навсегда, поэтому он поднял голову и заставил себя прошептать:

— Ты здесь?

Через мгновение пришел ответ.

«Я давно думаю — скоро ли ты вспомнишь обо мне. Обычно это происходит в самых темных местах».

В голосе звучала тень презрения. Но Сетис так обрадовался, что ему было всё равно.

— Почему, черт возьми, ты со мной не говорил? Я тут с ума схожу… — Его голос наполнил гулом замкнутое пространство, породил в нем шорох, как будто осыпалась штукатурка.

«Боги предпочитают слушать. Говорить — значит вмешиваться, а это всегда утомляет. Ты и сам справишься».

— Хорошо. — Он слез с карниза. — Расскажи мне, как отсюда выбраться.

Голос вздохнул. На один страшный миг Сетису почудилось, что ответа не будет, но потом долетел далекий шепот.

«Мой брат тревожится, ты ему нужен. Северяне зажгли факелы в его темноте. Они кричат, и гробницы отзываются шумом и страхом. Они срывают драгоценные камни с тел Архонов».

— Тогда скажи!

«Надо склониться, Сетис. Слишком уж ты горд. Прислушайся к дуновениям воздуха».

Он сделал шаг. Нога обо что-то споткнулась. Пошарив по земле, он нашел корку ржаного хлеба и горсть сухих маслин. И ни капли воды. Наверное, их оставил Креон. Больше пригодилась бы лампа.

— Это всё, что ты хотел сказать?

Но Бог уже исчез. Он уже научился улавливать этот момент, чувствовать, как в воздухе возникает пустота. Это огорчило его; он попытался разорвать хлебную корку зубами, потом пососал маслину. Наверно, Креону некогда было ждать, пока он очнется. Видимо, в подземелья проникли люди Ингельда. Он выплюнул косточку, отшвырнул хлеб в темноту, обернулся. И вдруг остановился.

У него за спиной кто-то грыз сухую корку.

У Сетиса волосы встали дыбом. Он услышал шорох, скрежет острых зубов.

Он не мог шелохнуться, затаил дыхание.

В гробнице, кроме него, кто-то был.

* * *

— Зачем ты привел ее сюда? — Ретия, подбоченившись, холодно смотрела на колдунью, а та отвечала ей столь же ледяным взглядом.

— Решил, что она может нам пригодиться, — пробормотал отец Сетиса. Он ждал, пока Телия напьется. Девочка одним глотком осушила чашку воды. Как только она вернула ему чашку, он налил себе и залпом проглотил, словно не мог больше выносить нестерпимую жажду. Потом спросил: — Где Шакал?

— Жив, — отрезала Ретия и злобно улыбнулась Манторе: — Твое колдовство потерпело неудачу.

Ведьма и глазом не моргнула.

— Даже сейчас у меня осталось еще много могущества.

Ретия обернулась к старику.

— Идите в Храм вместе со всеми. Держите ее под присмотром. Вам ничто не грозит, если…

— Всем нам грозит смертельная опасность, — со спокойной уверенностью перебила ее Мантора. — Люди Ингельда не знают жалости. Они хотят перебить вас всех.

— Они боятся слонов, — фыркнула Ретия.

— Да. Но очень скоро они поймут, что слоны сами напуганы. Боятся огня и выстрелов. И вот тогда они уничтожат всех слонов и захватят ваш священный Остров, жрица, а твои друзья со своим флотом не поспеют вовремя.

Ретия побелела от ярости, но старик видел, что у нее нет ответа, а бахвалиться впустую она не хочет. Девушка отвернулась.

— Поживем — увидим. Может быть, лучше отвести тебя к Оракулу. Тогда у нас хотя бы будет заложница. Уведите ее.

Она пошла, высоко подняв голову. Телия побежала за ней по пятам.

Отец Сетиса подтолкнул Мантору острием меча, та подняла подол платья из пыли.

— Погодите, — тихо проговорила ведьма. — Когда я стану Гласительницей, Девятеро не будут столь заносчивы.

Они торопливо прошли по террасе, поднялись по дороге. Все остальные — рабы, беженцы, остатки бойцов из Шакалова войска, дети, нищие, воришки — спешили им навстречу. Отец взял Телию за руку, помогая пробираться через людской водоворот. Наконец Ретия нырнула под сломанную перемычку каменных ворот, ведущих к Оракулу, и стала бегом подниматься по истертым до блеска ступеням. Мантора, запыхавшись, еле поспевала за ней, старик шел медленнее — у него болели ноги, и даже солнце, жарко дышавшее в потную спину, не могло растопить холодный страх, сковавший его душу, точно ледяная глыба. Он не переставал удивляться тому, что с ним происходит: через минуту он вступит в священную обитель Бога — он, мужчина, да к тому же совсем не достойный такой чести — нищий, грязный, без роду без племени. Неслыханное дело. Мир перевернулся.

Расколотая платформа и зловещая черная расселина посреди нее наполнили его душу ужасом; он никогда не думал, что на свете бывает такая темнота, такие черные клубы пыли, как те, что поднимаются из широкого зева Оракула. Его охватило желание встать на колени, коснуться лбом горячих камней, но рядом стояли девушки, Девятеро, и все они говорили, всем было страшно. Их маски высокой грудой лежали на полу.

Он огляделся.

— Где Шакал? Где Сетис?

Девушки прикусили губу и отвернулись. Тогда он понял, что опять случилось то же, что и прежде — его сын ушел вперед, и он, старик, не сумел его догнать. За долгие годы это бывало уже много раз.

Светловолосая девушка, Крисса, обернулась к нему, кипя злобой, и ткнула белым пальчиком в сторону Оракула.

— Он упал туда. И значит, старик, его нет в живых.

Она переглянулась с Манторой, и колдунья улыбнулась.

К его удивлению, Крисса разразилась слезами.

* * *

Мирани никогда раньше не ездила на колеснице. Страшно и здорово, дико и весело. Алексос гикал от радости, Орфет крепко держал его. Кони мчались, грохоча копытами, а может быть, это содрогалась под их ногами сама земля. Аргелин погонял коней, крича и щелкая кнутом над их шеями, как будто скорость приглушала нестерпимую боль в его душе. Легкая колесница, сплетенная из бальсы и лоз, скрипела и подскакивала на ровной тропе.

Мирани обеими руками держалась за поручень, волосы струились за спиной, развевалась туника. Девушка походила на статую из тех, что украшали подножие Храма. Впереди тропа расширялась, выходила из пещеры, превращалась в широкую дорогу, наезженную и ровную, рассекавшую надвое всё Иное Царство. Сначала путь лежал по ровному песку, мелкому и желтому, а над головой стремительно проносились стрижи, лебеди с трубными криками собирались в косяки и улетали вдаль, потом песок под колесами потемнел, небо затянулось тучами, дорога пошла в гору. Она петляла по обрыву, между невысокими лимонными деревьями, пробивавшимися из трещин. Через бездонные пропасти вели мосты, перекинутые с утеса на утес без единой опоры посередине. Мирани посмотрела вниз, и у нее закружилась голова. На скальных выступах далеко под ногами гнездились птицы, крошечные, как лоскутки, поля желтели спелыми колосьями. За поворотом ее глазам предстали, далеко внизу, оливковая роща, небольшой домик, белая россыпь козьего стада. В жарком воздухе позвякивали колокольчики на шеях у животных.

Аргелин притормозил коней.

— Смотрите-ка.

Впереди них солнце стояло совсем низко над горизонтом, как будто день уже заканчивался и наступил закат.

— Не может быть, — проворчал Орфет. — Что стряслось со временем в этой проклятой дыре?

— И кроме того, как получилось, что мы едем вслед за солнцем? — прошептала Мирани.

Дорогу обрамляли высокие мирты, источавшие головокружительный аромат. В облаках благоуханной пыльцы лениво жужжали пчелы. Дорога сузилась, прекратила петлять и пошла на запад, прямо навстречу заходящему солнцу. Небо перед ними подернулось густой сумеречной синевой.

Аргелин едва успевал отмахиваться от мошкары. Он дернул поводья.

— Быстрей! — кричал Алексос. — Бегите, мои кони! Весна, Лето, Осень, Зима!

И черные жеребцы, будто услышав его, оглянулись, тряхнули головами, выгнули шеи и дружно пустились вскачь. Они мчались, грохоча копытами, навстречу солнцу, по песку, по камням, по кустистой траве; Мирани визжала, Аргелин ругался, бешено дергая за поводья, потому что дорога выводила прямо на отвесный обрыв. Почуяв узду, кони встали на дыбы, заржали, забили копытами, потом рванулись вперед. Орфет хотел было сбросить мальчика с колесницы и спрыгнуть вслед за ним самому, но даже подумать об этом не успел: кони соскочили с обрыва прямо в бездонную синеву.

Мирани зажала рот руками.

У нее захватило дух.

Потому что под колесами все так же тянулась дорога, кони безудержным галопом везли колесницу по небу.

* * *

Сетис притаился.

Что бы это ни было, ясно: оно живое. Он попятился на шаг.

Шорох прекратился. Существо подняло голову.

В полной тишине Сетис ждал. Прошло всего несколько секунд, а он уже не мог с уверенностью сказать, откуда доносился звук, шевелилось ли странное существо и в какой стороне находится каменный карниз. Он отставил ногу назад, чтобы сделать еще один шаг.

И почувствовал.

Его лодыжки коснулось легкое прохладное дуновение. Он тотчас же сообразил, что дверь находится необычайно низко и что он, обшаривая комнату, прошел над ней и не заметил. Он повернулся, опустился на четвереньки и стал шарить по стене. Рука касалась штукатурки, хрупкого дерева…

Тихий шорох за спиной приблизился.

Ногу пощекотало едва заметное дыхание, укололи усики. Черное прикосновение чего-то мягкого, гладкого.

Он с облегчением вздохнул, пробормотал что-то сквозь стиснутые зубы. Сетис все еще не видел этого существа, но, когда гладкий мех, начиненный мускулами, потерся об его плечо, глаза различили во тьме тусклый блеск золота. Он осторожно протянул руку и погладил мягкое гибкое тельце. В ответ послушалось мурлыканье. Он нащупал тонкий ошейник, золотую сережку в ухе.

Одна из кошек, обитающих в гробницах. Кошка из мира теней.

Она прошла прямо сквозь стену у него перед носом. И откуда-то издалека призывно мяукнула.

По лицу пробежали холодные сквозняки.

— Веди, — прошептал он и пополз за кошкой, касаясь спиной потолка. Туннель наклонился вниз, потом резко повернул влево и превратился в крутой спуск, уходивший глубоко в темноту. Сетис выпрямился и зашагал. Под ногами хрустели кости, мелкие глиняные черепки, цветы, оброненные древними процессиями. Кошка без устали бежала впереди; когда она проходила под колодцами, ведущими на верхние уровни, он различал во тьме ее пушистое мускулистое тельце, тусклый отблеск золота у нее на шее. Он попал в Гробницы, а они представляли собой лабиринт. В одном из просторных залов стены, по-видимому, были перламутровыми; они мерцали мягким отраженным светом, и в их отблесках он различил собственное лицо — усталое, заросшее. В блеклом сиянии он попытался прочитать иероглифы, но нашел только перечисление побед Архона такого древнего, что его имя не вошло ни в один летописный свод. Сетис побрел дальше, вдыхая пыль и испарения камней. Никогда еще ему не доводилось спускаться на такую глубину — возможно, это был Шестой или Седьмой Уровень. Тут переплетались туннели, планы которых были давным-давно изъедены жуками, свитки пересохли и, если снять их с полки, рассыпались под пальцами в прах.

Он снова ударился в панику. Ему казалось, что позади кто-то идет, что мертвые, разбуженные его шагами, вышли из погребальных камер и преследуют его по черным коридорам. Он дважды останавливался, приседал на корточки и ощупывал стены, находя успокоение в их твердой надежности. Страх захлестнул его с головой, теснил грудь, перехватывал дыхание. С каждым шагом черное безмолвие давило все сильнее, и через него приходилось прорываться, словно через тяжелую завесу. Если дать волю этому безмолвию, оно его задушит. Чтобы отвлечься, он принялся считать, сначала про себя, потом вслух, с жаром выкрикивая цифры, мечтая только об одном: чтобы кошка вернулась и коснулась своим шелковистым мехом его щиколотки.

Наверное, то же самое испытывала и Мирани, когда ее замуровали в гробнице.

— Где ты сейчас? — спросил он у нее. — Здесь, в темноте? Как там, в Стране Мертвых? Похожа ли она на этот мир?

Он шел между колоннами, по залам и коридорам, следовал за гибкой поступью кошки, огибал груды сокровищ, проходил под каменными плитами, воздвигнутыми всего на нескольких шатких опорах. Песчаная тропа прогибалась желобком, он начал догадываться, что идет по одному из тайных путей Креона, по скрытым подземельям, где обитает Тень.

Потом он приблизился к лестнице.

Ступени уходили в темноту, кошка скользнула вверх и скрылась из виду.

Едва переводя дыхание, Сетис стал подниматься вслед за ней.

Сотня ступеней, две сотни, три. Ноги подкашивались от усталости, дыхание теснило грудь. С трудом переставляя ноги, он понимал, что, наверное, скоро выйдет на знакомые уровни. Может быть, это и есть знаменитая Лестница Месехти. Ее воздвиг безумный Архон, возмечтавший завоевать Иное Царство. Он повел в темноту войско из десяти тысяч солдат. Никто из них не вернулся.

Тихий шепот. Сетис остановился, ему пришло в голову, что, видимо, он уже давно слышит этот звук, только не различал его за своим хриплым дыханием. Далекий шорох, приглушенный хруст. Он возблагодарил бога за то, что ушей коснулся хоть какой-то звук, однако душу наполнила тревога. Он стал подниматься дальше.

Еще через пятьдесят ступеней в стене обнаружилась ниша; он пошарил там и наконец-то нашел долгожданную лампу и огниво с трутом, завернутые в промасленную тряпицу. Значит, он достиг по меньшей мере Второго Уровня. Дрожащими руками Сетис высек искру, подивился тому, какая она яркая, потом еще одну, и трут вспыхнул. Крошечный язычок пламени разгорелся, засиял ровнее; он поднял лампу, держа ее обеими руками.

Вместе с огнем пришел цвет: теплая терракота, синие и желтые фрески. На вершине лестницы его приветствовала вытянутая фигура Царицы Дождя с широко распростертыми руками. В почтении он поднял лампу повыше, пламя затрепетало, и он, задохнувшись от ужаса, что оно погаснет, едва успел его прикрыть рукой.

Опять шорох, где-то впереди.

Он быстрым шагом свернул за угол и наткнулся на человека, который вышел из бокового туннеля, прикрывая рукой глаза.

— Погаси огонь, — сказал человек.

— Ни за что. — Голос Сетиса охрип от долгого молчания, но он, как всегда, старался держаться уверенно и не показывать, как обрадовала его неожиданная встреча. — Где они?

Креон подвел его к стене и отодвинул небольшую круглую заслонку, подвешенную на шарнирах.

— Вон там.

Сетис заглянул в глазок и увидел Ингельда. Он стоял посреди погребальной камеры, полной едкого дыма пылающих факелов, и пытался подсунуть острие меча в щель под крышкой саркофага. Потом приналег, крышка с грохотом опрокинулась на пол, взметнув облако пыли. Его люди мгновенно столпились вокруг погребения. Они выхватили из гроба священного скарабея, ожерелье с драгоценными камнями; развернули бинты, окутывавшие мумию, сняли золотую пектораль. До Сетиса доносились их приглушенные голоса.

— Как у них рука поднялась!

Рядом с ним кивнула Тень.

— Алчность побеждает любые страхи. — Креон обернулся к Сетису. — Но это не означает, что страхи уходят без следа.

В туннеле показались два огонька; они направлялись к Сетису. Один из них двигался повыше, другой пониже. Пламя выхватило из темноты светлые волосы Шакала, продолговатые глаза. У него за спиной Лис в сердцах сплюнул.

— А наш юноша-то все равно красавчик.

Кошка метнулась под ногами у Сетиса и скрылась в темноте.

— Почему вы задержались? — спросил он.

Креон отошел от потайного глазка.

— Пора. Мое войско в сборе.

— Войско? — переспросил Шакал.

— О да, повелитель воров. Отборные силы, исполненные мастерства и коварства. С ними мы пойдем в атаку.

Конец мира

Широкая небесная дорога, залитая синевой, изгибалась над морем. Далеко внизу мелкие острова складывались в архипелаги из атоллов и кораллов, вокруг скал и утесов голубели, изгибаясь полумесяцами, светлые лагуны. На некоторых островах виднелись крошечные домики.

Алексос радостно смеялся, вертясь под железной рукой Орфета, державшей его за плечо.

— Смотри, Орфет! Там, внизу, под нами весь мир!

Толстый музыкант обливался потом. Его взгляд был устремлен вперед. Он процедил сквозь стиснутые зубы:

— Поверю тебе на слово, дружище.

Вокруг них шелестели крылья, гулко завывали ветра. Над головами пролетели гуси; один из коней попытался схватить докучливых птиц зубами, но те увернулись и, презрительно гогоча, скрылись вдали.

Мирани сказала:

— Дорога вымощена чем-то твердым. По звуку — как стекло. — Копыта коней громко стучали по неведомой мостовой, высекали искры, яркие, как падающие звезды.

Аргелин намотал поводья на перчатку.

— Хватает тебе быстроты, чокнутый мальчишка?

— О да, генерал! Сказочно!

Орфет застонал.

В лучах заходящего солнца колесница сияла. Она была уже не сплетена из лозы, а переливалась золотом, поблескивая солнечными бликами. Сбруя блестела, словно усыпанная бриллиантами, черные бока коней лоснились от пота.

Перегнувшись через борт, Мирани увидела, что они опустились ближе к морю. В зеленой глубине двигалась стая китов; вокруг них резвились, выпрыгивая из воды, дельфины. Колесница спускалась всё ниже, и ее тень темным пятнышком бежала по воде. Русалки, выбравшиеся погреться на камни, испуганно соскользнули в воду. В какой-то момент в глубокой морской пучине Мирани разглядела целый затонувший город; посреди него высился накренившийся храм, дома были окутаны водорослями. Между гробницами плавали рыбы.

А небо впереди полыхало алым пламенем.

— Наверное, она знает, что мы приближаемся, — в тревоге проговорила Мирани.

— Ну и пусть знает, — крикнул Аргелин. — Я повторю это в лицо всем ветрам! Слушай, Женщина Дождя! Аргелин идет! И ты ничего не сможешь мне сделать! Слышишь меня?

Далеко впереди, словно отвечая ему, в толще закатных облаков сверкнула молния.

— Чертов дурень, — проворчал Орфет.

* * *

— Ничего там нету. — Ингельд с мечом в руке обернулся, обвел взглядом погребальную камеру с сокровищами. — Всего лишь подземный сквозняк. Почва оседает.

Но он знал, что его объяснение не успокоило воинов. Пляшущий огонек лампы наполнял гробницу обманчивыми тенями, от помятых бинтов, в которые эти люди заворачивают своих то ли царей, то ли богов, шел сладковатый приторный запах.

— Слушайте меня. Берите кто сколько сможет. Набейте мешки. Унлеф, понесешь золотые шкатулки, а вы двое — вот эту кушетку с резным леопардом. Она будет хорошо смотреться в моем парадном дворце в Греймсфелле.

Он понимал, что их мужество на исходе.

Вторжение в гробницы прошло на ура. Свирепые северяне словно вихрь пронеслись по пыльным коридорам, писцы и рабы разбегались перед ними. Путь лежал через хранилища, полные бумаг, через лабиринты шкафов и стеллажей со свитками, и будь у них время, они охотно спалили бы весь этот хлам Но когда они спустились поглубже, пыл их поубавился. А потом они, выломав кедровые двери, ворвались в эту гробницу, вдохнули затхлого мертвого воздуха, ощутили на себе немигающий эмалевый взгляд древних статуй, и тут даже самые неугомонные пали духом.

— Шевелитесь, — рявкнул Ингельд.

Люди сгибались под грузом сокровищ. Кое-кто набил золотом и украшениями столько мешков, что не мог сдвинуть их с места. И тогда появились звуки.

Сначала они тихо шелестели, едва доносясь сквозь лязг оружия и звон металла. Потом Виглаф приказал всем замолчать, и тогда люди услышали. Тихий шелест, усиленный в десятки раз. Едва слышный, низкий гул.

Раб-проводник, которого они захватили с собой, чтобы он указывал дорогу, в ужасе упал на колени.

— Это Тень, — испуганно прошептал он. — Сюда идет Тень!

Ингельд злобно пнул его.

— Молчи!

Сквозь пыль и безмолвие донесся тихий шорох.

— Червь, — прошептал кто-то.

— Никакие драконы не охраняют эти сокровища. — Ингельд сердито обернулся. Но что бы он ни говорил, душами воинов уже овладел страх. Пришло время уходить. Он поднял раба на ноги.

— Веди нас к лестнице, а то я тебе пальцы отрежу, один за другим.

Всхлипывая от облегчения, костлявый человечек кинулся к выходу из погребальной камеры и нырнул в дверь. Вслед за ним вышел Ингельд.

И в ужасе остановился.

В коридоре никого не было. Он изумленно огляделся по сторонам, но раб как сквозь землю провалился. Вдаль уходила только длинная вереница факелов, которые его люди расставили, помечая дорогу на поверхность. Они чадили и трепетали на сквозняке.

Из гробницы, расталкивая друг друга, выскочили его люди.

— Куда он делся? — взревел один из них.

— Забудь о нем! — огрызнулся Ингельд. — Он нам не нужен. Идите за мной.

И сделал один шаг. И в этот момент погасла самая дальняя лампа. Потом соседняя, потом еще и еще одна.

Вдоль по коридору неотвратимой, неумолимой волной на воинов накатывалась мертвенная темнота.

* * *

С неба дождем сыпался огонь. Он налетел, как ураган, и слоны ответили гневным ревом, они порвали хлипкие веревки и сломали строй, бросившись в атаку на искры и боль. Воинственные крики северян, грохот мечей по бронзовым щитам — эти звуки вселяли в нее дрожь, но в то же время наполняли душу восторгом, которого никому не дано постичь. Пробираясь назад через кусты, она вдруг подумала, что единственная, кто могла бы понять ее, — это Мирани, серенькая мышка, которую она поначалу встретила презрением. Как жестоко она ошиблась в этой малышке! Надо было, наверное, извиниться перед ней, когда они вместе очутились в Садах.

Взбежав по расколотым ступеням, она обнаружила у Оракула всех, кто остался от Девятерых. Телия одной рукой держала за руку отца, в другой сжимала игрушечных обезьянок, а старая ведьма Мантора спокойно сидела на самом краю расселины. Увидев лицо Ретии, все смолкли.

— Со слонами покончено, — сообщила она и взяла свою прежнюю маску — маску Виночерпицы. — Северяне придут сюда, как только разграбят Дом. — И обвела всех взглядом.

— Время еще осталось. Те, кто хочет уйти, еще, может быть, успеют спуститься с обрыва. У тайной пристани стоит лодка. Возьмите ее и уходите. Если есть куда.

Никто не шелохнулся.

Сначала она ощутила их неуверенность; но потом этот миг миновал, и Ретия поняла, что девушки останутся. Ее захлестнула теплая волна благодарности.

Она обернулась к Криссе:

— А ты?

Блондинка надула губки.

— А ты бы хотела, чтобы я ушла? Ну конечно, Крисса — жалкая трусишка. Вот что вы бы все сказали.

— Ты остаешься только поэтому?

Крисса молчала. Потом подошла и вырвала у Ретии маску.

— Я была подругой Мирани, — заявила она. — А ты никогда с ней не дружила, пока нужда не вынудила.

«Вряд ли это истинная причина», — подумала Ретия, но спорить не было времени.

— А ты? — спросила она Мантору.

Колдунья с достоинством поднялась на ноги и запахнула темную мантию.

— Я остаюсь, — тихо сказала она. — Я нахожусь под защитой Скарабея. Люди Ингельда знают меня и не причинят вреда. — Она скрестила руки на груди. — Даже сейчас еще не поздно заключить перемирие. Мои условия просты…

— К чертям твои условия. — Ретия надела маску и взяла копье. Кивнула остальным Девятерым — и те последовали ее примеру. Безнадежная затея, подумала она, но, несмотря на это, ею овладело удивительное, неподвластное разуму счастье. Именно об этом она, сама того не зная, мечтала всю жизнь. Об определенности, об окончательной, последней развязке.

Вооруженные девушки окружили Оракул, обратив наружу бронзовые улыбки. Ветерок покачивал перья и золотые диски на масках. Позади них горел маяк. Сейчас его пламя угасало, сердцевина костра рассыпалась грудой раскаленных углей.

У подножия утеса первые корабли причалили в Порту.

А далеко в открытом море нарастал шторм.

* * *

Они заблудились. Ингельд давно понял это, но продолжал идти вперед. Куда-то исчез Вульфгар, а у последней развилки туннеля сыновья-близнецы Утекара и их люди яростно заспорили с ним, куда же идти, а потом все-таки свернули направо. Неугомонные, горячие головы! Не успели они отойти и на пару шагов, как послышался треск, потом крики. Он кинулся в эту сторону, но ничего не нашел, только цепочку из монет, ведущую к прочной кирпичной стене. После этого Ингельд надел бронзовый шлем, а его люди, в ком оставалась хоть капля здравого смысла, побросали почти все золото. Темнота дразнила и мучила их, по мере их продвижения возникали силуэты существ, внушавших ужас, но когда они подходили ближе, силуэты оказывались всего лишь выступами стен или колоннами. Один раз они прошли мимо каморки, полной мертвых бабуинов. Высушенные мумии животных сидели правильными рядами, тараща бриллиантовые глаза.

Они проходили через огромные подземные залы, в которых могло бы разместиться целое войско, проползали через узкие туннели высотой по колено, плутали по извилистым коридорам. Дважды у них на пути открывались ловчие ямы, один раз упала металлическая решетка, отделив от группы шесть человек. Поначалу они говорили громко, вызывающе, по коридорам прокатывался их дерзкий смех. Они хвастались, что найдут выход гораздо быстрее своих собратьев. Но темнота поглотила их. Почти наверняка им уже перерезали глотки.

Потому что всё это было кем-то подстроено. Не мертвецами, а живым человеком, гораздым на хитрые выдумки. Неужели колдовство Манторы принесло свои плоды, и в подземных гробницах разгуливает жаждущий мщения призрак Шакала? Ингельд прищурился. Надо гнать из головы такие мысли. Они — трещины, через которые в душу вползает страх.

Ингельд ощупью свернул в очередной коридор и обнаружил, что тот заканчивается тупиком. В сердцах выругавшись, он велел своим людям поворачивать обратно. Храбрые воины из поредевшего отряда жались друг к дружке. Потом кто-то произнес:

— Смотрите! Что это там?

Глаза.

Из темноты на них глядела пара небольших изумрудно-зеленых глаз.

Воины остановились. Ингельд протолкался вперед.

— Кошка, — прорычал он. — Только и всего.

Его воины ненавидели кошек. Поговаривали, что в этих животных вселяются души умерших Архонов. А кроме того, в Порту какой-то умник повесил одну кошку, и с тех пор у северян всё пошло наперекосяк. За спиной у Ингельда зашелестел шепот. В воздухе повеяло страхом.

Ингельд сделал шаг вперед, и кошачьи глаза потухли. Вдруг земля ушла у него из-под ног; вскрикнув, он отскочил назад, и в тот же миг целый участок пола провалился, каменные плиты с грохотом обрушились в неведомую глубину. Где-то далеко внизу послышался всплеск.

Предводитель наемников еле перевел дыхание. Он понял: живыми им отсюда не выбраться. Здесь простирается иной мир, царят неведомые законы, пылают битвы, которым нет конца. Он вскинул голову.

— Тень! Если ты — живой человек, слушай меня! Дай нам выйти, и мы сумеем договориться. Покажи нам путь наверх, и мы навеки покинем Двуземелье. Слышишь меня, Тень?

Ответа не было.

Его люди зашевелились. Лязгнуло оружие. Истан сказал:

— С мертвыми не договоришься.

— Тогда я вызываю тебя на бой! — взревел Ингельд, опаленный жгучей яростью. — Выйди и сразись со мной!

Он ждал с мечом в руке, прислушиваясь к бесконечным отзвукам, катящимся по коридорам.

Опять появились глаза. Их становилось всё больше и больше.

Кошки словно выходили из стен, из трещин в полу. Затем они выстроились в две шеренги вдоль стен туннеля, усевшись, будто каменные боги, которых ваяет здешний народ. Высоко подняв голову, он провел своих людей через кошачий строй. Как только они вошли в зал, стены туннеля раздвинулись, они попали в зал такой просторный, что его стены и своды терялись в темноте. Ингельд догадался, что его вызов был услышан. Он увидел подвешенные к потолку бронзовые весы, громадные, как дворец, и понял, что это и есть то самое место, где ему предстоит принять бой.

Он сказал Исгару:

— Если я погибну, похороните меня над обрывом, на открытом месте, под лучами солнца. Забери всех, кто останется в живых, и иди домой.

Потом ступил на громадную чашу весов.

Медленно, как будто повинуясь хорошо отлаженному механизму, чаша опустилась.

А внизу, с подвязанными на затылке желтыми волосами и Архоновым мечом в руке, его ждал призрак Шакала.

* * *

Они въехали в облако.

Оно громоздилось вокруг, черное как сажа, и застилало взор темными всполохами тумана. Колесница дрогнула, накренилась.

Мирани не закричала. Только ахнула:

— Смотрите!

Из грозовой тучи вылетела стая бестолково мечущихся ворон. Зарокотал гром — протяжно, зловеще Мирани пригнулась, и в глубине тучи сверкнула молния — белая, невероятно яркая. Орфет выругался, Алексос завизжал. В воздухе запахло серой, во рту появился привкус металла.

— Спусти нас на землю, — заорал Орфет. Толкнув Архона к Мирани, он выхватил у Аргелина поводья и потянул, стараясь остановить коней. Аргелин в ярости отбирал поводья обратно.

— Осторожнее! — закричала Мирани.

Кони бросились вперед. То ли небесная дорога исчезла совсем, то ли пошла резко вниз, но колесница неудержимо мчалась сквозь бурю, сквозь тучу, сквозь внезапные вихри ледяного града, сквозь острые, как иглы, порывы ледяного ветра.

Промокшая насквозь, перепуганная, Мирани прижимала к себе Алексоса. Орфет наполовину вытолкнул Аргелина из колесницы, поводья выскользнули у того из рук и повисли. Мирани подхватила их, попыталась удержать могучих коней. Ей на помощь пришел Алексос; общими усилиями они натянули поводья и остановили неукротимый бег.

Туча стала серой, пропиталась белыми всплесками.

— Орфет! Отпусти его! — приказ Архона прозвучал совсем тихо. Потом, перекрывая топот копыт, оглушительно загрохотал: — Отпусти его!

Музыкант все еще держал над генералом занесенную руку. Аргелин следил за ним не шевелясь, его спина перегибалась через золотой поручень. А внизу темнело море, глубокое, как ночь.

— Подчинись своему богу, толстяк, — прошипел генерал.

Орфет тяжело дышал. Он увидел на бескрайних просторах неба вспышку молнии. Увидел далекие горы, дорогу, окрашенную в золотой цвет лучами заходящего солнца. И втащил генерала в колесницу.

— Помоги нам! — закричала Мирани.

Но он не успел ничего предпринять. Облако закончилось, и их глазам предстало солнце.

Оно было — сфера тайн, падающая звезда, золотой шар. Воздух вокруг него казался темным, как спинка жука, как крылья ночи, и на самом краю шторма этот шар с грохотом скатился во Врата Иного Царства. Орфет изумленно смотрел ему вслед, а Аргелин хрипло смеялся от жестокой радости. А кони, не отставая, мчались вдогонку за солнцем — через Врата Черепа, через Врата Пепла, который осыпался им на головы. Потом колесница нырнула в широкие Врата Снедающего Голода, вырезанные из зеленого агата в форме саранчи. Острые края Ворот Кривой Сабли отсекли тонкие ломтики от колес, задели край Орфетовой туники. Когда они въехали под темную арку Ворот Трехликого Пса, с верхней перекладины на них тявкнул маленький щенок, и Мирани рассмеялась, внезапно растеряв весь свой страх.

— Он тебя помнит! — крикнул ей в ухо Алексос. Потом колесница повернула, и они ухватились за поручень. Впереди черной громадой высились Врата Наказаний — темная щель, тонкая, как игольное ушко. Они знали — через нее им ни за что не удастся проникнуть. Лошади пустились навстречу им бешеным галопом. Мирани зажмурилась, приготовилась услышать оглушительный скрежет, грохот разбитой колесницы, но лишь одна вспышка темноты остудила ее лицо. Открыв глаза, она поняла, что они миновали грозные Врата. Аргелин изумленно глядел назад.

Теперь они летели низко, почти над морем. Солнце невыносимо палило, золотая упряжь размякла, драгоценные камни выпали из гнезд, ослепительное сияние обжигало глаза. Жук вкатил свой сияющий шар сквозь челюсти Крокодила, и колесница нырнула вслед за ним, гулко загрохотав по туннелю, устланному костями и рыбьей чешуей. Их окутал тяжелый запах водорослей. Колесница вырвалась в красное небо, и впереди показались Восьмые Врата, похожие на двойную колонну. Посреди широкого проема покачивались идеально сбалансированные весы.

Пройдя через последние врата, дорога вывела на деревянный мост. Из-под копыт разнесся оглушительный грохот. Аргелин выхватил у Мирани поводья.

— Приостанови их! — заорал он, и она бросилась тянуть вместе с ним. Кони неохотно замедлили бег возле последних Врат. Круглые, как кольцо, они были отлиты из чистого золота, и солнечный диск, наполненный невыносимой болью, прошел сквозь них и взмыл в небо. А жук стал крохотным, как и положено жуку, и деловито покатил навозный шарик к трещине посреди дороги.

А за краем мира простирались Сады Царицы Дождя — зеленые, безмятежные, исполненные покоя и тихого урчания ручьев.

Девятые Врата Дорога Возрожденного Солнца

Я приводил сюда многих смертных.

Одни держали меня за руку, других приходилось тащить силой, третьи сами находили свой собственный путь.

В это место ведет много дорог. И это хорошо, ибо люди почему-то считают, будто я один могу решить, дойдут ли они туда, куда стремятся.

На самом деле всё обстоит совсем иначе.

И кто скажет им, что Сады — это еще не конец пути?

Что за ними лежат еще многие другие земли и царства?

Весы уравнялись

Загнанные кони остановились, дрожа. Во влажном воздухе у них из ноздрей вырывались клубы пара. Мирани спустилась с колесницы, и ей почудилось, что земля под ногами все еще вздымается; у нее подкашивались колени, она чуть не падала. Позади нее осторожно ступил на землю Аргелин. Они стояли бок о бок, все трое, а Алексос выглядывал из-под руки Орфета.

— Это Сады, — прошептал мальчик.

— Я вижу, Архон.

Внезапно осмелев, Алексос выскользнул из рук музыканта.

— Пойдём со мной, Орфет, пойдемте все. Не надо бояться. Мирани здесь уже была, правда, Мирани?

Все взгляды устремились на девушку, и она выпрямила спину.

— Не так, как сейчас, — тихо молвила она.

Она изумилась тому, как легко они миновали Девятые Врата. Когда колесница нырнула в крошечное круглое отверстие посередине ворот, Мирани провела пальцами по теплому золоту. Потом ноги погрузились в мягкий ковер из зеленого мха.

Как она могла забыть красоту Садов? Высокие деревья, зеленеющие летней листвой, их ветки гнутся от спелых плодов. Хурма и лимоны, гранаты и яблоки, фрукты, которым она и названия не знала. И отовсюду сеется мелкий дождик, такой тихий, что она едва ощущает на коже его шепчущее прикосновение. Среди зеленых ветвей снуют разноцветные птицы. Алексос улыбнулся ей, блеснул темными глазами.

— Мне нравится бывать здесь, — прошептал он.

Они пошли. Под ногами шелестела высокая мокрая трава, хлюпала земля, напитанная влагой. Вода была повсюду. В вихрях брызг над фонтанами играла радуга, с широких листьев скатывались крошечные бисеринки росы. Журчали родники на склонах холмов; через рощи, где паслись олени и зебры, текли арыки с безупречно ровными берегами. Серебрились пруды, гремели водопады.

Алексос подбежал напиться, опустился на колени, погрузил руки по локоть, и Мирани только сейчас осознала, что умирает от жажды. Она села на корточки рядом с ним и тоже окунула руки в воду.

— А можно ли? — пробормотал Орфет.

Она не знала. Но вода была такая чистая и прохладная, над ней летали стрекозы. Мирани подняла руку — с нее потекли прозрачные капли. Не сказав ни слова, она напилась этой воды.

Орфет тоже хлебнул пригоршню, потом поднял глаза.

— Выпей, генерал. Небось, умираешь от жажды.

Аргелин отвел взгляд. У него был вид человека, заблудившегося в ночном кошмаре: он стиснул кулаки, напрягся всем телом, тщетно стараясь укрыться от капель дождя, падающих с деревьев, от влажных брызг, струящихся по коже. Одежда на нем, как и на всех остальных, пропиталась влагой, волосы потемнели от воды, прилипли к голове. «Царица Дождя окружает их со всех сторон, — подумала Мирани, с трудом вставая на ноги. — От нее, как и от Бога, нет спасения».

Алексос повел их по тропе, где из-под ног в зеленую траву прыгали лягушки. Впереди показалась каменная арка, покрытая изумрудными лишайниками. Аргелин обернулся к Орфету.

— Меч. Дай мне меч.

— Что толку идти с мечом против богов? — проворчал Орфет. — Ты что, разрежешь воду пополам? Пустишь кровь самой смерти?

Генерал мрачно нахмурился.

— Это уж моя забота. Дай мне меч.

Орфет вытащил клинок из ножен и увидел, что он позеленел от ржавчины. С затупившегося лезвия капала вода. Аргелин бросил на меч только один взгляд и отшвырнул его в траву. Выражение его лица было отрешенно холодным.

Алексос нырнул в оливковую рощу и остановился. Вернулся бегом, схватил Мирани за руку, потащил за собой туда, где заканчивалась тропинка. За деревьями брезжил зеленый свет.

— Смотри, Мирани!

Перед ними расстилалась страна чудес. Повсюду били фонтаны; они изливались из каменных сатиров и дриад, из рогов, ушей, разинутых ртов. По каменной мостовой текли ручьи, а вдали, словно занавес, колыхалось гладкое полотно падающей воды. А перед занавесом, посреди пруда, серебристого, как луна, высился залитый водой трон из голубого камня.

Аргелин настороженно озирался.

— Это что, ее судейский трон? Тогда где же она сама?

Он заговорил громче, и голос его был хриплым, усталым, полным горечи.

— Госпожа, я пришел. Путь мой был долгим, лежал через боль и смерть. Я заслуживаю большего, чем молчание, о Женщина Дождя! Выходи, и покончим с этим.

Сначала не было слышно ничего, только пение птиц, только шелест дождя. Потом зазвенела лира, потекла тихая, зловещая мелодия. Мирани оглянулась, думая, что идет процессия, будет торжественная церемония, но к ее руке прикоснулись мокрые пальцы Алексоса.

— Смотри, Мирани! — прошептал он.

Она вышла из водопада, прямо из серебристой пелены. Сначала показалась ее рука с тонкими длинными пальцами, потом вода обрисовала высокий, стройный силуэт, окутала его синим струящимся платьем. Прозрачное трепетное тело сгустилось в твердую плоть, рассыпались по плечам темные волосы, перевязанные серебряной лентой.

Она сидела на троне, и ее платье было сине-зеленым, как море в жаркий день. При каждом движении по нему пробегали волны зеленоватого света. Ноги были босые. На запястьях звенели браслеты из перламутра и коралла, по руке «вползала» золотая змея.

У Царицы Дождя было лицо Гермии.

Аргелин оцепенел. Потом сделал шаг.

— Гермия? — Его голос дрожал от радости и боли. — Это ты?

Она не улыбнулась в ответ.

— А кого еще ты ожидал увидеть, генерал?

— Но ты не…

— Разве? — И разгладила платье. — Здесь я Царица, а всё остальное не имеет значения. А ты — вы все, — вы вторглись в мое царство.

— Гермия, — прошептал он. — Это я, Аргелин.

Царица поглядела на него, выгнув бровь.

— Я узнала человека, который убил меня, — промолвила она. Над ее плечами порхали колибри, оранжевые и изумрудные, они на лету пили нектар из белых цветов.

Скользнув взглядом по его изможденному лицу, она обратилась к Мирани:

— А тебе, жрица, было дано мое повеление, но ты не повиновалась. Ты же, музыкант, вряд ли сумеешь своей музыкой проложить себе путь из смерти обратно в жизнь. Здесь звучат только одни песни — мои.

Мирани содрогнулась. В Садах было жарко как в бане, однако у нее по спине пробежал холодок.

Орфет упрямо ответил:

— Куда Архон, туда и я, пресветлая.

— Как трогательно. — Она устремила взгляд на Алексоса.

— А ты? Я много раз видела, как ты входишь в мои врата.

Он сидел у подножия трона, играя с лягушкой. И ответил рассеянно:

«Тысячи раз, госпожа. В каждом поколении».

Гермия кивнула и посмотрела на Аргелина.

— Говори свою просьбу.

— Тебе?

— А больше тут никого нет.

Он в замешательстве опустил глаза.

— Гермия… Она держит тебя в плену?

Гермия пожала плечами.

— Не больше, чем меня держала в плену твоя любовь, мой господин.

— Даже здесь ты мучаешь меня, — сказал он. Подошел к ступеням трона, и его голос стал другим. — Если ты Гермия, выслушай меня. Вернись со мной в Страну Живых. Я послал тебя сюда, и это было моей ошибкой. С тех пор не было дня, не было мгновения, чтобы я не раскаялся в этом. Вернись со мной. Пусть всё станет, как было.

Мирани поймала на себе взгляд Орфета. Музыкант нахмурился.

— Зачем? — тихо проговорила Гермия.

— Потому что я люблю тебя. Ты же знаешь.

— Когда-то мне казалось, что знаю.

— Гермия… — Он взбежал по ступеням, но она жестом остановила его.

— Это не так просто, генерал. Существуют ритуалы, которые надо соблюдать. Ты должен предстать перед судом.

Мирани обернулась. За спиной у нее шла процессия девушек, босых, с распущенными волосами. Они несли веера и шкатулки с благовониями, ритмично потряхивали трещотками, били в небольшие барабаны. У двух из них в руках были металлические рамки; они постукивали в них, издавая тихий звон. Последняя из вереницы, проходя, оглянулась на Мирани, и у той перехватило дыхание. Это была Алана, девушка, которая до нее была Носительницей Бога и которая давно умерла.

В процессии шли двое мужчин, они несли металлический сундук на ножках. Они были одеты в леопардовые шкуры, бритые головы блестели от влаги. Поставив сундук, мужчины откинули с него пурпурное покрывало и подняли крышку. Под ней обнаружилась деревянная шкатулка, расписанная водяными лилиями. Гермия встала, невесомо спустилась по ступенькам, открыла шкатулку. Внутри лежали изящные золотые весы — две чаши, подвешенные на тонких цепочках к узорчатому коромыслу. Она достала весы, вместе с ними из шкатулки выпорхнуло облачко красных лепестков, повеяло мускусом и сандаловым деревом.

Подняв весы, Гермия поглядела на Аргелина.

— Пришел твой судный час, господин генерал. Мы взвесим твою жизнь и твои деяния.

Он отступил на шаг. С его пальцев капала вода.

* * *

Сетис вскрикнул.

Шакал опять упал, уже во второй раз вес Ингельда оказался слишком тяжел для него. Удар обрушился на лезвие его меча; посыпались искры. Рослый предводитель воров пригнул голову и, ловко увернувшись, снова вскочил на ноги.

— Ему конец, — глухо проговорил Сетис.

— Черта с два, — отозвался Лис.

Битва разгорелась не на жизнь, а на смерть. Противники стоили друг друга: Ингельд был немного массивнее, зато Шакал — строен и проворен. Лязг мечей грозным эхом прокатывался по подземным залам. Сетис сбежал по винтовой лестнице и остановился, глядя на бойцов. Оба уже начали уставать. Их выпады становились всё более неуклюжими, они пошатывались, с трудом поднимали тяжелые мечи, неловко отражая удары. Шакал заметно побледнел. По бороде Ингельда стекал пот. Сквозь прорези в шлеме сверкали его глаза, голубые, как лед.

С карниза под крышей кричали и подбадривали своего предводителя воины-северяне. Расстояние приглушало резкие звуки их слов. Ингельд пошатнулся, битва на миг прекратилась, и Сетис прошептал:

— Где же Креон?

— Не знаю. — Встревоженный Лис сжимал в руке острый нож. — Если этот ублюдок убьет нашего вожака, я сам с ним разделаюсь.

Сетис сказал:

— Ему давно пора быть здесь. Не случилось ли чего-нибудь? — и сделал шаг вверх.

— Ты куда? — крикнул Лис.

Снова разгорелся бой, жестокий и безжалостный.

— Пойду его искать!

* * *

Крики со стороны Дома приближались. Ретия огляделась.

— Они наступают. Пора.

Улыбнувшись под маской, она крепче стиснула копье, чтобы рука не дрожала, и шепотом произнесла:

— О Ярчайший, прими нашу жертву. Защити тех, кто защищает твой Оракул.

Лязг бронзы, грохот щитов. По Дороге Процессий шли воины. На солнце блестели их мечи, голоса, приглушенные шлемами, звучали раскатисто.

Ретия нацелила копье. Взметнулось оружие в руках девушек, выстроившихся в круг, отец Сетиса перестал точить о камень свой старый меч.

Мантора торопливо заговорила:

— Глупости вы затеяли. Давайте я с ними поговорю. Пущу Скарабея. — Наконец-то в ее голосе зазвучала тревога.

— Замолчи. — К удивлению Ретии, этот голос принадлежал Криссе; та цедила сквозь стиснутые зубы: — Замолчи, замолчи.

Из-за поворота вышел воин. В жарком мареве его доспехи мерцали, словно источая собственный свет, лицо скрывалось под шлемом. Он остановился, поглядел на защитников Оракула, потом что-то крикнул вниз, своим спутникам.

— Да пребудет с нами бог, — прошептала Ретия.

Солдат приближался. Он вышел из полосы солнечного света и оказался обыкновенным человеком, даже довольно хлипким, шел он ровно, не замедляя шага, пока украшенная головой горгоны кираса не оказалась в считанных дюймах от смертоносного копья Ретии.

Друг на друга смотрели улыбающаяся маска и бронзовый шлем.

С его губ слетело слово, хриплое и искаженное.

Оно прозвучало так:

— Пресветлая!

* * *

Проползая по коридору, Сетис мысленно спросил:

— Ты уверен?

«Это тот самый путь. Скорее».

Осколки драгоценных камней кололи ему руки и колени. Опал и яшма, бирюза и халцедон. Впереди лучи отраженного света выхватили из темноты стену, усеянную бриллиантами; острые грани царапали ему спину, сдирали кожу с локтей. Если сюда доберутся северяне…

«Смотри, Сетис, вот он. Солнечный диск. Я уже показывал его Мирани. Сказал, что в его сиянии уместился бы весь мир. Такое солнце внутри каждого из вас. Даже у Аргелина».

— У Аргелина?

Он вынырнул из туннеля в просторный зал. И увидел солнце под землей.

Оно было громадное и свисало с потолка, тихонько покачиваясь от дуновения сквозняков. Гладкое, ровное, безупречное. Как его сумели принести сюда? Под золотым диском стоял Креон и снизу вверх смотрел на его сияние, как будто оно не причиняло ему никакой боли.

Заслышав его, альбинос обернулся.

— Как Шакал?

— Силы равны.

Креон снова обратил лицо к кованому диску. Его волосы блестели в золотом сиянии, бледная кожа словно источала собственный свет.

— Тогда подождем моего брата. И Аргелина.

* * *

Она опустила на чашу весов перо.

Небольшое белое перышко, которое она достала из шкатулки. Такое легкое, что его шевелило дуновение ветерка. Однако под его тяжестью чаша весов сразу опустилась.

Гермия подняла глаза.

— Видишь, господин Аргелин? Что ты можешь этому противопоставить?

Он с болью прошептал:

— Гермия…

— Свою добродетельную жизнь? — нежно проговорила она. Поднялась по ступеням, села на трон. На ее ногтях сверкнули хрустальные капли. — Не знающий жалости путь по ступеням армейской иерархии? Резню и кровопролития? Убитых Советников, истребленные семьи твоих врагов, смерть детей, которые могли бы вырасти и лишить тебя власти?

— Раньше это тебя не заботило.

Она улыбнулась.

— Или женщин, которых ты погубил? Твое желание подчинить себе даже голос Бога? Не говоря уже об убийстве Архона… обоих Архонов, будь на то твоя воля. Шантаж, интриги. Ты нанял чужеземное войско, чтобы оно воевало против твоего собственного народа. Какое из этих деяний ты положишь на весы, господин генерал?

На его лице не дрогнул ни один мускул, только морщины залегли глубже.

— Гермия, когда-то мы были друзьями. Больше, чем друзьями. Ты была моей сообщницей в этих преступлениях.

— Я рада, что ты признаёшь свои деяния преступлениями. Ты хотел короновать себя на царство божественным венцом. Провозгласить себя Архоном. Сбросить мои статуи с пьедесталов, отвернуться от моей силы, от дождя, дающего жизнь. — Ее голос дрожал от гнева. Даже Алексос поднял голову, и на миг в его глазах промелькнув отблеск ужаса пред гневом Царицы.

Аргелин же не моргнул глазом.

— Положи всё это на чашу весов. Но положи и кое-что другое — мою любовь к тебе.

— Любовь! — взвилась она. — Ты меня убил!

— Ян нанес удар в гневе, и предназначался он не тебе. Я бы не тронул и волоска на твоей голове.

Она хрипло рассмеялась.

— Ты бы в любую минут отшвырнул меня прочь. Я была Гласительницей и имела власть. Но когда ты достиг бы своей цели…

— Нет! — Он взлетел по ступенькам, схватил ее за руку. — Нет, Гермия, клянусь! Этого ни за что бы не случилось, поэтому что я никогда в жизни никого не любил, даже себя. Только тебя. Нас связывало больше, чем заговор, больше, чем преступления. Мы были отражениями друг друга, наша связь была глубокой, настоящей, и нас ничто не разлучило бы, даже смерть. Мы этого не допустим! Ты же понимаешь! Я заберу тебя с собой назад. Говорю об этом перед лицом Царицыного гнева, перед лицом богов, даже если из-за этого наступит конец света и на земле воцарится Хаос. Я буду с тобой, Гермия. А я всегда добиваюсь того, чего хочу.

В тишине слышался только плеск водопада. Мирани прикусила губу, глядя на лицо женщины, на изящно подведенные брови, красные губы. Кто это — Гермия? Или маска из ее плоти на лице Царицы Дождя?

Гермия неуверенно улыбнулась.

— Нам никогда уже не узнать, что ты сделал бы, а чего бы не сделал.

— Захочешь — узнаешь. Возвращайся вместе со мной.

— Это невозможно. Если только…

Он коснулся ее руки.

— Если только что?

— Я попала сюда через смерть, Аргелин. Через мою смерть. Если я уйду, то кто-то должен остаться здесь. Царица требует жертвы.

Аргелин рассмеялся — жалко, сдавленно.

— Будет ей жертва! — Он обернулся. — Давай отдадим ей вот этого толстяка, моего убийцу.

Орфет резким движением скрестил руки на груди, но голосом не выдал гнева.

— Полегче, генерал.

— Тогда отдадим жрицу. — Аргелин подошел к Мирани и тихо произнес: — Мой удар был нацелен в тебя. Может быть, я должен закончить то, что начал.

Она посмотрела на него. Глаза у генерала были темные, уверенные, но она почувствовала, что ее былой страх перед ним давно улетучился.

— Вряд ли ты это сделаешь, — спокойно ответила она.

— Нет? Тогда мальчишку. — Он обернулся к Алексосу. — Архон обязан умереть за свой народ.

Алексос рассмеялся, лягушка спрыгнула с его ладони.

Мирани сказала:

— И его ты тоже не тронешь. — И встала перед ним, так что ему ничего не оставалось, кроме как смотреть на нее.

— Всем нам известно, генерал, чью жизнь ты должен подарить Царице Дождя.

Он хранил молчание.

— Единственный путь отсюда — солнечный диск, а он у тебя. Отдай его Царице. — Голос Мирани был еле слышен, она поглядела на Гермию и увидела ее незнакомую улыбку.

Аргелин сказал:

— Ты давно задумала меня убить.

— Нет. — Мирани покачала головой. — Я только хочу освободить Оракул. Освободить людей. И тебе это по силам.

— Если я это сделаю, никто из нас не вернется.

— Знаю. Но я научилась доверять Богу. Несмотря ни на что.

— Неужели боги любят тех, кого они мучают?

Она сказала:

— По-моему, да.

Они долго смотрели друг на друга. Он оглянулся на Алексоса, на Орфета. Потом достал из туники солнечный диск и положил его на другую чашу весов.

И она медленно опустилась.

Не оглядывайся

Темнота.

Она поглотила Сетиса, как только погас свет солнечного диска. На миг ему почудилось, будто его затмили гигантские пальцы, будто Бог взял золотой диск в ладонь и унес. Сетис посмотрел вверх, ожидая, что вот-вот обрушатся невообразимые ужасы, что в мире воцарится Хаос, похитит у людей свет и тепло, развеет в прах всё живое. По стенам зашуршали мириады насекомых.

Он спросил Бога:

— Это что, конец?

«Это и конец, и начало», — ответил кто-то, и Сетис узнал Креона. Тот стоял совсем близко, и в голосе альбиноса слышалась победная нотка, озадачившая юного писца. Чья-то рука схватила его за локоть, увлекла в темный коридор. Впереди, в гробницах, лязг мечей сменился предсмертным криком.

Кто-то одержал победу.

* * *

— Пресветлая!

Ретия изумленно смотрела на незнакомца. Его кираса блестела в предутреннем тумане. Он снял шлем, и взорам предстали спутанные седоватые волосы и полное тревоги лицо.

— Пресветлая, прости, что мы пришли сюда. Я знаю, это запрещается, но мы подумали… что этого нельзя допустить.

Он невразумительно бормотал, и тут она его узнала: это был сотник Аргелина, а воины, в тревожном ожидании столпившиеся у него за спиной, были остатками армии, защищавшей Порт. Люди Шакала, торговцы, рыбаки, вооруженные ножами и сетями.

Она жестом велела ему замолчать.

— Что северяне?

— Мы окружили их у Моста. Они гнали чужеземных зверей и не заметили, как мы переправились. Мы напали на них с тыла и разбили наголову. Мои люди собирают тех, кто остался в живых.

За спиной у Ретии радостно вскричала Персида. Раздались радостные голоса, вздохи облегчения. Крисса истерически хихикала. Ретия медленно сняла маску, опустила копье, расправила плечи, сразу став еще выше.

Сотник поспешно опустился на колени, ткнулся лбом в землю. Воины последовали его примеру.

Она смотрела на них сверху вниз. Пришел миг торжествовать победу, но она чувствовала лишь какое-то странное оцепенение, глупую обиду. На Оракул больше никто не нападет. И это почему-то не радовало, а вселяло чуть ли не разочарование.

Рядом с ней встал отец Сетиса.

— Послушай, — прошептал он.

В тишине нарастал какой-то странный звук, еле слышный, далекий ропот, смутный и зловещий.

Старик торопливо протолкался сквозь толпу солдат к краю платформы. Ретия подошла и встала рядом с ним. Они увидели, как из Порта, из Города Мертвых, по белым дорогам через пустыню, из ворот, из домов, развалин, потайных убежищ — отовсюду хлынули люди. Жители Двуземелья сотнями и сотнями устремлялись на Остров.

* * *

Гермия встала.

— Суд окончен, — торжественно заявила она. — Перо поднялось, встает солнце, занимается День Скарабея. Сегодня Ярчайший, Повелитель Скорпионов, Возничий Колесницы Солнца должен благословить народ Оракула. — Она посмотрела на Мирани. — Гласительница раскроет свои уста и провозгласит его волю.

— Но это же ты, — напомнил ей Аргелин. — Ты и есть Гласительница.

— Я? — Ее высокомерный голос на миг дрогнул. Она заколебалась, и в ее лице наконец-то появилось что-то человеческое.

Потом Гермия вышла из своего облика, шагнула к нему, и то, что осталось позади, не имело ни формы, ни очертаний, оно было сплетено из воды, вместо глаз — искры чистого света, вместо волос — темная сырость, платье соткано из бархатистой глади перламутровых раковин.

Царица Дождя бесстрастно взирала на Гермию, бегущую вниз к Аргелину. Улыбнулась, встала — и Мирани в страхе отшатнулась: плеск ее шагов захлестнул их с головой. Царица неторопливо спустилась, подошла к Аргелину, улыбнулась ему, и улыбка ее была холодной, как бездна, глубокой, как морская синева.

— Никто не покидает моих Садов, — произнесла она струящимся голосом. Но даже сейчас он не отступил ни на шаг.

Обняв одной рукой Гермию, он ответил:

— Она вернется со мной.

— Ты настойчив в своих требованиях, человек, который разрушил мои изваяния.

Он заглянул в трепетные огоньки ее глаз.

— Говорят, когда-то ты любила земного человека. Ты должна понимать мои чувства. Я не прошу тебя, богиня, потому что мои просьбы всё равно не тронут тебя. Мы враги, но даже враги могут быть милосердны к побежденным. Я умоляю тебя, госпожа. Я, Аргелин, умоляю: верни ей жизнь.

Медленно, будто превозмогая боль, он опустился на колени и коснулся лбом мокрых камней.

Царица не сводила с него глаз. Потом сказала:

— Ты возьмешь с собой вот это.

Из трепещущих складок подернутого рябью платья она достала небольшую фигурку, вырезанную из слоновой кости, и вложила ему в руку. Мирани успела разглядеть ее: это было изображение самой Царицы, с широко распростертыми руками, в тунике, блестящей от воды, украшенной хрустальными каплями.

— Я хочу, чтобы мои статуи опять высились над Портом. Что же касается женщины, которую ты, по твоим словам, любишь, то пусть она идет за тобой. Она всегда будет рядом. Ты сделаешь шаг — она будет следовать за тобой при каждом твоем движении. Ты протянешь к ней руку — и она протянет руку к тебе. Но не оглядывайся, не старайся увидеть ее, не поворачивай головы, ибо того, кто во второй раз заглянет в темную страну мертвых, настигнет мое возмездие.

Она отстранила руку; с ее пальцев упали мелкие капли воды.

Аргелин поднял голову, с изумлением глядя на нее. А Царица Дождя подошла к весам, сняла с чаши золотой солнечный диск и протянула его Мирани. Девушка с неохотой подошла и взяла его. Чуть тепловатый, идеально гладкий.

Царица Дождя склонилась к ней.

— Когда тебя сделали Гласительницей, ты так и не узнала тайного имени Бога. Теперь я открою его тебе.

Взглянув на Алексоса, который стоял и смотрел, как скачет прочь лягушка, она прошептала Мирани на ухо тайные слоги, не похожие ни на одно слово. Эти звуки были прохладными и ничего не означали, и все-таки Мирани, услышав их, содрогнулась; они впитались в нее, и в тот же миг ее захлестнуло такое счастье, что она рассмеялась, не зная почему, а Алексос подошел, взял ее за руки, закружил, стал смеяться вместе с ней.

— Теперь займемся тобой, — сказала Царица Орфету. — Какой дар я могу преподнести тому, кто испил из Колодца?

— Никакого, госпожа, — гордо ответил он.

— Разве что вот этот. Вода никогда не утопит тебя. Никогда не утянет в свои глубины. Никакая жидкость больше не завладеет твоей душой.

Ответив на его благодарное ворчание коротким кивком, она поднялась по ступеням и села на трон, чуть склонила голову, распростерла руки.

— Путь Скарабея подходит к концу и в то же время только начинается. Люди ждут вас.

И тут в пышной зелени Садов открылся коридор. Высокий, широкий, расписанный хитроумными узорами. На стенах тянулись изображения, которые они сотни раз видели в росписях гробниц, в храмовых свитках и пергаментах. Бесконечными процессиями шествовали Архоны, принцы, Гласительницы; над головами у них пестрели тексты, в которых их имена были обведены синими с золотом картушами.

Мирани взяла в руки солнечный диск, и он засиял потаенным светом.

Аргелин поглядел на диск, потом встал на ноги.

— Ты даешь мне слово?

Царица ответила:

— Боги выполняют свои обещания.

Он схватил Гермию за руку.

— Я буду ждать тебя возле Оракула.

Она улыбнулась.

— Если я приду. Однажды я дала слово, что не позволю тебе использовать меня, и до сих пор держу его.

— Но ты же меня любишь, — настаивал он.

Она приподняла бровь.

— Разве я когда-нибудь это говорила?

— Гермия, когда же ты перестанешь мучить меня? — Он взял ее за руку, медленно поцеловал, потом повернулся и вошел в разрисованную дверь.

Орфет позвал:

— Архон, ты идешь?

Алексос обернулся к Царице Дождя, подбоченился и улыбнулся ей; она мокрыми пальцами взяла его за подбородок.

— Будь осторожен с людьми, Ярчайший. Они накажут тебя за наивность.

Он кивнул.

«Но они моя мечта, госпожа, мое приключение».

Он легко сбежал по лестнице к Орфету; потом, оглянувшись, помахал Царице. Мирани на прощание обвела глазами Сады, чтобы удержать их в памяти. Сладкие запахи, цветущие деревья, бесконечный плеск фонтанов. Потом пошла за Аргелином. Он мрачно шагал впереди, не оборачиваясь, не оглядываясь.

Всего через несколько шагов краски на стенах поблекли. Нарисованные процессии подернулись, будто пылью, зеленой плесенью. Кусками отваливалась штукатурка, унося с собой лица рабов, парадные веера, белых голубей, слова Указания Пути. Коридор пошел вверх, стало темнее, и только лучи солнечного диска озаряли дорогу. Аргелин торопливо шел впереди, Алексос бежал вприпрыжку; за плечом у Мирани, тяжело пыхтя, плелся Орфет. Его тяжелые шаги сотрясали кости и пепел, осыпали штукатурку со стен.

А позади них в коридоре воцарялось молчание.

* * *

У Шакала из рассеченной руки текла кровь, но на полу лежал не он, а поверженный Ингельд.

Вбежав в подземный зал, Сетис услышал разъяренный рев северян. Они съезжали один за одним по громадным цепям, на которых висели чаши весов, и вопили, желая отомстить.

— Он умер?

Шакал едва дышал; Лис выхватил нож и ответил:

— Нет еще.

Сетис снял с Ингельда шлем. У северянина из носа и рта текла кровь; в боку зияла глубокая рана.

Сетис в ужасе обернулся.

— Теперь они перебьют нас всех.

— Сразимся. — Лис швырнул ему нож. — Спина к спине.

Но нападающих было слишком много. Стиснув мокрую от пота рукоять, Сетис понял, что ему пришел конец, что времени уже не осталось, что с минуты на минуту он сам, воочию, увидит Сады Царицы Дождя. В отчаянии он вознес молитву богу, но, не успели последние слова сорваться с его губ, как первый из нападавших рухнул на землю и остался лежать, свернувшись нелепым клубком. Один за другим северяне погружались в глубокий сон; через считанные мгновения остатки военного отряда лежали неподвижно на полу темной пещеры. Откатился и со звоном упал чей-то круглый щит.

Шакал повернул голову. Казалось, что тишина заполнила все пространство, в котором он увидел потрясающую картину.

На трон Тени не падало ни единого лучика света, а на нем сидело воплощение полной темноты, увенчанное короной из ночных теней и паутины. Его голос доносился из-под длиннорылой маски с красными глазами; голос этот был шепотом пыли, скопившейся за века в заброшенных камерах, неторопливым треском рассыпающихся костей. Этот голос принадлежал Креону и в то же время не имел плоти, тихий шелест, ничего не ведающий о времени, о росте, о солнце. Услышав его, Сетис припал к земле от ужаса, а Лис съежился и начал жалобно всхлипывать.

«Они будут спать», — сказал голос.

Только один Шакал остался стоять; его вопрос прозвучал едва различимым хриплым шепотом, но Сетис подивился тому, что вожак вообще способен говорить.

— А мы?

«Оставьте гробницы мне. Вас ожидает мой брат».

Медленно, со скрежетом, от которого Сетис крепче стиснул рукоять меча, из стены выкатился круглый валун. Через отверстие пробивался свет, там виднелась лестница, ведущая наверх, в Город. Не дожидаясь остальных, Сетис пустился бежать, осознавая, что ударился в панику. Но за ним по пятам стремглав несся Лис, и Сетис понял, что тот напуган еще сильнее. Они взлетели по лестнице, захлебываясь от хлынувших навстречу звуков живого мира, шелеста свитков, запаха чернил и папируса. Остановились они только тогда, когда Лис споткнулся о какое-то ведро, расплескал его и выругался. Сетис, согнувшись пополам, переводил дыхание. Вскоре учащенное биение сердца успокоилось, хотя от влажной сырости по телу то и дело пробегала легкая дрожь.

В предутренней дымке беззвучно лежал Город Мертвых. Посреди широкой площади высился могучий зиккурат, его громада зловеще нависала над девятью Домами Траура. На крепостных стенах несли вахту несколько писцов; рядом с исполинскими статуями Архонов они казались карликами. Все ставни были закрыты, все засовы задвинуты. Далеко в море тихо рокотал гром.

По лестнице неторопливо поднялся Шакал и прошел мимо них, будто не заметив.

Сетис догнал его.

— Ты ранен?

— Не сильно.

— Но… Там, внизу… Почему ты не…

— Мне надо было сказать Повелителю Мертвых два слова. — Он вскочил на первую ступеньку зиккурата, стал быстро подниматься. — Я давно должен был произнести их. Сетис, я больше не Шакал. С этим кошмаром покончено.

Они все вместе стали карабкаться навстречу розовому небу. Вскоре у Сетиса заболели ноги, дыхание разрывало грудь. Наконец они добрались до площадки, откуда Архоны начинали свое путешествие в Сады. Налетел порыв холодного ветра; они обернулись ему навстречу, и Лис удивленно вскрикнул. По бурному морю мчался бесчисленный флот. Корабли, покачиваясь на волнах, заполонили гавань. Ворота Порта были уже открыты; тысячи людей шли по дороге через пустыню. Они спешили к Острову, тащили пожитки, гнали скот, несли на плечах детей.

— Похоже, Джамиль освободил Порт, — сухо произнес Шакал.

От маяка на Оракуле тонкой струйкой поднимался дымок. Сетис пригляделся.

— Значит, у власти теперь Император. Сколько же из Девятерых осталось в живых?

Шакал поглядел вниз. В конюшнях у ворот стояли лошади северян. В предутренней дымке полудикие животные рвались с привязи, вскидывались на дыбы.

Он улыбнулся.

— Полагаю, Сетис, ты не умеешь ездить верхом?

* * *

Аргелин остановился в третий раз. У него в горле клокотало хриплое дыхание. Он произнес прерывистым шепотом:

— До сих пор ничего не слышно. Она в самом деле идет за мной?

— Не знаю. Боюсь оглядываться.

— А я оглянусь. Я должен знать.

— Нет! — Мирани испуганно схватила его за руку. — Если оглянешься, ты никогда больше ее не увидишь!

— Царица вероломна. Что, если позади нас никого нет? Мирани, что, если мы выйдем из этого мира на белый свет и увидим, что все наши старания были напрасны? — Терзаемый страшными муками, он вгляделся вдаль, в маячивший впереди отблеск тусклого света.

Ее голос дрожал от страха.

— Нам скажет Алексос. Он может оглянуться.

— Правда, мальчик? Можешь? — Аргелин подозрительно покосился на него.

— Наверно, да. — Архон повернулся на носках. Его взгляд скользнул по плечу Орфета, устремился вдаль. Потом он посмотрел на Аргелина.

— Говори же! — зарычал генерал.

Алексос опустил взгляд, поковырял ногой камни.

— Ты не всегда был добр ко мне, генерал.

Аргелин оторопел. Мирани испугалась, что сейчас он схватит мальчика, вцепится в горло. Орфет подошел поближе.

Но генерал разжал стиснутые кулаки и прошептал:

— Прошу тебя. — Слова упали между ними, как ледяная капля.

Алексос посмотрел на Мирани, и она поняла, что он вот-вот расплачется. Лицо мальчика покраснело, глаза наполнились слезами.

— Она здесь, — прошептал он. — Прямо у тебя за спиной, ждет, пока мы пойдем дальше. Но не оглядывайся, генерал, пожалуйста, не оглядывайся, иначе Царица сделает так, что она исчезнет.

Аргелин не шелохнулся.

— Мальчик, ты говоришь правду?

Алексос кивнул.

Сначала всем подумалось, что этого будет недостаточно; но потом генерал неожиданно шагнул вперед. Орфет подхватил мальчика и поспешил за ним.

Мирани, оставшись в тишине, прислушалась.

Не слышалось ни шагов, ни дыхания, ни шорохов. Она не сомневалась, что в коридоре у нее за спиной никого нет.

— Ты здесь? — шепнула она. — Гермия?

Ответа не последовало. Она пошла за ними, и солнечный диск стал расти. Он раскрылся у нее в ладонях, засиял, ожил. Стал гибким, превратился в чашу, широкую и мелкую, и она, трепеща от ужаса и облегчения, узнала ее. Это была чаша, украшенная изображением корабля Царицы Дождя, тяжелая и неудобная, такая большая, что приходилось держать ее обеими руками.

А в глубине ее, соскальзывая и падая, суетливо бегал крошечный скорпион.

Он сходит с Дороги

Они поскакали галопом. Лис оседлал пятнистого коня, а Сетис и Шакал полудикого белого жеребка. Сетис сидел сзади Шакала, крепко уцепившись за его плечи. Люди у них на пути бросались врассыпную.

У Моста Шакал соскочил с коня. От флота отделилась лодка и, набирая скорость, направилась к берегу; Шакал махал и громко кричал гребцам. На носу Сетис разглядел Джамиля в плетеной кольчуге, с мечом на поясе. Его окружали вооруженные воины.

— Не рискуй, — сухо предупредил вожака Лис.

Шакал вскочил на борт.

— Они живы? — вполголоса спросил он.

Джамиль был мрачен.

— Понятия не имею. Но слоны живы.

Шакал сам убедился в этом, когда лодка приблизилась к Острову. Пляж выглядел так, будто здесь прокатилась жестокая битва; песок был усеян растоптанными доспехами и выпущенными наугад стрелами. Но могучие звери радовались жизни: они стояли по колено в море, погонщики бережно промывали им раны, украшали шеи лавровыми венками из веток, наспех сорванных в разросшихся садах святилища.

Шакал бросился бежать вверх по дороге, перешагивая через разбросанные трофеи северян. Сетис едва поспевал за ним. Огненные снаряды разрушили стены, опалили кусты; кое-где пылали остатки костров, от них к небу тянулись тонкие струйки дыма, пахнущего лавандой. День клонился к вечеру, и когда Сетис, задыхаясь, преодолел последние ступеньки, ведущие к Оракулу, ему в глаза ударило слепящее солнце, и он прикрыл глаза рукой, чтобы защититься от его величия.

— Сетис! — восторженно взвизгнула Телия, вырвалась из рук отца и подбежала к брату, обняла его, выронив обезьянок. Он увидел Ретию, рядом с ней — сотника, потом Мантору.

Ведьма встала, и Шакал повернулся к ней.

В первый миг никто не произнес ни слова. Потом колдунья холодно заговорила:

— Ты ушел от меня.

— На этот раз.

Она кивнула.

— Ты говоришь мудрые слова, господин Шакал. И ушел ты не благодаря своему мастерству или силе, а только из-за хитрости писца и старика. — Она поглядела на Сетиса и его отца, и ее лицо исказилось злобой. — Смотри, как я с ними расквитаюсь.

Она прошептала один-единственный слог. Телия от страха завизжала. Обезьянки раскрыли глаза, разжали лапки, выросли и, вереща, бросились на девочку. Никто не успел сделать ни шагу: злобные животные облепили ее сверху донизу, дергали за волосы, кусали, а несколько вцепились в Сетиса, пытавшегося их отогнать. Кусачий, когтистый клубок окутал брата и сестру с головой.

Потом звери накинулись на Шакала; копье Ретии вдребезги разбилось об их спины. Старик взвыл от ужаса. И тут звонкий голос произнес какое-то слово, и обезьяны со стуком посыпались на землю, снова превратились в игрушки, побитые и поломанные. Телия в страхе выглянула из-под руки Сетиса.

Мантора возмущенно обернулась:

— И это после всего, что я для тебя сделала!

Крисса сложила руки на груди.

— Я тебя ненавижу! Мне твои благодеяния никогда не были нужны. Ты всё погубила! Я тебя никогда не любила. Даже тогда, когда ты учила меня колдовству. И теперь я не хочу иметь с тобой ничего общего.

На миг Мантора лишилась дара речи. Потом холодно кивнула.

— Ты, Крисса, всегда на стороне того, кто победил. Похвально, милочка, похвально. — И, сурово глядя на девушку, добавила: — По-моему, ты далеко пойдешь.

Телия отстранилась от брата.

— Смотри! Что это такое?

Лучи заходящего солнца сплелись и походили на длинный туннель, сотканный из света, и по нему из глубин Иного Царства медленно поднялся Аргелин, мрачный и осунувшийся. За ним бежал Алексос, шел Орфет, и последней появилась Мирани. В руках она осторожно держала чашу Носительницы Бога, изо всех сил стараясь не споткнуться.

На Сетиса прохладной волной нахлынула радость. Он прошел мимо Орфета и взялся за чашу.

— Осторожнее, — прошептала Мирани. И потом добавила: — Сетис, это ты?

— А кто же еще?

Ее лицо было покрыто грязью, а с одежды ручьями стекала вода. Она огляделась, посмотрела на Оракул, на остальных. Сетис улыбнулся ей в ответ, но ее лицо потемнело.

— У меня за спиной кто-нибудь есть? — прошептала она.

Он глянул ей через плечо. Туннель уже закрылся, низко над горизонтом сияло солнце. В тишине, полной возрожденного света, зарокотал гром. Он приближался, заглушил даже крики чаек.

— Никого, — ответил он.

Аргелин испустил сдавленный крик, полный такой боли, что Сетис и Мирани застыли от ужаса. Генерал стоял на мостовой около Оракула и глядел назад, на солнце. Сияющие лучи обрисовывали его окаменевшее лицо, впалые щеки.

— Она солгала! — прошептал он, не веря себе. — Она меня обманула!

Орфет подошел ближе.

— Погоди. Может, что-нибудь произойдет.

Ретия прошептала:

— Чего еще ждать?

— Гермию. — Голос Мирани был еле слышен. — Царица Дождя обещала, что она пойдет следом за ним. — Она приподняла чашу, Сетис быстро взял ее, настороженно поглядывая на скорпиона.

Аргелин окинул взглядом Оракул, разрушенное Святилище, флот, едва заметил Девятерых в боевых доспехах, разъяренную Мантору бок о бок со стариком.

— Лучше бы ты, генерал, поступил, как я велела, — насмешливо бросила колдунья. — Я хоть держу свои обещания.

Лязгая оружием и тяжело дыша, по лестнице взбежал Джамиль. Взмахом руки он велел своим людям оставаться внизу, но, увидев лицо Аргелина, остановился как вкопанный.

Сверкнула молния.

Шакал тихо пробормотал:

— Этого никогда не будет, генерал.

Сделав над собой страшное усилие, Аргелин остановил взгляд на нем.

— Осаркон. — Казалось, у него в голове что-то встало на место; он удивленно разглядывал светлые волосы Шакала, продолговатые глаза.

— Ты, — озадаченно проговорил он. — Всё это время — был ты?

Шакал ответил ему сокрушенной улыбкой.

— Да, генерал. Я — разрисованный князь. Тот, кто не сумел забыть мучения матери, фонтаны во дворе, истекающие кровью. Много лет я мечтал сказать это тебе в лицо.

Аргелин кивнул, как будто плохо припоминал.

— И тебя оно удовлетворило? Мое унижение?

Шакал хранил молчание. Потом сказал:

— Нет. Не удовлетворило.

Алексос вскарабкался на дымящийся маяк.

— Смотрите на меня!

У него за спиной пылало солнце. В его лучах мальчик показался прозрачным; он словно источал собственный свет, был так красив, что у Мирани защемило сердце. А вид его взъерошенных ветром волос наполнил ее радостью. Никогда прежде она не смотрела на него такими глазами. Перед ней стоял Ярчайший; в лучах его сияния у нее за спиной легла ее собственная тень, длинная и тонкая; такие же тени протянулись от Шакала, от Аргелина.

«Она стоит позади тебя, генерал, как и обещала Царица. И всегда будет там».

Аргелин обернулся. На камнях мостовой перед ним лежала тень — однако эта тень падала не от него. Это была тень высокой женщины, она тянулась от его ног. Он протянул руку — она протянула свою. Поднял ладонь — она тоже подняла. Она была соединена с ним. Навечно. Безмолвно. Неосязаемо.

Он сделал шаг вперед — и тень отодвинулась. Он никогда не сможет приблизиться к ней. Генерал постоял неподвижно, потом разразился странным, надтреснутым смехом.

— Умный ход, Царица. Не попрекнешь. Ты сдержала свое слово.

Сетис прошептал:

— Генерал…

Аргелин не шелохнулся.

— Послушай меня. Никто не имеет права бросать вызов богам. Даже ты. Смирись с этим, генерал. Гермия мертва. В гавани стоит императорский флот. Иди к нам. Ты нам нужен.

Аргелин медленно поднял голову. Огляделся по сторонам, посмотрел на Шакала, на Ретию, Мирани, Джамиля. Потом заговорил — и его голос был тих.

— Я вам не нужен. Бог сам сбережет свой Оракул от императора, да и от кого бы то ни было. Он сумеет защитить себя. Сетис, он играет с нами, как с шахматными фигурками на доске. Наши страхи, наше безумие, наши желания — для него лишь забава. Что известно богам о любви, о стыде? Зато мы, люди, хорошо знаем, что такое любовь. Ты и я, и те, кто здесь стоят, этот повелитель воров, та светловолосая девушка. А Царица, при всей своей силе, никогда не узнает этого. Поэтому она завидует нам и мучает. Но ее владычеству скоро придет конец.

Сетис встретил его взгляд, в нем не было безумия; над Оракулом стоял человек, исхудавший от горя, генерал, в котором осталась только лишь смертоносная гордость. Юноша молча отступил на шаг.

Аргелин достал фигурку из слоновой кости. Мирани, похолодев, молвила:

— Не надо…

— Ты ошиблась, госпожа. Мне прощения нет. — Он подошел совсем близко к ней, его глаза были темны и глубоки. — Но и я тоже не прощу.

И вдруг он поднял над головой небольшую статуэтку, завопил:

— Женщина Дождя! Смотри, что я делаю с твоим драгоценным изваянием!

Он с силой размахнулся и швырнул ее высоко вверх. Она взлетела над скалистым обрывом, описала широкую дугу, белой искоркой медленно упала в океан. Тихий всплеск, брызги синей воды. Завидев рябь, к воде спикировала чайка, но, не найдя рыбы, разочарованно улетела. Наконец круги на воде затихли.

Мирани стиснула руку Сетиса. Затаив дыхание, они ждали, что вот-вот на них обрушится гнев богини, разразится чудовищное землетрясение, громадная волна цунами накроет Остров и смоет его в бездну океана.

И оно разразилось.

Раздался громкий рокот, всколыхнулось морское дно. Небо раскололи молнии, на поверхности океана вздулись пузыри. Вздыбились волны, крутые и белые, с грозным ревом пошатнулась земля. Глубинная дрожь опрокинула людей; с крыши Храма посыпалась черепица.

Мирани, с трудом поднявшись на колени, откинула волосы с лица и удивленно поглядела в море.

Океан распался надвое. Из его глубин к небу медленно поднимался указательный палец. Потом над поверхностью возделась гигантская рука, увешанная водорослями. С грохотом, подобным грому в разгар бури, с морского дна поднялась исполинская статуя. Она простерла беломраморные руки, лицо ее было спокойно и непроницаемо, рельефные глаза смотрели сурово. Со складок ее платья стекала вода, вслед за ней с океанского дна тянулись крабы и морские анемоны, в мраморных кудрях запутались и бились целые косяки рыбы. В ревущих волнах прыгали дельфины, кричали чайки; люди на берегу падали ниц, цепляясь за землю, уходящую из-под ног.

Исполинская статуя высилась над гаванью, простирая руки навстречу восходящему солнцу. Она стояла по колено в воде, а голова уходила в грозовые небеса. По плечам струилась пена. Громадные волны играли подолом ее туники, заливали берег, опрокидывали корабли, и люди в ужасе прыгали в воду с накренившихся бортов.

Мирани не могла отвести глаз от удивительного зрелища. Небеса и море кипели яростью богини. Громадные волны обрушились на верфь, смыли ее, наводнили низкие улицы. С треском рассыпались в прах недостроенные корабли. Девушка обернулась к Аргелину.

— Что ты наделал! — закричала она.

Ее слова потонули в грохоте грома. Ветер трепал волосы, развевал тунику. Аргелин, шатаясь, повернулся к Порту, увидел, как гнев Царицы Дождя выламывает камни из крепостных стен, рушит дома, и ворота, уничтожает катапульты.

Он холодно рассмеялся.

— Она требует жертвы, — сказал он так тихо, что Мирани его едва расслышала. Потом посмотрел на Алексоса, цепляющегося за остатки маяка. — Архон обязан, если надо, отдать жизнь за свой народ.

Девушку охватил ужас.

— Нет! — закричала она, схватив руку генерала. Шакал вытащил меч, но было поздно.

Аргелин уже крепко держал мальчика и они катились по земле, а сверху их уже захлестнула волна; но Алексос вырвался, схватил чашу, выставил ее перед собой, как щит. Аргелин с размаху налетел на чашу, ее острый край врезался ему в грудь. Скорпион упрямо карабкался вверх по мокрому металлу. Аргелин смотрел на Алексоса; они с двух сторон держали бронзовую чашу, как будто между ними находился целый мир.

— Следующая статуя в череде Архонов будет моей, — тихо произнес Аргелин.

В ответ ему зарокотал гром.

Генерал, словно бросая вызов всему миру, сунул руку в чашу.

Алексос задрожал всем телом, его глаза наполнились слезами.

— Напрасно ты так.

— Вот именно. — Скорпион выгнул хвост и вонзил жало в пальцы Аргелину. Тот даже не поморщился. — Я всегда поступаю по-своему, Архон. Я решил сойти с дороги. И пойду искать возмездия… Она и я… Гермия… Мы вместе пойдем мстить.

Он немного постоял, пошатываясь, потом рухнул наземь. Сетис и Шакал подскочили к нему, но тут генерал содрогнулся, по телу пробежала судорога, с губ слетел тихий вздох.

Они осторожно опустили его на мокрые камни. В вихре брызг скорпион метнулся к Оракулу, и Шакал проворно отскочил с его пути. Наступило тягостное молчание. Ветер стих, превратился в легкий бриз, шелестящий среди ветвей. Ретия опустилась на колени, попыталась нащупать пульс генерала. Ее пальцы коснулись сухой кожи у него на шее. Потом она выпрямилась, ничего не сказав.

О подножие утеса бились волны, высоко взметая фонтаны брызг. Но, осторожно выглянув за край обрыва, Мирани увидела, что воды постепенно оседают, разглаживаются и уходят. Сквозь серые грозовые тучи пробивался свет. Кружились и кричали чайки. Значит, потопа не будет.

Первым опомнился Шакал. Он подошел к краю платформы, закричал голосом сильным и чистым:

— Архон вернулся! Бог вернулся к своему народу!

Услышав его слова, толпы людей на дороге откликнулись громкими криками. Он обернулся, поманил мальчика.

— Скорее. Пойди сюда, покажись им.

Алексос робко вышел вперед. Крики стали громче, навстречу ему полетели цветы, зарокотали во внезапном ритме барабаны и трещотки. Он проглотил слезы и с улыбкой помахал в ответ.

Сетис прошептал Мирани на ухо:

— Они должны увидеть и Гласительницу тоже.

— У меня же нет маски. — Она, растерявшись, хотела прикрыть лицо, потому что оно пылало, к тому же ее душили рыдания.

Ей в руки сунули маску Гласительницы; девушка смотрела на нее, не зная, что делать, Ретия укоризненно покачала головой и надела ей маску.

— Вот так. Встань рядом с ним.

Сквозь прорези для глаз Мирани увидела возле себя высокую подругу. Хотела заговорить, но сказать было нечего. Ей казалось, она никогда уже не сможет произнести ни слова, как будто смерть человека, к которому она больше не испытывала ненависти, навеки сомкнула ей уста. Обернувшись, она увидела Орфета — он накрыл тело Аргелина плащом, аккуратно расправил складки.

Толпа увидела ее и опять разразилась приветственными криками.

— Всё это очень хорошо, — пробормотал Шакал. — Но когда народ поймет, что теперь здесь правит Император…

— Это еще надо обсудить. — Джамиль сверху вниз смотрел на толпу.

— Может, Бог не хочет ничего обсуждать. — Сетис стиснул локоть Мирани. — Правда?

Его ладонь была жаркая, напряженная. Она поняла, чего он хочет. Подняла руки, и толпа медленно, нехотя стихла. Заплакал чей-то ребенок, закричала чайка. Все смотрели на Мирани, ждали. И она тоже ждала, потому что бог ничего не говорил, а своих слов у нее не было.

— Вдохни в меня свои слова, — прошептала она. — А не то я стану как Гермия, буду вкладывать в Оракул свои желания. Я хочу поведать людям божественную правду.

Ответ прозвучал в ней, как шелест ветра.

«Откуда ты знаешь, Мирани, что слова Гермии не были моими? Вы, смертные, думаете только о себе».

— А ты о ком думаешь?

Он рассмеялся, но она не стала ждать ответа. Вместо этою она заговорила его словами.

«Народ Двуземелья, слушайте слова Оракула! Это говорю я, Повелитель Мышей, Ярчайший, Сын Скорпиона. Архон вернулся, и император склонится перед ним. Не будет больше войн и угнетения. В гавани не будет стоять чужой флот, никакие наемники не станут грабить людей. С этого дня от имени моего народа будет выступать Совет Пятидесяти, а Девятеро будут хранить мой голос. Придет конец засухе и прочим напастям, вода будет течь свободно и утолит жажду любого, кто захочет пить. Это говорю я. Я выразил свои желания, и моя власть осуществит их».

Она замолчала, переводя дыхание. Потом произнесла последние слова. Их заглушил лязг копий, барабаны, радостные крики толпы. И расслышали ее голос только Сетис и Шакал.

«И может быть, от вас я узнаю, что такое любовь».

* * *

Толпа быстро превратилась в Процессию, на грубо сколоченные носилки водрузили тело Аргелина. Девушки, отбросив копья, нарвали цветов и украсили головы венками; Крисса сплела для Мирани венок из гибискуса и осторожно водрузила ей на волосы.

Мирани сказала:

— Спасибо. А Сетису?

Крисса бросила на него взгляд через плечо. Ее голос звучал напряженно.

— Для Сетиса уже плетет Персида.

Сетис нахмурился.

— Благодарю тебя, пресветлая.

Крисса жарко вспыхнула.

— Не знаю, за что.

Когда она заняла свое место в Процессии, Мирани прошептала:

— О чем это вы?

— Потом расскажу. — Сетис отступил на шаг, вышел из круга Девятерых, и они, скрытые за масками, вереницей прошествовали мимо него. Телия, хихикая, гордо держалась за руку Гайи. Сетис почувствовал, что Бог покинул его, и на душе стало одиноко. Чтобы скрыть печаль, он сказал:

— Она держится, как будто уже стала одной из них.

— Только пусть не будет Носительницей Бога, — проворчал отец. — Я этого не переживу.

— Вечно ты недоволен.

К его удивлению, отец отозвался горьким смехом.

— Сегодня доволен.

— Сетис! — взревел Орфет. — Пойди сюда. — Он с сотником и Лисом нес паланкин Архона; Алексос нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

— Сетис, иди сюда! Ты будешь нести меня в Процессии.

— Правда? — Сетис со вздохом водрузил четвертый шест себе на плечо. Паланкин был тяжелый. Он с грустью подумал о том, какая мокрая нынче дорога.

— Погоди, я еще не сел, — послышался голос Алексоса. Паланкин прогнулся. Сетис застонал.

— Держи крепче, писец, — пробормотал Орфет. — Не забывай, мы испили из Колодца. Мы сильны.

Войдя в ритм, Сетис стиснул зубы. Пот заливал глаза, спина заболела.

— Я же всего лишь писец.

— Тогда сидел бы на своем месте, — ядовито бросил Шакал со спины белого коня. — Нам всем надо было не высовываться. Потому что для каждого из нас ничто уже не будет прежним. Он поехал вслед за солдатами, за ним несли паланкин, а с обеих сторон от дороги выстроились люди, они радостными криками приветствовали Процессию, забрасывали ее лавандой, смятыми веточками розмарина. За паланкином шли девушки с цветами, потом Девятеро. Их туники покрылись грязью, но маски улыбались народу. Ретия и Крисса шли рядом, с трудом вынося соседство друг друга. А сзади в одиночку шагала Мирани. Сандалия натерла ей пятку.

— Я правильно сказала? — шепотом спросила она.

Но Бог не ответил, и она упрямо смотрела вперед. Перед ней тянулась длинная дорога, ведущая к Городу Мертвых.

* * *

Когда смолкли вдалеке радостные крики, грозовые тучи начали рассеиваться. Остров лежал, погруженный в тишину, только шелестел ветерок в устах Оракула. Глубоко в его недрах ворочалась тьма. Из нее вылез маленький скорпион, лег на мостовую погреться на солнышке, поднял хвост высоко над спиной. А далеко в пустыне шел дождь. Тяжелые капли падали и зарывались в песок, одна за другой, одна за другой…

Оглавление

Первые Врата . Дорога Черепа

  Она слышит гром Царицы Дождя

  Жук отправляется в полет

  Он проникает в логово раненого зверя

Вторые Врата . Дорога Пепла

  Она видит солнце под землей

  Он спрашивает путь . у разрисованного князя

  Ему закрывают рот

Третьи Врата . Дорога Снедающего Голода

  Под ними содрогается земля

  Пирамида под землей

  Он видит радость . и разбитое сердце

Четвертые Врата . Дорога Кривой Сабли

  Она вступает в солнечный жар

  Кровь для колдовства

  Они узнают природу своего врага

Пятые Врата . Дорога Трехликого Пса

  Он избран слышать голос страха

  Все опасности — это отражения в ее зеркале

  В меду его ужалила оса

Шестые Врата . Дорога Наказаний

  Он думает, его любви достаточно?

  Страх — вот чем она кормится

  Человек, который разбил ее изваяния

Седьмые Врата . Дорога Крокодила

  Он умирает у них на глазах

  Болото в лихорадке

  Дорога ведет сквозь свет и сквозь тьму

Восьмые Врата . Дорога Соразмеренных Весов

  Она поможет ей встать

  Она едет в колеснице солнца

  Конец мира

Девятые Врата . Дорога Возрожденного Солнца

  Весы уравнялись

  Не оглядывайся

  Он сходит с Дороги

Реклама на сайте